«Создатели»

Создатели (fb2) - Создатели (пер. А. Ю. Жаркова) 966K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гэри Ван Хаас

Гэри Ван Хаас Создатели

Миру…

Клинок я видел ледяной,

Над изобильным краем он

Рукой жестокой занесен.

Здесь алчность держит строй!

Я слышал, гимны ей поют

За морем в биваках,

И письмена ее читал при меркнущих свечах.

Лихие дни грядут!

Гласила тусклая скрижаль:

«Чего добром не даст мне враг,

Неся мучения и страх,

Отнимет злая сталь!»

Сына Божьего распяли,

Чтобы смыть грехи людей,

А солдат на смерть послали,

Чтоб нажился богатей!

Марк Твен, «Современный боевой гимн республики», 1901 год

Глава 1

Черные тучи грозились пролиться дождем. Дэниэл вышел из надежно охраняемой укрепленной студии и направил машину в каменный ад раздираемого войной Южного Лос-Анджелеса. Чем дальше он проезжал в Зону экономического развития, тем хуже становились дороги. Западный комитет по ресурсам и энергетике разрешил жителям зоны пользоваться электричеством до четырех часов в сутки и получать по два галлона воды на семью. Таким образом комитет пытался предотвратить бунты, когда правительство в очередной раз вывело с юга войска Национальной гвардии. Нового вторжения ожидают не позже, чем через месяц. Дэниэл мрачно сообщит о нем на фоне кадров, снятых камерами слежения с треугольных беспилотников телекомпании «Глобнет», которые кружат над сельскими районами и местами важных событий, как стаи черных стервятников.

Сегодня в вечернем выпуске новостей Дэниэл Руперт назвал новые правила «энергичной мерой для повышения благосостояния и расширения возможностей жителей Южного Лос-Анджелеса». Он спрашивал себя, подходит ли для такого случая слово «повышение», ведь оно подразумевает, что какое-то благосостояние у людей уже есть. Конечно, за это слово, так же как за всю бодрую интонацию новости, отвечала телекомпания. Рядовой ведущий новостей не мог предлагать правки. Руперт был просто симпатичной «говорящей головой», и зрители верили любым его сообщениям, даже если он лгал.

На разбитом шоссе 405 его новый отполированный «Форд Блюхок» 2035 года с низкой подвеской бросался в глаза, как щедрая приманка. Каждый раз, проезжая под заброшенным путепроводом, Дэниэл прибавлял скорость. Иногда в темноте под мостами скрывались налетчики, выжидавшие привлекательную добычу. Они останавливали машины, заложив в трещины дороги самодельную взрывчатку, или старым добрым способом — автоматной очередью. По крайней мере так Руперт объявлял в новостях по местному телевидению. Грань между реальным миром и картинкой для аудитории казалась ему зыбкой и проницаемой, потому что он и сам не знал, когда говорил правду, а когда нет. Он просто зачитывал текст.

На этом участке шоссе все въезды на федеральную автостраду были засыпаны мусором и обломками после землетрясения. По сторонам от дороги, огороженной ржавой колючей проволокой и железной сеткой, тянулись старые бетонные здания. В большинстве из них свет не горел, и лишь изредка в каком-нибудь оконном проеме вспыхивал красный отблеск открытого огня. Четыре часа электроснабжения, пожалуй, были преувеличением. Может быть, Западный комитет по ресурсам и энергетике подавал электричество на час, а скорее всего, не подавал вовсе. О смягчении правил просто объявили, чтобы жители безопасных оазисов, вроде Беверли-Хиллз и округа Ориндж, думали, будто о дикарях с юга хоть как-то заботятся.

Недели через три-четыре Руперт будет зачитывать перед камерой новое сообщение: жители Южного Лос-Анджелеса намеренно повредили трансформаторы и линии электропередачи или использовали поступавшее электричество для организации восстания, поэтому энергоснабжение необходимо снова прекратить. Коллеги Руперта соберутся на аккуратно постриженном поле для гольфа, где деревья скрывают электрошоковый забор из колючей проволоки. Они будут потягивать напитки со льдом и качать головами, сокрушаясь, что этим людям просто невозможно помочь.

Чтобы поддержать официальную версию, район снова оккупирует Национальная гвардия. Несколько сотен подростков и молодых мужчин схватят и упекут в переполненные особые тюрьмы, а состоятельные господа вернутся к обычной жизни и будут довольны, что все возможные меры приняты.

Руперту не следовало ездить на юг. Он жил на севере, в районе Бель-Эйр, у него был трехэтажный дом в безопасном коттеджном поселке за высокой стеной. Окна всех особняков выходили на сквер с игровой площадкой, которую откормленные местные дети обходили стороной. На юге Руперт был чужаком.

Поездки в южную зону, конечно, не противоречили закону, но вызывали большие подозрения. Вести себя подозрительно было опаснее, чем совершить преступление. Одних домыслов было достаточно, чтобы отправить человека в особую тюрьму. Хотя Руперта с его профессией и положением скорее поместили бы в карательную психиатрическую больницу — живое воплощение ночных кошмаров. А может, просто убили бы: всегда стоит надеяться на лучшее.

Он добрался до нужного выхода, миновал загроможденную офисную парковку, подъехал к воротам с надписью «СКЛАДЫ», поднес пропуск, и ворота со скрипом открылись. Когда в Южном Лос-Анджелесе отрезали электричество, «СКЛАДЫ» получали питание от собственных аккумуляторов. Это привлекало арендаторов.

Руперт двигался по переулкам из низких кирпичных гаражей со ржавыми замками на дверях, доехал до склада номер 332 и остановил машину. Он вышел, вдохнул ночной воздух с привкусом гари и озона. Дверь за ним тихонько закрылась. Производитель обещал, что автоматическая дверь будет «бесшумной, как шаги дворецкого». Руперту делалось не по себе от такой рекламы.

Машина закрылась, а стекла потемнели, чтобы в случае чего грабители не могли заглянуть в салон. Руперт отключил систему навигации. Если бы у кого-то появились вопросы, Руперт объяснил бы, что навигатор сломался, а он не успел показать машину механику. Никому бы и в голову не пришло, что он сам отключил навигацию: ни один человек в здравом уме не рискнет сбиться с безопасной дороги, отмеченной на карте. Правда, он понимал, что через несколько недель такое оправдание будет неправдоподобным.

Ему всегда нравился старомодный замок на двери склада и металлический ключ от него. Это был единственный ключ, который он мог подержать в руках. Машина, дом и офис закрывались на биометрические замки. Предмет, который предполагал секретные дела в местах, не отмеченных на карте, тоже мог вызвать серьезные подозрения.

Замок заскрежетал и открылся. Руперт откинул щеколду, с которой полетели хлопья ржавчины, поднял дверь гаража и вошел. Дверь позади него с грохотом захлопнулась.

Он зажег фонарик. Луч скользнул по наваленной мебели: кушетке, побитому молью креслу, сломанному пуфику, кофейному столику, пыльным картонным коробкам с отсыревшими книгами и тряпками. Это были не его вещи. Когда Руперт снял склад, весь этот хлам, оставшийся от чьей-то жизни, уже был здесь. При оформлении аренды управляющий складом, полуслепой старик по имени Карлос, избегал говорить о вещах предыдущего арендатора, хотя, конечно, обязан был от них избавиться. Но Руперт ничего об этом не сказал и не стал утруждаться уборкой. Гора барахла превращала это место в обычный на первый взгляд склад, Департамент террора не стал бы тратить время на его проверку.

Снаружи в ночи раздался долгий пронзительный свист и грохот. Выстрел из гранатомета. Местные опять воевали — то ли с властями, то ли друг с другом. Пол словно ушел из-под ног, с потолка осыпалась горсть пыли, а потом все снова стихло.

Руперт открыл нижний ящик шкафа и сдвинул вперед кучу папок. Из глубины он достал свое самое ценное сокровище — серый кубик размером почти с кулак, покрытый блестящей гравировкой из китайских иероглифов. Единственное английское слово было напечатано на дне кубика: «СиноДин» — и серийный номер. Прибору было три или четыре года, но он был гораздо современнее любого, доступного покупателям без разрешения. Департамент террора разрешал только те портативные устройства, которые медленно работали. Агенты предпочитали, чтобы люди пользовались домашними или офисными сетями, информацию из них легче отслеживать и записывать.

Он подключил внешние элементы: очки, наушники, перчатку для ввода данных и поборол желание проверить, нет ли кого за дверью. Территория складов огорожена, и попасть туда можно только через ворота. Вдруг он пожалел, что не снял еще один склад, чтобы оставлять там машину. В этом районе любой транспорт не старше десяти лет выглядел подозрительно. Сейчас его машину могли заметить только вертолетные патрули, но он опасался их больше, чем бандитов. Те всего лишь ограбили бы его и, возможно, убили. Департамент террора куда страшнее.

Он загрузил китайский передатчик данных и в ту же секунду погрузился в мир иероглифов. Прозрачной виртуальной рукой он выбрал значок переводчика и увидел понятные английские слова. Руперт не знал ни китайского, ни какого-либо другого языка, кроме английского. Изучать иностранный язык было непатриотично, а значит, опасно.

Он зашел в информационный архив «Боливарнет», один из сотен доступных ему сайтов. Все они были вне закона и обычно закрыты для просмотра. Руперт искал «необработанные» новости, которые не прошли цензуру Департамента террора. Он зашел на «Боливарнет», чтобы найти репортажи с войн в Южной Америке.

Руперт превратился в невидимого наблюдателя событий, записанных на улицах аргентинского Сан-Хуана, где Атлантические коммерческие силы вели долгую войну против объединенной армии Южного конуса[1]. Источники по-разному объясняли причины противостояния: Атлантические силы стремились то ли обезглавить неокоммунистическую гидру, то ли прибрать к рукам золотые и медные рудники. Видеозапись, вероятно, сделали аргентинские повстанцы, но имени автора Руперт не видел.

На него надвигалась колонна черных тяжелых танков, круша развалины домов и проржавевшие груды давно брошенных автомобилей. На боку каждого танка виднелась эмблема компании «Хартвел Сервисиз Инк»: черная буква Х с сердцем посередине, заключенная в блестящий золотистый овал.

На другом боку танков был изображен флаг Новой Америки: белая звезда на фоне синего квадрата с толстыми полосами по краям — двумя черными и одной белой. Говорят, какие-то консультанты по маркетингу поправили старый флаг, чтобы детям было легче его рисовать. Это помогало воспитывать патриотизм с самых ранних лет. Президент Уинтроп провозгласил, что флаг символизирует новую, более сплоченную страну, которую построили его сторонники. По крайней мере им нравилось делать вид, что так и было.

Танковые пушки плевались снарядами и разрушили несколько глиняных домов. Большинство построек в районе уже лежали в руинах и тлели, наверное, после воздушной бомбардировки.

Из громкоговорителей танков раздавалось по-английски: «Сложите оружие. Повстанцы не получат снисхождения. Сложите оружие. Пленные будут помилованы. Сложите оружие».

Пушка первого танка в колонне повернулась прямо на Руперта, и он понял, что бежит по узкому переулку. Теперь он был невольным участником этого сюжета, кто бы его ни снял. У него перед глазами прыгали обрывки пейзажа: проломленные стены, небо в черном дыму, земля, усеянная каменной крошкой. Оператор и несколько метисов, похоже, его товарищей, свернули на крутую лестницу. Руперт не мог понять, была ли это уличная лестница или когда-то она составляла часть дома. Она спускалась в узкий подземный тоннель. Руперт мельком заметил в темноте тощие обезображенные тела. Оператор поспешил скрыться в тени подземелья, и видео оборвалось. Похоже, партизаны не хотели показывать миру подземные ходы Сан-Хуана.

Руперт снова оказался в архиве «Боливарнет», вокруг него двигались шары и кубы с надписями на разных языках. Каждая геометрическая фигура обозначала отдельный видео-, аудио- или текстовый файл, загруженный аргентинскими повстанцами. Он мог перейти в другие разделы, чтобы увидеть обновления из Бразилии или Венесуэлы. Но ему уже было дурно, и он не спешил смотреть другие записи.

Он уже совершил достаточно преступлений, чтобы навлечь на себя гнев Департамента террора, который контролировал все формы зарубежной пропаганды. Кабинет одного из агентов Департамента, Джорджа Болдуина, находился рядом с кабинетом Руперта на «Глобнете». Болдуин следил, чтобы террористическая пропаганда не просочилась в вещание «Глобнета», и помогал отделять правду от вымысла. Еще он передавал редакторам информацию из официальных источников.

По версии Болдуина, которую представил зрителям Руперт, аргентинцы жили под гнетом неокоммунистического диктатора и молили Америку о помощи. Милосердный и великодушный президент Уинтроп пожелал освободить их.

Руперт подсел на зарубежные новости, и это автоматически превращало его в пособника преступников. Китайский передатчик данных со встроенным переводчиком был полностью вне закона: ни один добропорядочный гражданин не захочет получать сведения из неофициальных иностранных источников. Руперт много лет хотел выяснить правду о новостях, которые сообщал каждый день. Может быть, потому, что, когда он в молодости изучал журналистику, считалось важным находить несколько источников информации, перепроверять их и отсеивать истинные факты. Законы о пропаганде и подстрекательстве положили конец этому методу, и теперь для молодых репортеров «Глобнета» не существовало истины и лжи: только разрешенные или запрещенные новости.

Руперт отключился от передатчика. Образ разгромленного квартала до сих пор пылал у него перед глазами. На сегодня хватит одного сюжета. Лучше всегда соблюдать осторожность, на случай, если предстоит допрос агентом Департамента террора. Была еще Мэдлин, его жена, которая, впрочем, и сама могла оказаться агентом.

Руперт спрятал передатчик, запер дверь склада и вернулся в машину. Двигаясь на север по разбитому шоссе, он чувствовал себя идиотом и сгорал от стыда. От запрещенной информации не было никакого прока; он напрасно подвергал себя и Мэдлин опасности, рисковал работой и домом. Руперт уже представлял себя в тесной камере особой тюрьмы, где он, словно оголодавший пес, будет драться с другими заключенными за порцию липкой белковой пасты.

Он надавил на газ, и машина взревела, унося его с территории вечно туманной и разрозненной правды в упорядоченный, внешне разумный мир официальных правил.

Глава 2

Руперт сидел за полированным зеленым столом на фоне однотонной гладкой стены. От пола до потолка все было глянцевым и зеленым. При монтаже техники добавят изображения вокруг и позади Руперта и оформят студию в стиле этого месяца. На каждой стене выступали черные сферические объективы, охватывающие помещение на 360 градусов. Позже редакторы скомпонуют отснятый материал, добавят музыку, заставки и панорамные кадры, чтобы избалованный зритель не заскучал.

Салливан Стоун поставил зеленый стул в нескольких футах слева от Руперта. Стоун был блондином и носил стрижку на манер морского пехотинца, хотя никогда не служил ни в морской пехоте, ни в других войсках. На нем был галстук с анимированными кадрами из вчерашней игры «Лос-Анджелес Доджерс»[2]. Это главное событие, о котором Стоун будет рассказывать бомльшую часть выпуска. Новости длились час, из которого три минуты были посвящены спорту, тридцать минут — рекламе, две — погоде, и три — рубрике Руперта: внутренним и международным новостям. Руперт считался более «серьезным» диктором, поэтому на нем, как всегда, был строгий синий костюм с флагом Новой Америки на лацкане.

Справа села Аманда Грин («с прогнозом погоды» — машинально добавил про себя Руперт).

— Дэниэл! — Стоун, всегда по-идиотски воодушевленный, хлопнул Руперта по плечу. — Как тебе игра? Это было нечто!

Руперт не смотрел игру, он смотрел незаконные видеозаписи. Он мысленно отругал себя за то, что не узнал счет утром.

— Да уж, — ответил он. — С ума сойти.

— Точно! Видел трипл внизу девятого иннинга? Такого никто не ожидал! Разве я не прав?

— Тебе виднее, Салли. Уж ты-то в этом разбираешься.

— Конечно. Я же сам собираю информацию. Без обид, Аманда.

Аманда оторвалась от погодной сводки, которая отображалась на столе перед ней, и недобро посмотрела на Стоуна. Она получала готовый прогноз из Главного гидрометеорологического центра.

Сверху раздался голос техника: «Видео пошло. Звук есть. Все готовы? За работу».

— Готовы, — отозвался Стоун и подмигнул Аманде. Она сурово поджала губы и окинула его ледяным взглядом. Руперт нахмурился: всегда безопаснее изображать неодобрение в ответ на любой опрометчивый жест. За ним постоянно наблюдали и оценивали.

— Отлично, — сказал техник. — Руперт, отсчет пошел.

Руперт подобрался на стуле и прокашлялся. В воздухе перед ним возникла сине-серебристая сфера — логотип «Глобнета». Зазвучала ритмичная новостная заставка. Висящие в воздухе голографические цифры показывали отсчет от пяти до одного.

— Добрый вечер, — начал Руперт. Логотип исчез, и перед ведущим по строчке стал появляться текст. — Вы смотрите вечерние новости «Глобнет Лос-Анджелес». Вас приветствует Дэниэл Руперт. Сегодня жители аргентинского Сан-Хуана провели стихийный марш, чтобы отпраздновать победу демократии в своем городе. В едином порыве они собрались, чтобы поблагодарить нас за…

Руперт запнулся. Только вчера он видел, что в Сан-Хуане идет война, но ему было не впервой сообщать ложные новости. Он сбился, увидев сюжет, который иллюстрировал новость: толпа ликующих латиноамериканцев с флажками Новой Америки. Он узнал запись. То же самое видео было в эфире полтора года назад, когда Руперт рассказывал, что жители Каракаса горячо приветствуют победу американцев в Венесуэле. Руперт думал, что и первый репортаж вряд ли был снят в Венесуэле. Неужели никто из зрителей не обратит на это внимания?

— За освобождение от жестокого гнета левых сил Южного конуса, захвативших Аргентину. — продолжил он. — Это славное торжество свободы. В результате противостояния погибли триста членов левой группировки и двести двенадцать взяты в плен. С подробностями наш корреспондент в Южной Америке Роберт Максвелл.

Видео замерцало по углам, и Руперт увидел высокого бледного Максвелла среди латиноамериканских детей, размахивающих флажками и расталкивающих друг друга, чтобы попасть в кадр. Это впечатляло: Максвелла добавили в старый сюжет с помощью цифрового монтажа.

— Это действительно славная победа демократии, Руперт. Люди наводняют улицы, чтобы отпраздновать прибытие Сил безопасности «Хартвел»… Как вам известно, я провел здесь последние шесть месяцев и могу сказать, что сегодня для народа Колумбии день небывалого ликования.

— Он сказал «Колумбия», — заметил Руперт.

— Спасибо, Руперт, — раздался голос техника из-под потолка. — Мы поправим это на монтаже. Готовься к следующему блоку.

Картинка с жителями Аргентины, Венесуэлы или какой угодно другой страны исчезла, а на ее месте возникли яркие титры.

Руперт громко зачитал:

— Вице-президент Хартвел, командующий победоносными силами «Хартвел Сервисиз», отметил выдающееся бесстрашие и мужество наших солдат. К другим новостям: китайский военно-морской флот продолжает блокаду Корейского полуострова, препятствуя снабжению расположенных там американских баз. — Перед Рупертом появились кадры, которые увидят зрители: военные корабли и авианосцы с красными звездами на корпусах. Разумеется, вместо ликования Руперт изобразил на лице мрачность. — Президент Уинтроп находился на турнире серии «Мастерс» в Огасте, штат Джорджия, и нам не удалось получить от него комментарий. Однако с заявлением выступил министр обороны.

Министр обороны, тучный, с одутловатым лицом, стоял на покрытой флагом трибуне и монотонным голосом читал:

— Мы повторно предупреждаем премьер-министра Китая, что Атлантический альянс имеет возможность для нанесения упреждающего ядерного удара по китайским городам и военным объектам. Система орбитального вооружения «Небесный огонь» находится в полностью рабочем состоянии. Если неоправданная агрессия продолжится, Китай не сможет применить свой ядерный арсенал против американского народа, поскольку этот арсенал будет уничтожен.

— Сильно сказано, — прокомментировал Руперт. — Думаю, «Ржавый» Ричард Кайс, главный тренер бейсбольной команды «Дель Рей Снайперс», тоже не стеснялся в выражениях, когда говорил с игроками после сокрушительного поражения от «Доджерс». Правда, Салли?

— Без сомнения, Дэниэл, — ответил Салли. — Вчерашняя игра была для Ржавого, как смачная оплеуха…

Руперт и Стоун пообедали позже обычного в бистро «Соевая тефтеля». Эта небольшая грязная забегаловка находилась достаточно далеко от студии, чтобы не столкнуться с коллегами, но все-таки в пределах бетонных стен Охраняемой зоны Вествуд (изолированной Силами безопасности «Хартвел» для защиты жителей, если верить рекламным щитам). В этом неказистом заведении подавали блюда из соевого мяса, которое готовилось по собственному секретному рецепту. Качество здешней еды было непредсказуемо, она вызывала то запор, то прямо противоположные последствия. Работники студии считали «Соевую тефтелю» чуть ли не лепрозорием и, разумеется, предпочитали дорогие места в другом конце Вествуда. В бистро обычно ели дворники и разнорабочие, и Руперту спокойнее было разговаривать среди такой публики.

Подошла официантка, но ничего не сказала, а просто постучала огрызком карандаша по заляпанному блокноту. Руперт заказал соевый пирог с капустой и приподнял бровь, когда Салли попросил китайский соевый салат. Официантка кивнула, быстро записала заказ и молча ушла.

— Китайская еда? — спросил Руперт с легкой усмешкой. — Не очень-то патриотично по нынешним меркам, Салли. Поосторожнее.

Салли налил горячего чаю из термоса. В «Соевой тефтеле» у гостей не было выбора. Приходилось пить то, что в этот день стояло на столе, или не пить вовсе.

— Это не настоящая китайская еда, — сказал Салли. — Скорее пародия.

— Что думаешь насчет Китая? Будет война? — спросил Руперт.

— Думаю, что у их президента кошмарный вкус. Он совершенно не разбирается в моде.

— Разве это важно?

— Еще бы. Так отвратительно одеваться, если ты управляешь двумя миллиардами людей, — просто преступление.

Руперт налил себе чаю. Чай был бледно-зеленого цвета и по вкусу напоминал отвар из древесной коры.

— Что мы делаем, Салли?

— Ты имеешь в виду на этой планете? Есть ли в жизни высший смысл, как вопят проповедники на каждом углу? Или она просто глупый шум, как заявляют панки?

— Я имею в виду нашу работу на телевидении.

— Мы информируем общественность.

— Тебе проще, — сказал Руперт.

— Почему это? Мой блок гораздо длиннее твоего, — Салли ухмыльнулся при виде появившегося на столе блюда. Он взглянул на три квелых пористых ломтика на зеленом салате, отдаленно похожих по форме на китайские пельмени, и начал ковырять их.

— Ты просто сообщаешь счет и рассказываешь о травмах. Все, что ты говоришь, — правда.

Салли сверкнул голубыми глазами и откинулся на спинку стула.

— Следи за языком, Руперт. Военное время, сам понимаешь.

— У нас всегда военное время.

— Слушай, — прошептал Салли сквозь зубы, и его мальчишеское лицо вдруг стало собранным и жестким. Он зашипел на Руперта, как загнанная в угол змея. — Я знаю, что ты думаешь. Ты знаешь, что думаю я. Хватит об этом, ладно? Не хочу, чтобы меня прямо отсюда потащили на допрос.

— Салли, я не провокатор. Я не работаю на Департамент террора.

— Знаю.

— Что за паранойя у тебя сегодня? — Руперт огляделся. Кроме них со Стоуном в бистро остались только три мексиканца в запачканных поношенных комбинезонах. — Они тоже вряд ли стукачи.

— Тебе-то откуда знать? — прошептал Салли.

— Боже мой, Салли, — Руперт покачал головой и воткнул вилку в подгоревший кусок соевого пирога. Есть не хотелось. — Раньше все было по-другому, правда?

— Я почти не помню, — сказал Салли. — Бомба словно остановила время. Как будто взрыв был только вчера.

Глава 3

Руперт припарковался на гостевой стоянке возле двенадцатиэтажного здания из шлакоблоков в квартале Брентвуд-Глен. Это была средняя школа 171Е округа 118–4. Камеры, закрепленные на ограде из колючей проволоки, повернулись следом за Рупертом, когда он подошел к пуленепробиваемой будке охраны у центрального входа. Охранник, крепкий парень с бритой головой и тяжелыми веками, увлеченно читал спортивный журнал.

— Здравствуйте. Меня зовут Дэниэл Руперт. Я пришел встретить жену, Мэдлин…

Охранник оторвался от журнала, и его глаза широко раскрылись.

— Охренеть! — Его голос донесся из динамика с металлическим эхом. Затем раздался громкий пронзительный скрежет, и парень схватился за уши. Школьная система отслеживания разговоров наказала охранника за недопустимое выражение.

— В смысле «обалдеть», ну да ладно. Вы же из новостей!

— Да. — Руперт продемонстрировал свою фирменную улыбку. — Спасибо, что смотрите. Я приехал забрать жену.

— Ваша жена работает здесь?

— Мэдлин Руперт.

— Мэдлин… — Охранник наклонился вперед и коснулся экрана на стойке. — Точно, я ее видел. Извините, работаю всего неделю. Нам не положено впускать посетителей без записи в учебное время. Идет девятый урок.

— Вы правда хотите, чтобы я простоял тут еще двадцать минут?

— Это не я решаю.

Руперт ждал, пока охранник говорил с начальником через телефонную гарнитуру. Наконец, парень кивнул, снова нажал на экран, из-под окошка выдвинулся ящик. Руперт достал оттуда ламинированный бейдж. На нем была дата, время, имя Руперта и его фотография, видимо, сделанная только что.

— Миссис Руперт на восьмом этаже, в кабинете 82Б, — сказал охранник. — Для взрослых во всех коридорах выделена центральная полоса. На бейдже есть радиомаячок, поэтому не сходите с полосы, иначе включится тревога.

— Спасибо.

Центральная дверь открылась, и Руперт вошел в холл, поделенный на три полосы толстыми черными метками на полу. С потолка за ним следило еще больше камер. На стенах висели плакаты: на многих из них был изображен президент Уинтроп на покрытой флагом трибуне, за его спиной в темноте парил земной шар. На фотографиях Уинтроп представал полным сил, а не дряхлым морщинистым стариком, в которого превратился теперь, на двадцать третьем году президентства. Плакаты сопровождались излюбленными лозунгами партии: «Сильны за границей, сильны дома», «Америка для американцев», «Америка: революция не окончена». И, конечно, там был вездесущий крест в цветах флага, установленный на вершине холма. С креста на траву стекала кровь, а неизменный лозунг гласил: «Бессмертная Америка».

По пути к лифтам Руперт рассматривал другие плакаты, изображавшие врагов родины. На одном был латиноамериканский повстанец свирепого вида, явно левак, с лицом в черных камуфляжных полосах. Он стоял в джунглях при полной луне, наведя пулемет на предполагаемого наблюдателя. Под картинкой была подпись: «Принимаешь наркотики — поддерживаешь террористов». На другом плакате арабы-джихадисты, сгрудившись в пещере, разглядывали карту Соединенных Штатов: «Куда ударят в следующий раз? Будьте бдительны!»

Лифт автоматически привез Руперта на восьмой этаж, потому что на посещение других у него не было разрешения. Руперт направлялся по знакомому коридору к кабинету Мэдлин. Мимо него по левой полосе шаркающей походкой прошел мальчик лет двенадцати-тринадцати. Он смотрел себе под ноги и, не поднимая глаз, показал Руперту разрешение на выход из класса.

Рядом с дверью в класс висел плакат, изображавший девочку-подростка с разбитыми губами в оранжевой тюремной робе. Надпись предупреждала: «Помни: внебрачный СЕКС — это ГРЕХ и ПРЕСТУПЛЕНИЕ».

Дверь открылась, и из кабинета выглянула Мэдлин, улыбаясь и убирая за ухо длинный рыжий локон. Наверное, ее предупредила охрана.

— Девятый урок еще не кончился, — прошептала она. — Ты нарушаешь школьные правила.

— Хотел тебя удивить. Получилось?

— Тсс. У нас занятие.

Руперт прошел за ней в темный кабинет, где шестьдесят восьмиклассников смотрели стандартную запись о жизни в Колумбусе, столице Огайо, до ядерного удара: дети играют в бейсбол, семьи идут в церковь, фермер везет тюки сена на грузовике. Каждый раз, когда Руперт смотрел это видео, он спрашивал себя, часто ли фермеры возили сено через центр Колумбуса и зачем они это делали, но, конечно, не задавал таких вопросов вслух.

«Четвертое июля, 2016 года. Колумбус, штат Огайо, был тихим христианским городом в самом сердце Америки, — рассказывал диктор. Глубокий, звонкий голос за кадром принадлежал полузабытой звезде кантри Олрою П. Тумбсу. — В Колумбусе царил традиционный американский уклад. Добропорядочные жители не догадывались о злодеянии, которое террористы запланировали в тот год на четвертое июля». Последовало несколько праздничных кадров с Дня независимости: семьи в красно-сине-белой одежде смотрели салют, ахая от восторга, ели хот-доги и размахивали бенгальскими огнями.

Вместо приятной мелодии пианино зазвучал мрачный тяжелый гобой и басы. Руперт облокотился на стену рядом с Мэдлин и рассматривал детей. Все они были одеты в соответствии со строгим моральным кодексом школы: длинные юбки и рукава у девочек, широкие брюки и рубашки с воротниками у мальчиков.

По правилам мальчикам полагалось иметь волосы не длиннее дюйма, желательно постриженные ежиком, а девочки должны были отращивать волосы хотя бы до плеч. У нескольких детей был скучающий вид, но большинство смотрело видео с таким интересом, будто скоро им покажут, как Христос восстает из гроба.

Тревожные кадры сменяли друг друга. Ядерный гриб над Колумбусом, снятый с разных ракурсов. Квартал, стертый с лица земли. Искореженный черный остов школьного автобуса.

Музыка снова поменялась: армия, полиция и управление по чрезвычайным ситуациям наводняли город техникой под громогласные звуки духового оркестра. На экране появился президент Уинтроп, в пятьдесят лет черты его лица оставались твердыми и острыми. Он стоял на крыльце Белого дома, и ветер взъерошивал его седые волосы.

— Сегодня, в день рождения нации, мы пережили ужасный и несправедливый удар в самое сердце нашей Родины. Вся страна скорбит вместе с невинными жителями Огайо. Сегодня наша страна изменилась навсегда. Слишком долго Америка терпела врагов, притаившихся по всему свету. Мы были великодушны. Мы были справедливы. Мы стремились к миру. Сегодня мы поняли, что были слишком миролюбивы, слишком снисходительны к врагам и мягки с теми, кто угрожает нашим интересам.

Американский народ добр. Но после сегодняшнего страшного удара зарубежных террористов по мирным жителям мы обязаны показать миру новое лицо и продемонстрировать свою мощь.

Американцы любят мир, но еще больше мы любим справедливость.

Из динамиков раздались возгласы и буря аплодисментов — заранее записанное ликование журналистов.

— Сегодня Америка пострадала, но она сильна и станет еще сильнее. Сегодня я провозглашаю начало второй американской революции, которая избавит нашу нацию от растлевающего влияния и снова сделает нас чистыми и честными. Мы потеряли бдительность и не замечали тревожных знаков за границей, а потом и в собственной стране, но теперь все мы видим, что враги среди нас. Они могут оказаться среди наших соседей, в наших школах и даже церквях.

Американцы, мы в опасности. Сейчас мы должны сплотиться, чтобы бороться с врагами во всех уголках Земли. Включая нашу страну. Завтра Конгресс примет, а я подпишу Закон о продолжении борьбы за демократию. Эти чрезвычайные меры дадут исполнительной власти все полномочия, чтобы найти каждого террориста, уличить каждого шпиона, притаившегося среди нас, отыскать в любой точке мира всякого, кто намерен причинить нам вред, и уничтожить их всех. Чтобы защитить нашу свободу, наших детей, бороться за наш образ жизни и за Америку во имя Господа.

После новой волны аплодисментов президент продолжил:

— Даже самая горькая трагедия открывает новые возможности. Мы вернем Америку американцам и восстановим нацию. Граждане Америки, началась вторая революция! Вместе мы построим Америку, которая будет существовать тысячи лет, бессмертную Америку.

На этот раз даже дети в классе присоединились к оглушительным аплодисментам. Их к этому приучили.

Мэдлин коснулась черной панели на стене, и в классе зажглись флуоресцентные лампы. Огромная фигура президента Уинтропа исчезла, и на доске появилась черная надпись почерком Мэдлин:

ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ

Пересмотреть сегодняшний урок. Записать на видео отчет о своих чувствах. Завтра мы оценим вас в классе.

…Прозвенел звонок, и шестьдесят детей вскочили с мест. Мэдлин прикрикивала на учеников, пока они выходили из кабинета.

— Марк, не толкайся! Опусти глаза! Сара, подтяни носок, противно смотреть на твою грязную ногу!

Когда последний ребенок вышел, Мэдлин повернулась к Руперту, и ее строгое лицо растаяло в улыбке.

— Кто это у нас тут?

— Иди сюда, — Дэниэл потянулся поцеловать жену, но она отстранилась.

— Вот только не в тюрьме, — сказала она.

Он отступил на шаг от Мэдлин, и она взяла сумочку со стола.

— У тебя, наверное, самая легкая работа на свете.

— Попробовал бы ты каждый день нянчиться с девятью классами из шестидесяти мелких монстров.

— Я думал, ты преподаешь историю.

— А это, по-твоему, что? — Они шли к двери, и Мэдлин указала на доску.

— Кино.

— Только так эти варвары и способны чему-то научиться. Их невозможно заставить читать книги. Половина из них только и ждет, чтобы рвануть домой — отстреливать мусульман в компьютерной игре.

— Половина из них этим и будет заниматься всю жизнь.

— Конечно. — Они вышли в коридор, где было полно людей, и быстро перешли на центральную полосу, по которой не ходили дети. — Но я надеюсь, что они будут сражаться, уважая историю. Они должны знать, ради чего жертвуют собой. Ты забрал печенье?

— Какое печенье?

Мэдлин застыла на месте, и Дэниэл чуть не врезался в нее.

— Я тебе три раза говорила. Мне нужно принести печенье на сбор пожертвований для Дамского общества древностей. Печенье с карамелью. Дэниэл, я просила тебя три раза! — Ее голос зазвучал на октаву выше. — У вас в мужском клубе сегодня есть собрание?

— Ну, конечно, сегодня же среда.

— Тогда мы должны быть в церкви к пяти! Дэниэл, мне нужно купить печенье в той же пекарне, «У тетушки Фриззи». Ты знаешь, где это, — она поспешила к учительскому лифту. Руперт старался не отставать.

— Ты же вроде должна печь его сама, — заметил он.

— Замолчи, Дэниэл. Теперь все подумают, что мне плевать на общее дело.

На парковке они пошли к машине Дэниэла, двери которой заранее открылись. Было решено вернуться за автомобилем Мэдлин позже.

— Поверить не могу, что ты так со мной поступил, Дэниэл, — голос Мэдлин звенел от ярости.

— В каком смысле? Эй, смотри, что это на кресле!

Мэдлин распахнула дверь, и ее лицо расплылось в улыбке. На пассажирском сиденье красовался пухлый белый пакет с портретом синеволосой тетушки Фриззи. Рядом лежала пустая коробка из-под печенья, оставшаяся с прошлого Рождества.

— Дэниэл! — Мэдлин взяла пакет и коробку и протиснулась на сиденье. Руперт сел рядом. Двери машины автоматически закрылись без единого звука.

— Так что же это? — спросил Дэниэл.

— Ты невыносим. Вот теперь поцелуй меня.

Пока Руперт выезжал с парковки, Мэдлин перекладывала печенье в коробку.

Глава 4

Новая церковь Святого Духа занимала двадцать акров в квартале Пасифик Палисейдс, территория включала длинную полосу пляжа, огороженную от посторонних. Руперт подъехал к охраняемым воротам, которые опознали его машину и автоматически открылись. Он двинулся вглубь по выложенным кирпичом дорожкам, обсаженным пальмами. Когда машина повернула за угол, Дэниэл и Мэдлин увидели огромную церковь с необъятным золотым куполом, сверкающим в лучах заката.

— Не опоздай на собрание мужского клуба, — сказала Мэдлин. Она поправила прическу, глядя в зеркало. — Надеюсь, Доротеи сегодня не будет.

— Кто это?

— Доротея? Основательница и президент Дамского общества древностей, — Мэдлин посмотрела на Руперта так, будто он обязан был помнить всех участниц ее церковных собраний. — Ей-богу, она ненавидит всех, кто моложе шестидесяти.

— Выбери другой клуб.

— Мне не нравится больше ни один из тех, что собираются по средам.

— Тогда сиди дома по средам.

— Чтобы она радовалась? — Мэдлин закатила глаза и покачала головой.

Руперт свернул на боковую дорогу и заехал на одну из двух больших многоуровневых парковок. Машина сообщила ему, что свободное место имеется на пятнадцатом этаже. Он нажал на газ и заскользил по извилистому коридору.

Они спустились на лифте и прошли по мощеной дорожке через сад в сторону золотого купола, видневшегося вдали.

— До скорого, — сказала Мэдлин. — Поиграй с другими мальчиками и веди себя хорошо.

Она быстро и прохладно чмокнула его в губы и свернула на другую тропинку к Залу спасения, длинному зданию канареечно-желтого цвета, которое напоминало Руперту огромный золотистый бисквит с кремом.

В Зале спасения собирались женские клубы. Группы объединяли участников одного пола и возраста, и у каждой было свое здание: Дом ангелов для маленьких девочек, Приют Даниила для мальчиков. Были еще два помещения для девушек и юношей, они располагались в противоположных концах церковного городка. Мужчинам принадлежала Мастерская Святого Спасителя, где они проводили время за здоровыми, соответствующими их статусу занятиями. В их распоряжении был еще и теннисный корт, хотя женщинам официально не запрещалось им пользоваться. Но сегодня было общее собрание мужского клуба, и чтобы рассадить всех участников, пришлось занять здание церкви.

Руперт вошел в западный притвор, откуда через высокие стеклянные стены и световые окна на крыше было видно, как большой солнечный диск погружается в океан. В зале толпились мужчины, все до одного в костюмах. Они здоровались, обменивались сердечными рукопожатиями, хлопали друг друга по плечам и попивали холодный чай и соки марки «Хлеб и рыба», которые продавались прямо у входа.

— Дэниэл! Рад тебя видеть!

Руперт обернулся, чтобы поприветствовать лысеющего мужчину с непримечательным лицом, который улыбался во весь рот. Руперт пожал его руку, стерпел непременное похлопывание по плечу и попытался вспомнить имя этого человека.

— Привет… — В последний момент имя всплыло в голове: Лиам О’Ши. — Лиам!

— Жаль, что тебя не было на обсуждениях Апокалипсиса, — сказал мужчина. Улыбка как будто приклеилась к его лицу. — Что делаешь по вторникам?

— Я пропустил всего три собрания. Обидно, что так вышло.

Руперт старался вспомнить, чем занимался Лиам. Кажется, какими-то околоцерковными делами. Может, решал вопросы семьи и детей или распределял пособия? Он явно был бюрократом, это прямо читалось у него на физиономии.

— Мы почти добрались до пришествия антихриста. Смотри, не пропусти эту встречу: пастор Джон разослал специальный план обсуждения.

— Я приду на следующей неделе.

— Ты недостаточно серьезно готовишься к Концу времен, Дэниэл, — О’Ши наклонился слишком близко к лицу Руперта, брызгая слюной, и сверкнул глазами. — Некоторые пророчества уже сбылись. Конец близок, Дэниэл.

— Я очень серьезно готовлюсь. Мы все готовимся. В последнее время у меня много работы, Лиам. Ты же знаешь, идет война. Новости — важная часть военной кампании. Наши отважные бойцы рассчитывают на нас.

Улыбка Лиама О’Ши дрогнула, и он неохотно сменил ее на скорбное выражение, годившееся для обсуждения солдат на войне:

— Конечно. Мы не должны забывать о наших отважных бойцах.

«Шах и мат, Лиам», — подумал Руперт.

Руперт здоровался с остальными мужчинами, кажется, их было не меньше сотни. Он обменивался с ними рукопожатиями и похлопывал их по плечам. Но как Руперт ни старался скрыться, Лиаму О’Ши удавалось держаться рядом и исподтишка поглядывать на него.

Руперт пропускал не только церковные собрания, но и гольф. Новое противозаконное увлечение отнимало время, которое он прежде проводил в обществе. О’Ши заметил это и, судя по всему, чувствовал, что обязан присматривать за Рупертом ради спасения его души. Если Руперт не проявит достаточной набожности и единения с другими прихожанами, О’Ши может даже донести о его странностях кому-нибудь из пасторов-мирян.

Руперт выбрал самый извилистый путь к месту на скамье во втором ярусе, где он обычно сидел на собраниях мужского клуба. Но О’Ши всю дорогу не отставал от него и уселся в том же ряду, когда Руперт присоединился к своим партнерам по гольфу. Эти мужчины походили на него: им всем было чуть за тридцать, они носили одинаковые костюмы и стриглись в церковной парикмахерской. Руперт помнил имена этих людей, но про себя обычно называл их по профессии: юрист, врач, телепродюсер. Так было проще. Через месяц ему назначат новых друзей.

Изнутри церковь напоминала римский амфитеатр, окруженный тремя ярусами сидений, и вмещала девяносто тысяч душ. Над ними возвышался потолок с золотым куполом, верхушку которого нельзя было разглядеть. Казалось, будто над головой простираются бесконечные сияющие небеса (хотя Руперт подозревал, что священнослужители усиливали это впечатление с помощью голограмм).

Он смотрел вниз, на сцену в середине храма. В центре стояли огромные экраны высотой с четырехэтажный дом, на которых транслировалось происходящее внизу. Зрелище приобретало такой масштаб, что зритель чувствовал себя карликом. Сейчас «Благословенный мужской ансамбль банджо» исполнял кавер последнего религиозного хита «На коленях». Группа состояла из шестерых музыкантов, в разной степени одаренных. На них были большие соломенные шляпы, с крестами в цветах американского флага, которые были приколоты на полях.

«Я на коленях, Готов принять Тебя, Господи, приди…»

— Дэниэл!

— Эй, Дэниэл! Как ты?

— Рад тебя видеть, Дэнни.

Руперт вставал, пожимал руки, улыбался, хлопал кого-то по плечу, повторяя бесконечный ритуал приветствий и любезностей, и снова садился. «Теперь всем приходится быть чертовски милыми, чтобы просто выжить», — подумал он.

Мужчины продолжали приходить, сегодня их было около десяти тысяч. Среди мужчин старше восемнадцати принято было посещать еженедельные собрания мужского клуба. Конечно, это не являлось официальной обязанностью. Открыто церковь ни от кого ничего не требовала, кроме веры и готовности служить.

На самом деле новая церковь Святого Духа была «истинной американской верой», которую поддерживал Департамент религии и ценностей, и принадлежность к ней была негласным требованием для всех специалистов, работающих по лицензии (например, журналистов или историков), и государственных служащих. В девяносто третьей поправке к Конституции к обязанностям президента добавилась «защита веры».

Кроме того, все должны были состоять в нескольких группах или клубах. Небольшие сообщества играли важную роль в объединении паствы и помогали зорко следить, чтобы ни одна из овец не отбилась от стада.

— Дэниэл!

— Что нового, Дэниэл?

«Я отринул гордость И открыл свою душу. Господи, ты во мне…»

Группа закончила играть, и в зале раздались редкие аплодисменты. Несколько пасторов-мирян по очереди взяли слово, в основном, чтобы рассказать о прихожанах, заслуживающих признания и похвалы. Один из них получил должность директора в своей фирме. Другой купил новый, более просторный дом на более высоком холме. Третий пожертвовал крупную сумму на покупку Библий для мусульманских детей в Палестине, это была одна из последних инициатив пастора Джона.

Наконец появился сам пастор Джон Перриш. Собравшиеся приветствовали его аплодисментами и топотом. Руперт рассматривал на экране его лицо высотой тридцать футов, хотя пастору было сильно за шестьдесят, его волосы были смоляного цвета, словно у юноши. На лацкане у него был приколот флаг Новой Америки, на котором вместо звезды поблескивала бриллиантовая рыба, символизирующая Христа.

Пастор Джон одарил толпу натянутой улыбкой, его пронизывающие синие глаза сверкали в свете софитов. Он стоял в шаге от трибуны, изредка обращаясь к мужчинам в первом ряду сдержанным жестом или кивком. Он бесстрастно наблюдал за ликованием зрителей, но не подходил к микрофону, дожидаясь, пока закончатся положенные долгие аплодисменты.

Прихожане затихли, но пастор разглядывал их, не двигаясь с места. Он поднял правую руку и раскрыл ладонь. Белая светящаяся сфера величиной с яйцо оторвалась от кончиков его пальцев и поплыла над головой. Сфера растаяла и превратилась в сияющего голубя с золотым ореолом. Птица кружила вокруг пастора Джона, как Святой Дух на всех картинах, изображавших крещение Иисуса.

Разумеется, это была иллюзия, анимированная голограмма, созданная скрытыми проекторами. В церкви Святого Духа не следовало верить своим глазам. Но иллюзия была заманчивой.

Голубь летал над толпой широкими кругами, поднимаясь к громаде золотого купола. Потом он стал меняться: у него выросли длинные когти, крылья стали большими и мощными, клюв изогнулся и заострился. Он превратился в белоголового орлана размером с птеродактиля и кружил под сводом, устремив один глаз на мужчин внизу, а другой в небеса.

Раздался новый взрыв аплодисментов, и толпа взревела. Руперт хлопал и кричал вместе с остальными, поддавшись всеобщему восторгу. Лучше ликовать, чем проявить безучастность и привлечь к себе ненужное внимание.

Пастор Джон не произнес ни слова, пока не смолкли последние хлопки. Тогда он наконец вышел вперед:

— Сыновья церкви Святого Духа, с возвращением в обитель Господа. — После этих слов снова раздались долгие аплодисменты, которые сопровождались гитарными рифами. «Благословенный мужской ансамбль банджо» уже уступил место личным музыкантам пастора Джона. — Помолимся.

Десять тысяч голов склонились перед исполинским изображением пастора Джона.

— Псалом восемьдесят девятый. Господь всемогущий, кто сравнится с тобой? — Пастор Джон положил на трибуну массивную Библию в кожаном переплете и читал из нее. — Ты силен, и тебя окружает вера. Ты правишь бурным морем, и когда вздымаются волны его, ты укрощаешь их. Сильной рукой Ты развеял врагов своих. Ты владеешь небесами и землей, Ты создал мир и все сущее в нем. Рука твоя крепка, десница твоя высока. Престол Твой зиждется на добродетели и справедливости. Удостоены благодати те, кто научился славить Тебя, и освящены Твоим присутствием.

Пастор Джон выдержал долгую паузу.

— Сегодня мы благодарим Тебя за все благословения, которые получаем в жизни. Многие наши прихожане добились большого успеха в мирских делах. Мы верим, что это произошло потому, что Ты действуешь через нас и желаешь добра своим благословенным детям.

Помоги каждому из нас лучше служить Тебе и объедини нас, чтобы мы укрепляли друг друга в вере. О, великий и строгий Судья мира, укажи нам на сомневающихся, чтобы мы могли удержать их в Твоем стаде.

Всемогущий Отец, мы молим, чтобы Ты сохранил наших отважных бойцов и обрушил разрушение и смерть на темные силы, которым они противостоят. Мы молим, чтобы заблудшие души из джунглей и пустынь нашли путь к Тебе и Ты помог им через свой избранный народ, новый Иерусалим, через Твое царствие на земле, через новый народ бессмертной Америки.

Во имя Господа. Аминь.

— Аминь, — отозвалась толпа.

Пастор Джон поднял глаза. Казалось, он оценивал сидящих:

— Братья, мир вокруг нас враждебен. Он ослеплен ложными богами и ложными идеями. Он отказывается видеть, что над ним занесена десница Господа, что время истекает и близится последний час. Мы видим новые волнения в Египте, на библейской земле. Во главе язычников встал новый духовный лидер, который разжигает в их душах ненависть и жестокость. Он проповедует смерть и геенну огненную и молится повелителю демонов.

По рядам пробежал взволнованный шепот. На телевидении действовало строгое ограничение на военные кадры и печальные новости с полей сражений, чтобы не пугать женщин и детей, но считалось важным держать мужчин в курсе событий. Верных мужчин.

На огромных экранах появился смуглый араб с жестоким взглядом, низкими кустистыми бровями и черной бородой. Руперт знал, что иногда портреты врагов меняли, чтобы придать им более свирепый вид, или добавляли неандертальские черты, чтобы они выглядели варварами. Он понимал, что таким способом американцам напоминали об угрозе, когда они успокаивались.

Зрители встретили фотографию араба сердитыми возгласами и криками.

— Он называет себя шейх Мухаммед аль-Таба, — продолжил пастор Джон. — Сообщают, что у него могут быть сотни тысяч последователей-радикалов, вероятно, полмиллиона во всей Северной Африке.

Зал ахнул, обескураженный новостями.

— Видите, что это за люди? — спросил пастор Джон. — Они не успокаиваются. Они готовы следовать за любым безумцем, который встанет и скажет: «Идите убивать». Я знаю этих людей. Я сражался с ними в Вавилоне, в Иерусалиме и дошел почти до Москвы, я как следует изучил их, — на слове «изучил» пастор ударил рукой по трибуне.

Руперт верил ему. У пастора Джона было много Пурпурных сердец и Крестов славы[3], большинство из которых он получил, воюя в городах и пустынях на Ближнем Востоке. После катастрофы в Колумбусе Закон о ложных и инородных религиях предписывал государственную сертификацию всех религиозных лидеров. Новая церковь Святого Духа, похоже, предпочитала пасторов с большим опытом военной службы. Один из помощников пастора как-то объяснил, что человек нигде так не приближается к Богу, как на поле битвы.

— Они не остановятся, пока не заставят всех нас молиться своему ложному идолу в Мекке! — Голос пастора Джона задрожал от гнева. — Это великое столкновение, последнее столкновение в истории человечества. Мы или уничтожим врагов, или будем преклонять колени перед дьявольским черным камнем пять раз в день.

Толпа яростно заревела в ответ.

— Итак, я хочу, чтобы вы знали, что я поддерживаю возобновление миссии в Египте. Сейчас, когда я говорю с вами, мы посылаем в Каир двадцать батальонов. И я молю Бога, чтобы туда отправились еще двести батальонов. Этого радикального фанатика нужно остановить прежде, чем он обратит свою армию против нас. С вашей поддержкой и молитвами наши храбрые войска сокрушат этого ложного пророка, искусителя, врага Господа и пронесут священный факел истины в самые темные уголки мира.

Руперт поймал себя на том, что кричит вместе с остальными, потрясая кулаками.

Пастор Джон продолжал описывать нового врага, его богохульное учение, одержимость войной, говорил о том, как безумный шейх требует бездумного подчинения, мечтает о мировом господстве и творит зверства против невинных людей. Когда мужчины выслушали военные новости, в которых каждый поворот сюжета разжигал всеобщее ликование или враждебность, пастор призвал их к заключительной молитве.

— …Господи, сделай нас такими же сильными и несгибаемыми, как наши предки, готовыми сражаться за Тебя, пока армия дьявола не будет уничтожена на земле. Мы молим, чтобы наши языки говорили лишь правду и чтобы Ты позволил нам расслышать шепот инакомыслящих, чьи лживые и нечестивые голоса стремятся развратить наши сердца и затуманить глаза в великом крестовом походе. И когда мы услышим их, Господи, пусть это послужит нам напоминанием, что змей-искуситель по-прежнему среди нас и что его нужно размозжить каблуком праведности. Помоги нам искоренить злобный и лживый ропот в наших рядах, Господи, и сделай нас единым народом, стоящим за тебя плечом к плечу. Защити и ободри нашего дорогого президента и отважных бойцов, которые ведут войну с силами зла. Во имя Господа. Аминь.

— Аминь, — произнес Дэниэл, и его голос был неразличим среди десяти тысяч других.

Глава 5

В субботу Мэдлин устроила вечеринку в саду, где угощала сыром дам из Христианского общества садоводов, в котором она состояла. В гости к Рупертам пришли два десятка женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти, в одинаковых весенних платьях, и их мужья. Гостьи расположились в шезлонгах на задней террасе, ели висконсинский бри и болтали. Бог знает о чем можно было так долго разговаривать, но они ни на минуту не замолкали. Из динамиков, замаскированных под камни в саду, раздавался мелодичный легкий джаз, и на его фоне женские голоса напоминали Руперту щебетанье птиц.

Мужчины, как бывает обычно, собрались в доме вокруг телеэкрана высотой от пола до потолка, чтобы посмотреть игру «Доджерс». В компании чувствовалась неловкость, потому что гостей не объединяло ничего, кроме общих интересов их жен. Мужчины вяло обсуждали спорт и автомобили, выпивали и были благодарны, что могли убить время за просмотром бейсбола.

«Доджерс» выигрывали у «Пайретс» три — один вверху восьмого иннинга, и Руперт изо всех сил изображал, что увлечен игрой. Его взгляд то и дело скользил к верхнему углу экрана, где ему всегда представлялась скрытая камера. Он и сам не знал, почему ему так казалось. Скорее всего, крошечные наблюдательные устройства были рассеяны по всей поверхности экрана.

Все знали, что экраны оснащены камерами. Они использовались для видеозвонков, а в моделях подороже позволяли телевизору реагировать на жесты. Самые дорогие экраны, как те, что стояли в «Глобнете», следили за направлением взгляда и подсвечивали и увеличивали детали изображения, к которым присматривался зритель.

До Руперта доходили разные слухи об экранах. Поговаривали, что Департамент террора может следить за всем, что человек делает онлайн: какие счета оплачивает и какие телешоу смотрит. Это ни для кого не было секретом. Еще Руперт слышал, что Департамент мог тайно активировать экраны, даже если они были выключены, чтобы наблюдать за людьми в их собственных домах.

Но самым страшным предположением было, что камеры постоянно ведут запись, и Департамент террора хранит все данные в огромном архиве где-то глубоко под землей в пустыне, или на крайнем севере Аляски, или в Аппалачах (каждый, кто хлебнул лишнего и осмелился завести разговор на эту тему, выдвигал свою версию). Если человек привлекал внимание сотрудников Департамента, они могли изучить всю его жизнь, чтобы уличить его в недостатке патриотизма или сочувствии врагу и даже проверить личные разговоры через поиск по ключевым словам.

Никто не знал, на что способен Департамент террора, потому что он действовал под непроницаемым черным щитом национальной безопасности. До граждан доходили лишь редкие слухи и сообщения в новостях: «Департамент террора арестовал группу левых террористов в Сан-Диего». «Левый» обычно означало «латиноамериканец». «Джихадистами» называли выходцев с Ближнего Востока, а «империалистами» китайцев.

Когда «Доджерс» заняли питчерскую горку, в дверь позвонили. Ветряные колокольчики заиграли мотив «Иисус любит всех детей». Мэдлин отказывалась менять мелодию звонка, хотя могла выбрать из тысячи вариантов одним нажатием кнопки. Руперт считал, что за четыре года Иисуса должно затошнить от этой песенки.

Руперт вышел в коридор и увидел через дверное окно Салливана Стоуна. Он радостно махал рукой, как будто его здесь ждали. Руперт пошел открывать. Он был растерян и не мог придумать правдоподобного объяснения, почему Салливан заявился на вечеринку его жены.

Домашняя система Руперта опознала Салливана, и приятный голос сверху объявил: «Салливан Стоун с гостьей Брендивин Хоуп. Мисс Хоуп в Вашем доме впервые. Она малоизвестная артистка. Салливан Стоун — ваш коллега в телекомпании «Глобнет». Оба пришли без приглашения».

Руперт помедлил и закатил глаза перед тем, как распахнуть дверь. Имя Брендивин Хоуп показалось ему смутно знакомым, в основном потому, что оно было чересчур экзотическим даже для артистки. Наверное, это очередная модель-певица-актриса, которые вечно кружили рядом с Салливаном. Все они были соблазнительны и интересовались только собой, а Салли со спокойным безразличием менял их как перчатки. Девушки такого сорта по старой памяти стекались в Лос-Анджелес, потому что некогда он был столицей шоу-бизнеса, хотя давно уступил этот титул Токио и Мумбаю. Департамент террора держал вымирающие киностудии под строгим контролем.

Мужчины в офисе постоянно обсуждали, что Салли знает толк во флирте, именно флирте, потому что никто бы не осмелился без серьезных оснований обвинять кого-то в противозаконном внебрачном сексе. Руперт вообще сомневался, что Салли хоть сколько-нибудь интересовали окружающие его красотки.

Он открыл дверь.

— Дэниэл! — Салли проскользнул в коридор и сунул Руперту бутылку, обернутую коричневой бумагой. Следом за Салли вошла девушка. Она выглядела точь-в-точь, как этого ожидал Руперт: длинные светлые волосы, большие глаза черничного цвета, ярко-красная помада, которую вряд ли одобрили бы дамы из церковного общества Мэдлин. Девушка была в облегающем джинсовом комбинезоне со штанинами, заправленными в высокие кожаные сапоги. Такой стиль удивил Руперта, если это вообще можно было назвать стилем.

Руперт развернул бутылку: «Синьорелло», вино из долины Напа, две тысячи десятого года.

— Ты принес вино? — спросил Руперт.

— Сегодня день вин и Брендивин, — ответил Салли. — Вы знакомы? Она записывает альбом на студии с Хайсако. Это настоящий хит. Ну, будет через месяц.

— Рад познакомиться, Бренди.

— Брендивин, — поправила она Руперта. — Брендивин Хоуп.

— Точно. Какую музыку вы исполняете?

— Раст.

— Это… такой жанр?

— Эй! — взвизгнула она, указывая на Руперта. Он оглянулся, почти уверенный, что сейчас на него бросится бешеная крыса. — Ты же тот парень из новостей? Тебя показывают перед Салли.

— Этим я и знаменит в Лос-Анджелесе и окрестностях, — заявил Руперт. — Я парень, которого показывают перед Салли.

— Ого! Какие новости сегодня?

— Сегодня у меня выходной. По выходным нас подменяет молодежь, по крайней мере пока они не освоятся достаточно, чтобы занять наши места. Пойдемте, я познакомлю вас с женой.

Руперт провел их через гостиную, где несколько мужчин посмотрели в сторону Брендивин и быстро отвернулись к экрану. Руперт бросил вопросительный взгляд на Салли, который появлялся у него дома лишь однажды, на их с Мэдлин новоселье четыре года назад. Салли вытянул вверх указательный палец и поднял брови. Руперт понятия не имел, что это может означать.

Дамы из клуба садоводов болтали, разбившись на небольшие кружки. Они смолкли, когда Руперт привел Салли и Брендивин, и стали разглядывать незнакомую хорошенькую девушку с холодным подозрением.

— Дамы, всем вам знаком Салливан Стоун, если, конечно, вы не отказываетесь смотреть новости, как Мэдлин. — Несколько женщин засмеялись, но немедленно затихли под тяжелыми взглядами остальных. — А это Брендивин Хоуп, восходящая рок-звезда.

— Раст-звезда, — перебила его Брендивин.

— В любом случае, мне тут нашептали, что она гениальный музыкант.

Мэдлин пожала руку Брендивин и улыбнулась, но при взгляде на Руперта ее зрачки сверкнули, как раскаленные угли.

— Приятно познакомиться. Меня зовут Мэдлин. У нас тут как раз вечеринка для своих, мы дегустируем сыр.

— Прошу прощения миссис Руперт, — сказал Салли. — Просто мы проезжали мимо, и я вспомнил, что Руперт говорил, что у вас сегодня вечеринка, а мне, честное слово, очень надо увидеть концовку.

— Концовку? — спросила Мэдлин.

— Мы на два очка впереди, только что начался восьмой иннинг, а у «Пайретс» новый питчер, Маршал, как его там…

— Ладно, ладно, — сказала Мэдлин. — Отправляйтесь в мужскую берлогу, а мы развлечем мисс… Хоуп?

— Брендивин. Брендивин. Брендивин Хоуп.

— А какую музыку вы исполняете?

По дороге к двери Салли прошептал Руперту:

— У тебя есть экран в спальне?

— Да, — ответил Руперт шепотом.

— Куда нам можно пойти?

Руперт подумал: у него был экран в гостиной, в спальне для гостей, маленький экран на кухне.

— Пошли.

Бомльшая часть подвала находилась под землей, пол и стены были выложены холодным гладким камнем. Возможно, камень был искусственным, но на ощупь казался натуральным. Руперт пошарил по стене, чтобы найти выключатель. На потолке зажглись лампочки. Салли закрыл дверь, прежде чем спуститься по ступенькам следом за Рупертом.

— В чем дело, Салли?

— Ты уверен, что здесь безопасно?

— Чего ты боишься? — спросил Руперт.

В ответ Салли лишь молча посмотрел на него.

— Тут есть какие-то устройства для связи?

— Только моя старая мебель из колледжа.

— Послушай, Дэниэл, — зашептал Салли. — Мне нужна твоя помощь, но сначала пообещай, что сохранишь секрет. Серьезный.

— Салли, да что с тобой?

— Пожалуйста, просто послушай, ладно?

Руперт заметил, что Салли весь в поту, его руки дрожали, он затравленно озирался.

— Да ладно, Салли, успокойся. Наверняка все не так плохо.

Салли шумно выдохнул то ли со всхлипом, то ли со смешком.

— Куда уж хуже. Хотя, может, ты и прав, Дэниэл. Давай считать, что прав. Ты мне поможешь?

— Помогу, конечно.

— Ты не обманешь? Поклянись богом и флагом.

— Я… да, Салли, клянусь.

От этого мальчишеского обещания Руперту стало не по себе. Он тоже начал встревоженно поглядывать на дверь, хотя не сделал ничего запретного. Пока.

— Ладно. Так я и думал. Отлично.

Салли достал из кармана тонкую синтетическую пластину и протянул Руперту. На ней была напечатана длинная последовательность цифр и букв.

— Что это? Слайд с данными? — спросил Руперт.

— Код для связи. Просто введи его в сеть. Не дома, не здесь. В кафе.

— Почему?

— И пока не делай этого, — Салли снова взглянул на дверь. Мокрые от пота волосы лезли ему в глаза. — Это на всякий случай.

— На какой еще случай, Салли?

— Если меня возьмут! — крикнул Салли и вздрогнул от звука собственного голоса. Он снова зашептал, наклонившись вплотную к Руперту: — Если я исчезну. Тогда я хочу, чтобы ты позвонил. По безопасной линии. Только по голосовой связи.

— Это все равно опасно, Салли. У меня жена.

— Не вмешивай ее в это.

Руперт посмотрел на символы: сорок три цифры и буквы. Это телефонный номер, но никто уже не набирал номеров. Нужно просто назвать абонента, и экран звонил сам.

— Кто мне ответит?

— Мой друг. Настоящий друг, Дэниэл. Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Если они придут за мной, позвони ему. Он даст тебе то, чего ты всегда хотел.

— Что?

Дверь в подвал распахнулась, и сверху на них посмотрел седеющий мужчина в бежевой безрукавке. Он заметил, что они шепчутся в подвале.

— Я искал… уборную.

— Вторая дверь направо, — сказал Руперт.

— Да, спасибо. — Мужчина не двинулся с места. — Мне закрыть дверь или?..

— Не надо, — ответил Руперт. Его сердце часто колотилось, и кровь пульсировала в ушах. — Спасибо.

Поднимаясь, мужчина задержал на них взгляд.

— Будь осторожен, — прошептал Салли. — Никогда больше не говори об этом. Запомни, позвони, только если они придут за мной.

После этих слов Салли бросился вверх по лестнице и исчез из виду. Руперт стоял в подвале, раздумывая о кусочке пластика. «То, чего ты всегда хотел». Что Салли имел в виду?

Глава 6

В воскресенье Руперта и Мэдлин ожидали долгая церковная служба и дневные собрания: у нее — «Добродетели и обязанности женщины», а у него — «Что значит быть главой семьи». Обычно по воскресеньям они ужинали рано, и Руперт предложил пойти в их любимый китайский ресторан «Хохочущий дракон». Мэдлин поморщилась в ответ.

— Мне кажется, сейчас это было бы непатриотично. Ты слышал, что говорит пастор Джон, китайцы угрожают нам.

— Хань не китайские шпионы, — сказал Руперт, поворачивая на восток, на бульвар Уилшир[4]. — Они живут тут тысячу лет.

— Может, они спящая ячейка. Пастор Джон говорит, что спящие ячейки повсюду.

— Тогда сколько они спали? Пять поколений? Десять? Думаешь, китайские коммунисты забросили семью Хань в Лос-Анджелес еще до рождения Карла Маркса?

— Я бдительна, Дэниэл. Нам всем нужно быть бдительными.

— Мы можем сохранять бдительность за чаем с яичными рулетами. Если тебе будет спокойнее, давай следить за официантами.

— Замолчи, — Мэдлин отвернулась. — Смотри, чтобы тебе в печенье не подсунули агитку вместо предсказания. Ладно, твоя взяла. Но мы идем в китайский ресторан в последний раз. Я не хочу быть плохой американкой.

Руперт за два квартала увидел гигантского дракона, изогнувшегося на крыше ресторана алой чешуйчатой дугой. Дракон Счастливчик был талисманом ресторана и приманкой для туристов. Его сощуренные глаза были едва приоткрыты, а челюсти растянулись в улыбке, как будто кто-то только что шепнул ему на ухо самую уморительную шутку на свете. Сегодня из ноздрей дракона клубился пар. На китайские и американские праздники Хань клали ему в нос сухой лед.

— Что у нас сегодня? — спросил Руперт.

— Воскресенье.

— Нет, я имею в виду…

— Восьмое апреля. А что?

— Наверное, какой-то китайский праздник.

Мэдлин посмотрела на дым, валивший из утробы дракона. Ее губы скривились:

— Мы не можем есть китайскую еду на коммунистический праздник.

— Он не обязательно коммунистический… — Дэниэл замолчал. Они встали на светофоре в квартале от «Хохочущего дракона», и Дэниэл увидел нечто странное. Счастливчик выдыхал не белые струйки пара от сухого льда, а облака черного дыма и копоти.

Загорелся зеленый, они проехали вперед и увидели ресторан под брюхом дракона: панорамные окна из зеркального стекла разбиты, витиевато украшенные двойные двери сорваны с петель и брошены в сторону. Здание полыхало.

— О, господи, — прошептала Мэдлин. — Дэниэл, поезжай. Не останавливайся здесь.

— Я стараюсь, — отозвался Дэниэл, но поток машин и красный сигнал светофора заперли их на месте.

Дэниэл узнал три черных фургона без опознавательных знаков, припаркованных на стоянке «Хохочущего дракона», и вздрогнул. Из горящего ресторана показалась семья Хань, четыре поколения — от девяностолетней бабушки Вен до ее семилетнего внука Габриэля. Всего их было восемнадцать человек. Они выходили, держа руки за головами, под прицелами погромщиков.

Лица нападавших были скрыты черными тряпичными масками с вышитым на лбу американским флагом. Похоже, это была одна из бригад освобождения. После Колумбуса ополченцы из числа радикальных патриотов создали разрозненную сеть таких организаций по всей стране. Сначала они забрасывали бомбами мечети и совершали налеты на мусульманские культурные центры. Когда Департамент террора очистил Америку от большинства мусульман, упрятав их в особые тюрьмы, бригады освобождения стали преследовать нелегальных иммигрантов из Латинской Америки и других «подозрительных».

Бригады иногда публиковали видеоманифесты. В них мужчина в маске обычно заявлял, что члены бригад — истинные американцы, «очищающие страну» от скверного иностранного влияния. Бригады не были государственными организациями, и полиция иногда осуждала их действия, но Руперт ни разу не слышал, чтобы кого-то из них арестовали за совершенные преступления.

Ополченцы заставили семью Хань встать на колени в ряд лицом к дороге. Многие китайцы рыдали в голос, только старуха Вен не показывала эмоций, ее морщинистое лицо было твердым и непроницаемым.

Мама малыша Габриэля со слезами потянулась к сыну, но двое мужчин в масках рывком вернули ее на место. Один из них достал из-за пояса пистолет, прижал к затылку женщины и выстрелил.

— О, господи! — Мэдлин отвернулась, закрыв глаза руками. Руперту тоже хотелось отвернуться, но вместо этого он смотрел, как мужчина в маске проходит мимо сидящих людей и убивает их одного за другим. Их головы взрывались, и вокруг разлетались брызги крови. Руперту не верилось, что это происходит наяву.

— Мы едем? Почему мы не движемся?! — закричала Мэдлин.

Дэниэл посмотрел вперед и увидел, что вереница машин, стоявших перед ними, разъехалась и дорога свободна. Обычно в таких случаях водители, стоявшие сзади, начинали сигналить, но Руперт понимал, что сейчас никому не хотелось привлекать внимание бригады освобождения. Он надавил на газ.

Через несколько минут Мэдлин прошептала:

— Похоже, я была права.

— Насчет чего?

— Насчет семьи Хань. Наверное, они все-таки оказались спящей ячейкой, да? — Ее глаза приняли странное выражение. — Они были китайскими шпионами. Империалистами.

— Мы не знаем.

— Бригада освобождения не стала бы просто так убивать невинных людей у всех на виду.

— Бригады освобождения не знают, кто шпион, а кто нет.

— С чего ты взял? — Мэдлин подобралась и расправила плечи. Она опустила солнечный козырек и поправила прическу перед зеркалом. — Бригады освобождения чаще всего вправду защищают нас. Об этом не принято говорить, но это так. Они оберегают обычных людей.

— Милая…

— Они оберегают добропорядочных граждан, — повторила Мэдлин. — Дают нам защиту и свободу. Уверена, что китайцы были шпионами коммунистов. Этот здоровенный красный дракон. Они подслушивали наши разговоры все эти годы, пока мы жевали их мерзкий жирный рис. Подумай об этом.

Руперт изумленно посмотрел на нее и почти пропустил свою очередь, он повернул на Беверли-Глен[5] в последний момент. На этот раз другие водители не стеснялись сигналить. Некоторые гудели, как сумасшедшие, выплескивая ярость, которую пришлось сдержать, когда Руперт упустил шанс поскорее убраться от вооруженной шайки.

Он мчался к белокаменному загородному оазису, которым теперь представлялся Бель-Эйр. Руперт понимал, что происходит с Мэдлин. Он наблюдал это каждый день. В такие моменты на лицах людей появлялось особое выражение. Руперт замечал его даже у незнакомцев. Мэдлин подменяла реальность, пыталась сложить события в единую картину. Хозяева ресторана, где она праздновала свое двадцативосьмилетие, оказались китайскими шпионами. Вот и все. Они были разоблачены и поплатились за свое преступление. Если он когда-нибудь упомянет при ней семью Хань или «Хохочущего дракона», она презрительно фыркнет, скажет что-нибудь про коммунизм и сменит тему.

Руперт не обладал этим талантом, уж точно не в такой поразительной мере, как все окружающие. Даже в детстве он не отступал от своего мнения и убеждений, стараясь обдумать информацию, которую получал, и отыскать в ней слабые места и противоречия. Врожденный скептицизм привел Руперта в школу журналистики, но его преподаватель в Беркли[6] Джозеф Горски говорил: «Журналистика — это трудный и беспощадный поиск фактов. Работа диктора — болтовня. Большинство из вас станет дикторами, если не захочет умереть с голоду».

В далекой молодости Горски был журналистом и активистом польского движения «Солидарность». Позже он написал книгу об истории ненасильственного сопротивления, которая была номинирована на Пулитцеровскую премию. Он исчез в середине весеннего семестра в 2021 году. Его место без объяснений занял другой преподаватель, который лишь хмуро покачал головой, когда Руперт спросил, куда делся доктор Горски. Руперт попытался разузнать об этом человеке, но не смог ничего выяснить о его прошлом. Новый преподаватель точно никогда не занимался журналистикой…

Руперт сбросил скорость, подъезжая к воротам своего поселка. В этой части Бель-Эйр мощеная дорога шла между двумя стенами высотой три фута. В каждой стене на некотором расстоянии располагались большие ворота. Перед машиной отодвинулась латунная решетка.

— Дэниэл, — голос Мэдлин звучал необычно тихо. Казалось, она ловит собственный взгляд в зеркале, пытаясь заглянуть себе в душу. Дэниэл знал, каково ей сейчас.

— В чем дело?

Она ощупала мизинцем уголок рта.

— У меня тут что, прыщик? По-моему, да.

Дэниэл свернул в нужный проулок, потом пристально посмотрел на жену. Она повернулась к нему, растянула губы и снова потрогала уголок рта.

— Видишь?

— Нет, кажется, все нормально.

— Хорошо, — дверь машины открылась, Мэдлин взяла сумочку и вышла. — Не хотелось бы начинать неделю с прыщиком.

Глава 7

После того, как перепуганный Салли явился к Руперту в субботу, они почти не разговаривали и перестали обедать вместе. Руперт старался восстановить свою репутацию среди прихожан церкви. Он не только посетил обсуждение Апокалипсиса во вторник вечером, но и договорился пообедать на следующий день с несколькими мужчинами. Среди них был О’Ши, который принял приглашение с обычной широченной улыбкой. Большую часть обеда Руперт ковырял сухие безвкусные ломтики жареного цыпленка на вялом листе салата и изображал заинтересованность, пока О’Ши разглагольствовал и брызгал слюной.

— Мы должны сохранять бдительность, — рассуждал он, а с его нижней губы капал соус ранч. — Вы не представляете, сколько семей до сих пор прививают детям неправильные убеждения и антиобщественные ценности.

— И твоя работа — бороться с этим? — спросил Руперт. О’Ши оказался аналитиком Центра социальной работы Северного Лос-Анджелеса, он участвовал в федеральной программе, порученной пастору Джону и церкви Святого Духа. Руперт не ошибся: О’Ши был бюрократом.

— Мы оцениваем моральный облик родителей по стобалльной шкале, — объяснил О’Ши. — Это строго научный метод. Оценка от шестидесяти баллов и ниже указывает на кризис, и мы немедленно отправляем детей из таких семей в Центр спасения. Важно забрать детей как можно раньше, пока родители не испортили их до такой степени, что они не поддаются перевоспитанию.

— А что происходит с родителями? — спросил Руперт. Двое других мужчин за столиком бросили на него резкие взгляды.

— Мы докладываем о них в Департамент террора, — О’Ши пожал плечами, макнул гамбургер в предусмотрительно заказанный соус ранч и откусил огромный кусок. Он и не подумал замолчать, чтобы прожевать: О’Ши не любил терять время. — Мы занимаемся защитой детей, а не преследованием террористов. Мы каждый год спасаем тысячи юных душ в Калифорнии, но этого все равно мало. Невозможно спокойно думать обо всех детях, брошенных на произвол судьбы, когда Судный день совсем близко. Мне хочется спасти их всех.

Руперт с чувством кивнул и жестом попросил у официанта счет.

Салли не появился на работе во вторник утром, и продюсеры с трудом смогли заменить его спортивным обозревателем, который работал по выходным. Никто не обмолвился, почему Салли отсутствовал, и никто не задавал вопросов. Руперт сомневался, что Стоун просто взял больничный.

Он дважды пытался позвонить Салли с экрана в офисе, но получил сообщение, что такой человек не значится в системе. Явный сигнал: перестань искать его, ты пытаешься связаться с человеком, которого вычеркнули из официальной картины мира.

Главный сюжет Руперта был посвящен новому духовному лидеру Египта Мухаммеду аль-Таба и полчищам его предполагаемых последователей в Северной Африке. Шейха наконец представили нации во всей красе: как нового врага и мишень для ненависти, и Руперт вносил в создание этого образа свою лепту. Военные новости часто сначала сообщали религиозные власти, а несколько дней или недель спустя информацию подтверждали по телевизору. Это укрепляло веру в мудрость и непогрешимость проповедников церкви Святого Духа. Вот только Руперт не понимал, как пасторы первыми получали такие важные засекреченные сведения.

После работы Руперт хотел съездить на склад в Южном Лос-Анджелесе и включить китайский передатчик, он заслужил это после двух дней в компании О’Ши и ему подобных. Но вместо этого Руперт принял еще более опрометчивое решение и поехал на восток, в Сильверлейк.

Салли жил в квартале, состоящем из больших ветхих домов, сады вокруг которых были засыпаны песком и покрыты сорняками. От некоторых построек остались только выгоревшие полые остовы. Сильверлейк не был огорожен, и любой мог вплотную подойти к двери или окну Салли. После четырех лет, которые они с Мэдлин прожили в Бель-Эйр, Сильверлейк казался Руперту опасным местом.

Салли жил на вершине холма в старом викторианском доме с узкими окнами и крутой заостренной крышей. По калифорнийским меркам, дом был древним. На газоне виднелись проплешины, как будто Салли не хотел, чтобы его сад, огороженный железным забором, выделялся на фоне остальных. Правда, вместо сорняков, заполонивших участки по соседству, под окнами Салли росли полевые цветы и пышные пальмы.

Руперт припарковался перед домом и подошел к забору. Он не заметил ничего, похожего на домофон, поэтому откинул щеколду, открыл ворота и направился к крыльцу.

Тишину квартала нарушал только отдаленный гул машин на шоссе. Руперт увидел, что на ступеньках дома напротив сидит чернокожий мужчина с длинной седой бородой. Он курил самокрутку, читал потрепанную книгу в мягком переплете и не обращал на Руперта внимания. С одного угла крыша дома была разрушена, и из-под обломков виднелись остатки балкона на втором этаже.

Руперт посмотрел в черные объективы камер над дверью Салли.

— Салли, ты тут? Салли?

Тишина. Руперт постучал старинным дверным молотком, и дверь со скрипом приоткрылась. Он толкнул, чтобы распахнуть ее шире. Вдоль дверного косяка шла широкая трещина, а на месте паза для замка была продолблена дыра.

Руперт полностью открыл дверь. Прихожая лежала в руинах, как будто там одновременно случились землетрясение и ураган. Тумбочки перевернуты и сломаны, картины сорваны со стен, а сами стены пробиты во многих местах.

— Салли? — Руперт прошел по коридору, заглянув в гостиную, на кухню, в столовую и маленькую библиотеку на первом этаже. Повсюду были выбиты двери, с мебели содрана обивка, бытовая техника разбита, а книжные полки сломаны. Только экраны Салли остались нетронутыми, даже тот, что стоял в комнате, высотой от пола до потолка. Бледно-голубое свечение означало, что экраны не подключены к сети.

Руперт поднялся по узкой винтовой лестнице в задней части дома и оказался в коридоре на втором этаже. Он заглянул в кабинет Салли, спальню для гостей, ванную. Все было разгромлено, даже ванна на декоративных ножках сдвинута и расколота на крупные куски. Раковина в ванной оказалась полна битого стекла и разноцветных таблеток из аптечки.

Каждым нервом Руперт чувствовал, что ему нужно спасаться, добежать до машины, уехать и навсегда забыть о Салливане Стоуне. Но он этого не сделал. Оставалась еще одна комната.

Дверь в спальню Салли была приоткрыта, но в темном проеме ничего нельзя было разглядеть. Руперт распахнул дверь дрожащими руками.

Деревянные жалюзи на окнах были опущены, но пропускали в комнату лучи послеполуденного солнца. В спальне было темно, напротив кровати с балдахином мерцал синий экран.

Как Руперт и ожидал, комната была изуродована, мебель поломана, ящики вырваны из комода и разбросаны по комнате. Он старался держаться подальше от кровати и сначала заглянул в ванную, где плитка была усеяна осколками душевой кабины, а потом в гардеробную, которая по размерам почти не уступала спальне. По полу были раскиданы десятки туфель и множество стильных плащей и пиджаков.

Он вернулся к кровати, перевел дыхание и отодвинул разрезанную занавеску. Матрас тоже был выпотрошен, а подушки порваны. Руперту представилась семья Хань, о которой он часто вспоминал. Он зажмурился и не открывал глаз, пока не смог снова ясно видеть. Он почти ожидал обнаружить в кровати тело Салли, но его там не оказалось. Руперт заметил темное пятно на внутренней стороне одной из четырех кроватных стоек. Присмотревшись, он понял, что это был большой сгусток запекшейся крови с несколькими светлыми волосами. Больше никаких следов Салли.

Руперт отпустил занавеску и немедленно испытал облегчение от того, что не нашел труп, хотя для Салли лучше было бы умереть. Если он до сих пор жив, его ожидают многочасовые допросы, избиения в темных комнатах, пытки по ночам… его ожидает Департамент террора.

Эта организация незримо тяготела над сознанием американцев. Она была последним надежным оплотом в борьбе с инакомыслием, недостатком патриотизма и отступлением от морали.

Никому не хотелось думать о Департаменте террора, но, к счастью, никому и не приходилось. Нужно всего лишь размахивать флагом воодушевленнее всех, молиться громче всех и каждое утро зачитывать клятву верности отечеству торжественнее, чем коллеги. Приспособиться к безопасному суррогату реальности, который предлагали власти. Выражать бесконечную веру в последнюю версию истины, полностью придерживаться ее и выбросить из головы, как только ее заменят на другую. В школе Мэдлин это называлось «приспособленностью». Ее работа в основном и заключалась в том, чтобы сделать детей приспособленными.

Неприспособленные имели дело с Департаментом террора.

Руперт отошел от кровати и повернулся к экрану. Охранная система дома должна была записать все, что здесь произошло. Еще она должна была позвонить в полицию. Но она этого не сделала, следовательно, случившееся — дело рук властей, а не преступников.

— Перезапустить домашнюю сеть, — сказал Руперт.

Экран не отреагировал, даже не засветился.

— Эй? Дом, ответь мне!

Ничего.

Он вдруг подумал, как будет выглядеть, если агенты Департамента террора решат проверить дом Салли или пересмотреть записи позже. Возможно, камеры не работали, хотя Руперт сомневался в этом. Скорее всего, они стерли память домашней сети, но сохранили возможность следить за людьми, которые приходили в дом последней жертвы. Салли был в чем-то замешан, иначе с чего бы им настолько тщательно обыскивать дом. Так исчезали люди, уличенные в более серьезных проступках, чем антиобщественное поведение.

В каком бы преступлении ни подозревали Салли, Департамент неизбежно обратит внимание на Руперта. Может быть, его не станут арестовывать, потому что он был коллегой Салли и мог за него волноваться. Руперт собирался использовать это оправдание, если за ним все-таки придут. Руперт был богобоязненным прихожанином новой церкви Святого Духа, членом партии, постоянным донором и известным человеком. Он оградился от Департамента террора всеми возможными способами, стараясь защитить себя и свою жену от их власти. Он надеялся, что теперь это сослужит ему хорошую службу. Но все-таки не стоило пытаться найти пропавшего друга.

Руперт вышел из спальни и поспешил вниз по лестнице.

— Ни с места! — крикнул мужчина позади него. По спине Руперта пробежал холодок. Он поднял обе руки, растопырив пальцы.

— Повернитесь!

Руперт подчинился. Он едва сдержал вздох облегчения, когда увидел перед собой двух полицейских в черной форме. У них на плечах была эмблема полиции «Хартвел» — буква Х с сердцем посередине, а под ней буква З меньшего размера. Так же, как и в большинстве городов Западного побережья, в Лос-Анджелесе работу полиции по контракту выполняла компания «Хартвел Сивил Дефенс Инк». Значит, это местные полицейские. Конечно, они тоже опасны, и Руперт не хотел задеть их своим радостным видом, но он ожидал увидеть людей в черных пиджаках из Департамента террора.

— Это ваш дом? — спросил один из полицейских, невысокий и полный, с щетинистыми усами. Он взглянул на тонкий экран у себя в руке. — Прибор говорит, что это не так.

— Нет. Здесь живет мой… коллега. Жил раньше.

— Похоже, он переехал, — сказал второй полицейский.

— Да, — ответил Дэниэл. — Я подумал, он на больничном. Кажется, я увидел то, чего мне не полагалось видеть.

— Да уж, — сказал полный полицейский.

— По-моему, он переехал, — Руперт говорил немного быстрее, чем обычно. — Может, он просто переехал в другой город и никому не сказал. Он… знаете, ну, такой типичный телевизионщик… в любом случае, нам без него, наверное, будет лучше. По-моему, он мог оказаться инакомыслящим или преступником, никогда не угадаешь. Я имею в виду, что нужно сохранять бдительность.

— Да, нужно сохранять бдительность, — согласился второй полицейский.

— После Колумбуса нельзя доверять никому, кроме Бога и президента.

Полицейские торжественно кивнули. Потом полный заулыбался. Руперт понимал, что это значит, и расслабился еще больше.

— Эй! А вы тот ведущий, да? Моя жена смотрит вашу передачу каждый день после ток-шоу с тремя злыми толстухами.

— Спасибо, — ответил Руперт. — Передайте жене спасибо за то, что смотрит.

— Ого, парень из телевизора, — продолжил полный полицейский. — Так какие новости сегодня?

— В Египте опять идет война. Чем я могу еще помочь?

— Мы получили сообщение о подозрительном человеке. Видели кого-нибудь подозрительного?

— Это неспокойный район, — сказал Руперт. — Я думал, в этом доме жил мой знакомый, но, наверное, он переехал. Из такого района любой захотел бы уехать.

— Это точно, — заметил второй полицейский.

— Ну, что ж, — добавил Руперт, — спасибо вам обоим за отличную службу на благо общества в это непростое время.

— Мы проводим вас до машины, сэр, — сказал второй полицейский. — Это опасный район.

— Буду очень благодарен.

Они оба шли вплотную за Рупертом до самой дороги. Ему казалось, что, если бы он остановился, полицейские силой усадили бы его в машину.

Он опустился в водительское кресло, и дверь машины закрылась. Все это время полицейские стояли рядом и наблюдали. Руперт еще раз поблагодарил их обоих и поехал на запад, его била дрожь, и он едва мог сосредоточиться на дороге. Весь путь до дома Руперт заглядывал в зеркало заднего вида, но его никто не преследовал.

Глава 8

После того, как Салли исчез, Дэниэл старался ничем не отличаться от других. Он вступил в еще одну церковную группу. Она объединяла христиан-любителей песчаных багги. Участники клуба собирали автомобили из готовых наборов и катались по принадлежащему церкви парку в пустыне (разумеется, большой группой и под надзором). Дэниэлу нравилось в клубе, потому что он мог проводить часы за работой в церковной мастерской, а это было приятнее и честнее, чем обсуждать Апокалипсис. Дэниэл сосредотачивался на электрических цепях и механизмах, объективной реальности, а не идеологии.

Однако он не пропустил ни одного обсуждения Апокалипсиса и проводил больше времени на церковном поле для гольфа и в тренажерном зале. Он изо всех сил демонстрировал стремление быть частью коллектива, улыбался и хлопал по плечам всех, кого хотя бы смутно узнавал.

По ночам он часто не мог заснуть, ожидая, что агенты Департамента террора вот-вот выломают дверь или просто явятся, чтобы допросить его. Но, судя по всему, опрометчивый визит в дом Салли обошелся без последствий. Возможно, Департамент пристально следит за ним. Он бы до последнего не заметил этого.

Иногда он смотрел на спящую женщину, которая была его женой, и не понимал, как здесь оказался, почему лежит в кровати рядом с человеком, существующим в другой вселенной — во вселенной, которую можно по сигналу перевернуть с ног на голову. Колумбус взорвали, когда Дэниэлу было пятнадцать лет, и с тех пор большая часть его жизни проходила как будто во сне.

Его мучили важные вопросы, которые было опасно задавать вслух. Дэниэл не понимал, зачем его родина борется за мировое господство, почему никто не замечает, что правительство, рассуждающее о морали, сеет смерть среди миллионов людей по всему свету, и как чиновникам удается делать вид, что в стране царят свобода и демократия, когда десять, пятнадцать или двадцать миллионов человек (цифры разнились) сидят в тюрьме, а у всех кандидатов на выборах одинаковые убеждения.

Он размышлял о судьбах человечества, но проживал собственную жизнь, как сомнамбула. Он хотел стать журналистом в печатном издании, ездить в долгие командировки и освещать события в самых неспокойных частях света. Ко времени, когда он окончил колледж, такая работа стала не только редкой, но и опасной: журналисты то и дело исчезали необъяснимым образом. Так случилось и с большинством его преподавателей в Беркли. По соображениям национальной безопасности, сбор информации за рубежом разрешили только военным и разведчикам.

Руперт предусмотрительно примкнул к новой церкви Святого Духа, религиозному течению, которое быстро распространилось среди американцев после катастрофы в Колумбусе. Посещение церкви было обязательно для любого, кто хотел так или иначе участвовать в общественной жизни. Благодаря связям, приобретенным в церкви, Руперт попал на стажировку в «Глобнет», где и работал с тех пор.

Он познакомился с Мэдлин, потому что ее предложила в качестве «подходящей пары» церковная группа безбрачной молодежи. Участие в ней было обязательным для любого, кто подходил под описание.

Консультанты организовывали свидания для всех, включая тех, кто не просил об этом. Мэдлин была пятой женщиной, с которой Руперт познакомился таким образом, но все они очень походили одна на другую. Они происходили из состоятельных консервативных семей и работали в социальной сфере, потому что церковь считала ее подходящей для женщин.

Руперт и Мэдлин встречались семь месяцев, и поскольку она все более настойчиво говорила о свадьбе, ему было трудно придумать предлог, чтобы отказаться. Мэдлин бесспорно была красавицей, а еще гораздо лучше приспособлена к жизни в обществе, чем Руперт. Она чувствовала себя в новой реальности, как будто прожила в ней всю жизнь. Так или иначе, Руперт все равно женился бы на ком-то вроде нее. Все его окружение вынуждало его как можно скорее обзавестись женой.

В конце концов Мэдлин добилась своего, когда однажды ночью пришла к нему домой одна, без почтенной сопровождающей, которая обычно наблюдала за их свиданиями. Такой поступок было поразителен сам по себе, но затем она привязала руки Руперта к стулу и стала медленно раздеваться, пока не оказалась перед ним совершено обнаженной. Это не было преступлением, потому что Руперт не платил ей, но подобное поведение было категорически запрещено.

Невероятная смелость Мэдлин впечатлила Руперта даже больше, чем вид ее тела. Для незамужней женщины считалось позором просто остаться наедине с мужчиной, а если бы стало известно, что она разделась перед ним, ее могли выпороть (будь она участницей какой-нибудь строгой религиозной группы) или полностью отлучить от церкви. Руперт был восхищен Мэдлин и согласился жениться на ней.

Она никогда больше не совершала таких дерзких поступков. Выпивая с мужчинами в гольф-клубе, Руперт иногда слышал похожие истории и решил, что женщины советовали друг другу этот трюк. Может, их даже обучали такой уловке в церковных клубах. Они не занимались сексом, поэтому не нарушали закон, но в культуре, где не принято обнажать даже запястья и щиколотки, большинство мужчин способны совершенно потерять голову при виде женщины без одежды.

Руперт постепенно осознавал, что его жизнь полностью подчинялась внешним силам. Церковь и государство тщательно контролировали все, что с ним происходило.

Ему приходилось особенно трудно на работе, где он продолжал зачитывать официальную версию событий перед огромной невидимой аудиторией. Когда закончилась широкая кампания, обеспечившая народную поддержку операции в Египте, сюжеты о мусульманском фанатике Мухаммеде аль-Таба уступили место более приятным новостям. Зрителям подавали сплетни о знаменитостях, сообщения о пойманных шпионах, чудом предотвращенных терактах и местных мелких преступлениях, опасность которых раздували до национального масштаба.

Через пару месяцев соблазн вернуться к незаконному компьютеру, способному обойти государственную цензуру, стал слишком велик, и Руперт не смог устоять. Он поехал на склад в Уоттсе[7], хотя после истории с Салли у него было смутное предчувствие, что он обнаружит склад пустым. Но со времени последнего визита там ничего не изменилось.

Он с грохотом закрыл дверь гаража и почувствовал облегчение, когда надел очки, перчатки и загрузил компьютер, похожий на маленький черный кубик. Войдя в сеть, он увидел вокруг себя висящие в воздухе голографические кубы и шары, их было в сотни раз больше, чем в домашней или офисной системе. Каждый значок был ключом к новой информации.

Он посмотрел несколько африканских каналов и подключился к «Карфагену», тунисскому архиву новостей. С зарубежными новостными службами требовалась осторожность, потому что любой источник мог заниматься пропагандой. Руперт старался следить за небольшими агентствами и независимыми журналистами. Обычно, чем больше денег было потрачено на сюжет, тем меньше доверия он заслуживал.

Руперт нашел и выделил несколько текстов, изображений и ссылок на видеозаписи о Мухаммеде аль-Таба. Он выбрал один из текстов: письменные материалы давали больше всего информации, правда, в них было легче всего подтасовать факты. Текст увеличился до размеров афиши и автоматически прокручивался, пока Руперт читал.

ЛУКСОР, Египет. Американские наемники столкнулись с последователями шейха Мухаммеда аль-Таба на базе в древнем Карнакском храме. Сегодня вечером военные действия продолжаются. Мусульманский военный и религиозный лидер вместе с шестьюдесятью сторонниками удерживает атлантические силы на расстоянии с помощью пулеметов и напалмовых гранат. Источники сообщают, что наемники были направлены компанией «Хартвел Сервисиз» — личной армией семьи американского вице-президента. По словам местных жителей, последователи Мухамммеда аль-Таба заложили бомбу на военной базе «Хартвел», расположенной ниже по течению Нила.

Репортаж был написан две недели назад. Руперт отсортировал результаты поиска по датам и выбрал самую свежую заметку. Ей было четыре дня.

После трех дней боев атлантические силы захватили в плен шейха Мухаммеда аль-Таба и семнадцать его последователей. Двадцать четыре повстанца считаются мертвыми. Сообщается о смерти двоих американцев.

Командир отряда пехоты «Хартвел» Курт Браунбэк, руководивший наступлением, описал сражение как «великую победу для народа Египта в борьбе за демократию».

Мухаммед аль-Таба — лидер радикальной группы еретиков, сочетающих ислам с примитивными египетскими верованиями. Местные имамы объявили этот культ сатанинским. Мухаммед аль-Таба имел несколько столкновений с египетскими властями, чтобы взять под свой контроль Карнакский храм, который он называет главной мечетью своего культа.

О судьбе детей, живших при храме, ничего не известно. Предположительно, храму, возраст которого составляет 3600 лет, нанесен значительный ущерб, который пока не оценен…

Руперт сделал паузу, чтобы все обдумать. Если верить новостям, которые он зачитывал жителям Южной Калифорнии, Мухаммед аль-Таба был «лидером террористов» и командовал армией, насчитывающей, по самым последним данным, около миллиона человек и действующей по всей Африке.

По сообщениям Руперта, захват шейха было главной целью вторжения в Египет. Раз это случилось четыре дня назад, об этом должны были объявить во всеуслышание и даже устроить особый парад.

Заодно атлантические силы свергли радикальный режим в Египте, разумеется, потому что он поддерживал шейха. Руперт упомянул это в одном из репортажей как маловажную и вполне естественную деталь, а потом перешел к развлекательным новостям.

Остальные новости были посвящены Мухаммеду аль-Таба и необходимости добраться до него прежде, чем он покорит всю Северную Африку. Тот факт, что войска «Хартвел Сервисиз» уже захватили Египет, не заслуживал упоминания. Гораздо легче увлечь телезрителей охотой на главного злодея, чем убедить их, что нужно полностью завоевать другую страну.

Не обязательно рассказывать о полномасштабной войне, если сосредоточить внимание аудитории на борьбе добра со злом и поимке одного-единственного врага. В «Глобнете» таких людей иногда называли «злодей дня».

Слух Руперта пронзил металлический скрежет. Он попытался прикрыть уши руками, но невыносимый шум доносился из наушников, а не снаружи.

Цифровая картинка вокруг него замерла. Он коснулся светящихся значков на панели управления, висящей в воздухе, но ни одна программа не отвечала.

Окружающий мир рассыпался на миллион осколков, Руперт потерял равновесие и упал на спину. Он свалился в открытое темное пространство. Лязгая светящимися зубами, из темноты возникли яркие серебристые черепа. Перед Рупертом, как скала, встала эмблема Департамента террора. Сначала она была высотой в десять этажей, потом в сто. Анимированная трехмерная эмблема изображала белоголового орлана, парящего в небе при лунном свете. Он выдыхал огонь и метал молнии когтистыми лапами. Орлан раскрыл загнутый клюв, и Руперт снова услышал болезненный металлический скрежет.

Ледяной мужской голос обратился к Дэниэлу: «Вы нарушили запрет 207-Б Департамента террора на распространение вражеской пропаганды и несанкционированных данных. Вы арестованы. Ваше дело передается в автоматизированный суд. Суд признал вас виновным в террористической деятельности. Приговор будет вынесен сотрудником Департамента террора».

Руперт потянулся, чтобы еще раз ударить по кнопкам на панели управления, но она пропала. Он стянул очки с головы, а перчатки с дрожащих рук.

Все световые индикаторы на его маленьком компьютере горели ярко-красным. Он ткнул большим пальцем кнопку питания, но Департамент террора взял компьютер под контроль и Руперт больше не мог им управлять.

Он швырнул компьютер о бетонную стену склада. Устройство упало и ударилось об пол, но все лампочки по-прежнему горели. Руперт бросил его второй раз, потом третий. Наконец на одном ребре появилась короткая трещина толщиной с волосок, но прибор был прочным и Руперт не мог его уничтожить.

Он откинул щеколду на двери гаража и глубоко вдохнул. Люди из Департамента террора, полиции или национальной гвардии наверняка ждали его на улице с оружием наизготове. Если он будет двигаться слишком быстро, они инстинктивно пристрелят его.

Руперт приподнял дверь, различая скрип каждой панели, входящей в паз у него над головой, и выглянул на парковку, где оставил «Блюхок».

Там никого не было. Даже машина оказалась нетронутой. Он внимательно прислушался к ночным звукам вокруг: где-то играла музыка, а вдалеке раздавались выстрелы, но на складах ничего не происходило.

Руперт поспешил в машину и с облегчением услышал, как разблокировалась дверь. Когда она открылась, Руперт подумал, что, возможно, его предосторожности было достаточно, агенты не знали, кто использовал компьютер, и он сможет улизнуть, если поторопится.

Тут раздался нарастающий шум низколетящего вертолета. Руперт посмотрел вверх и оказался в ослепительном луче прожектора.

Он почувствовал, как все его тело оледенело. Он хотел прыгнуть в машину и уехать, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он стоял в круге света, дрожа, как бестолковое животное, глядя прямо на вертолет и позволяя камерам как следует заснять себя, пока ветер от лопастей сдувал волосы с его лица.

Потом все кончилось. Вертолет полетел дальше, освещая другие ряды гаражей.

Парализующий страх сменился дикой паникой, Руперт бросился в машину и поспешил к воротам, еще не успевшим закрыться.

Пока Руперт добирался на север по забитому шоссе 405, он заметил еще несколько вертолетов, в основном полицейских. Но был и некий очень маленький черный, без опознавательных знаков. Один из полицейских вертолетов завис над автомобилем Руперта. Ему показалось, что полицейские очень долго разглядывали его машину. Но они не обратились к нему через громкоговоритель, не подключились к системе управления машиной, а просто улетели.

Руперт мысленно проклинал себя за легкомыслие. Он заплатил за гараж наличными, но ему следовало придумать способ быстро уничтожить компьютер. Запастись бейсбольной битой или поставить ведро с водой, чтобы утопить устройство.

Департамент террора определит, где находится гараж. Хозяин вполне возможно опишет Руперта, хотя они и не виделись после оформления аренды. Наконец, агенты могут найти отпечатки пальцев или волосы Руперта. А еще можно проверить видеозаписи вертолета, который его заметил, если это был полицейский вертолет. При желании у Департамента имелась тысяча способов вычислить Дэниэла.

Глава 9

Остаток ночи Руперт пролежал в постели без сна, вздрагивая от каждого автомобильного гудка или собачьего лая. Перед этим Мэдлин пришла домой из церкви и поведала ему обо всех интригах, сопровождавших выборы новой председательницы общества садоводов. Руперт так и не понял, что именно злило Мэдлин в этом противостоянии. А она была поглощена собственным рассказом и не обратила внимания на то, что муж был очень нервным и даже не спросил, как бывало обычно, зачем ей общество садоводов, если она все равно платит садовнику.

Потом она приняла вечернюю таблетку и заснула, оставив его одного в ожидании людей из Департамента террора.

Весь день на работе он старался вести себя, как всегда, но и сам замечал, что говорит слишком быстро и смеется слишком громко. Когда местный агент Департамента террора, широкоплечий Джордж Болдуин, прошел мимо него в коридоре и дружелюбно поздоровался, у Руперта от ужаса чуть не разорвалось сердце. Обычно Болдуин был не очень общителен. На нем всегда была форма Департамента: черный пиджак, черная рубашка и черный галстук. Он общался с начальством, а дикторы и другие работники телекомпании редко имели с ним дело. Но все обошлось. Возможно, это был всего лишь один из редких дней, когда Болдуин пребывал в хорошем настроении.

Был вторник, и после работы Руперт отправился в церковную группу обсуждать Апокалипсис, прихожане снова говорили о заключительной битве между армиями добра и зла, которая разворачивалась на всей планете. Разумеется, события совпадали с библейскими пророчествами о конце света, хотя для этого и требовалось утрясти некоторые детали.

Собрания напоминали Руперту сентиментальную комедию. Он наблюдал, как другие мужчины стараются увязать Апокалипсис с последними новостями, и знал при этом, что сами новости по большей части были ложью. Сегодняшняя тема: «Мухаммед аль-Таба — антихрист?». Руперт предполагал, что нет, поскольку знал, шейх уже в плену, понимал: про египтянина рано или поздно забудут, а через пару лет появится новый антихрист. Так происходило каждый раз.

После собрания О’Ши зажал Руперта в углу кабинета, улыбаясь еще шире, чем обычно.

— Кажется, время пришло, Дэнни, — сказал О’Ши. — Час настал.

— Что случилось? — Руперт спрятал руки в карманы, чтобы скрыть дрожь, и подумал, что если он боится даже О’Ши, то дела его безнадежны.

— Мне сегодня звонили из канцелярии пастора Джона, — ответил О’Ши.

— Правда?

— Ага! Угадай, что мне сказали.

Руперт осмотрелся: в комнате никого больше не было. Невысокий и толстый О’Ши стоял перед ним, преграждая путь к двери.

— В чем дело? Что тебе сказали?

— Угадай. Ручаюсь, ты угадаешь, если постараешься. Подумай.

— Понятия не имею, Лиам, — Руперт выглянул в пустой коридор, чтобы проверить, не приближаются ли агенты Департамента террора, но не увидел ничего странного. Мужчины, как всегда, шли по коридору с бесконечных собраний, клубов и обсуждений.

— Не хочешь угадывать?

— Лиам, мне надо встретить Мэдлин…

— Они одобрили мое заявление! — О’Ши помахал ламинированным бейджем со своей фотографией, на которой он сидел с широко открытым ртом, как будто его снимали тайком. На фотографии была напечатана эмблема новой церкви Святого Духа: золотой меч с крестообразной рукояткой в виде креста пронзал земной шар на Северном полюсе, а его острие виднелось около Огненной земли.

— Теперь я официально пастор-мирянин церкви Святого Духа. У меня есть полномочия следить за теми, кто отбивается от стада, и призывать их вернуться на путь истинный.

«Как будто тебе для этого требовалось официальное разрешение», — подумал Руперт. У него словно гора упала с плеч: новости касались О’Ши, а не его.

— Поздравляю, Лиам. Это стоит отпраздновать. Давай я угощу тебя клубничным коктейлем в «Хлебе и рыбе». Любишь клубнику? — Руперт легонько толкнул О’Ши локтем и положил руку ему на плечо, пытаясь развернуть его к выходу, но О’Ши не двинулся с места. Вместо этого он прокашлялся.

— Я выбрал первого подопечного, Дэниэл.

— Здорово! Давай выпьем по коктейлю…

— Это ты, Дэнни.

Сначала Руперт запаниковал, а потом пришел в ярость.

— Я, кажется, не расслышал, О’Ши.

— Я наблюдал за тобой, Дэн. Меня научили наблюдать за людьми, это важно, если занимаешься социальной работой.

— И что? — Голос Руперта растерял дружелюбные нотки и звучал глухо и жестко.

— Я заметил в тебе сомнения.

— Слушай, Лиам…

— Тебя терзают сомнения, Дэниэл? — Лиам наклонился вплотную, и Руперт не видел почти ничего, кроме его лица. Изо рта О’Ши разлетались брызги слюны. — Ты чувствуешь, что твоя вера слабеет?

— Нет, — Руперт решил, что безопаснее всего будет держаться с ним строго. — Лиам, это оскорбительно. Как ты смеешь сомневаться в моей… Моей вере в нашего Господа?

— Тебе нечего стыдиться, Дэниэл. Демоны сомнений повсюду. Легионы дьявола собираются в крупных городах. Они сеют соблазн. Они сеют ложь. Они сеют нерешительность. Мы не имеем права колебаться в такое время, как сейчас. Армия тьмы наступает, чтобы уничтожить нас. Близится конец. Скоро Господь придет с пылающим мечом и уничтожит всех неверующих. Если он увидит сомнение в твоем сердце, он уничтожит и тебя. Он знает, как крепка вера каждого из нас. Или, как слаба.

— Лиам, ты слюнтяй.

— Что?

— У тебя вечно текут слюни. Сколько тебе лет? Сорок? Неужели тебе никто не говорили, что ты слюнявый? Не пробовал закрывать рот?

Лиам покраснел.

— У меня повышена активность слюнных желез. Не переводи разговор. Я здесь, чтобы поговорить о твоей бессмертной душе. Моя священная обязанность, как пастора, состоит в том, чтобы призвать тебя задуматься о твоих пороках.

— Вижу, ты очень стараешься, — Руперт наклонился к толстому коротышке. Если его преследует Департамент террора, нет смысла продолжать притворяться перед людьми вроде Лиама. Осознав это, Руперт почувствовал себя освобожденным. — Отвали, Лиам, и дай дорогу.

Лиам застыл с открытым ртом, словно умирающая рыба перед последним вдохом.

— Это для твоего же блага, Дэниэл. По-моему, ты должен много молиться. Нам нужно провести много времени в молитвенной комнате. Что ты делаешь завтра после собрания мужского клуба?

— Отвяжись, О’Ши, — Руперт задел его плечо, пытаясь пройти. Он не хотел причинить О’Ши вреда, но тот споткнулся, ударился о стену и сполз на пол. Он явно был изумлен, когда Руперт перешагнул через него.

— Это неправильный выбор! — завопил О’Ши. — Ты совершаешь ошибку! Ты напал на меня!

Руперт шел к двери, не оборачиваясь.

— Вот и уходи! — прокричал О’Ши ему вслед. — Иди! Ты можешь уйти от меня, но тебе не скрыться от Господа! Никому не скрыться от Господа, Дэниэл!

Глава 10

В среду вечером на собрании мужского клуба и на следующий день в передаче Руперта главной новостью были события в Китае. Китайское правительство потребовало, чтобы американский флот покинул Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря, и запретило его судам приближаться к китайскому побережью на двадцать миль.

Получить комментарий президента Уинтропа, как бывало обычно, не удалось, но вице-президент Хартвел опубликовал грозное видеообращение, в котором много жестикулировал, изображая, как могущественная Америка сотрет Китай с лица земли. Он заявил: «Китаю не запугать нас, он не смеет угрожать Соединенным Штатам и нашим союзникам. Мы не дрогнем перед империалистическим террором».

В четверг ночью за Рупертом пришли.

Он почти уснул, когда услышал тяжелый топот внизу. Когда агенты ворвались в комнату, Руперт еще не успел подняться. Темноту пронзали яркие лучи фонарей на автоматных стволах. В спальне было не меньше дюжины человек в черных бронежилетах, масках, ботинках и перчатках.

Лучи некоторых фонарей сходились на груди и лице Руперта, а другие освещали Мэдлин, спящую рядом с ним.

— Руки вверх! Ни с места!

Мэдлин вздрогнула от крика.

— Выключи телевизор, — пробормотала она и перевернулась на другой бок.

Руперт поднял руки, и двое мужчин в масках стащили его с кровати, ударив головой о тумбочку и перевернув лампу, которая раскололась о плинтус.

— Встать!

Руки в перчатках схватили его, подняли со сломанной тумбочки и прижали лицом к стене. Ему скрутили руки за спиной и обыскали, ощупав рубашку и трусы.

Руперт посмотрел на экран возле кровати, который должен был предупредить его, что в дом проникли посторонние. Экран не работал и светился синим, как в доме Салли.

— Что происходит? — тихо и сонно спросила Мэдлин. — Дэниэл? Боже мой, что происходит? — Ее голос сорвался в надрывный крик. — Дэниэл, где ты?!

— Я тут, милая, — Руперт попытался повернуть голову в ее сторону, но лишь краем глаза увидел, что агенты сдернули с кровати одеяло, схватили Мэдлин и она пропала в темноте.

— Помогите! Дэниэл! Пожалуйста, кто-нибудь, на помощь!

— Не трогайте ее, — сказал Дэниэл. — Она ничего не сделала. Она ничего не знает.

— Кто это? — прокричала Мэдлин. — Останови их.

— Это Департамент террора. Они пришли за мной.

— Что? Что ты натворил? — Она начала умолять мужчин в масках. — Пожалуйста, я ни в чем не виновата. Мой муж — преступник, но я добропорядочная женщина, я уважаю государство, — голос Мэдлин зазвучал странно, как будто ее рвало, и Руперт не смог разобрать больше ни слова.

— Пожалуйста, не трогайте ее, — сказал Руперт. — Она правда…

Кто-то схватил Руперта за волосы, оттянул голову и ударил лицом о стену.

— Заткнитесь, — прошептал ему на ухо скрипучий мужской голос. — И ты, и твоя корова.

На голову Руперту надели кожаную сумку, чтобы он ничего не видел. Она перетягивала шею, а пряжка давила на горло. Внутри сумки пахло засохшей кровью и кислой рвотой.

Руперта снова прижали к стене и подняли ему руки над головой. Он почувствовал на пальцах горячую слизь, которая затвердела и превратилась в прочные нити, связавшие его руки.

Руперта поволокли из комнаты, напрасно он упирался о мебель пятками и коленями. Он позвал Мэдлин и прислушался, не ответит ли она, но плотная кожаная сумка заглушала все звуки. Он ничего не видел и почти ничего не слышал, пока его тащили вперед.

Руперта тянули вниз по лестнице с сумкой на голове и склеенными руками, он ударялся плечом о каждую стойку перил.

Его провели через двор. Он по-прежнему не слышал Мэдлин. Что бы они с ним ни сделали, он это заслужил, он нарушал правила и попался. Но Мэдлин не угрожала обществу, а, скорее, была его рабом. Она готова была сделать все, что скажут, убила в себе все человеческое, что мешало приспособиться, и уж точно не заслуживала наказания.

Пусть они не были по-настоящему близки и не любили друг друга, но Мэдлин была для него самым близким человеком и они обычно хорошо ладили, когда проводили время вместе. Ей льстило быть женой известного телеведущего, а Руперта устраивало, что она не надоедала ему. Ему не хотелось думать, что с ней сотворят люди из Департамента террора и к каким методам допроса они могут прибегнуть.

Руперта вытащили на лужайку, он попытался пойти сам, но едва мог волочить босые ноги по прохладной траве. Он шел слишком медленно и спотыкался.

Ему обмотали руки резиновым шнуром и подняли на ноги. Теперь Руперт смог идти, раскачиваясь, как маятник. Потом он оказался в движущемся автомобиле. В голову пришли бригады освобождения и их черные фургоны.

После Руперта стали бить. На него сыпались удары: по почкам, по ребрам, в живот. Невидимые палачи пинали его по полу. Руперта каждый раз отбрасывало под ноги новому мучителю, и он не знал, куда придется следующий удар. Все тело саднило, и он чувствовал, как весь превращается в большой кровоподтек. Он мог бы отбиваться и даже попасть в кого-нибудь, но понимал, что это не имело смысла.

Его избивали двадцать или тридцать минут, а потом кто-то схватил его за ступню. В ногу вонзилась игла шприца, и он потерял сознание.

Руперт проснулся на жестком бетонном полу, он дрожал, и все его тело болело. В камере было очень холодно. Он раскрыл один глаз, второй заплыл и не открывался. Его руки по-прежнему были склеены.

По размеру камера напоминала гроб чуть шире обычного, а потолок был не больше пяти футов высотой. Свет давала маленькая панель на потолке, защищенная стальной решеткой.

Руперт сел. Из камеры можно было выйти только через гладкую металлическую дверь высотой около трех футов. Внутри не было ручки. Он толкнул холодную дверь, но она, естественно, оказалась заперта снаружи.

«Эй! — позвал Руперт. — Меня кто-нибудь слышит?»

Никто не ответил. Он сразу подумал о Мэдлин. Ее тоже били? Она тоже проснулась в ледяной крошечной камере где-нибудь поблизости? Может быть, она далеко отсюда. Для мужчин и женщин везде существовали отдельные места. Вряд ли тюрьмы были исключением.

Руперту казалось, что он глубоко под землей, но это нельзя было проверить. Возможно, его держали на двадцатом этаже стеклянного небоскреба.

Он прислонился к стене и прижал колени к груди, стараясь сжаться, чтобы сберечь хоть немного тепла. Холод стал невыносимым, но в камеру продолжал поступать ледяной воздух. Руперт пытался представить, каково это замерзнуть насмерть. Он уже не чувствовал пальцев на руках и ногах.

Он предполагал, что в конце концов за ним придут, и все ждал, ждал, ждал, но ничего не происходило. Он начал мысленно перечислять все, чего не знал. Он не знал, где Мэдлин и что с ней сделали. Не знал, сколько провел без сознания. Не знал, до сих пор ли он в Лос-Анджелесе и вообще в Америке. Не знал, придет за ним кто-то или он так и умрет от холода.

Через несколько часов Руперт почувствовал мучительный голод, но у него не было ни еды, ни воды. Он снова толкнул дверь, потом постучал в нее еще несколько раз, но ответа не последовало.

Время тянулось. Его руки и ноги все сильнее коченели, а из носа потекло. Он утерся порванным рукавом футболки.

Время тянулось. Он стал тихонько напевать песенку из рекламы стирального порошка. Мелодия вертелась в голове, и он не мог от нее отделаться.

Время тянулось. Руперт подумал о Салли. Он тоже был здесь? Может быть, даже в этой самой камере?

Время тянулось. Руперт начал вспоминать людей, которых никогда больше не увидит. Он подумал о Мэдлин. О своих родителях в Бейкерсфилде[8]. Об отце, который стал одержим гольфом: бесконечно читал специализированные журналы, смотрел соревнования и играл цифровой клюшкой, подаренной Рупертом на Рождество три года назад. Он думал о матери, которая принимала сильнодействующие успокоительные и слишком долго сидела перед телеэкраном с отрешенным видом, иногда пуская слюну.

Время тянулось. Руперт вдруг нелепо обрадовался, что у него не было детей. Или собаки. Мэдлин терпеть не могла «собачью шерсть» и «запах псины» в доме. Пес оказался бы в доме совсем один без присмотра. Интересно, что случается с животными узников? Руперт подумал, что лучше иметь маленькую собаку. Агенты могут убить большого пса, врываясь в дом. Лучше заводить крошечных трусливых собак, которые прячутся при малейшем шорохе.

Была ли у Салли собака? Руперт не видел у него дома животных. Лучше, наверное, держать кошку. У кошек больше шансов выжить без хозяев. Зато Руперт знал, что делали с детьми арестованных. Старших подростков, возможно, допрашивали, а тех, кто помладше, отправляли в Центр защиты детей и семьи, их судьбу решали люди вроде Лиама О’Ши. Руперт понятия не имел, чем занимались центры спасения детей.

Слава богу, у него не было детей.

Время тянулось. Руперт провалился в тяжелый глубокий сон. Ему снилось, что он идет по бесконечному белому леднику, изрезанному трещинами, глубокими, будто каньоны. Вдали, почти на горизонте, он увидел Салли, который с трудом брел, согнувшись на холодном ветру. Руперт попытался окликнуть его, но потерял голос.

Руперта разбудил громкий вой, обжегший окоченевшие уши. Дверь открылась, и двое рослых мужчин в черных комбинезонах схватили его и выдернули из камеры. Оказалось, что она располагается под полом. Руперта вытащили и бросили на бетонный пол в другом помещении. Температура там была комнатной, но он как будто попал в баню. Он глубоко втянул теплый воздух и невольно вздохнул с облегчением.

— Не расслабляйся, — сказал один из мужчин. Руперта подняли на ноги.

— Рано или поздно ты пожалеешь, что не остался в камере, — добавил второй. У него был сплющенный нос, как будто давно сломанный. — Иди. Мы тебя не понесем.

Они шли втроем по пыльному серому коридору, мужчины держались по обеим сторонам от Руперта.

— А Мэдлин здесь? — спросил Руперт.

Первый мужчина, с изогнутым шрамом от уха до горла, остановил его одной рукой, а другой ударил в челюсть.

— Правило первое, — сказал он, — никаких вопросов. Ты ни у кого ничего не спрашиваешь. Понял? Вопросы тут задаем мы.

— Да.

— Что он сказал? — спросил порезанный.

— Я не знаю, что он сказал.

— Я сказал «да», — проговорил Руперт.

Порезанный ударил его снова, на этот раз в живот. Руперт согнулся пополам, шлепнулся на колени и с трудом дышал.

— За что? — спросил он.

Порезанный схватил его за футболку.

— Ты только что задал мне вопрос?

— Да. Нет.

— Он еще и врет, — сказал плосконосый. Он схватил Руперта за волосы и повернул его голову, чтобы заглянуть в лицо. — Ты задаешь вопросы и врешь.

Они швырнули его на пол и стали пинать по ребрам, плечам, голове. Удары сыпались на свежие раны, оставшиеся после избиения в фургоне. Когда у Руперта из носа хлынула кровь, а один глаз заплыл, они подняли его на ноги и заставили идти.

Сначала они остановились у промышленной мойки, где плосконосый положил на чашу металлическую решетку и достал пару латексных перчаток. Он взял Руперта за предплечья и прижал к решетке, так что его склеенные кисти оказались под широким краном.

Порезанный вынул из-под мойки большой пластмассовый кувшин с омерзительной темно-зеленой жижей. Он открутил крышку и оскалился, взглянув на Руперта.

— Не шевели руками, — сказал он и начал лить жидкость на покрывавший ладони Руперта клей. Сейчас он напоминал грязную застывшую смолу.

Липкая масса начала пузыриться, превратилась в белесую жидкость с едким запахом и закапала со склеенных ладоней. Руперт смотрел, как белые капли падают в раковину и запекаются темной коркой вокруг слива. Он пошевелил руками, чтобы растворитель попал на большие сгустки клея на ладонях и между пальцами.

Руки зачесались, а потом стали гореть. Зеленая жидкость или растворяющийся клей разъедали кожу. Руперт зашипел от боли и попытался отдернуть руки, но плосконосый еще крепче схватил его за предплечья.

— Чуть-чуть щиплет? — спросил порезанный. Он вернул кувшин под мойку и зажег сигарету. — Будешь дергаться — эта штука въестся как следует.

Жгло все сильнее. Руперту казалось, что он крепко сжимал в обеих руках щупальца ядовитой медузы. Стало жечь под ногтями и в суставах. Руперт сжал зубы и напряг каждый мускул в руках, он старался не закричать от боли, понимая, что за это его будут бить.

Клей продолжал растворяться, пузырясь и шкварча, как яйцо на сковороде, казалось, что плоть на руках плавится до самых костей.

— Знаешь, что помогает в таких случаях? — спросил порезанный. — Вода. Простая холодная вода. Он направил широкий кран на руки Руперта.

— Точно, вода помогает, — подтвердил плосконосый.

Порезанный коснулся вентиля на кране.

— Повернуть его?

— Да, — ответил Руперт.

— Что «да»?

— Да, пожалуйста, сэр, пожалуйста, включите воду. Господи, как больно.

— По-моему, он назвал тебя «господом».

— Правда? — порезанный наклонился вплотную к Руперту. — Ты назвал меня господом? Я для тебя бог?

— Пожалуйста, — Руперт хрипел от боли. Его пальцы скрючились, а ногти как будто отслаивались.

— Ну, что, хватит? — спросил порезанный своего напарника.

— Пойдет.

— Вроде хватит, — порезанный повернул вентиль, и широкая струя холодной воды хлынула Руперту на кисти, смывая химикаты и немного облегчая боль. Он сгибал и поворачивал руки, чтобы полностью смыть едкую жидкость. До этого он по глупости делал то же самое, когда порезанный лил ему на руки кислоту.

— Смотри, чтобы хорошо смылось, — сказал плосконосый. — Иначе разъест кости.

Руперт тщательно ополоснул руки и разглядел их. От запястий до кончиков пальцев их покрывали красные ожоги, из которых сочилась кровь, мышцы ослабли. Ногти были на месте, но некоторые из них отходили от кожи, как чешуйки, готовые вот-вот отвалиться.

Руперта провели вверх по пыльной бетонной лестнице, а потом вниз по коридору из шлакоблоков. Он оказался в помещении без окон, где было пусто, за исключением тяжелого деревянного стула с кожаными креплениями для запястий и лодыжек. Тюремщики пристегнули Руперта к стулу и вышли.

Он просидел один очень долго, но, не имея часов, не мог точно сказать, сколько прошло времени: двадцать минут, час или больше. Руки у него дрожали, а в пальцах как будто оголились нервы. Он несколько раз взглянул на единственный предмет в комнате — заплесневелую зеленую занавеску, отделявшую часть помещения. Он не знал, сколько места было за ней, возможно, она просто закрывала стену.

Руперт сидел спиной к двери, поэтому, когда она наконец открылась, он не увидел тюремщиков, пока они не оказались перед ним. Порезанный поставил перед Рупертом складной карточный стол, а плосконосый принес стул и подвинул его к столу, чтобы сидящий мог смотреть на Руперта. Они ушли, не сказав ни слова.

Прошло много времени, прежде чем они вернулись. На этот раз их сопровождал мужчина в черной офицерской форме и фуражке. Слева у него на груди виднелись серебряный череп и две орденские планки с разноцветными лентами. Руперт часто видел такие у военных, но на служащих Департамента террора они были редкостью.

Этот мужчина был поменьше двух других, даже изящнее, с густыми светлыми волосами и глазами очень бледного голубого цвета. Он держал большую черную сумку, похожую на саквояж провинциального доктора. Мужчина поставил сумку на стол и сел. Он не смотрел Руперту в глаза и не обращал на него внимания.

— Капитан задаст тебе пару вопросов, — сказал порезанный. — Если ты будешь себя плохо вести, мы тебя накажем.

Порезанный и плосконосый (Руперт решил, что они были тюремными надзирателями) развернулись и вышли. Он услышал, как за ними закрылась дверь.

Худощавый капитан достал переносной экран и стал что-то читать на нем, держа прибор под таким углом, чтобы Руперт не видел текста. Несколько минут спустя капитан поднял глаза.

— Дэниэл Руперт? — спросил он.

— Да.

— Вы диктор на «Глобнет Лос-Анджелес».

— Да.

Капитан покачал головой.

— С вами, журналистами, всегда проблемы. Даже в нынешней ситуации вам нельзя доверять. Людям вроде вас почему-то кажется, что, раз в городе расклеены баннеры с вашими лицами, ваше мнение что-то значит.

Руперт не знал, что ответить, и промолчал.

— Ваши родители живут в Бейкерсфилде. Пенсионеры. Часто навещаете их?

— Иногда.

— Похоже, только изредка по праздникам. Почему?

— Потому что… Я сам не знаю.

— Как дела с женой?

— Отлично.

— Вы редко ее трахаете.

Руперт запнулся, не зная, что сказать.

— Она очень религиозна.

— Религиозные женщины трахаются. Я это постоянно наблюдаю.

— Мы не… У нас…

— Что такое?

— У нас есть проблемы.

— Вы только что сказали, что у вас отличный брак.

— Скорее обычный.

— Нет смысла лгать нам, — сказал капитан.

— У нас не самый счастливый брак. Какое это вообще имеет значение?

Впервые за все время капитан посмотрел ему прямо в глаза. В его бесцветном взгляде сквозило что-то холодное и змеиное.

— Вас проинформировали о правилах относительно вопросов.

— Да, сэр. Извините.

Капитан посмотрел куда-то мимо Руперта и коротко кивнул. Оказалось, что двое охранников не покидали комнату. Они схватили стул Руперта с обеих сторон, отнесли за занавеску и задернули ее.

Они наклонили стул спинкой к чану с мутной водой и окунули голову Руперта. Он попытался вырваться, но ремни были крепко затянуты и впивались в кожу. Его легкие запылали изнутри, он не успел вдохнуть перед тем, как очутился под водой.

Стул наклонили вперед и дали Руперту глубоко вдохнуть, а потом снова опустили его голову под воду. Легкие медленно поглощали воздух, и вскоре он снова почувствовал жжение.

Его подняли, и, едва вдохнув, он опять оказался под водой. На этот раз извиваясь от боли. Грязная жижа поглощала его, череп невыносимо сдавливало, казалось, что мозг взрывается от нехватки кислорода.

Пытка повторялась несколько раз, Руперта поднимали из воды за секунду до утопления.

Потом он услышал голос капитана: «Достаточно». Охранники подняли его стул, отнесли обратно к столу и поставили напротив капитана. Тот достал из саквояжа желтую пластиковую коробку, перемотанную оголенным медным проводом. Один из охранников взял у капитана коробку и прикрепил провода к голове Руперта. Они свисали по его промокшей футболке.

Надзиратели отошли к двери. Капитан достал желтую коробку поменьше и вытянул из нее антенну.

— Итак, — сказал капитан, — как бы вы описали свои отношения с женой?

— Ужасные, — ответил Руперт.

— Хорошо. Вот видите, как легко говорить правду.

— Да.

— А теперь расскажите мне, где вы приобрели консоль «СиноДин 8000 ИксР»?

— У старьевщика в китайском квартале.

— Как назывался магазин?

— Я не помню.

Капитан коснулся рычага на маленькой желтой коробке, и тело Руперта налилось болью. Каждая мышца напряглась, он сотрясался в спазмах, но кожаные ремни крепко удерживали его на стуле. Из-за воды, оставшейся на коже Руперта и пропитавшей его рваную футболку, электрические разряды распространялись по всему телу.

— Итак, — проронил капитан.

— Магазин в каком-то переулке. Кажется «Бамбук». Простите, простите. Я бы сказал, если б помнил.

— Зачем вы приобрели это устройство?

— Я хотел видеть общую картину.

— Общую картину чего?

— Мира. Что на самом деле происходит в мире.

— Разве вы, телеведущий, не знали, что происходит в мире?

— Я лишь сообщал официальную версию.

— Вы сообщали людям правду.

— Отчасти.

— Что это значит?

— Я сообщаю некоторые факты. Одну из версий. Я даже не знаю, как решается, что считать правдой, а что нет.

— И вы стали искать правду во вражеской пропаганде. Верно?

— Там не только пропаганда.

Тело Руперта прошил еще один электрический разряд. Он почувствовал, что у него на губах выступила пена.

— Любая антиамериканская информация — пропаганда, — сказал капитан. — Как может человек вашего положения этого не понимать? В военное время все мы должны держаться вместе. Вы нарушили основной принцип.

— Я все это скрывал, — ответил Руперт. — Я не пытался никому открыть глаза. Только хотел знать сам.

— Я видел, как это бывает. Сначала вам просто любопытно. Со временем вы стали бы пропагандировать вражеские идеи, стали бы в итоге террористом и начали бороться против собственной страны. Мы просто застали вас в процессе перерождения. Вы представляете угрозу для государства и граждан. Как, по-вашему, следует с вами поступить?

— Я не знаю.

— Что-что?

— Я сказал, я не знаю, сэр.

— Скажите мне вот что, мистер Руперт. Если бы врач обнаружил в вашем теле одну-единственную раковую клетку, вы бы хотели немедленно ее уничтожить или позволили бы ей преспокойно существовать, видоизменяя другие клетки?

— Я попросил бы ее вырезать, — прошептал Руперт. Силы вытекали из него.

— Громче.

— Я сказал, что вырезал бы ее!

— Значит, вы понимаете. Я врач, мистер Руперт, а вы раковая клетка. Моя задача — защитить тело. Понимаете?

— Да.

— Наши враги — бессердечные и бездушные убийцы. Они готовы умереть, лишь бы страдала наша страна. Вы можете жалеть их, если хотите. Это так же глупо, как жалеть ядовитую гремучую змею. Но, поверьте, они никогда не пожалеют вас. Ваше место здесь, среди соотечественников. Только здесь вы представляете хоть какую-то ценность. Мы боремся за выживание. Понимаете?

— Да.

— Теперь расскажите мне о своих отношениях с ведущим спортивных новостей, — капитан пробежал глазами по экрану, который держал на ладони. — С Салливаном Стоуном, настоящее имя — Кэрри Гристоун.

— Мы работали вместе.

— Вы иногда обедали вдвоем. У вас были общие секреты?

— Секретов не было, сэр. Мы просто перекусывали в кафе поблизости от студии.

— Почему вам нужно было остаться наедине? Что вы обсуждали?

— В основном работу.

По телу Руперта пробежал третий электрический разряд, и его подбросило на стуле, ремни на руках и ногах натянулись. Нервные окончания с хлопком взрывались, как перегоревшие лампочки.

— Еще раз, — сказал капитан.

— Нас объединяла… Не знаю, как это назвать… Ирония, не свойственная многим нашим коллегам.

— Ирония по поводу чего?

— По поводу нашего места в мире. Наверное, правильно сказать так.

— Вы имеете в виду работу журналистов на «Глобнете»?

— Да, сэр. Со временем замечаешь, что правда непостоянна, история меняется. Война на Филиппинах, без какого-либо объяснения, оказывается войной в Индонезии. И тому подобное.

— Естественно, факты со временем меняются.

— Да, сэр. Трудно объяснить, что я имею в виду. Мы рассуждаем о свободе и демократии, но одни и те же люди пожизненно остаются у власти. Мы рассуждаем о религии, но устраиваем войны по всему свету.

— Вы посещаете церковь Святого Духа?

— Да, сэр.

— Тогда вы должны понимать, что мы играем в мире особую роль. Мы боремся со злом.

— Да, сэр.

— Идем дальше. Вы когда-нибудь трахали Салливана Стоуна?

— Нет.

— Вы когда-нибудь совершали в отношении его акт мужеложства?

— Нет, сэр.

— Вы когда-нибудь позволяли ему совершать акт мужеложства в отношении вас?

— Нет.

— Вы подозревали в нем инакомыслие?

— Это несложно заподозрить.

— Почему вы не сообщили об этих подозрениях своему работодателю? Нельзя допускать, чтобы публичное лицо вело себя безнравственно. Это разрушительно для республики.

— Да, сэр.

— Я задал вопрос.

— Я не знаю, сэр.

Руперта еще раз ударило током. Его позвоночник извивался и трепетал, как флаг на ветру.

— Я должен был донести на него, сэр, — проговорил Руперт, хватая ртом воздух. — Я не хотел ломать ему жизнь ложными обвинениями, сэр.

— Если бы обвинения оказались ложными, ему нечего было бы бояться. Согласны, мистер Руперт?

— Наверное, сэр.

— Я жду более четкого ответа.

— Нет, сэр. Ему нечего было бы бояться.

— Передо мной кадры видеозаписи, сделанной, когда мистер Стоун в последний раз приходил к вам домой. Вы вдвоем спускались в подвал. Это было в апреле. Какова была цель его визита?

— Я не помню, сэр.

Капитан снова взялся за желтый пульт.

— Ему было страшно, — быстро ответил Руперт. — Он думал, что вы следите за ним.

— Он думал, что я слежу за ним?

— Департамент террора.

— Почему в этих обстоятельствах он обратился к вам?

— Не знаю, может, он думал, что я ему посочувствую.

Капитан кивнул и откинулся на спинку стула. Он долго оставался в таком положении, разглядывая Руперта бесцветными глазами, как будто обдумывая, стоит ли утруждаться преследованием такой добычи.

— Именно об этом я и говорил, — произнес капитан после паузы. — Видите? Салливан Стоун был инакомыслящим. Он дурно повлиял на вас.

— Я не уверен, что это правда.

— Почему нет?

— Мы не говорили прямо о… Политике или подобных вещах.

— Сомневаюсь. Но на ранних этапах это и не обязательно. Процесс идет постепенно. Продуманное выражение лица или жест в нужное время. Неодобрительное замечание в адрес нашего дорогого президента. Понимаете?

— Да, сэр.

— Ваш работодатель, разумеется, получит выговор за трудоустройство инакомыслящих. Я думаю, так все и было. Салливан Стоун был безнравственным и опасным человеком. Он сочувствовал врагу и призывал вас к тому же. Верно?

— Сэр, я не думаю, что все дело в Салли…

На этот раз удар тока оказался гораздо сильнее. Руперт скрипел зубами, его губы скривились и обнажили десны. Ему казалось, что глаза сейчас выпадут из глазниц.

— Итак, — сказал капитан, — я утверждаю, что Салливан Стоун склонял вас к идеям и действиям, характерным для террористов. Это верно?

— Да, да, сэр. Совершенно верно.

— Да, это в основном вина мистера Стоуна. Обдумайте это. Тщательно обдумайте. Мы еще поговорим, — капитан встал из-за стола, собрал приборы в саквояж и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.

Глава 11

Руперта, все еще мокрого по пояс, вернули в ледяную камеру, где он трясся от холода, пока не провалился в коматозный сон.

Он потерял счет дням и ночам и даже не мог определить время суток. Охранники непредсказуемо вытаскивали его из камеры и вели на очередной допрос с капитаном, избивали без всякой причины и иногда водили в грязный туалет в конце коридора. Руперта будили громкие пронзительные звуки, которые, бывало, не замолкали часами, сводя его с ума. Никто не лечил его руки, и раны от ремней оплетали ладони, пальцы и кисти черными рубцами. Руперт ни разу не видел других заключенных.

Капитан снова и снова задавал ему вопросы о политических и религиозных убеждениях, а еще долго и пристрастно расспрашивал Руперта о мельчайших подробностях его сексуальной жизни и предпочтениях. Руперт не знал, требовалось ли это, чтобы доказать его инакомыслие, сломить психологически или просто было навязчивой идеей капитана.

Через какое-то время капитан снова заговорил о Салли. Для начала он еще раз включил запись визита Салли, которая явно была сделана с экранов в доме Руперта.

— Мистер Руперт, нам неизвестно, что произошло у вас в подвале, — сказал капитан…

— Я сказал вам, что Салли было страшно.

— И чего именно он хотел от вас?

— Он хотел… Он думал, я могу помочь ему. Спрятать его.

— Почему же он так думал?

— Не знаю. Наверное, он был в отчаянии.

— И что вы сказали?

— Я сказал, что ничего не смогу для него сделать. К тому времени ему уже никто не мог помочь.

— Вы отвернулись от него?

— Я просто сказал ему правду.

— Но вы хотели помочь. Вы сочувствовали ему, даже зная, что он безнравственный отщепенец. Вы бы помогли ему, будь это в ваших силах.

— Я жалел его, но не рискнул бы своей жизнью, чтобы его защитить. Мне следовало думать о Мэдлин, — Руперт надеялся выяснить, что сделали с Мэдлин, но тюремные правила не позволяли ему спросить об этом.

— Вы уверены, что больше ничего не произошло? — поинтересовался капитан, игнорируя невысказанный вопрос Руперта.

— Ничего. Мы пробыли там всего минуту. Я попросил его больше не приходить.

Тело Руперта пронзил мощный электрический разряд.

— Вы знаете, как мы относимся ко лжи, мистер Руперт.

— Да, сэр.

— Сейчас я облегчу вам задачу.

Капитан потянулся к саквояжу и достал прозрачный пакет для вещественных доказательств. Внутри лежал бумажник Руперта — тонкая квадратная коробка с экраном для звонков и небольшими отделениями для купюр и разных мелочей. Отделения были открыты и пусты.

Капитан опустил пакет на стол и положил рядом еще один. В нем была пластиковая карточка с длинным прямым номером из букв и цифр.

— Где вы это взяли? — Капитан указал на карточку.

— Не знаю.

Руперта опять больно ударило током.

— А теперь? — спросил капитан.

— Не помню.

Второй разряд был еще сильнее.

— Почему вы по-прежнему пытаетесь лгать, мистер Руперт? Вы так до конца и не усвоили правила? Думаете, мы не выяснили, что это за номер? Мы знаем, кому он принадлежит.

— Тогда вы знаете больше меня, — сказал Руперт. Он вздрогнул, ожидая нового удара током, но капитан то ли поверил ему, то ли устал пытать.

— Давайте кое-что проясним, мистер Руперт. Ваша жена все еще в заключении. Мы арестуем ваших родителей через десять минут, если пожелаем. Хотя вряд ли они будут держаться тут так же хорошо, как вы. Что касается вас… Вы знакомы с угольной промышленностью?

— Нисколько, сэр.

— Вы быстро научитесь. Я постоянно получаю запрос на рабочую силу из трудового лагеря для гражданских лиц в Западной Виргинии. Не знаю, что там творится, но им вечно требуются новые люди. Что касается вашей жены, нам всегда нужны рабочие руки для очистки реактора Команчи-Пик. Вы помните взрыв на Команчи-Пик?[9]Возможно, вы рассказывали о нем в новостях.

— Тогда я еще был стажером.

— У восьмидесяти трех процентов рабочих на Команчи-Пик в течение года развиваются злокачественные опухоли. Там тоже постоянно нужно свежее мясо.

Руперт не мог ответить. Он пытался отделаться от образа Мэдлин, беззубой, лысой и иссушенной радиацией.

— Готовые наряды на работу лежат у меня на столе, — продолжал капитан. — Мне осталось только подписать их, и вас с женой сегодня же погрузят в поезда, разумеется, разные. В пять утра по восточноевропейскому времени вы уже будете трудиться. Понятно?

— Да, сэр.

— Вполне вероятно, что я отправлю вас в эти лагеря. У вас есть только один способ этого избежать. Хотите знать, какой?

— Да, сэр.

— Мистер Стоун явно хотел, чтобы вы связались с этим человеком. — Капитан постучал по пакету с вещдоками. — Нам нужно, чтобы вы это сделали. На время этого разговора вам разрешается задавать вопросы.

— Почему вы хотите, чтобы я это сделал?

— Вопрос не принимается.

— Ладно, извините. Что я должен сказать, когда позвоню?

— Вы сделаете все, что потребуется, чтобы войти к нему в доверие. Мы полагаем, что ему известно местонахождение цели класса А — человека, арест которого является приоритетной задачей нашего ведомства. Возможно, со временем он даже выведет вас на этого человека. Присмотритесь к нему внимательно. Мы хотим, чтобы вы выяснили, где он находится.

Капитан положил экран на стол и повернул его, чтобы Руперту было хорошо видно. На экране появилась фотография мужчины в профиль и анфас, скорее всего, сделанная в полицейском участке. На снимке был здоровяк примерно сорока лет, похожий на растолстевшего футбольного нападающего, с густыми неухоженными усами и всклокоченной бородой. Он носил длинные волосы, но на макушке у него виднелась морщинистая плешь, на которой Руперт разглядел старую татуировку, похожую на царапины или куриные следы.

Руперт прочитал написанное под фотографией:

Имя: Холлис Вестерли

Клички: Джордж Вест, Тандервульф-Зед (киберимя)

Дата рождения: 3 марта 1983, Меридиан, штат Миссисипи

Осужден за хранение наркотиков, Овенсборо, штат Кентукки

Осужден за нападение/вооруженное ограбление, Детройт, штат Мичиган

Состоит в следующих группировках: Церковь Белого Создателя, Арийские Национал-Социалисты… (подробнее по ссылке).

Рядом с фото мигали два окна: ВОЗРАСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ и ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ/ТАТУИРОВКИ. Руперт коснулся второго окна, и вместо снимка мужчины появилась дюжина крупных фотографий его татуировок: на плече был воющий волк и еще больше отметин, напоминающих царапины, на икре — символ, похожий на свастику, но с тремя лучами, а на спине — настоящая свастика в кольце огня.

— Не понимаю, — сказал Руперт, — как Салли мог связаться с таким типом?

— На свете всякое бывает, — ответил капитан. — Я не говорил, что ваш инакомыслящий друг знал его лично.

— Почему этот человек вас так интересует?

— Он цель класса А. Представляет угрозу для государства.

— Какого класса я?

— Класс D. Небольшая помеха.

— Рад слышать. Что будет, если я соглашусь позвонить по номеру на карточке и попробую найти этого старого скинхеда?

— Тогда я взмахну волшебной палочкой, и вы станете жить, как раньше, — ответил капитан. — Мы отпустим вас. Отпустим вашу жену.

— Вы снимете все обвинения?

— Мы отпустим вас с очень строгим предупреждением и будем пристально следить за вами, но вы этого не заметите. Вы приведете нас к цели, снова станете послушным высоконравственным гражданином и больше никогда о нас не услышите.

— Наверное, сейчас здесь должен присутствовать мой адвокат.

— Мы не заключаем письменных соглашений.

— Откуда мне знать, что вы сдержите слово?

— Вы можете согласиться или отправиться в трудовой лагерь.

— Выбор невелик. — Руперт задумался. От него требовалось всего лишь помочь им арестовать человека, который явно представлял опасность. Отказавшись, он обречет себя на кромешный ад. — Я сделаю это.

— Не хотите подумать?

— О чем тут думать?

Капитан улыбнулся, но его бесцветные глаза оставались пустыми и безжизненными. — Вы правы. Легкий выбор, правда? Надеюсь только, что, наслаждаясь жизнью на воле, вы не вообразите, что улизнули от нас. Вы должны выполнить задание, или мы вернемся за вами.

— Я понимаю, сэр.

Капитан долго разглядывал Руперта, а потом нажал на кнопку «ВОЗРАСТНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ» на экране. Лицо Холлиса Вестерли переменилось: щеки обвисли, волосы стали длиннее и поседели, а лысина увеличилась.

— Посмотрите внимательно, мистер Руперт. Свяжитесь с нами, когда найдете этого мужчину. Если вы нажмете на кнопку «погода» на экране своего бумажника, а потом выберете значок «прогноз для лыжных прогулок», мы немедленно получим сигнал. Вот и все, что от вас требуется. Понятно?

— Да, сэр.

— Мы ценим вашу готовность сотрудничать. — Капитан встал и собрал со стола вещи, включая бумажник Руперта, и двинулся к двери. — Вы увидите, что мы щедры к друзьям настолько же, насколько суровы к врагам.

Он вышел из комнаты, и через минуту охранники отстегнули Руперта от стула. На этот раз его не вернули в ледяную камеру, а провели на два пролета вверх по лестнице, а затем вниз по коридору со множеством высоких дверей. Руперт попал в комнату без окон, с бетонными стенами. Там были койка с матрасом, раковина и чистый унитаз. Через несколько минут после того, как Руперта заперли в комнате, в двери открылась заслонка и на полу появилась пластиковая тарелка, накрытая фольгой.

Руперт поднял тарелку и снял фольгу. Под ней оказалась горячая еда: жареная курятина, запеченный картофель, брокколи и морковь. Ему дали даже банку охлажденной газировки. Он много дней мучился от голода, и теперь как будто попал на пир. Голод был второй по тяжести физической пыткой, но в эту минуту он затмил все остальное.

Руперт жадно набросился на свою награду.

Глава 12

Руперт уснул на матрасе, который казался пуховой периной после бесчисленных ночей на ледяном бетонном полу. Он очнулся на заднем сиденье движущегося автомобиля. Его везли в желтом такси. Водитель поглядывал на Руперта в зеркало заднего вида, их разделяла прозрачная панель.

— Проснулся? — спросил таксист. — Ты почти дома. Не волнуйся.

Руперт почувствовал, как его ноздри и глотка наполняются кислой вонью. Из вентиляционных отверстий у него над головой тоже хлынул кислый воздух. Небо было темно-синим, как перед рассветом или сразу после заката.

— Куда вы меня везете?

— Я же сказал, ты почти дома. Разбудил тебя как раз вовремя. Приехали, приятель.

Фары такси осветили открывающиеся ворота, и машина въехала в поселок Руперта. Он догадался, что это было не обычное такси — Департамент террора использовал такой транспорт, чтобы незаметно перевозить людей.

Они остановились перед домом Руперта.

— Не забудь про уговор, — сказал таксист. — Меня просили напомнить. Сам я ничего про это не знаю, но советую тебе его не нарушать. Ведомство не любит ненадежных людей.

— Я все сделаю, — ответил Руперт. Он вынул из кармана бумажник. — Я должен заплатить?

Таксист рассмеялся:

— Все оплачено. Тебе пора. Симпатичный дом.

Дверь со стороны Руперта открылась. Он старался не показать своего ликования, выбираясь из машины. Встав на дорожку, он покачнулся на ватных ногах. Наверное, таксист накачал его снотворным. Руперт понятия не имел, в какой тюрьме его держали и как далеко она находилась.

Дверь закрылась, и такси направилось к выходу. Небо уже немного посветлело, значит, на дворе утро, а не вечер. Руперт поковылял к двери, он смутно ощущал, что на шее что-то висело и болталось при каждом движении. Когда над дверью зажегся автоматический свет, он разглядел на себе гирлянду из искусственных цветов. Его одели в нелепый наряд: гавайскую рубашку и шорты, как будто он только что вернулся из отпуска на тропическом острове.

Дверь открылась, и Руперт вошел в дом. Все выглядело в точности, как раньше. Его дом не обыскали и не перевернули вверх дном, как жилище Салли. Казалось, Руперт никуда и не отлучался.

— Мистер Руперт, вас ожидает срочное сообщение, — сообщил дом приятным женским голосом.

Руперт добрел до гостиной и свалился на диван перед видеоэкраном.

— Покажи сообщения.

На экране появилось больше десятка сообщений, но одно из них горело красным — от Джорджа Болдуина, агента Департамента террора, приставленного в «Глобнет».

— Проиграй срочное сообщение, — сказал Руперт.

Лицо Болдуина увеличилось, заняв всю стену, и ожило. Он лучезарно улыбался.

— Дэниэл, — сказал он, — это Джордж Болдуин с работы. Мы надеемся, что ты отлично отдохнул, и ждем тебя в офисе в понедельник. Приди в себя за выходные и не забудь нанести мазь на ожоги от медуз. Хорошего дня и передавай от меня привет жене!

Сияющее лицо Болдуина замерло, а потом исчезло.

Пришибленный после снотворного Руперт забыл о Мэдлин, но сейчас его охватила паника. Они могли сделать с ней что угодно: оставить в заложниках, чтобы шантажировать его, или покалечить в назидание мужу.

— Мэдлин! — закричал он. Он попытался подняться наверх, но не мог удержать равновесия и проделал большую часть пути на четвереньках. Он преодолел коридор, шатаясь и держась за стену, чтобы добраться до спальни.

— Мэдлин?

Войдя, он вспомнил спальню Салли: вспоротый матрас, следы крови и клок волос на кроватной стойке.

В спальне был порядок. Мэдлин спала на привычном месте, закутавшись в одеяло. Руперт сел рядом с женой и откинул одеяло, чтобы рассмотреть ее. У нее на лице не было побоев. Он проверил обе ее руки: никаких черных шрамов. Похоже, она была невредима.

Руперт коснулся ее темно-рыжих волос, наклонился и поцеловал в щеку.

— Я люблю тебя, Мэдлин, — прошептал он. Хоть это и не было чистой правдой, Мэдлин была ему ближе всех во все более враждебном мире, он готов был защищать и опекать ее и не хотел, чтобы ей причинили вред. Они оба пережили кошмар и вместе смогут оправиться от него.

— М? — Мэдлин открыла глаза и злобно посмотрела на Руперта. Она принялась хлестать его по лицу обеими руками. — Уйди! Не трогай меня!

Пораженный Руперт едва смог уклониться от ударов, отодвинувшись в дальний угол кровати.

— Прости, Мэдлин. Не знаю, что они делали с тобой, но теперь все в порядке. Что с тобой?

— Они мне все рассказали, Дэниэл.

— Что все?

— Не строй из себя невинность. Они рассказали мне про нее.

— Про кого?

— Ты знаешь, про кого, Дэниэл, — ее зеленые глаза пылали. — Про твою… любовницу. Как ты мог со мной так обойтись?

— Я не понимаю, о чем ты, Мэдлин. — Руперт не спал ни с кем, кроме нее, после свадьбы. — Мэдлин, у меня никого нет.

— У них есть видео! — прокричала она. — Я видела, как ты… Делал мерзкие вещи с этой черной уродиной. Противоестественные вещи. Ты делал это в противоестественные места, Дэниэл. — Мэдлин посмотрела на ширинку его шорт, ее губы задрожали, и она отвернулась, отгородившись копной рыжих волос. — В места, которые Господь не предназначил для этого.

— Это неправда, Мэдлин. Они могут подделать видео. Это проще простого. Нельзя верить всему подряд, только потому, что это показали на экране.

— Что это значит? Тебя показывают каждый вечер. Я так понимаю, в новостях тоже врут.

— Чаще всего.

Она вскрикнула и швырнула Руперту в лицо подушку. Он не стал защищаться. Ей хотя бы хватило ума бросить декоративную подушку, расшитую пуговицами и бусинами. Они оцарапали Руперту щеку.

— Мэдлин, я не вру. Я никогда тебе не изменял.

— Они мне рассказали. Я знаю, что изменял.

— Почему ты им веришь?

— Мы должны верить им, Дэниэл.

— Даже после того как эти люди похитили нас из нашей собственной кровати? Тебя допрашивали? Что они с тобой делали?

— Я не хочу об этом говорить.

— Мэдлин…

— Я вообще не хочу с тобой говорить. — Она села, оперевшись на спинку кровати и завернувшись в одеяло. — Мне нужно обсудить это со своим консультантом в церкви. А пока тебе лучше поспать в комнате для гостей.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить об этом?

Мэдлин молча посмотрела на него, ее губы сомкнулись в неподвижную жесткую линию. Руперт встал и пошел в спальню на первом этаже. Он лежал, не накрываясь, на кровати среди декоративных подушек и не мог уснуть. Через пару минут он понял, что Мэдлин была одета в яркую цветастую блузу и длинную юбку из травы.

Руперт проснулся на боку, его правая рука онемела. В окно гостевой комнаты пробивался дневной свет. На минуту ему показалось, что все это сон и он снова очнется в ледяной камере, но потом он вспомнил, почему его отпустили домой.

Он сел, отвернулся от окна и спросил:

— Который час?

— Без шести минут одиннадцать утра, — ответил, как всегда, жизнерадостный женский голос.

— Какое число?

— Суббота, 23 июня 2035 года.

— Спасибо. — Он встал и потянулся. — Мэдлин дома?

— Нет. Согласно ее расписанию, она на встрече ремесленной группы в церкви. Желаете с ней связаться?

— Нет, не надо. Сделаешь кофе?

— Я бы с удовольствием, мистер Руперт, но кофеварка не готова.

— Ну, и бог с ней.

Руперт принял горячий душ, соскребая с себя грязь, накопившуюся за дни и ночи в тюрьме. Он даже воспользовался ароматным мылом Мэдлин и скрабом из виноградных косточек, чтобы дочиста оттереть кожу.

После этого он скитался по комнатам, не зная, чем себя занять. Он посчитал, что пробыл в тюрьме всего девять дней, хотя по его ощущениям прошло больше года. Привычные стены и мебель в доме казались чужими. Прежде он считал свой дом надежным местом, защищенным стенами и цифровой охранной системой, но теперь понимал, что чувство безопасности было обманчиво. Самые опасные люди могли явиться к нему в любое время. Можно было жить без всякой охраны, как Салли.

В обычный день Руперт отправился бы играть в гольф, но сегодня у него в расписании ничего не было. Да ему и не хотелось покидать дом. Мир казался полным опасностей. Он не понимал, как Мэдлин заставила себя поехать в церковь, если она и правда была там.

Он достал бумажник из своих дурацких шорт. Все содержимое заменили, даже наличных как будто прибавилось. Он вынул пластиковую карточку, которую ему дал Салли, и посмотрел на загадочный набор цифр и букв.

Салли сказал, что этот человек был его ближайшим другом, и очень переживал за него. Если Руперт с ним свяжется, это привлечет внимание Департамента террора. Конечно, Департамент и так следил за ними обоими.

Руперт вспомнил обещание Салли: «Он даст тебе то, чего ты всегда хотел». Он так и не понял тогда, что это значило.

Большую часть дня Руперт провалялся на диване в гостиной перед экраном, слушая музыку и смотря кино. Он специально не включал новости: там была только путаница и ложь.

Мэдлин вернулась домой вечером. Ее макияж растекся, а сияющие глаза потускнели. Руперт никогда не видел ее такой. Она села в кресло напротив него.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я… — Мэдлин заговорила тихим голосом, но потом прокашлялась и продолжила четким деловым тоном, как будто диктовала текст стенографисту: — Я встретилась со своим консультантом и рассказала ей о наших проблемах.

— Ты ей все рассказала?

— Конечно, нет. По-моему, все думают, что мы ездили в отпуск, поэтому я не стала их разубеждать. Мы поговорили… О другой женщине.

Руперт хотел снова объяснить, что никакой другой женщины не существует, но передумал при виде непроницаемого решительного лица Мэдлин.

— Она объяснила, что развод — всегда грех, и женщина обязана сохранять брак. Я не знаю, смогу ли снова доверять тебе, Дэниэл, но мы должны оставаться вместе.

Дэниэл одновременно испытал облегчение и разочарование. Где-то в глубине души он, похоже, надеялся, что Мэдлин от него уйдет, но она никогда бы не поступила вопреки церковным правилам.

— И чего же ты хочешь? — спросил Дэниэл.

— Она сказала мне, что лучший способ восстановить разрушенные отношения между супругами — вспомнить о цели брака, произвести на свет новую жизнь.

— Ты хочешь ребенка?

— Я хочу четверых.

— Что?

— Мы слишком долго откладывали рождение детей, это ненормально, Дэниэл. Мне почти тридцать. Мы обязаны иметь детей, и вообще мне надоело терпеть насмешки молодых матерей из церковных групп. Я хочу иметь много детей, чтобы никто не мог к нам придраться. Если правильно рассчитать время, мы успеем завести как минимум четверых. Консультант сказала, что с детьми я буду так занята, что у меня не останется времени на эгоизм и размышления о собственных чувствах. Вот как мы поступим, Дэниэл: я пойду к врачу в понедельник, чтобы он составил календарь, и ты сделаешь мне ребенка.

— У меня есть выбор?

— Выбор у тебя был до того, как мы поженились.

Руперту нисколько не нравилась эта затея. За ними зорко следил Департамент террора, и рождение детей сделает их еще уязвимее. Ради детей им придется стать покорными гражданами. Наверное, так и было задумано.

— Мэдлин, вряд ли ребенок сможет решить наши проблемы.

— Меня не интересует твое мнение. Твой долг перед Богом — производить детей, а мой — вынашивать их.

Минуту они просидели в тишине, и Руперт тихо спросил:

— Что они делали с тобой?

— Я не хочу об этом говорить.

— А я скажу тебе, что они делали со мной. Они чуть не утопили меня. Пытали током. Избивали до полусмерти. Они держали меня в ледяной камере…

— Не желаю знать! — закричала Мэдлин. Она вскочила со стула. — Может, они наказывали тебя за грехи. Ты не думал об этом? Не думал, что заслужил это?

— Нет, я об этом не думал.

— Они сказали, что ты сексуальный извращенец. У них были доказательства. Они вынудили меня снова и снова клясться, что я заставлю тебя вести чистую и нравственную жизнь. Этим я и займусь. Отныне мы будем нормальной семьей. — Мэдлин вышла из комнаты размашистым шагом и направилась к лестнице. Ее высокие каблуки стучали по паркету в прихожей.

Руперт уставился на выключенный экран посреди комнаты, похожий на плиту из полированного вулканического стекла. С экрана смотрело его собственное темное отражение.

Он думал, что дело не только в постоянной слежке, секретных законах, всесильных ведомствах, не только в церкви, слившейся с государством, и повсеместной пропаганде, которой невозможно сопротивляться. Все это важные инструменты, но безграничную власть правительство получало, когда проникало в личные отношения, использовало идеологию, чтобы отделить сомневающихся от семьи и друзей. Если человеку хотелось близости с кем-то или успеха в жизни, он должен был играть по правилам. Если долго притворяться, что веришь чему-то, в конце концов проще искренне поверить, особенно когда единственная возможность заслужить одобрение окружающих и материальное благополучие — разделять предписанные убеждения.

— Вы знаете свое дело, ребята, — сказал он темному отражению в телевизоре. Оно пристально смотрело на него и молчало.

Глава 13

В понедельник перед эфиром гример замазала Руперту ссадины на лице, раны на руках и покрыла его кожу автозагаром. Один из продюсеров повесил ему на шею гирлянду из пластмассовых цветов и сказал, что сегодня снимут небольшую «импровизацию» о недавнем отпуске Руперта. Импровизация предполагала, что ведущие разыграют заранее написанный непринужденный разговор. Зрителям нравится, что дикторы «Глобнет» — обычные живые люди.

Руперт уселся между Амандой Грин и молодым пижоном, который теперь вел спортивную рубрику, дождался конца заставки и прочитал:

— Добрый вечер! Вы смотрите вечерние новости «Глобнет Лос-Анджелес». С вами снова Дэниэл Руперт. Я вернулся из отпуска на Сент-Люсии[10], где провел потрясающую неделю.

Дэниэл удивился: кажется, цветочные гирлянды носят на Гавайях, а не на Карибских островах. Почувствуют ли зрители подвох?

— Похоже, кое-кто не хотел возвращаться на работу, — Аманда произнесла свою реплику совершенно естественным тоном. Перед Рупертом возникали в воздухе указания режиссера, написанные крупным голографическим шрифтом. Он должен был изобразить, будто только что заметил гирлянду у себя на шее.

— Ого, — выдохнул Руперт, поддев пластмассовый цветок одним пальцем, — кажется, я забыл, что каникулы кончились!

— Такое со всеми бывает по возвращающим на работу понедельникам, Дэниэл, — сказала Аманда.

— Это правда, Аманда, — Руперт продемонстрировал свою очаровательную профессиональную улыбку. — Перейдем к новостям. Важное сообщение из городской администрации. В этом году четвертого июля состоится самый масштабный парад в истории. В нем примут участие танки под управлением наших отважных бойцов из Форт-Ирвина[11], а пилоты-асы с базы ВВС в Лос-Анджелесе покажут зрелищное выступление в воздухе. По случаю праздника на бульваре Сансет будет вывешено десять тысяч флагов. — Появилось видео, на котором рабочие развешивали украшения, и Руперт продолжил на фоне развевающихся флагов: — Полиция обещает очистить улицы от бездомных и наркоманов, чтобы сделать парад безопасным для добропорядочных граждан.

После записи Руперт увидел на своем зеленом рабочем столе записку: его вызывал Джордж Болдуин. Он поплелся по широкому коридору, спрятав руки в карманы, чтобы не выдать дрожи. Кабинет агента находился в конце коридора. В отличие от других кабинетов стекла там были непрозрачными. Руперту казалось, что с каждым шагом его тело тяжелеет. Неужели он уже разозлил Болдуина?

Когда Руперт приблизился к закрытой двери из темного стекла, перед ним возникло светящееся женское лицо, как будто вынырнуло из толщи воды. Это была цифровая ассистентка Болдуина.

— Добрый день, мистер Руперт, — сказала она.

— Меня вызвали к Джорджу, — ответил Руперт.

— Минуточку, — красивое лицо исчезло в темноте и снова появилось через несколько секунд. — Входите, пожалуйста. Мистер Болдуин готов вас принять.

Стеклянная дверь отъехала.

Сквозь затемненное стекло из кабинета Болдуина хорошо просматривался весь коридор. Оставшиеся три стены представляли собой экраны от пола до потолка. Сейчас на них были изображены картины, Болдуин, похоже, очень любил Иеронима Босха. Всю стену за рабочим столом занимала эмблема Департамента террора: парящий серебряный орлан высотой шесть футов. Руперт вздрогнул при виде него.

Болдуин встал с лучезарной улыбкой и пожал Руперту руку, сжав ее чуть крепче, чем было принято. На лацкане черного пиджака Болдуина был приколот серебряный череп, и Руперт старался не смотреть него. Он помнил, как сияющий череп говорил с ним в сети. Хозяин кабинета выглядел солидно, был выше, крупнее и без сомнения сильнее Руперта.

— Дэниэл! — радостно воскликнул Болдуин, как будто приветствуя старого приятеля, хотя прежде они почти не разговаривали. — Здорово, что ты вернулся. Присаживайся.

Руперт подчинился и сел к широкому черному столу напротив агента Департамента террора.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Болдуин. — Воды? Кофе?

— Нет, спасибо. — У Руперта задрожали колени, а на руках отозвались болью раны, скрытые тональным кремом.

— Я так обрадовался, когда мой начальник сообщил, что теперь ты работаешь на нас. Знаю, насчет тебя были некоторые сомнения, в военное время приходится всех подозревать, но я сказал им: «Нет, только не Дэниэл Руперт. Он добропорядочный человек, настоящий патриот, который подчиняется правительству. Он с радостью выручит нас. Я работал с этим парнем, изучил его и думаю, он сделает все, о чем попросит родина».

Болдуин хлопнул по блестящей столешнице при слове «изучил», и Руперт чуть не подскочил в кресле.

— Спасибо, мистер Болдуин.

— Называй меня Джордж.

— Джордж, — повторил Руперт. — Все мы должны помогать нашим отважным бойцам.

— Совершенно верно. Мы живем в опасное время, Дэниэл. Враги повсюду: за границей и среди нас. Как тебе известно, задача моего ведомства — поиск внутренних врагов. Теперь и ты сможешь внести свой вклад в общее дело. Знай, что я рядом, если понадобится помощь.

— Спасибо, Джордж. Я очень благодарен. Не знаю, почему именно меня выбрали на эту роль, но конечно, я рад сделать для своей страны все, что могу.

— Мы тебя не выбирали. По-моему, лучше бы ты занимался работой и семьей, как любой добропорядочный гражданин. Это они выбрали тебя, и нам пришлось подчиниться.

— Кто «они»?

— Враги государства. — Болдуин пренебрежительно махнул рукой.

— Не понимаю.

— Вот поэтому ты и подходишь для такого задания, Дэниэл. Тебе не полагается много знать, чтобы правдоподобно сыграть свою роль.

— Ты имеешь в виду поимку того неонациста?

— Именно. — На стене показался состаренный портрет Холлиса Вестерли с седыми волосами и остекленевшими, словно у трупа, глазами. — Должен заметить, — продолжал Болдуин, — это опасная работа. Ты столкнешься с разнообразной вражеской пропагандой. Я уверен, что ты не поддашься, но считаю своим долгом предупредить.

— Расскажи мне побольше об этом человеке, почему вы хотите, чтобы я…

— Это не обязательно. По правилам, тебе не нужно ничего знать. Так ты будешь вести себя более естественно.

— Ладно.

— Конечно, это трудно понять. Просто соглашайся на все, что они предложат. Ты уже пробовал с ним связаться?

— Вообще-то нет. Я еще прихожу в себя после… отпуска, взял паузу на выходные.

— Пожалуй, это разумно. Нужно, чтобы ты был в отличной форме. Советую подождать еще денек-другой, но не больше. Надо ковать железо, пока горячо.

— Понимаю.

— Мы вплотную подобрались к логову врага, Дэниэл. Тебе осталось только выманить его оттуда. Запомни, ты должен связаться с ними, притвориться, что поддерживаешь их, и соглашаться на любые их предложения. Узнай про Вестерли все, что сможешь. Есть еще вопросы?

У него была тысяча вопросов, но Болдуин не стал бы на них отвечать. Руперту хотелось только одного — поскорее уйти из этого кабинета.

— По-моему, я понял, что вам нужно.

— Прекрасно. Тогда не смею тебя задерживать. Помни, я на связи в любое время дня и ночи.

— Спасибо, Джордж.

* * *

Во вторник вечером Руперт с наслаждением пропустил обсуждение Апокалипсиса. Лиам О’Ши может сколько угодно скулить и стонать. Руперта уже выволокли из дома среди ночи, пытали и завербовали. Мелкие доносы О’Ши ему больше не страшны.

Когда Руперт припарковался возле видеотерминала на бульваре Сепульведа, его ликование рассеялось. Он выбрал дешевое видеокафе в грязном бетонном аду Ван-Найса[12], чтобы не встретить знакомых.

Девушка с пирсингом и синими косами, которая взяла у Руперта деньги на кассе, не узнала его. Вряд ли она смотрит местные новости. Ее внешность напоминала о свободе, царившей в Калифорнии в прежние времена. Если бы она жила и работала в более приличном районе, ее обвинили бы в инакомыслии только за один внешний вид. Но по-настоящему бедным и бесправным разрешались некоторые вольности. Может, потому что такие люди не могли ни на кого повлиять, а может, как подозревал Руперт, потому что это помогало держать более благополучных граждан в надлежащем страхе. Ведущим и гостям ток-шоу требовались мишени для критики и примеры морального разложения.

В кафе было много мулатов, которых Руперт давно отвык видеть в повседневной жизни. Мужчины из его церкви назвали бы их «людьми сомнительной крови». Посетители толпились перед телеэкранами, выпивали и курили. Когда Руперт проходил мимо, они замолкали и разглядывали его. Он постарался одеться как можно скромнее, но фирменные джинсы и синяя оксфордская рубашка, пусть даже мятая и незаправленная, выглядели, как шелковая мантия по сравнению с жалкими обносками местных.

Он сел в оплаченную видеокабину, огороженную с двух сторон ветхими жалюзи. За спиной Руперта не было перегородки, и любой, проходя мимо, мог увидеть, чем он занимается.

На экране высотой всего восемь дюймов мельтешила реклама онлайн-магазинов. Руперт взял салфетку и протер испачканный монитор.

— Ручной набор, — сказал он. На узкой полке перед устройством появилась двухмерная проекция классической клавиатуры, а на самом экране открылось пустое окно. Руперт достал из бумажника пластиковую карточку и перепечатал длинную последовательность цифр и букв. Он перевел дыхание. Убогое кафе и ручной набор служили уловкой, чтобы скрыть звонок от Департамента террора. Эта хитрость предназначалась для «близкого друга» Салли, который ответит на звонок. Руперт лгал этому человеку еще до того, как заговорил с ним.

Он нажал кнопку «ВОЙТИ».

В пустом окне отобразилось: «СОЕДИНЕНИЕ». Внутри первого окна открылось второе, меньшего размера, с той же надписью, потом третье внутри первых двух… После мучительно долгого ожидания в самом маленьком окне возник текст: «КТО ЭТО?»

Руперт подумал. Как бы он представился, если бы скрывался от агентов?

Он напечатал: «ДРУГ».

Через несколько секунд пришел ответ: «ВОСКРЕСЕНЬЕ ВЕЧЕР. СТАДИОН НИКСОН, 472». Это значило, что Руперт должен пойти на внесезонную игру «Архангелов Лос-Анджелеса». Цифра — номер места в самом дешевом юго-восточном секторе.

«ОК», — ответил Руперт.

Окна закрылись в обратном порядке, на экране осталась только реклама. Разговор, который он откладывал два месяца, продлился меньше минуты и доставил Руперту лишь новые неприятности. Как же он объяснит Мэдлин свое отсутствие воскресным вечером? Вряд ли можно взять ее с собой. Что если его арестуют во время встречи с инакомыслящим? Заступится ли за него Департамент террора? Руперт даже не знал имени капитана, который поручил ему это задание. По крайней мере, можно будет связаться с Джорджем Болдуином.

Руперт должен сообщить ему, что договорился с другом Салли о встрече. Он обязан держать агента в курсе дела. Но в глубине души ему этого не хотелось. Он надеялся сохранить лазейку, чтобы при возможности предать Департамент террора.

Он подумал о Холлисе Вестерли: этот человек явно опасен, возможно, он сумасшедший. Как бы Руперт ни презирал Департамент, ему не хотелось, чтобы люди вроде Вестерли разгуливали по улицам. Совесть не будет мучить его, если он поможет схватить преступника. Возможно, тогда его оставят в покое и он попытается вернуться к нормальной жизни.

Экран запищал, и Руперт увидел новое окно: «СЕАНС ЗАВЕРШЕН. ОПЛАТИТЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ». Если бы он только мог это сделать… Время Руперта истекало. Он оказался между государственными палачами и бунтовщиками, и его шансы выжить были ничтожны.

Глава 14

— Я знаю, куда ты идешь, — сказала Мэдлин. Она смотрела на двигавшуюся впереди машину, избегая встречаться глазами с мужем. Они ехали домой с воскресной службы в церкви.

— Я не вру, Мэдлин. Можешь позвонить Джорджу Болдуину, куратору «Глобнета» из Департамента террора. Он подтвердит, что сегодня вечером я должен ему помочь. Он не сказал точно, но…

— Конечно, приятель с работы тебя прикроет, Дэниэл.

— Он мне не приятель. Он работает на Департамент террора.

— А я-то надеялась, что после отпуска это кончится. Думала, путешествие сблизит нас и все станет, как раньше. Наверное, я ошибалась.

— Какого отпуска?

— На Сент-Люсии, — лицо Мэдлин перекосилось от злости. — Я думала, ты забудешь об этой девке.

— Мэдлин, я тебе никогда не изменял. И, черт возьми, ни разу в жизни мы не были на Сент-Люсии. Тебе это известно.

Мэдлин закатила глаза и отвернулась к окну.

— Тут никого нет, Мэдлин. Можно обойтись без этого.

— Без чего? Без разговоров о твоей любовнице? — прошипела Мэдлин. — Любовница. Звучит даже изысканно.

— Тебе и в голову не приходило, что у меня интрижка, пока об этом не сказали агенты.

— Департамент террора здесь вообще ни при чем! — отрезала Мэдлин. — Будь дома в следующие выходные. У меня овуляция.

Руперт промолчал. Трещина между ним и Мэдлин превратилась в непреодолимую пропасть. Честнее всего они были друг с другом сразу после возвращения из тюрьмы. Теперь Мэдлин отсекла его от себя, считая одним из тех, кому нужно доказывать свою беспрекословную веру и патриотизм.

Руперт понимал, что их ждет: они будут все сильнее отдаляться, замыкаясь в себе. Департамент террора порвал все связи между ними. Руперт не знал, то ли так поступали с каждым, заставляя людей чувствовать себя одинокими и беспомощными, то ли с ним одним, чтобы он всегда помнил, что его жизнь полностью подчиняется государственной машине. Затаенная ненависть разгорелась в нем при мысли, что они с Мэдлин глубоко искалечены и, возможно, никогда не оправятся.

До вечера они не разговаривали.

Власти Лос-Анджелеса не стали заново отстраивать Малибу после оползня в 2019 году и восстанавливать южные районы после землетрясения в 2024-м, зато не пожалели денег, чтобы в 2027 году воздвигнуть стадион «Никсон» на семьдесят тысяч мест. Над навесом стадиона с четырех сторон возвышались одинаковые статуи ангелов, вернее, архангелов. Они широко распростерли крылья и склонились над полем с блаженными лицами, молитвенно сложив руки.

Руперт купил билет в сектор 469 и уселся в середине ряда 472. Эти места не пользовались спросом. Нижние ряды трибун были переполнены, а сверху сидели лишь разрозненные группы фанатов. Ряды ниже и выше Руперта пустовали. Немногие поклонники «Пэкеров» готовы были добираться из самого Висконсина на проходную внесезонную игру в июне.

Руперт посмотрел половину матча, поедая попкорн, напоминавший по вкусу соленое мыло. Он надел кепку с логотипом «Архангелов», которую купил в позапрошлом сезоне, и поглубже надвинул ее на глаза. Хотя он сомневался, что встретит знакомых на верхней трибуне, когда внизу пустовали гораздо более привлекательные места.

К концу второй четверти «Архангелы» вели 12–7, и игра была не особенно зрелищной. Когда прозвучал сигнал об окончании второй четверти, кто-то заговорил Руперту прямо на ухо, и он подпрыгнул от неожиданности:

— Я что-нибудь пропустил?

Руперт повернулся и увидел молодого худого мужчину примерно на фут ниже, чем он, с пышными рыжеватыми волосами. На мужчине был свитер с эмблемой «Грин-Бей Пэкерс». Он сидел прямо позади Руперта и наклонился вперед, чтобы поговорить.

— Ничего особенного, — сказал Руперт. — Мы потеряли мяч в первой четверти, немного потолкались, но ваши его так и не взяли. Вот и все. — Он пожал плечами.

— Ох, уж эти внесезонные игры, — отозвался фанат «Пэкерс», покачав головой. — По-моему, игрокам вообще все равно.

— А по-моему, даже тренерам и тем все равно, — согласился Руперт, и мужчина рассмеялся, встал и опустился на пластмассовое сиденье рядом.

— По телевизору ты кажешься выше.

— Я все время сижу, — ответил Руперт.

— Наверное, дело в этом. Рад, что ты все-таки решил со мной встретиться. Молодец, что не побоялся.

Руперт несколько раз нервно оглянулся, но никто не обращал на них внимания. Все взгляды были прикованы к полю, где во время перерыва началось шоу. На газоне установили сцену и Древо справедливости — пятиэтажный помост с лучами, расходящимися в разные стороны. Большинство лучей заканчивались квадратной платформой, и на каждой из них стоял узник с повязкой на глазах и скованными за спиной руками. На помосте было больше сотни человек. На шее у каждого висела незатянутая петля, прикрепленная к балке над головой.

— Ты дружишь с Салли? — спросил Руперт.

— Да, дружил…

— О нем что-нибудь слышно?

— Нет. Для таких, как мы, у них есть специальные места. Они меняют личность. Исправляют поведение. Пытаются вырезать из нас грех. Если ему повезло, его просто убили.

— Господи.

— Не будем сейчас об этом.

— Ладно.

— Дамы и господа, — прогремел голос из динамиков, — просим вас подняться и прослушать «Боевой гимн Республики» в исполнении женского хора торгового центра «Божье царство» церкви Святого Духа.

Руперт и его собеседник встали и зааплодировали вместе с толпой. Несколько десятков женщин в белых одеждах выстроились на сцене посреди поля, спиной к Древу справедливости.

— Нам нужно кое-что сделать, — сказал мужчина. — Я тоже рискую. Насколько я понимаю, ты работаешь на Департамент террора. Но Салли доверял тебе, а я доверяю Салли.

— Чего ты от меня хочешь?

Хор запел. Дюжина прекрасных женских голосов выводила:

Я увидел, как во славе сам Господь явился нам, Вот Он мощною стопою гроздья гнева разметал, Вот Он молнией ужасной обнажил меча металл. Он правды держит шаг.

Когда женщины дошли до первого припева «Славься, славься, Аллилуйя!» платформа на вершине Древа справедливости качнулась и ушла из-под ног узника. Веревка у него на шее затянулась. Он болтался в петле, дергая ногами.

Толпа с ревом подалась вперед. Зрители скучали первую половину игры, но сейчас буйствовали. Руперт представил, как выглядят они сверху: многотысячная масса людей, стремящаяся к центру, чтобы разглядеть действо на поле. На громадных экранах перечислялись преступления осужденных: убийство, поджог, наркотики, подстрекательство к мятежу, проституция, аморальное поведение, содомия, террористическая деятельность (подробности засекречены по соображениям национальной безопасности), производство пропагандистских материалов…

— Это опасно, — сказал новый знакомый Руперта. — Твоя карьера кончится, а жизнь рухнет. Ты до самой смерти будешь в бегах. И это если у нас все получится.

— А если нет?

Мужчина кивнул в сторону Древа справедливости. Платформы продолжали падать, висельники бились в конвульсиях и задыхались. Мертвые тела раскачивались в петлях. Хор выводил песню, а казнь набирала темп.

…Прочитал я Весть Благую там, где дымом мрак пропах: «Как врагам моим воздашь ты, так и я тебе воздам; Пусть Герой, женой рожденный, пяткой втопчет Змия в прах. Сам Господь здесь держит шаг». Славься, славься, Аллилуйя…

Руперт смотрел.

— Салли считал, что ты болен, так же как мы, — сказал мужчина.

— Чем?

— От этой болезни страдают многие. Мы не приспосабливаемся. Помним разные вещи, которые не вписываются в текущую версию событий. Иногда об этом хочется прокричать перед целой толпой.

— Салли был прав. Я этим болен.

— Он разбирался в людях, — мужчина вытер глаза. — Он готов был все бросить. А потом мы бы вдвоем поехали в Канаду… — Он покачал головой и посмотрел Руперту в глаза. — Салли выбрал тебя на свое место. Ты готов сказать народу правду, нечто очень важное?

— Не я решаю, что покажут в новостях. Передачи записывают заранее, их редактируют, у нас даже есть свой куратор из Департамента террора.

— Новости нас не интересуют. У нас свои каналы. Нам нужно твое лицо.

— Не понимаю.

Мужчина взял Руперта за подбородок:

— Твое лицо, дружище. Твоим словам верят миллионы людей от Сан-Диего до Фресно. Если им скажешь ты, они не будут сомневаться.

— Что я им скажу?

— Узнаешь потом. Ты сможешь озвучить важный секрет. Если ты дорожишь правдой и хочешь что-то изменить, ради такого шанса стоит всем пожертвовать.

Мужчина отпустил Руперта, но не сводил с него глаз.

— Что я должен сделать? — спросил Руперт.

— Иди домой.

Руперт покачал головой.

— Я хочу знать больше.

— Ты узнаешь, дружище, но не сегодня. Ты доверяешь Салли?

Руперт обдумал вопрос. Хор допевал финальный куплет, и мужчин в последнем ряду стали вешать по двое.

Он является во славе, словно яростный восход, Будет Разумом для власти, Помощь смелому дает, Мир у ног Его смирится, и покорно Время ждет, Наш Господь здесь держит шаг.

— Я доверяю Салли не больше, чем всем остальным.

— Ты с нами или нет? Это твой единственный шанс отказаться. Можешь пойти домой и забыть о нашей встрече. Но если ты согласишься, а потом передумаешь… К сожалению, нам иногда приходится быть такими же безжалостными, как Департамент террора. Риск слишком велик.

— Понимаю.

— Подумай как следует. Твоя собственная жизнь в обмен на правду. Салли считал, что за это стоит умереть.

Руперт вспомнил своего старого преподавателя журналистики, профессора Горски, одну из первых жертв Департамента террора. Что он говорил? «Власть боится правды больше всего: больше пуль, больше бомб, больше самой смерти, потому что правда способна сокрушать вождей, даже когда они лежат в могилах».

На последней ноте гимна раздалась пушечная канонада. Толпа ревела, выла и аплодировала, жадно уставившись на зловещую гирлянду из тел на Древе справедливости. По всему стадиону зрители размахивали поролоновыми перчатками с выставленным пальцем, огромными флагами Новой Америки и золотыми флажками с логотипами «Архангелов».

— Я с вами, — сказал Руперт. — Кто-то должен показать миру, во что он превратился.

Глава 15

Длинная комната, залитая белым сиянием, тянулась вперед, словно бесконечный коридор. Руперт сидел на стуле один. Он чувствовал, что позади огромное пространство, но не оборачивался.

Далеко впереди (хотя любое расстояние здесь казалось иллюзорным) за своим черным столом сидел Джордж Болдуин, который непонятым образом перенесся в эту странную вытянутую комнату.

Руперт чувствовал себя спокойно и расслабленно. Ему было хорошо. Тут нет секретов и негде спрятаться. Он может в любое время встать и уйти, если захочет. Он уверен в этом без всяких доказательств.

— Ты встретился с ним на стадионе «Никсон»? — спросил Болдуин приятным дружелюбным тоном.

— Да.

— Как его зовут?

— Он не сказал.

— Опиши его.

Руперт рассказал, как выглядел молодой человек в зеленом свитере с эмблемой «Пэкерс»: карие глаза, чуть вздернутвый нос, рваные кроссовки. Память Руперта была на удивление ясной, она порождала картины фотографической точности.

Во время разговора Руперт заметил, что рядом с Болдуином то исчезает, то снова появляется тень, смутно напоминающая силуэт мужчины в черном костюме.

— Кто там, Джордж? — спросил Руперт.

— Тут никого нет, Дэниэл. Только мы с тобой. — При этих словах темная фигура позади Болдуина пропала. — Что тебе сказал мужчина в свитере «Пэкерс»?

— Он хочет озвучить секрет, — Руперт зашептал детским голосом.

— Какой еще секрет? — Болдуин наклонился вперед с улыбкой, подыгрывая Руперту. Они были просто мальчишками и играли в шпионов.

— Нет, нет, — Руперт погрозил пальцем. — Не мне, мне еще рано знать.

— А кому?

— Всему миру. Целому большому миру. — Руперт задрал подбородок, припоминая что-то важное о своем друге Джордже. — Ты играешь в плохую, очень плохую игру.

— Я? Нет, Дэниэл. Ты же знаешь, что можешь мне доверять.

— Ты нарушил правила. Он хочет, чтобы я рассказал, как ты жульничал. Это плохо, плохо.

— Что ты должен поведать миру, Дэниэл?

Руперт опять зашептал, как ребенок.

— Это большой-пребольшой секрет. Мне еще рано такое знать.

— Очень интересно, Дэниэл, — Болдуин откинулся на спинку стула. — А что он велел тебе делать сейчас?

— Я жду, когда он позвонит. И мы пойдем поиграть, — Руперт развел руками. — Больше я ничего не знаю, Джорджи.

Болдуин повернулся и тихо заговорил с пустым местом, где не стоял еще один агент, где вообще никто не стоял, потому что в комнате были только Руперт и Джорджи. Руперт слышал слова Болдуина, но не понимал их, как будто они попадали ему в уши под неправильным углом. Болдуин кивнул и повернулся к Руперту.

— Здорово, Дэниэл. Пока ты просто поиграешь с ним. Будет весело, правда?

— Правда, Джорджи.

— Поиграй, пока не придет время делать, что я велел. Ты помнишь, что я велел тебе сделать, Дэниэл? О чем мы говорили раньше?

— Помню.

— Хороший мальчик! Ты станешь хорошим шпионом.

— Я уже хороший шпион!

— Ты должен забыть наш разговор. Ты сделаешь, что я сказал, но не вспомнишь, что мы об этом говорили. Ясно?

— Да, Джорджи.

— Теперь посчитаем. Слушай мой голос. Один… Два… Три…

— Ты еще здесь, Дэниэл?

Руперт очнулся за своим рабочим столом. Что это было? Он уснул, отключился? На цифровой панели стола он увидел наполовину разложенный пасьянс. Аманда Грин стояла в дверях кабинета и смотрела на Руперта с недоумением.

— Аманда Грин с прогнозом погоды, — сказал он.

— С тобой все нормально? Уже почти семь часов. Ты никогда так не задерживался на работе.

— Ничего себе. Ты так поздно уходишь?

— Иногда, — Аманда подошла ближе к его столу. — У тебя нездоровый вид, Дэниэл. Позвонить твоей жене?

— Да. Нет! Не нужно. — Руперт взглянул на календарь у себя на столе. Обычно календарь был размером с почтовую марку, но когда на него смотрели, увеличивался. Руперт разглядел сегодняшний день — понедельник. — Я просто работаю.

Аманда осмотрелась и прошептала:

— Я видела, ты ходил к Болдуину после передачи. Что-то случилось?

— К Болдуину?

Аманда приподняла брови и кивнула в сторону кабинета куратора.

— Ах, — сказал Руперт, — к Джорджу Болдуину. Нет, я его сегодня не видел. Он заходил?

Аманда нахмурилась, посмотрев на Руперта:

— Ну, разумеется. Ладно. Пока, Дэниэл.

— Пока.

Руперт откинулся на спинку стула, она заскрипела. Он помнил, как провел передачу, помнил, что главный сюжет был посвящен охоте за шейхом Мухаммедом аль-Таба. Он бежал из Египта, вместе со своими приспешниками бежал из Египта, возможно, в Аддис-Абебу, и, судя по всему, силам «Хартвел Сервисиз» придется преследовать их. Теперь в новостях многочисленная армия шейха превратилась в небольшой, но радикально настроенный отряд ополченцев, хотя журналисты не упоминали об этой перемене и никак не объясняли ее зрителям.

Значит, он провел выпуск, а потом… Наверное, отправился в свой кабинет. Скорее всего, он читал или раскладывал пасьянс и задремал. Что-то во всем этом настораживало Руперта, но он не понимал, что именно.

Он вышел из кабинета, где автоматически погас свет, и пошел к лифту. Ему казалось, что он остался на этаже один. Он привык к суетящимся вокруг ассистентам, передающим срочные сообщения, техникам, перевозящим оборудование, начальству. Тишина и пустота тревожили его.

— Вниз, — сказал Руперт, вызывая лифт. Он заглянул в коридор, ведущий к кабинету Болдуина с затемненными окнами. Увидит ли он Болдуина, если спустится туда? Мысль о том, чтобы остаться наедине с агентом Департамента террора, пугала его даже больше непривычной тишины.

Когда лифт приехал, Руперт ткнул большим пальцем кнопку «ВЕСТИБЮЛЬ» и жал на нее снова и снова, пока двери не закрылись.

Дома Руперт увидел Мэдлин на кухне на четвереньках. Она с остервенением начищала жесткой щеткой белую плитку. Ее волосы вспотели и прилипли к лицу, а кожа приобрела странный горячечный румянец. Тряпки, губки, чистящие средства и опять губки валялись на гранитной столешнице, как будто Мэдлин открыла хозяйственный магазин.

Руперт позвал ее.

Она подняла на него большие, лихорадочно блестящие глаза и улыбнулась, обнажив зубы.

— Я бросила работу, — объявила она.

— Ты подала заявление об уходе?

— Я ушла. — Она повернула щетку другим концом, чтобы поскрести шов между плитками. — Не могу больше выносить этих недоумков. Я сделала все что могла для чужих детей, а теперь хочу заняться своими. Ты достаточно зарабатываешь.

— Конечно, если тебе так хочется. Но почему… — Он показал на гору тряпок и химикатов. — Тиффани сегодня не пришла?

Тиффани, крупная женщина под шестьдесят, была их домработницей.

— Тут грязно. Ребенку нужна чистота.

Руперт кивнул и решил не обсуждать эту тему. Церковный врач колол Мэдлин гормоны для повышения фертильности, через эту процедуру проходили все пары, желающие зачать ребенка. В юности Руперт слышал о токсическом загрязнении воздуха и воды, которое могло плохо влиять на рождаемость, но потом об этом перестали говорить.

— Теперь мы должны быть очень чистыми, — продолжила Мэдлин. — Раз мы собираемся творить все эти грязные вещи в спальне, остальной дом должен быть безупречно чист.

Руперт пробормотал что-то в знак согласия и пошел взять бутылку воды из холодильника, который тоже пахнул чистящим порошком. Он какое-то время понаблюдал, как Мэдлин натирает пол, на котором не было ни единого пятнышка с тех пор, как въехали они сюда. Руперт не мог даже подумать о том, чтобы зачать ребенка в такой момент, когда его собственное будущее оставалось под вопросом. Если он примкнет к друзьям Салли, то будет всю жизнь скрываться. Сотрудничество с Департаментом террора тоже не гарантирует безопасности. Получив, что хотели, агенты вполне могли избавиться от него — лишнего свидетеля. Они уже арестовывали его за инакомыслие. Зачем оставлять его в живых, когда он выполнит свою задачу?

Он прошел в спальню и сделал все, как сказал фанат «Пэкерс»: положил в чемодан несколько комплектов одежды, туалетные принадлежности и конверт с наличными, которые снял в банкомате. Руперт снимал по паре тысяч каждый день, потому что новый знакомый предупредил его не брать сразу крупную сумму. На такую операцию могла среагировать банковская система.

Руперт собрал чемодан и раздумывал, куда его спрятать. Он решил не привлекать лишнего внимания, особенно учитывая одержимость жены чистотой и порядком. Он убрал чемодан на обычное место: в шкаф, рядом с пустым чемоданом Мэдлин. Руперт постарался поставить чемоданы вровень. В нынешнем нервном состоянии Мэдлин могла бы заметить, сдвинься один из них хотя бы на дюйм.

Остаток дня Мэдлин делала уборку: мыла стены, пылесосила, чистила краны в ванной зубной щеткой, снова пылесосила те же самые ковры, выбивала пыль. Руперта угнетал один ее вид. Он сел в гостиной и попробовал посмотреть что-нибудь умиротворяющее, старое документальное кино о долине Серенгети, но Мэдлин заявила, что нужно пропылесосить диван и залить обивку какой-то пеной.

Руперт поднялся в свой кабинет. Когда он отправился спать, Мэдлин все еще наводила чистоту.

Глава 16

Руперт подумывал пропустить встречу мужского клуба в среду, в его положении было бессмысленно притворяться образцовым гражданином. Но Мэдлин, к несчастью, собиралась на свои церковные собрания, хотя почти не спала и убирала дом два дня подряд. Она мельтешила руками и нервно озиралась. Руперту не хотелось, чтобы она сама вела машину до самого Палисейдс.

Он почти добрался до выхода из притвора после шумного собрания, когда Лиам О’Ши приметил его и схватил за руку.

— Я много о тебе молился, Руперт, — сказал он, — почти каждый вечер.

— Отлично, Лиам, — Руперт попробовал пройти вперед, но О’Ши вцепился ему в рукав.

— Я совсем недавно стал пастором. Мне кажется, я не способен решить твои проблемы.

— Это правда, Лиам. Тебе не понять моих проблем.

Лиам на секунду запнулся и беззвучно пошевелил губами. Казалось, прямота Руперта выбила его из колеи. Наконец, он пришел в себя и продолжил:

— После долгих молитв и размышлений я решил, что Господу было угодно, чтобы я сообщил о тебе совету пасторов-мирян и попросил их передать мое беспокойство в канцелярию пастора Джона.

— Лиам, мне, наверное, полагается поблагодарить тебя за заботу, но я не хочу, — ответил Руперт. — И не думаю, что твоя одержимость мною покажется пастору Джону занимательной.

— Дэниэл Руперт? — раздался позади мужской голос.

Руперт обернулся и увидел тщательно ухоженного мужчину. На вид ему было около тридцати лет. На нем был темный костюм с ламинированным бейджем на нагрудном кармане. На бейдже виднелся золотой крест с глазом посередине — эмблема помощников пастора Джона, коих у него была целая армия.

— Чем могу помочь? — спросил Руперт. Он чувствовал, как гулко колотится его сердце. Руперта отделяло от выхода не больше десяти шагов. Он почти успел уйти.

— Пастор Джон желает поговорить с вами у себя в кабинете.

По широкому лицу О’Ши растеклась приторная ухмылка. Это была его личная победа, признание того, что церковь ценит его напор, и пастору Джону, возможно, доложили, что Лиам О’Ши зорко следит за паствой и способен разглядеть паршивую овцу.

— Вы уверены, что он хочет поговорить именно со мной? — уточнил Руперт.

— Безусловно. Пойдемте.

Руперт пошел за ним, стараясь не оглядываться на О’Ши. Лиама распирало от гордости, как трехлетку, который подрался с ребенком помладше и отобрал у него игрушку.

Пастор провел Руперта по лестнице в подвал под алтарным залом. Они шли мимо комнат, где переодевался хор, и огромных шкафов с музыкальным оборудованием и сценическими костюмами. Руперт так боялся встретиться лицом к лицу с пастором Джоном, что перестал злиться на О’Ши.

Еженедельная аудитория пастора Джона Перриша намного превосходила тридцать тысяч человек, которые присутствовали в храме по воскресеньям. Его проповеди транслировали в больницах, домах престарелых и ветеранских организациях, которыми церковь Святого Духа управляла по федеральным контрактам и грантам. Любой желающий мог посмотреть проповеди в Сети в течение семи дней после службы. Каждую неделю пастор обращался к сотням тысяч слушателей, и ни один политик не мог добиться влияния на юге Калифорнии без его поддержки.

Руперт представить не мог, зачем такой могущественный человек станет тратить время на него, известного телеведущего, но которого можно было легко заменить. Неужели простой донос О’Ши мог принести столько неприятностей? Руперту хотелось вернуться, найти О’Ши и разбить его слюнявую морду.

Помощник пастора провел Руперта через непримечательные двухстворчатые двери в лифт. Он был очень просторным, как будто грузовым, но устлан красным ковром и отделан дубовыми панелями. Они спустились на четыре или пять этажей и оказались в высоком холле со сводчатым потолком. Это место было миниатюрной копией алтарного зала.

— Ждите здесь, — сказал спутник Руперта, и он сел на мягкую скамейку рядом с маленьким цветником. Он разглядывал фонтан в модернистском стиле, стоявший посреди комнаты, вода в нем стекала по гладким черным и белым прямоугольникам. Теперь нигде больше не ставили фонтанов — ни в офисах крупных фирм, ни в государственных учреждениях. Такое расточительное обращение с водой было вне закона.

Помощник пастора бесшумно прошел по мраморному полу, наклонился к вызывающе красивой молодой женщине за стеклянным столом и что-то прошептал ей на ухо. Она кивнула, мужчина развернулся и направился к выходу, не обращая на Руперта внимания, как будто тот стал заурядным предметом мебели.

Руперт прождал несколько минут, тянувшихся бесконечно. На столе перед ним лежали христианские журналы, но он слишком нервничал, чтобы читать. Руперт вообще не был набожным. Он вырос в пресвитерианской семье, где к религии не относились строго и соблюдали обряды лишь время от времени. Но теперь все хоть сколько-нибудь преуспевающие люди были прихожанами церкви Святого Духа. Руперт посещал эту церковь десять лет, но по-прежнему имел смутное представление о ее идеях. Проповеди и беседы были посвящены в основном Апокалипсису, священной войне, морали и покорности властям. Он помнил, что, когда был мальчиком, священники много говорили о Евангелии, но пастор Джон его почти не упоминал. Наверное, потому, что Нагорная проповедь уделяла недостаточно внимания смерти и войне.

— Мистер Руперт, пастор Джон готов принять вас, — сказала женщина за столом. Она встала, посмотрела на себя в три зеркала, стоящих на столе под разными углами и взмахнула головой, откинув на спину копну светлых волос. Наконец, она взглянула на Руперта:

— Вы ведете новости по телевизору?

— Да.

Она проводила его к потайной двери в стене. Когда дверь отодвинулась, Руперт увидел длинный и узкий зеркальный коридор. Они шли к двухстворчатой двери в дальнем конце.

— Каково это работать на «Глобнет»? — спросила женщина.

— Делать передачу и смотреть ее — почти одно и то же.

— Мне всегда хотелось попасть на телевидение.

— Может быть, вас возьмут на мое место.

При этих словах, женщина нахмурилась. Они подошли к двери, которая распахнулась внутрь, и перед Рупертом предстал огромный кабинет пастора Джона. Стены были полностью покрыты экранами с изображением густого тропического леса.

Женщина немедленно отступила в сторону и сделала реверанс пастору, сидящему за широким резным столом, как будто перенесенным из средневекового собора. На темной древесине были вырезаны ангелы со строгими лицами и зловещие горгульи.

— Мистер Руперт по вашему приглашению, — сказала женщина.

— Спасибо, Алекса. Принеси нам чаю и можешь идти домой. — Пастор Джон привстал с кресла и пожал Руперту руку. — Добрый вечер, Дэниэл. Надеюсь, вы не против того, чтобы уделить мне сегодня несколько минут.

— Нисколько, сэр. — Руперт дрожал. Он впервые был так близко к пастору Джону. Прежде Руперт воспринимал его как крошечную фигуру вдалеке или гигантское лицо высоко над головой. Во время разговора пастор Джон двигался, словно электрический угорь, вкрадчиво и непринужденно. Он наполнял всю комнату своей энергетикой и, казалось, заставлял воздух вибрировать. Он молча сел в кресло с высокой спинкой.

— Присаживайтесь, — сказал он, и Руперт опустился на один из стульев из красного дерева, которые рядами стояли перед столом.

— Итак, насколько я понимаю, у вас имеются некоторые сложности.

— Не думаю, что я хуже остальных, сэр. Лиам О’Ши амбициозен. Он просто хочет выслужиться.

— Мы здесь не за тем, чтобы обсуждать личные качества Лиама. — Голубые глаза пастора Джона излучали гипнотическое сияние. Руперт смотрел в них и не мог оторваться. — О’Ши давно примкнул к нашей церкви и работает в социальном ведомстве под моим началом. Мне известно о нем все, что требуется. Сегодня мы здесь, чтобы обсудить ваши отношения с Департаментом террора. Спасибо, Алекса.

Разливая по чашкам крепкий зеленый чай, красавица-секретарша наклонилась вплотную к пастору Джону и задела грудью его плечо. Она поставила одну из чашек перед Рупертом, но ему не хотелось чая.

Пастор Джон молчал, пока секретарша не вышла и не закрыла за собой дверь. Он с мучительной неспешностью взял чашку, поводил ею перед носом, сделал глоток, кивнул и поставил обратно на стол. Потом он посмотрел на Руперта, просверливая взглядом его череп. Он заставлял гостя чувствовать себя неуютно и прекрасно понимал это.

— Так вот, — продолжил пастор, — вам поручили ответственное задание. Выполнив его, вы послужите своей стране и господу.

— Я сделаю все, что смогу, сэр.

— Не сомневаюсь в этом. — Пастор Джон снова пристально взглянул на Руперта. — Однако во времена испытаний мы часто сталкиваемся с соблазнами. Дьявол повсюду, Дэниэл Руперт, и он скрывается под разными личинами. Он может искушать вас, соблазнять, нашептывать ядовитые речи, когда вы спите. Понимаете?

— Да, сэр.

— Я хочу поговорить о дьяволе внутри нас, Дэниэл. — Пастор Джон побарабанил пальцем по виску. — О дьяволе, который нашептывает вам греховные мысли и может обмануть вас. Он способен внушить вам ужасные заблуждения. Вы знаете, как дьявол обманывает вас?

— Посылает искушения?

— Нет, Дэниэл. Этот дьявол слабее, он живет в мамоне и лоне. Он терзает простых людей. А вы не так просты, Дэниэл. Дьявол живет у вас в голове и смущает вас вопросами. — Пастор откинулся на спинку кресла. — Вот и все. Это его самое мощное орудие. День за днем он наполняет ваш разум вопросами о Боге, вере, ваших убеждениях. Он подтачивает веру. Он называет правду ложью, а ложь — правдой. Когда вы встаете на истинный путь, он нашептывает, что вы, возможно, были обмануты, что даже сама церковь лжет вам. На самом деле, разумеется, наша церковь и есть истина.

Я никого не пытаюсь обмануть, Дэниэл. Я веду людей к правде, единственной истине, имеющей значение. Она дарована нашим Господом. Мы должны усмирить мир и подготовить его к пришествию Бога. Я стараюсь удержать вас на этом пути, Дэниэл. Я стараюсь удержать вас на пути к спасению. Понимаете?

— Да, сэр.

— Я молюсь, чтобы ваша вера была достаточно крепка и не позволила вам поддаться соблазнам. Скоро вы окажетесь в мире тьмы, заблудших душ и вечных адских мук. Не позвольте своей вере ослабнуть. Вы должны молиться, даже если произносить молитвы вслух опасно. И вы должны выполнить задание. Не поддайтесь дьяволу в вашей голове, оставайтесь непреклонным и действуйте во имя Господа. Не колеблитесь, не переставайте бросать вызов демонам. Вы должны выполнить свой праведный долг.

— Да, сэр.

— Вы на пути, который приведет вас к жизни, Дэниэл. Но если вы оступитесь, если вы повернете в другую сторону, клянусь, этот путь приведет лишь к краху. Если выберете ложный путь, даже я не смогу вам помочь. Понимаете?

— Понимаю, сэр.

— Если у вас есть какие-то сомнения, сейчас самое время поделиться ими со мной. Я здесь, чтобы дать вам совет и привести вас к вечной жизни.

Руперт обдумал услышанное. Конечно, он не верил ни единому слову пастора и не до конца понимал столь тесных связей между церковью и Департаментом террора. Он знал, что будет бесполезен для Департамента, когда выполнит задание. Но Руперту нужно было позаботиться не только о себе.

— Я беспокоюсь о судьбе Мэдлин.

— Мэдлин?

— Это моя жена. Выполнив ваше поручение, я долго не проживу. Я это понимаю.

— Ерунда. — Лицо пастора озарила лучезарная улыбка. — Господь защитит вас.

— Допустим, — ответил Руперт. — Но вы сами сказали, что я окажусь среди темных сил, я могу физически пострадать или умереть. Конечно, Департамент террора никогда не причинит вреда такому добропорядочному гражданину, как я, но враги государства, с которыми я буду иметь дело, могут меня убить. Я согласен на это. Но мой долг, как всех нас учит церковь, — позаботиться о Мэдлин. Если я погибну, я не смогу ее обеспечить.

— Ваша жизнь застрахована?

— Если страховая компания объявит, что я умер при сомнительных обстоятельствах, моей жене ничего не заплатят. Я хочу быть уверен. Мэдлин ни разу не сделала ничего плохого. Она живет по вашим правилам. Я видел, как выворачивается она наизнанку, чтобы приспособиться к ним. Она ненавидит меня, но я за нее в ответе. Мне нужна гарантия ее безопасности. Это поможет мне в моем деле.

Пастор Джон потянулся к Руперту и сжал его руку выше локтя.

— Я даю вам слово, как пастор этой церкви и раб божий.

— Мне бы хотелось чего-то более конкретного.

— Значит, вам нужны деньги, — пастор Джон со вздохом откинулся в кресле. — Так вот вы о чем. Вы полагаете, что вам должны заплатить за то, что вы выполните свой долг перед Господом.

— Это только ради моей жены. Не думаю, что останусь в живых и смогу воспользоваться этими деньгами.

Пастор смерил его ледяным взглядом, сложив пальцы у рта.

— Сколько? — спросил он наконец.

— Достаточно, чтобы выплатить ипотеку и жить с комфортом, — ответил Руперт.

Пастор Джон долго молчал.

— Меня беспокоит, что, выполняя духовную миссию, вы так поглощены материальными вопросами.

— Я видел фотографии вашего дома в Беверли в журнале «Пипл». Там красиво.

— Да, у меня часто бывают гости.

— Еще в статье упоминали ваши дома в Колорадо, во Флориде, яхту…

— Я понял, к чему вы клоните, Дэниэл. Я лично организую перевод средств для вашей жены. О ней позаботятся, если вы выполните возложенную на вас задачу. Но если вы попробуете забрать деньги и сбежать, вам нигде не удастся скрыться. Господь всевидящ, никто не способен ни продать, ни купить без его ведома.

— Это из Библии, да?

— Мы живем в библейские времена, Дэниэл. Земле угрожают силы тьмы. Ради спасения собственной души и ради вашей жены вы должны озарить пустоши божьим светом и свершить Его волю.

Он встал, и Руперт тоже поспешил подняться. Пастор снова пожал ему руку и на этот раз едва не сломал ее. Руперту показалось, что он услышал хруст собственных костей, а глаза пастора потемнели.

— Господь карает тех, кто обернулся против него, Дэниэл, и гнев его безграничен. Помните об этом.

Глава 17

В пятницу вечером Руперт читал в кабинете наверху скучный детектив, когда услышал с первого этажа грохот и крики Мэдлин. Руперту до сих пор не верилось, что он вытянул из пастора Джона деньги, хотя тот, конечно, мог позволить себе такие траты. Средства чудесным образом возникли на их с Мэдлин общем счету: два миллиона долларов. Руперт не сомневался, что они могут так же внезапно исчезнуть, но он хотя бы сделал для жены все что мог.

Он накинул халат, как мантию, и поспешил вниз, где пронзительно визжала Мэдлин. У Руперта не было оружия, хотя он мог бы получить разрешение, по крайней мере, до того, как попал в поле зрения Департамента террора.

Он бросился в прихожую, где Мэдлин швыряла фарфоровые безделушки с тумбочки в двух нежданных гостей. На полу валялись сломанная лампа и разбитые вазы.

— Вон! Убирайся из моего дома, шлюха! — кричала Мэдлин.

Руперт узнал одного из двоих пришедших — рыжеволосого фаната «Пэкерс», хотя сегодня он выглядел хуже, чем в прошлый раз, и походил на бродягу. Он несколько дней не брился и был одет в рваную испачканную рубашку. Свитера «Пэкерс» на нем не было. Руперт впервые видел молодую женщину, которая пришла с ним. Похоже, именно она привела Мэдлин в бешенство. Ее кожа была темно-карамельного оттенка. В районе, где жил Руперт, это само по себе вызывало злобу или страх. Сомнительная кровь. Наверняка связана с неокоммунистами или южноамериканскими боевиками. Гостья ловко отбивала фарфоровые предметы предплечьем, которое очень кстати защищал кожаный рукав.

— Бенни, — сказала она, — что делать с чокнутой женушкой?

— Не знаю! — фанат «Пэкерс», которого, по-видимому, звали Бенни, заметил Руперта и сердито посмотрел на него. — Ты сказал, что она ходит на церковные собрания по пятницам.

— Она ходила почти каждый вечер, но в этот раз не пошла, — объяснил Руперт.

Темно-рыжие волосы Мэдлин растрепались и спадали на лицо. Она увидела Руперта на лестнице и оскалилась.

— Это ты ее позвал, да? — Рука Мэдлин потянулась к палисандровому столику, но «снаряды» кончились. Она взвыла от досады и перевернула столик.

Руперт приблизился к жене.

— Мэдлин, успокойся. Мне нужно кое-куда съездить с этими людьми.

— Я знаю, куда ты едешь и чем собираешься заниматься! — Мэдлин кинулась на него, стараясь расцарапать лицо. — Они мне показали. У них было видео!

— У нас нет на это времени. — Смуглая молодая женщина достала нечто похожее на обычный пульт для телеэкрана, но со множеством приспособлений, странными кнопками и торчащими во все стороны проводами. Руперт услышал, как запищал маленький экран рядом со входной дверью, но не обратил на это внимания, защищаясь от Мэдлин.

— Да послушай ты, Мэдлин! Мне нужно идти. С тобой все будет хорошо. В банке полно денег…

— Мне не нужны деньги, — прошипела она. — Мне нужен ребенок. Я могу зачать, могу зачать, а ты будешь тратить сперму на эту блудницу!

— Что-что? — спросила женщина. На экране зашипели помехи.

— Мэдлин, я ее не знаю. Послушай, может быть, я не вернусь. Знай, что я люблю те…

— Не возвращайся! — Мэдлин прервала его признание, оттолкнула его и ушла на кухню. — Не хочу тебя больше видеть. Никогда.

— Мэдлин, об этом я и говорю…

Она с топотом скрылась на кухне и издала еще один разъяренный вопль.

— Нам пора, — сказал фанат «Пэкерс».

— Я просто пытаюсь объясниться… — Руперт обратил внимание, что на экране появляются цифры и символы. Они сменялись так быстро, что он не успевал их прочесть. Женщина вставила круглый пластмассовый штекер в разъем на задней панели экрана, куда Руперт подключал провод от камеры, чтобы загрузить видео. На штекере была наклейка с ягуаром. Экран стал шипеть и мигать, а потом потемнел.

— Что это, черт возьми, такое?

— Карновирус, — ответила женщина. — Он очищает твою домашнюю систему. Не хочу, чтобы на записях осталось мое лицо. Если агенты будут тут вынюхивать, получат только вирус. — Она вынула штекер и убрала прибор в карман. — Пошли.

— Мне только нужно сказать Мэдлин…

— Нет времени! — отчеканил фанат «Пэкерс». — Где твой чемодан?

Руперт посмотрел на них, и вдруг услышал из кухни грохот бьющейся посуды.

— Секунду, — проронил он.

Он вернулся с чемоданом, и двое спутников вывели его из дома.

— Выбрось бумажник, — велела ему женщина. — Возьми только наличные.

— Кто это? — спросил Руперт у мужчины.

— Люсия, — ответил фанат «Пэкерс». — Когда мы забираем людей, она главная. Слушайся ее. Тебя могут выследить по бумажнику.

Руперт освободил отделение для купюр, потянулся, чтобы положить бумажник на ступени и замер. Без бумажника он не сможет подтвердить свою личность, не получит доступа к счетам, не сможет связаться ни с одним человеком. Он полностью отдастся на милость двух незнакомых людей, забирающих его из дома. Вдобавок он должен нажать на значок «погода», чтобы связаться с Департаментом террора. Не взяв с собой бумажник, он нарушит договор.

— Слушай, — сказал фанат «Пэкерс», — зачем его оставлять? Он тебе больше не понадобится.

— Может, поторопишь его?! — рявкнула Люсия. — Полицейские наверняка уже знают, что к нему в дом вломились.

— Извините, — Руперт помедлил еще секунду и кинул бумажник на верхнюю ступеньку. У него слегка задрожали колени.

Прямо на дороге перед домом стоял побитый ржавый автомобиль-универсал. Руперт невольно подумал, какой штраф с него возьмут за машину, припаркованную возле дома не по правилам. Соседи, скорее всего, уже заметили. Кто-то из них мог вызвать полицию, потому что все это выглядело подозрительно.

Фанат «Пэкерс» открыл заднюю дверь машины и достал дутую куртку с капюшоном, похожую на спасательный жилет.

— Надевай, — велел он Руперту.

— Зачем?

— Возможно, в тебя вживили устройство слежения, — объяснила Люсия. — Куртка заглушит сигнал, пока мы не сможем это проверить.

— У меня нет… — Руперт умолк и попытался подсчитать, сколько дней провел без сознания, пока был в тюрьме. Они могли сделать с ним что угодно. Он натянул куртку, застегнул ее и надвинул капюшон на лицо.

— Удачи, — сказал фанат «Пэкерс». — Спасибо, Люсия. — Он забрался на переднее сиденье старого универсала.

— Мы с ним не едем? — спросил Руперт.

— Мы возьмем твою машину. За нее можно много выручить, даже если продать подпольно. Я поведу. Не спорь.

В машине Люсия достала небольшую коробку с инструментами и открутила верхнюю панель навигатора плоской отверткой.

— Я его отключил, — сказал Руперт. Он впервые сидел в пассажирском кресле и чувствовал себя непривычно. — Отсоединил предохранитель.

— Этого мало. — Люсия просунула отвертку под плату и выломала ее. Она вынула плату и выбросила в окно на газон перед домом Руперта. — Теперь устанавливают дополнительные батареи. Нужно избавляться от него целиком.

Люсия надавила на газ, и «Блюхок» сдал назад, протаранив низкую изгородь из кактусов, росших вдоль дороги. Колеса завизжали, и машина остановилась в миллиметрах от соседского почтового ящика. В салон проник запах расплавленной резины.

— Хорошая машина, — сказала Люсия. — Классный разгон.

— Ага. Куда мы едем?

— В пустыню.

Пока они мчались к воротам, Руперт смотрел на свой отдаляющийся дом и гадал, увидит ли его снова.

Чем глубже они продвигались на восток, в пустыню Мохаве, тем чище делалось небо, освобожденное от смога. Руперта поразил небесный свод, усеянный миллиардами сияющих звезд. Он провел большую часть жизни среди бетона, заборов и стен. Там, где он жил, небо не стоило внимания: просто мутная клякса, которую можно заметить, если случайно поднять голову на улице. Здесь оно нависало огромным куполом от горизонта до горизонта. Руперт осознал, что видит горизонт впервые. Повсюду, насколько хватало глаз, раскинулась земля.

Он провел слишком много времени в замкнутых пространствах. Даже в отпуске или в редких командировках они с Мэдлин летали в другой город или в лучшем случае на огороженный стеной курорт на каком-нибудь острове под контролем США. Проводить время на природе могли только враги общества. Любой, кто не хотел постоянно находиться среди массы других людей, вызывал подозрения.

Он посмотрел на незнакомую женщину, которая вела его машину. Люсия велела ему следить, не появится ли дорожная полиция или отряд национальной гвардии, а после всю дорогу молчала. Она на полную громкость включила музыку, кажется, Моцарта. Руперт не разбирался в классике.

Руперт предполагал, что Люсии двадцать с небольшим, на пару лет меньше, чем ему самому. Она выглядела примерно ровесницей Мэдлин, но точно определить было трудно. Темные глаза и длинные прямые черные волосы выдавали в ней латиноамериканку или индианку. Общество притесняло таких людей. Руперт немного нервничал из-за этого. Что если он случайно скажет что-нибудь обидное для Люсии и она набросится на него? У нее был строгий и серьезный вид: она явно пережила немало долгих ночей в темных и опасных трущобах.

— Ты часто это делаешь? — спросил наконец Руперт.

— Что? — Она чуть приглушила радио.

— Наш приятель сказал, что ты главная, когда вы забираете людей. Ты часто это делаешь?

— Время от времени. — Она пожала плечами, заглянув в зеркало заднего вида. На шоссе никого не было. — Стоит проделать это однажды, и тебя считают специалистом. Люди начинают просить помощи. Они сами решили, будто я в этом разбираюсь.

— Как ты с ними связалась?

— С кем?

— С этой… Организацией. Это же организация.

— Да нет. Я имею в виду, у нас нет названия, логотипа, мы не проводим встреч. Ничего такого. Департамент раскрывает любые организации. Затем устраняет лидеров и передает список членов бригадам освобождения.

— Значит, бригады все-таки работают на Департамент террора? В новостях мы всегда называли их добровольцами.

— Чушь собачья. Это военизированная организация, которую финансирует государство. Ты с какой планеты?

— С той, откуда мы только что сбежали.

— У нас нет организации, — заявила она. — Мы просто иногда видимся. Стараемся выжить. Со временем узнаешь, к кому обратиться за фальшивыми документами, кто умеет взламывать системы безопасности.

— Как вы у меня дома?

— Твои ворота мы тоже взломали. Один друг сделал мне этот пульт. Он годится для большинства жилых районов со стандартной системой, такой, как твоя. Еще можно вскрыть кое-какие алкогольные магазины.

— А чем вы занимаетесь в свободное от похищения журналистов время?

— Выживаем. — Она пристально взглянула на него. — Встречаются настоящие идеалисты-радикалы, но они не могут договориться между собой. Большинство из нас просто скрываются от агентов или по их милости потеряли близких. Департамент террора сам наживает себе врагов. Мы помогаем друг другу. Иногда появляется возможность сделать что-то важное. Как, например, у тебя.

— Что-то не похоже на революцию.

— А ты рассчитывал на революцию? Никому не хочется быть повешенным на футбольном поле. В любом случае информация — самое мощное оружие. Уж ты-то знаешь.

— Потому что работаю в новостях?

— Ты называешь это новостями?

— Я зачитываю то, что мне говорят.

— И тебя ничего не смущает?

— Конечно, я не этим хотел заниматься. Я хотел быть… Хотел заниматься прямо противоположным.

— Но работу не бросаешь.

— Другой работы нет. Журналистики, которая меня интересует, больше не существует. Я не мог найти другого занятия.

— Но ты отлично устроился. Роскошная машина. Дом в Бель-Эйр.

— Сейчас Бель-Эйр уже не тот.

— Большинство людей в мире живет в картонных хижинах.

— Да… — Руперт окинул взглядом бесконечную темноту пустыни с зарослями кактусов и редкими остролистыми юкками. Ему нравились эти места. Он хотел ехать и ехать, никогда не останавливаясь. — Да, знаю, просто я об этом не задумывался. Странно, как через некоторое время мозг отсекает такие вещи.

— Прошу прощения за причиненные неудобства.

— Ты меня уже ненавидишь?

— Я ненавижу тебя с тех пор, как в первый раз увидела на экране. Ты лжец. Ты пересказываешь их вранье, да еще и улыбаешься.

— Не я пишу тексты. Это просто работа.

— Для тех, кто их пишет, это тоже просто работа, — сказала Люсия. — И для тех, кто придумывает новости, это тоже просто работа. И те, кто планирует пропаганду, всего лишь делают свою работу. Это огромная система, и никто вроде бы не виноват. Все просто делают свою маленькую работу.

— Я знаю, но…

— Ничего ты не знаешь! Без пропаганды люди никогда не согласились бы на все это.

— Не я, так кто-то другой занимался бы этим.

— Ты прав. Я тебя действительно ненавижу. Я всех вас ненавижу. Вы наживаетесь на чужой крови, а потом просто пожимаете плечами и улыбаетесь. Это не ваша вина, кругом море свежей кровушки, а вы только пригубили. Да и к тому же, это кровь латиноамериканцев, азиатов, арабов, африканцев. Они ведь не настоящие люди, их можно мучить и убивать ради наживы. Правда?

Руперт промолчал.

— Знаешь, сколько человек ваша машина уничтожила только в этом веке?

— Наверное, тысячи.

Она закатила глаза.

— Ты идиот.

— Я тебя предупреждал.

Люсия резко повернулась к нему и сверкнула глазами.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь нас одурачить.

— Нет.

— Я убивала мужчин покрепче и пострашнее тебя.

— Верю.

— Раньше я мечтала перерезать тебе глотку, — сказала она. — Каждый раз, когда смотрела новости.

— А кого потеряла ты? — спросил Руперт.

— Что?

— Ты сказала, что большинство ваших людей потеряли кого-то по вине Департамента террора. Я потерял своего друга Салли.

— Я не говорила, что кого-то потеряла.

— Так ты из тех самых идеалистов-радикалов?

— Не хочу с тобой разговаривать. — Она включила музыку и уставилась на дорогу.

Глава 18

Они ехали много часов и дважды останавливались на заправках с самообслуживанием, где платили наличными Руперта. Глубоко в пустыне, когда Руперту уже не верилось, что где-то существуют города, Люсия свернула с асфальтированной дороги на пыльную, едва заметную колею. Она выключила фары, и мир погрузился в густую темноту.

— Зачем ты это сделала? — спросил Руперт.

— Чтобы нас не заметили воздушные патрули.

— Ясно. Как ты различаешь дорогу?

— По звездам, — ответила Люсия.

Руперт не понял, пошутила она или нет.

Еще через полчаса они оказались возле высокой скалы, закрывающей небо с водительской стороны, и поехали вдоль нее. Люсия притормозила, развернула машину и въехала в пещеру.

— Мы здесь застрянем, — сказал Руперт.

— Хватит ныть. — Люсия подождала, чтобы машина проскользила вперед на несколько ярдов, и заглушила мотор. Тут их не обнаружат спутники и вертолеты. — Мы на месте.

Руперт попытался открыть пассажирскую дверь, но она уперлась в каменную стену пещеры и распахнулась только наполовину. Он втянул живот и сумел выбраться из машины. Люсия вышла со своей стороны и закрыла дверь. Свет в автомобиле погас.

Путь освещал плоский фонарик на ремне Люсии. Резкий белый свет придавал пещере мистический вид: шероховатые каменные стены окрашивались бежевым, а трещины и впадины в скалах оставались непроницаемо черными.

— Нам сюда, — показала Люсия. Они обошли машину и двинулись вперед. Руперт шел за Люсией вниз по каменному петляющему коридору, почти такому же узкому и крутому, как дымоход. Покатый пол пещеры был усыпан скользким песком.

Они прошли еще сто футов и оказались в просторной высокой пещере. Слева от Руперта пол пещеры заканчивался крутым обрывом. У противоположной стены стоял остов старого автоприцепа или дома на колесах. Пещера была набита полками и коробками с какими-то приборами, пыльными папками и сотнями книг и журналов. Кое-где пространство отделялось самодельными занавесками.

Середина пещеры, как это ни странно, напоминала гостиную: потертый диван, четыре-пять разномастных стульев, старый магнитофон, письменный стол, как будто принесенный с пепелища. Единственным источником света была лампа, закрепленная на столе. Она освещала пожилого мужчину, который встал, чтобы поприветствовать их.

Мужчина покачнулся и оперся на трость. У него была неухоженная борода и лысина на макушке, вокруг которой в беспорядке торчали длинные серебристые волосы. В мире Руперта бороды носили только безработные и уж точно не белые мужчины.

— Как хорошо, что ты здесь, Люсия, — сказал мужчина. Несмотря на свою нетвердую походку, он двинулся к ним с высоко поднятой головой и прямой спиной. Люсия подбежала и обняла его. Руперт не понял, была ли она рада его видеть или просто не хотела, чтобы он утруждал себя ходьбой.

— Не нужно было вставать, — сказала она, обняв старика.

— Можно и встать по такому случаю, — ответил он. — Ей-богу, Люсия, если бы я мог прожить жизнь заново, я бы женился на тебе сегодня же, а завтра увез бы тебя в Париж.

— Нет, — сказала Люсия. — Ты бы сделал меня любовницей и пользовался бы мной, пока я не стану старой и уродливой.

— Ни за что.

— С тобой такое бывало.

— Мне нечего возразить. А что это за друг с тобой?

— Он мне не друг. Это пропагандист из «Глобнета». Его зовут Дэниэл Руперт.

— Правда?

Руперт пожал левую руку старика. Тот долго и внимательно рассматривал Руперта слезящимися бледно-голубыми глазами и пронзительным взглядом неприятно напоминал пастора Джона.

— Я уволился, — сказал Руперт, выдавив усмешку.

— Меня зовут доктор Джон Смит, — старик улыбнулся в ответ очень непринужденно. — Вообще-то меня зовут по-другому, но моя фамилия слишком известна и отнюдь не по лестному поводу. В любом случае я ею не пользуюсь.

— Понимаю. Приятно познакомиться.

— Это его рекомендовал Салливан? — спросил доктор Смит у Люсии, уставившись на Руперта.

— Да.

— По-моему, на него можно положиться.

— Ты просто не смотрел его передачи.

— И слава богу! — ответил доктор Смит. Он оглядел тяжелую куртку Руперта. — Ты знаешь, куда тебе вживили маячок?

— Я даже не уверен, что они его действительно вживили.

— Лучше перестраховаться. Люсия, проводи, пожалуйста, джентльмена в смотровую. И сделай свет поярче.

— Вон туда, — показала Люсия. Она провела Руперта в старый фургон, стоявший у стены. Вход в него был занавешен той же тканью, из которой была сшита куртка Руперта. Внутри стояла полная темнота. Руперт услышал сбоку треск, и у него над головой зажглись хирургические светильники. Люсия вращала маховик, приделанный к металлическому блоку на стене фургона, очевидно, чтобы производить электричество.

В середине фургона стоял низкий операционный стол из стали. Вокруг были зеркала, несколько громоздких квадратных экранов и разнообразные медицинские приборы, которые выглядели так, будто их списали из захудалой больницы в начале семидесятых. На кухонной столешнице фургона лежали скальпели и стояли бутылки с какой-то жидкостью. Потолок, стены и пол покрывал такой же тяжелый материал, из которого была сшита куртка. Комната выглядела так, словно ее оклеили брезентовыми мешками с помощью изоленты.

— Что это? — спросил Руперт.

— Не волнуйся, — сказала Люсия. — Может, в тебе и нет маячка.

Доктор Смит вошел в фургон с картонной коробкой под мышкой. Он бухнул ее на стол в обеденном уголке, заглянул внутрь и начал копаться в спутанных проводах и кабелях.

— Можешь снять куртку, — сказал доктор Смит. — Тут безопасно. Он достал какой-то предмет. Руперт не знал, что это за желтая пластмассовая коробка размером с карточную колоду, с металлическими антеннами сбоку.

Руперт стянул куртку и с облегчением вздохнул, освободившись от ее веса. Он бросил ее на сиденье в обеденном уголке.

— Рубашку тоже сними, — сказал доктор Смит. Он взял один из проводов, соединенных с коробкой, и подключил его к блоку с маховиком. — Люсия, наддай еще немного.

Люсия покрутила маховик, и вскоре желтая коробочка запищала. Доктор Смит приподнял устройство и несколько раз постучал по нему костяшками пальцев.

Руперт медленно расстегивал рубашку, глядя на пищащий прибор.

— Порядок. — Доктор Смит взглянул на Руперта. — Не стесняйся.

— Простите. — Руперт поспешил расстегнуть рубашку до пояса.

— Подойди-ка поближе. — Доктор Смит поднес устройство к Руперту, и оно запищало громче. — О, да. За кем-то здесь явно следят. Ну-ка повернись.

Руперт повернулся к доктору Смиту спиной и на секунду встретился взглядом с Люсией. От этого ему стало неловко. Писк стал непрерывным и пронзительным.

— Вот здесь, — сказал доктор Смит. — Под правой лопаткой. Отлично. Мистер Руперт, вам придется лечь на живот на столе.

— Зачем? — спросил Руперт. Он посмотрел на допотопные хирургические инструменты на кухонной столешнице. Они выглядели чистыми и блестящими, но ужасно острыми.

— Мне придется провести небольшую операцию, — объяснил доктор Смит. Руперт резко обернулся, как будто опасаясь, что старик вонзит скальпель в его обнаженную спину. Смит доброжелательно улыбнулся. — Тебе повезло, что это лопатка, а не череп.

— Вы будете резать меня?

— Мы применим местный наркоз, — сказал Смит. — Не волнуйся, я сделаю небольшой надрез. Ты все увидишь на экране.

— Не уверен, что это хорошая идея, — возразил Руперт.

— Это простая процедура, — заверил его Смит.

— Ты всю оставшуюся жизнь хочешь ходить в этой куртке? — спросила Люсия. — Миллионы бывших заключенных родную бабушку бы прирезали, лишь бы избавиться от маячка.

Руперт посмотрел на старика. Он казался здравомыслящим и даже доброжелательным человеком. Если Департамент террора вживил в тело Руперта устройство слежения, его, конечно, надо извлечь. Но он бы не позволил бородатому старику, живущему в пещере, даже занозу из пальца достать, а уж тем более провести операцию рядом с сердцем и позвоночником.

— Вы правда врач? — спросил Руперт.

— Я был врачом в военно-морских частях и участвовал в двух кампаниях: в Иране и Таджикистане. Когда-то получил медицинский диплом в Йельском университете. Департамент террора вживил тебе устройство, которое позволит им определить твое местонахождение в любой момент. А еще в них часто имеется капсула со смертельным ядом, которую можно вскрыть дистанционно. Эта капсула, если она в тебе, произведена государственными подрядчиками. Ну, что, вас устраивает моя квалификация или желаете связаться со своей страховой компанией?

Руперт посмотрел на старика и Люсию. Разве у него был выбор?

Он лег, как ему было сказано, животом на холодный металл невысокого операционного стола. Доктор Смит измерил ему давление и принялся обрабатывать инструменты на кухонной столешнице, задавая будничные вопросы, которые заставляли Руперта чувствовать себя почти как на обычном приеме в больнице: «Когда ты в последний раз был у врача?», «Возраст?», «Вес?», «Рост?», «Есть ли у тебя аллергия на что-либо?», «Тебя раньше оперировали?»

Пожилой врач опустился на стул справа от Руперта. Он надел латексные перчатки, и спрятал бороду и волосы под зеленую шапочку и маску.

— Надеюсь, ты не против, если я присяду, — сказал Смит. — Мне трудновато оперировать, опираясь на эту нелепую трость. Люсия, пожалуйста, продезинфицируй вот здесь. Руперт почувствовал на голой лопатке холодную жидкость. — Теперь включи экран.

Большой квадратный монитор перед Рупертом мигнул, но показывал лишь непонятные серые разводы.

— Хорошо, — сказал доктор Смит. — Теперь подай мне вон тот шприц с анестетиком, нет, другой, нет, Люсия, на другом конце стойки.

— Она это умеет? — спросил Руперт.

— Нисколько, — ответила Люсия, передавая Смиту стеклянный шприц. — Вы имели в виду вот эту острую штучку, доктор?

— Она просто пугает тебя, — сказал доктор Смит. — У мисс Сантос достаточно опыта. Мне нужен ассистент, а здесь выбор невелик: Люсия или залетный койот. Сомневаюсь, что у койота найдется медицинский диплом. Хотя, насколько мне известно, в Гарварде сильно снизили требования к абитуриентам.

Руперт почувствовал, что игла проткнула кожу, и его правое плечо онемело.

— Подождем минутку, чтобы подействовало, — произнес доктор Смит. — Скажи, Дэниэл, ты общался с какими-нибудь подозрительными людьми в последние дни или недели?

— Кроме вас? — спросил Руперт.

— Я имею в виду, с кем-нибудь из противоположного лагеря.

Руперт сразу же решил не говорить, что его арестовывал Департамент террора, это могло вызвать подозрения, потому что агенты очень редко выпускали кого-нибудь из тюрьмы. Он решил рассказать историю, которая была отчасти правдивой.

— Меня вызывали к пастору в церкви. Кому-то показалось, что я выгляжу недостаточно преданным нашему Единому Господину. Я предполагаю, что они имеют в виду Бога.

— Не шевелись, — предупредил Смит. — Сейчас буду резать. Больно?

— Нет, — ответил Руперт. Его тело онемело от шеи до колен.

— Ты часто с ним беседуешь? — спросил Смит.

— Нет, это был первый раз.

— Он из Новой Церкви? — уточнил Смит. — Одной из тех, что устраивают сборища на стадионах?

— Да, церковь Святого Духа. Его зовут Джон Перриш.

— Имя мне ни о чем не говорит. Хотя и так понятно, что он «псих».

— Он не показался мне сумасшедшим, — возразил Руперт. — Но рядом с ним было не по себе.

— Он ничего не понимает, — сказала Люсия.

— Замри, — велел доктор Смит. — Если посмотришь на монитор, увидишь край своей лопатки.

Руперт взглянул на изображение на экране, но снова увидел только серые разводы.

— Вы ввели инструмент?

— Да.

— Надеюсь, вам видно, что там происходит, лучше, чем мне. — Одно мутное серое изображение на мониторе сменилось другим.

— Я вижу все, что надо, — ответил доктор. — Значит, ты понятия не имеешь, кого называют психами?

— В каком смысле?

— Люсия, объяснишь? Вряд ли пациент хочет, чтобы я отвлекался от работы.

— Нисколько не хочу, — подтвердил Руперт.

Люсия подвинула к нему стул. Она собрала свои длинные черные волосы, чтобы они не падали на лицо.

— Ты ведь слышал о психологических операциях? — спросила она Руперта, сев к нему лицом. — Их проводят военные, разведчики и политики.

— Да, — ответил Руперт. — Это когда разбрасывают листовки на вражеской территории. — Он задумался о своей работе. — Или придумывают сюжеты для новостей.

— Ну, конечно, — сказала Люсия, закатив глаза. — В Первую мировую так и делали.

— А что еще? — спросил Руперт. — Ты имеешь в виду церкви?

— Ты должен понимать, что ни одно правительство не держится только за счет насилия, — сказал доктор Смит. — Население, по крайней мере значительная его часть, должно считать правительство легитимным. Мы подсчитали, что одной трети граждан достаточно, чтобы установить над страной полный контроль, если оставшиеся две трети ссорятся и не могут договориться. Естественно, в идеале правительству нужна поддержка большинства, но ее невозможно обеспечивать на протяжении долгого времени.

— Кажется, я не понимаю, — сказал Руперт. Он наблюдал, как на мониторе инструмент задел какое-то вздутие, возможно, мышцу.

— Мне как-то привели такой пример, — попыталась объяснить Люсия: — Чем король отличается от полевого командира?

— Что? — не понял Руперт.

— Это загадка.

— Не знаю. Король носит корону?

— Почти угадал, — заметил доктор Смит.

— У короля есть священники, которые поддерживают безумную идею о том, что он король и ему положено подчиняться, — объяснила Люсия.

— А у полевого командира? — спросил Руперт.

— У него просто мужики с оружием.

— Это вопрос легитимности, — пояснил доктор Смит. — Власть либо дарована богами, либо взята силой через кровопролитие. Священники, которые помогают правителям, и сами становятся богатыми и влиятельными. Они процветают в такой системе.

— Вы говорите, что Новые Церкви занимаются пропагандой, но это очевидно, — сказал Руперт.

— Ты не понимаешь, — ответил доктор Смит. — В древние времена церкви было достаточно, чтобы сделать власть короля легитимной. Но, чтобы удержать власть в современном мире, нужно много работать с информацией. Как ты заметил, нужны священники, но еще нужны пиарщики, историки, издатели, журналисты, учителя. Нужна эта нелепая канитель с выборами. Публичные ритуалы, которые нужны, чтобы обывателям казалось, будто они что-то решают. Задержи дыхание и не шевелись.

Руперт услышал где-то сзади механический стук, потом шипение и хлюпанье возле собственной головы.

— Не двигайся, — сказал доктор Смит. — Во время войны у правителя есть две цели, связанные с общественным мнением: добиться поддержки собственного населения и внести раскол в стан врага. Мы провели грандиозное исследование на эту тему. Со временем перестаешь видеть разницу между своими гражданами и врагами, потому что цель всегда одна — обеспечить себе поддержку и вызвать ненависть к врагу.

Мы научились вести информационную войну. Мы нашли способы подчинять и контролировать все общественные институты, связанные с информацией. Помимо журналистов нас интересовали учителя и священники, ведь они способны прочно внушить людям нужные идеи. Мы научились использовать существующие в культуре мифы, потому что их, в отличие от фактов, можно вывернуть как потребуется кому-то. Посмотрим, что у нас тут. Ты можешь сесть.

Руперт сел и повернулся к доктору Смиту. На столе лежал длинный тонкий шланг, подключенный к дребезжащему прибору, которым Смит пользовался во время операции. Металлическая головка шланга была в крови Руперта. Доктор Смит достал из прибора капсулу и протянул ему.

Внутри, на самом дне капсулы, лежала узкая проволочная спираль, испачканная в крови. Она была не шире ногтя на мизинце Дэниэла.

— Он еще работает, — сказал доктор Смит. — Люсия, займешься?

Люсия положила капсулу в контейнер на краю столешницы, взяла пипетку и выдавила струйку прозрачной жидкости. Устройство задымилось.

— Это кислота, — объяснила она Руперту. — Чтобы точно уничтожить эту штуку. — Она закупорила капсулу с плавящимся передатчиком.

— Вы в этом участвовали? — спросил Руперт доктора Смита, который по-прежнему сидел рядом с ним на низком стуле. — Вы все время повторяли «мы».

— Да. — Доктор Смит снял заостренную головку с лапароскопического шланга, открыл низкий кухонный шкаф и сунул шланг в пустое ведро из-под краски. — Была одна проблема. Мы проводили такие операции независимо друг от друга. У всех были свои отдельные цели: у разведки, у военных, у дипломатов. Политики тоже не отставали. Психологические операции пересекались, и последствия оказывались непредсказуемыми. Поначалу эта работа была неупорядоченной, понимаешь? Плохо скоординированной.

Руперт кивнул.

— Жидкую кожу, — сказал доктор Смит, — и повязку. — Люсия принесла, что он попросил. — Повернись, я тебя заштопаю.

Руперт повернулся. Спина по-прежнему ничего не чувствовала, и ему не было больно, пока доктор зашивал рану.

— В конце концов было принято решение централизовать разные специализированные операции, — продолжал Смит. — В глобальной информационной среде необходима глобальная координация. Для этого был создан психологический корпус. У нас был огромный бюджет и почти никакого надзора. Мы проводили исследования и операции, каждая из них была новым социальным экспериментом. Мы разрабатывали механизмы манипулирования обществом.

Мы превратили школы нашей страны в культурные лаборатории, составляли микросхемы человеческого мозга. Целью было всеобщее согласие. Например, оказалось легко увлечь народ идеей войны, но настроения людей быстро менялись. Нужно, чтобы ненависть не пылала, а медленно тлела, не угасая. В атмосфере постоянной опасности и напряжения возникает строгое повиновение.

— Судя по твоему возрасту, ты помнишь, когда одновременно возникли все эти организации: Департамент террора, Департамент религии, Новая Церковь, бригады освобождения.

— После Колумбуса, — ответил Руперт. — Тогда мир изменился.

— Ты совершенно прав, — согласился доктор Смит. — Все эти отдельные операции провели синхронно, чтобы построить бесконечную иллюзию. Мы использовали местные мифы в собственных целях. Самое время выпить чаю. Надеюсь, Люсия поможет мне встать.

Они перешли в подобие гостиной, расселись на разномастных стульях и пили крепкий чай из облупленного чайника на батарейках, который стоял на потертом табурете у стола доктора Смита. Они пили из щербатых кружек со смешными картинками. Руперту достался водопроводчик Марио из видеоигры.

— Зачем это было нужно? — спросил Руперт. — Почему все так резко поменялось?

— Нам надо было до конца реализовать стратегию, — объяснил Смит. — Мы хотели выстроить систему, которая обеспечит полный контроль над людьми и ресурсами. Страна теряла покорность. Государству становилось сложнее держать население в подчинении. Нам нужно было укрепить власть, предотвратить возможную анархию. Требовался страшный удар, который бы шокировал общество и сломил его сопротивление.

Мы решили, что в долгой перспективе лучшие результаты приносит объединение бога и государства. Византийская империя просуществовала тысячу лет, а египетская гораздо дольше. Нам хотелось создать такую же устойчивую систему.

Мы хотели построить «фараоново» государство, которое стало бы объектом религиозного поклонения, священным даром небес. Наше исследование показало, что божественное государство должно представать всемогущим и всеведущим, а главное, внушать страх.

Благодаря современным технологиям государство и впрямь стало почти всеведущим. Эта часть была самой простой.

Важнее всего было напугать народ, а потом объявить себя его защитником. Если ты принимаешь официальную версию событий, то легко поверишь, что враги государства — твои враги, и что если государство сильно, то и ты силен. Когда наше новое образцовое государство побеждает предателя или чужую армию, истово верующие граждане чувствуют, что это их победа. Понимаешь, о чем я?

— Да, — ответил Руперт. — Церковь и телевидение одурманивают людей идеологией, а с теми, кто не поддается, разбирается Департамент террора, верно?

— А большинство людей — дураки, которые верят всему, что слышат, — сказала Люсия.

— Я бы с тобой поспорил, — возразил доктор Смит. — Где-то в глубине души большинство покорных граждан понимает, что обожаемое ими государство способно их уничтожить. Они прославляют то, что их пугает, заставляют себя верить, будто они особенные и их минует этот кошмар, что репрессии коснутся кого-то другого. Это единственный способ не смотреть в лицо правде. А правда заключается в том, что люди беспомощны.

— Но через некоторое время они начинают искренне верить в святость государства, — сказала Люсия. — Мне встречались люди, которые впадали в ярость, когда я пыталась открыть им глаза.

— Ярость — признак того, что на самом деле они сомневаются, — пояснил Смит. — Так проявляется их внутренняя борьба с правдой. Нашей стране официально или де-факто подчиняются две трети мира, но это не империя. Мы стираем с лица земли целые города, но называем себя освободителями. Мы уничтожаем миллионы людей, но почитаем бога, который заповедовал: «Не убий».

Так или иначе, все видят эти противоречия. Поэтому мы предлагаем заменить внутренний конфликт на внешний. Публично казненные и убитые на войне люди символизируют сомнения и страхи граждан, внутреннее стремление к правде, которое мы в себе подавляем, потому что вынуждены принимать ложь. Убийства и кровопролитие не устраняют внутренних противоречий, ведь они не решают главную проблему — отрицание реальности. Так и задумано. Как ты думаешь, почему?

— Потому что это полностью развязывает вам руки, — сказал Руперт. — Пока идет война, можно объявить в стране чрезвычайное положение. Верно?

— И они называют эту войну священной, — добавила Люсия. — Священная война, священное правительство… только не задавай вопросов, иначе станешь предателем-еретиком-мыслепреступником.

— Это и есть фараоново государство, — заметил Руперт.

— Совершенно верно, — согласился Смит.

— Но почему вы этим занимались? — спросил Руперт. — Я имею в виду, кто именно этим занимался? В чьих руках власть? Кто дергает за ниточки, словно кукловод?

— Это не один человек, — ответил Смит. — Многие получают выгоду. Среди них и моя семья. Работа в разведке и оборонной отрасли — наша семейная традиция. Поэтому меня и назначили координатором отдела психологических операций, который вырос в исследовательский центр, а потом в самое красноречивое воплощение власти — безнадзорное ведомство, которого официально не существует. Североатлантический психологический корпус. Нас-то и называют «психами». Департамент террора, к примеру, лишь один из наших проектов. Одно из многих наших лиц в Америке.

— Для меня это слишком, — сказал Руперт. У него закружилась голова, и даже сидя, он стал терять равновесие. Тусклый свет лампы начал бить по глазам.

— Извини, — сказал Смит. — Это слишком большое потрясение после операции. Он встал и грузно оперся на трость. — Я покажу, где ты будешь спать.

— Я его отведу, — предложила Люсия.

— Если нетрудно. Тогда я отправлюсь в свои покои. Отдыхай, Люсия. Ты долго была за рулем.

Люсия подвела Руперта к одной из загроможденных всяческой рухлядью стен и отодвинула потертую бумажную ширму, украшенную выцветшими чернильными рисунками, на которых китаянка черпала воду из колодца. Руперт увидел комнатку, стены которой были сделаны из картонных коробок. Внутри стояла койка.

— Тут симпатично, — заметила Люсия. — Думаю, в коробках у двери есть какая-нибудь одежда. Воды совсем мало. Если захочешь в туалет, выйди в пещеру за синей занавеской и иди до тупика. Хотя, может, лучше остановиться пораньше. Ну, сам понимаешь.

— Спасибо, — ответил Руперт.

Она присмотрелась к его лицу.

— В чем дело? — спросил он.

— Когда они тебя арестовали?

— Кто?

— Департамент террора. Я вижу. Сколько они тебя держали?

— Нет, я не… — Руперт так устал, что ничего не соображал. Он не знал, что ей ответить. Солгать? Признаться? Сказать лишь часть правды?

— Не волнуйся, — сказала Люсия. — Мы можем поговорить потом.

— Спасибо.

Она вышла и задвинула ширму.

Руперт прилег, и койка под ним скрипнула. Он не думал, что сможет хорошо отдохнуть в таком подозрительном месте, но уснул, едва прикрыв глаза. Он видел недобрые сны и спал в поту.

Глава 19

Когда Руперт проснулся, на граммофоне звучала песня Билли Холидея «Я скучаю по Новому Орлеану». Пластинка заикалась и шипела. Руперт отодвинул плечом бумажную ширму и присоединился к Люсии и доктору Смиту в гостиной. Люсия ела шпинат из консервной банки. Смит сидел в потрепанном кресле с откидной спинкой и чинил большой монитор, установленный на подставку.

— Нужно еще воды и батареек, — сказал Смит. — Чем больше, тем лучше.

— Я передам кому-нибудь, — отозвалась Люсия. — А что с едой?

— Мне хватит до конца дней, — Смит почесал бороду и посмотрел на Руперта. — Как дела у пациента? Опухло? Болит?

— Чувствую себя отлично, — сказал Руперт. — Вообще-то я уже сто лет так хорошо не спал.

— Позавтракай, — Люсия передала ему прямоугольную металлическую банку с ушком.

— Сардины? — спросил Руперт. Он вскрыл банку и увидел темно-оранжевую массу под толстым слоем масла.

— Консервированный сыр, — ответила Люсия.

— Его можно консервировать?

— Как видишь. Налетай, — она дала Руперту ложку.

Он зачерпнул немного сырной кашицы, но перед тем, как поднести ложку ко рту, наклонил ее, чтобы масло стекло обратно в банку. Сыр был прогорклым на вкус и вязким, он лип к зубам, пока Руперт пытался его прожевать.

— Вкусно? — спросила Люсия.

Руперт заставил себя проглотить:

— Да, отлично.

Люсия покачала головой:

— Он мерзкий.

— Понятно, почему ты выбрала шпинат, — сказал Руперт.

— Думаешь, он лучше?

— Только не говори, что ты тоже не любишь сыр, — доктор Смит дотянулся через стол до банки, зачерпнул ложкой сыра и съел, причмокивая. — Чем он вам не угодил?

Руперт поставил банку ближе к доктору.

— Чем вы занимаетесь? — Руперт кивнул в сторону громоздкого монитора.

— Это прибор для проверки, — объяснил Смит. — Может быть, ты до сих пор на крючке у Департамента террора. Нам нужно проверить, не запрограммирован ли ты.

— Вы думаете, я компьютер?

— Не ты, а твой мозг, — объяснила Люсия. — Они умеют устанавливать контроль над сознанием. Раз уж тебя продержали достаточно долго, чтобы установить маячок…

— Если это так, ты не виноват, — добавил Смит. — Просто мы должны принять меры предосторожности. Каких только странных игр не затевают агенты. Нам нужно быть начеку.

Руперт взглянул на выключенный монитор.

— Вы сказали, что участвовали в создании Психологического корпуса.

— Я один из первых «психов».

— Почему вы передумали?

— Ты имеешь в виду, почему я отказался от богатства, влияния и доступа к главным мировым секретам ради норы под землей?

— По-моему, резонный вопрос, — заметил Руперт.

— Кажется, Джордж Оруэлл написал, что только нищие и животные свободны, — ответил Смит. — В прошлой жизни у меня была власть, служба и тайные знания. Теперь я свободен.

— Что заставило вас поменять убеждения? — спросил Руперт.

— Я увидел, как наши идеи воплощаются в жизнь, — сказал Смит. — До этого они казались абстрактным умственным упражнением: как теоретически можно добиться безоговорочного психологического контроля, если кому-то этого захочется. После Колумбуса я увидел, как планы, которые мы обсуждали на совещаниях в удобных креслах, обретают форму. На моих глазах возникла вся система сверху донизу: особые тюрьмы, Департамент религии и, конечно, Департамент террора. Когда безумные бригады освобождения начали выжигать целые районы и расстреливать людей на улицах, я ушел.

— Вы просто уволились?

— Да кто бы мне позволил? — усмехнулся Смит. — Нет, меня освободила бы только смерть. И я ее организовал. Вернее, изобразил. Как видишь, я жив. — Смит взглянул на банку с сыром. Он почти доел его. — Извини. Доедай.

— Не стесняйтесь, ешьте, — сказал Руперт.

— Мне больше нравится здесь. Я могу отрастить волосы, как экстремист. Тут можно читать. Раньше мне никогда не хватало на это времени. Я даже пишу книгу о Психологическом корпусе и его программах, возможно, она пригодится нашей стране. Хотя, естественно, в магазинах ее продавать не станут.

— Есть много способов распространять информацию, — сказала Люсия.

— Для этого нам и нужен мистер Руперт, — Смит наклонил монитор на подставке, так что он оказался прямо напротив Руперта. — Мне придется ввести вас в гипнотический транс. «Психи» использовали бы наркотики для облегчения процесса, но я хочу, чтобы вы оставались в ясной памяти. Моя единственная цель — обнаружить любые секретные приказы и отменить их.

— Я и правда получил секретный приказ, — сказал Руперт.

— Что? — переспросил Смит.

Руперт рассказал, как его арестовали и держали в тюрьме.

— Они хотели, чтобы я нашел одного парня, чокнутого неонациста по имени Холлис Вестерли…

— Черт! — вскрикнула Люсия.

Смит поднял руку:

— Продолжай.

— Они сказали, что друг Салли почему-то может вывести меня на него. Я должен был связаться с ними, когда узнаю, где он скрывается.

— Тебе конец, — проговорила Люсия. Внезапно у нее в руке блеснуло черное лезвие. Она вскочила со стула, высоко подняв нож. Руперт выставил руки, готовый отбиваться.

— Подожди, — Смит коснулся руки Люсии, и она успокоилась, но оставалась на ногах. Она сурово поджала губы и прожигала Руперта черными глазами.

— Как ты должен был связаться с агентами? — спросил Смит.

— С помощью бумажника. — Смит ощупал его пустой карман. — Я оставил его на ступеньках перед домом.

— Он шпион, — сказала Люсия. — Давай я перережу ему глотку и закопаю в пустыне. Я ждала этого последние два года.

— Люсия не самая большая поклонница моей передачи, — объяснил Руперт Смиту.

— Думаю, это лишнее, Люсия, — сказал Смит. — Мистер Руперт, спасибо, что признались. Это сэкономит время. Что еще вы должны были сделать?

— Больше ничего. Мне говорили только про Вестерли. Я не хотел им помогать, но они сказали, что отправят нас в трудовые лагеря, отправят Мэдлин работать на реакторе в Техасе, как его там…

— А если ты им поможешь, то сможешь жить спокойно, потому что ты один из них. Так? — спросила Люсия.

— Если бы они думали, что я один из них, то не стали бы пытать меня и угрожать, — ответил Руперт. — Ты видела шрамы у меня на руках.

— Может, они не настоящие.

— Проверь, — предложил Руперт.

— А может, тебя и правда облили кислотой, но сначала напичкали обезболивающими.

— Будь я так предан Департаменту, зачем бы я стал признаваться?

— Он собирался тебя проверить, — кивнула она в сторону Смита.

— У меня бы не получилось против его воли добиться правды без препаратов, — заявил тот.

— Тогда, пожалуй, стоит накачать его наркотиками, — предложила Люсия, сощурившись. — На всякий случай.

— Согласен! — выкрикнул Руперт. — Я приму наркотики.

— Вам обоим надо остыть, — сказал Смит. — По-видимому, я здесь единственный врач, поэтому именно я буду принимать медицинские решения. Так вот. Не думаю, что тебе потребуются наркотики, Дэниэл. Я верю, что ты готов помочь мне стереть из твоего мозга любые установки Департамента террора. Ведь так?

— Да, — подтвердил Руперт. Они с Люсией по-прежнему бросали друг на друга злобные взгляды.

— Люсия, не нервируй его. Это осложнит мне работу.

Она возмущенно встала и ушла к полке, заваленной журналами.

— Сядь поудобнее, Дэниэл, откинься на спинку стула, — сказал Смит. Он включил прибор. На экране появилось скопление мерцающих точек. Оно медленно погасло, и на его месте возникло новое, а потом еще и еще одно.

— Теперь смотри на монитор и расслабься, — сказал Смит. — Я буду считать от десяти до одного, и тебе постепенно станет приятно, спокойно и легко. Десять, ты расслабляешься, девять…

Точки на экране продолжали загораться и гаснуть, складываясь в повторяющиеся узоры. Руперт чувствовал, что глаза у него закрываются, а тело тяжелеет. Ему было очень спокойно, как будто он вот-вот уснет и в ту же секунду забудет о тревоге и страхе…

Смит обратился к Руперту. Он слышал голос доктора, но больше не видел его. Руперту казалось, что его глаза закрыты, но он все еще видел, как медленно кружатся точки.

— Мы заглянем в несколько твоих воспоминаний. Это как смотреть видеофайлы на большом экране. Ты сможешь отмотать любое воспоминание назад или вперед, поставить на паузу или остановить. Выбор за тобой. Понятно?

— Конечно, док, — голос Руперта звучал глухо и размеренно.

— Мы возвращаемся в то время, когда тебя держали в тюрьме.

Руперт оказался под шквалом мучительных обрывочных образов. Вооруженные мужчины в черных масках врываются к нему домой. Кислота жжет руки, капитан пытает его электрическим током, его избивают надзиратели. Из горла Руперта вырвался крик.

— Не забывай, это просто старые видеозаписи. Ты полностью управляешь ими. Ты в безопасности. — Смит говорил спокойным и ободряющим голосом, от которого Руперт как будто согревался.

— Я помню.

— Хорошо, Дэниэл. А теперь мы поищем секретные разговоры, которые тебе приказали забыть…

…Руперт сидит в комнате для допросов, его запястья и лодыжки пристегнуты к креслу. Через стол ледяными голубыми глазами на него смотрит капитан. У Руперта что-то происходит с левой рукой. Игла. На сгибе локтя вставлен катетер, и в вену капает холодная жидкость, по руке растекается болезненный холод.

— Ты ничего этого не вспомнишь, ты скорее убьешь себя, чем вспомнишь, — говорит капитан.

Руперта охватили мучительные воспоминания. Агенты явно отобрали самые травмирующие события его жизни. Вот он, восьмилетний, стоит на коленях возле родительского дома в Бейкерсфилде. Перед ним на асфальте распростерся черный лабрадор Гуппи, которого сбил на внедорожнике сосед. А вот ему десять, и он смотрит на тело дедушки в гробу, и рядом рыдает мама. Вдруг Дэниэл услышал крик откуда-то издалека.

— Не волнуйся, — сказал Смит. — Тебе ничего не грозит. Ты свободен от всего этого. Тебе спокойно.

Лавина болезненных воспоминаний начала отступать. Руперту и впрямь стало легче, потому что у Смита был волшебный голос: все, что он говорил, становилось правдой. Руперт был свободен от ужасных вещей, которые происходили с ним.

— Попробуем еще раз, — сказал Смит. — Мы снова в комнате для допросов…

И Руперт вернулся в комнату для допросов. Его мышцы и кости горели от боли. Он корчился, но не мог освободиться.

— Ты ничего не вспомнишь, — повторил капитан сквозь зубы. Теперь он меньше походил на человека, как будто в его тело вселилась темная сверхъестественная сила. На его лицо легли длинные глубокие тени, а глаза казались неживыми, напоминая раскрашенные камни. — Ты… Ничего… Не вспомнишь…

Руперт уставился на эмблему Департамента террора на форме капитана — череп и кости. Он не видел ничего, кроме огромного черепа. Скрещенные кости переломились под прямым углом и сложились в свастику, которая стала вращаться против часовой стрелки, как будто закручиваясь в спираль.

Руперт видел все новые и новые свастики. Он дрожал от ужаса. Повсюду вокруг него были тысячи свастик, собранных из костей или расписанных кровью. Руперт смертельно боялся их, ибо понимал, что они означают. В глубине души он знал — дьявол мог явиться в мир и скрываться под любым символом, любым флагом или лозунгом и оставаться незаметным до тех пор, пока не совершит зло…

— Ты! Ничего! Не вспомнишь! — рычал капитан, и каждое его слово пронзало Руперта, будто электрический разряд. Это не происходило наяву, но в голове Руперта капитан и доктор Смит сражались за власть над его сознанием, доктор снаружи, а капитан изнутри.

Тысячи свастик сложились в портрет Холлиса Вестерли. Руперт узнал крупного обрюзгшего мужчину с лысиной на макушке и длинными волосами. Его волосатые руки были покрыты странными татуировками. Руперт прочел одну из них: «Возносящийся Один», но не понял значения этих слов.

Руперт оказался в каком-то темном помещении напротив Вестерли, который был не фотографией или голограммой, а живым человеком. Капитан стоял за Рупертом глубоко в тени и шептал ему на ухо:

— Он ужасный человек, только посмотри на него.

— Ужасный, — согласился Руперт.

— Он не должен жить.

— Не должен.

— Оглядись и поищи, чем можно воспользоваться, — приказал капитан.

Руперт осмотрелся, но кругом было темно.

— Ружье, нож, что угодно, — сказал капитан. — Если сможешь, вырежи ему язык. Не оставляй его в живых. Это самое важное.

— Да, — Руперт подошел к Вестерли, достал нож и перерезал ему горло.

— Молодец, — похвалил капитан.

Руперт открыл глаза, не понимая, где находится. Он вытянул руку, как будто пытаясь до чего-то дотянуться.

— Что? — спросил он в ответ на чей-то вопрос.

— Я сказал, что ты проснулся, — сказал доктор Смит. Комната вдруг приобрела четкие очертания. Руперт был в пещере посреди пустыни. Старый доктор сидел в кресле слева позади него.

— У тебя получилось. Ты пробудился. Что ты помнишь? — спросил Смит.

Перед глазами Руперта пронеслись воспоминания о пытках и почему-то о собаке, которая была у него в детстве.

— Гуппи был отличным псом, — сказал Руперт.

— О чем ты? — удивился Смит.

— Не важно. Что случилось?

— Я надеялся, что ты запомнишь. Нам придется проделывать это снова. Дважды в день, пока ты не запомнишь.

— Что я должен запомнить? — спросил Руперт.

— Что тебя послали убить его, — сказала Люсия.

Руперт посмотрел на нее с недоверием.

— Я удивлена не меньше тебя. Могли бы найти кого-то более подготовленного.

— Она серьезно?

— Да. По-моему, она вообще чересчур серьезная, — сказал Смит. — Но мы сейчас не об этом. Дэниэл, тебя запрограммировали убить человека, если Холлиса Вестерли можно так назвать.

— Они хотят, чтобы я убил нациста? — Руперт несколько раз моргнул. — Но разве это так уж плохо? Он ведь ужасный тип. Только посмотрите на него.

— Ты слово в слово повторяешь установку, — сказал Смит.

— Кто меня запрограммировал? Капитан?

— Ты так обращался к нему.

— Они все рассчитали. Мы не можем это так оставить. Нам нужно его убить, — сказала Люсия.

Руперт понял, что речь идет о нем.

— Не обязательно, — ответил доктор Смит. — В этой ситуации есть свои плюсы.

— Какие же? — огрызнулась Люсия. Она вернулась к столу, держа неоткрытый журнал по архитектуре. — Им все известно.

— Нет, — возразил доктор Смит. — Они только притворяются всезнающими. Не покупайся на их уловки. И, пожалуйста, расслабься хотя бы на минуту. А лучше на целый час. Хочешь, я тебя загипнотизирую?

— Не вздумайте.

— Во-первых, их наемник на нашей стороне. Ты ведь по-прежнему с нами, Дэниэл?

— Если Люсия не убьет меня, — отозвался Руперт.

Люсия хмуро взглянула на него и резко открыла журнал.

— Во-вторых, мы знаем об их намерениях. Какой можно сделать вывод, Люсия? Представь, что мы контрразведчики.

— Черт, — Люсия со вздохом захлопнула журнал. — Ладно. Значит, «психи» запрограммировали крошку Дэнни убить Вестерли. Мы знаем почему.

— Почему? — спросил Руперт.

— Об этом позже, — прервал его Смит. — Люсия, зачем нужно программировать убийц? У них что, мало наемных убийц?

— Полно. Обычно они так поступают, если не хотят марать руки, да? Например, чтобы убить премьер-министра или президента.

Смит кивнул:

— Но…

— Но Холлис Вестерли не богат, не знаменит и не влиятелен, — продолжила Люсия. — Он самый обычный человек.

— Так почему бы не послать туда агентов Департамента террора или бригаду освобождения? Да в крайнем случае пару полицейских из «Хартвел»?

— Почему… они посылают сюда этого парня, словно отравленную приманку, чтобы мы сами вывели его на Вестерли. А это значит… — Люсия задумалась на минуту, закусив губу, и улыбнулась. — Они не знают, где искать Вестерли. Они понятия не имеют, где он, иначе не стали бы так суетиться.

— По-моему, это единственное объяснение, — согласился Смит. — Если бы они просто хотели убить Вестерли и знали, где он, то подослали бы к нему кого-нибудь. А мы знаем, что они хотят его убить. Так что…

— Кстати, а я не говорил, что мне любопытно, почему «психи» задумали убить Вестерли? — спросил Руперт, но, похоже, никто не собирался ему отвечать.

— Значит, все идет как надо? — спросила Люсия.

— Пока да, — согласился Смит.

Глава 20

Смит повторил сеанс гипноза после обеда, а потом еще дважды на следующий день. Время в пещере тянулось медленно, но доктор дал Руперту потрепанную книгу в бумажном переплете — «1984» Джорджа Оруэлла. Он с жадностью принялся за нее. Это была первая книга, запрещенная Департаментом террора, и до этого запрета. Руперт не успел прочитать ее.

После нескольких сеансов гипноза воспоминания стали всплывать на поверхность сознания, словно айсберги в темном океане. Он вспомнил, что капитан день за днем накачивал его сильными галлюциногенами. Когда Руперт думал о своем заключении, перед глазами у него проносились беспорядочные смутные образы, но постепенно пропущенные фрагменты восстанавливались, и картина становилась все более стройной и логичной. Ну, конечно, капитан приказал ему убить Вестерли. Как можно было об этом забыть?

Еще он вспомнил, как Джордж Болдуин, куратор «Глобнета» из Департамента террора, пару раз вызывал его к себе, чтобы закрепить установку. Однако Болдуину не приходилось накачивать Руперта препаратами или гипнотизировать, достаточно было произнести кодовое слово, придуманное капитаном — «Ракка», и Руперт мгновенно впадал в транс.

Руперт стал яснее припоминать мужчину, который был в кабинете Болдуина во время сеансов. Он носил черную форму Департамента террора и выглядел гораздо старше Болдуина, почти стариком, но, судя по выправке, сохранил бодрость. Обычно он молчал и просто разглядывал Руперта прозрачными бледно-голубыми глазами.

На третью ночь Люсия позвала Руперта на улицу покурить. Он отказался от сигареты, но все равно вышел. Хотя пещера была просторной, Руперту хотелось выйти на воздух. Но еще больше его радовало, что Люсия больше не мечтала его убить. С другой стороны, возможно, именно это она и собиралась сделать и выманила его, чтобы не запачкать пол кровью. Руперт пропустил Люсию вперед и следил за ней, пока они карабкались по крутому склону, чтобы выбраться на поверхность.

Она села на багажник его машины под каменным выступом и прикурила «Мальборо», глядя в небо.

— Дурная привычка, — сказал Руперт.

— Я курю по одной в день. Хотя больше все равно не достать.

— Хочешь пройтись?

Она покачала головой:

— Пустыню патрулируют дроны. Они реагируют на тепло. Но под камнями они нас не заметят.

— Сколько мы здесь пробудем?

— Пока док не скажет, что пора уходить.

— И что тогда?

— Мы отправимся в путь.

— Мне кажется, вы мне чего-то недоговариваете.

— Ничего страшного. Так ты лучше справишься с задачей.

— Ты прямо как Болдуин.

— Что? Твой куратор из Департамента террора?

— Он говорил то же самое. Они мне ничего не рассказывали, чтобы я лучше выполнил задачу. Они думали, что так я буду вести себя естественнее.

Люсия лишь молча посмотрела на него сквозь сигаретный дым. В ее темных глазах мерцали отблески звезд.

— Ты не рассказывала, как ввязалась во все это, — сказал Руперт после неловкой паузы.

— Зачем тебе знать?

Он пожал плечами:

— Ты же знаешь мою историю. Ладно, зря я спросил.

— У меня был возлюбленный, врач из Мексики. Мы тогда жили в Техасе. Он не мог лечить людей в Америке, потому что учился у своего отца и деда, а не в университете. Но он отправился в приграничные лагеря, где было много беженцев из-за гражданской войны в Мексике. Эти лагеря объявили террористическими. Помнишь?

— Из-за этого построили стену.

— Мне было девятнадцать лет, ему немногим больше. Он научил меня помогать ему с больными и ранеными. Помог освоить английский.

Сначала нас атаковали дроны, в два часа ночи, они спалили все палатки в лагере. Солдаты «Хартвел Сервисиз» явились, чтобы добить раненых. А потом пришел Департамент террора. Они забрали Фернандо, он был в их списке. Я сбежала. Потом в новостях объявили, что был уничтожен лагерь неокоммунистов, где на деньги китайцев готовили террористов из Южной Америки. За всю жизнь не встречала ни одного неокоммуниста. Скорее всего, их вообще не существует.

— Вы с Фернандо виделись после этого?

— Нет. А через полгода родился наш сын.

— Что?

— Малыш Нандо. Я прятала его почти пять лет, но они всегда найдут способ до тебя добраться.

— Кто?

— Агенты. Моего сына забрал Центр защиты детей и семьи, но я знаю, что за этим стоял Департамент террора. Нас нашли в Нью-Мексико. Они знали, кто был отцом Нандо. Сказали, что он не может остаться со мной, потому что я не замужем и связана с террористами… И потому что его отец был террористом. Фернандо был обычным врачом. Он помогал жертвам этой дурацкой войны.

— Они отняли твоего сына?

— Я пробовала выяснить, что они с ним сделали. Пять лет назад. Это невозможно. Сети социальных служб защищают так же надежно, как военные системы. Столько людей пытается найти своих близких…

— Ужас.

— У тебя же нет детей?

— Нет. Мэдлин, моя жена, хочет, но…

— Точно, твоя очаровательная женушка.

— Она не всегда кричит и швыряет мебель. У нее есть некоторые достоинства, — сказал Руперт.

— Например?

— Она очень… Организованна.

Люсия хихикнула и прикрыла рот.

— Извини. Я уверена, что она очень организованна.

— Я серьезно. Она раскладывает мои рубашки по цветам: от светлого к темному.

Люсия рассмеялась.

— Она расставляет супы по алфавиту.

— Ты шутишь.

Руперт покачал головой.

— С ней не все в порядке? Ну… — Люсия покрутила пальцем у виска. — Она болеет?

— Вряд ли. Она регулярно принимает лекарства.

— Значит, болеет. — Люсия спрыгнула с машины и бесшумно коснулась ступнями земли. — Пойдем. Может, расставим доктору супы по алфавиту.

Через два дня Руперт вспомнил сеансы программирования с капитаном и благодаря доктору Смиту сумел избавиться от заданных установок. Смит объявил его «свободным человеком», способным самостоятельно делать выбор и принимать решения.

— Мне нравится ваша компания, но, по-моему, вы готовы идти дальше, — сказал доктор Смит, когда они ели овощную похлебку с крупой. — Люсия, теперь тебе спокойнее с ним работать?

— Я не о себе беспокоилась, — она бросила на Руперта долгий взгляд. — Кажется, теперь он нормальный.

— Спасибо, — сказал Руперт.

— Дэниэл, ты должен кое-что усвоить. До сих пор ты служил опасному хозяину, но он готов был более или менее защищать тебя, потому что ты приносил пользу. Теперь ты беззащитен. Ты стал врагом государства и должен постоянно сохранять бдительность.

— Все как раньше, — ответил Руперт.

— Нет, — возразила Люсия. — Раньше тебя держали в уютном домике за надежной оградой. Ты больше не комнатная собачка. Я освободила тебя, но теперь тебе придется выживать в дикой природе.

— Мне это по душе, — сказал Руперт.

Люсия посмотрела на часы:

— Солнце садится. Нам пора ехать.

Они с Рупертом принялись убирать со стола.

— Оставьте, — сказал Смит. — Мытье посуды развеет мою беспросветную скуку.

Люсия обняла старика.

— Ты тоже не теряй бдительности, — сказал Смит, глядя ей в глаза. — Теперь все зависит от тебя.

— Я справлюсь, — ответила она.

— Если бы у меня были хоть малейшие сомнения, я бы тебе это не поручил. Обещай вернуться, как только сможешь.

— Обещаю, — сказала Люсия.

Доктор Смит пожал Руперту руку, крепко сжал ее и посмотрел ему в глаза. Руперт снова вспомнил пристальный взгляд пастора Джона.

— Старик из твоих воспоминаний. «Псих» из кабинета Джорджа Болдуина, который наблюдал за тобой, — сказал Смит.

— Ну?

— Я почти уверен, что его зовут доктор Реджинальд Крейн. Он не врач, а доктор экономических наук. Думаю, в Психологическом корпусе он отвечает за твое дело. Ему придется разбираться с тобой. Я искренне надеюсь, что ты никогда снова не окажешься с ним в одной комнате. Но если это печальное событие все же произойдет, называй его «уткой».

— Почему?

Смит озорно улыбнулся.

— В средней школе Реджи жил в общежитии «Итон». За спальным корпусом был прудик с утками. Как-то утром в апреле шестиклассники и два учителя отправились к пруду на уроке биологии, ну, знаешь, наблюдать за природой. На скамейке возле пруда они увидели Реджи, который прогуливал урок. Он сидел с расстегнутой ширинкой и понятно чем занимался. С тех пор его звали (прошу прощения, Люсия) «уткодрочем», а потом просто «уткой». Он ненавидит это прозвище.

— Он трахал уток? — спросила Люсия.

— Нет, — ответил Смит. — Но, говорят, ему нравилось, когда утки на него смотрят. Спасибо, что помогаешь нам, Дэниэл. Будь осторожен.

Люсия села за руль, и они выехали из пещеры, как было и раньше, с выключенными фарами. В ту ночь луна светила ярче, и Руперт мог различить очертания гор, мимо которых они мчались на рискованной скорости. Если он не ошибался, до асфальтированной дороги оставалось почти полчаса.

— Куда мы едем? — спросил он.

— На север. Мы будем в дороге почти всю ночь. Может, я даже дам тебе порулить.

— В моей собственной машине? Вот уж спасибо.

— Завтра ты увидишь Холлиса Вестерли. Тебе нужно очень-очень постараться не убить его при встрече.

— Не убью. — Руперт задумался. — Но на всякий случай не подпускай меня к нему.

— Я так и собиралась сделать. Пожалуйста, Дэниэл, не заставляй меня хвататься за нож или пистолет, чтобы защитить этого козла. Для меня это будет тяжко.

— Обещаю. — Руперт откинулся на спинку кресла и стал смотреть на проносящиеся над головой звезды.

Они поднимались в горы Северной Калифорнии, и Руперт почувствовал, что воздух стал легче, прозрачнее и пропитался влагой. Люсия вела машину по извилистым дорогам в утренних сумерках и пыталась найти на радио что-то, кроме проповедей священников новой церкви и агрессивных ток-шоу. На радио действовала цензура Департамента религии и ценностей, поэтому эфир не отличался разнообразием. Люсия нашла радиостанцию, где передавали ду-воп в стиле пятидесятых годов, со вздохом убавила звук, но не поменяла волну.

— Вечно забываю захватить музыку, — сказала она.

— Попробуй через спутник.

— Я же вырвала навигатор. Если ты не заметил, за нами не гонятся «Хартвел Сервисиз» и Департамент террора.

— Да. Может, ты мне расскажешь, куда мы едем и что будем делать?

Люсия съехала на обочину, где стоял знак «Смотровая площадка». Она остановила машину и заглушила мотор.

— Можно было и не тормозить.

— Посмотри вперед, — показала рукой Люсия.

Руперт долго всматривался, прежде чем смог различить среди деревьев и скал невнятные синие очертания.

— Что это? — спросил он.

— Блокпост. Мы чуть в него не въехали.

— Зачем им выставлять блокпост ночью посреди гор?

— Они ловят контрабандистов или ищут кого-то. Надеюсь, не нас.

— А что тут возят контрабандисты?

— Все подряд. Наркотики, книги, людей.

— Думаешь, они ищут нас?

— Не хочу выяснять. У меня есть надежное удостоверение, но тебе мы такое пока не сделали. Они заберут твою машину, и Департамент террора узнает, где мы.

— Здорово.

— Надо было давно избавиться от машины. Я собиралась бросить ее на следующей остановке.

— Тогда поехали обратно. Должна быть другая дорога.

— Может быть, — ответила Люсия. — Наверное, есть дороги поменьше. Хорошо бы посмотреть карту, но… — Она махнула на дыру из-под выломанного навигатора. — Я здесь не ориентируюсь. Сейчас убила бы за телефон.

— У тебя нет телефона?

— Ты думаешь, я пользуюсь сетью? Телефон — карманное устройство для слежки и прослушивания. Не собираюсь платить за то, чтобы они наблюдали за мной.

— Мой телефон остался дома. — Руперт задумался. — А если воспользоваться автоматом для неотложных вызовов?

— Из них можно дозвониться только до полицейских, — сказала Люсия. — А мы вообще-то пытаемся от них спрятаться.

— Но ведь эти телефоны подключены к сети? — спросил Руперт. — Их можно взломать?

— Погоди, — сказала Люсия. — Она открыла свой мятый брезентовый мешок, лежавший на заднем сиденье рядом с итальянским чемоданом Руперта, и достала нечто, напоминавшее пульт управления и компьютер-наладонник. — Возможно, сработает. — Она подключила пульт к компьютеру через провод для передачи данных. — Но если не получится, мы сами им выдадим, где находимся.

— Какие еще у нас есть варианты?

— Подождать здесь, пока не снимут блокпост, — сказала Люсия. — Это может занять пару часов, к тому же они могут отправить патруль по этой дороге. Еще мы можем поехать обратно, чтобы поискать объезд, и окончательно заблудиться.

— Думаешь, у тебя получится взломать автомат?

Люсия пожала плечами:

— Очень может быть, если они работают, как простые устройства связи.

— Давай попробуем.

Руперт и Люсия поставили машину на нейтральную передачу и оттолкнули ее как можно дальше на обочину, чтобы спрятать среди деревьев. Потом они заперли ее и пошли вниз, в ту сторону, откуда приехали. Они шли по зарослям, но следили за дорогой.

Через пятнадцать минут они добрались до желтого телефона-автомата на обочине. Они подошли к нему, но спрятались за деревья, потому что из-за поворота резко вырулил грузовик.

— Надеюсь, он притормозит и успеет заметить блокпост, — сказал Руперт.

— А я надеюсь, что он собьет какого-нибудь начальника из «Хартвел». Это бы их отвлекло, — ответила Люсия.

Они прокрались к обочине, и Люсия вскрыла телефон. Он был очень старой модели: с рычагом и проводной трубкой. На корпусе аппарата имелась всего одна кнопка.

— У него даже нет экрана, — удивился Руперт.

— Старье, — согласилась Люсия. — Ему, наверное, лет сто пятьдесят. Посмотрим, что можно сделать.

Люсия открыла коробку с инструментами, которыми сняла навигатор из машины Руперта. Затем чуть приподняла трубку, взяла руку Руперта и положила его пальцы на рычаг.

— Придерживай, — сказала она. — Возможно, телефон посылает сигнал, как только снимается трубка.

Руперт наблюдал, как Люсия изучила трубку, покачала головой, вставила отвертку плоской стороной в шов возле нижнего динамика. Она попыталась вскрыть корпус трубки, цыкнула, вставила отвертку в другое место, потом еще в одно.

— Слишком долго, — Руперт оглянулся в сторону блокпоста.

— Ничего не могу поделать, — Люсия продолжала ломать трубку, пока, наконец, нижняя часть не отвалилась, повиснув на прозрачных ниточках клея. Люсия вынула микрофон и провода. — Эта штука как будто из каменного века.

— Ты сможешь с ней что-нибудь сделать?

— У меня пара программ, которые могут помочь. А вот это не пригодится. — Она убрала пульт в карман джинсов и быстро подключила телефон к наладоннику. Для Руперта время тянулось очень медленно. Он представил, что полицейские в форме, может, даже с эмблемами «Хартвел Сервисиз» на плечах, обнаружили его машину и сейчас зачитывают по рации номер своему начальству.

— Больше я ничего не смогу сделать, — Люсия вставила наушник в ухо и стала печатать на наладоннике. Она нахмурилась и напечатала что-то еще. Руперт был весь в поту. Его взгляд метался между телефоном и дорогой.

— Хорошо. Можешь отпускать, — сказала Люсия.

Руперт убрал пальцы с рычага. Люсия опять начала что-то вводить на компьютере. Руперту казалось, что это продолжается вечность.

— Это курьер, — заговорила Люсия. — У меня груз, но… Нет, я звоню из автомата. Знаю, поэтому давайте коротко. У нас на дороге блокпост… Нет, впереди. Нет, по-моему, нас пока не заметили, но… мне просто нужен объезд. — Она быстро объяснила, где они находятся, а потом мучительно долго молчала и слушала. — Должна же быть какая-то дорога. Я лучше проеду сотню миль обратно, чем… Тогда говори быстрее. — Последовала еще одна напряженная пауза, и в это время Люсия смотрела на Руперта широко раскрытыми глазами.

— В чем дело? — прошептал он, и она пожала плечами, как будто давая понять, что и сама ничего не понимает.

— Значит… Нет, получится, но это чуть… Ладно, сколько это займет?

Руперт увидел яркий свет фар из-за поворота со стороны блокпоста. Сквозь деревья пробивался синий свет.

— Люсия, — позвал он, но она отмахнулась.

Свет приближался. Судя по звуку, к ним направлялось несколько машин, и первая уже выезжала из-за поворота. Их вот-вот застукают.

Руперт схватил Люсию за талию и утащил в тень. Спотыкаясь, они пробежали несколько футов, а потом упали и покатились по склону, царапаясь об острые камни и побеги дикой ежевики. Наконец они ударились о широкий ствол старой секвойи и остановились.

— Что ты творишь, Дэниэл? — резко спросила Люсия, пытаясь выпутаться из его рук. Он зажал ей рот ладонью и показал наверх.

В том месте, где они только что стояли, светили синие фонари. Руперт слышал треск и перебивающие друг друга голоса из раций.

— Прямо здесь, — раздался мужской голос. — Да, кто-то прятался в зарослях. Мы их почти взяли. Они оставили консоль в телефоне. — Мужчина помолчал. — Нет, сэр, машину пока не нашли. Я вызову подкрепление… Да, сэр. Нам понадобятся еще люди, чтобы прочесать местность. Я свяжусь с вами по рации… Спасибо, сэр.

Последовала короткая пауза, и невидимый полицейский принялся раздавать указания.

Лучи фонарей пронизывали лес, и в зарослях светлело, как днем. Руперт и Люсия оползли секвойю, прижавшись животами к земле, и спрятались за широким стволом за секунду до того, как фонарь осветил его. Вокруг них все было залито ослепительным светом, но сами они оставались в тени.

— Надо было забрать мой компьютер, — прошептала Люсия. — Если они отследят, куда я звонила, все пропало. Ох, как же глупо!

— Нельзя здесь сидеть, — тихо ответил Руперт. Он уже слышал шорох листьев и топот, доносившийся сверху.

Руперт и Люсия ползли вниз по склону, надеясь спрятаться в тени секвойи. Впереди между деревьями мелькали лучи света то ли от карманных фонариков, то ли от фонарей на автоматных стволах.

Вдруг земля ушла у Руперта из-под ног, он оступился и повалился вперед. Люсия попыталась поймать его, и они упали вместе. Сначала Руперту показалось, что они рухнули в канаву. Они скатились по илистому откосу и оказались в ледяной воде, такой глубокой, что Руперт едва касался ступнями каменистого дна. Это был ручей.

Руперт держался за торчащие корни дерева, чтобы его не унесло течением, хотя, пожалуй, это был не самый плохой вариант. Люсия уцепилась за берег на несколько ярдов ниже по течению и смотрела на него огромными глазами, прижав указательный палец к губам.

— Осторожнее там, — раздался мужской голос прямо над ними. Руперт услышал, как захрустели ветки, и между ним и Люсией в ручей плюхнулось несколько комьев земли.

Узкие лучи фонарей скользили по воде в опасной близости от Руперта и Люсии. Полицейские стояли примерно в десяти футах у них над головами, их укрывала лишь предрассветная тьма и деревья.

— Выключите фонари, — приказал тот же самый голос. И через несколько секунд добавил:

— Тепловизор ничего не показывает.

Руперт не удивился — они с Люсией стояли по шею в воде, которая как будто стекала с ледника.

— Надо послать туда еще людей, — сказал другой голос. — Отправьте кого-нибудь вниз по течению. Они могут двигаться вплавь.

Неожиданно издалека раздался звук, похожий на раскат грома, эхо от него разнеслось по горам и каньонам в округе.

— Это еще что? — спросил один из полицейских. Несколько голосов стали что-то невнятно обсуждать между собой.

Полицейские переговоры по радио смолкли, и раздался женский голос: «Всем подразделениям, всем подразделениям, вероятный код Т1 на Дьявольской горе. Повторяю: Дьявольская гора, вероятный код Т1. Всем подразделениям. Ответьте».

Один из полицейских заговорил:

— Сержант, мы наверняка сможем взять этих хакеров, если прочешем местность.

— Это уже не важно. По всей долине взрываются телефоны-автоматы. Эти ребята нас просто отвлекали.

— Десять — четыре.

Послышались звуки удаляющихся шагов, и стало темно. Полицейские ушли. Люсия вылезла из холодной воды и забралась на берег ручья.

— Пошли, — сказала она. — Надо взять твою машину.

— Что случилось? — Руперт начал карабкаться по скользкому склону.

— Наши заложили бомбу, чтобы взорвать блокпост, — объяснила Люсия. — Полиция в первую очередь занимается террористами.

— Как мило с их стороны.

Руперт и Люсия быстро взбирались по крутому холму.

— Это большая морока, — сказала Люсия. — И могло привлечь внимание федералов. На меня все будут злиться. Надеюсь, хотя бы никого не поймают.

Они добрались до телефона-автомата, но полицейские отсоединили и конфисковали компьютер Люсии. Тогда они пошли обратно вдоль дороги, держась возле деревьев, чтобы быстро спрятаться, если появится полиция. Машина Руперта оказалась в целости и сохранности. Наверное, полицейские не успели обнаружить ее, потому что ее не было видно с дороги. Руперт посмотрел вперед, там, где раньше светили синие фонари блокпоста, было темно.

— Поехали, — сказала Люсия. — Теперь мы в полной безопасности.

Они полчаса ехали по извилистым дорогам и оказались на грунтовке без указателей и разметки. Люсия затормозила перед кирпичными воротами, увитыми густым виноградом. Она вышла из машины, подошла к воротам и нажала на кнопку звонка в резной раме.

— Мы приехали. Если нас кто-нибудь слышит, — проговорила она.

Через несколько секунд плохо смазанные ворота со скрипом распахнулись вовнутрь.

Люсия и Руперт ехали по неухоженным полям дикого винограда и колючей ежевики. На одном из перекрестков грунтовой дороги стоял, подняв руку, молодой чернокожий мужчина с дредами. Люсия остановила машину, и он уселся сзади.

— Поверни налево, — сказал мужчина. — Мы спрячем машину в старом бродильном цеху.

Он показал дорогу, и Люсия привезла их к длинному кирпичному зданию. Окна были заколочены досками. Люсия остановила машину среди станков, укрытых брезентом. Все трое вышли, сняли кусок брезента с одного из станков и накрыли им машину Руперта.

— Все в порядке? — спросила Люсия.

— Да, — ответил мужчина. — Правда, нам пришлось устроить взрыв, чтобы отвлечь всю полицию округа Сонома, а потом смыться. И времени на подготовку у нас не было. А так все в порядке.

— Прости, — сказала Люсия.

— Никогда в жизни так больше не делай. Теперь «Хартвел» будет тут вынюхивать. Нам сюда. — Мужчина подошел к одному из четырех огромных цилиндров у длинной стены. Он взялся за круглый датчик давления чуть ли не больше его самого и стал поворачивать его, словно огромный телефонный диск. Стенка металлического цилиндра со скрежетом открылась наружу. Руперт увидел извилистую кирпичную лестницу, которая спускалась под землю. Мужчина пропустил их внутрь и закрыл задвижку.

— Что это за место? — спросил Руперт, когда они вошли в подземную комнату из кирпича и камня. Вдоль стен тянулись стеллажи с пыльными стеклянными сосудами, а с потолка рядами свисали лампы с пустыми плафонами.

— Тут были теплицы семидесятых и восьмидесятых, когда овощеводство стало прибыльнее, чем виноделие. Подождите здесь, — сказал мужчина. Он открыл дверь, отделанную в средневековом стиле, с толстыми деревянными рейками и медными скобами, и вышел.

— Какие дружелюбные ребята, — сказал Руперт.

— Они решают проблемы, которые создали мы с тобой, — ответила Люсия.

— Думаешь, они кого-то убили?

— Наверняка, они просто взорвали какое-нибудь заранее заминированное старое здание. У них есть планы на чрезвычайный случай.

— Вообще-то это была заброшенная водонапорная башня. Клянусь, ни одна капля воды не пострадала. — Руперт увидел рядом с молодым чернокожим знакомое лицо — фаната «Пэкерс», с которым он встретился на стадионе «Никсон».

— Арчер, слава богу, у вас все получилось.

— Арчер? — переспросил Руперт. — Я думал, тебя зовут Бенни.

— Я представляюсь Бенни, когда имею дело с баранами. А в этом году меня зовут Арчер. А этого парня мы называем Туринский, потому что он творит чудеса, — он хлопнул по плечу мужчину с дредами. — Все автоматы на восемьдесят миль вокруг — бабах!

Туринский кивнул Адаму. То есть Арчеру.

— Главнокомандующая считает, что, раз он здесь, пора приступать к делу. Наши подежурят на случай, если объявятся ребята из «Хартвел».

— Отлично, — сказал Арчер. — Дэниэл, введу тебя в курс дела. Он думает, что мы все это делаем ради него, вроде как исполняем последнее желание, пока рак не сожрал его окончательно. Он думает, что ты до сих пор работаешь на «Глобнет» и вашу встречу будут транслировать в эфир. Остальные подробности тебе знать ни к чему, это слишком сложно. Подыграешь нам?

— Без проблем, — ответил Руперт.

— Мне пойти с вами? — спросила Люсия.

— Лучше да, — сказал Туринский. — Иди наверх. Она может перерезать тебе горло за бардак, который вы устроили. Не надо ее сейчас беспокоить. Вестерли тебя никогда не видел, мы скажем, что ты оператор «Глобнета».

— У меня нет оборудования.

Арчер подал ей высокий серебристый цилиндр с панорамной линзой.

— Теперь с тобой, — обратился Туринский к Руперту. — Тебе нужно одеться, как будто ты на работе. Я найду тебе наверху костюм, но может… — Он поводил рукой у подбородка.

Руперт ощупал щетину у себя на лице и кивнул.

— Ванная дальше по коридору, четвертая дверь слева, — сказал Туринский.

Руперт побрился, пригладил волосы влажной ладонью, надел темно-коричневый шерстяной костюм (мечту модников в 1920-х) и присоединился к остальным. Люсия собрала волосы в хвост и переоделась в блузку с длинным рукавом и юбку по щиколотку. Так одевались на работу прихожанки новой церкви, но на Люсии этот наряд выглядел комично.

— Хорошо, Дэниэл, — Люсия включила голографическую камеру. — У тебя есть шанс сделать в жизни хоть что-то стоящее.

Туринский провел их сквозь лабиринт тускло освещенных комнат, а затем вниз по лестнице. Он отпер железную дверь.

— Не поддавайся на его провокации, — предупредил он Руперта. — И прости за вонь. Он отказывается протираться губкой, так что мы поливаем его из шланга раз в несколько дней.

Дверь распахнулась, и Руперт вошел в комнату со стенами из шлакоблоков. Внутри стояла большая железная клетка, как в обезьяннике или старом городском зоопарке. В ней, откинувшись на груду засаленных подушек, сидел мужчина, его нога была пристегнута к пруту решетки длинной цепью. У него были длинные, седые всклокоченные волосы, и от него воняло, словно от скунса. Руперт узнал татуировки со свастиками на дряблых руках и голом торсе. Мужчина наклонился к нему и улыбнулся, обнажив зубы в засохших сгустках черной крови.

Это был Холлис Вестерли.

Глава 21

В подземной комнате был бетонный пол, но в клетке Вестерли лежало несколько затертых ковриков и тряпок. Еще там стояли небольшой биотуалет, несколько бутылок с водой, койка и были разбросаны строго запрещенные журналы с фотографиями людей, занимающихся сексом. Вестерли поднялся с груды подушек посреди клетки и подошел к Руперту, волоча за собой цепь.

Он улыбался кривым щербатым ртом.

— Я тебя знаю, — сказал он, — я тебя раньше видел.

— Всегда приятно встретить поклонника, — ответил Руперт.

— Кто сказал, что я твой поклонник? — Вестерли посмотрел на Туринского. — А теперь дай мне сигарету.

— Это будет уже третья сегодня, Холлис, — напомнил Туринский.

— Ты обещал дать мне сигарету, когда он придет.

Туринский пожал плечами и достал мятую пачку «Честерфилда». Он протянул Вестерли сигарету через прутья решетки и дал ему прикурить.

Вестерли глубоко затянулся и зашелся в громком кашле. Казалось, что у него в груди перемалывается гравий. Он взглянул на Руперта влажными глазами.

— Они приставили ко мне цветного парнишку, и он решает, когда мне курить, когда мне есть, когда мне пора почистить сортир, — пожаловался Вестерли. — Как тебе такое?

— Должно быть, вам нелегко приходится, — ответил Руперт. Мышцы его рук и пальцев сокращались сами по себе. Он подумал, что какая-то часть его, возможно, осталась запрограммированной на убийство, несмотря на усилия Смита.

— Да уж, нелегко, — сказал Вестерли и снова закашлялся. У него на губах выступила кровь. Он перевел взгляд на Люсию, которая крепила цилиндрическую голографическую камеру на штатив в нескольких футах от решетки. Медленно осмотрел ее тело сверху донизу. — Это еще кто?

— Это, ммм… Карен. Карен Андерс. Андерсон. Оператор.

Вестерли продолжал похотливо разглядывать Люсию.

— По мне, так она смахивает не на Карен Андерсон, а на Марию Гонсалес. Эй, ты же Мария Гонсалес?

Люсия не обращала на него внимания и переговаривалась с Арчером, не выходя из образа:

— Нам нужно больше света.

— Скажи, чтоб Мария подошла сюда, — потребовал Вестерли. — Пусть подойдет поближе и встанет на колени.

— Она занята, — ответил Руперт. — Мистер Вестерли… Я не ошибаюсь? Вы Холлис Вестерли?

— Ага.

— Меня зовут Дэниэл Руперт, я ведущий вечерних новостей телекомпании «Глобнет Лос-Анджелес». Насколько я знаю, вы готовы рассказать нам очень важную историю сегодня вечером… Сегодня утром.

— Про Рагнарек, — Вестерли снова улыбнулся окровавленным ртом.

— Про что, простите?

— Рагнарек. Конец света. Когда волки сожрут солнце и луну. Вы уже записываете?

— Мы готовы? — спросил Руперт у Люсии.

— Да, хотя свет тут не очень, — ответила Люсия с полуулыбкой.

Руперт сел на складной садовый стул, который принес для него Арчер. Вестерли устроился на корточках прямо у решетки, жадно затянулся остатком сигареты и растер окурок по бетонному полу.

— Что они тебе рассказали? — спросил Вестерли.

— Почти ничего, — честно признался Руперт. И еще более откровенно добавил: — Все считают, что лучше мне ничего не знать, пока вы сами не расскажете.

— Правильно, — согласился Вестерли. — Чтобы как следует рассказать про Рагнарек, надо начать с брата Зеба.

— Кто такой брат…

— Заткнись и слушай, потому что я хочу получить свою хренову синюю таблетку. Меня взяли в Детройте двадцать лет назад, зимой 2014-го или 2015-го. Мы с другом ввалились в корейский винный магазин. Думали все сделать быстро, ну, знаешь, забрать наличные, прихватить пару бутылок и свалить.

Но мелкий желтопузый ублюдок развопился, как ненормальный на своем языке, и я ударил его прикладом разок-другой, просто, чтоб утихомирить. Сказали, будто я сломал ему челюсть в пяти местах, но я не верю. У него такая мелкая челюсть, что ее и сломать-то негде.

Короче, из-за этого корейского недоумка мне дали сорок лет в Ионии[13]. Что стало с другом, не знаю. Я попал в Ионию где-то в середине 2015-го, почти летом. Там был кое-кто из братьев.

— Братьев? — переспросил Руперт.

— Ну, из движения за права белых. Я состоял в национал-социалистической партии в Миссисипи, а в тюрьме была группа из Мичигана. Называлась «Белый арийский молот». Там верховодил Трейс МакКалли. Я к ним присоединился.

Месяца через два-три, как я попал в Ионию, появился брат Зеб. Сначала никто не знал, за что его упекли, а потом оказалось, что он пристрелил шестерых гопников средь бела дня. Говорят, когда он это сделал, у него было всего пять пуль. И я верю, брат Зеб мог такое сделать.

Брат Зеб — это тебе не простой уголовник. Он был очень тихий, даже ходил так тихо, что ни за что не услышишь, если он не захочет. Вокруг него как будто облако тишины было.

Помню, через пару дней, как Зеб появился в тюрьме, кое-кто из крутых ребят решил, что его надо малость проучить. Нет, он не нарывался, конечно, но видно было, что он может воду заморозить, если на нее поссыт.

И один здоровенный черномазый, в нем было четыреста фунтов, не меньше, перегородил брату Зебу дорогу в столовой. А брат Зеб, в два раза его меньше, даже не посмотрел, кто перед ним. Одной правой схватил парня за руку и свернул ее, как газету. Клянусь, прямо до плеча. Я такого никогда не видел. А брат Зеб просто пошел себе дальше, даже не оглянулся.

Мы знали, что брат Зеб из наших, у него были татуировки, вот как моя скандинавская свастика, прямо на сердце. Из нас мало кто встречал таких, как Зеб. Я и сам кое-что понимал в расовых делах, но брат Зеб наизусть помнил стихи и главы из книг всяких умников, типа Дарвина или как его, немца… Нишце. Брат Зеб объяснял нам про ход истории, про то, что белая раса должна править миром. Ну, то есть он был умный, наверное, сто книжек прочитал, а то и больше.

Ну, и парни стали ходить за ним, слушать его. А Трейс МакКалли завидовал, потому что его никто не слушал, и все знали, что Зеб умнее Трейса. Да вот кто круче? Трейс был здоровенный, как шкаф, и никого не боялся.

В итоге Трейс запретил нам разговаривать с братом Зебом, типа тот запудривал нам мозги. Но мы-то все знали, что Трейс завидует, потому что он больше не вожак в стае.

На следующий день надзиратели нашли Трейса на полу в его камере. Он валялся кверху брюхом, весь выпотрошенный, и истек кровью. Никто не мог доказать, что это сделал брат Зеб, даже надзиратели. И тут мы про брата Зеба все поняли. Во-первых, он в сто раз сильнее Трейса и изворотливый, словно уж. Во-вторых, он мог что угодно сделать, а никто бы и не заметил. А в-третьих, он разобрался с Трейсом по-честному, не воткнул в него перо втихаря за обедом, как некоторые делают, а убил один на один.

— Понимаю, — сказал Руперт. В этот момент он особенно радовался, что его отделяла от Вестерли металлическая решетка.

— После этого мы много времен проводили с братом Зебом. Он объяснял нам, что белые люди от природы превосходят полукровок, что либералы и евреи контролируют СМИ. Они врут нам о нашей истинной роли в истории и скрывают, что низшие расы ведут себя, как животные. Брата Зеба приятно было слушать. Поэтому мы и стали называть его братом, он был как настоящий святой. Белый пророк.

Брату Зебу пофигу было, что он в тюрьме. Он мог достать что угодно. Наркотики не одобрял, говорил, что мы должны оставаться чистыми перед будущей межрасовой войной, но если кто-то просил добыть дури, он не отказывал. И дурь всегда была что надо.

Брат Зеб часто подолгу разговаривал со своими адвокатами. Он вышел из тюрьмы месяцев через пять-шесть. Я, блин, гарантирую, что у него были не гребаные государственные защитники. Эти козлы ни о чем с тобой не станут говорить, только предложат сделку с прокурором.

А потом оказалось, что мы про брата Зеба много чего не догоняли. Он вышел на волю, и за три месяца освободились парни, которые были к нему ближе всех, нас таких было человек двенадцать. За кого-то залог заплатили, хотя они сами не ожидали, ну, и всякое такое.

— А как вы оказались на свободе? — спросил Руперт.

— Это самая странная история. Я мотал первый год из сорока, и тут мне звонит по телефону брат Зеб. Мне тогда нельзя было говорить по телефону: один надзиратель на меня за что-то окрысился, но мне все равно разрешили разговор. Он мне рассказал, что купил большую ферму в Айдахо и собирается устроить церковь Белого Создателя, чтобы защищать наследие белой расы, и попросил ему помочь.

Я ему говорю: «Зеб, да я бы помог тебе, не вопрос, но я уже буду стариком, когда выйду. А он мне ответил так тихо и спокойно, что я аж испугался: «Все можно устроить». Но он сказал, что я должен пообещать, что никогда не предам его. А мне тогда и клясться не надо было, я и так был за него.

И через пару-тройку дней явились эти чудныме адвокаты, чтоб со мной поговорить. Трое их было. Они сказали, что работают в Фонде защиты свободы, ездят по стране, следят за арестами и судами и вытаскивают из тюрьмы ребят, которых посадили по ошибке. Они что-то там придумали и пошли к судье. Я ни хрена не понял, о чем они говорили, да и, честно говоря, они почти всегда ходили к судье без меня.

Но главное, что меня в итоге выпустили из тюрьмы. Сказали, что я на «полупостоянном испытательном сроке». Это не было досрочное освобождение, потому что мне следовало отмечаться у адвокатов, а не в полиции. Я мог в любой момент вернуться в тюрьму, а мог остаться на воле. Я о таком ни до, ни после не слыхал. Да я, по-хорошему, и о Фонде защиты свободы никогда не слыхал.

Адвокаты дали мне конверт, там было триста долларов и билет на автобус до Эдема в Айдахо. Я был так рад выбраться на волю, что даже не подумал, откуда они знают, что я собираюсь в Айдахо.

У брата Зеба был дом, несколько больших сараев и много земли. Ферма стояла в глуши, далеко от людей. Она со всех сторон была огорожена деревянными стенами, как крепость в Гражданскую войну.

Когда я приехал, большинство парней из тюрьмы уже были там. Они мне закатили крутую вечеринку. Пиво лилось рекой, мы зажарили поросенка, Зеб даже стриптизерш из города привез. У меня такого ни разу в жизни не было.

— Чем вы занимались в Айдахо? — спросил Руперт.

— В основном тренировались. Брат Зеб сказал, нам нужно подготовиться к межрасовой войне, в которой белые должны будут доказать раз и навсегда свое превосходство. Мы учились пользоваться разными автоматами, азиатскими ножами и мечами, делать взрывчатку. Брат Зеб все умел. Он рассказывал нам, как можно уйти от полиции на дороге, как взламывать системы безопасности и приборы для слежки, что делать, чтобы тебя не поймали в большом городе. Он говорил, что межрасовая война будет идти в городах.

Брат Зеб тренировал нас, как солдат. Он посвятил каждого из нас в рыцари Белого Создателя, сделал нас защитниками расы. Он это так называл, для него это было важно. Новенький должен был пойти в сарай за домом и перерезать горло свинье. Брат Зеб кровью рисовал ему по всему телу свастики, а тот стоял голый, и все парни смотрели на него. Потом он клялся в верности, говорил, что готов умереть, если надо, и всякую такую фигню. Но мы тогда всерьез верили брату Зебу, и нам важно было, что мы делаем общее дело.

— Вы хоть раз связывались со своими адвокатами? — спросил Руперт.

— Неа, брат Зеб сказал, что разобрался с этим. Сказал, что адвокаты — его друзья. Мы были очень благодарны, что он вытащил нас из тюряги, но хорошо понимали — он может засадить нас обратно, если его чем-то разозлить. Но когда мы стали рыцарями, все и думать об этом забыли.

— Откуда он брал деньги на все это? — спросил Руперт. — Чем он платил?

— Некоторым тоже было интересно, — сказал Вестерли. — Кое-кто говорил, что он торгует наркотиками, но я в это никогда не верил. Зеб не сорил деньгами. Я вообще ни разу не видел, чтобы у него в руках был хоть доллар. Все, что нужно, появлялось само собой. Много еды, выпивки, оружия, — Вестерли снова улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. — Много женщин. Он время от времени привозил их, сразу несколько. Иногда их было мало, и нам приходилось делиться, но никто не возражал.

— Как вы думаете, откуда он брал деньги?

— Тогда я думал, что он богатый. Он заумно говорил и все такое, держался, как богач. Теперь-то я знаю, что он проматывал ваши налоги.

— Что вы имеете в виду? — спросил Руперт.

— Не перебивай хоть минуту, и я объясню.

— Извините, — сказал Руперт.

Он посмотрел на Люсию, она сидела в раскладном садовом кресле, уставившись на Вестерли широко распахнутыми глазами, и совершенно забыла, что должна изображать оператора. Она вцепилась в ручки стула, как будто ей было дурно. Возможно, она не могла больше выносить ужасную вонь.

— Где-то летом 2016-го на ферме брата Зеба все стало меняться. Сначала появились посторонние. По ночам приезжали парни в классных черных костюмах и о чем-то долго разговаривали с братом Зебом. Мы спрашивали его, что происходит, и как-то вечером, когда мы собирались обсуждать «Майн Кампф», он встал и все нам рассказал.

Брат Зеб сказал, что у нас появилась поддержка, о которой мы и мечтать не могли. Он сказал, в верхах есть важные шишки, которые хотят нам помочь, но им придется делать это тайно, иначе им помешают евреи, цветные и либеральные журналисты. Он сказал, что все изменится после большой национальной трагедии. Он называл это Рагнарек — конец времен. Он сказал, после Рагнарека. Как там… «Навеки установится новый порядок». Сказал, что устроить Рагнарек — наш священный долг.

И тут все поменялось. Ферму заперли, ворота опечатали, никто не мог выйти или войти без разрешения Зеба. Стриптизерш из города тоже больше не возили.

А дальше не знаю даже, как рассказать. Как-то утром, вроде в июне, к воротам подъехали два грузовика, такие нанимают, когда переезжают. Зеб впустил их, и они припарковались в амбаре за домом. Тогда-то брат Зеб и сказал, что пришло время Рагнарека. — Вестерли закашлялся, содрогаясь всем телом. Он утер с губ кровь, посмотрел на нее и размазал по седым волосам на груди.

— Мне больно говорить, — он взглянул на Туринского. — Дай мне таблетку от боли. Хорошую, синюю.

Туринский достал из кармана куртки коричневый пузырек с таблетками. Он снял крышку, заглянул внутрь и потряс пузырек:

— Пока дам тебе белую.

— Дай синюю, парень.

— Получишь синюю, когда закончишь.

— Но мне надо сейчас, — заскулил Вестерли. — Ну, дай.

Туринский наклонил пузырек, и ему на ладонь выкатилась белая капсула.

— Держи белую, — сказал Туринский. — Когда закончишь, получишь две синих, если захочешь.

Вестерли хмыкнул, взял белую таблетку и запил ее водой из бутылки, валявшейся в клетке.

— Мы записываем? — спросил Руперт у Люсии.

Она проверила камеру. На экране появилось крошечное изображение Руперта, слушающего Вестерли:

— Выглядит отлично.

— Мистер Вестерли, мы можем продолжить? — спросил Руперт.

— Вроде да, — Вестерли выпил еще воды.

— Что было в грузовиках?

— Что в грузовиках? Там были солдаты.

— Военные?

— Да нет же. Они все были в черной форме, в армии такую не носят. Но это точно были солдаты.

— Из Департамента террора? — спросил Руперт, подумав о капитане.

— Ну, да, похожи, но тогда еще не было никакого Департамента террора, я о нем точно не слыхал. Короче, они были то ли солдаты, то ли агенты, то ли ниндзя: не простые парни, это сразу было видно. Брат Зеб отобрал из нас четверых, две группы по два человека. Одна группа основная, другая запасная. Я был в запасной.

Эти агенты, или кто они там были, привели нас четверых к одному из грузовиков. В кузове лежала большая старая металлическая труба. Они сказали, что внутри ядерная бомба, и собирались научить нас ею управлять. Ну, и научили.

— Вы утверждаете, что государственные агенты, похожие на сотрудников Департамента террора, передали вам, участникам расистской группировки в штате Айдахо, ядерное оружие?

— Блин, да так они и сделали, — ответил Вестерли. — И взорвать ее было — раз плюнуть, так они ее настроили. Нажал три кнопки на пульте и готово. Только жать надо быстро и в правильном порядке. Любой кретин справится.

— Что они поручили вам сделать с бомбой? — спросил Руперт.

— Сейчас расскажу. Ты мне слово вставить не даешь. Когда солдаты свалили, брат Зеб усадил нас на пол у себя в кабинете, разложил карты и сказал, что одна команда повезет бомбу в Колумбус, Огайо…

— Подождите, подождите, — Руперт встал и стал расхаживать по комнате. — Вы утверждаете, что устроили взрыв в Колумбусе? В том самом Колумбусе? — Произнося слова «Колумбус» во второй раз, Руперт имел в виду даже не сам город, а все, что тот символизировал в последующие годы.

Руперт вспомнил, как доктор Смит сказал ему: «Ты помнишь, когда одновременно возникли все эти организации: Департамент террора, Департамент религии, Новая Церковь, бригады освобождения». Руперт помнил. Все они появились в ответ на катастрофу в Колумбусе — ядерный взрыв в американском городе, подготовленный иностранными террористами, которых так и не нашли.

Руперт потер виски. У него разболелась голова, словно после удара кувалдой.

— Да я не про то, идиот, — сказал Вестерли. — Он заставил нас запомнить дорогу до Колумбуса. Он даже сказал, где нам нужно остановиться в пути, в маленьком мотеле в Небраске, который держат «друзья». Мы должны были вести машину по очереди, по три часа.

Мы еще несколько часов разглядывали на карте центр Колумбуса. Зеб показал, где нужно оставить грузовик, у торгового центра. Сказал, что если мы уложимся в график, то приедем туда примерно в обед. Нам надо было просто закрыть машину и уйти. Он обещал, что нас прямо оттуда заберут какие-то его приятели и отвезут домой, в Айдахо.

У Руперта подкосились ноги, и ему пришлось сесть, чтобы унять дрожь в коленях. Сомнений не было. Психологический корпус организовал взрыв, чтобы воплотить свои планы в жизнь. Закон о продолжении борьбы за демократию на шестьсот страниц приняли на следующий день после катастрофы в Колумбусе, но на его написание должно было уйти несколько месяцев. «Психи» расставили костяшки домино и ждали, пока упадет первая и повалит все остальные.

— Почему вы на это согласились? — спросил Руперт. — Как же все эти люди, миллионы людей?

— Я про них как-то не думал, — ответил Вестерли. — Мы вели священную войну. Нас так учил брат Зеб. Я просто готов был сделать для родины, что мог.

— И вы этим гордились.

— Ага. Но я так ничего и не сделал. Первая группа выехала третьего июля 2016-го, я даже помню день. Мы все сидели в доме и ждали, когда они отзвонятся. Зеб дал им мобильник и велел звонить каждые три часа.

Четвертого июля Зеб сказал, что ему надо уехать и встретиться с кем-то. Он обещал вернуться на следующий день. Мы не думали, что это связано с нашим делом, потому что бомба должна была рвануть в полночь. Обидно было, что он забрал с собой телефон, но никто ему не смел ничего сказать.

Я вот тут с тобой разговариваю, потому что мне охренительно повезло. Мы решили, что нам надо будет выпить пива за Рагнарек, когда в Огайо начнется фейерверк. Брат Зеб строго запретил нам выходить, мы все должны были сидеть в доме и запереть двери. Мы не могли связаться с братом Зебом, подумали, может, он не знал, что у нас закончилось пиво. Я взял на ферме грузовик и поехал в город.

До сих пор помню лицо парня в магазине. Тощий коротышка, весь в прыщах. У него аж челюсть отвисла. Я набрал пива, принес его на кассу, а он меня даже не заметил. Он смотрел переносной телевизор, раньше были такие, и вот там показывали ядерный гриб в Огайо.

— Я в это время сидел на уроке обществознания, — сказал Руперт. — В десятом классе. Нашего учителя вырвало прямо на доску.

— Ну, вот, а я покупал пиво в Эдеме, штат Айдахо, и первое, что подумал: «Эти болваны поджарились». Было слишком рано, еще до обеда, они должны были только-только приехать в Колумбус. Я подумал, они наверняка находились возле грузовика или даже в кабине.

Я вернулся в машину, но не успел завести мотор, как заметил большую колонну: восемь или десять черных здоровенных машин. Таких, знаешь, спортивных… Их все водили, пока бензин не подорожал. Они ехали прямиком на ферму брата Зеба. Все стекла, даже лобовые, — темные, и снаружи ничего не увидишь. А тогда ведь тонированные стекла были запрещены. Если б я их не заметил, то поперся бы на ферму рассказать парням про бомбу.

Но я сообразил, что к чему. Нас подставили. Сначала взорвали грузовик вместе с Джей-Ти и Билли, а потом послали солдат на ферму добить остальных. Вот почему брат Зеб свалил утром: чтобы его не пристрелили за компанию с нами. Он нас поимел и выкинул, как использованный гондон.

— Какой ужас, — пробормотал Руперт. Он снова начал расхаживать по комнате. — Что вы сделали?

— А что бы любой на моем месте сделал? Положил пиво в грузовик и поехал в другую сторону. С тех пор они за мной охотятся, — Вестерли опять разразился громким, надсадным кашлем. — Все эти годы я бегал от Департамента террора, а доконали меня чертовы сигареты.

— Позже вы встречали кого-нибудь из вашей группировки? — спросил Руперт.

— Нет, конечно. Вряд ли кто-нибудь из них пережил День независимости. Мы думали, с нами ничего не случится, и уж тем более не ожидали, что к нам пришлют отряд убийц на спортивных машинах. Брата Зеба я тоже больше не видел. Если бы мы встретились, я бы вряд ли сейчас с тобой разговаривал.

Руперт пытался придумать следующий вопрос, но был слишком потрясен и не мог сосредоточиться. Он подумал о зрителях, которые увидят эту запись, миллионы людей по всему миру. Что им захочется узнать?

— Как вам удалось так долго скрываться от Департамента террора? — спросил наконец Руперт.

— Отсиживался в бедных районах, — объяснил Вестерли. — В местах, где они не ищут внимательно, потому что там нечего искать. Держался подальше от больших городов, это самое главное.

— Что вы думаете о своем поступке теперь, когда понимаете его истинные цели, после предательства Зеба?

— Хорошо, что мы это сделали, — ответил Вестерли. — Я думаю, это было правильно. Важно. — Вестерли сел, вздохнул и снова закашлялся, кровавая пена потекла с его губ на подбородок. — Это ведь было важно для всех.

Глава 22

После интервью Туринский отнес голографическую камеру в другую комнату, чтобы скопировать запись на диски и картриджи для дальнейшего распространения. Многочисленные копии будут расходиться самым безопасным способом — из рук в руки, и в конце концов интервью загрузят на сайты и в новостные сети по всему миру.

Арчер проводил Руперта и Люсию в дом. Они поднялись по лестнице и, войдя в дверь, замаскированную под шкаф, оказались в пыльной комнате на первом этаже. Они сели за стол из красного дерева, покрытый клеенкой, и Арчер принялся готовить яичницу и делать тосты. Руперт был без сил.

— Поверить не могу, — сказал он Люсии. — Думаешь, это правда?

— Мы знаем, что это правда, — ответила она. — Мы гонялись за ним последние два года.

— Как вам удалось его отыскать, если даже у агентов не получилось?

— У них отлично получается следить за покорными гражданами, — ответила Люсия. — А мы умеем находить людей в бегах, потому что обычно стараемся им помочь.

— Ты говорила, что у вас нет никакой организации, но я все больше убеждаюсь в обратном, — заметил Руперт.

— Люди способны самоорганизоваться, — в комнату въехала длинноволосая седеющая женщина в инвалидной коляске. Первым делом Руперт заметил, что она ослепительно красива, а потом ее лицо показалось ему странно знакомым.

— Мы сами устанавливаем порядок и сами его меняем, — продолжила женщина. — Арчер, не сожги мне плиту.

— Вряд ли плиту можно сжечь, миссис Кендрик, — отозвался Арчер. Руперт попытался припомнить: Кендрик, Кендрик…

— Если бы кто и мог… — Она покачала головой и перевела взгляд на Руперта. — Это ваш репортер?

— Да, — ответила Люсия. — Дэниэл, это Майя Кендрик, хозяйка этого виноградника.

— Это уже не виноградник, — возразила Майя.

— Майя Кендрик! — воскликнул Руперт и почувствовал, что залился краской. Эта женщина была героиней его подростковых фантазий. — Вы же кинозвезда?

— В прежнем мире я играла в кино, — согласилась она.

— Я думал, вас репрессировали, — сказал Руперт.

— Так и было. Я получила пулю в спину от бойца бригады освобождения. А еще эти скоты убили моего мужа.

— Хорхе Мендоса? Режиссера? — спросил Руперт.

— Он видел, что над нами навис дамоклов меч, — сказала Майя. Я смеялась над ним, называла параноиком. А потом на всех студиях появились агенты Департамента террора, начались чистки… Когда они закончились, в живых остались только трусы и дураки. — Она вздернула брови. — Не считая присутствующих, разумеется.

— Нет, я был именно трусом и дураком, — возразил Руперт. — Но стараюсь измениться.

— Когда интервью увидит свет, они придут за вами, — напомнила Майя.

— За мной уже приходили, — заметил Руперт.

— На этот раз будет по-другому. Вы покажете всему миру кролика, которого они прячут в шляпе.

— Как вы думаете, что сделают люди, когда обо всем узнают? — спросил Руперт.

Майя улыбнулась.

— Восстанут, устроят революцию, сокрушат систему. Начнут все заново, опираясь на более благородные идеи. Вы надеетесь, что я это скажу?

— А как еще они могут поступить?

— Все отрицать! — отчеканила Майя.

— Что тут отрицать? — спросила Люсия. — Это же правда.

— Люди бесконечно склонны к самообману, — объяснила Майя. — Департамент террора знает это и потому так силен.

— Тогда какой смысл в том, что мы делаем? — спросил Руперт.

— Не все откажутся поверить, — ответила Майя. — У тех, кто рискнет искать правду, появится возможность ее узнать. Для этого потребуется время. Возможно, нашей жизни на это не хватит. Но теперь есть информация о том, что случилось в Колумбусе на самом деле и кто за этим стоял. И я думаю, рано или поздно вооруженный бунт станет возможен. Или необходим.

— Никак иначе их не остановишь, — добавила Люсия.

— Глазунья, — Арчер поставил тарелки перед Рупертом и Люсией. — Хрустящие тосты.

Люсия набросилась на еду. Руперт без аппетита поковырял мягкий, посыпанный перцем белок.

— Вы слышали про Советский Союз? Знаете, почему он рухнул? — спросила Майя.

Руперт кивнул:

— Из-за гонки вооружений.

— Не совсем, — ответила Майя. — Говорят, он рухнул, потому что проиграл войну или из-за нищеты, но я в это не верю. По-моему, он развалился, потому что русские перестали верить прочитанному в газетах.

— И вы думаете, увидев интервью, народ перестанет верить? — спросил Руперт.

— Сила правды в том, что она остается неизменной. Ложь слаба, а политическая особенно, поскольку не имеет ничего общего с действительностью. Вестерли своим признанием отнимет у них Колумбус. Он выбьет краеугольный камень, на котором держится выдуманная ими реальность. Это перевернет сознание людей.

— Немногих людей, — заметил Руперт.

— Может быть, немногих, — согласилась Майя.

— Прячьтесь! — Туринский ворвался в комнату в одной рубашке и трусах. Он на ходу натягивал темный костюм. — Копы! За дверью!

Комната вокруг Руперта пришла в движение, Люсия и Арчер вскочили, опрокинув стулья. Майя развернулась и поехала в прихожую к двери.

— Сколько их? — уточнила она.

— Три машины, — сказал Туринский. Он второпях застегивал брюки. Люсия и Арчер сгребли с кухонного стола тарелки, бокалы и серебро, смахнули остатки еды в раковину и бросили посуду в посудомоечную машину.

— Быстрее! — поторопил Арчер Люсию.

— Департамент террора? — спросила Майя.

— Всего лишь «Хартвел», — ответил Туринский.

— И на том спасибо. — Майя въехала обратно в комнату. — Вам двоим придется пойти вниз…

В дверь заколотили. Казалось, что полицейские ломают ее тараном.

— …сейчас же, — закончила Майя. Туринский пронесся мимо нее, чтобы открыть дверь.

Руперт съежился. Ему показалось, что воздух в комнате вдруг потяжелел. Вдруг раздался громкий хруст. Полиция сорвала дверь с петель, орудуя прикладами.

— Лежать! Руки за голову! — крикнул с порога грубый голос.

Руперт услышал, как Туринский шлепнулся коленями на пол.

— Я просто тут работаю, сэр, — сказал он.

Майя направилась к двери по короткому коридору, который вел в ванную и прихожую.

Руперт схватил Люсию за руку и потащил в том же направлении. Он открыл раздвижную дверь, на которую указала Майя, и они оказались в нише со стиральной машиной, сушилкой и полкой для полотенец.

Он оглянулся на Майю, но она лишь кивнула, развернула кресло и поехала обратно к столу. На тарелке осталась яичница, и Майя сделала вид, будто ела в одиночестве.

Руперт и Люсия забрались на стиральные машины. Они прижали колени к груди и сидели в тесной комнатке спина к спине. Руперт закрыл раздвижную дверь, стараясь двигаться как можно медленнее, чтобы не шуметь.

— Руки вверх! На колени! — прогремел мужской голос гораздо ближе.

— Сэр, я не могу встать с кресла, — сказала Майя. — Если вы хотите, чтобы я легла на пол, вам придется меня уложить.

— Скиньте ее. — Послышался топот. Руперт услышал, как Майя ахнула и с шумом упала на пол. — Обыщите кресло, там может быть оружие.

В тесной прачечной стало жарко и душно. Острые лопатки Люсии упирались Руперту в спину. Она прижалась к нему, и ее кожа горела. Наверное, она была в ярости и едва сдерживалась, чтобы не выскочить и не броситься на защиту парализованной женщины. Но тогда их всех просто убили бы.

— Вы долго не открывали дверь, — сказал полицейский. — Что вы от нас прячете?

— Я не слышала, что вы стучали, сэр, — Майя говорила тихим смиренным голосом.

— А черный парень в прихожей?

— Он помогает мне по дому. Ходит за покупками.

— И открывает дверь? — спросил тот же самый полицейский, который явно был командиром группы.

— Да, он…

— Тогда у него это хреново получается.

— Да, сэр, — согласилась Майя.

— Что вы знаете о взрыве прошлой ночью? — спросил полицейский.

— Ничего, сэр.

— Серьезно? Вы не слышали взрыва вчера ночью? Ни звука?

— Нет, сэр. Должно быть, к тому времени я уже приняла снотворное.

Руперт наклонил голову набок, чтобы заглянуть между двумя рейками, составлявшими дверь, и немедленно пожалел об этом. К двери приблизился молодой человек в черной форме, с бритой головой. Руперт разглядел у него на груди золотую эмблему «Хартвел»: буква Х с сердцем посередине. Он подходил все ближе.

— Сколько людей находится в доме, включая гостей и работников? — спросил полицейский Майю.

— Только я и Элдред, юноша в прихожей, — ответила она.

— Он у вас работает?

— Да, сэр.

Молодой полицейский с бритой головой прошел мимо двери в туалет всего в трех футах от Руперта и громко помочился, не потрудившись захлопнуть дверь.

— В таком случае предъявите ваше разрешение нанимать работников и его разрешение на работу, — потребовал старший полицейский.

— Уверена, они есть в государственной базе данных, — ответила она.

— Я не хочу проверять базу. Я хочу видеть разрешения.

Руперт задержал дыхание, он почувствовал, как напряглась спина Люсии. Она окаменела. Люсия ничего не видела за полотенцами и пачками со стиральным порошком, но чувствовала волнение Руперта, и оно передавалось ей.

— Вы встречали в округе подозрительных людей? Иностранцев? Кого-нибудь из другого города? Распространителей политической литературы или журналистов?

— Сэр, вот уже десять лет я почти не выхожу из дома, — сказала Майя.

Дверь прачечной задребезжала. Молодой полицейский возвращался из туалета, ведя пальцами вдоль деревянных реек. Руперт вытянул шею и увидел, что он внимательно посмотрел на дверь, наклонился и заглянул между реек.

Руперт и Люсия замерли.

— Почему у вас в доме нет экрана? — спросил полицейский. — Что вы смотрите?

— У меня есть старый телевизор в гостиной. Я смотрю кино на дисках.

Командир распорядился начать в доме полный обыск. К счастью, он отправил лысого парня наверх, а сам продолжил допрашивать Майю. Он расспрашивал о ее личных, политических и религиозных убеждениях, хотя вся информация наверняка имелась в ее личном деле.

Руперт и Люсия по-прежнему сидели, тесно прижавшись друг другу, в жаркой комнатке в полной тишине. Они боялись перекинуться парой слов даже шепотом. Полицейские шумно хлопали дверьми и переворачивали мебель по всему дому.

Потом все стихло, Руперт немного расслабился и задышал глубже. Вдруг раздвижная дверь открылась.

— Теперь они обыскивают сараи, — сказала Майя. Она смогла снова сесть в кресло. — Надеюсь, они подхватят там столбняк от ржавого железа. Вам лучше пойти вниз.

Люсия соскользнула со стиральной машины на пол. Руперт поспешил за ней в комнату с дверью в шкафу, и они спустились в подвал к остальным. Восемь человек толпились в темноте, надеясь, что их не найдут, и ждали.

Глава 23

От взрыва пострадала только гнилая давно заброшенная водонапорная башня, но Департамент террора никогда не упускал возможности поиграть мускулами. Через несколько дней на смену местным полицейским из «Хартвел» пришли местные и федеральные агенты в черных костюмах. Они стучали в двери домов и офисов и входили без приглашения, если хозяева не отзывались. В небе кружили вертолетные патрули.

Руперт и Люсия продолжали сидеть в подвале с остальными. Они питались запасами, которые хранились в подземелье: консервированными овощами и выдержанным вином, которого было в избытке. Иногда Туринский приносил буханку хлеба или пакет молока. Спали прямо на полу, на одеялах и ворохе одежды. Постелью Руперта стал голый поддон из пенопласта. Обитатели подвала разговаривали шепотом и только при необходимости.

На третью ночь под землей Руперт и Люсия проскользнули в дальнюю комнату, которая раньше вполне могла быть колодцем или цистерной. Они выкурили на двоих последнюю сигарету Люсии.

— Что мы теперь будем делать? — спросил Руперт. — У нас есть план?

— Когда агенты наиграются и устанут вламываться в дома, мы уедем отсюда с записями твоего интервью. Будем передавать их из рук в руки и отправим по сети знакомым за границей. Мы должны разослать их повсюду.

— Человек вроде меня, скажем, тот, кто теперь работает на моем месте, просто проигнорирует такую запись, — сказал Руперт. — А если она распространится слишком широко, чтобы закрыть на нее глаза, они объявят интервью вражеской пропагандой. Пригласят специалистов из Департамента террора и парочки университетов Лиги плюща, и те объяснят, что интервью — обман.

— Думаешь, я не понимаю? — огрызнулась Люсия. — Наше дело — поделиться записью. Пусть люди сами делают выбор.

— «Имеющий уши, да услышит», — ответил Руперт. Так говорил пастор Джон и, кажется, Иисус.

— Департамент террора постарается убить тебя, — сказала Люсия.

— Меня это тоже немного беспокоит.

— Тебе нужно уехать на север, в Канаду. — Не было нужды объяснять, почему они не могли поехать на юг: им ни за что не преодолеть ограждения, мины и караульные вышки вдоль Стены. Первоначально ее построили, чтобы защищаться от иммигрантов и беженцев, спасавшихся от гражданской войны в Мексике. Но Стена отлично справлялась и с другой задачей: не выпускать людей из Америки. — Может, Арчер тебя отвезет.

— А ты не поедешь?

Люсия покачала головой:

— Я не вывожу людей из страны. У каждого своя специализация. К тому же у меня слишком много дел.

— Я мог бы остаться и помочь тебе.

— Когда за тобой по пятам следуют агенты? Извини, но ты будешь обузой.

Руперт почувствовал сосущую тревогу. Он уже лишился всего, что имел, но после слов Люсии ощутил себя еще более неприкаянным и ненужным. Конечно, бегство на север давало ему шанс спастись, но что потом? Он будет один где-то в ледяной глуши и никогда не сможет наведаться ни в один город, потому что система безопасности его сразу опознает. Для Департамента террора найти его в Ванкувере будет не сложнее, чем в Лос-Анджелесе.

Он вспомнил Лиама О’Ши, коротышку с улыбкой до ушей, который работал в Центре защиты детей и семьи. Руперт подумал о нем, еще когда они с Люсией жили в пустыне у доктора Смита.

— Я могу тебе помочь, — проговорил Руперт очень тихо.

— Ты нам уже достаточно помог, — ответила Люсия. — Ты должен ехать на север.

— Я про твоего сына.

Люсия покачала головой и отвернулась:

— Не говори об этом. Зря я тебе рассказала.

— Я кое-кого знаю. Он старший аналитик, или как там это называется, в Центре защиты детей и семьи. У него имеется доступ к их базам данных, возможно, даже из дома.

Люсия посмотрела на Руперта. Ее губы дрожали, то ли от гнева, то ли от страха.

— Он бы согласился мне помочь?

— Нет. Но думаю, я мог бы его заставить.

Люсия уставилась в темноту и снова покачала головой:

— Ничего не получится. Департамент террора будет тебя искать, и к тому времени твой приятель уже узнает об этом.

— Не важно. У меня идея, как мы могли бы…

— Даже не упоминай об этом при мне, — Люсия взглянула на Руперта влажными глазами. — Не смей говорить о моем сыне. — Она бросила окурок на пол и вышла.

Люсия перестала разговаривать с ним. Через несколько дней Департамент террора потерял интерес к взрыву, и агенты в черном больше не появлялись. Туринский рассказал, что в новостях вину возложили на неизвестных китайских шпионов, которые, по-видимому, пытались посеять страх и хаос на Западном побережье. Департамент террора предупредил граждан, что ожидаются новые атаки.

— Страх, — пробормотал Туринский, пересказывая официальные сообщения. — Овец надо хорошенько напугать, чтобы не разбредались.

Поначалу подвальные комнаты показались Руперту удачным и удобным укрытием, но теперь он начинал чувствовать себя пленником. Под землей был туалет, но не было ванной, поэтому все ходили грязными и небритыми. Каждую ночь они спали в одной и той же одежде, и комната пропахла потом и немытыми телами. Люсия по-прежнему не разговаривала с ним, и от этого атмосфера в темном подвале становилась еще более удушающей.

Наконец Майя посчитала, что агенты закончили операцию и Руперт с остальными скоро смогут уйти. Они должны были расходиться по одному в разных направлениях и уносить с собой крошечные диски с незаконным интервью. Руперт слышал, что на дисках были и другие доказательства связи Вестерли с высокопоставленным чиновником Департамента террора. Но Руперт не стал просить, чтобы ему их показали. Хватит с него журналистики.

Он снова зашел в комнату, где в клетке был заперт Холлис Вестерли. Руперт не был там со дня интервью. Вестерли выглядел совсем плохо, он откашливал черные сгустки, которые скатывались по щетинистой бороде на расчесанную грудь и запекались на татуировке с молотом Тора. Воздух был пропитан тошнотворным запахом протухшего сала.

Руперт подумал, что для людей со всего мира, которые посмотрят интервью, его имя навсегда будет связано с образом Холлиса Вестерли. Ему не хотелось оставить о себе такую память.

— Похоже, мы станем звездами, — сказал Руперт Вестерли. Тот посмотрел на Руперта затуманенными глазами из-под тяжелых век. Он держал сигарету, которая почти полностью превратилась в пепел.

— А ты не звезда, что ли? — спросил Вестерли.

Руперт вспомнил, что для Вестерли он до сих пор работает в новостях. Похоже, нацисту и в голову не приходило, что все выпуски новостей снимали по четкому сценарию, словно комедийные сериалы, и настоящая история вроде той, которую он рассказал, никогда бы не попала на экраны.

— Меня показали по телику? — спросил Вестерли.

— Пока нет. Мы готовим специальную программу, большое событие.

— Как суперкубок?

— Да.

— Всегда хотел появиться в телике.

— Скажи мне, — начал Руперт, но замолчал в нерешительности. Он сомневался, что готов услышать ответ на свой вопрос. — Ты когда-нибудь жалел?

— О чем?

Руперту захотелось заорать и пнуть клетку.

— О том, что вы сделали в Колумбусе.

— Ну, иногда, — ответил Вестерли. Он попытался стряхнуть пепел с сигареты, и она рассыпалась в серую пыль. — Люди умерли, да. Но это война.

— Вы помогли начать эту войну.

— Не мы ее начали. Белому человеку приходится сражаться, чтобы выжить среди цветных.

— Ты осознаешь, что это была психологическая операция? Ты был пешкой в чужих руках. Они в руках негодяев плевать хотели на твои убеждения. Они полностью манипулировали тобой. Понимаешь ты это?

— Да, понимаю… Но кто-то должен был это сделать. Это было нужно. Дай-ка мне вон ту, синюю. — Вестерли показал на складной столик, заваленный таблетками и пустыми консервными банками.

Руперт посмотрел на дряхлого умирающего мужчину с нацистскими татуировками, пугающего и жалкого одновременно. Вестерли явно болен не только физически, но и психически. Но неужели он впрямь был рад, что миллионы людей оказались принесены в жертву безумной идее?

Руперт предполагал, что человек, которого Вестерли называл братом Зебом, работал в Психологическом корпусе доктора Смита. Зеб явился в тюрьму, чтобы завербовать туповатых парней. Он поманил Вестерли и ему подобных подходящими символами, и они стали подчиняться ему, как дрессированные псы. Точно так же можно манипулировать целым народом. Руперт и сам этим занимался. Так он зарабатывал на жизнь.

— Дай таблетки, сукин сын, — прорычал Вестерли.

Руперт взял пузырек с сильнодействующими синими таблетками и снял крышку. Внутри было около пятидесяти капсул, этого хватит, чтобы убить человека. Он просунул пузырек между решетками и перевернул его. Таблетки высыпались на тряпье Вестерли в пятнах мочи. В глазах пленника вспыхнуло первобытное ликование, он бросился на пол и стал губами подбирать капсулы с пола.

— Получай, — сказал Руперт и вышел.

Рано утром, еще до рассвета, Руперт спал на своем теперь уже грязном пенопластовом поддоне. Вдруг кто-то схватил его за руку и закрыл рот ладонью. Он слышал, как рядом храпит еще несколько человек.

— Тихо, — прошептала женщина ему в лицо. Это была Люсия. — Молчи.

Руперт кивнул, и она убрала руку от его губ.

— Мы уходим, — сказала она. — Пойдем со мной. Руперт ощутил в ладони прохладную кожаную ручку: Люсия сунула ему его чемодан.

Руперт был сонным и плохо соображал, но сразу почувствовал тревогу в голосе Люсии и не мог отмахнуться от нее: слишком много опасностей они преодолели вместе. Он прошел за ней в комнату со свисающими с потолка лампами, через которую они впервые попали в подвал из бродильного цеха.

— В чем дело? — прошептал он наконец. — Может, позвать остальных?

— Никто не знает, что мы уходим. Мы сбегаем и угоняем грузовик Арчера, — Люсия показала ключ-карту с брелоком из медных шариков.

— А что будет с моей машиной? — Руперту не хотелось, чтобы агенты Департамента террора выследили его, найдя автомобиль.

Люсия открыла тяжелую деревянную дверь, за которой начиналась бетонная лестница в бродильный цилиндр наверху.

— Мы оставим ее Арчеру в качестве компенсации.

Они пошли по лестнице.

— Он знает, что ее ищет Департамент террора? — спросил Руперт.

— Да, я оставила ему записку. Он просто сдаст машину на металлолом. Там много дорогих деталей. Помоги мне повернуть эту штуку.

Она положила его руки на металлический вентиль, и вместе они начали вращать его, чтобы открыть цилиндр.

Глаза Руперта привыкли к тусклому свету, и он увидел, что комната изменилась с момента их приезда. Стало больше ящиков для винных бутылок, запчастей от станков и мусора. На полу остались только узкие проходы. Должно быть, Туринский и остальные устроили этот бардак сразу после приезда Люсии и Руперта. Полицейские не нашли погребенный под завалом автомобиль. Скорее всего, они не очень старательно искали, потому что ковыряние в мусоре вряд ли могло напугать хозяйку.

— Вон там, — прошептала Люсия. Они начали ставить ящики один в другой и перемещать запчасти, отодвинув даже нечто, похожее на кабину трактора.

Работа заняла тридцать минут, которые тянулись невыносимо долго. Наконец, Руперт и Люсия стянули кусок брезента с «Шевроле Бронтозавра» песчаного цвета. Это был большой грузовик с армированной решеткой и железной крышей над прицепом. Сзади красовались две наклейки: американский флаг с надписью «Голосуйте за президента» и «Старый большой грузовик».

Люсия направилась с ключ-картой к водительской двери. Руперт вспомнил, как неосторожно она преодолела несколько крутых поворотов в горах Сонома, и предложил, чтобы он сам сел за руль.

Он завел грузовик и стал пробираться через горы щепок и проволочную сетку, благодаря бога за полный привод. Через несколько минут они снова оказались на дороге, распахнутое небо заливал лунный свет. Руперту было не по себе от окружающего простора, он привык к подземелью. Он подумал, что кролики и полевки, наверное, чувствуют себя так же, когда выбираются из нор, чтобы перекусить.

Он опустил окно и вдохнул свежий ночной воздух без примесей пыли и гари. Наверняка норным животным знакомо и это ощущение. Они уязвимы для хищников, но испытывают облегчение, выбравшись из сырого тесного укрытия, где приходилось толкаться с сородичами.

Им с Люсией предстоял долгий путь обратно в Лос-Анджелес, самое опасное место в мире для Руперта. Он взглянул на Люсию. Она тоже открыла окно и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза. Ветер трепал ее длинные черные волосы.

Руперт понимал, что совершил ошибку. Даже если они узнают, где искать сына Люсии, тот может оказаться на другом краю света. Узнает ли он мать? Сколько лет назад Люсия потеряла его: пять, шесть? А в это время Департамент террора увидит интервью, взятое Рупертом, и на него начнется повсеместная охота.

И все-таки он вел машину в сторону города.

Глава 24

Возвращение в Лос-Анджелес далось Руперту тяжело. После гор и пустыни он ощущал горький привкус смога и жжение на коже от химикатов, пропитавших воздух.

В Голливуде по бульварам и переулкам сновали уличные торговцы, предлагавшие краденые драгоценности, наркотики, очищенную воду, фастфуд, католические иконы, выпивку, ковры, картины, компьютерные и автомобильные запчасти. Поток машин медленно двигался прямо по рынку.

Руперт и Люсия остановились у комиссионного магазина, напоминавшего узкий загроможденный лабиринт. Там с неохотой, но все-таки принимали наличные, если сумма была достаточно большой. Люсия купила черный костюм и солнечные очки. На первый взгляд ее можно было принять за агента Департамента террора, но при внимательном рассмотрении это впечатление рассеивалось.

Она выбрала для Руперта странный на вид аксессуар, предназначенный, наверное, для ночных клубов и маскарадов: ошейник с шипами, украшенный мигающими красными лампочками. Еще Руперт купил кое-какую дешевую одежду и запасную пару обуви. По дороге из магазина он затормозил у мусорного бака и выбросил вещи, которые носил последние несколько недель.

Лиам О’Ши жил в Санта-Монике, в охраняемом поселке, так же, как Руперт. Вокруг поселка, вдоль бульвара Линкольна, на юго-запад тянулась высокая бетонная стена, похожая на крепостную. Рабочие регулярно полировали ее песком. Сверху торчали стальные штыри и тянулись электрические провода, чтобы сдерживать орды варваров.

Люсия открыла ворота с помощью переделанного пульта. Они вдвоем вошли в пригородный оазис с чистыми, неразбитыми тротуарами, аккуратно постриженными газонами, пышными деревьями и особняками в этническом стиле.

— Какой дом? — спросила Люсия. — Они все одинаковые.

— Поезжай, мне кажется, он дальше.

— Ты не знаешь, какой дом нам нужен?

— Я был тут всего один раз, на какой-то вечеринке, — ответил Руперт. — Я и тогда не очень хотел сюда приходить. — Он рассматривал коттеджи, к которым вели плавные съезды с главной дороги.

Люсия и Руперт припарковали машину рядом с «Фордом Херувимом» Лиама — короткой и высокой машиной со скругленными дверьми. Люсия первой вышла из грузовика в своем «агентском» облачении, а потом открыла пассажирскую дверь и выволокла Руперта.

Она отвела его к двери, держа за плечо, словно арестованного. Из сада за домом Лиама доносились вопли и смех.

— Попробуем обойти вокруг, — прошептал Руперт. Люсия кивнула и потащила его к сводчатым деревянным воротам в стене вокруг заднего двора. Они тихонько вошли.

Дети Лиама, восьмилетий сын и десятилетняя дочь, и еще шестеро или семеро малышей прыгали и плескались в надувном бассейне и широкой луже, которая натекла вокруг.

О’Ши стоял в нескольких ярдах и поливал резвящихся детей из садового шланга. Судя по тому, как мокро было в саду, Лиам за один день израсходовал месячную норму воды, положенную гражданину. Серьезное нарушение правил экономии Западного комитета по ресурсам и энергетике. В одной руке хозяин держал шланг, а в другой — банку пива. Так же, как дети, он был раздет до пояса, его обрюзгший бледный живот свисал через резинку шорт.

— Покажи ему, Питер! Задай! — кричал О’Ши.

— Привет, Лиам, — сказал Руперт.

Хозяин подскочил, услышав его голос. При виде Руперта его глаза за толстыми стеклами очков выкатились из орбит.

— Ты же… Тебя… — казалось, Лиам задыхается. Банка с пивом выскользнула из его пальцев и упала на землю, из нее с шипением полилась пена. — Пастор Джон сказал, Департамент террора объявил тебя в розыск.

— Они меня уже нашли, — ответил Руперт. — Этот агент хочет спросить тебя…

— Молчать! — Люсия ударила Руперта локтем под дых, он стал задыхаться, согнулся пополам и упал на колени. Люсия ударила в полную силу.

— Приношу извинения, гражданин, — сказала она. — Этот преступник больше не заговорит с вами. А если заговорит, я взорву ему голову. — Она кивнула на ошейник на горле Руперта.

— Спасибо, — ответил Лиам. — Я всегда знал, что он опасен. Я неоднократно сообщал об этом. Вы можете проверить архивы.

— Нам это известно. Именно поэтому нам нужно расспросить вас о нем.

О’Ши, не отрываясь, смотрел на Руперта. Он опустил шланг, и вода стекала ему на сандалии. Дети стали возмущенно кричать.

— Нам нужно поговорить наедине. Это очень секретный вопрос, — сказала Люсия.

— Конечно… Пойдемте ко мне в кабинет, там есть звукоизоляция.

— Вперед! — скомандовала Люсия. Она дернула цепь, прикрепленную к ошейнику Руперта, и он встал. Лиам провел их через высокую стеклянную дверь, в сад вырвался прохладный кондиционированный воздух. Еще одно нарушение правил Западного комитета по ресурсам и энергетике.

Они прошли через кухню, и Руперт заглянул в столовую сквозь открытую дверь. С прошлого визита ему запомнился рисунок на стене: бородатый мужчина в набедренной повязке с мускулистым умащенным телом. Картина изображала Второе пришествие. Из глаз и рта Иисуса летели огненные искры, он спускался с ночного неба верхом на крылатом коне Пегасе. Руперт задумался, сколько раз детям О’Ши приходилось обедать под пылающим взором этого сурового бога и его нелепого скакуна.

Лиам привел их в свой кабинет в конце коридора на верхнем этаже. Он нажал указательным пальцем на панель величиной с дверной звонок рядом со входом.

— Защита от детей, — объяснил он Люсии.

Дверь пикнула и открылась. Лиам бросил на Руперта быстрый встревоженный взгляд и поспешил в кабинет.

У О’Ши был просторный домашний офис с зоной для отдыха, маленьким холодильником и душевой кабиной. Одну из стен целиком занимал экран с эмблемой Центра защиты детей и семьи: схематичная фигура взрослого, держащего за руку фигуру поменьше, которая символизировала ребенка. Вокруг них на электронном ветру развевался красно-бело-синий флаг. Напротив экрана стояло высокое кожаное кресло.

Руперт бросился на хозяина, толкнул его к стене и зажал рот рукой с такой силой, что чувствовал, как зубы Лиама впиваются ему в ладонь. Руперт должен был помешать ему произнести кодовое слово. Услышав пароль, домашняя система отправляет сообщения охране поселка, в полицейский участок «Хартвел», а вдобавок, возможно, и в службу безопасности Центра защиты детей и семьи, и паре родственников.

О’Ши изворачивался, и Руперт прижал его сильнее. Лиам пытался укусить его, и Дэниэл чувствовал его язык на своей ладони. Он посмотрел на Люсию и спросил:

— Ты закончила?

— Еще секунду, — она стояла перед экраном, просматривая страницы охранной системы и отключая функции одну за другой.

— Мы в безопасности, — наконец объявила Люсия. Руперт отпустил Лиама, но не преграждал ему путь к единственной двери из комнаты.

— Департамент террора еще не поймал тебя, — Лиам утер со рта пот и слюну тыльной стороной ладони.

— Пока нет, — подтвердил Руперт.

— Что вам нужно? — спросил О’Ши.

— Доступ, — ответила Люсия. — Открой общегосударственную базу данных Центра детей и семьи.

— Нет, — Лиам переводил взгляд с Люсии на Руперта и обратно. — Нет, для этого нужно иметь допуск шестого уровня. Эти данные касаются государственной безопасности.

— Показать мое удостоверение? — Люсия извлекла из ножен обсидиановый нож с блестящим черным лезвием и провела по необъятному бледному животу Лиама. Из косого пореза засочилась кровь, она стекала в пупок и капала на шорты. Лезвие задело только жир. Рана была неглубокой, но должна была оставить шрам.

Лиам с ужасом уставился на порез.

— База данных, — повторила Люсия.

— Я не могу, — прошептал Лиам.

— Я не расслышала, — Люсия приставила острие ножа к его левому глазу. — Повтори.

— Я не могу! — О’Ши разрыдался. — Они убьют меня.

Люсия вонзила нож посередине левого уха Лиама и пригвоздила его к стене.

Он завизжал и замахнулся на Люсию, но Руперт перехватил его руку.

— Сдавайся, Лиам, — сказал он. — Она ломает людям кости голыми руками. Я сам видел.

— Но Департамент террора… — пробормотал О’Ши.

— Сколько жизней ты покалечил прямо здесь, в этой комнате? — прошипела Люсия. Она двигала лезвие из стороны в сторону, расширяя отверстие в ухе жертвы. — По-моему, теперь твоя очередь, — прошептала она. — Это справедливо. Если ты не дашь мне то, чего я хочу, я убью тебя. Это ты и так понимаешь. Но знаешь, что я сделаю потом? Я отпилю тебе голову, отнесу ее вниз и брошу в милый лягушатник, где плещутся твои дети. Почему мой сын должен страдать, а они нет?

Все это время Руперт притворялся, стараясь запугать Лиама, но вдруг понял, что Люсия не играет. Она готова выполнить свое обещание, если О’Ши откажется им помочь.

Люсия разрезала мочку Лиама на два кровавых лоскута и поднесла нож к его лицу, так что острие упиралось под подбородок. Она притянула к себе его лицо, их веки почти соприкасались.

— База данных, — повторила она.

Лиам несколько секунд беззвучно шевелил ртом, а потом произнес:

— Открыть общегосударственную базу данных.

— Запрашивается идентификация зрачка, — компьютерная система говорила тихим оперным тенором, который стал раздражать Руперта с первых звуков.

Люсия подтащила О’Ши к зеленой линзе размером с монету, закрепленной на стене. Она перевела лезвие от подбородка к сонной артерии. Лиам наклонился вперед и широко раскрыл глаза, подняв брови и преувеличенно строго поджав губы.

— Доступ разрешен, — тихо ответил тенор. Руперт готов был поклясться, что он произнес это со вздохом.

На большом экране появились миллионы кубиков, вложенных один в другой. База данных.

— Я его уведу, — сказал Руперт. Люсия едва заметно кивнула. Она не слушала. Она уставилась на экран и не верила своему счастью, словно отчаявшийся наркоман, который вдруг споткнулся об огромный сверток героина.

Руперт отвел Лиама в его спальню.

— Бог вам этого не простит, — сказал О’Ши. — Он все видит и не простит вас. Зачем ты ведешь меня в ванную? Что ты собираешься со мной делать в ванной?

Руперт втолкнул хозяина в коридор между спальней и ванной. Он заткнул Лиаму рот мочалкой, связал разорванной простыней руки и ноги и оставил лежать на плиточном полу. О’Ши всхлипывал, из живота и уха у него текла кровь. Руперт выключил свет и закрыл дверь.

В кабинете заплаканная Люсия сидела на коленях прямо на полу. В ней не осталось ничего от кровожадного существа, которым она казалась несколько минут назад.

— Что случилось? — Руперт бросился на колени рядом с ней и положил руку ей на спину. Она повернулась, обняла Дэниэла за шею и прижалась к нему.

Руперт посмотрел на экран. Большую его часть занимало окно с фотографией симпатичного мальчика девяти или десяти лет, с такими же черными глазами и светло-карамельной кожей, напоминающими Люсию. Под изображением была подпись: «ДЖОРДЖ ЛИБЕРТИ».

— Нандо, — прошептала Люсия. — Они даже имя ему дали новое. Идиотское новое имя.

— Все будет хорошо, — сказал Руперт. Он прочитал текст под фотографией. Джордж Либерти, то есть Нандо, воспитывался в школе для мальчиков в Гоблин-Вали, штат Айдахо. По запросу Руперта появилось подробное описание школы: «Специализируется на подготовке к боям в пустыне и горах и подавлении мятежей. Преподаются языки и география Центральной Азии».

Ниже было указано «прежнее имя» Джорджа Либерти. Фернандо Луис Сантос.

Руперт запросил подробный отчет о здоровье, и на экране возникли снимки и результаты последнего медицинского обследования.

— Он вполне здоров, — сказал Руперт. — Что не так?

— Он не знает своего имени, — ответила Люсия шепотом. — Он не вспомнит меня. Он превратился в одного из них.

— Не всех удается запрограммировать. Мы можем отправиться в эту школу. Мы можем забрать его. Ты его мать, у тебя есть права, — Руперт распечатал на ламинированной бумаге карту школы и схему тамошней охранной системы.

— Правда? Ты серьезно? Может, сначала позвоним юристу? Вы так с этим разбираетесь?

— Мы можем его вытащить, — сказал Руперт. — Разве не это твоя специализация? Спасать людей от Департамента террора?

— Это охраняемая военная школа посреди пустыни, Дэниэл, — ответила Люсия. — Там тысячи вооруженных мальчишек, обученных убивать. Нам бы понадобился отряд очень хорошо подготовленных людей. И вертолет. К тому же половина такого отряда должна быть готова расстаться с жизнью.

— Департамент террора меня все равно убьет, так ведь? — Руперт взял карты из принтера Лиама. — Так что мне теперь можно не беспокоиться о гибели. Сегодня, на этой неделе или через месяц, рано или поздно они до меня доберутся. Я уже мертвец. Если вдуматься, это делает человека неуязвимым. Нельзя убить того, кто и так мертв.

— Спокойно, — проронила Люсия.

— Я уже мог бы оказаться в Ванкувере, курить гашиш с эскимосами, — продолжал Дэниэл. — Но мы вернулись ради Нандо. Если ты хочешь вытащить его, то мне просто нечего терять.

Люсия вскочила на ноги.

— Да! Мы заберем его, на вертолете или без!

В ванной что-то разбилось, возможно, Лиам задел держатель для туалетной бумаги. Руперт посмотрел на часы на экране. Жена О’Ши должна вот-вот вернуться домой.

— Пора уходить, — сказал Руперт.

— Минуту, — Люсия вставила в разъем на рабочем столе штекер с вирусом.

Изображение на стене задрожало, рассыпалось на точки и исчезло. Экран замигал случайными цветами. Из микрофонов раздался скрежет.

— Сбой системы, сбой системы, — вздохнул мягкий тенор.

— У нас есть на это время?

— Мне нужно, чтобы карновирус уничтожил удаленный сервер в Центре защиты детей и семьи. Если они узнают, что мы искали, то поймут, куда мы собираемся, — объяснила Люсия.

Когда экран потемнел и погас, она вынула штекер. Они поспешили к выходу.

— Ты его обыскал? — спросила Люсия.

— Что?

— Ты проверил, нет ли у толстяка наличных?

— Я об этом не подумал.

— Подожди здесь. — Люсия прошла по коридору обратно в спальню Лиама. Руперт остался на лестнице и следил через окно из зеркального стекла, не вернулась ли миссис О’Ши из церковного клуба или с собрания. Ему казалось, что он простоял так не меньше часа.

Наконец Люсия вернулась с пачкой долларов.

— Двести семьдесят. Стоило подождать, — сказала она.

— Ты всех грабишь? — спросил Руперт, когда они побежали вниз по лестнице.

— «Один бушель зерна противника стоит двадцати наших». Так говорил Сунь Цзы.

— Кто? — переспросил Руперт.

— Ты вообще читаешь что-нибудь, кроме телесуфлера? — возмутилась Люсия.

Они выбежали на задний двор, где дети вырывали друг у друга садовый шланг, из которого до сих пор лилась вода. Руперт и Люсия поспешили к сводчатым деревянным воротам, но вдруг она обернулась и направилась к детям, вынимая нож.

— Стой! — позвал Руперт. — Что ты делаешь?

Она не обратила на него внимания. Увидев ее, дети бросили шланг и попятились, с открытыми ртами, уставившись на лезвие в ее руке.

Люсия опустилась на колени рядом с резиновым бассейном и вспорола дно. Из глубокой дыры захлестала вода, и бассейн сплющился.

Дочь Лиама смотрела на струю с ужасом. Она перевела взгляд на Люсию, глаза которой по-прежнему скрывали темные очки, и закричала. Девочка развернулась и побежала в дом, зовя отца.

Люсия подбежала к Руперту и крикнула:

— Пошли, быстрее!

— Зачем ты это сделала? — спросил он, когда они выходили из ворот на дорогу.

— Без присмотра дети могут утонуть в таком бассейне.

— Отлично, — сказал Руперт. — Минут через пятнадцать отовсюду полезут копы из «Хартвел».

— Даже раньше, — Люсия вырвала у него ключи. — Лучше поведу я.

Глава 25

Восьмичасовой путь из Сономы в Лос-Анджелес утомил Руперта, но теперь из-за угрозы встречи с Департаментом террора в его крови бурлил адреналин. Машину вела Люсия, и ему нечем было заняться, кроме как барабанить пальцами, переключать радиостанции на приемнике и следить в зеркало заднего вида, не появилась ли полиция. В последние недели они старались держаться подальше от оживленных дорог и крупных городов, но сегодня мчались по федеральной автомагистрали, чтобы поскорее выбраться из Лос-Анджелеса. Мимо проносились все новые местечки: Уэст-Ковина, Помона, Аплэнд, Ранчо-Кукамонга… Но Руперт по-прежнему чувствовал себя в плену мегаполиса. Он надеялся, что им не встретится полицейский пост.

Он включил экран на приборной панели, и оказалось, что у Арчера была сносная система навигации. Конечно, он не пользовался GPS, потому что с ней грузовик было бы легко отследить. Но в распоряжении Руперта и Люсии были многочисленные снимки местности, сделанные со спутника в прошлом году. Отъехав от города достаточно далеко, они смогут продолжить путь по бездорожью. Похитить грузовик Арчера было мудрым решением.

Наконец, бетонное покрытие сменилось песком и камнями. Их маршрут снова пролегал через пустыню Мохаве, но Люсия не хотела делать крюк, чтобы проведать доктора Смита.

— Вдруг он скажет, что это плохая идея. Он даже может отговорить меня. Мне нельзя так рисковать, — объяснила она.

Они остановились в городке Йермо, чтобы заправиться и купить еды. Нужно было продержаться остаток пути на воде, крекерах и сушеных фруктах, каждая остановка сулила большой риск. Люсия зашла на заправку, чтобы расплатиться за бензин деньгами Лиама. Руперт сполз по спинке пассажирского кресла, надвинув на глаза бейсболку, чтобы его случайно не сняла камера видеонаблюдения. Департамент террора имеет доступ ко всем цифровым камерам и может организовать автоматический поиск его лица на всех видеозаписях. По крайней мере, ходили такие слухи.

Люсия и Руперт съехали с шоссе и двигались на северо-восток по разбитым глухим дорогам через пустыню. Руперт снова любовался песчаными пейзажами, раскрашенными в теплые тона вечерним солнцем, которое мерцало в зеркале заднего вида большим оранжевым диском. Руперт как будто оказался на другой планете, в красивом месте, где никто за ним не следит.

Люсия нашла радиостанцию на испанском языке, транслирующую народные песни. Через какое-то время жизнерадостная музыка и инопланетный пустынный пейзаж успокоили измученные нервы Руперта, и он задремал. Проснувшись, он спросил Люсию, где они, и сверился с картой.

— Быть не может, — сказал он.

— В чем дело?

— Ты что, решила проехать прямиком через Лас-Вегас?

— Это кратчайший путь, — объяснила Люсия.

— Там слишком опасно.

— Дэниэл, пора привыкнуть, что все поменялось. Твои старые представления о безопасности больше не работают.

— По-моему, в Вегасе всегда опасно, на чьей бы стороне ты ни был. У нас есть оружие?

— У меня кинжал.

— Отлично. Мы вооружены до зубов. У нас целый каменный нож.

— Зато можно не опасаться металлодетекторов, — заметила Люсия.

— Как раз они меня не беспокоят.

Они сделали остановку на обочине, чтобы чуть передохнуть до Лас-Вегаса. Потом Люсия снова вызвалась вести машину, и они продолжили путь. Через несколько минут показались небоскребы Вегаса, в бесконечных оконных стеклах отражались алые лучи заходящего солнца.

Город выглядел красивым только издалека. Чем ближе они подъезжали, тем больше шоссе напоминало военный полигон. На обочинах высились баррикады из сожженных и проржавевших автомобилей. Руперт высматривал за ними снайперов.

Грузовик проехал мимо огромной черной пирамиды, средневекового сказочного замка, статуи Свободы и Эмпайр-стейт-билдинг. Их фасады были изуродованы многолетними бомбежками и пулеметными обстрелами. В сгущающихся сумерках светились лишь огни в карьерах.

Лас-Вегас был вымершим городом. Он пришел в упадок, отчасти потому, что рьяные чиновники Департамента религии и ценностей запретили по всей стране проституцию и азартные игры, отчасти потому, что Западный комитет по ресурсам и энергетике ввел строгие ограничения на расход воды в Неваде, но окончательно город погубили водяные бунты. Теперь там лежали горы мусора, из-за которых некоторые проспекты превратились в узкие проулки, а бывшие необъятные парки аттракционов и казино стали убежищами для вооруженных банд.

Перед макетами Эйфелевой башни и Триумфальной арки улица снова сужалась, и ее перекрывали железные ворота, установленные между двумя грудами булыжников. С двух сторон от ворот стояли мужчины с пулеметами, одетые в береты и камзолы, вычурно украшенные кружевом и бисером. Эти наряды выглядели так, будто были пошиты во времена династии Бурбонов, накануне ее кровавого и драматичного падения.

Несколько длинноволосых небритых мужчин шагнули вперед и руками в бархатных перчатках сделали Люсии и Руперту знак остановиться. Люсия притормозила.

— Это плохо, — сказал Руперт.

— Спокойно, — ответила Люсия, — вряд ли они работают на Департамент террора.

— Вообще-то я не об этом, но спасибо, что успокоила.

К окну Люсии подошел бородатый мужчина, она покрутила ручку и опустила стекло. Руперт хотел было остановить ее, но что им оставалось делать? За окном возле Руперта появились двое суровых мужчин, их недружелюбный вид плохо сочетался с пышным шелковым одеянием.

— Вы на заставе, — сказал бородатый мужчина в открытое окно со стороны Люсии. — Едете по королевской дороге — платите королю дань.

— Сколько? — поинтересовалась Люсия.

— Смотря, что везете, — ответил бородач. — Наркотики? Оружие?

— Сожалею, у нас только немного наличных.

— Наличные? — Бородач переглянулся с товарищами, и они захохотали. — Наличные здесь не в ходу. Мы ими подтираемся. Вылезай из грузовика. И мужик твой тоже.

Руперт и Люсия вышли на пыльный воздух, и вооруженные мужчины поставили их к решетке грузовика. Двое бандитов ощупали их и обыскали карманы, остальные осмотрели грузовик. На заднем сиденье лежали два куска брезента камуфляжной расцветки: один для леса, а другой для пустыни. Мужчины развернули их и были разочарованы, не найдя ничего внутри. Они вытащили из машины бумажный пакет с едой и водой, поношенный и заштопанный спортивный костюм Люсии и чемодан Руперта из тисненой кожи.

— Выглядит дорого, — заметил один из бандитов, поглаживая пальцем чемодан.

— Забирайте чемодан, — сказал Руперт. — Но одежда внутри — это все мое имущество. — Он не понимал, насколько справедливы эти слова, пока не произнес их вслух. Даже грузовик, на котором он передвигался, был ворованным.

— У нас миллион чемоданов, — ответил бородач, который, похоже, был главарем банды. — Когда начались бунты, люди убегали, бросая вещи.

Бандиты не заинтересовались одеждой Руперта из комиссионного магазина, зато их внимание привлекло содержимое мешка Люсии.

— Что это? — Один из мужчин вынул пульт, из которого во все стороны торчали цветные провода.

— Устройство для взлома, — ответила Люсия, поразив Руперта своей прямотой. — Работает только в жилых домах и некоторых алкогольных магазинах.

Бандит ухмыльнулся и положил пульт на капот грузовика. Следом он достал из сумки Люсии один из пятидесяти синих дисков размером с серебряный доллар.

— Что это? — спросил он.

— Пятьдесят копий одного и того же видео, — объяснила Люсия.

— С тобой в главной роли? — поинтересовался он, вызвав смешки и похотливые взгляды своих товарищей.

— Вряд ли оно будет вам интересно. Обычный исторический документ, — ответила Люсия.

— Если он такой неинтересный, зачем вы везете контрабандой пятьдесят копий?

— С чего вы взяли, что это контрабанда? — спросил Руперт.

— Вы едете через Вегас, — сказал бородач. Он перевел взгляд на Люсию. — Что это за диски?

— На них секретная информация, — ответила Люсия. Руперт надеялся, что она ограничится этим признанием, но Люсия продолжала: — Чтобы рассказать людям о тайных операциях, государственных секретах и тому подобных вещах.

Бородач внимательно посмотрел на Люсию и криво усмехнулся. Он жестом обратился к одному из мужчин:

— Рико, давай посмотрим, что за информация у дамочки.

Рико был невысокого роста, с темными волосами и сморщенной от пустынного воздуха кожей. Однако на вид он был не старше двадцати лет. Он надел цифровые очки и собрал пластмассовые и металлические детали, висевшие у него на рукавах и ремне. Он взял диск, достал его из прозрачного конверта и вставил в консоль у себя на рукаве. После этого Рико повернулся рукой к пустому песчаному участку дороги за грузовиком. Появилась голограмма с фигурами Руперта и Холлиса Вестерли в реальную величину.

Бандиты смотрели интервью и перестали переговариваться. Голоса Руперта и Вестерли разносились по тихим улицам, отдаваясь эхом между Эмпайр-стейт-билдинг, статуей Свободы и сфинксом. Мужчины выходили из укрытий по одному или по двое и подходили ближе, чтобы лучше видеть запись. Два человека вышли из-за Эйфелевой башни.

— Уверена, что это хорошая идея? — прошептал Руперт Люсии.

— У тебя есть получше? — спросила она.

Когда видео закончилось, мужчины молчали. Наконец Рико выключил проектор и заговорил:

— Мы получим за эту парочку хороший барыш от Департамента террора, точно говорю. Они дадут все, что мы попросим.

В ответ несколько мужчин что-то пробормотали, как будто с одобрением, но не осмелились поднять глаз. К удивлению Руперта, большинство бандитов молчали, глядя куда-то вдаль. Понемногу все они перевели взгляд на бородача, который по-прежнему смотрел на дорогу, где за минуту до этого было изображение Вестерли.

— Что вы собираетесь с этим делать? — спросил он после паузы.

— Распространить как можно шире, — ответила Люсия. — У нас есть еще люди, которые займутся тем же самым. Много людей.

Руперт посчитал последнее замечание преувеличением, но промолчал.

Бородач забрал у Рико диск и положил в конверт:

— У вас пятьдесят экземпляров. Один я забираю.

— Конечно, — согласилась Люсия. — Сделайте как можно больше копий.

Мужчина взглянул в южную сторону, возможно проверяя, не едут ли новые машины. Дорога была пуста.

— Отпустите их, — приказал он.

— А как же барыш… — заспорил Рико.

— Заткнись, — оборвал его один из бандитов.

— Надо хоть бензина слить, — предложил другой.

— Молчать, — сказал главарь. — Я четыре года служил в морской пехоте, еще в прежние времена. Тогда мы знали, что такое честь. Вы, салаги, понятия об этом не имеете.

— Конечно, — отозвался Рико. — Дядя рассказывал мне про жадность и честь. Жадность — это когда ты убиваешь ради наживы. А честь — когда ты убиваешь, чтобы нажился кто-то другой.

— Никто не собирается слушать эту чушь собачью, Рико. — Бородач снова повернулся к Руперту и Люсии. — Это государственная измена, и люди должны об этом знать. — Он покачал головой. Позади него поднималась растущая луна. — Раньше мы были единым народом.

Он развернулся и молча отошел в сторону, понурив голову. Остальные начали расходиться. Руперт и Люсия собрали свои вещи, погрузили их обратно в грузовик и забрались в кабину. Руперт завел мотор, но часовые у ворот не двигались.

Руперт высунулся из окна:

— Он сказал, мы можем ехать.

— Минуту, — сказал часовой и кивнул в сторону Эйфелевой башни. Оттуда возвращался Рико с большой красной емкостью в руке. Он приближался к пассажирскому окну, у которого сидела Люсия, с широкой и явно притворной улыбкой.

— Не нравится он мне, — прошептала Люсия. — Скажи им, чтобы открыли ворота.

— Просто подождем.

— Он подходит ко мне.

— Приготовь нож.

— Уже.

Руперт заметил, что Люсия сжимала длинное лезвие из черного обсидиана. Он уже не в первый раз подумал, как бы им пригодился пистолет. По закону, огнестрельное оружие имели право носить только полицейские, государственные агенты и граждане, получившие особое разрешение, но в глуши у людей оставалось не меньше миллиона ружей и пистолетов. Руперт не знал, у кого достать оружие, но Люсия-то наверняка знала.

Рико подошел к машине с фальшивой улыбкой.

— Подарок на прощание. От мэра, — сказал он.

Он поднял емкость повыше, и Руперт разглядел, что это была прямоугольная канистра на пять галлонов с надписью «БЕНЗИН».

Люсия потянулась за канистрой одной рукой, а другой рукой держала нож у окна, готовая в любой момент нанести удар. Она забрала канистру, быстро забралась обратно в кабину и поставила подарок на пол.

Рико отошел, все еще улыбаясь.

— Счастливого пути, — пожелал он.

— Спасибо, — ответил Руперт.

В конце концов часовые открыли цепные ворота, и Руперт поехал вперед по разбитой дороге. На грязных улицах люди, закутанные в тряпье, ежились от холода и грелись вокруг подожженных мусорных баков. Лунный свет заливал римские и китайские дворцы, возвышавшиеся позади них. Нищета местных жителей напомнила Руперту юг Лос-Анджелеса. Он начинал думать, что большинство людей в стране жили в таких условиях, а его собственный безопасный пригородный рай был исключением, но не нормой. Хотя когда-то его смогли убедить в обратном.

Руперт надавил на газ: ему не хотелось соблазнять других вооруженных бандитов, которые наверняка притаились в неуютном городе, раскинувшемся впереди.

— Надо ее выбросить, — Люсия приподняла канистру с бензином.

— Что? Почему?

— Он мог засунуть сюда маячок, — она постучала ногтем по большой черной крышке, — а может, и подслушивающее устройство.

— Они просто дикари из пустыни, — ответил Руперт. — Это подарок. Они на нашей стороне.

— Дикари с компьютерами на руках, — сказала Люсия. — И один собирался сдать нас Департаменту террора за вознаграждение. Наверное, у него есть опыт в таких вещах.

У Руперта едва успело подняться настроение, но теперь он снова почувствовал себя скверно.

— Но бородач отпустил нас.

— Значит, Рико с дружками больше достанется.

Руперт нахмурился. Может, Люсия чересчур подозрительна, но он тоже научился всех подозревать.

— Ладно. Зальем бензин в грузовик и выбросим канистру.

— Не годится.

— Нам нужен бензин. Эта махина жрет слишком много топлива.

— Если он связался с Департаментом террора, то мог подмешать что-нибудь в бензин, чтобы грузовик сломался и нас легче было поймать. Может, он получит за это премию. Да и маячок может плавать в жидкости.

— Ты хочешь вылить топлива на шестьсот долларов?

— Как бы нам потом не пришлось потратить тридцать тысяч на ремонт грузовика. К тому же я предпочитаю оставаться по возможности живой и на свободе. Почему ты тормозишь?

— Смотри. — Перед ними оказалась еще одна баррикада, собранная из двутавровых балок, ржавых автомобилей и блестящих цепей. Вокруг машины уже стали собираться мужчины с пулеметами.

Люсия опустила окно и обратилась к старшему по-испански, ее речь напоминала автоматную очередь. Она подняла канистру, сказала еще что-то, и мужчина кивнул в знак согласия. Он махнул рукой, и часовые раздвинули железные ворота причудливой конструкции.

— Убила двух зайцев. — Люсия улыбнулась Дэниэлу, чего прежде не случалось. Руперт считал ее опасной, сильной, изворотливой, но теперь впервые заметил, что, сбросив маску суровости, Люсия была красивой.

— Куда ты смотришь? — спросила она.

— Просто на тебя.

Она отвернулась к окну.

— Поезжай. Не хочу останавливаться до самой Юты.

Глава 26

После Лас-Вегаса Люсия то проваливалась в сон, то просыпалась. Через шесть часов мучительной езды по каньонам, рытвинам и разбитым грунтовым дорогам она сказала, что им нужно остановиться и передохнуть. В пути Руперт поглядывал в зеркало заднего вида, ожидая, что из-за горизонта вот-вот возникнет вереница бронированных машин и черные вертолеты, но видел лишь пустыню и ночное небо. Они ехали больше суток, и хотя Руперт уже давно не встречался с агентами Департамента террора, он чувствовал, что за ним охотятся. Возможно, они просто играют с ним в кошки-мышки, наблюдая со спутников. Может, над грузовиком кружил дрон, а он даже не подозревал об этом.

— Мы достаточно далеко забрались, — сказала Люсия, моргая спросонья. — Нужно найти место, где спрятаться.

— До Гоблин-Вали еще целый час езды.

— Нам не нужно туда приближаться. Я лучше знаю, что делать. — Люсия увеличила электронную карту на приборной панели. Они были рядом с районом под названием Национальный парк Капитол-Риф[14]. — Юта. Надо найти узкий каньон.

Руперт впервые обрадовался, что партия давно забросила парки и заповедники. Они с Люсией могли не опасаться смотрителей. Туристов они тоже, скорее всего, не встретят. В диких местах скрывались сумасшедшие, убийцы и другие преступники. По крайней мере Руперт регулярно сообщал об этом в новостях. На проповедях священники Новой Церкви предостерегали паству от поездок на природу, они называли ее обителью демонов и подчеркивали, что даже Иисуса в пустыне искушал дьявол. Единственным по-настоящему священным местом был храм, где человек находился в окружении единоверцев.

— Останови здесь, — сказала Люсия.

Они повернули на узкую тропу, заваленную валунами и галькой. Руперт медленно объезжал камни, а кое-где двигался прямо по ним. У грузовика была отличная проходимость, но Руперт опасался пробить шину.

Люсия указывала дорогу, и они сделали несколько резких крутых поворотов. Свет фар выхватывал непредсказуемые очертания скал, исчерченные глубокими вытянутыми тенями, похожими на пятна Роршаха. От переутомления Руперт с трудом осознавал, что видит.

— Ну-ка притормози, — сказала Люсия. Она наклонилась к экрану так, что почти касалась его носом, разглядывая старый спутниковый снимок парка. — Притормози, потом поверни налево… Направо… Вот.

Руперт осторожно повернул руль налево, не различая скалистого пейзажа вокруг, и объехал утес. Его ногти впились в руль, когда передние колеса повисли в воздухе, и машина подалась вперед. Они врезались в твердый крутой уступ. Все, что было в кабине, взлетело и с грохотом шлепнулось. Руперта и Люсию подбросило, но их удержали в креслах ремни безопасности, которые с силой врезались им в бедра и живот. Руперту показалось, что его мозг размозжило о свод черепа.

Грузовик стал неуправляемым и, раскачиваясь, повис на краю оврага под опасным острым углом.

— На газ! — закричала Люсия. — Жми на газ!

— Что? — переспросил Руперт. Он нащупывал ногой тормоз, но прислушался к ее совету и нажал на педаль газа.

Мотор взревел, и они покатились вниз по склону. В свете фар вдалеке возникла высокая горная гряда, которая быстро приближалась, и вскоре заслонила собой все вокруг.

— Поворачивай! — завопила Люсия, но руки Руперта уже двигались. Он инстинктивно попытался вывернуть руль, но, к счастью, онемевшие от потрясения пальцы не послушались, и он лишь слегка повернул. Грузовик качнуло вправо, они проскользили вниз по склону и оказались на неровной скалистой поверхности.

Каньон стремительно сужался, Руперт видел, что впереди его стены почти смыкаются. Между ними едва мог бы протиснуться человек.

Он убрал ногу с тормоза, а потом снова надавил на него. Его опять подбросило в кресле. Он почувствовал, как ремень врезается в тело, и услышал визг шин на каменистой почве. Грузовик с ревом остановился в тупике.

Руперт заглушил мотор и опустил лихорадочно вцепившиеся в руль руки. Люсия отдышалась, дотянулась до приборной панели и немного изменила угол карты.

— Наверное, надо было подъехать с другой стороны, там склон не такой крутой, — сказала она.

Руперт отстегнул ремень, который отпечатался на его коже цепочкой кровавых ссадин, и открыл дверь грузовика. Он не вылез, а скорее выпал из кабины, сделал несколько неуверенных шагов по скале и сел.

— Но получилось неплохо, — Люсия села рядом и подняла взгляд. Стены каньона уходили вверх больше чем на сто футов, но были так близко, что смыкались в нескольких местах. — Врагам будет трудно заглянуть сюда.

Они накрыли грузовик брезентом цвета пустынного камуфляжа и уселись на груду валунов, чтобы изучить ламинированные карты из компьютера Лиама О’Ши. Они разделили пачку крекеров и большую бутылку воды.

— В базе данных говорится, что Нандо живет в десятой казарме с двадцатью другими мальчиками его возраста, — сказала Люсия. — Ближайшие ворота — служебный вход, вот здесь, в западной стене. Войдем там.

— Мы не можем просто протаранить ворота грузовиком, — заметил Руперт. — У них там наверняка есть система безопасности. Вооруженные охранники.

— Охранники, бойницы с пулеметами и армия мальчишек, обученных военному делу.

— Они всего лишь дети.

— Лучший возраст для подготовки. Мальчиков держат в Гоблин-Вали до шестнадцати лет, а потом призывают в армию. Так что в школе будут и ребята постарше, подготовленные солдаты и снайперы, которые умеют пытать и допрашивать. Уверена, что они проводят учения по обороне школы. Это хорошая возможность научиться оборонять базы за рубежом. Возможно, нам придется столкнуться с несколькими тысячами защитников.

— Значит, надо вести себя тихо. Мы ведь не сможем воспользоваться твоим пультом?

Люсия покачала головой.

— Против их системы он просто игрушка. У них самообучающийся код.

— И что же мы будем делать, спец?

— Нам понадобится человек внутри школы.

— Которого у нас нет, — заметил Руперт.

— Надо, чтобы он появился. Не знаю, как это организовать. Предположим, мы смогли попасть внутрь. Подумаем, как быть дальше.

— Ладно. Допустим, мы внутри, среди толпы детей кукурузы. И твой сын тоже там, — поспешил добавить Руперт, заметив хмурый взгляд Люсии. — Придется пробраться в общежитие, не привлекая внимания охранников и детей, и разбудить его, не потревожив остальных. Думаю, они живут в общих комнатах.

Люсия изучила карту.

— Похоже, все спят в одной казарме.

— Он не разбудит всех остальных?

— Нет, если узнает меня.

— Думаешь, узнает? — Руперт пожалел об этом вопросе, едва произнеся его. Но его необходимо было задать. Он боялся, что Люсия не до конца осознавала трудность: сейчас мальчику десять лет, его забрали у матери пять лет назад. Руперт не помнил ничего, что происходило с ним приблизительно до шести лет, хотя сейчас ему было тридцать шесть.

Губы Люсии задрожали, и она молча отвела глаза.

— Я просто думаю, что он может устроить переполох прежде, чем узнает тебя, — продолжил Руперт.

— Что мы тогда будем делать? — прошептала Люсия.

— Мне не приходит в голову ничего лучше, чем использовать транквилизатор. Может, у них есть эфир. — Он указал на квадратное здание посреди школьного корпуса. Оно было помечено «Медпункт/аптека».

— Это еще одно здание, куда придется проникнуть, к тому же оно прямо посреди школьной территории, — сказала Люсия. — Возможно, его усиленно охраняют из-за лекарств. Слишком сложно.

— Если Фернандо начнет пинаться и кричать, это тоже осложнит нам задачу.

— В медпункте сработает сигнализация, — возразила Люсия. — Тогда у нас ни за что не получится вытащить Нандо.

— Ну, ладно. Допустим, мы каким-то чудом проберемся в школу, возьмем Фернандо, и на нас не набросится толпа свирепых десятилеток. Но нам еще нужно будет выбраться оттуда. И придется учитывать, что к этому времени за нами уже наверняка будет погоня. Надо готовиться к худшему.

— Наконец-то у тебя появились здравые мысли. — Люсия провела пальцем от западных ворот до казармы Фернандо. Им придется несколько раз повернуть. Она постучала по отмеченным на карте низким сараям, укрытым от дороги стеной. На них было написано «БОЕПРИПАСЫ».

— Устроим фейерверк, чтобы отвлечь их, когда будем уходить, — предложила Люсия. — Если правильно рассчитаем время, за нами будут разлетаться горящие головешки. А, возможно, и раскаленные булыжники. Так мы перекроем дорогу, и они нас не догонят.

— Они могут выйти через другие ворота.

— Мы выиграем немного времени. Начнется суматоха. Если предположить, что они будут нас преследовать, времени у нас в любом случае будет в обрез.

— Ты права. Ничего лучше не придумать. А потом мы поедем на север?

— Да. Есть одно надежное место, откуда можно пересечь границу.

— Я думал, ты не разбираешься в таких вещах, — сказал Руперт.

— Я знаю только об одном таком месте. Да и о нем мне знать не положено.

— Значит, будем до конца дней своих рыбачить на льду и охотиться на бобров.

— Дай бог.

— Дай бог, — согласился Руперт.

Каменистая долина Гоблин-Вали пролегала между горами Фишлейк на западе и бескрайней пустыней на востоке. Она была усеяна иссеченными ветром скалами, которые напоминали причудливые крепости, оставшиеся от древнего племени великанов. В самой долине повсюду возвышались громадные каменные грибы или «гоблины» размером с особняк. Школьный корпус расположился за бетонными стенами на утесах в западной части долины, где скалы были похожи на исполинские человеческие лица и черепа. В долине совершенно не было воды, и она не годилась для жизни.

Руперт и Люсия проехали по открытой пустыне далеко на восток и осмотрели столовые горы и каньоны в Сан-Рафаэль-Суэлл[15] на западе. Вечером они проехали через ближайший городок Хэнксвиль. Его главной достопримечательностью, похоже, была заправка «Холлоу-Маунтин», расположившаяся в скале.

Судя по большому числу фургонов с надписями «Мужская школа Гоблин-Вали» на дверях, Хэнксвиль играл важную роль в жизни школы. Руперт заметил шесть таких машин перед входом в «Уголок Берты», здание из шлакоблоков с крышей, покрытой листовым железом. Это было единственное в Хэнксвиле питейное заведение, и располагалось оно сразу же на выезде из города. Еще несколько фургонов стояли возле кирпичной пятиэтажки в центре города и в переулках рядом с небольшими домами.

План похищения Фернандо вырисовывался по мере того, как Руперт и Люсия изучали обстановку. Ночью они скрывались в темноте среди бесчисленных узких каньонов и каменистых долин на юге Юты. Они спали на заднем сиденье грузовика на брезенте цвета лесного камуфляжа, обложившись одеждой для сохранения тепла. Каждый из них спал полночи, пока другой следил, чтобы не появились бандиты, полицейские или агенты Департамента террора.

На четвертую ночь в Юте, в пятницу, Люсия оставила грузовик на парковке перед «Уголком Берты». Она расположила машину так, что водительское окно оказалось со стороны бара, а пассажирское выходило на пустыню. Руперт низко сполз в кресле, чтобы стать незаметным. Было почти одиннадцать часов.

— Пожелай мне удачи, — попросила Люсия. На ней была длинная хлопковая юбка и откровенный топ, сильно обнажавший живот и грудь. В районе, где раньше жил Руперт, женщину в таком виде могли арестовать за аморальное поведение. Но в барах, где собирались мужчины, подобные наряды на молодых женщинах всегда приветствовались.

— Удачи, — пожелал Руперт. Он взял ее за руку, на которой поблескивали крупные дешевые браслеты, купленные на блошином рынке в городке по соседству. — Это твой последний шанс передумать. Ты уверена?

Люсия покачала головой.

— Отступать некуда.

— Отступать некуда, — согласился Руперт.

— Готов?

— Насколько это возможно.

— Хорошо. Будь начеку. — Люсия потянулась к дверной ручке, а потом неожиданно наклонилась и поцеловала Руперта в губы. Он обнял ее и успел почувствовать ее ребра, упругие мышцы и горячую кожу прежде, чем она отстранилась.

Руперт улыбнулся ей.

— Помни…

— Знаю, — перебила она, — нужно выбрать самого статусного самца.

— Я хотел сказать: «Будь осторожна».

— И это тоже. — Люсия слегка улыбнулась и распахнула дверь грузовика. Они давным-давно убрали из кабины освещение. Люсия выбралась из машины и захлопнула дверь. Руперт сполз по креслу и перевел взгляд на окно, низко опустив голову. Он проследил, как прошла она мимо фургонов школы «Гоблин-Вали». Юбка развевалась вокруг ног Люсии в прохладном пустынном воздухе. Она открыла дверь бара и исчезла из виду.

Руперт передвинулся на пассажирскую сторону и приоткрыл дверь приблизительно на полдюйма. Он опустил руку под кресло и коснулся пальцами холодного и тяжелого колесного диска. Потом вернулся на водительское сиденье, выглянул в окно и стал ждать.

Когда он предложил Люсии добыть огнестрельное оружие, она немедленно отказалась.

— Человек с пистолетом или ружьем превращается в зверя, — сказала она. — Как эти уроды. Оружие для тех, кто живет в страхе.

— Но у тебя есть нож, — заметил Руперт.

— Нож можно использовать по-разному, — ответила Люсия. — Девушка должна быть благоразумна.

Вцепившись двумя руками в стальной диск под сиденьем, Руперт попытался трезво оценить ситуацию. Он тоже должен быть благоразумным. Он представил сына Люсии, Фернандо Луиса Сантоса, десятилетнего мальчика, которого пять лет учили воевать в горах и подавлять бунты, а еще, возможно, изрядно забили голову догматами Новой Церкви. Руперт надеялся, что ребенок стоит риска, на который они с Люсией шли.

Потом он вспомнил Мэдлин, иногда он думал о ней. Он давно решил, что она стала счастливее после его ухода, если Департамент террора оставил ее в покое. Конечно, преступления мужа наверняка доставили Мэдлин много проблем в церкви. Возможно, ее даже отлучили. Хотя Руперт надеялся, что пастор Джон не пошел на это. Мэдлин видела смысл в жизни в том, чтобы окружающие принимали и одобряли ее.

Дверь бара открылась, и Руперт крепче сжал колесо. Из заведения показался бородатый мужчина в длинных шортах, покачиваясь, он прошел через парковку к старому битому «Мустангу». Он уехал, иногда выскакивая на встречную полосу.

Руперту пришлось прождать еще час, прежде чем Люсия вышла из бара, спотыкаясь, как будто хлебнула лишнего. Руперт не знал, правда ли она пьяна. Она очаровательно улыбалась своему спутнику. Он выглядел примерно на шестьдесят лет, седые волосы были пострижены под бокс. Его толстая шея и руки бывшего спортсмена плохо сочетались с обрюзгшим животом.

На мужчине был расстегнутый китель защитного цвета с золотыми погонами, на шее висел ослабленный галстук, а рубашка наполовину выбилась из-под брюк. Люсия пошатывалась и опиралась на его руку, и он вел ее к веренице машин с эмблемой «Гоблин — Вали».

Руперт снова передвинулся на пассажирское кресло к приоткрытой двери и распахнул ее. Он выбрался на тротуар с колесным диском в руке, осмотрел дорогу и обрадовался, что кругом не было ни души. Осторожно обошел грузовик спереди, пригнувшись ниже капота. Мужчина в форме открыл пассажирскую дверь своего фургона и жестом пригласил Люсию внутрь. Чтобы добраться до них, Руперту нужно было обойти еще два фургона и пересечь два пустых парковочных места — не больше тридцати или сорока футов, но это расстояние казалось ему огромным, как Великие равнины.

Люсия оперлась одной рукой на дверцу фургона и стала расстегивать туфлю. Она явно собиралась разуться, но не могла справиться с пряжкой. Выигрывала время.

Руперт изменил направление и обошел первый фургон «Гоблин-Вали» сзади. Он пригнулся еще ниже и миновал второй грузовик почти гусиным шагом. Он остановился у заднего бампера и огляделся. Только полоса асфальта отделяла его от офицера из «Гоблин-Вали».

Люсия сняла одну туфлю и принялась за вторую. Она стояла, соблазнительно наклонившись, и мужчина не сводил с нее глаз. Он погладил ее гладкую смуглую спину и сжал ягодицы сквозь тонкую ткань юбки. Люсия подмигнула ему через плечо. Он потянул юбку вниз и коснулся пальцами черного кружева ее трусиков.

Руперт задержал дыхание, пересекая пустые парковочные места и держа колесный диск, как бейсбольную биту. Мужчина почувствовал его приближение, потому что обернулся раньше, чем Руперт успел подойти, и посмотрел ему прямо в лицо. Глаза офицера были затуманены алкоголем, но при виде Руперта вспыхнули. Он широко раскрыл рот и глубоко вдохнул, чтобы позвать на помощь.

Руперт с силой размахнулся и обрушил шестиугольный конец диска на череп мужчины. От удара его собственные руки задрожали.

Люсия отошла от офицера, когда он шагнул навстречу Руперту, шатаясь, вытянув перед собой одну руку и беззвучно открывая рот. Руперт ударил его снова, но на этот раз промазал и лишь поцарапал ему нижнюю челюсть. Он сделал шаг вперед и ударил мужчину еще раз. Тот шлепнулся на свой фургон и сполз на землю. Руперт продолжал бить его по голове снова и снова. Мир вокруг стал узким и темным, в нем было только лицо офицера и неожиданная ярость, закипавшая в душе Руперта. Позже он будет убеждать себя, что просто перестраховывался и не мог дать подготовленному военному ни секунды, чтобы прийти в себя. Руперт, несомненно, уступил бы ему в честной драке. Но на самом деле у него в голове крутились совсем другие образы. Он видел офицера, который ласкает Люсию. Он видел капитана, который бесстрастными голубыми глазами следит за избиением Руперта. Он видел Джорджа Болдуина, куратора студии, и пастора Джона с безмятежным, лицом, исправленным пластическими хирургами.

— Прекрати! — потребовала Люсия громким шепотом. — Дэниэл, прекрати! Что с тобой?

Руперт перестал размахивать диском, несколько раз моргнул и посмотрел на лежащего. Изо рта, носа и ушей мужчины текла кровь. Он не шевелился. У Руперта похолодело в животе.

— Я же не убил его? — прошептал он.

— Убил. Раза три-четыре, — ответила Люсия.

Руперт опустился на колени и проверил пульс на запястье мужчины. Пульс не прощупывался.

— У нас мало времени, — Люсия присела на корточки и взяла офицера за руки. — Помоги.

Они положили его в фургон «Гоблин-Вали» за водительским креслом. Рядом Руперт оставил окровавленный колесный диск. Люсия вытащила бумажник офицера и протянула Руперту, который принялся искать в нем ключи от фургона.

— Быстрее. — Люсия взглянула на дверь бара. — По-моему, кто-то выходит.

— Я справлюсь. Иди, — сказал Руперт.

Она кивнула и бросилась к их грузовику, обошла его, чтобы захлопнуть пассажирскую дверь и запрыгнула в кабину. Руперт отыскал ключи и поспешил завести фургон. Он выехал с парковки следом за Люсией за секунду до того, как дверь «Уголка Берты» открылась и из бара вывалились в обнимку двое смеющихся парней в форме защитного цвета.

На дороге Руперт обогнал Люсию и поехал первым. Они решили, что местная полиция не посчитает фургон с эмблемой «Гоблин-Вали» подозрительным, поэтому безопаснее будет, если он поедет впереди. Они надеялись создать впечатление, что за рулем грузовика едет иногородний гость, которому показывал путь офицер из военной школы.

Они доехали до тесного каньона на западе плато Сан-Рафаэль-Суэлл, который приметили заранее. Руперт остановил машину, немедленно разделся и снял с залитого кровью мужчины всю одежду, кроме белья. Он бережно переворачивал его, чтобы не причинить боли, если тот был жив. Пульс по-прежнему не прощупывался.

Водительская дверь открылась, и в кабину заглянула Люсия:

— Мы готовы?

— Почти, — Руперт натянул форменные брюки и рубашку и начал повязывать галстук.

— Можно обойтись и без галстука, — сказала Люсия.

— Если меня увидит кто-то из детей, это вызовет подозрения, — Руперт, наконец, завязал узел и затянул его. Он надел офицерский китель, один рукав которого был забрызган кровью, ботинки и шляпу. Охранная система «Гоблин-Вали» реагировала на автоматические радиомаяки, которые могли быть спрятаны где угодно, в бумажнике или в форме.

— Интересно, когда его приятели заметят, что он пропал? — спросил Руперт, нашел носовой платок офицера и протер от крови рукав.

— Они думают, что он снял меня на ночь и не ждут его сегодня.

— Снял тебя?

— Ага. Эти ребята изголодались по женщинам. Ты знал, что на территорию школы не допускают женщин? Ни одной. Никогда. Возможно, Нандо ни разу в жизни не видел девочек с тех пор, как попал туда.

Они перенесли мужчину из фургона в свой грузовик, Руперт осторожно придерживал его пробитую голову. Люсия лишь качала головой, наблюдая за его предосторожностями. Они положили офицера в прицеп и укрыли грузовик брезентом пустынного цвета.

Руперт смерил взглядом свое отражение в окне грузовика. Офицер был на три или четыре размера больше его, поэтому форма висела, а на правом рукаве все-таки остались темно-красные разводы. Руперт надел шляпу.

— Я выгляжу убедительно? — поинтересовался он у Люсии.

— Будем считать, что да. За дело.

Они вместе поехали к школе в фургоне «Гоблин-Вали». Руперт не мог отделаться от мысли, что, убил человека. Была ли у него семья? Дети? Руперт представил, каково это — быть жестоко убитым незнакомцем по причинам, совершенно с тобой не связанным.

Хотя, возможно, офицер плохо обращался с мальчиками, которые находились в его подчинении, и мир ничего не лишился с его гибелью. Если у него и была жена, он явно не стремился хранить ей верность.

— Удачи, — сказала Люсия и перебралась на узкую полоску пола за водительским креслом, где до этого лежал офицер. Она накрылась противопожарным полотном, которое они нашли в аварийном комплекте фургона. Издалека Руперта могли бы принять за охранника или преподавателя, но женщина наверняка вызвала бы подозрения.

Школу окружала высокая стена. Приблизившись к западным воротам, Руперт замедлил ход. Ворота не открылись, и ему пришлось полностью остановиться. Сбоку стояла будка охраны, но, к счастью, там было темно и пусто.

— Что происходит? — прошептала Люсия сзади.

— Ничего. — Руперт дотронулся до сенсорного экрана на приборной панели. — Может, просто…

Он не успел договорить, как из панели раздался высокий писк. Ворота с грохотом раздвинулись. Руперт заехал на территорию школьного городка.

Здания кампуса, скучные коробки из шлакоблоков, были воплощением государственной идеологии. В таких строениях могла располагаться средняя школа, тюрьма или местное отделение Департамента религии и ценностей.

Слева после ряда зданий началась стена, обшитая алюминиевыми листами. Руперт сверился с картой.

— Мы проезжаем мимо сараев с боеприпасами, — сказал он.

— Держи. — Люсия передала ему связку из шести пластиковых трубок, длиной около десяти дюймов каждая, выкрашенных черной краской, чтобы их не было видно на камерах видеонаблюдения. На каждой трубке был нацарапан номер от 1 до 6. Руперт бросил четыре из них через стену, надеясь, что они упали между сараями с другой стороны.

Люсия изготовила взрывчатку из бытовой химии и собрала детонаторы. Каждая бомба с номером управлялась отдельной кнопкой на пульте. Чтобы подготовиться к проникновению в школу, она извлекла из пульта большинство запчастей и тем самым лишила его прежних функций.

Руперт благополучно добрался до ряда длинных низких казарм, где спали ровесники Нандо. Он припарковал грузовик у десятой казармы. Им с Люсией понадобится быстро добраться до машины, если что-то пойдет не так.

— Мы на месте, — прошептал Руперт. Он выбрался из грузовика и помог выйти Люсии.

Казарма была построена из того же унылого бетона, что и остальные здания. Пять ступенек вели к невысокому крыльцу с единственной закрытой дверью помещения без окон. Люсия посмотрела на дверь и задрожала. Руперт взял ее за руку, но она как будто не заметила этого.

Он оглядел черную неразмеченную дорогу. Изучив карту, Руперт выяснил, что школа нашпигована камерами, и некоторые из них были скрытыми. Он будет на видеозаписи, которая, без сомнения, попадет в Департамент террора. Он надеялся, что из-за бюрократических проволочек и неорганизованности чиновников это случится через день-два. Но надежда была слабой.

Конечно, больше всего его волновало, следит ли кто-нибудь за камерами прямо сейчас. Такой человек мог заметить, что Руперт не работал в школе или что Люсия никак не могла считаться мужчиной. До сих пор им крупно везло. Наверное, карновирус сделал свое дело и уничтожил данные в офисе Лиама О’Ши и на сервере Центра защиты детей и семьи.

Руперт не удивился бы, если бы на въезде в школу на них бросились из засады агенты Департамента террора. Возможно, они все это время следили за ним с Люсией, ожидая приказа напасть. Руперт осмотрел неосвещенные проходы между зданиями, но темнота была непроницаема. Если там скрывались мужчины в темных пиджаках или военной форме, он бы их ни за что не разглядел.

— Готова? — спросил он Люсию, которая по-прежнему не сводила глаз с двери.

Через секунду она кивнула.

Они поднялись по ступенькам, Руперт все еще держал дрожащую руку Люсии. Он поднес удостоверение офицера к панели возле двери, и единственная горевшая лампочка сменила цвет с красного на зеленый. Они вошли в казарму и оказались в холле с деревянным полом, где пахло гнилью. Прямоугольное окно справа вело в кабинет охранника или преподавателя. Там стоял стол с консолью данных, на которой в темноте светились синие лампочки. У стола стояло офисное кресло, а напротив него три простых стула.

Руперт шагнул к двери кабинета и поднес удостоверение, чтобы открыть ее. Он придержал дверь для Люсии, которая сбросила противопожарное полотно и подошла к высокому микрофону рядом с панелью. Отверткой она открутила от микрофона головку из стальной сетки, достала из кармана плату, которая раньше была частью пульта, и проводами соединила ее с микрофоном. Затем нажала последний ряд кнопок на базе микрофона, под которым была клейкая лента с подписью «ОБЩЕЕ/УЛИЦА». После этого Люсия нажала кнопку питания и включила микрофон.

Они старались не шуметь, выходя из кабинета, и очень осторожно закрыли дверь. Люсия подняла вверх большие пальцы и неуверенно улыбнулась Руперту.

Они направились по коридору из холла в казарму и прошли мимо мрачного кубрика с пыльными каменными стенами. Там было несколько ветхих диванов и старый толстый видеоэкран. В дальнем углу стоял покрытый пылью стол для пинг-понга.

В жилой зоне совсем не было дверей, даже туалеты и душевые не закрывались. Очевидно, мальчикам не полагалось никакого личного пространства. Руперт подумал, что их, наверное, поощряли следить друг за другом и докладывать о нарушениях. Пасторы Новой Церкви точно так же поступали со своими прихожанами.

Руперт и Люсия прокрались в длинную казарму, где на двадцати двухъярусных кроватях спали мальчики в возрасте от десяти до двенадцати лет. Все вокруг было серым: стены, постельное белье, футболки и брюки воспитанников. Единственным ярким пятном были плакаты, предупреждавшие об иностранной угрозе и о вреде мастурбации.

Люсия переходила от одной кровати к другой, разыскивая сына. Руперт старался вспомнить его лицо на фотографии, которую видел в офисе Лиама. Дэниэл чувствовал, как секунды стремительно утекают, и ждал, что вот-вот проснется кто-нибудь из мальчиков и заметит их или придет охранник, чтобы выяснить, зачем офицер вернулся на работу в пятницу вечером.

Люсия потянула Руперта за рукав и взволнованно указала на одну из нижних кроватей. Они приблизились, и Люсия показала на сына. Он лежал, словно оловянный солдатик в коробке: вытянувшись на спине, с абсолютно прямыми руками и ногами. Он бы совсем не походил на маленького мальчика, если бы не слюнка, выступившая на губах.

Люсия кивнула Руперту, и они подошли к ребенку вплотную. Она прикрыла рот ребенка правой рукой, а левой сжала обе его руки. В это время Руперт схватил ступни Нандо, чтобы он не смог пнуть кровать, наделать шума и разбудить остальных.

Нандо распахнул глаза и немедленно попытался высвободить руки и ноги. Руперт с трудом удержал их. Мальчик оказался невероятно сильным, хотя выглядел маленьким.

Нандо хрипел и пытался закричать, но Люсия все еще зажимала ему рот. Он посмотрел на нее, и его глаза расширились, он несколько раз изогнулся всем телом, пытаясь вырваться. Он напомнил Руперту испуганную лошадь.

— Тсс, — прошептала Люсия, — все в порядке, Нандо.

Ребенок продолжал сопротивляться, пока не увидел Руперта. Разглядев его шляпу и китель, мальчик обмяк и затих. Через секунду Руперт догадался, что Нандо инстинктивно подчинялся любому взрослому в форме школьного офицера.

— Не шуми, — прошептал Руперт. — Пойдем с нами.

Нандо кивнул, и они отпустили его. Он встал, отдал честь Руперту и быстро направился к шкафчику у кровати. Люсия коснулась его руки и покачала головой. Нандо посмотрел на Руперта, который тоже покачал головой и показал в сторону коридора.

Ребенок на цыпочках направился к пустому дверному проему. Он бесшумно ступал босыми ногами по кривым половицам. Руперту повезло меньше: под его ботинком скрипнула доска.

Вдруг один из мальчиков сел на верхней кровати, как проснувшееся чудовище Франкенштейна. Он увидел Люсию и осмотрел ее с головы до ног: длинные волосы, грудь, пышные бедра. На лице мальчика отобразился такой ужас, будто перед ним была не женщина, а покрытый слизью инопланетный монстр со щупальцами. Ребенок, по-видимому, не знал, как реагировать, и выбрал единственный известный ему способ — закричал:

— Иностранец!

Остальные мальчики вскочили, как неваляшки. С каждой кровати раздавался один и тот же возглас. Мальчики стали быстро обступать Руперта, Люсию и Нандо полукругом.

— Стоять! — крикнул Руперт, и дети замерли, выпрямили спины и отдали ему честь. Руперт прочитал недоумение на некоторых лицах, возможно, он использовал неверное выражение. Он попробовал вспомнить диалоги из военных фильмов.

— Смирно! — скомандовал он. Двадцать мальчиков, включая Нандо, вытянули руки вдоль туловища, подняли подбородки и сделали строгие лица. Руперт судорожно придумывал, что сказать дальше, но, оглядев детей, решил не продолжать.

Он похлопал Нандо по плечу.

— Следуй за нами… — к счастью, Руперту вспомнилось школьное имя мальчика, — Либерти.

— Есть, сэр.

Втроем они направились по коридору ко входной двери. Нервы Руперта были на пределе, ему хотелось броситься бегом, но он сдержался.

Он открыл дверь и выглянул на дорогу. Она была пуста. Руперт, Люсия и Нандо вышли из казармы, спустились по ступенькам и направились к фургону с эмблемой «Гоблин-Вали». Внезапно из-за угла показались лучи фар: к ним быстро приближался автомобиль.

— Скорее! — крикнул Руперт, и они поспешили в фургон. Люсия почти тащила Нандо, впихнула его на пассажирское кресло и влезла сама.

Руперт мчался к водительской двери, которая, к его досаде, находилась со стороны надвигающихся лучей. Чуть сбоку напротив Руперта припарковался фургон «Гоблин-Вали». За ним показался еще один.

Из водительского окна ближайшего автомобиля высунулся прыщавый парень в форме, с очень красными глазами.

— Эй, Гус, какого хрена ты вернулся? — спросил он, часто моргая.

— Это не Гус, — сказал мужчина в форме, сидевший на пассажирском кресле.

Руперт прыгнул в кабину и захлопнул дверь. Он завел мотор и надавил на газ. Два фургона развернулись и бросились в погоню, резко набирая скорость. Их фары и решетки загорелись ослепительным синим светом: похоже, машины «Гоблин-Вали» считались еще и полицейским транспортом. На обоих фургонах завыла сирена.

— Разрешите обратиться, офицер, — попросил Нандо. Руперт круто повернул, чтобы срезать угол и добраться до ворот, пока охранники не заперли их. Лишь через несколько секунд он обратил внимание на слова Нандо и понял, что они были обращены к нему.

— Да, говори. — Руперт заглянул в заднее зеркало и готов был разрыдаться. За ними гнались уже четыре грузовика с синими мигалками. Он снова резко повернул, шины заскользили и заскрежетали по асфальту. Руперт выправил фургон и прибавил скорость.

Люсия нашла, где включается мигалка на их фургоне, и запустила ее.

— Это ночные учения? — спросил Нандо.

— Пожалуй, назовем это так, — ответил Руперт.

Мальчик нахмурился и откинулся назад, скрестив руки на груди.

Люсия достала переделанный пульт, из которого больше не торчали провода, и нажала кнопку «ИГРАТЬ». Все громкоговорители на территории школы заработали и принялись без остановки повторять «Аллах акбар! Аллах акбар!» — «Бог велик!» Так кричат террористы-смертники. Люсия и Руперт надеялись, что этот возглас собьет с толку людей в казарме и они подумают, что готовится взрыв.

Люсия нажала на пульте кнопку с номером 4, и за стеной, которая теперь была по правую сторону от фургона, раздался грохот взрыва и повалил дым. Через несколько секунд на их преследователей посыпалась горящие обломки и пепел.

Люсия стала нажимать кнопки в обратном порядке, от третьей до первой, вызывая столбы пламени за алюминиевой стеной.

Последний взрыв сорвал с ограды лист алюминия, который ударился в первый фургон. Машина вильнула в сторону и врезалась в шлакоблочную стену, но остальные автомобили продолжали погоню.

Люсия подняла одну из двух оставшихся бомб.

— Я беру пятую, — сказала она. Люсия открыла заднее окно фургона, просунулась в него, переползла в прицеп и упала лицом вниз. Впереди дорогу преграждали западные ворота, которые даже не думали открываться. Руперт вспомнил, сколько пришлось ждать в прошлый раз, и выругался про себя. Он убрал ногу с педали газа.

Руперт заглянул в зеркало и увидел, как Люсия, извиваясь, ползет на животе по прицепу, зажав бомбу в одной руке и пульт в другой. Он надеялся, что она не будет нажимать на нумерованные кнопки. На их собственном фургоне горела синяя мигалка. Может, кто-то из преследователей, ехавших в хвосте, перепутает фургоны, ведь они не отличались друг от друга. В суматохе не все военные успели сообразить, что гонятся за одной из школьных машин.

Руперт сбросил скорость до пятидесяти, потом до сорока пяти. Ворота не двигались.

Люсия свесилась с прицепа и метнула бомбу. Она ударилась о лобовое стекло первого автомобиля. Люсия нажала на кнопку пульта, упала на пол прицепа и накрыла голову руками.

В зеркале заднего вида отразилось алое пламя. Когда Руперт приблизился к воротам, ему ничего не оставалось, кроме как снова сбросить скорость. Фургон позади них вспыхнул. К счастью, водитель смог затормозить, иначе он бы врезался прямо в прицеп Руперта, где лежала Люсия.

Следующий фургон врезался в охваченную огнем машину и подтолкнул ее вперед. Руперт стоял перед западными воротами и беспомощно наблюдал за автомобилем, который надвигался, как горящая баржа, подхваченная быстрым течением.

Люсия с трудом подползла к открытому окну. Еще один фургон «Гоблин-Вали» пытался объехать подорванную машину. Водитель старался протиснуться между полыхающей грудой железа и бетонной стеной и приближался к фургону Руперта.

Охранник высунулся через пассажирскую дверь, держа что-то длинное и черное.

— Ложитесь! — закричала Люсия, проскользнув в окно. Она вжала голову Руперта в сиденье и упала на него сверху. Руперт потянулся за Нандо, но мальчика не было на месте. Он уже лежал на полу, сгруппировавшись и прижав колени к подбородку. Его лицо было зловеще спокойным, нормальный мальчик давно бы кричал. Руперту и самому хотелось закричать.

Прогрохотала пулеметная очередь. Охранник обстреливал фургон, пули крошили лобовое и заднее стекло, подголовники, руль, верх приборной панели и боковые зеркала. Люсия легла на пол, чтобы прикрыть собой Нандо.

Очередь прекратилась, и Руперт осмелился приподнять голову и посмотреть вперед через разбитое стекло. К его изумлению, западные ворота раздвигались. Они уже наполовину открылись, и фургон мог пройти в просвет.

Руперт повернул голову и взглянул на автомобиль, из которого их обстреливали. Он проехал мимо горячей машины и быстро приближался к ним.

— Можно ехать. — Руперт продолжал говорить шепотом, хотя вокруг голосили сирены, а из громкоговорителей раздавался арабский боевой клич. — Готовь шестую.

Люсия встала на колени на полу и схватила последнюю бомбу.

Руперт поставил ноги на педали, наполовину сидя, наполовину лежа на боку. Он надавил на газ и повернул руль в сторону, чтобы провести автомобиль в узкую щель в воротах. Боковые зеркала отломились с металлическим скрежетом. Машина протиснулась между отъезжающей створкой ворот и бетонной стеной, царапаясь о них боками.

Фургон выехал из школы и помчался к бескрайней долине, усеянной каменными гоблинами. Руперт щурился от ветра, врывающегося сквозь разбитое лобовое стекло.

— Давай! — крикнул Руперт, но Люсия и так уже готовилась бросить шестую бомбу через заднее окно, где тоже не было стекла. Снаряд упал на землю прямо перед открытыми воротами, в нескольких ярдах от выезжающих фургонов.

Люсия нажала на кнопку пульта, и перед воротами вспыхнул огненный шар. Руперт ощутил теплую волну от взрыва. Люсия выбросила в окно пульт, от которого теперь не было никакого толку, и он разбился о булыжник.

Руперт вел машину без зеркал по равнине, где повсюду возвышались огромные валуны. У него не было времени посмотреть, удалось ли им взорвать фургон преследователей или заблокировать ворота. Скоро и так будет понятно.

Он выпрямился, вжал педаль газа в пол и вскоре оказался в лабиринте из высоких каменных грибов. Позади, в «Гоблин-Вали», полыхало пламя и валил дым. Руперт перевел дыхание и посмотрел на Нандо, который за все время не проронил ни слова.

Мальчик взглянул на Руперта в ответ, его темные глаза сверкали, губы были собраны в напряженную прямую линию. Неужели теперь неприятностей нужно ждать от ребенка?

— Осторожно! — закричала Люсия. Она схватилась за руль и вывернула его вправо. Уши Руперта пронзил оглушительный свист. Он увидел, что артиллерийский снаряд обрушился на большое скопление гоблинов впереди. Вспыхнул огонь, и во все стороны посыпался песок. Грунтовая дорога вела прямиком в пламя и разрастающееся облако дыма. Из него вырвались и покатились в сторону машины два булыжника: один размером с футбольный мяч, а другой гораздо крупнее.

Руперт свернул на песок и принялся объезжать скалы, которые как будто нарочно выскакивали перед фургоном. Некоторые из них были выше автомобиля.

Артиллерия продолжала крушить стоявших вокруг каменных истуканов, и на крышу кабины сыпался град каменных осколков, оставляя вмятины. Руперт, как мог, петлял между гоблинами, ему приходилось тормозить, чтобы вписываться в повороты на изрезанном каменистом плато. Несколько раз он наехал на булыжник и был вынужден сдавать назад, чтобы изменить направление.

Снаряды с протяжным гулом приземлялись на скалы и не только повреждали фургон, но и отрезали многие пути к бегству. Руперт обратил внимание, что по ним вели прицельный огонь. Охранники школы или мальчики не просто стреляли по долине наугад, они знали, где находятся Руперт и Люсия.

— Навигатор! — крикнул он Люсии. Она пыталась взять Нандо за руку, но тот не желал иметь с ней дела. Мальчик не обращал на мать никакого внимания, зато угрюмо смотрел на Руперта.

Люсия пнула приборную панель, схватилась за нее снизу и, стиснув зубы, рванула изо всех сил. Она отломила пластмассовое устройство размером с фишку для покера и выбросила его через пассажирское окно.

Руперт ехал вперед, и уже через минуту обстрел прекратился. Он обернулся и увидел лишь плотную черноту. В воздухе висел дым и песок.

Руперт вернул фургон на грунтовку, где смог как следует разогнаться.

— Сэр, — обратился Нандо к Руперту. Мальчик все еще лежал на полу, свернувшись, и смотрел на Руперта снизу вверх.

— Что случилось? Ты не ранен? — спросил Руперт.

— Вы не настоящий офицер, да?

— Нандо, — сказала Люсия, и ребенок бросил на нее суровый взгляд, — ты не узнаешь меня?

Нандо внимательно присмотрелся к ней.

— Вы актриса?

— Нет, я твоя мама.

Мальчик нахмурился.

— Это имитация допроса?

— Нандо, пожалуйста, попробуй вспомнить. — Глаза Люсии заблестели.

Машина пробиралась по задымленной долине на северо-запад. Похоже, взрывы в сараях с боеприпасами вызвали серьезный пожар. Над «Гоблин-Вали» возвышался узкий столб пламени, при виде которого Руперту пришел на ум эпизод из фильма «Исход». Он подумал о мальчиках, которых оставил стоять по стойке смирно, и надеялся, что им хватило здравого смысла разбежаться и лечь на пол, когда начались взрывы.

Нандо забрался на сиденье, чтобы смотреть в окно, Люсия отодвинулась, освобождая ему место.

— Мои родители погибли на войне, — сказал Нандо. Он смотрел на огонь, полыхающий над школой. — И у всех детей в школе — тоже. Папа умер в Нигерии, а мама на Филиппинах. Мне рассказал об этом командующий Реддинг. Он показывал мне фотографии.

— Это неправда, Нандо. — Люсия потянулась к сыну, но он опять увернулся.

— Почему вы меня так называете?

— Это твое имя. Фернандо Луис Сантос. Меня зовут Люсия Сантос. Я твоя мать. — Она взяла его за руки. — Посмотри на меня, Фернандо.

Люсия наклонилась к нему и что-то зашептала на ухо по-испански. Она говорила так тихо, что Руперт почти ничего не слышал. Но он не понимал даже того, что мог расслышать, потому что Люсия говорила очень быстро.

— Прекратите, — потребовал Нандо глухим дрожащим голосом. — Мне нужно подумать.

— Нандо, — шепнула Люсия, — ты помнишь…

— Мне нужно подумать, — отрезал мальчик. Он уставился вперед на ободранную пулями приборную панель, его лицо обдувал ветер.

Люсия посмотрела на Руперта, ее тонкие губы страдальчески искривились. Он вяло улыбнулся и перевел взгляд на дорогу.

Руперт немного успокоился, когда они заехали в узкий каньон, где оставили грузовик Арчера. Люсия и Нандо вышли из фургона «Гоблин-Вали», пока Руперт переодевался из окровавленной формы в собственную одежду. Он не забыл прихватить наличные из бумажника офицера.

Сквозь разбитое лобовое стекло он услышал разговор Люсии с сыном.

— Куда мы едем? — спросил мальчик.

— В какое-нибудь безопасное место, на север.

— Когда я вернусь в школу?

— Ты никогда туда не вернешься. Теперь ты свободен, Нандо.

— Я всегда свободен. Я американец.

— Конечно, Нандо.

— Раз ты моя мать, этот мужчина — мой отец? — прошептал Нандо.

— Нет.

— Он твой командир?

— Нет, это я командир.

— Что-что? — спросил Руперт. Он переоделся и захлопнул дверь фургона.

— Я командир, — повторила Люсия. — Ты не знаешь, что делать.

— Я знаю, что нам нужно кое с чем закончить. — Руперт посмотрел на прицеп грузовика, укрытый камуфляжным брезентом. Люсия кивнула.

— Нандо, — сказала она, — пожалуйста, встань перед грузовиком и побудь там минутку.

— Есть, сэр, — Нандо развернулся на пятках и зашагал к капоту, потом остановился и встал навытяжку.

Руперт и Люсия приподняли брезент над прицепом и сдернули его. Секунду Руперт, не мигая, смотрел на маскировочное полотно.

Увидев, в каких условиях жили воспитанники школы, Руперт уже не так сочувствовал мужчине, которого он ранил, а может, и убил, чтобы спасти Нандо. Руперт надеялся, что кто-то из мальчиков воспользовался возможностью сбежать, хотя не представлял, куда они могли податься. Наверное, им слишком сильно промыли мозги, и они даже не думали покинуть школу.

Он поднял брезент. Под ним было пусто, виднелся лишь длинный след наполовину засохшей крови.

— Черт! — выругался Руперт. От неожиданного удара по затылку он завалился вперед и упал на стенку грузовика. Он чувствовал себя щепкой, подхваченной смерчем: его перевернуло, несколько раз швырнуло о грузовик и откинуло вперед. Он проехал лицом по брезенту и сорвал его с прицепа.

Крепкие мозолистые руки схватили Руперта и прижали к двери машины. Руперт увидел офицера, который был вполне жив. Он был большой, как медведь гризли, на его торсе и голове запеклась кровь и песок, один глаз заплыл, несколько зубов было выбито. Он хрипел и напоминал пустынного демона, о которых предупреждал пастор Джон.

Офицер зашипел и согнулся. Люсия полоснула его по ребрам обсидиановым ножом и бросилась прочь. Он оставил Руперта и погнался за ней.

Руперт попробовал встать, опираясь на дверь грузовика. У него в голове словно гудел барабан, а в глазах то и дело темнело.

Офицер схватил Люсию за руку, в которой она держала нож, и разжал ее большой палец. Нож выскользнул и воткнулся в песок возле ее ноги.

Руперт заставил себя шагнуть вперед правой ногой, потом левой. Он, не отрываясь, смотрел на перекошенное багровое лицо офицера и, шатаясь, двигался в его сторону. Ребра Руперта саднили от многочисленных ударов, возможно, у него был перелом. Руперт не знал, что будет делать, когда доберется до противника, который был гораздо крупнее его. Он едва ли смог бы атаковать офицера, разве что упасть на него.

Внезапно офицер пропал из поля зрения Руперта. Превозмогая боль, он медленно повернул голову и увидел, что мужчина навзничь упал в песок и ударился о камень. На его лице было написано изумление.

Нандо на четвереньках прополз от ног офицера к его голове. В одной руке мальчик сжимал нож Люсии, с которого капала кровь. Опустившись на колени рядом с мужчиной, он ловким молниеносным движением всадил лезвие ему под кадык и провел безупречно прямую линию, рассекая горло.

Офицер схватил мальчика за плечи. Ноги мужчины судорожно дернулись, и ступни обмякли. Руперт заметил, что Нандо полоснул ножом по пяткам офицера и рассек ему оба ахилловых сухожилия.

Нандо почти обезглавил противника, перерезав ему горло с ледяным спокойствием мясника. Он откинул голову офицера назад, чтобы кровь стекала в песок. Лицо мужчины исказила судорога, и он умер.

Люсия осторожно подошла к сыну.

— Нандо! Нандо, ты не ранен?

Ребенок с обеих сторон вытер лезвие о грудь мужчины, оставив крест-накрест два кровавых следа.

— Это офицер Мейерс, — сказал Нандо. — Теперь мне нельзя возвращаться в школу. — Он встал и протянул Люсии нож, рукояткой вперед. — Командир убьет меня.

— Он тебя не найдет, — успокоила Люсия. — Нам пора, мы потеряли много времени. — Она принялась сворачивать брезент цвета пустынного камуфляжа. Нандо и Руперт смотрели на труп.

— Ты в порядке? — спросил Руперт у мальчика. Тот кивнул. — Спасибо. Ты спас нас. Прости, что тебе пришлось это сделать.

Нандо помолчал несколько секунд и пожал плечами:

— Ничего страшного. Все хотели убить офицера Мейерса.

Мальчик развернулся и направился к грузовику.

Глава 27

Люсия вела машину на север, к Скалистым горам в штат Вайоминг. Они ехали по извилистым горным дорогам в одной из самых безлюдных частей Америки. Перед тем как тронуться в путь, они слили бензин из фургона «Гоблин-Вали», и теперь могли несколько часов двигаться без остановки. Руперт сидел на пассажирском кресле. Его тело до сих пор болело после драки в пустыне.

Нандо расположился на заднем сиденье грузовика. Он то подолгу молчал, то принимался осыпать Люсию вопросами.

— Если ты правда моя мама, почему ты так долго не приходила за мной?

— Я пыталась найти тебя, Нандо. Чиновники скрывали, где ты находишься. Они не хотят, чтобы ваши родители знали о школе.

— Не верю. А кто мой отец?

— Я давно не видела его, Нандо. Его посадили в тюрьму.

— За что?

— За то, что он помогал жертвам войны. Лечил людей.

Мальчик нахмурился.

— Командир сказал, что мой отец служил в спецназе и командовал отрядом в Нигерии. Он сражался против исламских фашистов и погиб, защищая Америку.

— Он командовал… Крошечным отрядом добровольцев. Он был очень-очень хорошим человеком. Ты бы полюбил его, а он любил бы тебя.

Нандо на секунду задумался и указал на Руперта.

— Если он не мой отец и не твой командир, то кто он такой?

— Меня зовут Дэниэл, — сказал Руперт, — и я просто помогаю твоей маме.

— Почему?

— Потому что она помогла мне. Теперь моя очередь.

— Ага, — Нандо откинулся на спинку кресла и уставился в окно. Потом спросил:

— Где ваша база?

— У нас нет базы, Нандо, — объяснила Люсия. — Мы не служим ни в какой армии.

— Значит, вы состоите в нерегулярном формировании.

— Мы не солдаты, — сказала Люсия.

— Разведчики?

— Нет.

— Вы не гражданские. Я своими глазами видел, что вы устроили в школе. Вы террористы?

— Мы обычные люди. Просто пытаемся выжить, — сказала Люсия.

— Вы устроили взрыв у нас на базе, взяли меня в плен. Кто кричал по громкоговорителям?

— Я, — сказал Руперт.

— По-арабски ты говоришь так себе.

— Я вообще не говорю по-арабски, — ответил Руперт. — Слышал одну фразу в новостях.

Нандо бегло прочитал наизусть длинный стих на арабском языке, улыбнулся и перевел:

— «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господину и хранителю миров». Это первые строчки из Корана.

— Вам преподавали ислам? — спросила Люсия.

— Чтобы управлять иностранцами, — ответил Нандо. — В церкви мы изучали Новую Библию.

— Мы тоже этим занимались в церкви, — заметил Руперт.

После долгой паузы Нандо спросил:

— Я попаду в ад за то, что отлучился из школы?

— Нет, Фернандо. С тобой все будет хорошо.

Люсия переключила передачу, потому что узкая грунтовая дорога резко пошла вверх. Они были далеко от шоссе и снова ехали по картам, которые Арчер сохранил на компьютере приборной панели. Руперт надеялся, что впереди не окажется неожиданных обрывов или каменных завалов.

Изрезанная горная дорога шла вверх, и на ней нельзя было разогнаться, зато в Скалистых горах гораздо легче спрятаться, чем посреди голых долин на востоке или на западе. Люсия сказала, что горы — идеальное место для партизанской войны. Правительство почти не контролирует этот район. Политики хотят управлять городами и массами людей, а не скалами и горными козлами.

Нандо начал увлеченно рассуждать на эту тему. Он подробно описывал тактику моджахедов против советских и американских солдат в горах Гиндукуш в Афганистане. Казалось, он легко освоился в необычной ситуации и наслаждался видом горных пиков, залитых лунным светом, на фоне звезд.

Грузовик ехал сквозь темноту на север, подскакивая на кочках. Руперт дремал, иногда просыпаясь. Втроем они выпили пакет сока, поели орехов, сушеных ягод и шоколада. В конце концов Нандо тоже уснул.

Руперт проснулся от того, что Люсия трясла его за руку. Он моргал, привыкая к мягкому утреннему свету.

Грузовик был припаркован на обочине заросшей зеленью дороги посреди долины, окруженной темными отвесными скалами. Перед Рупертом раскинулся цветущий луг с озером кристальной воды. В ней играли красные и золотые отблески солнца, восходящего над заснеженными вершинами на востоке. Над озером висела белая дымка, сквозь которую просвечивались размытые контуры скал.

— Что случилось?

— Оглядись, — сказала Люсия. — Ты видел что-нибудь подобное?

Руперт попытался вспомнить нечто похожее. Он любовался красотами природы лишь однажды, когда они с Мэдлин отдыхали на Виргинских островах. Во время лодочной прогулки они проплывали мимо необитаемого острова. Экскурсию вел капитан Стив. У него был пластмассовый крюк на руке и повязка на глазу, а на плече сидел механический попугай, который рассказывал шутки скрипучим голосом. Руперт покачал головой.

— Нандо, — позвала Люсия, — Нандо, просыпайся. Мы остановились ненадолго.

Мальчик потянулся, протер глаза и ахнул, увидев пейзаж.

— Можно мне выйти? — спросил он.

Они вышли из грузовика на ароматный луг, щедро усеянный яркими летними цветами. Руперт стоял, расправив плечи, и вдыхал прозрачный воздух.

— Где мы? — спросил он Люсию.

— В Вайоминге. Тут ничего нет, ни одного города. Мы в полной безопасности.

Нандо отдал матери честь.

— Сэр, разрешите разведать обстановку?

— Не уходи далеко, чтобы я тебя видела, — ответила Люсия. — И когда обращаешься к женщине, надо говорить «мэм», а не «сэр».

— Есть, сэр, то есть мэм. — Нандо с громким топотом побежал по высокой траве. Одет он был по-прежнему в серую пижаму, а обут в запасные ботинки Руперта.

— Это не опасно? — Руперт провел рукой по траве, доходившей ему почти до пояса.

— По-моему, он достаточно дисциплинирован.

С этим нельзя было поспорить. Они не спеша побрели по лугу к сверкающему озеру, раскрашенному утренним солнцем. Впереди Нандо зигзагами рассекал по траве, пригнувшись, как будто скрывался от невидимого артиллерийского огня.

— Думаешь, он станет когда-нибудь обычным ребенком? — спросила Люсия.

— По-моему, он отлично подготовлен к встрече с миром, в котором ему придется жить, — ответил Руперт.

Они дошли до берега озера, усыпанного галькой. Перед ними простиралась неподвижная водная гладь, такая прозрачная, что Руперт видел камешки и песок на дне. Он посмотрел направо, где Нандо с интересом изучал одну из извилистых каменных расщелин, сбегавших с утеса и пересекавших луг. Мальчик внимательно рассматривал скалы, возможно, искал выступ, чтобы забраться наверх.

— Интересно, вода холодная? — спросила Люсия.

— Наверняка ледяная. Даже думать боюсь.

Люсия сбросила обувь и попробовала пальцем воду.

— Все не так уж страшно. Я не мылась с самой Калифорнии. Ты, кстати, тоже. — Она постаралась сохранить серьезное выражение лица.

— Вряд ли купание в озере можно считать мытьем. К тому же надо присмотреть за Нандо.

— Его отсюда прекрасно видно.

Мальчик шел по краю каменной расщелины в сторону темных скал, широко раскинув руки для равновесия, как будто балансировал на канате, хотя гряда под ним была широкой и низкой. Небо над его головой переливалось ослепительными оттенками.

Люсия сняла юбку, бросила ее в траву и положила сверху несколько камней, чтобы ее не унесло прохладным утренним ветром. Оставшись в черных трусиках и коротком топе, который купила, чтобы соблазнить офицера, она вошла в воду. Люсия повернулась к Руперту, улыбнулась и помахала. На глубине, ближе к середине озера, она нырнула.

Руперт посмотрел на Нандо, который, лежа на каменной гряде, разглядывал красные и желтые пушистые облака. Они проплывали так низко, что до них, казалось, можно дотронуться.

Руперт снял ботинки и джинсы и вошел в озеро следом за Люсией. Вода была такая холодная, что у него чуть не свело ноги.

— Лучше сразу нырнуть, — посоветовала Люсия. Она плавала в нескольких ярдах от берега.

— Знаю. — Руперт окунулся в прозрачную ледяную воду с головой, чтобы намочить волосы. Поначалу было невыносимо холодно, но потом его кожа привыкла.

— Здорово, правда? — спросила Люсия.

— Еще бы. Пойдем на берег?

Люсия подплыла к нему, наполовину погрузив лицо в воду, словно аллигатор. Она обвила руками его плечи и прижалась к нему всем телом.

— Спасибо за все, — сказала она. — Без тебя я бы не смогла его спасти.

Она поцеловала Руперта. Почему-то в эту минуту он думал лишь о том, как легко она одурачила офицера из «Гоблин-Вали».

— Ты не обязана это делать, — прошептал он.

Она отпустила его и легла на спину на поверхности воды с закрытыми глазами, ее влажная кожа сияла на солнце.

— Не порть такой романтичный момент, — сказала она.

Руперт поплавал пару минут, поглядывая на Нандо, игравшего на склоне. Он подумал, что копии его интервью с Холлисом Вестерли уже расходятся по миру. Для Департамента террора Люсия и Нандо почти ничего не значили, общественность не знала о них. Дэниэл Руперт, наоборот, был узнаваемой публичной персоной, по крайней мере в Южной Калифорнии, а потом превратился в подпольного журналиста (или «агента террористической пропаганды», наверняка именно так его назовут на закрытом суде). Департамент террора жаждет его крови и никогда не перестанет за ним охотиться.

Если в Канаде Руперт поселится вместе с Люсией и Нандо, его присутствие будет для них лишней угрозой. Горная вода как будто смыла пелену с его глаз. Теперь он понимал, что должен помочь Люсии с сыном пересечь границу и расстаться с ними навсегда. Со временем они начнут новую жизнь, а, возможно, мир изменится к лучшему, но могущественные враги Руперта будут выслеживать его до самой смерти.

Он вышел на берег, отчаянно дрожа, и переложил свои джинсы и ботинки. Нандо мчался к нему по лугу, распахнув руки, и громко кричал. Его голос эхом разносился по горам, но Руперт не мог разобрать слов.

— Что случилось, Нандо? — спросил он. Мальчик изо всех сил бежал по склону, подскакивая на кочках. Он быстро выплевывал слова и показывал в сторону озера.

Руперт и Люсия, которая только что вышла на берег, обернулись по его жесту. На дальнем берегу, где почти рассеялся туман, в пышной траве паслось стадо оленей. Несколько самок пили холодную воду, пока малыши сосали их молоко. Крупные темные животные не обращали внимания на прыгающего и голосящего мальчика на противоположном берегу озера.

— Кто это? — спросил Нандо.

— Олени, — объяснил Руперт. — Они живут в горах.

— Они такие большие, — вздохнул Нандо, разглядывая их. — Я не знал, что бывают такие большие животные. Что они едят?

— Все, что смогут найти, — ответил Руперт.

— Они едят людей? — Нандо поднял на Руперта огромные глаза.

— Нет, только растения. Но лучше не подходить к ним близко.

— Они не разозлятся, если я на них посмотрю?

— Думаю, нет.

— На них можно кататься?

— Насколько я знаю, нет.

— Их можно дрессировать?

— Понятия не имею.

— Интересно, у них есть имена? Они такие огромные, что у них обязательно должны быть имена.

— Ты можешь придумать им имена.

— Правда? — Нандо очень увлекла эта идея. — Вон того будут звать Вашингтон… Линкольн… Рузвельт… Эйзенхауэр… — Он шел вдоль берега, указывая на пасущихся оленей.

Взрослые переоделись в сухую одежду, и Люсия расстелила у воды брезент лесного цвета. Втроем они пообедали на лугу, и Люсия с Нандо придумывали, на что похожи облака. Нандо развлекал маму и Руперта, излагая подробный план по захвату и обороне долины силами пятидесяти солдат.

Они провели у озера весь день. Люсия и Руперт по очереди спали и присматривали за Нандо. На закате они снова сели в грузовик, и Руперт повел машину на север.

Они ехали по плоской равнине штата Монтана. Над головой постиралось голубое небо, и Дэниэла снова терзала тревога, как это было в пустыне. В небе хозяйничал Департамент террора, поэтому находиться на открытых пространствах опасно. Надежное место, о котором говорила Люсия, располагалось в прериях. До него около часа езды от Скалистых гор, где Руперт чувствовал себя спокойно среди утесов и теней.

Они ехали в безмятежном молчании, и магнитола в случайном порядке играла сохраненные в памяти песни. Как будто нарочно, чтобы их позлить, Арчер записал кучу номеров из бродвейских мюзиклов, которые Люсия нетерпеливо пропускала.

На вторую ночь, еще до рассвета, они приехали на ранчо, состоявшее из нескольких деревянных строений. Там было около тысячи коров, которые мычали в лучах восходящего солнца. Эти животные впечатлили Нандо не меньше, чем олени.

Когда Руперт припарковал грузовик в ряду таких же машин, к нему подъехали верхом несколько мужчин в ковбойских шляпах. На вид всадникам было тридцать-сорок лет, за годы работы на ранчо их лица иссушили ветер и солнце. Один из них подъехал со стороны Руперта.

— Вам помочь? — спросил он. Руперт повернулся к Люсии.

— Мы ищем Виолетту Якобсен, — сказала Люсия.

— Она вас ждет?

— Нет, — сказала Люсия. — Но передайте ей, что мы пришли под приспущенным флагом.

Мужчина сощурился. Он велел остальным следить за нежданными гостями, слез с лошади и направился в большой дом, который выглядел беспорядочным нагромождением комнат и пристроек из разных эпох: какие-то части построены из дерева, другие — сложены из камня и кирпича. Во дворе стояло несколько крошечных ветряных мельниц.

— Это олень? — спросил Нандо, указывая на белую лошадь в бурых пятнах. Всадник покачал головой.

— Аппалуза[16]. Лошадь.

— Лошадь, — с трепетом повторил ребенок.

— Наверное, ты рос где-то очень далеко, раз не знаешь про лошадей, — сказал другой мужчина.

— Знаю! — крикнул Нандо с обидой, которая показалась Руперту немного забавной. — Коня Александра Македонского звали Буцефал, на нем Александр завоевал Афганистан, как Джордж Буш Второй. Давным-давно на лошадях ездили солдаты.

— Ну, не так уж давно, — заметил ковбой на аппалузской лошади, и его товарищ улыбнулся.

Мужчина, подъехавший к ним первым, вернулся в сопровождении высокой женщины в ковбойской шляпе соломенного цвета. Руперт предположил, что это Виолетта, хозяйка ранчо. Ее седые волосы были собраны в толстые нетугие косы, в которых проглядывали бирюзовые ленты. Она осмотрела незнакомцев в грузовике и наклонилась к открытому окну рядом с Люсией.

— Кипп говорит, вы странники, попавшие в беду, — она пару секунд изучала лицо Люсии, потом перевела взгляд на Нандо. — Как тебя зовут?

— Кадет Джордж Либерти, сэр, — отчеканил мальчик. — То есть мэм.

— Какое занятное имя. — Она повернулась к Люсии, подняв бровь. — Он твой сын.

— Его зовут Фернандо, — сказала Люсия.

— Центр защиты детей и семьи? — спросила Виолетта.

— Вытащили его совсем недавно.

— Это наверняка интересная история. С удовольствием послушаю, как вам это удалось.

— Вряд ли у кого-то выйдет такое повторить. Мы едва унесли ноги.

— Информация никогда не помешает.

Люсия наклонилась к Виолетте и прошептала ей что-то на ухо. Виолетта кивнула и посмотрела на Руперта и Нандо. Руперт не знал, что сказала Люсия: поведала их историю, передала какую-то информацию или назвала пароль, чтобы доказать, что ей можно доверять. Но ее слова сработали. Виолетта обняла Люсию и пригласила всех троих в дом на «поздний завтрак». На часах было шесть утра.

Кухня была самой просторной комнатой в доме, посередине возвышался каменный очаг неправильной формы. Виолетта провела их к большому садовому столу, за которым могли бы рассесться двадцать человек. Вокруг стола стояли самые разнообразные стулья: деревянные, бамбуковые, плетеные, пара складных алюминиевых. Две девочки-подростка, белая и гватемалка, накладывали завтрак из кастрюль, выставленных на кирпичной столешнице вокруг очага.

Перед едой Нандо произнес молитву: «Господь всемогущий, главнокомандующий ангельских легионов, пусть наши враги голодают, а мы окрепнем, питаясь урожаем с их полей, пусть наши мечи пронзят их пустые животы. Аминь». Затем он набросился на еду и объявил, что в жизни не пробовал ничего вкуснее.

Люсия угрюмо посмотрела на Руперта.

Они узнали, как принято завтракать на ранчо. Девочки принесли жареный стейк, яичницу, свежие помидоры и печенье с желтым деревенским маслом. Потом пили горячий кофе и ледяное молоко с густыми сливками. Им много дней приходилось питаться крекерами, орехами и водянистым соком, поэтому завтрак показался настоящим пиром.

Когда Руперт, Люсия и Нандо поели, Виолетта и девочка-гватемалка по имени Ана, проводили их в длинную ветхую конюшню за домом. Руперт нес свой чемодан, Люсия — мешок, а Нандо шагал с пустыми руками. Они поднялись по узкой деревянной лестнице на темный чердак с длинным узким окном, в которое падал свет. Виолетта подошла к стене, завешенной седлами, сбруями и попонами, и открыла потайную дверь, ведущую в темную секретную комнату.

Там было жарко, пахло плесенью и застарелым потом, хотя сквозь отверстия от гвоздей в стене просачивались свет и свежий воздух. Пол был выстелен свежей соломой, поверх которой на одеялах и спальных мешках лежали люди. Они посмотрели на открывшуюся дверь, но ничего не сказали.

Привыкнув к сумраку, Руперт разглядел обитателей комнаты. Среди них были две семьи с маленькими детьми и несколько одиночек, разместившихся чуть поодаль.

— У нас еще трое гостей, — объявила Виолетта. Новость не вызвала у жильцов восторга. — Виолетта повернулась к Люсии. — Самое время будить детей. Мы разрешаем им работать на ферме днем, так лучше для всех.

— Можно мне покормить оленей? — попросил Нандо.

— У нас нет оленей, зато есть коровы, — ответила Виолетта.

Ана вывела из комнаты еще троих детей, которые уже проснулись и были готовы к работе.

— Вы уверены, что это безопасно? — спросила Люсия.

— Конечно, — заверила ее Виолетта. — Ана присмотрит за ними. У нас на ферме полно детей работников, их никто не обидит.

— Я не об этом беспокоюсь.

— Если приходят полицейские, они допрашивают меня, сестру или кого-то из работников. Их не интересуют дети. К тому же малышню иногда трудно заставить сидеть тихо, так что безопаснее, когда они бегают на улице. Раз уж мы об этом заговорили… — Виолетта указала на маленькую лампочку, свисавшую с крыши. — Когда загорается эта лампочка, всем нужно лечь и не шуметь. Она включается в экстренных случаях. Понятно?

— Когда мы перейдем границу? — прошептал Руперт. Люсия и Виолетта нахмурились, услышав его вопрос.

— Когда придет время, вместе со всеми, — сказала Виолетта. — И будь добр, не спрашивай больше о таких вещах. Уборной можно воспользоваться внизу. А в остальное время оставайтесь, пожалуйста, здесь, пока за вами не придут. Справитесь тут без меня? Сегодня много работы.

— Справимся. Большое спасибо, — сказала Люсия.

— Не за что. — Виолетта закрыла за собой потайную дверь.

Смущенно улыбаясь, Руперт оглядел людей вокруг. Повисло неловкое молчание, как бывает в переполненном лифте. У обитателей убежища были потухшие глаза и бесцветные лица, они явно повидали страшные вещи. Мужчина в углу показался Руперту смутно знакомым, но лишь через минуту он понял, кто это и бросился к нему.

— Салли! — позвал Руперт.

Несколько месяцев назад Салливан Стоун выглядел совсем иначе. Сейчас его череп был выбрит и исполосован шрамами, лицо и руки в фиолетовых и бледно-желтых кровоподтеках. С левой стороны лицо покрывали шрамы, а глаз заплыл от ушиба.

Руперт вспомнил слова Арчера, похоже, Салли действительно отправили в исправительную клинику.

— Салли, как ты?

Салли моргал, не узнавая Руперта.

— Ты его знаешь? — спросила Люсия у Руперта.

— Салли. Он один из тех, кто собирался… Сделать то, что в итоге сделал я. Это его вы должны были забрать, а не меня.

— Это Салливан Стоун? — Люсия села на колени с другой стороны от Салли. — Ничего себе. Все ясно. Как ты себя чувствуешь? — Она взяла Салли за руку, но он отдернул ее и прижал к себе.

— Салли, посмотри на меня внимательно, — сказал Руперт.

Салли взглянул на него с открытым ртом. Казалось, он ничего не понимал. Потом он произнес:

— Дэниэл?

— Правильно. Дэниэл Руперт.

На пару секунд взгляд Салли затуманился, потом он снова посмотрел на Руперта.

— Пора начинать передачу?

— Нет, Салли, больше никаких передач. Теперь мы живем в реальном мире.

— Да. — Салли перевел взгляд на свои грязные ботинки с рваными шнурками. Он сильно похудел, и одежда висела на нем. Сам наряд тоже был довольно причудливым: вельветовые брюки по щиколотку и огромная футболка с героями детского мультфильма «Собаки-солдаты».

— Господи, Салли, что случилось? — прошептал Руперт.

— Меня перепрограммировали. — Салли перевел дыхание и снова с трудом заговорил. — Ты был моим другом.

— Я и есть твой друг, Салли. И я рад тебя снова видеть. Ужас, что они с тобой сделали.

— Меня перепрограммировали, — повторил Салли. — Я извращенец. Они заставляли нас… Нам делали уколы, и заставляли… Делать гадкие вещи…

— Какой кошмар, — проронил Руперт.

— Они спрашивали о тебе, — продолжил Салли. — Спрашивали, не был ли ты предателем родины, и я сказал, что нет. Но потом они опять меня пытали, и я сказал, что ты предатель. Они заставили меня сказать это про многих. И записывали на камеру. Я не хотел.

— Не волнуйся, теперь у них есть более серьезные причины гнаться за мной. За мной пришел твой друг Арчер. Ты же его помнишь?

— Они его тоже взяли?

— Нет, у него все отлично. Я видел его несколько дней назад.

— Я правда его любил, — сказал Салли. — Врачи запретили мне. Думаешь, с ним все в порядке?

— Да, я его недавно видел.

— Надеюсь, с ним все хорошо.

— Помнишь, вы с ним придумали план? Мы его осуществили. Он сработал. Информация уже распространяется.

— Мы собирались вместе на север. — Салли посмотрел на часы. — Теперь у меня осталось только одно дело.

— Какое?

— Хм?

— Ты сказал, у тебя есть дело. Какое?

— Ах, да… Канада. Мне нужно в Канаду. Помоги мне туда попасть, Дэниэл.

— Ты уже на полпути. Как ты здесь оказался?

— Они просто выбросили нас на улицу. В Сент-Луисе или Чикаго. Или в Миннеаполисе. Они сказали, что больше не собираются нас кормить. Что-то вроде того. Я не помню.

— Что было потом? Ты помнишь? — спросил Руперт.

— Я пошел… Не знаю, Дэниэл. Мне трудно вспомнить. Я был в отеле, в номере была собака. Картина с собакой. Мне кто-то помог, дал денег и отправил сюда. Или мне дали денег в баре.

— Кто?

— Какие-то люди. Мне правда тяжело, Дэниэл. — От напряжения лицо Салли покраснело, а на лбу появились морщины. Его правая кисть то расслаблялась, то сжималась в кулак, как будто от спазма.

— Ничего страшного, Салли. Поговорим потом. Тебе что-нибудь нужно? Может, воды?

Салли покачал головой.

— Салли, ты был прав, — сказал Руперт. — Я получил то, чего всегда хотел. Ты дал мне это. Важную историю. Правду, способную изменить мир. Мой старый учитель доктор Горски гордился бы нами. Теперь мы журналисты, а не дикторы.

Салли несколько раз моргнул и беззвучно пошевелил губами. Потом он закрыл глаза и прислонился головой к стене.

Руперт и Люсия сели на солому рядом с ним и долго молчали. Руперту не хотелось разговаривать. Еще утром его утешала мысль, что он на пути к свободе, но встреча с истерзанным и потерявшим память другом снова лишила Руперта покоя.

Позже появилась Виолетта и жестом пригласила Руперта и Люсию пойти с ней. Она привела их в комнату для шитья наверху, где был маленький видеоэкран.

— Хочу вам кое-что показать. Это крутят по всем каналам. Не волнуйтесь, мой племянник починил экран, вернее сказать сломал. Через него нельзя следить за нами. — Она включила экран, зашла на новостной сайт («Глобнет — Солт-Лейк-Сити») и нажала на мигающий значок «ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ УГРОЗА».

На экране возник Руперт. Он выглядел совсем не так, как в выпусках новостей: немытый, с растрепанными волосами, щетиной на подбородке и распущенным галстуком. Он сидел на фоне китайского дракона с красной звездой во лбу. Техники на славу потрудились над видеоэффектами.

— Пора признать правду, — говорил цифровой Руперт. — Америка сокрушена и слаба. Америка падет. Мы должны сдаться на милость великой китайской цивилизации, которая на тысячи лет старше и мудрее нашей. Нам нужно перенять китайский образ жизни и молить Китай о прощении за преступления и провокации нашего преступного террористического правительства.

— Но это же не ты, — удивилась Люсия.

— Нет, но ведь в новостях врать не станут, — пошутил Руперт. — Судя по всему, они увидели наше интервью с Вестерли и придумали историю о том, что я предатель-террорист, враг Америки, и распространяю китайскую пропаганду. Они, конечно, не будут показывать настоящее видео, но заранее убеждают людей, что мне нельзя доверять. На случай, если кто-то увидит интервью.

— Все предусмотрели, — покачала головой Люсия.

— Мы в новостях называем это «мутить воду»: давать зрителям противоречивую информацию, чтобы они не знали, чему верить. Джордж Болдуин, куратор нашей студии из Департамента террора, называл это введением антител. Нужно создать много постороннего шума вокруг нежелательных фактов, вывернуть их по-своему, тогда утечка информации не страшна. Поэтому люди и верят правительству.

— Что за интервью вы обсуждаете? — спросила Виолетта. — Кто такой Вестерли?

— Я покажу ей, — Люсия вылетела из комнаты и быстро вернулась с диском. — У нас есть еще копии. Эту можешь оставить себе. Лучше передавать из рук в руки, а не по сети. Иначе возникнут проблемы с Департаментом террора.

Виолетта отвела их вниз в спальню, где был еще более старый экран. Она заверила их, что он подключен только к собственному жесткому диску. Хозяйка закрыла дверь и включила запись.

Во время просмотра у Виолетты подкосились ноги, и она присела в изножье кровати. Когда интервью кончилось, она плакала и несколько минут не сводила глаз с пустого экрана.

— Сплошное вранье, — наконец прошептала она и посмотрела на Руперта. — Одно сплошное вранье.

— Есть специальная организация под названием Психологический корпус, — объяснил Руперт. — В Министерстве обороны или разведке. Они ведут психологические войны по всему миру, в том числе в Америке, и распоряжаются всем: СМИ, школами, церквями, в которые мы обязаны ходить. Департамент террора — одно из их подразделений. Не знаю, затеяли они собственную игру или выполняли указания сверху, но взрыв в Колумбусе — их рук дело.

— Зачем? Зачем убивать собственный народ? — спросила Виолетта.

— Чтобы запугать нас, — ответила Люсия. — Чтобы установить новый порядок.

— Теперь я боюсь еще больше, — сказала Виолетта, показывая на экран. — Мне никогда еще не было так страшно.

Руперт взглянул на черный экран:

— Даже это им на руку. Люди увидят, насколько они безжалостны. Что если мы только запугаем народ, и он не посмеет сопротивляться?

— Люди узнают правду, — сказала Люсия. — Она никуда не исчезнет. Она останется в каждом, кто увидит интервью.

— Со мной она точно останется надолго, — согласилась Виолетта. — Не сказала бы, что меня это радует. Оказывается, я даже не представляла, как все плохо на самом деле. — Она встала. — Надо спешить. Чем раньше вы уедете, тем лучше. Я попробую на день-другой ускорить дело. А до тех пор вам лучше побыть в укрытии. И постарайся не показывать никому своего лица, Дэниэл. Даже здесь люди не всегда отличают добро от зла.

Глава 28

Они провели две ночи в секретной комнате над конюшней, и Руперт быстро привык к топоту и ржанию лошадей и даже к вони, проникавшей на чердак. Звуки и запахи заставляли Руперта почувствовать себя живым. Впервые с самого детства ему перестало казаться, что мир вокруг сошел с ума.

Виолетта жила в доме с сестрой, ее четырьмя детьми и целой сворой собак. Четыре или пять раз в день хозяйка или одна из ее племянниц приносили людям в убежище еду и кувшины с водой.

Руперт и Люсия проводили время за чтением книг в бумажных переплетах, которые нашлись на единственном в комнате столе. У большинства книг не было ни передней, ни задней обложки. По вечерам они слушали, как Нандо и другие дети восторженным шепотом рассказывают о козах, лошадях, коровах и курах, за которыми они помогали ухаживать на ферме. Нандо легко приспосабливался к новой жизни, правда, имел привычку резким тоном отдавать приказы младшим детям.

Путешественники играли друг с другом в карты, которые принесла Виолетта. Никто не рассказывал о своем прошлом и том, как попал он на ранчо. Руперту стало стыдно, что он при всех расспрашивал Салли.

Обитателей укрытия волновала одна-единственная тема — Канада.

— Я научусь строить иглу, — сказал один из одиноких мужчин. — Если умеешь строить иглу, нигде не пропадешь. Заведи пару лаек, и живи себе на здоровье.

— Вот и спи с собаками, раз тебе нравится, — перебил его другой одиночка по имени Тарвис. — Я найду себе француженку и поселюсь в горах.

— Да ни одна француженка не потащится за тобой в горы, — ответил первый мужчина.

— Не проблема, — заметил Тарвис. — Я перееду к ней.

Виолетта сказала Руперту и Люсии, что поменяла график: они смогут уехать на несколько дней раньше, чем планировалось. До этого она не называла предположительной даты отъезда, поэтому для Руперта ничего не поменялось. Но он все равно поблагодарил ее.

— Смеешься? — удивилась Виолетта. — Ты самый разыскиваемый преступник в стране. Пока ты здесь, моя семья в опасности.

Салли по-прежнему с трудом говорил и мало что помнил. Иногда он отключался прямо во время еды, наполовину пережеванное мясо и хлеб вывалились у него изо рта. Руперт поспешно вытирал его. Салли постоянно нервно шевелил пальцами и по десять раз в минуту смотрел на часы. Это раздражало людей, и они старались держаться от него подальше.

Однажды Руперт спросил у Виолетты, как Салли попал на ранчо. Она сказала, что его прислали ее знакомые с востока, но не поделилась никакими подробностями.

— Сам понимаешь, лучшее, что можно сделать для друга в наше время, — не выдавать его секретов. Я и твои сохраню.

Руперт рассказал Виолетте о грузовике, и она велела одному из работников отвезти его на свалку в Биллингсе, которой владел ее знакомый. Работник привез наличные, из которых Виолетта отдала Руперту и Люсии семь тысяч долларов. Руперт настаивал, чтобы Виолетта оставила часть денег себе, но она сказала, что уже забрала свою долю.

На третью ночь, как только село солнце, хозяйка пришла в убежище с одной из старших племянниц. Они вывели всех из конюшни и проводили в длинный зарешеченный прицеп для перевозки скота. Племянница Виолетты прошла в переднюю часть прицепа и надавила на рычаг. Они подняли одну из створок перегородки, которая упиралась в алюминиевый пол, и прошли внутрь. Руперт услышал треск и лязг.

Вместе с другими взрослыми он поднял две доски в полу, под которыми находился скрытый грузовой отсек. Путешественники, теперь их можно было назвать нелегальными иммигрантами, должны были всю дорогу пролежать в тесном отсеке.

— Ты нас повезешь? — спросил Руперт у Виолетты.

Она покачала головой.

— Лучше вам не видеть водителя, а водителю — вас.

Беглецы улеглись, Руперт был рядом с Люсией, а Нандо с другой стороны от нее.

Багаж и спальные мешки сложили возле ног. Виолетта и ее племянница вернули доски на место. Руперт услышал, что они со скрипом закрыли решетки. Еще несколько мучительно долгих минут прошли в тишине и темноте, но вдруг сверху раздался низкий грохот, как будто откуда-то посыпались камни. Должно быть, в кузов над ними погрузили коров.

— Мы уже в Канаде? — прошептал в темноте какой-то ребенок.

Еще через двадцать минут грузовик завелся и тронулся. Скоро в потайном отсеке стало жарко, запахло липким потом, маслом, бензином и свежим навозом. Руперта постоянно подбрасывало на кочках, у него заломило позвоночник.

Они ехали так больше часа. Руперт шепотом переговаривался с Салли, чтобы убедиться, что тот справляется с мучительной дорогой. Однажды грузовик затормозил и долго не двигался, Руперт испугался, что их остановила полиция, но все обошлось.

Со временем дорога стала круче, и машину подбрасывало еще сильнее, люди перекатывались по полу, ударяясь локтями и коленями о стенки прицепа. Люсия случайно больно саданула Руперта локтем в бок.

Потом грузовик притормозил, развернулся, сдал назад и снова развернулся, создавая невыносимую тряску. Салли стонал. Руперту тоже стало нехорошо.

Внезапно сверху послышался топот и лязг, и одна из досок в полу над ними поднялась. Сверху смотрел юноша в комбинезоне, на вид ему было не больше двадцати лет.

— Выходите, — тихо сказал он. — Все берите вещи и идите за мной.

Они выбрались из грузового отсека и оказались в кузове. Руперт помог Салли встать на ноги, Нандо не терпелось оказаться на свежем воздухе. Половину прицепа занимали коровы. В одном из зарешеченных отсеков стояла девушка примерно одного возраста с юношей и приманивала корову ведром ячменя, чтобы та ушла с дороги. Наверное, именно эта корова ехала над ними.

Люди вышли из прицепа в прохладный каменный тоннель, под углом сбегавший в темноту. Это явно не была естественная пещера, потому что она имела слишком правильную форму и укрепления из деревянных балок. Скорее всего, они шли по заброшенному стволу шахты или наскоро проложенному подземному ходу для контрабанды.

Грузовика не было видно. Выйдя из прицепа, люди оказались на небольшой квадратной площадке. Руперту показалось, что они находились не под открытым небом, а в каком-то темном помещении, похожем на склад. Он не стал задавать вопросов.

— Все на месте? — Девушка, которая уводила корову, выпрыгнула из прицепа. Она была обута в высокие туристические ботинки. — Остаток пути мы пройдем пешком. Я пойду впереди, а Уэйн будет замыкающим. Держитесь между нами, и все будет в порядке.

Молодой бородатый мужчина (видимо, это и был Уэйн) прислонился к стене каменного тоннеля и открыл рюкзак. Он достал пластмассовое широкое кольцо, свернул его и потряс. Пластик засветился зеленым. Уэйн надел его на шею стоявшего поблизости ребенка, который все еще выглядел бледным и слабым после дороги.

— Пусть каждый возьмет по такому кольцу, — сказал мужчина. — Мы пойдем в темноте, и кое-где у вас не будет другого источника света.

Люди начали передавать друг другу светящиеся зеленые кольца. Молодые проводники надели спелеологические каски и включили налобные фонари.

— Дорога займет около часа, — объяснила девушка. — Когда поднимемся, будем уже в Канаде. На другой стороне ждет транспорт, нам нельзя опаздывать, так что вперед! — Она развернулась и прошла несколько ярдов по тоннелю.

Все подхватили свои вещи и пошли за ней. Салли пошатывался и медленно брел за остальными. У него была только грязная нейлоновая сумка на шнурке. Руперт забрал ее и понес сам.

— Ты готов идти, Нандо? — спросила Люсия.

— Да, мэм. Я несколько раз бывал на учениях в пещерах.

— Ну, хоть кто-то, — сказал Руперт. — Присматривай за мамой, чтобы с ней ничего не стряслось.

— Есть, сэр!

Салли уже начал отставать на несколько шагов. Руперт заметил, как замыкающий смотрит на Салли и качает головой, понимая, что он может доставить хлопот.

Как проводник и обещал, в тоннеле было темно и холодно, единственным источником света были две каски и светящиеся кольца, которые каждый надел на шею.

Руперт и Люсия шли с двух сторон от Нандо. Взрослые попробовали держать его за руки, но он запротестовал, поэтому они старались не сводить с него глаз. От него осталась лишь подсвеченная зеленым голова, парящая в темноте.

Руперт оглядел другие зеленые головы.

— Где Салли?

— Я его не вижу, ответила Люсия.

— Что случилось? — спросил Уэйн.

— Салли пропал. Парень, который был с нами.

— Дурачок? Вот черт, — Уэйн поискал Салли глазами.

— Салли! — позвал Руперт. Эхо разнесло его голос по тоннелю во все стороны.

— Прекрати, — потребовал Уэйн. Он медленно повернулся, освещая темное пространство. Салли нигде не было.

Вся группа остановилась и собралась вокруг девушки, шедшей впереди. Она подошла к Уэйну и спросила, в чем дело.

— Дурачок отстал, — объяснил он.

— Он не дурачок, — возразил Руперт. — Его держали в исправительной клинике.

— Еще хуже, — ответил Уэйн. — У нас нет времени, чтобы возвращаться.

— Вы двое, поищите его, — сказала девушка. — А мы подождем здесь.

Уэйн проворчал что-то. Он и Руперт развернулись и пошли по тоннелю обратно. Уэйн вертел головой во все стороны, чтобы разглядеть Салли в темноте, если тот потерял свое светящееся кольцо.

Минут через десять-пятнадцать Уэйн сказал:

— Послушай, он заблудился. Мы не можем рисковать остальными из-за него.

— Нельзя его бросать, — заспорил Руперт. — Он ни за что не выберется. Он… Погоди! — Руперт схватил Уэйна за руку. — Обернись… Правее…

Луч света выхватил Салли, который действительно потерял свое кольцо. Он стоял в углублении пещеры, где тоннель огибал скалу.

Салли смотрел на часы.

— Пошли за ним, — сказал Уэйн.

— Подожди. Давай я пойду один. Вдруг он тебя испугается.

Уэйн раздраженно вздохнул, но не тронулся с места, а Руперт направился к Салли, стараясь не делать резких движений.

— Салли, это Дэниэл, — прошептал он.

Стоун, как будто под гипнозом, не сводил глаз с циферблата, который непрерывно мигал красным светом.

— Посмотри на меня, — сказал Руперт. — Надо идти. Нас все ждут.

Салли не двигался. Руперт протянул руку и накрыл ладонью мерцающий циферблат. Салли вздохнул и поднял глаза.

— Дэниэл… Руперт?

— Да, Салли, нам нужно догнать остальных…

Что-то тонкое и острое вонзилось в левый бок Руперта, прямо под ребра. Сначала ему показалось, что на него напал дикий зверь, возможно, пума, хотя так больно могла бы укусить только акула. Салли поднял блестящий нож и ударил Руперта еще несколько раз. Он всаживал нож между ребер Руперта с левой стороны, как будто стараясь достать до сердца, но промахивался и попадал в живот. Руперт чувствовал, как его нутро наливается кровью.

Он пошатнулся, пытаясь отойти, но Салли схватил его за правую руку и не отпускал. Он снова и снова вонзал нож, его лицо не выражало никаких эмоций, а из угла рта стекала слюна.

«Они его запрограммировали», — подумал Руперт. Он тут же вспомнил, как его самого послали убить Холлиса Вестерли. В конечном итоге он сделал это перед тем, как покинуть виноградник Майи Кендрик.

Руперт отчаянно пытался вспомнить, как доктору Смиту удалось освободить его от гипноза. Был какой-то пароль, слово, с помощью которого Джордж Болдуин подчинял себе сознание Руперта.

— Рикка! — крикнул он в лицо Салли. — Господи, Салли, Рикка, это оно?

Удары замедлились и прекратились. Салли отпустил его, и Руперт повалился на грязный пол. Он оказался в липкой теплой луже собственной крови.

— Салли, очнись, — сказал он.

Салли моргнул и взглянул на него сверху вниз, потом заметил нож в своей правой руке, испачканный в крови Руперта.

— О, черт… Дэниэл.

Руперт ясно видел его в свете фонаря на каске Уэйна. Он повернулся в их сторону и стоял, не шевелясь, с потрясенным видом.

— Прости, Дэниэл, — забормотал Салли, и Руперт отвернулся. — Они меня заставили. Я забыл. Я забыл об этом. Если бы я вспомнил, я бы рассказал. Они заставили меня это сделать.

Руперт закашлял и почувствовал боль. Он вздрогнул.

Салли снова поднял нож и уставился на него.

— Они меня заставили, Дэниэл.

— Знаю.

Салли наклонил нож и стал разглядывать стекающую с лезвия кровь. Его взгляд снова затуманился, он воткнул нож себе в горло и упал на колени.

— Салли! — Руперт обернулся к Уэйну. — Может, сделаешь хоть что-нибудь?

Руперт услышал грохот и увидел Люсию и Нандо, бегущих вместе с другими иммигрантами и девушкой-проводником. Все они в панике оглядывались. Руперт попробовал встать, но рухнул обратно. Он обессилел, потеряв слишком много крови.

Тоннель наполнился светом от летящих дронов, которые жужжали под каменным сводом. За ними колонной шли мужчины в выцветшей зеленой форме с пулеметами в руках. — Пограничный патруль армии Соединенных Штатов. Всем лечь лицом вниз! Стреляем без предупреждения, — объявили по громкоговорителю.

Беглецы попадали на колени и легли ничком на пол тоннеля. Люсия крепко держала Нандо за руку. Несколько солдат направились к углублению, где в лужах собственной крови лежали Руперт и Салли. Приблизившись к раненым, они опустили оружие.

— Что случилось? — спросил один из солдат у Руперта.

— Кажется, я умираю, — ответил он, и в глазах у него потемнело.

Глава 29

Руперт очнулся, лежа на тоненьком матрасе на твердой плоской поверхности. Он был очень слаб, его руки были привязаны кожаными манжетами к холодным металлическим рейкам. Все внутренности болели.

Открыв глаза, Руперт увидел серые стены из шлакоблоков. Его живот был перевязан чистыми бинтами. По обеим сторонам от узкой больничной кровати висели пластиковые зеленые шторы. За ним следили приборы, в том числе выпуклые черные линзы для видеонаблюдения. В его руку был вставлен катетер, по которому из прозрачной емкости, закрепленной сверху, текла какая-то жидкость.

Руперт долго лежал, пытаясь понять, что произошло, и гадал о судьбе Люсии и Нандо. Он сомневался, что с ними все в порядке. Но кто-то же потрудился отправить его в больницу, и это вселяло надежду. Он слышал стоны и храп за шторами. Кроме него в палате было много народу.

— Где я? — громко спросил Руперт.

— Там, откуда не возвращаются, — раздался голос слева. В ответ кто-то натужно засмеялся.

— Мы в Канаде? — спросил Руперт.

Снова раздался невеселый смех. Руперт больше не пытался завести разговор, его соседи тоже молчали.

Прошло больше часа, когда появились двое коротко стриженных юношей восемнадцати или девятнадцати лет в поношенной зеленой форме. Они взглянули на Руперта, а потом на экран планшета.

— Это он, — сказал один из солдат. Тучный санитар привез кресло-каталку и помог военным усадить в него Руперта. Они пристегнули руки пациента к ручкам кресла.

— В чем дело? — спросил Руперт.

— Вас будут допрашивать, — ответил один из солдат. — Мой вам совет: не отпирайтесь. Не доставляйте им хлопот. Скажите все, что они хотят.

— Ладно, — сказал Руперт. — Знакомая история.

Его везли по длинному коридору, где вдоль стен стояли кровати, на которых лежали измученные пациенты. Они были одеты в тонкие пижамы, и большинство из них выглядели, как будто их опоили сильнодействующими успокоительными. В больнице пахло болезнью и разложением. Углы под потолком заросли черной плесенью.

Руперта подняли на грузовом лифте, а потом привезли по длинному белому коридору к черной двери. Она отъехала в сторону, и солдаты завезли кресло в белую комнату, где друг напротив друга с двух сторон от черного ромбовидного стола стояли два черных офисных стула. Солдаты убрали один из них и поставили на его место кресло с привязанным Рупертом. Все четверо ждали.

Примерно через двадцать минут в дальнем конце комнаты отодвинулась часть стены, и вошел мужчина, одетый в форму агента Департамента террора: в черном костюме, рубашке и галстуке. На вид ему было около шестидесяти лет, он был очень худым и подтянутым, с коротко стриженными седыми волосами и глазами цвета голубого льда. Его лицо показалось Руперту знакомым.

— Спасибо, ребята, — обратился мужчина к солдатам. — Можете идти. Он не опасен.

Солдаты отдали честь, развернулись на пятках и строевым шагом вышли из комнаты. Санитар поплелся за ними.

Агент сел за стол напротив Руперта. Он коснулся глянцевой черной столешницы, и на ней замерцали цифровые документы. Во многих из них текст сопровождался фотографией Дэниэла. Мужчина не спеша изучал документы и не обращал на него внимания… Молчание длилось несколько минут.

— Доступ к незаконным иностранным материалам, — начал перечислять мужчина. — Нарушение договоренности с Департаментом террора. Нападение на высокопоставленного чиновника Центра защиты детей и семьи с целью получения секретных данных. Нападение на преподавателя военной школы и его убийство. Силовое проникновение в военную школу, где вы взорвали боеприпасы, убили двоих охранников и ранили нескольких преподавателей и откуда похитили несовершеннолетнего, находящегося на попечении государства. Все это вы проделали, прилюдно выкрикивая террористические лозунги через систему оповещения. Изготовление и распространение террористической пропаганды. Наконец, попытка незаконного выезда из страны. — Агент прожигал Руперта глазами, и Дэниэлу показалось, что в комнате похолодало. Возможно, температуру действительно понизили, чтобы запугать его. — Даже если бы мы устроили для вас суд, у вас не было бы ни единого шанса выжить. Вас ожидает долгая и мучительная показательная казнь. Вы террорист, Дэниэл Руперт.

Руперт молчал. Он узнал мужчину: именно он был на студии, когда Джордж Болдуин гипнотизировал Руперта у себя в кабинете. Болдуин заставил Руперта забыть этого человека, пока доктор Смит не снял гипноз.

— Доктор Реджинальд Крейн, верно? Правда, вы экономист, а не врач.

Крейн откинулся на стуле:

— Верно.

— В школе вас звали уткой.

Крейн чуть скривил губы.

— Это сокращение от «уткодроча»? — добавил Руперт.

Мужчина скрестил руки на груди и вздохнул:

— Вы кое-чему научились с нашей последней встречи. — Он внимательно посмотрел на Руперта. — Здесь ни вам, ни мне нет смысла притворяться.

— Пожалуй, — согласился Руперт.

Мужчина сидел неподвижно, а потом спросил:

— Что еще вам обо мне известно?

— Вы брат Зеб, — ответил Руперт. Эта мысль пришла ему в голову только что. Вот почему Крейн так интересовался им, приходил к Болдуину и разговаривал с ним сейчас. — Вы руководили расистской церковью, не помню, как там она называлась.

На лице Крейна застыла ледяная улыбка. Он развязал галстук и расстегнул три верхние пуговицы на черной рубашке. Он показал Руперту бледную татуировку на груди: шесть клинков, образующих свастику. — Я удалил бомльшую часть лазером, но эту сохранил на память. Лихие были деньки.

— Вы запрограммировали Салли, чтобы он убил меня, а потом себя.

— Нет, это бюрократическая ошибка. Когда всплыла эта ваша запись, вступила в действие стандартная процедура.

— Это стандартная процедура?

— С такими изворотливыми преступниками, как вы, приходится перестраховываться. Но этим занималась не моя группа. У нас много подразделений.

— Вы из Департамента террора?

— Берите выше.

— Психологический корпус?

— Должен признать, на некоторое время мы совершенно потеряли вас из виду. Женщина, с которой вы ездили, Люсия, знает свое дело. Я подумываю завербовать ее. Что скажете?

— Она ни за что не согласится.

— Любого человека можно убедить.

— Как Холлиса Вестерли?

Крейн слегка улыбнулся.

— Вам что, жаль его? Он ведь животное.

— Нет. Мне жаль всех, кто умер в Колумбусе. Вы убили их.

— Конечно, вам их жаль. Это естественное человеческое чувство.

— Зачем вы убили их? Столько людей!

— Не подумайте, что нам это было приятно, — сказал старик. — Но нам пришлось ими пожертвовать. Война вынудила нас.

— Вестерли говорил то же самое.

— Я его этому научил. Война повсюду. Некоторые люди учатся существовать в ней, направлять ее, но никто не в силах ею руководить. Вы же не будете винить моряка за разрушения, которые наносит океан, или за то, что он учится водить корабль в шторм?

— Вы нисколько не раскаиваетесь? — спросил Руперт.

— Всех иногда мучает совесть, — ответил Крейн. — Но это лечится. Вы зациклились на одном событии и не видите общей картины. Взрыв в Колумбусе был необходим, чтобы защитить и сохранить нашу страну.

— Разве можно защищать людей, уничтожая их?

— Вы меня не слушаете, Дэниэл. Я сказал, что мы защищали страну.

— Не понимаю.

Крейн включил голографическую клавиатуру и что-то напечатал. На столе возникла трехмерная модель Древнего Рима с каменными акведуками, несущими воду с гор, в фонтаны, бьющие среди живописных мраморных зданий.

— Это изображение из учебника Психологического корпуса, — сказал Крейн. — Знаете, что погубило Рим? Как вымер этот город?

— Вымер? — переспросил Руперт. — Я читал, что там живет около 10 миллионов человек.

— Вы не поняли, я имел в виду Древний Рим. — Крейн провел пальцем по крошечному акведуку, и он прорвался в горах за городскими стенами. — Варвары, готы, если быть точным, осадили Рим и разрушили все акведуки, которые давали городу воду, и благодаря этому римляне могли жить так, как жили. Но без воды город не мог существовать. Не важно, кто победил тогда в сражении. Без воды население уменьшилось с миллиона до десяти тысяч человек.

Величайший город в истории превратился в руины, среди которых остались только овцы и разбойники. Вы же видели Лас-Вегас.

— Допустим. Но какое отношение акведуки имеют к Колумбусу?

— Самое прямое. Мы не боимся лишиться воды. Какая жидкость драгоценна для нас?

— Нефть?

— Без нефти наши города исчезнут с лица земли. Если мы не обеспечим себя углеводородами и не защитим трубопроводы, все американские города через несколько недель станут похожи на Лас-Вегас. Торговли, в ее нынешнем виде, не будет. Вся наша военная техника — танки, самолеты, корабли — превратится в бесполезную груду металла. Чтобы защитить страну, мы должны были раздавить всех конкурентов, крупных и мелких. Мы — самый могучий зверь в джунглях, Дэниэл, но самому сильному приходится отчаяннее всех бороться за жизнь. У самого большого зверя самые большие потребности, а еще, как это ни странно, он уязвимее всех. Понимаете?

— Вы считаете, что странам нужно развязывать войны, чтобы выжить?

— Страны не развязывают войны, — возразил Крейн.

— Разве? Может, я плохо соображаю из-за лекарств.

— Страны возникают благодаря войне, она делает их могущественными, и она же разрушает их. Война — это борьба за существование между людьми, основа нашей эволюции. У войны нет начала и конца, хотя мы искусственно устанавливаем временные рамки отдельных конфликтов. Само по себе существование страны — это долгая война, в которой одна группа людей разоряет собственных соотечественников и другие народы. Это жизнь, борьба за ресурсы, мы не можем ничего поменять, так устроен мир.

— Так у вас есть особая мораль? — спросил Руперт.

— Нет, — ответил Крейн. — Мораль нужна, чтобы устанавливать порядок и управлять обществом. Люди, так же, как животные, аморальны, нас нельзя считать ни хорошими, ни плохими. В зависимости от обстоятельств все мы способны творить и добро, и зло. Взять хотя бы вас. Вы не только совершили преступления, которые я перечислил, но и годами распространяли нашу пропаганду, отлично наживаясь на этом. Вы убили несколько человек, а врали миллионам.

— Я пытался искупить свою вину, — сказал Руперт.

— У вас ничего не вышло. Поверьте, интервью с Холлисом ничего не изменит. Ему поверят только те, кто уже сомневается. Но большинство людей по-прежнему будет слушать нас, и мы будем указывать им, где правда, а где ложь. Мы растолкуем, что они чисты и миролюбивы, но, к сожалению, идет война, а в такое время нужно поддерживать правительство. И они будут все так же верить нам. Потому что им необходима эта вера, Дэниэл, и на биологическом уровне они понимают, что война требуется для выживания группы.

— Раз люди сами хотят войны, зачем вы им врете? Зачем придумываете угрозы? Почему не сказать просто: «У этих ребят есть нефть, которая нам нужна. Мы отберем ее, потому что мы сильнее». Если вы правы, то народ поддержит такую войну.

— Нас сплачивает не только война, но и торговля, — ответил Крейн. — Как я уже сказал, мораль нужна, чтобы обеспечить поддержку военной машине. Любая власть держится на двух китах, Дэниэл: на силе и на мифе. Без силы миф — просто слова и образы. Но сила, без оправдывающего ее мифа, недолговечна, потому что люди не считают ее законной. Нельзя править, опираясь только на миф или только на силу. Психологический корпус создает нужный миф — бесконечный, переходящий в четвертое измерение — мифическую историю. Смысл любой войны — защитить бога, страну и семью. Идет вечная борьба добра со злом. «Добро» — это мы, а «зло» — они, другая страна, которая контролирует необходимые нам ресурсы и каналы снабжения. Как формируется наше чувство принадлежности к нации? Почему мы чувствуем себя американцами, англичанами или кем-то еще? Какие исторические события создают нацию? Вы согласны, что американскую нацию сформировала революция, гражданская война, Вторая мировая война и борьба с терроризмом?

— Справедливо, — сказал Руперт.

— Что общего у этих событий?

— Борьба за свободу.

Крейн усмехнулся.

— Если смотреть шире, Дэниэл, все это войны. Масштабные столкновения. Их главный вопрос: кто победит и будет править побежденным? Чувство принадлежности к единому народу, священный патриотизм возникает на войне и только на войне. Что, кроме войны, создает нацию?

Руперт задумался:

— Многое. Культура, образование, наука.

— Все это не важно, — прервал его Крейн. — Посмотрим на наше существование с биологической точки зрения. Организмы могут размножаться стремительно, в геометрической прогрессии, в этом случае их число ограничивается только потребностью каждой особи в ресурсах для поддержания своей жизни. Доступные ресурсы не бесконечны, поэтому особям приходится конкурировать. Даже небольшое преимущество в скорости, силе, уме решает, кто выживет, а кто умрет. Со временем преимущества накапливаются.

Ваша прежняя роль заключалась в распространении информации. Вы были пчелой, которая танцует перед роем, муравьем, прокладывающим путь к пище. Конечно, ваша работа была сложнее. С помощью мифа можно программировать поведение людей, направлять в нужное русло их страх, агрессию и работоспособность. В каждом из нас от природы заложен страх за себя и свою семью, нас тревожит окружающий мир, будущее и любая неизвестность. Миф подпитывает этот страх и формирует коллективный образ врага. В результате одна группа людей может бороться за ресурсы с другой группой и, конечно, с отщепенцами вроде вас.

Как я уже сказал, эволюция — результат конкуренции за ограниченные ресурсы. Друг с другом борются колонии бактерий, армии муравьев, деревья. Внутри нас идет постоянная война: антитела противостоят возбудителям болезней.

От невидимых глазу бактерий до величайших цивилизаций все подчиняются одному закону. Победа в эволюционной борьбе достается тем, кто способен сплотиться и сражаться, демонстрировать силу и уничтожать врагов. Но победа никогда не бывает окончательной, каждый день грядет новая битва.

Война священна, потому что благодаря ей люди объединяются, чтобы защищать свою группу и обеспечивать ее ресурсами. Само слово «религия» означает «воссоединение». Понимаете, Дэниэл?

— Вы используете веру людей, ради собственной выгоды.

— Нет! — Крейн ударил кулаком по черному столу, голографическое изображение Рима задрожало. — Война создала нас, превратила из примитивных морских существ в людей, которые строят города и страны, война заставила все формы жизни на планете эволюционировать, она делает нас сильными и заставляет стремиться вперед. Война объединяет нас, объясняет, кто мы такие, возвеличивает нас. Она — основа нации, суть человеческого существа и самой жизни. — Крейн наклонился вперед, его губы вытянулись в жесткую линию, а ледяные голубые зрачки неестественно блестели.

— Война — это Бог, — прошептал он, — а Бог — это война.

Руперт сидел в кресле-каталке и напряженно смотрел в глаза Крейна. Секунды тянулись медленно. Вдруг в кармане у Крейна что-то запищало. Он достал из кармана плоский экран величиной с визитную карточку.

— У меня дела, — сказал Крейн. — Видите? Я всего лишь слуга, который трудится на ниве господней. Приятно было поболтать с вами, Дэниэл, но завтра нужно приниматься за дело. — Он открыл ящик стола и протянул Руперту ручку и блокнот. — Разумеется, я хочу, чтобы вы все записали.

— Что? — переспросил Руперт. От разговора с Крейном у него закружилась голова, он чувствовал себя оторванным от реальности.

— Рассказ о том, что вы совершили, — ответил Крейн. — Отчет о ваших преступлениях против государства. И потрудитесь назвать имена своих сообщников. Как я уже сказал, здесь ни к чему секреты. — Он коснулся стола, и в комнате появились двое солдат и толстый санитар.

Крейн встал и оправил пиджак, но не стал затягивать галстук.

— Не забывайте наш разговор, Дэниэл. Подумайте о своем месте в том, что осталось от мира.

Позади Крейна открылась стенная панель, он повернулся и вышел.

— Уж точно подумаю, — сказал Руперт. Санитар развернул кресло и вывез его из комнаты. Солдаты шли по обеим сторонам от Руперта.

Глава 30

Руперта привели не в палату, где он проснулся, а в узкую отдельную комнату, которая выглядела как перестроенная каморка дворника. Как во всей больнице, там была грязь и вонь. Руперт решил, что его перевели сюда не из великодушия, а чтобы он не мог говорить с другими заключенными и распространять известную ему секретную информацию. Его поместили в информационный карантин.

Доктор Крейн не прислал за Рупертом ни на следующий день, ни потом. В камере не было экрана, и нечего было читать, поэтому Руперт пытался занять себя с помощью блокнота, который дал ему Крейн. Вместо того чтобы писать признание, он принялся рисовать комикс о вице-президенте Хартвеле и написал письма Люсии и Мэдлин, в которых желал им всего хорошего.

Руперт знал, что они никогда не получат этих писем, но на душе у него все равно стало легче. Через четыре дня он написал записку доктору Крейну: «Доктор Крейн, у вас веские доводы, но я вам не верю».

Руперт задумался, не зная, что добавить. Потом написал: «Может быть, с исторической точки зрения, вы правы. Но наверняка можно жить иначе. Разве мы не должны попробовать научиться этому?»

Он перечитал написанное, вздохнул и отложил блокнот. От чтения и письма у него закружилась голова. Его накачивали какими-то лекарствами.

На седьмую ночь в одиночной камере Руперту приснилось землетрясение, он очнулся в тишине. Он лежал в полной темноте, погасли даже раздражающие лампочки на аппаратах, через которые за ним наблюдали.

На нижних этажах раздавались крики. Потом все надолго смолкло. Прошло несколько часов, Руперт то погружался в дрему, то просыпался. Внезапно внизу началась стрельба, она затихла, потом прекратилась. В разных частях тюрьмы время от времени слышались одиночные выстрелы.

Перед самым рассветом дверь камеры распахнулась. Обычно к Руперту заходили толстый санитар или одна из медсестер и молча оставляли лекарства. На этот раз он увидел двух молодых солдат, блондина и рыжего, которые сопровождали его на допрос к доктору Крейну. Они стояли в темном коридоре с фонарями в руках.

— Говорил же тебе, они посадили его сюда, — сказал рыжий солдат товарищу.

— В чем дело? — спросил Руперт.

— Все кончено, дружище, — сказал блондин. — Можешь идти?

Руперт сел, попытался встать, но не смог и покачал головой.

Солдаты вышли и вернулись со сложенным креслом. Они ворчали и переругивались, пытаясь разложить его. Когда у них получилось, они усадили Руперта в кресло. Он мог сам поворачивать колеса.

— Придется идти по лестнице, — сказал рыжий солдат. — Лифты не работают, нет электричества.

Руперт выехал за ними на лестничную клетку. Солдаты развернули его и спиной покатили по лестнице, осторожно, опуская ступенька за ступенькой. Так они преодолели пять пролетов.

По широкому коридору они пришли в служебную столовую, где собралось несколько сотен человек, заключенных и охранников-военных. Дети и раненые были укутаны в одеяла, взятые из палат и казарм надзирателей. Толпа молча и напряженно прислушивалась к шипящему радиоприемнику в деревянном корпусе величиной с журнальный столик.

— Вся техника накрылась, — шепнул блондин. — Мы нашли старый приемник в подвале. Он работает от генератора.

— Мы убили «психов», которые здесь заправляли, — сказал рыжий солдат. — Вам же, наверное, интересно.

— Ничего не понимаю, — ответил Руперт.

— Когда города стали взлетать на воздух, они приказали нам убить пожилых заключенных, — рассказал блондин.

— И взрослых мужчин, — добавил его товарищ. — Ну, чтобы экономить ресурсы.

— Мы поговорили об этом, — продолжил первый солдат, — и решили не подчиняться. Но нельзя же просто послать «психов» куда подальше… Однако, поскольку правительство тю-тю, можно самим решать, что делать. Вот мы и решили прикончить «психов». Вывели их вон туда. — Он кивнул на окно, выходившее во двор за столовой.

Руперт увидел пять трупов, накрытых темной тканью. Один из них был одет в форму агента Департамента террора, черную с серебряной отделкой, на остальных были просто черные костюмы. Среди них был Крейн. Он лежал, распахнув мертвые глаза в звездное небо, снежинки падали ему на веки и не таяли. Возле его головы кровь смешалась со льдом и снегом.

— Это крайняя мера, — заявил Руперт.

— Такое теперь время, — сказал рыжий солдат. — А еще мы видели ваше интервью. Это же были вы? С тем нацистом?

— Что? — переспросил Руперт. — Когда?

— Запись расходится, люди про нее говорят, — солдат пожал плечами. — Она помогла нам понять, кто такие эти «психи». Они же сами устроили заваруху в Колумбусе, правда?

Потом двое солдат пошли за другим пациентом. Руперт ездил по столовой, пристально вглядываясь в сумрачные лица. Его сердце замерло при виде темноволосой женщины, сидящей на полу. Она обернулась, и Руперт узнал Люсию. Она похудела, как будто ее долго не кормили, но сейчас ложкой ела арахисовое масло из четырехлитровой алюминиевой банки. Вместе с ней ел Нандо, сидящий рядом на сложенной простыне.

Руперт направился к ним, но Нандо вскочил и побежал ему навстречу. Люсия потрясенно вздохнула.

— Мы боялись, что ты умер, — прошептала она. — Поешь?

— Нет, спасибо. Что случилось?

Несколько человек зашикали, и они заговорили еще тише. По радио сквозь помехи звучал мужской голос: «Кто-нибудь слышал какие-либо сообщения? Остался кто-нибудь живой?»

— Началась война, — шепнула Люсия. — Настоящая ядерная война.

— С кем?

— С Китаем. Бомбили наши города, их города. Неизвестно, кто первый начал.

— А как же противоракетные спутники? — спросил Руперт. — Система «Небесный огонь»? Президент обещал, что она защитит нас.

— Непонятно, — ответила Люсия. — Может, китайцы вывели ее из строя. Может, она вообще не работала.

— Может, ее вообще не существовало, — проворчал мужчина в кепке.

Руперт покачал головой.

— Нандо, с тобой все в порядке?

Нандо кивнул, не поднимая глаз. Он увлеченно уплетал арахисовое масло.

— Это снова Джерри Ротман, сертифицированный хиропрактик, я веду трансляцию через любительскую радиоточку из Гаррисона, штат Северная Дакота, — раздалось из приемника. Звук прерывался шипением. — Со мной связались выжившие из О-Клэра[17]. Они сказали, что слышали людей из Нью-Йорка. Прием плохой. Сообщений от правительства нет. Известно о выживших в следующих районах…

Руперт посмотрел сквозь высокое окно в предрассветную тьму. Ему казалось, что на юге он смог разглядеть неестественно белый смертоносный огонь, пожирающий города Северной Америки.

Люсия взяла его за руку.

— Что нам делать теперь? — прошептала она.

Руперт видел, как солнце начинает подниматься над дымящимися руинами того, что некогда считалось цивилизацией.

— Единственное, что нам остается, — надеяться на обновление и лучшее будущее!

Примечания

1

Южный конус — общее название стран юга Южной Америки: Аргентины, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили. Иногда в него включают Боливию.

(обратно)

2

Реально существующий профессиональный бейсбольный клуб.

(обратно)

3

Военные награды США.

(обратно)

4

Одна из главных улиц Лос-Анджелеса.

(обратно)

5

Бульвар в Лос-Анджелесе.

(обратно)

6

Город, где расположен Калифорнийский университет.

(обратно)

7

Пригород Лос-Анджелеса.

(обратно)

8

Город в штате Калифорния, США.

(обратно)

9

Атомная электростанция в штате Техас.

(обратно)

10

Остров в Карибском море.

(обратно)

11

Военный учебный центр в штате Калифорния.

(обратно)

12

Район в Лос-Анджелесе.

(обратно)

13

Тюрьма строгого режима в г. Иония, штат Мичиган.

(обратно)

14

Национальный парк на юге штата Юта, США.

(обратно)

15

Район в штате Юта, США.

(обратно)

16

Американская порода лошадей.

(обратно)

17

Город в штате Висконсин, США.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg