«Падшие из ада»

Падшие из ада (fb2) - Падшие из ада (Страна Овец - 2) 979K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Александрович Шумей (Lopyx)

Илья Шумей Падшие из ада

* * *

Т/О «НЕФОРМАТ» Издат-во Accent Graphics Communications, Оттава, 2018

Электронное издание

* * *

Размеренный шелест волн шептал в уши, и, казалось, стоит только прислушаться чуть внимательней, как вкрадчивое шуршание сложится в отдельные слова и даже целые фразы. Нужно лишь расслабиться и продолжать плыть, покачиваясь в неспешном ритме колышущегося моря…

Стоп! Море? Откуда здесь море?

Эдуард открыл глаза и уставился на незнакомый дощатый потолок, спешно перематывая воспоминания назад в поисках того момента, где оборвалась пленка, но никаких провалов в своей памяти не обнаружил.

Брат накануне вернулся поздно, но они все же успели опрокинуть пару рюмочек и обсудить текущие дела перед отходом ко сну. Каких-то безумных идей им в головы не приходило, а отправиться на отдых они собирались только в следующем месяце…

Эдуард повернул голову и застонал от пронзившей ее боли. Потревоженная черепушка загудела точно осиное гнездо, в которое ткнули палкой. Он даже зажмурился, ожидая, пока спадет острый приступ, но все же успел рассмотреть небольшую аккуратную комнату, обставленную плетеной мебелью, и покачивавшиеся за окном пальмовые листья.

Что за чертовщина!? Куда его занесло!? Как!?

Постепенно чугунные шары, ошалело скакавшие в черепной коробке, угомонились, и Эдуард рискнул предпринять еще одну попытку. Двигаясь предельно осторожно и медленно, он спустил ноги с кровати и сел. Перед глазами все плыло и двоилось, как будто он с вечера в одиночку уговорил целый винный погреб. На тумбочке у изголовья обнаружился стакан с водой и упаковка таблеток от головной боли рядом с ним. Причем таблеток не абы каких, а его персональных, о чем свидетельствовал код на боку коробочки. Кто-то, возможно, что и он сам, заранее знал, как тяжко придется ему поутру, а потому загодя оставил их здесь.

Но кто? Сам Эдуард, как ни силился, так и не смог вспомнить ничего, что помогло бы пролить свет на события вчерашнего вечера.

Не имея в данный момент ни малейшего желания спорить с безвестным доброжелателем, Эдуард закинул в рот сразу две пилюли и запил их.

Его босые ноги задели что-то на полу. Наклонившись, он обнаружил на коврике свои сандалии, которые всегда одевал на пляж. Но в обычное время они хранились в чемодане, ожидая очередного выезда на побережье, а сам чемодан томился в городской квартире. Как его обувь оказалась здесь вместе с ним, если накануне он лег спать в загородном доме?

Туман в голове тем временем потихоньку рассеялся, и Эдуард рискнул встать, хотя даже такое простое действие далось ему непросто. Все тело немедленно принялось жаловаться на жизнь, словно ему уже перевалило за восьмой десяток, либо… либо он пролежал в постели гораздо дольше, чем ему кажется.

Подождав, пока с глаз спадет застлавшая их темная пелена, Эдуард осмотрелся. Помещение чем-то напоминало их семейное летнее бунгало, но только напоминало. Такая же стилизация под скромное рыбацкое жилище, под неказистой внешней оберткой которого скрываются все блага цивилизации и самые современные технологии комфорта.

Рядом с кроватью находился выход на просторную веранду, и Эдуард, откинув колышущиеся на ветерке занавески, вышел на улицу. Его еще слегка покачивало, и рукой он придерживался за стену, чтобы не упасть.

Прямо перед ним вниз сбегали ступеньки, за которыми тянулась обрамленная пальмами дорожка, и дальше, в просветах между чешуйчатыми стволами, открывался бескрайний океанский простор. Оглянувшись, Эдуард заметил, что дом, где он спал, не ограничивается одной комнатой и занимает весьма немалую площадь – веранда тянулась в стороны метров на двадцать, не меньше. Чуть левее на ней виднелись пустые кресла, расставленные вокруг небольшого столика, а за аккуратно подстриженной зеленой изгородью угадывался открытый бассейн с вышкой для прыжков. Но, как Эдуард ни крутил головой, он не обнаружил ни одного отдыхающего или хоть кого-нибудь из обслуги.

Во всем происходящем чувствовалась некая неправильность, и он, наплевав на условности, как был, в одних трусах и сандалиях зашагал по дорожке в сторону моря. Требовалось как можно скорее внести ясность и получить ответы на самые насущные вопросы – где, как и, черт подери, когда!?

Пляж встретил его девственно чистой гладью белого песка. От того места, где заканчивались уложенные плитки, к берегу не уходило ни единого следа, а Эдуард, в отличие от Робинзона Крузо, уже почти скучал по отпечаткам чьих-нибудь ног. Впереди он видел зонтики и шезлонги, но создавалось впечатление, что они стояли тут со времен сотворения мира, и за тысячи лет к ним ни разу не прикоснулась рука человека.

Где-то в районе желудка Эдуард ощутил неприятный зуд от предвкушения новых открытий, которые вряд ли его обрадуют. В голове у него выстроилась уже целая очередь подозрений, но прежде он все же хотел собрать побольше фактов.

Звонко шлепая сандалиями по дорожке, он почти побежал обратно к дому. Завернув за угол, Эдуард вышел к бассейну с такими же расставленными вокруг лежаками и автоматическим баром на противоположной стороне. И вновь никого.

Он обогнул прыжковую вышку и, подойдя к стойке бара, заказал себе мартини. В недрах автомата послышалось негромкое жужжание и клацанье, завершившееся появлением на столе слегка запотевшего бокала. Эдуард осушил его одним жадным глотком, и пустой бокал немедленно исчез в нише для грязной посуды. Все опять стихло.

Эдуард зашагал дальше, продолжая исследовать территорию, но потом не выдержал и побежал.

Он миновал теннисный корт с застывшим в углу автопартнером на сложенной длинной штанге, спа-комплекс с беседками и журчащими ручейками, пруды, где лениво шевелили плавниками пухлые карпы, стрельбовую площадку, за которой открылось поле для гольфа. Эдуард остановился, жадно хватая ртом воздух и рассматривая раскинувшийся перед ним волнистый зеленый простор. Каменистые россыпи, пара песчаных ловушек, электрокар с полным багажником клюшек, ожидающий прямо у дорожки – буквально все говорило ему: «успокойся, расслабься и просто наслаждайся отдыхом». Он прищурился, обшаривая взглядом поле в тщетной надежде найти хоть одного живого человека, но вдруг запнулся, заметив светлые просветы между деревьями на дальней стороне.

Неожиданная догадка буквально оглушила Эдуарда. Он уже хотел, очертя голову, бежать туда прямо по газону, но, поразмыслив секунду, развернулся и помчался назад к бассейну. Вихрем взлетев на вышку, он вскинул руку к глазам, прикрывая их от палящего солнца, и осмотрел горизонт.

Со всех сторон его окружала искрящаяся океанская гладь без конца и края. Он находился на острове!

Вот те на!

Происходящее с каждой минутой нравилось Эдуарду все меньше и меньше. Он до сих пор не встретил ни одного живого человека и все больше утверждался в мысли, что оказался здесь один-одинешенек. Но для полной уверенности он должен был выяснить это наверняка.

На то, чтобы обойти окрестности, заглядывая под каждый куст, ушла бы уйма времени, но Эдуард знал более быстрый способ. Да, брат выступал резко против подобных трюков, настойчиво требуя от него воздерживаться от использования способностей, и Эдуарду приходилось упражняться тайком, пока Александра не было поблизости, но сейчас ситуация вполне оправдывала использование некоторых запрещенных приемов.

Эдуард прикрыл глаза, чтобы ничто не мешало сосредоточиться, и на несколько секунд затаил дыхание. Вроде бы ничего не изменилось, но внезапно все вокруг огласили пронзительные птичьи крики, с окрестных деревьев в воздух взвились тучи охваченных страхом пернатых. Карпы в пруду начали метаться, вздымая фонтаны брызг, словно им в воду кто-то плеснул кипятка.

Сознание Эдуарда раскатилось по острову, обшаривая его самые дальние уголки, цепляясь за перепуганные искорки всякой мелочевки вроде птиц, ящериц и рыб, но не смогло нащупать ни одного разума, принадлежащего человеку. Он действительно являлся единственным обитателем этого затерянного в океане райского уголка.

И такое положение дел уже нельзя было списать на нелепое недоразумение или чью-то глупую шутку. Вне всяких сомнений Эдуарда сослали сюда намеренно. И провернуть такой фокус не смог бы никто, кроме его родного брата.

Солнце ощутимо припекало, но вспотел Эдуард не только от жары. Подобный поворот кого угодно из колеи выбьет. Он провел рукой по мокрым волосам и шее…

И замер, нащупав небольшой бугорок справа от гортани.

Он медленно и крайне осторожно отнял руку, но, чуть погодя, все же решился на более тщательное обследование и обнаружил еще один такой же бугорок с левой стороны. В принципе, на этом большинство мучавших его вопросов можно было считать отвеченными. Как в хорошем анекдоте, когда вся соль кроется в самом последнем слове, одна-единственная деталь прояснила все. Оставались еще отдельные нюансы, но они представлялись несущественными и общей картины уже не меняли. Пришло время пообщаться с авторами скверного спектакля.

Эдуард спустился с вышки и направился обратно к дому, непрестанно прокручивая в уме все то, что он собирался сказать своим тюремщикам, и все больше распаляясь. Поднимаясь по ступенькам веранды, он уже почти шипел от бешенства.

– Эдуард Георгиевич, – выкатился ему навстречу робостюард, – Вас ожидают в конференц-зале.

– Подождут, не сломаются, – огрызнулся Эдуард, – где моя одежда?

Как ни крути, а праведный гнев в одних трусах смотрится все же нелепо и жалко.

Процедура приведения себя в должный вид, однако, несколько затянулась. У Эдуарда ушло минут пятнадцать только на то, чтобы разобраться со своим новым обиталищем и выяснить, где что находится. Его брат долго не раздумывал и свез сюда все его личные вещи как из семейного особняка, так и из городских апартаментов. Теперь все было аккуратно разложено по полочкам и развешано по вешалкам, отчего Эдуард далеко не сразу разобрался, что к чему. Дома он привык бросать одежду где придется, но всегда помнил, в каком именно месте он оставил ее накануне.

В очередной раз ощупав свою шею, он решил еще и побриться, а потом и помылся заодно. Судя по длине щетины, его отсутствие продолжалось не менее трех суток, на что недвусмысленно намекал и недовольно ворчащий желудок.

Брился Эдуард как никогда осторожно. Два зловещих бугорка на шее заставляли манипулировать бритвой максимально деликатно, чтобы их не потревожить. Насколько он знал, система работала исключительно надежно, иначе Александр не использовал бы ее при всяком удобном случае, но все равно руки у Эдуарда слегка подрагивали.

В итоге на виртуальную арену, превращенную сейчас в зал для совещаний, Эдуард явился без малого через час. А за прошедшее время его ярость слегка поугасла, оставив после себя холодную озлобленность. Да, он по-прежнему жаждал восстановления справедливости, жаждал мести, но отнюдь не собирался доставлять удовольствие своим оппонентам, впадая в истерику или умоляя о прощении. Ведь невозможно быть одновременно пугающим и жалким. Лига откровенно его побаивалась, и он не желал ее разочаровывать.

Эдуард прошествовал в центр арены, где робостюард установил для него кресло, и сел. Перед ним широким полукругом светились голопроекции остальных членов Совета с Александром в центре. Он все-таки заставил их ждать, и они стерпели, не разбежались!

– Я вас слушаю, – Эдуард положил руки на подлокотники, стараясь держаться максимально расслабленно и непринужденно. Как будто ничего и не случилось. Как будто его не забросили невесть куда, на крохотный необитаемый островок посреди океана, и не имплантировали рядом с сонной артерией парочку маленьких радиоуправляемых бомб.

Ответное слово ожидаемо взял его брат.

– Первым делом я хотел бы извиниться за то, как мы с тобой обошлись, но, к сожалению, ты не оставил нам выбора.

Эдуард оторвал одну руку от подлокотника и снова уронил ее обратно, словно говоря, что любые слова тут бессильны. Так и не дождавшись от него иной реакции, Александр продолжил:

– Кстати, должен сразу тебя предупредить – видеосигнал с твоей стороны в реальном времени не передается, только отдельные кадры, а все, что ты говоришь, ретранслируется в текстовом виде. Так что оставь любые попытки оказать на нас воздействие, это не сработает.

– И в мыслях не было, – соврал Эдуард, больше раздосадованный тем фактом, что почти все его приготовления с бритьем, мытьем и переодеванием оказались напрасны.

– Я так им и сказал, – соврал, в свою очередь, Александр, – но они настояли на полной изоляции, поскольку никто толком не знает пределов твоих возможностей. Устав терпеть твои художества, Совет Лиги потребовал отправить тебя в ссылку. Ты, Эдик, начинаешь представлять угрозу для общества, а мы, как ты знаешь, пойдем на что угодно ради обеспечения безопасности людей.

– Даже на это? – Эдуард указал на свою шею, но, сообразив, что его не видят, уточнил, – даже на «страховку» одного из своих членов? Кому в голову пришла столь замечательная идея?

– Решение принималось совместно. Ключ от одного из зарядов – у меня, от второй – у Старшего Арбитра. Для активации требуются оба.

– Вы даже друг другу не доверяете?

– Знаешь, ты сумел привнести в наш коллектив редкостное единодушие. После того, как ты заставил утопиться собаку нашей соседки, все сомнения отпали.

– Ее круглосуточный лай сводил меня с ума!

– И ты не придумал ничего лучше, как загнать несчастное животное в бассейн и гонять ее там по кругу, пока она не выбилась из сил и не захлебнулась? – Александр сокрушенно покачал головой, – твои прошлые «шалости» также доставляли немало головной боли, но ты, по крайней мере, не убивал. Тем более не имея прямого зрительного контакта и с такого значительного расстояния.

Эдуард недовольно поджал губы. В тот раз он действительно не сдержался и тем самым невольно выдал свои существенно возросшие способности. С самоконтролем дела у него всегда обстояли неважно.

– Ах, вон оно что! – протянул он, – то есть вам на самом деле не собачку жалко – вы просто меня испугались? Или же обиделись, что я с вами своими секретами не поделился?

– Ты являешься источником опасности для окружающих, – повторил Александр, – а поскольку на сотрудничество ты идешь крайне неохотно, то нам не оставалось ничего другого, как изолировать тебя, пока ты сгоряча не утопил еще кого-нибудь.

– И вы всего за неделю отгрохали для меня этот шикарный изолятор? – Эдуард недоверчиво приподнял бровь, – с гольф-клубом и прочими прелестями? Или же ваши планы на мой счет имеют куда более давнюю историю?

– Эту тихую гавань я готовил для себя на случай внезапной старости, – его брат почесал нос, как будто чувствовал себя немного неловко за создание тайного уютного гнездышка, – так что подвохов можешь не опасаться – там все сделано на высшем уровне.

– Подвохов, значит, не опасаться, да? – Эдуард начал закипать, – после того, как вы, втихомолку сговорившись за моей спиной, усыпили меня и сонного зашвырнули на край света, вдобавок «застраховав» меня, словно я ваш раб, ваша собственность, у вас еще достает наглости говорить, чтобы я не опасался подвохов!? То есть вы в следующий раз даже таиться не станете и разделаетесь со мной в открытую!?

Он вскочил на ноги, в бессильном гневе сжимая и разжимая кулаки. Его лицо раскраснелось, а донесшийся с улицы птичий гомон давал понять, что Эдуард себя уже не контролирует, и его безудержная ярость рвется наружу безо всякой оглядки на былые нормы и ограничения.

– Эдик, успокойся, – попытался утихомирить его брат, но безуспешно.

– Это ты им должен был говорить! – Эдуард взмахом руки обвел проекцию членов Совета, – это они должны были успокоиться и не учинять того паскудства, что они сотворили со мной! И так постоянно держали меня на коротком поводке, следя за каждым моим шагом и требуя, требуя, требуя…

– И за все это время мы не узнали от тебя ровным счетом ничего! – подала голос проекция Старшего Арбитра, – ты дал слово обучить нас своей технике, но все, что мы от тебя слышали – лишь общие рассуждения без какой-либо практической конкретики! Ты злоупотребил нашим доверием и бессовестно водил нас за нос! Какой благодарности ты от нас ждал после этого!?

– Как я могу обучить вас тому, чего и сам не понимаю!? – закричал Эдуард, потрясая кулаками, а окружающий остров коралловый риф вскипел от беснующейся в ужасе рыбы, – как объяснить слепому разницу между синим и зеленым!? Как описать глухому величие Пятой Симфонии Бетховена!? Как!? Я пытался разобраться в своем даре, систематизировать свои ощущения, пытался понять, но вы запретили мне и это, сославшись на опасность моих упражнений! Вы оставались глухи ко всем моим попыткам донести до вас сложность задачи и необходимость дополнительных исследований! Во всем, что бы я ни предлагал, вам мерещился злой умысел, мерещился… подвох. Что мне оставалось делать!?

– Взаимодействуя с такими стариками, как мы, тебе Эдик, следовало набраться побольше терпения, – Александр решил немного разрядить обстановку, – нам же под каждым кустом волк мерещится.

– И неудивительно, – фыркнул Эдуард, но все же сел обратно, – где-то на уровне инстинктов вы чувствуете, что ваша власть небезгранична и, по большому счету, довольно хрупка. Слишком много рисков таится в ее тенях, далеко не все последствия принимаемых решений вы способны просчитать в полной мере. Да вы и не пытаетесь. Мчитесь по автостраде за рулем дорогого спорткара, наслаждаясь мощью его мотора, даже на секунду не задумываясь о том, что ждет вас за следующим поворотом. Однако природное чутье ехидно подсказывает, что слишком уж все гладко. Подозрительно гладко. Вы гоните прочь свои пустые подозрения, но они возвращаются снова и снова. Отсюда и ваша неуверенность и страх перед всем, что может вашу власть так или иначе поколебать.

– Ты полагаешь, что знаешь способ этих рисков избежать? – Старший Арбитр заинтересованно наклонил голову.

– Нет, но я предлагал инструмент, который в перспективе помог бы с ними справиться. Но у вас самих не хватило терпения.

– Что ж, теперь у всех нас более чем достаточно времени, чтобы как следует подумать и разобраться в себе.

– О, да! Уж чего-чего, а свободного времени у меня теперь в избытке!

– Эдик, постарайся взглянуть на вещи с другой стороны, – пришел на подмогу Александр, – ты лучше возьми себе за образец Эдмона Дантеса, который не терял времени зря и после многолетнего заключения в замке Иф вышел на свободу совершенно другим человеком – хладнокровным и уверенным в себе графом Монте-Кристо.

– Ты сказал – многолетнего?

– Тут уж все зависит только от тебя. Чем скорее ты научишься держать свою силу в узде и разберешься, как ею управлять, тем скорее окончится твоя ссылка. Там ты можешь экспериментировать, не опасаясь причинить вред кому-либо, и мы не собираемся тебя никоим образом ограничивать. Настанет день – и ты сможешь вернуться, чтобы занять достойное место в Совете Лиги. Быть может, ты даже поблагодаришь нас за оказанную тебе сегодня услугу.

– Вы так ничего и не поняли, – вздохнул Эдуард, – проблема в том, что не вы будете решать, когда этот день придет. Беда нагрянет, когда вы меньше всего будете ее ожидать. И неумолимые обстоятельства вынудят вас обратиться ко мне за помощью, но учтите, на сей раз ее цена окажется несравненно выше.

– Это… угроза?

– Можете считать мои слова пророчеством.

* * *

Вынырнув из тоннеля, дорога заложила длинный пологий вираж, карабкаясь на эстакаду, и сквозь мельтешение фонарных опор открылся вид на громаду «Айсберга». Здание алело в лучах закатного солнца, словно вонзившийся в небо сноп пламени, а толкущиеся вокруг его вершины мелкие облачка и сизая пелена тумана, обтекающего нижние ярусы, только подчеркивали образ, представляясь клубами дыма.

Я проезжал здесь каждый будний день и не уставал любоваться величественной красотой небоскреба, всякий раз представавшего передо мной в новом свете. Весь прилежащий квартал также занимали высотные строения, но на фоне «Айсберга» они выглядели детворой, сгрудившейся вокруг юбки взрослой воспитательницы. Синтез самых современных инженерных достижений и безупречного дизайна, мощи и красоты, стекла и стали – его создатели могли вполне заслуженно гордиться своим творением. Ну, и мне немного перепадало – все же немногие могут позволить себе апартаменты на 288-м этаже такого красавца.

Да, кто-то скажет, что за такие деньги вместо тесной каморки на чердаке можно обзавестись целым поместьем в пригороде с роскошным домом, большим бассейном и живой прислугой, но меня всегда тянуло ввысь. Загородный дом никуда от меня не денется, в конце концов, а с хозяйством и робогорничная неплохо управляется. Кроме того, насчет каморки – это вы изрядно перегнули.

Просторные апартаменты с панорамным остеклением, две отдельных спальни, кабинет, уютная гостиная со столовой и автоматической кухней, арена для виртуала, сауна и собственный небольшой спортзал – мы с Кирой отнюдь не чувствовали себя обделенными. Все необходимое, от магазинов и кинотеатров до косметических салонов и медцентров – под боком, не выходя из здания. До рабочего офиса рукой подать, и даже мой босс обитает тут же, несколькими этажами выше. Можно целыми неделями видеть небо над головой только через панорамную крышу автомобиля.

Я запрокинул голову, глядя на растущий шпиль «Айсберга», который постепенно заслонял собой небосвод, карабкаясь вверх каскадами уступов и террас. Где-то там, в вышине, затерялись и мои окна, неразличимые с такого расстояния. Кира наверняка уже дома, как пить дать снова музицирует, терзая свою новую игрушку.

Обзор заслонили конструкции подъездной эстакады, и в салоне включилось приглушенное освещение.

– Вы прибыли в пункт назначения, – объявил автопилот, – пожалуйста, не забудьте свой багаж.

– Ладушки, – дверь бесшумно скользнула в сторону, и я, прихватив портфель, шагнул на тротуар.

Моих ноздрей сразу же коснулся явственный запах гари. Не настолько сильный, чтобы обеспокоиться, но достаточный, чтобы недовольно наморщить нос. Похоже, то, что я издалека принял за туман, на самом деле и вправду оказалось дымом. Я автоматически покрутил головой по сторонам, надеясь определить источник задымления, но, так ничего подозрительного и не обнаружив, махнул рукой и зашагал вперед.

Машина за моей спиной послушно зашуршала на стоянку, а я направился к входу, чувствуя во всем теле приятную расслабленность. Непростая, но исключительно удачная трудовая неделя позади, впереди три выходных, и я имею полное право сполна насладиться заслуженным отдыхом, проведя эти несколько дней с Кирой так, как нам угодно, ни на кого не оглядываясь. Ко вторнику надо бы, конечно, подготовить доклад по итогам последних переговоров, но это не займет много времени, и такая мелочь уж всяко не способна подпортить мне прекрасное вечернепятничное настроение.

При моем приближении контрольный сканер приветственно пискнул, и высокие стеклянные двери с легким шелестом скользнули в стороны. В лицо дохнуло теплым воздухом, и только сейчас я осознал, что на улице уже изрядно похолодало. Ноябрь прозрачно намекал, что шутки закончились, и скоро грядет зима с морозами, снегом и прочими сопутствующими прелестями.

– Добрый вечер, Олег Викторович! – улыбнулся мне дежурный комендант за стойкой, которая на текущей неделе имитировала темно-красный гранит.

Тощий как жердь и неизменно напоминавший мне огородное пугало, на котором даже солидный костюм выглядел накинутой на швабру половой тряпкой, он отвечал за бесперебойное функционирование всех инженерных систем здания. Несмотря на не особо презентабельную внешность, в его высочайшем профессионализме сомневаться не приходилось. Любые вопросы он всегда решал за считанные минуты.

– Привет, Стае! – меня всегда занимал вопрос, он действительно поименно помнит всех жильцов, или просто смотрит на доклад с входного сканера? – что тут у нас во дворе подгорело?

– «Чистые» опять бузят против стройки. Говорят, они подожгли баррикаду из мусорных контейнеров, но полиция уже наводит порядок.

– А, неугомонные реликты ушедшей эпохи, – хмыкнул я.

– Что им неймется, никак не пойму?

– Они все пытаются повернуть вспять Колесо Истории, вместо того, чтобы сесть на ее поезд и спокойно ехать вместе со всеми остальными в общее будущее. Слишком гордые, чтобы отступить, слишком закостенелые, чтобы измениться. Когда-то и я таким был, но если одним прожитые годы добавляют шрамов и мудрости, то другим – увы – только шрамов.

– Горазды же Вы слова красиво складывать! – с завистью в голосе заметил Стае.

– Общение с акционерами и инвесторами – моя каждодневная работа, – я рассмеялся, – только сегодня за день наработал языком на пару миллиардов.

– Здорово! А сколько же…

– …и теперь мечтаю о горячем душе и мягкой постельке. Счастливо! – я знал, что Стае, найдя собеседника, и сам способен забесплатно чесать языком хоть до бесконечности, а потому поспешил закрыть тему и затопал к лифтам.

Этот мимолетный обмен репликами словно активировал в моей голове виртуальную машину времени, разбудив и расшевелив старые полустертые воспоминания. Прошедшие годы запечатали их как муху в янтарь, но будучи извлеченными на свет, они неожиданно неприятно царапнули мне по сердцу.

Когда-то ведь и я сам находился по ту сторону протеста и даже бросал «коктейли Молотова» в витрину «мозгоправского» салона. И о чем только думала моя голова!? Даже удивительно, как в ней сумела сохраниться кроха разума, позволившая вовремя остановиться и принять верное решение. Иначе не шагал бы я сейчас к лифту, который вознесет меня в личные апартаменты на одном из верхних этажей элитного жилого комплекса. И тем волшебным ключиком, что отворили передо мной врата земного рая, стала Психокоррекция.

Изначально ей увлекались лишь немногие энтузиасты, фанаты и просто люди, падкие до всего нового и необычного. Они представляли из себя нечто вроде секты, поначалу немногочисленной, но очень быстро прираставшей последователями. Над ними посмеивались, их презирали, вокруг них крутилась масса жуликов и проходимцев, привычно оседлавших модное увлечение. Но время шло, и вскоре стало очевидно, что Психокоррекция – это всерьез и надолго. Мир, наконец, распробовал новую игрушку, и она пришлась ему по вкусу.

Первоначальный хаос вскоре ожидаемо схлынул, уступив место системе, во главе которой встала Лига Корректоров, отточившая еще сырую методику и доведя ее до совершенства. Они сумели создать уникальный синтез эмпирического опыта и технологии, массовости конвейерного производства и тонкого искусства ручной работы, после чего «пикировка» начала свое победное наступление на все сферы человеческой жизни. На мой взгляд, именно тогда общество миновало пик противостояния, в котором и я, помимо собственной воли, принял самое деятельное участие.

А потом напряжение пошло на спад. Психокоррекция стала чем-то обыденным и привычным, вроде прививок или диспансеризации для мозгов. Теперь люди начали, напротив, косо смотреть на тех чудаков, которые от нее отказывались, называя себя «чистыми». Пресловутое Колесо Истории совершило полный оборот, и бывшие борцы с пагубными новомодными увлечениями, незаметно для себя сами превратились в сектантов.

Подавляющее большинство населения, так или иначе, приняло новые правила игры. Кто-то раньше, кто-то позже, до последнего цепляясь за старые взгляды и привычки, и только самые упрямые, самые ярые противники Психокоррекции продолжали вести борьбу и по сей день. Их слепое и иррациональное неприятие установившегося положения дел оказывалось подчас столь бурным и агрессивным, что идея создания зон, закрытых для доступа таких вот «чистых», была просто обречена рано или поздно появиться на свет.

И вот теперь они протестуют против строительства очередного закрытого кантона, забывая о том, что такого рода запреты – всего лишь защитная реакция общества на их же собственную озлобленность. С каждым годом беспомощные потуги «чистых» выглядели все более жалко и убого. Максимум, на что их хватало – так это устроить шумиху, да и то какую-нибудь местечковую, дабы напомнить о своем существовании, но всерьез повлиять на положение дел они уже не могли. В их рядах остались только немногочисленные истые фанатики, абсолютно глухие к любым доводам логики и разума Маргинализация «чистых» достигла такого уровня, что с ними просто перестали общаться, полностью игнорируя такого рода радикалов, вычеркнув их из информационного поля. Скорей всего, в новостных лентах о сегодняшней буче и слова не промелькнет.

Я ускорил шаг и как раз успел нырнуть в скоростной шаттл, уже готовый отправиться наверх.

– Олег! Легок на помине! – раздалось над самым моим ухом, когда двери мягко закрылись, и разгонная перегрузка словно положила свои нежные, но весомые руки мне на плечи.

– Добрый вечер, Дмитрий Аркадьевич! – я развернулся, одновременно одергивая левый рукав, чтобы прикрыть не в меру броские часы на запястье, и приветственно кивнул боссу. Мне пришлось слегка пригнуться, чтобы хоть немного скрыть разницу в росте.

У меня до сих пор так и не сформировалось окончательное мнение насчет того, чем является проживание в одном доме с начальством – проклятием или благом. С одной стороны, бывает неплохо блеснуть перед ним довольной физиономией, когда у тебя все на мази и под контролем, а с другой – в случае серьезной оплошности ты рискуешь получить внеочередную публичную выволочку прямо в лифте. Сегодня, впрочем, нагоняй мне не грозил.

– Ну что, тебя можно поздравить с успешным завершением непростых переговоров? – его круглое лицо довольно сияло и лучилось почти как солнышко с детского рисунка.

– Если для кого они и были непростыми, то только для наших оппонентов… теперь уже партнеров из «Халемо».

– Даже так? – тонкие брови заинтересованно приподнялись.

– Все потому, что крайне непросто водить за нос человека, который принимал самое непосредственное участие в разработке обсуждаемого технологического процесса, и который прекрасно знает, что у конкурентов ничего подобного нет, и в ближайшие несколько лет даже не предвидится.

– А я всегда говорил, что ты, Олег – парень не промах! – босс коснулся пальцем моего рукава, что в его представлении примерно соответствовало дружескому хлопку по плечу.

– Я передам Ваши поздравления ребятам из департамента. Этот успех – наша общая заслуга. Заслуга всей «Юраско»!

– Тоже верно, – он одобрительно кивнул, – передай. А во вторник мы ждем тебя на Правлении с докладом, не забудь!

– Разумеется! – я сделал вид, что даже немного обиделся, – все будет в лучшем виде!

– Непростая выдалась неделька! – Дмитрий Аркадьевич оглянулся на табло, отсчитывающее пройденные лифтом этажи, – ты домой?

– Да. Думаю, я заслужил пару дней отдыха.

– Как и все мы, – он шагнул к дверям, – а я вот в спортзал загляну. Надо хоть изредка жирок растрясать.

– Да Вам и растрясать-то нечего! – если я и приврал, то самую малость.

– Вот потому-то и нечего! – круглое лицо расплылось еще шире, – сам-то как, не посещаешь?

– Меня не особо привлекает идея кряхтеть и тужиться на публике. У меня для поддержания формы дома свой тренажер есть.

– Не на публике, а в компании! И вообще, ты, кажется, секс с физкультурой спутал, – шаттл прибыл на 250-й уровень, и двери скользнули в стороны, – ну, счастливо! Жене привет передавай! Покряхтите там на досуге…

За моей спиной послышалось сдавленное хихиканье, но я не обратил на него внимания. Какое мне дело то того, что обо мне думают посторонние люди. Мнение руководства – совсем другой разговор, и если оно беззлобно подшучивает над подчиненными, значит все в порядке, а на все прочее мне наплевать.

Наши попутчики разбрелись по магазинам, и ожидать свой лифт на жилые этажи я в пересадочном холле остался один.

Коротая время, я по обыкновению принялся рассматривать размещенную на стене интерактивную транспортную схему «Айсберга». Она до боли напоминала карту метрополитена, только развернутого вертикально. Да и неудивительно, ведь и сам громадный небоскреб являлся, по сути, еще одним городом в городе, поставленным «на попа».

Центральные оси скоростных шаттлов выступали чем-то вроде «стволов», на которые нанизывались «ветви» лифтов, развозящих пассажиров на конечные этажи, а также горизонтальные транспортеры, облегчающие перемещение по огромным общим уровням, располагавшимся через каждые 50 этажей. Для облегчения навигации эти узловые этажи поименовали в честь драгоценных камней – «опаловый», «изумрудный» и так далее. Каждый из них имел свою определенную специализацию, но это являлось больше общей рекомендацией, нежели строгой директивой. К примеру, последний, «янтарный», на котором я находился в данный момент, и выше которого начинались жилые апартаменты, был всецело посвящен здоровью, хобби и всевозможным увлечениям. При желании, выполнив пересадку, можно вскарабкаться и под самый шпиль, на «бриллиантовый» уровень с посадочной площадкой для частных коптеров и смотровой галереей. Правда, выговаривать его название всем было лень, а потому его называли просто – «верхний».

Потыкав в схему пальцем, Вы могли выбрать требуемый пункт назначения и узнать, как быстрей всего туда добраться. Схема также позволяла заказать пропуск, если речь шла о посещении закрытого сектора, или вызвать тележку при наличии багажа.

Поскольку я жил на самом верху, мне иногда приходилось ждать свой лифт довольно долго, и изучение транспортной паутины «Айсберга» успело превратиться в некое подобие хобби. Я развлекался тем, что выискивал самые извращенные варианты маршрутов с максимальным числом пересадок, которое порой могло достигать пяти. Человек, оказавшийся здесь впервые, вполне мог и ошалеть слегка от таких сложностей, но если уяснить общую логику, которой подчинялась вся транспортная инфраструктура, то все оказывалось легко и просто. В самом худшем случае требовалось спуститься в фойе «опалового» уровня, чтобы перебраться в ту часть здания, что недоступна через внутриэтажные переходы. А в остальном, как я уже говорил, тут можно всю жизнь прожить, не только не выходя на улицу, но даже не опускаясь до уровня земли, сверху вниз взирая через толстые многослойные стекла на копошащийся под ногами мелочный и суетливый мир.

Мелодичный перезвон возвестил о прибытии моей кабины, и я, пропустив выбежавшую из лифта магазинную тележку, что спешила в родное стойло, шагнул внутрь, в отделанную натуральным светлым деревом скоростную келью, чтобы вознестись на персональные небеса, в свой высокотехнологичный рай, врата в который открываются лишь перед избранными.

Родной холл встретил привычной тишиной, словно все звуки впитал в себя мягкий ковер на полу. Выбравшись из суматохи общественных ярусов в умиротворяющий уют частных апартаментов, ты словно перемещался в другую вселенную, встречающую тебя как своего, как родного, и я, едва шагнув из лифта, сразу ощутил, как во мне спадает, тает и растворяется накопившееся напряжение трудового дня.

Еще подходя к двери, я услышал доносящиеся из-за нее приглушенные звуки музыки. Как я и предполагал, Кира снова затеяла концерт. Она не могла удержаться от соблазна покрасоваться перед своими подругами. Если она будет чересчур увлекаться, нам придется поставить активную звукоизолирующую завесу, иначе соседи начнут ворчать.

Второй Концерт Рахманинова обрушился на меня всей своей мощью, едва я ступил через порог. Я не являюсь особым почитателем классической музыки, но некоторые произведения, что ни говори, пробирают до глубины души, невзирая на личные пристрастия и вкусы. А в исполнении Киры я вообще был готов слушать что угодно. Благодаря ее увлечению я даже начал немного разбираться в предмете и мог уверенно опознать большинство исполнявшихся ею произведений.

Свой костюм я перепоручил встретившей меня робогорничной, велев привести его в порядок. Во вторник, на заседании Правления, я должен выглядеть безупречно. Уточнив у меня, когда следует подать ужин, Роби укатила в гардеробную, а я отправился навстречу фортепианным аккордам.

Арена была погружена в полумрак, и в ее центре, в круге света, за белоснежным синтезатором сидела Кира, раскачивающаяся в такт мелодии. Ее тонкие пальцы уверенно порхали над клавишами, наполняя небольшое помещение чарующими звуками, которые помещались в нем большим трудом. Стена справа от меня грохотала оркестром, а противостоящая ему темнота словно пожирала музыку как ненасытное чудовище. Ощущения получались странноватые, но если закрыть глаза и представить себя на сцене концертного зала, то все становилось на свои места – и музыканты, и внимающая им аудитория в бархатных креслах. Кира в своих визорах могла все это видеть как вживую, а мне оставалось только представлять.

Диадема киберкортекса, одетая поверх ее светлых волос, собранных в тугой хвост, слегка мерцала. Зеленоватое свечение сигнализировало, что текущий резонанс находится на очень хорошем уровне. В противном случае Кира бы не рискнула выступать с концертом, ведь оконфузиться на публике никому не хочется. Интересно, чью манеру исполнения она выбрала сегодня? Рихтер? Мацуев? Такого рода тонкости я не различал, но сама она утверждала, что разница есть, и разница существенная. Последняя модель киберкортекса позволяла передавать тончайшие нюансы и особенности манеры игры, что приводило Киру в полнейший восторг, которым она не могла не поделиться. Думаю, теперь она вполне могла прожить, питаясь одной только завистью своих менее удачливых подружек.

Стараясь не шуметь, я вышел из зала и потопал в кабинет. Пристроив свои «Брайты» в виндер, я пробежался взглядом по остальным циферблатам, прикидывая, какой из них надеть во вторник на доклад. Хрон хорош, когда ты дискутируешь с людьми о тонкостях самых передовых современных технологий, а перед Правлением излишне броскими и вычурными часами сверкать не стоит, лучше надеть что-нибудь более сдержанное, что-нибудь классическое, вроде «Омеги» или «Жежер». Мое начальство не одобряло выпендрежа подчиненных. Уважим старичков.

Я отступил на шаг, любуясь своей небольшой коллекцией, экспонаты которой размеренно крутились в персональных уютных колыбельках Любой человек имеет право на маленькие слабости, и при прохождении пикировки именно эту я решил оставить, поскольку меня с детства тянуло к тикающим механическим шедеврам, и теперь я мог себе позволить увлечения такого рода. Занимая пост начальника департамента в крупнейшей химико-фармацевтической корпорации, я вообще довольно многое мог себе позволить, кроме разве что личного бизнес-джета и океанской яхты.

В тепораторе меня поджидала оставленная горничной чашечка свежезаваренного кофе. Жестяная работница твердо усвоила, что, вернувшись с работы, я нуждаюсь в легкой встряске, и кофе для этой цели подходит как нельзя лучше. Строго говоря, я подозревал, что она приготовила чашку еще утром, когда делала завтрак, но при наличии темпоратора такие мелочи представлялись несущественными. Через стекло был виден бледный язычок пара, неподвижно зависший над обжигающе горячим напитком, который вздрогнул и взвился вверх, как только я взялся за ручку дверцы.

У меня невольно вырвалось недовольное ворчание, когда я обнаружил на той же полке тарелку со свежим салатом к ужину. Мне всегда подспудно казалось, что салат пропитывается кофейным запахом, но Кира утверждала, что я слишком мнительный, и ничего такого она не чувствует. Самое смешное, что объективно она была совершенно права – что может случиться за ту ничтожную долю секунды, которую кофе и салат проводят рядом в вырезанном из мира куске замороженного времени?

Признаться, я все же больше доверяю привычному холодильнику. Быть может потому, что элементарно не понимаю, как темпоратор функционирует, что меня где-то даже пугает. Так что купил я его исключительно по настоянию жены, обожающей модные диковинки. Да и не все можно доверить холодильнику. Ту же чашку кофе, например…

Я встал у окна, глядя на раскинувшийся у моих ног город. Сейчас темнеть начинало рано, и кое-где уже загорались огни, которые чуть позже сольются в единое мерцающее море света с колонами подсвеченных офисных центров и ручейками автострад. По телу постепенно разливалось приятное тепло как от горячего кофе, так и от сопутствующих созерцанию панорамы мыслей. Приятно, что ни говори, осознавать, что ты – выше. И не только в смысле этажности.

Ведь очень немногие из тех, кто копошился там, внизу, сумели достичь столь многого, как я, и лишь единицам удалось проделать этот путь так же стремительно. От рядового сотрудника исследовательского отдела до директора департамента за какие-то пять лет! А после заключения долгожданного контракта с «Халемо» я автоматически попадал в состав руководства будущего совместного предприятия, и по итогам текущего года меня ждал щедрый бонус. Думайте, что хотите, но я имел все основания, чтобы гордиться собой!

* * *

С высоты птичьего полета город напоминал большую кляксу, разбрызгавшуюся по окрестностям нитями автострад, которые, казалось, переплетались в совершенно хаотическом порядке. Спустившись чуть ниже можно было разглядеть отдельные узлы развязок, напоминавшие пригоршни асфальтового спагетти, брошенного на землю. Приблизив картинку еще немного, мы различим отдельные машины, с обманчивой неспешностью ползущие по трассам, словно муравьи. И только нырнув под одну из эстакад и внимательно присмотревшись, можно обнаружить небольшого дрона, притаившегося в тени ее конструкций.

Он казался выключенным, но на самом деле его глаза внимательно следили за потоком транспорта, выискивая одну конкретную машину. Как сидящий в засаде паук, он терпеливо ждал, когда в его сети угодит зазевавшаяся жертва.

Ага! Вдалеке показался беспилотный грузовик, прилежно следующий в бесконечной колонне себе подобных, и отличающийся от них исключительно картинкой на борту, изображавшей облизывающуюся лисью морду с румяным ухмыляющимся мячиком на кончике носа. «Колобок. Вкус и качество к Вашему порогу! Доставка еды в кафе и рестораны».

Винты дрона тонко запели, подняв пластиковую муху в воздух. Он дождался, когда трейлер окажется прямо под ним, и резко спикировал вниз, вцепившись присосками в гладкую крышу кабины. Аналогично тому, как насекомые наездники, атакуя свою жертву, откладывают яйца в ее тело, дрон запустил невидимые радиощупальца в управляющие каналы машины, сбивая ее с толку, дезориентируя и нашептывая…

Одурманенный грузовик сбросил скорость и, включив аварийные огни, направился в ближайший парковочный карман, чтобы дождаться прибытия ремонтной бригады. Однако на парковке его уже поджидали, и отнюдь не ремонтники.

Если бы трейлер умел испытывать эмоции, аналогичные человеческим, то наверняка здорово удивился бы, поскольку на парковке он нос к носу столкнулся со своей точной копией. Марка машины, лиса, колобок – совпадало все, вплоть до самых мелких деталей. Едва грузовик остановился, к нему тут же подбежали два человека, которые без особых церемоний вскрыли люк на его боку и забрались в электронные внутренности. По ходу дела они изредка обменивались скупыми обрывочными репликами.

– Ну как, заявка совпадает?

– Разумеется!

– Коды клиентов не забудь!

– Не надо меня учить! Транспондер снял?

– Уже… почти… есть!

– Ну все, поджаривай его и уходим!

Они быстро зашагали к своей машине, оставив позади распотрошенный трейлер, из открытого люка которого посыпались искры и заструился сизый дым. На ходу один из мужчин вскинул руку, и дрон-диверсант послушно спикировал ему на ладонь. Фальшивый грузовик стронулся с места, как только захлопнулась дверь кузова, и встроился в расступившийся перед ним нескончаемый поток…

Робот-погрузчик, дежуривший на одном из подземных, сервисных ярусов «Айсберга» также не умел удивляться, а потому просто застыл на месте, не обнаружив за открывшимися дверями подъехавшего грузовика привычных стеллажей с термостатированными контейнерами. Следуя инструкции, он собирался подготовить и отправить в диспетчерскую соответствующий отчет, извещающий о том, что вместо заявленного груза «Колобок» почему-то… но не успел, поскольку поймал в грудь мощный разряд электрошокера.

– Расходимся по позициям, – убирая оружие, из темноты кузова на свет шагнул уже немолодой но еще крепкий человек, на котором даже обычная гражданская одежда выглядела как армейский камуфляж.

Говорил он резко, словно вырубая отдельные слова из ледяной глыбы, и в его устах даже невинный вопрос «который час» наверняка звучал бы как приказ самому времени остановиться и доложить точное значение. По армейской же привычке стригся он коротко, хотя другой на его месте предпочел бы отрастить более длинные волосы, чтобы прикрыть искалеченное левое ухо. Но только не он. Этот человек ничего не скрывал, и ничего не могло укрыться от цепкого взгляда его глубоко сидящих глаз, в любом помещении автоматически определяющего удобные огневые позиции, возможные места установки мин-растяжек, пути отхода…

Следом за ним из машины выбралось еще около дюжины человек, одетых кто в костюм, кто в спортивную куртку, кто в потертый свитер, но все они несли с собой объемистые и определенно тяжелые сумки, кофры и чемоданы.

– У вас есть десять минут, чтобы добраться до своих мест, а потом я дам отмашку людям на улице. Если будут какие-то изменения, то я сообщу, а пока действуйте по намеченному плану. На связь выходить только в самом крайнем случае. Вопросы?

Вопросов не нашлось, и подозрительная компания разбрелась по заранее изученным маршрутам, направляясь к лифтам и лестницам.

* * *

Звонок из диспетчерской отвлек Стаса от разъяснений причин запаха дыма очередному жильцу.

– Вам лучше подойти и взглянуть самому. Наших полномочий тут уже недостаточно, – голос не на шутку встревоженного оператора не предвещал ничего хорошего.

– Сейчас буду, – не переставая дежурно улыбаться и излучать оптимизм, комендант дождался, когда все прибывшие проследовали дальше к лифтам, и направился в операторскую.

Сюда, в просторное помещение, расположенное этажом ниже, стекалась информация со всех камер наблюдения, а также данные с любых датчиков и сенсоров, коими изобиловала конструкция «Айсберга». Большую часть времени операторы элементарно скучали в ожидании момента, когда какой-нибудь из показателей вспыхнет красным, но происходило такое слишком редко, чтобы скрасить однообразные будни.

Но когда Стае вошел, он сразу сообразил, что сейчас персоналу не до скуки, поскольку дежурная смена в полном составе сгрудилась перед экраном, на который выводилась увеличенная картинка с выбранных камер. И, судя по напряженным спинам, речь шла о чем-то реально серьезном.

– Что стряслось?

– Полюбуйтесь, Станислав Андреевич! – оператор кивнул на экран, – они уже к нам на территорию забрались!

Бесстрастная камера демонстрировала ораву варваров, громоздящих баррикаду из всякого хлама поперек одного из служебных въездов на служебные уровни. Они уже подожгли несколько покрышек, дым от которых стелился вдоль фасада, грозя превратить небоскреб в одну большую коптильню.

– Где это?

– Северное крыло. Забросали пост охраны петардами, да так, что вахтер сейчас в медпункте, почти полностью оглохший и едва не лишившийся одного глаза.

– И куда, спрашивается, смотрит полиция? Их же там целую роту нагнали! Или они не видят, что творится у них под носом!?

– Полицейские подразделения сейчас оттесняют протестующих от восточного фасада, где главный вход в офисную часть, чтобы позволить сотрудникам покинуть здание. Конец рабочего дня, как-никак.

– Скажи им, пусть направят часть людей к северному въезду.

– Да я пытаюсь, – оператор продемонстрировал трубку телефона, которую он держал в руке, – но они говорят, что и на востоке еле справляются, и лишних сотрудников у них нет.

– Давай сюда, я сам с ними поговорю, – Стае выхватил у него телефон и чуть ли не рявкнул в нее, – говорит дежурный комендант. Нам срочно требуется наряд к северному въезду в «Айсберг»!

Некоторое время в трубке слышались только приглушенные препирательства, но потом усталый мужской голос, словно смирившись, недовольно буркнул:

– Я же сказал – у меня сейчас каждый человек на счету! Мы еле-еле их сдерживаем!

– Что толку от вашего сдерживания, если дебоширы уже жгут баррикады у нас во дворе!

– А куда ваша собственная охрана смотрела!?

– Наша служба безопасности занимается только тем, что провожает подвыпивших постояльцев до их номеров! У нас нет ни полномочий, ни возможности применять силу, тем более против толпы! – Стае обернулся, услышав чей-то возглас, – что там еще?

– Сработала пожарная сигнализация в распределительной, – доложил оператор, – скорей всего, датчик задымления среагировал на просочившийся в помещение дым с улицы.

– …они тут совершенно неуправляемые, – продолжал пояснять полицейский, – швыряются мусором во все подряд. Если мы их не оттесним от входа, то уже вам самим придется объясняться перед постояльцами за их разбитые машины.

– А если мы немедленно не наведем порядок в северном дворе, то разбитые машины будут самой меньшей из наших проблем, – Стае с беспокойством наблюдал, как на табло загораются все новые красные огоньки, – у вас там пожарные расчеты есть?

– Да, стоит пара машин.

– Отправьте их к северному крылу. Я сам сейчас подъеду.

Стае вернул трубку оператору и выдал ему целый ворох инструкций:

– Весь техперсонал в полную боевую готовность, охрану выгони на патрулирование этажей, и обзвоните офисы – пусть все поскорее расходятся по домам. У нас тут какая-то тревожная ситуация складывается, а потому, чем меньше людей будет оставаться в здании – тем лучше.

– Понял. Сделаем.

– Ладно, а я побежал. Надо проследить, чтобы пожарные не увлеклись и не вздумали тушить электрощитовую водой из своих брандспойтов.

Стае выскочил из операторской и со всех ног помчался к служебному выходу. В голове у него заевшей пластинкой крутилась бородатая шутка, что генералы не бегают, поскольку в мирное время это вызывает смех, а в военное – панику. Дежурному коменданту элитного офисного комплекса также не пристало суетиться по пустякам, но сейчас ситуация определенно вышла за штатные рамки и в воздухе, помимо гари, отчетливо пахло серьезной катастрофой.

Он запрыгнул в рабочий электрокар для местных разъездов и резко стартовал, взвизгнув шинами по гладкому полу. Подсобные помещения «Айсберга» занимали площадь, измеряемую несколькими гектарами, и для перемещения по ним в течение рабочего дня такой транспорт был абсолютно необходим.

В самый последний момент Стае сообразил, что открывать ворота и выезжать на каре прямо в гущу протестующих будет не самой удачной идеей, поскольку они могут воспользоваться этой возможностью, чтобы проникнуть внутрь комплекса. В итоге он оставил машину прямо в коридоре и выскочил на улицу через одну из боковых дверей для персонала.

В нос ему немедленно ударил резкий запах дыма, столь едкого, что от него начали слезиться глаза. Бунтовщики громоздили в свои баррикады весь хлам, который только могли найти в округе, и теперь наваленные ими горы мусора неистово полыхали, отравляя воздух густыми клубами вонючей гари от горящего пластика, покрышек и пищевых отходов.

Стае осторожно выглянул из-за угла, и оттого, что открылось его взору, внутри у него все оборвалось.

Сооруженный толпой завал из мусорных контейнеров и пустой тары, штабеля которой стояли вдоль стен, ожидая, когда их заберут поставщики, пылал как самое заправское аутодафе. Корчащиеся в огне коробки плавились и таяли, источая целые реки горящей пластмассы, что струились по асфальту, разливаясь пузырящимися заводями вдоль стен и заползая под двери технических помещений. Из забранных решетками окон распределительной уже тянулись струйки сизого дыма.

Опомнившись, он схватил телефон и вызвал операторскую.

– Срочно отключайте все электроснабжение! Свяжитесь с городской сетью – пусть они отключат подачу со своей стороны! Иначе тут все просто взлетит на воздух… Что? Как нет связи? Но…

Стае бессильно уронил руку с трубкой. Оператор сообщил, что у него пропала связь с инженерными системами здания, а значит, огонь пробрался в кабельные коллекторы, и катастрофа фактически уже наступила, и пытаться ее отменить уже поздно.

Словно во сне он наблюдал за тем, как попытавшаяся въехать во двор пожарная машина выпустила по пылающей баррикаде тугую струю воды, но, получив в лобовое стекло несколько зажигательных бутылок, поспешно начала пятиться назад. Пожарные попытались отогнать хулиганов своим водометом, но без особого успеха, поскольку в дыму им почти ничего не удавалось разглядеть, в то время, как их противникам было достаточно метать «коктейли Молотова» по яркому свету фар.

Струя воды хаотически металась из стороны в сторону, поливая все подряд, и Стае, рискуя сам попасть под ее напор, бросился вперед, размахивая руками и крича, что было сил:

– Стоп! Стоп! Прекратите! Там же сто киловольт! Вы нас всех тут убьете к чертовой матери!

Казалось, пожарные услышали его вопли, и их машина, прекратив плеваться, откатилась назад, на улицу. Однако выплеснутая ею вода, смешиваясь с расплавленным пластиком в шипящую кашу, уже подступала к воротам трансформаторной подстанции.

Несколько демонстрантов обернулись в его сторону, оценивая новую угрозу, атаковавшую их с тыла, но вид тощего человека в костюме, который бежал в их сторону, забавно мельтеша конечностями, словно пытаясь взлететь, не особо их впечатлил. Они опустили взятые наизготовку палки, ожидая, когда он приблизится, чтобы рассмотреть новоявленное чудо как следует.

– Ты что-то потерял, друг? – снисходительно поинтересовался один из них, когда Стае подбежал к ним.

– Вы совсем ополоумели, что ли!? – огрызнулся на них комендант, как будто перед ним стояли не крепкие парни с арматурными прутьями и колами в руках, а нашкодившая малышня, – тут же распределительная, сто киловольт мгновенной и яркой смерти! Вам что, жить надоело!?

– Ты это о чем, друг? – в голосе демонстранта проступили тревожные нотки.

– Уматывайте отсюда все, быстро! – Стае попятился, видя, как растекающийся потоп подбирается к их группе, – и держитесь подальше от воды!

Остальные, почуяв неладное, также начали отступать на газон.

– Гефест же утверждал, что тут только мусор и складские помещения! – воскликнул кто-то.

– Эй, друг, а ты нам, часом, лапшу на уши не вешаешь?

– Если бы вы так не галдели, то сами услышали бы, как трансформаторы гудят! – отмахнулся Стае.

– Да-да, я слышал гул! Помнишь, ты еще сказал, что…

Это был даже не звук, а своего рода ощущение. Такое чувство, как если бы у Вас прямо в голове внезапно проснулся огромный и жутко злой шмель, который принялся яростно колотить крыльями по барабанным перепонкам. Омерзительно резкий зудящий рев, вгрызающийся в каждую клеточку тела. От неожиданности Стае оступился и плюхнулся прямо на траву.

Из окон распределительной, прямо как в нестареющей Спилберговской классике, ударили снопы ослепительного лилово-белого света, которые мерцали и скакали из стороны в сторону в такт оглушительному жужжанию. Запертый в тесной будке сверкающий высоковольтный дракон отчаянно искал выход, прожигая все вокруг своим неистовым пламенем.

Прямо на глазах оцепеневшей толпы извивающиеся щупальца разряда пробились сквозь стальную дверь и зашарили по залитому водой асфальту, привнеся в общую какофонию толику шипения и звона резонирующего металла.

А потом все резко оборвалось. Скорей всего на снабжающей подстанции сработала защита, отключившая закоротившую линию.

В уши хлынула блаженная тишина, а глаза медленно отходили от бешеной пляски отпечатавшихся на сетчатке огненных зигзагов. Окна распределительной дружно изрыгали темно-красные языки пламени, окутанные клубами густого черного дыма, который столбом поднимался вверх, стелясь по стенам небоскреба. Из-за дверей щитовой доносились глухие хлопки срабатывающих огнетушителей, которые запоздало и безуспешно пытались погасить бушующий огонь.

Стае так и сидел на траве, будучи не в силах совладать с первоначальным шоком и бессмысленно таращась на пожар. Ему не давала покоя какая-то назойливая мысль. Он никак не мог сообразить почему, но вид северного двора, озаряемого багровыми отсветами пламени, казался ему неправильным. Что-то неуловимо изменилось, что-то настолько привычное, что в обычное время мы его и не замечаем даже, а лишившись, не можем понять, в чем дело.

Комендант покрутил головой по сторонам и обнаружил, что их компания оказалась посреди небольшого пятачка, освещенного огнем пожара, а за его пределами все теряется в темноте. Движимый недобрым предчувствием, он запрокинул голову, чтобы посмотреть на громаду «Айсберга»…

…но увидел только полтора километра зияющей обсидиановой черноты, вздымающейся в хмурое ноябрьское небо.

* * *

– Так, – я осторожно отложил вилку в сторону и пару раз моргнул.

Из темноты постепенно проступили очертания стола с расставленной на нем посудой и сидящей напротив меня Киры. Через окно справа просачивался желтоватый свет от огней лежащего внизу города, так что даже в отсутствие освещения обстановка в столовой оставалась более-менее различима.

– Что случилось? – жена продолжила жевать, как ни в чем не бывало. Темень голода не отменяет.

– Хотел бы я знать. Эй, Роби! – окликнул я горничную, – это что еще за сюрприз?

– Произошло отключение электроснабжения, – она выкатилась с кухни, ничуть не переживая по поводу темноты. Тепловизионные камеры и набор сонаров позволяли ей прекрасно ориентироваться даже в кромешном мраке.

– Сам вижу. Это только у нас или во всем доме?

– Не могу сказать. В данный момент соединение с сетью отсутствует.

– А внутридомовой канал?

– Он также отключен.

– Просто прекрасно.

– Интересно, у соседей тоже так? – полупризрачная Кира потянулась к кастрюле за добавкой.

– Откуда мне зн… хотя, если и домовая сеть упала, то, скорей всего, проблемы у целого этажа. Пойду, выгляну в холл.

– Осторожней, не расшиби себе лоб там в потемках.

Я на ощупь нашарил под столом тапки и поковылял в прихожую, придерживаясь руками за стены и втайне завидуя ночному видению Роби. Входная дверь распахнулась передо мной провалом абсолютной черноты. Окна в квартирном холле отсутствовали, а потому тут царил беспросветный мрак угольной шахты, лишенный даже бледной подсветки от городских огней. Чуть поодаль виднелось только зеленоватое фосфоресцирующее пятно указателя аварийного выхода, и все.

С дальнего конца коридора донеслось щелканье замка, и темноту прорезало маленькое пятнышко света, оказавшееся экраном включенного телефона, который держала в руке соседка, подсвечивая себе путь. Черт, ну почему я сам до этого не додумался!?

– Олежка это ты? – проскрипела она, и мой мысленный взор тут же нарисовал знакомый образ сухонькой кучерявой старушки в нелепом для таких апартаментов потрепанном голубом халате в цветочек, близоруко взирающей на окружающий мир с вечной тревогой во взгляде, – что стряслось-то? Куда свет пропал?

Мне кажется, что непременно должна существовать отдельная преисподняя для таких вот старушенций, которые любого человека, не достигшего пятидесяти, вне зависимости от его положения и социального статуса, считают своим «внучком», и относятся к нему соответственно. Узнав, что грядет похолодание, они будут с искренней заботой напоминать тебе, чтобы ты не забыл одеть теплую шапку, а в случае дождя обязательно справятся, не промочил ли ты ноги. И тот факт, что человек уже давно вырос из коротких штанишек, обзавелся солидным состоянием, животиком, лысиной, и по городу перемещается исключительно на персональном вертолете, в их картине мира ровным счетом ничегошеньки не меняет.

Ее покойный супруг относился к той категории людей, про которых говорят: «сделал себя сам». Насколько я знал, он проделал путь от простого слесаря до руководителя крупнейшего станкостроительного завода, не пропустив ни одной ступеньки карьерной лестницы и по ходу дела приобретя определенный опыт вращения в высоких кругах и даже некоторый налет аристократичности и лоска. Вот только свою половину до должного уровня он подтянуть не успел, она как была женой простого слесаря, так ею и осталась.

– Не знаю, Клавдия Сергеевна, – отозвался я, отложив ее перевоспитание до лучших времен. Меня вечно одолевала банальная лень поднимать шум из-за таких пустяков, – видимо, авария какая-то случилась.

– И надолго это, как ты думаешь?

– Ну, мы же не в захолустье каком-то живем. Наверняка уже скоро все наладится.

– Хотелось бы верить, – послышался вздох, – не то, чтобы я боялась темноты… просто… не закрывай свою дверь, ладно. Звонок же не работает, а так хоть крикнуть можно.

– Нет проблем, – трудно сказать, кого она тут опасалась, но если так ей будет спокойней, то ради Бога!

Я повернул направо и, ориентируясь на еле различимый свет, сочившийся из лифтового холла, направился туда. Здесь имелось одно большое окно, что позволяло, по крайней мере, различать контуры предметов. Все панели управления лифтами оказались мертвы, также как и торговый автомат в углу. Из дальнего конца темного коридора доносился трескучий голос Клавдии, обсуждавшей сложившуюся ситуацию и свои страхи с другими соседями.

Скользя рукой по стене, я вернулся к себе, заскочив по дороге в кабинет и прихватив собственный коммуникатор, чтобы освещать себе путь светом его экрана. Кира по-прежнему сидела в столовой, не выказывая каких-либо признаков беспокойства. На ее взгляд, если происходящее и выходило за привычные рамки, то не особо сильно, да и продолжаться такое в любом случае долго не могло. Так что все выглядело для нее как небольшое приключение, слегка разнообразящее однообразную жизнь.

– Весь этаж отрубился, – доложил я, – а судя по тому, что и лифты не функционируют, то проблемы не только у нас. Так что ужинать придется в темноте.

– А с кем ты там разговаривал?

– С соседкой.

– С бабой Клавой?

– Ага. И она опять назвала меня Олежкой!

– И что с того? Почему ты так на нее взъелся?

– Я могу быть Олежкой для тебя, для матери, для тещи, в конце концов! Но для всех остальных я – Олег Викторович! И только так!

– Ой, какие мы серьезные!

– Я, знаешь ли, директор департамента, и всем неплохо бы об этом помнить! Мой статус не позволяет мне быть каким-то мальчиком-зайчиком!

– Но он же не мешает тебе спать в обнимку с любимым плюшевым медведем?

– Ревнуешь, что ли? – отмахнулся я, – происходящее в моей спальне никого не касается. А вот соседка дискредитирует меня на публике, что мне представляется недопустимым.

– Так скажи ей!

– Вот еще! Она обидится, вдруг помрет с горя, чего доброго, а я потом виноват буду. Доказывай потом, что я тут ни при чем, ничего такого не делал, не говорил и даже свечку не держал.

– Слушай, у нас же где-то свечи были, помнишь? – встрепенулась жена, – так что мы вполне можем устроить себе внеплановый романтический ужин.

– Кстати, да! А в рюкзаке после пикника должна оставаться зажигалка!

Через несколько минут наша столовая буквально преобразилась, превратившись в маленький островок уюта посреди окружающего мрака. Поддавшись обаянию романтической атмосферы, мы даже откупорили бутылочку вина, под которое заодно прикончили остатки салата из отключившегося темпоратора. Не пропадать же добру!

* * *

В общей суматохе Стасу даже некогда было взглянуть на часы, и только обнаружив, что уже светает, он осознал, что всю ночь провел на ногах. Неудивительно, что перед глазами у него то и дело все подергивалось матовой дымкой и начинало плыть, а некоторые вещи, чтобы понять, ему приходилось переспрашивать по два раза.

Пожар в распределительной полыхал до тех пор, пока подоспевший представитель городской электросети не подтвердил, что напряжение отключено. Только тогда огнеборцы приступили к ликвидации возгорания.

Справились они похвально быстро, но вряд ли это можно было счесть хорошей новостью. Не требовалось иметь диплом инженера, чтобы понимать, что все оборудование уничтожено безвозвратно, и о быстром восстановлении электроснабжения не может идти и речи.

Чуть погодя на место прибыли представители компании, управляющей «Айсбергом», и уровень гвалта вновь взлетел до максимума. Каждая реплика препирающихся сторон отдавалась в раскалывающейся голове Стаса гулким болезненным эхом.

Дирекция во всем винила полицейских, которые не смогли обеспечить должную безопасность, а те вяло отбивались, ссылаясь на то, что протестов такого масштаба и такого уровня организации в городе не случалось уже лет десять, и навыки противодействия подобным акциям несколько подрастерялись. Так что случившееся вполне можно отнести к форс-мажору. В конечном итоге стороны сошлись на том, что суд разберется, «кто виноват?», и, наконец, перешли к вопросу «что делать?».

И вот тут-то электрики подбросили в топку хорошую порцию оптимизма, популярно объяснив, что, поскольку по уровню энергопотребления «Айсберг» сопоставим с небольшим городом, то оборудование такой мощности нельзя просто так пойти и купить. Подобные вещи, как правило, изготавливаются на заказ, и срок поставки может исчисляться неделями. А с учетом того обстоятельства, что впереди три выходных дня, и многих нужных людей не будет в пределах досягаемости аж до вторника…

В этот момент Стае буквально почувствовал, как седеют волосы на его несчастной голове.

В качестве временной меры спецы предложили подать электричество по обходной схеме, но в этом случае его хватит только на запитку самых критически важных систем здания. Такое подключение можно организовать относительно быстро, но нужно определиться, что именно следует запустить в первую очередь.

В поисках крайнего все головы дружно повернулись к коменданту. Стасу и без того было тошно, а теперь еще и всю ответственность за дальнейшие последствия предлагается на него повесить. И ведь не открутишься, твоя смена – ты и отдувайся.

Он в очередной задрал голову, рассматривая фасад «Айсберга», в данный момент чем-то напоминающий звездное небо из-за крохотных светящихся точек, мерцающих в его окнах. Фонарики, свечи, экраны телефонов – каждый спасался от темноты как мог. Попытавшись поставить себя на место тех людей, кто оказался там, на верхотуре, без света, связи, тепла и воды, он попытался сформулировать свое самое жгучее желание. С учетом того, что скорого разрешения кризиса не ожидалось, и, отбросив откровенно несбыточные варианты, Стае тяжко вздохнул и выдал свое заключение:

– В первую очередь необходимо запустить лифты, хотя бы скоростные шаттлы. Надо дать жильцам возможность поскорее покинуть здание. Кто знает, насколько затянется все это безобразие.

* * *

Проснулся я для выходного дня довольно рано по двум причинам. Во-первых, я начал ощутимо мерзнуть, а во-вторых от духоты у меня нещадно разболелась голова. Проведя в уме несложные логические построения, я пришел к очевидному выводу, что подачу электричества до сих пор не восстановили.

Последние остатки вчерашнего романтического настроя моментально улетучились. Ужин при свечах греет душу ровно до тех пор, пока ты знаешь, что свет погашен только потому, что это тебе так захотелось, и взмаха твоей руки достаточно, чтобы включить его снова. А вот когда в холодильнике уже начинают портиться продукты, у тебя нет никакой связи с внешним миром, ползущие за окном серые облака намекают, что сегодня вполне может пойти первый снег, а батареи холодны как труп из прозекторской, то тут как-то не до романтики.

Я вполголоса выругался, и еще сонная Кира поинтересовалась:

– Что не так?

– Электричества по-прежнему нет, – буркнул я недовольно.

– Ты уверен?

Я повернул голову, взглянув на безжизненную панель проектора, где обычно высвечивалось текущее время.

– Увы, да. Ерунда какая-то!

– Может, стоит коменданту позвонить? Ты же с ним знаком вроде? Как его…

– Стасу? Да, было бы неплохо, но как? Сеть-то отключена.

– Но есть же обычная мобильная связь!

– Да, есть, – меланхолично согласился я, – где-то там, внизу.

– Ты хочешь сказать, что до нашего этажа радиоволны не долетают? С каких это пор они боятся высоты?

– С тех самых, как в угоду скорости размер сот пришлось сделать таким маленьким, что радиус действия современной базовой станции составляет всего несколько сот метров, – я вдел ноги в тапки и прошаркал к окну только для того, чтобы убедиться, что телефон и здесь не может найти сеть, – а внутри здания антенны стоят вообще на каждом этаже, поскольку через железобетонные перекрытия сигнал пробиться не может.

– А мне всегда казалось, что где-то в центре города просто торчит большая вышка, и все телефоны с ней связываются.

– Что я могу сказать? Ты здорово отстала от жизни, – я вернулся к кровати и торопливо нырнул обратно под теплое одеяло, – в общем, мы тут теперь сами по себе. Хоть бутылки с записками в окно бросай!

– И до нас никому нет дела!? – не то возмутилась, не то испугалась Кира.

– Ну, это вряд ли, конечно, – поспешил я ее успокоить, – у нас если в коридоре лампочка перегорает, то уже в течение часа прибегает электрик со стремянкой, чтобы ее заменить. А тут полздания в отключку ушло. Там, небось, сейчас все на ушах стоят, и даже будь у нас возможность позвонить, я сомневаюсь, что мы смогли бы заставить их крутиться еще быстрее.

– Что же нам теперь делать?

– Для начала можно позавтракать… по крайней мере, попытаться.

– Но что путного можно приготовить из холодной сыромятки?

– Сейчас выясним. Роби!

Однако ответа на мой оклик не последовало, и настроение у меня упало еще сильней, поскольку я понял, что мы остались еще и без горничной. Она всегда, наведя вечером порядок в доме, вставала на зарядку, чтобы к утру быть полной сил и энергии. А без подпитки ее аккумуляторы за ночь наверняка разрядились окончательно, и она ушла в спячку. Придется управляться с хозяйством самостоятельно, хоть мы с Кирой от этого уже порядком отвыкли. Ничего не попишешь, будем соображать по ходу дела.

– И не надо так на меня смотреть! – возмутилась Кира, когда я повернулся к ней с немым вопросом во взгляде, – я кулинарных техникумов не заканчивала. Если я что и сумею сварганить, то только бутерброды. Если необходимые продукты найдутся, конечно.

– Ну, это всяко лучше, чем совсем ничего. Я же понимаю, что сейчас не до разносолов, привередничать не приходится.

Даже удивительно, насколько беспомощным, бестолковым и бесполезным оказывается современный человек, отключенный от электричества и средств коммуникации. Мы так привыкли к многочисленным удобствам, предоставляемым нам современными технологиями, столь глубоко погружены в техническую и информационную инфраструктуру, что даже не отдаем себе отчета, как сильно мы от нее зависим. И состояние несчастного, выдернутого из привычной среды обитания, весьма близко напоминает вытащенную из воды рыбу, что беззвучно хлопает ртом и хаотично дергает плавниками. И точно так же, как и она, современный городской человек, оторванный от благ цивилизации, обречен на верную смерть.

Подобные невеселые мысли в течение дня не раз навещали мою голову, которой было откровенно нечем заняться. Особенно с учетом той непривычной тишины, что царила в доме. Я невольно постоянно прислушивался, каждую секунду ожидая, не пискнет ли включившийся проектор, не заурчит ли вновь заработавший компрессор холодильника, не оживет ли Роби. И такое непрерывное напряжение здорово изматывало, ни на секунду не позволяя хоть немного отвлечься. Только сейчас я осознал, сколько самых разнообразных звуков окружало меня до сих пор – музыка, которую слушала жена, негромкое жужжание горничной, журчание воды в мойке… Ах, да, вода! Ведь ее мы тоже лишились. В результате туалет очень скоро наполнился давно забытыми ароматами деревенской уборной, и мы старались заглядывать туда как можно реже, чтобы не выпускать их в квартиру. Собственно, без воды там и делать-то было особо нечего, ведь в темноте даже на собственную неумытую физиономию в зеркало не полюбуешься.

После тоскливого завтрака, состоявшего из нескольких сэндвичей, запиваемых холодным соком, мы оказались предоставлены сами себе. Чтобы хоть чем-то заняться, мы с Кирой прогулялись в холл, надеясь разведать ситуацию, но ничего нового не узнали.

– А те жильцы, что вчера вечером оказались в остановившихся лифтах, они так там и сидят? – вспомнила вдруг Кира, любившая побеспокоиться за совершенно посторонних людей.

– Вряд ли, – для очистки совести я потыкал пальцем в безжизненную кнопку вызова, – если я не ошибаюсь, при отключении кабина должна автоматически спуститься вниз и открыть двери.

– Ну, слава Богу! – выдохнула жена облегченно, хотя и с легким оттенком разочарования. Что ни говори, а мысль о том, что где-то есть несчастные, которым повезло еще меньше твоего, чуточку согревает.

Немного попускав слюни у выключенного торгового автомата с шоколадками и газировкой, мы вернулись в постепенно остывающую квартиру, которая теперь воспринималась не как уютное гнездышко, а, скорее, как тюремная камера. И от побега нас удерживали не решетки на окнах и крепкие запоры, а подозрение, что в других местах дела обстоят ничуть не лучше.

Дабы предупредить возможные проблемы, нам пришлось слегка утеплиться, не дожидаясь, когда от холода начнут стучать зубы, ну а после нас с головой накрыла смертельная скука.

Ну чем, скажите на милость, может занять себя современный человек при полном отсутствии электричества и доступа в сеть?

Некоторое время я провел в кресле, вооружившись биноклем и рассматривая полускрытый пеленой низких облаков город. Раньше я взирал на суетящихся там, внизу людишек с легким оттенком снисхождения, осознавая, насколько выше подавляющего большинства из них я нахожусь как в буквальном, так и в переносном смысле. В ответ я почти чувствовал исходящую от них зависть и глухое недовольство, вечно сопровождающие тех, кто добился большего. А вот сегодня мы с ними словно поменялись местами, и уже я завидовал их беззаботности. Ведь всех их дома ждал горячий ужин и душ, а вот мои собственные перспективы в данный момент выглядели довольно туманно. А также холодно, голодно и грязно.

В надежде согреться, я заглянул спортзал и около часа расслабленно тягал железо, благо гантелям подзарядка не требуется. Еще можно было бы полистать книжку, но всю бумажную библиотеку мы оставили в загородном доме у моих родителей, о чем я теперь горько пожалел.

От безысходности я даже продумал и проговорил в уме свой доклад на Правлении, но для полноценной презентации требовалось подготовить набор слайдов, что снова завело меня в тупик.

Однако сильней всего изводило полное отсутствие новостей о происходящем за пределами нашего крохотного мирка, ограниченного стенами квартиры. Ни сведений о возобновлении энергоснабжения, ни весточек из внешнего мира, ничего. Быть может мы – первые жертвы начавшейся мировой войны, о которой нас забыли предупредить? Да, мимолетный взгляд, брошенный за окно, говорил, что в остальном городе ровным счетом ничего не изменилось – фонари горят, машины проносятся по магистралям как обычно, но без постоянной информационной подпитки волей-неволей начинаешь додумывать всякую ерунду.

Я и не подозревал, что отлучение от всех каналов связи окажется настолько болезненным. Наверное, схожие страдания испытывает наркоман, не получивший очередной дозы зелья. В голове словно образовался вакуум, настойчиво требующий наполнения.

Схожая пустота вскоре начала теребить и желудок, вспомнивший о том, насколько скудным был сегодня завтрак. Обеденное время, скорей всего, еще не наступило, но два бутерброда – не та заправка, на которой можно пробегать полдня. Неплохо бы слегка перекусить.

При мысли о времени я вдруг вспомнил, что мой виндер также остановился, и, если я не хочу потом вручную выставлять все свои часы, включая «вечник» от «Жежер», который даже с помощью подробной инструкции настроить не так-то просто, то мне придется всю свою коллекцию подзавести самостоятельно. Чем я и занялся, убив на это дело еще с полчаса и едва не намозолив себе в итоге пальцы.

Тем не менее, мой живот обмануть таким образом не удалось, и подаваемые им сигналы звучали все требовательней. Я не знаю, что именно подстегнуло мой ум – возня с часами или голодные спазмы в желудке, но мне в голову пришла замечательная идея!

Я установил сковороду на три перевернутые чашки, а под нее поместил зажженные декоративные свечи, сварганив нечто вроде импровизированного примуса. И уже через несколько минут мы с Кирой наслаждались вкуснейшей яичницей, которую запивали почти горячим чаем.

Мое изобретение произвело на жену неизгладимое впечатление. Она даже назвала меня Робинзоном, на что я в ответ нарек ее Пятницей. Мы дружно расхохотались, хоть на минуту позабыв про все наши невзгоды.

* * *

– Станислав Андреевич!

Стае вздрогнул, очнувшись ото сна. Он умудрился задремать прямо за рабочим столом, свесив голову набок. Бессонная ночь давала о себе знать. Благо с утра на работу заступил его сменщик, и теперь уже он отдувался перед постояльцами гостиницы, располагавшейся в нижней секции комплекса, которые то и дело буквально пачками вываливались прямо с вещами с лестницы и с ходу закатывали обязательный скандал.

Дежурившие у входа автобусы оперативно развозили их по другим отелям, где администрация «Айсберга» оплачивала им размещение и все расходы, но пошуметь требовалось непременно. Еще бы! Заплатить кучу денег за проживание в самом престижном гостиничном комплексе города и получить в итоге темень, холод и плавающее в унитазе вчерашнее дерьмо. Тут любой возмутится.

– А? Что? – Стае помассировал затекшую шею, которая теперь противно ныла, издавая пугающий хруст при каждом движении, – который час?

– Полтретьего, – сориентировал его техник, и на всякий случай уточнил, – эм-м-м, четырнадцать тридцать.

Царивший во внутренних служебных помещениях однообразный холодный полумрак, едва рассеиваемый фонарями, что притащили спасатели, не позволял определить, что сейчас происходит снаружи – еще светит солнце, или уже наступила ночь.

– Что-то случилось? – с трудом сфокусировав еще мутный взгляд на лице инженера, Стае увидел, что тот явно встревожен.

– Электрики подключили временное питание, но у лифтеров возникли какие-то проблемы, и они просят Вас подойти.

– Меня? А Антон?

В ответ техник только вздохнул, кивнув головой в сторону стойки, где дежурного коменданта, похоже, уже собирались линчевать.

– Ему и без того тяжко. А Вы здесь с самого начала заварухи и лучше представляете положение дел, да и руководство велело по всем вопросам именно к Вам обращаться.

– С этого бы и начинал, – Стае с кряхтением выбрался из кресла, – пошли.

В переполненной диспетчерской пришлось не только проталкиваться к постам операторов сквозь кучу неизвестно откуда набившегося народу, но и внимательно смотреть под ноги, чтобы не запутаться в мешанине проложенных наспех проводов. Максимальная концентрация публики наблюдалась в углу лифтеров, и Стасу пришлось изрядно постараться, чтобы пробиться к ним.

– Что стряслось? – он вынырнул из-под чьего-то локтя над самым ухом у дежурного.

– Мы не можем запустить шаттлы, Станислав Андреевич, – тот беспомощно развел руками.

– Почему?

– Кто-то отключил их непосредственно из верхнего машинного отделения. Отсюда я ничего сделать не могу.

– Как это – отключил? – спросонья у Стаса еще не все извилины встали на место, – из-за перебоя с питанием сработала какая-то защита?

– Да нет же! Все системы в норме! Просто какой-то гад пробрался к силовому щиту на «янтарной» перемычке и дернул за рубильник!

Оператор поднял на Стаса полный недоумения взгляд. Происходящее полностью выбило его из колеи. В тот самый момент, когда, казалось, проблема решена, и жизнь мало-помалу начинает налаживаться, его, что называется, срезали на взлете.

– Ладно, понятно, – комендант старался говорить спокойно и рассудительно, – какой из шаттлов, говоришь, у нас так отключился?

– Все! Все четыре, Станислав Андреевич!

– Быть может, один из жильцов? – пророкотал у Стаса над ухом рослый полицейский, присланный следить за порядком после разгона демонстрантов, – Искал, почему свет отключился, ну и забрел в темноте случайно, подергал за выключатели разные.

– Это технический этаж с ограниченным доступом, – комендант не столько объяснял, сколько проговаривал вслух свои собственные рассуждения, – там стальные двери с несколькими уровнями защиты. Проникнуть туда случайно абсолютно невозможно!

– Вы хотите сказать, что некий злоумышленник отключил лифты намеренно!? Но зачем!?

– Хороший вопрос! И для того, чтобы на него ответить, необходимо туда попасть.

– Можно взять аэротакси, – предложил оператор.

– У меня есть предложение получше, – Стае обернулся к полицейскому, – вызовите нам вертолет. Слетаем, посмотрим, что там к чему.

– Здрасьте! – фыркнул тот, – мы вам что, извозчики!? Вы меня перед Управлением дураком выставить хотите?

– Мне нужен не столько вертолет, сколько группа поддержки, – комендант запустил руки в растрепанную шевелюру, как будто пытаясь удержать свою голову от неминуемого взрыва, – вся эта история начинает скверно попахивать, и я уже не знаю, какой пакости ожидать в следующую секунду. Надо быть готовыми к любому повороту.

Полицейский вертолет прибыл спустя полчаса. Он приземлился на площадке, расположенной над центральным холлом, и импровизированный отряд, состоящий из Стаса, Давида – лейтенанта полиции, что командовал силами, выделенными на поддержание порядка в «Айсберге» и вокруг него, а также лифтового техника и еще трех полицейских, приданных им на всякий случай, направился на посадку. В центральном Управлении их опасения насчет происходящего в небоскребе восприняли с изрядной долей скепсиса, и Давиду пришлось приложить определенные усилия, чтобы донести до руководства всю серьезность ситуации.

Им позволили взять с собой только табельное оружие, не без ехидства напомнив, что администрация комплекса никогда не упускала случая похвастать самой совершенной системой безопасности, исключающей возможность проноса оружия в здание, а потому они вряд ли столкнутся с серьезным сопротивлением. Особенно с учетом того факта, что все обитатели «Айсберга» – люди, прошедшие Психокоррекцию, и на противозаконные действия не способны по определению. Тем более на агрессию в отношении представителей власти.

В их словах, несомненно, присутствовала некоторая логика, но спокойней Стасу от этого не стало. Он даже попросил у Давида еще один бронежилет для себя, и теперь никак не мог его толком отрегулировать, поскольку его тощее тело вертелось в нем как в пустом бочонке, отчего жилет при резких поворотах съезжал набок, а во время ходьбы подпрыгивал на каждом шаге, так и норовя ударить по подбородку.

При виде предоставленной им машины Давид только обреченно вздохнул.

– Я так и знал, что они нам это ведро с пропеллером пришлют, – буркнул он недовольно.

– А что с ним не так? – Стае шагал рядом с ним, прикрываясь рукой от поднятого лопастями ветра.

– Да ему уже лет двадцать, если не больше! Они его специально держат, чтобы таким вот образом доносить до проштрафившихся сотрудников свое недовольство. Летать на нем – это что-то вроде наказания.

– И кого они тут наказывают? Нас, что ли?

– А кого же еще? – Давид дернул за ручку, отодвигая в сторону скрипучую дверь, – я же сразу Вам сказал – берите аэротакси. И мне хлопот меньше, да и Вы не оглохнете по дороге.

Так или иначе, но выбирать не приходилось, а потому их команда забралась в салон, рассевшись по облезлым сиденьям. Наслушавшись стенаний лейтенанта, Стае даже отыскал забившийся в щель ремень и пристегнулся.

– Ну что, куда летим? – поинтересовался пилот, обернувшись к ним.

– Вообще-то нам нужно попасть на 251-й этаж, – отозвался Стае, так как именно он затеял эту операцию и теперь на него повесили всю координацию, – но посадочные площадки есть только на 200-м и на 300-м этажах. Так что нам в любом случае придется топать ногами пятьдесят этажей. Надо только решить – вверх или вниз.

– По-моему, ответ очевиден, – простонал Давид, который, судя по его комплекции, должен был ненавидеть лестницы во всех мыслимых вариантах и воплощениях. Перспектива скакать по нескольким сотням ступенек окончательно повергла его в пучину уныния, – нет, чтобы заранее предупредить!

– Тогда поднимаемся на самый верх, – согласился Стае, – а если нам удастся все наладить, то вниз мы сможем спуститься на лифте.

– Понял. Ну, поехали! – пилот щелкнул нескольким тумблерами и взялся за штурвал.

Мотор загудел громче, машина чуть качнулась и оторвалась от земли, начав плавно подниматься вертикально вверх. Мимо заскользил зеркальный фасад «Айсберга», холодно и невозмутимо поблескивающий в бледном свете хмурого осеннего дня. Сейчас здание выглядело совершенно обыденно, в отличие от жуткой антрацитовой черноты, что окутывала его ночью. Ни ярко освещенных офисов, ни рекламных проекций, ни декоративной подсветки. Отдельные мелькавшие в окнах искорки только подчеркивали и оттеняли его холод и безжизненность.

Интересно, хоть кто-нибудь обратил внимание на необычный вид главной городской доминанты, превратившейся из сверкающей хрустальной скалы в кусок угля? Стае сегодня не успел ознакомиться с новостными выпусками, но, судя по отсутствию толп журналистов перед подъездом, проблемы с энергоснабжением «Айсберга» никого особо не взволновали. Возможно, так оно и к лучшему. Только досужих охотников на сенсации им тут не хватало!

Даже на вертолете подъем на верхние этажи занимал весьма существенное время. Что уж говорить о том, чтобы проделать этот путь пешком. Не удивительно, что отлученные от всех благ жильцы тянули до последнего, прежде чем решиться на спуск вниз по темным пожарным лестницам, ежесекундно рискуя оступиться и свернуть себе шею. И чем выше они обитали, тем дольше терпели, прежде чем решиться на такой шаг. Антон сказал, что пока здание покидали только постояльцы гостиницы, занимавшей нижние уровни. С этажей выше пятидесятого, «рубинового» уровня, беженцы пока не появлялись.

Стае провожал взглядом проплывавшие за окном нескончаемые уступы, проемы и крытые переходы, соединявшие соседние секции. У него никогда ранее не было возможности рассмотреть «Айсберг» с такого ракурса, и быть может только сейчас он смог в полной мене прочувствовать все величие, всю грандиозность циклопического сооружения.

Пробившись через пелену низкой облачности, вертолет вырвался к самой вершине здания, ярко освещенной солнцем.

– Ну вот, мы почти на месте, – объявил пилот, закладывая плавный вираж над пятачком вертолетной площадки, – садимся?

– Да, разумеется! – с облегчением отозвался Стае, наклонившись в проход. Привычный подъем на лифте представлялся ему куда более комфортным и безопасным…

Все табло на приборной панели в кабине вдруг дружно погасли, двигатель вертолета закашлялся, теряя обороты, и машину резко поволокло вбок.

– Держитесь! – крикнул пилот, лихорадочно дергая за тумблеры и рычаги, – управление отказало… попробую на резервной системе…

Он вцепился руками в штурвал и навалился на него, словно на руль угодившего в шторм баркаса. Неуправляемо вращающийся вертолет снова нырнул в облака, устремившись к земле с все возрастающей скоростью.

С каким-то отстраненным оцепенением Стае смотрел, как за окном головокружительной каруселью мелькают, сменяя друг друга, проносящиеся мимо зеркальные стены «Айсберга» и виды подернутого дымкой города. Происходящее воспринималось как дурной сон, как нечто, наблюдаемое со стороны. Это не могло быть реальным!

Двигатель завыл на более высокой ноте, и вращение начало постепенно замедляться, хотя машина все еще продолжала нестись к земле.

– Давай же, давай! Тяни, родимая! – умоляюще воскликнул пилот, сражаясь с взбесившейся техникой.

Вертолет затрясло, как в припадке, выбрасывая из кресел тех пассажиров, что не потрудились пристегнуться. По салону полетели сумки, каски и прочие личные вещи, добавив картине фантасмагоричности.

Тем не менее, словно вняв мольбам пилота, скорость падения начала снижаться, предоставляя возможность хотя бы выбрать место, где разбиться.

– Вон там! – крикнул Давид, ткнув пальцем в окно, – лужайка перед больницей!

– Вижу, вижу! – прокряхтел пилот, – дотянуть бы…

Вихляя из стороны в сторону и выписывая в воздухе пьяные зигзаги, вертолет спикировал на зеленый пятачок, едва не зацепив верхушки деревьев. В самый последний момент он все же умудрился затормозить, буквально на секунду зависнув почти неподвижно, а потом грузно плюхнулся на газон. Вращающиеся лопасти хлестнули по розовым кустам, взметнув фонтан измельченной зелени, машина еще раз качнулась и, наконец, встала на опоры.

Несколько секунд, пока стихал вой мотора, никто не шевелился, осторожно осмысливая случившееся. Понимание того, что все они только что находились на волосок от гибели, и спаслись только каким-то невероятным чудом, пришло не сразу. Для полного осознания подобных вещей требуется время, и немалое.

– Нам крупно повезло, что в этой машине есть резервная гидравлическая система управления. За что я ее и люблю, – пилот с явным трудом разжал пальцы и отпустил штурвал, – в современных моделях от нее отказались, и сейчас нас уже собирали бы в черные пакетики.

– Извини, что ворчал на тебя, – Давид, извиняясь, провел рукой по стене, – спасибо, малышка!

– Надо бы доложить, – двигаясь медленно, как сомнамбула, пилот вытащил из кармана телефон и уставился на него, – черт! Сдох, что ли!? Эй, кто-нибудь, позвоните в Управление, надо же отчитаться об инциденте.

Стае достал свой, но быстро выяснил, что и его коммуникатор не подает никаких признаков жизни. В его взвинченном до предела мозгу вспыхнула ужасная догадка, мгновенное озарение, предельно ярко высветившее весь чудовищный масштаб разворачивающейся катастрофы.

– …!!! – выругался он, с некоторым удивлением катая на языке давно позабытые ругательства, – …, …!!! …!

– Что такое? – обернулся к нему Давид.

– Похоже, все обстоит гораздо хуже, чем мы думали!

– Почему?

– Телефоны.

– Что?

– Проверьте свои телефоны!

Быстрый осмотр показал, что у всех, кто находился в вертолете, коммуникаторы также оказались мертвы.

* * *

Рано или поздно это должно было случиться, и вот момент настал.

У нас закончилась вода.

В доме еще оставались различные жидкости – рассол в банке с маринованными огурцами, винный шкаф, несколько бутылок коньяка, но ничто из перечисленного не позволяло утолить жажду. Остатки сока мы допили за обедом. М-да, не стоило увлекаться яичницей, после нее всегда только сильней пить хочется.

Все попытки выкинуть из головы мысли о воде приводили к обратному результату, заставляя думать о ней непрерывно. Чтобы хоть как-то отвлечься, мы с Кирой еще разок сходили на разведку в холл, но там все оставалось по-прежнему. Свет отсутствовал, лифты не работали, а вид банок с газировкой и пакетов с соком за стеклом отключенного торгового автомата не вызывал ничего, кроме раздражения.

– А почему бы нам не прогуляться до магазина? – подкинула идею Кира, – тридцать этажей туда-сюда – неплохая разминка для ног, по-моему.

– И что мы там будем делать? – неспособность жены порой заглянуть даже на шаг вперед порой здорово меня удручала.

– Купим чего-нибудь попить, да и пожевать тоже.

– А как ты предполагаешь расплачиваться?

– Но… – ну наконец-то до нее дошло! – можно попробовать взять в долг, а расплатиться потом.

– В долг? У кого? У кассового аппарата?

Ближайший магазинчик на «янтарном» этаже, который имела в виду Кира, являлся полностью автоматическим, и живых людей, с кем можно было бы попробовать договориться, там не было. А железяки, да еще обесточенные, обычно глухи к слезным мольбам.

– Может, хоть у соседей спросить? – предложила Кира, глядя на то, как я с тоской рассматриваю безжизненную витрину.

– «Подайте с дороги водицы напиться?» – я помотал головой, – вот ведь позорище! Увольте, это без меня.

– Ладно, терпи дальше, если хочешь. А я все же пройдусь, поспрашиваю.

Она направилась дальше по коридору, а я вернулся в пустую, темную и холодную квартиру, гадая, что именно убьет нас раньше – жажда, голод или смертельная скука. Около часа назад вокруг «Айсберга» крутился полицейский вертолет, но никаких изменений не последовало. Даже информации новой не появилось, что бесило сильней всего. Создавалось впечатление, что о нас попросту забыли.

Я еще раз попробовал напрячь мозг, вспоминая, где у нас еще могла сохраниться хоть капля живительной влаги и перебирая в уме известные способы получения воды при помощи подручных средств. Я же химик как-никак! Например, можно попробовать нейтрализовать уксус в рассоле от огурцов при помощи соды, но вот найдется ли у нас в доме сода? Я начал наугад заглядывать в шкафчики на кухне – всей готовкой тут занималась Роби, а потому я не имел ни малейшего понятия, что у нас и где лежит.

В процессе поисков я добрался до полки с напитками и задержался, рассматривая бутылки с коньяком. Меня все больше привлекала идея согревания изнутри, поскольку температура в квартире опустилась уже градусов до пятнадцати, и я начал уже ощутимо подмерзать, несмотря на то, что натянул на себя теплый свитер и вторую пару носков. Мне не нравилось заниматься возлияниями без особого повода, но угрозу неминуемой смерти от холода вполне можно таковым считать, как мне кажется.

За этими размышлениями меня и застала Кира, вернувшаяся из своей экспедиции с драгоценной добычей в виде мутноватой банки, до половины заполненной вроде бы чистой водой.

– Где ты это раздобыла!?

– У Клавдии, – Кира осторожно поставила банку на стол, отодвинув в сторону грязную посуду, что копилась еще со вчерашнего вечера, – она по старой привычке ее для полива своих цветов отстаивает.

– Хм. А она туда никаких удобрений часом не добавляла?

– Подумаешь, слегка позеленеешь и заколосишься немного – невелика беда, – усмехнулась жена, доставая чашки, – не волнуйся, вода чистая. Я пробовала. Тебе налить?

Оставшийся вечер прошел в тягостной и унылой атмосфере. Столкнувшись с дефицитом воды, мы теперь начали экономить буквально все – свечи, еду, оставшийся заряд мобильника… Сейчас темнело уже довольно рано, и мы просто лежали, забравшись прямо в одежде под два одеяла, обмениваясь редкими ничего не значащими фразами и тщетно пытаясь уснуть. Почему-то мы уже не ждали, что вот-вот снова подадут электричество, и строили свои планы исходя из того, что и завтра все останется по-прежнему.

Обстоятельства не оставляли особого выбора – нам следовало во что бы то ни стало выбираться из здания, поскольку дальнейшее существование в холоде, голоде и вони переполненного унитаза становилось попросту невыносимым.

* * *

Юлия остановилась в дверях, глядя на то, как ее отец играет с самым младшим членом семьи – своим внуком. Седовласый глава Клана Саттар, один из самых влиятельных людей в мире, ползал на четвереньках по ковру, катая игрушечную машинку наперегонки с розовощеким мальчуганом и сопровождая процесс соответствующими гудящими и рычащими звуками. При этом в приемной его вполне может уже битый час дожидаться какой-нибудь министр или сенатор, но их заботы – ничто в сравнении с необходимостью во что бы то ни стало выиграть клятую гонку у мелкого проказника.

Но нет, не в этот раз. Андрюшка лихо обошел деда на повороте и на полном ходу снес финишные ворота из плюшевых кубиков. Как и всегда.

– Ур-р-ра-а-а! – заверещал он, отплясывая ритуальный танец победителя.

– Сынок, пора купаться! – Юлия вошла в детскую.

– Ну ма-а-а-м!

– А кто обещал побить мой рекорд по количеству пузырей?

Малыш запнулся. Новая идея мгновенно вытеснила все прежние, и он пулей вылетел из комнаты, на ходу стягивая с себя рубашку.

– Уф! Укатали Сивку крутые горки! – дед устало сел на ковер, утирая пот со лба, – что-то совсем загонял он меня сегодня.

– Смотри, не надорвись, – по лбу Юлии пролегла озабоченная складка, – староват ты уже на деревянных лошадках скакать-то.

– Да ладно тебе, одна эта радость в жизни и осталась! – Александр умолк, заметив, что дочь не торопится уходить, и что в руке она держит свой рабочий планшет, – какие-то проблемы?

– Есть тут одна… ситуация, – она оглянулась, прислушиваясь к доносящимся из ванной плеску и визгу, – думаю, нам лучше пройти в кабинет.

– Как скажешь, – старик с кряхтением поднялся на ноги. Уж коли Юлия полагала, что вопрос лучше обсудить в конфиденциальной обстановке, то, скорее всего, дело обстояло действительно серьезно.

Если бы Александру лет десять назад кто-нибудь сказал, что его старшая дочь после ухода Рамиля займет в семейном клане пост начальника службы безопасности, он бы только рассмеялся. Но жизнь иногда выписывает такие замысловатые пируэты, что, оглядываясь назад, остается только дивиться, какими же наивными мы были. Даже сам Рамиль, чье пошатнувшееся здоровье уже не позволяло ему в полной мере выполнять свои обязанности, был вынужден признать, что в голове у Юлии шестеренки крутятся ничуть не хуже, чем у него самого. А за счет врожденной женской интуиции она иногда оказывалась даже на пару шагов впереди.

Так что когда она заявляет о некоей «ситуации», то, скорей всего, по отдельным обрывкам информации ей удалось выстроить тревожную картину, о которой пока еще никто не догадывается, но завтра-послезавтра о ней заголосят все. А ее долг именно в том и состоял, чтобы по возможности минимизировать негативные последствия, начав действовать уже сегодня.

Войдя в кабинет следом за отцом, Юлия плотно затворила дверь и, прежде, чем о чем-то говорить, удостоверилась, что окна затемнены, и система экранирования активна. Сам же Александр наблюдал за ней со странной смесь гордости и досады. С одной стороны, он не мог не порадоваться за свою смышленую девочку, столь многого добившуюся своим умом и упорством, а с другой – он уже давно втайне мечтал, чтобы его оставили в покое и дали провести остаток жизни в тишине и домашнем уюте. Возраст все же давал о себе знать. Но то, как дотошно Юлия проверяла систему безопасности, недвусмысленно намекало, что сегодня его мечте осуществиться не суждено.

– Ну, что там приключилось? – он опустился в массивное кожаное кресло за письменным столом.

– Вчера вечером в комплексе «Айсберг» в результате пожара произошло аварийное отключение электроснабжения, – его дочь осталась стоять, что только добавило нехороших предчувствий. Ее поведение свидетельствовало о том, что она и вправду серьезно обеспокоена и внутренне напряжение не позволяет ей расслабиться, – восстановить его не удалось до сих пор. И целый ряд обстоятельств говорит о намеренном характере данной диверсии.

– «Айсберг»? – Александр напряг память, – это тот самый храм тщеславия и пафоса, что аж полтора километра высотой, если не ошибаюсь?

– Одна тысяча пятьсот двадцать восемь метров, если быть до конца точным.

– Происки конкурентов, небось? Каким боком их проблемы относятся к нам?

– Будь все так просто и прозрачно, я бы даже не почесалась.

– Да, я понимаю, извини, – разумеется, Юлия была права, а он лишь тщетно пытался оттягивать неизбежное, – давай-ка все по порядку.

– Если соблюдать хронологию событий, то следует начать с выступлений «чистых» против расширения прилегающего к «Айсбергу» закрытого кантона. Демонстранты начали собираться вчера в первой половине дня, а уже к обеду протесты переросли в серьезные беспорядки, сопровождающиеся погромами и битьем машин. Поскольку полиция оказалась не готова к такому развитию событий, хаос успел распространиться по весьма обширной территории, вплоть до грузового двора комплекса. Массовые поджоги баррикад вызвали возгорание на электроподстанции «Айсберга», что привело к полному отключению энергоснабжения здания. Отключилось все – освещение, подача воды, отопление, канализация, связь. Фактически все люди, что находились на верхних этажах, оказались отрезаны от внешнего мира и остались один на один с темнотой и холодом.

– Уже сутки прошли – что мешает восстановить подачу энергии?

– Оборудование получило серьезные повреждения, а его быстрая замена вряд ли возможна в силу целого ряда причин. Да и три выходных дня подряд плохо способствуют ускорению работ.

– Хорошо. Дальше.

– Электрики смогли наладить временную схему электропитания, и, чтобы дать жителям возможность покинуть обесточенное здание, администрация комплекса приняла решение запустить хотя бы лифты. Но вскоре выяснилось, что их работа заблокирована, причем блокировка осуществлена из технического помещения на верхних этажах.

– Занятно, – Александр заинтересованно наклонил голову. Картинка неожиданно заиграла новыми красками, однако все, что поведала Юлия пока никак не объясняло, при чем здесь их Клан.

– Желая разобраться в проблеме, – продолжила докладывать она, – комендант комплекса вызвал полицейский вертолет и с парой техников в сопровождении силовиков отправился на нем наверх, чтобы выяснить, что к чему.

– Похвальная предусмотрительность. И?

– До цели они так и не добрались. У вертолета отказала система управления, и только благодаря мастерству пилота машину удалось благополучно посадить. Никто не пострадал, – Юлия сверилась с планшетом и набрала в грудь воздуха, будто собираясь нырнуть в прорубь, – последующий осмотр показал, что на борту вертолета вышла из строя абсолютно вся электроника. Судя по всему, его сбили с использованием электромагнитного оружия. В настоящий момент из соображений безопасности воздушное пространство в радиусе километра вокруг «Айсберга» объявлено закрытой для полетов зоной. Непублично, разумеется.

– Вот как? – ее отец снова сел прямо. Обеспокоенность дочери начала передаваться и ему, – если я ничего не путаю, «Айсберг» – закрытый кантон, верно? «Чистым» на его территорию вход запрещен.

– Все верно. Сейчас как раз реализуется программа по расширению его границ, что и вызвало их недовольство.

– В том районе их не должно быть особо много. Там все больше солидная и обеспеченная публика обитает.

– Именно поэтому полиция и не ожидала столь массовых выступлений. Протестующих организованно собирали со всего города и из его окрестностей, все их действия, похоже, координировались из единого центра, прекрасно осведомленного о тактике сил правопорядка. Есть подозрение, что и поджог подстанции они организовали целенаправленно, не исключено, что именно она и была их основной целью.

– То есть бунтующие «чистые» на улице действовали сообща с кем-то, находящимся внутри?

– Похоже на то.

– Но кто, кто в здании мог пойти на явное преступление!? Там же все «пикированные» – жильцы, работники в офисах, обслуживающий персонал. Никто из них по определению не способен на правонарушение! А никого постороннего не должна пропускать многоуровневая система безопасности. Что и где пошло не так?

– Последние данные указывают на то, что злоумышленникам все же удалось найти уязвимое место в обороне «Айсберга».

– Выкладывай, – обреченно вздохнул Александр.

– Вчера днем служба доставки продуктов «Колобок» потеряла связь с одним из своих трейлеров, направлявшимся в комплекс. Они известили администрацию «Айсберга» о возникшей проблеме, но те заверили их, что машина благополучно прибыла на место и встала под разгрузку. Потом началась вся эта чехарда с пожаром, отключением энергоснабжения, и до грузовика никому не было дела, – Юлия снова заглянула в планшет, и отец понял, что сейчас речь опять пойдет о малоприятных вещах, – однако сегодня дорожная инспекция позвонила в «Колобок» и сообщила, что их потерявшийся трейлер нашелся и стоит на аварийной стоянке, не доехав нескольких километров до пункта назначения. Прибывшие техники подтвердили, что это та самая машина, что пропала накануне, а также порадовали, что с нее снят транспондер и карта с кодами доступа.

– Вот уж, действительно, счастья привалило, – буркнул старик, – то есть кто-то протащил на территорию «Айсберга» целый грузовик? И, надо думать, не пустой.

– Я предпочитаю исходить из наихудшего варианта. Так что да, скорей всего дело обстоит именно так.

– Но кто? Кому и зачем могло понадобиться городить весь этот огород!?

Юлия рефлекторно вновь потянулась к планшету, но в последний момент спохватилась и убрала его за спину, словно говоря: «Да-да, на самом деле все обстоит еще хуже».

– На данный момент у полиции нет ни единой существенной зацепки, кроме одного момента. По словам коменданта, протестующие, с которыми он столкнулся на заднем дворе «Айсберга», в разговорах между собой упоминали некоего «Гефеста».

Она умолкла, наблюдая за тем, как мрачнеет лицо ее отца. Именно это, последнее обстоятельство заставило ее прийти к нему с докладом об инциденте. Без данного финального штриха общая картина выглядела как тревожная, но бестолковая мазня дилетанта, в то время, как этот единственный росчерк превращал ее в леденящий кровь шедевр. И теперь происходящее грозило затянуть Клан Саттар, да и всю Лигу Корректоров в неприятности с головой.

Пауза затягивалась, и каждый взмах маятника старых напольных часов отдавался в ней все более гулким и угрожающим эхом.

– Знавал я одного «Гефеста», – медленно заговорил Александр, – и это – последний человек, о котором мне хотелось бы услышать в контексте сложившейся ситуации.

– Увы, но если мы по-прежнему исходим из наихудшего варианта развития событий…

– Полковник Семен Волочин.

– Боюсь, что да, – кивнула Юлия, – по моему запросу люди проверили все места, где он проживал или мог находиться, но обнаружить его нигде не удалось. Последний его след датирован утром пятницы.

– Значит, это действительно он.

– Но зачем Волочин это делает?

– Скорей всего, ответ кроется в его послужном списке.

– В каком из пунктов? – Юлия сверилась с планшетом, – Рязанское Десантное Училище? Участие в боевых действиях в ходе Второй Балканской Войны? Работа в парламентском Комитете по Обороне? Да, он давно и последовательно выступает против Психокоррекции, даже предлагал к рассмотрению соответствующий законопроект, но Волочин никогда не давал повода заподозрить себя в экстремизме. Прямолинейный, жесткий, порой грубый, но брать в заложники целый жилой комплекс!? Да, он там, идейный и ничем не ограниченный «чистый», среди толпы послушных пикированных теперь может резвиться, как лиса в курятнике, но зачем!? С какой целью!?

– Сбить вертолет с людьми – это, по-твоему, «резвиться»? – недовольно хмыкнул ее отец.

– Тем более непонятно! Он же тем самым отрезает себе путь к отступлению, идет ва-банк. Ради чего?

– Все ради того же – продемонстрировать обществу пагубность Психокоррекции. Все его предыдущие попытки потерпели неудачу, и теперь Волочин решился на крайние меры. Он в какой-то степени фанатик «чистоты», и сопутствующие издержки его мало волнуют. Для него цель оправдывает средства… и жертвы, если потребуется.

– Я все же не понимаю, каким образом захват «Айсберга» поможет ему в его затее?

– Трудно сказать, – Александр задумчиво помассировал лоб, – чтобы разгадать его намерения, мне потребуется более подробная информация. Пустых подозрений недостаточно. А потому ты завтра утром отправишься туда, чтобы разузнать все не месте.

– Ясно, – на лбу Юлии на секунду снова промелькнула озабоченная складка, но тут же исчезла. За годы работы она уже привыкла на ходу перекраивать свои планы в зависимости от меняющихся обстоятельств.

– Возьми с собой Тимура.

– Думаешь, все настолько серьезно?

– Ты забыла про сбитый вертолет?

– Ладно, хорошо.

– Я наделяю тебя Правом Руки. Ситуация может потребовать принятия срочных решений, и я не хочу, чтобы потребность согласовывать каждый чих мешала тебе работать. Тем не менее, по возможности держи меня в курсе происходящего.

– Да, разумеется, – на этот раз Юлия помрачнела уже более заметно. Уж если глава Клана расчехлил орудия, приготовившись при необходимости открыть огонь из всех стволов, значит дела, на его взгляд, складывались хуже некуда, – каковы мои первоочередные задачи?

– Вникнуть в ситуацию, попытаться вступить с Волочиным в переговоры, добиться освобождения заложников или хотя бы обеспечить их снабжение водой и всем самым необходимым. Люди не должны чувствовать себя брошенными в безвыходной ситуации, до них необходимо донести понимание, что их проблемами занимаются, и что скоро все наладится.

– Ты опасаешься чего-то конкретного? – Юлия не могла не обратить внимания на подчеркнутую заботу отца о положении заблокированных в здании жильцов.

– Я бы предпочел оставить свои страхи при себе, чтобы не накаркать ненароком, – Александр устало провел ладонями по лицу, – иначе вполне может статься, что Волочин – не лиса в курятнике, а пироманьяк, дорвавшийся до склада фейерверков.

* * *

Эдуард спустил босые ноги на пол и с чувством потянулся. Еще одно утро в маленьком земном раю, еще один день, похожий на все предыдущие как две капли воды.

Шлепая по теплым доскам, он прошел в ванную, где умылся и гладко выбрился, аккуратно обходя два небольших бугорка на шее. На веранде он накинул на плечи белоснежный халат и подсел к столу, где его уже поджидал изящно сервированный легкий завтрак.

Иногда он задавался вопросом, зачем соблюдать всевозможные нормы и приличия, коли на несколько сот километров вокруг нет ни одной живой души? Зачем каждое утро бриться, зачем носить одежду, тем более, что тропический климат вполне позволяет обходиться и без нее, зачем пользоваться ножом и вилкой и аккуратно промакивать губы салфеткой? Никто же не видит! Только механические слуги, но им-то какая разница?

И раз за разом он сам себе отвечал – чтобы не превратиться вновь в обезьяну. Именно поэтому Эдуард, помимо ежедневной тренировки тела в спортзале и пробежки вокруг острова, не забывал тренировать и свой мозг, то играя в шахматы с электронным противником, то изучая очередной язык, то упражняясь в живописи.

Вряд ли ему суждено прозябать здесь в гордом одиночестве вечно. Рано или поздно, но его время придет, и тогда он должен быть в полной готовности. Нельзя явиться пред миром, брошенным к твоим ногам, обрюзгшим, небритым и начисто позабывшим все хорошие манеры. А потому необходимо постоянно практиковаться, превозмогая леность и апатию. Сила воли также нуждается в регулярных упражнениях.

Сегодня с утра дул легкий ветерок с запада, а потому лагуна оставалась спокойной и чистой. Только вдалеке, на самой границе видимости виднелось пятнышко сторожевого катера, патрулирующего периметр охраняемой зоны. Ослепительно сверкающая на солнце гладь настойчиво манила поплавать в прозрачной лазури, и Эдуард не стал противиться ее зову. Он оставил халат на крыльце и направился к кромке воды, лениво облизывающей мелкий белый песок.

Примерно на полпути дорогу ему преградил охранный дрон, протягивающий сигнальный браслет. Сопротивляться и спорить не имело смысла, а потому Эдуард послушно нацепил браслет на запястье и вошел в воду.

Отплыв от берега на сотню метров, он перевернулся на спину. Благодаря тихой и ясной погоде приповерхностный слой прогрелся почти до тридцати градусов, и тело практически не ощущало обволакивающей его воды, паря, словно в невесомости. Эдуард закрыл глаза, посетовав, что не прихватил темные очки, чтобы защититься от палящего солнца, и расслабился, всецело отдавшись на волю течений и волн.

Он выбросил из головы все мысли, позволив разуму точно так же насладиться покоем и уединением.

Однако в одиночестве он пребывал недолго. Вскоре Эдуард ощутил рядом с собой еще чье-то присутствие, еле заметное движение на самом краю сознания, как будто по его лицу скользнула тень от пролетевшей в вышине птицы. Он сфокусировался и прислушался, пытаясь опознать незнакомую ауру.

Жесткая, холодная, прямолинейная как балка монорельса – только одно существо в этих краях обладало подобной подписью.

Акула!

Эдуард сосредоточился, пристально изучая чужой разум. Его охватило невероятное возбуждение. Еще никогда ему не удавалось столь подробно рассмотреть мысли и чувства этой совершенной машины убийства. Он внезапно ощутил себя маленьким мальчиком, взирающим на незыблемую громаду египетских пирамид. Аж мурашки по коже пошли от осознания того, что этот мозг за последние несколько десятков миллионов лет почти не изменился, и прикосновение к нему сродни погружению в доисторические пучины.

Века и тысячелетия эволюции довели его до совершенства, отполировали до зеркального блеска, вытравив за ненадобностью все лишнее, оставив только безжалостно рациональную основу, восхитительную в своей лаконичности. Как выверенный до последнего винтика спортивный автомобиль, всецело посвященный одной-единственной цели – скорости, и в конструкции которого нет ничего постороннего и отягощающего. Ни климат-контроля, ни мультимедийной системы, ни дорогой отделки, и даже сиденье водителя – всего лишь обтянутый лентами каркас.

Затаив дыхание, Эдуард любовался прекрасным творением Природы, пока акула, привлеченная его пристальным вниманием к своей персоне, сама не обратила на него свой взор. Он буквально видел, как щелкают реле в ее мозгу, вычисляя соотношения между голодом, усталостью и привлекательностью добычи. Приняв решение, тварь изменила курс, начав описывать в глубине постепенно сужающиеся круги, неуклонно стягивающиеся к его покачивающейся на поверхности фигуре.

Браслет на запястье тревожно завибрировал, предупреждая об опасности. Подводный дрон обнаружил угрозу и приготовился при необходимости ее нейтрализовать. Раньше Эдуарда здорово раздражали эти электронные няньки, неотступно следующие за ним, куда бы он ни направился, и контролирующие каждый его шаг, но потом он свыкся с такой жизнью и воспринимал их как еще один каприз погоды. Повлиять ты на них все равно не можешь, а злиться – глупо.

Увы, но точно так же он не мог повлиять и на изготовившуюся к атаке рыбину. Сделав выбор, она становилась глуха к любым отвлекающим внешним факторам, как вылетевшая из ствола пуля. Соответствующие цепи в ее мозгу замкнулись накоротко и отменить запущенную программу просто невозможно. Никак. Акула непременно атакует, и дрон будет вынужден ее убить, чтобы защитить своего подопечного.

Они устроят самую настоящую свалку прямо у него под задницей, после которой Эдуарду придется выгребать к берегу, пробиваясь через хлопья кровавой пены и всплывшие куски разорванной рыбьей туши. Сомнительное удовольствие, честно говоря. Лучше до такого не доводить.

Печально вздохнув, Эдуард поднял руку и щелкнул пальцами, отправляя незадачливую хищницу в небытие.

* * *

Несмотря на раннее воскресное утро, творившееся в центральном холле «Айсберга» лучше всего описывалось словами «вавилонское столпотворение». Куча людей, которые галдели, размахивали руками и умудрялись бежать в разные стороны одновременно, образовывала невероятный хаос, навести порядок в котором представлялось абсолютно нереальной задачей. Да никто особо и не пытался, судя по всему.

Одно радовало – поблизости не наблюдалось ни одного пронырливого журналиста. Александр накануне постарался максимально доходчиво донести до всех причастных, что Лига будет крайне недовольна, если кому-то придет в голову трубить на весь мир о происходящем в «Айсберге».

С другой стороны, такого рода рекомендации только подогревали интерес к инциденту, автоматически повышая его значимость. Как ни крути, а Лига на пустяки не разменивается. И появление самой Юлии Саттар на месте событий лишь подливало масла в огонь любопытства, так что держать широкую публику в неведении долго вряд ли получится. Но, все равно, это позволяло выиграть немного времени, когда можно спокойно работать, не отвлекаясь на вспышки фотокамер.

Как только Юлия в сопровождении Тимура вошла в холл, вокруг нее немедленно образовалось свободное пространство, как будто невидимый барьер отталкивал от нее всех людей в радиусе нескольких метров. Да, массивная фигура перфекта за ее спиной выглядела откровенно устрашающе, но все же главной причиной являлась она сама. А еще точнее – ее фамилия. Мало кому хотелось без особой нужды лишний раз пересекаться с высокопоставленным представителем Клана Саттар.

Подойдя к стойке коменданта, Юлия с некоторым удивлением обнаружила, что и вокруг него присутствует своего рода безлюдная зона, что выглядело довольно странно, поскольку именно этот человек невольно нес ответственность за все, что творилось в вверенном ему здании. Обложенный несколькими телефонами и рациями, осунувшийся и небритый, в измятом пиджаке, он выглядел откровенно несчастным, а в его ошалелом взгляде, который он поднял на подошедших гостей, явно читалось, что всем этим непрерывно звонящим телефонам он бы предпочел пистолет с одним патроном.

– О! Бл… – он запнулся, покосившись на Тимура, – блеск! Только вас мне здесь не хватало!

И вот тут Юлия откровенно растерялась, чего не случалось с ней уже очень давно. Такой бесцеремонной реакции на свое появление она совершенно не ожидала и на какое-то время просто застыла, спешно собирая разбежавшиеся мысли.

– Я – Юлия Саттар, – выдала она, наконец, надеясь все же вернуть диалог в привычное русло.

– Вижу, не слепой, – Стае раздраженно заткнул один из телефонов, который вздумал снова заголосить.

– И я действую в Праве Руки моего отца, Александра Саттара, Председателя Лиги Корректоров.

– Потрясающе! И что вам здесь понадобилось?

Так. Стоп. Юлия сделала глубокий вдох, успокаиваясь и оценивая ситуацию. Из-за ворота рубашки у коменданта выглядывала цепочка, на которой висел персональный медальон, свидетельствующий о прохождении Психокоррекции, да иначе он здесь и не работал бы. И наверняка в ходе процедуры его настроили на максимальную доброжелательность и тактичность, что являлось стандартом при пикировке обслуживающего персонала. А при виде представителя какого-либо Клана он и вовсе должен был плясать перед ним на задних лапках, готовый удовлетворить любые его капризы.

Но вместо этого она столкнулась с вызывающе грубым, почти хамским отношением, что никак не укладывалось в привычную картину и требовало отдельного осмысления. Но ладно, это подождет, сперва необходимо решить первоочередные вопросы, на ходу подстраиваясь под меняющиеся обстоятельства. Будем работать с тем, что есть.

– Мой Клан и Лига в целом крайне обеспокоены сложившейся ситуацией и готовы оказать любую необходимую помощь в ее разрешении, – Юлия постаралась говорить ровно и спокойно, не выказывая своего гнева.

– Честно говоря, я не представляю, чем вы можете нам помочь. Разве что не путаться под ногами.

– Вообще-то, мы уже помогаем.

– Правда? – Стае демонстративно покрутил головой по сторонам, – каким же образом?

– Пресса.

– Что с ней?

– Ее нет, – Юлия ехидно ухмыльнулась, – это считается?

Стае мог быть бунтарем, грубияном и крайне неприятным в общении типом, но вот дураком он не был точно. Он для верности еще раз огляделся, после чего откинулся на спинку кресла и посмотрел на гостью уже другим взглядом, в котором проступил интерес и даже что-то вроде уважения. Тем более, что она оказалась первым человеком за последние два дня, кто не только ничего от него не требовал, но и предлагал содействие.

– Что ж, – хмыкнул он, – я весь внимание.

– Мы в курсе всех последних событий, начиная от пожара и отключения электроснабжения, и заканчивая блокировкой лифтов и аварией вертолета, – максимально кратко изложила Юлия и дополнительно подчеркнула, – неслучайной аварией, насколько мы можем судить.

– Разведка работает, да? – Стае помассировал шею, – а я ведь был в том вертолете… да вы, небось, и сами все знаете.

– Да, нам это известно. Слава Богу, никто не пострадал.

– Пф! Но это не помешало всем разбежаться сразу же после дачи показаний, сославшись то на боли в спине, то на зашалившее сердечко. А я вот по-прежнему сижу здесь и отдуваюсь уже третьи сутки кряду, хотя голова гудит как пустой горшок на ветру, но никому нет никакого дела до моих проблем.

– Я обязательно договорюсь, чтобы Вас сменили.

– Было бы неплохо, – Стае, извиняясь, развел руками, – Вы уж не обессудьте насчет моего, кхм, прохладного приема. Я тут уже потихоньку с ума схожу, если честно.

– Я догадываюсь.

– И что же Вам нужно от меня?

– Меня интересуют все подробности происходящего в «Айсберге», вплоть до мельчайших деталей. Да, разведка, как Вы выразились, работает, но обстоятельства требуют реагировать на них максимально оперативно. Поэтому я здесь, а поскольку Вы находились в эпицентре событий с самого начала, то вряд ли кто-то другой лучше представляет себе всю картину в целом.

– Насчет общей картины я могу сказать только одно – дурдом! Но если у Вас есть конкретные вопросы – спрашивайте, я постараюсь Вам помочь.

– Вы сумели наладить контакт с людьми, захватившими здание? – Юлия решила не ходить вокруг да около, и сразу взяла быка за рога.

– Захват? – Стае удивленно приподнял бровь, – Вы – первая, кто осмелился произнести это слово вслух.

– На обтекаемые эвфемизмы нет времени. У нас есть определенные соображения насчет конкретных персоналий, стоящих за этой акцией, но подозрений недостаточно. В любом случае, необходимо как можно скорее выйти с ними на связь, пока все не зашло слишком далеко.

– Мы над этим как раз сейчас и работаем.

– Каким образом?

– Мне показалось подозрительным, что до сих пор к нам не спустилось ни одного человека с этажей выше «рубинового». Люди из первой секции идут просто потоком, не забывая по дороге высказывать нам все, что они думают, но вот с верхних этажей, начиная от 50-го и выше – никого, – комендант поскреб заросшую щетиной щеку, – я отправил техников разведать, что там к чему, и недавно они возвратились.

– Что они выяснили? – Юлия подалась вперед.

– Что все двери на «рубиновую» перемычку заблокированы намертво.

– Перемычку?

– Пустой противопожарный этаж между 49-м и 50-м. А там все двери огнеупорные, их так просто, пнув ногой, не открыть, – Стае нервно рассмеялся, – нет, я и вправду схожу с ума! Запереться в крупнейшем небоскребе вместе с несколькими тысячами жильцов, отключив вдобавок им все удобства и полностью отрезав здание от внешнего мира! Но зачем!? Кому, вообще, такая идея могла прийти в голову!? Я уже ни черта не понимаю!

Он сопроводил свои слова парой крепких выражений, но Юлия предпочла пропустить их мимо ушей.

– И что Вы намереваетесь предпринять теперь?

– Я велел слесарям собрать необходимый инструмент, и мы попробуем какую-нибудь из дверей вскрыть.

– Я пойду с вами.

– Как пожелаете, – Стае равнодушно пожал плечами, – на Ваше счастье, электрики наконец запустили лифты в первой секции, так что нам, по крайней мере, не придется отсчитывать ножками полторы тысячи ступенек.

* * *

Скудный завтрак, состоявший из черствого хлеба с размякшим сливочным маслом, еще сильней утвердил нас в желании как можно скорей выбираться отсюда. Да, в холодильнике наличествовали и другие продукты, но вот запах, воцарившийся в нем, начисто заглушал чувство голода и отбивал всякое желание выяснять, что там испортилось, а что еще более-менее съедобно.

Немного поразмыслив, мы сошлись на том, что восемнадцать этажей – это все же меньше, чем двести восемьдесят два, и решили сперва подняться наверх, где располагалась ближайшая посадочная площадка, и куда можно было вызвать аэротакси. Кроме того, на одном из верхних этажей жил мой босс, у которого, насколько я помнил, имелся личный коптер. Если бы нам удалось его застать, то он мог передать от нас хоть какую-то весточку на волю.

Меня все больше беспокоил тот факт, что уже послезавтра мне предстояло выступать на Правлении с докладом, к подготовке которого я никак не мог толком приступить. Перспектива провалить такое ответственное мероприятие меня совершенно не радовала, особенно с учетом того, что я лично пообещал Дмитрию Аркадьевичу сделать все на высшем уровне. Такого прокола мне ни за что не простят!

Мы с Кирой оделись потеплее, я взял свой портфель, в который мы положили бутылку с остатками воды, и уже вышли в коридор, как вдруг столкнулись с неожиданным затруднением.

Ведь раньше (по-своему, это даже забавно – тот мир, в котором мы жили еще позавчера, и в котором наличествовали электричество в розетке и вода в кране, мы уже называем «раньше») мы, открывая входную дверь, даже не задумывались о том, что ее замок отпирается по сигналу сканера, встроенного в дверную ручку. Система работала абсолютно безупречно и незаметно, а потому об ее существовании мы попросту забывали. Еще одно технологическое достижение, упрощающее повседневную жизнь и настолько привычное, что вспоминаешь о нем ты только тогда, когда что-то неожиданно идет не так.

– Да ладно тебе! – махнула рукой Кира, увидев, как я топчусь в нерешительности перед дверью, решая, как же поступить, – тут и в голову никому не придет забраться в чужую квартиру в отсутствие хозяев. И уж тем более что-нибудь украсть. Здесь таких не водится.

Умом я понимал, что жена права, и что находясь на территории закрытого кантона, можно не опасаться за сохранность личного имущества, но какой-то первобытный червячок, сидящий у меня глубоко внутри, все же не давал покоя. К счастью, для таких вот ретроградов, как я, в двери предусмотрели еще и традиционный механический замок, позволяющий запереть квартиру в случае поломки электронного. А потому, недовольно крякнув, я все же вернулся в дом и потратил несколько минут на поиски ключа, разворошив коробки со старым барахлом.

Повернув, наконец, ключ в скважине и услышав характерный щелчок, я почувствовал себя заметно спокойней, и мы отправились на поиски пожарной лестницы. Я точно знал, что где-то она должна обязательно быть, но вот где именно – не имел ни малейшего понятия. За все то время, что мы жили в «Айсберге», у меня ни разу не возникало необходимости подниматься на этаж пешком.

В первый вечер, когда электричество только отключили, в коридоре еще светились зеленые табло со стрелками, указывающими путь к эвакуационному выходу, но сегодня тут царила полнейшая темнота. То ли в этих указателях разрядились аккумуляторы, то ли иссяк запас свечения покрывавшего их люминофора, но теперь нужную дверь нам предстояло искать практически на ощупь, дергая чуть ли не за все ручки подряд.

Я предположил, что лестница должна располагаться где-то неподалеку от лифтовой шахты, так что мы сразу направились в центральный холл, перебирая руками по стенам.

Здесь царило все то же уныние, только подчеркиваемое цветастыми этикетками бутылок в мертвом торговом автомате. В процессе поисков я последовательно заглянул в две подсобки и одну соседскую квартиру, только с четвертой попытки отыскав требуемое. То, что передо мной лестница, я понял по донесшемуся из темноты гулкому эху. Увы, поскольку она располагалась вместе с лифтами в центральном стволе здания, окон тут не предполагалось, а в наших с Кирой мобильниках батареи уже полностью сели.

Перспектива переломать себе в темноте все ноги нас совершенно не обрадовала, но альтернативных вариантов не просматривалось, так что мы потихоньку потопали наверх, крепко держась за перила и выглядывая время от времени в другие холлы, чтобы сориентироваться. Еще одним неприятным открытием для нас стали двухуровневые квартиры на верхних этажах, что, естественно, вдвое увеличивало число ступенек, которые нам предстояло пройти. Но, так или иначе, мы, наконец, вскарабкались на самую верхотуру.

В «мирное время» попасть сюда было не так-то просто. Для отправки лифта на верхние этажи требовалось ввести персональный код, и даже выход на лестницу запирался на замок. Но сейчас, в связи с отключением, дверь пропустила нас, не оказав никакого сопротивления.

Осталась одна проблема – я не знал, в какой именно квартире живет мой босс. Не стучаться же в каждую дверь! Но на мое счастье, одна из них оказалась чуть приоткрыта, и я услышал доносящийся из-за нее знакомый голос Дмитрия Аркадьевича. Он препирался с супругой по поводу того, какие вещи стоит брать с собой, а какие лучше оставить. Похоже, мы успели как раз вовремя, поскольку они также собирались сматывать удочки из дома, ставшего столь неуютным и мрачным.

Я осторожно постучал, и после нескольких секунд кряхтения и приглушенных чертыханий передо мной возник мой босс. По правде говоря, я его даже не сразу признал, ведь до сих пор видел его исключительно в дорогом и безупречно выглаженном костюме, чисто выбритым и широко улыбающимся улыбкой человека, у которого все в жизни складывается наилучшим образом. И в первый момент я никак не мог принять тот факт, что изможденный человечек в мятой и бесформенной спортивной куртке – это все тот же Дмитрий Аркадьевич, которого я всегда знал.

– О! Олег! Какими судьбами? – он отступил на шаг, осматривая меня с некоторым сомнением, и я догадался, что и сам выгляжу ничуть не лучше.

– Пытаемся выбраться на волю, а то уже голод подступает.

– Ха! Если бы только голод! – он пошарил взглядом по сторонам, словно ища, кого бы отколошматить за свои мытарства, – за что мы только им деньги платим, спрашивается!? Немалые, причем! Кругом темень, связи нет, воды нет, умыться невозможно, а этой ночью я чуть дуба не дал от холода!

Дмитрий Аркадьевич усмехнулся и ткнул меня в бок.

– Ну, вы-то, молодые, думаю неплохо погрелись за эти два дня, а?

Больше заняться все равно ведь нечем!

Я в ответ промычал что-то нечленораздельное и вымученно улыбнулся, а он все продолжал тараторить:

– Я как-то полагал, что вы давно уже сбежали из этой тюрьмы! Почему вы еще здесь?

– Нужно иметь очень веские основания, чтобы отправиться пешком через три сотни этажей.

– Это да, – босс поморщился, – я же в спортзале занимался, когда все началось. Пришлось потом в кромешной темноте пятьдесят этажей до дома топать. Я вчера еле-еле с постели встать смог, до сих пор ноги плохо слушаются. К чему тогда все эти тренировки, если от них нет никакого толку!? Ради чего я в спортзале потею как на чужой жене, километры на беговой дорожке наматываю!?

– Да уж, к такому нас жизнь не готовила.

– А сюда вы зачем забрались?

– Решили сперва попытать счастья здесь, быть может тут есть какие варианты побега?

– Лично я собираюсь дать деру на своем коптере, благо он полностью заряжен. А вам, когда выберусь, пришлю аэротакси, идет?

– Было бы просто замечательно! – я несказанно обрадовался, что мне не пришлось самому просить босса об одолжении.

– Вот и славно, – Дмитрий Аркадьевич оглянулся назад, в коридор, – ты нам с чемоданчиком не подсобишь?

* * *

Юлия давно привыкла, что в ее присутствии обычные люди начинают вести себя немного нервозно, и уже не обращала внимания на то, как они, оказавшись рядом с ней, старательно пытаются изображать из себя бессловесные манекены. Тем разительней оказался контраст между ними и комендантом, что стало особенно заметно во время поездки в лифте.

Здесь все, и техники, и полицейские, волею обстоятельств запертые в небольшой кабине вместе с представителем одного из Кланов, всеми силами старались изобразить свое полное отсутствие, так внимательно таращась на табло текущего этажа, словно от этого зависела их жизнь. Будь у них возможность – они бы и не дышали вовсе.

Стае же, напротив, чувствовал себя вполне комфортно, несмотря на маячившую за спиной Юлии глыбу перфекта. Он расслабленно привалился к стене, объясняя Юлии, почему они на данный момент не могут восстановить подачу воды на верхние этажи. В ходе рассказа он оживленно жестикулировал и, не стесняясь, вворачивал крепкие словечки, когда того требовал контекст.

В другой ситуации она бы не преминула резко осадить такого нахала, напомнив, с кем он имеет дело, и чем ему может грозить подобная вальяжность в отношении человека, носящего фамилию Саттар, но сейчас ее такой поворот даже забавлял. Ведь на фоне всех прочих, больше напоминающих мебель, Стае оставался единственным, кто выглядел реально живым.

По прибытии на этаж техники выволокли из лифта бензиновый генератор, который они, кряхтя и отдуваясь, потащили к пожарной лестнице. Следом за ними Стае и двое полицейских несли ящики с инструментами. Непосредственно на лестничной площадке места было не особо много, а потому генератор поставили прямо в холле, протянув от него кабель к месту проведения работ.

Техники предприняли еще одну попытку открыть дверь по-хорошему, но все их усилия оказались тщетны. Все выглядело так, словно ее с противоположной стороны не просто заперли, а заварили намертво, поскольку дверное полотно даже не шелохнулось, когда они попробовали поддеть его ломиком.

– Ладно, ничего не поделаешь, – махнул рукой Стае, – давайте вскрывать.

– Для начала надо срезать петли, – предложил один из слесарей, – может, тогда ее удастся вынуть из проема.

– Валяйте.

Генератор коротко хрюкнул и затарахтел, наполняя холл бензиновой гарью. На мозаичном полу, посреди отделанных мрамором стен он смотрелся настолько чужеродно, что Стасу все происходящее вновь показалось дурным сном, который, однако, никак не хотел заканчиваться.

– Вы бы отошли немного, – техник в защитных очках, вооружившись отрезной фрезой, подступил к двери, – сейчас искры полетят.

Юлия не хотела уходить слишком далеко, поскольку считала, что ей следует находиться в самой гуще событий, докладывая отцу, так сказать, непосредственно «с передовой». Она достала телефон, но обнаружила, что он не может найти сеть. Впрочем, это не принципиально, в последний раз она звонила Александру совсем недавно, как раз перед тем, как отправиться наверх.

Тем не менее, когда фреза с пронзительным визгом начала вгрызаться в металл, Тимур мягко взял Юлию за плечи и все же отстранил подальше, встав между ней и снопом искр. Стоявший рядом с ней Стае, заслоняясь, на всякий случай поднял перед собой ладонь, но уходить не стал.

– Там, в холле, на наш шум любопытные аборигены подтягиваться начали, – пояснил он, словно оправдываясь, – она наверняка захотят задать мне парочку каверзных вопросов, а у меня нет никакого желания придумывать на них вежливые и приятные ответы. А орать на всех я уже охрип.

– Кой-какие ответы нам и самим бы пригодились, – Юлия выглянула из-за широкой спины перфекта.

Слесарь как раз покончил с нижней петлей и занялся верхней, выпустив новый фонтан желтого огня.

– Доберусь до того, кто все это затеял – ноги переломаю! – Стае в сердцах ударил кулаком по лестничным перилам.

– Долго там еще? – как только визг стих, на площадку выглянул один из дежуривших в холле полицейских, – тут люди волнуются.

– Ничего, потерпят, – буркнул комендант, – чай, не фарфоровые.

– Ноги берегите, – второй слесарь подсунул ломик под кромку дверного полотна, – она и упасть может.

Тимур шагнул назад, прикрывая Юлию, и техник навалился на рычаг. Дверь заскрипела, затрещала, выламываясь из косяка…

Грохот взрыва упругим кулаком больно ударил по ушам, сбив с ног всех, кто находился в холле. Зазвенели сыплющиеся разбитые стекла. С лестничной клетки вырвалось густое облако белой пыли и дыма, которое мгновенно заволокло все помещение. Со всех сторон слышался кашель и отплевывания.

В глубине белесой мглы показалось какое-то движение, и на свет, словно привидение, пошатываясь вышел Стае. Белая цементная пыль покрывала его с головы до пят, и в нескольких местах на ней проступили темные пятна, растущие и расплывающиеся на глазах. Одна из брючин была разорвана в клочья и волочилась за ним по полу, оставляя на мраморе влажный след.

– Там… мины… – прохрипел он, медленно заваливаясь набок.

* * *

– Ты слышал? – Кира закрутила головой, будто принюхиваясь.

– Что именно? – после подъема тяжеленного чемодана на пару этажей я не слышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания и шума крови в ушах.

Черт! Я как-то полагал себя более выносливым, но Дмитрий Аркадьевич с супругой соорудили столь могучий баул, что он меня малость подкосил. Складывалось впечатление, что они доверху набили его камнями… или золотыми слитками. Выходит, что и от собственного тренажерного зала никакого толку, что ли? Или стоит в программу тренировок отдельным пунктом включить таскание тяжестей по лестницам?

– Какой-то хлопок или взрыв. Где-то на улице, кажется.

– Да мало ли что там на улице могло хлопнуть или взорваться! Дай дух перевести!

Мы с женой сидели в небольшом зале для пассажиров, ожидающих своего рейса. Раньше в некоторые дни посадочная площадка обслуживала весьма плотный трафик, особенно если кто-то устраивал вечеринку, и гостям проще было добираться на место по воздуху. Здесь и сегодня собралось немало людей, которые, так же, как и мы надеялись выбраться из «Айсберга» на аэротакси. Полное отсутствие связи превращало ожидание в лотерею – ведь приходилось полагаться на призрачный шанс, что кому-то крайне удачно придет в голову мысль навестить наш небоскреб. Однако, как назло, за два прошедших дня сюда не прибыло ни одного гостя. Но вот теперь у всех нас появилась более-менее реальная надежда улететь, наконец, отсюда в самое ближайшее время.

Несколько человек сидели в зале, но многие, не в силах побороть возбуждение, вышли на воздух, наблюдая, как Дмитрий Аркадьевич с супругой усаживаются в свой личный красный коптер, который выкатился на посадочное поле из ангара. Всем уже до чертиков надоело торчать здесь, будучи запертыми, словно в тюрьме… нет, даже хуже, поскольку там ты хоть попить и умыться можешь. И, что немаловажно, ты хоть знаешь, почему, за что ты здесь, и как долго продлится твое заключение.

Ведь полностью лишиться всех связей с окружающим миром без каких-либо объяснений – вот самая изощренная пытка для современного человека, живущего в условиях постоянного подключения к сети и привыкшего мгновенно получать ответы на все свои вопросы. Достаточно просто их задать персональному ассистенту. Никто ничего не держит в собственной голове. Зачем, если любая необходимая информация всегда есть в онлайне? Никто не учится делать что-то сложное самостоятельно. Зачем – если есть киберкортекс?

В итоге мы получили целое здание, битком набитое неучами и неумехами, неспособными без интерактивной подсказки даже самостоятельно шнурки завязать. Тут любой озвереет, и, если бы не поголовная пикировка, люди уже вполне могли бы вцепиться друг другу в глотки. Просто от скуки.

Я бы с большим интересом посмотрел, как поведут себя «чистые» в аналогичной ситуации! С безопасного расстояния, разумеется.

Послышалось нарастающее гудение винтов, и я увидел, как стоявшие на улице люди начали отворачиваться и загораживаться от поднятой коптером пыли. Площадку же все эти дни никто не убирал. Вой постепенно нарастал, и, когда он достиг максимума, изящная красная машина плавно взмыла над головами провожающих. Кто-то даже помахал ей рукой…

И вдруг что-то… изменилось.

Пение моторов внезапно сбилось, его тональность завибрировала, разбегаясь одновременно и вверх и вниз. Коптер покачнулся и начал неконтролируемо вращаться, вихляя и раскачиваясь.

– Что за черт! – я вскочил на ноги, с ужасом наблюдая за тем, как неумолимо нарастает амплитуда его болтанки.

В какой-то момент машина окончательно потеряла управление и, опрокинувшись набок, рухнула вертикально вниз. Ее пропеллеры коротко взвизгнули пронзительным фальцетом, от которого заныли зубы…

Если когда-нибудь будет изобретен способ редактировать человеческие воспоминания, стирая те из них, что особо неприятны, то у меня будет целый список таких моментов. И данный будет стоять в нем под первым номером.

Один из моторов упавшего коптера сорвался с крепления и, избавившись от сковывавших его пут, пулей вылетел из гондолы, бешено ввинчиваясь в пространство и все, что попадалось ему на пути. На моих глазах несколько стоявших к нам спинами человек буквально взорвались, разлетевшись кровавыми клочьями, и гудящий размытый круг винта, пробив стекло, понесся прямо на меня.

Я рефлекторно прыгнул в сторону, налетел на Киру, и мы вместе свалились на пол за какой-то миг до того, как обезумевший пропеллер, раскроив спинку кресла, на котором я только что сидел, с грохотом врезался в стену.

Какое-то время еще был слышен скрежет разбитого коптера, который, двигаясь по инерции, сшиб ограждение и нехотя перевалился чрез край площадки, отправившись в свой последний полет к земле. А потом остался только истошный женский визг, который никак не заканчивался, накатывая все новыми и новыми волнами…

* * *

Встреча с акулой заметно подпортила Эдуарду благостное настроение, в коем он пребывал поутру. И данный факт заставил его подвергнуть свои чувства и эмоции критическому анализу.

Почему смерть напавшей на него хищницы так его тронула, выбила из колеи? Сожалел ли он о том, что ее пришлось убить? Да нет, почему? Его действия были обусловлены насущной необходимостью, ситуация не имела альтернативных вариантов разрешения. И ему не впервой обрекать других на смерть, так в чем же дело?

Или же с возрастом он стал слишком мягким, слишком сентиментальным? Вот уж некстати! В серьезной политике подобная мягкотелость неуместна. Стоит поддаться сиюминутным эмоциям – и все, пиши пропало! Конкуренты мигом сожрут, без соли и кетчупа! Расслабляться нельзя ни на секунду. Даже сейчас, даже здесь, когда на многие километры вокруг только безмятежная водная гладь, и за каждым твоим шагом пристально следят стальные няньки, оберегающие от любых мыслимых опасностей.

В такой ситуации главной опасностью для человека становится он сам. Его собственные слабости и пороки, уступив которым однажды, ты встаешь на скользкий путь саморазрушения, начинаешь размякать и постепенно превращаешься в раба своих привычек и капризов. Необходимо держать себя в тонусе, удерживая соблазны на безопасной дистанции, не давая им шанса подчинить себе твою волю.

Эдуард почувствовал, как на смену меланхолии приходит злость. Вот так-то лучше! Новое чувство бодрило и заряжало энергией, требующей выхода. Таким моментом необходимо воспользоваться, чтобы еще раз потренироваться направлять сильные эмоции в контролируемое созидательное русло.

– Мольберт! – скомандовал Эдуард, скидывая халат и переодеваясь в легкую рубашку с коротким рукавом.

Еще несколько лет назад мысль о том, что он увлечется живописью, да еще и импрессионизмом не вызвала бы у него ничего, кроме гомерического хохота. Однако одиночное заточение на затерянном в безбрежном океане острове умудрялось вытаскивать на поверхность такие стороны его человеческой натуры, о которых он сам даже не догадывался. Особенно в те дни, когда небо становилось почти черным от низких туч, и налетевший тайфун швырял на берег волны, которые почти перекатывали через островок, и яростно трепал гривы несчастных пальм. Тогда опущенные защитные ставни на несколько суток превращали бунгало в наглухо запечатанный бункер, и, если не найти себе занятия, бесцельное шатание меж четырех бронированных стен вполне могло свести с ума.

К счастью, виртуальная арена позволяла удовлетворить почти любой каприз, но роль пассивного созерцателя Эдуарду быстро наскучивала. Он жаждал действия, и, к собственному немалому удивлению, попробовав из любопытства взять несколько уроков живописи, обнаружил, что не на шутку ею увлекся. Тем более, что арена предоставляла для этого все возможности, одновременно избавляя от необходимости возиться с настоящим холстом и реальными красками. При желании, можно даже нацепить на голову обруч киберкортекса и творить в любой приглянувшейся манере. Хочешь – Ван Гог, хочешь – Моне или Дега, да кто угодно! Но Эдуарду претила сама мысль, что кто-то посторонний будет залезать в его мозг и частично брать на себя управление его телом. Холст пусть остается виртуальным, ладно, но творить на нем он все же предпочитал самостоятельно.

Он вышел в центр арены и остановился перед проекцией мольберта с висящей в воздухе палитрой, на которой остались краски, которыми он работал в прошлый раз. Такое времяпровождение нравилось ему куда больше, нежели долгие постные заседания Совета Лиги, что происходили здесь же. Корректоры полностью изолировали Эдуарда от общества, но их же собственный Кодекс не позволял исключить его из процесса принятия решений. Они постарались максимально оградить себя от его возможного влияния, заменив голографическую проекцию изгнанника на безликий силуэт, и конвертируя все его реплики в текст. Они боялись даже его голоса! Что ж, с другой стороны, такое положение вещей давало Эдуарду определенное преимущество, поскольку он мог видеть их лица, их эмоции, слышать их необдуманные раздраженные оговорки, срывающиеся подчас с языка, в то время как он сам имел возможность тщательно обдумать каждое свое слово, прежде чем его произнести. Это могло показаться даже забавным, если бы не густая и душная аура страха, просачивавшаяся сквозь все барьеры и сквозящая в каждом взгляде, бросаемом время от времени в его сторону. Заседания, на которых он, порой, не произносил ни единой фразы, кроме дежурного приветствия, здорово его утомляли, и после них Эдуард чувствовал себя измотанным как ломовая лошадь, пахавшая весь день от рассвета до заката.

То ли дело живопись – прекрасная возможность ненадолго забыться и побыть наедине с самим собой.

Взяв большую кисть, Эдуард выбрал сочный синий цвет и размашистым движением плеснул краску на холст. И еще, и еще! Так, теперь несколько мазков чуть тоньше и красным. И ярко-желтый вихрь вот здесь! Несколько белых штрихов по периметру…

Он чуть отстранил мольберт, разглядывая получившийся цветовой взрыв, уже спокойней прикидывая, что бы это могло быть? Своего рода тест Роршаха из подручных материалов. Хм, похоже на большую синюю птицу, которая расправила крылья и настороженно косится на зрителя желтым глазом. Хорошо, годится, теперь можно не спеша поработать над деталями.

Эдуард выбрал тонкую кисточку и подтянул мольберт к себе.

– Новости! – распорядился он.

Робосекретарь начал зачитывать анонсы последних основных событий, и Эдуард приступил к прорисовке перьев чудо-птахи. Он любил подобным образом сочетать приятное с полезным. Одно полушарие рисует, другое слушает – все при деле.

Работа уже близилась к концу, оставалось только наложить последние штрихи на чешуйчатую птичью лапу, угрожающе выставленную в сторону зрителя, когда внимание Эдуарда за что-то зацепилось.

– Стоп! Повтори! – он отступил назад, рассеянно осматривая полотно и прислушиваясь к последнему сообщению, зачитываемому секретарем.

Беспорядки в закрытом кантоне? Звучит как нелепый оксюморон! И судя по тому, что новость пробилась в дайджест самых важных и актуальных, проблемы там начались не сегодня и к данному моменту приняли уже нешуточный размах. Такого рода сведения Лига предпочитала оставлять под сукном, а коли они все же попали в эфир, то означать это могло лишь одно – ситуация определенно вышла из-под контроля.

– Давай сюда все сообщения по данной теме, – Эдуард отстранил мольберт, освобождая место для проекций, которые замельтешили перед его глазами.

Проанализировав данные, секретарь убрал заметки, являвшиеся по сути перепечатками из других изданий, и оставил только уникальные репортажи. Они датировались сегодняшним числом, но в их тексте упоминалось, что первые выступления в районе «Айсберга», за которыми последовало отключение электричества, начались еще два дня назад. Выходит, Лига какое-то время еще пыталась удержать скандал в узде, но его масштаб быстро перерос их возможности по контролю информационного пространства.

«Взрыв на 50-м этаже!», «Падение частного коптера!» – такое, действительно, утаить даже при всем желании вряд ли получится. Но если в дело замешана Лига, то кое-какие подробности от широкой публики наверняка предпочли скрыть. Впрочем, Эдуард, являвшийся ее сопредседателем, имел полный доступ ко всем внутренним документам. И факт его изгнания здесь ничего не менял.

– Покажи все записи из архива Лиги, относящиеся к происходящему в «Айсберге».

Новостные репортажи, пестрящие кричащими заголовками, отъехали в сторону, уступив место скупым рабочим отчетам. Несколько секунд Эдуард всматривался в их строчки, а потом отошел назад и опустился в кресло. Свою незаконченную картину он небрежным взмахом руки отбросил прочь, а отчеты, напротив, разложил перед собой, выстраивая их в хронологическом порядке.

День обещал быть долгим и интересным…

* * *

Мы ввалились в прихожую, и я без сил осел прямо на пол. Рядом к стене привалилась Кира, и в темноте я услышал, как она всхлипывает. Я обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне, вздрагивая от рыданий.

Меня и самого колотило, словно в лихорадке. Я закрывал глаза и снова видел залитый кровью пол, на котором скользили и разъезжались ноги, посадочную площадку, усеянную клочьями человеческих тел, искалеченную женщину, которой оторвало ноги, чью-то голову, закатившуюся под кресла, оставив за собой неровную кровавую дорожку. Я зажимал ладонями уши, но все равно продолжал слышать стоны раненых и крики обезумевших от ужаса очевидцев. Люди умирали у нас на руках, а мы ничем, ничем не могли им помочь или хотя бы облегчить их страдания. У нас не было ни воды, ни медикаментов, ни возможности вызвать медицинскую помощь. Мы, как могли, перевязали им раны, но понимали, что тем самым лишь отсрочили их смерть, понимали, что они все равно обречены, однако более не могли сделать для них ничего.

Ни-че-го.

И именно это ощущение полнейшей беспомощности сильней всего выматывало нам душу. Не в силах больше вот так просто сидеть рядом, ожидая, когда очередной пострадавший прекратит стонать и умолкнет навсегда, мы с Кирой решили вернуться домой.

Все мои руки покрывали бурые пятна запекшейся крови, а рукава куртки, пропитавшись ею, превратились в какую-то заскорузлую клеенку. Я осторожно отстранил Киру и стянул с себя перепачканную одежду. Осмотрев ее, я обнаружил на левом плече еще и небольшой, с пол-ладони, разрез и сообразил, что его оставил пронесшийся мимо винт коптера. Он промахнулся всего на пару сантиметров, не более. Еще чуть-чуть – и мне самому пришлось бы искать свою потерянную руку.

На меня нахлынуло запоздалое осмысление того, насколько я сам был близок к гибели. Ведь замешкайся я хоть на мгновение…

Меня снова затрясло, к горлу подступил новый приступ тошноты, и я вскочил, собираясь бежать в ванную, как вспомнил, что воды по-прежнему нет, и унитаз уже второй день, как переполнен. Я осторожно перевел дух, заталкивая обратно рвотные позывы и чувствуя, как во мне нарастает злость.

Я развернулся и решительно зашагал на кухню, остановившись перед винным шкафом.

– Что ты там ищешь? – окликнула меня Кира, услышав, как я загремел бутылками.

– А ты умыться не хочешь?

– Вином? Все же липкое потом будет!

– Ничего другого у нас все равно не осталось. И если взять сухое, то, по идее, ничего слипнуться не должно, – я выдвинул ящик, отыскивая штопор, – да и пить охота.

– Пить или выпить?

– Ой, только давай без этого ханжества! – пробка выскочила со звонким хлопком, – как будто тебе самой после всего увиденного горло промочить не хочется.

Я запрокинул голову и сделал несколько больших и жадных глотков, наслаждаясь ощущением того, как прохладная влага впитывается в иссушенное тело.

– Давай, – я кивнул Кире, – если пить не будешь, то я могу хотя бы полить тебе на руки.

Она ничего не ответила, недовольно поджав губы, но все же подошла к раковине и мы, помогая друг другу, кое-как отмыли с ладоней жуткие кровавые пятна. Взглянув на себя в зеркало, Кира насупилась еще сильнее. Пряди ее светлых волос, которые она отбрасывала со лба, пока мы перевязывали раненых, также испачкались в крови и превратились в жесткие темные перья, торчащие во все стороны, что делало мою половину похожей на промокшего под дождем попугая. С тяжким вздохом она взяла из ящика ножницы и принялась их отстригать. Я же тем временем прикончил остатки вина и вернулся к винному шкафу за новой бутылкой.

– Что-то ты разошелся, тебе не кажется? – такое впечатление, что у всех женщин после замужества вырастает еще одна пара глаз на затылке!

– Я у себя дома, и могу делать все, что захочу, – я повернулся к ней, держа бутылку в руках, – не надо мне указывать!

– Ты сейчас в загул уйдешь, и кто будет доклад на Правлении во вторник тогда делать, а? Кто здесь еще утром весь на нервах из-за этого был?

– Доклад!? Ха! – я ввернул штопор в пробку и дернул, – как я туда попаду-то? И кому я буду докладывать? Куску отбивной, который сейчас внизу в зимнем саду валяется?

– Как!?… – Кира аж задохнулась, – как ты можешь так говорить о Дмитрии Аркадьевиче!? Он же тебе не чужим был! Он только что погиб у тебя на глазах!

– Земля пухом! – я уже собирался приложиться к горлышку, но, увидев, как она смотрит на меня широко открытыми глазами, понял, что требуются дополнительные пояснения, – ты предлагаешь мне скорбеть об этой сволочи, которая несколько лет выедала мне мозг? Сокрушаться о том, что я больше никогда не услышу его мерзких подколок и пошлых шуточек в мой адрес по любому поводу? Да обойдется! Только кобыле легче, как говорится!

Поскольку после моей тирады жена окончательно потеряла дар речи, я воспользовался образовавшейся паузой и изрядно отхлебнул.

– Ну что ты на меня так уставилась!? – я взял с полки бокал и протянул ей, – давай и тебе налью, хватит уже дурочку ломать. Сними напряжение хоть немного, а то того и гляди взорвешься. Или от жажды помрешь, уж не знаю, что раньше.

– Я не утоляю жажду алкоголем. В отличие от тебя.

Демонстративно медленно и осторожно, чтобы ненароком не разбить, я поставил бутылку и бокал на стол. По моему телу уже разлилось приятное тепло от выпитого на пустой желудок вина, но вот вместо обычного умиротворения и расслабленности из глубины моей души к поверхности устремилась глухой гнев. Я и сам был уже готов взорваться.

– Извини, но ничего другого у меня нет, – я сложил руки на груди, – тем не менее, я всегда открыт для любых предложений. Слушаю тебя очень внимательно.

– Сильный человек, столкнувшись с проблемой, не прячет голову в песок и не заливает неприятности выпивкой, а пытается найти решение, хоть какой-то выход из ситуации. Пытается хоть что-то сделать, – Кира укоризненно покачала головой, – вчера ты вел себя куда более адекватно, более трезво.

Ну вот она и запалила фитиль от спрятанной во мне бомбы. Особенно эта шпилька про сильного человека…

– Что-то сделать, говоришь? Это я могу, но вот, боюсь, тебя мои деяния вряд ли обрадуют.

– Что ты имеешь в виду?

– Увидишь, – я наклонился и взял в руки табурет, – ты вроде как пить хотела…?

– Эй! Куда ты собрался!? – теперь в голосе жены слышалась тревога, но поздно.

– Увидишь, – я обогнул ее, направляясь в прихожую.

Я вышел в холл и остановился перед торговым автоматом, витрина которого, с яркими этикетками банок с газировкой и бутылок с водой и соками, среди окружающего холода, голода и жажды смотрелась как откровенное издевательство.

– Олег, не надо! – крикнула Кира, в последний момент угадав мои намерения, но я, словно почуявший запах свежей крови бультерьер, уже ничего не слышал.

Я взмахнул табуретом и что было силы врезал им по стеклу. Витрина расцвела паутиной трещин, но устояла, а потому я ударил еще раз и еще, пока стекло не смялось как тряпка, после чего я одним рывком выдернул его из рамы.

В коридоре захлопали открывающиеся двери – соседи примчались выяснять, что тут за шум. Не обращая на них внимания, я залез в недра автомата, выгребая оттуда вожделенные бутылки, шоколадные батончики и прочую провизию.

– Олежка! Что ты творишь!? – голос Клавдии сразу переключил мое бешенство еще на пару скоростей.

– Не смей называть меня Олежкой, слышишь, ты, грымза старая!? – я резко обернулся и почти уткнул свой палец в ее покрытый пятнами нос, – такая фамильярность позволена только моей жене, да еще близким друзьям, а для тебя я – Олег Викторович! Усекла!?

Старушка испуганно попятилась, вытаращив глаза и беззвучно хлопая ртом, точно рыбина, а я скинул пиджак и, расстелив его на полу, как в мешок начал собирать в него свою добычу.

– Что Вы себе позволяете, молодой человек!? – возмущенно вступился за нее другой наш сосед, имени которого я даже не знал, – немедленно извинитесь перед Клавдией Сергеевной, или…

– Или… что? – я даже не оглянулся, – ну же, не молчите, мне интересно, чем Вы хотели меня припугнуть?

Ответа не последовало, и я, завязав рукава пиджака, выпрямился и посмотрел на соседа. Не знаю, что такого он увидел в моем взгляде, но в его собственном я прочитал нешуточный испуг.

– Мы с Кирой только что спустились сверху, – заговорил я медленно, с трудом ворочая челюстью, что так и норовила выйти из-под контроля и сорваться на крик, – где на наших глазах потерявший управление коптер рухнул прямо на людей. Мы там почти час на четвереньках по площадке ползали, собирая куски еще теплой человеческой плоти. Когда я хотел вытащить из-под кресла чью-то оторванную голову, из нее мозги вывалились, и мне пришлось горстями черпать их с пола и засовывать обратно. У меня до сих пор стоят в ушах стоны женщины, которой отрезало ноги, и которая отдала Богу душу прямо у Киры на руках, – я подался вперед, вытянув перед собой ладони, на которых еще оставались не до конца отмывшиеся следы крови, что заставило перепуганного беднягу отступить на шаг, – ну? Так чем же Вы хотели меня припугнуть?

– Да он же пьян! – заметил кто-то.

– Завидуйте молча, – я поднял свой куль и взвалил его на спину.

– И, кстати, то, что Вы сейчас делаете – это преступление*.

Последнее слово он выговорил так старательно, как будто вырисовывал его на уроке каллиграфии.

– И что теперь? Полицию вызовете? – подбирая табурет, я вдруг рассмеялся, – знаете, я был бы Вам крайне признателен! Я уже готов на что угодно, лишь бы убраться прочь из этого многоэтажного дурдома!

Кира опять плакала, присев на кухне на краешек стула и уронив лицо в ладони. Я взгромоздил принесенный куль на стол и начал разгружать добычу.

– Ты что, совсем с ума сошел? – всхлипнула жена, глядя на пакеты и банки так, словно это были тротиловые шашки и гранаты.

– Скорее наоборот, – я обвел рукой россыпь добытых припасов, – я тут, похоже, единственный, кто сохранил последние остатки здравомыслия.

– Ты нарушил закон!

– Да-да, жду не дождусь, когда меня арестуют, – я подтолкнул к ней бутылку с водой, – вот, пей.

– Краденую!? Да ни за что на свете!

– На суде можешь сказать, что я тебя силой заставил… впрочем, дело твое. Поступай, как знаешь, а вот мне определенно надо еще чего-нибудь выпить.

* * *

– После многочисленных сообщений о взрыве в комплексе «Айсберг» мы попытались получить комментарии у администрации небоскреба, но безуспешно. Мы как раз записывали свой репортаж, когда произошла еще одна трагедия.

Картинка на экране сменилась. Камера показала ту же ведущую, которая закрепляла микрофон на лацкане, как вдруг находившийся за кадром оператор что-то воскликнул, и изображение резко скакнуло в сторону, быстро наезжая на здание за спиной девушки. В ее поле зрения показался какой-то предмет, с кажущейся неторопливостью ползущий вниз по зеркальному фасаду, словно муха по стеклу. Картинка продолжала расти, и вскоре стало понятно, что это небольшой частный коптер, который, кувыркаясь, падал откуда-то с верхних этажей. Время от времени он задевал стену, и стекло взрывалось фейерверком сверкающих на солнце осколков, издалека выглядевших как серебристая пыль.

Камера буквально впилась в несчастную машину, кажущуюся крохотной на фоне громады «Айсберга», ловя каждый ее кульбит.

Неожиданно обзор заслонили непонятные конструкции, и камера откатила назад, показывая общую панораму. На этом уровне здания располагался широкий уступ, и падающий коптер упал на него, пробив стеклянную крышу.

– Как нам удалось выяснить, машина рухнула на зимний сад, находящийся на 100-м, «изумрудном» этаже «Айсберга». Пока неизвестно, что стало причиной аварии, и есть ли пострадавшие – экстренные службы города по-прежнему воздерживаются от любых комментариев.

Камера еще раз проехалась сверху вниз по фасаду небоскреба, продемонстрировав бреши, пробитые в нем падающим коптером, а также большую дыру в куполе сада. Потом она скользнула ниже, задержавшись на еще одной пробоине, из которой до сих пор струился дымок.

– Мы продолжаем работать непосредственно на месте событий и выйдем в эфир сразу же, как только у нас появится новая информация.

Раздраженным взмахом руки Александр смахнул трансляцию в сторону. Он пересматривал ее, наверное, в десятый раз, поскольку никаких более свежих данных у него все равно не имелось.

В «Айсберге» разворачивалась беспрецедентная по масштабу трагедия, а его дочь, находящаяся в самом ее эпицентре, как сквозь землю провалилась! И это при том, что ее основной задачей как раз являлось оперативное информирование отца обо всем, что происходило в комплексе. Да, из-за отключений, мобильная связь там работала нестабильно, но хоть иногда, можно ведь выглянуть во двор, чтобы отчитаться! Юлия уже несколько часов не выходила на контакт, и Александр начинал испытывать явное беспокойство – странное и неприятное чувство, от которого за последние годы он уже успел отвыкнуть.

Когда пространство в радиусе нескольких километров вокруг твоего дома денно и нощно контролирует многослойная система охраны, когда для всех силовых структур обеспечение безопасности членов твоей семьи является наивысшим приоритетом, когда твою дочь повсюду, куда бы они ни пошла, неотступно сопровождает личный перфект – при такой жизни невольно начинаешь забывать, что значит беспокоиться за своего ребенка. Пусть даже взрослого. И теперь Александр попросту не находил себе места, даже не зная, за что хвататься.

В конце концов он не выдержал и вызвал начальника городской полиции – уж он-то должен знать, кто там, в «Айсберге» отвечает сейчас за безопасность.

Уже с самых первых его слов Александр понял, что дела обстоят не лучшим образом. Он даже спросить ничего не успел, как генерал торопливо затараторил, что «они делают все возможное» и что «принимаются все необходимые меры», однако ничего конкретного не сообщил, с явным облегчением переключив связь на своего заместителя, работающего непосредственно в самой гуще событий.

Тот же, едва завидев главу Лиги на экране, немедленно предпринял рефлекторную попытку сбежать, но, поскольку телефон он при этом продолжал держать в руке, его замысел не вполне удался. Несчастный только пару раз крутанулся на месте, после чего обреченно сник.

– Мы делаем все возможное, – едва слышно пробормотал он.

– Я уже в десятый раз слышу эту фразу! – взорвался Александр, – Вы можете просто, без лишних объяснений найти Юлию и сказать ей, что я хочу с ней поговорить!? Вы знаете, где она сейчас?

– Я… мне… в данный момент ее местонахождение нам неизвестно, – кое-как выдавил из себя офицер и немедленно вернулся на знакомую дорожку, – но мы предпринимаем все…

– Заткнитесь, а! Мне не нужны оправдания и обещания! Я хочу получить короткий и четкий доклад по существу! Все! – Александр перевел дух. Заложенный в головы людей трепетный пиетет перед представителями Лиги порой создавал немало трудностей в общении, – что там у вас произошло?

– Взрыв в техническом помещении на 49-м этаже, – насколько же проще давать короткие ответы на четкие вопросы!

– И Юлия находилась там в этот момент?

– Да.

Александр почувствовал, как от напряжения немеют его скулы. Он обязан сохранять самоконтроль, он никоим образом не должен выдавать свое волнение! Он, в конце концов, Председатель Лиги, один из влиятельнейших людей в мире, и не имеет права распускать сопли на людях.

Вдох. Выдох.

– Она серьезно пострадала?

– Мы не знаем.

– Это… как? Что вам мешает?

– Вместе с ней в помещении, помимо ее… сопровождающего, находился еще дежурный комендант и два техника, которые вскрывали запертую дверь. Как оказалось, дверь была заминирована, и…

– Заминирована!?

– В общем, когда техники попытались ее открыть, грянул взрыв.

– Насколько мощный?

– Оба слесаря погибли на месте. Комендант получил серьезные ранения и был срочно госпитализирован, – словно издеваясь, полицейский начал перечисление с конца списка, – также мы обнаружили тело охранника, который прибыл с Юлией… он также был ранен, и его… добили выстрелом в голову.

– Добили!? Какого черта! Кто!?

– Мы не знаем. Взрыв поднял тучу пыли, началась паника, и в суматохе нам не сразу удалось пробраться на место. А когда мы, наконец, протолкались – все уже было кончено.

Вдох. Выдох.

– А Юлия?

– Ее там не оказалось.

– Как это понимать!? Куда же она подевалась?

– Мы предполагаем, что ее похитили злоумышленники, забаррикадировавшиеся на техническом этаже. Ее телохранитель, даже будучи раненым, пытался ее защитить, и потому его убили.

– Где они ее держат?

– Неизвестно, – офицер уже окончательно смирился с судьбой и, не мудрствуя особо, выкладывал все как есть, – они завалили проход металлоконструкциями и, надо полагать, установили новые мины. Мы уже вызвали саперов, а до их прибытия ничего пока не трогаем.

Вдох. Выдох.

– Подключите к работе все необходимые службы и подразделения, задействуйте все доступные ресурсы – саперов, спасателей, пожарных, тибетских монахов, чертей лысых – все, что угодно, но найдите мою дочь! Слышите!?

– Так точно!

– Не приемлите никаких проволочек, никаких отговорок – Вы действуете по моему прямому распоряжению. Если возникнут вопросы – звоните непосредственно мне, – каким-то краем сознания Александр понимал, что несчастный полицейский скорее застрелится, чем решится набрать его номер, – и не оставляйте попыток связаться с похитителями, мы должны выяснить, чего они добиваются.

– Ясно!

– И будьте готовы к тому, что людям, которые сумеют выбраться из здания, может потребоваться как психологическая, так и медицинская помощь. Пусть медики развернут там мобильный госпиталь, мне такая предосторожность не кажется лишней.

– Будет сделано!

– Хорошо. Пока все. Буду ждать от Вас новостей.

Александр повесил трубку и некоторое время сидел неподвижно, закрыв глаза и пытаясь унять нервную дрожь во всем теле. Он был готов к тому, что развитие событий пойдет по самому негативному сценарию, развиваясь от плохого к еще худшему, но исчезновение Юлии его просто оглушило и полностью дезориентировало. Лишиться ее помощи и поддержки в тот самый момент, когда она так нужна! Ему чертовски не хватало ее собранности, ее энергии!

Что ж, придется все разгребать самому, как в старые добрые времена.

Александр выдвинул нижний ящик стола и достал непочатую упаковку «Стимпласта». Он так надеялся, что эта дрянь ему никогда так и не понадобится, но жизнь распорядилась по-своему. Увы, он уже немолод, а впереди столько работы…

Горестно вздохнув, он вытащил один аппликатор и, сдернув защитную пленку, наклеил его себе на кожу за правым ухом.

* * *

Юлия любила бегать в лесу, утренняя пробежка всегда хорошо прочищает голову и взбадривает тело. Но сегодня у нее что-то не заладилось. Высокая, давно не кошеная трава, цеплялась за ноги, которые вязли в ее пышном ковре как в болотной трясине. Вдобавок крапива больно обжигала икры прямо через спортивный костюм. Вот зараза! Куда смотрит садовник!? Почему он не следит за вверенными ему угодьями!?

Каждый следующий шаг давался все тяжелей, трава поднялась уже до пояса, так и норовя схватить за руки и повалить на землю. Подступившие вплотную деревья полностью заслонили обзор, недовольно шелестя листвой, частокол их стволов окружил Юлию, заперев, точно в клетке. Они надвигались на нее, раскачиваясь и угрожающе скрипя…

Юлия пару раз моргнула, и лес отступил, превратившись в тянущиеся вдоль стены трубы и жгуты проводов. Его скрип и шелест рассыпался на обрывки чьего-то разговора и хрипение рации. Осталась лишь боль в правой ноге, вспыхнувшая с новой силой, когда девушка попыталась пошевелиться. Скосив глаза, она разглядела обмотанную бинтами икру, и лохмотья, оставшиеся от разрезанной до колена штанины. Вокруг простирался голый серый бетон, и только под нею кто-то подстелил тонкий походный коврик.

Закрыв глаза, Юлия попыталась сосредоточиться, вспоминая цепь предшествовавших событий. Она помнила, как прибыла в «Айсберг» для прояснения ситуации на месте, помнила, как они отправились на лифте наверх, чтобы вскрыть запертую дверь, помнила снопы искр, вылетавшие из-под фрезы и брюзжание стоявшего рядом коменданта… А вот потом – все, пустота. Словно тумблером щелкнули.

Юлия попыталась перекатиться на бок, но сразу же зашипела от боли, пронзившей забинтованную ногу. Вдобавок, что-то грубо ухватило ее за левое запястье и решительно вернуло на место. Послышался металлический лязг. Обернувшись, девушка обнаружила, что прикована наручниками к одной из труб. Вот так поворот!

Голоса, которые она слышала, сменили тональность, отреагировав на шум, загремели отодвигаемые ящики. Бледный свет, льющийся из дверного проема, заслонила чья-то широкая тень!

– С пробуждением, Юлия Александровна! Долго же Вы отсутствовали, мы уж беспокоиться начали.

Незнакомец подошел ближе и присел на стоявший рядом контейнер. Скудное освещение мешало толком рассмотреть его лицо, но голос, резкий, уверенный и привыкший отдавать приказы, сам собой дорисовывал недостающие черты – решительные и властные. Человек подался вперед, и луч света выхватил из полумрака короткие с проседью волосы и изувеченное, словно изгрызенное крысами ухо.

– Когда ребята доложили мне, какая золотая рыбка угодила в наши сети, я сперва им даже не поверил. Что ни говори, а у Всевышнего весьма специфическое чувство юмора, порой граничащее с издевкой, – мужчина встрепенулся, вспомнив о чем-то, – ой, извините, я забыл представиться…

– Не утруждайте себя, Ваше имя мне известно, – прохрипела Юлия, с трудом ворочая сухим языком, – Вы – Семен Волочин.

– О! Похвальная осведомленность, – если он и был впечатлен, то быстро взял себя в руки, – я, честно говоря, не предполагал, что Лига сориентируется так быстро. Отец недаром постоянно держит Вас под боком, такой острый ум нечасто встречается. Тем более в женском теле.

– Завязывайте с подхалимажем и отпустите меня, – девушка выразительно погремела наручниками.

– Боюсь, это невозможно, – Волочин сочувственно развел руками, – я опасаюсь, что Вы способны наделать прискорбных глупостей, могущих Вам навредить. А убежать отсюда все равно не получится.

– Не многовато ли Вы себе позволяете!? – Юлия закашлялась, отчего правая нога вновь полыхнула болью.

– Я сам себе хозяин и делаю то, что считаю нужным, не спрашивая ничьего позволения, – он протянул ей бутылку воды, – вот, промочите горло немного.

Не имело смысла корчить из себя гордую и непреклонную аристократку, а потому Юлия взяла бутылку и с жадностью в нее впилась. Стало чуть легче. По крайней мере, язык перестал царапать иссушенный рот.

Помимо утоления жажды, небольшая передышка позволила Юлии слегка утрясти мысли в гудящей голове. Она по-прежнему находилась в «Айсберге», хотя голые бетонные стены и тянущиеся вдоль них охапки труб и кабелей мало походили на изысканные интерьеры элитного жилого комплекса. Судя по всему, она оказалась в техническом помещении, вероятно, на той самой «перемычке», о которой говорил комендант. Выходит, дверь они все-таки открыли, но вот что было дальше? Почему она ничего не помнит, и где она успела поранить ногу? Где остальные? И, черт подери, где Тимур, когда он так нужен?

Юлия подобрала вожжи своего разума и постаралась вернуть мыслительный процесс в рассудительное русло. В голове теснились вопросы, но, чтобы получить на них ответы, следовало соблюдать осмотрительность и действовать аккуратно. Волочин вовсе не обязан посвящать ее в свои планы. Неплохо бы повернуть разговор так, чтобы он сам захотел ими поделиться. Однако он вовсе не похож на простачка, а с учетом того, что полковнику удалось сохранить в полной тайне подготовку своей операции, он не привык разбалтывать ценные сведения направо и налево. Придется постараться.

– Мне нужно поговорить с отцом, – Юлия поставила бутылку на пол и попыталась поудобней усесться на коврике, подтянув под себя здоровую ногу.

– Увы, но это также невозможно, – Волочин состроил скорбную гримасу, – Да и что Вы намеревались ему сказать?

– Что я жива и здорова… ну, более-менее. Он за меня беспокоится.

– Что, правда!? Вот уж никогда бы не подумал, что Председатель Совета Лиги способен на такое проявление человеческих чувств!

– Думайте, что хотите, но мне надо отчитаться обо всем, что с нами произошло. Кстати, где Тимур?

– Ваш мордоворот?

– Мой личный перфект.

– Сожалею, но он… погиб при взрыве мины, – от Юлии не укрылась небольшая заминка полковника, словно он выбирал, какую именно версию лучше озвучить, – Вам, к счастью, повезло больше. Осколочное ранение в ногу и легкая контузия. Мы обработали Ваши раны и наложили швы, уже через недельку будете бегать как ни в чем не бывало.

– При взрыве мины!? Какой еще мины!?

– Обычной, противопехотной, направленного действия, – ее собеседник недовольно взмахнул рукой, – знаете, если дверь заперта, то обычно это означает, что кто-то не желает, чтобы ее открывали. Но, как показывает практика, даже такие прямые намеки доходят не до всех. Приходится принимать меры.

– Взрывая людей!?

– А что я могу поделать? Дверей тут много, а бойцов у меня мало – приходится выкручиваться. Я должен быть спокоен, что по этажу не будут шастать все, кому не лень, путаясь под ногами и вмешиваясь в мои планы.

– О! У Вас, оказывается, есть План!

– Представьте себе! – Волочин довольно ухмыльнулся, – и, как видите, я вполне успешно воплощаю его в жизнь.

– Взять в заложники несколько тысяч беззащитных гражданских и морить их голодом и жаждой? Достойная задача для бывалого вояки, ничего не скажешь! – Юлия тряхнула головой, – ладно, выкладывайте Ваши требования. Если хотите, я могу выступить в роли парламентера, все необходимые полномочия у меня имеются.

– Требования!? – Волочин аж оскорбился, – уж не думаете ли Вы, что я пошел на такой риск, такие жертвы, поставив на карту абсолютно все, что у меня было, только ради того, чтобы выцыганить немножечко денег на карманные расходы для себя и моих друзей!?

– А ради чего же тогда стоило городить весь этот огород?

– Ради будущего, дорогая моя, – полковник подался вперед и его глаза возбужденно сверкнули, – будущего всего человечества!

– Мессианство!? Любопытно! Редкая забава в наше время, вот только заканчивается она всегда одинаково. Плохо заканчивается, – Юлия чуть отстранилась, глядя на Волочина с подозрением, – Вы когда в последний раз к психиатру заглядывали?

Разумеется, она осознавала, что играет с огнем. Дразнить человека, взявшего в заложники целый небоскреб со всеми жителями и безо всяких сантиментов убивающего каждого, кто вмешивается в его замыслы – не самая удачная идея. Но, одновременно, Юлия понимала, насколько высока ее ценность как заложника, а потому надеялась, что у Волочина хватит выдержки, чтобы не пристрелить ее в порыве гнева. Зато в раздраженном состоянии люди хуже следят за своим языком – глядишь, и сболтнет что-нибудь интересное.

– За мою черепушку не беспокойтесь, – полковник постучал кулаком себя по макушке, – я никому не позволял в ней ковыряться. Так что сегодня здесь я, возможно, единственный, кто более-менее нормален.

– Странные у Вас представления о нормальности!

– Во всяком случае, я не считаю, что жертва лоботомии может считаться образцом для подражания.

– Ваши взгляды на Психокоррекцию мне известны, но почему же сразу лоботомия!?

– Хорошо, тогда пусть будет кастрация, – Волочин презрительно фыркнул, – так лучше?

– Мне кажется, что из медицинских аналогий наиболее подходящей была бы пластическая хирургия.

– Да-да, облагородить всех по одному универсальному трафарету, стерев индивидуальные различия, убив личности и получив на выходе армию покорных и послушных слуг – это вполне в духе вашей семейки!

– Опять Вы все извращаете! – Юлия обнаружила, что сама начинает заводиться, – уж не знаю, быть может в Вас говорит армейское прошлое, но Вы почему-то видите в Психокоррекции инструмент для штамповки типовых шаблонных решений, в то время, как в действительности она по большей части является индивидуальной, «ручной» работой с каждым человеком. И ее задача, как и задача любого толкового пластического хирурга – удалить дефекты и недостатки, одновременно подчеркнув характерные яркие черты. Конвейерный подход тут неприменим, и мы не пытаемся ничего упрощать! Мы делаем людей лучше!

– Вряд ли я стану выглядеть лучше в глазах всех, кто меня знает, если решу пришить себе новое пластиковое ухо, – полковник чуть качнул головой, на секунду подставив под луч света ее обезображенную сторону, – я буду выглядеть клоуном, поскольку всем будет прекрасно известно, что это – фальшивка. Как большой красный нос на резинке. Оно неизбежно отвалится где-нибудь в суматохе, породив массу сопутствующих шуток и шуточек, а я смешным быть не хочу.

Юлия запоздало сообразила, что проведение параллелей с пластическими операциями в случае с Волочиным задело, возможно, его больную тему. Но теперь отступать и извиняться было уже поздно, так что она продолжила наступление.

– Да Вы битком набиты всеми мыслимыми и немыслимыми фобиями! – деланно ужаснулась девушка, – «фальшивка», «клоун», «отвалится»! На календарь посмотрите – Вы же лет на десять от жизни отстали, если не больше!

– Вы полагаете, что все, о чем я говорю – беспочвенные страхи дремучего дикаря? Что выстроенная Вашим отцом и его коллегами система абсолютно надежна и непогрешима? Что, опираясь на Психокоррекцию, вы способствуете появлению на свет Человека нового типа, которому уготовано светлое и безоблачное существование в мире грядущего?

– По крайней мере, такова наша цель! И я не вижу ничего предосудительного или постыдного в используемых нами методах. Они работают – и это главное!

– А как вы планируете разбираться с побочными эффектами?

– Побочными…? – Юлия запнулась, но лишь на мгновение, шероховатости есть всегда, но они являются неизбежным проявлением болезни роста.

– Даже эффект «отскока»?

– Какого еще «отскока»? – у Юлии появилось неприятное ощущение, что, сделав очередной шаг, она очутилась на самом краю обрыва, и теперь испуганно балансирует над пропастью, опасно покачиваясь и размахивая руками.

– Какая прелесть! – Волочин восхищенно присвистнул, – Ваш отец, выходит, так боялся раскрытия этой информации, что утаил подробности даже от Вас – его самого верного и преданного соратника!?

– Что именно он от меня утаил? Вы о чем?

– Надеюсь, Вы знаете, что психокоррекционные установки могут самопроизвольно сниматься под воздействием сильного потрясения или стресса?

– Естественно! Более того, в карту специально закладывается «слабое звено», чтобы наложенные ограничения не сковывали действия человека в случае реальной угрозы его жизни и не послужили причиной трагедии. Мы учли печальный опыт первопроходцев.

– И только для того, чтобы наплодить собственных ошибок.

– К чему Вы клоните? – Юлию уже начинало утомлять это хождение вокруг да около, которое никак не приближало ее к пониманию связи между делами Лиги и захватом здания.

– Если вкратце, то главная проблема в том, что Психокоррекция – никакая не пластическая хирургия, а банальная косметика, которая, фактически, ни черта не корректирует, а лишь маскирует уродства. И пока человек наслаждается безмятежным бытием, его личностные язвы, скрытые под слоем грима и оставленные без должного лечения, бесконтрольно разрастаются, все глубже въедаясь в его мозг. А потом в один прекрасный день внезапный ливень, смыв всю «штукатурку», явит их миру во всей неприглядности и отвратительности. И, скажу прямо, в такой момент я бы предпочел находиться где-нибудь в другом месте, поскольку такой пациент, которому сорвало все предохранители, может учудить все, что угодно, материализовать любой кошмар.

Честно говоря, Юлия никак не ожидала столь складного и образного красноречия от кадрового военного, но, чуть поразмыслив, она вспомнила про его работу в парламенте. Необходимость регулярно выступать с пространными речами перед большой и придирчивой аудиторией волей-неволей прививает определенные ораторские навыки. Подобрав челюсть, она перешла в контратаку:

– Например, запереть тысячи людей без света и воды и хладнокровно убивать всех, кто путается под ногами?

– Очень скоро Вы и сами увидите, на что способны такого рода безумцы, и, уверяю Вас, увиденное надолго отобьет у Вас желание шутить по этому поводу.

– По-моему, Вы высасываете проблему из пальца, – Юлия скептически покачала головой, – лишившись установок, человек просто вернется в исходное состояние и только. Раньше же все как-то обходились, и повального сумасшествия не наблюдалось. Так что, рисуя передо мной апокалипсические картины, Вы изрядно сгустили краски.

– Вы меня разочаровываете, Юлия Александровна, – полковник недовольно наморщил нос, – если бы Вы слушали меня более внимательно, то не были бы настроены столь благодушно.

– Должно быть, наручники мешают сосредоточиться, – буркнула девушка, – и что же, по-вашему, я упустила?

– Вы искренне уверовали и, более того, сформировали в обществе убежденность, что Психокоррекция – универсальный и абсолютно надежный инструмент, позволяющий одним махом решить массу проблем, ранее требовавших приложения усилий самых разных специалистов и уймы времени. Впрочем, ничто не ново под Луной – подобная участь буквально преследует любые новшества, в которых люди жаждут видеть панацею от всех бед. Например, на заре XX века в косметику добавляли только что открытые радиоактивные материалы, а в начале века XXI по тому же пути отправились наночастицы, – Волочин стал загибать пальцы, – радио, гомеопатия, кибернетика, генетический инжиниринг, виртуальное пространство, теперь вот Психокоррекция – всякий раз люди жаждали обмануться, мечтая получить в свое распоряжение Философский камень, что подарит им свободу, богатство, могущество, вечную жизнь… да что угодно!

Такие завышенные ожидания ослепляют, лишая способности к критическому мышлению, застилают взор, мешая разглядеть опасности, которыми грозит бесконтрольное увлечение новомодными веяниями.

– Так откройте мне глаза! Не тяните резину!

– Как я уже говорил, в ваших салонах занимаются не устранением дефектов, а только их ретушью. И, если речь идет только о незначительных корректировках, то такой подход вполне приемлем. Но любой метод имеет свои ограничения. Когда косметические процедуры начинают подменять собой лечение серьезных заболеваний – ничего хорошего ждать не приходится. Существует целый ряд психических отклонений, которые нельзя оставлять без присмотра, которые нельзя просто слегка припудрить и делать вид, что теперь все нормально. Лишенная должного лечения болезнь продолжит подспудно прогрессировать, в то время как организм, пребывая в уверенности, что он абсолютно здоров, ослабит бдительность и его иммунитет будет деградировать, оставшись без работы. И когда выстроенные вами искусственные барьеры по тем или иным причинам падут – последствия могут быть самыми трагическими, – Волочин вдруг умолк, о чем-то задумавшись, и неожиданно спросил, – Вы водите машину?

– Собственноручно уже давно не пробовала, – такой резкий поворот беседы слегка сбил Юлию с толку, – сейчас же почти все машины с автопилотом.

– Да-да, именно, но, тем не менее, закон до сих пор предписывает устанавливать в салоне руль и педали, чтобы в экстренной ситуации человек мог бы взять управление на себя. Но что сможет сделать водитель, если уже давно не практиковался? Он почти наверняка тут же врежется в ближайший столб! Вы понимаете, к чему я клоню?

– В общих чертах да, и Вы, по большому счету, не сообщили мне ничего нового. Процент людей с серьезными психическим отклонениями слишком мал, чтобы поднимать шум по этому поводу.

– Ошибаетесь! – глаза полковника снова вспыхнули, – Вы даже не представляете себе, насколько сильно Вы ошибаетесь! Горькая правда состоит в том, что те или иные проблемы с головой есть почти у всех. У каждого из нас где-то глубоко внутри сидит капелька убийцы и щепотка насильника. Просто с самого детства люди учатся держать своих бесов в узде, не позволяя им распоясаться. А вот Психокоррекция снимает с человека эту заботу, расслабляет и расхолаживает его, что приводит к атрофии внутренних защитных механизмов. И в первой же экстремальной ситуации, будь то наводнение, пожар или техногенная авария, в тот самый момент, когда от всех потребуется максимальная собранность и мобилизация, наложенный грим осыплется, и выяснится, что каждый второй под ним – конченый псих!

– Опять Вы нагнетаете! Зачем? Меня Вы своими фантазиями не проймете!

– Фантазии!? Вы что, думаете, я вру!? – вот теперь Волочин распалился уже не на шутку, – я прошел через Вторую Балканскую, и вдоволь насмотрелся на то, что происходит с необстрелянными бойцами, когда на голову начинают сыпаться минометные мины. Еще вчера решительные, дисциплинированные отличники боевой и политической подготовки буквально сходили с ума! Я, черт подери, повидал на своем веку многое, я знаю, что такое страх, как он выглядит и каков он на вкус. Да, случались и мокрые штаны и приступы паники, но потом люди преодолевали себя, закалялись и превращались в опытных солдат. Но вот то, что творилось с контингентом, предварительно прошедшим через пикировку, новой «элитой», которой так гордились выпускавшие их училища, не укладывалось ни в какие разумные рамки!

Значительная часть моей роты в одно мгновение превратилась в стадо обезумевших баранов, полностью утративших контроль над своими действиями. Одни, побросав оружие, бросались бежать, что-то истошно крича, и становились легкой добычей вражеских снайперов. Другие открывали беспорядочную пальбу в белый свет, чем выдавали свое местоположение, навлекая на нас огонь артиллерии. Именно тогда мой экстерьер подвергся этой вот… оптимизации, – полковник указал на свое обгрызенное ухо, – в общем, наша операция оказалась бездарно провалена, а понесенные потери привели к тому, что подразделение впоследствии было полностью расформировано. Клан Плеско, занимавшийся подготовкой личного состава, добился того, что все материалы об инциденте засекретили. Дело затолкали под ковер в надежде, что единичный случай не перерастет в системную проблему. Но они ошиблись.

– Думаю, не стоит делать далеко идущих выводов на основании всего одного происшествия, – Юлия вдруг встрепенулась, – местный комендант, Станислав, например, едва не разбился на том полицейском вертолете, что Вы приземлили, но не обезумел же! Да, теперь он матерится через слово, и я понимаю, почему, но на безумца он не похож.

– Теперь Вы сами пытаетесь судить об общей тенденции по одному примеру, – Волочин отмахнулся, видя, как девушка собирается что-то ему возразить, – Впоследствии, работая в парламентском комитете, я имел доступ к документам, закрытым для обычного обывателя, и прекрасно видел, как множится число таких вот сбоев и раз от разу усиливается неадекватность слетевших с катушек пациентов. Угроза нависла над всем институтом Психокоррекции, ведь чуть ли не каждый, прошедший пикировку, превращался в потенциальную бомбу, могущую рвануть в любой момент. И только от сложившихся обстоятельств будет зависеть, в какую именно воронку безумия его засосет.

– Если так, то почему же Вы молчали? – возмущенно фыркнула Юлия.

– Ну, Вам не хуже моего известно, как устроена и работает система – любая неугодная информация замалчивается, а чересчур активные ее распространители вполне могут внезапно и скоропостижно самоубиться. Я же не дурак, и прекрасно понимаю, где находятся пределы дозволенного. Любые сведения об эффекте «отскока» оказались под запретом, и я понял, что мне, если я хочу что-то изменить, придется искать другие способы.

– То есть, эти данные были настолько строго засекречены, что мой отец даже не счел возможным поделиться ими со мной!? Чушь какая-то! Не мог он так поступить!

– Я прекрасно понимаю, почему он предпочел не посвящать Вас в эти нюансы. Тем более что еще несколько лет назад проблема не стояла так остро – для того, чтобы у людей, прошедших процедуру пикировки, в достаточной степени развилась атрофия воли, требуется время. Но чем дальше, тем больше стало происходить инцидентов, связанных с полной потерей самоконтроля теми, кто внезапно лишился психокоррекционной поддержки. И, если поставить себя на место Александра Саттара, то становится ясно, в какой сложной и запутанной ситуации он оказался.

Вы должны помнить, как в свое время Лиге пришлось немало потрудиться, чтобы отловить и загнать под шконку всех «коновалов» и прочих проходимцев, наживавшихся на всеобщем увлечении Психокоррекцией и дискредитировавших тем самым настоящих Корректоров. Сколько сил, сколько упорной, кропотливой и, признаю, честной работы потом потребовалось, чтобы обелить их имя!

И тут новая напасть, грозящая полностью разрушить всю репутацию, которую Кланы нарабатывали годами. Я прекрасно понимаю, что в положении Вашего отца принять необходимое решение не просто сложно, а почти невозможно. Ведь речь идет ни много ни мало, о полном отказе от Психокоррекции и срочной раскодировке всех, кто ее прошел. Мало кому под силу решиться на добровольное уничтожение любимого детища, которому он посвятил всю свою жизнь.

Однако кто-то все же должен это сделать, чтобы уберечь человечество от неизбежной катастрофы. И чем раньше – тем лучше.

– Простите мне мое скудоумие, – в глубине души у Юлии бурлил опасный коктейль из гнева, растерянности и страха, поскольку обрисованная Волочиным картина не могла не пугать, – но я по-прежнему плохо улавливаю связь между этим, как его… «отскоком» и небоскребом, отключенным от всех систем жизнеобеспечения.

– Единственный способ заставить людей образумиться и отступить от края пропасти, над которой уже занесена нога – максимально наглядно продемонстрировать им всю пагубность избранного пути, весь ужас перспектив, что маячат впереди, – полковник сложил руки на груди, – именно это я и собираюсь проделать.

– То есть Вы… Вы намереваетесь их всех… все несколько тысяч жителей… – одно дело подозревать, догадываться, и совсем другое – лоб в лоб столкнуться с бесстрастным подтверждением своих самых жутких страхов. Откровение оказалось настолько шокирующим, что у Юлии просто отнялся язык, – загнать в максимально невыносимые условия, чтобы они… всем скопом… «слетели с катушек»?

– Именно.

Девушка обессилено откинулась на трубы, чувствуя, что покрывается липким потом. Масштаб и одновременная простота замысла оглушили ее своим запредельным, дистиллированным цинизмом, граничившим с безумием. При мысли о последствиях хотелось зажмуриться, чтобы не видеть кошмарных образов, рисуемых услужливым воображением.

– По-моему, Вы сами уже изрядно рехнулись. Да и не выгорит у Вас ничегошеньки.

– Почему же?

– Слишком мало времени в запасе – уже очень скоро полиция возьмется за вашу компанию всерьез, а после экстренные службы оперативно восстановят функционирование всех систем здания. Люди даже проголодаться толком не успеют.

– Мне, право, жаль Вас разочаровывать, но Вы слишком хорошего мнения о возможностях наших силовых ведомств. Не напомните, когда в последний раз им приходилось освобождать заложников?

Будь Юлия дома, она бы за несколько секунд выудила бы соответствующий отчет из сетевых архивов, но без своего верного планшета она была совершенно беспомощна и только пожала плечами.

– Восемь лет назад, – пришел ей на помощь полковник, – и, знаете что, четверо из тех, кто тогда участвовал в операции, а после вышел в отставку, сейчас находятся здесь, рядом со мной. Так что мы прекрасно осведомлены обо всех тактических ходах и приемах, которые против нас могут использовать, и на любой из них уже заготовили необходимые контрмеры. У тех полицейских, что служат сегодня, нет реального боевого опыта, нет практики, а у нас – есть! Они и шагу ступить не могут без своих технологичных игрушек, что позволяют им смотреть сквозь стены, без дронов, проводящих для них разведку, но мы способны превратить всю их электронику в кучу бесполезного металлолома. Так что против нас они – словно слепые котята против матерых волков, мы можем отбиваться от них и держать осаду сколь угодно долго. В отличие от остальных обитателей «Айсберга».

Волочин ткнул пальцем в потолок.

– По моим прикидкам, где-то на третьи сутки жажда поставит перед ними вопрос – будут ли они и дальше следовать заложенным в их головы установкам, соблюдая все законы и правила, если это неминуемо ведет к смерти? Думаю, уже завтра мы получи на него ответ. Мои ребята подключились к внутренней системе видеонаблюдения здания, и очень скоро весь мир сможет вместе с нами в прямом эфире наблюдать величайшее и ужаснейшее реалити-шоу в истории! Хотите, я и Вам принесу планшетик, чтобы Вы тут не особо скучали.

– Вы определенно сошли с ума.

– Безумен не я, а мир вокруг нас. И он нуждается в лечении.

– Пусть так, ладно, но неужели нельзя обойтись без таких вот радикальных решений? – решимость Волочина не оставляла сомнений, что он готов идти до конца, но Юлия не прекращала попыток найти компромиссный выход из положения, – Вы уже привлекли внимание, хватит, теперь Лига выслушает Ваши доводы, никуда она не денется. Я могу за Вас поручиться, если потребуется. Но оставьте людей в покое, там же есть и женщины и дети!

– Увы, но язва, разъедающая человечество, взгрызлась так глубоко, что ее не побороть без реально действенных мер. Только сильный шок, только очищающий катарсис способен вывести людей из забытья и заставить задуматься. А что может быть трагичней, чем вид обезумевшей от голода матери, пожирающей свое дитя?

– Вы… Вы… – слова комом застряли у Юлии в горле.

– Да, – кивнул Волочин, – именно так. И даже не пытайтесь меня отговорить или образумить. Мы свое решение приняли и внутренне готовы к тому, что нас отсюда вынесут вперед ногами, а потому даже не продумывали план отступления. Отступать нам некуда. Мы пройдем этот путь до конца вместе со всеми, кто, волею судьбы, оказался с нами здесь, в «Айсберге».

– Умоляю Вас, остановитесь! – прошептала девушка, чувствуя, как слезы бессилия покатились по ее щекам.

– Только не надо думать, что мне это доставляет какое-то садистское удовольствие, вовсе нет! Мне больно ничуть не меньше Вашего, но я должен ожесточить свое сердце и завершить начатое. Как бы ужасно это ни звучало, но, ради мирного и безопасного будущего, здесь и сейчас мне придется превратить «Айсберг», этот рукотворный кусочек эдема, в триста этажей ада.

* * *

– М…

Голова отозвалась болезненным вибрирующим эхом, как спелый, налитый соком арбуз, по которому щелкнули пальцем.

– М-м-ф, м…?

– Ты еще жив? Удивительно даже, – сухой голос Киры с трудом пробился сквозь густой туман забытья.

– Кот… который ч… час? – язык еле ворочался во рту, спотыкаясь о коварно рассевшиеся на его пути зубы.

– Понятия не имею.

Я вытащил руку из-под подушки и попытался сфокусировать мутный взгляд на циферблате наручных часов. Мануфактурник от «Орис» всем хорош, особенно запасом хода в 10 суток, но вот люминофора на стрелки производитель откровенно пожалел. За такую цену мог бы…

Я с досадой вспомнил сумму, в которую мне обошлась эта безделушка, и только вздохнул, прикидывая, сколько всего куда более полезного можно было бы приобрести за эти деньги. И дернула меня нелегкая всякие шестеренки коллекционировать. Что в них проку, какой смысл в ручной сборке и дорогой отделке циферблата, когда ты с похмелья стрелки разглядеть не можешь!?

– Пол… девятого, – промычал я, наконец, – а сейчас еще вечер или уже утро?

– Утро.

– Что, правда? А куда вечер подевался?

– Вышел прогуляться. Жаль, тебя с собой не прихватил.

– М-м-ф…

Краем глаза я заприметил бутылку с водой, стоящую на прикроватной тумбочке. Жизнь начинала налаживаться! Даже в самом крутом угаре я всегда помнил, что утром будет плохо, и, когда я проснусь, вода обязательно должна быть рядом. К счастью, и на этот раз мой автопилот меня не подвел. Осторожно приподнявшись на локте, я взял бутылку и сделал несколько жадных глотков.

Медленно и аккуратно, чтобы мозги не бились о стенки черепа, я сел на кровати. Беглый осмотр показал, что я уснул поверх одеяла прямо в одежде. Ну, хоть ботинки снял – уже хорошо. По молодости бывало и хуже. Главное, что в глубинах хмельного дурмана меня не сумели догнать кровавые картины воспоминаний о вчерашнем дне. А головная боль – это поправимо.

– Электричество? – спросил я в темноту.

– Все по-прежнему, – отозвалась сзади Кира.

– Черт.

Я все никак не мог собраться с силами, чтобы подняться и сходить на кухню за какой-нибудь пилюлькой. Комната перед глазами то и дело начинала кружиться и плыть, так что я опасался, что могу по дороге налететь на дверной косяк или споткнуться и упасть, и тогда моя звенящая голова могла просто лопнуть, не вынеся еще одного потрясения.

За моей спиной послышался вздох, предваряющий порцию неизбежных нравоучений.

– Как ты мог!?

– Мне было очень плохо… – я осторожно помассировал шею, отчего интерьер снова пустился в хоровод, – да и сейчас не сказать, чтобы сильно лучше.

– Я не о том! – в голосе жены проступило странное волнение, заставившее меня обернуться, – я не понимаю, как ты смог!?

– Смог… что? – мои мысли путались и вязли, словно вляпавшись ногами в липкий гудрон.

– Да все это… – Кира неопределенно махнула рукой, как будто я был в ответе за все беды, творящиеся в мире, – разбить автомат в холле, наорать на Клавдию, напиться до чертиков, крыть последними словами Дмитрия Аркадьевича, который только что погиб на твоих глазах. Как!? Ты же пикированный!

– Ну да, и… – с изрядным запозданием и до меня начало доходить осознание того, что я натворил.

Ведь все, что перечислила Кира находилось для меня под запретом! Перед приемом в «Юраско» меня прогнали через психокоррекционный салон, где все мои слабости упрятали под тяжелый амбарный замок. За последние несколько лет у меня в мозгу ни разу не возникало даже завалящей мыслишки, чтобы позволить себе хоть небольшую грубость в отношении окружающих, выпивал я зараз не более бокала вина, да и то лишь по подходящему поводу, а уж совершение правонарушения, да еще столь серьезного, как кража для меня и вовсе являлось чем-то вроде выхода в параллельное измерение. Складывалось впечатление, что мои внутренние тормоза почему-то отказали, и я теперь несусь под откос сломя голову.

И, кстати, меня такой поворот дел вполне устраивал.

– Зато мы теперь не умрем от жажды, – я протянул Кире бутылку.

– Она же краденая! – жена отшатнулась от меня, как будто я подсунул ей гремучую змею. Но ее глаза при этом жадно впились в воду, ловя каждую капельку, стекающую по прозрачным стенкам. Я вдруг понял, что она за все это время не выпила и глотка.

– Не болтай глупостей, – я вложил бутылку ей в ладонь, – я купил ее по дороге с работы. Она у меня в портфеле валялась. Пей.

Еще несколько секунд Кира сражалась со своей внутренней бухгалтерией, но, в конце концов, жажда взяла верх, и она вцепилась в горлышко, в один миг высосав все до последней капли.

– Вот и молодец, – я встал и пару раз наклонил голову из стороны в сторону, тестируя вестибулярный аппарат, – а теперь давай-ка выбираться отсюда.

– Как?

– Ну, подняться наверх мы уже попробовали. Теперь будем спускаться.

Сборы наши, однако, несколько затянулись. Ведь неопределенность ситуации неизбежно порождала неопределенность и в отношении того, что следует взять с собой. Теплая одежда, свечи, зажигалка, аптечка, запас воды и шоколадных батончиков, что я выгреб из автомата… не забыть документы, ибо перспективы возвращения пока выглядели несколько туманно, что еще? Да, согласен, перечисление выглядит немного странно для людей, собравшихся просто выйти из дома на улицу, но последние события невольно заставляли заподозрить, что наше путешествие вряд ли будет походить на легкую прогулку. В «Айсберге» явно что-то пошло не так, и недобрые предчувствия заставляли нас предполагать худшее, все глубже погружая в паранойю.

К сожалению, мы не могли унести все, что нам хотелось, поскольку тащить на себе тяжелые сумки, пересчитывая многие тысячи ступенек – удовольствие сомнительное. А потому мы сперва навалили в коридоре большую гору барахла, а потом с препирательствами и спорами принялись ее прореживать.

Я предложил на дорожку немного перекусить, но Кира по-прежнему отказывалась даже прикасаться к экспроприированным в холле воде и продуктам, ограничившись одной выпитой с утра бутылкой. Так что из чувства солидарности и мне пришлось обойтись без завтрака, но я надеялся, что чуть погодя жена образумится. Силы ей еще понадобятся, я один все далеко не унесу.

Свои «Орисы» я сменил на старую потрепанную жизнью «Мотыгу», припасенную как раз для таких случаев, когда впереди меня ожидали приключения с плохо прогнозируемым сюжетом. Выезды на природу, дружеские попойки и все такое прочее. Большие, тяжелые и неубиваемые часы, которые, при необходимости, можно использовать в качестве кастета.

Перед выходом мы еще выгребли оставшиеся продукты из уже изрядно провонявшего холодильника и отнесли мешки к мусороприемнику. Он, разумеется, не работал, так что нам пришлось просто добавить свой мусор к скопившейся на полу куче других мешков. Запах в коридоре также уже слабо походил на благоухание весеннего сада, но человек быстро адаптируется, и мы почти перестали обращать внимание на то, что дышим густой смесью ароматов городской свалки и загаженного нужника.

Я взвалил на спину увесистый рюкзак, Кира перебросила через плечо свою сумку, и мы вышли из квартиры. Заперев дверь, я спрятал ключ поглубже во внутренний карман куртки. Кто знает, понадобится ли он нам еще когда-нибудь?

В холле я задержался у разгромленного автомата. Наши соседи собрали вывалившиеся из него банки, бутылки и упаковки печенья и чипсов, сложив все аккуратными рядами вдоль стены. Не требовалось ничего пересчитывать, чтобы догадаться, что никто из них не взял себе ни крошки и не выпил ни капли, не осмеливаясь пойти на прямое нарушение закона. Я же подобных затруднений не испытывал и присел рядом на корточки, выбирая, что бы еще прихватить с собой. Ведь достаточно поголодать всего пару дней, чтобы начать куда более трепетно относиться к продовольственным запасам, которые, как известно, карман не тянут.

– Опять воровать будешь? – в вопросе Киры прозвучало не столько осуждение, сколько любопытство. Произошедшие со мной перемены воспринимались ею как своего рода эксперимент, и я не стал ее разочаровывать.

– С детства мечтал питаться одними чипсами и газировкой. А тут такая возможность подвернулась! – я рассовал по карманам несколько хрустящих пакетиков и поднялся, сжимая в руках по бутылке, – ой!

Я аж отпрыгнул от неожиданности, нос к носу столкнувшись с соседом, который давеча стращал меня полицией и прочими карами. Выглядел он весьма скверно, почему я, собственно, от него и шарахнулся. Трехдневная щетина только подчеркивала осунувшееся лицо и глубоко запавшие глаза, которые буравили меня полным страдания взглядом, то и дело норовящим сползти вниз, на воду в моих руках.

В какой-то момент человек оказывается неспособен думать о чем-либо, помимо терзающей его жажды, что только подтверждалось замызганным воротником его давно не глаженой сорочки. Обитатели верхних этажей «Айсберга» ранее даже помыслить не могли, чтобы показаться на людях в таком неопрятном виде. Понятно, что и я сам выглядел немногим лучше, но мы с Кирой, равно как и он не имея возможности постирать белье или принять душ, по крайней мере, переоделись в чистое.

– У Вас… чего-нибудь попить… не найдется? – даже не прохрипел, а просипел он, с трудом шевеля потрескавшимися губами.

На языке у меня буквально столпилась очередь едких и не шибко вежливых вариантов ответа, но если у мужчин после свадьбы и не вырастают глаза на затылке, как у их половин, то определенная чувствительность к направленному в спину жениному взгляду развивается однозначно.

Я медленно выпустил уже набранный в легкие воздух.

Если бы несчастный мог, он уже давно взял что-нибудь из разложенного на полу возле автомата ассортимента. А раз нет – то он и из моих рук спасение не примет, ибо оно также будет ворованным и превратит его самого в соучастника.

– Принесите какую-нибудь кружку, что ли, – предложил я.

Мужик умчался к себе домой с прытью сбежавшего с уроков школьника.

– Что ты задумал? – подступила ко мне Кира.

– Еще одну небольшую ложь во спасение, – оглянулся я на нее, – я же теперь могу сочинять всякие небылицы в неограниченных количествах. Или мне стоит рассказать ему все как есть?

Ответить она мне не успела, так как сосед уже вернулся и трясущимися руками протянул мне большую чашку, на дне которой присохли несколько чаинок. Забрав ее, я велел ему подождать и вышел на лестницу. Я вытряхнул из чашки мусор и перелил в нее воду из только что подобранной бутылки.

– Вот, – вернувшись в холл, я протянул ему заполненную почти до краев посудину, – это дождевая. Я там лужицу нашел, собрал все, что смог.

Бедняга принял ее у меня с таким трепетом, словно это была не вода, а нитроглицерин, грозящий взорваться от любого неосторожного движения. Честно говоря, я предполагал, что он тут же выхлебает ее одним махом, но, к моему немалому удивлению, мужик проявил редкостную выдержку, едва промочив губы и позволив себе только небольшой глоток, чтобы слегка ополоснуть пересохший рот. Определенно он, так же, как и мы, уже не надеялся на скорое разрешение ситуации и экономил ресурсы, готовясь к длительной осаде.

– Спасибо! – теперь его голос звучал уже чуть бодрее.

– Никаких проблем.

Сосед окинул нас уже чуть более осмысленным взглядом, обратив внимание и на нашу уличную одежду и на мой рюкзак.

– Вы куда-то собрались?

– Попробуем выбраться отсюда, пока дело не зашло слишком далеко.

– Пешком?

– Разве есть другие варианты? Да, путь неблизкий, но куда деваться?

– Ну, тогда удачи вам! – он заглянул в чашку, видимо прикидывая, сколько сможет еще продержаться, – когда выберетесь, скажите там кому-нибудь, что тут остались живые люди… пока еще живые.

* * *

Чьи-то громкие голоса ворвались в тревожную полудрему, и по глазам полоснул луч яркого света. Юлия приподнялась на локте, заслоняясь ладонью от слепящего фонаря. Она не знала, сколько проспала, что полностью лишило ее ориентации во времени. Здесь, в глубине глухого бетонного лабиринта не представлялось возможным даже определить, что сейчас снаружи – разгар дня или глубокая ночь. Она помнила рассказы о спелеологах, заблудившихся в пещерах, которые, утратив счет времени, так сильно расходились с миром вовне, что, выбравшись на поверхность, обнаруживали свои внутренние часы отставшими от жизни на несколько суток. Кто знает, быть может и она кукует на этом жестком коврике уже целую неделю?

– Что случилось? – девушка прищурилась, но так и не смогла ничего разглядеть в темноте позади ярких кругов направленных на нее фонарей.

– Сядьте! – резкий голос Волочина просто невозможно было спутать с чьим-либо другим.

Юлия осторожно села прямо, по-прежнему не понимая, что происходит.

– Опустите руку.

– Сначала уберите свои прожектора, – ей совершенно не нравилось покорно исполнять чужие команды.

– Как хотите, дело Ваше, – хмыкнул полковник и обратился к кому-то другому:

– У тебя все готово?

– Так точно. Мы в эфире.

– Понял.

Что-то коротко лязгнуло, и тут же по ушам ударил резкий хлопок выстрела, от которого воздух в тесной бетонной коробке запел точно церковный колокол. Юлия сдавленно вскрикнула и схватилась за левое бедро, словно пронзенное раскаленным прутом.

– Снял? – вопрос полковника с трудом пробился через стоящий в ушах звон.

– Да, все в лучшем виде.

– Хорошо, перевяжите ее.

Из темноты на свет вышли два человека с медицинской сумкой, которые довольно бесцеремонно уложили Юлию обратно на коврик и занялись ее простреленной ногой. Волочин присел рядом с ней на корточки, держа фонарь, освещающий медикам рабочую зону.

– Какого… черта!? – прошипела Юлия сквозь стиснутые зубы.

– Как выяснилось, некоторые люди туговато соображают и не понимают прямых намеков. Увы, но Ваш отец все же пошел у них на поводу.

– Вы не могли бы выражаться яснее? – раненая нога начала неметь от вколотого наркоза, и Юлия смогла немного расслабить ноющую от напряжения челюсть.

– Примерно полчаса назад полицейский спецназ предпринял попытку штурма одной из пожарных лестниц. У них, разумеется, ничего не вышло, но в сутолоке они умудрились случайно ранить моего бойца. Как я уже говорил, мы тут можем отбиваться от них сколь угодно долго, боеприпасов и провизии нам хватит. Но потом я подумал: зачем понапрасну рисковать здоровьем и жизнями людей, если у меня есть уникальная возможность решить эту проблему эффективней и проще? Смекаете?

– Ах ты…! – девушка попыталась ударить Волочина свободной рукой, но тот без особого труда ее перехватил и мягко, но решительно вернул на место.

– Мне часто это говорят, – кивнул он, – но я считаю, что достигнутый результат куда важней, чем чье-то нелестное мнение об используемых мною методах. Кстати, первые результаты у меня уже есть. Я Вам обязательно покажу, когда ребята закончат монтаж материала.

* * *

Если Вы думаете, что даже в полной темноте спускаться по лестнице все же проще, чем карабкаться по ней вверх, то не забывайте, что, споткнувшись на подъеме, Вы рискуете разве что расквасить нос либо лишиться пары передних зубов, а вот при спуске любая оплошность грозит пересчетом всех ступенек пролета и свернутой в итоге шеей. Пережив несколько неприятных моментов, от которых моя спина покрывалась липким потом, я решил сбавить темп и теперь осторожно нащупывал ногой каждую ступеньку, прежде чем сделать на нее шаг.

Я не считал пройденные этажи, зачем? Будем спускаться пока есть возможность. Устанем – сделаем привал, перекусим. Уж не знаю, сколько времени у нас займет дорога, но в любом случае к вечеру мы должны выбраться из здания.

Время от времени мы выглядывали на другие этажи, мимо которых проходили, но везде видели одну и ту же картину. Темные пустынные холлы, погасшие лифтовые панели и мертвые торговые автоматы. Пока что все целые, но про себя я отметил, что, при необходимости, сюда всегда можно заглянуть в поисках припасов.

Иногда мы слышали чьи-то голоса, но никого на своем пути не встретили. Да и странно было бы повстречать чудака, в таких обстоятельствах с какого-то перепугу решившего забраться повыше.

Достигнув очередной лестничной площадки, я повернул, собираясь двинуться дальше, но моя нога уткнулась в бетон. Ну, Вы знаете это ощущение, когда следующей ступеньки почему-то не оказывается на положенном месте.

Лестница закончилась.

– Что такое? – Кира уткнулась мне в спину.

– Приплыли, – я шагнул в сторону, обшаривая стену в поисках двери, – дальше дороги нет.

– А я думала, что лестница идет до самого низа.

– Я полагаю, ее разбили на отдельные секции из каких-то противопожарных соображений. Надо выйти на этаж и поискать другую шахту, которая ведет дальше.

Моя рука наткнулась на дверную ручку. Я потянул ее и мы вышли в тесный коридорчик, совершенно не похожий на остальные лифтовые холлы.

– Кажется я сообразил, куда мы попали, – повернув направо я двинулся на бледный свет, едва освещавший дорогу, – это «янтарный» уровень.

– Только 250-й!? – разочарованно воскликнула Кира, – а мне казалось, что мы спустились уже почти до первого этажа. Мы так долго шли…

– Будь все так легко и быстро, я бы не стал набивать рюкзак жратвой.

Мы очутились на широком балконе, тянущемся вдоль просторного атриума, по обеим сторонам которого располагались магазинчики и помещения различных кружков и секций. На этом уровне властвовали увлечения и хобби, сюда Кира ходила за материалами для своего скрапбукинга, а в тренажерный зал регулярно таскался мой босс… покойный. И нам теперь, если мы хотели двигаться дальше, следовало спуститься с балкона вниз, чтобы найти другую пожарную лестницу.

В отличие от жилых этажей, воздух здесь пока еще не был пропитан запахами загаженной общественной уборной и помойного ведра, что радовало. Серый свет хмурого ноябрьского дня, изливавшийся в помещение через огромные, во всю стену окна в торцах зала, едва-едва освещал пустынные галереи и расставленные внизу скамейки и столики. Обычно здесь царила оживленная суматоха с кучей детворы, занимавшейся различным рукоделием и игравшей на многочисленных тематических площадках, но сейчас все выглядело пустынным и покинутым. Разложенные по ящикам игрушки лежали нетронутыми, и вместо музыки и ребячьего гомона мы слышали только эхо собственных голосов.

В детстве меня изредка посещала мысль спрятаться где-нибудь за стеллажами в торговом центре так, чтобы меня там не нашли, и после закрытия я мог бы в одиночку вволю там покуролесить. Все очень походило на то, что моя детская мечта наконец осуществилась, хоть и с опозданием лет на тридцать.

Мы с Кирой зашагали по балкону, отыскивая ведущий на нижний уровень эскалатор. Да, мы оба неоднократно тут бывали, но в мертвенном полумраке все выглядело настолько иначе, что с ориентацией возникли определенные затруднения.

За первым же поворотом нас ожидала новая встреча. Мы чуть не налетели на невысокую женщину, спешившую нам наперерез. Из-за царившего тут полумрака я вряд ли смогу ее внятно описать, поскольку в темноте все кошки серы. Мне запомнилась только ее взъерошенная шевелюра, которая активно колыхалась и жестикулировала в такт словам своей обладательницы.

– Ой! Извините, но мне больше не к кому обратиться, – торопливо запричитала она, – вы мне не поможете?

Я грешным делом подумал, что сейчас она тоже начнет клянчить воду, но вместо этого странная дамочка, даже не дожидаясь ответа на заданный вопрос, поманила нас за собой. Она явно не привыкла, чтобы ей отказывали.

– Я уже сомневаться начала, вдруг это у меня уже галлюцинации начались, но дай, думаю, спрошу у кого-нибудь. Вдруг это мне не мерещится, – она остановилась у темной витрины и, подождав, пока ее волосы прекратят свою пляску, прижалась ухом к стеклу, – слышите?

Мы прислушались, все еще не понимая, к чему она клонит, и Кира вдруг воскликнула:

– Кто-то плачет!

– Да-да, именно! – ажурные космы согласно запрыгали вверх-вниз, – думаю, там остался чей-то ребенок!

– И за три дня никто о нем даже не вспомнил? – я подошел и постучал по стеклу, – эй! Кто здесь!? Иди сюда!

Всхлипывания стихли, но к нам так никто и не вышел. Кира тоже попробовала окликнуть малыша, но с аналогичным результатом.

– Заигрался он там, что ли? Что это за магазин-то вообще? – я отступил к перилам и попытался прочитать, что написана на темной вывеске, – «Зоо… Зоомаг» вроде бы. На хомячков, видать, засмотрелся.

– О! – губы Киры вытянулись в узкую озабоченную линию.

– Что не так?

– Скорей всего, это не потерявшийся ребенок, а кидпэт.

– Кто!?

– Но они же, вроде бы, под запретом? – прическа нашей новой знакомой обеспокоенно встрепенулась.

– Да бросьте! – фыркнула Кира, – соответствующий закон такой дырявый, что любой грамотный юрист его без особого труда объедет. Были бы деньги.

– Эй! Подождите! – встрял я в их дискуссию, – о чем речь-то вообще!?

– О кидпэтах. Ты что, никогда о них не слышал?

– Впервые, если честно.

– Это генетически модифицированные дети, которые, достигнув возраста трех-пяти лет, останавливаются в развитии и остаются такими на всю оставшуюся жизнь. Их заводят, когда не хотят морочиться с воспитанием собственного ребенка, который растет, взрослеет и доставляет кучу хлопот. А тут все ограничивается кормежкой и сюсюканьем, – жена брезгливо поморщилась, – забот минимум, одно сплошное умиление.

– Извращенцы! – констатировал я.

– Зачем же так сразу? – оскорбилась шевелюра, – я даже подумывала себе такого завести, но потом приняли этот закон…

– Ладно, – нарушил я неловкое молчание, – что делать-то будем?

– Надо бы его вызволить, а то помрет там с голодухи, – явно обрадовавшись смене темы, Кира прижалась лицом к стеклу и загородилась ладонями, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внутри.

Я подергал дверь, но она оказалась заперта.

– Я уже пробовала, но она почему-то не открывается, – пожаловалась наша знакомая.

Здесь, в «Айсберге», все настолько привыкли к полнейшей безопасности, что постоянно оставляли двери открытыми, и встреча с запертым замком изрядно сбивала с толку. Видать, хозяева этого зоомагазина все же догадывались, что их махинации с кидпэтами слегка выходят за рамки дозволенного и вряд ли встретят всеобщее одобрение.

– Тогда будем решать проблему по-плохому, – я огляделся и направился к кадке с пальмой, что стояла неподалеку.

– Что ты задумал? – обеспокоенно окликнула меня Кира.

– То же, что и в прошлый раз – пробивать себе дорогу всеми доступными средствами. Отойдите-ка в сторонку.

Ухватив пальму за ствол, я подтащил ее к входу в магазин. Дерево оказалось искусственным, а потому не особо тяжелым, но вполне пригодным для использования в качестве тарана.

– Ой, Вы что, в самом деле…!? – только и успела пискнуть женщина, как более сообразительная Кира схватила ее за рукав и оттащила в сторону.

Обождав, пока развевающаяся шевелюра догонит свою хозяйку, я размахнулся импровизированной дубиной и со всей дури врезал горшком по стеклянной входной двери магазина…

– Вот же… зараза… закаленная, – прокряхтел я, пока женщины, подхватив меня под руки, помогали мне подняться.

Гулкое эхо моего удара еще плясало под сводами пустого торгового комплекса, пол вокруг был усыпан камешками из разбившегося горшка, и только целехонькая дверь красовалась на своем месте как ни в чем не бывало.

– Ты в порядке? – Кира машинально отряхнула и поправила мою куртку.

– Если не считать легкого покраснения от стыда. Мог бы и догадаться, что ничего путного не выйдет. Тут даже кувалда не поможет.

– Как же быть? Может, попробовать разбить витрину?

– Смотри-ка, ты уже рассуждаешь как самый заправский соучастник! – я посмотрел на жену с чувством гордости, – но если хочешь расколотить такое большое окно, то желательно держать наготове пару комплектов запасных конечностей. Да и лишняя голова не повредит, поскольку падающие сверху куски стекла оттяпают ее тебе не хуже гильотины. А закаленная дверь рассыплется на мелкие крошки, вот только бить надо по торцу или же найти хоть завалящий стеклорез…

– Что-то придумал? – спросила Кира, увидев, как я замолк.

– Дай руку… нет, другую, – я осторожно снял с ее безымянного пальца перстень, который подарил ей в день помолвки, – видишь, какой я предусмотрительный. Еще тогда предвидел!

Крепко зажав перстень между большим и указательным пальцем, я двумя широкими взмахами прочертил его бриллиантом на двери большую букву «X», а после поднял с пола черепок покрупнее и легонько стукнул им по стеклу. Женщины аж подпрыгнули от неожиданности, когда вся створка в один миг осыпалась к моим ногам кучей мелкого крошева.

– Вуаля! – я вернул жене ее украшение, – пойдем, посмотрим, что там к чему.

Едва переступив через порог, мы погрузились в кромешную темноту, так что нам пришлось задержаться и зажечь одну из прихваченных с собой свечей. Кроме того, в магазине присутствовал характерный запах, недвусмысленно дававший понять, что далеко не всем его обитателям, оставшимся без воды и пропитания, удалось пережить эти три дня. Кучерявая женщина так и не смогла заставить себя войти внутрь, переминаясь у дверей, так что дальше нам предстояло разбираться самостоятельно.

– Эй! Есть тут кто? Отзовись! – крикнула Кира в темноту.

В ответ откуда-то из-за нагромождения клеток снова послышался детский плач. Осторожно продвигаясь на этот звук, мы добрались до подсобки, где и обнаружили несчастного малыша.

Здесь для него соорудили небольшой домик, вроде тех, что устанавливают на детских площадках, с одним существенным отличием – на всех его окошках стояли решетки, а дверь запиралась на висячий замок. Я попробовал пошевелить конструкцию и быстро понял, что голыми руками мне ее не одолеть. Пластик оказался довольно крепким.

– Я хочу пить, – жалобно пропищал мальчишка.

– Дай ему что-нибудь, – Кира подняла свечу повыше, чтобы лучше осветить всю комнату, заваленную коробками и упаковками собачьих консервов.

– Если я буду поить каждого встречного и поперечного, то мы сами очень скоро останемся без воды.

– Это же ребенок! – гневный взгляд супруги вновь вонзился мне в спину.

– Ага, которому, небось, уже лет двадцать!

– Они живут лет по десять-двенадцать, не больше, но ты даже эту короткую жизнь готов у него отобрать!? Кончай кривляться и дай ему пить!

– Ладно, ладно, – я скинул рюкзак и достал из него бутылку с водой, – только этой, пушистой, что там, на улице, не говори.

– А ты, кстати, обратил внимание, что она у нас ничего не просила? – Кира открыла бутылку и просунула ее между прутьями решетки. Из темноты послышалось жадное хлюпанье, – она, должно быть, нашла здесь какую-то возможность утолить жажду.

– Возможно, – я еще раз подергал за угол крыши домика, – без инструментов я тут бессилен. Но где их взять?

– А в рыболовном?

– Черт! Действительно! Надо туда заглянуть, – я окинул мысленным взором открывающиеся перспективы и у меня даже голова закружилась, – там же могут быть и топоры, и примусы, и посуда, и, мать их, фонарики!

– Сбегай тогда, а я пока тут с малышом посижу, – жена поставила свечу на стол и пододвинула себе табуретку.

– Хорошо. Если вдруг заблужусь – крикну.

Я побрел к выходу, спотыкаясь о невидимые в полумраке мешки с кошачьим наполнителем и кормом для собак. За моей спиной Кира пыталась наладить контакт с напуганным крохой:

– Как тебя зовут-то?

– Дима, – буркнул мальчуган, шумно шмыгнув носом, и немедленно добавил, – я есть хочу.

Я поинтересовался у кучерявой барышни, не знает ли она, где находится магазин для охотников и рыболовов, но данная категория оказывалась далеко за пределами ее интересов, так что помочь мне она ничем не смогла. Пришлось последовательно обходить все лавочки, всматриваясь в слепые вывески и высматривая характерный ассортимент на темных витринах.

В процессе поисков я обнаружил, что в магазине кроме нас присутствовали и другие люди, чьи голоса доносились с дальнего конца атриума. Эхо старательно пересказывало по несколько раз все, что они говорили, а потому разобрать в получающейся мешанине, о чем идет речь, оказалось совершенно невозможно. Различимыми оставались только интонации, в которых отчетливо читались боль и отчаяние, смешанные со страхом. Да уж, обстановка к веселью не располагала. Надо бы нанести визит вежливости местным аборигенам после того, как вытащим Димку. Чем черт не шутит, быть может у них есть хоть какая-то свежая информация.

Я так старательно вслушивался в чужие голоса, что едва не проскочил нужный мне магазин. Но когда я чуть не налетел на выставленный в проходе манекен, одетый в широкополую шляпу, пятнистую куртку и болотные сапоги, то сразу сообразил, что нашел именно то, что мне требовалось.

Здесь входную дверь никто не запирал, так что я без промедления приступил к изучению экспозиции. Первым делом я раздобыл себе фонарик, а после уже не спеша, по-хозяйски выбрал себе еще один рюкзак и начал собирать в него все, что могло нам пригодиться.

Спустя несколько минут я был вынужден взять тайм-аут, так как рюкзак уже наполнился до краев, а мои руки все еще чесались прихватить и то, и то, и это… Я остановился посреди магазинчика и задумался.

В том, что со мной происходило, чувствовалась какая-то неправильность, почти патология. Мое материальное положение позволяло мне, наверное, несколько раз на корню скупить все, что тут продавалось, даже не потревожив серьезно наш семейный бюджет. Но по факту я покупал здесь что-то не более пары раз, да и то лишь в рамках текущей потребности. Но сейчас меня охватило жгучее желание унести с собой все, вплоть до репеллента от комаров, наборов мормышек для зимней рыбалки и надувной лодки! Мое поведение отчетливо начинало отдавать клептоманией.

Да, давеча я расколотил торговый автомат и выгреб из него почти все бутылки и шоколадные батончики, но мои действия тогда оправдывались необходимостью выжить. Но тут – совсем другое дело. Я чувствовал, что начинаю входить во вкус, что мне нравится присваивать себе то, что я сочту нужным, не спрашивая ничьего согласия или разрешения. Ведь весь «Айсберг» оказался словно вычеркнут из привычных рамок законов, порядков и приличий. И в образовавшемся вакууме я мог устанавливать свои собственные законы, такие, какие сочту нужным. Кто первый встал – того и тапки, как говорится. Если все вокруг по-прежнему тянут ярмо ограничений, навешенных на них пикировкой, то я могу вертеть ими как захочу, ощущая себя Котом Базилио в стране непуганых Буратин!

Вот только одно беспокоило – если я сам первым подам пример вседозволенности, то почти наверняка потом все те же новые правила игры чуть позже кто-нибудь обязательно применит и ко мне самому. Это всего лишь вопрос времени. И, если я не хочу запалить пожар анархии, который потом неизбежно сожрет и меня, то лучше слегка притормозить. Тем более что я уже столько всего натолкал в рюкзак, что вряд ли смогу его вообще оторвать от земли.

Я вывалил свою добычу на пол и отобрал только то, что реально требовалось в данный момент, а именно небольшой топорик и с десяток фонариков. Они продавались с почти разряженными аккумуляторами, так что на всякий случай я взял их с некоторым запасом.

На обратном пути я не особо смотрел по сторонам, будучи погруженным в свои мысли, и по этой причине слегка растерялся, встретив у входа в зоомагазин незнакомую женщину. На вид ей было лет сорок, и подробности ее внешности мешало рассмотреть то, что она страшно сморщилась, получив в глаза луч моего фонаря. Я успел отметить лишь то, что, несмотря на сложную ситуацию, она, тем не менее, продолжала ревниво следить за своим внешним видом. Ее бордовый плащ и накинутый на шею тонкий шелковый шарф прекрасно сочетались по цвету, и даже тонкие губы были аккуратно подведены помадой соответствующего оттенка. Спохватившись, я отвел свет в сторону и, когда от незнакомки остался только силуэт, внезапно сообразил, что это все та же недавно встреченная нами женщина с пышной прической. Просто до сих пор у меня не было возможности рассмотреть ее лицо, отчего я и замешкался, поскольку уже привык воспринимать ее как чуть жеманный голос, доносящийся из-под развевающейся копны волос. Ну а теперь к нему и общему размытому контуру прибавилось еще немного бордового цвета.

– Вот, держите, – я протянул ей другой фонарик.

– Вы его… украли!? – она взяла его двумя пальцами и брезгливо держала подальше от себя на вытянутой руке, как мерзкую прыщавую жабу.

Ну что ты будешь с ними делать!?

– Там у них промоакция какая-то проходила, – соврал я, не моргнув глазом, – и бесплатные образцы были просто выложены на прилавке.

– А-а-а, тогда ладно, – она предпочла поверить моей неуклюжей лжи и не задавать дополнительных вопросов.

– Я – Олег, а Вас как величать? – теперь, когда я смог немного разглядеть нашу встречную, можно было и познакомиться. Видимо, прежде мое подсознание протестовало против того, чтобы обмениваться любезностями с кудлатым силуэтом.

– Жанна, – включив свой фонарик, она немедленно направила его мне в лицо. Ну а куда же еще!?

– Старайтесь не жечь его понапрасну, батарейки надолго не хватит, – я вытащил из рюкзака топорик и взвесил его в руке.

– Это там тоже бесплатно раздавали?

– А как же!

– Повезло Вам! – даже удивительно, сколь гибким может быть человеческий ум, если его припереть к стенке! Юристы таким вывертам обучаются специально, ну а мы осваивались прямо на ходу.

– Подождите здесь, – чтобы не рассмеяться, я поспешно нырнул в магазин, хрустя рассыпанной по полу стеклянной крошкой.

Кира уже наладила с мальчишкой контакт, и теперь они оживленно обсуждали какие-то насущные вопросы насчет игрушек, рисования, манной каши и всего остального. Мне даже не хотелось их прерывать, но впереди нас ждали еще 250 этажей спуска, так что пришлось отложить дальнейшую дискуссию на потом.

Я отдал фонарь жене, а сам взял в руки топорик и подступил к замку.

– Ну что, пацан, покуролесим немного? – я присел возле двери, чтобы было удобней работать.

– Ага! – новое приключение увлекло малыша целиком и полностью.

Вопреки моим опасениям, замок слетел после первого же удара. Похоже, он тут выполнял больше декоративную функцию, просто не позволяя кидпэту открыть дверцу домика изнутри и самовольно отправиться на прогулку.

Мальчуган выбрался на волю, щурясь от света. В клетчатой рубашке и джинсовом комбинезончике с одной свалившейся с плеча лямкой он походил на умильного кроху-фермера с пасторальных картинок из детских книжек. Пока я отсутствовал, Кира его успела побаловать разными вкусностями, и теперь с его груди на пол сыпались крошки от печенья, а на штанинах красовались коричневые следы от пальцев, испачканных в… ну, я все же надеялся, что в шоколаде.

– Да здравствует свобода! Да, Митяй? – честно говоря, я никогда не умел находить общий язык с такой мелюзгой, действуя больше наобум.

Паренек поднял на меня непонимающий взгляд своих небесно-голубых глазенок.

– Мы пойдем играть?

– Да… наверное… не знаю.

Только сейчас я сообразил, что нам светит перспектива везде таскать его с собой, кормить, поить, развлекать и вытирать ему сопли. С таким балластом спуск на две с половиной сотни этажей может превратиться в незабываемое приключение. А я не горел желанием брать на себя ответственность за еще одну маленькую жизнь.

– Давай сначала выйдем отсюда, а там уже решим, что и куда, – Кира взяла его за руку и повела к выходу из магазина, а я поплелся следом.

Жанна, едва завидев пацаненка, немедленно окатила его такой густой волной обожания, что я отчетливо ощутил во рту липкий привкус патоки. Она его всего ощупала, погладила, поправила лямку, стряхнула оставшиеся крошки, привела в порядок взъерошенные светлые волосики, непрерывно что-то лопоча и приговаривая. Парень, слегка ошалевший от такого приема, стоял неподвижно, точно манекен, и только хлопал глазами.

– Ну, как ты? – закончив первичный осмотр, она поставила Димку перед собой по стойке «смирно», – очень страшно было? Не замерз? Есть хочешь?

– Замерз чуть-чуть, – мальчишка опять шмыгнул носом, – и пить хочу.

Кира обернулась ко мне, но встретила только ничего не выражающий пустой взгляд, как будто я не понимал, чего она от меня ждет. Ведь если мы будем кормить и поить всех направо налево, то нам самим очень скоро ничегошеньки не останется.

– А где вы тут воду берете? – переадресовал я Жанне ее вопрос.

– Сначала мы черпали ее из фонтана, но сегодня она закончилась.

– Черт! Фонтан! А я и забыл! – действительно, в самом центре торгового зала всегда журчал небольшой фонтанчик, ставший уже настолько привычным элементом интерьера, что я его попросту не замечал, и вспомнил о его существовании только сейчас, когда Жанна мне напомнила. Теперь становилось понятно, почему она не выглядела измученной жаждой, – а где теперь набираете?

– Тут еще есть спортзал с бассейном…

– Вот же! – я в сердцах хлопнул себя по лбу, – ну не идиот ли я!?

В мое воображение незамедлительно хлынули декалитры и кубометры чистейшей прохладной воды, которую я пил большими жадными глотками, которой я умывался, в которой плавал и вообще ни в чем себе не отказывал.

– Там, правда, есть некоторые… затруднения, – тон, которым Жанна произнесла эти слова, заставил меня поставить свою разбушевавшуюся фантазию на паузу и вернуться в реальность.

– Что еще стряслось?

Пока мы шагали к спорткомплексу, Жанна кратко пересказала нам последние события, что происходили на этом этаже. По накалу драматизма они, конечно же, заметно уступали тому, что довелось пережить нам с Кирой, но все равно изрядно выбивались из привычных рамок.

В момент отключения бассейн был полон людей, и внезапное наступление полной темноты вызвало всеобщую сумятицу, едва не перешедшую в панику. Дежурным смотрителям стоило немалых усилий удержать ситуацию под контролем. В непроглядном мраке, где единственными источниками неверного мечущегося света остались экранчики нескольких коммуникаторов, народ начал кричать, лихорадочно искать берега и выбираться на сушу, толкаясь и скользя на мокром кафеле. И в толчее одна девушка крайне неудачно споткнулась о поручни и свалилась в воду, попутно ударившись головой о край.

В царившей неразберихе этот несчастный случай едва не остался незамеченным, грозя обернуться трагедией, но, к счастью, кто-то обратил внимание на неподвижное тело, плавающее на поверхности. И тогда один из смотрителей, не раздумывая, бросился в воду и вытащил потерявшую сознание девчонку. Он вытряхнул ей воду из легких и делал искусственное дыхание, пока она не пришла в себя.

Публика уже была готова взорваться аплодисментами, как вдруг откуда-то выскочила мать потерпевшей и, не разобравшись, чуть ли не с кулаками набросилась на спасителя своей дочери. Она только в раздевалке обнаружила, что девочки рядом нет и едва с ума не сошла, повсюду ее разыскивая. Смотритель и так был на взводе, а нападение взвинченной дамочки его совсем доконало.

– Ему попросту сорвало крышу! – энергично заколыхавшаяся шевелюра нашей спутницы и сама, казалось, собиралась сбежать от хозяйки, – начал на всех орать, грубо выталкивать вон из бассейна, вплоть до открытого рукоприкладства. А потом, когда всех выгнал, включая своих коллег, запер все двери, забаррикадировался в холле и вот уже третий день держит оборону, никого не подпуская даже на пушечный выстрел.

– Но как он объясняет свое поведение? – Кира держала Димку за другую руку, и они с Жанной переговаривались через его голову.

– Разве псих должен оправдываться за свои действия? Кричит, что бассейн закрыт по техническим причинам и все тут.

– А та женщина пыталась хоть как-нибудь с ним объясниться, извиниться за досадное недопонимание?

– Он никого не слушает и слышать не хочет. Там голодные дети плачут, старики уже еле ноги передвигают, а ему плевать! Мстит он так всем нам, что ли? Не знаю.

– Так скрутите его, раз по-хорошему не понимает! – встрял я в их дискуссию.

– Если бы Вы его видели, то таких предложений не выдвигали, – Жанна обернулась ко мне и на ее четко очерченных бордовой помадой губах промелькнула печальная усмешка, – всех, кто пытался пробраться мимо него, он хватал и избивал до беспамятства, – она передернулась, – мне даже кажется, что он получает садистское удовольствие от этого процесса.

– Понятно. Ну ничего, мы попробуем что-нибудь придумать, верно, Митяй?

– Ага! – поддакнул малыш, для которого все происходящее вокруг представлялось увлекательной игрой в приключения.

Тем временем мы подошли к дальнему концу торгового комплекса, где, собственно, и находился спорткомплекс с бассейном. Тут, на небольшом освещенном пятачке перед высоким панорамным окном собралось немало народу, пребывавшего в напряженном ожидании, и, определенно, томящегося здесь уже довольно долго. Слышался детский плач и жалобные женские причитания, но никто не предпринимал никаких активных действий. Расходиться люди, впрочем, также не торопились, расположившись кто на расставленных там и сям диванчиках, а кто и просто сидел на полу у стены, подстелив под себя что-то из одежды.

Картина больше всего напоминала потрепанный жизнью цыганский табор на привале. Голод и жажда уравняли всех. Успешные бизнесмены, артисты, чиновники, что еще несколько дней назад ощущали себя солью земли и играючи выбрасывали на ветер сотни тысяч и миллионы, теперь были готовы отдать чуть ли не все свое состояние за стакан простой воды.

Как звери в саванне, собирающиеся к единственному оставшемуся в разгар засухи грязному озерцу, они пришли сюда, где еще имелась возможность раздобыть воду. Без нее возвращаться в темные, холодные и пустые квартиры не имело никакого смысла.

При нашем появлении несколько пар глаз обратили на нас свои взгляды, но ненадолго. Все внимание людей было сосредоточено на стеклянных раздвижных дверях, за которыми виднелся холл спортивного центра со стойкой администратора. По ту сторону дверей громоздилась баррикада из двух столов и нескольких кресел.

Жанна с Димкой направилась к какой-то своей знакомой, и Кира пошла вместе с ней, а я приблизился к дверям, желая получше рассмотреть, что творится в глубине холла. В сером полумраке виднелась пустая стойка администратора, казалось, что в помещении никого нет. Двери открывались и закрывались при помощи электропривода, так что, с одной стороны, их конструкция не предусматривала возможности дополнительно запереть их на замок, а с другой, сейчас их пришлось бы двигать вручную.

Я ухватился пальцами за края створок и без особого труда расширил щель между ними на несколько сантиметров.

В следующую же секунду из-за стойки буквально выпрыгнул здоровенный мужик, который, видимо, только и ждал, когда к нему пожалует очередной простофиля. Он взревел, точно раненый медведь, размахивая кулаками размером с хороший кокос и осыпая меня ругательствами, чей поток был начисто лишен какой-либо связности и логики. На меня словно набросился ком сконцентрированной ярости и злобы. В одном Жанна оказалась абсолютно права – мысль о том, чтобы схватиться с ним в рукопашной, граничила с самоубийством.

За моей спиной в зале снова заплакали напуганные дети, а одна из осунувшихся женщин повисла у меня на рукаве, умоляюще лопоча:

– Не надо, не трогайте его! Вы же видите, что он ненормальный! Он тут всех нас убьет, не надо!

Я аккуратно сдвинул створки обратно и отошел назад от греха подальше. Кто знает, что у него на уме, вдруг, и в самом деле выскочит и устроит всем кровавую баню? В этот момент я пожалел, что оставил топорик в зоомагазине, но, если честно, чем бы он мне помог? Я нисколько не сомневался, что не решился бы пустить его в ход, а вот если бы тот верзила у меня его отобрал…

– Ладно, я все понял, успокойтесь, – я отцепил разволновавшуюся дамочку от своей куртки.

– Мимо него никак не пройти, даже не надейтесь, – подал голос невысокий полноватый мужчина, сидевший в кресле под еще одной искусственной пальмой.

Судя по его лицу с разбитой опухшей губой и заплывшим глазом, обрамленным разводами всех цветов побежалости, по крайней мере одну попытку штурма он уже предпринимал.

– И что, никаких вариантов не просматривается?

– Он запер все двери и никого даже близко не подпускает. На все наши уговоры кричит, что там опасно, и что бассейн закрыт, пока не разрешатся проблемы с энергоснабжением.

– Но мы же не купаться там собираемся!

– А ему без разницы, его напрочь переклинило. Он ничего не слышит и слышать не желает, – мужчина безнадежно вздохнул и ощупал свой подбитый глаз, – я попробовал ночью тихонько прокрасться, но… сами видите.

– Чего же вы все тогда тут ждете? – я оглянулся на изможденных людей, – что он помрет от голода?

– Так у него там буфет, куда он регулярно наведывается. Мы всяко раньше окочуримся.

– Если тут сидеть бесполезно, то не лучше ли в таком случае попробовать спуститься? На 200-м «жемчужном» есть большой супермаркет – там обязательно найдется, чем поживиться.

– Но он же не работает! – воскликнула женщина, которая, кажется, любое событие воспринимала как катастрофу и по любому поводу была готова причитать и заламывать руки.

– Мы оказались в критической ситуации, угрожающей нашей жизни, – толстячок выговаривал слова осторожно, придирчиво осматривая каждое из них со всех сторон, – так что, как мне кажется, вполне имеем право на некоторые экстраординарные меры.

– Так за чем дело стало?

– У меня сын уже сбегал туда, разузнать, что к чему, но, говорит, там ситуация еще хуже.

– Хуже!? – сдавленно пискнула паникерша, – куда же еще хуже!?

– У нас-то всего один такой буйный, – мужчина кивнул на закрытые двери, – а там таких целая толпа. Вот если бы его как-нибудь оттуда выманить…

– А другие входы в бассейн есть? Кроме парадного.

– Не знаю, – мужчина пожал плечами, – в любом случае, они предназначены только для обслуживающего персонала.

– Но мы же в критической ситуации!

Мой собеседник нахмурился, с видимым усилием втискивая новую, революционную концепцию в прокрустово ложе психокоррекционых установок. Быть может, ему стоило поголодать еще денек-другой, и тогда бы пошло легче, но он все же справился и так.

– Давайте посмотрим, – он выбрался из кресла, и мы направились в коридор, ведущий на задворки спорткомплекса.

За первой дверью обнаружилась каморка, где парковались на перезарядку роботы-уборщики. К данному моменту все они светились красными индикаторами низкого заряда батарей, и толку от них не было никакого. Вторая же дверь скрывала складское помещение со стеллажами, заполненными сложенными полотенцами и махровыми халатами для посетителей, а также рядами банок с моющими средствами и прочими химикатами, необходимыми для работы заведения. В дальнем конце помещения луч фонаря высветил еще одну дверь, ведущую, по всей видимости, непосредственно в основной зал бассейна.

Я уверенно шагнул внутрь, но сопровождавший меня мужичок так и остался топтаться на пороге, удерживаемый на месте небольшой табличкой с надписью «служебное помещение, вход только для персонала».

Дальняя дверь ожидаемо оказалась заперта, и я, чертыхнувшись, развернулся, собираясь идти назад, но попутно решил изучить расставленные на полках канистры и фляги. И тут у меня в голове что-то щелкнуло. Я придвинул к себе одну бутыль, внимательно вчитываясь в мелкие буковки на этикетке. У меня начал созревать план.

Я повернулся к мужику, зажав фонарик в зубах и держа в каждой руке по полной канистре.

– Вам крупно повезло, что я по образованию – химик, – прошепелявил я, и мое лицо засияло довольной ухмылкой, – мы этого паскудника оттуда выкурим!

Мой замысел включал в себя два ведра, четыре канистры, щепотку авантюризма и моток крепкой веревки, за которой мне пришлось сгонять в туристический магазинчик. Отобрав нескольких добровольцев, согласившихся нам помочь, я попросил всех остальных отойти подальше от входа в спорткомплекс, и кратко изложил суть.

– Смотрите, это – раствор гипохлорита натрия, – я открыл одну из емкостей и перелил ее содержимое в ведро. В воздухе незамедлительно распространился характерный едкий запах, – его используют для дезинфекции и обеззараживания воды.

Перелив в одно ведро две канистры, я взялся за второе.

– А здесь у нас моющее вещество для очистки сантехники, – я начал заполнять и его, – прелесть в том, что оно содержит немного соляной кислоты, при взаимодействии с которой гипохлорит разлагается с выделением чистого хлора. Нам достаточно вылить эти два ведра на пол в холле, закрыть двери поплотнее и подождать несколько минут. Если этот придурок не совсем безумен, то он обязательно рано или поздно выбежит на чистый воздух. В противном случае он рискует получить ожог легких и лишиться зрения, а то и вовсе задохнуться. Тут-то мы его и упакуем. Все ясно?

– Мы его так точно не убьем? – обеспокоился молодой долговязый парень в темно-синем кашемировом и явно недешевом пальто, смотревшемся удивительно неуместно на фоне искусственных пальм. Он, как я понял, был сыном того полноватого мужика.

– Вряд ли, – отмахнулся я, стараясь придать своему голосу побольше уверенности, – концентрация для такого явно недостаточная, но приятного все равно будет мало.

– Ну что ж, давайте попробуем, – толстяк взялся за подготовленное мною ведро.

Сказать по правде, у меня доставало сомнений в успешности моего плана. Не так могло пойти все, что угодно. Но единственной альтернативой, приходящей мне на ум, оставался поджог, что представлялось чересчур рискованным ходом, чреватым плохо прогнозируемыми и необратимыми последствиями. Особенно при неработающей вентиляции и отсутствии воды.

Тем не менее, в конечном итоге все вышло именно так, как я и задумывал. Мы приоткрыли створки, вызвав очередной шквал брани и угроз, и, не мешкая, последовательно выплеснули на пол за ними оба ведра с химикатами. Образовавшаяся лужа немедленно подернулась белой пленкой образующейся пены, и в ноздри ударил резкий запах хлора. Мы немедленно закрыли двери обратно и приготовились ждать, присев по бокам от входа и натянув поперек него веревку.

Отбрасываемая в стороны мебель загрохотала уже меньше, чем через минуту. Выскочивший наружу мордоворот немедленно споткнулся и упал, а нам оставалось только всей гурьбой навалиться и скрутить ему руки. В суматохе я совсем позабыл, что двери необходимо немедленно снова закрыть, так что, пока то, да это, даже мы успели надышаться до рези в глазах и горле. Хлорный аромат потом расползся по всему этажу и преследовал нас еще очень долго, но все это выглядело сущей мелочью на фоне связки ключей, что я вытащил из кармана скрученного нами смотрителя.

Один из них подошел к дальней двери кладовки и уже через минуту я вышел в зал к страждущим с двумя ведрами чистой прохладной воды в руках.

* * *

– Я покажу вам.

Сидящий за простым офисным столом Волочин говорил спокойно и неторопливо, лениво роняя слова. Ему не требовалось повышать тон или скатываться до пафосного надрыва – сложившаяся ситуация гарантировала, что слушать его будут с предельным вниманием, ловя каждую его фразу так же жадно, как иссушенная зноем земля ловит первые дождевые капли.

– Я покажу вам.

Любой прогресс направлен на то, чтобы облегчить человеку жизнь, упростить решение повседневных задач, расширить его горизонты. Но вот если он начинает собой Человека подменять – жди беды. Мы и так уже опасно зависим от собственных изобретений и технологий, однако в последнее время процесс зашел уже слишком далеко. Сегодня научные прорывы вторглись в такие области, где любое неосмотрительное решение способно повлечь за собой крайне тяжкие последствия.

Слепо полагаясь на услужливые машины и всевозможных электронных помощников, люди и так обленились сверх всякой меры, но они не остановились на достигнутом, передав на внешнее управление свою волю. Чем дальше, тем сильней деградируют и атрофируются их личности, превращаясь постепенно в бесформенный кисель.

Когда-то Человечество вполне обходилось без тех технологий, что имеются у нас сейчас, обходилось без машин и без компьютеров. Но никогда и никому не удавалось выжить без души.

Новообретенная зависимость все глубже затягивает мир в свои смертоносные объятья. Если вовремя не опомниться и не остановиться, то финал предсказать несложно. Расслабленное и аморфное Человечество будет сметено любым, даже незначительным катаклизмом, любой мало-мальской природной или техногенной катастрофой.

И, коли мы не желаем подобной участи, то что-то менять необходимо уже сегодня, сейчас. Чем раньше начать лечение, тем больше шансов на его успешный исход. Еще не поздно остановиться и отступить от края пропасти, над которой уже занесена наша нога. Кто-то должен открыть людям глаза. Они должны увидеть, в какую бездну ведут их новомодные веяния, какая смертельная угроза нависла над всем нашим родом.

Я покажу вам.

Картинка мигнула, сменившись записью с камеры видеонаблюдения, на которой какой-то человек сначала крушил табуретом витрину торгового автомата, а после принялся выгребать ассортимент из его развороченного нутра. Следующая запись демонстрировала здоровенного мужика, буквально за шиворот выбрасывавшего за порог чем-то не угодивших ему людей. Один из посетителей попытался что-то ему возразить, но немедленно схлопотал мощнейший удар в челюсть, от которого пролетел метра три и врезался в группу женщин и детей в полотенцах и купальниках. Еще одна смена кадра – и на экране развернулась самая настоящая битва у входа в продуктовый магазин, где в дело шло все, что подворачивалось под руку, от бутылок с растительным маслом до целых стеллажей с приправами…

Камера вновь переключилась, показывая очередную сцену насилия и хаоса, а за кадром продолжал вещать бесстрастный голос Волочина.

– Все, что вы видите на экране, происходит в данный момент в жилом комплексе «Айсберг», который три дня назад был нами блокирован и полностью отключен от энергоснабжения и всех коммуникаций. Да-да, это тот самый «Айсберг», что в рекламных материалах именовался не иначе, как «Обретенный Эдем». Центр закрытого кантона, обитель избранных, полностью избавленная от любого криминала, воплощенная мечта о комфортной и безопасной жизни. Кусочек рукотворного рая.

И посмотрите, во что превратились его жильцы, выдернутые из привычной среды обитания. Как только речь зашла о выживании, вся их лицемерная вежливость, вся их фальшивая законопослушность, их напускная культурность осыпались как шелуха. В ситуации, где обычные люди мобилизуются и стараются, объединив усилия, совместно искать путь к спасению, они распались на тысячи эгоистичных индивидуумов, заботящихся исключительно о собственном благе. Все их психокоррекционные установки рассеялись словно дым, обнажив самые глубинные пороки, скрытые до поры под наложенными извне искусственными ограничениями. Некогда «идеальное» общество на наших с вами глазах превращается в обезумевшее стадо, совершенно неспособное себя контролировать и громящее все вокруг.

И подобная участь грозит любому человеку, прошедшему процедуру пикировки, поскольку он отдал заботу о воспитании своей силы воли на откуп приходящим нянькам, а построение храма своей души – наемным архитекторам. Оставшись без их поддержки он неизбежно падет на самое дно, где нет представлений ни о законе, ни о морали, ни о нравственности.

А потому смотрите внимательно, смотрите, от какой судьбы я пытаюсь всех вас уберечь. «Айсберг» станет уроком, назиданием для всех. Уроком жестоким, но необходимым. Уроком, который всем вам придется выучить назубок. Так что смотрите внимательно, все только начинается.

Для тех же, кто попытается нам помешать, я подготовил небольшое персональное послание.

Камера выхватила из темноты фигуру девушки, одна рука которой была прикована наручниками к трубе, а другой она заслонялась от бьющего в глаза яркого света. Громыхнул выстрел, и она вскрикнула, схватившись за раненое бедро и на короткое мгновение открыв свое лицо…

Экран погас.

Жалобный хруст пластика выдернул Александра Саттара из оцепенения. Он разжал кулак, и на ковер упали обломки пульта, оставившие на ладони глубокие красные следы. Устало проведя морщинистыми руками по лицу, словно счищая с него липкую паутину, он наткнулся на приклеенный за ухом квадратик «Стимпласта» и раздраженным рывком оторвал его и отбросил в сторону. Сейчас ему требовался не гомеопатический пластырь, а что-нибудь более сильнодействующее. Что-нибудь, исчисляемое в килотоннах тротилового эквивалента.

Александр жестом подозвал к себе робосекретаря.

– Организуй созыв Совета Лиги. В полном составе. И срочно, – он задумался, вспоминая, не забыл ли чего, – и еще мне, похоже, понадобится новый пульт от проектора.

* * *

Пробуждение в чужой постели часто сопровождается коротким периодом замешательства, пока не сообразишь, где ты находишься, и как здесь очутился. Случаются и особо тяжкие случаи, когда ты обнаруживаешь, к примеру, что валяешься прямо в одежде поперек кровати, или же спиной ощущаешь, что под одеялом ты не один и боишься обернуться.

Я же, счастливо избежав подобной участи, моментально вспомнил, как накануне мы еще долго наводили порядок с обеспечением жильцов питьевой водой, а после, благоразумно решив не продолжать свой путь на ночь глядя, спустились на один этаж вниз, где уже начинались гостиничные уровни, и выбрали себе пустующий номер, в котором и заночевали.

Но накувыркались мы вчера знатно! Мужчины таскали ведрами воду, женщины разливали ее в принесенную посуду – бутылки, кастрюли и чайники. Киру я вооружил бумагой и фломастерами, и она всем спускавшимся к нам жильцам вручала объявления о том, что на 250-м, «янтарном» этаже можно получить питьевую воду. Требовалось развесить их во всех квартирных холлах, чтобы хоть как-то облегчить людям жизнь. Как только соответствующая весть разлетелась по зданию, народ к нашему водопою хлынул просто рекой, а потому к вечеру я уже еле передвигал ноги от усталости.

Напоследок мы выставили в холле наполненные водой ведра и разошлись. В суматохе я не видел, куда подевался Димка, но Кира успокоила меня, сказав, что Жанна забрала его к себе домой. Теперь и нам самим следовало решить, куда податься на ночлег. Идею карабкаться обратно почти на сорок этажей я категорически отверг, и даже подумывал организовать привал в туристическом магазине, воспользовавшись продававшимися там матрасами и спальными мешками, но тут жена крайне своевременно вспомнила про гостиницу.

В тот магазинчик я все же заглянул, разжившись походной горелкой с запасом сухого спирта и небольшим котелком. Также я совершил набег на буфет спорткомплекса, прихватив несколько засохших булочек и сосисок для хот-догов. От них, правда, до сих пор несло хлором, но голод оказался сильней. Так что на сей раз мы организовали себе вполне нормальный горячий ужин. Мы даже выпили чайку!

А потом я еще шиканул и устроил себе помывку. Со стороны это, наверное, смотрелось исключительно сюрреалистично – я один в темной душевой, освещаемой только направленным в потолок полуразряженным фонариком, опрокидываю на себя ведро зачерпнутой из бассейна холодной воды и выгляжу при этом абсолютно счастливым!

На завтрак у нас был кофе с круассанами, черствыми как мозолистая пятка. Из любопытства я заглянул на этаж, где давеча у нас состоялась «Битва при бассейне», но сегодня там все выглядело спокойно, хотя запах хлора до конца еще не выветрился. Время от времени из темноты атриума выныривал кто-нибудь с бутылкой под мышкой, наполняя ее из ведра и молча исчезал. Я также пополнил наши запасы и уже собирался уходить, как вдруг увидел моих старых знакомых – толстячка с подбитым глазом и парня в синем пальто. Михаил и Антон, если я со вчерашнего дня ничего не перепутал. Судя по объемистым сумкам, что они несли в руках, одной лишь водой их планы не ограничивались.

– О! Химический Олег! – приветствовал меня глава семейства, – я думал, вы уже отбыли.

– Да, собираемся помаленьку. Просто решили сперва выспаться как следует, пока еще есть такая возможность.

– Это верно, вчера мы здорово умотались, – они достали принесенные емкости и я помог им наливать в них воду из ведра, – все насквозь хлоркой провоняли, и сами-то принюхались уже, а мать нас на порог пускать не хотела!

– Куда теперь нацелились?

– Решили последовать вашему примеру – будем выбираться отсюда.

– А где же ваша… половина?

– Жена? Так у нее ноги побаливают, и ей по лестницам скакать не с руки, – толстяк ткнул пальцем себе за спину, – мы ей оставили, что поесть, так что она там без нас не пропадет. Вы сами-то скоро выдвигаетесь? Вас подождать?

– От компании не откажемся, тем более что мы уже готовы. Я только водички набрать заглянул. Мы тут рядом обосновались, в гостинице этажом ниже.

– Отлично! Встретимся на лестнице.

Что ни говори, а путешествовать в коллективе, пусть даже путешествие заключается в пересчете бесчисленных ступенек в темноте лестничного колодца, несравненно веселей. Да и дорога не кажется такой длинной. Мы беззаботно лопотали о всяких пустяках, понося на чем свет стоит администрацию комплекса, полицию, правительство и далее по списку. Лучи наших фонариков мельтешили по стенам, то и дело выхватывая из мрака табличку с очередным номером. Иногда мы выглядывали в лифтовые холлы, отметив, что ниже какого-то этажа все торговые автоматы были разбиты и полностью разграблены. Нам так и не удалось прийти к единому мнению о причинах такого погрома, а поскольку с собой мы взяли вполне достаточно припасов, то не особо переживали по этому поводу. Числа на табличках неуклонно уменьшались, и мы сами не заметили, как очень скоро без особых сюрпризов добрались до «сапфирового» уровня.

И вот тут-то поотставшие приключения нас и настигли.

Мы внезапно обнаружили себя окруженными группой молодых людей, внешность которых мешал рассмотреть свет фонарей, что они направляли нам в лицо, но вот разного рода палки, что незнакомцы держали в руках, я разглядел вполне отчетливо. Еще несколько дубин грубо уткнулись нам в спины.

Начало выглядело многообещающим.

– Кто такие? Откуда? – потребовал от нас отчета парень, к которому нас подтолкнули, не утруждая себя особой обходительностью.

– Оттуда! – с вызовом огрызнулся Антон, но треснувшая по уху палка заставила его немедленно пожалеть о своей дерзости.

– С какого этажа?

– С 288-го, – призналась Кира, – а в чем, собственно…

– Вопросы здесь я задавать буду! – парень направил луч фонаря мне в глаза, – а ты?

– Мы вместе, – я не понимал, что происходит, но не видел ничего зазорного в том, чтобы жить на 288-м этаже. Это же не преступление, в конце концов!

– Вы все оттуда?

– Какое это имеет значение!? – вновь попытался протестовать Антон, заработав на сей раз тычок под ребра от собственного отца, соображавшего заметно быстрей.

– Мы с ним – с 261-го, – ответил Михаил за него.

– Куда направлялись?

– Вниз, – ответ казался мне сам собой разумеющимся, – хотим выбраться отсюда.

– Смешно пошутил. Ха-ха. Что в баулах?

– Личные вещи.

– Вываливайте.

– А не пойти ли вам… – тут уже и я сам не вытерпел, но Кира резко дернула меня за рукав, и только поэтому удар пришелся мне по плечу, а не по темечку.

Дискуссии не предполагалось, все разговоры остались в прошлом, уступив место дубинкам и беспрекословному повиновению. С меня сорвали рюкзак и вытряхнули все его содержимое, а также содержимое двух сумок наших спутников в одну кучу. Глядя на то, как в наших вещах роются какие-то чужие люди, я вдруг вспомнил свои размышления в туристическом магазине. Мои опасения начали претворяться в жизнь даже скорее, чем я ожидал. Власть закона в «Айсберге» уже закончилась, и началась власть силы.

– Откуда вода? – парень, выступавший тут за старшего, сунул мне в лицо одну из бутылок.

– Из бассейна, – ответил я, изо всех сил сражаясь с искушением добавить еще пару ласковых слов от себя.

– О! Его удалось открыть!? – он подозвал к себе одного из помощников, – сбегай к Марку, скажи, чтобы отправил группу наверх захватить бассейн. Пусть займут оборону и никого к воде не подпускают. Схему ее распределения мы потом проработаем.

– Эй, вы что себе позволяете!? – возмутилась Кира, – это же единственный оставшийся у жильцов источник воды!

– И именно поэтому его необходимо взять под контроль, – командир отпустил посыльного и обернулся к ней, – в условиях ограниченности ресурсов их потребление приходится строго регламентировать.

– Вы хотите уморить жаждой всех жильцов?

– В критической ситуации иногда приходится принимать непростые решения. В любом случае, кто не работает – тот не ест. А все остальные получат свой паек в строгом соответствии с тем вкладом, что они внесли в общее дело.

– Что еще за «общее дело»? – в голосе жены послышалась тревога, да и я сам почувствовал, как от этих слов повеяло чем-то зловещим. В воображении всплыли картины, исполненные колючей проволоки и вооруженных охранников с озлобленными цепными псами.

– Организация обороны, разумеется. Разве вы не видите, что мы на войне? И все вы теперь – мобилизованные, – он кивнул кому-то за нашими спинами, – Петро, забирай их к себе в овощной, пусть помогут там с баррикадами.

– На вой… войне!? Какой войне!? С кем!? – я так опешил, что даже начал заикаться. Судя по всему, остальная наша компания чувствовала себя аналогично. Мозг принялся лихорадочно генерировать самые разные версии, одна безумнее другой.

В стране внезапно начался вооруженный конфликт!? Это бы многое объяснило – и отключение электричества, и пропажу связи, но с чего вдруг? Да и открывающийся из окон вид нисколько не напоминал панораму разбомбленного мегаполиса. Город продолжал жить своей обычной жизнью, ни истребителей в небе, ни танков на улицах.

В нашем здании проводится спецоперация? Вражеский десант высадился в «Айсберге»? Но мы же не слышали ни стрельбы, ни взрывов. Да и просто бред!

– С кем, с кем… – в сиплом голосе Петро сквозила вселенская усталость от необходимости в сотый раз объяснять очевиднейшие вещи бестолковым недотепам, – с Нижними, естественно. Так что подбирайте свои шмотки и шагайте! Они вас дожидаться не будут, новый штурм может начаться в любой момент.

Нам позволили забрать наши сумки и рюкзаки, предварительно полностью их выпотрошив и изрядно облегчив. В первую очередь от воды, продуктов и фонариков. Хорошо, хоть документы и кое-какие теплые вещи оставили. И на том спасибо.

Дальнейший наш путь пролегал по темным задворкам супермаркета. Двери всех магазинчиков, что мы проходили, были распахнуты настежь, и, скорее всего, все, что представляло хоть мало-мальскую ценность, оттуда уже вынесли. В воздухе отчетливо ощущался запах дыма, и я уже начал опасаться возможного пожара, но тут мы завернули за угол и вышли в основной торговый зал, который освещался множеством чадящих факелов. Света они давали немного, разгоняя тьму только на небольших пятачках вокруг себя, а потолок и вовсе исчезал в кромешной тьме. То ли потому, что свет до него не доставал, бесследно исчезая в пелене дыма, то ли потому, что он весь уже покрылся толстым слоем сажи.

Со всех сторон слышался шум, гам и лязг. Мы увидели, как люди волокут продуктовые тележки, пустые стеллажи и ящики, складывая их в бесформенную груду, перегораживающую ведущий влево проход. Баррикада уже поднялась выше человеческого роста, но работа не прекращалась. Несколько человек забрались на ее вершину, и одни указывали, куда складывать принесенный металлолом, а другие, стоявшие рядом с ними, внимательно всматривались в темноту по ту сторону завала, чтобы вовремя предупредить о начавшейся атаке.

– Это Молочный фланг, – Петро подтолкнул меня в спину, – нам дальше.

– Ну и вонь! – Кира недовольно поморщилась и зажала пальцами нос.

Я также отметил, что к запаху гари тут примешивались ароматы испорченных продуктов. В молочном отделе это ощущалось еще не так сильно, всего лишь легкая кислинка от прокисшего молока, но теперь, по мере приближения к пункту назначения, вонять стало заметно сильней. Полные склады уже начинающих гнить овощей и фруктов создавали вокруг неописуемую атмосферу свежести и благоухания. Что ж, этого и следовало ожидать – наш отключившийся холодильник начал попахивать уже на второй день. А тут, да еще с поправкой на масштаб…

– Отставить капризы! – усмехнулся Петро, – считайте, что вам еще повезло, могли ведь и в рыбный отдел направить…

– Слушайте, – решил я предпринять еще одну попытку объясниться, – мы просто проходили мимо, нам надо выбраться из здания, и мы не собираемся лезть в ваши дела. Дайте нам пройти дальше вниз и все.

– Ты, похоже, плохо слушал, – меня снова грубо ткнули палкой в спину, требуя быстрее передвигать ноги, – так что я повторяю специально для тебя: вы теперь – мобилизованные, и будете делать то, что вам прикажут. Иначе останетесь без пайка. И это еще в лучшем случае.

– Замечательно! – угрюмо буркнул Антон, – а что будет в худшем?

– Если Нижние прорвут нашу оборону, то они заберут все, оставив нас подыхать с голоду.

– Имеющихся продуктов хватит на всех!

– Не болтай чушь! Сюда каждый день завозили по несколько фур продовольствия, которое к вечеру уже полностью расходилось. Тут складских запасов – на день бодрой торговли, не больше. А с учетом того, что часть товара уже испортилась, уже и этого нет. Так что лишние рты нам не нужны, и от желающих поживиться нашим добром приходится держать оборону.

– Но какой смысл цепляться за склады с гнильем!? – встрял я, – почему бы всем просто не собраться и не покинуть «Айсберг»? Спокойно и организовано.

– Ха! Как ты думаешь, стали бы Нижние с таким остервенением рваться к нам сюда, если бы там, внизу, – Петро указал пальцем себе под ноги, – царила бы тишь и гладь? А здесь у них еще есть хоть какой-то шанс выжить.

– Но что же такое творится на нижних этажах, если…? – Кира потрясенно округлила глаза.

– Отставить разговоры! Принимайтесь за работу! – Петро подвел нас к баррикаде Овощного фланга, – крепите оборону всем, чем сможете. Если начнется штурм – отбивайтесь, и ваша доблесть будет вознаграждена по заслугам. Все, приступайте, время не терпит!

В последующие несколько часов мы оказались счастливо избавлены от необходимости о чем-то глубоко задумываться и, тем паче, принимать решения. А на все не относящиеся к делу вопросы следовал короткий и доходчивый ответ в виде удара палкой, так что наша дрессировка не отняла особо много времени. Под бдительным надзором вооруженных дубинками бригадиров мы волокли к баррикаде тележки, стеллажи, морозильные лари, да и вообще все, что попадалось под руку. Другие бригады занимались непосредственно укреплением оборонительного вала с использованием всего того хлама, что мы им подтаскивали.

Нашу спустившуюся сверху компанию распределили по разным бригадам, и мы пересекались лишь изредка. Михаил с Антоном, насколько я мог судить, выглядели вполне довольными своими новыми обязанностями и таскали металлолом даже с некоторым энтузиазмом. Киру поставили к другим женщинам, которые запасали боеприпасы, в качестве которых выступали гнилые овощи. Их задача состояла в том, чтобы перебирать продукты, выбирая из них те, что еще годились в пищу, и складывая их в отдельные ящики. Приставленные к ним контролеры пристально следили за тем, чтобы никто не утянул под шумок что-нибудь съедобное.

Все то, что можно было более-менее долго хранить без холодильника или темпоральной камеры, уже давно изъяли и переместили на «центральный склад», организованный в мясном отделе. Наибольшую ценность представляли консервы и крупы, которые стерегли особенно рьяно. Через некоторое время я увидел, как на склад проследовали несколько человек с ведрами и большими бутылями в руках. Судя по всему, они все же захватили бассейн, лишив жителей доступа к воде и пустив псу под хвост все наши вчерашние усилия. Рядом я услышал вздох Киры, но поделать ничего не мог и только скрипнул зубами в бессильной злобе.

Я так и не понял, кто именно здесь всем заправлял – сами жильцы или кто-то из персонала магазина. Скорей всего, и те и другие, слившись в трогательном симбиозе, удовлетворяли свои давние тайные фантазии, вырвавшиеся на волю в едва разгоняемом желтым светом чадящих факелов мраке (факелы, кстати, поставлял именно наш отдел, пропитывая растительным маслом тряпки, намотанные на ручки от оконных щеток и швабр). Да, критическая ситуация порой диктует необходимость принятия жестких решений, но кое-кто, как мне кажется, быстро вошел во вкус и теперь с упоением играл на его фоне роль Спасителя Нации. Сурового, строгого, подчас жестокого и беспощадного, но руководствующегося исключительно соображениями всеобщего блага. Ну а как иначе? Приятно же, когда чинимое тобой насилие оправдано] Потом еще спасибо скажут. Как Джорджу Роджерсу, который сперва сам поджег «Морро касл», а потом стал национальным героем, прославившись активным участием в спасении пылающего корабля.

Мы стаскивали на передовую все, что удавалось оторвать от пола, оставляя более тяжелые либо просто крепче прикрученные вещи на потом. Развлекались, так сказать, в чуть меньшем масштабе, срывая свою агрессию на бессловесных железках. Критическая же ситуация, верно? Круши, ломай – никто и слова не скажет, ибо так надо.

В какой-то момент нашу работу прервали крики, донесшиеся со стороны баррикад.

– Нижние пошли на штурм! – воскликнул кто-то, и мы, бросив на полпути очередной холодильник, со всех ног помчались к передовой.

Тревога, однако, не то, чтобы оказалась ложной, просто на сей раз атакующие ударили на другом участке обороны. Нападающие, как я понял, всякий раз прощупывали наши рубежи в разных местах, пытаясь найти слабину, но пока безуспешно. Шум и крики продолжались около минуты, а потом все вновь стихло. Когда стало ясно, что атака отбита, я машинально вздохнул с облегчением, хотя, будь наступление более удачным, у нас, возможно, появился бы шанс отсюда сбежать.

Эта мысль меня так заинтересовала, что только хриплый окрик Петро вывел меня из задумчивости.

– Что стоишь, как пень!? Все уже сделал, да? Кондитерский отдел еле отбился, а следующий удар вполне может прийтись по нам!

– И чем же они отбивались? – не удержался я от ехидного вопроса, – тортами с заварным кремом?

Только быстрая реакция уберегла мою голову от еще одной шишки – палка просвистела у самого уха.

– Если ты такой умный – придумай что-нибудь более действенное!

– А если и вправду придумаю?

– Получишь двойную пайку, – Петро кивнул на Киру, – для себя и для супруги.

– Но кто же будет холодильники таскать?

– Кончай разглагольствовать! И без тебя справятся. Есть дельные идеи – продемонстрируй. Можешь сгонять в другие отделы, посмотреть, что у них есть полезного. Скажешь, что я прислал.

– Ладно, по рукам, – я погрозил ему пальцем, рискуя вновь навлечь на себя карательную дубинку, – двойная пайка, не забудь.

Не дожидаясь ответа, я схватил жену за рукав и поволок за собой в частокол голых железных стоек оставшихся от демонтированных стеллажей.

– Что ты задумал?

– Еще не знаю. Четкого плана у меня пока нет, но есть кой-какие общие соображения.

– Куда мы идем?

– В отдел бытовой химии, – я невольно усмехнулся, выхватывая воткнутый в стойку факел, – по диплому я же все-таки химик! Ты, кстати, не знаешь, где этот отдел находится?

* * *

В отличие от других членов Совета, Эдуарду перед заседанием не требовалось приводить себя в порядок, одевать пошитый на заказ костюм и натягивать на лицо маску напыщенной важности. Ведь вместо проекции остальные видели только бесстрастную текстовую ретрансляцию его реплик. Будь их воля – они бы не задумываясь сжили бы его со света, счастливо избавившись от одного из самых главных своих страхов, и только инстинкт самосохранения удерживал их от совершения необдуманного шага. Отступи они от Кодекса однажды – и уже никто из них не сможет чувствовать себя в безопасности, поскольку исключения так и норовят превратиться в новую традицию.

Никто из них не возражал, когда родной брат сослал Эдуарда на этот безымянный островок в океане – угроза, которую представляли для них его экстраординарные способности, вызвала удивительное единодушие в данном вопросе. Но вот убить? Не-е-ет, слишком рискованно, слишком опасно. Хоть прочие Корректоры и боялись Эдуарда до холодного пота, как всего неизвестного и необъяснимого, собственных коллег они все же страшились сильней, ибо знали друг друга как облупленных.

Накинув на плечи махровый халат, он прошел в центр арены и сел в кресло. Прекрасно изучивший привычки хозяина робостюард вложил в его протянутую руку запотевший бокал с коктейлем.

– Я на месте, – объявил он, и окружающее пространство обернулось залом Совета.

Эдуард уже давно хотел выяснить, воссоздает ли эта виртуальная проекция какое-то реально существующее помещение или же она является исключительно плодом воображения неизвестного дизайнера?

Высокий купол свода, узкие стрельчатые окна с деревянными рамами и отполированными латунными ручками, лепнина, вьющаяся по стенам и забирающаяся на потолок, огромный круглый стол из темного натурального дерева посередине – с учетом того, что каких-то двадцать лет назад никакой Лиги еще и в помине не было, все эти отсылки к почтенной старине выглядели по меньшей мере нелепо. На кого мы пытаемся произвести впечатление? Друг на друга, что ли? Сидя на одинаковых жестких неудобных стульях с прямой спинкой? Провинциальное мещанство какое-то!

Сам же Эдуард, напротив, постарался расположиться с максимальным комфортом и теперь, покачивая остатки коктейля в бокале, откровенно забавлялся, рассматривая напряженные лица остальных членов Совета. Ну что ж, послушаем, сегодня заседание обещает быть нескучным.

Дождавшись, когда все проекции займут свои места, слово взял Александр.

– С вашего позволения, я не буду тянуть кота за хвост, и сразу перейду к делу, – он положил ладони на стол, – думаю, все вы уже знаете о ситуации, сложившейся вокруг комплекса «Айсберг».

– В общих чертах да, – ответил за всех Игнат Плеско, сухой и морщинистый старик, занимающий ныне должность Старшего Арбитра как самый пожилой член Лиги, – но какое отношение это имеет к созыву Совета?

– Заверяю вас, – Александр обвел взглядом присутствующих, отношение самое непосредственное.

– Освобождение заложников – работа спецслужб и силовых ведомств, – с другого конца стола подал голос Иван Торбицкий, молодой Корректор весьма обширных габаритов, – они за это зарплату получают, и неплохую. Мы-то здесь при чем?

– Все упирается в личность человека, руководящего захватчиками. Это – полковник Григорий Волочин.

– Вот дерьмо! – чертыхнулся Плеско.

– Да хоть генерал! – Торбицкого прозвучавшая фамилия не особо впечатлила, – перед законом все равны.

При этих словах Эдуард не удержался от улыбки. Все прекрасно знали, как Иван любит потакать своим капризам, не оглядываясь на требования норм и правил, чем регулярно создает Лиге совершенно ненужные проблемы. И чужие трудности его никогда не интересовали. Он всегда жил в свое удовольствие, стараясь всеми путями избегать любых усилий, будь то физических, умственных или моральных, неизменно полагая, что любая проблема, если немного подождать, рассосется сама собой. Только Кодекс хоть как-то помогал удерживать его в разумных рамках. Что-что, а Кодекс Торбицкий чтил.

По обыкновению, прочие члены Совета самоустранились от участия в дискуссии, оставив его и Плеско препираться друг с другом. Избалованная непуганая юность против набившей синяков и шишек, а потому осторожной до паранойи старости. Все как обычно.

– Закон – ничто без силы, обеспечивающей его применение, – Александр Саттар демонстрировал чудеса выдержки и самообладания, втолковывая Ивану прописные истины, изучение которых тот в свое время, видать, прогулял, – а Волочин – исключительно крепкий орешек, об который наши силовики обломали себе зубы.

– «Айсберг» находится в Вашей зоне контроля, а, следовательно, это и Ваш прокол тоже, – не упустил Торбицкий возможности съязвить в ответ.

Его укол оказался особенно болезненным, так как в значительной степени соответствовал действительности. Александр вздохнул.

– Я не снимаю с себя ответственности за случившееся и прилагаю все возможные усилия для благополучного разрешения ситуации.

– И все же, мне по-прежнему не понятно, ради чего Вы нас сегодня здесь собрали? – Торбицкий поерзал на неудобном стуле, хотя, судя по его довольному виду, последний удачный выпад в отношении Сопредседателя с лихвой окупал весь дискомфорт.

– Волочин собирается заложить серьезную мину под весь институт Психокоррекции и под нашу Лигу. Со времен работы в парламентском комитете он заметно радикализировался и, как видите, перешел уже к открытому террору. Его нынешний замысел циничен и жесток и, если он преуспеет, все усилия, что мы предпринимали на протяжении последних лет, пойдут прахом.

– Откуда Вам известны его замыслы? – Плеско подался вперед.

– Некоторое время назад в Сети появилось его видеообращение. Мои специалисты постарались как можно быстрей удалить его со всех площадок, но, сами знаете, что в Сеть попало… – Александр помассировал переносицу, – в общем, сами смотрите.

Перед каждым из участников заседания вспыхнул небольшой экран, на котором появилось лицо Волочина.

«Я покажу вам…»

Эдуард, так же, как и остальные, поначалу внимательно следил за трансляцией, но потом, прекрасно понимая, что потом у него еще будет возможность не раз ее пересмотреть, переключился на чтение лиц других членов Совета. Изучение их реакции вполне могло рассказать многое из того, что они сами предпочли бы скрыть.

Судя по внешним признакам, все они, кроме Александра, видели эту запись впервые. Сам же Председатель устало смежил веки и смиренно ожидал ее окончания. Его лицо выглядело спокойным и расслабленным вплоть до самого финала, но потом, когда Волочин заговорил о «персональном послании», Александр заметно напрягся, а при звуке выстрела его всего передернуло болезненной судорогой.

Пользуясь тем, что его никто не видит, Эдуард быстро перемотал запись немного назад и просмотрел ее развязку, чтобы понять, что именно так ранило его брата. При виде подстреленной Юлии он почувствовал, как и сам против собственной воли стискивает зубы в бессильной ярости.

– Выходит, – заговорил, наконец, Торбицкий, – для Вас это дело в значительной степени… личное!

– Не стану отрицать, – Александр открыл глаза, – но сейчас, как мне кажется, Совет больше должно беспокоить содержание основной части послания.

– Наивная и беспомощная попытка донести до алкоголика информацию о пагубности пьянства, – Плеско покачал пятнистой лысиной, – я сильно сомневаюсь, что ему удастся хоть добиться своих целей таким вот способом.

– Как я понимаю, – Торбицкий перемотал запись, просматривая сцены с обезумевшими жильцами, – речь идет об эффекте «отскока»?

– Именно, – кивнул Александр.

– Ох, и весело у них скоро в «Айсберге» будет!

– Да там и сейчас уже… нескучно, – Председатель и так был на взводе, а Иван словно специально его дополнительно подзуживал своей легкомысленностью, – счет жертв идет на десятки, и это только начало.

– Жертв!? – ну наконец-то толстяка проняло, – все настолько серьезно?

– Достаточно серьезно, чтобы уже начинать беспокоиться.

– Но Игнат вот считает, что задуманное Волочину осуществить не удастся. Быть может нам стоит просто спокойно посидеть некоторое время на берегу реки и подождать…

– Подождать, в то время как мимо будут проплывать чужие трупы? – Александр даже привстал со своего места, его руки сжались в кулаки. Торбицкий всегда оставался глух к чужой боли и чужим страданиям, но на сей раз он хватил через край.

– Я искренне сожалею, что Ваша дочь попала в эту передрягу, но созывать ради ее спасения Совет Лиги – это чересчур.

Виртуальные заседания были всем хороши – не надо срываться и куда-то ехать, проводить их можно чуть ли не в любой момент, но иногда Александр горько сожалел о том, что нельзя подойти к ненавистной проекции и съездить ей по физиономии.

– Уймись, Вань, – негромкий голос Плеско обладал исключительным даром охлаждать самые горячие дискуссии, – когда я говорил, что у Волочина ничего не выгорит, это еще не означает, что его действия не будут иметь для Лиги никаких последствий. Он сунул палку в осиное гнездо и активно ею там орудует. В итоге не поздоровится не только ему, но и всем, оказавшимся поблизости. И чем дольше мы позволим ему творить свое непотребство, тем сложней нам будет потом расхлебывать его результаты.

– И в чем же они могут заключаться?

– Да как ты не поймешь! – Игнат хлопнул костлявой ладонью по столу, отчего присутствующие невольно вздрогнули. На их памяти Старший Арбитр впервые позволил себе столь яркое проявление эмоций, – все, все, что мы кропотливо отстраивали в последние годы, может в одночасье пойти прахом! Мы осторожно, шажок за шажком балансировали систему, избавляя ее от недостатков и уязвимостей, стремясь к максимальной надежности и стабильности, и тут заявился Волочин и взмахнул кувалдой…

Плеско выпрямился на стуле и сделал глубокий вздох, чтобы немного успокоиться.

– После того, как испуганные и разгневанные обыватели расправятся с ним, как ты думаешь, к кому они придут с неудобными вопросами? Что ты скажешь людям, которым мы обещали комфорт и безопасность, и которых мы не смогли защитить?

– Я никому ничего такого не обещал!

– Поверь мне, к тому моменту твое мнение уже не будет иметь никакого значения. С нас спросят в любом случае. И бежать нам некуда, разве что за Стену…

– Хорошо, допустим, – нехотя согласился с оппонентом Торбицкий, – что вы предлагаете?

– Волочина необходимо остановить, – вновь заговорил Александр, – остановить любой ценой, и сделать это необходимо как можно скорей!

– С учетом его послужного списка задачка представляется не самой тривиальной, тем более, что, по Вашим словам, силовики уже пытались с ним разобраться, но безуспешно, – Плеско пристально посмотрел на Александра, – какие у нас есть еще варианты? Припрятанный в рукаве козырной туз нам бы сейчас не помешал.

– То, что я предлагаю – не столько туз, сколько Джокер, но, боюсь, ничего другого нам не остается.

Александр не назвал его имени, ни взглядом, ни жестом не намекнул, о ком идет речь, но, тем не менее, головы всех присутствующих дружно повернулись к безликой проекции Эдуарда. Зеленая кайма вокруг его силуэта свидетельствовала о том, что он на связи, но панель текстовых комментариев по-прежнему оставалась пустой.

Эдуард откинулся в своем кресле и, приняв у стюарда новый бокал с коктейлем, сделал большой глоток. Он прекрасно знал, что скажет им, знал, что они ему ответят, и знал, что в конце концов его условия будут приняты. Как он и предвидел. Лига сама загнала себя в ловушку, и теперь все их попытки торговаться с ним были заведомо обречены на неудачу. Момент настал, но Эдуард никуда не спешил, стремясь насладиться им в полной мере, и в очередной раз радуясь, что никто не видит его довольной ухмылки.

* * *

Отдел косметики и бытовой химии скрывался в глубине магазина, а потому эпидемия разграбления на стройматериалы для баррикад до него еще не добралась. Кроме того, представленными здесь товарами нельзя было утолить жажду или голод, так что никто не проявлял к ним особого интереса, и мы с Кирой оказались тут одни. Шум окружающей суматохи сюда еле долетал, и нам наконец представилась возможность хотя бы немного перевести дух.

– Что мы тут ищем? – Кира остановилась рядом со мной, осматривая полки в мерцающем свете желтого чадящего пламени.

– По-моему, возможность просто посидеть в тишине уже дорогого стоит.

Я воткнул древко факела в щель между стойками и уселся прямо на пол, вытянув гудящие ноги. Мы несколько часов кряду таскали туда-сюда разносортные железяки, и теперь у меня ныло все тело. А завтра, наверняка, я едва смогу пошевелиться от боли в истерзанных мышцах. Если доживу, конечно, что уже не представлялось само собой разумеющимся фактом.

Кира села рядом, предусмотрительно подложив под себя упаковку туалетной бумаги.

– Петро не будет ждать нас вечно. Ты уже придумал, что ему предъявишь?

– Сгодится любая возможность, которая поможет нам выбраться отсюда. Он ждет от меня какого-нибудь уберваффе, и я постараюсь его не разочаровать.

– Думаешь выслужиться перед ним? – в голосе жены проступила плохо скрываемая неприязнь, – думаешь, он тогда смилостивится и нас отпустит на все четыре стороны?

– Я сомневаюсь, что Нижние, против которых он обратит мое оружие, примут меня потом с распростертыми объятиями.

– Как же тогда быть?

– Если мы хотим пройти через контролируемые ими территории, то нам придется как-то завоевать их доверие, сыграть за их команду, – каменный пол начал холодить мне зад, и я, взяв с полки еще одну пачку бумаги, последовал примеру Киры. Да и сидеть так удобней, – если мы организуем диверсию, поможем Нижним прорвать нашу оборону, то тогда у нас с тобой появится шанс.

– Ты собираешься предать Петро и его отряд? – теперь неприязнь сменилась возмущением.

– А что, выслужиться было бы лучше? – хмыкнул я, – Предать можно только того, кто тебе доверяет, кто считает тебя своим. А тот факт, что мы с ними живем на этажах выше двухсотого, еще не делает нас семьей. Я ни ему, ни остальным ничем не обязан.

– Все равно, это какая-то извращенная логика по-моему.

– Если ты не в курсе, то чистая логика, вообще, исключительно аморальна и бесчеловечна.

– Так себе оправдание, если честно.

– Я не пытаюсь оправдываться, я просто объясняю тебе, что к данной ситуации используемые тобой мерки не подходят. А насчет логики… – я почесал нос, – мы как-то привыкли, что в случае опасности в первую очередь надо спасать стариков, детей и женщин, но иногда ситуация складывается так, что действовать нужно строго наоборот. Когда в осажденной крепости продуктами в приоритетном порядке обеспечиваются держащие оборону солдаты, а мирные жители умирают с голоду. Когда раненых логичней добить, нежели пытаться их спасти и тратить на них силы и ресурсы. Когда голодающая стая вынуждена убить и съесть своего самого старого или, напротив, самого молодого, а потому бесполезного члена, чтобы выжить. Когда самоотверженная попытка спасти всех неизбежно приведет к общей погибели, а жестокое, но разумное решение позволяет спасти хотя бы некоторых.

– Не знаю, как тебе, а мне претят такие вот бездушные рассуждения. Человеком нас делает не только разум, но еще и мораль, нравственность и милосердие. Если мы в своих поступках будем руководствоваться исключительно холодным расчетом, то превратимся в машины!

– Надеюсь, нам все же удастся избежать подобной участи.

– Но ты же считаешь, что Петро и его единомышленники поступают разумно и правильно!

– Да, по-своему разумно, но… неправильно.

– Отчего же так? Только что ты весьма убедительно обосновал их взгляд на вещи.

– Я не считаю, что обстоятельства настолько неодолимы, что обязывают нас мыслить категориями осажденной крепости. Но им, похоже, такое положение дел даже нравится, и они, как мне кажется, целенаправленно загоняют ситуацию в соответствующие рамки.

– С чего ты взял? – Кира покосилась на меня с сомнением, – зачем им все это?

– А ты посмотри на них, – я кивнул в сторону нашего овощного отдела, – все они – молодые люди, явно обязанные своим положением в обществе отнюдь не каждодневному упорному труду, а богатым и влиятельным родителям. Свое благополучие они получили на блюдечке просто по факту рождения. Вся их жизнь словно катится по рельсам, она запрограммирована на безоблачное и смертельно скучное бытие в стенах дорогих офисов с редкими яркими вспышками адреналина, что дают им их экстремальные развлечения. Но это все – фальшь, подделка, как взрыв-пакеты, имитирующие на учениях разрывы реальных снарядов.

И вдруг они оказываются в эпицентре самого настоящего кризиса! Судьба дарует им уникальный шанс все изменить! Здесь и сейчас что-то реально зависит от их принимаемых ими решений! Ты не представляешь, как с непривычки кружит голову такая дурь! И они целиком и полностью отдались этому соблазну. Ты же видишь, что они получают самое настоящее удовольствие, помыкая другими людьми, распоряжаясь чужими судьбами, ломая непокорных при помощи откровенного насилия. У них нет реального опыта руководства, все, что они делают – скорее имитация, где больше важен сам процесс, нежели результат. Но это никого не смущает, ибо они вершат Историю! Пусть бездарно и бестолково, пусть только в масштабах одного разграбленного супермаркета, но все же.

– Странная теория.

– Увы, это не теория, – я повернулся к полкам, изучая расставленный на них товар, – а суровая действительность. Я и сам ощущал нечто подобное, когда крушил торговый автомат, когда ломал дверь в зоомагазин, когда выгребал барахло из туристического павильона. Я получил возможность выйти за установленные рамки, оправдывая содеянное критической ситуацией, в которой оказался. И где-то в глубине души я при этом испытывал исключительно приятное и будоражащее чувство, устоять перед которым оказалось крайне непросто, ведь раньше от подобных соблазнов меня ограждала пройденная пикировка, а сейчас я оказался лишен ее защиты.

– Но почему эти ограничения перестали действовать почти у всех, кто находится в здании?

– Трудно сказать, но я уверен, что и блэкаут и повальное сумасшествие – звенья одной цепи.

– Но ты же не сошел с ума, как они! Ты все же устоял!

– Возможно только потому, что рядом со мной была ты, – я коснулся щеки Киры, – ты – якорь, не позволяющий моему рассудку слететь с катушек. И если мы будем держаться друг друга, то все преодолеем!

Как порой мало нужно человеку, чтобы воодушевиться. Всего несколько секунд объятий с любимой – и я был вновь готов к свершению подвигов.

– Ладно, хватит, – я осторожно отстранил Киру, – давай посмотрим, что тут можно подобрать. Петро, небось, уже заждался. Еще пошлет кого-нибудь на наши поиски, и тогда нам точно не поздоровится.

– Сомневаюсь, что из шампуней, стиральных порошков и дезодорантов получится сварганить эффективное оружие.

– Напрасно, напрасно, – я стоял перед полками в некотором замешательстве, – я вижу тут целый арсенал. Даже глаза разбегаются.

– Почему же до сих пор никто им не воспользовался!?

– Да потому что такая мысль им просто не приходила в голову! Шампунем моются, порошком стирают, и об альтернативных вариантах их применения никто ни разу не задумывался. Если всю жизнь использовать вещи исключительно по назначению, то как ты поймешь, к примеру, что в умелых руках обычная ложка может быть смертельно опасной.

– Что, правда?

– Ну… наверное. Если руки достаточно умелые.

– Каким же образом соответствующие мысли сумели зародиться в твоей голове?

– В отличие от прочих, кто уже родился успешным и состоятельным, я сам прогрызал себе путь наверх, начав с самого дна, – я взял с полки большой баллон с лаком для волос, – значительная часть моего детства прошла на свалке за заводом, и я еще помню, как сделать бомбу или ракету из… да почти из чего угодно!

На обратном пути, уже приближаясь к овощной линии обороны с тележкой, груженой собранными «боеприпасами», мы услышали крики, свидетельствовавшие о том, что на сей раз атака обрушилась именно на нашу баррикаду.

– Бежим! – я схватил Киру за руку и поволок за собой, – другого шанса может и не представиться.

– Каков наш план?

– Никакого. Будем импровизировать по ситуации. Но будь готова лезть через завал, как только подвернется удобный момент.

Едва удержав тележку от опрокидывания на последнем повороте, я с разбегу налетел прямо на Петро с парой приспешников. Из-за груды хлама до нас доносились крики и ругань, сопровождаемые сыплющимися нам на головы пустыми бутылками и прочим мусором.

– Какого черта! – хрипло рявкнул он, – нас штурмуют, а ты невесть где шляешься!

– Мы же договорились! Забыл, что ли?

– Да, да, давай, показывай. Есть что путное?

– Вот, – я взял в руки по баллону с лаком, – если таким противнику в лицо прыснуть, то это надолго отобьет охоту на нас набрасываться.

– Да ты не мне показывай, болван, а им! – Петро ткнул в мою сторону факелом, подталкивая к баррикаде, – отобьетесь – будет вам двойная пайка.

Любая хорошая импровизация для своего успеха требует соблюдения одного принципиального условия – не думать! Положиться на интуицию и рефлексы и действовать, жить одним мгновением, не рассуждая о цене и последствиях. Петро ведь сам наставил на меня горящий факел, а я в этот момент держал в руках два полных баллона с лаком для волос…

Кира за моей спиной пронзительно завизжала, когда две тугих струи огня вырвались из моих рук и окатили стоявшую передо мной троицу.

– Беги! – крикнул я, не оборачиваясь.

Мой импровизированный огнемет производил больше психологический эффект, но и того хватило, чтобы повергнуть Петро и его приятелей в панику. Они вертелись, кричали и лихорадочно хлопали себя по тлеющей одежде. Я не стал дожидаться, когда они сообразят, что все еще живы и здоровы, и, схватив из тележки флакон лосьона, хватил его об пол рядом с оброненным факелом.

Взвившийся вверх огненный шар обдал меня обжигающим жаром, и я поспешно отскочил назад, подальше от горящей лужи. Схватившись за край уложенного в основание баррикады ларя, я запрыгнул на него, а после перебрался на взгроможденный сверху шкаф.

– Хватайся! – я протянул руку Кире и втащил ее наверх, на гребень завала.

Впереди в коридоре виднелись редкие огоньки фонариков, которые держали нападавшие. Их лучи шарили по баррикаде в поисках целей и я оказался перед ними как на ладони. Из темноты немедленно вылетела бутылка, просвистевшая у меня над самым ухом.

– Они же нас прибьют! – жена вцепилась в мой рукав, с опаской глядя на надвигающиеся фонарики.

– Все может быть, – я оглянулся, услышав рев Петро. От расплескавшегося лосьона занялись разбросанные тут и там пустые ящики, да и из недр баррикады начали выбиваться язычки пламени, так что теперь обороняющимся придется сражаться не столько с идущими в атаку Нижними, но и с огнем, – а вот Петро нас прикончит с гарантией.

Еще одна бутылка больно ударила меня по ноге.

– Давай спускаться, пока нам прямо тут головы не проломили.

Я спрыгнул на пол и вскинул руки, подхватывая слезающую следом Киру. Ноги скользили и разъезжались на разбросанных повсюду остатках размозженных овощей. У меня даже родилась еще одна идейка для Петро – импровизированное минное поле из банановых шкурок вполне способно сорвать любую атаку.

К счастью, нападающие быстро сообразили, что наша пара не представляет для них угрозы, и новых бутылок в нас не полетело. Воспользовавшись смятением в рядах обороняющихся, которые отвлеклись на борьбу с огнем, Нижние пошли на штурм. С собой они тащили длинные лавки, один конец которых поднимали на баррикаду и после, как по трапу, взбегали по ним наверх. Из-за груды холодильников донеслись крики и шум потасовки.

Мы сочли за благо поскорее убраться подальше от передовой, но далеко убежать не успели, и были остановлены нарядом крепких молодых людей.

– Кто такие? Откуда? – происходящее до боли напоминало предыдущий допрос, устроенный нам утром Верхними. И точно так же бьющий в лицо свет фонариков не позволял толком рассмотреть вопрошающих.

– Мы с 288-го. Хотим просто пройти вниз.

– Зачем?

– Что значит «зачем»? – я немного опешил, – чтобы выбраться из этого дурдома!

– А с чего вы взяли, будто внизу ситуация лучше? – наш собеседник невесело рассмеялся, – тут, по крайней мере, не убивают.

– В смысле? – нахмурился я, почувствовав, как напряглась рука Киры. Это что еще за новости!?

Однако никаких подробностей мы выяснить не успели. К нам подбежал один из тех, кто штурмовал баррикаду и, задыхаясь, торопливо доложил:

– Овощной отдел наш! У Верхних там что-то взорвалось, кажется, и пока они протирали глаза, мы их и упаковали. Остальные сейчас хаотически отступают к бакалее, и организованного сопротивления не оказывают. Если немного поднажать, то можно выйти сразу к холодильникам, где у них главный склад, чтобы не позволить им подтянуть подкрепления.

– Отлично! – командующий принялся сыпать распоряжениями, – Федь, гони к другим отрядам, пусть перебираются сюда, будем вместе заходить с этого фланга. Саня, начинайте разбирать завал, надо расчистить нормальный проход. Раненые есть? Лена, займись ими! Димон, пленные на тебе, гони их по домам, и чтобы мы их тут больше не видели!

Люди забегали, выкрикивая команды и раздавая задания подчиненным.

У Нижних общая координация была поставлена гораздо лучше, нежели и Петро и его коллег. Думаю, при таком подходе они бы и без моей скромной помощи рано или поздно прорвали бы бестолковую оборону Верхних.

– Эй, вы двое! – я вздрогнул от резкого окрика, – что стоите!? Хотели валить отсюда, так валите, да поживей, пока я не передумал! Не путайтесь под ногами!

Мы не заставили себя долго уговаривать и бодрым шагом поспешили прочь, прижимаясь к стене и пропуская бегущих нам навстречу людей. Никому не было до нас дела, и мы без особых приключений вскоре отыскали выход на вожделенную лестницу.

* * *

– Этого не может быть! – Юлия уронила планшет, и Волочин забрал его из ее подрагивающих рук, – безумие какое-то… нет, невозможно!

– Вы не верите собственным глазам?

– Я не верю тому, что Вы мне показываете! Сейчас на дворе не дремучее средневековье, и мы не в пустошах за Стеной, – девушка вскинула голову, – а Вы пытаетесь убедить меня, что все это происходит здесь и сейчас, в одном с нами здании. Чушь!

– Ха! Это Вы еще не видели, что творится в зимнем саду на 100-м уровне! Мы уже заканчиваем редактировать материал, и я Вам скоро его покажу. А на происходящее непосредственно у нас над головами, – полковник ткнул пальцем в бетонный потолок, – мне и самому смотреть противно. Так что Вам предстоит еще многое узнать о безднах человеческого безумия, что разверзлись сейчас в «Айсберге».

Юлия закрыла глаза и обессилено откинулась на холодные трубы за спиной. Перед ее внутренним взором продолжали плясать жуткие картины, наполненные насилием, болью, кровью и смертью. Казалось совершенно немыслимым, что подобное может происходить где-то здесь, совсем рядом с ней, в самом центре современного города. Неужели культурные, образованные люди, выросшие в окружении цивилизации, исповедующей гуманизм и милосердие, могли в одно мгновение откатиться чуть ли не до первобытного уровня, начисто позабыв все моральные устои, кропотливо отстраивавшиеся человечеством на протяжении веков и тысячелетий!? Пускай с трудом, но Юлия еще могла как-то понять тех, кто устраивал самые натуральные сражения за воду и продукты, но вот то, что творили другие, не укладывалось ни в какие рамки!

Выходит, Волочин ничего не приукрашивал, когда стращал ее картинами массового сумасшествия, охватывающего людей, лишившихся псикоррекционной страховки? Он знал, к чему приведут его действия, но, тем не менее, без малейших колебаний погрузил «Айсберг» в пучину воплощенного ада, чем обрек тысячи его обитателей на страдания и ужас. Как? Как должен работать ум человека, решившегося на подобное!? Насколько извращенными соображениями должен он руководствоваться!? На какие еще мерзости он может быть способен?

– Зачем Вы это делаете? – чуть слышно прошептала девушка.

– Все затем же – чтобы предупредить мир о нависшей над ним угрозе. Ведь если мы вовремя не опомнимся, то аналогичный кошмар вполне может выплеснуться на улицы наших городов, – Волочин энергично рубанул воздух рукой с планшетом, – Вы только представьте себе, что случится, если при землетрясении или пожаре люди, вместо того, чтобы спасаться самим и помогать окружающим, внезапно начнут вытворять такие вот непотребства? Вместо наведения порядка начнут усугублять хаос?

– Хорошо, признаю – своей цели Вы достигли. Остановитесь, хватит! Я донесу Ваши соображения до Совета Лиги и обещаю, что они не останутся без внимания. Но прекратите мучить ни в чем не повинных людей!

– Совет!? Сборище зазнавшихся снобов! – презрительно фыркнул полковник, – они скорее удавятся, чем поступятся хоть малой толикой своей власти! Десятки, сотни, тысячи жертв для них – ничто, если речь идет о сохранении их доминирующего положения! Я вижу, что Вы считаете меня чудовищем, но Ваша родня – они ничем не лучше! Оказавшись на моем месте, любой из них ни секунды бы не колебался и поступил бы точно так же.

– Не стоит судить о других по собственным меркам!

– Ой, да бросьте! – Волочин сморщился, словно откусив кусок лимона, – на самом деле мы с Вами похожи, Юлия Александровна, да и мыслим одинаково. Мы оба прекрасно понимаем, что иногда ситуация требует идти на жертвы. И Вы не хуже меня знаете, что лучшей смазкой для шестеренок Власти является кровь.

– В отличие от Вас, мне бы никогда не пришло в голову убивать людей ради более эффектной демонстрации своих тезисов.

– Это всего лишь вопрос обстоятельств. Под их давлением вы еще и не на такое пойдете.

– Вот уж нет! У меня еще сохранились представления о границах дозволенного, и до некоторых вещей я не опущусь никогда!

– Поживем – увидим.

– В любом случае, Ваша демонстрация получилась уже достаточно убедительной. И… яркой. Вам не кажется, что этого вполне достаточно? – Юлия зябко поежилась, – мне, во всяком случае, увиденного хватило за глаза.

– При всем уважении, Вы вряд ли сможете оказать существенное влияние на принимаемые Советом решения. Мои послания адресованы другой аудитории.

– Какой же?

– Простым обывателям, которые, увидев перспективы, что перед ними маячат, смогут оказать на Лигу достаточное давление, чтобы заставить ее отказаться от повсеместного насаждения психокоррекции во всех ее проявлениях.

– Уже имеющихся у Вас… презентаций, – Юлия кивнула на планшет, – для простых людей более чем достаточно! Почему Вы не свернете свою операцию, пока дело не зашло слишком далеко?

– Проблема в том, что я пока не могу донести до них свои послания. Наши видеозаписи активно вычищаются из Сети, а недавно в районе «Айсберга» вдобавок начала работать станция постановки помех, затрудняющая нам выход в эфир. И, боюсь, для Вас это – плохая новость.

– Почему?

Девушка с тревогой наблюдала за тем, как вокруг Волочина суетятся его подручные. Вспыхнул яркий свет, и Юлия вся похолодела, вспомнив свое прошлое «интервью».

– Потому что мое предыдущее предупреждение не было воспринято всерьез! А я не люблю, когда меня воспринимают как дешевого жулика! – полковник вышел вперед, в залитое светом пятно, и в его руке блеснул нож.

– Что… что Вы задумали!? – девушка рефлекторно вжалась спиной в гребенку стальных труб.

– Хочу передать еще одни привет Вашему непонятливому папеньке, – он подошел к Юлии и скомандовал, – снимай!

Та закричала, пытаясь отбиваться, но хрупкой девушке сложно противостоять здоровому мужику, тем более, когда у тебя одна рука прикована наручниками к трубе. Волочин быстро взмахнул лезвием и отступил назад, оставив Юлию корчиться на полу, изрытая проклятья и хватаясь за голову. Между ее пальцев заскользили струйки крови.

– Снято! – доложил оператор.

– Отлично! Перевяжите ее, – Волочин отбросил в сторону еще теплый клочок окровавленной плоти, – я же говорил, что мы с Вами похожи. Теперь даже внешне.

* * *

Было даже приятно оказаться вновь в безлюдной темноте лестничных маршей, где никто не пытался нами помыкать и диктовать свои условия. Ноги сами отыскивали ступеньки, отсчитывая по двенадцать штук между тесными лестничными площадками, где разворачивались и топали дальше. Один раз нам навстречу попалась пожилая супружеская пара, поинтересовавшаяся положением дел в супермаркете, и, услышав от нас обнадеживающие новости, заспешившая наверх.

Пятьдесят этажей между «жемчужным» и «сапфировым» уровнями занимали сплошные офисы, а потому здесь не приходилось рассчитывать на укромный уголок для короткого отдыха. Но нам повезло – в одном из холлов мы наткнулись на большой кожаный диван, где переждали с часок, пока не перестанут ныть оттоптанные ноги.

Впрочем, полноценно расслабиться не получилось, поскольку, воспользовавшись передышкой, о себе немедленно напомнили голод и жажда. Там, в магазине, в суматохе общей свалки, нам было некогда задумываться о таких мелочах. Упаковки печенья с пакетиком сока, которые нам выдали в качестве пайка, хватило, чтобы заглушить их на некоторое время, но тут, в тишине пустынного холла, недовольный желудок вновь подал голос.

Пришлось снова трогаться в путь. Чем быстрей мы отсюда выберемся – тем лучше.

Всю дорогу у меня не шла из головы оброненная фраза насчет того, что на нижних этажах ситуация еще хуже. Как я ни напрягал фантазию, но так и не смог придумать, какие бесчинства можно устроить на, скажем, 150-м, «жемчужном» этаже, где располагались кинотеатры и концертные залы. Единственную ценность на этом, сугубо культурно-развлекательном уровне, мог представлять разве что буфет с попкорном и газировкой, но его ограниченные запасы не стоили того, чтобы развязывать из-за них масштабную битву. Да еще с настоящими жертвами!

Ерунда какая-то! Там нет ничего, ради чего стоило бы драть друг другу глотки!

Оставалось лишь надеяться, что мы неверно интерпретировали услышанное, придав слишком большое значение броским словам, ввернутым для пущего эффекта.

Обитель культуры и искусства встретила нас уже привычным полумраком. Однако, в отличие от других помещений, изрядно поостывших за последние дни, но все же остававшихся достаточно комфортными, здесь оказалось заметно холодней. В воздухе чувствовалось движение, вроде легкого сквозняка, что при полностью отключенной системе вентиляции и наглухо запечатанных зеркальных фасадах выглядело странным.

Не сговариваясь, мы двинулись навстречу ветерку, бесшумно шагая по мягким коврам, застилавшим весь пол на этаже. В темноте вокруг нас тускло поблескивали латунные стойки с бархатными канатами между ними, отмечавшие входы в пустые концертные залы.

Весь интерьер здесь тяготел к ретро-стилю, старательно воспроизводя атмосферу середины прошлого века и избегая всяких новомодных штучек вроде голографических проекторов и лазерных оград. На мой взгляд, в здании, которому нет еще и десяти лет, напичканном ультрасовременными технологиями, подобная стилизация выглядела удивительно глупо. Почему олицетворением роскоши и шика выступает какое-то старье? По какому принципу потрепанные временем вещи разделяются на ненужный хлам и ценнейший антиквариат? Или же восприятие зависит исключительно от того, как их преподносят? Для меня все эти стилистические нюансы всегда оставались загадкой, которую я даже не пытался разрешить.

Уровень выглядел совершенно безлюдным, однако вскоре мы услышали голоса, доносившиеся из дальнего конца атриума. Я рефлекторно ускорил шаг, но Кира остановила меня, схватив за руку.

– Голоса… ты слышишь?

– Да, и что?

– Они какие-то… нездоровые, что ли.

Я прислушался повнимательней и был вынужден согласиться с супругой. В тех неразборчивых обрывках фраз, что до нас долетали, сквозил явный надрыв, граничащий с истерикой. Я помню, как в детстве у нас во дворе обитала одна юродивая старушенция, тетя Варя, которая регулярно выступала с обличительными речами, высунувшись в окно и обвиняя родню и соседей во всех мыслимых грехах и преступлениях и грозя им страшными карами. В действительности она бы и мухи не обидела, а потому на нее просто никто не обращал внимания, хотя шуму она создавала немало и производила неизгладимое впечатление на забредших в наше захолустье чужаков. И этот голос, возбужденный и срывающийся на крик, который доносился до нас сейчас, неожиданно напомнил мне о тех временах.

Вот только мне совсем не хотелось знакомиться с его обладателем и выяснять, насколько он безобиден.

– Да уж, прямо мурашки по коже, – я поежился, и не только от холода.

– Что будем делать?

– Я бы предпочел без особой надобности тут ни с кем не пересекаться. Кто знает, может нас не просто так предупредили. Давай лучше поскорей найдем ближайшую лестницу и двинем дальше.

– Давай.

Мы развернулись и немедленно нос к носу столкнулись с группой подозрительного вида личностей, незаметно подкравшихся к нам со спины. Все-таки мягкие ковровые покрытия обладают определенными побочными эффектами.

– Кто такие!? Почему не на службе!? – рявкнула на нас стоявшая впереди женщина, чье худое лицо было настолько бледным, что казалось, будто оно подсвечивается изнутри зеленоватым светом. Седые волосы она собрала на затылке в столь тугой пучок, что кожа на ее скулах натянулась почти до звона. Она мне чем-то неуловимо напомнила нашу школьную учительницу математики, которую мы все называли не иначе, как «Мисс Рентген», поскольку она обладала уникальным талантом оказываться в курсе всех наших мальчишеских проказ, о коих незамедлительно докладывала родителям.

Я невольно вздрогнул, поскольку в интонациях бледнолицей женщины сквозило все то же вибрирующее напряжение, от которого ее буквально распирало. Одно неосторожное движение, одна необдуманная фраза – и лопнет как проколотый воздушный шарик!

– Э-э-э… на какой еще службе?

Судя по тому, как нервно дернулась бледно-зеленая щека, вопрос Киры явно попадал под определение «неправильного».

– На вечернем молебне, разумеется! – у меня сложилось такое впечатление, словно она выпорола нас словами, точно розгами, выстреливая их по одному сквозь плотно сжатые губы, – или вы забыли, что присутствие на службе обязательно для всех?

И только тут я запоздало сообразил, что именно ускользнуло от меня, когда я пытался понять, откуда может исходить опасность на этом этаже. Помимо концертных площадок и кинозалов, здесь располагались несколько домовых храмов разных конфессий. И если пятьюдесятью этажами выше развернулась битва за хлеб насущный, то тут правили бал блюстители пищи духовной. А любой перекос в этой области чреват самыми неожиданными и печальными последствиями, вплоть до религиозных войн.

Теперь мне стали понятны истерические нотки, сквозящие в голосах, что мы слышали. Религиозный экстаз – штука заразная и самоподдерживающаяся, вспыхивает мгновенно, и погасить его потом почти невозможно. А тут веселье, судя по всему, было уже в самом разгаре. И мы с Кирой с разбегу нырнули в его эпицентр.

В такой ситуации самым разумным представлялось немедленно покаяться в своих прегрешениях и вприпрыжку послушно побежать на проповедь, дабы не провоцировать ненужное обострение, но увы, язык у Киры работал быстрее, чем ее голова.

– С каких это пор служба стала обязательной? – возмутилась она, и я, мысленно чертыхнувшись, приготовился встречать неприятности.

И они не замедлили последовать.

– Неблагодарные твари! – бледнолицая женщина аж задохнулась от гнева, – Мать Елена не щадя сил возносит свои молитвы за спасение ваших заблудших душ и смиренно просит помочь ей в молитвенном бдении, а вы, бесстыжие наглецы, смеете насмехаться над Ней и Ее жертвой!?

– Эй, – подал голос один из ее спутников, – да они же пришлые!

– Чужаки!? – женщина прищурилась и почти уткнулась в нас своим острым носом, – то-то я смотрю… Вы с какого этажа!?

– Какое это имеет значение…

– Отвечай!!! – от ее пронзительного крика у меня даже уши заложило.

Тем временем сопровождавшие нервную дамочку крепкие молодые люди обступили нас со всех сторон и, как мне показалось, отнюдь не ради того, чтобы ободряюще похлопать по спине, выслушав наш рассказ о тяготах путешествия с самого верха. Происходящее нравилось мне все меньше, но путей для отступления уже не осталось. Вряд ли можно ждать чего-то хорошего от ситуации, когда людей оценивают по номеру этажа, где они живут. И ты даже не знаешь, выше – значит лучше или наоборот?

– С 288-го.

– Ага! – тетка радостно подпрыгнула, – попались! Хватайте их!

В нас с Кирой немедленно вцепились несколько пар крепких рук, которые, не обращая внимания на протесты, поволокли нас к высоким распахнутым дверям молитвенного дома, откуда и доносились надрывные голоса.

Зрелище, представшее перед нашими глазами, заслуживало того, чтобы ненадолго задержаться и рассмотреть его во всех подробностях. Признаться, я не отличался особой религиозностью и никогда не заглядывал в этот угол «Айсберга», но я все же не сомневался, что раньше, в нормальных условиях, тут все выглядело существенно иначе.

Все помещение заливал густой желтый свет, источаемый сотнями свечей, заполонивших все горизонтальные поверхности. Они стояли на полу, на подоконниках, на спинках лавок, повсюду. В воздухе висела сизая дымка со сладковатым запахом горячего воска. Однако, несмотря на обилие теплых огоньков, в помещении царил промозглый холод, причиной чего выступала огромная дыра в центральном витраже, рассекавшая его сверху вниз почти от самого потолка и до пола. У меня внутри что-то екнуло, когда в конце прорехи я увидел застрявший кусок красного пластикового стабилизатора. Очевидно, этот уродливый шрам здесь оставил свалившийся с вертолетной площадки коптер Дмитрия Аркадьевича. Как бумеранг, описавший широкую дугу и решивший вновь ко мне вернуться.

Из-за разбитого окна в помещении гулял ощутимый сквозняк, колышущий тяжелые драпировки и заставлявший пламя свечей трепетать и метаться, украшая их нагромождениями хаотических восковых потеков. Поскольку свечи регулярно гасли, несколько человек непрерывно переходили между ними, зажигая их по новой.

Вообще, людей в святилище набилось немало, просто все они так усердно старались выглядеть незаметными, что почти сливались с интерьером. Все взоры фокусировались на дородной женщине в белом облачении, стоящей перед алтарем в окружении чадящих масляных светильников и что-то проповедовавшей громким, пронзительным до зубной боли голосом.

При нашем появлении она умолкла, и, повинуясь взмаху ее руки, люди расступились, пропуская нашу компанию вперед.

Как выяснилось, помимо нас на банкете присутствовали и другие гости. Перед алтарем уже стояли пять человек, каждого из которых так же крепко держали за руки. С меня сорвали рюкзак, после чего нас с Кирой вытолкнули вперед и поставили с ними в один ряд.

– Вот, Мать Елена! – зеленоватая дамочка чуть не всхлипывала от переполнявших ее восторга и гордости, – еще двое Падших! Последние, в точности как Вы и говорили!

– Из какого круга ада они?

– Из 288-го!

– Возрадуйтесь, братья и сестры! – возопила толстуха в белом, щедро брызнув слюной и воздев вверх пухлые руки с растопыренными пальцами, – миг очищения уже близок!

Толпа возбужденно загудела, а вот мне вдруг стало совсем не смешно. Если тетя Варя, помнится, при всей своей полоумной активности оставалась вполне безвредной чудачкой, то Мать Елена производила откровенно пугающее впечатление. Она полыхала переполнявшим ее внутренним огнем и походила уже не на воздушный шарик, а на раскаленный газовый баллон. Ее налитое кровью лицо приобрело почти пунцовый оттенок и блестело от пота. Повстречай я ее на улице – не задумываясь дал бы деру, пытаться договариваться о чем-либо с такими закусившими удила людьми абсолютно бессмысленно.

– Люди, изгнав Бога из сердца своего, возомнили себя равными ему! Одурманенные гордыней и тщеславием, они воздвигли эту богомерзкую каменную башню, вознамерившись достичь самих Небес! Новый Вавилонский столп, должный бросить вызов Богу и посрамить его! Ослепленные иллюзией собственного могущества, они вознесли на его вершину все мыслимые грехи и пороки, словно насмехаясь над добродетелями Божьими, стремясь оплевать и унизить брошенных к их ногам праведников!

Наверняка она зачитывала свою гневную тираду уже далеко не первый раз, но никто не роптал, аудитория покорно впитывала сказанное, одобрительно гудя на особо ярких пассажах. Я покосился на остальных «грешников», но ни одни из них не выказывал даже малейших признаков протеста или возмущения. Все они стояли, смиренно опустив головы и словно соглашаясь с постулатом о нечестивости проживания на верхних этажах небоскреба. Ну а что, логично же, почему нет?

– В безумии своем вонзили они ядовитую иглу в святую чистоту Небес, – продолжала вещать Мать Елена, – вознесли сам ад выше всего сущего, хохоча и восклицая: «Мы – боги этого мира! Покоритесь нам или сгинете во тьме, голоде и лишениях!» Однако терпение Господне хоть и велико, но не беспредельно. Он долго взывал к нечестивцам, призывая их одуматься и вернуться на путь праведный, но все Его старания оказались тщетны. Люди отвернулись от лика Его, обратив взоры свои к глубинам греха и порока. И тогда обрушил Он на них свою кару, погрузив это средоточие нечестивости во тьму и холод, оставив отступников один на один с их страстями и прегрешениями. И как обезумевшая змея, кусая собственный хвост, умирает от своего же яда, так же и они сгинут, отравленные испражнениями порожденного ими же греха!

– В страхе и ужасе бегут они, желая спасти свои жалкие жизни, но лишь для того, чтобы после продолжить распространять язвы порока по миру. Ослепленные сиянием Божьим, опаленные пламенем Его праведного гнева, они стремятся выбраться из ловушки, которую сами себе и построили. Вот они – перед вами! Взгляните же без страха в лицо низвергнутым страстям человеческим!

Мать Елена шагнула вперед, спустившись на ступеньку, и пошла вдоль ряда пленников, решительно рубя воздух рукой в такт своим словам:

– Алчность! Уныние! Зависть! Гнев! Чревоугодие! – по правде говоря, мужчина, стоявший рядом со мной, действительно не отличался особой стройностью. Мать Елена подошла к нам с Кирой, единственным, кто стоял прямо, отказываясь сгорбиться под грузом ее обвинений. Я видел, как пульсирует вздувшаяся вена на ее виске, – Гордыня! Блуд!

– Да пошла ты! – огрызнулась Кира, и зеленоватая тетка, подскочив к ней, отвесила моей жене звонкую пощечину.

Я рефлекторно дернулся, но державшие меня верзилы оказались готовы к такому повороту и немедленно вернули меня на место. А я для себя отметил, что с этой сволочью потом еще обязательно поквитаюсь.

Мать Елена, впрочем, не обратила на эту небольшую перепалку никакого внимания и вернулась на свое место перед алтарем.

– Только мы, братья и сестры, стоим сейчас между ядом, сочащимся из рушащейся обители скверны, и остальным миром! – продолжила вещать она, – Бог призвал нас на битву со Злом, разящий меч Ангела небесного указал на нас, и мы исполним Его волю!

Развернувшись, Мать Елена указала на зияющую в витраже дыру.

– Так же, как и он, не ведая сомнений и усталости, будем мы разить врагов своих, сокрушая их денно и нощно, их кровью омыв землю, что они осквернили! – из-под своего белого одеяния она выхватила большой нож и торжествующе вскинула его вверх, – семь смертных грехов пали, низвергнутые Богом из небесных чертогов! Семь смертных грехов не пройдут мимо нас, верных воинов Его! Очистимся, братья и сестры, через искупительную жертву во славу Господа!

И вот тут мне стало реально страшно. Я бы даже штаны обмочил, было бы чем. Если раньше максимум, что нам грозило – удар по голове рукояткой от половой щетки, то тут, как выяснилось, головы можно и вовсе лишиться! У меня словно второе зрение открылось! Я вдруг разглядел и темные пятна на одеяниях Матери Елены, и потеки на ступенях алтаря, да и хлюпающий под ногами ковер мне не померещился. Я увидел безумное возбуждение в глазах окружающих нас людей, которые уже проливали кровь, отнимали чужие жизни, и им это определенно понравилось.

Нас, приговоренных к закланию, толкнули вперед, опуская на колени, и в этот момент меня больше всего поразило то, как покорно выполнили приказ остальные «грешники». Никто из них не предпринял даже вялой попытки к сопротивлению, отдавая себя в руки убийц, словно идущие на бойню овцы. Кто знает, быть может их чем-то накачали, либо смерть казалась им лучшим выбором по сравнению с перспективой и дальше выслушивать полоумные проповеди Матери Елены?

Как бы то ни было, но мы с Кирой так легко сдаваться не собирались! Я уперся ногами в пол, категорически отказавшись падать ниц и безропотно подставлять шею под нож. Двое конвоиров повисли на моих руках, пытаясь меня повалить, но я не уступал. Краем глаза я видел, как Киру, как она ни брыкалась, все же сбили с ног и уткнули головой в ковер.

Мать Елена спустилась с алтаря и направилась в нашу сторону, намереваясь как можно скорей разобраться со строптивыми пленниками, пока они не создали ей дополнительных проблем. Не желая опозориться перед своей наставницей, мордовороты удвоили усилия, им на помощь поспешили другие. Затапливаемый паникой разум из последних сил пытался найти выход из положения, цепляясь за последние соломинки.

Соображай же! Чему меня научили тренировочные спарринги на виртуальной арене? Что надо делать, когда тебя держат за руки двое громил? Использовать их силу против них самих!

Понимая, что задействовать надо любой шанс, поскольку второй попытки не будет, я качнулся назад, словно пытаясь отстраниться от подбежавшего ко мне парня с занесенным кулаком наготове. В ответ меня толкнули вперед, и тогда я резко присел, а мои невольные помощники, не раздумывая, грубо рванули меня обратно вверх. Воспользовавшись моментом, я использовал их как опору, оттолкнувшись от пола и, что было сил, пнув обеими ногами стоявшего передо мной детину прямо в грудь.

Отчаяние придало мне сил, и удар получился что надо. Парень почти оторвался от земли и, пролетев по воздуху, врезался в приближающуюся Мать Елену. Они в обнимку рухнули на ступени алтаря, сшибая подсвечники и подставки с масляными светильниками…

Честно говоря, я до сих пор не могу сказать, как поступил бы, зная наперед, чем все обернется. У меня же не оставалось выбора на самом деле! Да и не до раздумий мне тогда было. Либо закончить жизнь жертвенным барашком с перерезанным горлом, либо бороться, а в любви и на войне все средства хороши, ведь так? И я боролся как мог, а уж что вышло – то вышло.

Масло из опрокинувшегося светильника выплеснулось на бархатную драпировку, и она мгновенно вспыхнула. Пламя быстро заскользило по ней вверх, растекаясь вширь и перепрыгивая на соседние полотнища. Порыв сквозняка погнал огонь по полу, порождая все новые и новые очаги возгорания.

Несколько секунд все происходило в полной тишине. Все застыли, где стояли, позабыв обо всем и заворожено наблюдая за набирающим силу огненным танцем, что разбегался по портьерам, выписывая на них пламенеющие узоры.

«Мене, текел, фарес» – промелькнуло у меня в голове.

А потом кто-то закричал.

Каким бы дурманом ни были забиты головы прихожан, понимание того, что в отсутствие воды любой пожар представляет собой смертельную опасность, дошло до них в одно мгновение. Толпа дружно рванулась к выходу, крича, толкаясь и сбивая друг друга с ног.

Наплевав на свои обязанности, прислуга Матери Елены, позабыв про «грешников», также бросилась наутек. Их наставница что-то кричала, пытаясь их остановить, но ее голос потонул в общем гвалте. Страх сгореть заживо оказался сильней богобоязни и религиозного экстаза.

Я подскочил к скрючившейся на полу Кире и присел рядом с ней, обняв за плечи и прижав к себе.

– Ты цела, тебя не ранили? – я почувствовал, как жену всю трясет от пережитого.

– Да, все нормально, я в порядке, – спазм стиснул ей горло, и слова протискивались через него с явным трудом.

– Все хорошо, успокойся. Все нормально.

– Да, но… – Кира отстранилась и огляделась по сторонам. В ее испуганных глазах отразилось бушующее вокруг пламя, – но что нам теперь делать?

– Что делать? – я и сам словно только что очнулся, затравленно озираясь на подступающий со всех сторон огонь, – уносить отсюда ноги, пока не поздно!

Я схватил жену за руку и вскочил, намереваясь бежать к выходу, но успел сделать лишь несколько шагов, как тут же застыл, как вкопанный, поскольку мое сознание наконец обратило внимание на царящий в храме жуткий шум. Ор стоял такой, что уши закладывало. Поскольку из зала имелся только один выход, то все бросились туда и немедленно образовали в дверях мертвую пробку. В общем гаме то и дело прорывались чьи-то исполненные боли крики, но на толпу это не оказывало ни малейшего влияния. Перепуганные люди продолжали напирать, чем только усугубляли положение.

Путь к спасению оказался для нас отрезан.

Увернувшись от упавшего сверху куска горящей ткани, я снова опустился на корточки и натянул куртку себе на голову. Кира последовала моему примеру. Воздух постепенно наполнялся густым сизым дымом, в котором уже сложно было разглядеть, что происходит возле дверей, но, судя по непрекращающимся воплям, давка там образовалась нешуточная.

– И что теперь? – Кира говорила на удивление спокойно, как будто она уже исчерпала свой лимит страха и паники на сегодня.

– Постараемся остаться в живых. До сих пор у нас с тобой это получалось неплохо.

– Каким образом?

– Для начала надо найти место, где нечему гореть, – я отполз от лавки, которая занялась от свалившейся на нее портьеры, – давай пробираться к окну.

– А где оно?

Резонный вопрос. Дым сгустился уже настолько, что начал есть глаза, и ориентироваться в нем стало уже совершенно невозможно. Я опустился на четвереньки.

– Старайся держаться как можно ниже, – потянул я Киру за собой, – у самого пола воздух еще более-менее чистый. Помни – убивает не огонь, а дым. Огонь потом только поджаривает задохнувшиеся трупы.

– Слабое утешение, если…

– Стой! Подожди! – я почувствовал, как моих рук коснулся прохладный ветерок, – из разбитого витража сквозняком тянет! Чувствуешь?

– Да, вроде бы.

– Поползли туда!

Мы двинулись навстречу потоку воздуха, щурясь от рези в глазах, натыкаясь на лавки и обжигая ладони о сыплющиеся сверху тлеющие лохмотья. Жар начал уже ощутимо припекать, грозя запечь нас до хрустящей корочки прямо так, не дожидаясь, пока мы задохнемся.

Я споткнулся о невысокую ступеньку и едва не расквасил об нее нос. Мы добрались до алтаря, слева от которого располагался раскроенный витраж. Осталось уже недалеко, дувший нам навстречу ветер заметно усилился, и по нему вполне можно было ориентироваться как по компасу, даже вслепую.

Шум драки у дверей остался позади, и я к нему не особо прислушивался, но вдруг среди общей какофонии криков и ругани прорезался чей-то леденящий кровь вопль. Я даже не понял, кто кричал, мужчина или женщина. Сперва он накатывал волнами, а потом перешел в дикий, нечеловеческий, лишенный какого-либо содержания вой. В своей жизни мне, увы, довелось пережить немало непростых ситуаций, и я слышал, как кричат люди от боли или страха, но не приведи Господи вам услышать, как кричит сгорающий заживо человек.

– Что это было!? – охнула Кира и немедленно закашлялась, наглотавшись дыма.

– Ползи, не останавливайся! – я подтолкнул ее и поспешил следом, а от дверей неслись все новые и новые душераздирающие крики.

Красный огрызок стабилизатора вынырнул из сизой мглы так неожиданно, что я едва не треснулся об него лбом. Здесь ветер хлестал уже не на шутку, завывая в щелях между искореженным пластиком и остатками цветного стекла как духовой оркестр после хорошей пьянки. Мы прижались к краю пробоины, жадно глотая холодный воздух, который хоть немного отгонял наседающее со всех сторон пекло. Подняв глаза, я увидел, как через верхнюю половину пролома наружу валит густой черный дым, в котором время от времени проскакивали языки темно-желтого пламени.

Полученная передышка была лишь временной, рано или поздно огонь доберется до нас и здесь, а потому требовалось срочно решить, как быть дальше.

Подождав, когда пройдет резь в глазах, я осмотрел стабилизатор. Как выяснилось, между витражным панно и внешним остеклением имелся довольно широкий промежуток, в котором вполне мог разместиться человек. Не факт, что это спасет от огня, но выиграть еще немного времени сможет наверняка.

Я лег на спину и, упершись ногами в красное крыло, что было сил толкнул его вверх. Пластик заскрежетал, на меня посыпались разноцветные осколки, но я не сдавался, снова и снова нанося по обломку удары своими сшитыми на заказ туфлями. Крыло сопротивлялось недолго, на прощание оно жалобно взвизгнуло и, вывалившись из пролома, полетело вниз.

Ворвавшийся в открывшуюся дыру порыв ледяного ветра оказался настолько силен, что почти сбил Киру с ног. Огонь, получивший свежую порцию кислорода, взревел с удвоенной силой, выбросив на улицу огромный клуб черной копоти.

– Лезь сюда! – я втолкнул жену в промежуток между стеклами и протиснулся следом, расположившись напротив нее, по другую сторону дыры.

– Думаешь, тут огонь до нас не доберется? – приходилось кричать, чтобы перекрыть рев рвущегося в помещение ветра.

– Понятия не имею, – я попытался пожать плечами, но в такой тесноте это оказалось непросто, – но тут хотя бы есть, чем дышать.

Наша радость, впрочем, оказалась недолгой. По мере того, как ширился пожар, температура в помещении росла, и витражное стекло, отделявшее нас от огненного ада, начало лопаться от жара. Спиной я ощущал, как оно постепенно раскаляется, и вскоре нам на головы уже начали сыпаться его дымящиеся куски. Ситуация вновь начала приобретать черты безнадежной.

Ни на что особо не рассчитывая, я выглянул наружу. Сложно ожидать чудесного спасения, находясь на высоте 150-го этажа, особенно с учетом того, что наружные стены здания представляют собой ровную зеркальную поверхность без единого карниза или балкончика, куда можно перебраться, но удача неожиданно протянула нам спасительную соломинку.

Чуть ниже пролома я увидел покореженную металлическую конструкцию, которая тянулась вдоль всего фасада. В сгущающихся сумерках какие-то подробности рассмотреть было сложно, но, видимо, здесь так кстати оказалась люлька, предназначенная для автоматического мытья окон.

Насколько я мог судить, изначально она располагалась несколько выше, но падающий коптер зацепил ее стабилизатором, и она прогнулась так, что теперь ее нижняя точка оказалась почти на уровне нашего витража. Если удастся на нее спрыгнуть…

– Эй! Смотри! – я указал Кире на свое открытие, – похоже, мы спасены!

– Ты что, туда прыгать будешь!? Ты с ума сошел!?

– Выбора все равно нет! Или ты предпочитаешь поджариться на медленном огне?

– Но как мы туда переберемся?

– Хороший вопрос, – я присел, прикидывая возможные варианты.

Ветер ворвался мне за шиворот, так и норовя разорвать в клочья трепыхающуюся куртку, а мой зад, казалось, уже лижут языки пламени, но я старался не обращать внимания на подобные мелочи, сосредоточившись на главном.

Вдоль всей люльки тянулась узкая платформа для прохода обслуживающего персонала, которую с обеих сторон ограждали тонкие поручни. От нижнего края дыры, где мы прятались, до поручней оставалось метра два. Если ухватиться за край и повиснуть на вытянутых руках, то до них вполне можно дотянуться, а оттуда уже спрыгнуть на платформу. Вот только край разбитого стекла – не самая подходящая опора, чтобы хвататься за нее голыми руками.

Извиваясь как червяк, я стянул с себя куртку, обнаружив в ней уже несколько прожженных дыр, и, сложив ее в несколько раз, перекинул через зазубренную кромку. Теперь мне предстояло развернуться, чтобы ногами вперед потихоньку начать спускаться наружу. А это означало, что мне придется свою голову фактически сунуть в пасть пожара.

Я оглянулся, оценивая свои шансы сохранить в целости свою шевелюру. Бьющий в пробоину ветер образовал в густом дыму что-то вроде узкого туннеля, стены которого исполняли неистовую пляску, корчась, вибрируя, и то и дело выбрасывая языки пламени. Завораживающее, гипнотическое зрелище, которое мне вряд ли когда-либо захочется увидеть вновь.

Конец моим колебаниям положил еще один раскаленный осколок, приземлившийся мне на спину. Я дернулся, скидывая его, и, наконец, свесил ноги через край.

– Олежка, умоляю, держись крепче! – Кира присела рядом.

– Не дрейфь! Тут недалеко, промахнуться сложно. Я спущусь, а потом поймаю тебя, идет?

– Только не упади!

– Да уж, не хотелось бы, – быстро поцеловав жену, я перевернулся на живот и начал осторожно сползать в дыру.

Вскоре мои локти уже уперлись в край, а болтающиеся внизу ноги все никак не могли нащупать опору, болтаясь в пустоте. Следовало спускаться дальше, но если я полностью вылезу на улицу, то забраться обратно у меня уже вряд ли получится – тут тебе все же не удобный турник. Ругнувшись для храбрости, я ухватился за обложенное курткой стекло и медленно опустился, повиснув на вытянутых руках. Правая нога наконец коснулась вожделенного поручня.

Опустив голову, я увидел, что до платформы осталось не более полуметра. Промахнуться тут было действительно сложно, но когда перед тобой маячит альтернатива в случае промаха вместо полуметра пролететь полсотни этажей до крыши зимнего сада, то хочешь – не хочешь, а начнешь сомневаться. 50 сантиметров или 50 этажей…

Подняв глаза, я встретился взглядом с бледной как полотно Кирой. Думаю, я и сам в тот момент выглядел немногим лучше. Попутно я отметил, что вырывающийся из пролома огненный факел опустился еще ниже и, если я не потороплюсь, вполне может добраться до моей супруги.

– Все будет хорошо, – произнес я одними губами и разжал пальцы.

В моей голове осталась одна-единственная установка – крепко хвататься за первую же железяку, что мне подвернется, а там уже будем разбираться, что к чему. И я едва все не провалил, поскольку приземлившись на платформу, приложился челюстью о клятый поручень, отчего слегка потерял ориентацию во времени и пространстве, но руки все же помнили свою задачу и мертвой хваткой вцепились в ближайшую стойку. Теперь, сплюнув кровь, можно было и осмотреться.

Металлический помост под моими ногами вздрагивал и дребезжал при каждом порыве ветра и теперь, после более близкого знакомства, уже не казался мне столь надежным, как прежде. Здесь, посреди раскинувшейся во все стороны вертикальной стеклянной пустоши, я ощущал себя мухой, сидящей на оконном стекле. Взглянув вниз, я увидел, что подножие «Айсберга» буквально затоплено морем огней, среди которых тут и там сверкали синие проблесковые огни спецмашин. Из нескольких точек по зданию били белые лучи прожекторов, часть которых сосредоточилась на полыхающем окне храма, причудливо подсвечивая извивающийся шлейф черного дыма. Интересно, им оттуда видно меня, скрючившегося на этой узкой жердочке подобно воробью на ветке?

Многим, кто оказался заперт внутри, казалось, что окружающий мир про них позабыл и бросил на произвол судьбы, но в действительности суета вокруг небоскреба творилась нешуточная. Люди там, внизу, определенно пытались нам помочь, но навести порядок им что-то мешало. Но что?

– Олежка! – крик Киры вернул меня к реальности.

Моя жена высунулась из пролома, протягивая ко мне руки. Проклятье! Что она делает!? Тут надо сначала спускать ноги!

Я уже хотел на нее выругаться, но вдруг понял, что вынудило Киру спасаться. Огонь спустился так низко, что уже почти лизал ее спину. У нее уже не оставалось возможности развернуться и сделать все так, как надо.

– Хватайся! – я вытянул руки ей навстречу.

– Олежка, я боюсь!

– Я держу тебя! – мне удалось схватить Киру за запястья, – давай, прыгай!

– Мы свалимся!

– Не свалимся, не паникуй! – я обвил ногой ближайшую стойку, чтобы и впрямь не улететь через перила, случись что.

– Я боюсь! Ай, ай, а-а-а! – она закричала, но уже не от страха, а от боли, и я с ужасом увидел, как плащ на спине у жены вспыхнул от жара.

Медлить больше было нельзя, и я дернул ее за руки вниз, на себя. Кира выскользнула из пролома и свалилась мне прямо на голову. В полете она перекувырнулась, и ее ноги ударились об ограждение, но я сразу же подтянул ее к себе, и моя супруга плюхнулась в проход.

– Ну вот ты и на месте, ничего страшного, правда? – я ладонями поспешно сбил огонь с ее одежды.

– Мне там ноги слегка поджарило, – простонала она, не открывая глаз.

– Не преувеличивай, до готовности тебе еще далеко.

Кирины штаны действительно кое-где еще тлели, но сильных ожогов она получить не успела. Она наконец открыла глаза, осторожно осмотрелась и села рядом со мной, обхватив руками поручень и изучая свои потери.

– Вот зараза! Это был мой любимый кардиган!

Потрясающе! Человек дважды за десять минут каким-то чудом избежал верной гибели, а теперь сокрушался об испорченном плаще! Не-е-ет, на такие выкрутасы способны только женщины!

– Мне бы твои проблемы, – я проводил взглядом остатки моей горящей куртки, которая, подхваченная порывом ветра, пролетела у нас над головами.

– Ты замерз?

– Что? – я даже не сразу сообразил, о чем идет речь.

Меня охватило удивительное умиротворение, почти апатия. В стылых ноябрьских сумерках я сидел в одной рубашке на узкой железной реечке на высоте нескольких сотен метров над землей, отрешенно наблюдая за языками пламени, с глухим гулом вырывающимися из разбитого окна у меня над головой, и чувствовал себя вполне счастливым. В меня никто не тыкал ножом, никто не бил меня дубиной по голове – что еще нужно для счастья?

Но нет, обязательно найдется кто-то, кто вернет тебя в постылую реальность. Ледяной ветер, трепавший изодранную рубашку, и впрямь постепенно начал меня пробирать.

– Да уж, немного прохладно, – согласился я, – давай теперь посмотрим, как нам отсюда выбраться.

Мы находились в самой нижней точке люльки, прогнувшейся после встречи с падающим коптером. Карабкаясь по ней в одну сторону, мы бы уткнулись в глухую стеклянную стену, зато противоположный ее конец поднимался до открытой площадки, где как раз на уровне 150-го уровня «Айсберг» расширялся очередным уступом. Перебравшись туда, мы бы оказались на стеклянной кровле «жемчужного» яруса, и оттуда наверняка должен быть проход внутрь. Не то, чтобы мне хотелось еще разок прогуляться по этому исключительно гостеприимному этажу, но иных вариантов не просматривалось.

– Давай-ка вон туда, – я указал Кире на край уступа, куда тянулась наша жердочка, – думаю, там мы сможем сойти на твердый берег.

– Ты как хочешь, – она с сомнением наблюдала за моими неуклюжими попытками подняться и удержать равновесие на перекошенном и шатающемся трапе, – а я лучше поползу. Так спокойней.

В конце концов, мне пришлось согласиться с женой. В ситуации, когда каждый порыв ветра так и норовит сбить тебя с ног и перебросить через перила, четыре точки опоры выглядят предпочтительней, нежели две.

На то, чтобы преодолеть несколько десятков метров до крыши уступа, у нас ушло минут пять, исполненных ледяного ветра, исцарапанных рук и коленей, разбитых в кровь о рифленый металлический настил. То, что поначалу казалось короткой прогулкой, обернулось выматывающим карабканьем вверх по скользкому и холодному наклонному трапу. Когда я вслед за собой перетащил Киру через парапет, то без сил повалился прямо на настил, чувствуя, что от усталости не могу сделать и шага.

Почти всю поверхность крыши занимала стеклянная пирамидальная конструкция, под которой скрывался большой холл с кафе и ресторанчиками, где культурно отдыхающая публика могла так же культурно перекусить после посещения театра или кинозала. Сейчас же за толстыми стеклами царил непроглядный мрак, порожденный, по всей видимости, заполонившим помещение дымом. Сомневаюсь, что на всем этаже остался хоть один живой человек, поскольку задохнуться насмерть в таком чаду – дело нескольких вдохов.

Мысль о том, что начало пожару положил именно я, не добавляла мне оптимизма и сил. Я уже не испытывал вообще никаких эмоций, полностью опустошенный и всецело отдавшийся на волю обстоятельств. Привалившись спиной к темному стеклу, я ощутил, какое оно теплое. Хотелось просто вот так сидеть и не шевелиться. Еще бы кто пледиком накрыл…

– Олежка, вставай! – Кира потянула меня за руку вверх, – нам надо идти дальше!

– Куда? – простонал я, – тебе так не терпится вернуться в тот ад? Мы сейчас на крыше этажа, где бушует пожар. Куда мы пойдем? Обратно в огонь?

– Я не знаю, но если ты будешь и дальше сидеть тут на морозе в одной рубашке, то подхватишь пневмонию! – она снова дернула меня за руку, – вставай!

– О, боги! По-твоему, лучше зажариться, чем простудиться?

Если бы не сбитые колени, то я бы с удовольствием и дальше полз на четвереньках, а так, понукаемый супругой, я был вынужден подняться и, осыпая весь мир отборными проклятьями, двинуться дальше, поддерживаемый и без того прихрамывающей Кирой.

В монолитной стеклянной стене неподалеку обнаружилась аккуратно встроенная дверь для персонала. За ней скрывалась ведущая вниз в темноту узенькая лестница. Задымленность тут оказалась на удивление незначительной, хотя в воздухе явственно ощущался сильный запах гари.

Держась одной рукой за перила, а в другой зажав зажигалку, завалявшуюся в кармане брюк с того памятного вечера, когда мы с Кирой устроили себе ужин в пустующем гостиничном номере (мне казалось, что это происходило давным-давно, где-то на прошлой неделе, хотя на самом деле минул всего один день), я начал спускаться. Жена последовала за мной, положив ладонь мне на плечо. Я зажигал огонек лишь время от времени, чтобы осветить себе несколько следующих ступенек, и не желая понапрасну расходовать газ. Кто знает, сколько нам еще предстоит тут колобродить?

Спустившись на несколько пролетов, мы добрались до металлической двери, ведущей на охваченный огнем уровень. Чтобы понять это, ее даже не требовалось открывать – из всех щелей по ее периметру сочились тонкие струйки дыма, медленно поднимавшиеся вверх и исчезавшие в темноте лестничной шахты.

На наше счастье, на этом уровне лестница не заканчивалась и продолжала виться дальше, так что мы продолжили спуск. Миновав еще пару поворотов, мы оказались на следующей площадке, где нас встретила аналогичная служебная дверь. Поскольку лестница тут утыкалась в тупик, то особого выбора у нас не осталось. Я потянул за ручку, и мы вышли в просторное, судя по эху, и пустое помещение. Крохотный огонек зажигалки разгонял тьму лишь на пару метров вокруг, а все, что находилось дальше, тонуло в непроглядном мраке. Одно радовало – запаха гари здесь не ощущалось, так что пожар, похоже, мы оставили позади.

Я еще не знал, где мы очутились, а потому осторожно двинулся вдоль стены, скользя по ней пальцами. С некоторым недоумением я отметил, что нас окружал голый серый бетон без каких-либо признаков отделки. По всей видимости, мы попали на служебный этаж, который никак не отражался на схемах здания и служил для размещения инженерного оборудования, обслуживающего системы «Айсберга». Данное умозаключение меня несколько приободрило, поскольку означало, что шанс встретить тут других людей весьма невелик. В последнее время новые знакомства не приносили нам ничего, кроме новых проблем.

Мои пальцы соскользнули в пустоту, и перед нами открылся небольшой закуток с окном. На улице уже стемнело, но благодаря направленным на небоскреб прожекторам, здесь хватало света, чтобы обойтись без непрестанного щелканья зажигалкой.

– Что это за место? – Кира с подозрением осматривала тянущиеся вдоль потолка трубы.

– Понятия не имею, – пожал я плечами, – думаю, что-то вроде технического этажа.

Непосредственно возле окна я обнаружил самодельный столик, несколько ящиков, чтобы сидеть, разбросанные вокруг одноразовые тарелки и стаканчики – местные работники организовали себе что-то вроде места для отдыха с видом на город. Рядом на крючках висели спецовки, одну из которых я немедленно натянул на себя, поскольку мои зубы уже начали отбивать чечетку от холода.

– Куда дальше?

– Сегодня – никуда, – я подошел к лежащей в углу кипе матов из минеральной ваты и рухнул на нее. И не было в мире силы, которая смогла бы теперь сдвинуть меня с места. Даже Кира бы не справилась.

Да она и пытаться не стала. Тем не менее, испытывая примерно те же чувства, что и я, прежде чем повалиться рядом, жена не поленилась снять с крючка еще пару спецовок, одной из которых она накрыла меня как одеялом, а под другой укрылась сама. Мы прижались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться и напряженно вслушиваясь в издаваемые агонизирующим зданием звуки. До нас доносились приглушенные скрипы, стук, непонятные завывания, которые я предпочел считать шумом ветра и порадовался, что нас от них отделяют несколько метров бетона.

Лежавшая рядом Кира то и дело вздрагивала и шмыгала носом. Воспоминания о пережитом наконец настигли нас, всем скопом обрушившись на обессиленный мозг. Время от времени и меня самого начинало порядком трясти. Либо это было озноб после переохлаждения, кто знает?

– Они все погибли, да? – тихо прошептала жена.

– Не знаю… я стараюсь верить, что остальные все же успели выбраться, – у меня самого до сих пор в ушах стояли жуткие нечеловеческие вопли, что доносились до нас из огня, – хотя, признаюсь, насчет некоторых личностей я особой жалости не испытываю.

– Как же мы могли так низко пасть, так очерстветь и озлобиться всего за два дня!? Я чувствую, что и меня буквально пропитала та ненависть и злоба, что окружала нас в храме, и испытываю почти те же самые эмоции. Вспоминая Мать Елену, в глубине души я надеюсь, что она страдала! Представляешь!? Но почему!? Откуда во мне такая жестокость?

– Всего лишь ответная реакция на встреченную агрессию. Тут главное знать меру и не слишком увлекаться, а то и самому недолго превратиться в такого же упыря.

– Скажешь, у них тоже имелась своя… логика, оправдывающая человеческие жертвоприношения?

– Сложные времена всегда выносят на авансцену простые решения, – хмыкнул я, – отнять и поделить, расстрелять всех несогласных, вырезать неверных… В какой-то момент действие начинает подменять собой мыслительный процесс, и тут важно не останавливаться, чтобы ненароком не впустить в голову неуместные сомнения. Многих, как видишь, такое положение вещей вполне устраивает.

– За что нам все эти испытания? – всхлипнула Кира, уткнувшись в мое плечо, – за какие прегрешения нас пропускают через все круги ада? За что?

– Уныние, Чревоугодие, Алчность… что там еще?

– Блуд.

– Не бери в голову, – я обнял жену и притянул к себе, – половина пути позади, завтра мы отсюда выберемся.

Уже проваливаясь в объятия Морфея, я с горечью подумал, что моим личным грехом, подвергшимся особо тщательному препарированию, и впрямь оказалась Гордыня. Насколько же сильно деградировала моя система ценностей всего за несколько дней, если наше текущее положение, в подсобке под грязными спецовками, я почитал почти что за рай!

* * *

Александр положил пульт от проектора на столик так осторожно, словно он был хрупкой елочной игрушкой. Если в прошлый раз его переполняло пылающее бешенство, то сейчас температура его эмоций приближалась к абсолютному нулю. И, словно такое охлаждение перевело его мозг в состояние сверхпроводимости, он вдруг ощутил удивительную прозрачность и чистоту мыслей. С необычайной ясностью перед ним предстала панорама как тех событий, что происходили в последние годы, так и тех, которым еще только предстояло произойти. Александр неожиданно для самого себя осознал, что цепочка причинно-следственных связей все это время неумолимо вела к настоящему мгновению.

Будущее, открывшееся перед ним, пугало и даже вызывало отвращение. Многие в Совете также испытывали вполне обоснованные опасения и он выслушал от них немало нелицеприятных слов в свой адрес, но все их совместные усилия не могли ничего изменить, разве что чуть затормозить маховик Истории, да и только.

Определенная ирония крылась в том, что когда-то они сами помогли проклюнуться на свет птенцу грядущего, а теперь этот подросший кукушонок безжалостно выталкивает их из родного гнезда. Законы Истории не ведают жалости. Будущее не наказывает, не злорадствует, не мстит, оно просто… наступает.

Александр поманил к себе робосекретаря.

– Подготовь извещение для всех членов Совета Лиги, – он вздохнул и на несколько секунд задержал дыхание, как будто это могло отсрочить наступление неизбежного, – я выпускаю Кракена.

* * *

Более-менее пристойно завязать галстук у Эдуарда получилось только с третьей попытки. Он не решился доверить столь ответственное дело робостюарду, поскольку мысль о том, что стальные манипуляторы будут забавляться с накинутой на его шею удавкой, вызывала определенное беспокойство. За время своего заточения Эдуард неустанно тренировал свое тело, свой разум и свою волю, а вот об отработке такого рода мелочей как-то позабыл. Ну да ничего, не самая большая премудрость, в конце концов, отработаем со временем.

Он еще раз придирчиво осмотрел отражение в зеркале. Сшитый по индивидуальной мерке костюм сидел идеально, начищенные туфли лоснились дорогим матовым блеском, а волосы на его голове робот, казалось, укладывал чуть ли не по одному, выверяя длину каждого из них с точностью до миллиметра. На висках уже просвечивала редкая седина, но она лишь добавляла образу Эдуарда степенности и солидности.

На шее еще виднелись два тонких розовых рубца в тех местах, где робохирург изъял зашитые в него «страховки». Таково было первое условие, которое Эдуард выдвинул Александру. Два сухих щелчка – и ветер унес прочь маленькое облачко дыма, поставив таким образом своеобразную точку в его робинзонаде. В кои-то веки он смог наконец выбросить из головы неуютные мысли о костлявой руке смерти, державшей его за горло все это время.

Отныне он был свободен, но уже не жаждал употребить свою возвращенную свободу на удовлетворение давней жажды мести. Эдуард давно перерос свои старые детские обиды и знал, что способен на большее. Намного большее. А потому у него имелись и другие условия, которые Александру пришлось удовлетворить – столь велики были его страх перед вышедшей из-под контроля ситуацией и опасения за жизнь дочери.

Что ни говори, а годы заточения не прошли для Эдуарда бесследно. Складывалось такое впечатление, что соленый морской ветер высушил его душу, очистив ее от юношеской горячности и расхлябанности, оставив лишь обветренный костяк сухой логики и холодной рациональности. Он чем-то напоминал хороший выдержанный коньяк, который от томления в запертой дубовой бочке только хорошеет.

Эдуард возвращался в мир совершенно другим человеком, нежели тот упрямый юнец, что был изгнан из него четыре года назад. Он ни на миг не забывал слова брата, сказанные ему на прощание, но если поначалу он раз за разом прокручивал их в голове, подпитывая свою ненависть и жажду мести, то теперь они стали для Эдуарда чем-то вроде ветхозаветной мудрости, истинный смысл которой открывается только по прошествии многих лет, да и то далеко не каждому. Сейчас он и впрямь был благодарен Александру за то, что тот уберег его от вполне реального шанса свернуть себе шею и дал возможность прийти к внутреннему согласию и гармонии. Помог найти себя и определить свое место в жизни.

И сегодня его время пришло. Эдуард знал, чего хочет добиться, и знал, как достичь поставленных целей. Александру более не придется краснеть за своего младшего брата. Он с полным правом сможет им гордиться!

– Катер ожидает Вас у пирса, – доложил вкатившийся с крыльца стюард.

Ну что ж, пора. Эдуард еще раз окинул взглядом свою бывшую тюрьму. Он так с ней свыкся, что наверняка будет скучать по небольшому уютному домику, окруженному океанской лазурью. Кто знает, быть может ему еще захочется сюда вернуться, чтобы ненадолго сбежать от хлопот, суеты и других людей. Да и думается тут хорошо. Надо будет проследить, чтобы остров поддерживали в порядке на случай такого приступа меланхолии.

Эдуард развернулся, подхватил небольшой кейс с личными вещами и быстро зашагал к причалу. Больше он назад не оглядывался.

Эдмон Дантес умер. Да здравствует граф Монте-Кристо!

* * *

Бывает, приснится какая-нибудь гадость, от которой просыпаешься в холодном поту и облегченно вздыхаешь – слава Богу, это всего лишь ночной кошмар! Порадуешься, перевернешься на другой бок и нахрапываешь себе дальше.

Но случается и обратная ситуация, когда, пробуждаясь, вдруг вспоминаешь, что недремлющая реальность стоит у изголовья кровати с большой дубиной наготове, чтобы немедленно начать колошматить тебя по голове и другим местам. И хочется нырнуть обратно в сладкий сон, но уже поздно, и возвращение к действительности вспять не повернуть.

Меня же угораздило вляпаться в наихудший из всех возможных вариантов. Жадно хватая ртом воздух, вынырнуть из жуткого кошмара только для того, чтобы вернуться в реальный мир, который ничуть не лучше!

Одно радовало – нас с Кирой за всю ночь никто не побеспокоил. У меня даже мелькнула мысль остаться здесь, на техническом этаже и подождать, пока ситуация не разрешится, но жена выступила решительно против. Ее пугала сама мысль о том, чтобы находиться под одной крышей с такими безумцами, что повстречались нам на нашем пути. Что в супермаркете, что в храме…

Кроме того, голод и жажда также обладали правом голоса и единогласно настаивали на том, чтобы продолжить спуск вниз. Побег из пожара стоил нам немалых сил и нервов, да и в горле до сих пор саднило от дыма, а когда я взглянул на Киру, то в бледном свете зачинавшегося утра разглядел, что все ее лицо перепачкано в саже и копоти. Думаю, моя физиономия представляла собой аналогичную картину.

В общем, раздобыть немного воды нам бы сейчас не помешало, а потому мы все же решили отправляться в дорогу.

Вот только я зарекся впредь разгуливать по темным этажам с пустыми руками. Когда ты не можешь дать отпор, то обязательно находится желающие указать тебе твое место в жизни и поучить тебя уму-разуму на свой лад. С меня хватит! Я и сам кому хочешь мозги могу вправить! Тренировки на арене хоть и виртуальные, но некоторые навыки все же прививают. Осталось лишь найти подходящий инструмент.

Пошарив по окрестностям, я наткнулся на сваленные в углу металлические трубы, являвшиеся, по-видимому, элементами быстросборных строительных лесов. Из общей кучи я выбрал стальной прут примерно метровой длины с приваренными на концах увесистыми проушинами. Парой пробных взмахов я рассек воздух своей импровизированной палицей и почувствовал себя заметно уверенней.

Лестницу мы отыскали не сразу, поскольку никаких специальных указателей на этаже не оказалось, и нам снова пришлось заглядывать во все двери подряд. Но, так или иначе, вскоре мы с Кирой снова отсчитывали бесконечные уходящие вниз и в темноту ступени.

Вчерашняя усталость и пережитый шок схлынули, обнажив боль в измученном и изможденном теле. О себе не замедлили напомнить и многочисленные синяки, и ободранные ладони, и обожженные ноги. Иногда складывалось такое впечатление, что болело вообще все! У Киры распухла левая щиколотка, которую она ушибла, упав из окна на металлическое ограждение люльки, и она заметно прихрамывала, невольно шипя и задерживая дыхание на каждом шаге. Я позволил ей опереться на свое плечо, хотя моих собственных сил едва хватало, чтобы самому не упасть и не покатиться кубарем по ступенькам.

Я не знаю, что располагалось на тех этажах, что мы проходили мимо – жилые апартаменты, гостиничные номера или же офисы, но доносящиеся до нас запахи ясно давали понять, что ничего хорошего мы там не найдем. Так что мы и не пытались, торопясь как можно скорей сбежать отсюда.

Гниющие отходы, переполненные туалеты, протухшие продукты – ранее до нас долетали не более чем намеки, в то время как здесь вонь буквально прорвала все плотины и дамбы, затопив собой коридоры. Иногда ее концентрация оказывалась столь высокой, что меня начинали душить приступы тошноты, тщетной и оттого еще более мучительной. Кира, судя по всему, чувствовала себя ненамного лучше.

По мере того, как мы спускались, к прочим «ароматам» вновь начал примешиваться еще и отчетливый запах дыма, который невольно пробуждал в душе самые недобрые предчувствия. Воображение сразу же начинало рисовать пугающие картины пожаров и сгорающих заживо людей. Мы даже на некоторое время остановились, прислушиваясь и принюхиваясь, готовые в любой момент дать деру и вернуться в свое бетонное убежище, где гореть было попросту нечему.

Однако время шло, а дыма не прибавлялось, и мы решились продолжить спуск. Иногда мы слышали чьи-то голоса, но, наученные горьким опытом, не спешили знакомиться с их обладателями, предпочитая как можно незаметней проскользнуть мимо, не привлекая к себе излишнего внимания.

До выхода на свободу нам оставалось каких-то сто этажей…

«Изумрудный» этаж «Айсберга» задумывался проектировщиками как один большой парк. Разбитый на несколько секций, отделенных друг от друга воздушными завесами, он вмещал в себя разные климатические зоны – от тропических джунглей до сибирской тайги. Помимо всевозможных растений тут обитали и некоторые представители фауны – кролики, олени, мелкие обезьянки и бог знает кто еще, однако я не без оснований полагал, что мало кому из них удалось дожить до настоящего момента. Голод не ведает жалости.

Но главным ожиданием, что заставляло нас двигаться вперед, являлись искусственные пруды с журчащими ручейками, располагавшиеся в некоторых секциях. Существовала, конечно, вероятность, что их тоже взяли под контроль не в меру инициативные жители, но я предпочитал надеяться на лучшее.

Памятуя о наших предыдущих мытарствах, я перебирал в уме самые разные варианты, но так и не смог придумать ничего, что могло бы вызвать на этом этаже приступ массового помешательства, сопровождаемого кровопролитием и немотивированным насилием. Тем не менее я держал наготове свою стальную алебарду, готовый в любой момент, если потребуется, пустить ее в ход. Теперь я буду сначала бить, а уже потом задавать вопросы.

Этаж встретил нас промозглым полумраком, разительно отличавшимся от той теплой и уютной атмосферы, что царила тут прежде. Поскольку здесь здание в очередной раз расширялось, то выступающие части секций освещались естественным образом через стеклянные крыши, а вся остальная площадь парка использовала электрическое освещение, которое по характеристикам постарались максимально приблизить к натуральному солнечному свету. Вплоть до бледной утренней зари и багровеющих вечерних сумерек.

В настоящий же момент в центральной части этажа царил унылый серый полумрак, и только кое-где в просветах между деревьями проглядывали светлые пятна. В воздухе висела колышущаяся сизая дымка, и запах дыма вновь напомнил о себе.

– У них тут, кажется, тоже что-то горит, – обеспокоенно заметила Кира.

– Не волнуйся, я думаю, что они просто жгут костры, чтобы согреться, – я указал на желтый огонек, пробивавшийся через листву.

– К ним пойдем? Погреемся немного?

– Вот еще! – я половчее перехватил свой прут, – чем быстрей и незаметней мы отсюда исчезнем – тем лучше! Нам бы найти прудик, чтобы умыться и попить немного, а потом снова на лестницу – и вниз. А то от всех встречных у нас в последнее время только неприятности.

Жена вздохнула, но спорить не стала, и мы побрели по тропинке, то и дело спотыкаясь и получая в лоб от невидимых в темноте ветвей и вспоминая, где здесь располагался ближайший водоем. Раньше его можно было легко отыскать по плеску искусственного водопада, а теперь приходилось идти почти наугад, надеясь вовремя его заметить, чтобы ненароком не нырнуть в воду вниз головой.

Мы с Кирой нередко заглядывали сюда, чтобы прогуляться. Ей особенно нравился тропический павильон с огромными бабочками, которые садились посетителям прямо на руки и лакомились предложенными сладкими фруктами. Пара-тройка таких красавиц, приземлившихся на женскую голову, выглядели как фантастические яркие заколки, и Кира очень любила позировать в таком виде. Увы, но собачий холод, воцарившийся сейчас в темном парке, боюсь, не оставлял прелестным насекомым ни единого шанса.

Обычно я ориентировался здесь вполне уверенно, но мы всегда приезжали в сад на лифте, а теперь, выйдя с лестницы, я не имел ни малейшего понятия, в какой его части оказался. Тут прежде даже ночью оставались гореть небольшие светильники, отмечающие основные дорожки и перекрестки, тогда как сегодня густая пропахшая дымом темнота полностью преобразила окружающий пейзаж, сделав его чуждым и неприветливым.

Через некоторое время мы скорее почувствовали, нежели увидели, как деревья вокруг нас расступились, открыв небольшую лужайку, на которой бледными пятнами виднелись разбросанные тут и там шезлонги и переносные столики.

– Это «Лесная поляна», кажется, – прошептала Кира, – тут где-то было небольшое озерцо.

– Надеюсь, его еще не выпили до дна.

– Давай сюда. Посвети-ка!

Я щелкнул зажигалкой, и из полумрака проступило темное пятно водной глади с разбросанными по его поверхности зелеными блинами кувшинок.

– Уф! Наконец-то! – Кира плюхнулась на колени у самой кромки воды и принялась щедро плескать себе в лицо, фыркая не хуже лошади.

Я опустился рядом с ней, и еще никогда обычная пресная вода из лужи не казалась мне такой сладкой.

Утолив жажду, я кое-как умылся, хотя без зеркала и не мог оценить результат. Судя по ощущениям, мое лицо чуть ли не наполовину состояло из синяков и ссадин, которые от воды вновь разболелись. Да и изодранные ладони не особо обрадовались гигиеническим процедурам.

Но только я собрался отпустить по этому поводу какой-нибудь желчный комментарий, как вдруг сзади вспыхнул свет и чей-то не особо приветливый резкий голос громко поинтересовался:

– Вы кто такие и откуда!?

Кира испуганно ойкнула и крутанулась на месте, повернувшись лицом к незнакомцу. Я же не спешил и сперва нашарил в траве свой верный прут с проушиной, и только потом, держа его в руке, поднялся на ноги.

Разумеется, луч света оказался направлен нам в лицо. Но чуть погодя он сполз вниз и определенно заинтересовался моей железякой. По ту сторону фонаря случилось легкое замешательство, после чего агрессивности у вопрошающего заметно поубавилось, и он предпочел сменить гнев на милость.

Луч скользнул в сторону и некоторое время беспорядочно метался по земле, после чего фонарь переключили в режим рассеянного освещения, и наш визави поднял его перед собой на вытянутой руке. Бледный свет выхватил из темноты осунувшееся и небритое лицо незнакомца в нелепом халате, равно как и наши изможденные физиономии, вкупе с изодранной и обгоревшей одеждой. Спохватившись, Кира попыталась прикрыть дыры на своем плаще, но в итоге только выставила напоказ свои рваные брюки, сквозь которые просвечивало ее нижнее белье.

– Бог ты мой! – воскликнул незнакомец, – вы откуда, сверху, что ли?

– Типа того, – согласился я, гадая, как тут отнесутся к номеру нашего этажа. Сочтут ли его проклятьем либо воспримут как добрый знак?

– Говорят, в храме на «сапфировом» этаже пожар нешуточный случился, – изможденный мужик в халате от возбуждения даже начал слегка пританцовывать, – вы оттуда? Ну, просто вы такие… закопченные.

– Долгая история, – ответил я уклончиво, держа стальную дубинку перед собой как барьер, ограничивающий нашу личную территорию. После всего пережитого я не доверял уже никому.

– Ох, ну что же это я! – небритый мужик замахал руками, приглашая следовать за собой, – идемте со мной, там у нас и погреться и перекусить найдется. Отдохнете и потом все расскажете в подробностях. У нас там много таких потрепанных, как вы, у костра места для всех хватит. Идемте!

Да, я знаю, что вы сочтете меня дурачком и простофилей. Я буквально слышу ваши возгласы, требующие не верить этому подозрительному типу и не соглашаться на его предложение. Но поставьте себя на мое место. После того, как нас насильно мобилизовали, пытались принести в жертву, а потом мы едва не сгорели заживо в огне пожара, встретить человека, который пытается нам помочь и по доброте душевной предлагает еду и обогрев – тут даже самый закоренелый циник сломается. Мы так устали бороться и убегать, что нам попросту хотелось ему поверить.

И мы с Кирой поверили.

Шагая следом за пляшущим по земле лучом фонаря, я изо всех сил старался не поддаваться искушению и оставаться настороже, в любую секунду ожидая какого-нибудь подвоха, но такое теплое и обволакивающее чувство безопасности, которого нам так долго недоставало, раз за разом брало верх над моей паранойей. У меня оставалось единственное желание – упасть и больше ни о чем не беспокоиться, а тут мне предложили все то, о чем я мечтал, плюс щедрый бонус в лице кормежки. И я не устоял.

Впереди между деревьев показался трепещущий желтый огонь, и моих ноздрей коснулся аромат чего-то жареного. Шедшая рядом со мной Кира ускорила шаг, позабыв о своей ушибленной ноге, и мне пришлось поднажать, чтобы не отставать от нее.

Роща расступилась еще одной лужайкой, посреди которой трещал жаркий костер. Вокруг него на траве сидело несколько мужчин, чья одежда демонстрировала диапазон стилей от банного халата и спортивной толстовки до дорогого костюма-тройки. В свете потрескивающих поленьев блеснули чьи-то очки, сползший набок бордовый галстук, также в память врезалась окладистая черная борода, принадлежавшая одному из «туземцев», что сидел справа. Рядом громоздилась куча садовых скамеек, обломки которых использовались как дрова. Из-за зарослей доносились голоса – женские и даже детские. Какой-то младенец надрывался от крика, но на него, похоже, никто не обращал внимания. Повстречай я в другое время такое сборище, рассевшееся вокруг костра, над которым на корявой палке крутилась уже изрядно обглоданная нога – волей-неволей начал бы шарить глазами по сторонам в поисках отлучившихся санитаров. Ни дать, ни взять – стоянка первобытного человека, как ее изображают в учебниках.

На мое лицо упало несколько холодных снежинок, и я, запрокинув голову, увидел огромную дыру в стеклянном куполе зимнего сада, через которую падал первый снег этого года. Именно сюда рухнул потерявший управление красный коптер с моим боссом и его супругой. Оставался, конечно, зыбкий и призрачный шанс, что они могли выжить, но верилось в такой благополучный исход с большим трудом. Обломки машины должны находиться где-то неподалеку, надо бы расспросить местных о подробностях катастрофы…

– Ну наконец-то! – радостно воскликнул обладатель черной бороды, – мы уж заждались тут!

– Тебя только за смертью посылать! – поддакнул худощавый мужчина в очках с тонкой золотой оправой.

Не знаю точно, что именно послужило спусковым триггером, но у меня в голове что-то вдруг щелкнуло, и сердце учащенно заколотилось.

Что-то в происходящем было не так. Я никак не мог ухватить и четко сформулировать суть охвативших меня сомнений, но здесь явно чувствовалось что-то неправильное.

В направленных на нас взглядах читались радость и облегчение, но я не видел ни малейшего признака интереса. Никого не волновали наши приключения, никому не было дела до рассказа о вчерашнем пожаре. На нас смотрели не как на товарищей по несчастью или интересных собеседников, а как на… на…

Я услышал, как внезапно прервалось дыхание Киры, и она испуганно стиснула мою руку.

– Это же… – она резко отвернулась, зажимая ладонью рот, и тут кусочки мозаики в моей голове один за другим начали прыгать на свои места, складываясь в безумную картину.

Мой ошеломленный мозг, правда, сопротивлялся до последнего. Как пациент, которому огласили страшный диагноз, упорно отказывается поверить в услышанное, изыскивая правдоподобные объяснения, извиваясь и уворачиваясь от пугающей истины. Да нет, бросьте! Не может такого быть! Послышалось, небось. Вы что, всерьез? Но…

Тем не менее, отдельные штрихи постепенно слились в единый образ, безжалостный в своей очевидности.

Неожиданный испуганный возглас жены выдернул меня из ступора, словно открыв мои внутренние дамбы и разом выбросив в кровь весь припасенный запас адреналина. Я резко крутанулся на месте, закрывая собой Киру и, одновременно, взмахнув своим верным прутом, чтобы упредить возможную атаку. И не прогадал.

Небритый тип в халате как раз подкрадывался к нам сзади, вот только вместо фонаря он уже сжимал в руке большой кухонный нож. Моя палица со свистом рассекла воздух и заехала ему по плечу. Мужик вскрикнул и выронил оружие, но я не стал останавливаться и, описав своей железякой широкую дугу, ударил его сверху вниз по шее.

Я почувствовал, как под моим ударом что-то хрустнуло, и небритый тип молча повалился на землю как мешок с навозом.

Раздумывать было некогда. Я перепрыгнул через неподвижное тело, увлекая за собой Киру и развернулся лицом к костру, выставив оружие перед собой и готовый к бою. Я не испытывал жалости и не ожидал милосердия в ответ, как гамбургер, угодивший в руки оголодавшего посетителя забегаловки. Теперь я понял, что именно показалось мне странным во взглядах собравшихся вокруг костра людей.

Просто они смотрели на нас с Кирой как на еду, а жарившаяся на огне нога была человеческой.

На меня уже несся тощий очкарик, и я не стал тратить время на очередной замах, а просто выбросил руки вперед и ткнул ему точно в солнечное сплетение. Он запнулся, хватая ртом воздух, и я помог ему принять правильное решение, с размаху заехав по коленке. Бедняга упал, хватаясь за ногу и мучаясь от желания кричать и одновременной неспособности сделать хотя бы один вдох.

Другие также повскакивали со своих мест, но теперь, когда между нами лежало уже два тела разной степени искалеченности, они сбавили темп, вовсе не горя желанием пополнить их число. Кира, прижимаясь ко мне, одновременно держала под присмотром наш тыл, так что вновь застать нас врасплох у них бы уже не получилось, а на моем лице, думаю, ясно читалось, что пленных я брать не намерен. Из леса слышались обеспокоенные оклики, и на шум скоро вполне могло прибыть подкрепление, но мы вовсе не собирались здесь его дожидаться.

– Уходим, – негромко скомандовал я Кире, и мы осторожно попятились в сторону тропинки, по которой пришли сюда.

– Вам далеко не убежать! – крикнул бородач в костюме, но было видно, что делает он это больше для проформы.

– Вот и проверим, – я сделал еще несколько шагов назад.

Бородач шагнул следом, но остановился около неподвижного тела в нелепом халате. Когда мыслительный процесс деградирует до воспроизводства простейших рефлексов, чужие размышления можно элементарно считывать, ориентируясь на жесты и мимику. И я почти слышал, как скрипят извилины в его голове.

Два куска свежей сочной еды улизнули из-под самого носа, но преследовать их не имеет смысла, поскольку, во-первых, сбежавшая провизия отличается скверным нравом и огрызается, а, во-вторых, на траве лежат еще две тушки, которые ничуть не хуже и почти не сопротивляются.

Бородач поднял оброненный нашим проводником нож и склонился над пытавшимся вяло протестовать очкариком. Мы с Кирой, не сговариваясь, развернулись и бросились бежать.

С этой частью парка мы были более-менее знакомы и, несмотря на то, что темнота изрядно искажает восприятие окружающей действительности, быстро нашли тропинку и припустили по ней со всех ног. Мы не ставили перед собой какой-то конкретной цели, просто желая оторваться от возможного преследования, а потому бежали со всех ног куда глаза глядят. А именно в мельтешащую ветвями темноту. Что ни говори, а вид предназначенного для тебя кухонного ножа здорово прибавляет прыти.

Остановились мы только оказавшись в центральной части этажа среди бетонных стен и разгромленных магазинчиков. Забившись под первый попавшийся прилавок, мы с женой еще долго не могли отдышаться и прийти в себя. Да и как тут можно успокоиться, повидав такое!?

– По-моему, я схожу с ума, – простонала Кира, обхватив руками голову, – не могли же они там и в самом деле…

– Не хочу тебя огорчать, но…

– Что? Я и вправду рехнулась?

– Нет. Я видел все то же, что и ты. Они действительно кого-то там зажарили и сожрали.

– Но как такое возможно!? Там же были женщины и дети! Как!? У них на глазах!?

– Я, вроде, уже рассказывал тебе про бездушную Логику?

– Это не логика, это дикость какая-то! – Киру снова передернуло, – а вдруг они… ну… Дмитрия Аркадьевича!? Или его жену!?

Она отвернулась, зажимая рот. Ее вновь начали бить пустые рвотные спазмы. Я и сам мечтал стереть из памяти жуткие картины, воспоминания о которых так же стискивали мой желудок. Однако они возвращались снова и снова, и я даже не знал, какие из них ужасают меня больше – вид и запах поджаривающейся на огне человечины, или пустые глаза бородача, склонившегося над своим товарищем с ножом в руке. Глаза мясника, методично и равнодушно разделывающего очередную тушу.

Да и я сам не сильно от него отличался.

– Что-то мне подсказывает, что я убил того мужика в халате, что бросился на нас с ножом, – томившаяся в моей душе боль требовала выхода, – думаю, я сломал ему шею. Мои руки до сих пор помнят хруст его позвонков. Ты видела, как он рухнул?

– Ну, ты, по крайней мере, не стал его есть, – Кира сплюнула желчь и вытерла рот рукавом.

– Так себе оправдание, по-моему.

– Он же специально подкарауливал нас у пруда, как хищник, устроивший засаду у водопоя, не так ли? Чтобы потом заманить на заклание.

– Вполне возможно, – согласился я после непродолжительного раздумья. Версия жены выглядела вполне правдоподобно, – хотя мысль о том, что люди уже начали охотиться друг на друга как на дичь, меня немного пугает.

– Немного? – Кира нервно рассмеялась, – да у меня все труселя мокрые!

– А мои после храма уже высохли. Я там страха на всю оставшуюся жизнь натерпелся.

– Рабство, кровавые жертвоприношения, каннибализм… что дальше? – послышался горестный вздох, – дикари, скачущие по ветвям в чем мать родила?

– Да ради Бога, лишь бы нас не трогали.

– Ты можешь мне объяснить, что вообще тут происходит!? – голос жены предательски задрожал, – почему весь «Айсберг» внезапно обезумел!? Кто все это здесь устроил!? Зачем!? За что!?

Кира не выдержала и разревелась, а я мог только молча обнимать ее и гладить по спутанным волосам своей ободранной ладонью. Я был бы и рад хоть как-то ее утешить, но ничего оптимистичного мне в голову не лезло. От того, что ожидало нас впереди я не ждал ничего хорошего. Я вдруг понял, что в результате всех свалившихся на нашу голову испытаний потерял, возможно, самое главное, самое ценное. Я утратил Надежду.

* * *

Заслышав приближающиеся шаги, Юлия вздрогнула и инстинктивно вжалась спиной в стену, с тревогой и страхом ожидая нового появления Волочина. В дверном проеме замелькал луч фонаря, и в комнату ввалились двое бойцов, волочивших с собой человека со связанными за спиной руками и заклеенным скотчем ртом. Его некогда хорошее и дорогое пальто превратилось в грязные лохмотья так, что теперь даже его цвет определить не представлялось возможным. Его усадили у стены напротив и удалились, ничего не сказав. Несчастный был жив, но то ли истощен, то ли избит настолько, что даже не шевелился, и только поднимавшиеся и опадавшие плечи свидетельствовали о том, что он еще дышит.

– Вот тебе компания, – Юлия вздрогнула, услышав голос полковника, который стоял в дверях и задумчиво изучал свой планшет.

– Кто это?

– Кто-то из жильцов, насколько я понял. Достаточно оставить малейшую щель, и тараканы обязательно в нее просочатся. Нашел-таки лазейку.

– Что вы с ним сделали?

– Мы? – Волочин удивленно приподнял брови, – ничего. Он к нам свалился уже в таком состоянии.

– Быть может, ему требуется медицинская помощь!

– Извини, но мне этим заниматься некогда, лишних людей у меня нет. Серьезных открытых ран у него нет, а рентгеновский аппарат мы с собой не прихватили. Выживет – замечательно, нет – значит нет.

– Вы всех обитателей «Айсберга» хотите довести до такого состояния?

– Ха! Тоже мне достижение! Они достойны большего, гораздо большего, – он подошел к Юлии и протянул ей планшет, – вот, полюбуйтесь.

Она, конечно, ожидала увидеть какую-нибудь отборную гадость, еще один приступ иррационального насилия, драку за продукты или доступ к воде, но, что творилось на экране, далеко перекрыло ее самые жуткие кошмары. У Юлии не оставалось ни малейших сомнений, что съемка документальная, и сослаться на компьютерные спецэффекты не выйдет. Те чудовищные сцены, что перед ней разворачивались, на самом деле происходили здесь, в одном с ней здании, буквально за стеной.

Она хотела вернуть планшет Волочину, но тот грубо сунул его девушке обратно под нос.

– Смотрите-смотрите, не отворачивайтесь! Мы ведь и для вас старались в том числе. Вот к чему приводят ваши заигрывания с человеческой психикой! Вот чем заканчиваются попытки обойти законы Природы! Кушайте теперь, не обляпайтесь!

Его последние слова стали той каплей, что переполнила чашу, и Юлия, оттолкнув планшет, упала на четвереньки, давясь приступом рвоты. Ее организм на смог приять увиденное и отторгал его всеми доступными способами.

Немыслимо! Просто немыслимо! Как!? Как такое возможно в середине двадцать первого века, в центре одного из крупнейших и современнейших мегаполисов мира!? Как!? Что же такое должно было случиться с людьми, что они в одночасье отреклись от нарабатывавшегося столетиями культурного и нравственного багажа цивилизации, рухнув в самые темные и дремучие глубины первобытной дикости!? Неужели все наши моральные нормы, законы, приличия – всего лишь тонкий слой пудры на морде чудовища, каковым является человек на самом деле? Что, если в каждом из нас дремлет, дожидаясь своего часа, кровавый маньяк и насильник? Что станет с миром, если кто-то достаточно безумный отыщет способ выпустить этого внутреннего монстра на волю? А вдруг Волочин именно это и собирается сделать?

– Но у меня для Вас есть и хорошая новость, – полковник убрал планшет в карман, – наше последнее послание, похоже, достигло адресата. Все силовые службы отведены от здания и больше не предпринимают попыток штурма, а два наших предыдущих ролика теперь доступны в сети. Так что в новых… интервью с Вами надобности у меня пока нет.

Волочин развернулся и подошел к двери.

– Отныне мы здесь сами по себе, и вызволять Вас никто не придет. Так же, как и спасать остальных жильцов. Так что просто отдыхайте, пока есть такая возможность. Финальный акт драмы уже близок.

* * *

Когда весь твой мир съежился до размеров угла под прилавком разгромленной забегаловки, когда твоя безопасность измеряется длиной сжимаемого в руках стального прута, а вся шкала ценностей деградировала до одного-единственного пункта – остаться в живых, то начинаешь несколько иначе смотреть на собственные недавние поступки.

Вот что нам дома не сиделось? Тихо, комфортно, безопасно. Можно было обчистить еще несколько торговых автоматов, обеспечив себя пусть скромным, но хоть каким-то пропитанием еще на несколько дней, и ждать, пока ситуация не разрешится.

Ладно, решили отправиться на поиски приключений, но что мешало остаться в гостиничном номере после истории с освобождением бассейна? Вода, консервы, горелка с запасом сухого спирта – что нас не устраивало? Тихо, комфортно, безопасно. Зачем мы дальше поперлись?

А после, в супермаркете? Тут уже даже самый конченый кретин должен был сообразить, что впредь будет только хуже. Ради чего я затеял бунт и помог «нижним» прорвать нашу оборону? В итоге я лишил и себя и жену регулярного пайка за не особо трудную работу, а что я приобрел взамен? Только еще большие проблемы. Как ни крути, а удар палкой определенно меньшее зло, нежели кухонный нож у горла, ведь так?

Ну а выбравшись из горящего храма, почему мы не остались на техническом этаже. Вполне удобное спальное место, а на крыше наверняка можно отыскать лужицы дождевой воды, чтобы продержаться до прихода помощи. Тихо, комфортно, безопасно. Куда нас опять понесло?

Все, довольно! Я теперь с места не сдвинусь без достаточно веской причины, вроде пожара или несущейся на нас толпы безумцев с голодными глазами. Так и буду сидеть тут под прилавком тише воды ниже травы. Хорошее, укромное местечко, мне нравится.

Тихо, комфортно, безопасно…

– Ну что, пошли, что ли? – вопрос Киры застал меня врасплох, выдернув из полуобморочного забытья.

– Куда? – после всего пережитого моя голова соображала откровенно туго.

– Лестницу искать. Надо же дальше спускаться. Ты говорил, что уже к вечеру мы будем на воле.

– Мало ли что я там говорил! – вспылил я, – я же не знал, что нас ждет здесь!

– И что теперь? – жена посмотрела на меня с недоумением, – так и будешь здесь сидеть?

– На мой взгляд – это самая разумная стратегия. От нашей суеты всякий раз становится только хуже.

– По-моему, хуже уже некуда, – Кира ткнула пальцем вверх, – вчера, в храме, несмотря на весь тот ужас, что на нас там обрушился, я видела вокруг себя живых людей. Окончательно спятивших и преисполненных иррациональной ненависти, но людей. Здесь же обитают лишь пустые человеческие оболочки, за чьими лицами нет ничего, кроме остаточных физиологических рефлексов! Устав договариваться со своими моралью и совестью, они просто от них отреклись, опустившись до уровня животных. И я не хочу оставаться под одной крышей с этими людоедами, поскольку чувствую, что их выбор временами начинает казаться мне привлекательным. Так что пошли! Или ты отпустишь меня одну?

Кира вывернулась из-под моей руки и встала, твердо намереваясь потащить за собой и меня. У нее всегда, после того, как она выплачется как следует, открывалось нечто вроде второго дыхания. Жаль, меня Природа таким талантом обделила.

Понимая, что препираться бесполезно, и своими спорами мы только привлечем совершенно ненужное внимание, я нехотя поднялся на ноги.

– Но учти, отныне любого, кто к нам приблизится, я буду сразу бить без лишних разговоров, – я подхватил свою верную железяку.

– Хороший план! Мне нравится.

– И, возможно, даже убивать. Ты готова заплатить такую цену?

– Даже так? Ты же только что болезненно рефлексировал по этому поводу! Или уже и сам заразился?

– Мне просто наплевать!

Я и в самом деле ощущал внутри себя удивительное безразличие, как к судьбам других людей, что могут подвернуться мне под руку, так и к своей собственной. Желание во что бы то ни стало выбраться из здания затмило собой все прочие сомнения и страхи. В своем удивительном равнодушном отчаянии я был готов прорубать себе дорогу через обезумевшие джунгли, в которые превратился «Айсберг», орудуя тяжелым прутом как мачете и не считаясь ни с чем. Что там будет потом – суд, тюрьма, расстрел – неважно, главное вырваться отсюда.

– О чем я и говорила, – Кира еще раз оглянулась на меня с некоторой опаской, – ну да ладно. Кажется, я знаю, где мы находимся. Отсюда до лифтов совсем недалеко.

До выхода на лестницу мы добрались без особых приключений. Наши глаза более-менее привыкли к окружающему полумраку, и мы двигались осторожно, всматриваясь в окружающие заросли на предмет засады или еще какой пакости. Однако нам никто не встретился, и вскоре мы возобновили спуск по изрядно осточертевшим ступеням.

Кира держала меня под локоть, но трудно было сказать, кто кому из нас помогает. Мы оба настолько измотались, причем не столько физически, сколько морально, что уже еле держались на ногах. Мой железный прут то и дело задевал за ступеньки, оглашая шахту громким лязгом, и я очень надеялся, что этот звук скорее отпугивает посторонних, нежели привлекает.

С этажей, мимо которых мы проходили, иногда слышались чьи-то голоса, и изредка нам даже встречались другие люди, которые, взглянув в неверном свете зажигалки на мое лицо и мое оружие, либо спешили ретироваться, либо прижимались к стене и испуганно ждали, пока мы пройдем мимо. На этих уровнях размещалась еще одна гостиничная зона, и я сделал себе узелок на память, отметив, что в крайнем случае сюда можно вернуться и подыскать себе какую-нибудь каморку, где переждать до наступления лучших времен.

Проведя значительную часть последних дней в окружении темноты, я постепенно начал понимать, как чувствуют себя кроты, землеройки и прочие обитатели мрачных подземелий. В то время, как зрение оказывается практически бесполезным, на первый план выходят осязание, обоняние и слух. Вскоре ты замечаешь, что уже вполне можешь оценивать размеры помещения и расстояние до стен по отражающемуся от них эху собственных шагов, находить дверные проемы по легчайшему движению воздуха, касающегося твоего лица, а о происходящем вокруг судить по улавливаемым носом запахам.

По большей части набор встречавшихся по пути ароматов оставался вполне стандартным – гниющие продукты, отхожее место, гарь. В последнем случае ноги сами собой ускоряли шаг, поскольку память еще терзали свежие воспоминания о пожаре на «жемчужном» этаже. Но по мере того, как мы пусть медленно, но приближались к пятидесятому уровню, в какофонию вони начали примешиваться и новые, подчас неожиданные ноты, смешавшись в итоге в такой густой клубок, что создавалось впечатление, будто на этом этаже одновременно происходит решительно все.

Строго говоря, тут и в мирное время на скуку не жаловались. Зажатый между офисами снизу и гостиницей сверху, «рубиновый» этаж предоставлял своим клиентам все мыслимые и немыслимые экзотические развлечения, вплоть до откровенно сомнительных и балансирующих на тонкой грани закона. На этом уровне «Айсберг» расширялся последним, самым широким уступом, так что места для удовлетворения самых диких и извращенных фантазий тут имелось предостаточно. При попытке представить, во что мог превратиться целый увеселительный квартал, пошедший вразнос, моя фантазия выдала критический отказ и отключилась.

Перед последней дверью мы остановились, прислушиваясь к доносящимся из-за нее странным звукам, о происхождении которых оставалось только догадываться.

– Значит, говоришь, хуже быть уже не может? – задал я риторический вопрос и потянул за ручку.

Непонятные звуки оказались музыкой. И исполнял ее определенно живой оркестр. В списке наших предположений такой вариант располагался на самом последнем месте, если вообще попадал в перечень версий. Логично рассудив, что музицирование плохо сочетается с насилием, мы двинулись навстречу скрипичным аккордам. Тем не менее, мы сохраняли бдительность и внимательно смотрели по сторонам, а я держал наготове свою дубину.

Темноту в помещении кое-как разгоняли импровизированные светильники, сооруженные из цветочных кадок и других подобных емкостей, в которых горел всякий мусор. В мерцающих отсветах пламени то тут, то там виднелись люди, которые по большей части просто сидели или лежали на полу, подстелив под себя одежду или куски картона. Элитный развлекательный комплекс, где раньше состоятельные люди спускали на различные увеселения десятки миллионов в день, в одночасье превратился в самые настоящие трущобы со всеми их прелестями, начиная от пропитавшей все вони и заканчивая возможностью в любой момент получить по голове.

Но то ли вид моего прута, так действовал на окружающих, то ли угрюмое выражение моего лица, но попыток подойти к нам или заговорить никто не предпринимал, и вскоре мы вышли к концертной площадке. Здесь, на расположенной в центре большого атриума эстраде, играл небольшой оркестр… ну, или то, что от него осталось.

Из общего состава уцелело не более половины музыкантов. Остальные места либо просто пустовали, либо занимавшие их артисты не принимали участия в исполнении. Кто-то неподвижно сидел на стуле, обняв инструмент и устремив невидящий взор в бесконечность, а некоторые прямо тут улеглись на полу и, похоже, спали. Я даже успел удивиться, подумав, насколько нужно измотаться, чтобы уснуть под звуки тромбонов и литавр.

– Они тут что, так с пятницы и играют? – догадка Киры поначалу показалась мне абсолютно сумасшедшей, но постепенно я начал подозревать, что она не так уж и далека от истины.

Осунувшиеся лица, запавшие глаза, плохо слушающиеся руки – при более внимательном рассмотрении проступали детали, свидетельствовавшие о том, что моя жена попала в самую точку. Подобно музыкальному автомату, который забыли выключить, они продолжали играть, впав в некое подобие транса, потеряв счет времени и не замечая голода и жажды. Как оркестр на «Титанике», что до последней минуты наполнял музыкой салон идущего ко дну корабля, вот только наш «Айсберг» тонуть не торопился, и их концерт все длился и длился.

Отсутствие части инструментов и без того превращало исполняемые композиции в нечто сумбурное и не особо мелодичное, так свою лепту вносила еще и крайняя степень истощения музыкантов, которые сбивались с ритма, забывали ноты, а у духовой группы уже элементарно не хватало сил, чтобы извлекать нормальный звук. В итоге рождалась чудовищная какофония, в которой знакомые произведения угадывались с очень большим трудом. Однако рассевшиеся вокруг на полу слушатели не выказывали недовольства и кивали головами в такт. Они, как и музыканты, всецело погрузились в какую-то альтернативную вселенную, где музыка вытеснила собой все невзгоды и позволяла забыть о творившемся вокруг хаосе.

Несколько человек даже нашли в себе силы, чтобы попытаться танцевать под этот шизофренический вальс, сплетенный из фрагментов разных пьес, громоздящихся друг на друга подобно вагонам потерпевшего крушение поезда. Их движения получались столь же ломаными и хаотичными, придавая всему действу сюрреалистическую законченность.

Прямо на наших глазах один из скрипачей потерял сознание и с грохотом свалился на пол, где и остался лежать, а остальные продолжили играть как ни в чем не бывало, и, вообще, на потерю еще одного бойца никто не обратил ни малейшего внимания. Безумный концерт продолжался своим чередом.

От шума проснулся другой музыкант, спавший рядом. Он с трудом поднялся, сел на свой стул, прижал к себе виолончель и, не открывая глаз, возобновил свою партию. Хотя, как мне показалось, он играл что-то из совсем другого произведения, но на это всем также было наплевать.

– Какое-то… жуткое зрелище, тебе не кажется? – Кира испуганно сжала мою ладонь, – давай уйдем!

Я и сам чувствовал, как меня гипнотизирует вид этого сомнамбулического оркестра, как его рваные аккорды раздирают что-то в моей душе, вызывая почти физическую боль, от которой попеременно хотелось то закричать, то расплакаться.

– Да уж, – согласился я, поежившись, – этот ансамбль песни и пляски им. Святого Витта кого хочешь с ума свести может. Пошли отсюда! Ты случайно не знаешь, где тут лифты или лестницы?

Нашего ухода, как, впрочем, и нашего появления никто даже не заметил.

Выход на лестницу отыскался довольно скоро, но тут нас поджидал неприятный сюрприз. Дверь оказалась заперта. Такой поворот, признаюсь, меня изрядно обескуражил, поскольку я никак не мог понять, кому и зачем могло понадобиться блокировать эвакуационный выход. В «Айсберге» запертые двери, вообще, являлись редкостной экзотикой, а перекрывать пожарную лестницу – так и вовсе нонсенс!

Недоумения добавляло еще и то обстоятельство, что нигде на дверном полотне я не смог найти никаких признаков замка. Я несколько раз попробовал толкнуть дверь плечом, но она даже не шелохнулась.

Нам с Кирой ничего не оставалось, как вернуться в зал и отправиться на поиски другого выхода, благо пятидесятый этаж занимал огромную площадь, и аварийных выходов на нем должно быть предусмотрено много.

Однако на второй лестнице нас поджидала аналогичная ситуация, и до меня постепенно начало доходить понимание того, что все это не просто так.

Кто-то намеренно изолировал «Айсберг», заблокировав в нем всех его жильцов, отрезав их от жизненно необходимых коммуникаций и лишив средств к существованию. Все это выглядело как чудовищный натурный эксперимент, поставленный над несколькими тысячами ничего не подозревающих людей. Я так и видел, как некто в белом лабораторном халате, склонившись над микроскопом, бесстрастно наблюдает за суетой впавших в панику букашек и делает записи в своем блокноте.

«День 1 – первые вспышки немотивированного насилия».

«День 2 – начались драки за еду».

«День 3 – отмечены случаи каннибализма».

«День 4 – безумие приобрело массовый характер».

Я поделился своими мыслями с Кирой, но она упрямо заявила, что моя теория – еще не приговор, и мы отправились на поиски следующей лестницы.

Бредя по темным, погруженным в дымную пелену залам, обходя, а иногда и перешагивая через неподвижные тела, я неожиданно для себя сформулировал странную аналогию. Я вдруг понял, что именно напоминает мне это скопище людей, которые сломались, отказались от дальнейшей борьбы и, наплевав на все, просто валялись вповалку кто где и смиренно ожидали конца. Еще живые, но уже впустившие в свои сердца мысль о неминуемой скорой смерти.

Океанское дно.

Тьма, холод и полное отсутствие жизни. Где-то наверху морские обитатели бьются за место под солнцем, охотятся, убегают, рождаются, гибнут, а сюда, в мертвые глубины вечным снегопадом медленно падают их останки, год за годом наслаиваясь друг на друга и образуя многометровую толщу ила.

Так же и в «Айсберге» где-то на верхних этажах кипела и бурлила жизнь. Несколько своеобразная и местами безумная, но жизнь. А те, кто в нее не вписывался, бежали вниз и здесь, уткнувшись в тупик, оседали бесформенной массой, в которой уже ничего не происходило. Даже остаточного брожения.

«День 5 – апатия и смерть».

Впрочем, кое-где жизнь, ну, или какой-то ее эрзац, еще теплилась, а то и била ключом. Достаточно завернуть за угол…

Внезапно мы обнаружили, что прямо на нас несется толпа голых мужиков. В данном случае, когда я говорю «голых», то имею в виду совсем, то есть абсолютно голых. Здоровых, волосатых и совершенно нагих.

Зрелище оказалось настолько обескураживающим, что мы с Кирой просто остолбенели, раскрыв рты.

Впереди всех бежал человек, который, перекинув через плечо, тащил на себе женщину, тоже ню. Остальная орава, как выяснилось, гналась за ним. Разумеется, далеко с такой ношей ему уйти не удалось, и преследователи, настигнув его, сбили с ног и набросились на добычу, которая воспринимала все происходящее с олимпийским спокойствием. Мужик, правда, сдаваться так легко не собирался и вцепился в свою даму мертвой хваткой. Они начали тянуть ее в разные стороны что было сил, пока не раздался леденящий кровь хруст, и у несчастной не оторвалась голова.

Кира в ужасе пронзительно завизжала, а я несколько мгновений тупо таращился на свежую расчлененку, но вдруг сообразил, что не вижу крови, которой по идее должно было вылиться изрядно. Запоздало я разглядел торчащие из разодранной шеи проводки и трубочки.

– Это же синтетик! – я встряхнул жену за плечи, – успокойся, никого не убили. Это робот.

– Что? Правда? – Кира также присмотрелась к сцене более внимательно, – уф! Я же и в самом деле думала, что…

Она схватилась рукой за грудь, пытаясь угомонить скачущее сердце и с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться в истерику. На ее лице плясали борющиеся друг с другом желания расхохотаться или вновь удариться в слезы.

Голый отряд заметно сник, опечаленный таким прискорбным исходом их охоты. Они молча стояли вокруг обезглавленного тела в немой печали, раздумывая, как быть дальше. Издалека доносилась исполняемая изможденным оркестром тоскливая музыка, добавляя сцене характерный колорит сумасшедшего дома. Быстрее прочих сориентировался тот самый тип, за которым все гнались. Он быстро подхватил то, что осталось от его пассии, закинул на спину и был таков, оставив своих преследователей наедине с бесполезной мертвой головой.

В наступившей тишине стали слышны доносившиеся из квартала впереди звуки. Тот сектор этажа занимали клубы, предоставляющие услуги по организации досуга и развлечений «для взрослых». И от этих звуков мне стало немного не по себе. По степени тошнотворности они вполне могли конкурировать с хрустом ломаемой шеи. Визг, крики, громкие ритмичные охи и ахи – все говорило о том, что там развернулась дикая и безудержная оргия, в которой принимал участие не один десяток человек. И бушевала она, надо полагать, уже не первый день! Без сна, отдыха и перерывов.

Еще недавно я полагал, что ничего безумней концерта обреченных нам уже не встретится. Что ж, я в очередной раз ошибся.

А в следующую секунду все резко стало еще хуже, поскольку один из голышей вдруг ткнул рукой в нашу сторону.

Они заметили Киру.

В их глазах вспыхнула искра надежды, и они сперва робко, но постепенно все быстрей двинулись нам навстречу.

– Ой! – испуганно пискнула жена, и я шагнул вперед, заслонив ее и подняв перед собой свой боевой топор.

– Только попробуйте! – прорычал я, пятясь к выходу.

Однако мои угрозы не возымели на насильников ни малейшего эффекта. Они вообще меня не видели, всецело поглощенные единственной мыслью о женщине, превратившись в слепой, безвольный и бездушный придаток собственных тестикул.

Они перешли на бег, и я, взглянув в лишенное выражения лицо того насильника, что бежал первым, сделал широкий замах…

Только после того, как на полу остались лежать три голых корчащихся от боли тела, забрызгав кровью мраморные плиты вокруг, остальные, наконец, сообразили, что тут им ничего хорошего не светит, и остановились, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.

– Есть еще желающие? – продолжая отступать, мы уже достигли поворота.

К счастью, желанием ближе познакомиться с моей дубиной более никто не горел, и, видимо вспомнив о других важных делах, вся голая компания дружно заспешила обратно в гущу веселья и разврата.

– А вы говорите – блуд, – облегченно вздохнула Кира за моей спиной.

– Такое впечатление, что людей здесь словно закорачивает на какую-то одну тему, и они, как заевшая пластинка будут самозабвенно предаваться избранному занятию пока не отдадут концы от истощения, – заметил я, тяжело дыша и пытаясь унять бушующую в крови адреналиновую бурю, – что эта сексуально озабоченная орава, что музыканты. Лишь бы не возвращаться к горькой реальности.

Нырнув за угол, мы ускорили шаг, с трудом удерживаясь от того, чтобы не побежать, несмотря на жуткую усталость и хромоту жены – столь сильно было наше желание оказаться как можно дальше от квартала извращений и похоти. Мне казалось, что летевшие нам вслед стоны и вопли оседают на всем теле зловонной липкой грязью, от которой хотелось как можно скорей отмыться с мылом и мочалкой. Я из последних сил загонял вглубь любые попытки воображения представить, что именно там происходит, чтобы не вызвать очередного приступа болезненных рвотных спазмов.

– Смотри-ка! Еще один пожарный выход, если не ошибаюсь, – Кира потянула меня за рукав, указывая на нишу в углу коридора.

– Похоже на то, – я подошел ближе, – но если и тут заперто, то я просто разломаю все к чертовой матери! Я не желаю более оставаться здесь ни одной лишней секунды.

Как я и предполагал, дверь на лестницу открываться категорически отказалась. Я обследовал ее конструкцию в неверном свете зажигалки, отметив, что кое-где дверное полотно исцарапано и помято. Видимо, до нас тут кто-то уже пытался ее вскрыть, но без особого успеха. Оставалось надеяться, что мой спасительный «чудо-инструмент» сумеет справиться с задачей. До сих пор он меня еще ни разу не подводил.

Я поудобней перехватил свою фомку и с размаху вогнал плоскую проушину в щель между дверью и косяком, после чего попытался хоть немного ее расширить, но дверь только вмялась, не сдвинувшись с места. После еще пары попыток, стало очевидно, что ее удерживает не только замок, но что-то еще, намертво зафиксировавшее полотно по всему периметру. Как будто с противоположной стороны ее попросту забетонировали.

Стоя перед ней в легком замешательстве я прикидывал, сколько времени у меня уйдет на то, чтобы прорубить в металле достаточно широкую дыру, как вдруг услышал сзади негромкий и чем-то обеспокоенный голос:

– Я бы на Вашем месте этого не делал.

Я резко развернулся, раздосадованный тем, что кому-то опять удалось незаметно к нам подкрасться. От грохота ударов по металлу у меня слегка звенело в ушах, и я элементарно не слышал приближающихся шагов.

Незваный гость оказался невысоким ссутулившимся мужичком лет пятидесяти, который выглядел так, словно был готов в любую секунду дать деру. Он стоял, повернувшись к нам боком и рыскал прищуренным взглядом по сторонам в поисках неведомой внезапной угрозы.

– Что именно Вас не устраивает? – поинтересовался я, также осматривая окрестности на предмет его сообщников. Но он, по-видимому, пришел сюда один.

– Тут другие до вас уже пытались, но ничего хорошего из их затеи не вышло.

– Почему же?

– Сами смотрите, – мужичок поднял руку, в которой вспыхнул маленький фонарик, и направил луч на злополучную дверь.

Я присмотрелся, и в моей душе всколыхнулся неприятный холодок, когда я обнаружил, что разбросанные по ней темные точки, которые я поначалу принял за элементы конструкции, на самом деле являются аккуратными круглыми отверстиями с выгнутыми в нашу сторону краями.

– Когда Ваши предшественники начали тут слишком уж усердствовать, с той стороны по ним открыли огонь. Прямо сквозь дверь, – он опустил фонарь, осветив засохшие темные пятна на каменном полу, – двоих уложили на месте, а остальные разбежались. Так что я бы посоветовал Вам вести себя тихо и отойти подальше, пока чего не случилось.

Я застыл на месте, стараясь даже не дышать.

– Давай уйдем отсюда, – еле слышно прошептала Кира мне в ухо.

Предложение показалось мне разумным, и мы отошли от двери на несколько шагов, напряженно прислушиваясь – не послышится ли из-за нее сухой лязг передергиваемого затвора. Только удалившись на более-менее безопасное расстояние мы смогли облегченно перевести дух.

– Но кто и зачем делает это с нами!? – возмущенно воскликнула Кира.

– Понятия не имею, – пожал плечами наш новый знакомый, убирая фонарик в карман, – электричество, лифты, вода и связь отключены, лестничные выходы заварены. Мы оказались заперты в дорогой многоэтажной ловушке.

– Но какой в этом смысл!? Чего они добиваются, чего требуют?

– Я же говорю – неизвестно. Нам тут, во всяком случае, никто никаких условий не выдвигал. Мы в полном информационном вакууме, и я знаю не больше вашего, – он окинул нас оценивающим взглядом, – откуда сами-то?

– С 288-го.

– Ого! – мужичок восхищенно присвистнул, – с таких высот к нам еще не снисходили. Как же вам удалось пробиться через все круги этого паноптикума?

– С трудом, – ответил я уклончиво. Воскрешать в памяти некоторые подробности нашего путешествия мне совершенно не хотелось, – голод, холод и жажда. Остальное – мелочи.

– Не обессудьте, но с пропитанием тут тоже туго. Но хоть погреться у костерка можно, – он кивнул на ближайшую кадку с догорающими обломками скамейки и кучкующихся вокруг нее помятых персонажей с потухшими взорами.

– То есть все, кто пытается выбраться из здания, добравшись сюда, просто тут и оседают? – удивилась Кира, – и даже не пытаются хоть что-то предпринять?

– Отчего же? Вот вы, например, попытались, но я уже объяснил, чем заканчиваются подобные эксперименты. Приходится постоянно следить, чтобы еще кто-нибудь из новоприбывших не сотворил роковую глупость. Трупы – они, знаете ли, через некоторое время пованивать начинают, а у нас тут и так далеко не розовая аллея.

– Но в таком огромном комплексе наверняка должны быть еще какие-то ходы между этажами, – не оставлял я попыток найти выход из положения, – те же лифтовые шахты, к примеру. Если в них пробраться, то наверняка можно спуститься вниз. Вы пробовали?

– Была такая мысль, но те, кто нас здесь запер, тоже ведь не дураки. Они остановили кабины шаттлов на нашем этаже, перекрыв доступ в шахту. Вентиляционные короба, канализационные стояки – они закупорили почти все щели.

– Вы сказали – «почти»?

– Да, мы все-таки отыскали один открытый кабельный коллектор, но…

– Что еще не так?

– Вы же сами видели, чем они привечают любого, кто попытается вырваться из «Айсберга». Как Вы думаете, какой прием они подготовили для тех счастливчиков, что свалятся им на голову из этого лаза?

– Есть шанс, что нашим тюремщикам неизвестно о его существовании, и, если действовать осторожно, то вполне можно прокрасться мимо них незамеченным!

– Думаете, мы не пробовали?

– И каков результат? – задавая вопрос, я уже догадывался, что при такой преамбуле ничего хорошего в ответ не услышу.

– Никакого, – мужичок обреченно махнул рукой, – мы договорились, что те, кто спустится, дадут нам знать, что там и как, но никаких вестей от них так и не дождались. Как в воду канули. А повторять эксперимент на себе у меня нет ни малейшего желания. Я лучше тут пока покувыркаюсь, авось и рассосется все как-нибудь.

– Не рассосется, – я отрицательно покачал головой, – так что давайте, показывайте свой коллектор.

– И вы не боитесь схлопотать пулю в лоб?

– После всего пережитого нам уже все равно, – поддержала меня Кира.

– Как скажете, – сутулый мужичок поманил нас за собой, – идемте, тут недалеко.

Он зашатал по заваленному мусором коридору, огибая дымящие кадки и расположившихся прямо на полу изможденных людей. Мы двинулись следом, на всякий случай соблюдая некоторую дистанцию – с недавних пор я взял себе за правило никому не доверять и никогда не поворачиваться спиной к случайным знакомым.

Даже удивительно, насколько быстро человек адаптируется к изменившимся обстоятельствам. Уже скоро я совершенно спокойно переступал через скрючившиеся на полу тела, воспринимая их как декорацию, как мебель, индифферентную ко всему, что происходит вокруг. Они сделали свой выбор, и я не считал себя вправе их осуждать за это, или же пытаться взывать к их совести. Им было уже все равно. Кто знает, через какие испытания довелось пройти этим несчастным? Быть может и я сам в аналогичной ситуации точно так же сломался бы, исчерпав все силы и возможности для продолжения борьбы.

Но на данный момент во мне пока оставался запас энергии и гонора, чтобы сражаться дальше. Еще один раунд я, пожалуй, выдержу.

Неожиданно один из оборванцев, мимо которого мы проходили, вдруг шевельнулся и застонал, умоляя о помощи:

– Помогите! Воды! Пить!

Одновременно он совершал какие-то странные движения руками, бестолково дрыгая ими, словно младенец. Его пальцы причудливым образом гнулись и крючились, пытаясь зацепить, ухватить пустой воздух.

– Что с ним такое? – Кира остановилась рядом с беднягой.

– Это оффл, – фонарик нашего проводника выхватил из темноты вывеску над входом в павильон, на пороге которого лежал корчившийся человек.

«Виртуаж – лучшие и эксклюзивные виртуальные арены. Погрузись в жизнь своей мечты!»

– Переиграл он что ли? – я и сам вспомнил, как порой некоторое время путался в собственных руках и ногах после нескольких проведенных в КиберКортексе часов. Но у меня тот эффект практически бесследно проходил через пару минут, а валявшийся на полу тип очевидно корчился так уже не первые сутки.

– Я же говорю – оффл, – немного раздраженно повторил мужик, осветив извивающееся тело, – у него нейроинтерфейс прямо в мозг имплантирован, и без своевременной подзарядки и подключения к Сети он теперь полностью недееспособен.

– Мостовой имплантат, что ли? – вспомнил я последние новости из мира новинок виртуальных технологий, – «Дайвирт»?

– Ну да, он самый. Бешеных денег, говорят, стоит, да еще операция по вживлению…

– И что он дает? – Кира не столь внимательно следила за новостями с переднего края технического прогресса.

– Полное погружение в виртуал, вплоть до достоверного воспроизведения всех ощущений – осязание, обоняние и прочая, – разъяснил я, вспомнив рекламные презентации, – ради получения такого результата имплантат практически полностью отключает головной мозг от тела и подсоединяет к арене. А свою тушку ты можешь в это время запрограммировать на выполнение каких-нибудь несложных операций. Ну, там, умыться, одеться, пожрать, в туалет заглянуть. Алгоритмы постоянно совершенствуются, и создатели обещают, что скоро человека, действующего на «автопилоте», будет практически невозможно отличить от нормального.

– Ну да, – кивнул мужичок, – вот только некоторые так увлекаются, что через некоторое время полностью забывают, как управляться с реальными конечностями. Подключение оборвалось, и все – готов оффл.

– А почему он так руками сучит? – моя жена присела рядом с судорожно дергающимся бедолагой.

– По привычке пытается виртуальным интерфейсом пользоваться.

– У него и все управляющие сигналы от мозга перенаправляются на арену, а там определенные жесты, по-видимому, активируют те или иные функции, – догадался я, – а сейчас, когда питание отключилось, все команды снова идут напрямую к мышцам, и получается вот такая ахинея.

– Надо бы ему помочь.

– Каким образом? – фыркнул наш провожатый, – восстановить подключение к сети? Зарядить отключившийся «Дайвирт»? Да у нас даже воды нет! Как Вы собираетесь ему помочь?

– Но нельзя же вот так…

– Можно!

От неожиданно агрессивного цинизма щуплого мужичонки, который на первый взгляд казался вполне добродушным человеком, меня слегка покоробило, но я не мог не признать его правоту. В данной ситуации мы ничегошеньки не могли сделать, чтобы хоть как-то облегчить судьбу выпавшего из виртуальной вселенной бедолаги.

Я перешагнул через него и заглянул вглубь павильона. Мне вдогонку ударил свет фонарика, услужливо включенного мужичком, осветив еще одно тело на полу. Этот человек, похоже, также пытался выбраться наружу, медленно, словно преодолевая сопротивление, двигая руками и цепляясь ими за ковровое покрытие. Они его явно плохо слушались, и вместо того, чтобы тащить тело к выходу, то и дело начинали судорожно дергаться, резко изгибаясь под неожиданными углами.

– Там у них что-то вроде гнезда организовано, – пояснил мне проводник, – стандартные комнатки с предельно упрощенным минималистическим дизайном, чтобы автопилоту было проще ориентироваться. Тут они могут и отдохнуть и подкрепиться, а на случай непредвиденных ситуаций рядом всегда дежурил кто-то из персонала. Но после «конца света» обслуга разбежалась, а когда разрядились аккумуляторы в имплантатах, все местные завсегдатаи разом превратились в беспомощных оффлов. Даже в туалет без посторонней помощи сходить не могут.

Последнее обстоятельство подтверждалось и моим обонянием. Раньше я бы несомненно поморщился от брезгливости, но тут все свелось к сухой констатации факта, что все бывшие клиенты «Виртуажа» теперь вынужденно гадят прямо в штаны.

– Ладно, не будем терять времени, – я вернулся к Кире, – пошли дальше.

Жена нехотя поднялась и последовала за нами. Я видел, что вот так бросать несчастных на произвол судьбы ей тяжело, но ничего другого нам не оставалось. Если выберемся – приведем помощь.

Служебное помещение, где и располагался кабельный коллектор, находилось совсем неподалеку. Каморка очень напоминала собой уменьшенную копию того закутка, где мы с Кирой сегодня ночевали – такой же импровизированный стол из пустого ящика, развешанные по стенам спецовки и личные вещи работников, пустая посуда и громоздящиеся в углу мотки кабеля и штабеля контейнеров с инструментами и запасными частями.

Наш мужичок включил фонарь и протиснулся в дальний угол, где открыл небольшую дверцу.

– Вот вход в коллектор.

Я подошел к нему и заглянул внутрь, но не смог разглядеть ничего, кроме уходящей вверх и вниз узкой шахты и многочисленных кабелей, спускающихся по ее противоположной стене.

– Тут есть ступеньки, – седая голова пролезла следом за мной в проем, – если Вы не особо толстый, то сможете спуститься.

В луче фонаря я действительно разглядел вделанные в стену хлипкие на вид стальные скобы. Перспектива спускаться по ним в непроглядную темноту неприятно щекотала под ложечкой, но в сравнении с акробатическими этюдами на покореженной люльке это выглядело как безобидная прогулка в парке. Хуже ведь уже не будет, верно?

– Что там у вас? – Кира подергала меня за полу куртки.

– Нора белого кролика, – я отступил в сторону, пропуская ее вперед, – ну что, Алиса, хочешь попасть в Страну Чудес?

– Скорее уж я – Коралина, которой не терпится сбежать из Страны Кошмаров. А куда конкретно – не особо принципиально.

– Ну что, Вы с нами? – обернулся я к мужичку.

– Я, пожалуй, еще немного тут помучаюсь. Если станет совсем невмоготу – тогда, быть может, тоже рискну.

– Как хотите. Тогда просто пожелайте нам удачи.

– Да, разумеется, и еще, – он слегка замялся, – я бы не возражал против посильной, кхм, благодарности за свои услуги.

– Я бы с радостью, – развел я руками, – но нас уже и так выпотрошили до нитки. Ничего не осталось.

– А вы поищите получше, – мужичок ехидно прищурился, – тут, знаете ли, в ходу немного иные ценности, нежели те, к которым вы привыкли в прошлой жизни.

– Что Вы имеете в виду?

– Ваша железка, – он указал на мой прут, – с ним спускаться по той лестнице будет не особо сподручно, а вот мне здесь он еще пригодился бы.

– Да ради Бога, – я протянул ему свое оружие, – пользуйтесь на здоровье!

– Чудесно, просто чудесно! – он шагнул в сторону, встав между мной и Кирой, – теперь очередь Вашей супруги.

– Так у меня вообще ничего нет!

– Ну, кое-что у Вас, красавиц, всегда при себе имеется, – прищур плавно трансформировался в сальную ухмылку, – порадуйте старичка на прощание.

– Я тебя сейчас так порадую – в гробу хохотать будешь! – мои руки сжались в кулаки.

– Полегче на поворотах, парень! – конец прута с тяжелой проушиной просвистел буквально в сантиметре от моего носа, – тут парадом я командую! Я никого насильно сюда не тащил, вы сами напросились. Хотите на волю – платите или проваливайте к чертовой матери!

Я заскрежетал зубами в бессильной ярости. Вот же простофиля! Уши развесил, повелся на красивые обещания, сам же разоружился, и вот – закономерный итог. Некоторых кретинов жизнь ничему не учит!

– Обожди! – я встрепенулся, закатывая рукав, – вот, возьми мои часы! Лимитированная серия, почти новые, за них хорошие деньги выручить можно!

Я сдернул с запястья свою верную «Мотыгу» и протянул ему. Маленький шедевр электроники и точной механики, который, возможно, только для этого момента и жил на моей руке, непрестанно тикая сквозь весь ужас, мрак и оголтелое насилие, что творилось вокруг.

– Деньги!? Ты смеешься!? – мужик презрительно фыркнул, – кому они тут нужны!? Да будь у тебя хоть миллион, хоть десять – ты на него даже стакан воды не купишь! Я же сказал – тут другие вещи ценятся, простые и понятные… и приятные.

– Тогда мы уходим. Кира, пошли отсюда!

– Не так быстро, красавица, – прут преградил путь моей жене, – ты, парень, со мной расплатился и можешь проваливать на все четыре стороны. Хочешь – в коллектор лезь, хочешь – просто уходи. А вот твоя половина еще должна мне отработать.

– Ах, ты…!

– Олежка, выйди, – голос Киры звучал непривычно глухо, как будто просев на целую октаву.

– Но я не могу позволить, чтобы этот козел…

– Мне уже все равно.

– А мне – нет!

– Пожалуйста, просто… выйди.

Было что-то гипнотическое в ее голосе, что-то, заставляющее подчиниться. Я взглянул в ее глаза, сухие и отрешенные и, понимая, что до самой смерти не смогу простить себя за это, поковылял к выходу, с трудом волоча одеревенелые ноги.

Стоя под дверью, я вспоминал все мыслимые и немыслимые казни, которые мне хотелось бы применить к сутулому мерзавцу, а также освежал списки проклятий и хлестких уничижающих эпитетов, коими щедро награждал себя самого. Часы я стискивал в кулаке с такой силой, что едва не раздавил их сверхпрочное сапфировое стекло. Я не хотел, но все же невольно прислушивался к происходящему в каморке за дверью. Я не хотел, но воображение само рисовало мне издевательские картины. Я клял себя на чем свет стоит и отсчитывал бесконечные секунды…

От внезапного сдавленного крика меня чуть инфаркт не хватил. Я прыгнул к двери и рывком ее распахнул…

Мне хватило пары секунд, что все расставить по местам, и к застывшей в неловкой позе паре я подошел чуть ли не вразвалку, одевая обратно свои часы и стараясь по возможности не смотреть вниз.

– Скажи… своей… жене… чтобы она… чтобы… ай! – несчастный мужик чуть ли не пританцовывал на месте, скрючившись почти как тот самый оффл, которого мы встретили недавно.

– И что же мне ей сказать? – я был сама любезность.

Обойдя его и Киру я взял со стола фонарь и еще раз заглянул в коллектор. Вот будет досадно, если все наши мытарства окажутся напрасными.

– Напомни-ка еще разок, куда ведет эта шахта?

– Вниз… на технич… на технический этаж… ай!

– Никаких подробностей добавить не хочешь?

– Я вам… я не вру! Все так… и есть… ай!

– Ну и ладно.

Можно было воспользоваться старым добрым прутом, что стоял в углу, но мне не хотелось пачкать его той зловонной дрянью, что текла в жилах престарелого эротомана вместо крови. Я поднял с пола табурет и размахнулся, втайне надеясь, что Кира не успеет вовремя разжать свои зубы…

* * *

После нескольких лет, прожитых в одиночестве, будучи окруженным одними лишь механическими слугами, Эдуард воспринял как должное и путешествие на беспилотном катере, и перелет на частном гиперджете, в котором кабина пилотов как таковая вовсе не была предусмотрена. Высочайший уровень комфорта вкупе с доступом ко всем каналам связи в значительной степени компенсировали отсутствие человеческой компании. Но вот пустынный терминал аэропорта, через который он прошествовал в сопровождении скупого на эмоции робошвейцара, а потом еще и парковка, где стоял, дожидаясь его, единственный также беспилотный лимузин, постепенно начали пробуждать в душе Эдуарда смутные подозрения.

Складывалось впечатление, что чем дольше Лига держала его взаперти, тем сильнее становился ее страх перед его силой и его возможностями. Да, он не терял времени зря, совершенствуя и оттачивая свои способности, но ни Совет, ни даже Александр не могли знать обо всех гранях его таланта. Им оставалось лишь строить догадки и предположения, и на этой благодатной почве их собственные сомнения и фобии за прошедшее время разрослись и расцвели даже в большей степени, чем реальная угроза, которую мог представлять мятежный Эдуард Саттар.

Старая гвардия так сама себя перепугала, что теперь была готова дуть даже на воду со льдом и шарахалась от любой тени. Что ж, учтем на будущее. Испуганный человек находится в неустойчивом состоянии и легко поддается манипулированию, но, одновременно, способен на спонтанную и непредсказуемую глупость. Не стоит давать им лишнего повода для шараханий.

Дверь лимузина мягко скользнула на место, и машина покатила вперед. За окном проплывали безлюдные улицы и целые кварталы без единой живой души. Кое-где в переулках виднелись установленные полицейские заграждения и роботы-патрульные, следившие за тем, чтобы никто живой не пробрался в закрытую зону. Александр подошел к вопросу обеспечения безопасности как никогда основательно. Вот только защищал он отнюдь не Эдуарда от гипотетических недоброжелателей, а, напротив, жителей целого города от него самого и скрытой в нем силы.

Эдуард усмехнулся. То, как в Лиге схлестнулись два самых сильных страха ее членов, чем-то походило на столкновение неодолимой силы с несокрушимой преградой. Они до холодного пота боялись его, и ни за что на свете не согласились бы выпустить Эдуарда живым из клетки, но возможные последствия затеянной Волочиным авантюры повергли их в такую панику, что им пришлось пойти на этот шаг. Когда на последнем заседании Совета они давали ему гарантии безопасности, их голоса звенели от внутреннего напряжения, но ни один из них не отступил. У них еще оставались представления о чести, и это позволяло надеяться, что спонтанных и непредсказуемых глупостей все же удастся избежать.

Между домов впереди замелькал шпиль «Айсберга», и Эдуард осветлил крышу салона, чтобы открыть вид на его громаду. Он более-менее представлял себе, что его ждет, но все равно, увиденное его откровенно шокировало.

Башня небоскреба чернела на фоне закатного небосвода. Она была вся испещрена светящимися желтыми и красными точками, отчего могло показаться, что в «Айсберге» возобновилась подача электричества. Однако то были отсветы гуляющего по этажам огня. Некогда величественный и утонченный комплекс теперь больше походил на тлеющую скирду сена, из которой тут и там сочились темные струйки дыма, кажущиеся тонкими и безобидными. Но, памятуя о его реальных размерах, становилось понятно, что в здании бушуют нешуточные пожары, охватившие уже несколько этажей, и бороться с которыми некому и нечем. А где-то в недрах этой агонизирующей туши из стекла и бетона метались, боролись и умирали тысячи людей, точно муравьи в подожженном муравейнике. Букашки, неразличимые на общем фоне развернувшейся катастрофы. Расходный материал в руках тех, кто возомнил себя вершителем судеб.

Дополнительную щепотку пикантной абсурдности зрелищу добавлял то обстоятельство, что трагедия разворачивалась в самом сердце многомиллионного города, на глазах его ничего не понимающих жителей. Пылающий прыщ анархии на лощеном лице современной изнеженной цивилизации, оказавшейся не в состоянии его побороть.

Но ничего, истинный хозяин положения уже прибыл на место и скоро наведет здесь порядок.

Машина съехала с эстакады и остановилась перед центральным входом в небоскреб. Дверь с тихим шуршанием откатилась в сторону. Эдуард шагнул на асфальт и осмотрелся.

Все выглядело так, словно здесь несколько дней стоял бродячий табор, обитатели которого недавно спешно снялись с места и отбыли в неизвестном направлении, побросав все имущество.

Множество армейских грузовиков, медицинские палатки с красными крестами, расставленные тут и там генераторы, провода от которых змеями вились по земле, ящики, тюки, канистры… и ни одной живой души кругом.

А посреди всего этого нагромождения белела одинокая фигура Александра Саттара в светлом костюме, резко выделявшемся на фоне окружающего засилья цвета хаки. Он стоял, засунув руки в карманы брюк и ожидая прибытия Эдуарда, в своей обреченности чем-то похожий на солдата, оставленного прикрывать отступление основных сил, и прекрасно отдающего себе отчет, что отступать ему некуда, и предстоящий бой для него – последний.

Эдуард подошел ближе. Он неоднократно представлял себе их встречу, представлял, что он скажет брату после стольких лет заточения, на которое тот его обрек. Он знал, что рано или поздно, но этот день настанет, и старался продумать свое возвращение в мельчайших деталях. Но, если поначалу его речь была исполнена ненависти и злости, то по прошествии некоторого времени тональность реплик смягчилась, ограничившись ехидным злорадством и констатацией своего превосходства. Однако жизнь всегда все решает по-своему, и Эдуард вдруг осознал, что единственной эмоцией, которую он ощущает по отношению к брату, оказалось сочувствие.

– Привет, Сань, – он кивнул в сторону «Айсберга», – тухловато тут у вас, как я погляжу.

– Спасибо, что согласился помочь, – Александру понадобилось некоторое усилие, чтобы сделать шаг навстречу и пожать протянутую руку.

– За последние часы диспозиция не изменилась? – Эдуард сразу дал понять, что всецело сосредоточен на стоящей перед ним задаче и не намерен отвлекаться на обсуждение старых претензий и сведение счетов. Пока, по крайней мере.

– Все по-прежнему, если не считать нового видеоролика, выложенного ими в Сеть буквально несколько минут назад. Нам пришлось его заблокировать, даже несмотря на возможные риски.

– Волочин будет недоволен.

– Я понимаю, что тем самым ставлю Юлю под удар, но выпустить такой материал в открытый эфир я просто не могу. Это уже за гранью.

– Что же там такого? – требовалась весьма веская причина, чтобы заставить Александра рискнуть здоровьем и даже жизнью родной дочери.

– Эм-м-м, если без подробностей, то видеоряд достаточно шокирующий, чтобы вызвать «отскок» у тех, кто с ним ознакомится. У нас уже после первого ролика были прецеденты, а новый бьет по психике на порядок сильней. И тогда – конец всему. Полный хаос. Такого я допустить не могу ни в коем случае.

– Ясно, – Эдуард вскинул руку и посмотрел на часы, – выходит, времени у нас в обрез. Очень скоро Волочин выяснит, что его агитку зажали, и…

– Именно так, – вздохнул Александр, – мы рассчитывали, что у нас будет возможность как следует проработать и согласовать все детали операции, но обстоятельства вынуждают нас действовать немедленно. Придется импровизировать, хотя меня такая перспектива и не воодушевляет.

– Что ж, тогда не будем медлить, – Эдуард кивнул брату, и они зашагали к подъезду, – сориентируемся на месте. Группа готова?

– Да. Двадцать человек, включая медиков и специалистов по минно-взрывному делу, электронике и связи. Только добровольцы. Я предупредил их, что…

– Что? – в голосе Эдуарда послышалась усмешка.

– Ну… особо глубоко в детали я не вдавался. Сказал им, что ты – человек непростой, и работая рядом с тобой, они подвергаются определенному риску и все, – Александр смущенно почесал нос, – в общем, верни их обратно нормальными людьми, ладно?

– Ой, да брось! – Эдуард рассмеялся и хлопнул брата по плечу, – я уже давно не тот неуравновешенный юнец, каким был прежде.

– Хотелось бы верить, – Александр остановился перед стеклянными дверьми, за которыми, в холле, виднелись ожидавшие их вооруженные бойцы, – а то в противном случае получится, что для борьбы с одним психом я пригласил другого, еще хлеще.

– Саш, я не надеюсь, что мы с тобой сразу же наладим полное взаимопонимание, и ты не обязан верить каждому моему слову, но здесь и сейчас я все же хотел бы расставить некоторые точки над i, и чтобы потом нам больше к этому вопросу не возвращаться.

– Хорошо, я слушаю.

– Я прекрасно помню, как в первый день моего изгнания ты заметил, что когда-нибудь я еще поблагодарю тебя за это. И знаешь, что? Все именно так и случилось!

Да, поначалу меня, естественно, переполняла злость. Я буквально дышал жаждой мести, с утра до вечера обдумывая изощренные планы ее осуществления и смакуя всевозможные истязания и кары, что я изобретал для тебя и других членов Совета. Но реализация моих замыслов требовала тщательной подготовки, требовала изучения огромного количества информации, требовала освоения новых знаний и навыков.

И я занялся работой над собой, над своим телом, своим духом и своими способностями, совершенствуя и тренируя себя во всех возможных аспектах.

– Да, я был в курсе твоих… занятий, – признал Александр, – и, признаться, твоя одержимость иногда меня даже пугала.

– Любовь и ненависть – два самых сильных чувства, способных преобразить человека до неузнаваемости. Как в лучшую, так и в худшую сторону.

– А в какую изменился ты?

– Я не стал лучше или хуже как человек. Я просто стал… другим. Более сдержанным, рассудительным, осторожным, но, одновременно, и более циничным, жестким, целеустремленным, – Эдуард развел руками, – но, чем больше я узнавал, чем шире раздвигались границы моего кругозора, тем лучше я понимал тебя и мотивы твоих поступков. Ко мне пришло понимание причин, побудивших тебя организовать мою ссылку, и я не мог не признать, что дал тебе более чем достаточно оснований для такого непростого решения. Я понял, что ты был прав.

– Не может быть! – не удержался Александр от саркастического замечания.

– Ты мне не веришь, но я постараюсь делом доказать тебе свою искренность. Ты ставил мне в пример Эдмона Дантеса, и твои слова оказались воистину пророческими! Я сумел переродиться так же, как и он. Но, в отличие от графа Монте-Кристо, я не жажду мести. Более того, я действительно тебе благодарен.

– Отрадно слышать. Но, как мне кажется, потребуется еще некоторое время, чтобы теперь изменился и я.

– Разумеется. Не все сразу. Сперва давай разберемся с насущными проблемами.

– Да, приступайте. Все Корректоры и экстренные службы будут наготове и займутся приведением здания и его жильцов в порядок сразу же, как только ты сообщишь об успешном завершении операции. Нам предстоит еще очень много работы.

– Хорошо, – Эдуард шагнул к дверям, которые послушно скользнули в стороны при его приближении, – а потом, когда все закончится, мы вместе с тобой сделаем этот мир… лучше.

* * *

Считается, что можно бесконечно долго смотреть на огонь, воду и то, как другой работает. Но я обнаружил, что почти столь же долго способен любоваться тем, как баба мутузит посягнувшего на ее честь мужика.

Сначала, когда Кира дубасила его ногами, тот еще пытался вяло отбиваться, но вскоре сдался, а моя жена только-только начала входить во вкус, охаживая его и так и эдак. Вскоре наш сексуально озабоченный проводник уже превратился в беспомощную окровавленную тушу, колышущуюся от каждого удара, а она и не собиралась останавливаться.

Мне, разумеется, тоже хотелось внести посильную лепту, но тесная каморка не позволяла развернуться двоим, и мне оставалось только наблюдать за тем, как хрупкая девушка, в прошлой жизни увлекавшаяся классической музыкой и не обидевшая даже мухи, избивала насильника с такой слепой и безудержной яростью, какой я от нее совершенно не ожидал.

Кира утерла со лба пот и подобрала с пола брошенный мною табурет.

– Мне кажется, он уже понял, что был неправ, – заметил я осторожно.

– Зато я еще не все ему высказала, – она с размаху опустила табурет, целясь в область ниже пояса.

– Я понимаю, но, боюсь, он тебя уже не слышит.

– Думаешь? – Кира по инерции еще несколько раз врезала несчастному, которого мне уже было немного жаль. Совсем чуть-чуть, самую малость, – предлагаешь подождать, пока он очухается, и потом продолжить?

– Если он вообще теперь хоть когда-нибудь очухается, конечно.

Мужик уже не шевелился, и даже кровавые пузыри на его губах перестали надуваться. Я констатировал данный факт с холодным равнодушием ученого, наблюдающего за гибелью бактериальной культуры. Занятно. Еще два дня назад чья-то смерть полностью выбивала меня из колеи, заставляя непрестанно рефлексировать и мучиться кошмарами, а сейчас я совершенно спокойно смотрел на потенциальный труп, автором которого являлись мы с Кирой. На семейном подряде, так сказать. Ни растерянности, ни испуга, ни раскаяния. Обстоятельства так сложились, только и всего.

Жена поставила табурет и села на него, тяжело дыша.

– Экая жалость! Теперь придется ждать до встречи на том свете, чтобы закончить.

– Не кручинься так, – я провел ладонью по ее волосам, – вполне возможно, ждать нам осталось не так уж и долго.

– Почему ты так считаешь?

– Если мы останемся тут, то через несколько дней отдадим концы от голода и жажды. А если попробуем спуститься по коллектору, то…

– То что?

– Ну, тут всего два варианта: либо мы спасемся из этого многоэтажного ада, либо найдем свой конец. Будем надеяться, что быстрый.

Мы посмотрели на открытый люк, ведущий в шахту, ведущий в неизвестность.

– Я голосую за то, чтобы попробовать спуститься, – заявила Кира, – как говорится, лучше принять смерть среди приличного общества, чем жить в окружении идиотов.

– Тогда я, по традиции, пойду первым, а ты спускайся следом. По крайней мере, если вдруг сорвешься, то хоть приземлишься мягко.

– Умеешь же ты мыслить позитивно!

– А что еще тут остается? Надо же хоть как-то скрашивать окружающий нас ужас, – зажав фонарик в зубах, я перекинул ногу через край люка, нащупывая первую ступеньку, – в любом случае, двум смертям не бывать…

От фонаря, кстати, толку оказалось крайне мало. Он освещал крохотный пятачок стены перед самым моим носом и все. Шахта оказалась настолько узкой, что, наклонив голову, я не мог ни черта рассмотреть внизу, любуясь на свои ноги, которые загораживали весь обзор, а при попытке посмотреть вверх я упирался затылком в стену позади. Приходилось просто перебирать ступеньки, оказавшиеся вполне крепкими, несмотря на хлипкий внешний вид, в надежде, что рано или поздно они все же должны закончиться.

Несмотря на то, что я с нетерпением ожидал окончания спуска, дно шахты ударило меня по пяткам довольно резко. Я вынул фонарик изо рта и, немного осмотревшись, обнаружил у себя за спиной еще один люк, аналогичный тому, через который я забрался в коллектор.

Сверху послышались чертыхания спускающейся следом Киры.

– Я уже внизу! – крикнул я ей, чтобы приободрить.

Люк не был заперт, и я без особых проблем выбрался наружу, но в следующую же секунду оказался прижат к стене, чувствуя неприятный металлический холод на своем затылке.

– Только пискни – и будешь любоваться на собственные мозги, разбрызганные по окрестностям! – процедил мне в ухо чей-то хриплый голос, – руки за спину!

У меня забрали фонарик, и на моих сведенных сзади запястьях с коротким хрустом затянулась пластиковая удавка.

– Кто там еще с тобой? – спросил незнакомец, быстро меня обшарив.

– Жена.

– Веди себя тихо, и она не пострадает.

В такой ситуации мне показалось самым благоразумным подчиниться, и я с замиранием сердца слушал, как приближается ее кряхтенье.

– Что ты тут бормочешь? Я ничего разобрать не могу, – Кира выкарабкалась из люка, – ну и куда мы попали… ой!

Ей также связали руки, и она уткнулась лбом в потрескавшуюся штукатурку рядом со мной.

– Ну вот, – вздохнул я, – а ты говорила, что хуже быть уже не может.

– Отставить разговоры! Или я вам рты скотчем заклею! – грубо заткнул нас обладатель хриплого голоса.

Он щелкнул рацией и доложил:

– У нас еще два беглеца. Куда их?

Получив инструкции, он схватил меня за шиворот и, оттащив от стены, толкнул к выходу из комнаты. Киру повели следом.

У меня было не так уж много возможностей рассмотреть окружающую обстановку, но, судя по всему, мы действительно оказались на еще одном техническом уровне, наподобие того, где мы сегодня ночевали.

Я, прожив в «Айсберге» несколько лет, успел побывать далеко не во всех его уголках. Все-таки огромный небоскреб с полным правом можно было назвать вертикальным городом, и осмотреть в нем каждый закоулок – задача нереальная. Но я даже не подозревал, что в нем имеются целые этажи, не отмеченные ни на каких картах и схемах. Этажи-невидимки, где протекала своя собственная жизнь, скрытая от посторонних глаз. Эдакие внутренности здания, о чьем существовании никто обычно не задумывается, но без которых невозможно нормальное функционирование инженерных систем дома. А захватив контроль над одной из таких служебных зон, можно полностью отрезать весь небоскреб от внешнего мира.

Мы шагали по огромному пустому этажу, среди частокола толстенных стальных колонн, переходя из зала в зал, минуя повороты и развилки Рация моего конвоира время от времени шипела и хрюкала, и в отсветах фонаря пару раз промелькнули силуэты других людей, также вооруженных и, судя по всему, патрулирующих свои сектора.

Выходит, отключение «Айсберга» и впрямь не являлось случайностью или следствием технической неисправности. Да, я и раньше подозревал, что все не так просто, но теперь убедился в этом окончательно. Все произошедшее являлось чудовищной целенаправленной диверсией, цели которой оставались не ясны.

Впереди забрезжил свет, и мы вышли в просторное помещение, в центре которого широким полукругом стояли ящики с установленной на них аппаратурой. Из дальнего угла доносилось ровное тарахтение генератора, питающего в том числе и несколько ярких светильников на высоких складных треногах. Сидевшие перед мониторами люди выглядели спокойными и сосредоточенными, что разительно контрастировало с тем адом, который их стараниями развернулся буквально несколькими метрами выше. В общей четкости и слаженности явно чувствовалась продуманная организация, говорившая о том, что операция готовилась давно и тщательно, а отсутствие суеты и шума свидетельствовало, что все идет строго по намеченному плану.

Знать бы только, кто его автор, и какова его конечная цель?

При нашем приближении стоявший за спинами операторов и наблюдавший за их работой человек обернулся, и я сразу сообразил, что главный здесь именно он. Грубоватое обветренное лицо, левую сторону которого исполосовали старые шрамы, быстрый цепкий взгляд, общая собранность, отражающая постоянную готовность к действию – все выдавало в нем опытного вояку.

Я даже не знаю, какие именно штрихи в его внешности, какие нюансы поведения обратили на себя мое внимание, но я буквально инстинктивно догадался, что пикировкой тут и не пахло. Он определенно был из «чистых». Как, впрочем, и все члены его отряда. Думается, неспроста.

Вся история с блокадой «Айсберга» начала отчетливо попахивать неким… психорасизмом, что ли.

– Еще две крысы, пытающиеся сбежать с тонущего корабля? – криво усмехнулся он, – посади их к остальным.

– Зачем Вы это делаете!? – воскликнул я, желая получить хоть какие-то ответы на накопившиеся вопросы.

– …и заткни этого типа, – командир отвернулся, утратив к нам с Кирой всяческий интерес, – после того, как подготовим последнюю трансляцию, этот коллектор надо будет тоже заварить к чертовой матери.

Конвоировавший меня боец взял с ближайшего стола рулон липкой ленты и без лишних церемоний заклеил мне рот, буркнув:

– Я же предупреждал.

После чего нас Кирой завели в комнатку неподалеку и посадили у стены рядом с еще несколькими пленниками. Убедившись, что мы надежно связаны, солдаты удалились, напомнив на прощание о крайне негативных последствиях плохого поведения.

Если я полагал, будто спустился уже на самое дно ада, и дальше падать уже некуда, то здорово заблуждался. И самый ужас состоял не в безвыходности нашего положения, не в неопределенности нашей дальнейшей судьбы, а в том, что я постепенно начал отыскивать светлые стороны даже в сидении на холодном полу со связанными за спиной руками и заклеенным скотчем ртом!

Ведь от меня теперь уже точно ничего не зависело, и я никак не мог повлиять на ход событий. А полная неспособность что-либо изменить автоматически означает отсутствие ответственности за все, что будет происходить в дальнейшем. И такое положение дел выглядит в определенной степени позитивно. Можно спокойно расслабиться, ни о чем не думать и наслаждаться заслуженным отдыхом. Если так пойдет и дальше, то вскоре я смогу найти приятные моменты даже в свидании с расстрельной командой.

Мы с Кирой сидели рядом, привалившись друг к другу, и я вполне мог немного подремать, вот только стянутые пластиковым жгутом руки то и дело начинали затекать, и мне приходилось время от времени шевелить пальцами, чтобы разогнать кровь. Мало-помалу мои глаза адаптировались к полумраку, и, чтобы не скучать, я украдкой рассматривал других заключенных. По крайней мере тех из них, кто оказался в поле моего зрения.

Компания подобралась весьма разношерстная, но, помимо истрепанности и замызганности, всех объединяла одна общая черта. Полнейшая апатия и безразличие к происходящему вокруг. Все сидели неподвижно, как один уронив головы на грудь и даже не пытаясь заговорить друг с другом. И отнюдь не заклеенные рты были тому причиной, тем более, что кроме меня такой чести удостоился только еще один человек. Впрочем, памятуя о собственных успокоительных мыслях, я вполне понимал этих несчастных. Пробившись через все уровни высотной преисподней и оказавшись в ситуации, когда тебя никто не пытается прямо здесь и сейчас убить, сожрать или изнасиловать, очень сложно сохранять тонус и противостоять накопившейся усталости. Кто-то, возможно, даже спал, пользуясь нежданной, пусть и не особо комфортной передышкой. У меня и самого глаза слипались от изнеможения.

Я перевел взгляд на следующего арестанта – девушку, сидящую прямо напротив, и всю сонливость с меня как ветром сдуло!

Да, в отсутствие привычного лоска, искусного макияжа и профессионально поставленного освещения она слабо походила на знакомый по глянцевым журналам образ, но однажды мне уже довелось видеть Юлию Саттар в «полевых» условиях, так что характерные черты я опознал безошибочно.

Судя по всему, досталось девчонке крепко. Ее поникшая голова была обмотана бинтами, на которых с левой стороны проступило темное пятно, пострадало также ее левое бедро. Рядом на полу стояла пластиковая бутылка с водой, но, насколько я мог судить, Юлия к ней даже не притронулась. Ее левую руку приковали наручниками к тянущейся вдоль стены трубе, а правая… а правая ее рука оставалась свободна!

У меня в голове, точно как в комиксах, яркой лампочкой вспыхнула идея, и я, сколько ни старался, никак не мог ее отогнать. Я отлично осознавал, что взявшие нас в плен вооруженные люди к шуткам не расположены, и любой акт неповиновения с моей стороны может закончиться очень печально. Печально для других, мне-то будет уже все равно.

В то же время меня не отпускало смутное подозрение, что такой финал вполне может ожидать всех пленников вне зависимости от нашего послушания. Просто чтобы не оставлять ненужных свидетелей. И в тот момент, когда к моему затылку приставят что-то металлическое и холодное, я буду клясть себя последними словами за то, что не попытался.

А значит, стоит рискнуть!

Я заерзал, пытаясь подтянуть под себя ноги и встать.

– Ты куда собрался? – зашипела Кира мне в ухо, но в ответ я мог только мотнуть головой в сторону пленницы напротив.

– Зачем?

Поскольку мое выразительно мычание так ни черта прояснить и не смогло, я отказался от тщетных попыток и, пригнувшись, быстро перебежал на другую сторону. Юлия вздрогнула и подняла на меня мутный взгляд.

– Что? – она с трудом ворочала языком.

Я выпятил подбородок и негромко помычал, надеясь, что она поймет, чего мне от нее требуется.

– Отклеить?

– Угу.

– Они же пристрелят Вас, если застукают!

– Угу.

– Ладно, как хотите, – Юлия схватилась за уголок липкой ленты, лишившей меня дара речи, и дернула…

Один Бог знает, каким чудом мне удалось сдержаться и не закричать. Трехдневная щетина, обветренные потрескавшиеся губы, липкий скотч… попробуйте повторить на досуге – Вам обязательно понравится!

– М-м-м-ф! – прошипел я, осторожно стравливая воздух из легких, – Юлия Александровна?

– Да, и что?

– Не знаю, помните Вы меня или нет, но однажды мы с Вами уже встречались. Пять лет назад, на благотворительном концерте.

– Концертов много было, людей еще больше, всех и не упомнишь.

– Ну, тот концерт вы вряд ли когда-нибудь забудете. В день, когда Ваш отец обрел давно потерянного брата.

– Тот… – девушка нахмурилась, внимательно всматриваясь в мое лицо. Ее брови удивленно взлетели вверх, – Олег?

– Мир тесен, не правда ли? – я невольно улыбнулся.

– Но что ты тут делаешь? Тебя что, опять меня спасать прислали!?

– Да нет, я здесь просто живу… в смысле жил, – я вдруг со всей очевидностью осознал, что уже никогда, ни за какие блага мира не вернусь в эти стены, – а теперь давайте к делу.

Я повернулся к ней боком.

– В кармане моей куртки лежит зажигалка – достаньте.

– Есть. Что дальше?

– Пережгите веревку на моих руках, только постарайтесь их не поджарить ненароком.

– Ты понимаешь, что тем самым отрезаешь себе путь к отступлению? – Юлия еще колебалась.

– Это не имеет значения, ведь по большому счету мы тут все уже приговорены. Давайте!

За моей спиной послышалось шуршание, и на запястьях я почувствовал тепло от пламени. Я догадывался, что в такой тесноте вряд ли удастся обойтись без ожогов и был внутренне готов немного потерпеть, но, когда на мою ладонь упала капля расплавленного пластика, я все же рефлекторно дернулся… и обнаружил, что свободен.

– Отлично! Теперь надо освободить остальных, – я подул на обожженную руку.

– Какой смысл? От них не будет никакого толку, сам посмотри.

Я оглянулся на товарищей по несчастью, сидевших вдоль стен, и не мог не признать, что Юлия права. Я не встретил ни одного ответного взгляда, никто из них ни кивком ни жестом не отреагировал на мой немой вопрос. Происходящее вокруг было им давно и глубоко безразлично. Они уже смирились с любой уготованной им участью и любую попытку ее изменить вполне могли воспринять как покушение и даже начать сопротивляться. Пожалуй, лучше и в самом деле оставить их в покое. А то еще, чего доброго, тревогу поднимут.

– Ладно, – согласился я, – но жену-то надо вызволить!

Внимательно прислушавшись, и убедившись, что вокруг по-прежнему все тихо, я быстро перебежал через комнату и присел рядом с Кирой.

– Ты совсем рехнулся!? – зашипела она, – что ты творишь!?

– Пытаюсь вытащить нас отсюда.

– Вперед ногами, что ли? – тем не менее, Кира все же повернулась, подставив мне свои связанные руки.

Чтобы избежать новых ожогов, прежде чем пережигать пластиковую стяжку, я подсунул под нее полу плаща и только потом щелкнул зажигалкой.

– У меня уже галлюцинации начались, или это действительно Юлия Саттар? – возбужденно прошептала Кира мне в ухо, массируя онемевшие запястья.

– Ага.

– Вот влипли-то… эй, ты слышишь, шум какой-то?

И действительно, в зале за дверью случилась некая суматоха, на фоне которой выделялся резкий голос командира террористов, отдававшего приказания. Слышался топот ног, лязг заряжаемого оружия, хрипение раций – в один миг весь отряд пришел в движение.

– Не знаю, что там у них стряслось, но это, возможно, наш единственный шанс, – я взял Киру за плечи и усадил на место, – на всякий случай пока сделай вид, будто твои руки по-прежнему связаны.

– Что ты задумал?

– Еще не знаю, но…

– Олег, сзади! – крикнула вдруг Юлия, и я резко обернулся.

В своей непростительной наивности я почему-то полагал, что в начавшейся суете о нас позабудут, дав мне возможность вытворять все, что я захочу. В действительности же любой заложник – ценнейший ресурс, потребность в котором возникает как раз в подобные критические моменты.

В дверях стоял солдат с винтовкой наперевес и немного озадаченно наблюдал за моими похождениями.

К этому моменту я не успел разработать сколь-либо вменяемого плана действий, а потому просто бросился ему под ноги, полагаясь на эффект внезапности. Со стороны это, наверное, выглядело глупо, но что мне оставалось делать, будучи застуканным «на месте преступления»?

В общем, если мой прыжок и оказался для кого-то неожиданным, то только для меня самого. Ибо спустя секунду я уже лежал на полу, уткнувшись носом в бетон, а в моих глазах еще плясали искры от полученного удара прикладом.

– Ишь, прыткий какой! – услышал я уже знакомый резкий тембр, – а коли так – пойдешь у нас первым номером.

Меня заново связали и поволокли к выходу, но уже без прежней обходительности. Сзади я услышал лязг наручников – Юлию отцепили от трубы и зачем-то также повели в общий зал. Я не мог ее видеть, и только слышал, как она подволакивает забинтованную ногу и чертыхается на каждом шаге. На мое счастье, Кире хватило выдержки, чтобы промолчать и не выдать себя. В противном случае, ей наверняка пришлось бы составить нам компанию, а я был абсолютно уверен, что нас ведут отнюдь не на оздоровительную прогулку.

– Прошу прощения за беспокойство, Юлия Александровна, подчеркнутая вежливость главаря вызывала у меня в руках характерный зуд, поскольку я с детства терпеть не мог лицемеров, – но Ваш отец все же пренебрег моими советами, и в данный момент силовики готовят новый штурм наших позиций. Я предпочел бы иной исход, но если они не отступятся, то первые выпущенные ими пули попадут в Вас.

– Но Вас-то это все равно не спасет, не так ли? – голос девушки звучал на удивление спокойно.

– Моя жизнь не имеет значения, важно только то, что мы делаем, а для того, чтобы все довести до конца, на нужно еще немного времени. Так что я не рассчитываю спастись, я лишь пытаюсь выиграть драгоценные секунды и минуты.

Нас подвели к одному из закутков, где располагался выход на пожарную лестницу, и я увидел, что ведущая на нее металлическая дверь заварена по всему периметру. Если они аналогичным образом обошлись со всеми выходами, то не удивительно, что нам так и не удалось пробиться на лестницу с «рубинового» уровня.

Яркий свет от вспыхнувших светильников больно резанул по глазам. Меня грубо сбили с ног и поставили на колени.

– Времени на режиссуру и эффектный монтаж у нас не осталось, – пояснил командир Юлии, которую опустили на пол рядом со мной, – а потому будем транслировать шоу в прямом эфире. Все готово? Начинайте!

На краю освещенного пятна я увидел человека с направленной на нас камерой. Вот уж никогда не думал, что прославлюсь таким образом.

Главарь встал у нас за спиной и заговорил, обращаясь к невидимому слушателю по другую сторону объектива:

– В своем безудержном стремлении сохранить существующий извращенный миропорядок и удержать свою власть, что утекает у них между пальцев, лидеры Лиги Психокорректоров пойдут на любые жертвы и прольют реки крови, если потребуется. В безумном отчаянии они вновь пытаются взять приступом наш маленький оплот сопротивления, но, обещаю, первой жертвой их атаки станет Юлия Саттар, дочь Председателя Совета Лиги.

Александр Георгиевич, хорошо ли Вам видно? Отмените штурм, пока еще не поздно. А в качестве доказательства серьезности моих намерений – вот Вам небольшой аванс.

Я услышал лязг передернутого затвора и почувствовал, как мне в затылок уткнулось что-то металлическое и холодное.

Утешало одно – я хотя бы попытался…

* * *

Начало трансляции явилось для Александра полнейшей неожиданностью. Он сидел в оперативном штабе операции, нацепив на голову наушники и вместе с другими координаторами напряженно вслушиваясь в отрывистые реплики бойцов, подбиравшихся к входу на занятый террористами технический этаж. Дабы избежать обнаружения, они использовали проводную связь, что несколько замедляло их продвижение и осложняло взаимодействие, но в сложившихся обстоятельствах у них не оставалось иного выбора, кроме как вспомнить дедовские методы. В штабе царила напряженная нервозная тишина, как вдруг кто-то взорвал ее, громко крикнув:

– Волочин на пятом канале!

Александр лихорадочно зашарил по клавиатуре, пытаясь сообразить, как включается нужный режим. К счастью, сидевший рядом с ним оператор заметил его метания и пришел на помощь, нажав требуемую кнопку.

«– …в безумном отчаянии они вновь пытаются взять приступом наш маленький оплот сопротивления…»

Грубый, словно угловатый голос Волочина ворвался Александру в уши, но он его не слышал. Все его внимание было обращено на коленопреклоненную фигурку его дочери, израненной и изможденной, но не утратившей самообладания и даже в этой ситуации державшейся уверенно и гордо.

«– …Александр Георгиевич, хорошо ли Вам видно?»

– Эдик, – Александр придвинул микрофон поближе к губам, – если ты меня слышишь, то сделай что-нибудь, останови этого безумца.

– Мы только-только обезвредили минные заграждения и готовимся вскрыть дверь. Нам осталось меньше минуты.

– Эдик, у нас нет этой минуты!

– Я бы не хотел действовать вслепую, слишком рискованно.

«– …в качестве доказательства серьезности моих намерений…»

Волочин достал из кобуры пистолет и, передернув затвор, приставил его к голове мужчины, также поставленного на колени рядом с Юлией. Он тоже держался молодцом, и его лицо почему-то показалось Александру странно знакомым… Что за издевательские гримасы судьбы…

«– …вот Вам небольшой аванс».

– Эдик, сейчас!!!

Александр и сам толком не знал, чего он ждет от брата. Эдуард никогда особо не распространялся о своих способностях и пределах своих возможностей, так что оставалось лишь гадать, чем именно он сможет подсобить идущему на штурм отряду. Внести сумятицу в ряды обороняющихся, посеять среди них страх и панику, затуманить разум, нарушить двигательную координацию – сгодится любая помощь.

Не будь Александр сам в отчаянии, он бы никогда не положился на столь зыбкую надежду. Его упование на таланты Эдуарда чем-то отдавало слепой иррациональной верой в чудо. Он, точно маленький ребенок, надеялся на какое-нибудь волшебство…

Которое, однако, далеко не всегда оказывается добрым.

Ощущение было таким, словно кто-то выплеснул ведро крутого кипятка прямо в мозг. Александр вздрогнул и закричал, схватившись за готовую взорваться голову.

Спасла его только хорошая реакция, помноженная на многолетний опыт контроля над своим разумом. Действуя скорее рефлекторно, нежели осознанно, он спешно воздвиг в своей голове череду защитных барьеров, ослабивших атаку и сбивших боль до приемлемого уровня. Беспрецедентная мощь мысленного удара, обрушившегося на «Айсберг» и его окрестности, не имела аналогов и не поддавалась никакому измерению. История не знала ничего подобного! Их самые пессимистические предположения оказались лишь бледной тенью на фоне истинных масштабов доступных Эдуарду возможностей.

Тяжело дыша, Александр поднялся с кресла и побрел к выходу, шатаясь как пьяный и цепляясь за столы и стулья, чтобы не упасть. Ему срочно требовался глоток свежего воздуха. Остальные операторы застыли на своих местах, продолжая невидящими остекленевшими глазами таращиться в свои мониторы. Он похлопал по плечу ближайшего к нему человека, но тот никак не отреагировал на его прикосновение, вцепившись в пульт с такой силой, словно от этого зависела его жизнь.

Александр застонал и не только от боли. Что же он натворил!? Какого чудовищного джинна выпустил на свободу!? Его же теперь никакой силой не загнать обратно в постылую лампу, он сам отдал ему в руки всю власть, которую тот запросил! Эдуарда уже ничто не остановит, и он наверняка перекроит весь мир в соответствии со своим видением, не спрашивая согласия у его обитателей. Сил и возможностей у него хватит, уж в этом более никаких сомнений не оставалось.

В голове упорно рисовался образ огромного бульдозера, неотвратимо надвигающегося на хрупкие замки из песка, что Александр и остальная Лига кропотливо возводили на протяжении последних лет.

Задыхаясь, он почти вывалился на улицу и остановился на пороге, держась за косяк и запрокинув голову к небу, с которого черным градом сыпались мертвые птицы.

* * *

Вырезанное направленным взрывом дверное полотно с грохотом повалилось вперед, подняв тучу цементной пыли. Эдуард терпеливо подождал, пока она осядет и только потом шагнул в открывшийся проем, осторожно ступая своими черными туфлями между кусков бетона. Невысокий и худощавый, он выглядел сущим ребенком на фоне рослых бойцов, нацепившим к тому же нелепый костюм с галстуком. В окружении направленных на него стволов ему, казалось бы, следовало демонстрировать испуг и растерянность, но Эдуард держался совершенно спокойно, уверенно и даже немного расслабленно.

– Я дам знать, когда можно заходить, – он снял с уха гарнитуру и повесил ее на торчащий из стены арматурный прут. В предстоящем разговоре он предпочел бы обойтись без лишних свидетелей.

Теперь можно и осмотреться.

Любой человек, увидев открывшуюся ему картину, ярко освещенную лучами софитов, наверняка предположил бы самое очевидное и простое объяснение – кто-то набрал манекенов и выстроил из них небольшую сцену, изображающую расправу, учиненную террористами над несчастными заложниками. Однако, при более внимательном взгляде, проступали дополнительные детали, придававшие действу сюрреалистический и пугающий вид.

По покрытым пылью щекам «манекенов» стекали капли пота, на их висках пульсировали вздувшиеся вены, а глаза на застывших и удивительно реалистичных лицах двигались, следя за каждым шагом Эдуарда, который оставался единственным живым человеком среди сборища восковых кукол.

Он выключил камеру в руках оператора, которая все еще продолжала трансляцию, и подошел к неподвижной фигуре Волочина, уткнувшего ствол пистолета в затылок поставленного перед ним на колени человека.

– Ну вот, Семен, полюбуйся, к чему привели твои глупые игры!

Полковник даже не шелохнулся, но Эдуард знал, что тот слышит каждое его слово.

– Ты так старался напугать Лигу, что они, доведенные до крайности, сочли меня меньшим злом, в сравнении с твоими выходками. Меня, представляешь!? Человека, которого родной брат от греха подальше на четыре года сослал в одиночное заточение на необитаемом острове. И сейчас он вернул меня оттуда только ради того, чтобы я помог им тебя остановить. Спасибо, конечно, за услугу, но на снисхождение рассчитывать все же не стоит. Слишком уж много дел тут ты наворотил!

Эдуард обошел его и присел рядом с Юлией.

– Только за то, что ты сотворил с бедной девочкой, тебя четвертовать мало! – он провел рукой по волосам девушки, – да еще и Олежку чуть не прихлопнул. Увы, в наш гуманный век на справедливый приговор надеяться не приходится, так что придется мне развлекать тебя самостоятельно.

Проведя пальцем по запыленной поверхности ближайшего ящика, Эдуард разочарованно вздохнул и остался стоять.

– Должен признать, что твой план был неплохо продуман. Раз за разом, с каждой новой трансляцией наращивая давление на общественное мнение и на Лигу ты вполне мог выторговать от них некоторые поблажки в отношении Психокоррекции. Эффект «отскока», будучи должным образом промодулированным, способен породить таких моральных уродов, которые отвратят кого угодно. В том случае, если бы план «А» не сработал, ты мог выпустить сделанные в «Айсберге» записи в широкий эфир, вызвав массовое помешательство у тех, кто бы их просмотрел. Ты рассчитывал посеять в людях страх и отвращение перед процедурой пикировки и всеми, кто ее прошел, – Эдуард покачал головой, – ты просчитал все варианты, а попавшая в твои руки Юля оказалась так и вовсе царским подарком! Но ты не учел одного – что напуганные до полусмерти Корректоры решатся выпустить на арену своего Джокера. А остановленный на полпути, твой замысел, точно лопнувшая резинка от рогатки, больно бьет по пальцам собственного хозяина. Последствия твоих художеств теперь окажутся диаметрально противоположными тому, что ты замышлял изначально.

Не вытерпев, Эдуард достал из кармана платок и смахнул с ящика белесую пыль, после чего сел на него прямо перед Волочиным и его заложниками.

– Ты желал посеять в людях страх, и тебе это удалось! Вот только страх этот будет обращен не против пикированных и самой процедуры Психокоррекции, а против таких как ты, против «чистых». Ты открыл людям глаза на ту бездну мрака, что таится в глубине их душ, и они ужаснулись. Думаешь, они тебя за это поблагодарят? За то, что ты сорвал с них розовые очки и заставил смотреться в зеркало? Нет, Семен, они тебя возненавидят*. За то, что ты выдернул их из уютного мирка, в котором они обитали, за то, что показал им, какие извращенные ублюдки прячутся под слоем их психокоррекционного макияжа. Ты хотел открыть им Правду, но большинству людей она не нужна. Свои иллюзии они ценят несравненно выше, и разорвут любого, кто осмелится на них посягнуть. А ты, выступая от лица «чистых», именно так и поступил. Как ты думаешь, что изменится в мире уже завтра?

– А я скажу тебе, – Эдуард встал и подошел к Волочину, вкрадчиво нашептывая ему прямо в ухо, хотя для этого ему и пришлось привстать на цыпочки, – завтра люди потребуют защитить их от таких, как ты. В любом «чистом» они будут видеть потенциальную угрозу своему безоблачному существованию и станут бороться с ней любыми доступными средствами. В лучшем случае все ограничится принудительной пикировкой или ссылкой за Стену. В худшем дело вполне может дойти до судов Линча, вершащихся прямо на улице. Грядет эпоха тотальной Психокоррекции, чей приход всеми силами пыталась отсрочить Лига, и путь которой своими стараниями невольно расчистил ты. Своими собственными руками ты впустил в этот мир ненавидимое тобой же Будущее. Оно буквально создано для таких, как я, а вот тебе в нем место вряд ли найдется. Ты проиграл, Семен, и мне при всем желании нечем подсластить тебе горечь поражения. Этот мир теперь принадлежит мне.

Невыразимо медленно, точно ожившая статуя, Волочин шевельнул рукой, державшей пистолет, и начал ее поднимать. Его лицо исказило судорогой от невероятного напряжения, но он не останавливался, продолжая задирать ее все выше и выше, пока ствол не уперся в его подбородок.

Грянул выстрел.

– Что ж, – констатировал Эдуард, глядя на распростертое у его ног тело полковника, – такой вариант тоже сгодится.

Он вернулся к выломанной двери и нацепил гарнитуру на ухо.

– Все чисто. Можно заходить.

Через пролом в помещение начали осторожно пробираться спецназовцы, озадаченно рассматривавшие застывшую скульптурную группу.

– Террористов всего шестнадцать… теперь уже пятнадцать человек, – сориентировал их Эдуард, – тринадцать на этом этаже, и еще два сидят на самом верхнем, следят за воздушной обстановкой вокруг здания. Ими мы займемся позже, а сейчас надо упаковать тех, что здесь.

Он взял планшет у старшего группы и отметил на схеме уровня места, где находились солдаты противника.

– Сперва разоружите их, а после помогите шестерым заложникам вон в той комнате. С этими двумя, – он указал на Юлию и Олега, – я сам справлюсь. И вызовите медиков, их помощь наверняка потребуется.

Распределив задачи и получив указания, бойцы разбежались по коридорам, мельтеша лучами фонариков, и уже скоро начали возвращаться, волоча с собой скрученных захватчиков и отобранное у них оружие. Сопротивления никто не оказал, и буквально через пять минут этаж был зачищен.

– Ну ладно, ребята, – Эдуард подошел к двум коленопреклоненным фигурам, – вольно!

* * *

Случалось ли вам сразу после пробуждения испытывать невероятную слабость во всех мышцах? Так, что даже пальцем пошевелить не получается? Вот у меня в детстве такое регулярно бывало. У данного явления даже научное название имеется – сонный паралич, если я ничего не путаю. Вроде бы такое происходит из-за того, что мозг уже проснулся, а тело еще дрыхнет. Ничего опасного, да и проходит быстро, но ощущение все равно не самое приятное.

А тут я впал в подобную кому на несколько бесконечно долгих минут. Да и не только я один, кстати. Все, кто находился в поле моего зрения, внезапно застыли, точно статуи. Часто говорят, что в критические моменты субъективное течение времени словно замедляется, и приставленный к голове пистолет вполне подходит под эту классификацию, но не до такой же степени! Схваченные судорогой мышцы звенели как барабанные перепонки после громкого взрыва, от захлестнувшего их напряжения заныли суставы, но подчиняться мне они наотрез отказывались.

Я даже начал подумывать, что меня уже пристрелили, и я угодил в ад, где буду вечно так мучиться, без конца созерцая последнюю секунду своей никчемной жизни, но тут заваренная дверь с оглушительным грохотом вылетела к чертям, подняв тучу пыли, и стало понятно, что веселье продолжается, вот только нас всех кто-то «поставил на паузу».

А потом появился Япет… то есть Эдуард.

Я его узнал не сразу. Только позже, когда он стал описывать главарю террористов глубину задницы, в которой тот оказался, я сообразил, кем является этот необъяснимо спокойный человек в совершенно неуместном здесь темном костюме. То-то мне его лицо знакомым показалось.

Да, годы не щадят никого, но если одних они разъедают, как гниль дерево, превращая в дряблые мешки, то других, наоборот, закаляют и делают сильней. С тех пор, как я видел его в последний раз, Эдуард проделал огромный путь от жаждущего мести импульсивного юнца, крушившего все вокруг дубиной своих способностей, до зрелого, рассудительного и уверенного в своих силах мужчины, прекрасно знающего себе цену. А свои уникальные таланты он за это время обтесал, обточил, отполировал и превратил в острейший клинок, наносящий смертоносные разящие удары с хирургической точностью.

Эдуард выглядел совершенно расслабленным, расхаживая среди замерших террористов словно между деревьев в парке. Один-единственный человек без особых усилий «заморозил» целый этаж с вооруженными людьми, и никакие винтовки, никакие мины или иные препоны не смогли его остановить. Он без единого выстрела одержал победу над целой армией.

Я не видел, что происходило за моей спиной, я не мог слышать, что он шептал безухому мордовороту, державшему меня под прицелом, но потом громыхнул выстрел и послышался шум падающего тела, а я по-прежнему оставался жив и все так же обездвижен.

Набежавшие солдаты устроили вокруг нас беготню и шум, вытаскивая боевиков изо всех щелей, и только когда с ними было покончено Эдуард скинул с нас свои незримые оковы.

– Вольно!

Мое мгновенно расслабившееся тело мешком повалилось на пол. Юлию подхватили несколько пар рук и буквально отнесли ее, усадив на ящик, а вот до меня никому не было дела, и мне оставалось только лежать на пыльном бетоне и тихонько скулить от ноющей боли в истерзанных мышцах.

– Олежка! – подбежавшая Кира рухнула рядом со мной на колени, – что с тобой!? Ты в порядке!?

– Лучше уж смерть, чем такой «порядок»! – я попытался сесть, но в итоге только завалился на другой бок.

– Кто-нибудь, помогите! – взмолилась Кира, и на меня, наконец, обратили внимание.

С моих запястий срезали стягивавшую их веревку и помогли подняться на ноги. Мы с женой вцепились друг в друга, чтобы не упасть, точь-в-точь два приятеля, возвращающиеся домой после знатной попойки.

Вокруг Юлии хлопотали люди, мелькали бинты и упаковки с какими-то ампулами. Она вяло пыталась отбиваться от такой назойливой заботы, но силы были слишком неравными. Любимую дочь следовало вернуть отцу в более-менее приличном состоянии, а поскольку тут оказывалась замешана политика, то ее собственное мнение большой роли не играло. Будет надо – насильно вылечат.

– Да отстаньте же от меня, в конце концов! – гневный окрик Юлии заставил меня удивленно приподнять бровь, – хватит меня гальванизировать, я пока еще не померла!

Оттолкнув в сторону топтавшихся перед ней медиков, девушка решительно поднялась на ноги. В первое мгновение она слегка «поплыла», пошатываясь и хлопая глазами, но потом собралась с силами и, почти не хромая, направилась в нашу сторону.

– Олег! Боже мой! Как же я рада, что ты цел! – отбросив этикет и прочие церемонии, Юлия повисла на моей шее, прижавшись ко мне шершавыми бинтами, намотанными на ее голову, – какой же ты отчаянный!

– Думаю, это все от безнадеги, – я осторожно приобнял ее за талию, лихорадочно соображая, где в подобных ситуациях пролегают границы дозволенного, и как я буду потом объясняться с Кирой.

– Дядя Эдик, это Олег, – Юлия представила меня нашему спасителю, – Вы не поверите, но однажды он меня уже выручал, и мы с ним снова…

– Я знаю, – Эдуард вскинул руку, обрывая ее объяснения, – я все знаю. Мы с ним тоже неплохо знакомы. Верно, Термит?

– Да уж… – оставалось только понять, как мне следует поступить с таким знакомством – испытывать гордость или, напротив, стыдиться. Некоторые подробности былых «подвигов» я и вовсе предпочел бы забыть.

– Ну ладно, воспоминаниям потом предаваться будем, – Эдуард, словно прочитав мои мысли… а то и вправду подсмотрев их в моей голове, жестом предложил всем нам проследовать к выходу, – сейчас вам всем надо немного прийти в себя и отдохнуть. А тебя, Юль, отец уже заждался, так что идите, вас проводят, а у меня тут еще дел невпроворот. Увидимся позже.

А потом мы всей толпой – я, Кира, Юлия и сопровождавшие нас врачи и охранники – набились в лифт и поехали вниз, на вожделенный первый этаж. Тут было тепло, с потолка лился мягкий свет, играла негромкая музыка, никто не тыкал в меня колюще-режущими предметами, в воздухе чувствовался легкий парфюмерный аромат, а не вонь гнили и испражнений – но мозг из последних сил сопротивлялся, отказываясь поверить, что все позади. Я то и дело ловил себя на мысли, что просчитываю возможные варианты наших действий на тот случай, если за раздвинувшимися дверями откроется очередной круг безумия. Быть может, только эта остаточная паранойя и удерживала меня сейчас на ногах.

Память невольно вернула меня на несколько лет назад, в тот день, когда мы с Юлией, чудом избежав смерти от рук натравленной на нас толпы, точно так же ехали в лифте, только не вниз, а вверх. В тот раз, помнится, у девчонки после пережитого случилась натуральная истерика, но сегодня, при посторонних, она не могла позволить себе подобной вольности.

Юлия стояла прямо, высоко подняв голову, как и подобает представительнице Клана Саттар, и только ее рука, тяжело лежавшая на моем плече, свидетельствовала о том, каких усилий стоит ей поддержание такого образа. Я был единственным человеком в кабине, на кого она могла опереться, не опасаясь выдать свою слабость, и, поймав в какой-то момент ее взгляд, я увидел в нем благодарность.

Вообще-то я бы и сам не отказался бы от дополнительной опоры, а еще лучше от горячего душа и мягкого дивана, но пока приходилось довольствоваться поддержкой Киры, подпиравшей мой локоть с другой стороны.

По прибытии мы сразу же угодили в своеобразный конвейер, предназначенный для приема тех, кто спускался из многоэтажной преисподней, и оказания им первой необходимой помощи. Весь холл был заполнен кушетками, носилками, стойками с медицинскими приборами и множеством людей в белых халатах. Юлию тут же увели в огороженный бокс «для избранных», а нашу пару взяли в оборот прямо здесь.

Поскольку мы стали первыми и пока единственными пациентами этого спасательного центра, то нами занялись со всей возможной тщательностью. Для начала, убедившись в отсутствии каких-либо жизненно опасных травм, нас загнали в душ. Потом выдали чистую одежду и передали в руки медиков. Эскулапы взяли анализы, сделали несколько инъекций в разные места, обработали мои ободранные руки и обожженные ноги Киры, ну и по стакану воды предложили, хотя мне казалось, что я вполне могу уговорить целое ведро. И не только воды.

Полулежа в раскладном кресле и ожидая дальнейших указаний, я почувствовал, что меня, наконец, начало потихоньку отпускать. Я плыл по волнам приятной тягучей полудремы, и моим единственным желанием было, чтобы меня никто не беспокоил по крайней мере неделю.

Но нет.

Я услышал, как рядом кто-то деликатно, но требовательно кашлянул, и нехотя приоткрыл один глаз.

Передо мной стоял рослый коротко стриженый мужчина в строгом темно-сером костюме, и неприятный зуд, заструившийся по позвоночнику, подсказал мне, что передо мной – перфект.

– Олег Лоскутин?

– Да.

– Пройдемте со мной, с Вами хотят поговорить, – его каменное лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, и я мог только гадать, куда меня приглашают – на вручение ордена или на расстрел. Одно я понял четко – пойти придется.

– Куда Вы его забираете!? – встрепенулась Кира.

– Не волнуйтесь, это ненадолго, – перфект пропустил меня вперед и пошел следом, слегка касаясь моей спины и подсказывая мне нужное направление.

Мы вернулись к тому самому боксу, куда забрали Юлию, но вошли через другую дверь, которую мой сопровождающий открыл, приложив палец к дактилоскопическому сенсору.

Внутри бокса обнаружился небольшой рабочий кабинет с неожиданным в данных обстоятельствах деревянным письменным столом и мягкими креслами.

– Спасибо, Антон, оставь нас, – из-за стола мне навстречу поднялся уже немолодой но еще крепкий высокий седовласый человек, в котором я безошибочно опознал постаревшего Александра Саттара – действующего Председателя Совета Лиги.

Его рукопожатие оказалось крепким и энергичным, хотя вблизи я не мог не отметить, насколько безжалостно обошлись с ним годы. Если с его младшим братом они поступили, скорее, как с хорошим выдержанным коньяком, то Александра время основательно подточило.

– Привет, Олег! Проходи, садись.

Он усадил меня в одно из кресел, а сам устроился напротив.

– Как же причудливо извернулась жизнь, что мне приходится снова благодарить тебя за спасение дочери!

– Да бросьте! – затряс я головой, – тут нет никакой моей заслуги! Я только у других людей под ногами путался.

– Не скромничай! Юля говорит, что ты пытался ее освободить, и едва не поплатился за это жизнью.

– Глупость – не подвиг, – сейчас мне было даже немного стыдно за свою откровенно нелепую выходку, – как она себя чувствует?

– Нормально. Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Раны заживут, новое ухо врачи ей вырастят, а вот на то, чтобы затянулись шрамы в душе, потребуется какое-то время, но она справится, – по лицу Александра пробежала болезненная судорога, и он ударил кулаком по подлокотнику, – я никогда себе этого не прощу! Мне не следовало отправлять ее в «Айсберг»! У меня с самого начала имелись подозрения насчет планов Волочина…

– Кто это?

– Полковник Семен Волочин – тот выродок, который организовал захват здания, тот, кто хотел тебя убить. Я до последнего гнал от себя тревожные догадки, и послал Юлю сюда, чтобы выяснить подробности. Все надеялся развеять свои опасения, думал, что ошибаюсь, но оказалось – нет.

– И в чем же состоял его план?

– Продемонстрировать обществу пагубность чрезмерного увлечения Психокоррекцией и заставить людей от нее отказаться. Цель-то сама по себе вполне благая, но вот избранный им способ…

Александр устало провел руками по лицу, на секунду позволив накопившейся усталости проявить себя. Но лишь на секунду. Он вытащил из кармана упаковку «Стимпласта» и прилепил один из аппликаторов себе за ухо. Думается, уже не первый за последние дни.

– Эм-м-м… прошу прощения, но я не совсем понял, – последняя его фраза вызвала у меня легкое замешательство, – Вы считаете, что Психокоррекция вредна!?

– Все хорошо в меру. Передозировка способна любое лекарство превратить в яд. У всякого метода есть своя ограниченная область применимости. Но людям свойственно увлекаться, он способны превратить в фетиш что угодно, любую блажь возвести в ранг культа, – он беспомощно развел руками, – вот ты сам скажи, когда к нам приводят пятилетнего ребенка и просят что-нибудь ему в голове «подкрутить», чтобы он, скажем, перестал ковыряться в носу – это нормально?

– Насколько я помню, Кодекс запрещает пикировать несовершеннолетних.

– Да, но его родителей это не останавливает. Они заполучили в свои руки инструмент, который представляется им универсальным средством от любых проблем. Им кажется, что посещение салона способно устранить любой изъян одним мановением руки, и они готовы прибегать к его услугам по всякому пустяковому поводу.

– Бывает, – кивнул я, – когда мы жили в деревне, я строительный степлер какое-то время также почитал чуть ли не панацеей. Приконопачивал им все подряд, пока отец его у меня не отобрал.

– Вот видишь! А представь, что новомодное увлечение охватило миллионы человек, которые и слышать не хотят никаких разъяснений и уговоров. Они дорвались до снадобья, которое обещает улучшить их жизнь по простому щелчку пальцев, и они горы свернут в своем желании заполучить его.

– Но мне всегда казалось, что Ваша Лига как раз заинтересована в увеличении числа клиентов. Что вас не устраивает?

– Проблема в том, что наши ресурсы не безграничны. Лига оказалась в заложниках собственного успеха. Мы не можем просто взять и расширить свои «производственные площади», построить новый цех или набрать дополнительный персонал. Нас, Корректоров, слишком мало, чтобы удовлетворить растущий вал запросов, и быстро исправить положение невозможно, – Председатель посмотрел на меня оценивающим взглядом, – ты знаешь, что у меня подрастают уже три внебрачных сына? Со старшим из них я уже начал заниматься, но пройдет еще несколько лет, прежде чем он сможет прийти мне на помощь и приступить к работе. А клиенты столько ждать не намерены, им подавай здесь и сейчас.

– Вы всегда можете поднять расценки, чтобы остудить их пыл.

– Ты плохо знаешь человеческую психологию. За ключ, открывающий перед ними ворота Рая, люди готовы платить любую цену, влезать в любые долги, идти на любые преступления. Кроме того, такой ход непременно породит целый вал жуликов и шарлатанов, которые своими действиями будут дискредитировать сам институт Психокоррекции и подрывать наш авторитет.

– Куда ни кинь – всюду клин?

– Именно! Мы сами поставили себе эту «вилку», из которой невозможно выбраться без серьезных издержек. Мы словно оказались на вышедшей из повиновения беговой дорожке, и нам приходится все быстрей перебирать ногами только для того, чтобы не упасть. А потом еще всплыл этот треклятый эффект «отскока»…

– Что еще за напасть такая?

– Долго рассказывать, – Александр недовольно поморщился. Видимо, затронутая тема успела изрядно подпортить ему кровь, – если вкратце, то у прошедшего пикировку человека как бы атрофируются врожденные защитные механизмы, отвечающие за контроль поведения в тех областях, которые теперь регулируются заложенными установками. И в случае сильного стресса, когда наложенные блокировки неожиданно отключаются, он оказывается совершенно беззащитным перед старыми и уже давно позабытыми соблазнами и слабостями. А в результате… да ты и сам видел, что получается в результате.

– То есть… – меня вдруг осенило, – эпидемия всеобщего безумия, охватившая «Айсберг», была связана именно с этим, как Вы сказали, «отскоком»?

– Да, – ответ Александра тяжелым камнем ухнул в омут молчания, – Волочин прекрасно понимал, что несколько тысяч пикированных, заблокированных в здании без света, воды и еды, неизбежно подвергнутся сильному стрессу, который снесет все барьеры в их головах. Он подключился к внутренней системе видеонаблюдения и выкладывал в сеть отснятый материал, который с каждым днем становился все более омерзительным. Настолько, что их просмотр сам по себе мог вызвать массовую эпидемию безумия.

– Зачем? – теперь я знал, кто повинен в наших мучениях, но какой был в том смысл?

– Он хотел открыть людям глаза на опасность Психокоррекции, заставить их отказаться от нее. Во время армейской службы ему случилось самому столкнуться с проявлениями «отскока» у своих подчиненных. Тогда ему изрядно досталось, и с тех пор Волочин стал непримиримым борцом с Лигой. Поначалу он пытался использовать легальные методы – агитацию, работу в парламентском комитете, но, не добившись результата, решил перейти к более радикальным средствам.

– Вы знали о таких… побочных эффектах?

– Дело в том, что после прохождения Психокоррекции должно пройти немалое время, прежде чем изменения в мозгу станут более-менее заметными. А потом, когда все вскрылось, число пикированных исчислялось уже многими миллионами. И что нам было делать?

– Вы даже не попытались что-либо предпринять?

– Какое-то время Лига, действительно, пребывала в полной растерянности, и звучали голоса, призывавшие оставить все как есть, но позже разум и здравый смысл все-таки возобладали. Да, нам пришлось бы многим поступиться, но в противном случае мы рисковали потерять все.

– Лига согласилась свернуть всеобщую пикировку!? – я потрясенно вытаращил на него глаза, – в жизнь не поверю!

– А придется, – Александр невесело усмехнулся, – разумеется, такие вещи одномоментно не делаются. Мы разработали целую программу по постепенному отходу от жесткого регулирования к более гибким методам воздействия, подменяя полноценную Психокоррекцию гомеопатической имитацией, своего рода психоплацебо. Сам знаешь, насколько действенным может быть самовнушение – подчас ничуть не хуже настоящего лекарства.

– И как результаты?

– Мы не успели. Своей выходкой Волочин отправил все наши усилия псу под хвост! Его действия настроят общество против «чистых», и вместо смягчения от нас потребуют, наоборот, более решительного закручивания гаек. А с учетом того, что в Лиге теперь практически всем единолично заправляет Эдик, перспективы вырисовываются самые мрачные.

– Как Вашему брату удалось заполучить контроль над Лигой?

– Такова была затребованная им цена за помощь в освобождении «Айсберга» и вызволении Юлии из плена, – Александр помассировал виски, – я до сих пор пытаюсь понять, не обменяли ли мы шило на мыло? Ведь никто не знает, что творится у Эдика в голове и никому не известны пределы его возможностей. Ты видел, что он творит?

– Когда он парализовал всех на этаже? Да, впечатляет!

– На этаже!? Ха! Да он заморозил все живое в радиусе как минимум километра! На улице повсюду птичьи тушки валяются! – Председателя словно прорвало, – и он при этом даже не вспотел! Такое впечатление, что мы до сих пор копались в песочке детскими лопатками, а он подогнал карьерный экскаватор! И я вижу, что у него есть План, но его деталями он делиться со мной не спешит. Думаю, он так и не простил мне своей ссылки, что бы он там ни говорил.

– Какой еще ссылки?

– Четыре года назад я, поддавшись давлению других членов Совета, отправил Эдика на пустынный остров, где он и обитал все это время. Ты не думай, – усмехнулся Александр, увидев, как удивленно вытянулось мое лицо, – там ему были созданы все условия для комфортной жизни со всеми мыслимыми удобствами. Эдакая пятизвездочная тюрьма, если угодно. Слишком уж много хлопот он нам доставлял, то и дело отрабатывая свои умения на окружающих. Его силы росли с каждым днем, а вот взрослел он, увы, заметно медленней. Заметать под ковер последствия его выходок становилось все трудней, и он уже начал представлять реальную угрозу. Так что мы решили подстраховаться.

– Вряд ли он с энтузиазмом воспринял такой поворот.

– Не то слово! Обозлился на меня страшно! Мы с Эдиком почти год вообще не разговаривали, и я даже думал, что он уже никогда не отойдет, но потом он все же немного остыл и образумился.

– То есть ссылка все же пошла ему на пользу?

– Трудно сказать, – Председатель поскреб небритую щеку, – то, что он изменился – факт. Но вот простил ли он нас, или же его миролюбие является лишь напускным, скрывая подготовку к изощренной мести – неизвестно. Только время сможет ответить на этот вопрос. В любом случае, вернуть ситуацию к исходному состоянию, как и затолкать зубную пасту обратно в тюбик, уже нельзя.

– Ну и дела…! – протянул я озадаченно. Масштаб грядущих перемен пока плохо укладывался у меня в голове, но уже было ясно, что впереди нас ожидают совсем другие времена.

– Так что, боюсь, моим мечтам на старости лет отойти от дел и спокойно нянчиться с внуками сбыться уже не суждено. В лучшем случае, будем и дальше впахивать как проклятые, пока Эдик не перекроит весь мир в соответствии со своим видением. А про худший вариант я даже задумываться не хочу.

Все это выглядело немного странно – когда один из могущественнейших людей на свете откровенничает с первым встречным. Но, если подумать, то я, возможно, являлся для Александра единственной возможностью спустить пар. Обычный человек, не коллега, не партнер, не конкурент, не родственник или подчиненный – я никоим образом не пересекался с привычным кругом его общения, и мое мнение не значило для него ровным счетом ничего и абсолютно ни на что не влияло. Точно так же и Юлия только при мне могла позволить себе проявление слабости, не опасаясь дискредитировать свой глянцевый имидж. Странная мне выпала доля – выслушивать жалобы Великих на свою тяжкую жизнь.

– Тут сегодня почти вся Лига собралась, – продолжал тем временем Председатель, – совместными усилиями у нас несколько дней уйдет только на то, чтобы навести порядок в головах тех, кто будет спускаться с верхних этажей. И тут уже гомеопатией не отделаешься, придется работать в полную силу, иначе такие авгиевы конюшни не вычистить. От одного только перечня мурашки по коже – убийства, ритуальные жертвоприношения, каннибализм, насилие…

– Странно, что на таком фоне мы с Кирой отделались, можно сказать, «малой кровью». Что помешало и нам слететь с катушек заодно со всеми?

– Думаю, дело в том, что у вас перед глазами не оказалось соответствующего образца для подражания. Ведь человек, у которого отключилась пикировка, подобен камешку на вершине холма – малейшего дуновения ветерка достаточно, чтобы определить, в какую сторону он скатится. А уж за ним последует целый камнепад. Ты помнишь, с чего у тебя все началось?

– Это когда на моих глазах разбился коптер Дмитрия Аркадьевича? Разгромил торговый автомат, а потом нажрался как свинья и все.

– Вот в этот-то свисток и вышел весь твой пар. А твоя супруга, насколько мне известно, после ухода из «ЕвроСтил» прошла процедуру раскодировки, и с нее сняли целый ряд обязательных для компании ограничений. А те, что остались, носили больше косметический характер, так что ее «отскок» не носил столь фатального характера. Так что вам с ней, можно сказать, повезло.

– Да уж, подфартило так, что на всю жизнь запомнится. Для Вас все те ужасы, что творились в стенах «Айсберга» – всего лишь слова, а нам пришлось через все это пройти и испытать на собственной шкуре! Мы своими руками собирали куски, оставшиеся от людей, изрубленных взбесившимся коптером. Мы слышали леденящие кровь крики сгоравших заживо прихожан в храме. Мы вдыхали запах поджаренной на костре человечины. Мы громили, грабили, калечили и даже, возможно, сами… убивали.

– Исключительно в рамках необходимой самообороны.

– Вам-то откуда знать!?

– Не важно, что и как обстояло на самом деле. Главное – что ты сам помнишь о тех событиях.

– О! Я помню все в мельчайших деталях, и картины пережитого теперь не вытравить из меня и каленым железом. Мне до самой смерти многоэтажные кошмары сниться будут.

– Это вполне поправимо.

– В смысле…? Нет-нет, даже не уговаривайте! – я вдруг понял, к чему он клонит, – после всего, через что я прошел, после всего, что Вы мне тут рассказали, Вы ждете, что я соглашусь на новую пикировку? Нет уж, с меня хватит!

– Никто не собирается тебя уговаривать, – взгляд Александра стал жестким, пятиминутка его доброжелательности истекла, – нельзя позволить накопившемуся в «Айсберге» яду выплеснуться наружу. Последствия окажутся просто катастрофическими! Так что тебе придется пройти повторную процедуру. А не хочешь – добро пожаловать за Стену. Выбирай.

– Так вот он каков, Ваш «дивный новый мир», – вздохнул я, – в который всех счастливчиков насильно загоняют.

– Поверь, мне самому будущее виделось несколько иначе, но далеко не все определяется нашими желаниями. И разве тебе самому не хочется стереть из памяти особо неприятные и тяжелые эпизоды? По крайней мере, чуть смягчить краски?

– Да, но…

Видит Бог, я мечтал бы очистить некоторые мерзкие и гнусные страницы своей памяти, но мне вдруг стало тревожно. Ведь личность человека формируется именно его воспоминаниями, эмоциями, опытом, пусть даже негативными и страшными. Из этих кирпичиков и складывается его характер, они определяют его взгляды на жизнь и окружающих. Но если их убрать, то что тогда останется? Пустая стандартизированная оболочка? Ведь как мускулы не разовьются без регулярных тренировок, так и волю нельзя закалить без преодоления трудностей. Невозможно воздвигнуть крепкое, надежное здание на фундаменте из сладкой сахарной ваты. Человек, с детства находившийся в тепличных условиях, вырастая, так и остается великовозрастным инфатилом, неспособным к самостоятельному принятию решений и жизни без постоянных подсказок.

И если из памяти людей вычеркнуть горький урок, преподанный им Волочиным, то не обрекает ли это их на неизбежное его повторение в перспективе? Но здесь и сейчас я чувствовал себя настолько измотанным и обессилевшим, что даже вменяемых аргументов для спора с Председателем подобрать не мог. Да и перспектива ссылки за Стену совершенно не радовала.

– Я обещаю обойтись с твоей памятью максимально деликатно. По старой дружбе, так сказать.

– Что? Прямо тут?

– Я же говорю – сегодня в «Айсберге» вся Лига в полном составе, и мы уже начали работу. А поскольку ты и так уже здесь, то зачем тянуть?

Неизвестное Будущее уже стояло на моем пороге и настойчиво стучалось в дверь.

– Ладно, Ваша взяла, – я обреченно махнул рукой, – что от меня требуется?

– Просто расслабься, это не займет много времени, – Александр придвинул свое кресло поближе, – располагайся поудобней…

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg