«Красный Бубен»

Белобров – Попов КРАСНЫЙ Бубен

Ответственность за подлинность цитат и последствия шуток – на совести коллективного бессознательного.

Он уже довольно прилично знал Библию. А в ней говорилось о призраках. По Библии, сам Бог был на одну треть призраком. Кроме того, в Библии говорится, например, о бесах, Иисус изгнал их из одного парня. Так что ничего удивительного.

Когда Иисус спросил парня, в котором были бесы, как его зовут, бесы ответили, и еще сказали, что он должен вступить в иностранный легион или что-то в этом духе.

«… Это все есть в Библии, и каждое слово – чистая правда», – так сказал почтенный Коейег, так говорят и в семье Ричи, да и сам Ричи так считает.

Стивен Кинг. Оно. Том первый.

Неудачи преследовали нас…

Капитан Татаринов

А в топке паровоза ждет дед Семен…

Б. Г.

Предисловие

Персонажи фильма ужасов у митьков называются «козелики». Я бы все кинофильмы жанра «мистический триллер» называл: «Опять козеликам неймется». «Опять козеликам неймется-1», «Опять козеликам неймется-2» и т. д. Впрочем, числительное скоро будет очень большим. Думаю, что количество мистических триллеров превзошло любой другой жанр – во всяком случае, в пунктах видеопроката замечаешь: одна большая коробка карточек: «мистические триллеры», и россыпь маленьких коробочек: «исторические», «боевики» «мелодрама», «детские», «эротика».

Роман Белоброва и Попова «Красный Бубен», если бы был фильмом, мог быть положен в любую из коробочек. По мощности пугания он сильно превосходит, например, похожий фильм «От заката до рассвета», но «От заката до рассвета» всего лишь хороший «Опять козеликам неймется». Вот повесть Н. Лескова «Запечатленный ангел» хоть и является боевиком и мистическим триллером, никак не назовешь «Опять козеликам неймется». Можно назвать: «христианский боевик». А «Красный Бубен» смело назову: «православный боевик». Русскому человеку позарез нужны православные боевики.

Архетипические персонажи романа (уточним: тяготеющие к архетипу Ивана-дурака) вначале столь неказисты, что «Красный Бубен» кажется русофобским пасквилем, но к концу добиваются таких результатов, что их смекалке и силе духа дивится сам Илья Пророк. Словом, «Красный Бубен» – нужное идеологическое произведение.

Идеологическое произведение, чтобы стать популярным, мало того, что не должно вызывать эстетического отторжения, оно должно содержать развлечение, утешение и даже радость, а главное – прямое героическое высказывание. Все перечисленное в романе Белоброва и Попова есть. А это тонкая работа.

В. Шинкарев

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Разве интеллигенты пьют кровь?

– А как же!..

Я к Богу пришел в последнее время…

Глава первая БУБИЙСТВО

1

Андрей Яковлевич Колчанов, бывший совхозный бригадир, поехал в Правление получать пенсию.

Он вывел из сарая ржавый велосипед «Украина», привязал, на всякий случай, к багажнику сумку, сел и поехал.

Педали шатались, и Колчанов ехал, как хромой ходит.

Заканчивался август, было еще тепло.

Урожай собрали неплохой. Зиму перезимуем.

Андрей Яковлевич ехал не очень быстро, но и не медленно. В углу рта дымилась папироска.

Он убрал одну руку с руля и приподнял кепку, приветствуя Петьку Углова с удочкой.

– Привет, Петька! А где Чапаев?

– В Караганде, – Петька тоже приподнял кепку и остался позади.

Раньше Петька работал трактористом, а теперь стал свободным пьяницей и жил со своего огорода. Всем такая жизнь не нравилась, а ему нравилась. Вырастил, продал, купил, пропил.

Андрей Яковлевич нагнул голову вперед и съехал под горку. Из-под колес, кудахтая, разбежались перепуганные куры бабки Веры.

– Эй, старый пердун! – крикнула бабка. Она сидела возле дома на лавке и метила своих кур зеленкой. – Куда намылился?!

– На танцы! – крикнул Андрей Яковлевич. – Поехали, старая карга, потанцуем! Садись на раму!

– На твою раму уже отсадились, – бабка Вера загоготала.

– Это откуда тебе знать, дура?!

– Подруги говорять! А-ха-ха!

– Откудова у тебя подруги, ведьма?! С тобой, проститутка беззубая, я один только и разговариваю, для собственного развлечения!

Андрей Яковлевич нажал на педали и выехал на бугор к картофельному полю.

«Вот я для чего сумку взял! – понял он свое неосознанное действие. – На обратном пути украду картошки. Полную сумку».

В поле работали солдаты с военного аэродрома.

Андрей Яковлевич вздохнул. Глядя на синие погоны, он вспомнил своего сына, который тоже был летчиком и разбился при испытаниях нового самолета несколько лет назад. Андрей Яковлевич всегда гордился сыном, что он такой вырос умный, не спился, не остался в деревне, как раздолбай, а поступил в летное училище, закончил с отличием, женился, завел детей и испытывал первейшие в мире самолеты. А вона как обернулось… Лучше бы спился тогда уж… Хотя бы жив был… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Колчанов натянул на лоб кепку и объехал яму с грязью…

2

У Правления толпились мужики.

Колчанов подъехал, слез с велосипеда, прислонил его к стенке.

Мужики молча наблюдали с крыльца.

– Здорово, мужики, – Андрей Яковлевич подошел.

– Здорово, Колчан! – поздоровались мужики. – Ты куда, на блядки собрался?

– А-то куда ж? Двух уже по дороге отгрёб, ядрена палка.

– Ага! – сказал дед Семен Абатуров. – Корову и собаку!

– У тебя, пля, дед, – ответил Колчанов, – нет фантазии.

– Вот я собак и не бубу, – дед Семен поплевал на окурок. – Слыхал новость? Бубийство у нас!

– Ну?! Кого ж бубили?! – Андрей Яковлевич вытащил беломорину.

– Чё, неуж не слышал?

– А откель? Я из дому трентий день не выхожу!

– Бляха-муха, какой анахорет!

– Сам иди на херет!

– Эка ты! Не стану тебе, долбаносу, коли так, ничего рассказывать, пень тебе в сраку!

– Не обижайся, старый хрен!

– А я на чудаков не обижаюсь.

– Сам ты чудак! Скажи спасибо, что ты старый и немощный, а то бы я тебе как двинул сверху по твоей тупой лысине, чтоб ты вошел в крыльцо по самые твои старые яйца!.. Говори, кого бубили-то, а то развел манифест, как на собрании, едри твою мать!

Дед Семен почесал бороду и плюнул с крыльца.

– Евреев бубили, вот кого!

– Ну?! – Колчанов удивился.

– По жопе пну!.. Бубили евреев. И еврея, и его еврейку.

– Кто ж бубил-то?!

– А кто ж скажет?!

3

Летом в деревню приехали дачники. Весной они приезжали присматриваться. Они прознали, что в Красном Бубне есть свободные дома на продажу. Приехали на стареньком «Москвиче» и сразу застряли в грязи при въезде.

Слава Богу, мимо из сельпо ехал на велосипеде Колчанов.

Колчанов с утра мучался. Накануне он ездил на свадьбу в соседнюю деревню и еле оттуда вернулся восьмеркой. Сгуляли свадьбу сына его старого друга Василия… С утра Андрей Яковлевич проснулся на полу оттого, что его всего колотило, как стахановский отбивной молоток. Он кое-как дополз до стенки, по ней добрался до бочки с водой, опустил туда голову и напился, чисто собака.

Высунув голову, он посмотрел в мутное зеркало, и ему стало так обидно за свою судьбу. Сын погиб, жена умерла сразу после сына. И остался Андрей Яковлевич один-одинешенек на белом свете. И некому было ему с похмелья разогреть жирных щей со свининой и поднести сто грамм.

Колчанов определенно знал, кто виноват в этом. Евреи. Они пролезли всюду и не дают русскому человеку продыху. Про это знал не один Колчанов, все об этом знали. И Колчанов не мог для себя понять, почему про это ничего не пишут в газетах и не говорят по телевизору.

Когда-то Андрей Яковлевич отправил жалобу в Политбюро ЦК КПСС на антисионистов. Ему не ответили. И Колчанов понял тогда, что и в Центральном Комитете уже окопались носастые. А это значит, что дергаться теперь бесполезно. Если они в ЦК, то значит они и в КГБ, а если они в КГБ, то они и в МВД, значит. Понятно, почему менты такие козлы!

Андрей Яковлевич вышел, шатаясь, на крыльцо. Лил дождь, и от этого Колчанову стало еще поганей.

Он выкатил из сеней велосипед и поехал в сельпо за бутылкой. Денег не было. Но была слабая надежда, что продавщица Тамарка отпустит в долг до пенсии.

Магазин оказался закрыт.

– Сионисты постарались и здесь, мать их в бок! – выругался Колчанов и поехал назад.

Он ехал и думал, где бы поправиться, но вариантов было мало – времена трудные.

И тут Андрей Яковлевич увидел городскую машину, застрявшую в грязи. Вокруг машины суетилась еврейская пара. Еврей толкал машину сзади, а его баба держала над евреем зонтик.

4

У мужчины был нос, который называют в деревне рулем, глубоко сидящие темные глаза, бородка, как у Калинина, черные с проседью волосы торчали из-под красной бейсболки с портретом бульдога. Одет он был в американские джинсы и клетчатую фланелевую рубаху.

Его баба была помельче. И нос у нее был помельче, и ростом она была пониже. И худая, как шкилетина. А одета была в плащ и беретку с хвостиком.

Андрей Яковлевич притормозил и слез с велосипеда. Он сразу почувствовал, что бутылка, которую он искал всё утро, сама едет к нему в горло.

– Здрасьте, – сказал он, приподнимая дерматиновую кепку. Мужик перестал толкать машину.

– Здравствуйте… Вот, застряли немного… – сказал он.

Андрей Яковлевич прислонил велосипед к дереву, обошел машину вокруг и усмехнулся.

– Ни хера себе!.. Немного – он говорит!.. Ну, коли немного, то я тогда пошел… – при этом Колчанов стоял на месте и никуда не уходил, – а вы тута колупайтеся до вечера…

Мужик понял намек и спросил:

– Вы, наверное, здешний?

Колчанов кивнул:

– Ну! А ты что думал, что я австрийский бориген? – он усмехнулся. – Совершаю кругосветное путешествие на лисопеде с кунгурой в кармане!

Мужик оценил шутку и засмеялся.

– Нет, я так не думал. Я думаю, что вы местный и можете нам помочь…

– Дык, это, – Колчанов поскреб небритый подбородок, – помочь я, конечно, могу добрым людям… Я тут, почитай, всю жизнь живу… Меня тут кажная собака знает… Знает и уважает… Потому что я тут не последний, тому подобное, человек… – Он постучал по капоту. – Можно помочь… Звать меня Андрей Яковлевич… Кого хошь спроси – кто такой Колчанов, все тебе скажут…

– Дегенгард Георгий Адамович… – сказал мужик.

«Ага!» – подумал Колчанов.

– А это моя супруга Раиса Павловна. – Баба кивнула головой.

– Андрей Яковлевич я… Колчанов, – он протянул руку. – Жаль, выпить не взял… за знакомство.

– Так у нас есть, – мужик открыл багажник, и Колчанов увидел там пол-ящика белой.

Он даже зажмурился. «Одной бутылкой они от меня хрен отделаются!»

Мужик вытащил бутылку и два пластмассовых стаканчика:

– Только я за рулем, – сказал он. – Выпейте с Раисой.

– Ну и что, – Колчанов усмехнулся, – я тоже за рулем, – он показал на велосипед.

Мужик засмеялся:

– Очень приятно, что в деревне сохранились носители природного юмора, – он открыл бутылку и налил сначала Колчанову, а потом жене.

– Мне чуть-чуть, – остановила его руку Раиса Павловна.

– Ну, за знакомство, и чтоб не последняя, – Колчанов выпил, вытащил из кармана яблоко, понюхал и протянул бабе. – Закуси!

– Спасибо, – женщина взяла яблоко, но есть не стала, а тихонько засунула его куда-то в рукав.

Колчанов это заметил: «Брезгует курва». Водка уже подействовала, и Андрея Яковлевича отпустило.

– Какими судьбами в наших местах? – спросил он.

– Да вот… Хотим у вас в деревне домик купить… Потянуло с годами, знаете ли, к природе…

– Это хорошо… – Колчанов посмотрел на бутылку и подумал: «И чего это тянет жидов к нашей природе?» – Значит, решили у нас, так сказать, обосноваться…

– Мы слышали, – высунулась вперед баба, – что у вас тут недорого можно домик купить…

– Может, и недорого можно, – неопределенно ответил Колчанов. – Смотря у кого покупать… Ты налил бы, хозяин, еще по стопке, чтоб я подумал…

Мужик налил.

– Мне больше не надо, – его баба прикрыла стаканчик ладонью.

– Хорошая водка, – похвалил Колчанов. – Где брали?

– В Москве.

– А… В Москве продукты хорошие… А люди – говно… Я вас-то, конечно, не имею в виду… Вы-то, я вижу, люди не такие… А так… сколько я в Москву езжу – говно там люди…

Мужик вздохнул:

– Почему-то складывается такое мнение у людей в регионах…

– Конечно, – Колчанов прищурился и, не вынимая пачки, достал из кармана беломорину. – Какое уж тут мое мнение может складываться, коли люди говно… Зажрались там… всего до хера… вот говно из москвичей и повылазило… Ты не обижайся, Адамыч… Ты, я вижу, из других… – Колчанов еще раз обошел машину. – Как засела-то! – Он присел на корточки. – Без трактора не обойтись… Ну, повезло вам, москвичи, что на меня нарвались! А то б сидели до вечера в грязи… Я, короче, поеду за трактором… К моему другу Мишке Коновалову… Он мне трактор, конечно, даст… Но я ему за это буду должен… – Колчанов помялся, – бутылку… У Мишки такие расценки… высокие…

– Нет проблем, – мужик открыл багажник, вытащил бутылку и протянул Колчанову.

– Вы-то понимаете, – Андрей Яковлевич сунул бутылку в карман пиджака, – я ж не себе… Я-то с вас ничего б не взял… Я всю жизнь прожил – ни хера ничего не нажил… Одну язву нажил… Потому что такой бескорыстный я есть человек, ни с кого за всю жизнь ничего лишнего не брал… Вот и живу весь в говне… Налей, Адамыч, еще на посошок, чтоб мне побыстрее педали крутить.

5

Мишка Коновалов, слава Богу, был дома. Он, пьяный, спал на крыльце. В этот день Мишка помогал соседям выкапывать картошку, и его отблагодарили.

Трактор стоял рядом с домом.

Колчанов обрадовался – можно было взять трактор незаметно и не делиться с Мишкой.

Он спрятал велосипед в кустах, огляделся и спрятал там же бутылку, зарыл ее в листья. Сел на трактор и погнал вытаскивать евреев.

6

Носатые сидели в машине и пили что-то из термоса.

– А вот и я, – крикнул Андрей Яковлевич, выпрыгивая из трактора. – Колчанов не подведет! Сказал – сделал!

– Хотите кофе? – предложила баба.

– Не-е, – Колчанов замахал руками. – У меня от него сердце это… барахлит… Ничего пить не будем, пока не вытащим!

Он зацепил тросом «Москвич» и вытянул из грязи на сухое место.

– Спасибо гр-р-ромадное! – Георгий Адамович приложил к груди руки. – Не знаем, что бы мы без вас и делали!

– Да фулиш… – Андрей Яковлевич вытер рукавом лоб. – Ну вот… одни работают, а другие награды получают, сидя дома… Мишка, вон, только разрешил трактор взять, и бутылка уже его. За что?! Трактор – общественный, горючее – тоже! А я, пля, туда на лисапеде… там уговаривай его… Кстати, не хотел за бутылку давать, жид! Грит – гони две! Еле уломал… – Андрей Яковлевич вздохнул. – А я – туда на лисапеде… обратно на тракторе… Теперь обратно трактор вези, оттуда опять на лисапеде… а мне не по дороге ни хрена… И по делам я упоздал! Ну что ты будешь делать… – Колчанов сделал паузу.

Адамыч намек понял и вытащил из багажника еще одну бутылку.

– Это вам.

– Это что?.. Да что ты, Адамыч! Я ж не к этому говорил-то! – Андрей Яковлевич взял бутылку и потряс ею. – Я ж не ханыга какой! Я ж за справедливость! Справедливости, говорю, нету! Вот я про что!.. Но, коли ты от души, возьму, чтоб не обидеть хорошего человека, потому что из Москвы, в основном, говно люди приезжают, вам не чета.

Он засунул бутылку в карман и уже хотел было отправиться, но баба Раиса вдруг спросила:

– Андрей Яковлевич, так вы не знаете, кто у вас в деревне дома продает?

Колчанов остановился, и в его голове созрел молниеносный план. После гибели сына остался пустой дом, в котором сын отдыхал летом с семьей. В доме уже несколько лет никто не жил. А присматривать за домом Андрею Яковлевичу было недосуг. Дом потихоньку приходил в негодность. Текла крыша. Труба частично обвалилась. Треснула потолочная балка. Да и деревенские архаровцы постарались – порастырили что могли. Честно говоря, Андрей Яковлевич и сам в точности не знал, в каком состоянии теперь дом, потому что забыл, когда в нем был последний раз. Хорошо бы продать его евреям. А если не купят, то, по крайности, раскрутить их на угощение. Водки у них оставалось еще много. Со всех сторон расклад удачный. А продать евреям развалюху – дело богоугодное… А если продать не получится, он водочки-то их попьет, а потом и скажет им: Евреи вонючие, катитесь отсюда к едрене матери! Дом я вам не продам! Не стану я память о сыне за тринадцать сребреников продавать! Вы, плять, евреи, Христа распяли, и за это вам – ХЕР!

— Как не знаю? Конечно, знаю! Я и продаю, – сказал Колчанов.

– Правда?!

– Ну, йоп! Колчанов жизнь прожил – никому не соврал! Продаю я дом, конечно. Первосортный дом… пятистенок. Печка, чулан, веранда, хоздвор огромный. Сад фруктовый не в рот, извините, какой! Только маленько запущенный. Но это поправимо. Сорняков повыдергать и моркови посадить… Погреб глубокий. Зимой картошку будете складать – хер чего замерзает в таком погребе! Сверху люка я шинель всегда кладу для тепла.

– Вас нам, – сказала Раиса, – наверное, Бог послал.

– А то кто ж еще? – согласился Колчанов. – Он самый…

7

Поехали смотреть дом. Впереди на тракторе ехал Колчанов. За ним – москвичи на своей машине.

Колчанов приготовился к поединку. Но супругам, на удивление, дом понравился. Тогда Андрей Яковлевич заломил немыслимую, по его понятиям, цену. Он думал, что они начнут торговаться, и он им уступит в половину. Но и тут евреи неприятно его удивили, согласившись с ценой без базара. За это Колчанов стал их уважать еще меньше и предложил им купить втридорога оставшиеся в сарае дрова, которые все уже сгнили. Евреи, не глядя, согласились. Мало того, они захотели оформить куплю прямо сейчас, чтобы лишний раз не ездить.

Поехали в Правление. Там Андрей Яковлевич немного поволновался. Бухгалтера не оказалось на месте, и Колчанов боялся, что сделка сорвется из-за ерунды. Но, к счастью, всё обошлось. Уже через пару часов какие нужно документы подписали. Андрей Яковлевич пересчитал деньги за дом.

В тот вечер Колчанов обмывал с новыми хозяевами проданный дом, а утром они укатили в Москву.

Колчанов запил и не просыхал, пока не кончились еврейские деньги.

А когда протрезвел, очень обиделся.

Правильно говорят, — подумал Андрей Яковлевич, – что еврейские деньги счастья не приносят. Продал сынов дом за тринадцать сребреников батька Иуда!

Поэтому, когда евреи приехали жить, Колчанов принял их холодно. Уж очень ему было обидно за себя и за русских вообще.

8

Приехав, Дегенгарды стали обустраиваться основательно. Первым делом выстроили вокруг хоздвора глухой высокий забор. С деревенскими же общались вежливо, но в дом не приглашали. А если кто приходил по какому делу (а дела в деревне известные – денег на бухло занять или бухла попросить), то разговаривали с крыльца.

Это деревенским не нравилось. Во-первых, им было любопытно – чем эти городские там занимаются, во-вторых, обидно, что чужаки в их деревне завели свои порядки. Все ждали, когда же дачники, наконец, поедут за чем-нибудь в город, чтобы в их отсутствие можно было залезть и посмотреть внутри. Но, как назло, они вдвоем не уезжали.

В деревне поговаривали, что евреи купили дом для того, чтобы пить там кровь христианских младенцев, которых они привозят из Москвы в багажнике. В деревне младенцы пока не пропадали. Лиза Галошина, которая долго прожила в Москве, работая санитаркой, рассказывала, как это сейчас делается. Берут детей-сирот из детдома, оформляют их за границу бездетным иностранцам, а сами детей увозят в глухие места и там пьют их кровь, а внутренние органы продают на Ближний Восток султанам из Махрейна, чтоб черножопые султаны меняли свою старую, засранную коньяком печенку, на новую. Скорее всего, евреи и себе поменяли уже все внутренние органы, потому что для пенсионеров они выглядели подозрительно свежими.

Временами из трубы дома шел какой-то уж очень черный дым. Об этом в деревне сложилось мнение, что евреи сжигают трупы младенцев, из которых они высосали кровь.

И еще эти дачники как-то больно хорошо выглядели. Когда они только приехали в деревню, выглядели не так, как теперь. Из-за чего же еще им было так хорошо выглядеть, как не из-за невинной крови? Мишка Коновалов рассказывал деревенским про своего родственника, который работал на мясокомбинате, пил свежую бычью кровь и говорил, что от крови чувствуешь себя капитально и хрен стоит, как железный.

Петька же Углов предложил залезть на крышу и взять пробы дыма из трубы для экспертизы, чтобы отвезти их куда следует и проверить. Но никто не знал, как это сделать, – во-первых, как незаметно на крышу залезть, во-вторых, куда везти потом пробы?

А дед Семен рассказывал у Правления, стуча себя кулаками в грудь, будто ночью, проходя мимо колчановской синагоги, он видел на заборе несколько чертей с большими носами. Дед Семен вывел, что дачники и есть черти из Москвы, которые развалили колхозы и довели всю Россию, а теперь добрались до их мест, чтобы нафуярить и тут.

Колчанова шпыняли за то, что он продал дом таким нелюдям, от которых теперь страдает вся деревня. А Андрей Яковлевич только огрызался – он и сам был недоволен.

Наконец порешили на стихийном собрании послать к москвичам Мишку Коновалова, как самого здорового в деревне, чтобы он заявил им ультиматум – либо пусть они ведут себя как положено, либо пусть уматывают отсюдова к свиньям собачьим в Израиль.

С Коноваловым отправились несколько человек. По дороге Мишка размахивал палкой и кричал, что научит всех уважать русский народ.

Подошли к дому. Из трубы шел черный дым. Все спрятались неподалеку в кустах, а Мишка перекрестился, решительно постучал палкой по воротам и крикнул:

– Открывай!

Ворота открылись. Мишка прошел внутрь.

Все притихли.

Мишки не было с полчаса. Через полчаса он вышел пьяный в дымину и без палки.

На вопросы мужиков Мишка ничего не отвечал, потому что говорить не мог. На следующий день он ничего не помнил. Помнил только, как ему налили, и он выпил. А дальше – как отрезано.

Деревенские в очередной раз осудили звериное нутро сио-низмов за то, что они спаивают русский народ.

За это им на заборе нарисовали череп-кости и написали внизу:

Х… и П…

И вот евреев убили.

9

Мишка Коновалов, проезжая утром на тракторе мимо нехорошего дома, увидел, что ворота открыты настежь. Он остановился и пошел посмотреть. Мишка заглянул осторожно во двор. Во дворе никого не было. Он прошел внутрь.

В доме Мишка нашел трупы застреленных москвичей, кучу каких-то пробирок и мензурок, какие-то подозрительные химикаты и старинную книгу с нерусскими буквами.

Коновалов побежал за мужиками.

Вызвали милицию из Моршанска. Приехало двое – сержант и капитан. Капитан осмотрел трупы и пришел к такому предварительному выводу: дачники застрелены. Их кто-то застрелил.

Трупы погрузили в воронок и увезли. А дом заколотили и опечатали.

А на следующий день из Моршанска приехал сын Борьки Сарапаева Ванька, который работал там милиционером, и рассказал, что трупы дачников из морга исчезли вместе с санитаром Сергеем Кузовым. Ведется следствие.

Похоже было, что убийцы заметали следы. Мнения на этот счет сложились разные. Одни говорили, что евреи прислали какому-то султану испорченные органы, и за это султан подослал к ним убийцу моджахеда из Афганистана. Другие говорили, что они не поделили деньги с московскими чиновниками, с помощью которых забирали детей из детских домов. А Семен Абатуров сказал, что это чистая метахизика, но не объяснил, что имеет в виду.

Звезда Рэдмах засияла на небе в шестой раз, когда из пещеры вышел на воздух обнаженный, костлявый, седой бородатый человек и пошел по древней тропе к вершине горы, опираясь на черную палку.

Он шел, чуть сгорбившись, но твердо и уверенно, не оборачиваясь назад.

Казалось, что земля постанывает у него под ногами, то ли от боли, то ли от удовольствия.

И кролик, и белка, и ветвистый олень, прибежавшие посмотреть, кто тут ходит, в ужасе кинулись прочь, подальше от этого человека.

– Гибель и мор! Гибель и мор! – кричали звери, каждый по-своему.

И одинокий голодный волк, задравший за свою жизнь немало овец и пастухов, учуял человека и вышел ему навстречу. Но когда горящие волчьи глаза встретились с глазами человека, он заскулил жалобно и, поджав хвост, пополз к нему, а когда дополз, то стал лизать мокрым языком убийцы руки незнакомца.

И взошел человек на вершину горы, и сел он на квадратный камень с круглым отверстием в центре. И возвел очи звезде Рэдмах и сказал:

– Я ГОТОВ, О ВЕЛИКАЯ МАТЕРЬ ЗВЕЗД И ПРОСТРАНСТВ! Я ГОТОВ ПРИНЯТЬ ТВОЮ СИЛУ И ТВОЕ ПОСЛАНИЕ, КОТОРЫЕ ЗАВЕРШАТ МОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ!

И грохот потряс землю. И вниз с горы посыпались камни. А волк, сидевший рядом, завыл и оглох.

И луч красного света вышел из звезды Рэдмах и достиг человека, и коснулся его груди. И сияние молний окутало человека с ног до головы. А палка, которую он держал в руке, вспыхнула и превратилась в уголь.

И когда все кончилось, человек сказал:

– БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, О ВЕЛИКАЯ ЗВЕЗДА РЭДМАХ!

И спустился он с камня и положил руку волку на голову, и сказал, не разжимая губ:

– Долго я жил на Земле и копил силы… Теперь я готов покинуть этот мир, чтобы отправиться в другой, высший Мир!

Волк заскулил и задрожал.

– Я завершил свой путь на этой Земле, – продолжал человек. – Но то знание, которое я накопил за долгие века, не должно пропасть!

Незнакомец снял с плеча сумку и вытащил из нее толстую книгу и маленькую шкатулку.

– Ты сохранишь это для будущих времен, волк! Книгу и кусочек моей плоти!

И отгрыз он себе мизинец, и положил его в шкатулку, и убрал шкатулку с книгой обратно в сумку, и повесил сумку волку на шею.

– Ты будешь хранить это до тех пор, пока не появится тот, кто сможет этим воспользоваться. Ибо, воспользовавшись этим, он будет сильнее всех!.. Прощай же, зверь!

Человек поднял руки, оторвался от земли и полетел на звезду.

Глава вторая УЖАСНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА КАРТОФЕЛЬНОМ ПОЛЕ

Купола в России кроют чистым золотом…

Высоцкий

1

Петька Углов собрался ночью на рыбалку.

Еще с вечера он прикормил карасей отрубями и надеялся на хороший клев.

Петька вытащил из-за печки четверть самогона, налил стакан мутной жижи, выпил, зажевал огурцом, поставил бутыль на место, надел сапоги, взял удочку, ведро, банку с опарышами и пошел к двери.

Но у двери остановился и вернулся назад, налить еще.

Он положил на пол удочку, поставил ведро, кинул в него банку с опарышами, вытащил из-за печки четверть, налил стакан, выпил, зажевал огурцом, поставил бутыль на место, поднял с пола удочку, подцепил ведро и пошел к двери.

В ведре гремела о стенки банка с опарышами.

Взявшись за ручку двери, Петька замер, а потом повернулся на каблуках и пошел обратно.

Он поставил ведро под стол, а удочку прислонил к столу, достал из-за печки четверть, налил стакан, выпил, понюхал огурец, поставил бутылку на место, взял удочку и пошел к двери.

Но рядом с дверью понял, что в руке чего-то не хватает.

Не хватало ведра, которое он оставил под столом.

Петька в третий раз повернулся к двери спиной и пошел к столу.

Он поставил удочку, нагнулся, выдвинул из-под стола ведро на видное место, достал четверть, налил стакан, выпил, поставил четверть на место, взял ведро и закинул на плечо удочку.

От резкого движения крючок отцепился от удилища и зацепился за телогрейку, которая лежала на стуле.

Петька пошел к двери, но что-то удерживало его у стола и не давало идти на рыбалку.

Углов напряг спину и, упираясь посильнее пятками в пол, всё-таки пошел вперед, потому что не привык, когда его что-то удерживает и не дает сделать того, что он задумал.

Он – вольная птица, сам себе голова, кормится со своего огорода и нЕ хрена его задерживать!

Что-то за его спиной не выдержало Петькиного напора и потащилось за ним.

Но идти было нелегко.

– Отье…ись, говно! – сказал Петька невидимой силе.

Но это не помогло.

Петька напрягся еще больше и рванулся со всей силы.

Леска лопнула, и Петька полетел в дверь.

Его сначала стукнуло лбом, а потом ведром.

Ведро смялось, стало немного угловатым.

Петька нахмурился, потер лоб.

Он оглянулся на удочку и увидел свободно болтающуюся леску без крючка.

Без крючка на рыбалке нЕ хера было делать.

Петька вернулся к столу, вытащил четверть, налил себе и выпил.

И полез на печку, где у него хранились рыболовные крючки.

Он без труда нашел нужный крючок и прыгнул вниз.

И попал двумя ногами в ведро, сплющив банку с опарышами.

Потерял равновесие и завалился на удочку, сбив еще по пути со стола бутылку.

Бутылку Петька спас, поймав ее вверх горлышком, лежа на спине.

А удочка сломалась пополам.

Не вынимая ноги из ведра, Петька допил бутылку и отключился.

Через день Петька рассказывал, что нечистая сила забралась к нему в дом и там устроила бардак, а его, Петьку, не пускала на рыбалку, крепко схватив волосатыми лапами за удочку. Но он развернулся и дал ей в пятак. А после этого началась у них битва и Сила сломала Петьке удочку, оборвала крючок и засунула Петьку ногами в ведро.

Деревенские смекнули, что это помершие Дегенгарды продолжают безобразить в деревне после смерти.

2

Через день Петька Углов снова пошел на пруд, прикармливать рыбу для ночной рыбалки.

На берегу сидел дед Семен. Вернее сказать, лежал под ветками ивы. Ему кто-то заботливо подложил под голову полено.

Петька нагнулся. От деда за версту разило сивухой. Но Углов этого не почувствовал, потому что привык к этому запаху с детства.

Он только подумал, что люди в их деревне живут добрые и отзывчивые, что в городе хрен бы кто пьяному человеку подложил под голову полено. Петька вспомнил, как много лет назад он поехал в Москву посмотреть Олимпиаду-80 и что из этого получилось…

В поезде Петька познакомился с девушкой Таней. Она ему очень понравилась. Таня училась в Москве в медицинском институте, а сейчас ехала на практику. Петька наврал, что он спортсмен – прыгун с шестом – и едет в Москву участвовать в Олимпиаде.

– А где ваш шест? – спросила Таня.

– Эх, Таня, – Петька наморщился, – шест я покажу тебе в Москве. Он такой длинный, что в поезд его не затянешь.

В вагоне-ресторане, куда Петька пригласил Таню отметить знакомство, он перепил и раздухарился. Он схватил стул и, пользуясь им как шестом, стал перепрыгивать через столы, попадая ботинками по головам мужчин и коленкам женщин. Петька перебил всю посуду и хотел выбросить в окошко одного москвича в очках, который сделал Петьке замечание. В конце концов Углова сняли с поезда в Рязани и посадили на пятнадцать суток. К тому времени, когда Петьку освободили, Олимпиада закончилась, и кончились деньги. В Москву было ехать незачем и не на что. К тому же Углов узнал, что пока он сидел, умер Владимир Семенович Высоцкий. А Петька Углов из-за этих штопаных московских очкариков не смог подставить Высоцкому свое плечо, чтобы поддержать его в трудный час.

Со временем у Петьки сложился в голове складный рассказ о тех событиях, и Петька делился им с теми, кого уважал.

Выпив стакан и поморщившись, Петька начинал рассказывать:

– Прослышал я от моего кореша армейского, который в Москве живет, что тяжелый выдался восьмидесятый год у Владимира Семеновича. Со всех сторон, – рассказывал Высоцкий моему другу, – обложили меня, короче, темные силы. Не дают мне гады нормально жить и работать, сочинять песни для всей страны и радовать население новыми работами в кино. Давят меня, как будто… это самое… прессом, не пускают за границу к жене, за то, что я не побоялся рассказать народу правду. Сажают меня менты, почитай, каждую неделю, чтобы я подорвал окончательно в ЛТП здоровье. И за что сажают ведь суки?!. Выпьешь на СВОИ с мужиками и идешь на улице, даже не шатаешься. А они налетят сразу, завернут руки за спину, как немецкому фашисту! Как будто я не Владимир Высоцкий, а ханыга какой-то! А как же мне не выпить-то, когда меня в кино не снимают!… Шукшин Вася хотел кино снимать «Кто же убил Есенина?». Правдивое кино, как сионисты убили Есенина, русского поэта. А Шукшин их на чистую воду!.. Меня позвал на главную роль друга Есенина – чекиста. А сионисты разнюхали про эти творческие планы и Шукшина тоже угандошили несчастным случаем. И нет теперь, стало быть, ни кино, ни друга моего любимого – Василия Макаровича! – сказал это Высоцкий, и слеза его прошибла. – И ко мне, говорит, подбирается теперь всякая нечисть! Жить мне осталось считанные дни, ежли не найду я поддержки в народе!.. А кореш мой Высоцкому и говорит: – Погоди, Семеныч, рано тебя еще хоронить. Песни твои нужны и кинороли, в том числе Жеглов, чтобы людям русским глаза открывать! А есть у меня в деревне Красный Бубен лучший друг Петька Углов, служили с ним вместе, ели кашу из одного котелка. Охраняли границы нашей Родины, чтобы ни одна гадина к нам не пролезла через колючку! Я, говорит, за Петьку ручаюсь головой, потому что, говорит, знаю его, как себя, и уверен в его твердой руке и верном глазе. Стреляет этот Петька с обоих рук вслепую, бегает быстрее твоей собаки, а уж при самообороне вырвет кому хошь ноги и вместо рук вставит их обратно кверх ногами. Мы моего друга Петьку в столицу вызовем, дадим ему задание – ЛИЧНО отвечать перед народом и партией за народного певца, и днем и ночью, быть, значит, рядом, как Саньчапанса! И он тебе какую хочешь народную поддержку окажет и отмудохает – на кого только покажешь, которые, суки, тебе житья не дают! Работай после этого, дорогой наш товарищ Высоцкий, сочиняй спокойно побольше песен, пой их где только пожелаешь и снимайся в каких душе угодно фильмах. Тылы и фланги – ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – у тебя… стало быть… будут НЕ ЗНАМО КАК НАДЕЖНО прикрыты. Только свистнешь – а Петька уже кому надо нос сворачивает на сторону. Работай, мол, Володя, одним паразитом меньше… Высоцкий, как это услышал, повеселел. – Вот спасибо, говорит, теперь я спокоен и напишу щас новую песню про то, бляха, какие, замечательные люди у нас по деревням. И написал такую песню:

В деревне Красный Бубен Работал Петька Углов Пришел он, буги-вуги На танцы без штанов…

Шуточная такая песня, но по-доброму, не как про это самое – выпили, короче, жиды всю воду и пошло-поехало… Короче, прознали кому надо, что еду я оказывать поддержку Высоцкому, и подослали в поезд москвича одного очкастого, чтобы он меня спровоцировал на злостное хулиганство, то есть, чтобы я ему навешал от души звездюлин. Ну я-то, не дурак, башка варит, ждал по дороге засаду и решил терпеть до последнего. Говорит мне очкастый: – Фули ты, деревня, стаканы со столов скидываешь? А я и не его стаканы вовсе скидываю. Просто стаканы бабы одной, с которой познакомился. Стаканы, не имеющие к нему никакого отношения. Но молчу, скриплю зубами. Говорю ему культурно:

– Не твои стаканы, не лезь… Руки положил одну на другую, как в школе, и сижу смотрю в окошко на лампочки. Опять он мне:

– Фули ты, деревня, материшься на весь вагон-ресторан?..

– А где, – я его спрашиваю, – русскому человеку еще поматериться, коль не в ресторане?.. И отодвинул его легонько в сторону, чтобы он мне вид из окна на Россию не закрывал своей гнусной мордой. А этот студент хватает меня за шиворот, плюет мне на шею и кричит: – Я не позволю! Я не позволю!.. Тут я не выдержал. Нервы у меня были натянуты до предела, сорвался я. Это ж надо – Петру Углову за шиворот плевать! Взял я этого провокатора, вытащил за ноги в тамбур и хотел с поезда спустить под откос, как фашистский эшелон партизаны спускали, да не успел. Налетели сзади из засады, повалили меня на зассанный пол, мордой по ступенькам повозили и всё. Как у Высоцкого – завели болезному руки ему за спину и с размаху бросили в черный воронок!.. Так я и не доехал до Владимира Семеновича, и он умер, не дождавшись подмоги, поддержки от народа…

3

Петька поправил полено под головой деда Семена. Уже темнело. Он высыпал отруби в пруд на свое любимое место возле коряги и пошел домой, выпить самогона и посмотреть по телевизору кино про войну.

Петька шел по дороге и курил.

За спиной зазвенел велосипедный звонок. Углов обернулся. Сзади крутил педали Андрей Яковлевич Колчанов.

– Привет, Петька, – поздоровался Колчанов. – А где Чапаев? – Это была его коронная шутка. Колчанов всегда так шутил, когда встречал Петьку.

– В пруду теперь живет, – ответил Петька. – Теперь он человек-анхимия, морской дьявол. Я его прикармливать ходил отрубями…

– Ну ты даешь! – Колчанов поравнялся с Петькой, слез с седла и пошел рядом. Вытащил из кармана папиросу, закурил.

– А ты откуда, на ночь глядя, едешь, Колчан? – спросил Петька незлобно.

– Да вот, еду от Васьки… – Он помолчал. – Надо по дороге картошки накопать… Дай спички.

– Пососи у птички, – Петька протянул коробок.

Вышли к полю.

Андрей Яковлевич огляделся.

– Вроде, никого…

– Да ты не ссы, – сказал Петька, – никого нет. Один дед Семен у пруда спит… В говно… Я ему полено под голову подложил…

– На хер?

– Чтоб не сблевал.

– Это правильно… Подержи лисапед, я быстро…

Колчанов снял с багажника сумку, вытащил из нее саперную лопатку, которую подарил ему сын, подошел к ботве, поплевал на руки и несколько раз копнул.

Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер. Закаркали поднявшиеся в воздух вороны.

И что-то неясное, но тревожное почувствовалось в воздухе. В том числе завоняло какой-то дрянью.

– Чего это?.. – Андрей Яковлевич схватился рукой за кепку, которую чуть не сорвало с головы.

Ему показалось, что у чучела, стоявшего неподалеку, сверкнули недобрым светом глаза-пуговицы, а нарисованный рот на мгновение скривился в ухмылке.

Петьке тоже сделалось не по себе, но привычка шутить победила.

– Японский цунами, – пошутил он и нажал на велосипедный звонок.

Колчанов вздрогнул.

– Хе-хе, – он схватился за ботву и потянул. – Не лезет, сука! – удивился он и попробовал еще раз. – Не пойму, то ли земля ссохлась, то ли картошки больно до хрена!

– Фиг там, Яковлич, – ответил Петька. – Старый ты стал… Не можешь ботву выдернуть. Пора тебе на погост в мавзолей…

Колчанов обиделся.

– Пошел ты!.. Я еще всех вас переживу и на ваших похоронах набухаюсь! – Он дернул куст.

Еще один порыв ветра заставил взмахнуть чучело рукавами. Закаркали вороны. Их огромная стая поднялась в небо и закрыла собою полную луну.

Колчанов, на всякий случай, перекрестился. Он допускал, что Бог, в принципе, есть и может помочь ему в затруднительном положении.

У Петьки ветром вырвало изо рта окурок. Он выругался.

– Что за херня, Петька? – Колчанов вопросительно посмотрел в небо. – Как будто война началась…

– Современная война такая, что кнопку нажал – и копец всему… Хорош кота тянуть: выкапывай – и пошли отсюда… Я еще по телевизору хочу кино посмотреть про фашистов… – Он вытащил сигарету и чиркнул спичкой, но опять налетел ветер. – Черт! Штопаный!

– К ночи не поминай, а то накличешь, – Колчанов огляделся, и ему опять показалось, что чучело ожило и усмехается нарисованным ртом. – Ладно, – он схватился за куст и, дернув что есть мочи, вырвал его.

Картошка, висевшая на ботве, была гигантского размера, каждая величиной с небольшую голову.

– Ни хэ себе! – хохотнул Колчанов. – Вот так бульба! – Он стряхнул картошку об землю и руками полез в лунку посмотреть, не осталось ли там еще.

Вдруг лицо Колчанова вытянулось, а брови поползли вверх.

– Петька, – выдавил он сиплым голосом, – меня что-то схватило и вниз тянет! Помоги!

Петька увидел, как Колчанова всего дернуло и как он напрягся, сопротивляясь неведомой силе.

Петька растерялся. Он держал велосипед и боялся почему-то его отпустить.

– Петька! – закричал Колчанов, подняв перекошенное лицо.

– Помоги, Петька-а-а! – Он опять дернулся и ушел в землю по плечи. – По-мо-ги-те! У-би-ва-ют!

Углов хотел помочь, но словно прирос к велосипеду и не мог пошевелиться.

Голова Колчанова отогнулась назад, как у человека, которого засасывает в болото, и он из последних сил старается оставить нос и рот на поверхности. Колчанов растопырил ноги, стараясь зацепиться ими за ботву. Но ноги все равно скользили к лунке.

– Ой! Больно! Больно, бляха-муха! – заорал он на всю округу. – Руки отпусти, сука! Сука-бл…

Крик оборвался на полуслове.

Колчанова сильно дернуло, и его голова ушла в землю. На поверхности остались только рваные офицерские брюки да голенища яловых сапог – наследство погибшего сына. Еще рывок – и из земли торчат только подошвы. Еще рывок – и земля с краев посыпалась в опустевшую зловещую лунку…

Заухал вдалеке над лесом филин.

Петька вздрогнул. По его лицу пробежала судорога, как будто он проснулся среди ночи в глубоком похмелье. Захотелось блевануть. Петька мотнул головой, стряхивая оцепенение.

А может, и не было ничего? Может, всё ему только показалось? Ведь он же современный человек и понимает, что такого в жизни не бывает, а бывает только в кино и в иностранных книжках. Такими историями пугают друг друга перед сном дети. Такой страшилкой хорошо припугнуть бабу-дуру, потому что, как показывает практика, они с перепугу лучше пялятся.

Петьке изо всех сил хотелось так думать, чтобы не свихнуться. Но что же он держит в руках? Откуда тогда у него в руках руль велосипеда Колчанова? Откуда взялась сумка на кустах картошки и откуда лежит рядом саперная лопатка?

Углова крупно затрясло, зубы во рту бешено застучали. Велосипед упал на землю.

– Бзынь-нь-нь! – звякнул звонок.

– Ух-ху-ху! – заухал снова над лесом филин.

Петька поднял к темному небу белое от ужаса лицо. С неба на него смотрела зловещая луна. Ее круглый диск навис над полем, как будто специально для того, чтобы охвативший Петьку Углова ужас перешел в истерическую панику.

Петька заорал бессмысленный звук, обхватил голову руками и кинулся прочь через картофельное поле. Он налетел на чучело и сшиб его на землю. На голове у Углова осталась дырявая шляпа пугала. Но Петька этого не заметил, он бежал и бежал, не разбирая дороги и хрипя, как напуганная лошадь. Ему мерещилось, что сзади за ним катятся гигантские картофелины, а ботва тянет к нему свои ветки, чтобы схватить Углова за ноги и утянуть вслед за Колчановым под землю.

Не помня как, Петька добежал до дома, влетел в избу, задвинул засов, накинул крючок и подпер дверь бревном. Потом кинулся к печке, вытащил из-за нее четверть и прямо из горлышка выхлестал грамм триста-четыреста.

Потихонечку он начал успокаиваться. Поставил бутылку на стол, сел напротив и смотрел на нее не отрываясь. Потом налил стакан, выпил медленно, поставил рядом с бутылкой и уставился теперь на стакан. Вздохнул. Почесал лоб и почувствовал на голове чужой головной убор. Осторожно снял его и осмотрел. Он не мог сообразить – что это за дырявая шляпа и откуда она взялась на его голове. Тогда Петька положил шляпу на стол рядом со стаканом и долго на нее смотрел. Потом налил себе еще, выпил и, размахнувшись, швырнул стакан об печку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Несколько осколков отлетело Петьке на грудь. Он стряхнул стекло, допил остатки самогона прямо из бутылки, послал бутылку вслед за стаканом, а сам застонал и уронил голову на стол.

Глава третья ВЕТЕРАНЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ИЗ АДА

1

Дед Семен проснулся от холода. Он открыл глаза и увидел над собой кровавый лунный диск. В его возрасте спать на улице по такой погоде было не очень-то полезно. Дед поежился, сел и почувствовал вспышку внезапной боли в затылке.

– Топтаный павлин! – вырвалось у Абатурова. Он поднял полешко, на котором лежала голова, и осмотрел. Пучок седых волос остался на полене, прилипнув к смоле.

– Я бы тому чудозвону, – сказал дед вслух, – который мне это полено подложил под голову, вставил бы его с удовольствием в сраку! – Он размахнулся и отшвырнул деревяшку в кусты.

С кряхтением поднялся на ноги. Кости ломило. Руки и ноги двигались с трудом. Возраст уже не тот, а тут еще нажрался, как молодой, на сырой земле полежал и всё такое…

Дед Семен подошел к берегу, нагнулся и плеснул в лицо воды.

По воде пошли круги, и деду показалось, что между его вибрирующим отражением и вибрирующим отражением луны втиснулась еще какая-то вибрирующая тень.

Дед Семен охнул и обернулся. Но ничего такого не заметил.

– Руки-ноги не ходют, – сказал он вслух, – и глаза не видют! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ!

И пошел прочь.

Тьма…

Он взял у тьмы всё, что хотел, всё, что было ему нужно. И использовал…

Он чувствовал голод…

Это мешало…

Но было приятно…

Еще что-то…

Он начал перебирать ощущения…

Голод…

Страх…

Запах…

Сила…

Радость…

Боль…

Гнев…

Вожделение…

Страдание…

Ревность…

Зависть…

Холод…

Тепло…

Усталость…

Время…

Время приходит…

Пора…

Дурман…

Щекотно…

Чешется…

Болит живот…

Хорошо!..

Ноги!..

Хорошо!..

Ноги стоят!..

Хорошо!..

Я испытываю удовольствие от того, что стоят ноги!..

Я… Я… Я думаю мозгом… Мозг в голове… У головы есть уши, через которые я слышу звуки Макрокосмоса… У головы есть нос, которым я чувствую запахи Макрокосмоса… У головы есть волосы для красоты… У головы есть глаза, чтобы различать красоту и уродство!.. Глаза!

Он открыл глаза и сказал вслух:

– У головы есть рот, который говорит о том, что у меня есть сердце для перекачивания крови, есть почки, есть печень, есть легкие, есть туловище, где всё это находится, и на туловище есть руки, ноги и половой орган. Мой рот служит для приема пищи, которая нужна мне, чтобы убить чувство голода. – Он слушал свой голос и голос ему нравился. Он огляделся.

Голый, на холодной земле, посреди поля. Ночь. Звезды в вышине. Полная луна.

Он сделал шаг. Еще один. Еще. Пошел.

Из-под куста выскочил заяц и побежал прочь, напуганный его приближением.

Он прыгнул, схватил зайца, разорвал его на две части и вонзил острые зубы в еще живую, теплую плоть. Кровь текла по подбородку. Он смеялся от восторга и удовольствия. Он съел зайца целиком, вместе со шкурой и костями. Он отер тыльной стороной руки с подбородка кровь зайца и зашагал вперед, туда, где на краю поля стоял замок.

Он уже дошел до края поля, когда завыла сирена и тревожный голос произнес:

– Ахтунг! Ахтунг!..

2

Он шел и думал, что жизнь, которая оказалось такой короткой и тяжелой, практически подходила к концу, он устал за нее, а помирать все-таки не хотелось, потому что почти ничего интересного не успел дед Семен получить от жизни.

Он остановился, вздохнул и сказал вслух:

– Эх!

И пошел дальше.

Родился дед Семен в этой же деревне, подрос, начал работать в колхозе, потом война, потом вернулся и думал, что теперь-то начнется жизнь… А она так и не началась. До пенсии дотянул, а жизни не почувствовал. Ну женился после войны на Нюрке… Нормальная, в общем, баба, не хуже, чем у других… Только родить никого не смогла… А так, всё как у людей – не лучше и не хуже… И обижаться вроде бы не на что… Однако почему-то было обидно деду Семену, что жизнь прошла как-то зря и неинтересно. Когда-то дед Семен собирался пойти работать в Уголовный Розыск, но Нюрка не пустила… Дед Семен вздохнул. Ему стало жаль, что он не смог тогда проявить характер. Если бы он устроился в УгРо, жизнь была бы куда как интереснее… Погони за бандитами, перестрелки, операции, слежка и всё такое. Вот это настоящая была бы жизнь! И если бы его даже убили на задании враги, он бы и умер, как герой, с удовольствием и сознанием – зачем он умирает, сознанием, что геройская жизнь прожита не зря и заканчивается очень интересно. Возможно, после его такой смерти, деревню Красный Бубен переименовали б даже в честь деда Семена в Абатурово.

Единственное светлое пятно в жизни, которое дед вспоминал всегда с чувством, была война. Там Семен Абатуров впервые понял, что такое настоящая жизнь, всю ее полноту и остроту. Ему нравилось, что каждое мгновение на войне имеет смысл и может стать последним. Это чувство крайней опасности очень нравилось Семену Абатурову.

Однажды, уже в Германии, в самом конце войны, с дедом Семеном произошла странная история. Наши только что заняли город Фрайберг. И Семен с друзьями пошли прогуляться. Прогулки по вражескому городу тоже нравились Семену. Можно было неожиданно нарваться на затаившегося фрица или на что-нибудь заминированное фашистами. Конечно, не хотелось погибать в самом конце войны, но любопытство и бодрящее чувство опасности заставляли идти на риск. К тому же в захваченных городах было чем поживиться. А деду Семену очень хотелось привезти в Красный Бубен что-нибудь такое, чтобы все обосрались… Ну, не говоря уже о немках… Немки сильно нравились Семену Абатурову. Таких жоп и титек, как у немок, он раньше не видел. Конечно и польки были ничего, и чешки с румынками тоже… Но немки были для Семена, как окончательный и заслуженный приз. Когда он драл немок, у него было такое ощущение, что он дерет в их лице всю фашистскую Германию. Семен даже кричал для их удовольствия по-немецки «Хенде Хох» и «Гитлер капут».

И вот он с друзьями-однополчанами Мишкой Стропалевым и Андреем Жадовым шел по отбитому у фашистов Фрайбергу, прихлебывая из фляги спирт. Семен, Мишка и Андрей были не разлей вода. Всю войну они прошагали бок о бок, не раз спасали друг друга от смерти, делились последним, и теперь в Германии все трофеи тоже делили поровну.

Они долго гуляли по незнакомому городу, пока не вышли к какому-то старинному полуразбомбленному замку.

– Ничего себе, фашисты жили! – присвистнул Жадов. – Мы всю войну в землянках промудохались, а они, гады…

– Ладно, Андрюха, – Мишка похлопал товарища по плечу, – с войны вернемся, каждому по дворцу построим! Заживем, как фашисты!

– А я высоко жить не привык, – сказал Семен. – У меня от высоты голова кружится и тошнит. Я в Москве на Чертовом колесе катался и блеванул оттуда.

– Ну и прекрасно, – сказал Мишка. – Снизу, например, фашист идет, а ты на него сверху блюешь.

– Или ссышь, – добавил Жадов. Друзья расхохотались своим мечтам.

Решили посмотреть замок внутри, чтобы узнать на практике, как устраивать после Победы дворцы на Родине. Они прошли сквозь полуразвалившиеся ворота и оказались во внутреннем дворе с колодцем посредине. Хотелось пить, но из колодца пить поостереглись – мало ли какой туда дряни напускали фашисты, чтобы отравить русских освободителей.

Освободители обошли двор кругом и подошли к железной кованой двери с кольцом заместо ручки. Кольцо торчало из бронзовой головы носорога. На роге у носорога была наколота рейхсмарка.

– Как это понимать? – Жадов снял очки и протер их бархатным носовым платком, взятым у одной немки на память о встрече.

– Вход платный? – предположил Стропалев.

– Мы их фашистские деньги отменили, – сказал Семен, снял марку с рога, порвал на кусочки и подкинул в воздух.

Мелкие обрывки опустились на выложенный булыжниками пол, как новогоднее конфетти. Андрей подергал кольцо.

– Заперто!

– Поправимо! – Мишка снял с плеча автомат ППШ. – Отойдите…

Жадов и Абатуров отошли в сторону, закурили американские сигареты «Каракум» с верблюдом на пачке.

– Тра-та-та! – застрочил автомат.

Но универсальная отмычка военного времени на этот раз не сработала. Железная дверь выдержала.

– Ничего! – сказал Стропалев, отстегивая гранату. – Все смотались за колодец!

Жадов и Абатуров присели за колодцем. Через секунду к ним присоединился Стропалев.

– Получи, фашист, гранату!

Раздался взрыв, и на друзей упало ведро с колодца. Ведро наделось Стропалеву на голову, и Мишка стал похож на Тевтонского рыцаря в гимнастерке.

– У-у! – загудел Стропалев в ведре.

А Семен флягой треснул по ведру сверху.

– Ты чего?! – Мишка снял ведро. – Оглохнуть же можно!

Они выбрались из-за колодца. Дверь валялась на земле.

Проход был свободен.

Друзья вошли внутрь. Было темно. Стропалев включил трофейный немецкий фонарик и посветил вокруг.

Они стояли в коридоре, на стенах которого висели рыцарские гербы и портрет какого-то немца в рогатой каске.

– Что за рожа? – спросил Жадов. – Чего-то я не узнаю, – он приподнял очки и встал на цыпочки перед портретом. – Вроде, не Гитлер…

– Наверное, Геббельс, – предположил Стропалев. – Или Моцарт…

– Моцарт не фашист, – возразил Жадов.

– Один хер, – сказал Абатуров.

– Тут слова в углу написаны. – Жадов стал читать по складам: – Теофраст Кохаузен… Вот такие и отравили Моцарта!

Семену на мгновение показалось, что портрет немца живой. Немец на портрете нахмурил брови, посмотрел на Андрея неодобрительно и сверкнул зелеными глазами…

По затылку у Семена побежали мурашки. Он подтолкнул в бок Мишку.

– Ты ничего не заметил?..

– Что? – Мишка потянулся к автомату.

– Да так… – Семен заглянул за портрет. – Я в кино одном видел, что в таких портретах делают дырки в глазах и оттуда подсматривают…

Дырок в портрете не оказалось.

Мишка докурил сигарету и окурком пририсовал портрету немецкие усы вверх. А потом плюнул на бычок и прилепил его немцу ко рту.

– Покури, фриц.

Семену вновь показалось, что портрет живой и недовольный. Но он списал это на счет тусклого освещения, действия спирта и необычной обстановки. Однако, незаметно от товарищей, на всякий случай, перекрестился.

Друзья пошли по коридору дальше. На стенах висели и другие красноносые немцы в париках и бледные немки с завитыми кудрями. Но солдаты перестали обращать на них внимание. Живопись им уже надоела. Они же не знали никого из тех, кто был изображен на полотнах, а поэтому им было неинтересно на них смотреть. Подумаешь – немцы.

Наконец коридор закончился, и друзья оказались в огромном зале с высоченными потолками. В зале царил хаос. Тут и там валялись перевернутые старинные кресла. Посреди помещения стоял громадный дубовый стол, заваленный посудой – помятыми металлическими кубками и тарелками, битыми фарфоровыми вазами, гнутыми подсвечниками, огромными вилками с отломанными перекрученными зубцами и прочим хламом. В самом центре на столе лежала люстра диаметром метра три-четыре. Видимо, в разгар немецкого пиршества люстра грохнулась с потолка на стол и покалечила посуду. Может быть, люстра задела и кого-нибудь из людей, но трупов не было. Только гигантская ваза для фруктов валялась на полу.

– Неплохо, видать, немцы погуляли, – сказал Жадов, подходя к столу. Он взял мятый кубок. – Люстру кокнули.

– Это от бомбы, – сказал Семен.

Мишка Стропалев посмотрел наверх:

– Может, и от бомбы… А может, какой-нибудь фриц подвыпивший подпрыгнул со стола, уцепился за нее, раскачался и навернулся.

– Гитлер капут, – закончил Семен.

Друзья расхохотались. Их голоса диким эхом отозвались под потолком, вибрируя и искажаясь. Оттуда вылетела целая стая отвратительных перепончатокрылых летучих мышей.

Солдаты вскинули автоматы и полоснули очередями по летающей мерзости.

Грохот поднялся такой, что нормальный человек сразу бы сошел с ума. Нормальный-обычный, но не закаленные в топке войны русские солдаты!

– Гады какие! – крикнул Жадов.

– Не хуже фашистов! – добавил Семен.

– Кончай стрелять! – крикнул Мишка. – А то охренеть можно! – Он опустил автомат и покрутил в ухе пальцем, чтобы лучше слышать.

Семен прекратил стрельбу. А Жадов, увлекшись, перевел автомат на стол и расстрелял несколько тарелок и один кувшин. Простреленный кувшин слетел со стола и покатился по каменному полу к старинному шкафу с резными ножками. Жадов подбежал и хотел двинуть по кувшину сапогом, но промахнулся и угодил ногой в дверцу шкафа. От удара со шкафа свалилась толстая книга прямо на голову Андрея. Жадов присел. У него с носа соскочили очки.

– Фашистская сволочь!

Он нагнулся, взял книгу и сдул с нее пыль. Стропалев чихнул.

– Какая-то старинная книга, – Андрей поднял очки. – Какие-то тут знаки на обложке кобылистические…

– Какие же это у кобыл знаки? – спросил Семен.

– Кобылистические знаки, – пояснил Жадов, – это знаки колдунов… закорючки такие, навроде фашистских… – Он открыл обложку. – Ого! Какая гарнитура интересная! Как будто ручкой написано… Бурыми чернилами.

– А что написано-то? – спросил Стропалев, заглядывая Андрею через левое плечо.

– Не по-нашему… То ли по-немецки, то ли по-еврейски… Буквы, вроде, немецкие, а слова – непонятно чьи… – Он нагнулся и прочитал: – Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн.

Только Жадов прочитал эти слова, как стены замка задрожали, зашатались, и с потолка на солдат посыпались мелкие камушки. Летучие мыши снова заметались под потолком. И друзья решили, что началась бомбежка.

Они кинулись к входной двери, но у них перед носом потолок в коридоре рухнул и проход завалило камнями. Друзья застыли перед завалом, не зная что делать. Но в следующую секунду бомбардировка уже закончилась.

– Что делать будем? – спросил Стропалев.

– Попробуем поискать другой выход, – сказал Жадов.

– Через окна хрен пролезешь, – Семен посмотрел наверх.

Друзья обошли зал и у противоположной стены обнаружили дверь. За дверью оказался коридор. Пошли вперед. Вдруг Жадов, который шел первым, резко остановился.

– Странно, – сказал он, показывая фонариком на стену. – Точно такой портрет, как и там, где мы проходили.

На стене висел портрет того же немца, только с настоящими усами кверху и с сигарой во рту.

– Во, Мишка, как ты угадал ему усы с папиросой добавить! – воскликнул Абатуров.

– Меня мать, когда я в школе учился, – ответил Мишка, – в изостудию отдала из-за талантов. – Он вытащил изо рта сигарету и подрисовал немцу круглые очки.

Коридор привел друзей в зал.

– Ни хрена! – вырвалось у Стропалева. Жадов присвистнул.

А Семен не знал, что сказать, но ему сделалось как-то не по себе.

В зале, в который они вошли, всё было точно такое, как и в предыдущем. Точно такая люстра лежала на точно таком дубовом столе. В углу стоял точно такой шкаф.

– А вон и кувшин, который я прострелил! – закричал Жадов.

Он взял в руки кувшин с дырками от пуль.

– А вон и книга, – Жадов показал пальцем. – Ну точно, мы дали круг и пришли опять в ту же комнату.

– Как это мы так? – Стропалев почесал затылок.

– Пошли снова, – сказал Семен. – Надо выбираться отсюда, а то скоро стемнеет.

Они вошли в дверь и пошли по темному коридору.

– Жрать охота, – сказал Стропалев.

– Надо успеть к ужину, – добавил Жадов.

– Сука! – крикнул Семен. – Я споткнулся об кирпич!

– Не щелкай клювом, – сказал ему Стропалев.

– Ты в логове врага, – добавил Жадов.

– Пошли все на хрен! – ответил Абатуров. – Учители!

– Черт! – сказал Жадов. – Очки соскочили.

Он остановился, ему на спину налетел Стропалев, а ему на спину налетел Абатуров.

– Чё встал?! – крикнул Стропалев.

– Очки уронил!

– Поднимай и пошли! – крикнул из-за Мишки Семен.

– Легко сказать, когда я их не вижу! – Андрей опустился на коленки и стал шарить руками. – Есть! – Он поднял очки, надел и сам стал подниматься. Но вдруг застыл, не распрямившись как следует. – Гляди-ка, братцы!

На стене висел портрет знакомого немца с поднятыми вверх усами, с сигарой и в круглых очках.

– Говно какое-то, – сказал Стропалев.

Семен, который стоял сзади всех, перекрестился и сплюнул через плечо.

– Что-то тут не то, – сказал Андрей. – Ну а если мы ему хер на лбу нарисуем?

Стропалев вынул изо рта окурок, но хера на лбу рисовать не стал, а нарисовал торчащие изо рта зубы.

– Зря ты, Миш, зубы ему нарисовал, – поежился Абатуров. – Лучше уж хер… А то…

– А чё?

– А ничё…

– Пошли, – Жадов двинулся вперед.

– Погоди, – остановил его Стропалев. – Я ссать хочу.

Мишка поставил автомат к стенке и нассал в угол.

И опять Семену показалось, что портрет поморщился.

Коридор вывел в зал, похожий как две капли воды на предыдущий. Бойцы молча прошли через него к противоположной двери и вошли в коридор. Если б они были не втроем, то, наверное, подумали бы, что спят или сошли с ума.

– Если бы вас не было со мной, – сказал Жадов, – то я подумал бы, что сплю или свихнулся.

Стропалев хмыкнул.

Семен перекрестился и сказал:

– Лучше бы мы сюда вообще не заходили… Может, вернемся в первый зал, рванем гранату, где завал, и всё?

– Граната такой завал не возьмет… – Жадов замер и медленно поднял руку, показывая на стену.

На стене висел портрет немца. Ко всему, что уже было, добавились торчащие изо рта желтые клыки вампира с капельками крови на концах.

– А-а-а! – закричал Стропалев, перехватил автомат и выпустил по портрету очередь.

Очередь отозвалась оглушительным треском стен и потолков. А из продырявленного наискосок немца хлынули струйки багровой крови.

Друзья бросились бежать. Первым теперь бежал Семен. За ним – Мишка. Последним, придерживая очки, бежал Андрей.

Вдруг Семен застыл как вкопанный. Мишка налетел на него сзади и чуть не опрокинул. Жадов ткнулся в спину Стропалева и тоже застыл с раскрытым ртом.

Они стояли на пороге точно такого же зала, как и прежде, но вместо беспорядка и разрухи в зале было все наоборот.

Люстра висела на потолке и освещала пространство тысячью свечей. Вся посуда, целая и невредимая, стояла на столе. В тарелках дымились куски сочного мяса, обложенные по краям ломтиками румяного жареного картофеля, зеленью, кружками помидоров и огурцов. Громадная ваза ломилась от фруктов, на ее позолоченных блюдах, насаженных на серебряный стержень, лежали грозди зеленого и черного винограда, бархатные желтые персики и глянцевые рыжие мандарины выглядывали из-под длинных бананов и шершавых бурых ананасов с зелеными хвостиками-хохолками. Еще там были, кажется, сливы, груши, яблоки и какие-то фрукты, названия которых солдаты не знали. Три поросенка с морковками во рту блестели поджаренными боками, осетр в длинной тарелке разваливался на аппетитные кружки. И много-много бутылок с вином, запечатанных сургучом.

Но это было не главное. Если бы только это! Если бы только этот стол, какой во время войны можно было увидеть только на картине, а не так вот прямо перед собой! Русские солдаты, которые повидали за годы войны всякого, конечно бы, выдержали и это. Но то главное, что они увидели еще, чуть не уложило их в обморок, как немецких культурных женщин от запаха солдатских портянок.

За столом в дубовом кресле с подлокотниками сидел в смокинге и белой рубашке немец с портрета. На вид немцу было лет пятьдесят с небольшим. Впрочем, могло быть и сорок, и шестьдесят. Его лицо ежесекундно как будто изменялось, оставаясь вроде бы неподвижным.

Немец поднялся навстречу, кивнул головой и сказал на чистом русском языке:

– Здравствуйте, товарищи освободители! Как удачно, что вы оказались в нужное время в нужном месте. Я тут, признаться, скучаю один. И сегодня как раз думал – как было бы славно разделить мою скромную трапезу с мужественными воинами восточными славянами. Я не раз гостил в вашей прекрасной стране и имею очень высокое мнение о вашем великом народе. Народе-труженике, народе-художнике, народе-освободителе угнетенных. Я сам не раз бывал угнетен западноевропейскими поработителями и скрывался от них в России. Там, в этой суровой заснеженной стране, я понял, что такое свобода и оценил по достоинству благородство и гостеприимство русских. И теперь я хочу, в знак благодарности, совершить ответный жест. – Он сделал приглашающий жест к столу. – Прошу же, товарищи бойцы, сесть за стол и разделить со мной ужин.

Друзья не знали, что делать. Всё это было как-то уж слишком. Замок этот, портрет какой-то шибздопляцкий – то у него усы отрастают, то очки… А теперь еще этот немец живой… только без зубов… И говорит на чистом русском языке… Может, он шпион из Абвера?.. Или, может, он генерал Власов, вол-чина позорный?.. Но говорил разумно и угощал пожрать… А солдаты усвоили, что от приглашений пожрать в военное время не отказываются. К тому же они так проголодались, что в тишине зала было слышно, как урчат их желудки.

– А чем докажешь, что еда не отравлена? – спросил Стропалев, грозно сдвинув брови к переносице. – А то мы знаем вас… фашистов…

– Я не фашист никакой, – незнакомец развел руками, – и никогда фашистом не был… Жидомасоном меня еще можно назвать с некоторой натяжкой… Но фашистом – извините… Сами вы фашист, – добавил он обиженным тоном.

– Что ты сказал, фриц?! – Мишка перехватил автомат. – Это я-то фашист?!. Да ты за такие слова!.. – Он чуть не задохнулся от ярости. – Я из тебя сейчас сделаю котлету по-киевски! Ты знаешь, что такое котлета по-киевски?!. Ферштеен зи зих?!.

– Да, – ответил немец. – Прекрасно знаю. Свернутое в трубочку мясо курицы со сливочным маслом внутри… Правильно?

Мишка опустил автомат.

– Правильно… – ответил он немцу. – Еще раз меня фашистом назовешь, получишь пулю в живот…

– Больше не назову, – сказал немец, прикладывая ладонь в блестящей черной перчатке к груди. – Теперь я понимаю, что, на ваш взгляд, немцу называться фашистом естественно, а русскому – противоестественно… – Он на мгновение задумался. – Тогда я вас буду называть противофашистами…

– Нечего болтать! – сказал Мишка. – Давай ешь – на что я тебе укажу.

Мишка подошел к столу и стал тыкать пальцами в блюда, а немец их пробовал. Когда немец почти всё перепробовал и с ним ничего не случилось, бойцы сели за стол, положив автоматы на колени.

– Из-за вашей проверки я так объелся, – немец похлопал себя по животу, – что теперь могу покушать только маленький кусочек пудинга. – Он приподнял крышку с блюда и положил себе на тарелку серебряной ложкой небольшой кусочек пудинга с изюмом. – По моим наблюдениям, русские люди недоверчивы к иностранцам. Это, мне кажется, вызвано неблагородным поведением иностранцев, которые плохо себя ведут в гостях.

– Это точно! – согласился Мишка, накладывая рыбу. – Ведут себя, как свиньи!

– Кто к нам с мечом придет, – добавил Семен, как Александр Невский, – тот от меча и погибнет!

– Хм… – немец ложечкой отломил от пудинга и отправил в рот. – А кто с ложкой придет?.. От ложки, вероятно, погибнет?..

– Да, – сказал Мишка. – Хоть с ложкой, хоть с вилкой!

– Но мы не познакомились… Давайте наполним наши бокалы и выпьем за знакомство. Вы какое вино предпочитаете?

– Мы предпочитаем вино – водку, – ответил за всех Мишка.

– Какую водку? – спросил немец.

Мишка насупился.

– Тебе ж говорят – водку!.. А ты говоришь – какую! Водка – это водка! Шнапс!

– Извините, не хотел вас обидеть.

Немец взял со стола темную бутылку и разлил всем по полному бокалу прозрачной жидкости.

Миша понюхал.

– Пахнет водкой… А ну-ка, немец, махни!

– С удовольствием! Меня зовут Себастьян Кохаузен. – Кохаузен пригубил из бокала.

– Э-э, Себастьян, так у нас не принято. До дна!

– Ну, до дна так до дна, – он допил и поставил бокал на стол.

Солдаты немного подождали и, увидев, что с немцем опять ничего страшного не происходит, подняли свои бокалы.

– Михаил…

– Андрей…

– Семен…

– За победу над фашистами!

Бзынь! Буль-буль…

Водка разошлась по телу приятной теплой волной.

– Повторим, – Мишка пододвинул свой бокал.

Кохаузен налил всем еще.

Выпили.

– Ты откуда здесь такой взялся? – спросил Мишка.

– И почему так чисто по-русски шпрехаешь? – добавил Андрей.

– Ты случайно не генерал Власов? – поинтересовался Семен.

Кохаузен улыбнулся.

– Увы, я не генерал Власов… Вы, товарищи противофашисты, наверное, подумали, что раз я живу во дворце, – он обвел вокруг рукой, – если уж я не фашист, то непременно немецкий барон-кровопийца. А это совсем и не так… На самом деле, я старый сотрудник КОМИНТЕРНА, соратник Владимира Ульянова!.. – он сделал паузу, оценивая, произведенное впечатление. – Я, между прочим, вместе с Лениным ехал в Россию в пломбированном вагоне, помогать ему делать революцию!

– Пиз…шь?! – выдохнул Стропалев.

– Извините?

– Я говорю: пиз…шь!.. Чего-то мы тебе не верим!

– Видали мы таких биздаболов! – добавил Семен. – С Лениным его запломбировали! Вот гусь!

– Пломбируев! – Андрей захмелел.

Немец вроде бы ничуть не обиделся.

– Ну что ж, мне вполне понятно ваше недоверие, – сказал он. – Во-первых, действительно, сложно поверить, что на войне в каком-то замке сидит какой-то, как вы выражаетесь, Пломбируй и уверяет, что он соратник Ленина. И всё же это так. И если вы, товарищи противофашисты, не возражаете, я расскажу вам, как это было.

– Ну, попробуй, – Мишка отломил от поросенка ногу и впился зубами в румяную хрустящую кожу. – А мы пока поедим.

Себастьян Кохаузен взял с бюро коробку с сигарами.

– Разрешите вам предложить?

Солдаты взяли по две и вставили их себе за уши.

– Итак, я начинаю… Я родился в преуспевающей немецкой семье. Мой папа был преуспевающий фабрикант, производитель чугуна и стали. Мама – баронесса фон Петц. Но и мама и папа мне с юности не нравились. Я долго не мог понять почему, пока в шестнадцать лет не прочитал все труды Маркса и Энгельса. И тогда я всё понял. Мои родители были мне чужды, потому что они являлись яркими представителями класса эксплуататоров. А я не мог олицетворять себя с этим классом. И всё же это были мои родные мама и папа, и я ужасно мучился и страдал, не зная, как мне поступить. Мои противоречия разрешились чудесным образом после знакомства с Владимиром Ульяновым, который в то время находился в Германии. Мы познакомились с ним в пивной «У Шульмана», куда я частенько захаживал залить свое горе двумя-тремя кружечками светлого пива.

– Чего это Ленин делал в пивной? – подозрительно спросил Семен.

– Читал газету и пил кофе с молоком и сахаром…

– Ладно…

– Много раз я замечал в пивной этого странного человека с большим лбом и пронзительными умными глазами. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, но не было повода. Мы, немцы, более скованны, чем русские, и не можем знакомиться просто так. Частенько Ленин приходил в пивную с шахматной доской и играл в шахматы с хозяином заведения на чашку кофе. И вот однажды, когда хозяин Шульман приболел и лежал на втором этаже в постели, Владимир Ильич, оглядев заведение, пригласил меня совершенно запросто сыграть с ним партию. Для русских, как вы сами знаете, обратиться к незнакомцу не составляет никакого труда. Так мы познакомились, и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Позже Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты – это говно, а буржуазия – вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно.

– Может, ты и врешь, – сказал Семен, – но слова эти чисто ленинские. Потому что никто кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция – говно, буржуи – покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой!

– Именно – вечно живой! – воскликнул Себастьян Кохаузен. – Вы очень хорошо заметили это!

– Хрен ли ты говоришь заметил! У нас все это знают! – гордо ответил солдат.

– Все знают, да не все понимают! – Кохаузен поднял бокал. – Я заметил, что русский знает больше, чем немец понимает!

– В сто раз! – сказал Мишка.

– Как минимум, – добавил Андрей.

– Сравнил жопу с пальцем, – Семен усмехнулся.

Выпили.

– Я продолжаю… В семнадцатом году мы сели с Лениным и Надеждой Константиновной Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать социалистическую революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться на планах вооруженного восстания… Вы не поверите, но в то время у Ленина и Инессы была яркая любовь, какой могут любить друг друга только пламенные революционеры. Ленин и Арманд искали удобного случая, чтобы уединиться и предаться любви. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувств другой пламенной революционерки Надежды Константиновны Крупской… Тогда Ленин сказал мне следующее:

– Себастьян, – он взял меня под руку и повел по коридору вагона, подальше от своего купе, – мне стали известны коварные планы вредителя Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпрометировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там встречаться!.. Наше дело под угрозой! Ты же знаешь, Себастьян, Надежду Константиновну! Если она узнает, что я того Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели – верхи не хотят, а низы не могут… Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь на себя Троцкого. Я бы сам выкинул эту сволочь в окошко, но ты же знаешь, что в нашем вагоне их нет. И еще, Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал… Сегодня ночью, в три часа, я встречаюсь с Инессой в тамбуре. А ты должен задержать Троцкого.

Ночью, когда Владимир Ильич скрывался в тамбуре с Инессой Арманд, я стоял в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг из своего купе вышел Троцкий и на цыпочках направился по коридору в сторону тамбура. В одной руке – фотокамера, в другой – магниевая вспышка, во рту – свисток. «Ну, подожди, – подумал я, – сейчас ты попробуешь моего немецкого кулака!» Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил неожиданно, вырвал у него из руки фотокамеру и, ударив фотокамерой ему в челюсть, загнал свисток Троцкому в глотку. Троцкий упал без сознания. Магниевая вспышка вспыхнула, и у Троцкого сгорели все волосы на голове.

Всю оставшуюся до России дорогу Троцкий проехал лысый, со свистком в горле, поэтому он все время свистел, когда дышал, и не мог больше незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно скрывался с Инессой в тамбуре. И еще Ленин всё время хлопал Троцкого по гладкой голове и говорил: Не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.

Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение «Свистит, как Троцкий».

Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы, и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне.

Мишка всем корпусом подался вперед, что-то знакомое промелькнуло в лице полысевшего иностранца.

Справа закричал Жадов:

– Ребята, да это же Троцкий! Стреляй в гада!

Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого.

Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха в одно мгновение стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячу осколков. Но, несмотря на умопомрачительное количество свинца, он всё не падал и не падал, он махал руками и кричал: «Ой! Ой! Я умираю!»

Расстреляли по целому магазину. Отстегнули их, чтобы вставить новые и продолжить убивать гада.

Но тут Троцкий упал головой на стол и замер. По скатерти вокруг расползалось багровое пятно.

– Кабздец, – сказал Семен, опуская ствол.

Вдруг сверху затрещало, и на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Они отскочили в сторону и застыли. Ваза с фруктами полетела на пол.

Ощущение, что случится что-то еще, потихоньку отступало.

– Бля… – сказал Семен в полной тишине, и всем стало легче.

– Ни хрена себе! – Мишка сдвинул на затылок пилотку. – Троцкого убили… Самого…

– Во-ка… – Андрей снял очки. – Медаль или орден дадут, как думаете?

– Орден, – твердо ответил Семен. – Железнобетонно!

– Бери выше, – Мишка рассеянно посмотрел на трупа. – Вы, ребята, подумайте башкой, кого мы только что захерачили! Подумайте своими дурацкими чайниками, какую мы гадюку историческую угондошили! Подумайте, подумайте только, что это за вредная манда с ушами истекает поганой кровью на столе! Это истекает кровью та самая гнида, которая залупалась на самого Ленина!.. – Мишка окинул всех ошалевшим взглядом. – Нет, ребята, за такого трупа ордена маловато!.. Будем мы, я предполагаю, как герои советского народа, ездить везде на автомобилях, и все нас будут цветами закидывать, а лучшие бабы Москвы и Ленинграда будут брать у нас в рот по первому требованию!

– Думаешь, Мишка, Героев дадут?! – спросил Андрей. Его рука повисла в воздухе с очками.

– Аквивалентно! – ответил Стропалев. – Считай, мы почти самого Гитлера шпокнули в мировом масштабе!

– Ну, это ты загнул! – возразил Семен, желая в это поверить. – Гитлер поглавнее Троцкого будет… Вон он чего наделал… Урод в жопе ноги…

– А Троцкий кто по-твоему?!

– Хватит, – остановил их Жадов. – Надо еще труп этот начальству предъявить, чтобы оно знало, что мы делом занимались, а не немок натягивали. Давай его на плащ-палатку – и потащили…

– Жалко плащ-палатку-то… Давай штору сорвем.

Сорвали штору. Расстелили ее возле стола.

– Берись, Андрюха, за Троцкого слева, – скомандовал Мишка. – А я справа. А ты, Семен, за ноги тащи.

Они взяли покойника и перенесли на штору. Троцкий был тяжелый, как кирпичи. Бойцов это не удивило, они знали, что совершать геройские поступки не легко.

Когда укладывали Троцкого на штору, у него из кармана выпала серебряная шкатулка с драгоценными камнями. Шкатулка была такая красивая, что невозможно было оторвать от нее глаз. Даже казалось, что она тебя примагничивает. Солдаты, уставившись на шкатулку, застыли с покойником на руках.

– Семен, – Мишка встряхнул головой, – возьми пока себе эту хреновину, а потом разберемся.

Семен положил ноги Троцкого на тряпку, а шкатулку в карман.

Они завернули Троцкого в штору и закинули на плечи.

– А как выбираться-то будем?

– Попробуем той же дорогой… Куда-то идти-то надо…

– Ну, пошли…

Солдаты вошли в дверь и снова оказались в темном коридоре. Впереди покойника нес Жадов с фонариком во рту. В середине нес Стропалев. Последним нес ноги Семен Абатуров.

– О-о-о-о! – вскрикнул вдруг Жадов. Фонарик выпал у него изо рта, ударился об пол и погас. – Я автомат там забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом сбегаю!

– Ну что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин! Беги быстрее.

Они положили труп на пол. Жадов пошарил по полу руками, нашел фонарик, потряс его. Фонарик замигал неровным светом, но все-таки загорелся.

– Немецкий, – отметил Андрей. – Крепкая вещь!

Он побежал назад, и Мишка с Семеном снова оказались в темноте.

– Всё Андрюха вечно забывает, – сказал Мишка. – Башка у него дырявая!

– Очкастые все такие, – подтвердил Семен. – У них память ухудшается от очков…

– Ага… Покурим?

– Давай…

– На сигарету…

– Где она?..

– В манде… Вот она…

– На хэ… намотана…

Вспыхнула в темноте Мишкина зажигалка из гильзы. Запахло бензином.

– Смотри-ка, Сема! – Мишка поднес зажигалку к стене. На стене висел портрет немца-Троцкого. Все лицо у портрета было в крови. Кровь капала с подбородка на рубаху, которая из белой превратилась в красную, как у цыгана.

Семен взмок.

Мишка провел пальцем по холсту… На пальце осталась кровь!

– Ни хрена себе картина! – он вытер палец о стену.

– Мишка! – крикнул Семен. – Троцкий в шторе шевелится!

– Гаси его!

Мишка и Семен наставили автоматы на сверток и расстреляли его.

Эхо очередей прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков, и растворилось в темноте.

– Вот живучая гадина! – Мишка запалил зажигалку. – Никак его не убьешь…

– Контра…

– Гидра…

– Что-то Андрюха не идет…

– Давай посмотрим, убили мы его наконец…

– Ну на хрен… Неохота разворачивать…

– Да ладно… А вдруг он опять живой…

– Если хочешь, смотри, а я не буду…

– Ну и черт с тобой!.. Что, обдристался?

– Сам ты обдристался! Просто не хочу…

– Обдристался-обдристался… Дристун…

– Пошел ты в жопу!

– Сам ты пошел в жопу!

– Шел бы я, да очередь твоя!

– Ну и хрен с тобой!

Мишка нагнулся и, морщась, откинул край шторы в сторону. И тут же сел на пол.

– Мама родная! – вскрикнул он. – Мы… мы… Андрюху расстреляли!

– Как это?! Ты что несешь?! – Семен шагнул вперед. – Дай зажигалку!

Мишка протянул. Семен посветил вниз и остолбенел. В шторе, вместо Троцкого, лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках и с перекошенным от ужаса лицом. Рот у него был открыт и слабо светился. Кто-то запихнул Андрею в глотку фонарик.

– Как это?!. – прошептал Семен. – Андрюха же за автоматом пошел… Как это может быть?!.

Семен услышал сдавленный Мишкин хрип. Он резко обернулся и увидел, что окровавленный портрет Троцкого до пояса вылез из рамы и душит Мишку своими ужасными руками. У Мишки повылазили из орбит глаза, а его лицо, и без того не худое, стало надуваться, как воздушный шар. Уши оттопырились и разбухли, а потом вытянулись вверх, как у черта. Нос округлился и стал похож на свиной пятачок. Из подбородка полезла щетина. А волосы встали дыбом.

Семен схватил себя за рот.

А голова Стропалева продолжала надуваться и видоизменяться. Она была уже величиной с полковой барабан, когда Семена схватили за гимнастерку чьи-то руки и потянули вниз.

Семен от неожиданности едва не потерял равновесие. Он увидел, что расстрелянный ими Андрюха Жадов сидит на окровавленной шторе с закатившимися глазами и тянет Семена на себя.

Семен закричал:

– Пусти, сука! – и прикладом автомата ударил взбесившегося покойника в грудь.

Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на семеновской гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов страшно зашипел, зарычал и завыл. Его глаза сделались красными, как паровозная топка, и из них выскочило два луча, которые начали шарить в темноте, нащупывая Семена.

– Се-е-мё-о-он! – загудел Жадов голосом, ухающим, как у совы. – Сдавайся, Се-е-мё-о-он!

Семен отступил назад. Руки Жадова, оставшиеся на семеновской гимнастерке, поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Семен схватил руки почти у самого горла и попытался их отодрать, но они вцепились в гимнастерку мертвой хваткой и крепко за нее держались. Едва Семен ослабил хватку, как руки снова поползли вверх.

Семен быстро отпустил руки Жадова, а своими руками взялся за гимнастерку сзади и содрал ее через голову вместе с чужими руками, оставшись в исподней рубахе.

– На! – он швырнул гимнастерку с мертвыми руками в Жадова.

Гимнастерка накрыла тому голову, красные лучи его глаз погасли.

– У-у-у! – завыл из-под гимнастерки зловещий голос. Кто-то схватил Семена сзади и швырнул об стену. Семен больно ударился плечом, упал на пол, но тут же вскочил. Он увидел, что над ним стоит Мишка Стропалев, окончательно превратившийся в черта с огромной волосатой головой. Изо рта у Стропалева торчали острые желтые клыки, капала ядовитая слюна и шел зеленый дым. Мишка растопырил руки, оскалился и подался вперед. Из-под разорванной на груди гимнастерки высовывали головы черные змеи с раздвоенными языками. Сильный хвост за Мишкиной спиной ходил вправо-влево и бил по полу. Кирзовые сапоги на ногах лопнули, обнажив раздвоенные копыта.

– Убей его! – услышал Семен крик Троцкого. Троцкий вылез из портрета почти весь и подталкивал Стропалева сзади.

Стропалев с вытаращенными глазами обернулся к своему новому хозяину и что-то вопросительно прорычал.

– Убей его! – снова крикнул Троцкий.

Мишка повернулся обратно к Семену и изготовился к прыжку.

Семен в ужасе вжался в стену и закрыл лицо рукой, случайно зацепив большим пальцем шнурок, на котором висел крестик.

Чудовище застыло.

Мгновенно Семен все понял. Он пнул черта сапогом по яйцам. Мишка-Черт перегнулся пополам и дико заорал.

Семен швырнул в черта зажигалку. Черт вспыхнул, как стог сена. И в языках пламени Семен увидел, как скукоживается и лопается чертова кожа. Отвратительно завоняло паленой шерстью и чем-то еще таким, что христианскому человеку нюхать совершенно невозможно.

Всё случилось так быстро, что если бы Семен захотел засечь время, не прошло бы и трех секунд. А в следующую секунду он уже бежал прочь по коридору, крича вслух «Отче Наш».

Сзади слышался топот и рев гнавшейся за ним нечисти. Но Семен бежал, не оглядываясь. Ему очень хотелось оглянуться, но внутренний голос говорил, что если он оглянется – ему конец. Если он оглянется, с ним произойдет то же самое, что и с той теткой из Библии (имени он не помнил), которая тоже от кого-то бежала, оглянулась и превратилась в телеграфный столб. Абатуров понимал, что если он оглянется и увидит – что там бежит, его ноги прирастут к полу и он не сможет больше ими управлять.

Семен бежал и бежал по темным коридорам замка, поворачивая то налево, то направо. А сзади все слышался рев демонов и перестук сатанинских копыт. Семен, не оглядываясь, положил на плечо автомат стволом назад и нажал на курок. Автомат запрыгал на плече. Грохот вылетающих пуль заглушил звуки дьяволов. Семен подумал, что попал и дьяволы умерли. Ствол автомата сильно нагрелся и обжигал плечо, как адская сковородка. Но Семен терпел и продолжал стрелять, пока не расстрелял весь магазин. Когда грохот стрельбы затих, Абатуров снова услышал стук копыт и зверское рычание.

– Господи! – крикнул он в потолок. – Господи, помоги! Помилуй, Господи! Если спасешь меня, Господи, всю жизнь Тебе отдам! Церковь построю! Господи! Господи! Господи!..

Он бежал и чувствовал, как силы покидают его, а преследователи все ближе и ближе. Он уже ощущал их замогильное дыхание сзади и слышал, как клацают их вонючие желтые зубы. Еще мгновение – и нечисть настигнет его, повалит на пол, и он потеряет не только жизнь, но и бессмертную душу. А это гораздо страшнее смерти. В боях с фашистами Семен не трусил, ему было страшно, он совсем не хотел умирать… но это был иной страх, страх к которому можно привыкнуть и броситься, если надо, на вражескую амбразуру или штык. Такая смерть подводила героический итог всей жизни, и бессмертная душа должна была, по всем понятиям, попасть прямиком в Рай…

И вдруг Семен увидел в стене приоткрытую низкую дверцу. Низкую настолько, что пролезть в нее можно было только встав на четвереньки. Семен не стал долго раздумывать. Он упал на колени, вполз в дверцу и оказался в таком же узком и низком коридоре-норе, двигаться по которому можно было только вперед и на карачках.

«Мишка со своей вздутой башкой не пролезет!» – понял он, быстро перебирая ногами и руками. Дверь сзади хлопнула, и Семен услышал усиленное узким коридором рычание дьяволов. Он пополз быстрее. Непонятно было – то ли дьяволам все-таки удалось пролезть и они ползут за ним, то ли они рычат в дверь.

Впереди посветлело. Семен вполз в какой-то подвал и захлопнул за собой дверцу.

На стене подвала горел факел и коптил стену. Семен огляделся. В углу стоял ящик с кусками мела для побелки. Абатуров схватил один кусок и начертил на двери крест. Потом, как Хома Брут, ползая на коленках, быстро очертил вокруг себя круг, встал в центре и начал безостановочно креститься, повторяя слова молитв.

– Господи, спаси на небеси… Аллилуйя… Помилуй мя, грешного… да святится имя Твое… да пребудет царствие Твое… во веки веков… Аминь… Аминь… Аминь…

Нечисть с ужасной силой врезалась в дверь. Дверь содрогнулась и сверху посыпались камешки и известка.

– У-у-у! – услышал Семен зловещее нечеловеческое рычание.

Еще один удар потряс дверь. Но и он не смог сокрушить силу животворящей молитвы и чудотворного креста, который нарисовал Абатуров.

Семен увидел, что крест на двери засиял золотистым светом и во все четыре стороны от него разошлись ослепительные лучи. Сила Бога перекрыла проход нечисти в подвал и заслонила бессмертную душу Семена Абатурова от гибели.

Стало тихо.

Семен, на всякий случай, посидел в кругу еще пару минут, а потом на четвереньках осторожно подполз к двери и прислонил к ней ухо.

Тишина.

Дрожащей рукой он вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил от факела и съехал по стене вниз, вконец обессилев. Он сидел у стены и курил, глядя в одну точку. Всё что случилось с ним никак не укладывалось в голове.

Как он оказался здесь… где его друзья… что это с ним было… откуда взялся в немецком замке Троцкий… и что теперь делать?

Он не знал.

Вдруг за дверью послышался шепот.

Семен вздрогнул.

– Семен! – услышал он из-за двери голос Жадова. – Пусти нас, Семен! За нами гонится Троцкий!

– Пусти, Семен! – прибавил Стропалев. – Он уже рядом! Спаси нас, Семен! – Раздался стук.

Голоса звучали по-настоящему. Семен уже потянулся было к двери, но в последний момент отдернул руку. Внутреннее чувство подсказало, что это Лукавый хочет его обмануть.

В дверь снова постучали.

– Семен, ну что же ты не открываешь?! Ты что, сука вонючая, хочешь, чтобы нас, твоих товарищей, Троцкий захреначил?!

– Ты что, предатель, Семен?!

– Ты ж нас фашистам предаешь! Открывай!

– Вспомни, говно, как мы с тобой всем делились?! А ты!..

– Иуда!

Жадов и Стропалев говорили, как в жизни, Семен снова засомневался и опять было потянулся к двери, но тут вспомнил, как у Стропалева надувалась голова, а у Жадова оторвались руки, и сказал твердо:

– Не открою! Ибо не Мишка вы и Андрюха, а демоны! Хрен вам!

За дверью помолчали.

– Что, не откроешь? – спросил Мишка. – Пойдешь под трибунал за предательство!

– Во вам, демонам! – Семен потряс перед дверью дулей. – Никто меня не осудит за то, что я своего Бога истинного не предал, как вы, Иуды адские! А вот вам будет говна на орехи! За то, что стали вы слуги Сатаны и меня, православного, затянуть стараетесь! – Абатуров машинально стал говорить на церковный манер. – Истинно говорю, ибо защищают меня христианский крест и молитва, а вам, диаволам, будет капец! Во веки веков! Аминь! – Абатуров поднял перед собой нательный крестик и перекрестил им дверь.

За дверью раздался жуткий, нечеловеческий стон. Семен задрожал. Он перекрестил дверь снова и крикнул:

– Сгинь, нечистая сила! Убирайся!

Вопли грешников усилились, а из-под двери повалил густой красный дым. Клубы дыма окутали Семена Абатурова и он упал в обморок.

Очнулся Семен оттого, что где-то неподалеку закричал недорезанный немецкий петух.

– Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Абатуров открыл глаза и обнаружил себя лежащим на куче мусора посреди развалин, лицом вверх. В чистом синем небе кружился советский истребитель.

Семен сел и огляделся. Место было незнакомое. Какие-то руины какого-то замка…

Что со мною было? Где я? Где Мишка и Андрюха?

Постепенно Семен все вспомнил, но его мозг отказывался верить. Скорее всего, они попали под бомбежку и он потерял сознание. А всё, что он вспомнил, ему попросту приснилось.

Семен встал… Голова болела. А ноги плохо слушались, как будто он накануне пробежал сто километров.

А где гимнастерка?.. Почему я в одной рубахе?.. Немцы, суки, сняли!.. А кому еще?!.

Абатуров полез в карман за сигаретами и вытащил шкатулку.

Его кинуло в пот! Это была та самая шкатулка, которая в его сне выпала из кармана Троцкого! Все у него в голове перепуталось…

В части, куда Семен добрался лишь к вечеру, проплутав весь день по незнакомому городу, он рассказал, что попал с друзьями под бомбежку, был контужен, а друзей потерял…

Стропалева и Жадова так и не нашли и записали их пропавшими без вести.

А того, что Абатуров вспомнил, он никому не рассказывал. Еще бы, такое рассказывать! Все равно бы никто не поверил, а куда надо, за такие истории, попал бы определенно.

Шкатулку же Семен открыть не смог. Он решил, что ее открывает какой-то скрытый механизм, но его секрета так и не разгадал, хоть и нажимал на все выпуклости.

Ладно, — решил тогда Абатуров, – вещь дорогая, пусть пока лежит на черный день, а я ее потом продам.

Этот случай, как ни хотел Семен забыть, он помнил всю жизнь. И так уж получилось, что это и было самым ярким пятном всей его жизни.

Обещание свое перед Богом Семен сдержал и церковь в деревне построил…

3

Дед Семен шел по дороге, курил. У картофельного поля он опять почувствовал какую-то тревогу. Дед остановился и огляделся. Неприятное ощущение, внезапно его охватившее, было каким-то знакомым, будто дед Семен уже его испытывал.

Он вздрогнул – на краю поля стоял темный силуэт. Семен напряг зрение, пытаясь разглядеть, кто это стоит там, но зрение было уже не таким, как раньше.

Вдруг силуэт поднял руку и произнес:

– Здорово, дед!

Семен узнал голос Андрея Яковлевича Колчанова.

– Ты, Колчан?..

– Я…

– Головка от руля!.. Фули ты меня испугал в темноте, рожа?..

– Ты еще не видел, как пугают! – ответил Колчанов и засмеялся нехорошо. Он стоял так, что Семен никак не мог разглядеть его лица.

Дед опять почувствовал тревогу. Что-то ему тут не нравилось. Какая-то здесь была явная или скрытая подлянка.

– Ты чего, Колчан, тут среди ночи делаешь? – спросил он осторожно.

– У меня здесь свидание назначено…

– С чучелой что ли? – Семен показал на пугало.

– Не, не с чучелой, – ответил Колчанов спокойно.

– А с кем? – дед Семен нервничал, ему хотелось поскорее отсюда уйти.

– С тобой, – сказал Колчанов и усмехнулся.

Семена замутило. На кончике носа выступили капельки пота.

– С тобой, дед, – повторил Колчанов. – Раз уж ты пришел, то с тобой… Я, дед, картошки набрал… мешок… Один не могу на лисапед загрузить. Помоги, дед, мешок на багажник закинуть…

Семен вздохнул.

– Жадный ты, Колчан!.. На хрен тебе картошки столько?.. Один же живешь!.. Своя, наверно, на огороде гниет… картошка!..

– Не твое дело! Я, может, жениться задумал…

— На ком же?..

– Секрет…

– Небось, на приданое губу раскатал?!. Ой и жадный ты, Колчан! А жадность – первый в мире грех! Гитлер вот пожадничал – Францию, Польшу и тому подобное прибрал к рукам, а всё ему, значит, не хватало. Захотелось ему Россию захапать – тут ему и вилы. Пожадничал потому что… Так и ты, Колчан… Дом продал евреям, а меня ни разу как следует не угостил… Небось, и деньги-то все зарыл где-нибудь, чтоб сгнили они, как твоя картошка… – Семен все не мог разглядеть лица Колчанова.

– Не пи…ди, – коротко ответил Колчанов. – Берись за мешок.

Мешок был огромных размеров. Таких Семен никогда не видел и чем-то он ему не понравился.

– Ну набрал!

– Давай хватайся!

Семен нагнулся, ухватился за углы… Что-то в мешке было не то…

– Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Дак его не то что поднять – его с места не сдвинешь!

– Эх, блин! – буркнул Колчанов. – Чего делать-то?

– Не знаю! Твой мешок-то, что хочешь, то и делай, а я пошел спать…

– Погоди, дед… Давай тогда отсыплем маленько… Черт с ней! Отвезу в два захода… Ты, дед, мешок-то развяжи, а я сзади дерну, чтоб маленько повысыпалось…

Семен нагнулся, дернул за грязную веревку. Мешок раскрылся, и из него выпала человеческая нога. Семен остолбенел.

Колчанов засмеялся страшным смехом и покрылся бурым мехом. Неожиданно сильным движением он встряхнул мешок.

Из мешка на землю выпрыгнули (мама родная!) Мишка Стропалев и Андрей Жадов. Они выпрыгнули, присели и бросились на деда Семена.

Чья-то невидимая, но добрая рука пригнула Семена к земле. Демоны пролетели над ним и врезались в чучело. Толстая палка чучела не выдержала удара сатанинских сил, переломилась и упала вместе с демонами.

Семен вскочил. Колчанов, растопыря руки, двинулся на него, переваливаясь с боку на бок. Глаза Колчанова горели в темноте жутким красным огнем. Семен наконец-то смог разглядеть его лицо. Господи боже мой! Это было уже другое лицо, совсем не такое, какое бывает у людей!

– У-ха-ха! – засмеялся Колчанов так, что задрожала земля, а картофельная ботва поникла. – Попался, старый пердун!

– А-ха-ха! – услышал Семен сзади и оглянулся. Мишка и Андрюшка надвигались на него, крутя хвостами.

Причем оторванные руки Жадова летали вокруг его головы самостоятельно.

– Давно не виделись, солдат! – зашипел Мишка.

– Хенде хох! – крикнул Жадов своим рукам.

Руки взлетели вверх и заняли над Андрюхиной головой выжидательную позицию, как два «мессершмитта», мелко подрагивая и шевеля желтыми пальцами с длинными острыми ногтями, под которые набилась черная могильная земля.

– Ахтунг! – скомандовал Жадов.

Семен понял, что еще мгновение и ему конец. Он схватил валявшийся на земле мешок и хлестнул им Колчанова по его дьявольской морде. Колчанов не удержался на ногах, упал на четвереньки и щелкнул зубами. Семен, как молодой, перепрыгнул через сатаниста и побежал в деревню.

– Взять его! – услышал он сзади дикий крик Жадова. Семен понял, что Андрюха дал команду своим летающим рукам, и руки, как самолеты, сорвались с места и летят за Семеном, оставляя за собой черный клубящийся след адского дыма.

Семен прибавил ходу. Головой он понимал, что от нечисти на этот раз ему не убежать, но все-таки верил, что Бог не оставит его на растерзание и спасет его бессмертную душу.

Дорога пошла в горку, и бежать пожилому стало совсем тяжело. Семен задыхался. Он чувствовал спиной, что руки Жадова совсем рядом и вот-вот вцепятся ему в горло. Боковым зрением он заметил, как руки обходят его с флангов, чтобы получше схватить. Ужас обуял Семена, и в момент, когда руки начали смыкаться на его шее, невидимая добрая сила сделала Семену подножку, и он со всей скорости полетел на землю. Руки дьявола, не успев затормозить, врезались в землю и увязли в ней по локоть.

Семен вскочил, набросил на жадовские руки мешок и побежал дальше. Сзади рычали и завывали дьяволы. Сильные дьяволы догоняли старого деда.

Семен выскочил на холм и прижался на секунду к тонкой березе, чтобы перевести дыхание. Силы были на исходе. Из-за тучи выглянула луна, осветила край деревни и маковку церкви с крестом, церкви, построенной им. Сзади опять зарычали. Семен собрался и бросился вперед, держа ориентир на церковь.

В деревне завыли все собаки, учуявшие нечистую силу.

Семен бежал по узкой тропинке, и его ноги слышали, как земля содрогается от топота дьявольских копыт. Дьяволы догоняли его.

Давай, Семен, поднажми! Еще чуть-чуть – и всё! Там они тебя не достанут! Ну же, ну!

Когда до церкви оставалось несколько метров, ноги подвели, и Семен упал, сильно ударившись о землю ребрами. Но боли он не почувствовал. Боль от удара – ерунда перед ужасом вечных мук!

Абатуров пополз вперед, царапая землю скрюченными пальцами. Коленки его тут же намокли от ночной росы.

– Ху-ху-хыр-р! – услышал он над головой дьявольский хохот.

Всё!

Дед собрал все оставшиеся силы и, как молодой спортсмен, рванулся с земли, совершил неимоверный прыжок к церкви, на лету распахнул дверь и оказался внутри.

Дверь закрылась за ним сама.

Первым подбежал Колчанов. Он схватился за ручку и взвыл от боли. Его ладонь задымилась от прикосновения к раскаленному металлу.

Глава четвертая ЮРИЙ ВСТУПАЕТ В СЛУЧАЙНУЮ СВЯЗЬ

На территории России затмение лучше всего себя проявит в зоне черноземья – Тамбовской, Воронежской и Белгородской областях…

1

Юра Мешалкин отпросился в пятницу с работы. Он должен был ехать в деревню Красный Бубен, забирать жену с детьми, которые всё лето прожили там в тещином доме. Теща с тестем давно уже жили в Москве, а в Бубен выезжали только на лето. Но в этом году они не поехали. Тестя не отпустили с работы.

Мешалкин заехал по пути к теще за мешками… Тестя, слава богу, дома не было. Старый осел работал. А то бы Юре пришлось выслушать серию советов, как жить, как себя вести, как к чему относиться, на хрена он, Юра, занимается всякой ерундой, вместо того чтобы заниматься делом и т. д. и т. п. Юра с тестем друг друга недолюбливали.

Юра позвонил. Дверь открылась.

– Юрий! – Теща вытирала фартуком руки. – Здравствуй.

– Здравствуйте, Тамара Николаевна.

– Проходи. У меня как раз котлетки. Скушаешь пару штук?

– Нет, надо ехать, – Юра прошел в прихожую и повесил кепку на крючок.

– Ну, тогда с собой возьми. В дороге поешь, – теща удалялась по коридору. – Я тебе в фольгу заверну, чтобы не остыли… Проходи в комнату.

Юра прошел в комнату и сел на диван-кровать. Работал телевизор.

– …числа, – говорил диктор, – ожидается полное солнечное затмение. Последнее в этом тысячелетии… – Конец тысячелетия… а телевидение такое говно… Я, когда был маленьким, думал, что в 2000 году у всех будут видеотелефоны, как в фильме «Солярис». А хрен там!.. И телевидение, как было раньше, так и осталось… Даже еще хуже… – … Оно продлится, в зависимости от места наблюдения, от одной минуты до получаса… – Я в детстве даже с большим удовольствием смотрел телевизор, чем сейчас… А в журнале «Пионер» какие иллюстрации были великолепные про 2000 год!.. Над многоуровневым городом летают воздушные такси с кнопками!.. 2000 год – вот он, на носу! А где они, такси?!. — На территории России затмение лучше всего себя проявит в зоне черноземья – Тамбовской, Воронежской и Белгородской областях…

– Вот, возьми, Юрий, – вошла теща со свертком. – Поешь в дороге.

– Ага. А мешки приготовили?

– В коридоре… Я приготовила…

– Ну, я поехал тогда, – Юра поднялся.

– С Богом… Давай присядем на дорожку… Что-то я волнуюсь.

– Не волнуйтесь, Тамара Николаевна, – Юра присел.

Помолчали.

– Ну, я поехал.

– Ну, с Богом…

2

Юра остановил жигуль на шоссе и вышел купить сигарет в придорожном киоске. Небо было синее и ясное, но в воздухе уже чувствовалась осенняя свежесть.

Эх! Жалко лета!

Это лето Мешалкин провожал с грустью. Он не ездил ни на юг, ни на север и вообще не был в отпуске, просто он отправил своих в деревню и целых три с лишним месяца был предоставлен самому себе. Нельзя сказать, что Юра пустился в разгул. Нет, этого сказать нельзя. Конечно, он встретился с двумя давними подружками и приятно провел с ними время, не беспокоясь о том, что его ждут дома, что от него будет пахнуть женскими духами и тому подобное… Но все-таки, это было не главное. Главное было то, что ему наконец-то удалось побыть одному и, не отвлекаясь ни на что, заниматься своим любимым делом – вырезанием из дерева. Как же здорово сидеть на балконе и орудовать резцами, когда тебя никто не дергает за штаны и не кричит, что ты везде соришь стружкой! Как же здорово знать, что тебя не прервут на самом интересном месте, чтобы сообщить, что рассказала по телефону какая-нибудь тетя Мотя про какого-нибудь дядю Петю! За это лето Юра успел вырезать как никогда много. Два ряда кухонных полок (которые он сам, кстати, сделал), были плотно заставлены вкусно пахнущими фигурками! Сколько же он всего вырезал? Юра наморщил лоб и начал про себя считать: больше сотни солдатиков российской, французской и германской армий; композиция «Три медведя ловят Машу»; кинетические игрушки «Куры клюющие» и «Как медведь с кузнецом долбят молотками по пеньку»; композиция из русской сказки «Волк ловит хвостом рыбу»; композиция «Лиса и виноград»; три африканские маски; подсвечник для жены; для детей семью Микки-Маусов (маму, папу, сына и дочку) и много еще чего другого.

Юра подошел к киоску и протянул в окошко купюру:

– Пачку «Удара по Америке»!

Рука из окошка взяла деньги и положила пачку «Золотой Явы». Рука была тонкая, белая и красивая. На безымянном пальце поблескивало аккуратное колечко с рубинчиком. Юре рука понравилась. Он, как художник и творец, понимал толк в красивом, а красивые руки встречаются не часто. Юра нагнулся и заглянул в окошко, чтобы посмотреть, кто там сидит.

Чувство прекрасного и на этот раз не подвело его. В киоске сидела красивая девушка лет двадцати – двадцати пяти. Мешалкину стало приятно, что он угадал лицо по руке. «По закону гармонии, – почему-то подумал он, – можно восстановить из маленького кусочка прекрасного большое прекрасное целое. Если бы меня уполномочили реставратором, уж я бы точно показал, какие у Венеры Милосской были руки… А у Сфинкса лицо…»

– Хороший денек, – сказал он, чтобы оправдать свое заглядывание внутрь. – Далеко еще до Красного Бубна?

– Ага, – ответила девушка, – километров двадцать…

Юра побарабанил пальцами по прилавку, думая, что бы еще сказать.

– Не страшно вам сидеть здесь одной?.. Вы такая красивая… Вас могут обидеть шоферы…

– А я не трусиха. У меня вот что есть, – девушка вытащила из-под прилавка пистолет.

– Ого!.. Настоящий?

– Газовый. Но с близкого расстояния можно глаз выбить.

– А что, приходилось уже?

– Нет, но если что – рука не дрогнет. Я в тире тренируюсь.

– Ну и как успехи?

– Из пятидесяти выбиваю сорок пять.

– Ничего себе!.. Как-то не вяжется пистолет с вашими руками…

– Это почему?

– У вас такие руки красивые и женственные.

– Правда?

– Я немного художник и кое-что в красоте понимаю… Я бы очень хотел, если бы это было возможно, вырезать вашу скульптуру из дерева.

– А вы что, скульптор?

– Минуточку, – Юра поднял руку. – Я бы хотел подарить вам одну мою скульптуру на память. Малую, так сказать, форму.

Он вернулся к машине, вытащил из бардачка деревянную белку и направился к киоску, подняв ее перед собой за подставку.

Пока он ходил, девушка вышла из киоска и курила рядом, прислонившись спиной к стенке. На ней была короткая юбка и едва прикрывавшая живот белая облегающая маечка с надписью «Love». Ноги и грудь у нее были не хуже рук. Юра почувствовал возбуждение.

– Это вам, – он протянул белку.

– Ой!.. Ну что вы… Мне неудобно…

– Что вы говорите?! Такая красивая девушка, как вы, должна владеть красивыми вещами… Берите-берите, – Юра сунул белку ей в руки.

– Белка… Шишку грызет! Какая прелесть!

– Строго говоря, она грызет не саму шишку, а орехи, которые в шишке находятся.

– Вы, правда, сами вырезали?

– Не верите?!. Я вырезал ее вот этими самыми руками. И мне вдвойне приятно, что эта белка попала в хорошие руки…

Девушка подняла белку на уровень глаз и смотрела на нее с восхищением.

– Надо же! Мои подруги умрут от зависти! Настоящий скульптор подарил мне свою скульптуру! Еще не поверят!

– Вот тут на подставке – мои инициалы. И я вам дам свой рабочий телефон. Можно позвонить, и я подтвержу, что это я вам подарил… Потому что вы такая прекрасная… Кстати, мы не познакомились… Вот, видите, здесь написано: Мешалкин Ю. Мешалкин – это я. А зовут меня Юра.

– Света…

– Вот и познакомились. А нет ли у вас ручки, чтобы записать телефон?

– Пойдемте в киоск, там есть.

Ага, – подумал Мешалкин и сказал:

– Ага.

Они прошли в киоск. Света вырвала листок из журнала учета проданного товара и протянула Юре вместе с привязанным к журналу карандашом.

Он написал телефон.

– Вот и всё… звоните, когда захотите… – Можно было ехать дальше, но как-то не хотелось так сразу прерывать этого случайного, но такого приятного знакомства. Юра взял с витрины банку очаковского джин-тоника и повертел, разглядывая этикетку. – А вы здесь одна работаете?

– Сутки через двое… Нас всего два продавца… А хозяин один… Айзер…

– Понятно…

– А давайте за знакомство, – неожиданно предложила Света, – выпьем с вами по баночке джин-тоника!

– Я бы с огромным удовольствием, но я же за рулем…

– Да ерунда, – девушка махнула рукой. – Вам до деревни ехать осталось десять минут, а милиции здесь практически никакой… Раз – и готово!

– Да? – Мешалкину почему-то очень понравилось последнее замечание Светланы. – Ну, давайте!

– И жвачка есть. Зажуете – и не пахнет. Юра открыл две банки, они чокнулись.

– За знакомство, – сказала Света.

– И за вас, за прекрасных дам, – Юра запрокинул голову и в его рот потекла освежающая газированная жидкость.

Пока его голова была запрокинута, Мешалкин обдумывал перспективы задержки в дороге, встречи с женой, в смысле ее возможных подозрений, но эти мысли были где-то сзади, а на переднем плане были перспективы легкого флирта и связанные с ним последствия.

– Хороший напиток, – сказал Юра, прощупывая почву. – Пьется, как лимонад, а вставляет, как крепкое пиво.

– Как это вставляет?

– Ну… – Юра покраснел, уловив двусмысленность. – Я хотел сказать, балдеешь от него капитально…

– Может, тогда еще по баночке?..

– А не слишком будет?.. – Мешалкин неуверенно возразил. – Все-таки я за рулем…

– Мы же взрослые люди!

– Ладно, уговорили…

Они выпили еще по банке, и Юра почувствовал себя смелее. И поэтому, когда Светлана предложила выпить еще, он уже не сомневался. Ему сделалось так хорошо, как бывало не часто. Юра приобнял Светлану за плечо и стал рассказывать ей об интересной жизни скульптора, о том, как он работает, какие он задумал новые композиции и о выставке своих работ во Дворце культуры металлургов. Света слушала, приоткрыв рот. Видно было, что ей не хватает той культурной жизни, которая кипит в Москве. А еще Мешалкин рассказал, что он живет в одном подъезде с киноартистом Леонидом Куравлевым и часто встречается с ним в магазине. Иногда они даже запросто бухают с артистом в гараже.

– Вот так, – говорил Юра, – как мы с тобой. Простецкий мужик! Но не дурак! Голова у него на плечах! И режиссеры его очень ценят!

Так, слово за слово и жест за жестом, Юра поймал себя на том, что он снял со Светланы трусики и отступать некуда. Да и не хочется. Тем более что и Светлана была на подъеме.

Секс в киоске получился захватывающим и каким-то космическим. Таких сексов в жизни Юры было немного. Секс без неоправданных надежд и разочарований. Таких сексов бывает немного в жизни каждого человека. Ну, может быть, четыре…

Светлана выглядела еще прекраснее. Она прерывисто дышала.

Они улыбнулись друг другу, говоря глазами то, о чем не хотелось сейчас говорить словами. Слова не могли этого передать.

Юра гладил Свету по волосам. А она целовала ему грудь.

Вдруг завизжали тормоза и хлопнула дверца.

Светлана резко отстранила Мешалкина, вырываясь из его объятий.

– Прячься за коробками! Хозяин приехал!

Юра полез за коробки, застегивая на ходу штаны.

3

– Привет, детка, – услышал он голос с азербайджанским акцентом. – Как дела?

– Здравствуйте, Мурат Рашидович.

– Сколько раз я тебя просил, не зови меня Мурат Рашидович! Для тебя я просто Мурат.

– Хи-хи-хи…

– Как торговля?

– Плохо… Никто здесь не ездит… Вот если бы на перекрестке стояли, там другое дело…

– Ясный дело! Там ментам не пускают! Много денег хотят, шакалы!.. Это чей машина стоит?

– Да один сломался, попросил присмотреть, а сам за слесарем пошел.

– Куда пошел? В лес?

– Да нет, в деревню…

– Когда пошел?

– Я забыла…

– Девичий память короткий. Сегодня помню, завтра – нет… Мина тоже забудешь…

– Да нет… Как же можно?..

– А вот сейчас посмотрим…

Мешалкин услышал, как хлопнула дверь киоска и понял, что сейчас произойдет. Ему стало неловко и обидно за себя и за всех русских парней и девчонок. Ему захотелось встать из-под коробок и вырвать эту прекрасную девушку из рук грязного предпринимателя, но Мешалкин вспомнил, что у него жена, дети и свои проблемы. А девушке надо где-то работать, зарабатывать деньги, а он сейчас вылезет и испортит ей карьеру. Кроме того, наверное, не обойдется без рукоприкладства, возможно они попадут в милицию, а у него в крови алкоголь. А потом еще до жены дойдет, что он спутался с какой-то девицей из киоска… И он не стал вмешиваться. Мешалкину оставалось только прислушиваться к долетающим из-за коробок звукам. И они ему не нравились.

Через, примерно, полчаса Мурат Рашидович уехал.

Юра вылез из-под коробок. Они попрощались со Светой, не глядя друг другу в глаза, и Мешалкин поехал дальше.

От возвышенного настроения не осталось и следа.

Глава пятая ЗЕЛЕНЫЕ ПОМИДОРЫ

1

Татьяна давно собрала вещи и уже нервничала. Юра всё не ехал и не ехал. Верочка с совком и ведерком забежала на веранду и крикнула:

– Мама! А где папа?!

– Скоро приедет, – Татьяна отвернулась.

Где его, правда, черти носят? Давно уже должен быть!

Она села у окошка и стала перебирать фасоль, которую вырастила сама. В этот раз ее увезти домой не получится. Слишком мало в машине места, а нужно уместиться самим, еще забрать одежду и прочее такое, что могут украсть. А за урожаем уж придется приезжать специально. И не один раз! Вон, сколько всего выращено! Целая куча! Сколько труда положено! Сколько она воды перетаскала! Сколько сорняков повыдергала потрескавшимися от работы руками! Говорила же ему – купи прицеп к машине! Так нет – лень жопу поднять! Только бы от семьи подальше – на балкон – и стругать свою деревянную дребедень! Кому это надо?! Понятно, когда мальцы, вроде нашего Игорька, себе пистолетики выстругивают! А этот-то куда?! Лет уже – слава богу, а всё какой ерундой занимается! За всё время только два раза и приехал! И тут от него помощи никакой! Походил, походил, три грядки вскопал – и на рыбалку! Говорит: куда ты столько насажала! А как картошку с огурцами зимой жрать или как соления банку за банкой открывать – это он не отказывается! Паразит! Это для него – как с неба упало! А что за этим стоит тяжелый труд его жены – он не вспоминает! Конечно, я бы тоже лучше сидела и лепила что-нибудь из пластилина и на пианино ставила, если бы у меня не было такого чувства ответственности перед своей семьей! Конечно, сослал меня на каторгу и рад! Что я ему – домработница?! Батрачка я ему, что ли?! Другие у всех жены уважают себя как женщины, в бассейнах плавают, в солярии загорают и делают себе прически в салонах красоты!.. Ходят на концерты, по ресторанам, ездят отдыхать за границу… Одна я, как Золушка, пашу на него всю жизнь и радости не вижу.

Таня увидела в окно, что Игорек в кошках, которые нашел в сарае, лезет на телеграфный столб и уже долез до половины. Таня представила, что будет, когда он доберется до верхушки и схватится руками за провода высокого напряжения. Она испугалась, бросила фасоль и побежала к двери, наступая ногами на зеленые помидоры, разложенные на газетах. Помидоры лопались, в разные стороны летели брызги.

2

– Игорь! – закричала Таня с порога срывающимся голосом. – Ты что?! Ты что?! Немедленно перестань лезть! Тебя током стукнет, дурак!

От неожиданного шума Игорь отпустил столб и в следующую секунду уже висел вниз головой. Если бы не кошки, он бы точно упал и свернул себе шею. А так Игорь просто не очень сильно ударился затылком о столб и захныкал.

Таня ахнула. Она представила, что бы было, если бы Игорек долетел до земли и сломал шею. Ее сердце упало вниз и там бешено заколотилось. Она схватилась рукой за грудь и зашаталась.

– Игорек! – из ее груди вырвался отчаянный материнский вопль. – Что ты со мной делаешь?!

Игорек не отвечал, потому что хныкал и старался подтянуться, чтобы слезть со столба нормально, а не вниз головой. Но у него не получалось. Лицо Игоря налилось кровью.

Таня подбежала к столбу. У нее открылось второе дыхание.

– Слезай немедленно! – закричала она. – Папа приедет, я всё ему расскажу! Вот он тебе задаст!

– Папа тебя выпорет ремешком! – подхватила подбежавшая Верочка с лопаткой в руке. – А-та-та! А-та-та! А-та-та! – Она застучала лопаткой по железному ведерку.

– Уйди отсюда! – закричала на нее несчастная мать. – У меня и так голова от вас раскалывается!

Верочка отбежала к калитке, забралась на лавочку и, ухватившись за забор, наблюдала за событиями оттуда.

– Что ж ты за садист такой! – крикнула Таня сыну. – Над родной матерью издеваешься, как фашист! Все вы хотите меня поскорее на тот свет отправить! И ты, и Верка, и папа ваш любимый! Все вы надо мной издеваетесь! За что же мне такое наказание, Господи?! – Она обхватила голову руками и убежала в дом.

Игорь, закусив губу, продолжал попытки подтянуться и оказаться вверх головой. Наконец он понял, что так не получится, и стал осторожно вынимать ноги из кошек. Сначала вынул одну и обхватил ею столб. Потом – другую. И начал потихонечку двигаться к земле вниз головой.

Когда до земли оставалось совсем немного, на крыльцо выскочила мать со стремянкой и закричала:

– Осторожнее, расшибешься!

Игорь вздрогнул, ослабил хватку и рухнул вниз. Верочка запрыгала на лавке и захихикала. Игорь поднялся, потирая ободранный лоб. Таня схватилась за голову и убежала назад в дом.

– Игорь фасыст! – крикнула Верочка. – Мамку замучил!

– Пошла ты… – огрызнулся Игорь и прибавил выученное в деревне слово.

Глава шестая ВОРОНЫ В РОССИИ НЕ КАРКАЮТ ЗРЯ

1

Ирина Пирогова с зеленым рюкзаком за плечами шла по проселочной дороге пружинистой спортивной походкой человека, который долго не устает. На ней были надеты кроссовки, потертые джинсы, майка «Дональд Дак» и выцветшая штормовка. Вид был самый что ни на есть обыкновенный, незапоминающийся.

Вокруг лежали поля. Зеленые участки нескошенной травы сменялись золотистыми проплешинами скошенной пшеницы. Черные квадраты картофельных участков подмигивали неосыпавшимися вялыми цветочками. Редкие деревья встречались вдоль дороги. Листья на некоторых уже наполовину пожелтели, и это наводило на мысли. Ничто так не наводит на мысли, как увядающая природа.

Где-то сверху закаркала ворона. Ирина остановилась и подняла голову. В разведшколе она усвоила, что вороны в России зря не каркают.

Ворона сидела на березе и смотрела сверху на Пирогову черными глазами-бусинками. Ирине вороны нравились. В них она всегда чувствовала какую-то скрытую тайну. Почти такую же, какую Ирина носила в себе.

– Что случилось, Каркуша? – спросила она птицу.

Внутри Пироговой горько щелкнуло, потому что ей хотелось задать птице вопрос на родном языке. Крау, вотс хэпенд? Но таковы были условия игры, что даже к вороне она вынуждена была обращаться на русском языке.

Ворона качнулась на ветке и опять каркнула. Она явно что-то хотела сообщить Ирине, о чем-то ее хотела предупредить, но и птица была не вольна говорить на другом языке.

Ирина все же поняла, что ворона предупреждает ее об опасности.

– Спасибо, Каркуша, я буду осторожна.

– Кар! – ответила птица. А затем взлетела в небо, описала круг и исчезла за облаками…

2

Несколько дней назад Ирина получила шифровку. Пантелеев провалился, ей срочно нужно покинуть Тамбов и отсидеться в какой-нибудь глуши. Ирина взяла расчет на автобазе, где работала уборщицей, собрала вещи и на попутках выехала из города. Она надеялась добраться до одной деревни, где жил связной. Но когда Ирина попала туда, она узнала, что связной, который работал трактористом, в нетрезвом состоянии заснул в избе и угорел. Положение становилось критическим. Ирина оказалась полностью отрезанной от центра и совершенно не представляла, как ей теперь восстанавливать оборванные каналы. Несмотря на отличную подготовку в разведшколе и огромный опыт жизни в России, психологически Ирине было нелегко осознать, что она отрезана от Родины. Полная изоляция. В какой-то момент она даже запаниковала. Ей захотелось добраться до ближайшего американского консульства и попроситься домой. I’m Ann Buttler State Visconsin! I'm Wanna Go Home! Yes-yes! Please! — говорила в ней загнанная в угол женщина. Но другая сторона натуры – профессиональная американская разведчица на службе у американского народа – взяла верх. Ирина сжала зубы и сказала себе так: Ты попала в сложную ситуацию. У тебя есть одна сложная проблема. Но любая сложная проблема когда-нибудь отступает. Вспомни Томаса Джонсона. Когда Томас Джонсон попал ногой в капкан, он не сдался. Он отпилил себе ногу и добрался до своих. Ему сделали отличный протез, и он продолжал бороться, пока не победил… Все-таки ему было хуже, чем тебе, когда он отпиливал себе ногу. Но он нашел мужество сказать: «ТОМАС, ЕСЛИ ТЫ ИМ СДАШЬСЯ, ТО НАШИ ОТРЯДЫ СТАНУТ МЕНЬШЕ НА ОДНОЮ ЧЕЛОВЕКА И НАШЕ ПРАВОЕ ДЕЛО ОКАЖЕТСЯ ПОД УДАРОМ! А ЕСЛИ ТЫ ПОЖЕРТВУЕШЬ ОДНОЙ СВОЕЙ НОГОЙ, У ТЕБЯ ОСТАНЕТСЯ ЕЩЕ ОДНА НОГА И ДВЕ РУКИ, НА КОТОРЫХ ТЫ СМОЖЕШЬ ДОБРАТЬСЯ ДО БРАТЬЕВ ПО ОРУЖИЮ И НАДРАТЬ ЗАДНИЦУ ВРАГАМ АМЕРИКАНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ! НА ОДНОЙ ЧАШЕ ВЕСОВ НАХОДИТСЯ ТВОЯ НОГА, А НА ДРУГОЙ – ДЕМОКРАТИЯ! ЧТО ТЫ ВЫБИРАЕШЬ?» Томасу было хуже, чем тебе. А ты находишься в более-менее привычных условиях. И у тебя есть обе ноги. Ну да – пьянство, хамство и грязь! Но ты же знала, зачем ты сюда заброшена! Интересы американского государства и американского народа зависят от того, как ты теперь себя поведешь. О’кей! Я буду решать эту проблему.

Вот дословный неотредактированный перевод того, что она думала.

3

Ирина вышла на дорогу и, не имея в голове определенного плана, затормозила грузовик. Уже через минуту она сидела в кабине рядом с водителем и разговаривала о политике.

– В правительстве засели известно кто, – громко говорил водитель, – известно, кому на Руси жить хорошо! А русским как жилось при татарах, так и теперь! – Он резко крутанул баранку влево, и Ирину прижало к дверце.

– Как вы отчаянно водите свой драндулет, – она потерла плечо.

Напрасно она так сказала. Таким, как Витя Пачкин, говорить такое под руку было нельзя, таких, как он, это только возбуждало, им сразу хотелось закрепить успех.

– Я еще и не так могу! – сказал он и начал крутить руль влево-вправо, выписывая на дороге кренделя.

– Ах! – Ирину кидало то на дверцу, то на Витино плечо. А Витю это заводило еще сильнее, и он крутил баранку так энергично, как будто качал помпу на тонущем корабле, на котором тонула его невеста, красивая, как Мэрилин Монро.

– Ах! Витя, прекратите! Меня сейчас стошнит!

Витя с готовностью дал по тормозам, и Ирина влетела в лобовое стекло.

Фак ю! — прозвучал ее внутренний голос.

А Пачкин сказал:

– Какой русский не любит быстрой езды!

Ирина наморщилась и потерла лоб.

– Угу, – процедила она сквозь зубы.

– Если бы в стране не было такого бардака и машина была бы другая, я бы и не такое показал! Мы бы, Ирочка, улетели с вами, как птицы, за горизонт досягаемого. – Эту красивую фразу Витя списал из кино и обязательно говорил всем бабам. – А на этой развалюхе только в канаву улетишь, – он в сердцах ударил кулаком по сигналу, и Ирина дернулась от резкого звука.

– Ой! – работать разведчицей в России вдвойне опасно. С ума можно сойти!

Пачкин запел песню:

Мелькают километры и столбы Колеса крутятся и нет конца дороге И нет пути назад, но знаем мы Что позади останутся тревоги Шофер, крути баранку Шофер, дави на газ И пусть тебе поможет В дороге верный глаз И пусть тебе помогут Дороги виражи Твой верный конь железный И спутник интересный Веселый пассажир Дорога, дорога Петляет впереди Налево, направо Бараночку крути…

— Эх, Ирочка, выходите за меня замуж, – вдруг предложил Пачкин.

Ирина вскинула брови.

– А что? – Витя посмотрел на шпионку. – Я свободный. У нас с вами всё, я думаю, получится. Вы молодая, красивая. Я молодой, красивый, неплохо зарабатываю. Недавно вот круто заработал. Между нами, приобрел антикварную вазу из чистого золота. Что еще нужно?

– А как же любовь?

– А что любовь? И любовь, само собой! Я, например, к вам чувствую любовь. И вы, я чувствую, ко мне неравнодушны. Давайте доедем вон до того леса и там проверим наши чувства. У кого крепче!

Кажется, я зря к нему села. Лучше бы шла пешком. Он, наверное, маньяк. Не везет так не везет! Пантелеев провалился. Связной угорел. Теперь еще маньяк… Скотская страна! За такие слова я бы его в Штатах затаскала по судам! Он бы, засранец, у меня работал бы всю жизнь на лекарства! А здесь даже некому пожаловаться! Все считают в порядке вещей домогаться до девушки! Скотство какое!.. Надо соглашаться. До леса доедем, а там посмотрим. Если не соглашусь, то этот ублюдок, еще чего доброго, опять начнет дергать туда-сюда руль… Не знаю, как живы остались… Лучше доедем до леса, а там посмотрим… Посмотрим…

– Вы так, наверное, всем девушкам говорите?

– Нет… Только тем, кто мне нравится… Тормозим у леса? – он вопросительно посмотрел.

– Уговорили…

Пачкин хмыкнул от неожиданности.

– А я думал, тебя еще километров двадцать уламывать придется! Мне нравятся такие девушки!

4

Машина съехала на обочину и остановилась.

– Ну что, в кабине или на травке? – спросил он, гадко ухмыляясь.

– Конечно, на травке, – Ирина поморщилась.

Он открыл дверь, спрыгнул и поприседал, разминая затекшие ноги.

Ирина вылезла тоже.

– Земля холодная, – сказал Пачкин. – Я куртку под тебя подстелю, – он снял потертую кожаную куртку, от которой несло бензином.

– А у тебя контрацептивы есть? – спросила Ирина.

– Чего?.. Это гондоны что ли?.. А на фига они мне? Я ж не заразный!.. Может ты заразная?

– Я не заразная.

– Ну?! Зачем они нам тогда?!

– Ладно, стели.

Пачкин кинул на траву куртку.

– Готово! – он расстегнул штаны.

– Нет, не готово. Если я быстро согласилась – это не значит, что я стану на плохо постеленном.

– Вас, баб, не поймешь! – вздохнул Пачкин. – То вам не то, это вам не это! – Он нагнулся и стал поправлять куртку.

Ирина собралась нанести ему точный точечный удар по основанию черепа. Но не успела. Пачкин распрямился.

– Всё, – сказал он. – Готово!

– Нет, это очень небрежно. Я на таком не могу. Поправь рукава.

– Да че ты прицепилась, ексель-моксель?! – он топнул ногой. – Какие в жопу рукава?! На хрен тебе рукава?!

– Поправляй, а то не буду!

Пачкин крякнул.

– Бабы кого хочешь доведут!.. Мы с тобой пять минут знакомы, а ты мне устраиваешь сцены, как жена!

– Ты же утверждал, что не женат!

– Вот я и говорю – пять минут знакомы, а ты, как жена!

– Значит, я тебе уже не нравлюсь?! – Ирина вспыхнула. Почему-то это ее задело. – А раз я тебе не нравлюсь, то я с тобой и не буду ничего! – Она повернулась, чтобы уйти.

– Всё-всё-всё! – Пачкин схватил ее за локоть и замахал свободной рукой. – Уже поправляю!

– Нет уж! Раньше надо было поправлять! А теперь поздно! Теперь ты меня больше не интересуешь! Я думала, что ты хороший человек, но я в тебе ошиблась!

Пачкин заволновался.

– Ну что ты в самом деле?! Всё же было нормально! Договорились же!.. Так нельзя! Первое слово дороже второго!..

– Пусти меня, – Ирина дернулась.

– Ну прости!.. Ну я был не прав…

– Ладно… Стели.

Пачкин бросился к куртке поправлять рукава.

– И пуговицами вниз, пожалуйста, – приказала Ирина.

Пачкин вздохнул и перевернул куртку. В этот момент с него свалились расстегнутые штаны, и Ирине посчастливилось увидеть желтые в зеленый горох трусы.

Она с отвращением наклонилась над Пачкиным и стукнула ему куда собиралась. Удар получился.

– Ох! – выдохнул Пачкин и упал на куртку.

Настроение резко улучшилось. Так с Ириной бывало всякий раз, когда ей удавалось какое-нибудь дело. Она обошла вокруг, не сдержалась, и с удовольствием плюнула Пачкину на спину. Потом достала из кабины рюкзак и пошла вперед по дороге, насвистывая про себя Звездно-полосатый флаг.

Случись бы это в Америке, она дошла бы до ближайшего полисмена и сдала бы ему этого извращенца. А здесь, наоборот, возможно пришлось бы доказывать, что она не причинила ему особенного вреда…

5

Ирина проводила ворону долгим взглядом. Что-то неприятное шевельнулось у нее внутри. Но она попыталась освободиться от этого чувства. Просто, — подумала она, – у меня взвинчены нервы. И еще ей не нравились все эти русские деревни, где ей предстоит заночевать.

Но неприятное чувство не проходило.

Она прошла еще примерно километр и увидела указатель КРАСНЫЙ БУБЕН.

Глава седьмая ЧЕМОДАН НИКИТИНА

Где мой черный чемодан?

1

Когда приехал Юра, было уже совсем темно. У калитки его встречала Татьяна с тряпкой в руках. Юра сразу понял, что сейчас начнется. Он заглушил мотор, вздохнул, вылез из машины и направился к калитке.

Он шел специально медленно, на ходу соображая, какую занять позицию по вопросу опоздания, чтобы ослабить напряжение. Он перебрал в голове несколько возможных вариантов, но потом махнул рукой, потому что, в принципе, знал, что Таню убедить словами невозможно.

Он вытащил пачку «Явы», закурил и подошел к калитке, улыбаясь, что наконец-то увидел свою жену, по которой сильно соскучился.

Таня размашистым движением закинула тряпку на забор.

– Интересно… Интересно, что это тебя так задержало?.. Что именно для тебя важнее, чем твоя жена и дети, которые тебя с утра ждут?.. – она подбоченилась.

Юра затянулся.

– Да ладно, чего ты… – виновато улыбнулся он.

– Чего я?!. Чего я?!. Он спрашивает – чего я?!. Я всё лето гну спину, как батрачка! Таскаю огромные ведра с водой! Делаю заготовки, которые ты будешь жрать всю зиму, только для того, чтобы прокормить семью, раз уж ты не можешь заработать достаточно денег, чтобы покупать всё это на рынке! За всё лето ты приехал два раза и то ни хера не делал, а вместо того, чтобы помогать, ловил дохлых карасей для кошки! Хотя бы сегодня, в последний день, ты мог меня разгрузить?! Ты мог приехать вовремя, чтобы помочь собраться и уехать засветло?! Я кручусь, как белка в колесе, укладываю вещи, собираю помидоры, и еще должна успевать смотреть за твоими детьми, которые все в тебя! Вместо того чтобы матери помогать, одна колотит весь день по ведру, а у меня и без того голова от всего раскалывается! А Игорь из-за тебя, из-за того, что ты вовремя не приехал, упал со столба и мог бы разбиться! Спасибо тебе, дорогой, за твое внимание к нам! К жене своей и к детям! Проходи теперь поужинай, – Таня раскрыла перед ним калитку. – Проголодался, наверное, дорогой, пока неизвестно где шлялся? Иди поешь! Всё на столе! Картошечка своя, огурчики малосольные, помидорчики, зелень, котлеты! – Она схватила тряпку и закинула себе на плечо. – Давай-давай, проходи, господин Мешалкин!

– Я есть не хочу, – буркнул Юра и прошел в калитку.

– А и почему же ты не хочешь есть?!. – Таня приблизила к нему лицо и высунула кончик языка. – Может, тебя уже где-то накормили?! А?! Ну, скажи, кто тебя накормил?! Что молчишь-то?!. Или ты какую-нибудь профуру сводил в ресторан?!. На это у тебя денег хватит! Не жену же в ресторан водить! А ты знаешь, когда я последний раз в ресторан ходила, а?!. Ты думаешь, я не хочу в ресторан?!. Ты думаешь, мне больше нравится на грядках всё лето мудохаться?!. Скотина!

– Да что ты пристала! – не выдержал Юра. Он знал, по опыту, что лучше бы не возражать, а дать возможность жене выговорить всё до конца, чтобы она быстрее успокоилась. Но он опять не сдержался. – Да не ходил я ни в какие рестораны! Я по дороге сломался и машину чинил! Вот и задержался!

– Ага! Машину он чинил! Тебе было недостаточно того времени, пока мы были в деревне, чтобы как следует отремонтировать машину и забрать нас отсюда, как людей, без приключений! Нет же, вместо этого ты, небось, пьянствовал в гараже с Куравлевым! Ну-ка, ну-ка… Да от тебя и сейчас пахнет!.. Ну ты, Мешалкин, докатился – за рулем уже пьешь! Ну, я не знаю!.. – от возмущения у Татьяны надулись щеки. – Всё! Никуда я с тобой не поеду, пока не протрезвеешь! И детей не отпущу! Не хватало еще, чтобы ты детей угробил! Убийца!

Это была последняя капля.

– Да пошла ты!.. – Юра выплюнул бычок, который, как ракета, умчался в темноту. – Я после твоих сраных выступлений сам никуда не поеду! Меня от твоей тупости трясет! Видишь тебя три раза за лето, и ты за это короткое время успеваешь вылить на меня всю помойку, которая накопилась у тебя в твоем! мусорном! баке! – Он постучал себя кулаком по голове.

– Не хочу я жрать твою картошечку, твою зелень, твои огурчики-помидорчики на газетах, и видеть тебя не хочу! Я пошел на пруд! Завтра утром поедем!

Юра демонстративно прошел в сарай и хотел взять удочку, но ее на месте не оказалось.

– Где моя удочка?! – крикнул он из глубины сарая.

– Где твоя удочка?! – Татьяна вбежала следом. – А вот где! – Она вытащила удочку из кучи лопат, сломала об колено и швырнула под ноги Мешалкину. – Вот твоя удочка!

Юра поднял с пола обломки и посмотрел на жену так, что та побледнела и отступила назад.

– Сука ты!.. И ведьма!.. Ну и черт с тобой! Я всё равно пойду на пруд! – Он отодвинул Таню в сторону и пошел.

У калитки Юра обернулся:

– А удилище я новое срежу! Чай, не без рук!

– Сволочь! – закричала ему в спину Татьяна. – Ты мне всю жизнь испортил! – И заплакала.

Юра уходил, не оборачиваясь. А если бы знал, что видит жену в последний раз, наверное, обернулся бы, чтобы запомнить ее на всю жизнь.

2

Юра, размашисто шагая, подошел к пруду и остановился. Сердце бешено колотилось в груди, на душе было тяжело. Он прожил с Таней восемь лет, но взаимопонимания и душевности им так и не удалось достичь.

Они познакомились еще в институте. Юра тогда учился на последнем курсе. Тогда всё было по-другому. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. Казалось, впереди столько всего замечательного и разного, что мелкие неприятности, типа студенческого безденежья, похмелья или чего-нибудь еще такого, не шли в счет. Тогда казалось, что можно легко перевернуть весь мир с ног на голову. А уж исправить мелкие недостатки женского характера – раз плюнуть. Со временем Юра понял, что изменять мир – не его дело, а мелкие недостатки женского характера не только невозможно устранить, но, наоборот, начинаешь понимать, что ты видел далеко не все недостатки, которые в этой женщине есть… Юра приехал в Москву из Воронежа и жил в общежитии. Они с Таней познакомились на студенческом вечере. Юра выпил с друзьями портвейна и ходил по залу, присматриваясь к девушкам. Таня стояла, скромная, в углу, теребя в руках сумочку. Юра никогда не приглашал таких одиноко стоящих баб, потому что знал на уровне инстинкта, что толку от них никакого – ни пообжиматься, ни пососаться, ни вставить таким бабам обычно не удавалось. Всё начиналось-заканчивалось разговорами про учебу, писателей и киноартистов. Уж лучше бы такие бабы ходили в библиотеку, а не на танцы. Но в этот раз что-то остановило Юру, и он поглядел на одинокую девушку с интересом. Юра подумал: Интересно… Обычно меня тянет на веселых баб с большими титьками. А вот эта в углу совсем из другой оперетты, но мое внимание на ней почему-то остановилось… Интересно… А не попробовать ли для свежести ощущений завязать с ней знакомство?.. Возможно, я что-то упускаю в жизни, не приставая никогда к таким бабам… Надо бы это дело исправить для, как говорит мой приятель Шурик, баланса на колонках-стерео. Юра поправил съехавший на бок зеленый галстук в белый горох и подошел к девушке.

– Разрешите вас пригласить на медленный танец.

Девушка покраснела. Сразу было видно, что танцевать ей хочется и приятно, что ее пригласили. Но приличный ли это человек и не опасно ли будет для нее принимать подобные приглашения? За несколько секунд на ее лице отразилась вся эта гамма противоречивых чувств. Но желание потанцевать победило рассудок. Она повесила сумочку на плечо и пошла за Юрой в центр зала. Там они остановились, и Юра легко прихватил девушку за бока, а девушка положила руки ему на плечи, но так осторожно, что Юра их почти не почувствовал. Это необычная деликатность ему понравилась, и у него встал.

Да, напрасно я раньше не приглашал танцевать таких баб… — подумал Юра и поставил Татьяне первый плюсик (+). – Эта деликатность действует на меня как-то прямо положительно… Возбуждает как-то… Не то что другие бабы, с которыми я привык общаться – повиснут на тебе, как на вешалке, и трутся своими большими титьками!.. И животом… Никакой романтики!.. Один разврат!.. Разврат иссушает… Я же художник и должен творить! А как я могу творить, если всю ночь протрахаешься, и на следующий день глаза слипаются, и резец из рук падает!.. – Он посмотрел на Таню с уважением и приобнял ее покрепче. – Вот какие девушки должны становиться подругами художников!

– Вас как зовут? – спросил он.

– Таня, – она ответила так тихо, что Юра едва расслышал. И это тоже ему понравилось.

– Как? – переспросил он. – Говорите, пожалуйста, погромче, а то из-за музыки ничего не слышно.

Солист группы «Скорпионе» громко свистел из колонок.

– Таня, – повторила девушка погромче и опустила глаза.

– А меня Юра! – достаточно громко представился Юра и подсвистел «Скорпионам». – Фью-фью-фью… Вы на каком факультете учитесь?

– На мехмате.

– А я на географическом. Вам эта музыка нравится? – он мотнул головой на колонки.

Таня кивнула.

Вот здорово!.. Языком лишнего не треплет, как остальные бабы… На вопросы отвечает конкретно. А то другие как начнут выкладывать к делу не относящиеся подробности – затрахаешься слушать! Ты им – как дела, в смысле поздоровался, – а они тебе про маму-папу, дедушку-бабушку! Куда как лучше: задал конкретный вопрос – получил конкретный ответ… Второй плюсик (++)…

Весь вечер Юра протанцевал с Таней и поставил ей за поведение еще немало воображаемых плюсов (+ + + + +…). Потом он пошел ее провожать с заходом в парк. В парке Юра попытался зажать Татьяну, но она твердо его отстранила, не позволив ничего лишнего. Но убегать, как дура, не стала и по морде тоже не дала. Юра поставил Тане еще плюс (+ + + + +… +).

Как замечательно, что я сломил в себе стереотип интереса к бабам с большими титьками и познакомился с этой чудесной девушкой.

Татьяна, по его мнению, наилучшим образом подходила на роль девушки художника и они стали встречаться. Юра рассказал Тане, что он мечтает стать настоящим художником и давно режет по дереву. Ему нравилось дарить девушке свои скульптуры (малые формы), было приятно, что он работает для любимого человека. К тому же Юра считал, что это ее культурно развивает.

Он забросил всех своих подружек с большими титьками и стал обхаживать Татьяну. Примерно через месяц она ему дала. И почти сразу залетела. Когда она сообщила об этом, он решил, что вот и ладно, пора ему уже подумать о семье… о домашнем уюте, домашней кухне, о детях наконец… Тем более что, в принципе, когда-то потом он все равно собирался жениться, так почему бы это не сделать сейчас, когда наконец он нашел такую замечательную кандидатку? И вообще, благородно будет сказать девушке, что вот и прекрасно, что ты залетела, давай быстрее поженимся, и рожай на здоровье. Это гораздо лучше, чем говорить: Я, конечно, тебя люблю и хотел бы иметь от тебя ребенка, но ты же понимаешь, что сейчас, когда у нас нет ни квартиры, ни работы, ни денег, – какие могут быть дети?! Вот встанем на ноги, окрепнем, тогда рожай на здоровье… Так Юре говорить не хотелось. Он же не гад какой-нибудь?!. Лучшей подруги для художника все равно не найти.

Правду сказать, некоторые недостатки у Татьяны Юра уже усмотрел. Например, она была болезненно ревнива, ревновала его ко всем столбам. И еще Татьяна не понимала значения Пикассо, который был для Юрия кумиром. Но Юрий не придавал этому особого значения, он считал, что общение с ним повысит культурный уровень Татьяны, и она сможет оценить гениального художника, и рефлекс ревности отомрет в ней, как ненужный человеку хвост.

Но он жестоко ошибся. В результате всё получилось не так, как он рассчитывал. Татьяна не только не перестала его ревновать, но даже наоборот! Пикассо она так и не приняла, а Юри-ны скульптуры считала никчемным занятием. Она считала, что его скульптуры мешают уделять внимание семье.

В какой-то момент Юра хотел порвать семейные узы и уйти. Но не успел. Татьяна опять забеременела и родила дочку. Уйти стало сложнее.

Вот, — думал Юра, – вырастет Игорек, не дай Бог, таким же, как я, олухом, приведет в дом какую-нибудь курву и будет с ней мучаться всю жизнь! И чего людям одним не живется?! Как хорошо: купил пива, пришел домой, взял резцы и сидишь себе, вырезаешь из дерева скульптуры! И ни одна дура тебе слова поперек не скажет! Ему открылась горькая истина: люди живут вместе, чтобы зае…ывать друг друга до смерти!

3

Юра подошел к осине и отломал длинную палку. Привязал леску и вспомнил, что пошел на рыбалку без наживки. Сплюнул.

В темноте раскапывать червей было не очень-то. Но не возвращаться же?.. Юра вздохнул, вытащил из внутреннего кармана резец, который всегда носил с собой, и начал им ковырять землю.

От земли шел какой-то странный неприятный запах, как будто в этой местности протухло что-то гигантское. Юре это не понравилось. Он отошел подальше и покопал там. Вони было не меньше. Юра посветил зажигалкой в лунку. В земляной стенке шевелил вялым концом полудохлый червяк. Юра ухватил его двумя пальцами и выдернул. Чпо-ок! Чтобы червяк не потерялся, Юра тут же насадил его на крючок и пошел к воде.

Он забросил удочку и сел на полено, которое валялось тут же. И закурил. Выглянула луна, осветив купол церкви на противоположном берегу пруда и тропинку, ведущую к ней.

Вдруг на том берегу кто-то выскочил на пригорок и с криком бросился вниз, в сторону церкви. Чего кричали, Юра не разобрал. Три какие-то тени пробежали следом за первой. В деревне завыли собаки. В церкви хлопнула дверь. А через несколько секунд опять кто-то дико закричал.

Кому это приспичило среди ночи помолиться?..

Юра к религии относился снисходительно. Он считал, что какие-то Высшие Силы Разума, наверное, присутствуют, но к церкви они навряд ли имеют отношение. Ну разве ж может Высший Разум проявлять себя через деревянное здание, в котором толкаются глупые старухи в черных платках?! Делать Высшему Разуму больше не фига, чем проявлять себя там! Высший Разум это, скорее всего, инопланетяне, которые транспортируются на большой скорости в летающих тарелках.

Юра почувствовал, что штаны прилипли к бревну, на котором он сидел. Он резко привстал, и полено поднялось вместе с ним. Он дернул задницей. Крак – полено отвалилось. Мешалкин пощупал сзади. Штаны были в смоле и с дыркой.

4

Таня швырнула тряпку в темноту, вслед мужу, и быстрым шагом вернулась в дом. Села на табурет и уставилась в стену, где висел выцветший прошлогодний календарь с обезьяной на унитазе и надписью «Радио России».

Он подонок!.. Я загубила свою жизнь!.. Если бы не дети, я давно бы от него ушла!.. И всё было бы по-другому!.. Все мужики сволочи!.. В следующий раз я бы знала, за кого выходить замуж и как себя вести!.. Я бы вышла замуж за какого-нибудь до дика с хорошей зарплатой и без всяких там художеств в голове. Наподобие Стасика Соловьева! Ну и пусть он несимпатичный! Зато бы он не выступал, любил бы меня и делал бы всё, что от него требуется! А к его внешности я бы привыкла как-нибудь! Подумаешь, внешность – ночью темно! Он и сейчас готов на мне жениться! Во всяком случае, когда мы встречались с ним в последний раз на квартире у Ирки, он так и сказал: Бросай ты, Танька, своего художника на букву Хэ и выходи за меня! Я тебя буду на руках носить… А я ему ответила: А как же дети?.. Нет, я не могу… Так я ему тогда ответила… Вот подрастут дети чуть-чуть, станут понимать, что с таким мудаком мамке жить невозможно, вот тогда и уйду к Соловьеву!..

Таня встала и прошла в избу, посмотреть – как там дети. Дети смотрели телевизор. Шел какой-то американский фильм. Дети с интересом наблюдали, как из шкафа в спальне вылез мертвец в болячках и напал на парочку, которая занималась сексом.

Татьяна издала вопль. Дети подскочили, подумав, что это кричат на экране.

Таня вырвала вилку из розетки и закричала на детей:

– Что вы смотрите?! Кто вам это разрешил смотреть?! Это смотреть нельзя! Это гадость! Гадость! И в кого вы такие уроды?! Ну-ка быстро мыть ноги и спать!

Когда дети ушли на веранду мыть ноги, Таня подумала: Если Мешалкина кто сейчас у пруда увидит, подумают: Ну и сволочь у него жена! Муж приехал, а она его с дороги не накормила, и он пошел, как дурак, рыбу ловить! Как будто у него дома-семьи нету!.. Скажут, что я плохая хозяйка, и у меня будут неприятности… В деревне всё сразу становится известно… А мне тут еще жить да жить… Знает этот гад, как похуже сделать, чтобы я за ним побежала! Всё так повернет, что все равно я в говне, а он весь в белом! Паразит! Вот выйду за Стасика, всё будет по-другому!.. Ну что… надо идти за этим говноловом!.. Таня уложила детей, взяла фонарик и отправилась в темноту.

5

Фонарик выхватывал из темноты маленькое круглое пятно желтого света. Ночи в это время года были особенно темными. Но если бы луна не скрылась за облаками, было бы, конечно, не так темно и можно было бы обойтись без фонарика.

Фонарик замигал и стал судорожно гаснуть. Батарейки садились.

Говорила же этому уроду: Привези нам батарейки! Привези нам батарейки!.. Привези нам батарейки!.. Куда там! Куда там! Разве он о семье думает! У него в голове более возвышенные мысли – как с Куравлевым нажраться и показывать ему свои деревянные сувениры! Куравлев тоже хорош! Куравлев тоже хорош! Вместо того чтобы Мешалкина осадить и сказать: Брось ты это занятие! Или уж, на худой конец, иди кружок веди за деньги в клуб… А он: Какой ты, Юра, молодец, талант, художник! Беги за бутылкой… Тьфу! Художник! Тьфу! Художник! Художник! Лучше бы паркет дома положил, раз он так дерево любит! Вырежет какую-нибудь фигню и сует под нос – По-ню-хай-как-пах-нет! Тьфу!

Фонарик моргнул в последний раз и потух окончательно. Стало совершенно темно. Таня остановилась и потрясла его, но это не помогло.

Вот сейчас упаду в темноте в яму и ногу сломаю! Сломаю ногу! Вот и всё! Всё из-за этого придурка! Говорила же мне мама: Не выходи ты, Танька, за него, ничего хорошего у тебя с ним не получится! У него одна дурь в голове! А я не послушала, дура! Дура! Теперь мучаюсь! Мучаюсь теперь! Мучаюсь!

Она осторожно пошла вперед. Идти было страшновато. К страху упасть и покалечиться примешивалось еще что-то. Что-то пугало Татьяну в этой темноте. То ли крики ночных птиц, то ли огоньки светлячков на кустах, то ли первобытный страх человека перед темнотой.

Нога провалилась в пустоту, Таня пролетела вперед и ударилась о землю. К счастью, не сильно. Она поднялась. Коленка немного болела.

Вот так-то! Спасибо тебе, Мешалкин! Спасибо! Дождался ты наконец! Дождался! Да! А в следующий раз я голову сверну, как ты этого давно добиваешься! Ты уже давно хочешь свести в могилу мать своих детей! Давно уже хочешь! Да! Давно!

Таня выбралась из неглубокой ямы и пошла дальше, имея твердое намерение свернуть шею, назло мужу.

Вдруг она уловила впереди какое-то движение. Таня остановилась.

Наверное, это Мешалкин…

— Юра, ты?! – крикнула она.

– Нет, – ответил незнакомый голос, – мы не Юра.

Из темноты появились две фигуры и остановились перед Таней.

Выглянула луна и осветила незнакомцев. Таня обомлела. Перед ней стояли два солдата, как из кино про войну. Они были в плащ-палатках, в пилотках с красными звездами, на груди у них висели автоматы с круглыми магазинами. Такие автоматы Таня видела только в кино!

– Здравствуй, хозяйка, – сказал один.

А второй спросил:

– Нет ли, хозяйка, у вас в деревне фрицев?

Таня попятилась. Пять минут назад она вышла из совершенно обычного дома с электрическим освещением, где работал телевизор и висела обезьяна на унитазе. Она сделала несколько шагов в темноту и оказалась в месте, где творится что-то немыслимое и несуразное.

– Хозяйка, ты что – немая? – переспросил первый.

– Или глухая? – добавил второй. – Фрицы, спрашиваем, есть в деревне?

– Ка-ка-ка… какие фрицы?..

– Вот-вот-вот… вот с такими рогами! – передразнил первый и приставил к голове два пальца.

– Ты что, издеваешься над нами? Может, ты фрицам служишь?

– Ка-ка-ка… каким фрицам?.. Ребята, вы что, кино здесь снимаете про войну?

– Ага! Я артист Крючков! – ответил солдат потолще.

– А я артист Ильинский! – ответил солдат в очках. – Ты что, баба, совсем рехнулась?! Какое кино?! Мы тебя русским языком спрашиваем – немцы в деревне есть?!

Таня совсем растерялась. Она вдруг вспомнила, что читала в каком-то фантастическом рассказе, который ей подсунул Мешалкин, как главный герой пошел по городу, шел, шел, провалился в яму времени и очутился на сто лет назад. Быть может, с ней случилось то же самое?!. Какой ужас! Какой ужас! Но этого не может же быть! Не может быть! Это же был всего лишь фантастический рассказ! Фантастический! В жизни такого не бывает!..

– Немцы?.. Так год-то сейчас какой?..

– Какой-какой! Суровый военный год! Красная Армия теснит фашистские полчища!

– А ты, конечно, этого всего не знаешь? Ты что, дура?! Или психическая?!

– Как же фашистские полчища?!. Я же после войны родилась!

– Что ж с того! И мы – после войны.

– Это всегда так. Война пройдет, детей нарожают, а на следующей войне их убьют. А после новые опять родятся. И так далее…

– Сейчас 1999 год, – сказала Таня глухим голосом.

– Знаешь что, – процедил сквозь зубы солдат в очках, – ты нам, подруга, голову не морочь! Видали мы таких до хрена!.. Ну, а коли ты, того-сего, очки тут втираешь, то чего-то, значит, хочешь скрыть! А раз так, то ты, скорее всего, за фашистов! И мы сейчас с тобой разберемся на месте!

Таня никогда бы не поверила, что ее обвинят в пособничестве фашистам, да еще в такой темноте. Головой она, конечно, понимала, что всё что происходит – абсурд. Но глазами своими она видела бойцов, а ушами слышала их суровые речи.

– Я фашистка?! – крикнула она. – Да у меня дед на войне погиб!

– Дед за баб не ответчик!

– У тебя дед погиб, а Андрюха обе руки на войне потерял! Мог бы со спокойной совестью демобилизоваться и на вокзалах окурки собирать, а он не покинул поле боя! Теперь ногами воюет!

Тот, что в очках, подпрыгнул неожиданно высоко и ударил ногой по столбу с проводами. Столб переломился и рухнул. Провода натянулись и лопнули. Ночную темноту прорезали зигзагообразные разряды электричества.

Татьяну охватил ужас. Творилось что-то невероятное. И появление солдат времен войны, и их разговор, и то, как они ногами ломают столбы, – всё это не лезло ни в какие ворота.

Женская интуиция говорила, что живой ей отсюда не уйти. Ноги подкашивались. На лбу выступил холодный пот. Руки дрожали. Кожа покрылась мурашками.

– Товарищи бойцы, отпустите меня, – заскулила Татьяна. – У меня дети!.. Игорек и Верочка!..

– Вот и хорошо, – сказал очкарик спокойно. – Мы тебя сейчас убьем, а твоих детей воспитает Родина, как своих верных сыновей и дочерей, а не как пособников фашистов! – Он страшно засмеялся. – Ты же мать, ты же хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, а не мразью, как ты?!

– Конечно, хочет! – поддакнул второй. – Думаешь, Андрюха, легко мразью жить? Мучается, небось, она с утра до вечера. Света белого не видит.

– Скажи нам спасибо, фашистская подметка, что мы твои мучения теперь прекратим.

– Как ты хочешь умереть? Чтобы я тебя из автомата застрелил или чтобы тебя Андрюха ногами забил?

Таня зарыдала.

– Не хочу-у-у!

Почему я стою на месте?! На месте?!. — пронеслось у нее в голове. – Почему я не зову на помощь и не бегу отсюда подальше?..

Но ни язык, ни ноги, ни руки не слушались ее. Желудок скрутило, Татьяна почувствовала, что ее сейчас вырвет. К дикому ужасу добавились физическая немощь и чувство стыда за то, что ее сейчас стошнит при посторонних.

Чего я думаю?! Чего я думаю?! Меня сейчас убьют, а мне чего-то стыдно?! Чего мне стыдиться?! Чего?! Меня же убивают! Убивают! А я их стыжусь!

Татьяну вырвало. Она согнулась пополам. Голова кружилась. Перед глазами расходились радужные круги.

– Что, – очкарик наклонил к ней голову и заглянул в лицо, – наблевала? Наблевала, гадина? Фу-у! Ай-яй-яй! Как не стыдно?! Что, не получается орать-то?! Только блевать получается?! Не получается ногами-то бегать?!. От нас, сука, не удерешь! – Он снова засмеялся. – Потому что мы тебя насквозь видим!

Таня заглянула в его глаза и почувствовала, как тонет в какой-то черной вязкой трясине. Она испугалась еще больше и хотела отвернуться, но не могла.

– Капут тебе, Танечка! – сказал очкарик.

Откуда они знают мое имя?.. – последнее, что успела подумать Таня перед тем, как увидела открытый рот с огромными волчьими клыками. Очкарик взвыл и впился зубами в ее горло. Таня дернулась и почувствовала, как с другой стороны в шею вонзились зубы второго бойца.

Вся деревня содрогнулась от звериного воя.

6

Верочка и Игорь не спали. Они лежали в темноте. Игорь рассказывал Верочке страшную историю, которую ему рассказал его друг Васька. Верочка натянула одеяло до самых глаз и боялась.

– Значит, так, – говорил Игорь. – В одном городе жила семья: мама, папа и их дети. Дочка и сын. Дочку звали Ева, а сына звали Генрик. Папу звали Карл, а маму – м-м-м… не помню как… Просто будет мама называться. Вот однажды к ним в гости приехал один неизвестный им дядя. Мама подумала, что это папин родственник. А папа Карл подумал, что это мамин родственник. А спросить у него, чей он родственник, они постеснялись. И стал он у них жить. Фамилия у него была Никитин. Он был длинного роста, худой, как скелет, с черными волосами и большим носом. Еще у него росла длинная-предлинная черная борода. И одевался он во всё черное. Черный плащ, черные очки, черная шляпа, черные перчатки, черные штаны, черные ботинки, а в руке черный чемодан. Никитин всегда носил чемодан с собой и никогда его не оставлял. Однажды ему нужно было в магазин пойти, купить черный носовой платок. А родители были на работе. Никитин сказал детям: Только ни в коем случае не открывайте чемодан и не смотрите чего в нем лежит. И ушел в магазин. Тогда Генрику стало интересно, и он пошел посмотреть. Открывает чемодан – а там шкатулка лежит. А в шкатулке желтый мизинец отрезанный. Тогда Генрик испугался, бросил в чемодан шкатулку и убежал в свою комнату… И не заметил, что его носовой платок упал из кармана в чемодан… Сидит он под столом и дрожит, вдруг слышит шаги по лестнице. Это Никитин возвращается из магазина. Раз-два! Раз-два! – Игорь старался говорить страшным голосом. – Вот он уже подходит к двери! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в квартиру! Раз-два! Раз-два! Вот он идет по коридору! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в свою комнату посмотреть на свой чемодан. Раз-два! Раз-два! Вот он подходит к чемодану и открывает крышку!.. А там валяется платок Генрика! Тогда он всё понял и пошел в комнату к Генрику. Раз-два! Раз-два!

– А как он узнал, что это Генрика платок? – спросила Верочка.

– На нем было написано Генрик… Сидит Генрик под столом и видит ноги в черных ботинках. И слышит голос страшный: Где этот проти-ти-вный мальчишка, который залезал ко мне в черный чемодан и узнал мою тайну? А Генрик сидит под столом и боится пошевелиться. А Никитин комнату обошел и стал принюхиваться. Чую, здесь ты, противный мальчишка] Вылезай, а то я тебя все равно найду! Подходит Никитин к кровати, нагнулся и смотрит – не сидит ли там Генрик. А Генрик в это время из-под стола выскочил и в шкафу спрятался, где Никитин его уже искал…

– Лучше бы он совсем из дома убежал.

– Он не мог, потому что Никитин закрыл комнату на ключ…

– А откуда у него ключ был?

– Он его у папы Карла из кармана вынул, когда папа мылся.

– Это тот папа Карл, у которого Буратино?

– Нет, это другой.

– А Буратинин где?

– У тебя на бороде! Не мешай мне рассказывать, а то не буду!.. Забежал Генрик в шкаф, а его красная рубашка между дверцами застряла, и краешек наружу торчит. И Никитин увидел. Схватил он Генрика за рубашку, вытащил из шкафа и говорит: Говорил я – никому не лазить в мой чемодан и никому не открывать мой чемодан! А ты, противный мальчишка, залез в мой черный чемодан и узнал мою страшную тайну желтого пальца! И за это я тебя убью и кровь твою выпью! Убил он Генрика и кровь выпил, а труп выкинул в окошко. Вечером приходят родители и спрашивают: А где Генрик? А Никитин им отвечает: Говорил я – никому не лазить в мой чемодан! А он залез. За это я его убил и кровь у него выпил! И вас тоже последний раз предупреждаю: Не лазьте ко мне в чемодан, а то хуже будет! Погоревали родители, но делать нечего.

– А почему они его не выгнали хотя бы?

– Неудобно родственника выгонять. Помнишь, у нас жил папин дядя Петя у которого ноги так сильно воняли?

– Ф-у-у-у-у!

– Не мешай рассказывать!.. И ушли на следующий день родители на работу. А Никитин опять пошел в магазин покупать черный галстук. Перед уходом он говорит Еве: Не подходи, Ева, к моему чемодану, а то худо будет! Сказал так и ушел. А Еве интересно стало. И она тогда не сдержалась и чемодан открыла…

– Глупая какая! Он же теперь ее убьет!

– Девчонки все глупые дуры!

– Сам дурак!

– Еще раз перебьешь – не буду рассказывать!

– Больше не буду перебивать.

– … Открывает Ева чемодан и видит там шкатулку, а в шкатулке желтый палец с синим ногтем. Испугалась Ева, бросила ее и побежала в свою комнату. И не заметила, что у нее с головы в чемодан упал волос. Спряталась Ева за занавеску, потому что была очень глупая и не догадалась, что у нее из-под занавески сандали торчат. Идет домой Никитин. Раз-два! Раз-два! Это слышно его шаги на лестнице. Раз-два! Раз-два! Это Никитин подходит к двери. Раз-два! Раз-два! Это он идет по коридору и заходит к себе в комнату. Стой, раз-два! Он открыл чемодан, а в чемодане лежит волос. Никитин взял, на палец намотал. А, Б, В, Г, Д, Е.. Ева! Так-так… И понюхал. Так-так! И пахнет Евой… Он всё сразу понял и пошел ее искать. Раз-два! Раз-два! Он вышел из своей комнаты. Раз-два! Раз-два! Он идет по коридору. Раз-два! Раз-два! Он подходит к комнате Евы. Раз-два! Раз-два! Он заходит в комнату и сразу видит сандали за занавеской. Стой, раз-два! Отдернул занавеску, а там Ева дрожит. Обоссалась! Все колготки мокрые! Никитин говорит: Я тебя предупреждал, глупая девчонка, чтоб ты не залазила в мой черный чемодан! А ты не послушалась и тоже узнала мою страшную тайну, как и твой негодный брат! И я тебя теперь тоже убью и выпью твою кровь!.. – Не убивай меня, дядя Никитин! – запищала Ева. – Я боюсь! Я у родителей одна осталась! Я никому не расскажу про желтый палец с синим ногтем!.. Но Никитин ей не поверил и убил ее, высосал кровь, а труп выкинул в окошко. Приходят родители с работы и спрашивают: А где Ева? – А я, — Никитин говорит, – ее убил и кровь у нее выпил за то, что она меня не послушалась и залезла в мой чемодан.

– А почему родители милицию не вызвали?

– Потому что было лето, и все милиционеры были в отпуске… И еще… – Игорь ненадолго задумался, – Никитин все телефонные провода перерезал, чтобы нельзя было звонить… Ну вот… На следующий день папа ушел на работу, а мама расстроилась, что всех детей потеряла, заболела от этого, и осталась дома. Лежит в кровати с бинтом на голове и зубами стучит от холода. Заходит Никитин весь в черном и говорит: Извините. Мне нужно сходить в магазин, чтобы купить черную повязку на глаз. Посторожите, пожалуйста, мой черный чемодан. Но если вы не хотите, чтобы с вами случилось то же самое, что и с вашими непослушными детьми, ни в коем случае его не открывайте. Ушел Никитин, а маме стало интересно, из-за чего ее дети погибли страшной смертью, она встала с постели и пошла в комнату Никитина. Идет и шатается. И плачет: Бедные мои детки! Бедный мой Генрик. Бедная моя Ева. На кого вы меня оставили!.. Вдруг видит, на потолке призрак Генрика висит, а из шкафа призрак Евы вылетает со светящимися глазами. И призраки ей говорят: Мама, не открывай черный чемодан, а то Никитин тебя убьет из черного пистолета и высосет твою кровь!.. Но мама сказала им: Нет, я должна узнать, из-за чего мои дети умерли! И вошла в комнату. Открыла чемодан, вытащила шкатулку, открыла ее и увидела желтый палец с синим ногтем. И вспомнила, что она читала про такой палец в одной старинной книге. В книге было написано, что палец волшебный. Это палец одного колдуна. Только мама хотела взять палец и отнести его в милицию, как слышит – в подъезд вошел Никитин. Раз-два!..

– Как же она его отнесет в милицию, если милиционеры все в отпуске?

– Она про это забыла, потому что была расстроена из-за детей… Идет Никитин по лестнице. Раз-два! Раз-два! Мама палец в карман засунула и побежала за веревкой. А Никитин уже поднимается по лестнице. Раз-два! Раз-два! А мама веревку в чулане ищет. А Никитин уже на втором этаже. Раз-два! Раз-два! А мама веревку нашла наконец. А Никитин, раз-два, уже на третьем этаже. А мама только веревку к батарее привязывает. А Никитин уже к двери подходит. Раз-два! Раз-два! А мама только на подоконник залезает задом наперед. А Никитин, раз-два, дверь открывает и по коридору идет. А на глазу у него страшная черная повязка, как у пирата. Раз-два! Раз-два! А мама по веревке вниз начинает слезать. А Никитин смотрит – у него чемодан открыт и палец пропал! Тут он всё понял и кинулся в комнату к маме. А мама дверь на ключ закрыла и шкаф придвинула.

– Как же она это сделала? Она же на веревке слезает?

– Это она раньше еще всё сделала.

– Понятно.

– Никитин пистолет выхватил и пальнул в замок. И дверь открылась.

– Там же шкаф еще был.

– У него пуля разрывная. Шкаф разлетелся на мелкие кусочки. Подбегает Никитин к окну, за веревку схватился и втащил маму обратно в комнату.

– А почему она не спрыгнула?

– Не успела. Никитин очень р-р-резко дернул… Ах ты, негодная мама! — закричал он. – Я тебе запретил открывать мой черный чемодан, а ты не послушала! Теперь я и тебя убью и кровь высосу! Вырвал у нее палец, прицелился одним глазом маме в самое сердце и выстрелил. И убил маму, а кровь высосал. И выбросил маму в окошко. И сел смотреть телевизор. Приходит папа с работы и спрашивает: А где моя жена?.. – А я ее убил, потому что она в мой чемодан лазила. Убил и выкинул в окошко. Тут уж папа не стерпел: Ах ты гад Никитин! Мы тебя в дом пустили, оказали тебе гостеприимство, а ты ведешь себя, как последний гад! Мало тебе, что ты наших детей убил, а теперь ты еще и мою любимую жену убил тоже! Уходи отсюдова, пока живой! И забирай свой проклятый черный чемодан! Никитин не ожидал, что папа такой смелый, и немного растерялся. А потом вытащил свой черный пистолет и говорит: Ничего подобного! Не ты меня, а я тебя убью и буду в твоей квартире жить! И выстрелил в папу. А папа нагнулся, и пуля попала в люстру. Люстра упала прямо на Никитина. А Никитин не понял, что это на него упало, и стал бегать по комнате и стрелять из пистолета в разные стороны. А папа выбежал на улицу и закрыл дверь на палку. Дом поджег, и Никитин там сгорел вместе с чемоданом. Когда загорелся желтый палец, на всех кладбищах встали покойники и закричали: У-у-у-у-у-у-у!

Верочка спряталась под одеяло.

Игорек посмотрел в ее сторону и закричал еще страшнее:

– Рэ-э-э-э! У-у-у-у! Бэ-э-э! Мы встаем из могил и идем к тебе, Верка! У-у-у!

– Хватит, дурак! – послышался из-под одеяла глухой голос.

– Сама ты дура! У-у-у! Что, обоссалась?! – Игорь так вошел в роль, что ему самому стало страшно.

И в этот момент дверь хлопнула и заскрипели половицы. Раз-два! Раз-два!

Дети притихли.

Кто-то приближался к их комнате. Им стало как-то не по себе. Может быть, это страшный рассказ так на них подействовал, а может, они испугались потому, что тот, кто вошел в дом, шел, не зажигая света. Если бы это была мама, она обязательно включила бы свет и под дверью появилась бы узкая желтая полоска. Но свет никто не включил. Раз-два! Раз-два! У Игоря от страха кожа покрылась пупырышками. Раз-два! Раз-два! Кто-то с той стороны взялся за ручку и потянул дверь на себя. У Верочки похолодели ноги и сердце забилось часто, как часы. Кто-то вошел и остановился на пороге. Игорь зажмурился, хотя и так ничего не было видно.

– Дети, вы не спите? – услышали они голос мамы.

Фу-у! – вздохнули облегченно Игорь и Верочка. Как же это было здорово, что пришла мама, а не какой-нибудь Никитин!

– Мама, это ты? – спросила Верочка. – А почему ты свет не включаешь?

– А я и так хорошо вижу. Сейчас я и вас научу без света обходиться…

Она наклонилась над Игорем, и когда он разглядел ее в темноте, он хотел закричать, но крик застрял в горле.

Глава восьмая СТЫД

Есть люди… и страны… где много баксов ничего не значат! Ферштеен зи зих?

Мишка Коновалов

1

Мишка Коновалов чинил трактор. Одних людей успокаивает вязание, гадание на картах, выжигание по дереву и тому подобное, а Мишку успокаивал ремонт его трактора.

Вчера произошла неприятность. Он поехал на тракторе в магазин, на обратном пути снес заборы у нескольких домов и заехал в пруд. Трактор-то вытащили, а вот заборы придется теперь поднимать.

Ну и чего!.. — думал Мишка, заворачивая гайку. – Подумаешь!.. Посносил им заборы!.. Ну и на хрен им эти заборы?!. Раньше, понятно – у людей хозяйство было, скотина, разная муйня… Поэтому забор был нужен, чтобы предупредить разбазаривание имущества… А сейчас чего?!. Все обнищали, тырить нечего стало!.. Алюминиевые вилки-ложки?!. Довели страну до края, бляха, пропасти!.. Гады!.. — Мишка в сердцах стукнул гаечным ключом по гусенице. – Фиг вам, а не заборы!.. Заборы – пережиток… Нечего вам теперь за заборами прятать! Раньше надо было думать! То не Мишка виноват, что у вас добра не осталось! Нашли крайнего! Что я им – плотник, заборы ставить?! Я тракторист! Мое дело на тракторе ездить!..

– Эй, Мишка, – услышал он сзади. – Когда забор придешь ставить?!

Мишка закатил глаза. Сзади, навалившись на калитку, стояла бабка Вера.

Мишка собрал всю свою силу воли в кулак, чтобы не отвечать и не оборачиваться. Он стал внимательно откручивать гайку, которую только что прикрутил.

– Чё молчишь, а?!. Али оглох от водки?!

Мишка надвинул кепку пониже на лоб.

– Не слышишь, что ли… гондон штопаный?!.

У Мишки дернулась спина – он хотел встать и сказать бабке Вере всё что думает, но решил проявить характер.

Бабка Вера поняла его маневр и пошла ва-банк. Она вдохнула, поднатужилась и брякнула:

– Ты, Мишка, – еврей!

Вот этого Коновалов выдержать не смог. Он повернулся и метнул гаечным ключом. Бабка Вера, как молодая, отпрыгнула за калитку и присела. Ключ пролетел сверху и воткнулся в трухлявое дерево.

– Я тебе, бабка, башку оторву за эти выражения! Ты, блин, меня знаешь как обидела?! – Широко шагая, он подошел к калитке и резко двинул по ней ногой.

Бабка Вера отлетела к дороге и упала в лужу.

– Звиздуй отсюда! Старуха! – Он поднял камень и кинул в воду, окатив бабку с ног до головы.

Бабка на четвереньках отползла подальше. С нее текла грязь.

– Еврей и есть! – крикнула она зло. – Только евреи старого человека грязью поливают! Чини забор, а то в милицию заявлю!

Мишка нагнулся за вторым камнем. Но бабка Вера уже убегала вдаль, оставляя мокрые следы.

Мишка вернулся к трактору. Завинтил гайку. Сел на гусеницу, закурил. Мимо прошел грязный гусь.

Вот и я, как этот гусь носатый – всю жизнь в машинном масле. — Коновалов вздохнул. – И вся страна так. Ходит грязная, нищая… тощая и вонючая… Отчего так выходит? Страна же наша богатая, и люди в ней хорошие – все условия для нормальной жизни налицо. А живем в жопе! Почему так? Вопрос…

От природы Мишка был вспыльчивым, но быстро остывал. Ему стало стыдно из-за того, что он обидел старуху и толкнул ее в лужу. Он же действительно сломал ей забор…

Мишка бросил окурок, залез в трактор и поехал к бабке Вере.

2

Его раздирали противоречия. Было неприятно, что придется извиняться перед старухой. После встречи у калитки на любезный прием рассчитывать не приходилось. И все же Мишке было приятно осознавать, что он победил в себе гада и едет совершать добрый поступок.

Он вспомнил, как много лет назад играли его свадьбу…

Мишка женился на самой красивой в деревне девушке Галине Красновой. Он ухаживал за ней еще до армии. Два года Галина честно его прождала. Это Мишка знал точно, потому если бы что-нибудь было, то по деревне ходили бы слухи. Конечно, к ней пытались некоторые лезть. И об этом Мишке рассказали, когда он вернулся. И Мишка первым делом всем им навалял шпиздюликов. А потом сразу пошел к Галькиным родителям свататься. А потом была свадьба в клубе. Гулял весь Красный Бубен. В разгар веселья тесть подсел к Мишке для серьезного разговора.

– Хороший ты, Мишка, парень, туда-сюда, – сказал тесть и похлопал Мишку по плечу. – Давай выпьем… Я со спокойной совестью отдаю за тебя дочь, потому что ты, бля, мне нравишься за то… – он задумался. – Короче, я считаю… парень, я думаю, ты такой… Типа с руками… с головой… с ногами… Уважаю я таких, которые в армии отслужили честно… И профессия у тебя настоящая, русская – тракторист. – Тесть потряс кулаком. – Где ты видел еврея-тракториста?.. Или, туда-сюда, армяна-азербайджана?.. Потому что они трактор никогда не поймут! Сердце трактора – русское сердце!.. Но, б…, я к чему говорю-то… Хе… с ним с трактором!.. Я про Гальку хотел сказать… Хотел тебя поучить… Ты еще молодой… ни х…, туда-сюда, не петришь в этом… в семейном… М… ты еще… И этот… сопляк… Понял?.. Я чего, короче, сказать хочу…

Подошла к столу Галя и пригласила Мишку на танец.

– Галька! – прикрикнул на нее отец. – Иди отседова на х…, туда-сюда! Нам с твоим, бл…, этим… женихом надо по-мужски поговорить. Мужики разговаривают – бабы не суйся!.. Туда-сюда… Первое правило семейной жизни!.. Понял, Мишка?.. Баб надо во как держать, – тесть сжал кулак и подсунул Мишке под нос. – Тогда они хорошо себя, туда-сюда, ведут… Ты не отворачивайся, щенок! Сюда смотри и запоминай, чего тебе, му…иле, старшие говорят! Если ты бабе спуску дашь, она тебе сразу на голову залезет и х… ее чем оттуда сгонишь уже… А когда у мужика заместо головы, туда-сюда, баба сидит, тогда он и не мужик уже, а манда с ушами! Понял?.. Ни х… ты непонял! Я жизнь прожил целую, чтобы, бл…, это понять! И не понял!.. А ты хочешь сразу понять! – тесть погрозил пальцем. – Ху… ты чего поймешь!.. Но… несмотря на то… я тебе хочу это, туда-сюда, объяснить доступно… чтоб ты вспоминал мои полезные советы и говорил бы: Зае…ись, Дмитрий Тихонович, научил меня чудака жизни! Спасибо ему за это… за его, туда-сюда, науку… Понял?..

К моменту серьезного разговора Мишка уже сильно был выпивший и из речи тестя улавливал только отдельные слова, привычные деревенскому уху: му…ак, му…звон, сопляк, иди на х… и тому подобные… Уловив эти слова и поставив их в одну цепочку, Мишка понял, что его хотят обидеть, обзывают и посылают на хэ… Естественно было дать Дмитрию Тихоновичу в морду. Что Мишка и сделал. И сделал как следует. Свадьба закончилась скандалом, а тесть попал в больницу. Может, поэтому дальнейшая семейная жизнь и не сложилась. Родители Гали вечно подговаривали ее против Мишки и в конце концов довели дело до развода. А тогда, после свадьбы, Мишка пошел в больницу к тестю и попросил прощения… И тесть простил его, но, как показало время, затаился гад…

3

Мишка ехал к бабке Вере и испытывал те же чувства, что тогда, после свадьбы.

Он не доехал до бабки сто метров. Заглох трактор. Мишка спрыгнул на землю и сразу услышал стук молотка. Он обошел трактор спереди, зашел за угол и увидел сына бабки Веры с забинтованной головой, который уже чинил забор. Сын не приезжал к матери уже черт знает сколько времени! И надо же ему было именно сегодня припереться!

Мишка вздохнул. Намечалось мордобитие.

Он вернулся к трактору, вытащил из-под сидения разводной ключ и положил в широкий карман спецовки.

Так всегда. Едешь с открытой душой, а приезжаешь – бац тебе по яйцам!..

Коновалов вразвалочку пошел к дому.

– А еще, – донесся до него слабый голос бабки Веры, – когда я в луже лежала, он в мене, аспид, камнем кинул! – Бабка заскулила: – Еле живая я, Витек, осталасяа-а-а!..

– Ничего, маманя! – Витя перебросил сигарету из одного угла рта в другой и вытер нос тыльной стороной ладони. – Я ему ноги вырву и руки! Чтобы камнями не кидался в старых людей! И меня поймут.

– Одна ты у меня надёжа, Витек, и осталась… Только редко приезжаешь… Некому больную старуху защитить…

– Сама же знаешь, маманя, какая теперь жизнь сложная… С работы хрен, маманя, отпускают… Я хотел, хотел ехать, да никак собраться не мог… А тут мне знак сверху… – Пачкин показал пальцем в небо. – Сижу в тубзике, как вдруг мне кто-то тресь по заднице! Оборачиваюсь – дыра в стене. Тут-то я и понял – пора маманю навестить! Старенькая она уже… А ты обижаешься, как маленькая. Зря ты обижаешься!

– Да я, Витек, не обижаюсь… А просто старая я… И одна тута, как ворона… Видишь, каково мне одной живется… Кто хочешь меня обидит и справедливости никакой не доищешься, – бабка зарыдала.

– Ничего, маманя, – Витек стукнул молотком по гвоздю. – Я ж тебе сказал, что я Мишку изуродую теперь… Сказал – сделал… Я его, маманя, к этому забору за руки, за ноги приколочу и гвоздями утыкаю, как этого… святого Севастьяна.

– Это кто же? – бабка перестала плакать. – Я такого святого не знаю.

– Это американский. Я в музее, куда работать устроился, видел картину. Стоит у столба весь утыканный гвоздями, как еж… Он у меня еще на коленях будет ползать и землю жрать, Иуда!

Мишка постоял за кустами, потом вышел, подошел к Витьку сзади и молча стукнул его по забинтованному затылку гаечным ключом. Витек повалился набок и замер. Мишка развернулся и пошел прочь.

Бабка Вера открыла рот.

В этот день Мишка крепко напился из-за переживаний.

Глава девятая РЫБАЛКА ЗАКОНЧИЛАСЬ КОНЧИНОЙ ЖЕНЫ

Что же это, б…, за объективная реальность такая, данная нам в таких, б…, х…вых ощущениях?!

Б. И. Магалаев

1

Мешалкин почувствовал натяжение лески. Клюет! Юра очень удивился. Он пришел на рыбалку, собственно, не за тем чтобы поймать рыбу, а для того чтобы успокоить нервы после очередной дикой выходки жены. Но в тот момент, когда леска сильно дернулась, в нем включился механизм заядлого рыболова. Кровь устремилась по сосудам с удвоенной скоростью, глаз прищурился, а руки начали двигаться четко, точно и быстро. Мышцы ног напряглись, пятки прочно уперлись в землю. Юра моментально позабыл о жене, о детях, о случайной связи в киоске и даже о малых формах из дерева. Он был единое целое с удочкой. Образовалась как бы невидимая ось – его голова, кончик удочки, поплавок, грузило, рыба на крючке. Такие моменты случаются в жизни каждого мужчины. И эти моменты являются в их жизни самыми важными. Мужчины особенно их ценят. Это моменты первобытных, диких захватывающих инстинктов, когда ты чувствуешь себя охотником, преследующим добычу. Неважно, кого ты преследуешь – зайца, рыбу или бабу. Главное – догнать, схватить и не допустить, чтобы другие увели ее у тебя из-под носа. Это не жадность скопидома, это не такая жадность. Это жадность другая. Это жадность полнокровной жизни внеисторического воина!

Глаза Мешалкина как будто даже засверкали в темноте. Он понял по натяжению лески, что рыба на крючке сидит здоровая. Может, такая, какая ему еще не попадалась. Он заволновался. И ноги задрожали. Так дрожат ноги человека, почувствовавшего азарт. Мешалкин чуть согнул их в коленях, резко подсек и потянул. Удилище выгнулось дугой.

Не слишком ли тонкую палку я срезал для такой рыбы-зверя?! Он потянул осторожнее, ведя удилище вдоль берега. Рыба под водой резко рванула, и Юра чуть не упал. Чтобы не потерять равновесие и не упустить удочку, ему пришлось забежать по колено в воду. Лицо Мешалкина покрылось капельками пота. И руки тоже увлажнились. Удочку стало удерживать труднее. Того и гляди, выскользнет! Но Юра знал, что если такая добыча вырвется у него из рук, он никогда не простит себе. Он повел удилище в другую сторону, и на секунду из воды выглянула голова рыбы. Что это была за голова! Такой головы он в жизни не видел! Черт побери! В неверном лунном свете блеснули выпученные рыбьи глаза величиной с куриные яйца! По бокам рта, из которого торчала леска, росли огромные усы, как у Чапаева! А сама голова была бугристая и уродливая, вся в каких-то наростах, шипах и фосфоресцирующих трещинах. Гигантские жабры, по форме напоминавшие китайский веер, ходили ходуном, и было ясно, что если под жабры случайно сунуть палец – пальцу пришлось бы туго! Голова исчезла под водой, но взамен рыба показала спину и хвост. Ого! Мешалкин не поверил глазам. Такого он не видел даже в энциклопедии!

Во-первых, спина была очень длинная! Во-вторых, по всей длине хребта шли острые шипы величиной с карандаш, раздвоенные на конце, как языки змей. Сразу было видно, что они ядовитые. Может, и сама рыба-то была несъедобная, но об этом Мешалкин не думал. Главное победить рыбу и вытащить на берег, а не сожрать. ПУСТЬ ЖЕНА ЖРЕТ! Спина заканчивалась впадиной с шипами покороче. После впадины сразу шел хвост. Хвост сверкал разными красками, как разлившийся по воде бензин. Синий, зеленый, розовый, голубой и еще много таких цветов, названия которым так просто не подберешь. И еще хвост по форме напоминал скрещенные лопаты. Такой это был хвост! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! По спине у Мешалкина пробежали мурашки. Он понял, что если рыба изловчится и хлестнет по нему своим страшным хвостом – ему гитлеркапут! И еще он понял, что такой зверь почти равный ему, Мешалкину, по силам. Рыба рванула в глубины пруда. Юра вынужден был сделать еще два шага вперед и намочил штаны по самые яйца. Сырой холод темной воды поднялся по позвоночнику и постучался в голову. Тук-тук! Мешалкин, что происходит?!. Происходит какая-то ерунда! Что-то непонятное происходит!.. Юра испугался, что удилище не выдержит и сломается, и тогда – прощай, рыба! Он стал перебирать удилище руками, чтобы добраться до лески и намотать ее на кулак. Постепенно он подобрался к ней, но рыба за это время отвоевала еще два шага, и теперь Мешалкин стоял в воде по пояс.

– Сейчас-сейчас, ты у меня подергаешь! – выдавил Юра осипшим от волнения голосом.

Он начал наматывать леску на кулак, но леска здорово резала руку. Тогда Юра размотал ее с ладони и намотал на рукав пиджака.

Он стоял по пояс в воде, как какой-нибудь швед, и равномерно наматывал леску на локоть. Но рыба не сдавалась. Мешалкин отклонился назад так сильно, что если бы рыба схитрила и ослабила тягу, он бы затылком полетел в воду. Но рыба не сообразила так сделать, потому что у нее было мало мозгов. Мешалкин понемногу стал пятиться к берегу. Шаг назад… Полшага назад… Еще полшага… В этот момент рыба так дернула, что Мешалкин снова оказался по пояс в воде. И еще удивительно, что он удержался на этом уровне. Вот так дернула! Как будто на том конце лески была не рыба, а лошадь. Но Юра не привык пасовать перед трудностями. Он уперся ногами в ил и потащил рыбу на себя.

– Врешь, не уплывешь!

За всем этим Мешалкину даже не пришло в голову подумать, откуда вообще в деревенском пруду взялась такая экзотическая рыба. Эти мысли он будет думать позже.

Схватка продолжалась. Противники порядком поизмотали друг друга, и борьба пошла без перевеса. И тут Мешалкину в голову неожиданно пришла великолепная идея. Он понял, что ему нужно повернуться кругом, перекинуть руку с леской на плечо и выволочь рыбу, как мешок, на сушу. Человеку свойственно идти лицом вперед, а не затылком. В этом его преимущество! В этом ему равных нет!

Юра резко развернулся, закинул леску на плечо и медленно стал двигаться, наклоняясь корпусом вперед. Каждый шаг давался с трудом. Но теперь рыба уступала. Мешалкин услышал за спиной всплеск и оглянулся. Он увидел, как чудовище высунуло из воды свою страшную голову, щелкнуло длинными ши-пообразными зубами, по бокам ее головы захлопали, как крылья, гигантские жабры. Мешалкин поежился и отвернулся, чтобы страшные мысли не отвлекали его от борьбы. Он двигался и двигался вперед. Наполовину вытащенная на берег рыба молотила по воде хвостом. Шум стоял такой, как будто рядом с берегом застряла моторная лодка. От такого шума полдеревни должно было проснуться. Еще немного… Мешалкин набрал в грудь побольше воздуха и рванул вперед со всей силы. Рыба оказалась на берегу у самой воды. Но леска не выдержала и лопнула. Мешалкина швырнуло в землю лбом. А рыба запрыгала назад, к пруду. От удара об землю в глазах у Мешалкина потемнело, и когда он протер их, рыба была уже наполовину в воде. Мгновенно он выхватил из кармана пиджака резец и рванул к чудовищу. Он подбежал, занес руку, но ударить ему никак не удавалось. С одной стороны рыба молотила ужасным хвостом, с другой стороны щелкала зубастой пастью, а с третьей стороны можно было легко напороться на ядовитые шипы. Но с четвертой стороны – медлить с ударом было нельзя, потому что рыба уходила в свою родную стихию. В мгновение, когда хвост отогнулся в противоположную сторону, Мешалкин изловчился и вонзил резец ей в место, где голова соединялась с хребтом. Хрусь! Рыба выдохнула и замерла. Мешалкин понял, что победил.

2

Он плюхнулся рядом с рыбой на задницу и почувствовал сквозь радость победы усталость борьбы. Он почувствовал такую сильную усталость борьбы, что она буквально заслонила собой радость победы. Мешалкин сидел неизвестно сколько времени и смотрел на рыбу пустыми глазами. А рыба уже не смотрела, ее огромные, как куриные яйца, глаза затянула скорлупа смерти. Ее глаза стали похожи на костяные перламутровые пуговицы от немецкого пальто жены. Почему-то Юра вспомнил теперь это треклятое пальто, которое они с Таней купили в магазине «Лейпциг»… Они поехали в магазин совсем не за этим. Юра долго откладывал с зарплаты, потому что очень хотел приобрести гэдэ-эровский фотоаппарат «Практика». Но в магазине Таня случайно встретила свою бывшую одноклассницу, которая там работала продавщицей. И эта торговая сучка предложила Таньке купить пальто, якобы отложенное для себя. Когда Танька увидела это кургузое пальто, она так вцепилась в него руками, ногами и зубами, что Мешалкин понял – если он ей его теперь не купит, то до конца жизни она ему не простит. Он понял, что если выдержит и все-таки купит фотоаппарат, радости он ему не принесет, потому что превратится в постоянный инструмент для долбления мозгов. Юра плюнул на свою мечту и купил сраное пальто, которых у жены было и так до хера.

Эх! – вздохнул Мешалкин. А как бы теперь ему пригодился этот чудо-фотоаппарат. Он бы снялся с рыбой так и эдак. Потом повесил бы красиво оформленную фотографию дома. Возможно, послал бы фото в газеты и журналы… Конечно, в конце концов можно в прихожей повесить отрезанную и засушенную голову рыбы, покрытую эпоксидкой… Можно красиво укрепить ее на деревяшке, скажем, на спиле березы, и под рыбой выжечь дату смерти… Но это же совсем не то! Голова это только одно. А как же показать людям, какого она была размера, какими цветами переливалось ее тело, какие у нее были огромные шипы и страшный хвост!

Мешалкин ощутил горькую досаду и обиду на жену и на несложившуюся жизнь. Его жена так и не смогла стать настоящей подругой художника, его полноценной музой. И теперь, вместо того чтобы чувствовать восторг победы, он чувствовал разочарование и горечь неудовлетворенности.

Мешалкин резко поднялся, обошел рыбу кругом и почесал затылок. Вторая проблема встала во весь рост – как теперь эту рыбу тащить домой! На руках ее не унесешь, а на машине к пруду не подъедешь… Оставлять же ее надолго одну тоже не годится. Деревенские всё стырят… Что же делать?..

Мешалкин решил сходить домой за тележкой. Только надо все-таки рыбу, на всякий случай, замаскировать. Пока я ее вытаскивал, она наделала столько шума, что, наверняка, кто-нибудь из деревенских проснулся и может рыбу стащить.

Юра нарвал травы и набросал на рыбу. Сделал шаг назад и оглядел критически. Сойдет.

3

Мешалкин шел домой. Луна скрылась за тучами, стало совсем ничего не видно. Он хотел достать зажигалку, но в кармане ее не оказалось. Видимо, она выпала, когда он сражался с рыбой. Идти приходилось очень медленно и осторожно.

Ничего, — думал Юра, – зато в такой темноте никто из деревенских рыбу не найдет… Как бы мне самому ее не потерять!.. Возьму из дома фонарик… Откуда же в этом пруду взялась такая рыба?.. Мистика!.. Лохнесс в Тамбовской области!.. Я в газете читал, как один дядя поймал в пруду гигантскую щуку, а на плавнике у нее кольцо петровских времен… Вот и это, возможно, рыба-старожил… Это что касается ее возраста… А что касается ее породы?.. Никогда я не видел таких рыб в прудах и реках России, хотя я рыбак со стажем… И у Сабанеева я про такую не читал. Сабанеев про рыб России знал всё… Скорее всего, это рыба-мутант. Тут недалеко находится военный аэродром. Наверняка военные сливают в землю какие-нибудь вредные вещества. Вот тебе и пожалуйста – появляются в прудах рыбы-мутанты!.. Безобразие!.. Может быть, я предъявлю эту рыбу общественности, и мы тогда отстоим природу… Я природу люблю… Наверное, поэтому меня тянет к дереву… Хорошо пахнет стружка… В каждом полене я вижу скрывающиеся в нем малые формы…

В этот момент Юра наступил ногой на что-то живое. Это что-то вывернулось у него из-под ноги и нанесло удары ниже пояса и в лицо. Юра охнул, согнулся и схватился руками за низ живота.

– Ой!.. За что?! – выдавил он.

– Простите, – услышал он женский голос. – Я спала и думала, что на меня напал маньяк.

– А вы кто?

– Я?.. Я туристка. Решила провести выходные вместе с природой.

Несмотря на боль, Мешалкин почувствовал к собеседнице расположение. И голос был приятный. Жалко, что так темно.

– Я тоже люблю природу, – признался он, не отрывая рук от мошонки. – Извините, что я на вас наступил. Ни фига не видно.

– Это вы меня извините… Я вас ни за что ни про что ударила…

– Ничего страшного… Мне ни капельки не больно…

– А что вы здесь делаете? Гуляете?..

– Нет… Я был на рыбалке…

– Вы любите ловить рыбу? – спросила Ирина (а это была она), вспоминая как она в Америке ловила с яхты тунца.

– Да… Люблю… Вы знаете, я сейчас поймал такую невероятную рыбу! Если вы любите природу, вы должны обязательно на нее посмотреть! Она такая огромная, что я оставил ее на берегу и пошел за тележкой. Как жаль, что нет фотоаппарата, чтобы с ней сфотографироваться, пока она еще не испортилась!

– У меня, к счастью, – сказала из темноты разведчица, – есть хороший фотоаппарат. – (Еще бы у нее не было! У нее было целых два фотоаппарата. Один обыкновенный и другой – в пуговице штормовки!) – Когда я выезжаю на природу, я всегда беру его с собой, чтобы фотографировать интересные места.

– Какая удача! – Юра не поверил своим ушам, у него бешено заколотилось сердце. В его голове замелькали возможные фотосюжеты:

Вот он стоит и держит рыбу за жабры.

Вот он лежит, подперев голову рукой, а перед ним лежит рыба, раскрывшая зубастый рот.

Вот он поставил ногу на рыбу, как победитель. Вот он стоит, как на первом кадре, но с линейкой, чтобы показать размеры.

– Пойдемте быстрее туда, к берегу! Вы увидите чудо природы и сфотографируетесь с ним!

– Пойдемте, – согласилась девушка. – Только я рюкзак соберу. – Она скатала спальный мешок.

– Кстати, у вас случайно нет линейки? – спросил Юра. Девушка остановилась.

– Чего?

– Линейки у вас нет?

– Зачем она вам?

– Хочу рыбу измерить.

– Нет, – ответила Ира. Хотя линейка у нее, конечно же, была. В ее кармане лежала замаскированная под швейцарский армейский складной нож, специально разработанная в ЦРУ штука, в которой чего только не было. В том числе и раздвижная шестиметровая линейка. Но использовать ее для измерения какой-то рыбы, пойманной сумасшедшим русским рыболовом, Ирине как-то не хотелось. Это не входило в ее планы.

– Жаль. Мы могли бы сфотографироваться с рыбой на фоне линейки, чтобы сразу было видно, какой она длины.

– Я готова, – Ирина закинула на плечо рюкзак.

– Пойдемте тогда… Только осторожно наступайте, чтобы куда-нибудь не провалиться… Очень темно…

– Вижу…

– А я ничего не вижу… А давайте, – предложил Юра, – вы вспышкой от фотоаппарата будете освещать нам дорогу. – Он был сейчас на подъеме, и хорошие идеи сами собой приходили в голову.

– Вообще-то, у меня фонарик есть, – ответила девушка немного обиженно. – Странно… Вот вы отправились ночью на рыбалку и не подготовились совсем… Этого у вас нет… другого…

– У меня и удочки не было… Вернее, была, но ее жена сломала… А я назло ей ушел на рыбалку и сделал себе новую удочку из ветки!.. И поймал вот такую рыбу! Сейчас увидите – обалдеете!

– А на что ловили? – Ирина рылась в рюкзаке. – Ага, вот он!..

– На червяка. Я выкопал себе червяка при свете зажигалки!

– Какой вы, оказывается… Трудности вас не останавливают… Что-то фонарик не загорается…

– А вы потрясите… Да, трудностей я не боюсь… Трудности мобилизуют человека, заставляют его собраться в клубок и действовать находчиво. В Евангелии сказано, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное. Это потому, что у богатого всё хорошо и он ленится, чтобы попасть в Царство Небесное. А тот, у кого ничего нет… ни фонарика, ни удочки, ни червяка… как-нибудь извернется и Царствия Небесного достигнет… Есть масса русских сказок на эту тему… Например, «Мужик и Медведь»…

– А при чем здесь рыба? – спросила Ира.

– Рыба?.. Рыба – это символ раннего христианства.

– Понятно… А почему это такой символ?

– Не знаю… У символов, как правило, смысла нет… Символ и всё… – Юра принюхался. – Не пойму… Чем это так воняет?.. И откуда только берется такой запах?..

– Да, – согласилась разведчица, – меня тоже преследует какой-то неприятный запах… Нет ли тут поблизости каких-нибудь отстойников?..

– Фиг знает! Я не знаю, что такое отстойники, но раньше здесь так не воняло… Может, и есть чего-то, раз рыбы такие попадаются… Ходишь, извините, как будто на дерьмо наступил…

Ира тряхнула рукой, и фонарик наконец-то зажегся. Она увидела приятное лицо с большими залысинами. Мужчина не вызывал антипатии. Он зажмурился и сказал:

– Ничего себе! Какой у вас яркий фонарик!.. Кстати, мы вот с вами разговариваем-разговариваем уже столько, а до сих пор не познакомились. Меня зовут Юра… Мешалкин.

– А меня Ира.

– Очень приятно, Ира. Только я вас совершенно не вижу. Как-то получается, что вроде бы мы познакомились, а вроде и нет. Вы не могли бы осветить свое лицо на минутку.

– Пожалуйста.

Ира посветила себе снизу в лицо.

Юра увидел очень симпатичную молодую женщину, выглядевшую точ-в-точ, как ему в мечтах не раз представлялась подруга художника. Сердце заколотилось. Возможно, его наконец настигла любовь с первого взгляда.

– Спасибо, – сказал он.

– Пойдемте. Что вы, в самом деле, застыли?

– А? – Мешалкин вздрогнул, приходя в себя. – Извините… Давайте мне фонарь, я буду показывать дорогу…

Они зашагали к пруду. Впереди шел Мешалкин с фонариком.

– Далеко еще? – спросила Ира.

– Уже рядом… Вот она! – закричал он, направляя луч света на холмик из травы.

– Где?

– Здесь! Я ее замаскировал, чтобы не украли деревенские. А то знаете, какие тут люди живут! Всё воруют… Вот…

4

Мешалкин подошел к холмику и стал руками разбрасывать траву в стороны. Ира отодвинулась, чтобы мусор на нее не попадал.

Когда она увидела эту чудовищную рыбу, она была поражена! Она думала, что это обычные мужские рыбачьи побасенки. Она даже побаивалась, что вообще никакой рыбы не будет и ей снова придется отбиваться от насильника приемами каратэ. Рыбу он мне покажет! Знаю я эту рыбу, которая растет у них между ног! Многие мне пытались ее показывать. Они не знали, на кого напали. Они привыкли преследовать слабых женщин, которые не могут надрать им задницу! Мужчины везде считают себя охотниками за женщинами. Но в России с этим полный караул. Впрочем, этот парень мне чем-то симпатичен. В других обстоятельствах я, быть может, не стала пинать его по яйцам… Так думала Ирина, пока не увидела рыбу.

– Мама! – сказала она удивленно. – Разве такое бывает?!

– Вот видите! – воскликнул Юра. – Теперь вы понимаете, что я не зря вас побеспокоил! Я и сам не знаю, откуда здесь взялась такая рыба… Одно из двух: или в этом пруду, – он показал пальцем, – водилась загадка двадцатого века – чудовище озера Лохнесс… или это радиоактивный мутант.

Ирина навострила уши.

– А что, – спросила она осторожно, – здесь есть источники радиации?

– А кто их знает, где они есть… – Юра пожал плечами. – У вас, случайно, нет счетчика Гейгера?

Ирина вздрогнула. Конечно же, счетчик у нее был. И был большой соблазн померить им рыбу. Но уж больно это было подозрительно. Подозрительно было, что Юра задал такой вопрос. И подозрительно было отвечать на него утвердительно.

– Откуда же? Я же не физик-ядерщик?

– Да?

– А жаль… Тогда давайте фотографироваться…

– А вы не боитесь получить дозу радиации?

Мешалкин на минуту задумался.

– А… – махнул он рукой. – Где наша не пропадала!.. Одному Богу известно, от чего мы умрем. – Юра и не знал, насколько эти его слова окажутся пророческими.

Темная русская душа в очередной раз привела Ирину в ужас. А про свое здоровье она подумала, что если бы была сейчас в родном Висконсине, то при виде такой рыбы, она убежала бы подальше и только когда оказалась бы на безопасном расстоянии, сразу бы позвонила куда надо. Потому что здоровье не купишь и за сто миллионов баксов. Но здесь, в России, так поступать было невозможно. Поступив так, Ирина сразу бы навлекла на себя подозрение. Излишняя забота о здоровье противна русскому человеку.

– Ну что ж, давайте, – она полезла в рюкзак за фотокамерой.

Сверху обычная недорогая мыльница, внутри была напичкана по высшему классу.

Сначала Ирина фотографировала Юру. Юра поинтересовался, сколько у нее пленки, и, услышав, что достаточно, сфотографировался с рыбой во всех позах, в которых хотел. Потом он предложил сфотографировать Иру, но она отказалась, сказав, что от рыбы слишком плохо пахнет. Мешалкин всё же уговорил Иру сфотографироваться один раз на расстоянии. Он сказал, что неплохо разбирается в фотографии, и предложил Ирине встать сзади рыбы, а он сфотографирует под таким углом, чтобы рыба была в широком формате на переднем плане.

– Получится такой эффект, – объяснил Юра, – будто вы стоите рядом с рыбой сзади.

Потом Мешалкин пожалел вслух, что у них нет такого приспособления для фотографирования самого себя, а то бы можно было сняться с рыбой втроем. Ира, рыба и он.

Такой режим в Ириной камере был, но она промолчала.

И в этот момент (О-го-го!) они услышали из темноты:

– Ага! Вот ты где!

5

Ветки кустов с треском раздвинулись, и Юра увидел свою жену с перекошенным от злости лицом. Такой злобной он никогда ее раньше не видел. Мешалкину даже показалось, что у жены светятся от злости глаза.

– Это у тебя называется рыбалка?! Баб рыбачишь своим вонючим крючком?! – Не дав Мешалкину опомниться, она врезала ему по лицу ладонью с такой неожиданной силой, что Юра отлетел назад, перелетел через рыбу, врезался затылком в дерево и отключился.

Таня повернулась к Ире:

– Попалась, шлюха!

Она занесла руку и хотела врезать Ирине по щеке, но тело Ирины автоматически среагировало на угрозу, Ирина подпрыгнула и с разворота ударила Таню внешней стороной ступни по голове. Удар получился настолько мощный, что жена Юры совершенно точно должна была отлететь метров на десять назад! Но она лишь слегка пошатнулась, подвигала пальцами челюсть и сказала:

– Ого…

Ирина от удивления вскинула брови и растерялась.

– Хорошо. Мортал Комбат 4! – Татьяна высоко подпрыгнула, сделала в воздухе сальто, опустилась на землю сзади Ирины и нанесла ей сокрушительный удар по почкам.

Ирина отлетела вперед, перекувырнулась через голову, вскочила, нашла в себе силы быстро развернуться и поставить блок. И это было как раз вовремя, ей удалось остановить ногу Татьяны в нескольких сантиметрах от своего лица. Ирина поняла, что если бы она пропустила этот удар, то поединок тут бы и закончился.

За всем этим она даже не успела подумать, что происходит что-то странное. Какая-то баба из деревни дерется, как чемпионка мира. Эти мысли она подумает позже.

Ирина крикнула «ХО!» и резко ударила рукой противницу по печени. Ей показалось, что рука провалилась в какую-то холодную липкую массу. Удар, как и в прошлый раз, получился мощный, точный, но эффекта никакого!

– А теперь я! – крикнула жена Юры, снова подпрыгнула и, зависнув в воздухе ногами вперед, замолотила ими по лицу, шее и груди Ирины.

Ирина успела отразить несколько ударов удачными блоками, но два-три пропустила и опять отлетела назад. Тут же вскочила и сгруппировалась…

6

Мешалкин открыл глаза и увидел багровую луну, выглядывающую из-за тучи. Он немного повернул голову и сразу почувствовал резкую боль. В глазах запрыгали разноцветные зайчики. А когда зайчики отпрыгались, Мешалкин увидел свою жену и Ирину. Женщины стояли друг против друга в боевых позах. Вдруг его жена фантастическим образом взлетела в воздух (как будто у нее сзади был реактивный двигатель) и оказалась на ветке дерева, в пяти метрах над землей. Мешалкин подумал, что он спит и ему снится кошмарный сон. Тогда он ущипнул себя за ляжку. Но сон не проходил. В это время жена на ветке дико завыла и прыгнула вниз. Она приземлилась Ирине на шею, обхватила ногами ее голову и стала душить.

Ничего себе! Что за ерунда мне снится! Он попытался сесть, но резкая боль снова пронзила его голову. Мама дорогая! Что-то я не припомню, чтобы во сне я чувствовал когда-нибудь такую боль!

Жена тем временем скакала на Ирине верхом и дико хохотала. Вид у жены был совершенно ненормальный. Как будто она сбежала из сумасшедшего дома.

Мешалкин вспомнил, отчего у него так болит голова. Она болит оттого, что жена, в которой он никогда не замечал никакой особенной силы, так врезала ему по морде, что он отлетел аж вон куда и ударился об это дерево головой. Юра посмотрел на ствол и увидел, что от ствола отскочил большой кусок коры. Вот так удар! Опять жена приревновала его к столбу! Как же она ему надоела! Всякий раз, когда Мешалкин немного задерживался, жена устраивала дикие сцены.

Вот и теперь эта дура делает фиг знает что! Ставит его в дурацкое положение перед человеком, которого он попросил помочь!

Мешалкин увидел, что у Ирины уже посинело лицо и глаза вылезли на лоб. Чего доброго, сейчас эта дура ее задушит! Он схватился рукой за нижнюю ветку, подтянулся, встал на ноги и закричал:

– Отстань от нее, дура несчастная! Это совсем не то, что пришло в твою голову с куриными мозгами! Эта женщина фотографировала меня с рыбой!

Татьяна перестала хохотать, повернула к Мешалкину лицо и закричала таким голосом, от которого Юре стало жутко:

– Что-о-о?!

– Не веришь?! Смотри! – он ткнул пальцем в рыбу-мутанта. – Поняла?!

Татьяна поглядела на рыбу и, видимо, ослабила хватку. Этого полузадушенной Ирине хватило, чтобы уцепиться за плечи Татьяны, пригнуться и перекинуть ее через себя. Татьяна упала спиной на пенек, крякнула и замолкла.

У Мешалкина отвалилась челюсть. В голове напечатался заголовок газетной статьи:

РЫБАЛКА ЗАКОНЧИЛАСЬ КОНЧИНОЙ ЖЕНЫ (РЫБА ПОЙМАНА, ЖЕНА УБИТА)

Ира, тяжело дыша, стояла рядом и потирала ладонью шею.

Мешалкин встряхнул головой. Надо что-то делать. Он подошел к жене и взял ее за запястье. Пульса не было. Юра не особенно знал, как его щупать, и поэтому легкая надежда у него оставалась. Он нагнулся и приложил ухо к груди. Тишина.

Вдруг тело Татьяны дернулось. Мешалкин подскочил. У жены приоткрылся рот, и из уголка вытекла густая темно-красная жижа.

Мешалкин в ужасе схватился ладонью за свой рот. Татьяна не двигалась. Юра сделал над собой неимоверное усилие и поднес дрожащую ладонь к носу жены. Он попытался узнать, дышит жена или нет. Рука не почувствовала никаких движений воздуха.

– Кажется, она того… – сказал он тихим бесцветным голосом.

Сзади подошла Ирина.

– Я не хотела… Она сама на меня набросилась… – голос у нее дрожал.

Хорошее дело… — подумала она про себя. – Я, профессиональная разведчица, попала в такую нелепую глупую ситуацию! Меня застукала какая-то ревнивая жена с каким-то дураком, который показывал мне рыбу!.. Теперь, наверное, придется и его тоже… А что делать… Придется… Таковы законы нашей профессии…

Ирина незаметно пощупала в кармане штуку, замаскированную под швейцарский складной нож, тот самый, в котором была линейка. Одним из предметов этого ножа предполагалось измерить рыбу, а другим Ирина теперь собиралась зарезать свидетеля. Какая ирония судьбы!

Вдруг она услышала сзади жалобные детские голоса:

– Папа, папа! Где наша мама?!

Ирина вздрогнула и обернулась. Из кустов вышли на поляну мальчик и девочка.

Неужели придется убивать детей?.. Какой ужас! Такого мне делать еще не приходилось!.. Самое неприятное, что я сама влезла в это дерьмо и увязла в нем по уши!..

Ирина сделала шаг назад и скрылась за деревом.

7

Мешалкин вскочил.

– Дети?!. Как вы здесь оказались?!. Почему вы не спите?!.

– Мы боимся, – Верочка захныкала. – Нам приснился сон, что ты обижаешь ма-аму…

Юру бросило в жар.

Ничего себе картина! У пруда на поляне лежит мертвая жена, а рядом стоят дети, которым, если и удастся что-то объяснить, они все равно останутся психическими инвалидами на всю жизнь. Если бы он только знал, что сюда идут дети, он закидал бы временно жену ветками, как рыбу, а потом бы что-нибудь придумал…

Мешалкин растерялся. Хорошо, что он, Мешалкин, стоит так, что жену, практически, за ним не видно.

– Не плачь, мама обязательно найдется, – Игорек дернул сестренку за руку. – Папа, где мама?

– Мама?.. – Мешалкин подумал, что он должен попытаться увести детей отсюда. – А разве она не дома?.. Где же она тогда, интересно?.. Пойдемте ее поищем вместе… Мама, ау! – крикнул он фальшивым голосом. – Мама, ау! Где ты?!

Над деревьями разнеслось эхо.

Он сделал шаг вперед и взял детей за руки. Их руки были неестественно холодны.

– Вы совсем замерзли, – сказал Мешалкин. – Вам нужно домой скорее… А то простудитесь…

– Нет! – Верочка топнула ножкой. – Я без мамы домой не пойду!.. Где наша мама?!. – Она опять заплакала. – Папа, где наша мама?!.

– Так вот же она лежит! – крикнул Игорек, показывая пальцем.

Дети вырвались из рук остолбеневшего Юры и побежали к матери.

– Мамочка, мамочка! Что ты тут лежишь?! Вставай, попку простудишь! – Верочка обхватила маму за шею. – Мамочка, ты совсем холодная уже! Вставай, пойдем домой!

Игорь потянул маму за руку.

– Вставай, мама, пожалуйста!

Рука Татьяны выскользнула из его рук и шлепнулась на землю, как большой хвост мертвой рыбы.

– Мама! Мама! Что с тобой?!. – Игорек присел на корточки. – Тебя папка обидел, да?! – Последнюю фразу он почти прокричал, и на глазах у него выступили слезы. – Мама, что же ты молчишь?!. – Он снова схватил ее за руку и сильно потряс.

Но рука и на этот раз безжизненно упала на землю. Верочка зарыдала так громко, что Мешалкин почувствовал, как у него разрывается сердце.

– Я знаю, почему мама не встает!.. Ее папка убил!.. Папка, зачем ты маму убил?!. Папка плохой!.. – Верочка повалилась на спину и принялась кататься по земле.

Игорек схватил Татьяну за платье и стал отчаянно дергать:

– Мама, мама, вставай! Вставай, мама!.. Я больше никогда не буду со столба падать!.. Мама, вставай!.. Я больше не буду воровать конфеты!.. Вставай, мама!.. Вставай же…

Мешалкину хотелось провалиться сквозь землю. Наверное, он отдал бы полжизни, чтобы дети перестали рыдать. Он отдал бы полжизни, чтобы его жена, которая была для него совершенно чужим человеком, ожила…

И случилось ЧУДО!

Тело Татьяны дернулось, она вытянула руки вперед и села.

От неожиданности Мешалкин подпрыгнул.

Значит, самое ужасное позади! К черту всю эту ругань! Ничего страшного! Завтра они помирятся и уедут в Москву! Зато все живы и здоровы! Всё позади… А впереди Москва…

Э, нет!

Татьяна, сидя с вытянутыми вперед руками, повернулась всем туловищем к Мешалкину и произнесла каким-то скрежещущим голосом:

– Дети, это ваш папа меня обидел! О, как он меня обидел, нехороший, гадкий папа! Паршивый Урфин Джюс!

В моменты сильного раздражения Татьяна обзывала Мешалкина Урфином Джюсом из-за его увлечения деревянными фигурками. Юра почему-то страшно бесился. И Татьяна, чувствуя это, использовала кличку, как козырную карту. Несколько раз Юра не выдерживал. А один раз, по совету друга Гоши Карпова, он наполнил ванну водой, схватил жену за волосы, макнул в воду, подержал там с минуту, а когда вытащил, намекнул, что в следующий раз, если она будет обзываться, он вытаскивать ее не станет. Татьяна тогда так перепугалась, что больше Мешалкина Урфином Джюсом не называла.

И вот опять! Радость неожиданного воскресения жены начала уступать место раздражению, за которым (Мешалкин это чувствовал) пряталась глухая ярость.

Что за жизнь! Не успела жена воскреснуть, как ее опять понесло! Не успел я подумать, что всё в порядке, как эта стерва всё опять испортила! И зачем только я на ней женился!.. Юру всё время мучил этот вечный вопрос. Но он, как человек мыслящий, всякий раз находил на него достойный ответ у великих мыслителей. Я женился, потому что «в трудностях рождается опыт. А из опыта вырастает истина»(Эйнштейн). «Если сухое дерево терпеливо поливать, то оно, быть может, зазеленеет» (Тарковский). А еще Мешалкин часто вспоминал слова Сократа, который говорил, что если попадется хорошая жена, то будешь царем, а если плохая – будешь философом. Юре, как человеку творческому, импонировала мысль, что он философ. Философ, считал Мешалкин, лучше, чем царь. Потому что великие мыслители не очень-то уважали царей. Тот же Сократ, Конфуций, кажется… и другие тоже. А Диоген, так тот вообще сказал царю «подвинься»…

Ладно, я не стану ей ничего пока говорить… Все же она пережила болевой шок и, возможно, себя не очень контролирует… Пусть пока обзывается, я потерплю…

Хотя терпеть было трудно.

– Подонок! – закричала Татьяна прямо при детях. – Ваш папа – подонок! Пока мы ждали его дома, он встречался здесь с грязной, заразной гадиной! Да! Ваш папа нас променял на проститутку! – Татьяна всем корпусом повернулась к дереву и указала за него рукой. – Вон она прячется! Посмотрите, дети, на эту вонючую сучку!

Дети зарыдали.

– Па-а-апа! Па-а-апа! – Верочка терла кулаками глаза. – Зачем ты променял нас на проститу-утку!

– Па-а-апа! Па-а-апа! – Игорек вытер рукавом под носом. – Зачем ты встречаешься с вонючими су-учками!

– И кроме того, дети, – Татьяна опять развернулась всем корпусом (как-то неестественно она поворачивалась), – ваш папа, сволочь такая, со своей проституткой задумали убить вашу маму!

– Па-а-апа! Па-а-апа! – Верочка зарыдала громче. – Зачем ты со своей проституткой хотел убить нашу ма-аму?!

– Па-а-апа! Па-а-апа! – Игорек тоже повысил голос. – Зачем ты такая сво-олочь?!

– Дети, хотите ли вы, чтобы у вас был папа убийца?!

– Нет, не хотим! – Верочка убрала от глаза один кулачок и посмотрела на Мешалкина так, что ему показалось, что на него смотрит не собственная дочь, а собственная смерть.

– Вы хотите, дети, чтобы у нас был хороший папа?

– Да, хотим, – Игорек перестал вытирать под носом. – Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

Запричитали дети на разные голоса. Причитания становились всё громче и превратились наконец в дикий ор.

Лицо Мешалкина исказила гримаса боли. Барабанные перепонки буквально лопались. Дети ревели, как два реактивных самолета. Юра зажал ладонями уши. Но это не подействовало. Он продолжал всё слышать точно так же.

– Мы все хотим хорошего папу! – произнесла Татьяна. – Поэтому давайте, дети, этого плохого папу убьем!

– Убьем! Убьем плохого папу! – словно эхо откликнулись дети.

– И его проститутку тоже убьем вместе с ним!

– Убьем! Убьем проститутку!

Татьяна, как монстр из фильма ужасов, поднялась на ноги и с руками, вытянутыми вперед, двинулась, переваливаясь с боку на бок, на Мешалкина.

А дети, глядя на маму, тоже выставили вперед руки и, переваливаясь, как она, двинулись к дереву, за которым пряталась Ирина.

Мешалкин совсем растерялся. Вокруг творилось что-то абсолютно нереальное. Он опять подумал, что видит сон. Не может же нормальный современный человек верить, что такие вещи происходят на самом деле. Конечно, он, как человек культурный, увлекался мистикой и готическими романами, но относил это к разряду искусства, а не жизни.

У Татьяны вспыхнули глаза, и длинные зеленые лучи прорезали темноту тамбовской ночи.

– Я убью тебя, Мешалкин! – заревела она голосом ведьмы. – Ш-ш-ш!

– Мы убьем тебя, проститутка! – заревели в один голос дети. У них тоже вспыхнули глаза.

Татьяна присела и развела в стороны руки с растопыренными пальцами. Щелк! – и из кончиков пальцев вылезли страшные, уродливые, железные когти. Татьяна пошевелила пальцами. Когти стучали друг о друга и позвякивали.

Крюгер! — услышал Мешалкин у себя в голове. – Я точно сплю! В жизни такого не бывает! Мы же не в семнадцатом веке, когда верили в призраков! В жизни и так хватает всякой мерзости… Я безусловно сплю и мне снится моя жена, потому что, когда я не сплю, моя жена почти такая же. Я сплю сейчас в Москве и подсознательно помню, что завтра мне нужно ехать забирать из деревни семью. И моя сущность, глубоко упрятанная во время бодрствования внутри, во сне всплыла на поверхность, чтобы показать, что я вовсе не хочу забирать никого из деревни, что мне и так хорошо. И еще сущность хочет показать, что моя жена – сука. Опасная сука, я бы сказал… Спасибо, конечно, моему подсознанию, но уже достаточно. Я всё понял! Я и так знаю! Хватит!.. Пора просыпаться!.. Пора вставать!.. Ку-ка-ре-ку!.. Ну же!.. Ну…

Мешалкин часто заморгал. Потом ударил себя по щеке ладонью.

Татьяна приближалась. Она, приседая и подпрыгивая, двигалась на Юру. Еще она шипела и подвывала.

Мешалкин сделал шаг назад и больно ущипнул себя за ногу.

Сон не проходил.

Ну же… ну… Просыпайся, дурак… Она уже близко…

Ему, хоть он и понимал, что это сон, стало так страшно, что волосы у него на голове встали торчком.

Хоть это и сон, а всё как по-настоящему!

— Сгинь, нечистая… – крикнул он первое, что вспомнил.

Татьяна подпрыгнула и засмеялась зловещим издевательским смехом…

В жизни она никогда так не смеялась. У нее вообще отсутствовало чувство юмора. Это очень сильно раздражало Мешалкина, потому что он считал, что творческому человеку без чувства юмора жить нельзя. Это уже не человек, а бревно или робот… Однажды они должны были пойти в Театр Эстрады слушать Михаила Жванецкого. Мешалкин с большим трудом сумел достать через Куравлева два билета. Он прибежал домой и с порога радостно сообщил Татьяне, что сегодня вечером они идут… Угадай на кого?!. Ну на кого?.. Ну угадай с трех раз?!. Делать мне нечего!.. Если бы ты знала на кого мы пойдем, ты бы так не говорила! У тебя бы язык не повернулся бы!.. А ты бы только и рад был, чтобы у меня язык не поворачивался!.. Мешалкин в сердцах хотел подтвердить это ее высказывание, но сдержался, чтобы не испортить ТАКОЙ вечер. Всё нормально. Ты не знаешь, куда мы идем, а как узнаешь, сразу обрадуешься!.. По-твоему, я такая дура, что вообще никогда ничего не знаю! Конечно! Это ты у нас такой умный! Всё знаешь! Умник! А я у тебя только для того, чтобы обслуживать тебя и твоих бешеных детей!.. Да помолчи ты в конце концов! Дай сказать!.. Вот-вот! Вечно ты мне рот затыкаешь! Я вот твои речи должна с утра до вечера слушать! Думаешь, мне очень интересно каждый день слушать, как ты палки стругаешь?!. Да погоди ты! Я знаю, что ты мое творчество не уважаешь. Я понимаю, откуда в тебе эта нетонкость натуры, но дай же мне сказать… Что?! – перебила Татьяна. – Ты моих маму-папу не трогай! Ты их мизинца не стоишь!.. Чьего мизинца? Маминого или папиного?.. – Мешалкин начинал заводиться. – Или общего их мизинца?!. Не цепляйся к словам!.. Да послушай лучше, куда мы идем!.. С тобой вообще никуда ходить неинтересно! У тебя все друзья придурки!.. Сама ты дура! — Мешалкин не терпел, когда жена обижала его друзей. – Если у тебя в башке ничего нету, лучше помолчи! Лучше послушай, куда мы идем!.. Да я тебя уже затрахалсь слушать! Иди куда хочешь сам! Только без меня!.. Татьяна закусила зубами рукав, убежала в комнату и хлопнула дверью. Юра понял, что в очередной раз, вместо праздника, он получил оскорбительный выговор. Он так старался, с таким трудом достал билеты на Жванецкого, так радовался, и вот теперь – НАТЕ! Но билеты лежали в кармане и не давали ему покоя. Он решил попытаться все-таки помириться с женой, хотя внутри у него всё кипело. Юра постоял немного в коридоре, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом подошел к двери в комнату, собрал волю в кулак и открыл дверь. Татьяна лежала на диване лицом вниз и противно всхлипывала… Ну ладно, я тебе скажу на кого мы идем. На самом деле мы идем на Жванецкого!.. Татьяна подняла голову и из-под руки посмотрела на Юру. Лицо у нее было всё красное, но плакать она перестала. Юра переступил с ноги на ногу. Ну давай, чего ты, собирайся… а то мы уже опаздываем… И тут раздался крик: Куда ты, сволочь, прошел в ботинках! Я весь день полы мою, а ты ходишь в ботинках! Что я тебе – уборщица?!. Дура ты, а не уборщица! Тупица! Мешалкин хлопнул дверью, прошел по коридору и хлопнул еще и входной дверью. Сначала он хотел пойти в гараж и там напиться. Но потом подумал, что это путь некультурного человека. К тому же в кармане лежали билеты на Жванецкого, а ему так хотелось пойти на концерт. И он пошел. Возле Театра Эстрады толпился народ на лишний билетик. Юра выбрал из толпы девушку посимпатичнее и предложил билетик ей. Сколько я вам должна?.. Нисколько… Как это?.. Я вам дарю… Они сидели рядом в партере, слушали любимого сатирика, смеялись, было так хорошо… А после концерта Мешалкин предложил ей заехать в мастерскую его друга, гениального, но непризнанного, по понятным причинам, уфимского художника Сутягина, чтобы посмотреть его работы. Там они выпили азербайджанского коньяку, и как-то совершенно естественно она ему отдалась. Во время этого дела Мешалкин подумал: Как хорошо себя чувствуешь с людьми, у которых есть чувство юмора…

Юра отступил еще на шаг и наступил на удочку. Удочка, как швабра, подскочила и стукнула его по спине. Юра автоматически схватил ее. Какое-никакое – оружие. Он ухватился за удочку уже двумя руками и стал яростно размахивать ею перед собой.

Татьяна остановилась. Что-то ей пришлось не по вкусу.

Мешалкин вспомнил, что нечистая сила не любит осиновую древесину. Мне помогает знание материала, – пронеслось у него в голове.

– Хо! – крикнул он и перешел в наступление. – Хо!

Татьяна отступила назад и зашипела по-другому. Теперь в ее шипении явно слышалась нерешительность.

– Что, обосралась, ведьма?! – Мешалкин почувствовал себя увереннее. – Сейчас я тебя, кикимора, отстегаю осинкой и в задницу тебе ее воткну, чтобы у тебя мозги вылезли из ушей, или что у тебя там вместо мозга! – Он пошел вперед, размахивая перед собой удилищем…

8

Ирина стояла за деревом и слушала весь этот странный, потусторонний (именно это слово пришло к ней на ум) разговор. Непонятный не только американке, но и человеку вообще. Стивен Кинг какой-то… — подумала она. Но отбросила последнюю мысль, как человек разумный. Она знала, что такого быть не может. Но ее собираются убивать и сейчас, видимо, убьют.

Дети шли прямо на нее, у них светились в темноте глаза, а на пальцах выросли лезвия, как у Фредди Крюгера. Ирина выхватила из кармана швейцарский нож. Но что она могла с ним сделать, когда у них таких ножей было по десять у каждого. Конечно, они дети, но в том качестве, в котором они выступали, от взрослых они отличались только ростом. Хотя бы этим нужно воспользоваться!..

Однажды Ирина ехала из Тамбова в Моршанск на встречу со связным. Было уже поздно, в вагоне электрички она сидела одна. Вошел пожилой мужчина и уселся напротив Ирины. Он выглядел, как бывший работник народного образования на пенсии. Серая шляпа, защитного цвета дождевик, короткие брюки и очки. На коленях – потертый кожаный портфель. Вроде вид был вполне нормальный. Мужчина посмотрел в темное окно, сказал э-хе-хе, покачал головой, вздохнул и вытащил из портфеля книгу в синей обложке. Раскрыл и углубился в чтение. Почитав страницы две, он оторвался от книги, снова уставился в окно, вздохнул, снял шляпу, провел рукой по волосам. И сказал как бы в сторону, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Безобразие. – Помолчал и добавил: – Свихнуться можно. – Потом медленно повернул голову и сказал, глядя на Ирину, но как будто через нее. – Правда, дочка?..

– Что правда? – спросила Ирина.

– Вот пишут так, – мужчина хлопнул тыльной стороной ладони по книжке.

– Что пишут?

– Философию, – ответил мужчина. – Я, дочка, работал в школе учителем обществоведения… Бронислав Иванович Магалаев меня зовут… Э-э… Вообще, я военное дело в школе преподавал (сам я бывший военный), а потом вакансия открылась, я и думаю: чего деньжат-то не подзаработать? Мели себе языком про общество и всё! Я в армии научился трудностей не бояться. Нет таких вершин, которые нельзя превозмочь!.. А?.. Кто, по вашему, это сказал?

– Суворов.

– Точно! Знаете историю! Похвально… Так вот. Прихожу я к директору школы и говорю (а директор – мой кум): слушай, Алексеич, не бери ты никого со стороны. Дай-ка я попробую. А если не получится, тогда посмотрим… Вот так и стал преподавать. И такой хороший преподаватель из меня вышел! На все вопросы философии отвечал без запинки. А ни одной книги по этому предмету я, между прочим, не читал тогда, и из философов знал только Маркса и Энгельса. И еще знал, что Диоген жил в бочке, а Спиноза вроде танцевал (я про это читал у кого-то). Но многие-то и этого не знают! Так что, считаю, преподаватель я был хороший. А вот вышел на пенсию и заинтересовался, что это за предмет такой философия. И вот теперь читаю и понимаю, какое это безобразие в широком смысле!

– Жизнь — безобразие? – осторожно спросила Ирина.

– Жизнь-то – само собой, – мужчина махнул рукой. – Философия эта вся – вот безобразие, – он потыкал в книгу указательным пальцем. – Дармоеды и всё!

– Почему?

– Да вот послушайте, что я здесь вычитал!.. Оказывается, Диоген и Сократ были гомосеки!.. А я эту дрянь детям преподавал!.. Один из них, как тут пишут, справлял свою… э-э-э… сексуальную потребность при всех на площади! Ну, вы понимаете… не то чтобы он на площади с кем-то это самое… а так… знаете ли… сам… с собой… ну… рукой имеется ввиду. Да у нас в армии, если бы поймали за таким занятием, сразу бы голову оторвали и всё остальное! А этот паразит Диоген при всех это делает! А второй Диоген про это одобрительно пишет! – Мужчина показал пальцем на имя автора, Диогена Лаэртского. – Я, правда, не понял до конца, может, это он сам про себя написал, и тогда уж это вообще все границы переходит! Или у них в Греции Диогенов, как собак недорезанных!.. А вот Сократ (тут так и пишут!) развращал малолетних. Причем, – мужчина поднял палец, – мальчиков! И его жена про это прекрасно знала и терпела!.. И этому предмету я учил детей! – он гневно швырнул книгу на сиденье рядом с собой. – Легко ли в таком возрасте узнать, чему я учил детей за пятьдесят рублей в месяц! За пятьдесят, короче говоря, сребреников! Сам еще напросился! ЧТО ЖЕ ЭТО, БЛЯДЬ, ЗА ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ТАКАЯ, ДАННАЯ НАМ В ТАКИХ, БЛЯДЬ, ХУЕВЫХ ОЩУЩЕНИЯХ?!

– Не выражайтесь, – Ирина нахмурилась.

– Извините, – мужчина покраснел. – Право слово, вырвалось… Очень уж разволновался…

Потом он рассказал Ирине еще что-то. Потом она задремала. А проснулась оттого, что почувствовала, как ей расстегивают джинсы. Она открыла глаза и увидела склонившегося над ней пенсионера без штанов. Его штука надулась и медленно покачивалась из стороны в сторону прямо у нее перед глазами. Но это было не самое ужасное. Самое ужасное было то, что в руке мужчина держал здоровый кухонный нож. И этот нож уже был занесен у нее над горлом.

Моментально среагировав, Ирина пнула мужчину ногой по яйцам. Тот отлетел назад, но тут же вскочил на ноги, будто молодой натренированный спортсмен. Ирина поняла, что справиться с ним будет не очень легко, потому что он, скорее всего, сумасшедший, а сумасшедшие в моменты припадков бывают нечеловечески сильны. Она бросилась к дверям. Мужчина кинулся следом.

Ирина перебегала из вагона в вагон. Пенсионер с ножом не отставал. Как назло, в вагонах не было ни одного человека.

Добежав до конца последнего вагона, Ирина, по инерции, дернула междувагонную дверь, но та была закрыта. Ирина развернулась и увидела, что маньяк настигает ее. Она схватила раздвижные двери и сжала их, что было сил обеими руками.

Мужчина подбежал и дернул дверь одной рукой. Не получилось. Тогда он взял нож в зубы и стал раздвигать двери в разные стороны, как будто растягивал меха чудовищной гармони. Мужчина сильно покраснел, и на лбу у него надулась синяя жила. Лицо перекосило, изо рта по подбородку текла слюна, член раскачивался в такт колесам. Тук-тук! Тук-тук!

Так они стояли лицом к лицу, разделенные одним прозрачным стеклом. Ирина чувствовала, что долго не продержится.

Но, к счастью, поезд дернулся и остановился на станции. Ирина выскочила и побежала по платформе вперед. Она пробежала, не оглядываясь, до конца, и тут мимо проехало окно поезда с прижавшимся к нему искаженным лицом маньяка…

Мальчик выскочил вперед и прыгнул. Он перевернулся в воздухе несколько раз, как карликовый Брюс Ли. В глазах у Ирины всё смешалось, она уже не понимала, где у него руки, а где ноги. Но, слава Всевышнему, успела вовремя убрать назад голову. Острые, как бритвы, когти рассекли воздух перед ее глазами и чиркнули по дереву. На дереве остались глубокие борозды. Если бы не ее реакция, приобретенная в разведшколе, эти борозды были бы не на дереве, а на шее.

Ирина сделала сальто назад, приземлилась на руки и тут же на ноги.

Вперед вышла девочка лет пяти, совсем маленькая. Но ее глаза были глазами взрослого зверя, не знающего пощады. Девочка зашипела, ее рот скривился в злобной ухмылке.

– Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн! – произнесла она какие-то непонятные, но тревожные слова.

Она развела руки в стороны и плавно поднялась вертикально над землей. Зависнув в полуметре от поверхности, она перестроилась в горизонтальное положение, вытянула руки перед собой и полетела на Ирину с громадной скоростью.

Ирина успела отскочить за дерево. Девочка влетела в ствол, но не застряла в нем своими когтями, а начисто срезала огромное дерево и пролетела дальше. Толстый ствол тяжело осел на землю и стал заваливаться в сторону. Ирина отскочила. С оглушительным грохотом и треском дерево упало на землю.

Теперь дети стояли от Ирины по обе стороны, и отразить следующий удар было гораздо сложнее. Девочка висела над землей, угрожающе фыркала и покачивалась. Мальчик пригнулся и переваливался с ноги на ногу, поигрывая когтями.

Сейчас они набросятся на меня. Мысли в голове Ирины закрутились, как рулетка в Лас-Вегасе. Красное-черное… чет-нечет… зеро… красное-черное… Драться с вампирами ее не учили. В разведшколе они прошли краткий спецкурс «Встреча с НЛО». В ЦРУ был спецотдел, который занимался неопознанными объектами. У отдела было две основные задачи: поддерживать общественное мнение, что летающих тарелок не существует, и тайно заниматься НЛО как реальным фактом. Во время курса Ирина узнала столько всего необыкновенного. Оказывается, НЛО появлялись над Америкой не реже, чем «Грейтфул Дэд» играли свои концерты. Это было абсолютным открытием для нее. Существовала масса кино – и фотоматериалов, от которых средний американский обыватель сошел бы с ума. И, в частности, поэтому, такие материалы держались строго засекреченными. Обыватель видел на экране своего телевизора только кадры с мутными точками в темном небе и расплывчатые черно-белые фотокарточки, которые легче было принять за дефекты при проявлении, чем за НЛО. Обывателю не показывали расчлененные трупы зеленых человечков с присосками вместо носа, вместо ушей и половых органов. Обывателю не показывали, как сверкающие на солнце металлические блюдца, размером с Капитолий, величественно движутся по небу Невады. Обывателю не показывали их, в том числе и потому, что тарелки появлялись, в основном, в тех местах, где была большая концентрация военных объектов. Но именно поэтому разведчики проходили эту дисциплину. Ориентируясь на скопление тарелок, можно было вычислить местонахождение военных объектов противника. В частности, в Тамбовской области летающие объекты появлялись регулярно. И это наводило на мысли. Однажды Ирина собственными глазами видела в небе Тамбова летающую тарелку. Это было летом. Ночь была душная. Ирина долго ворочалась с боку на бок. Не могла заснуть. Она никогда не страдала бессонницей, но в ту ночь что-то витавшее в воздухе мешало ей. Это была не духота (к духоте она привыкла с детства в Америке), это было что-то другое. Ирина встала и вышла на балкон подышать. И тут в небе она увидела, как серебристая махина с мигающими по краям лампочками бесшумно пролетает над спящим городом. Ирина застыла, совершенно растерявшись. Ей бы теперь быстро бежать в комнату за фотоаппаратом, а она все стояла и стояла, не в силах оторвать глаз от мерцающих огней посланца вселенной. Потом она опомнилась и побежала за камерой, но когда вернулась, тарелки и след простыл.

Как вести себя при встрече с НЛО и НЛОнавтами их обучали, но что делать, когда на тебя набрасываются паранормальные порождения тьмы – вот этого им не объяснили…

9

Девочка завибрировала тельцем, как реактивный самолет, который запустил все свои моторы, но еще не сорвался с места. Ее глаза засверкали ярче. Она снова сложила перед собой руки и стала похожа не только на самолет, но еще и на ныряльщика, который готовится вспороть руками прозрачную воду бассейна. Только это будет не вода, это будет человеческая плоть! Ее, Ирины, плоть, которую эта маленькая ведьма готовилась искромсать на куски!

Тело девочки завибрировало сильнее. Мальчик подскочил на месте и двинулся к Ирине. Не успею я досчитать до трех, как они бросятся на меня, и от меня ничего не останется!

Вдруг зловещую ночную тишину прорезал громкий крик Юры:

– Что, обосралась, ведьма?! – кричал он. – Сейчас я тебя, кикимора, отстегаю осинкой и в задницу тебе ее воткну, чтобы у тебя мозги вылезли из ушей, или что у тебя там заместо мозга!

Юра шел вперед, размахивая перед собой какой-то палкой. А его жена, злобно шипя, пятилась назад.

– Ирина, – крикнул он, – беги ко мне! Они боятся осины!

Ирина побежала к Мешалкину. Они обхватили друг друга за талию.

Татьяна и дети кружили вокруг них, но напасть не решались.

Не переставая размахивать удочкой, Юра и Ира понемногу отступали назад.

И тут в церкви за прудом ударили в колокола…

Глава десятая НОЧНОЙ ГОСТЬ

1

Петька Углов проснулся от какого-то грохота. Кто-то ломился в дверь и чего-то орал. Петька не успел еще протрезветь и не мог пока как следует слышать, смотреть и думать. Но то, что произошло на картофельном поле, он все равно помнил. И тот, кто стучал в дверь, мог оказаться убийцей с картофельного поля. Петька был еще пьян, встать никак не получалось. Но встать нужно было обязательно, иначе могло быть хуже. Нет, не зря Петька в свое время едва не стал опорой Высоцкому – пить-то он пил, но ума не пропивал.

В дверь продолжали колотить. Петька попробовал подняться. С первого раза не получилось. Не получилось и со второго. С третьего не получилось тоже. Только с пятого раза Петьке удалось твердо спустить ноги на пол и сесть. Теперь он наберет воздуха и встанет. Петька сосредоточился и встал с первого раза. Все-таки он молодец!

Углов ухватился рукой за металлический шарик на спинке кровати и стоял пошатываясь, пытаясь поймать равновесие и расположить центр тяжести так, чтобы можно было ходить. Сразу не получалось, но Петька себя успокоил – Раз встал, значит и пойдешь…

С ним уже такое бывало. И всегда заканчивалось одинаково – Петька шел, как Маресьев на протезах.

Наконец он поймал нужное положение, решительно оторвался от кровати и грохнулся на пол, сбив по пути табуретку. Табуретка подскочила в воздух и больно ударила Петьку по голове. У Углова из глаз посыпались искры. Но от удара Петька немного отрезвел и понял, что тот, кто ломится в дверь, называет его по имени. Но это ни о чем не говорило – нечистая сила, которая утащила Колчано-ва в лунку, легко могла выпытать у того, как Петьку зовут.

Стучи-стучи, стучалка! – прошептал Углов. – Меня не обдуришь!.. Ща доберусь до топора и тогда – кто кому еще постучит в дверь!

Петька на четвереньках подполз к табуретке и, опираясь на нее, поднялся на ноги.

Стук в дверь прекратился и кричать перестали. Но застучали в окно. И закричали снова.

Из потока слов Петька уловил нецензурное выражение «пе-дараз» и обещание выбить окно.

То, как его назвали, возмутило Углова до глубины души. А то, что нечисть собирается выбить окно, заставило поменять тактику. Он, чтобы не искать топор, решил действовать табуреткой.

Переставляя табурет перед собой, Петька двинулся к окну. По мере продвижения он стал разбирать еще некоторые слова. Он разобрал слова «сука рваная», «за…бал» и еще какое-то, типа «пи…дикляуз», но хуже. Он обиделся еще сильнее и хотел ответить, как подобает русскому человеку, но не стал, чтобы не выдать свое местонахождение.

Тут по окну врезали так, что стекло разлетелось вдребезги и на пол посыпались осколки. Петька увидел, как чья-то огромная волосатая лапа вынимает острые куски стекла, оставшиеся в раме, чтобы при залезании не пораниться.

Углов прибавил скорости и к тому моменту, когда в окне показалась голова, он уже стоял рядом с высоко поднятой табуреткой.

– Н-на! – выдохнул Петька и опустил табурет. – Сам пиз…икляуз!

Голова стукнулась об раму и уехала на улицу. Углов услышал глухой стук упавшего тела. Он отдышался, поставил табурет, влез на него и выглянул из окна посмотреть, кого он победил.

Но ноги подвели, Петька вывалился через окно и упал на тело незваного гостя.

Полежал немного… Нос уловил запах солярки. Петька скатился с тела на землю и заглянул сбоку.

Мишка! – понял он.

2

Петька и Мишка сидели за столом с головами, перевязанными мокрыми тряпками.

– Гад ты, Петька, – сказал Коновалов мрачно. – Тебя бы табуреткой по голове…

– А хули ты мне окошко разбил!

– Так я думал – случилось с тобой что! Стучал-стучал, а ты не открываешь!..

А на самом деле было так:

Мишка Коновалов проснулся пьяный в канаве, возле Петькиного дома. Он не помнил, как здесь оказался, и сильно замерз. Дальше спать в канаве он не мог, а идти домой не хотелось. Поэтому он решил переночевать у Петьки.

Они оба с Петькой были парни холостые и могли запросто, не нарываясь на бабские высказывания, по-дружески напиться.

Коновалов сунул руки в карманы и зашагал решительно к Петькиному дому. Мишка дернул дверь. Странно. Дверь закрыта. Странно… Петька никогда избу не запирал. Тащить у него, кроме самогона, было нечего. Коновалов подергал дверь еще. Странно… И вроде бы закрыта изнутри! Уж этого-то Петька никогда прежде не делал. Кого ему было бояться в собственной деревне? Ему в голову никогда не приходило запираться.

– Эй, Петька! – крикнул Коновалов. – Открывай! Никто не ответил.

Мишка начал долбить в дверь сапогом.

– Открывай, бухарин киров! Снова ничего.

Мишка заволновался. Уж очень ему не хотелось тащиться домой…

3

– Ты чего дверь-то запираешь? – Коновалов размотал тряпку и осторожно потрогал голову. На макушке вздулась большая шишка. – Прячешь чего?..

Петька насупился.

– От вас чего спрячешь! Дверь закроешь, а вы – в окно!

– Кто это мы?

– Кто-то!.. Отвали!.. – Петька махнул рукой.

– Ничего себе, ты мне такие слова говоришь! Я получил за просто так табуреткой, а еще и отвали теперь! – Коновалов обиделся.

– Да я тебе если расскажу, ты, один черт, не поверишь! Скажешь, что я вру!

– Ладно, рассказывай…

Петька замолчал. Ему очень хотелось рассказать Коновалову, что с ним произошло, но Мишка наверняка поднимет его на смех. К тому же Углов сам засомневался – а было ли все это на самом деле или, может, ему померещилось? Нет, не померещилось… Я хоть и пью, а ума не пропиваю!.. Петька покумекал и решил рассказать. Завтра Колчанова в деревне не окажется, и это будет лучшее подтверждение моей правоты. А его в деревне, гадом буду, не окажется!.. — Петька был в этом уверен на все сто.

– Хорошо, я тебе расскажу. Но только ты меня не перебивай до конца. Потом свое мнение скажешь! И вопросы потом будешь задавать…

Петька рассказал Коновалову всё, что случилось на картофельном поле.

Мишка молча дослушал до конца и, ясно, не поверил.

– Пиз…ишь! – сказал он.

Вдруг со стороны пруда донесся ужасный пронзительный вой.

Коновалов и Углов переглянулись.

– А не зассышь пойти посмотреть? – спросил Петька тихо.

– А не зассу! – так же тихо ответил Мишка.

– Точно?

– Гадом буду.

4

Они вышли из дома. Было так темно, как бывает по ночам в это время года и еще когда вдобавок луну закрывают тучи. Будто прячешься, как в детстве, в закрытом шкафу и нюхаешь, как пахнет нафталином от бабушкиного жакета.

Петька включил фонарик, и друзья двинулись в сторону картофельного поля. За пояс Углов засунул топор.

– Может, напрасно, – сказал ему на это Коновалов. – А то опять обоссышься неизвестно чего и перетянешь мне в темноте, как табуретом.

– Держись от меня подальше, – посоветовал Петька. – А как тебя в канаву-то занесло?

– Как-как… Я что, помню!.. Сегодня день парадоксов… То я Витьку Пачкина ключом по башке переключил, потом ты меня табуреткой… Теперь моя очередь!.. – он засмеялся. – Цепная реакция!

Углов нахмурился.

– Вот уж, типа, хрен! Я, в отличие от вас, человек с головой, – он постучал по лбу костяшками.

– Вот по ней и получишь!

– Не пи…

Неожиданно в церкви зазвонили колокола. Друзья замерли.

– Чего это среди ночи раззвонились?.. – Коновалов машинально перекрестился.

– Не знаю… Может, пожар?..

– Не… не пожар… Ночь темная, пожар бы видно было…

– Надо выпить, – Петька вытащил из-под телогрейки поллитровку и вынул зубами пробку. – На, – он протянул бутылку Мишке.

Мишка приложился и сделал несколько больших глотков самогона. Пригнул куст черноплодной рябины и откусил гроздь.

– Ты, как лошадь, – Петька принял бутылку. Выпил, понюхал рукав. – Мишка, давай, на хрен, вернемся… Утром сходим, посмотрим…

Мишке тоже не хотелось идти, он ощущал тревогу, но знал, что перестанет себя уважать, если зассыт при Углове.

– Если ты ссыкло, – сказал он, – то можешь возвращаться. А я пойду. – А про себя подумал, что это был бы неплохой вариант. Если Петька сейчас пойдет домой, то ему совсем не обязательно идти на поле.

– Я не ссыкло, – ответил Петька. – Просто чего мы там смотреть-то будем?! Дырку в земле?!. Я в темноте-то и места не найду, наверно…

– Если признаешься, что набрехал, то не пойдем.

– Я?!. Сам ты!.. Я никогда не вру! – Углов ударил себя кулаком в грудь. – Петька Углов всегда говорит правду!..

– Как же, – Коновалову к этому моменту уже совершенно не хотелось никуда идти, – правду говорит! И про Высоцкого?!.

– ТЫ, ВЫСОЦКОГО… СЕМЕНЫЧА НЕ ТРОЖЬ! – Петька скрипнул зубами. – Если бы меня тогда менты с поезда не сняли, он бы жив сейчас был! А ты, гад, мне такие слова! Еврей ты, Мишка! Шихман твоя фамилия!

– Что-о?! – Коновалов схватил Петьку за грудки. – Пиз…икляуз! – Он был на голову выше Углова. Одной рукой Коновалов снял с него засаленную кепку, отшвырнул ее в кусты и врезал Углову кулаком сверху.

Петька осел. Тогда Коновалов немного отодвинул его от себя и добавил в нос. Петька улетел в кусты. Бутылка выскочила у него из руки и упала в траву. Из нее потек самогон.

Коновалов поднял бутылку и допил, чтоб не пропадало. Пока он пил, Петька подобрался к нему вплотную, как краб, и ударил Мишку ногой по яйцам. Коновалов дернулся и едва не вышиб себе горлышком бутылки зубы. Он перехватил бутылку и врезал Углову по голове. Петька отключился.

– Это тебе за табурет, – сказал Коновалов для очистки совести.

5

Как некоторые считают, ПЬЯНСТВО СПАСАЕТ РОССИЮ ОТ НАРКОМАНИИ. Россия, как некоторые считают, могла бы принимать у себя миллионы наркоманов со всего мира и поить их до тех пор, пока они полностью не забудут про свои смертоносные инъекции.

Петька Углов замычал, и Коновалов, испугавшийся, что убил друга, понял, что всё в порядке.

– Ну и лежи тут! – сказал он. – А я домой пошел. – И он пошел.

Но сразу вернулся. Ему стало стыдно, что он вывел из строя друга и оставил его ночью на улице. Мишка взял Углова за ноги, сказал «Эх» и потащил обратно в дом. Петькина голова с руками ехала по земле, оставляя после себя борозду примятой травы, как океанский лайнер оставляет после себя кильватер пенящейся воды, над которым ныряют чайки, пожирая изрубленную винтом рыбу.

Как будто я убийца – тащу труп. Коновалов опять заволновался, бросил Петькины ноги и приложил ухо к его груди. Сердце билось ровными спокойными толчками. Всё нормально, всё хорошо.

Он дотащил Углова до дома, благо они отошли недалеко, втащил внутрь и оставил на полу.

– Не барин!

Потом он подумал лечь на Петькину кровать (уж очень не хотелось идти домой), но решил, что Петька может проснуться и причинить ему вред.

Коновалов взвесил за и против, плюнул и решил остаться. Но Петьку, на всякий случай, связал, лег на его кровать и тут же захрапел.

6

Мишке снился кошмарный сон. Он шел по деревне в магазин. Возле пруда спиной к нему сидел с удочкой какой-то незнакомый человек в штормовке с капюшоном. Мишке это не понравилось. Он не любил, когда чужие люди ловили рыбу в деревенском пруду. Пруд деревенский, считал Мишка, значит и рыба в нем деревенская. А чужие рыбаки пусть киздуют отсюдова. Коновалов подошел к человеку и сказал:

– Эй ты! Ты чего здесь ловишь?! Кто тебе разрешил?!

Человек даже не шелохнулся, как будто не к нему обращались.

– Эй ты! Я тебе говорю! Ты что глухой?!

Человек не двигался.

Мишка протянул руку, чтобы схватить рыбака за плечо и развернуть, но в это время поплавок запрыгал и исчез под водой. Мишка остановился. Он решил дать возможность этому мудаку вытянуть рыбу. Ему стало интересно, чего там попалось.

Человек, не оборачиваясь, привстал и дернул. Из воды показалась огромная рыбья голова. Таких голов Коновалов в жизни не видел. Он очень удивился.

Неожиданно легко рыбак вытащил на берег огромную рыбу размером с большую свинью. Удивительно, как не порвалась леска. Рыбак поднял рыбу на руки и потряс.

Пришло время вмешаться. Мишку возмутило, что кто-то чужой таскает таких здоровых рыб из их пруда. Он схватил рыбака за плечо, повернул на себя и хотел сказать всё, что собирался, но онемел от ужаса! Из-под капюшона на него уставился лысый череп. Череп жутко оскалился, клацнул зубами и спросил:

– Что, рыбки хочешь?.. Ну на, бери, – рыбак-скелет кинул рыбу Мишке.

Рыба сбила Мишку с ног. Она придавила его к земле. От нее воняло, чешую покрывала противная слизь. Внутри рыбы что-то толчками рвалось наружу. Мишку охватил ужас.

Брюхо рыбы лопнуло, разбрызгивая во все стороны желтую гнилую икру, и из него стало вылезать какое-то ужасное существо. Мишка увидел страшную голову, которая была похожа на человека без кожи, уродливого, кривого, с огромным ртом. Монстр ухватился за края отверстия длинными тонкими пальцами с железными лезвиями вместо ногтей.

Коновалов закричал, сбросил с себя тухлую гадину, вскочил и побежал прочь.

Но проклятый скелет-рыболов сделал ему подсечку, и Мишка полетел вперед головой. Он почувствовал, как за ноги его схватили костлявые руки скелета, а за руки – скользкие пальцы твари, которая вылезла из рыбы.

Демоны подняли Мишку и потащили его к рыбе.

Мишка извивался, как червь, но у него не получалось вырваться из цепких лап мертвецов.

Мертвецы затолкали Мишку в распоротое брюхо рыбы, потом зашили на рыбе шкуру и прокричали рыбе в рот: Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн!

И столкнули фаршированную Коноваловым рыбу в воду. Мишку тошнило от гнилого мерзкого запаха. Он бился в утробе рыбы и кричал. Но помощи ждать было неоткуда. И вдруг он услышал голос:

– Ишь, разорался!..

7

Мишка открыл глаза. Он был весь мокрый от пота. Руки тряслись. Слава Богу! Это – сон!

Он приподнялся на локтях и тут увидел, что за столом кто-то сидит. В избе было темно, он не мог разобрать кто это.

Если это Петька развязался, опять драться полезет! А сил у меня нету.

— Петька, ты?..

– Если я Петька, то ты Чапай, – ответили из темноты и засмеялись нехорошо.

Голос был не Петькин. Голос был знакомый, но чей именно, Мишка никак вспомнить не мог. И при том, что голос был явно знакомый, он звучал необычно.

– Ты кто? – спросил Мишка.

– Черт в пальто!.. Не узнал?

– Делать мне нечего!.. Узнавалки узнавать!..

Из темноты засмеялись.

– Это я…

– Колчанов что ль? « Ну…

У Мишки отлегло. Х.орошо, что это не Петька. Очень уж драться неохота…

Тут он вспомнил, что Углов рассказывал ему какие-то небылицы про Колчанова. Будто бы того затянуло в землю. Петька – дятел!

– А знаешь, Яковлевич, – сказал Мишка усмехнувшись, – Петька про тебя такую хрень придумал!

– Что за хрень?

– Да – говорить смешно! Будто тебя за ноги под землю затащили!

– Ух ты!

– Ну! Сам знаешь, Петька того, шары зальет и несет невесть чего… То он Высоцкого спасает, то тебя под землю провожает!

– Балабол хренов… А где он сам-то? Я к нему пришел. – Да я его связал, чтоб руки не распускал.

– Это хорошо…

– А зачем он тебе ночью? – у Мишки в животе неприятно заурчало. А по спине прошелся ветерок.

– Обещал мне помочь картошки с поля натырить… Я ему за это поставил уже…

– А… – Мишка успокоился. У него в голове уложилось примерно так: Петька взял у Колчанова бутылку, выпил, и работать ему сразу расхотелось. Поэтому он с поля слинял, и то, что он нехорошо поступил, заставило его рассказать о Яковличе всю эту дрянь. – Теперь от него проку мало. Пьяный в жопу, – сказал Мишка.

– Да?.. А раз так, может, ты мне, Мишка, тогда поможешь?

– Знаешь чего, Яковлич… я с похмелья… Мне вставать в лом…

– Так я ж понимаю… – Колчанов вытащил из кармана бутылку и поставил на стол. – Только я теперь ученый. Сначала дело, потом бухнем… – Он взял бутылку и спрятал обратно в карман.

– Не… тогда я не пойду! Ты, Яковлич, издеваешься! У меня ж башка трещит, и ноги не сгибаются! Того и гляди вырвет…

– Хорошо, – сказал Колчанов, – найдем другого, – он сделал вид, что собирается уходить.

Мишка испугался, что упускает хорошую возможность. Он решил раскрутить Колчанова на сто грамм для поправки, а потом обвинить его в жмотстве и никуда не пойти.

– Погоди, – сказал он. – Я согласен. Только сто грамм налей, чтобы я двигаться мог… Иначе не получится.

– Ладно, – тот усмехнулся, и Мишке показалось, что Колчанов разгадал его план.

Ну и х… с ним! — подумал он. – Все равно выпью!

– Стакан-то есть? – спросил Колчанов.

– Зачем?! Я из горлышка могу. Давай сюда свою бутылку.

– Смотри, много не пей, – он протянул водку.

– Обижаешь, – Мишка перехватил бутылку и почувствовал, какая она холодная. – Холодная какая, – сказал он. От вида запотевшей бутылки у него выделилась слюна.

НО НЕ ВСЁ, ЧТО ПРИЯТНО НА ГЛАЗ, ПРИЯТНО НА ВКУС!

– Из погреба…

Хрен ты меня в темноте проконтролируешь! Мишка приложился к горлышку. В армии его научил друг-татарин Исмагилов пить водку, наливая ее прямо в пищевод. Таким способом можно было за несколько секунд опорожнять вместительные емкости. Мишка запрокинул бутылку, и жидкость полилась внутрь. Тут он сообразил, что пьет что-то не то. Это не водка!.. Это… моча! Мишка никогда в жизни мочу не пил, но сомнений никаких не было. Мишка опорожнил уже больше половины бутылки, и моча продолжала литься ему внутрь. Он резко оторвал бутылку ото рта. Моча полилась на лицо. Глаза вылезли из орбит. Он сплюнул с отвращением. Но толку от плевка было ноль. Мишка вскочил на ноги. Моча ударила ему в голову. То, что он выпил, пи…ец как подействовало на него в моральном и физическом смыслах. Он схватился руками за железную спинку кровати, и его вырвало прямо в постель.

– У-ха-ха! – засмеялся Колчанов. Смех у него был лающий, как у собаки.

– Ты что, гад?! – задохнулся Мишка.

– У-ха-ха! – силуэт Колчанова на фоне окна оставался неподвижным, как манекен в витрине магазина.

Мишку снова вывернуло.

– У-ха-ха! – лающий смех звенел у него в ушах.

– Я сейчас, Яковлич, хоть ты старик, отмудохаю тебя, как молодого!

– У-ха-ха!.. Ты думал, я дурак?! И не понял, что ты меня хочешь обмануть?! Водки заглотить побольше, и ни хера не сделать! Все вы тут так живете! Только бы выжрать вам на халяву и жопу чесать! – голос у Колчанова изменился, стал злой и похожий на голос артиста, который, кажется, играл Гитлера. – Жизнь ваша никчемная! Зажились вы тут все! Пора вас кончать!

Мишка замер. То, что он слышал, было невероятно. Услышать такое из уст Андрея Яковлевича Колчанова, все равно, что услышать, как корова говорит лошади «Спокойной ночи, лошадь». Что-то у Колчанова случилось с головой. Попросту говоря, он свихнулся. Не удивительно, что Петька рассказывал про него такие вещи…

– Ага, – сказал Мишка. Скорее всего, Яковлича скоро заберут в психушку. А пока не забрали, надо успеть его как следует отметелить за мочу. Такое не прощают никому. Мишка поднялся с кровати и шагнул вперед.

Колчанов продолжал сидеть как сидел. Он то ли не понимал, то ли нисколько не боялся, что его сейчас страшно изобьют.

В темноте, – подумал Мишка, – бить неинтересно. Нужно включить свет, чтобы этому психованному было видно синяки!

Мишка протянул руку к выключателю, нащупал и повернул.

8

Загорелась одиноко тусклая лампочка.

Мишка повернулся к Колчанову и остолбенел.

Вместо Колчанова за столом сидел отдаленно его напоминающий мертвец. Желтая кожа на его лице была покрыта струпьями, на коленях лежали руки с огромными железными когтями. Точно такие Мишка видел во сне! Я сплю, наверное! Но проснуться не получалось. Мишка смотрел на Колчанова как загипнотизированный, не в силах оторвать от демона глаз. На голове у гостя росли кривые рога, которые Мишка не разглядел в темноте, потому что они плотно прилегали к затылку, как у баранов. Что-то в Колчанове щелкнуло, и рога поднялись вверх, как у военных самолетов высовываются крупнокалиберные пулеметы при команде «к бою». Вытянувшиеся уши шевелились, как у собаки. Что-то застучало по полу. Мишка опустил глаза и увидел хвост, который выпростался из-за спины и ходил из стороны в сторону.

Хвост напомнил Мишке его собаку-инвалида, которая погибла. Инвалидом собака стала не сразу. Прежде это была здоровая веселая дворняжка. Даром, что дворняжка, а умная, как бульдог! Русские понимают, что дворняжки самая лучшая порода. Собака, она и есть собака, независимо от породы. Как ее воспитаешь, такой она и будет. Воспитаешь ее охотничьей, будет охотничьей, не хуже фокстерьера или сеттера. Воспитаешь сторожевой, будет как немецкая овчарка. Мишка воспитал свою собаку по-разному, на все руки. Это была чудо-собака! И звали ее Коробок. Пришел Петька Углов и сказал: Назови собаку Коробок, больно она у тебя квадратная!.. Пошел ты! — ответили ему Коноваловы всей семьей (тогда еще была семья). Но кличка пристала. Так он и остался Коробком, пока не попал под поезд. Это была рыжая небольшая собака с длинными болтающимися ушами и всегда крутящимся подвижным хвостом. Добрая была собака. Всему радовалась. Мишка научил Коробка ходить на задних лапах. Это был коронный номер, когда он с мужиками пил пиво в пивной на станции. Мужики стояли за длинной полкой, прибитой к забору, пили пиво, мусорили чешуей от воблы. Между ног бегал Коробок, подъедая с земли то, что еще годилось ему в пищу. Выпив пару кружек, Мишка начинал представление. Ну-ка, Коробок, иди ко мне! Собака, радостно виляя хвостом, подбегала к Мишке, садилась на жопу и, задрав голову, преданно смотрела на своего любимого хозяина. Мишка поднимал руку ладонью наружу, показывая мужикам, что сейчас начнется представление и хорош, пожалуйста, шуметь. В наступившей за этим тишине Мишка вынимал из кармана кусок сахара, поднимал его над головой и объявлял: Лебединое Озеро, Чайковский! Солист Коробок! Когда он произносил вступление, собака поднималась на задние лапы и переминалась с ноги на ногу, чтобы не упасть. Все начинали хлопать. Коробок кивал мордой, как будто всё понимал. Мишка запевал всем известную мелодию, которую подхватывал нестройный хор: Там-там там-там тара-pa та-там! А Коробок ходил по кругу, подпрыгивая и приседая на задних лапах. А передними молотил по воздуху, как заяц. Этот номер пользовался неизменным успехом и не надоедал никогда. За дрессировку собаки Мишке наливали водки. А для смеха поили и Коробка. Ему капали водку на кусок хлеба, и он его съедал, смешно фыркая. Коробок привык к алкоголю. Он предпочитал сахару – водку. Однажды пьяная собака попала под поезд и лишилась правой задней лапы и половины хвоста. Мишка переживал. Собаку было чертовски жалко. Сначала не было никакой уверенности, что Коробок вообще выживет. Но он выжил. Он выжил и научился довольно быстро бегать на трех ногах. И вскоре смог опять принимать участие в представлениях. Только теперь это давалось ему тяжелее, приходилось скакать на одной лапе и удерживать равновесие с помощью полхвоста. Мужики, глядя на собачонку, скакавшую на одной ноге, удивлялись героизму трехногого артиста. Эка скачет дьявол!.. Как кузнечик!.. А кабы ему две ноги отрезало, хэ бы так скакал… Да… Хэ бы он вообще скакал… А если б три отрезало, то вообще капец… Да… тогда капец. Куда с одной-то?.. С одной хэ поскачешь!.. С одной только кататься, как колобку… Я от бабушки ушел… Иди сюда, Колобок фуев, бухни с нами… Так и пристала к нему новая кличка Колобок. А потом Колобок пропал. Мишка любил Колобка, как никого. Его подарил ему отец, который пропал еще раньше в одну из снежных и холодных зим. Отец пошел в соседнюю деревню и не вернулся. Так его и не нашли. Может, он угодил в прорубь, а может, его загрызли волки. И когда собака пропала тоже, Мишка сильно переживал. Он ждал три дня, а потом начал поиски. Он подозревал, что Колобок опять попал, пьяный, под поезд. Мишка долго ходил по путям, но собаку не нашел. Он нашел ее труп на следующий день в поле – вороны кружили над ним. Труп был сильно обезображен птичьими клювами. Но Мишка его узнал. Не было другой такой собаки без ноги и полхвоста!..

9

Хвост и уши Колчанова были похожи на собачьи. Но собачьи хвост и уши вызывали симпатию, а колчановские – ужас!

– Сам ты на собаку похож, шкура! – сказал Колчанов, прочитав Мишкины мысли. – И умрешь, как собака! – Он перевернул стол и встал.

Мишка обомлел. Новый Колчанов стал выше старого на метр. Старый Колчанов едва доходил Мишке до носа. А этому, с рогами, Мишка не доставал до плеча. Преимущество противника было очевидно, это не говоря про рога, когти и клыки, которые торчали у того изо рта и упирались концами в щеки.

Колчанов пошевелил ушами, нагнул голову, зарычал и начал медленно наступать на Мишку. Он легко перешагнул через стол.

Мишка попятился. Его глаза забегали туда-сюда в поисках чего-нибудь, чем бы можно было защититься, а если повезет, долбануть черта промеж рогов. Он увидел топор, стоявший у печки. Но Колчанов был гораздо ближе к топору, чем Мишка.

Колчанов уловил Мишкин взгляд и усмехнулся.

– И не думай, Мишка! Топором нас не зарубить! Хе-хе! А вот тебя можно, – он шагнул к печке и поднял топор.

– Так нечестно, – сказал Мишка. – У тебя зубы, копыта, рога, а ты еще топор взял! А у меня – хэ! – он развел руками. – Так нечестно!

– А водку на халяву пить честно?

– Что ты называешь водкой?

– Извини. Да, это была моча. Ты выпил мочи! Хе-хе! Мочи мертвеца!

Мишка почувствовал, что его сейчас опять вырвет.

– Говно ты, Яковлич! И при жизни говном был! И после смерти – говно!

– А вот мы посмотрим, чего из тебя после смерти получится! Очень нам любопытно это посмотреть, будешь ты и после смерти мочу пить или нет!

Мишка, отступая, споткнулся о тело связанного Петьки и спиной полетел на пол.

Колчанов засмеялся, как Фантомас.

– Ха-ха-ха! – и схватился свободной рукой за живот. По его лицу побежали судороги. – Конец тебе настал! – Он перешагнул через Петьку, подошел и занес топор над Мишкиной головой. – Наколем дровишек-костишек!

Мишка резко перевернулся на бок. Лезвие топора вонзилось в деревянный пол, разрубив доску пополам. Мишка двинул присевшему черту ногой между рогов. Колчанов отлетел назад, перевалился через Петьку и растянулся на спине.

Мишка вскочил и бросился к окну. Он подбежал, оттолкнулся и рыбкой вылетел на улицу. Перекувырнулся, встал на ноги и побежал что было мочи.

Он бежал, испытывая дикий страх и уколы стыда из-за того, что оставил в доме своего друга Петьку, связанного и беззащитного.

Глава одиннадцатая ЧУДО-КРЕСТ

Они могли сделать сосиску длиной один километр и съесть ее за пятнадцать минут!

1

Дед Семен стоял на коленях перед иконой Ильи Пророка и истово молился, быстро крестясь и кладя поклоны. Всё в этой церкви дед Семен сделал своими руками. Когда он вернулся в деревню с войны, он сдержал обещание, данное Богу, и построил в деревне церковь. Церкви в деревне не было с тридцатых годов. В тридцатые старую церковь закрыли и почти сразу после этого взорвали. Дед Семен помнил, как они пацанами бегали смотреть. Взрывали долго. С первого раза старая церковь не поддалась (видно Богу это было не угодно), только треснула стена и упал крест с купола. Крестом зашибло насмерть председателя Комитета Бедноты Якова Колчанова. Крест, как ракета, взлетел в воздух, описал немыслимую дугу и упал прямо на деревенского активиста. Бабки потом шептались, что это сам Господь направил крест Яшке на затылок. После этого решили устроить перерыв, чтобы похоронить Яшку и сделать организационные выводы. Во второй раз взрывчатки положили в три или четыре раза больше и отошли подальше. Семен с пацанами засели в кустах и смотрели оттуда, как церковь осела и рухнула. Все ребятишки прыгали и кричали УРА. И Семен прыгал и кричал вместе со всеми. Но внутренне чувствовал, что это нехорошо.

Попав в конце войны в такую дьявольскую переделку и чудом из нее выбравшись, Семен уже не сомневался в существовании Бога. Он вернулся в деревню и построил, как обещал, церковь. Хотя одному Богу известно, чего ему это стоило. За «стройку мракобесия» Семена чуть не посадили. И не посадили только потому, что председатель колхоза считал, что Семена надо отправить в психушку, а местный энкэвэдэшник хотел Семена арестовать. Но тут умер Сталин, и про Семена забыли. Ограничились статьей в районной газете «РЕСТАВРАТОРЫ МРАКОБЕСИЯ В КРАСНОМ БУБНЕ»… Шкатулку из Фрайберга Семен спрятал в церкви, в тайнике. Какое-то внутреннее чувство заставило его поступить так…

2

От сильного стука в дверь дед Семен подскочил и в следующую секунду оказался не на коленях, а на ногах. Глаза деда забегали по помещению в поисках мела. Дед Семен считал, что дьяволы не посмеют ломиться в церковь и что церковь самое надежное место для спасения души и тела. Но раз они всё же осмелились колотить в дверь, то, возможно, что-то не работает так, как должно, и теперь дьяволы смогут проникнуть внутрь, схватить его и отобрать у него душу, а тело осквернить. Поэтому нужно найти мел и очертить себя божественным кругом.

Мела дед не нашел. Мела нигде не было. Тем временем дьяволы продолжали стучать в дверь.

– Откройте, батюшка! – услышал он незнакомый голос. – За нами гонятся!

Давай-давай, мели своим нечестивым языком! Дед Семен вспомнил, как тогда, в тот страшный день в замке, за ним гнались мертвецы, бывшие Мишка и Андрюшка, и когда Семен спрятался, они так же лукаво хотели его обмануть.

Дед Семен взял в руки большой крест. Крест этот подарил церкви митрополит Тамбовский, который приезжал в церковь, чтобы благословить ее. Крест был позолоченный, с камнями. Очень старый и тяжелый. Семен направил его на дверь, по которой с той стороны продолжали молотить чьи-то нетерпеливые кулаки, и сказал:

– Крест святой, помоги мне отделить овец божьих от козлищ поганых! Да будет на то воля Господня! Аминь!

И произошло ЧУДО! Из центра креста, в том месте, где горизонталь и вертикаль пересекаются, вырвался яркий белый луч света. Такой чистый и ослепительный, что Семен зажмурился. Но не оттого, что свет резал ему глаза, а от безмерной всепоглощающей силы добра, тихой радости и покоя, исходящих от луча.

Луч удлинился до двери. И как только он ее коснулся, дверь стала прозрачной, и Семен увидел за ней сильно напуганных мужчину с женщиной, держащихся за руки. Абатуров понял, что это не демоны. Он знал это точно. Чудотворный крест не только сделал дверь прозрачной, но и дал силу Знания! Божественный луч не причинял мужчине и женщине вреда. А вот если бы они были порождениями тьмы, им бы не поздоровилось!

За мужчиной и женщиной бежали мрачные тени с горящими глазами. Абатуров чуть приподнял крест и направил луч на эти тени. Тени замерли, присели и начали корчиться, стараясь отползти в темноту.

Луч стал ослабевать, Семен понял, что чудо Божье уже заканчивается и дальше он должен действовать сам. Действовать решительно и четко, как на фронте.

Дверь потеряла прозрачность. А луч превратился на ней в маленькое круглое пятно света. Через мгновение он совсем угас.

Абатуров сунул тяжелый крест за пояс, отодвинул засов и распахнул дверь.

– Входите, рабы Божьи! Быстро!

3

Как известно, время многое уничтожает. Многое со временем гниет, разваливается на куски, превращается в труху, трескается, покрывается плесенью, тратится жучками или молью, рассыпается в пыль, сгорает, взрывается, рвется, протирается, затрепывается, замасливается, засаливается, засирается и так далее. Короче, так или иначе пропадает. Примеров тому миллион. И всем они известны. У каждого в детстве бывали такие вещи, как плюшевый медвежонок, или оловянные солдатики, или кукла с открывающимися глазами, или… Да впрочем… мало ли что… И где они теперь? А прошло совсем немного времени. Что же говорить про времена более отдаленные, древние времена? Что дошло до нас от времен, например, Пушкина? Немного. Гораздо меньше, чем можно представить. В основном, это только книги его современников, создающие субъективную картину эпохи. Мы видим пушкинское время глазами глупцов, завистников и недругов. Не очень-то это нам приятно – иметь такие хреновые глаза. Что можно узнать о прошедшем времени из этих книг? А ТОЛЬКО ТО, ЧТО ТАМ НАПИСАНО, И НИЧЕГО БОЛЬШЕ! Книги – единственный источник сведений о прошлом. Искаженный, неправильный и мутный источник. Но ЕДИНСТВЕННЫЙ! Вещи и предметы не врут, а поэтому они не живут долго. ПРАВДА СЖИГАЕТ МАТЕРИЮ. Кто из нас не испытывал разочарования, когда в юности приходил в музей и слышал от экскурсовода, что эту достопримечательность в ту или иную войну сравняли с землей, но, исполненные уважения к истории, наши культурные современники воссоздали этот прекрасный памятник старины, как он был? Какое это разочарование – узнать, что всё это богатое убранство с бронзовыми канделябрами, позолотой на люстрах, шикарной лепниной и пушками в окнах, всё это обыкновенная подделка позднейших времен! Надувательство! Все эти предметы никакой историей не дышат, а дышат самой что ни на есть современной реставрацией!.. И только книги, которые доходят до нас из далекого прошлого почти такими, какими их тогда написали, могут воссоздать хоть какую-то приблизительную историческую действительность. Но, если ты пытливый, дотошный и вдумчивый мыслитель, способный к анализу, – тебя не особенно проведешь.

Однако представьте себе такую ситуацию, что от нашего времени через две тысячи лет не осталось ничего, кроме «Книги Рекордов Гиннесса». Как бы это было замечательно! В каком бы выгодном свете предстало современное человечество перед грядущими поколениями, благодаря этой неординарной книге! Они увидели бы, что их предки являлись Титанами, Колоссами и Полубогами.

Они могли съедать по восемьдесят хот-догов за один присест!

Они могли запихивать в рот шестнадцать шариков для пинг-понга сразу!

Они могли целоваться взасос в течение шести часов, не отрываясь!

Они кричали громче ста децибел!

Они зубами тянули по рельсам железнодорожный вагон с углем!

Они могли терпеть малую нужду четверо суток!

Они могли строить пирамиды из пивных пробок высотой три метра!

Они могли сделать сосиску длиной один километр и съесть ее за пятнадцать минут!

Они могли многое!

Чтение этой священной книги мобилизовывало бы тщедушных потомков с большими головами и недоразвитыми конечностями на подвиги, которые были по зубам их героическим предкам… То есть, нам.

4

Мишка Коновалов бежал так быстро, что если бы нашлось кому щелкать секундомером, был бы зафиксирован новый рекорд скорости. И Мишка, конечно же, получил бы достойный приз или премию. Или попал в «Книгу Рекордов Гиннесса» примерно с такой подписью:

В селе Красный Бубен Тамбовской области тракторист Михаил Коновалов, не имея соответствующей подготовки, предварительно употребив колоссальное количество самогона низкого качества и получив табуреткой по голове, напуганный монстром с ушами и хвостом, преодолел такое-то расстояние по пересеченной местности за рекордное время для пьяных, побитых и напуганных трактористов.

Несмотря на бешеную скорость, которую Мишка развил, несмотря на свист в ушах и хлестание по лицу ветками, он ощущал, как что-то страшное наступает ему на пятки и дышит в затылок. Ужасная могильная вонь распространялась в воздухе. Но он не оборачивался, потому что знал, что если обернется, то застынет от ужаса, как телеграфный столб. Один раз кто-то прыгнул на него сзади и, не долетев самую малость, шмякнулся на землю, пытаясь схватить Мишку за лодыжку. Что-то ледяное прикоснулось к ноге, по всему телу пробежала дрожь. Он, не сбавляя скорости, лягнул пяткой. Нога провалилась во что-то липкое и мерзкое. Мишку на бегу чуть не вырвало. Он стиснул зубы, чтобы не тошнило.

– Стой, раздолбай! – услышал он сзади свирепый рык монстра. – От нас не убежишь!

Голос не принадлежал Колчанову. Это был чей-то еще голос. Мишка понял, что преследователей несколько. Ему стало еще хуже. Он повернул голову в сторону и блеванул.

– Сволочь! – крикнул кто-то обиженным нечеловеческим голосом. – Наблевал на меня! Ну, за это мы из тебя всю душу вытрясем!

– Будешь умирать долго! – подхватил другой голос.

Мишка прибавил жару.

– Андрюха, – услышал он, – заходи с левого фланга!

Мишка увидел боковым зрением, как к его шее по воздуху подлетают летающие руки с когтями-лезвиями. Он успел пригнуться, и руки, пролетев над ним, врезались когтями в кого-то с другого бока.

– Ах ты! Ты чего приседаешь?! Ты у нас, комаринский, поприседаешь на сковородке!

Мишка скосил глаз и увидел топающего тяжелыми сапогами солдата в плащ-палатке, из груди которого торчали воткнувшиеся по локоть руки. А сзади бежал Колчанов.

Мишка поднажал.

Из-за куста выскочил длинноухий заяц-русак и попал прямо под ноги солдату. Солдат пнул зайца черным сапогом. Маленькое беззащитное тельце взлетело в воздух, сверкнув в лунном свете короткой шерсткой, и упало на землю уже мертвым, с раздробленными костями и вывалившимися из живота кишками.

– То же и с тобой будет! – закричал солдат-оборотень. – Ур-р-ра!

– Ур-р-ра! – откликнулся солдат с другого боку, тот самый, руки которого воткнулись в грудь солдата, пнувшего кошку, то есть зайца.

– Дер-р-ржи его! – заревел Колчанов.

Опять в церкви зазвонили колокола. Мишка поднял голову и сразу понял, куда ему надо бежать. Ему надо менять направление… двигать, короче, к храму.

Нужно было повернуть резко влево. Но резко на такой скорости поворачивать было невозможно. Мишка мог налететь на безрукого солдата, либо просто не удержать равновесие и упасть. А это значит, подписать себе смертный приговор или чего похуже (например, приговор на вечные муки).

Если бы над деревней Красный Бубен пролетал в это время вертолет или самолет, и из него выглянул бы летчик с прибором ночного видения на голове, то он бы увидел, как четыре бледно-зеленые точки описывают по пересеченной местности плавную дугу влево. Причем одна из точек чуть обгоняет три другие. Наверное, летчик смотрел бы на движущиеся точки просто так, из чистой привычки к наблюдениям. Ему бы и в голову не пришло, какая фантастическая трагедия разыгрывается на земле между этими точками. Летчик бы снял с головы прибор ночного видения и сообщил бы на базу: Ничего интересного не вижу.

Глава двенадцатая НЕБО ВЫШЕ ВСЕГО

Небо становится ближе…

Б. Г.

1

Иван Киселев потянул на себя штурвал, реактивный самолет-истребитель задрал нос и вспорол темное ночное небо блестящим хромированным острием. Пошла перегрузка. Кислородная маска вдавилась в лицо летчика, и Иван ощутил привычное давление на переносицу. Его вжало в кресло, а кожа лица натянулась. Было немного больно, но Иван любил это ощущение. Чем сильнее перегрузки, тем с большей скоростью несется машина, послушная его умелым рукам. Иван любил свою работу. Он любил, когда самолет дрожит перед тем, как взмыть в небо, любил падать в воздушные ямы, любил ложиться на одно крыло и видеть боковым зрением, как назад убегает подсвеченный солнечными лучами пушистый ковер облаков. Любил кинуть самолет в штопор и смотреть, как с огромной скоростью приближается крутящаяся Земля.

А еще Иван любил свою жену Юлю. С Юлей они познакомились на выпускном вечере в летном училище. Ему сразу понравилась эта миниатюрная, бойкая девчонка в короткой юбке. Вот такая и должна быть жена у офицера-летчика! Смелая, решительная, веселая, не боящаяся трудностей! Потому что, когда меня начнут кидать с одного места на другое, не каждая выдержит. Тут нужна вот такая натура, как у нее. Чем быстрее привыкнешь к новому месту, тем лучше. Иван в этот же вечер сделал Юле решительное предложение, она так же решительно его приняла. Иван чуть с ума не сошел от счастья. Дальше были гарнизоны. Один, второй, третий… Пока они, наконец, не оказались под Тамбовом.

Ивану нравилось здесь. Климат нравился. Урожайные черноземные земли спасали от трудностей переходного времени. Нелегко приходилось военным в этот период. Но Иван не унывал. Он верил, что не за горами тот день, когда российская армия станет по-настоящему профессиональной и превзойдет по всем показателям американскую. Конечно, достаточно еще в армии всякого безобразия. И из-за этого многие потеряли веру, бухают, не следят за собой, опускаются морально и вообще. Но настоящий офицер не таков. Настоящего офицера не могут сломить никакие временные трудности. Настоящего офицера всегда можно отличить по выправке, умению держать себя и прямому честному взгляду. А если это не просто офицер, а летчик, и не просто летчик, а военный летчик, и не просто военный летчик, а летчик-испытатель, то всё это можно смело умножать на пятьдесят. Небо – выше всего!

Небо. Что, кроме неба, всегда так манило, так притягивало человека, заставляя его забывать обо всем на свете: о доме, о любимой, о безопасности? Еще тогда, когда человек ходил, в техно-индустриальном смысле, в коротких штанишках, он уже смотрел вверх, в бездонную синеву, и делал наивные попытки освоить это пространство и полететь, как птица, в неизвестную, необозримую глазом и неохватную руками даль. Икар… Мон-гольфье… Братья Райт… Уточкин… Покрышкин… Циолковский… Королев… И, наконец, Гагарин… А потом еще и Армстронг с двумя космическими товарищами на Луне.

У человечества такая сильная тяга к небу, что не каждый, взлетев, возвращается назад. Что-то в этом есть такое, что невольно задумываешься – быть может, мы действительно порождение неба, потомки инопланетян, а не обезьян, как принято было считать в диком и отсталом девятнадцатом столетии. Наше время выгодно отличается от всех предыдущих времен неописуемым взлетом технической мысли и связанного с этим миропонимания и мироощущения. Прочно укоренились в нашем сознании такие, например, понятия, как виртуальный объект, которого на самом деле нет, но о котором все говорят, как о простейшей вещи, вроде стола или шкафа. Вот какой прорыв в сознании совершился в XX веке! Мы говорим о чем-то, чего нет, как о само собой разумеющейся и понятной вещи. И подобного рода практика мозга приближает нас к пониманию мистического и потустороннего…

Пора было возвращаться на базу. Иван потянул штурвал влево. Самолет завалился на одно крыло и начал выполнять плавный вираж. Иван снова почувствовал легкую, приятную перегрузку. Это чувство чем-то напоминало ему секс. Что-то похожее он испытывал, когда занимался любовью с Юлей. Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки… — пронеслось в голове. Потом… А сейчас он вернется на базу, поставит в ангар своего друга самолета и поедет домой… Юлька, наверное, еще не спит… Наверное, ждет его… Ужин приготовила… Его любимую картошку с тушенкой… Он поест, а потом они пойдут в спальню и займутся сексом… Иван улыбнулся. На душе было хорошо и покойно. Жизнь для Ивана всегда оставалась службой, которая не в тягость, а в радость. Если всему отдаешь положенное время, то всё успеваешь, а если всё успеваешь, то у тебя всё хорошо и нет никаких проблем.

Иван вдавил штурвал в панель, и самолет начал снижаться. Лететь до аэродрома оставалось каких-нибудь минуты три-четыре.

Иван посмотрел на приборную доску и увидел, что немного отклонился от курса. Он усмехнулся и чуть повернул штурвал вправо. Самолет накренился на одно крыло.

И тут Иван заметил внизу что-то такое, что заставило его резко повернуть штурвал, зайти на второй круг и посмотреть на это еще раз.

2

Не может быть! — подумал Иван озадаченно. – Это мне показалось… Он вдавил штурвал, и самолет помчался к земле. Он решил на предельно низкой высоте пролететь над местом, которое его заинтересовало, чтобы можно было как следует рассмотреть то, что он заметил, и при этом не напугать сельских жителей.

По всей топографии деревни огромными фосфоресцирующими буквами было написано загадочное слово

ХАМДЭР

Не может быть, – повторил Иван мысли. – Мне или мерещится, или это оптическое явление, связанное с геомагнитными особенностями данной местности, наложившимися на движение слоев в атмосфере. Я слышал, что так бывает… В пустынях, в океане, в районах крайнего Севера, в Бермудском, наконец, треугольнике… Но почему слово?.. Почему не просто свечение Земли? А какое-то чужое, неприятное слово? От которого делается тревожно и по спине бегут мурашки, как в детстве, когда лежишь ночью один в комнате, и вдруг скрипнул шкаф, и ты ждешь, кто оттуда вылезет… Слово… Слово… Почему слово?.. Быть может, это посланцы Вселенной?.. А что? В академии нам читали секретный спецкурс об НЛО и как себя нужно вести при столкновении с ними. Говорили, что особенно часто НЛО появляются в районах военных объектов. И теперь я наблюдаю, как наши далекие братья по разуму посылают сигнал в Космос…

Иван повернул штурвал влево. Самолет сделал вираж, заходя на очередной круг. Перед тем, как сообщать на базу о необычном явлении, он решил как следует всё рассмотреть, чтобы не оказалось потом, что Киселев поднял шум зря. Чтобы острые на язык летчики не подняли его на смех и к нему бы не приклеилась обидная кличка Ваня Хамдэр.

И еще свечение букв напомнило Ивану его детство. Точно так же светилась фигурка фосфорного зеленого орла, который стоял у них на телевизоре в далекие семидесятые. Тогда такие орлы на телевизорах были в большой моде и дефиците. Это был символ домашнего уюта и достатка, как ковер на стене, как стенка, как хрустальная посуда, как книги классиков за макулатуру. Орел стоял на своих крепких ногах на куске скалы, высоко задрав крылья, готовый в любую секунду взмыть в небо. Наверное, этот орел и стал первой, как говорится, ласточкой, которая определила профессию Ивана Киселева. Однажды, еще в первом классе, Ванька влюбился в одноклассницу и, поддавшись внезапному импульсу, отломал у орла крыло и подарил его своей возлюбленной… Он даже не мог теперь вспомнить, как ее звали. Вот чудеса памяти! Орла он помнил отлично, а как звали ту девочку не помнил… Он помнил только, как они сидели в подъезде под лестницей и смотрели, как светится в темноте орлиное крыло. Потом Ванька нерешительно поцеловал ее в щеку и признался в любви. Девочка тоже чмокнула его в щеку, и они договорились, что когда вырастут, поженятся и он будет летчиком, а она – космонавткой. Потом Ваня пришел домой, и отец отлупил его ремнем. Родители спрашивали, как ему могло прийти такое в голову – отломить у орла крыло! А Ваня не знал что ответить. А когда родители спросили – куда он крыло дел, Ваня не признался, потому что предавать любовь западло…

Самолет подлетал к деревне. Через пару секунд он должен был снова пролететь над тем местом.

А может быть, это никакие не инопланетяне?.. Может, всё гораздо проще?.. Это американские шпионы подают сигналы своим спутникам, что неподалеку расположен русский военный аэродром. А загадочное слово ХАМДЭР, это, например, шифр… Может быть, поэтому это слово мне и не понравилось… Интуиция?..

Он снова увидел внизу светящееся слово и решил, что пора сообщать на базу.

3

– База, база, – сказал Иван в микрофон, – я ОРЕЛ. Как слышно? Прием.

Вместо ответа Иван услышал в наушниках какое-то шуршание и треск. Странно, обычно связь работала великолепно. Особенности здешнего климата делали ее безупречной в любую погоду и любое время суток. По вечерам Иван слушал по радиоприемнику некоторые московские радиостанции, которые, хоть и не так хорошо, но всё же ловились.

– База, база! Я ОРЕЛ! Почему молчите?!

Снова треск…

4

Коновалов почувствовал, что у него открылось второе дыхание. Он понял, что раз уж черти существуют, то надо им в руки не даваться. Он уж, во всяком случае, не дастся.

Мишка рванул вперед, и его ноги замелькали так, как будто это были не ноги тракториста, а колеса велосипедиста.

– Стой! Куда, гад! – услышал он позади.

Он прилично оторвался от чертей.

Церковь была уже недалеко. Каких-то четыре сотни метров осталось преодолеть, чтобы оказаться за ее спасительными дверьми.

Вот ведь как человек быстро меняет свои взгляды! Еще несколько часов назад Мишка не верил ни в черта, ни в Бога! А стоило ему убедиться в существовании чертей, и в Бога он поверил уже автоматически. Добро и Зло шагают всегда рука об руку. А если нету Добра и Зла, то что же есть?

И тут темное небо пронзил дикий рев. Мишка от неожиданности прыгнул вперед и пролетел метра два-два с половиной, как заяц. Когда он опустился на землю, он заметил, что над деревней, на необыкновенно низкой высоте, пронесся военный самолет. Все деревенские знали, что неподалеку есть секретный военный аэродром. Часто видели в небе реактивные самолеты. Но они летали очень высоко, настолько высоко, что их самих не было видно, а видны были только белые следы, которые они оставляли за собой. И из-за этого они воспринимались не как самолеты, а как часть местной природы, вроде птиц, облаков и атмосферных осадков.

Самолет сделал в небе вираж и полетел обратно. Стихший было гул вновь начал нарастать. Инстинктивно Мишка пригнулся к земле. Он бежал теперь головой вперед и размахивал руками, как конькобежец.

Демоны заулюлюкали и закричали:

– Падай! Падай!

Мишка решил, что они кричат ему. И только потом он понял, что не ему.

– А вот уж хер! – крикнул он, не оборачиваясь.

5

– База! База! Прием! – Иван начал нервничать. Вроде волноваться было не из-за чего. Но Иван нервничал. Это его удивило. Он не помнил, чтобы так волновался… Даже когда для этого были серьезные причины, он всегда мог собраться, спокойно оценить обстановку и найти правильное решение. Однажды во время тренировочного полета у него отказал двигатель. Другой бы на его месте сразу наложил в штаны. Но не Киселев! Иван спокойно оценил обстановку, выполнил все необходимые действия, предусмотренные инструкцией, и только после того, как убедился, что двигатель запустить не удастся, нажал на кнопку катапульты… В другой раз они с Юлей поехали отдыхать в Крым. Ехали через Москву. В Москве провели полтора дня. Сходили в Большой Театр, в Третьяковскую галерею, посидели в ресторане Седьмое Небо, а потом Юля захотела покататься на аттракционах в Парке Культуры и Отдыха. Когда они катались на Американских Горках, заело мотор, и вагонетки с отдыхающими застряли на самой верхотуре вниз головой. Немедленно началась паника. Женщины и дети завопили. Да и мужчины повели себя недостойно (что с москвичей возьмешь?). Но Иван не обосрался, как другие. Он сказал Юле «не бойся», выбрался из-под блокирующей рамы, сделал подъем переворотом, как на турнике, спрыгнул на рельсы, добежал до мотора и врезал по нему сапогом. Мотор загудел, вагонетки поехали к финишу. Чтобы сгладить неловкость, аттракционщики предложили всем прокатиться еще разок бесплатно. Но никто больше не поехал. Ивану тоже было неохота. Но он подумал, что раз все обосрались, он не обосрется! И съездил один за всех…

А тут, непонятно из-за чего, Иван вдруг так разнервничался, что едва не потерял голову и не выпустил из рук штурвала.

Ты что, Иван?! Сбрендил?! Успокойся. Возьми себя в руки.

Но руки предательски дрожали. Он покрылся холодным потом, накатила тошнота. Единственное желание, которое осталось – немедленно улететь подальше от этого места и никогда сюда больше не залетать.

– Да-да, Ваня… От тебя меня уже давно тошнит. А здесь хоть что-то новенькое. Свежая струя. А твою бородавку я видеть больше не могу!

Ивана как будто молнией прошибло. Он еще надеялся, что это глупая шутка. Но про бородавку в паху, кроме Юли, никто не знал. И она, наоборот, всегда делала вид, что бородавка ей очень даже нравится. Дрянная обманщица! Шлюха! Так меня предать! Я не могу!.. Как же после этого жить-то?! Как же жить, когда самый близкий человек так надругался над верой в него!..

— Тошнит! – повторила Юля. – Ох, как тошнит! Фу!

У Ивана потемнело в глазах. Потом что-то красное вспыхнуло в голове. Потом синее. Он уже не видел, что его самолет на огромной скорости несется к земле.

– Падай! Падай давай! – услышал он сквозь помехи в эфире.

А больше он ничего никогда не услышал. Самолет врезался в землю. Земля содрогнулась, и вверх взметнулся столб огня, дыма и искореженного металла.

6

Коновалова взрывной волной отбросило в кусты. Самолет взорвался прямо перед ним. И если бы он бежал быстрее, его бы теперь не было с нами. Но бежать быстрее он не мог, потому что и так бежал быстро.

Бежал, бежал, да немного не добежал.

Мишка пролетел вперед, ветки больно хлестнули его по лицу. Он упал на землю. Нога подвернулась. Мишку перекосило от боли, ударившей снизу вверх. Он попытался подняться, но новая волна боли пронзила его, как спица. Черт! Ногу, кажется, подвихнул! Как же я теперь убегу? Он услышал голоса.

– Куда этот идиот делся?! – спрашивал один рассерженный голос.

– База! База! Ответьте, наконец! – закричал Киселев в микрофон и не узнал свой голос. Это был голос осипшего истеричного алкоголика, а не военного летчика, офицера-испытателя.

– Ты что орешь? – услышал он в наушниках незнакомый голос. Иван знал голоса всех диспетчеров. Их было всего два. Но этот голос он слышал впервые, и он ему сразу не понравился… Всё же Иван обрадовался, что связь восстановлена. Ему стало полегче.

– Я ОРЕЛ! – крикнул он в ответ, но уже не так, как в прошлый раз. – Почему не отвечали?

– Некогда было, – ответил голос.

– Как это некогда?! – удивился Иван такому наглому ответу. – Ты кто?

– Я? – переспросил голос. – Дед Пихто! Перепихиваюсь с твоей женой Юлькой! – голос гадко захихикал. – Сначала мы перепихнулись на столе. А сейчас, орел, она сидит под столом и берет за щеку.

– Ты врешь! – У Ивана лицо налилось краской, а глаза округлились. – Ты врешь, подонок! Дай только до тебя добраться!

– Хрен ты до меня доберешься! И пока добираться будешь, мы еще десять раз успеем. Хе-хе-хе!

– Заткнись, ублюдок! Я тебе не верю!

– Не веришь? Зря. На вот, послушай свою жену, Фома Неверующий.

Иван узнал в наушниках голос Юли:

– Да, Ваня, это правда, – она причмокнула. – Мне очень нравится…

– Нет! – закричал Иван. – Нет! Я не верю! Этого не может быть!

– Почему не может? – спросил мерзкий голос. – Очень даже может. Скажи ему, Юля, чтоб он, наконец, поверил.

– Всё ты, очкастый! – крикнул второй. – Говорил тебе, хватать его надо! А ты – давай поиграем, давай поиграем! Вот тебе Кохаузен поиграет теперь!

– Ты только ему не говори, – сказал первый.

– Он и сам всё знает! Видел, как он самолет приложил! Красота!..

– Где же этот гад?

– Найдем… Никуда не денется…

– Чую, где-то он рядом, – последний голос Мишка узнал. Голос принадлежал Колчанову.

Мишка не стал дожидаться, пока его найдут, и пополз по-пластунски к церкви. И это ему помогло. Монстры упустили его из виду. Они-то ждали, что он откуда-нибудь выскочит и побежит. А он, тем временем, полз, прижимаясь к земле.

До церкви оставалось всего ничего. Каких-нибудь сто метров. Но для ползающего человека, у которого не в порядке нога, это приличное расстояние. Каждый, кто побывал в армии или на сборах, или просто над ним издевались где-нибудь в пионерском лагере, знает, что такое ползать. На первый взгляд, ползать – это легко. Но, на самом деле, ползать тяжело. Ползать – это тяжкий труд, подобный скоростному копанию земли. В этом процессе участвуют практически все группы мышц, интенсивно вырабатывается молочная кислота, которая, как известно, вызывает в организме ощущение усталости. Поэтому люди редко ползают. Они предпочитают менее утомительные способы передвижения. А ползают только в самых крайних случаях. Такой случай и был у Мишки. По-другому он двигаться не мог.

Давай, Мишка! Двигай локтями! Шевели коленками, если хочешь уберечь свою задницу от этих самых… хер знает кто они такие…

Мишка занес вперед согнутую в локте руку, опустил ее на землю, и ее пронзила такая острая боль, будто в нее воткнули десять тысяч иголок сразу! Мишка не успел сконцентрировать свою волю и дико заорал:

– Бля-а-а-а!

Он наполз на свернувшегося клубком ежа. Ежей в деревне было полно. Они охотились на крыс и мышей, которых было еще больше, чем ежей.

– Вот он! – крикнул Колчанов. Он показал на Мишку рукой и осветил его отблесками адского пламени из глаз. – Хватайте его!

Демоны заулюлюкали и кинулись в погоню.

Мишка понял, что ползком ему не уйти. Он собрался, напрягся, встал на четвереньки и побежал. Побежал, это, конечно, громко сказано. Мишка быстро перебирал двумя руками и одной ногой, а вторая нога волочилась за ним, как хвост крокодила. И на левую руку опираться было ужасно больно. Быстрее! Быстрее! Быстрее! Ты должен, Мишка! Господи, помоги мне! Спаси меня, Господи!

Монстры догоняли.

Мишкина рука ушла в пустоту, он скатился в канаву и упал прямо на больную ногу. От боли Мишка чуть не лишился сознания, чуть не сошел с ума. Господи! Теперь мне точно не уйти! Он начал карабкаться вверх, но руки скользили по мокрой от ночной росы траве, а нога болела так, как будто он засунул ее в печку. Все же ему удалось каким-то образом выползти из канавы. Но монстры были уже совсем рядом, в трех-пяти метрах. Он уже чувствовал их зловонное серное дыхание. Никогда раньше Мишка серу не нюхал, но теперь, при таких страшных обстоятельствах, узнал, как она пахнет. Пахло ужасно.

– Хватай его! – закричал Колчанов. – Был тракторист, а стал табурет трехногий! Хватай его, братцы, за яйца!

– Хватай!

– А-а-а-р-р!

7

Мишка перебирал руками-ногой изо всей силы, но здоровые монстры двигались быстрее. Он упал лицом в траву и горько заплакал. Он сдался. Он понял, что это ВСЕ! Он лежал на траве лицом вниз и колотил по земле рукой. А другой рукой тер ногу, которая его предательски подвела. Если б к нему сейчас подошли хирурги с повязками на лицах и сказали: Мы можем тебя перенести в церковь, но за это придется тебе отрезать ногу, — Мишка бы, не раздумывая, согласился. Но откуда в такую ночь взяться хирургам в Красном Бубне?! Все хирурги теперь сидят по своим больницам, пьют спирт и дерут медсестер. Мишка с ужасом ожидал мгновения, когда холодные липкие пальцы демонов сомкнутся на его плечах, а в его шею вонзятся острые клыки. Время замедлило ход. Чего только не успел подумать Мишка в эти короткие мгновения перед смертью. Он вспомнил, что мечтал в детстве стать летчиком, но не стал им. Потом он вспомнил, как хотел уехать из деревни в Тамбов или в Ленинград. Но не уехал, потому что сначала было некогда, а потом ему дали условный срок за избиение тестя, и Мишка был вынужден планы переезда отложить. А после не нашлось времени к ним вернуться. Потом вспомнилось, как он мечтал купить мотоцикл с коляской и отправиться на нем в кругосветное путешествие. Мишка стал копить деньги. А в деревне ведь как – если деньги копишь, то все про это знают, и ходят к тебе одалживаться. А не дать – западло. Прозовут жидом! А это хуже всего. Легче денег лишиться, чем такую славу заиметь! Ну вот. Одному дал, другому дал, третьему… А потом, значит, надо ходить за каждым и канючить – когда вернешь. Люди потерпят-потерпят, а потом опять назовут тебя жидом. В деревне копить деньги нет никакой возможности. В конце концов Мишка плюнул и спустил все сбережения, что к этому времени остались. И даже почувствовал себя как-то свободнее. Но проехаться вокруг света на мотоцикле все равно было охота. Не получилось. И уже понятно, что не получится никогда… Вспомнил, как уже после развода с женой, влюбился в немку. Немецкая журналистка приехала в разгар перестройки к ним в деревню делать репортаж о том, как стало теперь жить без колхозов. Немка была – что надо! Очень похожая на одну наклейку с Петьки Углова гитары. У нее были длиннные светлые волосы, как у русалки, голубые глаза, полные губы, маленький курносый носик, крашеные ногти, во-от такие вот титьки, а задница и ноги такие, каких у русских баб и не бывает! Дед Семен рассказывал, что слаще немецких баб, которых он драл в Германии, не может быть. И теперь Коновалов понял абатуровскую правду… И еще немка здорово говорила по-русски с немецким акцентом. Мишке почему-то особенно нравился именно этот акцент. Когда немка начинала говорить, у Мишки вставал. Он даже поделился этим открытием с Петькой, чтобы узнать, как у того реакция. Но потом пожалел об этом, потому что Петька задразнил его глупой частушкой: Как фашистка запоет – у тракториста х… встает! Короче, Мишка влюбился. Он решил жениться на немке. А что? Парень он видный, не дурак, и руки у него не из жопы растут. И хэ у него встает прямо с голоса. Он мог бы даже уехать с ней в Германию, если она не согласится остаться здесь. Мишке было все равно – ГДР или ФРГ какая… Мишка научился бы там немецкому языку, играл бы на губной гармошке и работал бы трактористом. Трактористы везде нужны… Мишка купил бутылку «Анапы», нарвал ромашек и пошел в клуб, где немка временно проживала. Немка сидела на сцене за столом, накрытым зеленым сукном, и печатала на машинке. Сзади на стене висел плакат «ЛЕНИН ЖИВ». Мишка сделал «кхе-кхе» – прочистку горла. Гутен морген, как говорится, Забина! Куры, млеко, яйки! — он приподнял кепку. Немка перестала строчить на машинке, улыбнулась и поздоровалась. У Мишки встал. Ага! Добрый знак.

Он вытащил бутылку, поставил на стол, а цветы вручил после. И стал излагать немке свои чувства, мысли и планы на дальнейшую совместную жизнь. Немка только слушала, улыбалась и ничего не говорила. Было совершенно непонятно, как она к этому относится. Мишка распинался, наверное, минут двадцать, и к концу речи у него совершенно упал и больше не стоял. Нужно было срочно поправлять положение. Мишка сказал: Я тут говорю, а вы всё молчите. Скажите хоть что-нибудь. Немка сказала со своим волшебным акцентом: Я очень рада, что вы пришли ко мне, потому что с началом перестройки люди почувствовали себя свободнее и больше уже не боятся разговаривать с иностранцами. И в нашей стране, после того, как сломали Стену, произошли хорошие перемены к лучшему. Теперь немецкий народ снова живет в одном месте, как раньше. Они больше не враждуют брат с братом. Это ветер перемен из России подул на восточную Европу… Мишка уже не понимал, что ему говорят, но стоял у него как следует. Потом немка сказала, что должна подумать над его предложением, съездить в Германию и посоветоваться с родственниками. Мишка согласился. Так и должна поступать порядочная девушка. Они немного выпили, и Мишка вернулся домой со своей эрекцией. Потом немка уехала, обещая вскоре сообщить из Германии решение. Мишка так и не дождался. В деревне его стали дразнить Герингом, и пришлось нескольким острякам свернуть нос, чтобы прекратить обзывание… Мишка с ужасом подумал, что вся его жизнь прошла зря. Ни одна его мечта не осуществилась. Ни одно желание не исполнилось. Ничего интересного в жизни не было. Ни-че-го! Одно только пьянство, грязь, мерзость, драки и жалкие серые дни… Как же так?! Как же так получилось, что жизнь прошла так, что в ней не было ничего такого?!. Чем же он гордился всю жизнь? Что он защищал, когда мудохал обидчиков? Зачем он, например, сегодня отоварил своего лучшего друга Петьку? Что он ему сделал?

Обозвал его жидом – ну и что? Жиды разве не люди? Теперь, когда находишься на пороге страшной смерти, может быть, даже хуже, – понимаешь, какая это ерунда, по сравнению с тем, что сейчас будет! Теперь понятно, что лучше бы уж он родился и умер жидом, чем такое!..

Холодная рука из преисподней опустилась на Мишкину спину, и дыхание могилы коснулось затылка.

Глава тринадцатая ЛЮДИ И КОМАРЫ, ТРОЦКИЙ И ДР.

Железный занавес между сторонами мозгов…

1

Сто миллионов лет назад на Земле ничего не было. Так, во всяком случае, считают ученые. Они также считают, что человек появился на Земле миллион лет назад. Это одна из самых крупных ошибок, которая, как будто крючком, потащила за собой все остальные ошибки и привела современный мир к нынешнему плачевному состоянию. Если бы господа ученые посмотрели на проблему происхождения человека с разных сторон, им бы, возможно, не пришло в головы утверждать такие вредные постулаты. Впрочем, это обычное состояние ученых – заметить одну сторону предмета и обрадоваться.

Если бы человечество осознавало в полной мере, что оно родилось не вчера, а имеет за плечами сто миллионов лет развития – надо думать, оно бы уважало и себя, и все другие существа тоже.

А так?

Как?

Человек живет подобно комару. Утром родился, днем полетал, насосался крови и вечером помер, не оставив на Земле никакого следа кроме пятна комариной смерти на стенке. Из-за скоропалительных выводов ученых, человечество ввергнуто в меланхолию, депрессию и неверие в собственные силы. Человечество оправдывает свое безответственное поведение тем, что оно еще слишком молодо, не накопило мозгов и, вообще говоря, произошло от обезьян (отдельное «спасибо» мистеру Дарвину!). Нам вполне ясно, почему человечество так себя некрасиво ведет. Нам вполне ясно, почему люди уничтожают друг друга и человекоподобных по ничтожным и смешным поводам. Все только и делают, что ищут такой повод! И его, естественно, находят! Сначала-то люди, вроде бы наоборот, ищут и находят критерии подобия и на основании их объединяются в группы. А после того, как группа оформилась, они с таким же энтузиазмом начинают искать и находить критерии непохожести их группе. И сразу начинают, как говорится, мочить козлов.

Мы, конечно же, понимаем, что изменить тут ничего нельзя, а поэтому можем лишь предложить как-то сделать так, чтобы в этом вопросе было побольше организованности. Раз уж человечество стремится разделяться, мы бы предложили человечеству разделиться по следующим двум признакам:

Пусть одна группа считает, что они произошли от обезьян.

А вторая пусть считает, что они произошли от инопланетян.

И всё! И никаких больше группировок не надо. Вполне достаточно этих двух. Если на Земле останутся только две группировки, порядка станет гораздо больше. А кто не хочет, чтобы было больше порядка? Только дебилы!

Но вернемся к истории. Никто не станет спорить с очевидной вещью, что добро и зло появились гораздо раньше человека. И как только они появились, они тоже стали воевать, как две группировки, которые мы предлагаем оставить. Неизвестно, кому эта война выгодна. Неизвестно, кто ее ведет и чем она закончится. Неизвестно, на какой периферии этой войны находится человечество и какова его роль в этой войне. Потому что человечество еще слишком молодо и не может как следует осознать не только ЭТОГО, но и самое себя.

Лишь избранные люди иногда неосознанно выступают могучим орудием в руках одной из СИЛ. Наносят, грубо говоря, мощный удар противоборствующей силе. Однако и от таких людей ничего, как правило, не остается, кроме комариного пятна на стене…

2

– … Вот они меня и достали здесь, друзья мои боевые Андрюха и Мишка, – закончил рассказывать дед Семен после того как выслушал историю Мешалкина и Ирины. – Мир подходит к концу, – добавил он, вздохнув. – Все признаки налицо. Деньги кончились. Продукты дорогие. У власти – слабаки. По телевизору показывают гомосеков и трансвистелов… Природу засрали. Одна химия поверх природы, – он поднял палец, как патриарх. – За эти гнусные грехи человечество получит! Со дня на день получит! Должно получить! Истинно говорил мне мой дедушка перед войной! А я, дурак молодой, ему не верил. Думал, он просто так брюзжит из-за некультурности. А вот прав был дед!..

Мешалкин шмыгнул носом. Он сидел на полу, уткнувшись головой в колени. Ирина держала его за плечо и старалась успокоить. Шутка ли – человек лишился семьи! Жена и двое детей в одночасье превратились в вампиров! Мешалкин никак не мог поверить в это. Если бы его жена и дети утонули в пруду, попали под машину, сгорели в избе – ему было бы легче в том смысле, что такая смерть укладывается в современные представления человека о ней.

– Я не могу понять, – Юра закачался из стороны в сторону.

– Я ничего не могу понять!.. Я ничего не понимаю!.. Как же это?!. Это что же происходит?!. Я сошел с ума!..

Ирина погладила Мешалкина по голове:

– Успокойся… Ты не сошел с ума. Если это так, мы все сошли с ума. Я, ты и дедушка…

– Нет! – Юра оторвал голову от колен, посмотрел вокруг безумными, красными от слез глазами и уронил ее обратно. – Нет! Это я один сошел с ума, а вы мне все кажетесь!

– Мы тебе кажемся? – спросила Ирина. – Хорошо. Значит, мы тебе кажемся… Значит, тебе кажется, что мы едва унесли ноги и прячемся в церкви! Значит, тебе кажется, что твоя семья превратилась в вурдалаков! И ничего страшного не происходит. – При подготовке в ЦРУ Ирина проходила курс – как снимать стрессы у людей в экстремальной ситуации.

Мешалкин перестал всхлипывать и опять оторвал голову от колен.

– Ничего страшного не происходит? А чего мы тогда здесь сидим?

– Мы здесь сидим, – сказал с амвона дед Семен, – потому что только святые стены могут нас защитить от нечистой силы, которая пришла в Красный Бубен, чтобы утвердить тут Власть Тьмы, воздвигнуть трон сатаны и посадить на него Люцифера! И жена твоя с детьми отныне стали слугами дьявола! Поэтому нечего их жалеть!

– Как же нечего?! Верочка… Игорек… Таня… Как же нечего?!

– Нечего! – отрезал Абатуров. – Это раньше они были жена и дети, а теперь они вельзевул и люцифер! Черти они теперь!

Мешалкин зарыдал.

– Что вы делаете, дедушка?! – воскликнула Ирина. – У человека горе. Я его успокоить пытаюсь, а вы так жестоко говорите!

– А нечего лукавить! Лукавство – дело нечистого! А мы в святой церкви и должны перед лицом Господа нашего, – Семен посмотрел на иконостас и перекрестился, – говорить одну только правду! И если врать мы начнем теперь, когда всё так повернулось, то не одолеть нам диявола и его свиту никогда! А станем мы сами свитою диявола поганого!

Ирина промолчала. Возражать этому упрямому старику было бесполезно. Возможно, он прав. Разведчика может подстерегать всё что угодно. Она усвоила, что когда нет возможности применить навыки, полученные при обучении, следует действовать по обстоятельствам. Действовать так действовать!

– Хорошо, – сказала Ирина. – Но всё же постарайтесь помягче… Просто не нужно говорить лишнего…

– А что я сказал? Это же правда, что его бывшая жена и дети теперь слуги дьявола.

Мешалкин вздрогнул и громко зарыдал в коленки:

– Неужели и дети! – послышался его, приглушенный ногами, голос. – А-а-а!

– Тихо, тихо, – Ирина погладила Юру, посмотрела на Абатурова и покачала головой, как бы говоря: Что же вы, дедушка, творите с человеком.

Абатуров почесал бок.

– Если бы сейчас была нормальная обстановка, – сказал он раздумчиво, – то тогда, конечно, приврать можно. Ничего страшного в этом нет. А на войне врать нельзя. Каждое твое лживое слово идет на пользу противника. То есть, значит, сатаны. Ты же, девка, не хочешь помогать дияволу?

– Нет, конечно.

– И не надо, – дед Семен посмотрел на руки. – Я вот вам говорил, как мы с Мишкой и Андрюхой Троцкого расстреливали… Так вот… После войны дед по секрету рассказывал, что Троцкий поначалу был неплохой мужик, а потом потихоньку стал врать… для пользы общего дела… и докатился… Ты вот молодая, так слышала, небось – Троцкий, Троцкий. А кто он да чего – толком не знаешь. И никто не знает, потому что тайная жизнь у него была, – Абатуров подался вперед. – Настоящая фамилия у него Борщтейн!.. Из понятно кого… А Ленин умный был, говорил ему: Куда ты, Давыдыч, с такой фамилией лезешь в революцию? Мало, что ты мордой не того! Ну это – полбеды. А фамилию поменяй обязательно, чтоб звучала нормально. Он и поменял на Троцкого. И первое время вел себя геройски. Но брехать уже тогда начал. И брехал всем так, что Ленин сам его еле выносил, терпел только из уважения к прошлым заслугам. А когда Ленин умер, Троцкий совсем забрехался. Сталин терпел-терпел, а потом вызывает его после демонстрации и говорит: Давыдыч, ну ты же старый человек, а такое несешь на людях! Постеснялся бы светлой памяти Ильича. А Троцкий говорит: Ильич бы меня понял. Он один меня понимал. Всего только и было двое пламенных революционеров – Ленин да я. А вы все остальные – говно! И ты, Сталин, тоже говно! А Сталин в то время плевался из трубки отравленными наконечниками. Хотел он в Троцкого плюнуть, да пожалел из уважения к ленинской памяти, потому что это всё было в Мавзолее, у гроба Ленина. Знаешь что, Борщтейн, — Сталин сказал ему сурово. – Собирай свои манатки и катись из СССР, пока я тебя не прихлопнул! И еще, за такие твои слова, во всех странах, где ты прятаться станешь, нигде тебе покоя не будет! Потому что я всех коммунистов на тебя натравлю! Весь КОМИНТЕРН!.. Троцкий от сталинского гнева сбежал в Америку, а оттуда уже в Мексику. Приехал в Мексику, а его там, кроме коммунистов, никто не знает. А коммунисты по заданию Сталина почитают за честь ему кишки выпустить. Метался Троцкий, метался, а что делать?! Денег нету. А кроме как брехать, ничего делать-то он и не умеет. А в мексиканские революционеры его не принимают. Гонят отовсюду, как собаку. А жрать охота так, что живот сводит. Пошел он в пустыню и кактусов нажрался, чтобы чем-то брюхо набить. Такой голодный был, что глотал не жуя, вместе с колючками. Колючки-то ему с изнутри в кишки и навтыкались. Лег он на землю чужую и чует, смерть его пришла. Солнце морду жарит. Мухи срут. Стервятники по небу кружат, ждут падаль. Глаза закрыл Троцкий, лежит мучается: Неохота помирать. Мало пожил. Многого еще не сделал. Кабы теперь кто помог, так отдал бы тому всё. Вдруг чувствует – тень на глаза нашла. Смотрит, а над ним сам диавол стоит. Усмехнулся диавол и говорит Троцкому: Могу помочь. Сделку предлагаю. Ты мне, само собой, душу, а я тебе – что хочешь. Троцкий заупрямился. Я, говорит, не в том смысле, что всё отдам. Я, в смысле, последнюю рубашку отдам. А больше у меня ничего нету… На хрен мне нужна твоя рубашка, – диавол отвечает. – Я думал, ты серьезный человек, а ты и вправду, только брехать научился! Правильно тебя из СССР выгнали!.. Так что подыхай здесь, как собака, с кактусом в кишке! Страшно стало Троцкому умирать. Но душу терять еще страшнее. А диавол хитрый говорит ему: Чего ты, Троцкий, ломаешься, как баба?! Ты и так, сам того не зная, всю жизнь мне служишь своим враньем неумеренным. Душа твоя так и так моя после смерти будет. А помрешь ты часа через два в диких мучениях. Я бы подождал, а только мне твоя душа при жизни полезней. Думай сам – или помрешь через два часа в мучениях, и душа все равно мне достанется, или жить будешь, как король!.. Подумал Троцкий и согласился. Продал, значит, душу свою за богатство, славу и бессмертие. Купил дом громадный, слуг там завел, сторожей наставил от мексиканских революционеров. И стал книжки писать, а в книжках опять брехать обо всем – занялся любимым делом. Жил-жил, горя не знал. Но потом одному мексиканскому революционеру все-таки удалось к нему сзади подкрасться, когда Троцкий книгу писал про свою роль в мировой революции. Подкрался он к нему и дал ледорубом по голове.

И зря. Вот если бы он ему срубил башку, тогда бы Троцкий умер, потому что без башки бессмертные не живут. А он ему всадил прямо посередке, так что лезвие в башку по самую рукоятку ушло и там застряло. Не помер Троцкий, а просто сильно перепугался и стал жить дальше с топором в голове. Только ручку деревянную вытащил, чтоб она ему не мешала шляпу надевать и ложиться на спину. И стало у него в голове навроде бы Железный занавес между сторонами мозгов. Каждая сторона теперь отдельно думает. Одна, например, думает идти направо, а другая – налево, и из-за этого ноги дергаются и разъезжаются в стороны. А Троцкий…

Абатуров не закончил. Страшный грохот потряс церковь. Земля содрогнулась. Иконы на стенах задрожали, и одна маленькая, но старая иконка сорвалась со стены и упала в угол.

Глава четырнадцатая МЕСТЬ

Иногда Господь, бывает

Кинет сверху кирпичи

Чтоб внизу не забывали

Обезьянку Чи-чи-чи

Рашен Бразерс

1

Месть. За что люди мстят друг другу? Например, за то, что один другому нассал в ботинок. Или – один у другого убил брата. Кто-то кого-то обозвал: жидом, ниггером, кацапом, хохлом, лягушатником, макаронником, чурбаном, чуркистаном, узкоглазым, желтожопым, красножопым, черножопым. Еще мстят за то, что распяли Христа. Мстят за то, что едят свинину. Мстят за то, что не едят свинину, зато пьют кровь христианских младенцев. Мстят за то, что дерут ишаков. Мстят за то, что не дерут ишаков. Мстят за деревянных идолов. Мстят за то, что крестятся двумя пальцами. Мстят за то, что крестятся тремя. Мстят за то, что показывают средний палец. Мстят тем, кто жрет палочками, как дикари. Мстят тем, кто имеет много жен. Мстят тем, кто предлагает своих жен гостям. Мстят тем, кто своих жен не предлагает, но зато пользуется женами гостей. Мстят за идиотские спортивные игры. (Русские, например, смотрят с плохо скрытым раздражением на американский футбол, им хочется надавать американцам по шее, чтобы они поняли, что футбол – это игра, в которую играют ногами, в крайнем случае, головой! А американцы тоже так же думают, только наоборот). Часто мстят за политику. Политика – один из самых популярных поводов мщения. Мстят за то, что одним кажется, что их любимую партию преследует партия уродов, негодяев и дураков. Женщины мстят по более мелким поводам. Например, одна другой плюнула в кастрюлю. Ну и так далее. Можно бесконечно долго перечислять причины мести. Как говорили древние, имя им Легион. Мы не в курсе, сколько это точно, но звучит убедительно. Гораздо убедительнее, чем имя им Триллион.

Теперь о способах мести. Самый простой и распространенный способ – пойти и убить врага. Желательно еще, чтобы смерть была мучительной, чтобы обидчик в полной мере мог осознать перед смертью, за что он умирает и кто его убивает. А не так просто – бабах! и нету! И никто не понял, что это месть была, а не несчастный случай. Неплохо это было поставлено в свое время у горцев (в том числе корсиканцев, албанцев, латиноамериканцев). Непонятно почему, может быть, воздух и острый перец так влияли на людей, но факт, что если там кто-то кому-то насолил, то всё! – всем родственникам будет чем заняться несколько последующих поколений, пока кто-то из них еще жив. Такая месть называется кровной. Но убивать необязательно – можно засадить в тюрьму, оставить без работы, увести или изнасиловать жену, разорить, нассать в ботинок.

Месть – один из главных рычагов мироустройства. Месть – обязательное условие человеческой деятельности и существования. Мстить так же обязательно, как не портить воздух в общественном месте. Не мстить – западло. Тот, кто не мстит, автоматически попадает в разряд отверженных. Если же человек, как положено, мстит, он: раз – получает удовольствие от активной деятельности, два – получает удовольствие, когда достигает цели, три – если в процессе мщения он погибает, то погибает, как герой, отдавший жизнь за святое дело. А если его сажают за убийство, то тоже он герой, как и в предыдущем случае…

2

Витек спал. Ему снилось, что он тореадор в Испании и на него несется громадный разъяренный бык с остро заточенными гаечными ключами вместо рогов. Это был бык Коновалов. Витек отскочил в сторону, и бык Коновалов протаранил рогами штакетник и запутался в досках. Витек воинственно вскрикнул, отрубил ему хвост и отбежал подальше. На трибунах поднялся шум, публика зааплодировала. Витек откинул полу телогрейки и поклонился, придерживая одной рукой на голове шапку-ушанку, чтоб не свалилась. Боковым зрением он заметил, что Коновалов-бык освободился и несется на него с огромной скоростью. Мгновение – и Витек будет проткнут, подброшен и расплющен. Витек высоко подпрыгнул, сделал в воздухе сальто назад, приземлился на спину Коновалова и схватил его за гаечные ключи. Какой он, оказывается, ловкий тореадор. И как это раньше он про себя ничего не знал! А то бы давно уже всем деревенским навешал кренделей и стал бы королем Красного Бубна.

Коновалов взбесился. Он подпрыгнул, опустился на передние копыта, а задние задрал повыше, с тем чтобы скинуть Витька через голову и затоптать. Витек еле удержался на спине быка. Он выпустил из сапог раскладные шпоры и глубоко воткнул их под ребра быку Мишке, в отместку за его подпрыгивания. Мишка Коновалов заорал нечеловеческим голосом «My!» и стал беспорядочно скакать по арене. Витька мотало так, что шапка-ушанка слетела с его головы и, перелетев на трибуну, повисла на каком-то болельщике. А челюсть у Витька ходила ходуном, и зубы стучали друг о друга, как кастаньеты. Из карманов высыпалась мелочь и раскатилась по арене. На арену выскочили пацаны и бросились ее подбирать. Витек рассердился. Ему стало обидно, что пока он тут сражается с быком, у него бессовестно тырят деньги.

– Не трожь! – заорал он, оборачиваясь.

Но тут Мишка так наподдал жопой, что Витька подкинуло и, если бы он не был такой ловкий и не держался за рога, то свалился бы обязательно. Витек забыл про деньги и начал крутить Коновалову рога на бок. Мишка не поддавался, поворачивая голову в обратную сторону. Врешь! Куда тебе против Витька, короля Красного Бубна! Он с силой потянул голову на себя, и один рог-ключ выломался из головы и остался у Витька в руке. Витек не растерялся. Он размахнулся и как следует врезал Коновалову ключом по башке. У Мишки подогнулись передние ноги. Он зашатался и рухнул на бок. Витек едва успел соскочить с быка, чтобы тот не придавил его своей тушей.

На трибунах заревели. Вверх полетели шапки. Витек залез на подыхающего быка, поднял руку с ключом вверх и замер в позе победителя на пьедестале. Настроение было превосходное. Во-первых, он одолел такую силищу. Во-вторых, отомстил за какую-то обиду, которую он, как следует, вспомнить не мог. В-третьих, он знал, что теперь его объявят королем Красного Бубна и он всех подданных, в широком смысле, трахнет в жопу. А Коновалова – если тот, конечно, выживет после того, как Витек выдернул у него рог, – он вообще зачморит и смешает с говном. И еще Петьку Углова, дружка его, тоже угандошит за компанию. Витек топнул ногой по Мишкиному боку. Бык вздрогнул, ударив по земле остатком хвоста.

И тут из загона на арену вышел Кинг-Конг. Витек замер. Он видел его в кино, но не предполагал, что ему придется сражаться с гигантской обезьяной один на один. Кинг-Конг был ростом с пятиэтажный дом. У него были красные выпученные глаза, острые зубы, страшные лапы и ноги такие, что Кинг-Конг мог спокойно раздавить не только Витька, а целый грузовик с прицепом.

Витек спрыгнул с Коновалова и попятился. Кинг-Конг нагнулся, протянул вперед мохнатую лапу и сгреб Витька в кулак. В следующий момент Витек уже находился перед глазами ужасной обезьяны-гиганта. Кинг-Конг поднес Витька ближе, и зрачки зверя сошлись у носа.

– Хр-р-ра-а-а-а! Хамдэр-р-р! – Кинг-Конг зарычал так, что у Витька чуть не лопнули барабанные перепонки. Он увидел страшную черную пасть с черным языком. Ему показалось, что на стенках горла, размером с пещеру, пляшут отблески огня, пылающего у обезьяны внутри. Витек понял, что это вход в Ад. Изо рта на Витька так дохнуло смрадом паленых душ, что его тут же вырвало зверю на язык. Обезьяна заревела и выплюнула рвоту Витьку обратно в лицо. А потом завела лапу за спину и засунула Витька к себе в жопу. У Витька перехватило дыхание. Дерьмо залепило ему уши, глаза, нос и рот. Он услышал в недрах у зверя низкий рокочущий гул, который с каждой секундой становится всё громче и приближается. Витек понял, что сейчас произойдет. Он понял, от чего он умрет. И это было ужасно. Звук нарастал. Обезьяна смертельно пернула…

3

Витек слетел с кровати. Он сидел на полу и дико озирался кругом. Он слышал наяву отзвуки того, что пережил во сне.

Стекла вылетели из окон и усыпали осколками весь пол. Со стены упала репродукция картины «Аленушка», рамка раскололась на части. По зеркалу над умывальником пробежала наискось трещина. Лампочка под потолком раскачивалась. А за окнами полыхало пламя.

В дверь влетела перепуганная бабка Вера.

– Ой-ёй-ёй! – она схватилась за голову. – Кажись, Витек, бонба упала! Война началась! Ой-ёй-ёй!

Витек вскочил и сморщился от резкой боли в голове. Он поправил на лбу повязку и высунулся в разбитое окно. На бугре перед церковью горели обломки самолета.

– Это, мамаша, не бомба! – крикнул он. – Это самолет пи…анулся! Пойдемте, мамаша, смотреть чего осталось!

Глава пятнадцатая СОБАКИ ЛОНДОНА

Из чего же сделаны наши мальчики?

Чей-то перевод, вероятно, с английского

1

Валерка вытащил из пачки беломорину и выдул табак в окно. Насыпал на ладонь травку, забил косяк, дунул и передал Эдику. Эдик затянулся и передал Шурику. Шурик затянулся и передал Ларисе. Лариса затянулась и передала опять Валерке. Валерка выпустил дым, затянулся и передал Эдику. Эдик хихикнул, затянулся, сделал пятку и передал Шурику.

– Хорошая, – сказал он, стараясь не выпускать изо рта дым.

– У-му, – сказал Шурик на вдохе и передал Ларисе.

– Гады вы все, – повернулся Коля Дуров. – Не могли дождаться, когда на ночевку встанем. – Он вел машину.

– Знаем мы этот прикол, – сказал Валерка. – Мы встанем, а ты ляжешь.

Все, кроме Коли, захохотали.

Коля выругался матом. И все опять захохотали.

Рок-группе «Собаки Лондона» друзья посоветовали съездить на гастроли в Тамбов. Посоветовал туда съездить известный тамбовский гитарист Чик, потому что в Тамбове, по его словам, можно было приобрести недорого хорошей травы. А кто же откажется от такого удачного приобретения? Экономия получалась серьезная. Рок-н-роллом в этой стране много не заработаешь. Это вам не Штаты. Один черт куда ехать – в Котлас или в Тамбов – ни там, ни там много не заплатят. Но в Тамбове, по крайней мере, можно купить дешевой травы. А в Котласе, в лучшем случае, огрести кренделей от местных и подцепить трипак.

Гастроли прошли нормально, без особенных приключений. Трава оказалась что надо и стоила, по московским меркам, полную ерунду.

Проехали указатель КРАСНЫЙ БУБЕН и долго смеялись этому смешному названию. Кто-то вспомнил выражение «Дать в бубен», и все опять захохотали.

– Ой, я не могу! – Лариска отвалилась на сиденье и заболтала в воздухе ногами. – Сейчас лопну!

– Давай, Колян, вон там сверни, – сказал Валера.

– Косяк сверни, – добавил Шурик и заржал.

Машина съехала с дороги, проехала по кустам и остановилась на поляне.

Музыканты вышли и поприседали, разминая затекшие конечности.

– Здесь и остановимся, – Коля огляделся. – Ты, Валер, за дровами. Эдик ставит палатку. Шурик с Ларисой занимаются жратвой.

– А ты чего?

– А я автосервис.

– Да на хрен они нужны! – сказал Валера и махнул рукой.

– Кто?

– Дрова.

– Для костра.

– Да ну. Бутербродов нарубимся – и спать.

– Палатка, я считаю, тоже не нужна, – сказал Эдик. – В машине переночуем. В ломы ставить…

– Гады вы! – Коля насупился. – Обкурились раньше времени, а теперь их ломает! В следующий раз, пока не остановимся и не сделаем чего надо, курить запрещается!

Все промолчали. Коля в группе считался за старшего. Творческий вклад его был не особенно какой, но с точки зрения организации – незаменимый человек. И если бы не Коля, они бы не смогли зарабатывать ни копейки.

2

Валерка пошел за дровами. Эдик вытащил из багажника палатку и долго пытался ее в темноте поставить. Но палатка ставиться никак не хотела и всё время падала.

Шурик и Лариса, не спеша, резали колбасу и шутили по этому поводу. Шурик приставлял себе колбасу и говорил:

– Он, кажется, стал покороче на пару колец. Я умоляю тебя, Лариска, режь потоньше, а то не дотянем до Москвы. Надо растянуть до Москвы.

Лариска сгибалась от смеха пополам. Она вообще была девушка веселая и добрая. В коллективе ее любили. Лариска пела бэк вокалом, пританцовывала на сцене и иногда, когда был драйв, показывала залу титьки. Этот номер пользовался у публики неизменным успехом. Когда концерт почему-то не складывался, Лариска выбегала вперед и показывала титьки – дальше всё шло как надо.

Правда, иногда какой-нибудь пьяный козел забирался на сцену, чтобы пощупать Лариску, и тогда Коля давал ему по башке бас-гитарой и спихивал вниз. Это тоже дико всем нравилось. Ребята даже решили сделать такой номер постоянным. Шоу! Коля позвал своего друга по кличке Циклодол, чтобы он за пять баксов вылезал, когда надо, на сцену и хватал Лариску за титьки. А Коля бы его бил гитарой типа по башке. Перед концертом все набухались, на концерте Циклодол вылез и стал щупать Лариску. Фальшивыми ударами его отогнать никак не получалось. Пришлось Коле ударить Циклодола по-настоящему, а после концерта добавить ему еще десять баксов как компенсацию за физический ущерб. Но дальше Циклодол участвовать в шоу отказался. «Еще баксов тридцать заработаю, – сказал он, – и мне конец…»

Из леса вышел Валерка. За ним волочилось по земле длинное сухое дерево без листьев.

– Вот, блин! – сказал он никому, кинув ствол. – Вот вам большое дерево с сухими ветками. Делайте с ним что хотите! Ниггер свое дело сделал. Ниггер умывает руки.

– Ниггер угорает, – сказал Шурик и приставил колбасу.

– В пожаре Куклуксклана, – добавила Лариска.

– Покурив крутого плана, – закончил кто начал, то есть Валерка.

Долгая совместная работа в группе научила музыкантов писать спонтанные тексты или спонтанную музыку к ним.

Все замерли на секунду, а потом Валерка сбегал в машину за гитарой, и все сели на бревно дописывать песню про ниггера. Только Коля в творчестве участия не принимал, он сидел в стороне и один курил собственный косяк.

3

Валерка взял аккорд и сказал:

– Это будет блюз.

– Нет, – возразил Шурик, – это будет реггей. А третий сказал:

– Пусть будет чего получится.

– Точно, – подытожила Лариска.

Ниггер умывает Руки. Ниггер угорает В огне Куклуксклана Покурив крутого плана.

Вот что уже было написано.

Валерка еще раз провел по струнам, послушал аккорд и, не задумываясь, сказал:

– Вытирай руки.

– Умывай ноги, – добавил Эдик.

– Пиджак, жилетка, брюки, – сказал Шурик.

– Ботинки-буги-ноги, – докончила Лариска. – Это припев такой будет «Буги-ноги».

– О! – сказал Валерка. – Буги-вуги получилось. – Он заиграл буги-вуги и запел. – Ботинки-буги-вуги! Ботинки-буги-ноги! Буги-вуги! Буги-ноги! Это фишка! У этого припева будет дикая популярность!

– С хрена ли она будет? – спросил Коля. – Я вот не понимаю, о чем эта песнь?

– Чего тут непонятного? – спросил Шурик. – Негр удол-бался и сбежал от хозяина с юга на север. Призыв к свободе.

– Негров, – добавил Эдик.

– А, – понял Коля. – Но все равно песня плохая, и тема у нас в стране не покатит. Свобода негров – это вчерашний день.

– А мы сделаем акцент на обдолбанность. На наркотики, то есть. И покатит. Наркотики – это сегодняшний день.

– А кто же будет петь? – спросил Коля с сомнением. – Для буги-вуги у вас ни у кого голос не подходит. Из вас никто буги-вуги петь не может.

– Тогда ты споешь, если такой умный.

– А что, – Коля посмотрел на небо. – Могу спеть. Не налажаю, как некоторые. – Он опустил голову и посмотрел с улыбкой на Эдика.

– Давайте дальше писать, а то забудем, – сказала Лариска.

– Гребет по Миссисипи, – сказал Валерка.

– Английский пароход, – добавил Шурик.

– Американский только, – поправила Лариска.

– Канадский.

– Хорошо.

– Гребет по Миссисипи.

– Канадский пароход…

– И капитан весь в синем…

– Дубинкой негра бьет.

– Бьет негра по прическе…

– Бьет негра по рукам…

– Бьет негра по матроске…

– И по его ногам.

– А тут припев «Буги-ноги»!

– Точно.

– Нормально пока получается.

– Хорошо бы на английский перевести.

– Негры сдохнут.

– Давайте писать, расисты!

– Негр в трюме травку курит…

– Черномазый психодел…

– И по Африке тоскует…

– Где впервые забалдел.

– Лучше прибалдел.

– Пусть.

– И припев.

– И всё! Два раза в конце повторим.

– Запев, припев и допев.

– И припев два раза в конце.

Песня всем понравилась. Строчку «Капитан весь в синем», Лариска предложила заменить на «Капитан из Бразилии».

– Так культурнее, – объяснила она. – Как у Вертинского.

– Президент Бразилии, – поправил Коля. – Это лучше. Песню переписали в блокнот и записали на диктофон, на всякий случай.

4

– Чем-то воняет, – сказал Валерка, поведя носом.

И действительно. Воняло так, как будто поблизости в кустах кто-то сдох и протух. Все заметили это, еще когда писали песню, но каждый подумал, что это кажется только ему одному, и ничего не сказал. И только Валерка так не подумал. Он вообще оригинально мыслил. Нестандартно и независимо.

Теперь, когда он произнес это вслух, все опять обратили внимание на вонь.

– Как будто корова сдохла.

– Почему корова?

– Она большая и воняет сильно. Отстала от стада, заблудилась в лесу и сдохла.

– Не может быть. Здесь деревня рядом. Ее бы по мычанию нашли. По звукам «му-у»!

– Ой! Мне страшно! Зачем ты так мычал? Как псих! Я испугалась!

– Му-у! НЕ БОЙСЯ, ЭТО Я, ТВОЙ СКЕЛЕ-ЕТ АБРАМ-М-М!

– Шурик, заканчивай!

– Чем-то воняет, правда… Спать не сможем.

– Давайте переедем.

Все подумали, что надо бы конечно переехать, но уж больно неохота двигаться. Опять сниматься, загружаться, переезжать, раскладываться… Офигеешь! Каждый про себя подумал, что если кто предложит переезжать и если все поддержат, то и он поедет, а сам инициативу проявлять не будет.

Никто не предложил.

Начали потихонечку располагаться на ночлег. Коля спал обычно в машине. Лариску клали в палатке между пацанами, для общественного контроля.

Коля сказал:

– Сегодня лягу с вами в палатке.

– Там и так тесно. Дышать нечем.

– Спи в машине.

– Не могу. Меня чего-то тусует.

Все тоже чувствовали тревогу, которая заполняла темные уголки организма. Каждый решил, что это отходняк, и старался не обращать внимания.

– Хорошо, спи в палатке.

– Только не лапай меня во сне.

– Нужна ты мне. Я тебя и наяву не лапаю.

– Грубиян.

– А что, надо лапать, что ли? Если надо, могу… – он протянул вперед руку.

– У себя лапай.

– У себя неинтересно, когда рядом солистка.

Залезли в палатку. Улеглись. Натянули на дверь сетку от комаров.

– Не выключайте фонарик, – попросила Лариска.

– Батарейки жалко. Сядут же.

– Новые купим. Всё же выключили.

Коля тут же захрапел. Его разбудили.

– В машину пойдешь.

– Идите вы, знаете куда… Полежали, но сон не шел.

Вдруг что-то засвистело, в следующую секунду раздался оглушительный взрыв. Палатку так тряхнуло, что неизвестно, как она вообще устояла.

– Что это?! – Лариска прижалась к Валерке. – Что это было?!

– Не знаю, – прошептал Коля. – Но, по-моему, нужно отсюда сматываться, пока не поздно…

– Ребята, – прошептала в темноте Лариска, – мне кажется, кто-то ходит у палатки…

– Тихо, ты…

5

Кто-то закричал снаружи:

– Выходи по одному!

Ребята застыли. Они еще надеялись, что это кричат не им.

– Эй, в палатке, предупреждаю последний раз! Если через пять секунд не выйдете, открываем огонь!

Таких угроз ребята никогда до этого не слышали, но поняли, что с ними не шутят. Клацание затвора подтвердило это дело.

– Ну! – закричал голос. – Раз, два, два с половиной…

Ребята, наталкиваясь в темноте друг на друга, ринулись к выходу. Палатка завалилась и стала похожа на завязанный мешок, в который насовали маленьких поросят.

6

Пока музыканты барахтались, кто-то снаружи поджег палатку и дико засмеялся. Палатка вспыхнула. Музыканты внутри закричали от боли и страха. Всем туристам известно, что средняя палатка сгорает секунд за десять. Но эти десять секунд показались ребятам вечностью. Вечными муками. За эти секунды они сильно обгорели, получили страшные ожоги, одежда сгорела наполовину, от волос остались дымящиеся клочки. И когда палатка догорела, на ноги поднялась уже не современная городская молодежь в модном прикиде, а погорельцы неопределенного времени и места действия.

Когда они немного пришли в себя и смогли воспринимать, кроме боли и страха, что-то еще, то увидели перед собой двух солдат в плащ-палатках, со старинными автоматами, с большой круглой шайбой, вместо рожка.

Из темноты вышел третий – старик в телогрейке. Из-под кепки у него торчала красная повязка, похожая на повязку дружинника, только на лбу.

– Ну что, пидаразы, наркоманы, фашисты, шпана?! – спросил он, как Костя Кинчев. – Выкурили вас из вашего гнезда разврата? Хе-хе-хе! А ну, стройся живо! – прокричал он так громко и резко, что ноги рок-музыкантов сами выполнили приказ пожилого.

Пожилой прошелся вдоль шеренги и крякнул:

– Не по росту, бляха-муха, встали! Считаю до двух, чтобы встали по росту!

Спотыкаясь и задевая друг друга, ребята задвигались и встали как положено.

– Другое дело, – старик засмеялся сухим каркающим смехом, от которого по спинам побежали мурашки, а остатки опаленных волос поднялись дыбом. – Значит так, – продолжил он, отсмеявшись. – Попались, супчики! Быстро мы вас накрыли. Ха-ха-ха! От русских не уйдешь! Мозолистая рука русской народной расправы сожмет так, что от вас только кусочки костей и жира останутся, – он выставил перед собой тощий кулак и поднес его к носу Коли Дурова, который стоял ближе всех. – Фарш от вас, господа, останется, который мы скормим своим собакам, чтобы они стали еще немного потолще, еще немного позлее и побеспощаднее гамкали на наших врагов!

Старик явно был сумасшедший. Какой-то полный бред он нес, какую-то чепуху! И это всем очень-очень не понравилось.

– Да что тут происходит, в самом деле?! – закричала Лариска. – Кто вы такие?! Что за шутки?!

– Что за шутки? – переспросил старик. И в голосе его прозвучало холодное железо садизма. – Что за шутки? Ты хочешь узнать, американская шлюха, кто мы такие? – Он медленно подошел к Ларисе. Лариса попятилась. Ее глаза округлились. – Куда?! Стоять, тварь! Выровнять носки! – он ткнул пальцем вниз. – Выровнять носки, я сказал!

Девушка подвинулась.

– Вот так… – Старик схватил Ларису за майку и дернул на себя. Майка порвалась. Из-под нее выскочила, как на концерте, большая Ларискина грудь.

– Ой! – Лариска закрыла грудь обеими руками. – Что вы делаете?! – У нее выступили слезы.

– Гы-гы-гы! – загоготал старик, широко раскрыв рот.

– Ты, мудак! – Коля Дуров бросился между стариком и Ларисой. – Ты что делаешь?!

Но сразу же отлетел на землю и схватился руками за разбитый затылок. А над ним стоял и ухмылялся толстый солдат с занесенным прикладом.

– Прыгучий какой, – сказал солдат. – Еще раз прыгнешь, и твоя голова расколется, как тыква, на вашем американском свинячем празднике!

Коля попытался подняться на четвереньки, но солдат пнул его сапогом по копчику. Дуров отлетел вперед и корчился от боли, скребя пальцами землю.

– Поняли, мистеры-твистеры?! – сказал старик. – Еще кто дергаться будет – расстрел на месте! – Он вытащил из кармана клочок бумаги, развернул, посмотрел на всех строгим взглядом и стал читать. – Народный Комиссариат Внутренних Дел сообщает, что в деревню Красный Бубен бешеными собаками американского капитализма запущена летающая тарелка с экипажем шпионов-диверсантов, которые имеют задание разъезжать по России на машине и развращать нашу молодежь проамериканскими песнями…

Что за чушь нес этот ужасный странный старик. Что за НКВД?! Какое НКВД в наше время?! И вообще, говорил он что-то несуразное! Но возражать, после того, что сделали с Колей и Лариской, было страшно. Коля до сих пор корчился на земле. А Лариска стояла зареванная и бледная, прикрыв грудь руками.

Старик приподнял шапку и поскреб грязными пальцами лысину. Звук получился такой, как будто он скреб железом по кости.

Ребят передернуло.

– … Нашими «катюшами» американская тарелка была подбита. Но диверсантам удалось попрыгать вниз на парашютах… кхе-кхе… и временно укрыться в темном лесу около родной деревни. С целью обезвредить засевшего в лесу противника, была послана группа «Рок-н-ролл Мертв» в составе: Колчанова Андрея Яковлевича, это я, – Колчанов улыбнулся, – бойца Стропалева Михаила и бойца-инвалида без рук Андрея Жадова.

Тот, которого назвали Жадовым, мотнул плечами, плащ-палатка слетела на землю, и все увидели, что он действительно без рук. А пустые рукава гимнастерки заправлены за солдатский ремень. Тем не менее на шее у бойца висел автомат.

– … При задержании шпионов, – продолжал читать Колчанов, – приказано устроить над ними полевой суд и расстрелять врагов на месте. Лица трупов обезобразить, а трупы облить керосином и сжечь. А что останется, растолочь в костную муку и скормить свиньям… чтобы не получилось, как с семьей Николая Кровавого… Уничтожить так уничтожить…

– Да вы что! – не выдержал Валерка. – Какие мы шпионы?! Мы русские, как и вы! Какие тарелки?!.

Колчанов резко выкинул вперед руку и схватил Валерку за яйца.

– Русские?! – он приблизил свое лицо к лицу Валерки, обдав его смрадным запахом, и крутанул руку с яйцами на полтора оборота по часовой стрелке.

Валерка взвыл.

– Русские так не воют, – сказал старик. – Так воют американские шакалы, которые называются у вас койоты! Это раз! Русские так не одеваются, так не стригутся, и от русских так не воняет дерьмом! – Он ударил свободной рукой Валерке в глаз. – Русские пьют водку, а не курят дурь! – Старик засунул руку Валерке под косуху и вытащил оттуда пакет с травой. – На, жри, падло американское! – Он впихнул мешок Валерке в рот. Трава посыпалась на грудь. Изо рта у Валерки потекла зеленая слюна. – Русские не пишут таких песен Ботинки-буги-ноги! А тем более их не поют! Русские поют песню Расцветали-яблони-и-груши! Три-четыре!

Солдаты затянули «Катюшу»:

Рас-цве-тали-ябло-ни-и-гру-ши По-плы-ли-ту-маны-над-ре-кой Вы-хо-ди-ла-на-бе-рег-Ка-тю-ша На-вы-сокий-бе-рег-на-кру-той… Ой-ёй-ёй —

страшно громыхало эхо над макушками деревьев. И совы подухивали им – полуночные бэквокалистки черного леса.

Колчанов одной рукой дирижировал в воздухе, продолжая другой держать Валерку за яйца. В конце каждого куплета он сжимал кулак, и Валерка истошно вопил.

– Вот как поют русские солдаты, – сказал он после песни. – И вот как воют американские шпионы в бессильной злобе им помешать! – Он разжал руку, и Валерка повалился на землю без чувств. – Вставай, америкашка, – Колчанов пнул его ногой. – Если бы ты был русский, ты бы не валялся в грязи, как теперь, а сражался бы до конца за свои тухлые яйца! Хе-хе! До конца тебе, впрочем, осталось немного. – Он пнул Валерку еще раз и подошел к Ларисе. Лариса замерла. От страха она перестала дышать. – Что, боишься меня, шлюха? А титьки свои показывать не боялась русским людям? А?! Давай, покажи нам титьки, – он дернул Лариску за руку.

– А-а! – закричала девушка, пытаясь прикрыться второй рукой.

Но Колчанов дернул за вторую.

– Не сметь! Перед придурками тебе обнажаться не стыдно, а перед русскими солдатами стыдно?! Пусть русские солдаты посмотрят, они заслужили это право! Они, может, такого всю войну не видели! Ты это понимаешь, тварь?! Эй, солдатики, – Колчанов оглянулся, – глядите!

Солдаты подошли.

– Ого! – сказал толстый. – Вот это титьки! Таких титек я еще не видел!

– Да. У наших женщин таких титек нет, – добавил второй. – Потому что они работают для фронта сутками, не отходя от станков, недоедают и не могут себе нажрать такие батоны, как у этой американской суки.

– Давай ее отдрючим. Все равно ее скоро расстреливать.

– Давай, чтоб зря не пропадала.

– Доставим ей последнее удовольствие.

– Помоги мне, Мишка, ширинку расстегнуть, а то без рук неудобно.

– Не, мне противно. Пусть она тебе сама расстегивает, целка американская. Ей это привычно!

– Верно. Жаль, что у меня рук нет, а то бы я за ее уши держался.

– А ты ногами держись, вроде обезьяны.

– Так это сапоги придется снимать.

– Тогда не держись, если лень сапоги снять.

– Тогда не буду.

Солдаты набросились на Ларису.

Колчанов посмотрел на них и вздохнул.

– Эх… Соскучились по бабе, соколики… – И повернулся к ребятам. – Жаль, что вы не бабы, а то бы я вас тоже отодрал… Здесь, в этом документе, – он потряс бумагу, – ничего не говорится о пытках и мучениях, которые следует учинить перед расстрелом. Из чего понятно, что пытки и мучения допускаются самые разнообразные, на усмотрение исполнителей. Это ясно читается между строк.

– Покажите бумагу, – попросил Эдик.

– На, смотри, – Колчанов поднес листок к его лицу.

Эдик насупил брови, но прочитать успел только одно непонятное слово Хамдэр. Затем Колчанов убрал бумагу от его лица и сунул в карман телогрейки.

– Почитал?

– Не успел.

– Еще бы! Не научился на чужом языке быстро читать, а лезешь!

– Я не лезу.

– Лезешь-лезешь, – старик сказал это как-то даже добродушно. – У нас в стране поголовная грамотность. А у вас в Америке нет поголовной грамотности. – Неожиданно он размахнулся и врезал Эдику кулаком в живот. Эдик согнулся пополам. Колчанов добавил сверху двумя руками ему по затылку и успел еще подставить колено, чтобы Эдик разбил как следует нос.

В кустах кричала Лариса, которую зверски насиловали два бойца…

Глава шестнадцатая ЖЕНИХ С ТОГО СВЕТА

Зато я теперь буду благородные напитки пить! Шанпанское и Салют!

1

Витек бежал по направлению к пожару, полыхавшему недалеко от церкви.

– Витенька, не поспеваю я, – кричала сзади него престарелая мамаша. – В боку у меня закололо!

– Отдохни, маманя, а я вперед побежал! Может, там помощь моя требуется!

Про помощь Витек сказал к слову, ему просто хотелось посмотреть, чего там упало и чего горит.

Бабка Вера схватилась руками за забор и тяжело дышала, глядя вслед растворяющейся в темноте спине сына. Спина помелькала белой майкой и исчезла. Бабке Вере стало обидно, что сын ее не подождал. Но если бы она знала, что видит его в последний раз, она бы так не обижалась.

– Эхе-хе, – выдохнула она, поправляя на голове съехавший назад платок. – Молодые старых не уважают…

Кто-то положил ей на плечо руку:

– И не говори!

Бабка вздрогнула. Рука была холодная, как лед.

– Ой! – вскрикнула она. – Кто это тут?!

– А-ха-ха! – засмеялся голос. – Что, не узнала? Это я, Колчанов.

– Фу! – выдохнула бабка. – Напугал меня, лисапедист! – Она медленно повернула голову. – Чего это у тебя руки такие холодные, как ледышки?

– В погреб лазил… за шанпанским… – Колчанов ухмыльнулся.

– Это в чьем же ты погребе шанпанского достал?..

– В своем и достал…

– Да у тебя и погреба-то нет никакого! – махнула рукой бабка Вера.

– Раньше не было, а теперь есть… Я теперь богатый человек… как Ельцин…

– Откуда ты богатый Ельцин стал, козел ты вонючий?!

– Ты, бабка, так меня не называй, пока не дослушала. Может, я теперь поворотная стрелка в твоей судьбе стану.

– Ты, видать, от пьянства совсем очумел! Несешь не знамо чего!

– Дура ты! Я, чтоб ты знала, клад нашел евреев бубитых!.. – Колчанов выдержал для эффекта паузу. – Евреи-то бубитые клад зарыли, а я отрыл!.. И теперь богатейший в СНГ человек! Поняла?..

– Ладно брехать-то! Трепач кукурузный!

– На, смотри, – Колчанов вынул из-за пазухи бутылку шампанского, поставил на землю, снова слазил за пазуху и вытащил оттуда бусы из жемчуга.

Бабка раскрыла рот и медленно переводила глаза от шампанского к бусам.

Колчанов потряс ниткой у нее перед глазами:

– Вот они, сокровища! Все теперь мои! А я… свататься к тебе пришел. Надоело мне одному жить бобылем… Некому щей с похмелья поднести… А бухаю я, сама знаешь…

– Во-во, – растерялась бабка Вера, – на фига ж мне муж пьяница?!

– А кто не пьет?.. Курица и та пьет! Зато я теперь буду благородные напитки пить! Шанпанское и Салют! Дом выстрою каменный в два этажа, как у Чубайса, и работать нам теперь с тобой не надо!.. Аттракционы в огороде поставлю…

эту… карусель с лошадками! Будешь на них крутиться с утра до вечера, пока башка не заболит. Все нам завидовать станут!

– Да иди, ты, – сказала бабка неуверенно.

– Куда – иди?.. На вот, примерь, – Колчанов надел ей на голову бусы. – Посмотри, как тебе идет.

– Это мне?..

– А кому ж? Ты ж теперь моя невеста… – Колчанов схватил бабку за руку и напялил ей на палец толстенное золотое кольцо с камнем.

Бабка Вера не знала чего сказать, никто ей сроду таких подарков не делал.

– Ну так что, согласна за меня пойти?

– А это посмотрим на твое поведение, – ответила она никак.

– Чиво?! – неожиданно обиделся Колчанов. – Я тебе и то и се – и замуж, и сокровища старинные, и карусель с лошадками, а ты мне такие слова обидные!.. Да на хрен ты мне сдалась, невеста беззубая?! Буду один пить! – Он схватил шампанское и резко сорвал проволоку. Пробка стрельнула, из горлышка вырвалось облако густого красного дыма.

Бабка Вера вскрикнула и открыла рот.

Красный дым, воспользовавшись этим, моментально превратился в тонкую змею и влетел в бабкину глотку.

Бабка почувствовала, как холодная скользкая змея заползает в нее. Бабку сотрясли спазмы, от которых хвост красной змеи немного выскользнул изо рта. Бабка схватилась за него обеими руками и дернула. Змея выскочила. Теперь ее ужасная красная морда с зубастой пастью раскачивалась в полутора сантиметрах от бабкиного носа. Змея шипела. Скользнув правой рукой по туловищу гада, бабка перехватила змею возле головы и сдавила ее что есть силы. Змея стремительно рванула к лицу, и бабке стоило неимоверных усилий удерживать ее подальше от себя. Глаза змеи смотрели на бабку с адской ненавистью, с какой обычно нечистая сила смотрит на человеческое племя. Конечно же, люди слабы и часто поддаются дьявольским соблазнам, но все же именно люди носят и хранят в себе Божий свет, который так ненавидят силы тьмы. Глаза змеи, круглые и бездонные, притягивали бабку к себе. Змеиный взгляд таил в себе опасность. Эти глаза могли запросто утянуть в себя не только старую женщину, но и всю деревню. Бабка Вера с усилием отвела свои глаза в сторону и увидела там мерзко смеющегося Колчанова. Колчанов прислонился к забору и прихлебывал из бутылки дымящуюся жидкость.

– Посмотрела на мое поведение, старая дура?! Ну и как?.. – он приложился к бутылке.

Бабка Вера размахнулась и огрела Колчанова по голове змеей. Колчанов захлебнулся, у него изо рта полезли рубиновые пузыри с мелкими белыми червячками. Бабка Вера накинула змею Колчанову на шею и попыталась задушить его, как удавкой. Колчанов захрипел. Бутылка выпала из его руки и больно ударила бабку Веру по ноге. Бабка подпрыгнула и случайно заехала коленом Колчанову по яйцам. Колчанов перегнулся. Бабка Вера еще сильнее сдавила змею у него на горле. Голова Колчанова надулась, как пузырь. Из его ушей и ноздрей полезли белые червяки. Еще чуть-чуть – и она победит! Но она забыла о дьявольских подарках. А, как известно, подарки дьявола еще никому не приносили счастья.

Пока бабка душила Колчанова, бусы на ее шее превратились в белую змею поменьше, а кольцо на пальце превратилось в маленькую, но страшную желтую гусеницу с волосками, начиненными ядом.

Змея на шее бабки завязалась простым узлом и пережала ей все дыхательные пути. У бабки помутнело в глазах, она ослабила хватку, выпустила красную змею и схватилась за белую на шее.

Колчанов отлетел к забору. Он отхаркнул червяков, вытер нос и прочистил уши:

– Фу!

Бабка Вера пыталась сорвать с шеи белую змею, но у нее не получалось. Змея все крепче сжимала горло. Перед глазами бабки поплыли разноцветные круги. Она теряла сознание. Но тут ей как-то удалось ногтем подцепить змеиный хвост и намотать его на палец. Она потянула было за него, но желтая гусеница доползла до ее лица и проскользнула в левую ноздрю. Бабка почувствовала, как иголки, начиненные ядом, втыкаются в ее слизистую оболочку.

Не всё то золото, что блестит!

В ее голове взорвался огромный золотой шар.

2

Витя Пачкин прибежал к месту взрыва первым. Во всяком случае, никого он пока поблизости не заметил.

На холме, недалеко от церкви, полыхало пламя. Витя остановился и огляделся посмотреть – нет ли кого из деревенских. Но никого не заметил. Только маленькие костерочки горели там и тут, по сторонам от основного пожарища. Его немного удивило, что никого нет. Ну, нет и ладно…

Из пламени что-то торчало. Что-то черное. Витек подошел поближе. Мамочки! Посреди огня возвышался столб, к которому был привязан человек.

Ветер донес до Пачкина запах жареного мяса. Витек отпрянул назад и потер глаза. Человек не исчез. И запах тоже. Теперь Пачкин разглядел его получше. На столбе висел мужчина в летчицком шлеме. Его голова была опущена на грудь, а руки скручены над головой. За столбом Витек увидел догорающий хвост самолета.

Кто-то сзади положил Витьку руку на плечо.

– Ваши документы! – произнес хриплый голос. Пачкин вздрогнул. Он не слышал, как к нему кто-то подошел.

Сзади стоял солдат в пилотке и плащ-палатке.

– Ваши документы! – повторил он.

У солдата был доисторический вид, как будто он сбежал со съемок фильма про Великую Отечественную войну.

– А чё такое? – ответил Витек.

– Хрен через плечо!.. Документы!

– А ты кто такой?!

– Сейчас узнаешь, – молниеносным движением солдат выхватил из-под плащ-палатки автомат ППШ и двинул прикладом Витьку в челюсть.

Пачкин отлетел. Когда голова снова начала соображать, она сообразила, что в ней стало на… раз, два, три… несколько зубов меньше. Витек сплюнул зубы на ладонь, другой рукой потрогал разбитые губы. С детства он не помнил, чтобы ему доставалось так, как сегодня. Сначала получил по голове от шлюхи, потом от Коновалова гаечным ключом, теперь ни за что ни про что выбили зубы. Нет, не зря ему так не хотелось ехать домой, в деревню. Он не был здесь несколько лет и отвык от такого беспорядка. Все же в городе так часто по морде не дают. И еще он подумал, где же он будет зубы вставлять с теперешними-то ценами.

– Ты чё дерешься?! С ума сошел?! – Витек поднял глаза и увидел перед собой дуло автомата.

– Документы давай! Последний раз повторяю! – щелкнул затвор.

Витек наконец понял, что его могут убить, и полез в задний карман брюк. Вытащил паспорт и протянул солдату.

– Так, – солдат раскрыл документ. – Виктор, значит, Пачкин. – Он захлопнул паспорт и швырнул в огонь.

– Ты чего делаешь?! – закричал Витек и метнулся вперед за паспортом.

Но тут же повалился на землю, сбитый тяжелым прикладом.

– Тебе он больше не нужен, – сказал солдат будничным тоном. – Мертвецам паспорта не нужны. Теперь у тебя не будет ни имени, ни фамилии, ни паспорта, ни прописки, ни всякой другой такой ерунды… Да…

– Как же это я буду без паспорта?..

– Хе-хе, – осклабился солдат. – Так и будешь ты теперь беспаспортный труп.

– Как это?!. За что?! – всхлипнул Пачкин.

– Очень просто. Упал и разбился сверхсекретный военный самолет, – солдат показал пальцем за спину. – Упал?

– Упал…

– Едем дальше… Как ты, Пачкин, понимаешь, это абсурд. Не можем же мы делать сверхсекретные самолеты, которые разбиваются, как обыкновенные? Не можем?

– Не можем…

– Правильно… Поэтому летчика за то, что он самолет угробил, который таких деньжищ стоил, мы, как видишь, поджариваем… Поджариваем?

– Поджариваем…

– Ведь он заслужил?

– Он… заслужил…

– Ну вот! А всех свидетелей гибели сверхнадежного самолета мы пускаем в расход, чтобы разговоров не было. Пускаем?

Ужасная логика солдата дошла до Витька. Логика железная, не допускающая возражений.

– Я никому не скажу, – просипел Пачкин.

– Все так говорят, а потом ползут слухи вредные… Ты вот, вижу, мужик-то неплохой… Но тоже… потерпишь-потерпишь, а потом нажрешься и разболтаешь по пьянке. Водку-то пьешь?

– Только по праздникам, – замотал головой Витек.

– Вот в праздник и разболтаешь!.. Испортишь людям праздник…

– Не разболтаю! Клянусь, не разболтаю! – Витек подполз к солдату и стал целовать ему сапоги.

– Ну… это ты брось, – солдат легонько двинул Витька каблуком в ухо. – Не при старом режиме!.. Да… Ну, не знаю, что и делать с тобой…

– Пощадите! У меня мать старая! На кого я ее брошу?!

– О матери ты, Пачкин, не волнуйся… Мы о ней позаботимся…

– У меня невеста в городе! В музее работает! Музейный работник!

– Невеста у тебя?.. Любишь ее?

– Люблю! Люблю!

– Ну, не знаю… Ну, как мне с тобой быть? У меня приказ. А приказ надо выполнять… Не знаю, не знаю… Может, ты знаешь, как мне быть?

– Я никому не скажу, – Витек заплакал.

– Это ты говорил уже… А я тебе на это уже ответил… А ты мне предложи что-нибудь, чтобы я тебе навстречу мог пойти…

– Я никому не скажу…

– Ну что ты заладил одно и то же, как попугай?.. Вот видишь, ничего ты мне предложить не можешь… А ведь это тебе надо, а не мне… Мне-то что за тебя думать? Зачем мне это? Я тебя застрелю сейчас и всё, и ничего думать не надо… Хе-хе… А ты, если не хочешь умирать, должен не просто словами пустыми отделаться, а пожертвовать чем-то… Чем-то пожертвовать…

Витек вытащил из кармана кошелек и протянул солдату:

– Вот, возьми! Это всё, что у меня есть! Солдат взял, открыл кошелек, поглядел внутрь:

– Деньги?..

– Деньги!

– Тфу! Твои деньги и так мои будут, когда я тебя расстреляю… Нашел чем пожертвовать! Это не жертва! Жертва, это то, чего тебе действительно жалко до слез, но все же подешевле жизни… Намек понял?.. Постой! Кажется, я придумал!.. Давай-ка тебе, Пачкин, язык отрежем! Чтоб ты не разболтал!

Витя упал на спину.

– Не хочешь?.. Ну, как знаешь, – солдат навел ему в лоб дуло автомата. – А я ведь, как лучше хотел… Пожалел тебя…

– Стой! Не стреляй! Давай отрежем!

– Молодец! Правильный выбор! Так на твоем месте поступил бы каждый, – солдат вытащил из-за пояса штык-нож. – Высовывай свой язык.

Витя покрылся испариной и медленно высунул язык. Язык дрожал, с него текла по подбородку слюна.

Невозможно описать, какие мучения испытал Пачкин, когда солдат, ухватив кончик языка одной рукой, другой резал по живому… Туда… сюда… туда… сюда… Боль… кровь… душераздирающее мычание… слезы… Кровь… Кровь… Кровь хлестала фонтаном… Он давился ею… Она текла у него по подбородку и стекала по груди и шее на траву…

– Готово! – солдат показал Пачкину его отрезанный язык. – Вот он! Смотри, Пачкин, какой у тебя язык был! Он бы мог стать причиной стольких бед и несчастий. Но не стал. Наоборот, благодаря моей солдатской смекалке, ты жив остался. Поедешь теперь к невесте… музейному работнику… Мамку старую увидишь…

Витек плакал. Он не мог поверить, что всё это происходит наяву.

– Ну что ты плачешь? Радоваться надо, Пачкин, что жив остался, а ты плачешь!.. Ну, не сможешь ты теперь разговаривать. Ну и что! Зато лишнего не сболтнешь! А если уж очень надо тебе будет чего-нибудь сообщить, так ты возьми карандаш с бумагой и напиши, чего тебе надо. Грамотность у нас в стране поголовная! Правильно?..

Витек механически кивнул.

– Постой!.. Как же это?! Чуть было я не упустил! – солдат хлопнул себя ладонью по лбу. – Ты же можешь и вредное чего написать! Например, про самолет! Как же это я… Едва не опростоволосился!.. Давай-ка мы, Пачкин, тебе еще руку отрежем, чтоб ты написать ничего не смог!

Витек замычал и попытался отползти. Но солдат придавил его коленом к земле с такой силой, что Пачкин чуть не задохнулся.

– Куда ты, Пачкин?!. Подожди… немного…

Солдат воткнул нож Виктору в плечо и медленно стал перепиливать кость.

Пачкин потерял сознание.

Очнулся он оттого, что солдат бил его по щекам. Правой руки уже не было.

– Слушай, Пачкин, я чего подумал-то… Ведь ты же, при желании, и левой писать можешь… не так красиво, но можешь… А вдруг, ты вообще левша и захотел меня обдурить?! Ох ты, Пачкин, какой хитрец! – солдат погрозил Виктору пальцем. – Хитрец ты, Пачкин!.. Но русского солдата не обдуришь!.. Переворачивайся на живот, а то мне так неудобно тебе руку резать… Ну что ты лежишь, как бревно?.. Не можешь, что ли, перевернуться? Ну, давай, я тебе помогу, – солдат перевернул Пачкина на живот. – Сейчас, Пачкин.

Он воткнул нож в левое плечо, и Виктор снова потерял сознание…

Придя в себя перед смертью, он увидел склонившееся над ним знакомое лицо мамкиного соседа Колчанова. Колчанов неприятно улыбался и махал Пачкину его же отрезанной рукой.

– Привет, Витька! Что, обманули дурака на четыре кулака?! – Он швырнул руку Пачкину на живот и засмеялся. Потом сложил ладони ковшиком, подставил их под Витькино плечо, из которого хлестала кровь, набрал полную пригоршню и напился…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Бог един, – сказал Мешалкин и снял с плеча кол.

Надо быть точным, чтобы попасть в цель.

Господи, как мне заработать на том, чем Ты меня наградил?

Он рассчитал правильно. Как всегда! Шкатулка отправлена по назначению. Жаль, что кончается его время пребывания в теле. Он не успел насладиться всеми прелестями земного существования. Ему нравилось «быть человеком». Но, к сожалению, он не мог долго оставаться им. Это требовало слишком больших затрат энергии и было небезопасно даже для него. Могла начаться необратимая реакция, и тогда…

Он содрогнулся. Ему стало страшно. Но он обрадовался страху, потому что там, откуда он пришел, – не было никаких эмоций.

А здесь, на Земле, он питался эмоциями, он заряжался ими, они позволяли ему ненадолго продлить нахождение в человеческом теле. Особенно страх! Страх давал ему такие заряды энергии, как… как большой взрыв… Но даже это не давало ему оставаться на Земле больше трех-четырех земных суток.

Только звезда РЭДМАХ могла дать ему возможность быть, где он хочет и сколько хочет. Но звезда РЭДМАХ могла и убить его. Сила звезды была просто силой. И если ты встречал ее слабым, она ломала тебя. Но если ты повернулся к ней правильной стороной, ты мог стать парусом, который наполняет мощный ветер удачи и могущества.

В этот раз он подготовился хорошо, и всё должно сойтись. Наконец-то он обладал той субстанцией, которая в сочетании с энергией звезды могла сделать его неуязвимым и всемогущим. Наконец-то ему удалось найти Палец Ильи. И палец будет у него, когда придет время. А время приходит.

На этой планете он чувствовал себя хорошо. Здесь было много страха, боли и страданий – всего того, без чего он не мог. Он давно уже выбрал ее. Там, откуда он пришел, страха, боли и страданий почти не осталось. А здесь… Эта планета будет принадлежать ему!..

Глава первая ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК

Что это за голова торчит снизу? И чего это она такое кричит?

1

Дегенгард Георгий Адамович проработал в Музее Искусств двадцать лет, и ему было очень обидно, что теперь, когда над Россией засветился луч надежды и свободы, вместе со свободомыслием, за которое сложило головы столько русских интеллигентов, пришло засилие хамства. Когда свежий ветер перемен растрепал прически людей, доселе боявшихся лишний раз громко вздохнуть, и они, эти люди, обрадовались тому, что им выпало счастье своими глазами увидеть то, о чем они и не мечтали, случилось неожиданное. Люди поняли свободу НЕПРАВИЛЬНО! Не как возможность высказывать свое мнение о чем угодно, не оглядываясь через плечо, не как возможность сходить в музей и посмотреть на всё что хочешь, не как возможность прийти в кино и увидеть фильм Тарковского или Вайды без купюр, не как возможность прийти в библиотеку и взять любую (ЛЮБУЮ!) книгу о чем угодно, не как возможность участвовать в управлении государством путем свободного голосования за кого-нибудь, а совсем по-другому! Какая-то дрянь вместо этого вышла! Люди расценили полученную ими свободу как свободу гадить друг другу на голову! Гады! Свобода слова свелась к безнаказанной матерщине в общественных местах! Вместо музеев – ночные клубы с проститутками и наркоманами! Молодежь засунула в уши дебильники, чтобы не слушать умных советов старшего поколения. В кино и по телевизору – пропаганда насилия и сексуальных извращений. А какие печатают, продают и читают книги! Уму непостижимо! Вместо того чтобы читать Достоевского, Гоголя и Пушкина, которые наконец-то появились в свободной продаже, читают всякую дрянь, чушь, мусор и гадость! А Пушкин, Гоголь и Достоевский пылятся на полках магазинов невостребованные! А за какие голосуют партии?! За партии негодяев, воров и мошенников! И даже (невозможно себе представить!) за фашистов и коммунистов! Убить человека стало легче легкого! Заплати наемному убийце за грязную работу и всё! И можешь, если денег хватит, убивать кого хочешь – хочешь банкира, хочешь президента, хочешь популярного телевизионного ведущего, если тебе не понравилось, как он подстригся.

Всё это так действовало на Георгия Адамовича, что он ходил, опустив низко голову, и думал – как же это так?.. Ко всему этому, еще и зарплату платить практически перестали. А то, что изредка и нерегулярно платили – зарплатой не назовешь. Вот и получалось – всё, за что лучшие умы погибали в лагерях и подвалах Лубянки, всё это ЗРЯ! А почему так получилось? Георгий Адамович долго над этим размышлял. И наконец понял, почему так вышло. Потому что настоящие люди (интеллигенты духа), только благодаря которым и произошли перемены, эти люди, выполнив свою работу, посчитали нескромным занимать руководящие посты в обновленной стране. Они выполнили свой долг и скромно отошли в сторону. А к власти ринулась оголтелая свора проходимцев, спекулянтов, барыг и хамов.

Они тут же крепко окопались в своих кожаных креслах, как спруты распустили щупальца во все стороны, и как клещи стали сосать кровь страны.

Георгий Адамович много читал по философии. И имел свое оригинальное мнение по многим вечным вопросам. Он, в частности, не соглашался с мнениями Платона и некоторых других древних философов, что государством должна управлять олигархия ученых, мыслителей и интеллектуалов. Всегда Георгий Адамович отдавал предпочтение демократическому устройству государства, когда у власти стоит народ. И вот теперь, когда он увидел, во что превратилась демократия, он понял, что древние греки были правы. ОЛИГАРХИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ РАЗУМНЕЕ, ЧЕМ ДЕМОКРАТИЯ ОЛИГОФРЕНОВ!

Проблемы общегосударственные напрямую отражались на проблемах музея, в котором Георгий Адамович проработал столько лет, и который он любил и считал делом всей своей жизни. В запасниках музея находилось множество экспонатов, которые по понятным причинам в советское время нельзя было выставлять. Георгий Адамович неоднократно пытался добиться разрешения на это, ему было до слез обидно, что люди не видят такие прекрасные вещи. Но чиновники от культуры не разрешали. Дело, конечно, хорошее, — говорили они Георгию Адамовичу, – но… знаете ли… – Чиновники разводили руками, задирали подбородки к потолку и затем смотрели на Дегенгарда в том смысле, что он и сам должен понимать, почему делать этого нельзя. А нельзя было этого делать тогда по двум причинам: Идеологической и Политической. Большинство экспонатов было вывезено во время войны из Германии, и официально СССР не признавал этого факта. Вытащить же экспонаты из запасников было равнозначно признанию. За этим могло последовать требование возвратить награбленное, а возвращать, естественно, не хотелось. Вот и приходилось советским музеям выступать в роли, так сказать, собак на сене.

Но когда старый ненавистный режим рухнул, Георгий Адамович первым делом пришел к новому руководству и сказал: Пора вытаскивать из запасников произведения искусства, потому что теперь, когда народ вдохнул свободы, ему очень полезно и своевременно будет поднять свой культурный уровень с помощью того, чего ему раньше не давали созерцать. Каково же было удивление Дегенгарда, когда в ответ на свою пламенную речь он услышал от директора, что он, Георгий Адамович, конечно же прав, что его мысли отражают глубину изменений в обществе и даже несколько опережают события, являясь своего рода вестником еще более лучших перемен, которые нас, несомненно, ожидают в скором будущем, и руководство очень ценит опыт, знание и многие лета добросовестного труда Георгия Адамовича, и будет ходатайствовать в Министерстве культуры, чтобы его наградили орденом «Знак Почета», и так далее в том же духе… но… хотя предложение Георгия Адамовича и заслуживает безусловного внимания и, в целом, оно верное, но все-таки доставать трофейные произведения искусства из запасников преждевременно, потому что сейчас, когда вот-вот должна рухнуть Берлинская Стена, неизвестно, как Объединенная Германия посмотрит на такие демонстрации с позиции силы. Всё же, Георгий Адамович, — сказал в заключение новый директор, отставной полковник ПВО, – мы, по сравнению с немцами, сильное государство, и немцы могут расценить такие демонстрации, как издевательство над их тевтонским достоинством. Вроде того, будто мы их в рот е…ли, как дураков! Не обижайся, Георгий Адамович, на такие мои замечания, но пока доставать рано. Время еще не пришло. Как же так, – возразил Георгий Адамович. – Вы же очень удачно помянули тевтонцев. Когда они еще в первый раз на нас нападали, наш князь Александр Невский произнес исторические слова, которые вы, как человек военный, должны хорошо помнить, и вы, как военный же человек, должны хорошо помнить, скольких миллионов жизней стоила нам эта агрессия! Так неужели же мы не можем позволить людям, за все перенесенные ужасы, муки и потери, ходить в музей и наслаждаться произведениями искусства, которые пылятся в запасниках зря?!

Но договориться с директором не удалось. А Георгий Адамович так надеялся, так надеялся! Он так надеялся, что даже не сомневался нисколько в том, что всё будет как надо. Дегенгард настолько в этом не сомневался, что заранее начал работы по подготовке экспозиции. И многое успел подготовить. Он даже два названия для выставки придумал. «КУЛЬТУРНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ» и «ВОЗВРАЩЕНИЕ КУЛЬТУРЫ». Дегенгард не знал, какое лучше…

Именно с этого момента Георгий Адамович начал разочаровываться в происходящих переменах и впал в меланхолию.

2

Георгий Адамович спустился в подвал и сел в старинное австрийское кресло Фридриха Барбароссы. Кругом стояли картины, скульптуры и изделия прикладного искусства лучших мастеров Европы. Это были те работы, которые Дегенгард любил больше остальных и успел подготовить к выставке, которая так и не состоялась. Одни имена чего стоили! Рубенс! Челлини! Рафаэль! Петруччо! Бервинуззо! Андрициози Ламанжо! Роден! Модильяни! Да что перечислять-то! Перечислять-то можно целый день! Да только вот люди этого никогда не увидят! Георгию Адамовичу было горько. Он не понимал и не принимал тех условностей, из-за которых всем этим прекрасным вещам суждено было быть похороненными в склепе. Он считал, что держать их здесь так же преступно, как великим художникам преступно зарывать свои таланты в землю.

Дегенгард смотрел на картину Рубенса и думал: О, Великий Фламандец, знал ли ты, что твоя картина, созданная для того, чтобы радовать глаза людей, будет пылиться в душном подвале только из-за того, что какие-то придурки политики чего-то там такое считают! Дегенгард сидел перед шедевром живописца и чувствовал, какая же гадость эта жизнь, если она допускает, чтобы всякая сволочь, про которую завтра никто не вспомнит, хоронила в музейных казематах Великих Мастеров, перед которыми время – НИЧТО!.. Вот горький парадокс – как НИЧТО не пускает ВСЁ!

Георгий Адамович положил руки на подлокотники и посмотрел в окно полуподвала, за которым ходили чьи-то ноги. Он чувствовал себя свидетелем преступления, который должен высунуть голову в окно и закричать на всю Москву: Люди! Люди! Бегите все сюда! Здесь, в подвалах, томятся великие шедевры мирового искусства! Бегите, посмотрите на них и расскажите после своим друзьям, чтобы они тоже посмотрели! Чтобы люди поняли великую силу прекрасного и негодяйскую суть власти! Чтобы люди узнали, за какую вселенскую сволочь они голосуют! А надо голосовать за интеллектуалов! Георгий Адамович, поддавшись внезапному порыву, вскочил с кресла и подбежал к окну. И хотел уже было дернуть за закрашенный масляной краской шпингалет, но резко остановился с поднятой рукой. Он вспомнил, что люди уже не те. Что если такое крикнешь, то, пожалуй, никто и не заинтересуется. Еще и примут его, Георгия Адамовича, за идиота. Скажут: Что это за голова торчит снизу? И чего это она такое кричит? Вот если бы он крикнул в окно, что здесь показывают «Годзиллу», стриптиз или кормят бигмаками, вот тогда бы они сразу прибежали! Какая низость падения! Нет! Они недостойны видеть то, что хранится здесь!

Дегенгарду захотелось закурить. Он не курил уже много лет, и ему не хотелось. Но тут ему захотелось опять. Но курить было, во-первых, нечего, а, во-вторых, Георгий Адамович, конечно же, не мог себе позволить закурить в таком святом месте.

Дегенгард пошел к охране стрельнуть сигаретку.

3

Георгий Адамович подошел к столу, освещенному желтым светом настольной лампы. За столом сидел Игорь Степанович Хомяков в синей форме и разгадывал кроссворд. Хомяков работал в музее после того как вышел в отставку.

– Привет, Степаныч, – поздоровался Дегенгард.

Хомяков оторвался от газеты, поправил очки и посмотрел на Дегенгарда внимательно.

– Здорово, Георгий… Ходячий мертвец из пяти букв, вторая о?

— Зомби.

– Точно! Подходит… Тогда скажи… э-э-э… Райское блюдо, вторая «м»… восемь букв, кончается на «я»?

– Амброзия.

– Подходит!.. Хорошо с высшим образованием… Кроссворды какие стали идиотские! Не жизненные! Раньше, например, вопрос: Река в Индии, – Хомяков поднял шариковую ручку. – Пойдешь, в атласе посмотришь. Поучительно. Запомнишь, что в Индии есть река Ганг. А теперь что?! За каким лешим мне эти зомби и амброзии? Вот ты, Георгий, человек образованный, скажи мне, почему такое вокруг блядство происходит?

– Потому, что демократия себя не оправдала. России нужна другая власть.

– Точно, – Хомяков сжал руку в кулак. – Вот такая! Твердая рука нужна, которая наведет в стране порядок.

– Нет, – не согласился Дегенгард, – такой порядок мы уже проходили. России нужен новый порядок. Разумный, – он вздохнул.

Хомяков поглядел на него сверху очков.

– Никто и не говорит, чтобы дураки управляли. Ясное дело, умные пусть… – Игорь Степанович посмотрел в газету.

– Степаныч, дай закурить.

– Ты ж не куришь?

– Да чего-то захотелось.

Хомяков выдвинул ящик и положил на стол пачку «Явы». Дегенгард достал сигарету, размял, понюхал. Втянул ноздрями забытый запах табака. Курить расхотелось. Он покрутил сигарету в руках и положил на стол.

– Нет, не буду. Я передумал.

– Ну и правильно. Не куришь и не кури, я так считаю. – Хомяков убрал сигарету в пачку, а пачку в стол. – Повелитель тьмы у древнегерманских племен, шесть букв?..

– Хамдэр, кажется… – это слово неожиданно всплыло у него в голове. Он не помнил точно, откуда он его знал: возможно, он что-то такое проходил в университете; возможно, где-то об этом читал, в каких-нибудь научных статьях. Он не помнил. И еще – Георгий Адамович почувствовал вдруг, что это слово связано для него с чем-то важным, с каким-то событием из будущего. Это было настолько странное и необычное ощущение, что Дегенгард застыл, как киборг, у которого опорожнились энергетические ячейки. Георгий Адамович замер, его взгляд остановился, дыхание замедлилось.

– Ты что, Адамыч?.. Чего с тобой?.. Сердце?.. У меня таблетки есть…

По всему телу Дегенгарда прошел электрический разряд. Он поднес руки к лицу, ладонями вверх, и сжал-разжал несколько раз кулаки.

– Слышишь, чего я говорю?.. Адамыч?.. Тебе нитроглицерин или валидол?..

Дегенгард взглянул на Хомякова:

– Да нет, – медленно ответил он. – Всё в порядке… – и потряс головой. – Что-то такое… как почувствовал все равно, – сказал он в несвойственной ему косноязычной манере.

– А… Бывает…

– Как будто что-то случиться должно, – добавил Дегенгард, скорее себе, чем Хомякову.

– У нас в деревне это называлось «Ведьма пролетела»…

– Ага… Что-то вроде… Ну я, Степаныч, пойду к себе…

– Таблетки-то дать?

– Не надо. Не люблю я их… пить…

– Когда прихватит – «люблю-не люблю» забудешь сразу. Хоть говна наешься, лишь бы отпустило…

– Верно…

4

Георгий Адамович вернулся в полный сокровищ подвал. Сел в кресло. Странное ощущение почти прошло… Но Дегенгарду было всё еще не по себе. Он поднялся и прошел в глубь подвала, чтобы прикоснуться к великому искусству и избавиться от странного чувства. Георгий Адамович частенько так поступал, когда ему было нехорошо. И всегда помогало. У Дегенгарда на этот счет была теория – ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК. Прикосновение к прекрасному помогало лечить любой недуг. Когда-то Дегенгард пытался широко пропагандировать этот способ, считая, что он поможет всем людям поправить здоровье и усилить их моральный дух. Но потом Дегенгард понял, что средство действует, к сожалению, не на всех. Оно действует лишь на тех людей, для которых искусство что-то значит…

Георгий Адамович протиснулся в узкий проход между стеллажом с иконами и большой картиной Рубенса, стоящей у стены, и прошел вперед к любимому полотну Брейгеля «Поминки в Трактире». Эта картина приводила мысли Дегенгарда в порядок и равновесие, как-то его успокаивала. Георгий Адамович начал рассматривать, как всегда, с левого нижнего угла, где из-под скатерти торчали ноги и хвост собаки. Вправо, по диагонали, сидел на полу пьяный немец, прислонившись спиной к столу. Шляпа с пером сползла ему на нос, в одной руке германец сжимал деревянную кружку, в другой – длинную трубку. Сбоку маленький мальчик, воровато озираясь, тащил у германца из кармана кошелек. Со стола над мальчуганом, вниз головой, свисали гусь, утка и гирлянда сарделек. На задних лапах стояла полосатая кошка и пыталась лапой стащить что-нибудь на пол. За кошкой сидел мужчина на лавке. Он держал в руках карты и заглядывал в них с выражением: Я ВАМ СЕЙЧАС ПОКАЖУ. Этот персонаж был написан так выразительно, что Георгий Адамович обычно долго задерживал на нем взгляд. Вот и теперь движущиеся глаза Дегенгарда остановились на человеке с картами. Игрок — называл его Георгий Адамович про себя. По мнению Дегенгарда, эта фигура была в картине главной. Брейгель не скупился на изображение людей, и тут их было немало, человек двадцать, и каждый был по-своему хорош. Но фигура игрока, несомненно являлась стержнем всей картины. Этот неожиданный прием художника – изобразить на поминках человека с картами, придавал картине глубокое звучание. ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ звучали здесь. Глядя на полотно, Дегенгард понимал, что Питер Брейгель Старший был не обычным человеком своей эпохи, не просто талантливым художником бытописателем, а Гением, жившим в своей системе координат. И только малую часть этой необычной системы он выразил в картинах, а большую часть унес с собой в могилу. Конечно же, краски и холст не могли в полной мере отразить того божественного дара, которым щедро был наделен художник. Но Георгий Адамович был способен улавливать невысказанное. В настоящих произведениях объем невысказанного может превышать пятьдесят и более процентов. Только ремесленники стараются изобразить всё! Процент невысказанного в их картинах равен практически нулю, и поэтому их картины выглядят как раскрашенные стены подъезда.

Георгий Адамович провел ладонью по подбородку. Боже мой! Что за кисть! Что за божественная кисть! Что за глубина невысказанного! Всякий раз, когда я смотрю на фигуру Игрока, я замечаю всё новые и новые оттенки, всё новые и новые глубины! Вот и сейчас я увидел в изгибе кисти Игрока, которая держит веер карт, силу, которая отдельна от Жизни и от Смерти. Эта сила вкладывает в наши руки карты и, в зависимости оттого, что нам попадется из колоды, мы выигрываем и проигрываем, что-то получаем и что-то теряем, что-то берем и что-то отдаем…

Георгий Адамович скользнул взглядом от кисти игрока к его локтю. Локоть фигуры покоился на толстой книге. Вдруг на Дегенгарда снова нахлынуло давешнее ощущение – что-то должно случиться.

– Боже мой! – сказал он вслух и подумал: Что со мной происходит?

Он подошел ближе к картине, и тут его осенило. Он узнал книгу на картине! Это была та самая книга, которую в числе прочих трофеев вывезли из Германии, и теперь она лежала в шкафу № 13 на шестой полке. Дегенгард обладал хорошей профессиональной памятью и мог точно сказать, где что лежит. Он узнал эту книгу по серебряным уголкам. Необычной формы уголки, показалось Георгию Адамовичу, блеснули с картины живым серебром. Как же он раньше-то этого не замечал? Удивительно!

Дегенгард пробрался между стеллажами к шкафу № 13 и открыл дверцу.

5

Георгий Адамович не заметил, как закончился рабочий день, так он был поражен тем, что обнаружил в книге. В дверь с той стороны постучал Хомяков.

– Адамыч! – крикнул он. – Ты домой-то собираешься?!

Дегенгард вздрогнул.

– Засиделся ты чего-то… Мы через пятнадцать минут закрываем!..

– Иду!.. Сейчас иду… – Георгий Адамович помрачнел. Он понял, что сейчас придется положить книгу на место в шкаф и уйти домой. И еще он понял, что если расстанется теперь с книгой, то не сможет уснуть до утра и, дай бог, чтобы с ним не случилось инфаркта. Профессиональная этика не позволяла Дегенгарду выносить экспонаты из музея. Но на этот раз он понял, что умрет, если не вынесет.

Дегенгард решился. Он положил книгу в портфель, щелкнул замочками и выключил настольную лампу.

Проходя мимо Хомякова, Георгий Адамович немного заволновался. Впервые он выносил что-то из музея. Конечно, ни у кого не могло и мысли возникнуть, чтобы его обыскивать, но всё же…

Хомяков ел вареное яйцо и запивал чаем из стакана в подстаканнике.

– Пока, Степаныч, – Дегенгард помахал Хомякову рукой.

– Привет жене, – Хомяков приподнял стакан.

Жена Дегенгарда Раиса раньше тоже работала в музее, и Хомяков ее знал. А теперь вышла на пенсию и сидела с внуками. Их сын Лешка еще в школе ударился в сторону прикладной математики, потом закончил университет и теперь работал программистом, зарабатывал хорошие деньги. Незаметно как-то так получилось, что Лешка помогал родителям сводить концы с концами. На зарплату и пенсию прожить было невозможно даже с их скромными запросами. А так, с Лешкиной помощью, они как-то обходились… Только немного обидно было за себя. Не потому, что сын зарабатывает, а потому, что они, отдавшие культуре всю жизнь, не могут себя обеспечить.

6

Это была книга предсказаний и тайных доктрин. Она была написана на старонемецком. Георгий Адамович изучал немецкий в школе и в институте, и не забыл его до сих пор из-за работы. Масса трофейных экспонатов сопровождалась документацией на немецком языке. Поэтому Дегенгард смог читать книгу и почти всё в ней понимал. Это был мертвый диалект старонемецкого. Мертвый диалект народа, которого больше уже не существовало, он безвозвратно исчез в трясине времен. Память о нем еще жила, но слабела с каждым годом. Написал книгу некий Теофраст Себастьян Кохаузен. И Дегенгард понял, что перед ним лежит книга нового древнего Нострадамуса. Это была не книга, а бомба. Предсказания Нострадамуса бледнели в сравнении с ней. Как бы сказал сын Георгия Адамовича Лешка – Нострадамус курит. Читая Нострадамуса, приходится пробиваться через туманность, двусмысленность и недосказанность. Его предсказания можно было трактовать, собственно говоря, как угодно. И поэтому Нострадамус во многом разочаровывал. Возможно, это были и никакие не предсказания, а поэтические откровения, спровоцированные курениями опиума. А в этой книге всё было не так. Все предсказания были изложены ясно, точно и однозначно. Они не вызывали никаких сомнений и разочарований, и трактовать их было невозможно. Есть такие вещи, которые трактовать невозможно, например, выражение «Пошел на хер». Можно трактовать причину, по которой тебя послали, а саму формулировку трактовать нельзя. Она ОДНОЗНАЧНА, как вода, земля, огонь и воздух. Вот какая это была книга. И сомнений она никаких не вызывала. Например, в ней было написано, что в 1911 году потонет гигантский океанский лайнер «Титаник», а в 1986 году взорвется четвертый энергоблок на Чернобыльской атомной станции, когда Гитлер нападет на Россию, когда он женится на Еве Браун и когда отравится, когда американцы сделают вид, что они высадились на Луне, и когда они сбросят атомную бомбу на Хиросиму. С точностью поразительной Кохаузен описал в книге русскую Перестройку так, что с его слов можно было нарисовать фотороботы Раисы Максимовны и Михаила Сергеевича с пятном на голове. Ельцину Кохаузен отвел места поменьше. Георгий Адамович с нетерпением перевернул страницу, чтобы скорее посмотреть, кто же будет править Россией после Ельцина – коммунисты, демократы, Юрий Лужков или Владимир Жириновский? Но на следующей странице сведений об этом не обнаружил. А обнаружил сведения лишь о том, что американский президент Билл Клинтон опять кого-то трахнул.

В книге раскрывались и некоторые секреты. Например, в ней было написано, что известный нацист Мартин Борман живет в Бразилии. Было конкретно указано, в каком он живет городе, под какой фамилией, какое у него семейное положение, и где он прячет золото Партии. А все корабли и самолеты, пропавшие в Бермудском треугольнике, можно найти в Антарктиде на такой-то широте и долготе под многометровым слоем льда. На последних страницах помещался раздел «Конец Света», но туда Георгий Адамович заглядывать побоялся. Дегенгард не без основания полагал, что Конец Света не за горами, и что если он об этом будет знать точно, то опустит руки и не сможет ничего делать. А это, по мнению Георгия Адамовича, было абсолютно неправильно. Если ты сегодня жив, а завтра умрешь, всё равно надо что-то делать. Но если точно знаешь, что завтра умрешь, делать что-то сегодня становится очень трудно, практически невозможно. Поэтому лучше и не знать ничего. Не зря же культурная традиция православия запрещает людям заглядывать в будущее. Очень даже разумно. Как все деятели культуры, Георгий Адамович относился к религии и, в частности, к православию, как к культурной традиции, благодаря которой люди создали множество прекрасных произведений искусства. Построили прекрасные храмы, написали великолепные иконы. А сколько сюжетов дала религия, особенно христианство, для живописцев, скульпторов и… да что там говорить – религиозными сюжетами полны все виды искусства, даже такие, как цирк, балет и опера! Даже эстрада! «Рождественские, например, Встречи с Аллой Пугачевой». Хотя и минусы у религии, как и у всего остального, есть. И их немало. Например, государство после революции отобрало у церкви храмы и устроило во многих из них музеи. И если задуматься немного, были в этом и свои положительные стороны: в храмы ходили только верующие люди, а в музеи ходят все, имея равную возможность прикоснуться к красоте. А недавно процесс пошел в обратную сторону – храмы начали возвращать церкви, а церковь бесцеремонно выгоняет из храмов музейных работников, благодаря стараниям которых культурные ценности сохранились до нашего времени. Выгоняют интеллигентных специалистов, а на их место ставят неграмотных монахов, которые и монахами-то стали не из благородных побуждений, а оттого, что оказались непригодными ни к какому роду деятельности. Георгий Адамович точно знал, что среди священников полно бывших бомжей, алкоголиков и наркоманов. Всю жизнь они предавались низким удовольствиям и тунеядствовали, а когда их прижало, подались в религию, потому что там бесплатно кормят, дают крышу над головой и не надо по-настоящему работать. Стой себе в метро с железным ящиком на шее и собирай милостыню. Набрал сколько надо, пошел поел, выпил. Короче, эти опустившиеся, слабые, ни на что не годные люди неожиданно для себя выиграли приз. Организация, в которую они вступили, вдруг вознеслась и вознесла автоматически и их самих. Теперь бывшие наркоманы и алкоголики заняли такие места, о которых они раньше и мечтать не могли. И как и во всех остальных областях жизни, интеллигентных специалистов вытеснили хамы.

Только, в данном случае, хамы церковные еще более отвратительные, чем хамы мирские. Новых хозяев храмов Георгий Адамович для себя называл «Хамы Из Храма», которые теперь налезли еще и на телевидение и вовсю учат людей – что хорошо, что плохо, кого-чего любить, кого-чего ненавидеть, почему нельзя заниматься медитацией и почему православная церковь против таких занятий. Георгий Адамович сам три года, по совету сына, занимался йогой, и ничего с ним страшного не случилось. Наоборот, он чувствовал себя гораздо лучше, сбросил лишний вес, отказался от курения, и сердце почти перестало болеть. А вот сейчас, когда он из-за нехватки времени перестал заниматься йогой, сердце дает о себе знать чаще. Вот и теперь, когда Дегенгард обо всем этом подумал, сердце опять заболело. Тема Пришествия Хама настолько волновала Георгия Адамовича, что даже от такой удивительной книги она отвлекла его на несколько минут и заставила съесть нитроглицерин.

7

Но больше всего удивила и взволновала Георгия Адамовича странная космогоническая теория, изложенная в отдельной главе «Звезда РЭДМАХ». Где-то во Вселенной есть такая звезда РЭДМАХ, которую никто из ученых астрономов и просто людей не видит, потому что зрение человека настроено только на то, что он хочет увидеть, а звезду РЭДМАХ могут увидеть только отрешенные от земной суеты, просветленные люди. Но тем не менее, видите вы ее или нет, а звезда РЭДМАХ является основным источником энергии для всего живого во Вселенной. И все наши земные удачи и неудачи, все катастрофы, землетрясения, войны и, наоборот, экономические взлеты, благополучие, расцветы в искусстве, наконец, – всё это зависит лишь от положения Земли относительно звезды РЭДМАХ. И вскоре (в книге были указаны точные сроки) Земля попадет прямо в фокус излучения этой звезды. И на Землю в целом это окажет потрясающее воздействие, и для человечества начнется качественно новый этап развития. Наконец-то! Наконец-то закончится Пришествие Хама! Люди превратятся в высоко организованных гуманоидов, которые перестанут страдать. Наступит Эра олигархии интеллектуалов и небывалого подъема в искусстве. Главная отрасль человеческой деятельности и будет культура и искусство, а все остальные отрасли будут обслуживать культуру и искусство и со временем отомрут, потому что человечество станет питаться не материальной пищей, а Чистой Энергией Интеллекта. Фокус же излучения звезды РЭДМАХ пройдет через Россию. Не зря считалось, что Россия самая богоносная страна из всех, и пришествие Господа следует ожидать как раз у нас! Эпицентр излучения пройдет через Тамбовскую область, а именно, через деревню Красный Бубен.

Георгий Адамович вытащил из стола малый атлас России и нашел в нем Тамбовскую область. Он немного волновался, и поэтому мелкие буквы прыгали у него перед глазами. Дегенгард долго водил пальцем по карте, и когда его палец уперся наконец в точку под надписью Красный Бубен, он не смог удержаться и вскрикнул:

– Вот! Вот он!

– Что, Жора?! – переспросила из спальни жена Раиса.

– Ничего!

– Мне показалось, что ты меня звал.

– Нет, это я кашляю. Кхэ-кхэ! Спи спокойно.

– Ты, наверное, простудился. Тебе нужно выпить бромгексин.

– Конечно-конечно… Выпью обязательно… Спи…

Но Георгий Адамович еще долго не мог заснуть. Он полночи ходил по комнате из угла в угол, опустив поседевшую, изрезанную возрастными морщинами голову в пол и думал над всем, что произошло. Иногда Дегенгард резко поднимал лицо и смотрел на шкаф или на дверь, но не видел их. Он видел бесконечное пространство Вселенной, соединенное между собой мощными пульсациями таинственных сил. Этими пульсациями Вселенная была пронизана вдоль и поперек, во всех мыслимых и немыслимых направлениях, как… как… Георгий Адамович так и не смог найти подходящего сравнения… Но зато он увидел, что Земля, которая всегда находилась на периферии этих сил, наконец оказалась там где надо. Георгий Адамович буквально ощущал, как теплый несущий Великий Разум и освобождение ума луч приближается со скоростью света к Земле и пронизывает ее насквозь своей магической силой. А русские, которым всю жизнь чего-то не хватало, наконец получат всё и станут самым счастливым народом на свете, который по праву будет руководить процессами развития человечества. Георгий Адамович всегда был против шовинизма и сегрегации. Ему не нравились молодые и не очень молодые люди, которые исповедовали великодержавные идеи и считали русских лучше всех. Но теперь Дегенгард понимал, что они, как это ни странно, оказались правы! Действительно, русские – самый достойный народ Земли! Георгий Адамович ощутил гордость за то, что он принадлежит к избранной Богом расе. Он распахнул окно и высунул голову в покрытый ночной темнотой мир, чтобы вдохнуть всей грудью воздуха Родины.

Ему вдруг захотелось крикнуть в эту темноту что-нибудь осмысленное, чтобы люди поняли, что им осталось недолго мучиться. Но он сдержался – была ночь и не хотелось тревожить Раису. Ему почудилось, что если он сейчас сорвется с подоконника, то никогда не упадет на холодный асфальт, а, как лермонтовский Демон, полетит над родной страной, обозревая сверху ее великие просторы, ее леса, холмы и горы…

Дегенгард зажмурился и представил себе, как он летит в черном плаще по воздуху, олицетворяя предвестника глобальных перемен. Он представил себе воздушные потоки, в которых он кувыркается…

И тут что-то стукнуло Георгия Адамовича по затылку и обожгло шею. Он открыл глаза и ударил ладонью по шее сзади. Ладонь тоже обожгло, и вниз полетел, рассыпая искры, окурок. От возвышенного настроения не осталось и следа. Дегенгард поднял голову, чтобы высказать негодяю, что он о нем думает, но никого сверху не увидел. Видимо, тот, кто кинул окурок, уже спрятался и сидит теперь у себя в комнате, ухмыляется.

Георгий Адамович представил себе физиономию этого тупого идиота и плюнул вниз.

Нет, до поры до времени никому нельзя говорить о том, что я теперь знаю. К сожалению, в стране еще много идиотов. Страна еще не готова к таким новостям… Но успокаивает одно – несомненно, что в результате излучения Звезды, такие люди, как этот мудак сверху, вынуждены будут либо перековаться, либо отмереть…

Эта мысль немного успокоила Дегенгарда, и он пошел в ванну взять из аптечки пластырь и наклеить себе на шею.

8

– Что это у тебя, Жора, с шеей? – спросила утром Раиса, когда Георгий Адамович спустил ноги с кровати и сидел на краю, растирая рукой затекшее плечо.

– Ерунда… Прыщик вскочил, – коротко ответил Дегенгард, чтобы не беспокоить супругу и не вдаваться в длинные объяснения, – он очень не любил по утрам разговаривать.

– А мне сон такой снился необычный, – Раиса потерла лоб. – Про Пушкина… Как будто Пушкин воскрес, но его никто не признает… Говорят: Не может быть, чтобы вы воскресли… А я везде хожу и всех убеждаю, что это же Пушкин! А они говорят: Хорошо, тогда пусть покажет документы. А я говорю: Он же не по документам Пушкин, а по таланту. А они говорят: Раз он по документам не Пушкин, то пусть идет гуляет… И вот я вижу, что Пушкин гуляет грустный, а я иду за ним. Приходим на Пушкинскую площадь. Я смотрю, а памятника Пушкину нет, один постамент стоит. Я говорю Пушкину: Идея! Залезайте, Александр Сергеевич, на свое место и читайте свои стихи! Они услышат, какие вы стихи читаете, и это их убедит, что вы живой. Пушкин залезает на постамент. Его губы трогает горькая улыбка, и вдруг он читает:

Я поднимаю свой бокал Чтоб выпить за твое здоровье Чтоб насмерть захлебнулись кровью И хам и жулик и нахал…

Я начинаю плакать от таких горьких слов и вижу, что Александр Сергеевич превращается в каменного гостя, спускается с постамента и шагает каменной поступью по Пушкинской площади. От его шагов содрогается земля и рушатся здания, как в кинофильме «Годзилла». Люди в ужасе разбегаются в разные стороны, а Пушкин кричит: Я вам, суки, покажу сейчас документы! Он давит людей каменными ногами и отшвыривает каменным цилиндром: Я вам покажу документы, козлы!.. Мочи козлов!

Раиса села на постель и замолчала. Вид у нее был обескураженный.

– Раечка, не волнуйся, – сказал Дегенгард и погладил жену по плечу. – Это же сон.

– Да, – ответила она рассеянно, – это сон… Медный Всадник или Каменный Гость, по-твоему, тоже сон?

– Ты, наверное, на левом боку спала. На левом боку всегда кошмары снятся. – А про себя он подумал, что сон жены вещий. Теперь уже недалек тот день, когда культура победит хамство.

– Это было так ужасно, – не успокаивалась Рая. – Так ужасно!.. Ты же знаешь, что сны – это всплески подсознания, а в подсознании у каждого человека какой только дряни нет!..

Георгий Адамович знал, что Раиса не успокоится и до вечера будет ходить подавленная. Уж очень она впечатлительная натура. Раньше это даже нравилось Дегенгарду. Такие люди, как Раиса, от рождения нервозные и впечатлительные. И Георгий Адамович считал, что эти качества являются лучшим доказательством неординарности личности и ее врожденной предрасположенности к культуре и искусствам. Когда много лет назад он познакомился с Раисой, именно эта впечатлительность и понравилась Дегенгарду в девушке больше всего. Он тогда понял, что наконец-то нашел себе пару… С годами Дегенгард перестал восторгаться подобными качествами, они даже его немного раздражали. Но он не признавал этого. Дегенгард считал, что иногда в нем просыпается обыватель, которому нужно комфорта, а больше ничего. Просто он немного устал. Жизнь немного утомила его, работал он много, а результаты, к сожалению, были не очень ощутимыми. Вот и их сын, представитель другой формации, подсмеивался над ними. Это Георгия Адамовича тоже сердило, ему казалось, что уж сын-то, перед глазами которого прошла вся их честная открытая жизнь, мог по достоинству оценить его как отца и старшего человека, носителя традиций русской интеллигенции.

– Пойдем завтракать, – сказал Георгий Адамович жене. – Я тебе сейчас заварю такой чай, что ты выпьешь чашечку и про всё забудешь.

9

Сон Раи отвлек Георгия Адамовича от мыслей о книге, но как только он вошел в кухню и увидел за окном сидевшую на ветке ворону, Дегенгард сразу вспомнил про книгу опять. Цепочка ассоциации в его голове сложилась примерно так: ворона – природа – дача – деревня – Красный Бубен – излучение звезды РЭДМАХ – книга Кохаузена. Из задумчивости его вывел голос жены:

– Жора, ты что там увидел? – спросила она, заглядывая ему в лицо.

– А?.. – Дегенгард вздрогнул. – Да так… задумался…

– Обо мне?

– О ком же еще? – он обнял Раю и поцеловал в лоб. Поставил чайник, снял с полки пачку чая. Руки его двигались, но голова была занята книгой. Георгий Адамович подумал: А не рассказать ли всё жене, ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной. Он не был уверен, что она всё правильно поймет, но ему очень хотелось… Он было уже раскрыл рот, но вспомнил про Пушкина из ее сна, про то, как сон на нее подействовал, и передумал. Он подумал, что это станет для нее слишком большим потрясением.

Однажды уже был такой случай. Георгий Адамович уговорил Раю сходить в кино, посмотреть картину Хичкока «ПСИХО». Гнетущая атмосфера фильма и извращенная фантазия мастера ужасов так подействовала на Раису, что у нее отнялся язык, и пока они ехали из кинотеатра домой, Рая не могла говорить. Она смотрела на Дегенгарда глазами, полными паники и укоризны. Георгию Адамовичу было не по себе – он, вопреки Раиным протестам, потащил ее на фильм, после которого можно остаться инвалидом на всю жизнь. Он представил себе, каково ему будет жить с человеком, который из-за него лишился дара речи. У Георгия Адамовича похолодели конечности, а на лице выступили капельки пота. Наравне с этим он поймал себя на подлой мыслишке, что немая жена – может, это и ничего. Но эту мысль он тут же с негодованием загнал в трясину подсознания. Как только они пришли домой, Георгий Адамович сразу сел звонить знакомому доктору. И в тот самый момент, когда он снял трубку, услышал за спиной хриплый голос супруги: Жора, не надо. Мне уже лучше. Георгий Адамович с облегчением повесил трубку на рычаг… В дальнейшем, размышляя над этой историей, он понял, почему Рая внезапно заговорила. Она испугалась снова, когда он позвонил доктору. Она с детства боялась врачей. И этот испуг вышиб ее из немоты. Первый испуг от фильма отнял у нее язык, а второй испуг из-за доктора – вернул его на место…

Георгий Адамович решил до времени ничего жене не говорить. Он решил, что когда окончательно во всем разберется и поймет, что ему со всем этим знанием делать, вот тогда он осторожно и взвешенно обо всем ей и расскажет.

Глава вторая СУДЬБЫ НАХОДКА

Эх, Александр Исаич, Исаевич, Что же ты, где же ты, как же ты?

Хвостенко

1

Георгий Адамович нес в портфеле самую важную книгу на Земле. И настроение из-за этого было какое-то странное. То вдруг его охватывал сильный испуг – а вдруг сейчас на него налетит грабитель, выхватит из рук портфель и скроется. И тогда Дегенгард крепче сжимал ручку портфеля. То вдруг он думал, что на перекрестке его остановит милиционер и потребует показать, что у него в портфеле. Выяснится, что он украл из музея книгу, его выгонят, в лучшем случае, с работы, а книгу отберут. То вдруг Георгий Адамович ощущал невероятную гордость, что он единственный на Земле носитель тайного знания…

Игорь Степанович Хомяков сидел за своим столом и отгадывал очередной кроссворд.

– Привет, Степаныч, – поздоровался Дегенгард.

– Привет, – Хомяков взглянул на него поверх очков. – Столица государства в Азии из пяти букв, вторая «е?

– Пекин.

– Подходит… Китайцы достали.

– Почему? – удивился Дегенгард.

– Как почему?.. Завалили все рынки своими говенными шмотками! Я зятю купил пуховик китайский, а из него весь пух повылазил за две недели! Ну не суки! Косоглазые! Мало их на Даманском пожгли! Надо было побольше! Я как раз тогда служил на китайской границе. Насмотрелся на их рожи! Знаешь, Адамыч, какая у них форма? У них в штанах сзади специальная дырка, чтобы срать садиться, штаны не снимая! Засра ли всю границу маоисты херовы! Хунвейбины, мать их!.. И зять у меня мудак тоже! Еще хуже китайца! Ни хрена дома ничего не делает. Дочь меня просит – чего починить-отремонтировать. А сам он… в игрушки играется. Из деревяшек всякую фигню вырезает! На хрен она кому нужна! – Хомяков нагнулся, вытащил из стола деревянную фигурку Деда Мороза и хлопнул по столешнице. – Вот! Подарил на Новый Год! Мудилу этого! Как будто я пацан, в солдатики играю!

Георгий Адамович взял Деда Мороза.

– Вырезано умело…

– Надо свое умение к нужным вещам, я считаю, прикладывать, а не к фигне всякой! Проводку починить или машину стиральную разобрать – вот где умение мужика нужно, – он забрал Деда Мороза из рук Дегенгарда и кинул в ящик. – И дома у него везде стружки-опилки. Как будто он Винни-Пух, а не взрослый мужик с двумя детьми на шее! – Хомяков скорчил рожу. – И фамилия-то у него знаешь, Адамыч, какая?.. Мешалкин! Тьфу! Если б твоя дочь с такой фамилией проживала?! А?

– У меня сын, – ответил Дегенгард нейтрально.

– Тебе повезло. Сын – это другое дело. Одно дело, когда сын блядует, другое дело – дочь, – непонятно к чему прибавил Хомяков.

Георгий Адамович кивнул, но уточнять, что тот имел в виду, ему не захотелось.

– Пойду поработаю, – он приподнял портфель, но тут же его опустил.

– Давай, – согласился Хомяков и уткнулся в кроссворд.

2

За окном стучали каблуки прохожих. Последние несколько лет мода менялась так быстро, что угнаться за ней было совершенно невозможно. Только что в моде были толстые подошвы и квадратные носы, как вдруг опять вернулись острые носы и высокие каблуки. Но и им не суждено было долго доминировать на ногах. На глазах прорастала какая-то другая тенденция…

В окно заглянула кошка, которая, наверное, надеялась увидеть за стеклом полового партнера или мышь, но увидев, что в подвале одни произведения искусства, она разочарованно отвернулась и пошла прочь, подняв хвост. Кошку искусство не интересовало, в этом она была схожа с некоторыми людьми.

Георгий Адамович отвернулся от окна и тут же забыл про кошку. Повесил плащ на крючок, прислушался – не идет ли кто за дверью, поставил портфель на стол, вытащил книгу и сразу отключился…

Он читал о том, что нужно делать, чтобы излучение звезды принесло им наибольшую пользу. Всё было расписано по шагам. Всё было понятно и доступно для осуществления. И походило на учебное пособие «Алхимия для начинающих». Не так давно Георгий Адамович прочитал книгу, посвященную мировоззрению алхимиков. Эту книгу порекомендовала ему жена, которая в последнее время увлеклась эзотерическими учениями. Дегенгард это дело, как культурный человек, не то чтобы не одобрял, но считал, что такие увлечения полезны только в плане расширения кругозора и поэтому должны иметь какие-то границы. А Рая не всегда знала меру. Иногда она перебарщивала (что, в общем, свойственно женщинам). Но Дегенгард считал – пусть увлекается. У женщин гораздо опаснее, когда у них внутри, как они говорят, возникают пустоты. Эти пустоты гораздо хуже, чем такие вот увлечения. Пустоты доставляют гораздо больше хлопот, они действуют, как черные дыры, которые засасывают энергию мужчин, неосторожно к ним приблизившихся. Георгий Адамович как-то поделился этим наблюдением со своим другом, поэтом-бардом Вадимом Борчевским, и он, с разрешения Дегенгарда, использовал эту тему в своей песне. Вот какая песня у него получилась:

Я включаю телевизор Что мне покажет эфир? На экране Мона Лиза Рекламирует кефир По другой программе дама Моет голову рукой Я уже не понимаю Я в стране живу какой Припев: Эй-хей-хей Вся наша жизнь Опасная игра Женщина — Черная дыра Женщина — Черная дыра Женщина — Черная дыра Я выключаю телевизор Но звенит телефон А я трубку не беру И выхожу на балкон Внизу я вижу как дамы Идут толпой в магазин Хорошо б им на прически Налить бензин-керосин Эй-хей-хей Вся наша жизнь Опасная игра Женщина — Черная дыра Женщина — Черная дыра Женщина — Черная дыра

Георгию Адамовичу песня не понравилась. Он считал, что песня не интеллигентная и излишне молодежная. Он считал, что такие песни, которые, с точки зрения автора, критикуют положение вещей, на деле, добавляют еще один кирпич в стену.

А вот книга про алхимиков, которую ему дала почитать жена, неожиданно пригодилась и помогла Дегенгарду разобраться и понять материал…

Георгий Адамович решил выписать из книги Кохаузена, что именно необходимо ему приобрести для того, чтобы встретить излучение достойно.

Он вытащил из стола общую тетрадь, открыл и стал записывать: тигели… реторты… пробирки… треножники… свинец…

Дегенгард исписал полтора листа и задумался. При желании можно было всё это приобрести. Но вот как сделать так, чтобы гарантированно оказаться в нужное время в нужном месте? Когда это будет, он знал. Оставалось заранее добраться до нужного места и там поселиться, потому что подготовка займет много времени. Но с чего начать Дегенгард не знал. Допустим, на карте он деревню нашел… допустим… Но где он жить-то там будет?.. Ну, скажем… приехал я в деревню… а дальше? Что я там палатку, что ли, поставлю посреди картофельного поля?.. Может быть, там есть гостиница?.. Георгий Адамович отмахнулся от этой городской мысли. А если я поселюсь у какой-нибудь бабушки-старушки, невозможно будет заниматься подготовкой, уж очень это всё подозрительно на деревенский взгляд… Что же делать?..

Неопределенность не нравилась Дегенгарду. Она сбивала его тонус. Быт никогда не был сильной стороной интеллигенции. Интеллигенция справедливо чуралась бытовых вопросов, считая их областью материальных предметов, которые не заслуживают внимания. И Дегенгард так считал. Но вот когда дело доходило до чего-нибудь такого, как теперь, он терялся и, как Христос в пустыне, испытывал муки. Может быть, потому русская интеллигенция постоянно и проигрывала все битвы. Потому что битвы всегда происходили на бытовом уровне, которого интеллигенция чуралась. А вот если бы битвы происходили на уровне духа – интеллигенция бы всем надавала…

3

Дегенгард вышел в коридор размяться. Он постоял возле двери, поглядел по сторонам. В коридоре никого не было. Георгий Адамович вытянул руки вперед и несколько раз поприседал. Ему захотелось в туалет. И он туда пошел.

Туалет в музее мало чем отличался от вокзального. В нем дурно пахло, постоянно текла вода, ломались бачки, а стены, выкрашенные темно-зеленой краской, были исписаны похабщиной.

Дегенгард прошел в кабинку, закрыл дверцу, аккуратно поставил ноги на приступки и сел орлом. На двери была нарисована женщина с разбросанными в разные стороны ногами, под ней было написано «Е… меня, как я тебя». Георгий Адамович фыркнул и прочитал рядом: «Здравствуй, пидор, как живешь, когда х… мне пососешь?». Ужас, — подумал Георгий Адамович.

– Какой ужас! Этих людей научили писать в школе только для того, чтобы они портили стены и двери туалетов!

Хлопнула дверь, и Дегенгард услышал шаги. Он услышал цоканье дамских шпилек по кафельному полу. Дегенгард встрепенулся. Его бросило в жар от мысли, что он ошибся дверью и расположился в дамском туалете. Да нет же! Я точно помню, что зашел куда надо. Там был уриноприемник! Да и кабинка эта ему давно знакома. Дегенгард посмотрел на картинку и кивнул головой.

Скрипнула дверь соседней кабинки. Буквально следом в туалет вошел кто-то еще. А это была явно не женщина. Явно мужская поступь.

Бум-шлеп – увесисто шагали тяжелые ботинки. Бум-шлеп – они остановились.

– Ты где? – прошептал мужской голос.

Дегенгард растерялся. Он не понял, кого спрашивают, и не знал, что ему теперь делать, – отвечать или помалкивать.

– Здесь я, – отозвался из соседней кабинки женский голос.

Дегенгард от неожиданности чуть не сел. Он схватился за ручку двери и только благодаря этому удержался на ногах. Он узнал этот голос! Это была главный бухгалтер музея Вероника Александровна Полушкина.

– Где? – переспросил мужской голос, дверь в кабинке Дегенгарда дернулась. Дегенгард замер, он узнал и мужской голос. Водитель Витя Пачкин.

– Здесь я, – скрипнула дверь.

Щелкнул шпингалет.

– Вот ты и попалась, – зашептал Пачкин.

– Ты поставил меня в безвыходное положение, – хихикнула Вероника.

– Типа раком? – спросил Пачкин.

Зашуршала молния.

– Фи… Только потому, что ты такой примитивный, я позволяю тебе так говорить.

– Я вижу, что тебе нравится мой примитив, раз мы с тобой долбимся столько времени…

Зашелестела одежда.

– Все-таки в туалете как-то не так, – прошептала Вероника.

– Всё тебе не так – в машине не так, в подвале не так, в подъезде не так, на чердаке не так! Я не пойму, чего ты хочешь вообще!

– Тихо-тихо! Что ты расшумелся… Успокойся… Всё так… Просто пахнет нехорошо…

– Как будто ты этого никогда не нюхала!..

– Фи…

– Чё фи? Знаешь, Вика, как в народе говорят? Как в Ипатьевском колхозе девок жарят на навозе… У нас в деревне, маманя где моя живет, самое милое дело в коровнике… А там знаешь, какая вонь? Это, я так считаю, хорошо проверяет чувства. Если можешь с парнем в таком говнище, значит, точно его любишь. И наоборот, у мужика, если он бабу не любит, то у него в таком говне никогда не встанет как следует. А у меня смотри как воздвигнулся. Как у Ленина.

– Почему у Ленина?

– Так говорят…

– Ой, Витюша, понежнее!.. Больно немного…

Полушкина тихонько застонала. В стенку заехали локтем.

Георгий Адамович боялся вдохнуть-выдохнуть. Он испытывал сложные чувства. У него у самого с Вероникой Александровной Полушкиной кое-что было. Однажды, когда Дегенгард получал зарплату, Вероника попросила показать ей «самые выдающиеся» экспонаты из запасников. Дегенгард повел ее в подвал и там, как-то само собой, это случилось. Он показывал Веронике картину Рубенса с обнаженными фигурами сатиров и наяд. И это зрелище так на них подействовало, что они буквально сорвали с себя одежды и кинулись друг другу в обьятия. Еще несколько раз Вероника приходила к нему в подвал. Они беседовали про искусство, а заканчивалось интимом. Потом Георгий Адамович испугался, что это зайдет слишком далеко, а он не хотел изменять своей жене Раисе, с которой прожил всю жизнь и которую очень уважал. Несколько раз, когда Вероника предлагала зайти к нему поговорить про искусство, Дегенгард сказался занятым, а потом как-то само собой это прекратилось. Георгий Адамович подумал нехорошую мысль, что Полушкина нашла себе кого-то еще. Но он прогнал эту мысль как недостойную отношения к женщине.

И вот теперь он сидел в не очень уютном месте и думал не очень достойные мысли про женщин.

Ноги затекли, и Георгий Адамович, так и не докончив того, зачем он сюда пришел, осторожно, стараясь не шуметь, встал, сделал шаг назад, прислонился спиной к трубе и скрестил на груди руки. Было гадко. Всю жизнь Дегенгард старался думать о людях лучше, но люди не оправдывали его ожиданий. Всякий раз они разочаровывали Георгия Адамовича своим недостойным поведением.

Из соседней кабинки доносилось прерывистое дыхание.

Вот что нужно женщине! Ей не нужно Рубенса, ей нужно, чтобы ее завели в туалет и грубо изнасиловали над толчком!

Из проржавевшего сливного бачка за шиворот Дегенгарду капали холодные капли. Он резко подался вперед и ощутил, как мокрая рубашка неприятно прилипла к спине.

А что, собственно, я здесь делаю?! Почему я должен терпеть это свинство?! Почему я не могу немедленно выйти из кабинки и хлопнуть дверью?! Почему?!

Дегенгард схватился рукой за шпингалет, но тут услышал вот что:

– Фух!.. Вот я про маманю вспомнил, – сказал Витя, – и меня разобрало так… Сердечно разобрало… Давно я у мамани в деревне не был… Эх… Сволочь я… Забыл я маманьку свою и свой Красный Бубен…

Дегенгард застыл. Витек за перегородкой шмыгнул носом…

4

Иногда судьба оставляет нам находки в самых неожиданных местах. Мог ли Георгий Адамович подумать, что сидя на корточках в нечистом туалете, он услышит название места, ставшего для него средоточием всех помыслов и надежд. Да… Иной раз судьба выкидывает такие штуки, что и поверить-то потом невозможно. Когда слышишь о подобных совпадениях, думаешь – врут, так в жизни не бывает… Обычно, не бывает. Но иногда бывает… Очень редко…

Георгий Адамович сидел на распутье. У него было несколько вариантов. Один вариант – бесшумно выбраться из туалета.

Второй – специально чем-нибудь загреметь и напугать извращенцев, чтоб им неповадно было. (Какого черта я должен проявлять деликатность в сторону тех, кто совокупляется в туалете?!) Третий вариант – пересидеть любовников в кабинке, подождать, пока они не уберутся первыми. Этот вариант казался самым простым и правильным, потому что Георгию Адамовичу Витек теперь мог пригодиться, и портить с ним отношения, несмотря на то, что он такой свинья, было бы стратегически неверно. Но у Дегенгарда так затекли ноги и так противно прилипала к спине мокрая и холодная рубашка, что терпеть дальше не было сил. Тем более, у него появились кое-какие мысли, реализация которых могла поменять ситуацию, не прибегая к помощи этой гориллы…

Стараясь не шуметь, Дегенгард покинул туалет и решил к себе в комнату пока не возвращаться, а пройтись по улице, чтобы подышать свежим воздухом и дать рубашке высохнуть.

– Игорь Степанович, – сказал он, проходя мимо Хомякова, – я на полчасика…

– Сигарет мне купи, – попросил Хомяков. – «Яву».

– Ага.

– Денег тебе дать?

– Потом рассчитаемся.

5

Май выдался теплым. Такого мая Георгий Адамович давно не помнил. Еще неделю такой погоды – и зацветет сирень. Дегенгард любил сирень. Ему нравились эти душистые ароматные цветы, налитые соками весенней свежести. Такие простые, но такие трогательные, что прикоснувшись к ним, сразу чувствуешь – жизнь вечна. Георгий Адамович читал в одной исторической книге, как один голландский специалист, попавший в Россию при Петре Первом, впервые увидев сирень, сравнил ее с гиацинтом. Голландец говорил, что сирень является примитивной разновидностью гиацинта, которая растет на дереве. Дегенгард не мог согласиться с таким утверждением. Он несколько раз про себя спорил со своим историческим оппонентом и приводил разные кудреватые выражения в духе Жан-Жака Руссо, почему сирень ни в чем не уступает и даже превосходит западноевропейский цветок. Дегенгард прокручивал в голове десятки доводов, подтвержденных цитатами, стихами и картинами, говорившими в его пользу.

Георгий Адамович присел на лавку напротив фонтана. Снял пиджак, положил его на колени. Теплые солнечные лучи ласково грели спину. От рубашки поднимался пар. У фонтана играли дети. Маленький мальчик перегнулся через бортик и таскал за веревочку пластмассовую лодку. Второй мальчик макал в воду железный грузовик. Студенты со студентками пили пиво. Студентки сняли туфельки и опустили ноги в воду. Студенты громко смеялись глупым шуткам. До Дегенгарда доносились обрывки их бессмысленных разговоров…

Дегенгард щурился на весенний пейзаж и думал: Неплохая бы могла получиться картина, если бы мастер, например, Коровин, приложил к ней свою кисть… Еще бы убрать отсюда кое-что лишнее… например, студентов с пивом или хотя бы пиво из рук…

От мыслей его отвлек грузно опустившийся рядом пенсионер с палкой. На голове у него была надета устаревшего фасона фетровая шляпа. Когда-то (Георгий Адамович хорошо это почему-то запомнил) такие шляпы стоили приличных денег, и купить ее мог не каждый. Костюм на пенсионере тоже был из дорогой материи, но опять же устаревшего фасона и сильно поношенный. Локти блестели, а кое-где виднелась аккуратная штопка. Пенсионер положил подбородок на палку и сказал:

– О-хо-хо… Плохие времена, – покосился на Георгия Адамовича, и на его лице появилось выражение удовлетворения тем, что его соседом по лавке оказался тоже пожилой человек, который способен понять, о чем он вздыхает.

Дегенгард кивнул, но промолчал, потому что тоже понял, кто присел рядом, и не хотел вступать в беседу с подобным субъектом.

Однако пенсионер истолковал кивок Дегенгарда как ответ и продолжил:

– Да… Говно… Одно кругом говно теперь… Вылезло говно и всё засрало…

Дегенгард вспомнил про туалет, из которого вышел, и машинально кивнул.

Лицо пенсионера потеплело:

– Точно, а?.. Вот именно!.. Раньше-то говно не пускали! Не было хода говну… Перекрыты были для говна все пути! Извне и изнутри! Всё было в рамках, – пенсионер рубанул ребром ладони по воздуху. – А вот пустили тонкую струйку в восемьдесят пятом – и вон чего из этого вышло! Говно вышло из берегов и всё затопило!.. Вот вы, я вижу, человек с мозгом… Вот скажите мне тогда: нравится вам сейчас жить?..

Георгий Адамович ерзнул. Положение затруднительное. За сегодня это уже второй раз. Первый раз в туалете. Второй раз на лавке. Ему не хотелось вступать в разговор с партийным пенсионером, и логичнее всего было бы встать и уйти. Но то, что было бы правильно в отношении к абстрактному партийному пенсионеру, было совершенно неправильно в отношении к человеку в возрасте. Этические понятия Георгия Адамовича не разрешали ему поступать с людьми по-хамски. Кроме того, вести разговор в таких, извините, терминах казалось ему совершенно недопустимо. Однако он сам недавно вышел из туалета, и эти неприятные воспоминания были еще живы. Георгий Адамович тоже был недоволен жизнью, но принципиально не хотел солидаризироваться с подобными элементами. И кивнул в третий раз.

– Я вижу, вы человек с понятиями, – сказал пенсионер. – Вон, посмотрите на этих сопляков, – он показал палкой на студентов. – Сидят пьют пиво. Напьются и утонут в фонтане! И поделом! В наше время разрешали на улице пиво пить?! Нет, конечно! За распитие спиртных напитков в общественных местах – штраф или пятнадцать суток! Справедливость в высшем смысле! А теперь?.. Вот я, всю жизнь в обкоме проработал инструктором. Занимался полезным для всей страны делом. На таких как я – всё держалось! А теперь я за бортом, никому не нужен, и пенсия у меня такая, что пива на нее не попьешь! Дрянь получается, уважаемый! Сейчас многие говорят, что жизнь-де тогда была плохая… Не согласен… Может, и была плохая для сумасшедших, дураков, забулдыг (хотя тут я не уверен, они тогда хотя бы крышу над головой имели и кусок хлеба) и дис-сидюг засранных, которых если бы посильнее давили, то, может, и не дожили бы теперь до такого срама! А большинству людей жилось нормально. Только говну было плохо. А теперь говну-то как раз и хорошо, а всем остальным – плохо. Ерунда получается, – пенсионер прижал палку ногами и развел руками. – Вот вы, любезный, кем работаете?.. А, впрочем, постойте! Хотите, я угадаю, кем вы работаете?.. Вы, скорее всего, работник культуры… Я угадал?.. – И не дожидаясь ответа, продолжил. – Скорее всего, вы вон в том музее работаете, а сюда подышать вышли… А денег вам теперь платят мало, и культура наша в упадке…

Дегенгард удивился этим словам. Он вдруг понял, что разговаривает с живым человеком, а не с абстрактным идеологическим противником. Оказывается, партийные работники тоже могут быть людьми и понимать что-то в жизни. А он-то считал, что они злобные и тупые ослы, просиживающие штаны за народные деньги.

– Вижу по вашим глазам, что я угадал, – пенсионер хлопнул в ладоши. – Ауфидерзейн, культура!

– Вот именно, – буркнул Дегенгард. – Хоть я и не разделяю ваших идей, но у меня такое мнение, что мы с вами, будучи идеологическими противниками, думали, что есть только мы и вы. А нас и вас обставили какие-то третьи. Какие-то третьи захватили власть. Только кто они, откуда они взялись и какую они представляют формацию – я до сих пор не пойму.

– Хрен ли ж тут не понимать, – пенсионер усмехнулся. – Тоже мне – теорема гипотенузы! – он уже хотел продолжить, но запнулся и повернул голову к Дегенгарду. – Вот ваша, извините, как фамилия?

– Дегенгард, – Георгию Адамовичу не понравился этот вопрос, который ему и раньше задавали довольно часто. – Я догадываюсь, почему вы спросили, – он насупился.

– Дегенгард… это хорошо. А то знаете ли, некоторые до сих пор делают вид, что ни о чем не догадываются… Да-да… – он посмотрел на фонтан и покачал головой. – Победила именно эта формация… И уехала в Израиль, греться на солнышке… И оттуда по трубопроводу сосет нашу кровь…

Дегенгард нахмурился. Он не любил таких разговоров.

– Согласно теориям ваших же вождей, Маркса и Энгельса, – сказал он, четко выговаривая каждое слово, – нет такой формации, которую вы имеете в виду.

– Это почему – нет? – ответил пенсионер. – А мацу, по-вашему, кто ест? А «Семь Сорок» кто поет? А в кого арабы камнями кидаются? А Ротшильд, извините? А синагоги – это что, грузинская кличка?.. Как видите, везде наследила эта формация, а вы говорите – нету!

– Вы, гражданин хороший, путаете формацию и национальность.

– Почему национальность не может быть формацией, если они только своим помогают и под себя гребут?

– А почему же ваши, повторяю, Маркс и Энгельс не заметили этого? Почему у них этого нигде не написано?

– Потому, естественно, что они сами принадлежали к этой же формации.

Дегенгард фыркнул.

– Следуя вашей логике, получается, что как теперь, так и раньше у власти была эта формация.

– Нет. Вы плохо разбираетесь в историческом процессе. Что б вам стало ясно, я объясню. В начале века в России усилилась еврейская активность, вызванная их торгашеской непоседливостью, жадностью, завистью и нечистоплотностью. Русские здоровые силы воспользовались их активностью, чтобы смести прогнивший режим самодержавия за счет евреев. Евреи сделали всю грязную работу и сидели ждали, когда их похвалят. Но русским здоровым силам они уже больше были не нужны. Евреи выполнили свою историческую функцию в России и должны были покинуть корабль истории, как балласт. Их и того… почистили… Но почистили, как оказалось, не очень тщательно. Многие из них скрылись за русскими фамилиями или в глухих селениях. Они затаились до времени, а потом, когда пустили тонкую струйку говна, повылазили, перестроили свои ряды и захватили власть. Про…бали мы, дорогой товарищ, свое время!

Георгий Адамович обхватил голову руками и покачался.

– А где же были здоровые русские силы, когда евреи захватывали власть? – спросил он.

– Евреи развратили русских наркотиками, антинародным телевидением, порнографией, сексом и импортными продуктами!

– Сначала я подумал, что вы адекватны, – Дегенгард постучал по лбу пальцем. – Но теперь я вижу, что с вами и с такими, как вы, разговаривать не о чем. Все вы – выжившие из ума рептилии, которые пока не вымрут, не успокоятся. – У Георгия Адамовича разболелась голова. – Мне неприятно с вами рядом сидеть, – он встал.

– Ишь ты! – пенсионер усмехнулся. – Неприятно ему со мной сидеть? Как будто мне приятно сидеть с жидом! Я сразу понял, кто ты, собака шестиконечная! Тьфу, – он плюнул Дегенгарду на ботинок.

Дегенгард сдержался. Он не хотел связываться с маразматиком. Он сделал шаг, чтобы побыстрее уйти. Но пенсионер сунул ему палку между ног, и Георгий Адамович упал на асфальт. Он ударился лбом. Перед глазами вспыхнул яркий свет. Он услышал ржание студентов: Шоу Бенни Хилла!.. Дегенгарда охватила ярость. Он почувствовал, как всё, что составляло его гуманистическую натуру – куда-то спряталось. А наверх выползло темное, первобытное, звериное. Дегенгард захотел убивать, крушить, ломать, насиловать, рвать зубами. Ему захотелось, чтобы текла кровь, захотелось выдергивать у трупов зубы, отрывать им уши и снимать скальпы. Ему хотелось убивать, наслаждаясь мучениями жертв, их криками, стонами, их обмоченным от страха бельем, их пахнущим ужасом потом. Он почувствовал себя Годзиллой. Он медленно поднялся на корточки и увидел перед собой ухмыляющееся лицо врага.

– Что, жид, рубель нашел?

Дегенгард схватился за палку, перебирая по ней руками встал и дернул палку на себя. Пенсионер чуть не слетел с лавки, но палку не выпустил. Тогда Георгий Адамович уперся одной ногой ему в живот и выдернул чего хотел. Размахнулся и врезал растерявшемуся пенсионеру палкой посередине шляпы. Шляпа налезла на нос и окрасилась кровью. Пенсионер свалился под лавку.

Георгий Адамович отшвырнул палку в сторону. Сел на лавку. Всё это произошло так быстро, что он не успел подумать ни одной мысли. Он машинально сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет, которую купил для Хомякова, вынул сигарету, вставил в рот фильтром вперед и так и застыл. Он сидел и ничего не соображал.

Как сквозь туман, до него доносились голоса детей: Дяденька милиционер, вот этот дядя дедушку стукнул… Он ему по голове палкой как даст… как даст… Дядя милиционер, его расстреляют?.. Кыш отсюда…

Дегенгарда отвезли в отделение.

6

В отделении Дегенгард пришел в себя и ужаснулся. Он своими руками чуть не убил человека. Он не понимал, что его так завело. Конечно, в разговорах он мог пропустить выражения, вроде: чтоб ты сдох, могила, тебе конец, ты мертвец, всем кабздец и тому подобные, но это всего лишь идиомы, устойчивые выражения, без буквального воплощения.

Тем не менее он и сейчас ощущал клокочущую энергию, рвущуюся изнутри.

Дегенгард огляделся. В другом углу камеры на нарах лежал, повернувшись лицом к стене, и храпел какой-то мужик. Его плащ был в грязи, как будто он искупался в луже.

Дегенгард встал, подошел к мужику и постоял над ним. Потом повернулся на пятках, подошел к окну, подергал решетку. Повернулся, подошел к железной двери и врезал по ней ногой. У него было такое чувство, будто внутри него поселились какие-то маленькие шустрые существа, которые заставляли его тусоваться. Они с большой скоростью гнали кровь по жилам, они дергали его мышцы, они перетягивали его сухожилия, они стучались ему в мозг и кричали: Двигайся! Двигайся! Двигайся! Врежь по двери ногой! Врежь по двери ногой! Дай, как следует! И эти маленькие существа жили в нем каждый по себе и в то же время имели некое коллективное сознание сообщества маленьких существ. И самому Георгию Адамовичу, его личности, в собственном своем организме оставалось совсем немного места, из-за чего он едва контролировал ситуацию.

Дегенгард врезал по двери еще разок.

– Ты чё долбишь, дедон? – услышал он сзади голос мужика.

Георгий Адамович резко повернулся. Грязный мужик сидел на нарах и смотрел на него, прищурившись. У него была здоровая красная морда, широченные плечи и руки, как цветочные горшки. Мужик поднял одну руку и почесал шею. Потом вставил в рот спичку и пожевал.

– Ты чего долбишь, дятел? – повторил он, и Дегенгард почувствовал в его голосе угрозу, но не испугался. – Ты, бля, долбишь, а мусорки, когда прибегут, надают дубинками по башке нам обоим! Понял, дятел штопаный?! – мужик подманил Дегенгарда пальцем. – Сядь, бля, на нары и сиди, а то ты мне на нервы, бля, действуешь. А у меня, знаешь, какие нервы? Плохие. Могу угондошить тебя, как муху сраную на говне.

Дегенгард заложил руки за спину, поднял подбородок и сказал специально сквозь зубы:

– Мне тыкать не надо, я с вами на брудершафт не пил, – и качнулся с носков на пятки и обратно.

– Точно, – согласился мужик спокойно, – не пил… И в одно очко не срал. – Он встал с нар и потянулся. Ростом он оказался такой высокий, что Георгий Адамович едва доставал ему до плеча.

Мужик, перебрасывая спичку из одного угла рта в другой, двинулся на Дегенгарда. Но страха Георгий Адамович не чувствовал. Наоборот, он чувствовал необыкновенное возбуждение, и ему не терпелось врезать ногой. Он чувствовал себя как боевой петух перед схваткой, он чувствовал себя как испанский тореадор перед рогами быка, он чувствовал себя как советский летчик-истребитель, таранящий пропеллером хвост мессершмит-та. Он подпрыгнул. Все маленькие существа, поселившиеся в нем, ринулись вниз в правую ногу. И Георгий Адамович ощутил, как нога зажила самостоятельной жизнью. Она так и ходила на бетонном полу от нетерпения, так и чесалась…

– Я вам хочу сказать, – сказал он. – Я всю жизнь терпел хамство и хулиганство. Я думал, что это можно победить при помощи Льва Толстого… без насилия. Я всегда воздерживался от насилия и жестокости… И что из этого вышло?.. Кругом говно! Хам торжествует! Хам пользуется тем, что его не бьют! А надо, чтобы всё было хорошо, задать хаму трепку для демонстрации силы добра! Я работаю в музее и там я видел одну картину. Она называлась «Добрый человек дал в морду Злому». Я не понимал, что в ней хорошего, и думал, что это всего лишь легкомысленная ирония, которой я чуждаюсь. Но теперь я понял смысл! Это великая картина, которую следует увеличить в тысячу раз и повесить на Спасскую Башню, чтобы всякая сволочь издалека видела, что ей не поздоровится. – Дегенгард снова подпрыгнул. – В конце своей речи я бы хотел подчеркнуть ту разницу, которая между нами имеется. Я не такой, как вы! Я интеллигент, работник культуры, ищущий смысл жизни в обители духа! А вы заняты всю жизнь только тем, что нажираетесь, валяетесь в грязи и спички жуете!.. Хочу последний раз предупредить, что у вас остался один шанс не получить как следует ногой от меня! – он постучал ботинком по полу.

Мужик сначала немного удивился, а потом его и без того красная морда покраснела до уровня сердцевины астраханского арбуза.

– Да я тебя, дед, как клопа… – он вытянул вперед руку с растопыренными жирными пальцами.

Пуск! – услышал Георгий Адамович у себя в голове. Его правая нога взметнулась в воздух и нанесла сокрушительный удар по руке мужика. Хрустнула кость, рука упала и повисла, как плеть. Глаза мужика округлились от удивления и боли. Но в полной мере он удивиться не успел, потому что нога Дегенгарда взметнулась еще раз, сломала мужику челюсть и свернула нос. Мужик отлетел к стене, ударился затылком и упал на нары, залитый кровью.

– Добрый человек дал злому в морду, – сказал Дегенгард и вытер подошву ботинка об пол.

На бетонном полу остался багровый след. Георгия Адамовича снова окутал туман.

7

Сквозь какую-то муть Дегенгард с трудом различал свои ноги. Левая нога стояла спокойно, а правая монотонно стучала по полу носком-каблуком ботинка. Носком-каблуком, носком-каблуком, носком-каблуком… Георгий Адамович поднял голову и увидел милиционера. Он понял, что это милиционер. Это был точно милиционер, но он как-то плыл у Дегенгарда перед глазами и что-то говорил. Что-то неразборчивое: Бу-бу-бу… бу-бу-бу…бу-бу-бу…

Георгий Адамович тоже попробовал сказать бу-бу-бу.

Милиционер примолк.

Георгий Адамович повернул голову и увидел рядом с милиционером кого-то, похожего на Хомякова. Дегенгард прищурился. Определенно, это был Хомяков. У Хомякова качалась голова.

Георгий Адамович никак не мог вспомнить, где он.

Хомяков подошел к нему, взял под руку и поднял со стула.

– Бу-бу-бу, – сказал он.

– Бу-бу-бу, – ответил Георгий Адамович.

И Хомяков куда-то его повел по какому-то коридору.

Идти было тяжело. Правая нога не слушалась Дегенгарда и приплясывала сама по себе. Она не шла, как левая. Дегенгард резко остановился и попробовал дальше прыгать на одной ноге. Он сделал несколько прыжков и упал. Разбил лицо, но боли не почувствовал. Только челюсть немного отвисла и не закрывалась до конца.

Над ним наклонился Хомяков.

– Бу-бу-бу, – сказал он.

На этот раз Дегенгард не смог ему ответить тем же. Из-за челюсти.

Хомяков поднял его и повел дальше.

Они вышли на улицу. Было темно.

Хомяков подвел его к машине и положил Дегенгарда животом на капот, а сам пошел открывать дверь. Пока Хомяков возился с дверью, Дегенгард сполз с капота и резко сел на задницу. Но боли опять не почувствовал. Боль он почувствовал только на следующий день. Хорошо еще, что руками он успел схватиться за колесо, а то бы ударился об асфальт затылком. Он подумал, что навсегда избавился от чувства боли, и обрадовался этому.

Хомяков всплеснул руками и побежал поднимать Дегенгарда. Он с трудом запихнул его на заднее сиденье, закрыл за ним дверь и сел за руль.

Как только машина тронулась, Дегенгард опять куда-то провалился…

8

Широко раскинув руки, он летел по темному небу. Он летел за мигающими бортовыми огнями самолета Москва-Ганновер. Он точно знал, что в самолете летит Александр Исаевич Солженицын и ему угрожает опасность, потому что в этом же самолете летит террорист с бомбой. Самолет сделал вираж и ушел вправо. Дегенгард приподнял левую руку и ушел вправо, вслед за самолетом. Расстояние между ними плавно сокращалось. Вот он уже практически догнал самолет, но тут из сопла вылетел густой черный дым и обдал Дегенгарда сажей. Дегенгард закашлялся и потерял высоту. Он снял закопченные очки, протер их об рубаху и снова надел. Теперь самолет летел сверху и уходил всё дальше и дальше. Нужно было прибавить. Дегенгард сложил руки по швам и, как ракета, пошел вверх на перехват. На этот раз он не стал заходить сзади, а полетел параллельно фюзеляжу, заглядывая в иллюминаторы… Александр Исаевич спал, откинувшись на спинку и сложив на животе руки, большими пальцами вверх. Дегенгард забарабанил кулаком по стеклу.

– Александр Исаевич, проснитесь! Александр Исаевич!

Но Солженицын его не слышал.

Тогда Дегенгард решил отлететь на один иллюминатор назад и попросить заднего пассажира разбудить Солженицына.

Но сзади, оказывается, сидел террорист. У него был большой горбатый нос и густые сросшиеся брови. Заметив Дегенгарда, террорист скорчил ему рожу и показал бомбу. Дегенгард погрозил ему кулаком. А террорист показал Дегенгарду язык. Дело принимало серьезный оборот.

Дегенгард прибавил скорости и, перебирая руками по обшивке, стал подбираться к кабине пилотов. Он лег на крышу самолета, свесил вниз голову. За стеклом, вверх ногами относительно Дегенгарда, он увидел летчика. Летчик пялил стюардессу, в которой Дегенгард узнал бухгалтершу Веронику Полушкину. Дегенгард понял, что самолет летит на автопилоте. Георгий Адамович попал в неудобное положение. Ему обязательно нужно было привлечь к себе внимание, но момент для этого был не самый удобный. Как-то ему было неловко, что он оказался в такое время в таком месте… Но, вспомнив, что в салоне спит Солженицын, Дегенгард отбросил понятия о приличиях и громко постучал рукой в стекло, а ногой по крыше самолета. Пилот вздрогнул и поднял к потолку глаза. Увидев перевернутую голову Дегенгарда, он нахмурился и сделал Дегенгарду знак рукой – не мешай. Тогда Дегенгард вытащил из кармана фломастер и написал на стекле:

БОМБА! РАЗБУДИТЕ СОЛЖЕНИЦЫНА!

Пилот и Вероника перевернули головы, прочитали надпись и начали хохотать.

Дегенгард приписал:

ЭТО НЕ ШУТКА!

Любовники схватились за животы и согнулись пополам. Пилот от смеха свалился на штурвал. Самолет провалился в воздушную яму. Дегенгард шлепнулся сверху на фюзеляж. Поднялся, снова подлетел к окну Солженицына и попытался ногой выбить стекло. Но не смог. Он вспомнил, что когда лез по обшивке к кабине пилота, наткнулся на какую-то железяку, похожую на радар. Он сползал на крышу, отломал радар и вернулся к окошку Солженицына. Солженицына на месте не оказалось. Наверное, пошел в туалет, — понял Дегенгард. Все равно. Он размахнулся и вышиб окошко радаром. Заткнув радар за пояс, Дегенгард пролез в окошко и понял, что Солженицын не уходил в туалет. Просто Дегенгард ошибся окошком. Солженицын сидел в кресле и спал. Сзади сидел и спал террорист. У него на коленях лежала бомба. Дегенгард подошел и ударил террориста радаром по голове. Террорист был обезврежен. Дегенгард решил выбросить его бомбу в окошко, потому что откуда-то знал, что она должна взорваться через три минуты. Он осторожно взял бомбу и на вытянутых руках понес ее к окну. Но тут самолет тряхнуло, бомба выскочила у него из рук и залетела за пазуху Солженицыну. Дегенгард похолодел и полез к Солженицыну под рубаху. Солженицын хихикнул, открыл глаза, схватил Дегенгарда за руку и заорал на весь салон:

– Держи вора! Караул, грабят!

Дегенгард понимал, что за оставшееся время он не успеет объяснить Александру Исаевичу в чем дело, и продолжал шарить под рубахой.

– Потерпите, Александр Исаевич, потерпите, дорогой!

Наконец ему удалось выхватить бомбу, и Дегенгард, сломя голову, кинулся к окну. Солженицын решил, что у него вытащили кошелек, кинулся за Дегенгардом. Дегенгард подбежал к окну и размахнулся, чтобы швырнуть проклятую бомбу подальше от самолета, но в этот миг чья-то черная когтистая рука вырвалась из темной грозовой тучи и наглухо закрыла окно. Дикий дьявольский смех заполнил пространство.

– ТЫ МОЙ, ДЕГЕНГАРД! – услышал Георгий Адамович. – ТЫ МОЙ!..

Дегенгард увидел, словно в замедленной съемке, как бомба в его руках начинает набухать, по ее поверхности расползаются трещины, из которых сочится черный дым, за которым следует ослепительная вспышка огня…

9

– А-а-а! – закричал Георгий Адамович и открыл глаза. Он, весь мокрый, лежал у себя дома на диване. На стульях перед диваном сидела, сгорбившись, Раиса и вытирала влажные глаза платочком. Рядом с ней сидел Хомяков.

Дегенгард шевельнулся и почувствовал боль во всем теле. Даже копчик болел. Откуда эта боль?.. Он совершенно не помнил, что с ним произошло и как он оказался на диване. Отчетливые воспоминания заканчивались разговором с пенсионером на лавке у фонтана. А потом… потом… Потом он не помнил… Сознание человека устроено так, что человек не может осознать того момента, когда он отключился или заснул. Зато когда человек включается или просыпается, он отчетливо помнит момент включения или просыпания.

Дегенгард попытался сесть. Ему это почти удалось, но в решающий момент рука подвернулась, и он плюхнулся на диван.

– Что со мной случилось? У меня инсульт? – спросил он, но услышал что-то вроде «О амой уилось? У эа иуль?» С челюстью было что-то не то. Она не слушалась, говорить было больно.

– Ну вот, – сказал Хомяков. – Слава Богу, очнулся… Теперь всё нормально будет…

– Ой, Жорочка, – запричитала Раиса.

Хомяков похлопал ее по плечу.

– Не переживайте, Раиса Павловна. Он мужик крепкий… Полежит и встанет… А вот челюсть надо бы ему на место поставить. У меня в армии были такие случаи после рукопашного боя. Меня один прапорщик научил. Нужен карандаш. У вас карандаш найдется?

Раиса встала, сунула мокрый платок в карман фартука и пошла за карандашом.

Хомяков похлопал Дегенгарда по руке.

– Держись, Адамыч… Сейчас мы тебя частично починим… Народными средствами…

При выражении «народные средства» Дегенгард вспомнил, что что-то хотел спросить у Хомякова, что-то важное, но что конкретно – он вспомнить никак не мог…

Георгий Адамович поморщился.

Раиса принесла карандаш.

– Ну вот, – Хомяков осмотрел карандаш критически. – ТМ… Ладно, сгодится… Вы, Раиса Павловна, отвернитесь лучше… Я при женщинах не могу.

– А вы уверены, Игорь Степанович? Вы знаете, что нужно делать? – робко спросила Раиса.

– Так точно, кру-гом!

Раиса отвернулась.

– Потерпи, Адамыч. Одна секунда – и всё, – он вставил карандаш Дегенгарду в рот, надавил на него пальцем и неожиданно резко ударил снизу кулаком по челюсти.

У Дегенгарда перед глазами взорвался салют. Резкая боль пронзила его от затылка до пяток. Дегенгарда охватила такая дикая ярость, что он дернулся, выплюнул карандаш, сел, схватил Хомякова за грудки и заорал не своим голосом:

– Ты что делаешь?!

Хомяков отпрянул и удивился. А потом улыбнулся и сказал:

– Ну вот, всё в порядке! Заговорил.

Дегенгард остановился, заставил себя медленно отпустить Хомякова, посмотрел на руки. Ярость прошла.

– Извини… Что-то я не то… – он потрогал челюсть.

– Нормально всё, – Хомяков облегченно выдохнул, но отодвинул стул подальше. – После того как ты уделал пенсионера и забулдыгу, я считаю – мне повезло, – он засмеялся. – Однако удивил ты нас, Адамыч, сегодня, честное слово… Я думал, ты интеллигент маломощный, а ты вон, оказывается, какой боец! Спецназовец!

Дегенгард ничего не понимал. Хомяков говорил что-то такое, что явно имело к нему, к Дегенгарду, непосредственное отношение, но… Ерунда какая-то!

– Ты о чем это, Степаныч?

– Как о чем? – удивился Хомяков. – О тебе!.. Герой!.. Ты что, не помнишь ничего?

– Нет…

– Не помнишь?.. Ого!.. Ты ж, Адамыч, голыми руками… и ногами… чуть не убил двух человек!.. Ну, этого забулдыгу в камере – хрен с ним, за него спрос небольшой… Решили, что он сам на тебя рыпнулся, а ты защищался удачно… – Хомяков вскинул кулаки и помахал ими в воздухе. – А вот с пенсионером неприятность посерьезнее… Он в больницу угодил с переломами… Придется это как-нибудь улаживать… Ну… ты даешь… Иногда, – Хомяков задумался, – даже довольно часто, мне тоже хочется кому-нибудь нос свернуть и зубы вышибить… Но, боюсь увлечься… А ты – молодец, – он хлопнул Дегенгарда по плечу…

Осознав случившееся, Дегенгард снова погрузился в какой-то туман, правда, не такой плотный, в каком он побывал до этого, но растянувшийся на несколько дней.

Глава третья ДОМИК В ДЕРЕВНЕ

Поедем, приятель, на дачу…

Группа «Ва-Банк»

1

Спасибо Хомякову. Благодаря ему и его связям, Дегенгарду удалось сравнительно легко отделаться. Эпизод с забулдыгой, как и обещал Игорь Степанович, прошел незамеченным. В том отделении милиции, куда загребли Дегенгарда, работал бывший сослуживец Хомякова, следователь Драчев. Драчев помог замять дело. Пенсионера удалось уговорить на мировую. За небольшие относительно деньги он согласился помириться. Деньги заплатил сын Георгия Адамовича.

А вот с работы Дегенгарда уволили. Хамы, пришедшие к власти везде, в том числе и в области культуры, воспользовались этим поводом, чтобы отправить на пенсию заслуженного работника, который мешал им обделывать их грязные делишки и везде где не надо совал свой нос. И тут Хомяков оказался бессилен. Слишком высоко, — сказал он, – уходят нити, — и показал пальцем в потолок, – тут я бессилен.

Сначала Георгий Адамович очень переживал. Он всю жизнь отдал этому делу и теперь не мог согласиться, что от него избавляются, как от мусора. Когда он об этом думал, волна ярости поднималась в нем и грозила выплеснуться чем-то разрушительным. И Георгий Адамович постепенно стал гасить в себе мысли о несправедливости. Чувство ярости, впервые возникшее на лавке с пенсионером, теперь подстерегало Дегенгарда в самых неожиданных местах, ждало, когда он начнет совершать резкие движения и неконтролируемые поступки. Однажды, например, когда он подписывал обходной лист, бухгалтер Полушкина сказала ему: Пора и на покой. Дегенгард замер. Он понял, что произойдет в следующую минуту. Он поднимет со стола тяжелые деревянные счеты и даст ими со всей силы, на какую способен, по голове Полушкиной. Счеты рассыпятся, кругляшки покатятся по полу, а освободившиеся стальные стержни проткнут ее горло насквозь. Из аккуратных круглых дырочек на шее брызнут фонтанчики алой крови. А он, Георгий Адамович, подставит под них сложенные ладони, наполнит их красной жидкостью и умоет свое лицо. А потом вскочит на стол и завоет на всю бухгалтерию от восторга и удовлетворения местью… Дегенгард увидел, как его рука потянулась к счетам. Он заставил себя сдержаться, быстро подписал где надо, выскочил из бухгалтерии, добежал до туалета, закрылся в кабинке, размахнулся ногой и пробил перегородку. Это принесло облегчение. Слава Богу, в туалете больше никого не было (Он не знал, что в соседней кабинке как раз сидел Витя Пачкин)… В другой раз Георгий Адамович покупал в магазине кефир, и продавщица сказала ему: У меня нет сдачи, идите меняйте, потом буду вам отпускать. Георгию Адамовичу случалось слышать такое и раньше. Но в этот раз он моментально вскипел и, неожиданно для себя, треснул кулаком по пакету. Пакет громко хлопнул, и кефир брызнул во все стороны. Не надо хамить, – сказал он и пошел к выходу. Но возле двери обернулся: – В следующий раз я тебя убью. Намотай это себе на ус! – сказал он и вышел.

В конце концов он смирился с тем, что его уволили. В новой жизни была своя прелесть. Можно было спать сколько хочешь, смотреть телевизор, читать книги. А для осуществления намеченных планов не работать – было даже хорошо. Ничто не мешало заняться подготовкой к встрече с излучением звезды РЭДМАХ.

Книгу Кохаузена Георгий Адамович из музея украл. Он думал, что его будут из-за этого мучить угрызения совести. Но ничего такого не случилось. Совесть сказала Дегенгарду, что он поступил правильно. Совесть сказала ему, что он заслужил эту книгу, а те, кто остался хозяйничать в музее, – не заслужили ее. Они будут и дальше гноить ее в запаснике, а потом, еще сдуру, отдадут какому-нибудь дурацкому немецкому барону, который сгноит ее окончательно в своих пиво-колбасных погребах. Незачем оставлять такую ценность хамам. Совесть сказала, что если бы эта книга не досталась Дегенгарду, то следовало бы ее вообще уничтожить. Ну тут совесть, конечно же, маленько переборщила, хотя… как знать… Совесть – наш лучший контролер.

2

Оставшись без работы и осмыслив всё что произошло, Георгий Адамович наметил следующий план действий. Он решил, что должен поехать в Красный Бубен, во что бы то ни стало поселиться там и ждать излучения. Даже если никакого излучения не будет, то и тут он остается в выигрыше. Он знавал множество людей, которые тоже занимались всю жизнь любимым делом и, после того как их отправляли на пенсию, сгорали как бессмысленные свечки на порывистом ветру. Они замыкались в четырех стенах своих маленьких квартир и ждали смерти. Им казалось, что они отработали свое и больше жить незачем. И эта установка срабатывала – они быстро умирали… Далеко за примером Георгию Адамовичу не надо было ходить. Его дядя Михаил Артурович Дегенгард работал инженером-теплотехником. Он всей душой любил свое дело и считал теплотехнику царицей всех наук. Он говорил: Посмотрите вокруг, и вы безусловно поймете, что ни один объект не обходится без теплотехнических сооружений. Глупец тот, кто не видит очевидных вещей: Теплотехника – Царица всех Наук! И слова дяди не были лишены оснований. За свою жизнь он изобрел и запатентовал множество теплотехнических изобретений, многими из которых до сих пор пользуются люди и организации всего мира. Но преклонные года дяди пришлись, к его несчастью, на наше время, когда заслуженных людей списывали со счетов молодые хамы. Дядю отправили на пенсию, где он через несколько месяцев умер в полном одиночестве и маразме. Его нашли сидящим у батареи центрального отопления. Он прислонился к ней спиной, а рядом лежала записка. Дело было зимой, батареи были очень горячие. Георгий Адамович хорошо помнил, какой жуткий запах стоял в квартире и как выглядел дядя. Как монстр из фильма ужасов. А в записке было написано: «Холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо, холодно, горячо…»

Нет, Георгия Адамовича такая кончина не устраивала. В последнее время у него, наоборот, появилась сильная воля к жизни. Он не хотел умирать в четырех стенах, как умирали некоторые до него. Нет, и еще раз нет! Он поедет в деревню, купит там дом и станет жить с женой на свежем воздухе, питаясь натуральными продуктами с собственного огорода, ведя простую, но осмысленную жизнь. Дядя помер, потому что у него пропала цель, а Георгий Адамович не умрет. У него есть цель. И такой цели позавидовали бы лучшие представители человечества.

Пора было двигаться по направлению к Красному Бубну.

3

Георгий Адамович не хотел обращаться за помощью к Пачкину. Но всё было не так плохо – Пачкина устроил на работу в музей Игорь Степанович Хомяков, которому тот приходился каким-то родственником.

Георгий Адамович пошел на свою бывшую работу.

Хомяков сидел за столом и разгадывал кроссворд.

– О! Кого я вижу! – он раздвинул руки и заулыбался. – Не перевелись еще богатыри на земле Русской!

После тех событий Хомяков сильно зауважал Дегенгарда. Георгию Адамовичу было даже как-то неудобно, но приятно. К тому же симпатия Хомякова была ему теперь небесполезна. Дегенгард поднял правую руку над головой и напряг бицепс.

– Слово из трех букв, начинается на «х», – Георгий Адамович решил подыграть Хомякову.

– Х…й! – Игорь Степанович посмотрел по сторонам – нет ли баб – и засмеялся. – Как живешь?

– Лучше всех. Сам себе начальник, что хочу, то и делаю. Чтоб культурой заниматься, мне начальники без надобности… – Дегенгард помолчал. – А я к тебе, Степаныч, по делу.

Хомяков отодвинул газету.

– Говори.

– Надумал я, Игорь Степанович, покинуть этот город и уехать в деревню, чтобы быть поближе к земле. Тянет к земле на старости лет. – Хомяков понимающе кивнул. – Хочу вот купить домик недорого и там с Раисой поселиться… А квартиру свою я сыну оставлю, а то ему тесновато…

– Дело, – одобрил Хомяков. – Хорошо придумал… Я тоже так сделаю, когда меня на пенсию отправят… Тоже поеду жить в деревню.

Дегенгарду понравилось, что ему удалось без долгих предисловий подвести разговор прямо к цели.

– Хотел я тебя, Степаныч, вот что спросить. Не посоветуешь ли, с чего начать покупку домика…

– А ты где хочешь купить-то?

– Даже и не знаю… Может, у твоего Виктора спросить? Может, чего посоветует? У них хорошие места в Тамбовщине?

– Места? Места охрененные!.. Но люди, хочу тебя предупредить, говно!.. Хитрожопые колхозники!.. Всё тырят, чего плохо лежит!..

– Так это везде так…

– Везде да не везде!..

– Да мне все равно какие соседи… Я не с ними общаться туда еду, а с природой…

– Ну и правильно! – сказал Хомяков. – Поезжай, там недорого купишь. Если общаться не с кем будет, у меня там дочка всё лето с детьми живет. Помнишь, я тебе про нее рассказывал? Вот с ней и будешь общаться, если что…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Когда имеешь связь с интеллигентами, сама как-то заряжаешься духовным зарядом…

Умирать же как же ж мне?

Я еще живой вполне

Вышло всё из-под контроля

И на это Божья воля

Глава первая ЭМИССАР ЗВЕЗДЫ

Бог должен говорить громко, чтобы его было слышно за тысячу километров…

1

Георгий Адамович услышал сквозь сон, как заголосил в отдалении петух, а потом замычала корова. Он открыл глаза. Сверху, на оклеенном бумагой потолке, сидела жирная муха и чистила лапки. Георгий Адамович провел сегодня с Раисой первую ночь в деревне. Было как-то непривычно, но хорошо. Городской житель в деревне чувствует себя первое время немного не в своей тарелке. Ему не хватает шума и суеты города. Ему странно видеть, как буквально в трех метрах от него прохаживается свинья, а с забора косится петух, покачивая блестящим разноцветным хвостом. Особенно хвост удивлял Георгия Адамовича – ему казался очень странным факт, что из обычной куриной задницы растут такие разные по цвету перья. Как же это так – из одной жопы такие разные перья! Парадокс!

Георгий Адамович откинул одеяло и спустил босые ноги на деревянный пол. Раиса заворочалась во сне и перевернулась на другой бок. Дегенгард осторожно, стараясь не скрипеть, вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь. В сенях было темно, Георгий Адамович налетел головой на висевшее ведро. Он обхватил его руками, чтобы приглушить звук. Из ведра неожиданно вылетел воробей и заметался в темных сенях. Дегенгард нащупал ручку двери, распахнул ее, и воробей тут же выскочил на свободу.

Георгий Адамович проследовал за воробьем. Он вышел на крыльцо, потянулся и огляделся. Забор надо поменять. Забора как такового, можно сказать, и не было. Просто вокруг дома на нескольких гнилых столбах была натянута ржавая и дырявая железная сетка.

По дороге шел, пошатываясь, Колчанов.

– Доброе утро, Андрей Яковлевич, – поздоровался Дегенгард.

Колчанов остановился, тяжело вздохнул, поднял голову.

– А… это ты, Абрамыч… – он подошел к забору и взялся руками за сетку. Забор угрожающе зашатался. – Бистец, – прибавил Колчанов. – Как травят Россию!.. У тебя поправиться нечем?

– Найдется, – Георгий Адамович пошел в избу за водкой.

Раиса уже проснулась и сидела на кровати, заплетая волосы в косу.

Дегенгард достал из стола бутылку.

– Ты что это? – спросила жена.

– Колчанов там. Просит опохмелиться.

– Ты с ума сошел?! Его ж потом не отвадишь!.. Вся деревня будет знать, что здесь наливают!..

– Я уже пообещал, – Дегенгард вздохнул. Он понимал, что жена права… В деревенской жизни все-таки есть и неприятные стороны… Но где ж их нет? Разве что, на Луне или на Марсе…

– Ну иди уж… Но больше так не надо…

– Хорошо…

– Всю бутылку-то зачем несешь? Налей ему в кружку. Налей и отнеси.

Дегенгард налил в кружку и пошел, стараясь не расплескать. Колчанов спал. Он продавил сетку забора и лежал на ней под углом.

Георгию Адамовичу это не понравилось. Забор был уже его, а не Колчанова, и Колчанов не имел права его ломать. Он поставил кружку на крыльцо и потряс сетку с Колчановым.

– Яковлевич, поднимайся, а то сейчас упадешь… Я тебе водки принес…

Колчанов не просыпался, пока не услышал слово «водка».

– Давай сюда, умру сейчас, – сказал он и открыл глаза.

– Ты поднимись сначала, а то ты мне забор сломаешь…

– Не могу… Сначала выпить дай… Ноги, как неживые…

Дегенгард вздохнул и принес кружку.

Колчанов выдохнул и стал пить, раскачиваясь на сетке забора. Не успев допить до конца, он поперхнулся, закашлялся, перевалился на бок, и его стошнило прямо на сетку.

Дегенгард еле успел отскочить. Он почувствовал, как в нем просыпается и шевелится ярость. Но постарался загнать ее поглубже. Ссориться с местными было нельзя. Это могло всё испортить.

Колчанов схватился руками за сетку и попытался встать. Но свалился в собственную блевотину.

– Пля, Абрамыч, не во время ты мне принес… Вся водка пропала… Помоги, пля, встать-то!

Дегенгард брезгливо протянул руку и помог Колчанову подняться.

Колчанов вытащил из кармана помятую пачку «Беломора», закурил.

– Как тебе, Абрамыч, в моем доме-то живется, нормально?..

Дегенгарду снова не понравилось, что Колчанов назвал дом своим, но и тут он сдержался и не стал возражать.

– Нормально.

– Ясное дело… Такой хороший дом!.. Да еще так дешево достался… Не каждому такая везуха… Я б на твоем месте, Абрамыч, поил бы меня теперь до смерти…

Дегенгард промолчал.

– Точно говорю, – Колчанов пошатался. – Ты вот думаешь, от чего я запил опять?.. Всё из-за тебя!.. Меня ж вся деревня застыдила! Продал, говорят, так дешево дом Абрамы-чам… Дурак, говорят, ты, Яковлич… Говорят, понаедут теперь из Москвы эти самые… и всё тут у нас задарма и скупят, а нам – хэ соси… Выселят в сараи, как скотину… Принеси еще… Видишь, не в то горло мне ваша водочка пошла…

Дегенгард вздохнул и пошел в дом.

Раиса включила плитку и жарила яичницу с помидорами и зеленым луком.

– Еще просит налить ему, – сказал Дегенгард виновато.

– Нечего, – ответила Раиса, не оборачиваясь. – Я в окно видела – он и так на ногах не стоит. Хватит ему наливать. И вообще, пора это дело прекращать.

– Чего прекращать-то? Я, что ли, его сюда позвал? Он, конечно, хам, но я же не могу тоже с ним по-хамски… сказать ему: иди отсюда, у меня ничего нет… Он же подумает, что я жадный и такой же, как он, хам… Я так не могу себя вести… Это мой нравственный императив…

– Всю жизнь ты такой, – сказала Раиса, немного сердясь. – Все вы мужчины такие! У них нравственные императивы кругом, а женщины вместо них разгребают, – она положила нож на стол и вытерла руки тряпкой. – Следи, чтоб яичница не сгорела.

Раиса пошла к Колчанову.

В окно Георгий Адамович видел, как жена подошла к бывшему хозяину дома, что-то сказала ему и подтолкнула легонько. Колчанов что-то ответил, но видно было, что понял – тут ему не обломится. Он махнул рукой и пошел, шатаясь, по дороге. Отойдя немного, Колчанов обернулся, сказал что-то еще и погрозил Раисе пальцем. Раиса что-то ответила и пошла к дому.

Георгий Адамович почувствовал запах горелого. Он вспомнил, что ему велено было следить за яичницей.

Вошла Раиса.

– Ну вот! Ничего тебе нельзя доверить, – она подбежала к плитке и спихнула с конфорки сковородку. Из-под крышки валил густой дым.

– Что он тебе говорил? – спросил Дегенгард.

– Что-что… Что всегда нам говорят… Назвал нас жидами…

Дегенгард поморщился.

– Ты же знаешь, – сказал он извиняющимся тоном, – что у меня в последнее время приступы неконтролируемой ярости… Я почувствовал, что закипаю… Если бы я второй раз к нему вышел, я бы его, наверное, избил до полусмерти… Как бы мы здесь потом жили?.. А нам нужно жить именно здесь… Ты же знаешь… Мы приехали не просто в деревню, нам нужна именно эта деревня… Потерпи, Раечка, скоро всё закончится…

Еще в Москве Георгий Адамович осторожно рассказал Раисе о книге Кохаузена и о звезде РЭДМАХ. Она согласилась с ним, что он правильно сделал, оставив книгу у себя, потому что тоже, как и он, считала, что такие вещи должны находиться в хороших руках. Раиса не знала немецкий, она знала французский и испанский, поэтому Георгий Адамович читал ей книгу вслух по вечерам. После того, как Дегенгард прочитал ей почти всё, опустив до времени практическую часть, сомнений у Раисы в том, что нужно ехать в Красный Бубен никаких не осталось. К тому же, сказала она, для людей нашего возраста переселение в деревню должно подействовать благоприятно…

Раиса вынесла яичницу на дорогу и положила под куст. Через несколько минут ее съела чья-то корова.

2

От покупки дома остались кое-какие средства, и Георгий Адамович, посовещавшись с женой, решил употребить их на постройку высокого глухого забора с крепкими воротами, чтобы оградить себя от посторонних глаз и непрошеных гостей. Ставить забор пригласили мужиков из соседней деревни. Георгий Адамович рассудил так – с посторонних спрос побольше, а отвлекающих моментов поменьше. И оказался прав и не прав одновременно. Забор действительно поставили быстро и хорошо. Но в то же время Дегенгарды почувствовали, что деревенским это не понравилось. Не понравилось, что им не дали заработать. А мужиков из соседней деревни, которые ставили забор, бубновцы поймали и отметелили, чтобы другим неповадно было зарабатывать чужие деньги.

Дегенгард немного расстроился, но потом рассудил, что тут уж ничего не поделаешь. Как ни крути – городской Абрамыч деревенскому мил не будет. К тому же до излучения оставалось не так много времени и нужно было многое успеть подготовить. Эта мысль грела его.

Итак, место было полностью подготовлено. Теперь нужно было добыть необходимые материалы и оборудование для проведения алхимической подготовки.

3

Георгий Адамович оставил жену следить за домом, а сам несколько дней ездил по городам и селениям Тамбовщины и скупал всё необходимое. Тамбов, Моршанск, Ракша, Хлудово… Ночевать приходилось в машине. На третьи сутки Дегенгард вернулся в Красный Бубен усталый, небритый, с синяками под глазами, но счастливый, потому что ему удалось достать всё необходимое.

Закрыв за собой ворота, Георгий Адамович начал разгружаться. Чего-то в дом, чего-то в сарай.

Раиса молча наблюдала с крыльца. В одной руке она держала новую сковородку, которую Дегенгард приобрел недорого в Моршанске.

Он вытащил из багажника четыре примуса.

– Какие они красивые! – восхитилась Раиса. – Это для кухни?

– Нет. Это для алхимической подготовки.

– А для кухни не купил?

– Нет.

– Надо было купить. Вдруг электричество отрубят.

– Тогда на улице разведем костер и будем варить в ведре.

– Хочу примус, – заупрямилась Раиса.

– На пока, – сказал Георгий Адамович, подумав, и отдал жене один примус. – Потом наиграешься, я у тебя заберу.

Следовало в определенном порядке расставить тигли, трубки и реторты и перегонять смешанные в определенных пропорциях металлы и реактивы непрерывно в течение двух месяцев. В результате этого процесса должна была произойти не только трансформация металлов, но и трансформация личности химика. А что делать дальше, новая личность уразумеет сама, когда настанет время (то есть Излучение).

Георгий и Раиса расставили всё в полном соответствии с инструкциями и приступили к процессу. Георгий Адамович, по совету жены, взялся вести дневник. И аккуратно вел его до самого конца.

4

И пошла работа. Уже через две недели появились первые результаты. Из одной трубки потекла тонкая струйка какой-то прозрачной жидкости, по запаху напоминавшей карамель. Дегенгард нашел в книге намек на то, что эту воду следует пить понемногу и регулярно перед едой. Книга предупреждала, что если выпить за раз более полстакана, можно получить расстройство памяти. Георгий Адамович и Раиса выпивали по рюмочке жидкости перед обедом и чувствовали себя помолодевшими лет на двадцать. У них обострилось всё. Даже половое влечение. Теперь каждую ночь они занимались сексом и получали множественные оргазмы, как семнадцатилетние школьники. Но их секс был даже лучше, чем у подростков, кроме дикой страсти у них был еще и опыт, сын ошибок. Изменялась также и внешность. У Георгия Адамовича стало меньше седины и разгладились почти все морщины, пропал живот, нос заострился, а из глаз исчезли лопнувшие кровеносные сосуды, и белок приобрел здоровый голубоватый оттенок. К Раисе возвращалась фигура, которой она гордилась в девичестве и от которой ничего не осталось. Ее шея стала гладкой, а с лица исчезли все бородавки. Исчезли на руках пигментационные пятна, а на ногах пропали варикозные вены. Супруги отказались от очков, потому что их зрение стало не просто хорошим, а таким хорошим, что позволяло им ночью ходить в туалет без фонарика. Они видели в темноте не просто хорошо, но и далеко. И еще, вопреки всем законам природы, у них начали выпадать старые зубы, а на их месте росли новые крепкие белые зубы.

Раиса попробовала добавлять эликсир молодости в лейку и поливать этим раствором огород. Результаты поразили! Кусты помидоров выросли величиной с кукурузу, а сами томаты – величиной с арбуз, огурцы выросли величиной с кабачки! В петрушке, сельдерее и укропе можно было заблудиться. А в тыкве – держать овчарку.

– А ты не хотела ехать, – говорил Георгий Адамович супруге.

– Почему это я не хотела? Я хотела.

– Хотела, да не очень. А вон чего из этого получилось, – Дегенгард сам не понимал, что его заставляло вести такие бестолковые разговоры, и приписывал это общему омоложению. Ум приходит с возрастом. Георгию Адамовичу следовало бы как-то обратить внимание на то, что он утрачивает нажитый ум, но это его почему-то совершенно не беспокоило. Главное, зачем он здесь находится, он понимал, а остальное не так уж важно. Если бы внутри Дегенгарда сохранился голос разума, он бы, вероятно, сказал ему: Георгий, ты ведешь себя, как наркоман, переступивший опасную черту, за которой всё неважно, кроме химического препарата. Но голос молчал.

Всё чаще Георгию Адамовичу хотелось выпить жидкости немного побольше, но он боялся. Он помнил фразу из книги, где говорилось, что от большой дозы теряется память. Дегенгард думал. Где-то на задворках его мыслительной фабрики появилась и такая мысль – попробовать большую дозу на жене и посмотреть, что получится. Раньше такая мысль просто не могла прийти в голову Дегенгарда. А сейчас она явно где-то засела. Но Георгий Адамович считал, что он ее не думает. Хотя, иногда, наливая жидкость, он вдруг замирал, его брови сходились на переносице, и он как-то странно смотрел на Раису, отчего ей становилось не по себе. И все-таки Георгий Адамович не верил, что от полстакана воды можно потерять память.

Но тут как раз представился удачный случай. К ним нагрянул местный тракторист Мишка Коновалов. Он заявил, что пришел от имени деревни проверить, чем они тут занимаются и в случае чего навести порядок. Это произошло так неожиданно, что Дегенгарды не успели ничего спрятать, и Мишка стал свидетелем того, чего ему видеть и знать было нельзя. Действовать нужно было быстро и решительно.

– Конечно, конечно, – сказал он бодрым голосом, – сейчас мы вам, Михаил, всё покажем. Но прежде разрешите, по закону гостеприимства, угостить вас, – он пощелкал себя пальцем по горлу.

Хмурое лицо тракториста разгладилось. Мишка снял с головы кепку, вытер ею рот и сказал твердо:

– Вообще-то я тут не за этим пришел… Но русскому обычаю противостоять не стану, как православный.

Георгий Адамович смешал полстакана водки и полстакана эликсира молодости и вручил Мишке-трактористу.

Коновалов подозрительно посмотрел стакан на свет, давая понять, что его одним стаканом не купишь. Потом опрокинул его в рот и громко поставил на стол. Раиса пододвинула к нему тарелку с салом. Мишка отодвинул тарелку на середину стола:

– После первой не закусываю.

Георгий Адамович обрадовался, что всё получается как в кино:

– Сейчас нальем, товарищ Коновалов, – он поднял руку ладонью вперед. – Кто крепко выпивает, ничего не забывает!

После второй Мишка сел за стол, швырнул перед собой кепку и закурил:

– Ну, рассказывай теперь, чем вы тут занимаетесь и почему у вас дым из трубы черный валит? – Коновалов откинулся назад и чуть не упал с табурета на пол. Но удержался.

Однако это не осталось незамеченным зорким с недавних пор глазом Георгия Адамовича. Он понял, что процесс пошел. Дегенгард сел напротив, подпер голову рукой и сказал:

– Шины жгем.

Коновалов удивленно икнул.

– Чего?

– Шины. Черные частицы сгоревших шин вылетают через трубу и оседают на огороде. Эти черные частицы резины привлекают к себе лучи солнца, что позволяет выращивать чудо-урожай. – Георгий Адамович вытащил из-под стола гигантскую морковь. – Из того, что остается от шин мы делаем сверхпрочные чудо-презервативы и надеваем их на чудо-огурцы.

– Зачем? – спросил Коновалов, совсем опешив.

– Чтобы уберечь чудо-огурцы от атмосферных осадков.

Коновалов свалился под стол.

Дегенгард наклонился над трактористом, поднял ему пальцем веко и спросил:

– Как тебя зовут?

– М-м-м, – замычал Мишка. – Не помню.

– А как меня зовут?

– Кого?

– Меня?

– Кого меня?

– Понятно… Где ты живешь?

– В манде…

– Ну… – Дегенгард хмыкнул и за подмышки стал поднимать Коновалова с пола. – Давай вставай, местный житель, пора тебе уже… Пока презерватив на голову не надели… Раиса! Помоги мне его до ворот довести…

Дегенгарды, поддерживая Коновалова с двух сторон, вывели его за ворота и отпустили. Георгий Адамович заметил, что в дальних кустах сидит много людей и наблюдает за ними. Дегенгарды вернулись и закрыли ворота на засов.

5

После этого им никто не мешал, и Дегенгарды полностью погрузились в подготовительную работу. Перегонка материалов туда-сюда шла полным ходом.

Однажды ночью, когда они колдовали над ретортами и тиглями, воздух вдруг потемнел в одном месте, сгустился, и образовавшаяся темнота вспыхнула фантастическим светом, переливающимся всеми возможными цветами, а из него возникла неясная фигура. Георгий Адамович попятился к стене. На лбу выступил холодный пот. Раиса взвизгнула и уронила на пол реторту. В то же мгновение призрак вспыхнул и исчез. В воздухе запахло сгоревшей селитрой.

Георгий Адамович словно прилип к стене. Струйки холодного пота стекали по лицу и за шиворот. Раиса побледнела так, что стала похожа на статую из белого мрамора.

– Ч-ч-что это? – заикаясь произнесла она и закрыла рот ладонью, как бы боясь, что в него что-нибудь попадет.

– Не знаю… Может, нам показалось…

– Обоим?

– Что ж такого? Как в пустыне мираж…

Позже Георгий Адамович полистал книгу и не нашел в ней ничего про призраков.

Ночью ему приснился сон:

Георгий Адамович стоял на крыше сарая и ждал излучения, которое должно было вот-вот начаться. В одной руке он держал ломоть гигантского огурца, разрезанный на манер арбуза (кружок, а потом – еще пополам). Рядом стояла Раиса. Во сне у Раисы были длинные зубы, которыми она перекусывала электропровода для того, чтобы во всем Бубне погас свет, мешающий наблюдать излучение.

– Вот так зубы у тебя выросли! – Георгий Адамович сплюнул вниз огуречные семечки.

– Ты на себя посмотри! – огрызнулась Раиса. – Ты смахиваешь на выдру!

Георгий Адамович потрогал рот. Зубы у него были не меньше.

– Ого! – сказал он. – Перебор. Нужно нам, Раиса, поменьше принимать эликсира.

– Поздно пить Боржом! Назад дороги нет!

Дегенгард посмотрел на небо. По небу побежали помехи.

– Смотри, Раиса! Начинается! – крикнул он.

Сквозь оглушительный треск Дегенгарды услышали громоподобный голос:

– ЧАС ИЗЛУЧЕНИЯ БЛИЗОК! НО НЕ ВСЁ ЕЩЕ ГОТОВО! ТОТ, КОГО ВЫ ИСПУГАЛИСЬ, – ЭМИССАР ЗВЕЗДЫ РЭДМАХ, ПОСЛАННЫЙ, ЧТОБЫ РУКОВОДИТЬ ВАМИ! НЕ БОЙТЕСЬ ЕГО, ОН ПРИВЕДЕТ ВАС В ЦАРСТВО КРАСОТЫ И ВЫСШЕЙ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ!

– Как он громко говорит, – Раиса хлопала себя по ушам. Вау-вау – раздавалось у нее в голове.

– Бог должен говорить громко, – ответил Георгий Адамович, – чтобы его было слышно за тысячу километров…

6

Георгий Адамович сел на кровати и посмотрел на Раису. Раиса лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок.

Дегенгард только раскрыл рот, чтобы рассказать жене сон, как вдруг она сказала:

– Я, кажется, знаю, что ты мне собираешься сказать.

Георгий Адамович замер.

– Мы с тобой видели один и тот же сон, – сказала Раиса.

– Откуда ты знаешь?!

– Ты и сам это знаешь…

Георгий Адамович сначала вздрогнул, а потом опустил подбородок на грудь. В наступившей внутренней тишине он спросил у себя – Знает ли он Это? – и понял, что знает.

– Мы теперь не такие, как раньше, – сказала Раиса.

– Да…

– Теперь нам не нужно говорить слова, чтобы понимать друг друга…

– Да…

– О чем я сейчас подумала?

– Ты хочешь зажарить на завтрак яичницу из четырех яиц… с луком… и петрушкой…

– Да… А теперь я скажу, о чем ты подумал…

– Скажи…

– О культуре… Ты думаешь, что после излучения с культурой будет всё в порядке…

– Да… – Георгий Адамович вспомнил про призрака. Раиса посмотрела на него и кивнула:

– Да…

– Как ты считаешь, – Георгий Адамович еще не привык к тому, что можно не говорить, – эмиссар это существо или эманация?

– Что такое эманация?

– Дух.

– Я не знаю… Но он меня пугает…

– Ерунда… Это же посланник излучения. А излучение – добрая сила. Нечего бояться посланника добрых сил…

Раиса пожала плечами:

– Все равно… Что-то меня пугает.

Внезапным порывом ветра нагнуло дерево за окном. Задрожали стекла. Раиса съежилась под одеялом и прижалась к Георгию Адамовичу. Георгий Адамович приобнял жену, погладил ее по голове и повторил:

– Ерунда… Нечего бояться… Мы с тобой за всю планету стараемся… Уже одно это должно вселять в нас необходимую смелость и отвагу… – но прозвучало это не так чтобы очень убедительно. Дегенгард почувствовал и добавил: – Хочу есть… Пожарь яичницу…

Яичницу из четырех яиц пришлось жарить в четыре захода, потому что не хватало сковородки. Курицы, которым в пищу добавляли эликсир молодости, несли яйца размером с голову младенца. Нормальным людям одного яйца хватило бы позарез, но обновленные организмы Дегенгардов требовали пищи. Пища являлась строительным материалом новых биологических чудес…

Глава вторая ВОЛКИ И СОБАКИ

Час меж Волком и Собакой я люблю,

Когда радость перемешана с тоской…

Саша Соколов

1

Взошла полная луна. Где-то в деревне завыла собака, как бы почуявшая неладное. Завыла еще одна. За ней третья. Георгий Адамович вздрогнул и поднял сердитое лицо. Он не любил, когда воют собаки. Он не любил это так же, как не любил, когда в Москве под окном завывала сигнализация чьей-нибудь машины. Стоило одной собаке или машине завыть, как к ней присоединялись другие – цепная реакция. Остановить ее невозможно. Звук разбегался, как горящий тополиный пух, вырывающийся из-под ног во все стороны и охватывающий всё большие территории.

– Жора, – Раиса потянула мужа за рукав.

Георгий Адамович посмотрел на жену:

– Ненавижу, когда воют! Хочется заткнуть им пасть!

– Потерпи… Скоро они перестанут…

Георгий Адамович услышал в голове супруги ту же ярость, что и у себя. Вероятно, она заражалась от него.

– Хорошо бы порррвать им пасти! – повторил он. – Выр-ррвать языки! Снять шкуррры и… разорррвать на мелкие кусочки.

Немного успокоившись, Дегенгард и Раиса принялись за перегонку. Им было страшно.

Георгий Адамович бросил в тигель щепотку вещества. Вспыхнуло. Повалил дым. Над дымом закружились воздушные водовороты и заиграло всеми цветами маленькое северное сияние. Как и вчера, в середине дыма начала сгущаться темнота и обозначился силуэт призрака.

Георгий Адамович и Раиса замерли. Они увидели, как призрак становится всё более и более плотным. Они увидели за пеленой дыма его лицо. Лицо корчилось под мутной пленкой, пытаясь прорваться наружу. Раиса и Георгий отпрянули. Лицо было ужасным! Как оно корчилось! Рот призрака раскрывался и закрывался, казалось, что из него рвется душераздирающий вопль. Но за пленкой ничего слышно не было.

Застучали зубы Раисы. Георгий Адамович вспотел.

Призрак подался вперед. Пленка натянулась и лопнула. Жуткое существо появилось в мире! Дегенгарды увидели, как черты эмиссара приобретают реальные земные очертания. Раздался дикий пронзительный свист, и они потеряли сознание. Упала Раиса. На нее сверху повалился Георгий Адамович.

Он шел по полю. Ночь… Звезды… Полная луна… Его бил озноб. Он только что вошел в тело и пока обустраивался в нем. Он наслаждался. С каждым следующим разом он наслаждался всё больше и больше. Всё больше и больше ему нравилось находиться в теле. Всё более мощные, более яркие ощущения испытывал он…

Он шел по полю… Впереди, на бугре, стояла церковь. Там, в церкви, хранилось то, что было ему нужно, то, что он прислал сюда из Германии пятьдесят пять земных лет назад. Для него это было, как одно мгновение. Теперь он должен был взять ЭТО и быть готовым к излучению Звезды. Ему нужно было отправить ЭТО из Германии в Красный Бубен, и он нашел способ. Ему нужно было сохранить ЭТО до времени, когда он вернется, и он сохранил. Теперь ему надо было взять ЭТО. Но взять ЭТО он мог только чужими руками. Он всё и всегда делал чужими руками. И на этот раз сделает! Как говорят здесь, на Тамбовщине, – Как два пальца обоссать! Он улыбнулся. Ему нравилась эмоция юмора. Он подумал, что когда начнет действовать, обязательно использует эту эмоцию, чтобы ему было КРУТО!

– Устроим крутую тусовку! – прокричал он и засмеялся.

Его смех разнесся над деревней зловещим эхом. И во всех дворах завыли собаки.

Ночь, полная луна, вой собак – что еще нужно?

Он был доволен. У него было три земных дня, и за это время он сделает всё, что нужно, и, сделав всё, будет наслаждаться земным телом столько, сколько пожелает.

2

Георгий Адамович стоял на дороге. Раиса была рядом. Светила луна. Выли собаки. Георгий Адамович чувствовал влажный запах псины.

– Ненавижу собак, – сказал он и злобно зарычал.

Раиса понюхала воздух.

– Они где-то рядом, – ее глаза сверкнули в темноте.

– Бежим! Мне не терпится! – Георгий Адамович подпрыгнул.

– Бежим!

Они побежали вдоль темной улицы. Их грудные клетки ходили ходуном, вдыхая и выдыхая свежий воздух, наполненный ароматами ночных цветов и трав. Но в этой мешанине запахов они четко выделяли один-единственный, который определял их курс.

Падали с листьев и взрывались в темноте светлячки. Заухала сова. Георгий Адамович увидел ее. Сова спрыгнула с дерева и, крутя ушастой головой, пронеслась над дорогой. Слепая тварь хотела тюкнуть их по голове, но вовремя поняла, что лучше не связываться, и вернулась на дерево.

– Минуту! – Георгий Адамович подбежал к дереву и помочился на ствол.

Раиса в нетерпении топталась на месте:

– Ну что же ты?! Давай быстрее!

Георгий Адамович пошевелил ноздрями.

– Они здесь были. Я их чую.

– Быстрее!

Они побежали вперед.

На повороте Раису занесло, и она влетела задом в кусты.

– Осторожней, – крикнула женщина, – здесь скользко!

Они бежали на свалку позади заброшенного хоздвора. Через пару минут они выскочили на холмик перед лужайкой и остановились.

Их ждали. Вся лужайка была забита собаками.

– Будет жестокая битва! – сказал Георгий Адамович и зарычал. Его глаза блеснули зловещим желтым светом.

– Будет жестокая битва! – повторила Раиса, подпрыгнула, приземлилась на сильные передние лапы и прижала уши к голове.

– Я жажду крови! – между острыми клыками Дегенгарда потекли ручейки слюны. Он облизнулся.

Раиса клацнула зубами и ударила о землю хвостом.

– Вперед! – крикнула она и бросилась вниз на рыжую суку в пятнах.

Сука в пятнах заметалась, прыгнула в сторону, но Раиса вцепилась ей в нос острыми клыками и в одно мгновение откусила его. Сука закрутилась волчком и завизжала так, что у Георгия Адамовича шерсть поднялась дыбом, а хвост заходил из стороны в сторону, как маятник.

Раиса выплюнула сучий нос, высосав из него всю горячую кровь. Сморщенный нос упал в пыль, а у Раисы из уголков пасти потекла слюна, смешанная с кровью. Она зарычала и накинулась на недобитую суку в пятнах. Секунда – и сучье горло разорвано. Сука рухнула на землю, из нее забил фонтан дымящейся крови.

Георгий Адамович одобрительно стучал передней лапой. Мышцы под лопатками напряглись и заходили ходуном, готовые катапультировать зверя в самую гущу событий.

Какая-то собака мерзко гавкнула, это послужило Георгию Адамовичу сигналом к атаке.

– Я вам сейчас покажу «гав-гав»! – крикнул он. – Хватит! Натерпелись! Теперь пришел наш. час! Бей хамов!

Дегенгард прыгнул сверху и сразу же оказался на спине наглой дворняжки. Он вонзил свои страшные зубы ей в холку и перекусил позвоночник. Собака взвизгнула и, как лошадь, упала на подогнувшиеся передние лапы. Дегенгард почувствовал во рту одуряющий вкус крови. Так вот чего мне хотелось всю жизнь! Мне хотелось крови, мне хотелось вонзить свои зубы в шею врагу и ощутить в пасти вкус его уходящей жизни!

Он спрыгнул на землю, развернулся, нагнул голову и исподлобья посмотрел на сбившихся в кучу собак. Собаки немного растерялись. Они никак не ожидали, что за считанные секунды потеряют двух своих бойцов.

Боковым зрением Георгий Адамович увидел, как Раиса обходит противника сбоку.

– Правильно, Раиса! – крикнул он. – Зажмем шавок в клещи!

Раиса зарычала. Наверное, Георгий Адамович зря так крикнул – несколько здоровых собак развернулись и бросились на Раису. Раиса встретила первую собаку страшным ударом передней лапы. Собака отлетела назад с разорванной мордой и вытекшим глазом. Она упала на своих товарищей и заскулила. Собаки начали обходить Раису слева и справа. Раисе нужна помощь! Но свора собак преграждала путь Георгию Адамовичу. Пока он будет прорываться через них, Раиса может пострадать. Тогда Георгий Адамович решил отбежать на пригорок и с разбегу перепрыгнуть через собачий заслон. Он развернулся и побежал назад. Некоторые собаки подумали, что он струсил и, гавкая, рванули за ним. Георгий Адамович забежал на пригорок, развернулся и побежал вниз. Гнавшиеся за ним в ужасе побежали обратно в кучу.

– Ав-вау! – крикнул Дегенгард, толкнулся ногами и, перелетев через собачью кучу, приземлился в круг к Раисе.

– Я рядом, любимая!

– Вав! Я тебя люблю!

– Я тебя люблю!.. Это наш день! Надерем хамам задницы!

– Надерем! Надерем! – Раиса клацнула волчьей челюстью, и передние собаки отпрянули от ее зубов. – Она наклонилась к уху Георгия Адамовича и что-то прошептала.

Дегенгард еле заметно кивнул.

Волки в центре собачьего круга замерли.

Собаки шаг за шагом сужали круг.

Волки не двигались. Казалось, они оцепенели.

Собаки приближались…

Ближе и ближе…

Волки стояли…

Ближе и ближе…

И в тот самый момент, когда собаки бросились, волки оттолкнулись от земли сильными лапами и перелетели через собачьи спины. Собаки, столкнувшись друг с другом, потеряли ориентировку. А волки напали на них сзади, вгрызаясь зубами в собачье мясо. Они откусывали хвосты, уши, носы, лапы, рвали глотки. Визг стоял такой, что мертвые на деревенском кладбище зашевелились под землей, из-за чего на многих могилах покосились кресты.

Вдруг, откуда ни возьмись, выскочила из темноты огромная кавказская овчарка. Это был серьезный и опасный противник, закаленный в боях с тамбовскими волками. Одно ухо у овчарки было наполовину разорвано. Сломанный хвост угрожающе подрагивал. Овчарка зарычала, обнажив желтые зубы профессионального убийцы.

Прибежал самый главный противник, и всё внимание следовало сосредоточить на нем.

Большими прыжками кавказец приближался. Секунда – и он взмыл в воздух над полем битвы.

Волк Георгий Адамович, просчитав, куда кавказец приземлится, ушел в сторону и опрокинулся на спину. Он увидел падающий на него комок мускулов. Дегенгард взмахнул правой лапой и полоснул крепкими острыми когтями вдоль всего живота противника.

Кавказец упал на лапы, и от толчка из разрезанного живота на траву вывалились внутренности. Всё это произошло так быстро, что кавказец не успел ничего почувствовать и продолжал двигаться на Раису, оставляя за собой шлейф из внутренностей.

Раиса ушла в сторону, вцепилась зубами в его кишки и вырвала их.

Кавказец дернулся вперед, у него помутнели глаза, и он рухнул на бок замертво.

За несколько минут с оставшимися деревенскими собаками было покончено.

Волки ходили между трупами и пили кровь из еще теплых собак.

– Хам повержен! – гавкнул Георгий Адамович.

– Мы отомстили! – Раиса облизнулась.

– Меня опьяняет эта жидкость, – Георгий Адамович впился зубами в собачью шею.

Раздался выстрел. Раиса зашаталась и упала на бок.

Еще выстрел. Георгий Адамович почувствовал резкую боль в голове. Ему отстрелили ухо. Стало плохо видно – кровь из уха заливала глаз.

– Раиса, отходим! – крикнул он.

– Беги, Жора! Я не смогу! Оставь меня, я не жилец!

– Нет! – взревел Георгий Адамович голосом, полным муки. – Нет! Я тебя не оставлю! – он засунул нос ей под живот и мотнул головой, перекинув Раису к себе на спину.

– Брось меня, – простонала Раиса.

– Нет! – гавкнул Дегенгард. Он кинулся в темноту.

Сзади выстрелили. Георгию Адамовичу отстрелили хвост.

Еще выстрел. Дегенгард дернулся от дикой боли. Пуля угодила ему прямо в задний проход, прошила внутренности и застряла в грудной клетке.

Из пасти волка брызнули струйки крови.

Нет, я не упаду… Я должен вынести Раису… Я спасу ее…

Он всё еще бежал, оставляя за собой кровавый след…

Вот и дом.

Георгий Адамович пихнул носом калитку, с трудом добрался до крыльца и упал на бок.

Он лежал, и живот его ходил ходуном. С большим трудом он повернул морду. Раиса была еще жива.

Скрипнула дверь.

Кто-то вышел на крыльцо, кто-то в высоких сапогах опустился рядом с ними на корточки.

Георгий Адамович поднял левый глаз и увидел Пушкина.

– Александр Сергеевич… – проскулил он, – мы… отомстили за вас… за Россию… Хам повержен… Мы умираем…

Пушкин улыбнулся. Он протянул руку и потрепал Дегенгарда по холке:

– О, не бойтесь, мои дорогие Дегенгарды! Вы не умираете!.. Вы будете жить вечно, – глаза Пушкина сверкнули в темноте оранжевым пламенем. – Для вас всё еще только начинается. – Пушкин встал, откинул руку в сторону и прочитал стихи, которых Дегенгард никогда раньше не слышал:

И долго буду тем любезен я народу Что за людей всегда переживал Что в наш жестокий век, век хамов и уродов Сердца арапской искрой разжигал.

Пушкин нагнулся и вырвал у Дегенгардов их волчьи сердца. Георгий Адамович увидел, как сердца засветились в руках Пушкина. Александр Сергеевич слепил их в один комок и убрал за пазуху.

Георгий Адамович улыбнулся и закрыл глаза…

Глава третья В МОРГЕ

Человеческое общежитие не допускало сношений с трупами…

1

В морге было всегда холодно и пахло формалином. От этого у Сергея развились ранний ревматизм и хронический насморк.

Сергей Кузов работал в морге давно. Он когда-то устроился сюда из любопытства, ему было интересно, как выглядят трупы. Любопытство прошло, а работа осталась. При любом режиме люди умирают, и морг всегда нужен. Работа как работа.

Как все работники моргов, Сергей Кузов выпивал. Нельзя было не выпивать, когда каждый день видишь мертвецов. Хоть умом и понимаешь, что мертвец ничем не отличается от бревна, однако бревна никто не боится, а мертвец страшный. Это не значит, что Сергей Кузов боялся мертвецов, это так, в порядке общих рассуждений. Конечно же, проработав столько времени в морге, Кузов не боялся. Он даже, наоборот, презирал их и думал про них, что кабы не были они дураки, то были бы живы, ума у них не хватило жить, вот они и померли.

Пару раз Кузов был свидетелем, как покойник вдруг неожиданно садился на столе. В первый раз Сергей испугался. Тогда он еще недолго работал и не привык к подобным вещам. Такие номера казались ему дикими выходками или фокусами злоумышленников. Но коллеги объяснили, что просто у некоторых покойных скапливаются в животе газы, и когда их становится больно много, мертвец вскакивает, как надуваемый воздушный шарик. Посидит-посидит, сдуется и ляжет на место.

Когда в следующий раз при Сергее встал другой мертвец, Кузов презрительно плюнул ему под ноги и пошел в приемные покои пить водку с друзьями.

Кузов был самым старым работником морга. Никто не застревал здесь надолго. Год-два – и уходили. А Кузов переработал всех. Почему-то все его напарники любили пошутить с трупами. Засунуть отрезанную руку в холодильник с продуктами или вынуть ее на стол во время обеденного перерыва, или в сумку кому-нибудь сунуть. Любили подложить труп на топчан к Кузову. Вставляли мертвецам в рот папироски. И тому подобные глупые циничные шутки. Сергей в этом участия не принимал. Ему не нравилось. Но и не возражал особенно. Он привык. Такая уж специфика работы в морге. Электрики и радиомонтажники шутят с электричеством – подкладывают заряженные конденсаторы в карманы. Ядерщики засовывают коллегам изотопы в трусы. Водолазы перекрывают друг у друга кислородные крантики. Парашютисты любят спросить у новенького – не жмут ли лямки яйца. И так далее. Все шутят на работе доступными средствами, чтобы разряжаться. Значит, в морге естественно шутить с трупами.

Но всё же, Сергей Кузов не любил шуток и не понимал их. Считал, что ни к чему хорошему они не приведут. Какой смысл шутить? Вот бывшая жена Сергея тоже всегда смеялась не пойми над чем. Кузов никогда не понимал того, что казалось жене смешным. Потом жена ушла. Сказала, что от Сергея пахнет трупами, и она не может больше этого выносить. А чем же от него, спрашивается, должно пахнуть, если он работает в морге? Укропами, что ли? Теперь Кузов жил один и домой с работы не торопился. Ему было всё одно, где проводить свободное время – дома или в морге. В морге даже лучше. С годами Сергей привык разговаривать с трупами. А что такого? Разговаривают же пенсионеры-старички со своими собаками, ясное же дело, что собаки не понимают, что им говорят, и ответить не могут. Тут главное, чтобы одна сторона могла выговориться, вроде игры в одни ворота. Вот и Сергей садился иногда возле мертвеца и начинал ему о чем-то рассказывать. Поговорит-поговорит, потом пойдет хлопнет рюмочку – и хорошо. Не возражают – и хорошо. Плохо, когда возражают, это вызывает душевное утомление и раздражение нервов. А когда работаешь в таком месте, то отлично понимаешь, что от утомления и раздражения можно раньше времени лечь на железный стол с номером на пятке. (Загадка: С номерком на пятке в черной плащ-палатке? Отгадка: Бэтмен в морге. Эту загадку придумал напарник Кузова Альберт).

2

Сегодня Кузов дежурил в ночь. Морг был полупустой. Новых поступлений давно не было. К нескольким жмурикам прибавились привезенные вечером два пенсионера, которых застрелили в Красном Бубне.

В это время года было мало трупов. Кузов давно отметил периоды, когда трупов мало, когда много, когда какого народа больше мрет. Например, зимой поступали, в основном, пьяницы и бомжи. Весной – пенсионеры, от авитаминоза, астматики и самоубийцы. Летом – сердечники, от жары. В конце августа, как сейчас, наступало некоторое затишье, мертвяков было не много. Особенные же наплывы жмуриков приходились на всенародные праздники. Тут уже нельзя было делить их на сердечников и пенсионеров, потому что все бухали, дрались, замерзали, падали, попадали под машины, захлебывались собственной блевотиной. Как говорил напарник Кузова Альберт: Хоп-хоп-хоп! Заноси готовенького!

Сергей открыл стеклянный шкафчик, достал пузырек со спиртом, налил полстакана, выпил, закусил бутербродом с салом и луком. Если пить в меру, то всё будет нормально. Кузов налил еще немного и посмотрел на себя в зеркало. В зеркале стоял со стаканом в руке зрелый мужчина с умным лицом. Из-под вязаной шапочки выбивались черные с проседью кудри. Прямой, как у орла, нос, широкие скулы, украинские усы, раздвоенный мужественный подбородок. Под правым глазом синяк. Синяк Кузов получил случайно от пьяного милиционера. Милиционер набухался, они с Кузовом разговаривали в пивной по душам. А потом, ни с того ни с сего, милиционер врезал Сергею в глаз. Кузов от милиционера этого не ожидал. Хотел дать сдачи, но неохота было связываться. Ну их в жопу! Мусора всегда отмажут, скажут, что это Кузов первый начал, и ничего не докажешь.

– Ну, Сергей Александрович, будем здоровы, – Кузов чокнулся с собой в зеркале, отставил мизинец и, не спеша, с достоинством, выпил. Появилась потребность поговорить. – Пойду посмотрю на новеньких.

Он шел мимо полупустых стеллажей и думал, что от мертвяка уж точно в глаз не получишь.

Новенькие лежали на соседних столах.

3

Кузов приподнял простыню и удивился. Под простыней лежал молодой человек лет тридцати пяти. Странно… Сергей поднял другую простыню. Странно… Женщина на столе тоже была молодая. Странно… Кузов точно помнил, что по документам доставили пенсионеров. Кузов проработал в морге долго и всегда смотрел документы. И на память он не жаловался.

Сергей откинул обе простыни и обошел покойников, чтобы посмотреть с другой стороны. С другой стороны покойники выглядели так же молодо. А баба вообще была, как конфетка.

Есть такие любители, которые трахаются с трупами. Некрофилы. Вот и у них в морге когда-то работал извращенец, которого застукали на месте преступления, когда он засовывал свой конец одной жертве дорожно-транспортного происшествия с оторванной головой. Ему самому за это санитары чуть башку не оторвали. Кузов не понимал таких симпатий к трупам. Хотя за свою жизнь повидал достаточно голых женских тел…

Но сейчас он вдруг почувствовал возбуждение. Особа на столе выглядела, как живая. Кузов опустил голову и увидел, что его штаны оттопырились.

– Но, но! Куда прешь?!

Чтобы успокоиться, Сергей решил сходить посмотреть еще раз документы.

Документы лежали на столе в папке. Кузов еще не успел их убрать. Вот и хорошо.

Он открыл шкаф, налил немного спирта, выпил, доел бутерброд с салом, сел за стол, открыл папку, пробежал глазами по строчкам и сказал сам себе:

– Всё правильно… Пенсионеры…

Лампочка под потолком замигала и погасла.

Кузов выругался и полез в стол, где у него была керосиновая лампа.

Достал ее, зажег, поставил на стол и снова углубился в чтение…

Дегенгард Георгий Адамович, 1935 года рождения, русский. Причина смерти: огнестрельное ранение… Дегенгард Раиса Павловна, 1936 года рождения, русская. Причина смерти: огнестрельное ранение…

– Не может быть! – сказал Сергей вслух. – Не может быть, что им столько лет!

Он решил взглянуть на покойных еще раз. Взял лампу и пошел в тусклом свете керосина, стараясь не задевать полки.

4

На полпути Кузов услышал низкий протяжный гул, идущий будто из-под земли. Внутри у Сергея всё съежилось. Гул внезапно прекратился. Кузов прислушался. Этот звук казался тревожным, он был похож на начало землетрясения. Именно с такого звука начинались землетрясения в Туркмении, где Сергей служил в армии… Но здесь же не Туркмения! Что-то ему не доводилось слышать, чтобы в Тамбовской области трясло. Бывало, что земля содрогалась при взлете реактивных истребителей с военного аэродрома, но это был совсем другой звук…

Кузов еще постоял, прислушиваясь. Гул не повторился.

– Ну и хрен с ним, – он не любил долго думать над тем, чему нет объяснений, и пошел дальше.

Подошел к столу, сбросил простыню, поднес поближе лампу и нагнулся. В колеблющемся свете он увидел прекрасную белую кожу на молодом лице красавицы. Раиса Павловна показалась Кузову еще прекраснее, чем в прошлый раз, и он опять почувствовал, как спереди у него всё оттопыривается.

Кузов поставил лампу на стол и почесал яйца. Он начал понимать извращенцев, которые залазили на трупов… Она была такая… Ох… Он ничего не мог поделать… Один раз – не некрофил… Рука сама потянулась к ремню… Рука дрожала от возбуждения и внутренней борьбы… Внутри Кузова шла борьба между звериным инстинктом бессознательного и этическими нормами человеческого общежития… Человеческое общежитие не допускало сношений с трупами… А звериным инстинктам всё равно… Брюки упали к ногам… Сергей снял ботинки, наступая одним на другой… Брюки мешали этому… Нужно было сначала ботинки снять… Путаясь в штанинах, Кузов скинул с себя всё… Наступил носками на холодный кафельный пол… Она прекрасна… Он остановился перед столом… Надувшийся конец покачивался, как дирижабль в небе Ленинграда… Он занес ногу над столом, чтобы лечь на Раису Павловну…

И тут она распахнула глаза и схватила Кузова за конец…

Сергей отскочил назад, но женщина так крепко держала его, что отскочить особенно не удалось.

– Куда ты, красавчик?! – спросила она низким грудным голосом.

Кузов почему-то не испугался… Почему-то ему показалось вполне естественным такое поведение… Он вспомнил про летаргический сон, когда люди просыпаются в моргах и гробах…

– Так ты живая? – спросил он сиплым голосом.

– Ну… если тебе так больше нравится, я могу притвориться мертвой…

– Нет… не надо…

– Тогда залезай ко мне на стол, – женщина подергала Сергею.

– Лезу… – Кузов схватился руками за две металлические ручки по краю стола, уперся пяткой в крышку и подтянулся.

Он лег на нее и почувствовал, что женщина слишком холодная для ожившей. Но тоже не очень удивился.

– Замерзла? – спросил он.

– Ага…

– Я тебя сейчас согрею…

– Давай, согрей меня, красавчик… – женщина раздвинула ноги и задала Кузову нужный курс.

Кузов, как ледокол «Ленин», начал раздвигать ледяные покровы…

Как ледокол «Ленин» Буравя Арктики льдины Руками держал колени И в целом ноги любимой И в заиндевевшем проходе Темном холодном и узком Застрял его пароходец, Горячий красный «Челюскин» Хотел пополам разрезать Покров ледяного плена На Северный Полюс полез я Скажите какого хрена?..

Кузов услышал, что на соседнем столе что-то зашуршало. Он посмотрел вбок и увидел, как покойный муж откинул простыню, повернул голову в их сторону и открыл глаза.

– Вы что же это делаете?! – заревел он на весь морг. – Ничего себе! Воспользовались положением?!

Кузов растерялся и замер.

– Извините, – сказал он робко, – я думал, что вы это… того уже… А вы, оказывается, нет… – Совершенно идиотское положение. Он лежит голый на чужой жене в присутствии ее внезапно ожившего мужа. К тому же любовница под ним никак не согревается, а наоборот, становилась всё холоднее и холоднее. И теперь, когда Кузов замер, он почувствовал, как будто голый лежит на сугробе с воткнутым в снег концом. От холода и неприятностей Кузов задрожал. – Всё-всё-всё… Уже слезаю… Извините, если что… Бес попутал… – Он перекинул свою правую ногу через левую ногу женщины и хотел спуститься вниз, но женщина обхватила его своими ногами, и Кузов оказался в мышеловке. – Пусти, дура… Муж же ожил!..

Раиса Павловна засмеялась глухим смехом, от которого Кузову стало нехорошо.

– Подумаешь, муж ожил! – вскрикнула она. – Пусть себе кого-нибудь с полки достанет и пользуется на здоровье!

– Ах, так! – закричал муж. – Так я и поступлю, раз ты, Раиса…

Муж спрыгнул со стола, подошел к полке и за ногу стащил с нее голую восьмидесятилетнюю старуху Карпову.

– Вот эта подойдет! А ты, Раиска, смотри и ревнуй!

Он затащил старуху на стол и лег сверху.

– Видишь, – сказала Раиса Кузову, – муж успокоился. Давай, сладкий, грей меня дальше.

У Кузова в голове всё перемешалось. До него дошло, что происходит что-то абсурдное. Полная какая-то чепуха! А что будет, если вдруг кто-то придет и увидит?!. Мама родная!

Ему стало страшно. Он не мог себе представить, чем это закончится.

– Пусти, – выдавил он. – Я больше не хочу…

– Я тебе уже не нравлюсь? – женщина сжала Кузова ногами и руками так, что у него перехватило дыхание. – Я разонравилась тебе, красавчик?

– Пусти же!..

– Или ты импотент?.. А зачем тогда ты скомпрометировал меня перед мужем?.. Нет, красавчик, теперь ты должен вести себя, как мужчина! Теперь я навеки твоя невеста!

– Пусти! Я задыхаюсь! – Кузова как будто сжимали стальными тисками. Он никогда бы не подумал, что в этой маленькой женщине скрывается такая сила. – Мне больно! Мне…

– Я хочу поцеловать тебя, красавчик! – Она впилась губами в его губы и высосала из него остатки воздуха.

Кузов почувствовал, что все его внутренности сейчас сорвутся со своих мест и улетят в рот Раисы Дегенгард.

– У! У! У! – Он подумал, что теряет сознание. Но сознание не уходило.

Женщина оторвала свои губы от его губ и дико захохотала. Кузову показалось, что она не смеется, а лает.

– Ты меня не любишь!.. – крикнула она. – Я всё поняла… Георгий! Меня увлек мерзавец! Я напрасно тебе изменила!

– Так убей его! – крикнул Георгий, оторвавшись от старухи.

– Хорошо! Для тебя я готова на всё!

У женщины начал вытягиваться нос и превратился в волчий. Шерсть полезла из пор ее кожи, и через полминуты Кузов лежал в объятиях женщины с волчьей мордой. Огромные клыки волчицы, желтые глаза, красная пасть!

– Ты обманул меня, красавчик, – прорычала волчица и ударила его в глаз, и у Кузова появился второй синяк. – Ты должен заплатить за это.

Кузов хотел крикнуть, но из его рта вылетело только сиплое шипение.

Волчица взревела и вонзила в его шею свои страшные зубы. А сзади в шею вгрызся подоспевший муж.

Глава четвертая ДУЭЛЬ

Упал, застреленный на месте…

1

Три года назад у Павла Петровича Крайнова вернулся из армии сын Борька. Сын вернулся мужчиной. Уходил пацаном зеленым. А вернулся настоящим мужиком. Подрос, заматерел, мускулы распирали узкую парадку, пуговицы едва выдерживали натяжение ткани. Десантник. Девки в деревне заглядывались на сына и шушукались за его спиной. Было ясно, что долго он холостым не проходит. Окрутят его – не та, так другая. Ну что ж, конечно, жалко мужчинскую свободу, да, может, оно и к лучшему. По крайности, может, не запьет тогда, как все.

Так и случилось. Зажал он на сеновале Галку Чернышеву, и уже зимой сыграли свадьбу, а весной Галка ходила порядочно с брюхом. Летом родила внука. Назвали в честь прадеда Петром Борисовичем.

Нормально, короче, складывалась жизнь. Семья более-менее крепкая, на работу Борька устроился, денег получал достаточно, чтобы прокормиться. Отцу-матери помогал в сельском труде… Нормально… Павел Петрович, как мужик и отец, чувствовал удовлетворение за то, что оставил после себя толковое продолжение рода.

– Молодец Борька, – говорил он сыну. – Не то семя хорошо, которое кидать приятно, а то хорошо, что всходит аккуратно! Вырос ты что надо. И вся теперь задача – Петьку тебе воспитать, как я тебя воспитал. Понял, сынок?

– Понял, бать!

– То-то.

2

Осенью отец и сын собрались на охоту. Решили настрелять зайцев. Разошлись в разные стороны. Хотели зажать зайцев в тиски. Борька пошел в одну сторону, а Павел Петрович с собакой в другую.

Павел Петрович шел наизготовку, ожидая, когда из кустов появится цель, чтобы вдарить по ней как следует. Рядом бежал кавказец Дембель, которого Борька завел сразу после армии. Вдруг в кустах впереди что-то заворочалось. Дембель поднял уши и загавкал. Павел Петрович вскинул двустволку и пальнул по кустам из обеих стволов.

– А-а-а! – услышал он крик. – Батя…

Павел Петрович Крайнев застрелил своего сына.

Собака почуяла хозяина и радостно приветствовала его, а Павел Петрович решил, что она почуяла добычу…

За десять дней Крайнов постарел на десять лет.

А деревенские злыдни, которым на чужое горе насрать, за глаза прозвали Крайнова Тарасом Бульбой. Но Крайнов не знал об этом…

3

Крайнов спал, и ему уже в который раз снилось, как он на охоте не убивает своего сына. Сын выходит живой-здоровый из кустов и говорит: Ну ты чего, бать?! У меня твоя пуля прямо над ухом просвистела!.. А Крайнов ему отвечал: Пошли домой щи есть!..

Проснулся Павел Петрович от какого-то шума. За окном лаяли собаки. Он приподнялся и посмотрел в окно. Было темно, и за окном он ничего не увидел. Тогда Крайнов надел сапоги и вышел во двор, а потом на улицу.

Недалеко от дома деревенские собаки бились с двумя волками. Среди собак был и его кавказец Дембель. На глазах у Крайнова волки разодрали Дембелю брюхо.

Крайнов быстро вернулся в избу, открыл сундук, достал с самого дна двустволку, которую не брал в руки с той самой охоты. Рядом лежала коробка с картечью. Крайнов зарядил ружье, а коробку сунул в карман. Вышел на улицу, приложил приклад к плечу и выстрелил из одного ствола по одному волку, а из другого по второму. Один волк рухнул.

Крайнов увидел, как второй волк взвалил раненого к себе на холку и побежал прочь. Крайнов споро перезарядил ружье и выстрелил вслед убегавшему зверю. Из одного ствола… из другого…

– За Дембеля!

Оставшиеся в живых собаки разбежались. Крайнов подошел поближе. Под пригорком лежало не меньше двух десятков задранных животных. Среди них лежал на боку, истекающий кровью, Дембель. Павел Петрович нагнулся. Дембель был еще жив. У него судорожно поднимался и опускался бок. Крайнов присел рядом, осторожно провел ладонью по мокрой от крови собачьей голове.

– Ах ты горе какое!

Дембель открыл глаза, лизнул Крайнову руку и умер.

4

Нет, не один Витек и его маманя проснулись в ту ночь, когда на деревню упал сверхсекретный самолет. Павел Петрович Крайнов тоже проснулся.

В эту ночь ему не снился обычный сон про то, как он не застрелил на охоте сына. В эту ночь ему снились плохие сны. Ему снилось, как убитый им сын пришел к нему с развороченным лицом и кавказцем Дембелем:

– Готовься, батя, к встрече, – сказал сын. – Скоро мы встретимся с тобой. Соскучился я по тебе, батя.

– Как тебе, сынок, там?.. – спросил Крайнов.

– Скоро узнаешь, – усмехнулся сын, показав Крайнову гнилые зубы.

– Хочешь сказать, умру я скоро?

– Есть, батя, кое-что похуже смерти…

– Что же это?..

Сын только махнул рукой:

– Кто не был – тот будет, кто был – не забудет… – он потрепал собаку по холке.

Дембель гавкнул так оглушительно, что Павел Петрович дернулся и проснулся.

5

Он сидел на кровати, обливаясь потом. За окном что-то горело. Крайнов отодвинул занавеску и увидел, что недалеко от церкви полыхает пожар.

– Мать честная! – вырвалось у него.

Крайнов спрыгнул с постели, быстро оделся, схватил со стула телогрейку, плеснул в лицо воды из умывальника, открыл дверь и остолбенел!

В проеме двери стояли застреленные москвичи. Москвичи стояли голые. На больших пальцах ног – номерки из морга. Головы опущены вниз. Они не смотрели на Крайнова. Пока они просто стояли и пошатывались.

Крайнов захлопнул дверь и задвинул засов. Руки тряслись. Чтобы не упасть, он прислонился к двери плечом и приложил к ней ухо. Тишина. Померещилось… Мертвые не приходят… Померещилось…

Но выходить на улицу ему совершенно расхотелось. Черт с ним, с пожаром! Пусть себе горит на здоровье! Без меня разберутся.

Он оттолкнулся от двери, повернулся и вскрикнул!

Москвичи стояли перед ним и пошатывались.

Крайнов не мог двинуться с места. Ноги словно приросли к полу.

Москвич медленно поднял голову и уставился на Крайнова желтыми белками.

Крайнов хотел зажмуриться, но не смог.

Москвич поднял руку ладонью вперед, показывая Крайнову, чтобы тот не дергался.

– Стреляем, значит, Павел Петрович, – произнес он утробным голосом. – В сына стреляем, в москвичей…

– В каких москвичей?! – спросил Крайнов у трупа.

Москвичка, стоявшая до этого молча, тоже подняла голову:

– А нас, по-твоему, кто застрелил?! Пушкин?!

За спиной Крайнова раздался страшный удар. Дверь слетела с петель, и в избу вошел Пушкин.

– Я не стрелял! – объявил он. – В Дантеса стрелял! И то не попал. А ни в сына, ни в москвичей не стрелял!

– Александр Сергеевич! – обратился к нему москвич. – Мы за вас отомстим! Мы за вас, дорогой Александр Сергеевич, весь Красный Бубен на уши поставим! А с этим убийцей мы, для вашего пущего удовольствия, в ваш юбилейный год, прямо у вас на глазах разберемся.

– Дуэль! Дуэль! – завопила москвичка.

– Отлично, господа! – Пушкин потер руки. – Люблю дуэли! Вот у меня, кстати, для вас пистолеты есть, – он вытащил из карманов пару пистолетов с длинными широкими дулами и протянул мертвецам. – А этот пусть из двустволки палит, из которой он столько людей перестрелял!

– Пушкин! – крикнул Крайнов. – Я никого не убивал!

– Убивал-убивал! – Пушкин показал Крайнову язык. – Во-первых, ты убил сына! А, во-вторых, убил Дегенгардов!

– Не убивал я их, клянусь!

– Мы твои клятвы тебе потом припомним! А убил их ты! Смотри! – Пушкин показал пальцем в сторону трупов.

Крайнов взглянул на Дегенгардов, но увидел вместо них волка и волчицу. В следующее мгновение это были снова Дегенгарды, но Крайнов уже понял, кто задрал его Дембеля и в кого он стрелял той ночью.

Батюшки! Это ж оборотни!

— Александр Сергеевич! Я ж не знал, что это люди были! Я за собаку за свою волновался! Не мог же я не защищать свою собаку!

– К барьеру! Вынимай ружьишко из сундука, и приступим. Я буду их секундантом.

– Как же так?! А моим секундантом кто будет?!. Не по правилам!

– Резонно! – согласился Пушкин. – Твоим секундантом будет твой сын.

– Он же погиб!

– Нигде не написано, что погибший не может быть секундантом. – Пушкин хлопнул в ладоши.

Дверь снова распахнулась, и в избу вошел скелет сына Бориса. Он был одет в выпачканный землей, полуистлевший черный пиджак и такие же брюки – трудно было признать в них тот нарядный костюм, который Борька пошил себе на свадьбу, а потом в нем же лег в гроб.

– Это не мой сын! – крикнул Крайнов.

Пушкин усмехнулся:

– Нехорошо, папаша, собственных детей не признавать! Нехорошо!

– Да я это, папа, я, – простучал зубами скелет. – Просто мы давно не виделись.

– Ты? – Крайнов попятился. – Это ты, Борька?!

– Я, папа… Борис Павлович Крайнов, убитый на охоте своим родителем…

Дверь открылась, и в избу проскользнула четвероногая тень.

– А вот и Дембель наш, – сказал Борькин скелет. – Наша собачка, за которую ты отомстил.

Дембель присел рядом с Борькой и гулко гавкнул. Мертвый лай прокатился по избе. Двигался он немного боком, его лапы как будто цеплялись друг за дружку. Шерсть свалялась и висела по бокам клочьями. Из живота торчали кишки. Глаза пса горели тусклым желтым светом, как гнилушки в ночном лесу.

Пушкин прочитал:

Нам предстоит сейчас однако Среди загробных голосов Двух человеков и собаку Завесить на концах весов Что перевесит нам неясно Но пули слышу уж свистят Давайте ж всё представим в красках Пусть нас покойники простят!

Борька вытащил из сундука ружье и подал отцу.

– Бери, папа. Это ружье счастливое. Ты из него меня убил и москвичей. Убей их еще раз.

Крайнов осторожно взял ружье, стараясь не задеть костлявые Борькины пальцы.

– Выйдемте, господа, на воздух, – предложил Пушкин.

Крайнов замешкался. Боря легонько подтолкнул его в спину.

– Давай, папа, иди. А то подумают, что ты зассал.

6

Вышли во двор.

Пушкин носком ботинка начертил на земле широкую полосу, отсчитал от нее пять шагов и положил на землю цилиндр. А скелет отсчитал пять шагов в другую сторону, выломал у себя ребро и воткнул в землю.

Потом все собрались вокруг Крайнова. Пушкин сказал:

– Теперь по регламенту я должен предложить вам, господа, помириться. Если вы не против, то можете пожать друг другу руки – и разойдемся с миром.

– Я согласен, – быстро ответил Крайнов. – Я, в принципе, зла на них не держу и готов помириться, потому что, конечно же, понимаю, что собака человеческой жизни не стоит, – он протянул дрожащую руку, ему было страшно и неприятно пожимать руки мертвецов, но лучше потерпеть прикосновение трупа, чем самому стать трупом… Рука Крайнова повисла в воздухе, как топор…

– Никогда! – крикнула Раиса.

– Мы мириться не намерены! – добавил Георгий Адамович. – Ему-то легко мириться, а нас убили!

– Только смерть может помирить живого и мертвого!

– Вот убьем его, тогда и помиримся!

– Жаль, господа, что не удалось закончить это дело миром, – Пушкин развел руками, а лицо у него было такое, что ему явно было этого не жаль.

Руки Крайнова повисли, как плети.

– Прошу, господа, занять исходные позиции.

Крайнов встал возле ребра Бориса. Из ребра Адама, — подумал он, – вырастили Еву. А это ребро торчит, как ветка сухого дерева, из которого ничего не вырастет.

Павел Петрович переломил ружье и вставил два патрона. Один для мужа, другой для жены. Ему было странно – второй раз убивать тех же самых.

– По правилам наших дуэлей, – сказал Пушкин, – первым стреляет Павел Петрович.

Крайнов поднял ружье и прицелился. Москвичи стояли плечо к плечу, как молодогвардейцы. Раиса высоко подняла голову и смотрела на Крайнова презрительно.

Павел Петрович перевел ружье с Раисы на Георгия Адамовича, а потом обратно. Он никак не мог выбрать, в кого первого стрелять. Как-то нехорошо стрелять сначала в женщину… как-то это нехорошо… Но Раиса смотрела на него с такой ненавистью, что Крайнову очень хотелось первым выстрелом прикончить именно ее.

Он заколебался и снова перевел ружье на Георгия Адамовича. Я должен взять себя в руки и убить первым мужчину… Потому что он сильнее, умнее и опаснее… Крайнов погладил указательным пальцем курок и медленно начал на него надавливать. Но в этот момент Раиса крикнула:

– Стреляй, трусливый деревенский ублюдок!

Павел Петрович крякнул и перевел ружье на женщину. Прости меня, Господи!

Прогремел выстрел.

Раиса пошатнулась, но устояла на ногах. В ее груди появилось сквозное отверстие, размером с кулак. Кусок вырванной плоти валялся на земле.

Дембель сорвался с места, немного кособоко подбежал к мясу и вмиг проглотил его.

У Крайнова свело живот. Он отвернулся, его стошнило.

Раиса захохотала.

– Попал! Попал! Ха-ха-ха! В женщину попал, а сам наблевал!

– Браво! – Пушкин захлопал.

Павел Петрович понял, что никаких шансов у него нет. Он понял, что в мертвецов хоть обстреляйся, а ничего им не будет. И если у тебя нет под рукой серебряной пули или осинового кола, ничего-то ты им сделать не можешь! А если так, то считай, что ты тоже покойник.

И все-таки он поднял ружье. Не пропадать же выстрелу. Прицелился. Георгий Адамович улыбнулся ему мерзкой улыбкой упыря. Крайнов заметил у него во рту длинные острые клыки.

– Желаю удачной охоты, Павел Петрович! Получай, исчадие ада!

Крайнов нажал на курок.

Пуля попала Дегенгарду в рот и выбила все его страшные зубы.

Крайнов удовлетворенно выдохнул.

У Георгия Адамовича изо рта текла темная кровь. Дегенгард провел ладонью по губам. И когда он убрал руку от лица, все его зубы снова были на месте.

Крайнов швырнул на землю ружье:

– Так нечестно! – крикнул он. – Это не дуэль, а убийство!

– Ух ты! – воскликнул Пушкин. – Как вы интересно формулируете! А вот я, сам Пушкин, погиб на дуэли от руки негодяя, и то помалкиваю! А ему, видишь ты, нечестно! – Пушкин скрестил на груди руки и объявил: – Стреляют Дегенгарды!

Дегенгарды, не мешкая ни секунды, вскинули пистолеты и одновременно выстрелили.

Из стволов пистолетов вылетели две длинные черные змеи.

– Пригнись, папа! – закричал Борька-скелет.

Но Крайнов не успел. Одна змея вонзила жало ему в лоб, а вторая – в сердце. Павел Петрович упал на спину. Он увидел звездное небо и одну особенно яркую звезду. Марс, Бог войны… Над ним склонилась ужасная кудрявая голова с бакенбардами:

– Упал Петрович, взгляд уж мутный Как будто был папаша пьян И после паузы минутной Кабздец! – воскликнул Себастьян.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Русская баба так устроена, что ждет мужика… Иностранки неизвестно, как устроены, но, наверное, так же…

Не то семя хорошо, которое кидать приятно, а то хорошо, что всходит аккуратно!

Глава первая АНТИХРИСТ ТРЕБУЕТ СВОЕ

Не понял! – заорал дьявол.

1

Дед Семен поднял с пола маленькую иконку, вытер ее рукавом и повесил на место.

– Прости, Господи, душу мою грешную!

– Что это было? – спросила Ирина.

Но ответить ей никто не успел. В дверь забарабанили.

Дед Семен схватил крест и во второй раз навел его на дверь. И опять из креста вырвался луч голубого света и сделал дверь прозрачной. А за дверью стоял на коленях Мишка Коновалов. Дед Семен сразу почувствовал, что Мишка не служит сатане, потому что преклонил колени перед церковью. Дед Семен не знал, что на коленях Мишка стоит из-за того, что наступил ногой на ежика. Но по сути дед не ошибался – Коновалов не служил сатане. Он бежал от сатаны на большой скорости.

А вот сзади за Мишкой прыгали в языках пламени настоящие слуги дьявола.

Дед Семен подбежал к двери, распахнул ее, и Мишка Коновалов ввалился внутрь.

– Помогите мне! – крикнул Абатуров.

Подбежали Мешалкин с Ирой. Все вместе, они оттащили тяжелого Коновалова от двери и захлопнули ее перед самым носом у монстров.

Упырь Колчанов, бежавший впереди всех, впечатался мордой в полупрозрачную дверь, и его свинский нос расплющился окончательно, зашипел и задымился. Яркая вспышка последовала за этим. Колчанов заорал нечеловеческим басом и забегал кругами перед церковью. Вся его морда расплавилась, как пластмасса, и дымилась.

Подбежавший к нему упырь Стропалев накинул Колчанову на голову плащ-палатку и принялся колотить по ней волосатыми ладонями.

Дверь потеряла прозрачность.

2

Дед Семен побрызгал на Мишку святой водой. Коновалов открыл глаза.

– Что там случилось? – спросил у него Мешалкин.

– На меня напали черти с рогами, – просипел Мишка. Его зубы выстукивали дробь.

– Это мы и так знаем, – Юра махнул рукой. – Я спрашиваю, что там так бабахнуло?

– Кажется, самолет упал… – неуверенно ответил Мишка. – Если б не он, мне бы каюк… Дай попить, дед…

Абатуров протянул ему серебряную чашу со святой водой:

– Много не пей, а то тебе плохо будет.

Мишка жадно напился, а потом плеснул немного на здоровую ладонь и протер раненую ногу. Почти сразу боль утихла. Тогда он плеснул еще на руку, которую проткнул ежик и размял пальцы.

– Пойдемте на колокольню, – предложил дед. – Посмотрим оттуда, что происходит в деревне.

По узкой крутой лестнице они поднялись наверх и через низкую дверь вышли на воздух. Над круглой площадкой, обнесенной деревянными перилами, навис большой колокол – подарок областной духовной власти. По периметру колокола изнутри было написано:

Храму, построенному в те годы, когда храмы рушили. Да пребудет Царствие Небесное с теми, кто собирает камни, когда их разбрасывают.

Мешалкин вышел на колокольню первым и случайно стукнулся головой об колокол.

Колокол загудел.

Семен Абатуров подошел сзади и рукой притушил звук.

– Не головой дурацкой, а чистыми руками и помолясь, – объяснил он.

Мешалкин потер ушибленную голову.

– Что толку, – ответил он, – жену и детей не вернешь.

– И хорошо. Мертвые не возвращаются. А если возвращаются, то они не живые, а слуги дьявола.

– Да что вы к нему прицепились! – Ирина нахмурилась. – У человека же горе.

– А ты, баба, вообще помалкивай! Ты в церковь с непокрытой головой пришла и в штанах! По всем правилам я бы тебя теперь должен с колокольни спихнуть, как эту… как ее… царицу Суюмбике, которая в Казани с башни спрыгнула от татар… А горе, понимаешь, теперь не у одного этого, – он ткнул Мешал-кина в грудь, – а у всех, – и показал пальцем вниз.

Недалеко от церкви полыхал пожар. Из пламени торчал хвост самолета.

– Самолет, – сказал Юра, – самолет упал! Ну и ночка!

– Здесь аэродром военный недалеко, – кивнул дед. – Испытывают новые самолеты. Но чтобы падали, я никогда раньше не видел.

Ирина пожалела, что рюкзак с аппаратурой остался возле пруда, и ей нечем сфотографировать самолет.

Хромой Мишка Коновалов последним поднялся на колокольню, но первым заметил, что из огня торчит столб, а к столбу привязан человек.

– Смотрите! Человек горит!

– Мать честная! – вскрикнул дед Семен. – Иисус Христос!

– Вряд ли, – мрачно ответил Коновалов. – Я вижу на нем летчицкий шлем. Это летчик, кажется.

Абатуров перекрестился.

– Царствие тебе Небесное, неизвестный солдат, – он перекрестил летчика.

В то же мгновение столб, на котором висел человек в шлеме, зашатался и рухнул в огонь. Сноп искр взлетел в черное небо.

– Отмучился, – вздохнул дед. – Теперь он уже в раю Господу нашему Иисусу Христу докладывает… Господи Боже, солдат войска Христова по вашему приказанию прибыл! Разрешите доложить обстановку на Земле. В районе деревни Красный Бубен засел неприятель-антихрист и добрых христиан силою склоняет на свою сторону. Требуется подмога, ибо силен и хитер лукавый, и если его тут не прищучить, то расползется он по всей Тамбовщине, а потом и по всему миру православному, и тогда уже его не одолеть, ирода, во веки веков! А Бог, конечно же, не потерпит такое безобразие, чтобы в его владениях хозяйничал нечистый… Бог поможет, – закончил Абатуров и опять перекрестился.

Полоумная речь старика подействовала на всех успокаивающе.

– Смотрите! Что это там такое?! – закричал вдруг Коновалов, тыча пальцем в сторону деревни.

Все повернулись и увидели, что из окон некоторых домов вырывается холодное зеленое свечение, как будто в этих домах повключали огромные зеленые телевизоры. Таких домов на глазах становилось всё больше и больше.

– Свят-свят, – дед Семен перекрестился в который уже раз. – Запоминай, Мишка, в каких домах светится. Утром, если живы останемся, пойдем в гости…

– Зачем? – спросил Коновалов шепотом.

– Потом объясню, – Абатуров схватился рукой за ручку двери, он хотел спуститься вниз, чтобы помолиться как следует перед иконами святых и попросить Бога, чтобы Всевышний помог им в их праведном деле и дал им сил и мужества устоять перед дьяволом.

Но тут сверху раздался скрежещущий звук.

3

Все посмотрели наверх и увидели, как на фоне полной луны пролетел человек в черном плаще, обогнул церковь и пошел на второй круг.

Бэтман, — подумала Ира.

– Стой, Семен, не уходи! – загремел над деревней голос. – У тебя есть то, что тебе не принадлежит! Отдай его мне, и я оставлю тебя в живых!

– Кто ты?! – крикнул ему Семен.

– Я тот, кого ты знаешь! – человек пролетел поближе и поднял опущенную вниз голову.

Дед Семен увидел козлиную бородку, пенсне и сразу узнал человека.

– Троцкий!

– Вот и свиделись! Помнишь, Семен, ты был у меня в гостях и взял одну безделушку?! Верни мне ее!

– Я ничего не брал! А если и взял, то не отдам! Абатуров дьяволу не помощник!

Человек в черном зашипел:

– Лучше отдай, а не то я расправлюсь с тобой! Отдай по-хорошему, а то хуже будет!

– Не отдам!

– Не отдашь?!. Тогда смотри! – Дьявол свистнул, и к церкви стали подходить односельчане. Но это были не те люди, которых Абатуров и Коновалов хорошо знали, с которыми они прожили бок о бок всю жизнь. Это были упыри со светящимися глазами и пожелтевшей кожей. Они выли и скулили сначала беспорядочно, но постепенно их дикий вой складывался в жуткое скандирование:

– Семен вор! Семен вор! Верни украденное!

Среди упырей Мешалкин увидел свою бывшую семью и чуть не упал с колокольни. Его жена держала за руки детей, и все трое выли и скулили.

– Дети! – крикнул Юра и подался вперед. Если бы Ира не схватила его за рубашку, Мешалкин непременно свалился бы вниз и если бы не умер сразу от переломов, то уж точно попал бы в лапы вурдалаков.

– Куда ты лезешь?! – прикрикнул на него Коновалов и запоздало дернул Юру за ногу.

Мешалкин упал на пол и зарыдал.

– Видишь! – сказал Троцкий, покачиваясь в воздухе. – Все это твоих рук дело! Если бы ты не взял тогда мою вещь, никто бы из них не пострадал!

– Ты лжешь! – крикнул Семен. – Ты всегда лжешь! Не я повинен в людских страданиях, а ты! Сгинь, сатана! – Абатуров перекрестил человека в черном, и того отбросило на пару метров назад.

Троцкий перевернулся в воздухе и захохотал:

– Ха-ха-ха!

Семен перекрестил его еще раз.

На этот раз Троцкий вообще не реагировал.

– Крести сколько хочешь! Однако знай, что с каждым часом твоего промедления жертв на твоей совести становится всё больше! – Дьявол простер руки над землей и закричал стоявшим внизу. – А ну-ка, дети мои, скажем спасибо старику Абатурову, обрекшему вас на вечные муки!

Упыри задрали головы и заревели хором:

– Спа-си-бо!

– Я не слышу! – заорал дьявол.

– Спа-си-бо! Спа-си-бо! Спа-си-бо!

– Видишь, скольким бывшим людям ты теперь обязан! И их будет всё больше и больше! Пока ты не положишь этому конец! Видишь, как загораются зеленые огни в избах! Это растет число тех, кому ты должен! Думай, Семен! – Дьявол облетел церковь кругом и пропал.

– Что он от вас хочет? – спросила Ирина. Всё то время, пока вокруг церкви летал черный человек, она находилась в каком-то оцепенении и не могла произнести ни слова.

– Что бы это ни было, – вмешался Юра, который вспомнил про судьбу своей семьи, – вы должны отдать это!

Абатуров посмотрел на них безумными глазами. Казалось, он не слышал того, что ему говорят.

– А все-таки, – сказал он медленно, – антихрист не всесилен… Крестного знамения он не испугался, а вот в церковь заходить бздит!.. Пойдемте, товарищи, первым делом вниз.

Глава вторая ШКАТУЛКА

Сказка ложь, да в ней намек…

Пушкин сказал

1

Семен Абатуров сидел под иконой Ильи Пророка на корточках и думал. Остальных же узников церкви сморил сон. Даже Юра Мешалкин, который буквально обезумел от горя, спал теперь, положив голову на плечо Ирины. А Коновалов храпел в углу.

Негоже храпеть в святом храме… Семен поцокал языком, как его научили в армии, и Мишка перестал храпеть. Но через минуту захрапел снова. Абатуров подошел к нему и подергал за плечо.

– Не храпи… Тут церковь…

Мишка поднял голову, посмотрел на Семена мутными глазами, кивнул и заснул опять. Но больше он не храпел.

Абатуров вернулся в угол под икону Пророка, сел и задумался. Он по новой прокрутил в голове события той далекой весны сорок пятого года. Он, конечно же, помнил шкатулку, которую взял в замке, привез в Красный Бубен и схоронил в церкви. Там, на колокольне, он сразу смекнул, что хочет от него Троцкий. Он понимал: раз дьявол пришел за шкатулкой сюда и поубивал столько народа, эта шкатулка очень ему нужна. А раз так, значит, шкатулку нельзя отдавать ни в коем случае. И все разговоры дьявола о его, абатуровской, совести, это чертовы уловки, и поддаваться на них не след! Точно такие же фокусы устраивали фашисты во время войны. Многие видели в кино: «Партизан Кочегаров! Если ты не выйдешь из леса и не сдашься, то мы повесим твою жену, твоих детей, твою матку и еще сто человек советских товарищей!» В кино-то партизан всегда выходил и сдавался. Но на самом деле, никто никогда не выходил, потому что прекрасно понимал, что фашисты обманут, они все равно убьют не только его, но и всех, кого собирались… Партизаны на такие уловки не поддавались. Они сидели, скрипя зубами, в землянках и ждали подходящего момента, чтобы отомстить фашистам за смерть своих товарищей. Так же поступит и Семен! Он не поддастся на уловки дьявола, не станет слушать его блядских речей. Хоть это и очень трудно! Дьявол – мастер на такие штуки, он кому хочешь сумеет подействовать на нервы и поставит всё с ног на голову. Ну ничего! Это мы еще посмотрим, кто кого! А я вот возьму, – думал Семен, – и заткну уши ватой, чтобы не слышать дьявольских искушений! И хрен он меня устыдит!

Семен встал, перекрестился на икону, посмотрел по сторонам и, убедившись, что все спят, осторожно отодвинул Илью Пророка в сторону. За иконой был тайник. Абатуров снял с шеи маленький, но очень хитрый ключ, висевший на том же шнурке, что и крестик, отпер железную дверцу, пошарил рукой в глубине тайника и извлек оттуда завернутую в тряпицу шкатулку. Осторожно поставил ее на пол, развернул тряпку и сел напротив.

Абатуров так и не сумел ее открыть. Долго он промучился тогда… Пробовал и так и эдак. Даже пытался со злости разрубить чертову шкатулку топором. Но топор шкатулку не взял, вместо этого он сам раскололся на две части. Шкатулка дала топору сдачи, и Семен почувствовал, что если дальше будет пытаться открыть ее, это может закончиться для него херово. Тогда Абатуров решил перехитрить проклятую штуку. Он оборудовал в построенной им церкви специальный тайник за иконой Ильи Пророка. Пророк считался среди святых чемпионом по чудесам. Абатуров решил, что сила святого обязательно поможет ему откупорить шкатулку. Семену рассказывал знакомый батюшка, как один его прихожанин, заснувший летаргическим сном, был заживо похоронен, и когда проснулся и обнаружил, что он в гробу, чуть не сошел с ума, а потом Господь его наставил, несчастный успокоился и стал истово молиться, призывая на помощь Илью Пророка, к которому ему посоветовал обратиться Господь. Он молился почти сутки. И вот, когда он уже задыхался от нехватки воздуха, Пророк явился ему прямо в гроб и помог вылезти, приподняв крышку. А тем, кто так поспешно похоронил уснувшего, Пророк переломал руки-ноги. Не так, чтобы святой пришел и переломал им конечности, а просто у них это само собой получилось, и они сразу поняли, что это Господь справедливо отомстил им за их преступную халатность. Знакомый батюшка Семена считал, что Илья поступил милосердно. Ведь он же мог их легко закопать вместо уснувшего.

Абатуров спрятал шкатулку в тайнике за иконой. Если уж Пророк и не поможет ему открыть шкатулку, то, во всяком случае, ее из эдакого места навряд ли стибрят односельчане. Через неделю Семен зашел в церковь проверить – как там шкатулка. Шкатулка по-прежнему не открывалась. Еще какое-то время Семен лазил в тайник проверять, а потом ему это надоело. Так она и лежала все эти годы на своем месте…

Абатуров взял шкатулку в руки и повертел. Зачем же она нужна дьяволу?.. Зачем?.. Столько людей дьявол из-за нее положил… Значит, худо без нее дьяволу, значит крышка ему без нее!.. Значит, никак нельзя допустить, чтобы попала шкатулка в его волосатые лапы… Ни за что не допущу я, чтобы дьявол силу набирал! Не помощник я сатане жопоногому!

Разволновавшись, Семен махнул рукой и выронил шкатулку. Шкатулка ударилась о каменный пол. Синяя искра взлетела вверх и погасла.

Ира и Юра одновременно подняли головы.

– Кто здесь?! – спросил Мешалкин.

А Коновалов тревожно перевернулся на другой бок и сказал во сне:

– Я не жид!

2

Юра вертел в руках шкатулку.

– Интересно как сделана… Видно, что как-то открывается, но непонятно как… Какие-то тут углы и вмятины…

– Вот и я говорю, – подтвердил Абатуров, – пятьдесят лет уже пытаюсь – и хрен!.. Прости, Господи! – дед перекрестил свой рот.

– Сколько же вам лет, дедушка? – спросила Ирина.

– А восемьдесят будет в 2000 году…

– А на вид вам больше шестидесяти пяти не дашь!

– Потому что в Бога верую и в русскую баню хожу, – ответил Семен поучительно. – Вот и выгляжу на пятнадцать лет моложе! И женилка у меня до сих пор работает!

Ирина пожала плечами.

– Я в кино видел, – сказал Мешалкин задумчиво, – такую же примерно шкатулку. Называлась «Шкатулка Лавкрафта». А фильм назывался «Восставшие из ада». Эта шкатулка открывалась очень хитроумно. Нужно было определенным образом повернуть плоскости, типа Кубика Рубика, и тогда она раскрывалась, как цветок. А в результате, раздвигался вход в натуральный ад. И можно было запросто туда попасть…

– А зачем же ее тогда вообще крутить, – спросила Ира, – если такой результат?

– Не знаю… Постойте… – Юра наморщил лоб, потер его ладонью, посидел немного, потом взял шкатулку, потряс ее над ухом и стал крутить туда-сюда.

Семен и Ирина, затаив дыхание, следили за его руками.

Юра несколько раз повернул грани шкатулки в одну сторону, потом в другую, потом опять назад. И вдруг шкатулка засветилась в его руках белым электрическим светом. Семен, Ирина и Юра зажмурились. А икона Ильи Пророка как будто насупила брови. И тут крышка шкатулки раскрылась, свечение попритухло. И люди увидели на дне шкатулки бледно мерцающий сморщенный желтый палец…

3

Юра сказал:

– Где-то я этот палец уже видел… Или не видел, а слышал… он задумался.

– И чего? – Абатуров насторожился.

– Погодите, дедушка… – махнул рукой Юра и потер лоб. – Погодите…

Ира поняла, что Мешалкин вот-вот что-то вспомнит, и сделала Абатурову знак, чтобы тот помолчал.

Коновалов забормотал что-то во сне, перевернулся на другой бок и громко пукнул.

Семен хотел сделать ему замечание, что в церкви пердеть грешно, но промолчал и только перекрестил Мишку правой рукой и подумал: Как верт – так пердь.

— Есть такая детская страшилка… – Юра медленно поднял голову. – про черного человека… Я еще в пионерском лагере ее слышал… – И он начал рассказывать: – К одной семье приехал жить черный человек…

– Негр? – перебил Абатуров.

– Нет… русский… По фамилии Никитин…

– А я думал – негр… Я негров не люблю… Они какие-то… – Абатуров на секунду задумался, – противные…

– А вы много их видели? – спросила Ира, которую возмущал русский расизм.

– Раза два видел… Один раз, в конце войны, когда с американцами бухали, а второй раз в Москве. Но мнение у меня есть.

– Интересно, – Ирина презрительно фыркнула. У нее в Америке было два роскошных черных любовника, которым белые в подметки не годились. Ирина подумала, что если бы Семен был женщиной, он бы так про негров не говорил. Но не рассказывать же об этом выжившему из ума восьмидесятилетнему старику!.. – Так что же черный человек? – спросила она Юру.

– … По фамилии Никитин, – повторил Мешалкин. – Но это ерунда… Просто детские сказки… В детстве же про что только не рассказывают… Черный человек привез с собой черный чемодан и предупредил всех, чтобы никто в чемодан не лазил… Но его не послушались… Сначала в чемодан слазил сын… Нашел там шкатулку, в которой лежал желтый палец, – Мешалкин показал на палец в шкатулке. – Никитин убил сына. Потом в чемодан залезла дочка, и Никитин ее тоже убил. Потом убил мать… А потом отец поджег дом вместе с Никитиным, и Никитин сгорел.

– А зачем ему нужен был этот палец? – спросил Абатуров.

– Не знаю, – пожал плечами Юра. – Об этом ничего не говорится. Но зачем-то Никитину было важно, чтобы никто не знал про палец.

– Сказка – ложь, да в ней намек, – Абатуров поднял палец и пошевелил им, – добрым молодцам урок!.. Пушкин сказал двести лет назад!

– Не мог Пушкин двести лет назад ничего сказать, – покачал головой Мешалкин. – Двести лет назад он только родился.

– Ишь ты! – ответил Абатуров.

– Я в этом году к юбилею поэта делал выставку малых форм, посвященную Пушкину… Пушкин и Золотой Петушок, Пушкин и Лермонтов на скамейке, Пушкин женится, Пушкин на Кавказе, Пушкин в Болдине, Пушкин в кружке декабристов, Пушкин чокается с няней Ариной Родионовной, Анни и Керн, Пушкин дает Дантесу пощечину за жену…

– А! – воскликнул Абатуров. – Вот это я знаю! Пушкин приезжает из командировки, а в шкафу сидит Дантес!

– Не хорошо так, дедушка, – нахмурился Мешалкин. – Старый человек, а такое про Пушкина говорите.

– А что я сказал? Разве неправда?

– Правда бывает разная, – ответил Юра.

– Ку-ка-ре-ку! – заголосил на улице первый петух.

Люди посмотрели друг на друга.

– Скоро рассвет, – сказал Абатуров.

Глава третья ОГОНЬ ИЗНУТРИ

Крестовый поход против сатаны объявляется открытым!

1

Краешек солнца показался на востоке, как раз там, где за посадками тянулась железная дорога. Точно так солнце вставало миллионы раз до этого и освещало деревню дымчатым светом. Но в это утро свет солнца коснулся другой деревни. Неестественно тихо было кругом, не мычали коровы, не ругался матерно пастух, щелкая в воздухе кнутом. Стояла такая тишина, будто бы вся деревня, от мала до велика, решила спать до обеда.

У церкви дымились остатки самолета. А недалеко от дороги стоял в кустах пустой микроавтобус рок-группы «Собаки Лондона». На переднем сиденье спокойно валялся пакет с травкой.

Рядом с домом, в котором раньше проживала семья Мешалкиных, лежала перевернутая Юрина машина. Все четыре колеса были прокушены. Малые скульптурные формы из бардачка были разбросаны вокруг, поломаны и затоптаны в землю. Например, у выструганной из елового бревна лисы с виноградом кто-то отломал хвост и откусил голову – на деревянной шее отпечатались следы зубов.

Гигантская рыба, которую ночью поймал Юра, совершенно протухла, побелела, и вид у нее стал такой мерзкий, что никто бы не рискнул с нею теперь фотографироваться. Над рыбой кружил рой блестящих мух.

Деревня стала другая. Другие дома отбрасывали на другую землю другие тени. Другой воздух наполнился другими запахами.

И солнечный свет, падавший с неба, превращался в другой свет, какой-то совсем уже не солнечный, а так… Говно какое-то…

Заголосил где-то на окраине одинокий петух. Ему ответил другой, погромче. Третий петух крикнул совсем рядом. Петухи тоже кричали в это утро как-то не так. Как-то неуверенно они кричали, будто боялись, что за громкие крики им свернут шею.

2

Заскрипела большая чугунная церковная дверь. Рельефное изображение Георгия Победоносца на чугуне поехало вместе с дверью, и голова Георгия развернулась в сторону деревни, грозя невидимому злу, притаившемуся там.

Из-за двери, жмурясь на солнце, вышел Семен Абатуров. У него на груди висела маленькая, но очень старая икона. Абатуров перекрестился и решительно шагнул вперед, подняв над головой чудотворную вещь.

Следом за ним из церкви показались Юра Мешкалкин с Ирой Пироговой. Юра, как на крестном ходе, прижимал к груди большую икону Спаса, а Ирина несла перед собой посеребренное ведерко со святой водой и кисточкой для разбрызгивания. Последним из церкви вышел, немного прихрамывая, Мишка Коновалов в расстегнутой до пупа рубахе. На его волосатой груди висел огромный крест на цепи. Коновалов размахивал кадилом, которое нес в той руке, которую проткнул ежик, а в здоровой руке сжимал молоток.

Абатуров спустился по ступенькам вниз, повернулся, перекрестился на церковь и произнес:

– Спасибо тебе, Господи, что спас-сохранил!

Мешалкин, Ира и Коновалов перекрестились вслед за стариком.

Семен подошел к краю холма и посмотрел на деревню:

– Крестовый поход против сатаны объявляется открытым!

3

Четверо спустились с холма. Они шли к дому Абатурова. Абатуров жил один. Он предложил всем зайти к нему позавтракать и настругать осиновых кольев для протыкания ими проклятых сердец.

Дом стоял на краю деревни. По дороге они никого не встретили, но всё время чувствовали, как из-под земли за ними наблюдают чьи-то жадные злые глаза.

– Как на войне, – сказал Семен. – Чувствуешь вражьи гляделки, а откуда смотрят – понять не можешь. – Он открыл калитку. – Проходите, гости дорогие.

Прошли в избу, обычный кирпичный пятистенок. Лесов в этих местах было мало, много было полей. Дома строили из кирпича. Такие дома стояли долго и не требовали особенного ухода. Правда, в них было немного сыровато.

Семен прошел в сени и чихнул. Мешалкин налетел головой на висевшую под потолком связку веников.

– Тьфу, черт! – выругался он.

Абатуров перекрестился:

– Следи за языком, – сказал он. – Не поминай нечистого… – Он постучал каблуком по полу. – Это веники сушу я… березовые… для бани.

Прошли в дом. Обстановка была скудная. Крашеный шкаф, продавленная пружинная кровать, сундук, стол, застеленный обшарпанной клеенкой, два стула. В углу – икона с лампадой. На стене – ходики, отрывной календарь и несколько фотокарточек: молодой Семен в военной форме с женой, Семен с женой и детьми, репродукция картины Репина «Бурлаки на Волге».

Увидев репродукцию, Мешалкин оживился:

– Я эту композицию вырезал из древесины! Точь в точь! Впереди бурлаки, как две капли воды! Каждый до мельчайших подробностей! У каждого через плечо надета кожаная петля. А за ними в ванночке для проявки фотографий плавает деревянное судно. На носу судна стоит хозяин, а на борту выжжено название «Дубинушка»!

Коновалов помог Абатурову перенести стол к кровати. Абатуров разжег плитку и зажарил на большой сковороде яичницу из двадцати яиц. Пока яичница готовилась, Семен сходил на огород, нарвал зелени, огурцов, помидоров, редиски и лука. Лук мелко нарезал и покрошил на яичницу. Потом поставил сковородку на стол и сказал:

– Надо как следует пожрать – в следующий раз неизвестно когда придется. Работы у нас много, до темноты надо управиться, – он посмотрел на икону, перекрестился и взял вилку.

Все тоже перекрестились и взяли вилки, а Коновалов сказал:

– Для поправки здоровья, снятия стресса и головной боли, – он легонько постучал себя вилкой по голове, – не помешало бы того…

Семен остановил руку с вилкой над яичницей. Он вспомнил, что тоже вчера перебрал и поправиться не мешает.

– Угу, – сказал он. – По сто пятьдесят… С одной стороны, конечно, не надо бы перед таким важным делом… Но с другой, может, и надо как раз… Это… в подпол, Мишка, лезь тогда… Там она стоит прохлаждается… прямо под лестницей.

Стол пришлось отодвинуть, люк в подпол находился как раз под ним. Коновалов открыл крышку и полез вниз, а Семен тем временем вытащил из шкафа стаканчики.

4

Мишка спускался по лесенке в темноту. У него началось слюноотделение. Он сглотнул и наступил ногой на земляной пол. Было совершенно темно. Мишка присел на корточки и пощупал руками вокруг себя. Рука наткнулась на бутылку. Коновалов сунул ее за пазуху и тут увидел, как в темноте вспыхнули два желтых глаза. Мишка замер. Глаза рванулись к нему. Мишка заорал и быстро, как в мультфильме, вскарабкался наверх. Он выскочил из погреба вовремя. Следом за ним из темноты выскочила желтая рука с синими ногтями. Коновалов резко опустил крышку и прищемил руку. Рука забарабанила ногтями по полу. Звук был такой неприятный, что Ира заткнула уши.

– Помогите мне! – закричал Коновалов, наваливаясь на крышку. – Вырывается, гандон!

Рука, перебирая пальцами, вылезла из-под люка уже до локтя.

На Коновалова сверху навалился дед Семен. Но это не помогло. Рука вылезла по плечо, и крышка люка захлопнулась. И тут всем стало ясно, что это отрезанная рука, которая действует самостоятельно.

Семен и Коновалов уже видели ночью такие самостоятельно действующие руки и поэтому не очень удивились.

– Это Андрюха Жадов залез ко мне в подпол! – закричал Семен.

Рука побежала по полу, как самолет по взлетной полосе, набирая скорость. Сейчас взлетит в воздух, и тогда будет нелегко с ней справиться.

Мешалкин выхватил из кармана резец, рванулся вперед и воткнул резец в запястье, пригвоздив руку к полу. Рука задергалась, пытаясь сдвинуться с места.

– Смотрите! – крикнул Коновалов. Он показал пальцем на татуировку.

Все увидели татуировку «Витя» под восходящим солнцем.

– Это не Жадов! – выпалил Мишка. – Это Витьки Пачкина рука! Я ее узнал.

Абатуров схватил ведерко со святой водой и плеснул из него на руку. Рука задергалась. Кожа на ней сморщилась и потрескалась.

– Окно откройте! – крикнул Семен.

Мешалкин сорвал занавески с петухами и распахнул окно.

Солнечный луч ворвался в дом и упал на проклятую руку. Рука вспыхнула, и через мгновение от нее осталась только кучка пепла.

Коновалов сел на пол. Он вытащил из-за пазухи бутылку, выдернул зубами пробку, отпил порядочно из горлышка и передал бутылку Мешалкину. Юра хлебнул самогон и передал Ирине. Ирина протерла рукавом горлышко и осторожно глотнула.

– Не по-русски пьешь, – заметил Абатуров, принимая бутылку…

– Что с этим будем делать? – Коновалов показал большим пальцем на пол.

– Будем кончать, – ответил дед. – А пока давай сундук на крышку поставим, чтоб не вылез.

Мужчины передвинули сундук.

– Какие предложения? – Мешалкин сел на сундук.

5

Пришли к выводу, что уничтожить вурдалака не так уж просто. Напустить в подпол достаточно света не удастся. Выманить вурдалака в избу тоже едва ли получится. Спускаться вниз и действовать в его родной стихии – верная смерть. Поэтому, нужно все-таки как-то попытаться силком вытащить нечисть на свет.

Мешалкин вспомнил, как этим летом он ходил с одной знакомой на американскую картину «Вампиры» с Джеймсом Вудсом и братом Болдуином, где американцы действовали так: внутрь дома заходил один американец и стрелял из арбалета в вампира. К стреле был привязан крепкий шнур, другой конец которого привязывался к машине. Стрелок втыкал в вампира стрелу и сообщал по мобильному телефону, что вампир на крючке и монстра за веревку выволакивали на солнышко, где он моментально сгорал, как вот эта рука с наколкой. Правда, тот, кто заходил в дом с вампирами, был хорошенько экипирован, чтобы вампир не мог его сразу прокусить.

Но ни специального арбалета, ни машины, ни экипировки у наших не было.

– Я придумал, – сказал Коновалов. – У меня с Витьком свои счеты. Я сейчас одену на себя побольше шмотья всякого, потом вы меня за подмышки привяжете, я спущусь вниз, этот гад на меня набросится, а вы меня вместе с ним на свет вытянете, и он сгорит! – Мишка щелкнул пальцами.

– Не пойдет, – сказал Мешалкин. – Ты, конечно, парень здоровый, но мы вон все вместе с отдельной рукой еле справились! Монстр тебя завалит, а мы ничего не успеем.

Мишка почесал лоб:

– У него одна рука только и осталась, – неуверенно ответил он.

– Еще две ноги и зубы, – сказал Семен.

– Тогда я не знаю! Эх! – Мишка стукнул кулаком по полу.

– Я знаю! – Абатуров поднял палец. – Я придумал! Все посмотрели на старика недоверчиво. Что путного мог придумать наполовину выживший из ума восьмидесятилетний дедон?

– Я придумал, – повторил Абатуров. – Мы не американцы. Поэтому нам нужно все американское оборудование заменить на наше отечественное… – он сделал паузу. – У меня во дворе глубокий колодец. Можно раскрутить с него цепь, снять ведро, а вместо него привязать вилы. Мишка наколет упыря на вилы и крикнет нам, а мы накрутим цепь на барабан, как ведро, и готово – покойнику крышка! Как говорится, за ушко да на солнышко!

Идея Абатурова понравилась. Коновалов аж крякнул от удовольствия и пошел переодеваться. Дед Семен пожертвовал ему свою телогрейку. Поверх телогрейки Мишка надел старую шинель, плащ и полушубок. На голове завязал шапку-ушанку. Натянул валенки и рукавицы из овчины. Ирина посоветовала замотать Коновалову лицо шарфом, чтобы вампир не укусил его за нос.

Мешалкин тем временем отрывал во дворе ведро и привязывал на его место вилы на палке.

– Покрепче вяжи! – крикнул ему в окно Коновалов приглушенным из-под шарфа голосом.

– Стараюсь, – ответил Юра. – Делаю, как для себя. – Он посмотрел на Коновалова и сжал кулак. А потом разжал и пощупал пальцем кончики вил, проверяя остроту.

– Ну как? – спросил Мишка.

– Вполне… А может, тебе ведро на голову надеть с дырками для глаз?.. Для прочности…

– Можно… Если, конечно, дед не против ведро дырявить.

– Хрен с ним, – согласился Абатуров. – Дырявь…

6

Через полчаса Мишка с ведром на голове и вилами в руках к спуску был готов. Цепь от вил тянулась через окно к колодцу. Коновалов медленно подошел к люку и скомандовал:

– Поехали! – Голос из ведра гулко зазвучал в комнате.

Мешалкин с Абатуровым отодвинули с люка сундук и побежали к колодцу. А Ирина осталась, чтобы поднимать и закрывать крышку.

Когда Юра и дед Семен добежали до колодца и заняли исходные позиции, Ирина махнула рукой и дернула за кольцо люка.

Из дыры потянуло смрадом.

Мишка вперевалочку подошел к отверстию, вздохнул и начал спускаться. Спуск получился неудачным. Одетый, как космонавт, Коновалов стал таким неповоротливым, что наступил мимо ступеньки и полетел вниз, гремя ведром. Однако ведро осталось у него на голове, только повернулось кругом, и Мишке ничего не стало видно.

И еще он упустил вилы.

Не дав Коновалову опомниться, вампир наскочил на него в темноте и вцепился клыками в воротник, желая напиться крови. При нападении упырь треснулся лбом об ведро, это его обескуражило и спасло Мишку от верной нехристианской смерти. От ужаса Мишка, несмотря на доспехи, с обезьяньей скоростью вскарабкался наверх, а Ирина вытянула цепь с вилами и захлопнула крышку.

Мишка стянул с головы ведро и зашвырнул его в угол. Ведро отскочило от стены и загремело под кровать. Мишка опустил шарф на подбородок и закурил. У него дрожали руки.

Ирина сидела напротив, сжимая вилы в руках, как часовой с ружьем. Ее тоже трясло. В разведшколе ее научили действовать в экстремальных ситуациях быстро, эффективно и не думая. Только что она действовала именно так – быстро, эффективно и не думая. Но теперь, когда дело было сделано, наступила отходная реакция. В разведшколе им внушили, что женщина в критической ситуации действует эффективнее мужчины, потому что она ни о чем не думает. Но не дай Бог ей подумать о том, что происходит! Теперь, когда мысли вернулись к ней, Ирина была в шоке от случившегося.

В избу впрыгнул через окно Мешалкин. За ним залез дед Семен.

– Ядрена палка! – он спрыгнул на пол. – Живы все? Мишка выпустил в потолок густую струю дыма.

– Ну, – из-под ушанки на лоб стекали крупные капли пота. Мишка оторвал висевший на груди воротник. – Чуть гад не укусил меня!

7

Стали совещаться, как быть дальше.

– Я вот что скажу, други мои сердечные, – Абатуров почесал седую бороду. – Мы с одним вурдалаком возимся уже целый час. А у нас до темноты, – дед подошел к отрывному календарю, оторвал несколько листиков и прочитал: – Эге… заход солнца в 20.08… А сейчас, – он поднял голову на ходики, – почти что восемь утра… Значит, до темноты у нас… Двенадцать часов осталось… Двенадцать всего-то часов и полная деревня упырей…

– Вот парадокс! – сказал Мешалкин.

– Угу, – Мишка кивнул, – а мы еще даже не пожрали!

– Полная деревня упырей, – повторила Ирина раздумчиво. – Товарищи, не слишком ли много мы берем на себя? У нас нет специальной подготовки для борьбы с вампирами… Мне кажется, что этим делом должны заниматься специалисты… Милиционеры или омоновцы… Мне кажется, что нам лучше покинуть эту деревню, добраться до ближайшего населенного пункта и сообщить кому следует…

Дед Абатуров посмотрел на Ирину удивленно.

– Милая моя, подготовки специальной ни у кого нет, потому что это… это дело для страны новое… неизученное… И только кого Бог сподобит, тот, с этими упырями и справится… Не тот побеждает, у кого морда шире, а тот, у кого дух тверже! Нас выбрал Иисус для борьбы с демонами! И противиться его воле – значит, подмахивать сатане! А если мы из деревни уйдем и, как ты говоришь, расскажем кому надо, то нас, само собой, посчитают за идиотов и в психушку законопатят. А сатана тем временем будет безнаказанно расширять свои владения и захватит сначала всю Тамбовщину, потом всю Россию, а потом и весь мир христианский с Америкой вместе… Впрочем, Америку он уже взял… – Абатуров покрутил ус.

– Я не уйду, – сказал Мешалкин. – Я должен отомстить за семью.

– И я не уйду, – Коновалов затоптал окурок. – Чего это я должен из своей деревни уходить?! Я тут родился! Не отдам сатане деревню… и всю Россию! Хрен ему, хвостатому, в рыло!

– А ты, дочка, – Абатуров подтянул гири на ходиках, – можешь идти… Если тебя тут ничего не держит… Ты, во-первых, баба… Во-вторых, может, действительно тебе кто-нибудь поверит… Так что давай, иди с Богом…

– Я подумаю, – ответила Ирина. – Может, вы и правы… Но я вам все-таки хочу помочь сначала… А потом посмотрим…

8

Перед решительной схваткой сели позавтракать. Яичница остыла. Но под остатки самогона прошла нормально. Лица раскраснелись, нервы слегка успокоились.

– Ну, на этот раз я его достану, – сказал Мишка и икнул.

– С Богом, – Абатуров поднялся.

Все поднялись следом и стали готовиться к схватке. В ведре пробили отверстия по всей окружности, чтобы Мишка мог видеть со всех сторон, – как робот-полицейский. Мешалкин и Абатуров вылезли через окно и заняли исходные позиции рядом с колодцем.

Упакованный Мишка поднял руку и пошел к люку. Мешалкин поплевал на ладони и взялся за ручку барабана. Ирина резко открыла крышку. Коновалов начал спускаться.

Он спускался медленно. Ему было страшно, плохо дышалось через защиту и совершенно ничего не было видно. Надо было свечку на ведро установить… Он одной рукой перебирал по лесенке, а в другой сжимал вилы, как Нептун. Наконец он спустился и постоял немного, чтобы глаза привыкли. Постепенно перед ним стали вырисовываться очертания погреба. Монстра нигде видно не было. Мишка осторожно пошел вперед. Цепь звякала в такт шагам. В левом углу лежала морковная куча. Мишка потыкал в нее вилами. Но упыря там не оказалось. Не оказалось его и за лестницей, где на деревянной полке стояли бутылки и пустые банки. Коновалов двинулся дальше. Справа стоял большой ящик. Он там! Кроме ящика спрятаться больше негде. Он подошел вплотную, резко сдернул крышку и, не глядя, воткнул внутрь вилы… В ящике никого не было! В ящике была картошка! Зубья вил нанизали на себя столько клубней, сколько на них уместилось.

И вдруг он услышал сверху шорох. Мишка поднял голову. На него прямо с потолка упал безрукий Пачкин, а его единственная рука облетела Коновалова сзади, врезала ему по почкам, потом по ведру, отчего у Мишки в голове всё зазвенело, потом схватила его за шиворот и тряхнула вперед. Всё это произошло за одну секунду. Мишка не успел опомниться, не успел выдернуть из ящика вилы, вообще ничего не успел, а Пачкин уже рвал зубами телогрейку.

Обрывки материи и куски ваты летели в разные стороны. Проклятая рука подлезла под ведро и пыталась снять его с Мишкиной головы. Но Мишка крепко прижал подбородком ручку ведра к груди и не давал руке сорвать его с головы. Тогда рука схватила Мишкину шею и вцепилась в нее когтями. Мишка взвыл от боли. Еще немного – и монстр доберется до его тела. Коновалов рванулся в сторону, пытаясь освободиться. Но силы были неравные. Мишка располагал только силой своих мышц и сухожилий, а упырю давал силы сам дьявол. Мишка прекрасно помнил то время, когда Витек еще жил в деревне и Коновалов частенько справедливо навешивал ему кренделей. А теперь он зажал Мишку своими ногами так, что у Коновалова от боли потемнело в голове. Да… сухожилиями и мышцами дьявола не одолеешь! Но есть еще Божья сила, перед которой дьявол пасует. И она снизошла на Мишку! Его осенило.

Мишка судорожно провел рукой по воздуху и схватил колодезную цепь, другой рукой он со всей силой, на какую был способен, обхватил упыря за шею и крикнул:

– Тяните! Тяните, мать вашу!

Цепь натянулась, и Мишка вместе с монстром медленно начали подниматься вверх. Упырь, сообразив, что сейчас будет, попытался освободиться и спрыгнуть. Но Мишка крепко держал его за шею. Теперь к силе его сухожилий и мышц добавилась Божья сила, и она давала возможность Коновалову действовать с упырем на равных.

Монстр взвыл и ударил Мишку коленом в пах. От боли Мишка чуть не упустил гада, но Бог снова помог ему выдержать.

Коновалов ударился ведром о потолок погреба. Ведро его спасло. Если бы он приложился головой без ведра, то было бы ему в десять раз хуже.

– Майна-вира! – закричал он.

Коновалов с Пачкиным немного опустились обратно вниз, а потом их рвануло, и они выскочили из погреба в избу.

Пачкин загорелся уже в избе и поджег собой Мишкину одежду. Рука монстра полыхала у Коновалова на спине. Мешалкин и Абатуров продолжали накручивать ручку. Коновалов и Пачкин проехали по полу, врезались в подоконник, проехали по подоконнику и свалились вниз. Тут Мишка отцепился от упыря и откатился в сторону. Он сбил рукавом телогрейки пачкинскую горящую руку и стал освобождаться от одежды.

Когда они с монстром проезжали по подоконнику, загорелись занавески, теперь они полыхали вовсю.

Никто не подумал, что получится столько огня. А воды из колодца набрать было нечем – ведро-то они продырявили.

Через минуту от вампира остались кучка пепла и почерневший череп с зубами. А еще через полчаса сгорел дом Абатурова. От дома остались только каменные стены. Если бы дом был не каменный, а деревянный, наверняка бы огонь перекинулся на всю деревню.

9

Абатуров поскреб затылок.

– Жаль дом. Сто лет простоял…

– И ночь продержался, – пошутил Коновалов.

– Говно ты, Мишка, человек! У человека всё сгорело, а он ухмыляется… сука! У человека ничего, кроме штанов сраных, не осталось, а ты ему такие слова! Тьфу на тебя, антихристоса! – у деда Семена на глаза навернулись слезы.

– Не обижайся, антииуда, – Мишка приобнял Семена за плечо. – Ты у нас, старикан, молодец… Ты не расстраивайся, мы вампиров перепротыкаем, и вся деревня – наша. Живи, хоть в сельсовете, хоть в клубе! Все – ничье!

– Да… – Абатуров почесал бороду и наморщил лоб. – Не пойму чего-то я… вроде ты всё правильно говоришь, а всё как-то неправильно… Чего-то ты неправильно говоришь… Вот только не пойму – чего…

– Чё ж неправильно?.. – Коновалов посмотрел на череп. – Если мы не займем, то понаедут из Москвы носатые и всё сами захватят! И опять в деревне какая-нибудь дрянь начнется!

– Это да…

– Чего да? Не так, что ли? Конечно, понаедут!

Абатуров улыбнулся:

– А я, Мишка, знаю, почему ты носатых не любишь!

– Ну?..

– Это потому, что у тебя на немок встает.

– Ну и что? – Мишка посмотрел на Ирину и почему-то опустил глаза. – Это плохо, что ли… что встает?.. У тебя, что ли, не встает на них? Ты, дед, расист!

– А ты антисемит!

– Антисемит у тебя в жопе!

– Ладно, хорош… Согласен я. Если не занять, то понаедут разные… – он покосился на Мешалкина.

Юра вдруг разозлился:

– Чего ты косится?!. Мне ваша деревня не нужна ни в год ни разу! Я из-за вашей вонючей деревни семью потерял! Я проклинаю тот день, когда привез их сюда впервые!.. – он резко выдохся и заплакал.

Наступила долгая неловкая пауза.

А я проклинаю всю Россию! — подумала Ирина.

– Перестаньте издеваться над человеком! – выпалила она. – Перестаньте его доводить! Зачем нам нужна ваша деревня?! Таких деревень по всей России столько… Нет же! Всем нужно именно вашу занимать!

– То-то вы здесь стоите! – Абатуров прищурился. – А то бы и стояли теперь в другой деревне! Ишь, мля, деревня ей наша не нравится! Вертихвостка-сникерс! – от последнего замечания Ирина вздрогнула. – Да если хочешь знать, дед мой здесь жил и дед моего деда! В этом самом доме! – Он показал вилами. – Этот дом уже раз десять горел! И все зачем-то его опять восстанавливали!.. И почему-то ни в какую такую другую деревню деды мои не уходили! А она говорит, что деревень таких до хрена! Одна такая деревня! Где мы родились и всю жизнь прожили!

– Да… одна! – голос Ирины звучал язвительно. – Одна такая, другой такой не найдешь, где по ночам людей вампиры кусают!

– Точно… кусают, – не сдавался дед. – Плохую бы деревню никто бы не стал кусать. На плохую деревню дьявол бы нападать не стал! Потому что Красный Бубен имеет важное стратегическое значение! – он поднял палец.

Ирину переполняла злость, но профессионал взял верх, и последнее предложение Абатурова она автоматически занесла в записную книжку своего мозга.

– Ага, имеет! Вот и оставайтесь здесь в своей стратегической деревне! А я пошла! – она резко развернулась и быстро зашагала прочь, прямо через поле, туда, где за небольшой лесополосой проходило шоссе.

Никто не стал ее останавливать. Мужчины повернулись и молча смотрели вслед удаляющейся фигуре.

– Зря ты так, – сказал деду Коновалов. – Хорошая девчонка… И так, вообще…

– Баба с возу… – ответил Абатуров неуверенно. Ему стало стыдно. И почему-то не хотелось, чтобы Ирина уходила.

И всем остальным тоже не хотелось, хотя они и понимали, что для нее так будет лучше. Она уходила от опасности.

– Эх, – Коновалов вздохнул и перевел тему. – А вот если бы огонь перекинулся с твоей исторической избы на всю деревню, тогда бы, может, все вампиры сгорели.

– Вампиры от такого огня не умирают. Они умирают только от солнечного света и от огня, которым сами загораются… изнутри… А еще от осинового кола и серебряной пули… А от такого огня они не погибают… Маленько обгорают и всё…

– Как отдыхающие на юге? – спросил Мишка.

– Точно… Типа того… Сметаной помажешься – и пройдет…

– А еще они чеснока боятся, – сказал долго молчавший Мешалкин.

– Боятся, – Абатуров кивнул, – но не помирают.

– Смотря сколько съесть, – сказал Коновалов. – Если кило съесть, то можно запросто кинуться… У нас случай в армии был. Одному хохлу его родичи с Украины прислали посылку… сала прислали и чесноку два кэгэ. А он, чтоб не делиться, ночью съел всё сало и килограмм чесноку… И помер…

– То – человек, а то – вампир… Вампир чеснока жрать не станет…

– А если ему в глотку затолкать?

– Попробуй затолкай.

Коновалов поднял с земли череп и осмотрел.

– Во-во, – сказал Абатуров. – Что ж ты Панкину не затолкал?

– У меня с собой не было… Эх… – снова вздохнул Мишка. – Был человек и нету…

– Это не человек никакой был… Нечего его жалеть…

– Это сложный вопрос, – подошел Мешалкин поглядеть на череп, – сложный вопрос, где кончается вампир и начинается человек…

– Наоборот только – кончается человек и начинается вампир, – Коновалов аккуратно поставил череп на землю.

– Вы мне мозги-то не крутите! По-вашему мы сейчас человека убили? Если бы он человек был, он бы света не боялся и на солнце бы не вспыхивал, как спичка… Время мы с вами тут только теряем! Надо кольев настругать и за дело приниматься!

Глава четвертая ИСТРБЕСЫ

– На хер? – спросил Абатуров голосом тевтонского рыцаря.

1

На изготовление осиновых кольев мужчины потеряли один час десять минут. Сначала они искали топоры, потом подходящую осину, потом пилили-рубили. И нарубили уже четыре десятка кольев, когда Мешалкин сказал:

– А зачем нам столько много?

– Как зачем? – удивился Абатуров. – Ты что, не видел с колокольни – сколько их там было? В деревне у нас больше ста человек живет! Не факт, что всех уже не перекусали! Вон, деревня-то какая тихая! Ни души!

– Да это я понимаю! – Мешалкин воткнул в дерево топор. – Только зачем нам колья в каждом вампире оставлять? Проткнул, вытащил и дальше идешь!

– Точно! – воскликнул Коновалов. – Чё ж ты раньше-то молчал?!

– Ну! – Абатуров сплюнул. – А мы столько времени потеряли!

– Я только что это понял, – объяснил Юра. – Думаю, делаем что-то не то, а чего не то – никак не пойму… А тут – бамц! – сразу понял!

Мужчины выбрали по колу и приделали к ним веревки, чтобы вешать колы за спину, как винтовки. Запасные колья спрятали под кустом.

– Ну, с Богом, – сказал дед Семен.

– Пошли, – Коновалов закинул за спину кол.

И они пошли по направлению к ближайшему дому. Отойдя шагов двадцать, Абатуров вдруг резко остановился:

– Я сейчас! Я мигом! – и побежал назад к пепелищу.

– Чего это он? – спросил Юра.

– Хрен знает! Может, у него живот прихватило…

Они увидели, как Абатуров подбежал к дому, пригнулся и вбежал в проем, который раньше служил дверью. Через несколько минут он выбежал с чем-то в руках и побежал назад. Когда он был уже недалеко, Мешалкин с Коноваловым разглядели у него старинную икону, которая чудом осталась цела.

– Чудо! – закричал Абатуров. – Весь дом сгорел, а она не сгорела!

– А паникадило сгорело? – спросил Коновалов.

– Паникадила не видел. А эту, как забежал, сразу увидел! Лежит на видном месте, сверкает! Даже не закоптилась!

– А моя икона? – спросил Юра.

– А твоя сгорела почти вся!

– Новодел, – кивнул Мешалкин.

– Хорошо, что я крест не снимал, – Мишка потрогал на груди большой крест.

– Он-то тебя в подполе и спас, – объяснил Абатуров. – А был бы ты некрещеный, тогда б тебе крышка!

– Сам знаю…

Они остановились возле дома, в котором жила бабка Вера Пачкина. Ставни на окнах были плотно закрыты.

– Мотаем на ус, – сказал Абатуров, показывая колом на закрытые ставни. – Где в домах ставни закрыты, там и ищи зубастых…

– Вот ведь как получается, – задумался Мишка. – Сына ее закололи, а теперь и ее саму, Бог даст, проткнем. – Он вспомнил насчет забора и добавил: – Мать за сына – ответчик.

2

Они прошли через калитку и конкретно почувствовали, что такое мертвая тишина. С самого утра они ощущали ее. Не пели птицы, не стрекотали насекомые, даже трава не шелестела. Но когда они прошли через калитку, ощущение обострилось до жути.

У Юры на носу выступили капельки пота. Дед Семен перекрестился. А Коновалов взялся одной рукой за крест, а другой за кол.

– Кажись, – прошептал Абатуров, – не один гад тута скрывается. Сдается мне, тут их несколько…

– Как ты понял? – спросил шепотом же Мишка.

– Больно тихо… не по-человечески…

Коновалов кивнул.

Юра вытер нос:

– Тем лучше… Тем быстрее мы их всех перебьем.

Они подошли к двери. Коновалов подергал. Дверь оказалась запертой изнутри. Абатуров вытащил из-за пояса топор и передал Мишке. Мишка замахнулся, собираясь вышибить дверь обухом, но дед Семен остановил его руку и приложил к губам палец. Коновалов понял, что шуметь не надо. Тогда он аккуратно просунул лезвие в щель между дверью и косяком и нажал. Дверь почти бесшумно открылась. Этим способом Коновалов за свою жизнь вскрыл немало домов. Зимой, когда дачники покидали деревню, они оставляли немало полезных вещей. Мишка никогда не испытывал при этом угрызений, потому что считал, что это его деревня, а дачники только временно ею пользуются и должны сказать местным спасибо… Теперь была другая ситуация – теперь они лезли в дом к своим, но за правое дело. Приобретенные навыки пригодились.

Гуськом они прошли через светлую террасу в полутемные сени. Им в нос ударил резкий нехристианский запах.

– Мертвецами пахнет, – тихо сказал Коновалов.

– Живыми мертвецами, – уточнил дед.

У Мешалкина волосы на голове поднялись дыбом, он пригладил их рукой.

Они открыли дверь в избу. Запах усилился.

– Тут они, – кивнул Мишка.

Абатуров погладил острие кола и криво ухмыльнулся.

Сквозь щели в ставнях в комнату пробивался тусклый дневной свет.

Коновалов подошел к окну и ударом ноги вышиб ставни вместе со стеклом.

От неожиданного громкого звука Юра вздрогнул.

В комнате стало светло, но никаких вампиров они не увидели.

Они заглянули в сундук, под неприбранную кровать, в шкаф и за печку, но вампиров и там не было.

Абатуров посмотрел вниз, а потом наверх.

– Погреб и чердак… Начнем с погреба.

– Моя очередь, – сказал Юра.

Коновалов осмотрел Мешалкина свысока:

– А справишься, москвич?

– За жену и детей, – ответил Мешалкин и сжал кулак.

Коновалов скинул со спины дырявое ведро.

Абатуров отыскал в доме Пачкиной подходящую одежду и карманный фонарик. Мешалкину помогли одеться. Коновалов опустил на голову Юре ведро:

– Американский космонавт Луи Армстронг на Луне, – пошутил он, но никто не засмеялся.

Колодца во дворе дома Пачкиной не было. Колодец находился за два дома вниз по улице. Поэтому решено было просто спуститься вниз и проткнуть вампира колом.

На всякий случай Мешалкина обвязали вокруг пояса веревкой.

Абатуров перекрестил его чудотворной иконой.

Коновалов открыл подпол:

– Будь осторожен, – сказал он. – Эти гады могут висеть на потолке, как летучие мыши. Если чего, рычи в ведре – мы услышим…

Юра кивнул ведром и полез вниз. Подпол был темный и глубокий. Сильно воняло мертвецами. Мешалкин одной рукой держал кол, а другой цеплялся за лесенку, продолжая смертельно опасный путь вниз. Наконец его ноги наступили на землю. Юра попрыгал для верности, как американец на Луне, вытащил из кармана телогрейки фонарик и включил его. Он не видел абатуровского погреба, а если бы видел, то отметил бы теперь, что погреб бабки Веры примерно вдвое больше и глубже. Юра посветил на потолок. Там никого не было. Он осветил погреб по кругу. Луч фонаря уперся в полку, заставленную банками с соленьями. Что было в углу за этой полкой он не видел. Но чувствовал, что именно там может прятаться старуха. Мешалкин подошел к полке, взял одну трехлитровую банку с помидорами и швырнул в темноту. Банка ударилась обо что-то деревянное и разлетелась на осколки. Юра постоял немного и пошел вперед, освещая дорогу фонариком.

За полкой в углу стоял здоровенный ящик для картошки. Об него-то и разбилась банка. Юра подошел к ящику. Ведьма там, больше негде, – понял он, огляделся и положил на полку фонарь так, чтобы свет от него падал на ящик. Потом осторожно взялся одной рукой за крышку, а другую с колом занес над головой.

Ну!.. – он дернул на себя крышку и воткнул кол в черную пустоту. Кол глухо ударился о дно. В ящике никого не было.

Но если бы он мог смотреть через дырки на затылке, он бы увидел, как земляная стенка начала осыпаться и из нее высунулись две когтистые руки. Руки вцепились Юре в телогрейку и дернули на себя. Мешалкин врезался спиной в стену.

– Бом-м! – его голова ударилась затылком о стенку ведра, потом отскочила и ударилась лбом. – Бом-м! – в глазах у Юры почернело, а в ушах стоял протяжный однообразный гул. Все мысли спутались, все органы чувств временно вышли из строя. Не падай, — приказал он себе. – Только не падай! Рука Юры потянулась за колом. Но тут ведьма, которая уже наполовину вылезла из стены, вцепилась зубами в телогрейку и вырвала здоровый лоскут.

Мешалкину все-таки удалось схватить кол, он через собственную голову ударил им наугад и попал ведьме по темечку. Ведьма отпустила телогрейку. Этого хватило Юре, чтобы развернуться. В тусклом свете фонарика он увидел, как из земляной стены выбирается зубастая тварь с гноящимся лицом и горящими глазами. Юра размахнулся и хотел ударить колом в сердце вампира, но старуха мгновенно всосалась обратно в стену, и кол воткнулся в землю. Мешалкин растерялся. Он начал лихорадочно рыть колом стену, пытаясь добраться до старухи, но в это время старуха вылезла из стены за стеллажом и толкнула его на Юру. Посыпались банки с огурцами, помидорами и вареньем. Фонарик упал на землю и погас. Если бы не ведро – ох и крепко бы ему досталось. Сверху по ведру стекали и затекали в дырки варенье и рассол, мешая Юре видеть и дышать. Он попытался скинуть ведро с головы, но ведро было плотно завязано сзади на два морских узла через подмышки. Юра запаниковал и отпрянул назад. Сквозь затуманенные рассолом дырки он увидел, как два светящихся глаза приближаются к нему. Он зажмурился и ткнул колом наугад между глаз.

Раздался ужасный звук, как будто в погребе закричала гигантская крыса. А потом что-то зашипело и лопнуло. Ведро и одежду Мешалкина забрызгало какой-то дрянью. Он оттянул кол назад и ударил еще раз пониже. Новый ужасный звук сотряс погреб.

– Тяните меня наверх! – закричал Юра не своим голосом.

– Быстрее! Быстрее! Быстрее! – И зарычал в ведро. Веревка натянулась, ноги Мешалкина отделились от земли.

Он повис в метре от пола и завращался по часовой стрелке. Еще один рывок – и Мешалкина выдернули наверх.

3

Коновалов помог Мешалкину снять ведро и лишнюю одежду. Юра никак не мог отдышаться. Глаза щипало. Все волосы слиплись от варенья и консервов.

Абатуров сбегал к колодцу. Юра прямо в избе сунул голову в ведро и держал ее в ледяной колодезной воде, пока не начал задыхаться.

Тем временем Абатуров нашел в сарае канистру, намотал на палку тряпку, намочил ее керосином, поджег и посветил факелом в подпол. Все увидели, что из земляной стены торчит до пояса скелет бабки Веры с развороченным ртом и колом в груди.

– Минус два, – Абатуров плюнул вниз, вытащил из-за пояса нож и сделал на коле две зарубки. – Чтобы не сбиться, – объяснил он.

– Кол мой там остался, – пожалел Мешалкин.

– Отдыхай, герой, – дед Семен спустился в погреб и сказал: – Эх, бабуся, знала бы ты, Верка, где жизнь свою кончишь. – Дед поднял голову. – А ведь я любил ее одно время. – Он уперся сапогом в живот скелету и выдернул кол. Острие кола еще дымилось от дьявольской слизистой оболочки. Скелет осел и нагнулся головой вниз.

Дед вылез наверх. Захлопнул подпол.

– Чтобы не воняло.

Мешалкин подошел к треснутому зеркалу над умывальником посмотреть, как он выглядит. Выглядел он неважно. Волосы всклокочены и спутаны, лицо осунулось, глаза красные, под глазами синие круглые мешки, на подбородке щетина, на лбу большая шишка. Юра потрогал шишку, поморщился от боли, и тут ему пришла в голову великолепная мысль.

– Идея! – воскликнул он.

От неожиданности дед Семен выронил нож, а Мишка пернул.

– Ты чего орешь, чуда?! – высказался он.

– Идея! – повторил Мешалкин и решительно снял со стены зеркало. Потом он подошел к окну и направил солнечного зайчика Абатурову в лицо.

– Ты чего?! – Абатуров заслонился локтем.

– Ха-ха! – засмеялся Юра.

– Ты рехнулся, что ли? – Семен покрутил пальцем у виска, но тут до него дошло. – Понял! Понял я! – закричал он. – Голова, москвич! Молодец!

– Мне-то объясните! Чё вы, вашу мать, лыбитесь?! – Мишка нахмурился.

– А вот, смотри! Представь, что ты вампир и сидишь в погребе, а я сверху на тебя – р-раз! – Мешалкин перевел солнечного зайчика на Мишку. – Чего ты видишь?!

– Я ни хера не вижу, потому что меня солнце слепит.

– Вот именно!

– Капут тебе, Мишка! – Абатуров хлопнул рукой об руку. – Был ты вампиром, а теперь ты убит!

– Аа-а! Понял, – Коновалов хлопнул себя по лбу и улыбнулся. – Здорово придумано!

Вдруг сверху посыпалась побелка. Все, как один, подняли головы.

– Говорил же я, – прошептал Абатуров, – что не одна тут бабка Вера прячется, – дед нагнулся и поднял кол. – Моя очередь, – он посмотрел на люк и сделал решительный шаг в сторону лестницы.

– Погоди, – Коновалов положил ему на плечо здоровую руку. – Мы его с улицы лучше возьмем.

4

Вышли во двор.

Мишка приставил к плотно закрытому чердачному окну лестницу, а Юра хотел встать с зеркалом так, чтобы светить зайчиком внутрь, но из-за положения солнца ему никак не удавалось этого добиться. Наконец он сумел направить зайчика так, что луч попадал на самый край чердачной дверцы.

– Ладно, не мучайся, – посоветовал Мишка. – Мы этого гада к двери подманим, а тут ты из своего гиперболоида! Мы его на живца опять подманим, – он повернул голову. – Одевайся, дедон.

Деда Семена обрядили в защитную одежду. Мишка постучал по ведру:

– Как слышимость, дед? – крикнул он в дырку.

Абатуров показал большой палец:

– Поехали, – он перекрестился и полез вверх по лесенке.

– Стой, дед! – остановил Коновалов. – Мы тебя веревкой забыли привязать!

– На хер? – спросил Абатуров голосом тевтонского рыцаря.

– Для страховки. Вдруг тебя придется оттуда выдергивать?

– Ты, Мишка, совсем охерел, – Семен постучал себя костяшками по ведру. – Да если меня с такой высоты сдернуть, то, считай, я отвоевался. Считай, одним воином Христовым меньше.

– Да… – Мишка почесал затылок. – Это точно… Тогда давай, дедок, так сделаем, – он посмотрел на росшее рядом с домом дерево. – Мы, давай, веревку через яблоню перебросим, и если тебя вытягивать придется, то ты об землю не грохнешься, а повиснешь на дереве… А?!. Понял?!. А мы тебя потихонечку оттуда опустим…

Абатуров слез вниз. Его обвязали за подмышки веревкой и перекинули конец через яблоню. Дед Семен полез обратно.

Коновалов подергал конец веревки, проверяя, как работает страховка. Абатуров замахал руками.

– Мишка, пля! Ты что, долбанулся?

– Тяжело в ученье, – пошутил Коновалов, – легко в бою…

Семен долез до дверцы и остановился.

– Ну, не поминайте, если что, лихом, – он почувствовал себя, как на войне, хорошо почувствовал. Решительно открыл дверцу и влез внутрь.

5

Чердак у бабки Веры был большой и темный. Но Абатуров знал его, потому что когда-то бабка наняла его за две бутылки чинить крышу. На чердаке лежало до хрена сена, которое бабка приготовила для коровы. Там-то, понял Абатуров, и прятался бес (или бесы).

– У! – крикнул он и послушал. Он подумал, что, быть может, бесы вылезут на голос, тут-то он их и проткнет или выманит на солнышко. – У!

Тишина.

Абатуров выставил кол перед собой и двинулся вперед, тыча им в сено. Каждый раз, когда кол опускался, дед Семен говорил: С нами Бог!

Абатуров тыкал не очень внимательно и пропустил участок сена, в котором сидел вампир Крайнов. Дед Семен прошел вглубь чердака, а когда дошел до конца и развернулся, то увидел Крайнова. Вампир стоял напротив него с растопыренными лапами и жадно открытым ртом, из которого торчали острые клыки.

Абатуров опешил. Путь к отступлению был отрезан.

– Это ты, Пашка? – спросил он, чтобы заговорить вампиру зубы. – Чего ж ты-то в вампиры подался? Я думал, что ты не такой…

Крайнов сверкнул глазами:

– Сейчас узнаешь, Семен, зачем я подался и зачем ты подашься! – Он двинулся на Семена.

– А чего ты у бабки Веры-то на чердаке делаешь? Чего, у тебя своего дома, что ли, нет?

– У вампиров дома нет! Наш дом – погост!

– Ну и, значит, дурак ты, Паша, что в вампиры подался! Променял свой такой хороший дом на могилку! Э-э… Дурак ты, Паша…

– Это так на первый взгляд кажется, – не обиделся Крайнов, – а вообще нормально… в могилке… Ты пой-меш-ш-шь…

Вампир приблизился настолько, что почти уперся в кол:

– Не подходи! – предупредил Абатуров. – А то проткну!

Крайнов захохотал, махнул рукой и легко выбил кол из рук деда. Кол стукнул по крыше и отлетел далеко в сено.

Абатуров понял, что если сейчас не произойдет чуда, ему конец.

– Дергай, Мишка! Дергай меня! – закричал он что было мочи.

Веревка натянулась, Абатуров полетел вперед, сшиб с ног Крайнова и вместе с ним вылетел через дверцу.

Крайнов вспыхнул еще в воздухе и упал на землю горящим скелетом. А дед Семен повис на яблоне и завращался вокруг своей оси. Ветка хрустнула и сломалась. Абатуров свалился вниз, стукнулся ведром об землю и замер. Но этого никто сразу не заметил, потому что все, как завороженные, смотрели на догорающего скелета.

Крайнов ярко вспыхнул в последний раз и потух. Из ноздрей его почерневшего черепа поднимался желтый дымок, как от серы.

– Иуау! – раздался за спинами Мешалкина и Коновалова тревожный звук.

Они повернулись и увидели перекатывающегося по земле деда Семена с ведром на голове. Когда ведро натыкалось на камень, раздавалось звяканье, а потом жалобное гудение Абатурова. Абатуров упал с дерева точно головой вниз, из-за чего ведро искривилось и так крепко насело ему на голову, что теперь он никак не мог его стянуть.

Коновалов подошел, поставил деда на ноги, просунул пальцы под ведро, немного разжал деформированные края и дернул ведро вверх. Абатуров завис над землей и задрыгал ногами, а потом его голова выскочила из ведра и вместе с телом рухнула на землю. Семен резко вскочил на ноги и запрыгал вокруг себя, размахивая перед собой кулаками, как боксер. Коновалов не успел увернуться, получил ощутимый удар в нос и отлетел под дерево. Сверху посыпались спелые яблоки. Мишка схватил с земли яблоко и замахнулся, чтобы швырнуть в деда, но Мешалкин остановил его занесенную руку и помотал отрицательно головой. Мишка потер яблоко о телогрейку и откусил огромный кусок.

На этот раз дом не сгорел.

6

– Ну вот, – дед Семен доделал на колу третью зарубку, – теперь мы это… Организованный Отряд По Борьбе с Бесами.

– Истребители Бесов! – сказал Коновалов и сжал кулак.

– Сокращенно ИСТРБЕСЫ, – подытожил Мешалкин.

– Хорошее название, – Семен кивнул. – На этот раз получилось получше. Прокололи и кремировали двоих, а времени ушло, как на одного первого… И дом не спалили, – он оглядел дом. – Живы будем, я сюда перееду… Если так дальше пойдет, до ночи должны управиться…

– Так чего ж мы тут рассиживаемся?! – Мешалкин вскочил и затоптал окурок. – Вперед, друзья!

– Погоди ты, суетной! – остановил Мишка. – Надо подумать…

– Да что думать-то?! Мы их теперь зеркалом на фиг всех попрожигаем!

– Ишь ты! Какой! Не говори хоп!

– Кончай препираться, – сказал Абатуров. – Москвич прав. Нечего нам тут рассиживаться! Светлый день не резиновый, надо шевелиться.

7

Следующим был дом азербайджанца Мурата Алиева. Алиев не был, конечно, коренным жителем Красного Бубна. Он приехал сюда из Нагорного Карабаха, спасаясь от войны. Пару лет работал в колхозе комбайнером, а когда колхоз развалился, Алиев, как все азербайджанцы, занялся традиционным азербайджанским делом – торговлей. Он держал вдоль шоссе несколько коммерческих киосков. Фирма ООО «Южная ночь». Бубновцы относились к Алиеву двойственно. С одной стороны, он уже воспринимался ими, как свои, но, с другой стороны, за глаза его критиковали за то, что чурбан. Так-то Алиев, в принципе, был неплохой мужик, давал деревенским в долг, не жадничал и шутки понимал… Но все-таки… айзер…

Глава пятая АЗЕРБАЙДЖАНЕЦ В ДЕРЕВНЕ

1

Мурат объехал киоски и вернулся домой затемно. В Бубне он жил один. Семья осталась в Азербайджане у родственников жены. Когда начались события в Карабахе, они решили уехать из родных мест. Мурат временно отправил жену с детьми к ее родственникам в Баку, а сам поехал в Россию, чтобы обустроиться там, а потом забрать семью. Но время сослужило плохую службу. Пока Мурат обустраивался, родственники жены обработали Фариду. Каждый день они говорили ей, что муж бросил ее и скрылся в России, где наверняка завел новую семью, потому что в России одни развратные женщины. А если человеку каждый день говорить одно и то же, он в конце концов начинает этому верить. И когда Мурат наконец-то купил дом, машину, завел хозяйство и можно было, не стыдясь, принять семью, он получил из Баку письмо. Жена писала, что она его проклинает за то, что он ее бросил, и никогда за это не покажет ему детей. Алиев был вне себя от горя и злости. Он собрался и поехал в Баку разобраться. Но родственники жены не пустили его к семье, сильно избили Мурата Рашидовича и пообещали, что если он сейчас же не уедет, закопать его живым. Алиев поверил – в Азербайджане с этим стало просто. Он уехал и теперь жил один, напяливая временных продавщиц. Если бы он был русский, то наверняка бы запил. А он был нерусский, и поэтому только курил вечерами коноплю. Конопли здесь было много, и стоила она недорого. (Недаром рок-группа «Собаки Лондона» отправилась под Тамбов на гастроли).

2

Алиев заехал в сарай, закрыл за собой ворота и запер их на засов.

Прошел в избу. Изба была русская, а обстановка, по возможности, азербайджанская. На стене висел восточный ковер. Под ковром – диван-кровать, застеленный полосатым покрывалом. В углу – резная расписная тумбочка с орнаментом. На тумбочке – бронзовая ваза с длинным узким горлышком. На другой стене – чеканка: аллегорическое изображение Баку в виде лица азербайджанской женщины и нефтяной вышки. Еще в комнате были застланный ковриком сундук и сейф.

Мурат Рашидович повертел на пальце четки и сунул их в карман, а из кармана вытащил перетянутую резинкой пачку денег и ключ от сейфа. Убрал деньги в сейф и прошел в кухню. Приготовил чай. Вышел с пиалой на крыльцо, сел на ступеньку.

Он пил чай, глядя в потемневшее небо, и думал об Азербайджане, о своей тяжелой доле, о бизнесе и о Гейдаре Алиеве. Многие в деревне спрашивали Мурата – не родственник ли он азербайджанскому лидеру. И Мурат терпеливо всем объяснял, что Алиев в Азербайджане – все равно, что Иванов у русских.

Алиев поставил пиалу на ступеньку, сунул руку под крыльцо, вытащил оттуда целлофановый пакет с травкой и пачкой папирос «Беломор». Вот это и был его настоящий бизнес. Киоски Алиев держал для вида, они почти никакого дохода ему не приносили. А вот торговля травкой – другое дело. Рискованное, но достойное мужчины дело.

Мурат продул папиросу, заколотил коноплю и закурил. Почти сразу в голове посветлело. Жизнь перестала казаться односторонней и неприятной. Теперь он видел как бы ее всю целиком, и она больше не отталкивала.

Он посмотрел на появляющиеся в небе звезды, на полную луну, на Млечный Путь, и подумал, что вот человек живет в этом огромном мире, как блоха на теле собаки, живет-живет, пока собака живет, а потом собака сдохла и блоха сдохла, никому не хуже и не лучше…

Он добил косяк и прилег на крыльцо, чтобы удобнее было смотреть вверх. В школе он хотел стать космонавтом и полететь к звездам, потому что знал, что когда вырастет, такое будет уже возможно. ПЕРВЫЙ В МИРЕ АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ КОСМОНАВТ В КОСМОСЕ! Потом он повзрослел и понял, что космонавтами становятся не многие, и он, скорее всего, космонавтом тоже не станет. Тогда Алиев решил стать астрономом, открыть новую звезду и назвать ее ВЕНЕРА, по имени своей первой любви Венеры Фатыховны Тимургалеевой, с которой он учился в одном классе. Но еще через несколько лет он понял, что профессия астронома ему не подходит. Астроном – профессия не для всех, не каждый сможет всю жизнь заниматься скучными вещами, чтобы открыть что-нибудь и назвать ВЕНЕРОЙ, которая в космосе и так уже, оказывается, есть. Тем более Венера Тимургалеева к тому времени уже вышла замуж за жирного армяна Вартана Гукосяна…

Короче, когда Алиев вырос, он стал заниматься торговлей, как все взрослые азербайджанцы. И был доволен, пока не началась война в Карабахе. С этого момента всё пошло наперекосяк…

Но, слава Аллаху, вроде бы обратно стало помаленьку налаживаться…

Совсем стемнело и похолодало. Алиев поежился и решил вернуться в дом попить там еще чаю, покурить и лечь спать. Его немного тусовало сидеть на улице.

3

Мурат Рашидович сунул пакет с травой в карман, встал с крыльца, и тут в ворота постучали. Алиев поморщился. Не хотелось сейчас с кем-нибудь иметь дело… Он вздохнул и пошел к воротам.

– Кто тут?

– Мурат Рашидович? – спросил с улицы незнакомый голос.

– Ну, я… Кто это? – Алиев нагнулся и посмотрел в дырочку, но было уже так темно, что ничего конкретного он там не увидел. Только какая-то тень.

– Мурат Рашидович, я от Алика.

– От какого такого Алика? – спросил Алиев, хотя уже понял от какого. Аликом звали его земляка из Тамбова, с которым у них было общее дело. Алик направлял Алиеву проверенных плановых клиентов.

– От Алика Керимова…

Мурат отодвинул засов и приоткрыл ворота.

– Проходи… только быстро…

Человек прошмыгнул мимо Алиева во двор. Мурат запер ворота и повернулся.

– Пошли к дому.

Они подошли к крыльцу. Мурат пошарил рукой по стене, щелкнул выключателем. Над крыльцом загорелась лампочка. Алиев повернулся к незнакомцу.

Молодой парень, лет двадцати пяти, высокий, с длинными светлыми волосами, в кожаной куртке с множеством молний, в ковбойских сапогах и черных джинсах. Из-под расстегнутой куртки выглядывала черная майка с огненными монстрами хеви-металла. А вот лица парня Мурат не видел – парень держался за челюсть рукой. На внешней стороне ладони Алиев разглядел татуировку змеи и надпись готическими буквами

Типичный бездельник, которых в последние годы развелось множество и которые, в основном, и покупали у Алиева травку.

Но что-то Алиеву в нем сильно не понравилось. Он не мог понять, что именно… Но почему-то сразу решил, что это ментовская засада…

– Ты чего за морда держишь? – спросил он.

– Зубы болят, – ответил парень, и Алиев понял, что тот врет.

Ни-че-го-у-не-го-не-бо-лит!

– Понятно. – В голове Мурата быстро завертелись мысли. Нужно было как-то выпутываться. Он решил притвориться. – А чего пришел-то? – спросил он.

– Как чего? Я ж сказал, от Алика!

– От какого Алика?

– Я ж сказал, от Керимова!

– Ну и что дальше?.. Алик велел мне что-нибудь передать?.. Тогда давай и уходи…

– Я за травой.

– Какой-такой травой?! Иди на лужайку за травой, где коровы ее кушают!

– Ты чего?.. Ты чего придуриваешься? – в голосе парня послышалась угроза. – Не придуривайся! У меня времени нет, давай траву! Покупаю!

– Брат… что ты хочешь? – Алиев развел руками. – Я, брат, не понимаю, да… Я спать хочу, брат… Что ты ко мне пришел ночью?.. Приходи днем, чай выпьем… Может, днем, брат, ты мне объяснишь, какое дело у тебя… А то, брат, ты пьяный немного… говоришь непонятно… Давай иди, приходи днем, – он легонько подтолкнул парня к воротам.

– Да ладно тебе мозги-то компостировать, – парень увернулся, неожиданно ловко залез к Алиеву в карман и выхватил оттуда пакет с травой. – Вот она! Вот какая трава! В кармане у тебя лежит! Ого! – он повертел перед собой пакетом. – Да тут много!

Алиев побледнел, и на лице у него выступили капельки пота. Он растерялся. Он не ожидал такого поворота. Парень сунул Алиеву в руку несколько купюр.

Раздался грохот. Ворота полетели на землю, и во двор ворвались еще несколько фигур. Когда они приблизились, Мурат разглядел двух солдат в плащ-палатках и нескольких молодых людей в кожаных куртках.

– Понятые! – закричал один солдат. – Вы являетесь свидетелями купли-продажи наркотиков! Только что на ваших глазах этот гнусный торговец зеленой смертью продал русскому парню мешок травки! Купюры помечены. – Солдат подбежал к совсем обалдевшему Алиеву и выхватил у него из рук деньги.

Алиев сел на крыльцо.

– Слушай, брат, ты что гаваришь, да? Я тебя первый раз тут вижу, да! – Он вытащил из кармана четки. – Этот кто такой вообще пришел? Пришел тут… чего он принес, я не знаю… Дэнги мне сует!.. Зачем мне его дэнги? Мне чужой дэнги не нада! Я честный человек, сам себе дэнги зарабатываю! Я свободный предприниматель, понял?! Мне чужой дэнги не нада! Я лучше сам их заработаю! А этот пришел ночью, я спать хатэл, принес травы, дэнги! Зачем принес? Нэ панимаю!.. Я ему гава-ру: зачем принес мне? Унэси атсюда! А тут ты, началник, прибежал, мене гаваришь непанятный вещь! Что случилась?! Пачиму варота сламали? Зачем дэнги мене давал? У мене дэнги есть! Я сам могу дэнег давать!.. – он посмотрел на солдата снизу вверх. – Дэнги – вода, сэгодня есть – завтра нэт!

– Ага! Ты, значит, чурбан, взятку предлагаешь?! Понятые, слышали? Он мне предлагал деньги!

– Зачем предлагал?! Зачем абижаешь меня? Я сказать не это!

– Не юли, падло, – солдат вытащил из-под плащ-палатки автомат с круглым магазином и ударил Алиева прикладом в лоб.

Алиев отлетел к двери. Он понял, что менты настроены решительно.

Понятые зааплодировали и заулюлюкали. Подошел второй солдат.

– Да что ты, Мишка, с ним возишься? И так всё понятно. Ты что, не знаешь приказ?

– Что за приказ еще?

– Лица, замешанные в распространении наркотиков на территории России и не являющиеся гражданами России, могут быть расстреляны на месте в пределах соответствующей квоты. Допустимая квота – десять-пятнадцать преступников в день, исключая крупные населенные пункты и другие места скопления граждан, где квота может быть увеличена до размеров, необходимых для решения задачи. Приоритет отстрела – лицам кавказской, среднеазиатской, прибалтийской и восточнославянской национальностей, а также малочисленных народов Крайнего Севера.

– А этих-то за что?

– За мухоморы. – Второй солдат сделал шаг в сторону Алиева. – Перед нами явный представитель лиц кавказской национальности без регистрации и прописки, – он вытащил автомат и передернул затвор. – Именем Союза Советских Социалистических…

– Стой, брат! – закричал Мурат. – Стой, нэ стреляй! У меня есть прописка! Я тут в деревня живу законно! – Он полез в карман и быстро вытащил паспорт. – Вот, смотри, брат! Всё есть, как нада!

Солдат взял паспорт и пролистал.

– Что ж ты врешь-то, чурбан?! – он швырнул паспорт Алиеву в лицо.

Мурат раскрыл документ и увидел, как у него на глазах печать о прописке, за которую он заплатил столько денег, тает и исчезает.

– Мама джан! – вырвалось из груди у несчастного азербайджанца. – Куда печат дэлся?!

– А ты, чурбан, думал, что за деньги можно вечную печать купить?! За деньги, дорогой, можно только вечные муки купить! И пучок укропа! А-ха-ха! – солдат поднял автомат.

Но тут Алиев изловчился и пнул солдата снизу вверх ногой. Автомат подпрыгнул в руках солдата и выпустил в темную ночь очередь трассирующих пуль.

Алиев вскочил и побежал в избу, на бегу вытаскивая из кармана ключ от сейфа, где он прятал пистолет. Ногой он захлопнул за собой дверь и задвинул засов. Только он успел заскочить в кухню, как входную дверь прошила автоматная очередь. Разлетелась вдребезги керосиновая лампа. Алиев пригнулся и пробежал в комнату. Он воткнул ключ в скважину сейфа, но не попал. Он попал в скважину только с третьего раза. Но из-за дрожи в руках Алиеву никак не удавалось повернуть ключ в замке. Наконец у него получилось, замок щелкнул, и дверца приоткрылась. Мурат распахнул ее и сунул руку внутрь. Страшная нечеловеческая боль пронзила его от кончиков пальцев до самых пяток.

– Мама! – закричал он.

Что-то в сейфе откусило ему руку до локтя.

Из сейфа на мгновение показалась то ли волчья, то ли чья-то еще ужасная морда с огромными желтыми зубами, по которым стекала кровь Мурата. Чудовище зарычало, вцепилось Мурату в живот и утянуло его в сейф.

Дверца сейфа сама собой захлопнулась.

Глава шестая БОГ ЕДИН

Как ни крути, а Господь един

А нас, как в банке сардин

Из ансамбля Рашен Бразерс

1

Мишка Коновалов подошел к дому Алиева и зачем-то покачал высокий забор.

– Умеют черножопые устроиться, – сказал он.

Ворота дома были заперты.

– Закрыто, – дед Семен почесал бороду. – А может, он и не того… Может, его и не покусали вовсе… А просто на работу поехал… пепси-колой спекулировать… Предприниматель херов…

– Это почему ж его не покусали? – спросил Коновалов.

– А потому, – не очень уверенно ответил Абатуров, – я так думаю, что он… этот самый… муслим… Мусульманин то есть… А у мусульман, возможно, свои бесы… У нас же вот есть свой христианский Бог и свой христианский сатана… Бесы, черти, кикиморы, домовые и тому подобное… А у них – Аллах и сатана аллахский… Шайтан, джин, хоттабычи разные… И, по понятиям, мы пересекаться не должны… Христиан черти дерут, а мусульман – шайтаны…

– Может, оно и так, – ответил Мишка, – а может, и не так. – Он пнул сапогом по воротам и крикнул: – Салам алейкум!

Никто не ответил.

– Бог един, – сказал Мешалкин и снял с плеча кол. Коновалов вытащил из-за пояса топор.

Они прошли во двор.

Возле крыльца валялся какой-то пакет. Мешалкин подцепил его колом.

– Наркотик, – сказал он.

– Ну?! – Мишка осмотрел пакет. – Все айзеры курят траву, потому что им пить Аллах акбар запрещает.

– Тьфу, – сплюнул Абатуров. – Не по-человечески это – дурь курить!..

Чтобы не тратить времени, они быстро осмотрели чердак, высвечивая темные углы при помощи зеркала, взятого в доме бабки Веры. На чердаке никого не оказалось.

– Значит, в подполе он, – сказал Коновалов.

Прежде чем пройти в дом, они поразбивали все окна, чтобы напустить внутрь солнечного света.

Света внутри стало достаточно, чтобы ловить и направлять солнечных зайчиков.

Мешалкин занял исходную позицию рядом с люком, поймав зеркалом солнце. Коновалов открыл люк, и Юра стал светить в подпол. Подпол у Алиева в доме был неглубокий и маленький. Довольно быстро истребители вампиров поняли, что там никого нет.

– Говорил же я, – сказал Абатуров, усаживаясь на сундук, – что не берут их наши черти.

– Не знаю, – Коновалов принюхался. – Только есть у меня такое ощущение, что тут он где-то, гад, прячется… Чую я его…

– Встань-ка, дед, с сундука, – попросил Юра, – там посмотрим. А заодно в шкафах поищем…

Абатуров спрыгнул на пол.

– Ни хера там его нету, прости, Господи, мою душу грешную… Там у него, небось, наркотик спрятан и календарь с японками. Тьфу!

Коновалов открывал сундук топором, а Мешалкин стоял наготове с зеркалом.

Солнечный луч высветил в сундуке электробритву, старый приемник «Океан», пыльную кепку и колоду порнографических карт, перетянутых резинкой. Мурата Рашидовича в сундуке не было.

Абатуров вытащил колоду, снял резинку и пролистал карты.

– Шлюхи! – сказал он.

Поискали вампира в шкафу. Там его тоже не оказалось. Зато нашелся новый кожаный пиджак. У деда Семена загорелись глаза.

– Икося! У меня на войне такой был! Я его во Фрайберге нашел. А когда домой ехал, у меня чемодан с пиджаком с…ли, – он осмотрел пиджак повнимательнее. – Точно! Как мой!

– Все кавказцы любят ходить в коже, – заметил Юра. – Это у них униформа такая. Кожаный культ.

Абатуров решил померить пиджак. Он снял с себя икону, положил ее на сейф, вытащил из шкафа вешалку и начал снимать с нее пиджак. И тут почувствовал какую-то вибрацию.

Семен обернулся и не поверил глазам. Сейф, на котором лежала маленькая, но очень старая икона, весь дрожал. Маленькая икона потихонечку съезжала к краю. Еще мгновение – и она упадет на пол.

Абатуров отшвырнул пиджак, схватил икону и повесил обратно на шею.

– Там он! Там! – закричал дед, тыча в сейф указательным пальцем.

– Та-ак, – Мишка подошел к сейфу и постучал сверху костяшками. – Попался, штопаный джин!

2

Мужчины сгрудились вокруг сложного замка. Сейф был заперт, а ключей они не нашли. Мишка попытался вскрыть дверцу топором, но у него не вышло. Тогда Коновалов опрокинул сейф на бок, потом поднатужился, поставил его кверху ногами и опять опрокинул на бок. С сейфом ничего не случилось. Только было слышно, как внутри что-то бухает.

Мешалкин вытащил из кармана резец и поковырял им в замке. Тоже ничего не получилось.

Тогда вперед выступил Семен Абатуров. Он обошел сейф вокруг, поскреб бороду, остановился и перекрестил неодушевленное железо. Сейф как будто дрогнул.

– Ага! – Абатуров еще раз перекрестил сейф. Теперь уже все заметили, как задрожало железо.

– Ага! Сейчас мы его расколем! – Семен хлопнул в ладоши и потер руки. – Сейчас ты у нас попляшешь на адской сковородке! Юрий, занимай позицию!

Мешалкин встал у окна с зеркалом, направляя луч на сейф.

Коновалов встал с колом за сейфом.

Абатуров снял с шеи икону и прижал ее к дверце сейфа.

– Именем Господа Бога нашего Иисуса Христа, откройся!

Сейф задрожал так, что дед Семен чуть не упал назад, а с потолка обрушилась хрустальная люстра. Люстра упала на пол и разлетелась на тысячу мелких сверкающих осколков. Абатуров удержался на ногах и вдавил икону в дверцу сейфа изо всех сил.

– Изыди, сатана! – закричал он.

Раздался громкий треск. Дверца лежавшего на боку сейфа откинулась вниз и отбросила деда к стенке.

Мешалкин, широко расставив ноги, направил солнечный луч прямо в отверстие.

Изнутри повалил густой черный дым и вырвались языки зеленого пламени. Послышались ужасающие душераздирающие вопли. А затем на пол вывалился горящий Мурат Алиев с клыками. Он покатился по полу. Мишка ударил сверху колом, но промахнулся. Алиев успел закатиться под кровать. Кровать вспыхнула, занялся ковер над кроватью.

Мешалкин прыгнул в окно. За ним прыгнул Коновалов.

А дед Семен, прижимая к груди чудесную икону, выбежал через дверь.

3

Мужчины сидели на пригорке и наблюдали, как догорает алиевский дом. Каким-то образом огонь не перекинулся на остальные дома.

Абатуров взял кол и сделал зарубку.

А зря. Пока пылал дом, подгоревший вампир Мурат Алиев из Азербайджана успел соскользнуть в подпол и захлопнуть крышку.

Глава седьмая У ИГОРЯ СТЕПАНОВИЧА НЕПРИЯТНОСТИ

1

В музее всегда есть что украсть. Картины, скульптура, изделия прикладного искусства, ценные архивные документы, старинные монеты, бивни мамонтов.

Сегодня на работе Игоря Степановича Хомякова допрашивали и испортили ему и без того скверное настроение.

Игоря Степановича вызвали в отдел кадров, где сидел какой-то в штатском и смотрел в окно. Хомяков сразу понял, из каких он органов.

В углу стояла и нервно крутила карандаш главный бухгалтер Полушкина.

– Вероника Александровна, – произнес человек, не оборачиваясь, – подождите нас, пожалуйста, в коридоре.

Подушкина переломила карандаш, покраснела и вышла.

– Добрый день, Игорь Степанович, – сказал человек, когда за Полушкиной закрылась дверь. Он отвернулся от окна и посмотрел на Хомякова специальным взглядом.

— Здравствуйте, – спокойно ответил Игорь Степанович и тоже посмотрел на человека специальным взглядом, показывая, что он в курсе. Среди таких людей Хомяков варился всю жизнь. Он и сам был таким же. Поэтому всегда умел с ними ладить. – С кем имею честь разговаривать? – Хомяков отодвинул стул и сел напротив.

– Старший следователь Чугунов. – Чугунов потрогал на носу очки в черной пластмассовой оправе.

По его движению было видно, что он Хомякова за своего не признает.

Чугунов помолчал минуты две, продлевая специальную паузу.

Игорь Степанович решил взять инициативу в свои руки. Он знал, что это верный путь. Хрен ты меня возьмешь своими спецэффектами. Я сам по ним специалист.

— Я, товарищ следователь, – сказал он, – сам полковник в отставке и понимаю что к чему. Поэтому предлагаю без всяких разных околичностей сразу перейти к делу.

– М-м… – следователь вытащил из нагрудного кармана пиджака прозрачную расческу, продул ее, провел по волосам, снова продул и положил на место. Волосы у него были редкие, намазанные гелем. – Так вот, Игорь Степанович… Значит, вы здесь охраняете?..

– Ну… – Хомяков кивнул.

– Хорошо, – следователь побарабанил пальцами. – Предположим, вы полковник…

– Что значит – предположим?! Я и есть полковник!

– Минуточку, – остановил Чугунов. – Я ситуацию имею в виду, а не ваше звание. Предположим, вы полковник…

– Хмы!

– …и у вас в полку украли знамя…

– Такого быть не может, – Игорь Степанович провел над столом ребром ладони. – Ни при каких обстоятельствах! Чтобы у меня в полку пропало знамя?! Да вы что?!

– Итак, у вас в полку пропало знамя, – следователь сделал вид, что ничего не слышал. – Что будет с тем военным, кто был уполномочен охранять знамя?

– Охрану под суд! Повторяю, – Хомяков облокотился на стол и нагнулся вперед, – у меня в полку знамена не пропадают!

Чугунов вздохнул.

– Вот видите… Вы сами ответили, что нам надо делать с людьми, которых уполномочили что-нибудь охранять, а у них пропадает… можно сказать, знамя…

– Сразу видно невоенного человека! Вы не знаете, что такое знамя полка! Для вас всё одно – что знамя украсть, что бутылку! – Хомяков начинал сердиться. – А за потерю знамени, если хотите знать, по уставу полк расформировывают, а командира сажают! Так-то вот, молодой человек!

Чугунов покраснел и снова поправил очки.

– Ну, до этого-то, я думаю, у нас не дойдет… До расформирования музея, я имею в виду… А вот посадить кого следует – мы обязательно посадим… Поймаем и посадим…

– Что?! – Хомяков откинулся назад. – Со мной, молодой человек, в кошки-мышки играть поздно. Говорите прямо, что украли!

Чугунов встал из-за стола и подошел к окну.

– Украли… Как же так получается: вы охранник, через вас все проходят, а вы не знаете, что украли? Интересно… Выводы напрашиваются такие: или вы спите на работе, или вы сами причастны…

– Молодой человек! – Хомяков резко поднялся. – Кто причастен, а кто не причастен – решит суд! А со мной так разговаривать не надо! Говорите напрямую, что хотели и всё!

Чугунов повернулся:

– Некрасивая история получается… с международным резонансом… Наше государство в качестве жеста доброй воли решило вернуть Германии трофеи Второй Мировой войны… Встретились высокие лица, германской стороне был передан список возвращаемого… Потом в ваш музей направляется комиссия Министерства культуры для подготовки экспонатов к отправке… И что же?.. Обнаруживается серьезная недостача! Не хватает двух ценных экспонатов! А именно – старинного фолианта и вазы для фруктов с фонтаном.

У Хомякова поднялись кверху брови. Ну книгу-то как-то можно было незаметно мимо него протащить, а вот ваза для фруктов!.. Ваза была гигантских размеров, метра полтора в высоту и примерно метр в диаметре. Георгий Адамович Дегенгард показывал ему эту вазу и рассказывал, как она работает. Ваза произвела на Хомякова сильное впечатление. Это была массивная конструкция из нескольких блюд, насаженных на серебряный стержень. Внизу самое большое блюдо, сверху – маленькое. Каждое блюдо украшено золотыми и серебряными узорами в виде листьев, гроздей винограда, амуров и разной другой красоты. Но это было не главное. Главное был фонтан! Из стержня наверх вытекала вода и по фруктам в блюдах красивым водопадом падала вниз. Насос же для фонтана находился под столом, где сидел специальный человек и качал его во время обеда. Пролетарская солидарность нанизывала Игоря Степановича, как блюда в вазе, через время и пространство, возмущая, что средний человек в средние века подвергался таким унижениям. Когда одни жрали, другие сидели под столом и качали насос! Но в то же время поражал размах жизни и полет технической фантазии. Интересно было бы представить себя на месте барона, таскающего персики и бананы из такой вазы! Он представил, как кушает персик, а потом опускает руку под стол и пуляет косточкой в того, кто там сидит, и опять кушает.

Потом Хомяков рассказал про вазу своему родственнику Витьке Пачкину, который работал в музее шофером, и попросил Дегенгарда продемонстрировать Витьке экспонат. Витька отреагировал по-деревенски. Нормальное дело! — сказал он. – Сидишь под столом, бабам под юбки смотришь!.. Нет, такую вазу мимо него пронести незаметно не могли. А значит, либо это кто-то из своих же, либо хрен его знает…

Следователь промурыжил Хомякова целый час, Игорь Степанович вышел из кабинета совершенно разбитый.

2

– Ну как? – Полушкина вскочила со стула. – Что он вас спрашивал?

– А… – Хомяков махнул рукой.

До конца смены оставалось еще пять часов, они показались ему сутками. Хомяков пытался отвлечься, пробовал решать кроссворд, но мысли о пропаже не давали сосредоточиться. Во-первых, он на самом деле чувствовал себя виноватым, что не уберег ценностей, во-вторых, ему было неудобно за страну и, в-третьих, у него возникли кое-какие подозрения, куда эти вещи могли деться.

А подозрения возникли такие: вазу, скорее всего, украл его родственник Витька. Несколько дней назад он неожиданно взял отпуск и поехал в деревню. Игорь Степанович еще спросил его тогда, чего это он в деревню намылился. Витька скорчил рожу и начал заливать Хомякову что-то про корни, от которых он оторвался и про свою маманю, которая осталась одна в деревне. Он даже почитал Есенина Ты жива еще, моя старушка, — и прослезился. И Хомяков тогда еще подумал, что чего-то Витька пи…т, но против Есенина возражать не смог. Теперь это всё всплыло у него в голове, и Игорю Степановичу стало вдруг ясно, что вазу спер Витька… Только книга как-то сюда не укладывалась. Может быть, он специально украл книгу, чтобы на него не подумали?..

Вот Дегенгард когда работал, был порядок. Ничего из музея не пропадало, и трофеи в Германию не возвращали! А уволили хорошего человека – и нате! – сразу пошло-поехало!..

А может, это сам Дегенгард книгу-то украл? Так… назло… за то, что его выставили…

С такими мыслями Хомяков пришел домой.

3

Жена Тамара вышла с кухни с лопаткой в одной и с тряпкой в другой руке.

– Пришел?

– Ну… – Игорь Степанович снял ботинки и надел шлепанцы.

– Юра заезжал. За мешками. Поехал Таню с детьми забирать.

– Чего, у него своих мешков нету? – проворчал Игорь Степанович. – Как не мужик! Сорок лет скоро, а всё какой-то ерундой занимается! Своих мешков не завел!

– Ладно тебе ворчать… Вместо, чтобы ворчать, лучше бы взял да и съездил вместе с ним за дочерью. Вон, Танюшка пишет, что урожай такой, что за раз и не вывезешь… Взял бы и поехал с зятем на второй машине, вывезли бы всё сразу! И в машине посвободнее было бы им ехать… А то будут теперь ехать, скрючившись, шесть часов! И так у детей позвоночники искривленные, – Тамара сунула тряпку в карман фартука.

– Тамара! Он взрослый мужик, у него семья! И он должен сам со всем управляться! А так получается – мы здесь помогли, мы там помогли – вот он и живет тунеядцем, ничего ему делать не приходится! Нам с тобой никто не помогал!..

– Тогда, Игорь, время было другое…

– Не бывает другого времени! Время делают люди! Люди теперь тунеядцы, вот и время тунеядское!

– Ладно, пойдем ужинать. Всё горячее.

4

Тамара поставила перед Игорем Степановичем тарелку украинского борща и положила в середину красного супа ложку белой сметаны. Рядом со сметаной над супом возвышался, как айсберг в океане, мосол с мясом. Хомяков пододвинул к себе тарелку, окунул нос в аромат поднимавшийся над ней, вытащил двумя пальцами мосол и переложил на блюдечко. Размешал сметану. В животе заурчало.

– Мать, – он посмотрел на жену, – достань-ка… Тамара перестала резать хлеб.

– Тебе ж нельзя…

– Немного можно…

– Эх… Какой ты слабовольный, – она пошла к холодильнику.

– Не болтай! Вот я тебе покажу – слабовольный.

Тамара поставила на стол запотевшую бутылку «Столичной» и две стопки.

– Тогда и я с тобой рюмочку… устала чего-то… Целый день кручусь, как белка…

– Сядь, не крутись, – Хомяков очистил два зубчика чесноку, для себя и жены, отрезал от мосла мясо, положил на бородинский хлеб. – Ну, мать, будем здоровы. – Он опрокинул стопку, и почти сразу по его телу разлилось приятное тепло. Откусил от бутерброда с мясом, макнул в соль чеснок, съел и принялся за суп.

На второе Игоря Степановича ждала картошка-пюре с двумя огромными котлетами. Хомяков выпил еще стопку, хотя жена возражала, и ему стало лучше. Мысли о пропаже отодвинулись на второй план. Он доел котлеты и, пока Тамара заваривала чай, закурил трубку. На работе Хомяков курил сигареты, а дома любил покурить трубку.

Тамара поставила на стол большой красный с белыми кружочками заварной чайник, такую же чашку и личную кружку Хомякова. Игорь Степанович любил пить чай из своей кружки с Георгием Победоносцем.

Жена достала из холодильника банку вишневого варенья, масленку и нарезала белого хлеба. Глядя на то, как она режет хлеб зубчатым ножиком, Игорь Степанович вспомнил, что Витька Пачкин выпросил у него перед отъездом в деревню ножовку по металлу, и его мысли снова вернулись к пропаже…

– Тьфу ты, – вырвалось у Хомякова.

– Ты чего плюешься? – спросила Тамара. – Тебе ужин не понравился?

– Очень понравился… Это я так… На работе неприятности…

И Хомяков рассказал жене всё, что случилось, умолчав, однако, о своих подозрениях.

– Я не понимаю, – сказала Тамара, – с какой стати мы должны возвращать им ценности?! Они же у нас столько всего вывезли и не возвращают! Янтарную комнату, вон, до сих пор найти не могут!

– Согласен. Наверняка у ихнего канцлера нашей янтарной комнатой санузел отделан, а нам говорят – пропала! Знаем мы этих друзей-колей!

5

Спал Хомяков плохо, ворочался с боку на бок, снилось что-то неприятное. Утром он проснулся и понял: надо ехать в деревню, чтобы всё выяснить. Неопределенность он, как солдат, не любил больше всего на свете. Таким образом он убьет сразу трех зайцев. Во-первых, он узнает что с Витькой, во-вторых, узнает что с Дегенгардом, в-третьих, вывезет из деревни остатки урожая. Даже если он не пересечется с Татьяной и ее мужем, ничего страшного – у него есть свой ключ от дома.

Тамара начала возражать, что, мол, нечего ему теперь ехать, нужно было раньше думать и ехать с зятем, а теперь одному нечего, он уже не молодой и мало ли что может случиться, и так далее…

Хомяков стоял на своем.

Они позвонили дочери, но трубку в квартире никто не брал. Тамара заволновалась, потому что дочь с зятем должны были вернуться в Москву поздно ночью или рано утром.

– Может, спят они? – предположил Игорь Степанович.

– А вдруг что-то случилось в дороге?!.

– Брось страхи нагонять. Вечно ты паникуешь раньше времени. Подождем полчаса и перезвоним.

Через полчаса никто не ответил. И еще через полчаса тоже никто не ответил.

– Ладно, – сказал Игорь Степанович, – поехали, съездим к ним, раз уж ты так волнуешься…

Они приехали. Дверь никто не открывал. Открыли своим ключом. В квартире никого не было.

У Тамары задрожали щеки и по лицу покатились слезы.

– Брось реветь. Машина, небось, у этого чудика сломалась, а починить сам не может. Руки потому что из жопы растут, – он обнял жену и прижал к себе. Он и сам начинал волноваться, но вида не показывал. – Сейчас поеду в деревню и всё выясню. И машину этому долбаносу починю. А то будет там сидеть до второго пришествия.

Хомяков завез жену домой, быстро собрался, взял две запаски, канистру бензина, масло, инструменты и поехал в деревню.

Глава восьмая ДУРНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ АЛЕКСЕЯ ДЕГЕНГАРДА

1

Целый день Алексея Дегенгарда мучили какие-то дурные предчувствия. Он сидел за монитором и тупо в него глядел. Сегодня он понял, что всё, над чем он работал вторую неделю, – никуда не годится. И придется теперь делать всё сначала. А времени на это не оставалось. Через несколько дней он должен был сдать работу заказчику, одной американской компании, которая выплатила их фирме приличный аванс. Заказ был странный. С одной стороны, вроде бы обычный порносервер, которых он уже переделал целую кучу, с другой стороны – с каким-то он был сектантским душком. Алексей уже довольно давно не интересовался путешествиями освобождающейся неконкретной мысли, но что-то знакомое здесь находил. У Алексея был период, когда он всеми этими делами интересовался. Обычно такими вещами увлекаются, когда много свободного времени, нет семьи, нет забот, когда ты студент и тому подобное. А потом, когда у тебя появляется семья, дети, когда появляется работа, тогда уже не до, блин, ерунды. Неконкретные мысли уступают место вполне конкретным – зарплата, работа, дом, семья, развлечения.

Алексей вылез из-за стола и пошел в коридор.

В курилке стоял Паша Козин.

– Привет, Паш, – Алексей выбил из пачки сигарету, закурил.

– Слава России! – поздоровался Козин.

Алексей занимался программированием. А Козин делал дизайн и графику. Он был энтузиастом порноиндустрии. Когда их фирме давали подобные заказы, Козин воодушевлялся. Он искренне тащился от своей работы. Он хохотал над незамысловатыми сюжетами и не уставал восхищаться женской красотой. Паша был поэтом своего дела, типа Александра Блока – у него, как и у Блока, была своя идеальная дама, только выглядела она немного по-другому.

– Чего такой убитый? – спросил Козин.

– Да… – Алексей отмахнулся. – Чего-то не клеится… Не нравятся мне такие штуки… Душа не лежит…

– А что такое? К порнухе, что ли, не лежит?! Чего это ты?! Наверное, уже десятка два запустили… Никогда ты вроде не страдал… По мне, так лучше, чем, к примеру, на Абрамовичей работать!

– Да я не про порнуху. Это я согласен… Тут заказчик хочет, чтобы зомбирование происходило… Чтобы между картинками выскакивала их сектантская атрибутика… Как двадцать пятый кадр… Не нравится мне это…

– Обычный маркетинг! Ты в каком мире живешь? Реклама – двигатель торговли, как говорили при Брежневе.

– Если бы там кока-колу рекламировали или микояновскую колбасу, то хрен бы с ней! А там же это… говно всякое! Если б там торговую марку раскручивали… а там чего-то сатанистское…

– Да ну! – Козин отмахнулся. – Ты чего, Леш, веришь, что ли, во всякую эту хрень? Религия, она для чего придумана? Она придумана для того, чтобы деньги выкачивать! Вот и всё! Как и порнуха!

– Может, и так, – Алексей бросил сигарету в пепельницу и пошел на место.

– В квейк срубимся?! – крикнул в след Козин. – Для сублимации агрессии!

– Попозже. Сейчас не могу.

Алексей вернулся к монитору и прогнал скринсейвер. На экране монитора появился браузер. Крупный план сексуальной оргии. Алексей провел мышкой по изображению. На долю секунды на экране появилась пятиконечная звезда в круге и надпись под ней – ХАМДЭР. Алексей поморщился, посидел с минуту и выключил компьютер.

2

Алексей заглянул в комнату к Козину. Паша с красным от возбуждения лицом рубился по сети в квейк.

– Паш, я ушел, – сказал Алексей.

– Чё так рано?

– Затрахался… Башка болит.

– На, блин, гранатку! – крикнул Козин в монитор. – Готов! Ха-ха-ха! Ах ты, говно! Сзади, да?!. Ну, давай, Лех, до завтра… Успеем заказ-то сдать?..

– Успеем, – Алексей вышел.

3

Он поставил машину рядом с подъездом. Поднялся в квартиру. Бросил сумку. Прошел в кухню. Жена с детьми уехала неделю назад в Сочи, и Леша, в принципе, отдыхал. Впереди было еще две недели относительной свободы. И не смотря на это, настроение было фиговое. Нужно было как-то перезагрузиться, что ли… Алексей знал, по крайней мере, три способа перезагрузки – сон, алкоголь, секс. Спать не хотелось. Бухать тоже не хотелось. Оставался последний известный ему способ.

Алексей снял трубку и набрал номер.

– Алё, – услышал он в трубке.

– Привет, Вика!

– Алё, это кто?

– Это я, Леха.

– А… Леха… Ой! Лешенька, ты?!

– Я.

– Ты?!

– Я… Ты чего, Вик, делаешь?

– Ой! У меня тут такое! Если б ты только знал! – Вика быстро затараторила. – У меня на работе такие проблемы! Такие проблемы! Если б ты только знал! Ты бы обалдел! Я по телефону не могу!..

– Приезжай, расскажешь, – перебил Леша.

– Как это – приезжай? – удивилась Вика. – К тебе, что ли?..

– К Ельцину в Кремлевскую больницу.

– Ой!.. Ты что шутишь, что ли?..

– Не, не шучу. Мои на юг уехали. Приезжай… расскажешь, что у тебя случилось.

– Да?.. Ну… я не знаю… Я у тебя никогда не была…

– Вот и посмотришь, как я живу…

– Ну… хо-ро-шо…

Алексей объяснил Вике, как добраться. Она намекнула, что неплохо бы было, чтобы он сам за ней заехал, но Алексей соврал, что у него сломалась машина, потому что ему и ехать не хотелось, и светиться с посторонней женщиной во дворе.

Алексей повесил трубку и посмотрел, что у него в холодильнике. В холодильнике было немного – бутылка водки, апельсиновый сок и кусок сыра. Годится. Он пошел в ванную и помылся. Потом поменял постельное белье и вышел на балкон покурить.

4

На соседнем балконе Наталья Николаевна Рязина, бывшая чемпионка по водным лыжам, приседала со штангой на шее.

– Добрый вечер, Наталья Николаевна, – сказал Алексей.

– Добрый, – Рязина кивнула, и штанга закачалась у нее на плечах.

Как бы она со своей штангой не улетела вниз, — подумалось Леше. Он закурил.

– Бросал бы ты, Леша, курить, – сказала Рязина и присела.

– Не получается. Работа нервная.

– А ты гантели на работу бери, – Рязина встала. – Как тебе захотелось покурить – взял гантели и позанимался, – она присела.

– Не получится. Я ж говорю, работа нервная, – он затянулся и выпустил дым. – Боюсь, в конце концов, этими гантелями кого-нибудь зашибу.

– А-ха-ха! – засмеялась Рязина, и штанга опять угрожающе закачалась у нее на плечах. – Тогда отжиматься можно от пола.

– Не… лучше уж курить. Я в армии наотжимался на всю жизнь…

– Ле-ша! – закричали снизу.

Под балконом стояла Вероника, улыбалась и махала рукой.

– Я забыла, какая у тебя квартира?!

Алексей покраснел. Ну, ё-мое! Вот, блин, дура! И я тоже дурак – вылез на балкон! Как будто не знал, кто идет! Теперь эта Рязина всё жене доложит! Чего же делать?

— Сто пятьдесят первая! – крикнул он и, повернувшись к Рязиной, добавил: – С работы заказ принесли. Решил пару дней дома поработать. На работе тараканов морят, невозможно там находиться. А работа срочная. Клиент волнуется.

– А… – Рязина присела. – Хороший клиент…

Алексей затушил в банке сигарету и ушел с балкона.

5

С Вероникой Полушкиной он познакомился два года назад у отца в музее, где Вика работала бухгалтером. Лехиной фирме срочно надо было сделать баланс, а их бухгалтер попал в сумасшедший дом. И папа посоветовал обратиться к их музейному бухгалтеру. Леша для первого знакомства, как это было принято, пригласил Веронику в ресторан. В «Метелицу». Когда Леше было лет семнадцать-восемнадцать, он часто посещал Метлу с друзьями. В Метле было весело и шумно. А что еще нужно пьяному человеку? Потанцевать, подраться, снять телку. С этим в Метле проблем не было. Часто там случалось что-нибудь веселое. Леша вспомнил, как один раз по лесенке со второго этажа спускалась пьяная чувиха в короткой юбке и на шпильках, а один чувак с первого этажа просунул между прутьями решетки руку, чтобы пощупать чувиху за ногу, схватился за икру и сказал: Какая ножка! Чувак хотел совершить поступок сексуального характера, а получилась – подножка, из-за которой чувиха скатилась вниз головой по ступенькам и сильно заорала. На шум женщины прибежало много пьяных мужчин, которые очень хотели отомстить обидчику, и наваляли ему по полной программе партии КПСС. А чувиха сняла туфлю на шпильке и дала лежачему прямо в лоб с такой мощностью, что у того на лбу остался кругляшок, как у индийской Индиры Ганди. Да… В Метле прошла не худшая часть Лехиной молодости. И поэтому он до сих пор иногда ходил туда, чтобы оживить прекрасные мгновения прошедшего одним-двумя коктейлями «Диско». Как пел Юрий Лоза: Завтраки за всю неделю, невзирая на запрет, поместились в два коктейля и полпачки сигарет…

Леша и Вероника сидели на втором этаже, за столиком в углу, пили коктейли и разговаривали. Вероника, как Леша понял, была постарше его, но выглядела прекрасно, и сразу ему понравилась. Он уже знал, что бухгалтер она нормальный, оставалось только расположить ее к сотрудничеству за небольшое вознаграждение. Как раз случился экономический кризис, приходилось экономить. А какие у мужчин есть средства добиться расположения женщины? Точно такие же, какие есть у женщин, чтобы добиться расположения мужчин.

Леша и Вероника уже выпили по пять коктейлей, съели мясное и рыбное ассорти, перешли на ты, и Леша пригласил Вику на медленный танец. Ее немного пошатывало. Леша, не без удовольствия, прижал Вику к себе, чтобы она не упала. Он и сам был уже порядочно забуханный и возбужденный. Он чувствовал под руками Викино бархатное платье в блестках, под которым шевелилась ее притягательная спина. Лешина правая нога терла одно местечко между Викиными ногами, его телескопический спиннинг упирался Вике в бедро, его грудь надавливала на высокую женскую грудь, его нос поглаживал ее ухо, а ее губы дышали ему в шею. Расположения добился, — подумал Леша и предложил Вике пойти подышать. Он знал, что делать дальше. Он уже неоднократно делал это здесь. Он потащил Вику прямо в мужской туалет.

При входе в туалет стоял сурового вида охранник, который сказал, что в мужской туалет с девушками нельзя. Разрешение на вход обошлось Леше в два бакса.

– Куда мы идем? – спросила Вероника.

– Сейчас, подожди, – Леша хитро улыбнулся. Почему-то все девки в этом месте спрашивали его одно и то же.

Туалет был чистый, не то что во времена его молодости, когда запросто можно было увидеть спящего в уриноприемнике пьяного.

Они заперлись в кабинке. Леша опустил крышку унитаза, снял штаны, сел, посадил на колени Вику, и они устроили скачки на белом коне. Получилось здорово.

Вероника согласилась сделать Лешиной конторе баланс. После они несколько раз встречались у Вики, которая жила одна…

6

Леша открыл дверь и пропустил Вику. Он еще не успел закрыть дверь, а Вика уже висела у него на шее. Леша бросил встревоженный взгляд на лестничную площадку и ногой захлопнул дверь.

– Вика, ты чё?!

– Что?!.

– Ты зачем снизу кричала?!. Внимание к себе привлекаешь!

Вика моментально надулась.

– Значит, по-твоему, мне нечем привлечь к себе внимание?.. Всё! Я пошла! – она повернулась к двери.

Леша понял, что сам виноват.

– Ну… не обижайся… Ты же понимаешь, что я имею в виду…

– Я только и делаю, что понимаю, что все имеют в виду, а вот ВСЕ обычно не хотят понимать, что Я имею в виду!

Леша знал, что на такие бабские штучки следует отвечать такими же бабскими штучками. Лучше этого ничего не работает.

– По-твоему, значит, я такой же, как все? Ну, спасибо! – он сделал вид, что обиделся.

– Дурак ты, Лешенька, и не лечишься! – Вероника обняла его за шею и поцеловала в губы. – Дурак… Сладенький мой.

У Алексея сразу же поднялось настроение. И не только настроение, конечно. Он запустил руку Вике под юбку и погладил ей ногу. Ноги у нее были нормальные. Благодаря специфике своей работы, Леша насмотрелся на голых баб и части их тел и имел мнение о рекомендованных к употреблению стандартах. Ноги у Вики как раз соответствовали стандартам, они были не слишком толстые и не слишком худые. Леша провел рукой по ноге вверх и нащупал место границы чулка и обнаженной кожи. Ему нравилось, когда женщины носили именно чулки, а не колготки. Это возбуждало. Леша был извращенец. Извращенец по одежде. Он прикалывался, когда надевал на себя женскую одежду, а партнерша надевала мужскую. Эта страсть зародилась у Леши еще в пионерском лагере, где проводилось мероприятие «комический футбол». Это когда все мальчики переодевались в девчачье, красили себе морды, завязывали на башках банты, а девочки надевали всё мальчишечье и подрисовывали гуашью усы. И так играли против друг друга в футбол. Во время игры у пацанов было принято задирать себе юбки, мазать мимо мяча и падать кверху жопами. Леше очень нравилось это мероприятие. Он всегда ждал его с нетерпением и выступал с большим успехом. Однажды, после матча, Леша с одной девочкой, с которой менялся одеждой, залезли в баню на чердак покурить, и там она неожиданно полезла к нему целоваться и одновременно под юбку. Леша чуть с ума не сошел и брызнул ей в ладошку. Ему стало стыдно. А она, как ни в чем не бывало, вытерла ладонь об Лешину рубашку, которая была пока на ней, и спросила:

– Тебе, Лех, раньше никто из девочек не дрочил?

– Да, – Леша залился краской, как астраханский арбуз.

– Чего да? Дрочили или нет?

– Не дрочили… Ты первая…

– Да? – – обрадовалась девочка и поцеловала его в губы.

– Давай дружить?

– Давай…

А вот теперь Леша и не помнил, как ее звали, эту девочку. Но та связь кинула в черноземную почву его эго семя полового извращения, правда, безобидного. Потому что, если мужчина переодевается в женскую одежду, а женщина – в мужскую, – никому вреда от этого нет. Считайте это комическим футболом.

Леша понял, зачем он пригласил Вику домой. Его плоть требовала свежих сексуальных извращений.

Он подхватил девушку на руки и понес в комнату. Вика немного удивилась, когда он пронес ее мимо постели и поставил на ноги рядом со шкафом-купе. Раздвинул дверцы. В шкафу на вешалке висели с одной стороны Лешины вещи, а с другой – вещи его жены.

– Ты меня хочешь спрятать в шкаф? – предположила Вероника.

– Нет. Я хочу тебе кое в чем признаться.

– Ты хочешь признаться, что у тебя кто-то спрятан в шкафу?

– Нет. Я хочу тебе признаться в своем извращении.

Вероника вздрогнула.

– Не бойся. Это не опасное извращение. Разденься, – и он сам начал снимать джинсы. – Мы просто переоденемся сейчас… Ты в мужское, а я в женское… А потом…

– Что, опять разденемся?

– Не до конца… Я тебе покажу…

– Ого! Ну, ты даешь! – Глаза у Вероники загорелись, и Леша понял, что все в порядке. – А это не больно?

– Это приятно, – Леша снял трусы, и его сарделька закачалась из стороны в сторону. Он вытащил из шкафа черные кружевные трусики жены и надел их. Сарделька не уместилась, она торчала сверху, как подосиновик.

Вика потрогала шляпку и засмеялась.

– Это, как в детстве в больницу играть?

– Типа того, – Леша надел бюстгальтер и поправил чашечки.

– Можно, я вот это надену, – Вика вытащила из шкафа Лешин парадный костюм «Хьюго Босс» в мелкую серую полоску.

Леша оценил выбор. Полосатый костюм оптимально подходил для извращения. В сочетании с подрисованными усами партнерша казалась в нем немецким господином кайзером. Леше больше всего нравилось, когда этим костюмом пользовалась его жена. А жене, наоборот, не нравилось, потому что костюм мялся, и его сложно было гладить. Леша вдруг подумал, что жена будет подозревать его, когда увидит костюм мятым. Но он что-нибудь придумает. Поехал, скажет, на официальную встречу и измял.

Вика в его костюме выглядела так сексуально, что Леша чуть не кончил в женские трусы.

– Я тебя попрошу еще об одном одолжении, – сказал он. – Не могла бы ты сходить в ванную и подрисовать себе усы.

– Это как в комическом футболе?

– Ага! – Леша обрадовался. Он не ожидал, что она окажется такой понятливой.

– Хорошо, – Вика пошла в ванную.

А Леша пошел на кухню. Там он смешал два стакана водки с соком, кинул туда лед из морозилки, нарезал сыр на тарелку, и, когда вернулся с подносом в комнату, на кресле, закинув ногу на ногу, сидел великолепный кайзер с усами вверх и курил. Пиджак на кайзере был расстегнут до пупка.

Леша поставил поднос на пол, встал перед кайзером на колени и поцеловал голый живот.

– Ты… замечательная извращенка! Вероника хихикнула.

– Если извращение не вредит вашему здоровью и не оскорбляет чувств общественности, а наоборот – разнообразит вашу сексуальную жизнь, то… то это нормально… для сексуальных партнеров… Это я в журнале «Здоровье» прочитала…

Канцелярский язык еще больше возбудил Лешу. Вероника обхватила его ногами и прижала к себе. Леша кое-что вспомнил.

– Минуточку! – сказал он. – Еще одна деталь.

Он поднялся с колен и достал из стенки шпоры. Эти шпоры он свистнул у отца в музее. Когда он их увидел, он сразу понял, что не сможет теперь без них жить. В половом смысле. Но жена не одобрила его кавалерийских фантазий, и Леше только один раз удалось уговорить ее надеть шпоры. И то, пока он ее уговаривал, у него всё желание прошло.

– Вот, надень на ботинки.

Вика надела его полботинки, а Леша помог прицепить к ним шпоры. Вероника выглядела потрясающе!

Он завалил ее на кровать, распахнул пиджак и положил два кусочка сыра ей на грудь…

Вечер получился сумасшедший! Вероника оказалась партнершей по извращениям номер один! И Алексей про это ей сказал. Он сказал:

– Если бы я знал, что ты такая извращенка, я бы от тебя вообще ни на шаг не отходил, – он сказал это вполне искренне, хотя был в курсе, что женщины тащатся от таких мудовых выражений. Он действительно был в полном восторге.

Вероника распорола шпорой матрас и, когда кончала, поранила ему икру. Но это нисколько не испортило впечатления.

Потом Леша пошел сполоснуться. А когда вернулся в комнату, увидел, что Вероника, завернувшись в простыню, курит на балконе. У Леши сердце упало в живот. Он в два прыжка добрался до балкона, схватил ее за простыню и выдернул в комнату, как репку. Вика не удержалась на ногах, и они вместе полетели на пол.

– Ты что, свихнулся?! – завизжала она.

Вероника обиделась, но Леше снова удалось поправить ей настроение. Однако сам он решил больше не расслабляться и быть начеку, раз уж она такая дура.

– Ого! – Вика подняла шпору. – Не в нашем ли музее приобрел? – Она показала на инвентарный номер.

– Только отцу не говори, а то он расстроится, – забеспокоился Леша.

– Да я его и не вижу теперь. Он же у нас больше не работает.

– Точно, – Леша успокоился.

– А вот я – материально ответственная, и с меня в конце концов спросят, где шпоры!

– Да ладно, не злись… Можешь их забрать…

– У меня вообще на работе неприятности, – вспомнила Вика. – Обнаружили пропажу экспонатов…

– Ничего себе! И чего теперь?

– Не знаю… Замучили допросами уже, – Вика помрачнела.

– Ну, не расстраивайся. Шпоры уже нашлись! И другие экспонаты найдутся!

Вика улыбнулась.

– Дурак ты, Лешенька! Одни у тебя шуточки в голове!

– Сейчас я тебе покажу шуточки, – Леша залез на Вику сверху.

Зазвонил телефон.

– Вот те! Найдут же время звонить. – Леша решил не брать трубку, но телефон всё трезвонил и трезвонил, не давая сосредоточиться на чем следует. – Ладно, подожди, Вик. – Он скатился с женщины, протянул руку и снял трубку. – Алё!

– Это квартира Алексея Дегенгарда?

– Вас слушаю!

И он услышал! Он услышал, что его родители убиты, и их тела находятся в морге города Моршанска, Тамбовской области. Он может приехать, чтобы забрать их.

Глава девятая ЧЕЛОВЕК В БМВ

1

Черная БМВ затормозила на светофоре. Водитель выставил локоть на улицу, поднял кисть и тряхнул рукой. Часы с браслетом сползли пониже. Человек взял с панели пачку «Marlboro», достал сигарету, положил пачку на место, рядом с иконкой Ильи Пророка, вытащил из кармана пиджака зажигалку, отщелкнул крышку, прикурил. Светофор мигнул, загорелся зеленый. Машина тронулась и плавно набрала скорость.

В кармане водителя запикал телефон. Водитель придавил в пепельнице окурок, вытащил телефон, нажал О'КЕЙ.

– Алё!.. – Он улыбнулся. – Здравствуйте, батюшка!.. Дела?.. Да вот, еду к своей школьной подруге… Да… вот… Позвонила… Похоже, что-то у нее стряслось… Вашими молитвами, слава Богу… – Водитель встревожился. – А что с вами, отец Харитон?!. Может, нужно чего?.. Лекарства?.. Врачи?.. Вам, отец Харитон, нужно беречь себя! Вон сколько всего у вас на плечах… Сколько всего от вас зависит!.. А куда ложитесь-то, отец?.. Хорошо… Выздоравливайте…

Водитель спрятал телефон в карман и свернул к ночному магазину.

2

За прилавком сидела молоденькая девчонка в зеленом халате и с мочалкой на голове. Больше в магазине никого не было.

Человек взял корзину, прошел к стеллажу спиртных напитков. Взял бутылку французского вина. Прошел к стеллажу с продуктами. Взял дорогого шоколада и упаковку киви. Подумал и положил в корзину еще пачку презервативов, банку черной икры и оливки с перцем.

Что-то грохнуло, кто-то закричал. Человек присел за стеллажом и выглянул сбоку. У кассы стоял пацан лет двадцати, с платком на лице и пистолетом в руке.

– Живо бабки! – крикнул он. – А то убью и изнасилую! – Пацан ткнул продавщицу дулом в живот.

Продавщица побледнела, как снег, и дрожала. Человек за горлышко вытащил из корзины бутылку вина и начал бесшумно передвигаться в сторону кассы.

– Бабки гони, тварь жирная! Мне терять нечего! – продолжал орать грабитель. – Мне терять нечего! Я тебя, сука в ботах, распишу, как картину Ре… – договорить, как какую картину он собирается расписать несчастную продавщицу, грабитель не успел, потому что об его затылок разбилась бутылка французского. Грабитель рухнул вперед, на кассу, и сполз на пол. Так и осталось неизвестным, чью именно картину имел в виду преступник – Рериха, Рембрандта или Ренуара. Но мы лично думаем, что он имел в виду картину Репина.

Человек наступил ему на руку, взял с прилавка пакет, обернул им руку и поднял пистолет.

– Муляж, – он вернулся за корзиной, прихватив по дороге новую бутылку французского.

Когда он подошел к кассе, грабитель всё еще лежал без сознания, а продавщица продолжала дрожать.

– Успокойся, девочка, – человек похлопал ее по руке. – Всё уже позади. – Он вытащил деньги.

– Н-н-н-н-не надо д-д-д-д-денег… С-с-с-сп-п-п-п-па-а-а-сиб-бо… – продавщица заплакала.

– У тебя что – такая большая зарплата? – он положил на прилавок купюру. – А этого я на улицу вытащу. Когда в себя придет – не вспомнит, кто такой и чего тут делает. – Он за воротник выволок грабителя на улицу, оттащил к помойке и бросил там.

Положил пакеты с покупками на заднее сиденье и уехал.

Глава десятая ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ

Когда уйдем со школьного двора…

Из кинофильма «Розыгрыш»

1

Вероника Полушкина лежала на диване лицом в подушку и плакала. Сегодняшний день стал для нее роковым. Такое потрясение, как сегодня, Полушкина испытала только однажды, в школе… В девятом классе она влюбилась в десятиклассника Леню Скрепкина и решила, что пора расстаться с невинностью. Скрепкин жил в Серебряном Бору, встречаться с ним после школы было неудобно. Встречались в школе на чердаке, в подвале и в раздевалке физкультурного зала. Однажды они занимались этим в кабинете биологии, рядом со скелетами людей, чучелами животных и птиц. Они лежали на матах в лабораторном помещении и смотрели в потолок, оборудованный под звездное небо. Раньше здесь был кабинет географии, но биологичка подсидела пьющего географа и добилась его переселения в засранный кабинет на первом этаже. Географ-то был хоть и пьющий, но изобретательный, он смастерил из нескольких елочных гирлянд и лампочек карту звездного неба, которую можно было втыкать в розетку, и на потолке появлялись романтические созвездия. Большая и Малая Медведицы, Близнецы, Южный Крест, Кассиопея… И вот, когда Вероника с Леней лежали голые на матах и тихонько разговаривали про любовь, вдруг включилось небо, и на потолке зажглись звезды. В первое мгновение Полушкина не почувствовала, что скрывается за мерцающим светом звезд. Говорил же поэт Асадов: Если звезды зажигают, значит так нужно… Так оно и получилось. Звезды зажег военрук Бронислав Иванович Магалаев. А когда вслед за звездами зажглись лампочки, Вероника с Леней полезли под стол, но спрятаться не успели.

– Ну-ка! Чьи это голые жопы?! – заорал военрук. – Тут что, блядь, публичный дом?! – он схватил перепуганных детей за пятки и выдернул из-под стола.

Полушкиной было так страшно и так стыдно, что она чуть не умерла. Магалаев пообещал сделать эту историю достоянием школьной общественности, не допустить, так сказать, чтобы вирус разврата заразил всю школу. Они с Леней чуть не на коленях ползали и умоляли Магалаева, чтобы он никому не рассказывал, но Магалаев сказал, что все равно расскажет, потому что долг учителя для него важнее, чем ложная жалость.

Всю ночь Вероника не спала и пришла на следующее утро в школу с опухшим лицом и красными глазами. Она представляла, как сейчас на школьной линейке Магалаев объявит по гулким коридорам, что ученица девятого класса Вероника Полушкина – проститутка. Но ничего такого не случилось. Ни после первого урока, ни после второго, а после третьего, на перемене, к ней подошел Бронислав Иванович, взял за локоть и сказал:

– Зайдешь, Полушкина, ко мне после следующего урока. Будем решать, что с тобой делать.

У Полушкиной затеплилась слабая надежда. На следующей перемене она, с дрожью в коленках, приоткрыла дверь в кабинет военного дела. Магалаев сидел за столом со спичкой в зубах.

– Полушкина? Заходи.

Вероника вошла.

Магалаев закинул ногу на ногу и начал говорить, как вчера. Уже через минуту Вероника поняла, что ее надежды были напрасными, что Бронислав Иванович не собирается отступать от своих слов, и ее ждет неминуемый позор. Он еще сказал, что ей же так будет лучше, потому что если ее вовремя не остановить, то она докатится по наклонной плоскости до самого дна и ее в конце концов засосет ЦРУ. Вероника стояла красная, теребила фартук, слезы текли по щекам и падали на пол.

Когда она дошла до полуобморочного состояния, Магалаев встал, закрыл кабинет на ключ и сказал:

– Ладно, я сегодня добрый… Я привык поступать с детьми так, как деды наши поступали и отцы… Выдрать тебя надо, Полушкина, – он расстегнул ремень и начал вытягивать его из брюк. – Задирай юбку, красавица.

Полушкина опешила.

– Что стесняешься? Перед кем попало жопой вертеть она не стесняется! А тут, вишь ты, перед своим преподавателем застеснялась, который тебя учит! Да я, если хочешь знать, тебе как второй отец! Давай, на стол ложись задом кверху и трусы снимай!

Вероника медленно подняла платье, нагнулась, легла на стол и спустила трусы. Она подумала, что лучше уж испытать стыд перед одним человеком, чем перед всей школой и родительским комитетом. Полушкина зажмурилась и напрягла ягодицы в ожидании удара.

– Расслабься, Полушкина, – Магалаев похлопал ее по попе, – расслабься, не так больно будет… Наши военнопленные… когда их били фашисты, хорошо знали… если хочешь, чтобы тебе не сломали кости, расслабь мышцы.

Вероника похолодела, она представила, как военрук ломает ей таз, и съежилась еще больше.

– Расслабься, я сказал! – заорал Магалаев и хлопнул кулаком по столу. – А то я сейчас передумаю и расскажу всем, чем ты занималась в кабинете биологии!

Полушкина от страха начала подвывать, но ягодицы расслабила.

– Чпок, – что-то негромко хлопнуло у нее за спиной. Вероника осторожно повернула голову и увидела, что военрук выдавливает себе на ладонь чего-то из тюбика.

– Что это? – спросила она слабым голосом.

– А? – Бронислав Иванович поднял голову. – Это, Полушкина, мазь от ушибов… Чтоб у тебя на жопе синяков видно не было… Отвернись.

Она отвернулась и зажмурилась. Холодная рука Магалаева коснулась ее ягодиц. Мурашки побежали по спине. Военрук провел рукой по заду и схватил Вику между ног.

– Ой! Что вы делаете?!

– Молчать!.. Молчи теперь, Полушкина. Раньше нужно было ойкать, когда тебя этот пидор напяливал! А теперь помалкивай лучше, – он тяжело дышал и водил рукой у Полушкиной между ног.

– Ну что вы, – Вероника попыталась повернуть голову и увидела, что военрук без штанов и дрочит.

Магалаев прижал ее голову к парте.

– Лежать!

Страшная истина открылась Веронике. Их пожилой, всеми уважаемый учитель военного дела и обществоведения дрочит! Ничего себе! Он же учитель! Как же это?! Как же идеалы педагогики?!. Как же Макаренко?!. Одновременно это открытие немного успокоило Веронику. Ну и что такого? Пусть на нее немного подрочит, зато никому ничего не расскажет… Пусть немного подрочит – от нее не убудет… Это не больно… Ремнем больнее… И еще Вероника подумала, что теперь она тоже знает тайну военрука, а это…

Она не успела додумать, Магалаев резким движением раздвинул ей ноги и засунул свой грубый прибор в ее нежное полудетское гнездо.

– Ой! – у нее перехватило дыхание. – Что вы делаете, Бронислав Иванович?!. Как вам не стыдно?!

– Молчать! – Магалаев дал Веронике легкий подзатыльник. – А ты что, Полушкина, думала, я с тобой тут это… как его, блин… в эти самые… ох… в кошки-мышки играть буду?.. Ох… Когда ты, Полушкина, начинаешь вести это… ух… половую жизнь, ты делаешь заявку на то, что ты уже взрослый человек! А это, Полушкина, не только большие права, но и большая ответственность… Ух… ух…

Волна омерзения захлестнула Веронику. Ей стало так противно, что у нее потемнело в глазах… Она вдруг отчетливо поняла, что жизнь – это не розы и пчелы, а мерзкая, отвратительная, грязная штука, и что такой она была и будет всегда, до самой смерти. Зачем же жить-то тогда, если нет идеалов, а учителя трахают учениц?..

Одновременно с этим, Вероника сильно возбудилась. Ей было неприятно и приятно одновременно. В какой-то момент всё поплыло у нее перед глазами, и она кончила. Это было для нее еще одним потрясением. Со Скрепкиным Вероника ни разу не кончала и даже представить себе не могла, что это такое…

После этого случая Вероника как-то перестала общаться с Леней Скрепкиным. И он ее тоже избегал. А при встречах в коридорах школы, отводил глаза в сторону. Вероника считала, что Леня струсил, но не осуждала… В десятом у Вероники было уже пять мальчиков, с которыми она встречалась где угодно, только не в школе. В год после окончания школы – пятнадцать. А потом она потеряла им счет…

2

Однажды зимой Вероника возвращалась домой из института. Сзади резко затормозила машина. Хлопнула дверца.

– Привет, – услышала она, кто-то перехватил ее за локоть. Вероника обернулась и с трудом узнала свою первую любовь, Леню Скрепкина. Леня изменился. Он повзрослел, как-то оформился, и еще… И еще в нем появилось что-то странное, чего Вероника никак не могла определить… Будто он стал похож на какого-то известного артиста, но на какого, Вероника не могла вспомнить…

Леня пригласил Веронику в кафе.

Они сидели в популярном тогда кафе-мороженое «Космос» на улице Горького, пили коктейли через соломинки, ели фирменное мороженое «Космос», посыпанное шоколадными стружками, смотрели в широкое окно на заснеженную улицу, по которой ездили взад-вперед «Москвичи», «Жигули» и «Волги», шли люди с елками на плечах.

– Сколько лет мы не виделись? – спросил Леня.

– Много… – Полушкина сморщила лоб, подсчитывая в уме.

– Ты чем занимаешься?..

– Историко-архивный заканчиваю…

– А… Историком, значит, будешь…

– А ты чего делаешь?

– А я сидел, – ответил Леня. – А теперь фарцую… Грины, шмотки… всё такое… – Он щелкнул пальцем, подзывая официанта. – Ну что, братишка, неси нам «Наполеон» теперь…

– Понял, Леня, – официант кивнул головой.

Полушкина присвистнула. Коньяк «Наполеон» и в магазине-то стоил ужас сколько, а в кафе и подавно! Раза в два дороже. Страшно было подумать: бутылка «Наполеона» – зарплата молодого специалиста!

– Он тебя знает? – Вероника покосилась на официанта.

– Меня тут все знают, – Скрепкин вытащил из кармана лопатник и небрежно кинул на стол две крупные купюры.

– За что сидел? – спросила Вероника.

– Сейчас расскажу… Подожди.

Официант принес коньяк, шоколадку и блюдечко с дольками лимона, посыпанными сверху сахарной пудрой.

– Выпьем за встречу, – Леня чокнулся и залпом осушил стопятидесятиграммовый фужер коньяку. – Помнишь, – сказал он, закуривая «Мальборо», – как нас с тобой застукал Магалаев?..

Вероника вздрогнула. Еще бы, не помнить такое!

– Так вот… Из-за него-то я и сел…

– Ты что, его убил?!.

– До этого не дошло… А жаль… – Леня помолчал. – Я никому не рассказывал… А тебе сегодня расскажу… День сегодня такой… особенный… Новый Год… – Он налил себе еще и хотел долить в рюмку Вероники, но она показала, что ей пока достаточно. – А я выпью… – Леня выпил, закурил вторую сигарету от первой и продолжал: – Тогда Магалаев завел меня в свой кабинет и пригрозил, что расскажет о нас не только всей школе, но и родителям… – Леня криво усмехнулся. – Сейчас-то смешно вспоминать, а тогда… Он мне говорит: тебе-то будет хреново, а Полушкиной вообще из-за тебя крышка… Прямая дорога в шлюхи… Ее теперь ни в институт, ни на работу приличную с такой аморальной характеристикой не возьмут… На совести, гад, сыграл… А потом говорит, что мол ладно, что он сегодня добрый и поступит со мной, как отец, выдерет ремнем и отпустит…

У Полушкиной полезли кверху брови… Она угадывала конец этой истории.

– Ну и вот… Я подумал, что так-то лучше, – говорил Скрепкин. – Ерунда, жопа поболит и всё… – Леня усмехнулся. – Снял я штаны… А он меня отпидорасил!..

Вероника охнула.

– Так-то вот… И всю мою жизнь это перевернуло с ног на голову… Решил я, что должен отомстить… Готовился долго… Школу закончил… В институт поступил… А мысль о мести у меня в голове сидит… Приобрел я, по случаю, охотничье ружье, сделал из него обрез, стал готовиться… Маршрут его изучил – как, куда и когда он ходит… Когда дома бывает, когда в школе… Всё высчитал… И… тоже зимой это было… решил, что сегодня или никогда… Сижу вечером в его подъезде под лесенкой, жду… Знаю, что должен он сейчас в подъезд войти… Человек он военный, вся жизнь – по распорядку… Открывается дверь, входит… А в подъезде темно, я специально лампочку вывернул… Я из-под лесенки выскакиваю, подхожу сзади, за горло его одной рукой перехватил и обрез под ребра… – Леня резко затушил в пепельнице сигарету, так, что в разные стороны полетели искры. И одна маленькая, но очень горячая искра пролетела над столом, упала Веронике на колготки и прожгла в них дырочку. Но Вероника этого не заметила, она лишь дернула под столом ногой, как будто отгоняя комара. Леня вытащил из пачки следующую сигарету. – Вот, Вероника… Стою я в темном подъезде с обрезом у него промеж лопаток и говорю: Таким, как ты, гондонам не место на этой земле! Не должны такие гондоны жить и учить детей! И выстрелил сразу из двух стволов… У него ноги подогнулись, голова упала и шапка с нее слетела. И тут я вижу, хоть и темно было, что он лысый! – Скрепкин врезал по столу кулаком с такой силой, что бутылка с фужерами подпрыгнули на два сантиметра. Все, кто сидел в кафе, обернулись. Леня сделал им рукой жест – всё нормально. Вздохнул и уронил голову. – Убил я ни в чем не повинного человека… Барда Мещерикова, который возвращался с квартирного концерта… Слышала?.. В лесу сижу под деревом / А сверху облака / И верю и не верю я / В Политбюро ЦК… Всем опять плохо, а Магалаеву хорошо… Нагнулся я, послушал, бьется сердце… Живой еще… Не смог я его бросить и убежать… Вызвал скорую… Но пока они доехали, он у меня на руках умер… А меня арестовали… Отсидел я от звонка до звонка… Всякого в тюрьме повидал… Но про Магалаева не забыл… Вышел, искал его… Но он как сквозь землю провалился. Видать, почувствовал гад, что ему грозит… А может, и сдох он уже… Только сердце подсказывает, что живой!.. Просто уехал из Москвы…

Они помолчали.

– А ты знаешь, Леня… – и Вероника рассказала Скрепкину свою часть истории про Магалаева…

И они в тот вечер поклялись друг другу разыскать военрука и отомстить ему…

А потом поехали к Лене домой и трахнулись…

А наутро Вероника вернулась в свою жизнь…

3

… Теперь она лежала на диване лицом в подушку и плакала…

Три недели назад шофер Витя Пачкин, с которым у нее была связь, уговорил ее вынести из музея старинную вазу для фруктов. Вероника не соглашалась, ей было боязно и неприятно заниматься такими вещами. Но она была всего лишь слабой женщиной, рожденной, чтобы уступать партнерам. И Пачкин уговорил ее.

Он сказал, что один хер такого добра в музее до х… и никто не чухнется… К тому же Полушкину пригласили работать главным бухгалтером в одну инвестиционную компанию, и она собиралась из музея уволиться. Следом за ней намеревался перейти в эту же фирму и Витя, для которого Полушкина договорилась о месте шофера. В этой фирме платили, конечно, не так как в музее! Кроме того, обещали разные бонусы, премии, медицинские страховки, отдых на юге за счет фирмы… И Пачкин убедил ее взять эту чертову вазу! Он объяснил, что если даже когда-нибудь музей обнаружит пропажу, они уже не будут там работать, и пойди разберись, что к чему… А жизнь, говорил Витя, может повернуться по-всякому – сегодня ты работаешь в хорошей фирме и получаешь нормальный бонус, а завтра тебя вытолкали на улицу… Жизнь длинная, и нужно заранее предусмотреть все неприятные повороты. А эта херовина из музея стоит определенно немалых денег. Если они ее поделят пополам и загонят на черном рынке, то заработают никак не меньше, чем по миллиону долларов наличными. Так говорил Пачкин. И конечно же, Вероника не поверила ему насчет миллиона, но уступила… Они развинтили вазу на отдельные блюда, и Витя вынес ее из музея по частям. Теперь половина блюд лежала у Вероники на антресоли, завернутая в газету, а вторую половину и стержень с насосом Пачкин собирался отвезти в деревню к матери и там спрятать…

Нужно немедленно было что-то делать!.. Но что делать, Вероника не знала. Она никак не ожидала, что пропажа обнаружится так скоро, еще до того, как они уволятся. Она пребывала в таком состоянии, когда что-то думать и решать было невозможно – голова не работала. А Пачкин уехал, как назло, в свою деревню. Она даже не могла ни с кем-то поделиться и посоветоваться… Стоп!

Вероника подняла с подушки заплаканное лицо. Стоп! ЛЕНЯ! ЛЕНЯ СКРЕПКИН! Вот кто ей нужен! Вот с кем она может посоветоваться! Вот кто должен разбираться в таких вещах!

Подушкина спрыгнула с дивана, выскочила в коридор и схватила с полки записную книжку.

А… Б, В, Г, Д… Где же это… С… С… С… Вот он!

Вероника боялась, что по этому номеру Лени вполне может уже и не быть. Она не звонила ему несколько лет и не знала, что с ним и где он. Может, он переехал куда-нибудь, может, опять сидит в тюрьме. Да мало ли что может произойти с человеком за столько времени! С целой страной вон что произошло! А уж с отдельно взятым человеком…

Полушкина нервно набрала номер и услышала длинные гудки. Через три гудка в трубке затрещало, и голос Скрепкина произнес:

– Здравствуйте. Меня сейчас нет дома. Если вы хотите что-то сообщить, скажите это после длинного гудка. Спасибо. Всего хорошего.

Вероника дождалась гудка и, шмыгая носом, залепетала:

– Ленечка, милый! – она всхлипнула. – Это Вероника! Перезвони мне, пожалуйста… У меня катастрофа!.. – Полушкина не знала, что еще сказать, и положила трубку. Автоответчику она не могла пожаловаться, как надо. Для этого ей нужен был живой ухо-голос…

4

Леня позвонил в полчетвертого ночи. Вероника как раз только заснула. Она провалялась в кровати до трех, но заснуть никак не могла. Она считала себя виноватой, и ей казалось, что если она уснет, – будет хуже. И действительно, когда сон всё же сморил ее, Веронике приснилось, что ее посадили в тюрьму. Но не в обычную тюрьму, а какую-то не такую… В этой тюрьме Полушкина должна была три раза в день лизать сковородки. Но не раскаленные, как в аду, а наоборот – холодные как лед, смазанные противным рыбьим жиром. Полушкина сидела в одиночной камере, когда вдруг к ней через пол залез бывший сотрудник музея Георгий Адамович Дегенгард, с которым она несколько раз имела интимную связь, потому что он ей нравился за интеллигентность. Когда имеешь связь с интеллигентами, сама как-то заряжаешься духовным зарядом… Георгий Адамович вылез из-под земли и сказал:

– Что же ты, Вероника, наделала?! А еще – главный бухгалтер музея! Долбишься с кем попало в туалете, крадешь культурные ценности и тому подобное, – Дегенгард загнул три пальца.

– Георгий! Откуда ты здесь?! – удивилась Полушкина.

– Откуда надо! – грубо ответил Дегенгард. – Не твое дело!.. Ты лучше осознай, что тебя ждет за твои преступления при жизни и после нее!

– Ах! – У Вероники всё внутри похолодело, она отчетливо поняла, что ее ждет, и ужаснулась.

– Вот-вот, – кивнул Дегенгард.

– Георгий, что же мне делать?!

– Я могу тебе помочь… Но ты должна будешь за это заплатить…

Полушкина быстро кивнула:

– Что я должна сделать?

– Ты должна мне разрешить напиться твоей крови…

– Как это – крови? – не поняла Вероника.

– Просто крови, – Дегенгард облизнулся.

– Может, – предложила Вероника, – ты меня лучше изнасилуешь?

– Нет! – Георгий Адамович поморщился. – Это неинтересно.

– Да?.. А может быть, что-нибудь другое? А то как-то… кровь… нехорошо это… антинаучно… неинтеллигентно… Разве интеллигенты пьют кровь?

– А как же! Конечно, пьют!.. Полнокровие вредит людям… А так ты похудеешь, и цвет лица у тебя будет благородный… мраморный. – Неожиданно Дегенгард задрал верхнюю губу, обнажив длинный желтый клык.

– Ой! Георгий! Ты что, вампир?!

– Да, – Дегенгард, как Пушкин, приложил ладонь к груди и поклонился. – Вампир… Но, – он поднял палец, – интеллигентный вампир! Русский интеллигентный вампир.

– А это больно?..

– Не больно… Даже приятно… Только сначала немного страшно… потому что ново и непривычно…

– Ну хорошо… Я согласна, – Вероника расстегнула верхнюю пуговку на блузке, еще одну…

Георгий Адамович улыбнулся улыбкой покойника и поцокал языком.

В это время что-то зазвенело: Дзын-нь, дзын-нь, дзын-нь…

— Ну вот! – Дегенгард хлопнул себя по ляжке. – Это твой этот… фарцовщик тебе звонит! Черт бы его побрал!.. Ладно, увидимся еще…

Дзын-нь, дзын-нь, дзын-нь…

Он помахал рукой и ушел в землю.

Дзын-нь, дзын-нь, дзын-нь…

Вероника открыла глаза. На столике надрывался телефон.

5

– Алё! – она не узнала собственный голос. Алё получилось таким, как будто ее кто-то схватил за горло и надавил. Моментально в голове пронеслось видение из сна… длинные зубы Дегенгарда… тюрьма… холодные, как искусственный лед, сковородки. У Вероники защипало язык, и во рту сделалось кисло. – Алё!.. Говорите!..

– Вероника, ты?

– Я!.. Ой! Леня, ты?!

– Я!.. А я тебя не узнал!.. Какой-то у тебя голос не такой! Какой-то сдавленный… Богатая будешь…

– Какое там! – Вероника махнула рукой, как будто Скрепкин ее видел. – Тут такое… Как хорошо, что ты позвонил!

– Что случилось?!.

– Ой, Ленечка, у меня катастрофа!.. – Она начала рассказывать Лене то, что с ней произошло, но Скрепкин остановил ее.

– Стоп, – сказал он, – это не для телефона… Я сейчас приеду…

6

Вероника умылась холодной водой, набросила халат и пошла в кухню варить кофе.

Через полчаса Леня уже сидел за столом, пил кофе, курил «Мальборо» и слушал ее рассказ. Выглядел Леня хорошо, как человек с деньгами и положением. Поверх дорогой шелковой рубахи на нем был надет на вид простой, но явно очень дорогой темно-синий пиджак. На запястье – золотые швейцарские часы. Очки без оправы. Аккуратная стрижка.

– Красавец ты какой, – сделала Полушкина комплимент, когда закончила про свои неприятности. – А я когда звонила, боялась, что ты опять в тюрьме…

– Бог с тобой, – Леня отмахнулся. – У меня всё в порядке… В тюрьме жулики должны сидеть, а мы – деловые люди…

– М-м… А Магалаева не того?..

Скрепкин вздохнул.

– Не того… Искал я его сначала… Да, видно, Бог отвел… – Леня покрутил в руке Zippo. – Я к Богу пришел в последнее время…

– Как это?

– Познакомили меня с одним святым отцом… У меня в прошлом году запой случился… Хотел в белой горячке руки на себя наложить… Думал, зачем живу, на хер мне всё это надо… и всё такое… Но… спасибо друзьям… Они меня отрезвили, как могли, и привезли к святому отцу… Отцу Харитону… Он-то меня на путь и наставил… Теперь он мой духовник, я к нему один раз в две недели езжу… Если раз в две недели не побываю у него, хожу, как туча… Не пью абсолютно… А если пропущу, тоже хожу, как туча… О, кстати!.. – Леня вышел в коридор, вернулся с пакетами. – Вот, привез вина… Французское… Но, я не буду… – Он выставил на стол бутылку, киви, банку оливок и дорогой шоколад…

– Я одна как-то не привыкла…

– Ладно, я с тобой чокнусь…

– Ну… – Вероника посмотрела Лене в глаза. – А про меня что скажешь?

Скрепкин вздохнул.

– Плохо дело… Надо в деревню ехать… Задача простая – собрать всю эту посуду, на штырь нанизать и вернуть на место… Иначе дрянь…

– Как же так? Они же уже знают, что ее там нет!

– Это ты не волнуйся. Это я на себя беру. Улажу. Главное, что предмет есть. Предмет есть – почвы для обвинения нет… – Он помолчал. – Сегодня суббота уже?.. Значит, у тебя выходной?

Полушкина кивнула.

– Вот и хорошо. Если бы ты на неделе в деревню отправилась – это подозрительно… А так – нормально. За выходные обернешься туда-сюда, и все дела… Я тебя отвезу…

– А тебе удобно?

– Людям помогать надо… Особенно близким… Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне… – Леня посмотрел на часы. – Шесть тридцать… Ты знаешь, где деревня-то эта находится?..

– Я знаю только, что это в Тамбовской области и называется Красный Бубен… А ни улицы, ни дома не знаю…

– Ерунда, разберемся… Главное, деревню найти, а там спросим… Если под Тамбовом, то езды туда часов шесть с расспросами… Так что давай, Вероничка, пару часиков вздремнем на дорожку и поедем… Успеем, я думаю, туда-сюда смотаться…

7

Они легли и не смогли удержаться от близости… Полчаса они не доспали, но не пожалели об этом. Секс получился по-утреннему бодрым и принес Полушкиной облегчение.

– Фу, – выдохнула Вероника, откидываясь на подушку, – хорошо… – И помолчав, добавила: – Ты все-таки первый у меня… был партнер…

Леня посмотрел на часы:

– И последний на семь ноль две…

– Фи! – Вероника подтолкнула его локтем в бок.

– Осторожней, я на пол упаду…

Потом они немного поспали, потом быстро собрались, но выехать немедленно не получилось. Какие-то уроды порезали у Лениной машины колеса. Все четыре колеса. Пока то да се – выехали только в три.

Глава одиннадцатая БИЛЛ ГЕЙТС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Очень вырос в целом мире

Гриппа вирус – три-четыре…

Высоцкий

1

Показались огни маленького города. Алексей подъезжал к Моршанску. Было еще темно, но на горизонте уже появилась светлая полоска. Начинался новый день, который не сулил ничего хорошего.

Леша вытащил сигарету, закурил. Пепельница доверху была забита окурками. Леша курил не переставая.

У него не укладывалось в голове, что его отца и мать могли убить. У них ничего не было, они никого не трогали, жили тихо и мирно, не лезли ни в какую политику, ни в какой бизнес, ни во что такое, за что убивают. Скорее всего, их убили из-за ненависти к москвичам. Убили деревенские! Люмпены, манкурты, бездельники, алкаши, подонки, ублюдки! Убили из-за того, что они лучше их!

Алексей сразу не советовал родителям покупать этот сраный дом. У него уже тогда были нехорошие предчувствия. Он говорил им, что деревня – не место для летнего отдыха. Если охота вам выращивать свою редиску, купите дачу и – пожалуйста. Дачники все городские по сознанию, и с ними легко найти общий язык. А деревенские только выглядят, как обыкновенные люди, а сознание у них ненормальное!

Но отец с матерью уперлись и не слушали. Людей в таком возрасте не переделаешь, у них в голове тяжелый груз принадлежности к интеллигенции. Он не дает им посмотреть на мир открытыми глазами. Без контактных линз культуры. Интеллигенция – такая формация, которая себя уже того… выработала, она отошла в историю, как неандертальцы или феодалы какие-то… Еще лет пять-десять – и это поймут все… Даже Солженицын и тот поймет… У Российской интеллигенции было две фазы – дореволюционная и советская. Ну, дореволюционная – это еще туда-сюда, хотя, тоже фигня и мозгозасиратель-ство… Ну, Достоевский… ладно еще, сойдет… А вот Толстой Лев – это, блин, обалдеть можно… особенно под конец… Был, вот, нормальный парень… бухал, развратничал, потом попал на войну с чеченами… стал писать, как Хемингуэй… ну женился сдуру, детей она ему нарожала… и он всю дорогу пытался от них сдристнуть… под конец сдристнул все-таки и умер от счастья! Вот и весь жизненный путь – жизнь обычного затюканного человека. А из него сделали короля русской интеллигенции!.. Ну, это ладно тоже… У них с головой хоть получше было…

Хотя, хрен знает… Вот, скажем, про царя… Ведь не было же у них отчетливого понимания – хорошо царя подвзорвать или плохо… Но, всё же советская интеллигенция – это полный атас!.. Такое в голове!.. Как салат оливье!.. Ну, это и понятно почему… Советская власть заставляла всех жить в зоопарке – тут решетка, здесь кормушка, тут параша, тут пахан, который тебя кормит. Через решетку жрать конфеты и бублики нельзя… Такая жизнь формировала исковерканное сознание. А особенно, конечно, у интеллигенции, которая и без советской власти себе башку разной дрянью засирает… Интеллигенция и теперь такая же, по сути… Спроси их – вы за Ельцина или против? Так они и не скажут! Начнут говорить – в том смысле, в другом смысле, если принять во внимание, или вообще… им за политику говорить в падлу, они, блин, выше этого дела… Если в общественный совет войти куда, то это ради Бога… А так – нет… Несчастные люди… Вырастили их, как дерево банзай… Растение карликовое и искривленное… А по их мнению – исключительное… выше других…

2

Морг, где лежали родители, Леша нашел не сразу. Некоторое время он колесил по пустым утренним улицам Моршанска. Спросить было не у кого. Все еще спали. В конце концов он все-таки нашел его. Морг находился на территории больницы, за инфекционным корпусом.

Леша постучал в дверь. Естественно, никто не открыл. Леша сел в машину и стал ждать. И отключился…

… Он шел по какой-то деревне. Кругом было пусто и жутко. Не лаяли собаки, не пели петухи, не стрекотали кузнечики, не мычали коровы, не матерились пастухи. Было тихо, как в голове у глухого. Леша поежился. Вдобавок к тишине, было холодно, как в Сыктывкаре, куда Леша летал в командировку. Там, в холодной гостинице, он напялил проститутку-самоедку. Когда они перепихнулись за тридцать УЕ, проститутка, как водится, стала жаловаться Леше, что работы в городе никакой нет и молодой девушке некуда податься. Или идти на ЛПК, нюхать целлюлозу (она офигительно как воняет!), или в проститутки! Леша спросил у девушки, какой она национальности. Она сказала, что самоедка. Леша до этого не знал, что есть в России такая национальность самоеды-лопари, и, естественно, спросил у девушки, – не едят ли они самих себя? Проститутка обиделась, сказала, что каждый приезжий говорит ей одно и то же…

Он шел по свежевспаханному полю. Посредине поля стояли ворота. Леша шел к ним. Он разглядел на воротах неприличную надпись:

Х… и П…

Так вот оно что! – подумал он. – Безобразие! Он знал, что за воротами его папа и мама, и поэтому ему не нравились эти надписи. Он прибавил шагу, чтобы побыстрее добраться до ворот и устранить безобразие. Но сколько он ни шел, ворота не приближались.

– Стоп! – услышал он за спиной команду.

Леша обернулся и совсем не удивился, увидев человека в круглых очках с каштановыми волосами. На поле среднерусского черноземья стоял Билл Гейтс, улыбался и протягивал Леше руку.

Леша шагнул к Гейтсу и пожал руку президента Майкрософта.

– Привет, Алексей, – сказал Билл Гейтс по-английски. – Давно слежу за твоими успехами в области программирования. Результаты впечатляющие! Являюсь поклонником разработанных тобой серверов «Курочки» и «Золотые Титьки». Это здорово меня возбуждает!

– Я тоже давно являюсь горячим поклонником вашего программного обеспечения, – ответил Леша по-английски. – Я с великим удовольствием прочитал вашу книгу «Дорога В Будущее»! Это великолепно!

– Давай, я тебе ее подпишу на память, – Билл Гейтс вытащил из кармана золотой Паркер.

Леша вытащил из-под ремня штанов книгу Билла и протянул.

Билл Гейтс что-то написал в ней, подул, чтобы просохли чернила, и отдал Леше. Леша хотел посмотреть, что написал Билл, но Гейтс остановил его.

– Потом… Не ходи туда, – он показал головой в сторону ворот. – Это не дорога в будущее. Это дорога в Ад. Твои родители умерли. Они там, где работают другие программы, программы уничтожения.

Надписи X… и П… слились на воротах в одну лужу, а потом растеклись в светящиеся цифры 666. Над воротами всплыл вращающийся череп.

– Видишь, – сказал Билл и повторил: – Это не дорога в будущее! Они покойники, а ты еще нет. Привет, Алексей. Встретимся в Майкрософте, – Гейтс пожал Леше руку. На руке у Билла, как у Ельцина, не хватало полпальца. – Добро пожаловать в Майкрософт! – произнес он басом, развернулся и пошел прочь. Его силуэт растаял в тумане…

3

Леша проснулся от стука. В дверь морга стучал какой-то мужик.

– Сергей, открывай, говорю! – кричал он. – Кончай спать! – Мужик повернулся к двери спиной и бил по ней каблуком кирзового сапога. – А-ткры-вай! А-ткры-вай! – Каждый слог он сопровождал ударом пятки. – Ты чё там делаешь?! – Бум-бум-бум! – Трупок натягиваешь?! Труппер подхватишь, мудифилис!

Алексей опустил стекло. Ему очень неприятно было слушать, как этот тип говорит гнусности. Там же в морге лежали его мама и папа! Ему захотелось подойти к этому стукачу и надавать по зубам. В жилах закипела кровь, а перед глазами поплыли полупрозрачные круги ярости.

Леша вышел из машины и размял ноги.

– А-ткры-вай! А-ткры-вай быстрее, Кузов, в сраку траханый Кутузов! – прочитал мужик стихи в рифму, которых Леша не понял, но они его добили.

Леша быстрым шагом пошел к мужику. Он подошел и схватил того за плечо, чтобы развернуть и дать в глаз.

Неожиданно резко мужик развернулся и врезал Алексею в челюсть. Алексей отлетел назад и стукнулся головой о дверцу машины. Дверца захлопнулась.

– Не подходи ко мне сзади! – заорал мужик. – Я это с зоны ненавижу! – Он потер потревоженный кулак.

Леша поднялся на ноги. Мало того, что он тут услышал, ему еще ни за что ни про что съездили по репе. Ладно. Он был не кто попало, кого можно бить за просто хрен. Он шесть лет занимался джиу-джитсу. Леша встал в стойку и поманил мужика:

– Давай иди ко мне, браток!

Мужик был на полголовы выше Леши, шире его в плечах, крепкого сложения и напоминал чем-то артиста Куравлева, только поздоровее. Мужик немного удивился и криво усмехнулся.

– Ни хрена! Приехал москвич ко мне в город и выеживается, как местный! – Он сжал здоровые кулаки и бросился на Леху.

Используя, как его учили, скорость нападающего и, направляя ее в нужную сторону, Леша схватил мужика за пояс и швырнул в стенку. Мужик влетел головой в дверь с такой силой, что дверь морга, установленная не по правилам и открывавшаяся внутрь, слетела с петель и вместе с мужиком исчезла в темном проеме. Леша услышал, как мужик с дверью загремел по ступенькам вниз.

– Брам-брам-брам! Бумс!

Стало тихо. Леша испытал чувство удовлетворения от безусловной победы над жлобьем. Он похлопал рукой об руку, стряхивая с них плохую энергию агрессора, и зашагал к моргу.

Мужик лежал внизу на двери и стонал. Леша спустился по ступенькам, перешагнул через него, прошел по тускло освещенному коридору и оказался в приемной, где никого не было. Нужно было пройти дальше – туда, где на полках лежали мертвые, и среди них мертвые мама и папа. Идти было жутко. Леша никогда раньше в морге не был и реальных трупов не видел. Только в кино видел. Недавно по телевизору он смотрел репортаж, как обезвредили банду, занимавшуюся разграблением могил. Леша думал, что это какие-то отморозки-уголовники, которым всё по фигу. А оказалось, что могилы грабили вполне интеллигентного вида молодые люди. Ничего себе, – подумал тогда Леша, – если ты не полный даун, то ты же всю оставшуюся жизнь будешь вспоминать, на чем ты деньги зарабатывал! А может, кто-то ведь еще и носит то, что ты из могилы выкопал! Пошел, покойницу выкопал, палец отрезал, колечко с него снял и невесте своей подарил на день рождения! Ужас!

– Эй! – крикнул Леша. – Есть тут кто живой?! – И вздрогнул от неуместного выражения.

Было бы, конечно, здорово, если бы он нашел тут живых папу с мамой. Они сели бы в машину и поехали в Москву… Но… У него появилось предчувствие, что вместо живых родителей, он найдет что-то страшное, чего лучше не находить вообще. Это не дорога в будущее! Они покойники, а ты еще нет, — услышал он голос Билла Гейтса.

Леша с трудом поднял ногу и сделал шаг вперед к стеклянной двери покойницкой. Он уже потянулся к ручке двери, как вдруг ему на плечо легла чья-то рука. Леша подпрыгнул и, как его учили в джиу-джитсу, развернулся, чтобы встретить неизвестность лицом к лицу.

Перед ним стоял мужик, которого он победил. На лбу у мужика надулась большая шишка.

– Ну, ты… это… – сказал мужик. – Где тебя так драться учили? – Он протянул Леше руку. – Альберт… Твердохлебов.

– Леша, – Алексей пожал Альберту сухую жесткую руку.

– Ты извини, Леха, но я не люблю с зоны, когда меня сзади хватают… Я думал, приехал пидор из Москвы и сзади ко мне подкрадывается… Любой бы на моем месте озверел… Ты извини… Я ж не знал, что ты нормальный мужик…

– Ты тоже не обижайся, что я тебя припечатал, – ответил Леша.

– Да хэ с ним! – отмахнулся Альберт. – Дверь вот только я навешивать не буду! Так прислоним и кабздец! Как будто, так и было. Хрен докажут, что это мы! – Мужик согнул руку в неприличном жесте.

– А ты что, тут работаешь? – спросил Леша.

– Ага! Вот это… на смену заступил… Где этот Кузов в жопе Кутузов?! – он огляделся.

– Кто это?

– Да сменщик мой, Сергей Кузов… Я ему стучу-стучу, а он… В покойницкой, что ли, спит?.. А ты кто?

– А у меня родителей убили… Позвонили мне в Москву, чтоб я приехал и забрал…

– А… Слыхал… Вчера привезли… из Красного Бубна… Вот так живешь-живешь, а потом – бац!.. Все там будем… Ну… пойдем тогда посмотрим… – Он толкнул стеклянную дверь и прошел внутрь. – Пошли, Леха…

В покойницкой стояло два пустых стола, залитых кровью. На кафельном полу между столами кровью же было написано:

DELETE.

4

Лешино состояние стало еще хуже, чем когда он ехал в Моршанск. Еще бы! Он приехал в Моршанск для того, чтобы забрать и похоронить своих родителей, а родителей НЕТ! В Моршанском морге не оказалось ни мамы, ни папы! Ситуация приняла совсем идиотский оборот! Леша не знал, что делать! Убили родителей и похитили их тела! Что теперь? То ли сидеть в Моршанске и ждать развязки, то ли ехать обратно в Москву! Состояние было настолько подавленное, что Леша не мог принять никакого решения. Он просидел на лавочке перед моргом полдня, глядя в стену, пока не заснул. Его разбудил Альберт. Альберт увел Лешу к себе домой, накормил, предложил курнуть травы. Альберт сказал, что Леше теперь надо бы принять стакан, но нельзя, гаишники унюхают, а от травы не пахнет. Они дунули, и вот тут-то Леше пришла в голову одна великолепная мысль. Он сопоставил события: ему в Москву позвонил неизвестно кто, сказал, что родителей убили и они здесь в морге. Он приехал – в морге полный бардак, никаких родителей там нет… Леха понял – их никто не убивал! Может, кого-то убили, но не его родителей, а каких-то чужих людей. При таком бардаке чего хочешь возможно!

Леша решил ехать в Красный Бубен. Но опять заснул. А проснулся только поздно вечером. И сразу собрался ехать.

5

Альберт не хотел отпускать Леху. Во-первых, Леха ему понравился. Леха немного перевернул его мировоззрение. До встречи с ним Альберт считал, что все москвичи додики или пидоры. А Леха оказался нормальным мужиком и даже ухитрился настучать Альберту по репе, что мало кому удавалось. Альберт решил в этом вопросе разобраться. Он подумал, что Леха сам не из Москвы, а переехал в Москву откуда-нибудь еще, например, из Воронежа или Ростова. Когда же выяснилось, что Леха родился в Москве, Альберт догадался, что Лехины родители уж точно не из Москвы, просто так случилось, что они родили его в Москве. Оказалось же, что и родители у Лехи коренные москвичи! Это окончательно сбило Альберта с толку и пошатнуло его взгляды, которые у него сложились.

Во-вторых, ему не хотелось, чтобы Леха, на ночь глядя, ехал в незнакомую деревню.

В-третьих, у Альберта были на Леху виды. Альберт давно собирался отмудохать одного фраера из продуктового магазина. Мясника. Сука-мясник, увел у него Муську. Алик с Муськой зашли на Первое мая к Айрату-мяснику в подсобку бухнуть за трудящихся. Они выпили три водки, и Алик уснул. А Айрат поступил не по-товарищески. Когда Алик проснулся, он увидел, что его Люська с которой он сожительствовал уже восемь месяцев, берет у Айрата в рот! Алик не поверил глазам! Люська стояла на коленях и отсасывала у татарина. А мясник стоял, широко расставив ноги, положив руки на пояс и погано ухмылялся. Алик вытащил из чурбана топор, подошел и сказал:

– Что, Муська, гнида, сосать тебе нечего было?!

Люська дернула головой, татарский хрен, как пробка от шампанского, с хлопком выскочил у нее изо рта. Заметив в руках у Алика топор, Муська заскулила и поползла в угол.

– Клади свой татарский хер на чурбан, – сказал Алик Айрату. – Я тебе его рубить буду! Или башку тебе отрублю! Выбирай, что дороже!

– Ты чё, Алик?! Охренел?! – крикнул мясник.

– Клади, говорю, хер на чурбан! – Алик поднял топор.

– Альберт! Да ты чё?! Подумай, что делаешь?!

– Клади! – Наверное, будет ему пятнашка за мокруху. Третья ходка, значит, уже. Меньше пятнашки не получится. И он с зоны уже не выйдет, а если выйдет, то старым калекой. Такая перспектива ему не особенно… Однако отступать было западло. Будь что будет. – Клади!

Айрат побелел, как простыня, и трясущимися руками положил член на чурку для разделки мяса.

Алик размахнулся и воткнул топор рядом с татарским хером. Его натура решила за него, что она не хочет, по глупости, опять садиться в тюрягу, и направила руку с топором мимо цели.

Айрат вскрикнул так, что у Алика заложило уши.

– Блят! – мясник схватился руками за конец, не веря, что он остался на месте. А потом оттянул руку назад и так врезал Алику по зубам, что он пролетел через всю подсобку, упал спиной на стол, и стол сломался под ним. А татарин схватил замороженную баранью ногу и этой ногой долго метелил Алика по всем местам, пока из магазина не прибежали продавцы и не оттащили мясника в сторону.

С тех пор Алик затаил обиду и собирался отомстить. Но слишком был татарин здоровый и хитрый. Обещал помочь разобраться с татарином брат Васька, который работал на табачной фабрике. Да он всё время отговаривался-то у него командировки, то бизнес. А то, что подругу родного брата дерут татары, ему насрать. Брат, как говорится, Каин забил на брата Авеля…

А тут такой случай! Вместе с москвичом Лехой они бы отмудохали татарина до полусмерти и заставили бы его съесть замороженную баранью ногу.

Вот еще и поэтому Алик пытался, как мог, удержать Леху у себя. Алик решил, что сегодня неудобно говорить Лехе про Айрата, ведь у него убили родителей. А вот завтра, когда Леха успокоится, можно будет предложить ему это дело. Он все равно не местный, ему по фигу, кого мудохать.

Альберт предложил Лехе еще курнуть, подумав, что это удержит его от поездки. Они пыхнули. Но получилось наоборот. Покурив травы, Леха решил ехать немедленно. И спорить с ним было бесполезно.

– Ладно, – сказал Альберт, – приезжай в гости. Ты теперь, как брат мне. Мой дом – твой дом. Приезжай, погуляем. А лучше вообще переезжай в Моршанск к нам. У меня тут всё схвачено, будешь жить, как король! А то, чего ты в Москве?! В Москве одни пидоры живут и додики! Понял?!

Леха обещал подумать над его предложением и уехал.

Глава двенадцатая ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К «ПРИМЕ»

1

Вася Твердохлебов подсвистывал Алле Пугачевой из приемника. Ему нравилась эта певица. И песня нравилась.

… Снова этот ветер злых перемен… – пела звезда.

Поворот. Вася крутанул руль вправо, и волна немного ушла, в динамиках затрещало. Твердохлебов настроил волну и сделал звук на полную громкость.

… Позови меня с собой…

— Отличная ты баба! – сказал он вслух. – Только зачем ты замуж вышла за этого патлатого гомосека?! А?! – Вася повернул несколько раз ручку на двери и смачно сплюнул в окно.

Вытащил из нагрудного кармана сигарету, прикурил, выпустил синий дым.

Твердохлебов работал на Моршанской табачной фабрике, поэтому сигареты ему доставались бесплатно. Он занимался доставкой заказов табачной продукции, и теперь вез очередную партию в Рязань.

…где разбитые мечты обретают снова силу высоты…

Нормальная работа. Ездишь туда-сюда. Сегодня – здесь, завтра – там. Полно везде друзей-приятелей. Васю Твердохлебова все знают, Васю Твердохлебова все любят. Везде по дороге бабы дают… Русская баба так устроена, что ждет мужика… Иностранки неизвестно, как устроены, но, наверное, так же… Хотелось бы, конечно, поколесить по Европе, повозить туда моршанского табаку… Ничего, скоро так и будет! Директор тут говорил, что скоро выйдем на мировой уровень, конкурировать станем с компанией «Филип Моррис»! Вот тогда-то он, Васька Твердохлебов, свое возьмет, вот тогда-то он и познакомится поближе с немками, англичанками и француженками! Это не говоря про болгарок и венгерок. И румынок еще.

…но в свете нового дня, ты…

Он служил в армии в Чехословакии и трахнул за время службы одну чешку и одну словачку.

…позови меня с собой…

Табак развозить – отличное занятие. Табак всем нужен, как сахар, соль, спички. Курить всегда будут, как и пить. Сигарет взял с фабрики и продал подешевле. Всегда купят…

…я приду сквозь злые ночи…

Промелькнул указатель КРАСНЫЙ БУБЕН.

В нескольких метрах за ним на обочине стояла девушка в майке и джинсах.

Жалко, что она не голосует, а то бы познакомились и всё такое.

Вася проехал мимо.

И вдруг в кабине резко запахло бензином. Шоферский чуткий нос сразу почувствовал неладное. Нельзя ехать на машине, в которой что-то не в порядке. Твердохлебов нажал на тормоз. ЗИЛ остановился у обочины.

Вася вылез, открыл капот и быстро определил неисправность. Из бензонасоса в разные стороны хлестал бензин. Хорошо, что Вася остановился. Не остановись он, всё могло бы закончиться хреново. Твердохлебов вернулся в кабину за инструментами. Вытащил брезентовую сумку, порылся в ней, достал ключ на десять и крестовую отвертку.

Вопреки ситуации, настроение не ухудшилось, а наоборот, приподнялось. Ему было приятно ощущать себя таким классным специалистом. Специалист не тот, у которого ничего не ломается, а тот, который всё вовремя замечает и чинит…

2

Когда мимо Ирины проехал грузовик, она было уже подняла руку, чтобы проголосовать, но в последний момент вспомнила про Пачкина и передумала. Не хватало ей после всего того, что с ней стряслось, еще одного приключения! Нет, лучше она пойдет пешком!

Машина проехала метров тридцать вперед и остановилась. Ирина отошла в кусты и стала наблюдать оттуда. Нет ли угрозы в том, что машина ехала и вдруг остановилась?

Из машины выпрыгнул молодой парень в кожаной куртке, открыл капот и залез в него по пояс.

Ирина выждала еще минуту.

Парень вернулся за инструментами. Начал что-то откручивать.

Ирина успокоилась. Вроде, всё нормально.

И тут ей пришла в голову неплохая мысль.

Она осторожно вышла из кустов и пошла к машине, стараясь, чтобы кузов скрывал ее от водителя.

Ирина подкралась к машине сзади, уцепилась руками за борт, и бесшумно нырнула под брезентовую крышу.

Запах табака резко ударил в нос. Ирина пробралась вперед между коробок и спряталась.

Она проедет какую-то часть дороги на этой машине, а потом вылезет. Главное, как можно быстрее и как можно дальше убраться отсюда, из этого проклятого Богом места!

Через пять минут она уже не чувствовала запаха табака, через пять минут она крепко спала среди коробок.

3

Вася прикрутил насос, и тут машина дрогнула. Он высунул голову из капота, посмотрел назад, но ничего такого там не увидел. Ладно. Вася закончил ремонт, спрыгнул с подножки, вытер руки тряпкой и обошел машину кругом. Заглянул, на всякий случай, под брезент. Все коробки были на месте.

Вася сел на обочину, достал сигареты. Солнышко светило ему в лицо. Было приятно вот так сидеть на пустой дороге и курить. Он положил руку на здоровый гранитный камень. Ты, подруга, с ним в театр не ходи… У него гранитный камушек в груди… Камень нагрелся на солнце и был приятен на ощупь. Вася разглядел ящерицу, сидевшую на нем. Ящерица заметила Твердохлебова раньше и теперь была настороже. Вася резко выбросил руку вперед, схватил ящерицу за хвост и поднял. Рептилия поболталась секунду у него в руке, а потом отцепилась от хвоста, упала в траву и исчезла. Твердохлебов поднес хвост поближе к лицу. Хвост был серый с бледно-зелеными прожилками и еще дергался. Хвост напомнил ему о его беззаботном детстве в детском саду «Колокольчик». Он вспомнил, как с пацанами они ловили в траве ящериц и кузнечиков. Потом он нахмурился. Не всё в детском саду было так уж беззаботно. Вася вспомнил, как они выезжали летом на дачу и там, за то что он полез в пруд за лягушками и свалился в воду, воспитательница Нина Михайловна приклеила ему на лоб бумажную ленту с надписью «Дурак» и не разрешала снимать ее весь день. Твердохлебов затаился тогда и неделю выжидал. А через неделю нассал воспитательнице в резиновый сапог…

Позови меня с собой — завертелось в голове. Вася сунул руку во внутренний карман куртки, но зажигалки там не оказалось.

Опять, блин, в дырку провалилась! — чертыхнулся он про себя. От всяких железных предметов, типа ключей, во внутреннем кармане куртки образовалась дырка, про которую Твердохлебов вспоминал только тогда, когда в нее проваливалась зажигалка.

Он вытащил из кармана паспорт, документы на машину, права и накладные, положил всё это рядом на травку, запустил два пальца в дырку и начал выуживать из-за подкладки зажигалку.

Наконец ему удалось. Он прикурил, лег, заложил руки за голову, выпустил дым, который рассеялся, как его детские воспоминания.

Надо бы зашить наконец… Или булавкой заколоть… Я приду сквозь злые ночи… Приеду в Рязань, сдам товар, назад поеду утром… У Люськи остановлюсь… Люська зашьет… Люська отлично готовит блины… А мужика у нее уже два года нету… Приеду, починю ей кран… И заточу ножи… Диван у нее неудобный, продавленный… Зато живет без родственников… не как другие… Можно было бы даже на ней жениться… В Рязани покруче жить, чем в Моршанске… Но, во-первых, у меня принципы не жениться второй раз, во-вторых, неохота бросать фабрику… Проработал все-таки на ней столько лет… Где я такую работу в Рязани найду в наше время?.. Фиг найдешь такую работу!.. Не стану же я, как брат Алик, в морге жмуров морозить… Всё время в гости зовет… Заезжай, говорит, ко мне… А от него уже от самого трупами несет… Ща блевану… А сигареты всем нужны… Всегда будут курить и пить!.. Лучше я с Люськой буду и дальше поддерживать полупроизводственные отношения – я сигареты беру в Моршанске, она продает в Рязани… Попробуй меня поймай!.. – Твердохлебов усмехнулся. – Я уйду сквозь злые ночи… Ха-ха!..

Он щелкнул пальцами, и бычок отлетел очень далеко. Поднялся, потянулся, разминая затекшие руки-ноги-шею, и пошел к кабине.

Паспорт, документы на машину, права и накладные остались лежать на траве.

Позови меня с собой…

4

Вася притормозил возле стоявшей у дороги палатки. Спрыгнул на землю и вразвалочку подошел к окошку. Осмотрел витрину:

– Пачку печенья, пепси-колу, два «Сникерса» и… м-м-м… А у вас коньяк есть французский «Реми Мартен»? – про коньяк Вася сказал, чтобы подшутить. У него было хорошее настроение.

– Нет, – сухо ответила продавщица из окошка. – Из французского, только шампанское «Спуманте»…

– Это какого года урожая? – продолжал шутить Твердохлебов.

– Конечно, этого года! У нас товар свежий весь, не опасайтесь, гражданин.

Васе понравилось, что продавщица за словом в карман не лезет. И голос у девушки был приятный.

– Тэк-с, – он положил локоть на стойку и нагнул голову, пытаясь разглядеть ее лицо, – тэк-с… – Внутри было темновато. – Хорошо, пусть будет шампанское этого года, но с одним условием… Выпьем на двоих, за знакомство. – Головой он понимал, что впереди перед Рязанью сложный пост ГАИ. Однако: ему очень захотелось выпить и познакомиться – раз; он чем-нибудь зажует – два; и самое главное, у Твердохлебова внезапно возникла в голове прекрасная деловая мысль – познакомившись поближе с продавщицей, он мог бы потом использовать ее торговую точку для продажи левых сигарет. К тому же до Рязани ехать еще порядочно, а шампанское – это несерьезно, выветрится.

– Ха-ха, – усмехнулась продавщица, – если б я с каждым, кто мимо проезжает, выпивала, то меня бы здесь уже не было!..

– Это ежу понятно, – ответил Вася. – С каждым выпивать я бы сам не стал… А ты разве не видишь, какое у меня честное и открытое лицо, – он провел рукой по подбородку, на котором выросла суточная щетина. – Меня, если хочешь знать, в рекламе табачного ролика снимали… Режиссер сказал про меня – вот лицо фабрики.

Из окошка киоска высунулось приятная во всех отношениях девушка. Она прищурилась и оглядела Твердохлебова с ног до головы.

Вася отошел на шаг, выпятил грудь, развел руки и задрал подбородок.

– Ты, наверное, мне не веришь, потому что тебя часто обманывали? – сказал он.

– Чего это меня обманывали?

– А чего тебя не обмануть?.. Погоди, – он вернулся к машине, достал из-за сиденья свернутый в трубочку плакат.

– Гляди, – Вася двумя руками развернул плакат с изображением Васи с сигаретой в уголке рта и пачкой «Примы» на переднем плане. Дым от сигареты складывался над его головой в слоган:

ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К «ПРИМЕ»!

Голова девушки исчезла в окошке. Она вышла из киоска, щурясь от яркого солнца. На ней была надета коротенькая юбочка и очень коротенькая майка с надписью LOVE.

Ого! — подумал про себя Вася. – Подходяще! — У него встал. Хорошо, что он держал перед собой плакат, и девушка ничего не заметила.

– Видала?! – сказал он гордо. – Это я курю!

– Везет мне второй день на знаменитостей, – девушка подошла поближе. – Вчера скульптор… Сегодня фотомодель…

– На, – Вася протянул плакат, – дарю! Можешь повесить у себя в киоске.

– Спасибо… А мне вчера скульптор тоже скульптуру свою подарил… – девушка вздохнула. – Ну что же… Придется обмыть… Пойдемте в киоск, а то здесь меня хозяин заметить может…

– Пойдем, – Вася кивнул. – А это чего, разве не твой киоск?

– Нет, конечно… Откуда у меня киоск! Это айзера одного. А я здесь работаю сутки через трое… Вторые вот сутки уже сижу… Сменщица что-то не приехала…

В принципе, один хер, – подумал Вася. – Ее не ее! Продает-то она… Прибавка к заработку никому не помешает…

— А не боишься одна-то тут торчать?

– У меня пистолет есть.

– Настоящий?

– Газовый.

– Несерьезно.

– Если в глаз выстрелить, то вполне серьезно.

– Если в глаз, то да. В глаз даже из рогатки серьезно.

Зашли в киоск. Вася удивился. Снаружи ему казалось, что в киоске должно быть гораздо меньше места. А тут можно было спокойно лечь на пол с вытянутыми ногами. И еще он заметил торчавшую из-за коробок сложенную раскладушку. Глаз шофера всё примечает.

– Мы не познакомились. Вася.

– Света. – Девушка достала из ящика бутылку импортного шампанского. – Откроешь?

– Обижаешь, Свет, – Вася принял бутылку, крутанул пару раз, и пробка вылетела точно в окошко. – Снайпер! Попадание – 100%!

Света вытащила пластмассовые стаканчики.

– «Сникерс» распечатай, – попросил Твердохлебов. – Ну, за знакомство, и чтоб не последняя!

Они выпили и закусили «Сникерсом».

– Уже в голову шибануло, – сказал Вася.

– Ага, и мне тоже.

– Шампанское быстро шибает в голову, но и отпускает быстро.

– Ага…

– Давай еще по одной… Между первой и второй…

– Давай…

Они выпили еще по одной. Допили бутылку. И Твердохлебов решил, что пора предпринимать наступление. Он приобнял Свету за талию, притянул к себе и решительно поцеловал взасос. Света не сопротивлялась. Он почувствовал, как ее язык двигается у него во рту. У Твердохлебова опять встал. Продолжая целовать партнершу, Вася ногой подцепил раскладушку из-за ящиков и вытянул ее на середину палатки. Раскладушка грохнулась набок.

Хорошо, что по этой дороге так мало ездит машин… дали бы трахнуться спокойно… — подумал Вася.

Он нажал Свете на голову, заставив присесть вместе с собой и, продолжая целоваться, одной рукой расставил раскладушку, решительно завалил на нее девушку и снял с нее трусы…

Вася и Света лежали на раскладушке и курили.

Всё же не очень хорошо, что здесь ездит мало машин… — думал опустошенный Твердохлебов. – Сигареты будут медленно продаваться…

– А что, Света, как у тебя идет торговля тут? – спросил он.

– Попеременно, – ответила Света. – То совсем никого, то едут один за другим… Вчера вот пятница была, все на дачу ехали – хороший день получился… А сегодня – ты первый покупатель… Зато завтра все с дач поедут обратно, и будет опять нормальная продажа…

– Хочешь, зайка моя, подзаработать?

– Смотря как.

И Твердохлебов рассказал ей о своем бизнесе. Света согласилась на коммерческое предложение, Вася пошел в машину за сигаретами. Он уже собирался влезть в кузов и вытащить оттуда коробку, но тут вспомнил, что эту коробку он должен отдать в Рязани Люське. В кабине за сиденьем лежало полтора блока «Примы», которую Вася курил по дороге. Он взял их и отдал Свете.

– Пока вот так, – сказал он. – На комиссию. А если дело пойдет, в следующий раз привезу коробку.

Света повесила плакат с Васькой на дверь.

– Распишись на память, – попросила она. – Только не очень откровенно, а то у меня хозяин айзер… ревнивый.

Вася почесал ручкой висок и написал:

Светлане от благодарного покупателя с благодарностью.

Они попрощались, и Вася поехал дальше в великолепном настроении, жуя «Орбит Винтерфреш».

5

Ближе к вечеру он подъезжал к Рязани. Впереди замаячил пост ГАИ. Но Вася почти не волновался. Запах шампанского практически выветрился. Все документы и накладные были в порядке. А лишнюю коробку сигарет навряд ли кто заметит. Не станут же менты пересчитывать весь товар. За…утся!

Вася сунул руку в карман куртки и похолодел. Кроме дырки, из которой он доставал зажигалку, в кармане ничего не было! Никаких документов! Твою мать!

Твердохлебов съехал на обочину и остановился. Быстро стал соображать, где он мог оставить документы. Вариантов было два: либо он забыл их, когда чинил машину возле этой деревни… как ее… Красный Бубен, либо они выпали в палатке, когда он натягивал Светлану.

По любому, нужно было разворачиваться и ехать назад. Эх, черт! А так всё хорошо шло! А теперь назад ехать. Вот говно! Бывают же в жизни такие му…вые огорчения!

Вася развернулся и погнал назад в сгущающуюся темноту. От великолепного настроения не осталось и следа.

Вот ведь! И возвращаться-то примета плохая! И приедет он теперь в Рязань только под утро! А это значит, что к Люське он, скорее всего, не попадет. Потому что: раз – ночью негде оставить машину с товаром, все разворуют! Два – если заявиться к Люське ночью, можно напороться на другого мужика. Твердохлебов давно подозревал, что он у нее не один. А если он заявится к Люське ночью и застанет там кого-то, то придется, чтобы не потерять лица, устраивать ей разборки. А не хотелось бы! Из-за такой ерунды можно испортить бизнес и остаться без надежной бабы в Рязани.

6

Уже поздно ночью Вася затормозил у палатки. Если документы не здесь – хреново! Если они остались там, на земле, – в такой темноте их фиг найдешь!

Он спрыгнул на землю и подошел к палатке. На закрытом окошке было написано:

СТУЧИТЕ. ОТКРЫТО.

Вася торопливо заколотил по фанере. Через минуту окошко открылось, и из него показалось Светино заспанное лицо.

– Слушаю, – сказала она, зевнув.

– Это я!

– Ух, ты!.. Ты что, вернулся уже?!

– Я, кажется, у тебя в палатке документы выронил!

– Ну, заходи, поищем, – она открыла дверь и впустила Васю внутрь.

Вася перерыл всю палатку, но документов не нашел. Света не помогала искать, она сидела на раскладушке просто так и зевала. Настроение, и без того поганое, ухудшалось с каждой минутой. Вдруг Васе стало ясно, что это Светка во всем виновата. Это из-за нее он тут задержался, а так бы он давно уже обнаружил пропажу документов, нашел бы их, и теперь бы уже ел блины у Люськи!

Он посмотрел на Свету подозрительно:

– Скажи честно, ты не брала?..

Света вскинула брови:

– Ты чего?! Зачем мне твои документы?!

– Ага, зачем! Ясно зачем! Ты – одинокая баба, ищешь себе приличного мужика. Видишь – тут я еду. У меня работа хорошая, занимаюсь бизнесом, снимают меня на плакаты… Вот ты и подумала, что надо бы ко мне прицепиться, как пиявка, и все из меня соки высосать! – последние слова он произнес сквозь зубы. В этот момент он действительно поверил, что это именно так и есть.

– Да пошел ты! – Света вскочила с раскладушки, и та опрокинулась назад. – Знала бы я, что ты такой гад, я б тебя не пустила!

– Все вы так говорите! Отдавай документы! А то я тебе всё здесь разнесу! – он схватил с полки бутылку «Жигулевского» и швырнул на пол. Бутылка разлетелась вдребезги, и Васины штаны забрызгало желтой пеной. Он подумал шоферскую мысль – теперь для милицейских носов он будет слишком лакомый кусок. И это разозлило его еще больше.

– Ты что, гад, делаешь?! – закричала Света. – Ты что мне тут товар колотишь?! – Она выхватила из-под прилавка газовый пистолет и прицелилась Твердохлебову в лоб: – А ну пошел отсюда, мудак сраный!

Вася попятился.

– И забирай свою вонючую рожу! – Света сорвала с двери плакат и надела Васе на голову. – Уе…й давай!

Вася выскочил на улицу – облить этот сраный киоск бензином из канистры и поджечь к ебе…ям! Но тут его что-то небольно стукнуло по затылку.

– И сигареты свои забирай! Бизнесмен моршанский! – закричала Света из двери. – Катись колбаской!

– Я тебя убью! – Вася бросился назад в киоск. Сигареты – это было для него больное место. Он никому не позволял швыряться этой продукцией.

Он ворвался в киоск, и в этот момент Света выстрелила. Струя газа вышибла Твердохлебова наружу. За ним, кашляя и плюясь, выскочила Света.

Вася подбежал к обочине, его вывернуло. В двух метрах от него рвало Свету. Она стояла на коленях, уперевшись руками в землю. Теперь она была похожа на бледную собаку. Но Твердохлебов и сам выглядел не лучше. Его еще раз вывернуло. Глаза щипало, и по щекам лились ручьями слезы. Он вытащил из кармана платок, высморкался и вытер лицо.

Послышался шум мотора, мимо, в сторону Бубна, проехал раздолбанный жигуленок.

Вася проводил его отрешенным взглядом.

– Ты, блин, совсем того… – выдавил он, шатаясь. – Совсем ничего не соображаешь, – Твердохлебов сел на землю.

– Пошел ты в жопу! – Света подняла голову и попятилась на четвереньках, чтобы не испачкаться.

Сейчас она гавкнет, — подумал Вася и засмеялся. Светлана поглядела на него с недоумением, но в следующую секунду ее рот тоже растянулся в улыбке.

– Чего ржешь-то? – спросила она, давясь от смеха.

– А, – Вася махнул рукой, продолжая смеяться. – Гав! Минут через пять он поднялся и собрал сигареты:

– Ну ладно, я поехал…

– Давай, – Света кивнула. – Пока, бизнесмен…

Вася забрался в кабину и уже начал закрывать дверь, но остановился, высунулся и сказал:

– Не обижайся… Нормально всё…

Света махнула рукой.

7

Фары высветили указатель КРАСНЫЙ БУБЕН.

Вот он!

Твердохлебов проехал еще немного вперед и затормозил. Примерно здесь… Он вытащил из бардачка фонарик, закурил и спрыгнул вниз на землю. Перешел на другую сторону дороги, посветил лучом по траве. Всё точно. Вот он – камень, на котором Вася поймал ящерицу. А вон на дороге валяется его окурок.

Он подошел к камню, но документов нигде не было.

С…издили! Вася похолодел. Последняя надежда рухнула. Что теперь делать? В Рязань без документов нельзя. Но и обратно – тоже нельзя. Если бы днем, можно бы еще попытаться вернуться. Но ночью… На первом же посту ГАИ под Моршанском его остановят, и может кончиться плохо. Сто баксов!

Ладно, заночую в машине, а утром поеду назад… Хрен с ними с документами! Главное, живой и здоровый…

Но живым и здоровым ему оставаться было недолго.

Вася залез в кабину, устроился поудобнее и закрыл глаза.

Глава тринадцатая ТРОЕ НА ОДНОГО

1

При выезде из Москвы дорогу Хомякову перебежала кошка. Игорь Степанович надавил на тормоз и резко остановился посреди дороги. Хорошо, что был такой час, когда машин вокруг было немного.

Хомяков потер подбородок. Он отрулил к обочине и решил дождаться, когда кто-нибудь проедет первый. Но в течение десяти минут никто не проехал. А на одиннадцатой минуте проехал «мерседес». Но он ехал навстречу, и Игорь Степанович не понял – взял ли тот на себя то, что сделала кошка или не взял? Вопрос. Хомяков позлорадствовал, что проехал именно «мерседес». Так ему, бандиту! Бандитам должно быть несчастье.

Однако нужно было решать. То ли ехать, то ли ждать дальше, то ли разворачиваться и ехать в объезд.

Игорь Степанович служил в армии и привык, что жизнь сугубо реалистична. В ней нет места мистике и метафизике. Но некоторые приметы Хомяков почему-то считал материалистическими, как гром и молнию.

Он побарабанил пальцами по рулю и решил всё же дождаться машины, которая проедет в том же, что и он, направлении. Хотя, с другой стороны, перебежавшая дорогу кошка была не черная, а трехцветная… Но, черт ее знает…

Игорь Степанович достал газету с кроссвордом и начал отгадывать…

Одичавшая домашняя лошадь.

Мустанг… Подходит… Хороший вопрос…

Северная ягода на «м».

Морошка… Хороший вопрос…

Так… По вертикали…

Древний символ бесконечности на «у».

Та-ак… Восьмерка не подходит…

Хомяков посмотрел по горизонтали.

Плотницкий инструмент.

Топор!.. Подходит… Хороший вопрос… Грамотный…

Теперь сюда смотрим… Символ бесконечности – первая «у», вторая «р».

Уринотерапия!.. Чего еще на «ур» я знаю?.. УРА… УРОД-УРОЖАЙ… УРКА… УРОК… УРИНОТЕРАПИЯ – было уже… УРИНА – это вроде моча. Может, этот символ как-то связан с мочой? Все вечно ссут…

В это время мимо Хомякова проехала черная «Волга».

Игорь Степанович бросил газету на сиденье и поехал вслед за ней.

Какое-то время они ехали друг за другом, а потом «Волга» резко газанула и ушла вперед.

Игорь Степанович немного посетовал на свою старую, покоцанную «Ладу». Она его серьезно никогда не подводила, но годы брали свое, старая машина – не новая машина. Всю жизнь Хомяков прослужил в армии, отдал лучшие годы Родине, а теперь не мог купить себе приличный автомобиль. Что за страна такая, которой управляют мошенники и дебилы при смерти!

Хомяков увидел, что впереди что-то случилось. Он подъехал ближе и раскрыл рот. На обочине на боку лежала черная «Волга», а рядом с капотом, превратившимся в гармошку, дымилась девятка.

Игорь Степанович перекрестился. Правильно, что он не поехал после кошки! Чувство опасности профессионального военного сослужило ему хорошую службу! Профессиональный военный всегда почувствует обманчивую безмятежность ситуации. Он знает, что можно получить по жопе, даже когда небо чистое и птички поют. Временной промежуток, отделяющий безмятежность от гибели – очень короткий.

До Рязани Хомяков доехал без приключений. В Рязани он зашел в хозяйственный магазин и купил там серп. Он купил серп просто потому, что он ему понравился, недорого стоил. В Москве такие вещи давно уже не продавали. Хомяков сжал в руке обернутую промасленной бумагой рукоятку и махнул серпом, как Чапаев шашкой.

– Хорошая вещь, – сказал он продавцу в синем халате.

– Последний остался, – ответил продавец, насыпая на весы гвозди.

– Ум-м, – Хомяков кивнул. – Беру…

Игорь Степанович сел за руль, положил серп рядом с собой и понюхал руку, от которой теперь пахло машинным маслом.

Буду в огороде резать сорняки…

Он закурил, завел мотор и поехал дальше. До Бубна оставалось часа три-четыре. Как повезет…

2

Уже темнело. Впереди показался киоск. Рядом с киоском стоял какой-то грузовик. Хомяков хотел остановиться, купить себе пива и гостинцев для внуков. Но, подъехав поближе, понял, что здесь что-то не то. Грохнул выстрел, из киоска выскочили две фигуры, они подбежали к краю дороги и начали блевать.

Игорь Степанович вдавил педаль газа и быстро проехал мимо. Наверняка, подумал он, это очередная бандитская разборка. Черножопые делят территории. Развелось мрази всякой, мать их!..

Хомяков разволновался. Его организм выбросил в кровь порцию адреналина. И он знал, что за этим последует. Всякий раз, когда Игорю Степановичу приходилось волноваться, вслед за адреналином наступало спазматическое сжатие мочевого пузыря. Проще говоря, Хомякову нестерпимо захотелось облегчиться.

Всё же он нашел в себе силы потерпеть и отъехал от киоска подальше.

Игорь Степанович продержался достаточно.

Он нажал на тормоз. Выскочил из машины, приплясывая, перебежал через дорогу, на ходу расстегивая ширинку.

На пути оказался камень. Хомяков зачем-то запрыгнул на него и помочился с камня. Он неподвижно стоял несколько минут, испытывая ощущение гармонии с миром. Потом стряхнул последнюю каплю и застегнул штаны.

Нужно было покурить. Игорь Степанович вытащил сигареты, закурил и выдохнул в темное небо вкусный крепкий дым.

– «Ява Золотая», – произнес Хомяков свою мысль. – Воздух чистый…

Он докурил и спрыгнул на землю. Под ногой что-то хрустнуло. Что-то чужеродное природе.

Хомяков нагнулся и поднял с земли пачку документов.

– Ого! Вот так находка!

Паспорт. Водительское удостоверение. Накладные на товар.

– Ну и дела! И что прикажете мне со всем этим делать?! – указательным пальцем Игорь Степанович сдвинул кепку на затылок.

Первой мыслью было – положить документы туда, где они лежали, – кому надо, тот найдет. Но потом Хомяков решил, что так поступать неверно – документы пострадают от росы или кто-нибудь на них нассыт в темноте. Вот же он, Игорь Степанович, чуть не нассал же! Только по случайности и не нассал!

Он положил находку в карман и пошел к машине.

– Разберемся.

Отдам в милицию, а там найдут хозяина и ему передадут. А вдруг с хозяином чего случилось – опять же надо искать человека или хотя бы его труп…

За всеми этими делами Хомяков только теперь заметил, что он стоит рядом с указателем КРАСНЫЙ БУБЕН.

Он сел в машину, дал задний ход, отъехал за указатель и свернул на грунтовую дорогу.

Весь путь от Москвы до деревни Игорь Степанович обращал внимание на дурные знаки. А вот на хороший знак – когда Господь захотел, чтобы Хомяков проехал мимо деревни – он внимания не обратил. А зря. Если бы только знал Игорь Степанович, что это последняя дорога, на которую он свернул.

Хомяков проехал мимо пруда, мимо церкви, выехал на пригорок и сразу увидел Мешалкина!

Мешалкин стоял в какой-то неподходящей для него компании. С ним было двое. В одном Хомяков узнал местного придурка-мракобеса деда Семена. А вторым был пьяница и дебошир, тракторист Мишка Коновалов, которого Хомяков не раз нанимал пахать за бутылку поле.

Та-ак! Понятно! Раньше этот скульптор с деревенскими что-то брезговал общаться!..

Та-ак! Я тут, б…, еду… знает куда! В Москве жена с ума сходит! А этот… пьянствует!..

Игорь Степанович притормозил, вылез из машины, облокотился на дверь.

Трое остановились метрах в десяти. Вперед выступил дед Семен с какой-то доской в руках и крикнул:

– Сгинь, нечистая сила! – и перекрестил доской Хомякова и его машину.

– Ты чё, мудак старый, орешь?! Совсем ум прое…л! – Хомяков сплюнул под ноги.

Абатуров замер, а потом повернулся к остальным и сказал:

– Свой, кажись…

Коновалов отодвинул деда рукой и посмотрел на Хомякова подозрительно.

– Сомневаюсь я, – сказал он. – Ты говоришь – свой, а я говорю – надо его кольнуть на всякий случай, – Мишка тряхнул осиновым колом.

– Да это тесть мой, – вмешался Юра. – Я его узнал!

– А? – Коновалов обернулся. – Говоришь, тесть?.. У тебя, между прочим, жена еще была и дети… Может, это у них наследственно?..

– Не смей так про жену и детей, а не то я тебе врежу! Они не виноваты! Ты тоже мог быть на их месте!

– Мог, да не буду! Потому что у меня голова есть!

– Хорош собачиться, – остановил их Абатуров. – Давайте с тестем разберемся… что это за гусь к нам пожаловал…

– Не пи…ди! – Хомяков ужасно разозлился, что его назвали гусем. И не кто-нибудь, а последний деревенский идиот. – Еще слово скажешь, я на твой возраст не посмотрю!..

А ты, зятек фуев!.. – Хомяков задохнулся. – Мать в Москве с ума сходит! Думали х… знает чего с вами случилось! Я после смены вместо того, чтобы отдыхать, как человеку, гоню сюда не спамши, не жрамши! Бензина нажег хрен знает сколько! Чуть в аварию не попал!.. А этот говнюк водку жрет с пидарасами!..

– Это кто пидарасы?! – крикнул Коновалов. – Это кого ты имеешь в виду?!

– Тебя имею! И вот его, – Хомяков показал пальцем на Абатурова. – И всех ваших мам имею!

– Ах ты сука какая! – Мишка слегка присел и расставил руки в стороны. – Ни хрена себе! Очередной козел вонючий приехал из своего вонючего города в нашу, – Коновалов потыкал себя в грудь большим пальцем, – родную, б…дь, деревню! Ездит тут на своем вонючем автомобиле по нашей, бля, земле, которую мы пахали, и пахали наши деды и отцы! – Мишка треснул деда Семена по шее, и тот чуть не упал. – Стоять, дед! – Он схватил Абатурова за шиворот. – А этот городской хер обратно утрамбовывает нашу землю своими погаными лысыми покрышками! И еще плюет на нее! – Мишка покраснел, и на шее у него надулись жилы. – Из-за таких вот ельциных мы так х…во и живем! Из-за таких у нас в деревне курицы нестись перестали! Такие вот и занесли к нам в Бубен заразу американскую!

– Сникерс е…й! – вставил дед Семен.

– Погоди, дед!.. – Мишка дернул его за воротник. – Понаехали упыри! Занесли заразу!

– Кто ельцины?! – Хомяков хлопнул дверцей и кинулся на деревенских.

Игорь Степанович владел в совершенстве приемами рукопашного боя и, несмотря на почтенный возраст, был еще грозным бойцом. А Коновалов дрался по-простому, но зато был очень уж здоровый.

Хомяков налетел на него и моментально сшиб с ног подсечкой. Тут же он развернулся и врезал Мешалкину.

Абатуров отскочил назад и стал размахивать колом.

Мешалкин отлетел в кусты.

Коновалов, не поднимаясь, врезал Хомякову ногой под колено.

Мешалкин вылез из кустов и ударил тестю по ребрам.

Хомяков охнул, но удержался на ногах. Он подпрыгнул и, с разворота, прямой ногой сбил Юру на землю.

Мишка Коновалов вскочил и ударил Хомякова кулаком по темени.

Хомяков присел и, не разворачиваясь, лягнул Мишку по яйцам.

Коновалов от боли согнулся пополам.

Подскочил Абатуров и со всего маху стукнул Хомякова колом по голове.

Хомяков рухнул и отключился.

– У, гад! По яйцам! – Мишка, морщась, подошел к Хомякову и пнул его ногой. – Н-на!

– Хватит! – остановил Абатуров. – Хорош… Ему достаточно… И вообще… – он поглядел в небо, – я понял… Это ж нас, друзья мои, дьявол искушает! Специально нам подлянку на дороге подложил, чтоб мы до церкви Христовой к ночи не добрались, и всю свою силу употребили на борьбу с христианом, а не с дьявольскими отродьями…

И действительно, пока они выясняли отношения, на улице совершенно стемнело и стало жутко.

– Давайте, Мишка и Юрка, берите этого петуха и несите в церковь… А я сзади пойду… с колом… – сказал Абатуров.

Мешалкин подошел к машине, чтобы захлопнуть дверцу.

– О! Серп зачем-то привез! Дед Семен, тебе серп не нужен?

– Возьми. Может, пригодится. Будем им, как говорится, этим серпом да по ихним яйцам!

Юра засунул серп за ремень.

Прежде чем взять Хомякова, Коновалов потыкал его, на всякий случай, осинкой, и только после того взял Игоря Степановича за ноги.

А Мешалкин взял тестя за руки.

И они пошли.

Глава четырнадцатая ЗЛОВЕЩИЙ «МАКИНТОШ»

1

Фары высветили из темноты указатель КРАСНЫЙ БУБЕН. Леша свернул на проселочную дорогу и поехал в сторону деревни. Из-за травы, которую он зря покурил перед дорогой, было немного жутко. У Лехи всегда с травы были шуги, поэтому он не очень уважал пыхать, когда нужно было куда-то ехать или идти. Зря он покурил. Теперь на его депрессивно-тревожное состояние из-за родителей, наложилась травяная шуга.

И чего я, действительно, поехал, на ночь глядя? Говорил же мне Алик, оставайся до утра… В деревне все спят уже… Где я буду чего искать?.. Может, в машине до утра остаться? А утром тогда и поеду… поищу… чего-нибудь.

Он съехал с дороги на обочину и затормозил. Уверенность, что его родители живы-здоровы в деревне, – куда-то временно спряталась. Это тоже из-за травы. Трава подарила ему эту мысль, и трава заставила его о ней забыть.

Леша нажал кнопочки на дверях, откинул сиденья в горизонтальное положение, лег на бок и попытался заснуть. Но сон не шел. Леша поворочался минут пятнадцать, сел и закурил.

Было тихо. Мимо по дороге никто не проезжал. Леша приоткрыл окно, чтобы дым выходил из кабины, выбросил в щель окурок и снова лег.

Он лежал с открытыми глазами на спине и смотрел через стекло на темное небо и яркую полную луну. Полная луна. Время нечисти. Плохое время, – подумал Леша. – Как там у Булгакова в «Мастере»?.. И когда на небе появлялась полная луна, поэт Бездомный выходил на улицу и шел неизвестно куда ночью… А Понтий Пилат и его собака гуляли по лунной дорожке… Лунная дорожка светит серебром… Чья это песня?.. Вроде бы Юрия Антонова… Как там дальше?.. М-м-м-м-м-м… светит серебром… человек и кошка плачут под мостом… рыбачут, а не плачут… гадят… ха-ха… Трава располагает к творчеству… Главное, не думать о всякой фигне…

Послышался шум машины, темное небо слегка осветилось желтым светом фар. Машина подъехала и остановилась.

Кто это там?! Может, это бандиты, которые убивают водителей на ночных пустынных дорогах?..

Леша нащупал закрывалку окна и покрутил.

2

Хлопнула дверца. Кто-то вышел из той машины.

Леша зажмурился. У него в голове опять появился тревожный Билл Гейтс. Билл Гейтс сказал: Move your ass, Lesha! Move your ass! Двигай отсюда жопой, коллега! It's not to be late! Пока еще не поздно, сохрани то, что не успели уничтожить!

Леша открыл глаза и не поверил! За окном стоял его папа, Георгий Адамович Дегенгард! Живой и здоровый! Он улыбался.

– Папа! – Леша подскочил и ударился головой в мягкий потолок.

Папа постучал костяшками по стеклу:

– Открывай!

Леша открыл, выскочил из машины и обнял отца.

– Папа!.. Ты живой?!. Папа!..

– Живой, конечно. А что случилось?

– Живой?!. А где мама?

– Да вон она, в машине сидит!

Из жигуленка вышла мама.

– Мама! – Леша крикнул.

– Леша! Ты что здесь делаешь? Ты почему приехал? Случилось что-нибудь?! Что-нибудь с Верочкой или Павликом?!

– Нет! С ними всё нормально!.. Какие-то дурацкие шутки!.. Я бы этого шутника поймал и ноги ему вырвал! – Леша оторвался от отца и обнял маму. – Мама, ты замерзла!

– Не замерзла.

– Нет, ты вся холодная!

– Какие еще шутки дурацкие? – спросила мама.

– Позвонил какой-то идиот и сказал, что вас… убили! Чушь какая-то!

– Ничего себе! – возмутился папа. – Ну и ну! Шуточки!.. Ничего святого у людей не осталось!.. Знаки плюса и минуса поменялись местами!

– Это ж надо же, – добавила Раиса, – так пошутить!.. Подлость какая!..

– И ты, значит, – продолжал Георгий Адамович, – поверил и поехал поэтому сюда?!. Ну и ну! Таких шутников сажать надо за решетку в зоопарк, чтобы каждый мог кинуть в них объедками!..

– Да ладно, – Леша махнул рукой. – Главное, всё хорошо закончилось!.. Фух!..

– Ну… Чего мы стоим-то тут на дороге? Поехали домой!

– В Москву, пап?

– Зачем в Москву? В Красный Бубен! Посмотришь, как мы живем, раз уж приехал! А то ведь не хотел к нам в деревню приезжать!

– Да я это… работы много… Некогда всё…

– Вот так всегда, – сказала Раиса. – Пока люди живы, всё времени нет с ними повстречаться. А как умрут, так летят среди ночи на край света!..

– Да ладно, мам, не обижайся, – Леша поцеловал маму в щеку. – Мам, ты точно замерзла!

– Ты давай садись тогда в машину, – сказал папа, – и поезжай за нами.

– Ага!

3

Дорога была ухабистая, и машина то и дело подпрыгивала на кочках. По такой дороге ездить – всю тачку раздолбаешь, — подумал Леша. – Ладно, у родителей развалюха, не жалко… А у меня-то нормальная иномарка. Для города… Жалко все-таки… иномарку… японскую…

Леше показалось, что по бокам дороги мелькают какие-то силуэты, ему даже показалось, что у некоторых силуэтов светятся глаза. Фигня какая-то! Зря я покурил! Как бы в дерево не въехать!.. Это светлячки, наверное, на кустах светятся… – догадался он, но всё же постарался подъехать поближе к родительской машине.

– Е! – Леша резко нагнулся вперед лицом.

Перед машиной пробежал скелет! Фары осветили белые кости, открытые зубы с одной золотой коронкой и светлый череп. Скелет щелкнул челюстью и исчез в темноте. Всё это длилось меньше секунды. Леша дал по тормозам. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Докурился! Раньше с травы такого не было!.. Это… Круто!.. Скелет виртуальный!.. Графика обалденная!.. Как настоящий!..

Машина родителей подъехала к высоким воротам и остановилась. Леша затормозил рядом. Его фары осветили надпись на воротах:

ХУЙ и ПИЗДА

У Леши при чтении этих слов случилось мощное дежа вю. Его словно окунули куда-то с головой, в какое-то параллельное кино с его же участием.

Но что это было за кино, какую роль он в нем исполнял и чем оно закончилось, Леша вспомнить никак не мог.

Он увидел, как из машины вышли родители, и папа пошел открывать ворота, а мама встала рядом с папой, достала из кармана мел и провела перпендикулярную палку в букве X, получилось Ж…

– Вот, – сказала мама, не поворачиваясь, – все-таки не так откровенно. – Она немного посмотрела и во втором слове ничего исправлять не стала.

Леша вышел из машины.

– А чего вы, мама, всё не сотрете? – спросил он.

– А, – мама махнула рукой, – стирай не стирай…

– Открыл! – крикнул папа, снимая с петель замок.

Они заехали во двор, и папа закрыл ворота на большую палку.

– Проходи, сын, в дом!

– Посмотришь, как живем! – добавила мама.

– Сейчас пройдем.

4

Мама пошла нарвать салата, а папа провел Лешу в комнату, где ему сразу бросился в глаза накрытый павлопосадским платком телевизор с большим экраном.

– Ты думаешь, это телевизор? – спросил за спиной папа, и Леша вздрогнул.

– А что же это еще?

– Это компьютер «Макинтош» последней модели!

Леша хмыкнул. Его папа совершенно ни в чем не разбирался. Ну, это ж моржу понятно, – откуда в такой дыре взяться такому дорогому аппарату?!

– Не веришь?! – папа пролез между Лешей и дверью, подошел к телевизору и сорвал с него платок. Платок улетел к папе за спину и плавно опустился на пол. Посмотрев, как он упал, Леша перевел взгляд и увидел компьютер! От удивления Леша сам чуть не упал. Даже скелет поразил его меньше! Он подошел поближе. Откуда здесь такие «Маки»?! Он нажал кнопку, и экран посветлел. По десктопу пробежал знакомый скелет с золотым зубом.

– Откуда?!

– Да у алкоголика одного купили за триста рублей.

– За сколько?! – не поверил Леша.

– Ну, за пятьсот! От тебя ничего не утаишь!.. Хотели тебе приятное сделать…

Но Леша уже плохо слушал, что папа говорит. Леша нажимал на клавиши. Он залез посмотреть, какие есть программы, и обалдел. Он почти ничего тут не знал, а ему казалось, что уж он-то всё знает! Он ткнул мышкой в первую попавшуюся, и на экране появилась заставка. По черному полотну бежали желто-зеленые буквы:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВАНДЕРЛЕНД!..

Появилась картинка. На картинке стояла его соседка Наталья Николаевна Рязина со штангой над головой. Лейла удивился, подогнал мышку к ее голове и щелкнул. Рязина активизировалась и тут же начала приседать со штангой. Вокруг нее проявлялись предметы интерьера Алешиной квартиры! Он увидел открытый шкаф, из которого торчала комбинация жены, а рядом валялись его ботинки со шпорами. Недалеко от ботинок лежали дамские трусики. Тумбочка, магнитофон, недопитая бутылка водки. Пакет сока. Пепельница. Горилок с декабристом. Аквариум с лягушкой. Кровать. А на кровати! – Лейла вздрогнул! – На кровати в его костюме лежала Вероника Полушкина. Полушкина подняла руку и сказала:

— Хеллоу!

– Когда я поднимала штангу на балконе, – заговорила Рязина, – я увидела, что Алексей приводит к себе домой блядюг, пользуясь тем, что Таня с детьми отдыхают на море! А это равносильно предательству Родины!

Леша почувствовал страх и попытался выключить Рязину, нажав ей на живот мышкой. Рязина дернулась, но не замолчала:

– Не надо на меня нажимать! И так, – она села и встала, – на чем мы остановились?.. Эта женщина, которая лежит за моей спиной, та самая блядюга и есть.

Вероника подняла руку и сказала «Хеллоу».

– Она, эта женщина за моей спиной, натягивалась не только с сыном, но и с его папой Георгием Адамовичем! Поняв, что я узнала его секрет, Алексей скинул меня с балкона.

Картинка на экране поменялась. На фоне уходящих вверх этажей Рязина со штангой в руках летела вниз головой. Она повернулась лицом к экрану и закричала:

– Ааааааааааааааааа! Помогите! Убивают!

Появилась надпись:

ЗА ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЛЕША ПОПАДАЕТ В АД

Леша туда и попал. Он стоял среди полыхающего ада. Тут жарились на сковородках грешники. Леша посмотрел назад и понял, что находится внутри монитора. С той стороны стекла на него смотрел папа. Гигантское лицо папы улыбалось.

– Хеллоу, – сказал папа и нажал Леше мышкой на живот.

Леша активизировался и вскрикнул от невыносимой боли. От живота к копчику пробежала синяя искра. Леша запрыгал. Папа улыбнулся и нажал DELETE.

Глава пятнадцатая ОРАНЖЕВЫЕ ИСКРЫ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

А Михаила Васильевича Ломоносова чуть не убило природным электричеством.

Из школьного учебника

1

Они подошли к церкви. Абатуров открыл дверь. Прошли внутрь, положили Хомякова под иконой и уже хотели закрыть дверь изнутри на тяжелый засов, как вдруг Коновалов крикнул:

– Стойте! – Дед Семен замер с рукой на засове. – Стойте, – повторил Мишка, – мы до Петьки Углова не дошли! А я его связанным оставил! Меня совесть мучает! А вдруг он еще за наших!

– Брось, Мишка, – Абатуров махнул ладонью. – Тут несвязанные-то все кусаные-перекусаные, а уж связанных-то – это им на один зуб!

– Заткнись, дед! Ты мне, гад, настроение на ночь не порть! Оно у меня и без того безрадостное! – Он помолчал. – Пойду я… Вы как хотите… А я пойду друга проверю, – Мишка решительно взял кол и двинулся к выходу.

– Погоди, – Мешалкин положил руку ему на плечо. – Опасно уже идти в такое время. И друга не спасешь, и сам голову сложишь.

В углу под иконой застонал Хомяков.

Мишка посмотрел на Хомякова, а потом на икону.

– Нет. Я должен идти, – ответил он решительно. – Иначе я себе этого до конца жизни не прощу.

– Постой же, – Мешалкин положил на плечо Коновалова вторую руку и посмотрел Мишке в глаза. – Ты нам здесь нужнее. Останься.

– Не останусь… Пойду я, – он сбросил руки Мешалкина с себя и пошел на улицу. Перед выходом обернулся: – Если не вернусь… – Мишка замолчал, не зная, что сказать дальше. – Короче, давайте… Я пошел.

– Тогда и я с тобой, – Мешалкин взял кол.

– Правильно, – кивнул Абатуров, – иди с ним, Юрка. Присмотришь за ним, а то он маленько психованный. Только быстро – одна нога здесь, другая тут! Стемнело уже совсем…

На улице Юра догнал Коновалова.

– На хрена ты со мной пошел? – спросил Мишка сердито, но в его глазах Мешалкин прочитал благодарность.

– Так надо, – коротко ответил он, и друзья зашагали вперед.

Они шли по тем местам, по которым прошлой ночью Коновалов бежал спасаться в церковь. Каждый шорох, каждая непонятная тень заставляли их вздрагивать и креститься.

– Вот здесь, – рассказывал шепотом Мишка, – я упал и наступил рукой на ежа. А вон там яма! Осторожнее, не йобнись… А вон там поле картофельное, куда этого затянуло… Колчанова…

– Да я видел, – ответил Мешалкин. – Я в вашей деревне не первый раз…

– И, будем надеяться, не последний…

– Будем надеяться, – Юра кивнул и перекрестился. – Но вообще-то, если б я знал… Ноги бы моей в вашей чертовой деревне не было!..

– Ты, блин, поосторожнее, – Коновалов нахмурился. – У нас лучшая в мире деревня! А упыри на любое место могут напасть! Никто не застрахован…

– Все равно, говно ваша деревня, и никогда я сюда больше не приеду! Даже за сто миллионов долларов!

– Ну и дурак! Считай, что твою семью как будто машиной задавило…

– Я бы этому шоферу… руль в жопу засунул!

– Вот и давай… засунем…

Они погрузились в темноту. Мишка шел первым с колом наперевес, он водил им перед собой, готовый отразить нападение врага в районе ста восьмидесяти градусов. Мешалкин шел сзади и крутил головой из стороны в сторону.

– Вот его дом, – Мишка остановился. – И как же это я днем позабыл?..

– Это тебя темные силы специально так настроили против друга.

– Точно. Сам бы я никогда о нем не забыл.

Они открыли калитку, поднялись по скрипящим ступеням и остановились возле двери. Коновалов взялся за ручку:

– Ну… если Петька того, тогда всё, – он решительно дернул дверь на себя.

Они миновали подозрительные сени и остановились перед открытой дверью, ведущей в избу.

Петька лежал, связанный, в углу, лицом к стене и не шевелился.

Коновалов сделал Мешалкину знак «стой здесь», а сам двинулся вперед. Он немного постоял над Петькой, прислушиваясь к его дыханию, потом колом, как рычагом, подцепил Углова снизу и перевернул на спину.

Петька не шевелился, глаза его были крепко сожмурены, как будто он не очень умело пытался изобразить мертвого. Но на кончике его носа Мишка разглядел капельки пота.

Мертвые ж не потеют, – подумал он чье-то известное наблюдение.

– Не притворяйся, Петька! Скажи, кто ты есть!.. – Мишка провел колом по Петькиному животу.

От этого у Петьки подогнулись ноги, он ойкнул и замер с прижатыми к животу ногами.

Коновалов от неожиданности немного отскочил назад и оттуда снова потыкал Углова осинкой.

– Кончай ваньку валять!

Петька открыл один глаз и покосился им на Коновалова.

– Ты кто? – спросил Мишка. – Отвечай честно, мы все равно тебя будем проверять, – он показал Углову кол.

– Бить будешь?!. – произнес Петька. – Ну, давай, бей меня связанного!.. Козел ты, Мишка! Я тут вторые сутки валяюсь! Меня сухач долбит, кошмары мучают, ссать хочется! А ты пришел и мне угрожаешь! Развяжи меня, я ссать хочу!

Речь Углова убедила Мишку, что Петька не вампир. Он подошел к нему и хотел развязать веревку, но Мешалкин остановил его.

– Стой! Погоди немного. – Юра подошел к стене, снял с нее длинную косу чеснока, отломил одну головку и сунул Углову под нос: – Ешь.

– Ты кто такой?! – возмутился Углов еще больше. – Я пить хочу и ссать хочу, а ты мне чеснок суешь?!

– Сожри, Петька, тогда мы тебя развяжем, – сказал Мишка.

– Ну, ты и гад! Так над людьми издеваться! Фашист ты, Мишка! Пиночет!

Коновалов нахмурился:

– Жри, я тебе сказал!

Углов скосил глаза на чеснок, вздохнул и откусил. Мешалкин и Коновалов внимательно за ним следили.

– Вроде, всё нормально.

– Вроде, сожрал…

– Пусть еще откусит, на всякий случай.

– Кусай, Петька, и пойдем отсюда.

– Ы-ы-ы! – завыл Углов от обиды. – Вы совсем о…ли! У меня скулу сводит! – Он откусил от головки еще раз.

– Проглотил? – спросил Коновалов.

Петька широко открыл рот. В глазах у него стояли слезы.

– Ну вот, а ты боялся, – Коновалов вытащил из кармана ножик и перерезал веревки.

Углов попытался подняться, но его ноги так затекли, что встать он никак не мог. Коновалов подал другу руку.

– Поднимайся. Надо нам побыстрее отсюда уходить… Про Колчанова, помнишь, ты мне рассказывал?.. Ты мне рассказывал, а я не верил… А вот теперь верю, – Мишка размашисто перекрестился. – Нашу деревню заняли вампиры!.. Мы думали, что и ты тоже… Хрен знает, как это тебя пронесло…

– Правда, что ли?!.

– А ты думаешь, зачем мы тебя чеснок есть заставляли?

– Я подумал, что вы издеваетесь.

– Хмы! Видишь это, – Мишка потряс перед Угловым осиновым колом. А потом показал на Мешалкина: – Кстати, это Юра из Москвы. Он – за наших. Таньку помнишь, которая с детьми тут жила?.. Муж ее… бывший… Вампирка теперь она вместе с детями…

Углов поднялся на ноги. Ему так хотелось ссать, что он не понимал, что ему говорят, естественное желание забивало все остальные эмоции.

– Погодите, – сказал он, – потом дорасскажите! А то я сейчас обоссусь. – он побежал на улицу.

Мешалкин и Коновалов вышли следом. Петька стоял у забора, спиной к товарищам. Мешалкин вытащил сигареты и закурил. Он успел скурить сигарету до половины, а Петька всё не отходил от забора.

– Когда же он, наконец?..

– Сутки человек терпел… Эй, Петька! Кончай ссать! Ты нас задерживаешь!

Углов застегнул ширинку. У него на лице появилась довольная улыбка.

– Ну, – сказал он, – что там у вас… про вампиров?

– Пошли отсюда! По дороге дорасскажем.

– А куда мы идем?

– В церковь! Куда же еще!..

2

Где-то на краю деревни завыли волки. По спине у Мешалкина побежали холодные мурашки.

– Как думаешь, Юрий, собаки бывают вампирами? – спросил Коновалов.

– Не знаю… Про оборотней кино смотрел… Знаю, что такое бывает. А вот вампиры они или нет – не знаю…

– Эх, Юра, не то ты смотришь… Мешалкин не ответил.

Снова завыли волки. Теперь ближе.

– Откуда волки-то здесь?! – голос Углова немного дрожал. – Сроду здесь волков не было…

– Теперь всё не так, как раньше, – сказал Мишка. – всё теперь по-дурацки!

– Пошли еще быстрее, – сказал Мешалкин.

Они почти побежали.

– Что ж ты, Мишка, гад, – вспомнил вдруг Углов, – оставил меня связанным, когда тут такое творится?!

– Я не виноват! Меня темные силы заставили… Ладно, не обижайся! Всё хорошо, что хорошо кончается!

– Ничего себе – хорошо! Провалялся сутки связанным под носом у Вельзевула!

Налетел сильный ветер. Что-то хрустнуло над головами, и перед ними на землю упала огромная сухая ветка. Друзья едва успели отскочить.

Они перепрыгнули через ветку и побежали во весь дух.

За забором что-то завозилось и захрюкало. Забор затрещал. Они отпрянули от него на середину улицы.

Мешалкин бежал последним. Ему очень хотелось обернуться и посмотреть назад. Но внутренний голос подсказывал, что делать этого нельзя, что если он обернется – будет хуже.

И все-таки он не вытерпел и обернулся. Он увидел две пары желтых волчьих глаз, горящих в темноте. Засмотревшись на глаза, Мешалкин отвлекся и наступил на пятку Углову.

Петька полетел на Коновалова. Коновалов полетел на фонарный столб и стукнулся об него с такой силой, что если бы лампочка на столбе горела, она бы, наверняка, перегорела от сотрясения столба.

Сверху на Углова и Коновалова приземлился Мешалкин. Он тоже ударился лбом о столб, и из глаз у него вылетели искры, превосходящие по сиянию волчьи глаза.

Хорошо, что Юра не потерял сознание. Он успел вскочить и повернуться. Волк был совсем рядом.

– На столб! – закричал Юра. – Все на столб!

Углов, лежавший теперь сверху Коновалова, вскочил первым. Он оттолкнулся ногами от коноваловской спины и полез по столбу.

Мишка поднялся и полез за ним.

В другое бы время они навряд ли смогли так быстро залезть по гладкому деревянному столбу, в другое бы время они, может быть, не смогли бы забраться и на полтора метра. А тут в один момент Углов оказался на самом верху возле керамических чашечек, а Коновалов – чуть ниже.

– Петька! – крикнул он. – Не хватайся за провода! Током стукнуть может!

– Вот попали! – отозвался Углов. – Сверху электричество, снизу волки!

– Снизу я еще сижу! И если ты на меня свалишься, то я тоже не удержусь! Столб скользкий, сука!

Они посмотрели вниз и ужаснулись.

Внизу, прижавшись спиной к столбу, стоял белый, как простыня, Юра, а к нему, злобно рыча и скаля огромные клыки, приближался гигантский волк, размером с две третьих коровы. Оставалась, наверное, какая-то секунда до того, как волк прыгнет на свою жертву.

Мишка и Петька застыли на столбе.

Волк немного присел на задние лапы, оттолкнулся от земли и взвился на огромную высоту. Описав в воздухе дугу, он полетел вниз, набирая скорость.

В последний момент Мешалкин увернулся, и волчья морда с зубами врезалась в столб.

Столб сильно тряхнуло.

Коновалов съехал вниз и придавил задницей волчью морду к земле.

Углов, чтобы не съехать вслед за Мишкой, схватился руками за провода. Оранжевые искры электричества на миг озарили темное небо Тамбовщины. Петьку дернуло током. Он отлетел от столба и рухнул вниз, прямо на спину хищника.

Мешалкин понял, что медлить нельзя, он схватил валявшийся рядом осиновый кол и всадил его между Мишкой и Петькой в мохнатую спину зверя. В тот же миг яркая молния разрезала небо, и оглушительные раскаты грома сотрясли Красный Бубен.

Шерсть волка задымилась.

Мешалкин схватил обалдевших Мишку и Петьку за воротники, поднял их так же легко, как казаки во время боя поднимали на свои пики по несколько немцев, и перенес к забору.

Волк вспыхнул. Сквозь яркие языки пламени Юра увидел, как он превращается в пожилую женщину с большими зубами!

– Еврейка это, – услышал он позади Мишкин голос. – С них-то всё и началось! Где-то тут, я подозреваю, и еврей ее ходит! Надо, Юра, уматывать отсюда быстрее.

Углов лежал без сознания.

– Бери его за ноги, – сказал Мишка, – а я за руки возьму.

Они подняли Углова на плечи и побежали в храм.

В дверях их встречал обеспокоенный дед Семен.

– Христос с вами! Я уже извелся весь! – он увидел Углова. – Чего с Петькой? Это его вампиры шпокнули?

– Не, – Мишка снял Петьку, – это его током шпокнуло. Не соблюдал технику безопасности. За провода схватился. Говорил я ему – сиди тихо!.. А Юрик – молодец! Только что еврейку проткнул!

– Как?

– Одним ударом!

– А еврея не накололи?

– Не-а.

– Жалко, – дед погладил бороду.

Глава шестнадцатая ОТВЕТНЫЙ УДАР

… А приехал я назад, а приехал в Ленинград…

Самуил Маршак

1

Проехали Рязань.

В кармане у Лени запикал мобильный телефон.

Леня выбросил в окно сигарету, достал телефон, вытянул зубами антенну.

– Слушаю… Так… Бери… Ты что о…уел?!. Не бери… Так… Бери… По пять?.. По пять не отдавай… По пять и две… Так… Пусть сосет… Давай… – он нажал на кнопку на панели и убрал телефон в карман.

– Дела? – спросила Вероника понимающе.

– Угу… – Скрепкин кивнул. – Не успеешь от Москвы отъехать, как начинается всякий бардак… Притяжение земли, – добавил он, помолчав, и перекрестился. Вздохнул. – Хотелось бы от этого от всего уехать куда-нибудь на Валаам… или в Оптину Пустынь… За…ло всё на х… Что за жизнь такая?!. Крутишься, как белка… Всё дела, бабки, люди… А душе это на хер нужно?!. Душе-то не нужна эта ху…та?!. – Он ударил ладонями по баранке. – За этой метусней – жизнь проходит, а ты не замечаешь… Вон, – Леня показал пальцем за окно, – бабочки летают, птицы поют. А чтобы увидеть их и услышать, надо усилие над собой сделать, потому что голова забита говном!.. Ненавижу свою жизнь! – он резко затормозил.

Вероника чуть не влетела головой в лобовое стекло. Но Скрепкин этого не заметил. Он выскочил из машины, подбежал к обочине, упал на колени, уронил в траву голову и распростер руки по сторонам. С минуту он не двигался. Вероника испугалась и не знала что делать. Но тут Леня поднял голову:

– Земля – наша мать! Не надо забывать этого! – Он поднялся, отошел за куст и помочился.

Вернулся к машине, сел, не занося ног в салон, закурил, обернулся:

– А что, Вероничка, давай плюнем на всё, снимем дом у какой-нибудь старухи в деревне и поживем недельку наедине с природой?.. Очистимся…

– Да я бы, Леня, с удовольствием, – Вероника испугалась еще больше, – но только это… в тюрьму меня же посадят… Сам знаешь…

– Что ж – в тюрьме не люди сидят?!. Я сам сидел… Привыкаешь… – Леня протянул руку и провел Веронике пальцем по подбородку. – Откупимся… Какие базары…

– Ну, это… А вдруг не откупимся?.. Я не перенесу…

– Ну, на крайняк, если совсем припрет, я тебя в Грецию отправлю. У меня там дом для таких случаев…

– Нет, Ленечка, я не могу, – Полушкина покраснела. – Давай закончим сначала с этим, а потом в Грецию…

Скрепкин стрельнул окурком.

– Ну, как знаешь… А я хотел как лучше… Думал, мы с тобой очистимся… Жить нам станет легче… как будто мы снова в старших классах, в тюрьме не сидели и в башке разной дряни нет… Одна впереди светлая, как говорится, даль…

– Нет, Ленечка… Я не могу…

В кармане у Скрепкина снова зазвонил телефон.

– Слушаю… Не хочет по пять и две?.. Ну и пусть усрется!.. Так и передай ему, прямо такими словами и скажи!.. Что?.. Скрепкин, скажи, велел тебе передать – усрись, говно!.. Ну, давай… – Он убрал телефон и вздохнул. – Вот так-то вот… А говорят, что злых сил нету! Еще как есть! Как только почувствовали шакалы, что Скрепкин припадает к живому источнику, сразу в наступление по всем фронтам!.. – Леня влез в машину целиком, хлопнул дверью и нажал на газ. – Поехали!

2

Ирине снился кошмарный сон. Как будто ее почему-то заслали на фабрику Филип Моррис. Она идет между тюками с табаком. В руке – пистолет с глушителем. И всё ей здесь очень не нравится. Табак воняет, предчувствия плохие, из людей никого нет. Перед ней пробегает огромная крыса. Ирина стреляет в нее, но промахивается. Зачем она стреляет? Она же может выдать себя!

Из-за тюка выезжает электрокар, до верху загруженный мешками. Ирине не видно, кто им управляет.

Она бежит по узкому проходу назад, но кар догоняет ее и вываливает на нее мешки с табаком.

Ирина задыхается, пытаясь выбраться из-под отвратительно пахнущего груза. Наконец ей удается высунуть голову наружу. И тут она с ужасом видит, что на нее надвигается кошмарный табачный монстр, отдаленно напоминающий Фиделя Кастро, в дырявой соломенной шляпе! В уголке кривого рта с гнилыми зубами дымится кукурузная трубка, пальцы скрюченные и узловатые. Костлявые ноги в драных болтающихся штанах. Но самое страшное – единственный глаз, пустой, как вселенная.

Ирина чувствует, что сейчас ее затянет в этот глаз, как в Черную Дыру, и она уже никогда-никогда не увидит Белого Света.

В руках у монстра огромные ножницы, он собирается отстричь Ирине голову.

Щелк-щелк! – щелкают ножницы всё ближе и ближе к горлу. Ирина пытается вытащить из-под мешков руки, но не может. Сейчас ножницы обезглавят ее!

– Ах ты, сумасшедший сукин сын! – кричит Ирина.

Монстр смеется. Изо рта течет желтая табачная слюна. Что-то гудит… Что это?.. Похоже, сигналит машина?.. Что это?.. Это полиция!

Монстр опускает ножницы:

– Это не полиция, – говорит он зло, – это водитель Твердохлебов бибикает… Ну ладно, я до тебя еще доберусь! Ты еще ко мне сама придешь! – монстр тает в воздухе…

Ирина проснулась… В кузове темно. Но она не сразу вспомнила, где находится. Хотя некоторое время ей всё еще продолжало казаться, что она на табачной фабрике. Она никак не могла прийти в себя из-за этого отвратительного запаха табака.

Ирина протиснулась между коробок к заднему борту, осторожно отодвинула уголок брезента и высунула наружу нос.

Свежий воздух подействовал опьяняюще. Закружилась голова. Но стало намного легче.

Ирина удивилась – на улице почти стемнело.

Господи! Сколько же я проспала в этом дерьмовом кузове?!

Машина стояла посреди какого-то пустынного места, разглядеть ничего не удалось.

Ирина спрыгнула и бесшумно, как кошка, приземлилась. Поприседала, разминая конечности.

Рюкзак с фонариком и другими необходимыми вещами остался у пруда в той страшной деревне.

По земле клочьями стелился туман.

Ирина постояла. Глаза постепенно привыкали к темноте. И теперь она увидела, что-то впереди… Ирина осторожно подошла. Дорожный указатель:

ДЕР. КРАСНЫЙ БУБЕН

Ее охватил ужас!

Волосы на голове встали дыбом! На лице выступила испарина! Руки дрожали, а ноги подгибались. Чтобы не упасть, Ирина схватилась за указатель, но тут же отпрянула! Ей показалось, что указатель хочет схватить ее и ударить железным щитом по голове. А когда она, оглушенная, упадет, указатель вытащит из земли свои железные ноги и проткнет ее тело в нескольких местах.

Ирина не удержалась на ногах и полетела в темноту. Она ударилась бедром, резкая боль пронзила ее от копчика до затылка. Ирина перевернулась на живот и попыталась отползти прочь от проклятого места.

Она услышала скрежет ржавого железа и увидела, как указатель нагибается к ней. Его щит наклонился вперед, как голова гигантской змеи.

Господи!

Ирина перевернулась на спину и поползла назад вверх животом.

На щите засветились буквы:

КРАСНЫЙ БУБЕН

Но в следующий момент буквы заплясали, как в титрах мультфильма компании «Уорнер Бразерс», разлетелись по щиту и вдруг сложились в непонятное, но до смерти пугающее слово

ХАМДЭР

– А-а-а! – закричала Ирина и заслонила лицо ладонью.

Щит вытащил одну железную ногу из земли и шагнул к ней.

Он был похож на аиста, которого она видела на озере Темный След, штат Мэн. Щит вытащил вторую ржавую ногу и, переваливаясь, пошел на нее.

Ирина поползла быстрее. Ползти на спине головой вперед было неудобно и неестественно для человека, скорость была небольшая. Но перевернуться на живот и оказаться затылком к шагающему монстру было еще страшнее.

Щит надвигался. Он уже занес одну ногу у Ирины над животом, и она зажмурилась, ожидая, когда холодное ржавое железо проткнет ее живое теплое тело.

Ирина увидела себя совсем маленькой девочкой, шагающей ранним воскресным утром по чистенькой, ухоженной дороге в методистскую церковь. Она останавливается, заглядевшись на махаона, присевшего на куст. Но тут бабушка Бетти дергает ее за руку:

– Пойдем, Аннет, пойдем. Мы опаздываем на службу. Преподобный Майкл будет сердиться…

В церкви темно и прохладно. Анни сидит на деревянной лавке и болтает ножками.

Бабушка грозит ей пальцем: Веди себя прилично. Преподобный Майкл читает проповедь.

Аннет скучно. Хочется спать. Она зевает и тут же получает от бабушки легкий подзатыльник. Это приводит ее в себя.

– … Отчего некоторые люди, – говорит преподобный Майкл, – поворачиваются к нашей правильной церкви? Отчего получается так, что они, в конце концов, встают на верный путь? А? Скажи нам, Ларри Бантер?

Со скамьи поднимается пожилой мужчина в клетчатой рубахе и черных брюках.

– Откуда же мне знать, – говорит он растерянно. – Вам виднее, преподобный Майкл. – Мужчина садится, надевая на голову соломенную шляпу. Но, спохватившись, сразу ее снимает и кладет на колени.

– Вот именно! – преподобный Майкл указывает на Бантера пальцем. – Кому же, как не мне, вашему пастырю, должно быть виднее! – Он усмехается. – Потому что я – пастырь истинной церкви Бога нашего, и сам Бог дает мне полномочия разбираться во всяких делах Божьих!.. А почему, спросите вы, заблудшие души не сразу приходят сюда? Почему они следуют кривыми путями? Почему они выбирают неправильные пути и неверные учения?.. Ну-ка, Генри Ричарде, скажи ты, сынок?

Генри Ричарде поднимается с лавки. Он улыбается и молчит. Ему с места шепчет что-то жена. Генри наклоняется к ней, а потом говорит:

– Они заблуждаются, преподобный Майкл.

– Верно… Они заблуждаются. Но почему?.. Почему мы не заблуждаемся, а они заблуждаются?.. А потому, что они должны заблуждаться! А почему они должны заблуждаться? Да потому, что этого хочет Бог! Никто не может даже заблуждаться, если того не желает Бог!.. Бог хочет, чтобы они, эти грешники, оставили ТАМ, в этих скверных местах свои нечистоты! А в истинную церковь пришли очищенными! Вот какова мудрость Бога! И пора нам ее восславить, – он поднимает руки, и прихожане затягивают псалом…

Но тут что-то происходит. Воспоминание ускользает, уступая место осознанию того, что она не в уютной и безопасной церкви, а на грязной чужой земле, среди диких деревень России, и что на нее сейчас наступит железная нога взбесившегося указателя…

Ирина вздрогнула и открыла глаза…

Туман сгущался. Она лежала на дороге. В метре от нее стоял указатель. Значит, всё это ей только померещилось! Но видение было настолько ярким…

Ирина поднялась на ноги и огляделась. Сзади стояла машина, из которой она вылезла. Ей не хотелось возвращаться в машину, которая каким-то невероятным образом привезла ее в то самое место, которое она больше всего на свете хотела покинуть. В этой машине была какая-то обреченность. Если бы Ирина была натуральной русской, она наверняка вспомнила бы теперь стихи… А приехал я назад, а приехал в Ленинград… Но Ирина не была натуральной русской и она не вспомнила.

Вдруг она поняла, что какие-то силы хотят, чтобы она держалась подальше от этих мест, а другие, противоположные силы, наоборот, пытаются вернуть ее в деревню. И еще она поняла, что эти последние силы – Светлые. Они хотят, чтобы Ирина послужила их целям. Но ей было так страшно!

Ирина рванулась с места и побежала, побежала, побежала прочь от Красного Бубна.

Туман продолжал сгущаться.

Вдруг из него вырвались круглые желтые глаза.

Ирина взвизгнула.

Желтые глаза налетели на нее и ударили в живот.

Ирина провалилась в глубокую темноту.

Глава семнадцатая АДСКИЙ ОГОНЬ

1

Твердохлебову снилось, что он попался на сигаретах и сидит в тюрьме. Рядом, на верхних нарах, сидит в тюрьме Света.

– За что сидишь? – спрашивает Вася, зевая.

– За убийство, – отвечает девушка, болтая ногами.

– А кого ты убила?

– Тебя.

– А… Постой! Как это меня?! Я же вот с тобой сижу!

– Ну и что. Это тюрьма особая. Для жертв и их убийц.

Вася подумал над ее словами.

– Нет, не понимаю. Вот я, – он хлопнул себя в грудь, – сижу на нарах, как живой. А если б был мертвый, то лежал бы в гробу на кладбище, скрестив руки на груди. – Вася лег на нары и показал, как лежат покойники.

Вдруг он понял, что действительно мертвый и не может пошевелиться.

– Ну вот, видишь, – Света свесилась с верхних нар, – а ты не верил… Сейчас баланду принесут, и я тебя помяну.

В дверь постучали. Открылось окошко, и в него въехал поднос с алюминиевой тарелкой супа и рюмочкой водки.

– Царствие Небесное тебе не положено за то, что ты воровал папиросы… Ты еще, Вась, всего не знаешь… Но в Рай тебя теперь не пустят… Ты сделал большую ошибку, когда начал воровать папиросы. В Рай, Вася, даже убийцу могут пустить, если он отоварит молодого черта. А вот тех, кто папиросы крадет, в Рай не пускают ни под каким видом. Заказаны тебе, Вася, пути в Рай. Лизать тебе, Вася, теперь сковородки, а в жопу тебе горячие папиросы засовывать станут. Пусть в Аду тебе будет сухо, – Света выпила.

Твердохлебова очень возмутили такие порядки на Том Свете. Как же так – убийцам и на этом свете нормально живется, и на том им прощают! А ему, Васе, за то, что он папиросы крадет, чтобы свести концы с концами – вечные муки! Но ответить он ничего не мог, потому что был мертв.

В дверь снова постучали.

– Это черти, за тобой пришли, – объявила Света.

Дверь медленно открылась, и в камеру заглянула страшная волосатая харя.

Вася закричал, но из его рта не вырвалось ни звука…

Он проснулся оттого, что кричит на всю кабину.

2

Было совсем темно. Снаружи кто-то колотил по стеклу.

Твердохлебов резко повернулся и увидел за стеклом голову того самого монстра. Он отпрянул и заорал еще сильнее.

Но тут голова монстра прижалась к стеклу и оказалась обычной человеческой головой без рогов, пятака и шерсти.

– Чего арешь, как резаный? – спросила голова с кавказским акцентом.

– Ты кто? – Вася никак не мог успокоиться.

– Дверь аткрой, да…

Вася не рискнул сразу открывать дверь. Он немного открутил окошко. В салон ворвалась ночная прохлада и большой нос незваного гостя. Вася почувствовал еще какой-то неприятный запах чего-то горелого с чем-то несвежим, который он отнес на счет носа – кавказцы едят аджику, которую Вася не любил, отсюда и вонь такая.

– Давай выходы, – сказал нос. – Есть разгавор.

– Что за разговор? – Вася нащупал под сиденьем монтировку.

– Не выйдешь?.. Тагда сиди здэсь, а я твой кузов немного разгружу, – нос пропал в темноте.

Вася услышал, как кто-то залез в кузов и там шурует. Он представил, как шустрые кавказцы перегружают в свои черные «мерседесы» коробки с сигаретами. На него нахлынули ярость и страх. Ему до конца жизни не расплатиться с фабрикой! Ну погодите, черномазые! Я вам сейчас дам разгрузку! Вася завел мотор и вжал педаль газа до упора. Он представил себе, как кавказцы полетят сейчас на землю, разбивая о камни свои вонючие горбатые носы. Но машина с места не двинулась. Мотор работал исправно, но машина не двигалась! Проклятье! Эти гады сделали что-то с его машиной, и теперь она не работает! Мало того, что он лишился сигарет, ему еще и машину сломали! Кавказцы так наглеют, потому что привыкли чувствовать свою безнаказанность! Привыкли, что русский человек долго заводится и не может сразу дать кавказцу сдачи! Но зато уж, когда русский человек рассердится, он встает и устраивает такой погром! Всё, его, Васино, терпение лопнуло! Сейчас он покажет, кто в России хозяин, а кто незваный гость!

Твердохлебов сжал в руке монтировку и вышел из кабины. Он обошел грузовик, но никаких «мерседесов» сзади не увидел. Однако кузов продолжал ходить ходуном. Вася подошел, отодвинул брезент и увидел, что в кузове прыгает вверх-вниз азербайджанец в черных джинсах и белой рубахе.

– Ты чего? – удивился Твердохлебов.

– Я шучу, – ответил айзер, продолжая прыгать, и засмеялся. – А ты думал, чурбаны тваи папиросы варуют?

– А чего у меня машина не работает? Может, ты мне сахару в бензин насыпал?

– Нэт… Я тэбэ туда малэнко пассал… – он прыгал и прыгал. – Может, у меня моча очень сладкий… много сахар в ней…

Вася не понимал, шутит чурбан или нет. Складывалось такое впечатление, что он обдолбанный. Чурбаны курят шмаль, это всем известно, потому что им их мулла не разрешает бухать. Если он действительно нассал ему в бензобак, за это его стоит отоварить монтировкой. Но, по уму, мотор от этого не работать не может. Вася, как профессионал, чувствовал, что причина в другом. Значит, чурбан шутит. И вообще, не понятно, чего ему от Васи нужно. Чего он, черножопый, добивается?! Залез, сука, в кузов и прыгает, как баран!

Твердохлебов потряс монтировкой.

– Кончай прыгать в моей машине! Рессоры мне портишь…

Айзер перестал прыгать. Он сел на коробку, надорвал край, вытащил оттуда пачку «Беломора».

– Э! Э! Ты чего?! – закричал Твердохлебов.

Но айзер как будто не слышал. Он открыл пачку, вытряс папиросу.

– Э! Ты чё?! Не понял?! – Вася полез в кузов.

Айзер выдул табак в Васину сторону, стянул с мундштука папиросную бумагу и сказал:

– Хочу тэбэ, Вася-джан, чем-то угастыть… – он достал из кармана пакет с травой и стал забивать косяк.

Откуда он меня знает? – пронеслось в голове у Васи. – Откуда?!.

— Э! Э! Кончай тут, – Твердохлебов подтолкнул чурку к выходу. – Привыкли хозяйничать! Я эту дрянь не употребляю! И не фига чужие папиросы потрошить! Прыгай отсюда, пока я тебе монтировкой не переделал!

– Пагады. Зачем талкаешь меня? Я тэбэ, Вася дарагой, дэло хочу предложить.

Откуда он меня знает, этот чурбан вонючий?! Уж не он ли мои документы взял?! Точно, он! Кому ж еще! Сейчас из меня бабки тянуть будет!.. Будет, гад, выкуп предлагать! — Вася насупился. – Если у него мои документы, так сразу его не пошлешь! Ладно, документы заберу и отмудохаю потом…

– Ну? – Твердохлебов заткнул монтировку за ремень, а руки сложил на груди. – Слушаю твое дело…

– На, дерни, – чурбан протянул косяк.

Вася хотел отказаться, но решил, что в такой ситуации отказываться неправильно. Он взял папиросу и затянулся.

– Маладэц какой, – айзер прищурился и усмехнулся. – Давай пакуры еще, патом дэло пагаварым…

У Васи закружилась голова, и ему вдруг стало спокойно и хорошо. А мысли завертелись с бешеной скоростью, и были они какие-то… про всё сразу. Он посмотрел на айзера и подумал, что тот больше не раздражает его. Сидит себе чурбан на коробке, никого не трогает, не лучше и не хуже остальных, такой же мудак, как и все в этой жизни…

Вася улыбнулся и затянулся еще раз…

Как я раньше не понимал таких простых вещей?..

— Тебя как зовут? – спросил он.

– Мурат.

Вася протянул руку и хлопнул Мурата по ладони:

– А я Вася. – Вася вспомнил кино «Белое солнце пустыни» и пошутил: – Давно здесь торчишь, Саид? – и засмеялся. Шутка ему понравилась. Он сел на другую коробку, продолжая смеяться.

– Я не Саид, – ответил Мурат. – Саид таджик, а я айзербайджан… Как Муслим Магомаев, – он набрал воздуха и запел голосом, похожим на Муслима: – Ты мая мэлоды-и-ия-а, я тывой пирэданный эврэй-и-и!

От смеха Вася чуть не упал с коробки. Он согнулся пополам, и у него по щекам покатились слезы.

– Хватыт, брат, весэлиться. Тэперь дэло…

Вася уже успел забыть про дело, про документы и вообще – чего он тут делает. Но смеяться перестал.

– Хочешь заработать?

– Ясный перец! Кто ж не хочет!

– У меня дурь есть, у тэбэ табак. Мне в Рязань нада дурь вазыть, а ты туда и так едишь. Давай дагаваримся. Будишь маю дурь вазить вместе са сваим табаком. У тэбэ в табакэ никто нэ замэтит, а я тэбэ платить буду круто. Дагаварылысь?

– Сколько? – Васе предложение понравилось. Ему ничего не стоит спрятать траву в табаке, и навряд ли ее там найдут. А, как он слышал, перевозчикам наркотиков платят приличные деньги. Это, естественно, не те гроши, которые он зарабатывает на ворованном табаке. Через месяц, — подумал Вася, – уже куплю себе БМВ. — Сколько? – повторил он вопрос.

– Нармалные дэнги. Через мэсяц уже купишь сэбэ БМВ, понял, да?

Вася не удивился, что Мурат ответил ему его же мыслями. Потому что они были естественными.

– Конкретнее, – Вася затянулся еще раз, и у него перед глазами всё поплыло.

– Пять тысяч баксов за паездку в адын канэц, – Мурат поднял палец.

– Согласен, – Вася представил, как едет в Рязань, как подъезжает к посту ГАИ, и его проверяют. И ничего страшного! Денег до хрена, всегда можно откупиться. Опять же документы в порядке… Документы! Документы надо не забыть у айзера забрать, пока помню. А то как-то всё из головы вылетает… Но сначала деньги пусть дает. Аванс. — Давай деньги.

Мурат вытащил из кармана пачку долларов.

– На. Это аванс тэбэ. Здэсь штука баксов. Астальное в Рязани, кагда тавар сдашь…

Вася взял деньги и хотел пересчитать, но поленился и сунул в карман.

– И документы давай.

– Какие дакумэнты?

– Какие надо.

– Накладные на анашу, что ли? – пошутил Мурат.

– Кончай шутить, давай документы, и я поехал. А то и так уже задержался тут.

– Слушай, брат, я нэ панимаю, – Мурат развел руками, – какие такие дакумэнты? Что ты хочишь? Я тэбэ дэло выгадный дал, дэнги дал, тавар дал! Что ты хочишь, брат, я нэ панимаю, билат?! Мамой киланус, нэ панимаю! Какой-та ты жадный, брат, работа тэбэ мала, дэнег миного мала! Каких-та дакумэнты давай! Каких тэбэ дакумэнты?! Что ты прэзидэнт Азирбайджана тэбэ дакумэнты, да?!

Вася подумал, что чурбан явно гонит. Документы у него, и он от Васи чего-то добивается, но чего именно Вася понять никак не мог. Неожиданно до Васи дошло, что этот черножопый торгаш хочет за Васины документы тысячу долларов, которые сам же Васе и отдал. Ага, — понял Вася, – понятно, чего он таким добрым был! Теперь возьмет с меня штуку за документы, а я, значит, должен буду за просто хрен везти его стремную дурь в Рязань! И еще наверняка он меня подставить хочет, чтобы русского посадили, а им, чурбанам опять ничего! Чтобы и дальше себе продолжали одурманивать русский народ!

Вася взял азербайджанца за грудки, приподнял, подтянул к себе и сказал ему в нос:

– Давай документы, придурок, а не то я тебе нос в жопу засуну!

Алиев задрыгал ногами и попытался отпихнуть Васю от себя руками. Вася, продолжая держать его за грудки, врезал локтями по рукам, чтобы не лез.

– Документы! – страшно закричал он, брызгая слюной.

– Нэ убывай, брат! На, дэнги вазми! – Мурат сунул руку в карман и вытащил пачку долларов. – На дэнги, новый дакумэнты купишь!

Вася взял пачку, сунул за пазуху и снова тряхнул вора.

– Документы!

– На дэнги еще, толька нэ убивай! – азербайджанец вытащил еще пачку долларов.

Вася быстро прикинул, что в ней примерно штуки три, плюс штуки две, которые у него уже есть, и того – примерно пять штук! Хватит на много документов. Но все равно можно попробовать потрясти чурбана еще немного.

– Ты меня не понял, гнида! Я на твои деньги плевал! Мне мои документы нужны! В них написано кто я есть! Там написано, что я не какой-то этот… Чурбанов, а, блин, коренной русский с постоянной пропиской. Документы гони!

– Брат! Нэт больше дэнги! И дакумэнты нэт! Отпусти, брат! Прошу, отпусти! Патом дэнги еще дам тэбэ! Отпусти, брат! Нэ убивай! У мэнэ дэти три в Азирбаджан!

Вася понял, что больше слупить с азербона не получится.

– Ну, смотри! – строго сказал он. – Если на…бал меня, я тебя из-под земли выну и яйца оторву!

– Да, да, – Мурат неожиданно улыбнулся. – Канэчна вынэшь, брат! Еще как вынэшь! Завтра приезжай на эта мэсто, дэнги тэбе принэсу.

– Попробуй не принеси! Я с тамбовской братвой приеду и всё тут разнесу! – Вася подошел к краю кузова и разжал руки.

Мурат шмякнулся на землю, вскочил и быстро побежал прочь.

– Скажи спасибо, что жив! – крикнул ему вслед Твердохлебов.

– Спа-а-си-и-ба-а-бра-ат…

– Если тебя завтра не будет, тебе секир-башка!..

Вася не надеялся, что завтра чурка прибежит с деньгами, но и не расстраивался. Он и так слупил колоссальную сумму и был теперь вполне доволен жизнью. Однако приехать сюда назавтра он тем не менее собирался. Хрен его знает, может быть, получится срубить еще! Не зря же Вася припугнул его тамбовской братвой, в которой у него действительно были знакомые.

Вася присел на коробку, достал доллары и пересчитал. Оказалось не пять, а целых шесть тысяч пятьсот двадцать девять долларов США! У Васи закружилась голова. Сорок пять сотенных бумажек, сорок пятидесятидолларовых, две бумажки по десять долларов и девять – по доллару!

Можно купить тачку, можно купить дом под Тамбовом, можно съездить в Турцию, купить там кожаного товара, здесь продать, завести, короче, бизнес! А эти, на фиг, сигареты брошу к свиньям! Что я в таком возрасте езжу, как мальчик на побегушках?! Типа по карманам чирики сшибаю! Пора заняться серьезным делом!

Вася, на всякий случай, решил засунуть доллары за пазуху, а то мало ли… менты всякие, рэкет… Так надежнее. Распихав деньги, он достал из надорванной коробки пачку «Беломора» и закурил. Покурив, швырнул окурок на дорогу, спрыгнул, потянулся и пошел в кабину. Настроение было хорошее.

Вася сел за руль и решил ехать. Но не в Рязань, а обратно в Моршанск. В Моршанске он скажет, что у него украли документы, сдаст товар и уволится с фабрики. Хватит, погорбатился Вася!

Он вырулил на дорогу и уже хотел ехать дальше, как вдруг ему в голову пришла неприятная пугающая мысль. А что, если этот чурбан подсунул ему фальшивые баксы?! Что-то уж очень легко он с ними расставался!

Вася залез за пазуху и вытащил стодолларовую купюру. Достал из бардачка маленький китайский фонарик-ручку и посветил на доллары. На вид и на ощупь деньги были вполне нормальные. Тогда Твердохлебов решил проверить водяные знаки. Он подставил фонарик под доллар сзади и всмотрелся. По коже пробежали мурашки! Вместо портрета американского президента на него глядел улыбающийся череп в цилиндре. Вася не поверил глазам!

Вдруг череп на купюре ожил и клацнул зубами.

– Мама! – вскрикнул Вася.

Купюра выпала из руки, спланировала на пол кабины, вспыхнула синим пламенем и подожгла резиновый коврик. Противно запахло горелой резиной.

Твердохлебов почувствовал, как деньги сами собой заползают к нему под одежду, расползаются по всему телу, прилипают к коже, как горчичники, и быстро нагреваются. На лбу выступил пот. Он начал стучать себя по всем местам, но толку от этого не было. Одежда дымилась.

Вася выскочил из кабины, сбросил пиджак, содрал с себя рубашку и майку. Из-под майки вырвалось синее пламя. Вася упал на землю и стал кататься по ней, пытаясь сбить огонь, но толку от этого не было.

Кожа шипела и трещала, как сало на сковородке. Боль была такая, что можно было сойти с ума.

Вася и сошел. Он вскочил на ноги и побежал по дороге. Огромный полыхающий факел в темной тамбовской ночи.

Глава восемнадцатая КТО-ТО ИЗ ТУМАНА

Бог всегда всё устроит.

1

Вероника зевнула.

– Хочешь, – предложил Леня, – пересядь на заднее сиденье, там поспишь немного.

– Ага… Что-то я устала…

– Туман откуда-то взялся, – Леня прищурился. – Вроде по погоде не должен быть, – он затормозил, и Полушкина пересела назад.

Темнело. А из-за тумана всё приобрело расплывчатые очертания. Леня включил желтые противотуманные фары. Но они особенно не помогали. Все равно видно было плохо, и с каждой минутой становилось еще хуже.

Однако нужно поторапливаться, – подумал Леня, – а то из-за этого чертового тумана влетишь куда-нибудь.

С другой стороны, гнать было опасно по той же причине. И так и так выходило не очень. Скрепкин подумал и выбрал второе – ехать побыстрее.

Замелькали по обеим сторонам дороги тревожные тени. Они не нравились Скрепкину, вызывали у него антипатию. Леня любил делать энергичные поступки. Ему нравилось, когда в его жизни происходило что-то такое, что заставляло его действовать стремительно. Это наполняло его энергией и делало жизнь осмысленной. И поэтому в последние сутки настроение у Лени было великолепное. Он чувствовал необыкновенный подъем, необыкновенный прилив сил и бодрости. Ему хотелось переворачивать тяжелые вещи, бежать куда-нибудь на дикой скорости, разбираться с врагами, помогать друзьям, трахаться и тому подобное. Энергия переполняла его. Но теперь великолепное настроение уступило место тревоге, настроение резко испортилось, и причину этого Леня понять не мог.

Скрепкин нахмурился. Он не понимал, что портит ему настроение. Вроде, он делает всё, как надо, помогает своей первой любви, нормальный делает поступок. Он бросил все свои дела, кинулся к Веронике на выручку, они с ней душевно трахнулись, и теперь он едет хрен знает в какую деревню, чтобы выручить ее из беды. Вроде всё правильно, но откуда взялась эта гусеница тревоги, ворочающаяся в его груди? Неплохо бы было позвонить теперь отцу Харитону, посоветоваться с ним, облегчить душу.

Леня посмотрел на часы. Нет, отцу Харитону звонить было поздновато. Отец Харитон уже спит в больнице.

Неожиданно в голове у Лени возник образ отца Харитона, лежащего на кровати под голой медсестрой. Отец Харитон посапывал, у него дрожала борода.

Фу ты! Какая чепуха, прости Господи, в голову лезет! Прости мя, святый Боже, святый крепкий…

Леня перекрестился.

Сзади раздался храп.

Леня вздрогнул.

В его голове моментально пронесся образ отца Харитона, храпящего на заднем сиденье.

Скрепкин обернулся и посмотрел на заснувшую Веронику.

А когда повернулся обратно, увидел, как из тумана что-то вынырнуло.

Он не успел повернуть руль, а только врезал по тормозам.

И машина наехала на неизвестно кого.

Если это лось или кабан, то ладно!.. Не дай Бог это человек!

Леня выскочил из машины.

На обочине дороги лицом вниз лежала девушка.

Ну, все! Доигрался! Предчувствие меня не обмануло! Я опять кого-то бессмысленно убил!.. Карма!..

Он нагнулся и осторожно дотронулся до девушкиного плеча.

Девушка вздрогнула.

Слава Богу! Она жива!

Скрепкин бережно перевернул ее на спину.

– Эй… Э-эй… Девушка… Вы как?.. С вами всё в порядке?.. – он прикусил язык. Вырываются же автоматически такие дурацкие выражения!

Девушка открыла глаза, увидела над собой Леню, вздрогнула и попыталась прикрыть лицо рукой.

– А-а, – вырвался у нее изо рта слабый крик. – Фак ю!

Леня не поверил своим ушам. Он говорит штампованными фразами, и ему отвечают такими же!

– Не бойтесь, я ваш друг, – от волнения Скрепкин продолжал говорить по-идиотски. – Я ваш друг, – повторил он и приложил к груди ладонь, – доверьтесь мне, и всё будет в порядке.

Девушка приподняла голову, огляделась.

– А где живой щит? – спросила она.

Леня понял ее слова, но не понял смысла вопроса. Он только почувствовал по тону, что живой щит – это для нее что-то ужасное. Он решил, что незнакомка бредит. Скрепкин почесал за ухом и сказал подчеркнуто спокойно:

– Живой щит ушел.

– Точно?

– Абсолютно, – Леня кивнул.

– И он никогда не вернется?

– Нет. Я ему сказал, чтобы он больше не совал сюда свой нос.

– Это хорошо, – девушка вроде бы улыбнулась, или Лене это показалось.

– Конечно хорошо! – сказал он. – На хрен он нам тут нужен?!

Девушка еле заметно кивнула:

– Что со мной было?.. Где я?..

– Вы выскочили из тумана прямо перед моей машиной… У вас кости целые?..

Девушка села и вытянула руки вперед, как будто собиралась заняться аэробикой.

– Кажется, да.

– Попытайтесь встать, – Леня протянул ей руку.

Девушка оперлась и попыталась подняться.

– Ой! Нога!

– Что такое?!

– Я, кажется, ногу сломала!

– Беда-то какая!.. Ну, ничего, я вас в больницу отвезу, – не дав девушке опомниться, Леня подхватил ее на руки и побежал к машине.

Тумана прибавилось, и хотя они находились буквально в каких-нибудь пяти-шести метрах от автомобиля, если бы у него не горели фары, они бы легко могли его потерять.

Леня подбежал к задней двери и постучал по ней ногой.

– Вероника, открой дверь!

Дверь резко распахнулась и сильно ударила потерпевшую по голове.

– М-м, – голова девушки безжизненно повисла в воздухе.

Из дверцы показалась сонная Вероника.

– Бляха-муха! – вырвалось у Леонида. – Посмотри, что ты наделала! – он занес девушку в салон и положил на заднее сиденье. – Я случайно наехал на нее машиной, а ты стукнула дверцей по голове!

– Боже мой! – Полушкина схватилась руками за щеки и заплакала.

2

– Едем в больницу, – решительно произнес Леонид.

– Куда же мы поедем, Ленечка, если мы тут ничего не знаем и ничего не видно из-за тумана?!. Меня теперь точно посадят! Точно! И тебя я втравила… – она опять зарыдала.

– Не реви! И так тошно. Раз так получилось, значит, так получилось – и всё! Значит, мы Бога прогневили, и теперь надо исправляться! Едем в больницу!

Но не проехали они и ста метров, как из тумана прямо на них выскочил какой-то предмет. Леонид резко нажал на тормоза, но остановиться опять не успел. Что-то, по звуку железное, ударилось об машину и отлетело в темноту. Взорвалась правая фара. Машину занесло. Она развернулась на сто восемьдесят градусов и остановилась у самой обочины. Вероника сильно ударилась лбом о ветровое стекло. С заднего сиденья свалилась на пол, еще раз стукнулась головой и застонала Ирина Пирогова. Правду сказать, она этого не заметила, потому что уже находилась в анабиозе. Леонид не пострадал вовсе, он успел сгруппироваться и не ударился ни головой о стекло, ни грудью о руль.

Он выскочил из машины и побежал к тому месту, куда отлетела непонятная херовина.

Он подбежал. На земле валялся дорожный указатель.

– Черт! – выругался Скрепкин. – Какой му…звон поставил щит посреди дороги! – он нагнулся и прочитал вслух: – Красный Бубен!.. Эй, Вероника, бегом сюда! Приехали! Прости, Господи, за мои слова! Прости, Господи, за мои глупые дурные слова!

Из тумана, пошатываясь, вышла Полушкина с приложенным ко лбу носовым платком.

– Смотри! – Леня торопливо притянул ее за рукав. – Чудо! Бог передвинул щит на середину дороги, чтобы мы не проехали!

Полушкина нагнулась и прочитала.

– Да… А не мог ли Бог придумать что-нибудь помягче? – она вытерла платком лоб.

– Заткнись! Бог не выбирает легких путей!.. Мы сворачиваем в деревню и, я думаю, найдем там какой-нибудь медпункт.

Они вернулись к машине.

– Фару разбили. Ну и черт с ней! Тачек я никогда не жалел. По коням!

Со стороны деревни будто ударили в колокол. Одинокое Бу-ум-м прорезало тишину.

– Чего это на ночь звонят? – Леня перекрестился.

Глава девятнадцатая СМЕХ ДЬЯВОЛА

1

– … Вот так-то вот, – закончил Семен Абатуров. – И сегодня мы успели переколоть… – он посмотрел на кол с зарубками, – двенадцать человек вампиров и четыре дома сожгли к свиньям.

– Тринадцать, – уточнил Мешалкин.

– Ага, – дед кивнул и вытащил из кармана ножик, чтобы сделать еще одну зарубку.

– Но есть мнение, – вставил Коновалов, – что волдыри эти за ночь накусают больше, чем мы за день их накололи.

– Да, – Мешалкин вздохнул, – и это, к сожалению, очевидный факт.

Хомяков, тихо сидевший до этого на полу, встал на ноги и прошелся взад-вперед по церкви.

– Не знаю уж, что тут у вас на самом деле творится, – сказал он, – а только я хочу узнать – где моя дочь и мои внуки?! И чего ты, – он повернулся к Мешалкину, – тут отсиживаешься, когда у тебя семья неизвестно где?!

– Известно где! – огрызнулся Юра. – Вам же объяснили!.. – слова давались ему с трудом.

– Что объяснили?! Мне по хрену, что вы тут плетете! Вы все с ума посходили! Вы верните мою дочь и внуков и сходите с ума дальше! Это ваше личное дело! А мы в Москву поедем! Игорьку скоро в школу – готовиться надо!

– Не веришь, мил человек?! – дед Семен перешагнул через лежавшего без сознания Углова. – Пошли на колокольню!

– Чего я там не видал на вашей колокольне?!

– Чего?!. – переспросил Абатуров. – А может, дочку свою с внуками увидишь, если повезет.

– Ну, пошли! – Хомяков придвинулся к Абатурову почти вплотную. – Но смотри, дед! – он погрозил пальцем.

2

Они поднялись на колокольню. Первым вышел дед Семен, за ним Мешалкин с серпом, который он прихватил, сам не зная зачем, потом Хомяков. Последним поднялся Мишка Коновалов и, как в прошлый раз, стукнулся головой об колокол. Колокол загудел.

– Мудозвон! – сказал ему Абатуров.

– Чё ты, дедон, – Мишка потрогал голову. – Легко тебе! Просидел весь вечер в святом месте, а мы того… Петьку спасали, еврейку закололи… Ноги ни фига не держат!.. Четвертый раз уже головой ударяюсь…

Сверкнула молния, и страшный раскат грома оборвал разговор. Откуда было взяться грому и молнии на чистом небе? Но теперь, когда всё в Красном Бубне перевернулось с ног на голову, никто уже ничему не удивлялся. Разве что Хомяков, который еще не привык.

– Откуда это? – Хомяков поежился. – Вроде звезды сияют…

– От велбрюда, – ответил дед Семен.

– Велбрюд пернул, – добавил Коновалов.

– Вон, гляди, Фома неверующий, – Абатуров показал рукой на луну.

На фоне луны Хомяков разглядел какую-то черную точку. Точка стремительно вырастала в размерах и через мгновение приобрела форму перепончатокрылой твари. Хомяков открыл рот и замер.

– Летит начальник вампиров, – объяснил дед Семен. – Сейчас подлетит и будет нас искушать! Будет пытаться договориться. Дьявол!.. Старший их дьявол!

Хомяков смотрел во все глаза. Такого ему видеть еще не приходилось. К церкви подлетел горбоносый мужчина, с бородкой клинышком, в черном комбинезоне, черных лакированных сапогах и пенсне.

Огромные перепончатые крылья превратились в черный плащ, который позволял черному человеку плавно висеть в воздухе на одном месте. Его глаза светились красным огнем.

– Эй, Троцкий! – смело крикнул дед Семен. – Пиздуй отсюдова!

– Сначала отдай мне мое, – прокричал в ответ черный человек. И от его голоса по спине Хомякова потек холодный пот.

– А это видел?! – дед показал две дули.

Черный человек облетел церковь вокруг и остановился на том же месте.

– Из-за твоего упрямства, старик, страдают невинные! Смотри, – он взмахнул плащом.

И все увидели, как из темноты к церкви начали выходить тени, бывшие односельчане Коновалова и Абатурова. Сегодня среди них попадались лица из соседних деревень.

Абатуров разглядел колчановского закадычного собутыльника из соседней деревни. Он улыбался, но его улыбка никого не могла порадовать.

– Видишь, что ты наделал! – заревел Троцкий. – Их с каждой минутой будет становиться всё больше и больше! И так до тех пор, пока ты не отдашь мне мое!

– Перестань мучить людей! – закричал Абатуров. – Все равно наше дело правое! Победа будет за нами!

Черный человек засмеялся и перевернулся в воздухе.

– За кем – «за нами»? – спросил он.

– За нами и за Богом!

Черный человек рассмеялся вновь.

– Ты думаешь, старый пень, что ты нужен Богу?! Богу нет никакого дела до вас!

– Ты врешь! И сейчас все в этом убедятся! – дед Семен погрозил человеку кулаком и побежал вниз за чудотворным распятием.

Он, как молодой, сбежал по крутым ступенькам и перепрыгнул через Петьку Углова.

Надо же, — на бегу подумал Абатуров, – ведро святой воды на него вылил, а ему не помогает!

Он схватил распятие и побежал обратно на колокольню.

Растолкав Коновалова и Хомякова, дед Семен протиснулся к перилам, выставил перед собой крест и направил его на Троцкого.

– Изыди, сатана!

Троцкий рассмеялся.

– Говорил же я тебе, глупый старик, что вашему Богу нет до вас дела! Может быть, и Бога-то никакого нет! Ха-ха-ха!.. Возвращай мне мое, и обещаю тебе, что я уйду!

Абатуров направил крест на толпившихся внизу вампиров. Крест не действовал. Дед Семен растерялся.

– Ну что, теперь отдашь?! – закричал черный.

– Нет!

– Ладно, у меня есть время, я могу подождать! – И Мешалкину показалось, что он врет. – А вот у тебя времени всё меньше и меньше!

Мишка поднял свой кол, как копье, прицелился и швырнул в черного человека. Человек поднял руку, и кол на полпути завис в воздухе, повисел секунду, упал и воткнулся в землю. Вампиры внизу расступились.

Черный человек повернулся спиной, его плащ вновь превратился в крылья. И он полетел прочь, растворяясь в темноте.

– Де-ду-шка! Де-ду-шка! – послышались внизу детские голоса.

Хомяков опустил голову и увидел прямо под собой свою дочь и своих внуков.

– Папа! – закричала Татьяна. – Как хорошо, что ты приехал за нами! Мы уже не надеялись, что выберемся отсюда! Здесь такой ужас! Мешалкин сошел с ума…

– Неправда! – заорал с колокольни Юра.

– Чего же неправда?! А кто в киоске трахался с продавщицей?!

Мешалкин растерялся. Откуда она узнала?!

— Что, проглотил?!. Папа, Мешалкин нас предал! Он хочет меня убить! Он трахается с проститутками! Он пьет уже даже за рулем! Папа, забери нас отсюда скорее! Подальше от этого гнусного типа!

Дети заплакали.

– Забери нас, дедушка! Наш папа нас предал! Он связался с грязной проституткой!

– Я сейчас! – закричал Хомяков. – Я сейчас спущусь! Стойте внизу и никуда не уходите! – он рванулся к выходу.

Но Коновалов успел схватить его за руку.

– Куда ты, дурень?! Это же вампиры!

– Пусти! – Хомяков лягнул Мишку ногой. Коновалов согнулся пополам и выпустил руку Хомякова. Хомяков схватился за ручку двери. Но Мешалкин ударил его по руке колом и отпихнул. Хомяков отлетел назад, перевалился спиной через согнувшегося пополам Мишку и упал на Абатурова.

– Пустите, суки! – крикнул он. – Дочка у меня там! Внучата!

– Не дочка она тебе больше, – Абатуров обхватил Хомякова за шею.

Игорь Степанович схватил деда за руки и перебросил через себя. Абатуров упал на поднимавшегося Коновалова, и тот снова растянулся на полу.

Хомяков кинулся к перилам и задрал уже одну ногу, когда за вторую его схватил Коновалов. Хомяков перекинул свободную ногу обратно и припечатал ею Мишку по голове.

Коновалов отпустил ногу Хомякова.

Дед Семен прыгнул сзади и повис у Хомякова на штанах.

Хомяков дернул жопой, дед отцепился и упал к его ногам. Игорь Степанович лягнул старика в бок и полез обратно через перила. Но был схвачен за воротник Мешалкиным. Хомяков попытался перебросить Юру через голову с колокольни, но тот вовремя зацепился одной ногой за перила, и у тестя не вышло.

Тогда Хомяков лягнул Мешалкина локтем под ребра, Юра отлетел назад.

– Де-ду-шка! Де-ду-шка! – причитали снизу. – Отомсти папе и иди к нам!

Игорь Степанович, как загипнотизированный, развернулся, небрежно отпихнул подскочившего сбоку Абатурова и вцепился Мешалкину обеими руками в горло.

Юрины глаза вылезли на лоб. Он пытался то оторвать руки тестя от горла, то врезать ему кулаком под дых, но на Хомякова ничего не действовало, – Игорь Степанович, как робот, продолжал монотонно душить своего зятя.

Абатуров с колом бегал вокруг, стараясь ударить Хомякова. Но никак не решался, потому что боялся попасть по Мешалкину. Мешалкин смотрел на Абатурова с мольбой мутными выпученными глазами: Дай же ему, наконец!

– Э-эх, ма! – дед размахнулся и опустил кол Мешалкину на затылок.

Ноги Мешалкина подогнулись, и он повис в воздухе, удерживаемый за шею руками тестя. Если бы Хомяков держал его не за шею, а за уши, это было бы похоже на детский аттракцион «Хочешь Москву посмотреть?».

– Да что же это?! – дед Семен будто услышал смех дьявола. Невидимый дьявол хохотал, как Шаляпин.

– Дай сюда, – Мишка отнял у Абатурова кол, размахнулся и сразу треснул Хомякова по голове.

Игорь Степанович разжал руку и начал медленно пятиться назад.

Мешалкин рухнул на пол, как мешок с костями.

В этот момент дверца приоткрылась, и в проеме появился Петька Углов.

Хомяков рухнул спиной на Углова, и они вместе покатились по крутой лестнице вниз.

Коновалов и Абатуров бросились следом.

Они успели вовремя. В самом низу, под лестницей, лежал без сознания Петька Углов, а рядом на четвереньках стоял Хомяков и пытался придушить Петьку.

Коновалов и Абатуров оттащили Хомякова от Петьки, растянули его за руки и швырнули плашмя об стенку. Хомяков впечатался в церковную стену с такой силой, что на ней задрожали иконы, а пламя в лампадах заколебалось и пустило дым.

Хомяков сполз по стене, неподвижно застыл рядом с Петькой. Абатуров вытер рукавом лоб.

– Политика у сатаны такая, – сказал он, – чтобы нашими же руками нас и передушить.

– Всех не передушишь, – ответил Мишка. – Эх… Петьке-то как достается…

– Ага, – с колокольни спустился Мешалкин. Шея у него распухла, а голос был сиплый. Он мельком взглянул на Углова, обошел тестя кругом и добавил: – Надо бы его, гада, связать, пока не очухался. – Он вытащил из брюк ремень и крепко перетянул им руки Хомякова за спиной. – Когда очнется, пусть докажет, что имеет право быть развязанным. – Мешалкин вспомнил кинофильм «Экзорцист», в котором святые отцы изгоняли из маленькой девочки дьявола. Подробностей он не помнил, но в целом помнил. Смысл был примерно такой: нужно было человека, в которого вселился бес, как следует отдубасить, чтобы бесу стало бы неприятно в нем находиться, и он бы оттуда смотался. К тому же у Мешалкина на тестя был зуб. – Давайте его выпорем, – предложил он.

– Зачем? – спросил Коновалов.

Мешалкин объяснил свою теорию изгнания бесов. Абатуров согласился. Коновалов тоже не возражал.

– Поркой человека не убьешь, – сказал Абатуров, – а уму-разуму научишь. Так и деды наши поступали.

Они сняли с Хомякова штаны и выпороли его коноваловским солдатским ремнем.

Порол Мешалкин. После третьего удара Игорь Степанович пришел в себя и дико заорал от боли.

– Терпи, мил человек, – посоветовал ему дед Семен. – Это для твоей же пользы.

Хомяков вывернул голову и увидел, кто его лупит. Ему стало вдвойне нехорошо от такого унижения. По его щекам потекли слезы.

Глава двадцатая «СКОРАЯ ПОМОЩЬ»

Доктор едет, едет сквозь снежную равнину…

Федор Чистяков

1

Машина ехала в полном тумане. Вдруг Леня заметил впереди какие-то вспыхивающие огни. Он прищурился.

– Похоже на мигалку, – сказал он.

Полушкина нагнулась вперед.

– Леня! Это же «Скорая помощь»!

Теперь и Скрепкин разглядел на обочине дороги белый фургон с красной полосой. Он обрадовался, потому что очень хотел помочь сбитой. Он остановил машину, выскочил на дорогу, подбежал к «Скорой помощи» и рванул ручку дверцы на себя.

За рулем сидел доктор с внимательными глазами. Скрепкин отметил, что он очень похож на доктора Айболита, каким его изображали в кино. На докторе была белая шапочка с красным крестом и круглым зеркалом, из кармана халата торчала устаревшая слуховая трубка, на коленях лежал кожаный саквояж с красным крестом, доктор барабанил по нему белыми пальчиками с аккуратно подстриженными ногтями. Леня немного удивился его архаичному виду, но, может быть, в провинции до сих пор так ходят? Финансирования-то никакого нет!.. Неважно! Главное, вот доктор!

– Доктор! У меня в машине раненая.

– Слушаю-с! – голос был чисто айболитский.

– Пойдемте, доктор, я вам по дороге расскажу!

– Ну что-с, не будем терять время! – доктор спрыгнул на землю и засеменил к иномарке.

Полушкина стояла рядом с машиной. Увидев доктора, она открыла рот, и лицо у нее вытянулось.

– Вы больной? – доктор показал на Полушкину белым пальцем.

– Н-нет… Вот больной… Она больной…

– Так-так, – доктор нагнулся к машине, вытащил из кармана слуховую трубку и послушал Ирину. – Так-так… Будем госпитализировать…

Доктор вернулся к «Скорой помощи» и постучал кулачком по кузову.

Дверца кузова открылась, оттуда появились двое безмолвных санитаров с носилками. Они вытащили Ирину из машины, уложили на носилки и исчезли в тумане.

– Так-так, – доктор снял пенсне и протер стеклышко.

– Я могу помочь средствами для лечения, – сказал Леня и полез в карман за бумажником.

– Нет-нет, – остановил его доктор. – В этом пока нет необходимости… Я запомнил ваш номер, и если что-то будет нужно, мы с вами свяжемся… А вот с кровью, которая, по всей вероятности, понадобится для пострадавшей, определенные проблемы есть. У нас очень тяжело в районе с кровью. У вас какая группа?

– Вторая, резус отрицательный.

– Не годится. У потерпевшей положительный. Вот у вас, дамочка, мне кажется, кровь подходящая.

– Откуда вы знаете? – Полушкина испугалась.

– Опыт-с… Так я не ошибся?

– Нет…

– Тогда пройдемте в машину, возьмем у вас немного донорской крови…

– Нет, я не пойду, – Вероника перепугалась.

– Иди-иди, – подтолкнул ее Леня. – Это не больно. Человека спасать надо… Сегодня ты его, а завтра он тебя…

Подушкина посмотрела на Леню умоляющими глазами.

– Давай-давай, а я покурю пока.

Вероника, оглядываясь назад, пошла за доктором. Леня улыбнулся и помахал ей ладошкой.

Оставшись один, он вытащил из пачки сигарету, закурил и посмотрел в темное тамбовское небо.

Наверное, я на правильном пути… Раньше неудачи преследовали меня… Теперь же, когда меня наставили на Путь, мне везет… Как только нам понадобилась медицинская помощь, мы сразу ее получили самым чудесным образом… Разве не чудо, встретить среди ночи рядом с какой-то деревней нормальную «Скорую помощь» с квалифицированным врачом и санитарами… Все верно, я помог человеку, и Господь пришел мне на помощь… Человеколюбие множится…

– Закурить не найдется?

Леня вздрогнул.

Сзади стоял какой-то солдат в плащ-палатке. Леня не слышал, как он подошел. Хотя дорога была грунтовая, и под ногами у солдата должны были хрустеть камешки.

– Закурить не найдется? – повторил солдат.

– Найдется, – Леня вытащил пачку и протянул.

Солдат шагнул к Скрепкину, взял «Мальборо» и посмотрел внимательно на пачку.

– Трофейные?

Леня хмыкнул.

– Типа того… – Теперь Леня разглядел солдата получше и немного удивился. Форма на нем была какая-то устаревшая. Но спрашивать, почему солдат так одет, не стал. Во-первых, в тюрьме он научился не задавать лишних вопросов, а во-вторых, он же, как Чубайс, разбирался в экономической ситуации и понимал, что теперь такое время, когда бюджетным отраслям, типа медицины, армии и образования – не до жиру. Чего нашли, то и носим. Ему на мгновение стало обидно за державу.

Солдат вытащил из кармана зажигалку-гильзу, прикурил.

– Ух ты! Какие душистые!.. Как будто бабой пахнет…

Леня кивнул и улыбнулся. Ему нравились простые русские люди.

– Сверхсрочник, что ли? – спросил он.

– Можно и так сказать, – солдат как-то странно на него посмотрел.

– Или контрактник?..

– Вроде и того… И сверхсрочник, и контрактник…

– Ну и как служится? Тяжело, небось?

– Теперь всем тяжело…

– Ага… – Леня кивнул. – Обидно… Страна у нас такая… хорошая и богатая… Потенциал… Люди исключительные… Я так думаю, что мы скоро все трудности переживем, и тогда нам все в мире позавидуют еще сто раз! Захотят к нам жить, а мы не всех будем пускать, чтобы генофонд нам не разжижали!..

– Это что такое генофонд?..

– Это… – Скрепкин задумался. Он это понятие знал в общих чертах. – Знаешь, брат, есть хромосомы…

– А это еще что?..

– Ну… Такие… как бы… типа, короче, сперматозоидов… Которые там за что-то такое отвечают у людей… типа шифр…

Услышав слово шифр, солдат как-то напрягся и посмотрел на Скрепкина внимательнее.

– Это как у шпионов? – спросил он.

– Какие шпионы?

– Ясно, какие. Иностранные шпионы. Узнают про наши заводы и шифром сообщают за границу.

– Да какие на хер заводы?! Нет никаких больше заводов! Кому мы нужны! – Его немного раздосадовало, что солдат не понимает, о чем базар. И вообще разговор начал раздражать. – Привыкли к словам, которые ничего не означают, и как попугаи повторяем – шпионы-заводы!

– Это кто попугай?! – спросил солдат сердито. – По-твоему, солдат Красной Армии – попугай?! Ты сказал, что солдаты Красной Армии повторяют слова, как попугаи?! Солдаты Красной Армии повторяют слова товарища Сталина! Но не как попугаи, а сердцем и печенкой! – Он вытащил из-под плащ-палатки автомат с круглым магазином, какие Скрепкин видел только в кино и в музее. – Руки вверх!

И тут Скрепкин понял! Перед ним стоял сумасшедший! Сбежавший из психбольницы сумасшедший, который, наверное, ограбил по пути краеведческий музей. И, скорее всего, его автомат не стреляет! Но… кто его знает?! Обидно было бы убедиться в обратном.

Скрепкин решил подыграть сумасшедшему, чтобы тот успокоился.

– Да что ты, брат! Ты неправильно понял мои слова…

– Руки!

– Всё-всё, – Скрепкин медленно поднял руки. – Я хотел сказать, что я за товарища Сталина кому хочешь голову оторву…

– Товарищу Сталину, – перебил сумасшедший, – на таких, как ты, насрать! Он сам кому хочешь голову оторвет! Документы показывай!

– Чем же я их достану, друг? – Леня пошевелил пальцами.

– Медленно опускаешь одну руку и достаешь документы. И не вздумай со мной шутить! – Сумасшедший приставил дуло автомата к Лениному животу.

– Понял, – Леня медленно опустил руку в карман. Действовать нужно было решительно. Другой возможности у него может не быть. Он нащупал в кармане шариковую ручку. – Вот мои документы, брат. – Он вытащил руку из кармана, резко повернулся, ускользнув от направленного в него дула автомата, и ударил шариковой ручкой сумасшедшему в лицо. Ручка скользнула по носу и до половины воткнулась в глаз.

Сумасшедший дико взвыл, выпустил автомат и схватился за ручку двумя руками. Леня поймал автомат, перевернул его дулом к сумасшедшему и вдавил в ребра. А вот сейчас мы посмотрим – стреляет он или не стреляет! Леня нажал на курок, и автоматная очередь сотрясла солдатское тело. Леня не ожидал этого. Он не думал, что автомат работает, и растерялся.

Но солдат повел себя очень странно. Он не упал на землю, он отошел назад и стоял, раскачиваясь из стороны в сторону. Из дыр в боку у него хлестала кровь. Леня почувствовал какой-то гнилостный тошнотворный запах.

Сумасшедший выдернул ручку из глаза и убрал от лица ладони.

Леня вздрогнул и попятился. Он увидел лицо! Оно преображалось! Оставшийся глаз светился. Луч красного света вырвался из него и впился в Скрепкина, словно прожектор на вышке. Рот солдата раскрылся, и Леня увидел в нем огромные волчьи клыки, с которых капала желтая слюна. Капли ее падали на землю и шипели, как кислота. Солдат поднял руки. Что-то щелкнуло, и Скрепкин увидел, как из пальцев у солдата вылезли длинные железные когти.

Скрепкин рванул к «Скорой помощи». Он видел сквозь туман работающую мигалку.

– Эй! – закричал Леня. – Эй!

Вдруг прямо на него из тумана выскочило что-то огромное и лохматое. Оно прыгнуло на Скрепкина, что-то клацнуло рядом с шеей. Леня отскочил. Огромный волк пролетел рядом. Теперь он стоял у Скрепкина за спиной и готовился к новому прыжку.

Скрепкин напрягся. За спиной волка выросла фигура ужасного солдата. Солдат смотрел на Скрепкина одним глазом и зловеще щерился.

Волк прыгнул. Но Лене вновь удалось вовремя отскочить, и чудовище приземлилось у него за спиной. Теперь Скрепкин оказался окруженным с двух сторон. Ему оставалось только бежать вбок. Он быстро побежал к «Скорой помощи». Но волк снова прыгнул и оказался у него на пути. А солдат приближался сзади.

Леня развернулся и увидел третьего. На него наступал, переваливаясь с боку на бок еще один солдат с большими зубами. Он кричал «ура». Лене показалось, что руки солдата каким-то загадочным образом летят рядом с ним совершенно самостоятельно. Но Скрепкину некогда было разглядывать это. Он взял правее.

Из тумана выступил четвертый. Вернее, четвертая. Женщина-паук! Огромный волосатый паук с женской головой над пульсирующим лысым брюхом.

Леня понял, что до «Скорой помощи» не добежать.

Паук поднялся на задние ноги, а передние протянул к Скрепкину – омерзительные паучьи конечности с волосками-шипами и крючками! Такими крючками можно было спокойно поддеть корову или свинью и разорвать их пополам, как лист бумаги.

Леня развернулся и побежал к своей машине.

Чудовища бросились за ним.

Леня увидел, что рядом с дверцей стоит еще какой-то урод с большой головой и тонкими страусиными ногами, как на картинах Иеронима Босха.

Я, наверное, попал в ад, – промелькнуло в голове.

Леня взял левее и обежал машину вокруг. Яйцеголовый бросился за ним. Сердце колотилось, как отбойный молоток.

Скрепкин остановился и предпринял отчаянный маневр. Он дождался, когда монстры подойдут поближе, запрыгнул на крышу машины, нырнул в открытое окно со стороны водителя, поднял стекло, завел машину и рванул с места.

На крышу тяжело опустился волк. Скрежет когтей по металлу заставил Скрепкина вздрогнуть. Крыша прогнулась. Леня резко крутанул руль и сбросил хищника на землю. В ту же секунду он налетел на страусоногую голову. Как будто хрустнула скорлупа, и по лобовому стеклу растеклась мерзкая жидкость. Леня включил дворники и выжал из машины всё что можно.

Он ехал, не зная, куда едет. Порождения ночи и тумана продолжали преследовать его.

Вдруг вспыхнул яркий ослепительный свет. Леня зажмурился, но руля не выпустил. Этот свет – его спасение. Он открыл глаза и поехал вперед, прямо по лучу света.

2

Абатуров сходил за святой водой и выплеснул кружку на покрасневшую задницу Хомякова.

– Во имя отца и сына, – сказал он. – Не полегче тебе теперь?..

Хомяков не ответил.

– Если не будешь буянить, мы тебя развяжем… Ну как?..

Игорь Степанович отвернулся от Абатурова.

– Я бы не стал его развязывать, – вмешался Юра. – У него ума нету, – он постучал костяшками по голове Хомякову, – опять драться будет. Уж я-то его знаю, – Мешалкин обошел тестя вокруг и остановился возле его головы. – Правильно я говорю, Игорь Степанович?..

Хомяков поднял голову и плюнул в Мешалкина снизу вверх. Но плевок не достиг цели, а описал дугу и шлепнулся Хомякову на лоб.

– Вот видите, – Мешалкин ухмыльнулся. – Зверюга! Пусть так и лежит!

– Нет… – Абатуров погладил бороду. – Так нельзя… Не можем же мы его тут всё время связанным держать! И нам опасно и ему… Надо, я считаю, еще раз попытаться человеку всё объяснить. Может быть, теперь он будет попонятливее… Давайте ему ноги развяжем, а руки оставим как есть, и того… на колокольню его поднимем и всё опять покажем и расскажем.

Хомякову развязали ноги, подняли его и повели на колокольню.

Вампиров вокруг церкви прибавилось. Они неторопливо ходили по кругу, переваливаясь с боку на бок, и издавали чавкающие и урчащие звуки. Им хотелось крови.

– Сатанисты! – крикнул дед. – Ничего вы от нас не получите!

Мешалкин и Коновалов подвели Хомякова к краю.

– Смотри и запоминай, – сказал Мишка.

– Если бы мы тебя, дурака, не задержали, – добавил Юра, – ходил бы теперь так же и жаждал чужой крови! Понял?!

Хомяков уставился вниз. Картина действительно была ужасающая. Некоторые монстры задрали головы и смотрели на Хомякова голодными глазами. Их рты приоткрылись, Хомяков мог видеть в них острые клыки.

– Дед Семен, – сказал Коновалов, – как ты посмотришь, если я отсюда на монстров поссу? Я считаю, это было бы мощно!

Абатуров наморщил лоб.

– Ссать с церкви – большой грех. Но ссать в самой церкви – это вообще ни в какие ворота…

– Это я понимаю, – Коновалов посмотрел вниз. – Но мы же не просто оправляемся в неположенном месте, ссым с колокольни, а выражаем протест нечистой силе, мочимся ей на голову.

– В Евангелии нигде про такое не написано, – сказал Абатуров раздумчиво. – А раз не написано… Эх, была не была! – он подошел к перилам и расстегнул ширинку.

Коновалов и Мешалкин присоединились. Зажурчали.

Абатуров вспомнил, какой разговор состоялся у него в войну с его фронтовыми дружками:

– … А я высоко жить не привык, – сказал Семен. – У меня от высоты голова кружится и тошнит. Я в Москве на Чертовом колесе катался и блеванул оттуда.

– Ну и прекрасно, – сказал Мишка. – Снизу, например, фашист идет, а ты на него сверху блюешь.

– Или ссышь, – добавил Жадов…

Эх, Андрюха и Мишка, вот и осуществились наши мечты… Только я-то вот наверху, а вы внизу…

– Чего это там светится? – дед Семен прищурился. – Вроде, машина едет какая-то… – Он застегнул ширинку.

– Смотрите! – Мешалкин показал рукой на пол. Крест, оставленный тут с прошлого раза, засветился. Абатуров поднял его и выставил перед собой.

Светлый луч пронзил ночную тьму и высветил из мрака мчавшуюся в сторону церкви черную иномарку. За иномаркой что-то бежало, но в свете луча оно метнулось в сторону и исчезло.

Вампиры, окружавшие плотным кольцом церковь, расступались и прятались подальше от Божественного луча.

Машина мчалась по коридору, проложенному лучом, как Микки-Маус из старого диснеевского мультика лез в цирке по лучу прожектора, пока его не выключили. Абатуров крикнул:

– Мишка, вот тебе крест! Беги открывай дверь!

– Не надо! – отказался Коновалов. – Ты, дед, отсюда лучше посвети! – он побежал вниз.

Все они откуда-то знали, что тот, кто ехал в БМВ – друг.

3

Углов пришел в себя и никого поблизости не увидел. Только лампада тускло горела под иконой Богоматери, создавая на ее лице причудливые узоры светотени. Петьке стало немного жутко и захотелось выпить. Всё тело болело. Особенно болело горло. Петька провел по нему рукой и поморщился. Он смутно припомнил, что после того как он очнулся от удара током, какой-то придурок налетел на него в темноте, повалил и пытался придушить. Дальше Петька не помнил.

Он поднялся на ноги и обошел пустую церковь по периметру.

Куда же все подевались? Здесь же должно быть полно народу! Мишка, дед Семен, еще этот москвич…

Страшно хотелось похмелиться.

Углов остановился. В церкви должен быть кагор, — подумал он. – Его пьют, как кровь Христа.

Он повертел головой и принюхался. Пахло ладаном.

Где-то он рядом!..

4

Коновалов по крутым ступенькам сбежал вниз и увидел сидевшего в углу Петьку. Рядом с ним стояла наполовину пустая трехлитровая банка с вином.

– Оставь! – крикнул Коновалов на бегу.

Он подскочил к двери, отодвинул засов и распахнул ее. В дверь влетел крепкий стриженый парень с выпученными от ужаса глазами.

Мишка захлопнул за ним дверь и задвинул засов.

Человек упал на колени и стал креститься на иконы.

Сознание у Мишки раздвоилось. Он хотел заняться гостем, но понимал, что в банке кончается вино.

Коновалов подошел к Петьке, отобрал банку и прильнул к краю. Душистое сладкое вино потекло в горло. Предпоследний раз, когда он пытался выпить в доме Углова, вкус был совсем не такой. В церкви он пьет душистое сладкое вино, а там он пил мочу мертвеца. Большая разница. Подумав об этом, Мишка едва не поперхнулся, но вспомнил, что только что отомстил са-танистам, поссав на них с колокольни. Он успокоился и сделал еще несколько больших глотков.

Потом он вспомнил, что не один. Мишка посмотрел на банку и не стал ее допивать. Он подошел к молящемуся, тронул его за плечо и сказал:

– На, брат, глотни… Только немного…

Незнакомец, не глядя, взял банку, глотнул, вернул Коновалову и продолжил молитву.

С колокольни спустились Абатуров, Мешалкин и Хомяков со связанными руками.

Заметив банку, Абатуров поморщился:

– Ах, алкаши! Добрались всё же!.. Незнакомец последний раз перекрестился и встал.

– Ты кто, мил человек? – спросил дед Семен.

– Леня Скрепкин… Что тут у вас творится?!

5

Они рассказали друг другу про то, что с ними произошло.

– … И обе они остались в «Скорой помощи», – закончил Скрепкин свою историю. – Надо же как-то им помочь? Ведь так же? Нельзя же их там бросить?

– Эх, Леня, – дед Семен вздохнул, – теперь им едва ли поможешь… Ты пока еще не очень в курсе, а у нас тут кошмар чего творится. Вон у этого, – он показал на Мешалкина, – жену с детьми того. А у этого – дочку с внуками… – Хомяков дернулся, но промолчал. – Конец твоим женщинам… И всей бригаде «Скорой помощи» тоже…

– Что же делать? – спросил Скрепкин.

– Ждать третьих петухов.

Как будто услышав Абатурова, на улице прокричал первый петух.

– А теперь – спать, – сказал дед. – Завтра нам нужно многое успеть.

Глава двадцать первая ПРОВАЛ

Ваша карта бита, мисс Америка.

1

Ирина открыла глаза и обнаружила себя лежащей в какой-то машине, похожей на «Скорую помощь». Белые стены, на одной висел аппарат для переливания крови. В углу сидел старичок доктор. В белом колпаке с красным крестом, в белом халате с торчавшей из нагрудного кармана слуховой трубкой, в пенсне, с белой, словно из хлопка, бородой. Доктор улыбался. Улыбка была вроде бы добрая, но Ирина уловила в ней что-то неприятно знакомое.

– Как живете, как животик? – спросил вдруг старичок. – Не болит ли голова?

Ирина промолчала. Она старалась понять, где она и как здесь оказалась, и что это за странная мультипликационная личность разговаривает с ней…

Старичок как-то неестественно засмеялся, каким-то сдавленным смешком.

– Привет, Энни… Энни Батлер… Эхе-хе…

Ирина внутренне вздрогнула, но внешне себя ничем не выдала. Это провал… Скорее всего, меня продал провалившийся на прошлой неделе агент…

– Я вас не понимаю, – ответила она.

– Я говорю, хеллоу, Энни Батлер!

– Меня зовут Ирина Пирогова.

– Ну как же так! – доктор вытащил из кармана синий американский паспорт. – Вот же ваш паспорт! Здесь ваша фотография!.. – он повернул открытый документ к Ирине.

Откуда у него мой паспорт?.. Он же находится в США, в секретном отделе ЦРУ!.. Неужели русские проникли и туда?! Тогда мне конец!.. Наверное, меня будут пытать!.. Наверное, меня будут пытать сумасшедшие русские ученые! — она вгляделась в доктора и увидела перед собой садиста и убийцу.

Доктор усмехнулся.

– Ваша карта бита, мисс Америка! Да-да… вы совершенно правы! Вы попали в умелые руки, – он покрутил пухлыми белыми ручками. – И эти руки, эти умелые руки вытащат из вас всё!.. – Доктор достал из кармана зажим и пощелкал им в воздухе.

– Я вас не понимаю, – не сдавалась Ирина. – Меня зовут Ирина Пирогова. Я работаю в Тамбове на автобазе. Никакую Батлер, или как там ее, вы говорите, я знать не знаю и впервые про нее слышу. Где я нахожусь и кто вы такой, я тоже не понимаю. Вы меня с кем-то путаете.

Доктор чему-то обрадовался и захлопал в ладоши.

– Нет, не путаю! Я знаю о вас всё и ничего путать не могу. Я даже знаю, что у вас на левом плече родинка в форме Южной Америки, а в США у вас был бультерьер по кличке Франкенштейн. Эхе-хе! Неплохое имечко для собаки-убийцы. Мне лично нравится. Кстати, вот его ухо, – он вытащил из другого кармана баночку с заспиртованным собачьим ухом.

У Ирины помутилось в голове.

– Уберите! Меня сейчас вырвет! Я первый раз вижу это ухо!

– А вот это вы тоже видите в первый раз?! – он вытащил из-за спины Иринин рюкзак, который она оставила в Красном Бубне. – Вот этот мешочек, набитый шпионской техникой, мы обнаружили неподалеку отсюда. Вы случайно не знаете, чей это мешочек?

– В первый раз вижу, – повторила Ирина.

– Эхе-хе, – усмехнулся доктор. – Однако на самом мешочке и на всех вещичках в нем множество отпечаточков ваших прелестных американских пальчиков!.. Вы, конечно, можете попытаться в бессильной злобе отгрызть себе ваши пальчики и заявить, что отпечаточки не ваши!.. У вас, как и у всех граждан вашей страны, есть такая свобода выбора!..

Ирина молчала. Этот негодяй каким-то образом влез в ее мысли. Она действительно подумала только что покусать себе пальцы. Наверное, у них имеется новейшее психотропное оружие, способное считывать мысли. Нужно попытаться не думать лишнего.

Но положение было все равно катастрофическое. На крайний случай, в ее зубе мудрости была вставлена ампула с быстродействующим ядом. Стоило посильнее надавить языком на стенку зуба – и ампула попадала в рот. Ее оставалось только раскусить.

– Вы не это ищете у себя во рту? – доктор протянул вперед руку, и Ирина увидела на его ладони свой собственный зуб мудрости с ядом! – Вы думаете – мы дураки? – он захихикал.

Ирина пощупала во рту языком. Там, где раньше был зуб, теперь зуба не было.

– Удивительно, что в ЦРУ пользуются такими устаревшими приемами. Яд в зубе – вчерашний день. Современно держать ампулу с ядом в прямой кишке. Хе-хе! Резкое движение ягодицами, – доктор подскочил, – и всё! Очень рекомендую в следующий раз! Хе-хе! Да… Именно в следующий раз… Хотя, – он развел руками, – его может и не быть… Но может и быть…

Они хотят предложить мне сделку! – пронеслось в голове у Ирины. – Ну уж нет! Никогда! Хотя… Я могу потянуть время… Стоп! Что ты думаешь, дура! Он же читает мысли!.. Ля-ля-ля!.. Ж-ж-ж!.. — она запустила помехи.

Доктор как будто ничего не заметил.

– Мы хотим предложить вам сделку… Вы достанете одну нужную нам штучку и спокойно уедете в свою Америку… А иначе… мы жестоко загубим вас в наших застенках…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Будут плакать матери

Ночи напролет,

У деревни Крюково

Погибает взвод…

Из песни «У деревни Крюково»

Когда умолкнут все песни,

Которых я не знаю…

Бутусов

Kill Them All…

Дискография «Металлики», 1983 год

Глава первая ПАРТИЗАНЫ ВОЙСКА ХРИСТОВА

Подотрись, дед, литературой антихриста.

1

Мишка Коновалов проснулся, что-то светило ему прямо в глаз. Он тряхнул головой, пытаясь отвернуться, и проснулся окончательно. Мишка открыл глаза. Луч солнца, пробившийся через высокое узкое окно, падал на воротник. В свете луча весело летали пылинки. Мишка сел, потянулся и почувствовал сильную малую нужду. Он огляделся по сторонам. Все спали. На всякий случай, Мишка подошел к Лене Скрепкину и посмотрел, сколько времени на его наручных часах.

Ничего часики! – позавидовал Мишка.

07:30.

По всем понятиям, ночь закончилось, а с нею закончилось время сатаны и наступило время нормальных людей.

Мишка торопливо скинул засов, выскочил на улицу и побежал к кусту, на ходу расстегивая ширинку.

Постепенно, с уменьшением давления в мочевом пузыре, настроение Мишки улучшалось. Ужасы последних двух дней отступили назад и казались сейчас просто плохим сном. Мишка поднял голову и увидел, как высоко в небе летает ласточка. Ласточка описала круг над церковью и исчезла за куполом.

Эти два дня сильно его изменили. Он стал другим человеком, каким-то не таким, как раньше, гораздо, кажется, лучше…

– Вот ведь, – произнес Коновалов вслух. – Не думал я, что в таком солидном возрасте что-то может измениться. – Эта мысль ободрила его еще больше. – А я думал, что ничем меня не удивишь… Думал, что так ничего и не успею… Хрена!.. Успею еще!..

Он встряхнул конец и положил на место.

– Мишка! Ты куда ссышь, гиббона мать?! – услышал он сзади голос деда Семена. – Это же храм Божий, а не сортир!

– Так я ж не в храме, – Коновалов повернулся к церкви.

– Не в храме! – проворчал Абатуров. – А все равно подальше надо отходить. – Он отошел от крыльца к дороге, спустил штаны и присел. – Вот где надо! И не ближе!

Мишка потянулся, разминая затекшие конечности.

– Эй, Мишка! – позвал дед Семен. – Бумаги мне принеси! Бумагу забыл в церкви!

– Тебе какую? – поинтересовался Коновалов. – С крестами?

– Типун тебе!.. У тебя в кармане нет какой-нибудь?

Мишка сунул руку в карман и вытащил помятый листок. Развернул его. На листке что-то было написано не по-русски и был нарисован какой-то человек в круге. У человека росли рога и хвост. Мишка наморщился и с трудом вспомнил, что этот листок он вырвал из книги, которую нашел в доме убитых евреев. Его тогда замутило от вида трупов, и он решил покурить для успокоения нервов. Он вырвал этот листок для самокрутки, выскочил на улицу, но покурить забыл, потому что сразу побежал за народом.

– На! – Коновалов подошел к сидевшему орлом деду и протянул листок. – Подотрись, дед, литературой антихриста.

– Чего это у тебя? – дед Семен взял листок и поднес к глазам. – Мать честная! – дед закачался и чуть не сел жопой на собственную кучу.

Мишка испугался.

– Ты чего, дед?! Тебе плохо?! – он удержал Абатурова за воротник.

– Ты где это взял? – просипел Абатуров.

– Дак это… У евреев в доме… Из книги вырвал…

– Я эту книгу знаю! Я ее в замке у Троцкого видел! В Германии! Так вот откуда ноги у евреев растут!

– А ты думал, – Мишка кивнул.

– Нет, Мишка! Я таким говном жопу вытирать не стану! Неизвестно что у меня от этого с жопой случится! – он сорвал лист подорожника и подтерся им. – Вот черт! Маленький какой, зараза! – дед вытер испачканный палец о траву, поднялся и застегнул штаны.

Из церкви выглянул Мешалкин:

– Семен Абатурыч, – крикнул он, – тестя моего развязывать будем или как?..

– Надо бы развязать, – Абатуров почесал голову, – а то помереть может от занемения… Но… с испытательным сроком… Сначала ноги только развяжем, а если будет тихо себя вести, то попозже – и руки тоже…

– А я бы ему и ноги не стал развязывать, – сказал Мешалкин. – Пусть попрыгает! Это будет ему уроком на всю жизнь! Я раньше добрым был и столько натерпелся от этой семейки! А теперь понял, что зря терпел! Надо было себя сразу поставить! Тогда бы он по-другому себя вел!

– Ладно тебе, – дед Семен прошел мимо Юры. – Тут мы все должны быть заодно. Сатана только и ждет, чтобы мы все перессорились. – Он повернулся. – Мишка, на тебе листок этот, прибери его куда-нибудь, может пригодиться еще.

3

Выехали на БМВ Скрепкина. Впереди сидели Скрепкин за рулем и Коновалов, сзади – Мешалкин, Хомяков и Углов с дедом Семеном на коленках.

– Больно у тебя, дед, жопа костлявая, – шутил Петька. – Как у гомосека!

Вместо ответа Абатуров дернул затылком и разбил Петьке нос.

– Ты чё делаешь?! Я тебя сейчас в окошко выброшу!

– Я тебя втрое старше, а ты мне, щенок, такое говоришь! Такие, ёксель-моксель, слова пакостные!

Завтракали в доме Мешалкина. Своей картошкой, малосольными огурцами, помидорами и баночной тушенкой. Вампиров в доме не оказалось, хотя Юра ожидал и боялся встретить здесь свою бывшую жену с детьми. Он не представлял, как он сможет проколоть супругу и детей заточенным колом.

Хомякову под честное слово развязали руки. Он сидел, тихий, в углу и механически тыкал вилкой в яичницу с луком.

Мешалкин посмотрел на тестя и вздохнул. Ему показалось, что тесть от горя и побоев помутился рассудком. И хотя Мешалкин не любил его всю жизнь и терпел только из-за жены, сейчас ему стало жаль этого старого глупого человека. Но в то же время, вид тестя заставлял Юру быть бодрым. Если бы тесть был в работоспособном состоянии, можно было бы переложить на него часть горя и забот. Но тесть был никакой, и Юра чувствовал на себе двойную ответственность.

– Дед Семен, – обратился он к Абатурову. – Ты среди нас самый мудрый и старый человек. К тому же ты один разговариваешь с Богом и у тебя есть понимание сути вещей.

Дед Семен оторвался от яичницы, положил гнутую вилку на стол и утер рот. На его рукаве остался след от желтка, который он счистил ногтем.

– Ну?

– Подскажи мне такую вещь… Я уже почти смирился с мыслью, что потерял жену и детей… Но… чувствую, что еще не выполнил свой долг перед ними… – Юра скосил глаза на стоявшие в углу колья. – Но как я могу его выполнить, когда я даже не знаю, где они теперь находятся… Я чувствую, что я обязательно должен их похоронить… А как же я могу их похоронить, когда я даже не знаю, где их тела…

– Ты, – Абатуров положил локти на стол, – из-за слабости человеческой не договариваешь… Ты, Юрка, думаешь теперь про то, как ты сможешь свою жену и детей проткнуть заточенным колышком! Вот чего ты думаешь! А не то, как ты их потом закопаешь! – Юру передернуло. Дед Семен кивнул головой. – Не волнуйся. Если чего, мы вон с Мишкой сами их проткнем, чтобы тебя избавить от страсти Господней… На себя возьмем с Мишкой… А тебе только закопать останется.

– Пузырь будешь должен, – сказал Коновалов.

Дед Семен повернулся и жесткой стариковской рукой дал Коновалову подзатыльник.

– Чего несешь, дурень?!

– А чего я? – Мишка покраснел. – Так говорят…

– Умные говорят к месту, а дураки, вроде тебя… Ну ладно… Доедаем яичницу – и за дело… Время идет, а мы лясы точим! – он вздохнул.

Абатуров был уже старый, и ему было нелегко выступать в роли главнокомандующего этим партизанским отрядом. Ему страшно хотелось переложить ответственность на кого-нибудь еще, а самому залезть на печку и пить там самогон, ни о чем не думая. Но Абатуров понимал, что это дьявол его искушает. И он, Абатуров, мысленно плюнул дьяволу на хвост. А все-таки хорошо бы сейчас хотя бы посоветоваться с кем-то, кто мог дать дельный совет – как победить дьявола с наименьшими потерями. – Эх… Старый я уже, – он опустил голову и посмотрел на свои залатанные выцветшие штаны. – Хоть бы советом кто помог… Жалко, что нет с нами настоящего батюшки. Он бы подсказал нам, как действовать…

Скрепкин встрепенулся.

– А чего же я сижу-то! – воскликнул он и вытащил из кармана сотовый телефон. – Вот! Сейчас позвоню своему духовнику, отцу Харитону, и мы с ним посоветуемся. – Леня уже нажал одну кнопку, но тут подумал, что может еще рановато, и отец Харитон спит. Но следующей была мысль, что не спит. Во-первых, служители культа встают рано для молитвы, а во-вторых, отец Харитон лежит в больнице и, скорее всего, выспался.

Скрепкин набрал номер. Послышались длинные гудки. После четвертого Скрепкин хотел уже отключиться, когда в трубке щелкнуло, и он услышал:

– Абонент недоступен. Перезвоните, пожалуйста, позже.

Леня выключил телефон и посмотрел на него с сожалением.

– Не отвечает, – сказал он. – Отключил батюшка…

Дед Семен вздохнул:

– Кому бы позвонить тогда?..

– Давайте в милицию позвоним! – предложил молчавший до сих пор Петька Углов. – А то что – мы рыжие, что ли?! Пусть менты приезжают вампиров протыкать!

Коновалов захохотал. За ним засмеялись и все остальные, кроме Хомякова. Всем стало вдруг смешно от такой картины: Битва ментов с вампирами.

– Нам никто не поверит, – сказал дед. – Какие ж менты поедут хрен знает откуда из Моршанска, чтобы посмотреть, есть ли здесь вампиры!

Все опять захохотали.

– А мы их обдурим, – Петька щелкнул пальцем. – Мы скажем, что Пачкин убил свою маму! Или скажем, что самолет гвозданулся! Вот они и приедут!

– Кстати сказать, – произнес Юра. – Странно как-то… Самолет упал уже сутки назад, а никто не чухнулся. Как будто ничего и не падало.

– Это я знаю почему, – Абатуров поднял палец. – Это дьявол окутал деревню непроницаемым облаком, через которое никто ничего не видит и не слышит!

Все переглянулись.

– А вот давайте это сейчас и проверим, – предложил Углов. – Звони, Леня, в ментуру!

Скрепкин набрал 02.

– Алё! Милиция? С вами говорят из деревни Красный Бубен. У нас тут ЧП… А вы разве не в курсе?.. Хмы… Самолет тут упал… не знаю какой!.. Да точно… Откуда я знаю почему?!. Сами вы шутите!.. Приезжайте и разбирайтесь!.. Тьфу! – он оторвал ухо от трубки. – Трубку повесили, сволочи!.. Сказали, что если и упал, то это не их дело…

– А чье же дело? – спросил Мишка.

– Того ведомства, чей самолет…

– Откуда же мы можем знать, какого ведомства?!

– Надо пойти черный ящик поискать, – предложил Углов.

– Раскурочить его на хер – может быть, там какая-то документация осталась.

– Хе-хе!

– Хе-хе-хе!

– Ха-ха-ха!

Только Хомяков не смеялся. Он так и сидел, опустив глаза в тарелку, и ничего не ел.

Мешалкин нагнулся вперед и подтолкнул тестя за локоть.

– Игорь Степаныч, поешь! Тебе надо покушать для восстановления функции.

Хомяков медленно поднял глаза, медленно поворочал головой, взял в руку вилку, наколол яичницу и снова замер.

Мешалкин аккуратно подхватил тестя под локоть и поднес руку с вилкой к его рту.

– Жуй!

Хомяков открыл рот, щелкнул зубами и начал жевать.

– Вот, молодец, – Юра опустил руку тестя обратно в тарелку и помог ему наколоть еще кусок пищи. – Игорь Степаныч, грех говорить, но я первое время даже почувствовал облегчение какое-то, когда понял, что нас с вами ничего больше не связывает. Но я был не прав. Нас связывает общее горе. Мы должны быть вместе, чтобы… нам нужно их похоронить, чтобы выполнить долг до конца!

Хомяков, казалось, не слушал. Но в этом месте он дернулся, и из его глаз покатились слезы. Щеки Хомякова задрожали, и несколько капель упало в тарелку с яичницей.

– Горе-то какое, – простонал он. – Что же я теперь жене расскажу?! Как я ей скажу, почему я один вернулся?! И где наша дочь и внуки?!

Мешалкин схватился за лоб и тоже заплакал.

– Ничего, Игорь Степаныч, как-нибудь… это… всё проходит… да… – говорил он сквозь слезы.

– Пусть поплачут, – тихо сказал дед Семен, – это им на пользу. Поплачут – и полегче им будет… Мишка, обеспечь колы Хомякову, Петьке и Леониду.

Коновалов пошел за кольями.

Выплакавшись, Хомякову и правда стало лучше, как и предполагал дед Семен.

Прибежал Коновалов с кольями.

– Дождь собирается, – сообщил он.

4

Через несколько минут по стеклам забарабанили первые капли дождя. А еще через минуту дождь лил вовсю. Выходить из дома совершенно не хотелось.

– Ливень, – сказал Углов. – Скоро кончится.

– Переждем, – кивнул Мишка.

– А вдруг надолго? – засомневался Мешалкин. – Теряем светлое время.

– Ненадолго, – Коновалов прильнул к стеклу. – Видишь, он косой. Косой долго не идет.

– Ладно, погодим пока, – согласился Абатуров.

Через пятнадцать минут дождь стал утихать и вскоре закончился.

Все вышли на крыльцо. Вдалеке, над лесом, защебетали птицы. Радужная подкова пересекала посветлевшее небо, уходя одним концом за церковь.

– Добрый знак, – сказал, глядя на радугу, Абатуров.

– Рейнбоу райзинг, – Мешалкин вспомнил песни своей молодости. – Ричи Блэкмор и друзья.

Скрепкин кивнул и улыбнулся. Они с Юрой были примерно одного возраста и слушали в юности одних исполнителей.

– Дорогу развезло – абздац! – сказал Коновалов.

– А мы не машины – мы по травке можем, – Углов усмехнулся.

– Жаль, – сказал Скрепкин, – а могли бы на тачке. На тачке быстрее.

– Ладно, – махнул Абатуров, – хрен с ней. Значит, так надо Богу, чтобы мы победили дьявола без помощи механизмов. Ручным способом.

Они двинулись вперед. Грязь чавкала под ногами. Черноземные земли Тамбовщины превращались после каждого дождя в густой кисель. Такой кисель был очень хорош для растений, но не для пешеходов.

Они подходили к дому пенсионера Зверюгина, когда Мешалкин вдруг остановился, прищурился и вскрикнул удивленно:

– Смотрите! Идет кто-то! – он показал пальцем в сторону холма, по которому спускалась какая-то фигура.

Дед Семен приложил ладонь ко лбу.

Человек медленно спускался и поворачивал к церкви.

– Эй! Эй! – закричал Коновалов и замахал руками. – Эй! Эй!

Фигура остановилась, постояла и направилась к ним.

– Эх! – выдохнул Юра. – Это же Ирина! Ирина вернулась!

– Видно, совесть ее замучила, – сказал Абатуров.

– Постойте! – Скрепкин прищурился. – Это же та самая девушка, которую я на дороге сбил! Вчера ночью!

– Да? – Абатуров нахмурился.

Ирина остановилась. Она растерянно улыбалась. Вся ее одежда вымокла до нитки.

– Ирина! – Мешалкин хотел броситься к ней и обнять, но вовремя вспомнил про Хомякова, и не стал.

– Привет, – сказала Ирина.

Услышав приветствие, Коновалов почувствовал, что у него встает. Встает, как на немецкий акцент.

– Мать честная! – он развел руки для объятия.

– Погоди, – дед Семен удержал его и тихо прошептал Мишке почти в самое ухо: – Неизвестно еще, где она шаталась!

5

Ирина рассказала близко к тексту, как она села в грузовик, как уснула и как он неожиданно привез ее назад, как ее потом сбила какая-то машина – и дальше она ничего не помнила. А очнулась вон на том холме, с которого спустилась.

– Это Бог тебя вернул, – объявил Абатуров. – Теперь нас семь. Святое число, – он перекрестился. – И день сегодня святой – воскресенье. А значит, сегодня днем или ночью будет решающая битва!

6

Юра предложил отправить Ирину пока что в церковь, потому что та была вся мокрая и могла простудиться.

– Пусть отдохнет, обсохнет и придет в себя, – сказал он.

– Так-то оно так, – Абатуров снял кепку и почесал за ухом, – но тогда нас не семь получается, а шесть. Шесть – дьявольское число. Нельзя, я считаю, Ирину в церковь отпускать. Пусть с нами ходит.

– Если она с нами ходить будет, один фиг, мы ей, как мужчины, делать ничего не разрешим… Поэтому все равно считай, что нас шесть.

– Возражаю, – Абатуров провел по воздуху ребром ладони. – Ирина будет с нами как число, и делать ей что-то – не обязательно.

– Как число, – сказал Мешалкин, – она может и в церкви сидеть.

Абатуров задумался.

– Согласен, – наконец сказал он. – Это, как на войне получается. Америка, например, в войну еще не вступила, а уже считалась нашим союзником.

– На войне как на войне! – Мишка потряс колом.

7

Ирину отпустили в церковь. Шестеро дождались, пока ее фигура скроется за поворотом, и одновременно повернулись к дому Зверюгина. Ставни на окнах были плотно закрыты. Верный признак скрывающейся нечистой силы.

Шестеро взяли колы наизготовку и двинулись к крыльцу.

В сенях вампиров не было. Мешалкин ногой толкнул дверь в избу и замер на пороге, оглядываясь по сторонам.

В помещении тоже никого не оказалось. Оставались чердак и подпол.

Мешалкин прошел к окну, распахнул его и открыл ставни. Обстановка комнаты была, как и везде, скромная. Старый шкаф, крашеный стол с клеенкой, железная кровать. Внимание Юры привлекли картинки на стене. На одной был изображен солдат петровских времен, на другой – портрет Петра Первого, на третьей – какая-то старинная грамота в стеклянной рамке.

Юра подошел и прочитал на пожелтевшем листке бумаги:

Инвалиду Зверюгину за доблесть и честь жалую три лошади, отрез на платье и бочонок вина. Государь-Император Петр Алексеевич.

Мешалкин удивился.

– Старенький же у вас пенсионер!

– Это предок его, – подошел дед Семен, – инвалид Зверюгин. Исторический герой. Охерительной храбрости был человек. Наш Зверюгин про него рассказывал, что он Измаил взял и в Полтавской битве прикрыл Петра собой… как Гиммлер Гитлера… Он и сам у нас человек героический. В войну партизанил. Пошел в деревню фашистский штаб взрывать, подложил взрывчатку, бикфордов шнур поджег и хотел бежать, но зацепился телогрейкой за колючую проволоку. Ему бы скинуть ее, да куда ж зимой без телогрейки. Зимы-то у нас о-го-го какие морозные! Начал Зверюгин дергаться и еще больше застрял. А тут к-а-ак жахнет! Его аж вон куды отбросило. С тех пор контуженный маленько. Когда трезвый-то – ничего, а как выпьет, так круглый идиот! Надевает на голову кастрюлю и вокруг дома марширует.

– Во-ка, – поразился Мешалкин, – такой интересный человек, а закончил жизнь вампиром. Несправедливо.

– Ничего, сейчас мы справедливость восстановим, – пообещал Мишка.

– Кто пойдет? – спросил дед.

– У нас, – сказал Мешалкин, – три новых члена бригады, которые еще не принимали участия в зачистках. Наши, так сказать, ученики. Мы сейчас у них на глазах проделаем всё что надо, а они пусть пока наблюдают, набираются опыта.

– У них испытательный срок, – добавил Мишка.

Новые не возражали.

8

С вампиром Зверюгиным разобрались быстро. Сказывался накопившийся опыт. Вампир сидел в маленьком погребе, где ему некуда было спрятаться от солнечного зайчика, пущенного Коноваловым. Зверюгин задымился и дико закричал, а Мешалкин сбегал тем временем за водой, и когда на дне погреба остались одни кости, он залил их из ведра, чтобы не было пожара.

– Если не солнцем, – пояснил Абатуров новеньким, – то колом. Эффект самопроизвольного возгорания трупа.

– А не проще из ружья? – поинтересовался Хомяков.

– Нужны серебряные пули, а у нас их нет.

Они пошли к следующему дому.

9

Ирина закрыла за собой дверь и задвинула ее на засов. В церкви было сумеречно. Горели несколько свечек и одна лампада под иконой Ильи Пророка.

Ты-то мне и нужен, – пронеслось в голове у шпионки.

Она подошла к иконе, задула лампаду и отодвинула икону в сторону. За ней была металлическая дверца.

Этот доктор, — думала Ирина, вынимая из кармана свой многофункциональный ножик, – никакой не доктор и никакая не ФСБ. Я не круглая дура, чтобы ловиться на эти дешевые спектакли. И все-таки, быть завербованной ФСБ лучше, чем быть завербованной самим сатаной. И поэтому… я эти мысли думать лучше вообще не буду. — На кончике носа выступили капельки холодного пота. – Я попалась в ловушку и мне надо из нее вырываться. И всё. Остальное меня не интересует!

Она подергала дверцу. Та не поддалась. Ирина вытащила из ножа тонкую отвертку и медленно начала заводить ее в замочную скважину. В ЦРУ их учили и этому. Разведчик должен чувствовать себя свободно в любой ситуации и в любой шкуре.

Открою, возьму, передам и забуду!.. Никто мне не напомнит!.. Сразу же уезжаю в Америку!..

Она прощупывала отверткой каждый бугорок замка. Замок был простой, и возни с ним не много.

Замок щелкнул и открылся.

Ирина распахнула дверцу и пошарила рукой внутри.

Вот она!

Ирина вытащила руку. Шкатулка тускло поблескивала у нее на ладони в отражении света лампад.

Ирина захлопнула дверцу, передвинула на место икону Ильи, сунула шкатулку в карман и быстро направилась к выходу. Отодвинула засов, распахнула дверь и замерла.

К церкви бежал Юра Мешалкин.

Ирина отступила назад, захлопнула дверь, быстро пересекла церковь, отодвинула икону, раскрыла дверцу, положила на место шкатулку, закрыла дверцу, задвинула иконой и села на пол.

Дверь церкви распахнулась, вбежал запыхавшийся Юра.

– Привет! – крикнул он с порога. – А я за колом! У меня кол сломался! Как вы себя чувствуете, Ирина? Не простудились?

– Да нет вроде…

– А мы колья в церковь перепрятали на всякий пожарный, – Мешалкин прошел мимо Ирины в дальний угол, где лежала куча кольев. – Дед Семен сначала сомневался, можно ли из церкви склад устраивать, но потом решил, что всё правильно, по-божески. – Юра нагнулся и выбрал себе кол подлиннее, погладил его, потрогал, как он заточен, несколько раз взмахнул им.

– Этот подойдет. – Он вытащил из кармана резец, чтобы отрезать пару лишних сучков, но в последний момент остановился. – Нет, в церкви нельзя. На улицу пойду строгать. Пойдемте, Ирина, со мной посидите. Заодно просохнете.

10

Они вышли из церкви и уселись на лавочку, недалеко от нее. Юра срезал мешавшие сучья и начал вырезать на коре какие-то буквы.

– Что это вы пишете, Юрий? – спросила Ирина.

– Хочу вырезать – За жену и детей, — ответил Мешалкин, не поднимая головы. – Ирина… – Юра замялся, – можно вас спросить кое о чем?..

– Спрашивайте, – Ирина кивнула и почему-то покраснела. Почему-то сердце у нее заколотилось сильнее.

– Ирина… вы замужем?..

– Нет, не замужем… А почему вы спросили?

– Ну… Знаете… как иногда бывает… спросишь и не знаешь почему…

– А…

– Конечно, такая ситуация, что как-то, наверное, не очень спрашивать такие вещи… но… тут уж ничего не поделаешь… раз мы с вами встретились в такой момент…

– Что вы, Юра, такое говорите?.. Я не понимаю… – Ирина покраснела сильнее.

– Ну… это… понимаете… я, когда вас впервые увидел, там, на пруду… когда вы фонариком на себя посветили… Даже нет! Еще до того! Еще когда я вас не увидел, а только услышал… Я подумал, что… м-м-м… что вы именно такая, какой я вас потом увидел, когда вы посветили фонариком… Ну… в общем, вы именно такая, какую я себе всегда представлял… Вы не поверите, но у меня дома есть скульптура, которую я вырезал из дерева, руководствуясь только воображением. Я назвал ее почему-то Аня. – Ирина вздрогнула. – Наверное, потому, что в имени Аня есть какая-то загадка. Ну… вроде как Аня – это Эн… Город Эн, человек Эн… Знаете, как говорят… И всё такое… Обнаженная девушка лежит на берегу реки и о чем-то мечтает… Так вот, эта скульптура – вылитая вы! Копия! И если бы я знал это, я назвал бы ее не Аней, а Ириной!.. Ирина, я вас люблю! – Юра уронил кол, быстро обнял Ирину и поцеловал в губы.

Ирина дернулась, но тут же обмякла и обвила голову Мешалкина своими руками.

Что я делаю? — промелькнуло у нее в голове. – Что я делаю? Это не профессионально!.. Но он мне нравится! Я не чувствовала себя так ни с одним мужчиной! Ни с одним?.. Да, ни с одним!.. Ах!.. И мне наплевать на всё! Н-е-ет, ты не можешь плевать! У тебя есть чувство ответственности профессионального разведчика, и не считаться с ним ты не можешь! А что я такого делаю?! Ничего такого я и не делаю! Я просто отвлекаю его внимание! В целях конспирации! Вот и всё! — Сердце бешено колотилось.

Ирина крепче прижала к себе Юру, и они повалились с лавки на землю.

11

Юра поднял кол и поцеловал Ирину в губы.

– Пора… Я пошел драться…

– Будь осторожен…

– Ага, – Мешалкин рассеянно кивнул. – Что со мной?.. Я думал, что после трагедии, которую пережил, я никогда не смогу полюбить снова… Но… Господь Бог дает успокоение тем, кто ищет…

Ирина прикрыла ладошкой Юрин рот.

– Тихо… Не нужно об этом говорить… Поговорим после…

– Ага… Я пошел, – он снова притянул девушку к себе и поцеловал. – Я люблю тебя…

– Я отдала тебе сердце навсегда, – Ирина смутилась. Она процитировала строчку из песни Синатры, которую считала пошлостью.

Юра отошел на шаг, отставил руку и открыл рот. Ему захотелось тоже сказать что-нибудь такое… Но он ничего не мог вспомнить. В голову лезли только какие-то неуместные строчки, типа Ты жива еще, моя старушка…

Он опустил руку и сказал:

– Если я не вернусь, не вспоминай обо мне… Так будет правильно.

– Нет, – ответила американка, – я никогда не смогу позабыть тебя больше, – она подошла к русскому и поцеловала в губы. Она не понимала, что с ней творится, что она говорит и что делает. Слова сами вылетали у нее из груди и выстраивались в синтаксически нерусские фразы. Она чувствовала опасную грань, но сделать ничего не могла. О, мой Боже! Я потеряла свой контроль!

Ирина отодвинула Мешалкина от себя.

– Иди! Иди и возвращайся! – у нее на глазах навернулись слезы.

Юра повернулся и зашагал прочь, не оглядываясь.

Ирина смотрела ему вслед до тех пор, пока спина Мешалкина не исчезла за поворотом.

Тогда она повернулась и пошла в церковь.

Глава вторая ЗАТМЕНИЕ

Тогда Игорь възрђ

на свђтлое солнце

и видђ от него тьмою

вся своя воя прикрыты.

Слово о полку Игореве

1

Дед Семен и друзья успели заколоть еще троих соседей-вампиров.

Теперь они сидели на лавочке и курили.

– Ты где так долго ходишь? – спросил дед Семен.

– Да это… – Юра присел на корточки перед лавкой. – Живот прихватило…

– Просрался? – спросил Коновалов.

– Я ваши деревенские шутки не очень… Я не привык, когда мне такие вопросы задают…

– Нормальный ты вроде, Юр, мужик, – Мишка вытащил из коробка спичку и вставил в рот, – а ведешь себя иногда, как нерусский…

– Сам ты нерусский! – огрызнулся Юра.

– Ты еще скажи, что он еврей, – предложил Углов.

– Пусть попробует! – Коновалов врезал Углову под ребро локтем и перекинул спичку из одного угла рта в другой.

– Кончай базарить, – Абатуров поднялся. – Сатане выгодно всех нас поссорить! А мы ему хрен! – он показал.

Они двинулись к калитке.

– А вам мои-то не попадались еще? – спросил Юра почему-то шепотом и покосился на Хомякова.

– Не попадались пока.

2

Ирина стояла на коленях перед иконой Ильи Пророка. Она молилась. Молилась русскому святому по-американски. Она была протестанткой, но сейчас ей было без разницы. Сейчас она впервые почувствовала, что Бог, на самом деле, один, и Он одинаково милостив и одинаково строг ко всем. Богу все равно – католик ты, муравей ты, куст смородины ты, бандит с большой дороги ты, осел ты, президент Америки ты, космический навигатор ты, мусорный мешок ты или хот-дог с кетчупом, христианин или буддист, чернокнижник или вегетарианец, негр или белый, и тому подобное…

Впрочем, как и дьяволу. Ему тоже нет никакой разницы.

А тогда, какая между Богом и дьяволом разница?

А такая, что дьявол – только темная половина Бога! Бога в два раза больше! (Такие неправильные мысли появлялись у нее оттого, что она не была православной.)

– Господи, помоги мне!

Ирина поднялась с колен, вышла из церкви и села на лавочку. Ей как будто стало легче. Она улыбнулась, посмотрела на солнце, на бегущие по небу облака и снова улыбнулась. Всё казалось ей теперь не таким уж плохим, как ночью. Незаметно Ирину сморил сон. Ее глаза сомкнулись, и голова упала на грудь. Неестественно крепкий это был сон. Так Ирина никогда не засыпала. Случилось невероятное! Она уснула прямо на лавке, как простая уборщица из автопарка, а не опытная американская разведчица.

Ирина раскачивалась из стороны в сторону посредине клумбы. Она была цветком. Чайной розой. У нее были красивые розово-желтые лепестки, упругие зеленые листья и одна нога с твердыми треугольными шипами. Вокруг росли и другие цветы – настурции, календулы, герберы, ромашки, золотые шары, флоксы. Но Ирина-роза была самая прекрасная среди них. И поэтому занимала лучшее место – в самой середине клумбы.

– Ко мне на пестик залезла божья коровка, – жаловался Тюльпан.

– Ну теперь всё! Ничем ее оттуда не выгонишь, пока сама не вылезет!

– Боже мой! Видели, господа растения, бабочка полетела! Махаон! – воскликнула желто-оранжевая Настурция. – И опять на Розу! На Розу и на Розу! А кто остальных опылять будет?!

– Безобразие! – согласилась Календула. – Тоже мне, целка американская!

– Да будь я бабочкой, я бы ни на кого из вас никогда бы не сел! – произнес Золотой Шар.

– То-то по тебе одни навозные жуки и ползают! – усмехнулись Флоксы.

– Своя эстетика, – сказала Гвоздика.

– Не кизди-ка ты, Гвоздика! – огрызнулся Золотой Шар. Послышался рокот. Ирина наклонилась вперед и увидела, что к клумбе едет газонокосилка. За газонокосилкой шли огромные ноги в черных резиновых сапогах. Ирина подняла глаза и высоко в небе увидела страшное лицо хозяина сада. Она узнала его! Это был Доктор Айболит из «Скорой помощи»! Газонокосильщик читал стихотворение:

Я садовником родился Не на шутку рассердился Все цветы мне надоели Кроме…

Газонокосилка сделала круг. Упали: Гвоздика, Мальва, Настурция и брат Календулы.

Кроме… Кроме…

Еще круг. Еще с десяток умирающих цветов попадали на землю.

Кроме… Кроме…

Круги сужались. Газонокосилка приближалась к Ирине. Айболит нагнулся и проревел:

– Кроме Розы! Если, конечно, она еще не позабыла, что ей нужно сделать! А если она позабыла, то она позавидует этим цветочкам, позавидует их быстрой и не слишком мучительной смерти! – Доктор-газонокосильщик поднял ногу и резко опустил ее на голову Красному Маку. Головка Мака хрустнула, и во все стороны брызнул сок. Доктор нагнулся к Ирине: – Ты так прекрасна, что я хочу кое-что оставить себе на память, – он протянул руку и отломил один шип.

Ирина вскрикнула от боли и проснулась, села и покрутила головой. Она почувствовала, что во рту у нее как будто чего-то не хватает. Ирина пощупала там языком. Не хватало еще одного зуба!

Она похолодела. Ужасным способом ей напомнили о том, что она должна сделать, показали, что ей не удастся скрыться даже во сне.

3

В доме Поленова никого не оказалось. Осмотрев чердак, Скрепкин открыл подпол и не нашел там никого. Неглубокий подпол почти полностью был заставлен банками с соленьями – грибами, огурцами, помидорами и патиссонами. В углу стояли ящики с овощами – капустой, морковью, картофелем и свеклой.

У Лени заурчало в животе. Он посмотрел на часы и сказал:

– Пора бы перекусить.

Дед Абатуров, как старшой, дал добро, и Скрепкин начал вытаскивать из погреба банки.

Уже во время обеда дед Семен вспомнил:

– Леонид, набери батюшке… Нужно с ним… это… посоветоваться.

Скрепкин положил ложку, вытащил телефон и поднес его поближе к глазам, чтобы набрать номер.

– Что-то темновато тут стало. Тучи, что ли…

– К дождю, – сказал Коновалов.

– Это плохо, – дед Семен посмотрел в окно. – Опять у нас рекламная пауза получается…

– Тихо! – попросил Скрепкин.

Все замерли, и в избе стало так тихо, что было слышно, как мухи бьются о стекло и ездят друг на друге по подоконнику.

– Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее, – сказал в трубке голос.

– Ну что там? – спросил Абатуров.

– Не отвечает.

– Вот так всегда! Когда кто-то нужен, хрен его найдешь!.. А у тебя, случаем, нет телефонов других батюшек?

Скрепкин развел руками.

– Мракобесы, – сказал вдруг Хомяков.

– Чего? – Скрепкин обиделся.

– Мракобесы, говорю, – повторил Хомяков и зацепил на вилку масленок, – и тунеядцы. Присосутся к старушечьим пенсиям, животы наращивают с жопами, на «мерседесах» разъезжают, дерут баб! Правильно их давили при советской-то власти! Жаль не додавили! Живучие падлы!

Скрепкин кинул на стол ложку и побагровел.

– Слушай, ты, пенсионер персональный! Еще слово скажешь, и я тебе конкретно жопу разорву!

– Давай попробуй! Только это и можете – старикам жопы рвать! Гомосеки-пенкины!

Скрепкин, и без того уже багровый, стал похож на свеклу. Он резко перегнулся через стол, схватил Хомякова за грудки и рванул на себя. Хомяков выскочил из стула и проехался животом по столу. Грибы, помидоры, огурцы – всё полетело в разные стороны. Трехлитровая банка со сливовым вареньем упала на пол, и Мешалкин едва успел отскочить, чтобы варенье не залило ему брюки.

Хомяков проехался по столу, и его лицо оказалось напротив скрепкинского большого кулака. Но Леня не успел ударить. Игорь Степанович приподнялся на руках и врезал Скрепкину лбом по носу. Леня вместе с табуреткой опрокинулся назад. Из его носа потекла за воротник кровь. Он схватил табурет за ножку и кинул в Хомякова. Хомяков пригнулся, табурет, просвистев над его головой, ударил Игоря Степановича по заднице и отскочил Коновалову в живот. Мишка охнул и согнулся.

– Хорош! – заорал дед Семен. – Кончай драку! Это ж дьявол вас искушает!

Но Скрепкин и Хомяков ничего не слышали.

Скрепкин поджал ноги и двинул ими по столу снизу. Стол вместе с Хомяковым и всем, что на нем еще оставалось, с грохотом перевернулся назад, накрыв собой Игоря Степановича. Одна только его голова торчала из-под стола. Скрепкин хотел прыгнуть на столешницу сверху и сплясать на ней, как плясали татаро-монголы на русских князьях. И это было бы концом для Игоря Степановича. Но дед Семен вовремя обхватил Леню за шею и заорал:

– Мишка, Петька, Юрка! Помогите!

Коновалов, Углов и Мешалкин бросились на помощь. И ТУТ СТАЛО ТЕМНО.

Все застыли и повернулись к окну, за которым черный диск луны почти полностью закрыл ослепительный диск солнца. Только маленькая узкая долька солнечного месяца еще оставалась на небе. Но через секунду не стало и ее. Деревня погрузилась во мрак.

– Что это? – послышался из темноты испуганный голос Углова.

– Никак, Конец Света! – пробормотал голос Абатурова.

– Господи! Боже мой! И мертвые встанут из могил и позавидуют живым, что те – живые, а они – мертвые! Свят-свят!

– Да какой на фиг Конец Света! Затмение это! Как и обещали! – сказал голос Мешалкина.

– Кто обещал? – спросил Коновалов.

– По телевизору! Я когда в деревню выезжал, слышал по телевизору у тещи. Сказали, что в воскресенье затмение будет солнечное.

– И тьма поглотила свет, – задумчиво произнес голос Абатурова. – Если это и не конец всему (что навряд ли), то однозначно херово. Ибо не может быть хорошо то, что забирает свет!

– Князь Игорь, – раздался голос Хомякова, – великий древнерусский полководец… Меня, кстати, в его честь назвали…

– То-то ты выеживаешься много! – перебил голос Скреп-кина.

– Князь Игорь, – Игорь Степанович проигнорировал замечание Скрепкина, – когда собрался на татар, тоже наблюдал солнечное затмение. Ему старые люди говорят: Куда ты, на хер, отправился?! Это дурной знак! А он сердцем чувствовал, что, и правда, знак дурной, но все равно поехал, чтобы никто не мог подумать, что он обосрался! Да, я пойду, – подумал он.

– И голову, сука, сложу! Но зато от моей доблести русский боевой дух будет высокий!

– Это я подобную историю читал в Кремле, – раздался голос Мешалкина, – в том соборе, где гробницы всяких царей стоят, не помню, как называется. Я детей водил на экскурсию. Вот. И прочитал на одной плите, что там похоронен один князь по фамилии, кажется, Кучка. Он поехал в Орду просить у татар Золотой Ярлык на княжество. Ему татаро-монголы говорят: Якши, русич. Ярлык тебе дадим, пожалуйста, не беспокойся. Но согласно нашему татарскому обычаю ты должен за это три раза пройти между очистительными кострами и один раз упасть в ноги хану… – Ну уж это вам хер! — Кучка им отвечает: – Не станет русский православный христианин ваши басурманские обычаи справлять!.. – А тогда, — татары ему говорят, – мы тебя, русич, будем мучать и на кол в конце концов посадим! Поклонись лучше и походи между костров!.. А он тогда сказал: – Хрен! Пусть я на кол сяду, но зато русский дух будет выше татарского! И татары его жестоко пытали, а потом посадили на кол, после чего скормили собакам. Но сами восхищались его мужеством, вернули кости на родину и посмертно дали ему Золотой Ярлык. И этого Кучку за его подвиг православная церковь канонизировала в святого.

– Круто! – сказал Скрепкин. – Я только такого святого чего-то не помню.

– У нас на Руси святых столько, что всех не упомнишь, – сказал Абатуров. – Русь – святая земля.

– А не Израиль никакой, – добавил Коновалов.

– В России, – сказал Мешалкин, – рождается много людей, которые совершают загадочные поступки, и из уважения к этой загадке, многих из них делают святыми, чтобы помнили.

– Русский народ – народ богоносец, – сказал Скрепкин. – Господь дает русским самые сложные задания, смысл которых понятен только ему самому.

– Русские – камикадзе воинства Христова, – сказал Мешалкин.

– Пошли на улицу, – сказал Углов, – отлить надо.

– А где дверь-то?

– Да вроде там где-то…

– Погодите, – Скрепкин зажег своё золотое ZIPPO. Язычок желтого пламени выхватил из темноты очертания предметов и лица людей. Лица людей в неровном освещении зажигалки выглядели как-то не очень. Особенно болезненно выглядело лицо Хомякова с шишкой на лбу. Хомяков был похож на зомби.

4

Все вышли на крыльцо и помочились во мрак.

– А надолго это затмение-то? – спросил Коновалов.

– Да минут вроде на пять, – Юра застегнул зипер. – Я по телевизору слушал, как у одного жирного психолога ведущий спрашивает: Вот, мол, не могут ли люди испытать во время затмения психический стресс, как животные. Потому что животные во время затмения ведут себя неадекватно. Воют, скулят, рычат, кусаются. А летучие мыши, думая, что наступила ночь, начинают летать… А психолог говорит: Так это ж только на пять минут…

Вдруг протяжный волчий вой прорезал тишину и темноту. Что-то пролетело рядом с людьми.

– Е-пэ-рэ-сэ-тэ! – Мишка поежился. – Ненавижу летучих мышей! Нерусская тварь! И дельфины тоже! И кенгуру! И жирафы в пятнах! И бегемоты! Всех их не очень… Но особенно летучую мышь! Потому что остальные нерусские животные у нас и не водятся! А эта тварь нерусская всё у нас засрала! Русские животные – это кошки, собаки, мыши полевые, канарейки и змеи-гадюки!..

Волчий вой раздался совсем рядом.

– Господи, – Абатуров перекрестился.

И тут они увидели множество светящихся зеленых точек. Точки приближались к ним с трех сторон. Раздался страшный рев. Это шли вампиры. Они решили, что наступила ночь, и повылезали из темных уголков. Вампиры чувствовали, что где-то поблизости люди, полные свежей горячей крови. Первобытный голод терзал их сатанинские желудки, а из их ртов капала гнилая слюна. Ноздри вампиров раздувались от запаха человека, зубы терлись друг о дружку с жутким скрежетом.

Люди попятились.

– Колья! Колья-то в избе остались! – вспомнил Абатуров. – Назад! – Он первым заскочил в избу. За ним кинулись остальные.

Зажигалка погасла, и в темных сенях получилась небольшая куча-мала. Хорошо, что Углов, забежавший в избу последним, успел закрыть за собой дверь.

Наконец люди переместились из сеней в избу. Они забаррикадировали дверь, придвинув к ней стол и шкаф. Только они закончили с дверью, как с той стороны по ней вдарило. Шкаф зашатался и упал на деда Семена, ударив его по голове. Дед Семен рухнул, а шкаф рухнул на него. И если бы Скрепкин не успел у самого пола подхватить шкаф руками, была бы Абатурову крышка. Скрепкин поставил шкаф на место, а Мешалкин за подмышки оттащил Абатурова от двери и положил в угол. Лечить деда времени не было. В окна уже полезли первые вампиры.

Друзья похватали колья и бросились к окнам.

Скрепкин подбежал к окну первым. Он проткнул влезшего до половины монстра в покоцанной жилетке и кепке со сломанным пластмассовым козырьком. Какой-то бывший пенсионер-алкаш. Это немного успокоило Скрепкина. Он еще не очень привык протыкать человекообразных существ. Ему пока казалось, что он делает что-то нехорошее, что-то запретное. И Леня старался думать, что лишает жизни никчемных существ, которым жить больше незачем.

Вампир-пенсионер задымился и вспыхнул, осветив избу зеленовато-синим пламенем преисподней.

У другого окна орудовали Мешалкин и Коновалов. А Углов бегал с колом позади них и кричал:

– Дайте мне! Дайте мне!

Засмотревшись на них, Леня не заметил, как из его окна высунулась рука с когтями. Рука схватила Скрепкина за воротник и с нечеловеческой силой потащила его на улицу.

Скрепкин закричал:

– Помогите! Братцы! – Он растопырил руки и ухватился за раму, но чувствовал, что долго не протянет. Тягловая сила вампира превосходила упирающуюся силу Скрепкина в десятки раз!

Подскочил Хомяков. Он заметался вокруг, пытаясь достать монстра, но Леня стоял так неудобно, что перекрывал своим телом всё окошко. Тогда Хомяков пригнулся, пролез у Лени под мышкой и кольнул вампира в глаз. Но в это время другой вампир, сидевший сверху на окне, нагнулся и цапнул Хомякова в шею. Игорь Степанович вскрикнул, ткнул колом наугад вверх и проколол упыря.

Справа на окно прыгнул еще один. Освободившийся Скрепкин перевернулся и наколол его на кол. Вампир вспыхнул, и Леня застыл в ужасе. Он проткнул свою первую любовь, бывшую одноклассницу Веронику Полушкину. Леню вывернуло. Собственной рукой он сжег мост из Настоящего в Прошлое. Теперь никакого прошлого у него нет и никогда не будет, он потерял это прошлое, и потерял его так ужасно.

Полушкина обуглилась, и кости ее упали в траву.

В окно влез еще один, и Леня машинально его заколол.

Первый солнечный луч ударил Скрепкину в глаз. Он поднял голову и увидел на небе растущий с каждой секундой солнечный месяц.

Вампиры за окном завыли и бросились врассыпную. Скрепкин увидел, как многие из них дымятся, а у некоторых на голове уже вспыхнули волосы.

Скрепкин опустил кол. Нападение нечисти было отбито.

Глава третья ПАДЕНИЕ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА

Установлено, что дьяволу присущи серные запахи, а тут всего лишь чуточку сулемы…

Маркес

1

Отец Харитон положил книжку на тумбочку, снял очки и провел ладонью по глазам. Книга не читалась, в голову лезли мысли, никакого отношения к литературе не имеющие. Это не были даже мысли о Боге, о котором отец Харитон думал вроде бы не переставая. Нет, это не были мысли о Боге, это были суетные мысли, их нашептывал отцу Харитону не светлый образ, а темный инстинкт животного, загнанного в кусты. Животного, скорее всего зайца, который недостойным образом петляет и запутывает следы, спасая свою шкурку, вместо того чтобы повернуться, как отец Мень, к Врагу лицом и сказать: Изыди!

Отец Харитон тяжело вздохнул. Он думал, что подобные мысли давно уже изжил в себе, и последние годы живет всецело мыслями о Боге, и что бы с ним ни приключилось, он никогда не поменяет эти мысли, потому что Бог – это компас, и когда твой взор обращен к Богу, ты всегда видишь правильное направление, которому надо следовать. А если же ты, не обращая глаза Небу, ищешь направление самостоятельно, бесы овладевают твоей навигацией, и Путь твой мрачен и ведет в темный дремучий лес или пропасть. Об этом твердо знал отец Харитон и считал, что ничто не в силах повернуть его мысли в другую сторону. А вот нате! Оказывается, не так он, отец Харитон, был крепок верой, как рассчитывал! Оказывается, крепость его была крепка, пока ее ничего не беспокоило. А стоило случиться небольшому катаклизму – и вера его, как башня Вавилонская, уже дрогнула, зашаталась, и сверху с нее вниз посыпались первые кирпичики. Никак не ожидал отец Харитон, что он такой. Он думал, что он уже давно иной, преобразившийся в Христовой вере. А тут, будто кто под компас указующий подложил железный топор, как у Жуля Верна, и теперь компас испортился, и стрелка, как бешеная, крутится и дрожит. Понимание того, какой он (вкупе с прочими неприятностями) некрепкий в вере, еще больше подкашивало ему ноги. А ведь он отвечает не только за себя, а и за свою паству.

– Эх, – вздохнул отец Харитон, взял книгу и попытался снова почитать. Это была книга колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». В принципе, теперь отец Харитон таких книг больше не читал, он читал православную литературу, и ему этого вполне хватало. Подобные же книги отец Харитон читал в молодости, когда еще не был священником и даже не думал, что им станет. Тогда, в начале семидесятых, отец Харитон учился в архитектурном институте, слушал битлов, «Дип Пёпл», «Юрай Хип», «Машину времени», Элтона Джона и Джимми Хендрикса, носил длинные волосы (все, что осталось у него от того времени), ездил стопом в Крым и Прибалтику, увлекался буддизмом и маоизмом (тьфу, Господи!), считал себя хиппи. А хиппи для отца Харитона (в миру его звали Андрей Васильев по прозвищу Харрисон) было тогда не пустое слово, а образ жизни – не носить костюмы и галстуки, а носить джинсы и кеды, не стричься, работать сторожем или вообще не работать, аскать на Пушке, ездить стопом, проповедовать ненасилие и свободную любовь, жить коммуной. И он считал, что настолько это правильно так жить, что удивлялся, как другие этого не понимают. Он считал, что им просто нужно объяснить доступно про это дело, и тогда все станут хиппи, и наступит эра всеобщей любви, счастья, цветов и цветомузыки. И он тщетно пытался это всем объяснить – маме, папе, бабушке, друзьям, в милиции, куда его периодически забирали за внешний вид. Но никто не понимал, что это и есть тот образ жизни, к которому, рано или поздно, перейдет всё население планеты Земля, потому что – это хорошо. Чтобы не идти в армию по убеждениям, он лег в психушку и хотел получить там 7Б (маниакально-депрессивный психоз – легкая статья, с которой в армию не брали), но попал в больнице к доктору Бабаяну. Этот доктор защитил недавно диссертацию на тему «Вялотекущая шизофрения». Такого диагноза «Вялотекущая шизофрения» до доктора Бабаяна не существовало, он его сам придумал и, чтобы подтвердить свое открытие, всем его с удовольствием ставил. Андрей тогда не видел особой разницы между 7Б и вялотекущей шизофренией и не возражал. Но одной мелочи он не учел – лечить-то его стали не от 7Б, а от шизофрении, а это две большие разницы! Андрея закололи лекарствами. Из дурки он вышел немного не в себе. Никак не мог отвыкнуть от кое-каких лекарственных препаратов. Он быстро пристрастился к наркотикам и через полгода уже крепко сидел на кокнаре. Через год доза отца Харитона дошла до двух стаканов в день. Андрей понимал, что ходит по лезвию ножа, но остановиться уже не мог. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы перед Олимпиадой восьмидесятого года милиция не решила почистить Москву от социально неблагополучных элементов. Андрея Васильева, по прозвищу Харрисон, замели, обдолбанного на Пушке, и отправили в ЛТП. Родители пытались его вызволить, но им сказали, что если будут соваться, Андрея упекут в тюрьму. Не было бы счастья, как говорится у русских, да несчастье помогло. В ЛТП Андрей переломался. И впервые задумался о том, как он живет и что ему делать дальше. Из этих мыслей закономерно выходило, что идти-то ему особенно некуда. Из института его исключили, делать он ничего не умеет. Можно было бы пойти работать учеником на завод, но он чувствовал, что ЭТО НЕ ЕГО. Можно было бы пойти работать сторожем, но ведь это же не выход, не может же он работать всю жизнь сторожем! И по всему получалось, что две у него дороги остаются – или опять на дно, или прямиком к Богу в его светлый Храм. Бог всегда привечал у себя униженных, слабых, тех, кому плохо. Короче, всех тех, кто не знал куда податься. К тому же церковь в то время и сама была гонима, как и хиппи, и это симпатизировало бывшему Харрисону.

Выйдя из ЛТП, Андрей прямиком пошел в ближайший храм и договорился с его настоятелем отцом Валентином, что будет работать при храме и делать всё, что ему скажут.

Он прошел все ступеньки церковной лестницы. И к тому времени, когда началась перестройка и церковь понемногу стала поднимать голову, Андрей закончил семинарию и оказался в самых передовых рядах новых энергичных священников, пользующихся уважением прихожан и пестуемых отцами церкви. Богу было угодно, чтобы Андрей (теперь уже отец Харитон) не пропал, а нашел к нему прямую дорогу. Поэтому его прихожанами были не только богомольные старушки-пенсионерки, а известные артисты, художники, бизнесмены. Отец Харитон умел с каждым поговорить и каждому доступно объяснить суть христианского пути. Он считал, что неважно кем ты был и кто ты есть, важно, что ты пришел к Богу, и теперь, если правильно всё объяснить, ты так и будешь идти к Нему всю жизнь. Отец Харитон любил проповеди, он любил объяснять людям про пути Господа, потому что и сам во время этих бесед начинал лучше эти пути понимать. Он чувствовал, что его служба преобразовывает его натуру, что его натура становится чище, возвышеннее, бескорыстнее, добрее, ближе к Создателю. Он чувствовал, как суетное и земное всё меньше и меньше занимает его. Он думал, никаких таких привязанностей у него не осталось. Разве что любил он себя побаловать свежим чайком с лимончиком и баранками. Ну да это и не привязанность никакая…

А тут, надо же, произошло такое, что перевернуло все представления отца Харитона о себе и заставило его спокойный, как он думал, ум волноваться. И никак он не мог понять – то ли это Господь проверяет его крепость, то ли сатана искушает его.

А случилось вот что. На отца Харитона, как сейчас принято выражаться, НАЕХАЛИ. И наехали на него не кто-нибудь, а самые что ни на есть разбойники! Если бы это были обыкновенные русские бандиты, можно было бы призвать к их христианской совести, устыдить и усмирить. Да русские бандиты никогда особенно на церковь и не наезжали – у них считалось, что это запад – ло и небезопасно, с одной стороны, а с другой стороны – жизнь бандитская коротка, и надо бы и о том свете не забывать. Но на отца Харитона наехали сектанты, да еще заграничные! У них совести отродясь никакой не было! Настоящие слуги дьявола!

Во времена бесконтрольной (бесконтрольной – от слова «бес»!) демократии этих сектантов понаехало тьма-тьмущая! И все они были охочие до душ и злата! И всем им дали тут зеленый свет, чтобы показать Западу, что у нас свободная страна и нам можно давать кредиты. Тогда уже православная церковь предостерегала и предупреждала, что ничем хорошим засилье сектантов не закончится, что сейчас их напустят, они тут набезобразят, развратят неокрепшие души, наворуют, а потом обманутый и разоренный русский народ поднимется против них и снова начнется кровь и смута. Но не услышали голоса церкви подкупленные чиновники – звон монет заглушил хорошие слова в ушах.

Тогда еще отец Харитон в своих проповедях говорил про это. Он часто посвящал свои проповеди разоблачению таких мерзких сект, как «Аум Сенрике» во главе со скандально известным слепым японским Гитлером Секу Асахарой, который разоблачил себя, отравив газами японских пассажиров метро; таких, как «Дианетика» американского Гитлера Хаббарда; таких, как мунисты, корейского Гитлера Муна; таких, как «Белое Братство» украинского Гитлера Юрия Кривоногова и его Евы Браун – Марии Дэви Христос. Отец Харитон, как мог, боролся с распространением сектантской литературы – он выезжал с прихожанами в Подмосковье и, в присутствии корреспондентов средств массовой информации, сжигал вредные книги. А когда журналисты писали и говорили, что то же самое делал Гитлер, отец Харитон отвечал им так: «Огонь – это стихия, которую может зажечь каждый – и праведник, и грешник. И книга, сама по себе, может воспламеняться, как праведная, так и греховная. Примеров воспламенения праведных книг и без Гитлера предостаточно. А сравнивать сжигание хороших книг с сжиганием греховных книг – есть чистой воды фарисейство, которым и занимаются журналисты на деньги тех же сектантов и известных всем олигархов». Эта деятельность отца Харитона имела большой успех и высокий резонанс в обществе. Были, конечно, и те, которым не нравилась подобная пропаганда, но основная масса верующих поддерживала отца Харитона в его борьбе против засилия иноверцев-язычников…

Одним из прихожан отца Харитона был известный замминистра. Совершенно случайно отец Харитон узнал через свои источники, что государство закачивает огромную сумму в одну структуру, которая фактически подконтрольна одной проамериканской секте. Отец Харитон поговорил с замминистром, от подписи которого зависела эта крупная транзакция и замминистра, выслушав доводы отца Харитона, согласился, что уж лучше пусть деньги останутся в бюджете, чем достанутся таким негодяям и противникам русской веры. Он поблагодарил отца Харитона за то, что тот открыл ему глаза на вопиющие факты.

А то, знаете ли, отец Харитон, работаешь круглые сутки, белого света не видишь и не всегда знаешь, откуда ноги растут… Отец Харитон воздал хвалу Господу за то, что его старания не пропали втуне, но решил на этом не останавливаться. Он объяснил замминистру, что если эти деньги останутся в бюджете, обязательно найдется какой-нибудь нечистый на руку чиновник, который либо их украдет, либо, опять же как в нашем случае, употребит их во вред России. А уважаемый замминистра, из-за своей занятости, снова может не уследить… Гораздо разумнее было бы эти деньги, раз уж они все равно куда-то уже нацелены, отправить на счет церкви. И тогда они вернутся России вдвойне. А мудрый поступок государственного мужа будет кому оценить по достоинству – будьте уверены, весь народ узнает, что есть такие чиновники, которые воруют у народа деньги, а есть другие, которые поднимают Россию и обеспечивают ей славу и процветание. А народ у нас не дурак, и чиновников-вредителей он выметет метлой со своих теплых мест, а чиновников-патриотов вознесет. Замминистра был человек неглупый, быстро понял очевидную пользу того, о чем говорил отец Харитон, и согласился.

Уже через две недели деньги поступили на счет церкви. А еще через несколько дней замминистра убили, а в церкви среди поминальных записок нашлась и такая: Гореть тебе в аду, Харитон, если деньги не вернешь.

Отец Харитон понял – угроза нешуточная. Если они убили замминистра, то не остановятся и перед убийством священника. Убили же Александра Меня! Он хотел было обратиться в милицию, но передумал, – что могла сделать милиция для него, если она не смогла уберечь чиновника такого высокого ранга! Нити этого преступления явно шли туда, куда органы порядка доступа не имели. И скорее всего, это уголовное дело закончится ничем, как ничем закончились дела Листьева, Холодова, Старовойтовой и отца Меня.

Но что-то нужно было делать. Над отцом Харитоном нависла реальная угроза.

И тут отец Харитон вспомнил о Леониде Скрепкине. Среди его прихожан был один человек, его ровесник – бизнесмен с уголовным прошлым. Скрепкин исповедовался отцу Харитону, и отец Харитон знал, что Леня сел в тюрьму, потому что хотел отомстить школьному учителю, который его изнасиловал в старших классах. Поэтому отец Харитон относился к Лене не как к прирожденному уголовнику, а как к жертве обстоятельств. Тем не менее он знал, что Леня до сих пор имеет обширные связи не только в милиции и структурах власти, но и в иных структурах, с которыми иногда Скрепкину приходилось иметь дело. Отец Харитон знал, что реальный вес этих структур позволял им решать такие вопросы, какие не могли решить органы правопорядка. Если обратиться за помощью к Скрепкину, он наверняка поможет. Но годятся ли такие методы?

Отец Харитон задумался. В конце концов, – решил он, – он же не знает наверняка, что Леня Скрепкин связан с преступными сообществами, а только предполагает, что может существовать такая связь. Поэтому получается, что он обращается не к криминалу, а к прихожанину, который может как-нибудь помочь православной церкви…

Отец Харитон решил позвонить Леониду. Он решил не звонить ему домой, а позвонить на мобильный – так, считал отец Харитон, меньше вероятности, что подслушают.

Вот какой состоялся разговор:

Леня: Алё!

Отец Харитон: Здравствуй, Леонид.

Леня (радостным голосом): Здравствуйте, батюшка!

Отец Харитон: Как дела?

Леня: Дела?.. Да вот еду к своей школьной подруге…

Отец Харитон: В такое время?!

Леня: Да вот… Позвонила… Похоже, что-то у нее стряслось…

Отец Харитон: Да? – Он подумал, что позвонил не вовремя. Голова у Лени была занята не тем, и вряд ли до него сейчас удастся донести все нюансы. Отец Харитон подумал, что лучше отложить разговор. – Ну, а сам как?

Леня: Вашими молитвами, слава Богу.

Отец Харитон: Ну-ну… – Отец Харитон замялся. Нужно было сказать что-то еще… А ничего, как на грех, в голову не шло. Это было несвойственно для отца Харитона, обычно он за словом в карман не лез, и речь у него текла плавно и непрерывно, как река Волга. – Ну-ну… Э-э-э… Я вот что хотел сказать… Э-э-э…

Леня (встревоженно): Случилось что, отец Харитон?!

Отец Харитон: Да… ничего особенного… Приболел я немного, Леня, – зачем-то добавил он и тут же понял – зачем! – Ложусь я, Леня, в больницу… Так ты приходи меня навестить. – Действительно, – подумал он, – лучше не доверять такие разговоры телефону. Лучше с глазу на глаз поговорить…

Леня: А что с вами, отец Харитон?! Может, нужно чего? Лекарства? Врачи?

Отец Харитон: Да нет, Леня, спасибо… С этим всё в норме… На обследование ложусь… Как-то себя в целом неважно чувствую… Переутомился немного…

Леня: Вам, отец Харитон, нужно беречь себя! Вон сколько всего у вас на плечах… сколько всего от вас зависит!..

Отец Харитон: Да… О-хо-хох…

Леня: А куда ложитесь-то, отец?

Отец Харитон: Да… не решил еще окончательно… Потом я тебе, Леня, позвоню… из больницы…

Леня: Хорошо…

Отец Харитон: Ну… с Богом…

Леня: С Богом!..

Отец Харитон: Пока, Леня…

Отец Харитон лег в больницу, решив, что так для него будет безопаснее. Через сутки в больнице он совершенно успокоился и даже удивился – чего это он так разволновался? Мало ли за что убили замминистра? На такой должности могут очень просто убить за что угодно! Вон сколько бумаг проходит через их канцелярию! Чего-нибудь не глядя подписал – и привет… И еще – мало ли кто и кому записку в храм подбросил? Может, это ребятишки побаловались? А может, какой сумасшедший решил так отомстить своему покойному родственнику, который занял у него денег, а сам умер и не вернул. Письмо, так сказать, в ад… Отец Харитон улыбнулся этой наивной драматургии и перекрестился. Прости, Господи, мою душу грешную… А сумасшедших всяких в церковь немало ходит… Там, в записке-то, и имени моего не было… С чего это я взял, что это для меня написано?..

Он совершенно успокоился и решил отложить звонок к Скрепкину. Он даже принялся с удовольствием читать книгу Маркеса «Сто лет одиночества», которую кто-то оставил в тумбочке.

Но на следующий день ни с того ни с сего отец Харитон снова разволновался. Он не мог понять отчего это, но что-то внутри не давало ему покоя и настойчиво говорило, что что-то должно случиться… что-то очень и очень нехорошее…

2

Отец Харитон с силой швырнул книгу на пол.

Бух! – шлепнулся Маркес.

На тумбочке в стакане зазвенела ложечка. А кусочек сахара выпрыгнул из блюдца на полированную поверхность.

Дверь распахнулась, в палату заглянула медсестра:

– Что-нибудь случилось, отец Харитон?.. Помочь чем-нибудь?

Отец Харитон поправил подушку и сел.

– Книжка вот упала, Сонечка…

Медсестра Соня прошла в палату, нагнулась, подняла книгу и положила на тумбочку.

– А я думала, священники только Библию читают, – сказала она, разглядывая книгу.

– В принципе, – отец Харитон потянулся, хрустнул суставами, – так оно и есть. – Появление медсестры опять как-то немного успокоило его. Ему нравилась эта молодая женщина с приятными чертами лица и невредным характером. Хотя вредный характер в таких больницах, как эта, не потерпели бы. – В принципе, так оно и есть, – повторил он. – Я эту книгу в тумбочке нашел… Решил просмотреть, что читают больные… чем лечатся, – отец Харитон улыбнулся.

– Ну и как вам книга?

– А вы, Сонечка, читали?

– Нет, не читала, – Соня взяла книгу с тумбочки. – Габриэла Маркес… Имя красивое… Наверное, про любовь пишет?..

Отца Харитона очень тронула такая простодушная наивность. Ему еще в хипповский период страшно надоели умничающие хипповки с бледными (рейсами и гнусавыми голосами.

– Я бы хотела, – продолжала Соня, – чтоб меня звали, как эту писательницу. Га-бри-эла…

– Это мужчина, – отец Харитон улыбнулся.

Соня порозовела.

– Извините… Всех-то не узнаешь… Книг много…

– Это известный писатель. Лауреат Нобелевской премии. Писатель из Колумбии…

– Где много диких обезьян… Как вы всё, отец Харитон, запоминаете?! – она всплеснула руками. – А я вечером прихожу домой – у меня в голове пусто-пусто. Я иногда думаю – что у меня в голове от этого дня осталось – и ничего вспомнить не могу… Эх… У меня голова, отец Харитон, как труба, – в одну сторону влетает, с другой стороны вылетает, – Соня махнула ладошкой. – Мне еще в школе учитель Бронислав Иванович говорил, что если таких, как я, собрать миллион и поставить ухо к уху, то из нас бы получился отличный трубопровод, – она прыснула.

Что-то знакомое показалось отцу Харитону в имени военрука, где-то он его уже слышал. Возможно, кого-то из прихожан так зовут…

– Это, Сонечка, замечательное у вас качество. У вас в голове мусор не накапливается, и всё время у вас там чисто и просторно, как в храме Господнем.

– Вы, наверное, надо мной подшучиваете?..

– Ну что вы, Сонечка, – отец Харитон положил свою ладонь на руку девушки. – Я вами искреннее восхищаюсь.

Соня засмущалась.

– А про что книга эта?

– Да как вам сказать, – отец Харитон надел очки, взял книгу и полистал. – Написано крепко… Хороший, в принципе, писатель… Язык емкий, хороший слог. Я в молодые годы его на испанском читал…

– Вот это да! – восхищенно воскликнула Соня.

– На испанском, доложу я вам, Маркес – второй писатель после Сервантеса. Это тот, который приключения Дон Кихота написал, – на всякий случай уточнил он.

– А-а-а, понятно, – кивнула Соня. – В школе проходили. И еще я кино смотрела с Кадочниковым…

– Но… – отец Харитон погладил бороду, – ясности что ли ему недостает… Как-то вот так и не скажешь сразу – про что книга. А в книге, если это беллетристика, должен быть ясный сюжет и воспитательный потенциал, чтобы книга располагала читателя делать хорошие поступки и вести праведную жизнь. Для того чтобы такую книгу написать, писатель должен быть человеком глубоко верующим и хорошо себе представлять, что есть Бог и каково наше место в его царстве, – отец Харитон поднял указательный палец. – А у Габриэля Маркеса вот этого-то вот как раз и не хватает. Слабовата его вера, а отсюда и в мыслях слабость.

– А он православный? – спросила Соня.

– Нет, он католик.

– Ну, тогда понятно. Откуда же у него настоящей вере быть, если он не православный?

– Именно, Сонечка! – отец Харитон преобразился. – Природная мудрость в тебе есть!

– Ага, – Соня кивнула, как будто воодушевленная новой мыслью. – Я так думаю, что этот писатель в душе православный, но ему мешают католические заблуждения, поэтому у него очень уж хорошие книги не получаются. Если бы он к нам приехал жить, ему было бы легче… Как Солженицыну.

– А что Солженицын? – удивился такому повороту отец Харитон.

– Ну как же? Солженицын пока жил в Америке, всё писал про нашу страну очернительные книги. А как вернулся на родину, осмотрелся и понял, что зря он это делал, и сразу перестал писать, успокоился. Живет себе спокойно на даче, получает пенсию… Православие – вот в чем секрет, да?

– Истинно так, – отец Харитон кивнул. Он был несколько обескуражен, но в целом мысли у девушки верные, и поправлять их в общем не требуется. И еще у отца Харитона восстал. Одеяло немного встопорщилось, и отец Харитон согнул в колене ногу, чтобы Соня ничего не заметила. – Принеси мне, пожалуйста, Сонечка, чайку свежего, – попросил он.

Соня вышла, и пока она ходила за чаем, у отца Харитона прошла эрекция. В больнице отец Харитон постоянно чувствовал половое возбуждение, и его преследовали греховные мысли. Он отнес это на счет нервного стресса, резко изменившихся обстоятельств и лекарств, которые ему тут давали. Он бы не думал так, если бы видел, как медсестра Соня готовит ему чай и что она в него подсыпает.

3

Детей поразили фантастические рассказы цыгана. Аурели-ано, которому тогда было не больше пяти лет, на всю жизнь запомнит, как Мелькиадес сидел перед ними, резко выделяясь на фоне светлого квадрата окна; его низкий, похожий на звуки органа голос проникал в самые темные уголки воображения, а по вискам его струился пот, словно жир, растопленный зноем. Хосе Аркадио Буэндиа, старший брат Аурелиано, передаст этот чудесный образ всем своим потомкам как наследственное воспоминание. Что касается Урсулы, то у нее, напротив, посещение цыгана оставило самое неприятное впечатление, потому что она вошла в комнату как раз в тот момент, когда Мелькиадес нечаянно разбил пузырек с хлорной ртутью.

– Это запах дьявола, – сказала она.

– Совсем нет, – возразил Мелькиадес. – Установлено, что дьяволу присущи серные запахи, а тут всего лишь чуточку сулемы…

Отец Харитон оторвал глаза от книги и задумался. Его опять удивило, как этот колумбиец так пишет, как будто ты сам присутствуешь в книге. Отец Харитон потрогал нос, принюхался. Ему показалось, что в комнате чуть-чуть пахнет серой. Не то чтобы воняло, но немного пахло. Отец Харитон сосредоточился. Явно немного пахло… Ну, явно… Ну, нет, не может же быть… Но пахнет… Отец Харитон, как человек здравомыслящий, отнес запах в область мозговых рефлексов, вызванных воздействием чтения. Когда он был наркоманом, такое воздействие он испытывал не раз и не два. Бывало, ширнешься и такие запахи ощущаешь… как в Раю… или наоборот. Да что там запахи! Иногда так явно что-нибудь представится, что можно не только понюхать, но и посмотреть, и потрогать даже! Однажды отец Харитон поверх кокнара съел полпачки циклодола (ему друзья посоветовали, сказали – ништяк приход). Отец Харитон увидел, как в комнату из зеркала вошел памятник Алеши из Болгарии. Каменный Гость тяжело топал по полу, так тяжело, что в серванте дрожали все рюмки и сервиз. Видение было настолько ярким, что Харрисон даже увидел, как с серванта упал будильник и бзынькнул. Харрисон испугался и хотел спрятаться в шкаф, но ноги не слушались. Каменный Гость из Болгарии подошел к Харрисону, встряхнул плечами. На пол упал каменный плащ, несколько паркетин отлетело, обнажив черный битум. Он увидел, что у Алеши нет рук. Хорошо, что нет рук, подумал Харрисон, а то бы пришлось с ним здороваться, как Пушкин с Лермонтовым… Харрисон спросил:

– Алеша, где ваши руки?

– На задании.

– На каком задании?

– Щупают болгарок.

– Ништяк.

– Сейчас я прочитаю тебе стихи Есенина.

Каменный Гость начал:

До свиданья, друг мой, до свиданья Милый мой, ты у меня в груди Предназначенные расставанья Обещают встречу впереди!..

Харрисону стало очень страшно оттого, что он находится в этой каменной груди и что ему вдобавок обещают еще одну встречу. Началось такое шугалово, что он моментально вспотел и у него перехватило дыхание.

Каменный Гость засмеялся жутко, повернулся на каблуках и ушел в зеркало.

На следующий день, когда Харрисон более-менее пришел в себя, он нашел на полу разбитый будильник и несколько выломанных паркетин. Но он решил, что это он сам, когда был под кайфом, наломал дров. Он подошел к зеркалу и вздрогнул – ему показалось, что с той стороны стекла на него кто-то смотрит. Склонный к философствованиям, он решил, что его настораживает свой собственный взгляд, отраженный в амальгаме. Но ведь раньше такого психологического эффекта никогда не было?! Да, не было. Но раньше он кокнар с циклодолом не смешивал…

Отец Харитон встал с кровати, подошел к окну, положил Габриэля Гарсиа Маркеса на подоконник и открыл форточку. С улицы на него пахнуло запахами уходящего лета – листьями, которым недолго осталось висеть на ветках, выгоревшей травой, хлебом с хлебозавода. Вечерело. Было душно. Будет дождь. В конце августа дождь не редкость. Отец Харитон с удовольствием вдохнул свежего воздуха. Повернул голову налево, и левая ноздря вновь уловила слабый запах серы…

Такие книги писать греховно. Потому что они у читателей вызывают фантомный запах ада. Надо полагать, что сам автор Габриэль Гарсиа Маркес состоит в сговоре с сатаной, а то уж больно у него хорошо получается… Колумбия – проклятая страна, снабжающая весь мир наркотиками. Вероятно, дьявол в Колумбии чувствует себя так же превосходно, как у себя дома в аду… Отец Харитон представил дьявола в Колумбии. Дьявол в белом костюме, белой шляпе, белых ботинках и с сигарой между пальцами сидел нога на ногу возле бассейна, в котором плавали голые латиноамериканки. Рядом с дьяволом на столике стоял бокал с ромом. К дьяволу подошел колумбиец с пистолетами за поясом, поклонился и произнес:

– Сеньор Сатана! С вами хочет встретиться писатель Габриэль Гарсиа Маркес.

Дьявол приподнял бровь:

– Писатель? Люблю писателей! Этот сорт людей легче всех попадается в мои ловушки! Зови!

Пока колумбиец-слуга ходил за Маркесом, дьявол убрал ногу с ноги, выпрямил спину и положил руки на трость с золотым набалдашником в виде черепа. На пальце у сатаны блеснул перстень с красным камнем.

Слишком близко к дьяволу в бассейн бултыхнулась голая латиноамериканка. Вода из бассейна обрызгала дьяволу его белые брюки. Дьявол повернул голову в сторону ныряльщицы, и она утонула. Остальные латиноамериканки отплыли от утопшей подальше. Дьявол посмотрел на брюки, от них пошел пар, и пятна прямо на глазах у дьявола исчезли.

– Негоже беседовать в мокрых брюках, – сказал он и, помолчав, добавил: – Не следует мочить брюки дьявола.

Подошел Габриэль Гарсиа Маркес, встал в двух метрах поодаль, снял шляпу и потупился.

– Буэнос диас, сеньор Сатана, – сказал писатель тихим голосом.

Дьявол оглядел Габриэля Гарсиа Маркеса с ног до головы и с головы до ног.

– Правда, что вы писатель?

– Вам ли этого не знать, сеньор Дьяболо.

– Тогда ответь мне, как правильно сказать: Не следует мочить брюки дьявола или Не следует мочить брюки дьяволу?

Габриэль Гарсиа Маркес вытащил из кармана большой носовой платок и утерся.

С пальмы свесилась обезьяна с киви в кулаке. Обезьяна сдавила фрукт с такой силой, что во все стороны брызнул сок с мякотью. Немного фруктовой массы попало и на брюки дьяволу. Дьявол поднял голову. Из его глаз выскочили две молнии и убили мартышку. Дымящаяся обезьяна упала с пальмы в бассейн, зашипела и утонула. Дьявол посмотрел на брюки и отчистил их тем же способом, что и в прошлый раз.

– Я полагаю, сеньор Дьяболо, – сказал Габриэль Гарсиа Маркес, – что, в принципе, не следует этого делать.

Дьявол посмотрел на писателя, требуя разъяснить сказанное.

– Я имею честь заявить, – объяснил писатель, – что кто поднял руки на брюки дьявола, тому… – он провел ногтем по горлу, – смерть!

Дьявол затянулся сигарой и выпустил дым колечками.

– За что люблю писателей, так это за их умение отливать хорошие мысли в чеканные формы. Что ты хочешь?

Маркес утер платком лоб.

– Я, сеньор Дьяболо, хороший писатель… Пишу интересные книги… Все мои знакомые просят меня дать им почитать… Всем очень нравится, честное слово!.. Но счастье и деньги обходят меня стороной… Это, я считаю, несправедливо, когда у такого одаренного человека – такое унылое существование.

– Хорошо, – дьявол едва заметно кивнул. – За то, что ты сочинил крылатую фразу про мои брюки, я сделаю тебя известным и дам тебе Нобелевскую премию… Ты доволен?

Габриэль Гарсиа Маркес закивал и заулыбался. Дьявол протянул ему руку. Маркес приблизился к дьяволу, встал на одно колено и поцеловал сатане руку рядом с перстнем.

– За эту вашу милость, – сказал писатель, – я буду впредь писать так, что от моих книг будет пахнуть серой…

Отец Харитон заметил внизу пожарную машину, которая завернула на стоянку. К какому-то пожарнику, наверное, приехали, – подумал он.

Кто-то положил руку на плечо отцу Харитону. Батюшка вздрогнул и едва не вывалился в окошко…

– Я вас напугала?! – медсестра Соня прижала ко рту ладошку. – Простите, я не нарочно… Я нечаянно…

У отца Харитона бешено колотилось сердце. Полминуты назад он чуть не отдал Богу душу, и страх впрыснул в его кровь двойную порцию адреналина. Кроме того, у батюшки опять восстал. Очевидно плоть неравнодушна к бурлящей в жилах крови.

О-хо-хо… Отец Харитон оглядел медсестру Соню с головы до ног и порозовел. Он отметил, что его темной половине небезразличны эти пышные формы, эти золотистые завитки рядом с ушами. Мозг батюшки отсканировал изображение девушки, забрал в буфер, а потом совершил операцию по сниманию с изображения розового халата и нижнего белья. Эти операции мозг отца Харитона производил автоматически. Их ход совершенно игнорировал само существование светлой стороны батюшки.

– Батюшки, – вырвалось у него. И он перекрестился. Операция перекрещивания производилась тоже совершенно автоматически, но по другим причинам. И правая рука, выполнявшая крестное знамение, не ведала, что ее сестра, левая рука, тянется к женской талии. Честное слово.

Запах духов, запах женского тела, запах чистых волос ударили в нос отца Харитона, и голова у него закружилась.

– Соня… Сонечка… Иди ко мне… – он притянул девушку и прижал ее бедра к своим возбужденным чреслам.

– Батюшка… О-о-ох… – Соня обмякла в его руках.

Отец Харитон еще крепче прижал девушку к низу своего живота и тут вдруг почувствовал укол совести. Что же это я делаю?! Мне же нельзя! Я же не такой!.. Он напрягся, чтобы отодвинуть девушку от себя и прекратить это безобразие, но ее руки обхватили его шею, а мягкие влажные губы прильнули к его бороде. Женский язык протиснулся в его рот и там шевелился. На этот раз обмяк отец Харитон. Мысли о сопротивлении улетучились. Он засунул руку девушке под халат и нащупал высокую упругую грудь. Батюшка погладил сосок, и сосок моментально затвердел. Соня целовалась, постанывая. Она положила свою руку туда, куда он и хотел, и погладила отцу Харитону так, как он хотел.

Отец Харитон подхватил Сонечку на руки и понес на кровать. Его пижамные штаны упали до колен и мешали батюшке нести то, чего он сейчас хотел больше всего. Он стал ногами наступать на противоположные штанины, чтобы снять их без помощи рук. И у него получилось. Штаны вместе с тапочками остались валяться посреди палаты, в то время как отец Харитон и Соня уже делали на кровати это. Отец Харитон взял ее сзади и быстро двигался туда и сюда. Соня постанывала. Отец Харитон так распалился, что в какой-то момент, не отдавая себе отчета в том, что делает, послюнявил указательный палец, засунул его Соне в задний проход и там покрутил.

– У-а-а-ах! – сказала Соня.

Они поменяли позицию. Теперь отец Харитон грешил снизу, а Соня сидела на нем, закинув голову назад и энергично работая бедрами. Отец Харитон держался двумя руками за ее груди. Груди, вместе с его руками, подпрыгивали в такт их общим движениям. Отец Харитон потерял счет времени. Наконец он почувствовал, что сейчас произойдет. Вот оно!.. Вот, вот!.. Сейчас, сейчас!.. Бедра девушки напряглись. Она тоже была готова.

Отец Харитон открыл глаза, чтобы не пропустить этот волнующий момент, и тут… он увидел в окне человека с видеокамерой. Человек в черной куртке стоял на какой-то лесенке за окном и снимал на камеру их соитие!

Отец Харитон кончил. Он резко сбросил девушку и натянул на себя одеяло. Хотя, по-видимому, это уже не имело никакого практического значения. Если бы даже они продолжали грешить, это бы уже ничего не могло изменить.

Человек за окном гадко улыбнулся батюшке, помахал рукой и вместе с лесенкой поехал вниз.

Отец Харитон соскочил с кровати, подбежал к окну и увидел внизу пожарную машину. Пожарная машина втягивала в себя лесенку с видеооператором.

Отец Харитон подумал, что, скорее всего, он уже не сможет служить Богу так, как он делал это до настоящего момента.

– И-эх ты! – вырвался у него звук отчаяния. Он рванул на себя окошко. Створки распахнулись, и на пол с подоконника полетел Габриэль Гарсиа Маркес.

– Бум-шлеп! – упал Габриэль Гарсиа Маркес сначала на корешок, а потом на обложку.

Отец Харитон нагнулся, схватил проклятую книгу и швырнул.

Габриэль Гарсиа Маркес полетел вниз, хлопая страницами, и приземлился рядом с пожарной машиной. Полет Маркеса был так же заснят оператором в черной куртке и прокомментирован следующим образом:

– Батюшка потрахается и ну – греховными книжками из окошка кидаться! – он поднял книгу, сунул ее под мышку и исчез в кабине.

Пожарная машина трижды издевательски пробибикала и уехала в неизвестном направлении.

Глава четвертая В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА, ПОСЛЕ ВОЙНЫ С ВАМПИРАМИ

Я не хочу предавать тебя, Господи!

1

Когда началось затмение, Ирина сидела в церкви. Она решила, что больше не будет из нее выходить, это было единственное место, где дьявол не мог до нее добраться.

Она сидела под иконой Ильи Пророка и смотрела наверх, в маленькое и узкое, но очень чистое окошко, за которым летала ласточка и сверкало ослепительными лучами солнце.

Конечно, я сейчас спряталась здесь, и дьяволу до меня не добраться. Но не смогу же я просидеть тут всю жизнь! Если я не выполню его условий, мне придется либо сесть в тюрьму, либо не выходить из церкви… Что же мне делать?..

И тут за окном резко потемнело. Как будто ветер ворвался в церковь и загасил все свечи и лампады. Ирина вскочила на ноги. Она подумала, что теряет зрение!

Что со мной?! Дьявол ослепил меня! И это самое малое, что он может со мной сделать! Господи! Я не хочу предавать тебя, Господи! Но и слепой оставаться тоже не хочу! Сделай так, Господи, чтобы я не предавала тебя, и верни мне зрение!

Лампада над иконой Ильи Пророка вспыхнула и осветила древнее лицо святого отблесками оживляющего огня. Глаза Пророка сверкнули – они были живые!

Ирина ахнула и отступила назад. Она поняла, что либо она не потеряла зрения, либо ей его Божественным образом вернули. Но икона! Икона ожила! Она явно смотрела на Ирину, и этот взгляд пугал! Взгляд святого проникал сквозь нее и видел не только все ее скрытые помыслы и тайны, но и прошлое, и будущее, и что-то еще такое, чему нет названия.

Ирина попятилась еще. Ей стало страшно. Она чувствовала, что ее будто впечатали в огромную ледяную глыбу и одновременно жарят на раскаленной сковороде. У нее было ощущение, что ее одновременно прижало к земле небоскребом и поднимает в воздух реактивная струя. Ее сжимало, как искусственный алмаз, и разрывало, как нитроглицерин. Это смерть идет! Слава Всевышнему! Смерть избавит меня от греха! Это Всевышний послал мне ее в ответ на мою молитву!..

Илья Пророк пошевелился на иконе. Он поднял правую руку и помассировал ладонь. Потом осмотрелся, провел перстами по окладу. Ирина видела, как палец святого стирает пыль с позолоты.

– Не бойся, – сказал святой низким голосом, от которого по воздуху пошли звуковые волны, а у Ирины заложило уши. Стало спокойно и легко. Ирина перестала дрожать.

– Это солнечное затмение, – продолжал св. Илья. – Солнечное затмение – это знак Господа, который показывает человекам, что будет, если человеки и далее станут жить в мерзости и пренебрежении к слову Божьему, если они будут и дальше попирать имя Господа, путая его с тем, имя которому Легион! – Святой сверкнул глазами, и Ирина увидела в них праведный огонь. – Истинно говорю, един Бог в России! – он поднял палец. – Имя ему Иисус Христос! А лжепророки, кои осели повсеместно, сгорят в геенне огненной! И ты сгоришь!

Ирина вздрогнула и сжалась в комок.

– Сгоришь! – повторил святой, и голос его прогремел в церкви, как колокол. – Если послушаешь сатану! Не трогай палец! А иначе и тебе вечные муки, и всему роду человеческому!

В узкое окошко заглянул первый солнечный луч. Ирина посмотрела на окно, а когда повернулась назад – святой на иконе замер. Он снова превратился в нарисованного. Ирина поморгала. Встряхнула головой. Было это или нет?

Она встала, подошла к иконе и увидела на пыльном окладе след от пальца Ильи Пророка.

2

К пяти вечера охотники на вампиров совершенно вымотались, но дед Семен сказал, что останавливаться нельзя, и первым вошел в избу. Глядя на этого старого дряхлого человека, который, однако, не ныл, не кряхтел, не жаловался, а как римский центурион продолжал делать мужское дело, – все подтянулись и пошли следом за Абатуровым.

Это был дом старинного приятеля деда Семена Бориса Сарапаева, отца Ваньки-милиционера, который работал в Моршанске и привез оттуда весть о пропаже из морга трупов москвичей-оборотней.

Семену было нелегко входить в этот дом. Нелегко мне, – думал дед… – ох нелегко… Но Юрке со Степанычем потяжелее будет моего… — Он подобрался. – Не должен я малодушничать. На меня люди ориентируются, как на политрука… Боевой дух – это главное на войне… так маршал говорил… Жуков…

Дед Семен прошел в избу и сразу подошел к висевшей на стене фотокарточке в деревянной рамке. На фотокарточке молодой Боря Сарапаев сидел с гармонью в гимнастерке и пилотке, сдвинутой на затылок.

– Эх, – Абатуров вытер рукавом слезу, – хороший ты был друг. И запомню я тебя, Борь, таким, какой ты на этой фотке сидишь… а не с зубами длинными… О-хо-хо… Ну… ребятки, с чего начнем-то?..

Коновалов показал подбородком на потолок.

– Чую, там он сидит… гармонист из преисподней, – он сплюнул.

Вышли во двор.

Лестница со двора на чердак совсем сгнила. На полпути она кракнула и переломилась под Петькой Угловым. Петька рухнул головой вниз и набил себе очередную шишку об кирпич.

– Гнилое дело, – сказал Коновалов. – Полезли из дома.

– Из дома опасно, – засомневался Абатуров. – Зайчика пускать неудобно и вообще… Вампир может напасть сверху и сразу укусить.

Хомяков вздрогнул и провел рукой по шее.

– Фигня, – сказал Коновалов. – Нас теперь хрен укусишь! Вона скольких уже истребили! О-го-го!

– Истребитель херов, – сказал Углов. Он был недоволен – у него болела шишка. Он ее потрогал.

Вернулись в дом. Поставили стол под люк. На стол поставили табурет. Тем временем дед Семен пооткрывал все окна и тренировался пускать зайчиков. Один зайчик попал Углову, который стоял на стуле, в глаз, и Петька опять чуть не свалился.

– Что ж ты, подлюка, старый хер, делаешь?! – закричал Углов из-под потолка, балансируя руками. – Я ж свалюсь опять со стула!

– Тяжело в ученье… – дед смутился. – Чувствуешь, Петька, как херово тебе? А вампиру каково?

– Иди ты со своими вампирами, – Углов спрыгнул на пол. – Я в этом доме не полезу! Меня тут преследуют неудачи.

– Я полезу, – Леня Скрепкин закатал рукава.

– Только ты рукава обратно раскатай, – посоветовал Мешалкин. – Укусить могут.

– Ага, – Леня полез наверх. Все уже привыкли к охоте на вампиров и почувствовали свою неуязвимость. Наступил очень опасный период, когда кажется, что с тобой уже ничего страшного не случится.

Углов сидел в углу и не принимал участия в действиях. Хомяков стоял с поднятым колом у стола. Абатуров занял позицию у окна с зеркалом. Мишка и Юра придерживали стул.

Скрепкин надавил на люк и медленно начал его поднимать. Крышка откинулась внутрь. Скрепкин посмотрел наверх и замер. Прямо над ним стоял вампир в милицейской форме. Ствол пистолета смотрел Скрепкину точно в лоб. Леня медленно потянулся к колу.

– И не думай даже, – сказал вампир сиплым голосом.

Леня опустил кол.

Все замерли, не зная что делать.

– Что там? – спросил из угла Петька. Мишка махнул ему рукой, чтоб он помолчал.

Никто не предполагал, что вампиры не только кусаются, но и стреляют из пистолета. Хотя, чего уж тут такого – нажал на крючок, и пуля полетела. А пуля, как известно, дура, она не разбирает, кто ее пустил и в кого она летит. Она может запросто убить живого человека. Очень наивно было думать, что вампиры, которые ничуть не глупее и не слабее людей, не могут пользоваться таким простым инструментом для убийства, как огнестрельное оружие. Убил и через пулевое отверстие насосался крови.

– Короче – так, – сказал вампир Ванька Сарапаев и цокнул языком. – Или я тебя сейчас пристрелю и всех твоих дружков тоже, или вы уматываете отсюда – и все остаются при своих. Понял меня, братан?

Леня медленно поднял руки открытыми ладонями вперед. Кол упал на пол.

– Нет базара, начальник. Мы уходим. – Он нагнулся и слез с табуретки на стол.

Люк захлопнулся. Скрепкин спрыгнул на пол.

– Чего он сказал? – спросил Петька. – Я не понял.

Леня сделал жест руками, подзывая всех подойти поближе.

Истребители собрались в кружок.

– Что делать будем? – прошептал Скрепкин.

– Вот мусор! – прошептал Коновалов. – Мы с ним в одну школу ходили! Я не предполагал, что из него такое говно получится!

– Я вообще ментов ненавижу! – добавил Углов. – Если б не они, Высоцкий сейчас бы жив был!

– Не по делу базарим, – сказал Абатуров.

– Я думаю, – сказал Хомяков, – уходить отсюда надо. Скоро стемнеет и, один черт, мы до темноты всех вампиров переколоть не успеем. У нас боевая задача – перебить их сегодня побольше. А пока мы с одним вооруженным будем возиться, мы бы за это время, может, десяток невооруженных наколоть могли.

– Да что там возиться! – выступил Мешалкин. – Спалим сейчас дом и всё!

– Сразу видно москвича, – сказал Абатуров. – Вместо головы – жопа! Ты что, не видел, как этот дом стоит?! Да если мы его запалим – вся деревня займется. И второе! Мы ж уже выяснили, что на вампиров такой огонь не действует!

– Ну, тогда я не знаю, – Юра обиделся.

– Я против отступления, – сказал Коновалов. – У меня конкретное предложение есть. Подогнать трактор, зацепить крышу тросом и снести ее с дома к свиньям кошачьим! Без крыши ему кабздец!

– Ха! – заорал Углов и ударил себя правой ладонью по внутренней части локтевого сгиба левой руки. – Смерть милиции!

Прогремели выстрелы, и в потолке образовалась пара дырок. Пули продырявили стол.

– Убирайтесь отсюда, пока я вас всех не перестрелял! – закричал сверху Сарапаев. Снова прогремели выстрелы, и в потолке появилось еще несколько дырок.

Истребители поспешно покинули избу.

– Эй, легавый! – закричал с улицы Петька. – Побереги патроны! Не забудь оставить для себя последний!

Абатуров усмехнулся.

– Дурак ты, Петька! Кому ты это говоришь?!

Чтобы не терять времени, пока Коновалов пригонит трактор, решили навестить соседние дома.

3

Мишка торопился. Идти нужно было в другой конец деревни. Трактор Мишка оставил в последний раз возле своего дома. Это было, когда он решил напиться из-за ссоры с Витькой Пачкиным. Он решил оставить трактор, чтобы спьяну опять не накуролесить.

Мишка вспомнил, как Пачкин обзывал его нехорошими словами и как он ему двинул разводным ключом по башке.

А потом он вспомнил, как Пачкин-вампир лез из погреба. Мишка прибавил шагу. Ему очень хотелось побыстрее снести крышу Сарапаеву.

Возле церкви он остановился. Ему очень захотелось проверить, как там Ирина.

Коновалов подергал дверь. Дверь была заперта. Он постучал и крикнул:

– Ира! Это я, Мишка! Чего закрылась?

– Это ты, Михаил? – переспросила из-за двери Ирина, и у Мишки встал.

– А кто ж еще? Я, Михаил Архангел!

Ирина открыла дверь и выглянула. Мишка заулыбался.

– Я это… проверить пришел, всё ли с тобой в порядке, а то затмение же было… Может быть, тебя напугали… Так ты мне скажи, если что… – он сжал большой кулак. – А мы легавых собрались кончать. Представляешь, легавые-вампиры засели на крыше и отстреливаются из пистолетов! Я за трактором пошел. Хотим трос к крыше подцепить и трактором дернуть. Снесем, на фиг, крышу ментам – и конец!.. – Мишка помолчал.

Ирина тоже молчала, и у Мишки начал опускаться. Мишка кашлянул.

– Как здоровье? – спросил он.

– Нормально, – Ирина пожала плечами.

Чувство Коновалова немного окрепло, самую малость. Интересная девушка. Нет ли у нее случайно немцев в родне? — подумал он.

– Ирина, у тебя случайно немцев в родне не было?

Ирина насторожилась. С чего этот простой тракторист задает ей такие вопросы?

– Нет, немцев у меня в родне никогда не было. Родом я с Тамбовщины, и всю жизнь на ней провела. Мои родители – простые русские люди. Папа из Тамбова, а мама – татарка.

Мои дедушка и бабушка со стороны отца происходят из простых колхозников. А по маме – коноводы…

Мишка переживал небывалый подъем. Он почувствовал себя очень замечательно оттого, что его организм так же хорошо теперь реагирует не только на иностранок, но и на своих русских девчат. Он уже не слушал, что именно говорила Ирина, а только улавливал своей высоко задранной антенной положительные вибрации ее голоса. Он забыл, куда шел и чего ему надо – всё было забыто и отброшено!

– …а мой прадедушка по маме…

– Ирина, – Мишка прервал ее и сам испугался. – Ирина!.. Выходи за меня замуж.

Пирогова поперхнулась и растерялась. Она не ожидала такого поворота. Поведение русских не поддавалось анализу. Едва ей начинало казаться, что она наконец-то поняла русскую душу и сжилась с русским характером, что она ведет себя, как русская, и думает, как русская, – как опять случалось что-нибудь такое, что напрочь выбивало ее из седла.

– Миша…

– Ирина! Я серьезно!.. Перебьем вампиров – и вся деревня наша. Будем жить в каком хочешь доме. Барахла осталось – во! Трактор у меня есть. Работать буду. Пить брошу – у меня сила воли! Как вампиров заколем, так сразу брошу! Будем жить нормально, по-человечески. Обижать тебя не буду. Я с женщинами не дерусь. Если не веришь, можешь у моей первой жены спросить. Пальцем ее не трогал. Хотя, хрен ли с ней разговаривать! Семья у нее отвратная. Не повезло мне с первой женой… Вот… Заработаем денег, купим мотоцикл с коляской и поедем в кругосветное путешествие. – Мишка взял Ирину за руку. – Ну как, согласна?

Ирина заморгала.

– Знаете, Михаил, сейчас, мне кажется, не самое подходящее время для таких планов… Нужно пережить весь этот ужас, а потом можно будет говорить… Сейчас, если можно так выразиться, идет война, а когда идет война, кто-нибудь из нас может погибнуть… с разбитым сердцем… Давайте, Михаил, поговорим об этом после. Вы должны понимать такие вещи, – она легко сжала Мишкину руку.

Мишка, старавшийся всё это время сконцентрироваться на смысле ее слов, пришел в еще большее возбуждение. Вот так девушка! Таких девушек я в нашей деревне не встречал! Как она правильно говорит!

— Я согласен подождать, – сказал Мишка. – Тогда… встретимся, как говорится, в шесть часов вечера после войны, и ты дашь мне ответ, – он тряхнул Иринину руку, отдал ей честь, развернулся кругом и зашагал прочь.

4

Мишка подъехал на тракторе к сарапаевскому дому, где его уже ждали остальные члены отряда ИСТРБЕСЫ.

– Ты пока ходил, мы два дома очистить успели, – проворчал Абатуров. – Чё долго так?

– Чё долго? Нормально… Трактор не заводился. Понятно?

– Не заводился! – дед Семен усмехнулся. – Видел я с крыши, что у тебя заводилось! Стоял вон перед церковью, с Иркой обжимался.

Мешалкин привстал с бревна.

– Кто обжимался?! – Мишка спрыгнул на землю. – Просто зашел посмотреть – всё ли с человеком в порядке.

– А чё покраснел, как рак? – не унимался Абатуров.

– Знаешь что, дед, – Мишка вздохнул, – я бы раньше об этом промолчал, но теперь, как ты говоришь, в такой ситуации – мы ничего друг от друга скрывать не должны и врать друг другу не должны… Так вот, ты, наверное, слышал, как у меня на немок вставал, когда они говорят?.. Так вот… из-за переживаний у меня случился внутренний перелом. У меня на простых русских девчат стало вставать круче, чем на немок. Я через это почувствовал гордость, что я русский человек! Как ты, дед, думаешь про это дело с точки зрения религии? Это у меня от Бога произошло или как?

Абатуров задумался.

– Ты, Мишка, русский?

Мишка кивнул.

– И встает у тебя на русскую?

Мишка опять кивнул.

– Значит, от Бога.

Мешалкин почувствовал дикую ревность. Ему захотелось срочно подойти к Коновалову и попросить его оставить Ирину в покое, иначе… Но это желание накрыло волной внутреннего переживания. Он подумал – имеет ли он право, когда он только что потерял жену и детей, ревновать другую. Юра сдержался.

– Я хочу еще сказать, – добавил Мишка. – Я Ирине сделал предложение, и мы договорились встретиться в шесть часов вечера после войны с вампирами. И она тогда даст мне свое согласие. А жить мы будем в доме с колоннами, который у пруда.

Мешалкин не выдержал. Он вскочил на ноги и закричал, размахивая руками:

– Да что же это такое?! Мы тут жизнью рискуем, а этот гад на тракторе вон чем занимается! – У Юры изо рта брызгала слюна.

– Да! – подскочил Абатуров. – Это почему это тебе, Мишка, дом с колоннами?! А?! Ты кто такой?! Пацан! – Он пихнул Мишку в грудь.

Коновалов пошатнулся.

– Ах, сволочь! Зятек дорогой! – Хомяков схватил Мешалкина сзади за рубашку и дернул. – Думаешь, я не понимаю, чего ты на тракториста кинулся! Не успела твоя жена с детьми погибнуть, а ты уже на сторону хрен заточил! – Он стукнул Юру кулаком по затылку. – Сука!

Юра полетел вперед головой и врезался ею Мишке в нос.

На этот раз Мишка не устоял на ногах и отлетел на забор. К нему подбежал Петька и пнул его ногой.

– На, блин! В доме он с колоннами, гад, жить собрался! На, блин! Получай! Самый, что ли, ты тут главный?! На, блин!

Мишка перехватил Петькину ногу и дернул. Петька повалился на забор, налетел на гвоздь и повис на нем за пиджак. Мишка влупил ему со всей силы в спину кулаком. Но тут к Мишке подскочили с одной стороны Абатуров, а с другой – Мешалкин, и принялись метелить его с обеих сторон. Сзади на Мешалкина накинулся Хомяков и лупил Юру по чему попало. Мешалкин, продолжая избивать Коновалова, лягал назад ногой, иногда попадая в Игоря Степановича и крича в его адрес обидные слова. Петька Углов наконец сорвался с гвоздя и сразу врезал кому-то ногой, тому, кто подвернулся. Злоба охватила дерущихся и накрыла их своим красным одеялом.

Скрепкин несколько минут стоял ничего не понимая, а потом бросился разнимать ИСТРБЕСОВ. Но моментально получил в глаз, сам разозлился и присоединился к драке, забыв, чего он сначала хотел.

ИСТРБЕСЫ то и дело охаживали друг дружку осиновыми колами, и если бы в этот момент кто-то проходил мимо, он бы мог подумать, что попал в древний Рим на бой диких гладиаторов.

Из клубка тел поднялся Мишка Коновалов, ухвативший деда Семена за воротник и за штаны сзади. Он поднял старика над головой. Абатуров кряхтел и болтал руками-ногами, пытаясь ударить Коновалова по спине или схватить за волосы. Мишка, с воплем «эх-ма», оттянул деда назад и швырнул его через голову. Пролетев порядочно, дед Семен упал в кусты смородины и ударился головой об землю. Хорошо, что смородина смягчила этот жуткий удар, иначе бы слабая голова старика раскололась напополам. Однако Абатуров потерял сознание…

Дед Семен шел по Московскому зоопарку. Слева в озере плавали диковинные утки, бегемоты и моржи. Пингвин стоял на льдине и балансировал крыльями, чтобы не навернуться. Белый медведь плавал верхом на морже, держась передними лапами за моржовые клыки. Дед Семен задержался возле моржа, потому что много слышал про хрен моржовый, но никогда его не видел и хотел посмотреть. Но морж никак не переворачивался на спину.

К деду Семену подошел мужчина в синей куртке с надписью на спине «ЗООПАРК». Абатуров решил спросить у него про хрен.

– Уважаемый! Я сам из деревни, не часто по зоопаркам хожу, нельзя ли как-нибудь перевернуть моржа этого брюхом кверху. Больно хочется увидеть, какой у него все-таки хрен.

– Можно, – мужчина хлопнул в ладоши, и морж перевернулся на спину. Белый медведь плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг.

То, что увидел Абатуров, превзошло все ожидания. Хрен моржовый был что надо. Не зря дед Семен приехал в зоопарк, теперь будет что рассказать землякам.

Потом он уже стоял перед вольером со слоном.

– Ишь, носяра какой! – сказал Абатуров слону и подергал его за хобот.

Слон обхватил деда Семена хоботом за талию и посадил к себе на голову между ушей. Абатуров не испугался. Он сел по-турецки и закурил самокрутку.

Мужчина в синей куртке взял слона за хобот и повел за собой.

Он подвел его к большой клетке, которую охраняли три животных: Орел, Бык и Лев. Орел и Бык были привязаны к клетке веревкой за ноги, а Лев – за шею. Но самое удивительное было внутри клетки.

В клетке дрались Миша, Петька, Леня Скрепкин, Юрка и его тесть Хомяков. И себя он там тоже увидел! – размахивающим кулаками, с перекошенным злобой лицом. Ничего человеческого в его лице не осталось – только одно звериное.

Позади, за клеткой, стояла большая черная отвратительная обезьяна. Она хохотала, хватаясь за живот, и показывала черным пальцем в клетку.

Деду Семену стало нехорошо. Он опустил глаза, чтобы не видеть всего этого, и увидел смотрителя зоопарка.

– Ты понял? – спросил смотритель.

– Понял, – ответил Семен и устыдился. – Ты кто?

– Илья, – был ему ответ.

И Абатуров подпрыгнул на слоне. Он догадался, что это сам Илья Пророк стоит перед ним и держит слона за хобот.

Видение начало колебаться и таять. Абатуров открыл глаза. Он лежал в кустах смородины и наблюдал, как его товарищи продолжают яростно драться.

Дед Семен поднялся, подошел сзади к дерущимся и сказал громко, как диктор Левитан:

– ИМЕНЕМ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА, КОНЧАЙ ДРАКУ!

Дерущиеся замерли и уставились на Абатурова.

– Мне видение было, – сказал дед. – Сам Илья Пророк показал нас со стороны. Он показал, как мы поддались хитрости дьявола и потеряли человеческий облик! Но Илья Пророк научил меня, как остановить дьявола! – Абатуров поднял вверх палец.

– Как же? – в общей тишине спросил Петька. – Как же нам его остановить?!

Дед Семен посмотрел на Петьку глазами мудреца, потом посмотрел ими на свой поднятый палец, потом оглядел всех и вдохнул воздуха:

– Надо нам помириться. Не надо нам драться. Вот.

Все посмотрели друг на друга и заулыбались. Им стало непонятно, как они могли сцепиться. Им стало понятно, что так делать нельзя, так себя вести нехорошо. Они пожали друг другу руки, похлопали друг друга по плечам и попросили друг у друга прощения.

Мешалкин обнялся с Хомяковым и пожал руку Коновалову. Коновалов отряхнул Углову спину и потрепал его по затылку. Углов попросил прощения у Скрепкина за то, что въехал ему каблуком по яйцам. Скрепкин извинился перед Коноваловым. А дед Семен стоял рядом и улыбался. Мишка подошел к деду и попросил у него прощения за то, что зашвырнул его в кусты смородины, но Абатуров ответил ему:

– Не надо, Мишка. Не зашвырни ты меня в кусты – неизвестно, как бы что получилось.

Глава пятая ЖИВИ, ВЛАДИМИР СЕМЕНОВИЧ

Мы успели: в гости к Богу

Не бывает опозданий…

Высоцкий

1

Пока цепляли за крышу трос, пока прилаживали другой конец к трактору, начало вечереть.

Дед Семен тревожно посмотрел на краснеющее небо.

Мишка поймал его взгляд, но ничего не сказал, а влез в трактор и завел мотор.

Абатуров снял с груди икону и перекрестил ею дом.

– С Богом, – сказал он.

ИСТРБЕСЫ отбежали на безопасное расстояние. Мишка дернул вперед, но трос соскочил с крюка.

– Эй, дед! – крикнул Мишка. – Трос зацепи!

Абатуров положил на траву икону, обошел трактор сзади и по новой зацепил трос.

– Есть! – крикнул он.

– От винта! – скомандовал Коновалов и тронулся. – Про-ка-ти-ме-ня-пе-тя-на-тра-кто-ре-до-о-ко-ли-цы-ты-про-ка-ти… – запел он.

Трос натянулся. Несколько секунд трактор буксовал на месте, а потом медленно поехал вперед. Крыша дома затрещала. Сверху посыпался шифер. Дверца чердака отвалилась и упала вниз. Захрустели доски. Крыша сместилась вперед.

– Мать твою! – Абатуров хлопнул себя по коленкам. – Сейчас икону накроет! Я ж там икону оставил в траве! Мишка, стой! Стой!

Но Коновалов из-за шума трактора ничего не слышал и продолжал ехать вперед.

– Я ща, – Петька сбросил телогрейку и кепку (уж лучше бы он их не сбрасывал) и метнулся за иконой.

Крыша угрожающе накренилась набок.

– Куда ты, Петька! Стой! Стой! – закричал Мешалкин. – Раздавит!

Крыша еще нагнулась.

– Отставить! – рявкнул Хомяков.

– Стой, придурок! Стой! – Абатуров рванул вперед, но был удержан за штаны Скрепкиным.

– Не лезь, дед! И тебе попадет!

– Пусти! – прыгнул на штанах дед.

Крыша нагнулась совсем.

Петька подбежал к дому, пошарил глазами, метнулся к иконе, прижал к животу, и в это время крыша рухнула и придавила собою Углова вместе с иконой.

– Ё! – Абатуров повис на штанах, обхватив голову руками.

Раздался дикий вой и пистолетные выстрелы. На незащищенном от солнечных лучей чердаке вспыхнули отец и сын Сарапаевы. Огонь лизал старую телогрейку отца и милицейскую форму сына. Сын сопровождал свое путешествие в ад безудержной пистолетной пальбой.

ИСТРБЕСЫ, не обращая на стрельбу внимания, бросились к крыше и попытались ее поднять. Но у них ничего не получалось.

– Петька, ты там жив!? – закричал Абатуров.

Никакого ответа.

Подбежал Коновалов. Он уже понял, что Петьку накрыло крышей.

– Спокойно! – приказал он. – Давай на раз-два, – и ухватился за крышу с одного конца. – Раз-два! Взяли!

Все разом схватились за крышу, приподняли ее и перенесли в сторону.

Петька лежал на спине, вытянув ноги. На груди он держал икону. Его глаза были закрыты. Но его грудь поднималась и опускалась.

Абатуров осторожно взял икону и поцеловал.

– Это икона чудотворная спасла Петьке жизнь!

– А как он на спину-то перевернулся? – спросил Мешалкин.

– Да как-то перевернуло его, – ответил Абатуров.

И тут все увидели, как на груди у Петьки расплывается багровое пятно…

2

Петька очнулся в Кремле. Это он понял, когда увидел перед собой Царь-пушку с ядрами и Царь-колокол с отбитым краем.

Мимо в «Чайке» проехал Брежнев. Брежнев помахал Петьке рукой и послал воздушный поцелуй.

Когда Петька увидел Брежнева, то сразу понял, зачем он, Петька, здесь находится. Он должен рассказать Брежневу, что Владимиру Семеновичу Высоцкому не дают жизни менты. И вот Петька пробрался в Кремль, чтобы доложить об этой несправедливости лично Леониду Ильичу, который, само собой, ни хера про это не слышал, чтобы Брежнев разобрался и поставил вопрос на Политбюро и кому надо навтыкал полны жопы огурцов.

Петька кинулся к «Чайке».

– Стой! Стой! – замахал он руками над головой.

Машина остановилась. Дверца раскрылась, и из машины вышел, запахивая на ходу пальто, Брежнев. Он был высок и похож на артиста Евгения Матвеева.

Брежнев подошел к Петьке:

– В чем дело, товарищ? – спросил он басом.

– Я, товарищ Леонид Ильич, сам из деревни приехал. Потому что не могу выносить несправедливость.

Брежнев нахмурил свои густые черные брови, вытащил из кармана кожаный блокнот и ручку с охрененным золотым пером. Он хотел было писать, но потом переложил блокнот с ручкой в левую руку, а правую протянул Петьке:

– Как вас зовут, товарищ?

– Петькой Угловым, – Петька пожал твердую, теплую и по-настоящему дружескую руку.

– Ну а я, вы знаете, Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС. Вот что, товарищ Углов, – Брежнев провел ладонью по волосам, – а давайте-ка мы с вами не будем так вот посреди дороги общаться, а пройдем прямо ко мне в кабинет и там в деловой обстановке побеседуем.

– Согласен, – ответил Петька.

Брежнев сделал приглашающий жест рукой, они пошли в сторону Спасской Башни.

– А как же машина, Леонид Ильич?

Брежнев махнул ладонью:

– Пустое! Из Кремля не скоммуниздят. У меня тут целое МВД охраняет. Да и куда ты такую машину в СССР спрячешь? В стране должен быть порядок! Порядок и субординация. У меня в Кремле не поворуешь!

Они прошли через ворота с разноцветными узорами. За воротами бил золотой фонтан «Дружба народов» и ходили павлины. На голубых елях сидели мартышки. Жираф ел листья тополей.

Брежневу на плечо опустился разноцветный попугай, величиной со среднюю курицу. Брежнев погладил попугая пальцем по клюву.

– Каганович это. Мой любимый друг. По секрету тебе, товарищ Углов, скажу: он носит почту от товарища Фиделя Кастро, – Брежнев поднял попугаю крыло и вытащил из-под него свернутый в трубочку листок. Надел очки в золотой оправе, развернул листок, нахмурился. – Пишет товарищ Фидель, что американцы совсем оборзели и не считают нас за людей. Вот, – Брежнев ударил тыльной стороной ладони по листку, – пишет, что заслали они к нам шпиона бабу! Это ж форменное издевательство! Они думают, что мы такие лопухи, что нас и баба провести сможет!

– Ни фига себе!

– Вот тебе и ни фига себе! М-да… Нужно будет дать задание Андропову, чтоб разобрался с этой целкой американской. – Брежнев стряхнул с плеча Кагановича, и попугай перелетел на башню.

Углов задрал голову. Попугай сел прямо на рубиновую звезду и сказал: «Венсеремос».

Брежнев подошел к автомату с газированной водой, нажал на кнопку. Стакан наполнился газировкой с сиропом.

– Без денег работает? – удивился Петька.

– У меня тут всё бесплатно. На, пей, – Брежнев протянул Петьке стакан. – А я без сиропа себе налью.

Петька выпил. Такой сладкой газировки он в жизни не пил. Они подошли к высоченным дубовым дверям. По бокам стоял почетный караул в белых перчатках.

– Вот тут я и живу, – сказал Брежнев. Караул отдал честь.

– Вольно, – скомандовал Брежнев. Он вытащил из кармана связку ключей, нашел нужный и открыл дверь. – Проходите, товарищ. Со мной, – объяснил он караулу.

Широкая мраморная лестница была застелена красной ковровой дорожкой. Сверху, навстречу товарищам Брежневу и Углову, спускались две красавицы с огромными титьками и в кокошниках. Они несли хлеб-соль. У блондинки был черный хлеб, а у брюнетки – белый.

– Ты с каким хлебом? – спросил Брежнев Углова.

– С черным.

– А я с белым привык.

Они отломили от караваев, макнули в соль и съели. Потом девушки поцеловали их в губы, и у Петьки встал.

Брежнев отпер ключом кабинет и пригласил Петьку пройти.

Кабинет у Брежнева оказался очень большой. Стены были обшиты дубовыми панелями. В дальнем конце стоял огромный стол под зеленым сукном. На столе стояли чугунная чернильница в виде Кремля, глобус, хрустальный графин, два стакана в серебряных подстаканниках. На одной стене висели портреты Ленина, Сталина, Ельцина и Горбачева. Другую занимал стеллаж с книгами. На третьей стене висел ковер, а на ковре висели сабли, кинжалы, ружья и пистолеты.

– Ух ты! – восхитился Петька.

– Нравится? – спросил Брежнев.

Петька кивнул.

– Люблю оружие, – Брежнев подошел к ковру и снял маузер. – Личный маузер товарища Дзержинского. На, потрогай.

Углов потрогал маузер.

Брежнев положил маузер в карман, снял саблю и покрутил восьмеркой. Сталь со свистом резала воздух.

– Дамасская сталь, – Леонид Ильич подошел к резному стулу, размахнулся и срубил у него спинку. Спинка отлетела в угол. – Я больше табуретки люблю. Я в деревне вырос. Скамейки и табуретки…

Петька восхищенно смотрел на Генерального секретаря. Он себе его таким и представлял – народным руководителем, который сам жил и другим жить давал.

Брежнев повесил саблю на место, сел за стол.

– Присаживайся, товарищ Углов. Петька присел на новый табурет.

Брежнев выдвинул ящик стола, достал пачку жвачки «Вригли» и протянул Петьке:

– Жвачка.

Петька взял одну пластинку.

А Брежнев развернул и засунул в рот оставшиеся четыре.

– Я, когда речи говорю, – разжевывая, сказал он, – всегда жвачку жую для смеха. – Он надул огромный пузырь. Пузырь лопнул, и на подбородке Генерального секретаря повисла белая борода. Он сразу стал похож на Деда Мороза. Леонид Ильич собрал жвачку пальцем и отправил назад в рот.

Углов заулыбался, что Брежнев такой простой и с чувством юмора.

– Ну, товарищ Углов, выкладывай, что там у тебя. Петька поерзал на табурете, не зная с чего начать.

– Леонид Ильич! У вас работы по горло и вы, конечно, всё заметить не можете. И поэтому всякие гады, пользуясь этим, творят за вашей спиной безобразия разные.

Брежнев нахмурился.

– Я безобразий в СССР не допущу!

– Вот и я говорю! Чтобы у нас при таком Генеральном секретаре, такая хреновина творилась!

Брежнев кивнул и, сцепив руки замком, потер большими пальцами друг о друга. Петька выдохнул.

– Вот какое дело, Леонид Ильич!.. Товарищ Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС!.. Нашего подлинно народного певца и артиста Владимира Семеновича Высоцкого совсем заклевали разные гады, которые не понимают душу русской песни и не смотрят русского кино! Его совсем затюкали, не дают ему как следует работать, записывать пластинки и сниматься в хороших кинофильмах. Он же через это может психануть и повеситься, как Есенин, или тяжело заболеть. Я считаю, что нашей партии нужно принимать меры.

Брежнев неожиданно заулыбался.

– Говоришь, товарищ Углов, нужно нашей партии принимать меры? Дело говоришь! Да только ты позабыл, что у нашей партии миллионы глаз и рук. И она всё видит и всегда принимает меры вовремя! Пойдем, товарищ Углов, я тебе что-то покажу, – Брежнев вышел из-за стола, подошел к стеллажу с книгами, нажал на книгу «Маркс и Энгельс», и стеллаж бесшумно отъехал в сторону. За ним открылся коридор.

Брежнев направился в него, но остановился, вернулся к столу и вытащил из тумбы бутылку «Столичной».

– Пригодится, – загадочно сказал он. – А ты, товарищ Углов, стаканы возьми.

Брежнев прошел в потайной ход. Петька со стаканами последовал за ним.

Стены коридора украшали портреты вождей – Ленина, Кагановича, Дзержинского, Молотова, Ворошилова, Сталина, Хрущева и других.

– А это кто? – Петька остановился перед незнакомым портретом. На портрете был изображен какой-то дядя в пенсне и с немецкими усами кверху.

– Это наш немецкий товарищ.

– Эрнст Тельман?

– Нет, это его родственник, товарищ Кохаузен.

– А… Я сразу понял, что он немец. По усам.

– Наблюдательный ты, товарищ Углов, – похвалил Брежнев. – Пойдешь в органы работать? Такие там нужны. Я Андропову позвоню, скажу, чтоб тебе сразу внеочередное звание присвоили, подполковника.

– Спасибо, товарищ Брежнев, – у Петьки на глазах навернулись слезы. – Служу Советскому Союзу… А нельзя ли мне присвоить лучше тогда полковника в отставке. А то я, товарищ Брежнев, как-то уже привык жить своим умом со своего огорода.

Брежнев усмехнулся.

– Ну что ж… Плохой бы я был Генеральный секретарь, если б не мог людям место определять…

Они подошли к двери, обитой черной кожей.

Брежнев приложил палец к губам и тихонько приоткрыл дверь.

И тут Петька услышал из-за двери голос Владимира Высоцкого, который пел:

А на левой гр-руди – пр-рофиль Сталина-а-а, А на пр-равой – Маринка анфа-а-ас-с…

Петька удивился. Запись была такая чистая, как будто за дверью пел настоящий Высоцкий.

– Неужели по радио передают?!

– Ага. По Би-Би-Си, – пошутил Брежнев. Он поманил Петьку пальцем, предлагая заглянуть в помещение. Петька просунул внутрь голову и увидел живого Высоцкого! Владимир Семенович сидел с гитарой на диване и пел! А перед ним на журнальном столике стояли микрофон, початая бутылка водки, стакан и банка шпрот. Под столиком вращались катушки магнитофона.

Петька не верил глазам.

– Записывается у меня Володя, – шепнул ему Брежнев. – Я ему условия создал. «Грюндик» купил на чеки в «Березке». Я и название для записи уже придумал. «Концерт в Кремле» будет называться.

– Ого! А пластинка выйдет?

– С пластинкой, товарищ Углов, пока обождем. Сейчас это было бы идеологически несвоевременно. Пусть лучше думают пока, что Володю зажимают. От этого его народ больше любить будет.

Тем временем Высоцкий допел «Баньку», нажал на «паузу» и налил себе полстакана водки.

– Кхе-кхе! – сказал Леонид Ильич. – Володя, не помешаем тебе?

Высоцкий остановился с поднятым стаканом.

– Леонид Ильич! О чем вы?!

Брежнев махнул рукой.

– Ладно тебе! Не преувеличивай. – Они с Петькой прошли в комнату. – А это вот хочу тебя познакомить – товарищ Петр Углов.

– Да ну?! – Высоцкий отложил гитару и встал с дивана. – Да я о тебе, дорогой товарищ, столько слышал! Давно мечтал познакомиться! – он подошел к Петьке и обнял его за плечи.

Петька засмущался.

– Да чё… это… со мной… мечтали…

– Ну что, мужики, – сказал Брежнев, – теперь нас трое, и нам ничего не мешает по сто пятьдесят дернуть, – он поставил на стол бутылку «Столичной».

Высоцкий взял бутылку, потряс ее, посмотрел на пузырьки, цокнул одобрительно, рванул зубами пробку и разлил водку в три стакана.

Брежнев подмигнул Петьке – видал, мол! Наш человек!

– Ну, – он поднял стакан, – как говорится, народ и партия едины. И работники культуры, само собой, – Брежнев кивнул на Высоцкого.

Они чокнулись и выпили. Такой вкусной водки Петька никогда еще не пил. Да еще с Брежневым и Высоцким. Он поморщился и спросил:

– С ВДНХ, что ли, водка?

– А то откуда же! – ответил Брежнев. – Из павильона «Космос».

– В деревне сроду не поверят, что я с такими товарищами на троих соображал, – сказал Петька. – Опять скажут, трепло ты, Углов!

– А мы тебе грамоту выпишем, чтоб не сомневались, – Брежнев вытащил из кармана бланк грамоты с гербом СССР и дал Петьке. – Пиши чего хочешь, а мы подпишем.

Петька подумал и написал:

Я, Петр Углов из Красного Бубна. Подумав еще, над Петром Угловым приписал: полковник КГБ в отставке… — и продолжил – бухал прямо в Кремле вместе с Генеральным секретарем Политбюро ЦК КПСС товарищем Леонидом Ильичом Брежневым и народным артистом СССР Владимиром Семеновичем Высоцким.

Брежнев и Высоцкий расписались внизу.

Петька бережно сложил грамоту и убрал в карман. Только бы не посеять, – подумал он. – Все в деревне охренеют!

— Сыграй, Володя, – попросил Брежнев. Высоцкий взял гитару, кашлянул в кулак и запел:

В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах… Если есть там соловьи – то разбойники… Если есть там… то покойники… Страшно, аж жуть!

– Как про нашу деревню, – сказал Петька, когда Высоцкий допел. – У нас там тоже одни покойники теперь.

– Все там будем, – сказал Брежнев и угостил всех жвачкой.

Высоцкий подошел к окну и облокотился на подоконник.

– Купола в России кроют чистым золотом, – задумчиво произнес он.

Петька посмотрел в окно через Высоцкого и вдруг заметил на кремлевской стене какое-то подозрительное шевеление. Он прищурился. На стене сидел человек в черном комбинезоне и прицеливался в Высоцкого из винтовки с оптическим прицелом.

– Владимир Семенович! – закричал Петька. – Ложись! – он кинулся к окну и закрыл Высоцкого собой.

Прогремел выстрел. Петька увидел, как на его груди расплывается багровое пятно.

Леонид Ильич выхватил маузер, и, не целясь, выстрелил. Злодей схватился за живот, согнулся пополам и упал со стены.

Слабеющей рукой Петька сжал руку Высоцкого:

– Живи, Владимир Семенович… – выдохнул он. – Радуй людей… – и упал на пол.

В глазах у Петьки потемнело…

3

… Кровавое пятно на Петькиной груди расползалось. Одна из шальных пуль вампира попала ему почти в самое сердце.

– Петька! Ты что, Петька?! – закричал Коновалов, отказываясь верить своим глазам.

Абатуров перекрестился. А потом перекрестил Петьку. Петька вздрогнул. По его щеке пробежала судорога. Он открыл невидящие глаза и сказал слабым голосом:

– Живи, Владимир Семенович… Радуй людей… – последние слова он произнес так тихо, что расслышал их только стоявший ближе всех Абатуров. Петька приподнял голову, повернул и снова уронил в траву.

– Что?!. Что он сказал?! – закричал Коновалов.

– Радуй людей, сказал, – механически ответил Абатуров. – Владимир Семенович, радуй людей… – он наклонился к Петьке, закрыл ему глаза и перекрестился. – Наверное, ему напоследок что-то хорошее показали…

Коновалов зарыдал и ударил кулаком по крыше.

– Несправедливо это! Чего же это получается?!. Один мне друг был лучший!..

Абатуров положил Мишке руку на плечо:

– Один Бог знает, что справедливо, а что нет…

Глава шестая ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЦЕНТР САТАНЫ

1

Из остатков крыши соорудили носилки, уложили на них Петьку Углова и понесли в церковь.

Впереди с иконой шел Абатуров. Коновалов и Скрепкин несли носилки, меняясь поочередно с Мешалкиным. Сзади, опустив голову, шел Хомяков.

Сумерки сгущались.

– Отпеть бы его надо, – Абатуров оглянулся. – Да где ж теперь батюшку найдешь?.. Эх!.. Ты бы, что ли, Леня, позвонил батюшке своему еще раз.

Скрепкин передал носилки Мешалкину и полез за телефоном. Несколько раз сегодня они уже пытались дозвониться до отца Харитона, но так и не застали его. Хомяков хотел позвонить жене, чтобы она не волновалась прежде времени, но телефон не отвечал. Юра тоже звонил. Он звонил Куравлеву. Но и Куравлева не было дома. Наверное, он уехал сниматься в кино.

Скрепкин на ходу набрал номер, поднес трубку к уху.

– Не отвечают, – наконец сказал он. – Никто трубку не берет.

– Говно твоя трубка! – вздохнул Абатуров. – Вот раньше телефоны нормальные были. Накрутил диск… Алё, барышня!.. Соедините с МТС…

ИСТРБЕСЫ не заметили, как солнце окончательно скрылось за горизонтом и стало совсем темно.

– Эка! – Абатуров остановился. – Как-то резко потемнело. Только что солнце еще светило, – он перекрестился. – Надо поспешать.

Не успел он этого сказать, как справа завыло. ИСТРБЕСЫ прибавили шагу. До церкви было уже рукой подать.

– Быстрее! Быстрее! – торопил Абатуров.

– Стой, кто идет?! – раздался из темноты неприятно знакомый голос. – Хенде хох!

По этой команде, как будто из-под земли, перед ИСТРБЕСАМИ взлетели руки с длинными ногтями, под которые набилась черная земля могил. Руки зависли в воздухе, нацелившись ногтями на ИСТРБЕСОВ, и замерли.

Абатуров отшатнулся и налетел на Коновалова, который от неожиданности выпустил свой край носилок из рук. Петькины ноги соскользнули и стукнули Коновалова по лодыжкам.

– Не успели, – прошептал дед Семен. – Занимай круговую оборону!

Из темноты выступили фигуры в плащ-палатках. ИСТРБЕСЫ встали с кольями наперевес вокруг носилок. Монстры шипели.

Упырь Стропалев кинулся на людей, но отступил – Скрепкин чуть не проколол его.

– Я до тебя еще доберусь! – зашипел вампир.

– Иди на хер! – не испугался Леня.

– Взять их! – приказал Жадов своим рукам.

И руки Жадова, как истребители, кинулись на людей.

Коновалов подпрыгнул и врезал по одной руке колом. Рука отлетела назад и повисла в воздухе. Пальцы угрожающе шевелились.

Вторую руку удалось точно так же отбить Мешалкину. Все-таки приобретенный опыт помогал им в борьбе.

– Ребята! – крикнул Абатуров. – Надо к церкви двигаться, а то, чувствую, сейчас набежит этих тварей до хрена и нам не прорваться! Юрка, Степаныч, хватайте носилки!

Хомяков и Мешалкин взяли носилки. Оставшиеся встали вокруг, и люди медленно начали двигаться в сторону церкви.

Дед Семен направлял на вампиров икону, но она почему-то опять не действовала. И вампиры только злобно хохотали над Абатуровым.

Со стороны деревни послышались вой и топот. Это на подмогу Жадову и Стропалеву спешили недобитые вампиры и волки-оборотни.

Жадов снова отдал приказ рукам. Руки Жадова взметнулись высоко в небо и оттуда спикировали на людей.

Дед Семен, как щитом, прикрылся иконой. Одна рука стукнулась об нее и отлетела в сторону, недовольно скрючившись.

Вторую руку отбил Скрепкин. Эта рука перекувырнулась в воздухе и упала на тело Петьки Углова. Коновалов размахнулся и проткнул проклятую руку колом. Кол проткнул руку насквозь и воткнулся в Петькино тело. Рука монстра вспыхнула. Коновалов поднял кол над головой, как факел, выступил вперед и, размахивая горящим оружием, стал прокладывать дорогу.

Жадов завизжал, лицо у него перекосилось от боли. Видимо, хоть его руки и были отделены от тела, какая-то связь между ними оставалась. Жадов упал на колени и зашипел.

Воспользовавшись удобным моментом, Скрепкин воткнул свой кол прямо ему в грудь. Монстр вспыхнул. У висевшего на его груди автомата перегорел ремень. Автомат упал на землю. Скрепкин ногой отшвырнул автомат подальше от горящего упыря, схватил его и сунул к Петьке в носилки.

Оставшаяся без центра управления рука монстра кружилась сверху над людьми. В какой-то момент она бросилась вниз и была наколота на кол Коновалова. Огонь охватил и ее.

Медленно, но верно, люди продолжали двигаться к церкви.

Оставшись без друга, вампир Стропалев растерялся.

Дед Семен почувствовал это. И еще ощутил, что в его пожилой организм поступила большая порция адреналина, как на войне.

Он вышел вперед.

– Я с ним сам разберусь! Не трогать его! Он мой!

Стропалев попятился. Он явно почувствовал силу, которая на время влилась в старое тело Абатурова.

Дед Семен, прикрываясь иконой, как щитом, поднял кол. Он был похож на пешего святого Георгия, разящего змею.

Стропалев еще отступил и уперся спиной в забор.

Дед Семен присел и вдруг прыгнул вперед. Мешалкин, Коновалов, Скрепкин и Хомяков от удивления замерли. Дед Семен прыгнул, как Брюс Ли. Он подлетел к Стропалеву и врезал ему колом по скуле. Стропалев осел у забора. А Абатуров оттолкнулся от досок пятками, перевернулся в воздухе и упал на монстра сверху, воткнув осиновый кол ему в живот.

Стропалев вспыхнул.

А дед продолжал висеть сверху, держась за кол.

Коновалов оттащил его в сторону. Скрепкин подобрал второй автомат.

А Абатуров после схватки с вампиром сразу ослаб. И теперь не мог ни двигаться, ни стоять на ногах.

Скрепкин и Коновалов усадили Абатурова на Петьку.

– Бежим! – крикнул Мешалкин.

И они побежали.

Абатуров еле удерживался на носилках. Два раза он чуть не свалился вниз. Коновалов посоветовал деду прилечь, для устойчивости. Но дед Семен отказался ложиться рядом с покойным, который еще не успел остыть.

– Рано мне еще в гроб ложиться! – от тряски челюсть у деда ходила ходуном и слова получались квакающие.

До церкви оставалось совсем чуть-чуть. Но монстры буквально наступали людям на пятки. Конечно же! А как же еще! Во-первых, они обладали сверхъестественной силой, отчего могли развивать высокую скорость. А во-вторых, им не нужно было носить носилки. Люди после смерти тяжелеют в полтора раза. И выходило, что на носилках было уже не два, а три человека! Плюс два трофейных автомата!

Почему же после смерти люди тяжелеют? Казалось бы, наоборот, – потеряв душу, тело должно становиться легче. Но это только на поверхностный взгляд материалиста. А если немного подумать, то получается, что душа человеческая подобна воздушному шарику, наполненному водородом, который всю жизнь подтягивает человека наверх к Богу. А тело человека – гиря, которая держит душу, чтобы она не улетела сразу. Как у водолазов, которых вода выталкивает на поверхность, а тяжелые свинцовые подошвы водолазных ботинок, позволяют передвигаться по дну. Тело без души, как мертвый водолаз на дне морском в свинцовых ботинках – его ничего не выталкивает на поверхность. Он, как водоросль, безразлично колышется вокруг своих ботинок, и только глубоководные рыбы иногда заглядывают сквозь стекло гермошлема в его мертвые глаза.

Мешалкин и Хомяков выдохлись.

– Давай мы вас на ходу подменим! – крикнул Леня.

Мешалкин и Хомяков, не останавливаясь, передали носилки Коновалову и Скрепкину.

Когда они уже забежали на крыльцо, дед Семен не удержался и сковырнулся вниз, кубарем скатился по ступенькам, сбил Мешалкина и откатился в траву.

Дверь распахнула Ирина.

– Мы сейчас! Только Петьку занесем! – Коновалов и Скрепкин скрылись в церкви.

Из куста выскочила монстр-женщина. Это была Лиза Галошина, уборщица. Галошина схватила деда за ногу и потащила обратно в кусты.

– Па-ма-ги-те! – дед слабо отпихивался второй ногой, пытаясь хвататься руками за траву.

Игорь Степанович в два прыжка подскочил к Галошиной и, отставив левую ногу, отвел руки с колом назад, сделал выпад и проткнул вампирку, как в молодости на учениях протыкал штыком мешки с соломой. Галошина недовольно зашипела и вспыхнула. Хомяков стряхнул ее остатки с кола.

А Юра уже тащил деда Семена за руки по ступенькам. Дед Семен окончательно ослаб и никак не реагировал на то, что его костлявая задница пересчитала все те ступеньки, которые он построил своими руками.

– Догоняй, Игорь Степаныч! – крикнул Юра тестю и скрылся в церкви.

2

Хомяков подбежал к двери, и ему вдруг сделалось нехорошо. Игорь Степанович забежал в церковь и едва успел захлопнуть за собой дверь, как его вырвало прямо на пол. Голова кружилась, ноги подкашивались. Хомяков не мог понять, что с ним происходит. Только что он чувствовал себя нормально, как вдруг ему резко поплохело. Может быть, у него инфаркт?! Все-таки возраст уже не тот, чтобы так бегать и носить такие тяжести, не говоря про горе и стресс.

Хомяков присел на корточки. На лице выступила испарина. Капельки холодного липкого пота стекали со лба на нос и капали с кончика на офицерские зеленые брюки. Перед глазами всё поплыло. Словно в тумане, Игорь Степанович видел, как Коновалов и Скрепкин сняли с носилок Петьку Углова и переложили в гроб, который из подвала принес его зять. В церкви всегда есть гроб! Это хорошо, — почему-то подумал Хомяков и хотел усмехнуться неожиданной мысли, но его снова замутило и вырвало прямо на штаны. Игорь Степанович повалился набок и потерял сознание.

Остальные, занятые делом, не сразу заметили это. Когда Хомяков вбежал в церковь и запер дверь, Мешалкин автоматически зафиксировал, что все на месте, и некоторое время беседовал с Ириной, а потом пошел в подвал за гробом. Но когда они переложили Петьку Углова куда следовало и Юра вытер со лба пот, он наконец заметил тестя, лежавшего возле двери.

– Что это с ним? – удивился Мешалкин. Он подошел к Хомякову и осторожно потряс того за плечо. От Игоря Степановича неприятно воняло блевотиной. Мешалкин поморщился.

Хомяков вздрогнул, поднял голову и потряс ею.

– Что с тобой, Игорь Степаныч?

– Не знаю… – он сел. – Как-то мне поплохело резко… Может, я микроинфаркт перенес на ногах… А может, микроинсульт… Я в них не разбираюсь… – Он отер рукавом рот.

– А сейчас-то как себя чувствуешь?

– Да вроде получше… нормально… Отпустило, вроде… – Он посмотрел на свои брюки, на пятно исторгнутой из желудка пищи и подумал, что среди этих остатков наверняка есть то, что он принимал еще в Москве, когда и думать не мог, в каком переплете окажется. – Нехорошо я тут… Надо бы подтереть… непорядок, а то… – Он повернул голову, чтобы, по офицерской привычке, найти бойца и поставить ему задачу. Голова повернулась с трудом, Игорь Степанович почувствовал резкую боль в шее. Он потрогал шею ладонью – шея сильно распухла. И тут Хомяков всё понял. Он понял, что с ним происходит и почему ему не по себе в церкви. Ерунда! Со мной такого произойти не может! С кем угодно, но только не со мной! Спокойно! Я абсолютно спокоен. Рассуждаем по-военному. Эта сволочь куснула меня не сильно. Скорее, просто прихватила зубами, слегка оцарапала и отпустила. А яда вам-пирского напускать не успела. Значит, с зубов в шею просто попала инфекция. Но не вампирская инфекция, а обыкновенная грязь… какой теперь… когда всю природу засрали… встречается очень даже много! Особенно в деревне, где живут такие неорганизованные нечистоплотные жители… Всё понятно. Мне в шею попала грязь, вот шея и распухла. Ничего страшного. Надо просто попросить у деда йод или зеленку… Нет, лучше я спрашивать не буду. Они могут погорячиться, подумать, что я превращаюсь в вампира, и проткнут меня к свиньям кошачьим! От этой мысли Хомякову снова сделалось дурно. Если я срочно не продезинфицирую рану, шея раздуется еще сильнее, голова перестанет поворачиваться, и я умру на старости лет не от сраного инфаркта-инсульта, а от гангрены шеи, как последний бомж! Испарина покрыла лицо Хомякова. В голове загудело. Он побледнел.

– Игорь Степаныч, – донесся до него, как сквозь толстое стекло, голос зятя. – Игорь Степаныч, ты в порядке?!

Хомяков повалился на пол и услышал такие слова Мешал-кина:

– Опять отрубился! Вот ведь! Старый козел! Наблевал тут! В церкви! Теперь неизвестно еще, как Бог на это посмотрит и что из это получится! На хрена он вообще сюда приехал?! Только его здесь не хватало! Сидел бы в Москве и не совался! В Москве-то всё выступал, что я мол ни на что не гожусь, кроме как деревяшки строгать! Тьфу!.. А сам всё бодрячка из себя строил!.. На коне военный!.. А попал вот в боевую обстановку – и всё!.. Сдулся сразу!.. Говно!.. Лежит тут…

Слова зятя постепенно стихли, как будто ушла в сторону радиоволна. Игорь Степанович провалился в темноту…

3

Хомяков сел и огляделся. Рядом, спиной к нему, стоял Мешалкин.

– … Ненавижу таких людей, – говорил зять.

Гроб с Петькой Угловым стоял на месте. Под иконой седобородого святого сидел дед Семен и тяжело дышал. Из угла в угол ходил Скрепкин, он пытался дозвониться кому-то по телефону. Ирина с тазиком воды прошла мимо Хомякова. Игорю Степановичу страшно захотелось пить. Он протянул к Ирине руку, чтобы задержать ее, но рука беспрепятственно прошла сквозь тело девушки и вынырнула с обратной стороны. Хомяков успел заметить, как Коновалов подмигнул Ирине, и та отвернулась. Игорь Степанович никак не мог понять – он умер или что?

Хомяков поднялся на ноги и потянулся. Никаких неприятных ощущений в теле не осталось – ни усталости, ни боли, ни тошноты, – ничего не осталось. Ничто его больше не беспокоило. Он чувствовал себя НИКАКИМ, но определенно знал, что он Хомяков. Хомяков продолжает действие. Ему это понравилось. Он шагнул вперед и прошел сквозь Мешалкина, который совершенно ничего не заметил. Игорь Степанович оглянулся, посмотрел в лицо зятю, попробовал двинуть ему в нос, но кулак утонул в переносице, будто он бил голограмму. Хотя это большой вопрос – кто из них голограмма! Хомяков усмехнулся. Голова работала хорошо, и мысли в нее приходили оригинальные. Тут он заметил, что за Мешалкиным кто-то лежит на полу. Кто-то знакомый лежал там в защитных брюках. По привычке, Игорь Степанович обошел вокруг Мешалкина, а не стал проходить сквозь него, и увидел, что на полу лежит он сам в неприглядном виде. Вид себя на полу не понравился, но не напугал Игоря Степановича. Он подошел ближе. Рот его двойника был слегка приоткрыт, руки раскинуты в стороны. Рубашка вылезла из брюк.

Игорь Степанович хотел наклониться к двойнику и рассмотреть его получше, но тут услышал какой-то гул. Что-то загудело прямо в голове Хомякова. Это что-то потянуло его за собой наверх (или вниз?), и в следующее мгновение ноги Хомякова оторвались от пола, и он полетел. Он завис под потолком, а потом прошел сквозь него. Он пролетел сквозь толстые перекрытия, пролетел над лестницей, ведущей на колокольню. Откуда-то он знал, что там его ждут. Через темные перекрытия и холодные камни он вылетел на воздух и врезался в летучую мышь. Он прошел сквозь нее так же, как и сквозь всё остальное, но мышь почувствовала Хомякова, метнулась в сторону и запищала.

Хомяков посмотрел вниз и медленно опустился на колокольню.

– Я звал тебя, и вот ты пришел, – услышал он голос за спиной.

Хомяков попытался оглянуться, но не смог, что-то не позволило ему этого сделать.

Голос за спиной засмеялся:

– Теперь ты принадлежишь мне. И даже поворачиваться можешь только по моему велению. – Голос был страшный. Если бы Хомяков был в теле, он бы покрылся холодным потом и гусиными мурашками. Но без тела он только отметил, что голос страшный, и всё. Он вроде бы даже и не испугался, но точно знал, что спорить с тем, кто стоит у него за левым плечом, не надо…

– Кто ты? – спросил Игорь Степанович. Он спросил это без помощи языка и голосовых связок. Просто послал назад соответствующую мыслеформу.

– Я твой хозяин, – был ответ.

Хомякову не понравился ответ, но он знал, что это правда. Голос усмехнулся:

– Если тебе не нравится слово «хозяин», пусть я буду называться «твой главнокомандующий».

– Так точно, товарищ главнокомандующий, – мыслеформа сама собой сложилась у Хомякова и отправилась по назначению.

– Вольно… Тебе повезло. Кто, кроме меня, даст тебе возможность общаться с дочерью и внуками? – Хомяков вздрогнул. – Теперь никто. Никто, кроме меня! Слушай внимательно! Ставлю задачу. Сейчас ты спустишься вниз и вернешься в тело. У тебя останется пятнадцать минут земного времени до окончательного превращения. Если ты в эти пятнадцать минут не уложишься и останешься в церкви – ты сгоришь, как факел. За это время ты должен достать из-за иконы Ильи Пророка шкатулку. Ты возьмешь ее и принесешь мне сюда на колокольню. Это всё. Если ты выполнишь задание, тебя ждет награда. А если нет – мучительная смерть. А теперь – кругом!

Игорь Степанович повернулся – раз-два! – и увидел прямо перед собой дочку Таню, Игорька и Верочку.

– Папа, – сказала Таня, – нам так тебя здесь не хватает!

– Дедушка! Мы очень по тебе соскучились! – сказали Игорек и Верочка хором.

– Папа, ты должен сделать ЭТО, и тогда всё будет хорошо. Иначе мы все погибнем. И ты погибнешь. И нам здесь придется плохо. Ты должен, папа, сделать ЭТО для своей семьи. Иди, у тебя осталось мало времени.

– Иди и возвращайся с победой! – прогремел в голове Хомякова голос главнокомандующего.

Игорь Степанович оторвался от пола, взлетел вверх, перевернулся в воздухе и, головой вниз, полетел обратно. Он беспрепятственно прошел сквозь стены, сквозь перегородки и снова оказался в церкви.

Игорь Степанович случайно коснулся Ирины и тут же всё про нее узнал. Он узнал, что она никакая не Ирина Пирогова, а американская разведчица Энн Батлер. Хомяков пролетел через Мешалкина и тоже всё про него узнал. Он узнал, что его зять по дороге в деревню трахнул продавщицу в киоске, а сегодня днем вдул американской шпионке. Дотронувшись до Коновалова, Хомяков узнал, почему на самом деле у того тоже встает на шпионку. Дед американской шпионки был выходцем из Германии, а у Мишки вставал на немок. На немок же у него вставал потому, что и его далекие предки были из варягов. Они были здоровенными дикими викингами, которые любили совершать набеги на Германию и драть там всех подряд немок, потому что их, викинговские, женщины были уродливы и неповоротливы. Вот откуда в Мишке осталась генетическая страсть к немкам.

Деда Семена Хомяков коснулся не случайно. Ему стало любопытно узнавать о людях их самое сокровенное. Но коснувшись Абатурова, Хомяков узнал только то, что у деда Семена чешется жопа и он мучается, потому что считает богохульством почесаться как следует в Божьем храме.

Про Скрепкина Хомяков узнал, что его в юности опустил учитель и это здорово повлияло на всю его жизнь.

Хомяков вернулся в тело.

4

Он открыл глаза. Мешалкин увидел, широко улыбнулся, развел руки в стороны, как будто собирался обнять тестя, и радостно произнес:

– Игорь Степаныч! Очнулся?! Как же ты нас напугал! Ну, как самочувствие?

Хомяков попробовал покрутить головой. Шея почти не поворачивалась. Она сильно опухла с одной стороны и горела. Хомяков поправил воротник, подтянув его вверх.

Мешалкин протянул ему руку. Вот сволочь! — подумал Хомяков, протягивая зятю свою. Он поднялся, оттолкнувшись от пола другой рукой. Рука попала в блевотину, проскользнула назад, и Игорь Степанович сел на задницу.

– Эх! – Мешалкин хлопнул в ладоши. – Да что же ты, Игорь Степаныч?! Так же это… копчик сломать можете!

– Неважно! – Хомяков отер руку о штаны и посмотрел на зятя так, что тот вздрогнул и отступил.

Игорь Степанович встал.

– Где тут Ильи Пророка икона? – спросил он без предисловий.

– А тебе это зачем? – спросил Абатуров.

– Мне видение было. Надо ему поставить три свечки.

– Почему три? – спросил Абатуров.

– Отцу, Сыну и Святому Духу.

– А… Понял… Вот она, – дед показал большим пальцем вверх, на икону, под которой сидел. – А что за видение?

– Видение мне было такое. Приходил ко мне… тоже Илья Пророк под видом клоуна из цирка… Он сказал, что нам нужно сыграть с сатаной шутку, чтобы сатана от злости лопнул. – Он повернулся к Абатурову: – Много еще в подвале гробов?

– Да… с десяток, – удивился Абатуров. – А на что они тебе?

– А вот на что. Илья Пророк сказал мне: нужно, чтобы все спустились в подвал и легли в гробы.

– Зачем это?

– Зачем?.. – Хомяков подошел к иконе и посмотрел в лицо святому. Он почувствовал, что его сейчас снова вырвет. Ему показалось, что Илья злобно сверкнул глазами. Хомяков пошатнулся и отошел. – Зачем?.. Илья Пророк специально нарядился клоуном! Сатана привык всех дразнить, а когда его самого дразнят, он этого терпеть не может и теряет свои силы! Мы ляжем в гробы, как вампиры, и это сильно разозлит волосатого! – Он посмотрел на часы. Оставалось одиннадцать минут. Должен успеть.

– Странные какие-то методы! – сказал Мешалкин. – Что-то мне они не очень нравятся!

– А мне нравятся! – сказал Коновалов. – Остроумно! Ты юмора не понял!

Ирина смотрела то на икону, то на Хомякова, то обратно на икону. В ее голове что-то такое вертелось, но она никак не могла ухватиться… Картинка никак не складывалась. Хомяков заметил это, и пока говорили другие, он потихоньку приблизился к девушке и шепнул ей в ухо:

– А ты лучше помалкивай, целка американская! У себя в Америке будешь разговаривать!..

Ирина побледнела.

– Чего-то тут фигня какая-то, – сказал Скрепкин. – Но я, как все. У нас старшой есть, пусть он решает.

Абатуров заложил руки за спину, сдвинул брови и прошелся взад-вперед.

– Я полагаю, – если видение от Бога, то и нечего его обсуждать. Богу виднее! Мы все – только пыль на его ногах.

– Мусор, – поправил Коновалов.

– Сам ты мусор! – ответил ему дед Семен. – Пошли в подвал.

– А мы с дедом, – задержал его Хомяков, – должны остаться, чтобы творить молитву… Мы вам скажем, когда вылезать.

5

Ирина, Мешалкин, Коновалов и Скрепкин спустились в темный и сырой подвал, подсвечивая себе дорогу тусклой свечкой. Кирпичные своды местами побелели от плесени.

Ирина поежилась.

– Быр-р! – вырвалось у Юры.

Откуда он знает? — вертелось в голове у Ирины. – Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает?..

На столе стоял открытый гроб. Рядом стояла свежеоструганная крышка. Еще несколько гробов стояли один на другом у стены.

Мужчины поставили гробы в ряд.

– Ирина, – сказал Коновалов, – ты, как женщина, на стол полезай, а мы на полу ляжем… Или, если хочешь, мы с тобой вместе ляжем! Теплее так, и для сатаны оскорбительнее. Ха-ха!

Мешалкин скрипнул зубами.

Ирина не обратила на Мишкино предложение никакого внимания – ее голова была занята другим мыслительным процессом.

Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает? Откуда он знает?..

Она молча легла в гроб, и Юра с Леней накрыли ее крышкой. Было жестко. Она поерзала на лопатках, укладываясь поудобнее. Потом до нее донеслись голоса мужчин.

– Семен на гробах экономит! – говорил Коновалов. – Я еле влезаю в его изделие! Бляха-муха!.. Заноза в жопу вошла!

– Не матерись, Миша! – сказал Скрепкин, подражая голосу Абатурова. – Это на руку сатане!

– А что я сказал?! Наоборот, делаю вид, что тут кайф ловлю! Его это выведет из себя!

– Ага! – подтвердил Юра. – Он сблюет от этого, как Игорь Степанович!

Ирина вздрогнула. Она всё поняла! Она поняла, почему Хомякова стошнило в церкви! Хомяков – вампир! Она увидела, как Игорь Степанович стоял перед иконой и трогал свою шею, как будто она у него болела. Ирина увидела, как Хомяков натягивал повыше воротник. Теперь ей стало ясно, откуда Хомяков знает, что она разведчица! Это потому, что он подключен к информационным центрам сатаны!

Ирина похолодела. Там, наверху, сейчас происходит ужасное! То, что должна была сделать она, но не сделала, делает за нее Хомяков. То есть уже не Хомяков, а неизвестно кто. Переходное существо убивает старика Абатурова, чтобы отнять у него ключ от тайника, завладеть шкатулкой и доставить ее сатане!

Ирина секунду колебалась. Если она вмешается, ей несдобровать! В лучшем случае, ее разоблачат и посадят в русскую тюрьму! А в худшем… Об этом даже думать не хотелось…

Я должна!

Ирина уперлась руками в крышку гроба и надавила. Но крышка не поддалась. Ирина надавила сильнее. Изнутри гроба она не могла увидеть, что крючки, сцеплявшие крышку с дном, защелкнуты. Она не знала, что Юра Мешалкин, на всякий случай, накинул крючки на ее крышку и на крышку гроба Коновалова. Иногда ревность – плохой советчик.

Ирину охватил клаустрофобический ужас, она забарабанила по крышке кулаками и ногами и закричала:

– Помогите! Выпустите меня!

Первым откликнулся Коновалов:

– Ирина! – заорал он из гроба. – Что с тобой?! – Послышался глухой стук. Это Мишка хотел вылезти из гроба и больно врезал по крышке головой. – Ядрена палка! Гроб не открывается!

Тем временем Юра и Леня повылезали из своих гробов.

– Что случилось?! – крикнул Скрепкин.

– Не знаю! – откликнулся Юра. – По-моему, кто-то запер Мишку и Ирину.

Они подбежали к гробам и откинули крючки.

– Кто это сделал?! – заорал Коновалов, вылезая. – Жопу порву!

– Вот видите! – крикнул Юра. – Говорил же я, что не надо Хомякова слушать! С сатаной шутки плохи! Мы хотели над ним подшутить, а он подшутил над нами! Хорошо еще, что он нас с Леонидом защелкнуть не успел!

Ирина дернула Мешалкина за рукав:

– Хватит болтать! У нас нет времени! Хомяков – вампир! – Она побежала к лестнице наверх.

За ней бросились остальные. Они не успели разобраться что к чему, но по голосу Ирины поняли, что случилось что-то чудовищное. Такое чудовищное, что раздумывать не надо, а надо бежать.

Они выскочили в церковь и увидели, что икона Ильи Пророка валяется на полу, дверца тайника открыта, шкатулки нет. Рядом с иконой на полу лежал и не шевелился дед Семен.

Люди услышали топот с лестницы, ведущей на колокольню.

– Он там! – Мешалкин кинулся к лестнице. Остальные бросились за ним.

Юра нагнал Хомякова уже на самом верху, прыгнул и ухватил бывшего тестя за брюки.

Хомяков с нечеловеческой силой лягнул Мешалкина в лицо пяткой, и Юра, кувыркаясь, полетел вниз. Он сбил с ног Коновалова и Скрепкина. А Ирина, бежавшая последней, ловко перепрыгнула через Мешалкина и устремилась наверх, перепрыгнув также через Скрепкина и Коновалова.

– Ирина! Стой! – закричал Коновалов, поднимаясь. – Это не женское дело!

Но Ирина уже настигала Хомякова. Она подпрыгнула и ударила его ногой в затылок. Хомяков полетел вперед, стукнулся о колокол и разбил всю морду.

– Бум-м-м-м! – загудел тяжелый металл.

Хомяков повернулся к Ирине. Всё его лицо было в крови. Он выплюнул изо рта несколько зубов, среди которых выделялись огромных два клыка. Вампир остался без своего главного оружия. Змея лишилась ядовитых зубов!

Хомяков прижимал к груди шкатулку.

Ирина протянула к ней руку.

– Отдай! Тебе все равно конец!

Хомяков вжался в колокол. Вид у него был растерянный, но не побежденный.

– Уйди, сука американская! – крикнул он. – Меня семья ждет! Уйди! – Хомяков резко вскинул руки и опустил шкатулку Ирине на голову.

Ирина успела поставить блок, и шкатулка только слегка чиркнула ее по локтю. Кожа на локте лопнула, и из раны потекла кровь. Хомяков облизнулся, у него загорелись глаза. Ирина ударила ногой Хомякову в живот. Игорь Степанович согнулся. Ирина врезала ему кулаком снизу вверх и выбила из рук шкатулку.

Шкатулка взлетела, ударилась о потолок, упала на пол, подскочила и остановилась в десяти сантиметрах от края.

Хомяков разогнулся и метнулся к шкатулке. Ирина прыгнула на него, схватила вампира за ногу и потянула на себя. Хомяков пнул девушку свободной ногой в лицо. Ирина откатилась назад. Хомяков на карачках пополз вперед. Ирина вскочила на ноги и врезала Хомякову пыром по копчику. Хомяков упал и растянулся на животе. Ирина прыгнула на него сверху. Но Хомяков успел перевернуться на спину и ударил девушку ногами в живот. Ирина снова отлетела назад и стукнулась затылком о колокол.

– Бум-м-м-м! – загудел тяжелый металл.

Ирина покрутила головой. Всё перед глазами качалось. Она увидела, как Хомяков подхватил шкатулку и протягивает ее какому-то черному пятну, приближающемуся к колокольне.

Ирина оперлась рукой об пол и почувствовала под ладонью что-то холодное. Она подняла предмет. Это был серп. Дальше она действовала не думая. Она прыгнула вперед, взмахнула серпом и отсекла кисть Хомякова вместе со шкатулкой.

Хомяков схватился оставшейся рукой за обрезанную, зашатался и рухнул через перила вниз.

– А-а-а-а-а-а-аааааа… – глухой «буф» о землю закончил падение бывшего Игоря Степановича Хомякова, бывшего военного, бывшего отца и деда, бывшего москвича, бывшего охранника Музея искусств. Но он не умер в привычном смысле этого слова. Он еще продолжал оставаться среди тех, чьи тела и души застряли между жизнью и смертью. Если бы Хомяков мог прокомментировать это событие, он бы сказал так: Я просрал свою смерть.

Отрезанная кисть Хомякова продолжала сжимать шкатулку и скрести по ней ногтями. Ирина наступила на нее ногой, вытащила из пальцев шкатулку, а кисть отфутболила. Кисть полетела следом за своим туловищем.

– Отдай мне шкатулку! – заревело черное пятно. – Отдай мне ее!

Пятно шевелилось. Оно натянулось, как простыня, и стало принимать очертания черного лица. Ирина отступила вглубь колокольни. Она узнала президента Клинтона. Клинтон улыбался.

– Привет, Энни! – заговорил Клинтон по-английски. – Очень рад нашей встрече! Я счастлив видеть тебя, потому что много слышал о твоей нелегкой работе в империи зла у русских. Я знаю, что тебе приходилось нелегко. Неудачи преследовали тебя, но американская воля к жизни не дала тебе пасть духом перед серьезными проблемами. Наша Великая страна воспитала в нас чувство ответственности за любой поступок человечества. Мы, американцы, должны участвовать во всем, что происходит на нашей планете, и в любой ее точке должен торчать наш звездно-полосатый флаг. Ты сделала всё от тебя зависящее, чтобы это было так, и над русской Тамбовщиной засверкали звезды полосатого флага! Окей! Теперь ты выполнила задание и заслуживаешь высокой награды! Теперь тебе больше не придется выполнять тяжелых заданий! Теперь ты сможешь поселиться на новой вилле на берегу океана и завести семью и детей! Хотел бы выразить надежду, что и семья у тебя будет чисто американская. Чисто по-американски будете жить и чисто по-американски развлекаться! А сейчас, – из пятна вынырнула рука президента, – отдай мне шкатулку, твое задание выполнено.

Ирина прекрасно понимала, что перед ней никакой не Клинтон. Настоящий Клинтон сидел в Америке и смотрел телевизор. Но сила гипноза была такая мощная, что Ирина двинулась навстречу его руке и протянула шкатулку.

6

Мишка выскочил на колокольню и увидел Ирину. Ирина, как во сне, шла к темному пятну.

Мишка сразу понял, что это пятно – ужас что такое! Оно захватило волю Ирины, хочет втянуть девушку в себя и растерзать.

Мишка схватил Ирину за воротник и резко дернул назад.

Они оба свалились на поднимавшегося Скрепкина и покатились вниз, сбив по дороге Мешалкина.

Глава седьмая СЕРЕБРО ГОСПОДА

Я ранен светлой стрелой…

Б. Г.

1

Скрепкин, Коновалов, Ирина и Мешалкин вернулись в церковь. Мешалкин, когда падал, вывихнул ногу и шел, облокотясь на Скрепкина и Коновалова.

Ирина остановилась и замерла. Они совершенно позабыли про Семена Абатурова. Абатуров так и лежал под иконой Ильи. Скрепкин подошел к деду и пощупал у него пульс.

– Пульс есть, но слабый, – сказала он, расстегнул у деда на груди рубаху и послушал сердце. – Сердце бьется, но не отчетливо. Мишка, сбегай за водой.

Коновалов принес тазик святой воды, набрал в рот и попрыскал на Абатурова. Это не помогло деду.

– Этак мы ничего не добьемся, – сказал Скрепкин. – Лей, Мишка, на него весь тазик тогда.

– Эх! – Мишка окатил Абатурова, как в бане.

Дед Семен резко вскочил на ноги, подпрыгнул и крикнул:

– Святый Боже! Святый крепкий! Помилуй мя!

Он с разбега стукнулся Коновалову в грудь, и Мишка отлетел к стене.

Дед Семен остановился, огляделся вокруг и, кажется, только теперь начал понимать, где он находится.

– Что ж вы наделали, аспиды?! – он всплеснул руками. – Я ж из-за вас видение до конца не доглядел! Мне ж Илья только начал рассказывать, что с пальцем этим проклятым делать надо, а вы меня того! Эх! Торопыги хреновы!

И дед Семен рассказал, что ему вновь было видение Ильи из зоопарка. На этот раз Илья Пророк действовал без намеков. Он завел деда Семена в клетку с волком и сказал: Волк – Божья тварь, пока он волк. А когда он становится бешеным – это уже не волк, а слуга сатаны. И самое милосердное – пристрелить его! Волка легко убить. А для оборотней подходят только серебряные пули, — Пророк тыкнул пальцем Абатурову в грудь, на которой висела икона в серебряном окладе. – Времени у вас не осталось. Сегодня последняя ночь, которая всё должна решить. И Всевышний очень на вас рассчитывает. Снимите оклады с икон и сделайте из них пули для автоматов. А для самого главного врага у вас есть палец и его…

— И на этом месте, – с досадой закончил Абатуров, – вы меня разбудили! Теперь больше не будет возможности пообщаться со святым. Он сказал, что у нас мало времени.

2

Скрепкин достал из носилок автоматы и вытряс из магазинов патроны. Патроны оказались в приличном состоянии.

– Странно, – Леня поднял один патрон. – Странно… Почему они в нас-то не стреляли? Ведь этот же… мент на крыше стрелял… А они нет… Почему?..

– Они думали, что и так с нами справятся, – ответил Абатуров, – без стрельбы… Гордыня дьявольская…

– Переоценили свои возможности, – поддакнул Мешалкин, он сидел в углу и тер ногу.

– ИСТРБЕСОВ голыми руками не возьмешь! – сказал Коновалов и покосился на Ирину. А потом перевел взгляд на гроб с Петькой и поник головой.

Скрепкин вытащил пулю из патрона и высыпал на ладонь порох.

– Порох сухой, – он пересыпал его с ладони на пол и поджег зажигалкой. Порох вспыхнул.

– Эй! Эй! – закричал на него Абатуров. – Ты в церкви-то?!.

– Бог простит, – ответил Скрепкин.

– Ладно, – Абатуров снял с шеи икону, – надо делом заниматься… патроны делать. Кто умеет? Я не умею.

– Я умею, – сказал Леня.

Скрепкин научился делать патроны еще в юности, до первого срока, когда готовился отомстить Магалаеву. Потом, уже после отсидки, когда ему было трудно куда-нибудь устроиться, он делал патроны для знакомых по тюрьме, еще до перестройки, тогда не так просто было купить оружие и патроны к ним. Это теперь каждый, кто хочет – пошел да купил. Купил и убил кого надо.

А оборудование для этого нашлось в подвале, где дед Семен Абатуров не только сколачивал гробы, но и отливал крестики. Всё тут, как он говорил, приходится самому делать. Церковь-то одна на три деревни, вот и кручусь. Сколько раз просил кого из деревенских помочь, дак ведь кому это, на хрен, надо? Им лишь бы нажраться и всё! А до Храма Божьего дела нету.

Мало того, односельчане за глаза называли деда Семена сраным предпринимателем и куркулем, потому что никто не верил, что бабки, которые он получает за гробы, крестики и свечки, он тратит на церковь. Многие считали, что он их где-то прячет в сундуке или просто пропивает в одну харю.

– Значит так, – командовал Скрепкин. – Я буду лить. Мишка пусть возьмет ножницы по металлу и нарежет оклад кусочками. Ты, дед, за тиглем следи. А Юрка с Ириной пусть пока автоматы чистят. Выдай им, дед, масла лампадного и ветоши.

Трое спустились в подвал. Юра и Ира остались одни.

– Как нога? – спросила Ира.

– Опухла. Но ничего! Терпимо.

– Снимай брюки, посмотрим…

Юра хихикнул. Но Ирина взглянула на него строго, и он без разговоров снял штаны.

– Похоже, вывих, – она ощупала больную ногу.

– Ой! – Юра дернулся.

– Потерпи, – Ирина схватила ногу обеими руками и резко дернула.

– Уй! – вскрикнул Мешалкин.

Но уж через минуту боль в ноге стала утихать, Мешалкин взял в руки автомат и повертел. Автомат был старой конструкции, с какой стороны за него браться Юра не знал. Он вспомнил, как разбирал автомат Калашникова в школе на НВП. Но это было так давно, и автомат был совсем другой.

– Дай-ка я попробую, – Ирина взяла оружие, повернула дулом от себя и ловко разобрала.

– Ого! – удивился Юра. – Где это ты научилась?

– Да это… В кружок ходила… музея боевой славы… Еще в школе…

Чтобы оправдаться, Юра сказал:

– А я вообще против войны. Я художник. А все настоящие художники – пацифисты, потому что искусство создано для созидания, а там, где разрушение – искусству места нет. Мейк лав, нот уор! – он поднял два пальца.

От такого английского у Ирины рот расплылся в ослепительной улыбке, обнажив белые крепкие зубы. Она громко засмеялась. Юра покраснел.

– Я смешон в твоих глазах? – произнес он.

– Ты извини, – Ирина продолжала давиться смехом, – просто как-то смешно получилось…

– Что смешно? Я тебе смешно?!. – Он отошел в угол. – Наверное, я действительно ни на что не гожусь, если даже в такой ситуации вызываю у женщин смех, – и надулся. – Может быть, прав был мой тесть Хомяков, который говорил мне, что я ни на что не гожусь.

Ирина подошла к Юре и погладила его по щеке:

– Не обижайся. Я вовсе не над тобой смеялась… Просто смешинка в рот попала… Это, наверное, от нервов… Двое суток в напряжении дают себя знать.

Юра взял Ирину руку в свою и сжал.

– А… Это да… Я тоже испытываю стресс. Но нам надо продержаться… Осталось немного, – он притянул ее к себе и поцеловал.

Ирина обхватила его за шею. А Юрина рука легла девушке на грудь. Они чувствовали, что от близости им становится легче и понятнее. Они чувствовали, как из двух источников вибраций они превращаются в один источник мощной положительной вибрации.

У Мешалкина поднялся. Ему захотелось забыть про все свои права и обязанности, снять штаны и заняться сексом с любимой. Его рука скользнула вниз по ее талии и остановилась на пуговице джинсов. Он расстегнул пуговицу и потянул вниз молнию. Ирина несильно оттолкнула Мешалкина от себя:

– Юра… Ну что ты?.. Сейчас не время и не место… – Но в ее глазах Юра прочитал «да». Он вспомнил строчки из песни группы «Зоопарк»: Она сказала – нет, никогда, но я услышал – да, навсегда… Он потянул джинсы вниз. Ирина повиливала бедрами, вроде бы мешая процессу, а на самом деле – помогая. Между футболкой и джинсами появилась белая полоска трусиков. Юра опустился на колени и поцеловал девушку в живот. Ирина вцепилась руками ему в прическу. От возбуждения у нее всё поплыло перед глазами. Юрина рука проскользнула между ее ног. По телу Ирины снизу вверх пробежала судорога. Она обмякла. Теперь с ней можно было делать всё, что хочешь. Ирина открыла глаза и тут заметила Коновалова, который стоял посреди церкви и смотрел прямо на них. Перед собой Коновалов держал миску с пулями, из-за которых он был похож на французскую картину «Шоколадница», где девушка несет на подносе кондитерские изделия.

Ирина охнула и больно дернула Юру за волосы.

– Ой! – вскрикнул Юра. – Ты что?

– Вставай, – Ирина оттолкнула Мешалкина и быстро натянула джинсы.

Юра сел.

– Да ты что, Ир? – он всё еще не видел Коновалова.

Коновалов поставил миску с пулями на пол.

Бзынь — звякнула миска об пол. Мишка взял одну пулю и начал катать ее между пальцами. Мешалкин повернулся на звук.

– Чего это вы тут? – спросил Мишка.

– Как чего? – ответил, поднимаясь, Юра. – Автоматы чистим.

– Ты чего, думаешь, что я дурак? – Мишка посмотрел на Иру. – Он что, к тебе пристает?

– Ты не понял, – ответила Ирина, чтобы дать себе время что-нибудь придумать.

– Чё это я не понял? Я что, блин, того? – Мишка постучал себя пулей по голове. – Не понял, для чего мужик с бабы штаны снимает?

Мешалкин сжал кулаки.

– Ты дурак! – сказала Ирина. – Меня пчела укусила в живот, а он мне жало высасывал, – и подумала: Господи! Чего я говорю?! И вообще, какого черта я тут оправдываюсь?! Я свободная женщина свободной страны и вправе поступать так, как мне хочется!

Коновалов остановился и положил пулю в карман. Было видно, что он готов поверить в эту белиберду. Но тут встрял Мешалкин.

– Чего ты вообще лезешь?! Тебе какое дело?! Это что, твоя жена?!. Вот и не выступай! Чего это мы с Иринкой, – он посмотрел на Ирину, – должны перед тобой оправдываться?!

– Ни хрена себе! Ты мне такое говоришь! – Мишка развел руками. – Да она – невеста моя! А ты, блин, с моей невесты трусы снимаешь, пока я на минутку отвлекся! Ни хрена себе! Вот гад! За это вас, москвичей, все и не любят! За вашу наглость! Приехал, говно такое, в мою деревню и, блин, мою же невесту за жопу хватает! – Он засучил один рукав.

– С чего это ты взял, что она твоя невеста?! Ты, валенок тамбовский?! На фиг ты ей сдался со своей вонючей деревней?! Она – моя невеста! Понял?!

– Это кто это валенок?! – Мишка засучил второй рукав. – Он, сука, мою невесту за жопу… и я же еще и валенок! Чмо московское! Сейчас я буду тебе, Юрий Долгорукий, руки выдергивать, чтобы ты ими не лез куда не надо! – Мишка двинулся на Юру.

Мешалкин отступил на шаг:

– Давай, попробуй, – он поднял с пола автомат, как дубинку, и махнул перед собой. – Иди сюда! Я тебе по твоей тупой голове настучу, чтобы она побыстрее соображала!

– Ч-и-во?!

– Ни-чи-во!

– А ну прекратите сейчас же! – Ирина встала между ними. – Я ничья не невеста! Я никому никаких обещаний не давала! А если вы начнете драку, то я ни с одним из вас вообще разговаривать не буду!

Из подвала поднялись Скрепкин с Абатуровым.

– Чего это у вас тут? – спросил дед.

– Всё в порядке, – ответила Ирина.

Скрепкин держал в руках вторую миску с пулями.

– Ну а раз так, – сказал он, – то давайте заряжать будем.

Мишка опустил руки и незаметно для остальных показал Мешалкину кулак.

А Юра показал Коновалову средний палец. На что Коновалов чиркнул ребром ладони ниже пояса. Юра отвернулся.

Глава восьмая ФАРУВЕЙ

Комон бейби лайт май файер!

Дорзы

1

Полковник Герман Васильевич Иншаков стоял перед коротким строем военных летчиков. После двух суток без сна вид у него был осунувшийся. За последние двое суток Иншаков спал часов пять, а то и меньше. Иншаков получил полный разнос от начальства и вынес тяжелое общение с Юлей Киселевой. Да и чисто по-человечески Герман Васильевич сильно переживал. Пропавший Иван Киселев был для него почти, можно сказать, как сын. В его глазах Иншаков узнавал себя в молодости. Вот таким же он был собранным, смелым и романтичным. Всю жизнь авиация для Иншакова являлась не просто работой, а как в кино – без неба и штурвала Иншаков себя не мыслил. Он не очень представлял, как будет жить на пенсии. Эх, пенсия… И надо же было, ко всему прочему, случиться такому ЧП за год до нее. Оставляет Герман Васильевич плохую память о себе на последнем году службы.

– Итак, ребята, – Иншаков посмотрел на носки своих ботинок, – как вы знаете, все наши вертолеты в течение двух суток искали Киселева… И не нашли… Ничего не нашли… Никаких следов… Я получил приказ… Короче, сутки нам еще дают на поиски… Если за сутки не найдем… приказано поиски прекратить… И всё… А я знаю, что если вертолетчики за двое суток не нашли, значит… Третьи сутки они просто так горючее жечь будут… А нам надо его найти! – Иншаков стукнул себя кулаком по ноге. – Надо понять, что случилось! Не мог Ваня просто так пропасть! Не такой это человек! Вы его знаете!.. Я вот подумал, что если вместо вертолетчиков полетите вы, у нас есть надежда. Потому что вы служили с ним вместе… знаете его… думаете, как он… Может, вас чего-то натолкнет… Интуиция мне говорит, что случилось с ним что-то экстраординарное. А у летчика-истребителя интуиция – вторая мать. Кому, как не вам, знать это? Поэтому вы, ребята, наша последняя надежда. Я хочу, чтобы вы поднялись в воздух и повторили его маршрут до самого того места, когда он исчез с радара. – Иншаков снял фуражку и провел ладонью по короткому седому ежику. – Сынки, – добавил он неофициальным тоном, – постарайтесь. – Он подошел к строю и каждому из пяти летчиков пожал руку.

Герман Васильевич чувствовал кое-что еще, кое-что еще ему подсказывала его интуиция, но он изо всех сил не хотел в это верить. Интуиция ему подсказывала, что Иван Киселев мертв.

2

Скрепкин зарядил автоматы.

– Опробовать бы не мешало, а то… кто их знает…

– Вот в деле и опробуем, – Абатуров вздохнул. – Ну… товарищи, идем на колокольню. Чует мое сердце, настал момент коренного перелома, как говорил товарищ Левитан… Либо мы их, либо они нас… А мы поддаться не имеем права, потому что за Бога воюем… И в ад нам попадать рановато…

Все двинулись к лестнице.

– Погодите, – остановился Абатуров. – Я шкатулку с собой возьму, чтоб ее никто не того…

Он вытащил из тайника шкатулку и положил в карман. ИСТРБЕСЫ поднялись на колокольню. Погода портилась. Небо было чистое, но дул крепкий пронзительный осенний ветер. Мешалкин поднял воротник.

– Вон они, – он показал пальцем вниз. К церкви со всех сторон подходили вампиры. – У, гады! – Юра плюнул вниз.

– А вот плевать на нашу землю не надо! – сделал ему замечание Коновалов.

– Я не на землю, а на вампиров!

– Один фиг – не попал! Целил в вампиров, а попал на нашу землю… Косой! Ты, наверное, и стрелять так же будешь! Я бы тебе оружие не доверил.

– А тебя никто не спрашивает! – Мешалкин понимал, что за Коновалова говорит ревность.

– Вы чего распетушились? – одернул их Абатуров. – Вы не враги друг другу! Вон враги, – он кивнул вниз. – Этого забывать нельзя.

– Ну как, попробуем? – Скрепкин передернул затвор.

– Погоди, – остановил дед Семен, – поближе подпустим. – Патроны экономь, они серебряные. И мало их у нас, надо бить наверняка. Стреляй одиночными… Эх… Я на войне ого-го каким стрелком был! Вернуть бы мне те годы… А теперь и глаз не тот, и рука дрожит…

Монстры подошли ближе.

Скрепкин прицелился в одного и уже собирался нажать на курок, когда какая-то тень промчалась мимо колокольни, закрыв собой лунный диск.

– Вон он! – закричал Абатуров. – Троцкий-сатанист! Стреляй в него, Леня!

К колокольне приближалась черная фигура в плаще. Фигура подлетела и зависла в воздухе в десяти метрах от ИСТРБЕСОВ.

Леня и Мишка одновременно выстрелили.

Пули ударили Кохаузена в грудь, расплющились и повисли на ней, как серебряные медали. Кохаузен снял одну, попробовал на зуб и засмеялся:

– Эти штуковины не для меня! – сказал он.

– А если в глаз! – крикнул Мишка и выстрелил снова.

Кохаузен снял с глаза расплющенную пулю и перевесил на грудь.

– Один черт, – он подлетел поближе. Теперь всем стало отчетливо видно его лицо. Это было страшное лицо с маленькой черной бородкой, раздвоенной на конце, сросшимися на переносице дугообразными бровями и пронзительным взглядом. Кожа на лице была словно древний пергамент, она не была похожа на кожу человека. Было ясно, что Кохаузен разменял не одну сотню, а может быть, даже тысячу, лет. Невозможно было смотреть ему в глаза. Эти глаза подавляли волю. Они всасывали в себя жизненную силу, как черные дыры Вселенной. Кохаузен выставил вперед руку с растопыренными пальцами. – Предлагаю сделку… Вы, как я теперь вижу, оказались достойными противниками. Я честно говоря, не ожидал… Достойный противник заслуживает достойной награды… Итак… Предлагаю сделку… Вы возвращаете мне мое… то, что лежит сейчас в кармане у Абатурова. – Дед Семен схватился за карман. – За это я уйду из деревни и уведу всех своих. А вам – исполнение всех желаний.

– Так уж и всех?! – крикнул Коновалов. – Это ты нам не… того! Кровососам своим заливай!

Кохаузен усмехнулся и обвел всех своим особенным взглядом. И каждый в мгновение увидел свою мечту.

Ирина увидела себя в Америке. Белоснежная вилла. Изумрудная зелень. Экзотические цветы. Она сидит в шезлонге с бокалом сухого мартини. А под ее ногами, в бассейне, плавает загорелый, мускулистый Мешалкин.

Скрепкин увидел Магалаева. Магалаев гнался за какой-то девушкой, очень похожей на Ирину, по вагонам электрички. Он уже практически настиг ее в тамбуре последнего вагона, но тут перед ним, как из-под земли, вырос Скрепкин. Помнишь меня?! Гадина! Магалаев пятится назад. В его глазах ужас. Очки повисли на одном ухе. Он вспомнил, он, конечно же, всё вспомнил! Скрепкин вынимает из кармана пистолет. За меня, за Веронику, за всех тех, над кем ты издевался, за всех мальчишек и девчонок, которым ты сломал жизнь! Козел вонючий! Магалаев вжимается в стенку и закрывает лицо ладонями. В последний момент Леня передумывает стрелять в него. Нет, такому гаду мало будет так легко умереть. Он убирает пистолет в карман, достает из другого кармана веревку, связывает Магалаеву руки, распахивает последнюю дверь вагона. Шпалы стремительно убегают назад. Прыгай! – кричит Леня Магалаеву. Магалаев дрожит. – Я боюсь… – А насиловать детей ты не боялся?! Скрепкин бьет Магалаева по морде, и тот вылетает на шпалы. Леня крепко держит веревку, на другом конце которой скачет по шпалам гнусное тело военрука. А-а-а-а! Бо-о-ольно! — кричит Бронислав Иванович. А нам, думаешь, было не больно?! – кричит ему Леня…

Коновалов увидел, как он на новеньком мотоцикле «Урал» с коляской легко обгоняет патлатых рокеров на «Харлеях». И этим иностранным хиппи становится видна надпись на спине Мишкиной куртки:

РУССКИЙ ГОНЩИК

Волосатые понимают, что с русским связываться бесполезно, и машут ему вслед руками… Мишка смотрит в глаза Ирине, которая сидит в коляске. А Ирина показывает ему большой палец – всё ништяк! Они проехали уже целую кучу стран. А это то ли Испания, то ли Италия – Мишка уже запутался в названиях. Но вот когда они доедут до Америки, вот там Мишка обязательно купит американскую цветомузыку и навешает ее по всему мотоциклу, чтобы ночью было далеко видно, что едет русский гонщик и сверкает, как алмаз…

Мешалкин увидел себя во фраке. Он лауреат Нобелевской премии за искусство скульптуры в области малых форм. Его объявляют, Юра поднимается с кресла, целует руку Ирине, которая сидит рядом в вечернем платье и бриллиантовом колье на шее, и, под бурные аплодисменты, по ковровой дорожке направляется к сцене. Он подходит к микрофону, постукивает по нему ногтем. Раз… Раз… Проба… Господа, я счастлив, что вы по достоинству смогли оценить мой скромный вклад в сокровищницу мирового искусства! Но я счастлив не только за себя, но и за то, что эта премия достанется нашей великой Родине! Я также хочу поблагодарить мою жену Ирину, которая вдохновляла и продолжает вдохновлять меня резать по дереву… Напоследок я хочу подарить уважаемому Нобелевскому Комитету вот эту скромную вещицу. Он вынимает из кармана кинетическую скульптуру «Мужик и медведь долбят по пеньку молотками» и подносит ее королю Норвегии. Король Норвегии обнимает Мешалкина и говорит: Если захотите поработать у нас в стране, двери лучших мастерских и музеев Норвегии всегда широко распахнуты перед вами. Для нас это будет большая честь… Для меня, Ваше Величество, – отвечает Мешалкин, – это тоже большая честь, но работается мне лучше всего в России. Воздух Родины помогает мне, как Родену, понять, что именно лишнее нужно отсечь, чтобы получилось произведение искусства…

Абатуров увидел себя молодым. Он вернулся с войны и стал начальником Уголовного розыска. Он ходит в длинном кожаном плаще с орденом Красного знамени и говорит: Вор должен сидеть в тюрьме! Раздается телефонный звонок. Абатуров хватает черную трубку. Начальник УгРо Абатуров на проводе! На другом конце говорят с кавказским акцентом: Таварыщ Абатуров. С вамы гаварыт таварыщ Сталин. Как дэла, таварыщ?.. – Спасибо, товарищ Сталин! Хорошо. Ловим воров и бандитов… – Вот аб этом, таварыщ Абатуров, я и хатэл с вамы пагаварыть. Мы с таварыщамы падумалы и рэшили, зачэм такой спэциалист ловыт бандытов в одном Тамбовэ? Пусть он лучше ловыт бандытов па всэму СССР. Мы пастанавилы назначить вас, таварыщ Абатуров, наркомом Угрозыска и наградыть вас званием Гэроя Советского Саюза… Абатуров вскакивает со стула и вытягивается в струнку: Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!.. Товарищ Сталин, а ничего, что я церковь в деревне построил?.. – Хорошо, что пастроыл. Мы на асновэ вашэго начинания включилы в новый пятилэтний план страитэльство церквэй в дэрэвнях. А то людям в дэрэвнях хадыть нэкуда стала. Маладэц, таварыщ Абатуров…

Абатуров тряхнул головой, и видение растворилось. Перед ним снова было темное тамбовское небо с желтой луной, на фоне которой покачивался демон. Дед Семен посмотрел на остальных и понял, что они тоже видели свою мечту. Он понял, что демон не соврал, он может выполнить любое самое сокровенное желание, он знает, что им нужно, и может это дать. Но взамен…

– Очнитесь, православные! – закричал дед неистово. – Очнитесь, ради Всевышнего!

Люди на колокольне вздрагивали и как будто просыпались, трясли головами и терли глаза руками. Не просыпался один Мишка. Он так и стоял, покачиваясь взад-вперед, с широко раскрытыми, но невидящими глазами. Абатуров развернулся и дал ему пощечину. Мишка повалился назад, стукнулся головой о колокол и очнулся.

– Бум-м-м-м! – загудел колокол.

От этого звука демона отбросило на метр назад.

Абатуров посмотрел на свою ладонь. Есть у меня еще в руках сила!.. Но моя ли это сила? Или сила Господа, которую он вложил в мою стариковскую руку, чтобы я вызволил православного христианина?..

— Не верьте ему, люди! Он всё врет! – От его крика демона отбросило еще дальше. Это сильно удивило деда. Что-то поменялось в облике демона. Какая-то, что ли, усталость появилась в нем. Абатуров набрал полную грудь воздуха и заорал. – А-а-а-а-а-а! Па-а-аше-ел-на-а-хе-е-ер! – На этот раз демона не откинуло назад. Он висел на том же месте и смотрел на Абатурова своим особенным взглядом. – Люди! Он искушает нас, как искушали Иисуса Христа в пустыне! И так же, как Иисус, мы должны твердо сказать НЕТ! Посмотрите на него! Он же слабеет от нашей твердости! И если мы продержимся, ему хана!

– Замолчи, болтливый старикашка! – заревел Кохаузен. – Ты – жалкий человечек, проживший жалкую короткую жизнь! Что для тебя значит «подольше продержимся»?! Ты не имеешь понятия о времени! Ты вчера родился и сегодня умрешь, как комар! А я вечен! Я видел, как целые континенты уходят под воду, как вспыхивают и гаснут звезды, как рождаются и гибнут цивилизации!

– Ну, про звезды-то ты загнул! – перебил Скрепкин. – Демоны столько не живут!

– Заткнись! – Глаза Кохаузена засверкали в темноте. – Раз вы так тупы и упрямы и не хотите по-хорошему, я заберу у вас то, что мне нужно силой! Вам конец! И никакой ваш Бог не поможет вам теперь! Где он, ваш Бог?! Нет его тут! А я здесь! И всё мое войско со мной! – Он взмахнул плащом.

Абатуров хотел ответить: Ты, демон тупой, не понимаешь, что Богу не обязательно собирать вокруг себя кучи безмозглых трупов, если он может проявить себя через живых порядочных людей, – но не успел сказать этого, потому что демон взмахнул руками-крыльями, и все вампиры начали подниматься в небо.

Люди растерялись и остолбенели от такого зловещего смертоубийственного шоу. Сотни ходячих трупов взлетали, как воздушные шарики, в темное небо, будто их головы, заместо просроченных мозгов, заполнил летучий газ.

Они поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались, поднимались и поднимались и поднимались!

И, поравнявшись с колокольней, они приняли горизонтальное положение, головами в сторону людей. Они выставили свои острые длинные клыки и задрожали, готовые в следующую секунду броситься вперед, как японские камикадзе…

3

Максим Чернов что-то почувствовал. Он не мог объяснить что это, но что-то внутри подсказало, что нужно развернуть самолет и лететь в другое место. Вот она, интуиция, про которую говорил полковник Иншаков. Чернов прямо-таки печенкой чувствовал, что нужно срочно лететь вот по такому-то курсу.

Он развернул самолет и полетел курсом внутреннего голоса.

И не он один почувствовал так. Григорий Дроздов, Алик Хайбулин, Петро Сухофрукт и Роман Битлоз – все летчики эскадрильи тоже почувствовали это.

4

Вампиры ринулись к колокольне с разной скоростью. Одни летели очень быстро. Другие немного помедленнее.

– Не бойтесь, братцы! – крикнул Абатуров. – Не даст им сила церкви до нас добраться. Не пустит она их сюда.

Не слушая Абатурова, Коновалов и Скрепкин уже стреляли в подлетающих упырей. И многие из них вспыхивали на лету и падали вниз, как подбитые утки.

Дед Семен оказался прав только частично. Двух автоматов не хватало, чтобы отбиться от летучего полчища, и многим вампирам удалось долететь до колокольни. Не сбавляя скорости, они кидались вперед и вспыхивали, проходя через защитную для людей, но смертоносную для упырей оболочку святого храма. Те из вампиров, которые летели на низкой скорости, в мгновение ока сгорали, не пройдя сквозь защиту. Но тем, которые летели быстро, все-таки удавалось проскочить через нее. Они вспыхивали и, как бутылки с зажигательной смесью, падали на пол колокольни, ударялись о колокол, обжигали людей.

Снизу доносилась адская музыка:

Комон бейби лайт май файер! Комон бейби лайт май файер! Комон бейби лайт май файер! Фаей-ерр-р!

Голос Кохаузена, как будто усиленный микрофонами и динамиками, произнес:

– Наше ослепительное шоу сопровождается выступлением ансамбля адской музыки «Холодные Собаки»!

Один из горящих монстров свалил Абатурова. Одежда деда вспыхнула. Ирина подбежала к нему, ногой спихнула догорающего скелета и накинула на Абатурова куртку. Скрепкин и Коновалов стреляли. Юра Мешалкин бегал по колокольне, колом сбрасывая догорающие останки вниз, и топтал ногами пламя, не давая ему разгореться. Но силы были неравные, люди понимали, что долго не продержатся. Вампиры всё летели и летели! Сколько же их было?!.

Абатуров, морщась, поднялся на ноги. Борода и волосы на его голове обгорели, от них пахло паленой шерстью.

– Отходим! – прохрипел он. – Отходим вниз!

Но тут какой-то разогнавшийся вампир влетел на колокольню и пережег собой канат, на котором висел колокол. Колокол рухнул вниз и придавил люк. Путь к отступлению был отрезан.

Из темноты захохотал Кохаузен.

– Шоу продолжается!

– Ексель! – Абатуров всплеснул руками. – Шоу Галимуда! – И тут он вспомнил про икону, которая так и висела у него на груди, правда, теперь без серебряного оклада. Так даже лучше! — подумал дед. – Теперь сатанистам будут видны не только лица, но и руки святых! Он поднял икону перед собой и начал быстро крутиться вокруг своей оси.

Сила защитной оболочки, соединившись с силой иконы, создавала непреодолимый заслон. Теперь даже самые сверхскоростные упыри не могли пролететь сквозь нее, они ударялись об оболочку, вспыхивали и падали вниз.

Кохаузен увеличил количество атакующих и скорость их полета. Но пока дед Семен успевал крутиться, монстры не могли прорваться сквозь защиту. Голова у деда кружилась. Ноги подкашивались. Изношенный вестибулярный аппарат едва справлялся с такими нагрузками. Абатуров рухнул на пол. И тут же несколько монстров проскочили сквозь ослабевшую защиту. Мешалкин выхватил икону из дедовых рук и принял эстафету. А Скрепкин и Коновалов прикладами автоматов сбивали горящие останки вниз. Ирина тем временем пыталась откатить от люка колокол. У всех уже были сильные ожоги, но никто не обращал на них внимания.

5

Максим Чернов потянул штурвал вниз, самолет начал терять высоту. Что-то под правым крылом привлекло его внимание. Что-то светилось там, внизу. Максим снизился достаточно, но то место осталось уже позади, и нужно было разворачиваться. Он заложил вираж и полетел к светящейся точке.

– Мать честная! – вырвалось у Максима.

Внизу зелеными огнями было выложено какое-то странное слово:

ХАМДЭР

И тут в наушниках раздался голос:

– Чернов, это ты?!

– Я, товарищ полковник, – Максим узнал командира.

– Головка от руля! В твоих вещах мы нашли деньги, которые на прошлой неделе ты украл! Украл, сволочь, зарплату всего полка!

Чернов опешил. На прошлой неделе им не выдали зарплату, потому что, как объяснили, произошло какое-то недоразумение. Что за недоразумение никто не понял, но без денег было хреново.

– Недоразумение, из-за которого на прошлой неделе не выдали деньги всему полку заключалось в том, что их сп…ли! – продолжал Иншаков. – Мы сразу, б..дь, поняли, что это кто-то из своих, поэтому и не сказали, что деньги сперли! Я слово офицера дал, что найду гада! Мы вас специально в воздух подняли, чтобы в ваших вещах покопаться! Вот так-то! Вот и нашли что искали! Как же ты, Максим, смог у своих?!

– Товарищ полковник…

– Молчать, гнида! В военное время таких, как ты, без суда к стенке приставляли!

– Товарищ…

– Заткнись, я сказал, подонок! Тамбовский волк тебе товарищ полковник! Ты боевых своих товарищей предал! Ты опорочил честь русского солдата! Пятно посадил на всех военных летчиков! Таким, как ты, нет места в наших рядах! Посадишь самолет, сдашь оружие – и под арест! Не хочу с таким мерзавцем разговаривать! – полковник отключился.

В глазах у Максима потемнело. В голове стучало. Он не знал, что думать и что делать. Только что его обвинили в ужасном преступлении, которого он не совершал. Как же он теперь сможет отмыться от такой клеветы?! Его товарищи будут плевать ему в лицо! Никто не подаст ему руки! Родители, узнав о том, за что его выгнали из рядов, откажутся от своего сына! Он вспомнил старый фильм «Неподсуден», где вот так же, ни за что ни про что, опорочили летчика-испытателя. Его опорочил друг, которого играл артист Куравлев. И этот летчик был вынужден уйти из авиации, его бросила девушка и вышла замуж за Куравлева. Вся жизнь наперекосяк! Когда Максим смотрел фильм, он сильно переживал за главного героя, примерял ситуацию на себя и не знал, хватило бы у него мужества перенести такое…

Последнее, что увидел Максим Чернов, был стремительно наползающий крест…

6

– Помогите же мне кто-нибудь! – закричала Ирина. – Эта чертова штуковина весит шестнадцать тонн! – Она пнула колокол ногой и заплакала от боли и бессилия.

Юра остановился и поспешил к Ирине на помощь.

И в это мгновение все услышали нарастающий нечеловеческий рев.

Юра задрал голову и увидел, как прямо на церковь падает военный истребитель. Мешалкин должен был автоматически зажмуриться, как сделал бы на его месте каждый, но не успел – время круто изменило ход течения. Юра увидел, как самолет, летевший прямо на них, шарахнулся в сторону, как будто чья-то огромная и невидимая рука толкнула его в бок. Самолет сбил крылом крест на колокольне и упал за церковью. Раздался оглушительный взрыв.

Взрывной волной колокол опрокинуло на бок, и он придавил собой Леню Скрепкина. Леня потерял сознание.

Ирину, стоявшую перед колоколом, зашвырнуло внутрь. Если бы она повернула голову по-другому, то точно сломала бы себе шею.

Коновалова, стоявшего у самого края и стрелявшего по монстрам, сбросило вниз. Он вышиб собой деревянную ограду, перевернулся в воздухе, ударился о край крыши и упал на землю вместе с автоматом на шее.

Деда Семена выбросило следом за Мишкой. Но он каким-то чудом ухватился рукой за край разрушенной ограды и повис на ней. С трудом подтянулся и перехватил перекладину второй рукой. Перекладина прогнулась и затрещала.

Меньше всех пострадал Мешалкин. Во время взрыва он стоял так, что колокол защитил его от взрывной волны. А когда колокол начал заваливаться, Юра успел отпрыгнуть в сторону.

– Па-ма-ги-те! – услышал он голос деда Семена.

Юра подскочил к краю и увидел старика, висящего под ним. Юра нагнулся и хотел схватить Абатурова за шиворот, но не успел. Перекладина треснула и просела. Дед Семен опустился на полтора метра ниже. Доска, за которую он продолжал держаться, висела на одном гвозде.

– Господи! Спаси и сохрани! – закричал Абатуров, и от его сильного крика доска снова затрещала.

– Тише, дед! – зашипел на него Юра. – Тише виси!

Кто-то положил Мешалкину руку на плечо. Он вздрогнул и оглянулся. Сзади стояла Ирина. Вид у нее был не очень… Она морщилась и держалась рукой за голову. Будь на ее месте обычная девушка, она бы так быстро в себя не пришла. Хорошо, что у Ирины была физическая подготовка. Она уже могла действовать.

– Как ты? – спросил Юра. – У тебя всё о’кей?

– О’кей, – ответила девушка.

– Подержи меня за ноги. Я должен достать деда.

Ирина кивнула, нагнулась и крепко ухватила Юру за лодыжки. Мешалкин перегнулся вниз настолько, что смог пальцами дотянуться до руки Абатурова.

– Еще чуток опусти! – попросил он Ирину.

Ирина немного подалась вперед.

Юра уже готов был перехватить руку Абатурова, но тут конструкция, на которой висел дед, не выдержала. Доска выскочила из гвоздя и полетела вниз. Юра сделал отчаянный выпад и успел перехватить деда Семена за рукав пиджака. Рука Абатурова проскочила в рукав и выскочила из него. Деда Семена качнуло и крутануло против часовой стрелки. Он повис на одном рукаве пиджака. Руку в пиджаке вывернуло назад, и дед застонал от боли. Но все-таки он не упал. С Божьей помощью он продолжал висеть и крутиться.

Шкатулка вывалилась из кармана и полетела вниз! Она летела, переворачиваясь в воздухе, поблескивая своими полированными гранями. Она падала и падала! Она ударилась о стенку, отлетела в сторону, ударилась о козырек над крыльцом, отлетела и упала в траву в нескольких метрах от Мишки Коновалова.

– А-а-а! – закричал дед Семен. – Шкатулку упустили! – Он дернулся и сполз еще ниже.

Ирина поползла на животе к краю. Ее охватила паника. Это конец, – пронеслось у нее в голове. – Сейчас мы все трое сорвемся вниз, и если не разобьемся насмерть, то нас закусают! А если не закусают и не разобьемся, то я останусь инвалидом на всю жизнь и буду ездить на коляске! Прощай, молодость! Почему-то ей не приходило в голову, что она может просто разжать руки и выпустить Мешалкина ноги. Может, в ее голове и проскочила такая мысль, но она там не задержалась и была полубессознательно отброшена подальше. Ирина завертела головой, ища глазами, за что бы зацепиться. Вот оно! Ирина просунула кроссовку в кольцо, за которое упавший колокол крепился к потолку. Сползание прекратилось. Но вытянуть назад двух здоровых мужчин сил не было. Силы кончались. И теперь Ирина молила Бога, чтобы только продержаться подольше.

7

Алик Хайбулин увидел, как на земле что-то ярко вспыхнуло. Что-то взорвалось там, на земле. И сердце летчика почувствовало беду. За несколько минут до взрыва Алик слышал в наушниках, как полковник Иншаков безуспешно пытается связаться с Максимом Черновым. Алик и другие летчики тоже пытались, но Чернов молчал. И теперь Хайбулин увидел взрыв. Внутри всё похолодело. Чернов был лучшим другом Хайбулина. Все летчики крепко дружили, но с Максимом у них были особые отношения. Они вместе закончили харьковское летное училище, вместе воевали в одной из горячих точек, вместе попали в одну часть, и всегда выручали друг друга.

Хайбулин закусил губу. Неуравновешенные люди, особенно женщины, когда происходит что-то неотвратимое, начинают бессмысленно причитать, охать, говорить – что же это случилось, как же это произошло и что же теперь будет… Но Хайбулин молчал. За его молчанием скрывалась адская боль, которую способны испытывать и терпеть только самые сильные натуры.

Хайбулин надавил на штурвал, и машина плавно начала снижаться к месту взрыва.

Что-то щелкнуло в наушниках, и сквозь помехи и треск до него донесся голос полковника Иншакова:

– Хайбулин! Хайбулин!

– Да, товарищ полковник… Вижу взрыв.

– Какой, мать их, еще взрыв?!

– Не могу знать точно, но похоже… Чернов это…

– Ты что заливаешь, татарская морда?! – неожиданно рявкнул полковник. – Чернов десять минут назад вернулся на аэродром!

– Как вернулся?! – у Хайбулина отлегло от сердца. Он сразу простил полковника за татарскую морду.

– Вот так! Вернулся и всё о тебе доложил!

– Что доложил? – не понял Алик.

– А то ты не знаешь?! – усмехнулся полковник. – Насреддин Талибыч!

Если бы не гермошлем, у Алика, наверное, отвисла бы челюсть.

– Вот так-то! – продолжал полковник. – В Афгане был?! Был! Снюхался с исламистами?! Снюхался! А теперь всё то же самое, только на нашей территории!

– Чего на территории? – Алик совсем растерялся.

– Не хочешь сознаваться – не сознавайся! Мне это от тебя не надо! А кому надо – выбьют из тебя что надо! Шпион, понимаешь, херов!

– Кто шпион?!

– Ты! Мне про тебя Чернов всё доложил! Долго он тебя пас! Хоть ему и противно было с тобой, с чурбаном, возиться! Понабрали в армию чурбанов, понимаешь, и какой-то боеспособности добиться хотят! Готовься, супчик! Возвращайся, сдавай оружие и всё! Тебя уже ждут!

Хайбулин потерял контроль. Он смотрел перед собой остекленевшими, ничего не видящими глазами и давил на газ.

8

Леня Скрепкин с трудом открыл глаза и попытался приподняться. Он сел. Спина и затылок разламывались от боли. В голове гудело, будто он сидел внутри колокола. Колокол! Вот причина зверской боли. Леня прислонился затылком к холодному сплаву из чугуна и меди. Он приложил затылок чуть быстрее, чем было нужно, и колокол тихо отозвался, прибавив свое гудение к гудению в голове.

– Мама, – Леня обхватил голову руками. – Как же больно!

– Парни! – услышал он голос. – Парни! Я больше не могу!

Леня повернул голову и увидел Ирину, державшую кого-то за ноги. Кого она держит, Леня разглядеть не мог. Он не понимал, что происходит, – частично у него отшибло память. Но картинка, как в пазле, фрагмент за фрагментом, восстанавливалась.

Леня поднялся, шатаясь, подошел к Ирине сзади и заглянул вниз, чтобы посмотреть – что же она такое там держит. Ниже висел Мешалкин, а под ним висел дед Семен. Дед Семен висел на одном рукаве пиджака и крутился против часовой стрелки. Это напомнило Скрепкину обезьяний мост из книжки про Айболита.

– Понял, – сказал Леня, взял Ирину за подмышки и потянул на себя. Его ладони обхватили упругую грудь девушки, и Леня почувствовал неуместное возбуждение. У него даже появилась на мгновение странная мысль, что он любит Иру. Но эту мысль тут же спугнул ее крик.

– Аи! – от неожиданности Ирина разжала одну руку.

– Бля! – вскрикнул Мешалкин. Одна его нога запрокинулась набок.

– Мешалкина хватай, а не меня, козел! – закричала Ирина на Леню.

– Понял, – Скрепкин схватил Мешалкина за ногу и вытянул его до пояса на колокольню.

Ира поднялась и стала помогать Скрепкину. Она тянула за другую ногу. Еще рывок – и Мешалкин проехал подбородком по кирпичам.

– Б-б-бл-ля!

Теперь в угрожающем положении оставался один только дед.

– Еще раз взяли! – скомандовал Леня.

Юра приподнялся на колени и потянул деда за рукав.

Вслед за рукавом на поверхности появилась голова Абатурова. Леня схватил деда за подмышки и вытянул.

Абатуров тут же вскочил на ноги и шагнул назад, к краю, как будто собираясь снова повиснуть.

– Куда ты, старый?! – Скрепкин ухватил деда сзади за ремень. – Костей не соберешь!

– Шкатулка! – застонал Абатуров и попытался вырваться. – Шкатулка! Шкатулка же вывалилась!

Когда шкатулка выпала у деда из пиджака и он в первый раз закричал об этом, никто его не услышал. Мешалкину было не до того, Ирине тоже было не до того, а Скрепкину тем более было не до того. Теперь же до всех дошло.

– Бежим вниз! – заорал Мешалкин. Он подпрыгнул и исчез в люке.

За Мешалкиным прыгнула Ирина. За ней – Абатуров.

Леня Скрепкин рванул было за остальными, но тут вспомнил про автомат. Он оглянулся. Автомат лежал на полу, наполовину придавленный колоколом. Леня навалился на колокол и катнул. Его уши уловили тревожный, нарастающий гул. Что-то было в нем знакомое, но Леня не придал этому значения. Колокол откатился. Леня схватил автомат с расплющенным прикладом и кинулся за остальными. Когда он бежал по лестнице, гул перерос в яростный рев.

9

Дед Семен тоже слышал гул. И понял, что это. На бегу Абатурову открылось, почему, пока он болтался на пиджаке, их не атаковали монстры. Абатурову открылось, что это Кохаузен использует против людей военно-воздушные силы. Таков его, Кохаузена, стратегический план. Раз он с помощью нечистой силы не может стереть святую церковь с лица земли, он попытается стереть ее с помощью самолетов, к нечистой силе отношения почти не имеющих. Точнее, стереть руками людей, не имеющих отношения к нечисти. Это он, гад, и раньше часто проделывал! Но Бог пока отводил беду и защищал церковь.

10

Герман Васильевич Иншаков сидел у себя за столом в кабинете, подперев руками лоб. Он всегда был уверен в себе и контролировал ситуацию. А вот сейчас… Герман Васильевич находился в полном нокауте. Он не знал, что делать дальше. В мирное время, за год до отставки, он, полковник Иншаков, теряет два боевых самолета и двух наикласснейших пилотов. Иншаков не знал, что думать. Может быть, самолеты похитили инопланетяры с летающих блюдец НЛО? А что? Это гражданские могут верить или не верить в такие штуки, не имея о них ни малейшего понятия. Потому что для них, для гражданских, небо не составляет большую часть жизни. Небо для них – фон. А когда небо это, практически, дом, в котором ты живешь и работаешь, то начинаешь замечать в небе явления, какими бы паранормальными они не казались. В середине шестидесятых Иншаков служил на Кубе, охраняя воздушные пространства острова Свободы. И однажды он лично сам видел над океаном несколько летающих тарелок. Он уже возвращался на аэродром, когда увидел в небе НЛО. Это были огромные серебристые космические аппараты с мигающими сигнальными огнями по периметрам. Он сообщил о них на Землю, ему посоветовали попробовать пустить по ним ракету воздух-воздух. Что Герман Васильевич и сделал. Он нажал на кнопку, и ракета понеслась вперед. Иншаков увидел, как возле самого НЛО ракета развернулась и полетела назад, прямо на него. Иншаков едва успел увернуться. Ему показалось, что он даже заметил через стекло острие ракеты. Единственный раз в жизни Герман Васильевич обоссался от стресса. Но никто об этом так и не узнал…

Теперь он сидел и думал, что вполне вероятно вмешательство НЛО, которых над Тамбовской областью попадается особенно много. Или в каком-то районе Тамбовщины появилась антимагнитная дыра, засасывающая предметы из пространства и времени, типа Бермудского треугольника. Иначе почему оба самолета исчезли с радаров в никуда? Они исчезли, и больше их никто нигде не видел. С мест тоже не поступало никаких сообщений о взрывах, падениях самолетов и тому подобное…

Иншаков вытащил из стакана карандаш и переломил пополам. Один огрызок отшвырнул в угол, а другой разгрыз.

Раздался звонок.

Иншаков вздрогнул. Трубку брать не хотелось, он чувствовал неладное. Выплюнул огрызок карандаша и медленно поднес трубку к уху.

– Слушаю.

– Товарищ полковник! – услышал он встревоженный голос диспетчера. – Хайбулин исчез с радара!

У Германа Васильевича потемнело в глазах. Он ладонью похлопал себя по нагрудному карману форменной рубахи, нащупал упаковку валидола, залез в карман двумя пальцами… Успеет ли сердце дождаться, пока он копается в кармане?.. Иншаков выдавил на ладонь круглую таблетку, положил под язык. Во рту онемело, как на морозе.

Надо отзывать ребят… Что-то происходит не то… Что-то… Иншаков потянулся к трубке. Сердце бешено колотилось.

11

Юра выскочил на улицу и сразу увидел шкатулку. Шкатулка блеснула в темноте полированной гранью, Юра зажмурился от яркого света. За церковью полыхал самолет, и грани шкатулки ловили отблески пожарища. Мешалкин побежал к шкатулке. Он был совсем рядом, он вытянул вперед руку, он готов был схватить ее и спрятать на груди, чтобы спасти этот мир, но… оглушительный рев… Мешалкин ничего не понял… им как будто выстрелили из пушки… что-то сильно долбануло Юру по ушам, и он полетел в обратную сторону…

12

Иншаков передумал. Он положил трубку на место и сам пошел в диспетчерскую.

– Отдохни, сынок, – сказал он сидевшему за пультом лейтенанту. – Покури. – Герман Васильевич надел на голову наушники и включил связь. – Ребята! Всё, возвращаемся. Как поняли? Прием! – Никто не ответил. Герман Васильевич слышал только треск, помехи и шум. Ему стало нехорошо. – Прием! – повторил Иншаков. – Ребята, слышите меня?! Прием!

Сквозь помехи прорвался голос:

– Слышу, папа!

Герман Васильевич удивился. Он узнал голос Романа Битлоза, к которому относился очень хорошо. Роман располагал к себе Иншакова, он был обаятельный, способный и сообразительный. Вот бытует в армии мнение, что молдоване все тормоза. Но про Романа никто бы такого сказать не смог. Роман Битлоз был общим любимцем, балагуром, юмористом и заводилой в положительном смысле слова. Иншаков иногда поругивал его. Роман часто бегал в деревню на танцы, драл деревенских женщин, не раз получал от деревенских мужиков по морде. Но Иншаков, когда говорил Битлозу, что не может доверять штурвал человеку, которому надавали по башке, – видел в нем себя молодым. Иншаков сразу после училища служил пару лет на Украине, где вот так же, как Роман, бегал вечерами на танцы, ухаживал за девушками и получал от местных кольями и дубьем по ребрам и голове. У Иншакова было много романов, он буквально сходил с ума от южных девушек, что-то особенное было в их глазах, голосах и фигурах.

– Битлоз, ты?

– Я, папа.

– Ты что говоришь?! – полковник не понял. Что-то этот Битлоз определенно зарывался. Когда летчики называют комполка за глаза папой – это нормально. Но вот так, напрямую – непозволительная фамильярность. – Какой я тебе, на хер, папа?!

– Действительно, херовый папа, – ответил Битлоз.

– Офицер, ты что себе позволяешь?! – Иншаков покраснел от гнева.

– Не кипятитесь, Герман Васильевич! Пришло время серьезного разговора. – Последовала небольшая пауза. – Помните, Герман Васильевич, Украину? Помните, Галинку Мунтян.

Иншаков не помнил… Мало ли их тогда было, Галинок… Он и по фамилиям-то всех не знал. И тут как будто что-то вспыхнуло у него в мозгу… Прекрасное лицо с большими черными глазами… брови дугой… полные алые губы… толстая коса… расшитая узорами белая рубашка… теплые южные ночи… виноград… роса… сено… сено… сено…

– Ну что, вспомнили?

– Д-да… Эх…

– Ну, здравствуйте, папа… Сын я ваш… Так-то вот… Обрюхатили вы тогда мамку… Обрюхатили и улетели… А она, чтобы позора избежать, вышла за алконавта одного, Битлоза, который издевался над ней всю жизнь, избивал, заставлял побираться ему на бутылку… Умерла мамка… А я из дома убежал… – Иншаков вспомнил, что Роман Битлоз был из детского дома. – … А мамка мне перед смертью рассказала, кто мой отец настоящий. И я всё сделал для того, чтобы вас, папа, разыскать и отомстить вам за мамкины слезы, за смерть ее и за фамилию, которую я получил от подонка, и из-за которой меня всё детство чморили и издевались! И теперь, когда вы знаете, кто я такой, я на ваших глазах покончу жизнь самоубийством, чтобы вы это запомнили как следует и чтобы вам, папа… — Битлоз не договорил. – Естрдей, о май трабол симс со фару вей, – услышал Иншаков в наушниках, – пай лук……ту сшей, о аи белив фо естрдей…

Герман Васильевич дернулся и повалился на стол. Его сердце не выдержало.

13

Абатурова с крыльца отшвырнуло обратно в церковь. Дед Семен пролетел через всё помещение, сбил по пути подсвечник и ударился боком об стенку. Церковная дверь сорвалась с петель и полетела следом за Абатуровым. На лету дверь перевернулась, приняв горизонтальное положение, и продолжала свой полет, как реактивная ракета. Дверь врезалась в стену всего на несколько сантиметров выше головы деда Семена и упала, накрыв старика собой, как крышка.

Колокольня от взрыва зашаталась, но выстояла. А вот Скрепкин не выстоял. Он слетел с лестницы и поломал ногу. От боли Леня опять потерял сознание.

Мешалкин очнулся в кустах. Он похлопал себя по ушам. Вокруг стояла звенящая тишина, как в телевизоре с выключенным звуком. Юра ничего не слышал. Он увидел Ирину. Ирина лежала на спине с открытыми глазами и ловила ртом воздух, как рыба… Юра вспомнил гигантскую рыбу, которую поймал, когда только приехал в Бубен… С нее-то, с этой рыбы, для него всё и началось. И знакомство с Ириной, и… Про остальное думать не хотелось… Юра поднялся и, шатаясь, подошел к Ирине. Присел на корточки.

– Ирина! – закричал он, но не услышал себя. – Ирина! Что с тобой?!

Ирина протянула руки и ухватила Мешалкина за пиджак. Она что-то ответила – ее губы шевелились, но Юра не слышал. Ирина тряхнула Юру и опять что-то сказала. Юра помотал головой, похлопал себя по ушам и заулыбался.

– Не слышу! – крикнул он. – Я тебя не слышу! Что-то с моими ушами!

Тогда Ирина обхватила Юру за голову и развернула на сто восемьдесят градусов. И тут Юра увидел Коновалова. Коновалов лежал на боку и беззвучно стрелял из автомата по наступающим монстрам. Юра видел вспышки, вылетавшие из ствола. Коновалов что-то кричал. Монстров было много, очень много. На место каждого уничтоженного вставало двое-трое новых. До Юры начали доноситься первые тихие звуки – слух возвращался. Пух! Пух! — как будто лопались мыльные пузыри – первым прорвали антислуховой барьер автоматные выстрелы. – Пух! Пух! – уже погромче. А вот что-то кричат, но что – пока не разобрать, как будто очень далеко в лесу перекликаются грибники:…у… а… дуй… еда… уй… ат ою… ука… ля… ляди… ну авай… авай… давай…

Ирина подтолкнула Юру в затылок. Он оглянулся. Она замахала рукой – двигайся!

И Мешалкин пошел к Коновалову. Теперь он слышал уже в половину нормы, то есть почти всё.

Но к Коновалову было уже не прорваться. Монстры окружили Мишку со всех сторон плотным кольцом.

– Юрка! – крикнул Коновалов. – Лови! Лови шкатулку! – Из-за голов упырей вылетела шкатулка и полетела к Мешалкину.

Юра подпрыгнул, как баскетболист, и поймал ее двумя руками.

Монстры вокруг Коновалова повернулись к Мешалкину и застыли.

Юра пошел к церкви. Ноги были точно ватные и плохо слушались. К тому же голова отдавала телу невнятные команды. Юра одновременно думал, что ему нужно спасать шкатулку, что ему нужно спасать Ирину, что ему надо помочь Коновалову выбраться из окружения, что он себя плохо чувствует, что ему это всё снится, потому что такого не бывает.

– Юра, быстрее, быстрее! – закричала Ирина. Она поднялась с земли и, опираясь на кол, захромала к церкви. – Быстрее!

– Иду!.. Всё!.. Уже иду!.. Я понял!..

Сзади раздался детский голос:

– Папа! Куда ты, папа?!

Мешалкин остановился и оглянулся. Прямо за ним стояли Таня с детьми.

– Папа, куда ты? – запричитала Верочка. – Мы тебя ждали, ждали, а ты от нас опять убегаешь…

– Так нечестно, – сказал Игорек. – Папа, ты же меня учил всегда честно поступать…

– Папа себя плохо чувствует, – объяснила детям Таня. – Сейчас мы заберем его домой и там полечим ему ушки. И всё будет хорошо. Он поправится и выстругает вам из дерева солдатика и зайку…

Мешалкин улыбнулся. До него наконец-то дошло, что всё, что он видел перед этим, было кошмарным сном, а вот теперь наконец-то он проснулся, и всё опять нормально, по-настоящему… Он двинулся к семье. Он попытался сказать: Дети! Таня! Как хорошо, что я проснулся! Мне такие ужасы снились! Но вместо этого изо рта у Юры вырвались какие-то нечленораздельные мычания. Что-то не в порядке было с речью… Ну, это пустяки, просто он еще не до конца проснулся… А вот сейчас он обнимет своих детей и жену и всё будет нормально… И расскажет им, какой ему сон снился удивительный… Он протянул вперед руки. В одной руке блеснул какой-то предмет. Юра не мог вспомнить, что это. Да это было и неважно. Татьяна тоже протянула к нему руки и улыбнулась.

– Иди ко мне, – сказала она.

– Стой! Стой! – закричала Ирина.

Мешалкин вздрогнул, и словно опять проснулся.

– Стой, Юра! Это ловушка! Это не твоя семья! Это монстры! Они хотят завладеть шкатулкой и выпить твою кровь!

И тут Юра увидел, что у его жены и детей лица покойников, глаза, как алюминиевые заклепки, изо ртов торчат клыки, а по телам ползают червяки и мокрицы, и от них воняет гнилью.

Татьяна зашипела и двинулась на Мешалкина.

– Не слуш-шай ее! Не слуш-шай эту проститутку! Я – твоя законная жена. И это твои законные дети! Ты должен быть заодно с семьей! Ты должен! – Она потянула руку к шкатулке.

Мешалкина вырвало, как из пушки, прямо на эту ужасную загробную руку. Он попятился.

– Не трогай меня! Не трогай меня, ведьма! – После того как его вырвало, Юра окончательно пришел в себя. Он поднял свободную руку и перекрестил вампира.

Татьяна остановилась, зашаталась, но снова двинулась на Мешалкина. Крестное знамение на нее подействовало слабо. С флангов Мешалкина обходили дети.

– Ш-шкатулку! Отдай ш-шкатулку! – шипели они.

Юра растерялся. Путь к отступлению был отрезан. Юра сунул шкатулку за пазуху. Но что делать дальше, он не знал. Сейчас монстры набросятся на него, выпьют кровь и отнимут шкатулку.

– Юра, держи! – крикнула Ирина и бросила Мешалкину осиновый кол.

Кол пролетел над головами монстров, Юра подпрыгнул и схватил его. Он замахнулся колом на Татьяну.

И опять увидел перед собой девушку, с которой танцевал когда-то на студенческой вечеринке и которую выбрал в подруги художника. Юра замер.

– Ну что же ты стоишь?! – закричала Ирина. – Воткни в нее! Чтоб не мучилась!

Но Мешалкин не мог воткнуть. Он не мог проткнуть осиновым колом молодую симпатичную скромную девушку… свою жену… подругу художника… мать его детей… Он не мог… Одна часть его мозга понимала, что его дурят, что перед ним никакая не жена… И все-таки он не мог… На глазах у Мешалкина навернулись слезы.

А Верочка и Игорек подошли к нему вплотную, и Игорек уже вцепился в Юрину рубашку, чтобы вытряхнуть из-под нее шкатулку.

И тут заговорил автомат Коновалова.

– А-а-а! – закричал Мишка. – Получайте, гады-черти!

Игорек и Верочка отлетели назад и вспыхнули. Серебряная пуля, сразившая Игорька, обожгла Мешалкину бок. Он вздрогнул и снова очнулся. Очнулся и, уже не думая, всадил кол в грудь бывшей жены.

Татьяна хрюкнула, завизжала и вспыхнула.

Часть монстров двинулась на Юру, а другая часть – на Коновалова.

– Бежим! Бежим, Юра! – Ирина захромала к церкви.

– Там же Мишка остался! – Мешалкин рванул в сторону Коновалова, размахивая колом и отгоняя от себя нечисть.

Но вампиров было столько, что пробиться было нелегко.

– Мишка, держись!

– Я им живым не дамся! – Мишка вскинул автомат и нажал на курок. Чик – щелкнул автомат, вместо выстрела. – Щелк… щелк… щелк… Коновалов похолодел. Патронов в автомате больше не осталось. А убежать он не мог – у него были переломаны ноги. Во всяком случае, всё, что было ниже пояса, болело и не двигалось.

Кольцо монстров сужалось. Мишке стало так жутко… но он решил про себя, что не покажет гадам этого… Он перехватил автомат за ствол и врезал ближайшему монстру прикладом по голове с такой силой, что голова у того оторвалась от туловища и отлетела в сторону.

– Юрка, береги Иринку! – крикнул он и врезал прикладом по еще одной голове. А в следующее мгновение Коновалов исчез под горой навалившихся на него живых трупов.

Глава девятая ДРОЗДОВ В ВОЗДУХЕ

Я хватаю палку и выбиваю крокодилу зубы…

Николай Дроздов. «В мире животных»

1

Семен Абатуров очнулся, поднял голову и стукнулся о дверь, которая нависла над ним, как крышка. В который раз, — подумал дед Семен, – Господь уберег меня и не дал дьяволу зашибить дверью… Он вылез наружу и перекрестился. Ветер задувал с улицы и раскачивал лампады. Вокруг никого не было. Дед Семен направился к выходу, но тут в церковь вбежали Ирина и Юра. Ира прихрамывала.

Юра прислонился спиной к стене.

– Мишку убили, – он заплакал.

– Как?!. – Абатуров вздрогнул. – Как убили?!.

– Он мне жизнь спас… – он вытащил из-за пазухи шкатулку, – и шкатулку сберег… А они, сволочи, накинулись и… – Юра закрыл лицо ладонями и зарыдал.

На улице толпились монстры. Они заглядывали сквозь дверной проем в церковь, но заходить не решались. Святая церковь оставалась святой и без двери.

Но без двери было как-то психологически беспокойно.

– Надо бы поставить, – Абатуров подошел к двери и попробовал ее приподнять. – А то… как-то не то… Тяжелая… А где Леонид-то?

– Мы его не видели, – ответила Ирина и огляделась.

Кто-то застонал под лестницей…

2

Григорий Дроздов в полку был самым старым летчиком. Ему было уже за сорок. Но крепкое здоровье позволяло Дроздову до сих пор проходить ежегодные медкомиссии и летать. Конечно, перегрузки легче переносить, когда тебе за двадцать, а не сорок, и всё же… Всё же Дроздов летал и собирался летать еще лет пять, как минимум. Он любил свое дело – дело, которому посвятил жизнь. Не в высоком смысле посвятил, а просто посвятил всю жизнь. Как поступил после школы в летное училище, так всю жизнь потом и летал, и до сих пор летает. И дальше хотел бы летать. Это во-первых… А во-вторых, Дроздов не представлял себе, чем он будет заниматься, когда его спишут. Думать об этом было хуже всего. Когда Григорий видел, как люди его поколения и профессии, ряженные в дурацкий камуфляж, охраняют сраные киоски, ему делалось дурно. Неужели и он, Григорий Дроздов, дойдет до такой жизни?! Нет уж! Лучше разбиться, испытывая самолеты, чем дожить до такого… Лучше смерть, чем бесчестие. Лучше вообще про такое и не думать даже. Лучше летать, пока летаешь, и ни о чем не думать… О плохом-то, само собой, лучше не думать… а вот о том, как сделать так, чтобы плохого не случилось, вот об этом, конечно, надо думать… и не только даже думать, но и делать… что-то… в этом направлении… И Дроздов делал. Не только думал, но и делал. Он старался поддерживать себя в хорошей физической форме, чтобы не дать себя списать по состоянию здоровья. Он не пил, не курил, занимался спортом, каждое утро делал силовую гимнастику, бегал вокруг гарнизона пятнадцать километров, зимой моржевал и не ел продукты с повышенным содержанием холестерина. В армрейслинге, в боксе и восточных единоборствах Дроздову равных в полку не было. Бегал и плавал он быстрее всех. Подтягивался на турнике. И хоть он никогда не хвастал, но, по-хорошему, палок бабам мог накидать побольше многих. Дроздов, как другие, не болтал на каждом углу, кого он трахнул и сколько раз. А трахнул-то он за свою жизнь много кого. Григорий любил это делать и умел, и этим доказывал себе, что он всегда в отличной форме. Женщины чувствовали это и тянулись к нему сами. Сами с волосами… Ха!.. В этом полку Дроздов служил уже седьмой год, и у него было множество секретов. Никто, кроме него, не знал, сколько чужих офицерских жен разделили с ним постель. Почти никто не ушел от него. Даже жена Вани Киселева, которого они теперь разыскивали, не устояла. А жену Вани Киселева многие офицеры пытались уговорить, и никому она не дала, потому что такая… принципиальная. Вот только перед Дроздовым и не устояла. И то всего один раз. Хорошая женщина. Всем бы такую жену. Григорию стало неудобно, что вот Ваня пропал, и он его теперь разыскивает, а сам еще его жену напялил. Как-то не вяжется одно с другим. Дроздов дал себе слово больше с Юлей не связываться, и стал думать дальше уже другие мысли про других женщин… Даже жена Иншакова, которая была на пять лет старше Дроздова, и та не устояла. И как-то так у Григория это всё тактично выходило, что ни одна баба не догадывалась, что она у него не одна. Даже его собственная жена за столько лет совместной жизни ни разу ничего не заподозрила. Дроздов относил это не только на счет умелой конспирации, но и на счет своих мощных сексуальных возможностей, – вернувшись от любовницы, он мог, как ни в чем не бывало, всю ночь заниматься сексом с женой, а утром забежать к соседке и вставить ей пистон на завтрак. Дроздов, в целом, чувствовал себя молодцом и считал, что живет правильно, как положено жить мужчине. И еще одна мысль давала ему надежду на будущее. Дроздов считал, что с его подготовкой и возможностями он может запросто устроиться после отставки в гражданскую авиацию. Конечно, это не совсем то, что летать на истребителях, но все-таки в тысячу раз лучше, чем охранять пивные ларьки. Конечно, теперь не так просто, как раньше, устроиться гражданским летчиком, но у Дроздова было много друзей, и он знал, что друзья ему помогут. Тот же Иншаков, у которого в Москве связи, обязательно порекомендует Григория в какой-нибудь авиаотряд. А рекомендация Германа Васильевича дорогого стоит. Мало кто в авиации не знает, кто такой Иншаков. В последнее время Дроздов очень тактично свел на нет интимные встречи с его женой. Так, на всякий случай. Зачем нарываться? Как будто других женщин нету! Два дня назад она ему позвонила и предложила встретиться на квартире у подруги, а он под уважительным предлогом отказался. Потом положил трубку, подошел к зеркалу, посмотрел на себя и сказал:

– Григорий Дроздов – мужчина с головой! – вытащил из кармана железную расческу, провел ею по волосам, продул и определил на место…

Григорий летел в темном тамбовском небе и чувствовал себя так, как всегда чувствовал себя в полете – бодро и уверенно. Он знал машину, как себя, и машина слушалась его беспрекословно.

– Григорий! – услышал Дроздов в наушниках голос Петра Сухофрукта.

– Слушаю, – ответил Дроздов.

– Фух! – Сухофрукт облегченно выдохнул. – Хоть ты отозвался! Что там происходит, курва мать?! Ни с кем связаться не могу! Какие-то обрывки разговоров долетают… Какая-то петрушка… Понять ничего не могу!..

Уже несколько минут Дроздов тоже не мог ни с кем связаться, но не паниковал. Машину он знает, местность знает, горючего достаточно. Чего паниковать? И у остальных такая же ситуация. Чего такого с ними произойти могло? Просто какие-то неполадки со связью. Может, буря магнитная или еще какая хрень в этом роде… Однако он тоже слышал обрывки непонятных разговоров…

– Видел сияния какие-то, – продолжал говорить Сухофрукт, – вроде пожара… Как бы это… не долбанулся кто из наших… Поворачиваем туда, разберемся что к чему…

– Добро, – Григорий развернул самолет…

Петро – прекрасный парень, — подумал он. – Только с женой ему не повезло. Такая стервоза! Я бы с такой давно развелся… Правду сказать, по части секса у нее всё в порядке. В таких делах стервозность – вроде острой приправы… Хотя у меня и без приправы крепко стоит…

Дроздов увидел что-то впереди на земле. Что-то там то ли светилось, то ли горело – с такой высоты разобрать было сложно.

– Петро! Прием! – Дроздов хотел сообщить Сухофрукту, что он что-то видит и намеревается опуститься пониже, чтобы посмотреть поближе. Сухофрукт молчал. – Петро! Как слышно меня?! Прием. – Никакого ответа. Тьфу!.. Связь опять отъехала.

Георгий сделал еще несколько безуспешных попыток. Ладно. Свяжусь позже.

Самолет пошел на снижение. На земле что-то горело. И неслабо горело.

– Что-то не так, – сказал Дроздов вслух. – Разберемся.

Глава десятая ЕСТЬ ЛЮДИ… И СТРАНЫ… ГДЕ МНОГО БАКСОВ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ

Я Эль Койот! Кто против меня, тот покойник!

Майн Рид. Всадник без головы

1

Когда кончились патроны, Коновалов понял, что пропал. Монстров было слишком много, а у него сломаны ноги. Мишке отчаянно не хотелось умирать, но еще больше не хотелось превращаться в такого вот гада с зубами. Это было хуже смерти, хуже всего. Мишка не мог согласиться, что после всего, что он сделал хорошего за последние дни, он попадет в ад, потеряет душу и станет таким же кровососом, как Колчан. Что же делать?! Монстры окружили Мишку плотным кольцом, и один подошел уже настолько близко, что Мишка смог до него достать прикладом автомата. Голова упыря слетела с плеч и отскочила назад. Монстры остановились, но тут же двинулись обратно на Мишку. Мишка снова ударил прикладом. Еще одна голова полетела с плеч.

Мишка занес над головой автомат, и в это мгновение мир остановился. Остановилось время. Мишка застыл с поднятым над головой автоматом. И всё вокруг застыло, как на картине «Оборона Севастополя». Мишка стоял, как матрос на картине, а монстры стояли, как фашисты.

Из церкви вышел Илья Пророк. Он спустился по ступенькам, протиснулся между монстрами, подошел к Мишке.

– Мишка, – сказал святой неземным голосом, – у тебя в правом кармане лежит пилюля, которая поможет тебе. Только ты поторопись… – Илья пошел обратно к церкви. У порога он остановился и вздохнул. – Не устоит храм-то… Не устоит… Но вера устоит… – Святой повернулся к Мишке, перекрестил его и скрылся внутри.

Тут же всё вокруг задвигалось. Мишкина рука с автоматом опустилась на голову упыря и снесла ее с плеч. Мишка отбросил автомат, сунул руку в карман и нащупал там какой-то цилиндрик. Вытащил. На ладони лежала серебряная пуля. Мишка сунул ее в рот и попытался проглотить. Но с первого раза у него не вышло и его чуть не вырвало. Мишка отбил кулаком упыря и проглотил пулю. Слава Богу! Теперь всё нормально! – успел подумать он.

Со всех сторон в Мишку вонзились бесовские челюсти и когти. Мишка узнал Дегенгарда с неестественно выросшими клыками…

2

Мишка мчался на мотоцикле. Ветер ворошил его русые волосы. Мишка выжимал ручку газа, и мотоцикл с ревом летел вперед, пожирая километры гладкой заграничной автострады. По обочинам мелькали пальмы, кактусы и пирамидальные тополя. В коляске сидела Забина. В темных очках, в короткой кожаной юбке, в кожаном лифчике и красной кожаной косынке на голове. Она улыбалась. Мишка показал Забине большой палец и спросил по-немецки:

– Гут?

Забина тоже показала большой палец:

– Йа! Йа! Зер гут!

Мишка увидел впереди дорожный знак Нож-Вилка. В животе заурчало.

– О! – сказал он. – Эссен! Куры-млеко-яйки-брод! Вир эссен зих? – спросил он Забину.

– Йа! Йа! Их мехте эссен! – Забина закивала головой. – Натурлих! Зер эссен!

У Мишки встал.

– Натурлих, – конечно, по-нашему, – перевел он.

– Ко-онэшно-о, – немка заулыбалась.

– Йа! Иа! Ты все равно по-своему лучше говори, мне так больше нравится.

– Йа! Йа! Их либе дих!

– Вундерба, – Мишка почувствовал в штанах такое напряжение, что ему стало неудобно сидеть на мотоцикле.

– Их либе дих тоже!.. Слышишь? Тоже их либе! – От своего незаконного отца Семена Абатурова Мишка унаследовал страсть к немкам, а немецкий язык и немецкий акцент действовали на него, как валерьянка на кота.

– Мьишька! Мьишька! – Забина показала пальцем в сторону. – Дер гроссишен бассейн! Фу! – она помахала на себя ладошкой.

– Йа! Йа! Жарко! – Мишка свернул с дороги на пляж.

Они подъехали к морю. По морю плавали яхты, парусники и серфинги. Мишка слез с мотоцикла и пристегнул его цепочкой к пальме. Рядом упал кокос. Мишка задрал голову – сверху на пальме сидела красножопая обезьяна.

– Эй, Баунти! Кидай еще!

Обезьяна оторвала еще орех и кинула. Мишка поймал.

– Донке шон, мартышкин! Ауфидерзейн!

Забина сидела в коляске, зажмурившись и подставив лицо солнцу.

– Битте, фрау! – Мишка поставил на коляску орех.

Забина открыла глаза, увидела кокос и захлопала в ладоши:

– Их мехте дранк битте! – она пощелкала пальцем по горлу, как научил ее Мишка.

– Момент! – Мишка вытащил из-под сиденья монтировку и врезал ею по ореху. Орех раскололся на две половинки, из которых бызнул, как в рекламе, прозрачный сок кокоса. Мишка ловко перевернул половинки донышками вниз и протянул одну Забине. – За… либер! Гут?

– Гут!

Они чокнулись и выпили из кокосов.

– Шон! – Забина облизнула губы. Мишка вытащил ножик и срезал мякоть.

– На, поешь… эссен для аппетита… фюр аппетит… Яволь?

Немка скушала.

– Пошли купаться… Ком цу мир дер ватер… – Мишка разделся и остался в одних плавках-шортах «Адидас».

Забина тоже разделась. На ней был розовый открытый купальник.

– Мьишька, ду бист шон унд крафт менил, – она потрогала Мишкины мускулы, провела рукой по волосам на его груди и застонала.

У Мишки от ее слов и от вложенного в них смысла встал так, что на плавках чуть не лопнула резинка. Забина увидела, как Мишка возбужден, и ее рука ухватила его за выпуклость.

– Штейт ауф, – Мишка посмотрел по сторонам. Недалеко сидели какие-то отдыхающие… Мишка отвел руку Забины и показал на них:

– Алес, – он взял половину ореха и надел на выпуклость. – Тропический гондон.

Забина засмеялась, хоть Мишка сказал и по-русски. Держась за руки, они побежали купаться.

Забина зашла по колено и поежилась. Мишка разбежался и нырнул. Он проплыл под водой с открытыми глазами двадцать метров. Вода была такая прозрачная, что Мишка видел каждый камешек. Мимо проплывали красивые рыбы, по дну ползали огромные крабы. Перед Мишкиным носом проплыла здоровенная морская черепаха с хвостом. Мишка ухватил ее за панцирь и развернул в сторону Забины. Мишка представил, как он эффектно сейчас вынырнет перед Забиной на черепахе. Он вынырнул прямо рядом перед ней. Забина завизжала и отскочила назад. Мишка засмеялся. Он усадил немку на черепаху и покатал вдоль берега. Потом они отпустили морское животное и немного поплавали. Мишка нырял вокруг Забины, хватал ее под водой за пятки и шутил, сдергивая с нее трусы. Забина взвизгивала и хохотала. Мимо на водном мотоцикле промчался какой-то пижон. Мишке тоже захотелось покататься на такой же херовине. Они вылезли на берег и пошли к месту, где выдавали мотоциклы.

На берегу в пластмассовом кресле сидел мужик в кепке козырьком назад.

– Гутен морген! Шпрехен зи дойч? – спросил Мишка у мужика.

Мужик приподнял темные очки и оглядел Мишку с ног до головы.

Мишка постучал ногой по песку. Мужик понял, что перед ним не лох.

– Их шпрехен, – повторил Мишка. – Шпрехен зи?

– Яволь, – ответил мужик и повернул кепку козырьком вперед. – Руссиш?

– Ну, – Мишка кивнул.

– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – мужик всплеснул руками. – Так бы сразу и сказал! А то я подумал – чего это немчура оборзела!

– Так ты русский, что ль? – удивился Мишка. – А хрен ли ты в Монако делаешь?

– У меня тут бизнес! Прокат мотоциклов!

– Круто!

– Ну! Давно я наших не видел!.. Хочешь, братан, бери любой мотоцикл и катайся сколько влезет бесплатно! Со своих денег не беру!

– Спасибо, братан! Откуда сам?

– Из Моршанска.

– Ну! Так мы с тобой земляки в квадрате! Я из Красного Бубна сам!

– Да ну?! – он хлопнул Мишку ладонью по плечу.

– Вот тебе и ну! – Мишка хлопнул в ответ.

– Гонишь?!

– Гадом буду!

– Ну, братан, тогда всё! Вечером идем в бар пить водку! Угощаю!

– Заметано! Меня Миша зовут, Коновалов.

– Лева Пахмутов.

Мишка выбрал самый мощный двухместный мотоцикл.

– Земляк мой, – объяснил он Забине, усаживая ее сзади. – Лева Пахмутов из Моршанска. Вот, говорит, на, Мишка, катайся сколько хочешь и свою невесту катай. И денег я с тебя не возьму… У нас, русских, – Мишка вставил ключ в зажигание, – взаимовыручка, – он постучал по рулю ладонью. – Мотороллер фри мани фюр руссиш. бразерс. Ферштеен зи зих?

– Йа! Йа!

– Зецен зи зих, – Мишка повернулся и похлопал по сиденью.

Забина села, обхватила Мишку красивыми загорелыми руками, прижалась к его широкой спине упругой грудью и положила голову ему на плечо. Золотистые волосы Забины свесились на Мишкин живот. У Мишки опять встал.

– Айн, цвайн, драйн! – Мишка выжал газ, и водный мотоцикл рванул вперед, оставляя после себя белую борозду из пены и пузырей.

– Йо-хо-хо! – закричал Мишка.

– Мьишька! Мьишька! Шнель! Шнель!

Они долго катались по водной глади океана. Светило и грело яркое субтропическое солнце. Чайки кружили над ними,выпрашивая корки хлеба и рыбу. Веселые дельфины прыгали за и перед мотоциклом, показывая Мишке с Забиной свои красивые черные плавники, острые носы и белые брюхи, они кувыркались, как гимнасты, сверкая блестящими мокрыми боками.

– Вундерба! – восклицал Мишка.

– Зеер шон! – Забина цокала языком.

Накатавшись, они отвезли мотоцикл Леве из Моршанска, маленько с ним побратались, выпили по стакану рома с пепси-колой и льдом, и Мишка спросил потихоньку у Левы – где бы они с Забиной могли уединиться. Лева показал на банановые заросли.

Мишка с Забиной уединились там. Там было так красиво и романтично, что даже Мишка малька прифигел и сказал: «Клуб кинопутешествий в мире животных»! Вокруг летали гигантские бабочки, колибри прыгали с банана на банан, разноцветные попугаи сидели на ветках и говорили по-немецки: «Ахтунг! Ахтунг!». Мишка целовал и ласкал Забину, Забина целовала и ласкала Мишку. Всё было, как в кино. Только немного мешали мартышки, которые прыгали с ветки на ветку, показывали на людей пальцами и кричали: «У! У!». Мартышки и сами занимались на ветках тем же, и Мишку это сначала немного раздражало. Но потом он подумал: любой бы на месте мартышек занимался тем же самым…

Вечером они пошли в бар. Лева из Моршанска уже ждал их. Они сели за стол, сделанный из большой бочки, на котором в середине горела свеча в зеленой бутылке. Лева рассказал, что теперь тут русских уважают и специально научились готовить русские блюда – щи, гречневую кайлу с поджаркой, салат «Оливье Столичный» и пельмени с креветками. Лева с Мишкой заказали кайлу с поджаркой и «Оливье Столичный», а Забина заказала пельмени с креветками и банановый салат.

– Лучше русской кухни не найдешь, – сказал Лева, разливая по фужерам «Смирновскую» водку. Меня по свету побросало, всякого повидал, но лучше русской кухни ничего не ел… И лучше русской водки ничего не пил, – он поднял фужер. – За Россию! Живем мы тяжело, потому что мы народ-богоносец. А ноша эта… трудная… но… почетная. И мы наш крест на американский не поменяем. Пусть сосут! – Лева показал в потолок средний палец. – Россия! Эх… – У него по щеке покатилась слеза.

– Росийа щьедрая душа, – сказала Забина.

– Гут! – подтвердил Мишка.

Они выпили. Лева и Мишка выпили по полной, а Забина только пригубила и поставила фужер обратно на стол.

– Э! Нет! – замотал головой Лева. – Это не по-русски! До дна!

Забина посмотрела на Мишку.

Мишка сделал ей жест, чтоб допила, – выпей, а то обидишь хорошего человека.

Забина пожала плечами, взяла фужер и мелкими глоточками стала пить водку. Мишка зацепил на вилку пельмень с креветкой и держал наготове, чтобы его невеста сразу смогла закусить. Лева налил из бутылки пепси-колы. Забина допила водку. У нее из глаз текли слезы.

– На, Заби, закуси, – Мишка подставил ей ко рту пельмень на вилке. – Випил-закусил. Дранк унд эссен! Ферштеен зи зих?

Забина вцепилась в пельмень зубами и кивала головой, одновременно жуя.

– Вот это по-нашему, по-русски! – Лева протянул ей пепси-колу. – Запей.

– Водка унд селедка, – сказала Забина, отдышавшись.

– Натурлих, – согласились мужчины.

Бамбуковые шторы зашелестели, и в бар вошли три мексиканца в сомбреро и костюмах с бахромой. В баре сразу стало тихо. Было слышно, как бармен трет полотенцем внутри стакана.

Мексиканцы по бокам были рослые и широкоплечие. А в центре – маленький кривоногий мексиканец с украинскими черными усами, похожий на Бармалея из кино «Айболит-66». На нем была черная кожаная жилетка с красной надписью на спине «KILL EVERYBODY». Несмотря на плюгавость, было понятно, что этот – главный. На низких широких ремнях у всех троих висели пистолеты. Ковбойские сапоги вызывающе скрипели. Мексиканцы подошли к стойке. Коротышка вытащил из кармана раскладной нож-наваху, раскрыл и с силой воткнул в стойку.

– Три текилы! – он показал три пальца – мизинец, указательный и большой. Больше пальцев на руке мексиканца не было.

Бармен засуетился у полок с бутылками.

– Лева, – спросил Мишка, – кто это?

– Наркобароны, – шепотом ответил Лева.

– Чего-то они больно борзые!

– Ну… Припухли на курорте… У нас бы так себя не вели… А здесь у них всё куплено – полиция, правительство, медицина… Коротыш – это Дон Хуан Суридес. А по бокам – его двоюродные братья Луис и Исидор – правая и левая рука…

– Мне кажется, – Мишка прищурился, – что они мешают нам отдыхать. – Мишке захотелось поразмяться. Он посмотрел на Забину и увидел, что она сидит вся белая, как полотно, и смотрит, не отрываясь, на мексиканского коротышку.

– Забина! Ты чего?! Ви гейц? Варум ду вайс алес?

– Мьишька, – Забина раскрыла рот и зашаталась на стуле. – Мьишька… Этот мужик есть мой айнц хасбан… Я жить с этот злой человек два года и терпеть много пытки… Это есть зверь, который мучить меня…

– Ни хрена! – Теперь уже Мишка зашатался и чуть не упал. – И где это вы с ним познакомились?!

– Этот человек украдать меня, когда мне быть шестнадцать лет. Я ходить с подругой на одна дискотека, и там этот подонок замечать меня и предлагать мне нехорошие вещи. Но я отказывать ему и давать пощечина. Тогда он, этот бастард, красть меня, сажать в мешок и увозить на самолет в Мексика. В Мексика он насильно выходить за меня замуж и сажать в клетка… Но я бежать из его золотая клетка через два года в посольство Германия… Мьишька, давай уйдем отсюда… Это нехороший и очень опасный преступник… У него много баксов!

– Спокойно, – у Мишки надулись все жилы. Он кипел от негодования. Но сказал по-мужски: – Спокойно… Есть люди… и страны… где много баксов ничего не значат! Ферштеен зи зих?

—Для русских?

– Йа! Йа! А для кого же еще?!. Для русских и их немецких невест. – Он повернулся к Леве: – Поддержишь меня?

– Говно вопрос, – Лева разлил остатки водки. – Давай выпьем и пойдем побазарим с мучачосом.

Они выпили и закусили салатом.

– Ну, Заби, посиди пока, – Мишка похлопал девушку по коленке, – а мы с Левой отомстим за твои страдания.

– Мьишька! Не ходить! Он тебя убивать! – она вцепилась в Мишку двумя руками.

– Ничего… это мы еще посмотрим – кто кого убьет… Убил один такой! – Он нагнулся, поцеловал Забину в губы и осторожно отцепил от себя ее руки. – Не волнуйся. Всё будет зеер гут! Ферштеен зи зих?

Забина закивала и заплакала:

– Нихт зеер гут! Нихт зеер гут!

– Не надо под руку… У нас так не положено… Я сказал – Хуан Суридес капут, значит, капут! Ферштеен зи зих? Сейчас мы ему покажем встречу на Эльбе… – Мишка поднялся из-за стола.

За ним поднялся Лева, на ходу засовывая в рот кусок хлеба с рыбой и заправляя в штаны рубашку.

Мишка направился к стойке, но остановился и, подумав секунду, сказал:

– Я сейчас приду.

Он вышел из бара. Было уже темно. Мишка потянулся и пошел к месту, где стоял мотоцикл.

Около мотоцикла крутились чумазые латиноамериканские дети. Один уселся на седло и крутил руль. Остальные сидели в коляске и галдели по-испански.

– Ну-ка, кыш. отсюда! – шуганул их Мишка.

Дети с визгом попрыгали на землю и растворились в темноте.

Мишка подошел к пальме, взялся за шерстистый ствол одной рукой, постоял немного, опустив голову вниз, потом вытащил из кармана связку ключей, отомкнул ящик с инструментами под сиденьем, достал самый большой гаечный ключ, сунул его в карман, запер ящик и пошел обратно.

В баре гремела латиноамериканская музыка. Мучачосы-наркобароны сидели у стойки и пили текилу. Коротыш, стрелял из здоровенного кольта в мишень для дартса и дико хохотал. Бармен протирал полотенцем стакан, делая вид, что ничего не происходит.

Пока Мишка ходил за ключом, Лева заказал еще водки и теперь сидел снова за столом и готовился. Забина сидела грустная, прикрывая лицо одной рукой, и соломинкой для коктейля ковыряла в пельменях с креветками.

Мишка подошел к столу и сказал, как Моргунов:

– Хватит гулять, – взял у Левы из-под носа фужер, залпом выпил водку и закусил пельменем невесты.

Лева засунул за пояс вилку.

– Пошли, – сказал он.

Они подошли к мексиканцам сзади. Двое здоровых пили текилу, а коротыш продолжал стрелять.

– Эй, гондоны! – окликнул их Мишка. Мексиканцы не обратили на них внимание.

– Я не понял, – Мишка повернулся к Леве.

– Припухли, – Лева достал из-за пояса вилку и хотел воткнуть в стойку.

– Погоди, – Мишка вытащил из кармана гаечный ключ, подошел сзади к Исидору, сбил с него сомбреро и врезал ключом по затылку.

Исидор упал мордой на стойку и замер.

– Вот, теперь поровну, – сказал Мишка Леве, – двое на двое.

Лева сунул вилку за пояс.

Однако мексиканцы опять ничего не заметили. Коротышка продолжал стрелять, а Луис повернул голову, посмотрел на Исидора и сказал по-испански:

– Исидор, тебе, по-моему, уже хватит. Эй, бармен! – Он вытащил револьвер и прикончил бутылку над головой у бармена. – Исидору больше не наливать!

Бармен кивнул.

– Нас не воспринимают, – от возмущения у Мишки покраснело лицо.

– Уходят от разговора, – кивнул Лева.

– Зассали?

– Однозначно, – Лева опять кивнул, вытащил из-за пояса вилку и замахнулся.

– Погоди, – остановил Мишка. Он подошел к Луису, сбил с него сомбреро и врезал ключом по затылку.

Второй наркобарон упал на стойку рядом с братом.

– Сами виноваты, – сказал им Мишка. – Когда с вами разговаривают, надо отвечать. – Он поднял руку с ключом на уровень головы. – Мир без наркотиков!

Лева поднял с пола сомбреро, положил на стойку между наркобаронами и пригвоздил его вилкой.

– На! – сказал он.

Мишка похлопал по спине коротыша Х.уана, который всё стрелял и стрелял. Суридес вздрогнул и обернулся.

– Привет, говно! – Мишка улыбнулся, оскалив зубы. – Я – Михаил Коновалов из России! Я разобрался с твоими братьями! Дошла очередь и до тебя, педро! – Мишка ткнул в грудь Суридесу гаечным ключом.

Наркобарон заметил поверженных братьев.

– Ты, кривая жопа, – продолжал Мишка, – обидел мою невесту, и за это я тебя размажу сейчас по полу, как земляного червяка! Понял?! – Он схватил коротышку за шиворот, приподнял со стула и повернул лицом к Забине, которая, увидев это дело, побледнела еще больше и задрожала.

Суридес беспомощно дергался. Мишка выбил у него из руки пистолет. Пистолет отлетел под столики. Суридес был похож на марионетку из театра кукол. Мишке даже стало его жалко, но он представил себе, как этот злобный коротышка издевался над его невестой, и жалость прошла, пришло желание вдарить как следует по башке.

Мишка крутанул наркобарона к себе лицом и гаечным ключом свернул ему нос.

– Что, не нравится тебе?! А над женщинами тебе издеваться нравится?!

Барон схватился руками за лицо и замычал. У него между пальцев текла кровь.

Мишка убрал ключ в карман, перехватил Суридеса второй рукой, поднял над головой и швырнул. Суридес упал на стол, стол сломался. Суридес пополз на карачках. Мишка подошел, поднял Суридеса и опять бросил. Суридес сломал еще один стол. И опять пополз.

– Ползаем? – Мишка поднял мафиози в третий раз и вопросительно посмотрел на бармена. – Лева, спроси у бармена – можно я еще один стол расхерачу?

Бармен понял Мишку без перевода и кивнул – дескать, херачь, конечно, не вопрос.

Мишка расхерачил еще один стол и надел наркобарону на голову цветочный горилок из-под кактуса.

Суридес упал и отключился.

В баре все повставали с мест и аплодировали отважному русскому. Видно, многим насолила эта самая наркомафия.

Мишка поднял руку и сжал кулак.

– Венсеремос! Мексика без наркотиков! Можете выкидывать свои шприцы!

Он поднял руки над головой и сцепил их, приветствуя освобожденных аборигенов.

– Мьишька! Мьишька! – Забина, которая хлопала громче всех, вдруг взвизгнула. – Мишька, ахтунг! Цурюк! Фоер цурюк!

Мишка оглянулся и увидел подползающего к пистолету Суридеса в горилке. Мишка выхватил из кармана гаечный ключ, размахнулся и метнул его в противника. Тяжелый чугунный инструмент быстро полетел вперед, медленно вращаясь вокруг своей оси. Он, как снаряд, врезался в горилок наркодельца. Горилок взорвался. Голова Суридеса упала на пол между его рук. Вокруг головы расползалась лужица дурной крови.

– Конец наркомафии! – объявил Мишка.

– Предлагаю всем, – сказал Лева, – выпить за человека, который освободил эту страну от смерти на двух ногах! Я угощаю, – он швырнул на стойку бумажник.

Все ломанулись к стойке. Бармен поставил перед собой батарею стаканов и ловко наполнял их сразу из двух бутылок. Забина обняла Мишку сзади и поцеловала в щеку.

– Майн гроссе озвободител! Мишка обнял Забину за талию:

– Больше тебя никто пальцем не тронет! Кто тронет – тому капут! Ферштеен зи зих?

– На! На! – Забина встала на цыпочки и зашептала Мишке в ухо. – Мьишька, вир хабен айн киндер… у нас будьет ребьенок…

У Мишки перехватило дыхание. Он взял Забину на руки и закружил вокруг себя.

– Вундерба! Вундерба! – закричал он.

– Мьишька! Мьишька! Ох!

Мишка поставил Забину на пол и поцеловал в губы.

– Левка! Слышь! Сын у нас будет! Петькой его назову в честь друга! Наливай!

Лева передал Мишке и Забине стаканы. Мишка взял стакан и посмотрел на всех.

– Тихо! – скомандовал Лева. – Мишка тост говорит!

– Ну, вот что… – Мишка посмотрел на стакан. – Если друг с другом жить и не ссориться, то это хорошо… Так и надо всем жить… Как мы с Забиной… Она немка, а я русский… Н у нас всё хорошо… С прошлым мы покончили… Н у нас будет сын… Он будет и русский, и немец сразу… Вот какая штука! – Мишка чокнулся с Забиной, с Левой, и со всеми, кто смог дотянуться до его стакана.

– Ну, – он поднял над головой стакан, – поехали! – и выпил.

В баре снова стало шумно. И никто не услышал предательского выстрела.

Суридес все-таки дополз до пистолета и выстрелил Мишке в спину.

Мишка вздрогнул и уронил стакан.

– Мьишька…

Мишка через силу улыбнулся.

– Всё нормально… – Он поднял руку и погладил Забину по щеке. – Гут… – Вытащил у оглоушенного Нсидора пистолет и повернулся лицом к коротышке Суридесу. Мишкина спина покраснела от крови. В баре опять стало тихо-тихо. Мишка поднял пистолет и выстрелил в стоявшего на четвереньках наркодельца. Суридес рухнул.

– Алее капут, – пистолет выпал из Мишкиной руки и грохнул об пол. Мишка, шатаясь, повернулся к Забине. – Сына береги… майн киндера… Ферштеен зи зих?..

По лицу Забины текли слезы.

– Ну что ты?.. Не плачь… Найн… Их либе дих… – В глазах у Мишки потемнело, как в кинотеатре, а потом загорелся белый-белый свет, и Мишка провалился в него весь и полетел вперед головой…

Глава одиннадцатая ПЕРЕСЫЛКА

Слушай внимательно…

1

Леню Скрепкина нашли под лестницей. При падении с колокольни он сломал ногу и разбил голову.

– Мы с Юркой дверь попытаемся на место водрузить, – сказал Абатуров, – а ты, Иринка, Леней займись…

Юра и дед Семен взяли дверь и потащили к входу. Дверь была очень тяжелая, через каждые два-три шага приходилось останавливаться и отдыхать.

– Мне показалось, – сказал Юра, – когда мы в церковь бежали, как будто кто-то или что-то светящееся из дверей вылетело и полетело к Мишке… – Юра помолчал. – Я подумал… может, Мишку спасут… – он вздохнул. – Вон ведь он сколько сделал… всего… Должны же его отблагодарить…

– Должны, – согласился дед. – И отблагодарят, полагаю… Только мы с тобой про это не узнаем… Это личные отношения Бога с человеком… Бог всё видит и за всё с человеком расплачивается своей монетой… По-божески… Только не все Бога понимают и ропщут на судьбу… А Бог за это наказывает… Эх… – Деду Семену очень было жаль Мишку. Но он воевал, а на войне быстро привыкаешь к тому, что смерть всегда рядом… Петька… Хомяков… теперь вот Мишка… И вся деревня фактически…

Они дотащили дверь до входа, поставили на пол и прислонили к проему. Перестало дуть, стало психологически спокойнее.

Юра привалился к стенке, сунул руки в карманы, вытащил мятую пачку «Золотой Явы». Странно… – подумал он, – странно… Я совершенно забыл про сигареты… Кажется, за эти дни я ни разу не покурил… Или покурил?.. Не помню… Странно… В стрессовой ситуации всегда хочется покурить, чтобы успокоиться, а я, наоборот, совсем про это забыл… Он машинально вытащил из пачки сигарету, вставил в рот, полез в карман за зажигалкой. Зажигалка была красная. Юра вспомнил, что купил ее в киоске у продавщицы Светы… Как будто это было сто лет назад… Он прикурил и выпустил изо рта клуб синего дыма.

– Эй! Эй! Ты что, оборзел?! – закричал на него Абатуров. – Тут тебе Божий храм, а не место для курения!

– Извини. Забылся, – Юра поплевал на сигарету, чуть отодвинул дверь и выбросил бычок на улицу.

– Помогите мне, – позвала Ирина. Мужчины подошли.

– Нога у него сломана, – объяснила она. – Надо бы к ноге доску примотать, пока он в себя не пришел.

– Сейчас принесу, – Абатуров пошел в подвал. В подвале он огляделся и не нашел ничего лучше, как оторвать доску от недоделанного гроба. Семен подумал, что как-то это не очень, но другой подходящей доски в подвале не было.

На улице Хомяков подобрал окурок Мешалкина.

2

Леня поднялся и сел. Он сидел в крытой. Камера как камера. Вроде Бутырка. Странно было только, что народу в камере почти не было. Камеры в тюрьме забиты под завязку. А тут лежал на нарах лицом к стене какой-то мужик, и всё. Леня поморщился, он никак не мог вспомнить, как он здесь оказался. Похоже было на сон, но не сон. Леня ущипнул себя за ногу и вздрогнул от боли, но не проснулся. Наверное, подумал он, я что-то тут отчебучил, и менты надавали мне по башке. Вот и не помню ничего. Он попробовал встать, но правую ногу пронзила такая боль, что у Лени перед глазами всё поплыло.

– Еш! – вскрикнул он.

Мужик на нарах повернулся и подпер голову рукой.

Его лицо показалось Лене знакомым. На вид мужику было лет шестьдесят-семьдесят. Он был весь седой и какой-то… спокойный. Такой спокойный, что и самому Лене стало спокойно.

– Дед, я тебя где-то видел? – спросил он и не узнал собственный голос. Голос был такой, будто Леня сидел в пустой цистерне.

Дед кивнул.

– А не знаешь, где это меня так приложили? Что-то не помню ничего. Тебя как звать-то?

– Илья, – ответил старик. – Ты ногу сломал, когда с колокольни падал.

Леня начал припоминать. Что-то тревожное. Вспоминать не хотелось. Но вспоминание само лезло в голову… Вспышка… Еще одна… Леня заморгал. Он всё вспомнил.

– А как я здесь оказался?! Где я?!

– На пересылке, – ответил Илья. – Между тем и этим светом.

Леня посмотрел по сторонам.

– Так это… что же это выходит… на тюрьму больно похоже…

– У каждого пересылка своя. У тебя вот такая.

– А ты Илья Пророк?! – догадался Леня.

Старик опять кивнул.

– Можно и так сказать… Чифирю хочешь?

– Хочу… Башка раскалывается, – Леня потрогал голову. – Уй!

Илья вытащил из-под нар жестяную кружку, протянул Скрепкину. Леня отхлебнул.

– Так что, я помер, что ли? И жду, чего мне присудят?

– Пока твое время еще не наступило. Но оно скоро наступит… У тебя есть возможность искупить грехи… Их за тобой немало…

Леня опустил голову. В принципе, он считал себя неплохим человеком, но грехи за ним водились, это да… И тяжелые грехи. И к церкви он обратился, может быть, из-за этих самых грехов.

Леня поднял голову и хотел что-то спросить у Пророка, но тот остановил его.

– Вот что, Леня, – времени у нас мало. Поэтому слушай и не перебивай. А если останется минутка, спросишь, что хотел. Тебе дается шанс. Только от тебя зависит – используешь ты его или нет. Слушай внимательно. Вскоре после того как ты вернешься, начнется излучение древнего светила РЭДМАХ, матери всех звезд. Это излучение случается раз в пять тысяч земных лет. И всякий раз, когда оно случается, происходят великие изменения всего…

Леня раскрыл рот, чтобы спросить у Пророка про судьбу России после излучения, но Илья остановил его.

– Тот, кто называет себя Кохаузеном, – продолжал он, – живет на Земле уже не одну тысячу лет и думает жить вечно. В шкатулке, которую он хочет от вас заполучить, лежит мой палец. Когда-то очень-очень давно я победил гордыню, узнал многое и ушел из этого мира. Но… как оказалось, гордыню в себе я победил не до конца… Не до конца… Я оставил на земле свой палец, вложив в него огромную силу. Мне было жаль уходить, ничего после себя не оставив. Я думал, что забочусь о тех, кто остается… а заботился о себе… Кохаузен научился использовать палец, как… – Пророк на секунду задумался, – говоря по-вашему, как трансформатор… С помощью пальца он преобразовывает силу излучения РЭДМАХ в силу, которая позволяет ему прожить до следующего излучения. Но если в момент излучения у него не будет при себе моего пальца, звезда РЭДМАХ убьет его.

– Почему же он тогда, – успел спросить Леня, – не держал ваш палец всё время у себя?

– Его нельзя долго держать при себе, тогда он забирает силу у хозяина.

Леня кивнул.

– А как же Абатуров?

– Я незаметно подсказал ему, чтобы он спрятал палец за мою икону в церкви. В церкви палец безвреден. Но Кохаузен хочет разрушить церковь. Сам он этого сделать не может, поэтому он делает это руками людей. Вот-вот она рухнет… Рухнет… и тогда он получит палец и снова наберется силы… Ты можешь ему помешать…

– Как?! – воскликнул Леня.

– Еще два самолета – и от церкви ничего не останется. Они уже близко. По крайней мере, один. И когда четвертый самолет упадет и разрушит почти все, ты должен сделать вот что…

Глава двенадцатая ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПИОНЕРА ДРОЗДОВА

Взвейтесь кострами, синие ночи

Мы – пионеры, дети рабочих…

Гимн пионеров

1

Дроздов увидел впереди какое-то странное зеленое свечение. Сперва он, конечно, увидел пожары, а уже потом – зеленое свечение. А пока свечения еще не было видно, подумал, что какие-то долбанутые пионеры жгут два охренительных пионерских костра. Дроздов вспомнил, как сам был пионером в первом отряде пионерлагеря, и во время пионерского костра впервые стал мужчиной…

В то лето он поехал в пионерлагерь в последний раз. Его пятнадцатилетних ровесников уже в лагерь не брали. А их пятерых взяли в качестве музыкантов духового оркестра, чтобы они на линейках и пионерских сборах играли марши и гимны. Дроздов ни на чем не умел играть в духовом оркестре, но ему так хотелось поехать в лагерь, что он записался барабанщиком. На барабанах играть могут все, для этого не обязательно учиться – были бы барабаны, а уж стучать-то он сможет. Бум-бум! И на тарелках тоже сможет. Он видел, как это делали у дедушки на похоронах солдаты из армии, которые были одеты, по случаю дедушкиной смерти, в парадную форму. Дедушка Дроздова тоже был летчиком, еще в гражданскую. Он летал на аэропланах и кидал на вражескую конницу сверху здоровенные гвозди. Деда Дроздов любил. Дед рассказывал ему истории про гражданскую войну, и еще у него была настоящая сабля, которую ему подарил сам Буденный за то, что дед помог Буденному разгромить белый отряд. А когда Дроздов подрос, дед рассказывал ему неприличные (матные, как тогда говорили) анекдоты. Один такой анекдот запомнился Дроздову на всю жизнь:

Плывет Чапай по Урал-реке. Над ним делает круг черный ворон и садится Чапаю на голову.

– А почему ты, Чапай, кар, – спрашивает ворон, – одною рукою только гребешь?

– Дык у меня вторая ранена.

– Кар! А я думал, ты дрочишь.

На Гришу этот анекдот произвел очень сильное впечатление. Дед, который воевал за красных, рассказывает ему такие анекдоты! Позже Дроздов увидел в анекдоте про Чапая еще один смысл – глубоко спрятанную народную мудрость – иногда, чем связываться с определенными бабами, лучше подрочить. Но это он не сразу понял. Забегая вперед, надо сказать, что у Григория даже был спрятан в раздевалке вибратор для мужчин «Элеонора». И когда он чувствовал, что находится на краю пропасти из-за того, что его тянет к какой-нибудь не той женщине, Дроздов шел в раздевалку. Воткнешь «Элеонору» в розетку на пять минут, глядишь – и к этой конкретно женщине уже не так сильно тянет… Нет, не правда, – кроме анекдота Дроздов запомнил на всю жизнь еще один дедовский стих:

Пролетая над Чили, Пилоты подрочили

Этот стих поверг Дроздова в настоящий шок. Дроздов и сам уже вовсю дрочил, но каждый раз, когда кончал, говорил себе, что это в последний раз. Завтра бросит дрочить и всё. Проснется нормальным человеком. И дрочить больше не будет. Он хочет стать летчиком, а в летчики без силы воли не берут. А тех, кто дрочит, и подавно.

Но вернемся в пионерский лагерь, на пионерский костер. Пока младшие отряды пели вокруг костра песни, Дроздов отошел в темноту покурить. Там-то его и поймала с сигаретой вожатая Лиля.

– Попался, Дроздов, – Лиля Викторовна возникла как из-под земли. Гриша как стоял с сигаретой во рту, так и остался стоять. Лилька вынула у него сигарету, бросила и затоптала. – Значит, так – одно письмо родителям, другое – в школу!

Дроздов испугался. Он испугался не столько школы, сколько своего отца, который, получив такое письмо, спустит с Дроздова-младшего штаны и выдерет ремнем. В пятнадцать лет Грише было уже слишком унизительно подвергаться такому наказанию. А отец у Гриши был суровый и быстрый на руку.

– Лиля Викторовна, – сказал он, – я ж не в затяжку! Просто тут сигарету нашел и попробовал один раз. Думаю, чего это все курят? Такая гадость! Не пишите письмо, я больше не буду. Честное пионерское! – он сделал салют. – Я до этого никогда не курил и после никогда не буду!

– Честное, значит, пионерское? – покачала головой Лиля Викторовна. – А помнишь ли ты, кто давал «честное пионерское»? Помнишь ли ты, Дроздов, как Рената Марзеева пытали фашисты? Ему ломали руки, выворачивали ноги, жгли лицо зажигалками, вырезали на спине звезду и поливали его, голого, на морозе ледяной водой! Фашисты хотели узнать у него военную тайну, но он ничего не сказал, потому что дал себе честное пионерское слово, что не выдаст тайны врагам! А умеешь ли ты, Дроздов, так, как Ренат, держать свое честное пионерское слово?

– Умею, – ответил Гриша твердо.

– Умеешь, говоришь? – Лиля ухватила Дроздова за пионерский галстук. – А проверял ли кто-нибудь твое умение?

– В каком смысле?

– В прямом. Вот ты дал честное пионерское слово, что не будешь чего-то больше делать, а тебя заставляют силой! Ты страдаешь, но слово держишь! Вот в каком смысле! Проверял тебя в таком смысле председатель совета дружины?

Председателем совета дружины в лагере была Лариса Игоревна. Лариса Игоревна не проверяла его, просто один раз она как-то странно ущипнула Дроздова за жопу.

– Нет, Лариса Игоревна никого не проверяла. А чего, надо было?

Лиля Викторовна неожиданно улыбнулась, но тут же сделалась опять серьезной.

– Конечно, надо было! Это ее обязанность! Почему я за всех всё должна делать?! У меня что, нагрузок не хватает?!. Ох, – она тяжело вздохнула. – Пойдем, Дроздов, тебя проверять.

– А куда?

– Куда надо! За мной иди. – Лиля Викторовна огляделась и зашагала в темноту.

Гриша пошел за ней. Они прошли метров пятнадцать-двадцать, когда Лиля Викторовна резко остановилась и повернулась к Дроздову.

– Сними барабан, – приказала она.

Гриша снял барабан и поставил на землю.

– Подойди ко мне.

Он подошел.

Лиля Викторовна подняла руку в пионерском салюте и спросила:

– Пионер Дроздов, к испытанию на честное пионерское слово готов?

– Всегда готов, – Гриша отсалютовал в ответ.

Лиля Викторовна порылась в кармане, вытащила сигарету и спички. Прикурила, выпустила дым.

– Пять минут назад, пионер Дроздов, ты дал честное пионерское, что не будешь никогда курить. Ты сдержишь свое слово?

Гриша кивнул.

– Тогда приступаем к пионерскому испытанию. Я буду тебя пытать, а ты будешь держать свое честное пионерское слово. – Она вытащила изо рта сигарету, повернула к Грише фильтром и вдруг крикнула: – Ну-ка, кури!

Гриша, чисто автоматически, протянул руку к сигарете, но потом понял, что это проверка, и спрятал руку за спиной.

– У-у, – он отрицательно помотал головой.

– Кури, тебе говорю! – она подошла ближе.

– Не буду, – Гриша сделал шаг назад и уперся спиной в ствол сосны.

– Будешь! – Лиля Викторовна шагнула вперед. – Будешь курить?!

– Не буду!

– Не будешь?! – Лиля Викторовна наступила каблуком сабо Дроздову на сандаль и надавила.

Гриша не ожидал таких мучений. Он приготовился к моральной обработке. Но решил держаться до конца – лучше немного помучиться, чем письмо домой, там мучение будет посерьезнее. Он выдавил:

– Не буду и всё!

– Посмотрим! – Лиля Викторовна убрала ногу, схватила его за ухо и стала крутить.

Из глаз у Гриши брызнули слезы. Нет, он не расплакался, просто она дернула его очень больно.

– Кури, Дроздов!

– Н-нет! Не буду!

Лиля Викторовна так крутанула ухо, что Дроздов решил, что ухо оторвется, а из глаз у него посыпались искры. Но он не сдался.

– Будешь! – она ткнула сигарету Грише в рот. Гриша стиснул зубы.

– Ладно… Всё равно ты у меня закуришь! – Лиля Викторовна взяла сигарету в рот и неожиданно схватила Гришу за яйца.

Гриша чуть с ума не сошел. Во-первых, он никогда не мог себе представить, что Лиля Викторовна или кто-то другой из вожатых будет хватать пионеров за яйца. Как-то это было не по-пионерски. Он ни о чем таком никогда не слышал. Но еще больше Гриша испугался, что будет так больно, что уже даже не стыдно. Однако Лиля Викторовна не стала давить ему яйца, а начала их щупать.

– Ой! – Гриша почувствовал, что у него встает, и ему сделалось жутко неудобно, что у него перед вожатой встал… Надо же было так не вовремя – стоит он теперь перед вожатой с торчащим х…ем! Гриша покраснел, как закат солнца над океаном. Но было темно.

– Будешь, – прошептала Лиля Викторовна. – Будешь!.. – Она отпустила Гришкино ухо и зачем-то его пососала.

У Гриши так встал, что надежды, что еще опустится – не осталось. Гриша даже решил, что это у него теперь на всю жизнь.

Рука Лили Викторовны скользнула вверх и обхватила Гришкин напряженный член.

– Что у тебя в кармане? – спросила она.

Гриша от стыда чуть не сполз по стволу вниз. И только благодаря тому, что его волосы приклеились к смоле, этого не произошло.

– Я тебя спрашиваю! Что у тебя в кармане?

– Это… не в карма-ане…

– Как не в кармане?! Так это что, пипирка у тебя такая, скажешь?! – Она легонько сжала руку. – Так значит, ты прямо при мне не только куришь?!. Но и торчит у тебя уже наверх?!. Я не могу поверить, что ты так опустился!.. Ну-ка, Дроздов, снимай штаны, посмотрим, что там у тебя!..

– Как это?..

– Вот так! Как курил передо мной, так и штаны снимай! Курить тебе было не стыдно, а штаны снять стыдно?!

Гриша совсем был сбит с толку. Он перестал следить за аргументацией. Он расстегнул ремень, и штаны упали вниз. Гриша остался в синих сатиновых трусах.

– И трусы снимай! Хочу убедиться, какой ты нахал, что стоишь прямо при мне с торчащей кверху пипиркой.

– Не сниму!

Лиля Викторовна сама стянула с него трусы. Гриша схватил трусы и натянул назад. Лиля Викторовна опять стянула. Гриша натянул и не отпускал. Тогда Лиля Викторовна просунула руку снизу под трусы, схватила член и вытащила его наружу.

– Боже мой! Ну и ну! Ну надо же! И тебе не стыдно так стоять? Опусти его немедленно! Считаю до трех! Раз! Два! Два с половиной! Три!

– Я так не могу, – Гриша чуть не плакал, но член от этого мягче не становился. – У меня не получается!

– Подонок! А курить у тебя получается?! – Она посмотрела на Гришин член. – Ужас! Не думала я, Дроздов, что ты на такое способен! Письмами тут не отделаешься! Завтра будем разбирать твое поведение на линейке! Пусть пионеры всех отрядов выскажутся, что они думают по поводу линии твоего поведения!

Гриша представил себе эту линейку и подумал, что лучше ему умереть.

– Я знаю, – сказала Лиля Викторовна, – почему у тебя не опускается! Сказать?! Сказать почему?! Потому что ты занимаешься онанизмом! Ага?! Я угадала?!

Гриша решил, что ему конец.

– Так вот, значит! Значит, кроме того, что ты куришь и еще вот этого, – она подергала Гришин член, – ты еще и онанист! Пионер-онанист! Как вам это нравится?! А ты знаешь, что бывает от онанизма?! Вот что бывает! – она опять подергала. – Не опускается от онанизма! Встает и не опускается! Завтра мы это включим в повестку дня!

У Гриши в голове нарисовалась стенгазета. Карикатура: он с вытаращенными глазами дрочит преувеличенно длинный конец, а сверху крупными буквами: ДРОЗДОВ – ПИОНЕР-ОНАНИСТ!

– Интересно знать, – продолжала Лиля Викторовна, – неужели тебе это интереснее, чем читать книжки или заниматься спортом?! Неужели это так интересно?! Ну и как ты это делаешь?! Ну?! Что молчишь?! Покажи, чего уж теперь?!

– Я не онанист!

– Врешь! Не хочешь показывать?! Хорошо! Тогда я тебе покажу, как ты это делаешь, – рука Лили Викторовны задвигалась на Гришкиной шкурке. – Ну, скажи, неужели тебе это так нравится, что ты не можешь отказаться? А?

Гриша зажмурился, и вдруг его воображение нарисовало ему голую Лилю Викторовну. У нее были большие буфера и черные волосы под животом. Ему стало не только стыдно, но и приятно. Гриша почувствовал, что уже скоро брызнет. Он зажмурил глаза еще крепче.

– Кури! – неожиданно закричала Лиля Викторовна Грише прямо в ухо и спугнула преждевременную эякуляцию. – Я хорошо знаю повадки онанистов! У мальчиков вот как у тебя бывает – не опускается. А у девочек, которые занимаются онанизмом, становится очень сухая! А у тех, кто не занимается – мокрая! Вот я не занимаюсь, и у меня, как у всех нормальных людей! Вот, посмотри! – она схватила Гришину руку и засунула к себе в трусы.

Гришина рука коснулась мягких влажных курчавых волос… Сейчас брызнет, – испугался он.

– Кури! – закричала Лиля Викторовна.

– Не буду! – автоматически ответил Гриша, не разжимая глаз.

Вдруг он почувствовал, как ноги вожатой обхватили его бедра, и член влезает во что-то такое.

– Кури! – закричала Лиля Викторовна и задвигалась вперед-назад.

– Не буду…

– Кури… Кури… Кури…

– Не буду…

– Ох… Кури, Дроздов…

– Не буду…

– Кури!..

Гриша почувствовал, как Лиля Викторовна сначала задергалась, а потом обмякла. У Гриши брызнуло. Все-таки он не удержался! X… сморщился и выпал на воздух.

Лиля Викторовна оттолкнулась от Дроздова и одернула юбку.

– Беда с вами, с онанистами, – сказала она, тяжело дыша. – На что только не приходится идти, чтобы у вас не торчал… Ну так как: будем завтра обсуждать твое поведение – твое курение и онанизм?

– Лиля Викторовна, я больше не буду.

– Ну, я не знаю, что тебе и сказать… Вроде ты испытание выдержал… не закурил… Сдержал честное пионерское. Может, ты и про всё остальное честное пионерское дашь… что покончишь с онанизмом?

– Честное пионерское, – Гриша отдал салют, и от резкого движения руки, его член качнулся из стороны в сторону.

– Ладно, попробуем тебе поверить. Но будем проверять, – Лиля Викторовна повернулась и пошла в сторону костра, на ходу сунув свои трусики в карман.

Вот так Дроздов впервые стал мужчиной. С той поры прошло много лет, столько женщин у него было, что он всех и не помнил. А Лилю Викторовну, вожатую из пионерлагеря, помнил…

2

Что это там зеленое такое светится? Он зашел над огнями и решил еще немного опуститься, когда в наушниках раздался голос Иншакова:

– Дроздов?!

– Я, товарищ полковник!

– Ты, ты… Ты-то мне и нужен, сволочь! Отлетался, Дроздов! Будешь теперь киоски охранять, мастурбатор хренов!

– Не понял, товарищ полковник?! – Григорий опешил.

– Не понял, говоришь?! Правильно – у тебя голова-то не понимает, ты всё больше головкой понимаешь!.. Когда вынимаешь!

Иншаков еще ничего конкретно не сказал, но Григорий понял, что ему несдобровать. Он понял, что Иншаков в курсе, что Григорий спал с его женой. У Дроздова всё опустилось, а на лице выступили капельки пота. Он вытащил из кармана платок, провел им по гермошлему…

– Я знал, – продолжал Иншаков, – я знал, что ты с женами офицеров, своих же товарищей, трахаешься! Я глаза на это закрывал, дурак старый! Думал, ты сам поймешь! А ты, блядь, вон каким говном оказался! Понял теперь, про что я?!

– Не понял, – ответил Дроздов. Он решил отпираться до последнего.

– Мне доложили, про то, что ты… с моей женой!

– Это неправда!

– Молчать! Я всё знаю! Завтра подашь рапорт и катись к ебеням! А вся армия узнает, что тебя уволили за кобелизм и онанизм! Нашли мы у тебя манду пластмассовую на батарейках! Усек?! Российский летчик дрочит, как Энерджайзер! Всё! Конец связи, – Иншаков отключился.

Григорий Дроздов весь дрожал. Он все-таки не уберегся, и самое страшное – то, чего он больше всего боялся, – произошло. Завтра его уволят из рядов, и ни в какую гражданскую авиацию его никогда не возьмут, потому что Иншаков уж постарается. И совсем скоро ему заступать на пост у киосков. Нет! Лучше смерть!

Григорий надавил на штурвал, и самолет полетел к земле.

Глава тринадцатая ЖЕЛЕЗНАЯ БАБОЧКА

Что-то сломалось в моторе моего самолета.

Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький Принц

1

Когда Абатуров поднялся из подвала с доской, Леня Скрепкин уже пришел в себя.

– Вот, – сказал Абатуров, – я тебе досточку принес. Мы ее тебе сейчас привяжем, и будет у тебя сразу всё нормально… Ну… не сразу, конечно, но… – дед помахал ладошкой, – постепенно…

Леня посмотрел на деда, и Абатуров заметил, что у Лени поменялись глаза. Какие-то они стали другие. Абатуров не мог понять, какие именно.

– Погодите! Нет времени! – почти выкрикнул Скрепкин. – Потом!

– Когда потом-то? – Абатуров подошел с доской. – Нога у тебя переломана, дурила, если к ней теперь палку не привязать, у тебя кости в разные стороны разъедутся.

– Да хрен с ними, с костями! – закричал Леня. – Нет, говорю, времени больше! Потом всё! Бежать надо!

– Куда бежать? – Абатуров оперся на доску. – К вампирам в лапы? Ты, Леня, видать, когда с лесенки падал, маленько умом тронулся! Надо к твоей голове холодное приложить.

– Говорю же вам русским языком – не осталось у нас времени! – заорал Леня от отчаяния. – Сейчас самолет упадет сюда – и нам всем кирдык!

И тут все наконец-то услышали нарастающий гул.

– В подвал! – закричал Леня. – Все в подвал! Быстро!

Мешалкин и Абатуров подхватили под руки Скрепкина и потащили к подвалу.

– Шкатулка где?! – крикнул дед Семен. – Шкатулку взяли?!

– У меня в кармане она, в штанах! – ответил Юра.

Ирина подобрала автомат с расплющенным прикладом и побежала за остальными. Но было уже слишком поздно. Они не успели.

Правое крыло самолета срезало церковь почти до основания, как нож грибника срезает под самый корень красавец гриб. Самолет воткнулся в землю и взорвался.

От взрывной волны людей защитили остатки церковных стен, но сверху на них посыпались кирпичи, обломки перекрытий, известка и всё такое прочее. Буквально в полуметре от Ирины упал и раскололся надвое колокол. Огромный кусок стены рухнул рядом с ними, но никого не задел. После того как град камней и обломков закончился, на людей стали опускаться копоть и куски искореженного самолета, но и на этот раз никто не пострадал. Что-то уберегло людей.

Абатуров перекрестился.

– Спасибо тебе, Господи, что не оставил ты нас в тяжелую минуту и прикрыл нас своими милосердными руками от лютой смерти! – забормотал он.

Не успел дед договорить молитву, как сквозь еще не осевшую пыль и копоть к ним со всех сторон полезли вампиры. Дед Семен растерялся. У него не было осинового кола! Да и ни у кого не было. Колья остались под обломками. Единственное, что у них было – автомат с неизвестным количеством патронов и… и… дед Семен вспомнил про икону. Чудотворная икона так и висела у него на груди. Абатуров схватил ее и направил на монстров.

– Помоги, Господи!

Из иконы вырвался светлый луч. Он ударил одному монстру в живот и прожег в нем огромную дыру.

– Ха-ха-ха! – захохотал, как сумасшедший, Абатуров. – На тебе! Гадина червивая!

Ударил автомат.

– Береги патроны, Иринка! – закричал дед. – Стреляй одиночными!

Мешалкин увидел торчащий из-под обломков угол иконы Ильи Пророка. Он вытащил икону, стряхнул с нее пыль и направил на врага. Икона засияла, и из нее вырвался тонкий, но очень светлый луч.

– Ио-хо-хо! – Юра водил иконой сверху-вниз-справа-налево.

Монстры вспыхивали и падали на руины. Лучи икон встречались, перекрещивались и вновь расходились в темном небе, как лучи прожекторов над блокадным Ленинградом. Десятки монстров выбывали из игры. Но на их место становились новые и новые. Их было так много!

Леня Скрепкин подтянулся на локтях и пополз к Мешалкину. Ползти было трудно. Сломанная нога задевала за всё подряд, причиняя Скрепкину боль, от которой он едва не терял сознания. Голова, которой он ударился сначала об колокол, а потом об лестницу, гудела. Но Леня полз. Он должен был, во что бы то ни стало, сделать это… Иначе…

Скрепкин подполз сзади к Мешалкину, приподнялся, сунул руку Юре в карман, нащупал шкатулку, вытащил, сунул к себе за пазуху и пополз назад.

Юра, косивший иконой монстров, ничего не заметил. И слава Богу! Объяснять ему что-то времени не было, а если бы он заметил, у него наверняка бы появились вопросы. И это задержало бы Леню, а также отвлекло бы Юру от борьбы.

Скрепкин полз по обломкам кирпичей к месту, где чернела дыра подвала. До нее было всего-то каких-нибудь метров пять-шесть, но то, что идущему – близко, ползущему – далеко! Тем более, сил у Лени почти не осталось.

Кто-то схватил Леню сзади за шиворот и потащил. Ленино горло сдавил воротник рубахи, он стал задыхаться…

2

Петро Сухофрукт летел следом за Дроздовым и видел, как тот падал.

– Гриша! Гриша! – кричал Сухофрукт в микрофон. – Ответь! Что с тобой?! Гриша!..

Но Дроздов молчал. Молчал до самого конца, когда его самолет врезался в землю и взорвался. Петр был в шоке. Несколько минут назад он разговаривал с Дроздовым, всё было нормально… И вдруг, ни с того ни с сего, такой классный летчик, наверное, самый классный в их пятерке, падает, как камень… Сухофрукт снова попытался связаться с аэродромом. Но аэродром молчал. Что-то творилось. Петро это чувствовал седьмым летчицким чувством. Какая-то вокруг происходила аномалия. Связь пропала. Огни какие-то на земле. Гриша вот теперь… И вообще – что-то не то… Петру стало страшно. Холодок прошел по спине от копчика до затылка. Он понял, что если сейчас же не вернется на аэродром, с ним случится что-то ужасное.

Сухофрукт развернул самолет и полетел назад.

Что же я делаю? – Петро зажмурился. – Так же нельзя… Я не смог связаться с аэродромом, не доложил о гибели товарища… не осмотрел места происшествия… и теперь, как последний трус и раздолбай, вернусь на базу и буду мямлить, что я ничего не видел, ничего не знаю… Кем я буду? Полным обсосом! Испугался неизвестно чего и улетел!..

Петро снова развернул машину и полетел назад, к месту происшествия.

– И чего я испугался? – сказал он сам себе. – Самое страшное – потерять контроль над собой! – Но Сухофрукт знал, что испугался не зря, летчицкая интуиция сказала ему – сматывайся, Петро, отсюда живее, пока цел, и держись от этого места подальше! А летчицкая интуиция штука такая…

Петро вспомнил, как учился в Прибалтике в летном училище и как однажды возвращался ночью с блядок. Чтобы не давать большой крюк, он пошел напрямик через кладбище. А хрен ли?! Он же не этот… как его… мракобес! Он же советский летчик, мать его, а не ссыкло вонючее! Это эти… как их… бабы… боятся кладбища! А пацаны, особенно летчики, хрен чего боятся!.. И все-таки, что-то подсказывало Петру, что идти через кладбище лучше не надо. В то время он был еще совсем пацан и не обращал внимания на такие вещи, как внутренний голос… Это с годами начинаешь к нему прислушиваться и понимаешь, что он, как правило, звучит не просто так… Петро перелез через ограду и спрыгнул на могильную плиту. Чуть не упал, ухватился за крест. И пошел по дорожке. Было очень темно. Где-то сбоку неприятно ухнула сова. Петро вздрогнул. Он вспомнил, как его дедушка Анастас рассказывал, что совы говорят на языке мертвых. Мало ли что говорил малограмотный старик?! Малограмотному байки заменяют книжки. Мы начитались в детстве книжек, а там какая херня только не написана, и у нас представление о мире теперь такое же… херовое. А раньше заместо книг рассказывали байки-сказки, устное народное творчество. И представление у них о мире складывалось по байкам… тоже херовое… еще хуже, чем у нас… Они, к примеру, не знали, что такое ДНК… А мы знаем… но нам это знание, в принципе, в хер не уперлось… Снова ухнула сова, и Петро опять вздрогнул. Все-таки, что-то в этом было… неприятное. Вдруг он увидел впереди какую-то белую фигуру. У Петра внутри всё похолодело, как будто он проглотил целый брикет мороженого! Он остановился и замер. Внутренний голос велел ему повернуться и бежать отсюда, что есть духу. Но другой голос, голос рассудка, сказал: Хрен ли ты менжуешься?! Это идет такой же, как ты, человек… И всё… Просто идет по кладбищу… Сухофрукт собрал силу воли в кулак и двинулся дальше. Белая фигура тоже двигалась навстречу. Она как будто плыла над землей, а не шагала по ней. Когда до фигуры оставалось метра два, Петро разглядел, что это женщина, и почти успокоился. Кроме мистического страха перед кладбищем, у Петра еще было опасение получить от прибалтийских националистов по морде – ведь то, что шло впереди, вполне могло оказаться одним из них. А тут он увидел, что это просто женщина…

– Здравствуйте! – сказал Петро женщине.

– Зра-аству-уйте, – женщина говорила с акцентом.

– Вы не боитесь так поздно ходить по кладбищу? – Петро вытащил сигареты.

– Я – нет. А вы?

– Я только женщин боюсь, – пошутил Петро. Это у него был коронный прием для начала заигрывания.

– Почему?

К этому вопросу он тоже был давно готов и не раз на него отвечал.

– Потому что я ни в чем не могу отказать женщинам. Хотите, я вас провожу, чтобы вы не боялись?

– Я и так не боюсь, но если вы не боитесь и если вы честный кавалер, то я согласна с вами пойти вместе.

Начало знакомства Петру понравилось. И голос понравился. Гадом буду, вставлю ей, подумал он и чиркнул спичкой, чтобы прикурить. Лицо незнакомки произвело на Сухофрукта впечатление. Правильный нос, пухлые губы, высокий лоб, большие глаза, кудрявая челка… Жемчужина Балтики! Вставлю, и всё!

– Прошу! – Петро подставил девушке руку кренделем. Девушка просунула свою руку под руку Петра, и они пошли в обратную сторону.

Петро прикрыл другой рукой ее ладонь:

– Вы замерзли… У вас рука холодная…

– Нет, я всегда немножко такая прохладная.

– Это очень даже хорошо. А то некоторые вспотеют… Мне такие не очень нравятся… Вас как зовут?

– Меня – Яна Вишняускас. А вас?

– А меня – Петро Сухофрукт.

– Какая у вас смешная фамилия, извините.

– У вас тоже ничего.

Они дошли до пересечения аллей.

– Ну, – Яна высвободила руку, – мне теперь немножко налево… Спасибо вам за внимание…

– Как же налево? – удивился Петро. – Выход с кладбища прямо, а не налево. Нам прямо надо.

– Нет-нет. Это вам прямо надо, а мне немножко налево. Если захотите, мы с вами еще встретимся завтра. Приходите сюда как стемнеет, мы немножко погуляем.

– Хорошо, приду обязательно… Только, почему вам налево-то?.. У вас что там, извините, родные похоронены?

– Да-да. Что-то наподобие, – она повернулась и зашагала налево, в темноту.

Петро так и остался стоять.

– Значит, когда стемнеет?! – крикнул он вслед уходящей.

– Завтра… – Сухофрукту показалось, что голос идет откуда-то снизу.

Ушла, — подумал Петро. – Ну и ладно. Я сегодня уже одну того… В принципе, на сегодня хватит…

На следующий день Петро сидел в столовой со своим другом Жилинасом. Жилинас был из местных. Он вырос в этом городке и поступил здесь же в летное училище. Ели гуляш с картошкой. Гуляш был малосоленый и без перца. Пресная и постная пища прибалтийской столовой не нравилась Сухофрукту. Он привык к жирной и острой кухне Украины. Он любил сало, вареники и горилку с перцем. Петро потряс перечницу над мясом, но из нее не посыпалось.

– Е-мое! Экономят, что ли?! Жилинас, скажи своим, чтоб насыпали.

Жилинасу, как местному, не отказывали. Прибалты на просьбы русских реагировали не очень. Летчики частенько действовали через Жилинаса.

– Вишняускас! – крикнул Жилинас в кухню.

Из окошка раздачи выглянул повар в белом колпаке и с половником в руке.

– Давай перец!

Повар исчез в окошке, а вместо него оттуда вылетел пакетик черного молотого перца и упал на стол.

– Во как у вас в Прибалтике! – возмутился Петро. – Кидают перец, как собакам! – Он почувствовал острое желание вытащить повара через окошко и дать ему по колпаку!

– Да нет, – Жилинас спокойно махнул ладонью. – Вишняускас маленько неразговорчивый.

– Дочки у него нет случайно? – Петро вскрыл пакетик и густо посыпал мясо перцем.

– Да… была дочка, но утопилась в озере из-за парня…

– Ну?! – Сухофрукт почувствовал что-то нехорошее. – А как ее звали?

– Яна звали… Яна Вишняускас.

По затылку у Петра побежали холодные мурашки и забежали за воротник. У него изменилось лицо.

– Что, – спросил Жилинас, – немножко много перца посыпал?

Петро кивнул. Есть больше не хотелось. Он отодвинул тарелку и сказал:

– Пойду воздухом подышу.

Сухофрукт пошел подышать воздухом на кладбище. Он нашел нужный поворот, свернул налево и почти сразу наткнулся на могилу Яны Вишняускас. С куска полированного гранита на него смотрела фотокарточка девушки, которую он провожал ночью!

Петро перекрестился и побежал оттуда что есть духу. Несколько дней после этого он плохо спал, его мучили кошмары. Но постепенно он смог себя убедить, что это всё ему показалось, и он не провожал никаких покойниц, а просто, когда перелезал через кладбищенский забор, упал головой на плиту, потерял сознание и видел галлюцинацию. А потом он придумал еще лучше – он никуда не падал, а действительно встретил какую-то девушку, которая над ним подшутила – прибалтийская националистка подшутила над русским…

3

Петро попытался еще раз связаться с аэродромом. И на этот раз ему удалось! В наушниках затрещало, и он услышал голос Иншакова.

– Петро, прием! – кричал Иншаков. – Слышишь меня, Петро?!

– Товарищ полковник! – Сухофрукт обрадовался, что связь есть. – Товарищ полковник! Слышу вас хорошо!

– Петро! Прием! Слышишь меня?! – опять закричал Иншаков.

– Слышу, товарищ полковник! Товарищ полковник, у нас ЧП! Дроздов разбился!

– Сухофрукт! Прием! Слышишь меня?!

Петро понял, что связь только в одну сторону. Он слышал землю, а земля его нет.

– Алё! Сухофрукт! Если слышишь меня, хочу тебя обрадовать! Только что приехала твоя невеста из Прибалтики! Эх, Петро! Скрытный ты какой, оказывается! Скрывал от нас, от боевых товарищей, такую свою красавицу! Скрывал от нас, что у тебя свадьба на носу! – Иншаков засмеялся.

– Какая невеста?! – удивился Петро. Он забыл, что полковник его не слышит. – Какая еще невеста?!

– Ну ты и дал! – продолжал Иншаков. – Хорошая девчина, только бледненькая немного. – Он опять засмеялся. – И зовут смешно… Яна Вишняускас!.. А-ха-ха! Вишняускас и Сухофрукт! А сын у вас будет Компотус! А-ха-ха! Ждет тебя! Быстрей бы уж, говорит, прилетал! Ну, я отключаюсь!

У Петра перехватило дыхание. Будто ему горло перетянули резиновым жгутом. Он выпустил штурвал и схватился за грудь. Его глаза как будто кто-то выталкивал изнутри. Шпок! И стало темно.

Самолет накренился и полетел к земле.

4

Скрепкин поджал под себя здоровую ногу и, что было сил, лягнул ею наугад. Нога во что-то попала. Что-то хрюкнуло и ослабило хватку. Леня не стал смотреть, чего он лягнул, – смотреть было некогда, время шло на секунды. Леня заработал локтями и здоровой коленкой. Его туловище задвигалось вперед. До входа в подвал оставалось не так уж много. Но тело пронзала острая боль, а мозг туманился и готов был в любую секунду выйти из строя. Не сметь! – уговаривал Скрепкин тело и мозг. – Работать! Пока еще есть возможность… Осталось немного… Вкалывайте, суки…

Голова Лени наткнулась на кирзовые сапоги. Он поднял глаза и увидел над собой ухмыляющегося Хомякова с потухшим окурком между клыков. Игорь Степанович наступил сапогом Скрепкину на руку.

– Шкатулку! – он протянул ладонь.

– Хер тебе!

Хомяков надавил каблуком. Хрустнули раздавленные кости. Леня вскрикнул. В глазах почернело.

– Шкатулку! – повторил монстр в отставке.

– На! – Леня попытался здоровой рукой врезать ему снизу по яйцам. Но демон перехватил руку Скрепкина и сломал об колено.

У Лени осталась только одна здоровая опора – нога. Он упал на землю, лицом вниз, и от боли и отчаяния зарыдал. Он понял, что проиграл, что он не выполнил задания! А на кону стоит кое-что большее, чем его жизнь и его боль!

Хомяков схватил Леню за пиджак, перевернул на спину, залез в карман, вытащил шкатулку, поднял над головой и захохотал!

– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – хохотал он…

5

От дикой перегрузки в ушах Сухофрукта лопнули барабанные перепонки. Страшная боль привела Петра в чувство. И в последние секунды он подумал вот такую трезвую мысль:

Может быть кто-то просто подшутил надо мной?.. Розыгрыш!.. Меня накололи, а я купился…

На этом трезвая мысль закончилась, чтобы уступить место тьме…

6

– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – Ирина обернулась и увидела Хомякова с поднятой к черному небу рукой. В руке была шкатулка!

Ирина развернула автомат в его сторону и нажала на курок. Щелк! Щелк! Щелк! Патроны кончились!

– Прикройте меня! – крикнула Ирина Юре и Абатурову и бросилась на Хомякова.

Она подпрыгнула и в прыжке врезала демону прикладом автомата по затылку.

Хомяков пошатнулся, но не упал и не выпустил из рук шкатулки. Он заревел! Он развернулся лицом к Ирине! Глаза его горели! Шерсть на голове встала дыбом! В одной руке он сжимал шкатулку, а из обрубка другой – выросла голова змеи с длинными острыми зубами и раздвоенным железным языком. Хомяков двинулся на Ирину.

Ирина перевернулась в воздухе и ударила Хомякова пятками в грудь. Она целилась в руку со шкатулкой, но в воздухе мгновенно перегруппировалась и ударила в грудь. Хомяков отлетел назад, но шкатулку не выпустил. Он, как Брюс Ли, кувырнулся в воздухе и приземлился на ноги.

Ирина опять прыгнула, на этот раз целясь в шкатулку. Хомяков выбросил вперед руку-змею. Рука-змея обвилась вокруг Ирининой ноги. Хомяков дернул ее на землю. Ирина упала. Хомяков ударил ее сапогом в живот и сломал ребра. Ирина сжалась от боли. Хомяков ударил. Ирина успела откатиться назад, и подошва сапога содрала ей кожу на лице. Хомяков нагнулся и выбросил вперед руку-змею. Голова змеи зависла над Ириной. Голова раскачивалась из стороны в сторону, чтобы обмануть жертву, чтобы жертва не могла понять, с какой стороны ее атакуют. Ирина оттолкнулась от земли ногами и отодвинулась ровно настолько, чтобы встать, потому что стоя сражаться удобнее, чем лежа. Хомяков попытался помешать, но не успел – Ирине удалось подняться на ноги. Но сломанные ребра впились ей в легкие и причинили такую ужасную боль, какая ей и не снилась. Господи! Я сейчас потеряю сознание! И тогда конец! Как же я буду драться, Господи, когда я от боли еле живая?! В разведшколе их учили применять в критических ситуациях технику восточных единоборств, с помощью которой можно было отвлечься от боли. Чаще всего применялся метод дыхания – рааз-дваа… рааз-двааа… триии… раааз… двааа… раааз… двааа… триии… Ирина отступила еще на шаг и задышала, как учили китайцы… Не то чтобы боль ушла совсем, но ее уровень понизился, и терпеть ее стало возможно. Ирина собрала все свои силы, подпрыгнула, крутанулась в воздухе и врезала Хомякову ногой по руке.

Шкатулка полетела на землю.

Хомяков бросился за ней.

Ирина прыгнула на него сверху и защемила коленками шею демона.

Хомяков хрюкнул. Его рука-змея неестественно вытянулась и обвилась вокруг шеи Ирины. А другая рука тянулась к шкатулке…

Змея сдавила Ирине горло. В глазах у нее потемнело, поплыли разноцветные круги…

7

Железная бабочка с острым клювом стремительно приближалась к земле. Знал ли летчик, кому нужна его гибель? Мог ли он в детском саду, в школе, в военном училище или уже взрослым вообразить себе такое? Мог ли представить конструктор этого истребителя, гордости российской военной авиации, какие силы и для чего станут использовать его технику, и кого именно таранить этой техникой?

Вряд ли!

Никогда!

Черта лысого!

Только сумасшедшему или извращенцу могут нарисоваться такие картины… в его затуманенном болезнями и извращениями мозге… Но тем не менее иногда, очень редко, случаются такие вещи, которые невозможно вообразить нормальному человеку. У нормального человека нормальные рамки воображения. А ночные кошмары выходят за рамки нормального воображения. И нет никакого желания расширять эти рамки, чтобы вместить в них весь этот ужас. Человеческий организм не выдерживает…

Железная бабочка, выставив вперед смертельное жало, приближалась к земле…

8

Леня не поверил своим глазам, когда увидел шкатулку на земле. У него снова появился шанс выполнить задание. Но к шкатулке уже тянулся Хомяков. Леня перевернулся на бок и единственной здоровой ногой отбил шкатулку в сторону. Ирина сидела на демоне, мешая тому активно действовать. Но рука-змея почти уже задушила девушку. В запасе у Лени было совсем немного. Тем более что сотни таких же, как Хомяков, наседали со всех сторон, и Мешалкин с дедом едва их сдерживали.

Леня, отталкиваясь здоровой ногой, подполз к шкатулке, схватил ее зубами и пополз к яме подвала. Он сказал своей боли: Заткнись, мразь! И боль заткнулась.

Давай… давай… Еще немного… Еще… Одной ногой получалось не очень… очень медленно получалось… Ну же… Ты должен успеть…

— Стой! – услышал он за спиной…

9

Самолет, не управляемый пилотом, уже не в полном смысле самолет. Больше он похож на метеорит, который не успел сгореть в верхних слоях атмосферы и, скорее всего, не успеет сгореть в нижних слоях. И вот он летит вниз, и упадет неизвестно где, и неизвестно что из этого выйдет. И всё же… И всё же с пятым самолетом было не так. Им не управлял пилот, но это не значило, что им ничто не управляло. Чья-то сила направляла падающий механизм в одну точку. Иная же сила старалась направить его в другую точку. Самолет швыряло из стороны в сторону. Если бы кто-нибудь мог наблюдать это падение, он решил бы, что летчик жив и дергает штурвал, пытаясь спасти самолет и себя. Но летчик был мертв и дергал за штурвал уже не он…

Не оборачиваясь на крик, Леня полз вперед. Вдруг он увидел всё, что происходит вокруг со стороны. Он увидел, как Юра и дед Семен из последних сил отбиваются от демонов, но те всё наседают. Он увидел, как змея стянула шею девушки смертельным узлом и Ирина умерла, но всё еще продолжала сражаться по инерции, набранной при жизни… Он увидел себя, слишком медленно ползущего к цели… Вот он медленно подползает к яме… Вот он опускает в яму голову… Сзади бежит освободившийся Хомяков и кричит что-то… Хомяков в двух прыжках от него… Вот он, Леня, уже по пояс в яме… Нет, он не успеет! Сейчас его за ногу схватит ужасная змееголовая рука!.. Ну же!.. Ну!.. Вот он переваливается через край и падает в темноту…

Глава четырнадцатая УМЕРЕТЬ СЧАСТЛИВОЙ

Эй, парень, не трожь мою задницу…

Мадонна

1

Белоснежная вилла. Изумрудная зелень. Экзотические цветы. Энни сидит в шезлонге с бокалом сухого мартини. А под ее ногами в бассейне плавает загорелый мускулистый Мешалкин.

Это Америка. Это ее вилла. Энни выполнила свой долг перед Родиной. И Родина этого не забыла. Теперь больше не нужно работать. Теперь у нее всё есть – много денег, столько, что о них можно больше не думать; слава, которой удостаиваются не многие; а главное – любовь! В бассейне плавает ее любимый, ее муж, которого она сумела вывезти из России. Он известный скульптор. Его работы стоят очень дорого, за них дерутся самые модные галереи Нью-Йорка. А богатейшие люди Америки переплачивают этим галереям огромные деньги, чтобы выкупить его работы. Недавно сама Мадонна купила несколько работ. Одну из них, с разрешения автора, Мадонна поместила на обложке последней пластинки «Корень Зла» – американский супермен и русский медведь долбят молотками по пеньку. Когда Мадонна спросила Мешалкина, что символизирует его скульптура, Юра объяснил – Россия и Америка забивают корень зла…

Юра покачивается на надувном матрасе, пьет коктейль из водки с колой. Лично Ирине не очень нравится этот коктейль, для нее он слишком резкий. Ирина предпочитает мартини.

– Эй, Билли! – кричит Юра их чернокожему садовнику, который в это время стрижет кусты. – Хочешь выпить?!

Энни морщится. Ей не очень нравится русская манера выпивать с домработниками. Она считает, что надо соблюдать дистанцию между теми, кто тебе платит и теми, кто на тебя работает. Но она любит Мешалкина, а любовь выше, чем привычки… Она грозит Юре пальцем.

Юра улыбается и посылает ей воздушный поцелуй с матраса. Он подгребает к краю бассейна, наполняет Биллу стакан. Они о чем-то говорят, выпивают и смеются.

Ох уж эти мужчины!

Энни хорошо понимает русскую душу. Время, проведенное в России, не прошло даром… Но это не главное… Любовь – вот что полностью захватило ее и несет… Ей всё равно – вынесет ли ее к Ниагарскому водопаду или к океану… Она счастлива… Она не представляла себе, что счастье может длиться так долго… То, что ей внушали в детстве, никак не соответствовало тому, что она переживала сейчас… Мама… милая мама, если бы ты могла видеть меня теперь… Мама… Школа… Церковь… Когда ты подрастешь, за тобой станут охотиться мужчины, и тут уж надо держать ухо востро… Не позволяй окрутить себя какому-нибудь проходимцу – короткое счастье, долгая расплата за него… Аборты, тяжелая беременность, смерть при родах, пьянство мужа, побои, издевательства, домашний тяжелый труд, преждевременная старость и одиночество – вот что ждет тебя, если ты не будешь бдительна и осторожна…

Она хорошо училась. Она поступила в престижный колледж, где за девушками следили и не давали заниматься глупостями. Прямо оттуда она попала в спецшколу при ЦРУ. Перед выпускными экзаменами в колледже появилась приятная пара. Мужчина в дорогом костюме. Подтянутая женщина в очках. Они пригласили Энни в кабинет и предложили ей продолжить обучение в очень интересном и престижном закрытом заведении. Предложение было заманчивое. Они пообещали ей такое жалованье, какое ей и не снилось. Кроме того, они обещали сверхобеспеченную старость. Энн согласилась. Она согласилась, не совсем еще понимая, какую выбрала профессию… Пять лет спецподготовки. Иногда Энни боялась, что не выдержит… Она плакала по ночам… она жалела, что, не подумав, распорядилась своим будущим… В то время как она с утра до ночи занималась физической подготовкой, зубрила иностранные языки, изучала десятки других предметов, ее сверстницы развлекались на дискотеках, на вечеринках, в барах и кинотеатрах, развратничали, пьянствовали и употребляли наркотики. Ей тоже хотелось попробовать всего этого… Но постепенно Энни вошла в ритм и перестала страдать… Впереди замаячили интересные перспективы – она посмотрит мир, везде побывает, пощупает своими руками египетские пирамиды, мавзолей Ленина, Пизанскую и Эйфелеву башни. А чего стоят встречи с интересными неординарными людьми – политиками, дипломатами, бизнесменами… На какой еще другой работе она имела бы такие колоссальные возможности?!. Правда, осмотр мира ограничился осмотром отдельно взятого государства. Да и то… мавзолей Ленина она так и не потрогала, потому что всю «командировку» не покидала Тамбовскую область. А из интересных людей общалась с шоферами и трактористами… Но зато теперь у нее есть всё… И всюду она может побывать как туристка… И мужчина у нее лучший в мире… И зарабатывает он совсем неплохо… Конечно, у них и так хватает, но, знаете ли, лишних денег не бывает. Да и вообще, приятно, когда твой мужчина прилично зарабатывает. Это важно для психологического климата в семье. Так, кажется, писал Карнеги. А главное – Юра не просто зарабатывал деньги, а занимался любимым делом. Энни гордилась своим мужем…

Она потянулась, вылезла из шезлонга и нырнула прямо в бассейн. Двадцатишестиградусная вода приятно охладила кожу. Энни поднырнула под Юрин матрас и перевернула его.

– Ах! – Юра со стаканом водки полетел в воду. – Ах ты, моя маленькая дорогая разбойница! – Он хватает Энни за ноги и пытается расстегнуть ей лифчик. Ох уж этот Мешалкин! Иногда он такой безудержный!

– Юра! Мы не одни! – Энни делает вид, что рассердилась. Она уплывает от мужчин, вылезает из бассейна и ложится на полотенце.

Мешалкин видит, что она не сердится.

– Ирина Пирогова! – кричит он. – Если бы мы в России вылили в бассейн стакан водки, нас бы не поняли!

Энни поднимает голову и смотрит на Мешалкина.

– Джоук! – кричит Юра и смеется. – Шутка!

2

Вечером Юра работает в мастерской. В это время его лучше не беспокоить. Существует договоренность – не беспокоить его понапрасну во время работы. Пол мастерской завален кудрявой стружкой, воздух наполнен запахом свежеструганого дерева.

Энни идет к океану, садится на берегу и смотрит, как огромное оранжевое светило опускается в воду. У нее есть свое любимое место. Специально для нее Юра смастерил там лавочку. Это необычная лавочка. Ее ножки выполнены в виде коньков-горбунков. На спинке лавочки рельефно воспроизведена картина «Иван-царевич и Василиса-прекрасная скачут на Сером волке». У Иван-царевича – лицо Мешалкина, а у Василисы – Энни Батлер. На сиденье по русскому обычаю вырезана надпись:

ЮРА + ИРА = Л.

Энни сидит на лавочке, потягивает мартини из стакана и смотрит на закат. Ей хорошо.

Вот и сейчас она сидит и наслаждается красотой природы, вкусом напитка и покоем.

Неожиданно появляется садовник Билл. Он улыбается, но как-то странно…

– Разрешите, – он присаживается рядом на лавку. – Миссис Батлер…

– Да? – Энни недовольна. Она не любит, когда ей мешают отдыхать. Она любит сидеть здесь одна или с Юрой.

– Миссис Батлер… У меня к вам серьезный разговор.

Я знаю эти серьезные разговоры! — думает Энни. – Сейчас он попросит прибавить жалованье или отпустить его на неделю к родственникам! Мог бы выбрать для таких разговоров другое время!

Неожиданно Билл вытаскивает из кармана удостоверение агента ФБР.

– Агент ФБР Рэндольф Даррелл.

У Энни от изумления брови ползут вверх по лбу. Конечно же, она предполагала, что за ней должны присматривать, для людей ее профессии это в порядке вещей. Но… тем не менее она не думала, что за ней ведется такое пристальное наблюдение.

– Что дальше? – помолчав, спрашивает Энни. – Зачем вы мне это показываете? Может быть, вы хотите, чтобы я вам прибавила к жалованью?.. Не в каждом же доме работает садовником агент ФБР!

– О нет, миссис Батлер, – агент Даррелл улыбается и машет рукой. – Кроме ваших денег, я имею достаточно высокий доход в ФБР. Спасибо. С вашей помощью мне удается сводить концы с концами.

– Хорошо, что вы мне сказали, – наседает Энни. – Значит, я могу вам вообще не платить. А то получается, что за одну и ту же работу вы получаете в двух местах.

– Интересная у нас выходит беседа, – меняет тему агент Даррелл. – Но я пришел сюда, чтобы поговорить о другом. – Он вынимает из кармана пакет с фотографиями. – Узнаете?

На фотографии Юра с каким-то незнакомцем. Юра и незнакомец в каком-то парке. Юра передает незнакомцу деревянную белку.

– Это, – Даррелл указывает на незнакомца, – натурализовавшийся резидент русской разведки Виктор Потапенко. А это… вы, наверное, узнали кто?.. Это ваш муж Юрий Мешалкин, бывший гражданин России… Смотрим следующее фото. – Негр вытаскивает фотографию. На фотографии разобранная на две части белка. Внутри у белки выдолблен тайник, в тайнике – капсула. Следующее фото – раскрытая капсула, в капсуле – микропленка.

– Вы понимаете, зачем я вам это показываю? Ваш муж занимается шпионажем против Соединенных Штатов!

– Откуда я знаю, что это не фальшивка? – выдавливает из себя Энни.

– Какой смысл? Если бы у нас не было стопроцентной уверенности, мы не стали бы вас беспокоить, миссис Батлер.

Далее агент Даррелл убеждает Энни, что если она будет наблюдать за мужем и докладывать куда надо, это в дальнейшем смягчит участь Мешалкина-шпиона. Агент Даррелл напоминает, что Энни уже выполняла такие задания для правительства США, и что правительство США доверяет ей и просит, чтобы Энни продолжила работу внутри своей семьи… Энни любит свою Родину – Америку. Но и Юру она любит как мужа. Что для нее важнее? Кого она любит больше? Своего мужа или свою Родину?

– Хорошо, – соглашается Энни Батлер, – я выполню задание правительства США. – Она поднимается и уходит.

3

На третий день Энни не выдерживает напряжения. Она приходит вечером в мастерскую. Юра сидит на высоком табурете и строгает палку. Он, по заказу старого черного рэппера МС Хаммера, вырезает трость с набалдашником в виде мухомора.

– Юра, брось палку. Нам нужно серьезно поговорить.

Она говорит, что всё знает и очень страдает от того, что он ее обманул. Она считала, что у них с ним нет и не может быть никаких секретов. Она плачет.

Юра растерян. Он прижимает Энн к себе и рассказывает, как русские коррумпированные органы шантажировали его. Они сказали, что Юра должен выполнить одно-единственное задание, – передать Потапенко микропленку в белке. И всё, больше от него ничего не потребуется. Но если он откажется, они убьют Солженицына. У него не было выбора. Жизнь Солженицына зависела от него. Если бы Солженицын погиб из-за него, Юра не смог бы дальше жить и творить. Он плачет.

Энни верит ему. Это должно было быть именно так, чтобы Юра на это согласился…

Энни и Юра решают бежать. Но сделать это нелегко, потому что ФБР – мощнейшее в мире бюро расследования. Но у Юры и Ирины достаточно денег и опыта. Надо попытаться. Другого выхода нет. Первое, что нужно сделать, – уйти от агента Даррелла…

Юра сидит на краю бассейна в пластмассовом кресле и потягивает водку с колой. Садовник Билл стрижет кусты. Юра предлагает ему выпить. Агент Даррелл подходит. Юра поднимается ему навстречу и как бы случайно роняет зажигалку. Даррелл наклоняется, чтобы поднять ее, и в это время Юра бьет его по голове литровой «Смирнофф». Агент падает.

Юра и Энни связывают фэбээровца, заклеивают ему рот липкой лентой и запирают в подвале.

Они переводят все деньги со своих счетов на новые счета до востребования. И на незаметном серебристом «форде» покидают виллу…

4

Они поменяли уже третью машину. Теперь это «Шевроле-пикап» 86 года. К мексиканской границе подъехали с новыми документами. Документы обошлись недешево, но были абсолютно чистыми – в Америке появились два новых гражданина – миссис и мистер Маккормик… Миссис Джейн и мистер Фрэнк.

На границе Юра немного нервничал. У него не было того опыта, который был у Энни. Но всё же держался неплохо. Она оценила это.

Они поселились в маленьком городке на берегу океана. Слава Богу, денег было достаточно, это позволяло не привлекать к себе лишнего внимания, тихо и незаметно жить.

5

Так они жили… Они оба хотели ребенка, но у них почему-то не получалось… Неизвестно, что было тому причиной – может, профессиональная деятельность Энни, а может, нездоровый образ жизни Мешалкина в России. Но всё же они жили хорошо и любили друг друга как прежде.

Прошло несколько лет. Юра сидел на балконе их небольшого, но уютного домика и вырезал деревянную фигурку медведя. С тех пор, как они скрылись в Мексике, он занимался этим только для себя и для нее. Энни не раз предостерегала, что свои работы он никому показывать теперь не может, потому что по его яркому индивидуальному почерку их (Энни и Юру) немедленно вычислят. Это огорчало Юру. Как настоящий художник, он хотел делиться своим искусством с людьми, дарить им радость и обратно подзаряжаться их положительными отзывами. Юра полюбил эту удивительную и нелогичную страну. Своей трансцедентальностью она напоминала Юре Россию. Он даже вместо водки стал часто пить текилу и ром «Тараско». Любовь к Мексике не могла не отразиться на творчестве. Его работы превратились в мировой сплав, духовный синтез Мексики и России. Жаль, что никто не мог этого увидеть и оценить…

Юра отложил резец и осмотрел фигурку медведя с горшком меда в лапах внимательным взглядом мастера, который не пропускает мелочи. Удовлетворившись осмотром, он взял шкурку и зашкурил скульптуру. Медведь превзошел все ожидания. Это был чудо какой медведь!

Юра вздохнул. Мадонна бы, наверное, предложила за этого медведя миллион долларов… Но я бы не продал. Я бы подарил его музею современного искусства, чтобы миллионы людей могли на него смотреть и получать положительный заряд энергии… Юра вздохнул, потому что понимал, что не то что миллионы людей, но даже избранные звезды Голливуда никогда не увидят его скульптуры…

А что если… Юра положил медведя на коленки и несколько минут сидел неподвижно, о чем-то задумавшись…

Юра достал краски и аккуратно покрыл медведя традиционным мексиканским орнаментом. Получилось очень даже здорово. Даже лучше получилось, чем было до этого. Теперь надо бы покрыть его лаком, чтобы краска не потекла… Юра вспомнил, как когда-то, очень давно, в России, он делал для вернисажа в Измайлово матрешек. Матрешки шли на ура. Лучше всех продавались матрешки с политическими деятелями: Ельцин, Горбачев, Брежнев, Хрущев и так далее. Сам он вообще-то к матрешкам относился не очень. Но фигурки в Измайлово не шли, к тому же жалко их было продавать. Но и в матрешки Юра старался привнести творческое начало. Например, он первый придумал надевать политическим матрешкам на голову мини-папахи. Мини-папахи вязала его тогдашняя теща и получала с продажи неплохие отчисления. Юра вспомнил, что именно с этого момента родственники жены стали лучше к нему относиться. Он первым сообразил, что можно матрешек раскрашивать под американских героев – Микки-Мауса, Дональда Дака, Бэтмена, Супермена, Симпсонов. Сам он, правда, делать этого так и не стал, но идеей с хорошими людьми поделился. Часто, вечерами, сидя у камина и потягивая коктейль из рома «Тараско» с колой, Юра рассказывал Энни про снежные московские зимы, которые он проводил в Измайлово с матрешками. Он рассказывал, как одевался в валенки, овчинный тулуп, собачью шапку; с какими творческими людьми он там познакомился и подружился, как они разговаривали про искусство и его роль в жизни людей, как выпивали, чтобы не замерзнуть, водку из матрешек; про Измайловского придурка Поручика, как тот ходил и кричал «алё, гараж, где фанера!»; как милицейские винтили их за валютные операции; как его друг по кличке Столыпин делал сервировочные столики, а на столешницу закатывал под лак пачки из-под «Данхилла» и «Ротманса», какой он сделал к 190-летию Пушкина прекрасный стол – в середине стола был изображен сам Пушкин, а вокруг него – его друзья-декабристы; какие его друзья-керамисты делали великолепные чайники, пудреницы из фарфора-бисквит, свистульки-окарины в виде инопланетных сил или в виде выдуманных персонажей, как его друг Демин слепил из глины окарину Анну Каренину, а на пятках у Карениной написал стихи:

Всегда с паровозиком Дома и в ванне Любила играться Каренина Аня

Юра считал, что подобное произведение достойно лучшего, чем Измайлово, места, и отговаривал Демина его продавать. Он пытался объяснить другу, что этой вещи место в музее современного искусства, а не на базаре, где спекулянты и халтурщики продают командирские часы. Юра пытался объяснить Демину, какую он, незаметно для себя, выразил глубокую мысль, какая у него получилась высокая пародия на классическое произведение. Но Демин ему заявил, что он сам отлично понимает, чего он хотел сказать, и что он не продавал бы такую высокохудожественную вещь в Измайлово, но те (понятно кто), кто довел страну до такого состояния, поставили его (Демина) в безвыходное положение, и не только его одного, но и всех честных людей России, стариков и детей. Демин вообще любил Родину и переживал за нее. Особенно удачно он мог это выразить после обкурки. Все вокруг заслушивались, как он здорово говорил. У него был друг Женя. Женя был невысокий и толстый. Зато у него была отличная память и высокая эрудиция. Кроссворды Женя отгадывал на раз. Но из-за обманчивой внешности девушки его не очень любили, и Женя сильно переживал. Тогда он тоже подался в политику. Он для прикола вступил в ЛДПР, чтобы всем показывать корочку, что он жириновец, а Жириновского интеллигенция пугалась, интеллигенция говорила – вот придет Жириновский, и тогда посмотрите, какой выбор вы сделали! Женя расхаживал по Измайлову в длинном кожаном плаще, как толстый фриц, и показывал корочку ЛДПР. А потом он увлекся и стал представителем ЛДПР в городе Электросталь. Женя решил сделать политическую карьеру. Он решил, что путь к сердцу женщин короче через политику. Он рассказывал, как на митингах ЛДПР визжат красивые девки. Ему хотелось их всех напялить. Для этого он должен стать правой рукой Вольфовича. Вот бабы липнут ко всяким мудакам, – жаловался Женя, – у которых кроме мышц ничего нет, а я такой умный и интересный собеседник, но они ко мне не липнут. Я проанализировал эту ситуацию, – говорил он, – и понял, что став видным политическим деятелем, дам понять всем бабам, кто есть кто и с кем им надо пердолиться. Потом Женя перестал ходить в Измайлово, и Мешалкин его долго не видел. А потом он как-то встретил Женю на улице. Тот был одет в синюю форму вневедомственной охраны, а из всех карманов у него торчали пивные бутылки. Они поговорили. Женя сказал, что ушел из ЛДПР, потому что там все руководящие места уже заняты, а Жириновский предал интересы народа и пошел на сговор с Ельциным. Женя ушел в партию писателя Лимонова. И вот сейчас, после смены, несет Лимонову пиво. Несу, – как он сказал, – пиво гению русского народа… Подобных историй было столько, что в другое время Энни посоветовала бы Юре записать это всё и выпустить книгу «Воспоминания о Перестройке». С его именем на обложке, книга безусловно стала бы бестселлером. Энни даже представляла себе, какая должна быть обложка – на фоне собора Василия Блаженного стоят Ельцин, Горбачев и Брежнев в папахах…

Юра вспоминает, как он покрывал матрешек паркетным лаком, чтобы не плыла краска. Он просит у Энни лак для волос и покрывает им медведя-мексиканца…

6

Проходит несколько месяцев. Однажды Энни выходит из дома, чтобы купить фрукты. На другой стороне улицы крутится какой-то субъект. Энни автоматически отмечает его. Профессиональная наблюдательность подсказывает, что она уже видела его здесь накануне. Это не местный житель. Всех местных она хорошо знает. Это маленький городок. Скорее всего, это чей-то родственник, приехавший погостить. Но что-то не нравится Энни… На следующий день она видит на этом месте уже двоих – того вчерашнего и еще какого-то чужака… Она сообщает Юре, что, скорее всего, их выследили. Юра признается, что несколько месяцев назад он не удержался и отправил в музей современного искусства Нью-Йорка русско-мексиканского медведя. Он думал, что никто не должен догадаться, что это его работа, он же подписался испанской фамилией Гонзалес.

Они бросают в сумку самые необходимые вещи и черным ходом пытаются уйти. Но там их уже ждут агенты ФБР – путь через черный ход отрезан. Энни и Юра пытаются выйти с другой стороны, но и там дежурят фэбээровцы. Дом окружен. Повсюду сидят снайперы.

Энни принимает решение – уходить через бельепровод. В дверь ломятся. Энни передергивает затвор поршневого винчестера и стреляет по двери. Юра кидает туда же гранату. Оглушительный взрыв застает фэбээровцев врасплох. За дымом, огнем, стрельбой и криками раненых никто не замечает, как Энни и Юра ныряют в желоб бельепровода и исчезают в нем. Они вываливаются в прачечной на гору белья. Энни на ходу перетягивает себе левую руку полотенцем – ее задело осколком гранаты. Юра поднимает стул и разбивает окно в сад. Они вылезают наверх и видят, что у забора стоит агент спецслужбы. Он стоит спиной к ним и говорит по рации. Энни неслышно подкрадывается к нему сзади, обрушивает тяжелый приклад на бритый затылок. Агент впечатывается лицом в кирпичный забор, хрустят кости носа, агент сползает на землю.

Энни забирает у агента рацию, а пистолет бросает Юре. Юра подхватывает пистолет, передергивает затвор и засовывает оружие под ремень сзади. Они с Юрой перелезают через забор и оказываются в саду соседей. Пригибаясь за кустами, добегают до конца этого сада и перелезают через забор в еще один сад. Уже можно вылезать на улицу. Они перелезают через последний забор.

Навстречу по дороге едет открытый кроваво-красный «Ягуар». За рулем «Ягуара» – пижон в лайковом пиджаке цвета кофе со сливками. В уголке рта у пижона дымится тонкая сигара. Из стереоколонок гремит музыка. Старики «Криденс Клируотер Ривайвл» жарят свой «Бег через джунгли». О’кей! Через джунгли так через джунгли. Энни поднимает руку. Машина резко тормозит. Девушка хватает пижона за шиворот и вытряхивает на землю.

– Какого черта?! – кричит растерянный пижон.

Юра добавляет пижону пинка под зад, и тот впечатывается головой в забор.

Юра впрыгивает в автомобиль, вытаскивает из-за пояса пистолет, наставляет на пижона и орет:

– Даже не думай! Одно движение – и ты покойник!

Энни давит на газ, и спортивная тачка срывается с места. За ними гонится целая кавалькада машин.

В лобовом стекле «Ягуара» появляются дырки от пуль. Энни и Юра пригибаются. Юра стреляет через плечо. Скоро всё лобовое стекло покрывается трещинами между дырками. Ничего не видно. Энни прикладом вышибает стекло совсем. Теперь ветер бьет им в лицо, развевает волосы Энни, а яркий галстук Юры хлопает на ветру, как флаг. Агенты всё ближе. Расстояние сокращается с каждой секундой. Энни и Юре еще повезло, что им попалась спортивная тачка, потому что у фэбээровцев тачки с форсированными моторами. Юра выдирает зубами кольцо из гранаты и швыряет ее назад через голову, как пробку от бутылки бурбона. Граната падает на землю, прямо под колеса первой машины. Машина от сильного взрыва взлетает на воздух, переворачивается и падает точно на следующую машину. Ту заносит, она взрывается поперек дороги. В нее врезаются следующие две машины.

Юра оборачивается и хохочет. Он видит сзади огромный костер. Он показывает средний палец и целует Энни в губы. Они оторвались от погони…

7

Они скрылись в горах Мексики, в месте, которое специально держали для такого случая. В зарослях чапараля стоит маленький домик, о котором знают только они и еще один человек – индеец, который продал неизвестной белой паре участок земли с ненужным ему домом. Теперь Энни немного жалеет, что покупала дом напрямую. Нужно было действовать через посредника. Но, что сделано, то сделано. Всю жизнь они здесь жить не собираются. Этот дом послужит им временным укрытием, пока они немного отсидятся и вокруг поутихнет.

Однажды они сидели вечером на крыльце и курили марихуану, которую Юра собрал неподалеку и высушил на куске железа над костром. Настроение было хорошее. Только что они занимались сексом, это было великолепно. Они курили и хихикали в темноте. Неожиданно Энни пришла в голову идея надеть на голову прибор ночного видения, чтобы посмотреть, как это всё вокруг выглядит в темноте по обкурке. Такой прибор у нее был. На всякий случай. Энни сходила за очками. Надела на голову. Ей стало жутко смешно. Всё вокруг – зеленое и смешное. От смеха Энни едва не повалилась на спину. Юра дергал ее за руку, просил посмотреть в очки тоже. Энни отпихивалась от него локтем и хохотала. Ей было весело. Она в жизни так не смеялась!.. Но что это, интересно, за зеленые фигурки, которые смешно ползут по горе?!. Кто это там карабкается?!. Вдруг до Энни дошло, что это за фигуры и куда они карабкаются! Она схватила Юру и затащила в дом.

Фэбээровцам удалось найти их. Сначала они нашли индейца, замучили и убили. А теперь они пришли за ними. Хорошо, что у Энни очень много оружия и большой опыт владения им. Она вытаскивает из сумки гранатомет, а Юре вручает крупнокалиберный пулемет-автомат. Они обвешиваются поясами с гранатами, запасными обоймами, пистолетами и дымовыми шашками. Нужно бежать в горы. Там, за перевалом, – море. Если они доберутся до него – они спасены. Но неизвестно – возможно, что их окружили и сзади. Энни смотрит в очки – кажется, там чисто. Они бегут наверх. Поднявшись на сотню метров, Энни вдруг останавливается. В ее в голове формируется дерзкий план. Они с Юрой прячутся за камнем и наблюдают за домом через очки ночного видения. Энни видит, как фэбээровцы окружают дом, а потом, по сигналу, одновременно врываются в него через двери и окна. И тогда Энни стреляет из гранатомета по дому. Яркий, потрясающий взрыв разносит дом на мелкие кусочки. Сверху на Юру и Энни падают куски камней и дерева. Юра и Энни целуются, а потом вскакивают и, взявшись за руки, бегут к вершине горы.

Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду! Что это? Что это за дикие звуки?! Что это за черная птица выползает из-за горы?!

Это вертолет! Мощный луч прожектора вырывается из-под его брюха и выхватывает из темноты двух беглецов. Пулеметные очереди поднимают столбики пыли у них под ногами. Юра и Энни кидаются в разные стороны, пытаясь уйти из-под смертоносного освещения. Энни наводит на вертолет гранатомет, но вспоминает, что она из него уже выстрелила. Юра палит по вертолету из пулемета-автомата. Хвост вертолета вспыхивает и отваливается. Вертолет начинает крутиться вокруг себя, заваливается на бок и врезается в землю.

Энни и Юра забираются на вершину. Энни видит через очки, что внизу, на берегу океана, стоит еще один вертолет фэбээровцев. Они меняют свои планы – лучше уходить небом, чем морем. Они спускаются вниз. Рядом с вертолетом разговаривают два фэбээровца. Еще один сидит в кабине на месте пилота. Энни и Юра подкрадываются сзади к двоим у вертолета и одновременно бьют их прикладами по затылкам. Фэбээровцы тихо валятся на песок. С одного из них Энни снимает черную фэбээровскую куртку и черную фэбээровскую бейсболку и отдает их Юре. Юра надевает на себя форму агента и обходит вертолет сзади.

– Офицер, – говорит он, открывая дверцу кабины, – закурить не найдется?

Фэбээровец в кабине лезет в карман и в этот момент получает сзади прикладом по голове. Агент оборачивается, у него мутные удивленные глаза, он явно не понимает, что произошло, сейчас он потеряет сознание и рухнет. Энни отступает назад, чтобы, падая, агент ее не задел. Фэбээровец выкидывает вперед руки и цепляется за Энни. Пытаясь удержаться, он срывает с ее шеи цепочку с деревянным крестиком, который вырезал для нее Юра еще в России. С тех пор Энни не снимает этот крестик, он охраняет ее от бед. Но сейчас, в суматохе, она не заметила, что крестик с цепочкой остался в руке агента. Она выталкивает фэбээровца из кабины и садится за штурвал. Рядом усаживается Юра. Энни заводит мотор, лопасти вертолета бешено вращаются. По привычке рука Энни тянется к шее, чтобы потрогать на счастье крестик. Крестика на шее нет! Энни быстро соображает, куда он мог деться. Она кричит Юре:

– Я сейчас! – и выпрыгивает из кабины.

Вот он! Крестик в руке агента! Энни выпрямляется, и тут, будто злая пчела жалит ее в грудь. Энни видит, как к вертолету со всех сторон бегут черные фэбээровцы, размахивая короткими автоматами.

Шатаясь и прижимая руку к груди, Энни забирается в кабину. Еще одна пуля попадает ей в плечо. Энни вздрагивает.

– Что с тобой, милая?! – кричит перепуганный Юра.

Энни машет рукой – потом… Она захлопывает дверцу. Фэбээровцы уже рядом.

Руки Энни проносятся по панели управления, нажимая кнопки, опуская и поднимая тумблеры.

Выстрелы. Лобовое стекло покрывается трещинами.

Юра стреляет в ответ из пулемета.

Вертолет отрывается от земли. Ветер от лопастей заставляет фэбээровцев пригнуться и придерживать руками черные бейсболки. Некоторые из них пытаются стрелять по вертолету, но песок засыпает им глаза. Один фэбээровец подпрыгивает, цепляется за подножку. Он подтягивается, перехватывается рукой за дверцу. Юра замечает непрошеного пассажира. Он резко распахивает дверь, и агента ударяет дверью по голове. Юра видит, как на стекле расплющивается фэбээровская морда, а потом агент откидывается вниз головой и цепляется ногами за подножку. Он висит, его голова болтается по ветру. С головы срывается черная бейсболка и летит вниз. Ее догоняет сорвавшийся с шеи автомат. Вертолет уже очень высоко. Агент сослужил им неплохую службу – пока он висел на вертолете, фэбээровцы боялись стрелять, чтобы не попасть в своего брата.

– Спасибо, приятель, за службу! – кричит Мешалкин и бьет его пяткой по яйцам. – Лети, агент ноль семь! Джоук!

Агент ФБР летит вниз и исчезает в темноте.

Юра поворачивается к Энни. Он видит, что Энни вся в крови, у нее закрываются глаза. Юра вскрикивает.

– Тихо, – говорит Энни слабым голосом. – Тихо, Юра. Через пару минут я потеряю сознание, и некому будет вести вертолет. Я должна успеть тебя научить.

Она быстро учит Юру управлять вертолетом.

– Вот и всё. Теперь я спокойна… Я рада, что мы встретили друг друга…

– Нет! Не говори так! Ты еще поправишься! Мы заплатим врачам!

– Нет… Я чувствую, что умираю… Прощай, любимый… Я умираю счастливой… А ты счастливым живи за нас двоих… Раньше я не верила, что бывает такая любовь… а теперь я знаю… И я умираю с ней… – ее рука разжимается, и на пол кабины падает крестик.

Энни умирает на руках у Юры, высоко в небе над темным океаном. На ее губах остается счастливая улыбка…

Глава пятнадцатая СМЕРТЬ ЛЕОНИДА СКРЕПКИНА

Мы Россия

Богоносная страна

Мы несем культуру миру

Потому что у нас ее как говна

Рашен Бразерс

1

Леня полетел вниз и ударился плечом о крышку гроба, перелетел через него и упал на спину. Он увидел, как в дыру, через которую он провалился в подвал, втискивается передняя часть Хомякова. Глаза Хомякова зажглись, красные лучи, вылетевшие из них, шарили по подвалу.

– Вот он! – Хомяков потянулся к Лене.

Скрепкин сжал зубами шкатулку. Отползать он уже не мог, сил у него не осталось. Если бы он мог проглотить шкатулку, он бы проглотил ее теперь. Но шкатулка была слишком велика и слишком тверда для этого. Такую шкатулку под силу было бы проглотить только крупному животному. А Леня был человеком со своими плюсами и минусами. Он не мог проглотить ее. Всё, что он теперь мог, это повернуть свою искалеченную руку и поднять кверху средний палец. И Леня сделал всё, что он мог. Бес Хомяков на мгновение замер, его возмутил поступок этого человеческого обрубка.

– Ты, в жопу траханный ублюдок! Пидараз! – взревел демон и оскалил свою ужасную кровавую пасть, но вцепиться клыками в шею Скрепкину ему не пришлось, вопль демона потонул в реве падающего самолета, как в композиции группы «Пинк Флойд» «Спик ту ми» с пластинки «Зе дарк сайд оф зе мун» 1972 года выпуска. Именно так показалось Лене Скрепкину в последний момент своей жизни на этой Земле, на ее темной половине… Или на ее светлой половине?.. Кто знает – какая это половина?..

2

Самолет Сухофрукта вильнул последний раз в сторону перед самой землей и воткнулся своим острым носом точно в подвальную дыру. Оглушительный взрыв потряс землю. Казалось, будто весь мир взорвался тут. Перед самым взрывом острие истребителя проткнуло беса Хомякова через задницу, вышло у него изо рта и разорвало демона.

Время изменило течение. Леня Скрепкин увидел, как острие истребителя выходит у Хомякова изо рта.

Сам ты в жопу траханный!.. – подумал он и улыбнулся с драгоценной шкатулкой в зубах…

3

Леня Скрепкин подъехал к храму, заглушил мотор и вылез из машины. Батюшка попросил ставить БМВ подальше от церкви, чтобы не было соблазна. Вот какой батюшка был мудрый. Самому Лене это едва ли пришло бы в голову. А ведь действительно получилось бы некрасиво. Ведь в церковь ходит много бабушек, ветеранов и инвалидов, и вид дорогой машины мешал бы им думать о Боге.

Была ранняя весна. Только что сошел снег, и идти до храма пришлось по грязи… Ну и что, что по грязи… Человек из грязи создан и в грязь будет закопан.

Леня подошел к высоким дубовым дверям, снял кепку и перекрестился. Рядом на ступеньках сидели бабушки и просили милостыню. Леня вытащил лопатник, положил каждой по грину.

Прошел в церковь. Служба закончилась. В церкви почти никого не было. Леня бросил в ящик «НА РЕМОНТ ХРАМА» десять гринов и купил на четыре грина свечек. Почему-то перед иконой Ильи Пророка не горела ни одна свеча. Леня повертел головой и увидел, что и у других икон свечки тоже не горят. Он огляделся – не смотрит ли кто, щелкнул ZIPPO и зажег свечку. Поставил ее перед иконой Илье и помолился.

Из-за колонны вышел отец Харитон. Леня поцеловал батюшке руку.

– Здравствуй, Леонид, – батюшка положил руку Лене на плечо.

– Здравствуйте, батюшка, – Леня опустил глаза.

– Ну, пойдем, раб Божий, – отец Харитон похлопал Леню по спине. – Пойдем ко мне в кабинет, будет у нас с тобой беседа.

Отец Харитон позвонил вчера Лене и попросил подъехать для разговора. Леня понял, что разговор будет серьезный, что отец Харитон собирается проверить Леню, насколько он, Леня, привержен православной церкви.

Проходя мимо ящика «НА РЕМОНТ…», Леня вытащил лопатник и бросил в ящик еще сколько-то гринов, не считая. Отец Харитон одобрительно кивнул:

– Не оскудеет рука дающего. И воздастся дающему еще больше, чем берущему…

Они прошли в батюшкину комнату. Это была небольшая, двенадцать квадратных метров, келья с чисто выбеленными стенами. В углу висела икона. У окна стоял черный стол. На столе – чугунная чернильница в виде храма Христа Спасителя.

Отец Харитон прошел за стол, сел на стул и жестом пригласил Леню присесть на стул перед столом. Леня выдвинул черный стул с обитым кожей сиденьем, сел, положил руки на колени.

– Чайку не желаешь? – предложил батюшка.

– Не откажусь, – Леня кивнул.

Отец Харитон поднял телефонную трубку, набрал три цифры:

– Танюша, чайку нам принеси пожалуйста, – он положил трубку на рычаг.

Телефонный аппарат у батюшки тоже был особенный, как и чернильница. Трудно сказать, что в нем такого особенного, но сразу видно – вещь необычная и качественная. Да и какая же еще могла быть вещь у батюшки? Уж кому-кому, считал Леня, а таким людям, как святые отцы, положено иметь самое лучшее, чтобы в их деятельности не случалось досадных сбоев из-за технической ерунды. Иногда недалекие люди упрекают отцов церкви за излишнюю роскошь, эти люди просто не могут понять, что в таком деле как спасение душ нельзя пользоваться некачественными средствами, – уж слишком много поставлено на кон.

Батюшка вытащил из стола листок бумаги с выдавленными по углам крестами, достал из прибора ручку MONBLAN, снял колпачок, приготовился что-то написать, но раздумал, надел колпачок и положил ручку на лист бумаги.

– Ну… Леонид… давай тогда сначала поговорим, а потом уж… не знаю, сможешь ли ты взяться за это дело…

– Да я ж… – Леня развел руками, – за ваше дело, да не взяться?.. Это ж… что?.. Я уже согласен… Всё… договорились…

Отец Харитон посмотрел на Леню внимательно.

– Ты же даже не знаешь, что я тебе буду предлагать, а уже соглашаешься…

– Да чего бы не предлагали, я того… Хотите, из окошка прыгну?!

– А вот этого я и опасаюсь, что не думаешь ты, когда увлекаешься… Больно опрометчив… А к такому делу нужно подойти с головой… И осторожно очень. Потому что можно и самому голову сложить, и делу повредить конкретно…

Леня подался вперед и положил локоть на стол, показывая, что он воспринял замечания и теперь внимательно слушает и сделает всё именно так, как отец Харитон велит.

Отец Харитон взял в руки четки.

Отворилась дверь, и в комнату прошла сестра Татьяна с подносом. На сестре была надета белая косынка и длинное темное платье с фартуком. Леня машинально отметил, что девушка молодая и симпатичная, но одевается не сексуально. И тут же устыдился своей мысли и порозовел. Лене показалось, что его греховная мысль не осталась незамеченной отцом Харитоном. Отец Харитон сдержанно улыбнулся и погладил большим пальцем четки.

Татьяна поставила на стол поднос. На подносе стояли большой пузатый керамический чайник, два стакана в подстаканниках, сахарница, блюдце с дольками лимона и сушки. Девушка налила чай в стаканы.

– Спасибо, Танюша, – отец Харитон кивнул головой.

Татьяна поклонилась и вышла, прикрыв за собой дверь. Отец Харитон положил в стакан дольку лимона и три куска сахара.

– Эх! От всего отказаться могу! А вот к чаю несладкому никак не привыкну!.. – Ложка застучала по стенкам стакана.

Леня тоже положил себе лимон и сахар. Он вообще-то пил без сахара, но после таких слов пить без сахара было как-то неправильно. Гордыня…

– Вот у меня к тебе, Леонид, какое дело, – отец Харитон отхлебнул из стакана. – Божественно! – он чмокнул, взял сушку, разломил ее в кулаке на четыре части, одну часть положил в рот и хрустнул. Леня тоже взял сушку. – Вот какое дело, – повторил еще раз отец Харитон. – М-м-м… – Леня понял, что разговор будет серьезный, потому что таких длинных предисловий отец Харитон никогда не делал. – М-м-м… – Батюшка наморщил лоб, положил себе в рот еще четверть сушки и пожевал. – Вот что… Как ты, Леонид, сам видишь… да и мы с тобой много об этом беседовали… на православие идет большое наступление… К сожалению, Россия стала местом, где укореняются сейчас самые отвратительные, самые злобные, самые антиправославные секты. Они копят силы и мечтают расправиться с верой…

Леня кивнул:

– Конечно, вижу. Больно на это смотреть, отец Харитон. Иногда, когда дела делаю… ну… приходится встречаться со всякими такими организациями… бизнес, – Леня развел руками, извиняясь перед отцом Харитоном. – Вижу, что они творят, понимаю это… Хочется иной раз по-мужски с ними поговорить, но останавливаю себя – может, это не по-христиански…

– Понимаю, – отец Харитон кивнул. – Человек ты серьезный. И к вере вовремя обратился, когда вера наша сильно нуждается… чтобы русские вернулись к ней… и она бы помогла русским выстоять, а русские люди отстояли бы веру… свою исконную веру. Человек без веры, как сосуд пустой, – отец Харитон постучал ложкой по стакану. – Вроде звучит, – он еще раз постучал, – а внутри пусто. А антихрист, он только и ждет, чтобы свободное место заполнить… А надо, – отец Харитон поднял ложку над стаканом и покрутил ее, – чтобы содержание было хорошее, Божественное, и чтобы для антихриста места там не оставалось.

Леня взял чайник и налил отцу Харитону полный стакан.

– Спасибо, Леонид, – отец Харитон опустил в чай свежую дольку лимона.

Леня налил чаю и себе тоже. Ему сильно понравилось, как сказал отец Харитон. Качество отца Харитона – говорить просто и доступно о сложном и видеть в разных обыденных вещах Божественное – восхищало Скрепкина. Отец Харитон обладал редким для священника талантом говорить проповеди как бы мимоходом, но ярко и убедительно. Недаром его приход пользовался в Москве такой популярностью.

– Вот что получилось, – продолжал отец Харитон, размешивая в стакане сахар. – Русский человек веру потерял при советской власти, а когда ему веру-то возвращать стали, он по открытости русской и доверчивости, вместе с верой истинной и всякую ересь прихватил. Все равно как если бы мы в этом стакане чай со стиральным порошком мешали. А?

Леня представил, и его затошнило.

– И первое время, когда их здесь привечать-то стали… они ж хитрые дьявольски!., говорят – Бог един, все веры одно и то же, добра-зла нет, а есть энергия позвоночников, и вообще ничего нет, а всё нам только кажется!.. Вопрос! – отец Харитон поднял палец. – Если нам это кажется, почему же нам такая дрянь-то кажется тогда? Почему бы нам не показаться чему-нибудь божественному? А? А потому, что они, эти сектанты, они не у Бога учатся, как людей направлять, а у политиков! А политики у нас чьи слуги, Леонид?

– Ясно, чьи, – Леня развел руками. – Не народа же…

– То-то и оно! – Отец Харитон хрустнул вторую сушку. – А ты посмотри, через кого они в нашу страну пролезли! Через политиков и пролезли! Потому что у них с политиками одни цели и одни средства и один хозяин, – отец Харитон хотел показать пальцем вверх, но понял, что в данном случае это неправильное направление, и показал пальцем вниз. – Вот кто у них хозяин. И понятно, почему им выгодно говорить, что этого хозяина нет. Всё же нам кажется только! Тебе кажется, что у тебя есть квартира, машина, дача, и чтобы тебя освободить от этих иллюзий, отдай их нам и станешь свободным от иллюзий, которые мешают тебе работать на нашего хозяина.

Леня кивнул и восхитился еще раз остроте ума и меткости слова отца Харитона.

– Вот, Леонид, смотри, что получается. Когда православную церковь возродить разрешили на государственном уровне, создали для этого Комитет по защите религии и свободы вероисповедания. Потому что понимали, что делать это надо, что без веры Россия не выживет. А Комитет-то – орган политический! Его политики те же и делали! А к тому времени, помнишь, наверное, сложилось такое общее мнение, что надо всё разрешать, пусть люди сами выбирают – что им больше нравится… Спроси у ребенка, что ему больше нравится – кошку повесить или в церковь с бабушкой пойти?.. Не всё, что людям нравится, им нужно! На то и церковь у нас стоит, чтобы зерна от плевел отделять!.. Налей-ка мне, Леонид, еще чайку… – Отец Харитон поднялся из-за стола, подошел к длинному узкому окну, заложил руки за спину. – Коля подметает. А ты знаешь, Леонид, сколько Коля лет в тюрьме отсидел? Поболе твоего в четыре раза…

Леня присвистнул и прикрыл рот ладонью.

– Извините, батюшка.

– Да ничего, – сказал отец Харитон, не оборачиваясь. – Всю жизнь свою убивал и грабил. А знаешь, почему он это делал? Потому что ему это нравилось! И сейчас, может, все еще нравится… Да только он к церкви обратился и в церкви понял, что не всё, что нравится, надо делать… – Отец Харитон повернулся и сел за стол. – Даже таким людям, как Коля, это становится понятно… – он сделал паузу. – Но, только не политикам! Поэтому политики легче всех находят язык с сектантами. А они, сектанты, тоже знают, как с политиками себя вести – сначала про свободу совести и вероисповедания поговорят… Придумали же такую абсурдную формулировку – свобода вероисповедания! – Отец Харитон поднял руку к потолку. – Вера, Леонид, это не свобода, а дисциплина души!.. Потом денег им пообещают! А политики до денег падкие! Деньги у них решают все проблемы. Вот они и напустили в Россию разных… Это потом уже становится известно, что тех, кого здесь с распростертыми объятиями встретили, за границей судят как воров и убийц, что они уже себя разоблачили массовыми убийствами в метро!.. А у нас они короли! Им у нас зеленый свет, телевидение, радио и стадионы! А когда выясняется, кто они такие, люди-то у политиков спрашивают: Кого ж вы, господа демократы, к нам напустили? А те им: Сво-бо-да-сло-ва-и-ве-ро-ис-по-ве-да-ни-я! Сами выбирали!.. Мы воров и убийц не выбирали!.. А ни у кого на лбу не написано, что он вор и убийца!.. – Отец Харитон облокотился на стол и подался вперед. А потом отвел одну руку с широким рукавом к окну: – Сходи посмотри на Колю! Скажешь по его виду, что он вор и убийца?! Никогда не скажешь! Скажешь, что он старец из Оптиной Пустыни, который прожил праведную жизнь!.. А теперь сектанты эти укрепились здесь основательно, и прогнать их, ох как тяжело! Но знают они, что не навсегда у нас обосновались! Чувствуют, что время их здесь скоро закончится, и поэтому стараются они нахапать побольше и разрушить посильнее! И на церковь православную наезжают со всех сторон! А церкви-то православной защиты у кого искать? Политики куплены, милиция тоже! И выходит, что надо своими силами с антихристом бороться! Силами своих прихожан! – Отец Харитон снова вылез из-за стола и походил по комнате, перебирая в руке четки. – Нужно всем миром православным навалиться на антихриста, и тогда мы его победим! – Он взял со стола сушку, повертел в руке и зажал между двух пальцев. – Вот, если захочешь так сломать эту сушку – у тебя едва ли чего-то получится. А вот если в кулаке ее сожмешь, – отец Харитон сжал сушку, и она хрустнула, – вот! И всё! – Он положил кусок сушки в рот и разжевал. – Есть такая секта сатанинская, называется «Черные Слуги». Секта эта американская, и возглавляет ее американец один, негр. А у нас они филиал открыли. Самое печальное, что действуют они вполне официально. Зарегистрировали их, и начали они сразу пакостить. Потом-то спохватились и запретили. Но они уже к тому времени корни глубоко пустили и действуют, как мафия – все знают, что они есть, и даже знают, кто всем заправляет, а сделать ничего не могут… или не хотят, потому что они всех купили, а кого не купили, того запугали… А я недавно выступил открыто против них… и теперь они готовят на меня покушение, а храм наш хотят показательно разрушить, чтобы другие против них выступать уже не осмеливались. – У Лени внутри всё закипело. – И вот, Леонид, я к тебе обращаюсь, потому что больше мне обратиться не к кому. Я точно знаю, не спрашивай откуда, что сегодня ночью они нападут на храм, чтобы меня убить, а церковь осквернить…

– Я всё понял, батюшка, – сказал Леня. – Я на пару часов отъеду, а потом вернусь. Мне надо собрать человек десять православных воинов.

Отец Харитон положил на стол четки, поднял руку и перекрестил его:

– Благословляю тебя, Леонид, на святое дело…

4

Через два с небольшим часа Леня остановил БМВ за церковью, так, чтобы машина не бросалась в глаза. С ним приехали четверо. Остальные должны были подъехать позже.

– Приехали, – Леня повернул голову. – Ваня, ты пока оставайся, погляди снаружи. Если что, на мобилу мне звони. А мы пойдем в церковь.

С Ваней Ботясовым Леонид познакомился в тюрьме. Они подружились. Не раз попадали в такие истории, что приходилось тяжело. Не раз могли погибнуть на заточке. Только крепкая мужская дружба помогла выжить там. И на воле они друг друга не потеряли. Общались не часто, но каждый знал – если что, всегда можно рассчитывать на друга.

Остальные были не такими давними друзьями, но тоже проверенными людьми. Вадик, Валера Лысый и башкир Мустафа. Все звали его, как в песне, Мустафа-Ибрагим. Он не обижался.

Ваня остался в машине. Мустафа открыл багажник, вытащил из него тяжелую сумку, закинул на плечо.

– Ваня, – Мустафа нагнулся к окошку, – у тебя, брат, ствол бар?

Ваня кивнул.

– Всё якши, – он вытащил из-под мышки Макарова. Мустафа похлопал рукой по крыше автомобиля.

– Тюбетейку сними, – сказал Леня Мустафе и перекрестился.

Вошли в церковь.

Леня вытащил лопатник и кинул в ящик «НА РЕМОНТ ХРАМА» несколько баксов. Остальные тоже бросили в ящик деньги.

Навстречу вышел отец Харитон.

– Вот, – Леня кивнул, – мои друзья… надежные люди… не подведут.

Отец Харитон посмотрел на двухметрового стриженого Вадика с бычьей шеей, на Валеру Лысого, бывшего чемпиона Европы по вольной борьбе, и немного задержался на Мустафе с тюбетейкой в руках.

– Он не христианин, – пояснил Леня, – но… за русских…

Отец Харитон кивнул.

– Славно, – он улыбнулся. – Вот, братья, какая у нас ситуация…

Отец Харитон хотел рассказать, что произошло, но Валера Лысый перебил:

– Нам Леня объяснил. Нормально всё. На то мы и русские люди, чтобы русскую церковь защищать.

– Ну! – Вадик кивнул. – Это… я… в общем, мы же не баптисты какие-то… Я… – он постучал себя кулаками в грудь, – типа… говорить не очень… но… вообще нормально… Всё будет… тыры-пыры… как надо… Сделаем, короче, их… Мы это… справки уже навели… Там говно у них крыша… Извините… – Вадик покраснел, – говорить не люблю я…

– Он, – сказал отцу Харитону Леня, – говорит не очень, но парень что надо, не подведет.

– Говорит плохо, – пошутил Мустафа, – зато пишет хорошо. Я один раз видел, как он писал… – он кивнул. – Написал «СПАРТАК-ЧЕМПИОН».

– А что… это, – Вадик вроде обиделся, – ты чего, против?

– Я не против…

– Мустафа, – сказал Леня, – ну-ка дай мне, что там у тебя.

Мустафа вытащил из сумки пистолет и протянул Лене. Леня передал пистолет отцу Харитону.

– Вот, возьмите, на всякий пожарный случай.

– Нет, – отец Харитон покачал головой. – Мне оружия касаться нельзя. Вот мое оружие, – он потрогал крест на груди.

5

К ночи прибыло еще пять человек. Леня расставил их по местам. Отец Харитон оставался в своих покоях. Леня попросил его никуда не выходить. Сам же он занял место на улице, рядом с дверью.

На небе появились первые звезды. Небо весной какое-то особенное, не как осенью или летом. Леня любил весну больше других времен года, даже больше лета. Лето, конечно, это здорово, но ждешь его, ждешь, а оно – р-раз – и прошло уже, будто и не бывало, как пела София Ротару… Леня поежился и похлопал себя по плечам. На ребра нажал пистолет под мышкой… Непонятная певица эта Ротару. Всегда для Лени была непонятная. Вроде поет плохо, голос отвратительный, песни паршивые, а столько уже времени держится на эстраде, и ее слушают… Эдита Пьеха и то лучше… Хотя тоже, конечно… Этих певиц Скрепкин считал звездами не его космоса, но мнение имел. Да и как его не иметь, когда хочешь не хочешь, а отовсюду их слышишь… Что касается женского вокала, Леня предпочитал из наших – Жанну Агузарову, Наташку Ветлицкую и Раду (и «Терновник»). Особенно ему нравилось, как Рада картавит. Это как-то свежо у нее выходило. До Рады никто не додумался картавить в серьезных песнях. У Лени было несколько друзей, которые любили по обкурке слушать Раду. А из иностранных певиц Леня уважал Донну Саммер, Аманду Лир, «Шокинг Блю», Сюзи Кватро и Кейт Буш. Особенно сильной певицей всех времен и народов он считал Кейт Буш. В офисе у Лени Кейт Буш висела на стенке. И на мониторе компьютера тоже была волпейпер с Кейт Буш на капоте «кадиллака». У Лени был старинный приятель, еще по школе, с которым они обменивались по электронной почте ссылками и картинками Кейт Буш. Кейт Буш нашел и раскрутил знаменитый гитарист из «Пинк Флойд» Дэвид Гилмор. «Пинк Флойд» Лене очень нравился. Начиная с ранних альбомов «Атоме Хер Мазер» и «Умагума». Многие меломаны не понимали этих пластинок, считали их слишком уж заумными. А Леня терпеливо давал им послушать отдельные куски. Особенно кусок с «Умагумы», где жужжат мухи. Какие там были стереоэффекты! Теперь, правда, этим никого не удивишь, и поэтому никто теперь, к сожалению, не может понять, чего такого зашибастого в этом было. Сейчас каждый дебил может купить себе аппаратуру, качественно записать муху, наложить на нее синтезатор и обработать…

Леня подошел к окну с витой решеткой и заглянул в него, проверить, как там отец Харитон. Батюшка сидел в кресле и смотрел телевизор. На экране телевизора что-то рассказывал телеведущий Сергей Доренко. Его лицо было строгим и выражало сдержанный гнев. Леня новостей старался не смотреть, серьезные новости узнаешь и без телевизора, а в телевизоре – одни подставы. Но передачи Доренко и выступления Жириновского он иногда смотрел. Он считал их лучшими телевизионными артистами. Он не относился серьезно к тому, что они говорят, но их шоу ему нравилось.

На экране телевизора появился мэр Лужков в строительной каске. Он что-то показывал рукой, стучал по каске кулаком. Доренко Лужкова не любил и наверняка говорил сейчас какие-нибудь гадости…

6

В затылок уткнулось что-то твердое.

– Стоять-молчать! – услышал Леня хриплый голос. – Ноги расставил, руки за голову. Не дергайся.

Скрепкин медленно положил руки на затылок. Эх ты, черт! Прозевал! Говорил себе сколько раз, не надо смотреть телевизор.

У него из-под мышки вытащили пистолет.

– Зря вы, ребята, так, – сказал Леня, чтобы завязать разговор и понять, с кем имеет дело.

– Это ты зря тут с пушкой тусуешься… Ты мент?

– Сам ты мент!

– Ты поговори, мудило! – Леню сильно ударили в бок. – Язык-то тебе быстро подрежем! – Что-то знакомое уловил Леня в голосе и в интонации говорившего.

Боль в боку ускорила работу центра памяти.

– Дука, ты?

Крепкая рука схватила Леню за плечо и резко развернула.

– Скрепка! – перед ним стоял с пистолетом в руке его старый лагерный корешок Гена Дукин.

Они обнялись.

– Ты чего тут, Скрепка? Ты ж не мент!

– А ты чего?! Ты, что ль, мент?!

Они засмеялись.

– Сколько лет! – Дука сунул пистолет в карман и обнял Скрепкина.

– Да-а-а, – Леня хлопнул по плечу Дукина. – Ты что, в Москву перебрался? – Дукин был из Нижнего Тагила. Сел за хулиганку. Он работал на металлургическом комбинате. Как-то после зарплаты выпил с друзьями и на междугородном узле связи поотрывал все трубки. Его брат, радиоэлектронщик, мастерил из частей телефонных трубок наушники и звукосниматели для электрогитар. В то время с наушниками и звукоснимателями было туго, взять их было негде, кроме как у спекулянтов или у мастеров-самоучек. А тем, в свою очередь, негде было брать детали, кроме как из телефонных трубок. Отсутствие в магазинах музыкальных товаров отзывалось отсутствием трубок у телефонов-автоматов. Забирали Дуку из мастерской брата. Будучи натурой артистической, Дука разыграл целый спектакль с фейерверком. Он сунул участковому в лоб самодельный электрошок, разбил лампочку и хотел в темноте сбежать, но милиционеры на выходе поймали его за ногу. На суде Дука произнес речь в свою защиту, он сказал, что в Советской стране меломаны подвергаются преследованиям, и он теперь во весь Голос Америки хотел бы заявить, что он никакой не вор, а человек, который любит музыку больше, чем жизнь. Музыка для него типа наркотика, и если общество считает, что он сделал что-то не то, то его нужно не в тюрьму сажать, а лечить и помогать, протягивать руку помощи. Речь произвела впечатление, Дуку с братом не стали сажать в тюрьму, а законопатили в психушку за Голос Америки и всё такое. В психушке было настолько хреново, что Дука понял, что перестарался и ему надо бы в тюрьму. А парень он был интересный. Ему удалось соблазнить психиаторшу, которая помогла Дуке пройти очередное обследование с тем, чтобы его признали нормальным и отправили в тюрьму. В тюрьме Дуку в основном уважали за веселость, но иногда били за длинный язык. Дука не всегда мог вовремя остановиться, ради острого словца, как говорится, не жалел и яйца… Скрепкин подружился с Дукиным и с Ваней Ботясовым. Держались они вместе, и на них особенно никто не прыгал.

– Да я тут недавно, – ответил Дукин. – На работу устроили ребята. А то у нас там, в Тагиле, кисло…

– Ну?! Значит, нормально всё?

– Да, нормально, – Дука махнул рукой. – А ты чего тут?..

– Я-то?.. А ты чего? – Леня нахмурился.

– Да вот, – Дукин всё еще улыбался, – это… сказали, тут живет какой-то вредный поп, который бизнесу мешает… Надо его отвезти куда следует…

– Понятно… Ты что, Дука, сектант?..

– Да ты чё?! На хрен мне нужно?! Просто дело делаем. Наняли нас, вот и делаем. Работа такая! Бизнес!

– Понятно… Ну тогда давай, убивай меня!

– Ты чё, Скрепка?!

– Давай убивай! У тебя сейчас такой бизнес, что ты должен меня убить!

– Ты-то тут при чем? – опешил Дукин. – Ты, что ли, поп?.. Да нет, ты не поп. Я попа фотокарточку видел… нам показывали… Ты кто? Ты ж не поп?

– Я не поп, – Леня помотал головой. – Но я у тебя на пути! И это, как я понимаю, Божья воля, что именно я у тебя на пути встал! Потому что, если бы не я у тебя на пути стоял, то твоими бы руками, Дука, враги России вырвали бы у России сердце! А сердце у России вырывать, это не трубки у автоматов вырывать! – Леня схватил Гену за грудки и встряхнул. – Ты понимаешь это, Дука?!. Я здесь, и Ваня Ботяс здесь, чтобы сердце России защитить! А ты здесь, чтобы нас убить и сердце вырвать!

– И Ванька здесь?! – вскрикнул Дукин. – Ну… Тогда всё! Ты меня, Леня, знаешь! Для меня, Леня, дружба круче, чем бизнес! Тем более, ты говоришь, тут где-то сердце России! Для меня это последнее время не пустые слова! Я… хрен знает… но раз ты говоришь… я тебе верю! Где Россия, там бизнес сосет! Держи ствол, – Дукин протянул Лене его пистолет. – Сейчас я отбой дам, – он вытащил из кармана рацию. – Всем отбой пока! Все к подъезду! Пушки убрать!

– Я в тебе не сомневался, – сказал Скрепкин. – Не зря мы с тобой столько лет вместе… Пусть те, кто думает, что за бабки можно всё, пусть они говном умоются! Я Ваню позову, – Леня вытащил мобильный.

Подошли дукинские братки. Дукин объяснил им что к чему. Пока он объяснял, подошли скрепкинцы. Дукин с Ваней обнялись. Леня стоял и улыбался, он был счастлив, что всё так обернулось. Он был счастлив, что отвел от отца Харитона опасность, что встретил старого дружка, который не продал дружбу за деньги и не предал русской веры. Леня был счастлив, он еще раз убедился, что русские – лучшие люди на Земле, которые не продаются и не покупаются. Откуда-то появилась бутылка. Они пустили ее по кругу. За дружбу русского народа пили прямо из горлышка. Стало хорошо и радостно.

7

И тут Лене показалось, что что-то мелькнуло в кустах. Или только показалось? Уже почти стемнело – видно было плохо. Периферийным зрением Леня уловил в кустах движение каких-то морд с круглыми блестящими глазами и носами-консервными банками. Откуда таким инопланетным харям взяться посреди Москвы? Бред! Леня переключился на разговор и стал слушать Дуку, который рассказывал, как он в Нижнем Тагиле щемил скупщиков акций.

– Понаехали гады в наш город, – рассказывал Дукин. – Нам самим в Нижнем Тагиле живется хреново! А тут еще приезжают разные за наш счет жировать! Народ бедствует! И так все нищие! А у них еще больше забирают! А потом накупят себе акций, посадят американского директора, он все бабки будет в Нью-Йорк отправлять, металл в Японию, а работяг на хрен уволит и поставит на их место киберробота-автомата на микросхемах! И всё! А потом еще все русские будут платить за использование их роботом! Во, блин! Понял?! Наеба населения! Чубайс-аусвайс!.. А мы гостиницу, где они засели, блокируем со всех сторон и наступаем! Психическая атака, как белые в «Чапаеве». Они, гады, отступают с первого этажа на второй. Мы за ними. Они на третий. Мы за ними. Они на четвертый. Мы за ними. Они на чердак. И мы на чердак. Они на крышу. И мы!.. Говорим им: бабки нам – вниз спускаетесь по лестнице. А если не нам – прыжок в бездну…

Леня почувствовал, что у него закружилась голова. Затошнило. Перед глазами запрыгали разноцветные зайчики. Неужели он отравился водкой? И выпил-то всего ничего. Лоб покрылся испариной. Ноги ослабли. Может, у него инфаркт? Он увидел, как Дука схватился за горло и стал красным, как томат. Ваня Ботясов широко раскрыл глаза и ловил ртом воздух. Лысый зашатался, взмахнул руками и повалился на спину. Его ноги било судорогой.

Леня понял, что это за хари в кустах. Он закрыл нос рукавом пиджака, выхватил пистолет, бросился к кустам, стреляя наугад.

Кто-то в кустах упал. Кто-то побежал сквозь кусты, треща ветками. Леня стрелял на звуки.

В кустах лежал человек в черной кожаной куртке и противогазе, рядом валялся баллон, из которого струился голубоватый дымок.

Леня сорвал с головы трупа противогаз, натянул себе на голову. Он перестал сдерживать дыхание и закашлялся. Кашель раздирал легкие, в которые успело попасть достаточно яда. Живот крутило от боли. Леня побежал назад. Нужно было спасать отца Харитона и остальных.

Но пробегая мимо остальных, Леня понял, что спасать их уже, кажется, поздно. Его друзья и друзья Дуки лежали на земле в неестественных позах и не шевелились, на их губах застыла кровавая пена.

Леня побежал быстрее. Он увидел в окне, что отец Харитон всё еще сидит в кресле и смотрит телевизор. По телевизору показывали рекламу про майонез.

Леня вбежал на крыльцо, распахнул дверь, влетел внутрь и захлопнул дверь за собой.

– Отец Харитон! – закричал он и услышал свой искаженный противогазом голос.

Батюшка вздрогнул и повернулся. Его брови удивленно поползли вверх – он видел Леню в противогазе. Леня сорвал с головы резиновую маску.

– Отец Харитон! Газовая атака!

Разбилось окно, на пол упал кирпич. Леня увидел в окне, что дом окружен людьми в черных куртках и противогазах.

Лене стало бесконечно горько оттого, что их обвели вокруг пальца, как пацанов. Пока русские братались друг с другом, эмиссары американской секты отравили их газом, как фашисты из Бухенвальда! До чего же это говенное поведение – вот так – не сражаться по-человечески в честном бою, а отравлять людей газом из-под кустов!..

Еще один кирпич пробил второе окно и упал на ногу отца Харитона. Отец Харитон запрыгал, подобрав рясу.

– Свят-свят! – он перекрестился. А потом схватился за горло и закашлял.

– Не дышите, отец! – крикнул Леня и натянул отцу Харитону на голову противогаз. Длинная борода священника мешала надеть противогаз как следует. Скрепкин еле стоял на ногах. Он сдерживал дыхание, но смертоносный яд проникал к нему внутрь и делал там свою грязную работу. Организм Скрепкина приходил в негодность. Леня одной рукой закрывал рот и нос, а другой ему, наконец, удалось надеть на отца Харитона противогаз. Борода под противогазом задралась кверху и закрыла святому отцу левый глаз.

– Леня! – услышал Скрепкин приглушенный резиной голос отца Харитона. – Бежим в подпол!

Третий кирпич влетел через окно в телевизор, который показывал концерт.

Леня распахнул подпол, пропустил отца Харитона, буквально свалился за ним и захлопнул крышку. Дышать стало легче. А вот видно ничего не стало.

– Тут подземный ход в церковь, – сказал батюшка.

Леня вытащил ZIPPO. Вспыхнуло пламя.

– Тут лампа у меня керосиновая, – отец Харитон взял с полки лампу, снял колпак, и Леня поджег фитиль.

В полутьме подземелья, в рясе, с противогазом на голове и лампой в руке, отец Харитон выглядел не как святой отец, а как рейвер на кислотном рейвпати, или как инопланетянин в канализации.

Они побежали вперед по узкому и низкому проходу. Приходилось сильно нагибаться, чтобы не удариться головой о балки перекрытий.

Лампа отца Харитона высветила лесенку. Он подобрал рясу и полез.

Позади хлопнул люк, послышался топот приближающихся ног – сектанты преследовали их.

Леня достал пистолет и выстрелил несколько раз в темноту.

– А-а-а-а! – услышал он крики и стоны.

– Леня, быстрее! – крикнул с лесенки отец Харитон. Скрепкин выстрелил еще пару раз и полез за святым отцом. Они вылезли в церкви под винтовой лестницей, ведущей на колокольню. Леня схватил попавшийся ему под руку ломик и просунул его в петли люка, забаррикадировав выход.

Отец Харитон уже поднимался на колокольню. Леня побежал за ним.

Снизу раздался звон бьющихся окон – сектанты выбивали стекла и лезли в церковь.

Леня выстрелил. Сектант повис на окне руками вниз.

Леня побежал вверх.

Они выскочили на колокольню и захлопнули за собой люк. Дул холодный ветер. У Лени с головы сорвало кепку, и она полетела вниз. Отец Харитон поставил лампу на пол, снял противогаз и кинул его вслед за кепкой.

– Звоните, отец! – крикнул Леня и потряс в воздухе пистолетом. – Пусть народ услышит набат! Пусть народ знает, что его церковь в опасности!

Отец Харитон кивнул, засучил длинные рукава рясы, поплевал на ладони и взялся за толстый канат большого колокола.

– И-эх! И-эх! И-эх! – Тяжелый язык колокола медленно раскачивался из стороны в сторону. – И-эх!

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня услышал хлопок и почувствовал боль в плече. Он увидел, как в люк вползает человек в черной шапке с вырезанными глазами и ртом. Засмотревшись на колокол, Леня прозевал его. Леня вскинул пистолет и нажал на курок. Щелк! Щелк! Щелк! — Патроны кончились. Леня швырнул пистолет в голову сектанта, но тот увернулся, и пистолет пролетел мимо.

Сектант поднялся на ноги и навел пистолет на отца Харитона, чтобы заставить колокол веры замолчать. Ударом ноги Леня вышиб пистолет из руки сектанта, а здоровой рукой двинул ему по голове. Сектант отлетел назад и стукнулся спиной об перила. Но тут же вскочил, выхватил из-за спины японский меч и бросился на Леню.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня успел упасть на бок и откатиться. Меч сектанта разрубил доску пола и застрял в ней. Леня ударил сектанта ногой по почкам. Тот отлетел, а меч так и остался торчать в полу, раскачиваясь из стороны в сторону. Леня прыгнул на сектанта сверху, здоровой рукой зажал ему голову под мышкой. Он хотел сломать сектанту шею, но тот стукнул его по раненному плечу. В глазах у Лени потемнело от боли, он ослабил хватку, сектант вырвался.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Сектант вытащил из-за пояса нунчаки и, крутя их перед собой восьмеркой, двинулся на отца Харитона.

Леня прыгнул на сектанта сбоку, но получил нунчаками по лбу и отлетел.

– Ах ты! – он стер кровь с рассеченного лба, прыгнул и вцепился сектанту в ноги.

Сектант, уже замахнувшийся, чтобы стукнуть отца Харитона по затылку, рухнул вперед, и отец Харитон случайно наступил ему на руку с нунчаками. Хрустнули раздавленные пальцы.

– Аи! – завыл бандит. – Руку сломал!

Лене показалось, что он где-то слышал этот голос. Этот скрипучий голос он определенно где-то слышал. С ним у Лени было связано что-то важное и ужасное, что-то, что преследовало его всю жизнь. Как будто голос из повторяющегося ночного кошмара.

Леня подтащил сектанта за ноги, врезал ему кулаком по позвоночнику, перевернул на спину, сорвал с лица маску и застыл… Перед ним на полу колокольни лежал его бывший учитель, человек, который сломал ему всю жизнь, человек, которому он страстно хотел отомстить! Перед ним на полу лежал Бронислав Иванович Магалаев!..

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня врезал ему кулаком по носу и сразу сломал его.

– Аааа! – заорал Магалаев.

Леня врезал ему по зубам и вышиб несколько передних.

– Оаоаоа! – у Магалаева по подбородку потекла струйка крови. – Ты фука, я тебя фечас!..

Леня ударил в глаз. Глаз учителя закрылся и опух.

– Не узнал меня?! – Он врезал по челюсти и свернул ее.

Здоровый глаз Магалаева широко раскрылся и наполнился ужасом. Кажется, до него наконец-то дошло, что его убивают.

– Я фебя не фнаю! Пуфти!

– Знаешь! – Леня схватил Магалаева за уши, приподнял и стукнул затылком об пол. – Знаешь, гад! Я тебя всю жизнь искал!

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– Пу-фти! Пу-фти!

– На! – Леня еще раз ударил Магалаева затылком об пол.

– На! – Потом приподнялся и резко сел учителю на грудь.

– На! – Хрустнули ребра.

У Магалаева из глаза потекли слезы. Лене вдруг стало жаль этого старого глупого дурака, он подумал, что не станет убивать его, пусть его судят, а на зоне этого козла один фиг поставят на место, подходящее место таким находят быстро.

Леня отпустил морщинистые уши и встал.

– Ладно… Живи, гнида! – Леня повернулся, чтобы посмотреть, что делается внизу. Он увидел, как во всех окрестных домах зажигается свет и по улице к храму бегут люди. Леня улыбнулся, он понял, что сердца русских людей отзываются на звук церковного колокола. Леня понял, что они выиграли битву Добра и Зла. Зло проиграло! И это закономерно. Зло всегда проигрывало Добру, потому что за Злом стоят политика и грязные деньги, а за Добром – истинная вера и человеческая душа, изобретенная Богом.

Леня почувствовал острую боль в ноге.

Он не увидел, как у Магалаева из носка ботинка выскочило отравленное лезвие, как Магалаев подполз к Лене, как отвел назад ногу и воткнул лезвие ему в бедро.

Леня зашатался и упал на пол.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня не знал, сколько времени он пролежал на полу, но, видимо, недолго, потому что, когда открыл глаза, увидел, как Магалаев подползает сзади к отцу Харитону и заносит ногу, чтобы ударить и того отравленным лезвием.

Леня рванулся вперед, но у него ничего не вышло. Тело парализовало ядом. Только правая рука еще немного шевелилась. Леня понял, что жить осталось недолго. Сейчас Магалаев убьет отца Харитона. Леня схватил с пола керосиновую лампу и швырнул ее в учителя. Лампа разбилась об затылок бандита, керосин потек у него по спине. Леня выхватил из кармашка зажигалку ZIPPO, чиркнул и швырнул.

Бронислав Иванович Магалаев вспыхнул, как хлопушка, как группа «Дип Пёпл» на обложке пластинки «Шайрбол», как меч джидаев из кинофильма «Звездные Войны», как шоу Дэвида Копперфильда, когда Копперфильд взрывается в ящике, как американский Челленджер над мысом Канаверал, как комета Галлея, как Тунгусский метеорит, прилетевший неизвестно откуда в дореволюционную Сибирь.

Магалаев завыл, как бешеная собака, вскочил на ноги и побежал прямо на Леню. Леня перевернулся на бок. Пылающий Магалаев врезался в перила, перевалился через них и полетел вниз.

– Ва-а-а-а-а!..

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Отец Харитон продолжал бить в набат. Он бил и бил в колокол, как будто ничего кроме этого колокола на свете не было, как будто не было никаких «Черных Слуг», как будто не убили скрепкинских друзей, как будто не было газа зарин, как будто внизу стоит целый телевизор и показывает концерт, как будто вокруг храма не лежат трупы в кожаных куртках, как будто Леня и батюшка не бежали пять минут назад по сырому и темному подземному ходу от бандитов с пистолетами, как будто в церкви не выбиты все стекла и не сломана дверь, как будто на колокольне не было никакого Магалаева, как будто Магалаев вообще не существовал НИКОГДА, и битвы на колокольне как будто тоже не было! А БЫЛ только БОГ, который через отца Харитона играл на неземном инструменте неземную музыку.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня улыбнулся и закрыл глаза.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Скрепкин почувствовал, как звук колокола зовет его куда-то, и он поверил ему сразу, и как небесный всадник, оседлал звук, и звук понес его к ослепительному сиянию…

Глава шестнадцатая ИЗЛУЧЕНИЕ

Пора поговорить с Богом.

Он долго молчал о главном…

1

Самолет взорвался. Всё живое и мертвое, если не разорвало на куски, то расшвыряло и засыпало сверху порядочным слоем жирной тамбовской земли. Потом стало тихо, как ночью на кладбище. Потом земля зашевелилась, и из-под нее начали выбираться все те, кто мог выбраться. Желто-зеленые руки с длинными синими когтями, язвами, гнойными струпьями отгребали от себя землю. Лица-черепа моргали мертвыми бельмами. Монстры выбирались наверх, чтобы закончить свое черное дело.

Вновь загрохотали динамики.

Комон бейби Лайт май файер… —

наверное, в сотый раз загремела песня. Скрежетали искаженные гитары, ввинчиваясь стальными пружинами в уши. Барабаны стучали, как пульсирующая головная боль. Клавишные издавали звуки бормашины устаревшей конструкции.

Небо озаряли всполохи пожарищ. Северный ветер разносил запах горелого мяса и паленой шерсти. Полная луна висела в небе, как здоровое золотое блюдо, на котором философам приносят яд.

Юра Мешалкин и Семен Абатуров лежали недалеко друг от друга под слоем земли. Юра Мешалкин упал точно на кирпич и сломал ребро. Дед Семен упал на спину, и его накрыло листом фанеры, которую он спер в клубе и поставил за церковь. Дед Семен собирался из этой фанеры сделать стенд для объявлений – когда какая служба, когда чьи именины. Фанера спасла его. На фанеру насыпалось такое количество кирпичей, железа и земли, что без нее деда бы убило. Абатуров услышал, что кто-то над ним роет землю, кто-то откапывал дедушку Семена. Но кто его откапывал, дед не знал – это мог быть свой, а могли быть демоны. Абатуров напрягся, пытался понять, что у него с руками, ногами и головой. Наконец он понял, что лежит, вытянув ноги, а к его груди прижата икона, которую он не выпустил, когда его зашвырнуло. Господи, помоги!

2

Юра попытался открыть глаза, но не смог. Наверное, я умер и лежу в гробу, – подумал он, но не испугался этой мысли. Он попробовал пошевелиться, и у него получилось. Правда, не очень получилось – и шевельнулся он не очень-то, и в боку что-то так заболело, что ужас. Ум/ – вскрикнул Юра и в рот ему насыпалась земля. – Если у меня болит бок, а в рот продолжает что-то сыпаться, значит, я живой! Юра пожевал… – земля… Я засыпан землей, и она насыпается мне в рот… Лучше не открывать глаза, как рот, чтобы в них тоже не насыпалась земля… Мешалкин попытался отгрести от себя землю. И у него опять получилось, хотя каждое движение приносило дикую боль в боку.

Наверное, я сломал ребра, — подумал Юра, продолжая откапываться.

И тут он услышал, что кто-то копает ему навстречу.

Хорошо, — решил Юра, – теперь я точно выберусь.

Он стал копать медленнее, потому что понадеялся, что его откапывают более здоровые, чем он…

3

Давление фанеры сильно уменьшилось, и дед Семен смог дышать глубже. Но тревожное чувство не оставляло его, а наоборот, росло и росло. Деду Семену казалось, что откапывают его не люди, а животные. Как-то они не по-человечески копали, как будто собака рыла передними лапами припрятанную в земле кость.

У Абатурова по спине побежали мурашки. Он крепче сжал икону и забормотал слова молитвы. Кроме иконы и молитвы – другой защиты не было.

По фанере скребанули… Когти…

У деда Семена не осталось больше сомнений, кто его выкапывает. Через секунду-другую бесы поднимут фанеру и вцепятся ему в горло своими зубами и отберут у него его бессмертную душу. Столько лет праведной жизни – псу под хвост! Столько он старался для Бога и церкви, столько всего сделал, проявлял сдержанность, боролся с сатаной… А сейчас от единого укуса он всё это потеряет!

Абатуров решил не ждать. Абатуров решил действовать. Сейчас он соберет все силы, отбросит фанеру и побежит.

Дед Семен пошевелил пальцами ног. Конечности затекли. Только бы не подвели руки-ноги! Дед согнул колени и уперся пятками в лист фанеры.

– И-е-эх! – он отбросил от себя лист и увидел небо необыкновенного цвета. Цвет был такой, что Абатурову опять показалось, что он уже на том свете. Небо переливалось всеми возможными и невозможными цветами, как будто над Тамбовской областью давало гастроли Северное Сияние. Но любоваться красотой времени не было. Абатуров вскочил на ноги и побежал. Он увидел вокруг огромное полчище роющих землю вампиров. Абатурова откопал один из них. Дегенгарда было трудно узнать. Он совсем опустился как вампир и выглядел ужасно. Дед Семен двинул его ногой в живот и направил ему в харю икону. Упырь зашипел и прикрылся фанерой. Фанеру прожгло насквозь, и лопнул, как гнилой помидор, бывший человек, который хотел быть умнее всех. А дед Семен побежал дальше.

Шкатулку, аспиды, ищут! – понял он. – Дал им командир Троцкий такое задание!

Абатуров знал – времени у Троцкого не осталось, сейчас что-то будет. Надо продержаться.

Кто-то закричал сзади:

– Стой, дед! Стой, ложись!

Абатуров, не оборачиваясь, переложил икону на затылок, чтобы она защитила ему спину и остановила погоню.

– Стой, говорю! – закричали снова.

Абатуров прибавил и запричитал под нос: Господи! Аллилуйя! Аллилуйя!..

Кто-то навалился на деда сзади. Дед Семен не удержался на ногах и упал лицом в грязь…

4

Юра не сразу понял, кто его откапывает. Но когда увидел лапу с когтями, отгребающую землю, сразу очнулся и врезал монстру ногой. Вампир отлетел в сторону, а Юра вскочил и побежал.

Как ни странно, за ним никто не погнался. Огромное количество монстров копало землю. Это ему напомнило фильм «Судьба человека», тот эпизод, где заключенные работают на карьере у фашистов.

Он увидел разноцветное небо, как в фантастических фильмах про глубокий космос. Он понял, что наступает развязка. Неизвестно какая. Он понял, что сейчас то, что было – закончится, а то, что будет – будет неизвестно какое, но совсем другое, не такое как было прежде. Эта мысль показалась совершенно ясной и понятной.

И тут он заметил впереди бегущего старика Абатурова. Юра бросился за ним.

Что-то сверкнуло в небе. Юра поднял голову и прищурился. Прямо над ним, рядом с луной, появилось огромное светило. Размером оно было больше луны и продолжало увеличиваться. Сияние становилось всё ярче и ярче. Даже сощурившись, Юра не мог смотреть вокруг. Нужно куда-то спрятать лицо, чтобы не ослепнуть.

– Стой, дед! – заорал он Абатурову. – Стой, ложись!

Но Абатуров продолжал бежать. Он зачем-то положил на затылок икону, и Юра подумал, что дед сошел с ума – разве от небесного явления такой силы убежишь с иконой на затылке?!

– Стой, говорю! – Юра подлетел к Абатурову сзади и хотел схватить его за воротник, но дед прибавил скорости и оторвался от Мешалкина. Юра разозлился. Сияние было уже таким ослепительным, что он бежал с закрытыми глазами, а все равно глазам было больно и хотелось упасть лицом в землю. Даже с закрытыми глазами Юра продолжал видеть впереди деда. Он настиг Абатурова и прыгнул на него.

Они упали и уткнулись лицами в грязь.

И тут загромыхало.

На Мешалкина и Абатурова опустился прозрачный купол силовой защиты, который унес Юру и деда Семена из этого мира в неизвестно куда между пространством и временем. И если вы спросите сейчас их, что с ними происходило, где они были и что чувствовали, – они ничего не ответят, и это не потому, что им надоели подобные вопросы, и не потому, что они что-то скрывают, и не потому, что у них не хватает слов и выражений, чтобы описать неописуемое, а потому, что они на самом деле ничего не помнят. Полный космический анабиоз в высшем смысле. Анабиоз памяти, сознания, души и тела! Состояние необъяснимое и наукой не доказанное. Точно так же, как не доказаны провалы самолетов над Бермудским треугольником, возвращение русского мистического обливатора Порфирия Иванова на родину с того света и происхождение человека из афро-азиатской обезьяны.

Мешалкин и Абатуров временно исчезли из Красного Бубна и поэтому они не видели, как корчились и горели монстры, как они превращались в пепел, а потом в ничто. Юра и дед не видели, как плавилась земля, как горели деревья, избы и всё, что могло гореть. Они не видели, как испарился пруд, на дне которого стоял ржавый трактор, который до войны утопил дед Мишки Коновалова. Ржавый трактор проявился на дне пруда ненадолго, он моментально высох, вспыхнул, и от него ничего не осталось. Ничего не осталось и от БМВ, и от «Москвича», и от жигуленка. Ничего не осталось от разбросанных там и тут обломков военных самолетов.

Мешалкин и Абатуров не видели, как густое черное облако чего-то такого сотрясалось и распадалось на клочки, а потом вдруг вспыхнуло черным светом и пропало.

И никто на Земле этого не видел…

5

Прямо под ним, раскинув крылья, летел гигантский красный Орел. Размах крыльев Орла был равен целым галактикам. Его кривой клюв способен был одним глотком проглотить несколько Солнечных систем. В его глазах отражались мириады световых лет и Знание Непознаваемого. Орел взмахнул крыльями. Из одного крыла вылетело перо. Перо полетело вниз, и все звезды, которых оно касалось, взрывались и гасли. Орел снова взмахнул крылом, и ветер, который при этом поднялся, сдул в никуда целые россыпи созвездий. Хотя, был ли здесь низ и верх, право и лево, и можно ли было строго говорить, что Орел поднял ветер – вопрос. Одно было ясно – Орел был главный в макрокосмосе. Он дарил и забирал жизнь, создавал и разрушал галактики, включал и выключал свет и делал еще много такого, чего и не поймешь никогда.

Две маленькие белые точки появились на спине у Орла. Точки отделились и стали приближаться. Это были ангелы-информаторы. Они летели к голове Орла, чтобы получить задание. Орел повернул голову и щелкнул клювом. Орлиный клекот потряс вселенную, и бездонную ее черноту прорезали следы падающих звезд. Ангелы-информаторы закивали головами, замахали крыльями и полетели прочь от Орла. И у ангела из крыла выскочило перо, но оно загасило только одну звезду. Несравнимы были перья Орла и ангела-информатора.

Ангелы-информаторы подлетели к нему (к кому?) с двух сторон и заговорили одновременно. Но слов он не понимал. Постепенно слова ангелов сложились в четырехмерное кино (кино?), и перед его глазами (его глазами?) поплыли удивительные картинки.

Космос исчез. Выжженная земля во все стороны. Ослепительное небо, переливающееся всеми цветами… И на этом небе – звезда! Нездешняя звезда! Этой звезде не было тут места, но она была тут! Она испускала сноп невообразимого света, от которого небо было таким, каким оно было, а Земля была такой, какой она стала. Что-то поднялось над Землей… что-то черное, от чего веяло чем-то плохим. Чем-то злобным. Чем-то агрессивным. Чем-то враждебным. Чем-то смертельным. Оно поднялось над Землей и показалось, что у этой черной тучи есть лицо с большим кривым носом, с острой бородкой, сросшимися дугообразными бровями, заостренными ушами и колкими злыми глазами. Но, может быть, это только показалось. Ведь облака и тучи всё время на кого-то похожи – на слона, на верблюда, на попугая, на купидона, на большие титьки… Черное облако, набирая скорость, полетело вверх, вылетело за пределы Земли, пролетело по Космосу и коснулось Орла. Но Орел оттолкнул его от себя и ударил лапой. И облако полетело вниз (вверх?) и исчезло в неописуемых пространствах макрокосмоса…

– Пора возвращаться, – услышал он голоса ангелов-информаторов.

И какая-то сила потянула его куда-то, и он полетел с такой невероятной скоростью, что звезды слились в один поток и образовали вокруг мерцающий серебристый тоннель…

Глава семнадцатая ИЛЬЯ ПРОРОК

Что они сделали с нашей землей?..

Джим Моррисон

1

Мешалкин и Абатуров одновременно открыли глаза, сели и удивленно посмотрели друг на друга. А потом по сторонам. Вокруг была только выжженная земля. Они не понимали, где они и как здесь оказались. Но что-то было знакомое в этом мертвом пейзаже, что-то, что они уже видели, знали и помнили…

– Дед Семен, – Юра поморщился, – ты как?

Абатуров ощупал себя.

– Уй! – Лицо горело. Лица у них были красные, как у новых отдыхающих Черноморского побережья. – Морда болит.

– Где мы, дед?

– Выглядит, как египетская пустыня. Верблюдов с бабуинами только не хватает!

– Вон они! – закричал Юра, показывая пальцем за спину деду.

Абатуров обернулся и увидел, как к ним на верблюде едет бедуин в чалме и белом халате. Дед Семен перекрестил верблюда, но на того не подействовало.

Человек на верблюде поднял руку и помахал им.

– Ишь ты! Махает нам!

– А не могло нас в Африку взрывом закинуть? – спросил Юра.

– В наше время уже ничему не удивляешься…

– Ага, – Юра тревожно смотрел на всадника. Всадник приближался.

– Мы, знаешь, дед, с тобой здесь, как кто?

– Ну?

– Как в «Белом солнце пустыни». Я, например, Сухов, а ты, как будто, Саид.

– Сам ты Саид-израид! – обиделся Абатуров.

– Ну ладно, я Саид, а ты Сухов. Вопрос – кто едет?..

Всадник подъехал ближе. И они узнали Илью Пророка. Но засомневались из-за верблюда.

– Кажись, – сказал дед, – я знаю, кто это едет… Только сомневаюсь насчет верблюда…

– И кто же это к нам едет? – Юра приложил ладонь ко лбу.

– Вот, я тебе точно не скажу, но, кажись, это… Илья Пророк сам…

– Да брось ты… Чего это он на верблюде будет ездить?..

– А чего такого?.. Он святой, на чем захочет, на том и ездит…

Мешалкин представил себе, как святой Илья Пророк пересаживается в «Джип-Чероки». Ему стало смешно. Он представил, как Пророк отстегивает гаишникам…

Всадник опять помахал рукой.

– Кому это он машет? – Юра огляделся. Ничего, кроме выжженной земли, вокруг не было. – Может, и нам…

Абатуров неуверенно поднял руку и помахал в ответ. Всадник вроде бы улыбнулся. У него над головой появилось что-то вроде нимба, но не так, как его рисуют в виде круглого блина или светящегося обруча, а как будто над головой Ильи дрожал воздух, как дрожит воздух над землей в мае месяце.

– Точно он! – тихо сказал Абатуров. – Только чего же он на верблюде-то?

– А ты что, хотел бы чтобы он на «Джипе-Чероки» к нам приехал?

– Ну… – Абатуров развел руками, – ну… не на верблюде же… Мы же не в Израиле…

– А хрен знает – где мы!.. – развел руками Мешалкин и посмотрел по сторонам.

– Да… – Абатуров не хотел верить, что эта выжженная земля – его тамбовская родина. Он нагнулся, зачерпнул в ладонь горсть пепла, поднес к глазам и растер пепел между пальцами. Пепел посыпался серым порошком, на ладони у деда остался маленький кусочек серебра.

– Гляди, Юрка! – Абатуров показал Мешалкину находку. – Это ж наши пули!.. А значит, мы на родине, в Бубне!

Юра взял серебро и попробовал на зуб. Зубы оставили неглубокий след на поверхности.

– Ах, гады! – запричитал дед Семен. – Что же они наделали с нашей землей!

– Да-а-а… – Мешалкин вспомнил песню с такими словами: Что они сделали с нашей землей, что они сделали с нашей прекрасной сестрой…

Дед Семен встал на колени, упал лицом в пепел и зарыдал. Засмотревшись на Абатурова, Юра не заметил, как подъехал всадник на верблюде.

2

– Мир вам, воины Христовы! – произнес всадник.

Мешалкин вздрогнул. Перед ним стоял высокий верблюд и двигал челюстями. Верблюд перепугал Мешалкина. Это вам не в зоопарке на верблюда смотреть – там много народа, и не верблюд неожиданно подходит к вам, а вы подходите к верблюду, чтобы дать ему бублик. В таком контексте верблюд не вызывает удивления. А вот в том контексте, когда вы слышите что-нибудь вроде Добрый день, оборачиваетесь, а прямо перед вами такая морда! – это и в штаны недолго, извините, напустить или, хуже того, наложить!

Юре показалось как-то неверно так думать – к нему явился святой, а он смотрит на верблюда и думает про зоопарк. Юра поднял глаза. На верблюде сидел сильно загорелый святой в белых одеждах и улыбался. Лицо у святого было доброе, но строгое. Было видно, что он способен казнить и миловать. У святого была белая борода, белые брови и седые волосы. Если бы Мешалкин не видел иконы в церкви, то сказал бы, что святой похож на бубнового короля из колоды.

Абатуров поднял от земли вымазанное сажей лицо и замер в такой позе. А потом ударился лбом о землю и запричитал:

– Господи Боже! Святые угодники!

– Встань, дед! – сказал с верблюда Илья.

Абатуров тут же поднялся и застыл по стойке смирно. Мешалкин тоже поднял подбородок и вытянулся.

Илья легко соскользнул с верблюда и подошел к людям.

– Вольно, – сказал он. Абатуров и Мешалкин расслабились.

Святой посмотрел на них добрыми глазами и улыбнулся так, что Абатуров перестал печалиться о том, что его родина сгорела в газовую сажу. Внутри у деда всё заклокотало от неимоверного счастья и неземного восторга. А Юра Мешалкин захотел тут же подпрыгнуть зачем-то выше крыши, чтобы сделать святому приятное. Юра было уже присел, но прыгать постеснялся.

– Воля Божья, – произнес Илья в тишине, – творится человеческими руками. А человеку, – он вздохнул, – к сожалению… глубочайшему сожалению, веры уже нет… Потому что и в человеке самом веры осталось немного. И вера эта некрепкая… Признаться, – святой прижал ладонь к груди и немного наклонился вперед, – надежды на вас особой не было… Не ожидали от вас… Не ожидали… – Илья заложил руки за спину и заходил взад-вперед. – И вдруг… Не все вы уцелели… Ну… в вашем понятии не уцелели, потому что в высшем понятии не уцелеть невозможно… Спасибо вам огромное. Своим поведением вы восстановили веру в человека и показали, что в человеке есть еще настоящая вера, способная двигать горы. И вот вам лично от меня за это награда. – Он помолчал немного. – Человек создан, чтобы страдать. Страдания учат. Но не все… не все… Есть страдания об утраченном, которые человека не учат, а мучат. И теперь я избавлю вас от них. – С этими словами Илья Пророк приблизился к людям и положил им руки на головы.

И Абатуров с Мешалкиным перестали страдать о том, что они потеряли. Нет, они не забыли того, что потеряли, но отношение их к этому изменилось. Они вдруг поняли, что то, что было, оно и теперь есть, никуда оно не делось и будет всегда. А раз так, то и печалиться об этом не надо. Оно было, есть и будет во веки веков, в пространстве и времени, в космосе и за его пределами, в человеке и вне человека, в человечестве и после того, как человечества не станет, когда не станет Вселенной, когда взорвутся галактики, когда свет померкнет и станет тьмой, а тьма исчезнет, потому что не будет света!

Аминь.

Глава восемнадцатая НАЗАД В ГОРОД

Прощай, деревня

Прощай, село

Я в город еду

Козлам назло!

Рашен Бразерс

1

Пятно выжженной земли заканчивалось ровно у дороги. Указатель КРАСНЫЙ БУБЕН остался на месте, только немного подкоптился с одной стороны. Прямо за указателем стояла грузовая машина.

Юра подошел сзади, заглянул в кузов. Кузов был загружен коробками с сигаретами. Юра вытащил блок «Примы», достал пачку, закурил, привалился спиной к кузову. Он знал, что машина ничья. Дед Семен отказался уходить из Бубна, сказал: останусь здесь, построю церковь заново и буду жить – мне старику поздно родину менять. Юра не стал спорить, хотя считал, – куда ему, старому?! Еле, вон, ходит уже.

Юра докурил, отшвырнул окурок в сторону. Окурок пролетел над дорогой, упал на выжженную часть земли и там еще какое-то время дымился…

Расставаться с дедом не хотелось, но и в Бубне делать было нечего.

Юра обошел машину. Дверца открыта, из зажигания торчали ключи. Сел за руль, хлопнул дверцей, повернул ключ, надавил на газ.

В зеркальце Юра увидел удаляющийся указатель КРАСНЫЙ БУБЕН. Вот и всё, — подумал он спокойно. Но тут же другой голос сказал ему, что с одним все, а с другим еще не все. И ладно, — согласился Юра с обоими голосами.

2

Через полчаса он остановился напротив знакомого киоска. Надо бы взять чего-нибудь… попить-поесть… Он открыл дверцу, чтобы вылезти, но тут дверь киоска распахнулась, изнутри высунулась голова Светы.

– Тебе чего, мало?! – закричала она. – Чего приехал опять?! Сейчас милицию вызову!

Света, наверное, обиделась из-за того, как я с ней расстался. Зря она так, — подумал он спокойно. – Я не заслужил такого отношения. Он захлопнул дверцу и повернул ключ. Машина поехала. Ему захотелось сказать девушке, чтобы она шла домой, потому что не дождется ни сменщицы, ни хозяина азербайджанца. Но… махнул рукой и поехал дальше.

3

На въезде в Рязань Юру арестовали. Милиционеры заставили Юру вылезти из машины, прислонили к кузову и обыскали.

– Где так загорел, шеф? – спросил у Юры милиционер в бронежилете.

Юра потрогал лицо.

– Рожа у тебя красная, как у Чинганчука!

Юра промолчал.

В одном кармане у него нашли кусочек расплавленного серебра.

– Это что такое? – строго спросил сержант с родинкой на щеке.

– Это… – Юра пожал плечами, – это серебро.

– Где ты его взял?

– Нашел.

– Ни хера себе! Может, ты мне подскажешь место, где находят серебро, а то у милиционеров зарплата маленькая.

– В Бубне, – ответил Юра честно.

– Чего сказал?! – милиционер подумал, что этот лох с красной рожей над ним издевается.

– В Красном Бубне. Деревня такая под Моршанском. Только там больше нет серебра… Там вообще больше ничего нет… – Юра закрыл глаза.

Милиционер насупился. Определенно, этот додик над ним издевался.

– Ну вот что, – сказал он зло. – Мало, что у тебя машина без документов, – милиционер ударил по борту дубинкой, – и сигареты без документов, у тебя еще и серебро в карманах… без пробы… И ты нам еще чего-то трешь про красный бубен! Мы тебя сейчас засадим, там из твоей жопы сделают красный бубен!

Второй мент в бронежилете хохотнул, отстегнул от ремня наручники и покрутил на пальце.

– Откуда сигареты, куда везешь? – рявкнул первый и полез к Мешалкину в карман пиджака.

– Сигареты не мои, никуда не везу, – ответил Юра. – Машина, брошеная, стояла на дороге. Я сел и поехал. Мне ехать надо было. У меня машина сгорела.

– Нашел машину? Это кто ж такие машины теряет? – милиционер продолжал рыться в Юрином кармане. – Тут курева запас на пятнадцать лет!.. Ты что-то, брат, слишком находчивый! Серебро нашел, машину нашел… с табаком… Больше ничего не нашел? – Он вытащил из Юриного кармана резец со следами запекшейся крови и присвистнул. – Та-а-а-а-к… Картина проясняется!.. Ваня, – крикнул он, – наручники на него! Он водителя зарезал!.. Стамеской!.. – Он поднял двумя пальцами резец и показал напарнику.

Так Мешалкин попал в ФСБ.

Глава девятнадцатая ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ

Пожалуйста, последнее желанье

Исполните, прошу, мой генерал…

Рашен Бразерс

1

Семен Абатуров нагнулся. Он что-то увидел в куче пепла. Дед подул и чихнул. На земле лежала икона Ильи Пророка. Икона не сгорела. Абатуров поднял реликвию, поцеловал и перекрестился.

– Вот знак, – сказал дед сам себе. – Вот истинный знак – надо церковь восстанавливать! – Абатуров поднял голову и тут увидел, как со стороны дороги по выжженной земле едут к нему черные машины, поднимая вокруг себя облака пепла. Дед еще раз перекрестился и на всякий случай перекрестил автомобили. Так он себе Апокалипсис и представлял – всё выжжено, и хрен знает кто по выжженному едет.

Машины остановились. Из них вышли какие-то люди в темных костюмах и черных очках.

Дед поднял над головой икону и сказал:

– Прочь, сатанисты! Прочь, всадники апокалипсиса!

Люди в костюмах остановились.

– Полчище бесов мы с Божьей помощью перебили! И от вас ни хера не останется! Аллилуйя!..

– Товарищ генерал? – один из людей повернулся к машине. Стекло опустилось, из окна выглянул пожилой мордатый человек и посмотрел на деда Семена.

– Ладно, – сказал мордатый, – я с ним сам поговорю. – Он вылез из машины, осмотрелся и направился к деду тяжелой походкой пожилого генерала.

Семен молча ждал.

Генерал подошел к Абатурову, достал из кармана золотой портсигар, открыл, взял сигарету. Один из людей рванулся к генералу с зажигалкой. Генерал жестом остановил его.

– Сам, – он протянул портсигар деду Семену. – Куришь?

Дед покосился на генерала.

– Ты кто? – спросил он.

– Я генерал Власов.

– Я так и знал! – вскрикнул дед. – Иуда! Фашист-сатанист! – Генерал застыл с портсигаром в руке. – Не буду я курить твои сигареты! Засунь их себе в сраку!

Генерал Власов покраснел. При подчиненных с ним еще никто так не разговаривал. Нужно было как-то выходить из положения, чтобы не потерять лицо.

– Взять его! – приказал Власов. – Погорелец тронулся! В психушку его!

Так дед Семен попал в больницу.

2

Секретно. Председателю ФСБ

ОТЧЕТ О СОБЫТИЯХ В ДЕРЕВНЕ «КРАСНЫЙ БУБЕН»,

МОРШАНСКОГО Р-НА, ТАМБОВСКОЙ ОБЛАСТИ

(АВГУСТ 1999 ГОДА)

В ночь с 28 на 29 августа 1999 года в районе деревни «Красный Бубен» (далее КБ) имело место паранормальное явление, не поддающееся известным физическим законам, или являющееся результатом физических законов, пока не открытых. Первоначальная гипотеза о диверсии не подтвердилась. В районе КБ наблюдалось свечение, природу которого установить не удалось. Свечение в несколько раз превосходило по яркости вспышку ядерного взрыва и продолжалось в течение нескольких минут. Свечение было зафиксировано приборами секретного военного аэродрома СА-000-1п-00244, расположенного недалеко от места происшествия. По тревоге с аэродрома было поднято и послано к месту происшествия пять истребителей, оснащенных современной техникой слежения. Самолеты пропали. Прилагается докладная записка заместителя начальника аэродрома Малинина К. И.

К месту происшествия была выслана опергруппа во главе с генерал-лейтенантом Власовым Ф. К. На месте деревни КБ было обнаружено пятно выжженной земли диаметром 3,5 км. От деревенских построек, растительности и плодородной земли не осталось абсолютно ничего. Земля выжжена на глубину 1,5 метра и представляет собой однородную массу пепла. Переход от выжженной земли к нормальным участкам почвы резкий. Буквально в сантиметре от края выжженного участка растет трава. Пробы почвы в КБ на радиоактивность дали отрицательные результаты.

Люди пропали. На месте бывшей деревни обнаружен единственный живой человек. Назвался Семеном Панкратовичем Абатуровым. Примерно восьмидесяти лет. Житель КБ. Лицо старика сильно обгорело, но одежда на нем, хотя и изорвана, огнем не тронута. На вопросы реагировал и отвечал неадекватно, говорил вещи религиозного характера, к делу не относящиеся, и не внес в расследование какой-либо ясности. С. П. Абатуров был отправлен в психиатрическую лечебницу, где пребывает по настоящее время.

В нескольких километрах от КБ была опрошена продавец коммерческой палатки Филиппова Светлана Ивановна. В ночь происшествия С. И. Филиппова ничего не видела, так как спала. Однако она указала, что рано утром со стороны КБ проехала грузовая машина с тамбовскими номерами. По горячим следам машина была обнаружена в г. Рязани. Водителем машины оказался житель г. Москвы гр. Мешалкин Юрий Викторович, который был задержан сотрудниками отделения милиции, так как не мог объяснить, откуда у него машина сигарет без документов. При задержании у гр. Мешал-кина были изъяты слиток технического серебра и резец по дереву со следами крови. Экспертиза показала, что кровь на резце не человеческая. Экспертиза не смогла определить, чья это кровь. Предположительно, она принадлежит какому-то холоднокровному животному. Лицо гр. Мешалкина Ю. В., как и лицо гр. Абатурова С. П. сильно обожжено.

В кузове грузовика, между коробками с сигаретами Моршанской табачной фабрики, обнаружены:

1. Целлофановый пакетик с коноплей (30 гр.)

2. Нож, разработанный ЦРУ для американской внешней разведки.

При предъявлении этих предметов гр. Мешалкину Ю. В. отмечена следующая реакция. Гр. Мешалкин Ю. В. на предъявление пакетика с наркотиком отреагировал вяло, и когда его спросили – что это? – ответил, что не знает, но похоже на зеленый чай. При предъявлении «швейцарского ножа» и демонстрации его «начинки», гр. Мешалкин Ю. В. возбудился и сказал, что мечтал о таком ноже с детства. Ни на пакетике с наркотиком, ни на ноже отпечатков пальцев гр. Мешалкина Ю. В. не обнаружено.

На вопрос – откуда у него машина с сигаретами? – гр. Мешалкин Ю. В. повторил то же, что утверждал до этого сотрудникам МВД: машина стояла у деревни КБ, и он воспользовался ею, потому что его машина сгорела в деревне КБ.

На вопрос – что произошло в деревне? – гр. Мешалкин Ю. В. ответил, что ничего не помнит. Помнит только, что была какая-то яркая вспышка, и больше ничего не помнит. Он утверждает также, что в КБ у него погибла семья (жена, отец жены и двое детей).

Гражданин Мешалкин Ю. В. был передан органами внутренних дел органам безопасности и в настоящее время находится в больнице внутренней тюрьмы ФСБ, где проходит всестороннее обследование.

В ближайшее время туда же будет доставлен гр. Абатуров С. П. для аналогичного обследования и выяснения возможных причин произошедшего в КБ ЧП.

Из организационных мероприятий предлагается объявить КБ зоной бедствия. Предлагается через средства массовой информации объяснить, что в районе деревни КБ произошел взрыв цистерн с химическим оружием массового поражения, и район деревни закрыть для внешнего доступа, как подвергшийся химическому заражению. Предлагается вину за случившееся возложить на одну из зарубежных религиозных сект (например, на одну из наиболее активизировавшихся в последнее время секту «Черные Слуги»). Таким образом мы достигаем одновременно двух целей – закрываем доступ в КБ и избавляем наше общество от наиболее агрессивных антироссийских группировок.

Глава последняя

1

Семен Абатуров сидел в пижаме на койке по-турецки, ел йогурт и смотрел телевизор.

Дверь палаты открылась, в проеме появилась голова Мешалкина.

– Привет, дед!

Абатуров, не поворачиваясь, облизал ложку и сказал:

– Здорово, Юрка. Заходи, кино наше показывают, – он показал ложкой на телевизор.

На экране Куравлев стоял на коленях в круге, а вокруг него летала в гробу Наталья Варлей.

– Вий! – Юра подсел к Абатурову. Кровать скрипнула. – А я с Куравлевым в одном доме живу. Бухаем с ним в гараже. Нормальный мужик.

– Ведьма, как настоящая, – оценил Абатуров. – Очень натурально моргает…

– Ага…

Дед Семен взял пульт и переключил программу. На экране появился служитель культа, который что-то объяснял. Дед Семен перекрестился и сказал:

– Хорошая программа. Посмотрим.

– … И вот, – говорил с экрана священник, – меня стараются выставить эдаким Григорием Распутиным нашего времени, эдаким попом-расстригой, эдаким фарисеем, попирающим духовные нормы, алчным до денег и похоти лицом… – Он вздохнул и погладил большим пальцем крест. На лице священника появилась снисходительная улыбка. – Мне очень тяжело повторять одно и то же… И физически и психологически… как человеку… И в первую же, конечно, очередь, как духовной особе… Но было бы неумно не воспользоваться этим случаем и не рассказать это сразу огромной аудитории… Хотя я к телевидению отношусь неоднозначно, и уж тем более к вашему каналу, который, наряду с хорошими программами, показывает программы со сценами насилия, жестокости и секса, пропагандирует антихристианский образ жизни и частное мнение печально известных олигархов выдает за мнение народа. Такое мощное средство воздействия на людей не имеет права нажимать на такие запрещенные педали. Такое фарисейство…

– Отец Харитон, – оборвал священника известный телеведущий со строгим выражением лица, – извините, конечно, что я вас прерываю… но мы с вами договаривались по-другому. Мы договаривались, что мы предоставим вам эфирное время, которое, кхе-кхе, нашему каналу стоит определенных денег, для того, чтобы вы могли высказать свою версию случившегося с вами, а не для того, чтобы услышать ваше мнение о нашем канале. В дальнейшем, если такая потребность возникнет, мы пригласим вас на отдельную передачу, где вы всё это выскажете… А сейчас давайте вернемся к нашей теме… – Ведущий повернулся лицом к камере: – Нечасто, даже в нашей стране, духовному лицу приходится выступать персонажем двусмысленных сюжетов.

– К сожалению, – заговорил отец Харитон, – мне не дают в полной мере высказаться и, являясь гостем этого канала, я вынужден принимать их условия… Хорошо… Поговорим по теме… Да, у меня действительно в данный момент отобрали приход и лишили меня духовного сана. И я позицию Патриархии понять могу, потому что, когда средства массовой информации раздувают такую грязную… э-э-э… истерию… э-э-э… выгодную определенным кругам… то понятно желание Патриархии отгородиться от этого, потому что церковь не должна быть втянута в мирские скандалы… Но я рассматриваю такое положение вещей, как временную меру… до выяснения, как говорится, обстоятельств… С этой точки зрения, меня лишили прихода… временно… Но с точки зрения моей внутренней духовной позиции, меня нельзя лишить сана, – отец Харитон поднял вверх палец, – ни временно, ни как-то по-другому! Я не могу сказать, что я с такого-то числа такого-то года до такого-то числа такого-то года снимаю с себя ответственность за моих прихожан.

– Хорошо, – ведущий взял карандаш и что-то у себя вычеркнул на листочке. – Вы знаете, вся эта история, насколько нам известно, началась с того, что один высокопоставленный чиновник перечислил церкви некую сумму бюджетных денег, предназначенных на определенные цели, предусмотренные бюджетом же… то есть, я поясняю – государство должно было потратить государственные деньги на государственные цели! А деньги почему-то попали на счет вашей церкви! Насколько нам известно, лично вы, отец Харитон, оказались инициатором этого перевода. И как вы можете соотнести использование церковью бюджетных денег с тем, что церковь, по вашим же словам, в мирские дела не должна вмешиваться?

– Очень просто, – отец Харитон опять погладил крест. – Деньги, которые, как вы говорите, должны были пойти на какие-то бюджетные цели, на самом деле, предназначались для одной зарубежной структуры, контролируемой одной антироссийской зарубежной сектой. И, как вы понимаете, эти самые государственные средства были бы израсходованы на то, чтобы эту самую российскую государственность подорвать! И когда я этому государственному чиновнику, про которого вы говорите, открыл на это глаза, он ужаснулся и поступил, как гражданин и… верующий! Он отдал деньги для российской православной церкви, потому что понимал, что церковь употребит эти деньги не во вред, а на пользу и процветание государства. И через свой подвиг этот государственный чиновник претерпел муки, достойные великомученика! – Отец Харитон перекрестился, закатил глаза и погладил бороду.

Ведущий выдержал подобающую моменту паузу.

– Да… – сказал он, – о мертвых, как известно, плохо говорить не принято. Лучше ничего не говорить. Но… к сожалению, мы… живем в стране, где мы пока что не можем позволить себе жить по пословицам и поговоркам… Нам пока что приходится жить по понятиям, как сейчас говорят! Хым-хым-хым!.. Поэтому… – он взял со стола лист бумаги и посмотрел в него. – Вот вы говорите, отец Харитон, что структура, которая должна была получить бюджетные деньги, контролируется зарубежной преступной группировкой. Так вы утверждаете?

Отец Харитон кивнул.

– Хорошо… Может быть, у вас имеются какие-нибудь документы, подтверждающие это?

– Какие документы? – священник погладил крест.

– Ну… Учредительные, скажем, документы, платежки, материалы расследования ФБР, в конце концов?.. Что-нибудь у вас есть?..

– Нет. Конечно же, ничего такого у меня нет! Я же не комитет безопасности!

– Это очень хорошо, что вы не комитет безопасности… Другими словами, вы, отец Харитон, в своих обвинениях оперируете только слухами, и с помощью этих слухов вам удалось убедить высокопоставленного государственного чиновника перевести государственные (заметьте, не свои, а государственные!) средства на сторону!..

– Не на сторону, – перебил священник. – Я возмущен вашей терминологией! Деньги поступили на счет православной церкви! А когда говорят – на сторону, русский человек понимает под этим, что деньги истрачены на разврат и… спиртное!

– Нас, извините, батюшка, не только русские слушают!

– Вот-вот! Я на это и хочу обратить внимание русских, которые имеют несчастье вас слушать! Именно, что не русские заказывают музыку на нашем телевидении!

Ведущий широко улыбнулся в камеру. К подобным обвинениям он уже привык. Похоже было, что ему даже нравилось, когда так говорят.

– Да, – сказал он, – я вам сейчас, кхе-кхе, открою тайну. Нас купила зулусская нефтяная компания, и мы все на нее работаем! Кхе-кхе… Но, давайте вернемся к нашим баранам… Вернемся к поступку госчиновника, который на основании совета постороннего перечислил государственные деньги не туда, куда ему было велено. О каком правовом государстве может идти речь, если каждый, кто имеет доступ к государственным деньгам, может распоряжаться ими по своему усмотрению? Скажем, приходит такой дядя Вася к такому дяде Пете и говорит: «Слушай, друг, чего это ты деньги переводишь неизвестно кому? Переведи лучше их мне!..» Хорошо это, как вы считаете, или плохо? – обратился ведущий в камеру.

– Извините, – отец Харитон сдвинул брови. – Это чистой воды демагогия и очернительство. – Если вы советами постороннего считаете советы духовного отца, то я из этого могу заключить только то, что вы человек неверующий. А раз так, то вы, любезный, и не можете понимать, почему глубоко верующий человек совершил истинно христианский поступок! Это недоступно вашему пониманию. Он служил Христу, а вы – Мамоне! И поэтому вы, как неверующий, не имеете морального права выступать по телевизору, потому что вы, таким образом, развращаете миллионы неокрепших душ!

– Вы, отец Харитон, всё время стараетесь уйти от темы. Мы разговариваем об истории, в которую вы, волею судеб, попали, а вы всё время уходите, – ведущий сделал ладонью движение, имитирующее плывущего карася, – в сторону. Давайте ближе к теме. Я, с вашего разрешения, подытожу эту часть нашего разговора. Итак… Есть чиновник, от которого зависит, куда пойдут государственные деньги. Чиновник – человек, который работает по найму государства, и должен исполнять доверенную ему работу. Оттого, как ведут себя чиновники, зависит состояние дел государства – выплата пенсий, зарплат, поддержка отечественного производителя, укрепление вооруженных сил, национальной безопасности и тому подобное… В нашем случае мы имеем печальную историю о том, как высокопоставленный чиновник оказался недобросовестным исполнителем, который почему-то посчитал государственные деньги своими и распорядился ими, как своими, по совету человека, к государству, как он сам говорит, не имеющего никакого отношения.

Отец Харитон хотел что-то возразить, но ведущий ему не дал.

– А вот теперь, – продолжал ведущий, – мы переходим к самому интересному эпизоду этой истории. Сейчас мы продемонстрируем вам кадры видеосъемки… Просим вас, уважаемые телезрители, увести детей подальше от экранов, потому что сейчас, кхе-кхе, мы покажем эротический фильм с гостем студии в главной роли… Мы, честно говоря, до последнего момента не были уверены в том, надо ли это демонстрировать, но… после того что отец Харитон нам тут напроповедовал, я думаю, миллионам неокрепших душ будет интересно посмотреть, какие истинно христианские поступки совершает глубоко верующий человек. Давайте посмотрим, как человек с деньгами превращает больницу в публичный дом.

В течение пяти минут на экране телевизора отец Харитон без штанов совокуплялся в разных позициях с сексуального вида медсестрой. Половые органы партнеров были прикрыты черными полосками. Затем на экране снова появился улыбающийся ведущий.

– М-м-м… Как прокомментирует эти кадры наш гость?

Камера наехала на красного отца Харитона.

– Конечно… – начал священник, – я снимал штаны… в больнице… потому что мне, как и всем людям, иногда делают уколы… и другие процедуры… физиотерапии… И я считаю, что снимать людей в таком виде в высшей степени аморально и преступно!.. А всё остальное – грубый киномонтаж с помощью современной техники! И я буду подавать на вас и на ваш канал в суд за оскорбление и клевету!

– Ну что ж, – ведущий посмотрел в камеру, – пока суд не взялся за это дело, оставим его на суд телезрителей.

– Это не тот ли отец Харитон, которому Леня звонил всё время? – спросил Юра.

– Не-е-е… Вряд ли, – дед Семен покачал головой. – Ты что, Юрка, обалдел?!

– А что такое?

– Леня Скрепкин не такой был человек, чтобы с таким антиполицаем общаться!

– Почему антиполицаем? – Мешалкин посмотрел на деда.

– А хрен его знает! Уж больно противный. – Абатуров взял пульт и переключил обратно на «Вий». Поскреб ложкой в стаканчике. – Знаешь что, Юр… Я нам работу придумал… Деньги загребать будем, как Чубайс…

– Ну?.. – Юра наклонил к Абатурову голову, не отрывая глаз от экрана. – Как думаешь, на веревках гроб?

– На леске… Ты слушай лучше, чего толкую… Ты ж с Афоней, – он показал на Куравлева, – бухаешь…

– Ну…

– Ну вот… Пусть он нас устроит на «Мосфильм» консультантами… Будем консультировать насчет ужасов… Мы ж теперь специалисты с тобой… – Он помолчал. – Только мы и остались…

– Ты ж, дед, церковь собирался строить? – Юра покосился на икону, которая стояла у деда на тумбочке.

– Вот денег загребем в кинематографе на ужасах, – дед поднял ложку, – и построим тогда!.. На свои!

Мешалкин представил, как он знакомит Куравлева с дедом Семеном, и улыбнулся..

05.10.1998 – 03.07.2000

Оглавление

Предисловие

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава первая . БУБИЙСТВО

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава вторая . УЖАСНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА КАРТОФЕЛЬНОМ ПОЛЕ

    1

    2

    3

  Глава третья . ВЕТЕРАНЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ИЗ АДА

    1

    2

    3

  Глава четвертая . ЮРИЙ ВСТУПАЕТ В СЛУЧАЙНУЮ СВЯЗЬ

    1

    2

    3

  Глава пятая . ЗЕЛЕНЫЕ ПОМИДОРЫ

    1

    2

  Глава шестая . ВОРОНЫ В РОССИИ НЕ КАРКАЮТ ЗРЯ

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава седьмая . ЧЕМОДАН НИКИТИНА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава восьмая . СТЫД

    1

    2

    3

  Глава девятая . РЫБАЛКА ЗАКОНЧИЛАСЬ КОНЧИНОЙ ЖЕНЫ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава десятая . НОЧНОЙ ГОСТЬ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава одиннадцатая . ЧУДО-КРЕСТ

    1

    2

    3

    4

  Глава двенадцатая . НЕБО ВЫШЕ ВСЕГО

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава тринадцатая . ЛЮДИ И КОМАРЫ, ТРОЦКИЙ И ДР.

    1

    2

  Глава четырнадцатая . МЕСТЬ

    1

    2

    3

  Глава пятнадцатая . СОБАКИ ЛОНДОНА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава шестнадцатая . ЖЕНИХ С ТОГО СВЕТА

    1

    2

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава первая . ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава вторая . СУДЬБЫ НАХОДКА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава третья . ДОМИК В ДЕРЕВНЕ

    1

    2

    3

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава первая . ЭМИССАР ЗВЕЗДЫ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава вторая . ВОЛКИ И СОБАКИ

    1

    2

  Глава третья . В МОРГЕ

    1

    2

    3

    4

  Глава четвертая . ДУЭЛЬ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава первая . АНТИХРИСТ ТРЕБУЕТ СВОЕ

    1

    2

    3

  Глава вторая . ШКАТУЛКА

    1

    2

    3

  Глава третья . ОГОНЬ ИЗНУТРИ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава четвертая . ИСТРБЕСЫ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава пятая . АЗЕРБАЙДЖАНЕЦ В ДЕРЕВНЕ

    1

    2

    3

  Глава шестая . БОГ ЕДИН

    1

    2

    3

  Глава седьмая . У ИГОРЯ СТЕПАНОВИЧА НЕПРИЯТНОСТИ

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава восьмая . ДУРНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ АЛЕКСЕЯ ДЕГЕНГАРДА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава девятая . ЧЕЛОВЕК В БМВ

    1

    2

  Глава десятая . ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава одиннадцатая . БИЛЛ ГЕЙТС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава двенадцатая . ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К «ПРИМЕ»

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава тринадцатая . ТРОЕ НА ОДНОГО

    1

    2

  Глава четырнадцатая . ЗЛОВЕЩИЙ «МАКИНТОШ»

    1

    2

    3

    4

  Глава пятнадцатая . ОРАНЖЕВЫЕ ИСКРЫ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

    1

    2

  Глава шестнадцатая . ОТВЕТНЫЙ УДАР

    1

    2

  Глава семнадцатая . АДСКИЙ ОГОНЬ

    1

    2

  Глава восемнадцатая . КТО-ТО ИЗ ТУМАНА

    1

    2

  Глава девятнадцатая . СМЕХ ДЬЯВОЛА

    1

    2

  Глава двадцатая «СКОРАЯ ПОМОЩЬ»

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава двадцать первая . ПРОВАЛ

    1

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

  Глава первая . ПАРТИЗАНЫ ВОЙСКА ХРИСТОВА

    1

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

  Глава вторая . ЗАТМЕНИЕ

    1

    2

    3

    4

  Глава третья . ПАДЕНИЕ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА

    1

    2

    3

  Глава четвертая . В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА, ПОСЛЕ ВОЙНЫ С ВАМПИРАМИ

    1

    2

    3

    4

  Глава пятая . ЖИВИ, ВЛАДИМИР СЕМЕНОВИЧ

    1

    2

    3

  Глава шестая . ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЦЕНТР САТАНЫ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава седьмая . СЕРЕБРО ГОСПОДА

    1

    2

  Глава восьмая . ФАРУВЕЙ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

  Глава девятая . ДРОЗДОВ В ВОЗДУХЕ

    1

    2

  Глава десятая . ЕСТЬ ЛЮДИ… И СТРАНЫ… ГДЕ МНОГО БАКСОВ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ

    1

    2

  Глава одиннадцатая . ПЕРЕСЫЛКА

    1

    2

  Глава двенадцатая . ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПИОНЕРА ДРОЗДОВА

    1

    2

  Глава тринадцатая . ЖЕЛЕЗНАЯ БАБОЧКА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

  Глава четырнадцатая . УМЕРЕТЬ СЧАСТЛИВОЙ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава пятнадцатая . СМЕРТЬ ЛЕОНИДА СКРЕПКИНА

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава шестнадцатая . ИЗЛУЧЕНИЕ

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава семнадцатая . ИЛЬЯ ПРОРОК

    1

    2

  Глава восемнадцатая . НАЗАД В ГОРОД

    1

    2

    3

  Глава девятнадцатая . ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ

    1

    2

  Глава последняя

    1

Реклама на сайте