«Свет за облаками (сборник)»

Свет за облаками (сборник) (fb2) - Свет за облаками (сборник) 922K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Сергеевич Савельев - Елена Михайловна Кочергина

Дмитрий Сергеевич Савельев, Елена Михайловна Кочергина СВЕТ ЗА ОБЛАКАМИ

Свет за облаками

Предисловие

«Все жанры хороши, кроме скучного» — известное выражение А.С. Пушкина, относящееся к произведению любого из жанров. Думаю, повесть «Свет за облаками» порадует читателя своей нескучностью. Это повесть о любви. А основное достоинство её в том, что она написана с завидной любовью. Потому и нет места на её страницах для скуки.

Фэнтези ли это? Или повесть-сказка? На эти вопросы ответить сложно. Вплоть до того, что в повести присутствуют элементы реализма. Поэтому жанр в данном случае трудно определим. И как в сказке сюжет повести балансирует на тонкой грани между реальным и ирреальным. Так и кажется, что авторы используют мотив библейского сюжета об Адаме и Еве, об их первородном грехе. Романтика чистой внеземной любви героев опрощается, когда они вкушают запретные плоды. Они не перестают любить друг друга, но уже любовь их делается обыкновенной, земной.

Повесть в меру начинена красотами природы. Эти красоты сопровождают героев по всей их жизни, начиная от их юности, отрочества. Не меньшим достоинством является не назидательная афористичность, умело вставленная, вплетённая в текст, что даёт повести философскую направленность.

Исходя из всего сказанного выше, поздравляю авторов с удачей, а читателей — с нескучно проведённым временем за чтением повести.

Виктор Иванович Герасин, член Союза писателей России

Пролог

Привет тебе, читатель! Моё имя — Агапэ, и я хочу рассказать тебе свою историю. Вернее, история эта скорее о моих родителях — Иве́тте и Адами́се — и о чудесном Облачном мире, в котором они когда-то жили. Может быть, в какой-то момент тебе покажется, что весь мой рассказ — пустая выдумка и не имеет к тебе никакого отношения. Но поверь мне, это не так. Возможно, это — история именно твоей жизни, кто знает? Может статься, ты даже начнёшь вспоминать некоторые из описываемых мною событий. Может статься, ты даже вспомнишь меня… Не плачь тогда обо мне, мой дорогой читатель, ведь это значит, что скоро мы с тобой опять будем вместе!

Глава первая Иветта

Она шла и радостно смеялась. Ноги её по щиколотку утопали в сиреневых облаках, покрывающих землю. Под плотным облачным покровом землю нельзя было разглядеть, и Иветта часто гадала, какого она цвета. То ей думалось, что земля нежно-розовая, как небесные облака перед сумерками, то казалось, что она зеленоватая, как облачные кроны деревьев, то виделось, будто она сиреневая под цвет своего покрова. Земля была мягкая, но в то же время упругая, и отщипнуть от неё кусочек Иветте никак не удавалось. Она мечтала, что когда-нибудь облачный полог хоть на миг рассеется, и ей удастся поближе познакомиться с той, что так услужливо подстилает под её ноги свою спинку днём и принимает в ласковые объятья ночью.

Лёгкий ветерок развевал пушистые волосы Иветты, и весь мир улыбался ей, как улыбаются взрослые при виде прелестного невинного ребёнка. Деревья расступались, чтобы пропустить её, цветы тянули к ней свои разноцветные головки. В её мире не было ни острых камней, ни холодного пронизывающего дождя или колкого снега, ни ядовитых растений или хищных животных, могущих причинить ей хотя бы малейший вред или неудобство. Она была любимицей, бережно хранимой чьей-то заботливой рукой от всякого зла.

Внезапно Иветта почувствовала сильный голод. Словно в ответ на её желание, с неба начали падать большие белые тёплые снежинки и, кружась в затейливом танце, мягко ложиться на землю. Когда необычного снега выпало уже достаточное количество, Иветта наклонилась и зачерпнула рукой горсть душистых хлопьев, слепила из них маленький комочек и отправила его в рот. Непередаваемое блаженство охватило её, она на секунду забыла обо всём на свете, даже об Адамисе. Когда удовольствие от еды закончилось, она умылась росою из чашечки ярко-жёлтого цветка и вприпрыжку побежала к озеру. Там, она чувствовала это, ждёт её любимый.

Адамис — её друг и возлюбленный, единственный человек кроме неё самой, кого она знала в этом мире. Они составляли одно целое, хотя каждый был самостоятельной личностью. Души их не разлучались никогда, где бы ни находились при этом их тела. Они могли не видеть друг друга часами или даже сутками, но при этом были всегда вместе. Ничто, казалось, не может разрушить их единство — ни расстояние, ни даже всесильный властелин Время. Эти понятия не действовали в их мире, которым безраздельно правила любовь.

Сердце Иветты радостно забилось, едва она заметила Адамиса, купающегося в лёгких голубовато-изумрудных озёрных облаках. Каким он был красивым и чистым! Иветта остановилась и невольно залюбовалась его светозарной прекрасной душой, которую она видела во всей её полноте, несмотря на телесные покровы. Плоть была как бы накидкой, наброшенной на душу, не скрывающей, а, наоборот, подчёркивающей совершенство души Адамиса. После облачной ванны тела их обычно очищались от тяжести и становились особенно прозрачными. Как же всё чудесно устроено! Неужели так будет всегда? Вечно ли они будут такими счастливыми и прекрасными? Иветта задумалась. Слово «вечно» зародило в её душе лёгкое чувство беспокойства. Было ли у этого «вечно» начало и, главное, будет ли конец? Она не помнила начала своего собственного существования, ей казалось, что она была здесь всегда. Но смутно Иветта чувствовала, что начало это всё-таки было. Может быть, считать началом их первую встречу с Адамисом? Ведь в полной мере она осознала себя именно тогда. Она не помнила, как жила до этого события, хотя знала, что как-то жила. Наверное, раньше она просто отдавалась воле волн бытия. Встреча с Адамисом была подобна пробуждению ото сна. Иветта начала вспоминать…

Вот она идёт куда-то совершенно без цели, бессознательно радуясь жизни. И вдруг видит его, шествующего ей навстречу. Она сразу узнала своего Адамиса. Может быть, они и раньше качались рядом в колыбели жизни, но теперь вдруг прозрели и увидели друг друга. Ведь увидеть — это то же самое, что полюбить. Нельзя увидеть что-то, не полюбив этого. Полюбив Адамиса, она стала учиться видеть мир. Она постепенно узрела небесные облака, деревья, озёрную полупрозрачную туманность. Она стала запоминать. Помнить тоже можно только то, что любишь. Раньше мир как бы скользил мимо Иветты, не затрагивая её сущности. Всё было одинаково прекрасным и пустым, все дни были в равной мере радостно-бессмысленными. Но любовь к Адамису окрасила всё в разные цвета. Теперь каждый день, каждый час и каждое мгновение наполнились смыслом. Ведь с каждой секундой любовь их становилась всё сильнее, полнее и глубже. Наверное, она совершенно напрасно беспокоится — у их счастья просто не может быть конца!

Иветта очнулась от воспоминаний и снова поглядела на Адамиса. Этот миг она тоже запомнит навсегда. Миг, когда она разглядела новую прекрасную чёрточку души своего любимого.

Но вот Адамис заметил свою возлюбленную, и улыбка осияла его лицо. Он помахал ей рукой, приглашая Иветту присоединиться к нему. Она приняла его приглашение и осторожно ступила на дно озера. Приятная прохлада озёрных облаков ласкала тело. Она чувствовала, как все её тревоги и желания постепенно уходят, а неописуемый мир и тишина нисходят в душу. Адамис стоял чуть в стороне, давая ей возможность насладиться очищающей облачной ванной. Но когда Иветта расслабилась настолько, что совершенно потеряла бдительность, он вдруг одним прыжком достиг её и уже собирался было заключить в свои объятья. Однако буквально в последний момент гибкое тело Иветты, почувствовав «опасность», резко уклонилось в сторону, и руки Адамиса сомкнулись, обняв лишь озёрную дымку. От того, что «добыча» в последний момент ускользнула от него, он растерялся и замер на месте. Это дало Иветте возможность припустить что есть духу и на довольно приличное расстояние оторваться от «коварного охотника». Адамис издал боевой клич и снова стал преследовать свою «жертву». Иветта, смеясь и визжа от удовольствия, носилась по дну озера, резко бросаясь то в одну, то в другую сторону, чтобы улизнуть от более быстрого, но менее ловкого противника. Как Адамис ни изловчался, ему никак не удавалось поймать свою вёрткую возлюбленную. Однако по его лицу было видно, что и ему доставляет огромное удовольствие эта весёлая погоня. Наконец Иветта выскочила на берег и в изнеможении упала на землю. Адамис выбежал следом, легко поднял на руки сотрясающуюся от хохота подругу и закружил её в безумном танце. «Я — твой!» — кричал он. «Я — твоя!» — вторила ему Иветта.

Устав и от этой забавы, они легли рядышком и стали смотреть на небесные облака. Верхний слой небесных облаков был подобен одеялу, плотно укутывающему их мир. В нём не было ни одного разрыва, и увидеть, что находится над ним, не было никакой возможности. А вот нижний слой состоял из отдельных кучевых облачков. Некоторые из них были похожи на большие плавучие деревья, другие — на людей, третьи — вообще непонятно на что. Было интересно придумывать историю каждого облака. Но ещё интереснее было думать о том, что находится там, за облаками!

Так они отдыхали довольно долго. Сначала каждый рассказал другому о том, что пережил за время их краткой разлуки, потом они просто лежали молча, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга.

Иветта стала размышлять о том, почему от них с Адамисом так много сокрыто в их собственном мире. Почему они не могут видеть землю или то, что скрывают небесные облака? Конечно, они могут любоваться душами друг друга, и это чудесно, но мысль о том, что мир хранит какие-то тайны, манила Иветту и разжигала её воображение. Ей хотелось познавать всё новые и новые вещи и учиться любить их. Это было бы так захватывающе прекрасно!

Вдруг Иветта заметила крошечное чёрное пятнышко на жемчужно-белом небесном облачном покрове. Раньше, она точно знала, никаких пятнышек там не было. Это была первая на её памяти перемена, произошедшая в их мире. Мир всегда был постоянен. Конечно, менялись очертания и формы облаков, день сменялся ночью и так далее, но ничего совершенно нового никогда не появлялось. Для них сегодняшний день отличался от вчерашнего тем, что они глубже познавали и сильнее любили всё то, что окружало их всегда. Менялся не мир вокруг, менялись они сами. Но ведь Иветта жаждала чего-то нового! Может быть, это пятнышко — ответ на её невысказанную просьбу?

Иветта показала на пятно Адамису. Оно стало чуть больше. Вдруг Адамис заметил ещё одно пятнышко, чуть левее первого. Потом появилось ещё одно, потом ещё и ещё. Пятнышки всё росли и множились, и Адамис с Иветтой вскоре поняли, что какие-то необычные существа летят прямо к ним.

Влюблённые поднялись с земли и взялись за руки. Так они стояли и смотрели в небо, пока одно из существ не долетело до них и не зависло напротив их лиц. Оно стало их рассматривать! Иветта тоже смотрела на него и никак не могла понять: живое оно или нет. С одной стороны, у него была большая голова, маленькое тельце и шесть конечностей, а главное, оно явно сознательно их изучало. С другой стороны — той жизни, что наполняла их с Адамисом, в нём не было. Сквозь его тело Иветта, как ни старалась, не могла рассмотреть души́. Чёрная шкурка, покрывающая существо, была непроницаемой. Создание, казалось, поглощало свет, а не излучало его. Это почему-то испугало Иветту. Раньше она не знала страха, и это новое чувство не понравилось ей. Она инстинктивно прижалась к Адамису.

Вскоре все голованы, как про себя окрестила их Иветта, окружили людей плотным кольцом. Адамис первым взял себя в руки и поклонился существам, как он кланялся утром земле, небу, деревьям и всему, что видел, в знак приветствия и своего уважения к миру, который был так добр к нему. Это оказалось как бы сигналом к действию. Самый крупный и чёрный голован, тот, который прилетел первым, вдруг неожиданно подскочил к Иветте и сделал что-то страшное с её душой: то ли втянул в себя капельку её света, то ли откусил от неё маленький кусочек. Потом все существа как по команде умчались ввысь и вскоре вновь превратились в маленькие пятнышки, а потом и вовсе исчезли из виду.

* * *

Иветта сидела на земле и смотрела на слёзы, текущие по щекам Адамиса. Ей было больно от того, что неизвестное существо покалечило её. Но Адамису, она знала это, было ещё больнее видеть её изуродованную душу и понимать, что ничего изменить нельзя.

— Он был таким красивым! — оплакивал Адамис безвозвратно потерянный кусочек Иветты. — Я только вчера заметил его и ещё не успел познать! Почему то существо сделало это с нами?

Иветта не знала ответа и ничем не могла помочь своему любимому. Однако она была рада, что голован напал на неё, а не на Адамиса.

Когда влюблённые немного успокоились и пришли в себя, они вновь вошли в очищающие облака́ озера. И вновь, как это было всегда, мир снизошёл в их души. Эпизод с голованами казался им уже не таким ужасным и непоправимым. Однако резвиться и играть Иветте с Адамисом больше не хотелось. Оба были молчаливы и серьёзны. Выйдя из озера, они не сговариваясь разошлись в разные стороны.

* * *

Иветта брела, не разбирая дороги, мимо озёр и рощ, прекрасных облачных водопадов и словно зовущих прилечь полянок. Раньше она бы обязательно остановилась, поговорила со всеми встреченными ею на пути деревьями, цветами и озерцами. Ей хотелось запомнить каждое мгновение жизни, полюбить каждую пядь земли, по которой она ступала… Но сейчас всё это отступило на второй план. Её целью было уйти подальше от Адамиса, чтобы вдали от любимого подумать о том, что же с ними произошло.

Боли она больше не чувствовала, но в душе царила пустота, которая была намного страшнее боли. Как будто с частичкой своей души Иветта потеряла способность чувствовать как прежде. Даже любовь к Адамису, всегда горевшая ровным пламенем в её сердце, словно бы немного потускнела и съёжилась. Её родной, такой привычный и ласковый мир стал казаться ей чужим и незнакомым. Оказывается, он может приносить не только радость, но и причинять боль.

Вдруг Иветта обо что-то споткнулась и чуть не упала, едва сумев сохранить равновесие. Такое было с нею впервые. Хотя земли́ под слоем облаков и не было видно, но она была такая упругая и гладкая, без единого бугорка или впадинки, что споткнуться было просто невозможно. Иветта подумала, что, наверное, она сама как-то неловко ступила, поэтому её нога и подогнулась. Но пройдя ещё несколько шагов, она почувствовала, что рельеф земли едва ощутимо изменился — вместо идеально ровной поверхности она вся теперь была покрыта словно бы лёгкой рябью. Иветта остановилась, огляделась вокруг и увидела, что зашла в какое-то совсем незнакомое ей место. Деревья здесь росли плотнее друг к другу, и было немного сумрачно. Она села, прислонилась спиной к стволу одного дерева, кожей ощутив приятную прохладу и шелковистость его коры. Иветта закрыла глаза и отрешилась от себя, стараясь вновь почувствовать своё единство с миром, вернуть утраченные любовь и доверие. И тут с ней произошло чудо: душа её словно бы слилась с душою дерева, на какое-то мгновение став с ним одним целым. Иветта всем своим существом чувствовала, как по ней бегут живительные токи земли. Это было удивительно приятное ощущение, подобное лёгкой щекотке. Какая-то неведомая ей раньше сила наполняла её до краёв, питая и укрепляя душу.

Иветте стало легко и спокойно. Она опять, как и раньше, чувствовала себя в полной безопасности. Зачем она рвалась к чему-то новому? Из-за этого она только потеряла частичку себя и расстроила Адамиса. «Всему своё время, — думала Иветта, наслаждаясь покоем и тишиной этого немного загадочного и прекрасного места, — надо только довериться миру, и тогда он сам будет постепенно открывать мне свои тайны. Вот сейчас, хотя я даже не просила его об этом, он привёл меня в этот волшебный лес, дал прикоснуться к душе дерева, принял меня в свои материнские объятья. Когда-нибудь, когда я буду к этому готова, он покажет мне и землю, и небеса, он раскроет передо мной свою сокровищницу и даст насладиться самым заповедным знанием. Только не надо торопить его, не надо принуждать к чему-то, брать благо силой».

Иветта запела хвалу миру. Ей хотелось поделиться своим новым знанием, которое не умещалось в её душе. Радость, охватившая её, выплёскивалась наружу и, обретая форму в словах, уносилась ввысь, к небу. Мир отвечал на её песнь, он ликовал и радовался вместе с ней.

«Радуйтесь, радуйтесь, радуйтесь!» — пела Иветта.

Боль от того, что на неё напал голован, обида, страх и тревога за их с Адамисом будущее постепенно исчезали, растворялись в песне Иветты. Она поняла, что боль была результатом её собственного непослушания и недоверия к миру, но теперь она прощена, теперь её связь с миром стала более осознанной и более крепкой. Она кого-то о чём-то просила, сама не зная кого и о чём, но точно зная, что поступает правильно, что надо просить и надо верить, что эту просьбу обязательно выполнят.

«Люби и верь, люби и верь!» — пела она.

Песнь её звенела, наполняя собой всё вокруг, и звала к радости, любви и новой жизни. Иветта ждала чего-то невыразимо прекрасного, что обязательно должно было произойти, и это ожидание было чудеснее и радостнее всего испытанного ею доселе.

«Надейся, жди и верь!» — звучала песня Иветты.

Своей песнью она стала призывать Адамиса, чтобы и его наполнить счастьем и любовью, переполнявшими её саму. Она должна поделиться с любимым своим знанием, должна объяснить ему всё, что поняла, тогда у них обязательно всё будет хорошо.

Глава вторая Адамис

В первый раз в жизни Адамис чувствовал стыд. Он не смог защитить свою любимую, он позволил чужаку напасть на неё, когда надо было прикрыть её собой. Пусть бы они растерзали его, но Иветта была бы цела. Нет, он не стал любить её меньше. Просто к его любви примешалось теперь ещё какое-то чувство, которого он раньше не знал.

Адамису хотелось спрятаться от всего мира. Он зашёл в дальнюю рощу, выбрал подходящее дерево и направился к нему. Встав под деревом, он подпрыгнул, ухватился руками за нижнюю ветвь, подтянулся и одним ловким движением опытного гимнаста закинул на неё своё тело. Перелезая с ветки на ветку, вскоре он достиг почти самой верхушки дерева и, как в гнёздышке, удобно устроился в развилке ствола. Зеленоватые облака кроны надёжно скрыли его от мира.

Адамис задумался. Почему он не хочет видеть Иветту? Конечно, не из-за её уродства. Он чувствовал свою вину перед ней, и это чувство впервые за их совместную жизнь разобщило их. Оно было подобно нотке горечи в безбрежно-сладком океане их любви. Однако всё ещё поправимо — главное, не поддаваться страху и быть всегда готовым защитить свою возлюбленную. Больше он такого не допустит никогда. Приняв это решение, Адамис сразу успокоился и расслабился.

Но вдруг ещё одна мысль пронзила его ум. Он так разволновался, что чуть не выпал из своего гнёздышка. Адамис неожиданно осознал, что они с Иветтой не одни в этом мире. Есть и другие существа! Это был прорыв, по силе почти равный тому, что произошёл с ним тогда, когда Иветта появилась в его жизни.

Как же это было? Всё началось с того, что в его убаюканном волнами мира сознании зародилось какое-то новое чувство. Оно было подобно зуду. Этот зуд нарушил прежнюю гармонию покоя, но в то же время оказался предтечей созидания нового, ещё более прекрасного и гармоничного здания бытия. Это была жажда. Жажда любви. И это было пробуждение. Появление Иветты было естественным и неизбежным следствием этой жажды. Ведь если есть жажда, значит обязательно существует то, что может её утолить. Иначе в ней не было бы никакого смысла. Любовь — это познание. Через свою любовь к Иветте он стал познавать самого себя. Возлюбленная была как бы им самим, вынесенным вовне. Продолжением его собственной души во внешнем мире.

Но теперь, после всего, что с ними произошло, перед Адамисом с неотвратимостью встал вопрос: смогла ли любимая полностью утолить его жажду? Может быть, для познания себя им с Иветтой необходим кто-то третий? Тогда их любовь станет многомерной. Она будет подобна игре в ручеёк, где каждый будет постоянно уступать, добровольно жертвовать собой ради любви двух остальных. Любовь — это всегда жертва. Любя другое существо, ты отрекаешься от себя самого, чтобы вновь обрести себя в другом.

Теперь Адамис ясно понял, что рад появлению в их мире иных. Неосознанно он уже давно ждал и даже призывал их. Конечно, он не ожидал, что они будут такими, как эти ужасные твари, — причиняющими боль и уничтожающими красоту. Но, может быть, есть и другие. Все изменения — всегда к лучшему. Старое благо разрушается, чтобы на его фундаменте было возведено новое, ещё лучшее благо. Так было и так будет. Надо просто довериться миру и ждать.

От длительного неподвижного сидения у Адамиса стали затекать ноги. Он легко соскользнул с дерева и направился к «краю мира», как они с Иветтой называли место, где кончались рощи, леса и озёра и начиналась пустошь, покрытая лишь редкими лиловыми кустиками. Адамис сел на землю и стал смотреть вдаль, пытаясь разглядеть то, что находится там, за линией горизонта. Он мог сидеть так часами, ни о чём не думая, созерцая расстилающуюся перед ним равнину и наслаждаясь покоем и тишиной. Но на этот раз всё было по-другому. Он ждал, что из-за горизонта вот-вот кто-то появится. Но ничего не происходило.

Адамису пришла в голову новая мысль: зачем ждать? Его томила жажда познания, которая была сродни голоду. А когда он хотел есть, он не ждал, когда еда сама запрыгнет ему в рот, он наклонялся и брал её. Может быть, ему самому надо отправиться на поиски других существ?

Однако на этот раз он ничего не предпринял. Ему вдруг очень сильно захотелось увидеть Иветту. Он ощутил, что она сейчас остро нуждается в нём, в его заботе и любви, что она зовёт его. Чувство ответственности за любимую вытеснило из его сердца все другие чувства и желания. Оно тоже было новым и непривычным. Раньше в их союзе никто не доминировал. Они были подобны двум деревьям, посаженным рядом заботливой рукой садовника. Они любовались друг другом, познавали друг друга, но взращивал, поливал и охранял их кто-то другой. У них было всё необходимое для жизни, никакая опасность им не грозила. Но после неожиданного нападения тех существ всё изменилось. Они с Иветтой уже частично вышли из-под опеки своего садовника. Сейчас Адамис чувствовал себя лидером, так как принял ответственность не только за себя, но и за любимую. В этом чувстве не было ни капли превосходства, оно истекало из его безграничной любви к Иветте и было таким же естественным, как желание есть или пить. Просто дерево его любви возросло уже в достаточной степени, чтобы загородить собой Иветту от всех опасностей.

Адамис как всегда безошибочно определил, где сейчас находится его возлюбленная, и пошёл на её зов. Они всегда без труда находили друг друга, стоило только пожелать этого. Он шёл на удивление долго и оказался в совершенно незнакомом месте, где деревья росли так близко друг к другу, что их облачные кроны почти соприкасались. От этого лес казался немного таинственным и чудесным.

Адамис увидел любимую на миг раньше, чем она его. Иветта сидела, прислонившись спиной к дереву, и пела. Песня её была так прекрасна, а душа сияла таким чистым радостным светом, что сердце Адамиса пронзило острое чувство любви и нежности, какого он никогда не знал раньше. Он всегда принимал Иветту как любимое, но естественное продолжение себя самого. Теперь же он словно увидел её другими глазами. Он впервые почувствовал, что она — самостоятельное, независимое от него существо со своими собственными мыслями, чувствами и желаниями. Конечно, Иветта всё ему рассказывает, не скрывает от него свою прекрасную душу. Она позволяет ему любоваться ею, познавать её. Но это — акт её доброй воли, дар любви, демонстрирующий полное доверие к нему и открытость. И этот дар — величайшее сокровище, которого он раньше не замечал и не ценил. Теперь его любовь к Иветте стала более осознанной и оттого более глубокой.

Почувствовав, что Адамис смотрит на неё, Иветта тут же вскочила и бросилась в объятья любимого. Она целовала его, пыталась что-то объяснить, рассказать, но рассказ получался сбивчивым и нескладным. Но это было неважно. Важно было, что они вместе и будут вместе всегда. Адамис крепко прижимал Иветту к себе и гладил по мягким, шёлковистым волосам. Наконец, уставшие и счастливые, они легли на землю, которая сразу же приняла форму их тел. Пуховая облачная перина, покрывающая землю, согрела их, и они сами не заметили, как крепко уснули.

* * *

Проснувшись в объятиях Иветты, Адамис ещё долго лежал, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить любимую. Воспоминание о нападении на неё казалось сном. Утренний мир был так прекрасен и свеж! Воздух напоён какими-то сладкими и волнующими ароматами, всё дышит жизнью и как будто светится изнутри. Из облачного покрова земли выглядывают головки спрятавшихся на ночь цветов, а с неба падают мягкие белые хлопья.

Почувствовал голод, он осторожно высвободился из объятий любимой, сел на землю и стал ловить эти съедобные хлопья ртом. Когда игра наскучила Адамису, он обеими руками зачерпнул большую горсть белоснежной сладости и с наслаждением съел всё без остатка. Потом напился росы, смешанной с нектаром, из синей чашечки растущего рядом цветка.

Иветта тоже проснулась и стала завтракать. Утолив свой голод и жажду, они решили погулять по незнакомому лесу. К удивлению Адамиса, земля в этом месте была немного волнистой и ходить по ней было труднее, чем обычно. Вчера, когда он спешил к Иветте, он не заметил этого, но теперь обратил внимание. Это открытие раззадорило его любопытство, ему захотелось исследовать этот неизведанный уголок мира.

Они долго бродили по лесу, кланялись деревьям, желали доброго утра цветам, небу и земле. Наконец они вышли на опушку, и их взорам открылось огромное озеро, какого они никогда раньше не видели. Простиралось оно так далеко вперёд, что не было видно другого берега. От зрелища бесконечно уходящей вдаль изумрудной глади просто захватывало дух.

Адамис с Иветтой бросились наперегонки к озеру и окунулись в его густые прохладные облака. Впечатление от купания было совершенно непередаваемым. Влюблённые чувствовали, как будто их тела сделались совсем невесомыми. Они спокойно держались на поверхности озера и могли почти не касаться ногами дна. Такое они ощущали впервые — обычно озёрные облака подобны лёгкому туману и не способны выдерживать вес их тел. А у этих облаков плотность была больше, и при погружении в них казалось, что какая-то сила выталкивает тебя наверх. Можно было даже двигаться по поверхности, изо всех сил загребая руками и ногами. Эта новая забава так увлекла Иветту и Адамиса, что они забыли обо всём на свете. Скоро их движения стали более плавными и уверенными, и они настолько хорошо овладели искусством перемещения по озеру, что могли без особого труда преодолевать довольно большие расстояния. Устав, они просто переворачивались на спинку и расслабленно лежали, раскинув руки и ноги и любуясь небесными облаками.

Адамиса охватило страстное желание плыть всё дальше и дальше вдаль, к неведомым и манящим берегам, где, возможно, их ждут ещё бо́льшие чудеса, чем этот странный лес и огромное озеро. А может быть, там они встретят других подобных себе существ. Зуд любви стал мучить его с ещё большей силой, чем раньше, и ждать, когда новое благо само придёт к нему, было просто невыносимо. Адамис предложил возлюбленной продолжить путь, но она отказалась, сославшись на усталость, и повернула назад к берегу. Любовь к Иветте была в Адамисе сильнее всех остальных чувств, поэтому он не раздумывая поплыл за ней следом.

Выйдя на берег, они молча легли рядом. Иветте почему-то стало немного грустно. Она затосковала по местам, где они жили раньше, по маленьким озерцам и любимым ею рощам. Облачная ванна не дала обычного покоя и умиротворения, наоборот, она как будто подняла со дна души какое-то беспокойство и тревогу. Не нравилось Иветте и желание Адамиса искать новые земли. Но она полностью доверяла любимому и знала, что он никогда не покинет её. Значит, причин для беспокойства нет. Сейчас они отдохнут немного и вернутся назад, в свой привычный обжитой мир.

Адамис не понимал Иветту. Ведь это именно она разбудила в нём желание перемен, они вместе мечтали когда-нибудь увидеть небо и землю без их облачного покрова, а теперь она явно была недовольна его стремлением изучать мир. Неужели она увидела в этом что-то плохое? Может быть, всё это — следствие ущербности и повреждённости её души? Но он сумеет исцелить её своей любовью; если надо, он отдаст кусочек своей души, чтобы Иветта вновь стала такой, как прежде.

Неожиданно их мысли прервал какой-то шум или, скорее, ощутимая вибрация воздуха. Они вскочили на ноги и увидели, что со стороны озера к ним приближается целая стая голованов. Они, похоже, и издавали этот странный звук. Голованов явно стало больше, чем было в прошлый раз, и они летели прямо на людей. Адамис с Иветтой, почувствовав опасность, побежали к лесу, но было уже поздно. Главарь голованов настигал Иветту. Адамис успел загородить её собой, и чёрное существо впилось в его душу. Иветта закричала от ужаса и упала на землю, потеряв сознание.

* * *

Когда она очнулась, голованов больше не было, а Адамис, склонившись над нею, смотрел на неё с беспокойством и страхом. Иветта обняла его и стала успокаивать, стараясь не глядеть на безнадёжно повреждённую часть его души. Поняв, что с любимой всё в порядке, Адамис отстранился от неё и, не сказав ни слова, ушёл куда-то в лес. Она не удерживала его, чувствуя, что одиночество для него сейчас целительнее, чем её утешения и ласки.

Адамис долго плутал среди деревьев, ни о чём не думая. Ему хотелось одного — вернуться в свой старый привычный мир, забыть о том, что случилось с ними за последнее время, и жить как раньше. Сердце щемило от непонятной тоски и тревоги за их с Иветтой будущее. Хоть он и выполнил своё решение защищать любимую любой ценой, но спокойней на душе от этого не стало. Неожиданно в голову пришла страшная мысль: что если голованы нападут на Иветту тогда, когда его не будет рядом? Он осознал, что не в силах защитить ни себя, ни свою возлюбленную. За что мир ополчился на них, ведь они его дети, и он всегда был добр к ним? Или голованы пришли из какого-то другого мира, в котором действуют другие законы, а не законы любви? Но что им нужно от них с Иветтой? Зачем они пожирают их души? И, главное, как остановить их?

Адамис стал размышлять о том, что́ представляет из себя его душа и откуда вообще она в нём взялась. Эти вопросы уже давно мучили его и не давали покоя. Он видел душу Иветты как нечто светящееся и невообразимо прекрасное — словно она вся состояла из огромного количества живых сверкающих переплетающихся в дивный узор нитей. Исходящие от неё ниточки света связывали её душу с его собственной душой, делая их одним целым. Такие же ниточки-лучики соединяли их со всем остальным миром. Светящиеся волокна пронизывали всё вокруг, наполняя мир жизнью и любовью. Адамис понял, что где-то должен существовать некий источник жизни, который питает и поддерживает всю эту гармоничную стройную систему бытия. Иначе просто и быть не может! Возможно, когда-нибудь они смогут поближе познакомиться с этим источником и узнать тайну их собственного существования. Адамису очень этого хотелось! А вот голованы словно бы выпадали из общей картины мира, были как будто лишним элементом, препятствием на пути света. В них самих не было жизни и любви, и они уничтожали жизнь и любовь вокруг себя. И когда они нападали на Адамиса или Иветту, то как будто рвали световые нити и тем самым нарушали связь их душ друг с другом, миром и самим источником жизни. Если бы они с Иветтой могли напрямую обратиться к источнику, то он бы наверняка помог им справиться с голованами. Но возможно ли это?

Вскоре Адамис осознал, что в какую бы сторону ни пошёл, земля по-прежнему оставалась слегка бугристой, а лесу, казалось, не было конца. То ли он просто заблудился, хотя такого с ним никогда раньше не было, ведь он всегда инстинктивно чувствовал, куда надо пойти, чтобы достичь желаемого места; то ли весь мир изменился. Это открытие поразило Адамиса. Он остановился и задумался. Похоже, его мечта начинает осуществляться, хотя и не совсем так, как он думал. Изменились они сами, и мир вокруг тоже стал иным. Хорошо это или плохо, но они выбрались из кокона, в котором жили раньше, и теперь пути назад больше нет. Можно двигаться только вперёд, куда бы ни привёл их этот новый путь.

Теперь Адамис точно знал, что́ надо делать. Он принял решение, и на душе вновь стало спокойно и легко. Он отправился к Иветте, которая всё ещё ждала его на берегу Озера. Её огромные глаза были полны печали, а душа излучала тихий спокойный свет.

Адамис лёг на землю, положив свою голову на колени любимой.

— Прости, что не согласилась плыть с тобой к дальнему берегу, — заговорила Иветта. — Это моя вина, что появились эти твари. Я должна была доверять тебе. Впредь я постараюсь быть более послушной.

— Нет, ты ни в чём не виновата. Я поддался своему желанию, а ты остановила меня. Ты поступила правильно.

— Давай вернёмся в наш прежний мир, — предложила Иветта, — и забудем всё, что с нами случилось.

— Пути назад нет, — сказал Адамис и поведал ей обо всём, что осознал, гуляя по лесу. — Мы теперь стали странниками, Иветта, и не будет нам покоя, пока мы не поймём, зачем существуем в этом мире и не найдём Источник Жизни! — закончил он свою речь.

Иветта долго молчала, поражённая словами Адамиса.

— Что же нам теперь делать? — наконец спросила она.

— Идти вперёд и не оглядываться назад. Поверь, я сумею позаботиться о тебе.

Иветта не стала возражать и только тихо промолвила:

— Я согласна на всё, лишь бы всегда быть с тобой! Но в последнее время я почему-то стала бояться потерять тебя. Когда ты ушёл сегодня, я вдруг почувствовала, что ты можешь однажды не прийти обратно.

— Это невозможно. Я никогда тебя не брошу, Иветта, поверь мне.

— Пожалуйста, не покидай меня больше надолго, Адамис. Вдруг те существа хотят разлучить нас?!

— Они не смогут. Мы всегда будем вместе, любимая, не волнуйся!

Иветта наклонилась и поцеловала Адамиса в высокий открытый лоб. Она безгранично верила ему.

Глава третья Лавочница

Голованы больше не тревожили их, и Адамис с Иветтой стали уже привыкать к своему новому миру. Каждое утро они купались в Озере, потом бродили вдоль берега или шли гулять в лес. В лесу было много полянок, поросших большими яркими цветами, а деревья местами росли почти вплотную друг к другу, а кое-где стояли отдельными небольшими группами, похожие на великанов, застывших в каком-то причудливом танце.

То утро, в которое с ними случилось новое чудо, было просто замечательное. Мир, как всегда, раскрывал им свои маленькие тайны: то в виде какого-то нового цветка, то необычного по форме дерева или кустарника. Они уже гуляли по лесу довольно долго, безотчетно радуясь всему, что попадалось им на пути, как вдруг их взглядам открылась незнакомая поляна, в центре которой стояло странное сооружение, не похожее ни на что, виденное ими прежде. На сооружении красовалась надпись «Сельхозпродмаг», а рядом, на низенькой лавочке сидела полная румяная женщина в кружевной белой наколке и таком же переднике, надетом поверх халата. Женщина держала в руках маленькую дымящуюся трубочку. Периодически она брала кончик трубочки в рот, а потом выпускала изо рта едкое облачко дыма.

Завидев Адамиса с Иветтой, она встала со своей лавочки и приветливо помахала им пухлой ручкой:

— Идите сюда, мои милые!

Иветта несмело двинулась к женщине.

— Не бойтесь, цыплятки вы мои, я вас не обижу!

Адамис опередил Иветту и первый подошёл к домику, стараясь на всякий случай закрыть собой любимую.

— Ну вот и славно, вот и познакомимся, мои дорогие. Я — Лавочница, а это мой Магазин, — с улыбкой произнесла женщина, бросив свою трубочку на землю. — В нём есть всё, что может понадобиться для жизни. Вы мои первые покупатели, и уж я постараюсь обслужить вас на славу, будьте уверены! Проходите внутрь, не бойтесь! — И она исчезла в недрах своего странного заведения, поманив их за собой.

Адамис с Иветтой вошли вслед за Лавочницей в низенькую дверку и оказались в просторном помещении, где на длинных полках лежали какие-то неизвестные им предметы. Магазин изнутри оказался на удивление большим и ярко освещённым. Ряды полок уходили куда-то вглубь, и конца им не было видно.

— Вот и хорошо, вот и молодцы, что зашли. Осматривайтесь, выбирайте, покупайте всё, что понравится! Товар у меня отменный, можете не сомневаться! — щебетала толстушка.

Иветта взяла с одной из полок какой-то небольшой предмет с двумя торчащими из него железками и стала вертеть его в руках.

— Это миксер, моя дорогая, но я думаю, что пока он вам не нужен. Лучше купи́те что-нибудь вон оттуда. — И Лавочница показала на ближайшую к ним полку. — Это продукты. Еда. Купите, к примеру, батон свежего хлеба.

— А что такое «покупать»? — Иветта положила миксер обратно на полку и потянулась за вкусно пахнущим батоном. Она на удивление быстро освоилась в Магазине.

Женщина засмеялась похожим на кудахтанье смехом.

— Покупать, моя милая, это значит брать у кого-то какую-то вещь, а взамен оставлять ему что-то своё.

— Что же ты хочешь получить взамен? Ведь у нас ничего нет, — удивился Адамис.

— Ну, я думаю, что кое-что у вас всё-таки есть, мои хорошие. А расплачиваться ведь совсем не обязательно вещами! — Неестественно красные губы женщины расплылись в широкой улыбке. — Но вы не волнуйтесь об оплате, птенчики мои, я продаю в кредит. А расплатятся за вас другие. Ведь я надеюсь, что вы — не последние мои покупатели! — И она вдруг как-то странно подмигнула им. — Так что берите что хотите и ни о чём не беспокойтесь!

— Но зачем нам покупать у тебя еду, когда её и так полно вокруг — бери когда хочешь и сколько хочешь! — не унимался Адамис.

— А вы уверены, что так будет всегда? Милые вы мои, надо заботиться о будущем, а как же иначе? Я для того здесь и появилась, чтобы облегчить вашу жизнь. И потом, что плохого в разнообразии? Надо всё в своей жизни попробовать, всё испытать, ведь она такая короткая! Надо себя любить и баловать! Да, мои хорошие, если ты сам себя не полюбишь, никто тебя не полюбит! Вот так вот! — И Лавочница поправила выбившийся из-под наколки белёсый, отдающий в желтизну локон.

— Как можно самому себя любить, не понимаю? — Иветта так удивилась, что даже положила батон на место. — Я люблю Адамиса, и землю, и небо, и лес, и Озеро, и всё вокруг. Любить — значит отдавать частичку себя всему, что любишь. А как можно отдавать себя себе? Не понимаю…

— Ты ещё это узнаешь и поймёшь, моя милая. Гораздо лучше получать, а не отдавать, уж поверь мне. А то так всю жизнь будешь себя всем раздаривать, потратишь на это лучшие годы, а потом что? Никто тебе за это даже и спасибо не скажет! Если уж и отдаёшь что-то, то требуй взамен что-нибудь для себя. Тогда не прогадаешь!

Адамис с изумлением уставился на Лавочницу:

— Ты предлагаешь продавать и покупать любовь?

— Я, мой дорогой, всего лишь предлагаю купить у меня батон хлеба, — отре́зала Лавочница.

Иветта задумалась: может ли так случиться, что небесная еда перестанет появляться в их мире? И что они будут в таком случае делать? Снег из съедобных сладких хлопьев был таким же естественным и обыденным явлением, как смена дня и ночи. Нет, это просто невозможно, чтобы он когда-нибудь не выпал. Но мир преображается у них на глазах. То, что раньше казалось таким незыблемым, меняется. Старое исчезает, а на его месте появляется новое. Иветте вдруг на миг словно бы приоткрылось будущее: она увидела внутренним взором, как однажды прежняя еда исчезнет и им с Адамисом придётся искать ей замену. Может, стоит купить у Лавочницы хлеба про запас, на случай, если это действительно когда-нибудь произойдёт? Может, именно для этого и появилась в их мире эта женщина?

Она наконец решилась и снова взяла с полки батон.

— Хорошо, я куплю у тебя эту еду!

— Вот и умница, вот и молодец, я запишу её на твой счёт! — обрадовалась толстушка и стала водить заострённой палочкой по гладкому белому листу.

Иветту это очень позабавило. «Какая она всё-таки странная, эта Лавочница! Как будто не из нашего мира», — подумала она.

Адамис не стал отговаривать Иветту покупать хлеб. Он пообещал защищать любимую от всех опасностей, но разве эта милая добродушная женщина может причинить им какой-то вред? Она явно хочет помочь, почему бы не воспользоваться её услугами? И он в порыве тёплого чувства предложил Лавочнице:

— Пойдём с нами к Озеру! Там так хорошо купаться!

— Ну что вы, сладенькие мои, как же я брошу свой Магазин? Лучше уж вы ко мне почаще наведывайтесь, покупайте мои товары, пользуйтесь ими на здоровье! Всего вам хорошего!

По дороге к Озеру Иветта откусила немного от батона и передала его Адамису. Тот тоже попробовал нового яства и поморщился. Оно показалось ему безвкусным и жёстким, и он тут же отдал его обратно своей спутнице со словами:

— Наша еда во много раз лучше этой!

Иветта в душе была согласна с ним, но вслух почему-то не сказала об этом. Ей уже надоело таскать хлеб в руках и хотелось оставить его где-нибудь под деревом. Однако она не решалась это сделать, как будто была связана со своей покупкой какими-то невидимыми узами. Есть она не хотела, и батон был ей в данный момент не нужен, но в то же время просто так расстаться с ним Иветта не могла: её не покидало чувство, что взамен хлеба она отдала Лавочнице частичку самой себя, и теперь словно бы срослась душой со своей покупкой, сделалась с ней одним целым. Став владелицей первого в своей жизни имущества, Иветта поняла, почему Лавочница не хочет ни на минуту покидать свой Магазин — все хранящиеся там вещи были ею, а она была ими.

Но у Лавочницы было помещение, где она держала своё добро, а у Иветты не было даже постоянного места, где преклонить голову. Она вновь ощутила себя странницей в этом мире, и ей стало неуютно и как-то грустно. Тревога за будущее вернулась в её сердце и свила там надёжное гнездо.

— Странно, я так и не разглядел душу этой Лавочницы, — прервал размышления Иветты Адамис.

— И я тоже, — удивилась Иветта.

— Она как будто не такая, как мы, — продолжил он. — Она — как ветер, или Озеро, или что-то в этом роде. Но и не совсем, как они.

— Да, у меня такое же чувство. Но ведь для чего-то она появилась на нашем пути. Я думаю, что всё это к новой радости.

— Наверное, ты права…

Весь оставшийся день Иветта не расставалась со своей покупкой и вместо сладчайших, таявших во рту хлопьев ела жёсткий невкусный хлеб. Она поставила перед собой цель не вкушать небесной пищи до тех пор, пока не прикончит батон. Настроение у Иветты было хуже некуда: она злилась на саму себя за то, что поддалась уговорам Лавочницы и купила ненужную ей еду, и к тому же дулась на Адамиса, отказавшегося помогать ей уничтожать злополучный батон. Утешало Иветту лишь упование на то, что она поступает очень предусмотрительно и мудро, начав заранее привыкать к новой пище. Теперь грядущее изменение мира не застанет её врасплох!

* * *

После знакомства с Лавочницей Иветта сильно изменилась. Адамис чувствовал, что с ней происходит что-то не то, и всерьёз стал беспокоился за свою возлюбленную. Началось всё с того, что она разлюбила их обычную небесную еду. Она, конечно, как и раньше, иногда утоляла ею голод, но удовольствие от принятия пищи уже не получала. Ей всё время хотелось пробовать что-то новое, и она снова и снова тащила Адамиса в Магазин, где каждый раз покупала какой-то новый вид продуктов. Вообще, Иветта как будто стала менее воздушной, лёгкой, перестала радоваться жизни так же самозабвенно, как прежде. На все расспросы Адамиса отвечала, что должен же кто-то из них двоих думать о будущем. Он не понимал, почему «думать о будущем» означает обязательно ждать какой-то беды и отравлять этим себе жизнь. Лавочница же очень хвалила Иветту за практичность и предусмотрительность, считая эти качества самыми важными в человеке. Адамис надеялся, что со временем его подруге надоест готовиться к всевозможным несчастьям и она снова станет прежней весёлой и беззаботной Иветтой, но надеждам его не суждено было сбыться. Вскоре произошло то, что совершенно изменило их жизни…

* * *

— Любимая, проснись! — разбудил Иветту обеспокоенный голос Адамиса.

Она немедленно вскочила, подумав, что на них снова нападают голованы, и приготовилась бежать и прятаться в лес.

Этой ночью они легли спать на берегу Озера, где на них легко можно было напасть с неба. Чёрная стайка голованов действительно кружила неподалёку, но смятение Адамиса было вызвано вовсе не их появлением.

— Иветта, что нам делать? За ночь вся небесная еда исчезла, а новая до сих пор не выпала!

Пошарив рукой по земле, где раньше под слоем облаков всегда можно было найти душистый питательный снег, Иветта убедилась, что Адамис не ошибся: еды на самом деле больше не было. Небо тоже молчало, не желая разродиться вкусным снегопадом.

— Значит, Лавочница оказалась права, как я и боялась, — констатировала она.

Они позавтракали половинкой булки, оставшейся у Иветты с их последнего визита в Магазин.

— Хорошо, хоть роса никуда не исчезла! — проговорила Иветта с набитым ртом, запивая пищу водой, до верху наполнившей за ночь чашечку большого цветка.

— Но что нам делать дальше? — не успокаивался Адамис. — Еда ведь появится снова, правда?

— Нечего ждать у неба милостей! Пойдём в Магазин за продуктами! — изумилась его недогадливости Иветта.

* * *

Следуя за Иветтой к Магазину, Адамис пытался разобраться в своей душе. Больше всего его беспокоило то, что он перестал чувствовать себя лидером в отношениях с любимой. Ощущение полной беспомощности перед лицом новых изменений парализовало его волю, и он не мог больше принимать решения и нести за них ответственность. До этого Адамис критиковал Иветту за её практичность, но теперь, когда беда действительно пришла, сам он растерялся и не знал, как поступить, Иветта же со своей практичностью быстро сориентировалась и начала действовать. Адамис готов был признать, что любимая в чём-то была права, когда заранее готовилась к катастрофе. «Наверное, и в практичности есть какой-то смысл!» — подумал он, когда они уже подходили к «Сельхозпродмагу».

Лавочница, как всегда, сидела на своей скамеечке рядом с Магазином, но не дымила трубочкой, а ела семена каких-то незнакомых растений, выплёвывая чёрные очистки прямо на землю.

— А вот и мои дорогие покупатели! — проворковала она, когда Адамис с Иветтой подошли поближе. — Не желаете ли приобрести что-нибудь, мои сладкие? Какие-нибудь продукты? Йогурт? Сосиски? Устрицы?

— Нам бы хлеба и сыра, пожалуйста! — с ходу заявила Иветта.

— Конечно-конечно, милые, заходите поскорее в Магазин! — И она нырнула в маленькую дверцу. Влюблённые последовали за ней.

Узнав, что их небесная пища исчезла, Лавочница не удивилась, а только покачала головой, словно бы говоря: «Ай-ай-ай, а я ведь вас предупреждала!» Потом ласково погладила их обоих по голове и успокаивающе проговорила:

— Ну ничего-ничего, мои дорогие, хорошо, что у вас есть я, со мной вы не пропадёте. Я вас никогда не оставлю, не тревожьтесь!

Адамису с Иветтой стало тепло и уютно, словно бы большая курица-наседка взяла их, цыплят-несмышлёнышей, под своё крылышко. Хотелось ни о чём не думать, ни о чём не беспокоиться, а просто слушаться эту добрую толстушку, так пекущуюся об их благе.

Когда с покупкой продуктов было покончено, Лавочница вдруг предложила:

— А не желаете ли купить себе какую-нибудь обувь, мои хорошие?

— Что это такое — «обувь»? — спросил Адамис.

— Это такие штучки, которые надевают на ноги, чтобы было удобней ходить. Вот как у меня. — И она продемонстрировала свои большие чёрные лакированные туфли с красными бантами.

— Нам твоя обувь не нужна, спасибо, — ужаснулся Адамис, представив на своих ногах эти жуткие приспособления. — Я люблю ходить босиком, это так приятно!

— Когда земля станет жёсткой и будет ранить ваши нежные ножки, тебе будет уже не так приятно, — заметила Лавочница.

— Этого не может произойти! — воскликнул Адамис.

— Вот как? Разве земля уже не стала менее ровной, чем была раньше? Всё изменчиво в этом мире, нельзя доверять ему!

Адамис не знал, что возразить на эти слова. Ведь мир действительно менялся, и менялся не в лучшую сторону! Он снова подумал о том, что Иветта была права, когда говорила, что надо заботиться о будущем. А добрая Лавочница так беспокоится о них в отличие от мира, который преподносит им только неприятные сюрпризы. Надо верить этой хорошей сердечной женщине!

Ловкие руки Лавочницы тем временем уже вытащили откуда-то с полок две пары ботинок. Иветта принялась натягивать пару поменьше себе на ноги. Адамис же молча осматривал «благо цивилизации», как охарактеризовала обувь Лавочница. Он так и не понял, что такое «цивилизация», как она ни пыталась это объяснить. Ботинки были, конечно, получше, чем кошмарные туфли с бантами, но всё же Адамис не решился их надеть. Он просто связал их вместе шнурками и повесил себе на шею, решив до последнего ходить по земле босиком.

* * *

Шли они молча, думая каждый о своём. Иветта медленно ковыляла в новых башмаках, то и дело оступаясь и чуть не падая. Вскоре башмаки натёрли ей ноги, поэтому пришлось их снять и нести дальше в руках. Хорошо, что Лавочница дала им впридачу сумку, куда сложила купленные ими продукты. Туда же Иветта положила и свою обувь. Заметив, что она с трудом тащит сумку, Адамис молча забрал её ношу и понёс дальше сам. Несмотря на то, что теперь голод им не грозил, на душе у него было как-то муторно. Что ждёт их впереди? Какие новые испытания и невзгоды? Реальность переставала нравиться ему, жизнь казалась каким-то вечным тяжким бременем, как эта самая сумка с продуктами. Но куда уйти от неё? Однако как бы ни было ему сейчас тяжело, любимая не должна страдать от того, что страдает он сам. Она не должна видеть его, своего защитника и опору, в таком жалком виде. Адамис решил сделать свою душу невидимой для Иветты до той поры, пока снова не почувствует себя уверенным и сильным.

Иветта глядела на своего Адамиса, придавленного к земле тяжестью сумки, и ей было как-то не по себе. Её мучила мысль: а уж не она ли сама виновата в том, что всё это с ними произошло? Сейчас бы бросить весь этот груз и опять превратиться в беспечных и радостных существ, с лёгкостью идущих по жизни, любящих друг друга и этот прекрасный мир вокруг! Но беззаботно веселиться и играть Иветта почти совсем разучилась, ведь всё последнее время она только тем и занималась, что готовилась к будущим несчастьям. Когда её опасения наконец сбылись и небесная еда исчезла, она и впрямь оказалась к этому готова. Но довольна ли она теперь, счастлива ли? Наверное, счастье придёт позже, как и обещает Лавочница. Ей можно верить, ведь она лучше знает жизнь, чем они. А может быть, смысл жизни вовсе не в том, чтобы быть счастливым, а в чём-то ином, им ещё не ведомом? В любом случае, зря она казнит себя за всё. Конечно, она ни в чём не виновата, она делала то, что было надо, и не её вина, что всё так получилось. Виноват кто-то другой, а вовсе не она. Мир, который они так любили, предал их… Главное, не показывать теперь Адамису своих сомнений, надо быть сильной ради него. Если будет надо, она скроет на время от него свою душу, чтобы он не видел её непозволительной слабости. Она сможет это, у неё получится, и всё у них опять будет как прежде!

Глава четвёртая Горец

Он стоял, облокотившись на свою Стойку, и задумчиво глядел куда-то вдаль. Волнистые чёрные волосы с лёгкой проседью колыхал ветер, тёмные глаза сверкали из-под густых бровей. Увидев Адамиса с Иветтой, выходящих из леса на его полянку, он заволновался, вышел из-за Стойки и направился к ним, раскинув руки в жесте открытости и гостеприимства.

Когда Иветта впервые увидела его, идущего им навстречу с расставленными в стороны поросшими чёрным волосом ручищами, ей на миг показалось, что это какое-то чудище собирается напасть на них. Он весь был какой-то заросший и тёмный. Даже на лице его, между ртом и носом, были длинные волосы, которые он во время разговора имел привычку теребить и поглаживать. Как она позже узнала, такие волосы зовутся усами. Кожа его была более смуглой, чем у них, а нос — невероятно большим и загнутым книзу.

Даже Адамис, увидев его, слегка попятился, и только любопытство удержало его от немедленного бегства.

— Милости прошу к нашему шалашу! — воскликнуло чудище человеческим голосом. — Проходите, гости дорогие! Не стесняйтесь, не робейте, а вина весёлого отпейте!

Он вернулся за свою Стойку и теперь казался Иветте уже не таким страшным и диким.

— Кто ты такой и что хочешь от нас? — храбро спросил Адамис, сделав шаг навстречу.

— Я — сын гор, можно просто Горец, а это — моя Стойка. — И он широким жестом обвёл рукой странное сооружение, за которым стоял. — Я торгую вином. Кровь лозы — вино, оно для жизни нам дано!

— А что такое горы? — полюбопытствовал Адамис. — Я никогда не видел в нашем мире никаких гор.

— Вах-вах, джигит, не знаешь, что такое горы! Я вам щас песню спою. — И он запел-затянул неожиданно звонким и сильным голосом:

Слева горы, вай, вай, Справа горы, вай, вай, До чего ж красивый край. А вина́ там, вай, вай Только подливай, вай, И красивую песню запевай.

— Только в горы мне вернуться уж не суждено! Только в вине горы увидать мне суждено! — вдруг грустно добавил он.

— Почему? — удивился Адамис.

— Таков закон. Кто с гор однажды добровольно сошёл, тот в низине дом навечно обрёл, — ответил тот.

— Зачем же ты ушёл оттуда? — Адамис никак не мог понять этого странного человека.

— Мир повидать, себя показать! Какой любопытный! — Горец погрозил Адамису своим волосатым пальцем. — Много будешь знать, скоро состаришься!.. Попробуй вина, красавица, — обратился он вдруг к Иветте, достав из-за Стойки тёмную бутыль с красной жидкостью. — Вкусный вино, первый сорт! Что желаешь — увидишь, что желаешь — узнаешь, намного умнее станешь!

Иветта слегка растерялась от такого натиска и какое-то время не знала, что сказать.

— Что же я смогу узнать, если выпью твоего вина? — наконец спросила она.

— Добро, и зло, и тьму, и свет, и всё, что скрыто от людей, — продекламировал Горец. — Я принёс в дар человечеству истинное знание. Мои вина даже могут показать вам будущее!

— Зачем нам его видеть? — поинтересовался Адамис.

— Вай-вай, джигит, зачем себя и меня обманывать? — Сын гор пронзительно взглянул на него из-под лохматых чёрных бровей. — Разве ты не хотел знать свою цель? Когда узнаешь ты, что предначертано тебе судьбой, то вмиг поймёшь предназначенье в мире сём.

Адамис даже вздрогнул от такой проницательности Горца и невольно опустил глаза. Тот попал в его больное место. Он уже давно мучился вопросом, кто он такой и для чего живёт в этом мире. Однако в том, чтобы получить знание так, как предлагал торговец винами, было, как ему казалось, что-то неправильное, что-то противоестественное. Полученное таким путём, знание уже не будет даром мира. Выйдет, что он взял его обманом или силой. Не обесценится ли тогда и само знание?

Адамис поднял глаза и сказал:

— Зачем торопить события? Я и так со временем узнаю своё предназначенье, для этого не обязательно заглядывать в будущее.

— Тот, кто бросает миру вызов и берёт от него, что и когда ему нужно, подобен джигиту, который укрощает строптивого коня и скачет на нём куда пожелает, а тот, кто смиренно ждёт от мира милостей, подобен собаке, которая, виляя хвостом, дожидается подачек от своего хозяина, а получает взамен одни пинки.

Адамис не очень понял сравнения Горца, но решил его больше не расспрашивать.

— Пойдём, Иветта, — обратился он к возлюбленной, собираясь уходить.

— Хорошо, хорошо, не хочешь будущее, давай настоящее, — засуетился Горец. — Хочешь себя как есть увидать? Хочешь свою суть познать?

— Я познаю́ себя через мою любовь к Иветте. Мне хватает того, что я вижу себя в её глазах! — твёрдо ответил Адамис.

— Ты ведь не трус, джигит, да? — прищурился Горец. — Тот истинный мужчина на коне, кто не боится новых знаний о себе.

Иветте, до этого молча слушавшей разговор мужчин, но не очень понимавшей его суть, теперь стало любопытно, какую тайну о них хочет раскрыть им этот любитель складно говорить. Неужели его вино может помочь Адамису и ей по-настоящему познать самих себя? Честно признаться, Иветте хоте́лось взглянуть на себя со стороны, чтобы узнать свою истинную сущность. Видеть себя в глазах Адамиса, который её любит и поэтому пристрастен, ей было мало. Иветте нужно было чистое, объективное знание о себе.

— Я бы попробовала твоего вина, сын гор, — мечтательно сказала она.

— Молодец, красавица! Такой смелый женщина! Награда ждёт того, кто сердцем храбр и страх свой одолел.

Иветте стало приятно от похвалы Горца, Адамис же несколько смутился от того, что оказался менее решительным, чем его возлюбленная. Он тут же поспешил взять инициативу в свои руки.

— Хорошо, мы купим у тебя вина. Ты тоже отпускаешь в кредит, как Лавочница?

— Э, нет, какой хитрый, — улыбнулся Горец. — Никакой кредит, только обмен.

— Что такое «обмен»? — полюбопытствовал Адамис.

— Одну историю из жизни расскажи — и целый рог вина ты получи. Такой закон. Ты мне рассказ — я тебе вино. Честный обмен.

— Какую же историю ты хочешь услышать?

— Как ты свой красавиц повстречал, как Иветта впервые увидал.

— Хорошо, я согласен подарить тебе эту историю, если моя подруга не возражает.

Иветта была не против, ей уже не терпелось отведать волшебного напитка, дающего знание. Цена за это знание показалась ей совсем незначительной. Разве они потеряют что-то, если поведают Горцу историю о том, как впервые узрели друг друга? Она молча кивнула в ответ на вопрошающий взгляд Адамиса.

Тот медленно повёл свой рассказ, стараясь максимально точно передать все свои чувства и мысли. Иветта иногда дополняла его своими воспоминаниями. Глаза Горца горели каким-то странным светом, как будто их воспоминания и чувства были для него самого́ пьянящим и сладким вином.

Наконец рассказ был окончен. Сын гор достал из-за стойки три загнутых, сужающихся книзу сосуда и разлил в них вино из бутыли. Один сосуд он подал Адамису, другой — Иветте, а третий взял сам.

— Выпьем же за знание и за свободу получать это знание! До дна! — провозгласил он и первым осушил свой сосуд. Адамис с Иветтой последовали его примеру.

* * *

Это было очень необычное ощущение. Адамис помнил только, что вначале вино обожгло гортань, затем внутри, в области живота, стало очень тепло, и это тепло начало постепенно разливаться по всему телу. Потом неожиданно что-то потянуло его вверх, и не успел он ничего понять, как почувствовал себя парящим на довольно большой высоте и с этой высоты взирающим на землю.

Адамис увидел двух обнажённых людей — мужчину и женщину, лежащих на земле рядом друг с другом. Он понял, что лицезрит себя и Иветту со стороны. Горец со Стойкой куда-то исчезли. Или Адамис просто перестал их замечать?

Тела людей были красивы, но душ он разглядеть не мог, как ни старался. Раньше Адамис, конечно, тоже видел их с Иветтой телесные оболочки, но никогда не акцентировал на них своего внимания, как не обращают внимания на что-то второстепенное, стараясь не упустить главное. Теперь же ощущение было такое, что его восприятие перевернулось, и главными оказались именно тела. На них хотелось смотреть, ими хотелось любоваться, их хотелось изучать. Этот новый взгляд был приятным и захватывающим, раскрывающим новые возможности для самопознания, но при этом почему-то казался Адамису не совсем правильным.

Залюбовавшись обнажённой Иветтой, он почувствовал, как в нём зарождается какое-то новое щемящее и сладостное чувство. Ему вдруг захотелось обладать этим телом полностью, без остатка. Что-то нестерпимо жгло его изнутри, туманя разум и затмевая все другие чувства и желания. Это была любовь, но не такая, какую он знал раньше — спокойная и ровная, — а горячая, жадная, ненасытная. Она была в чём-то сродни голоду. Адамису хотелось поглотить свою возлюбленную, вобрать её в себя, сделать своей частью. Он жаждал получать, а не отдавать. Всем своим существом потянулся он к любимой, желая обнять её и сделать своей навеки, и тут почувствовал, что просыпается…

Он лежал на земле рядом с Иветтой. Горец со своей Стойкой действительно куда-то исчезли. Иветта тяжело дышала, глаза её были открыты. Она смотрела на него, и взгляд её был такой жаркий, что Адамис сразу понял — её томил тот же огонь, что и его самого. Он слегка коснулся её предплечья, и она застонала, как будто он причинил ей нестерпимую боль. Его рука стала подниматься всё выше, лаская узкий локоток, потом маленькое округлое плечико, нежную шейку, исследуя каждый изгиб её тела, малейшую его впадинку или выпуклость. Он был словно слепой, у которого тактильные ощущения полностью заменяют собой зрение.

Иветта лежала неподвижно, иногда лишь слегка вздрагивая, когда рука Адамиса продолжала свой сладостный путь по её телу. Она прислушивалась к тем новым чувствам, что зарождались сейчас у неё в душе. Иветту тоже охватило страстное желание слиться с любимым, отдаться ему полностью, без остатка, стать его частью, раствориться в нём. Она сейчас совершенно по-новому ощущала собственное тело. Оказалось, что оно может повелевать, быть господином, а не верным послушным слугой, как было раньше. И она не могла, да и не хотела противиться зову своей плоти.

Иветта первая не выдержала блаженной муки и бросилась в объятья любимого. Их тела переплелись в каком-то неистовом танце любви. Они с жадностью приникали друг ко другу, как томимый жаждой путник припадает к долгожданному роднику с чистой холодной водой.

Наконец, достигнув пика блаженства, они разжали объятья и оторвались друг от друга. Потом долго лежали в молчании, приходя в себя и пытаясь понять, что же с ними произошло.

Горец не обманул — Адамис с Иветтой действительно познали какую-то новую грань себя. Впервые они по-настоящему узрели свои тела и научились их любить. Однако оба они чувствовали страшное разочарование, как будто им было обещано великое благо, а взамен они получили всего лишь жалкую подделку. И хотя тела их были вымотаны до предела, они не чувствовали удовлетворения от насыщения своей страсти. Страсть на время утихла, но на её место пришла пустота. И каждый невольно винил другого в этой пустоте.

* * *

После того случая что-то неуловимо изменилось в отношениях возлюбленных. В разговорах они обходили эту тему стороной, хотя каждый часто думал о полученном ими новом опыте.

Адамису почему-то стала неприятна их с Иветтой нагота. Она перестала казаться ему естественной, и ему хотелось чем-то прикрыть их обнажённые тела. Он вообще старался не смотреть больше на плоть Иветты, пытаясь вновь научиться видеть лишь её душу. Однако это удавалось ему с больши́м трудом. При каждом невольном прикосновении к любимой он чувствовал, что в нём снова зарождается страстное желание обладать ею. Он боролся с этим желанием как мог, но понимал, что однажды не сможет больше противиться ему.

Иветта замечала, что Адамис пытается не глядеть на неё и не прикасаться к ней. И ей всё чаще и чаще стала приходить в голову мысль: «Неужели я настолько безобразна, что ему неприятен даже сам вид моего тела?» Она стала задумываться над тем, как она выглядит для Адамиса. Конечно, он её любит, в этом Иветта не сомневалась, но нравится ли она ему такой, какая она есть, вместе с телом и душой? Почему он избегает контактов с ней, почему не хочет снова слиться воедино, ведь им было так хорошо тогда? Или всё-таки лучше было бы вернуть прежние отношения, когда плоть отступала на второй план, и они любовались красотою душ друг друга? Иветта не знала ответы на все эти вопросы и мучительно пыталась разобраться в себе и своих отношениях с любимым. Но в результате лишь пришла к выводу, что единственный выход из положения — это ещё раз навестить Горца.

* * *

Сын гор как будто поджидал их. Когда влюблённые вышли на его полянку, он сразу же выскочил из-за своей Стойки и устремился им навстречу. Похлопал подошедшего к нему Адамиса по плечу и озорно подмигнул Иветте, отчего та сразу же залилась краской.

— Вижу, джигит, что стал ты настоящим мужчиной! Что наконец-то познал свой женщин! — И Горец опять запел свою песню:

Закипела молодая кровь, Этой ночью родилась любовь. Столько было жару и огня, Но наутро сел он на коня.

— Да, всё так, — несколько смутился Адамис. — Но я не уверен, что это благо.

— Вай-вай, джигит, красавицы обнимешь тонкий стан, и улетишь от счастья прямо в рай! Как не благо любовь к женщине!

— Я и раньше любил Иветту, но эта новая любовь какая-то… — Адамис тщетно пытался подобрать слова.

— Какая-то неправильная, ты хотел сказать? — подсказал Горец.

— Не знаю, — честно признался Адамис.

— Вах, джигит, джигит! Зачем противиться своим желаньям? Они — часть нас самих! Ты юн и горяч, как молодой жеребец, так беги без оглядки к своей красавице-кобылице. Запомни мои слова, джигит: что естественно, то не может быть неправильно. Что выше и прекрасней может быть, чем в плоть едину связанным с любимой быть!

— Ты прав, сын гор, в желании слиться с любимым существом нет ничего низкого, но мне иногда кажется, что мы как будто опережаем события. Что если бы мы подождали, то могли бы познать друг друга как-то иначе.

— Всё это пустые страхи несмышлёного младенца, — отмахнулся Горец. — Даю бесплатный вам совет — отбросьте ложный стыд и следуйте себе.

— Но во мне борются разные стремления. Как узнать, какому из них следовать? — спросил Адамис.

— Поверь, джигит, работнику лозы: лишь та любовь права, что принесёт плоды.

— Какие же плоды может принести любовь? — вступила в разговор Иветта.

— Выпей моего вина, красавица, и ты сама увидишь эти плоды!

— Ты покажешь нам наше будущее, как и обещал?

— Я покажу вам мир, где люди не противятся плотской любви.

— И они счастливы?

— Вах, счастливы ли они? Там нет запретов и оставлен стыд, там пир свободы, счастья и любви!

— Дай мне твоего вина, Горец, я хочу увидеть этот мир! — воскликнула Иветта. Ей ужасно захотелось посмотреть на других людей, чтобы найти наконец свою утерянную тропу к счастью.

Адамис испытывал те же чувства, что и Иветта. Поэтому он, не колеблясь, принял предложение Горца.

И снова влюблённые рассказывали Горцу историю из своей жизни, и снова наполнял он вином странные сосуды, и снова они пили сладкий обжигающий напиток.

На какой-то миг оба потеряли сознание, а когда очнулись, то уже не чувствовали собственных тел. Перед их глазами менялся калейдоскоп оживших картинок.

Они видели множество разных совокупляющихся мужчин и женщин. Эти люди явно не противились стремлению своей плоти, а отдавались телесной любви с полной самоотдачей. Это был настоящий праздник тела. По лицам людей сложно было определить, счастливы ли они, но удовольствие от процесса они явно получали.

Потом картинки стали другими. Адамис с Иветтой наблюдали всё тех же людей, только теперь каждая пара не совокуплялась, а возилась с неизвестно откуда взявшимся маленьким человеком. Эти новые маленькие люди почти всё время вопили, ели или испражнялись, но большие люди рядом с ними казались по-настоящему счастливыми.

Маленькие люди с каждой новой картинкой росли, пока наконец не стали совсем большими. Потом они, в свою очередь, объединились в пары для того, чтобы предаваться телесной любви. Затем рядом с ними стали появляться новые маленькие люди, о которых они заботились больше, чем о самих себе.

В какой-то момент калейдоскоп картинок прервался, и Адамис с Иветтой почувствовали, что лежат всё на той же лесной полянке рядом друг с другом. Горец со своей Стойкой, как обычно, куда-то исчезли.

Глава пятая Проповедник

Проповедник был внешне ничуть не похож на Горца. Казалось даже, что он — полная противоположность продавцу вин. Если сын гор был невысок ростом и волосат, то Проповедник был длинным и тощим, фактически лишённым всякой растительности на голове и лице. В отличие от весёлого и общительного Горца, он был задумчив и погружён в себя. Из-за его слегка сутулой спины казалось, что этот человек похож на знак вопроса — да он и представлял из себя как будто живой вопрос. Сидя на невысокой табуреточке рядом с Кафедрой и подперев голову рукой, он размышлял над никому не ведомыми тайнами бытия. Однако увидев Адамиса с Иветтой, он всё-таки оторвался от своих раздумий и взошёл на Кафедру. Не удостоив влюблённых словами приветствия, он сразу начал своё выступление.

Речь его была спокойной и ровной, лишённой всяких чувств и эмоций. Когда он говорил, Иветте временами чудилось, что это говорит не человек, а ветер, или дерево, или даже один из тех камней, которые иногда встречались им на берегу Озера. И тогда её душу пробирал какой-то внутренний холод и хотелось бежать без оглядки от этого странного существа. Ещё Иветте постоянно казалось, что Проповедник видит за их спинами множество других людей, ловящих каждое его слово. Тем более, что он всё время повторял в своей речи обращение «братья и сёстры». Пару раз она даже обернулась, чтобы посмотреть, не стоит ли за ней кто-то ещё. Но никого, кроме них двоих, на поляне не было. Иветта подумала, что, несмотря на очевидные различия, и Проповедник, и Горец, и Лавочница были чем-то очень похожи, словно были вылеплены из одного теста. Её не покидало чувство, что и этот человек вот-вот начнёт предлагать им с Адамисом что-то купить, но на этот раз чувства подвели Иветту — тот ни словом, ни жестом не показал, что хочет им нечто продать.

В своём чёрном длиннополом одеянии Проповедник выделялся тёмной кляксой на фоне полного красок мира. Иветта с Адамисом уже знали, что такое одежда. Лавочница объяснила им, зачем она нужна. «Одежда, мои милые, служит в первую очередь для того, чтобы защищать тело от холода и от чужих взглядов, — говорила она, — но, конечно, для нас, женщин, она значит намного больше. Когда-нибудь, моя дорогая Иветта, ты это поймёшь. И будешь приходить ко мне снова и снова за новой одеждой». Естественно, на все замечания Адамиса относительно того, что они даже не знают, что такое холод, Лавочница отвечала, что нужно всегда готовиться к худшему. Затем она снабдила их самыми необходимыми, на её взгляд, вещами. Впрочем, на этот раз Адамис был даже рад обновкам. Хотя одежда была неудобной и постоянно раздражала кожу, в ней было слишком жарко и она сковывала все движения, но был у неё один плюс — она прикрывала наготу их тел, чего так желал Адамис. Теперь он мог смотреть на Иветту без тайного внутреннего стыда, и сам чувствовал себя защищённым, словно был покрыт непроницаемым панцирем. Одежда ещё больше мешала видеть душу, но это было уже не важно — в последнее время влюблённые так привыкли скрывать свои души друг от друга, что лишнее препятствие ничего не меняло. Вообще, происходящие с ними изменения уже не пугали их так, как раньше.

Вот и на этот раз, слушая Проповедника и слегка почёсываясь под одеждой, Адамис думал о том, что появление нового существа его не слишком удивило. Перемены, казалось, стали неотъемлемой частью их мира. Удивило Адамиса не появление Проповедника, а то, что он говорил.

— Братья и сёстры! — изрекал тот. — Не уподобляйтесь тем, кто ведёт животный образ жизни, в чьём существовании нет никакого смысла, кто ничего не делает на благо Общества, а живёт лишь в своё удовольствие. Не забывайте о своём долге перед Человечеством и Родиной, о том, что люди не должны принадлежать самим себе, а обязаны кому-то или чему-то служить. Надо всегда думать о будущем, а не жить сегодняшним днём, иначе это приведёт вас к катастрофе.

Проповедник постоянно употреблял непонятные для Адамиса слова: «общество», «долг», «человечество», «родина» и так далее. В устах этого человека, вещающего с Кафедры, они звучали очень возвышенно, и Адамис подумал, что, должно быть, это какие-то очень важные слова, значение которых он просто обязан выяснить.

Наконец Проповедник умолк и воззрился на своих слушателей, словно ожидая от них чего-то очевидного. Заметив, что они молчат, не решаясь заговорить, он ободряюще кивнул им и сказал:

— Можете задавать мне свои вопросы, братья и сёстры.

— Добрый день! — вежливо поздоровалась с ним Иветта. — А ты кто?

— Я — Проповедник! — с достоинством ответил Проповедник, пригладив рукой редкие волосы на голове. — А это моя Кафедра, — указал он на Кафедру. — Я поднимаюсь на неё, чтобы проповедовать.

— Зачем ты появился у нас? — спросил Адамис.

— Я несу свет просвещения в мир. Мой долг — напомнить вам о вашем долге.

— Что такое долг? И почему о нём надо напоминать? — продолжал задавать вопросы Адамис.

— Долг — это когда кто-то у кого-то что-то взял попользоваться на какое-то время, но потом должен вернуть или как-то отработать это что-то. Люди часто забывают, что пользуются не принадлежащими им вещами, поэтому им надо всё время напоминать об их долге.

— Но мы ни у кого ничего не брали и ничем чужим не пользуемся! — возразил Адамис.

— Ошибаетесь. Например, ваши жизни вам не принадлежат. Значит, вы их у кого-то одолжили.

— Но, может быть, нам их просто подарили? — спросила у Проповедника Иветта.

— Глупости, в этом мире никто никому ничего не дарит, все только дают взаймы или продают. Неужели вы этого ещё не поняли?

Адамис с Иветтой не знали, что на это возразить. На первый взгляд слова Проповедника казались истиной.

— Запомните, братья и сёстры, у каждого человека с рождения есть долг перед Обществом, — продолжал тот. — Ведь все мы, люди, — общественные животные.

— А что такое «Общество»? — поинтересовалась Иветта.

— Общество — это группа людей, живущих вместе и объединённых одной общей целью.

— А мы с Адамисом — это Общество?

Проповедник на секунду задумался, но потом уверенно ответил:

— Нет. Двое — это ещё не Общество. К тому же, хотя вы и живёте рядом, у вас нет совместной цели.

— Но если у нас нет Общества, — заметил Адамис, — значит, у нас не может быть и долга перед ним.

— Ваш долг, братья и сёстры, — создать Общество, а потом служить ему, — ничуть не смутившись, ответил Проповедник.

— Как же мы можем создать это самое Общество? — спросила Иветта.

— Вы просто должны всем сердцем пожелать, чтобы оно возникло, и ваше желание рано или поздно сбудется. Но произойдёт это только тогда, когда в вашей жизни появится Смысл.

— В нашей жизни уже есть смысл! Разве любить друг друга и мир — это не является достойным смыслом жизни человека? — допытывался Адамис.

— Конечно же, нет! — с едва скрываемым возмущением проговорил Проповедник. — Нужно оставить какой-то след в этом мире, чего-то достичь. Любовь должна приносить видимые плоды.

Иветта вспомнила, что похожие слова говорил им и Горец перед тем как показать маленьких людей. Сердце её сжалось от неизведанной ранее сладкой боли, когда она вспомнила об этом видении. Конечно, она мало что поняла тогда. Всё увиденное показалось ей таким странным и непонятным, и вопросов было больше, чем ответов. Но она чувствовала — что-то очень важное должно произойти в её жизни. Какая-то новая любовь уже начала проклёвываться в душе. Может быть, эта любовь сможет вознести Иветту к неведомым ранее высотам?

— Но что мы можем сделать? Как нам жить, чтобы в нашей жизни появился Смысл? — вскричала Иветта, надеясь от этого кажущегося таким умным человека получить ответы на мучающие её вопросы.

— Посвятите себя науке или искусству, защищайте окружающую среду или боритесь за права человека, занимайтесь общественно-политической деятельностью или благотворительностью! — уверенно говорил Проповедник. — Да мало ли полезных и нужных занятий, на которые стоит потратить свою жизнь. Я вот, например, занимаюсь просветительством тех, кто прозябает во тьме неведения. Поэтому по праву могу называться Человеком с большой буквы, чего и вам желаю.

— Расскажи нам, пожалуйста, про все эти занятия! — попросил Адамис. Ему было очень интересно узнать, что же надо такое сделать, чтобы называться Человеком с большой буквы.

Проповедник задумался, подперев рукой свою большую умную голову с редкими прядями волос.

— Всё это — проявления человеческой культуры. Поэтому в первую очередь вы должны понять, что такое культура и для чего она нужна, — рассудил он. — Без преувеличения могу сказать, что бескультурный человек — это и не человек вовсе.

— Почему же нам так нужна культура, чтобы быть людьми? — удивилась Иветта.

— Культура создаёт как бы вторичный мир, вторичную реальность, — слегка покачиваясь взад-вперёд, рассказывал Проповедник. — Это искусственная система символов, с помощью которой мы очеловечиваем тот мир, в котором живём. Через призму культуры мы познаём этот мир и себя самих, она помогает нам находить общий язык с другими людьми.

— Я не понимаю, зачем нам нужна вторичная реальность и искусственная система символов, чтобы познавать мир? Ведь можно это делать непосредственно, не прибегая к помощи культуры! — возразил Адамис.

— Боюсь, что для вас это уже невозможно, — вынес свой вердикт Проповедник. — Разве вы не заметили, что мир стал чужим, далёким и даже враждебным? Он отторгает вас от себя, вы больше не являетесь с ним одним целым, а следовательно не можете познавать его непосредственно. Вам остаётся лишь одно — создать некую внешнюю надстройку, некий инструмент, с помощью которого можно будет сформировать новые отношения с миром. Эта надстройка или инструмент и называется культурой.

— Но не разъединит ли культура нас с миром ещё больше? — заволновалась Иветта. Ей было горько думать, что мир, который она всё ещё любила, стал чужим и даже враждебным. Неужели это навсегда? Неужели ничего уже нельзя изменить? Где-то на краю сознания она понимала, что по большей части сама виновата в этом разрыве, но упорно не желала этого признавать и поэтому перекладывала свою вину то на обстоятельства, то на неизвестного ей судьботворца, то даже на Адамиса.

— Разъединит ли культура вас с миром или, наоборот, сплотит — зависит от вас самих, — ответил Проповедник на вопрос Иветты. — В любом случае вы не будете чувствовать себя обездоленными, лишёнными чего-то жизненно важного. У вас будет, чем заполнить ту пустоту, что образовалась сейчас в ваших душах. Поверьте, это очень увлекательно — участвовать в основании новой культуры!

Адамиса поразила проницательность Проповедника. Он наконец осознал, что́ так мучило его последнее время — ощущение пустоты в душе, которую он ничем не мог заполнить. Может быть, Проповедник прав, и культура не такая уж бесполезная вещь, как ему показалось сначала? Из слов этого человека Адамис понял, что культура — это что-то вроде костылей, которые помогают хромому человеку ходить. Он вспомнил, как однажды в Магазине Иветта углядела какие-то странные палки и спросила у Лавочницы, что это такое. Та объяснила, как могла, их предназначение. Тогда Адамису показалось в высшей степени странным, как может человек разучиться ходить самостоятельно, без специальных подпорок. Но сейчас он вдруг почувствовал себя таким человеком. Конечно, его тело всё ещё могло само передвигаться по земле, а вот душа… Душа как будто стала хромой и нуждалась в костылях. Лишь бы всё, о чём говорит Проповедник, было временной мерой и когда-нибудь их души снова научились ходить самостоятельно!

— Но друг друга мы уж точно можем познавать без всякой культуры! — уверенно заявила Иветта.

— Ошибаетесь, братья и сёстры! Поразмыслите, и вы поймёте, как трудно вам порой понять другого. Культура поможет вам навести мосты между вашими разошедшимися душами.

Адамису с Иветтой стыдно было посмотреть друг другу в глаза. То, что сказал Проповедник, было горькой правдой. Куда делось их былое единство, когда они без слов понимали друг друга? Раньше они были одним целым, чувствовали все порывы души другого. Их сердца часто вели безмолвные беседы, когда уста молчали. Для них не существовало расстояния и времени. Но постепенно и как-то незаметно для обоих каждый начал скрывать свою душу от другого, и теперь, хотя былая любовь между ними ещё не умерла, их единство было разрушено.

— Кроме того, вы не только утратили связь с миром и друг с другом, но и стали до некоторой степени чуждыми самим себе, — продолжал Проповедник. — Раскол произошёл и в вас самих — это раскол душевного чувства и ума. Если вы внимательно понаблюдаете за собой, то поймёте, о чём я вам говорю. Разве всегда чувства и разум действуют согласно в вашей душе? Поэтому и тут вам без культуры никак не обойтись. Она вам просто необходима теперь для самопознания.

Адамис опять почувствовал, что Проповедник прав. В нём самом, действительно, уже нет той целостности, которую он ощущал раньше. Как будто какие-то части его души стали расходиться в разные стороны, и он никак не мог удержать их вместе. Значит, культура способна вновь склеить их воедино?

— Культура, конечно, не может полностью скрепить ум и сердце, — как будто отвечая на безмолвный вопрос Адамиса, проговорил Проповедник, — но она может в какой-то степени компенсировать этот разрыв, сделать его менее болезненным.

— Похоже, ты прав, и нам действительно не обойтись без культуры, — признал Адамис. — С чего ты посоветуешь нам начать?

— Если вы хотите познавать этот мир, братья и сёстры, советую вам освоить науку. Ею занимались многие великие люди. Путь рассудочного познания медленный, но верный, — проговорил Проповедник.

— Расскажи, что такое наука! — попросила Иветта.

— Наука — это деятельность, направленная на изучение окружающего нас мира.

— Значит, мы уже занимаемся наукой, ведь мы постоянно исследуем и изучаем наш мир! — обрадовался Адамис.

— Какая же это наука! — возмутился Проповедник такому вопиющему невежеству своих слушателей. — Ваши наблюдения субъективны. Наука же имеет дело с объективными фактами, то есть с такими фактами, которые можно проверить. Она анализирует, систематизирует и обобщает эти факты и на их основе строит теории, объясняющие вещи и явления окружающего мира. Наука как бы раскладывает мир по полочкам, препарирует его, чтобы докопаться до основ всего сущего.

— Что означает «препарировать»? — спросила Иветта.

— Препарировать — значит расчленять, дробить что-то на мелкие части.

— Мне жалко дробить этот мир, ведь он такой красивый! — воскликнула Иветта.

— Но без этого, братья и сёстры, вам никогда не узнать причин всех вещей, — объяснил Проповедник.

— Это моя мечта — узнать причины всех вещей! — страстно проговорил Адамис. — Расскажи поподробней, как наука это делает? Я давно хочу понять, почему, например, существуют деревья?

— Для этого в первую очередь нам надо свалить одно дерево, распилить его на части и посмотреть, что у него внутри, — объяснил Человек с большой буквы.

— Какой ужас! Ведь тогда оно уже перестанет существовать, мы уничтожим его! — в негодовании вскричала Иветта.

— Для науки это не важно, братья и сёстры, деревьев ведь много. Зато мы узнаем, как они устроены, — спокойно возразил ей Проповедник.

— Не проще ли спросить у самого дерева, как оно устроено? Иногда я сажусь рядом с каким-нибудь деревом, как бы сливаюсь с ним воедино, и оно раскрывает мне свои секреты, — сказала Иветта, вспоминая, как в первый раз сроднилась своей душой с душою дерева. Это было так захватывающе прекрасно! — Но для этого надо обязательно полюбить это дерево, — продолжила она задумчиво. — А иначе оно никогда тебе ничего не расскажет.

— В науке нет места чувствам! — строго осадил Иветту Проповедник. — Полученное таким образом, твоё знание не будет научным. Ведь оно непроверяемо. Наукой не доказано, что деревья могут раскрывать кому-то свои секреты. Может, это всего лишь плод твоего воображения. Если бы это можно было зафиксировать с помощью какого-нибудь прибора, тогда другое дело!

— Моя душа зафиксировала этот опыт, и я могу поделиться им с другими, например, с Адамисом, — возразила Иветта.

— Наличие души вообще не доказано наукой. Её ведь нельзя расчленить и узнать, что у неё внутри. Её невозможно даже увидеть, потрогать или исследовать с помощью приборов, — растолковывал им Проповедник.

— Но мы видим души друг друга! — не отступала Иветта.

— Вы в этом уверены?

Адамис с Иветтой смутились. Они давно уже не видели душ друг друга. И теперь, попытавшись вернуть былое зрение, они потерпели неудачу.

Проповедник возликовал:

— Вот видите, душу нельзя увидеть, когда вам этого захочется, значит её нельзя сделать предметом научного исследования! Поэтому для науки её не существует.

— Но я знаю, что у меня есть душа. Я чувствую её! И для меня очень важно, что она существует! — заволновалась Иветта. Ей совсем не хотелось признавать отсутствие души у себя или Адамиса.

— Ещё раз повторяю, братья и сёстры, — терпеливо растолковывал Проповедник, — в науке нет места чувству. Она предельно рационалистична.

— Допустим, расчленив дерево, с помощью науки мы поймём, как оно устроено, — вернулся к предыдущей теме беседы Адамис. — Но может ли ваша наука дать ответ, для чего существует это самое дерево? Каково его предназначение и цель в этом мире?

— Боюсь, что пока это знание науке недоступно, — признал Проповедник.

— А ты говоришь, что наука позволяет узнать причины всего! Какой смысл ею заниматься, если она в лучшем случае даёт ответ на вопрос «как» и не даёт ответы на вопросы «почему» и «зачем»! — разочарованно проговорил Адамис.

— Знать, «как», — это уже очень много, братья и сёстры! Возможно, со временем наука сможет ответить и на вопрос: почему и для чего существует этот мир? Всё ещё впереди.

— Вряд ли ей это под силу, — усомнился Адамис. — Даже если она сможет расчленить весь мир на кусочки!

— Вы ещё слишком неопытны и наивны, чтобы узреть всё величие науки, — подняв свой перст к небу, произнёс Проповедник. — Но ничего, у вас ещё всё впереди. Поверьте мне, братья и сёстры, когда-нибудь, когда вы устанете от ощущения неопределённости и непредсказуемости этого мира, вы сами обратите свои взоры к науке и другим формам культуры. Всё это только лишь вопрос времени. — Сказав это, он погрузился в какие-то свои мысли, словно и вовсе забыв об их присутствии.

Адамис с Иветтой постояли немного, ожидая продолжения речи, но поняв, что ничего не дождутся, тихонько ушли с поляны, где возвышалась Кафедра со стоящим на ней странным существом в длиннополой чёрной одежде. Мир вновь засверкал для них своими красками, и влюблённые на время забыли о существовании чёрного цвета.

Глава шестая Неверность

Однажды Иветта ни с того ни с сего завела необычный разговор.

— Скажи, Адамис, я красивая? — спросила она.

Прежде чем ответить на её вопрос, Адамис внимательно оглядел свою возлюбленную. Она предстала пред ним, наряженная в какие-то чудны́е тряпки, очевидно, купленные без него у Лавочницы. Тряпки эти были на редкость непрактичные — все в разрезах, полупрозрачные и едва прикрывающие тело Иветты, — так что вряд ли были способны защитить от холода. Зачем она только их на себя напялила? А лицо его любимой было раскрашено почти так же, как у Лавочницы. Неестественно алые губы, подведённые чем-то чёрным глаза — всё это вызывало отвращение и брезгливость, и Адамису захотелось заставить Иветту тотчас же смыть с себя всю эту гадость. Но он сдержал себя, понимая, что она не просто так всё это с собой сделала, и он смертельно обидит её, если критически отзовётся о её перевоплощении.

— Конечно, ты красивая, Иветта, почему ты об этом спрашиваешь? — Адамис покраснел и отвёл глаза. Наряд Иветты начал странным образом действовать на него — в душе, несмотря на брезгливость, вновь начал загораться огонь телесной страсти. Ему стало стыдно и неприятно от того, что он вновь видит в Иветте одну только плоть.

— Отчего же ты тогда не хочешь смотреть на меня? Неужели я тебе противна? — заметив странную реакцию возлюбленного, допытывалась Иветта.

— Для меня ты самая красивая женщина в этом мире! — честно ответил он, в очередной раз справившись с желанием.

— Да я ведь в этом мире одна-единственная женщина и есть! В этом-то и заключается проблема. Откуда ты знаешь, что я красивая, если тебе не с кем меня сравнить? — почти закричала Иветта.

— Ну, я просто знаю и всё. Я ведь люблю тебя, Иветта!

— Вот именно! Ты меня любишь, а значит необъективен.

— Что же ты тогда от меня хочешь? — Адамис непонимающе уставился на подругу.

— Да я и сама не знаю! — плаксиво-раздражённым голосом ответила она и отвернулась.

В последнее время Иветта всё чаще стала обращать внимание на своё тело. Горец говорил, что тело надо изучать так же, как и душу, что это такое же самопознание, а значит в этом ничего плохого нет. С того раза, когда влюблённые впервые познали свои тела, у них больше не было телесной близости. Адамис почему-то не хотел повторения этого опыта, а Иветта не настаивала, но в душе мучилась от сомнений и противоречивых чувств. Ей казалось, что всё дело в ней — что она недостаточно хороша для Адамиса. Порой, когда он не видел её, она подолгу изучала собственное тело и даже купила у Лавочницы зеркало, чтобы можно было рассмотреть себя со стороны. От изучения тела в ней зародилось стремление быть желанной и привлекательной для Адамиса. Но как этого достичь, она не знала. По совету Лавочницы Иветта надела не себя эту неудобную одежду и размалевала лицо, но, похоже, всё это не впечатлило Адамиса. Он по-прежнему избегает телесных контактов с ней. Неужели она совсем ему не нравится? Или он просто стыдится своих чувств к ней? Но как бы всё-таки узнать про себя правду? Иветта решила одна пойти к Горцу и спросить у него совета. Похоже было, что он неплохо разбирается во всём, что касается телесной любви и красоты.

— Вах, красавица, какой приятный сюрприз! — Горец как всегда был приветлив и весел.

— Почему ты называешь меня красавицей? Я действительно красива? — придирчиво спросила Иветта.

Горец рассмеялся гортанным смехом. Но вдруг глаза его затуманились, и в них отразилась какая-то вечная неизбывная печаль.

— О, ты прекрасна, дочь земли, как ты прекрасна! — нараспев проговорил он, словно вспоминая что-то давно забытое. — Глаза твои словно озёра синие, скрытые под сенью плакучих ив. Волосы твои — бурлящие водопады, низвергающиеся с горных вершин, зубы твои — белые водяные лилии, устилающие гладь лесных прудов. Подобны алой заре губы твои, и уста твои манят путника, словно колодец среди пустыни. Как половинки спелого граната — щёки твои, и стан твой тоньше копытца молодой серны. О Иветта, прекраснейшая из женщин, — дочь и матерь, невеста и жена!..

Иветта замерла, внимая этим странным и немного непонятным словам. Она и не знала, что Горец способен говорить так красиво и возвышенно, а может быть, говорил вовсе и не он? Ей почудилось, будто слова эти предназначены не ей, а какой-то другой женщине, или ей, но иной — той, которой она была когда-то, или той, которой она должна стать. Древней неразгаданной тайной дышали эти слова, унося Иветту за грань этого мира.

Но тут Горец словно очнулся и вновь превратился в задорного и хитрого продавца вин.

— Любой джигит, что на ногах стоит, от чар твоих, Иветта, не устоит! — закончил он совсем уже на другой ноте.

— Почему Адамис никогда не говорит мне таких слов? Мне было бы приятно услышать их из его уст, — тихо сказала Иветта.

— Вай-вай, не грусти, красавица! Однажды Адамис увидит в тебе женщину, поверь мне.

— Но как это возможно, если Адамис всеми силами сопротивляется этому?

— Испей вина из кубка ты любви, с другим мужчиной счастье обрети!

— Как же так? — растерялась Иветта. — Ведь я люблю одного Адамиса, мне никто другой не нужен!

— Чтоб женщину в себе тебе найти, увидеть надо страсть в глазах мужчин! Тогда и Адамис тебя узрит, и отношенья это оживит! — сказал Горец.

— Но я не хочу обманывать Адамиса! — вскричала Иветта.

— Какой обман, послушай? Коль не обмолвишься сама о том, что было, то не обманешь ты любимого мужчину.

Увидев сомненье в глазах Иветты, Горец продолжил свои уговоры:

— Всё будет происходить не по-настоящему, красавица, а значит обмана в этом не будет! Игра всего лишь это, или сон, к реальности ведь не имеет отношенья он. Зато потом ты будешь точно знать, как разбудить огонь в любых сердцах!

Иветте очень хотелось почувствовать себя настоящей женщиной. Действительно, что плохого в том, чтобы немножко поэкспериментировать и пообщаться с другим мужчиной? Она абсолютно уверена в своих чувствах к любимому, и никто не заставит её зайти слишком далеко в отношениях с кем-то другим. Это будет просто невинная игра! Потом она, конечно, всё расскажет Адамису, и они вместе посмеются над этим приключением. Адамис будет счастлив рядом с ней, все его сомнения и тревоги улетучатся, и ничто больше не омрачит их жизнь!

В качестве оплаты Горец потребовал рассказать о том, что она испытывала, когда Адамис впервые познал её. Сгорая от стыда, Иветта поведала продавцу вин все подробности того случая. И опять она почувствовала, как будто её любви к Адамису стало чуточку меньше, чем было раньше, как будто она отдала её в обмен на вино Горца. «Это в последний раз! — пообещала себе Иветта. — Больше я никогда не обращусь к нему за помощью».

* * *

Чудесный напиток подействовал тотчас же. Иветта не успела даже вскрикнуть, как потеряла сознание и упала на землю. Очнувшись, она поняла, что находится совсем в другом месте. Тут было много света и цветов, звучала нежная музыка и всюду за маленькими столиками парами сидели мужчины и женщины в красивых ярких нарядах.

Иветта тоже сидела за таким же столиком, и на ней было длинное облегающее платье цвета чайной розы, а шею украшало ожерелье из бледно-розовых камушков. Густые волосы цвета мёда были собраны на затылке в тугой узел, подчёркивающий правильный овал её лица. Рядом с нею сидел черноволосый молодой мужчина в безукоризненном смокинге и белой крахмальной сорочке. Она смутно помнила, что зовут его, кажется, Аполлонием, и они познакомились пару дней назад, когда столкнулись в вестибюле отеля, куда она приехала провести свой небольшой отпуск.

— Простите меня, мадемуазель, за мою дерзость — за то, что я осмелился нарушить ваше одиночество, — говорил мужчина. — Но у меня есть оправдание — увидев вас впервые, я был так поражён вашей красотой, что вот уже два дня не могу ни есть, ни пить, ни спать. Мысли мои всё время возвращаются к нашей встрече. Когда я заметил вас сегодня в ресторане, то был не в силах побороть себя, и решился, невзирая на явное нарушение правил приличия, предложить вам свою скромную компанию.

Аполлоний был молод и красив, его большие оленьи глаза с томной поволокой смотрели так умоляюще, а голос был такой бархатистый и чарующий, что Иветте не захотелось прогонять их обладателя. Почему бы не провести вечер в компании этого милого молодого человека, раз уж он так домогается её общества? Ведь ей всё равно нечего делать сегодня, и этот ужин ни к чему её не обяжет. В глубине сознания промелькнула мысль, что ей по какой-то причине не сто́ит этого делать, что кто-то другой, любимый и очень дорогой, где-то далеко ждёт её, но Иветта отогнала эту мысль, как назойливого комара. Ей не помешает маленькое невинное приключение на отдыхе, а после она забудет дерзкого юношу навсегда.

Аполлоний тем временем рассыпа́лся в самых изысканных комплиментах, всё больше и больше усыпляя бдительность Иветты. Наконец подали ужин и бутылку сухого красного вина. Вино, аромат экзотических южных цветов и плавная речь Аполлония постепенно туманили сознание Иветты, разжигая в ней чувственность и заставляя забыть обо всём на свете. Вот уже рука Аполлония накрыла её руку. По телу Иветты пробежала сладостная дрожь.

Молодой человек пригласил её на танец, и они закружились в медленном вальсе. Аполлоний обнимал Иветту за талию и шептал в ушко какие-то нежные слова, а она смеялась и играла с ним, то раззадоривая его пыл многообещающими намёками, а то превращаясь вдруг в неприступную и холодную как лёд недотрогу. Она вела себя так легко и естественно, как будто всю свою жизнь только тем и занималась, что флиртовала с разными мужчинами. Всё получалось само собой, и Иветта всей душой наслаждалась атмосферой праздника и упивалась вниманием обаятельного юноши.

Разгорячённые танцем и романтической игрой, они вышли на террасу, чтобы немного освежиться. Вокруг не было ни души, воздух был напоён запахами южной ночи, солёного моря и сладким благоуханием обвивающих перила террасы роз. Юноша властно притянул её к себе, и его губы стали медленно приближаться к её губам. У Иветты не было ни сил, ни желания сопротивляться…

* * *

Она проснулась одна на поляне Горца. На губах всё ещё горел поцелуй Аполлония, а сердце готово было выпрыгнуть из груди от обуревавших её эмоций. С этим мужчиной она впервые почувствовала себя желанной и любимой, и ей страстно хотелось немедленно повторить этот опыт, вернуть те чудесные мгновения, которые она пережила. Но ко всему этому примешивались жгучий стыд и чувство вины. Иветте казалось, что своим поступком она предала Адамиса, и теперь навеки потеряла его. Ощущение непоправимости утраты, боль от того, что нельзя вернуть прошлое, отрезвили её. В душу закрались сомнения: любил ли её Аполлоний, или ей только так показалось из-за того, что он говорил ей красивые слова и нежно смотрел на неё? Какая-то фальшь и пошлость сквозили во всём, что он делал, — теперь она поняла это. Как она могла поверить ему и подпасть под его чары?

Что она теперь скажет Адамису, как посмотрит в его любящие и честные глаза? Она должна немедленно всё ему рассказать! Может быть, он простит её и тем смоет с неё вину за этот проступок?

Но тут внутри Иветты зазвучал вкрадчивый убеждающий голос, чем-то похожий на голос Горца. Он говорил ей: «Зачем ты мучаешь себя из-за какого-то пустяка? Ведь всё это происходило не по-настоящему и не может иметь никаких последствий в реальном мире. Аполлоний — всего лишь плод твоей фантазии, воплотившаяся мечта, ты не относилась к нему серьёзно. Да и Адамис виноват во всём не меньше тебя. Ведь он сам толкнул тебя на этот поступок своей холодностью и тем, что уделял тебе недостаточно внимания. Значит, тебе не в чем себя винить. В конце концов, ты пошла на это ради его блага и счастья! Рассказав Адамису про своё приключение, ты только расстроишь его и навеки разрушишь ваши отношения. Для него же лучше будет, если ты сделаешь вид, что ничего не произошло. Зато теперь ты приобрела бесценный опыт, почувствовала себя настоящей женщиной и сможешь подарить любимому больше счастья, доставить ему истинное наслаждение. Разве тебе не этого хотелось?»

Иветте нравилось слушать этот голос, который успокаивал её совесть и заставлял смотреть на свой поступок совсем с иной точки зрения. Оказывается, она чуть ли не героиня, пожертвовавшая собой ради любимого. Думать так было приятно, и она решила пока ничего не рассказывать Адамису.

* * *

Адамис смотрел на свою Иветту и ему казалось, что рядом с ним находится какая-то чужая, совсем не знакомая ему женщина. Внешне вроде бы ничего в ней не изменилось, но глаза её стали тусклыми и безжизненными. Она была скорее похожа на заводную куклу из Магазина Лавочницы, чем на живого человека. Иветта вела себя как прежде, весело болтала и смеялась, а от неё при этом веяло невыносимой искусственностью и фальшью. Адамису стало страшно, и он поспешил под каким-то пустяковым предлогом уйти подальше от этой незнакомки.

Он шёл по лесу, думая о том, что же такое могло произойти с его любимой, пока случайно не вышел на полянку Горца.

— Что головушку буйную повесил, джигит? — ещё издали закричал торговец винами, углядев Адамиса.

— А, Горец, это ты, — очнулся от своих мыслей Адамис и подошёл поближе к Стойке. — Я думаю об Иветте. По-моему, с ней произошло что-то очень плохое, но она почему-то скрывает это от меня и оттого глубоко несчастна. А я не знаю, как ей помочь.

— Ты прав, джигит, твоя Иветта чувствует себя несчастнейшей из женщин. Она недавно приходила ко мне и жаловалась, что ты недостаточно её любишь.

— Вот как? — удивился Адамис. — Почему же она ничего не сказала об этом мне?

— Есть вещи, джигит, о которых женщины не говорят, предоставляя мужчине самому догадаться о том, что лежит у них на сердце, — задумчиво проговорил сын гор, теребя свой ус. — Загадка сердце женщины, поверь, и тот счастливец, кто туда откроет дверь!

— Я, оказывается, так мало знаю о женщинах. Расскажи мне, Горец, что мне надо делать, чтобы Иветта была счастлива!

— Наука та сложна! Вах, трудно новичку добиться в ней плода! — покачал головой торговец винами. — Ты должен доказать ей свою любовь, джигит.

— С чего же мне начать? — растерялся Адамис. Он вдруг почувствовал себя абсолютно беспомощным и неспособным хоть что-то предпринять. Он готов был защитить Иветту от любых опасностей, но теперь, когда оказалось, что она несчастна из-за него, он совсем сник и потерялся.

— Путь к сердцу женщины ухабист и тернист, лишь храбрецы получат первый приз! Но не робей, джигит, я помогу тебе, — воодушевил его Горец. — Выпей вина из этой бутыли, и ты сделаешь первый шаг на этом пути.

— Каким образом твоё вино поможет мне вновь сделать Иветту счастливой? — усомнился Адамис.

— Познаешь женскую ты сущность без прикрас, поймёшь, что нужно женщинам от нас, — объяснил Горец.

— Наверное, лучше будет просто сказать Иветте о том, что я люблю её больше всего на свете и очень хочу, чтобы она была счастлива! — Адамис всё ещё сомневался в том, что Горец сможет помочь в его беде.

— Вах, джигит, какой же ты мужчина, если не способен пойти на жертву ради своей женщины! Ты должен сделать это ради Иветты! — горячо воскликнул сын гор.

Его слова задели Адамиса за живое. Конечно, он готов был ради счастья любимой пойти на всё, что угодно. Если это единственный способ доказать свою любовь — он выпьет этого вина!

— Я согласен! — решительно заявил Адамис.

* * *

Он сидел за столиком в полутёмном зале, освещённом лишь приглушённым светом, льющимся из светильников-шаров, свисающих с потолка. На небольшом полукруглом возвышении спиной к нему неподвижно стояла черноволосая девушка в длинном красном платье с широкой юбкой, украшенной воланами. Несколько лучей прожекторов сходились на ней, выхватывая из темноты волнительные контуры её точёной фигурки.

Но вот зазвучали первые робкие звуки музыки, и незнакомка начала свой танец. Сначала движения её были очень медленные и плавные — она была похожа на гибкую тростинку, откликающуюся на нежные прикосновения ночного бриза. Но вот музыка заиграла быстрее, и танец девушки стал подобен игре языков пламени, опаляющих своим жаром всё, что попадается на их пути.

Адамис вспомнил, что девушку зовут Эроссита и он уже несколько вечеров подряд приходит сюда, чтобы полюбоваться на её знойный танец. Эта жгучая красавица совсем не походила на нежную Иветту. Всё в ней было — огонь и страсть. Декольте приоткрывало пышную упругую грудь. Осиная талия плавно переходила в крутые бёдра. Густые волосы чёрным крылом ложились на открытую спину с манящей ложбинкой между лопатками. Влажные тёмные глаза затягивали в омут горячей, неконтролируемой страсти. Казалось, что земля плавится от жара под её ногами. Загорелая ножка то и дело игриво выглядывала из-под подола платья, изящные руки извивались в затейливых движениях, на щеках горел яркий румянец. Девушка улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. Губы её были похожи на только что распустившийся бутон, обещающий неземные наслаждения тому, кто покорит сердце красавицы.

Каждый изгиб её стройной фигурки, каждое движение длинных ресниц и взмах юбок заставляли его тело трепетать от неистового желания обладать ею. Но до этого вечера красавица лишь дразнила его, всё сильнее разжигая томивший его изнутри огонь, но не подпуская к себе слишком близко. Он осыпал её цветами и драгоценностями, следовал за ней повсюду, как верный пёс. Что ещё она от него хочет? Когда же, ну когда же она наконец сдастся и подарит ему свою любовь?

Наконец танец кончился, раздались громкие аплодисменты, и Эроссита скрылась за кулисами. Адамис как всегда последовал за ней, надеясь, что на этот раз она позволит ему войти в своё святилище. Как ни странно, она действительно впустила его в свою маленькую гримёрную, всю заваленную нарядами, украшениями и цветами, и предложила сесть на кушетку. Не успел он опомниться, как она взлетела к нему на колени и начала медленно расстёгивать пуговицы на его рубашке. Длинные иссиня-чёрные волосы щекотали его обнажившуюся грудь, доводя его буквально до неистовства. Он застонал и попытался опрокинуть девушку на кушетку. Но Эроссита не спешила так быстро завершать любовную игру. Она легко вырвалась из его объятий и быстро зашептала:

— Скажи, что ты любишь меня, Адамис!

— Я люблю тебя больше жизни, Эроссита, разве ты не знаешь? — с жаром воскликнул он.

— Поклянись мне в вечной любви, Адамис, поклянись, что я буду для тебя единственной женщиной на свете!

В этот момент словно холодная иголочка коснулась его сердца, зовя Адамиса пробудиться и вспомнить о чём-то важном. Но через мгновение страсть с новой силой разгорелась в его душе, и в её огне сгорели всё его благоразумие и трезвость. Адамис готов был произнести любые клятвы, лишь бы немедленно получить желаемое.

— Я клянусь, что буду вечно любить только тебя, Эроссита, и никогда не буду с другой женщиной! — сказал он.

Как только эти слова были произнесены, девушка удовлетворённо кивнула и начала расстёгивать своё длинное красное платье.

* * *

Адамис лежал на поляне, часто и прерывисто дыша. Перед глазами стояла обнажённая Эроссита, раскинувшаяся на кушетке в пропахшей духами гримёрке.

Как только он полностью пришёл в себя и вспомнил всё, что с ним произошло, его окатило ледяной волной ужаса и отчаяния. Что же он наделал? Как теперь жить, зная, что предал любимую? Как искупить перед ней свою вину?

Адамис вскочил как ошпаренный и почти бегом кинулся искать Иветту, чтобы на коленях вымаливать у неё прощения. Он должен, он просто обязан всё ей рассказать. Конечно, она поймёт и простит его, ведь на самом деле он любит лишь её одну! Он докажет ей свою любовь, чего бы это ему ни стоило!

Когда он нашёл её, Иветта мирно спала под деревом. Адамис встал рядом, любуясь её прекрасным лицом, таким милым и родным. Как могла какая-то другая женщина хоть на миг завладеть его сердцем? Но тут он заметил, что платье Иветты слегка задралось, почти до самого бедра обнажив стройную ножку. Ножка эта помимо его воли вызвала в памяти игривую ножку Эросситы. Внезапно у Адамиса потемнело в глазах от любовной страсти. Какое-то безумие охватило его — он, сам до конца не понимая что делает, накинулся на Иветту и стал рвать на ней одежду. «Эроссита, любовь моя, как же я желаю тебя!» — беззвучно шептали его губы, пока руки ласкали нагое тело Иветты.

Проснувшаяся Иветта не сопротивлялась, а лишь молча смотрела на Адамиса своими большими печальными глазами. Ей казалось, что это какой-то дурной сон, что всё происходит не с ней, а с кем-то другим. Любящий и нежный Адамис просто не мог быть тем неистовым и грубым существом, которое сейчас овладело ею. Неужели она к этому стремилась, этого хотела?

Глава седьмая Перемены

Адамис с Иветтой предпочли не говорить друг с другом о том, что между ними произошло. Теперь они больше не противились своему желанию и почти каждую ночь предавались телесной любви. Но оба чувствовали, что любовь их незаконна — она не приносила им радости и удовлетворения, а отдавала горечью и стыдом. Яд медленно распространяется в их душах, всё больше отравляя их, и они не в силах были остановить его действие.

Иветта подозревала, что с Адамисом произошло что-то нехорошее, но расспрашивать его не хотела. Возможно, она просто боялась услышать правду. В мечтах она всё чаще представляла себя с изысканным и внимательным Аполлонием, но так и не решилась попросить Горца о ещё одной встрече с юношей.

Однажды Иветта случайно произнесла имя Аполлония во сне, и Адамиса кольнуло острое чувство ревности — неужели Иветта была с другим мужчиной? А почему бы и нет, ведь он сам не сохранил ей верность! Эта мысль терзала его и не давала покоя, но как быть дальше, он не знал, и всё оставалось по-прежнему.

Несмотря на все переживания последнего времени, жизнь брала своё. Надо было ходить к Лавочнице за продуктами и другими вещами, как-то налаживать свой быт. Это занимало довольно много времени и отвлекало от тягостных мыслей. Постепенно у Адамиса с Иветтой накопилось уже столько добра, что они не знали, куда его девать — таскать с собой было неудобно и тяжело, а бросить всё где-то было жалко.

Однажды Лавочница предложила им построить дом.

— Дом? Что такое дом и зачем он нам нужен? — как всегда спросила любопытная Иветта.

— Дом, жилище, постоянное место жительства. Всем людям, моя милая, нужен дом. Разве можно каждую ночь спать, где придётся? Дом — это такое место, в котором можно отгородиться от внешнего мира, где можно хранить какие-то вещи, не боясь, что они попортятся или их украдут. Это единственный надёжный островок в нашем бушующем, вечно меняющемся мире. Дом оберегает от опасностей! — Лавочница повернулась к Адамису. — Ты ведь не можешь защитить её, когда спишь? — ткнула она пухлым пальчиком в Иветту.

— Опасности? Какие же могут быть в нашем мире опасности? — начал было Адамис, но сразу осёкся. В памяти всплыли голованы. Хотя в последний раз они нападали уже довольно давно, но где гарантия, что такое больше не повторится?

— Выберите полянку неподалёку, а я вам продам стройматериалов, из которых легко можно построить небольшой, но очень уютный домик, — предложила Лавочница.

Иветта подумала, что и правда неплохо было бы иметь постоянное место, куда можно складывать все накопленные ими вещи. К тому же она уже привыкла доверять Лавочнице. Та ни разу их не подводила, и все её предсказания всегда сбывались. Например, оказалось, что они очень вовремя купили у неё одежду, потому что почти сразу стало холоднее, и без одежды они бы наверняка замёрзли. Потом они купили зонт — и однажды с неба полилась вода, а зонт защитил их, и они почти не промокли. Если Лавочница говорит, что им нужен дом, значит так оно и есть — ей виднее. Очевидно, она лучше них знает этот мир и может помочь им уберечься от всех предстоящих невзгод.

Адамис был настроен более скептически в отношении Лавочницы. Конечно, она им очень помогла и с едой, и с одеждой. Но не странно ли, что лишь только они что-то у неё брали, как тут же эта вещь становилась им нужна, хотя до этого они прекрасно обходились и без неё? «Может быть, мир меняется как раз из-за того, что мы эти вещи у неё берём?» — подумалось ему.

Адамис не преминул высказать свой вопрос вслух.

— Вы слишком высокого о себе мнения, мои дорогие! — ответила Лавочница, поджав ярко накрашенные губы. — Это же самая настоящая гордыня — полагать, что из-за тебя может измениться целый огромный мир. Кто вы такие, чтобы мир считался с вами, замечал то, что вы делаете или думаете? Мы все — всего лишь мелкие букашки, ползающие по его поверхности, и ему нет дела до того, что с нами происходит. Мы можем только защищаться от его воздействий на нас, но изменить мир мы не в силах. А я просто очень предусмотрительная женщина и хорошо знаю эту жизнь. Поверьте моему опыту, все эти изменения всё равно бы произошли, а так вы были к ним уже готовы. Разве это плохо? И потом, подумайте, я ведь не зря появилась в вашем мире. Может быть, кто-то послал меня к вам, чтобы помочь приспособиться к новым условиям существования?

Иветте стало очень стыдно за Адамиса. Как он мог усомниться в этой милой женщине, сделавшей им столько добра, заботящейся о них, как о самой себе? Неужели он не видит, что она по-настоящему любит их, в то время как мир, которому они так доверяли, всё время их подводит? Нет уж, теперь она будет умнее и не позволит сомнениям закрасться в душу! Она послушает совета Лавочницы и начнёт строить дом, даже если Адамис будет против и не станет ей помогать. Он сам ещё не раз поблагодарит её за предусмотрительность.

Взглянув на Иветту, Адамис понял, что она полностью согласна с Лавочницей, и если он будет упорствовать в своём мнении, то ещё больше оттолкнёт от себя любимую. А они и так уже достаточно разобщены. Ради своей любви он решил не спорить и уступить ей на этот раз.

* * *

Дом они построили довольно быстро. Это общее дело на какое-то время даже вновь сплотило их — Иветта смеялась почти так же задорно, как раньше, глядя как Адамис неловко орудует молотком и рубанком, а он чувствовал себя защитой и опорой для своей возлюбленной. Когда дом наконец был готов, они отметили новоселье тортиком, принесённым Иветтой из Магазина. И конечно, как и предупреждала Лавочница, почти сразу наступили холода, и они больше не смогли ночевать под открытым небом.

Купаться в Озере да и просто долго гулять стало невозможно, и влюблённые затосковали, вынужденные подолгу сидеть в своём домике и ничего не делать.

* * *

Однажды от скуки они заглянули к Проповеднику. Тот прочитал им целую лекцию о том, что они тунеядцы и бездельники, думающие только о своём удовольствии и бесцельно прожигающие свои жизни.

«Вы не работаете, а получаете всё даром, но за всё в этой жизни надо платить, — говорил он. — Если бы у вас было Общество, вы могли бы приносить пользу, например, посещая тюрьмы и больницы, изобретая лекарства или технику, возводя соборы или музеи».

Про само Общество Проповедник больше ничего так и не рассказал, как его ни упрашивали Адамис с Иветтой. Зато он поведал им об искусстве — ещё одной форме культуры. В отличие от науки, которую, по его словам, отличает стремление к логическому, максимально обобщённому и объективному знанию, для искусства характерно субъективное, образное осмысление действительности, «мышление в образах», а не в «понятиях». Как объяснил Проповедник, искусство — это особый способ познания и отражения реальности, связанный с творческой деятельностью человека. Через создание художественных образов можно познавать как внешний, так и внутренний свой мир.

Иветте очень понравился рассказ Проповедника об искусстве, особенно о живописи. Ей захотелось попробовать себя в этой новой деятельности, чтобы узнать, действительно ли творчество помогает лучше понять окружающий мир и разобраться в своей собственной душе.

А мир тем временем стремительно менялся, преподнося почти каждое утро неприятные сюрпризы. Однажды, пока они спали, исчез облачный покров земли, обнажив некрасивую бурую почву, всю покрытую кочками и трещинами. Когда-то Иветта мечтала увидеть землю, но теперь была страшно разочарована той картиной, что предстала перед её взором. Если бы не обувь, предусмотрительно купленная в своё время у Лавочницы, они наверняка бы сбили себе все ноги, ступая по такому неровному и жёсткому грунту. Куда девалась та пружинистая и приятная на ощупь поверхность, по которой было так легко и приятно ходить и на которой было так уютно и мягко лежать?

Нижний слой небесных облаков тоже медленно, но неуклонно менялся. Пушистые жемчужного цвета облачка, словно в испуге, разбежались в разные стороны, а на их место приплыли тёмные и тяжёлые тучи, в которых изредка сверкали сполохи небесного огня.

Шелковистые, гладкие и прямые как стрелы деревья покрылись шершавой корой, сочащейся липкой и неприятной на ощупь смолой. Стволы их искривились, словно они вмиг состарились и из пышущих молодостью и здоровьем юношей превратились в дряхлых больных стариков. Зеленоватые облачные дымки, которые раньше служили кронами деревьев, исчезли, и на ветвях теперь росли острые колючие иголки, так и норовившие порвать одежду или оцарапать тело. Теперь Иветте больше не хотелось сидеть, прислонившись к какому-нибудь дереву, ей стало противно даже прикасаться к этим уродцам.

Озеро тоже неузнаваемо изменилось. Вместо скопления изумрудных облаков, в которых было так здорово резвиться и плавать, его заполнила тёмная, холодная и тяжёлая жидкость, затянутая сверху какой-то гадкой, дурно пахнущей плёнкой. Периодически в глубине его что-то бурлило, и к поверхности поднимались большие пузыри. Адамис с Иветтой предпочитали даже не думать о том, что или кто обитает теперь в их Озере.

Всё, казалось, предвещало какую-то страшную катастрофу, мир словно готовился к ней. Ощущение угрозы нарастало день за днём, сковывая души ледяной тоской, затягивая в омут беспросветного отчаяния. Голованы, как живое воплощение этой угрозы, почти постоянно чёрной стайкой кружили в потемневшем, насупившемся небе, но почему-то всё же не набрасывались на Адамиса с Иветтой, словно ожидая от кого-то команды к нападению, но пока не получая её.

Этот новый тёмно-серый, страшный и уродливый мир был совсем не похож на прежний — лёгкий, воздушный и радостный, — который они так любили. Иветта пыталась поймать отсветы старого мира в своих рисунках, и ей это иногда удавалось. Она всерьёз увлеклась живописью, и это занятие приносило ей если не радость, то хотя бы временное забвение. Она стремилась запечатлеть на бумаге остатки уходящей красоты, а часто и вовсе писала картины по памяти, но смотреть на них потом не могла без сильнейшей душевной боли, и рвала почти сразу после того, как кончала свою работу. Постепенно Иветта стала рисовать просто так, не ставя перед собой никакой высшей цели — ради самого процесса, и это оказалось гораздо проще и спокойней, чем искать потерянное счастье и любовь в своих творениях. Предсказание Проповедника сбылось — пытаясь докопаться до причин всех происходящих в мире изменений, Адамис не смог придумать ничего лучшего, чем заняться наукой. Но пока, с каким бы рвением он не рубил деревья и не расчленял цветы, получить ответа на свои вопросы он не мог. Однако он не оставлял своих попыток, уверенный, что с помощью разума и логики можно узнать всё, что угодно. По крайней мере, ему хотелось верить в это. Он убедил себя, что причину перемен надо искать во внешнем мире, а не в себе самом. Проповедник оказался прав, когда говорил, что культура способна в какой-то степени заполнить ту пустоту, что образовалась в их душах, компенсировать тот внутренний раскол, что доставлял им такие сильные мучения. Со временем Адамис забыл, что он начал осваивать науку ради того, чтобы узнать, как восстановить утерянную связь с миром. Его целью стало познание ради познания. Он поверил в то, что занимается чем-то действительно важным, и, сам того не замечая, стал считать важным самого себя, свысока своих знаний глядя на невежественную Иветту. Он стал как будто копией Проповедника, подражая даже его жестам и манере говорить. Сначала это смешило Иветту, но потом стало утомлять, и она по-настоящему злилась, когда Адамис пытался поучать её или называл себя Человеком с большой буквы.

Менялся не только мир вокруг, менялись их собственные тела — с ними происходило нечто странное и необъяснимое. Однажды Иветта обнаружила у себя один совершенно белый волосок и подивилась, откуда он мог взяться. Потом заметила новую складочку на лице Адамиса. А в другой раз у Иветты ни с того ни с сего потекла из носа жёлтая склизкая гадость, заболела голова и начался сильный озноб, сменившийся затем жаром. Через пару дней всё прошло, но Иветта поняла, что не может теперь доверять даже собственному телу — раз оно способно выкидывать такие штуки. Перед ней впервые так явно встал вопрос — а вечны ли они вообще? Этот вопрос ей очень не понравился, и она постаралась не думать больше на эту тему. Но это было не так-то легко сделать — навязчивые мысли сами собой лезли в голову, вспоминалась фраза, брошенная когда-то Лавочницей: «Жизнь так коротка, надо наслаждаться ею, а не терять отпущенное нам время на напрасные терзания и тревоги». Проповедник тоже несколько раз упоминал о том, что когда-нибудь они исчезнут из этого мира, употребляя при этом термины: «умереть» и «скончаться». Иветта не знала, что означают эти слова, но они до ужаса пугали её. Порой смерть снилась ей в кошмарных снах, и Иветта просыпалась вся в холодном поту с криком на устах. Смерть то представлялась ей каким-то ужасным созданием с множеством конечностей и глаз, то просто безликим липким туманом, поглощающим и уничтожающим всё живое. Адамису про свои страхи Иветта не рассказывала, но подозревала, что он тоже задумывается над теми же вопросами, что и она сама. Однажды она застала его рассматривающим порез на своей руке. Из пореза сочилась ярко-алая жидкость. Когда Адамис заметил, что она смотрит на него, то тут же спрятал руку за спину и сделал вид, что ничего не произошло. Но ночью Иветта слышала, как он кричал во сне: «Нет, пожалуйста, не надо! Не забирай меня! Я не хочу умирать!» Однако по какой-то неведомой причине ни Иветте, ни Адамису не хотелось говорить о смерти друг с другом или расспрашивать о ней Лавочницу, Горца и даже всезнающего Проповедника. Каждый предпочитал оставлять свои мысли и тревоги при себе.

* * *

Влюблённые стали всё чаще ссориться, обвиняя друг друга во всех этих ужасных событиях. Их любовь, прежде горевшая ярким костром, превратилась в маленький слабый огонёк свечи, могущий погаснуть навек от сильного дуновения ветра. Порой они надолго расставались, стремясь уйти от того обличения себе, что читали в глазах друг друга.

Уставая от этого грубого, неприветливого мира, они бежали к Горцу и просили его дать им вина. Сын гор объяснил им, что людям иногда просто необходимо забвение, уход в иную реальность. Если ты чем-то недоволен в жизни, зачем это терпеть, когда можно просто уйти от проблем и невзгод в иной, пусть и иллюзорный мир? Пока ты жив, надо любыми способами развлекаться, общаться с людьми, путешествовать, осваивать новые виды деятельности. Это даёт возможность расширить свой кругозор, лучше познать себя и стать хотя бы чуточку счастливее.

Однажды торговец винами предложил им в качестве небольшого развлечения поглядеть на землю сверху. Это было захватывающее впечатление. Они летели на большой металлической птице в небесах и видели свой мир как на ладони. Было страшно и одновременно захватывающе прекрасно ощущать себя свободным от земных оков. Сердца Иветты и Адамиса трепетали от восторга и забытой уже беспечной радости. Но эйфория от полёта быстро прошла, уступив место ещё большей тоске и тревоге.

В следующий раз с помощью вина они перенеслись в другой мир, где катались по воде на железных штуках, называемых там гидроциклами. Каким-то чудом эти тяжеленные железяки не только не тонули, но могли развивать огромную скорость, взметая в воздух кучу сверкающих брызг. Иветта неслась на гидроцикле всё дальше и дальше, стараясь ни о чём не думать, отдаваясь скорости и ощущению полной свободы. Внезапно внутри двигателя что-то щёлкнуло, и гидроцикл резко остановился. Иветта чуть не полетела в воду, лишь чудом удержавшись на сиденье. Она оказалась одна посреди огромного бескрайнего океана. Адамис на своём гидроцикле давно отстал, бе́рега было не видно, и Иветте стало по-настоящему страшно и одиноко. Что она делает в этом чужом, незнакомом ей мире? Зачем вообще живёт на свете? Вопросы роились в её голове, а ответы всё не находились. Отчаяние захлестнуло её, и она горько заплакала. Ей захотелось исчезнуть, раствориться навек в этом безбрежном океане — тогда боль и тоска уйдут вместе с ней… Но тут на горизонте появилась маленькая точка, которая по мере приближения превратилась в мчащегося на гидроцикле Адамиса. Он заметил Иветту и очень скоро остановился рядом с ней. В глазах Адамиса читались беспокойство и страх потерять её. Иветта почувствовала, что любовь к ней всё ещё жива в его сердце. Ей стало стыдно за то, что она поддалась отчаянию и хотела исчезнуть из мира — она поняла, что просто не имеет права бросать любимого одного в такое тяжёлое для них время. Она пересела на его гидроцикл, обняла Адамиса сзади и прижалась к нему всем телом. Ей стало хорошо и тепло, она почувствовала себя защищённой от всех невзгод мира. Катастрофа на какое-то время откладывалась…

Глава восьмая Агапэ

С его появлением в их жизни всё изменилось. Теперь они больше не принадлежали самим себе.

Его принесла в клюве большая белая птица и положила к их ногам. Маленький беззащитный комочек с крошечными ручками и ножками и огромными всепонимающими глазами, смотревшими на них с безграничным доверием и любовью.

Глядя на это чудесное создание, Адамис чувствовал радость и боль одновременно. Радость от того, что в их мире появился новый обитатель, а боль — от того, что он вынужден будет существовать в таком уродливом, мрачном и опасном месте. Его появление приносило в их жизнь радость и свет, но было в этом и нечто противоестественное и неправильное, как будто всё должно было произойти совсем не так, как будто он был создан для того, чтобы жить в сияющем, прекрасном мире, а здесь, у них, появился вследствие какой-то страшной ошибки. Всей душой Адамис чувствовал, что это существо чуждо их миру, что оно не принадлежит ему, как будто тут присутствует лишь малая часть, слабый отблеск его души, а бо́льшая часть находится в каком-то другом, неведомом им месте. С первой секунды его появления Адамис знал, что будет всегда заботиться о маленьком человеке, любой ценой защищать его от всех опасностей.

— Как тебя зовут, малыш? — спросила Иветта, когда большая птица с длинным красным клювом снова взмыла в небо, оставив их наедине с новым жителем этого мира.

— Агапэ, мама! Меня зовут Агапэ, — тихо ответил он.

Сердце Иветты зашлось от нежности, когда она услышала это слово — «мама». Она ещё не знала, что оно означает, но сразу почувствовала, что от этого слова веет теплом объятий, радостными улыбками, колокольчиками весёлого смеха. В этом слове заключался целый мир, полный счастья и любви. Но было в нём и предчувствие сильнейших страданий, которые выпадут на её долю. Однако Иветта теперь готова была пойти на любые муки, лишь бы услышать ещё хоть раз слово «мама» из уст Агапэ. Она поняла, что именно этого человечка она ждала всю свою жизнь, и всё, что с ней когда-либо происходило, было лишь подготовкой к его появлению.

— Кто ты и зачем пришёл в наш мир? — спросил Адамис.

— Я ваш сын, а вы — мои родители. Меня послали, чтобы в мире умножилась жизнь, появилось Общество, как вы и хотели, — сказал Агапэ, глядя на них своими внимательными, немного грустными глазами.

Адамис с Иветтой, действительно, уже довольно давно всей душой желали появления в их мире других людей, таких же, как и они сами. Они всё чаще приходили к Проповеднику и слушали его рассказы об Обществе. Его слова казались им очень правильными, и они нередко мечтали о том, как их жизни обретут смысл, когда у них наконец-то будет это самое Общество. Эти рисуемые ими в воображении картины казались такими заманчивыми, что им хотелось всё время быть среди людей, пусть даже и не в реальном мире. Поэтому влюблённые то и дело обращались к Горцу за вином, которое давало им возможность побыть в гуще толпы или на какой-нибудь многолюдной вечеринке. То веселье и оживление, которые там царили, опьяняли и кружили голову, но не давали чувства удовлетворённости. В глубине души Иветта и Адамис понимали, что всё это лишь иллюзия Общества, и после каждого такого путешествия им становилось только хуже.

Но сейчас, когда белая птица принесла им Агапэ, Адамис почувствовал, что всё стало совсем по-другому. Этот человечек был действительно настоящим, даже более настоящим, чем весь окружающий мир. И он был их сыном — продолжением их самих, порождением их любви.

Адамис вспомнил свою давнюю мечту о том, чтобы в их с Иветтой союз вошёл кто-то третий — тогда их любовь стала бы более полной и целостной. И наконец эта мечта сбылась — появился Агапэ, их сын, и теперь жажда новой любви, так долго мучившая Адамиса, будет наконец удовлетворена. Они смогут познавать друг друга целую вечность, и их счастью не будет конца. Но тут Адамиса пронзила страшная мысль. Агапэ — плод их любви, а любовь эта уже давно стала незаконной и болезненной, приносящей одни страдания. Значит, и плод этой любви изначально обречён на страдания и муки. И виноваты в этом они сами — они сами обрекли самое дорогое для них существо на такую ужасную жизнь. Но, может быть, ещё возможно всё исправить? Может быть, если они будут любить и оберегать Агапэ, то смогут изменить его судьбу? Адамису хотелось верить в это…

«Какой же он слабый и беспомощный! — думала Иветта, глядя на сына и всё ещё не решаясь прикоснуться к нему. — И как же, наверное, мы ему нужны. Без нас он совсем пропадёт в этом суровом мире». Но тут же она почувствовала, что, несмотря на его слабость и кажущуюся неприспособленность к жизни, он им гораздо нужнее, чем они ему. Ей почудилось, что в этой слабости заключена огромная сила, которая может перевернуть весь мир. В душе её вспыхнул слабый огонёк надежды. «Придёт час, и твой сын спасёт тебя от тебя самой!» — услышала она внутри себя незнакомый голос, и сердце её сжали невидимые тиски от предчувствия великого и страшного предназначения её маленького сына. Она снова посмотрела на Агапэ, но уже совсем другими глазами. Ореол тайны окутывал маленького человека. Радость и печаль, страдание и освобождение, могущество и покорность мистическим образом переплетались в его судьбе, до времени скрытые под покровом немощной плоти.

— Что же нам с тобой делать, мой милый Агапэ? — подумала Иветта, и тут же поняла, что произнесла свои мысли вслух.

— Вы будете меня воспитывать, а я буду вас слушаться! — ответил её сын, снова превращаясь в слабое, беспомощное существо, нуждающееся в их опеке и защите.

* * *

Конечно, они баловали его. Любимец родителей, свет их очей и радость сердец, Агапэ не знал ни в чём отказа. Адамис с Иветтой наперебой старались угодить ему — покупали разноцветные игрушки, придумывали увлекательные игры и забавы, осыпа́ли ласками и ворковали над ним, как голуби над своими птенчиками.

Мир, хотя внешне и остался тем же, как будто посветлел и вновь окрасился разными цветами. Влюблённые заново учились радоваться и наслаждаться жизнью. Оковы тоски и страха, сковывающие их сердца, наконец спали, и ощущение свободы затопило души, вымыло из них все скопившиеся тревоги и печали. Это новое их состояние было похоже на весеннее половодье из давнего видения, навеянного когда-то чудесным напитком Горца, когда они наблюдали, как вешние талые воды омывают землю, унося с собою почерневший снег, грязь и сор, и земля постепенно пробуждается к новой жизни. Иветта и Адамис упивались своим материнством и отцовством, как молодым вином. Сын вновь сплотил их, сделал одной семьёй, вернул утраченную было любовь.

Вся их новая жизнь вертелась вокруг Агапэ, всё было подчинено тому, чтобы доставить ему максимум удовольствия и радости. Они старались провести вместе с ним как можно больше времени, каждый миг жизни посвятить ему, боясь упустить хоть один его взгляд или улыбку.

Агапэ за всё благодарил родителей и стремился всем своим видом показать, что рад их вниманию и заботе, но какая-то часть его души всегда печалилась и мешала полностью погрузиться в развлечения и игры. Адамис с Иветтой чувствовали это и старались ещё лучше занимать сына, ещё сильнее любить его, дарить ещё больше игрушек и сластей.

* * *

Время шло, и из крошечного малыша Агапэ постепенно превратился в красивого стройного мальчика с курчавой головкой и огромными синими глазами. Адамис с Иветтой начали замечать, что по мере взросления их сын становится всё более задумчивым, всё чаще стремится уйти от них подальше и побыть в одиночестве. Когда они спрашивали его, что с ним происходит, он только улыбался, ласково обнимал обоих, успокаивал, но на вопрос никогда не отвечал. Однако от внимания Иветты не могло ускользнуть то, что печаль в его глазах стала ещё сильнее, и её материнское сердце наливалось болью от того, что она не в силах сделать Агапэ полностью счастливым. Он как будто готовился к чему-то важному и таинственному, но по какой-то причине скрывал это от родителей.

Понимая, что сын всё больше отдаляется от них, а они ничего не могут с этим поделать, Адамис с Иветтой решили спросить совета у умного человека. А умнее Проповедника никого в этом мире они не знали.

Тот прочитал им целую лекцию об обязанностях родителей по отношению к своим детям и о том, как важно правильно воспитывать новых членов Общества. Он говорил, что ребёнок — это не дар, а новый долг, который необходимо отработать.

— Все родители должны понимать, что появление ребёнка в семье — гигантская ответственность, — взывал Проповедник. — Мало просто завести детей, важно воспитать их добропорядочными членами Общества. Не надо забывать, что у всех нас есть обязанности, и если их не исполнять, то Общество распадётся. Долг — основа общественного договора. Ребёнку с самого рождения необходимо прививать чувство долга и учить его быть законопослушным и обязательным гражданином.

— Но как нам сделать Агапэ счастливым? — спросила Иветта.

— Какая разница, счастлив человек или нет, главное — чтобы он хорошо выполнял все возложенные на него обязанности. Тогда он не напрасно проживёт свою жизнь, а это важнее всего для любого человека. Запомните, братья и сёстры, долг выше личного счастья.

— Мы заметили, что он отдаляется от нас, постепенно уходит в свой мир, дорога в который нам закрыта, — пожаловался Адамис.

— Вся его проблема в том, что он бездельник. От нечего делать он и выдумывает какие-то свои иллюзорные миры. Надо постоянно занимать его чем-то, тогда у него не останется времени на пустые мечтания. Учите его дома всему, что знаете сами, и регулярно приводите ко мне на занятия. Я лично займусь его обучением.

— Мне иногда кажется, что нам нечему научить его, что он мудрее нас, и на самом деле это он наш родитель, а мы — его дети… — задумчиво проговорила Иветта.

— Это безосновательные фантазии. Он всего лишь ребёнок, послушная глина в ваших руках, из которой необходимо слепить что-то сто́ящее. Сейчас, когда у него ещё не кончился сенситивный возраст, вы можете сделать из него всё, что угодно. Если же вы упустите время, он может вырасти асоциальным элементом, и тогда вы горько пожалеете о том, что не занимались им как следует.

— Но если мы начнём давить на него, то он станет ещё более несчастным! — расстроилась Иветта.

— Это надо сделать ради его же блага. Он сам не раз отблагодарит вас, когда вырастет. Разве вы не понимаете, что своей халатностью сами причиняете ему вред? Подумайте над этим!

* * *

Адамису с Иветтой тяжело далось их решение, но иного выхода они не видели. Когда однажды Агапэ попросил их отпустить его одного на прогулку в лес, они в первый раз за их совместную жизнь запретили ему, объяснив, что теперь всё изменится, так как они решили всерьёз заняться его воспитанием. Агапэ молча выслушал их и, как обычно, не стал перечить. Но с этого дня что-то изменилось в их отношениях, порвалась какая-то ниточка, связывающая их всех воедино, делающая одним существом — с одним сердцем и одной душой на троих. Родителям всё время казалось, что они каким-то образом предали сына, подорвали его доверие к ним, и хотя он по-прежнему любит их и подчиняется их воле, но теперь уже полностью отделил себя от семьи. Однако пути назад больше не было…

Проповедник оказался в какой-то степени прав. С тех пор как Агапэ начал у него заниматься, мальчик как будто стал меньше грустить. Он был любознательным и прилежным учеником и порой, как в своё время его родители, своими вопросами ставил в тупик учителя. Адамис с Иветтой постепенно успокоились, полностью доверившись руководству Проповедника. И всё было бы прекрасно, если бы не один случай. Началось всё с того, что Иветте приснился кошмар…

Она отдыхала в шезлонге на берегу Озера, а Агапэ делал уроки на расстеленном рядом одеяле. Но вдруг он поднял голову от тетради и прислушался. Мальчик как будто услышал чей-то зов, взгляд его посветлел и загорелся такой любовью, какую он никогда не чувствовал ни к матери, ни к отцу. Лицо его светилось радостью и счастьем так, что на него стало больно смотреть. Агапэ встал на ноги и протянул руки к Озеру. «Мама, ты слышишь, мама, нас зовут! Я так ждал этого момента!» — восторженно воскликнул он, но Иветта ничего не видела и не слышала. «Пойдём скорее, мама, я не могу больше потерять ни минуты!» С этими словами он сделал шаг в сторону Озера и оглянулся на Иветту, приглашая её последовать за собой. Она же словно приросла к своему шезлонгу; даже голос отказал ей, и она не могла ответить сыну, сказать, что не может идти за ним.

В этот момент Иветта с необычайной ясностью поняла, что она потеряла своего Агапэ, что он навсегда уходит от неё в какой-то неведомый ей мир. Как вода проходит между пальцами, так и он ускользал куда-то, и она была не в силах задержать его. Он всё ещё был рядом, но она не могла прикоснуться к нему. Она протягивала к нему руки, чтобы заключить в объятия, но её руки ловили лишь бесплотный туман.

Агапэ же шаг за шагом приближался к Озеру, удаляясь от матери. И чем дальше он уходил, тем прозрачнее и легче становилось его тело. Вскоре оно стало настолько воздушным, что вода выдержала его вес, и дальше он шёл уже по самой поверхности Озера. Агапэ не прекращая звал Иветту за собой, и она слышала, как его голос постепенно затихает вдали, но ничего не могла поделать, а лишь в бессилии кусала губы и царапала своё лицо, чтобы физическая боль хоть немного заглушила боль душевную. Ей казалось, будто раскалённый прут прошёл сквозь её сердце и выжег его дотла. Вместо сердца теперь была кровоточащая рана, которую — Иветта знала это наверняка — уже ничто в этом мире не сможет исцелить…

Проснувшись, она сразу же ощутила дыхание Агапэ на своей щеке. Он мирно посапывал между ней и Адамисом. Она крепко обняла сына и прижала его к себе. Всё снова было хорошо — Агапэ был с ней. Но сердце всё ещё тоскливо ныло, словно предвещая большую беду.

И беда не замедлила прийти. Однажды Агапэ потерялся. Утром он, как обычно, собрал ранец и ушёл на занятия к Проповеднику. На обед он не пришёл домой, но Иветта не волновалась, так как он всегда брал с собой еду и, если день выдавался не слишком холодным или дождливым, перекусывал в лесу неподалёку от Кафедры. Но когда Агапэ не вернулся и вечером, Иветта всполошилась и послала Адамиса к Проповеднику узнать, почему тот задержал её сына. Адамис вскоре вернулся очень встревоженный и сказал, что Агапэ вообще сегодня не приходил на занятия. До поздней ночи они бегали по лесу и звали мальчика, но тот не отзывался и не приходил домой. Иветта совсем потеряла голову от волнения и страха за своего ребёнка. Она рисовала в воображении страшные картины. То ей представлялось, что на него набросилась стая голованов и растерзала его, то — что он упал в какую-нибудь яму и не может оттуда выбраться, то — что он утонул в Озере. Она вспоминала свой сон и корила себя за то, что плохо следила за сыном.

Когда они уже совсем отчаялись найти его и вернулись домой, Агапэ вдруг объявился сам. Он как ни в чём не бывало вошёл в дом и сразу же попросил чего-нибудь поесть. Увидев сына живым и здоровым, Иветта не смогла произнести ни слова, а только молча разрыдалась. Адамис как мог утешал её.

Наконец Иветта немного успокоилась и обратилась к мальчику:

— Сынок, неужели ты не понимаешь, что ты сделал с нами? Мы с твоим отцом чуть с ума не сошли от волнения и горя, мы весь день искали тебя и думали, что с тобой случилось что-то плохое!

Агапэ удивлённо посмотрел на них своими огромными синими глазами и спокойно ответил:

— Не понимаю, зачем вы искали меня? И уж тем более не было вам смысла волноваться и переживать за меня. Что может со мной произойти плохого в мире, принадлежащем моему отцу?

Больше он не сказал ни слова, не объяснил, что имел в виду, не стал оправдываться или просить прощения. Он просто прошёл в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Агапэ говорил как равный им взрослый человек, и Иветта вдруг осознала, что сын уже вырос. Она не до конца поняла смысл его слов, но почувствовала, что он больше не принадлежит ей. Кто-то, кого она не знала, отнимал у неё Агапэ.

Адамис потом говорил Иветте, что это, наверное, нормальное поведение для мальчишки. Он не раз видел в мире, который показывал им Горец, как дети прогуливают уроки. Их сын тоже, как и те дети, решил прогулять скучный урок, убежал в какой-нибудь укромный уголок и совсем потерял счёт времени. Но сердце Иветты было не так просто обмануть. Она знала, что за этим поступком Агапэ скрывается нечто большее, чем простая ребячья шалость. Что это только нача́ло каких-то важных событий, которые перевернут их жизнь.

Однако пока ничего в их жизни особо не изменилось. С того раза Агапэ больше не исчезал и во всём беспрекословно слушался родителей.

Глава девятая Борьба

Мысль о том, что она теряет сына, преследовала Иветту, не давала ей наслаждаться жизнью, отравляла собой всё её существование. Радость и беззаботность опять ушли в прошлое, оставив взамен печали и тревоги куда большие, чем были у неё раньше.

После истории с побегом Иветта стремилась контролировать все действия Агапэ, не давая мальчику почти никакой свободы. Теперь она провожала его к Проповеднику и встречала после занятий, перестала давать поручения сходить в Магазин за хлебом и не отпускала одного на прогулки. Она забросила все свои занятия, даже любимую живопись, и всё своё время посвящала одному Агапэ.

Адамис, конечно, понимал причину такого поведения Иветты, однако не одобрял её действий. Он хоть и волновался за сына, но считал, что для нормального развития Агапэ необходимо учиться самостоятельности, а чрезмерная родительская забота может превратить его в безвольное и слабое существо. Они стали часто ссориться о том, как лучше и правильнее воспитывать мальчика.

Внешне Агапэ никак не протестовал против гиперопеки матери, но совсем замкнулся в себе, ничего не рассказывал ей про свою жизнь и даже никогда не начинал первым разговор. Когда родители в очередной раз начинали препираться на тему, как его лучше воспитывать, Агапэ молча уходил в свою комнату и сидел там до тех пор, пока его не позовут.

В конце концов Адамис понял, что дальше так продолжаться не может и надо что-то срочно предпринять. Но что именно? Кто подскажет ответ на такой сложный вопрос? Может быть, кто-то из тех троих, которые постоянно помогают им улучшать свою жизнь — Лавочница, Горец или Проповедник?

Тогда Адамис затеял разговор с Лавочницей. В отличие от Иветты он никогда полностью не доверял этой женщине, но всё-таки решил спросить её мнение насчёт воспитания Агапэ.

Та, как обычно, сидела на лавочке у Магазина и курила свою вонючую трубочку. Она и Адамиса как-то пыталась пристрастить к этой своей привычке, и он, поддавшись на её уговоры, сделал на пробу одну затяжку. Но дым оказался таким едким и противным, что его чуть не вывернуло наизнанку. Он долго кашлял и отплёвывался, кляня про себя Лавочницу. И как только она может вдыхать такую отраву? И пусть она объяснила ему, что неприятно бывает только поначалу, а потом привыкаешь и начинаешь получать от этого процесса удовольствие, он твёрдо решил больше никогда не брать в рот эту гадость.

Адамис поздоровался с приветливой толстушкой и присел рядом с ней на лавочку с наветренной стороны, чтобы не вдыхать мерзкий дым.

— Здравствуй, мой дорогой, здравствуй! Как хорошо, что ты заглянул проведать старую одинокую женщину. Хочешь чего-нибудь купить для своей Иветточки или для сыночка? — улыбаясь во весь свой напомаженный рот, спросила Лавочница.

— Нет, спасибо. Сегодня я пришёл к тебе не за покупками, а за советом.

— Вот как? Что ж, буду рада помочь тебе, касатик.

— Мы с Иветтой совсем запутались и уже не знаем, что для Агапэ будет хорошо, а что плохо. Иветта боится отпускать его от себя, не даёт никакой свободы, а мне кажется, что это может погубить мальчика.

— Она — мать, золотко моё, и этим всё сказано. Матери положено волноваться за своих детей и защищать их по мере своих сил и возможностей.

— Всё так. Но, по-моему, она защищает Агапэ не от того, от чего следует. Она думает лишь о себе самой, я же забочусь о том, что будет лучше для самого Агапэ. Я хочу, чтобы мой сын был по-настоящему счастлив!

— Все твои проблемы — надуманные! — сделав последнюю затяжку и бросив окурок на землю, заявила Лавочница. — Побольше балуй сына, покупай всё, что ему нравится. Пусть Агапэ ни в чём не знает отказа. Тогда он поймёт, что вы любите его, и это сделает его счастливым.

— Он и так не знает ни в чём отказа, но вещи его не радуют! — покачал головой Адамис.

— Ну так научи его ими наслаждаться! Ты — его отец, и он во всём должен подражать тебе. Если Агапэ увидит, как много значат вещи для тебя, то и для него они вскоре станут источником счастья и радости. Он осознает, что ничто в мире не может доставить удовольствие сильнее, чем владение собственностью. Он будет стремиться приобрести всё больше и больше имущества, и в погоне за новыми вещами найдёт своё счастье!

— Спасибо тебе за совет! — ответил Адамис, вставая. — Ты мне очень помогла.

— Не за что, родной мой, не за что! Приходи почаще и сам учись радоваться покупкам!

* * *

Адамис шёл по лесной тропинке к дому и думал о том, что Лавочница видит мир несколько однобоко. Как будто она сама — один большой магазин, набитый вещами. Наверное, она по-своему счастлива, однако нужно ли такое же счастье Агапэ? Если последовать совету Лавочницы, то из мальчика выйдет отличный потребитель. Но хочет ли он видеть сына обычным, пусть и счастливым потребителем? Ведь он мечтал о более высокой и благородной судьбе для своего Агапэ!

Так и не дойдя до дома, Адамис развернулся и направился в сторону Стойки. Может быть, Горец даст ему более дельный совет, чем Лавочница?

Сын гор внимательно слушал Адамиса, чуть склонив набок свою кудлатую, с лёгкой сединой голову.

— Вах, джигит, проблема твой не стоит и яйца! — воскликнул он, когда Адамис закончил свой рассказ.

— Ты полагаешь, что это так просто — сделать Агапэ счастливым? — удивился Адамис.

— Твой мальчуган совсем зачах и скис! Он должен скакать и веселиться, как новорождённый жеребёнок, а не сидеть над учебником, как древний старик под чинарой. В нём бурлит и играет кровь, а ты загоняешь его в стойло! Он юн и горяч, и ему нужны новые впечатления, как орлу крылья! — провозгласил Горец.

— И что ты предлагаешь? — допытывался Адамис.

— А вот что я тебе, джигит, скажу: лишь путешествия способны врачевать хандру!

— Но я не могу отпустить Агапэ куда-то далеко одного. Иветта никогда не простит мне этого! — запротестовал Адамис.

Хитрая улыбка пробежала по лицу продавца вин.

— Есть способ исцелить юнца и мать не опечалить — вкусить он должен от лозы познания и счастья! — дал он свой ответ.

— Ты хочешь, чтобы Агапэ испил твоего вина? Не слишком ли рано ему приобретать такой опыт?

— Какой рано, джигит, не было бы слишком поздно! — Горец всплеснул покрытыми густым волосом ручищами. — Коль застоится молодая кровь — то захиреет и увянет вскоре плод! Неужто хочешь в самом деле ты, чтоб отпрыск твой загнулся от тоски?

* * *

«Возможно, Горец и прав, — размышлял Адамис по дороге к дому. — Наверное, Агапэ действительно мало этого скучного и унылого мира. Ему нужны новые встречи, яркие впечатления и свежие эмоции. Нельзя загонять его в рамки этого мира, он должен жить полной жизнью! Почему бы не расширить границы его сознания с помощью напитка Горца, тем более что это совершенно безопасно. Агапэ будет доволен, у Иветты не будет повода волноваться за сына, и все наши проблемы будут решены!»

Самому Адамису нравилось странствовать по разным мирам, и он не раз обращался к Горцу с просьбой показать ему какое-нибудь новое, необычное место. Путешествия будоражили кровь и на какое-то время приносили ощущение свободы и счастья.

Всё так, всё правильно. Но всё-таки… Что-то не давало Адамису покоя, свербело в душе и мешало принять окончательное решение. Какая-то глубинная часть его сущности противилась тому, чтобы сын обращался за помощью к Горцу, пил из его рога и рассказывал ему в качестве платы за вино свои самые сокровенные тайны. Что-то было неправильное в том, чтобы чистый и искренний Агапэ раскрывал свою душу продавцу вин, а потом в награду получал возможность на время забыться в иллюзорных мирах. Да и можно ли найти истинное счастье в фантазиях, миражах? Разве самому Адамису удалось его там отыскать? Всё, что приносило ему подлинное счастье и радость, находилось здесь, в этом мире. Это были в первую очередь любимые им люди — Иветта и Агапэ. Находясь рядом с ними, он часто испытывал непередаваемое чувство радости и умиротворения, которое никогда не приходило к нему во время его странствий. Да ещё по-настоящему счастливым Адамис ощущал себя в те редкие минуты, когда ему удавалось вновь обрести гармонию с миром, увидеть в нём былую красоту и величие.

И опять Адамис не дошёл до своего дома. На этот раз он направил свои стопы в сторону Кафедры Проповедника. Интересно, что ответит на его вопросы этот поборник разума и логики?

Обстоятельно описав Проповеднику свою проблему, Адамис уже приготовился слушать про долг Обществу и про то, что долг этот — выше и важнее личного счастья, но на этот раз человек в чёрном удивил его.

— Братья и сёстры, я не буду сегодня поучать вас и говорить о том, что вы и так отлично знаете, — сказал он. — Лучше я расскажу вам про свой собственный поиск счастья!

Проповедник глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха, пригладил остатки волос на голове и наконец повёл свой рассказ.

— Да, братья и сёстры, я и сам когда-то стремился к счастью. Эта «синяя птица» однажды завладела моим умом и сердцем, и я всем своим существом восхотел поймать её. В погоне за счастьем я перепробовал всё возможное и невозможное. Я объездил всю землю, но не нашёл счастья ни в одном из уголков планеты. Тогда я решил искать счастье в любви, но и тут потерпел неудачу. Любовь к женщине оказалась штукой эфемерной и испарилась почти сразу, как только я женился на своей возлюбленной, а семейная жизнь не принесла мне долгожданного успокоения. Пытался я поймать свою птицу в занятиях наукой и искусством, но и тут она вновь ускользнула от меня. Я был юношей категоричным — короткие проблески счастья были мне не нужны, я искал постоянного, ничем непоколебимого, полного и абсолютного счастья. Много чего испытал я в своей жизни, но цель моя была по-прежнему далека от меня. И вот однажды, когда я сидел на берегу реки, размышляя о счастье, мне вдруг открылась истина. Я понял — счастья на самом деле нет и быть не может! Это только мираж, который заставляет нас куда-то стремиться, кнутик, понуждающий человека идти вперёд. Как только я осознал эту простую вещь, всё в моей голове сразу встало на свои места. Мне больше не был нужен этот кнутик, и я решил раз и навсегда избавиться от него. С тех самых пор я не ищу счастья, и моими действиями руководит холодный расчёт. И это не так плохо, поверьте мне, братья и сёстры! Я наконец излечился от недуга, испокон веку мучающего всех людей. Я освободился от рабства, обрезал ниточки, соединяющие меня с невидимым кукловодом, и в этом обрёл моё собственное абсолютное, полное и непоколебимое счастье. Я сознательно и без всякого понуждения избрал для себя высокую и благородную цель — служение Обществу. И вот теперь я могу поделиться своим знанием и опытом с вами, моими братьями и сёстрами, чтобы и вы могли скинуть это ярмо и свободно определить свою собственную судьбу!

Откровение Проповедника озадачило Адамиса. Всё, сказанное этим человеком, при первом рассмотрении казалось неоспоримым. Действительно, почему при выборе своего пути в жизни мы не можем не думать о том, принесёт ли нам этот путь счастье или нет? Ведь это своего рода зависимость, рабство. Наверное, когда принимаешь важное решение, лучше откинуть всякие эмоции и взвесить все «за» и «против» на весах разума. Лишь в этом случае можно избрать верную стезю!

Возможно, сам бы Адамис именно так и поступил, если бы речь шла о его собственной судьбе. Но решалась судьба его сына, его Агапэ! Разве можно не думать о том, будет ли его мальчик счастлив или нет? Даже за проблески счастья в его жизни Адамис готов был пожертвовать всем на свете. И это казалось ему правильным.

Озарение пришло внезапно и было подобно вспышке света, выхватившей из тьмы всю картину целиком…

* * *

— Послушай меня, Иветта! — стал объяснять он своей возлюбленной, когда дошёл наконец до дома. — Если мы не хотим потерять сына, то должны измениться сами. Я понял, что проблема в нас, а не в нём. Мы стали слишком зависимы от многих вещей, и эта зависимость разлучает нас с нашим Агапэ. Дело в том, что он не хочет становиться подобным нам, а мы всеми своими действиями понуждаем его к этому. Неужели мы правда хотим, чтобы сын повторил наши ошибки?

Иветта молча слушала Адамиса, и в её душе как будто лопался какой-то давний и болезненный нарыв. Ей было мучительно больно, но вместе с тем она впервые за долгое время ощущала, что выздоровление уже близко, при дверях. Она не сомневалась, что Адамис говорит чистую правду и что она сама — главная причина того, что её любимый мальчик так несчастен.

— Мы должны бороться с Лавочницей, Горцем и Проповедником! — продолжал Адамис. — Они даже хуже, чем голованы. Они также пожирали всё это время наши души, только делали это более незаметно и тонко. И мы сами добровольно позволяли им уничтожать себя. Мало того, мы почти уже отдали им нашего сына! Но настал момент положить этому конец!

* * *

У Адамиса с Иветтой началась нелёгкая борьба с самими собой — своими желаниями, возросшими потребностями и даже мыслями и мечтами. Они твёрдо решили перестать посещать Горца и Проповедника, а к Лавочнице ходить только за самыми необходимыми вещами. Но это оказалось гораздо труднее, чем мнилось им вначале — укоренившиеся в душе привычки давали о себе знать. Потворствовать своим желаниям было несравненно проще, чем противостоять им. Ноги, казалось, сами несли их к Стойке, Кафедре или Магазину. Особенно тяжело было определить, что им действительно необходимо, а что — нет. Иногда они часами спорили, нужен ли им, например, кусок сыра или это — излишество. А игнорировать Лавочницу, когда она пыталась начать разговор, вообще вначале казалось делом немыслимым — за долгое время она стала им вроде доброй тётушки, к которой они бежали в трудную минуту за утешением и советом. Иветта перестала одна ходить в Магазин — ей было тяжелее всего не поддаться ласковым уговорам Лавочницы и не купить себе какое-нибудь новое платье или губную помаду. Временами ей казалось, что если она не будет прихорашиваться и использовать разные женские ухищрения для поддержания красоты, то Адамис разлюбит её; и тогда она горько плакала по ночам, скрывая от близких свои слёзы. Да и порадовать Агапэ ей тоже очень хотелось. Она привыкла покупать ему новые красивые вещи, фрукты и сладости. Как-то Лавочница сказала ей, что мальчику для нормального роста и развития необходимы витамины, и поэтому надо обязательно разнообразить его рацион. Теперь же Иветта опасалась, что их скудный стол скажется на здоровье Агапэ. И хотя выглядел он прекрасно, ей всё время мерещилось, что с ним что-то не так. Эти страхи постоянно мучили и тяготили её, но отступать назад было ещё страшнее, ведь Иветта теперь точно знала, что Агапэ может потерять что-то более важное, чем физическое здоровье.

Адамису же труднее всего было научиться принимать решения самому и нести за них ответственность, обходясь без мудрых советов Проповедника. Он боялся ошибиться и сделать неверный выбор, который приведёт к плачевным последствиям для любимых им людей. Как же тяжело ему было осознавать, что он может стать причиной страдания своих близких! Гораздо легче было бы устраниться от решения и взвалить бремя ответственности за него на чужие плечи.

Непросто было Адамису обходиться и без вина Горца. Захватывающие приключения и странствия по разным мирам помогали отвлечься от повседневных забот и тревог, почувствовать себя птицей, вырвавшейся наконец из тесной клетки на волю. Отказавшись от всего этого, он впал в жесточайшую депрессию. Тоска порой просто душила его, ему хотелось выть и лезть на стенку от невозможности хотя бы на время уйти от опостылевшей реальности.

Пострадали также и их любимые занятия. Иветта не могла больше нормально рисовать, ведь они не покупали теперь новые краски, кисти и холсты. Правда потом она придумала писать картины на старых простынях, делая краски из всевозможных подручных материалов, а кисти изготовляя из собственных волос, прилаженных к палочкам. Она и не подозревала, что её новые творения, несмотря на свою недолговечность, были во много раз прекраснее старых работ.

Адамис же решил прекратить свои научные изыскания. Теперь он просто целыми днями бродил по лесу, наблюдая за его потаённой жизнью, и, как это ни странно, благодаря этим наблюдениям узнал гораздо больше о природе, чем когда рассматривал в микроскоп какую-нибудь былинку или ставил очередной опыт над цветком.

Несколько раз Адамис с Иветтой всё-таки срывались и бежали за порцией вина или покупали ненужную обновку. Но потом каждый раз с болью оплакивали свой поступок и обещали друг другу больше никогда не поддаваться своим пагубным желаниям.

Если бы не понимание того, что они идут на все эти лишения ради Агапэ, вряд ли им удалось бы устоять перед искушениями и не вернуться к былой жизни. Но мысль о том, что это единственный способ спасти мальчика, поддерживала их и давала силы для борьбы.

Впервые за долгое время Агапэ казался почти счастливым. Он явно не страдал от отсутствия новых игрушек или вкусной еды, и глаза его светились каким-то особенным светом, когда он смотрел, как родители в очередной раз побеждают себя.

Ему было строго-настрого запрещено ходить к Лавочнице, Горцу или Проповеднику, но такое ущемление свободы не тяготило, а, наоборот, радовало его. Глядя на повеселевшего и как будто ожившего сына, родители понимали, что приняли верное решение, и готовы были совершить любой подвиг, лишь бы только сияние не ушло из глаз Агапэ.

Глава десятая Яма

— Мама, папа, теперь всё будет хорошо! — сказал Агапэ, и блаженная улыбка озарила его лицо. — Теперь я действительно очень-очень счастлив!

Адамис и Иветта уложили сына в постель, по очереди поцеловали его перед сном и зажгли маленький ночничок.

— Спи спокойно, мой мальчик, спи спокойно, сынок! Ты заслужил этот отдых, — ласково прошептала Иветта, с любовью глядя на своего сына. Её любовь сейчас была подобна бескрайнему океану, который поглотил без остатка все другие чувства — тревогу, тоску, страх. Теперь она была уверена в том, что никогда не потеряет своего ребёнка, что он навсегда останется с ней. Эта уверенность пришла откуда-то из глубины души и успокоила наконец её мятущееся сердце.

— Пойдём, милая! Мальчику надо как следует выспаться — он выдержал нелёгкое испытание сегодня, — тихо сказал Адамис, нежно обнимая Иветту за плечи. Он тоже был счастлив как никогда. Неизреченная тишина и покой мягким тёплым облаком окутали его душу, и он не мог думать в эту минуту ни о чём плохом. Ему даже не хотелось вспоминать события прошедшего дня, а хотелось просто блаженствовать, ощущая всем существом присутствие любимой и сына.

А день выдался и правда необычный. Уже с раннего утра Иветта нутром почувствовала какую-то смутную опасность, но убедила себя, что всё в порядке и у неё просто расшалились нервы. Накормив всех завтраком, она предложила Агапэ прогуляться. Мальчик согласился, и они вдвоём отправились по своему любимому маршруту к Озеру. Путь их лежал через лес, и тропинка всё время петляла между деревьями, как будто играла с кем-то невидимым в прятки. Обычно они всю дорогу болтали о каких-нибудь пустяках, смеялись и шутили, но в этот раз Агапэ не проронил ни слова и был необычайно серьёзен и собран, как будто готовился к чему-то очень важному. Иветта тоже притихла, почему-то не решаясь нарушить молчание. Не пройдя и половины пути к Озеру, мальчик внезапно остановился и пристально посмотрел матери в глаза.

— Ты должна мне довериться, мама! — мягко произнёс он, но в синих глазах его блеснула сталь.

У Иветты сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

— Я доверяю тебе, сынок, ты же знаешь! — каким-то тонким, чужим голосом ответила она.

— Я знаю это и потому прошу тебя оставить меня одного и пойти домой. Не беспокойся, я не потеряюсь и со мной ничего плохого не случится. Просто мне нужно побыть сегодня в одиночестве.

Сердце матери ухнуло куда-то вниз. «Это произошло! Твой сон сбывается, а ты ничего не можешь сделать! Он ускользает от тебя навсегда!» — тяжёлым молотом стучали в голове слова.

— Я… я не могу отпустить тебя! — выдавила наконец она.

— Конечно можешь, мама! Ты должна это сделать, ты должна поверить мне! Я прошу тебя ради тебя же самой и нашей любви. Доверься мне и ничего не бойся!

В этот самый миг Иветта поняла, что отпустит его. Даже если после этого её сердце разорвётся на миллион маленьких частей и разлетится по всему миру. Даже если ей придётся навеки потерять его. Её мальчик просит ради их любви, а значит она не может отказать ему!

Сил на то, чтобы произнести «да», у неё уже не осталось, и Иветта просто молча кивнула, давая понять, что он может идти куда пожелает. Потом она развернулась и, не оборачиваясь, спотыкаясь о корни деревьев, на ватных непослушных ногах побрела к дому.

* * *

Агапэ было тяжело, очень тяжело. Ему никогда в жизни не было так тяжело, как сейчас. Но он знал, что должен сделать это. Должен ради себя, ради родителей, ради того, кто послал его в этот мир. Он должен принять этот бой! И должен сделать это в одиночестве.

Мама уже давно исчезла из виду, когда из-за поворота тропинки неожиданно показалась Лавочница. Она шла несколько неуклюже, видимо, туфли на шпильках не очень подходили для прогулок по лесу.

— Здравствуй, мой дорогой мальчик! — воскликнула она, завидев Агапэ. — Как долго мы не виделись! Я уже соскучилась по тебе, золотко ты моё! Почему ты не заходишь в мой Магазин?

— Родители запретили мне это делать, — честно ответил ей Агапэ.

— Что за дурь такая пришла им в головы? Где это слыхано, чтобы родители запрещали любимому сынишке покупать себе сладости и игрушки?

— Им виднее, почему они так поступают. Моё дело — их слушаться!

— Да что ты такое говоришь, радость моя? Забудь про все эти глупости и спокойно приходи ко мне. В Магазине столько новых интересных игр, а какая чудесная железная дорога там есть! А пирожные, а конфеты… Пальчики оближешь! — Лавочница даже глаза закатила, изображая удовольствие от всех этих вкусных вещей. — А родителям можно и не рассказывать, куда ты ходил. Пусть это будет нашим маленьким секретом!

— Я никогда больше не приду к тебе! — спокойно, но решительно сказал Агапэ, глядя женщине прямо в глаза.

— Почему? Неужели из-за этого глупого запрета? — Её подведённые чёрным карандашом брови поползли вверх.

— Не только. Просто мне не нужно ничего из того, что ты можешь мне предложить!

— Неужели? Подумай как следует, мой дорогой, со мною ты будешь по-настоящему счастлив! Тебе будут принадлежать все вещи на свете, всё, что когда-то существовало или будет существовать! — сулила Лавочница. — Ради чего тебе ограничивать себя, ведь ты так молод и у тебя вся жизнь впереди!

— Глупая ты, глупая! Как же ты не поймёшь, что моё счастье заключается совсем в другом, — с жалостью в голосе ответил мальчик.

— Предупреждаю тебя, Агапэ, если ты сейчас окончательно откажешь мне, я перестану помогать твоей семье! Твои родители без моего Магазина умрут с голоду, а виной всему будет твоё глупое упрямство! — непривычно холодно и жёстко объявила толстуха.

Чело Агапэ внезапно прорезали глубокие морщины, и лицо его стало больше похоже на лицо старца, чем мальчика. Печать невыносимого страдания и тяжкого бремени ответственности лежала на этом древнем лице.

— Что ж, значит так для них будет лучше. Я всё равно не пойду к тебе! — твёрдо ответил Агапэ, и морщины на его лбу сразу же разгладились, а лицо стало ещё более юным и прекрасным, чем было до этого.

— Воля твоя, но знай, мой драгоценный малыш, что ты всё равно от меня никуда не денешься! Когда-нибудь придёт время тебе отдавать долги своих родителей! — предрекла Лавочница на прощанье.

— Не волнуйся, я отдам все свои долги сполна! — поставил точку их разговору Агапэ.

* * *

Лавочница уковыляла на своих ужасных шпильках в свой Магазин, а на тропинке появился Горец. Продавец вин что-то весело насвистывал в свои роскошные усы и настроение у него, похоже, было превосходное.

— Вах! Молодой джигит! Вот сюрприз так сюрприз! — Он широко улыбнулся, продемонстрировав свои безупречно-белые зубы. — Пойдём ко мне, поболтаем о том о сём! Я тебе песню спою. А хочешь, вином тебя угощу? Бесплатно, а? — весело подмигнул мальчику Горец.

— Спасибо, я лучше домой пойду. Родители меня уже заждались, — вежливо отказался Агапэ.

— В своём ли ты уме, о юноша? Какой настоящий мужчина откажется от моего вина? Лишь трус и маменькин сынок боится впускать в свою жизнь ветер перемен и прячется за женской юбкой от всего нового!

— Хорошо, пусть я никогда не буду настоящим мужчиной, но от твоего вина всё равно откажусь! — улыбнулся Агапэ.

Но Горец и не думал сдаваться.

— Вай-вай, мы с тобой так похожи, джигит! Я и ты — мы оба сыны гор. Тебе не обмануть старого продавца вин — уж я-то знаю, что больше всего на свете ты хочешь снова увидеть горы! Подумай, зачем противиться стремлению своего сердца? Один глоток вина — и твоё самое заветное желание сбудется!

Похоже, на этот раз он задел Агапэ за живое. Улыбка сошла с лица мальчика, его взор затуманился и устремился куда-то вдаль, словно он пытался узреть там, вдалеке, что-то давно утраченное, но бесконечно дорогое и любимое.

— Нет, Горец, я не хочу попадать туда таким образом! — наконец ответил он, словно бы очнувшись от долгого сна. — Всему своё время!

— Что ж, твоя воля! — сказал Горец и вдруг низко поклонился Агапэ. — Вспомни сына гор, когда вернёшься домой, мой юный господин!

* * *

Проповедник не замедлил показаться на лесной тропинке, когда Горец уже скрылся за деревьями. Учитель шёл в глубокой задумчивости, низко опустив голову, и не видел ничего вокруг. Он едва не столкнулся со своим бывшим учеником.

— А, молодой человек, вас-то я как раз и искал! — сказал он, заметив наконец Агапэ. Было видно, что без своей Кафедры Проповедник явно чувствует себя неуютно. — Почему вы пропускаете уроки? Надеюсь, у вас есть для этого веское основание!

— Пожалуй, есть, учитель, — ответил Агапэ. — Родители запретили мне посещать твои занятия. Так что можешь больше меня не ждать!

— Очень прискорбно, молодой человек, очень прискорбно! — покачал головой Проповедник. — Ваши родители, судя по всему, — зашоренные неучи, которые не разумеют, что ученье — свет. Но вы-то должны понимать, что без теоретической базы нельзя создать справедливое и гуманное Общество!

— Прости меня, учитель, но я не хочу создавать справедливое и гуманное Общество! — сказал мальчик.

Проповедник воззрился на Агапэ как на какую-то диковинку и несколько минут молчал, переваривая его ответ.

— Разве вы не понимаете, молодой человек, что на вас возложена важная миссия — стать основателем и лидером всего человеческого рода в этом мире, — медленно, словно бы объясняя непроходимому тупице очевидные вещи, проговорил он. — Именно от вас зависит, какими станут ваши потомки — бескультурными дикарями, лишёнными всяких моральных принципов, или высокоразвитыми, нравственными и интеллектуальными людьми.

— Мне жаль тебя расстраивать, учитель, но моя миссия состоит не в том, чтобы стать лидером человеческого рода или создать идеальное Общество, но в том, чтобы примирить тех людей, которых я знаю, с самими собой и миром, сделать их по-настоящему счастливыми! — ответствовал Агапэ.

— Подумай, сынок, вместе мы сделаем весь этот мир лучше и правильнее! — страстно произнёс Проповедник, скинув свою обычную маску отрешённости. — Мы исправим все ошибки и добьёмся всеобщего благоденствия. Каждый человек будет находиться на своём месте, и все вместе люди составят один безупречно работающий механизм!

— Чтобы люди были счастливы, они должны составлять не механизм, а организм, быть клетками одного тела, связанными узами не долга, но любви. Впрочем, тебе этого не понять, ведь ты сам уже давно превратил себя в бесчувственную машину и хочешь переделать всех остальных людей по своему образу и подобию. А я не желаю быть учеником того, кто лишил себя души! — воскликнул Агапэ.

— Тот, кто забывает про свой долг в этом мире, молодой человек, добром не кончает, так и знайте! — снова овладев собой, сказал Проповедник и направился к своей покинутой Кафедре ждать более покладистого ученика.

* * *

Наконец-то он был свободен и счастлив! Он выиграл эту битву и мог со спокойной душой возвращаться домой…

Иветта ждала его на пороге, хотя по её лицу было видно, что надежды на возвращение сына у неё фактически не осталось. Она глазам своим не поверила, когда увидела Агапэ, спокойно идущего по тропинке к дому. Неужели все её страхи оказались напрасными? Неужели вся боль и все страдания остались позади? Неужели впереди их ожидают только радость и счастье?

Она горячо обняла сына, и они вместе вошли в дом. Там их встретил Адамис, невероятно обрадовавшийся появлению своих любимых. Он тоже всё это время не находил себе места, чувствуя, что происходит что-то недоброе.

Конечно, Агапэ тут же рассказал родителям о своих приключениях, чтобы они разделили с ним его счастье. Иветта с Адамисом были вне себя от гордости за сына и радости от того, что всё закончилось благополучно. Весь оставшийся день они провели втроём, упиваясь обществом друг друга и радуясь так сильно, как будто не виделись целую вечность. Разговоры, смех, объятья и поцелуи длились до позднего вечера, пока наконец счастливые родители не решили, что их сын уже устал и ему давно пора в постель.

* * *

Утром Агапэ не вышел к завтраку. Адамис и Иветта не стали будить его, давая ему время как следует выспаться. Но к полудню они всё-таки решились войти в его комнату, полагая, что целый день валяться в постели вредно для здоровья мальчика.

Он лежал на своей кровати с широко открытыми глазами и улыбался. Когда Иветта окликнула его, он ей не ответил. Тогда Адамис стянул с него одеяло и велел немедленно встать с постели, но Агапэ никак не отреагировал на слова отца. Тот уже начал было сердиться на непослушного сына и готов был перейти к более решительным действиям, когда Иветта вдруг страшно вскрикнула и стала медленно оседать на пол.

Только тут Адамис понял, что Агапэ не двигается и не дышит. Его ярко-синие глаза были совершенно неподвижны, а взгляд устремлён куда-то ввысь. Тонкая ниточка, соединяющая его с этим миром, наконец порвалась…

Три дня они ждали, что Агапэ вернётся в покинутую им оболочку и всё станет по-прежнему. Они не хотели, не могли поверить в то, что никогда больше не услышат его переливчатый смех, звонкий голос, топот его ног по лестнице; не увидят, как ветер теребит его вьющиеся локоны, как, разрумянившийся от бега, он мчится с утренней прогулки домой, как горят его глаза, когда он рассказывает им о своих мечтах.

Теперь, когда они только-только в полной мере обрели своего мальчика, они не могли потерять его! Так просто не бывает! Так не должно быть! Это всё неправильно! Это всё — какая-то страшная, нелепая ошибка! Это только сон, который скоро закончится!

Но сон не кончался, и надо было что-то делать. Хотя Адамис с Иветтой никогда раньше не видели смерти, они с помощью какого-то внутреннего чувства поняли, что Агапэ навсегда покинул этот мир. Оставить его пустую оболочку лежать в доме они не могли — было слишком мучительно осознавать, что это уже не их сын. Наконец они решили, что будет лучше, если они выроют яму и предадут его плоть земле.

Иветта ничего вокруг не видела от слёз, когда в последний раз целовала своего мальчика, Адамис же не мог даже плакать от сковывающей грудь боли. Тяжелее всего было ему закрывать по-прежнему живые глаза Агапэ перед тем как опустить его тело в яму.

Но вот прощание с сыном закончилось, яма была зарыта, и пора было возвращаться в опустевший дом. Их души были такими же пустыми, как и жилище. Они и не знали, что весь смысл их жизни, всё, ради чего они дышали и боролись, заключалось в их сыне, в их Агапэ. Теперь им было уже всё равно, что будет с ними дальше, и будет ли вообще что-нибудь. Мир как-то сразу полинял и одряхлел. Он был похож на старую тряпку, которая уже ни на что не годна, и её можно только выбросить на помойку. Мир обманул их ожидания, не оправдал надежды, подвёл, когда им так нужна была помощь!

«Зачем, зачем всё это было нужно?» — раз за разом повторял Адамис свой вопрос, но ответа на него найти не мог.

«Его больше нет, его больше нет!» — вертелась в голове Иветты одна-единственная фраза, вытеснившая все остальные мысли.

* * *

Они продолжали жить по инерции, даже не заметив, что Лавочница с Магазином, Горец со Стойкой и Проповедник с Кафедрой куда-то исчезли. Еда в доме почему-то всё не кончалась, а больше ничего им не требовалось. Они не разговаривали, не смеялись, даже не плакали; ни на что не надеялись, ничему не верили, никого не любили. Сердца их окаменели и не чувствовали больше ни боли, ни радости. Глаза потухли, и в них отражался только бесцветный, пустой и бессмысленный мир, медленно разлагающийся изнутри, теряющий последние капли жизни. День проходил за днём, но ни вовне, ни внутри них ничего не менялось. Всё такая же пустота, всё такой же мрак, всё такая же безысходность…

Глава одиннадцатая Исход

Но вот однажды, когда Иветта на автомате брела по лесу, ни о чём не думая, ничего не желая, она вдруг увидела, что сквозь привычный плотный полог небесных облаков пробивается маленький лучик света. Он казался таким живым и ярким на фоне всего остального выцветшего и застывшего мира, что она остановилась и невольно стала следить за ним. А лучик вёл себя действительно необычно — он словно бы раскрашивал и оживлял всё, к чему прикасался. Вот он пробежал по кроне дерева, и пыльно-серые иголки вдруг стали ярко-изумрудными и на них засверкали крошечными брильянтиками капельки росы; вот упал на какой-то невзрачный цветочек, и тот превратился в роскошную бардовую красавицу — ослепительно-прекрасную на фоне других блеклых цветов и трав; вот высветил торчащий из земли уродливый бурый корень, и он окрасился в сочный янтарный цвет и стал похож на застывшего перед прыжком невиданного зверя.

Всё это было таким нереальным и удивительным, что Иветте казалось, будто она попала в чью-то чужую мечту. Но вот лучик коснулся самой Иветты, и по её онемевшей душе пробежала лёгкая дрожь. Сердце сначала словно бы кольнула маленькая иголочка, а потом вдруг пронзила нестерпимо-острая боль. Иветта заплакала и тут же поняла, что она наконец пробудилась от долгого тяжёлого сна и к ней снова вернулась способность чувствовать. А лучик, лучик почему-то напомнил ей улыбку Агапэ, с которой он обычно встречал её поутру.

Любовь снова начала расцветать в её воскресающем сердце. Она почувствовала, что ужасно соскучилась по Адамису, и ей до боли захотелось его увидеть. Не теряя времени, она стремглав помчалась домой, надеясь, что застанет любимого там. Адамис, действительно, был дома. Он сидел, сгорбившись, на табурете, и его потухший взгляд ничего не выражал и был устремлён куда-то в пустоту. Иветта бросилась перед ним на колени, стала целовать его безвольно висящие вдоль тела руки, омывать своими слезами босые ноги. Он никак не реагировал на её ласки и рыдания, и Иветта совсем уже отчаялась, что ей удастся вывести любимого из оцепенения. Но тут спасительная мысль пришла ей в голову. Она схватила Адамиса за руку и потащила на улицу. Он не сопротивлялся и послушно шёл за ней туда, куда она его вела. А она вела его к тому самому месту, где встретила волшебный лучик. И, о чудо, тот до сих пор ещё был там! Мало того, лучей стало два, и они уже вместе раскрашивали мир в разные цвета.

Лучики как будто обрадовались их появлению, они весело заплясали, словно приглашая людей поучаствовать в какой-то своей увлекательной игре. Иветта принялась гоняться за ними, а лучи ускользали от неё, никак не давая себя поймать. Адамис стоял подобно безжизненной статуе, не принимая участия в забаве и не замечая происходящих вокруг него чудесных изменений. Наконец один из лучиков осторожно коснулся его головы и замер, изливая на человека свет и согревая его своим теплом.

Потихоньку взгляд Адамиса начал становиться более осмысленным. Он встрепенулся, словно бы стряхивая с себя накопившуюся за долгое время пыль и затхлость, и принялся наблюдать за Иветтой, скачущей вокруг него в попытке поймать лучик. А потом случилось и вовсе невообразимое — Адамис улыбнулся! Улыбка эта рассекла его уже давно ставшее неподвижным и безжизненным лицо подобно тому, как трещина рассекает камень. Броня, в которую он заключил своё сердце, треснула и рассыпалась в прах.

Не говоря ни слова, Адамис сорвался с места, чтобы присоединиться к общему веселью. Вместе с Иветтой они резвились как дети — ловили удивительные лучики, следовали за ними до тех пор, пока те не скрылись за облаками. Но даже после их исчезновения мир не стал опять бесцветным и тоскливым. Всё то, чего лучики успели коснуться, оставалось по-прежнему ярким и цветным. Деревья и цветы, земля и трава словно бы впитали в себя этот живительный свет и теперь уже сами сделались его источниками.

Когда игра закончилась, влюблённые кинулись друг другу в объятья и так, обнявшись, стояли очень-очень долго. И слёзы не то печали, не то радости сами собой струились из их оживших глаз.

* * *

С выходом из душевной комы скорбь и боль вернулись в их жизнь, но чувства эти не были уже такими всепоглощающими. Смертную тоску и отчаяние заменила светлая грусть. Надежда вновь засияла на горизонте. Иветта с Адамисом теперь часто вспоминали Агапэ, всё то время, что провели рядом с ним, и благодарили судьбу за все эти счастливые минуты.

Но главное волшебство заключалось в том, что они начали чувствовать присутствие сына в окружающем мире — словно он был снова жив и подавал им некие знаки. Как-то Иветта услышала, что в лесу запела птица — раньше она никогда не слышала в их мире таких дивных звуков, — и в этом пении она узнала голосок Агапэ. В другой раз она встретила невиданный ею доселе нежно-розовой окраски цветок, напомнивший ей румянец, игравший на щеках её сына. А потом Адамис заметил облако, по своим очертаниям похожее на фигуру мальчика с волнистыми волосами.

Сначала они боялись поверить своим чувствам, думая, что их воображение играет с ними злую шутку. Но постепенно всё больше и больше убеждались, что Агапэ каким-то образом участвует в их жизни.

Лучики всё чаще и чаще появлялись из разрывов туч. Иногда целый сноп животворного света изливался на землю, возвращая ей жизнь и наполняя радостью и смыслом. Но источник этих удивительных лучей был по-прежнему скрыт от глаз.

А в один прекрасный день они увидели нечто совершенно потрясающее. От одного края неба до другого раскинулся разноцветный воздушный мост, сотканный из полупрозрачного переливающегося света. Он манил своей близостью и недосягаемостью и заставлял их сердца петь от предвкушения какого-то небывалого счастья.

«Это Агапэ, это он, наш маленький сын, посылает нам такой сказочный дар, чтобы мы не забывали о нём, — вырвалось у Иветты, залюбовавшейся фантастическим зрелищем. — Он действительно жив и видит нас с тобой, Адамис, теперь я понимаю это!» И Адамис согласился с любимой.

В их мире появлялось всё больше и больше новых обитателей. Вслед за одной птицей завелись и другие, и теперь каждое утро начиналось с их шумного разноголосья. Маленькие рыжие зверьки с пушистыми длинными хвостами скакали по веткам деревьев, гонялись друг за другом и весело верещали. Другие звери, чуть покрупнее в размере и с хвостиками-помпончиками, шныряли по кустам и пугливо разбегались в стороны, завидев приближающихся людей. Величественные животные с ветвями на головах и длинными тонкими ногами, наоборот, не боялись Иветту с Адамисом, а подходили к ним, давали себя погладить и доверчиво смотрели своими большими, умными глазами. Огромные бабочки с крыльями разной формы и расцветки порхали с цветка на цветок, в траве стрекотали зелёные лупоглазые кузнечики, шмели-крепыши, жужжа, степенно курсировали в воздухе. Почти каждый день влюблённые встречали новые виды насекомых, зверей и птиц и не переставая удивлялись и радовались такому буйству жизни. И во всём этом они видели подтверждение своей догадке — Агапэ жив и помнит о своих родителях.

На улице снова стало тепло, и дом оказался им больше не нужен. Адамис с Иветтой ночевали в лесу, а питались ягодами и плодами с различных деревьев, в изобилии росших теперь повсюду. Пищи им требовалось на удивление мало — казалось, что сам воздух питает и укрепляет их тела.

Одежда тоже оказалась без надобности — чувственные желания больше не беспокоили влюблённых. Они могли спокойно, без жгучего волнения плоти любоваться обнажёнными телами друг друга и даже прикасаться к ним.

Забросили они и все свои старые занятия. Писать картины Иветте уже не хотелось — холст всё равно не вместил бы всей царящей вокруг красоты и гармонии. А Адамису не нужно было больше исследовать и изучать природу — он просто любовался ею и старался стать с ней одним целым.

Тела Иветты и Адамиса сделались менее тяжёлыми, и сквозь них, как сквозь прозрачную чистую воду, снова стали видны души. Вначале это зрелище пугало влюблённых — ведь их души оказались совсем не такими блистающими и прекрасными, какими были когда-то. Кое-где на них виднелись тёмные уродливые пятна. Но с течением времени пятен становилось всё меньше, а сияние, исходящее от душ, делалось всё сильнее и ярче. В какой-то момент по своей силе и яркости это сияние стало подобно лучам, льющимся с неба, и тогда Адамис с Иветтой научились с его помощью преображать и улучшать свой мир.

Постепенно отпала необходимость что-то говорить словами — они и так прекрасно могли читать в душах друг друга. Им больше нечего было скрывать, наоборот, им постоянно хотелось делиться друг с другом своей всё возрастающей радостью и любовью к миру.

* * *

Иветте опять приснился сон. Она, как и в том давнем кошмаре, сидела на берегу Озера. Только на этот раз она была одна, а Озеро не было уже мутным и грязным. Вода была чистая и прозрачная, красивого бирюзового оттенка, и сквозь неё можно было разглядеть каждый камешек, устилающий дно. Зеркальная поверхность Озера отражала небесный свод, который больше не был скрыт от глаз привычным облачным покровом. Небо, на удивление Иветты, имело насыщенный голубой цвет и казалось таким высоким и недостижимо-прекрасным, что просто дух захватывало. С одной стороны оно было подкрашено розоватым сиянием, идущим откуда-то из-за дальнего края Озера. Источник этого нежного сияния был Иветте не виден, но сердце её радостно затрепетало в предвестии чего-то чудесного. Весь мир словно бы застыл в ожидании — птицы не летали и не пели, насекомые не носились в воздухе, звери притихли, оставив на время свою весёлую беготню. Ничто не нарушало величественную тишину и покой этого момента.

Но вот из-за горизонта появился краешек чего-то круглого и сверкающего. Лучи невыносимо-яркого света брызнули от него в разные стороны, высвечивая последние тёмные закоулки мира, изгоняя отовсюду мрак и уродство, наполняя собой всё вокруг.

Иветта поднялась на ноги и с благоговейным восторгом стала наблюдать, как величественный диск в сияющей лучезарной короне медленно выплывает из-за края мира. Вдруг ей показалось, будто она слышит чей-то зов. Непонятно было, откуда он исходит — то ли от восходящего светоносного красавца, то ли из её собственного сердца. Но это стало для неё совсем не важным, когда она поняла, кто именно её зовёт. Если бы она могла взглянуть на себя со стороны, то увидела бы, какой бесконечной любовью загорелся её взгляд, как преобразилось и расцвело её лицо. Иветта протянула руки к сверкающему чуду. «Агапэ, сын мой! Я так ждала этого момента! — восторженно восклицала она. — Я уже иду к тебе!» Всей душой она ощущала, что не может больше потерять ни минуты и должна немедленно следовать к светозарному диску, где — Иветта была уверена в этом — ждёт её возлюбленный сын. Она сделала шаг к Озеру, потом ещё шаг и наконец ступила на его зыбкую поверхность. Иветта даже не удивилась, что вода выдержала вес её тела и она могла ступать по ней, как по твёрдой земле. Она вообще больше ничему не удивлялась, ничего не боялась и ничего не хотела, кроме как достичь источника дивного света и заключить наконец Агапэ в свои объятия. И чем дальше она шла по Озеру, тем прозрачнее и легче становилось её тело и тем светлее и прекраснее делалась душа.

* * *

Проснувшись, Иветта не сразу поняла, где находится. Ей всё ещё казалось, что она идёт по водам Озера навстречу восходящему диску, излучающему сказочный свет. Но потом реальность прорвалась сквозь пелену сна, и Иветта осознала, что лежит на траве под развесистым деревом, а небо по-прежнему затянуто облаками. Рядом покоился Адамис. Ощущение радости и приближающегося счастья, которое пришло к ней во время сна, не покинуло Иветту, а, наоборот, усилилось, и ей не терпелось поделиться им с любимым. Она принялась будить его, осторожно касаясь губами его лица.

Адамис наконец проснулся, взглянул на свою возлюбленную и тут же зажмурился. Сияние, исходящее от Иветты, было настолько сильным, что слепило глаза.

«Что с тобой произошло? Почему ты вся светишься?» — мысленно задал он ей вопрос.

«Возрадуйся, Адамис! Агапэ во сне сообщил мне, что скоро мы с ним встретимся!» — тем же манером ответила она.

«Откуда в тебе такая уверенность? Может быть, это был просто сон?» — продолжил Адамис мысленный диалог с любимой.

— Да неужели ты не чувствуешь того же?! — воскликнула Иветта, от волнения начав использовать голос.

Адамис надолго замолчал, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Его сердце говорило ему, что Иветта права. Сам того не замечая, он всё последнее время жил в радостном ожидании чего-то очень хорошего и чудесного. А теперь слова́ Иветты помогли ему осознать, что это было предощущение скорой встречи с любимым сыном.

— Ты думаешь, он вновь вернётся в свою телесную оболочку? — наконец спросил Адамис, тоже переходя на вербальное общение.

Иветта отрицательно покачала головой:

— Мне кажется, Агапэ хочет, чтобы это мы пришли к нему.

— Но мы не ведаем даже, куда он ушёл, как мы можем узнать путь к нему? — удивился её возлюбленный.

— Наверное, он сам и есть путь. Не спрашивай меня ни о чём, Адамис, я сама ещё многого не понимаю, но я точно знаю, что наш мальчик зовёт нас к себе, и мы должны следовать на его зов, — уверенно говорила Иветта. — Он уже протянул нам свою руку, нам же остаётся только принять эту руку и позволить ему привести нас к себе.

— Да будет так, как ты говоришь, моя верная подруга и спутница! — заключил Адамис, не сомневаясь больше в правоте Иветты.

* * *

С этого момента их жизнь превратилась в ожидание исхода. Иветта с Адамисом прощались с деревьями и животными, с Озером и землёй, просили у всего вокруг прощения и благодарили мир за подаренную им заботу и любовь, за то, что всё в нём сопровождало и поддерживало их в странствии.

Они вспоминали всю свою предыдущую жизнь, день за днём, минуту за минутой проживая её вновь, но уже не испытывая ни злости, ни ревности, ни печали, ни сожаления. Все кусочки сложились в единую картину, все ручейки слились в одну реку, нёсшую их к главной цели бытия. Всё, что когда-либо происходило с ними, было подготовкой к этому решающему моменту, всё вело их к завершению длинного путешествия. Теперь важно было не оборачиваться назад, не цепляться за прошлое, а довериться тому, кто всегда бережно проводил их по дорогам жизни.

Наконец настал долгожданный день. Проснувшись, каждый из влюблённых почувствовал, что они уже вплотную подошли к концу пути и скоро увидят свой новый дом. Кокон, в который были до времени заключены их души, вот-вот должен был раскрыться, чтобы выпустить их на свободу.

Они оба, не сговариваясь, поняли, что им нужно делать. Всё было так просто! Когда Агапэ ушёл из этого мира, он скинул свою телесную оболочку, как ветхую одежду, значит и им, чтобы воссоединиться с ним, надо тоже расстаться со своими телами.

Адамис с Иветтой молча вырыли яму на двоих поблизости от того места, где когда-то закопали мёртвое тело Агапэ, и легли в ней рядом друг с другом. Страха смерти влюблённые не чувствовали — только покой, радость и уверенность в том, что они поступают правильно. И ещё любовь — всепоглощающую любовь к Агапэ, друг ко другу и к приютившему их на время миру, который они теперь должны были покинуть. Смерть стала для них сестрой, ведь она приближала их к долгожданной встрече, давала надежду на то, что за её гранью они вступят на какую-то новую, неизведанную стезю.

Небесный облачный покров стал медленно таять, превращаясь в лёгкий туман, который вскоре рассеялся, открыв взору влюблённых высокий лазурный купол неба. Им почудилось, что это Агапэ смотрит на них сверху своими пронзительно-голубыми глазами. А потом в прозрачной синеве небес над неподвижно лежащими Адамисом и Иветтой стал медленно всходить лучезарный сияющий диск.

Казалось, их всего-навсего сморил сон — так просто и естественно души выпорхнули из тел и устремились ввысь, туда, где в сверкающем чертоге ожидал своих родителей их возлюбленный сын…

Эпилог

Ну вот мы и снова встретились, мой дорогой Адамис и моя дорогая Иветта! И теперь, без сомнения, больше никогда не расстанемся! Вы уже, конечно, поняли, что солнцем для вас был я. Именно я звал вас за собой и встречал в этом новом мире, где вам предстоит отныне жить и любить. Хотя этот мир не такой уж и новый, скорее это просто преображённый прежний наш мир. Но, в общем-то, какая разница, что это за мир, главное — мы здесь все вместе! Впрочем, если быть точным, мы никогда и не расставались. Любящие сердца ведь и не могут расстаться, потому что любовь — она вне времени и пространства. Если быть уж совсем точным, она это время и пространство создаёт и содержит.

Вы, наверное, спросите, что же с нами будет дальше? Как мы будем жить в этом обновлённом мире и что делать? Будет ли у нас какая-то цель и станем ли мы развиваться дальше? Я бы, конечно, мог вам обо всём этом рассказать и, поверьте мне, история получилась бы занимательной, хотя и не очень правдоподобной с точки зрения тех, кто здесь никогда не бывал, но, пожалуй, я не буду этого делать. Почему? Да просто не хочу портить вам впечатление. Гораздо увлекательнее самому всё это испытать и познать!

Вижу, что вы хотите задать новый вопрос: зачем были нужны все эти страдания и печали, тревоги и боль? неужели нельзя было обойтись без них? Дело в том, что только таким способом, пройдя через испытания и скорби, вы могли воссоединиться со мной и друг с другом. Это были горькие, но необходимые лекарства, исцеляющие ваши поражённые болезнью души.

Да! Вы, полагаю, интересуетесь, кто же такие были Лавочница, Горец и Проповедник? Были ли они людьми, и что с ними произошло в дальнейшем?

Дело в том, что я и сам наверняка этого не знаю, а могу лишь строить предположения. Может быть, они — потерянные души, которые ушли от Истины и никак не могут или не хотят найти дорогу назад. Наверное, в таком случае души эти в других образах и по сей день бродят в одном из миров и смущают людей, стремящихся к Свету. Но я надеюсь, что они рано или поздно осознают свои ошибки и вернутся домой.

А возможно, эти персонажи были как бы ожившими проекциями некоторых ваших собственных желаний и стремлений. Поэтому, когда эти стремления окончательно умерли в ваших душах, исчезли и их проекции. И я очень-очень рад, что вы сумели победить в себе эти болезненные наклонности! В противном случае вам грозило бы превратиться в механические куклы, повторяющие одни и те же фразы и действующие по заложенной в них строго определённой программе. А это было бы очень печально!

Но не будем о грустном, ведь нам предстоит теперь радоваться и веселиться. Кончилось время скорби, настало время счастья и любви! Подойдите же ко мне, мои дорогие, чтобы я мог наконец обнять и расцеловать вас!

2013 г.

Страна духа По мотивам сказки В. Губарева

Глава первая

Пятнадцать лет — самый интересный возраст. Ты — ещё не юноша, но уже и не подросток. В это время происходит базовый слом в личности, который может определить всю дальнейшую судьбу. Либо ты будешь всю жизнь ненасытно искать Кого-то, покуда не найдёшь и не впустишь внутрь. Это будет оживание. Либо всю жизнь будешь достигать, добиваться и получать . И ты достигнешь своей смерти, добьёшься, чтобы она пришла, и получишь её во всей красе.

Пятнадцатилетнего человека звали Павел. И ему представилась возможность посмотреть на себя со стороны… Нет, что я говорю! Это же произошло с девочкой Олей в Королевстве Кривых Зеркал! А Павлу представилась возможность увидеть своего внутреннего человека в Стране Духа. Это произошло так.

Солнечным весенним утром Павел бился головой о стену, запертый в своей комнате. Делал он это уже добрую четверть часа. Череп немного потрескивал, но пока держался. Мама уже выпила валерьянку и успокоилась.

Сложно объяснить причины столь своеобразного поступка нашего героя. Откровенно сказать, особых причин для него и не было. Пятнадцатилетние люди почти не чувствуют боли. Они могут вырезать ножичком на руке имя нелюбимой девушки. Они могут засунуть противную грязную иглу шприца себе поглубже в вену. Они могут много чего.

Павел хотел одного — прийти в чувство. И кто-то невидимый, кто-то, кто был всегда рядом, ему помог. Пятнадцатилетний человек увидел проход там, где его никогда не было — в телевизоре.

Все мы знаем, что телевизор — это окно в мир. А если этот телевизор — папин подарок, да ещё с жидкокристаллическим экраном, да ещё двадцати девяти дюймов по диагонали… Одним словом, телевизор вдруг ни с того ни с сего включился.

Голова у Павла всё ещё кружилась, и он думал, что видит на экране галлюцинацию. Но это была не галлюцинация, это был кто-то, очень похожий на него. Только у Павла тело было непрозрачное и не светилось, а у человека на экране — немного прозрачное и капельку светящееся.

— Привет! — сказало существо на экране, и Павел понял, что оно видит его.

— Ну и что ты уставился? — поздоровался с ним Павел.

— Я — твоя душа, — сказало существо. — Хочешь узнать меня поближе?

— Допустим, — с сомнением ответил Павел. Он был воспитанным человеком (хотя тщательно скрывал это) и считал, что разговаривать с галлюцинацией неприлично.

— Тогда дай мне свою правую руку! — сказала галлюцинация.

Любопытство победило воспитанность, и Павел осторожно протянул правую руку к экрану. Он думал, что рука упрётся в экран, и галлюцинация сразу исчезнет, но в следующее мгновение ощутил кистью что-то тёплое, даже горячее. Это была рука его души. «Ну и тёплая у меня душа, даже горячая! — подумал Павел. — Температура тела — градусов сорок пять!»

— Не бойся! — сказала душа. — Залезай в телевизор!

В следующую секунду пятнадцатилетний человек через окно в другой мир попал в какую-то неизведанную страну.

— Как мне тебя называть? И что это за страна? — спросил он свою материализовавшуюся душу.

— Называй меня Левап, — сказала душа. — Ведь я есть ты, только с другого конца. Мы с тобой — в Стране Духа.

Они спускались по каменной лестнице с зелёного холма. Всё здесь — и трава, и деревья, и птицы, и даже сама земля — было немного прозрачным и чуть-чуть светящимся. Вскоре показались дома, и они очутились в центре какого-то города, напротив ратуши. Они сели на лавочку и стали наблюдать за прохожими.

— Это придворные короля Му, — сказал Левап. — Они ждут, когда пробьёт восемь часов. Тогда у них начнётся рабочий день, и они ринутся внутрь. — И он указал на широкие дубовые двери ратуши.

Огромные часы с фигурными стрелками наверху здания и правда скоро начали бить. Но их бой почему-то был точь-в-точь похож на звон Пашиного будильника и так же внезапно прервался. Левап вскочил.

— Пора на работу! — закричал он и побежал куда-то. Павел едва за ним поспевал.

Вскоре они пришли к мрачному подвалу, из которого несло сыростью и плесенью, и Левап первым полез внутрь.

— Здесь работают простые души, вроде меня, — объяснял он Павлу, пока толстый надзиратель засовывал ему в вену шприц.

— Это кто такой? — спросил надзиратель, указывая на Павла.

— Это мой хозяин, господин Себ! — сказал Левап.

— Тогда ему двойную дозу! — зарычал надзиратель и схватил Павла за руку.

— Что он нам колет? — зашептал молодой человек, морщась от боли.

— Допинг. Кофеин, — объяснил Левап. — Сейчас ещё жрать заставят.

И точно, их накормили до отвала какой-то отвратительной пищей. Впрочем, пища была самая обычная: чипсы, шоколадные батончики, орешки, творожные сырки, конфеты. Но у Паши сразу же заболел живот и появилась неприятная отрыжка.

— Теперь — читать! — сказал Левап.

Мрачный, тускло освещённый зал был доверху забит журналами для тинейджеров. Попадались там и «Плейбои», которые были немного поприличнее.

Когда у Павла уже порядком заболела голова и повсюду стали мерещиться голые женщины, их повели слушать музыку. Кругом была куча надзирателей, и увильнуть от работы не было никакой возможности. Их оглушили дикие вопли, несущиеся из огромных динамиков. Причём из каждого динамика звучала своя собственная запись, и в этой какофонии ничего невозможно было разобрать.

Потом их заставили играть в компьютерные игры и просматривать всякую похабщину в Интернете.

— Что поделаешь, работа такая! — вздохнул Левап. — Мне бы на солнышко, по травке побегать, в церковь зайти. А приходится целый день…

В этот момент музыка стихла, и несколько сотен душ были выгнаны на улицу, на грязный двор.

— Едет сам министр Херг, — зашептались в толпе.

Подъехал чёрный лимузин, и из него вылез ужасный темнолицый человек (а может, и не человек). У него были глаза убийцы — подлые, мрачные, неподвижные. Его тело не светилось, а, наоборот, сгущало в себе тьму. Души выстроились в ряд, а министр с кривою ухмылкой принялся прогуливаться вдоль него, поглядывая на рабочих, как на свою собственность. Вдруг он резко остановился и пристально посмотрел на одну молодую душу. Та начала съёживаться под взглядом Херга, а потом вдруг забилась в истерике и истошно заорала.

— Я не хочу больше жить! — кричала душа. — Отвезите меня в Башню Смерти! Сбросьте меня вниз, и я разобьюсь на тысячи стёкол!

— Ну, насчёт стёкол это ты, братец, загнул, — глухо проговорил министр. Речь у него была размеренная, без интонаций. — А в остальном… Чем смогу, помогу. Полезай в лимузин.

И тут Павел с ужасом узнал в этом рабочем душу своего одноклассника Вадима. («Значит, зовут её Мидав», — подумал он.) Последнее время Вадим любил говорить о самоубийстве и уже неделю не появлялся в школе.

Павел кинулся к душе, схватил её за руку и начал уговаривать остаться. Мидав стоял, опустив плечи, и, казалось, не слышал его. Херг не вмешивался, молчал и криво ухмылялся. Потом министр схватил Пашу за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза.

— Ты тоже хочешь поехать с нами, — то ли спросил, то ли заявил он. Павел похолодел и оцепенел. Ему представилось, как он залезает в роскошный автомобиль, как поднимается в великолепном лифте на вершину Башни Смерти, как весёлым солнечным утром он прыгает вниз и разбивается на… Ну, в общем, разбивается. Что может быть чудеснее?!

Он уже сделал шаг к машине, но тут подбежал Левап и оттащил своего хозяина в сторону. Как только их взгляды разошлись, Павел перестал подчиняться воле министра. Очевидно, тот хорошо владел искусством гипноза.

— В другой раз, мальчик, — сказал Херг ему вслед.

Через минуту хлопнула дверца лимузина, и министр уехал, увозя с собой несчастного Мидава. Тут зазвенели часы на ратуше, и рабочий день закончился.

— Мы должны как-то спасти Вадима! — горячо заговорил Павел. — Ведь если его душа разобьётся…

— Он умрёт, — закончил за него Левап. — В твоём мире это не обязательно будет самоубийство. Может, сердечный приступ или инсульт. Машина собьёт… Человек может умереть от тоски, от безысходности. Обычное дело…

— Мы проникнем в Башню Смерти и освободим его душу!

— Бесполезно. Ты же видел, Мидав сам хочет умереть. Да Башня Смерти и не охраняется, зачем в неё проникать ? Любой может зайти и выйти, когда захочется.

— Но Херг загипнотизировал его!

— А почему именно его , ты не подумал? Херг помогает умереть только тем, кто сам этого хочет. Для этого и происходит ежедневный смотр.

— Значит, я тоже… Ты спас меня.

— Я думаю, ты всё равно бы не поехал. Ведь ты — это я, только с другого конца. А я пока что не хочу умирать!

— Но можем же мы что-то сделать для него?! Мы устроим революцию!

Левап задумался.

— Революция у нас уже была, и другой не будет, — грустно сказал он. — Приходил какой-то человек… Некоторые считали его Богом. Всех, кто не хотел работать, он увёл за собой. Впрочем, говорят, что революция до сих пор продолжается. Мы живём в состоянии гражданской войны. А что касается Мидава, мне пришла в голову одна мысль. Мы должны проникнуть во дворец, встретиться с королём Му и расшевелить его. Он — не плохой человек, но слабовольный. Раболепствует перед министром Хергом и под каблуком у своей супруги, королевы Яныдрог. Королева — страшная личность, само воплощение зла! Если мы уговорим короля встать на нашу сторону, он поможет Мидаву.

— Мы должны отправиться во дворец немедленно! — возбуждённо заговорил Павел. — Неизвестно, когда Мидав спрыгнет с Башни Смерти!

— Сейчас ему не хватит решимости. Без нескольких встреч с министром тут не обойтись. Но времени, действительно, мало! Спасая Мидава, мы спасём и самих себя! Вперёд, к королевскому замку!

И они понеслись мимо ратуши в направлении дворца.

Глава вторая

У главных ворот стояло двое стражников в грязно-серых мундирах.

— Нам нужно попасть на приём к королю! — сказал Левап. — У нас важное сообщение для Его Величества!

Стражники грубо захохотали.

— Его Величество не принимает! — ответил один из них, когда перестал сотрясаться от смеха. — Книга жалоб и предложений в приёмном зале ратуши! Можете доложить секретарю господина Херга, он сидит там же, за красным столом.

— Но у нас секретная информация! — солгал Павел. — В королевстве готовится заговор против короля!

— Тогда вам нужно к министру безопасности! Его покои в золотом крыле дворца. Идите вон туда вдоль крепостной стены до серебряных ворот, там долóжитесь.

И стражники снова загоготали, а молодые люди двинулись в путь.

Минут через десять Левап заскулил:

— Живот болит, хочется съесть что-нибудь нормальное. Я физически неподготовлен к таким длительным переходам… — И он уселся прямо на асфальт.

— Мы должны спешить! — сказал Павел, поднимая его с земли. — Мидава могут «казнить» в любой момент! Спортом надо было заниматься, а не «Плейбои» читать! Кто тебя просил устраиваться на такую работу?

— Кто меня просил?! — возмутился Левап. — Да ты и устроил! Я же — твой двойник в Стране Духа!

— Какой же ты мой двойник?! Я спешу на выручку к другу, а ты думаешь только о себе!

— Это сейчас в тебе проснулись братские чувства, а я ещё не перестроился! Раньше ты так себя не вёл!

— А как же я, по-твоему, себя вёл?

— Бездельничал, расстраивал мать, учился кое-как!

— А друзей я не предавал!

— Правильно, потому что их у тебя нет! А кто хихикал, когда Вадим говорил о самоубийстве?

— Прости меня! — сказал Павел после минутного раздумья. — Я действительно эгоист.

— Нет, это ты меня прости! — ответил Левап. — Я просто потакаю себе. Надо идти вперёд!

И они пошли.

— А кто такой этот министр безопасности? — спросил Павел через какое-то время. У него тоже схватило живот, но он решил не показывать виду.

— Ты правда ещё не догадался? Это — жена короля Му, королева Яныдрог!

— А её можно перетащить на нашу сторону?

— Скорее мир рухнет! Но у неё есть одно слабое место. Тот человек (или Бог), словом, вождь пролетариата (то есть простых работяг вроде меня) нанёс ей смертельную рану. Каждый раз, когда королева слышит его имя, она начинает корчиться от боли и уменьшаться в размере. Говорят, она может стать совсем другой!

— А как его имя?

— В том-то и дело, что никто не знает! Или почти никто. Я думаю, тут может помочь только Его Величество…

— Король?! Но ведь он, насколько я понял, глуп…

— Он не глуп, а слабоволен! Но по закону королева обязана подчиняться ему, если Его Величеству хватит мужества ей хоть что-нибудь приказать.

— Но если мы узнаем Имя и победим королеву, чем это поможет Мидаву?

— Так, слушай. Королеву не надо побеждать, её надо просто поставить на место. Её энергию можно использовать и в добрых целях. Без неё король не сможет существовать, и всё королевство рухнет.

— Я думал, что она — зло в чистом виде!

— Сейчас — да. Но она может преобразиться, стать той, кем и должна быть. При рождении (а они с королём родились в один день) ей дали имя Индивидуальность, а Его Величество назвали Умом. Это было в вашем мире. Они должны были дополнять друг друга и помогать друг другу развиваться. Но откуда-то явился господин Херг (в то время его звали иначе), вошёл в доверие к королеве и восстановил её против короля. Тогда мир распался на две части — внутреннюю и внешнюю. Во внутреннем мире, где мы сейчас с тобой находимся, всё перевернулось с ног на голову. Его Величество стали королём Му — бессловесным созданием, способным только мычать. А королева полностью сменила имя и одежды. Теперь она носит только чёрное — вечная вдова при живом муже. Из помощницы она превратилась в тираншу, и король не может сказать ей и слова поперёк. Она во всём творит волю своего фаворита — министра труда Херга. Если мы вернём королю его былую славу и заставим королеву его слушаться, министр будет уничтожен, а Мидав не решится без него на самоубийство. Но король сильно сдал за последние годы…

— Откуда ты всё это знаешь? — удивился Павел. — Может, это просто легенда?

— Может быть, — согласился Левап. — Но поверить в это — наш единственный шанс. Вот мы и пришли!

Серебряные ворота были заперты. Они никем не охранялись, но над ними торчало дуло пулемёта. По ходу движения Павла и Левапа оно поворачивалось за ними. Они остановились, и дуло замерло.

— Ему, что ли, докладываться? — разозлился Левап.

— А что будет, если мы пойдём в разные стороны? — заинтересовался Павел и стал отходить от своей души. Из-за стены выдвинулось ещё одно дуло пулемёта и направилось на него.

— Нашёл время для игр! — возмутился Левап. — Придумай лучше, как попасть внутрь!

— А чего тут думать? Пулемёты управляются компьютером, значит, и за открывание ворот отвечает компьютер. Вон, видишь, клавиатура!

Левап, и в самом деле, разглядел миниатюрную клавиатуру, вмонтированную в крепостную стену. Неподалёку был и крошечный монитор. На нём светилась надпись: «введите ваши данные и цель вашего визита к министру безопасности».

Павел ввёл их имена и цель — «секретная информация о заговоре». Через минуту что-то щёлкнуло, пулемёты разъехались в стороны, и ворота начали медленно открываться.

Глава третья

Они прошли через сад, вошли во дворец и стали подниматься по лестнице. На полу были нарисованы стрелки, указывающие, куда надо идти.

— Какой план? — спросил Левап.

— Попытаемся наняться на службу! — ответил Павел.

Они вошли в просторную залу. Там, в длинном чёрном платье, с чёрной вуалью на лице, на троне сидела королева Яныдрог. Трон был в зале единственным и когда-то, наверно, предназначался для короля. Молодые люди вежливо поклонились и остановились на значительном расстоянии от королевы.

— Добро пожаловать, заговорщики! — сказала королева ласковым голосом.

— Мы — не заговорщики… — промямлил Павел. Левап стоял бледный и не смел раскрыть рот.

— В нашей стране не бывает заговоров, — сказала королева, — а если и бывают, я узнаю́ о них первая! Вы мне толкуете о заговоре, значит вы и есть заговорщики! — Она звонко рассмеялась.

— Возьмите нас на работу придворными пажами! — попросил Левап.

— Ещё чего! — рявкнула королева. — А вообще-то мысль неплохая… Надо держать вас под присмотром. Так и быть! — улыбнулась она. — Назначаю вас пажами. Будете стирать королю кальсоны и натягивать чулки! Отправляйтесь по галерее к тётушке Аген. Немедленно! — вскрикнула королева, выпихивая их на галерею.

— Она что, психически неуравновешенная? — спросил Павел.

— А ты как думал! Легко, думаешь, чувствовать себя овдовевшей царственной особой, когда муж жив?

— А кто такая тётушка Аген?

— Старшая служанка, надо думать.

Тётушка Аген оказалась добрым и заботливым существом. Юноши поведали ей свои печали. Они рассудили, что, когда твой заговор раскрыл главный враг, нечего больше шифроваться.

— Такого молодого? В любой момент могут казнить? — причитала она. — Сколько лет он ещё мог бы наслаждаться жизнью!

— Мы хотим свергнуть владычество Яныдрог с её бесовским министром и восстановить справедливость в нашей стране, — сказал Левап. — Тогда и Мидав спасётся. Для этого нам надо расшевелить ум короля!

— Да вы что! Я вас к королю на пушечный выстрел не подпущу! Такой хороший человек, живёт и горя не знает! Получает удовольствие от жизни! А вы хотите лишить его покоя? Этак Его Величество ещё вызовет госпожу Тсевос! Что тогда начнётся?!

— Но как же нам тогда спасти Мидава?

— Если вы спросите меня, я вот что скажу. Есть у нас ещё министр потребления. Зовут её госпожа Тсартс. Кто-то считает её плохой, но, что касается меня, я считаю, что госпожа Тсартс вполне может быть неукоризненной. Живёт она в восьмидесяти километрах к югу, на морском курорте. Может, она и знает, как уговорить вашего друга не прыгать с Башни Смерти.

— А в чём состоят наши пажовские обязанности, если нельзя видеть короля? — спросил Павел.

— Отдыхайте! Развлекайтесь! Ни о чём не думайте, мои дорогие! Можете съездить к госпоже Тсартс и понежиться на солнышке на морском берегу. Если вы спросите меня, я скажу, что там отличные пляжи. Возьмите личный автомобиль Её Величества, она всё равно никуда не выезжает. Разве может эта добрая женщина хоть на час оставить своего мужа?

Ребята решили отправиться в путь, не мешкая ни минуты. Переодевшись в униформу пажей, они вышли через главные ворота, где их ждала машина. К их удивлению, оказалось, что автомобиль Её Величества является катафалком. Водитель открыл им заднюю дверцу, и они уселись на боковой диванчик в отделении для гроба.

Путь к побережью был неблизкий, и Левап ныл всю дорогу, заявляя, что у него ломка от длительного несмотрения телевизора. Сейчас как раз было время молодёжного сериала, и ему было ужасно интересно узнать, чем закончится роман несовершеннолетнего негра и несовершеннолетней дочери священника, которую жестоко терроризировал консервативный отец.

— Вот у министра Херга в лимузине наверняка есть телевизор и ремни безопасности! — пожаловался Левап, в очередной раз слетая с диванчика, когда машина подпрыгнула на кочке.

— Лучше ехать в катафалке с целью предотвратить смерть, чем в лимузине на встречу со смертью! — изрёк Павел, и его душа на время затихла.

Наконец они достигли своей цели. Водитель припарковал машину у витой металлической ограды, юноши вылезли и размяли затёкшие конечности. В ограде была приоткрытая, никем не охраняемая калитка, за ней сад, а в саду стоял роскошный дворец, весь в башенках, балкончиках и колоннах. Он напоминал гигантский торт, украшенный кремом, шоколадными розочками, леденцами и фруктами. Но только торт был вовсе не первой свежести. Кремовые башенки покосились, краска облезла, всё было в явном запустении. Сад был тоже давно не ухожен: газоны не стрижены, фонтаны сломаны, плодовые деревья разрослись и перегородили ветками садовые дорожки. Еле продравшись сквозь заросли, Павел и Левап подошли ко дворцу. Дверь была ржавая, и её с трудом удалось открыть. Все потные и грязные, они ввалились в плохо освещённый холл и сразу же чуть не сбили с ног какого-то оборванного старика в ливрее, тащившего замызганный поднос с пирожными. От неожиданности лакей выронил поднос, и все пирожные рассыпались по полу. Старик злобно сверкнул глазами и прошамкал своим беззубым ртом:

— Да как вы смели, гнилые кочерыжки, помешать третьему обеду госпожи Тсартс?! Да я вас сейчас поганой метлой! — И он стал шарить трясущимися руками по стене в поисках какого-нибудь оружия. Левап угодливо забормотал:

— Уважаемый господин, простите нас, пожалуйста, за столь грубое вторжение, но у нас поручение от королевы! Нам срочно надо увидеть госпожу Тсартс!

— Ах, от королевы! — злобно вытаращив глаза, воскликнул лакей. — Ну тогда держитесь! Уж я вас отлуплю, яйца протухшие, раз уж вы сами мне в руки попались! — И он с остервенением схватил железный поднос, видимо, решив использовать его в качестве поганой метлы. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы в эту секунду не раздался капризный, плаксивый голос откуда-то сверху:

— Оверч! Где ты пропадаешь, дубина стоеросовая?! Я тебя жду уже целых десять минут! Ты что, смерти моей желаешь, изверг проклятый?!

Старикашка сразу как-то обмяк, забыл о пажах и стал подбирать упавшие на пол пирожные, приговаривая:

— Ну что ты, дорогая! Я уже несу, уже несу! Подожди немного, и твой пирожок придёт к своей пышечке!

Не дожидаясь, когда «пирожок» дособирает пирожные, ребята проскользнули мимо него к лестнице и что было духу побежали наверх, туда, откуда исходил плаксивый голос. Затормозив на последней ступени, Павел схватил Левапа за руку и прошептал ему в самое ухо: «Королева-то, похоже, здесь не в чести! Это облегчает дело».

Откинув линялую бархатную портьеру, они вошли в душную, пропитанную пóтом и духами комнату с низким потолком и маленькими грязными окнами. Помещение было похоже на один из будуаров Лувра или на приёмную в публичном доме, что, по сути, одно и то же. Тут было огромное количество всяких диванчиков, кресел, пуфиков, низких столиков и подушек. Стены были задрапированы гобеленами, на которых были изображены полуобнажённые мужчины и женщины в непристойных позах и розовенькие херувимчики с пухленькими детскими личиками и томными блудливыми глазами. Пол покрывал персидский ковёр. В нём скопилось столько пыли, что у Павла с Левапом сразу потекли сопли. В алькове стояла громадная кровать с балдахином. Оттуда донёсся жалобный стон, и кровать заскрипела и зашаталась так, как будто на ней ворочался огромный бегемот. Павел, набравшись смелости, проговорил:

— Госпожа Тсартс, простите за внезапное вторжение, но нам очень надо с вами поговорить!

Кровать заскрипела ещё громче и плаксивый голос сказал:

— Кто здесь? Кто посмел потревожить мой покой и помешать мне спокойно умереть в одиночестве?

— Это мы, королевские пажи, — ответил Левап. — Мы пришли, чтобы попросить вас о помощи!

– Меня о помощи? — До молодых людей донёсся визгливый смех, перешедший в рыдания. — Меня , брошенную и всеми забытую, позорно изгнанную доживать свои дни в этом свинарнике? Вы, я вижу, не в своём уме!

— Но ведь вы же министр! У вас есть право вершить государственные дела наравне с королевой! — продолжил наступление Павел.

— Не упоминай эту женщину, эту змею подколодную! Слышать о ней ничего не хочу! Это из-за неё я пребываю в таком плачевном положении! — с яростью оборвала его Тсартс.

— Но мы как раз и хотели попросить вас помочь нам сместить её с трона! Мы тоже её враги! — хором воскликнули юноши.

Тут в комнату вошёл Оверч с подносом и, вновь увидев ребят, попытался выгнать их.

— Дай сюда поднос! — приказала ему хозяйка. — Хочешь вывалять пирожные в грязи? И катись, у меня государственные дела!

Оверч, недовольно ворча, покинул помещение. После продолжительной паузы, в течение которой слышалось только ужасающее чавканье, гостям велели подойти к кровати.

Увидев госпожу Тсартс, юноши с трудом преодолели рвотный позыв. Это была обрюзгшая и невероятно толстая дама с тройным подбородком и маленькими заплывшими глазками. Что-то в её лице было мерзкое, липкое и похотливое. Красные глазки вперились в ребят и, казалось, видели в них только куски молодого мяса. Тсартс сладострастно облизнулась и пальцем, похожим на сосиску, поманила их ещё ближе к себе.

— Ну, чем вам помочь, мои сладенькие? — медовым голосом протянула министр. — Может, дать хорошеньких подружек на ночь? Или чего-нибудь вкусненького? Пирожных или жареных фазанчиков?

Глаза Левапа загорелись нехорошим огнём, и он промямлил:

— А можно и того, и другого, и третьего, и желательно одновременно?

— Ну конечно, можно, мой дружочек! — почти пропела Тсартс. — Скоро всё это у тебя будет! Позови сюда Оверча!

Левап, как загипнотизированный, направился к лестнице, но Павел дёрнул его за руку:

— Ты что, забыл, зачем мы сюда пришли? Нам нужно Мидава спасать, а не о девчонках и пирожных думать!

— Да ладно тебе! — захныкал Левап. — Давай отдохнём немного, расслабимся! Мы ведь такой путь проделали! А с Мидавом потом разберёмся. Успеем ещё!

— Ну раз ты так, — возмутился Павел, — то я один буду Мидава выручать! Мне друг дороже всякой развлекаловки!

— Хорошо, я с тобой, только не кипятись! — Левап, кажется, начал приходить в себя. — Думаешь, легко так сразу себялюбие побороть? Ведь ты годами меня приучал думать только о своём удовольствии!

— Госпожа Тсартс! — проникновенно сказал Павел, снова подойдя к кровати. — Хотите вы проучить королеву и вернуть былую власть или так и будете прозябать в этой вонючей конуре?!

Бегемотообразная дама задумалась.

— Ах, детки, детки! — сказала она наконец. — Нелегко мне пойти против королевы! Уж так и быть, открою вам ужасную тайну: Яныдрог — моя родная сестра. Да и Херг мне не чужой. Он отец наш приёмный, воспитал нас как родных дочерей! — И Тсартс сделала вид, что смахивает набежавшую слезу. — Раньше мы с ней были не разлей вода, всё делали вместе. Но потом сестре надоело делиться со мной властью, и она решила избавиться от меня. Конечно, совсем изжить меня со свету она не может, вот и держит меня здесь. Но я всё ещё министр! Что ж, война — так война! Уж так и быть, помогу вам!

Глава четвёртая

Когда они закончили беседу, уже стемнело. Юноши простились с хозяйкой и покинули дворец. В саду их догнал Оверч с пакетом пирожных и бутылкой колы. Вид у лакея был довольный: видимо, ему разъяснили, что пажи — не враги, а друзья.

Ребята решили заночевать под открытым небом. Всё лучше, чем дышать запахом пыли и разврата в замке. К тому же Павел совсем не был уверен, что Левап не поддастся искушениям этого «бегемота в юбке». Они нашли небольшой грот на берегу моря, развели костёр и стали обсуждать свои дальнейшие планы.

— Неужели ты веришь этой Тсартс? По-моему, она обманет и глазом не моргнёт! — сказал Левап, засовывая в рот чуть ли не целый кекс.

— Естественно, я ей не доверяю. Но боюсь, нам придётся с ней сотрудничать. Наша цель — во что бы то ни стало помешать Мидаву спрыгнуть с Башни Смерти! Полученной информации хватит только на то, чтобы оттянуть время, но мы как раз успеем поговорить с королём. Тсартс хочет сама заполучить душу Вадима, а мы на этом и сыграем! Надо стравить между собой обеих сестричек, тогда ими можно будет легко управлять!

— Да, но ты забыл про Херга! Этот так легко не поведётся, — заметил Левап.

— Вот это-то наша главная забота! Чтобы с ним справиться, нужно оружие посильнее. Я думаю, нам надо найти Высшую Цель в жизни. В этом — ключ к решению задачи!

— Что это за Высшая Цель ещё такая?

— Знаешь, однажды к нам в школу приходил священник, — задумчиво проговорил Павел. — Отец Андрей, кажется. Мы беседовали о том, каким должен быть настоящий человек. Он показал фотографию святого Силуана Афонского. Какое у него было лицо! У меня мурашки забегали по коже. Всю свою жизнь этот святой молился о спасении всех людей во всём мире. Бесы хотели погубить его и не могли. Ему было очень трудно, но он шёл и шёл к своей цели — к Царству Небесному. Я тогда не понял, подумал: что мне-то от его молитвы? Священник сказал, что у каждого человека должна быть в жизни Высшая Цель — такая, которая не сводится к земному. Если человек думает только о земном (пусть даже заботится о бедных, о своих детях, о потомках, о грядущих поколениях), он постепенно превращается в скота и начинает думать только о себе. Незнание этого закона погубило многих хороших людей и превратило их в жалких эгоистов. «Если цель человека — Бог, — сказал священник, — тогда всё остальное приложится. И любовь к людям, и терпение, и радость…» Кое-кто из класса даже смеялся потом.

— А над чем смялись? — спросил Левап.

— Мол, «живём-то один раз».

— А ты сам-то как считаешь?

— Раньше, до встречи с тобой, я не верил, что у человека есть душа. Думал, что умру, и меня черви съедят. Вернее, вообще старался не думать о смерти. А теперь, когда убедился на опыте, что ты есть, понимаю, что жизнь человека не исчерпывается существованием одного его тела. Значит, материальное, земное — это лишь часть какого-то большего мира. И Страна Духа — тоже его часть. Наверно, в момент смерти мы попадаем именно туда…

— Конечно, — подтвердил Левап. — А если точнее, Страна Духа является промежуточным миром между Землёю и Небом. Говорят, что Небо — это огромный мир, населённый бесчисленным множеством прекрасных существ. Но есть там и тёмная область, откуда явился Херг с Себами. И человек после смерти может запросто угодить в эту область. Вот почему, пока мы живы, мы должны бороться!

* * *

Утром юноши отправились в обратный путь ни свет ни заря. Левап долго не хотел просыпаться, ворчал и стонал. В конце концов Павел пригрозил, что уедет один, и его душа очнулась ото сна. Ведь они спешили в Башню Смерти, чтобы предотвратить самоубийство Мидава!

И вот они уже видят вдали её грозный силуэт. Вот Башня становится ближе. Двери призывно распахнуты, словно сами заманивают войти внутрь. Ребята выскакивают из машины, запрыгивают в лифт, и кабина на полной скорости несётся вверх. Там их взорам открывается ужасное зрелище: Мидав, весь бледный, лежит на полу смотровой площадки. Глаза у него открыты и смотрят в небо. Но в них пусто, как в чёрной дыре.

— Видимо, недавно его посещал Херг! — с болью в голосе сказал Павел.

Левап вложил в руку Мидава пирожное.

— Я. Не. Хочу. Есть, — сказала душа Вадима ледяным голосом.

— Мы пришли освободить тебя! Бежим вниз, там здорово! Хватит тут киснуть одному! Пойдём с нами на волю! — попытался расшевелить несчастного Левап.

— Что воля, что неволя — всё равно… всё равно… всё равно… — как заезженная пластинка, стал повторять Мидав.

— Ах так! — рассердился Павел. — Значит, тебе всё равно, станет «Спартак» в этом году чемпионом или нет?! И тебе всё равно, что будет в следующей серии «Секретных материалов»?! И тебе всё равно, с кем Маринка в эти выходные пойдёт на дискотеку?! Так?! Отвечай немедленно!

Мидав поднял голову и с удивлением посмотрел на Пашу.

— А тебе-то какое до всего этого дело? — немного возмущённо спросил он.

— А такое, что я сам за Мариной волочусь! — не моргнув глазом, выпалил Павел, хотя это было и не совсем правдой.

— Ах так, ну я тебе сейчас покажу, казанова недоделанный! — И, вскочив на ноги, Мидав кинулся с кулаками, но не на Павла, а на Левапа.

— Ну вот, очухался наконец! — с хохотом проговорил Левап, блокируя его удары. — А то заладил: «всё равно», да «всё равно»!

Это сразу остудило пыл нападающего. Он сел на пол и заскулил:

— Я никуда и не чухался! Вообще, валите отсюда! Пока вы не пришли, мне было так хорошо… Господин Херг самый добрый из людей, а вы все злые и хотите меня использовать! И не надейтесь, что я передумаю с Башни бросаться! Вот теперь нарочно, чтобы вам досадить, возьму и брошусь вниз! И Анирам тогда меня всю жизнь помнить будет и плакать ночами…

— Да никакой Херг не человек! — закричал Павел, но Мидав уже не слушал — взгляд его снова сделался отсутствующим.

Дальнейшие попытки растормошить душу друга не увенчались успехом. Ребятам ничего не оставалось, как покинуть Башню Смерти. Когда они спускались вниз, Левап сказал:

— Может, ты переиграл чуток? Как бы хуже не было!

— Да не бойся ты! Главное, что он от ступора очнулся, ум у него расклинило, мысли взяли новое направление. И пирожное он, по-моему, сунул украдкой в карман. Ревность — сильная штука. Хорошо, что Тсартс подсказала нам, как его пронять!

— Но при следующем посещении Херг снова вправит ему мозги! Он всё сможет в свою пользу обратить!

— Это верно, — грустно сказал Павел. — Вот поэтому-то нам и надо спешить! Везите нас к главным воротам! — приказал он водителю.

И они помчались во дворец.

Глава пятая

Пройдя мимо стражников, которые отдали им честь, пажи сразу же направились в покои короля, но путь им преградила тётушка Аген.

— И куда же мы направляемся, милые детки? Если вы спросите меня, то я скажу, что вы никогда не попадёте в спальню к королю. Оберегать покой Его Величества — моя прямая обязанность!

Павел молча сунул ей под нос указ министра Тсартс об их беспрепятственном доступе к монарху.

— Ой, да что же это такое делается! — запричитала тётушка Аген, но отступила в сторону.

Половина короля Му была далеко не такой роскошной, как апартаменты королевы. Видимо, сюда редко кто заходил. Всюду висела паутина, их шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Но вот молодые люди попали в королевскую спальню. Едва открыв дверь, они сразу же наткнулись на старый телевизор без экрана. Вообще, вся комната была завалена хламом. Чего тут только не было: и поломанный глобус, и погнутая ржавая шпага, и даже чучело ежа. Оглядывая всё это «богатство», юноши не сразу обнаружили маленького сухонького старичка, сидевшего на полу в дальнем углу комнаты и перекладывавшего вещи из одной кучки в другую. Признав в нём короля, пажи незамедлительно направились к нему. Он был так увлечён своей деятельностью, что не заметил подошедших ребят.

— Ваше Величество, что вы делаете? — спросил Левап, заинтересовавшийся занятием короля.

— Разве ты не видишь, глупый паж, — важно ответил король Му, — я навожу ПОРЯДОК!

— Но ведь вы ничего не создаёте, а только перекладываете всё из одного места в другое, — заметил Павел.

— Я всю жизнь собирал эти чудесные вещи, безмозглый мальчишка, — раздражённо проговорил Му. — И что, на старости лет я не имею право сортировать их и любоваться ими?

— Да это же просто хлам! — не выдержав, воскликнул Левап.

— Молодой человек, держите себя в руках, когда находитесь в обществе своего короля! — с достоинством произнёс правитель. — Я намного старше вас и лучше понимаю толк в вещах! Чем отвлекать меня от дела, лучше помогите мне.

Пажи подсели к королю и тоже стали перекладывать вещи из одной кучки в другую. Му почти беспрерывно бубнил себе под нос какой-то бред, что-то вроде: «Нельзя выходить на улицу без панамки, а то солнечный удар случится. В Англии все едят на завтрак овсяную кашу. Чтобы сохранить свежесть лица, надо пользоваться кремом от морщин». Вскоре друзьям надоело слушать всю эту дребедень и заниматься ерундой. Павел поднялся с пола и обратился к королю:

— Ваше Величество, нам очень нужна ваша помощь! Надо спасти одного хорошего человека. Только вы можете помочь ему найти Высшую Цель в жизни!

— Цель в жизни, цель в жизни, — забормотал король. — Ну конечно, что-то такое у меня было!

Он встал и подошёл к большому шкафу, стоящему посреди спальни. Монарх копался в нём до тех пор, пока не извлёк оттуда засаленную иконку, томик Аристотеля и амулетик от сглаза.

— Вот! — торжественно произнёс он и вручил свои «сокровища» подошедшим к нему пажам. — Все священники — пьяницы, обдирают народ и ездят на «Мерседесах». В церковь ходят одни бабки и дебилы. Религия — опиум для народа. Все учения говорят об одном и том же. На Пасху надо ходить на могилку и ставить покойнику рюмку водки. Пусть земля ему будет пухом!

Выдав эту тираду, король с довольным видом посмотрел на ребят. Его пустые глаза ничего не выражали, и друзьям стало страшно.

— Да нет же, не то! — в отчаянии воскликнул Паша. — Нам нужно узнать имя того , кто всех нас может спасти! Да напрягитесь же вы хоть раз в жизни и вспомните, вы же должны его знать! Нам нужно узнать только его имя!

Король наморщил лоб и стал что-то мычать себе под нос. Ребята с надеждой смотрели на него. Но тут в спальню ворвалась королева Яныдрог. Её чёрное платье развевалось, лицо было перекошено от ярости. Она бросилась к королю и стала трясти Му за плечи. Потом внезапно остановилась, нежно улыбнулась мужу и как ни в чём не бывало стала укладывать его в постель. Закончив своё занятие, королева обернулась к Павлу с Левапом.

— Маленькие свиньи! — завопила она. — Так я и знала, что вы замыслили государственную измену! (тут она по-детски хихикнула) Да я вас в карцере сгною, негодяев!

— Успокойтесь, сударыня, — не теряя самообладания, ответил Павел. — Вы совершенно правы. Мы и есть самые настоящие свиньи. Всю жизнь мы только тем и занимались, что ели, пили и развлекались. Мы потеряли своё человеческое достоинство, забыли о своём истинном предназначении! Так что мы действительно достойны самого страшного наказания.

Эти слова странным образом подействовали на Яныдрог. Она вдруг стала пугливо озираться на стены, и в её глазах появилось выражение безысходной тоски.

— Да что вы, детки! — ласково сказала она. — Я ошиблась. Вы очень хорошие мальчики и совсем не достойны наказания. Наоборот, вы достойны всяческих похвал и наград! Вы такие умные, красивые, храбрые. Хотите, я сделаю вас своими помощниками, будем вместе управлять страной?!

Елейный голос королевы чуть не усыпил бдительность ребят. Она задела потаённую струнку, спрятанную где-то глубоко внутри каждого человека. Так хочется верить в то, что ты — самый красивый и умный на свете! Признать правду, признать, что ты ничего на самом деле не стоишь — гораздо труднее и болезненнее. Но мысль о Мидаве отрезвила Павла. На кону стоит жизнь друга, а он тут размечтался о своей карьере!

— Да какая разница, красивый я или нет, если я всё равно умру! Не нужны мне ваши земные цели. Я хочу найти Высшую Цель, выходящую за пределы этого мира!

От этих слов королева попятилась к двери. Но тут ей на плечо легла рука, затянутая в чёрную лайковую перчатку. Это был министр Херг собственной персоной.

— Ну, меня вы так просто не возьмёте, — ледяным голосом произнёс министр. — Дорогая, отойди в сторонку и смотри, как папочка разбирается с человеческим фактором, — обратился он к Яныдрог.

Херг достал из ножен огромный, остро заточенный меч. Сталь светилась холодным светом и приковывала к себе взгляды ребят.

— Что ж, поигрались, и хватит, — криво ухмыльнулся министр. — Я всесилен. У меня есть власть убить вас, когда захочу. Моё оружие — смерть, и я могу пронзать им сердца людей. Никто не может спасти вас от меня.

Медленной походкой, с поднятой для удара рукой, он направился в сторону оцепеневших молодых людей. Но тут Левап с криком: «Беги, спасай Мидава!» схватил с пола погнутую шпагу и бросился на противника. Страшный удар обрушился на него, и он упал, как подкошенный.

Павел молча и удивлённо смотрел на бездыханное тело Левапа. Вот уж не ожидал он от своей души такого благородного порыва! Воистину, тайной для нас самих является наша душа! Но поступок этот оказался бесполезным. Теперь его самого ждёт та же участь, что и друга. И никто в целом свете его не спасёт!

Тут он увидел, как король поднимается с постели и судорожно жмёт какую-то кнопку на ночном столике. Бессмысленное убийство пажа до глубины души поразило сердобольного старика! Дубовая панель рядом с кроватью неслышно отъехала в сторону, и оттуда, как призрак, выплыла высокая красивая женщина в мантии судьи. Женщина подошла к королю и шепнула ему что-то на ухо. «Госпожа Тсевос!» — догадался Паша.

— Вспомнил, вспомнил! — закричал король в тот самый миг, когда Херг уже занёс меч над головой Павла. — Его имя — Иисус Христос! Христос — наш Бог и Спаситель!

Услышав эти слова, Херг замер на месте.

— Ага, испугался? — Павел разом забыл о своём страхе, сердце его бешено колотилось. — Теперь я знаю, что ты не всесилен! Иисус Христос победил смерть и лишил тебя власти! Ты ничего не можешь мне сделать! Ведь Он сейчас во мне!

С этими словами Павел смело посмотрел прямо в глаза ужасному министру и неумело перекрестился. Лицо Херга перекосило, как будто он увидел своего самого злейшего врага. Меч со звоном выпал из его руки. Павел чувствовал, как внутри него нарастает какая-то сила. Словно кто-то невидимый вдунул в него мужество и дал ему власть побеждать любого врага. Наконец Херг не выдержал страшного единоборства взглядов, зашатался и упал навзничь. Потом его тело заколебалось, словно было сделано из дыма, и начало постепенно исчезать. Через минуту от министра не осталось и следа. Но Павел больше не смотрел на него, он бросился к бездыханному Левапу. Тот весь похолодел, сердце его не билось. В отчаянии пятнадцатилетний человек закричал:

— Христос, Христос, спаси мою душу, спаси Левапа!

— Я есмь воскресение и жизнь! — раздался откуда-то сверху Голос. — Верующий в Меня, если и умрёт, оживёт! Нет больше той любви, как если кто душу свою положит за друзей своих!

И тут, о чудо! Левап глубоко вздохнул и открыл глаза!

— Ой, Паша, это ты? А где я был? Мне что-то страшное приснилось.

Павел со смехом обнял своего духовного двойника, а потом сказал:

— Нам надо спешить, Левап! Наше дело ещё не закончено. Вперёд, освободим душу Вадима!

Они кинулись к двери, но тут их ждала неожиданная преграда. Королева, всё это время молча наблюдавшая за происходящим со стороны, пришла в себя и загородила выход.

— Вы не пройдёте! — заявила она надтреснутым, но властным голосом. — Я всё ещё являюсь правительницей этой страны, и никто не может ослушаться меня! Стража, ко мне! Арестуйте немедленно этих двух малолетних преступников и бросьте их в темницу на корм крысам!

Вбежавшие стражники схватили отбивающихся изо всех сил друзей и уже собрались было потащить их в карцер, но тут Судья опять что-то шепнула королю, и он пролепетал:

— Дорогая наша супруга и королева, прошу вас, пожалуйста, освободите этих преданных нашей короне молодых людей! Стража, отпустите их!

Охранники в недоумении остановились, глядя то на Му, то на Яныдрог. Королева ласково посмотрела на мужа и молвила с нежной улыбкой:

— О возлюбленный мой супруг и услада моих очей! Вы же знаете, что тяжело больны и не можете принимать здравых решений. Доверьтесь той, которая много лет опекала вас и заботилась о вас, не смыкая глаз ни днём ни ночью, то есть мне! Я сама разберусь с милыми детишками, нарушившими ваш покой!

— Дражайшая моя вторая половина, по-моему, вы немного запамятовали. Вы сказали, что являетесь правительницей? Вы неправы. Это я являюсь законным властителем страны и вашим собственным повелителем, — всё более уверенно говорил король. — И я полностью исцелился от своего недуга и не нуждаюсь в вашей опеке. А посему я приказываю вам именем Господа Иисуса Христа немедленно освободить моих пажей!

Поняв, что монарх пришёл в разум, охранники выпустили ребят и встали по стойке смирно.

— Да как вы можете?! После стольких лет?! — завизжала Яныдрог.

Она побледнела и как будто даже уменьшилась в размере. Попыталась ещё что-то сказать, но не смогла. С ней на глазах начали происходить чудесные перемены: менялись черты лица, выражение глаз; стали разглаживаться морщины. Но молодым людям было некогда удивляться преображению королевы, ведь они так спешили на выручку к другу! Они кинулись к дверям и помчались в Башню Смерти.

Эпилог

Когда Павел и Левап прибежали туда, где раньше стояла Башня Смерти, там не обнаружилось и следа от мрачного строения. На траве сидел растерявшийся Мидав и пугливо озирался вокруг.

— Только я собрался прыгнуть, а тут гляжу, прыгать-то больше неоткуда! Я и так уже внизу! — пожаловался он.

— Дурачок! Теперь тебе больше не надо никуда прыгать! Мы принесли с собой ключ от кандалов, сковывающих тебя! — радостно закричал Левап.

— Никаких кандалов у меня нет, — сердито сказал Мидав. — Я всегда был и есть свободен!

— Ничего подобного, ты был рабом Херга, но теперь Христос освободил и нас, и тебя! Это ведь Он Башню Смерти уничтожил! Радуйся! — восторженно сказал Павел.

— Ну и что мне теперь со своей свободой делать? — скептически спросил Мидав.

— Как что? Служить Христу, конечно! Ведь в этом заключается Высшая Цель нашей жизни! Стань воином Христовым, борись за Царство Небесное! Разве это не увлекательнее любой компьютерной игры? — вдохновенно произнёс Павел.

— Религия… — протянул Мидав с кислой миной на лице. — Да это же сплошные ограничения и табу. Того нельзя, этого не делай! Скукатища…

— Да ты просто ничего о христианстве не знаешь! Ты только, как король Му, повторяешь за другими разные глупости и стереотипы! — презрительно сказал Левап. — А ты разберись сначала, что к чему, книжки умные почитай, а потом уже выводы делай. Между прочим, Христос никогда не принуждает людей от чего-то отказываться. Наоборот, Он наполняет Собой нашу жизнь, даёт нам намного больше того, что мы у Него просим! В общем, люби Бога и делай всё, что хочешь!

— Наверно, вы правы, — задумчиво проговорил Мидав. — Я в своей жизни никогда ничего глубоко не познавал. Так, по верхам бродил и думал, что всё на свете знаю. А в результате чуть до самоубийства себя не довёл! Может, мне и вправду надо всего себя чему-то одному посвятить? Разобраться во всём как следует, без спешки, с чувством, с толком, с расстановкой? Времени теперь у меня много, вся жизнь впереди!

— Вот это правильно, вот это молодец! — обрадовался Павел. — Вместе будем разбираться. Я ведь тоже почти ничего не знаю. Подумать только, даже имя Христово забыл! Сейчас вот, правда, начал вспоминать какую-то песенку. Где-то я её когда-то слышал… Может, от священника того, что в школу приходил?

И Павел громко запел:

Христос воскресе из мертвых, Смертию смерть поправ И сущим во гробех живот даровав!

И без того святящийся мир сделался ещё более святящимся. Всё вокруг засияло и засверкало. Песню подхватили Левап с Мидавом. Она понеслась по городу, и вскоре её уже пели сотни душ. Они выбегали из мрачных подвалов, мчались по зелёной траве и заливались весёлым смехом. От этой песни Себы, как тараканы, разбежались в разные стороны и попрятались по щелям и углам, а потом и вовсе куда-то исчезли.

Благая весть быстро облетела город, и вскоре все уже знали, что Херг уничтожен, а Христос вновь воцарился на их земле. Король Му превратился в Ум — молодого статного мужчину — и стал отдавать своим подданным разумные приказы, беспрестанно советуясь с госпожой Тсевос — мудрой и справедливой Судьёй. Он наконец-то действительно разобрался в своём дворце и повыбрасывал уйму всякого хлама. Его жена сменила свои чёрные одежды на белые и стала послушной мужу и смиренной королевой Индивидуальностью. Они жили душа в душу и счастливо управляли страной долгие годы. Госпожа Тсартс тоже резко изменилась. Теперь это была чуть полная румяная женщина в опрятном простом платье и безукоризненно белом переднике. Дворец её рухнул, а на месте развалин построили прибрежный санаторий, где поправляли своё здоровье жители столицы. Министр потребления лично раздавала всем овсяную кашу в столовой и заправляла постели. Оверч тоже помолодел, округлился и подобрел. Оказалось, что таким злым и раздражительным он стал из-за того, что питался одними пирожными да жареным мясом и заработал себе язву. Теперь, питаясь кашами и супами, он исцелился от недуга и весело шутил с постояльцами. Недовольна новым порядком вещей осталась, похоже, одна тётушка Аген, которая вскоре сбежала за границу к своему кузену Жалбу.

Ну вот, пожалуй, и всё, что можно рассказать о новой жизни в Стране Духа. Павел недолго пробыл в ней. Вскоре молодой человек понял, что он нужнее в своём мире, где многие ещё не знают о Благовестии и о Христе, а Грех и Гордыня всё ещё царствуют рука об руку и не собираются сдавать свои позиции. Перед уходом он произнёс пламенную речь:

— Дорогие во Христе братья и сёстры! Я так рад, что имел честь жить и сражаться рядом с вами! Но теперь мне пришло время уходить домой. Надеюсь, что вы сможете сберечь вашу прекрасную страну от нападок врагов! Знайте, что если вы расслабитесь и перестанете бороться с собой, забудете Высшую Цель, то вскоре вновь окажетесь под властью Херга! Ведь пока стоит мир, Херг не может быть до конца уничтожен! Бдите и молитесь! Христос да пребудет с вами до скончания века! Аминь.

— Аминь! Аминь! — закричали все, а Левап с Мидавом на прощание запели:

Христос воскресе из мертвых, Смертию смерть поправ И сущим во гробех живот даровав!

В последний раз оглянувшись на светящийся мир, Паша переступил через экран и оказался в своей комнате, где он солнечным весенним утром бился головой о стену. Телевизор ярко вспыхнул и тут же погас. За окном был всё тот же день, солнце стояло в той же точке, а часы показывали то же самое время.

— Вот и всё! — подумал пятнадцатилетний человек. — Я опять остался один на один со своей жизнью. Ну что ж, теперь в ней, по крайней мере, есть смысл…

На следующий день в школе Вадим отозвал Павла в сторону и зашептал, дрожа от волнения: — Пашка, ты ни за что не поверишь, чтó со мной произошло…

Человек и солнце

Человек в чёрном плаще с огромным, закрывающим полностью лицо капюшоном шёл по залитой солнцем пустыне. Он искал Свет, и ничего ему было не нужно, кроме Света. Он шёл к опускающемуся за горизонт слепящему Солнцу. Он шёл за ним уже много-много лет, может быть, вечность. Никто, даже, возможно, он сам, не знал, зачем ему это было нужно. Другие существа, попадающиеся ему на пути, мало его интересовали, да и он был им неинтересен. Они скользили мимо него и уходили во тьму, которая была за ним. Он не мог остановиться ни на минуту, не мог передохнуть после дальней дороги.

Но однажды человек увидел на своём пути дверь. Она вела в прохладную, тёмную пещеру. Тут он почувствовал смертельную усталость и решил зайти на минуту под свод пещеры. Там так хорошо, и можно немного отдохнуть от Солнца! Он зашёл туда, дверь за ним закрылась, и он оказался в полной темноте. Он забыл Свет. Он стал тем, кто живёт в пещере. Лишь изредка во сне он вспоминал, что есть где-то в мире что-то ещё, кроме тёмного свода пещеры.

* * *

В один прекрасный день (или ночь) человек, как обычно, лёжа на спине и смотря вверх, с неимоверной тяжестью пошевелил большим пальцем левой ноги и уткнулся во что-то тёплое. Оказалось, что всё это время рядом с ним лежало что-то живое и большое, похожее на червя с лапками. Это что-то представилось: «Вообще меня зовут Андрей, но друганы кличут по-свойски — Андрюхой». В ответ человек сказал: «А я — Дмитрий, но можно звать просто Митя». Андрюха объяснил, что попадание в пещеру называется «взросление», а находятся они здесь для того, чтобы получать удовольствия. Подобных Андрюхе существ в пещере было много, и каждый получал удовольствие по-своему. Сам он главным образом потреблял что-то вроде прозрачной жидкости, от которой на некоторое время ему становилось хорошо, потом он впадал в спячку, потом ему становилось очень плохо, а для того, чтобы опять стало хорошо, надо было снова принять жидкость. Некоторые обитатели пещеры всё время ели, другие — совокуплялись или спали. Откуда сам Андрюха и другие взялись, и куда денутся потом, Митин сосед не знал. Зато знал, как с наименьшими энергетическими затратами добывать себе прозрачную жидкость.

После общения с этим червяком Митя стал всё реже видеть сны. Он тоже выбрал себе удовольствие и стал поедать близлежащего червя. Для этого ему почти не приходилось двигаться. Его в свою очередь поедали более старые черви. Он не препятствовал этому, потому что считал их мудрыми и опытными: они сожрали многих и хорошо знали, как это делается. К тому же практически сразу после того, как червя полностью поглощали, у его поедателя в результате небольшого землетрясения (которые происходили достаточно часто) возникала отрыжка, и пожранный живым и невредимым вылетал обратно из желудка для того, чтобы опять быть съеденным. Эта операция повторялась с Митей снова и снова, и он чувствовал, что живёт не зря.

Один из старых мудрых червей по имени Олег Иванович рассказал Мите, что на выступе в дальнем конце пещеры живёт очень могущественное существо — Червище, которое создало пещеру и всех её обитателей. Никто его никогда не видел, но некоторые черви чувствовали зловоние, которое исходило с этого выступа, и сами становились вонючими. Таких червей считали самыми важными, пред ними преклонялись, так как считалось, что они стали жрецами Червища. Многие пещерные жители думали, что если они не будут ублажать Червище, оно разозлится и нашлёт на них ужасные бедствия. Поэтому они отдавали жрецам часть добытой еды или прозрачной жидкости. За это жрецы обещали им помощь Червища в получении различных удовольствий.

Вообще, мечтой всех обитателей пещеры было заполучить лежанку поудобней, деревянную или, как предел мечтаний, железную тачку, чтобы на ней ездить по пещере, да ещё участок скалы, куда можно было бы приезжать на этой тачке и выращивать себе еду для желудочного удовольствия. Также каждый червь хотел найти себе червиху посимпатичней и обзавестись с ней несколькими маленькими червячками, которые бы обслуживали и возили их на тачке, когда они уже не смогут сами передвигаться по пещере.

Митя так втянулся в пещерную жизнь, что все пещерные дела стали казаться ему очень, очень важными. Но вот однажды он почувствовал, что пожилой червь, который лежал позади него и поедал Митю уже много лет подряд, вдруг как-то странно дёрнулся и затих. Как Митя ни старался, он не смог расшевелить старого червя. Юноша очень испугался и спросил у Олега Ивановича, что случилось с тем червём, почему он не двигается. Олег Иванович ответил, что старый пень окочурился, то есть отдал свою червячью душу Червищу, и больше никогда не будет поедать Митю. Митя удивился и сказал: «А разве мы не живём вечно?» — на что получил ответ, что все черви смертны, и каждый в один прекрасный (или не очень прекрасный) день отдаст Червищу душу и прекратит своё червячье существование. «Но куда мы попадём после смерти? Разве есть что-нибудь, кроме этой пещеры?» — опять спросил Митя. «Не знаю. Какая разница?!» — ответил Олег Иванович и продолжил своё важное занятие, от которого его оторвал Митя. Он стал одновременно есть какой-то вкусный корешок, заводить знакомство с симпатичной червихой и бить по голове палкой своего седьмого червячёнка, который попытался отбить у него червиху и украсть его любимый корешок.

После этого разговора у Мити пропал аппетит, он больше не пил прозрачную жидкость с Андрюхой, не поедал соседа и даже перестал спать — боялся, что умрёт во сне. Он целыми днями и ночами пытался вспомнить что-то давно забытое, что-то очень важное, но это что-то всё время ускользало от него. Он долго мучился, но наконец решился одолжить у кого-нибудь тачку и попытаться найти Червище, чтобы узнать у него, что происходит с червями после смерти. Все остальные пещерные жители уговаривали Митю не ездить туда, а наслаждаться удовольствиями, пока ещё возможно, но он не слушал их. Позаимствовав тачку у одного червя, он отправился в путешествие к дальнему краю пещеры.

Подъехав на тачке как можно ближе к выступу стены, Митя обнаружил, что дальше дороги нет, а есть только нагромождение камней. Надо было ползти к стене самому. Это было чрезвычайно трудно, ведь ему пришлось тащить своё огромное жирное тело целый метр через гигантскую кучу камней, каждый из которых был размером с куриное яйцо, а то и больше. Но Митя смог совершить второе в своей жизни волевое усилие (первое было, когда он пошевелил большим пальцем левой ноги и понял, что не одинок в этом мире) и подполз почти вплотную к стене. Он уже чувствовал ужаснейшую вонь, которая исходила откуда-то сверху. Митя чуть не задохнулся и даже потерял своё сознание. Хотя, точнее говоря, это было какое-то странное, незнакомое ощущение, как будто бы он не потерял сознание, а, наоборот, обрёл необыкновенную ясность мыслей. Ему казалось, что он находится не в родной пещере, а в какой-то незнакомой местности. Вместо потолка был уходящий далеко ввысь лазурный прозрачный купол, а вместо пола — удивительный зелёный ковёр, мягкий и прохладный на ощупь. Но главное, у сáмого горизонта сиял и переливался всеми оттенками золотого и оранжевого цвета ослепительный шар. Митя почему-то подумал, что этот шар живой. Может, потому что, когда он пристально на него смотрел, шар начинал пульсировать и подпрыгивать, словно танцуя. Юноше страстно захотелось побежать навстречу чудесному шару, но тут видение исчезло, и Митя очнулся там же, где и был — рядом со скальной стеной, под огромным выступом. Вони уже не было, но голова ужасно болела. Митя долго лежал неподалёку от стены, не зная, что делать — дальше идти было некуда, а Червища он так и не увидел. Через двое суток Митя понял, что надо ползти обратно. Но он так устал и проголодался, что просто не мог заставить себя проползти огромное расстояние до тачки. Ему ничего не оставалось делать, как только лежать и медленно умирать от голода и жажды рядом со стеной, и никто-никто не мог ему помочь. Тогда Митя впервые осознал две вещи: первое, что он совершенно одинок и никому не нужен в этом мире, а второе, что смерть обязательно придёт за ним. На последнем издыхании юноша поднял голову вверх. Это было невиданно и неслыханно, так как голова червей была устроена таким образом, что смотрела только вниз, в пол пещеры. А вслед за этим его лапки словно сами собой поползли вверх по отвесной стене, и вскоре он уже сидел на выступе. Голод и жажда прошли, силы вернулись к нему.

И тут Митя увидел огромного червя, висящего в воздухе. Он был намного красивее и величественнее обычных червей. В нём, казалось, было собрано воедино всё то прекрасное, что бывает в червях. И большущий живот, и толстенькие маленькие лапки, и великолепная квадратная морда с глазками-бусинками, едва заметными под нависшими складками кожи, — всё в нём было совершенно. Однако прекрасный червь был не из плоти и крови, а скорее похож на голограмму; через него даже можно было увидеть стену пещеры. Видя это великолепие, Митя впал в такое благоговение, что колени его подогнулись, и он уткнулся мордой в каменный пол. Полежав так часок-другой, Митя встал на лапки и начал осторожно, дрожа от страха и волнения, приближаться к этому прекрасному созданию. Оно не издавало никаких звуков и, казалось, замерло на месте навсегда. Только опять появившаяся вонь свидетельствовала о том, что это всё-таки живое существо. Вдруг Митя понял, что в его голове вонь преобразуется в слова, и он её понимает.

— Я — Червище, — сказало существо. — Задавай свои вопросы!

— Что происходит с червями после смерти? — спросил Митя, набравшись смелости.

— Я не знаю, — ответило Червище. — Я — всего лишь представление всех живущих в пещере червей о совершенстве и силе.

— Всего лишь представление… — пробормотал Митя. Оказывается, он напрасно пришёл сюда, его мучения были бесполезны. — А почему черви поклоняются тебе?

— Для удобства. С одной стороны, надо как-то объяснять факт существования пещеры и её жителей. Только самые безмозглые черви полагают, что всё создалось само собой, а многим хватает ума понять, что у мира есть Создатель. С другой стороны, червям не нужен Создатель, который бы сильно отличался от них. А я похож на них, скроен по их образу и подобию. Следовательно, я не стану требовать от них невозможного: перестать предаваться удовольствиям, обманывать свою совесть, тратить жизнь на ерунду, не думать о своей смерти. Это и действительно не в моей власти.

— Получается, черви поклоняются своему представлению, то есть, по сути, самим себе? А Создатель покинул этот мир после того, как создал? — Разочарованию Мити не было границ.

— А кто помог тебе забраться сюда и увидеть меня? Ведь это абсолютно невозможно с точки зрения других червей! Я подмена — это так, но кого все они мной подменяют? И кто сейчас говорит с тобой через меня?

— Но как мне увидеть настоящего Создателя?

— Он сам придёт к тебе, если ты захочешь этого от всей души! Он приходит ко всем, кто призывает Его искренне. Но не надейся на то, что твои представления о Нём окажутся истинными. Он всегда оказывается не тем, кем Его хотят видеть. Он постоянно удивляет и никогда не повторяется. Зови Его, зови!

Митя хотел ещё что-то спросить, но голограмма Червища заколебалась и исчезла. Он опять остался один. Юноша задумался: действительно ли он хочет увидеть истинного Создателя пещеры? Готов ли он к встрече с существом, совершенно отличным от него самого? Каким-то непостижимым образом Митя понял, что может в любую минуту возвратиться на свою лежанку. Он видел её в пещерном сумраке, и она была всего в нескольких шагах. Ему больше не надо было ползать на брюхе, перебирая лапками, — у него появились новые, сверхъестественные способности, которые другим червям даже и не снились! Он мог резко взмывать под своды пещеры, в мгновение ока делать полный оборот вокруг своей оси и перемещаться в любую точку пещерного пространства за несколько секунд. Он мог стать великим жрецом, жениться на мисс пещеры, ездить на золотой тачке, спать на платиновой лежанке и наплодить сотни червячат. Но при мысли о возвращении к прежней жизни Митю передёрнуло. Он догадался, чтó после смерти происходит с червями: они проваливаются в другую пещеру, ещё более тёмную и глубокую. И он понял, о чём мечтал всю свою жизнь: во что бы то ни стало выбраться из пещеры наружу и пойти навстречу пульсирующему шару! А для этого нужно довериться Тому, кто создал пещеру и то, что за её пределами, позвать Того, кто превосходит тебя в бесконечное количество раз! Мите стало так страшно, что он заколебался. Но тут он вспомнил Олега Ивановича и представил, что станет таким же, как он. Это было во много раз страшнее! И больше не сомневаясь в своём решении, Митя закричал:

— Создатель! Где Ты? Я готов к встрече, даже если умру от страха при виде Тебя!

— Я здесь! Здесь! Здесь! — неизвестно откуда раздался голос, и эхо разнесло его по всей пещере.

— Где же Ты? Я не вижу Тебя! — снова спросил Митя.

— Я везде и нигде! Где! Где? — эхо скакало по стенам пещеры, как мячик.

— Приди ко мне! Ты мне очень нужен! Спаси меня!

— Ищи Меня внутри себя! Я — внутри! Смотри! Смотри!

И тут Митя вдруг осознал, о чём говорит голос. Он вспомнил, что в самые радостные и чудесные мгновения жизни его душа как будто сливалась с чем-то непостижимым и величественным. Какой-то Дух входил в него и изменял всё его существо изнутри. Он был тёплым, живым и светлым. А вернее, это была сама Радость, Жизнь и Свет! Но потом Дух исчезал, и стиралась сама память о Нём до тех пор, пока Дух не возвращался.

Сейчас Дух снова был в Мите, поэтому юноша и вспомнил о предыдущих Его посещениях. «Не забывай Меня, когда Я уйду, ни за что не забывай!» — говорила Радость. «Ищи Меня снова и снова!» — говорила Жизнь. «Тоскуй по Мне, призывай Меня, и Я обязательно вернусь! — говорил Свет. — Когда-нибудь Я приду, и уже больше не покину тебя!»

«Что же происходит со мной? — думал Митя. — Почему я плачу? Почему глубоко и искренне люблю всех червей? Почему всё вокруг такое прекрасное? Неужели сам Создатель сейчас во мне?»

…Но вот Ты уже покидаешь меня, и душа остаётся пустой! Что мне сделать, чтобы удержать Тебя? Господин мой, не уходи! Душа моя познала Тебя!

«Скучает душа моя о Господе, и слёзно ищу Его. Как мне Тебя не искать? Ты прежде взыскал меня, и дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя. Ты видишь, Господи, печаль мою и слёзы… Если бы Ты не привлёк меня Своею любовью, то не искал бы я Тебя так, как ищу, но Дух Твой дал мне познать Тебя, и радуется душа моя, что Ты мой Бог и Господь, и до слёз скучаю я по Тебе!»[1]

* * *

Человек в ослепительно белом плаще с непокрытой головой и сияющим лицом шёл по залитой солнцем цветущей долине. Он искал Свет, и ничего ему было не нужно, кроме Света. Он шёл к опускающемуся за горизонт ослепительно прекрасному Солнцу. Он шёл за ним уже много-много лет, может быть, вечность. Теперь он знал, зачем это было нужно. Множество других существ шагало рядом с ним. Они тоже стремились к Солнцу. Это были его попутчики и друзья. Человек не мог остановиться ни на минуту, не мог передохнуть после дальней дороги, ведь сама Любовь звала его к себе! Имя человека было Адам.

Ну а как же другие, те, кто остался в пещере? Неужели они никогда не найдут оттуда выход, никогда не увидят Солнце? Слеза покатилась по щеке человека и, отразив луч Света, засверкала, как маленькое солнышко. «Молю Тебя, Милостивый Господи, да познáют Тебя Духом Святым все народы Земли!»

Летучие свиньи

О Господи! Неужели ничто не вырвет вас из будней? Неужели вы не воскликните хотя бы: «О, дай мне крылья свиньи!»

Г. К. Честертон, «Охотничьи рассказы»

Может быть, вы слышали одно народное поверье — поверье о летучих свиньях? Когда небо на рассвете покрывается мягкими розовыми облачками, они напоминают людям о том, что свиньи иногда летают. Почему так повелось, мало кто знает, но я расскажу вам эту легенду.

Давным-давно в одной деревушке, расположенной на берегу живописной речки, жила семья свиней: мама-Свинья, папа-Свин и сынок-Поросёнок. Люди тогда ещё не ели свинину, поэтому жили наши свиньи привольно и в достатке. Никто их не обижал, и все относились к ним с уважением. В те давние времена люди и свиньи прекрасно понимали друг друга и были равны между собой. Свиньи имели право голосовать на выборах, и их даже иногда избирали в старосты деревень или в градоначальники, ведь всем было известно, что это очень ответственные и благоразумные существа. Поэтому папа-Свин в это лето выдвинул свою кандидатуру на пост старосты и был не без основания убеждён, что победит на этих выборах. Мама-Свинья очень гордилась, что у неё такой учёный и важный муж, а сынок-Поросёнок просто визжал от восторга, видя, как все в деревне снимают шляпы перед его папашей. Всё было прекрасно в это чудесное солнечное лето, и ничто не предвещало грозу.

Однажды днём в селение вошёл человек. Он был одет в ветхий дорожный костюм и такой же старый и пыльный плащ, на голове у него была широкополая мятая шляпа, а в руках небольшая котомка. Никто не удивился и не заинтересовался тем, чтó он делает в их деревне, так как в то время развелось много странников. Даже местные собаки при виде него лишь вяло приподнимали и тут же опускали головы, решив, что от такого пришельца не дождёшься ни то что косточки, а даже корки чёрствого хлеба.

Странник прошёл на площадь и немного постоял там в толпе, слушая вдохновенные предвыборные речи папы-Свина. Почтенный хряк как раз распространялся о том, какую пользу он принесёт деревне, если его изберут старостой. Он уверял односельчан, что будет заботиться лишь об их благополучии и управлять деревней абсолютно бескорыстно. Он предлагал насадить на всех улицах дубы, под сенью которых смогут отдыхать жители селения, а также выращивать больше свеклы и пшеницы, которые можно потом продавать в городе. Причём жёлуди, ботву и отруби он соглашался брать себе в качестве пустячной компенсации за свой самопожертвенный труд на благо людей.

Послушав немного таких речей, пришелец развернулся и направился прямиком к свинячьему дому. Дойдя до него, он громко постучался в дверь. Ему открыла мама-Свинья. Она была в клетчатом переднике, модном чепце и держала поварёшку в копыте, так как в этот момент как раз готовила обед и ждала мужа после выступления. Госпожа Свинья с подозрением посмотрела на незнакомца и с нескрываемым раздражением спросила, что ему надо. Нимало не смутившись, странник втиснулся через приоткрытую дверь в дом, снял плащ и шляпу, бросил котомку в угол и нагло прошествовал мимо растерявшейся хозяйки прямо на кухню. Там он уселся во главе стола и потребовал накормить себя обедом. Почтенная хрюшка больше удивилась, нежели разозлилась, услышав его просьбу. Она вполне резонно спросила пришельца:

— Чем же я могу накормить вас? У нас в доме только свинячья еда, а люди её не едят! Вы ошиблись, идите к соседям, у них наверняка найдётся что-нибудь для вас.

В ответ на эту тираду незнакомец только усмехнулся в бороду и сказал:

— Не волнуйся, я не ошибся. Тащи сюда отрубей, да побольше! Я ведь тоже в некотором роде свин!

Госпоже Свинье не очень-то хотелось принимать в своём доме такого грязного оборванца, да к тому же с минуты на минуту должен был прийти папа-Свин. «Мой хряк непременно рассердится, если увидит за столом этого вшивого бродягу», — подумала она. Но, с другой стороны, хавронья понимала, что если она вышвырнет незнакомца на улицу, это может повредить их репутации в деревне. Ведь они слыли гостеприимными хозяевами и добродетельными свиньями, а бродяга наверняка разболтает на всю округу, что ему отказали в пище и выгнали из дома. Почтенная свинка застыла с поварёшкой в копытах, не зная, на что решиться. Странник, видимо, догадывался о её муках, но продолжал усмехаться. Наконец он сказал:

— Сколько можно ждать, дорогуша? Где мой обед? Или, может, мне пойти в дом напротив и рассказать там о вашем поведении?

В доме напротив жил главный соперник папы-Свина — мельник со своей женой. Они только и ждали повода, чтобы насолить семье свиней. Поэтому словá незнакомца вывели госпожу Свинью из задумчивости и решили дело. Она поставила перед путником миску с отрубями и сердито хрюкнула:

— Ешьте, да поживее, мне некогда с вами возиться!

Пришелец неторопливо принялся за еду. Окончив трапезу, он с удовлетворением откинулся на спинку стула и сказал:

— Да, отруби отменные! Так и быть, погощу у вас немного. Постели-ка мне в вашей гостевой спальне, а то я устал с дороги!

Это было уже слишком! Госпожа Свинья просто задохнулась от злости и закричала:

— Вон отсюда, бродяга! Немедленно собирай свои пожитки и убирайся из нашего дома!

Однако странник даже не шелохнулся. Он тихо сказал:

— Ты меня не поняла. Боюсь, у тебя нет выбора, голубушка. Это не просьба, а приказ. Так что поубавь свой негодующий пыл и иди стелить мне постель!

От этих слов госпожа Свинья просто онемела. Они были произнесены с такой силой и властью, что просто невозможно было ослушаться! Она почувствовала, что если не сделает так, как требует незнакомец, то непременно случится что-то страшное, поэтому молча пошла в комнату для гостей и постелила там постель. Странник, не глядя на неё, завалился на чистое бельё прямо в грязной одежде и обуви.

— Молодец, детка. Далеко пойдёшь! — сказал он, откидываясь на подушки и закрывая глаза.

Пятнадцать минут спустя папа-Свин обнаружил свою жену на кухне в каком-то странном состоянии. Она не открыла ему дверь и сидела над лоханью с отрубями, уставившись в одну точку.

— Что-то случилось, дорогая? Что с тобой? — взволнованно спросил господин Хряк.

Госпожа Свинья встрепенулась, поправила чепец и сказала:

— Всё в порядке, дорогой. Садись за стол, я сейчас накрою. Только позови нашего сыночка, он играет во дворе!

Обед не очень удался. Мама-Свинья была рассеянной и молчаливой. Все почему-то чувствовали, что над ними чёрной тучей нависла беда.

В конце обеда хавронья наконец решилась. Она сказала:

— Кстати, у нас гость.

— Гость? — удивился папа-Свин. — Но почему он не за столом? И кто он такой?

— В том-то всё и дело, — замялась мама-Свинья. — Я не вполне уверена, что он тебе понравится. Он, как бы это сказать, не из очень знатного рода и к тому же не слишком чистый. Но вообще он милый и воспитанный человек, это сразу видно. Он устал с дороги и сейчас отдыхает в гостевой комнате. Я решила оставить его у нас на ночь, потому что подумала — это будет полезно для нашей репутации. Все обязательно узнают, какие мы добрые и гостеприимные, и будут ещё больше нас уважать! А ты понимаешь, как это важно для нас сейчас!

— Я что-то тебя не совсем понял, — сказал папа-Свин. — Так кто же он всё-таки такой? Ну ладно, это мы сейчас выясним. Пойду-ка я в гостевую и сам с ним познакомлюсь!

Почтенный отец семейства встал из-за стола и направился в комнату для гостей, не обращая внимания на госпожу Свинью, которая пыталась его остановить. Малыш побежал за ними. Когда они вошли в комнату, то увидели там только пустую застеленную кровать. Бельё было абсолютно чистое и нетронутое, как будто его только что постелили и никто ещё на нём не спал. Мама-Свинья остановилась как вкопанная. Папа тоже слегка удивился и спросил:

— Где же гость? Это что, была шутка? По-моему, она не очень удачная!

Госпожа Свинья не знала, что и сказать. Она пробормотала что-то о своём плохом самочувствии и, извинившись, ушла в спальню и легла в постель. Там она и пролежала весь вечер. Папа-Свин волновался о её здоровье, и настроение у него упало. Даже жизнерадостный Поросёнок был грустным и не пошёл больше играть с друзьями во двор. Остаток дня был испорчен.

Наутро мама-Свинья проснулась в хорошем расположении духа. Она решила, что ей всё просто привиделось из-за того, что она устала от домашних хлопот и была немного взвинчена. После того, как госпожа Свинья всё себе объяснила, она почувствовала значительное облегчение и снова погрузилась в повседневные заботы. В доме опять воцарились покой и уют. Почтенная хозяйка проводила мужа на работу, а сына в школу и стала убираться в доме. Она подмела на кухне, в своей спальне и направилась с веником в гостевую. Когда она вошла туда, веник выпал у неё из копыт: на кровати лежал вчерашний гость. Постель была вся мятая и грязная, как будто он проспал там всю ночь. Странник открыл глаза и сказал:

— Доброе утро, хозяюшка! Я ужасно проголодался! Накрывай-ка на стол! Поедим и поболтаем всласть.

Госпожа Свинья села на стульчик и пробормотала:

— Кто вы такой, и где вы были всё это время?

— Ай-ай-ай! Так много вопросов, а гость голодный! Это невежливо, дорогая моя. Сначала покорми меня завтраком, а потом уж и вопросы задавай!

Достопочтенная хрюшка, овладев собой, подняла веник и пошла накрывать на стол. Странник вскочил и, выделывая невероятные па, протанцевал по коридору за ней.

Поставив перед незнакомцем корытце с ботвиньей, свинья села рядышком и стала наблюдать, как он с аппетитом поглощает это кушанье. После завтрака гость отёр рот рукавом и сказал:

— Ну, теперь можно и поговорить. Валяй, задавай свои вопросы!

— Где вы были вчера вечером? Я хотела вас познакомить со своим мужем, а вас не оказалось в доме! — первым делом спросила госпожа Свинья.

— Я отлучался по неотложным делам, вот меня и не было. Да к тому же я пока не хочу знакомиться с твоим мужем. Мне и тебя с избытком хватает!

— Что вы от меня хотите? Зачем поселились у нас? Кто вы такой и откуда?

— Ну вот опять! Тебя что, не учили хорошим манерам? Невежливо задавать так много вопросов зараз. Да и вообще, все твои вопросы слишком банальные! Лучше я тебя спрошу кое о чём. Например, почему ты уже много лет по-настоящему не хрюкала от радости?

Госпожа Свинья явно не ожидала от бродяги такого вопроса. Она с возмущением сказала:

— С какой стати я буду отвечать вам на этот вопрос?! Это моё личное дело — хрюкать или нет!

— Ага, вот видишь! — с ликованием воскликнул пришелец. — На такой простой вопрос не хочешь отвечать, а сама желаешь всё знать! Может, ты и сама не знаешь ответа на него? Ладно, некогда мне тут с тобой возиться! Когда найдёшь ответ, тогда и продолжим разговор!

Странник вскочил из-за стола и быстро вышел из дома. Когда почтенная хозяйка опомнилась, его уже и след простыл.

Больше в этот день ничего не произошло. Странный гость не показывался. Госпожа Свинья ничего не рассказала о нём мужу и сыну, а они не расспрашивали её о вчерашнем событии. Она старалась во всём угодить им и казалась весёлой и жизнерадостной. Но ночью хавронья никак не могла заснуть и всё время ворочалась в постели. Папа-Свин спросил её:

— Дорогая, что с тобой? Почему ты не спишь?

— Я что-то вспомнила те давние времена, когда мы были молодыми и беззаботными. Как мы весело хрюкали и скакали по полям! Тогда нас не интересовало общественное мнение и твоя карьера. Куда всё это исчезло?

— Да что с тобой стряслось? Отрубей ты, что ли, порченых поела? — Папа-Свин не на шутку разволновался. — Второй день подряд ты ведёшь себя очень странно. Может, вызовем врача?

— Не надо, со мной всё в порядке. Просто я подумала: всё ли мы делаем правильно? Ведь, наверное, можно жить по-другому.

— Ну, так и есть! Все признаки отравления. Завтра же приглашу доктора!

Сказав это, папа-Свин повернулся на другой бок и захрапел, а хавронья тяжко вздохнула и попыталась уснуть.

На следующий день господин Хряк действительно вызвал врача. Тот пустил маме-Свинье кровь, многозначительно хмыкнул и сказал, что у неё переизбыток желчи в организме, но в общем и целом она здорова. Тогда папа-Свин немного успокоился, отпустил врача, а сам пошёл по делам, запретив жене выходить из дома и пускать гостей. Для верности он запер маму-Свинью на ключ, сказав, что сам заберёт Поросёнка из школы на обратном пути.

Примерно через десять минут после его ухода почтенная хрюшка зашла на кухню и увидела там таинственного незнакомца, который пил чай. Она даже не очень удивилась, а просто молча поставила перед ним салат из желудей и вчерашнюю похлёбку. После кровопускания она стала много спокойнее. Странник внимательно посмотрел на неё и сказал:

— Похоже, что ты готова. Я — Посланник! Мой Господин — очень важная персона. Он вербует себе людей, вернее свиней. Если ваша семья согласится на сотрудничество с Ним, то Он щедро вас вознаградит.

— Но кто он такой, ваш хозяин? И почему его посланник — нищий оборванец? — с недоверием спросила госпожа Свинья. — Ведь каков слуга, таков и господин!

— А с чего ты взяла, что я нищий? Да я богаче и могущественнее, чем все ваши правители! Мой Господин — Царь царей, и Он дал мне власть управлять миром. Вот ты, например, при нашей первой встрече, как только я приказал, сразу послушалась меня и побежала стелить постель. Разве это не доказательство моей власти? Я могу дарить людям жизнь и счастье. А ещё я могу научить летать тех, кто этого захочет! Вот ты хочешь летать?

Хавронья была очень удивлена таким вопросом. Ведь научиться летать — было заветной мечтой её детства. Она сказала:

— Хочу, конечно, но разве это возможно? Ведь свиньи не летают.

— Ошибаешься, как раз только свиньи и могут летать! Просто ты — ненастоящая свинья. Но ничего, я помогу тебе и твоему мужу стать настоящими свиньями!

Эти слова до глубины души оскорбили почтенную хрюшку. Подумать только, её не считают за свинью! Страшное подозрение закралось ей в голову: уж не намекает ли незнакомец, что она превратилась в человека? Этого хавронья стерпеть не могла. Она резко ответила:

— Я поняла, вы просто сумасшедший! Почему это я не свинья?

— Да какая же ты свинья, если даже забыла, как хрюкают от радости? Ты, дорогая моя, стала человеком! Только внешность у тебя свинячья, а мысли, чувства и образ жизни — человеческие. Ну ничего, мой Господин всё может. Будешь и ты когда-нибудь летать!

— Но почему я никогда не слышала о вашем господине? Кто он такой, и где его царство?

— Пока ещё мало кто слышал о моём Повелителе. Я как раз затем и пришёл в ваши края, чтобы все о Нём узнали и могли стать Его слугами, как и я сам. Но мне нужна помощь. Однако не думай, что ты сделаешь одолжение, если согласишься помочь. Это великая честь — стать слугой моего Господина! Ведь всех, кто согласится на это, Он со временем усыновит, и они будут править вместе с Ним в Его Царстве. А где это Царство находится, ты узнаешь позже. Но поверь мне, оно гораздо больше и лучше, чем все другие страны и города. Там ты будешь по-настоящему счастлива!

— Ну хорошо, я согласна, учите меня летать прямо сейчас! — с нетерпением сказала госпожа Свинья.

— Не торопи события, родная! — усмехнувшись, ответил Посланник. — Надо сначала потрудиться! Я дам тебе одну книгу. Прочти её от корки до корки! Это что-то вроде самоучителя для тех, кто хочет летать. Кстати, из неё ты сможешь узнать, кто такой мой Господин, а то мне некогда тебе всё рассказывать. Но этого мало. У нас с тобой есть одно непростое задание. Если мы справимся с ним, ты будешь намного ближе к своей цели.

— Какое такое задание? — с подозрением спросила хавронья.

— Нам надо убедить твоего мужа тоже стать слугой моего Господина!

— Боюсь, что это невозможно, — грустно покачала головой госпожа Свинья.

— Я тебе уже говорил, что для моего Господина нет ничего невозможного! Он будет помогать нам. Доверься мне, ничего не бойся и ничему не удивляйся. Обкатаем твоего муженька как миленького! Ну ладно, заболтались мы тут с тобой. Мне надо спешить, дел больно много. Но на прощанье, так и быть, покажу тебе высший пилотаж, а то, по-моему, ты мне не до конца поверила!

Тут Посланник вдруг весь засветился, так что больно стало смотреть, и прямо на глазах у изумлённой госпожи Свиньи вылетел в распахнувшееся окно. На кухонном столе осталась лежать толстая книга.

* * *

Прошло несколько недель. Незнакомец больше не появлялся, но покой и счастье безвозвратно покинули свинячий дом.

В отсутствие мужа мама-Свинья увлечённо читала книгу, которую дал ей Посланник, и задумывалась о многих вещах. Иногда она даже забывала приготовить обед. Папа-Свин видел, что она изменилась, ужасно сердился, но ничего не мог с ней поделать. Он чувствовал, что с каждым днём жена всё больше отдаляется от него.

Супруги стали часто спорить о том, как воспитывать Поросёнка, о том, как общаться с односельчанами, а главное, о том, как жить дальше. Хавронья отговаривала мужа от участия в выборах и предлагала поселиться где-нибудь в горах вдали от людей. Хряк был с ней несогласен, ведь стать старостой деревни была его давняя мечта.

Поросёнок чувствовал, что с его родителями творится что-то неладное. Он сделался мрачным, стал плохо учиться, плохо кушать и совсем перестал играть с друзьями. Грустный, он ходил по дому и заглядывал в глаза то маме, то папе, пытаясь понять, что же с ними происходит. А однажды малыш не захотел утром встать с постели. Когда ему принесли завтрак, он отвернул своё маленькое рыльце от мисочки с отрубями и закрыл глаза. Никто не мог добиться от него ни слова.

Папа-Свин сразу же вызвал врача. Доктор пустил малышу кровь, отчего тот совсем побледнел, а потом сказал, что Поросёнку нужно поехать отдохнуть на юг. Через несколько дней он опять осмотрел малыша и велел родителям готовиться к худшему.

Это совершенно сломило папу-Свина. Он просто помешался от горя! Господин Хряк обвинял маму-Свинью в том, что это она довела их ребёнка до такого состояния. Целыми днями он неотступно сидел в детской у кровати Поросёнка и почти ничего не ел.

Хавронье тоже было нелегко. Она не меньше переживала за сына и частично винила себя в случившемся. Однако у неё была волшебная книга! Когда госпожа Свинья читала её, душевная боль немного утихала, и просыпалась надежда, что всё хорошо кончится. Она вспоминала последние слова Посланника: «доверься мне, ничего не бойся и ничему не удивляйся», — и почему-то верила, что он поможет.

Однако ничего не происходило. Поросёнку день ото дня становилось всё хуже. В доме царила беспросветная скорбь. И мама-Свинья уже стала терять надежду.

Но вот однажды с востока подул мягкий тёплый ветерок, и рядом с открытым кухонным окном, около которого сидела грустная хавронья, появился Посланник.

— Что грустишь, красавица? — спросил он вздрогнувшую от неожиданности госпожу Свинью.

— Где же вы пропадали? — запричитала хрюшка. — Почему вас так долго не было? Я так вас ждала!

— Ну, опять принялась за старое! Вопросы, вопросы, одни вопросы, и ничего не предложит поесть уставшему путнику.

Он влез в окно и уселся за стол.

Мама-Свинья накормила его обедом. Поев, Посланник откинулся на спинку стула, закрыл глаза и спросил:

— Ну как успехи? Уже обкатала своего ненаглядного хряка?

— Да что вы! Я пыталась, но он только обозлился и всё! К тому же заболел наш сынок, он… — Госпожа Свинья закрыла лицо копытом и разрыдалась. — Я думала, вы поможете…

— Нет, он должен умереть, — сказал Посланник, смахивая со своей щеки слезу. — Другого выхода нет! Неужели ты хочешь спастись, а своего мужа оставить во тьме внешней? Будь хорошей сви́нушкой и доверься мне. Всё будет хорошо!

Когда хавронья отплакалась и огляделась, Посланник уже исчез. А минут через пятнадцать в кухню вошёл бледный как полотно папа-Свин и сказал, что их сынок только что умер.

— Знаешь, ты была права, — сказал он. — Давай уедем куда-нибудь в горы насовсем. Жить мне больше незачем, так уж лучше провести остаток дней вдали от людей.

Сама не зная почему, госпожа Свинья вдруг вдохновенно произнесла:

— Не говори так, мы ещё будем летать! Я открою тебе одну тайну, и тогда ты утешишься в своей печали: наш сын теперь в другом месте, которое лучше этого, и зовёт нас с тобой к себе. Но нам надо потрудиться, чтобы попасть туда. Прочти эту книгу и ты всё поймёшь сам!

И она протянула мужу книгу Посланника. Папа-Свин очень удивился словам своей жены. Она никогда не говорила с такой убеждённостью и силой, как теперь. Он молча взял книгу и ушёл в детскую, где лежало тело Поросёнка. «Всё равно мне нечего больше терять! — подумал хряк. — Почему бы и не прочитать эту книгу?»

До следующего утра он не выходил из детской и читал книгу, а когда вышел, то обнял жену, заплакал и сказал:

— Спасибо тебе! Теперь я всё понял! Я один виноват во всём, что произошло. Прости, что обвинял тебя. Я жил неправильно. Я возомнил, что стал человеком, и забыл, что я просто хряк, обычный, ничего не стоящий хряк. Я справедливо наказан за своё тщеславие! Жаль только, что нельзя повернуть время вспять и начать всё сначала. Вместе с жизнью Поросёнка оборвалась и моя жизнь. Теперь уже ничего нельзя исправить…

— Это почему же? Мой Господин очень даже может всё исправить!

Папа-Свин подпрыгнул от неожиданности: перед ним стоял какой-то нищий оборванец и таинственно улыбался.

— Кто вы такой и откуда здесь взялись? — спросил господин Хряк своим обычным строгим голосом. — По-моему, дверь заперта.

— Ну вот, правильно говорят: муж да жена — одна сатана. Теперь и этот начал вопросы задавать! Вошёл я через окно, оно у вас открыто. А кто я такой, у жены своей спроси, она-то уж меня знает! — сказал Посланник и подмигнул госпоже Свинье.

Папа-Свин повернулся к своей супруге:

— Дорогая, объясни мне, пожалуйста, что это за человек!

— Не переживай, родной мой! Это мой друг. Это он дал нам книгу. И он может помочь нам с тобой в нашем горе. Ведь он — слуга самогó Всемогущего! Не расспрашивай его больше ни о чём, а просто во всём слушайся, так всем будет лучше!

— Ну хорошо, — поразмыслив, сказал господин Хряк. — Раз жена говорит, что вы порядочный человек, я послушаю вас, говорите!

— Так-то лучше. Жаль только, что я не порядочный и уже не совсем человек. Ну да ничего. Так вот, ещё раз повторяю: мой Господин может всё исправить! Я слышал, вы говорили, что вместе с жизнью Поросёнка оборвалась и ваша жизнь. Пусть же она опять возобновится! Радуйтесь!

С этими словами Посланник схватил их за копыта и потащил в детскую. В свете восходящего солнца изумлённые родители увидели, как их сын открыл глазки и сел на постели. Потом Поросёнок весело засмеялся и сказал:

— Мама, папа, я что-то заспался. Какой сегодня чудесный день! И как же я проголодался!

Супруги-Свиньи не верили своим глазам. Всё это было так чудесно и радостно, что они хором сказали: «Этого не может быть! Это просто сон!»

Тогда Посланник сказал им:

— Это раньше был просто дурной сон, а теперь все вы наконец-то проснулись! Что стои́те, как статуи, покормите мальчика, а то он совсем исхудал!

Но счастливые родители уже не слышали его слов. Они бросились обнимать и целовать своего ненаглядного сынка, да так, что тот еле отбился от их ласк.

— Да что с вами такое?! — воскликнул Поросёнок. — Почему вы так радуетесь, как будто мы с вами целую вечность не виделись? Ведь прошла всего одна ночь!

— Ах, сынок, — отвечал ему папа-Свин, — если бы ты только знал, как надолго мы с тобой расставались, и что мы с матерью за это время пережили! Как чудесно, что мы теперь опять все вместе!

— Да дайте же ему есть! — закричал Посланник. — Сколько можно издеваться над ребёнком?!

Наконец мама-Свинья сбегала на кухню и принесла полную миску отрубей. Поросёнок ел с таким аппетитом, что за ушами трещало, а родители молча сидели на краю постели, и их глаза светились счастьем.

Поев, Поросёнок заявил, что чувствует себя прекрасно, вскочил с кровати и попросился гулять во двор. Мама с папой не хотели его пускать, но Посланник велел отпустить и усадил супругов за стол для беседы.

— Я хочу кое-что вам поручить, — сказал он.

— Мы обязаны вам своей жизнью, поэтому вы вправе требовать от нас всё что угодно! — воскликнул папа-Свин.

— Это не мне вы обязаны жизнью, а нашему Господину, и Он даёт вам одно ответственное задание.

— Мы готовы. Что нужно делать? — спросил хряк.

— А делать нужно вот что. Слушайте внимательно и запоминайте, повторять не буду. Во-первых, продолжать жить в деревне среди людей, а не уходить в горы, как предлагала госпожа Свинья. Предупреждаю, это будет не так легко, как кажется на первый взгляд. Но вы справитесь, я в вас верю! Во-вторых, постараться стать настоящими свиньями. В этом вам поможет книга, которую я подарил. Читайте её почаще, она вам никогда не надоест! В-третьих, помогать другим превращаться в свиней. Думаю, это будет для вас сложнее всего, но наш Господин вам поможет. Он хочет, чтобы было одно стадо и один Пастырь! Дальнейшие указания Он будет давать вам напрямую, уже без моего посредничества. А я покидаю вас, но обещаю: когда-нибудь мы ещё встретимся! До свидания!

Посланник сделал сальто-мортале и выпорхнул в открытое окно. Супруги-Свиньи высунули туда головы и увидели маленькое розовое облачко, уплывающее на восток, а в ушах у них зазвенело радостное хрюканье.

— Он всегда так! — вздохнула госпожа Свинья. — Не успеешь опомниться, как его уже нет.

— Надеюсь, что мы и правда ещё с ним встретимся! — сказал господин Хряк.

— Для этого нам с тобой тоже придётся научиться летать! — сказала его супруга.

* * *

С этих пор нрав свиней совсем переменился. Они перестали дорожить общественным мнением и больше не заботились о карьере господина Хряка. Благодаря этому они впервые за долгое время почувствовали себя свободными и счастливыми. Жители деревни с изумлением наблюдали, как свинячья семья целыми днями весело резвится на просторе. Отовсюду слышалось их громкое радостное хрюканье. А однажды мама-Свинья в нарядном платье и красивом чепце завалилась в большую грязную лужу прямо на глазах у нескольких почтенных дам.

И вот наконец настало время для последних предвыборных выступлений кандидатов на пост старосты деревни. На площади собрались почти все взрослые жители селения. Всем было интересно, как выступит папа-Свин после таких резких перемен в его характере. И он выступил! Бывший почтенный хряк начал с того, что извинился перед односельчанами за всё зло, которое он им когда-либо причинил. Он признался, что часто обманывал, лицемерил и даже воровал по ночам овощи с чужих огородов. После этого он обещал, что постарается отработать украденное тем, что будет бесплатно окучивать картошку всем пострадавшим от его злодеяний до конца своих дней. Он также сказал, что не заслуживает поста старосты, и предложил выбрать на эту должность более честного и порядочного кандидата, например, такого, как его сосед Мельник.

Когда папа-Свин сошёл с трибуны, на минуту воцарилось гробовое молчание, а потом люди стали кричать и кидать вверх свои шляпы. Они были поражены такой откровенной речью и хотели, чтобы именно господин Хряк стал их старостой. Тут же было проведено открытое голосование, и три четверти жителей проголосовали за него. Папу-Свина подхватили на руки, внесли в здание правления деревни и посадили на место старосты. Он пытался отказаться от поста, но после долгих уговоров всё-таки согласился управлять деревней. По этому случаю устроили пир, а когда стемнело, стали пускать фейерверки.

Праздник длился до поздней ночи. Все радовались и веселились. Хотя нет, если быть точным, то не все. Были у наших свиней и недоброжелатели. Некоторые жители деревни были против избрания такого странного старосты. Среди них был и сосед господина Хряка со своей семьёй. Мельник завидовал папе-Свину и думал, что последняя предвыборная речь хряка была лишь хитрым трюком, который он ловко провернул для своего избрания. А кое-кто из почтенных дам считали позором, чтобы первой леди в их деревне была такая непорядочная особа, как госпожа Свинья. Они не забыли, как она у них на глазах завалилась в лужу, а также, как в ответ на их обличение она звонко и задорно хрюкнула и резво ускакала в поле, помахав им на прощание копытом. Спустить ей с рук такое хамство они не могли! И на следующий день в деревне появился тайный антисвинячий кружок. Его члены решили ждать, когда подвернётся удобный случай сместить господина Хряка с поста старосты.

* * *

Папа-Свин стал справедливо и честно управлять родной деревней. При этом он не сделался важным и надутым, как многие его предшественники, а остался таким же беззаботным и простым, каким стал после воскресения Поросёнка. Те, кто хотел изменить свою жизнь, приходили к нему за советом, так как видели, что он стал совсем другим существом, непохожим на остальных жителей деревни. Всем, кто к нему обращался, он давал читать книгу Посланника и проводил с ними беседы по ней. В результате всё больше и больше народа становилось его последователями и соратниками. Они тоже стали верить во Всемогущего Царя, и многие из них постепенно превратились в настоящих свиней. Вскоре уже целое стадо бегало по полям и лесам, весело хрюкая и хваля своего доброго Господина.

Видя, что новый староста приводит всё больше людей к тому, кого он называл Пастырем свиней и Царём царей, и что все они постепенно освинячиваются, враги нашего хряка совсем потеряли головы от злости. Поэтому, когда они узнали, что в соседний город приезжает наместник царя, они страшно обрадовались. Мельник вместе с двумя-тремя товарищами и самой солидной дамой немедленно отправились туда. В городе они испросили у наместника аудиенцию. Представ пред ним, Мельник низко поклонился и сказал, что их области, а вместе с ней и всей стране угрожает страшная опасность. Он сообщил, что их деревня — рассадник ужасной заразы, и что там зреет бунт против самогó царя.

— Многие жители нашего селения во главе со старостой, который является зачинщиком будущего восстания, — говорил Мельник, — отреклись от законной власти и стали подданными чужеземного царя, некоего Пастыря свиней! Они ведут крайне аморальный образ жизни, разлагая нравственные устои всего общества. Все они постепенно свинеют, почти не работают, а целыми днями бегают по полям, валяются в лужах и всё время издают крайне неприятные отрывистые звуки. Мы, глубоко возмущённые таким поведением, пытались образумить их, но они только смеются и издеваются над нами. Поэтому мы просим Вашу Милость разобраться в этом вопросе и самым строгим образом наказать виновных, особенно, как я уже упоминал, зачинщика всех безобразий — старосту, прирождённого свина. Надо как можно быстрее остановить распространение этой тлетворной заразы!

Окончив свою речь, Мельник ещё раз низко поклонился. Наместник усмехнулся и сказал:

— Дорогой и верный наш слуга! Мы очень благодарны тебе за то, что ты сообщил нам эту информацию, но боюсь, что она несколько устарела. Уже вся наша страна охвачена этим безумием, этим «хрюстианством», как они его называют! В самóй столице мы обнаруживаем приверженцев этой новой холеры! Многие приближённые Его Величества и даже некоторые его родственники страдают этой болезнью. Вполне понятно, что она докатилась теперь и до вашего мирного края. Именно по этой причине государь послал меня к вам. Он издал указ о том, что всех свиней, которые не хотят вести человеческий образ жизни, следует предать жестокому наказанию, а если это не принесёт плода, немедленно заколоть. Я непременно посещу вашу деревню, чтобы исполнить повеление моего господина. Тебя же за преданность я щедро награжу и передам тебе пост старосты. Надеюсь, что вместе мы справимся с этим полчищем свиней, надвигающимся на нас!

* * *

Через несколько дней жители нашей деревни проснулись от резких окриков и топота сапог: в селение вошёл наместник с отрядом солдат. Промаршировав по улицам, отряд получил приказ оцепить деревню, а глашатаи объявили всеобщий сбор населения на деревенской площади. На трибуне установили кресло, на котором воссел наместник в мантии судьи.

Когда все собрались (причём свиньи, как прирождённые, так и новоявленные, были в последних рядах), наместник поднялся и провозгласил царский указ о вреде свиней.

— Итак, — сказал наместник, прочитав указ, — те свиньи, которые не покаются в своём свинизме и не встанут на путь очеловечивания, будут преданы пыткам. Если же их не вразумят истязания, они будут заколоты как враги народа. Я знаю, многие из вас по неразумию пали жертвой пагубного лжеучения, пропагандирующего свиной образ жизни. Но милостивый наш государь любит своих подданных и простит тех, кто присягнёт хранить верность человеческому роду. Для этого им требуется прийти на площадь завтра к восходу солнца прилично одетыми, в костюмах и выходных платьях, и торжественно отречься от Пастыря свиней и служения ему. Государь даже может наградить тех из вас, кто чистосердечно раскается и вновь вернётся под крыло своего доброго господина. Также я отменяю вашу привилегию самим избирать себе старосту и именем Его Величества назначаю новым старостой Мельника. Он честный, порядочный человек и никогда не сочувствовал свиной ереси. Надеюсь, что он будет хорошо управлять вами!

И наместник удалился в свою временную резиденцию — в дом Мельника.

* * *

Казалось бы, нашим свиньям самое время впасть в уныние. Но они очень даже обрадовались всему происходящему. Вечером господин Хряк собрал всех своих единомышленников в заброшенном амбаре на окраине деревни и выступил с такой речью:

— Дорогие мои братья и сёстры, хряки и хрюшки! Вот и приблизился наконец час нашего избавления, которого мы все так долго ждали! Наш милостивый и щедрый Господин призывает нас в свою страну! Не посрамим же Его и с радостью примем от Него уготованные нам венцы! Теперь все мы стали настоящими свиньями, поэтому нам больше нечего бояться! Что может устрашить свинью? Неужели она боится упасть в грязь лицом или сказать что-нибудь не то? Или ей нужны золото, серебро и метаемый перед ней жемчуг? А может, она дорожит своей репутацией и высоким положением в обществе? Боюсь, что самые роскошные одежды свинье не нужны, и посулы земных правителей не трогают её душу! Никто из людей не знает страшную тайну: свинья не боится смерти! Ей нечего терять в этой жизни, кроме грязной лужи и помоев. Поэтому все, кто стал истинными свиньями, могут добровольно и с радостью принести себя в жертву Всемилостивому. Быть закланными ради Него — что может быть почётнее для любой свиньи?! Ведь Он сам когда-то принёс себя в жертву — отдал себя на заклание за нас, за своих свиней! Давайте же последуем Ему и не будем уподобляться людям, которые боятся потерять блага и привилегии, добытые ими в этой жизни; которые дрожат за свои многоценные шкуры и потому не способны совершить ни один истинно благородный поступок. К счастью, наш Господин даёт шанс каждому человеку на Земле стать Его свиньёй! Так будем же достойны этого высокого звания — свиньи Господней, не отречёмся от Того, кто вдохнул в нас жизнь, и с честью выдержим завтрашнее испытание! Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство! И да поможет нам наш Добрый Пастырь!

Услышав такую речь, свиньи захрюкали от восторга, но папа-Свин поднял копыто, и шум мгновенно утих.

— Должен и ещё кое-что сказать. Возможно, некоторые из вас ещё не до конца освинячились и поэтому не готовы к смерти. Благой наш Царь не хочет никого насильно заставлять совершать ради Него подвиг! Он даёт всем желающим возможность спастись бегством. Хотя деревня и оцеплена солдатами, но я знаю потайной подземный ход, который выходит к реке. Начинается он прямо здесь, в этом старом амбаре. Кто хочет, может им воспользоваться. Решение за вами! Благодарю, что выслушали меня!

Господин Хряк низко поклонился и отошёл в уголок.

Никто не захотел спасаться бегством. Свиньи обнимали друг друга, плакали и смеялись одновременно. Все уверяли своего любимого хряка, что никогда его не покинут и пойдут на страдания вместе с ним.

* * *

К восходу солнца наместник воссел на своём кресле и оглядел собравшуюся толпу. В первом ряду стояли папа-Свин, мама-Свинья и Поросёнок.

— Не так давно вы были уважаемыми гражданами человеческого общества, — неспешно заговорил наместник, глядя на свинячью семью. — Вы были подданными нашего государя и добросовестно трудились на благо страны. Вы были добродетельными и порядочными, давали приют нищим (да-да, я всё знаю!). Вас было уже не отличить от настоящих людей. Вы почти превратились в них, если не внешне, то внутренне. Никто не ущемлял ваших прав, а, напротив, вас всячески поддерживали в стремлении вести человеческий образ жизни… И что же я вижу? Почему вы стоите передо мной на четвереньках и неодеты? Грязные животные! Вы попрали своими копытами самую дорогую вещь на Земле — человеческое достоинство! «Человек» — звучит гордо, но вы совершенно унизили, уничтожили это высокое звание своим омерзительным свинством! К тому же вы стали учить этому других. Прирождённые люди стали превращаться в несмысленных скотов! Вот чем отплатили вы нашему милостивому государю, который даровал вам те же права и привилегии, что и людям! Вы натравили на него целое стадо безумных и злобных тварей, готовых растерзать своего благодетеля! Я взываю к вашему разуму, если он ещё у вас остался: опомнитесь! Покайтесь, возвратитесь назад к свету из тьмы и зловония вашей свинячьей жизни! Наш владыка милостив, он с радостью примет вас обратно! Мало того, он также щедро наградит вас и пожалует места при дворе, если вы отречётесь от того, кто научил вас этому свинству, от того, кого вы называете своим господином — господином свиней! Вернитесь лучше к господину людей! Пока дверь в мир людей ещё открыта для вас — не бойтесь, смело ступайте в неё! Потом будет уже поздно — она закроется для вас навсегда, и за ней вас ждёт только мучительная, позорная смерть!

Все затаили дыхание, ожидая, что ответит господин Хряк. А он ударил копытом об землю, как заправский конь, пронзительно хрюкнул и, глядя наместнику в глаза, твёрдо произнёс:

— Я никогда не отрекусь от Того, кто подарил мне свободу! Лучше уж быть свободной свиньёй, чем человеком и рабом у вашего господина!

Свиное стадо, рассредоточенное в толпе, издало радостный вопль.

— Очень умно с твоей стороны, свинья, визжать и бить копытом! — усмехнулся наместник. — Особенно учитывая то, что я могу пустить тебе кровь в любой момент!

— Простите, господин наместник, но я этого не боюсь! Наш местный доктор уже давно приучил нас к этой болезненной процедуре! — проговорил папа-Свин, улыбаясь во всю пасть.

Но наместник не оценил его шутки.

— У тебя ещё хватает наглости шутить и веселиться? — грозно спросил он. — Может, тебе и не дорога своя собственная жизнь, а как насчёт твоего ненаглядного Поросёночка? Что ты скажешь, если увидишь его мёртвого? Вернись к людям, нечистое животное, а иначе я зажарю твоего сына на вертеле прямо на твоих глазах!

Папа-Свин и мама-Свинья переглянулись и засмеялись.

— Мы этого не боимся, уважаемый господин наместник! — сказала госпожа Свинья. — Ведь наш Поросёнок уже давно умер, да и мы тоже умерли тогда вместе с ним. Нам действительно нечего терять! Мы больше не можем умереть, мы можем только воскреснуть, а воскресить нас не во власти вашего господина!

— Не можете умереть? Ну что ж, это мы сейчас проверим, — тихо проговорил наместник. — Я не привык верить кому-то на слово.

И он велел солдатам разжечь большой костёр и изжарить на нём Поросёнка, привязав проволокой к железному вертелу.

Поросёнка жарили целый час, но ко всеобщему удивлению малыш ничуть не пострадал. Он даже весело покрикивал на солдат:

— Эй, подкиньте-ка дровишек, а то что-то у меня спинка не прожарилась!

— Снимите детёныша с огня и заколите! — наконец приказал наместник солдатам. — Вид его мёртвого тела должен смирить родителей и вернуть их в лоно человеческой жизни.

Солдаты положили вертел с малышом на землю, и самый мускулистый из них, примерившись, со всей силы пырнул Поросёнка в шею штыком. Но штык отскочил так, как будто малыш был сделан из железа, а солдат вывихнул руку. Проволока сама собой развязалась, и Поросёнок запрыгал по площади, радостно хрюкая.

— Не угодно ли господам жареной свининки? — спрашивал он людей. — Кто заказывал молочного поросёнка?

— Расстрелять самку свиньи! — приказал наместник, вставая со своего кресла.

Солдаты поставили маму-Свинью к стене ближайшего дома и дали залп. Но пули превратились в маленьких птичек, которые стали кружить вокруг госпожи Свиньи и щебетать. А мама-Свинья запела свою любимую песню:

Ты свинья, и я свинья, Все мы, братцы, свиньи! Нынче дали нам, друзья, Целый чан ботвиньи!..

— Неужели вы не видите, что бессильны против моего Господина? — обратился папа-Свин к наместнику. — Вы не можете причинить нам вред. А вот я кое-что могу!

И господин Хряк, подойдя к мускулистому солдату, который корчился от боли, держась за вывихнутую руку, легонько коснулся его копытом. Боль в руке тотчас прошла, и солдат радостно заулыбался. Но с ним произошли и ещё кое-какие изменения. Нос мужчины стал вытягиваться и превратился в мокрое свинячье рыло. Другие части его лица остались по-прежнему человеческими, и на их фоне розовый пятачок казался очень забавным, поэтому многие жители деревни и даже солдаты не смогли удержаться от смеха. А из-под мундира у солдата показался завивающийся свиной хвостик.

Боец не сразу понял, что произошло. Минуту-другую он с недоумением оглядывался по сторонам, ища причину бурного веселья окружающих. Но потом какой-то человеческий мальчишка спросил вояку:

— Ты решил стать командиром свиней?

Солдат принялся себя ощупывать и, обнаружив физиологические изменения, с диким воплем взлетел на трибуну и спрятался за креслом наместника.

— Немедленно хватайте всех свиней и вяжите! — крикнул наместник солдатам. — Потом разберёмся, что с ними делать!

Что тут началось! Солдаты принялись носиться по площади, пытаясь схватить кого-нибудь из свиней за копыта. Когда им это удавалось, под руками не оказывалось верёвок, свиньи выскальзывали и опять бегали кругами, во всё горло хрюкая от радости. Солдаты оступались и падали в грязь. Свиньи хохотали всё громче. И то ли от смеха, то ли по другой какой причине, они стали медленно подниматься в воздух. Увидев такое чудо, воины испугались и встали как вкопанные.

— Ловите их, ловите! — кричал наместник, но его никто не слушал.

* * *

Папа-Свин, мама-Свинья и сынок-Поросёнок взлетели первыми и, плавно покачиваясь, поплыли на восток. В воздухе звенел их восторженный смех.

— Я же говорила, что мы будем летать! — сказала мама-Свинья. — Истинно всякое слово Владыки нашего!

— Спасибо тебе, дорогая! — сказал папа-Свин. — Это ты вдохнула в меня надежду!

— Вы — самые лучшие родители на свете! — взвизгнул Поросёнок.

Хряк перекувырнулся в воздухе и крикнул тем, кто остался внизу:

— Летите все за нами! В Царстве нашего Господина места хватит всем!

Одна за другой свиньи стали подниматься в небо. Ученики господина Хряка изо всех сил махали копытами в воздухе, чтобы не отстать от своего предводителя.

А когда все свиньи уже плыли по небу, начали взлетать жители деревни, сочувствовавшие им. Они на лету превращались из людей в хряков, хрюшек и поросят, и тоже устремлялись на восток.

Мельник с женой долго смотрели им вслед, но потом не выдержали и с криками: «Простите нас, пожалуйста, за предательство!» и «Возьмите нас с собой!» — побежали за свиньями. Ведь в душе они завидовали радостности и беззаботности папы-Свина и тоже мечтали превратиться в свиней, но им мешали гордость и глупые установки. Вскоре супруги оторвались от земли и взлетели. Внешность их полностью изменилась, и от этого они стали гораздо симпатичнее, чем были в человеческом обличье. Через некоторое время они догнали всю честную компанию и хрюкали, пожалуй, громче всех.

Когда же большинство жителей деревни оказались в небе, настал черёд солдат. Первым взлетел мускулистый вояка, у которого папа-Свин превратил нос в рыло. Не успел он ещё оторваться от земли, как уже весь порозовел. Теперь всё его лицо преобразилось и стало сияющей от восторга свинячьей мордочкой. Увидев своё отражение в луже, он неудержимо захохотал и без колебаний устремился на восток.

За ним стали взлетать и другие солдаты. А наместник сидел в своём кресле и усмехался.

* * *

Вереница свиней плыла по небу. Вскоре их очертания сгладились, и они стали похожими на маленькие розовые облачка, летящие навстречу восходящему солнцу, а потом и вовсе исчезли из виду. Но долго ещё ветер доносил их смех и радостное хрюканье.

Те немногие люди, которые не захотели превращаться в свиней, молча стояли и смотрели им вслед. У них отчего-то щемило сердце и было чувство, как будто они потеряли что-то очень важное, оставшись в этот день на Земле. Однако где-то в глубине их душ жила надежда, что всё ещё можно исправить. В тот момент они верили, что в мире нет ничего непоправимого, и что у них тоже есть шанс взлететь когда-нибудь в небо.

А наместник отправил оставшихся солдат в город и удалился в дом Мельника. Через пятнадцать минут оттуда вышел странник в мятой широкополой шляпе, потёртом плаще и с котомкой на плече. Никто не узнал бы наместника в таком виде, и он неспешно направился к дому свиней. Там он сел на лавочку у крыльца и, усмехнувшись в бороду, тихо проговорил:

— Вот и сбылась твоя мечта, моя дорогая сви́нушка! Ты теперь там, где нет боли, слёз и смерти. Слава Тебе, Повелитель мой, что Ты учишь летать всех, кто этого хочет! Благодарю Тебя, что помогаешь мне собирать Твоё стадо! Пусть в него войдут все люди, живущие на Земле, ведь для Тебя нет ничего невозможного! И меня, недостойного раба Своего, сподоби Царствия Твоего, хоть я и не заслуживаю его! Ты видишь, я хочу этого больше всего на свете!

И Посланник направился к выходу из деревни. Ведь в мире осталось ещё так много заблудших свиней, которые ждут, чтобы их привели к Доброму Пастырю!

Вот и конец нашей истории! Конечно, может, всё было не совсем так, как здесь описано. Почитайте лучше древние книги, там вы найдёте более точные сведения. Но факт остаётся фактом: с тех самых пор люди перестали понимать свинячий язык и стали относиться к этим милым существам как к неразумным тварям. У свиней нет больше никаких прав и привилегий, никто не избирает их старостами и градоначальниками. Но люди ещё хранят память о том, что свиньи иногда летают. Да и как они могут не летать, если это самые смиренные в мире создания?! Они добровольно приносят себя в жертву людям и не требуют от них ничего взамен. А ещё я открою вам великую тайну: даже в наше время у каждого человека есть шанс превратиться в свинью, если он этого захочет. Хрюкайте чаще, смейтесь над собой, не заботьтесь о завтрашнем дне и о том, что о вас скажут люди, — и вы наверняка станете очень симпатичной свинкой или хряком! А там, глядишь, и крылья у вас отрастут! Главное, помните, что нет ничего непоправимого! Никогда не поздно начать жизнь сначала! Дерзайте, дорогие мои!

Крошка зи

Жил-был на свете мальчик. Звали его Крошка Зи. Жил он в деревне вместе со своими родителями. Они его очень любили и хотели, чтобы он вырос добрым, здоровым и счастливым. Да только сын их часто не слушался, и из-за этого с ним постоянно случались неприятности.

Мама говорила Крошке Зи: «Радость моя, пожалуйста, не причиняй вреда нашим маленьким друзьям — птичкам, не разоряй их гнёзда, не охоться на них! Ведь они такие милые и так красиво поют нам по утрам!» А Крошка Зи не слушал её и делал всё наоборот.

Как-то раз он гулял по двору и увидел на дереве большое гнездо. Недолго думая, мальчик стал карабкаться по стволу и уже почти добрался до гнезда, но тут на него внезапно набросились две разъярённые сороки. (Оказалось, что это было сорочье гнездо.) Они клевали его, били крыльями и царапали когтистыми лапами, а он не мог защищаться, так как боялся отпустить ствол дерева и упасть. С горем пополам Крошка Зи слез на землю и укрылся в доме. Потом он целую неделю лежал в постели. Родители успокаивали его, залечивали царапины и ссадины. А сорочья чета рассказала об этом случае всем окрестным сорокам, и пока они выводили своих птенцов, мальчику приходилось гулять в шлеме, потому что злобные птицы так и норовили вцепиться ему в голову.

Отец вразумлял Крошку Зи: «Сын мой, пожалуйста, не объедайся! Ешь умеренно. Никто не собирается морить тебя голодом!» Но мальчик не слушал отца. Он всё время выпрашивал еду, иногда даже воровал её, и заглатывал всё без разбору до тех пор, пока не начинал чувствовать рвотных позывов. Из-за этого его постоянно мучили боли в животе, и к тому же он сильно поправился. Но малыш всё равно продолжал делать по-своему. В итоге Крошка Зи так разжирел, что ему стало трудно передвигаться.

Однажды он всё-таки выбрался из дома на прогулку в поле. Мальчик шёл не спеша, с важным видом, и не смотрел по сторонам, потому что ему лень было вертеть головой. И тут он услышал злобное рычание позади себя. Крошка Зи обернулся и увидел добермана. Пёс скалил зубы и нервно рыл лапой землю, изо рта у него капала слюна. С секунду они молча смотрели друг на друга, а потом Крошка Зи со всех ног кинулся по направлению к дому. Доберман мчался за ним по пятам. Если бы мальчик был нормальной кондиции, то он, конечно, легко удрал бы от пса, ведь тот был стар и хромал на три лапы. Но излишний жир очень мешал малышу бежать, да ещё пот застилал глаза и не давал разглядеть дорогу домой. И всё-таки мальчуган успел добежать до забора.

Лишь только Крошка Зи наполовину вскарабкался на забор, как доберман настиг его и вцепился прямо в мягкое место. На крики прибежали родители, прогнали пса и спасли мальчика. К счастью, зубы собаки лишь прокусили кожу и застряли в жире, не достав до мышц и костей, поэтому в больницу его не повезли, только обработали йодом укус. А вот пса пришлось госпитализировать, так как он сильно отравился, наглотавшись жира Крошки Зи. Ведь он был очень маленькой собакой, из породы той-доберманов.

С Крошкой Зи постоянно происходили подобные случаи, но в нём ничего не менялось к лучшему. Он снова и снова не слушался своих родителей, перечил им, огрызался и нарочно делал всё наоборот. Не то, чтобы сын их не любил, просто малыш считал себя умнее всех взрослых и не хотел унижать себя исполнением их воли. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы однажды с мальчиком не случилось невероятное происшествие.

У Крошки Зи была одна странность — он ужасно боялся тракторов. Когда какой-нибудь трактор проезжал мимо его дома, мальчик неотрывно следил за ним из окна, а если тот останавливался поблизости, прятался под столом, а иногда даже залезал на шкаф. Если при нём кто-нибудь заговаривал о сельскохозяйственной технике, об уборке урожая или о чём-то другом, связанном с тракторами, Крошка Зи бледнел, и у него сразу же пропадал аппетит (родители часто этим пользовались, чтобы отучить его от переедания). Почему малыш боялся тракторов, никто не знал, а сам он не рассказывал.

И вот однажды Крошка Зи сидел в гостиной и смотрел в окно. Мама покормила его завтраком и ушла на работу, а отец плотничал в мастерской. Из окна гостиной было видно густой куст какого-то вечнозелёного растения, в котором поселилась семья малиновок. Крошка Зи хотел разорить их гнездо и думал, как до него добраться.

Мальчик так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как небольшой трактор остановился около их калитки. Из него вышел невысокого роста поджарый мужичок в телогрейке и направился к двери дома. Раздался звонок. Крошка Зи от неожиданности подпрыгнул на месте, а потом с огромной скоростью залез под диван. Но полностью он там не поместился, и ноги мальчика торчали из-под дивана, как две толстые сардельки.

Отец открыл дверь. Крошка Зи слышал, как он с кем-то беседует в прихожей. Говорили слишком тихо, и смысл разговора разобрать было нельзя. До мальчика долетали только отдельные фразы. Глухой незнакомый голос говорил: «именно из-за этого я и приехал», «другого пути нет», «его надо остановить», — а голос отца отвечал: «может, он и так исправится», «нам будет очень тяжело без него», «если этого хочет Он , тогда пусть будет так».

Потом голоса стихли, кто-то вошёл в комнату и глухой незнакомый голос произнёс:

— Вылезай, Крошка Зи, нам пора ехать!

Мальчик от ужаса покрылся холодным потом и не шелохнулся. Но вскоре он почувствовал, как кто-то вытаскивает его за ноги из-под дивана, хватает и тащит куда-то из дома. Крошка Зи пытался лягаться и кусаться, но всё было бесполезно: руки тракториста, словно тиски, только ещё сильнее сжимали его. Сквозь слёзы малыш увидел отца. Тот, весь бледный, стоял рядом с распахнутой дверью. Крошка Зи стал вопить и просить его о помощи. Отец ответил:

— Прости, сынок, я не могу помочь! На то есть Его воля! Но помни: мы с мамой тебя очень любим!

Потом мальчика вынесли за калитку и запихнули в кабину трактора. Мужичок посадил Крошку Зи на колени, тронулся с места, и перед глазами мальчика пронеслись родительский дом, родная деревня и вся его прошлая жизнь.

Ехали они долго и молча. Крошка Зи словно вообще потерял дар речи. Он не мог даже думать. Временами мальчику казалось, что они не едут, а летят по воздуху, но он не мог сосредоточить на этом своё внимание. От пережитой тревоги и размеренного шума мотора Крошка Зи уснул.

Проснулся малыш оттого, что его трясут за плечо. Было темно. Он лежал на чём-то мягком, а рядом с ним кто-то шумно дышал.

— Очухался? — сказал этот «кто-то» глубоким гортанным голосом.

— Кто вы? — спросил Крошка Зи, испуганно вглядываясь во мрак.

— Зови меня Духряком.

— Что за странное имя!

— Здесь всё странное.

— А где я?

— Далеко. Там, откуда не убежишь.

— Почему я здесь?

— Ты сам знаешь. В такие места просто так не попадают.

— Я хочу домой!

— Я тоже. Ты поможешь мне выбраться отсюда. Только тебя я и ждал!

После этого Духряк замолчал и больше ни на какие вопросы Крошки Зи не отвечал. Мальчик услышал только, как что-то большое заворочалось рядом с ним в темноте, а потом раздался громкий храп.

Через некоторое время где-то неподалёку открылась дверь, и кто-то со словами: «Жрите свои помои, нечистые животные!» — сунул прямо под нос Крошке Зи миску с какой-то едой. Свет так никто и не зажёг, поэтому мальчик не смог разглядеть, что именно было в миске. Пахло кушанье странно. Запах был как будто знакомым, но малыш никак не мог вспомнить, что же именно он ему напоминает. Однако Крошка Зи вдруг почувствовал, что очень хочет есть, и рискнул попробовать предложенное блюдо. Оно ему понравилось. Ел он на четвереньках и лицо совал прямо в миску — так оказалось удобнее всего. Невдалеке слышалось громкое чавканье трудящегося над своей миской Духряка.

После еды Крошка Зи решил обследовать странное место, в которое он попал. Передвигался он по-прежнему на четвереньках. Пройдя немного вперёд, мальчик упёрся в стену. Тогда он повернул и пошёл вдоль неё, но вскоре уткнулся носом в другую стену. Тут Крошка Зи заметил, что у него открылись новые неожиданные способности: во-первых — резко обострилось обоняние, во-вторых — с помощью своего носа он мог ощупывать всё вокруг и таким образом нормально двигаться в темноте.

Обследование показало, что мальчик находится в небольшом помещении с одной маленькой дверцей и без окон. В центре было навалено много чего-то мягкого, наверное, соломы. Никого, кроме него и Духряка, в комнате не было. Крошка Зи пару раз на него наткнулся, когда исследовал помещение. При этом тот издавал звуки недовольства и даже лягнул мальчика ногой.

— Хватит шляться без дела! — наконец раздражённо сказал Духряк. — Лучше уберись в доме, а то просто хлев какой-то! Как здесь можно жить?

— Может, ты сам уберёшься, ведь ты здесь дольше находишься, чем я! — по своему обыкновению грубо ответил Крошка Зи.

— Да ты просто свин! Делай, что тебе говорят, а то останешься без ужина!

Но Крошка Зи не послушался Духряка.

Через некоторое время опять принесли еду. Только мальчик собрался подкрепиться, как сосед выхватил у него миску прямо из-под носа и в два счёта уничтожил всё её содержимое. Это произошло так быстро, что Крошка Зи ничего не успел понять, а тем более сделать. Когда он опомнился, перед ним уже стояла пустая миска, а рядом чавкал над своей Духряк.

Крошка Зи долго не мог уснуть. Он аккуратно, так, чтобы не потревожить Духряка, развалившегося в центре помещения, отгрёб себе немного соломы и сделал постель в углу. Но всё равно ему не спалось. Мальчик ворочался на своей подстилке, жалел себя и плакал. Ему было очень плохо. А Духряк спал без задних ног. Его раскатистый храп не способствовал засыпанию, и малыш стал всхлипывать всё громче и громче. Храп прекратился, раздалось сопение, и недовольный голос соседа произнёс:

— Сколько можно мешать людям спать? Это просто свинство какое-то! Почему ты плачешь?

— Мне плохо! Я хочу отсюда выбраться! Ты знаешь, как это сделать? — спросил Крошка Зи.

— Знаю!

— Тогда помоги мне, пожалуйста!

— Я бы тебе помог, да только ты сам этого не хочешь.

— Я очень хочу!

— Ты врёшь, и сегодня ты это доказал. Чтобы выбраться отсюда, ты должен исправиться и слушаться меня во всём. Абсолютно во всём! Такова Его воля! Ты понял?

— Конечно! Миленький, хороший Духрячик! Я буду во всём тебя слушаться! Пожалуйста, помоги мне!

— Ладно, ладно. Только без этих свинячьих нежностей! Вот тебе задание: сядь рядом со мной и, пока я сплю, отгоняй этих ужасных приставучих мух, которые постоянно на меня садятся. Смотри только, сам не засни!

— Да ты что, совсем, что ли? — возмутился Крошка Зи. — Я тоже хочу спать! С какой стати…

— Ты что, меня не понял? — прервал мальчика Духряк. — Живо за работу, а то откажусь тебе помогать!

Крошке Зи стало очень обидно, что им так понукают, но у него не было выбора. Ведь он так хотел вернуться домой! Поэтому он молча пристроился рядом с Духряком и стал махать рукой, отгоняя мух. Сосед немного поворчал и уснул.

Мальчик всё махал и махал рукой. Ему казалось, что прошло много часов, рука болела от усталости, очень хотелось спать, но он не оставил свой пост. И тут Крошке Зи вдруг почудилось, что забрезжил рассвет. «Наверное, это от утомления мне кажется, что светлеет, — подумал он. — Ведь с тех пор, как я здесь очутился, было всё время темно, и к тому же окон здесь нет».

Однако иллюзия не проходила. Свет был слабый и, казалось, шёл со всех сторон, как будто Крошка Зи находился на улице в предрассветный час. Вдруг мальчика словно током ударило: он разглядел то существо, которое перед ним лежало. В тусклом сумеречном свете он увидел огромную свинью, вернее борова. Но Крошка Зи сдержал себя и не закричал от ужаса, чтобы не разбудить кошмарного соседа.

Через какое-то время мальчик немного успокоился и подумал: «Так вот кто, оказывается, мной командует. Жирный хряк! Чтобы я слушался хряка! Да никогда в жизни!» Он пополз было в сторону своей лежанки, но неожиданно обнаружил то, что потрясло его ещё больше. Крошка Зи взглянул на свои руки, вернее на то, что он считал своими руками. Это были поросячьи копыта! Тогда мальчик попытался осмотреть себя со всех сторон и увидел краем глаза маленький скрюченный хвостик позади себя. А впереди лица располагалось что-то длинное и подвижное, вроде небольшого хобота. Это было рыло! Сомнений быть не могло — он превратился в свинью!

Слёзы так и хлынули у него из глаз. Мальчиком овладело отчаяние. «Что мне делать? Я никогда не возвращу себе свой прежний вид и не вернусь домой! Так и проживу всю жизнь в хлеву рядом с боровом, питаясь отбросами! А то ещё и зарежут к Пасхе! Выхода нет!» — думал он. Но тут Крошка Зи услышал голос — тихий-тихий, едва слышный, но такой, который невозможно было не услышать, а услышав, невозможно было забыть. Казалось, он проникает в самую глубину души и обнажает всё, что сокрыто внутри неё. От этого голоса хотелось и прыгать, и сидеть неподвижно, и плакать, и смеяться, и умереть, и жить.

— Дорогой мой малыш, не плачь, я спасу тебя! — сказал голос. — Наконец-то ты увидел себя в истинном свете! Это очень хорошо. Ты ведь всегда такой и был, просто всё время обманывал себя!

— Что же мне делать? — спросил мальчик.

— Тебе нужно хотеть измениться и во всём слушаться Духряка, а значит, и Меня. Ведь это Я его послал тебе, чтобы ты исправился и стал счастливым. Доверься Мне и Духряку!

— А кто ты?

— Сейчас ты не поймёшь, но постепенно это будет открываться тебе. Главное — верь в Меня и не сомневайся во Мне никогда, что бы ни случилось! Я всегда был и буду с тобой. Всё будет хорошо!

Голос умолк, но последние слова долго ещё звучали у Крошки Зи в ушах.

Едва мальчик устроился на своей соломе и начал засыпать, раздался сердитый голос Духряка:

— Почему это ты не работаешь, свинячья морда? Ах ты бездельник! Живо вычищай этот хлев, а то свои помои не получишь!

Говорил боров вроде бы грубо, но в его голосе Крошка Зи уловил добрую смешинку, как будто тот слышал их разговор с неведомым существом, но скрывает это.

И, неожиданно для себя самого, вместо того, чтобы жаловаться и спорить, мальчик послушно вскочил с постели со словами:

— Сейчас, милый Духрячик! Я уже бегу!

* * *

С этих пор Крошка Зи старался во всём слушаться Духряка, ведь на то была Его воля. Это, конечно, было не так просто. Часто мальчик злился, упрямился, а иногда даже хотел побить Духряка. Но постепенно он стал находить в послушании своеобразное удовольствие.

Освещение больше не менялось — в хлеву постоянно царили сумерки. Это одновременно и давало малышу надежду на спасение, и пугало его — ведь при свете трудно забыть, что ты превратился в свинью.

Слушаться Духряка было сложно оттого, что периодически тот давал совершенно глупые задания: например, перекладывать солому из центра хлева в угол, а потом наоборот. Мальчика нередко одолевали сомнения: он не понимал, каким образом такие глупости могут помочь ему спастись. Кроме того, он подозревал Духряка в сумасшествии. И на то были основания — часто боров вёл себя действительно странно. То он пел какие-то дурацкие песни, то в приступе неудержимого хохота заваливался на спину и сучил в воздухе копытами, то вдруг начинал плакать без всякой видимой причины. Иной раз он подшучивал над Крошкой Зи, грубо говорил с ним и даже давал пинок под зад, а в другой раз обращался с мальчиком с искренней добротой и участием.

Однако все сомнения Крошки Зи улетучивались, когда боров начинал говорить с ним на философские темы. Из этих разговоров мальчик узнавал много нового и о Неведомом Существе, и о своих родителях (оказалось, что Духряк был с ними знаком), и об устройстве вселенной, и о хлеве, и о пути спасения из него. Такие беседы помогали малышу жить дальше и не терять надежду на освобождение.

Как-то Духряк дал Крошке Зи одно дурацкое задание — ему надо было пятьдесят раз повернуться вокруг своей оси, притом после каждого поворота десять раз радостно хрюкнуть и сказать: «Я самый никчёмный в мире свин!» Только Крошка Зи никак не мог приступить к его выполнению — им опять овладели сомнения. На этот раз они были даже сильнее, чем обычно. «Зачем всё это нужно? — думал мальчик. — Почему это я самый никчёмный в мире свин? Наверняка есть поросята и похуже! Это несправедливо! Не хочу больше слушаться этого борова!» Но тут он вспомнил о Неведомом Существе и о том, что о Нём рассказывал Духряк. Ведь Он сам когда-то принял вид ничтожнейшего из своих рабов — нищего плотника. Он не хотел, чтобы Ему служили, но сам считал Себя слугой. И родился Он не где-нибудь, а как раз в хлеву! Да что говорить, в ту пору вся Земля была хлевом! И сейчас Его дети рождаются именно в хлеву… Так что, глядя на Его колоссальное смирение, исполнить задание Духряка совсем не сложно!

Но всё-таки Крошка Зи никак не мог заставить себя начать выполнять задание. Вот тогда-то мальчик впервые в жизни стал просить Неведомое Существо о помощи. И вдруг он действительно почувствовал себя самым никчёмным в мире свином! Крошка Зи понял, что он один виноват в том, что с ним произошло. Не попади он в хлев, он никогда бы не исправился!

От этих мыслей на душе у Крошки Зи стало так хорошо и легко, что он с радостью стал выполнять своё задание. Он с упоением вертелся вокруг собственной оси, восторженно хрюкал и громко выкрикивал: «Я самый никчёмный в мире свин! Неведомое Существо, помоги мне исправиться!»

И тут начало всходить солнце. Это было так прекрасно, что дух захватывало! Всё вокруг засияло и засверкало. Оказалось, что Крошка Зи больше не в хлеву, а стоит посреди чудесного сада. Рядом с ним стояли его родители и Духряк (он был уже не в облике свиньи). Они радостно улыбались ему. Поблизости вертелся той-доберман. Он дружелюбно вилял купированным хвостиком и пытался лизнуть малыша в нос. Невысокий мужичок в телогрейке тоже был тут. Теперь он уже не казался мальчику страшным. Это был очень симпатичный человек с добрыми смеющимися глазами.

И вдруг Крошка Зи увидел Его — Неведомое Существо. Хотя теперь Он стал для малыша уже не таким неведомым, как раньше. Он стал… А каким Он стал, узнайте лучше сами, если действительно этого хотите! Всё равно Его не опишешь словами! Но для этого вам придётся немножко пожить в хлеву…

Крошка Зи перестал быть свином и превратился обратно в… кота. В меру упитанного, полосатого, добродушного и очень послушного кота с самым лучшим в мире характером! А вы как думали? И все они стали жить дружно и счастливо, и день ото дня делались всё счастливее и счастливее. А вокруг становилось всё светлее и светлее. Ведь с ними был Тот, кого святые называют Солнцем Правды! На том и сказке конец, а кто слушал — молодец!

Поросячая мечта, или сказка о настоящем человеке

И мама услышит, и мама придёт,

И мама меня непременно найдёт!

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети!

Песенка из м/ф «Мама для мамонтёнка»

Жил да был в лесу поросёнок, и звали его Хрюк. Жил он один-одинёшенек в маленьком домике, родителей у него не было. Он даже не помнил, как они выглядели, и поэтому часто сомневался, были ли они у него вообще когда-нибудь. Друзей у него в лесу тоже не было, хотя там обитало множество самых разнообразных тварей. У Хрюка, правда, имелось несколько приятелей — Макака, Бобёр, Суслик, — но он не мог их назвать своими друзьями.

Зато у него была заветная мечта — стать настоящим человеком. Странная, конечно, мечта для поросёнка, но что поделаешь — он был необычным существом. Собственно говоря, именно из-за этой мечты у Хрюка и не было друзей. Ведь он хотел дружить только с людьми, а их в лесу не водилось. Всех же других обитателей леса он считал недостойными себя (ведь у них не было такой высокой мечты!) и глядел на них свысока. «Что возьмёшь с этих неразумных, примитивных тварей? — думал Хрюк. — Они не могут понять моей утончённой натуры, моих возвышенных чувств и желаний! Да, они не чета мне! Вот если бы в лесу поселился человек, он бы сразу оценил меня по достоинству и стал бы мне настоящим другом!»

Хрюк искренне верил, что люди произошли от свиней, поэтому полагал, что они являются его ближайшими родственниками. Он даже выдумал целую теорию, доказывающую это, и часто излагал её своим соседям, захаживая к ним в гости. Эта теория так всем надоела, что многие звери притворялись, что их нет дома, когда видели рыльце поросёнка в свой дверной глазок.

Макака часто оспаривала теорию Хрюка, ведь это она считалась общепризнанной роднёй людям, и у неё у одной в лесу не было хвоста, чем она очень гордилась.

— Какие доказательства происхождения человека от обезьяны ты можешь привести, — спрашивал её поросёнок, — кроме чисто внешнего сходства, да и то сомнительного?

— А как же переходные формы? — возмущалась Макака.

— Вот именно! — вопил Хрюк. — Их нет! Промежуточного звена так и не нашли! Одни подделки!

— А какие доказательства происхождения человека от свиньи, кроме чисто внешнего различия?

— А такие! Когда американские учёные фальсифицировали недостающее звено, чей зуб выдали за зуб обезьяночеловека? Свиньи́! Люди сами доказали, что их истинный прародитель — свинья!

— А почему же тогда никто не пишет про это в учебниках?

— Потому что из-за своей гордости люди не хотят признавать, что мы — их настоящие предки! А если взглянуть на факты, то это просто неоспоримо! Кто может вынашивать человеческих детёнышей? Свиньи! Чьи органы и кожу пересаживают людям? Свинячьи! А сколько выражений, поговорок и ругательств связано со свиньями! Люди испокон веков жили со свиньями бок о бок именно потому, что видели в них родственную душу!

Таким образом поросёнок и обезьянка могли препираться очень долго. Научные сведения они черпали из книг, найденных на свалке на окраине леса. А туда их привёз на тачке один молодой человек, который стал верующим и решил очистить свой дом от ненужного хлама. Но наши друзья об этом не знали и удивлялись, как такие ценные книги оказались на помойке.

Бывало, что споры Хрюка и Макаки заканчивались небольшой потасовкой, победительницей из которой всегда выходила обезьянка.

Вот и на этот раз поросёнок возвращался домой немного помятый и рассерженный — в споре опять победила «эта выскочка приматка», как за глаза называл Макаку Хрюк. И тут с ним произошла удивительная история.

Стоял чудесный весенний полдень. Ярко светило солнце, пели птицы, весь лес был покрыт жёлтыми и синими цветочками. Но Хрюк не видел всей этой красоты. Он думал о превратностях своей судьбы и о том, как несправедлив и враждебен к нему этот мир. «Какие все звери злые и ограниченные! — размышлял маленький свин. — Не хочу больше с ними общаться! Вот стану затворником и молчальником, тогда они пожалеют, что не ценили моё общество!»

Поросёнок так погрузился в свои мысли, что не замечал ничего вокруг. Не заметил он и того, что одно дерево угрожающе нависло над тропинкой, по которой он шёл. И вот как раз в тот момент, когда Хрюк окончательно решил стать затворником, что-то над его головой затрещало и с шумом обрушилось прямо на него.

На какое-то время поросёнок потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил, что лежит под упавшим клёном. Правое заднее копытце было защемлено между стволом и большим суком и сильно болело. Хрюк попытался высвободить его и не смог. Тогда поросёнок стал звать на помощь, но никто не приходил. Так он и лежал под деревом, раненый, одинокий и никому не нужный. Горячие слёзы катились по его щекам и начисто смывали все мысли о затворе из его головы. Теперь он был бы рад даже Макаке, но надежды на то, что кто-нибудь из зверей найдёт его, становилось всё меньше.

Хрюку очень не хотелось умирать, так и не став человеком. Он понял, что ещё ничего не сделал, чтобы хоть на шаг приблизиться к своей заветной мечте.

Поросёнок смотрел на прозрачное синее небо, просвечивающее сквозь ветви деревьев, и думал о том, что скоро навсегда покинет этот весенний прекрасный мир. Почему он не радовался ему, когда это было возможно? Почему относился к другим существам с презрением?

Хрюк совсем отчаялся и стал готовиться к смерти. Он пытался вспомнить своих родителей, но никак не мог. «Интересно, как выглядела моя мама? — думал он. — Как бы мне хотелось увидеть её! Прости меня, мама, что я забыл тебя! Наверное, это случилось оттого, что я стал плохим, злым поросёнком. Прости меня!»

Тут совсем близко от себя Хрюк услышал какой-то звук. Он поднял заплаканные глаза и увидел Человека. До этого он видел людей только на рисунках в книгах по биологии. Но там они были какие-то странные: некоторые совсем без кожи, некоторые в виде скелета, у некоторых были видны внутренние органы. По таким картинкам сложно составить верное представление о человеке.

Настоящий Человек оказался совсем другим: у него были длинные волосы, изящное хрупкое тело, и он был одет в просторное платье до земли. Однако поросёнок всё-таки догадался, кто перед ним стоит: прекрасней и чудесней существа он никогда раньше не видел! У него даже дух захватило от восхищения. Он забыл о том, какой он несчастный, забыл о боли в копытце, забыл о самóй смерти! Хрюк неотрывно глядел на прекрасную незнакомку. Она тоже смотрела на него, и в её бездонных глазах он видел тихую радость, мир, любовь и красоту. Она была неземная, лёгкая, почти бесплотная, и в то же время такая живая, близкая и настоящая! Хрюку захотелось обнять Её, погладить мягкие шелковистые волосы, покрыть поцелуями ласковые нежные руки. Чем больше он смотрел на Неё, тем больше ему казалось, что Она не стоит, а висит в воздухе в сантиметре от земли и в любой момент может раствориться или улететь в небо. Но Она не улетела, а медленно подошла, вернее подплыла к дереву, которым был придавлен поросёнок, подняла тяжёлый ствол (а может, дерево само поднялось от прикосновения её руки) и отбросила его прочь. Затем Она наклонилась к Хрюку и поцеловала его в лоб. Слёзы радости покатились у него из глаз, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди от счастья! А Прекрасная Незнакомка ещё раз ласково, но с лёгким укором посмотрела на него и исчезла.

Может быть, всё это поросёнку привиделось, но вскоре он осознал, что сидит на земле, дерево лежит в нескольких метрах от него, защемленное копытце цело и невредимо, а солнце уже клонится к горизонту. На душе у него было радостно и грустно одновременно. А ещё Хрюку было стыдно. «Так вот они какие, люди! Я, оказывается, совсем не похож на них, — думал он. — Да и Макака тоже, хоть она и без хвоста. Нет, человек не мог произойти ни от свиньи, ни от обезьяны! Но как же мне всё-таки превратиться в него?»

* * *

После встречи с Прекрасной Незнакомкой желание поросёнка стать человеком стократ возросло. Хрюк чувствовал, что такое превращение возможно, несмотря на огромную разницу между людьми и свиньями, которую он теперь осознал. «Без магии мне, скорее всего, не обойтись, — думал он. — А кому же знать её, как не Ворону? Он у нас в лесу самый старый и мудрый. Ворон обязательно поможет мне!»

И вот одним ясным вечером Хрюк решил наведаться к мудрой птице.

Ворон жил в дупле большого раскидистого дуба. За свою жизнь он проштудировал огромное количество книг с нескольких окрестных свалок. Память у Ворона была хорошая, поэтому он в любое время мог процитировать отрывок из какого-нибудь научного трактата или энциклопедии, что он, собственно говоря, всё время и делал, чтобы произвести впечатление на собеседника. Его длинные фразы с множеством трудно выговариваемых слов были очень похожи на заклинания, и Ворон прослыл в лесу магом, а постепенно и действительно им стал. Прочитав «Основы фармацевтики», он научился варить всевозможные зелья, а изучив психологию и уфологию, овладел искусством вызывания духов. Он умел входить в глубокий транс, связываться с потусторонним миром и вещать утробным голосом от имени разных бестелесных созданий. Правда, почему-то Ворон вещал только то, что и так знал. (Когда же его на этом ловили, Ворон говорил, что это вполне естественно: ведь он так много знает, что сверхъестественные существа не могут сообщить участникам спиритического сеанса ничего из того, в чём он не осведомлён.) Звери часто обращались к нему за помощью, и он им никогда не отказывал.

В тот день Ворон как раз учился варить приворотное зелье, поэтому не сразу заметил, что в дверь стучат.

— Здравствуйте, почтенный Ворон! — сказал Хрюк, когда ему наконец разрешили войти в дупло.

— Бабезиозы — инвазионные болезни крупного и части мелкого рогатого скота, — откликнулся Ворон. — Вызываются простейшими, паразитирующими в жидкой ткани, циркулирующей в кровеносной системе позвоночных животных. Симптомы: лихорадка, желтуха! — добавил он страшным утробным голосом.

Поросёнка немного пробрало, но он набрался духу и спросил:

— Вы не поможете мне превратиться в человека?

— Было у меня что-то… — сказал Ворон, роясь на полке среди пузырьков. — Вот именно! Лептолиды, отряд книдарий, класс гидроидных. Полипы образуют колонии, медузы выпочковываются на теле полипов и у большинства видов остаются прикреплёнными. В СССР около двухсот восьмидесяти видов! — И он выхватил с полочки маленькую бутылочку с мутно-зелёной жидкостью.

Хрюк с опаской поглядел на неё.

— И я должен эти… как их?.. лептолиды выпить?

— Всё до капли! — сказал Ворон. — На восходе пойдёшь на восточную опушку, сядешь на большом валуне и выпьешь с первыми лучами солнца. Предупреждаю: книдарии отвратительны на вкус! Но ты станешь похож на человека, как брат-близнец! А теперь иди, у меня вот-вот начнётся сеанс связи с духом Тутанхамона!

— А не хотите ли вы получить от меня что-нибудь взамен? — неожиданно для самого себя спросил Хрюк.

Ворон задумался.

— Быть может… — пробормотал он. — Быть может, ты научишь меня издавать те нежные мелодичные звуки, которые в простонародье именуют хрюканьем? Но это в другой раз. Прощай!

«Маленький глупыш! — прошептал Ворон себе под нос, когда Хрюк покинул дупло. — Внутренность его моё снадобье не изменит, но ума должно прибавить!»

«Странный этот Ворон! — думал поросёнок по пути домой. — Если я стану человеком, хрюкать-то я наверняка разучусь!»

На следующее утро, встав задолго до зари, Хрюк поскакал к опушке леса. Ему не терпелось поскорее превратиться в человека! Найдя подходящий камень, он уселся на него и стал ёрзать от нетерпения, ожидая первых солнечных лучей. И вот наконец краешек солнца показался над горизонтом. Поросёнок откупорил бутылочку и влил её содержимое себе в рот. Его чуть не вывернуло наизнанку — такой противной была жидкость, — но он заставил себя проглотить всё до капли. Потом Хрюк лёг на траву и стал прислушиваться к внутренним ощущениям. Что-то с ним происходило. Его тельце распухало и вытягивалось. В конце концов он не выдержал и помчался к ближайшему ручью, чтобы узнать, на кого стал похож. Двигаться почему-то было тяжело. Ворон не обманул! Заглянув в воду, Хрюк увидел, что действительно стал похож на человека. Но не на Прекрасную Незнакомку, а на человека, больного водянкой, которого он видел однажды в медицинском справочнике!

* * *

Примерно через неделю Хрюк явился к Ворону и стал просить превратить его обратно — быть таким человеком оказалось крайне сложно. Поросёнок с трудом передвигался, не мог больше валяться в лужах и подрывать рылом землю. В лесу не осталось ни одного зверя, который бы ни пришёл полюбоваться на Хрюка. Некоторые (включая Макаку) уходили, держась за животы от смеха. Поросёнку не хотелось больше быть всеобщим посмешищем. Кроме того, он осознал, что стремился не совсем к тому, что с ним произошло. Видимо, «стать человеком» и «превратиться в человека» означало разное.

Ворон дал Хрюку другое снадобье, и дурацкое обличье в считанные минуты спáло.

— А теперь можно приступать к нашим упражнениям! — сказал Ворон, хитро взглянув на поросёнка.

И до позднего вечера Хрюк обучал мага искусству мелодичного хрюканья.

В скором времени Ворон научил этому искусству некоторых своих сородичей. И если, будучи в сельской местности, вы услышите откуда-то сверху нежные гортанные звуки, будьте уверены — это кто-то из его учеников.

«Никогда больше не буду обращаться за помощью к магам! — подумал поросёнок на следующее утро. — Она бы такое не одобрила». После этого случая Хрюк стал часто вспоминать о чудесной встрече с Человеком и постепенно все свои мысли, чувства и действия начал оценивать с точки зрения того, понравились бы они Ей или нет. Он так полюбил эту Прекрасную Незнакомку, что не хотел ничем огорчать Её! Только поросёнок начинал кого-нибудь осуждать или злиться, перед ним вставал Её образ. Как наяву видел он кроткие добрые глаза, с укором и лёгкой грустью глядящие на него. Тогда Хрюку становилось ужасно стыдно, и он просил у Прекрасной Незнакомки прощения. В такие минуты он хотел только одного: чтобы ласковая улыбка озарила это дивное лицо.

Но Хрюку почему-то казалось, что для того, чтобы вновь встретиться с Ней в реальности, ему непременно нужно стать человеком. И у него созрел новый план. Он решил, что тот, кто хочет стать человеком, должен начать делать то, что свойственно людям.

Поросёнок разузнал всё, что смог, о жизни людей и начал действовать. Перво-наперво он решил раздобыть себе одежду и обратился за помощью к Макаке. Обезьянка пожертвовала своим коммунистическим флагом, который нашла когда-то на свалке, и сшила Хрюку пиджак. Бобёр склеил поросёнку штаны из картона, а Суслик подарил большую соломенную шляпу, увенчанную шишкой.

В ярко-алом пиджаке, штанах и шляпе Хрюк выглядел, по мнению всех зверей, необычайно представительно. Но он не умел стоять на задних копытах, и это портило впечатление. Однако Суслик дал ему несколько уроков, и поросёнок освоил это умение, хотя по-прежнему бегал по лесу, используя все четыре конечности. В будущем же он намеревался освоить и прямохождение.

Узнав, что люди стирают своё бельё, Хрюк наведался в гости к Еноту-полоскуну, и тот научил его худо-бедно стирать. Однажды, вывалявшись в грязной луже (это произошло совершенно случайно; Хрюк знал, что люди так не делают, но сработал старый рефлекс), поросёнок решил постирать в ручье свою одежду. Пиджак стал гораздо чище, а картонные штаны развалились, и Хрюк стал ходить без штанов.

Следующим шагом поросёнка было овладение столовым прибором, то есть алюминиевой ложкой, которую он нарыл где-то в лесу, и тарелкой, которую сделал из куска жести. Он решил больше не есть с земли, а питаться исключительно с помощью данных приспособлений, что оказалось невероятно трудно. Целую неделю Хрюк учился этому сложному человеческому искусству и сильно исхудал, но не сдался. Наконец он всё-таки смог поесть с помощью ложки и тарелки. Тогда Хрюк позвал на демонстрацию своего умения всех своих знакомых, и они долго восхищались им. Суслик даже сказал речь:

— Мы все очень рады, что рядом с нами живёт такое необычное существо, которое носит одежду, умеет стоять на задних копытах, стирать бельё и пользоваться столовым прибором! Мы гордимся тем, что являемся его товарищами! Глядя, как он очеловечивается, мы и сами становимся немного человекообразными! Ура нашему дорогому Хрюку!

И все звери закричали «ура», а поросёнок подумал, что если дело пойдёт так и дальше, то он, может быть, начнёт называть их своими друзьями.

Хрюк так увлёкся человеческими делами, что стал забывать Прекрасную Незнакомку. Её образ всё реже и реже возникал перед ним и в конце концов стал каким-то смутным и неясным. Теперь он не мог вспомнить даже её чудесных глаз. Поросёнок каждый день подолгу любовался на своё отражение в ручье, а встречая кого-то из соседей, становился на задние копыта, задирал рыло кверху и позировал. Ему стало казаться, что он вот-вот станет настоящим человеком. Характер Хрюка, начавший было исправляться, опять стал портиться. Он снова начал глядеть на приятелей свысока и требовал от них, чтобы они непрестанно им восхищались. И в погоне за человеческим обликом поросёнок вконец освинел.

* * *

Хрюк давно мечтал научиться курить, потому что знал, что многие люди это делают. И как-то раз солнечным летним днём Макака принесла и с победоносным видом вручила ему коробку сигар. (Как она их добыла, поросёнок так и не узнал.)

Хрюк засунул одну сигару в рот и немного попозировал перед обезьянкой, а когда она ушла, стал пытаться эту сигару раскурить. Спустя некоторое время в дверь кто-то робко постучал.

— Входите! — сказал Хрюк осипшим голосом. Он был очень недоволен, что ему помешали заниматься таким важным делом.

В дверь неуклюже протиснулся Бобёр и сразу же закашлялся от едкого сигарного дыма. Он был зверем скромным и работящим, а за помощью к другим обращался только в экстренных случаях. Собственно говоря, он ещё ни разу не обращался к поросёнку за помощью.

Бобёр увидел следующую картину: Хрюк в человеческой позе (закинув копыто на копыто) восседал на недавно сколоченном Енотом стуле, как на троне, и держал в зубах сигару. Поросёнок величественным жестом предложил товарищу присесть на коврик у своих ног, но тот отказался.

— Я на минутку заскочил, — сказал Бобёр, прокашлявшись. — Такое дело, брат… Уровень воды в реке резко поднялся, и плотину вот-вот прорвёт. Дальше терпеть нельзя. Мы все сироты. Надо бы, брат, всем нам собраться…

— Ты что, Бобёр, не знаешь, что ли, как надо ко мне обращаться? — прервал его поросёнок. — Какой я тебе брат? Называй меня «господин Хрюк» и на «вы»!

— Извините, господин Хрюк, вы не соизволите выслушать меня? — покорно сказал Бобёр. — Если мы не соберёмся все вместе и не примем срочных мер…

— Я — не «все»! — рявкнул Хрюк. — Я уже почти человек, а ты равняешь меня со «всеми»! Это — оскорбление человеческой личности!

— Так вы поможете укреплять плотину, господин Хрюк? — спросил Бобёр, начиная потихоньку пятиться к двери.

– Я должен вам помогать?! — завопил поросёнок, вскакивая со стула и роняя от возмущения сигару. — Вам , жрущим прямо с земли без столового прибора?! Вам , бегающим нагишом и не знающим правил этикета?!

— Нет, нет, я просто сдуру ляпнул! — попытался оправдаться Бобёр, который уже был на улице.

— Оно и видно! — сказал Хрюк, захлопывая за ним дверь и подбирая с пола сигару. — Никакой управы на этих зверей нету! Занимаешься важным делом, а они шастают и шастают!

На следующее утро поросёнок, ещё не до конца проснувшись, побежал к ручью полюбоваться на своё отражение. Двигаться было как-то непривычно. «Может, я уже стал человеком?» — подумал Хрюк. Но, взглянув на водную гладь, он издал дикий вопль: из ручья на него смотрело жуткое чудовище! Его маленькое аккуратненькое рыльце превратилось в огромное, покрытое слизью рылище с острым рогом на конце; клыки вылезли изо рта и торчали, как у кабана; глаза выпучились и налились кровью; уши свесились до земли; тело расплылось и покрылось складками кожи, как у бегемота; а хвостик выпрямился, оброс жёсткой противной шерстью и стелился по земле.

Не доверяя отражению, Хрюк стал ощупывать и осматривать себя и убедился, что вода не врёт. Он не мог взять в толк, как такое могло с ним случиться, но понял, что надо срочно бежать к Ворону.

По дороге к Воронову дуплу поросёнок, к счастью, никого не встретил. Как только он постучал в дверь, Ворон сразу разрешил ему войти.

— Я подозревал, что рано или поздно это с тобой произойдёт, — сказал старый маг, осмотрев Хрюка. — У меня нет средства от этой болезни, но оно есть у тебя!

— У меня?!

— Оно сокрыто у тебя в душе. Тебе надо кое-что изменить внутри себя, и прежний облик вернётся к тебе.

— Чтó изменить?

— Этого я не могу тебе сказать. Ты должен сам догадаться!

Поросёнок горько заплакал и поплёлся к себе домой. Почему Ворон не хочет ему помогать? Что ему теперь делать?

На полпути он столкнулся с Макакой. Обезьянка завизжала от испуга и забралась на ближайшее дерево. «Это же я!» — попытался сказать Хрюк, но изо рта у него вырвались только какие-то нечленораздельные звуки — видимо, болезнь прогрессировала. Услышав, что чудовище заревело, Макака бросилась удирать, перепрыгивая с дерева на дерево.

Поросёнок зарыдал с новой силой, будучи не в состоянии выдержать навалившейся на него беды. Кое-как он добрался до дома, лёг в постель и провалился в тяжёлый сон отчаяния.

Перед Хрюком стояла человеческая фигура. Лицá разглядеть он не мог — вся она была окутана покрывалом из света. Но вот покрывало спáло, и поросёнок увидел босую женщину в рубище, а в её сердце — о ужас! — было воткнуто семь длинных стрел. Большие сверкающие слёзы текли из её чудесных глаз. Хрюк с ужасом узнал в этой страдалице Прекрасную Незнакомку, которая спасла его когда-то от смерти! Несмотря на нищенское одеяние, в этот раз Она казалась ещё величественней и прекрасней — грубая одежда лишь подчёркивала Её неземную лёгкость и хрупкость. Хрюк догадался, что перед ним стоит Королева. Прекрасная Незнакомка с болью посмотрела ему в глаза, и сердце поросёнка чуть не разорвалось от горя и стыда. Он вдруг понял, что это он нанёс Ей страшные раны, что это он выпустил в Неё ужасные стрелы, что именно он — причина Её великой скорби и горячих слёз! Но хуже всего остального было для Хрюка сознание того, что Она не сердится на него за всё то зло, которое он Ей причинил, и никогда ничем не попрекнёт его. Внезапно Хрюк понял, что Она — его настоящая мать, и любовь к Ней заполнила его сердце и стала перехлёстываться через край. Он упал Королеве в ноги, стал целовать Её босые ступни, повторяя: «Мама, прости меня за всё!» — и проснулся.

Первой его мыслью после пробуждения было: «Как я смел назвать Её матерью! Я — грубое злое животное, а Она — Королева! Я оскорбил саму Чистоту!»

Глянув в окно, Хрюк увидел, что начинается буря. Он не знал, как долго он спал и какое сейчас время суток. Было сумрачно, сверкали молнии, деревья гнулись к земле от резких порывов ветра. «Сейчас ливанёт! — подумал поросёнок. — А у Макаки-то крыша прохудилась — она на днях просила помочь починить, а я был занят человеческими делами! Надо позвать её переждать грозу у меня… Ой, нет! Как только она увидит меня…» И вдруг Хрюк понял, что он больше не чудовище! Королева исцелила его!

Тогда он опрометью кинулся за обезьянкой, но едва выбежал на улицу, как хлынул сильный дождь. Поросёнок заскочил обратно в дом. «Может, немного польёт и перестанет», — подумал он. Но дождь не собирался прекращаться, а, наоборот, усиливался. «Наверное, Макака, бедняжка, уже вся вымокла и лежит теперь где-нибудь в уголке одна-одинёшенька, дрожа от страха и холода, — думал Хрюк. — И никто не поможет ей, никто не спасёт её от беды!» Он опять чуть не выскочил из дома, но кто-то зашептал внутри него: «Ну куда ты пойдёшь в такую погоду? Ты простудишься и умрёшь от воспаления лёгких! Обезьянка наверняка уже давно сидит в уютном сухом домике у кого-нибудь из соседей и рассказывает о своей встрече с чудовищем. Зачем тебе напрасно рисковать жизнью?» Хрюк совсем было успокоился и решил остаться дома, однако гроза разыгралась пуще прежнего. Ветер завывал со страшной силой, трещали и падали деревья, на домик поросёнка обрушивались целые реки воды. И вдруг Хрюк отчётливо услышал плач. Это был Её плач. Неужели он опять опечалил Королеву? Этого поросёнок вынести не мог и, больше не раздумывая, выбежал на улицу и помчался к домику Макаки.

Хрюк поскальзывался на кочках, увязал в грязи, спотыкался о поваленные стволы, но как только замедлял ход, слышал плач Королевы, и припускался бежать с новой силой. Наконец он добрался до лужайки, где жила обезьянка. Её домика там не было! Через место, где он раньше стоял, тёк бурлящий поток воды. Срывая голос, Хрюк стал звать обезьянку в надежде, что она сидит на одном из ближайших деревьев, но никто ему не ответил. В отчаянии поросёнок бросился на землю и зарыдал, однако через некоторое время понял, что от слёз толку нет, и решил действовать. «Думай, свинья, думай! — подстёгивал он себя. — Если Макака была в домике, а его смыло водой, тогда где она сейчас? Этот поток наверняка впадает в реку, и домик должен был застрять у речной плотины! Бобёр помог обезьянке выбраться, и теперь она сидит у него в хатке и весело болтает… Только бы плотина выдержала напор воды!» Хрюк вспомнил, что отказался помогать укреплять плотину, и ему стало ужасно стыдно. Не теряя времени, он бросился кратчайшим путём к хатке Бобра.

Добраться туда оказалось гораздо сложнее, чем он думал. Пришлось преодолевать множество препятствий и сделать большой крюк, чтобы обойти низину, всю залитую водой. Однако, превозмогая усталость и страх, поросёнок дошёл-таки до того места, где лес расступался, открывая вид на запруженную реку. Плотины не было! Стремительная полноводная река, сметающая всё на своём пути, протекала там, где раньше была спокойная лесная речушка! Хрюк смотрел на неё и думал о том, что вместо того, чтобы спасти одного друга, он потерял сразу двоих. Измученный и удручённый, он решил пойти к Ворону, живущему неподалёку, чтобы переждать у него наводнение и бурю, которая всё никак не собиралась утихать.

На месте, где жил старый маг, поросёнка ждал ещё один неприятный сюрприз: дуб рухнул, да так неудачно, что вход в дупло оказался завален огромными узловатыми сучьями. Из последних сил Хрюк попытался разгрести завал, надеясь, что спасёт хотя бы Ворона. Его копытца окоченели от холода и почти не слушались, от усталости он еле держался на ногах, а сучья были такие большие и тяжёлые! Но поросёнок не сдавался и мало-помалу расчистил вход в дупло.

— Во-о-орон, ты здесь? — закричал Хрюк в тёмный проём, но ответом ему была тишина.

«Может, он лежит без сознания?» — подумал поросёнок. Он залез внутрь и стал ощупывать пространство, ища тело Ворона. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и Хрюк смог разглядеть валявшиеся в беспорядке книги, разбитые склянки из-под снадобий и большой искорёженный котёл. Ворона в дупле не оказалось. «Значит, гроза застала его в пути, он не смог побороть ветер, упал и разбился насмерть! — подумал несчастный поросёнок. — Неужели кроме меня никого не осталось в живых? Неужели наступил конец света?»

Хрюк вылез из дупла и увидел, что буря кончилась и сквозь рваные тучи просвечивает солнце. Полумёртвый от скорби и утомления он брёл по лесу, и его глазам открывалось ужасное зрелище. Местность изменилась до неузнаваемости! Больше половины деревьев повалило ветром или снесло потоками воды, а те, что остались, стояли голые, потому что ураган сорвал с них все листья. Всё было изрезано глубокими оврагами, кругом валялись кучи изломанных стволов и вывороченных камней.

Картина полного разрушения просто ошеломила маленького поросёнка! Теперь он не сомневался, что все звери погибли, и он остался один в этом мёртвом искорёженном мире. Он никогда больше не увидит ни одной живой души!

И тут Хрюк вдруг ясно осознал: всё, что он делал в жизни, было абсолютно пустым и бессмысленным. Он никого не любил по-настоящему, причинял всем одни только неприятности. За всю свою жизнь он хотел сделать лишь одно доброе дело — спасти кого-нибудь от бури, — и даже это ему не удалось! Он остался один у разбитого корыта и, конечно, получил то, что заслужил. Его заветная мечта никогда не осуществится — он не может стать человеком просто потому, что недостоин этого! Так какой смысл жить дальше?

Поросёнок лёг на мокрую холодную землю и стал дожидаться смерти — он был уверен, что она не замедлит прийти за ним. Вскоре он провалился в беспамятство, а когда очнулся, то услышал, что по лесу действительно кто-то идёт. Это существо хромало, спотыкалось и тяжко вздыхало. Хрюк встрепенулся: вдруг кто-то из его друзей выжил? Но существо, ковылявшее в сторону поросёнка, не походило ни на одного из зверей. Оно было очень большим и на нём была тёмная мантия с капюшоном, украшенная серебряными звёздами и лунными серпами. Поросёнку почудилось, что он уже не раз встречался с этим существом.

— Один ты у меня остался! — сказало существо скрипучим голосом, когда поравнялось с Хрюком. — Пойдёшь со мной?

— А кто вы? — спросил поросёнок.

— Смерть, — сказало существо и откинуло капюшон.

Хрюк ожидал увидеть голый череп, но под капюшоном обнаружилась голова человекообразной обезьяны, скорее всего, гориллы.

— Что, непохож? — спросило существо, заметив изумление поросёнка.

— На кого?

— На твоего папочку. Меня часто сравнивают с ним. А по-моему, я гораздо красивее! — загоготало существо. — Совсем забыл — папашу-то своего ты не помнишь! Пойдёшь со мной?

— Не пойду! — твёрдо сказал Хрюк.

— Ну как знаешь! — сказало существо, накинуло капюшон и заковыляло прочь.

По небу летели клочья облаков, где-то журчала вода, голые деревья поскрипывали на ветру. И через какое-то время Хрюку стало казаться, что горилла в мантии колдуна ему примерещилась. Вскоре он опять забылся, а потом снова очнулся. «Вот бы мне перед смертью ещё хоть раз увидеть Королеву! — подумал поросёнок. — Нет, она не обидится, если я назову её мамой. Мама, услышь меня! Я люблю тебя!» И он провалился в беспамятство уже окончательно.

* * *

Хрюк открыл глаза и увидел, что лежит в своей постели, которая показалась ему удивительно мягкой. «Наверное, мне приснился кошмар», — подумал поросёнок.

Он вышел из домика. Лес утопал в зелени, щебетали птицы, сквозь листву просвечивало ласковое утреннее солнце, отовсюду неслись прекрасные запахи. А по тропинке к нему шла Та, которую он хотел увидеть больше всего на свете! Теперь Она была в королевских одеждах.

Хрюк бросился Ей навстречу, обнял и восторженно проговорил:

— Как хорошо, что я жив, и лес такой чудесный, и все мои друзья… А я ведь жив? — вдруг усомнился он. — Или это — мои предсмертные галлюцинации?

— Конечно, жив, сынок! — засмеялась Она, и смех её струился, как прохладный ручеёк в лесу. — Более, чем когда-либо прежде!

— И никакой бури не было? Конец света мне приснился?

— Буря была, дорогой. Но она была в другом месте.

— А ты больше не покинешь меня? Я не могу жить без тебя!

— Никогда не покину, сынок! Мы теперь всегда будем вместе!

— Прошу, не называй меня своим сыном! Я недостоин этого! Ты так прекрасна, а я всего лишь жалкая уродливая свинья!

— Это хорошо, это очень хорошо, что ты это осознал! — Королева мягко улыбнулась. — Но ты больше не свинья! Посмотри на себя!

И вдруг Хрюк понял, что вместо копыт у него — человеческие руки и ноги, а одет он во всё белое. Королева подала ему зеркальце, и там он увидел лицо прекрасного юноши со светлыми волосами.

— Неужели это я? — воскликнул Хрюк. — Неужели я стал человеком?

— Да. Ты опять стал человеком. — Она взяла его за руку и повела к опушке леса. — Ты приходишься мне родным сыном и был рождён принцем. И зовут тебя не Хрюк, а Христиан. Бобёр, и Макака, и Ворон, и Суслик, и Енот, и все остальные жители леса — твои родные братья и сёстры. В детстве вы попали под власть злого колдуна, ушли из дома, поселились в лесу, превратились в зверей и забыли о том, что вы — дети Короля и Королевы. Колдун внушил вам, что каждый из вас — царь вселенной, и что других королей нет. Ваш Отец победил колдуна, но этого оказалось недостаточно, чтобы развеять злые чары, потому что частица зла поселилась в каждом из вас. Чтобы вернуться в отчий дом, вы должны были сами изгнать зло из своих душ и понять, как ужасно жить вдали от родителей… Но теперь всё позади!

— А какой он, мой отец? — спросил юноша.

— Скоро ты сам с Ним встретишься! Он — самый настоящий из всех людей. Вы все, и даже я — Его отражения в зеркале любви.

Тем временем они вышли на опушку и их взору открылся великолепный дворец, сияющий, как солнце. Через прозрачные ворота, распахнутые настежь, мать и сын попали в дивный сад, окружающий дворец. В саду, среди душистых цветов, прогуливались необыкновенные существа: лев с такой огненной гривой, что от неё летели искры и пыхало жаром, синий бык с огромными человеческими глазами и много других удивительных животных. А над садом парил золотой орёл, и взор этого орла был таким ясным, что его невозможно было забыть. Животные поклоном приветствовали Королеву и принца, и направлялись ко дворцу вслед за ними.

Они не прошли ещё и половины сада, когда заметили, что навстречу им бежит светловолосая девушка в белом сарафане. Её красота слепила глаза.

— Это твоя сестра, принцесса Марфа! — сказала Королева, но принц уже и сам узнал свою сестру.

— Здравствуй, братик! — сказала принцесса, подбегая и целуя брата в щёку. — Ты прости меня, пожалуйста, что так часто колотила тебя в том ужасном заколдованном лесу!

— Ой, это ты меня за всё прости! — воскликнул принц. — Я звал тебя за глаза «этой выскочкой приматкой»!

И они засмеялись так счастливо, как могут смеяться лишь королевские дети, только что вырвавшиеся из-под власти страшного заклятия и вернувшиеся домой. А со всех сторон к ним бежали принцы и принцессы в белых одеждах. Они сразу же узнавали своего брата, а он узнавал каждого из них, и всеобщему восторгу, объятиям и поцелуям не было конца.

Когда первая радость встречи прошла, они все вместе дружной ликующей толпой пошли в сторону дворца.

— И давно вы здесь? — спросил Христиан Марфу.

— Сложно сказать. Солнце тут не заходит и время не чувствуется. Мама привела нас в сад одного за другим. Он такой огромный, и здесь столько удивительных вещей! Папу мы ещё не видели, Он встретит нас во дворце. Там готовится пир. Все говорят, что он брачный, но кто на ком женится, я так и не поняла. Лев сказал, что, когда все мы будем в сборе, можно будет идти на пир. Мы ждали только тебя!

— А что произошло с тобой во время бури? Твою крышу-то я не починил…

— В тот день все, кто жил в лесу, собрались вместе у запруды укреплять плотину. Все, кроме тебя. Знаешь, отчего поднялся уровень воды в реке? От наших слёз! Все мы тосковали по своим потерянным родителям, и в последнее время тоска сделалась непереносимой. Мы взялись за руки и торжественно пообещали друг другу никогда больше не делать зла, не мыслить худого и считать друг друга братьями и сёстрами. Тогда заклятие начало спадать. Оно было таким сильным, что напоследок вызвало бурю. Нас расшвыряло в разные стороны, я ударилась головой о камень и потеряла сознание, а очнулась уже в своём домике. Мама пришла за мной и привела сюда.

— Значит, я был самый плохой из всех?

— Все мы были хороши! Кто из нас не считал себя центром вселенной? И ведь знаешь, это только так говорится, что колдун наложил на нас заклятие. Не дай мы ему власти над собой, ничего у него бы не вышло! Представляешь, как он смеялся над нами? Отлучил нас от родителей, обрёк на одиночество, превратил в зверей, а потом заставил считать себя самыми хорошими, умными и важными на свете!

Тут Марфа замолчала, потому что они увидели такое, отчего их сердца затрепетали от восторга. По широким белокаменным ступеням парадной лестницы дворца к ним спускался бородатый великан. Он был таким огромным, что казалось, будто все они спокойно поместятся у него на ладони. Сам Владыка земли и неба вышел навстречу своим сыновьям и дочерям!

— Вот твои блудные дети, Король! — произнесла Королева.

— Добро пожаловать домой, чада! — сказал Король и засмеялся громовым смехом. — Войдите в радость Отца своего!

Зов любви

Невеста, спешащая навстречу жениху, не видит цветов луговых, не слышит приближения грозы, не ощущает ни благоухания кипарисов, ни звериного запаха; только его лицо она видит, только музыку его слов слышит, лишь аромат его души вдыхает. Когда любовь спешит навстречу любви, всё теряет своё значение. Время и пространство уступают дорогу любви.

Святитель Николай Сербский, «Молитвы на озере»

Венчание

Она — невеста! На ней красивое, облегающее фигуру серебристое платье с декольте. На шее — колье из чёрного жемчуга, оправленного в серебро, и такие же серьги в ушах. На ножках — туфли из замши с маленькими изящными бабочками. Бабочки почти что живые — они словно на минутку присели отдохнуть и уже готовы сорваться с места и улететь прочь, на солнечный луг, к полевым цветам. На её голове длинная, серебристая под цвет платья фата. В руках она держит букет из белых сияющих лилий и роз. Играет чудесная музыка, вокруг много народу, и все любуются её красотой и грацией. Всё, как в волшебном сне! Просто не верится, что это происходит именно с ней! И что самое прекрасное — рядом стоит Он. Тот, кого она так долго ждала, мужчина её мечты! Любовью к ней дышит каждая чёрточка Его лица. Их глаза встречаются и вспыхивают огнём, огнём страсти! Он шепчет ей на ушко: «Мария, я так люблю тебя!» Она тихо отвечает: «Я тоже тебя очень люблю!» Взявшись за руки, они идут к алтарю. Весь мир умер, остались только они вдвоём! Будто сквозь вату, прорываются слова священника: «Мария, согласна ли ты выйти замуж за этого человека?» От избытка чувств она словно онемела и не может вымолвить ни слова. Все глаза в ожидании устремляются на неё. Наконец она всё-таки выдавливает из себя: «Да!» — но только почему-то по-французски: «Уи!». Сначала она произносит это слово сдавленным от волнения голосом, но потом начинает повторять его всё громче и громче…

— Уи! Уи! Уи!

— Машка, ты что, совсем очумела?! На весь хлев орёшь, как будто тебя режут! Всех перебудила! Да проснись ты! Что с тобой творится? — Это толкает Машку её соседка по свинарнику хрюшка Тося.

— Отстань! Все вы — мерзкие свиньи! Надо вам обязательно за копыто с неба на землю стаскивать! — взвизгнула Машка и отвернулась к стенке. «Всё время надо возвращаться к этой грубой реальности! Не могу так больше жить!» — подумала она, но вскоре крепко уснула и не возвращалась к грубой реальности до самого утра.

Маша — молодая симпатичная свинка со стройными копытцами, аккуратненьким рыльцем и милым маленьким хвостиком. До недавнего времени хозяин фермы ценил её как свинью породистую и ждал от неё хорошего здорового потомства. По его мнению, она должна была стать отличной свиноматкой. Один местный племенной хряк и несколько из соседних свинарников поглядывают на неё с вожделением. Они готовы в любой момент исполнить свой долг и осчастливить мир дюжиной кругленьких розовых поросяток, но Машка не подпускает их к себе. Дело в том, что с недавних пор она стала мечтать о большой любви. Характер у неё стал портиться, аппетит пропадать, и невидимая угроза нависла над ней, как дамоклов меч. А началось всё вот с чего…

Глаза в темноте

Это произошло несколько месяцев назад. В тот вечер Маша как следует закусила и немного поболтала с Тосей на сон грядущий. Они сплетничали о Борьке, перспективном племенном хряке из их свинарника. Борька уже давно оказывал Машке знаки внимания. Когда чистили хлев, он как бы невзначай тыкался рылом ей в бок, у кормушки всё время оказывался рядом, а один раз даже уступил Маше половинку капустного листа. Конечно, всё это льстило молоденькой свинке — все считали Борьку завидным женихом. Его выразительные маленькие красные глазки сводили с ума многих её подруг.

Тося посоветовала Машке не привередничать и соглашаться на оплеменение. Мол, ничего лучше ей не светит. Машка это понимала, но что-то глубоко внутри кололо её. Всеми признанные достоинства Борьки — важный вид, дружелюбный характер, благородная форма рыла, хорошая родословная и положение в свинячьем обществе — почему-то её не впечатляли. Ей хотелось чего-то большего.

Скоро Тося захрапела, а Маша ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть. Наконец она задремала, но вдруг что-то разбудило её. Хрюшка стала вглядываться в темноту. Была самая середина ночи, все свиньи мирно посапывали. «Почему же я проснулась?» — недоумевала Машка.

И тут она увидела Глаза. Они светились во тьме, как две звёздочки, светились ровным тёплым прозрачным и глубоким светом. Но самое главное — эти Глаза были полны любви к ней, вернее сказать, они и были самой Любовью! Кто-то очень добрый, великий и мудрый смотрел на неё!

Наверное, это продолжалось несколько секунд, хотя Машке показалось, что прошло много лет. Потом опять наступила темнота, хрюшка почувствовала сильную усталость и мгновенно уснула.

А на следующий день Борька сделал Маше предложение, зажав её у изгороди в углу двора. Машка лягнула его копытом в живот, убежала в хлев, легла на солому и заплакала. Вскоре пришла Тося и стала её утешать.

— Ничего, ничего, — говорила она. — В молодости со всеми бывает. Я говорила с Борькой, он даже не обиделся. Завтра извинишься перед ним и примешь его любовь!

При слове «любовь» Машка залилась слезами пуще прежнего.

— Оставьте меня в покое! — рыдала она. — Вы не знаете, что такое ЛЮБОВЬ! По-вашему, любовь — регулярное оплеменение со всеми вытекающими последствиями, в лучшем случае — психологическая привязанность! А я буду ждать настоящую любовь! До самой смерти!

— Сплюнь, сплюнь! — испугалась Тося. — Рождество не за горами!

С тех пор Маша стала вести себя странно. Хряков она к себе близко не подпускала, и Борька был вынужден волочиться за другими свинками; с подругами рассорилась, и они стали считать её психованной; кушать стала мало и потеряла в весе. Кроме того, ей стали сниться необыкновенные сны, один прекраснее другого.

Тося переживала, что всё это может плохо кончиться.

— Разве ты не знаешь, что делает хозяин со свиньями, которые не хотят приносить потомство? — предостерегала она Машку. — Потерпи один раз, роди поросят, потихоньку всё и наладится!

Но Маша и слушать ни о чём таком не хотела…

Афанасий Свинеевич

На следующее утро после того, как Машке приснился сон, где она выступала в роли невесты, в свинарник привели нового хряка и все стали с ним знакомиться.

— Очень приятно! Очень приятно! Афанасий Свинеевич! — представлялся новый хряк. Это было очень внушительно — ни у кого в хлеву не было отчества. Борька завистливо поглядывал на своего конкурента.

Машка из принципа подошла знакомиться последняя и назвала себя полным именем. Афанасий Свинеевич остро взглянул на неё, представился и демонстративно направился к кормушке. «Глаз положил!» — презрительно подумала Маша.

Афоня — свин порядочный, это сразу видно. Хоть он и молодой, но уже достиг кондиции взрослого хряка. Ходит он степенно, рыло держит высоко, осанка горделивая, взгляд пронзительный — отруби от такого не спрячешь. Всё в нём вроде бы как у других племенных хряков, да только что-то не так.

В скором времени Маша стала замечать в Афоне некоторые странности. Поведение его было несколько наигранным. Он как будто нарочно изображал свиные повадки: слишком громко чавкал за едой, чересчур много хрюкал, неестественно долго и сладострастно валялся в луже.

По всей вероятности, многие свиньи чувствовали, что Афанасий Свинеевич — какой-то неправильный хряк, и мало-помалу стали его сторониться. Однако Афоню это совсем не беспокоило. После завтрака он заваливался спать, но как только подходило время обеда, вскакивал и нёсся к кормушке впереди всех. К Машке он ни разу не приставал, но она нередко ловила на себе его пристальный взгляд.

И вот однажды днём, когда свинка прогуливалась по двору, Афоня к ней подошёл. «Сейчас начнётся!» — подумала Машка и приготовилась бить копытом. Но Афанасий Свинеевич прошептал: «Смотри сюда!» — и сделал что-то страшное со своей передней ногой. Он как будто засучил рукав на рубашке, и нижняя часть копыта стала бурой и лохматой. Через секунду Афоня натянул «рукав» обратно и как ни в чём не бывало потопал мимо Маши.

— Ну-ка объясните, что это я такое видела! — потребовала Машка, догоняя Афанасия Свинеевича. Она сгорала от любопытства.

— Хочешь узнать, приходи в начале ночи на сеновал! Если, конечно, не боишься.

— А чего мне бояться? Обязательно приду! Только без этих ваших племенных штучек!

— И никому ничего не говори! — предостерёг Афоня и направился принимать грязевую ванну.

Конечно, Маша боялась, да ещё как! До самого вечера она места себе не находила. Разнообразные мысли относительно Афони так и роились в её свинячьей головке. То она начинала думать, что он — шпион, присланный с другой фермы, чтобы разузнать рецепт их ботвиньи, то предполагала, что он — мутант или страдает какой-то редкой болезнью. А когда начало смеркаться, хрюшке подумалось, что Афанасий Свинеевич — хряк-оборотень, пьющий кровь молоденьких свинок. От этой мысли ей стало так страшно, как не было никогда в жизни, и Машка чуть не раздумала идти на встречу. Пускай Афоня считает её трусихой! Но в конце концов желание узнать разгадку тайны превозмогло все страхи. «Я всё равно умру от любопытства, если не пойду! Значит, мне нечего терять!» — подумала она.

И вот Маша крадётся в темноте к сеновалу, вот уже видит чьи-то очертания на фоне сена, слышит приглушённое сопение. Сердце замирает от страха, копытца подкашиваются, хочется развернуться и убежать, но она продолжает идти вперёд.

Наконец Машка у цели. Существо, стоящее перед ней, спрашивает голосом Афони:

— Это ты, Мария?

— А кто же ещё?! — вздрогнув, отвечает свинка.

— Молодец, что пришла! Я открою тебе великую тайну! Смотри, кто я такой на самом деле!

Свиная шкура падает на землю, и в тусклом свете луны Машка видит перед собой… самого настоящего косматого и клыкастого кабана!

Хозяин Леса

Маша никогда раньше не видела кабанов, но прекрасно помнила, чтó ей рассказывала мать об этих животных. О животных, внешне напоминающих свиней, только покрытых густой шерстью и с большими острыми клыками, живущих где-то очень-очень далеко, в страшном и таинственном месте, которое зовётся Лесом. Признаться честно, она не слишком-то верила в существование таких зверей и теперь стояла, словно зачарованная, не зная, сон это или явь.

— У тебя что, приступ столбняка, что ли? — хрюкнул Афоня ей в самое ухо.

От звука Афониного голоса Машка пришла в себя.

— Просто не верится, что всё это происходит со мной на самом деле! — воскликнула она. — Ты действительно кабан?

— Конечно, дурочка, а кто же ещё?! — Афоня повертелся, давая Машке возможность как следует себя рассмотреть. — Ловко я замаскировался под свинью?

— Ещё бы! Но объясни мне, что ты делаешь у нас на ферме? Я думала, что кабаны живут в Лесу!

— Что я делаю? Готовлю побег, разумеется! Сейчас надену маскировочный костюм и расскажу всё по порядку.

Затаив дыхание, Машка смотрела, как Афоня натягивает на себя свиную шкуру и застёгивает её на брюхе. Клыки каким-то чудесным образом стали уменьшаться в размере и втянулись в рот.

— Остался последний штрих! — сказал Афоня и вывалялся в ближайшей луже. — Приходится делать это довольно часто, чтобы кто-нибудь не увидел шов. Итак, на чём мы остановились?

— Ты хотел рассказать, как попал к нам на ферму.

— Очень просто! Меня взяли с моей родной фермы, посадили в ящик и привезли сюда. Да, я не всегда был кабаном. Родился я в свинарнике, и родители мои — самые обыкновенные свиньи. Только почему-то с самого детства мне не нравилась жизнь в хлеву. Когда я был поросёнком, мама рассказывала мне сказки о далёком Лесе и о диких кабанах, которые в нём живут. Я стал мечтать о том, что когда-нибудь превращусь в кабана и уйду жить в Лес. Из-за этих мечтаний я замкнулся в себе, и другие поросята стали считать меня чудаком и избегать. А однажды я сказал своей матери: «Мама, у нашей фермы есть хозяин. Значит, есть и Хозяин Леса! Хотел бы я с ним встретиться! Интересно, какой он?» Это услышал мой отец. Он подскочил ко мне, больно стукнул по заду копытом и гневно прохрюкал: «Чтобы больше я не слышал эти бредни про Лес! Думай лучше об отрубях и о том, чтобы занять хорошее положение в свинарнике! А не то скоро тебя свезут на саночках и подадут на стол к Рождеству. Запомни раз и навсегда: есть хлев, и есть свиньи, и есть только один хозяин, добрый и милостивый, который кормит нас и заботится о нас! А Леса и кабанов нет! Это сказки! А ты, — обратился он к маме, — не забивай ребёнку голову всякими глупостями!» Весь вечер я проплакал и ночью долго не мог уснуть. «Если нет Хозяина Леса, пусть лучше меня свезут на саночках! — думал я. — Так тошно жить в этом свинарнике!» И вдруг я увидел Глаза! Они были волшебные… не знаю, как описать — я никогда раньше ничего подобного не видел. Я смотрел в них долго-долго! Тот, кому они принадлежали, говорил мне беззвучно: «Я — твой настоящий Хозяин и Отец, и Я жду тебя в своём Лесу! Лес есть на самом деле, и Я помогу тебе туда попасть! Ведь ты — мой, ты — кабан!» Потом Он сказал: «Смотри!» — и какой-то ветер разом подхватил меня и поднял вверх. Я увидел грязно-серые прямоугольники — это были строения нашей фермы. От них поднимались зловонные испарения и веяло смертью. Затем я увидел большой сочно-зелёный квадрат — это было поле пшеницы, лежащее позади фермы. А за полем начиналось необъятное тёмно-зелёное пространство, и оно раскинулось сколько хватало глаз. Это был Лес! Он благоухал и был полон жизни! Не знаю, откуда я всё это узнал и почему видел ночью, как днём, но я точно знаю — это был не сон. Потом я увидел другие фермы и другие поля, но все они были окружены одним и тем же Лесом. Я догадался — Хозяин Леса показывает мне, как добраться до Его владений!.. Когда я пришёл в себя, едва начинало светать. Все свиньи ещё спали. И тут прямо перед собой я увидел два клыка и понял, что они торчат у меня изо рта. Моё тело было сплошь покрыто шерстью. Я превратился в кабана! Сначала я обрадовался, а потом страшно перепугался: что будет, когда все проснутся и увидят рядом с собой кабана? Но тут я заметил возле себя какой-то серый свёрток. Оказалось, что это — свиная шкура, дар Хозяина Леса. Я надел её, извалялся в луже и стал выглядеть точь-в-точь как раньше. Шкура оказалась волшебная. Во-первых, когда я надевал её, у меня уменьшались клыки. Во-вторых, по мере того как я вырастал, она тоже становилась больше. Я никому ничего не сказал, даже своим родителям. Изображал из себя образцового хряка и ждал удобного случая, чтобы сбежать в Лес. Иногда по ночам я снимал свиную шкуру и смотрел на себя в лужу, чтобы не забыть, кто я такой. Мне казалось, что если я перестану каждый день думать о Лесе и его Хозяине, шкура прирастёт и я навсегда останусь свиньёй. И поверь мне, так бы оно и случилось!.. Сбежать с родной фермы мне так и не удалось, но, к счастью, меня купил ваш хозяин. Когда меня везли к вам на ферму, я видел в щёлку ящика скошенное поле, а в конце его что-то синело. Это Лес!.. Ты первая, кому я открыл свою тайну. Знаешь, почему я это сделал? Есть у тебя что-то такое в глазах. Как будто ты тоже встречалась с Хозяином Леса. Это правда?

— Да! — удивлённо сказала Машка.

— Всё ясно: ты — кабаниха в душе! Побежишь ли ты, Мария, в Лес вместе со мной?

Для Маши всё это было как гром среди ясного неба! Её одолели тяжкие сомнения. Ей предложили покинуть родную ферму — единственный мир, который она знает, — убежать в неизвестность, навстречу опасностям. Вдруг в этом самом Лесу их тут же съедят? Да и есть ли этот Лес вообще? Можно ли доверять этому дикому зверю, который меняет обличья? Вдруг он всё наврал?

Афоня угадал её мысли и сказал:

— Ты сомневаешься в существовании Леса? После того как встретилась с его Хозяином и видела настоящего кабана?

— Хорошо, предположим, что Лес есть, — стала рассуждать Машка. — Предположим, что там можно жить. Но почему я должна променять сытую и безопасную жизнь в свинарнике на тяжёлую, полную опасностей жизнь в Лесу?

— Хотя бы потому, что твоя сытая и безопасная жизнь в свинарнике будет очень короткой! По-моему, тебе нечего терять. Или ты хочешь принять любовь этого тупого увальня Борьки?

— Вот ты и попался! — торжествующе хрюкнула Машка. — Значит, ревнуешь меня к Борьке? Я с самого начала знала, что ты на меня глаз положил!

— Ничего ты не поняла! Это Хозяин Леса положил на тебя глаз! Он уж позаботится о том, чтобы нам было хорошо! Доверься Ему, если не доверяешь мне!

Машка ахнула: глаза Афони блеснули в темноте, и в них она увидела отражение тех Глаз. Как и в ту ночь, когда ей явился Хозяин Леса, она вдруг прикоснулась к чему-то невыразимо прекрасному. Совершенная любовь совершенного существа вновь пронзила её сердце! Маша поняла — Хозяин Леса зовёт её к Себе! Как она может не пойти на зов Любви?!

— Я согласна бежать вместе с тобой! — тихо прохрюкала она. — Но как мы это сделаем?

— По ночам я рою подкоп под изгородь в углу двора (землю раскидываю по всему двору), а на день прикрываю дыру досками. Когда лаз будет готов, мы выберемся с фермы, пересечём поле и окажемся в Лесу! Кто может нам помешать?

— Вообще-то, с той стороны изгороди бегают злобные псы и смотрят, чтобы никто не сбежал! Ты сможешь справиться с ними?

— Конечно. У сторожевых собак есть одно отличное качество — они живые!

— Не понимаю, что тут хорошего. Как по мне, так уж лучше бы они были дохлыми! Ой, неужели ты собираешься их убить?

— Убивать никого не надо! Зачем убивать, если можно обратить? Увидишь, как действует истинный кабан!

Тут в ночи раздался неистовый крик петуха.

— Всё, расходимся! — сказал Афоня. — О времени побега я тебя проинформирую заранее. На свиньях веди себя со мной так же, как раньше — никто ничего не должен заподозрить. Конспирация прежде всего!

Ангелы с зубами

Теперь Маша с восхищением следила за повадками Афанасия Свинеевича — ведь она знала, почему он спит до самого обеда, подолгу принимает грязевые ванны, и почему по утрам у него рыло в земле. Но когда он разговаривал с другими свинками (конечно же, чисто для конспирации), Машка почему-то начинала злиться и отворачивалась, как будто у неё были на Афоню какие-то права.

А через несколько дней после их ночного разговора случилось нечто непредвиденное. Утром сам хозяин фермы явился в их свинарник, подозвал Машку к себе (она не посмела ослушаться) и тщательно её ощупал. После обеда он привёл ветеринара, и тот тоже осмотрел Машу. Потом хозяин с ветеринаром ушли, покачивая головами и о чём-то тихо беседуя.

Тося сразу поняла, чтó всё это значило, и стала прощаться с подругой, заливаясь горючими слезами.

Когда до Машки дошло, что завтра утром её собираются убить, она похолодела от ужаса и бросилась к Афоне.

— Они меня съедят! — взвизгивала она в истерике. — Пустят на холодец! Наделают сарделек!

— Тихо! — зашипел на неё Афоня. — Возьми себя в копыта! Лаз почти готов. Встречаемся в полночь у сеновала!

Когда Афоня подошёл к сеновалу, заплаканная Машка уже была там. Он провёл её в угол двора, поставил на шухере, отодвинул доски и стал заканчивать подкоп.

Скоро земля по ту сторону изгороди осыпалась вниз, и Афоня смог вылезти наружу. Свинка последовала за ним. Но едва они собрались дать дёру, как нос к носу столкнулись с двумя здоровыми сторожевыми псами. Их звали Шеф и Прихвостень. У Шефа была массивная голова и большие лапы, а у Прихвостня — длинный лохматый хвост.

Машка спряталась за спину Афони.

— Ну-ка лезьте обр-р-ратно в дыр-р-ру! — рявкнул Шеф.

— В дырку, в дырку! — подгавкнул Прихвостень.

Машка думала, что Афоня сбросит шкуру, выпустит клыки и бросится на псов. Но он как-то странно улыбнулся и сказал:

— А не позволят ли уважаемые псы сначала задать им один вопрос?

— Спр-р-рашивай! — прорычал Шеф. Как и все псы, он был очень любопытным.

— Каковы на вкус пятки вашего хозяина? — спросил Афоня. — Вы ведь каждый день их лижете!

— Мы не лижем… р-р-р… пятки! — зарычал Шеф.

— Не лижем, не лижем! — подтявкнул Прихвостень.

— И никогда не слышали таких слов, как «иносказание», «метафора»? — сокрушённо сказал Афоня. — Когда ты работаешь круглые сутки, можно сказать, на износ, и заслуживаешь вырезку в качестве честной оплаты за свой труд, а тебе выносят груду несвежих костей, но ты виляешь хвостом и подскуливаешь от радости — это и называется «лизать пятки»!

— Все псы так живут, — неуверенно сказал Шеф.

— Возможно, — согласился Афоня. — А как насчёт волков? Любая собака может превратиться в волка так же, как любая свинья в кабана!

И он театральным жестом снял с себя свинячью шкуру и отбросил её прочь. Псы ахнули от изумления.

— Бегите вместе с нами в Лес! — сказал Афоня.

— Жить без хозяина плохо и неуютно! — гавкнул Шеф после минутного раздумья.

— А кто тебе сказал, что у Леса нет Хозяина? — вопросил Афоня. — Хозяин Леса кормит и любит своих зверей!

— Хозяин фер-р-рмы тоже! — зарычал Шеф. — Он добр-р-рый! Ты пр-р-росто нам зубы заговар-р-риваешь!

— Нет, не добрый! Нет, не добрый! — загавкал Прихвостень. — Он нас просто использует!

Шеф удивлённо посмотрел на своего товарища.

— Твой друг прав, — тихо сказал Афоня, глядя Шефу в глаза. — Хозяин фермы — убийца и тиран.

— Вр-р-раньё! — рявкнул Шеф.

— Ты просто не хочешь смотреть правде в глаза, — грустно сказал Афоня. — Вот эту свинку завтра должны казнить только за то, что она не хочет рожать детей! А куда, по-твоему, деваются старые псы, которые не могут уже работать с ночи до утра?

— Хозяин отводит их в р-р-рощу, и там они доживают свой век в специальных будках!

— А через пять минут раздаётся хлопок! — резко сказал Афоня. — Знаешь, чтó это за хлопок? Ты думаешь, это салют в честь выхода на пенсию?

— А р-р-разве не так? О нет! Не может быть! — взвыл Шеф. — Бедный папа…

— Хватит обманывать себя! — Афоня надвинулся на Шефа, и его клыки оказались в сантиметре от собачьей морды. — Идём с нами в Лес! Тебе нечего терять!

Но Шеф повернулся, опустил плечи и поплёлся вдоль изгороди, жалобно скуля. «Как он мог? Как он мог? Столько лет безупречной службы! Бедный папа…» — бормотал пёс.

— А я пойду! А я пойду! — загавкал Прихвостень. — Надоело терпеть этого зазнайку! Не хочу больше быть прихвостнем!

— Вот и отлично! — обрадовался Афоня.

Втроём они пошли через поле. В свете убывающей луны они видели далёкую тёмную полоску, которая с каждой минутой становилась всё больше. И по мере приближения к ней очертания двоих из них менялись. Вскоре тень от стены ельника надвинулась на кабана, кабаниху и молодого жизнерадостного волка.

— Знаете, почему я не смог сбежать со своей родной фермы? — засмеялся Афоня. — Именно потому, что там не было псов! Внизу — бетон, наверху — ток. А псы — это ангелы с зубами! Да, Хвостатый?

— Верно, верно! — ответил волк, виляя хвостом от счастья.

— А Шеф придёт жить в Лес, как ты думаешь? — спросил Афоня.

— Придёт, придёт! Только не сразу. Он нерешительный. А когда мне покажут Хозяина Леса?

Но Афоня не успел ничего ответить — меж двух высоких елей они увидели Глаза. Хозяин Леса вышел лично поприветствовать беглецов.

Теперь Маша живёт в Лесу с Афоней. Они, конечно, обвенчались и очень любят друг друга, но кабанята у них так и не народились. По соседству живёт пара волков — их закадычные друзья. Машка стала заправской кабанихой! Она умеет добывать еду, рыть норы и бегать ночью по Лесу, не спотыкаясь о корни деревьев. Афоня — муж хороший, хотя и не идеальный. К сожалению, его глаза не всегда светятся отражением тех Глаз — иногда они становятся свинячьими. Тогда Маше бывает грустно. Но она твёрдо верит, что однажды Афонины глаза загорятся ровным тёплым прозрачным глубоким светом — светом Любви — и уже больше никогда не потухнут!

Несмотря на то, что у Маши есть муж, она — невеста! А Жених у неё — самый лучший на белом свете!

— Мария! — зовёт Он её.

— Хозяин! — откликается она и со всех ног бежит к Нему, а Он ждёт её на вершине холма. Она всё бежит и бежит, не чувствуя под собой копыт, — лишь бы ещё раз увидеть Его глаза!

И вот Маша уже на вершине. Конечно, на ней нет серебристого платья с декольте, и никто не любуется её красотой и грацией. Зато рядом стоит Он — Тот, кого она так долго ждала, мужчина её мечты! Любовью к ней дышит каждая чёрточка Его лица. Их глаза встречаются и вспыхивают огнём, огнём страсти!

Весь мир умирает, остаются только они вдвоём…

Путь наверх

Жил-был мальчик. Звали его Серёжей. Родители у него были мягкосердечные, как и большинство родителей в наше время. Ох и натерпелись же они от него! Они ли избаловали сыночка или он сам избаловался — не имеет значения. Но мальчик наш был — сущий бесёнок. Ему говорят: не лижи железо на морозе, а он лижет. Ему говорят: не прыгай со второго этажа, а он прыгает. Ему говорят: не ешь жёлуди, а он ест. Ему говорят: не суй ногу в огонь, а он непременно сунет. В поликлинике все врачи знали, как его зовут.

И вот однажды пошёл он с мамой в магазин. Увидел большую лужу, разбежался и как прыгнет в неё со всего размаха! И вдруг чувствует, что с головой провалился под воду. Задирает он голову вверх и видит: солнечные лучи, плачущая мама, и какой-то человек суёт в лужу палку. Серёжа хотел ухватиться за неё, чтоб его вытащили, но вдруг чувствует, как кто-то тянет его за ногу вниз. А мужчина с палкой поворачивается к маме и говорит как будто на другом конце тоннеля: «Да здесь не больше тридцати сантиметров!»

И тут Серёжа вынырнул, но не сверху, а снизу. Напротив него стоит толстый мужчина в спецовке и ухмыляется.

— Вы кто, строитель метрополитена? — спрашивает Серёжа.

— Ты что, с ума сошёл? — говорит мужчина. — В нашем городе метро отродясь не было!

— А-а, вы чините канализацию! — догадался Серёжа.

— Можно и так сказать, — ухмыляется мужчина. — Вернее, я в ней живу! — И он разразился жутким сумасшедшим хохотом.

Серёжа испугался, но не слишком. Он подумал, что рабочий разыгрывает перед ним дешёвый спектакль с целью его напугать.

— Как отсюда выбраться? — спрашивает он рабочего.

Тот вдруг сделался серьёзным, обнял его за плечи и говорит:

— Не знаю, мальчик, не знаю. Я сам тридцать лет ищу выход на поверхность…

Серёжа всё никак не мог поверить, что мужчина говорит серьёзно.

— Но тогда расскажите мне, как я сюда попал!

— Это — пожалуйста! Это — сколько угодно! — оживился мужчина. — Иду я по тоннелю, вдруг вижу: чья-то нога из земли торчит. Думаю, надо помочь человеку! И выдернул тебя. Хорошо ещё, что ты не задохнулся!

— Всё вы врёте! — рассердился Серёжа. — Я провалился под воду, а не под землю!

— Ну и где твоя вода? — спрашивает рабочий, показывая на свод тоннеля. У него на голове была каска, а на ней светился фонарик, поэтому куда бы рабочий не поворачивал голову, фонарик светил в том же направлении. Других источников света не было.

Серёжа пригляделся: и правда! Круглый тоннель, уходящий в обе стороны, и больше ничего. Тут у него что-то кольнуло в сердце.

— Чудеса какие-то! — говорит он. На самом деле, в чудеса и различные сказки он не верил с пяти лет. С тех пор, как подглядел в дверную щёлку за папой, заползающим под ёлку с кульком подарков от Деда Мороза.

— Сынок, скажи спасибо, что спасся! — засмеялся рабочий, видя изумление на его лице.

— А кто вы такой и куда идёте? — спрашивает Серёжа.

— Эдуард! — представляется рабочий и даёт ему свою огромную мозолистую руку. — А ты кто такой?

— Серёжа, — говорит Серёжа.

— Да я не про то спрашиваю! Я говорю, ты кто — лентяй, хулиган, двоечник, ябеда, лгун?

— Наверное, всё сразу…

— Всё сразу не бывает! — говорит Эдуард. — Каждый проваливается за что-то одно.

— Тогда я этот… Непослушник! Никого не слушаюсь. Делаю, что хочу.

— Вот это да! — присвистнул рабочий. — Совсем никого?

— Нет, бывает, что слушаюсь. Когда меня обманывают.

— Это как?

— Ну, мама хочет, чтобы я съел курицу. И строго-настрого запрещает мне её есть. Я, конечно, попадаюсь на удочку и съедаю, а она довольная. Но теперь я эти штуки научился раскусывать.

— Молодец! — хвалит его рабочий. — Вырастешь, станешь у нас президентом! А я, когда жил на поверхности, был ябедой…

— Где это — у вас? — перебивает его Серёжа.

— В Подземелье, конечно! Ты разве ещё не понял? Слышал, как дети пропадают без вести? Ещё их фотографии по телевизору показывают. Мы и есть — те самые дети! А страна наша называется Подземелье, хотя где она находится на самом деле никто не знает.

Тут Серёжа почему-то заплакал.

— Да ты не волнуйся! — утешает его рабочий. — Жизнь у нас — лучше некуда! Еды и питья вдоволь! Ну, пойдём, пойдём.

Эдуард взял его за руку и повёл. Тоннель был шириной метра три и постепенно становился ещё шире.

— А я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь проваливался! — говорит Эдуард. — Вот чудо-то, выдернул тебя из земли так легко, будто из воды!

— А назад-то хоть кто-нибудь возвращался?

— Это куда? На Землю, что ли? Ты это брось! Нет ничего хуже, чем ложные надежды! Надо быть прагматиком. Да ты не волнуйся! Пообвыкнешь, устроишься.

— Но вы же сами сказали, что тридцать лет ищете выход на поверхность!

— Это я пошутил! Чувство юмора благотворно действует на организм, разве ты не знаешь? Зачем искать выход, которого нет? Другие искали, поумнее нас с тобой, и не нашли!

— А откуда вы знаете, что у нас в городе нет метрополитена? Сами-то вы откуда? — спрашивает Серёжа.

— Да мы же с тобой земляки! Я это сразу понял, как тебя увидел! — Эдуард хлопнул Серёжу по спине и опять разразился своим сумасшедшим хохотом.

— Как, по лицу, что ли? — удивляется Серёжа.

— Много будешь знать, скоро состаришься! Меня специально за тобой послали. Нам в ведомство пришёл указ: встретить там-то такого-то оттуда-то. Ну, я и вызвался, раз земляк. Хочу расспросить тебя, как там у нас. Ностальгия, знаешь ли… Новый кинотеатр уже построили?

— Ещё когда папа был маленький. Значит, кто-то знал, что я провалюсь?

— Ну конечно! Они там, наверху, всё знают!.. Вот и пришли!

Они вышли в гигантское помещение. Оно было хорошо освещено электричеством. Кругом стояли дома, административные здания. По улице шли люди в таких же куртках, как у Эдуарда, а некоторые — в комбинезонах.

Серёжа всё время себя щипал и думал, что вот-вот проснётся. Но поскольку не просыпался, решил как следует расспросить своего провожатого.

— А кто это у вас наверху?

– У нас , голубчик, у нас ! — смеётся Эдуард. — Теперь ты — тоже житель Подземелья! Откуда же нам знать, кто наверху? Нам приходит факс, а кто на другом конце провода — неизвестно.

— А как же президент?

— А что президент? Он сам сидит на проводе!

Тут они подошли к большому серому зданию. Эдуард распахнул дверь и говорит: «Милости просим!»

— Что, новенького привёл, свежесвалившегося? — спрашивает бородатый вахтёр.

— Его сáмого, — говорит Эдуард. — Пока к нам в ведомство, а там будем ждать указа!

Они пошли вдоль рядов столов, заваленных бумагой. Люди за столами приветствовали Серёжу. Некоторые были почти его ровесники, другие — постарше, третьи — взрослые люди, но все — мужского пола. За одним столом сидел дед лет восьмидесяти на вид. У Серёжи назрело сразу два вопроса.

— А женщины у вас есть? — спрашивает он.

— С женщинами туго, — грустно отвечает Эдуард. — Отсутствуют напрочь. А то бы я давно женился. Ребята шутят, будто они живут в другом Подземелье, да как туда попасть?

— А вот этот дедушка, которого мы прошли, ну, он… — Серёжа замялся.

— Говори, говори, не стесняйся! — подбадривает Эдуард. — Здесь, в Подземелье, секретов не бывает. Обо всём можно говорить!

— Ну, он умрёт?

Тут Эдуард начал так громко смеяться, что из-за столов встали несколько человек и подошли посмотреть, в чём дело.

— Это я не знаю, — наконец говорит Эдуард. — Но провалится под землю, это уж точно! — И он опять принялся гоготать, держась за бока. Остальные, разобравшись, в чём дело, тоже начали смеяться. А один молодой человек завалился на спину и задрыгал ногами. Серёжа никак не мог понять, что тут смешного. А когда ему объяснили, стало не смешно, а страшно. Оказывается, когда время человека в этом мире подходило к концу, он проваливался под землю точно так же, как Серёжа провалился в лужу, и никто о нём больше ничего не слышал. Некоторые проваливались через месяц после того, как сюда попали, другие — через годы, десятилетия, а кое-кто жил до глубокой старости.

Серёжу накормили и напоили, а в это время начальнику ведомства пришёл факс о том, чтобы взять его на временную работу. Ему дали стол с кипой бумаги и поручили перекладывать бумажки с места на место и считать. Потом ему дали комнату в общежитии, и потекли скучные трудовые будни. Учиться в Подземелье не надо. Развлечений никаких нет, кроме как вспоминать свою жизнь наверху да общаться с соседями и коллегами по работе. Все старались шутить и смеяться, но получалось это у них как-то ненатурально. Везде царило чувство обречённости.

Подземелье было похоже на город, в нём жило несколько тысяч человек. Одежда, еда, питьё и всё необходимое для жизни поставлялось неизвестно откуда на гигантском конвейере. Рядом с конвейером из земли выходил огромный кабель, и весь город питался через него электричеством.

От центрального Подземелья шли ходы вроде того, в который свалился Серёжа. Но они все заканчивались тупиками или выводили назад в основное помещение. Жители надевали каски с фонариками и прогуливались вечерами по тоннелям.

Серёжа узнал, что периодически кто-нибудь пытался выкопаться на поверхность, но порода была такой твёрдой, что её ничто не могло взять. Он всё время думал о солнце, небе, траве, деревьях, вспоминал маму с папой и горько плакал вечерами. Но просыпался опять в своей постели в общежитии, и в окно его бил свет фонаря. В Подземелье царила вечная ночь.

Так прошло несколько месяцев. Однажды, когда Серёжа шёл на работу, он почувствовал, что за ним кто-то идёт. Он оглянулся, но никого не увидел.

Вечером, когда он прогуливался с одним из сослуживцев — мальчиком всего на год старше его, — ему опять почудилось, что за ним кто-то следит.

— Не дури! — сказал его товарищ. — Ты выдумываешь всё это от скуки. Первое время со всеми так. А потом привыкаешь, и ничего. Жить можно!

Когда Серёжа лёг в постель, ему стало так тоскливо и одиноко, как не было никогда в жизни. Он уже давно перестал считать всё происходящее сном. А в этот вечер он понял, что ему никогда не вырваться из этого ужасного места. Тут он опять почувствовал чьё-то присутствие. «Покажись, кто бы ты ни был! — зашептал Серёжа, как заклинание. — Если ты можешь помочь мне, покажи себя!»

И сразу, как он это произнёс, в комнате появился тёмный силуэт. Это был человек, но лица его видно не было, а только глаза, светящиеся ярким голубым огнём. Этот свет не походил ни на что из того, что Серёжа когда-либо видел. Он мгновенно сел на постели, чувствуя одновременно радость и страх.

— Кто вы? — спросил он незнакомца.

— Я тот, кто ответственен за всё, — тихо сказал человек. При звуках его голоса Серёже показалось, что где-то он его видел или когда-то знал.

— Значит, вы можете меня спасти?

— Могу, — сказал незнакомец.

— Я имею в виду, отправить обратно?

— Только ты сам можешь отправить себя обратно!

— Но ведь вы же сказали…

— Я могу тебя спасти только если ты сам захочешь вернуться.

— Я хочу, очень хочу! — закричал Серёжа так громко, что сосед по общежитию застучал кулаком в стену.

— Одного желания недостаточно, — сказал человек.

— Тогда скажите, чтó я должен сделать!

— Покаяться.

— Я каюсь! — сказал Серёжа. Тут он почувствовал, что человек сейчас исчезнет, и задал вопрос, не дающий ему покоя:

— Скажите, это ведь ад, да?

— Никакого ада снаружи нас нет. Когда мы не слушаемся тех, кого должны слушаться, когда мы злимся или ненавидим кого-то, когда забываем о том, зачем пришли в мир, мы оказываемся в аду. Ад внутри нас!

И тут человек исчез.

Серёжа почти всю ночь проплакал. Он просил прощения у папы и мамы, у всех, кого обижал в своей жизни. Он обещал быть послушным, всех любить и никогда не злиться.

Но когда утром проснулся, обнаружил себя всё в той же комнате, а в окно бил свет фонаря. Серёжа оделся и поплёлся на работу.

У входа в ведомство стоял Эдуард и болтал с несколькими сослуживцами. Серёжу, как обычно, бурно приветствовали. Но в тот момент, когда он жал руку Эдуарду, Серёжа почувствовал, что проваливается под землю. Все отпрыгнули в стороны и перестали смеяться.

— Во дела! Ещё трёх месяцев не проработал и до свидания! — сказал Эдуард. — За что ж его так?

Тут Серёжа почувствовал, что проваливается не вниз, а вверх, и выныривает из той самой лужи, куда прыгнул в тот злополучный день.

Мама бросается к нему со слезами и причитает:

— Сынок, зачем ты меня опять напугал? Ты что, затаил дыхание и целую минуту сидел под водой? Мокрый весь! Я вот и гражданина побеспокоила!

— Ничего, ничего, бывает, — говорит мужчина с палкой и улыбается. — У меня у самого такой же оболтус!

— Мама, прости меня за всё! — говорит Серёжа.

Тут мама насторожилась и говорит:

— Это — не мой сын! От своего я таких слов никогда не слышала!

— Да, не твой, — говорит Серёжа. — Знаешь такого человека с ярко-голубым светом из глаз?

Абстрактные ядра

Абстрактное ядро № 1

Один молодой человек (будем называть его Иксом) однажды понял, что он ничего в своей жизни не контролирует. В детстве его отдали в спецшколу, не спрашивая, хочет ли он этого или нет, потом он поступил в престижный институт на престижную специальность, потом устроился на работу по знакомству. Стал встречаться с одной девушкой — она его бросила, потом с другой — та же история, третью бросил сам.

И вся жизнь Икса проходила примерно в таком русле. Вроде бы он совершал какие-то поступки, принимал какие-то решения, но при этом совершенно не контролировал события своей жизни. А ещё он видел, что другие люди живут точно так же. Всех их постоянно носит по волнам, и ни от кого ничего не зависит. Икс был умным и наблюдательным молодым человеком, поэтому всё это заметил (многие другие люди просто жили, ни на что не обращая внимания). Тогда он стал искать ответ на вопрос: как обрести контроль над своей жизнью? Ответ нашёлся очень легко и быстро: нужно стать богатым, известным и обрести власть — тогда в жизни появится желанный контроль.

Икс уже совсем было собрался начать добиваться всего этого, когда один его знакомый — богатый, власть имеющий и известный человек — разбился в автокатастрофе. Он ехал по своим делам в дорогой машине с водителем. Водитель пошёл на обгон, не справился с управлением и попал в лобовое столкновение. Сработала подушка безопасности; водитель отделался ушибами, а бизнесмен — мёртвый лежит в гробу.

Проанализировав данный случай, наш молодой человек понял, что богатые и знаменитые, как и все другие люди, ничего в действительности не контролируют. Весь их контроль — только видимость. Они что-то планируют, чего-то хотят, но почти все их планы рушатся и большинство желаний не исполняется.

Тогда Икс стал расспрашивать окружающих: можно ли вообще контролировать что-то в своей жизни? Опытные и умные люди ему отвечали, что это никому не доступно. Всех носит по волнам жизни, всё определяют случайности, все одиноки и несчастны в этом мире, каждый человек — лишь одинокий лист на ветру.

Икс понял, что выхода нет — ничего нельзя сделать, чтобы отменить такой порядок вещей. Вероятно, он бы спился или просто махнул на всё рукой и стал бы как-нибудь доживать свой век, но тут ему повезло — он встретил человека, который всё в своей жизни контролировал. Этот человек (назовём его Игриком) просто решал, что будет так, и всё происходило чётко по его плану. Он получал всё, что ему было нужно. Казалось, прикажи он горé сдвинуться с места, и она послушается. Икс страстно захотел узнать, как это Игрику удаётся, и чем тот отличается от всех остальных людей. Оказалось, что Игрик для этого кое-что делает…

Абстрактное ядро № 2

Икс с детства был очень любознательным. Его давно мучил один вопрос: «Для чего я вообще существую на этой Земле? Каково моё место и назначение в мире?» Он был образован, поэтому знал из философии и психологии, что у него есть душа, или, как её называют по-научному, психика. Икса интересовало: откуда берутся человеческие души и к чему они предназначены? Вышеназванные науки давали множество разнообразных ответов на этот вопрос, многие из которых противоречили друг другу. Но Икс хотел знать истину.

На все свои вопросы он получил ответы от того самого Игрика, который всё в своей жизни контролировал. Оказалось, что человеческие души создаются Надмирным Существом (условно будем называть Его Абстрактным) и предназначены к общению с этим Существом.

Раньше Икс думал, что Абстрактный — это какой-то гигантский инопланетный мозг, или супермощный компьютер, или просто мудрый старик, сидящий на небе, которому поклоняются одни безмозглые бабки. Игрик (который был нестар, умён и хорошо образован) объяснил Иксу, что Абстрактный — бесплотный и невидимый Дух, который всё пронизывает и всё Собой наполняет. Общение с Ним возможно по той причине, что в каждой душе есть свой маленький дух, являющийся частичкой большого, и с помощью него осуществляется связь с Абстрактным. Внутри каждого человека спрятано своё абстрактное ядро.

«Мы живём в мире, но мы не принадлежим ему, — объяснял Иксу Игрик. — Каждый из нас является макрокосмосом в микрокосмосе. В этом мире мы — чужаки, ищущие дорогу домой. Мы похожи на Абстрактного, поэтому мы можем просить Его о чём-то или спрашивать что-то у Него, и Он нам обязательно ответит, но не словами, а с помощью различных событий, которые происходят вокруг».

Молодой человек поверил Игрику, так как видел, что тот в отличие от других людей может посредством налаженной связи с Абстрактным контролировать свою жизнь. Однако Икс решил проверить всё это на собственном опыте. Он обратился к Абстрактному с вопросом: сколько времени ему осталось жить?

Не успел ещё Икс до конца сформулировать свой вопрос, как услышал звуки похоронного оркестра. Он выглянул в окно и увидел погребальную процессию. Молодой человек догадался, что это — ответ на его вопрос: надо всё время помнить о смерти и жить так, как будто каждый твой день является последним. Вместе с тем он осознал, что живёт не совсем правильно.

Из этого случая Икс сделал несколько выводов. Во-первых, он убедился, что Абстрактный действительно существует и с Ним можно общаться. Во-вторых, понял, что Абстрактный хочет, чтобы он изменился.

Однако очень скоро выяснилось, что молодого человека в общем-то устраивает его жизнь, и он не хочет (или боится) что-то в ней менять…

Абстрактное ядро № 3

Икс несколько раз обращался к Абстрактному с вопросами и неизменно получал на них ответы. Но со временем вопросы исчерпались, и молодой человек стал всё реже вспоминать об Абстрактном. В своей жизни он так ничего и не поменял.

Однажды Икс заболел чем-то вроде ангины. Игрика рядом не было (он уехал жить на какой-то гористый полуостров), и некому было напомнить Иксу о невидимом и бесплотном Духе. Но молодому человеку было так плохо, что он сам вспомнил об Абстрактном и подумал, что никогда не обращался к Нему с просьбой, а только задавал вопросы. Тогда он попросил у Абстрактного прощения за то, что забыл о Нём, и стал молить Его об исцелении от болезни. До конца дня у Икса ещё болело горло и была высокая температура, а наутро он проснулся совершенно здоровым. Это событие его потрясло. Он начал понимать, что Абстрактный — это сила не только всеведущая, но и определяющая жизни всех людей. Это и есть те волны, которые всех носят. И эту силу можно познавать и общаться с ней!

Однако вместо того, чтобы начать углубляться в Абстрактопознание, наш молодой человек на этот раз совершил не очень умный поступок: он решил поделиться своей радостью и знанием с другими людьми — своими родными и знакомыми…

Его подняли на смех. Это очень обидно тогда, когда ты знаешь, что прав. Икс был самолюбив и по-юношески категоричен. А ещё он не любил полумер. Познав истину, он не мог удержать её в себе. Икс, ни много ни мало, мечтал стать Учителем, просвещающим сидящих во тьме и сени смертной, и Вождём, ведущим человечество к освобождению. Молодой человек был уверен, что люди поверят ему и пойдут за ним, куда бы он ни пошёл, а он приведёт их к Абстрактному. Икс грезил о всеобщем покаянии и мире во всём мире. И чем выше он возносился в своих мечтах, тем больнее было ему падать, обжегшись о людское безразличие.

Это была настоящая трагедия! Самодовольные безнравственные родственники, погрязшие в суете, вразумляли его, как несмышлёного младенца; друзья насмехались и подтрунивали над ним; девушки считали психом. Вскоре Икс полностью разочаровался в людях. Он не хотел мириться с их глупостью, не хотел любить их такими, какие они есть на настоящий момент. Он не понимал (или не хотел понять), что каждый человек должен самостоятельно сделать выбор в пользу Абстрактного, когда созреет, и что ускорить процесс созревания невозможно.

В конце концов Икс решил, что все, кого он знает (за исключением Игрика) — несмысленные скоты, бегущие либо в пропасть, либо на мясокомбинат, а сам он — один из тех немногих избранных, которые ещё способны расслышать голос Абстрактного. Он воздвиг непреодолимую стену между собой и другими людьми. И, возможно, всю оставшуюся жизнь Икс добавлял бы кирпичик к кирпичику в эту страшную кладку, всё более отдаляясь от людей и делаясь всё менее похожим на Абстрактного, если бы в эту тяжёлую пору своей жизни он не встретил её …

Абстрактное ядро № 4

Она не была похожа на несмысленного скота. Скорее она была похожа на ангела (так, по крайней мере, казалось молодому человеку). Своей ещё почти детской ручкой она легко сломала казавшуюся такой прочной стену, которой Икс отделил себя от других людей.

Люба (пусть её имя будет таким, хотя её могли звать как угодно) ничего не знала об Абстрактном, но её доброе сердечко хотело вместить в себя весь мир. И оно готово было вместить в себя Икса, несмотря на то, что он усиленно этому сопротивлялся.

Икс решил, что она — избранная, и стал рассказывать ей об Абстрактном. Она его внимательно слушала, со многим соглашалась, а потом клала его голову себе на колени и молча гладила его по непослушным волосам. Для Икса это было и унизительно, и приятно одновременно.

Вскоре, сам того не заметив, Икс перестал считать себя кем-то великим, а стал всего лишь маленьким мальчиком в ласковых Любиных руках. Он стал учиться любить. Сначала Любу, а через неё всех людей. Впервые он понял, что любовь всегда связана с самопожертвованием, но этот добровольный отказ от себя ради счастья другого человека не обременителен, а, наоборот, сладок. Икс готов был каждый день умирать ради своей Любы, и от этого к нему вернулись радость и чувство полноты жизни. Абстрактный стал становиться к нему всё ближе и ближе…

А однажды до молодого человека дошёл смысл слов, сказанных ему когда-то Игриком: «Абстрактный стал для нас Конкретным, принёс Себя в жертву ради любви к нам, претерпел страдания и смерть, а потом воскрес для того, чтобы и мы могли становиться абстрактными и тем приобретать вечную жизнь». Слова эти дремали в глубине души Икса, пока не пробудились для того, чтобы триумфально ворваться в его сознание. Теперь он понял, что именно так всё и было и, мало того, только так и могло быть!

До того как Любовь вошла в жизнь Икса, Абстрактный был для него кем-то внешним и далёким. И хотя молодой человек часто общался с Ним, получал от Него знания, просил у Него помощи, он, по сути, никогда по-настоящему не любил Абстрактного и не нуждался в Нём. Икс целыми днями мог не вспоминать об Абстрактном и при этом не испытывать особого дискомфорта. Теперь Абстрактный вошёл внутрь него, в его плоть и кровь, стал ядром его личности. Молодой человек начал чувствовать нужду не в советах или помощи, а в самом Абстрактном как таковом. Дыхание Абстрактного согревало его сердце, и если Икс хоть несколько часов не чувствовал этого дыхания, ледяная тоска овладевала им и жизнь начинала казаться мрачной и беспросветной.

Девушка видела, как преобразился её возлюбленный, и её отношение к нему тоже начало меняться. Раньше она скорее жалела, чем уважала Икса. Теперь же Люба всё чаще и чаще стала обращаться к нему за советом. Ей нравилось подолгу любоваться его глазами, когда он был занят чем-то и не замечал, что она смотрит на него. Он заразил её своей любовью к Абстрактному, и они стали единомышленниками. У них были одна цель и одно сердце. Их объединил Абстрактный, ставший ядром их любви. Вскоре они научились с полувзгляда понимать друг друга. Они наполняли один другого, как разум наполняет чувство, а чувство разум. В общем, они стали мужем и женой…

Абстрактное ядро № 5

Жизнь Икса была радостна, но не легка, ведь очень трудно жить с Абстрактным бок о бок. Приходится полностью себя перекраивать, а это крайне болезненная процедура. Но Икс уже знал, что такое самопожертвование во имя другого, и мог перенести на Абстрактного то, чему научился в отношениях с Любой. Он познал горькую цену и сладкий вкус любви.

Муж и жена поддерживали друг друга в тяжёлой борьбе с самими собой. Те люди, которые не доросли до общения с Абстрактным, не понимают, какое это чудесное слово — «жена»! Оно пугает их или служит объектом сарказма. А те, кто дорос, знают, что жена — не просто вторая половинка, она — потерянная на заре мира часть твоей души.

Абстрактный помогал молодым супругам, но не навязчиво, а только когда Его просили. Он хотел, чтобы они были подобны Ему во всём, и потому предоставлял им право самим принимать решения.

Взлёты сменяли собой падения. Шла великая битва — битва за свободу. Ещё в начале пути Икс принял самое важное решение в своей жизни — идти вперёд, что бы ни случилось. Он сжёг за собой все мосты и не оставил в своей душе ни одного потаённого уголка, куда можно было бы спрятаться от Абстрактного. Без остатка отдав себя Любимому, Икс не назначил предела, до которого может дойти. Его цель была так же бесконечна, как и сам Абстрактный. Это решение стало ядром его новой жизни, определяющим все его поступки. И как бы глубоко Икс не падал, он всегда вставал и продолжал свой путь.

Самоконтроль прочно вошёл в жизнь Икса. Он понял: для того, чтобы действительно управлять своей жизнью, надо тщательно следить за собой — своими поступками, чувствами, мыслями, желаниями. Всё должно быть максимально осознанно, ничего нельзя пускать на самотёк. Молодой человек поставил себе цель стать достойным любви и дружбы Абстрактного. А для этого необходимо было овладеть очень трудным искусством — искусством жить, а не существовать…

Что думали окружающие о юной паре? Некоторые (те, кто помоложе) полагали, что они страдают ерундой вместо того, чтобы брать от жизни всё. Другие с опасением смотрели на них, считая антиобщественным элементом. Третьи думали, что они лицемеры и притворщики, скрывающие под маской религиозности свою мизантропию и свой эгоизм. Но были и такие, которые видели всю картину в истинном свете и тихо радовались, глядя на молодых людей.

Иск стал бороться со своим желанием всех переделать на свой лад. Он понял, что гораздо приятнее быть слугой людям, чем их господином.

Когда Икс хотел быть учителем, его никто не слушал, а когда решил стать всем слугой, люди потянулись к нему. Даже некоторые из тех, кто раньше осуждал супругов, стали прислушиваться к мнению Икса и высоко ценить Любу.

В начале пути молодой человек думал, что сильно отличается от других людей, а на самом деле был такой же, как все. Но со временем он действительно стал отличаться от других, хотя сам искренно считал, что ничего особенного в нём нет.

Икс, подражая Абстрактному, не насиловал воли людей, не требовал от них ничего — он просто хотел их любить и принимать в своё сердце полностью, без остатка. А они, чувствуя это, сами хотели меняться, чтобы быть достойными его любви.

Любе тоже пришлось тренировать своё сердце — ведь душа Икса с каждым днём становилась всё шире и шире, постепенно вбирая в себя всё больше людских радостей и страданий. А девушка, выходя за него замуж, объяла его душу целиком, со всем, что в ней было хорошего и плохого, и дала обет Абстрактному не выпускать её уже никогда, что бы ни случилось. Нелегко ей было покрывать своим сердцем увеличивающуюся до размеров вселенной душу Икса, но Абстрактный, постепенно наполняя их любовью, словно резиновый шарик тёплым воздухом, уносил их обоих всё дальше и дальше в небо.

А одним прекрасным днём с Иксом произошёл удивительный случай…

Абстрактное ядро № 6

Икс встретил Зеда — совсем ещё молоденького паренька, — который подошёл к нему и сказал: «Я давно наблюдаю за тобой. Скажи, как ты научился контролировать свою жизнь? Я хочу стать похожим на тебя!» Может быть, вопрос был сформулирован несколько иначе, но Икс-то сразу понял, каков его настоящий смысл. Он внимательно посмотрел на юношу и сказал: «Сынок, научись любить Абстрактного всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всем разумением твоим, и полюби ближнего твоего, как самого себя, — и тогда родится в твоей душе новое абстрактное ядро, которое научит тебя всему!»

Многое и другое рассказал Икс Зеду, прежде чем покинул его, но бумага не может вместить всех его слов. Шестое абстрактное ядро заканчивается вместе с шестым днём творения, а Икс с Любовью переходят в день седьмой, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…

Золотая мышь

Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии; потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться.

Послание к Римлянам святого апостола Павла, глава 8, стихи 14–17

В норке на краю поля жил чудесный маленький мышонок по имени Пищип, но все звали его просто Пип. Он родился в ноябре, а в начале весны родители уже выгнали его из дома вместе с братишками и сестрёнками. Так у мышей принято, ничего не поделаешь! У них родились новые мышата, а никто не хочет кормить лишних нахлебников.

Пищип вырыл себе чудесную двухместную норку и зажил припищаючи. Двухместную, потому что он надеялся скоро найти себе супругу: в мае ему исполнялось полгода, а это у мышей — совершеннолетие. Всё вокруг цвело и благоухало, но Пипу было не до этого. Из головы у него не шло два десятка прелестных молоденьких мышек, живших неподалёку. Природа брала своё!

Однажды рано утром к нему зашёл кузен, живший по соседству, и рассказал историю о золотой мыши. Он сказал, что на другом конце света, в городе, живёт молодая белая мышь с золотой шкуркой. Белая она — по наследству, а золотая — в результате химических опытов. В детстве она жила в лаборатории, из которой потом сбежала. Давным-давно было предсказано, что родится такая мышь, выйдет замуж за фермера и станет королевой мышей. И тогда для всего мышиного племени наступит рай на Земле. Кошки больше не будут преследовать их и потреблять в пищу, а, наоборот, будут кланяться до земли. Великаны больше не будут мышей травить и ставить мышеловки. Даже лисы и совы оставят их в покое! Одним словом, мыши будут в большом уважении и почёте — так гласит легенда. А пока что золотая мышь ищет себе супруга, и не может найти. Она уже отвергла не одну сотню великолепных породистых деревенских мышей, а на городских она и смотреть не хочет, ведь она верит в предсказание.

— А как же её зовут? — спросил Пип, который сразу же влюбился.

— Златошкурка, конечно! — ответил кузен. — Хотя, наверное, это — псевдоним…

Тут его позвала невеста, и кузен убежал. А Пип сию же минуту забыл всех соседских красавиц и начал мечтать о золотой мыши. И до того размечтался, что собрал себе котомку и отправился в город искать своё счастье.

Путь ему предстоял огромный — несколько десятков километров. Для мышей это — всё равно что слетать на Марс. А сколько опасностей ждало его на пути! Но Пищип не унывал и насвистывал песенку «Тише, мыши, кот на крыше». Друзья посоветовали ему воспользоваться современным общественным транспортом, тогда дорога незаметно пролетит. И Пип пошёл к автобусной остановке. Тут он увидел старого облезлого кота, который шёл в том же направлении. Рядом со станцией был продуктовый магазин, где окормлялся этот дедок. Видел старик очень плохо, слышал тоже. Только обоняние у него пока что работало, но оно у кошек не очень хорошее. «Если кошке с мышкой по пути, отчего ж тогда не подвезти?» — подумал Пищип и уцепился за кошачий хвост. Тот всю дорогу болтался из стороны в сторону, но мышонок держался крепко. А кот всё время принюхивался, но повернуть голову ему было лень. Наконец они приехали, Пищип спрыгнул и со всех ног побежал к остановке, до которой было уже совсем близко.

На остановке сидел большой голодный пёс неизвестной породы. По морде было видно, что он не брезгует мышами. Обоняние у него было хорошее, на зрение и слух он тоже не жаловался. Увидев мышонка, пёс демонстративно отвернулся, делая вид, что такая мелюзга его не интересует. Но Пищип почуял неладное и полез на тополь, одиноко стоявший рядом с остановкой — к счастью, он хорошо лазил. Пёс сделал рывок в его сторону, но опоздал — Пип был уже высоко. Тогда блохатый встал на задние лапы, передние упёр в дерево и давай скалить зубы. А мышь уселся на ветке и не ведётся на провокации. Тут подъехал автобус. «Вот кстати!» — подумал Пищип и прыгнул прямо ему на крышу. Так и началось его путешествие.

Автобус уже сделал два рейса к железнодорожной станции и обратно в деревню, когда Пип решился наконец спрыгнуть с крыши. Когда бандура в третий раз подъехала к станции, Пип зажмурился и сиганул вниз. Конечно, он не разбился (мыши хорошо умеют прыгать), но лапки немного отбил. Пока он сидел на асфальте и приходил в себя, раздался ужасный пронзительный крик — даже уши заложило. Его увидели две великанши! Деревенские великанши так дико не визжат — им не привыкать видеть мышей. Но эти, видно, приехали из города, а может, вообще с Луны свалились. Тут же прибежал великаний милиционер — он думал, что кого-то грабят. Тем временем Пип очухался и нырнул в решётку канализации. И как раз вовремя — тяжёлый каблук ударил по тому месту, где он только что был. «Вот так кочевая жизнь! — думал мышь, приходя в себя от пережитого ужаса. — Одни смертельные опасности!» Но тут ему пришла на ум прекрасная мышь с золотой шкуркой, он выкарабкался на улицу и помчался к платформе, боясь опоздать на электричку.

Попасть в тамбур легко, а вот попасть из тамбура в салон — целое дело. Огромная дверь ездит туда-сюда, топают ноги великанов, и все пассажиры внимательно смотрят на того, кто войдёт. Но наш мышь справился с этой задачей, спрятавшись под полы плаща одного великана, и шмыгнул под лавку. Тут поезд жутко затарахтел — это был моторный вагон — и тронулся. На следующей станции кто-то уселся на лавку и поставил у себя в ногах пластмассовую корзинку. Сквозь дырочки Пищип разглядел в ней симпатичную сиамскую киску. Она зевала и улыбалась ему. «Вот так соседство! Везде эти кошки!» — подумал мышонок, но перебегать под другую лавку не стал: зачем лишний раз светиться? Тут в вагон вошли контролёры и стали выгонять зайцев. «А я ведь тоже грызун!» — подумал Пип, но, к счастью, его не заметили. На полпути к городу он задремал. Его разбудил рык: в вагон вошёл пёс, причём вполне известной породы. Это был ротвейлер! Но он был в наморднике и на поводке. Пёс уселся рядом с соседней лавкой. Он учуял и мыша, и кошечку, и стал смотреть в их сторону недобрым глазом. «Когда же всё это кончится?!» — запищал Пип в голос, а кошка и ротвейлер, услышав писк, подняли головы. «Да всё только начинается! — сказал мышонку внутренний голос. — Ради счастья надо сначала потерпеть несчастья!» Пип вздрогнул. Голос был его собственный, внутренний, и в то же время будто бы не его. Раньше такого с ним не бывало.

Наконец электричка приехала на вокзал, и все вышли из вагона. Вышел и Пищип. Он был в центре огромного, ужасного и непонятного города! Даже многие местные мыши боятся путешествовать по нему и сидят всю жизнь в своём родном подвале. Что делать дальше? Где искать эту золотую мышь? Скорее всего, она отвергнет его, как и других. Лучше всего, пока не поздно, сесть на другую электричку и поехать к себе домой. Страсть Пищипа к золотой мыши весьма заметно уменьшилась. И тут у него возникла другая страсть, сильнее прежней. Ах, эта молодость! Пип стал воображать себя спасителем всего мышиного рода! Да он возьмёт и заставит эту дурацкую мышь выйти за него замуж! От её брака зависит судьба всех мышей, а она привередничает! И он в сильном возбуждении запрыгал по платформе в сторону вокзальных зданий. Новые друзья, новые приключения, что может быть прекраснее? А ради спасения всех мышей и умереть не страшно!

Вдруг он споткнулся и налетел на что-то большое, серое и мягкое. Это было крысиное пузо. Два больших наглых ухмыляющихся крыса стояли около Пипа. Один подставил ему подножку, а второй схватил его за шиворот, когда он падал.

— Ты откуда, малыш? — противным голосом спросил один из крысов.

Пип хотел было рассказать ему всё про себя, но увидел, что на них катится грузовая тележка и закричал: «Берегись!» Они все втроём отпрыгнули в сторону прямо из-под колёс, причём Пищип оказался верхом на том крысе, который задавал вопрос. Крыс помчался галопом, спрыгнул с платформы и нырнул в крысиный лаз. Мышь держался крепко за его шубу и не упал. Они вбежали в просторную комнату, мышь слез, и все трое отдышались.

— Меня зовут Грызлий, — сказал крыс, на котором Пип ехал верхом, как-то по-новому глядя на мышонка. — Похоже, ты спас мне жизнь!

— А меня зовут Кусалий, — сказал второй крыс. — Похоже, ты спас жизнь моему старшему брату! Пойдём пообедаем вместе!

Крысы могут быть грубыми, противными, невоспитанными и даже глупыми, но никто никогда не видел неблагодарную крысу. Пищипа накормили до отвала. Он и не заметил, что так сильно проголодался. Грызлий рассказал, что они — местные рэкетиры и хотели отнять у него котомку. Но теперь они не только не тронут мыша, но готовы даже взять его к себе в банду, чтобы он выполнял всякие мелкие поручения.

— Конечно, жизнь у нас здесь — не сахар, — сказал Кусалий. — Но и жаловаться не приходится. По крайней мере, без куска хлеба не останешься!

— А пойдёмте со мной путешествовать по городу! — вдруг сказал Пищип.

Он и сам не ожидал, что это скажет. Видно, тут не обошлось без внутреннего голоса. Но крысы только усмехнулись в ответ.

— Ты не представляешь, как это опасно! — сказал Грызлий. — Голод, холод, нищета… У вас в деревне совсем другая жизнь!

— Зато у меня есть цель, за которую я готов умереть! — сказал Пип, и опять говорил не он, а его внутренний голос. Крысы переглянулись.

— А ты — сильная личность! — сказал Кусалий. — Не испорченная цивилизацией!

— Я с детства мечтал попутешествовать… — начал Грызлий, но брат дёрнул его за хвост. — Да, мечтал… Но теперь я знаю, что такое — реальная жизнь. Не все мечты сбываются. Оставайся с нами, малыш! Мир огромен, а мы не такие уж крупные существа. К тому же мы — грызуны. Ты ещё не понял, как ужасно быть грызуном (если ты, конечно, не родился капибарой). Тебя может съесть любой — собака, кошка, ястреб, сокол, орёл… Да, да, даже орлы нами не брезгуют… Мы, крысы, достаточно крупны и достаточно вкусны. А во время блокады Ленинграда…

— Всё это хорошо, — прервал Грызлия Пищип, — но именно за этим я и отправился в путь.

— Чтобы тебя съели? — удивился Кусалий.

— Чтобы освободить нас всех от рабства! — И он рассказал им о своей миссии. Братья расхохотались.

— И ты веришь в эти сказки? — спросил Кусалий, держась за живот.

— Этого не случится никогда, будь реалистом! — сказал Грызлий. — К тому же в легенде ничего не сказано про крыс! Мы живём, чтобы есть, а едим, чтобы жить — вот девиз всех грызунов! Чем искуснее и ловчее ты будешь, тем дольше ты проживёшь. Так говорил наш дедушка, царство ему небесное!

— А что с ним случилось? — не удержался от вопроса Пип.

— Раздавлен автомобилем «такси» в расцвете лет, — грустно сказал крыс. — Злая судьба!

— Значит, он был достаточно ловким, достаточно быстрым, и всё равно погиб?

— Да.

— А может, у него просто не было высокой цели? Я и сам лишь недавно это осознал. Если грызун живёт, чтобы есть, то ему незачем жить. Если он живёт ради потомства, его жизнь тоже бессмысленна. Нет, он будет посчастливее, он хоть кого-то любит, кроме себя. Но когда-нибудь он умрёт. И его дети и внуки тоже умрут. Сможет ли он дать им что-нибудь, кроме грязного куска хлеба и затрёпанного девиза: «мы живём, чтобы есть, а едим, чтобы жить»? У некоторых великанов, я слышал, и то есть цель — они служат каким-то богам. А уж омерзительнее существа, чем великан, и представить невозможно. Совы, кошки и собаки — просто ангелы по сравнению с ними. Так что же, мы, грызуны, будем глупее и хуже великанов?

Он замолчал, теребя в передних лапках свой хвост. Два крыса тоже молчали. Кто это говорил — молодой неопытный мышь или его внутренний голос?

— Я ухожу! — наконец сказал Пищип. — Пусть меня съедят, но я умру, как истинный мышь-воин, а не как блоха! Я лучше поверю в чудо, которого нет, чем всю жизнь буду валяться в грязи и питаться отбросами, упиваясь своим скепсисом!

Грызлий догнал его у порога.

— Я иду с тобой! — сказал крыс.

— А Кусалий?

— Он не пойдёт. Я не виню его, он весь пошёл в дедушку — прагматичен и не очень храбр…

Уже начало темнеть, и весьма кстати. В лужах плескалась грязная вода. Они двигались перебежками — от столба к столбу, от сумки к сумке, от ноги к ноге. Сколько здесь было великанов! И все носились, как угорелые. «Абсолютно другая порода», — решил мышонок, понаблюдав за их действиями (он не знал, что деревенские великаны, пожив в городе, становятся такими же). Великаны постоянно ели и бросали остатки еды прямо на асфальт. Голуби и воробьи мгновенно накидывались на пищу, их разгоняли бродячие собаки — вялые и обдолбанные. Грызлием и Пищипом никто не интересовался, но надо было держать ухо востро.

Внезапно путь им преградила тень какого-то большого существа. «Сейчас я вас съем!» — прошипел голос над самым ухом у мыша. Но Пищип не растерялся, а мгновенно взобрался на фонарный столб на недосягаемую высоту. В тусклом свете он разглядел нелепую тушку Грызлия, пытающегося карабкаться вслед за ним и постоянно съезжающего вниз. Над крысом нависла стройная фигура сиамской кошки. «Да ведь это та самая кошка, которую я видел в корзине, в электричке!» — подумал Пищип. А дальше произошло что-то совсем неожиданное.

— Оставь моего друга в покое! — закричал мышь и прыгнул прямо на голову кошке.

Почему он так поступил? Такое не могло привидеться ему даже в самом страшном сне. Пип вцепился лапками хищнице в загривок и попытался прокусить её короткошёрстную шкуру. Кошка дико взвыла и вдруг… села и заплакала.

— Да отпусти ты меня, идиот! — стонала она. — Я есть хочу, я потерялась!

— Так пойди и найди себе колбасу! Почему надо обязательно есть моего друга? — возмутился Пищип, продолжая сидеть на кошке верхом.

— Да я никогда в жизни не ела такую дрянь! Я питаюсь витаминизированными кошачьими консервами и сырой говяжьей печёнкой! — сказала кошка.

— Это я — дрянь? — спросил Грызлий, начинающий приходить в себя после пережитого ужаса. — Я очень даже вкусный. Любой орёл…

— А что же ты на нас напала? — спросил мышонок.

— Инстинкт, наверно, — попыталась отмазаться агрессорша. — Вы не поможете мне найти хозяев?

— И после твоего бандитского нападения мы должны ещё тебе помогать?! — завопил крыс, наглея на глазах.

— Подожди, Грызлий! — сказал Пищип, слезая на землю. — Она не виновата. Если бы она хотела нас съесть, то не стала бы извещать о своём намерении. И вообще, сначала надо представиться. Как тебя зовут, красавица?

— Пуся, — застенчиво сказала киска. — На нас с хозяином напал ротвейлер. Корзинка раскрылась, и я бросилась на дерево. А хозяина куда-то увели. Я ждала, когда вызовут службу спасения, как в прошлый раз. Но про меня все забыли. Тогда я захотела есть и слезла сама. Какой ужас, я прозевала ужин! Такого никогда не случалось! Я боюсь, что меня украдут. Я дорого стою. Я пошла искать хозяина и увидела вас…

— Я — Пищип, он — Грызлий. Нам надо посоветоваться! — сказал мышь в ответ, и они с крысом отошли в сторонку. — Что будем делать?

Крыс вытаращил свои чёрные глазки.

— Смываться, конечно!

— Только не бросайте меня одну в этом страшном месте! Я никого здесь не знаю, — жалобно замяукала кошка, услышавшая слова Грызлия.

— Этому избалованному существу нужна помощь! — отчеканил Пищип. — Ей выжить будет ещё труднее, чем нам!

— Да ты в своём уме?! — возмутился крыс. — Где это видано…

— Именно ум мне и подсказывает, что мы должны помочь. Во-первых, кошка, даже такая — хороший союзник. Во-вторых, ей действительно требуется помощь. В этом жестоком мире, где правят великаны, звери должны помогать друг другу. Иначе они становятся частью этого мира. Помнишь, как я помог тебе избежать дедушкиной участи, хотя ты собирался меня попросту ограбить?

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь… — сказал Грызлий, а про себя подумал: «Этот мир сходит с ума, и я вместе с ним».

Мышь решил взять командование на себя.

— Так, Пуся, ты идёшь с нами! Будем пробираться в ближайший двор, на ту сторону проспекта. Я иду во главе, Грызлий за мной и внимательно смотрит по сторонам, Пуся будет прикрывать тыл. Шагом марш!

— Можно я буду звать тебя боссом? — пробормотал крыс, но Пип промолчал.

Автомобили ехали сплошным потоком, но потом встали на светофоре, и отряду удалось добежать до разделительной полосы. Таким же макаром они перебежали и вторую половину дороги. Наконец они шмыгнули в подворотню и оказались во дворе. Здесь было спокойнее, но все чувствовали какое-то странное напряжение.

— Местные жители! — догадался Пищип. — Слушай мою команду! Занимаем позицию в кустах, разворачиваемся боевым треугольником и готовимся к обороне!

— Я никогда в жизни не дралась! — замяукала Пуся.

Крыс презрительно посмотрел на неё и хотел что-то сказать, но Пип скомандовал:

— Отставить разговорчики в строю!

Ждать пришлось недолго. К ним подлетела большая серая ворона.

— Транзитом или как? — каркнула она с заговорщицким видом.

— Я думал, вороны ночью спят! — прошептал Грызлий.

— Нам надо немного отдохнуть, — сказал мышь.

— Тогда платите пошлину, или выметайтесь! — заявила ворона.

— А кто, собственно, начальник двора? — спросил Пищип.

Глазки у вороны забегали, и она ответила, глядя в сторону:

— Я — его официальная представительница!

— Понятно! — сказал мышь. — А что будет, если мы не заплатим и останемся?

Ворона нагло посмотрела на них.

— Во-первых, вы познакомитесь с мистером Мохнатым. А что будет во-вторых, после встречи с мистером Мохнатым вас вряд ли будет волновать!

— У них во дворе анархия, — сказал Пип друзьям и снова обратился к вороне:

— А мистеру Мохнатому не может понадобиться наша помощь?

— От вас, шмакодявки?

— У вас во дворе всё решает физическая сила? — задушевно сказал мышонок. — Закон «ты — мне, я — тебе»… О дружбе, сплочённости, милости и жертве вы, наверное, даже не слышали?

— Да никак, ты — пророк? — усмехнулась ворона. — Видали мы таких!

— Нет, я — практик, — ответил Пищип. — У тебя плохо видят глаза в темноте? Я — обычный мышонок, а рядом со мной вокзальный бандит и сиамская кошка! Самая жестокая порода, выведенная когда-либо! И они готовы умереть за меня!

Конечно, насчёт «умереть» наш мышь несколько преувеличил (у него открылся ораторский дар), но на ворону это произвело сильное впечатление. Чтобы подыграть «боссу» Грызлий окрысился, а Пуся тихонько зашипела.

— Мне надо… доложить обстановку, — промямлила ворона и улетела, тревожно озираясь.

— Спасибо! — сказал Пип своим подопечным. — Сохраняем боевой порядок!

Минут через пять к ним приковылял мистер Мохнатый собственной персоной. Это был огромный длинношёрстный дворовый пёс с разорванным ухом. Увидев его, Пуся задрожала и напряглась, крыс вжался в землю, но мышь не сдвинулся с места.

— Я вижу, вы — не из трусливых, — сказал мистер Мохнатый, склонив голову набок, — и не боитесь, что вас могут укусить…

Он показал свои острые белые зубы.

— Выживает сильнейший? — спросил его Пищип. — Эволюция, естественный отбор? Я в эти бредни не верю!

У Мохнатого даже челюсть отвисла от удивления.

— Тогда кто же? — спросил он.

— Я верю в предназначение, верю в чудеса! — сказал мышонок. — Космические законы не дадут умереть тому, кто не исполнил своё предназначение. Умирают только бесполезные существа, пусть даже и очень сильные. В схватке побеждает тот, у кого есть высокая цель, кто думает не только о себе!

— Значит, по твоей теории, ты, недомерок, можешь победить меня, если у тебя есть высокая цель? — спросил пёс. — Миром правят материальные законы, а ты мне — на один укус. Как же ты со мной справишься?

Мышь устало махнул хвостом. Он уже перестал различать, когда говорил он сам, а когда — его внутренний голос.

— Судьба не даст в обиду того, у кого есть высокая цель. Откуда я знаю, как это будет выглядеть? У тебя случится инфаркт, появятся великаны или незнакомые злобные псы, землетрясение случится…

В этот момент у Мохнатого и правда кольнуло в сердце. «Странно, — подумал он, — чуднó он говорит, но что-то в его словах есть». А вслух сказал:

— Псы, действительно, в любой момент могут появиться. Меня хотят выжить из этого двора. Но до утра можете считать, что вы под моим покровительством, и я буду защищать вас, как своих гостей. А сейчас прошу к столу! Я только что распотрошил пакет с мусором из квартиры, где живут богатые привередливые великаны!

Они ужинали впятером. Ворона Дарья уплетала головы от креветок, мистер Мохнатый — «докторскую» колбасу второй свежести, Грызлий обнаружил шкурки от сала, Пуся — куриные потрошка, которые показались ей гораздо вкуснее витаминизированных консервов, а Пищип отказался от подсохшего голландского сыра и довольствовался коркой чёрного хлеба. «Я буду поститься, пока не выполню свою миссию!» — пояснил он своим друзьям.

— Ты ничего не слышал о золотой мыши? — спросил Пип мистера Мохнатого.

— Я не особо интересовался мышами до сего дня, — ответил пёс. — С тех пор, как меня выгнали из дома, жизнь у меня — не сахар…

— Я знаю, где её найти! — вдруг сказала Дарья. — На юго-западе отсюда есть высокое здание, похожее на замок. Говорят, где-то в лабиринтах этого здания она и живёт. В том районе очень опасно: на крыше замка живут соколы! Даже я их побаиваюсь, а вам, грызунам…

— Далеко туда добираться? — спросил Пип.

— Мне — десять минут лёта, а вам, наверное, очень долго, — сказала ворона. — Я буду вас сопровождать и указывать направление.

— Ты? — удивился мистер Мохнатый. — Ты, плутовка, будешь работать задаром?

— Что-то в них такое есть, — сказала ворона вполголоса, обращаясь будто к самой себе. — Вряд ли я ещё когда-нибудь в жизни встречу столь любопытные экземпляры…

— Ты поедешь на мне! — заявила мышу расхрабрившаяся Пуся. — Всё равно я не знаю, как попасть домой.

— А я подвезу этого крыса, — задумчиво сказал пёс. — Всё равно меня скоро выпрут из этого двора.

Они сидели в уютном закутке рядом с мусорным баком. Массивная фигура пса закрывала проход, из-за неё слышались писк, карканье и низкий голос мистера Мохнатого. Вдруг какое-то существо подкралось сзади и набросилось на кобеля. В его лапе, как шпага, блестело что-то металлическое и острое. Пёс взвыл от боли.

— Оставь в покое моего брата, злодей! — кричал нападающий, коля булавкой и размахивая хвостом.

— Да я его и не трогаю! — отбрёхивался мистер Мохнатый, вертясь волчком. Наконец он огрел лапой нападавшего, булавка отлетела в сторону, и все увидели Кусалия, растянувшегося на асфальте.

— А ещё сало осталось? — спросил Кусалий, когда ему растолковали, что к чему.

Странная процессия отправилась в путь посреди ночи. У Отряда Спасения Грызунов во главе с полковником Пищипом ещё оставалось несколько часов, прежде чем город проснётся. Мистеру Мохнатому пришлось везти двух крысов вместо одного. Пуся с главнокомандующим на загривке перемещалась осторожными зигзагами из тени в тень. Ворона летала туда-сюда, разведывая направление и предупреждая об опасностях. Часов в шесть утра они решили взять штурмом какой-нибудь подвал и переждать там день. Они проходили мимо железобетонной девятиэтажки, когда Пуся воскликнула:

— Ой, это же мой дом!

— Стой, раз-два! — скомандовал командир майору Мохнатому. — Вы уверены, лейтенант?

— Я два раза сбегала из дома! — возмутилась Пуся. — К тому же у меня инстинкт! За кого вы меня принимаете?

— Ну что ж, — грустно сказал мышь, — моё слово незыблемо. Мы доставим вас по адресу и продолжим боевую операцию.

— Но как мне попасть в квартиру? — заволновалась Пуся. — Она на третьем этаже. Раньше меня выходили искать, а теперь никто не знает, что я здесь!

— Где ваши окна, лейтенант?

Пуся показала.

— Вон за тем окном комната моего хозяина, а другие два — комната его родителей и кухня.

Тут как раз прилетела сержант Дарья, и они стали совещаться.

* * *

Хозяин сиамской кошки по выходе из травмпункта долго и безуспешно искал свою питомицу. Он оплакивал её потерю всю ночь, а утром собирался опять отправляться к вокзалу на поиски. Около шести утра он был разбужен громким стуком в окно. Стук производился вороньим клювом. «Кыш отсюда!» — закричал хозяин, подбегая к окну. Из окна он увидел ужасную картину: большой бродячий пёс загнал на дерево сиамскую кошку и громко лаял. Кошка издавала отчаянные крики о помощи. Приглядевшись, хозяин понял, что случилось чудо: это была ЕГО кошка! Каким-то образом она преодолела расстояние в несколько километров и нашла дорогу домой. Хозяин схватил веник и бросился на помощь. Едва завидев его, пёс кинулся наутёк. Кошка сидела на нижней ветке, а хозяин хорошо лазил по деревьям. Через несколько секунд он залез на ветку и увидел странную вещь: на спине у кошки сидел мышонок и смотрел на него внимательными чёрными глазками…

* * *

— Значит, это твой друг? Чудеса! — восклицал молодой великан.

Пуся и Пищип уплетали кошачьи консервы из одной и той же миски.

— И ты не собираешься его есть?

Вместо ответа Пуся ласково лизнула мышонка в спину.

— А не он ли помог тебе добраться домой? — вдруг догадался хозяин.

В знак согласия Пуся запрыгнула ему на колени и стала лапами делать массаж ноги.

— Чудеса! Никогда бы не подумал! Как будто в сказку попал!

Тут хозяин принюхался и сказал:

— Пуся, почему от тебя пахнет псиной? Как будто ты всю ночь спала бок о бок с немытым барбосом?

Надо сказать, что примерно так оно и было. Пусю искупали, а вместе с ней искупали и Пищипа.

К вечеру полковник стал собираться в дорогу. Он хорошо выспался и отъелся (Пуся уговорила-таки его нарушить пост). Несколько раз прилетала сержант Дарья и докладывала обстановку. У сержанта нашлись родственники в этом дворе, и ей удалось на день разместить отряд в подвале. Наконец Пищип попрощался с лейтенантом Пусей, закрепив за ней воинское звание, и пообещал в случае необходимости опять вызвать её на фронт.

Для того, чтобы ускорить выполнение операции, сержант с большой неохотой согласилась посадить главнокомандующего себе на спину и доставить его до места. Хотя Дарья могла летать ночью в городе из-за хорошей освещённости, она наотрез отказалась везти полковника после того, как окончательно стемнеет.

— Нельзя создавать аварийные ситуации! — сказала она. — Когда я чего-нибудь несу, у меня нарушается координация, а плохая видимость увеличивает риск!

Но у них ещё оставалась пара часов в запасе, и мышь надеялся успеть. Пуся подсадила его на форточку, он спрыгнул на спину к сержанту, и они полетели. Сзади послышался грустный прощальный мяв.

— Зачем тебе эти балбесы? — спросила ворона. — Я бы мигом доставила тебя, командир, до места!

— Дорогая Дарья! — ответил Пищип. — Ты так ничего и не поняла! По отдельности мы — ничто. Когда мы собираемся вместе и готовы жертвовать собой за друзей, некая космическая сила начинает сопутствовать нам. Мы становимся сильны, мы становимся неуязвимы. Мы решаем любые задачи с помощью мозгового шторма. И пусть не все из нас ставят перед собой высокую цель. Главное, что я иду к ней, а они верят в меня. Слава того, кого избрала судьба, передаётся и тем, кто избирает его!

— Внимание! Опасная зона! Ожидайте нападения с воздуха! — каркнула Дарья майору Мохнатому и двум рядовым крысам специального назначения, которые немедленно зарылись поглубже в шерсть майора.

— Мы на подступах к замку! — сказала она полковнику. — И не спрашивай меня, летают ли соколы в сумерки! У нас в городе все сумасшедшие!

Началось открытое пространство.

* * *

Сокол Самсон сидел на парапете крыши дворца и оглядывал окрестности. В поле зрения не наблюдалось ни одного залётного голубя, даже самого захудалого. В желудке урчало. Вдруг его глаза-телескопы засекли какое-то движение. Собака и ворона. Самсон из любопытства стал увеличивать изображение. Его шея вытянулась, а пёрышки на ней распушились. Так! Шпионы-грызуны! Заручились поддержкой? Подкупили? Сокол сглотнул слюну и ринулся вниз.

* * *

— Нас атакуют! — закричала Дарья и попыталась увернуться от удара. Первым её импульсом было — скинуть командира на землю, но она почувствовала в себе движение той самой силы, о которой говорил мышь минуту назад. Крылатый камень пронёсся в нескольких сантиметрах от них и задел их кончиком крыла. «Буду сражаться до последнего!» — решила ворона.

Самсон стал заходить на новый атакующий вираж. Его план был прост: либо схватить мышь прямо со спины, либо вынудить ворону скинуть ездока, а потом заняться собакой и крысами. Он думал разделаться с ними играючи и веселился от души. Деваться им было некуда.

После второй атаки ворона полетела кувырком, но выровнялась, а Пищип умудрился удержаться «в седле». Тут они увидели под собой дерево.

— Высади меня рядом со стволом! Это приказ! — заорал полковник в ухо сержанту.

Самсон не видел ничего, кроме мыши, а эта противная мышь карабкалась по стволу осины. Он бросился на неё, промазал, скользнул по коре когтями, задел крылом ветку и растянулся у подножия дерева. Но не успел он вскочить, как что-то схватило его за перья на заду, а на крыльях как будто повисли две тяжёлые гири. Но у него ещё оставался страшный изогнутый клюв. Он раскрыл его, пытаясь дотянуться до гирьки на крыле, но что-то сероватое подлетело с боку и набросило на клюв лассо из бечёвки.

— Мы поймали его, босс! — сказал Грызлий командиру, пока сержант Дарья обвязывала противника со всех сторон бечёвкой.

— Что будем делать с этим агрессором? — спросил майор Мохнатый, заканчивая отплёвывать перья изо рта.

— Я проведу с ним воспитательную беседу, — заявил главнокомандующий. — Развяжите ему клюв и отойдите в сторонку.

— Дорогой сокол… — начал Пищип.

— Самсон… — буркнул хищник и отвернулся. Выслушивать наставления от жалкого мышонка, которым даже не наешься досыта!

— Дорогой сокол Самсон! Я не сержусь на тебя за агрессию и не хочу отомстить тебе. Мы с тобой абсолютно разные. Но есть у нас кое-что общее, и оно намного важнее различий. Это — наша смерть. Мы оба с тобой умрём. Взгляни на свою смерть! Если бы мы были бессмертны, мы могли бы делать всё что угодно. Но перед лицом нашей смерти все наши поступки имеют огромное значение. Поступали мы по велению своего сердца или нет? Думали мы перед тем, как что-то сделать, или действовали бездумно? Что принесёт она нам? Муки совести или успокоение? Может, вот это самое мгновение судьбоносно, и ты навсегда упускаешь шанс приобщиться к чему-то великому и прекрасному? Я могу дать команду майору загрызть тебя, а могу развязать и отпустить, если ты поклянёшься никогда больше не причинять вреда нашему отряду и его миссии. Я знаю, о чём ты думаешь — обмануть и отомстить. Но это у тебя не получится. Моя высокая цель наделяет меня способностью читать в сердцах. Смирись! Прими милость тех, кто благороднее тебя! Вспомни своих благородных родственников — орлов…

При слове «орлы» Грызлий навострил уши и пододвинулся поближе.

Налитые кровью, гневные глаза Самсона на секунду затуманились, а потом просветлели. Что-то изменилось внутри него. Может быть, он почувствовал дыхание смерти на своём хвосте?

— Хорошо, я клянусь! — сказал сокол торжественным голосом.

Пищип позвал свой отряд, и Самсон повторил:

— Я клянусь никогда впредь не причинять вреда вашему отряду и вашей миссии!

— Не верьте ему, командир! — зарычал мистер Мохнатый. — Он не сдержит слова!

— Нет, майор, — ответил полковник. — Сила коснулась его и обожгла его сердце любовью. Отныне он — не враг, а друг!

Сокол сдержал слово и даже проследил за тем, чтобы никто из его родственников не тронул отряда. Уже совсем стемнело, когда они наконец добрались до замка. Дарья куда-то отправилась спать, мистер Мохнатый обнаружил мусорный бак, подзакусил и занял пост на улице, а крысы в качестве телохранителей отправились с Пищипом бродить по лабиринтам дворца.

Вскоре им встретились три молоденькие мышки. Пищип обнаружил, что они его абсолютно не интересуют в качестве невест. Природа отступила. Мышки поклонились, испуганно косясь на Грызлия и Кусалия, и объяснили, как попасть в Священные Покои. Они называли Пищипа «Искателем».

— Босс, такое впечатление, что они никогда не видели крысов! — сказал Грызлий.

— Наверное, они и голубей никогда не видели, — ответил Пищип. — Неудивительно, когда у тебя такие соседи! — Он указал лапкой вверх.

Им ещё несколько раз попадались мыши и указывали дорогу. Наконец они оказались в таком узком проходе, что протиснуться дальше крысы были не в состоянии.

— Ждите меня здесь! — распорядился полковник и отправился в темноту.

За следующим поворотом открылось просторное помещение, угол которого был отгорожен грязной простынёй. По залу бегало несколько десятков фрейлин Златошкурки. Едва Пищипа увидели, среди фрейлин пронёсся ропот. «Искатель пришёл!» — передавалось из уст в уста.

— Искатель пришёл! — доложила старшая фрейлина, встав перед простынёй.

— Ведите его сюда! — раздался тоненький голос из-за ширмы.

Пищипа взяли под лапки, провели и усадили рядом с ширмой.

— А теперь оставьте нас наедине! — сказала Королева.

«Только не вздумайте заглядывать туда! — шепнула старшая фрейлина. — Когда нужно будет, Королева выйдет к вам сама!»

Все мышки сгрудились в противоположном конце зала и затихли.

— Что ж, рассказывай всё о себе! — сказал голос из-за простыни. — Особенно подробно о том, как ты добрался сюда.

И Пищип рассказал всё без утайки. И про внутренний голос, и про открывшийся ораторский дар, и про кошку, и про пса, и про сокола.

— Я очень сильно изменился за последние дни! — закончил он. — У меня появилось множество друзей! Я хочу жениться на тебе и спасти всех мышей!

Наступила тишина.

— Я отклоняю твоё предложение! — сказала Королева после длительного молчания. — Ты недостоин меня. Возвращайся домой и женись на фермерской дочке!

Пищип почувствовал, как в нём закипает гнев. Как он сможет теперь смотреть в глаза своим друзьям? Значит, он оказался пустым мечтателем, и они рисковали своей жизнью просто так? Он представил, как над ним будут смеяться. Пути назад не было.

— Это твоё окончательное решение? — спросил мышь.

— Самое что ни на есть! — ответили из-за ширмы.

Пищип подпрыгнул и сдёрнул простыню. Фрейлины испуганно запищали. Он увидел кроватку, на которой лежал толстенький старый ангорский хомяк. Шерсть у хомяка пожелтела от времени и в темноте казалась золотой.

— Где Златошкурка?! Что ты с ней сделал? — закричал Пищип.

— Видишь ли, это — я и есть, — спокойно ответил хомяк. — Никакой другой золотой мыши не существует.

— Вы — простой обманщик! — сказал мышь презрительно. — Как вам не стыдно поселять надежду в сердцах зверей, эксплуатировать их высокие чувства?

— Мальчик мой! Золотая мышь — это метафора. Золото — символ богатства, мышь — символ соединения, дружбы. Жениться на золотой мыши означает обогатиться друзьями. Пророчество сбылось на тебе самом! Хищники не хотят тебя есть, великаны гладят по голове и моют. Что тебе ещё нужно? Неужели ты думаешь, что этот ужасный мир можно изменить?

— Всё было бессмысленно, — сказал мышь. — Мне незачем больше жить. Моя высокая цель умерла. Я не хотел счастья для себя, я хотел счастья для всего народа! Я желаю спасения всем грызунам, я хочу любви ко всем несчастным созданиям, выброшенным на улицу! Их никто никогда не полюбит!

— Да, ты прав. Великаны ещё несчастнее зверей, им не до любви. Но в тебе достаточно любви, достаточно жертвенности и достаточно ума. Ты понял, что нету злых, а есть только несчастные. Ты понял, что все звери стенают и мучаются вместе с великанами. Ты прошёл тест. Раз в твоём неразумном народе стали появляться такие, как ты, значит твой народ готов к восприятию Благой Вести. Так садись же и слушай!

Старый хомяк говорил и говорил. Он говорил, что рай на Земле никогда не наступит, но Царство Божие внутри нас. Он говорил, что не надо бояться убивающих тело, но надо бояться тех, кто и тело и душу может погубить. Он говорил, что каждый, кто делает зло, есть раб греха, а тот, кто со смирением претерпевает зло, свободен в Боге. Он говорил, что нынешние наши страдания — ничто в сравнении с той славой, которая откроется в нас. Он говорил, что поклоняться Богу надо в Духе и Истине…

— Христос спас не только своих детей-великанов. Он спас весь мир, всю вселенную! Ведь мы, звери, покорились суете не добровольно, но по воле покорившего нас. Многие из нас ожидают освобождения от рабства смерти в свободу славы детей Божиих! — закончил хомяк.

— Но моя цель не осуществилась! — сказал Пищип. — Я не нашёл золотую мышь!

— Теперь у тебя есть ещё более высокая цель! До этого ты хотел спасти свой народ физически, а теперь ты будешь спасать его духовно, в вечности. Ты станешь миссионером. Более высокой цели не существует и быть не может! Или ты думал, что женишься на золотой мыши, и всё произойдёт само собой? Ты нашёл себе супругу, ты соединился с золотом Благовестия! Ты добыл себе Златошкурку — приобрёл одеяние мудрости! Так иди же и проповедуй, сын мой!

— Но я так мал и слаб! Меня быстро убьют…

— Именно поэтому Господь и избрал тебя. Сила наша в немощи совершается! Иди! Я буду помогать, пока я жив. Начни со своей родной деревни. Если они не послушают тебя, не теряй времени, иди в другую деревню. Если хоть часть народа послушает, поставь епископа и иди дальше. У тебя есть друзья, команда. Они будут помогать. Иди!

Все фрейлины восторженно пищали — они знали, кто скрывается за ширмой. Пищипу набросили на голову венок и стали провожать к выходу из замка.

Кусалий подмигнул Грызлию и хотел поздравить босса с помолвкой, но мышь потребовал тишины. Он боялся забыть что-нибудь из того, что сказал хомяк, и закреплял свою память. Было раннее утро. У мусорного бака их ждали сокол Самсон, майор Мохнатый и сержант Дарья. Пищип собрал их кружком и принялся рассказывать всё, что узнал — про Бога и ангелов, про сотворение мира, про грехопадение великанов и про Искупление. Его никто не перебивал. В заключение он сказал, что теперь стал миссионером и должен отправляться в свою родную деревню.

— Я довезу тебя! — каркнула Дарья. — Не вопрос!

— Э нет, голубушка! — сказал Самсон. — Я сам этим займусь! Эй, парень! Я не понял ничего, о чём ты там говорил. Но я знаю, что должен тебе помочь. Полезай ко мне на спину! Прокатимся с ветерком!

— Босс! А что делать нам? — возопили Грызлий с Кусалием.

— Путешествуйте по подвалам и говорите, что приблизилось Царство Божие! Бог даст, ещё свидимся!

Попрощавшись с крысами, вороной и псом, Пищип полез на спину к Самсону.

— Кусалий, Грызлий! Начинайте со спальных районов! Разбудите их! — крикнул он на прощание, и соколиный истребитель стрелой взвился в небо.

Примечания

1

Преподобный Силуан Афонский.

(обратно)

Оглавление

Свет за облаками

  Предисловие

  Пролог

  Глава первая Иветта

  Глава вторая Адамис

  Глава третья Лавочница

  Глава четвёртая Горец

  Глава пятая Проповедник

  Глава шестая Неверность

  Глава седьмая Перемены

  Глава восьмая Агапэ

  Глава девятая Борьба

  Глава десятая Яма

  Глава одиннадцатая Исход

  Эпилог

Страна духа По мотивам сказки В. Губарева

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвёртая

  Глава пятая

  Эпилог

Человек и солнце

Летучие свиньи

Крошка зи

Поросячая мечта, или сказка о настоящем человеке

Зов любви

Путь наверх

Абстрактные ядра

Золотая мышь Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg