Дмитрий Гаврилович Сергеев Погребенные
Фантастический рассказ
— В конце концов, это становится банальным — непременно рассчитывать на неожиданную удачу, — наполовину в шутку, наполовину всерьез сказала Инга.
— Не признаю случайностей, — поддержал я ее.
Мы обсуждали планы предстоящего свадебного путешествия. По закону, принятому еще в начале века, нам полагался трехмесячный отпуск.
Последний статистический ежегодник подтверждал наши выводы: свадебные полеты на Юпитер стали модой. Конечно же, соблазнительно попасть в «сказочный мираж», но… тот же ежегодник сообщал малоутешительные цифры: всего один человек из 647 оказывался счастливчиком.
Мы решили не подчиняться моде, от запланированного полета на Юпитер отказались. Я связался с агентством.
— Превосходно, — тонюсеньким голосом одобрила наше решение дежурная. — Ваши места не пропадут: от желающих нет отбоя.
Хорошо, что Инга не слышала. Я поскорее выключил видеофон. Экран поблек, лицо дежурной и ее любезная улыбка растаяли, успев однако зародить сомнение: не совершаем ли мы ошибку? Был же двенадцать или тридцать лет назад двухмесячный сезон, когда чуть ли не все прибывающие на Юпитер, попадали в «сказочный мираж».
Только навряд ли эта мысль могла расстроить Ингу: все ее интересы прочно связаны с Землей:.
— До тех пор пока в космосе не откроют пусть самую примитивную цивилизацию, меня туда ничто не манит.
Инга — историк. Я не считаю это занятие — копаться в прошлом — серьезным, подтруниваю над ней. Она платит мне тем же.
— Подумаешь, изобрели утюг, который не только гладит, ко и ведет счет, сколько выгладил — кому это нужно?
Разумеется, Инга не права: никаких утюгов наш институт не изобретает — кое-что посерьезнее. Но разве ей докажешь.
* * *
Поразительно, что совсем недавно мы были просто друзьями. Знакомы мы с Ингой еще со школы. Но недавно я сделал открытие, изменившее нашу судьбу.
Вечером мы завернули в свое кафе — там у нас был даже излюбленный столик. Если он занят, мы направлялись в другое кафе, где нам безразлично, за каким столиком сидеть. На этот раз нам повезло. В ожидании заказа Инга разглядывала посетителей.
— Посмотри, хорошенькая? — прошептала она.
Я проследил за направлением Ингиного взгляда. Вошедшая девушка в самом деле была хорошенькой. На улице я оглядываюсь на таких. Бывает, не хочу оглянуться, а все равно оглянусь. Мне всегда не хватало твердости.
— Жаль, она не одна, а с кавалером. Не правда ли? — подзадорила меня Инга.
Девушку сопровождал широкоплечий брюнет. Они бегло оглядывали зал, ища уединенный столик.
Я смотрел в лицо Инги. Сощурившись, она улыбалась чуть иронично, искоса поглядывая на меня. В последнее время она частенько донимала меня подобными вопросами. Чаще всего я не соглашался с нею.
— Не в моем вкусе, — утверждал я.
— Фи! — бросала Инга. — Оказывается, у него есть вкус. И мы ненадолго затевали шуточную перепалку — подкусывали друг друга.
Но в тот вечер у меня не было настроения ссориться с Ингой даже понарошке.
— В самом деле, хорошенькая. — признал я.
— Вот как! — воскликнула Инга. — Наконец-то отыскался твой идеал. Я уже заподозрила, что ты вообще не способен замечать женскую красоту.
Она говорила еще что-то. Я слышал ее голос, но смысла не улавливал. Меня буквально потрясло внезапное открытие: из всех девушек, которых я где-либо встречал, Инга — лучшая. Без нее я не смогу пробыть ни одного вечера — сойду с ума. Если мы вдруг перестанем встречаться…
«Но что помешает нам встречаться? Болван! — мысленно воскликнул я. — А если Инга выйдет замуж!»
Я живо представил себе такую сцену: я сижу за нашим столиком один, без Инги; настроение у меня прескверное: в это время Инга входит в зал под руку с каким-нибудь брюнетом или блондином, она мгновенно замечает меня и подводит к нашему столику своего избранника.
— Познакомься, — скажет она ему? — Это Гелий. Я тебе говорила о нем. Тот самый чудак из института, где изобретают утюги. — Должно быть, я побледнел, так как Инга встревожилась:
— Что с тобой?
— Пустяки. Мне вообразилось нечто кошмарное. Я хотел непринужденно улыбнуться, но попытка не удалась, и это еще больше обеспокоило Ингу.
— Ты болен?
— Угу.
— Что с тобой?
— Влюблен.
— Фу, — облегченно вздохнула Инга. — Если не секрет, в кого? — В тебя.
Даже Инга на мгновение растерялась и покраснела. Но она быстро овладела собой.
— А может быть, все-таки температура?
— Я очень серьезно, Инга — через силу выговорил я. — Почему бы тебе не выйти за меня замуж?
Сколько раз до этого я читал и слышал о всевозможных физиологических метаморфозах, какие происходят с влюбленными: они потеют, краснеют, заикаются, теряют рассудок — но всегда относил это к художественному вымыслу. И вот выяснил: никакой это не вымысел — чистая правда. — Я могу считать, что ты сделал предложение? — спросила Инга.
— Я люблю тебя, Инга.
* * *
Первый месяц нашего отпуска мы решили провести в горах. Выбрали Альпы. Трамплины и горнолыжные трассы оборудованы там с незапамятных времен.
Старая монорельсовая дорога, каких давно уже не строят, подвешенная на стреловидных бетонных опорах, плавной дугой огибала хребет. Допотопный вагон, с виду похожий на древние водокрылые катера, со свистом про-летал ущельями и водопадами. Почти вплотную у дороги громоздились скалистые и заснеженные пики. Вышли мы на пустынном перроне. Вблизи станции в застекленной платформе несколько человек в ярко-желтых и алых куртках с горнолыжным снаряжением томились в ожидании кабины канатного подъемника.
Еще в поезде я связался с администратором гостиницы.
— Номер на двоих. Желательно с видом на ущелье и водопад.
— Постараюсь сделать для вас все возможное, — заверил администратор, хотя я знал, что никаких усилий от него не требуется, гостиница так спланирована, что, по крайней мере, одна из комнат каждого номера обращена в сторону ущелья.
— Очень признателен вам, — сказал я, потому что при Инге я старался соблюсти хорошие манеры.
Инга утверждает, что в прежнее время одной такой фразой я не отделался бы — обязан был заплатить чаевые. Но поскольку денежные знаки давно изъяты из обращения, у меня не оставалось других форм выразить благодарность — только вежливость.
Инга вообще любит щегольнуть своими знаниями позабытых обычаев.
А для меня история, пожалуй, единственный предмет из школьного курса, где я полный профан — особенно поздняя история, двух последних веков. Хотя в моем аттестате стоит пятерка с плюсом. Инга не хуже меня знает подлинную цену этой отметки.
Последние три месяца перед выпускными экзаменами мы с Бригом Христианином, моим закадычным приятелем, конструировали альфашпаргалку. К этому нас побудило неуемное мальчишеское тщеславие. На программной лекции по истории автоматики и альфатехники преподаватель неосторожно заявил:
— С той поры, когда в быт школы вошел механический экзаменатор, понятие шпаргалка стало анахронизмом. Обмануть учителя, живого человека кое-кому еще удавалось, но механический экзаменатор безгрешен.
Мы задались целью утереть нос хваленому автомату, а заодно и нашему учителю. Карманный вибратор, который мастерили мы с Бригом, должен создавать психронный эффект в небольшом радиусе.
На деле все оказалось не так просто, как выглядело на схеме. Чтобы успеть к экзаменам, мы пожертвовали лекциями по истории. Пока на учебном экране демонстрировались документальные и старые игровые фильмы из архивов, прерываемые пояснительным текстом, и весь класс увлеченно спорил, а преподаватель исподволь наталкивал умы школьников на поиск экономических, социальных и прочих закономерностей, которые в конечном счете произвели переворот, мы корпели над схемой и над деталями будущего вибратора. Другого выбора у нас уже не было.
— Вы обязательно засыплетесь на истории. — предрекала Инга. — Нежели вам не интересно? Такие события происходили.
— Не засыплемся. Вот если бы ты хорошенько разбиралась в бионике и альфатехнихе, ты бы сама плюнула на историю. — Сухари вы оба.
Мы таки успели вовремя. Испытывали свою шпаргалку на экзамене истории. Вибратор не подвел нас — у Брига и у меня в зачетках красовались пятерки с плюсом. Даже у Инги была просто пятерка.
— Ну что!? — торжествовали мы.
— Они еще ликуют. Невежды.
До сих пор не знаю, кто выдал нас тогда. Только не Инга — она вне подозрений. Если бы ей взбрело на ум разоблачить нас, она бы сделала это в открытую, а не тайком. Про наш вибратор стало известно. Прибыла даже специальная комиссия из научно-экспериментального института, который занимается проблемами альфатехники. Признаюсь, мы перетрусили. Пересдавать экзамены нам не хотелось.
Однако страхи были напрасными: все кончилось наилучшим образом. Такого исхода мы и не предполагали. Комиссию ничуть не интересовали заслуженные оценки в наших аттестатах или не заслуженные. Они восторгались компактностью прибора, предсказывали ему большое будущее. Правда, использовать его они предполагали не в качестве шпаргалки. Меня и Брига зачислили в тот самый институт, о котором мы оба мечтали, и без вступительных экзаменов.
На этот счет Инга сказала:
— Хорош институт, куда принимают безграмотных.
Ей самой пришлось выдержать жуткий конкурс. Инга, конечно, прошла: в отличие от наших пятерок отметки в ее аттестате были заслуженными.
Теперь она аспирантка на кафедре общественных прогнозов. Студенты называют их пророками и гадалками. Инга обижается, по-моему, напрасно — еще ни одно из их предсказаний не сбылось. Даже Инга не отрицает этого.
— Зачем же тогда гадать, то бишь прогнозировать?
— За версту видно невежду. Если бы вместо того, чтобы заниматься своей шпаргалкой, ты учил историю… Наша цель не предсказывать а предвидеть, предупреждать общество о возможной опасности, своевременно понять, во что может развиться та или другая тенденция. Это спасет человечество от ненужных затрат и потерь. Историков только радует, когда их предсказания не сбываются, значит, они не напрасно трудились.
— Дело историков изучать путь, по которому мы — создатели новой техники — направляем общество, — повторил я хвастливую фразу, которую слышал еще на первом курсе в институте.
Инга махнула на меня рукой. Чтобы избежать ссоры, я пошел на попятный.
— Выберу время — и засяду, проштудирую курс новейшей истории.
— Уже слышала.
Мысленно я дал слово выполнить это обещание и втайне от Инги.
В конце концов, история не такой уж скучный предмет. А главное, я отниму у Инги повод попрекать меня невежеством.
* * *
Вид из нашего окна в самом деле восхитительный. Такое впечатление, будто до водопада можно дотянуться рукой — окунуть пальцы в ледяные струи, ладонью ощутить неукротимую тяжесть обманчиво медленного потока. А внизу, в глубине ущелья, постоянно рождаются клубы разноцветного водяного тумана. Смотришь в окно и непроизвольно теряешь ощущение подлинности — кажется, и водопад, и ущелье снятся. А еще ближе, совсем уже перед гостиничными окнами, вдруг замечаешь слегка провисшие нити канатной дороги. По ней плывут оранжевые вагончики, через прозрачные стекла можно разглядеть лица пассажиров.
Обед, поданный в номер, был составлен из блюд старинной кухни — острых, ароматных и божественно вкусных.
— Немедленно в горы! — заявила Инга.
Уговаривать меня не потребовалось. Мысленно я уже воображал нас обоих в застекленном оранжевом вагончике, который бесшумно скользит по канату над ущельем, и мы пытаемся определить, которое же из гостиничных окон в наш номер.
Спортивные костюмы, лыжи и прочее снаряжение можно заказать по внутреннему каналу видеофона, но очень уж мне не терпелось самому пощупать, подержать в руках новенькие лыжи, проверить крепления, порыться, повыбирать…
Инга осталась в номере. Я отправился на спортивную базу при гостинице. Спустился на девятый этаж. Отсюда висячая галерея вела в старинный железнодорожный тоннель — в нем размещался склад.
Я не прошел и половины пути, когда карманный видеофон начал подавать сигналы вызова. Он лежал в левом нагрудном кармане, и сигналы слиплись с ударами моего сердца. Вызывает, конечно, Инга: хочет напомнить что-нибудь или же просто скажет:
— Я соскучилась, Гелий, — и виновато улыбнется.
Я еще чуточку помедлил, потом достал видеофон и включил.
Я ошибся… На экране возникло лицо моего шефа Индрика Штефана.
Из-за огромного расстояния изображение было не совсем четким, но подстраивать я не стал.
— Прошу извинить за неурочное вторжение, — произнес он и сделал безуспешную попытку любезно улыбнуться. — Дело крайне срочное. Где вы сейчас находитесь?
— В Геррберге, — сообщил я.
— Превосходно! — На этот раз улыбка у него получилась без труда. — Чудесное место для отдыха. — В интонациях его голоса прозвучала ирония. — К тому же у вас будет хорошее развлечение: вы как раз находитесь на месте происшествия.
— Происшествия? — машинально переспросил я.
— Да, да. — подтвердил шеф. — Слушайте внимательно…
У меня возникло ощущение, будто я нахожусь в его кабинете, сижу за его рабочим столом, и Индрик Штефан, по своему обыкновению подавшись вперед так что все его массивное лицо невольно видишь перед собою крупным планом, дает мне очередное задание. У него скверная привычка держать экран видеофона чуть ли не вплотную возле собственного носа, хотя он не близорук.
Не могу припомнить случая, чтобы кто-либо из сотрудников был потревожен в отпуске. Позабыл он, что ли? Или же у него имеются для этого веские причины.
На мой взгляд, ничего срочного в задании не было. Аварию в шахте мог ликвидировать кто угодно. Шеф, как всегда, не хочет отрывать от дел сотрудников института. Как я ни уважал Индрика Штефана, сейчас всерьез разозлился на него: все-таки бестактно прерывать свадебный отпуск ради какой-то чепухи. Я скроил самую любезную мину, на какую только был способен, — мне казалось, что это придаст моим словам больше сарказма.
— Нельзя ли все-таки перенести ваше срочное задание хотя бы на завтра. — Слово «срочное» я выговорил с нажимом, недвусмысленно давая понять, что его следует взять в кавычки. — Мы с женою как раз собрались на лыжную прогулку. Мне бы не хотелось огорчать…
— Никаких прогулок, — оборвал он меня, но тут же смягчил свою резкость. — Поймите, Гелий, задание необычайно серьезное и неотложное. Только будьте благоразумны и осмотрительны. Заодно, примите мои сердечные поздравления и передайте привет вашей прелестной подруге.
— Непременно, передам, — не скрывая раздражения, заверил я и выключил видеофон, хотя он явно собирался еще что-то добавить.
Дернула нас нелегкая выбрать именно этот заброшенный рудник. С таким же успехом мы могли оказаться где-нибудь в Гималаях или на Килиманджаро.
В старину города строились не там, где удобно жить, где человек мог наслаждаться природой, а лепились вокруг промышленных предприятий. В учебнике так и сказано: «Местоположение жилья определялось не удобствами, а производственной выгодой. Жизнь почти каждого человека настолько тесно была связана с производством и подчинена интересам производства, что это никого не удивляло и считалось нормальным».
Можно подумать, что и сам человек нужен был тогда только затем, чтобы обслуживать промышленность.
Именно в ту пору и был построен городишко, где мы с Ингой очутились. Он возник вблизи рудника. Но просуществовал недолго: вскоре работы в шахте полностью были автоматизированы. Город опустел. И лишь совсем недавно он возродился вновь, на этот раз в качестве туристской и санаторной базы. Сохранившиеся постройки переоборудовали, приспособили для подсобных помещений. Использовали даже железнодорожный тоннель. Грузовую монорельсовую дорогу приспособили для пассажирского движения. Только гостиницу построили новую. Сейчас мало кто и подозревал о первоначальной роли городка.
Никогда не узнал бы этого и я, если бы не только что состоявшийся разговор с шефом.
Поручение, которое он дал мне было несложным и, по моим расчетам, отнимет не так уж много времени — от силы сутки.
Все подземные рудничные операции вот уже более века производила без участия человека. Рудником управляла электронно-счетная установка.
В ее ведении находились автопоезда, автозабойщики, автопогрузчики, авторемонтеры и еще великое множество самых различных автоматов. Работала она четко, ритмично, по графику, без срывов. Она управляла комплексной геолого-разведывательной установкой, оснащенной поисковой аппаратурой. Ежемесячно определялись запасы разведанной руды. По данным, какие подавались наверх, рудник мог действовать по меньшей мере еще лет двадцать. Но около месяца назад внезапно остановился — заглох. Поскольку металл, добываемый на месторождений, давно перестал быть дефицитным, никого это обстоятельство не встревожило. Но вчера какой-то турист, по образованию альфаинженер, как и я, вызвался устранить причину неполадки и спустился в забой. Дважды с ним устанавливали связь. Он сообщил, что обследовал семь верхних горизонтов, но центральной электронной установки не обнаружил.
Его последнее сообщение было непонятным и вызвало тревогу.
— Встретил роботов, со мной обращаются как…
На этом связь оборвалась.
Я убежден: тревогу подняли напрасно. Ничего особенного с инженером не произошло — скорее всего испортился видеофон. Странно, конечно, что будучи альфаинженером, он до сих пор не устранил неисправность. Вероятно, он не подозревает, какой переполох вызвала его последняя, недоговоренная фраза.
Роботы, о которых он сообщил, скорее всего ремонтеры. Принципиальную схему счетных машин той эпохи я знаю неплохо. В институте по ним был спецкурс: как-никак на Земле действует еще много подобных установок, кто-то должен заниматься ремонтом. Все они — эти машины— несмотря на кой-какие отклонения и различную специализацию — одни управляли рудниками, другие заводами, третьи электросетью, четвертые движением самолетов и пр. — объединялись в общий тип — автоматы ШАХ. Они способны осуществлять руководство замкнутым процессом. Среди них имелись установки с однозначным каналом внешней связи, осуществляемой с помощью перфокарт — самые древние. Но были и говорящие. В институте на третьем курсе мы имели дело с одной такой установкой. Попросту ее называли "заикой". Запас слов у нее был довольно обширный, по сути дела, весь словарь, но пользовалась она им весьма неуклюже. Хорошо усваивала только однозначные термины, множественность понятий, какие выражают обычные слова была непостижима ей. К тому же она путала интонации и ударения. Разобрать её лепет было не так-то просто. Но все же опыт общения с нею поможет мне выполнить задание. Хорошо и то, что язык, на котором она должна говорить, знаком мне — он входил в число пяти изучаемых в школе. И владею я им довольно свободно. Во всяком случае, не хуже машины. — Лыжная прогулка отменяется.
— Почему? — не столько огорчилась, сколько удивилась Инга. Я рассказал ей подробности моего внезапного свидания с шефом.
— Одним словом, я дал ему понять, что с его стороны бестактно прерывать наш отпуск.
— Между прочим, — заметила Инга, — живи ты в прошлом веке, тебя после такой вот стычки попросту вышвырнули бы с места или же принудили уйти самого.
— Это еще почему? — не поверил я.
— Тогда судьба чуть ли не каждого человека зависела от расположения к нему начальника. Я не призываю тебя к подобострастию, но элементарная вежливость тебе не повредила бы. Все-таки Индрик Штефан вдвое старше тебя.
— Благодарю за науку. — Вот эта Ингина привычка поучать, читать нотации всерьез раздражала меня. Если я начну подкусывать ее, ничего не добьюсь — все равно верх одержит она. Но удержаться я не смог. — Teбе бы следовало пойти воспитательницей в детский сад.
— Неплохая мысль. Жаль только: ты уже перестал ходить туда по явному недосмотру педагогов — уж я-то бы вышколила тебя. И, пожалуйста, не пытайся разозлить меня, тебе это не удастся. Лучше скажи, что именно поручил тебе шеф? Может, я помогу?
— Вот уж где-где, а тут ни твоя история, ни изумительные таланты воспитателя не понадобятся.
Привычка задирать друг друга у нас сохранилась еще от старого репертуара, когда мы с Ингой не были женаты. Внешне наше поведение ничуть не изменилось. Как и прежде, мы поминутно затеваем шуточные ссоры. Но если прежде они помогали нам держаться естественно, не чувствовать скованности, то сейчас мы уже словно бы играли на зрителей. Просто не могли сразу избавиться от своей дурацкой привычки.
Я объяснил Инге все, что мне предстоит сделать в шахте. — Ты не расстраивайся, — сказал я, заметив, как помрачнела она. — У нас еще целый месяц впереди — наверстаем. Съезди, опробуй лыжню без меня. Компанию себе найдешь, тут столько народу.
— Пожалуйста, Гелий, очень прошу тебя, будь осмотрителен
— Можно подумать, что меня зачислили в экспедицию, которая отправляется в антимир — там неизвестно, что может произойти.
— А здесь тебе все известно?
— В принципе да. Я неплохо представляю себе действующую на руднике установку. Она настроена на управление замкнутым рабочим циклом. В чем другом, а в этом я разбираюсь.
— Но ты же совершенно не имеешь представления о времени, когда на руднике устанавливали автоматику.
— Ты, Инга, извини, пожалуйста, просто помешана на своей истории. Пойми: история мне не потребуется. Нужны будут инженерные знания.
— Но ведь и тот — он тоже инженер.
— Мало ли что могло стрястись с его видеофоном. Не из-за чего устраивать панику. Твои страхи ничем не оправданы.
* * *
Зрительная память у меня хорошая, любую схему или карту могу запомнить в деталях с беглого взгляда. И все же план подземных выработок изучал более четверти часа. Как-никак на руднике четырнадцать горизонтов. В плане горизонты отличались один от другого: видимо, конфигурация рудного тела изменялась с глубиной. На всякий случай я постарался разобраться также в системе вертикальных выработок. Хоть я и не собирался лазать по всяким вентиляционным колодцам и восстающим, но в шахту решил спуститься во всеоружии.
Я облачился в горноспасательный костюм, запасся баллоном со сжатым воздухом, на аварийный случай прихватил с собой альфапистолет — благо он компактный и не тяжелый. Достаточно секундной вспышки, чтобы вывести из строя любую установку типа ШАХ, не говоря уже о простых роботах. Взял я его по настоянию Инги — был уверен, что пистолет не понадобится.
Вход в главную штольню располагался на середине склона, туда вела заброшенная автомобильная дорога, наполовину, заваленная каменной осыпью. Шахтный ствол в нижние горизонты был пробит из штольни. За полтора века отвалы шахты чуть ли не перегородили и без того узкую долину. В штольню можно было попасть и по грузовой канатной дороге, забравшись в порожнюю вагонетку — пассажирских кабин не было. Для экономии времени я избрал этот путь.
Хотя костюм и не стеснял движений, сам я сознавал себя неуклюжим и неповоротливым — таким я, конечно, выгляжу со стороны, этакий увалень с походкою бывалого моряка, случайно попавшего на берег.
Внутри грузовой подъемной кабины находился пульт ручного управления, по всей видимости, установленный альфаинженером, который спустился в шахту первым: в схему он был вмонтирован наспех, а условные обозначения, какими пользовался инженер, были знакомы мне еще по институту. В кабине не прибрано, пыльно, на полу валялись куски руды.
Контрольную стрелку автомата я установил на восьмой горизонт. Хотя движение началось плавно и бесшумно, перегрузка была все же заметной. Гравитационных амортизаторов, снижающих действие ускорения, не было: клеть предназначалась для транспортировки руды, а не для перевозок персонала.
Остановку я ощутил резким увеличением тяжести — едва устоял на ногах. Шахтный двор на восьмом горизонте освещался мерцающим голубоватым светом, он падал с потолка и стен ровно, не давая теней. Подъемную клеть я оставил открытой по рассеянности.
Впрочем, моя рассеянность была умышленной, только я не сразу признался себе в этом. Видимо, действовал безотчетный страх: в случае если мне придется задать тягу, то стоило заскочить в подъемник, захлопнуть дверь, нажать пуск — и клеть взмоет вверх.
«Не подозревал, что я трус», — подумал я и нарочно возвратился, захлопнул дверцу — клеть рванулась кверху. После нее в шахтном дворе ощутилось слабое дуновение воздуха.
Ствол шахты огражден решеткой с автоматическим запором. Я поверх карьера заглянул вниз: дно колодца терялось в непроницаемо темной глубине. Зато наверху повсюду светились шахтные дворы: похоже, что альфаинженер не заботился об экономии энергии — нигде не выключил освещение. Это означало, что ниже восьмого горизонта он не спускался. Выходит, застрял где-то здесь. Я насторожился.
— Ничего с ним не могло случиться, — мысленно успокоил я себя. В самом деле, что могло произойти? Просто я слишком впечатлителен, как-никак первый раз спустился под землю на такую глубину.
До этого я дважды летал в космос, на Луну и на Марс, без счету раз спускался на дно океана, в общей сложности провел в подводных пансионатах полгода. И только под землей еще не был. Впрочем, это и не удивительно: единственное место, где сейчас нет оборудованных жилищ — глубины Земли. Дно океанов и ближний космос доступны любому туристу.
Хотел связаться с Ингой и шефом, но раздумал: докладывать пока нечего. Инга требовала, чтобы я подавал о себе вести через полчаса. Я взмолился:
— Мне тогда попросту не будет времени заниматься делом. Сошлись на том, что будем связываться каждый час. И это немало, если еще учесть, что шеф тоже просил информировать его через час-два.
Я шел по главному штреку. Все вокруг поражало меня. Раньше я не задумывался, сколь огромное хозяйство нужно для обслуживания обычного рудника. Этот ведь был довольно заурядным — таких сейчас, действует если не тысячи, то сотни. Почти все они закладывались еще в прошлом века, но повсюду устаревшее оборудование было заменено автоматами, и рудничным хозяйством управляли счетно-решающие установки типа ШАХ. Недаром же в свое время техническое перевооружение назвали глобальным. Жаль, что я не видел верхних горизонтов, где работы велись еще с участием человека, — тогда бы я мог сравнить. Сейчас все откатные, врубовые и погрузочные механизмы были спущены на нижние горизонты, рельсы убраны — сохранилась только электропроводка, но светильники были раскиданы редко, и освещение получилось скудным. В креплении штрек не нуждался — его пробили в торном массиве, прочном и надежном. Свод на высоте четырех метров закруглялся. В геологии я разбираюсь слабо, но, сдается мне, что пробит штрек в толще крупнозернистого гранита. Кристаллы полевого шпата, мерцающие там и сям, размером напоминали старинный спичечный коробок. Более тусклые и темные кварцевые зерна заполняли промежутки между полевыми шпатами. Изредка на свету золотисто вспыхивали пластинки слюды. Кой-где можно было увидеть натечные образования, белесые и ржаво-красные. Я и не подозревал, как много сырости бывает в шахте. Со свода повсюду шлепались тяжелые капли, по щелям в камне сочилась вода, а внизу по отводным канавкам беспрерывно катились прозрачные ручьи. Поскольку насосы, откачивающие воду, тоже остановлены, нижние горизонты, наверно, уже затоплены. Буду надеяться, что центральная установка расположена не на самых глубоких горизонтах.
Главный штрек пересекала поперечная выработка. Я помнил, что она должна быть, но не видел ее издали, она совсем не освещалась.
Внезапный грохот заставил меня вздрогнуть. Передо мною с лязгом опустился шлагбаум. Только сейчас я разглядел в полумраке прилепившуюся к каменной стене выработки полосатую будку. Отворилась дверь, из нее вышел робот.
Это был один из допотопных истуканов, которых зачем-то делали похожими на людей. И добивались совсем неплохого внешнего сходства. На роботе была одежда и какие-то непонятные нашивки на рукавах и плечах. Физиономия, хотя и малоподвижная для человеческого лица, исполнена все же неплохо — наверно, применялись биопластики. Особенно впечатляли глаза, остекленело смотрящие в одну точку.
Но все равно, нужно быть круглым остолопом, чтобы принять эту подделку за человека — одна походка чего стоит. Робот вышагивал, высоко задирая ноги, и резко молотил руками, словно прорубал себе дорогу. Он остановился напротив меня, последний раз взбрыкнув рукой и ногой одновременно, и замер. У него шевелился только рот. Я не вдруг разобрал, что он говорит. Это был типичный заика. Если бы в институте я не общался с говорящей машиной, я бы не понял его.
— Ва-ши-до-ку-мен-ты… — произнес он.
Возможно, в старину таким странным манером передавали задание в машину: служащий спускался в шахту, приходил к шлагбауму и вручал роботу перфокарту. Удивительно бестолковая процедура. И робот, и человек в ней совершенно лишние звенья. Куда проще передать команду по любому каналу связи. Да и самую решающую установку незачем размещать в глубине. Но, видимо, такова инерция конструкторской мысли: вначале автоматы копировали все операции, какие до этого выполнял человек, а уж потом догадались перестроить и сам рабочий процесс. Надо полагать, я имел дело с одной из самых первоначальных установок.
Пускаться в объяснения с механическим чучелом занятие бессмысленное, навряд ли я получу от него нужную информацию. Он, конечно, имеет телесвязь с пультом установки, но гораздо проще разыскать сам пульт. Увы, я совсем позабыл про странное сообщение, переданное альфаинжером. Я перескочил через шлагбаум и, не взглянув на робота, направился дальше.
Взвыла сирена. От этого мерзкого звука неприятный холодок пробежал по спине. Чьи-то холодные и цепкие пальцы сдавили мои запястья. Я сделал попытку вырваться. Удар по затылку оглушил меня — ноги обмякли и подкосились.
* * *
Очнулся я в полутемной и тесной каморке на голых досках. Рядом сидел человек. Я видел его затылок и лицо вполоборота, но все равно узнал.
— Бриг! — воскликнул я.
— Слава богу, ожил.
Я не ошибся: на койке сидел мой давний закадычный школьный товарищ. Мы не виделись шесть лет, наши пути разошлись после первого курса института.
— Ты?.. — я хотел спросить, как он очутился здесь, но от резкого движения едва не потерял сознание — голова все еще гудела.
— Полежи — станет лучше, — обнадежил меня Бриг. — Эти дьяволы дубасят резиновыми колотушками. В жизни не слыхивал о подобных роботах.
Расспрашивать Брига, как он попал в шахту необходимость отпала, он и есть тот самый альфаинженер, которого я разыскиваю.
Самое скверное, что роботы содрали с меня горноспасательное облачение; видеофон и альфапистолет стали их добычей. Уверен: Инга сейчас беспрерывно подает сигналы вызова, и видеофон попискивает, удивляя pоботов. Если, конечно, они способны удивляться.
— Просто-таки анекдот, — рассуждал Бриг — Кому-нибудь рассказать — не поверит: два альфаинженера в плену у роботов.
Мне не терпелось обследовать помещение, я пересилил тошноту, принялся ощупывать и остукивать стены.
Они были шершавыми и сырыми, издавали такой глухой звук, что ясно было: каморка, куда нас поместили, вырублена в массиве.
— Напрасный труд, — заверил меня Бриг. — Выход отсюда один, — он рукой показал на запертую дверь.
Все-таки хорошо, что второй альфаинженер не кто-то, а Бриг: с ним мы как-нибудь выкрутимся из этой истории, на него можно положиться! Он ничуть не изменился, не посолиднел. У него тот же ухарский вихор на затылке, он по-прежнему неусидчив.
Пока я обстукивал стены, Бриг несколько раз с разбегу торкнулся в дверь. Она не подалась.
— Что же нам делать? — спросил я. — Мы тут сгнием заживо.
— Ну до этого не дойдет, — утешил Бриг — Меня, во всяком случае, они обещали расстрелять, если я не сознаюсь.
— Кто обещал расстрелять? В чем ты должен сознаться?
— Роботы обещали расстрелять, — сказал он. — А сознаться я должен в своих преступных намерениях, назвать имена сообщников.
— Чушь несусветная! Ты что решил морочить мне голову?
— Знаешь, Гелька, у меня у самого от этой чертовщины мозги набекрень. Никак не смог бы я морочить тебе голову — просто сообщаю, что тебя ждет. Они будут выпытывать, кто ты, зачем спустился в шахту, кто сообщники…
— Роботы, что ли, будут выпытывать?
— Они самые.
— А ты сам-то веришь тому, что говоришь? Ты когда-нибудь слыхивал о такой программе?..
— Если бы я не побывал уже на допросе, я бы тоже не поверил не единому слову.
— А что, если…
Бриг не дал мне закончить.
— У меня возникала такая мысль. Но только в самом начале: очень уж они странно выглядят.
— Особенно глаза.
— Это всего лишь впечатлительность. Поверь: они самые что ни на есть неподдельные роботы. У меня было время присмотреться к ним. Люди не могут быть такими истуканно-прямолинейными. И говорят они точь-в-точь как институтский заика. Помнишь заику?
Я кивком подтвердил: помню.
— Ну так вот — эти точно такие же примитивы. Не представляю только, из какого материала сделаны их лица — очень уж поразительное сходство с живой тканью. Как ты помнишь, тогда гнались прежде всего за внешним сходством. Но сходство — ерунда. Ты вот минуту поговоришь с ними и убедишься — роботы. Живой человек не может быть таким тупицей. Не станет повторять одно и то же двадцать раз. А главное: они совершенно не осмысливают твои ответы, добиваются, чтобы ты сказал то, чего они ждут. Боюсь — скоро и тебя потащат на допрос. Сопротивляться не думай — я уже пробовал. Дубинки у них безотказны.
— О каком допросе ты говоришь? — Ты хоть немного помнишь историю?
— Ну, ты же знаешь…
— Я не про эту, не про позднюю. Помнишь хотя бы средние века, инквизицию и все такое?
— Кое-что помню.
— Тогда ты примерно представляешь, что тебя ждет. Ничего веселого. Главное, сопротивляться бессмысленно. Хотя бы какую-нибудь кочергу в руки.
За этим разговором нас и застали роботы. Они появились вдвоем, изумительно похожие друг на друга, хоть и не совсем одинаковые. Точнее сказать, лица у них не были похожими, но выражали одно и то же — не возьмусь утверждать, мысль или чувство. Они походили на людей, занятых каким-либо делом, не требующим большого умственного напряжения, только лишь внимания и собранности.
Один истуканом окоченел в дверях, похоже, на время совершенно отключился — ничего не воспринимал. Второй обвел нас взглядом своих объективов, встроенных в глазницы так искусно, что их вполне можно было принять за настоящие глаза.
— К-то-из-вас-но-вый…
Бриг подмигнул мне и шагнул навстречу роботу.
— Я-но-вы-й… — сказал он, откровенно передразнивая манеру автомата.
Наверно, Бриг решил проверить, способен ли робот распознавать образы.
— П-ро-й-ди-те. — выговорил робот и отступил в сторону. Но тут же вторично взглянул попеременно на нас обоих — такое впечатление, будто в его башке со скрипом начали ворочаться шестеренки, производя сложные расчеты.
Робот угрожающе поднял дубинку. — Но-вы-й-вы-ше-ро-с-том, — сказал он.
Бриг едва увильнул от карающей дубинки.
Я поспешил выступить вперед, робот дал мне пройти.
— Ты понял! — крякнул вслед мне Бриг. — Он различает нас по простейшим параметрам.
Интересно, если бы мы с Бригом были одинакового сложения, сумел бы тогда робот отличить нас друг от друга? Впрочем, это не столь уже сложное дело. Возможно, внутри его утробы хранится электронный отпечаток наших лиц. и роботу нетрудно сличить их.
Автоматы шагали рядом со мною, одновременно поднимая ноги и печатая шаг. Маршировали, размахивая одной рукой, в другой сжимали дубинку.
Мы шли по главному штреку, затем повернули налево, миновали пустой, скудно освещенный зал, на одной стене мерцали светящиеся приборы. Возможно, это и есть машинный пульт.
Еще раз повернули влево и попали в невысокий и узкий штрек, который заканчивался тупиком. По обе стороны располагались ниши и запертые двери. Кое-где подле дверей в неподвижных позах стояли роботы. Чуть взблескивали их объективы, когда мы проходили мимо. Слышалось гудение вентилятора, в штреке явственно ощущалось легкое дуновение, различались странные запахи — можно было подумать, что мы попали в зверинец.
Меня подвели к двери в одной из ниш. Робот, стоявший там, притопнув щелкнул резиновой палкой и распахнул перед нами дверь. Мы очутились в тесном помещении, с низким потолком, точнее, каменным сводом, на котором поблескивали кристаллы. В центре каморки находился стол. За ним, монументально расставив ноги, сидел робот. Должно быть, лицо у него было изготовлено из более грубого материала, совершенно лишенное мимики, одеревенелое. На одежде навешаны иные знаки, чем у роботов, сопровождавших меня. Руки лежали на столе неподвижно. Возможно, он находился пока не в рабочем состоянии. Первым знаком, что он действует, было движение головы. Объективы впились в меня: вероятно, фотографировали, запоминали параметры.
— Са-ди-те-сь, — произнес он, четко выстреливая по отдельности каждый слог, и рукой указал на стул.
Видимо, стул был привинчен к полу, я не смог сдвинуть его с места. Пришлось протиснуться на сидение. Роботы встали позади. Я хоть и не видел их, но слышал, как они переместились. И даже знал, что их дубинки угрожающе подняты.
"Ни одного неосторожного движения, — мысленно сказал я себе. — Держаться так же, как они: замедленно, неторопливо, не проявляя эмоций, чтобы не настораживать их понапрасну».
Робот долго рассматривал меня. Неслышно работали биоэлектронные нейроны внутри его черепа. Разместить их можно было где угодно. Но, скорее всего, они находились именно в голове: ведь в остальных частях тела нужно было поместить искусственные мышцы, имитирующие движения человеческого тела. Не совсем, правда, удачно имитирующие. Лучшего результата конструкторы достигли в маховом движении руки, поднимающей и опускающей дубинку.
Я с удивлением разглядел на столе под руками робота стопку старинной бумаги и авторучку, какими пользовались лет полтораста-двести назад. Писать, что ли, он намеревался? Я знал, как сложно обучить робота письму — куда проще вмонтировать в одну из его рук печатающее устройство, если уж нужно было, чтобы робот писал.
Должно быть под столом находился потайной выключатель — внезапно зажглась сильная лампа в рефлекторе, укрепленная на краю стола, как раз напротив меня. Ослепляющий свет ударил в глаза, я невольно зажмурился и отклонился в сторону, но роботы грубо возвратили мою голову под безрадостный луч прожектора. Послышался лающий голос моего истязателя:
— На-зо-ви-те-со-о-бщ-ни-к-ов, как-про-ник-ли в ша-х-ту, с ка-ким за-да-ни-ем…
Злость закипала во мне, я через силу сдержал себя. До тех пор пока я не выясню программу, по какой действуют роботы, я ничего не достигну. Признаться, мысли мои зашли в тупик. Я никогда не слыхивал о роботах, которые истязают людей. Инга права: я не знаю чего-то очень важного из истории позапрошлого века. Я хорошо представляю, какими путями развивалась техника, но как мыслили те, кто управлял ею, не имею понятия. Инга будет торжествовать, когда узнает, в какую переделку я попал из-за своего невежества. Я просто обязан выпутаться из этой истории своими силами. Вначале испытаю, как они поведут себя, если скажу правду.
— Сообщников не имею. В шахту проник через автоспуск. Задание — установить причину остановки работ.
— Пре-ду-п-ре-жда-ю-за-да-чу-ло-ж-ных-по-ка-за-ни-й не-се-те-от-ве-т-стве-н-но-сть в-ва-ши-х-ин-те-ре-сах го-во-ри-ть-пра-в-ду…
— Я и говорю правду. Я в самом деле спустился в шахту через подъемную клеть.
— Э-то-го-не-мо-гло-бы-ть… — Он еще раз повторил, что мне лучше не упираться, говорить правду и предупредил: — По-ка-мы-пос-ту-па-ем с-ва-ми-гу-ман-но-не-при-нуж-да-й-те дей-ство-ва-ть-дру-ги-ми-ме-то-да-ми…
Вот история! Почему этот болван считает, что я не мог спуститься в шахту в подъемнике? Нетрудно было догадаться, на какие другие методы он намекал. Что значит в его представлении — гуманно? Он ведь способен пользоваться только конкретными понятиями. Видимо, для него гуманно — означает в интересах заданной программы. Но при чем здесь «гуманно»? Вполне можно употребить другой термин. Я уловил одно: от меня добиваются каких-то признаний.
— Бу-де-шь-от-ве-ча-ть…
Роботы, стоящие за спиной, заломили мне руки. От боли я чуть не потерял сознание. — Буду, — сказал я.
— К-то-со-о-бщ-ни-ки…
Я попытался расправить плечи, проверить, не выставили ли они мне суставы, но роботы не дали.
— Штефан Индрик, — поспешно назвал я.
Робот повторил имя, произнесенное мною, и застрочил — мне не было видно, что он там пишет.
— Ш-те-фа-н-ин-д-ри-к, — повторил робот и спросил: — Кто-он-ка-кое от-но-ше-ние-к-ва-ше-му-за-да-ни-ю-име-ет.
— Мой шеф. Это он помог мне проникнуть в шахту. Робот продолжал выпытывать у меня все, что имело отношение к
Штефану Индрику. Если я затруднялся с ответом, мне выкручивали pуки. Так что я поневоле стал говорить бойко. Он беспрерывно что-то строчил на бумаге.
Когда он спросил, были ли еще сообщники, я вначале подумал назвать Ингу и Брига, но в последний момент что-то удержало меня от этого, я назвал администратора гостиницы и дежурного на спортивной базе, совсем освоился и не задерживал ответы. Роботы перестали причинять мне боль. Я даже пытался сбить следователя с толку, говорил посторонние сообщил, какая погода и как хорошо сейчас кататься на лыжах. Он вал меня.
— От-ве-чай-те-по-су-ще-ст-ву.
В конце концов, он таки измотал меня, все мне стало безразличным, хотелось одного — скорее уйти отсюда и отдохнуть. Возвращение в камеру, где остался Бриг, представлялось мне самым желанным. Ни о чем другом я уже не мечтал.
— На-се-год-ня-до-про-с-око-н-чен, — сказал он. Назад роботы вели меня тем же путем. У меня подкашивались ноги. Самое гнусное в этой истории не то, что я ничего не достиг, а то, что мне
Пришлось выкручиваться и лгать. Сказать, что я одурачил робота, нельзя. Разумеется, никакого вреда ни моему шефу, ни дежурному администратору в гостинице роботы не в состоянии причинить, но я все равно чувствовав себя мерзко. Будто и в самом деле совершил предательство. Вот почему я не смог назвать ни Ингу, ни Брига — они для меня самые близкие люди. Подсознательно я решил «пожертвовать» другими. Почему не пришла мне в голову простая мысль: назвать вымышленные имена?
Наверху, конечно, хватились меня, сигналят, Инга подняла переполох. Уверен: на выручку нам снаряжают целую экспедицию. Думаю, моему шефу таки пришлось послать кого-нибудь из сотрудников института, и укротить роботов сумеют. И тут меня прошибло холодным потом. На столе у робота-следователя обнаружат листки с моими показаниями. Возможно, вся эта история войдет в учебники. Разумеется, никому не придет в голову обвинить меня в предательстве… Нет! Что угодно, любой другой позор, только не допустить, чтобы протокол допроса очутился в чьих-то руках. Я готов был кинуться на роботов, сопровождавших меня, молотить кулаками, кусаться… Но эта истуканы, похоже, угадали мои намерения, взяли меня под руки с такою силой, что я не мог шевельнуться, и втолкнули в камеру. Я раскроил бы себе череп об стену, если бы Бриг не подстраховал меня. — Знаю их дьявольскую методу, — сказал он и заставил меня пощупать шишку у него на макушке. — Руки тебе не вывернули?
— Пока нет. Я отделался легко, — сказал я и невольно покраснел.
— Видимо, они были в хорошем настроении, — пошутил Бриг. — Скоро явятся за мной. И как на грех ничего: ни тут, — хлопнул он себя по лбу, — ни кочерги.
— Знаешь, Бриг, глупо допускать, чтобы эти жалкие механические недоноски причиняли тебе боль, — я говорил, не смея поднять глаз. — Не артачься. Будут требовать имена сообщников, называй, кого захочешь, хоть меня или кого другого.
Я приготовился к тому, что Бриг взглянет на меня этак презрительно, как все мы смотрели в детстве на фискалов, на всякого, кто поступал подло.
«Понятно, — многозначительно скажет он, — как тебе удалось избежать пытки».
Но Бриг произнес совсем другое:
— Ну и башка у тебя! Я-то, чурбан, буяню, протестую. А ведь с кем мы имеем дело? С автоматами. Ну, голова! — искренне восхитился он.
Его слова были для меня бальзамом. В самом деле, из-за чего я мучаюсь— надул робота?
И все-таки… все-таки лучше, если бы я назвал вымышленные имена.
Загремел засов. Роботы увели на допрос Брига.
Опять послышался лязг дверного запора. Неужели Бриг позабыл про наш уговор дурачить роботов, и сейчас они волокут его, потерявшего сознание. Я приготовился подстраховывать, иначе они захлестнут его насмерть.
Никогда в жизни не падал я в обморок и не представляю себе, как это происходит, но на этот раз, кажется, был близок к тому, чтобы узнать. У меня даже ноги подкосились.
Между двумя гвардейцами-роботами стояла Инга.
Я медленно приходил в себя. Инга с интересом оглядывала нашу камеру и, как мне казалось, торжествующе улыбалась.
— Можете быть свободны, — сказала она роботам. — Оставьте нас одних, Без моего разрешения не входить.
Оба автомата дружно взбрыкнули, враз повернулись со своим обычным притопом и вышли, притворив дверь.
За короткое время, пока я мельком видел их, меня поразила метаморфоза, происшедшая с их искусственными физиономиями, — они изображали тупую почтительность и преданность. Кажется, потребуй Инга, чтобы роботы начали колотиться лбом об стену, они, не задумываясь, выполнили бы ее приказ. Черт знает, что с ними стряслось? Чем это Инга смогла обворожить их? Неужели они запрограммированы на любезное обращение с женщинами? Тогда непонятно, как эти истуканы определили, что Инга женщина, на ней была мужская одежда. Какой-то дурацкий наряд, напоминающий форму самих роботов, только на ее костюме было навешано еще больше всевозможной мишуры. Я разглядел, что одежда на Инге не по росту, мешковата. Еще я отметил, что Инга намного ниже меня — раньше почему-то не обращал внимания — всего по плечо мне. И тем более было поразительно, что роботы слушались ее.
— Что за маскарад! — воскликнул я. — К-как ты?.. — Я хотел спросить, как она очутилась тут, задать еще десяток вопросов.
Инга расхохоталась.
— Ты у них научился заикаться? Ты удивительно способный, — по своему обыкновению подтрунила она надо мной. — Я совсем упарилась, пока дошла, — и она сбросила с головы фуражку, которая была украшена непонятной эмблемой. Ингины волосы рассыпались на плечи.
— Тебя… тоже забрали роботы?
— Хм, — произнесла Инга. — Пусть только посмеют, я им задам. Да помоги же мне, — потребовала она, пытаясь расстегнуть металлические пуговицы на мундире.
Я торопливо заплетающимися пальцами помогал ей. На всякий случай предупредил:
— Я здесь не один, скоро должны привести…
Инга недоуменно взглянула на меня и неожиданно заливисто смеялась. Шаловливо щелкнула меня по носу.
— Вовсе я не за этим пришла. Вас, глупышек, спасать.
Ей, наконец, удалось высвободиться из рукавов. Под верхним кителем на ней был надет другой более простой, почти такой, как на роботах.
— Одевайся, — сказала она, показывая на снятый с себя костюм. Видя, что я замешкался, прибавила — Можешь не бояться: твои роботы не увидят, как мы переодеваемся. Без моего разрешения они не посмеют носа сунуть.
— Это-то больше всего и озадачило меня, — признался я. — Почему они так галантны с тобой?
— Вот те на! Он даже галантность не способен отличить от подобострастия, — воскликнула Инга. — Если бы ты получше знал историю; то не задавал бы глупых вопросов.
— При чем тут история! Ты хочешь оказать, что в ту пору к женщинам относились по-рыцарски?
— Отнюдь, — возразила Инга, — скорее наоборот: женщина тогда была равноправна с мужчиной… в своих обязанностях. Могла даже служить в армии. Роботы почтительны не ко мне, а к мундиру, который я надела.
— К мундиру?
— Вот и видно, что ты совершенно не знаешь историю. Я прикинула, что в этих краях по тем временам роботы обязательно должны быть запрограммированы на подчинение мундиру. Пришлось обратиться в местный музей. Там одолжили мне эту хламиду. Сейчас ты облачишься в форму неофашистского генерала. Впрочем, ты ведь даже и про фашизм ничего не слыхивал — откуда тебе знать о неофашистском режиме. На мне офицерский мундир, я буду твоим адъютантом. Как только ты напялишь мундир роботы проникнутся к тебе почтением. К сожалению, третьего мундира в музее не нашлось, да вряд ли бы я и смогла надеть его на себя — и так было не повернуться. Кстати, где твой коллега? Ты не видел его?
— Его увели на допрос. Ты знаешь, кто он? — я нарочно выдержал паузу, заранее наслаждаясь эффектом, какой должны произвести мои слова. — Он — Бриг!
— Бриг! — Обрадовалась Инга. — Кажется, я сто лет не видела его. Надеюсь, он не изменился. Судя по тому, что он тоже влип вместе с тобою — не изменился, — решила она. — И ничему не научился. Как только я сразу не догадалась, что это должен быть Бриг. На планете вас только двое неучей.
Инга вошла во вкус и продолжала зубоскалить надо мной и над Бригом. Я тем временем переоделся в генеральский мундир. Мне он пришелся почти в пору, разве что китель был чуточку мешковат.
— Сойдет, — решила Инга. — Можешь смело командовать. Только старайся говорить четко и безапелляционно — чин обязывает. Можешь произносить любые глупости, требовать, что угодно — все сойдет. Они обязаны трепетать перед тобою. Мозги тебе могли понадобиться, если бы ожидалась встреча со старшим по званию. Но вряд ли среди роботов отыщется маршал.
— Ты уверена, что в них именно такая программа заложена? По-моему, нельзя ничего глупее придумать.
— Ты сам видел, как они со мной обращались.
Инга оправила на себе мундир.
— Идем выручать Брига, — сказала она. — Нет, нет, я должна следовать позади тебя, и вообще никаких услуг ты не должен оказывать мне. Я всего лишь офицер.
Роботы беспрепятственно выпустили нас из камеры. Пока мы проходили мимо, они изваяниями стояли по обе стороны двери и смотрели перед собой остекленелыми глазами. Затем, одновременно взбрыкнув ногами, пристроились позади нас. Двигались они той же несуразной походкой, стуча о пол всей ступнею. Я лишний раз убедился, что это действительно роботы — их движения были абсолютно синхронны.
Я все еще недоумевал: зачем понадобилось задавать роботам программу, по которой они подчинялись каким-то нашивкам на мундире. Бриг сидел напротив следователя под ослепительным лучом рефлекторной лампы. За его спиною стояли два робота.
Увидев нас, следователь вскочил. Его физиономия — не могу удержаться от невольного антропоморфизма — выразила смятение, взгляд остановился на моих плечах. Он словно окоченел и мгновенно утратил сходство с живым человеком — видно стало, что это всего лишь механический истукан.
— Го-с-по-… — Он произнес длинную фразу, смысла которой я не разобрал, но догадался, что это было звание мундира, надетого на мне. Остальную часть тирады я понял: робот докладывал, что в шахте на восьмом горизонте в непосредственной близости от пульта управления задержаны двое неизвестных; их подлинные намерения пока еще неизвестны; по всей видимости, в городе находится разветвленная шпионская сеть…
Он продолжал заикаться, но я не слушал его. Должно быть, Бриг все же позабыл про наш уговор, перечил роботу, и ему выкручивали руки. Он был без сознания.
«Кончились ваши идиотские штучки», — мстительно подумал я, проникаясь невольной злостью к этим ни в чем неповинным роботам.
— Покажите вещественные доказательства, про которые вы упомянули, — потребовал я.
Следователь открыл ящик стола, извлек из него два видеофона и мой альфапистолет. Главное — завладеть пистолетом. Мысленно я представил себе, каким фейерверком вспыхнут внутри робота искусственные нейроны, и он превратится в груду обломков.
Я взял пистолет. На миг мне почудилось смятение во взгляде робота. Все таки конструкторы сумели добиться редкостного сходства с человеком. Именно вот такие проблески жизни в лице робота и могли привести Брига в раздражение.
Ощутив в руке спасительную тяжесть альфапистолета, я тоже поддался секундному настроению мстить, позабыл, что передо мной всего лишь робот.
— Что вы с ним сделали!?
— Мы-до-п-ра-шив-али-пре-сту-п-ни-ка-при-ме-ня-я-до-зво-лен-ные мето-ды…
— Больше вы не будете применять никаких методов, — сказал я, направляя излучатель альфапистолета на робота.
Я сознавал, что веду себя, как актер в старинной мелодраме. Нужно было просто надавить на спуск: все равно робот не оценит моего сарказма.
Следователь воспользовался заминкой и, по-видимому, нажал под столом потайную кнопку — в штреке завыла сирена, послышался быстрый топот. Судя по звукам, на подмогу бежали несколько десятков роботов. Нужно было спешить обезвредить сначала этих, что находились в одной комнате с нами.
— Гелий, стой! — смятенный Ингин голос удержал мой палец на спуске. — Он — человек!
Натренированным движением робот выбил из моей руки альфапистолет. Двое других напали на меня сзади.
В это время очнулся Бриг. Я увидел его ироническую улыбку — похоже он ухмылялся над самим собою.
— Мы ошиблись, — сказал он. — Они — люди. Альфапистолет вновь очутился в руках следователя. Нам с Ингою скрутили руки.
— Ди-вер-сан-ты, — произнес следователь, яростно перекривив лицо.
В одно мгновение с моего мундира сорвали все нашивки. Там, где они не отпарывались, их оторвали вместе с сукном. То же проделали с Ингиным мундиром. Мы лишились всех атрибутов, которые совсем недавно давали нам власть.
На этот раз нас рассадили в одиночные казематы. У меня появилось время поразмыслить. Я все еще не хотел верить, что это люди. Не столько меня смущало, откуда они взялись здесь под землею, сколько их странные манеры и поведение. Я допускал еще, что роботам могла быть задана столь бессмысленная программа, но как можно было до такой степени оболванить людей, превратить их в механических истуканов, не укладывалось в уме.
На время я позабыл о существовании подлинного мира, того мира, который остался наверху, и поразился, когда услышал частую перестрелку. Выстрелы гулко разносились в рудничном штреке.
Стрельба затихла. Дверь камеры распахнулась настежь. Три автоматных ствол а взяли меня на прицел. Одного из своих спасителей я узнал: это был инженер из нашего института. Я был одет в старинную форму и при скудном освещении вполне мог сойти за одного из солдат подземелья. Дурацкая мысль возникла у меня: я решил притвориться — выструнился истуканом, притопнул ногою и сделал окаменелый взгляд. Мистификация удалась. Прогремел выстрел. Я ощутил мгновенный укол в грудь — и тут же потерял сознание.
* * *
Вначале возвратился слух. Слышу рубленый лающий говор, не сразу соображаю, что это. Потом мгновенно вспоминаю случившееся. Где я? Нежели все еще в подземелье? Во всяком случае, говорит один из тех. Кто-он: автомат или человек?
Хоть я находился в плену меньше суток, однако смысл произносимых слов улавливаю без труда, словно он говорит вовсе не по складам и не путает ударений. Вот что значит привычка.
— Одержана крупная победа. Мы завладели тюрьмой. Будем ждать инструкций, что делать дальше. Основное теперь — дисциплина, беспрекословное повиновение старшим. Ни на минуту не забывать о бдительности, среди нас могут оказаться вражеские лазутчики. Не исключено предательство. Под подозрением находятся все. Каждый из вас наблюдает за всеми, все наблюдают за ним. Любая попытка вступить в разговор с тюремщиками наказывается смертью. Приговор приводить в исполнение без промедлений, это обязан сделать любой, кто заметит что-либо подозрительное.
Осторожно приоткрываю глаза. Так и есть: я нахожусь в больничной палате. Ни о каких тюрьмах сейчас никто и не знает. Смутно припоминаю из истории средневековья: тюрьма — это, кажется, место заточения. Вот чертовщина: на больничных окнах и впрямь решетки. Видимо, их приварили недавно и сделали это наспех. Из-за них вид на горы обезображен — даже смотреть не хочется. В палате, кроме моей койки, стоят еще три. Видимо, их внесли недавно: подобного наплыва пациентов в больнице не ожидали, больше половины мест обычно пустовало. А сейчас, судя по тому, что нас четверо, больница переполнена.
Один я лежу в постели, остальные — на ногах. Двое стоят навытяжку, третий важно прохаживается перед ними и разглагольствует. Все трое в одинаковых больничных пижамах, похожих на спортивные костюмы слаломистов. Ощупываю себя — на мне точно такой же наряд.
— Враг рассчитывал застать нас врасплох — его расчеты не оправдались, Война не кончена — она только начинается. То, что мы в тюрьме — это остроумный тактический ход командования. Легче и проще всего тюрьмою завладеть изнутри. На нас надеются, от нас ждут подвига. Мы не обманем ожиданий.
Нет, все-таки и Инга, и Бриг ошиблись. Внешнее сходство ввело их в заблуждение. Бессмысленная логичность в суждениях робота, наряженного в больничную пижаму, под силу только автомату. Человек не может рассуждать так…
Я не успел додумать до конца — дверь в палату отворилась рывком. Робот, который только что наставлял двоих подчиненных, выструнился и закатил глаза.
— Почему не выходите в коридор? — взревел вошедший. — Команду не слышали? А это еще что за лежебока, — увидел он меня. — Поднять!
Я глазом не успел моргнуть, как трое дюжих молодцов сорвали с меня одеяло и поставили на ноги.
— Всем в строй, — скомандовал старший. На мое счастье, они и сами еще не вполне очухались после снотворного, многие были вялыми, команду выполняли не слаженно. Так что в строю не я один выделялся плохою выправкой. Окрики раздавались постоянно:
— Выше ногу! Тюлень неповоротливый.
— Уши развесил. Не солдат, а тюфяк!.. Ну и досталось мне. Унтеры не щадили ни своего голоса, ни кулаков, поддавая тумаки направо и налево. Я попал в одно из отделений. Нас гоняли по больничному коридору строем часа два, не меньше. Старался я изо всех сил. Если они заподозрят кто я, мне не сдобровать. Как на грех, никто из обслуживающего персонала больницы не появляется.
Под конец нас согнали в общий строй и заставили скандировать:
— Мы победили! Мы победили! Мы победили!
Все же двухчасовая муштра не прошла для меня напрасно: я выструнивался, выпучивая глаза, и выкрикивал заклинание не хуже других. Никто не заподозрил меня.
Затем появились сестры. Завтрак развозили по палатам на тележках. Когда дошла очередь до нашей, я постарался быть ближе к сестре. Нужно негромко, так чтобы услышала только она, сказать, кто я. Я видел настороженные и внимательные взгляды своих соседей по палате. Ясно было, что они кинутся на меня, стоит мне открыть рот. Я сделал вид, будто у меня зачесалась переносица, прикрыл рот ладошкой.
— Сестра, — произнес я. Она вздрогнула и изумленно посмотрела на меня. Этого оказалось достаточно — три здоровенных кулачища обрушились на мою голову. Счастье мое, что у них изъяли дубинки. Сестра ойкнула. Искры, вспыхнувшие в голове, заслонили от меня все остальное.
На этот раз я очнулся скоро. Сужу об этом потому, что башка моя все еще трещала от полученных тумаков.
— Нужно сделать ему обезболивающий… — услышал я знакомый голос. Обернулся — и увидел Ингу.
* * *
О том, что происходило в руднике, я знаю в пересказе Инги. Из нас троих она была самой предусмотрительной: отправляясь в шахту, помимо обычного видеофона, захватила крохотный одноканальный передатчик. Едва она очутилась в камере, как сразу передала наверх обо всем происшедшем на восьмом горизонте. Хоть ей и не поверили до конца — очень уж невероятным было появление людей в полностью автоматизированном руднике — все же на выручку нам снарядили отряд из двадцати человек, вооруженных старинными автоматами. Только патроны вместо свинцовых пуль зарядили ампулами со снотворным. В завязавшейся перестрелке никто не пострадал.
Наверх отправили кабину, поместив в нее всех усыпленных. По собственной глупости я попал в их число. Операция на этом не закончилась.
— И как только я сразу не сообразила, — казнилась Инга. — Не могли эти люди жить более чем полтораста лет. Ясно же, что это совсем другие поколения, и стало быть, кроме солдат караульной службы, под землей находятся женщины и дети.
Эта мысль осенила Ингу, когда половину спасательного отряда подняли наверх. Остальных Инга задержала. Начали поиски. Обнаружили подземный дрожжевой завод, оранжерею, где разводилась питательная плесень и грибы, продовольственный склад, фабрику-кухню… Повсюду стояли часовые, они добросовестно поднимали тревогу, и каждый в отдельности героически "погибал", усыпленный снотворным выстрелом. Сложнее было взять женщин с детьми. Они собрались в одну казарму, забаррикадировали двери, приготовились защищаться насмерть. Все подступы держали под прицельным огнем. Двое из спасательного отряда получили серьезные ранения. К счастью, помимо патронов с ампулами, отряд был оснащен гранатами, заряженными быстро усыпляющим газом.
Уснувших детей и женщин — все они тоже были одеты в солдатскую форму — перенесли в шахтный подъемник и тремя рейсами переправили наверх.
Шестеро человек — в их числе Инга — продолжали осмотр подземных помещений. Нашли потайной ход. Дверь из толстенных стальных пластин взрезали лазерным лучом. Открылась тесная каморка, вырубленная в гранитном монолите. В ней помещался всего один стол. За ним сидел дежурный офицер.
Прежде чем его поразили ампулой, он повернул рычаг взрывной установки. Грохот потряс подземелье. Погас свет. Офицера нашли лежащим на каменном полу — выстрелом из пистолета он размозжил себе голову. Все главные объекты рудника были заминированы. В случае захвата шахты противником устав обязывал дежурного повернуть рычаг взрывной машины и покончить с собою.
Взрывом, обрушило шахтный ствол, разнесло вентиляционную систему, насосные установки и пульт автомата ШАХ.
Спасательный отряд выбирался наверх по восстающим. На помощь к ним двигалась группа горноспасателей. Встретились они между четвертым и третьим горизонтами. Инга и пятеро, бывших с нею, к этому времени были едва живы из-за нехватки воздуха. Единственной жертвой во всей этой истории оказался дежурный офицер, пустивший пулю себе в череп. Он соблюдал параграф устава и выполнил заложенную в него программу с четкостью автомата.
* * *
Многое раскрылось мне лишь по мере того, как я знакомился с историей последних веков.
Полтора столетия назад территория, где находился рудник, принадлежала неофашистскому государству, в котором был установлен, пожалуй, самый жестокий и бессмысленный режим за всю историю человечества. Все было доведено до полного абсурда. Единственной целью жизни каждого человека признавалась защита и сохранение режима. Мужчины и женщины с детских лет облачались в солдатские мундиры, несли службу. Все как есть было военизировано и засекречено. Ни один человек не знал и не имел права знать, что происходит за пределами цеха или канцелярии, где он служил. Любой человек, на ком не было военной формы вызывал подозрение: мог быть либо диверсантом, либо лазутчиком.
Когда, рудник автоматизировали, охрану усилили еще больше: установка считалась сверхсекретной. То обстоятельство, что примерно такие же счетно-решающие машины типа ШАХ имелись во всех странах, никого не смущало. Помимо тройной охраны наверху, в шахте дежурила специальная рота, о существовании которой знали немногие. Для соблюдения строжайшей секретности роту сменяли лишь через два года. В течение этого срока никакой связи с внешним миром ни офицерам, ни солдатам не разрешалось. Под землей были созданы условия, необходимые, чтобы мог выжить человек, с пеленок привычный к казарменному режиму. Поскольку в армии служили все, независимо от пола и возраста, рота была смешанной — в нее призывали прямо семьями. Свободное от постов время проводили в муштре и зубрежке уставов, просмотре спецфильмов.
Настолько все были проникнуты стремлением выполнить предписанный долг, что никто не. удивился, когда в положенное время новая рота не прибыла на смену. Все безропотно остались служить второй срок, затем третий, четвертый… Подрастали дети, заменяли на посту отцов, у них рождались новые солдаты. Обучением и муштрой солдат занималась машина — тот самый автомат ШАХ, который обслуживал рудник, вел добычу и разведку руды. Постепенно новые поколения разучились говорить нормально, усвоили интонации автомата-заики.
Довольно просто объяснилось и недоразумение, почему машина сообщала неверные данные о запасах руды. Код, которым она зашифровывала цифры, был утерян еще при жизни того государства, так что истинного положения, каковы же действительные запасы руды, никто никогда и не знал. Система секретности сработала полностью.
Сейчас бывшие солдаты и солдатки находятся в специальной психиатрической лечебнице. Увы, все усилия медиков пока тщетны. Возвратить к нормальной жизни удалось только детей. Взрослые до сих пор продолжают играть в солдатиков: маршируют по шесть-восемь часов в сутки. Придумали себе различные посты и несут караульную службу по всем правилам, как предписывает устав. Грустно смотреть на них со стороны.
* * *
Я долго не решался спросить у Инги, куда девался протокол допроса? Почему никто не вспоминает про него?
— Протокол? — удивилась Инга. — Они вели протокол? Но ведь никто из них не умеет писать — они давно разучились. На столе обнаружили листы бумаги, исчирканные линиями и кривулинами, похожими на детские каракули.
Я облегченно вздохнул.
---
Журнал "Сибирь", № 2 за 1973, стр. 42-67.
Комментарии к книге «Погребенные», Дмитрий Гаврилович Сергеев
Всего 0 комментариев