«На другом берегу (сборник)»

Надежда Никитина На другом берегу (сборник)

На другом берегу

Утро было ясным. Трава уже высохла от росы. Настя сидела на дедовой куртке и грызла яблоко. Рядом валялась недочитанная книжка по школьной программе. Читать было лень. Дед не обращал внимания на то, что Настя отлынивает от чтения. Он смотрел на свой неподвижный поплавок.

– Дед, а что там такое?

– Где?

– Да вон, черные столбы на берегу.

Дед хотел было отмахнуться, но любовь к внучке взяла верх. Он воткнул удочку в песок, присел к Насте и взял из пакета с перекусом еще одно яблоко.

– Здесь стоял мост. Эти черные сваи – остатки моста. Построили его немцы во время войны. Не сами, конечно. Военнопленных согнали. А перед наступлением наших мост разбомбили.

– И на той стороне такие сваи есть?

– В том-то и дело, что нет. Мы давно весь берег облазили. Нет на том берегу никаких намеков на строение. И дорог, как ты видишь, нет ни с той, ни с другой стороны.

– Зачем тогда мост, если нет дорог? Может, это была баня или ангар для лодок?

Дед усмехнулся. Настя хитрила. Она была сообразительной девчонкой и видела, что остатки строения принадлежали именно мосту. Ей просто была интересна тема разговора. Дед оглянулся на поплавок и продолжил.

– Мост был секретный. Местное население сюда не подпускали. Военнопленных, участвующих в строительстве, расстреляли. Но интересней всего другое. После прихода наших, лет через десять после войны, мост пытались восстановить.

– Зачем?

– Никто не знает. Работы тоже велись в строгой секретности. Команда строителей из пяти человек жила в том здании, где сейчас ваш школьный интернат. Люди эти исчезли. У моста даже стояла сторожка, где дежурил военный. Жителям сказали, что в том районе могут оказаться снаряды и поэтому ходить туда нельзя. Потом пост сняли, но место долго считалось нехорошим. И рыба не клюет.

– Клюет, дед!

– А, черт!

Дед по-кошачьи метнулся к удочке.

Настя легла на бок и стала разглядывать старые опоры сгоревшего моста. Ей даже показалось, что она видит перила и переброшенный с того берега брус, что над серединой реки клубится туман, но тут она заснула, завернувшись в просторную теплую куртку дедушки.

Настя нехотя открыла глаза. Она проспала свой завтрак и макияж. Давно надо было встать, но во сне было так тепло и хорошо, что в действительность возвращаться не хотелось. Неподвижно посидела на кровати перед решающим рывком, тупо смотря на минутную стрелку настенных часов. Когда та стала в позицию «без пятнадцати», она сделала, наконец, решающий рывок к стулу с одеждой. Дежурные джинсы да свитер на мгновенье обожгли холодом, но привычно адаптировались. Согрелись сами от Настиного тепла и стали в ответ согревать хозяйку. На автомате схватив сумку с кошельком, накинув ветровку и закрыв квартиру, она торопливым шагом вышла на короткую протоптанную дорожку к автобусной остановке. Сегодня дорожка сухая, сосредотачиваться на преодолении луж не нужно, можно по дороге обдумать приснившееся.

В ее жизни не было дедушек, прадедушек, отца, брата. Муж был – недолго, но и этого ей хватило. Такая вот сложилась «женская» семья. Оба прадеда не вернулись с войны. Один погиб в первый месяц войны где-то в этих местах. Второй – в последний месяц на подступах к Берлину. Дед по линии отца умер давно, а про второго, по линии матери, она никогда не слышала, потому что бабушка про мужа не рассказывала. Был ли у нее вообще муж? Отца они с мамой похоронили, когда Настя училась в третьем классе. Он долго болел, в памяти остались его твердая мужская ладонь, которой он гладил ее по голове, да глаза – внимательные и очень усталые.

Настя была поздним ребенком. Мама считала своим долгом сделать для дочери все, что принято, работала на заводе в две смены, чтобы скопить ей денег на учебу. А Настя вместо учебы выскочила замуж. Через два года разошлись. Жить осталась в старой крохотной квартирке, которую мама оставила им с мужем после свадьбы. Дом старого фонда доживал на окраине городка. Из благоустройства – холодная вода, отопление да туалет – не с канализацией, а старый – с колодцем, на улице, который чистила специальная машина с неприличным в народе названием. Настя была рада и такому. В соседних домах стояли грязные общественные кабинки.

Смешно, конечно, работать на ТЭЦ, подавать горячую воду всему городу, а самой греть ее в тазике на газовой плите. Общественную баню она ненавидела. Мылась у мамы в ее ветеранской квартире, хотя добираться туда было далеко и неудобно.

А жить с мамой она не могла. Ходила к ней, делала уколы и массажи, слушала ее разговоры, но жить хотела только у себя. Дома можно было послоняться по комнате без дела, и никто не окрикнет: «Делать тебе разве нечего?» Можно было позволить себе вот так вот поздно вскочить с кровати, чтобы тебя никто не тормошил и не отрывал от сна. К своим снам Настя с детства относилась бережно. У нее было два вида памяти – одна обычная, другая – та, что во сне. Во сне она вспоминала то, что видела с трех лет. А может, раньше? Даже маленькой она никогда не рассказывала своих снов. И ей всегда хотелось найти те места, которые она видела. Иногда она понимала, что объекты сна должны находиться вот здесь, но в действительности место было немного не таким. Например, их река.

Вода в ней грязно-желтая, берега заболочены, к тому же вода издавала запах гнили и многочисленных свалок, которые стихийно возникали вокруг городка в последнее время. Во сне река шире и глубже, с прозрачной водой и красивыми берегами. Вдоль берега – кудрявые деревья и густая трава. Кромка берега – желтый песок. На дне блестят камешки и ходят рыбьи мальки. Пахнет свежестью. Слышны соловьи. Только остатки старого моста торчат как нечто лишнее. Впрочем, мост во снах появился не сразу.

Тряска в переполненном автобусе. Проходная. Показать пропуск. Через асфальтированную площадь – в цех. Из шкафчика достать черный комбинезон (постирать бы!), старые кроссовки. Теперь – к ведомостям. Заспанный сменщик, показывая документацию, ткнул карандашом на цифру времени промывки фильтров.

– Слушай, – не выдержала Настя, – ну хоть этот ты мог бы сам промыть?! Посмотри, какое время переработки.

– Ну, Насть, не обижайся. Вчера к ночи бутылочку раздавили. Так сморило. Старею, видно.

– Что праздновали?

– Юрка в отпуск уходит. Промоешь, прям счас? Да? Я твой должник.

Сменщик ручкой поставил в ведомости другое – нужное – время и скрылся за дверью раздевалки. Настя только вздохнула. Вода, которая проходила сквозь фильтры, поступала на котел ТЭЦ. Начальник цеха за такое отношение мог взгреть по первое число. На промывку фильтра уходило примерно полчаса. Только именно этот, последний в цеху фильтр Настя не любила. Что задвижки на нем были тугие – полбеды. После подачи воды трехметровая махина начинала трястись, как припадочная. Того и гляди разорвет.

С фильтрами провозилась часа два. Только присела, как аппаратчик другой линии Андрей позвал к телефону. Настя пошла к столу начальника смены Елены Петровны, которая протягивала ей трубку телефона.

– Настя! – закричала мать так, что обернулись Андрей, еще одна аппаратчица Аня и Петровна. – Ты сегодня на дежурстве? Ты освободишься когда?

– Да как всегда, мама, в двенадцать. Зайти не смогу – поздно, устану.

– Так завтра ж у тебя выходной.

– Завтра зайду.

Настя поморщилась, немного отнесла телефон от лица. Андрей улыбался во весь рот и откровенно наслаждался ситуацией.

– Ты утром зайди в школьный интернат. Звонила из деревни тетя Нюра. У нее Светка закончила девять классов, а дальше у них не учат. Так ее в наш школьный интернат поселяют. Нюра девчонку хотела сама отвезти и устроить, так тут ее Васька запил. Скотину оставить не на кого. Светка сама уехала, а как устроилась – не звонит. Сходи, доченька, посмотри, как там она. Может, скучает, так возьми переночевать на первое время. Хоть дальняя, да родня. Я обещала Нюре.

– Мам, ты хоть меня бы сначала спросила перед тем, как обещать.

– А чего у тебя там – семеро по лавкам? Или ты замуж засобиралась?

– А вдруг?

– Одного раза хватит. Забыла, как намучались?

– Да ладно, схожу. Пока, мам. Нас ругают за личные разговоры. И работа стоит.

Настя торопливо нажала на рычаг телефона, боясь, как бы мать громогласно не начала перечислять подробности ее недолгой семейной жизни. Андрей, глотавший минералку, подвинул ей налитый стакан:

– Работай, подруга.

Петровна неодобрительно покачала головой.

– Всем некогда с мамой поговорить. Состаритесь – поймете, как обидно, когда от вас отмахиваются.

– А чего она такого сказала, Петровна? – возмутился Андрей. – Ей тоже жить надо.

– А кто вам жить не дает? – не унималась Петровна. – Жизнь – это что? Это работа и забота о близких.

– Работа, работа, – цинично процедил Андрей, который запивал минералкой соленые сухарики. – С детства только и слышишь. А для чего работаем? Не к столу будь сказано, на унитаз.

– На глотку свою вы работаете.

– И на глотку тоже. А почему нет? Хоть какое-то удовольствие. Водка да бабы. Других не вижу. Правда, Аня?

Аня отвернулась. Она работала недавно и еще не привыкла к полуприличным шуткам Андрея.

– Учиться нужно, – назидательно заметила Петровна.

– Зачем?

Петровна замялась. Она выучила сына, помогла ему купить квартиру в большом городе. Тот женился, родил двоих пацанов, потом спился, развелся с женой, за копейки разрешил выкупить ей квартиру, а сам вернулся на шею к матери. Мать искала ему работу, он держался два-три месяца, потом срывался и его увольняли. Петровна во всем винила невестку, но к каждому празднику, прикусив свой острый язык, возила ей гостинцы для внуков.

Остаток смены Петровна с Андреем вяло переругивались. Поводом послужил слив кислотной воды в реку. Вода, подаваемая на котел, проходила три степени очистки и по технологии должна была быть нейтральной, чтобы не вызывать коррозию дорогостоящего оборудования. Проходя через одни фильтры, вода отдавала свои кислотные примеси, через другие – щелочные. Фильтры периодически промывались. Вода после промывки собиралась в две емкости. Спускать их содержимое в реку можно было только одновременно, потому что одно служило нейтрализатором другого. Андрей не стал ждать, когда заполнится вторая емкость.

– Если ты такая принципиальная, Петровна, то почему смолчала при приемке смены? Ты смолчала, Настя смолчала, все хотят быть добрыми, а я виноват.

– Часть бы спустил. На часть бы щелочи хватило.

– А мне больше делать нечего, как два раза одним и тем же заниматься.

– А рыбу тебе кислотой губить не жалко?

– Мне как раз и жалко. Я же рыбак. А тебе что, Петровна? Ну что ты, ей-богу?! Как будто я один этим грешу!

Смена тянулась медленно. К концу смены, когда из цеха ушло начальство и ремонтники, помирившиеся Петровна с Андреем перекинулись в дурачка. Петровна взяла реванш, оставив Андрея дурачком три раза подряд. Настя никогда с ними не играла, хотя им так не хватало третьего. Ей было скучно играть в карты. Аня за карты не садилась, каждую свободную минуту доставала учебник. Бедная девочка переживала крушение своих планов поступления в вуз.

Домой пришлось добираться дальней дорогой, так как пользоваться тропинкой в темное время Настя не решалась. Мать намертво запугала ее в детстве разными нехорошими случаями.

Постель осталась неубранной еще с утра. Сварив пару сосисок, она проглотила их под вечерние новости с недочитанным детективом и задремала. Ей хотелось увидеть продолжение сна про рыбалку с дедушкой, но не удалось. Сны редко приходили по заказу.

Набережная ярко освещалась солнцем. Лето в самом разгаре. На берегу реки красивые загорелые ребята играли в мяч. Настя тоже была высокой, стройной, красивой и загорелой. На ее плечи волной спускались блестящие светлые волосы. Рядом с ней постоянно маячил рослый черноглазый парень. Вот он подает ей руку, когда они всей ватагой прыгают в моторную лодку, садится рядом, касаясь теплым плечом. Компания весело кричит. Брызги летят во все стороны.

Они доезжают до небольшого выступа с остатками старого моста. Им кажется забавным повисеть на перекладинах. Выступ моста – как утес над рекой. Настя стоит на этом утесе. Внизу смеются парни и девчонки, а тот, кому она очень нравится, машет ей рукой. Он так восхищен ею, что в ответ на это восхищение хочется сделать что-то необычное.

Настя отчетливо видит перед собой перила моста и брус под ногами, который перекинут через реку. Она пробует его ногой – держится прочно. Приставными шагами она легко и грациозно начинает передвигаться. Внизу одобрительно кричат. Идти интересно. Река широкая, как озеро. Кажется, водопад внизу. Все равно не страшно. На том берегу уже виден второй остаток моста.

Она проснулась от звука телевизора, который забыла выключить на ночь. Мать бы отругала. Кстати, о просьбе матери. Назовем это просьбой. Нужно заглянуть к Светке, посмотреть, как та устроилась, и отчитаться перед матерью и тетей.

Настя не любила Светку. Тетя Нюра – добрая и чуткая, вырастила свою младшую дочь совершенно беспардонной особой. Светка, бывая в гостях, позволяла себе залезать в ящики стола, открывать шкаф и холодильник, рыться в чужих тетрадях и косметике.

Настин отец приходился тете Нюре старшим двоюродным братом, но он давно умер, а мама вообще была ей чужой. И все-таки она поддерживала отношения с родственниками отца в память о нем. Отец любил вспоминать свои деревенские корни и навещал родные места. Нюра с мужем Василием его принимали когда-то, а теперь пользовались ответным гостеприимством его семьи.

Настя подмела комнату, заправила кровать, прошлась по дому, отправляя на свои места разбросанные вещи. Нужно было привести квартиру в порядок на тот случай, если придется привести Светку на обед. О ночлеге она собиралась сразу поставить вопрос ребром. Ночевать Света должна в интернате. У Насти сменная работа, в том числе – ночная. Нужно хоть торт купить в магазине.

Оделась, подошла к зеркалу. Оттуда на нее взглянула низкорослая и плотная девушка с короткой стрижкой. Глаза – маленькие, брови – белесые, губы невзрачные. Она вспомнила себя настоящую – какой была во сне, какой ощущала себя внутри. Что-то она упустила сегодня важное. Ах, да! У моста все-таки есть окончание на другом берегу!

Ай, какой же нахалкой была эта Светка! Приехала два дня назад, успела обежать все магазины и побывать на дискотеке, а матери позвонить не удосужилась. Хорошо еще, что единственная школа с интернатом находилась на краю города. Можно только представить, как бы эта девчонка «зажигала» в центре!

– Ты что за два дня матери не позвонила?

– А чего говорить-то? Занятия только завтра начнутся. Завтра бы и позвонила.

– Так трудно номер набрать?

– Да не люблю я нашу соседку. Звонить-то ей придется. Я говорила своим: «Оставьте себе этот телефон. Купите мне новую модель». Каждый день могли бы созваниваться.

– Так ты их наказываешь, что ли?! – ужаснулась Настя.

– Они сами себя наказывают своей экономией.

– И для кого ж они, интересно, экономят?

Светка нетерпеливо соскочила с заправленной кровати и начала перебирать на тумбочке всякую мелочь.

– А ты думаешь – для меня? Не волнуйся. Все копится и отсылается Толику с его грымзой.

Уставшая стоять на пороге Настя без приглашения шагнула к железной кровати и присела на нее, потому что стульев в комнате не было. Торт поставила на тумбочку – стола тоже не было. Парты для занятий размещались в комнате в конце коридора.

– А я слышала, что твоему брату помогают выплатить кредит за покупку квартиры с тем условием, чтобы он тебя взял после школы.

– Пообещать все можно. Ты бы видела, как его жена на меня смотрит.

Настя чуть не ляпнула:

– Неужели хуже меня?

Ей стало смешно от этого, и она смягчилась. Хорошо еще, что Светка не думала о переселении к ней. Ее, похоже, устраивала вольная общага. В дверь заглянула старая воспитательница.

– Вы родственница Светы? Сестра?

– Двоюродная.

– Понятно. Все равно, придется сказать вам. Денег на ремонт интерната нам в этом году отпустили мало. Все, что было, потратили на пожарную сигнализацию и огнетушители. Хотелось бы сделать косметический ремонт. Осень теплая. Дети из ближних деревень еще месяц будут ездить ночевать домой. Одна-две комнаты будут по очереди свободны. Наши нянечки могли бы быстро поклеить обои, если бы родители скинулись. Ну посмотрите, старые обои от стенки отстают.

Женщина потянула кусок обоев, приставших друг к другу, и открыла старые доски. На темной поверхности мелькнул рисунок. Две буквы «Г» с косой перекладиной смотрели навстречу друг другу и соединялись пунктирной линией.

– Что это у вас? – вкрадчиво спросила Настя.

Воспитательница вгляделась в рисунок.

– Не знаю. Похоже на мост. Давно кто-то нацарапал.

– А что, это здание старое?

– Старое, еще послевоенное. Казарма бывшая. Город наш был небольшим поселком. Мы все почти друг друга знали. Казарма стояла в центре. А как здесь ТЭЦ и фабрика появились, жилые дома стали строить на другом берегу реки. А здесь так – что осталось. Все снести обещают.

– Разве у нас была воинская часть? – Настя постаралась вернуть разговор в прежнее русло.

– Где их после войны не было! Это же приграничная территория. В казармах жили не только военные, но и гражданские. Другого жилья не было. А здесь, кажется, жили инженеры. Ваше лицо мне знакомо. Ваша фамилия, случайно, не Смирнова?

– Моя – нет. Но моя бабушка была Смирновой. Она умерла. Вы ее знали?

Насте показалось, что собеседница или не хочет продолжать разговор, или боится сказать лишнее.

– Жаль. А мама ваша жива?

– Да.

– Тогда пусть ваша мама расскажет вам об этой группе. От бабушки должна была слышать. А я мало что знаю. Так вы передайте родственникам девочки насчет ремонта.

Она поторопилась выйти из комнаты. Света пошла закрывать за ней плохо прилегающую к косяку дверь, и Настя успела потихоньку от них заснять старый рисунок на мобильный телефон.

Значит, ее дедушка из сна был прав. Здесь жили военные секретной части, которые пытались восстановить мост.

В середине сентября пришло приглашение на свадьбу от школьной подруги Оли. Настя посмотрела на дату свадьбы и дату отправки письма. Нет, не ждала ее Оля, а просто не удержалась, чтобы не похвастаться. Между строчек сообщала, что поступила в институт, что учиться будет на дневном, поскольку муж может позволить себе содержание неработающей жены.

«Ты догадываешься, конечно, кто будет моим мужем?! Да, это Володя! Очень хочется, чтобы ты увидела, как мы смотримся вдвоем. На тот случай, если ты все же не сможешь приехать, желаю и тебе жить такими же земными радостями, а не витать в облаках. Целую. Летом увидимся».

Володя-старшеклассник нравился им обеим. Только Настя мечтала о красивом мальчике, а Оля действовала. Володя на них, малолеток, не смотрел. Оля познакомилась с его матерью, напросилась учиться у той рукоделию, стала бывать в семье. Там она вела себя скромно, совсем не так, как в классе или во дворе.

Володя поступил в военное училище, Настя мысленно с ним простилась, а Оля – нет. Рано научившись строить глазки, она кокетничала со всеми подряд. И с Настиным женихом, когда тот появился – просто так, из спортивного интереса. После школы она поехала учиться, а мама Володи попросила сына встретить и провести по незнакомому городу землячку. Поступить – не поступила, но осталась готовиться.

Настроение у Насти испортилось настолько, что она неделю запрещала себе думать о мостах и перилах, заводила громкий будильник, чтобы просыпаться с некоторым испугом и забывать сны. Она вскакивала сразу после пробуждения и шла жить реальной жизнью. Она согласилась принять у себя дома разведенную приятельницу со знакомыми мальчиками. Та мальчиков пригласить не могла – жила с бабушкой и маленькой дочкой.

«Мальчики» оказались тридцатилетние, перезревшие. Принесли вина, не водки, подчеркивая этим уважение к компании. Насте стало скучно с первой же рюмки. Она с трудом выдержала час общения и, уговорив компанию проветриться, убежала от них через десять минут, сославшись на необходимость выспаться перед утренней сменой.

Эта была смена, которой она наслаждалась, так ей надоели разговоры «за знакомство». Андрей с Петровной, а тем более Аня, не лезли в душу. За время их совместной работы все было уже выговорено. Разве что новая сплетня да поддразнивание Андрея возбуждали справедливую Петровну.

Но ничто хорошее не длится долго. Подходя к дому после смены, она увидела маячившего на крыльце «мальчика» и вовремя повернула обратно к остановке. Из автобуса позвонила маме, что приедет ночевать, потому что очень хочет принять ванную.

Бывший муж подошел совсем близко. Стало страшно, как в тот вечер, когда он первый раз ударил ее.

Она пробовала отбиваться, просить, но его стеклянные глаза выражали только одно – удовольствие от ее унижения. Наутро он просил прощения, но после первой же рюмки все повторялось – сначала вульгарные, пьяные ласки, потом побои. Настя пробовала терпеть ласки, пробовала пресекать их – результат был один. Споить его до такой степени, чтобы он заснул, было невозможно. Она научилась сворачиваться в клубок, защищая лицо от синяков. Заметив это, он силой отдирал от лица ее руки и бил в глаза, в нос, в губы.

Расставание было тяжелым. Настя пряталась у мамы, не пытаясь делить имущество. От мамы тоже хотелось сбежать, потому что вместо утешений та причитала о том, как предупреждала, как не хотела, как знала, чем кончится этот скоропалительный брак. Настя приходила к ней с работы и падала в постель. Именно в то время ей впервые приснился другой город, в котором, кроме женщин, жили добрые и сильные мужчины – дедушка, отец, красивый смуглый парень.

Помог случай. Перед разводом муж подрался, попал под статью. Квартира осталась за ней. Развод дали легко. Она узнала, что на зону к нему ездит другая женщина – его первая любовь. У той в деревне был хороший дом, хозяйство и ребенок от первого брака.

Сейчас ее бывший муж был рядом, нехорошо улыбался и тянулся к ней. Настя побежала по пустой улице. Он настигал ее, хватал за руки. Она вырывалась и бежала дальше, пока дорогу не преградила река. Настя поняла, где ее спасенье. Опоры моста стояли на своем месте. Она вскарабкалась вверх, не чувствуя усталости, и тут похолодела от ужаса. На выступе не было ни перил, ни перекидного бревна. Внизу зияла черная пропасть.

– Почему ты копаешься в моих вещах без спроса? – строго спросила мать, появившись на пороге маленькой комнаты, которая во время развода была Настиной. Настя, не оправившаяся от кошмарного сна, вскрикнула от неожиданности и с досадой ответила:

– Смотрю фотографии. Здесь мои тоже есть.

– Умру, можешь копаться, где хочешь. А пока я жива, пусть все лежит, как я привыкла.

– Мам, ты живи, сколько хочешь. Я только посмотрю и положу на место.

– Ты что ищешь-то, скажи, не темни. Я же вижу.

Мама была женщиной проницательной. Чтобы ее обмануть, надо было придумать версию заранее. Придется сказать правду.

– Я хочу найти фотографию бабушкиного мужа. У нас она есть?

– Не знаю. А тебе зачем?

– Мама, ты хочешь сказать, что не знаешь, есть ли в доме фотография твоего родного отца? Если тебе не интересно, то мне – очень.

Мать присела к ящику с фотографиями. Лицо у нее было растерянным. Сейчас заберет ящик и спрячет.

– Твоя бабушка не любила о нем говорить.

– Даже с тобой?

– Перед самой смертью стала вспоминать. Только непонятно уже было, где правда, где бред. А как боялась! Все просила, чтоб никому ни слова.

– Столько лет прошло. Они оба уже умерли. Чего скрывать теперь? Чего бояться?

Мама нахмурилась:

– Это вы теперь такие смелые. У нас соседка со второго этажа девчонкой в Германии батрачила. Когда немцы начали компенсацию платить, она ни в какие списки себя включить не дала. До самой смерти ни копейки не получила. Боюсь, говорила, что по этим спискам потом отвечать придется.

– Не пугай меня. Дед во время войны был подростком. Ты родилась после войны, стало быть – не от немца. Ну, признавайся, кем дед был? Женатым, что ли? Бросил вас?

Мама осторожно приподняла пласт старых фотографий и вынула маленький пакетик. Оттуда достала черно-белое изображение человека в форме, сфотографированного на документы, и подала ей. Настя вгляделась в выцветший снимок. Широкий лоб, волосы, зачесанные назад, строгий официальный взгляд и, кажется, добрые глаза. Обычное русское лицо. Вспомнить лицо из своих снов и сравнить с этим не удавалось. Память дневная и ночная совмещаться никак не хотели.

– Похожа я на него? – неожиданно спросила мама.

Настя виновато посмотрела на маму. Мама улыбалась. У нее разгладились морщины и глаза помолодели.

– Да, мама, очень похожа, – наугад ответила Настя.

– И твоя бабушка тоже так говорила.

– А ты его не помнишь?

– Откуда? Я родилась уже без него.

– Так куда он делся?

– Пропал он. Странная история. После войны у нас в городе появился небольшой отряд военных. Командир отряда вроде был известным инженером. Без охраны не появлялся. Дед же был обычным строителем. Секретами не владел, поэтому ходить в городе ему разрешали. С бабушкой они все же встречались тайком. Пока скрывались, меня «придумали». Сказал он ей как-то, что на работе у них чертовщина началась. Если с ним что-то случится, пусть она в церковь сходит, помолится, свечку поставит. А потом все они исчезли. Объявлять, понятно, об этом не объявляли, но лес вокруг прочесали, дно реки осмотрели.

– Не нашли?

– Нет. Слухи быстро пресекли. Такую антирелигиозную пропаганду развернули, что наши бабки иконы прятать стали.

– А свечку бабушка поставила?

– Каждый год ставила на день исчезновения – пятнадцатого ноября. И мне наказала делать это до смерти. Когда помру, ты уж не забывай. Кто знает, куда он сгинул, как ему там.

– Родственников его искать не пробовали?

– Нет. Если они его не искали, то и нам не за чем.

– А может, и искали, да не знали, где.

– Это еще страшнее. Значит, скрыли от родных, как он погиб, и до сих пор скрывают. Ты там ничего не задумала? Прошу тебя – никаких поисков! Не доведет это до добра. Дай мне остаток дней в покое провести.

Настя завернула фотографию деда в бумажный конвертик и протянула маме. Мама положила его на дно деревянного ящичка. Ящик закрыла и, подумав, понесла его к себе в комнату.

– Мама, – окликнула Настя, – а он тебе хоть раз снился, отец твой?

– Нет. Муж иногда снится, а отец – никогда. Я же его не видела.

Ночь дежурства выдалась относительно спокойная. С вечера взрыхлив все фильтры, удалось прикорнуть часа на три. Спать на работе нельзя, поэтому никакой мебели, располагающей к отдыху, в комнате аппаратчиков не было. У начальника смены стоял письменный стол и мягкое удобное кресло. Правда, не все начальники смен дремали на работе и давали это делать другим. Петровна была не вредной, понимала, что настоящего сна не получится, но краткий ночной отдых организму необходим. Аппаратчики пристроились на стульях, положив голову на стол, где заполняли ведомости и перекусывали ночью. Днем питаться на рабочем месте запрещалось, для этого работал буфет.

С пяти часов все были на ногах, отработали свои участки и глотали кофе, ожидая сменщиков. Аня уже уткнулась в учебник. Говорят, при приеме на работу она извинялась на тот случай, если ей придется уйти через год. «Но вы не волнуйтесь, я, может, еще не поступлю», – добавила она. На что начальник цеха ответил: «Мы обрадуемся любому вашему успеху – как рабочему, так и учебному». Андрей когда-то собирался на заочное отделение, а потом сказал: «Какая разница? Петровна с высшим и я без него сидим рядом. Петровна больше бумажек пишет и задвижки тяжелые не крутит, но я – мужик, мне писать лень, а крутить не трудно».

Насте казалось, что она устроит семейную жизнь и тогда начнет учиться… А ее устроило то, что есть. Она достала телефон и стала рассматривать снимок со стены интерната. Рисунок сначала был выцарапан, потом прокрашен чернилами. Надо же – сохранился! Пунктирная линия между двумя опорами должна означать временный характер переправы. Она может появляться и исчезать. Опоры моста есть с обеих сторон. Во сне она видит левый берег и широкую реку. Наяву река мелкая, а опоры моста должны стоять на правом берегу.

– Андрей, у нас на речке есть остатки старого моста?

– Погоди, дай подумать. Ну, есть старые сваи километрах в пятнадцати вверх по реке.

– На правом или на левом берегу?

– На правом. Там течение быстрое, откос, а под ним остатки свай. Раньше там был и бункер – еще с войны. Потом все заросло, разрушилось.

– А на левом есть сваи?

– На левом не сохранились.

Петровна прислушалась к их разговору и поддержала его:

– Немцы после начала войны были здесь через месяц. До границы-то меньше суток ехать. Устраивались надолго. Пленных пригнали на строительство дорог. И мосты тогда строили. Дороги добротные вели, камнями мостили, а ничего не сохранилось.

– А куда вела дорога с тем мостом?

Андрей и Петровна задумались.

– Я там никаких деревень не помню, – наконец отрезала Петровна. – Лагерь у них там был для пленных.

Что же получается? И во сне, и в жизни есть остатки секретного моста, который построен во время войны. Причем, как во сне, так и в действительности опоры стоят только на одном берегу реки. И там, и здесь работали военнопленные, которых потом расстреляли, потом мост разбомбили, потом секретная команда наших мост восстанавливала, но пропала. Все сходится, кроме берегов. В конце концов, это может быть эффектом переворота. Когда едешь в поезде, тоже кажется, что движешься не в ту сторону. Информация от дедушки могла быть плодом услышанных в детстве разговоров матери и бабушки. Никакой мистики! Нужно жить реальной жизнью.

– А какой мост тебе нужен? Куда? – прервал ее размышления Андрей.

– В параллельные миры.

– Ну, ты, мать, даешь. Вот это прыжки!

Петровна улыбнулась:

– Я с молодости тоже фантастику любила, а теперь и читать перестала. Некогда. Сериальчиками балуюсь по вечерам. И то, и это – выдумки.

Аня подняла глаза от учебника. Андрей, почуяв слабину в доводах начальства, «сделал стойку».

– А веришь ли ты в Бога, Елена Петровна?

– Я не фанатик, конечно, но верю.

– А вот ты на работе шарфы вяжешь. Сколько ты их связала за рабочее время?

Петровна покосилась на него.

– Болтай больше! Ты кроссворды решаешь, я рядок-другой провяжу. Дело от этого не страдает.

– Петровна, я не об этом. Ты умеешь вязать, но ты же не ограничилась одним изделием. И хотя ты вяжешь за смену рядок-другой, десятка два шарфов связала?

Елена Петровна улыбнулась:

– Не считала. Я ж не только шарфы…

– Тем более. Теперь о Боге. Если он умеет творить, то почему должен ограничиться одним нашим миром? Логично? А если учесть, что наша жизнь конечна, а его – нет, то миров может быть не десятка два, а намного больше. Логично?

– А чего ты свою логику от Петровны разматываешь? – подколола парня Настя. – Наша Петровна может быть исключением.

Петровна с Аней рассмеялись, а Андрей только слегка улыбнулся своей хищной улыбкой, обещавшей грядущее словесное наступление и никак не оборону.

– Попробую рассказать просто, как в детской литературе. Если взять лист бумаги, то у объекта две характеристики – длина и ширина. Можно провести две линии, и они никогда не пересекутся. Пока понятно? Проверим на нашей ведомости?

Он действительно потянул к себе рабочий документ, но Петровна проворно ударила его по руке.

– Мы тебе пока верим. Ври дальше.

– Оставим незаслуженные оскорбления. Следим за ходом моей мысли. Предположим, что есть миры, где всего два измерения. Плоские люди в них могут воображать, что они единственные во Вселенной. Они просто не могут видеть таких миров, как наш трехмерный: с длиной, шириной и высотой. В трехмерном измерении на трех плоскостях двухмерные миры могут встретиться. Могу показать. Проведу линии на каждой стене в этой комнате. И вы увидите точки их пересечения. А теперь все то же, только на ранг выше.

– Это как? – не поняла Петровна.

– Так. Есть миры с четырьмя измерениями. На практике представь, что несколько подъемных кранов везут навстречу друг другу комнаты. Комнаты проходят одну и ту же траекторию, но в разное время. А могут и зацепиться, не разрушаясь при этом. У нас нет органов чувств, способных обнаружить пространство высшей организации. В том измерении есть точки пересечения трехмерных миров. Достаточно знать такие точки, и можно попасть в параллельный мир.

– А почему они называются параллельные, а не пересекающиеся? – не выдержала свою молчаливую роль Аня.

– С точки зрения геометрии название подкачало, согласен. Но жизнь там идет где-то рядом, параллельно, а видеть ее никому не дано. Логично, Петровна?

– Логично-то логично, но пока там никто не был, это только теория.

– Настя туда собралась! Заглянет, узнает, как там – столько же платят за ночную смену или больше. А мы с этой информацией – к руководству ТЭЦ.

Настя с уважением посмотрела на Андрея.

– А ты ведь больше знаешь, чем рассказал. Ты что – такими вещами интересуешься?

– Так, читаю. Пока Петровна вяжет…

Аня улыбнулась, заглянула в последний раз в учебник и спрятала его в сумку. Все потянулись переодеваться.

Настя собиралась поехать домой на автобусе, но утренний осенний воздух подействовал на нее освежающе. Захотелось часок прогуляться, и она решила вдоль реки пройти к своему кварталу. Дорожка шла то приближаясь к воде, то отдаляясь, то повторяя ее изгибы, то скрадывая путь напрямую. За одним из поворотов показался мост. Вернее, его половина… Как на рисунке… Или во сне…

Настя так испугалась, что не сразу сообразила: это знакомый с детства старый пешеходный заброшенный мост, который прозвали в народе «мостом в никуда». Мост был целым, просто его правая и левая части были разного цвета. Правая – старая и черная от времени. Левая – более светлая – достроена позже.

В послевоенном поселке дороги были узкие. Когда городок расстроился, и разъездов, и парковок стало не хватать. Власти городка задумали ввести два направления дорог с односторонним движением. Для этого решили построить новую объездную дорогу по окраинам. Дорога упиралась в реку. Решив сэкономить, отдали распоряжение достроить остатки послевоенного разрушенного моста. Мост достроили, открыли с большой помпой в день праздника.

Когда по нему пошли первые машины с подсыпкой для новой дороги, мост не выдержал. Пробовали ремонтировать, но после нескольких неудачных попыток шоферы отказались рисковать. Виновных в расчетах не нашли. От идеи дорог одностороннего движения отказались. Мостом изредка пользовались только рыбаки да охотники, поскольку за ним начиналась полоса болот и кустарников. «Мост в никуда» находился совсем рядом с ее домом.

Настя подошла к недостроенному мосту. День был ясным, прохладным. На том берегу у костра сидела группа солдат в немецкой форме. Пара часовых с автоматами, сменяясь время от времени, подходила к реке. Там, внизу, в холодной осенней воде вяло передвигались люди, таскавшие и устанавливающие тяжелые бревна. Настя пошла к ним. Грязные, небритые и худые, они уже людьми себя не чувствовали. Не только от голода и холода. От унижения. От безысходности. У них не было ни малейшего шанса остаться в живых.

От костра отделился плотный немец. Он стал подманивать птиц, бросая им куски хлеба. Один кусок упал в воду. Крайний военнопленный протягивает руку. На берегу ждут. Дождались, пока он поднесет кусок ко рту, но откусить не дали. Автоматная очередь. Смех. И красная струя в светлой воде. Тело уплывает так медленно, словно ожидает оставшихся в живых. Товарищи замерли на мгновенье. Но стоять нельзя.

А она почти рядом, невидимая. Если сделать еще несколько шагов, она окажется в том мире, ее заметят. Настя приседает, чтобы вода скрыла по горло, и продвигается вперед.

– Ребята, – шепчет она, – не оборачивайтесь. Найдите меня глазами. Я помогу вам.

– Я один с ума схожу? Или мы вместе? – сквозь зубы произносит тот, что с краю.

Почему-то кажется, что он был командиром. Гимнастерка сидит более ладно, не мешком.

– Вместе, – чуть слышно отвечают сразу двое.

Настя боится, что ей не поверят. Она горячо шепчет:

– Возьмите все вместе бревно и несите на мой голос. Здесь стена. За ней вас не увидят.

– Ты кто?

– Да какая разница! Скорее! Сюда!

– Верим, мужики. Один хрен помирать.

Настя боится, что их суета привлечет внимание часовых, но вода не дает ускорить темп передвижения. Солдаты подтягивают бревно подлинней. Часть выстраивается на одном конце, поднимает для установки, роняет. Бросившись поднимать бревно, группа почти разом пересекает границу невидимости. Они сразу это понимают. На том берегу – переполох и стрельба, но их не видят. Стреляют по воде, по окрестным кустам. Пули не залетают на этот берег. Это берег другого мира.

Солдаты, их двенадцать человек, выбравшись из воды, рухнули на песок. Отсюда хорошо видно, как беснуются их мучители.

– Что дальше? – спросил тот, что выглядел старшим и по званию, и по возрасту.

– Дальше вы сами. На этом берегу постарайтесь избежать плена и выйти к своим.

– Я был неверующим. Но, думаю, ты – ангел. Значит, не пойдешь с нами?

– Я не смогу. Я живу не здесь, и у меня свой путь.

Разбудил ее звонок в дверь. Поглядела на часы – восемь. Испугалась было, что перепутала смены, но вспомнила вчерашний день и успокоилась. Сон еще звал к себе, но звонок в дверь повторился – длиннее и настойчивее. Настя, путаясь в рукавах халата, заспешила к двери. За дверью нетерпеливо приплясывала Светка.

– Настя, спаси меня!

– О, господи!

– Пусти скорей. Я все объясню. Тебе надо только расписаться в дневнике и дать свой телефон. Вот здесь, под записью.

Дневник она заранее приготовила и держала в руке, раскрыла страницу, где крупными буквами с сильным нажимом запись: «Прогуливает уроки без уважительной причины. Прошу родителей сообщить мне о том, что они поставлены в известность».

– Не помню, чтобы я тебя удочеряла, – зевнула успокоенная Настя.

– Распишись. Иначе меня на литературу не пустят. Ты имеешь право как совершеннолетняя сестра. Я бы и сама расписалась, так она просила дать телефон, чтобы позвонить и убедиться.

– А я при чем? Пусть маме звонит.

– Так матери надо звонить через соседку. Ты ж понимаешь! Пообещай ей, мол, сама сообщишь маме, что со мной поговорят, накажут, и все такое.

– Свет, эта запись неделю назад сделана. Чего тянула?

– Думала – забудет. Не забыла, представляешь? После выходных уперто требует телефон родителей. Ты запиши ей там свой мобильный.

– Ага, чтобы потом вся школа год читала. На листочке запишу. Смотрю я на тебя, Света, и сердце мое радуется, что я детей не завела.

– Только ты меня не добивай, ладно?

– Да ладно уж, беги. С уроков почему уходила, поделись со старшей сестрой.

– Надо было.

– Мне так учителю и сказать?

– Скажи, заболела, простудилась, голова болит и все такое.

– Скажу – тошнота по утрам, аллергия на запахи, резкая прибавка в весе.

Светка гневно на нее взглянула, но отвечать не стала – некогда. Оставила Настю в неведении – встать или лечь. Легла, но ее замечательный сон не вернулся. Очень захотелось побывать на месте события. Теперь она совершенно уверена, что мост во сне – тот, что рядом с домом.

Вторая смена хуже первой и хуже ночной. В первую нельзя выспаться, но и во вторую не расслабишься. То и дело смотри на часы, чтобы не пропустить время выхода из дома. Настя растягивала время, чтобы выйти не по поводу сна, а как будто на работу. На мост поглядеть мимоходом, по дороге. Она же решила быть реалисткой. Пробовала читать, помыла посуду. Посмотрела на письменный стол с ноутбуком.

В начале сентября она дала себе зарок – сесть за компьютер с одной целью: найти учебное заведение. Хоть заочное, хоть курсы какие-нибудь. Но в роли студентки представить себя уже трудно, а упрямый характер не давал нарушить слово. Если б знать хотя бы область интересов! На работе поощряют учебу по специальности. Но к химии душа не лежала.

Наконец времени осталось столько, чтобы вдоль реки, не спеша, дойти до проходной. Накинула куртку и вышла из дому. В неуверенном утреннем свете мост снова выглядел наполовину реальным. Правая сторона – темная, левая – светлая. Посередине моста маячила одинокая фигура с удочкой. Настя вышагивала по направлению к мосту и явственно увидела, как фигура рыбака, взмахнув руками, исчезла.

Зажмурилась. Открыла глаза. Никого не видно. Настя заспешила к мосту и скоро поняла, в чем дело. Рыбачок медленно поднимался, потирая ушибленный локоть. Он уже заметил Настю, так что отступать поздно. Настя пошла к старичку.

– Не ушиблись?

– От народ, дочка. Ворье кругом! Смотри, что творят. Правду говорят, Сталина на них нет.

Середина моста была разобрана. Оставались одни перила да поперечные бревна. Досок не было.

– Неделю назад здесь рыбачил. Кто-то с той стороны досок пять снял. А сегодня прихожу – моста нет. С краю пристроился, да видишь – забыл, оступился. Рыбалка здесь никакая, но охота пуще неволи. Поплавок дернулся. И я дернулся. Чуть сам к рыбам не пошел. Спасибо тебе, что испугалась за меня. Не каждый бы побеспокоился. От народ! Сначала церковь на кирпичи разобрали, потом мост к церкви.

Настя насторожилась:

– А что, этот мост вел к церкви? Я не слышала, чтобы здесь строили церковь.

Старичок собирал свою снасть и охотно пояснял. Небольшая церквушка простояла недолго. Здесь до революции жил богатый купец. У него была единственная дочь. В этом месте она, якобы, утонула. Тело девушки не нашли, хотя искали тщательно. А потом многие стали ее видеть на другом берегу. Она могла показаться, могла исчезнуть. Бедный отец решил освятить место на том берегу, построил церквушку, мостик перебросил. Потом началась революция и гражданская война, потом церковь взорвали, мост сожгли. Фундамент и остатки кирпичных стен держались долго. Но кто-то вспомнил про прочный довоенный кирпич, подчистил остатки строения. И до этого моста добрался.

– Чего улыбаешься-то? Не веришь?

– Просто подумала, почему, если у отца сыновья, то среди них обязательно один дурак, а если дочь, то – любимица-красавица-умница, но топиться идет и русалкой становится?

Рыбак хмыкнул, но за словом в карман не полез:

– Оно как получается… Если сын дурак, то отец вроде как не виноват. У каждого мужика своя голова на плечах. А если дочь не в порядке, то считается – отец не уберег. Дочь больше балуешь. От этого ей кажется, что все мужчины, как ее отец, на любой каприз откликнутся. А в жизни получается по-другому. Хочет наказать жениха, а страдает батя. Тебя-то, небось, отец тоже жалеет.

– Еще как, – захотелось соврать Насте. – И отец, и дедушка.

Старичок поохал еще и ушел, а Настя осталась стоять и рассматривать берег реки с искореженным мостом. Где-то здесь грелись у костра гитлеровцы. Она пришла с другого берега.

Эта фраза как будто осветила ее мозг. Она. Пришла. С другого. Берега. Она родилась в другом мире и жила на другом берегу. А здесь оказалась по ошибке. Разве не казалась ей своя жизнь чужой? Разве могло быть в жизни вот так – ни отца, ни брата, ни деда, ни бабушки, ни мужа, ни любовника, ни подруги, ни ребенка? Собственная мать через раз понимает. В институте учится подруга Ольга, которая в старших классах у нее списывала. Работа – так себе… Кстати, туда опаздывать не стоит.

На работе – народу полон цех. Из этого народа – половина тех, кто тобой командует, вплоть до лаборантов. В буфет можно ходить только по очереди. А что может быть хуже еды в одиночку в общественном месте? Ремонтники – ватагой. Лаборанты – компанией. Управленцы – по парам. Только аппаратчики – по одиночке.

Настя выслушала выговор за перерасход дорогих реактивов. Андрею указали на небрежное заполнение ведомостей. Петровна недовольно хмурилась. Каждое замечание было адресовано и ей лично.

Наконец цех опустел от «лишних» людей. Можно было немного передохнуть. Андрей схватил журнал, Петровна достала из сумки спицы. Аня сидела над книжкой, но вышла вслед за Настей, когда та пошла к фильтру.

– Настя, есть разговор.

– Я сегодня всем словно мать родная. Ну, говори, что случилось.

Аня оглянулась на комнату аппаратчиков за стеклянной стеной, из которой просматривался весь цех.

– После вчерашнего разговора я подумала, что мы можем сходить в одно место. Я знаю адрес гадалки. Наши девчонки к ней бегали. Говорят, интересно.

– А что тебя смущает?

– Ну, не знаю. Я спрашивала многих. Мне кажется, что она всем говорит одно и то же. Но с другой стороны, есть случаи, когда она реально помогает. Хочется сравнить впечатление.

– А причем тут вчерашний разговор?

– Я слышала, она тоже говорит что-то про параллельные вселенные.

– Молодая тетка?

– Не очень.

– Деньги берет?

– Не просит. Уходя, оставляют, кто сколько хочет. Можно коробку конфет оставить. Пойдешь? Я созвонюсь. Без звонка может не открыть.

Жила гадалка в деревянном доме, выкрашенном в коричневый цвет. Дом был построен под старину – с высоким, тоже крашеным забором, глухими воротами и ставнями. Настю с Аней впустила маленькая сухонькая старушка, показала, где разуться и повесить куртки, провела через коридор, пару комнат, обставленных мебелью годов, наверное, 50-х, и посадила их за стол с цветной скатертью. Гадалка вошла немного погодя. Вполне современная женщина. Спокойная, адекватная с виду. Одета по-домашнему, без выкрутасов. Она оглядела гостей и спросила, как их принимать – вместе или раздельно.

– Можно вместе, – поторопилась ответить за двоих Аня.

– Тогда с тебя и начнем.

Настя отсела на диван и стала наблюдать. Гадалка представилась Марианной. Спросила дату рождения. Достала карты. Заговорила общими фразами про людей, рожденных под Аниным знаком. Насте быстро надоело слушать. Она обшарила глазами книжную полку: «Травник», «Карты таро», «Хиромантия», «Практическая психология», «Дзен-буддизм», «Астрология», «Язык жестов», «Графология» – пожалуй, она бы покопалась здесь.

– Теперь поработаем с твоим страхом, – говорила Марианна напарнице. – Сейчас ты пойдешь в другую комнату, сосредоточишься на том, что тебя беспокоит, и будешь рисовать все, что захочется. Не старайся нарисовать красиво, дай волю руке. Поняла? Пойдем, провожу.

Вернувшись, женщина пригласила Настю за стол и сама села напротив.

– С вами что-то происходит?

– По каким признакам вы это определяете?

Марианна снисходительно улыбнулась.

– Хотя не в моих интересах раскрывать методы работы, но я отвечу. Я старше тебя раза в два и учусь наблюдать. Есть определенные типы людей. Одни за жалостью приходят, другие – от злости на ближнего, третьи – из любопытства.

– И вы всем помочь можете?

– Чудеса на поток не поставишь. Но сам человек подсознательно знает, где искать выход. Я же каждому типу свою песню пою. А посетитель, если он готов, конечно, выделяет из разговора одну-единственную фразу. Она для него и диагноз, и лекарство. Я ведь не уговариваю тебя открыться. Только когда вернется твоя девочка, будет поздно. При ней ты правду говорить не будешь. Впустую визит пройдет.

Настя решилась и коротко рассказала о том, что во сне видит себя в параллельной жизни, где все как у нас, но лучше. Ей кажется, что она оттуда.

Марианна спросила разрешение закурить. Настя кивнула. Сделав пару затяжек, гадалка сказала:

– Физики и математики признают существование параллельных миров, эзотерики – тем более. По мнению первых, попасть туда можно или в специальных аномальных зонах или – с помощью приборов. По мнению вторых – достаточно впасть в особое состояние.

– Сон может быть таким состоянием?

– Почему бы нет? Что мы знаем о сне? Ничего! Но ведь одну треть суток человек спит. Дети и старики – больше. Получается целая маленькая жизнь.

– Что мне делать?

– Тебе же хочется на тот берег?

– Да.

– А что останавливает?

– Во сне я прихожу оттуда, а в реальности не знаю, как туда попасть.

Марианна оглянулась назад, не вышла ли Аня, затушила сигарету, убрала пепельницу и приоткрыла форточку. Насте казалось, что она обдумывает ответ.

– Мне показалось, что ты знаешь место перехода.

– Знаю. Только в обычной жизни оно бездействует.

– Девочка моя, поверь, что обычное, что необычное – это все вопрос восприятия. Как захочешь представить – так оно и будет.

– Легко сказать – будет, как захочешь, а поверить трудно. У меня на том берегу есть дед, есть друг. Ну, перейду я речку возле дома. И – что? Откуда все вдруг появится?

– Если по теории, то после стыка двух реальностей они могут сливаться, исправлять ход событий, материализовать мечту. Зачем тебе знать механизм того, до чего мы не доросли? Но ты можешь просто им воспользоваться. Короче – ты или веришь, или не веришь. Долго думать нельзя. Переходные зоны нестабильны, меняют свойство, размеры, перемещаются во времени. Не пожалеешь потом, что откладывала переход?

Настя заглянула в себя и удивилась тому, о чем она действительно пожалеет.

– Я боюсь, что после перехода ничего не изменится. Пока я стою на берегу – есть надежда на другую жизнь, на то, что она в принципе возможна. А потом надежды не будет.

Марианна, казалось, ее понимала.

– Будущее многовариантно. Переход – это выбор варианта. Мгновенных изменений не жди. Ты можешь ничего не почувствовать, но в ходе событий наступит перелом. Параллельный мир в твоей судьбе сольется с реальным.

Из соседней комнаты показалась Аня с рисунком. Марианна взяла в руки лист бумаги, мельком на него посмотрела и улыбнулась:

– Ты не так проста, девочка. Знаешь, куда и зачем идешь. Своего обязательно добьешься. Страх тебя не остановит. Потратишь для достижения цели чуть больше, чем планировала. Раскроешься в полную силу годам к тридцати.

– Но вы ведь даже не спросили, что на рисунке, – с некоторой обидой произнесла Аня.

Марианна сложила лист пополам и вежливо ответила:

– Дело не в том, что ты нарисовала, а какими штрихами, в каком направлении и каким цветом. Еще что-нибудь или вас проводить?

– Проводите, – успокоилась Аня.

На выходе из дома на крашеной тумбочке стояла ваза, в которой лежали мелкие деньги. Марианна попрощалась и ушла к себе. Аня толкнула локтем Настю и вынула из кошелька денежную купюру. Настя достала такую же. Из боковой комнаты вышла маленькая старушка, чтобы закрыть дверь дома и ворот. На улице Настя спросила провожатую:

– Почему Марианна здесь живет? Ей бы в большой город.

– Работу научную пишет, – шепотом пояснила старушка.

Впервые за много лет Настя осталась после ванной ночевать у мамы. Прилегла на диванчике и заснула. Мама, как в детстве, не стала будить, а осторожно накрыла пушистым одеялом.

Утром ее разбудил запах пирогов. Пироги мама пекла вкусные. Тесто раскатывала тонко, начинки клала много. Уже насытившись, Настя продолжала их поедать, пока поняла, что не сможет двинуться с места. А ей еще тащиться домой через весь город.

– Ты дома готовишь или на сухомятке?

– Когда как. В наш буфет полуфабрикаты привозят неплохие.

– Я собрала два пакета с пирожками – один тебе, другой Свете занесешь. Мне к вам тяжело добираться – спина опять ноет. Есть в вашем краю новости?

– Есть. «Мост в никуда» на доски разобрали.

– Действительно, не везет мосту. Да и бог с ним. Не любила я никогда то место. Однажды мы с отцом завозились с огородом. Там на берегу раньше многие сажали. А ты пропала. Испугались мы, бегаем, кричим, а ты выходишь с моста, и вся голова у тебя мокрая. Не могла же ты перегнуться и достать до воды. Росту не хватило бы.

– Не помню. А что я сказала?

– Что пришла из воды. На реку показала.

– Мама, мне сосед байку рассказал про утопленницу, которая на том берегу появляется. Ты об этом слышала?

Мать помрачнела.

– Ты обманываешь меня. Я же просила тебя не заниматься этой историей!

– Мам, ну что ты начинаешь?! Стоит тебе правду сказать, так ты не веришь. Вот с чего ты взяла, что я чем-то занимаюсь?

– Да с того, что твой дед перед исчезновением такие же вопросы бабушке задавал.

Там, в параллельной жизни, у ее двойника мама, наверное, как в кино: обнимет, поверит, утешит, но таких вкусных пирогов точно не напечет.

Возвращаясь к себе в тесном автобусе, Настя осторожно прижимала пакеты с пирогами, которые грели живот. Тепло и сытость уносили от реальности. Она стала смотреть вокруг как бы глазами девушки из другого мира. Городок ей понравился бы летом, но осенью было бы грустно. Она постаралась бы завести подругу, например, ту же Аню. Она бы непременно узнала, где учат распознавать людей, как умела это делать Марианна. Она бы даже в этом городке нашла высокого черноглазого парня – вроде того, что сейчас стоит на остановке. Парень забеспокоился под пристальным взглядом, повернул голову и увидел ее в окне автобуса. Она помахала рукой. Он засмеялся и кивком головы показал на место рядом с собой. Автобус тронулся. Парень развел руками. Да, не судьба…

Как говорила Марианна? Будущее многовариантно, и переход моста – выбор своего варианта. После перехода внешне ничего не изменится, но наступит перелом в судьбе. А чего, действительно, бояться? Надо пройти несколько метров от дома и…

Что на нее нашло? Откуда взялась такая уверенность, что откладывать больше нельзя? Она действительно, не заходя домой, пошла к мосту. Никого, слава богу. Вокруг светло и тихо. На том берегу невзрачные кустики светились последними красками осени. Обломок моста нависал над берегом. Из темной воды торчали черные сваи.

Накатил страх. Пройти можно было только по боковому бревну, держась за перила. Те выглядели ненадежно. Упадет она в воду! Даже если не разобьется, то как пойдет в мокром виде до дома?! Стоять бесполезно. Знает ведь свой упрямый характер! Все равно сделает, а думать будет потом.

Настя отложила в сторонку пакет с пирогами, подошла к мосту и осторожно взялась за перила. Затем ступила на бревно и, скользя кроссовками по нему, медленно стала передвигаться приставными шагами. В ладошку впилась заноза. Терпимо. Главное дойти до половины. Не торопимся. Остановимся на минуту. Спокойно. Ничего страшного. Не по крыше небоскреба идем. А почему мы о себе думаем во множественном числе? Настя поглядела вниз и увидела смотрящего на нее двойника. Только девушка в воде выглядела чуть выше, потому что видела ее Настя снизу. То есть смотрела на нее сверху, а видела снизу. Дежурные джинсы в дрожащей воде казались длинной струящейся юбкой и придавали фигуре стройность и очарование. Они послали друг другу воздушные поцелуи и разошлись. Ей тоже нужно было решать свои проблемы. Мост заканчивался. Страх отступал. Над пологим левым берегом падать невысоко. Появилась площадка с остатками досок. Настя прочно стала ногами в новую жизнь и засмеялась. Дело сделано.

Дальше – что? Не возвращаться же таким путем обратно в старую неудачную судьбу. Вдоль этого берега тоже шла полузаросшая тропинка. По ней нужно пройти километра полтора до следующего перехода через реку. Там она выйдет на ТЭЦ с другой стороны и сможет вернуться домой на автобусе. Ну, что ж. После ночной смены у нее есть время. Почему не прогуляться? Заодно прислушаться к новым ощущениям.

На полпути ее размышления прервал звонок.

– Здравствуйте. Вам звонит учительница Светы.

– Как, у нее и здесь проблемы?

– Где – здесь?

– Простите. Я имела в виду – опять. Она же обещала.

– С вашей девочкой все в порядке. У меня к вам личная просьба. Света сказала, что вы работаете на ТЭЦ. У меня есть племянник. Бывает здесь проездом. По образованию он инженер-энергетик. Хотел бы поговорить с вашим директором о возможном переезде и трудоустройстве. Знаете, мечтает о самостоятельном участке, а в большом городе и конкуренция большая, до пенсии придется ждать. Вас не затруднит заказать ему пропуск и записать на прием? В прошлый раз его даже на территорию не пустили. Сказали – пропуск заказывается за сутки. И не факт, что директор будет на месте. А к нужному дню он подъедет. Не затруднит? Вот и хорошо.

Настя сделала это сразу, благо пришлось проходить мимо ТЭЦ. Она перезвонила Светиной учительнице и обещала передать пропуск через Свету. Давно она не ходила на такие расстояния. Устала. Но, доехав до дому, все-таки опять завернула на берег. Надо ж было убедиться, что девушка-двойник с ее бывшего берега тоже оставила ей пироги. Оказывается, оставила. И ей, и Свете.

Дома она убедилась и в том, что пирожки этого мира такие же вкусные, но объедаться не стала. У нее же важная примерка! Перерыла ворох одежды в поисках юбки, которая на ней сойдется. Одна, в самом деле, ничего. Вполне составит комплект со светлой курткой, которую незачем больше беречь для праздника. Если праздник не идет, надо его смоделировать! Только у нее и туфель, пожалуй, нет. Остановилась на полусапожках. По осеннему времени – в самый раз. Захотелось пройти по улице в новом обличье. Просто так, попробовать, не разучилась ли она носить юбку. В довершение нового образа она поменяла свою повседневную черную шапку с отворотом на дурашливую, еще школьную, с косичками из цветных ниток.

Настя вышла за порог, заглянула на всякий случай в почтовый ящик. Ждать, в общем, нечего. Бывший муж не написал ни разу. Они забыли о существовании друг друга настолько прочно, что оставалось только удивляться, как прожили вместе целых два года.

Письмо… Адресовано Марии Смирновой. Как странно! Покойной бабушке!

«Здравствуй, дорогая Мария!

Пишет тебе Федор. Прости, что беспокою. Старый я стал и больной. Боюсь помереть, не увидев тебя – свою первую любовь. Прости меня за все, если сможешь, и подай весточку. Расскажу тебе все по порядку с того самого нашего последнего дня, как я видел тебя последний раз.

После войны в немецких донесениях прочитала известная контора о странных случаях на мосту в вашем городке. Будто бы является иногда там женщина, манит к себе людей, а ушедшие за ней – пропадают. Немцы придавали большое значение всяким мистическим явлениям. И это пробовали изучать. Даже получили какие-то результаты. Эти результаты после войны заинтересовали и наших. Речь шла, конечно, о возможности применения неизвестного типа оружия. Для прояснения вопроса послали в ваш городок троих инженеров из арестованных. С ними гэбиста, и меня – вместо прораба. Корешиться с ними на глазах нашего начальника не стоило, они тоже посматривали, не стучу ли я.

Слухам мы не верили, а собирались составить убедительный отчет. Чтобы от чего-то оттолкнуться, стали мост ремонтировать. Я уже в то время неплохим плотником считался, со смекалкой. Механизмы любил встраивать в свои изделия.

И вот наши арестанты после месяца работ начали рассказывать, что появляется на том берегу женщина. Внезапно возникает, ниоткуда. То один ее увидит, то другой. Гэбист не верил, сердился. Велел позвать, как увидят. А видно ее, дескать, было, с середины моста. Даже так рассказывали – на шаг вперед пройдешь – является она, шаг назад отступишь – пропадает.

В то утро они позвали нашего начальника на мост. Я не пошел. Ты меня спасла. Зачем мне смотреть на других женщин, когда я целыми днями думал о тебе?! Молодым был, влюбленным!

Так я и не понял, что случилась. Услышал крик, выстрелы, подбежал – арестантов наших нет, гэбист исчез. Местность открытая, а вокруг – ни души. И вроде как воронка из воздуха меня вперед затягивает… Или казалось мне это? Испугался я здорово. Убежал… До вечера прятался, не знал, как и кому заявить. А к вечеру меня арестовали.

Не буду рассказывать в письме, через что пришлось пройти. Следователь выдвинул версию, что арестанты застрелили гэбиста, а сами ушли к границе. От меня добивались ясности, а мне рассказать было нечего. Нечистую силу в свидетели не призовешь и к делу ни пришьешь. Предъявили оставление поста, дезертирство. Стыдили, что на помощь не пришел, подмогу не вызвал. Ответить пришлось.

О тебе я никому не говорил. Не хотел, чтобы эта история как-то тебя задела. А когда освободился, попытался выяснить, могу ли вернуться. Мне сказали, что у тебя семья, ребенок. Не стал я мешать твоей семейной жизни. А теперь твой муж, надеюсь, оценит это, поймет меня и простит.

Сам я был женат, жену схоронил, а детей нам Бог не дал. Если ты разрешишь, то я приеду повидаться. Ты не думай, что мне помощь нужна. Все мои неприятности позади. Руки у меня рабочие. Спрос на них есть до сих пор. Дачу поставил сам. Квартира есть. Пенсию я заработал хорошую, накопил кое-чего. В тягость никому не буду. Если приехать нельзя, отпиши просто, как живешь. Мне и это в радость будет. Очень жду.

Федор».

Да, она увидит деда! Она написала ему ответ еще до того, как показала письмо матери. Теперь обе ждали его приезда. Он звонил, плакал в трубку, выразил желание купить в их городке домик или небольшую квартирку, чтобы остаток жизни провести с родными. Он посоветовал Насте пойти на курсы вождения, потому что свою машину водить ему теперь ни к чему. Один у него маршрут – на кладбище к первой жене, и туда он хочет ходить пешком, пока жив. Настя стояла в своем новом образе на остановке автобуса, опять замечтавшись, как через полгода она поедет на работу на семейном авто. Один автобус она уже пропустила, потому что ждала учительницу Светы. Пропуск через сестру передать не удалось – та в день разговора затемпературила и уехала болеть к маме с папой. Учительница, спросив, как будет одета Настя, обещала быть с минуты на минуту. Прошло уже двадцать. Опаздывать на смену нельзя. Через десять минут следующий автобус. Холодно. Надоело. И вообще – чего она ждет?!

– Привет! Вы меня ждете? Значит, я успел!

Настя обернулась. На нее с улыбкой смотрел высокий смуглый парень – тот самый, с остановки.

– Тетя описала мне ваш внешний вид, но упустила довольно яркие детали.

Сегодня все детали казались яркими – утро было ясным …

Наблюдаемый гость

В детстве меня познакомили с библейской историей об Иакове, который боролся с Богом. Я не понял ее смысла и, главное, не понял, почему всемогущий Бог не уничтожил противника. Даже отметил его как избранного.

Притча затерялась в памяти, но жизнь стала складываться по ее сценарию. Я поступал вопреки рекомендациям учителей, советам родителей, просьбам жены. Я менял места жительства и компании работодателей. Жил, как дышал, но эту функцию мне решил обрезать кто-то свыше. Я чувствовал себя хорошо, но специалист по прогнозирующей диагностике обещал отказать мне в допуске к работе через два-три года.

Я выслушал медицинский диагноз о прогрессирующих изменениях в легких, прикинул время, которое у меня в запасе, размеры суммы, которую нужно выложить за операцию и согласился принять участие в одной космической авантюре.

Так я оказался на орбитальной станции, координаты которой не подлежат разглашению. Красный карлик в созвездии обозначался латинской буквой «гамма», и звезде почти сразу дали имя Гранатовая. Целью экспедиции была одна из планет, обращающихся вокруг Гранатовой. Планету пытались назвать именем первооткрывателя, но так как небесное тело будто бы специально укрывало свои тайны, то ее окрестили Партизанкой.

Начальником нашей экспедиции назначен был Юрий, обладавший опытом пилотирования и комплексного исследования. Но уже с первых дней проекта его затмила психолог экспедиции Алла, которая всем и сразу стала раздавать инструкции. Мы терялись в догадках, была она родственницей ли, молодой любовницей ли нашего космического спонсора. А может, Юрия? За глаза ее окрестили Эллочкой-людоедкой. В отличие от своего прототипа слов она знала много, но это было еще хуже. Когда начинался каскад терминов: психотип, реципиент, вербальный, когнитивный, то мы переводили однозначно: «Заткнись, тупица, и слушай меня, гениальную». Еще у троих членов экипажа: у меня, Миши и Галины – были узкие обязанности лаборантов соответственно метеорологических, биологических и химических исследований.

– Скажи, Ник, почему бы не назвать наши должности иначе? – возмущалась Галя. – Я не первокурсница. У меня ученая степень!

– Да зачем делить с тобой славу? – опередив меня, бушевал Миша. – Кто интересуется подсобными рабочими? Когда будет установлен контакт, звездить начнет Эллочка.

Международная космическая ассоциация объявила фантастическое вознаграждение за установление контакта с разумными представителями Партизанки. К планете было послано четыре международных экспедиции. Они обнаружили воду и пригодную для дыхания атмосферу. Многочисленные острова Партизанки располагались в океане по обе стороны от экватора почти в шахматном порядке и были покрыты лесами. Разные по высоте и форме деревья соперничали в красоте окраски листьев: от привычной зеленой до пурпурной. КПД фотосинтеза было выше земного. Не были найдены представители грибов и вирусные формы жизни. Все обнаруженные бактерии обладали устойчивыми симбиотическими связями с растениями и выполняли санитарные функции.

Удивляло полное отсутствие животных, даже одноклеточных. Разумных обитателей и следов их деятельности не нашли. И при этом с планеты перехватывались волновые сообщения, имеющие явно искусственное происхождение. Конечно, проверялись растения. «Тест на разум» они не прошли, несмотря на наличие странностей. Каждое дерево в конце жизненного периода давало один плод с крупными семенами внутри. Каждое семя прорастало строго после того, как было освещено должным образом. Остальные вежливо ждали своей очереди. Трудно назвать такой процесс борьбой за существование. Но если это искусственный отбор, то кем он проведен?

Разрешение на освоение диковинной планеты космические агентства не выдавали. Официальные исследования зашли в тупик. И тут один из отечественных магнатов выкупил право исследования и оплатил годовое пребывание на орбите экипажа из пяти человек. Задача: попросту подкараулить братьев по разуму или убедительно доказать их отсутствие. Сумма аванса отбивала желание оспаривать его логику. Вознаграждение обещало небедное существование в течение лет семи после окончания экспедиции.

Я долго жил на Севере, работал в горах, на станциях в океане. Легко сходился с людьми, но тут почувствовал себя в ловушке. Я бы согласился с версией, что спонсор нарочно придумал собрать в одном месте столько ограниченных и алчных людей. Тогда за какие грехи сюда попал я?

Прошло три месяца, а результатов не было и в помине. Я мог предсказать действия и реакцию каждого из членов экипажа. Все надоело до тошноты. Юрий считал ниже своего достоинства бороться за власть и сдал экипаж на растерзание Эллочке. Я же зверел от одного ее вида. Она умела заводить с традиционного утреннего обхода.

– Что за прибор? Давление? Каким способом и как часто оно регистрируется?

– Алла, тебе пересказать институтский курс или достаточно школьного?

На ее кукольном лице с низкой челкой округлялись глаза, и в ответ раздавалась тирада умных слов. Даже нытье бывшей жены казалось музыкой по сравнению с ее лекцией. Против Эллочки я нашел один способ – бойкот. Открывал ей все регистрационные журналы. Она что-то записывала, высокомерным тоном задавала один-два вопроса, я сквозь зубы отвечал.

После Эллочки залетал клоун Миша. Он бегал вокруг меня и размахивал руками:

– Обезьяна крашеная! Она будет указывать мне, как пользоваться микроскопом! Думает, что понимает значение слова «рефлексия». На уровне клетки, представляешь?

Проводив Мишу, я доставал свой тайный дневник и пытался нащупать по записям закономерность между погодными условиями и волновой активностью магнитного поля планеты. К обеду я увлекался, но тут, как зубная боль, появлялась Галина. Она, не снимая белого халата, удобно садилась напротив, а я старался как можно небрежнее засунуть дневник в ящик стола, подальше от внимания глазастой особы.

Галя начинала с эмоционального поглаживания.

– Только у вас могу душу отвести, Никита. Как меня раздражает наш Мишка! Придет, нагавкается, а потом идет хвостом вилять перед Эллочкой. Ненавижу таких людей! Он Юрке на всех стучит, вы в курсе?

– Я прозрачен, мне бояться нечего.

– Ой, не скажите! Я кое-что знаю, только вы меня не выдавайте. Обещаете? В нашем контракте есть хитрая статья о коэффициенте участия. Так вот, он намекает Юрке, чтобы вам его снизили, а ему увеличили. Дескать, вам делать нечего, а он спину не разгибает.

Она насладилась волной моей ярости и решила добавить:

– Наш шеф тайком выпивает. Иногда он в течение суток не выходит, заметили? К себе пускает только Людоедку. Нашел, кому довериться! Помяните мое слово, она все здесь приберет к рукам, мы еще должны останемся.

На поверхность планеты было несколько вылазок. По этому поводу тоже начиналась грызня. Галина ловила в тесных переходах Юрия и страдальческим голосом начинала заученную арию:

– Юрий, я не настаиваю, решения принимаете вы. Если вы берете на себя ответственность за правильность отбора проб, то у меня никаких претензий не будет.

Юрий морщился, искал взглядом, как обойти женщину, искал в словарном запасе, как бы ее назвать. По негласному закону в космосе принято демократичное обращение по именам, а благородный образ нашего химика требовал отчества. Особенно в случае отказа.

Биологу и психологу попробуй намекни, что планета обойдется без их открытий, так они тут же объединятся для атаки, хотя готовы сожрать друг друга без соли. В конце концов, Юрий уступал Галине свое место. Троица подхалимов отправлялась ловить сенсации. Начальник запирался в своей каюте, а я наслаждался одиночеством. Оно и позволило мне первым сделать выводы, за которыми маячило открытие.

В момент подлета к планете мои приборы начинали регистрировать картину «другой» атмосферы. В ней падало количество кислорода, увеличивалась плотность и влажность воздуха, а также слегка изменялась температура и другие параметры. Сначала я заметил картину с одного метеобуя. Потом стал поминутно сверять показания остальных. До полета показания изменялись по системе, которую можно объяснить общими климатическими закономерностями. В момент подлета к планете изменения происходили сразу по всем параметрам и во всех точках измерения. Не может быть, чтобы вход облегченного корабля в атмосферу планеты с радиусом в семь тысяч километров сразу влиял на воздушную оболочку в целом! Наши визиты отслеживаются?!

Однажды я не выдержал и, распираемый желанием поделиться, постучался к Юрию. Он неохотно впустил меня. На столе коньяк, нарезанный лимон, несколько бутербродов.

– Никита, составь компанию, не обижай.

Сделал ошибку – согласился. После принятой рюмки я вынужден был выслушать исповедь человека, которому противно работать с дилетантами и оспаривать власть у недоучек. Самый большой зуб он имел на Людоедку:

– Хамка, которая покупала каждый экзамен и теперь мнит себя черт-те кем. Она всех мужиков на станции люто ненавидит, потому что с ней спать никто не хочет. Она меня пыталась соблазнить, только мне ее придушить легче, чем в одной постели оказаться. Она же не баба.

– Знаешь, и с мужиком у нее сходства ни в фигуре, ни в характере не наблюдается.

– Точно. Это блоха, которая прыгает и кусает, прыгает и кусает. Давай еще по одной.

Так я и не сказал ему о своем открытии. Когда мы в следующий раз остались вдвоем, он попробовал заявиться ко мне с бутылкой, но я сослался на занятость. Обидел, знаю, но на черта мне его раскрытая слюнтяйская душа? Плевать на коэффициент участия! Для операции мне хватало полученного аванса. Нужно поберечь себя, чтобы им воспользоваться.

Замена мне быстро нашлась. В каюту нашего капитана зачастил Миша. После одного из возлияний Миша имел неосторожность отправиться к Галине, которая на станции отрабатывала заем на покупку семейного особняка. Наша химичка при этом осталась образцовой женой, но не упустила случая радостно «пожаловаться» Эллочке, как ей не дает покоя поклонник. Эллочка тут же попыталась завести дело о попытке изнасилования. Испуганный Миша в пику Галине начал оказывать знаки внимания Людоедке.

Следующим шахматным ходом Галины было излечение Юрия от пагубного влияния алкоголя и психолога. Курс ее снадобий вернул капитана к жизни. А Эллочка в ответ устроила тотальную проверку деятельности химической лаборатории с целью доказать, что Галина методично повторяет план исследований последней экспедиции и переписывает их выводы. Галина пришла в ярость. На станции все так работали!

Протрезвевший Юрий успел погасить конфликт и предложил сделать несколько рейсов к остальным, кроме Партизанки, пяти спутникам Гранатовой. Пора осветить неясные вопросы происхождения системы звезды. Эллочка ехидно заметила, что он желает получить лавры за их счет. Юрий плюнул и ушел с головой в работу, как до этого – в запой. Но Галя донесла, что он поставил перед Землей вопрос о сокращении срока пребывания на орбите.

«Как? – переполошился весь гадюшник, – лишиться законного гонорара»? Пришло время власти Эллочки-людоедки. Теперь только она, по ее же утверждению, могла доказать Земле, что на станции все в порядке. Миша и Галя вербовали меня как сторонника, а я задыхался от приступов то злости, то апатии. Я чуть не забросил ведение тайного дневника наблюдений.

Запросив расчет оптимальной погоды для растений Партизанки, я запрограммировал несколько автоматических метеостанций на регистрацию только этих условий. При отклонении хотя бы одного параметра весь комплекс автоматической станции отключался. Не могу точно объяснить, почему ввел такую программу. Хотел подойти к версии об искусственном климате.

Скоро именно эти передатчики начали вести себя странным образом. В определенный период времени они все разом выключались. Потом шел короткий звуковой сигнал и цветовой всплеск на мониторе. Потом они выключались два раза подряд, и шло два звуковых сигнала и световых мигания. Потом три. Я решил, что у меня запрашивали способ общения и знакомили со своим.

Любая метеостанция могла работать как приемник и как передатчик. Предполагалось, что ею можно воспользоваться, в случае необходимости, как пунктом связи с кораблем. Я исправно просматривал видеоизображения. Ни до, ни после подачи сигнала в радиусе действия станции никто не появлялся, но сигналы стали поступать каждые сутки.

Наш магнат закупил у разных разработчиков десятка два программ по дешифровке. Я залез в бортовой компьютер, скачал их все и стал пускать подготовленную информацию о земном обществе на экспериментальные станции. По правилам я обязан был поставить в известность Юру. Но его все равно оттеснит на второй план карьеристка Эллочка, мотивируя руководство своей (прости господи!) компетентностью. Докладывать ей было выше моих сил.

Через месяц после начала эксперимента эти метеостанции перестали действовать, остальные работали в обычном режиме. «Переваривают», – усмехался про себя я.

А тем временем обо мне забеспокоилась Галина. Я застал ее, когда она сплетничала с Эллочкой.

– Чего химичим? – гаркнул я. – Кого готовимся растворить в серной кислоте?

– Тебя, – с вызовом прошипела Людоедка.

Благородная Галя смутилась и начала оправдываться:

– Вот, говорю Алле, что Никита ни разу не просился на Партизанку. Стесняется или…

– Или дружит с Юрой против нас всех, – подвела итог Эллочка. – Отчетами он не загружен. Приложил метеосводки с самописцев, и готово.

– Интересно, чем загружена ты? Что анализируешь? Братья по разуму не от тебя ли его тщательно скрывают?

– Пошел вон!

– От тебя – с радостью, неудовлетворенная ты наша.

Она замахнулась для пощечины, но я слегка вывернул ее руку, отпихнул в сторону. Она отлетела к стене. На кукольной физиономии – гримаса растерянности. Через полчаса прибежал перевозбужденный Миша:

– Ник, ты молодец. Как ты ей врезал! Галя мне все рассказала!

– Врезал?

– Ну да. У нее вывих руки, сотрясение, только не знаю, чего. Мозг в такой голове не приживается. Так ей и надо, заразе. Я пришел предупредить, что она сейчас ябедничает Юрке. Готовься к обороне!

Затем последовал вызов к командиру. Я пошел, мечтая по дороге, как было бы хорошо взорвать весь наш зверинец. Юра сидел торжественный и довольный. Он произнес несколько дежурных фраз о необходимости поддерживать психологический климат, дал расписаться в приказе о взыскании и только потом от себя добавил:

– Я тебя понимаю. Твой зарплатный коэффициент я отстоял, соврал, что вопрос решается на Земле. А там я ей такой радости не доставлю. Уж там-то мне будет куда от нее спрятаться.

– Как она вообще попала в состав экипажа?

– Ник, этот экипаж формировался богатым непрофессионалом, который увлекся выскочкой и игнорировал принцип совместимости. В результате в нашем замкнутом пространстве стали проявляться худшие качества личности. Я до полета предупреждал, что дело может закончиться дракой. Но у нас, сам знаешь, кто богаче, тот и умнее.

– Да не бил я эту дуру, оттолкнул только. Это они с Галей сочинили, две курицы!

– Верю, Ник, верю. Ты только и меня пойми: обязан реагировать.

– Я свободен?

– Слушай, ты не обижайся. Они втроем сговорились и считают, что ты отлыниваешь от работы. На планету никого больше не тянет, ловить там нечего. Слетай один. Не в службу, а в дружбу. Полет плановый, пропустить нельзя.

Я вяло пожал ему руку. Чего он ждал, заглядывая мне в глаза, как побитая собака? Моего «спасибо» за то, что отделался малой кровью? А, чтоб вас всех!

Перед отлетом я замкнул показания с метеостанций на свой планшет. После старта стал смотреть, ждал скачка в показаниях. Неожиданно гравитационная волна вдавила меня в кресло, и я увидел, что заданная при взлете траектория корабля изменилась. Меня относило в сторону. Куда? Я с ужасом подумал, что если не вернусь на станцию, то там скорбеть обо мне не будут. Проблемой меньше! Я – проблема? Пожалуй, для них – да. И для родителей… И для жены с дочкой…

Прямо по курсу вырастало скальное образование – одна из трех лун Партизанки. Корабль как будто вошел в зону торможения, а экран моего планшета перечеркнул радужный луч. Из динамика послышалась внятная, но непривычная речь, совсем без выражения и с паузой после каждого слова.

– Наблюдаемый гость не должен испытывать страха. Хозяева не могут допустить атаки на их мир. Многоклеточная вирусная модификация погубит мир хозяев. Переговоры пройдут на нейтральной территории. После полной остановки транспортного средства наблюдаемый гость может выйти на поверхность спутника для обмена полезной информацией. Поверхность спутника окружена капсулой, в которой гость обнаружит окружающую среду, идентичную планетарной.

Я не удивился, не испугался. Наверное, мой эмоциональный запас был к тому моменту опустошен. Послушно вышел из корабля и двинулся навстречу фигуре, ожидавшей меня в полусотне метров. Теперь голос зазвучал отовсюду.

– Наблюдаемый гость может прекратить движение. Через триста минимальных отрезков времени возрастет степень освещенности. Гость может принять для информации внешний облик хозяина. Хозяин и гость не тождественны, не идентичны, не сопоставимы. Хозяин не испытывает агрессии к гостю. Отсчет пошел.

Я остановился на расстоянии нескольких шагов от инопланетянина. Капсула осветилась. Существо передо мной было чуть выше человеческого роста. На нем была струящаяся розовая мантия с зеленым орнаментом по краям. Я почему-то подумал: «Ритуальная». От небольших размеров головы вдоль спины спускался малиновый складчатый гребень. Впереди торчало несколько конечностей, которые имели явно не один сустав. На четыре нижних оно могло опираться, двумя парами верхних оно трогало «лицо», остальные три пары висели без движения. На меня смотрели три глаза, опушенных усиками. Глаза образовывали треугольник, вершиной книзу. Я сначала принял нижний глаз за рот, но рта вообще не было.

– Хозяин вызывает неприятные ощущения у гостя?

– Неприятные – нет, непривычные – да.

– Хозяин желает знать цель посещения его мира.

– Гости хотят знать, как устроен мир хозяев, и удивлены, почему не видят хозяев.

Существо сделало небольшой шаг в мою сторону, оценило мою спокойную реакцию и стало жестикулировать всеми многоножками сразу. При этом центральные ножки (или руки?) делали движения от него ко мне. Я перевел их как «от сердца к сердцу». Все три глаза во время разговора расцветали попеременно гаммой излучений.

– Гости видят экран. Экран скрывает хозяев.

– Гости посещали планету и там опять не видели хозяев.

– В момент входа в защитные оболочки хозяева отправляли гостей в иное временное поле. Поле-антивирус блокирует попадание гостей в мир хозяев. Поле-антивирус замкнуто и не имеет каналов связи с миром хозяев.

Я невольно подстраивался под речь разумной многоножки, которой легче было общаться со мной в третьем лице. Видимо, структура их языка имела особенности, которые уловила программа дешифратора.

– Гость удивлен, почему хозяин считает его многоклеточным вирусом.

– Хозяин отвечает: гости присваивают энергию посторонних организмов для роста и неконтролируемого размножения. Деятельность гостей сопровождается агрессивным изменением сознания. Агрессия есть самый примитивный и доступный способ добычи энергии, свойственный примитивным вирусным формам жизни. Агрессия может восприниматься информационным полем особей и через множество периодов полного обращения вызовет отрицательные изменения в ноосфере мира хозяев.

Почему он называет размножение неконтролируемым, а способ питания – агрессивным? Имеет в виду поедание мяса убитых животных? Говорят же, что оно несет информационный след страха смерти. Страх и агрессия – две стороны одной медали.

– Планета на ранних стадиях развития очищена от проявлений агрессии.

В их эволюционной линии не появились животные? Как же они питаются? Словно в ответ, многоножка расправил свой гребень за спиной. Тот распустился в виде цветка-зонтика и сразу потянулся к источнику света. Глаза собеседника при этом вспыхнули ярче, конечности заходили энергичнее.

– Хозяин готов показать гостю скрытый внешний облик его мира.

Усики вокруг глаз радиально улеглись, глаза, как прожекторы, спроецировали в пространство голографическое изображение построек, органично заполнявших пространство среди деревьев. Многоножки на островах обихаживали деревья, наращивали постройки, которые при ближайшем рассмотрении выдавали ячеистую структуру, поднимались в воздух и опускались в воду в прозрачных капсулах.

Я увидел что-то вроде спортивных состязаний, где фотосинтезирующие зонтики существ играли роль то ли планера, то ли гравитатора. По жестикуляции казалось, что «соперники», по очереди поднимавшиеся в воздух на небольшую высоту, активно сопереживали любому «спортсмену».

В центральной части некоторых островов висели в воздухе капсулы с подсветкой, где на распущенных гребнях-зонтиках многоножек «вызревали» маленькие трехглазики. Для соблюдения процентного соотношения, если я правильно понял, пол многоножкам назначался. Следовать половому предназначению и не менять половую принадлежность считалось честью. Численность легко регулировалась, поскольку без специального освещения-подпитки в капсуле невозможно воспроизводство.

Их мир не знал голода и развивался, испытывая потребность в свете, сотрудничестве, знаниях. Освоение полей и временной координаты интересовало их куда больше, чем освоение пространства. В этом они видели умножение духовного начала.

Я с удивлением прислушивался к новым ощущениям. Я понимал язык света! Сейчас мой собеседник явно ждал вопросов. В голове у меня возник лишь один – тот, который был целью нашей экспедиции.

– Хозяева впервые выходят на контакт с гостями из других миров?

Многоножка ответил мне трансляционной речью, но смысл его ответа дополнили волны вибраций усиков, цветомузыки глаз. Я понял, что на реальный контакт их мир вышел впервые, что у них испытывают жалость к существам, которым обязательно нужно увидеть вблизи и проверить на ощупь. Их общество знает несколько разумных цивилизаций – как равных, так и превосходящих по развитию. Для общения, передачи полезной информации и выражения дружеских чувств им достаточно дистанционной связи. Физический контакт разных миров может иметь непредсказуемые последствия. Общества, которые расположены ниже определенного уровня по шкале агрессивности, признаны неготовыми к межзвездным контактам. Случай со мной – исключение из общего правила.

Уникальный мир! Я останусь единственным человеком, которого познакомили с ним? Почему для контакта выбрали меня?

– Хозяева приняли решение дать информацию наблюдаемому гостю. Гость программировал свои устройства на регистрацию только положительного значения для разумной жизни наблюдаемого мира. Хозяевам стало понятно: гость понял гармонию их мира. Планета хозяев многократно подвергалась атакам извне. Никто из гостей не уважал параметры существования хозяев. Наблюдаемый гость признан уникальным существом, обуздавшим свою агрессивную природу. Наблюдаемый гость достоин контакта, но является источником опасности. Наблюдаемый хозяин после контакта подвергнется уничтожению и не вернется в свой мир. Наблюдаемый гость донесет информацию идентичным гостям о невозможности общения. Поиски гостей ожидаемого результата не дадут. Чтобы дать наблюдаемому гостю аргументы, хозяева после двух осевых вращений планеты сделают экран непроницаемым в течение времени трех осевых вращений. Информация дана наблюдаемому гостю в полном объеме.

После длинной речи и показа голограммы многоножка устал. Он замер, подзаряжаясь световой энергией. Я разглядывал инопланетянина-камикадзе, оглушенный его правдой. Мимики не заметно. А цвета настроений понятны. («В их обществе бесполезна ложь».) Сейчас глаза блестели темно-фиолетовым светом. До экспедиции я тоже выслушал смертный приговор. Но у меня была надежда.

– Гость испытывает чувство вины по поводу уничтожения наблюдаемого хозяина.

Многоножка сделал еще пару шагов ко мне и придал пространству между нами зеленоватый оттенок. Я, забыв про свое несовершенство, протянул ему обе руки. В каждую мою ладонь вошло сразу несколько мягких лапок. На конечностях вибрировали чувствительные усики. («Замена пальцам? Они способны на создание сложных приборов и механизмов!»). На усиках шероховатые поры. («Для всасывания воды при фотосинтезе? Или газообмен?»)

– Хозяин испытывает любовь к наблюдаемому гостю и просит погасить чувство вины. Наблюдаемый хозяин после встречи совершит переход на уровень нематериальной организации сущности.

Глаза на короткий миг показали розовый цвет восхода. Собеседник осторожно вынул конечности из моих ладоней. В капсуле потемнело. Я пошел обратно к кораблю. Меня провожал свет трех тускнеющих огоньков.

Обозревать «виртуальную реальность» планеты уже незачем. Я задал кораблю несколько оборотов вокруг станции, отключив предварительно все динамики в кабине, чтобы не слышать воплей коллег. Не мог я после разговора с многоножкой сразу возвращаться в атмосферу кромешного ада станции.

Мне уже было понятно, что меня обвинят в хулиганстве, вранье, подтасовке доказательств. Я предвидел и то, что вежливая просьба хозяев не будет выполнена. Многочисленные экипажи начнут искать лазейки в закрытый мир существ, лишенных двойственной сущности человека и потому не сумевших перевести слово «животные».

Я решил, что утаю от всех способ выхода на контакт, но догадывался о последствиях своего решения. Разве мог я догадаться, что после регистрации и бесплодных попыток штурма «антивирусного поля» Партизанки моя популярность будет набирать обороты? Меня назовут самым знаменитым человеком столетия. Я перенесу серию операций, восстановлю легкие, вернусь к семье, буду вести щадящий, но все-таки разъездной образ жизни. Я полностью посвящу себя изучению ноосферы Земли в надежде найти способ контакта полей и когда-нибудь установить общение с мудрыми многоножками!

После экспедиции Юрий выполнит все обещания, откажется водить звездолеты к станции и останется моим товарищем. Впрочем, со временем Партизанку закроют для посещения. От Эллочки сбежит ее космический спонсор, а потом один за другим еще три мужа, но она возглавит и будет успешно терроризировать коллектив какого-то небольшого бюро. Галя прочно «внедрится в подруги» жены и дочери. Миша на стороне будет хвастаться близким общением со мной, и я не стану его опровергать, потому что начну медленно постигать науку милосердия.

Из прошлого мне станут освещать будущее глаза существа, заплатившего жизнью, чтобы откликнуться на «регистрацию положительного» в существе абсолютно иной природы. Мы же, сосредоточенные исключительно на своих потребностях, готовы ради их удовлетворения причинять боль даже самым близким. Там, за гранью человеческой алчности, целый мир. Откроется ли он для нас?

Зачем Бог призывает усмирять гнев, если он заложен в человеческой природе как способ борьбы? Питание и размножение человека, так или иначе, связаны с агрессией (охотой). Должен ли я бороться с Богом, который создал меня трупоедом?

Третья точка на плоскости ( мистика )

Алексей и Людмила смотрелись прекрасной парой, несмотря на постоянные споры. Я в ту пору готовила очередную контрольную в Академию Психологии, где заочно училась, и выбрала их в качестве испытуемых для тестирования. При обработке тестов у меня получилось, что они очень разные, если не сказать, несовместимые люди. Она – сверхчувствительная, эмоциональная. Он – рационалист и логик. Как озвучить результаты? Его они, честно говоря, мало интересовали. Он с улыбкой косился на меня, подругу жены, когда мы с ней горячо приступили к обсуждению. В какой-то момент я взяла карандаш и на листе бумаги нарисовала два треугольника – острием вверх (она) и вниз (он). От треугольников повела линии. Ее линия вилась вверх спиралью, а его шла изломами. Я предпочла не объяснять, почему рисую именно так.

Однажды мы с семьей поехали в Санкт-Петербург походить по музеям. На Васильевском, напротив какого-то Клуба строителей, стояла симпатичная женщина, раздавая приглашения на занятия по диагностике кармы. Я зашла из любопытства и потом весь отпуск под шутки родственников бегала к сектантам, снявшим помещение в клубе, и оправдывалась, что в любой куче навоза должно быть свое жемчужное зерно. И я его отыскала, потому что в моей манере рисуночной диагностики нашелся ряд спорных, но уникальных моментов. Отпуск закончился, я уехала и забыла название секты, но к своим каракулям стала относиться внимательно. Какую-то информацию они несли!

И сейчас я видела: прямая линия мужа застревает в «клубке» жены, и ее далеко потом отбрасывает. Чуть ли не за край листа! А ее клубочек способен катиться лишь по небольшим изгибам в выбранном направлении.

Я дипломатично посоветовала им чаще говорить на языке партнера:

– Допустим, Лешка задержался с работы. Не надо его пилить по поводу того, что он обещал тебя свозить в универмаг и забыл. Предъяви счет: ты виноват, а потому завтра везешь меня не только в магазин, но на рынок и в театр. Леша, ты же согласишься?

– На мне кто только не ездит.

– Если же жена звонит во время производственного совещания, не надо упреков в мелочности. Ответь, что выбор цвета пододеяльника для подарка теще настолько важен, что не стоит решать на ходу, что все обдумаешь и обсудишь вечером. Зря смеешься. Она не почувствует иронии.

Ребята развеселились, а мать Леши, Зинаида Ивановна, нет. Она зашла ко мне на следующий вечер и с порога спросила, можно ли рисунками исправить положение дел в семье сына.

– У его младшего брата уже маленькая дочка. Леша вместе с Людочкой со школы, а ребенка все нет. Ты пойми, я ж к ней, как к родной, привыкла.

– То, что вы предлагаете, называется колдовством. Я этим не занимаюсь.

– Попробовать-то можно. Все бабы – немного колдуньи. Твои рисунки – это уже колдовство.

– Нет. Рисунки – это как будто подглядывание. Может, и нехорошо, но допустимо, а колдовство – это влияние, подмена, понимаете? Вы уверены, что сделаете лучше?

Зинаида Ивановна не послушала меня. Я узнала, что она и в церковь ходит, и ищет адреса бабок-колдуний одновременно. Она настояла, чтобы Люда поехала сначала к чудотворной иконе, потом на медицинскую консультацию в область, потом в глухую деревню к гадалке.

Казалось, что результат вот-вот будет. Люда несколько раз надеялась, что станет матерью, но через три-четыре недели у нее начиналась депрессия из-за несбывшейся надежды. Алексей уходил с головой в работу. Он объявил жене, что не видит повода для разрыва семьи из-за их бездетности, что они должны найти другие интересы. Или он готов на усыновление. Люда с ним не согласилась. Она здорова и дождется своего ребенка.

Я сменила работу, Люда с Лешей – квартиру. Теперь мы лишь изредка перезванивались, поздравляя друг друга с праздниками. Через год, перебирая свои бумаги, я нашла рисунок с треугольниками. Захотелось взять в руки карандаш и дорисовать линии движения. Мою руку уводило к краю листа, когда я крутила спираль Людмилы. Линия Алексея металась туда-сюда, но теперь спираль не пересекала. Я опустила карандаш на треугольник, обозначавший Люду. Рука стала рисовать вокруг него кольца – барьеры. В поле вокруг треугольника Алексея мне захотелось нарисовать множество точек и штрихов, словно комаров, которые тучей вьются вокруг полнокровного человека.

Я придумала причину, позвонила Зинаиде Ивановне и, как бы невзначай, поинтересовалась жизнью молодых.

– Я как раз недалеко от тебя. Не против, если заскочу на минуточку?

Женщина торопливо прошла к дивану, села и без предисловий поведала грустную историю о наболевшем. Карьера у Алексея пошла в гору, зарплата резко выросла. Он стал много времени проводить в командировках. В семье появился новый повод для ссор – его ревность.

– А она, – удивлялась Зинаида Ивановна, – не успокаивает его, наоборот, дразнит. Я-то ее знаю. Домоседка. Осторожная, брезгливая. На сторону никогда не пойдет. С чего бы ему начать сомневаться?

– Она таким способом привлекает к себе внимание, а он по себе, наверное, судит. Скажите честно, у него появилась другая женщина?

Собеседница в сердцах махнула рукой и призналась, что женщин появилось много. Он долго скрывал отношения, придумывая им деловую подоплеку, но шила в мешке не утаишь. Всплыло все и сразу. Сейчас за него ведут борьбу сразу три-четыре любовницы. Людмила заперлась в доме у своих родителей и, не отвечая на звонки, готовится к разводу и отъезду. С ней говорить тоже не желает.

– Помоги, – горячо шептала обезумевшая свекровь. – Где много, там ни одной. Нет среди его нынешних путной женщины. С детишками да от мужей гуляют. На деньги слетелись. Люда его выбрала, когда мы в нищете жили. Моего тогда сократили, оба сына – школьники. Младший болел часто. Родители наши один за другим умерли. Помощи никакой. Я семью в самые страшные годы сберегла и теперь никого терять не хочу. Пусть помирятся, ребеночка усыновят.

– Моя бабушка в таких случаях говорила: «Бог сведет, Бог и разведет». Или наоборот.

– Им же за тридцать. В новом браке, если случится, придется растить чужих детей. Столько проблем! Он уже выпивать начал. А после развода сопьется совсем и с работы полетит?

Взгляд ее упал на лист бумаги с рисунком. Она узнала его, посмотрела на продолжение.

– Все так плохо? Эти линии никак нельзя соединить и удержать вместе?

– Зинаида Ивановна, к этому нельзя относиться серьезно. Это опыт, не доказательство. Это то, что мне кажется, понимаете?

– Так скажи, что тебе кажется. Как бы ты эти линии свела?

– Как в школе, в жесткую фигуру. Помните, самое устойчивое положение – это три точки опоры? Семье из двух человек не хватает третьего. Если их линии образуют третью точку, то, как бы они потом ни расходились на плоскости, их точки нахождения и третья возникшая точка будут связаны в треугольник. У геометрической фигуры могут изменяться стороны и углы, но она останется треугольником.

– Рисуй.

– Не буду!

– Почему? Она ж подруга тебе.

Я постаралась объяснить на примере. Когда ружье стреляет, отдача больно бьет в плечо. Конечно, бывалые охотники знают, как обращаться с ружьем и уменьшить силу отдачи, но она всегда есть. Магия действует как выстрел, но мы не бывалые стрелки. Мы не готовы к отдаче и даже не знаем, как и где она ударит. Не случайно колдунов из русских деревень изгоняли дальше в лес, опасались родниться с их потомками даже в третьем колене. Зинаида поняла все по-своему.

– Ты просто боишься за себя, а мне терять нечего. Хуже, чем есть, уже не будет.

Она шагнула к столу, провела линию сына к спирали невестки, торопливо нарисовала на пересечении жирную точку и почему-то сразу несколько раз перекрестилась.

А еще через два дня случилось несчастье. Ко мне пришла похудевшая и повзрослевшая Людмила с траурной косынкой на голове. Она всегда выглядела молодой и красивой, поэтому мне показалось, что я встретилась с другим человеком. Она рассказала подробности.

Жена младшего брата Алексея полюбила кавказца с местного рынка и тайком бегала к нему на свидания. Раз поехала кататься с ним на машине, а муж узнал об этом, бросился вслед на мотоцикле. Не вписался в поворот и разбился насмерть. Молодая женщина дала показания в полиции и быстренько покинула городок с кавказцем, убежав от дочери и от позора. Свекровь почернела и слегла, свекор запил. Надо было готовиться к похоронам.

Люда не смогла оставить без участия семью, которую много лет считала своей. Не до обид, когда покойник в доме, к тому же Алексей официально все еще был ей мужем. Пока хоронили, пока лечили родителей, брак как будто восстановился. Супруги вернулись жить к себе в квартиру с маленькой племянницей. Муж стал внимательным к словам и просьбам моей подруги, но выглядел подавленным. Разве о том она мечтала?! Да и сама Люда на новую жизнь настроилась было, работу в Москве подыскала.

– Как думаешь, получится что-нибудь у нас? Я же поставила точку в наших отношениях, думаю, и он точку поставил, а выходит – снова запятая…

– А с девочкой вы ладите? Как, кстати, зовут ее?

Тут Людмила впервые за разговор улыбнулась и нараспев произнесла:

– Тонечка.

Искушение

Мы сидели у костра в туристическом палаточном лагере – я, Лешка, Сергей и Наташа. Малыши уже спали. Пора было угомониться и нам, но вот чего-то тянули…

Костер показывал четкую грань между тьмой и светом. Метра полтора, не больше, освещались, а дальше – ничего. Вблизи костра Сергей намертво вбил толстые колья. Он всегда делал так – на одну сторону кола забивал толстый гвоздь под углом, чтобы помещать железный прут как перекладину для котелка, а другой конец затачивал под карандаш. Конструкция выдерживала целые ведра. Ни менять, ни поправлять не приходилось.

– Костер прогорел. Надо хоть полешко подкинуть, – предложила Наташа.

– Подкинь, – обернулся ко мне Леша. – Ты ближе всех сидишь.

– Если я встану, то только затем, чтобы заползти в палатку. Мои физические силы на исходе, – вяло огрызнулась я.

– Подкинь силой мысли, – подколол Леха.

Намекал он на то, что я стала читать много литературы эзотерического содержания, а сейчас мучила целую серию из пяти книг. Особенно интересовала меня третья – о способе бесконтактного воздействия на других людей. Мне очень хотелось начать чтение с нее, но я проявляла силу воли для достижения лучшего результата.

Тут длинный кол Сережкиной кухонной конструкции с шумом рухнул как раз по центру костра. Мы вдоволь посмеялись над случаем, но Лешке этого было мало. Он кивнул в сторону, на сложенную с вечера поленницу.

– А ее сможешь развалить?

В какой-то момент я поверила, что смогу. Мне как будто предлагалась сила. Я отогнала подступившее ощущение могущества и дипломатично возразила:

– Ее же потом опять складывать придется. Лично я этим заниматься не буду.

Через пяток анекдотов раздался треск. Мы все вскочили на ноги, но тут же с хохотом повалились. Нам к костру прикатилось несколько круглых чурочек из рухнувшей поленницы. Колья, вбитые по ее бокам, остались стоять на месте. Видимо, она просто накренилась из-за кривизны местности.

– Ведьма, – подвел итог Леша. – Что ты еще можешь?

– Метлу предложи – увидишь, – ответила за меня Наташа.

Леша повертел головой. В полной темноте никакого больше объекта для экспериментов! Только вдали в лучах заката торчала мачта для флага, стоявшая посреди лагерной линейки.

– Теперь ее попробуй.

В центре всеобщего внимания мне очень захотелось свалить высокий стальной шест. Естественно, я знала, что человеку это не под силу. Мы еще немного побалагурили и разошлись.

А утром на линейке шест с поднятым флагом вдруг стал падать. Падение в моих глазах выглядело плавным, как в замедленных кадрах кино. Закричала женщина, попавшая под удар. Строй сбился. Начальник лагеря крикнул, чтобы к раненой не подходили близко. По полю уже бежал врач. Сзади слышался озадаченный говорок нашего тренера:

– Столько лет этой стойкой пользуемся, и никогда – ничего. Да ведь и ветра не было вроде. Кто-нибудь заметил, флаг вился или висел? Висел? Ну, я ж говорю – не от ветра.

Несмотря на серьезность ситуации, Сергей, Лешка и Наталья давились от смеха. А для меня настал момент истины. Цена силы показана. Оставалось дать мысленное согласие или отказ, кровь для подписи уже разлита.

С тех пор прошло лет пятнадцать. Я так и не прочла третью книгу о бесконтактном влиянии на людей. Издание постоянно попадалось мне на глаза, пока однажды я не кинула его в камин. Я не жалела об отказе. За свою недолгую жизнь я, слава богу, научилась обращаться к людям с просьбой, не подвергая их и себя сомнительным манипуляциям.

Зоны обитания Повесть

Глава 1. Льготная зона

1

Когда из дома уехали мои престарелые родители, я испытал некоторое облегчение. На их отъезде я никогда не настаивал, даже гордился, если кто-нибудь из приятелей спрашивал: «Влад, ты уже проводил своих?». А я мог ответить: «Моим еще рано». Но вот участились воспоминания жены о том, как уезжала ее мать, как напрасны оказались страхи, связанные с переселением, как мудро устроено современное общество, провожающее своих постаревших членов в специальные поселения (разумеется, по их собственному выбору и желанию).

Жена никогда впрямую не указывала на необходимость расстаться со свекрами. Разговор заводился как бы между прочим. Например: «Сегодня виделась с мамой по электронке. Посвежевшая, загорелая. Мне даже показалось, что у нее роман. Помнишь, как она здесь путала все программы? Помнишь, сколько ты к ней ездил с настройкой по поводу каждой стирки или уборки? А там техника упрощенная. Транспорт исключительно наземный. Много пешеходных дорожек. Здесь у нас такие расстояния до центра, что мы о них забыли».

Щебетание жены лилось вперемешку с сетованиями на очередное подорожание очередной услуги, ворчание на неадекватного, ожидающего окончания контракта начальника, эгоизм подруг и детей. Я бы не выделил в ее болтовне намеков на переселение, если бы не опущенные вдруг вниз глаза матери или остановившийся взор отца. На секунду повисала неловкость, ежились сыновья, словно им за шиворот попала колючка. А жена уже пересказывала рекламу новой системы домашнего микроклимата.

В детстве родители жили на первом этаже дома, а мы с сестрой – на втором. Сестра выросла, вышла замуж и уехала. Я привел в дом жену, потом появились дети. Нам с женой все чаще приходилось покидать дом, родителям – все реже. Мы не планировали, не договаривались, как то оно само получилось так, что наши с женой комнаты и большая гостиная оказались на первом этаже, а на втором разместились детские и родительские спальни. А потом мальчишки пошли в школу, им захотелось иметь тренажерный зал. Жена настояла на выносе из спален компьютерной техники и фильмотеки. Земля в пригороде к тому времени сильно подорожала, поэтому сделать пристройку можно было только за счет сада, но сад было жалко. Родители вложили свои сбережения, и вместе мы заказали «достройку» третьего этажа, куда и переселились наши старики. Тогда это слово звучало как шутка. Совершенно неожиданно разделившие нас пять метров высоты оказались мало преодолимыми. Раза два в день мы с женой по очереди поднимались к сыновьям и только раз в два месяца – к родителям.

Мы перестали удивляться, когда они не спускались к ужину – «Отдыхают, наверное. Не будем тревожить». Когда матери требовалась очередная диагностика, а отцу – смена протеза, мы по очереди возили их в медицинский центр. Жена первой стала отказываться от поездок. Они становились все более длительными по времени и дорогими по деньгам. «Врачи мне сочувствуют, – жаловалась она. – Почему они не живут в льготной зоне? Там же специализированное и абсолютно бесплатное лечение. Питание сбалансированное. Автоматика по уходу. Специалисты работают по каждой возрастной группе».

В проспектах, которые давали родителям в центре медицинского обследования, описывались вехи достижений развитого общества, которое пришло к возможности целиком удовлетворять потребности старшего поколения. В красочных буклетах тактично обыгрывалась главная стратегическая мысль – прогресс достиг такой скорости, что полноценная жизнь субъекта как рабочей единицы длится максимум тридцать лет. Обучение и стажировка – до тридцати, работа – еще тридцать, а потом обществу проще содержать индивида, чем организовать его переподготовку и адаптацию к новой технике, в том числе и бытовой.

Человек, достигающий шестидесятилетнего возраста, чувствовал себя динозавром среди нарастающих изменений в технике, культуре, политике, образовании. Самое печальное – он становился обузой на рабочем месте, так сказать, отработанной деталью техногенного общества. Какое-то время пытались использовать старшее поколение в сфере обучения, но и тут оно проигрывало новым обучающим программам – индивидуальным для каждого, разработанным на основе психолого-физиологических экспресс-тестов.

Льготные зоны подавались в описании как заслуженная и долгожданная награда, как оазисы счастья и благополучия. Они были построены в самых живописных местах вдали от транспортных магистралей. Там высокая среднестатистическая продолжительность жизни. Разумеется, имелась связь с миром. Можно навещать или принимать родственников. При желании можно организовать посильную трудовую и научную деятельность. Идиллия…

Трудный разговор начала мать. Странно. Именно она старательно обходила эту тему, но тут голос ее звучал так, как будто бы это она нас уговаривала: «Мы с дедом давно это местечко присмотрели. Вчера нам сообщили, что заказ принят и соответствует всем пожеланиям. Знакомые у нас там нашлись. И потом, это место напоминает мне городок, где я выросла. Там такие холмы и много зелени. По центральной улице ходит трамвайчик с большими окнами и смотровой площадкой наверху. Все лестницы с подъемниками. Для отца это важно. Так что к вечеру мы, пожалуй, соберемся. Тогда послезавтра мы начнем день на новом месте. Обязательно позвоним, покажем выбранный домик».

«Это главное, что вам там нравится, – подхватила нить разговора жена, – а где же эта красота находится?»

– Зона номер триста дробь пятьдесят два, – хрипло прозвучал голос отца. Из образовавшейся внутри пустоты меня вывел голос жены: «Что у тебя с шеей? Почему ты ее трешь?»

2

Как я уже говорил, после отъезда родителей я испытал облегчение. Мы отвели душу в бурных спорах и еще более бурных примирениях с женой. Я перестал оглядываться, не стоит ли за плечами отец или мама, когда ругал младшего лоботряса Димку. Они с Васькой не похожи ни в чем. Старший растет уверенным и ответственным парнем, а младший все не доделывает, забывает, забрасывает. Теперь никто не шептал: «Пойми, что в его возрасте это нормально… Вспомни, что ты сам когда-то…». Мое слово стало весомым. Я почувствовал себя настоящим главой семьи.

Жена повеселела. Семейные ужины чаще стали замещаться дружескими посиделками: у меня – со своими друзьями, у жены – со своими подругами, а мальчишки старались к нам спускаться реже. На втором этаже звучала современная музыка, гремели виртуальные войны, шло активное общение с девочками по Интернету. Третий этаж оказался лишним и пустовал.

Родители звонили каждый день, потом каждую неделю, потом каждый месяц или даже реже. Прошел год, а может – больше. Мне казалось, что Дима с Васей не скучают. Димка иногда срывался на воспоминания, Василий – никогда. А ведь именно его вырастили бабушка с дедушкой. Мы тогда были молодыми, интересовались карьерным ростом, учебой, развлечениями. И нас здорово выручали две «домашние няньки». Только однажды на стене в комнате старшего я обратил внимание на цифры, записанные старательно – это был номер зоны родителей и их телефон. Почему мы туда не ездили? Так по видеофону удобнее – эффект полного присутствия. Размер изображения – любой. На поездку придется потратить суток двое, туда и обратно. Говорить же стало почти не о чем, общих тем все меньше: внуки, здоровье – на все разговоры пяти минут хватит. Говорить о работе – неудобно, вдруг не поймут, почувствуют себя неловко. Старики тоже не настаивали, мол, понимаем, у вас дела, это мы теперь свободны.

Тревога и ощущение вины появились впервые в тот день, когда я, посмотрев на мониторе школьные успехи Димы и убедившись, что они – в числе самых низких показателей в классе, устроил ему очередной разнос. Обычно он вяло огрызался, уверял, что низкие баллы – случайность и скоро занесут новые результаты, где он будет в лидерах. В этот раз мой младший был не в духе. Он молчал так, что я прервал свою воспитательную речь. Тогда его подбородок задрожал, рот скривился, глаза заблестели. Он резко повернулся и убежал на третий этаж.

Жена, сидевшая в сторонке и не вмешивающаяся в наш разговор, некоторое время бесцельно походила по комнате, а потом поднялась за ним следом. Я решил проверить, не противоречат ли ее успокоительные слова моим ключевым установкам и, стараясь не шуметь, поднялся по забытой нами лестнице.

Димка сидел, вжавшись в старое кресло перед старым телевизором. Я вспомнил, что мать и отец оба любили это кресло и негласно соревновались, кто первым его займет. Почему они не купили второе? Отец говорил: «Дело не в кресле, а в месте». С другой стороны, зачем нужно было даже одно, это? При работающем телевизоре отец читал старые мемуары, а мама – рукодельничала.

Жена неловко примостилась на ручке кресла и гладила сына по голове.

– Ты меня не отдашь? – услышал я показавшийся мне обреченным голос Димки.

– Куда?

– Учительница сказала, что есть такие специальные школы для детей с низкими баллами.

– Мы с тобой попробуем повысить баллы. Я и Вася будем с тобой заниматься.

– А если не получится? Учительница говорит, что там домой отпускать не будут.

– Никуда я не отдам своего мальчика. Успокойся.

– А папа?

– И у меня, и у папы тоже не все получалось в школе, но наши родители нас никуда не отпустили.

– Почему?

– Ну, как – почему? Потому что в семье любят друг друга и всегда стараются быть вместе.

В этот момент она увидела меня и смутилась. Кажется, мы одновременно прикинули в уме, сколько еще лет будет длиться это «всегда».

Немую сцену прервал Василий. Услышав голоса на третьем этаже, он бегом поднялся к нам и оглядел комнату. Я тоже непроизвольно стал оглядываться. Мы никогда не собирались здесь без стариков. Что они взяли с собой кроме палки-хромалки отца, если в комнате ничего не изменилось? Странно, что у них была общая приемная комната и общая спальная. Почему они не захотели сделать себе каждый по отдельной комнате? Неужели за всю жизнь не наговорились?

– Они живы? – спросил нас старший сын.

– Кто? Да ты как мог подумать? – испугалась жена. – Чем глупости городить, лучше брату помоги. Он учебу запустил, расстраивается.

– Фантастика: мой брат расстраивается из-за учебы, – усмехнулся Вася.

– Ты поможешь? – вмешался я.

– Ну, если он через десять минут занятий не расстроится…

– Не расстроюсь, – повеселел Димка. – Папа, можно мы здесь будем заниматься?

3

Мы оставили мальчишек наверху. Жена подсела к монитору, внимательно просмотрела сайты школьного обучения, послала несколько запросов, записалась на прием к некоторым учителям и стала уверенно мне объяснять, что ничего страшного в ситуации она не видит. Я был с ней полностью согласен. Димка был сообразительным, но поверхностным ребенком. Я считал, что ему помогут дисциплина и требовательность.

– Наверное, ты прав. У меня была похожая ситуация. Мы с матерью каждый вечер составляли распорядок дня на завтра и даже рисовали следующий день в виде комиксов.

– Димка – творческая натура. Как и ты. Логико-математические дисциплины его раздражают. Может, есть специальные методы преподавания?

Жена еще раз прошерстила образовательные сайты, но на этот раз ей не все понравилось, и она, решив позвонить теще, торопливо стала нажимать кнопки. Вызов не проходил. Тогда она поискала код учреждения и повторила вызов. На экране появилась молодая девушка в спецодежде медицинского персонала. Она объявила жене, что ее мать сейчас на процедуре, поэтому подойти не сможет.

Вечером все, даже Вася, были ласковы с Димкой. Димка охотно отвечал на наши вопросы и выглядел вполне довольным. Вечером жена снова позвонила своей матери. Все та же девушка объяснила, что пациентка 68-го номера Инна Олеговна уже отдыхает. Жена отправила спать мальчишек и еще раз набрала код. Вызов не прошел.

– Влад, – позвала меня жена. – Влад, помоги мне.

На минуту мне показалось, что я вновь стою перед расписанием выпускных экзаменов, уверенный и целеустремленный, и не сразу понимаю мольбу одноклассницы Светланы.

– Помоги мне. Я пропаду, если ты не поможешь. Никто лучше тебя не объяснит.

Она была очень красивая, но всегда держалась в стороне, поэтому никто не пробовал за ней ухаживать. Я – в том числе. Мы занимались и до и во время экзаменов. Оказалось, Света честно зубрила все заданное, но голова ее была излишне нацелена на межличностные отношения. Смешно, но она выходила на правильные решения и отвергала неправильные по одному только ощущению хорошего настроя или раздражения преподавателей. Она их панически боялась. Уже тогда в школе активно использовались обучающие программы, но индивидуальные особенности Светланы требовали живого отклика. Она нравилась мне, я расстраивался от ее промахов и радовался успехам, и роль преподавателя неожиданно хорошо мне удалась.

Позади остались экзамены.

– Тебе повезло, сказала мама, когда впервые увидела Светлану. И отец закивал одобрительно. А когда Света знакомила меня с Инной Олеговной, та уже в прихожей сказала: «Проходи, сынок!» – и смутилась. Они с отцом Светланы мечтали о втором ребенке – сыне, но муж погиб. Дочь она растила одна.

Теща очень ждала рождения Васи, которого решили назвать в честь ее погибшего мужа. Почему сразу после его рождения она уехала на льготную зону? Тогда некогда было об этом думать. Мы со Светой проходили стажировку. Родители сидели по вечерам с внуком. Потом появился Димка. Теща приехала на него посмотреть, и больше мы не виделись. Работа, работа, работа. Короткий отдых – для учебного путешествия с детьми. На каждый возраст – свой тур. И не дай бог узнают, что рекомендованный тур пропущен – клеймо плохих родителей может сказаться на учебной карьере детей и будущем профессиональном распределении, на их «балльности», будь она неладна! Жизнь напоминала беговую дорожку, где снижать скорость было никак нельзя, чтобы совсем не сойти с дистанции.

Утром пришло послание от главного врача льготной зоны. Уверенный сорокалетний мужчина в кабинете с многочисленными медицинскими приборами сказал, как будто продиктовал: «Уважаемая Светлана Васильевна! Ваша мать – Колосова Инна Олеговна выразила желание совершить оздоровительную поездку по местам древних путешествий паломников. Она пожелала совершить все обряды, принятые в прошлые времена, которые предписывают, в частности, уединение и прекращение сношений с внешним миром. На время всего путешествия ваша мать обеспечена всеми необходимыми медицинскими и другими видами услуг. Законодательная база не позволяет мне сообщать о местонахождении пациентки кому-либо без ее согласия. Об окончании срока поездки я не уведомлен, но обычно подобные путешествия длятся от года до трех лет. Прошу вас не беспокоить персонал вызовами, отвлекающими нас от работы. Необходимую юридическую информацию и справочные материалы вы можете найти на нашем сайте. До свидания».

«Влад, с мамой беда», – прошептала Света.

4

В короткий обеденный перерыв я оглядел сотрудников своего отдела. Советоваться ни с кем не хотелось. Разве что Григорий? Он с нами особенно не общался, избегал корпоративных вечеринок, мы о нем вообще мало что знали. Но я был уверен, что именно он не станет говорить теми же словами, которые печатают в буклетах с названиями «Счастье второй половины жизни».

Григорий был старше меня, но отчество к нему не прилипало. Про таких, как он, говорят «мужчина без возраста»: худощавый тип телосложения, короткая стрижка, джинсы. Подсев к нему за обедом, я как бы между прочим спросил, что ему известно о льготных зонах. Он посмотрел на меня внимательно, несколько секунд механически пережевывал пищу, запивал ее водой из стакана, и когда я подумал, что он просто не понял вопроса, неожиданно предложил зайти к нему после работы поговорить, потому что живет он недалеко. Мы договорились встретиться у выхода.

После работы он ждал меня, кивнул в сторону аллеи, идущей от проходной, и предложил пройтись пешком. Мы пошли вдоль серой стены своей конторы к таким же серым домам, расположенным неподалеку.

– Я не знал, что ты здесь живешь, в смысле – совсем рядом.

– Ты хотел сказать – в промышленной зоне? В дешевых домах с плохой экологией?

Лукавить с ним было невозможно.

– Прости, если я тебя обидел. Мне казалось, что в промзонах живут лишь временно работающие или те, кто не закончил полное обучение.

– Ничего, я не обиделся. Домик в пригороде – это хорошо, но я трачу деньги на другое.

– Конечно, это только твой выбор. У одного – цель, у другого хобби.

Гриша усмехнулся при этих словах и совсем некстати спросил, держал ли я дома собаку.

– Да, даже две. Одну подарили нам с сестрой в младших классах, другую мы с женой купили старшему сыну лет десять назад.

– Она жива?

– Что ты! Породистые собаки стареют быстро.

– Она умерла?

– Не совсем. К старости она часто болела, почти ничего не ела, не могла передвигаться. Словом, пришлось усыпить пса, чтоб не мучался.

– Отвезли бы за город. У экологов есть парки, где брошенных животных лечат и подкармливают. Усыплять любимое домашнее животное не гуманно.

– Нет, Гриша, увезти ее из дома, где она прожила много лет, еще более не гуманно.

– Ну, да, конечно. Кстати, мы пришли. Вот эта дверь.

Невзрачная дверь в стене была открыта, мы прошли по узкой прихожей, которая неожиданно открылась в светлую комнату. Сощурившись от хлынувшего света, я не сразу заметил у окна сухонького старичка. Он внимательно разглядывал меня своими глубоко посаженными глазами.

– Знакомься, – сказал Гриша, – это мой отец – Степан Григорьевич.

Я пробормотал приветствие, про себя соображая, сколько же ему лет, если сам Гриша старше меня на… Но этих людей положительно нельзя было провести.

– Папе восемьдесят семь. Он успел побывать в льготной зоне, правда, недолго. Папа, Влад интересуется …

– Понял, – закивал Степан Григорьевич. – Вы присаживайтесь, молодой человек. Гриша, завари гостю чая. У вас что-то случилось?

Я хотел было ответить, как это принято, что проблем нет, есть некоторые вопросы, требующие уточнения, но опять не смог выдержать имиджа благополучного мужчины.

– Степан Григорьевич, моя жена расстроена. У нее на зоне пропала мать. Нет, нам говорят, что она в путешествии и отказалась от связи, но жене кажется, что с ней беда.

Старичок оглянулся в сторону кухоньки, где Григорий колдовал над чайным подносом, и приглушенно начал рассказывать:

– Не уверен, что смогу вам помочь. На зоне я пробыл около трех месяцев. У Гриши с Лизой заболела дочь. Я не мог позволить, чтобы деньги тратились на поддержание моего здоровья, и сам оформился на зону. Что могу сказать? Внешне там пристойно и все, как обещано, – диетпитание, уход, лечение. Явно криминального ничего нет. А то, что на уровне ощущений, – передать трудно.

– Что вы хотите сказать? Что там все-таки…?

– Да, что-то нечисто… Начнем с того, что я сразу стал различать несколько групп или, правильней сказать, стадий пребывания. К одной сам принадлежал – мы присматривались, вторая группа была такая – потухшая, что ли. Знаете, забыть человека, выпавшего из вида, просто. Они это ощутили. У них были живы родственники и друзья, но им все реже звонили.

– Но ведь они же могли вернуться.

– Ну, что вы, Влад. Как вернуться к тем, кто без тебя прекрасно обходится и не зовет обратно? К тому же – не надо думать, как и на что жить. Обеспечение, комфорт, любой недуг вылечат или обезболят. К такой жизни легко привыкнуть. Еще одна проблема – контракт. Попадая на зону, ты подписываешь отказ от пенсии. Обратное ее назначение требует очень больших усилий и может не пройти.

– Но вы же вернулись.

– Я – скорее исключение. Сын приехал за мной, уговорил вернуться. Семья предпочла это жилье, отказалась от мысли иметь второго ребенка. А я стараюсь меньше жаловаться на старость.

– Но вы же целый день сидите один. Двигаться вам трудно, я вижу.

– У меня есть кого ждать целый день. А им приятно, когда их дома встречает живая душа. Ужин разогреть я в силах. Но вы не дослушали про третью группу.

Вошел Григорий и внес поднос с чаем. Мы уселись в кружок и сделали по глотку. Старик продолжил:

– У нас на зоне работало отделение Центра исследования памяти. Так вот те, кто стали внештатными сотрудниками этого отделения, узнавались легко. От них веяло какой-то таинственностью, выглядели они бодренькими, повеселевшими. Вербовали себе сторонников.

– Вы туда не захотели?

– Честно тебе скажу – испугался. Жизнь большую прожил, даже смерти перестал бояться, а вот их – испугался. Очень уж они назойливые. И глаза у них безумные. Если фильмы ужасов смотрел, там все вампиры с таким взглядом, как будто жертву ищут. Как подумаю, что со стороны мог бы выглядеть таким…

Старик замолчал, у него перехватило дыхание. Григорий легонько похлопал его по плечу, успокаивая, взял его чашку и вложил в ладони. На меня он посмотрел изучающе, потом сказал:

– После папиных рассказов я осторожно поинтересовался, где мог. Могу сказать следующее. Интерес к Льготным зонам не приветствуется. Если начнешь копать – будут неприятности. Мне удалось выяснить, что на каждой зоне действует одно из учреждений благотворительного фонда «Память». Вывески учреждений разные – скажем, «Клуб любителей истории», или «Центр нетрадиционной медицины», или церковная община, но финансовая поддержка и цензура осуществляются из одной точки – этой самой «Памяти». Фонд создан при правительстве, информация – самая общая.

– Я не совсем понимаю, что это означает.

– Что изоляция и содержание стариков кому-то выгодны. Если нет коммерции и фонд действительно благотворительный, к чему цензура и тайны? Папа же говорит – внешних нарушений нет. Кстати, забрать его оттуда было трудно. Официально – пожалуйста, на деле – много документов, справок, кабинетов. В результате – туда он попал за два дня, оттуда я его вырывал полтора месяца. Получил понижение в должности, не смог оплачивать коттедж. Но ты знаешь, оказалось, что нам и здесь довольно комфортно. На отдых жене и дочери я откладываю. Папа прилично содержит дом без новой автоматики. Разве что перед друзьями нечем похвастаться…

Я понимал только то, что вопросов у меня стало больше, чем ответов. Нужно было прощаться с хозяевами, которые уживались на небольшой площади без микроклимата и автомоек, вентиляции и пылесосов, мини-бассейнов и зимних садов. Электроника занимала угол центральной комнаты. Кроме нее проглядывались еще две маленьких комнатушки, одна из которых – явно детская. Ничего лишнего. Я вспомнил, как по субботам мы доверху загружали утиль-тележку (их в нашем квартале увозили по ночам с субботы на воскресенье). А на следующее утро жена уже доставала список покупок, составляемый всю неделю. Начинались хлопоты по выбору, доставке, установке, примерке. Кто из наших семей живет с большим удобством, если следовать действительному смыслу этого слова?

У двери на выходе я на миг задержал Григория, чтобы спросить:

– Скажи, чем теоретически могут помешать старики?

Григорий усмехнулся:

– Почему теоретически? На практике любой человек хочет казаться себе самым умным и самым главным. Убери из окружения стариков – и ты усилишь эффект. Обществом без стариков управлять легче. Они недоверчивы и плохо поддаются пропаганде, они способны на исторические аналогии, наконец, они могут помнить компрометирующие подробности действующих лидеров.

– Но ведь прогресс тормозится, когда развитием руководят несведущие люди. Техника обновляется ежегодно, стареющий человек освоить ее не может.

– Знаешь, Влад, рост и развитие быстрее всего идут в подростковом возрасте. Подростки быстрее осваивают новую технику. Поверь, моя дочь и твои сыновья владеют ею лучше нас. Ты же не поставишь руководить ребенка даже в семье. Кроме того, я не согласен со словом «несведущие». У тебя дома много приборов, принцип действия которых ты понимаешь лишь в общих чертах, но знаешь их назначение и правильно используешь.

– Новая техника…

– Ты уверен, что новая? А не искусственно обновленная для большего покупательского спроса?

– Подожди, Григорий, так ты думаешь, что из-за этого… По-моему, решение слишком сложно для простой задачи. Да, старики – не самая активная группа населения. Они эгоцентричны, заняты своими ощущениями больше, чем новостями. Кстати, общество с руководством стареющего лидера часто инертное, реакционное, с жестким и авторитарным типом правления.

– Я думаю, что изоляция – выгода побочная. Главная – спрятана. Цель зоны – не ликвидация стариков. Это наименее защищенная часть общества. Их ликвидировать можно просто – путем ограничения, например, определенных лекарств. А вот на счет динамики общества я с тобой в корне не согласен. В начале времен стариков почти не было. Миром правили молодые и сильные, тоже, наверное, считали себя прогрессивными, но мир оставался варварским. И – поверь, что молодых деспотов не меньше, чем старых. Первые цивилизации уже не обходятся без долгожителей – по тем, разумеется, меркам – жрецов, звездочетов, колдунов. Потом появляются наставники, опекуны при молодых правителях. В более поздних обществах уже есть возрастной ценз на право быть руководителем. Общество в целом постарело, а прогресс пошел быстрее.

Я понимал, что мне пора, что нужно остаться наедине с собой, обдумать разговор. Но было что-то еще, я чувствовал. Так и не вспомнив, я ляпнул наугад:

– Скажи, а таких, как вы, – много?

Григорий уже держался за ручку двери и стоял вполоборота. Он снова задумался, говорить со мной или нет, потом не совсем охотно ответил:

– Больше, чем ты думаешь. Сейчас на зонах около шестидесяти процентов стариков. Остальные еще вне зон. Но лет двадцать назад на общественном содержании было не больше десяти процентов.

– Быстро сложилась «новая традиция».

– Хуже. Извини, но, по-моему, это скрытая сделка. Выживи на зону старика и получи взамен более обеспеченный образ жизни. Пройдет еще лет двадцать, и можно принимать закон об обязательной ссылке.

– Опять встает вопрос – зачем?

– Цель оправдывает средства. Остается понять, чья это цель и в чем она заключается.

5

Дома ждала расстроенная Светлана, которая побывала на приеме у классного руководителя Димы. Молодая, уверенная в себе девушка с ходу предложила Свете оформлять младшего в детское спецучереждение. По результатам тестирования в следующий класс он переведен не будет. Второй год обучения для неуспевающего ребенка – платный, но и второй год, по мнению учительницы, результатов не даст.

– Я смогу сама с ним заниматься? – спросила Светлана. – Школа поможет мне в методическом плане?

– Вам заниматься никто не разрешит. Вы же не специалист. К тому же методика нашей школы – не для Димы.

– Можно ли нанять специалиста?

– Можно, но это очень дорого. Предположим, у вас есть эта сумма, пока вы работаете. Но специалист придет на четыре часа в день. Остальную часть времени ребенку запретят проводить без присмотра. Вам придется бросить работу. Один работник в семье с двумя детьми – ваш муж. Вы не справитесь.

– У мужа живы родители, у меня – мать.

Учительница очень удивилась.

– Ваш первый мальчик учится в старшем звене. Значит вам, простите, около сорока лет. Разве родители ваши еще не на льготной зоне?

– Да, они там. Но они же могут вернуться.

Учительница сразу успокоилась.

– Вы не в курсе, а я с такими ситуациями сталкиваюсь каждый год. Родители ваши, уезжая на зону, подписали контракт?

– Мы точно не знаем. Не спрашивали.

– Зато мы знаем. По условиям контракта общество несет ответственность за их жизнь, здоровье и – заметьте! – благополучие до конца жизни . Забирая их к себе, вы должны доказать, что сможете поддержать на прежнем уровне условия их содержания. У вас с мужем было двое иждивенцев, а станет пятеро. Как вы оплатите услуги очень дорогого специалиста?

– Но ведь должен быть какой-то выход. Я не могу лишить сына семьи, поймите меня, у вас тоже будут дети.

– Прежде чем завести ребенка, я пройду генетическую диагностику и не допущу рождения коррекционного ребенка.

– Какого?

– Коррекционного – требующего специального обучения. Поверьте мне и последуйте моему совету. Не оттягивайте решение. После спецобучения Диме найдут специальность, и он получит право на жизнь.

– Право на жизнь дано ему от рождения.

– Светлана Васильевна! То, что говорите вы, это только слова. Если бы у вас действительно были такие убеждения, вы бы не жили в урбанизированной зоне. В государстве, кроме зон проживания, есть и зоны освоения труднодоступных территорий. Там – бесплатное жилье, там разрешено дистантное обучение и экзамены экстерном. Только их никто не может сдать. Вас такой выход устроит? Желающих жить вдали от цивилизации мало, поэтому там работают ссыльные по приговору суда. Обратно в города их детям вход закрыт. Без образования нет работы, без работы – нет права на проживание. Зачем разводить нищету? Слава богу, времена бандитизма и воровства прошли. Работающему человеку без этого доступны любые блага.

Я чувствовал внутри пустоту. Уютный трехэтажный дом без мамы и отца, а теперь, возможно, еще и без Димки, показался мне тюрьмой. Эту тюрьму я должен буду оплачивать, пока смогу. А потом меня сдадут на Льготную зону. Тогда право содержания перейдет к Василию. Ничего не придумав, я сказал жене:

– Я понял – у нас есть год. Об оплате не беспокойся. Я откажусь от отпускных путешествий с вами. В течение года мы что-нибудь сообразим.

Света немного подумала, потом спросила:

– Но пока Димка на бесплатном обучении, ты сможешь поехать с нами последний раз, через две недели? По всем предприятиям дадут отпуска для каникулярных поездок. Если ты не привезешь отчет – следующий отпуск тебе уже не оплатят.

– Света, не обижайся. В последний отпуск я поеду к родителям.

– Ты не отправишь нас одних. Когда Диму будут оставлять на повторный курс обучения – проверят все. Выяснят, что ты не провел отпуск с ребенком. Если будет доказано, что мы не можем обеспечить воспитание и обучение – ребенка заберут без нашего согласия.

Жена нервничала и явно что-то не договаривала. Безусловно, одной пропущенной поездки было мало для разрешения проверки личной жизни и постановлении о принудительном спецобучении.

– Света, что ты знаешь о школах для детей с малой балльностью?

Спросил и почувствовал, что сейчас у жены начнется истерика. Она часто задышала, но я, предотвращая ее негодующий крик, сам повысил голос:

– Послушай меня! Чтобы помочь Димке, я должен знать все, даже самый худший вариант. Успокойся и ответь мне на вопрос. Не заводись. Я устал. Я весь день искал выходы на тещу.

Мои слова произвели на жену странный эффект. Она обмякла, взгляд ее уставился в пустоту. Я понял, что слез не избежать. Обычно женские слезы обезоруживают, но сейчас во мне сидел охотник за информацией, без которой ему не двинуться дальше. Я терпеливо переждал первые рыдания, погладил ее плечи, дал выпить воды и дождался, наконец, когда глаза ее высохли и уставились мимо меня. Ее рассказ кое-что прояснил.

Мать Светы, моя теща, работала учителем до введения «системы балльности». Тогда учитель вел класс не один год, а несколько лет. Система оценки тоже была, но в основе ее лежали индивидуальные смысловые опросы, беседы и письменные задания. Возможны были условные переводы. Если ребенок не успевал по основной программе, то не родители, а общество обязано было предоставить ему индивидуальную программу обучения. Разлука ребенка с семьей считалась противоестественной. Обучение в школах со специальной программой осуществлялось только с согласия родителей. Было и домашнее обучение, и экстернат.

Против введения тестов по результатам каждого года, нового ежегодного («возрастного»), сменного преподавателя и сетки с четкими показателями по каждому году обучения выступали многие общественные деятели, родители, учителя, психологи. Они говорили, что у детей бывает разная скорость развития, что постоянный педагог-наблюдатель имеет больше шансов дать правильную педагогическую диагностику, чем система тестов. По крайней мере, тесты должны быть подспорьем для работы, но не вердиктом. Были и такие высказывания, которые утверждали, что ребенок, плохо пишущий разработанные специалистами тесты, может быть, вопреки их тестам, талантлив.

Чтобы замять спорный вопрос, тестовую систему ввели в виде эксперимента. Результаты эксперимента подтасовывались и подавались как единственно объективная система оценки. «Учитель субъективен! Учитель придирается к одним и повышает оценки другим!», – пестрели примерами СМИ. Факт коллегиальности принятия решений и индивидуального подхода к ученику в школах подвергли сомнению. Профессиональное обучение по набранной в результате экзаменов «шкале балльности» узаконили.

Старых учителей убрали из школы, создав льготный выход на пенсию. Молодым легче оказалось работать по-новому – по стандартам обучения. В результате резкой смены преподавательского состава потерялась преемственность в профессии. Работа учителя потеряла ореол гуманизма и приобрела функции надсмотрщика.

Инна Олеговна, будучи педагогом старой школы, рано заметила у дочери особенности восприятия, которые могли стать причиной получения низких баллов. Она занималась с ней сама и успешно вела ее вплоть до старшего звена обучения. Там начались специальные предметы с электронными учебниками, требующие четкого мышления, где мать помочь уже не могла. Света обязательно бы провалилась, если б не наши совместные занятия. Кстати, школьные трудности не помешали впоследствии ее профессиональному становлению и росту.

– Когда родился Вася, мама сказала мне, что психические функции могут передаваться по наследству, и я должна быть внимательной к ребенку, хотя с Васей, как ей кажется, все в порядке. Я очень обиделась, нагрубила ей, перестала приглашать ее домой. Она осталась одна, она из-за меня уехала на зону. А потом, когда родился Дима, она стала приезжать часто. Я уже не сердилась на нее и была очень рада. А она понянчилась с Димкой, и однажды после ее отъезда я нашла записку: «Когда станет трудно, я помогу тебе».

– Она что-то разглядела в Димке?

– Наверное. Но я ничего не хотела знать. Потом об этом заговорила твоя мать. Ты был строг с детьми, и они не хотели лишних наказаний. Тебе говорили, что он – ребенок как ребенок, а мне – другое… Димка не такой. Димка рассеянный. Димка слишком эмоциональный. О Димке нужно посоветоваться со специалистами.

– И тогда ты сделала все, чтобы родители уехали?

– Да. Мне казалось – я защищала сына.

– А теперь?

– А теперь пришла расплата. Я даже не говорю – прости. Меня нельзя простить. Но ты же не бросишь своего ребенка? Он не виноват! Это все я…

– Успокойся. Я виноват не меньше. Был рядом, молчал и не остановил тебя.

– Ты презираешь меня?

– Нет. Но послушай, не перебивай и просто поверь. Я не знаю, почему я должен поговорить с родителями лично, не по связи. Отпусти меня. Мне нужен их совет.

6

Утренние новости, которые я за чашкой кофе слушал в пол-уха, привлекли внимание одним из сообщений: «Журналист городского еженедельника за клевету и заведомо ложное искажение информации в целом ряде статей осужден и выслан из урбанизированной зоны». Фамилия его мне показалась знакомой. Вспомнил – мой одноклассник, работающий в издательстве, хвастался знакомством со знаменитостью.

В обеденный перерыв я позвонил однокласснику и спросил, про его ли кумира я слышал в утренних новостях. Приятель извинился, сослался на занятость и обещал перезвонить. Когда я вернулся с обеда, меня ждало сообщение без указанного обратного адреса. Оно начиналось предложением переснять текст на свой носитель или распечатать его, после чего стереть немедленно само письмо. Страниц было много, я читать не стал, оставил до вечера, тем более что понял, от кого послание.

Дома я уединился под удивленные взгляды жены, которая теперь больше молчала. Полученное сообщение было серией статей опального журналиста.

Начиналась серия памфлетом об образцовом фермере, в хозяйстве которого был порядок и строгий учет. Фермер добился практически безотходной технологии. Для успеха своего предприятия он строго вел отбор молодняка и безжалостно выбраковывал молодых животных, если они не отвечали стандартам. Он не пускал под нож молодых телят, но не из соображений гуманности, а потому что в них просто мало мяса. Их содержали отдельно от элитного стада и не давали им воспроизводить потомство. Их кормили стимуляторами для наращивания мышечной массы.

Основному стаду – дойному – предоставлялся исключительно богатый и разнообразный рацион питания. В коровниках поддерживались определенная температура и влажность, вовремя производились уборка, прививки и осеменение. Каждый дойный экземпляр должен был окупить затраты, принести запланированную выгоду, для чего был рассчитан оптимальный продуктивный период.

Главная же заслуга образцового фермера заключалась в том, что он открыл способ получения выгоды с «отработанного» стада. Это увеличивало его доходы, но не в два, а во много-много раз больше. И все потому, что фермер-новатор задействовал новейшие технологии достижений развитого общества. «Отработанных» коров изолировали, хорошо содержали, усиленно откармливали. Дело в том, что у них ведь в первую очередь отказали всего две функции – производство молока и самовоспроизводство. Но организм животного сложен и состоит из множества клеток, тканей и органов с различными функциями. Из коров-старушек получали вакцину после их заражения, секреты желез после их искусственного стимулирования, а также многочисленный материал для трансплантации. Известно ведь, что старую машину бывает выгоднее и проще продать по запчастям, чем целиком.

Тут к моему горлу подступила тошнота, и я резко встал из-за стола. Жена вскинула голову и вопросительно на меня посмотрела. Я спросил:

– Ты давно звонила родителям?

– Сегодня. Сказала, что ты хочешь их навестить. Мать обрадовалась, но боится, что ты можешь попасть на время карантина. Карантины объявляют достаточно часто и всегда – внезапно. Тогда ты зря потеряешь время. На зоне просят предупреждать о приездах родственников заранее.

– Света, я прошу тебя сказать им – никого предупреждать не надо. Что-то мне подсказывает, что для внезапно приехавшего поводов в отказе меньше.

Заставил себя снова сесть за компьютер. Остановился на следующем материале наугад. Это был анализ статистики. Автор статьи указывал, что официальная статистика хвастается возросшей на зонах средней продолжительностью жизни до восьмидесяти пяти лет. И это в то время, как вне зоны она на десять лет меньше. Но, во-первых, еще «до зон» ожидаемая средняя продолжительность жизни была объявлена от девяноста лет и выше. Почему же показатели, рассчитанные на основе резервных сил организма, росли до определенного периода, а потом – перестали? Во-вторых, почему нет вариаций и все случаи смерти на зонах происходят в районе восьмидесяти пяти лет – как по команде?

Я поймал себя на том, что отнимаю от числа 85 возраст отца, матери, свой, жены и … детей. Еще посмотрел материалы, вырывая глазами отдельные фразы: «Процессы старения не закодированы. Различная продолжительность жизни – результат влияния среды»; «…существовали сообщества, где возраст искусственно завышался, потому что стариком быть почетно». Было много статей по поводу того, что продолжительность жизни зависит от оптимизма и степени востребованности: «…большинство обитателей льготных зон находятся здесь вовсе не в силу проблем со здоровьем, а в силу своего низкого статуса в обществе». Были многочисленные примеры о людях, сумевших в преклонном возрасте совершить открытия, создать свои школы, направления, написать талантливые произведения.

Последние статьи оказались посвящены опытам в области исследования мозга как уникального компьютера при введении человека в определенное состояние транса, разработки механизмов для контроля работы мозга человека с помощью таблеток и электрических сигналов, а также механизмов стирания памяти и восстановления памяти. Опыты по стиранию памяти особенно интересны спецслужбам, так как смогут сделать сознание своих агентов защищенным от детекторов лжи вплоть до возможности формирования новой личности. В опытах очень важно участие людей, а не животных, поскольку именно люди способны описывать психические процессы и состояния словами.

Для данных опытов требовалось изучить механизм перевода кратковременного вида памяти в долговременный и стирать последний. При этом не затрагивать умственные способности. Механизм формирования памяти до конца не изучен. Память пожилого человека интересна своими особенностями – слабой кратковременной и устойчивой долговременной.

В настоящее время появилось новое направление работ, касающихся симбиоза сознания человека с информационной компьютерной средой, когда процессы жизнедеятельности переносятся в нее.

Я встал из-за стола, прошел мимо задремавшей жены на улицу. В нашем красивом садике под окнами сидели двое – Василий и незнакомая мне девушка. Они не заметили меня, и я было хотел сразу вернуться в дом, но замер, услышав доносившееся щебетанье:

– …не смогу остаться. Мама бы ничего не сказала, но бабушка… Ей семьдесят, а она во все вмешивается. С ней спорить бесполезно. У нее одни аргументы: стыдно, некрасиво, безнравственно. Мать ее жалеет и слушает. Нет, я своим детям так жизнь не отравлю. Я в 60 лет – на зону, сама без проблем поживу и им дам.

В это время звякнул колокольчик у калитки, ярче засветились фонарики вдоль дорожки к дому, потому что из уличной темноты навстречу к нам уже шел незнакомец. По сигналу, который одновременно прозвучал и в гостиной, вышла жена.

«Растерялся и покраснел», – с удовлетворением подумал я про Ваську, но тут спохватился, что не мог видеть при искусственном освещении ни того, ни другого. Впрочем, по голосу сына, похоже, что так оно и есть.

– Это моя одноклассница – Марина. Она уже уходит на остановку. Я провожу ее.

– Нет, – быстро ответила жена, – Вася, если вас заметят в позднее время, снимут баллы.

– За позднюю прогулку снимают не так много, не волнуйтесь, – ничуть не смутившись, пояснила Марина. – Да я и сама могу дойти.

– Нет, девушка, вы были в гостях у нас, а нам сейчас неприятности не нужны. Давайте мы проводим вас вдвоем с Васей.

Незнакомец терпеливо ждал. Я извинился, спросил, кого он ищет.

– Вас, – получил короткий ответ.

Услышав это, жена не стала задерживаться и повела ребят к калитке, шепнув, что Димка уже спит. Я предложил пройти в дом. Пришедший человек не внушал опасения, не был похож на чиновника, хотя держался немного напряженно. Войти он отказался.

– Давайте поговорим здесь. Меньше вопросов, если что…

– Слушаю вас.

– Зовут меня Костей. Я знакомый одного вашего одноклассника. Догадываетесь – кого? Он сегодня присылал вам электронное письмо.

– Какое письмо?

– Ну, да, конечно. Могу пересказать его содержание. Сам делал подборку статей.

– Понятно. Дальше.

– Дальше просьба. Автора выслали из Зоны проживания. Мы пытаемся по его просьбе переправить ему рабочие материалы. У вас скоро летняя каникулярная поездка с детьми. Вам только и нужно будет немного отклониться от маршрута, чтобы передать эти носители по адресу. Дальше их отправят контрабандным способом.

Костя протянул мне небольшой сверток. Я машинально взял, повертел в руках. Он ведь даже не спросил, согласен ли я. Это доверие или манипуляция?

– Костя, зачем они ему? Там, где он теперь, люди не живут, а выживают.

– Это вы просто не в курсе. Меня убеждали даже, что в Зонах освоения каннибализм возродился. А там – нормально. Коттеджей, – тут он оглянулся на наш дом, – конечно, нет, но помимо рудников и дорожного строительства уже есть все основные производства. Зависимость от городов падает. Работают школы, больницы, любительские театры. И печать есть, хотя жилье преобладает барачное. Слышали, что такое барак?

– Я слышал, я старше вас, а вот вам откуда это известно?

– Я там вырос.

Я онемел. Константин наслаждался моим удивлением. С детства я слышал, что «выселки» введены вместо мест заключения как акт гуманизма развитого общества. Условия проживания там очень суровые, но ведь нарушитель знает, на что идет. Чаще всего, семья «выселенца» распадалась, оставаясь в городе, но были и такие, которые добровольно отправлялись в ссылку. Молва их осуждала. Их дети будут лишены полноценного обучения. Без аттестата балльности ребенок из Зон освоения не может конкурировать с городскими выпускниками. Пройти все зачетные тесты экстерном и получить направление на работу по их результатам совершенно нереально. Костя с пониманием наблюдал за моими сомнениями.

– Влад, у нас с вами конфиденциальный разговор, поэтому я нарушаю подписку, данную мной при поселении в городе. Я обязан скрывать свое происхождение. Мне сочинили приемлемую легенду о детстве и обучении. Но ваш одноклассник считает вас надежным и умным человеком, заслуживающим правды. Знайте, что у нас там не сборище отморозков, а общество людей, гораздо более свободных и информированных, чем здесь. С техническим обеспечением трудно, комфорта мало, согласен. Но обучение – на уровне. Экстернат вполне одолим.

– Откуда у вас система индивидуальных оценочных тестов?

– У нас нет тестов. Есть учителя. Вы бы посмотрели на досуге список высланных из города, если найдете. Думаю, что это закрытая информация. Но по ту сторону она, естественно, известна. Среди ваших изгоев: профессора, писатели, инженеры, журналисты, врачи – люди часто преклонного возраста, но с опытом работы. В ближайшем времени мы осилим прорыв информационной спутниковой блокады.

– Вы хотите сказать, что «люди преклонного возраста» совершают больше преступлений, чем молодые?

Собеседник усмехнулся:

– Действительно, забавно получается. Стало быть, изменилось само понятие преступления. Что касается молодых, то их легче убедить, приманить материальными ценностями. Прибывшие к нам люди готовы лишиться комфорта, но не скрывать своей точки зрения и работать, что называется «за идею» – это их главное преступление.

– Вы так говорите, что спросить хочется, почему вы здесь, а не там. Простите, если обидел.

– Нет, не обидели. Я отвечу. Мои родители оказались вне города, когда мне было три года. Захотелось сравнить, понять, что я потерял, что приобрел. Не исключаю, что вернусь. Или вышлют. Мне пора. Идите в дом. Со второго этажа за нами, кажется, ваш сын подглядывает. Вы его не видите, а у меня глаз наметан. Какой смышленый парень – наблюдает по всем правилам конспирации.

7

В оставшиеся дни я разрабатывал маршрут нашего отпуска таким образом, чтобы он проходил ближе к родительской зоне, адресу для контрабандной передачи и отвечал рекомендованному школьному маршруту. Здесь вариаций было больше – у меня два школьника разных возрастных групп, и я обязан учесть интересы каждого.

После нескольких вариантов у меня все равно оставалось чувство, будто я что-то забыл. Я воспользовался старым приемом – походил бесцельно по комнате, пока не вспомнил, что именно нужно, и не потянулся к телефону. Связь с сестрой, как и с родителями, давно поддерживала лишь жена, периодически передавая приветы. Но тут был другой случай.

Сестра быстро ответила на мой вызов и, не давая мне возможности начать разговор, стала первой расспрашивать. Вопросы ее были о преимуществах и недостатках различных чипов. Моей племяннице три месяца – можно вживлять чип, который будет показывать очаги возбуждения, боли, беспокойства в мозгу. Родителям предлагают на выбор различные модели чипов.

– А зачем он вообще нужен? Ребенок здоров? – не выдержал я.

– Да, – неуверенно ответила сестра. – Только я волнуюсь, когда она капризничает и не спит. А говорят, что когда пойдут зубки, будет совсем страшно. Узнать, простуда это, животик или зубы, трудно – симптомы одинаковы. Из тех, кто со мной вместе рожали, многие уже своим детям поставили чипы и очень довольны результатом. Совсем не надо думать, чего хочет малыш, чип работает переводчиком.

– Но мы-то с тобой выросли без этого. Мальчишки мои – тоже.

– Это было раньше. Сейчас все по-другому. Тебе еще повезло, что у ребят нет проблем с обучением, могло быть все наоборот.

– Ты о чем? – насторожился я.

Сестра вздохнула от необходимости объяснять очевидное, и… вероятно, не только мне. Слишком уж заученными фразами она стала произносить:

– Чип работает как часть мозга. На экран можно вывести мыслительные образы, смотреть за усвоением материала, контролировать качество усвоения. Я всегда буду знать место нахождения ребенка. Можно подавлять раннее половое возбуждение и избежать проблем переходного возраста. Можно корректировать слабое зрение и слух…

– А еще можно, – прервал я, – использовать направленные сигналы для выполнения изменений внутри мозга.

– Влад, перестань повторять эту чушь! Чип во много раз улучшает процессы памяти и скорость обучения. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок получал самые низкие баллы в классе, у меня его тогда просто заберут. Пожалуйста, не будем об этом. Это очень дорогая операция, мы сами волнуемся.

– Из-за ее стоимости?

У сестры дрогнул голос:

– Не мучай меня! Меня достаточно извел свёкор. Муж ему вторит. Но сейчас по-другому нельзя. Появились новые уникальные разработки в области операций на мозге. Они совершенно безопасны.

– Давно появились?

– Кажется, лет пятнадцать назад. Тогда чипы начали вживлять инвалидам. Говорят, что скоро эти операции приравняют к обязательным перед младшим звеном обучения. Тогда она станет еще дороже. А с нами – неработающий свёкор.

Мне вспомнился печальный взгляд мамы в то утро, когда она целовала меня перед отъездом. Разговаривать дальше я не мог. Сестра спросила о жене, детях. Я коротко отвечал: да, здоровы, да, в порядке, да, собираемся. Я так ничего и не сказал ей о поездке к родителям.

8

Дальнейшие события я пропускал через себя автоматически: подготовка к отъезду, остановки в музеях, которые уже видел, фразы экскурсоводов, которые уже слышал, приветствия знакомых в пути. Даже передача контрабанды никак меня не встряхнула. Ожидал увидеть человека, напоминающего Григория или Костю, но за калиткой типового пригородного домика оказался толстенький молчаливый мужичок, который кивнул в ответ на мою просьбу, взял посылку и удалился без церемоний.

Жена с мальчиками разместилась в отеле и оплатила новый самостоятельный пешеходный тур со звуковым сопровождением по комплексному изучению влияния – уж не помню, чего и на что. Все складывалось так, что моего отсутствия могли не заметить, если не придет сообщение с Льготной зоны. Но оно должно прийти, а там уж кто сложит все мои минусы», к какой категории меня отнесет и что предпримет в ответ? До сих пор я не предполагал, что могу покинуть касту благополучных и законопослушных обывателей.

Выйдя из отеля, я отправился на стоянку такси, проехал по скоростной дороге до пункта, откуда шло неширокое шоссе и ходил только служебный транспорт раз в три дня. Таксисту сказал, что еду к руководству зоны. Он не задавал лишних вопросов – вид у меня все еще был важный и внушительный. Через пять часов молчаливой езды из-за холмов появились нарядные домики в старинном духе. Окружающая поселение стена (выше человеческого роста) казалась естественным дополнением к избранному стилю. Мы подкатили к единственному входу. Я расплатился и отпустил машину, чтобы дороги назад не было.

В служебном кабинете мне навстречу поднялся вежливый молодой человек. Он не удивился, не возмутился, он был рад помочь, просто не знал, дадут ли врачи разрешение на внезапное посещение. (Кстати, чем вызвана такая срочность?)

И тогда я сказал правду. У меня большие проблемы с обучением младшего сына. Из-за его низкой «балльности» мне или придется оплачивать индивидуальное обучение или отправлять его в специнтернат, но тогда – оплачивать бесконечные отпуска и поездки к нему жены. В любом случае я больше никогда не увижу родителей. Я хочу увидеть их последний раз для очистки совести, для того, чтобы успокоить их на оставшееся время.

В лице молодого чиновника мелькнуло вполне человеческое сочувствие. Он посоветовал:

– Отправляйте сына, куда следует, не пробуйте другие варианты – разоритесь и сами попадете на Зоны для временных работников. Оттуда вы его точно навещать не сможете. С женой не спорьте, пусть думает, как ей нравится. Пускают туда не чаще положенного. Так детям легче привыкнуть к новой школе.

– А что с моим вопросом?

– Попробуем пойти вам навстречу.

Отсутствовал он недолго. Вернулся со свежей распечаткой и деловито начал уточнять:

– Вы должны находиться в каникулярном отпуске с женой и двумя детьми?

– Так и есть.

– Идея посещения Льготной зоны у вас возникла спонтанно или это спланированная акция?

Я замялся с ответом. Он продолжил, не дожидаясь:

– Маршрут вашего летнего путешествия случайно или намеренно прошел близко к нашему учреждению?

– Каюсь, не случайно. Я хотел сэкономить на поездке.

– Вы состоятельный человек?

– Да, и хочу сохранить этот статус. Меня пугают предстоящие изменения.

Мой собеседник удовлетворенно кивнул и снова вышел. На этот раз он отсутствовал недолго и вернулся вместе с девушкой в форме медицинского работника.

– Ваши родители извещены. Надеюсь, вы понимаете, что лишнее волнение может сказаться на их здоровье. Вероника проводит вас и даст основную информацию о нашем отделении.

Девушка начала давать информацию сразу за порогом. Я извинился:

– Можно чуть позже? Хочу запомнить, сестре пересказать. Устал с дороги, не воспринимаю.

– Мы можем предоставить вам буклет.

– Это еще лучше.

Вероника послушно замолчала и пошла вперед, указывая дорогу.

Наступал вечер, но было еще светло и жарко. Дорожка была обсажена цветущим кустарником, который почему-то совсем не пах. Ярко-голубое небо. Облака как на картинке. Стройная девушка в белом, идущая по дорожке к домику на холме. Рай да и только.

Дорожка вынырнула на главную улицу, по которой с мелодичным звоном прошел трамвайчик. Это был первый реальный звук в нашем коротком путешествии. Из окон на меня смотрело несколько пар глаз. Трамвайчик скрылся за поворотом, но внимательные глаза чудились мне в каждом выходящем на улицу окне. С лавочек в отдалении, с прогулочных дорожек за домами – казалось, все смотрели нам вслед. Все-таки противоестественно собирать так много пожилых вместе. Взгляд искал рядом с ними детей, внуков, на худой конец – собачек.

Родители уже ждали у дома, торопливо обняли меня и поспешили завести, будто боялись, что отнимут. Мама заплакала, и у меня сами потекли слезы – легко, как в детстве.

– Ты надолго? – спросил отец.

Я оглянулся на девушку. Она ровным голосом пояснила, что поскольку я не предупредил о своем приезде, гостевой номер не готов. Администрация надеется, что я покину городок сразу после свидания. Вечером уезжает с зоны служебная машина, потом придется ждать три дня, а ведь идет время специального – каникулярного – отпуска. У меня могут возникнуть проблемы с отчетом.

Мать переглянулась с отцом и послушно закивала головой:

– Не надо неприятностей, сынок, возвращайся к детям. Повидались – и слава богу! Тут немного тесно. Пойди с отцом в садик, посмотри, какие розы мы вырастили. Девушка мне поможет на стол накрыть. Ты же с дороги.

Отец встал, опираясь на палку, и вывел меня в небольшой внутренний дворик. Убедившись, что мы вдвоем, спросил, все ли в порядке. Времени было мало, и скрывать правду не имело смысла. Я ответил, что дома беда – Димку признали необучаемым со всеми вытекающими отсюда последствиями. Отец не удивился:

– И ты того же мнения?

– Нет. Я не верю в это. Просто ему нужно больше времени и внимания. Но оказалось, что это стоит больших денег. Моих сбережений хватит от силы года на два. Прости, что говорю. Знаю – помощи ждать неоткуда.

Отец жестом остановил меня и протянул твердую визитку, которую, оказывается, все это время держал в кулаке.

– Возьми – это название юридической фирмы. Вижу, оно тебе знакомо – солидное заведение. Там по первому требованию тебе оформят оплату услуг на специальное образование.

– Папа, кто будет платить за это?

– Уже оплатила твоя теща. Она говорила, что это когда-нибудь понадобится.

– Она не была богатым человеком. Откуда?

– Не надо вопросов, нет времени. Здесь, на зоне, тоже есть разные способы для заработка.

– Папа, ты знаешь, что она пропала? Что с ней?

– Она дала согласие на участие в эксперименте. Такие безобидные вещи, как влияние рекламы или действие лекарств идут и без нашего ведома. Но для проведения некоторых нужно сознательное сотрудничество. Оплата идет лишь по результатам. Только не воображай себе средневековых пыток. Это научные, – запнулся он, – опыты…

– Она жива?

– По ее условиям в случае потери памяти или, как они называют, поведенческой неадекватности, должны были применить эвтаназию. Она просила не сообщать Светлане. Поэтому юрист будет работать только с тобой. Обещай мне… И держись при этой, – он кивнул в сторону кухни.

– А мама знает про Инну Олеговну?

– Конечно, мы встречались перед этим .

– Папа, вы сможете нас простить и вернуться?

– Вы не выгоняли нас, сынок. Вернуться не сможем – проблем вам добавим. А здесь хоть какая-то помощь от нас.

– Кому помощь? – не понял я.

Отец виновато отвел глаза.

– Папа, что вы еще задумали?

– Тише. Будь мужиком. Обойдемся без восклицаний. Сейчас методики отработаны, это ничуть не больно, кстати, и платят уже меньше, но нас-то с матерью двое. Тебе помогла теща, а твоей сестре некому помочь, кроме нас. Чип вживляется с целью управления и контроля – уж нам-то это хорошо известно.

– Я не смогу смотреть в глаза детям, когда они вырастут.

– Пусть сначала вырастут, иначе зачем было нам жить. И хватит об этом. Пойдем в дом.

На скатерти уже стоял чайник, лежали печенье и фрукты. И я сел глотать горячий кипяток и куски теста, которые застревали у меня в горле. Я делал глоток за глотком, пытаясь сдержать слезы, но они все равно потекли. Мама встала со своего стула, подошла и стала гладить меня по голове. Я уткнулся в нее, как в детстве. Мне захотелось насмотреться на ее лицо, но я продолжал прятать слезы. Отец начал покашливать. Вероника демонстративно встала.

Родители вышли меня провожать. Уже темнело, и они стояли вдвоем в золотистом квадрате света, падающего из окна. Пользуясь тем, что моя сопровождающая ушла вперед, я обернулся и спросил:

– Чем все закончится?

Мать впервые улыбнулась:

– Тем, что Бог все расставит по своим местам. Не кори себя. С нами все будет в порядке.

– Обещайте, что вы дождетесь, пока мы сможем вас забрать.

Отец тоже улыбнулся:

– Почему бы нет, если есть кого ждать?

Глава 2. Промзона

1

Серые бараки тянулись вдоль старого асфальтированного шоссе, по которому я возвращался от Григория к магистральному тоннелю. Новый магистральный включал не только коммуникации, грузовую и пассажирскую линии метро, но и скоростной транспортер для ближних расстояний. В последней версии предусмотрели даже прогулочную ветку с велосипедной дорожкой. Голографические стены тоннеля меняли пейзажи по сезонам года и времени суток.

Старые дороги в черте мегаполиса давно стали пешеходными зонами. Автомобилями пользовались только в Загородных зонах. Индивидуальный автотранспорт из средства передвижения превратился в спортивный инвентарь. Ездить на нем в черте мегаполиса стало совершенно невозможно из-за большого скопления автотранспорта и сложной сети развязок. На помощь пришла сеть магистральных тоннелей. Она, как паутина, связала все сектора мегаполиса. К новым городским кварталам дороги вообще не проводили, а связь осуществлялась через магистральные тоннели.

По дороге у меня было время обдумать состоявшийся разговор, о котором я попросил сослуживца днем. Год назад, когда мой младший сын перестал набирать нужное количество баллов в школьном тестировании и ему грозила спецшкола, я шел по этой же дороге. Тогда в беседе с приятелем я осознал существование постыдного человеческого конвейера, который распределял людей по местам согласно их возрасту и способностям, часто игнорируя привязанности и желания. Я навестил в так называемой Льготной зоне своих родителей. Я узнал о пропаже на Льготной зоне тещи, которая согласилась на опасные эксперименты с собственной психикой. Ее посмертного заработка хватило, чтобы перевести моего младшего на индивидуальное обучение. С тех пор я сокращал расходы по содержанию своего трехэтажного особняка, чтобы вернуть домой отца с матерью.

Сегодня с утренней почтой я получил очередной счет за обучение. Сумма была выше прошлогодней в два раза. Димка успешно окончил младшее звено школы и перешел в среднее. Закончить его при таких расценках проблематично, а забрать обоих родителей не удастся вовсе. Я ничего не стал говорить жене и старшему сыну Васе. Прилежно отработал положенные часы и лишь в обеденный перерыв намекнул Григорию, что не прочь навестить его. Он кивнул. Хронометраж рабочего времени бесстрастно фиксировался камерой видеонаблюдения. Сотрудники говорили коротко, по-деловому.

Григорий повел меня по старому шоссе. Он был одним из немногих жителей Промзоны, который имел дневную работу и статус служащего. Большинство ее обитателей могло похвастаться лишь специальностью техников, обслуживающих ночные моечные аппараты Санитарной Службы Мегаполиса. Промзона начинала оживать к концу нашего рабочего дня. Из серых бараков народ тянулся в сторону санитарного автопарка.

– Поговорим по дороге? Жена дома, пугать ее не хочется.

– Кем пугать – мной, что ли?

– Я обычно предупреждаю, если ждем посторонних. Отец приболел. Обычное осеннее обострение. Но моя Лиза напугана слухами о школьном контроле. Инспектора могут решить, что девочке не след находиться в помещении с больным человеком. Жену сейчас даже телефонный звонок пугает.

– У нас дома была такая же ситуация, – посочувствовал я приятелю. – Обратились в неврологический центр. Там помогли. Светлана успокоилась, даже больше.

– Это как? – заинтересовался Григорий.

– Примерно так. Сейчас проблемы нет. А раз проблема связана с Димкой, то и Димки для нее как бы нет.

– А ты чего ожидал? Но не будем о грустном. Знаешь историю нашей Промзоны? Это остатки старого города. В таких клетушках в прошлых веках жили. У нас экономят и энергию, и воду. При перерасходе – отключается подача. Жизнь дешевая во всех смыслах.

– Когда-то центры городов были их сердцем.

– Да. Сердце пытались реанимировать, но в соревновании с окраинами оно все равно сдало. Там – перспектива, тут – тупик. А что? По-моему, центру нашли неплохое применение. Посмотри на наш концерн. Выкупил землю, возвел купола, создал внутреннюю замкнутую систему очистки, вложился в строительство магистрального тоннеля.

– И все бы было хорошо, если бы здесь закрыли жилые кварталы.

– Закрыть их недолго. Только тогда будет потерян контроль над их жителями. Они надежно законсервированы тысячами гектаров санитарной зоны вокруг Промки. Проживают компактно, их проездная карта активирована лишь на ближние расстояния.

– Я слышал, что существуют сталкеры, которые водят за пределы мегаполиса и обратно.

– Это путешествие стоит таких денег, что проще заработать и снять себе жилье подальше от центра. Только поверь – большинство здешних обитателей привыкло и вполне довольно.

Я с детства знал, что в Промзонах живут люди или не желающие, или не умеющие работать, или – с нетрадиционной ориентацией. Живут семьи, отказавшиеся от контроля над рождаемостью. Почувствовав неловкость за свою брезгливость, я спросил:

– А как твой отец?

– С тех пор, как ты видел его в последний раз, стал слабее. Ноги отказывают, но в целом – ничего. Голова светлая. О тебе часто спрашивает. Но давай перейдем к твоим проблемам. У тебя ведь проблемы?

Я достал счет за индивидуальное школьное обучение младшего сына и протянул приятелю. Гриша остановился, изучил сумму, вернул мне счет и начал покусывать нижнюю губу. Я боялся его торопить. Наконец он начал в знакомой мне учительской манере.

– Вот ты технолог. Допустим, к тебе поступает исходное сырье с компонентами, не соответствующими норме. Но при этом процесс идет, продукция на выходе в рамках стандарта. Твои действия?

– Зачем рисковать? При нестандартных исходных нужно строже контролировать условия. Я же не знаю, как поведет себя это сырье при изменении, скажем, температуры на градус или другом качестве воды. Нужно просчитывать всю технологическую цепочку. У меня нет права принятия решения.

– Но на выходе-то продукт нормальный.

– Меня все равно будет раздражать сигнал тревоги на входе.

– Несоответствие нормы раздражает. Так? Твой сын не набирал нужного количества баллов при школьном обучении, но успешно проходит курс в домашних условиях. Стало быть, нужно просчитывать недостаток всей системы образования. Какой чиновник замахнется на это? Легче подвести вашу ситуацию под стандарт. Ты только не паникуй. На систему с эмоциями не попрешь.

– А без эмоций?

– Без эмоций могу рассказать про себя. Моей дочери разрешат закончить среднее звено, но не дадут перейти в старшее. Когда начнутся профориентационные тесты, возникнет несоответствие. Девочка с адресом Промзоны не может и не должна показать высокие баллы при распределении. Иначе – зачем контроль за вложением родительских денег в образование, обязательные развивающие путешествия, система баллов? Есть правило: больше вложений в условия для занятий – больше учебных успехов. Не можешь оплатить – государство забирает ребенка. Значит, дочь выполняет тесты ниже уровня, не переходит в старшее звено, не проходит выпускную специализацию и получает низкооплачиваемую работу на всю оставшуюся жизнь. Или семья меняет место проживания. А с нами отец. Обслуживание пожилых людей сопровождается такими же счетами, какие ты мне показал. Инспектор и врачи посещают нас регулярно.

Мы почти подошли к его дому. Одинаковые бетонные коробки показались мне еще безобразней, потому что сзади них виднелись куполообразные крыши нашего концерна, над которыми даже небо было светлее.

– Боюсь спросить, что ты решил, выбирая между отцом и дочерью.

– Решил выиграть время. В моем случае это два года. Если отец будет жив, есть вариант развода. При разводе супругов выделяется так называемая пострадавшая сторона – то есть не инициатор развода. Поскольку для пострадавшей стороны это психологический стресс, в силу вступают социальные механизмы, которые ее подстрахуют и обеспечат приемлемые условия. Работающий человек – государственная ценность. В него много вложено. Я, к примеру, объявляю о смене ориентации и обращаюсь в суд. Жене с дочкой после бракоразводного процесса – по ситуации: или выделяют приличное жилье, или освобождают от уплаты за образование.

– А восстановить брак можно?

– Нет. Система контроля очень серьезная. С нашей семьей будет покончено навсегда. После нескольких наших с женой встреч создадут десятки комиссий по этике, которые возбудят судебный иск по факту мошенничества, засудят и вышлют в Зону освоения.

– А твой отец как живет с такой ношей? Он не жалеет, что уехал со Льготной зоны?

– Он не хочет умирать на зоне, но к смерти давно готов. Он верит, что уйдет из жизни до того, как свой выбор в пользу деда сделает его внучка, до того, как я пойду на все, чтобы не поставить дочь перед таким выбором.

– Развод – не мой вариант.

– Тогда плати по счету. Ничего не выясняй – ошибки нет. Следующий счет снова будет больше. Даже если ты опять его оплатишь, на вашу жизнь посмотрят со всех сторон, найдут несоответствия, обстоятельства. У тебя год или два.

– А потом что? Димку заберут?

– Да, но он будет уже старше и самостоятельней. Ты еще успеешь рассмотреть разные варианты. В любом случае тебе придется что-то потерять. Твоя задача сейчас – просчитать, от чего тебе придется отказаться – от родителей, от семьи, от сына.

Я попрощался и пошел к освещенной станции скоростного тоннеля. Сзади черным пятном оставалась Промзона.

2

Мне очень хотелось остаться одному. С недавних пор я стал уходить в комнату уехавших родителей на третий этаж и садиться в их любимое кресло. Днем здесь занимался Димка с приходящими учителями. Вечером она пустовала. Я мог ненадолго задремать в нем, обдумывая вопрос, а просыпался с готовым решением. Спина уже ждала привычного изгиба, но отдохнуть не удалось. Я был ослеплен светом, бьющим из всех окон. В последний год я запрещал транжирить энергию. Жена, не привыкшая ни в чем себе отказывать, подчинялась, хотя постоянно ворчала, что на копейках состояния не сделаешь.

В гостиной на первом этаже оживленно болтали две женщины. Одна из них – моя Светлана, поднялась навстречу.

– У нас гости. Вася пригласил Марину с мамой. Пора знакомиться с будущими родственниками. Молодые у себя. Посиди с нами.

– Димка где?

– Да что тебе Димка? Здесь где-то бегает.

Год назад Светлана ни о чем не могла думать, кроме проблем младшего сына. Даже когда вопрос решился и деньги на индивидуальное обучение пришли по завещанию ее матери, она продолжала вздрагивать, покрываться красной сыпью, часто плакала. Пришлось обратиться к врачу. Особенно помогли сеансы гипноза. Жена повеселела, только мне стало казаться, что она смотрит сквозь Димку. Кормит его, одевает, напоминает о занятиях, но не слушает. И Димка уже не жался к ней, как раньше, не бегал за ней хвостиком. Он отсиживался в сторонке и выбегал, когда приходил с работы я.

Мать Марины тихо сидела на диванчике и рассматривала меня. Я знал из рассказов жены, что свою бабушку они наконец оформили на Льготную зону. После оформления бабушки Марина стала завидной невестой – единственной дочерью двух работающих родителей. Девушка красивая, умная, хваткая. Света гордилась тем, что она выбрала нашего Василия. Меня же смущало само это слово – выбрала . Словно Вася ничего и не решал.

Света торопилась пересказать состоявшийся разговор. По окончании старшего звена обучения молодым людям рекомендован брак. Это настраивает их на организованную жизнь. Специализацию в таком случае они проходят в одном регионе. Кабинет планирования семьи рассчитывает паре оптимальные физиологические и социальные возможности для рождения ребенка. Социальные: чтобы успеть и ребенка родить, и специальность не забыть. Глянцевые журналы на диване отсвечивали фотографиями спален и броскими заголовками. Света тормошила меня:

– Смотри же. Это – искусственные острова. Очень популярные сейчас туры. Тебе нравится?

– Света, это же бешеные деньги. Я никого не хочу обидеть, но вряд ли брачная ночь у них будет первая. К чему такие траты?

По лицу будущей родственницы промелькнула тень, она натянуто улыбнулась:

– Мужчины мыслят арифметическими действиями, понимаю. Хочу вас успокоить: расходы будут и с нашей стороны. Дочь у нас одна. И внук, думаю, у нас будет один. Впрочем – и у вас тоже.

Света заторопилась собирать журналы. Я остановил ее руку, соображая.

– Почему – тоже? У нас есть младший сын. Света вам его не представила?

Женщины обменялись быстрыми взглядами. Света выдернула руку, собрала в стопку журналы и затараторила всякую чушь, уводя разговор в приличное русло. Сверху спустились Вася с Мариной. Сзади меня обнял подкравшийся Димка. Продолжение разговора было бессмысленным.

3

– Вась, зачем ты женишься?

– Как все – чтобы не бегать и не искать кого-то.

– Папа тоже так женился?

– Слушай, иди уже спать. Мам, уводи его. Я хотел еще пару глав осилить.

Уставшая жена потянула за руку Димку. Прежде чем уйти с ней, он вопросительно взглянул на меня. Старший сын освобождал гостиную от нашествия гостей, рассовывая приборы в мойку, салфетки – в стирку. Тихо жужжал ползающий по периметру гостиной пылесос. Я взял домашний пульт и стал выключать освещение в саду, на веранде и в пустых комнатах, которые были приготовлены для демонстрации Марининой маме. Сама Марина прекрасно ориентировалась на всех этажах дома.

– Как тебе нравится моя будущая теща?

– Не рассмотрел. Тестя почему не пригласили?

– Как раз договаривались, где заказать обряд знакомства семей.

– А без обряда познакомиться уже нельзя?

– В принципе, можно все. Но сейчас принято на обряд приглашать комиссию по распределению. Засветишься с хорошей стороны – получишь хорошее распределение. Знаю, ты экономишь. Но ты же слышал – Маринкины родители для нее ничего не пожалеют.

– Слышал-слышал, и не только это. Что там говорилось о единственном внуке?

– Внимания не обращай. Это все байки.

– Байки о чем?

Сын прикусил губу так же, как Григорий. Я вздохнул. Очевидно, что на сегодня моя порция печали до конца не выпита. Байки, по словам старшего, ходили среди выпускников старшего звена. Заключались они в том, что выпускникам спецшкол проводили обязательную химическую кастрацию. Эту информацию Марина растрепала матери, а та в сегодняшнем разговоре посочувствовала Светлане. Подтверждения этому не было никакого. Пути тех, кто находится в спецучреждениях по социальным программам, проследить трудно. Можно звонить туда хоть каждый день. После частых звонков дадут понять, что ты отвлекаешь персонал. Норма – один видео-сеанс в месяц. Утешай себя благополучной видимостью.

Откуда ж навалилась беда? Индивидуальная программа давала неплохие результаты обучения. Учителя не высказывали никаких опасений по поводу предстоящего тестирования. Оставалось поверить Григорию. Мальчик, не получивший стандартного образования, не может и не должен показать хорошей балльности.

– Пап, я хочу после свадьбы уйти жить к Марине. Твои и мамины доходы пойдут только на Димку. Это поможет.

– Жить ты будешь здесь. Этот дом строил твой дед. Он не должен достаться чужим. Пусть здесь родится твой сын и доживет до старости твоя мать. Постарайся не отправлять ее на Льготную зону.

– Ты так говоришь, будто тебя здесь не будет. Собрался поменять место жительства?

Если бы! При моем прадедушке много говорили о всеобщем объединении на основе общечеловеческих ценностей, но боялись потери национального колорита. По иронии судьбы только этот колорит и сохранился. Названия географических объектов, учреждений, школ сохранили традиционные звучания. Пышно праздновались национальные праздники. Охранялись национальные памятники и святыни.

На сегодняшний день все учреждения планеты проходят аттестацию по единым требованиям. Границы любого государства открыты. Можно уехать куда угодно. Только – зачем? Пересекающий государственную границу эмигрант сопровождается полным пакетом информации о себе. Ему предложат работу по специальности, а его ребенок продолжит обучение «по стандартам». В любом уголке догонит то, от чего ты убегал.

На следующий день я оплатил счет.

4

После трех ступеней обучения, распределения и стажировки всех членов общества знакомят с «выпускной» характеристикой. Цель – возможность исправления своего «Я». В дальнейшем психологическая служба компании-работодателя дополняет характеристики, но их обозрение считается некорректным. Взрослый способен на самооценку. Хранимые досье применяются только при продвижении по службе. Все изменения и дополнения в характеристиках автоматически фиксируются в базе координаторов.

По результатам обучения я мог быть включен в программу по подготовке законодателей существующей общественной системы – координаторов. В моей выпускной характеристике отмечались как положительные, так и отрицательные черты характера. Среди отрицательных перечислялись: ведомость, зависимость от чужого мнения. Среди положительных – устойчивость к стрессам, интеллектуальная азартность, настойчивость в поиске решения проблем. Среди набора качеств, которые моли бы обеспечить мое движение вверх по социальной лестнице были, как положено, и наблюдательность, и внимание, и память. Сегодняшний день был первым, когда меня подвела память.

Днем я не встретил среди сослуживцев Григория. Ничего необычного в том не было – у нас на неделю вперед утверждался индивидуальный график с учетом необходимых рабочих пропусков по причинам личного характера или болезни. Расспрашивать о пропусках не принято.

Я закончил рабочий день, но, задумавшись, отправился не к станции магистрального тоннеля, а по старому асфальту в сторону Промзоны. Уже на подходе я сообразил, что совсем не собирался навещать Григория и что его жену пугают гости без предупреждения. На входе в старый город шоссе разбегалось веером узких дорожек. Я отправился по центральной, намереваясь свернуть на первом же перекрестке. Улицы шли, словно расчерченные по линейке, располагаясь параллельно и перпендикулярно. Зелени мало. Некоторое разнообразие вносили вывески магазинов.

В нашей Жилой зоне не было магазинов. Необходимые продукты доставлялись по заказу – самые свежие. За крупными покупками мы ездили по выходным в Торговую зону.

Глаза выхватили из общего хаоса группу домиков с претензией на стиль. Стены одноэтажек – не из серого бетона, а из красного кирпича. Окошечки маленькие, но подведены под арку. Вокруг каждого домика – забор: чуть ниже человеческого роста, но строго берегущий от окружающего мира свою маленькую территорию. Мне понравились два дома-близнеца с объединенным двориком. Под окнами – колючие кустики, по забору – вьюны, у крылечек – рябины. Вдоль забора прорыта канава для стока. А через канаву – игрушечный мостик с перильцами.

Со стороны улицы шла женщина, которую я, кажется, испугал. Но того, кто шел за ней следом, она боялась больше, поэтому, остановившись на миг, бросилась ко мне, схватила за руку и потащила через мостик в калитку. Мужской силуэт на дороге застыл.

Перед домом женщина одной рукой поколдовала над замком, другой все еще держала и не отпускала меня. За ней я послушно прошел через тесный коридорчик в комнатку. Сразу у двери – два ряда крючков, означавших прихожую, и тумбочка с зеркалом и емкостью для воды с краном. Напротив двери, наискосок, с одной стороны – стол и два стула (столовая?), с другой – электроплита (кухня?). Была еще дверь в другую комнату. Там в углу стояло зеркало. В его отражении я заметил шкаф для одежды, диван. Грубоватым и низким, как у мужчины, голосом, незнакомка прервала неловкую тишину:

– Извините. Вы же догадались, что я не хочу видеть одного человека. Я сказала, что у меня есть друг, но он не поверил. А тут вы у калитки – очень кстати. Садитесь к столу. Я напою вас чаем и провожу. Вы же нездешний, это видно. Ищете кого-нибудь?

– Решил прогуляться после работы.

– Очень смешно. Разве на Промке гуляют?

– Раз здесь можно жить, то почему нельзя гулять?

– Ваше дело. Куртку можете снять. Сейчас будет чай. Там под салфеткой лежит печенье. Меня зовут Наташей. А вас как? Влад?

Скоро я прихлебывал горячий крепкий чай. Я давно забыл его вкус. Дома у нас заваривались только травяные чаи из собственного садика. Мы всегда берегли свое здоровье.

– Что это за квартал, Наташа?

– Такой же старый квартал. Эти домики не сдаются – не проходят санитарного контроля, но их можно купить и оплатить благоустройство. Только в этом секторе и осталась относительно дешевая земля. Я сама оплатила подключение электрообогрева. На отведение воды еще не заработала, поэтому оплачиваю штрафы.

– Наташа, может, лучше заработать на выезд из Промзоны?

– Мне так и говорят. Только снимать жилье – ненадежно, купить – нереально. А этот домик – мой собственный. Мне здесь нравится. Мама с отчимом живут на другом конце города, лишний раз в мою жизнь не лезут. С соседями бы повезло… Боюсь, что дом напротив купит урод какой-нибудь. А вы где живете?

Я назвал номер Жилой зоны. Наташа с уважением кивнула. Это была одна из первых элитных зон. В короткий промежуток времени, пока было неясно, насколько востребованным будут комфортабельные дома, земля продавалась, а не сдавалась в аренду. Это потом стоимость ее возросла настолько, что выгоднее стало выплачивать всю жизнь арендную плату, чем совершить покупку участка. Но мать с отцом успели сделать вложение.

– А где вы работаете, Наташа?

– Санитаркой в больнице. Хотите еще чаю?

– Нет, мне уже пора.

Наташа вывела меня за калитку. Я бодро прошагал до тоннеля и нырнул в его теплое чрево, чтобы вернуться к семье.

Улицы нашей зоны имели плавные, как бы естественные, изгибы. Заборчики ставились низкие и незаметные. Дом от дома отгораживался пространством сада. В ухоженных садах постоянно что-нибудь цвело. В северных широтах города давно не строились. Уменьшение рождаемости подарило всем людям планеты возможность проживания в мегаполисах южных широт. Землей умеренных широт владели концерны, занимающиеся производством продовольствия, северными – по добыче сырья.

Я поднялся в нашу гостиную и сразу понял, что сделал что-то не так. Все домашние смотрели, словно ждали объяснений. Димка выглядел расстроенным.

– Я немного запоздал, захотелось погулять. А что вы надутые?

Света закатила глаза:

– Ты что – издеваешься? Ты совсем забыл про сына?

Раздались рыдания. Мне показались, что они – картинные. Или мои чувства огрубели после прогулки по зоне, где не плакали над действительно серьезными проблемами?

Димка поспешил объяснить, что вечером приходил школьный инспектор. Как же могло выскочить у меня из головы, что после перечисления денег за индивидуальное обучение в течение сорока восьми часов следовал визит инспектора?! Он должен осмотреть дом, проверить условия для занятий, задать вопросы всем членам семьи и зафиксировать ответы.

Расположение нашего дома говорило само за себя. Бытовая техника вследствие моего режима экономии отставала от последних моделей, но все еще находилась в продаже. Садовник вызывался реже, но я старался его заменить. Инспектора ничто не могло смутить, кроме моего отсутствия.

Я тут же набрал номер школьного инспектора, стал извиняться. Он любезно согласился зафиксировать мои ответы по телефонному разговору, но я знал, что очередной минус в Димкином личном деле уже поставлен – отец необоснованно поздно возвращается с работы, а жена не знает причины отсутствия мужа.

5

Ночью мне приснился отец. Он, прихрамывая, медленно шел по внешней дорожке нашего садика. После пробуждения я подумал, что свидание показалось мне реальнее, чем разговор по видеофону.

Внешнюю аллею садика вокруг нашего особняка мы придумали вместе. Все «полезные» саженцы были уже посажены, поэтому последняя аллея комбинировалась по принципу «пестроцветности» – зеленые ели, клены, рябины, кусты краснотала и ивы, колючие плетистые розы и различные виды плюща. Она надежно защищала дом от посторонних взглядов и выглядела очень нарядной. Отец шутил:

– Здесь в каждом растении память обо мне. После моей смерти приходи на аллею, гуляй. Мысленно со мной советуйся.

– И ты мне ответишь с того света? – смеялся я в ответ.

– Как знать! К старости начинаешь понимать, что видел лишь ту часть мира, что тебе показали.

Утром я позвал Васю проводить меня. В школу он ездил сейчас позже. Обучение в старшем звене подошло к концу еще в прошлом учебном году. Шли курсы повторения по дисциплинам будущей специальности. Посещать их разрешено по выбору. В конце каждого курса повторения – тренировочный тест. Всего выпускнику назначалось с полсотни выпускных тестов. Были и тесты психологические, медицинские, социологические, правовые. Сына вели к стажировке в Стратегической зоне с высокой степенью секретности. Мы старались его лишний раз не расспрашивать о деталях. Это невежливо по отношению к взрослому человеку, которым уже считал себя выпускник.

Светлана наверху проверяла, все ли готово к приходу очередного Диминого учителя. Необходимо было приготовить не только учебный комплект первой половины дня, но и развивающий комплект второй половины дня. Оставлять ребенка коррекционного обучения одного в доме категорически запрещено, поэтому мы доплачивали учителям.

Я повел Васю по той самой внешней аллейке, которую видел во сне. Старший сын был немногословен и по характеру напоминал меня, в отличие от эмоционального Димки, Светиной копии. Пустая аллея предстала более темной, чем во сне.

– Папа, ты хочешь спросить меня о Марине?

Я встретил Васин взгляд. Бедный парень! Хочет одобрения отца, а отец занят своими мыслями.

– Вася, я буду уважать любое твое решение, если оно действительно твое, понимаешь меня?

– Она очень хорошая. Лучше, чем кажется.

– Ты женишься – почему? Мама с тещей рассчитали, Марина попросила?

– Предложение Марине я решил сделать год назад. Прости, что не посоветовался. Тогда были проблемы с Димкой.

– Они остались, Вася. Но это мой крест. Запомни наш разговор на этой аллее. Все ключевые решения в нашей семье всегда принимали мужчины. Ты вырос. Решил – делай. Но помни, что в состоянии влюбленности они все для нас – феи, а какой бы потом ни оказалась твоя женщина – глупой, ленивой, скандальной, ты уже взял ответственность за нее и вашего ребенка.

– Ну да. Разводы не приветствуются обществом.

– Ах, Васька! После сорока тебя все меньше будет волновать общество и все больше – твоя совесть.

По дороге на работу я позвонил и записался на прием к юристу. Круглые своды нашего огромного химического концерна проглотили меня в числе тысяч входящих людей. Производственные линии заполнялись людьми. Моя рабочая клетка уже ждала меня. Я втягивался в работу легко, словно был частью системы, выключал посторонние мысли и эмоции. Но возраст, возраст… Переключатель «дом – работа, работа – дом» заедал и давал сбои. Я все больше уставал, и рабочее время тянулось все медленнее.

Звонок юриста напомнил мне о встрече. Терять доход от несостоявшейся встречи конторе ни к чему, лучше позвонить и напомнить. Так принято. Встреча проходила в том же офисе, где я когда-то оформлял оплату индивидуального обучения Димы. Сотрудник моих лет ждал меня, предложил кофе, который тут же принесла молодая девушка, и приготовился слушать.

– Я хочу, – начал я, – забрать со Льготной зоны свою мать.

Собеседник не удивился. Он виртуозно стал работать пальцами над клавиатурой компьютера, бегло просматривать колонки цифр, заглядывал в пухлую папку с документами, наконец, посмотрел мне в лицо.

– Вы вполне можете содержать еще одного иждивенца. Младший сын у вас, правда, на индивидуальном обучении, но в семье скоро будет не два, а три работника.

– Даже четыре. Сын женится.

– Тем более. Я возьмусь за оформление обратно в Жилую зону вашей матери, но обязан предупредить – по статистике подобные операции сейчас удаются на 70 %.

– А раньше?

– Процент удачных операций подобного рода составлял 20–30 %. Ожидалось, что он упадет еще ниже, но год назад пришли новые инструкции Совета Координаторов. Состоятельным семьям рекомендовано разрешать содержание престарелых родителей, если они готовы за это платить. Теперь о вашем деле. Вы подпишете соглашение на две суммы. Первая – за ведение вашего дела. Вторая – большая – за успех, если таковой будет.

– Когда можно ждать результат?

– В нашей фирме – через неделю.

– Не может быть! Мне говорили – два месяца!

– Все может быть, если есть деньги.

Подписывая соглашение, я обратил внимание на табличку второго зала «Оформление сделок по покупке жилья в любой части города». Зашел туда просто так, чтобы хоть на несколько минут выключить в голове анализ, который рвался в мое сознание.

Для крупных сделок посетители приглашались к отдельным столам в специальных звукоизолированных нишах – в такой я только что сам беседовал с представителем юридической фирмы. Мелкие можно было совершить самостоятельно с помощью банкоматов, которые были снабжены виртуальной картой города. Стараясь ни о чем не думать, я увеличил карту, нашел Промзону рядом с нашим химическим концерном и разглядел на ней мелкие постройки в центре. А вот и знакомые домики – Наташи и продающийся напротив дом-близнец. Я вызвал справочную информацию, поведавшую о том, что компания, владеющая старым фондом, продает в частную собственность домик с небольшим участком земли и даже организует ремонт перед въездом за дополнительную плату.

Стоимость покупки и ремонта показались мне смешными. Я долго экономил на всем, чтобы перевезти домой родителей. Теперь, после того, как я заплатил за переезд матери, на счету оставалась приличная сумма. Она должна была пойти на отца. Но юрист, сверяясь со своими постоянно обновляемыми списками, об отце не обмолвился. Да, конечно, он при выполнении запроса строго следовал сформулированной мною задаче, но не задать уточняющий вопрос не мог. Так принято. Вероятно, уточнять уже нечего.

Слеза отразилась в стекле банкомата, обожгла мне глаз. Я нажал две кнопки. Сумма, списанная с моего счета, сделала меня собственником крохотного участка земли и домика в Промзоне, который с сегодняшнего дня ставился на санитарный ремонт. Я сделал очередной ход в игре с обществом.

6

В нашей гостиной меня ожидал полный сбор семьи: жена, сестра с мужем, Вася, Марина, Димка. Сестра плакала на плече у Светы. Муж ее Саша тихо разговаривал по телефону. Свою маленькую дочку они, видимо, оставили со свекром. Я не сказал сестре о сумме денег, которую скопили на Льготной зоне для нее отец с матерью. Лишь Саша был в курсе того, что мои родители оставили деньги на случай, если они понадобятся на обучение внучки. Тогда готовился законопроект о вживлении чипов в мозг новорожденных. Впрочем, в последнее время говорить о нем стали меньше. Я слышал, что разрабатывается два варианта школьного обучения. Один – более дешевый – для детей с чипами, где обучение пойдет по ускоренной программе. Другой – более дорогой – для стандартного обучения. Благодаря нашим родителям, деньги на стандартное обучение племянницы уже были отложены. Злые языки утверждали, что ускоренное обучение будет носить военизированный характер. Зачем? Войны давно в прошлом. Отдельные нарушения порядка имели место только в Зонах Освоения.

Димка заметил меня первым, подбежал, обнял:

– Папа, наш дедушка умер.

– Почему ты отключил телефон? Мы тебя давно ждем, – сестра подалась было навстречу, но обмякла и осталась сидеть, – надо ответить на запрос о кремации и похоронах.

– Да он же сообщения еще не видел, – вмешалась жена. – Пусть сначала прочтет и подумает.

– Я перескажу. Умер он сегодня ночью. Диагноз – сердечная недостаточность. Кремация назначена на послезавтра на вторую половину дня. Разговор с матерью нам предоставлен внеплановый. Я боялась, ты к нему не успеешь. Света жаловалась, что ты стал задерживаться.

Марина при этих словах выразительно взглянула на Ваську. Лицо жены зарделось, но она увела разговор:

– Надо решить, что скажем матери, а то расплачемся на сеансе. Через десять минут – соединение. Поедет ли кто-нибудь на кремацию? Где захороним прах?

– Влад видел маму, а я – нет. Я поеду, – заплакала сестра.

– А дочка? Мне прикажешь брать внеплановый отпуск и терять в зарплате? Я не против, мать есть мать, но ты потом меня не упрекай, – предупредил муж сестры.

– А у нас – Димка на индивидуальном, – возразила Света. – День-два, конечно, для нас – потери приемлемые, но мать может попросить пожить с ней неделю. Это разрешено. Влад отказаться не сможет. А это уже совсем другая сумма.

– Деньгами я готов участвовать. Да, если честно, и с дочкой бы посидел, и экономней месяц-другой пожить готов. Только вы посмотрите на нее, – Саша кивнул на мою сестру. – Она сможет поддержать? Ей самой придется оказывать там медицинскую помощь.

– Маму хочу увидеть! – сестра растянула рот в кривой гримасе, какой я не видел у нее лет с пяти.

Марина встала с дивана, налила ей воды и придерживала узкий розовый цилиндрик, пока сестра давилась глотками и норовила выронить ускользавший стакан.

– Съездить могу я, потому что у меня сейчас свободное посещение, – вмешался Вася.

Марина резко обернулась, выплеснув часть воды на пол, но не успела ни слова вставить, потому что на пульте замигал вызов видеофона. Все посмотрели на меня. Я нажал на домашнем пульте кнопку громкой трансляции и один поднялся по лестнице в рабочий кабинет с системой связи.

Засветился монитор. Мама, ставшая еще меньшей, чем я ее видел в последний раз, печально смотрела вниз. Правой рукой она опиралась на палку-хромалку, с которой не расставался отец. В память ли отца она ее носила с собой или от потери сил?

– Мама, – начал я и не узнал свой голос, таким он показался хриплым. – Мама, тебе придется выдержать еще одну неделю. На кремацию мы приехать не сможем, но примерно через неделю заберем тебя домой. Урну с прахом на захоронение не отдавай. Мы поместим ее на папиной аллее, и ты сможешь приходить туда в любое время.

Мама медленно подняла на меня глаза. Они были водянистыми, бесцветными.

– Спасибо, сынок, только к чему это? Вам со мной трудно придется.

Голос у нее был слабый, невыразительный. И язык ворочался медленно, с трудом.

– Мама, послушай меня и поверь. Нам трудно без тебя . Возвращайся. Я уже оплатил твой переезд. Прости, что не успел перевезти папу.

Мама всхлипнула:

– Твой отец перед смертью сказал, что ты меня не оставишь.

– Ты продержишься неделю, мама? Обещай мне.

– Обещаю, сынок. Отца похоронить надо – он доволен будет, что рядом с домом, с внуками. И я буду рядом с ним. Ты делай свои дела, я подожду.

Монитор потух. И только тут я заплакал. Долго лить слезы не мог – боялся, что ко мне поднимутся родственники. Встал. Прошелся по комнате. Помял пальцами виски и щеки. Надо было спускаться.

Внизу снова спорили.

– Да ничего я не знала, – с визгливой ноткой доказывала Света. – Я давно говорю, что с ним что-то не так. Зачем он это придумал? С кем советовался?

– Он ездил на Льготную. Тогда, наверное, договорились, – робко ответила сестра.

– Отец с матерью сами написали заявление на зону! Сами! Это не редкость, когда старики детям таким образом помогают!

– Они и другим образом тебе помогли, – огрызнулся Сашка, – забыла уже? Решил забрать – пусть забирает.

– Знаешь, что…

– Знаю. И своего отца туда не пущу. Всех денег не заработаешь. Надо людьми быть.

В спор вмешалась Марина:

– Людьми быть? Вам легко рассуждать! У вас, наверное, балльность ближе к средней была? А у нас с Васей она обещает быть за восемьдесят. У нас распределение скоро, нам тоже хочется хорошего места в жизни.

– Я со своей балльностью кормлю жену, дочь и отца. Вам с Васькой кто мешает?

– У нас на счету каждый день, каждый взнос и каждый иждивенец. Вася, ты должен сказать отцу, чтобы он оставил эту затею. Он неадекватен! А если с ним что-нибудь случится? Содержание бабушки сразу ляжет на тебя.

Я решил не спускаться вниз, а пойти на третий этаж в пустующую комнату родителей. Не хотелось обсуждать свою неадекватность с будущей невесткой. Уже уходя, я услышал, как Вася объявил:

– Переезд бабушки – это дело нашей семьи. Решенное дело. Твоего, Марина, согласия никто здесь не спрашивает.

Я лег на кровать в спальне родителей и сквозь сон почувствовал, как меня накрыл одеялом, а потом залез ко мне под мышку Димка.

7

Мама, казалось, и не заметила того, как Светлана ее плохо встретила. Сидела в своей комнате. Утром освобождала ее для Димкиных занятий. Из спальни слушала, как проходят уроки. Под вечер любила спускаться на аллею, где у скромного памятника с урной рассказывала отцу все дневные новости. Я оплатил установку лифта, чтобы она могла спускаться без посторонней помощи со своего третьего этажа и, если честно, чтобы меньше встречалась с невесткой.

Мальчишки ходили к ней «на чай с разговорами». Она с каждым развивала его любимую тему: с Васей – про историю семьи и постройки нашего дома, с Димкой – про проказы «маленького папы». Мне рассказывала про соседей и знакомых по Льготной зоне, стараясь убедить меня в том, что у них с отцом не было обиды, что они, не смотря ни на что, были счастливы, потому что все время жили рядом.

У меня была слабая надежда, что Димку можно будет оставлять во вторую половину дня с бабушкой, но надежда пропала после визита медицинского инспектора. Мать сама нуждалась в присмотре. Я обещал, что в течение месяца найду человека по уходу за ней, но понял, что надолго меня не хватит. Я почти перестал давать деньги «на хозяйство» Светлане. Теперь все расходы по содержанию дома оплачивала она. Большим и модным покупкам пришел конец.

Праздник возвращения мамы я вынужден был отметить не дома, а в питейном заведении Зоны развлечений. Оказалось, что разделить радость легче не с женой, а с сослуживцем. Когда мы подошли к ресторанчику с авантюрным названием «Повод», Григорий сказал, что по старинному обычаю мужчины пьют «на троих». Он позволил себе пригласить того, с кем я с удовольствием встречусь. Третий должен был подойти с минуты на минуту.

Когда-то, по словам приятеля, спиртные напитки были настолько дорогими, что стандартный объем жидкости для опьянения могли позволить себе только трое мужчин вскладчину. Как химик-технолог, я этому не верил. Производство спирта – и промышленными методами, и кустарное, во все времена не могло быть дорогим.

Мы выбрали столик. И тут я увидел третьего. Широко улыбаясь, к нам шел Костя – тот самый Костя, который передавал через меня контрабандную корреспонденцию в Зону Освоения и сам был родом оттуда. Костя заматерел. Статный, солидный, уверенный в себе – чиновник, да и только. Мы обнялись.

– Ну, что, перебежчик, прижился в цивилизации? Не тянет в дикие края?

– Тяжелею я здесь. Движения нет. Инициативу не проявишь. Скучно.

– Спортом бы занялся.

Костина физиономия расплылась в улыбке:

– У нас на зоне без спорта обходятся. У каждого дерева генератор энергии не поставишь. Да что вам объяснять, ваши учебники по технологии начинаются со слов: «После первичной обработки сырье поступает в мегаполис…»

Гриша уже разливал по бокалам заказанное вино. Мы выпили – не приличными маленькими глотками, а легко – как воду. Костя рассказал анекдот: «Высланный новичок в Зоне Освоения зашел в коровник и испугался: “У вас коровы больные. Они молоко дают непакетированное!”».

– Это – старый. У нас ходят другие анекдоты про Зону Освоения. Сейчас вспомню.

– Не трудись. Я все знаю. Типа: «Приехал придурок из Зоны Освоения и помочился под камерами наблюдения на голограмму травки». У Гриши их целая коллекция.

Я уставился на приятеля. Не знал, что у него хобби.

– Ты коллекционируешь анекдоты? Зачем?

– Обзор составляет, – ответил за него Костя. – Пытается доказать начало информационной кампании по экспансии на Зону освоения.

– Я – сторонник теории, что общество не может жить без опасности. Наличие врага сплачивает. Если нет врага, стравливают невраждебные стороны. Доказано, что стравливать богатых с бедными невыгодно. Первые нуждаются в услугах, вторые – в идеалах. Территориальную вражду возбудить проще.

– Зона Освоения – поставщик минеральных ресурсов. Находится в прямом подчинении мегаполисов, – заметил я и вызвал смех за столиком.

– Такова официальная версия, – пояснил Григорий. – На деле же реальной властью на Зоне обладают надсмотрщики. Население там растет быстро. А если Зона выставит свои условия за поставку металлов и топлива? Легче пресечь такие попытки самоопределения, чем решать их последствия.

– Обзор сложнее, чем просто коллекционирование анекдотов. Это занятие для социолога. Ты же химик, Гриша.

– Он – человек с широкой натурой, – похлопал друга по плечу Костя.

– Как настоящий координатор, – подхватил я, успев заметить, как переглянулись приятели.

Пил я редко. Почти не пьянел, потому что знал правила приема алкоголя. Не боялся алкогольной зависимости, потому что не испытывал от него удовольствия. Но тут, в этой наспех собравшейся мужской компании «на троих», мне впервые стало тепло, хорошо, и боль, которую я носил в груди, отступила.

– Расскажи, как устроился у нас, – обратился я к Косте.

– По результатам тестирования мне выпала сфера связи. Гриша знает, как я проходил тесты.

Сослуживец усмехнулся. Я заметил про себя, что Гриша слишком много знает для обычного смертного.

– Гриша знает, а я не знаю. Расскажи.

– Я вам прошлый раз говорил…

– В выпивающей тройке мужчинам принято переходить на «ты», – поправил Гриша.

– Я не против. Продолжай, Костя.

– Я тебе говорил, что в Зоне Освоения работают над преодолением спутниковой блокады. Но лучше, если работа эта будет вестись с двух сторон. Теперь понимаешь, как мне повезло с назначением?

– Или – как ты устроил это везение, – снова встрял в разговор Григорий.

– Тесты можно обмануть?

– Как повезет. Но если знать, по какому принципу они составлены.

– И кто это знает?

– Не забывай, откуда я. Там они все оказались, Влад, первые разработчики первых тестов. Первыми придумали, первыми опробовали, первыми стали критиковать. Но обратной дороги нет. Расфасуешь людей по профессиям – и ничего личного. Посмотрите: все по науке, на основе предрасположенности.

За последний год я сто раз задавал себе вопрос, имею ли я право вмешиваться в Димкину судьбу и планировать ее по другим, отличным от принятых в обществе линиям. Утром я сомневался, видя хмурое лицо Димки, который готовился к приходу учителя. Вечером, встречаясь с сыном, я отбрасывал сомнения.

Он не любил счет, но легко управлялся с калькулятором. Он не любил грамматику, но мог часами вести монолог в отличие от немногословного старшего брата. Он не испытывал ни брезгливости, ни ужаса, ни возбуждения при разглядывании анатомических картинок и фильмов о размножении диких животных. Он постоянно что-то ломал и чинил. Учителя подчеркивали его прикладную направленность и советовали в старшем звене пройти на платной основе спецкурс по ветеринарии или механике.

Я постарался отбросить мысли о доме.

– Женился?

– Что ты, Влад. Мне нужно успеть сделать то, зачем я прибыл. Меня в любую минуту могут выслать. Я же исключение из ваших правил, по которым гении на Выселках не рождаются. А еще женщины ваши запуганы условностями. Нет таких, чтобы за любимым да на край света.

Мы выпили за здоровье мамы, помянули умершего отца, поговорили об общих знакомых. Через полчаса Костя начал поглядывать в сторону и проявлять беспокойство.

– За нами наблюдают. Я ухожу, боюсь провокации. И вам советую расходиться.

Следом за ним вышел и Григорий. Нам было не по пути. Григория ждала электричка в Промзону. Наша семья до сих пор позволяла себе другой способ передвижения. Магистральная система кроме общих маршрутов имела индивидуальные. По набранному на панели адресу компьютерный мозг системы вел прицепной отсек до нужной остановки без пересадок на пересечении линий.

Как пригласивший, я остался платить и ждал прихода официанта. И тут за мой стол присела… Марина. Я не узнал ее сразу, потому что она была одета по-мальчишечьи, без обычных коротких юбок и открытых маечек.

– Добрый вечер.

– Ну, здравствуй! Ничего, что ты в вечернее время – и в таком месте?

– Спиртное я не употребляла. Допустимое школьное время еще не нарушила. А преступность в Мегаполисе менее одного процента, – зачастила бывшая девушка моего сына.

– Это ты за нами следила? Зачем?

Дерзкая, решительная Марина тянула время, смотрела на остатки нашей закуски. Я не собирался ее угощать, эту малолетку.

– Хочу проводить вас. Вы же выпили.

– Заведи еще раз песню о моей неадекватности. Все, иди домой.

И тут у девчонки потекли слезы.

– Вы не любите свою жену, я вижу. А сына – любите?

Я впервые услышал сочетание «не любит жену» в отношении себя, но не обиделся и не возмутился. Я любил Свету со школы. Я любил и жалел ее, когда начались неприятности с Димкой. Я продолжал любить, когда возил ее в клинику неврозов. А потом она успокоилась. Ей «хорошо» помогла современная медицина. Не стало той Светы, которая защищала Димку от моих наказаний и Васиных насмешек, той, кто объяснял ему, что «в семье любят друг друга и всегда стараются быть вместе». Проблема младшего сына отошла для нее даже не на второй – на двадцать второй план. Зато в виде компенсации нарастала гордость за успехи старшего.

– Я не могу без Васи. А он со мной не разговаривает. Вам не понять, но мне все равно, какие у него баллы и куда его пошлют. Он – талантливый, ему потом обидно будет всю жизнь, если он не достигнет того, что задумал. Я только хочу помочь ему. Давайте я отведу вас домой. Он простит меня. А я за бабушкой вашей ухаживать буду. Вы не думайте, мы свою тоже любим. Мама ее часто видит, она инспектирует тот район. Она не злоупотребляет служебным положением, встречи по работе не попадают под запрет. Бабушка не от нас, от отца уехала. Вы знаете моего отца?

– Не знаю. Нас не знакомили.

– Он показал хороший результат после окончания школы, мечтал стать координатором, но не получил приглашения и нас в этом винит, даже ненавидит. Я не хочу, чтобы Вася таким стал. Я женщина, мне карьера не нужна. Хотите – мы с ребенком подождем, пока Дима учится? С моей зарплатой вам будет легче. Пойдемте со мной.

К нам подошел официант.

– Она заказывала что-нибудь у вас? – спросил я, кивнув на Марину.

– Воду, но платила наличными, не по карте, – успокоил тот.

– У вас можно платить наличными?

– За спиртное и курительные смеси – нельзя, – смутился молодой человек. – Я знаю, эти заказы проходят через компьютер и при определенной частоте человека оправляют на очистку крови. Но девушка не выпивала. Вы – инспектор? Хотите экспресс-тест для нее? Он будет отрицательным, клянусь.

– Если я до вашего заведения не заходила в соседнее, – с проснувшейся стервозностью заметила Марина.

Я достал карту, заплатил по счету и вышел вместе с ней. Костя не нашел в огромном мегаполисе женщину, готовую идти «на край света» за любимым, но моему Ваське, кажется, это удалось.

8

В отделе у нас ходила сплетня, что Григорий является координатором. Я этому не верил. Приглашения для подготовки координаторов приходили уже после того, как специалист выполнял свой социальный долг – выпускал из старшего звена школы ребенка. По результатам выпускных тестов я мог претендовать на участие в программе. Я вел образ жизни выше среднестатистического. Любил работу и семью. Путешествовал по рекомендованным маршрутам. Я не был любителем Зоны развлечений. Правда, Света захотела второго малыша.

Меня ценили на фирме, у меня ежегодно увеличивались доходы. При такой успешной адаптации в общественной системе я вполне еще мог получить предложение от Совета Координаторов и перейти в разряд элиты общества. Что может быть лучшим итогом?! Должность координатора пожизненна. Его старость обеспечена и в материальном, и в информационном плане. Ему не грозит прозябание в Льготной зоне.

Необходимое количество баллов для участия в программе показывали примерно два человека из тысячи. После стажировки и некоторого срока работы по специальности в лучшем случае рассматривался один, но и он мог быть отвергнут.

Совет координаторов (СК) редко собирался полностью. Это постоянно действующий разветвленный орган, отдельные группы которого изучали и курировали возникающие общественные проблемы. Решение совета действовало до ежегодного всенародного референдума, когда большинством голосов принимались новые законы и поправки.

Во время референдума каждому жителю мегаполиса предлагался опросник из двух частей. Первая часть посвящена вопросам страны и мира. Вторая – вопросам своего мегаполиса, своей зоны проживания в нем и сектора работы. Вопросы каждой части шли под литерами «А», «В», «С» и так далее, обозначая сферы науки, культуры, экономики и других сфер. Координатор обладал правом множества голосов. Количество голосов рассчитывалось в процентном соотношении от числа дееспособных граждан. Таким образом, около тридцати процентов голосов при решении любых вопросов были голоса наиболее образованных, информированных и заинтересованных в поступательном развитии. Их широта мышления, способность реагировать на изменения были выше остальных, поэтому о «списании» их по старости не могло быть и речи.

Ленивое городское большинство читало только вторую часть. В первой части наугад проставлялись плюсы в графах: «я согласен», «я воздерживаюсь». И, уж конечно, редко кто выходил на специальные сайты, посвященные полной информации о предмете голосования. Впрочем, в случае одиозного решения большинства СК через короткое время «по результатам действия закона» блокировал его до нового голосования, дав полное освещение в средствах массовой информации. Таким образом, пристыженное общество, проглотившее полезную информацию, запоминало номер вопроса и в следующий раз не ошибалось. Народ доверял бдительности координаторов.

Координаторы могли работать по специальности или выбрать государственную дотацию. Обычно они пользовались ею в старости. Это были люди, специально отобранные в элиту общества: лишенные тщеславия, не афишировавшие свое звание, с аналитическим складом ума, принципами гуманизма. Прошло время, когда элита присваивала себе капиталы и недвижимость. Координатор подчинялся всем правилам общества, потому что сам их создавал. Координаторам можно было послать по электронке вопрос, предложение, просьбу. Но с детских лет я знал, что существующая общественная система настолько продумана и сбалансирована, что привлекать внимание координаторов – все равно, что просигналить о своем скрытом психическом недуге или агрессивности.

Приглашения в межгосударственный Высший Совет Координаторов поступали по результатам очень сложной Шкалы успешности курируемого круга вопросов. Такая система общественного развития сложилась в конце позапрошлого столетия в результате серии опросов и референдумов. Новая форма политического правления, третья, изобретенная человечеством после монархической и республиканской, получила название элитарной. Фантастикой представлялось существование суперэлиты – Всепланетного Совета Организаторов, тайного правительства Земли. Официальные источники начисто отрицали его существование.

9

Мало того, что свое возвращение я вынужден был обставить, как выход из пьяного загула, чтобы подыграть Марине, так еще меня ждало извещение о том, что заказанный мною ремонт в купленном доме подходит к завершению и подрядчик просит моего личного присутствия для уточнения некоторых моментов. В частности, его интересовало, не буду ли я против использования водопроводной системы и водослива соседкой.

Света перестала со мной разговаривать. Она уходила к себе в комнату, как только я приезжал вечером, и не открывала, как бы я ни пытался достучаться. Она не выходила утром, пока я не уеду. Приготовление к Димкиным занятиям легло на нас с Васей. Покупка продуктов – на Марину. Это она поставила меня в известность, что запасов хватит от силы на сутки, а Света ничего не хочет знать об этом. Говорит, что деньги на вино и женщин у меня есть.

Теперь после смены я не спешил домой, чтобы жена не сидела одна в запертой комнате, а могла спокойно поужинать и поговорить с детьми. Я провожал Григория, заходил «к себе» в купленный домик. Малые размеры жилища делали его уютным. В гостиную комнату и по совместительству – спальню я почти не заходил. Сидел на кухне. Ширма отделяла от нее пространство с вешалкой для верхней одежды. Кроме того, я попросил встроить в помещение душевую кабинку. Она сделала кухню совсем-совсем тесной. Ремонтники убеждали, что это – лишнее. В сотне метров от дома располагалась дешевая общественная баня. Только я вырос в семье, где моменты гигиены приравнивались к интимным. Я сильно сомневался в том, что смогу прилюдно раздеться.

Наташа, завидев свет в моем окне, стучалась и звала на чай. Когда она узнала, что я не собираюсь взимать с нее половину стоимости водопровода и водоотведения, то забеспокоилась:

– Влад, может, для вас эта сумма и незначительна, но для меня это – деньги. Оставлять за собой долг здесь не принято.

– Но вам же нечем платить.

– Я коплю на рождение ребенка. Я ребенка жду. Срок еще маленький.

– Отец ребенка будет вам помогать?

– Главное, чтобы он не мешал. Человек это очень интересный, но конфликтный и ненадежный. Я до смерти устала от его выходок. Потом у него появилась другая женщина. Поверите – поскучала с неделю, и видеть его не могу. Как отрезало. Кстати, об отцовстве я ему не сообщаю. И вас прошу молчать.

Наверное, это было жестоко с моей стороны, но все же я решился спросить:

– Какое будущее у ребенка, который родится в Промзоне?

Думал, что Наташа помрачнеет, но она заулыбалась:

– Для счастья ребенку нужно немного – чтобы его любили родители. Я его уже люблю. До года мы с ним проживем на государственном пособии, потом что-нибудь придумаю. Стоит ли загадывать далеко?

– У вас есть талантливые дети?

– Смешной вы, Влад. Талантливые дети есть везде.

– Но статистика мегаполиса говорит обратное.

– Хотите, расскажу, как получают такую статистику? Показал ребенок в младшем звене отличные результаты – родителям предлагают отдать на усыновление… ради его будущего. За это – кидают льготные кредиты, выплачивают пособия. Рождаемость у нас – выше нормы. Многие соглашаются, надеются, что школьник выучится и поможет семье. Только я верю тем слухам, которые говорят, что усыновленному ребенку проводят коррекцию памяти, поэтому он не вспомнит о биологических родителях.

– А если семья не соглашается на усыновление?

Наташа поморщилась:

– Разные есть варианты. После среднего звена ребенку предлагают сделать свой выбор в пользу обучения, но с условием, что он уедет и не будет подвергаться вредному влиянию семьи. Ребенка могут просто отнять по результатам инспекции.

– Зачем же вы детей рожаете? – растерялся я.

– А вы – зачем?

– Наши живут рядом.

– Ага, пока не сдадут родителей на Льготную зону.

– А у вас не сдают?

– У нас долгожителей мало.

– Простите.

– Да не сержусь я. Так, зацепило. Не рисуйте мрачных картин. Наши дети не мучают себя зубрежкой, много гуляют, результаты тестирования оказываются ниже средних, но в пределах нормы. В старшее звено школы они не попадают, поэтому на престижную работу не рассчитывают. Распределяют их в Санитарную службу на смену родителям. Не вижу в этом трагедии. Жить можно везде. Впрочем, и смена жилья возможна со временем.

Меня мучил вопрос о химической кастрации слабых выпускников. Наташа не утешила. По ее словам процедура применялась к тем, кто не сдавал выпускные тесты за среднее звено. Физически и психически здоровым детям выпускные тесты под силу, а больным – не стоит продолжать род. Такое решение признавалось даже гуманным, потому что вести интимную жизнь химический кастрат в состоянии. Тем, кто не сдавал тесты даже за младшее звено, вшивали чип слежения. Его носители признавались потенциально опасными для общества, особенно в период полового созревания и связанной с ним юношеской агрессии. При превышении допустимого порога возбуждения этот же чип для хозяина мог сработать как электрошокер.

Моя соседка казалась спокойной и рассудительной. Слушать умела. Я не заметил, как рассказал ей про маму и Димку, про свои трудности и, как оказалось, не зря.

– В ближайшие полгода я помогу вам. Я дежурю в больнице через ночь. Мы заключим официальное соглашение, но денег вы мне платить не будете. Я отработаю долг за воду. Через полгода у вас могут измениться обстоятельства. Или мы найдем здесь же дешевую сиделку.

– Наташа, патронаж – это дорого. Дороже, чем сделанный ремонт.

– Не здесь. Конкуренция на рынке патронажа очень большая. За патронаж берутся медсестры и даже врачи. Получить заказ отсюда в вашу зону – это хорошая рекомендация.

Вот так я неожиданно решил одну проблему. Из своего нового дома к вечеру пора было возвращаться в старый. Там уже прочно утвердилась Марина. Надо отдать ей должное, она стала называть мою мать бабушкой и часто поднималась к ней. Она командовала наведением чистоты, кормила. Наконец, она поссорилась со своим отцом, отказавшись от церемонии знакомства семей и свадебного тура на острова. Отец пригрозил обратиться в комиссию по этике. Тогда молодые подали документы на регистрацию брака и публично обозначили дату бракосочетания, приурочив ее к дате распределения, когда уже дорогостоящие церемонии проводить некогда.

Предварительные баллы их были настолько высоки, что решение их восприняли правильно – как целеустремленность в получении профессии. Они уже знали приблизительную сферу приложения сил. Компьютерное распределение учитывало не только рекомендованную и заявленную сферу деятельности, определенную предрасположенность к профессии, но и востребованность профессий в экономике мегаполиса, их предстоящий брак, наконец. Васе пророчили блестящую сдачу тестов. На предварительных испытаниях он выходил на результат около 90 %, что было большой редкостью в новой системе выпускных испытаний.

Система тестов последнего поколения обнаруживала неискренность в ответах, пробелы в знаниях, скрытые недуги, сформированные комплексы. Костя тогда в ресторане сказал: для большей успешности «непредметных» тестов, надо относиться к ним с изрядной долей равнодушия, отстраненно, не ждать результатов, не бояться их. Вероятно, семейные неурядицы, которые вынужденно переживал старший, привели его именно в такое состояние. Он уезжал на занятия, словно на отдых от проблем.

Я пришел на работу с таким же настроением и, к удивлению, увидел на рабочем месте освобождение на первую половину дня. В распечатке индивидуального графика стоял час моего визита в Дом Законов. Первая мысль – произошла ошибка. Вызовы туда заканчивались приглашениями на обучение, награждениями или серьезными предупреждениями. Награждать меня не за что. Насколько я помню, я не предотвращал техногенных катастроф, не обнаруживал и не обличал злостных преступлений перед обществом.

Размышления прервал звонок юриста:

– Наша юридическая фирма считает вас своим постоянным клиентом. На ваше имя поступил иск. По телефону говорить неудобно. Когда вы сможете приехать? Хотелось бы обсудить, чем мы можем оказаться полезными.

Я решил, что должен встретиться с юристом до визита в Дом Законов. Скорее всего, эти два вызова связаны между собой. Где же я успел наследить?

По дороге к юристу я перебирал в памяти свои грехи: внеплановый визит в Льготную зону к родителям, обратное оформление оттуда мамы, отказ от государственной системы обучения для младшего сына, контрабандная передача посылки в Зону Освоения, встречи с Костей и сокрытие информации о диверсии на спутниковую блокаду. Пожалуй, последнее потянет на высылку!

Ах, Димка, Димка. Кем его вырастят? Я вспомнил странных бесполых мужиков, которых встречал во время прогулок в Промзоне. Если слухи о химической кастрации верны, то понятно, почему их там много. Стоп! От юриста прозвучало «…можем оказаться полезными». Состояние моего счета позволяет оказывать мне «полезные» услуги. Пока… Только чем я заплачу за обучение Димы через год?

Юрист выждал вежливую паузу, достал иск и протянул его мне. Я бегал глазами по строчкам, видел буквы, но от волнения упускал содержание. Здесь не торопили клиентов. И здесь коротко и доходчиво объясняли содержание длинных исков.

– Ваша жена просит дать ей развод на основании собственных ощущений и информации, собранной частным детективом. Вы поздно возвращаетесь с работы. Приходите в нетрезвом состоянии. Не оплачиваете содержание дома. Отказываетесь от супружества. Посещаете женщину, проживающую в Промзоне. Купили себе дом с ней по соседству. Женщина беременна.

– Постойте. Это все обвинения Светы?

– Не все. Я назвал основные. С ними есть смысл работать. Хотите мое мнение?

– Да.

– Есть возможность доказать несостоятельность обвинений. Ваша соседка отрицает интимную связь. Покупку дома представим коммерческим ходом. Сумма, перечисленная с вашей карты на счет Зоны развлечений, мала и не позволит обвинить вас в алкоголизме. Жена ваша слишком эмоциональна, находится в состоянии стресса и проходит рекомендованное лечение.

Я не поверил услышанному. Светлана опять лечится? Она мне ничего об этом не говорила. Сама оплачивает визиты к врачам, тратит собственные сбережения? Умалчивает о том, что не прошла контроль и отстранена от работы?

«Здоровый» – значило «работающий». Работник ежедневно на проходной вместе с идентификацией личности проходил иридодиагностику, по которой определялось его состояние. При отклонении от нормы поступало уведомление о времени приема у специалиста. Пропускная система фирмы блокировала вход, если врач не делал электронную отметку об успешном прохождении лечения. Сам я несколько раз проходил серию иммунной стимуляции и адреналиновых инъекций, отмечая после них прилив работоспособности и жизнелюбия.

Юрист вежливо подождал и снова предложил доказать несостоятельность иска. Я задумался.

– Вы сможете провести развод так, чтобы меня признали пострадавшей стороной?

– Конечно. Для этого есть все основания.

– Тогда выслушайте условия. При разводе младший сын остается со мной. Мы переезжаем жить в Промзону.

– Постойте. Он – ученик среднего звена. У него спросят согласие.

– Дима даст его. Государство при разводе должно взять оплату образования сына по действующей схеме индивидуального обучения.

– В принципе, такое возможно.

– Я оставляю совладельцами дома мать и старшего сына. Патронаж матери оплачиваю я, от содержания дома отказываюсь и переезжаю. Жена выделяет мне время для встречи с матерью и старшим сыном. В эти часы она уезжает из дома. Если у нее будет желание – я соглашаюсь на ее встречи с Димой.

10

Неожиданный поворот событий разбил всю мою систему рассуждений. По дороге в Дом Законов мне осталось только прикинуть остаток моих сбережений после бракоразводного процесса. В остатке не оставалось ничего. Впрочем, жить на мою зарплату в Промзоне можно неплохо, если я смогу устроить дешевый патронаж маме.

В просторном фойе Дома Законов меня ожидал проводник. Он посмотрел мое приглашение и повел по длинным полутемным коридорам. В коридорах не встречались посетители. На одинаковых дверях не было табличек и номеров. Законодатели нашего общества жили в массах и приходили в кабинеты только для встреч и совещаний. Перед одной дверью мы остановились.

– Вам сюда, – сказал мой провожатый и тихо удалился.

Я толкнул дверь, вошел и увидел сидящего спиной ко мне плотного, лысого человека. Он быстро повернулся на крутящемся стуле, окинул меня взглядом. Я отметил, что жесты его упруги и не похожи на движения кабинетного работника.

– Присядьте. Называть меня можно просто Виктором. Догадываетесь о цели своего визита?

– Нет, – твердо сказал я.

– Не люблю предисловий. Вы были одним из лучших учеников своего года выпуска, стали хорошим работником, вырастили сыновей. Вам предлагается пройти стажировку по программе подготовки координаторов. Не думали об этом?

– Я думаю, что перечисленного вами мало.

Мой собеседник улыбнулся:

– Ответ вас прекрасно характеризует. Карьеристам в координаторах не место. Они растут и богатеют в экономической сфере. На самом деле система отбора координаторов очень проста и действует именно так, как вы ее изучали в среднем школьном звене. Основной показатель отбора – результаты выпускных испытаний. Конечно, человек развивается всю жизнь, но скорость развития и накопления знаний в молодом возрасте – максимальная. Вы положительно характеризуетесь на производстве. Не исключено, что после нашего запроса и приглашения вы получите очередное повышение. Руководство концерна задумается о цели вызова и подстрахуется. Хотя известно – координаторы не вмешиваются в производственные дела, но поднять вопрос о любом производстве имеют право.

Лысый достал из непрозрачной папки печатный лист и приготовился читать. Наверное, улыбка у меня вышла грустная. Я мечтал об этой минуте. Мечтал о ней в той жизни, где был жив отец и учился в государственной школе Димка. Зачем мне сейчас проблемы мегаполиса, когда я в ответе за судьбы нескольких близких людей?

– Вы успешно адаптировались в существующей общественно-экономической системе. У вас прекрасный дом и накопления, которые вы, не жалея, тратите на близких людей. Вам свойственен альтруизм. В ряде известных нам случаев вы откликались на помощь сразу и безвозмездно.

Я вспомнил только два – контрабандную посылку и водопровод для Наташи. Виктор понаблюдал за моим выражением лица и после паузы пояснил:

– У нас, разумеется, ведется личное дело каждого кандидата. Но мы – не карательный орган. Мы не делимся информацией с полицией нравов, чиновниками и не подменяем их функции. Некоторые ваши поступки, осуждаемые инспекторами, у нас, наоборот, свидетельствуют о самостоятельности принятия решений. Во всяком случае, минус вашей характеристики – «ведомость» – снят. Скорее – вы человек, склонный к компромиссу в случаях, скажем так – непринципиальных для вас. В остальном вы следуете общечеловеческой морали и готовы на самопожертвование ради сына, ради родителей.

Я не верил своим ушам. Меня хвалил представитель элитного политического ордена как раз за то, за что я преследовался в последние годы. Я подавил короткую вспышку гнева и спросил:

– Если координаторы признают общечеловеческую мораль, почему до сих пор существуют резервации для стариков и детей?

Виктор не рассердился. Ему даже понравилось мое скрытое негодование.

– Вы получите документальный ответ на свой вопрос, когда пройдете обучение. У нас лишь 30 % голосов. Так что на Льготные зоны попало то поколение, которое в молодости проголосовало за их открытие. Проект красиво рекламировался. Дескать, защитим неработающих от инфляции и роста цен. Любой пожилой человек достоин квалифицированного ухода, независимо от его статуса и благосостояния семьи.

– Но вы же не могли не слышать об экспериментах со стариками.

– Добровольных и хорошо оплачиваемых экспериментах. Чтобы запретить их, понадобится еще ряд голосований. Читайте внимательно вопросник, который предлагается вам ежегодно. Там же поднимается тема контроля над разработкой новых видов лекарственных препаратов. Но обыватели не хотят думать, проставляя в графах свои «да». А координаторам запрещен перевес голосов. Доброту и благородство насильно не привьешь. Загонять в «счастье» в истории пытались и до нас – не вышло. Нет, наша задача – исследовать и поднимать темы, ставить их на голосование и лишь корректировать результат.

– Интересно, как же звучит тема отторжения слабоуспевающих детей от родителей?

– Влад, далеко не все родители готовы и способны заниматься с ребенком, отстающим по школьной программе. Такие дети – кандидаты в преступники. Проблему преступности мы ликвидировали. Общество дает шанс всем получить образование и профессию. Вас беспокоит бескомпромиссность школьных чиновников? Но, согласитесь, в сферах человеческого общения можно придумать сотни поправок и этого будет мало. Всегда найдется индивидуальный случай. За короткий отрезок времени вы лично, не нарушая законов, смогли обойти их. Младший сын у вас в порядке. В сферу вашей личной ответственности входят интересы других людей. Вы сохранили рассудок и физическую форму в целом ряде стрессовых ситуаций. Наконец, на вас поступили рекомендательные письма от двух координаторов, которые с вами общались.

Эта была приятная новость. Жалко, что имена мне так и не назовут. Неужели все-таки Григорий?

– В вашем случае есть только один минус. Старший сын – один из главных кандидатов выпуска этого года на участие в программе. По существующим правилам близкие родственники могут быть координаторами только через поколение. Так мы защищаем себя от клановости. Продолжать?

– Спасибо. Нет.

Виктор засунул лист обратно в папку:

– Жаль. Второго шанса не будет. Я прошу вас не посвящать никого в наш с вами разговор.

– Я понимаю. А у моего сына хорошие перспективы?

– Практически беспроигрышные. Судите сами. При школьных выпусках вашего отца система тестирования была менее совершенна. Ваш отец хоть и не прошел в координаторы, но был в числе тех, кто сумел стать обеспеченным человеком. В число лучших выпускников и успешных людей попадаете вы, наконец – ваш старший сын. И ваш отец, и ваш сын – также совершали поступки, свидетельствующие об их доброте и благородстве. Мы не можем пропустить такую генетическую линию.

– Сын собрался жениться.

– Знаем. Известно и то, что молодая пара запланировала позднего ребенка, чтобы иметь возможность содержать двух неработающих женщин. Боюсь, что с вашей женой в скором времени не продлят рабочий контракт.

– Я думал, что для участия в программе нужен ранний ребенок.

– Все так думают. Ребенок требует внимания отца и может быть препятствием во время обучения, но не до него и не после. Вы – умный человек и наверняка далеки от мысли, что старший сын решит ваши проблемы. Жизнь координатора практически ничем не защищена, лишь приняты меры к его полноценной деятельности, вплоть до глубокой старости. Координаторам полезно видеть как кратковременные, так и долговременные плоды принятых законов. Надо иметь возможность исправлять ошибки и не повторять их.

Виктор встал, вышел из-за стола, и, обойдя его вокруг, подал мне руку:

– Желаю успеха. Будьте смелее. Помните, что люди, которые вам досаждают, всего лишь исполнители, часто – неудачники по жизни. Слухи о том, что мы готовим законы, превращающие людей в роботов, а мегаполис – в управляемый полигон – это попытка снять ответственность за собственную инертность. Отказ быть с нами мне понятен. Пусть вас утешит то, что в сложной ситуации вы обязательно встретите и узнаете родственные души. Мы будем на вашей стороне.

11

Я и вправду не жалел о потере должности координатора. После состоявшегося разговора болью пульсировала только одна мысль – о Светлане. Она всегда была капризна, нетерпелива, амбициозна? Или я сейчас приписываю ей несуществующие черты из-за нашего разлада? Меня уже ничего не связывало с этой женщиной, кроме жалости. Жену ожидала скорая инвалидность, небольшая пенсия не доработавшего до срока человека и остаток жизни дома или на Льготной зоне. Она не окончила бы старшее звено без моей помощи и, значит, была в группе риска. Ее судьбой было получение непрестижной и менее оплачиваемой работы да рождение единственного ребенка строго по медицинской рекомендации.

Тесты в наше время были большей частью предметные. Специальные тесты, выявляющие отклонения в психическом развитии, еще находились в стадии разработки. Свете повезло. Прав ли был я, когда стал заниматься с ней индивидуально и подготовил к выпускным экзаменам? Виноват ли я был в том, что дал согласие на рождение Димки?

На службу все-таки надо было возвращаться. Моя отпускная действовала до обеда. Только на рабочем месте все еще сидел другой оператор. Он показал мне новую повестку – приглашение к главе концерна. За годы работы шеф ни разу не удостоил меня вызовом. Все вопросы решались с начальниками меньшего ранга.

Секретарь административного корпуса посмотрел мой вызов, сделал короткий звонок и сказал, что меня уже ждут. Меня действительно ждали – глава концерна в кресле на одном конце длинного стола и примостившийся на стуле Григорий – на другом.

– Меня вызывали?

Шеф, наверняка знавший о моем визите в Дом Законов, произнес осторожную фразу:

– Ничего не хотите сообщить мне?

– Не понимаю, о чем вы. Поясните.

– Поясню. Вы – хороший специалист, и за все годы работы вы не получали взысканий. Вам планировали доверить новый пост и соответственно – повысить оклад. Но появились сигналы… Поймите меня правильно. Наш концерн дорожит своей репутацией. Если один наш инженер имеет адрес – Промзона, это расценивается как толерантность со стороны руководства концерна. Но если два – это можно расценить как тенденцию, как недостаточную финансовую поддержку своим ведущим специалистам. Поверьте, что нам жаль с вами расставаться…

Я впервые испугался по-настоящему. Новое трудоустройство нас с Димкой отбросит до состояния нищеты. Точнее – меня, потому что Димку отнимут. Снова искать выход мозг отказывался. Моя хваленая «стрессоустойчивость» дала трещину. И тут я услышал голос своего друга:

– Увольнять никого не придется, потому что это я меняю и адрес, и место работы. А его вы можете смело отправлять на повышение.

Шеф не ожидал такого поворота событий. Мне показалось, что он даже испугался.

– Конечно, это будет выходом из положения, но ведь вас столько лет устраивал наш концерн. Что-то произошло?

– Да. У меня вчера умер отец. Я меняю место жительства и работы.

Друг бросил на меня короткий взгляд и отвел предательски заблестевшие глаза в сторону окна.

За окнами концерна темным пятном выделялась на фоне огней мегаполиса Промзона, где нам с Димкой теперь предстояло вместе жить и… постараться стать счастливыми.

Если близкие люди с тобой, то не рекламное, а настоящее человеческое счастье, – оно разве зависит от зоны обитания?

Глава 3. Зона Освоения

1

Я сидел в пустой комнате перед работающим телевизором. Один… Когда дома находился Димка, вся жизнь наша вертелась на кухне. За маленьким тесным столом мы сидели, попеременно вставая к плите. Димка управлялся не хуже меня с простыми холостяцкими полуфабрикатами и отменно заваривал чай. Он, по примеру соседки Наташи, всегда покупал несколько сортов печенья и вафель малого размера и насыпал их в яркую плетеную корзиночку. В соседстве с чайником и бокалами, которые в нашей новой жизни увеличили свои объемы в три раза, стол производил впечатление изобилия. Мы садились за него и по утрам, и раза три за вечер. Чаем запивались не только блинчики, но и котлеты, вареные яйца, и бутерброды с рыбой. Чае-ужины готовил тот, кто первым проголодается, второй приходил на запах.

В прежней жизни для разных напитков существовали миниатюрные кофейные чашечки, пиалы, высокие тонкие бокалы и тарелочки с красивыми названиями – креманки, розетки и еще много всего, в чем разбиралась только жена. В нашей бывшей семье тоже ценился ужин.

Завтракать там приходилось по очереди, потому что время выхода из дома у всех членов семьи было разное. Каждый вставал в положенное время, доставал готовый завтрак и разогревал его. Обедали по месту работы и учебы – там тоже стандартный набор готовых разогретых блюд с пищевых фабрик. Другое дело – ужин. Собиралась наша семья, иногда спускались со своего этажа старики. Жена экспериментировала то с мясом, то с тестом, то с экзотическими коктейлями. Я любил все, что выходило из ее рук. Мы подолгу задерживались за столом. Блок для приготовления пищи сообщался со столовой, куда Света на тележке выкатывала свое очередное произведение. Сыновья восторженно шумели. Мать с отцом улыбались и одобрительно качали головой. Димка, как самый младший, разносил тарелки с кулинарными шедеврами по рангу: сначала дедушке и бабушке – основателям нашего дома, потом мне, потом старшему брату Васе и маме. Себе он выбирал «самый красивый» кусочек с самого начала и Света оставляла этому хитрецу его порцию в сторонке.

Звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Димка позвонить не мог. У него свой кодовый ключ. Рука зашарила в поисках домового пульта, чтобы нажать кнопку открытия. Я усмехнулся своей старой ненужной привычке и сам пошел к двери.

Это была Наташа. Она шагнула к своей «соседской» табуретке и без предисловий начала не то спрашивать, не то – утверждать:

– Не пришел Димка?

– Нет.

– Своей бывшей не звонил?

– Не разговаривает она ни со мной, ни с моей мамой. У Васи с Мариной еще год стажировки. Приезжают раз в месяц. Представляешь ситуацию? Две одинокие женщины в огромном доме, и – не общаются между собой. Что там делать Димке? К тому же его бабушка обязательно заставила бы его позвонить мне.

Наташа облизнула и по-старушечьи вытерла пересохшие губы. Димка торчал у нее часами, если не спала ее маленькая дочка. Девочка слушалась его больше, чем свою маму, плакала, когда он уходил. Тот не стеснялся перед сверстниками своей привязанности к маленькому ребенку, даже гордился ею.

В Промзоне ходили упорные слухи, что я – отец Наташиного ребенка, а Димка – сводный брат. Верили, что мы с Димкой переехали жить напротив Наташи не случайно и ждали, что вот-вот сойдемся.

– Надо сообщить ей. Она же мать.

– После развода она возобновила лечение у психиатра. На работе с ней контракт не продлили. Она совсем одна. Все друзья – одноклассники или сослуживцы. Вызывают негативные ассоциации. Досрочная пенсия по инвалидности невелика. Путешествия она позволить себе не может. Во всех несчастьях винит меня и все, что со мной связано. Свекровь и Димку – в том числе.

– Хочешь, я сама ей позвоню?

– Только не это! Спровоцируешь очередной приступ. Она же считает нас любовниками.

– Тогда вот что можно сделать. Ты сядь. Попробую объяснить.

Я сел напротив и вежливо приготовился слушать. Я догадывался, что она собирается предложить, и ценил это. Когда я поселялся в домике, стоявшем напротив ее жилья, она призналась, что ждет ребенка.

Промзоны – поселения в черте мегаполиса. Санитары и уборщики каждого городского района и живут, и работают в строго ограниченном пространстве. Передвижения по мегаполису оплачиваются по льготному тарифу только в направлении «дом – работа» плюс некоторые коммерческие и развлекательные маршруты. Для большинства жителей Промзоны, где работа и дом территориально совмещены, передвижение в другой конец города – процентов двадцать месячного дохода. Да и зачем? Продукты второй категории, ширпотреб, стилизированный под модные брэнды, кратковременный азарт от игр – все это можно приобрести в сотне-другой метров от дома. При таком раскладе рано или поздно узнаешь про каждую примечательную личность на своем жизненном пространстве.

Наташин бывший был именно такой примечательной личностью. Его настоящее имя было мне неизвестно. У нас все называли его Алексом. Он вырос в Промзоне совсем другого района и, вероятно, даже другого мегаполиса. Он показывал хорошие успехи и надеялся на что-то. Он отказался от родителей, когда ему предложили выбирать между интернатом и домашним очагом. Уже перед распределением на стажировку ввели дополнительные тесты по медицинским показателям, и Алекс их не прошел. Это был сбой в системе отбора, который потребовал дополнительных исследований. После них ему вживили чип контроля над эмоциями. Сам я не видел, но Димка рассказывал, что в приступе гнева парня выключает общий и очень болезненный паралич, поэтому у него всегда с собой успокоительные средства. Их лучше принять при первых симптомах перевозбуждения. Он научился принимать их вовремя и делать гадости с улыбкой. Только иногда он позволял показать другим свой гнев и, за секунды до паралича, нанести точный удар.

– Ты слушаешь меня?

– Да, Наташа, прости. Сама понимаешь…

– Это человек с большими связями и возможностями. Я видела у него штучки, на которые никогда не заработаешь в Промзоне. Грабежи при контроле над ним исключены. Ты слышал про сталкеров? У них своя система слежения и сбора информации. Если есть такие места, где могут прятаться подростки, он должен быть в курсе.

– Ты говоришь как посторонний ему человек, а не мать его ребенка.

– Это знаешь ты, а он, по счастью, сомневается. Иначе – даже думать страшно. Я так благодарна тебе за то, что ты поселился рядом. Теперь ему вдвойне трудно признать ребенка своим.

– Почему? Насильно замуж тебя не выдадут, а помогать тебе – обяжут.

– Он станет помогать… до поры до времени. А потом – украдет девочку.

– Даже не думай об этом. Где он ее спрячет? Это невозможно.

– Для таких, как он – возможно. У них свое братство. Уведут ребенка, и никто ничего не узнает. Болтунов уберут без сожаления.

– Зачем молодому мужику без семьи маленькая девочка?

– Затем, что Вика может оказаться его единственным ребенком. Если он официально женится, рождение детей в семье при его наследственности запретят. И его дочке лучше жить безотцовщиной, чем подвергнуться генетической экспертизе. Пристальное внимание обеспечено на три поколения вперед. Уже во втором, скорее всего, проведут кастрацию.

Меня положительно преследовало это страшное слово, которое резало слух и отдавалось почти ощутимой болью в определенном месте. Я поспешил сменить тему.

– Как сталкеры принимают заказы?

– Проговорись, где надо, что ищешь помощь. Скоро тебя найдет незнакомый человек. Он выслушает, возьмет деньги, уйдет, и ты больше никогда его не встретишь. Заказ будет выполнен, но связи между посредником и исполнителем не установят.

– Слабо верится, что при современном уровне контроля цепочку связи и пути передвижения невозможно установить.

Наташа удивленно вскинула глаза и как-то странно на меня посмотрела. Впрочем, то, что она рассказала, лишний раз убедило меня в том, что о Димке никому не известно.

– Да кого волнуют их игры? Это же не массовое движение, а редкие одиночки. Та самая преступность, которая укладывается в допустимую статистику от одного до трех процентов и не выходит из Промзон в элитные кварталы. Не террористы. Работают осторожно, тихо. Кому надо – заплатят. Заказ возьмут не от каждого. От меня – возьмут. Поговорить с ним?

Я не мог отказаться сразу и обещал подумать. Объяснил, что нужно подождать результатов поиска официальными властями. Наташа пожала плечами и заспешила домой, где могла проснуться Вика. Но на прощанье посоветовала:

– Домой позвони срочно. Наведи разговор на Димку – так, чтобы потом можно было истолковать это как попытку узнать, не находится ли он где-то рядом.

– Думаешь, меня будут подозревать?

– Конечно. Согласись, в твоей судьбе так много странного, что это не может не вызвать подозрений. А ты же оправдываться не умеешь. Давай так. Смотри сюда, не отключайся. Видишь, я записываю телефон и название фирмы? У нас она популярна. Еще не подводила. Официально закажешь поиски сына. Неофициально – они подскажут, как защитить себя. Вплоть до того, что сфабрикуют алиби.

Я послушно взял записку. Наташе лучше не знать, что я уже обратился туда с подобной просьбой. Семья и знакомые должны быть искренне уверены в моей непричастности к исчезновению сына, иначе ареста не избежать.

2

Димка пропустил уже два школьных дня. На второй день приходящий учитель, как и положено, сообщил школьным инспекторам, что ребенок пропал из дома. Я дождался прихода полицейского, чтобы ответить на вопросы по поводу обстановки в семье, образа жизни и о вредных влияниях, которым мог подвергаться подросток.

Димка жил открыто и никогда не скучал. Конечно, он радовался, когда приезжали старший брат с женой и забирали его погостить в наш прежний шикарный дом, но он охотно возвращался ко мне – в хибарку на Промзоне. Целый вечер звучали рассказы о том, где живут и как стажируются Вася с Мариной. На стажировку в закрытую Стратегическую зону государства приглашались исключительно одаренные выпускники школ.

Теоретик Вася по-прежнему не любил рассказывать или расспрашивать, а вот прежняя гордячка Марина оказалась очень внимательной к мальчишке. Она привозила ему уйму подарков, хохотала до изнеможения, выслушивая его познания в области выбора подгузников и приучения ребенка к горшку, помогала выбирать развивающие игрушки для Наташиной дочери. Марина тоже верила, что Вика – моя внебрачная дочь. А Василий не верил.

Он страдал, видя, что мать стала равнодушна к Димке. В последний приезд ему удалось посадить их за общий стол. Света демонстративно молчала при сыне – предателе, который уехал жить с отцом. Вася неуклюжими казенными фразами начал спрашивать об учебе. Димка при этой больной теме стушевался. Марина, с ужасом увидевшая выражение злорадства на лице свекрови, поспешила взять инициативу в свои руки.

Она спросила, во что сейчас модно играть и получила воодушевленный рассказ об играх на пустыре «в терминаторы», после которых гордятся полученными синяками и ссадинами. Некоторые даже подрисовывают себе кровоподтеки, но Димке удалось и самому получить, и поставить приятелю настоящий фингал.

Марина поспешно сменила тему на то, как нравится ему обед. В ответ гость серьезно и основательно поведал и о своих успехах: как приготовить вечернюю запеканку из утренней недоеденной каши или сначала приготовить мясо и картофель для второго блюда, а потом, в той же кастрюле на том же бульоне, – суп из концентратов. Цене и качеству концентратов он посвятил целую главу своего рассказа, потому что в богатом доме, где он вырос, их пробовала только бабушка в молодые годы.

Света без слов удалилась из-за стола. Повеселевший и раскрепощенный Димка в дальнейшем рассказе о Промзоне выдал адреса и имена производителей подпольных спиртных напитков, абортов и продажи временных блокаторов для чипов слежения. Никто из наших не слышал о том, что блокаторы для чипов существуют. А Димка знал, что они еще недостаточно совершенны и при действии свыше трех часов чип все-таки сработает на болевой шок. Нужно успевать выбрасывать адреналин за более короткое время. Сын с невесткой констатировали, что в Промзоне Димка адаптировался гораздо успешнее меня и, помести его в прежнюю среду, он бы умер со скуки.

Бабушка спокойно относилась к рассказам младшего внука. При редких встречах, когда Света соглашалась уехать из дома, чтобы позволить мне навестить старенькую маму, я слушал успокаивающие фразы: «Лучше, когда ребенок выговаривается, а не таит переживания в себе. Его рассказы носят описательный характер, лишены агрессии, страха и напоминают приключенческое осмысление новой действительности».

Полицейский старательно фиксировал результаты опроса. Получалась неплохая картина. В моей полусемье царила хорошая психологическая обстановка. Ребенка не лишали встреч с родственниками. Не было явных финансовых проблем. Я имел возможность оплачивать мамино медицинское обслуживание и дополнительное образование для сына. Правительственная дотация распространялась только на основные образовательные предметы, поэтому возможность перехода в старшее звено исключалась без дополнительных платных услуг.

– Вы меня не слышите. Вы в состоянии отвечать?

– Простите. Повторите последний вопрос.

– Была ли у вас с ребенком беседа по поводу его предстоящей кастрации?

Мы оба внимательно поглядели друг на друга. Каждый хотел понять, в чем будет подвох. Я был готов к вопросу.

– Какая кастрация? Вы можете спросить учителей. Они подтвердят, что предварительные тесты за среднее звено мальчик прошел успешно. Нам говорили, что для перехода в старшее звено нет препятствий.

– Разве бывает старшее звено обучения в индивидуальном варианте?

– Нам обещали посещение на общих основаниях с дополнительными репетиторскими занятиями. Это разрешено и практикуется.

Собеседник стал дотошно уточнять, что и когда говорили учителя, видимо, сверяясь с их показаниями. Я послушно повторил старую версию про прикладную направленность в обучении. Подумал и рассказал, что с одним из преподавателей Дима стал обсуждать вопросы, связанные с религией.

– Вы думаете, что ребенок мог истолковать религиозные постулаты как призыв к суициду?

– Я так не думаю. У меня мать – верующий человек и часто повторяет, что даже уныние – тяжкий грех, не говоря уж о самоубийстве.

– У Димы наблюдалось уныние?

– Нет.

Инспектору надоело меня слушать. Он решил перейти в наступление.

– У вас на словах все гладко. Я готов допустить, что вы с сыном о кастрации не говорили. Но он, живя в Промзоне, разумеется, слышал о ней. Ребенок переживал, боялся. Вы должны были обратиться к психологу. Он бы доказал мальчику, что это – безболезненное облучение и вполне рядовая процедура.

– Мы не планировали кастрацию, повторяю. Его результаты не давали повода…

– Да бросьте вы! Вы же понимаете, что это абсурд – мальчик из Промзоны на индивидуальном обучении – и вдруг поступает в старшее звено. К тому же его мать – пациентка неврологического центра. Отец нормален с виду и на приличной работе, но уезжает на постоянное жительство из Жилой зоны в Промышленную. А вы кастрацию не планировали.

Я не ожидал, что он почти слово в слово повторит то, что чуть раньше мне довелось выслушать от Григория. Григорий позвонил мне с месяц назад и предложил встретиться. После смерти своего отца он поселился в Жилой зоне. Дочь перешла в старшее звено. Жене Лизе подыскали работу с небольшой оплатой и нестрогим медицинским контролем. В клинику неврозов семья обратиться не рискнула, боясь поставить под сомнение наследственность дочери. В генетическом аппарате всегда что-нибудь да отыщется.

Наша встреча была короткой. Бывший сослуживец сообщил мне, что по своим каналам познакомился со школьной информацией закрытого типа. Вопрос о Диме решен. Поскольку предварительные тесты показали его способность к обучению в старшем звене и последующей специализации, то с точки зрения общественной полезности надо дать возможность подростку закончить школу. Домашнее обучение будет лишь подспорьем к основному. Мальчик находится под защитой социальной программы. Его проживание в Промзоне можно считать временным и вынужденным после развода родителей.

Для полноты картины необходима была информация о Светлане. Все-таки та проходила неврологическое лечение. И тут обиженная мать сказала школьному инспектору, что рождение на свет этого больного ребенка было ее ошибкой, что в ее роду и раньше случались заболевания, связанные с расстройством нервной системы, что проявлением неадекватности младшего сына является его патологическая зависимость от отца.

Встреча подстегнула сомнения инспекторов, и дальнейшее обучение решено было продолжить только после химической кастрации. Это избавит общество от его возможных неполноценных потомков и окажет успокоительное воздействие в сложный период полового созревания подростка. Официально мне еще не сообщали о принятом решении – ждали выпускных тестов. Поэтому я смело смотрел в глаза представителю полиции, который продолжал возмущаться.

– У вас была хорошая семья, свой дом. И не надо было идти против правил. Сдали бы ребенка на спецобучение. Кастрацию ему провели бы до переходного возраста, когда такая процедура не носит травмирующий характер. Нет! Вы пошли наперекор. И что мы с вами получим? Когда мальчика найдут, он будет помещен в интернат, кастрацию проведут без вашего согласия, вопрос о старшем звене пересмотрят.

– Можно не произносить это слово слишком часто? Речь все-таки идет о моем сыне!

Собеседник резко набрал в грудь воздуха, чтобы ответить новой тирадой, но передумал. Он прокашлялся и, отведя глаза в сторону, произнес:

– Извините, конечно. Мне говорили, что он малышей любит. Так ведь физиологически он не пострадает. С его браком и последующим усыновлением ребенка в браке проблем не будет.

Я не стал отвечать. Тогда мой тиран встал, давая понять, что разговор окончен, но на прощание протянул мне пластиковый талон.

– Ваш нанятый частный детектив просил выписать вам пропуск в детский приемник-распределитель. Посмотрите мальчишек, поговорите с некоторыми. Может, его встречали. Отцу они скорее откроются.

3

После того, как меня пригласили в Дом Законов для участия в программе подготовки координаторов и я отказался, мне повезло в одном – меня действительно повысили. Руководство фирмы не могло напрямую спросить меня о причине вызова к координаторам, но подняло мое досье и решило, что я действительно засиделся. Таким образом, я не только получил новую должность и прибавку, но и более свободный график.

Интерес к личной жизни, стремление давать советы или узнавать причины обращения в государственные инстанции служили признаком невоспитанности. Да и кому захочется уподобляться многочисленным инспекторам из отделов Полиции нравов – школьным, медицинским, экологическим, правовым, пенсионным?

Инспекторов не любили, называли «третьей властью» после Совета Координаторов и Правительства, выполнявшего экономический контроль. На инспекторов было много жалоб, но доказать превышение ими служебных полномочий было практически невозможно. Скорее – обвинить в халатности.

Координаторы теоретически могли работать в Правительстве, но инспекторами – никогда. Сочетание законодательной и инспектирующей власти в одном лице считалось недопустимым. Тот факт, что координаторы (совесть и элита общества) не могли служить в клане проверяющих, делал последних презираемыми общественным мнением. Может быть, они в отместку становились лютыми в охране закона, кто знает.

Тот полицейский, который приходил ко мне по поводу пропажи сына – он уже знал мою ситуацию. Он принес мне пропуск в детский приемник-распределитель, но не удержался от нотаций. А я не счел нужным перед ним оправдываться. Он уже получил свою порцию удовольствия, когда сообщал мне, что Димку нужно найти лишь для того, чтобы забрать в интернат.

Интернаты, детприемники – все казалось нереальным и отдавало вековой давностью. Некоторые структуры необычайно живучи. Вот и здание – вполне приятное с виду. И женщина, которая меня встретила, мила. Она представилась дежурным воспитателем, провела меня по коридорам к себе в кабинет.

– Предпочитаете информацию с монитора или в печатном виде?

– Дайте распечатанную.

– Я заранее приготовила про детей возрастной группы, которая вас интересует. Здесь, в уголке каждого документа – шифр. При необходимости наберете его и запросите дополнительные сведения или понаблюдаете за ребенком в режиме онлайн.

– Это законно?

– Конечно. Мы – правовое государственное учреждение и всегда действуем только в рамках закона.

– Простите. Я не сталкивался с этим раньше.

Дежурный воспитатель снисходительно улыбнулась.

– Я знаю. Ваша специализация не предполагает изучение педагогики и психологии.

– Откуда вы знаете мою биографию?

Она вздохнула и отточенными от многократного повторения фразами пояснила:

– Информация о пропавшем ребенке поступает во все распределители немедленно с целью опознания найденных детей. В пакете информации есть сведения и о родителях для организации немедленной и квалифицированной психологической помощи. Проблемы детей часто имеют истоки в особенностях характера родителей.

Я повертел в руках альбом. Раскрывать его было страшновато, хотя я и не ожидал увидеть в нем Димкину фотографию. Чтобы оттянуть время, я спросил у воспитателя, которая за столом перебирала документы:

– Как вы думаете, у меня есть шанс вернуть сына домой, когда его найдут?

Лицо женщины стало непроницаемым:

– Это зависит не от меня. Ребенок пройдет курс реабилитации.

– После чего?

– После своего асоциального поступка. По результатам наблюдений состоится заседание медико-педагогической комиссии, которая и решит его судьбу. После первого побега детей обычно возвращают родителям, но с чипом слежения, который находится в деактивированном состоянии.

– Бывают и вторые побеги?

– Да, и мы предупреждаем родителей о возможной патологии, но они не верят. Ребенок внешне здоров. Гормональный фон в норме. Побег кажется случайностью. Но это, разумеется, не ваш случай.

– Почему же? У нас тоже первое исчезновение. Я даже не уверен, что это побег.

Воспитатель заглянула в одну из бумажек:

– Я уважаю ваши родительские чувства, но посудите сами. Ребенок показывал слабые результаты в начальном звене. Ребенок при разводе выбрал жизнь не с матерью и братом в престижном районе, а уехал с вами в Промзону. Мать страдает тяжелыми неврозами, возможно, из-за наследственной предрасположенности. Наконец, побег из дома. При таких аргументах вам вряд ли доверят воспитание подростка.

Я заволновался, но постарался тут же взять себя в руки, вспомнив слова Григория о том, что «на систему с эмоциями не попрешь», и напустил на себя профессорский вид.

– Педагоги, работавшие с сыном по индивидуальной программе, отмечали его эмоционально-художественное восприятие и прикладную направленность интересов. Может, мальчик увлекся приключениями? Такое ведь бывает?

Моя собеседница не смутилась и снова полезла в свои бумажки, отыскала одну – с графиками в пол-листа и сверилась.

– Да, – после паузы подтвердила она, – художественно-прикладные способности выше средних. Это обязательно учтет юрист, который будет следить за соблюдением прав ребенка. Для таких детей есть специальные интернаты с большей иллюзией свободы.

– Иллюзией? – не поверил я.

Женщина не смутилась. Она прямо смотрела мне в глаза и рассуждала спокойно, как о самых простых вещах.

– Художественные натуры нуждаются в естественных индивидуальных переживаниях. Им активируют карту передвижения на большие расстояния. Им вживляют чип слежения, но это навсегда остается закрытой информацией даже для членов семьи. И химическая кастрация по медицинским показателям остается тайной. Есть специальная служба наблюдения, которая обеспечит искусственное анонимное оплодотворение жены во время ее осмотра, если такой человек вступит в брак. Наблюдаемым создают некоторые опасные и психотравмирующие ситуации, из которых они с честью выходят. Такие люди вырастают, переживая все человеческие чувства. Это дорогое удовольствие для общества, но взамен оно получает эстетическое наслаждение от их художественных произведений.

Мне захотелось ее ударить. Альбом с материалами подозрительно скрипнул в моей руке. Я, кажется, надоел своей собеседнице. Она предложила мне:

– Вижу, что вы затрудняетесь с поиском. Я могла бы вам предложить беседу с подростком по своему выбору. Информированный мальчик, легко идет на контакт, любит внимание со стороны взрослых. Будете беседовать? Тогда пройдите в пятый бокс. На столе – красная кнопка вызова охраны. Это – на случай неадекватного поведения подростка.

Я без сожаления вышел из кабинета и пошел вдоль светло-серой стены к комнатам с прозрачными стенами и дверями, открыл ту, где была выведена красная цифра 5 и сел за стол с яркой кнопкой посередине. Скоро я увидел, как по коридору ко мне в сопровождении рослого охранника идет парнишка в темно-синей форме воспитанника спецучреждения. Свободная форма скрывала телосложение, и я снова испугался, что увижу Димку.

Мальчик зашел в бокс и сел напротив. Он был совсем не похож на моего сына. Димка – светло-русый, ниже ростом и плотнее. А тот, которого довел и ждал за дверью охранник, – худощавый, темный и слегка сутулый.

– Здравствуй. Меня зовут Владимир Николаевич. А ты кто будешь?

– Егор Быстров. Я учусь в среднем звене. Меня просили ответить на ваши вопросы.

– Я оторвал тебя от занятий?

Егор довольно улыбнулся и скорчил хитрую рожицу.

– И хорошо, что оторвали. Спрашивайте подольше.

– Егор! У меня пропал сын. Я даже не знаю, почему он ушел из дома. Он никогда ни о чем таком не говорил.

– Может, вы его побили или отругали?

– Я его никогда не бил. И года три уже как не ругаю.

– Как – не ругаете? Совсем, что ли?

– Совсем. Вижу, что он сам расстраивается, если не так что-нибудь сделал.

Егор крутанулся на стуле, посмотрел в потолок, что-то вычисляя про себя:

– А что по маячку мобильника засекли?

– Ничего. Он оставил телефон дома.

– Нормально! А кто звонил ему последний?

– Я звонил. Больше никто. Слушай, ты говоришь со мной так, как будто ты из полиции. Куда он пойти мог? Ты сам куда пошел в первый раз?

– Я-то? Я уехал в парк. На окраине города есть экологические парки с животными. Там собаки и кошки едят прямо с рук. Есть белки. Деревья там не стригут, и они высокие, как в лесу. Я залез на такое большое дерево, что видел полквартала.

– А зачем убегал? Можно было и с родителями туда съездить.

– Интересно было.

– И мать не жалко?

– А чего ей сделалось? Меня к вечеру в приемник доставили, ей позвонили. Она сказала, что и хорошо, пусть его хоть раз накажут. Потом передо мной и психолог, и доктор прыгали. Смешно так. Я сказал все, что они хотели. Два месяца дома потерпел и снова сбежал.

Я попытался вспомнить себя в его возрасте. Что мне было интересно? Кажется, очень хотелось выйти из электрички на незнакомой дальней станции. Но я ни разу не попытался сделать это. Детство прошло в погоне за школьными успехами. А чего добился? Езжу, как и раньше, по заданному маршруту и уже не верю в чудеса «на дальней станции».

Егор понаблюдал за мной и посоветовал:

– В парк не ездите. Его там и без вас отыщут.

– А куда ехать?

Егор сощурил глаза и наклонился ближе ко мне.

– Вы же говорите, что он оставил свой телефон дома. Значит, он знал.

– Что знал?

– Что есть такие места, где телефонные маячки не действуют.

– Не понимаю. Зачем тогда оставлять телефон, если маячок все равно не действует?

Егор досадливо поморщился:

– А чтобы не проследить путь до входа в эти места. Я, когда второй раз пошел, не успел туда. Теперь мне чип активируют. Только я знаю – чипы можно блокировать. Я туда все равно доберусь. Вы давали сыну деньги?

Я не знал, что и отвечать. С кем бы я ни говорил, все выходили на мою причастность к исчезновению. Прикидываться несведущим перед взрослым значительно легче, чем перед подростком. Он требовательно смотрел мне в глаза.

– Не то что бы давал, они у нас открыто лежали. Он мог брать, когда и сколько надо. Он сам делал все покупки, умел экономить.

– Ага, – обрадовался Егор, – значит, он накопил себе на проводника.

– Какого проводника, Егор?

– На сталкера в Зону Освоения. Там скоро война будет. Представляете?

– Ты хочешь на войну?

– А кто не хочет?

Возражать бесполезно. Он не поверит. И то, что он легко говорит со взрослыми, я бы не назвал контактом с ними.

– Егор, а где те места, ну, вход, что ли, к сталкерам?

– Никто не знает. Они каждый раз новые. Вы их не найдете, если только действительно не решите сбежать из города. Они понимают, по-настоящему ты их ищешь или притворяешься.

Когда увели Егора, ко мне на минутку заглянула дежурная воспитательница с дежурным вопросом.

– Вы хотите узнать что-нибудь еще?

– Скажите, – помедлив, решился я, – а что будет с Егором?

Она опять не удивилась и не возмутилась тому, что я сую нос, куда не следует. Похоже, этой женщине были знакомы все нюансы поведения посетителей.

– Конкретно об этом мальчике я вам сказать не могу. Это конфиденциальная информация. Обычно в таких случаях проводят коррекцию гормонального фона. Плюс психиатрическое лечение. У ребенка явные навязчивые, нездоровые идеи про мифических сталкеров, про войну. С ним все будет в порядке, не волнуйтесь. Мы работаем в тесном контакте с его родителями. Они тоже заинтересованы, чтобы их единственный сын получил специальность и нашел место в обществе.

– Вы сразу сообщите мне, если найдете Диму?

Женщина удивилась:

– Почему – если найдем? В нашем обществе дети не пропадают. Не волнуйтесь. Его обязательно отыщут и сообщат вам об этом в тот же день.

4

Я давно уже не пользовался индивидуальными электромобилями подземных тоннелей, а ездил в общих электричках. Карта передвижения человека из Промзоны сузила мне возможность льготного проезда. Экономия стала неотъемлемой чертой моей жизни. Схема передвижения в мегаполисе была настолько сложной, что запомнить маршруты пересадок никто не пытался. Карта после активации выдавала схему проезда и пересадок, учитывая напряженность линий и направления движения ближайших по времени поездов.

В магистральном тоннеле пассажиру не до размышлений, и в голове моей мелькали обрывки мыслей, но к выходу из тоннеля на аллею, ведущую в Промзону, они складывались в невеселую думу. Сколько лет длится история с Димкой? Года четыре? А мне кажется, что она длиннее, чем три с лишним десятка лет, которые были до этого.

Меня упрекали, что я не умею отпускать ситуацию, что все усложняю, что много беру на себя. А я задавал себе вопрос – был ли я человеком до беды с сыном? Жил себе как робот, выполняя заданную программу по производству общественных благ, вовремя заправляемый финансами, пищей, информацией, эмоциями, удовольствиями. Отъезду собственных родителей на Льготную зону не помешал! Так и не заметил, как удовольствия заменили счастье. А может, счастья никогда и не было?

Удобно думать так, как принято. Жена попыталась войти в такое состояние и в результате превратилась в человеческий суррогат. «А что? – возразят мне. – Она имеет небольшой постоянный доход, кров и пищу, гордится старшим сыном, ласкова с невесткой и будет прекрасной нянькой для их будущего ребенка». Только я не смогу больше жить искусственной жизнью и делать вид, будто верю, что Льготные зоны для стариков и интернаты, лишающие подростков продолжения рода, – благо.

В нашем дворе я издали увидел Наташу и еще одну женщину. Я подошел ближе. Не может быть – сестра Верочка! Первый раз у меня в гостях! Муж ее, Сашка, навещал нас раза три, довольно хмыкал, обходя нашу квартирку, и шутил, что привезет сюда раскладушку, будет здесь скрываться, когда жена начнет его пилить. Александр лукавил – сестра не умела пилить.

Муж сестры являлся полной противоположностью мне – учился ниже среднего, но каждые четыре года исправно переходил в следующее звено. За баллами не гнался, но ниже нормы не позволял себе опускаться. Прошел специализацию по узкой технической специальности, работал без замечаний, попробовал некоторые экстремальные виды спорта, но дал слово, что не возобновит этих увлечений, пока не поставит на ноги дочку. Его отец очень боялся, что он приведет жену-экстремалку д стать себе, но он высмотрел и приручил мою сестру – послушную и спокойную зубрилку.

Вера училась хорошо, но специализацию не успела пройти из-за раннего замужества и забыла о карьере сразу же после рождения дочери. Небольшое пособие позволяло ей оставаться дома до поступления ребенка в младшее звено. А это время было уже не за горами. Пора было подумать, наконец, и о запоздавшей специализации, но Сашка не представлял дом без жены и не торопил ее с этим.

Вера осторожно давала гладить своей дочери маленькую Вику.

– Ну, совершенно не похожа на маму.

Но мою соседку не проведешь, поэтому она, улыбаясь, отвечала:

– На Влада – тоже, если вы это хотите узнать. Это не его ребенок.

Верочка смутилась.

– Я его ни о чем не спрашивала. Просто, Света – больной человек, а мне казалось, что мужчина не может долго жить без женщины…

– Разные есть мужчины…

Я поспешил объявиться, чтобы не стать свидетелем и предметом женского разговора о самом себе. Громко поздоровался и подхватил на руки выросшую и, как всегда, нарядную племянницу. Сестра прослезилась, Наташа нахмурилась. Обе скрывали изо всех сил, что жалеют меня.

– Я приглашала Веру в дом, но она захотела погулять с дочкой на солнышке. Вот сидим да сплетничаем обо всем понемножку. Ну, что встал? Зови сестру к себе. Мы еще погуляем. Не волнуйтесь за свою девочку. Я присмотрю.

Я позвал Веру, и она послушно прошла следом за мной, потихоньку оглядывая обстановку. Она села на «соседский» табурет и опустила голову.

– Вера, если ты приехала поговорить о Димке, то ничего нового я сказать не могу.

– Я знаю. Я от мамы. Ей стало хуже. Она хочет видеть тебя. Если мы приедем вместе, то никто не сможет упрекнуть тебя в свидании с женой после развода. Врач подтвердит, что медицинские показания для встречи были.

– Что-то серьезное?

– Да, очень. Ты опять забыл включить телефон.

– Ах, да. Я же был в спецучреждении. Выключил перед беседой.

– Ты его включай, пожалуйста. У тебя идет поиск сына, и могут подумать, что ты не интересуешься результатами.

– Спасибо. Я буду помнить. Пошли к тоннелю.

– Ты, наверное, устал, голодный.

– Ерунда. Пойдем. У мамы что-нибудь найдется.

– Нет-нет, перекуси, мало ли что. Света может закатить истерику. Я подожду. Мне интересно посмотреть, как вы жили.

Пока я колдовал на кухне, Верочка обошла квартирку. Кухня была местом полуприбранным, но жилым. В душевой кабинке спрятана кучка не выстиранного белья. Надо будет выкинуть. Стирку мы разыгрывали на спор. В холодильнике лежали какие-то пачки с полуфабрикатами. Мы любили вечером устроить небольшую ревизию продуктам. Без Димки все казалось безвкусным, пресным. Пока я глотал бутерброд, Верочка переместилась в комнату, но долго не задержалась.

– У вас как-то пусто.

– Мы там только вечером обитаем.

– Но Дима же был здесь, пока ты на работе.

– Только с учителем. А потом убегал к Наташе или на улицу.

Верочка провела рукой по крышке стола, потрогала корешок учебника.

– Разве не запрещено ребенку находиться без присмотра?

– Официально у меня было соглашение на присмотр с Наташей. Денег с меня она не брала, но с Димой ладила. Мальчишки у нас собираются вместе, играют. На это смотрят сквозь пальцы. Все же на виду.

– Никто ни разу не пожаловался?

Я невольно улыбнулся.

– Верочка, тут совсем другая жизнь. Здесь, на территории, на которой стоит мой дом, проживает десятка три семей. Здесь все видят и все знают: кто жалуется, кому жалуется. А тот, кто жалуется, знает, на что жаловаться можно и на что – нельзя. Ему же здесь придется жить и дальше.

– Но если все и все видят, куда мог пропасть мальчик?

– Сам ломаю голову.

– Влад, мне кажется, что это подготовленный побег, но разве Дима мог так придумать и скрыть все от тебя?

– Придумать – мог, а скрыть – нет. Мне он рассказывал все.

Сестра подумала и решилась:

– Мы с мужем считаем, что ты в большой опасности. К нам приходил инспектор с вопросами. Саша сразу все понял и ответил так, чтобы не было сомнений в твоей непричастности к исчезновению сына, но он пойдет по другим адресам и, в конце концов, за что-нибудь зацепится. Влад, тебя могут подвергнуть допросу на детекторе лжи или под гипнозом. Они собирают основания для санкции.

– Не волнуйся, я постараюсь увидеть Димку до принятия санкции. Нам пора. С маленьким ребенком до магистрального можно полчаса идти. Как ты решилась ее с собой взять?

Сестра опустила глаза.

– Я такая дура стала, Влад. Я боюсь оставлять ее.

– Бояться – плохая привычка. Света боялась, и результат ты знаешь. Думай о специальности. Саша – мужик хороший, но надо же и на себя рассчитывать.

– Пойдем, отпустим домой Наташу.

5

Мой бывший дом показался мне еще более красивым, чем я его помнил. Сад без стрижки превратился в уголок леса и закрывал почти два этажа. Вера шепнула, что Вася с Мариной успевают по приезде как-то облагородить аллейки, но сидящая без дела Света интереса к усадьбе не проявляет. Я направился было к центральному входу, но Вера жестом остановила меня и кивнула на тропинку к лифту, который я когда-то заказал специально для мамы.

– Ты поднимайся сразу в комнату к маме. Я зайду поздороваться со Светой, предупрежу ее о твоем визите. И позвоню мужу, чтобы забрал нас отсюда.

– Света с тобой разговаривает?

– Через раз.

Мамин этаж встретил меня запахом лекарств и тишиной. В гостиной ее не было. Я прошел в спальню и увидел ее дремлющей на кровати. Она стала совсем маленькой и прозрачной. В комнате было не холодно, но мать лежала под теплым одеялом. Я сел рядом, не желая ее будить, но она тут же открыла глаза и улыбнулась сквозь пробившиеся слезы. Я наклонился поцеловать ее и задержался, пока она провела рукой по моим волосам.

– Как ты, мама?

Голос ее был тихим и слабым:

– Спасибо, что приехал, сынок. Последний раз видимся.

– Ты поправишься, мама.

– Нет, сынок. Пора мне. Отец к себе зовет. Спасибо, что на старости лет домой меня забрал, не бросил. В родных стенах умираю. Рядом с отцом мой прах лежать будет. На могилку мою прийти ты не сможешь, но там, где будешь, помолись о нас с отцом – тебе легче станет.

Я смотрел в ее глаза – бесцветные, впавшие, но такие глубокие, что скрывать от них правду было бесполезно.

– А ты знаешь, где я буду?

– Нет, не знаю. И ты не говори, не пойму я уже. Только я знаю, что ты будешь рядом с Димочкой. Привет ему передай и эту иконку. Она еще от моего деда. Я обещала ему подарить. Одна у меня просьба к тебе, сынок.

– Да, мама. Я все сделаю. Что ты хочешь?

Мама слегка перевела дух. Все-таки ей тяжело давался разговор.

– С женой простись по-человечески. Повинись.

– Но ведь она…

– Придет ее время, и она повинится. А у тебя оно уже пришло. Вы столько лет вместе прожили. Двоих детей народили. Попроси прощения – тебе легче будет там, куда ты уходишь. Дай я тебя перекрещу на прощанье. Ступай с Богом. У тебя все будет хорошо.

Мне очень не хотелось спускаться в гостиную, где меня не ждали, но мама смотрела вслед. Я пошел знакомой дорогой. Руки невольно фиксировали каждый изгиб перил, глаза цепляли знакомые царапинки на стенах. Дом помнил меня.

Внизу Вера поила свою уставшую малышку, а Света сидела напротив и вежливо выслушивала обычное щебетание молодой мамочки о своем ребенке. Гостиная показалась мне заброшенной – ни вкусных запахов, ни букетика цветов, ни салфеточек. Света очень изменилась за то время, что мы не виделись. Я помнил ее модной, подтянутой, аккуратной. Сейчас передо мной стояла чужая женщина в старом халате, располневшая, оплывшая, с безразличным взглядом. Она не сразу поняла, кто вошел, дернулась, увела взгляд, тронула рукой волосы, потом пуговицы халата. Я набрал в грудь воздуха и шагнул вперед.

– Света, я сейчас уйду. Не знаю, увижу ли тебя еще. Прости, что не сберег нашу семью. Хочу, чтобы ты знала – у меня нет и никогда не было любовницы. И Димка тебя любит больше всех на свете. Он вырос и хочет проводить время в мужской компании, но он никогда не забудет свою мать. Прощай, Света!

Я шагнул к двери, не дожидаясь реакции жены, поцеловал в щеку сестренку, но ничего говорить ей не стал. Пока шел к калитке, мне очень хотелось обернуться, но делать этого было нельзя.

6

Я проехал пару станций, но внезапно решил выйти, увидев номер той Жилой зоны, которую мне как-то называл Григорий. Странно, что я номер запомнил. Грустно усмехнулся тому, что сбылось, наконец, мое детское желание. Я впервые выходил из магистрального тоннеля на одной из восьми тысяч незнакомых станций, без предварительного звонка, без адреса, по одному лишь вспыхнувшему желанию.

Выход из магистрального открылся красивым парком на островке. Островок, окруженный каналом, соединялся ажурными мостиками с веером расходящихся пешеходных дорожек. По краям их просматривались аккуратные домики разной этажности, цвета и размера. Парадный вход приветствовал проходящих открытой лужайкой, а за домом по типовому проекту должен быть внутренний дворик с садом. Все выглядело демократично, уютно, надежно. Я вспомнил содержание рекламных роликов про эту новую застройку. Они демонстрировали во внутренних двориках беседки, бассейны, спортивные уголки. Цена аренды домов уменьшалась при съеме их на длительный срок и составляла в зависимости от метража и этажности до 50 % среднестатистической заработной платы одного работающего. Григорий рассказывал, что жена Лиза продолжает жить скромно и пытается экономить, чего не скажешь о дочери, у которой стали разбегаться глаза и просыпаться самые экзотические желания по части нарядов, обстановки и путешествий.

Однако найти Григория не представлялось возможным. В нашей зоне из магистрального вела одна дорожка, а здесь их вон сколько. Звонить другу я опасался. Мои звонки в скором времени проверят, если их уже не отслеживают. Хорошо хоть карточка передвижений активирована до другой станции.

– Влад, это вы?

Я обернулся и увидел Лизу. Я привык видеть ее тихой и незаметной, в темной одежде, почти не разговаривавшей с гостями. Теперь передо мной стояла красивая молодая женщина. Взгляд вопросительный, но не испуганный.

– Здравствуйте. Чудо, что я вас встретил.

– Не чудо, а время, Влад. Конец рабочего дня. Вы к нам?

– Я хочу увидеть Гришу, но домой к вам мне нельзя.

– Я поняла. Присядьте на той скамейке. Я ему позвоню. Вам придется подождать с полчаса.

– Я подожду.

– Если передумаете – наш дом на 8-й аллее. Номер 47. Что-нибудь еще?

– Нет. Спасибо.

Лиза улыбнулась и зашагала к мостику. Взгляд отдыхал на пятнышке ее светлого однотонного платья среди пестрой толпы. Мне тоже захотелось улыбнуться. Моя мама бы ее похвалила. Я почти забыл, что мама работала в сфере бизнеса моды. В ее времена стилисты обучали сочетанию цветов, фактур, элементов одежды. Покупка одежды производилась на значительный срок. К этому относились серьезно.

Новое производство синтетических тканей с заданными свойствами обесценили выбор фактуры материала. Обилие дизайнерских решений, новые тенденции каждый сезон сделали человека совершенно беспомощным. Достаточно было при заказе сообщить свои параметры и пожелания, и в ответ поступало несколько десятков уникальных и строго индивидуальных вариантов возможного выполнения заказа. Поскольку само производство одежды подешевело, то подорожали марки модных домов. Были также фирмы с возрастной ориентацией, специализирующиеся на одежде для толстых и худощавых, высоких и низких. Были и дешевые фирмы для населения со скромными доходами.

Почти каждое уважающее себя предприятие диктовало свои требования к одежде сотрудников по фасону и оттенку костюма. Костюм необходимо было менять. Частота смены зависела от профиля учреждения. Покупка одежды давно превратилась в обременительное мероприятие, а когда-то, по рассказам мамы, была вроде праздника. Мне показалось, что для Лизы выбор одежды остался праздником.

Звонок сестры прервал мои размышления. Я, плохой конспиратор, забыл про то, что мое нахождение может отслеживаться, и ответил. Вера рассказала, что мама после моего ухода почувствовала себя лучше и заснула. Она была довольна разговором со мной и взяла с Веры обещание, что ее прах будет установлен рядом с прахом отца, что Вася напишет для тети разрешение беспрепятственно посещать аллею памяти родителей.

Света после моего ухода не стала разговаривать и поспешно ушла к себе, но Вере показалось, что она заплакала. Я был уверен, что Вера приписывает Свете свое настроение. Заплакать мог бы человек с нормальной психикой. Света была не просто больна, она делала все, чтобы болезнь прогрессировала.

– Влад, я звоню, чтобы спросить. Я понимаю, что ты обманул маму насчет Димки. Так и надо было сделать. Зачем ей лишние волнения? Я должна слово в слово повторять ей твою версию, чтобы не было расхождений.

– Я сказал ей, что Димка сбежал. Я знаю, куда, но никому об этом не говорю.

– Что ж. Так нам проще. Я предупрежу Васю с Мариной. Не казни себя. Его найдут.

– Ты знаешь, что потом с ним сделают.

– Прости меня, Влад. Но это не смертельно. С этим можно научиться жить.

– Я понимаю.

Я врал сестре. Я не понимал, как молодой парень будет жить «с этим». Я боялся представить его среди гомиков или тех искусственных личностей «с большей иллюзией свободы».

Гришу я не узнал, как и его жену. Появившийся достаток придал ему ухоженный вид. Он похлопал меня по плечу и присел рядом на скамейку.

– Шифруешься? Все так плохо?

– Меня со дня на день обвинят в похищении собственного сына.

– Нужна моя помощь?

– Нет, захотелось на прощанье поглядеть в глаза представителю общественной элиты.

Гриша слегка поморщился.

– Ну, да, раньше было проще. Бунт снизу, свержение законодателей. А теперь даже камень не в кого бросить. Чиновники лишь исполняют волю большинства.

– А меньшинство виновато уже по определению?

– В твоей шутке есть упрек. Но, Влад, ты изучал историю. Люди из меньшинства, склонные к насилию и психозу, подверженные чужому влиянию, стрессам – в критические периоды жизни превращались в убийц. В условиях современного мегаполиса теракт унесет не сотни жизней – тысячи. Разве общество не имеет права подстраховаться? Ты бы сам ответил утвердительно, если бы жизнь твоего ребенка зависела от работы транспорта, коммуникаций, передвижения по городу. Прости, конечно, сейчас тебе нужны другие слова.

– Ты знаешь, какие?

– Нет. А ты бы хотел вернуть все назад?

– Это как?

– Например, обойтись без развода.

Я подумал, что он прав. Я мог избежать развода, но Света рано или поздно все равно бы сломалась. Она привыкла быть на первом плане – любимая дочь, жена, молодая мать, центр и душа обеспеченной семьи. Она не приняла страдание как составляющую любви. Я рано или поздно потерял бы интерес к женщине, которую, повзрослев, любил и уважал уже по-другому: как мать своих сыновей.

– Я бы все равно развелся, пусть в другое время и по другой причине.

– Значит, судьба?

– Может быть. Но я ее выбирал сам, а Димку лишила альтернативы собственная мать. В голове не укладывается! Он должен был закончить старшее звено. При самых неблагоприятных обстоятельствах он, став совершеннолетним, сам должен был выбрать между проживанием в мегаполисе с кастрацией или выездом в Зону Освоения без нее. Кстати, ты не знаешь случайно статистику в таких случаях?

– Знакомился года два назад. Тогда выбирала новые территории четверть коррекционных подростков. Полагаю, что сейчас меньше.

– А что повлияло в сторону уменьшения выбора?

Гриша внимательно посмотрел мне в глаза, потом оглянулся, словно решаясь на что-то серьезное.

– Да, есть обстоятельства. Прости, Влад. Я не хотел впутывать тебя в это. Ты сейчас не имеешь права рисковать собой. Если бы ты сам меня не нашел, разговора бы не было.

– Да говори уже.

– Твой персональный компьютер подключен к внутренней административной сети концерна?

– Да. И к общей сети концерна, и к малой административной.

Григорий снова оглянулся:

– Хорошо, что Лиза позвонила мне. Я успел захватить это.

Он протянул мне флешку.

– Завтра на рабочем месте ты вставишь ее в свой компьютер. На ней – вирус, который вызовет сбой во внутренней административной сети через 6 часов, но это будет лишь внешним проявлением. К концу рабочего дня ты должен покинуть концерн, унести и уничтожить флешку. Когда начнут лечить внутреннюю сеть, оператору понадобится выход в Интернет. В это время вирус сработает на передачу информации с главного компьютера, код доступа которого я знаю еще со времен своего пребывания на фирме.

– Ты думаешь, что он не меняется?

– Я знаю схему и период времени, по которой он меняется.

– Шпионские страсти! Ты же можешь провести выемку информации по закону.

– Боюсь, что ее при этом уничтожат. Речь, Влад, идет об очень серьезных вещах. Давай немного пройдемся по круговой аллее, а то торчим у всех на виду.

Мы пошли по аллейке, окруженной причудливыми газонами. Они были выложены каменными плитами, сквозь которые пробивались маленькие цветущие кустики. Цветы на камнях, ажурное литье и разноцветные домики с воротами в отдалении. Вход в магистральный тоннель, стилизованный под средневековый замок, ров с водой вокруг здания. Во всем покой и надежность.

– Наш химический концерн входит в тройку лидеров и по объему, и по разнообразию продукции. О прибылях не говорю. Но есть слабое звено – сырье. Объем сырья зависит от поставок из Зон Освоения. А там появляются настроения под лозунгом «оплата по справедливости». Понимаешь, на первых этапах Выселки были разрозненны, зависели от Жилых Зон в вопросах продовольствия, лекарств, энергии. Но хозяйство усложнялось. Построено было несколько крупных электростанций разного типа в местах добычи основных видов сырья. Попутно появилось тепличное овощное хозяйство, фермы с быстрым выходом мясной продукции. Есть система связи между поселениями.

– Этого недостаточно для автономии. Формально зоны управляются надсмотрщиками. И у тех, насколько я знаю, есть право наказаний – от экономических до силовых.

– Надсмотрщики на зонах вынуждены сотрудничать с комитетами из высланных. Тенденция к автономии наметилась. У них есть цель и средства. Их экономический бойкот может посадить города на голодный паек. Представляешь, что тогда начнется?

– Что?

– Посмотри на мой район. Здесь нет магазинов, транспортный коридор – один, вокруг входа в него мы гуляем. Такие же уязвимые места – на входах с подачей энергии и воды. Наши люди сыты и беззаботны в восьмом поколении. Их не нужно убеждать или запугивать. Лиши на время света, горячей воды, урежь потребление, и они проголосуют за войну. Война не будет названа своим именем. Обывателям преподнесут что-нибудь вроде «реорганизации рабочих мест в Зонах Освоения с целью увеличения производительности труда и сохранения экологического равновесия северных районов». Для обеспечения законности на места введут силы правопорядка. На деле же – начнут убивать.

– А как с этим связано твое поручение?

– Я давно занимаюсь этим вопросом. Не спрашивай, откуда у меня появились сведения о причастности руководства нашего концерна к заговору.

– Может, ты и в нашем концерне появился не случайно?

– Координаторов, Влад, распределяют чиновники по специальностям на общих основаниях, но Совет Координаторов может составить любое резюме.

– Так я угадал?

– Это не важно. Важно, что мое присутствие сдерживало активность концерна. Когда умер отец, у меня появилась возможность переезда в Жилую зону. Тут же пришло выгодное предложение от компании такого же профиля с меньшим оборотом, но с более высокой зарплатой. Улавливаешь? Отказаться от предложения – объявить о своих подпольных интересах.

– Ты думаешь, что они устроили это предложение?

– Ну, этого мы не узнаем. Я объявляю о своем уходе, но тут тебя приглашают в Дом Законов. Вокруг тебя походили какое-то время, но скоро успокоились. Наши контакты после моего увольнения прекратились. Направление твоего старшего сына на стажировку в Стратегическую зону определенно показывало на его будущее и, как следствие, на твою непричастность к Совету Координаторов. Руководство концерна могло решить, что наблюдение снято, и форсировать план силового решения сырьевой проблемы. Мне очень важно быть в курсе этого плана. Нужно хотя бы оттянуть принятие силовых методов.

– А почему концерн торопится с их принятием?

– В Зонах освоения растет движение консолидации, и вместе с ним – амбиции. Полвека назад разрешенные там спортивные объединения в массовом порядке открыли секции борьбы. Пока спохватились – на Зонах возникли оборонительные отряды. Речь идет уже о скрытой армии, которая будет защищать свою независимость. Против городов им не выстоять. Ты же понимаешь… Но они не остановятся на достигнутом. Они много работают, и у них нет иждивенцев.

По моему городу ходили невидимки, которые выкручивались из житейских передряг, но вершили при этом судьбы мира. Как должны были чувствовать себя образованные и информированные члены общества, общаясь ежедневно с обывателями, которых интересовали только светские скандалы, счет спортивных состязаний, последние сериалы да модные маршруты отдыха?

– Гриша, а как ты жил в Промзоне?

– В смысле?

– Там же половина населения с отклонениями. Меня от одного вида голубых воротит, я на другую сторону заранее перехожу. Я Димку месяца два после переезда на улицу боялся выпускать. Я, конечно, мало с кем общаюсь. Дом у меня отдельный. Режим работы у меня дневной.

Он не сразу понял, что я хочу услышать, но потом грустно усмехнулся:

– Посмотри вокруг. Чистота и порядок. Организованная жизнь, благородные цели. Там, наоборот, скопище неудачников. Но стоит изменить всего несколько условий, ну, как я уже говорил, подачу воды и пищи, разницы в поведении между жителями Жилой зоны и Промки не будет. А после стадии хаоса конструктивный выход быстрее найдут те самые – «с отклонениями».

– Почему?

– Потому что большинство Жилой зоны будет ждать готового решения извне. Для послушания их даже кастрировать не нужно. Это общество граждан, возникшее в результате целенаправленного отбора столетий. А в Промзоне с детства привыкают надеяться на себя. Сравни отношение к жизни у Наташи и Светы.

– Уж не скучаешь ли ты по Промзоне?

– Не поверишь. Скучаю. Навещал бы при случае.

– Тогда держи. Мне уже недолго пользоваться. В ящике письменного стола найдешь доверенность на предъявителя с правом пользоваться всем имуществом.

Я передал ему запасной кодовый ключ от своего дома, стараясь казаться веселым. Вспомнил еще об одном деле.

– Хорошо, что ты завел разговор о Наташе. Постарайся с ней встретиться уже завтра. Когда мы заключили соглашение о присмотре за Димкой, я для большей убедительности завел счет, куда отчислял ежемесячно небольшую сумму. Она об этом не знала. Сейчас накоплений хватит, чтобы поселиться в Жилой зоне года на два. Если снимет коттедж на две семьи, то еще на больший срок. Право пользоваться счетом есть у меня и у нее.

– Она возьмет деньги?

– Да. Ты скажешь ей, что моей платой за услугу Алекса будет честный ответ на один поставленный мне вопрос. Я вынужден буду признаться, что он – отец Наташиной дочери. И подскажи ей, на каких основаниях она может сменить фамилию.

Григорий забрал кодовый ключ, уложил его в бумажник. Оттуда же он вынул небольшой диск.

– Я когда-то давно знакомился с этим материалом. Ношу с собой с тех пор. Посмотри вечером. Уничтожишь вместе с флешкой, чтобы не оставлять улик. Прощай. Удачи тебе!

7

Я не стал зажигать свет, потому что не хотел говорить с Наташей, которая пришла бы справиться о Диме. Я на ощупь пробрался в комнату, включил компьютер и вставил Гришин диск. Затем при голубых отблесках с экрана пробрался на кухню, захватил упаковку с чем-то хрустящим, удивляясь проснувшемуся аппетиту. Когда я вернулся, весь экран монитора занимала карта-схема Зон Обитания.

Конец прошлого тысячелетия привел к необходимости коррекции границ. Успехи генной инженерии решили проблему голода. Люди получили контроль над рождаемостью. Естественный прирост резко снизился. Население Земли начало медленно, но неуклонно уменьшаться. В ответ появилась тенденция укрупнения административно-государственных образований. Процесс объединения стран интенсивно прошел в Африке, Азии, Южной Америке и Европе.

На карте передо мной коричневым цветом различной насыщенности пестрели мегаполисы самых благоприятных для жизни субтропических зон обоих полушарий. В западном полушарии – по два-три десятка Американских и Канадских супергородов. Южнее – города Объединенных Индейских Стран.

В восточном полушарии рисунок был сложнее. Только на небольшой прибрежной территории Европы сохранились мегаполисы двенадцати государств. Впрочем, границы их невозможно было различить в сплошной полосе строений вдоль Средиземного моря. В Африке – мегаполисы Единого Арабского Мира и Объединенного Государства Африканских народов. В Азии – Японские, Китайские, Государств Народов Тибета, еще нескольких. Российские мегаполисы размещались на территории Кавказа и в горных долинах Южной Сибири. Сохранена была богатейшая северная территория! Такой огромной площади Зоны Освоения не было ни в одном государстве мира!

Если географию Жилых зон изучали в школе, то карту Зон Освоения никто в полном объеме не видел. Я нашел в легенде до пятидесяти обозначений специализации отдельных пунктов по добыче леса, руды, топлива. Сделал грубую прикидку количества пунктов, соотнес их с размерами пунсонов, которые показывали число жителей, и в который раз удивился.

Вся информация, которой я владел до сих пор, говорила, что в результате достижений науки и техники жители Земли достигли процветания. Голод, болезни, нищета, безграмотность побеждены. Комфортабельное жилье – норма для любого работающего члена общества. В Зоны Освоения высылаются жители мегаполисов, которые нарушают законы и служат источником опасности и дестабилизации общества. Терроризм, державший в страхе население городов в течение прошлых тысячелетий, был полностью лишен почвы для развития! Я не задумывался, на скольких «нестабильных» держалась сырьевая подпитка государств. Выходило – на шестой части жителей мира. А если прибавить к этому полубесправное население Промзон, этих невидимых днем уборщиков каждого сектора мегаполиса?

Так в каком же обществе мы живем? Может, рабовладельческий строй никогда не кончался, а продолжает существовать, маскируясь под новые названия? Вопреки гарантиям всеобщей справедливости, дети Выселок были практически обречены на продолжение дела отцов. Рождаемость в Зонах Освоения увеличивала число заведомо бесправных граждан и компенсировала низкую продолжительность жизни.

Я подумал о том, что мне нужна будет завтра ясная голова, посмотрел на часы и решил, что могу позволить себе мягкое успокоительное. Напоследок я навел курсор на одну из точек на карте в Сибири и посмотрел дополнительную информацию. Шестьдесят теплых дней в году. Зимой до 50-ти и ниже градусов мороза. Небольшой поселок среди заболоченной территории. Три тысячи человек. Добыча нефти. Лесозаготовки. Животноводческая ферма. Заготовка лекарственного сырья. Несколько фотографий одинаковых прямоугольных строений среди расчищенного участка в лесу. Честно говоря, я так и не понял, в каком из строений была ферма.

8

Правой рукой я складывал в стопку бумаги, делая вид, что просматриваю их напоследок, левой постарался незаметно вынуть флешку из рабочего компьютера. Впрочем, даже если мои телодвижения правильно истолкуют при изучении видеозаписи, это им, надеюсь, не поможет, а мне – не повредит. Поместил флешку вместе с вчерашним диском среди бумаг. Бумаги отнес в уничтожитель, нажал кнопку, подождал утвердительного сигнала. Все по инструкции, все как обычно.

Непрерывность химико-технологического процесса требовала присутствия дежурного администратора, но, как правило, ночью он отслеживал стадии производства по общей сети. К малой административной информационной сети были подключены только некоторые ведущие специалисты. Моя должность не была ключевой, но я отвечал за функции дежурной кадровой перестановки, возникающие вследствие производственной необходимости, поэтому я должен был фиксировать для руководства любые свои распоряжения.

Я отправился на проходную, опять поймав себя на том, что руки и глаза узнают незначительные детали, которые никогда не привлекали внимания. Аппарат с минеральной водой я всегда обходил стороной. Сейчас очень захотелось попробовать этой воды. Нельзя. Все должно быть как обычно. В окне мелькнули серые дома нашей Промзоны. Захотелось посмотреть на район, где мы с Димкой – теперь я точно уверен – были счастливы. Я поспешно отвел глаза и даже чуть ускорил шаг.

За стеной концерна стоял парень в серой куртке с капюшоном. На глазах – очки. Через плечо – спортивная сумка. Не глядя на меня, он лениво тронулся к магистральному. Я шагал в отдалении. Перед входом в магистральный я накинул похожую серую куртку, надвинул на глаза легкую кепку и опустил голову вниз. Мы прошли через турникеты с промежутком минут в пять. Внизу эскалатора мы вместе попали в толпу народа, двигающегося к электричке. На мгновение прислонившись ко мне, парень ловко достал у меня из правого кармана мобильный телефон и карту передвижения. Вряд ли это можно будет увидеть при просмотре видеозаписи. У себя в ладони я почувствовал твердый прямоугольник другой карты. Парень оперативно скрылся из вида, унося с собой последнюю возможность связаться с мамой, Васей, Верой и Григорием. След моего мобильника и карты передвижений затеряется где-нибудь в Зоне Отдыха для мужчин.

Я доехал на электричке до центрального распределительного кольца, потихоньку разглядывая на карточке код активированной зоны. Это был северо-восточный сектор мегаполиса с активацией внешнего кольца. Дальний и редкий маршрут, но, значит, была у кого-то и такая социальная необходимость. На кольце под расписанием стоял низкорослый мужчина со скучающим видом. В серой куртке, темных очках, со знакомой спортивной сумкой через плечо. Я невольно оглянулся. Мне показалось, что мои серые проводники выделяются в толпе. Вокруг двигалась разношерстная масса. Я заметил сразу три серых куртки, пару спортивных сумок и успокоился. Отличие – только в определенном сочетании, не бросающемся в глаза. Если меня будут искать по видеозаписям, то только у «своих» станций. Но, на всякий случай, я продолжал прятаться под козырьком.

Низкорослый поправил ремень сумки и неторопливо двинулся к электричке. Я пошел следом. Мы втиснулись в вагон. Я испугался было, что потеряю его из виду, но время шло, вагон пустел. Мы сидели в разных концах. Он читал газету. Я тупо смотрел вперед. Смешно было вспоминать свой «смелый» выход на незнакомой станции, где жил Гриша. Вот сейчас – полная неизвестность. Я никогда не был в этом районе. Мы ехали часа два. Объявили конечную станцию. Я вышел вслед за провожатым.

Из магистрального мы свернули на малозаметное шоссе в стороне от основной трассы. После получаса ходьбы, в течение которого мой собеседник так на меня и не взглянул, я увидел яркие ворота с вывеской «Автоклуб № 719 Северо-Восточного сектора». Под вывеской мне приветливо махал рукой очередной «серый» партнер. Как исчез его предшественник, я не успел заметить.

– Не опоздал, молодец. Меня, кстати, все зовут Сержем. Как настроение?

– Сложно сказать.

– Ну, это ты брось. Перед выездом нужно сосредоточиться. Карту приготовь! – он выразительно показал глазами на отверстие для активации карты. Я вставил карту, получив право прохода.

Мы подошли к ярко-зеленому ангару. Партнер оставил меня дожидаться, а сам через пятнадцать минут выехал на синем блестящем автомобиле спортивного типа. Я сел рядом с шофером на место штурмана.

– Пристегнись. Теперь отдай карточку. По ней будет зафиксирован не твой, правда, выход из клуба и возвращение домой. Сразу предупреждаю – на всех этапах самое главное для тебя – возвращать карточки передвижения.

– Меня предупреждали.

– Ничего. Послушай еще. Если не будет вовремя возвращена хоть одна карточка, всю цепочку легче будет проследить и тебя найти где угодно. Цепочка подбиралась так, чтобы при просмотре записей внешние различия не бросались в глаза. Теоретически, конечно, все можно раскопать, только ты вряд ли представляешь большую угрозу для государства. Глубоко копать не будут. Но помни, скольких своих «двойников» ты подвергаешь опасности.

– А сколько еще этапов?

– Увидишь сам. Поехали.

Он рванул с места. Узкая спортивная трасса отличалась от прямого шоссе с большим обзором. Дорога ныряла вниз, круто поднималась, изгибалась на поворотах. Несколько раз меня тряхнуло на трамплинах. Похоже, водитель сочетал свое задание с плановой тренировкой. Мы уже давно ехали по территории садово-парковой зоны. Возле небольшого белого здания шофер резко затормозил. Я почувствовал тошноту. Серж заметил это и вынул из кармана куртки прозрачный пузырек с яркими капсулами.

– Держи от укачивания. Еще понадобится. Тебя ждут в третьем кабинете.

Он сделал короткий гудок, махнул мне рукой и завел мотор. Его блестящее авто скрылось за поворотом, оставив меня неизвестно где. Думать бесполезно. Все держится исключительно на доверии. Я отправился искать третий кабинет. Он был первым по счету. Я повертел головой, увидел 4-й и 5-й. Первых двух не было. Я постучал в дверь.

За компьютером сидел седой старичок. Странно, что с ним еще продлевают рабочие контракты. Он внимательно осмотрел меня и строго сказал:

– Экспедиторов, сопровождающих груз, в лицо никто не знает. Сядьте. Изучите документы – вы везете партию антибиотиков. Это ваша карта передвижения. Вы проследите за погрузкой, активируете карту перед посадкой в салон. После прилета вы дадите расписаться встречающему в приемке груза, отнесете документы приемки в салон и оставите пакет там вместе с картой.

– Хорошо.

– В сопроводительных документах есть еще пакет от производителя товара. Вскроете его по прибытии, подтвердите доставку своей подписью, запечатаете и тоже оставите в салоне. Я отправлю его сам. Это понятно?

– Понятно.

– В соседнем корпусе вас покормят и выдадут сухой паек. У вас полчаса времени. О прибытии самолета объявлю по громкой связи. Во время полета экипаж в салон не выходит и с экспедиторами не общается. Это не входит в их обязанности.

– И что, никогда не было желания выйти за рамки обязанностей?

Старичок ответил без намека на улыбку:

– Были. В те времена, когда самолеты не всегда до места долетали. Еще вопросы есть?

– Скажите, а где первый и второй кабинеты?

Старичок не удивился:

– Это номера складских помещений на улице.

Дверь соседнего корпуса открыла проход в небольшое помещение со стойкой и двумя столиками. На шум вышла толстушка в белом фартуке, протерла полотенцем столик, за который я присел, затем скрылась и вынесла на подносе тарелку борща, отбивную с овощами, сок и герметичную упаковку с продуктами. Я не поверил. Домашняя кухня за чертой города! Впрочем, может, здесь проще готовить, чем привозить блюда с фабрики питания. Я зашел сюда скоротать время, не собираясь наедаться в дорогу, но удержаться не смог и съел абсолютно все! Поблагодарил толстушку и вышел, услышав рокот самолета. Небольшой «грузовичок» подпрыгивал на взлетной полосе. По громкой связи призвали экспедитора приготовиться к погрузке.

Экипаж из двух пилотов после приземления, не взглянув в мою сторону, прошагал к столовой. Два грузчика в зеленой униформе, осторожно маневрируя, подкатили мототележку к открытому люку. После манипуляций с пультом из внутренностей опустилась лента небольшого транспортера, зажужжала и стала принимать на себя коробки. Один грузчик ставил коробки, другой изнутри их принимал. Я стоял рядом, делая вид, что наблюдаю за погрузкой.

Когда погрузка была закончена и экипаж уже выходил из столовой, старичок по громкой связи предложил экспедитору груза занять место в салоне. Я достал карту активации для очередного этапа.

9

Я не мог определить, сколько проспал, потому что давно потерял счет времени. За стеклами иллюминатора было черным-черно. Ни звезд вверху, ни огней внизу. Пожалуй, такой масштабности расстояний я не ощущал даже во время самых дальних туристических маршрутов. Сухой паек в серебристом герметичном пакете с ручками оставался нетронутым. Мне захотелось прилететь хоть с каким-то своим имуществом. У меня ничего не было от прежней жизни, кроме маминой иконки в нагрудном кармане. Я вконец заскучал, когда пилот по громкой связи объявил о снижении. Перетерпев тошноту при посадке, я с трудом встал на ноги. Тело, онемевшее после длительной однообразной позы, не слушалось. Отдыха после сна совершенно не ощущалось.

В салоне включили яркий свет и объявили о двадцатиминутной разгрузке. Я достал сопроводительные документы, но прежде, чем выйти к приемщику, открыл запечатанный конверт. Там находилась коротенькая записка: «Я всегда честно осуществляю сопровождение клиента. Но для тебя есть дополнительно оговоренное условие. Ты обещал ответить, кто отец Вики». В конверт предусмотрительно была вложена ручка. Я взял ее и размашисто написал наискосок крупными печатными буквами: «ТЫ».

Рядом с конвертом я оставил карту передвижения, спустился по трапу к ожидающему меня человеку и протянул документы для подписи. Получив закорючку, отнес бумаги в салон, закрепил их, карту и пакет прищепкой к спинке кресла и заторопился обратно, чуть не забыв серебристый пакет с пайком.

Человек внизу перебросился несколькими фразами с пилотами. Те отправились отдыхать в служебные помещения.

– Пошли, милый человек. Здесь тебе оставаться нельзя. Вижу, намаялся. Потерпи еще.

Ночной холод взбодрил. Я пошел следом, мысленно отдавая должное Наташе – нельзя было не влюбиться в парня-сталкера, способного на такие авантюры. Цепочка, по которой провели меня, явно не одна. Наверняка подобрано несколько типажей «двойников», которые не контактируют между собой. Никаких тебе заброшенных подземных линий метро, сканирования, скафандров с блокаторами и подпольных хирургов, вырезающих чипы слежения. А может, и это тоже есть?

В среде взрослых рассказы о сталкерах, которые проводят по маршруту «Мегаполис – Выселки» – это всего лишь сказочный городской фольклор. Однако Егор Быстров из приемника-распределителя выдал мне много достоверной информации, значит в кругах мальчишек «с нарушениями» найти выход на сталкеров можно. Именно так, по наводке приятелей, на Алекса вышел когда-то Димка.

Я почти не обманывал инспектора, когда утверждал, что не вел с сыном разговоры о предстоящей кастрации. Его действительно просветили на улице. Он не думал ни секунды, только поинтересовался стоимостью услуги и пришел ко мне с просьбой оплатить ее. Он уговаривал меня отпустить его, обещал там хорошо учиться и заплакал, когда я объявил, что поеду с ним. Уже через сутки меня встретил Алекс. Для меня он сделал исключение и провел переговоры лично. Он сказал, что подготовить две цепочки с небольшим интервалом, да еще для родственников, которые могут быть под наблюдением, довольно сложно. Он возьмется за дело при условии, что кроме денег я честно отвечу на его вопрос. Что мне оставалось делать?

Димку увели поздно вечером, и исчез он с Промзоны в кабине мусоровоза. Дальше – не знаю. На следующий день Наташа должна была повезти Вику на профилактический осмотр. После утреннего звонка учителя я выразил предположение, что Димка уехал с ней. Учитель знал, что она нанята для присмотра, и поверил мне. Так мы выиграли первые сутки.

Я почти не глядел по сторонам. Во-первых, было темно, во-вторых – все равно. Хотелось заснуть очень крепко и не видеть смены людей, машин и мест. Несколько раз я споткнулся и чуть не упал. Незнакомец провел меня тропинками между домиков, завел в пыльную казенную комнатушку одного из них, постучал в стеклянную дверь в углу.

– Ольга, просыпайся. Пассажира тебе привел.

Ленивый женский голос после паузы ответил из-за двери:

– А что, в зале ожидания не подождать?

– Одет он легко. Замерзнет. Открывай, говорю.

Дверь открылась. Навстречу поднялась женщина с недовольным выражением лица. Половину помещения занимал компьютер с кассовым аппаратом, вторую – диван с брошенным поперек него пледом. Не знаю уж, что она прочла в моем лице, но со вздохом указала на диван.

– Ладно, поспите. У меня все равно сейчас рейсовый пойдет. Проезд ему оплачен?

– Как всегда. Ты ему билет покажи, он к карточкам привык. Его маршрут – девятый. Разбуди и отправь.

Я уснул сразу. Перед глазами поплыли станции метро, поля, облака, еще что-то. А через мгновение Ольга уже трясла меня за плечо. Я цеплялся за уютный диван и не хотел верить ее словам, что спал два часа и что меня ждет «девяточка». Я успел забежать в туалет и смутился, когда у двери меня снова встретила Ольга. Она снисходительно улыбнулась:

– Пакет свой забыли. И билет в автобус. Торопитесь. Там только вас и ждут.

– Я думал, что по тайге ходит современная спецтехника.

– Современная техника – производственная. Для пассажиров ее использовать дорого.

Я вышел из дверей автовокзала, неуклюже протиснулся в узкую дверь допотопного маршрутного автобуса, сел на свободное место. Водитель оглянулся на меня:

– Все, что ли?

Автобус тронулся, а я спохватился, что мне не дали указание о следующем проводнике. Наверное, так было надо. До сих пор цепочка не дала ни единого сбоя. Через полчаса езды автобус начало сильно подкидывать. Так я заметил, что мы едем по грунтовке. Я сам удивился, что помнил это слово. Ко мне не лезли с вопросами, но поглядывали с любопытством и сочувствием. Среди этих людей мой скромный костюм и куртка даже в помятом виде выглядели новыми и нарядными. Надо было терпеть и ждать до конца маршрута, но какая-то веселая волна начала подниматься из глубины души. Все заканчивалось! Бояться поздно! Я заставил себя посчитать до тысячи, но потом сразу же повернулся к усатому мужичку в шуршащем непромокаемом плаще, который будто родился вместе с хозяином:

– Долго еще нам ехать?

Он хитро усмехнулся.

– Загадывать нельзя. Я тебе скажу – сорок минут, а машина по закону подлости сломается. До утра в тайге просидим. До следующего маршрута.

– Часто бывают поломки?

– Да постоянно. Сам видишь, какие дороги.

– Почему же не кладут твердое покрытие?

Несколько человек вокруг, услышавшие мой вопрос, засмеялись. Женщина с четырьмя полными авоськами, устроившаяся напротив, охотно пояснила:

– Кладут время от времени. Для нашего болота это ничто. Тягачи пару раз за сезон пройдут – дорога в хлам. Так и мучаемся. А у нас кто знакомый тебя встретит или ты сам по себе?

– Сын должен встретить. Димка.

– Это какой же Димка? – заинтересовалась моя соседка. – Лет ему сколько? Работает на нефти или на лесе?

– Работать он не может. Ему всего четырнадцать.

Мужичок в плаще назидательно произнес:

– У нас с двенадцати трудовая повинность. Мы считаемся режимным объектом.

– Что, полноценное образование получить невозможно?

– Лес валят и без высшей математики.

Женщина решила меня успокоить.

– Да вы не переживайте. У нас есть вечерние отделения. Днем учатся дети только до 12-ти лет. А мальчик ваш как выглядит? Светленький? Крепенький?

– Ну да.

– В пятом бараке новый парнишка живет. Как звать – не знаю. С виду приятный. На лесозаготовки устроился.

Я был уверен, что это ошибка.

– Кто же разрешил подростку валить лес?

– Валить ему не доверят, а обработку лесоматериала у нас всегда бригада мальчишек ведет. Сучья собирают, грузят, делянку в порядок приводят. Летом молодняк подсаживают.

– На лесе и полегче будет, и поприятней, – успокоил мужчина. – Около нефтяной вышки даже взрослые в грязи тонут. Сколько щебня на площадки завозят! Все в болото уходит, как в черную дыру.

– Это хорошо, что у нас нефть своя, – похвасталась женщина. – Бараки теплые. В других поселках люди на дровах мучаются.

Помолчали. Я попытался представить себе новое жилье. Меня предупреждали, что некоторые не приживаются на Выселках из-за отсутствия не столько бытовых удобств, сколько элементарной бытовой техники. Информационный голод, говорили мне, мучает человека мегаполиса не меньше продуктового. Еще один минус – малое жизненное пространство в быту, отсутствие возможности уединиться. И это в огромной тайге! Но дорога и легенда для возвращения обратно стоят столько, что о них лучше забыть сразу.

Я вспомнил свои опасения перед выездом из Жилой зоны на Промку. Собственно, что я тогда терял? Я устроил себе маленький удобный мирок в зоне с относительно невысоким уровнем жизни. А сейчас я будто на другой планете, к которой в своем возрасте могу никогда не привыкнуть. Поймет ли меня старший сын? Я скрыл от него свое решение и даже не попрощался. Он получит от меня последний привет, когда после стажировки его пригласят в Дом Законов. Тогда он узнает, что по своим показателям я мог войти в Совет Координаторов, но отказался от мечты, чтобы это место могли предложить ему.

Лес неохотно расступился. Автобус выехал на улицу с грязными обочинами и остановился у крайнего деревянного барака, над дверью которого ядовито-красным пятном выделялся прямоугольник вывески. После остановки мои попутчики сразу забыли про меня, заторопились. Шофер нашел меня глазами и кивком пригласил подойти.

– Видишь эту вывеску? Подойдешь в контору в течение первой половины дня. Получишь новое имя.

– Как это?

– Просто. Здесь не дают хода информации о погибших, если, например, несчастный случай произошел. Легальным человеком станешь. Только не тяни с оформлением. Это режимный объект.

– Так ведь все будут знать, что я – не я.

– Ты не один такой здесь. Наших не бойся. Главное, чтобы тебя город не искал.

Он вынул из бардачка бумагу, сверился с записью:

– Пятый барак, комната 38.

Я торопливо зашагал вдоль бараков, отсчитывая номера. Издали они казались маленькими, а здесь каждый растянулся на пять минут ходьбы. Навстречу попадались люди в мешковатой, грязной одежде. Вообще все напоминало кадры исторического фильма. Вряд ли кто в мегаполисе мог представить себе, что такие места и такой транспорт еще есть в наше время. Но люди не отличались. Нет явной агрессии или признаков деградации. Обычные человеческие лица.

Я потянул на себя тяжелую дверь пятого барака, вошел в полутемный коридор и убедился, что 38-я комната находится на втором этаже. Деревянная лестница на второй этаж – широкая и основательная, как в дорогих коттеджах, но перила затерты руками, которые занимались совсем не интеллектуальным трудом. Ряд одинаковых дверей с номерами. Остановился перед 38-й. Надо было перевести дух и унять сердцебиение, но костяшки пальцев уже барабанили по дереву.

Он открыл почти сразу, как будто ждал за дверью. Повзрослел – это точно. Я не успел произнести ни слова. Он обнял меня и неожиданно легко оторвал от пола.

– Правда, я стал сильным?

Глава 4. Зона Отчуждения

1

Когда-то я жил в городе… Меня уважали, потому что я имел хорошее образование, престижную профессию, постоянный доход. У меня были жена, дети, особняк, сад. Таким же богатством владел и мой отец, но оно обратилось в «ничто» с его выходом на пенсию. Он умер на Льготной зоне для стариков.

После развода с женой я с младшим сыном переехал на Промзону, но и там я принадлежал к немногочисленной группе людей, которые могли похвастаться домиком и должностью служащего. Кем я числюсь в Зоне Освоения? Рабочей единицей? Номером в статистике?

Занятие мне выбирает начальник. В магазин и столовую можно ходить «под запись». Раз в неделю из заработной платы высчитывают потраченное, остальное отдают на руки. Кредитные карточки здесь не в ходу. Вместо них пластиковые талоны определенной номинации. На зоне их подделать невозможно, а в мегаполисе, где их заказывают, они, в свою очередь, бесполезны. Если копить, то раза два в год можно съездить в поселение центрального офиса Зоны, где товара и развлечений больше. Некоторые так и поступали. Но мы с сыном на эту «обманку» не покупались. Центральный офис Зоны был слабой пародией на городские Зоны отдыха.

Я очень скучал по городу, по его ритму жизни, потоку информации, комфорту. Скучал по старшему сыну Васе, по маме и, что удивительно, по Светлане. На Промзоне я свыкся с нашим расставанием, но здесь всё чаще вспоминал её то скромной школьницей, то счастливой ласковой матерью. Память постепенно стирала образ больной и нелюдимой женщины, с которой я простился перед выездом.

– Ты заснул? – спросила вернувшаяся из кухонного закутка Вероника.

Я вздрогнул от неожиданности и уставился на неё. Красива, что и говорить. Особенно сейчас – полураздетая и растрёпанная. Когда она мазала лицо краской и делала из волос поле для блестящих заколок, лицо её становилось кукольным, чужим.

– Да, задремал немного. Сделай мне кофе.

– Уже. Я изучаю привычки своих клиентов. Что сморщился, неженка? Неприятно?

– Ты не глупая, Вероника. Привычки изучаешь. Изучи заодно и то, что в присутствии одного мужчины не стоит упоминать о других.

Я встал с кровати, начал одеваться. Настроение было испорчено. Может, я и правда неженка по жизни? На Выселках не принято говорить о морали, тем более с женщинами лёгкого поведения.

– Не злись. Если хочешь, я не буду встречаться с другими.

– У меня нет таких денег, Вероника.

– А я тебя о деньгах не спрашиваю. Нравишься ты мне. Может, за то, что стесняешься меня, обидеть боишься. Меня многие зовут в постоянные любовницы. Особенно сектант из тайги старается. А я сама тебе предлагаю, подумай.

Она подвинула мне чашку кофе, сняла салфетку с вазочки, наполненной конфетами, и вопросительно поглядела на меня.

– Ты будешь смеяться, Вероника, но я чувствую себя женатым человеком. Развод с женой был по её инициативе. Не я разводился, понимаешь? У меня взрослый сын. Он прекрасно помнит свою мать.

Димке повезло больше моего – ему достались документы с именем Тимофей. Имена Тима-Дима созвучны. Он откликался на оба. И ошибиться можно – сочтут за удобное изменение.

– Да брось, Андрей. Твой Димка всё поймёт правильно. Думаешь, он про меня не знает? Вижу, что знает. И не презирает, даже как-то держится вежливее остальных. В клиенты ни разу не набивался.

– Этого ещё не хватало!

– Открой глаза, папаша! Здесь рано становятся мужчинами. И твой сын – не исключение.

Контактного весёлого Димку уважать стали сразу. Подшучивать над ним опасались – за последние два года он раздался в плечах и перерос меня. Я не заметил, как мы поменялись ролями. Теперь он опекал меня. К зиме доставал тёплые сапоги и куртку, делал какие-то заготовки из грибов, ягод и орехов, которые приносил из тайги. Научился вялить рыбу и коптить мясо. Я, всю жизнь проживший в Жилой зоне с тёплым климатом, забывал о грядущем похолодании и отсутствии фруктов в зимний сезон.

Полгода после побега в Зону Освоения я бесславно и тихо трудился на подсобных работах. Ломило спину, болели по ночам руки и колени, донимал кашель. Лучшими минутами суток стали те, когда я добирался до кровати. В конце осени я заболел, но поднялся быстро. Лечили в бараке на самой окраине. Курс не более десяти суток. Потом ты мог получать медицинскую помощь уже за свой счёт. Лечение заключалось, в основном, в курсе антибиотиков. Направление на операцию, если такая требовалась, давалось лишь тому, кто мог после неё работать, кормить себя и приносить прибыль.

Зиму я пережил почти благополучно, но стал очень бояться холода. А вот в самом начале весны слёг на месяц. Мой организм совсем ослаб, но главная беда была в том, что я упал духом. Рядом стонал старичок, проклинавший своё решение сбежать со Льготной зоны. Бывшая тюрьма теперь казалась ему раем. Я на целые часы впадал в беспамятство. Сын приходил с работы, тормошил и заставлял глотать настои и бульоны. Именно в тот месяц он пристал к таёжникам, научился приторговывать добычей, оплачивал мои лекарства и пребывание в больничке. Помню, что когда меня выписывали, я почти смирился с мыслью, что долго не протяну.

Спасло получение очень почётной должности «по специальности». Я стал главой маленького цеха по производству спирта из древесных опилок. Я знал, что, подворовывая и продавая спирт, можно жить довольно сытно. Знал и то, что мои предшественники закончили свою карьеру очень печально. Но я научился ценить своё пребывание вне улицы.

В дверь комнаты постучали. Я с досадой взглянул на девушку, но она замотала головой.

– Я никого не жду. Пей спокойно. Ко мне не приходят просто так, с улицы. Я открою, спрошу, в чём дело.

У порога состоялся короткий бурный разговор, после чего Вероника завела в комнату своего полусумасшедшего соседа Ивана Петровича по прозвищу Блаженный.

– Дорогой! Почему ты не предупредил, что у нас будут гости? – с издёвкой спросила меня хозяйка комнаты.

– Андрей, где ваш сын?

– На рыбалку собирался.

– Так он ушёл уже?

– Да в чём дело, Иван Петрович? Присядьте.

Я подвинул стул. Старичок выглядел розовощёким и бодреньким, но стоило ему заволноваться, как руки начинали трястись, ноги подкашивались, дыхание сбивалось.

– Андрей, не пускайте его сегодня на реку.

– Как я его не пущу? Он – взрослый.

Руки на коленях Петровича начали слегка подёргиваться. Он схватил со стола чашку кофе, которую Вероника приготовила для себя, и залпом её выпил.

– Андрей, я чувствую их присутствие. Они здесь. Они снова пришли за нами.

– Кто – они, Иван Петрович?

– Это очень тёмные сущности. Они живут очень далеко – в зоне Отчуждения.

Вероника выскочила из комнаты, ничего не объяснив.

– Успокойтесь, Иван Петрович. Я обещаю с ним поговорить.

– Надо оставить его дома. Мне можно верить, спросите у кого угодно.

Прибежала Вероника с ампулой в руке. Она достала из ящика стола шприц, ловко наполнила его содержимым из ампулы и подошла к старичку.

– Иван Петрович, у вас начинается приступ.

– Подожди, девочка, мне надо ещё предупредить…

Он упал со стула. Тело начало биться в судорогах.

– Держи его крепче, – закричала Вероника, – рукав разорви.

После укола старик разомлел. Мы помогли ему добраться до кровати, с которой только что встал я. Вероника накрыла его покрывалом. Я отметил про себя, что она делала это без выражения брезгливости. Старика на Зоне уважали.

– Послушаешься Петровича? Оставишь Димку дома?

– А что я ему скажу – у Петровича видение было?

– Можешь и так сказать. Бормочет он, конечно, всякую чушь, но те, кто его послушал – живы. А из тех, кто посмеялся – многие пропали.

– А что он болтал про Зону Отчуждения?

– Потом, если хочешь, расскажу. А пока шёл бы к себе отговаривать сына от рыбалки.

Димка сидел дома. Обычно под выходной он сматывался в тайгу, а я договаривался о встрече с Вероникой. Сын встретил меня без улыбки и, пока я разувался и снимал куртку, быстро прошёл в отделение за ширмой, где размещалась наша кухня. Через несколько минут он вынес на подносе завтрак – яичницу, салат, приготовленный заранее, горячий кофе, моё любимое печенье. У меня возникли кое-какие сомнения на этот счёт.

– Балуешь ты меня, сынок. С чего бы это?

– А что так сразу – с ключевым вопросом? Ты сначала поешь, отдохни.

Димкина физиономия выглядела серьёзной, но глаза смеялись. Отдохни… Ответишь, что не устал – ещё смешнее окажется. Я присел к столу и начал ковырять вилкой завтрак. Димка сел напротив.

– Да ладно тебе гипнотизировать. Говори, что надо. Надеюсь, не спирт с работы? Год отбивался от подобных предложений, имидж неприступности себе создал.

– Спирт можешь пить сам. Я претендую всего лишь на деньги. Отдай мне нашу кассу. Мне предлагают купить одну штуку. Не спрашивай какую, ладно? У тебя критичный подход к делу. Можешь повлиять на моё решение.

Прошло время, когда нас звали «перекинуться в дурачка» или «составить хорошим людям компанию». Смотреть старые фильмы надоело. Одиночество я коротал с книгами, а сын уходил в тайгу. Что можно предложить в наших условиях, ума не приложу.

– Все сбережения?

– Все.

– Опрометчиво.

– Пап, заработаем. Ты помни ещё, что большие суммы долго хранить нельзя – уведут.

Да, это правда. Вскроют все хитрые замки, которые навесил сын. Я и сам подумывал о крупной покупке, чтобы не провоцировать домушников.

– И ты из-за этого не поехал на рыбалку?

– Ну да, надо решить этот вопрос сегодня.

– И ты останешься?

– Если дашь кассу – не поеду. Не успею и то и другое.

– Пожалуй, я соглашусь. Давно мы не проводили выходной вдвоём. С тебя обед и тёплая обстановка. Я стану нудно учить тебя жизни, а ты покорно слушать.

2

Я вырос с ощущением безопасности. Про шантаж, похищения и выкупы, про взрывы и войны снимались исторические картины. Жилые зоны городов населяли генетически спокойные и неагрессивные индивидуумы. При возникновении любой проблемы тебя ждали с рекомендациями специалисты и справочные сайты. Люди, к которым ты обращался, не задавали лишних вопросов, потому что необходимая информация о тебе хранилась в базе данных с момента рождения. Опасно потерять работу, нарушить закон. Безопасно – передвигаться по городу. И уж, конечно, затеряться в Жилой зоне невозможно, чего не скажешь о Зоне Освоения, где стоимость человеческой жизни уменьшалась пропорционально расстоянию от жилья.

– Пропали в тайге. Оба. С утра ушли на рыбалку и не вернулись.

Я прислушался к шепоту секретарши в нашем центральном офисе, который все называли по старинке конторой. Её собеседница, пожилая заведующая фермой с грубоватым лицом, слегка наклонилась к симпатичной мордочке секретарши.

– Искали?

– Рано. Сутки прошли. Но эти парни всегда к выходу на работу возвращались.

– Мало ли… Ребята здешние, из вольных, за прогул их наказание не ждёт. В зарплате разве потеряют. Могли загулять, заблудиться.

Секретарша округлила глаза.

– Ой, да что вы говорите! По весне тоже двое ушли и не вернулись. Зимой – ещё трое. Тех долго искали, помните? Наш Блаженный сразу сказал – не найдёте. И прав оказался. Мужики на сутки пути вокруг по тайге прошли. Кричали. Шумели. Ничего. И следов никаких.

– Беда с этим выходным. Кто пропадёт, кто подерётся. У меня на работу опухшие выходят. Где только спиртное берут?

Секретарша покосилась на меня. Не только спирт, но и сырьё для брожения в продажу не поступали. Разведённую продукцию я выдавал по талонам, которые распределялись конторой. Скорее там нужно было искать концы. Я прямо посмотрел ей в глаза, и она слегка смутилась.

– Самогон сектант продаёт. Своему гарему пить запрещает, но нашим работягам в обмен на продукты выдаёт. В рабочие дни туда ходить далеко, а в выходной – почему не прогуляться?

В городах Жилой зоны два выходных и два отпуска, один из которых – каникулярный, обязывающий проводить родителей учебные экскурсии с детьми. На Выселках один выходной – воскресенье. Это место для людей, которые отвергли блага цивилизации, должны были заработать себе продуктовый паёк и не имели право на дополнительный отдых. Но здесь сходились и рожали детей в любом возрасте. Теоретически ребёнок не считался наказанным и мог выбрать на жительство город, если сдаст выпускные тесты и будет востребован какой-нибудь службой или фирмой. Такое случалось редко.

В понедельник руководителей всех служб собирали в контору на планёрку. Я сначала воспринимал своё участие в планёрке как курьёз, но постепенно проникся важностью своего дела в решении физически трудных операций. Начальник тоже ценил меня за то, что я не пускал жидкую валюту налево.

А вот, кстати, и он. Сорокалетний, худощавый, неулыбчивый. Лицо желтоватое, на лбу – чёткие морщины. Не от старости морщины, а от взгляда на окружающее. Никто не мог сказать – он из вольных или отбывающих наказание. Держался отчуждённо, без приятелей. Жил недалеко от конторы в отдельном домике. Жена его почти не показывалась, а когда выходила – больше молчала. Секретарша делала вид, что у неё с шефом «отношения», но никто не замечал их вдвоём, никто не видел, чтобы ей оказывались привилегии или дарился тёплый тон в разговоре. Я не понимал начальника. Он мог наказать, мог пощадить по одному ему известным мотивам. За глаза его называли Хозяином, вслух – Вячеславом Сергеичем. Хозяин подозрительно покосился на меня и начал:

– Я готов. Как всегда – короткий отчёт, начиная с производственников.

Я пропускал мимо себя жалобы на нехватку топлива, на то, что в бригадах не хватает сильных парней, на ломающуюся по бездорожью технику. Зачитали сводку погоды. Распределили наряды. Начальник Димкиного участка спросил, надо ли организовать поиск пропавших парней. Хозяин минуту подумал, потом предложил ему отправить несколько человек с условием, что все бригады участка уйдут с работы на два часа позже. Сколько дней будет поиск, столько дней работа будет продолжаться по продлённому графику.

– А стоит ли искать? – раздалась реплика.

Хозяин удивлённо поднял брови и лишь слегка повернул голову в сторону прозвучавшего предложения.

– Может, и не стоит, но пусть тот, кто так считает, сам объявит это посёлку.

Собрание промолчало. Начальник подвёл итог.

– Старшего в поисковой группе назначит начальник участка. Андрей Степаныч выдаст за сверхурочную работу по пол-литра на двоих сорокоградусной, и спирта поисковикам в тайгу на всякий случай. И к выходному – соответственно. Отпуск спиртного произвести в субботу, чтобы за воскресенье отошли. В ночь с субботы на воскресенье усилить патрулирование посёлка. Все свободны. Степаныч, задержись.

Я подумал, что получу дополнительные инструкции по отпуску своей стратегической жидкости, достал блокнот для записи. Но Хозяин, когда мы остались вдвоём, спросил:

– У тебя что-то случилось, Андрей Степаныч? Вид больно хмурый.

– Нет, всё в порядке. Но я постоянно думаю, что на рыбалке с пропавшими парнями должен был быть и Димка.

– Правда? Не знал. А что его остановило?

– Иван Петрович велел мне его задержать. Успел сказать перед очередным припадком.

Начальник не удивился. О предсказаниях Блаженного в посёлке ходили легенды. Говорили, что сюда он попал, сбежав со Льготной зоны. В результате экспериментов с памятью у Петровича временами возникали странности в поведении. Он давал свою интерпретацию предстоящим событиям, но суть его предсказаний сбывалась.

– Может быть, может быть. А может, всё и не так? Он говорит так много и сбивчиво, что часть его бормотаний подойдёт под любое событие.

– Он, Вячеслав Сергеевич, нашёл меня … э-э-э… специально и сказал определённо – не пускать Димку на реку, потому что из Зоны Отчуждения придут тёмные сущности.

– Интересно.

– Вячеслав Сергеевич, вы слышали про Зону Отчуждения?

Хозяин поморщился:

– Послушайся моего совета. Не начинай рыть в этом направлении. Плохо кончишь. Нет Зоны Отчуждения. Я тебя оставил по другому вопросу. Есть информация, что скоро тебе поступит одно интересное предложение.

– От кого?

– От комитета. Слышал про такой?

– Слышал. Ещё в той жизни, в городе. Будто бы он обладает реальной властью в Зонах Освоения.

Начальник не обиделся.

– Преувеличение. Комитет нам удобен в вопросах быта, порядка. Но, сам понимаешь, вести производство он не сможет, снабжение и связь не наладит.

Я сделал вид, что не заметил оговорки. Он сказал нам . Вряд ли он имел в виду своих заместителей или планёрку.

– Представители комитета обратятся к тебе с просьбой войти в их состав. Ты должен отказаться. Согласившись, ты попадёшь не в командное положение, как они пообещают, а в подчинённое. Будут спирт с тебя тянуть. За это станут приглашать одним из судей на свои разборки. Зрелище жестокое, не для тебя. Ты же интеллигентный человек.

– Под каким предлогом мне отказаться?

– Здоровье, например, скажешь, подводит. Ищешь покоя. Не любишь власти.

– Я понял. Всё так и есть. Я не люблю власти и ищу покоя.

– Я был уверен, что ты поймёшь. Кстати, для тебя есть небольшой подарок. Прости, задержал. Я должен быть уверен, что никто не проследит за передачей. Ты тоже её не афишируй.

Он стал из-за стола и подошёл к сейфу в стене. Достал оттуда небольшой пакет, протянул мне.

– Это информационное издание вашего мегаполиса. Полистай на досуге.

Я отложил просмотр журнала до вечера, спрятав пакет под куртку.

3

Через полчаса после планёрки ко мне зашёл за спиртом Димка и сообщил, что назначен старшим поисковой группы.

– Ты не волнуйся, папа. Со мной всё будет в порядке. Я знаю места, куда мы обычно ходим рыбачить. Жалко, что меня с ними в тот день не было.

– Ты думай, что говоришь.

– Ну, не в этом смысле, а в том, что со мной они бы не пропали. Не сиди голодным. Нам паёк хороший выдали. Я тебе на столе пару банок консервов оставил.

– Зачем?

– Затем, что ты без меня не поужинаешь. Не скучай. Вернусь – покажу, что я купил. Только сам ничего не ищи. Ладно?

– Сколько дней продлится поиск?

– Дня три. Если найдём хоть какую-то зацепку – дольше, пойдём по следам.

Димка исчез, оставив меня с невесёлыми думами. Я успокаивал себя тем, что утром встретил Блаженного, тот только поздоровался и никаких опасностей не предвещал. С другой стороны, я торопился и проскочил мимо него. Опять же, в прошлый раз ему было всё равно, чем я занят и он нашёл меня у Вероники. Я тут же постарался отогнать мысли о Веронике. Идти к ней, пока Димка в лесу, казалось кощунством.

Я дождался уборщицу, проследил за тем, чтобы тщательно она вымыла свободный чан для брожения, потом убрала пол, и выпроводил женщину, закрыв дверь для посторонних посетителей.

В уборщицах и продавцах, воспитателях и учителях младшего звена, санитарках и учётчицах держали беременных «легкотрудниц» да редких старичков-долгожителей. Все остальные отправлялись «на производство». Те, кто родился на Выселках и считался свободным, не очень отличались от ссыльных, их содержать тоже никто не собирался. Уборщицы не сидели сложа руки. Уборка в посёлке, где нет дорог с твёрдым покрытием, дело неблагодарное. В осеннюю непогоду в нашем бараке разувались сразу у двери на первом этаже. А у входа стояли сменные вёдра с водой для мытья грязной обуви. В рабочей одежде до барака не доходили – переодевались после работы, чтобы не нести по килограмму грязи.

На моём месте тоже впору справиться женщине, но Хозяин слабому полу не доверял важный объект. Он говорил, что у любой женщины, будь она хоть трижды старухой и страшилкой одновременно, сразу же найдутся поклонники и хоть один из них её непременно «уговорит» на вынос дефицита или на производство менее концентрированного продукта.

Я отмерил в чистый чан сырьё в нужной пропорции, залил водой и закрыл герметичной крышкой. Вынес из соседнего помещения несколько упаковок с тарой. Прикинул, сколько у меня сорокоградусной, но разливать решил после обеда. К тому же списков на выдачу у меня ещё не было.

Вышел, закрыв своё хозяйство на ключ. На ночь я дополнительно включал сигнализацию, и попасть в помещение не мог сам. Оглянулся в поисках своего приятеля по столовой. Бывший академик Игорь Трофимович уже семенил ко мне. Автор нескольких учебных пособий рыхлил в теплицах почву, возил туда навоз с фермы, консервировал на зиму огурцы. Основной завоз продовольствия шёл из южных зон, но наличие своего хозяйства тоже очень выручало.

– Добрый день, Андрей. Вы сегодня вышли раньше меня. Проголодались?

– По понедельникам с утра планёрка. Какой завтрак? Туда не опаздывают.

– Ценный вы человек! На вечернее преподавание пойти не надумали? Скоро осень, начало нового учебного сезона.

– Не уговаривайте, я к выпускным тестам собственного сына боялся готовить, специалистов нанимал, а тут – чужие дети. Такая ответственность.

Мы двинулись по мощёной пешеходной дорожке по центру. Вела она от конторы в одном конце посёлка до столовой и медицинского барака в другом. Техника ходила по параллельной улице. Впрочем, это не помогало. В осенний сезон и этот тротуар забивался грязью десятков сапог с прилипшей глиной и торфом. Летом же везде было сухо. После дождей лужи в воздухе посёлка исчезали через два часа.

– Детей учить надо, а не к экзаменам готовить. И на экзамен не со страхом идти, а с интересом.

– Можете не продолжать, Игорь Трофимович. Мне и так понятно, почему вы живёте на Выселках, а не в городе.

В школах Зон Освоения не было возрастных градаций. После окончания младшего звена учись хоть до сорока лет. Можно было походить на занятия месяц, потом не показываться год и начать обучение с того момента, как бросил. Над репетиторством для успешного перевода смеялись. Если ребёнок плохо занимался в младшем звене, зачем мучить его в среднем? Зато из таких выходят хорошие работники!

– Тесты отражают степень уверенности или неуверенности человека, – продолжал развивать свою тему академик. – Вот вы, выходя из дома, уверены, что всё выключили?

– Конечно. Иначе я не выйду из дома.

– А ваш сын?

– А мой сын возвращается и проверяет.

– Вот видите – он сомневается в очевидном. Таких людей бесполезно проверять по тестам. Но ведь это не значит, что они не обучаемы!

У столовой мы заметили заплаканную женщину. Я узнал в ней мать одного из пропавших парней. Кажется, у неё были ещё две маленькие девочки. Старший сын приносил в семью основной доход. Я постарался отогнать от себя страх за Димку, который ушёл по следам друзей. Я должен верить, что он вернётся.

Во второй половине дня в дверь моего цеха постучали. В глазок я увидел бригадира Витю с лесозаготовок, он размахивал листочком. Список, значит, прислали. Я открыл дверь, но за Витей вошли ещё два человека с ящиками впереди себя на вытянутых руках.

– Мы тебе, Андрей, тару принесли. Заказывал?

– Нет. У меня всего достаточно.

– Пусть и эта будет. Сюда поставим и передохнём малость.

Двое вошедших сели на принесённые коробки, не дожидаясь приглашения, а Витя быстренько закрыл дверь.

– Не пугайся нас, Андрей. Список действительно из конторы, без обмана. А ребят я привёл, потому что у них к тебе пара вопросов.

– Юрка, – представился один.

– Николай, – пробасил второй.

Не помню, чтобы я их встречал. Скорее всего, они с вышки. Нефтяники работали по сменам. Впрочем, я мало кого знал в посёлке, даже пережив с этими людьми пару зим. Ещё меньше я сходился с соседями в своей прежней жизни.

В моём помещении царил полумрак. Окон здесь принципиально не было. Гостей не разглядеть. Рабочая униформа. Загорелые обветрившиеся лица. Никаких особых примет. Встречу – узнаю ли?

– Дело в том, ребята, что находиться здесь посторонним запрещено. Попадёт и мне, и вам.

– Так мы же тару принесли, – нагловато хохотнул Юрка.

– Ладно, всё равно не уйдёте, спрашивайте.

Витя с Юркой замолчали. Стало ясно, что задавать вопросы будет Николай.

– Человек ты серьёзный, Андрей, грамотный. На прошлое своё не жалуешься. Парень у тебя что надо. Думаю, остались у тебя в Жилой зоне влиятельные люди.

– Оборвал я все связи, Николай. Искать никого не буду – могу им навредить. Я знал, на что иду, когда бежал из города.

– Разве они тебя не ищут?

– Нет, – удивился я, – откуда им знать, где я оказался?

– Ну, путь побега у всех один. Только номера зон разные. Странно всё-таки, что друзья тебя не нашли. У меня прошла другая информация. А если найдут – откликнешься?

– Отсюда не откликнешься.

– С этим поможем, – тут он посмотрел на Юрку. Юрка кивнул.

– Ты химик, Андрей?

– Был химиком.

– С галлюциногенами знаком?

– Это больше по медицине. А что именно вас интересует?

– Скажем, был человек под глюком, а когда вышел – он будет видения считать правдой или тем, что произошло реально?

– Думаю, так же, как с алкоголем. Протрезвевший человек понимает, что ему спьяну мерещилось не то.

– Понятно. Может ли быть такое воздействие на человека, при котором он всё-таки будет уверен в своём бреду?

В сердце больно кольнуло воспоминание о жене, которая после обращения к неврологам убедила себя в неполноценности младшего сына, в его общественной опасности.

– Это скорее гипноз.

Мне показалось, я начал понимать цель визита. Решил сразу отрезать.

– Ребята, со спиртом или чем другим я вам не помогу.

Все трое переглянулись, но Витя догадался первым.

– Хозяин с ним сегодня беседовал наедине. Опередил нас, сволочь.

– Слушай, Андрей, – проникновенно начал Юрка, – если кому-то нужно выпить, то он найдёт и без твоего цеха. У тебя – что? Производство! А есть ещё что? Распределение!

– А ещё есть сектант! Его гарем днём не менее полезным делом занят, чем ночью – добавил Витя.

– Не будем на тебя нажимать, ты сам захочешь встретиться – решительно сказал басовитый Николай, – лучше не здесь и не дома. Есть другое место встречи?

– Есть, – ответил за меня Витя – У Вероники из 9-го барака.

– Помешать могут, – засомневался Юра. – Мало ли кто к ней приходит.

– Никого она не принимает, – заверил Витя. – Как вот с ним стала встречаться, так всех отшила.

– У проститутки опасно вести переговоры, – засомневался Николай.

– Она никогда не была проституткой.

Так как остальные смотрели на Витю, а он на мою озадаченную физиономию, то вслед за Витей и они заулыбались. Оказавшись в дурацкой ситуации, я вынужден был спросить, почему он воспринимает мою подружку не так, как я.

– Есть одно отличие. Она ни разу не взяла деньги за встречу. А ты не знал? Постой, ты что – платишь ей?

– Она никогда не просила, но деньгам была рада, я же видел.

– Так это она с тебя зарплату забирала, в жену играет, – догадался нахальный Юрка.

– Ну, что ж, – подытожил Николай и поднялся со своего ящика. – Искать меня станешь через Витю, если будешь согласен на разговор.

– Странно, что и о вашем приходе и о моём отказе заранее знал Хозяин.

– О желании сотрудничества комитета с тобой можно было узнать, но о согласии не узнает никто. Слишком многое поставлено на карту. А к женщине своей всё-таки зайди, – подмигнул он мне на прощанье.

4

В тот вечер я так и не пошёл к Веронике. Не мог я переступить порог женщины, пока боялся за Димку. А ведь наша связь косвенно началась из-за него.

Через полгода жизни на Выселках Димка совсем освоился, обзавёлся приятелями и стал часто убегать по вечерам. И это в то время, когда меня стали одолевать приступы хандры! Меня раздражали постоянные шумы в коридоре барака, пугала темнота за окном. Я привык к голографическим световым картинам магистральных тоннелей, огням ночного города, комфортному микроклимату. Наш дом и сад ночью освещался мягким разноцветным сиянием. Здесь каждый вечер напоминал мне, как мал человек по сравнению с огромным неосвоенным пространством. Лезли в голову мысли, так ли нужен я сыну в Зоне Освоения? Что изменилось бы в его жизни, отпусти я его сюда одного? Не пропал бы, точно. Показать свои сомнения Димке я не мог. Зачем парню комплекс вины?

Особенно тяжело было, когда Дима уходил в тайгу с ночлегом. Он звал и меня, но, к моему стыду, у меня не проснулся азарт охотника и рыболова. На природе было холодно, сыро и скучно. Сильно донимала мошкара. Когда сын уезжал, я, пока не стемнеет, петлял между бараками посёлка. Вероника во время моих прогулок стала пересекаться со мной так часто, что мы начали здороваться, и как-то раз она пригласила меня зайти. Зачем ей понадобилась роль путаны? Угадала мою боязнь взять ответственность ещё за одну судьбу?

На Промке мы больше трёх лет прожили по соседству с Наташей, не были противны друг другу, наоборот, симпатизировали. Она помогала присматривать за Димкой. Но семьи не получилось. Не потому ли, что десятки глаз ждали нашей близости? И я, и она были родителями-одиночками, маневрировавшими в жёсткой системе правил воспитания детей и доверявшими своей интуиции. Новый брак автоматически потребовал бы пересмотра прав детей. Это не входило в её и в мои планы.

Наша маленькая комната без Димки выглядела свободной и возмутительно пустой. Я походил взад-вперёд, отодвинул банки с едой, которые оставил сын, и решился, наконец, достать пакет с журналом. Рассмотрел пёструю обложку еженедельника и открыл первую страницу. Я никогда не листал журнал с конца или с середины, как другие, а просматривал его от начальной страницы до конца, коль взялся. Даже если было скучно. Такой уж нудный характер! В пёстрых заголовках ничто не задевало внимания, пока я не перевернул тридцать седьмую страницу. С глянцевого листа обдал теплом окон мой дом из прошлой жизни!

Волнуясь, пробежал первые строчки текста: «В этом сезоне в оформлении интерьера преобладает стиль «ретро». Молодой дизайнер …. приглашает вас ….». На соседней странице – две фотографии с рекламой под ними, касающейся стиля оформления. На первом фото – наша с отцом любимая пестроцветная аллея. Что-то не так? В левой стороне груди стало холодно. На постаменте с прахом отца стояло две урны. Мама… Почему твоей смерти я не почувствовал? Ты ушла легко, успев и проститься, и простить. Но кто же тогда сидит в её кресле на следующей фотографии?

В комнате на третьем этаже в родительском кресле сидела мать Марины. Не очень изменилась, только в лице меньше официальности. В правой руке – рукоделье. Левую положила на тумбочку, где можно при желании рассмотреть свадебную фотографию. Я нашёл в Димкиных складах всякой всячины лупу и стал пристально вглядываться в крупный план с двумя новобрачными. Со свадебной фотографии смотрело лицо Светы! Не прежняя красавица, конечно, но уже и не та оплывшая баба, с которой я простился. Почему эту новость обязательно сообщать мне? Кто с ней рядом? Черты знакомые. О, Господи! Отец Марины! Что ж… Двое «обиженных» и непонятых нашли общее и начали жизнь с чистого листа. Трудно сказать, кому они сделали хуже. Вспыхнувшая было досада постепенно отпускала. Пусть будет так. У них тоже есть право быть счастливыми. Если получится… Я перевернул страницу.

Главный сюрприз ждал впереди! Да такой, что в глазах защипало! На фоне интерьера нашей гостиной Марина в кухонном передничке обнимала плечо старшего сына, который держал на руках крошечного человечка – моего внука. Я не ожидал, что буду так растроган. Всегда знал, что Вася с Мариной вовремя поженятся и заведут ребёнка, но не думал, что так обрадуюсь. А ведь я его даже не подержу на коленях!

Взглянул на окончание статьи. Небольшая приписка «В этом году предпочтение и скидки по оформлению отдаются району расположения офиса. Отдалённые районы дизайнер готов консультировать первое воскресенье каждого месяца с 15-ти до 16-ти часов». Мелким шрифтом: адрес и телефон дизайнерской конторы, рекламный сайт, адрес электронной почты.

5 

Следующий день принёс печальные новости для семей пропавших, но немного успокоил меня. Из тайги вернулся член поисковой группы. В указанном Димкой месте нашли следы костра. Котелок обнаружили на дне реки. Палатку отнесло ниже по течению. Крови и признаков борьбы не наблюдалось. Следов диких животных не нашли. Группа собиралась провести в лесу ещё дня два. Посёлок терялся в догадках. Блаженный предрекал, что все мы скоро пойдём вслед за пропавшими мальчиками, потому что тёмные сущности ненасытны и им потребуются новые жертвы.

Я заканчивал работу, как всегда проверяя приход-расход продукции. Хозяин мог потребовать отчёт в любой день и час. Чутьё меня не обмануло. Звонок в дверь, и начальник зоны нарисовался в глазке. Он вошёл, оглядывая помещение.

– Гостей не было?

– Нет.

– Совсем никого?

Я догадывался, что он рано или поздно вернётся к начатому им же разговору. Он никогда ничего не забывал. Именно поэтому я несколько раз прогнал про себя варианты ответов. Они должны были звучать убедительно.

– Юрка тару приносил.

– Знаю. Комитетский прихвостень, шестёрка. Что спрашивал?

– Ерунду всякую про галлюциногены.

Лицо начальника не дрогнуло, но мне показалось, что он напрягся.

– Что именно его интересовало?

– Спрашивал, так ли действует наркотик, как водка.

– Ну, вот, я же говорил, что ты им только для этого нужен. А ты что ответил?

– Правду. Я не специалист. Даже формула вещества мне не расскажет об особенностях его синтеза. В городах наркомания давно перестала быть проблемой. Ранние симптомы зависимости диагностируются и лечатся. Я удивлён, что у нас спирт является мерой поощрения.

Хозяин немного расслабился, присел перед столом и придвинул к себе тетрадь учёта. Он внимательно пролистал последние страницы, время от времени поднимая вверх глаза и что-то припоминая. Достал блокнот, выписал себе несколько цифр. Подошёл к полке с бутылками, взял одну, поболтал содержимое, посмотрел на свет, открыл пробку, понюхал. Я подал ему прозрачный стакан, наблюдая, как он «снимает пробу». Он выпил, крякнул, достал из кармана конфетку, кинул её в рот. Потом, будто вспомнив наш разговор, серьёзно ответил.

– В Жилых зонах зависимый человек – источник опасности для тысяч людей. Он, к примеру, пожар может устроить по недосмотру. У нас тут зона поражения меньше, наблюдающих глаз больше. Но главное даже не в этом. Знаешь, в чём цель и смысл нашей жизни?

– Ну, Вячеслав Сергеевич, это философский вопрос. На него каждый ответит по-разному.

– Философия – это для городов. Здесь у всех одна цель и один смысл – давать сырьё. Каким способом – не важно. Чем дешевле, тем лучше. Пьяный меньше думает. Водка его расслабит, вылечит и успокоит. Главное – растянуть стадию привыкания во времени, чтобы работоспособность не падала.

– Жестоко.

– Брось, Степаныч! В городах вас вместо спирта одаривали побрякушками и тряпьём, а цель оставалась той же. Работаешь – получай. Не работаешь – подыхай.

– По-вашему, выхода нет?

Хозяин хищно улыбнулся, и на мгновенье мне показалось, что передо мной сидит Алекс. Тот самый пират Алекс, который тайными маршрутами за вознаграждение вывез из мегаполиса Димку и меня. Хозяин плеснул себе ещё немного водки, выпил не закусывая.

– Есть один выход. Его изобрели давно. Можно стать организатором работы.

– Вы думаете, это выход? С организаторами могут расправиться ещё быстрее, чем с исполнителями.

– Ты не прав. Расправляются с посредниками. Организаторов не достать.

Я, помнится, гадал, прислан ли он начальником из города или родился здесь. Мне показалось, что теперь я знаю ответ.

– Вячеслав Сергеевич, вы родились на Выселках?

– Да. Я был обречён стать рабом, но не захотел. Я выбился. Пока в посредники. Но своё последнее слово я ещё не сказал. Держись меня, Степаныч. Ты и твой парень будете в порядке. Только не обманывай меня, ни со спиртом, ни с информацией.

– Я же не против. Только скажу откровенно – в тёмную играть не хочется. Вы мне сотрудничество предлагаете, но не всё говорите.

– Что ты хочешь узнать?

– Да, в общем, ничего, но раз я услышал про зону Отчуждения, то лучше бы вы сказали, что это не моё дело, чем то, что её нет.

– Нет её. Забудь. А, впрочем, ладно…Чтоб тебе было спокойней, скажу. Сам видишь, что контингент у нас разный. Откровенные бандиты попадаются. Убийцы, насильники, грабители. Здесь нет успокоительных чипов: блокада не даёт им возможности функционировать. Восемь лет назад мы собрали эту мразь, завезли к северу, в горы, на дальнюю шахту. Дорог нет. Хочешь – беги, вязни в болотах. Хочешь – на жизнь зарабатывай. Необходимое сбрасывали с вертолёта.

– А как забирали продукцию?

Хозяин запнулся. Вопрос ему явно не понравился.

– Забрали, когда всё кончилось. Думаешь, они ужились? Сами друг друга и перебили, скоты. Вся история. Я был там, когда зону закрывали. Вспоминать противно.

Что ж… рассказ звучал вполне правдоподобно. Я сам слышал, что на Выселках стало жить гораздо спокойнее, чем раньше.

– Я, кстати, пришёл тебя предупредить. Приедет человек с другой зоны. Приготовь на первое время литров двадцать неразведённого. Прослышали про твой фирменный продукт. Ты ж у нас специалист. Хотят покупать.

И вдруг без перехода.

– Что было в твоей посылке? Журнал смотрел? Зачем тебе его прислали?

Я заранее подумал и об этом. У него не могло быть доступа к информации о моей прежней жизни. Если делать официальный запрос – придётся признавать своё участие в нелегальном проживании сбежавших из Мегаполиса.

– Есть у меня предположение. Я был разработчиком одного изобретения. Его не признали, но на основе разработки возникла фирма – втайне от меня, в другом городе. К настоящему времени она выросла в крупный концерн, который я в судебном порядке могу разорить. Там в журнале есть реклама его продукции. Думаю, это приманка.

– Степаныч, с большими суммами не шутят. Проморгал – молчи. Зачем ты высунулся?

– Не я, куратор моей работы.

– Понятно. Тебе ходу назад нет.

– Это так. Меня удивляет, почему прошла посылка. Мне обещали, что вычислить нас с Димкой будет невозможно.

Собеседнику не очень хотелось отвечать мне.

– Посланий к уехавшим никогда не берут. Разве что попросит человек, который не сотрудничает с властями. У него всё равно есть право посещения любых объектов. Легче выполнить его просьбу, чем пустить на поиски.

– Какой человек?

– Координатор.

Хозяин вышел, не прощаясь. По традиции бутылку со снятой пробой я мог оставить себе. Я перелил содержимое в мелкую тару. Димка реализует.

6

Не понравился мне этот визит. За два года проживания на Выселках ко мне не было столько внимания, как в последние два дня. Я стал важной фигурой в игре комитета против начальника зоны с его возможной командой, о которой я не знал ничего. До сих пор считалось, что у них распределены сферы влияния. Руководство зон занималось производством, отдав комитетам разрешение спорных вопросов общения.

И почему вдруг спустя два года меня стал искать город через координатора? Моё досье и раньше интересовало координаторов, но ведь я отказался войти в Совет. Я знал, что мой бывший сослуживец Григорий был координатором, но, прощаясь со мной, он ни словом не намекнул на возможность встречи.

Пожалуй, визит к Веронике не стоило откладывать. Я прошёл мимо своего барака, направляясь к ней. Решил не говорить о том, что знаю её надуманную роль. Она была не одна. У окна с вынутой внутренней рамой возился маленького роста мужичок в чёрной униформе работника нефтяной вышки. Мы поздоровались. Он объяснил, что в перерывах между сменами, подрабатывая, плотничает. Вероника заторопилась в магазин, объявив, что на двоих мужчин у неё нет продуктов. Мы остались вдвоём. Старичок отложил своё занятие и присел к столу. Я – напротив. Мне показалось, что сидящим он не стал ниже. Как, интересно, он справлялся с рамами?!

– Второй вечер я здесь. Ну, что, Андрей Степаныч, знаешь, от кого я пришёл?

– Назвать?

– Не надо. Меня зови Тимофеем Ильичом. А послан я рассказать тебе одну историю, которая со мной приключилась. Слушай и не сомневайся. Не шутки шутить пришёл. Так вот. Есть у меня в лесу охотничья избушка. С братом покойным срубили. Он большим любителем охоты был. Я – так, балуюсь иногда. Год назад по весне потянуло меня в лес. Солнышко уже грело, а снег большой лежал. Охотничьи избушки запираются только для вида. Любой войдёт при желании. И нашёл я у себя незнакомца. Слабый он был очень, умирал. Какие оставлены в домике припасы, съел. Вместо воды снег употреблял. Дров из поленницы мало сжёг, видно, топить не всегда силы были. Я с ним несколько дней провёл. Очень он боялся в одиночестве умереть. Жалко, похоронить его не смог – земля мёрзлая. Пришлось в костре кремировать.

– Откуда взялся парень в тайге? Потерялся?

– Не спеши. Назвался он Саней. Рассказал он мне перед смертью, что работал в Зоне Отчуждения. И было их там человек восемьдесят. В основном – мужчины. Женщины тоже встречались, только их там как женщин никто не воспринимал. Возраст – от подростков до стариков. Жили как скот, в одном большом бараке – глухом, герметичном, без окон. Мороза не чувствовалось. Ложились вповалку для согрева, но почти не общались между собой. С утра их отправляли в шахту. Оттуда на поверхность они таскали вагонетки с рудой. Кормили два раза в сутки питательной смесью – утром и перед сном. Утром после приёма смеси наступал прилив сил, двигательная активность возрастала даже у стариков. К вечеру падало настроение, появлялась тоска смертная. Снималась она только вечерней смесью, которая считалась главной наградой за труды. Она вызывала сказочные видения, эйфорию. Продержаться при таком питании и работе, по слухам, можно было года два-три. Саня мой оказался покрепче остальных. Для побега он отказался от приёма вечерней дозы и сделал запас утренних. На том и сбежал. Охрана слабая, потому что наркоманы от дозы не уйдут. И болота кругом. На избушку мою случайно набрёл. Она ему жизнь и продлила. Говорил, что благодарен он судьбе за то, что человеком умирает.

Я вспомнил про интерес к галлюциногенам со стороны комитетчиков и тревогу по этому поводу начальника. Ай да хозяин – организатор работы! Не всю правду ты мне рассказал! Восемь лет назад ты провёл первый эксперимент.

В дверь осторожно вошла Вероника. Тихо прошла к столу, поставила чайник, стала раскладывать по тарелкам сыр, хлеб, колбасу. Тимофей Ильич не сводил с меня глаз.

– Что, не веришь?

– Верю.

– Тогда послушай главное. Сказал мне Саня ещё одну вещь – будто командовали ими не люди.

– А кто? Инопланетяне?

– Именно.

Я попробовал засмеяться, но меня не поддержали. Оглянулся на Веронику. Она не удивлялась. Слышала уже, что ли?

– Тимофей Ильич, может, он бредил? Если его кормили наркотическими смесями, если он шёл по тайге и заболел, то он этот мир другими глазами воспринимал.

Старичок не собирался спорить.

– Может, и так. Только я потом в ту сторону несколько раз ходил. Летает там иногда аппарат. Не наш. Бесшумно летает. Полёт плавный, медленный. Самое интересное – не днём летает, ночью.

– Вы его видели?

– Огни на нём видел. В темноте больше не разглядеть. Ближе подойти не смог. Расстояние не близкое, болота кругом, и страшно, чего скрывать.

Вероника принесла чайник, разлила кипяток по бокалам, села с нами за стол. Тимофей Ильич попросил налить ему покрепче, старательно сделал себе бутерброд, размешал сахар ложечкой, с удовольствием стал пить мелкими глотками. Я есть не мог, стал глотать напиток. Старичок сделал паузу, потом продолжил.

– Я мало кому про Саню рассказывал. Только одно я как-то понял. Сектант про Зону Отчуждения знает. Подругу свою спроси, пусть тебе расскажет, о чем мне говорила. Спасибо, хозяйка, вы теперь переговорите, я пойду окно доделаю. И завтра ещё разок приду – покрашу, это чтобы без подозрений на встречу с тобой.

– Подождите, Тимофей Ильич.

– Чего?

– А как Саня описывал их внешний вид? И что ещё про них говорил?

– Долго говорить парню было тяжело. И я мог что-то перепутать. Особых отличий он не называл. Жили чужие в подземном бункере, который по подземелью сообщался с посадочной площадкой их грузового корабля. Показывались к рабочим в нашей униформе – «глухих» комбинезонах, рабочих куртках, которые сидели на них «мешком», стало быть, они мельче людей. Лица у них бледно-серые, со впалыми щеками, безбровые, глаза напоминают кошачьи. Держаться стараются в отдалении, откуда могут вполне сойти за людей.

– А общались они как?

– С кем? С нашими? Зачем им общаться? На поверхности два-три, тьфу, чуть не сказал – человека, вели учёт. Сделал план – получай свою порцию и иди отключаться. Не сделал – ползи в шахту. Не издевались, но наказать могли. Относились, как к рабочей скотине. Ты дальше Веронику послушай.

Я посмотрел на Веронику. Обычно она встречала меня нарядной, но в простом одеянии выглядела даже привлекательней. Когда-то в таком виде – стареньких джинсах и облегающем свитере я встретил её на улице посёлка.

– Не знаю, Вероника, чем большим ты сможешь меня напугать.

– Смогу. К сектанту, знаешь, бегают не только мужики, но и женщины, потому что на самогон выменять можно что угодно. Собираемся мы по нескольку человек. Говорят, те, кто ходит к нему поодиночке, там и остаются. К своему гарему он никого не подпускает. Но я слышала, что со своими женщинами он разрешает спать за определённую плату. Потом они рожают детей.

– Гадость какая! Сколько же человек в секте? Думаешь, всех их можно прокормить обменом на самогон? Не видел, чтобы в тайгу шли обозы с продуктами.

– Смотря, чем кормить.

И Вероника поведала, как сектант, давно на неё заглядывавшийся, предложил ей посмотреть комнату, которую отведёт ей в случае согласия. Девчонки зашептали: «Соглашайся. Больше товара отпустит». И она согласилась с условием, что он не пойдёт за ней следом.

Жил и принимал гостей сектант в землянке, стены которой были выложены брёвнами. За другой дверью – той, что напротив входной, неожиданно открылся длинный коридор. Не понятно, от какого источника питания, но свет горел повсюду. Она по счёту отыскала названную комнату, больше напоминавшую склад с дорогими вещами. Посмотрела, пошла обратно. Из соседней двери выглянуло бледное личико девочки лет десяти. У неё в руках была чашка с вязкой коричневатой смесью, которую девочка прихлёбывала.

– Ты здесь живёшь? – шепотом спросила Вероника.

– Да, пока за мной не придут демоны, – так же шепотом ответил ребёнок.

– К детям Бог посылает не демонов, а ангелов.

– Если меня возьмут демоны, то Бог быстрее увидит меня, пожалеет и спасёт. Поэтому надо уйти с ними в лес. Но меня ещё туда не берут. Я – маленькая.

И девочка быстро исчезла за дверью.

– Саня упоминал, что на шахте работали дети сектанта, – подал от окна голос Тимофей Ильич.

– Дети, специально зачатые для рабства, заблудившиеся охотники, хулиганы с разных зон – это что же – конвейер? И всё безнаказанно происходит в наше время? – ужаснулся я.

Вероника молчала. Её работник ловко спрыгнул с подоконника. Когда он поставил на место раму – мы не заметили.

– Неизвестно. Вот почему-то же ищут тебя. Комитет узнал, что тобой интересуется координатор. Нашим на такую связь не выйти. Хозяин тебя стеречь будет.

– Осторожней с ним надо. У него информаторы кругом.

– Знаем. Потому к тебе сначала с Юркой подкатились. При нём ты отказал. Знать о тебе буду только я. Витька может передавать новости через сына. Ребята, которые приходили с Колей, знают, что он просто отвечает за переговоры с тобой. Официально глава комитета – другой человек. Только я не молодой, настоящего лидера вижу. И думаю, что вопрос очень важен, если решил сам Колян с тобой переговорить.

– Понимаю.

– Теперь о Юрке. Сколько он запросил за товар, предложенный твоему сыну?

Я, уже ничему не удивляясь, назвал величину нашей кассы, которую выпросил сын.

– Вот гаденыш! Погрел-таки руки. Ладно, это даже к лучшему. Деньги у него в ближайшие сутки исчезнут, а твой сын пусть скажет, что агрегат не заработал и потребует всю сумму назад. Он вынужден будет отказаться от возврата, станет молчать.

Я ещё не видел приобретения сына. Понял, что оно пришло от комитета. Агрегат, так агрегат.

– Вы в комитете, Ильич? Нет? С чего тогда вам такое доверие?

– А с того, милый, что моя история мне приговором обернётся, если я говорить начну. А сейчас иди, подумай. Вижу, что муторно у тебя на душе. Сам пережил такое. Тебе починить что-нибудь надо?

– Нет, Димка справляется.

– А ты и со мной договорись. Повод для встречи будет.

– Ну да. Новый замок на входную дверь.

– Вот и ладно. Сделаю, как буду свободен.

Я оглянулся на Веронику. Она улыбнулась, но не подошла на прощанье, как раньше это делала.

7

Через сутки вернулся Димка с поисковой бригадой. Если кто и ждал результатов поиска, то не я. Печальные известия озвучены ещё до выхода из тайги поисковой экспедиции.

Ребятам-поисковикам сегодня разрешили не выходить на работу. Димка сидел посреди комнаты грязный, усталый и злой. Я с удивлением рассматривал на его лице щетину. Таким небритым я его никогда не видел. Он был аккуратным парнишкой.

Глядя на сына, я засомневался, начинать ли разговор с утра, или отложить до конца дня, но всё-таки начал выкладывать новости, начиная с плохих. Он внимательно выслушал новую версию исчезновения его друзей и даже встрепенулся:

– Значит, они ещё могут быть живы?

– Ты даже не удивился. Мне говорили, что это секретная информация.

– Про конкретного очевидца – да, но слухи ходили. Про инопланетян. Про снежных людей. Про медведя-людоеда. Понимаешь, количество пропавших людей за последние десять лет выросло настолько, что не укладывается в рамки случайности. Комитет не мог обойти эту тему. С него обыватели спрашивают.

– Ты веришь в инопланетян?

– Я ещё в городе слышал, что контакт произошёл давно, но умышленно скрывается. В курсе разве что Совет Координаторов.

– Почему скрывают контакт?

– Трудно сказать. Может, потому, чтобы оппозиция не искала в них потенциальных союзников. Это вызовет раскол общества и мнимые надежды на обмен достижениями и улучшение жизни. Зачем кому-то издалека украшать жизнь землян? Я бы на их месте пообещал много, дал бы кое-что немногим, ресурсами бы подзаправился. Чем у себя соблюдать нормы, платить налоги, организовал в глухомани производственный конвейер, поставил трудиться на нём отбросы общества. Прямая выгода!

Я с уважением посмотрел на сына. Его долго сравнивали со старшим братом. Тот был хорошим математиком, программистом и аналитиком, но рассуждать вслух не любил. Димка, напротив, с детства говорил много и охотно. И мы снисходительно терпели его болтовню. Эх, кто из нашей семьи смог бы так адаптироваться здесь, как удалось ему!

– В последнем разговоре со мной хозяин назвал себя посредником. Как ты думаешь – все начальники зон с ним в теме?

– Если есть сговор – должны происходить встречи. И, наверное, они уже состоялись, раз комитет ведёт своё расследование.

Я спросил, как могло получиться, что в комитет нашей зоны вошёл Юрка.

– Рисковый парень. Горластый. Сильный. Живёт весело.

– Нужно жить весело?

– Конечно. Ты говоришь, он продал мне агрегат по наводке?

– Да что за агрегат? Ты обещал показать.

Сын достал из стенного шкафа коробку. На первый взгляд его покупка выглядела как обычная игровая приставка с функцией просмотра фильмов. Их можно заказать в центральном офисе. Вещь дорогая, почти бесполезная в условиях зоны, где после десятичасового труда люди приходили в бараки для приёма пищи и короткого отдыха. Юрка утверждал при продаже, что это компьютер с функцией отправки и получения электронной почты. Поговаривали, что спутниковую блокаду территории научились преодолевать здешние специалисты.

За время своего проживания в зоне Освоения я с удивлением замечал, как сужается мировоззрение попавших сюда людей. В конторе лежали несколько рекомендованных периодических изданий, но их мало кто читал. Светские новости городов казались менее интересными, чем прогноз погоды на сезон. День состоял из ряда физических действий, приёма пищи, бытовых операций. В минуту отдыха к книгам тянуло больше, чем к фильмам, которые и до конца не удавалось-то досмотреть, потому что человек просто засыпал.

– Ты понимаешь, Дима, что вещь пришла к тебе не просто так? С одной стороны – средство связи, с другой – адрес.

– Адрес? Какой адрес? – удивился сын.

Я положил перед ним журнал на нужной странице, наблюдая за выражением его лица. Он коротко взглянул на меня, когда увидел свадебную фотографию своей матери, долго, отвернувшись и наклонив голову, рассматривал две урны на аллее. Похоже, что его тоже обрадовал малыш – сын Васи и Марины. Приписку с рекламным адресом он не разглядел, мне пришлось отчеркнуть ногтем фразу «для отдалённых районов».

– Папа, зачем мы им?

– Не понял. Что значит – зачем? Ты разве не скучаешь?

– Мне просто некогда. Не обижайся. Я на месте. Здесь меня не записывают в неполноценные. Я не вернусь в город.

– Конечно, не вернёшься. Таких денег и возможностей у нас не появится.

– Даже если появятся. Меня здесь всё устраивает, только бы ты не страдал. Тебе здесь тяжело? Скажи честно.

Похоже, он давно хотел задать этот вопрос, но боялся утвердительного ответа.

– Не в том дело. Просто, в городе я мог для тебя сделать что-то, а здесь ты прекрасно обходишься и без меня. Зачем я тебе?

Димка растерялся.

– У меня больше никого нет. В городе были ещё бабушка и Наташа, а здесь – только ты.

– А брат?

– У брата своя семья. Слушай, а может, ты хочешь жить с Вероникой? Я найду обмен – две комнаты рядом. Одна – вам, вторая мне.

– Я никогда не думал о Веронике, как о жене. Я даже толком её не знаю.

– Ты не знаешь, как она сюда попала?

– Нет. А ты знаешь?

Димка знал всё. Вероника прибыла на зону на пять лет раньше нас. В городе она росла в очень обеспеченной семье, прекрасно училась, была единственной и любимой дочерью. У неё было много поклонников, а она выбрала тихого одноклассника, который преданно ухаживал за ней с начала обучения.

К окончанию старшего звена выяснилось, что она беременна. Родители могли бы попросить ребёнка в опеку до окончания стажировки дочери. Но тут выяснилось, что будущий отец, скорее всего, не пройдёт выпускные тесты. Родители запаниковали и стали уговаривать её избавиться от возможного неполноценного ребёнка. Вероника (или как тогда её звали?) предложила своему парню бежать. Он вроде бы согласился, но потом испугался покидать город и выдал её.

Парня отправили в спецшколу, а Веронику поймали, накачали успокоительным и, с разрешения родителей, сделали аборт. После этого она затаилась. С месяц послушно ходила на занятия, но тайком искала сталкеров, и при первой же возможности выкрала у отца кредитки и оплатила побег.

Я с грустью слушал сына и думал о собственном эгоизме. Я плохо разбирался в женщинах. Будущую невестку Марину я считал легкомысленной. А вот Вася сразу понял, что её поведение – показное, а чувства – настоящие. Может быть, меня любила Наташа и ждала решающего шага? Может быть, от моего невнимания страдала Света? Теперь вот Вероника подбросила мне ребус со своей ролью, на которую я купился.

– Странно, что ты хочешь меня женить. Что бы это значило?

– Зря смеёшься. Для меня бы это значило, что ты тоже не думаешь о возвращении в город.

– Я уже не думаю о возвращении в город. На переезд отсюда в Жилую зону одного человека работают два поколения его предков. Не только физически, заметь, интеллектуально. Если туда сможет вернуться кто-то из нас, то это будет разве что твой взрослый ребёнок.

– Я должен ждать этого, чтобы больше его никогда не увидеть!? У взрослых ошибочные представления о счастье детей. Меня бы спросили. Я правду с десяти лет в себе вынашиваю. Счастье – это когда рядом родители.

Нет, он не запнулся. И не сказал «папа», потому что мы оба понимали, какое единственное слово может считаться синонимом понятия «счастье ребёнка».

8

Я не врал Димке и давно не думал о возвращении в город, потому что свято верил, что такого случая для нас не представится. Как оказалось, ошибался.

После стука в дверь моего «производства» к глазку придвинули пропуск от хозяина. Я отодвинул засов, взял записку начальника для изучения и, не рассматривая вошедшего, кивнув ему на стул напротив себя. Но уже через несколько минут понял, что не могу читать наряд, потому что меня внимательно изучали. Поднял глаза и сразу узнал своего посетителя.

Кажется, его звали Егор. Да, точно. Егор Быстров – любитель побегов из дома, которого готовили к «коррекции гормонального фона и психиатрическому лечению». Он вырос, повзрослел, но черты лица сохранили ту самую детскую непосредственность, которая в городе вызвала во мне симпатию.

Он ждал, когда я обращу на него внимание.

– Как мне вас называть?

Ах, да! У нас не принято выспрашивать, кем ты был в городе и как тебя там звали. А он помнит, как в приёмнике-распределителе Жилой Зоны я представлялся ему Владимиром Николаевичем. Тогда Егор безошибочно угадал, куда направился мой сын и заверил, что сам обязательно сбежит в Зону Освоения, чтобы принять участие в войне.

– Дядей Андреем. Давно ты здесь? – я дал понять, что помню его.

– Я попал сюда через полгода после вас. Имя получил красивое – Артём.

– Действительно – красивое. Жить будешь в нашем посёлке?

– Не-е. Я прислан с другой зоны за вашим продуктом. Говорят, вы – спец.

– Кто говорит?

Положительно, этот парнишка понимал всю скрытую подоплёку вопроса. Небрежный тон его ответа совсем не вязался с серьёзным взглядом.

– У начальников зон бывают совместные производственные совещания. Заканчиваются угощением. Там вашу продукцию оценили. Я теперь к вам часто буду наведываться. Можете просить прибавки к жалованию.

– Я, Артём, просить не научился. За любую просьбу придётся расплачиваться услугой, чаще неприятной. К тому же я не думаю, что начальники зон часто собираются вместе. Да и возможно ли это? Охват территории очень большой!

Мы оба непроизвольно оглянулись на дверь. Дверь была закрыта – «по инструкции», а подслушивание через неё было исключено.

– В последнее время начальники зон собираются часто, но не афишируют это. С дальних зон гостей нет. О чём говорят – неизвестно. Ко мне с этим вопросом ваш парнишка подходил – Юркой, кажется, зовут. Можете ему передать информацию, как бы от себя. Меня не упоминайте.

– Ты со своей тарой?

– Да.

Я взял у него из рук канистру и пошёл её наполнять. Продолжать разговор было опасно. Он тоже рисковал. Юрке открыться не пожелал, а информацию счёл нужным передать.

Отметив в своей тетради отпуск спирта, я показал, что наша встреча подошла к концу. Но Егор-Артём ещё медлил.

– Дядя Андрей, как вы живёте?

– Нормально, Артём, как все.

– Вы нашли сына?

– Я не терял его. Делал вид, что ищу, к вам в детский приёмник приезжал. Меня могли обвинить в похищении. Одиночные побеги устроить легче. Так что сначала – он, следом я.

– А почему ему надо было бежать?

– Ты и сам знаешь, почему сюда бегут мальчишки. У них похожие проблемы.

– У них – да, а вот у родителей всё по-разному. Мои заказывали не побег, а поимку.

– Не будем о прошлом. Ты сам-то – как? Помню, говорил, что мечтаешь попасть на войну. Разочарован, что войны нет?

– Да уж лучше война, чем…

– Договаривай, раз начал.

– Я не это хотел сказать. Вы планируете вернуться в город?

– А ты?

Мы оба искали ту грань откровения, которую могли себе позволить. Но Выселки – не место раскрывать душу.

– Да. С новым именем я бы в городе на Промке устроился.

– За обратный путь сталкеры берутся редко.

Артём, наконец, решился и даже придержал меня за руку, угадав желание встать и закончить разговор.

– У вас есть такая возможность. Помните Алекса, который устроил ваш побег?

– Как же, забудешь его! Колоритная личность. Не стоит встречаться с ним дважды.

– Дядя Андрей! Он ищет вас. Сказал, что вернёт обратно вас и сына с новыми документами, если вы укажете ему адрес его бывшей подруги. Я знаю, кому сообщить о вашем ответе.

– Никому не надо сообщать, Артём. Я не знаю нужного ему адреса.

Парень не поверил мне. Глаза его полыхнули, но он взял себя в руки.

– Я понимаю, вам подумать нужно. Только не тяните с ответом.

– Тебе обещано возвращение? И ты выдашь наше место жительства?

Артём опустил глаза.

– Дядя Андрей, я буду молчать. Есть другие способы заплатить Алексу. Вы меня о войне спрашивали. Я так чувствую – войны не будет. Нас всех сдали без боя. Я не останусь среди пленных. А вы – думайте.

На этом мы и попрощались. Действительно, для первой встречи мы открылись – больше некуда. Я решил не вступать в разговоры с Юркой, а передать информацию о систематических встречах начальников зон через сына бригадиру Вите. Он внушал больше доверия. Хотелось бы посоветоваться и о применении «агрегата». До разговора с Артёмом меня грела мысль, что меня ищет мой друг – координатор Григорий. Теперь выходило, что это мог быть авантюрист Алекс с его подпольными деньгами и связями. Встреча с ним не сулила ничего хорошего. Я действительно не знал, куда скрылась Наташа с его дочкой. Но деньги на это я ей дал. Хорошо же она ими воспользовалась, если Алексу отрезана дорога к его единственному ребёнку!

Из-за визита Артёма я немного припозднился с выходом на обед и увидел академика Игоря Трофимовича только за обеденным столом. Подходить к моему «стратегическому» производству не рекомендовалось без санкции начальника. Поэтому, если я не выходил вовремя, академик медленно шагал мимо. Он заметил меня и закивал на свободное место рядом.

– Встретили сына?

– Встретил, спать уложил.

– Возьмите в корзиночке, я ему зелёнки собрал, огурчиков свеженьких.

– Спасибо. Сами бы ели больше. Худой вон какой.

Академик тихо засмеялся.

– У нас толстых нет. А кормить меня уже бесполезно.

– Игорь Трофимович, я не люблю таких разговоров. Все мы смертны, но…

– Но не все мы готовы к смерти. Я готов.

При этом он смотрел на меня ясным детским взглядом и улыбался. Этот взгляд, его покладистость и готовность отдать последнее ценили наши подростки, в том числе – Димка, а его далёкие близкие в городе когда-то принимали как должное. Он удивил их в первый и последний раз, когда категорически отказался уезжать на Льготную зону. Чем больше его уговаривали, тем резче становились его ответные высказывания об узаконенной изоляции стариков. Их «под нужным соусом» поднесли журналистам коллеги, которым мешал научный авторитет корифея. Небольшой скандал в прессе, и чиновники, отвечающие за стабильность в обществе, привлекли его к ответу. Вместо покаяния и он выбрал почётную ссылку. Шутил, что рад провести последние годы среди себе подобных. Так он именовал растения.

– Вы просто устали. Летом у вас жаркая пора и спрос на продукцию. Моя будет греть зимой. А зима не за горами.

– До зимы я ещё доживу, а до весны – вряд ли, поэтому не спорьте со мной. И не смотрите на меня, как на инопланетянина. Что я такого сказал?

– Игорь Трофимович, а вы в них верите?

– В кого?

– В инопланетян.

Академик не удивился и, старательно фильтруя из тарелки в ложку жидкое содержимое, ответил:

– Так ведь все верят. А кто больше всех отрицает – тот вдвойне верит, но боится признаться. Дураком выглядеть не хочет.

– А как вы думаете, они похожи на людей? Я имею в виду – внешне.

– А почему бы и нет, Андрей Степаныч? Среди ископаемых динозавров много форм, напоминающих современных млекопитающих. Мхи, водоросли и деревья по внешнему виду схожи, хотя относятся к разным систематическим группам. Сумчатых животных Австралии, которые вообще не имеют аналогов, назвали белками, крысами и медведями по элементам сходства внешнего вида.

– Это можно объяснить – они развивались в одних и тех же условиях – земных. А если сила тяжести и состав атмосферы – другой, почему организмы должны быть похожи?

– Но вы же химик, знаете, что многие свойства живого определяются соединением всего нескольких типов атомом, а при замене даже одного – это свойство исчезает. Следовательно, облик живого задан на атомно-молекулярном уровне. Возможны только вариации как приспособления к тому, что вы перечисляли – силе тяжести, плотности атмосферы.

Мимо нас прошла женщина в чёрном – мать пропавшего друга Димки. Она никого не узнавала. Я слышал, что хозяин распорядился взять в посудомойки одну из её девочек – старшую. Обычно семьям погибших я по распоряжению начальника выдавал спирт, для обмена его на тёплые вещи, например. Только выдачу производили позже, чтобы не было соблазна «лечить горе». Хозяин был по-своему мудр и справедлив. Я посмотрел вслед бедной матери и невольно спросил:

– А как насчёт нравственности – она тоже задаётся химическим составом организма?

Академик печально покачал головой.

– Разумное существо, скорее всего – хищник. Хищники гораздо интеллектуальнее травоядных. Человек, будучи хищником, ушёл от каннибализма, но нашёл компенсацию прямому захвату пищи, став рабовладельцем.

– Ну, это, если повезёт. Большинство-то как раз становятся жертвами – рабами.

– Я говорю вам о внутренней сущности человека. Бывший раб, освободившись, сам стремится стать хозяином. Раб не знает другой формы общения.

Мне было не по себе от его речей. Казалось, что он понимает, почему я завёл этот разговор, настолько в точку попадали его ответы. Но он жил отшельником, вечерами учил детей, днём говорил со своими растениями, и никогда не интересовался слухами. Чтобы закончить разговор на оптимистической ноте, я подвёл итог.

– Эпоха рабовладения, слава Богу, закончилась.

Но не тут-то было. Глядя прямо перед собой, академик продолжал вслух размышлять:

– Странно слышать ваш довод в том месте, где мы с вами оказались. Поменялись названия, формы, суть же осталась прежней. Правда, рабам, по возможности, создают вполне сносные условия существования и даже иллюзию свободы, но масштабы и аппетиты рабовладельцев только выросли! Раньше открывали новые земли, населённые потенциальными рабами, воевали за такие территории. А потом сферы интересов рабовладельцев выросли до размеров стран и материков. На очереди – страшно подумать – планеты.

Мне захотелось спросить, чем все, по его мнению закончится, но память услужливо подсунула мой разговор с мамой на Льготной зоне, когда я задал ей такой же вопрос и она ответила: «Тем, что Бог все расставит по своим местам».

– Простите, что спрашиваю, Игорь Трофимович. Вы – верующий человек?

– Старики и дети ощущают присутствие Всевышнего. В них нет зрелого аппетита хищника, поэтому они тянутся к нему, как растения к свету.

9

– Димка, давай подождём. Я опасаюсь подвоха.

– Чего ждать? Сегодня первое воскресенье. Указанное время подошло. Он, может, и не работает, а мы боимся. И ещё месяц бояться и ждать?

Сын сидел за агрегатом. Дверь была на запоре, но могли постучать. Аппарат упорно не ловил сеть.

– Попробуй отправить письмо на адрес.

– Без сети?

– Ну, вдруг…

– Да, ладно, давай, чтоб тебе было спокойней. Что писать?

– Пиши: «Может ли ваш дизайнер представить клиенту проект интерьера для семьи из двух человек?»

Димка набрал текст, ввёл адрес в строку, нажал команду «Отправить». Строки слегка дрогнули, потускнели, и через минуту высветилась надпись «Ваше письмо отправлено адресату», а ещё через две минуты мы получили ответ: «Если ваша семья состоит из отца и сына, то мы с радостью выполним ваш заказ».

– Для контроля ответь: «Из отца и двух сыновей».

– Смотри, как интересно. Сеть появляется в момент передачи почты на этот адрес, а потом исчезает.

– Давай без экспериментов. Смотри, ответ пришёл.

«Ваш старший сын с женой и ребёнком оформил свой заказ самостоятельно и может оказать вам информационную помощь. Готовы ли вы пригласить к себе консультанта?»

– Соглашайся.

– Письмо отправить ты боялся, а на встречу неизвестно с кем так сразу соглашаешься.

– Я уверен, что это – Григорий. Кому мы ещё нужны? А он очень интересовался Выселками. Анализ какой-то делал. Спроси, где консультанту удобно встретиться с заказчиком.

В ответе меня приглашали приехать в центральный офис Зоны через две недели и посетить там платного кардиолога. Координаты больницы, номер кабинета. Фамилия врача. Канал закрылся. Димка пытался выйти ещё на какие-то адреса, но безуспешно. Он с досадой отодвинул агрегат.

– Что будем делать? – спросил он меня.

– Надо ехать.

– Мы никогда не были любителями таких поездок. Это не вызовет подозрений?

– У нас есть две недели. Я начну жаловаться на сердце. Кто-нибудь посоветует проконсультироваться. Я соглашусь. У нас же нет специалистов.

Вспомнив что-то, Димка заулыбался.

– Ты будешь смеяться, но слухи о твоём недомогании уже ходят. Народ заметил, что ты перестал посещать Веронику. Я уж и сам подумывал назвать им приличный диагноз, чтобы не сочинили чего похуже.

– Очень смешно.

– Не обижайся. Я здесь ни при чём. А ты что, поссорился с ней?

– Нет. Я просто не знаю, как теперь с ней общаться. Ухаживать, что ли?

У Димки снова к ушам поползла улыбка, однако комментировать мой ответ он не решился. Немного подумав, я решил всё-таки дойти до барака Вероники. Она работала по сменам, я мог не застать её дома, но, может, так и лучше. Не пришлось бы объяснять своё долгое отсутствие. А идти я решил по двум причинам. Во-первых, «оправдаться перед народом», во-вторых – занять денег. Предстоящая поездка требовала средств, а они ушли на Димкину покупку.

Ноги довольно резво донесли меня до её барака. Я боялся признаться, что скучаю, и мне нужен был повод, чтобы вот так вот, как мальчишке, стараться не ускорять шаги на улице, а потом взбегать по ступеням, когда на тебя никто не смотрит. Перед дверью остановился, восстанавливая дыхание. Стал стучать ладонью, и тут дверь открылась. Вероника лежала на кровати и не встала навстречу, как обычно. Странно, что при этом дверь она держала открытой. Лицо у неё показалось мне припухшим и желтоватым.

– Ты заболела?

– Голова кружится. Прости, не встаю. Ты садись. Случилось что? Димка в порядке?

– Все хорошо. Мне срочно нужны деньги. Я сразу не придумаю, к кому обратиться. Поможешь?

– Конечно. Возьми в ящике стола.

Она слабо улыбнулась. В этом ящике я оставлял деньги ей после своих визитов.

– Можно взять все?

– Бери.

– Ты плохо выглядишь. Тебе они точно не понадобятся, я имею в виду – на медицину?

Вероника посмотрела на меня с испугом.

– Я стала очень некрасивой?

– Причём тут красота? Я с тобой о здоровье говорю.

– Я вполне здорова. Лёгкое недомогание. Пройдёт. Ты ещё придёшь?

– Обязательно. Если про меня спросят – я поехал проверять сердце. Хорошо?

– Хорошо. А у тебя сердце болит?

– Нет. Но ты говори так. Я потом тебе всё расскажу. Не обижайся.

– Не буду. Деньги можешь не возвращать. Сам приходи, – услышал я уже вслед.

10

Ночью я проснулся от скрежета. Оглянулся на кровать сына: тот безмятежно спал. Потихоньку прошёл по комнате. Скрежет шёл от входной двери. Открыл и увидел, как на полу дёргался в судорогах Иван Петрович, задевая дверь костяшками скрюченных пальцев. Я охнул и втащил его в комнату. На кровать мне было его не поднять. Я бросил на пол куртку и перекатил на неё старика. Он перестал дёргаться, только тихонько стонал и иногда вздрагивал. Я встал, чтобы накрыть его.

Мне показалось, что за окном блеснул луч фонаря или прожектора. Я выглянул в окно, дождался момента, когда глаза привыкли к темноте и стали различать первые утренние очертания.

От леса в сторону конторы двигалась небольшая группа людей. Для вахты рано. Что-то в их облике мне не понравилось. Походка слишком лёгкая, быстрая, будто детская. Наши таёжники в сапогах ступали тяжело. Сейчас группа войдёт в освещённый круг фонаря перед крайним бараком, где размещалась контора. Со своей прогрессирующей дальнозоркостью я должен их разглядеть. Фигуры одного роста. Головы втянуты в плечи. Одеты все в одинаковую униформу, как будто только что выданную и не приобретшую индивидуальных отличий. Одежда сидит мешковато.

Из двери конторы вышел человек повыше, очень может быть, что хозяин. Группа села в вездеход. Он тронулся по дороге из посёлка и скоро скрылся из виду. Петрович громко застонал, открыл глаза и сел. У стены завозился Димка.

– Папа, что случилось? Свет зажечь?

– Нет. Ни в коем случае, – поспешно сказал Петрович.

– Папа, кто у нас? Что происходит?

– Ивану Петровичу стало плохо.

– А почему свет не включить? – не унимался Димка.

– Потому что нигде в посёлке огня нет. Горящее окно среди ночи кто-нибудь заметит. Они могут спросить у дежурных и что-то заподозрить.

– Кто «они», Иван Петрович? У вас опять галлюцинации?

– Андрей, вы их видели? Ведь видели?

– Папа, ты кого-то видел?

– Видел. Они вышли из леса. Мне показалось, что в темноте они ориентируются лучше, чем на ярком свету. Не задерживались под фонарём, разговор провели в стороне от него. Помнишь наш разговор? Парень из тайги утверждал, что жилища чужих устроены в подземелье.

Иван Петрович всхлипнул.

– Беда, ребятки. Раньше они встречались за посёлком, теперь приходят сюда. Надо что-то делать. Вы думайте, мне веры мало из-за приступов моих. Ах, какая недобрая волна от них идёт! И рад бы забыться, да не могу.

– Тебе легче, Петрович? – спросил я. – Переползай на диванчик. Давай подремлем остаток ночи. До утра уже ничего не случится, а утром что-нибудь придумаем.

Мы легли по своим местам и замолчали. Я закрыл глаза и передо мной крадущейся походкой снова прошли низкие, немного сгорбленные фигуры. Теперь мне казалось, что я вижу их сероватые лица с глубоко посаженными глазами, жёстким и цепким взглядом, впалые щёки и узкие бесцветные губы. Один из них обернулся и стал внимательно вглядываться в меня. От ужаса я проснулся. На мгновение показалось, что сном было всё от начала до конца, но на диванчике спал Петрович, поджав коленки к животу.

11

Центральный офис, на первый взгляд, мало, чем отличался от улиц нашей зоны. Разве что народу побольше. Ну и, конечно, площадью. Приглядевшись, я заметил отдельные домики по окраинам с разноцветными заборчиками и садиками за ними, которые чем-то напоминали моё жилище в Промзоне мегаполиса. У нас отдельное жильё могли себе позволить только сам начальник зоны да таёжный сектант. Люди вокруг ходили в такой же рабочей одежде, хотя в стороне под вывеской ресторанчика мелькала пёстрая компания. Здесь тоже работали бригады заготовителей. Переработку продукции полностью забирал город, разрешая очистку да сортировку. Говорят, к северу в районе возвышенностей работали некоторые мелкие обогатительные предприятия, но у нас сохранялась лесо-нефтяная специализация.

Димка уверенно шёл по улице, иногда останавливаясь перед яркими витринами. Я не любил магазины и сторонился рекламы. Мы со старшим сыном в городе посмеивались над второй половиной семьи, для которой каждая покупка была событием, а не вынужденной необходимостью.

У скромной вывески на бараке с названием медицинского центра мы задержались. Димка напомнил мне фамилию врача и велел сделать «вид больного, а не озабоченного». Я немного сдвинул брови и толкнул дверь. К окну регистратуры стояло человека три. Воскресенье… Рабочему человеку болеть в выходные дни глупо. Димка кивнул мне на скамейку и сам встал в очередь. Я слышал, как он назвал медсестре мою фамилию и услышал в ответ, что приём оплачен и начнётся через двадцать минут. Димка не моргнул глазом, закивал, как будто и не ожидал другого, серьёзно предупредил, что будет сопровождать «сердечника» на второй этаж. К врачу меня пустили одного, и он действительно стал измерять давление, пульс, заполнять документ. Затем объявил, что мне нужно пройти дополнительное обследование и выписал направление в другой кабинет. Мы с Димкой прошли на следующий – третий этаж – в самый конец длинного коридора. Вошли в комнату, в которой спиной к нам сидел высокий худощавый мужчина в очках. Пока я с минуту гадал, чем он отличается от Григория, Димка рванулся вперёд к нему, а он ко мне. Получилось тройное объятие и я, даже не разглядев лица, понял, что обнимаю своего первенца.

Вася шагнул к двери и закрыл её на запор. Наконец мы получили возможность рассмотреть друг друга. Старший сын раздался в плечах, ещё больше стал сутулиться, но чуть виноватая улыбка и чуть потусторонний взгляд остались прежними.

– Как же ты нас нашёл?

– Позволили найти.

Хозяин говорил, что в зоне Освоения меня искал координатор, потому я и надеялся увидеть Григория. Вася ещё молод. Теоретически его могли пригласить для подготовки в координаторы два гола назад, ещё до рождения ребёнка! На деле приглашения приходили людям более старшего возраста. Старший сын кивнул на стулья и начал со стандартного вопроса:

– Как вы здесь?

– Прекрасно, – с неожиданным сарказмом ответил Димка, – А как там мама?

Вася удивился. Он привык к покровительственному тону в разговоре с младшим братом.

– Она очень плакала, когда умерла бабушка. Перед её кончиной она даже ночевала в бабушкиной комнате, ухаживала за ней. А потом захотела уехать из дома. Тут подвернулся Маринкин отец, ну и закрутилось у них.

– В общем, ты её понимаешь. Вы встречаетесь?

– Нет. Марине это неприятно. Но я не рискну осудить ни мать, ни отца, ни брата, хотя всех их хотел бы видеть рядом.

Димка виновато покосился на меня и пояснил:

– Давай сначала о деле. Ты здесь не потому, что хотел нас видеть.

– Я хотел вас видеть. Я согласился на миссию с условием вашего возвращения.

– Зря старался. Я не вернусь, – отрезал мой младший.

– Да что с тобой? В чём ты винишь меня? И почему решаешь за отца?

– А ты, оговаривая наше возвращение, не решал за него?

Я положил руку Димке на плечо, останавливая его. Вася проследил за моим жестом.

– Вася, ты хотел рассказать нам о своей миссии.

Старший снова покосился на Димку. Я понял, что информация предназначалась только мне. Где-то в недрах секретных сейфов городских тёмных коридоров хранились сведения о моём умении брать ответственность за судьбы других людей, быть дипломатичным, предусмотрительным, справедливым. В прошлой жизни… На Выселках жил стареющий человек, которому повезло с «тёплой» работой и которого опекал контактный, сильный и авторитетный сын. Что я смогу сделать без Димки? Что понимает в нашей жизни, а точнее – выживании, умник Вася, которого никогда не заботило, что поесть, что одеть, как не заболеть?

– Я не буду брать с вас слова, вы сами поймёте, что о нашем разговоре нужно молчать. Сведения шоковые. Приготовьтесь… Ещё в прошлом веке произошёл контакт инопланетных разумных существ с представителями землян.

Даже после паузы нашей бурной реакции он не дождался.

– С координаторами? – уточнил я.

– Если бы! Но об этом потом. Посещения их были редкими и сводились к кратким остановкам на ремонт и отдых. Посадки им были разрешены в глухих северных районах нашего и Северо-Американского континентов. Население Земли не извещалось во избежание не столько паники, сколько паломничества к ним с непредсказуемыми последствиями. Решено было изучать пришельцев, их реакции, интересы. Но изучение вели не только мы. После нескольких визитов гости вышли с предложением покупать обогащённые руды редких элементов. Сделки были эпизодическими. Сближения не происходило. Где находится их планета, пришельцы не сообщали, к себе с ответным визитом не звали. Сложилось убеждение, что контактёры не являются полноправными представителями своего общества. Их правильнее назвать космическими авантюристами, предприимчивыми торговцами, которые скорее скроют источник дохода, чем наладят обмен достижениями в науке и культуре между планетами.

– Пираты, значит? Да, не лучшие представители …

– Самое страшное впереди. По последним данным контактёры стали искать сближения с некоторыми начальниками зон в нашей стране и создали в Сибири свою колонию. Покупки руды ведутся и сейчас, но малыми партиями и для отвода глаз. Скорее всего, они сумели организовать с помощью начальников зон собственные незарегистрированные рудники, где работают шахтёры-смертники. Отпускать оттуда людей им нет резона.

– Зону Отчуждения, – почти разом сказали мы с Димкой.

– Как вы сказали? Зона Отчуждения? Вам что-то известно о колонии пришельцев?

– Сначала закончи, – предложил я.

– Хорошо. Аналитики считают, что в ближайшее время контактёры предложат населению Выселок лучшие условия жизни, всевозможные блага. Они резко расширят своё производство и спровоцируют отделение Зон Освоения от городов. Консолидация зон начнётся здесь, но быстро выйдет за пределы государства благодаря системе подкупов.

– Чем таким владеют пришельцы, чтобы подкупать начальников зон?

– Всеобщим земным эквивалентом – золотом. Оно либо не востребовано в их формации, либо заменено сплавами. Даже у нас золото обладает меньшей ценностью, чем редкие элементы, которые они увозят.

– Будет гражданская война?

– Они поддержат любые действия, вплоть до военных. Причём, сведения о нашем оружии они получили наверняка. Чем владеют сами – трудно даже предположить. Но война – дорогое удовольствие. Дешевле и эффективней – экономическая блокада. В городах, где тысячи обрабатывающих предприятий и миллионы работников, остановится производство. И это будет началом всеобщего краха! Нарушится сложившаяся общественная система распределения и оплаты услуг. Прекратится подача тепла и энергии. Начнутся беспорядки, хаос, борьба за пищу. Расцветут стяжательство, мародёрство и бандитизм – всё то, что столетиями изживалось. Органы контроля не справятся с новыми проблемами. Население из Промзон, склонное к актам насилия, получит свободный доступ в незащищённые городские кварталы и перестанет выполнять санитарные функции. Города захлебнутся в собственных отходах. Начнутся эпидемии. Упадёт и без того низкая рождаемость. Увеличится смертность. Это будет только первый этап. На последующих начнётся колонизация всей планеты, падение уровня жизни, культуры, исчезновение земной цивилизации в её сегодняшнем виде.

– Откуда у тебя сведения о работе секретной, как я полагаю, группы?

– Я – один из аналитиков, отец.

– Ну да. Ты же проходил специализацию в Стратегической зоне государства. У вас есть план борьбы?

– Да. Простой и радикальный. Пока территориальная сфера распространения пришельцев небольшая, население этой территории нужно подвергнуть тотальному уничтожению.

– А корабль?

– Корабль изучить. При подлёте аналогичного космического тела – уничтожить боевыми спутниками. Это на случай, если на той планете остались союзники наших заговорщиков.

– Ответных боевых действий не боитесь?

– Спровоцировать конфликт Выселок и городов – это они могут. Но межпланетные боевые действия санкционирует общество в целом, а мы имеем дело с торговой структурой. Возможно – даже с контрабандистами или преступниками. И лучше уничтожить их как раковую опухоль в организме, пока мы не потеряли свободу и самостоятельность.

– Бомбу, что ли, сбросите?

– Бомба не гарантирует полную зачистку. У меня специальная программа. Я покажу.

С этими словами он открыл ноутбук, поколдовал пальцами над экраном, и там появилась карта. Сын стал её увеличивать. По мере увеличения на некоторых частях карты проступало жёлтое свечение.

– Каждая жёлтая точка – человек. Спутник считывает параметры только человекообразных существ. С обезьяной перепутать можно, а с медведем уже нет. Но наших гостей пугают жаркие районы планеты, так что ошибок не будет. Наводка, нажатие клавиши и – мгновенное уничтожение точки направленным лучом с одного из спутников. Для страховки построено несколько секретных наземных станций в горах. При большом количестве точек они сливаются, и тогда карта проступает сквозь неяркий жёлтый ареал. Стрелять можно без прицела. При массовом обстреле ареал постепенно распадается. Но, чем меньше точек остаётся, тем ярче свечение оставшихся. Так что пропустить невозможно. Территория просматривается поквадратно. Сейчас я увеличу нашу зону расположения. Так. Это – улица, дом. Сейчас я покажу имитацию процесса. Видите – три точки? Щелчок – они погасли. Масштаб автоматически изменяется. Охват территории становится шире. Рядом засветились точки из соседних кабинетов.

– Ты виртуально нас расстрелял? – уточнил Димка. – Это что-то вроде игры?

– Да. Проект изначально предполагал создание ситуации, напоминающей игровую. Убить человека или поймать виртуальную цель – вещи разные. Прошедшим отбор операторам сказано, что с ними проводится учение по овладению новым видом оружия. Дано предупреждение, что одно из занятий может оказаться боевым. При определённой частоте тренировок у операторов вырабатывается азарт, быстрота реакции и снижается ощущение реальности. Поскольку сами инопланетные гости заинтересованы в тайном обогащении за счёт наших ресурсов, то скрывают свой маршрут на Землю от соотечественников. У нас большой шанс избежать опасности для землян, если мы не выпустим с планеты чужой корабль и всех его обитателей уничтожим в Зоне Отчуждения. Удачное название, кстати. В зону поражения вместе с колонией попадает и ваш посёлок. Пребывание в нём пришельцев неоднократно зафиксировано. Скорее всего – контакты с начальниками других зон идут от вас.

– А как вы сможете отделить людей от контактёров? – не понял я.

– Не будут отделять, – глухо пояснил Димка. – Нас приговорили, папа.

Вася с досадой закрыл программу и хлопнул крышкой своего компьютера.

– Мы улетим отсюда. Я же сказал, что мне разрешено вас забрать с собой.

– Почему? – стало интересно вдруг мне.

– Потому что он будет одним из операторов зачистки, – ответил за него Димка. – Ему создают условия для полноценной работы. Чтоб не волновался зря и не сорвал операцию, стреляя по родственникам.

– Я не оператор и никогда им не буду!

– Тогда это полностью меняет дело. А кто ты?

– Я автор и координатор проекта.

– Слышишь папа? Он главный по нашему тотальному уничтожению!

Вася сильно стиснул зубы.

– Думаешь, мне легко это далось? Что ты издеваешься?! Ну, возьми, ударь меня, если легче будет. В городах миллиарды живут, не сотни. Среди них – моя жена и маленький сын. Я должен их защитить.

– Сыну ты уже должен, а отцу всё ещё нет?

– Я отцу обязан тем, что ты и представить себе не можешь! Благодаря его личным качествам я в виде исключения получил особые полномочия.

– Говори прямо. Ты стал координатором?

– Да. Самым молодым в истории. Учтено решение отца. Он отдал мне это назначение, отказавшись от него сам. Семьи координаторов не получают привилегий. Для отца сделано исключение. И для тебя, конечно.

– Для меня не стоит нарушать закона! Я не вернусь в город, – отрезал Димка. – Не переживай! Уничтожением моей жёлтой точки займётся один из операторов. Ты будешь ни при чём.

– Папа, скажи ему, – взмолился Вася.

А что я мог сказать? Что мы должны спастись, заведомо обрекая на смерть Веронику и Витю, Ивана Петровича и моего собеседника-ботаника Игоря Трофимовича, Николая, Тимофея Ильича, Егора-Артёма, ребят из Димкиной бригады, соседей по бараку? Я не знал всех жителей посёлка так, как знал их, например, Димка. Но даже незнакомые, они сейчас оказались для меня «своими», а те далёкие благополучные и сытые из города – «чужими». При грамотном подходе гости из космоса легко могли бы развернуть движение сопротивления, почувствовав наше презрение к городам, граничащее с ненавистью. Но они пошли другим, самым простым и древним путём. Думаю, небольших наркотических добавок в пищу будет вполне достаточно, чтобы население Выселок стало управляемым быдлом. Достаточно сговориться с надсмотрщиками. Похоже, детали уже обсуждаются, и я видел, как хозяин повёз «серых» на одно из тех «совместных производственных совещаний», про которые мне говорил Артём.

Вася ждал моего ответа.

– Скажи, есть ли другие варианты … уничтожения?

– Есть. Но они практически неосуществимы.

– Назови хотя бы один.

– Пожалуйста. Твой друг Григорий предлагает послать добровольца в колонию, в Зону Отчуждения. Тот должен сделать пленным людям радиационные метки, например, способом добавок в пищу. Если питание под контролем, он предлагал мазь с большой степенью проницаемости. Лёгкое касание или рукопожатие оставит метку на сутки. Эти метки дадут другое свечение или совсем его «выключат». «Засвеченными» останутся лишь чужие. Метки в посёлке сделать можно под видом, скажем, вакцинации, но у нас нет подхода к руднику пришельцев и возможности послать туда специального человека. Мы не знаем, к чему его готовить, какими параметрами должен обладать этот доброволец. Времени мало. У нас нет никаких сведений о колонии.

– Сведения о колонии есть у нас, – сказал я.

– И доброволец со всеми параметрами тоже, – добавил Димка – Как скоро вы сможете приготовить состав? Нужно увеличить срок его действия хотя бы до двух суток. Может, вшить микро-контейнеры под кожу, чтобы потом вытащить их, как занозы?

– «Вы» – это кто? С кем вы держите связь, папа?

– С комитетом, если тебе это что-то говорит. Комитет собрал сведения о Зоне Отчуждения. Там в шахтах на положении рабов до сотни людей, а может, уже и больше. В пищу им добавляются наркотические добавки. Мне рекомендовали связаться с координаторами для совместных действий. Люди из комитета организуют в посёлке всеобщую вакцинацию без подозрений.

– Но вы гарантируете секретность операции?

– Да! – ответил я.

– И вы полностью уверены в действиях вашего добровольца?

– Да! – спокойно сказал Димка.

– Я думаю, что смогу убедить Совет Координаторов. Все варианты операции уничтожения готовились параллельно. Состав для меток уже готов. Понадобится некоторое время для доработки. Постараемся всё успеть за сутки. Вариант с контейнерами мне нравится. Покроем их анестезирующим и ранозаживляющим составом. Медики помогут с инъекцией для укрепления организма. Добровольцу придётся обходиться без еды несколько суток.

– Это не проблема для него, – смог улыбнуться Димка, – Как мы тебя найдём?

– Вам не стоит привлекать внимания. Я сам найду и вас, и членов комитета. В центральном офисе есть люди, которые помогут.

Мы с Димкой встали. Младший был на удивление спокоен, и вслед за мной крепко обнял брата. Он напомнил мне забрать медицинские документы, принять вид пациента. Никого из персонала клиники не удивило застывшее выражение моего лица. Сюда приезжали издалека для уточнения очень серьёзных диагнозов. Мы отошли на несколько десятков метров, не оглядываясь на окно, из которого, наверняка, смотрел нам вслед Вася.

– Ты можешь выйти из роли, папа, – напомнил Димка, – Что молчишь? Скажи что-нибудь.

– Я понял сразу. Ты решил пойти туда.

– Я тоже понял сразу, что ты не улетишь с Васькой. Значит, и мне есть кого защищать среди «наших» нескольких сотен … обречённых.

– Постарайся не осуждать брата. Он делает своё дело. Ему доверяют.

– Ну да, он генетически предрасположен к гениальным открытиям. Во мне те же гены. Наш учитель говорит, что человек иногда больше, иногда меньше, чем его генетическая программа. Его с детства считали умным, а меня – неполноценным. Как в сказках про старшего и младшего сына. Я всё время думаю, почему ты выбрал меня? Мне казалось, что все любили его больше, чем меня. Даже мама выбрала его. А ты из-за меня от семьи отказался. И ты останешься со мной для уничтожения, разве нет? Значит, ты меня любишь больше? Почему? Что во мне такого?

– Ты, Димка, не понимаешь простых вещей, но не потому что дурной, а потому что молодой. Поймёшь, когда станешь отцом. Вася взрослел, ты оставался ребёнком. Общество, в котором родители бросают детей, обречено. И те и другие будут несчастны.

– Наша мама – несчастна?

– Я уверен, что да. Получается, я выбрал не просто тебя, а возможность быть в этой жизни счастливым. Если честно, передо мной и выбора-то не стояло. Я просто знал, что по-другому нельзя. Если ты не вернёшься, что мне останется?

– Я вернусь.

12

В понедельник планёрка впервые началась без хозяина. Мы долго ожидали его в приёмной. С годами я терял остроту зрения, но слух мой при этом обострялся. Я хорошо слышал, как начальник нефтеразведки шептал соседу:

– Говорю Вам, он начал позволять себе лишнего. Сам учил меня, как «знать меру», да только водка-голубушка и не таких молодцов обламывала. Я который раз вижу, как он мучается после выходного.

– Нас он за ровню не считает, один пьёт?

– Говорят – уезжает к соседям.

Через полтора часа ожидания в дверь приёмной прошмыгнула жена хозяина. Маленькая и худенькая, она змеиным взглядом уставилась на секретаршу, быстро оглядела собравшихся и прошла к заместителю по охране порядка. Из её рук наш главный «охранник» получил записку с указанием и тоскливо посмотрел, как женщина уходит. Секретарша облегчённо вздохнула и торжествующе оглядела присутствующих. Зам пригласил нас к себе.

Совещание прошло вымученно. Охранник объявил, что начальник зоны предполагает возможную задержку и, скорее всего, будет только завтра. Я подумал, что он не может вернуться утром, как обычно, потому что уехал с контактёрами. Направить их в тайгу можно будет только ночью. И началось… На все вопросы, задаваемые на планёрке, звучал один ответ: «А как обычно велит Вячеслав Сергеевич?» Накачанные мышцы явно мешали заму думать.

В середине совещания к нам в кабинет вошла секретарша. Сегодня, определённо, посёлок управлялся с помощью записок. Зам прочитал про себя очередную, потом сделал оповещение для нас. В связи с обнаружением нового сверхактивного штамма вируса у клещей, не исключающего возможность передачи бытовым путём, срочно объявлялась дополнительная вакцинация. График прививок уже составлен с учётом всего населения посёлка, включая новорождённых. Санитары с вакциной будут после обеда и планируют провести всю работу за два-три дня, начиная с тех, кто выезжает в лес. Их работу сегодня приказано прекратить на три часа раньше.

Ещё час мучений, и мы разошлись по рабочим местам. Пользуясь объявлениями зама-силовика на планёрке, я заявил ему, что половина рабочего дня утрачена. Для моего производства нет смысла выходить на остаток времени до обеда. Вячеслав Сергеевич разрешал мне в таких случаях работать без обеда и уходить с работы раньше. Охранник печально закивал. «Такой случай» имел место всего один раз, но при возможной проверке сойдёт за правду.

Я сидел в своей «одиночке», выжидал приемлемого времени, чтобы уйти домой, и прокручивал про себя весь разговор со старшим сыном. Молодых претендентов в координаторы выдерживали с десяток лет. Считалось, что не только сумма знаний и способностей, а и опыт приводит к мудрости. Действительно, чрезвычайная ситуация вызвала нарушение традиций. Должность придала Василию черты деловитости. Далеко за годами остался мой рассеянный талантливый мальчик, гордость семьи. Димке никогда не быть координатором, но выражение «гордиться сыном» теперь применимо именно к нему. Интересно, могут ли работать координаторы в Зоне Освоения? Зачем им находиться тут, если здешняя категория жителей лишена права голосования? Разве что в центральном офисе? Как сказал Вася – там «есть люди, которые помогут».

Я ещё раз проверил записи в тетради выдачи. Продукции требовалось всё больше. Начальник зоны поговаривал о строительстве второго цеха, о необходимости дать мне помощника по производству или даже двух. Но вдруг словно забыл о своих намереньях. Или у него появились другие…

Димка, как и я, пришёл с работы раньше не на три часа, а практически на половину рабочего дня. Официально – старая делянка у его бригады закончилась, а назначить новую без хозяина не решались. Но было, оказывается и неофициальное объяснение. Наша поездка в центр была замечена комитетом. В тайге у Димы произошла встреча с Николаем. Упомянув о комитете, Димка с усмешкой вытащил пластиковую валюту.

– Узнаёшь? Наша. Забрали у Юрки. Можешь вернуть долг Веронике. Я же знаю – тебе неудобно.

Николай предупредил, что во время вакцинации Димке введут нужные препараты. Какие – не сказал. Очевидно – не посвятили. Но он был в курсе Диминого маршрута. У комитета были сведения о дороге в Зону Отчуждения. Ясно было и то, что контактёры не ограничивались поставкой рабочей силы от хозяина и сектанта, а прихватывали по дороге каждого, кто попадался, чтобы восполнить «естественные потери». Добровольцу оставалось развести костёр поярче и ждать ночью рабовладельцев по пути их следования.

– Тебя ждут на вакцинации?

– Я уже оттуда. Посмотри руки – ничего не видно. Микрокапсулы загоняли под давлением специальным пистолетом. Здесь незаметный волосок – видишь. Он прочный. За него можно потянуть и достать капсулу. Есть ещё несколько.

– Это больно?

– Пустяки! Не бледней. Послушай, тебя должно успокоить то, что я пойду не один.

– Кто идёт с тобой?

– Витёк. Хотел идти Николай, но его уговорили остаться. В случае возникновения беспорядков он один сможет что-то предпринять. У него все нити.

– Отдохнёшь?

– Попробую, но недолго. Нужно выйти до темноты. А что? Двое рыбаков, пользуясь отсутствием начальника, решили устроить внеплановый отдых. Выглядит убедительно. У меня хорошие новости. Но я хочу, чтобы ты узнал их сам. Иди в больничку. Там ждут и спирта и твоего присутствия.

Димка забрался под одеяло, а я поплёлся отпускать спирт и «прививаться». У меня, конечно, был «НЗ» для экстренных случаев, который я по инструкции мог отпустить по своему усмотрению, но такого случая никто не помнил.

В больничке я понял, что спирт не так уж и нужен. Санитары сначала укололи меня, потом указали на дверь палаты, куда они станут заходить «за дезинфекцией». Я вошёл туда и поставил бутыль рядом с мерным стаканчиком на столе. Палата оказалась проходной. За второй дверью в костюме санитара сидел Вася. Мы оглянулись на дверь и торопливо обнялись.

– Зачем ты здесь? – спросил я. – Когда успел? Может, ты не улетал в город?

– Улетел и вернулся. Не смогу жить, если ты будешь считать меня подлецом.

– О чём ты, Вася?

– Ты думаешь, я не понял, кто этот доброволец, который пойдёт в Зону Отчуждения? Координировать действия я смогу отсюда.

– Но спутниковая блокада…

– Блокаду сняли ещё вчера. Это решение Совета Координаторов.

– На время операции?

– Навсегда. Это не всё. Ночью прошло срочное заседание Совета. Была официально признана дискриминация в отношении части населения Земли. Когда всё закончится, молодёжь с Выселок сможет на льготных условиях проходить тестирование и получит возможность трудоустройства в городе. Недостаток рабочих в заготовительных отраслях будет восполнен недолгой трудовой повинностью молодых и сильных в старшем звене. Принята программа, которая, надеемся, приведёт к ликвидации раскола между зонами. Ты сможешь вернуться, или жить здесь, но навещать внука. Мы с Мариной мечтаем об этом.

– И всё это ты успел за одну ночь? Как же ты держишься?

– Мне ввели те же поддерживающие препараты, на которых будет жить Дима в ближайшие сутки. Неприятных ощущений от них нет, чего не скажешь о ваших комарах. Как вы их терпите? Я с ног до головы облил себя отпугивающим средством, но всё равно на улицу выйти не могу. Здесь прячусь, где работают отпугиватели.

– В конце лета их меньше. Можно терпеть. Весной трудно. А Димку и не кусают, кажется. Ты знаешь, что он пойдёт с товарищем?

– Да, парню тоже ввели состав. На орбите ждут спутники для уничтожения корабля, если контактёрам удастся бежать. Корабль будет жаль. Он может рассказать о цивилизации пришельцев. Мы же не знаем особенностей их организма, способов защиты и подачи сигналов бедствия. Операторы начнут работу завтра ночью. Мы тоже будем в зоне обстрела.

– Неожиданно, – подвёл итог я и посмотрел в окно на свой посёлок. Никто, кроме единиц, не знал о нависшей над ними угрозе. Но все чего-то ждали. Это прямо в воздухе витало.

– Не совсем неожиданно, – возразил мне Вася. – Вопрос о дискриминации населения Промзон и Выселок мы поднимали и раньше, но все обсуждения блокировались Советом Организаторов, который считал, что изолированное и склонное к агрессии меньшинство нужно отвлекать физическим трудом.

Я не поверил своим ушам. Сколько газетных уток на эту тему было опровергнуто, сколько шуток лично я отпустил по поводу мифического тайного правительства. Вася вкратце передал мне ту часть истории его создания, которая была доступна. Когда пришельцы впервые стали высаживаться в северных районах планеты, они наладили контакт с некой группой, которая представляла собой наиболее информированные структуры – более информированные, чем их собственные правительства. Переговоры держались в секрете. Результатом стал надгосударственный Союз избранных. Предположительно, сейчас их последователей около сотни.

Всю информацию о пришельцах они засекретили и стали подавать под соусом фантастики вперемешку с ужасами. Прилёты корабля фиксировались астрономами и некоторыми очевидцами, попадая в разряд НЛО. Рьяные уфологи таинственно исчезали. Случаи контактов сформированное «общественное мнение» относило к разряду курьёзов и психозов.

Пришельцам тем временем отвели несколько отдалённых участков для приземления и обмена. Группа, ведущая переговоры, за короткое время получила столько золота, что смогла без труда выдвигаться во власть, покупать научные открытия, манипулировать политикой, экономикой, нравственностью. После первых десятков лет эйфории, конфликтов, спровоцированных, чтобы утвердиться в своей абсолютной власти, после строительства закрытых подземных и подводных городов, искусственных островов, околоземных отелей, к организаторам пришло понимание ответственности за судьбы людей. Захотелось изменить планету, потому что даже самое комфортабельное уединение воспринимается как тюремное наказание.

Нельзя построить остров Счастья или улицу Порядка, город Справедливости или страну Нравственности. Чтобы жить без страха за жизнь и здоровье близких, свободно передвигаться и быть в гуще событий, понадобилось всего-то изменить мир вокруг себя.

Группа посвящённых объединилась в тайный Совет Организаторов, который провозгласил цели: контроль за порядком и стабильным развитием общества, исследования в области генетики, медицины (особенно – долголетия), социологии, культуры, спорта. Изучались способы влияния на рождаемость, проявление и подавление агрессии, управление поведением, особенностями восприятия и многое другое. Технологии позволяли избранным иметь аппарат работников, который не «сливал» секретную информацию, потому что она попросту стиралась из памяти. Почти одновременно в мире стали свертываться программы по освоению дальнего космоса как дорогостоящие и не дающие практической отдачи проекты. Космические полёты людей попали под запрет, как антигуманные. Космос изучался автоматами-роботами, информация с которых проходила через специальные фильтры.

Члены тайного Совета ввели строгие правила этики личной жизни, чтобы избежать деградации от пресыщения. Они могли жить уединённо, могли незримо находиться среди людей, наслаждаясь игрой «в обычного человека», но в отличие от координаторов напрямую влияли на судьбы как близких, так далёких и незнакомых. Их число не менялось. Жили они долго, но бессмертия ещё не достигли. Со смертью одного посвящение проходил другой. Организаторы могли вступать в браки, иметь множество детей и внуков, но только одного, отвечающего нужными качествами, по завещанию называли своим истинным наследником – наследником власти.

Организация координаторов избегала клановости и преемственности. Организаторы, наоборот, провозгласили власть наследственной элиты, которая рождается и воспитывается для управления. Члены двух Советов Земли: одного – отобранного на основе законодательной базы координаторов и другого – искусственно созданной элиты, которой почти случайно досталась секретная информация, никогда не встречались. Тайное правительство Земли присылало рекомендации или запреты, в случае несогласия с которыми Совет Координаторов испытывал такое противодействие на всех уровнях, которому противостоять был не в силах. Некоторые активные члены Совета трагически погибали. Конечно, смерть их наступала в результате несчастного случая, но очень вовремя.

Если у координаторов был кодекс чести, то организаторы признавали любые методы воздействия. Их предшественники, вышедшие из разведывательных структур, заложили в сообщество принцип тотальной слежки и сбора любой информации за каждым появившимся на свет. Любая карта в колоде может оказаться очень кстати в нужный момент, если есть возможность шантажа, угроз, подкупа, применения секретных психотехник, тайного управления глобальными сетями.

Я почувствовал иронию в названиях «координаторы» и «организаторы». Фактически их нужно было поменять местами. Первые, выдвинутые «из низов», пытаются организовать жизнь по принципам добра и справедливости. Вторые сверху поправляют их «по своему усмотрению». Пожалуй, стоило скрывать такую правду. Пусть элитный отпрыск с детства обучается управлению, но мне противно жить и осознавать себя пешкой в его игре.

Теперь Организаторы понимали, что их накопления могут быть нейтрализованы любым количеством всеобщего эквивалента, который поступит к другой группе. Последнюю ждёт такой же «дикий» период искушений, который прошли их предки, но только гораздо дольше и болезненнее, потому что стартовые позиции бывших глав разведывательных организаций и надсмотрщиков разные. Необходимость не допустить падения собственной цивилизации, к которому они приложили руку, сохранить хоть часть своего влияния и защитить свой образ жизни впервые вынудила Совет Организаторов вступить в равный диалог и предложить финансирование проектов Стратегической зоны.

– Они показались Вам?

– Собраться за такое короткое время вместе невозможно. Срочное совещание проходило у экранов. Они впервые реально вышли на связь, мы их видели, но картинку-то можно показать любую.

– Они знают язык контактёров? Какую-то ещё информацию, которая могла бы помочь?

– Наверняка знают, но готовы выдавать её по мере появления конкретных проблем. Ты мог представить такое?

Я отрицательно покачал головой. Земное общество много лет шло к власти, которая будет лишена коррупции, к власти людей достойных, образованных, психически здоровых. Какая ирония! Лучшие представители человечества должны оглядываться на горстку, чья цель – собственное благополучие и ощущение могущества. И Димка будет рисковать жизнью ради них?

– Вася, что будет, если у Димки не получится? Пленные ребята на руднике погибнут на его глазах?

По лицу старшего сына пробежала тень, но голос зазвучал с обычной интонацией.

– Он справится. Ты же веришь в него? А ты ещё ни разу не ошибался.

Санитары натёрли мне место прививки мазью, которая должна вызвать через несколько часов покраснение и отёк. Это даст повод ещё раз навестить больничку. Дальше сидеть в отдельной палате было опасно. Народ маленького посёлка глазастый и подозрительный. К тому же я хотел провести последние часы с Димкой. Нет, я не должен называть их «последними» даже про себя!

У барака на скамеечке меня ждал академик. На мгновение я залюбовался им. Лето подходило к концу. У нашего барака, как у некоторых других, любители разбивали клумбы, делали композиции из таёжных коряг. Можно было только удивляться желанию «бесполезного» для выживания труда, да восхищаться умению оставаться людьми в условиях наказания. Мне ещё в школе казалось, что человек выделился из животного мира не тогда, когда изготовил каменный топор или стрелу, а когда повесил себе на грудь бусы, раскрасил себя татуировкой, а стены своей пещеры – рисунками. И вот сидит Иван Трофимович на скамеечке у цветущих растений – седой, задумчивый, торжественный. Ни дать, ни взять, старичок, уважаемый коллегами, любимый детьми и внуками.

– Вы заходили к нам?

– Постучал, но мне не открыли. Решил подождать.

– Димка спит. Подниметесь?

– Нет. Поговорим здесь.

Мы сели на широкую деревянную скамейку перед входом в барак. Я решил – если Димка заснул, можно поберечь тишину в нашей комнате и немного передохнуть со старым приятелем. Тепло ещё держалось, а вот свет уже нет. Вечер опускался быстро, хотя ещё недавно такие часы по праву назывались дневными.

– Я отвел Ивана Петровича в больничку. Там сейчас бригада из центра. Пусть присмотрят. Ему очень плохо. Он сказал, что все мы можем не пережить ближайшие сутки.

– Вы верите Блаженному?

– Я верю растениям. После тех дней, когда у него начинались приступы, растения трогались в рост, но не как обычно. У них непропорционально разрастались отдельные листья, появлялись утолщения на стволе, как будто опухоли на здоровом теле. Или вдруг обычные овощи мутировали и выбрасывали тонкие воздушные корни. Как будто помощи просили. Как будто им воздуха не хватало.

– Вы никогда не рассказывали об этом.

– Хотелось понять природу изменений.

– Поняли?

– Возможно. Это результат волнового и вибрационного воздействия. Я принёс вам материалы моих последних исследований. Там всё – опыты, фотографии и мои соображения об источнике и его влияния на земные организмы.

Я увидел в его руках накопитель и вспомнил, что в последнее время академик зачастил в школу, но думал, что он готовится к началу школьного сезона. А он, значит, всё это время работал на школьном компьютере, где есть преобразователь голоса в письменность. Академик вложил мне в ладони накопитель и слегка сжал их.

– Это новое направление в целом ряде наук. Там есть и авторские учебники. Годом раньше составил их для ребят, которые предрасположены к ранней стажировке и отсроченному окончанию старшего звена. Отдайте на рассмотрение координаторам, а пока – по ним сможет подготовиться к выпускным тестам ваш сын. В пояснительной записке приведены результаты пробного тестирования Димы и ещё нескольких учеников. Если специалисты признают выводы, то я прошу в пояснительной записке, в знак уважения ко мне, засчитать ребятам окончание старшего звена.

Знал, что нужно благодарить, но все фразы казались сейчас фальшивыми и застревали в горле.

– Там стратегически важные сведения. Вы передайте их по тому каналу, которому доверяете.

– Постойте, вы что-то знаете о последних событиях?

– Да. Комитет консультировался со мной. Я не люблю отвечать голословно, да меня, признаться, самого заинтересовала ситуация. Это мой последний труд. Я торопился, но результаты проверял тщательно. В течение года на жителях посёлка отрабатывались способы волнового воздействия. Я считаю, что они готовят мощный парализующий удар. После всем выжившим введут психотропные вещества. Но я нашёл способ нейтрализовать воздействие.

Собеседник наблюдал за мной.

– Вижу, Андрей, вы меня понимаете. Там ещё письмо моей семье. Мне хочется, чтобы они простили меня.

Мне показалось, что я ослышался.

– Разве не вы должны простить или не простить их за то, что здесь оказались?

– Нет-нет, вы меня идеализируете, вы же ничего не знаете.

– Я знаю, что вас хотели запихнуть на Льготную зону, а вы решили остаться свободным.

– Это всё красивые слова, Андрей. Они были молодыми и жадными, хотели жить лучше и поступить так, как принято в обществе. А я дал волю своей гордости и красиво хлопнул дверью перед родными. Я мог остаться с ними в Обитаемой зоне и дождаться, пока с возрастом к ним придёт понимание. Это я их бросил. Я повесил на них чувство вины до конца жизни. Вы же сына не оставили. Вы решились на побег, а мне надо было всего-то решиться на проживание в некотором отдалении. Мне пора. Спасибо вам за всё, Андрей. Вы были для меня настоящим другом.

Мы встали со скамейки. Я пожал ему руку и ответил:

– Я остаюсь вашим другом. Давайте не будем играть словами.

Он улыбнулся и не стал спорить.

Дома Димки не оказалось. На столе лежала записка: «Не будем прощаться. Я скоро вернусь».

13

Хозяин был зол. С утра он обежал весь посёлок и теперь возник на пороге моего производства. Зная, что я на рабочем месте, он, тем не менее, впервые открыл дверь своим ключом и с минуту буравил меня глазами. Меня не зацепили молнии его бешеных зрачков. Чего мне было опасаться неприятностей, если повлиять на судьбу сына они не могли.

– Вы по делу пришли, Вячеслав Сергеевич?

Я раскрыл свою тетрадь учёта и выдачи продукции и подвинул в его сторону.

– Бухгалтерию свою мне не подсовывай. Вид у тебя не такой, как всегда. Случилось что?

– Димка с приятелем из тайги не вышли. Волнуюсь.

– Да ты что! – присвистнул начальник, – А когда ушли? Вчера?

– Ну да. Их с работы на прививки сняли. Они решили этот день использовать.

Хозяин прошёлся по моей комнатушке, сел к столу и стал ритмично постукивать по нему пальцами. Я ждал продолжения.

– Медики мне весь график работ сбили. Вирус какой-то выдумали. Мой врач говорит, что нет такого вируса в природе.

– Так вы бы запросили центральный офис.

– Запросил. Всё законно. На востоке две зоны на карантин закрыли. Что за вирус? Какие клещи осенью? Что-то здесь нечисто. Ты уже сделал прививку? О! Да у тебя вокруг неё заражение пошло. Ты в больницу-то ещё раз сходи, пусть посмотрят. И за Димку не переживай раньше времени. Может, обойдётся.

Он полистал тетрадь, не вчитываясь в записи и постоянно прикусывая нижнюю губу, потом резко отпихнул её в сторону и решительно заговорил.

– Давай начистоту, Андрей Степанович. Когда-то я просил тебя держаться подальше от комитета. У меня хватало информаторов и без тебя. Сейчас их разом отстранили от дел, и ситуация изменилась. Ты комитетчикам нужен, а я хочу знать, что они затевают. У меня есть уверенность, что приезд медиков как-то связан с выводом из доверия моих людей.

– Но вы же делали прививку и могли расспросить.

– Я не собираюсь делать эту прививку.

– Не боитесь заражения?

– В лесу я знаю, как себя обезопасить. А в посёлке… Если все вокруг привиты, то откуда бы мне заразиться? Давай ближе к делу. Я отпускаю тебя с работы, Андрей Степанович. Свяжись с комитетом. Попроси помощи в поиске своего парня. Узнай, чем они располагают. Помочь они тебе не сумеют, но карты раскроют. Сделай это. Со своей стороны я гарантирую возвращение сына не позже, чем через неделю.

– Потеряшки из тайги ещё ни разу не возвращались. Вы меня просто успокаиваете.

– Разве я нарушал когда-нибудь слово? Я твёрдо обещаю, что смогу вернуть тебе сына.

Он пошёл к двери, и уже на выходе услышал мой вопрос, больше смахивающий на утверждение:

– Если вы можете вернуть Диму, значит, вы точно знаете, где он и остальные пропавшие?

Хозяин застыл. По лицу его промелькнуло несколько выражений – злость, растерянность, решимость. Он отбросил свою обычную вежливость и сквозь зубы процедил.

– Я тебя, сволочь, предупреждал – будь со мной. Если завтра я не узнаю, что затеял комитет, то ты встретишься с сыном, но не здесь. Понял?

Я закрыл своё производство и отправился в больницу, потирая руку, покраснение на которой после визита начальника стало зудеть до боли. На входе меня встретила старушка-уборщица нашего барака. Увидела меня и всхлипнула:

– Узнали уже, Андрей Степанович? Жалко-то как! Хороший человек был.

– О ком вы?

Я почувствовал страшную неловкость, потому что не знал, как к ней обратиться. Дима называл тётей Валей, подшучивал над ней, подстёгивал её «боевой» дух, дразня своими большими познаниями в зимних заготовках. А я просто здоровался и проходил мимо.

– Академик твой ночью умер. Я думала, что Вероника к тебе побежала рассказать. Очень уж торопилась.

– Разве Вероника не на смене?

– Нет. Она сейчас здесь санитаркой. Не знал, что ли? А к другу тебя сейчас не пустят. Врачи из центра причину смерти проверяют. Вы сами-то не заболели? Вид у вас не важный.

Я вспомнил, что тетя Валя и раньше в спорах горячилась и переходила «на ты», а после них спохватывалась и «выкала». Я показал ей покраснение вокруг прививки, выслушал её причитания и прошёл в кабинет для прививок. Меня осмотрели и направили к специалисту, где уже ждал Вася в медицинском облачении. Сидел он за компьютером и бегал по клавишам со скоростью пианиста. Кивком показал, что здоровается и просит обождать. Ещё поколдовал над клавиатурой и оторвался от экрана.

– Я знаю, что ты волнуешься, отец. Пока всё по плану. В нужном квадрате идёт движение. Мы постоянно ждём сигнала готовности.

– Ты не спал?

– Нет, стимуляторы работают. Я хочу чувствовать все реакции, которые происходят с Димой и Витей. На мне датчики по всему телу. Контроль полный.

– Скажи, смерть Игоря Трофимовича может быть связана с работой ваших установок?

– Это такой седой старичок? Он был твоим знакомым?

– Он был моим другом и учителем Димы.

– Нет, мы тут ни при чём. Это, по всей видимости, их сканирование, природу которого мы ещё не понимаем.

Я нащупал в кармане накопитель и выложил его перед сыном.

– Игорь Трофимович был известным учёным. Он раскрыл природу воздействия и способы защиты от него. Здесь его материалы. Их нужно представить Совету Координаторов.

Василий взял накопитель.

– Я должен их посмотреть прямо сейчас. Это может быть важно.

За дверью раздались возмущённые голоса, она распахнулась. На пороге кабинета, отодвинув в сторону тётю Валю и пару медиков из центра, стоял грозный и непохожий на себя Юрка.

– Начальник зоны, – развязным тоном начал он, – желает знать, не решил ли ваш пациент отлежаться в больничке, тогда как ему нужно выполнить важное поручение.

Вася встал и с высоты своего роста стал разглядывать низкорослого Юрку, как мелкую букашку.

– Вы, надеюсь, у меня спрашиваете? Передайте начальнику вашей зоны, что мои полномочия на момент грозящей эпидемии выше, чем у него, что отчитываться перед ним я не намерен, а пациента с подозрительной аллергической реакцией просто обязан госпитализировать.

Юрка не смутился. Теперь он выразительно смотрел на меня.

– Вы выполняете распоряжения своего начальника, я – своего. А ваш больной знает, что лучше их выполнить. Завтра у всех здесь полномочия могут поменяться.

– Ты мне угрожаешь, Юрка? – не выдержал я. – Уж не решил ли ты пойти на повышение? Тебя шеф считает мелочью, шестёркой, он тебя обсосёт и выплюнет.

– Я не пропаду. Вы о себе позаботьтесь. И сделайте это сегодня. Сами знаете, завтра комитет вам не поможет. Завтра вы все станете похожи на Блаженного.

В разговор опять решительно вклинился Василий.

– Завтра, возможно, всё и будет по-другому, но на сегодня вы сами объясните комитету своё отношение к нему.

Он нажал кнопку прибора на столе, звука мы не услышали, но через мгновение сзади и из боковой двери в кабинет ввалились несколько здоровых парней в униформе нефтяников. Юрка побледнел. Уговаривать его не пришлось, и он послушно прошагал впереди своего конвоя.

– С ним поговорят, – констатировал Вася, – но самое главное он уже сказал. Завтра ожидается мощное воздействие на весь посёлок, если не на большую территорию. Этого следовало ожидать. Они торопятся. Если ребята до вечера не дадут сигнал готовности, то я отдам команду на уничтожение квадрата. Если не мы, то они сделают это несколькими часами позже.

– Они не будут уничтожать рабочую силу.

– Ты знаешь, что их работников язык не повернётся назвать живыми. Я бы предпочёл умереть. Я сниму радиационную защиту, если что-то пойдёт не так.

– Ты остаёшься с нами до конца?

– Но ты же не сомневался в этом, ведь так?

Не сомневался. Разве могут быть совсем не похожи дети одного отца и одной матери?

В дверь постучал один из парней, которые уводили Юрку и, покосившись на меня, сообщил:

– Вероника не вернулась. А сектанта на краю посёлка взяли. Из конторы возвращался.

– Круг замкнулся. Он говорит что-нибудь?

– Молчит пока. Будет что – сообщим.

– За девушкой пошлите. Может, ей помощь нужна.

– Уже послали.

Парень закрыл дверь. Я слушал тишину внутри себя и боялся задать вопрос. Вася решил пояснить.

Мы провакцинировали всех жителей посёлка, но к своим женщинам и детям сектант нас не пустил. Тогда эта санитарка, Вероника, взялась пронести метки по методу Димки. Сказала, что ей сектант откроет. Сама не вернулась, зато мужик после её визита поспешил к начальнику с каким-то донесением.

– Почему Вероника работала в больнице? Чьё это распоряжение?

– Я точно не знаю. Говорят, перевели на лёгкий труд. Не лучший вариант посылать беременную женщину, но другого у нас не было. Там ведь тоже дети. Сейчас всё поставлено на карту.

– У меня на этой карте жизнь троих детей.

– Двоих, отец.

– Уже троих.

Сын растерялся.

– Я же не знал.

– Я тоже.

– Она так складно всё объяснила. Мужчина из леса её давно к себе звал. Сейчас она пойдёт и скажет полуправду – что сбежала от вакцинации, боится, что прививка повредит ребёнку, слышала, что через несколько часов после прививки наступит какой-то эффект. Сектант поспешит на доклад, она найдёт его сожительниц и детей. Женщине проще наложить метки – обнимет, погладит, возьмёт за руку.

Я кивнул и собрался уходить.

– Останься со мной. Здесь безопасней.

– Я так не думаю. И потом, не хочу тебя отвлекать.

– Давай попрошу ввести тебе успокоительное.

– Не надо. Я в порядке.

– Я не был бы в полном порядке, если бы думал, что после меня никого не останется.

– После меня в любом случае останется мой внук.

Вася слабо улыбнулся.

– Ты даже не спросил, как его зовут.

– Разве ты не назвал его именем моего отца? Первенца обычно называют в честь деда.

Вася улыбнулся шире.

– Я и назвал в честь его деда. Ты не понял? У него твоё имя.

Я слегка обнял сына и отстранился.

– Работай. У нас ещё есть шанс успеть до их удара. Посмотри материалы академика.

14

После того, как я раскрылся перед хозяином, идти в цех было бесполезно. Часа два я сидел на скамейке, где недавно беседовал с погибшим академиком. Проходя мимо по своим делам, ко мне свернул Николай. Он шепнул, что с Вероникой всё в порядке, что по расчётам академика срочно перепрофилируются несколько установок из тех, что подготовлены по программе Стратегической зоны. Сигнал от Димы из зоны Отчуждения ждали только к ночи. Но теперь события форсировали обе стороны. Кто успеет первым?

И тогда я пошёл мимо бараков к двери конторы. Мне и придумывать ничего не надо. За меня всё придумала Вероника. Направился к начальнику, не взглянув на секретаршу, не спросив у неё разрешения. Она подпрыгнула на стуле, кинулась вслед и остановилась перед дверью, которую я захлопнул. Хмурый хозяин рассматривал какие-то списки. Он не удивился ни моему приходу, ни моему нахальству.

– Узнал про прививки?

– Узнал. У комитета есть информация о скором ударе контактёров. Действие прививок его нейтрализует приблизительно на сутки.

Хозяин нажал кнопку селекторной связи, и, слегка наклонившись, скомандовал.

– Вызови ко мне моего врача и жену.

Снова повернулся ко мне.

– Говори, откуда узнали про удар.

– Академик вёл наблюдения и нашёл способ защиты.

– Это тот самый, который умер сегодня? Уж не на себе ли испытывал? А что будет через сутки, когда кончится действие вакцины?

– Найдутся другие решения. Сутки – большой срок.

– У вас не будет этих суток. Меня предупредил один доброжелатель, к которому, кстати, ушла твоя пассия. Я принял меры. Вакцина подействует не сразу, так? Операция стартует раньше, до начала действия.

И тут я ударил его. Я никогда раньше не бил человека, поэтому не ожидал, что мой кулак опрокинет хозяина вместе со стулом. Бумаги, которыми он занимался, рассыпались по всей комнате. На грохот вбежали секретарша и охранник. Последний больно заломил мне руку, да я и не сопротивлялся. Секретарша пыталась подать своему шефу руку, подсунуть платочек. Кровь из носа он смазал широкой ладонью, вытер об рукав. Той же рукой повёл, чтобы отстранить суетящуюся секретаршу. Та сама отскочила от запачканной конечности.

– Меня, Степаныч, много били в молодости, а сижу я на этом месте, потому что всегда отвечал на удары. Будь моя воля, я бы позабавился, глядя, как вы глотки друг другу грызли бы за право провести ещё день человеком. Ты сам увидишь, как все превратятся в овощи. Это будет моим ответным ударом.

В кабинет заглянул худой человечек с медицинским чемоданчиком. Он предупредил, что всё готово и ключом открыл дверь в смежную комнату. Охранник затолкал туда меня, посадил на стул, связал руки и ноги. Правая рука так сильно болела, что я всё равно не смог бы оказать сопротивления, не говоря об ответной агрессии.

В креслах разместились сам хозяин, его молчаливая жена, охранник и врач. Секретарша топталась на пороге, пока начальник зоны не кивнул ей на свободное кресло. Комната оказалась маленькой, без окон. Стены, пол и потолок обиты неизвестным материалом. Дверь закрыли. Врач обошёл нашу небольшую компанию и сделал каждому по инъекции. Он долго вполголоса объяснял тупому охраннику, что инъекция совершенно необходима. Атака инопланетян начнётся с минуты на минуту. Изоляция комнаты и укол нейтрализуют удар.

Боль в руке после укола ослабла. Оставалось только ждать. Сидели в полной тишине.

– Положенное время прошло. Думаю, там всё кончено, – наконец произнёс хозяин и повернулся ко мне. – Население зоны парализовано. Власть городов кончилась. Скоро приедут новые владельцы. И это только старт. Можешь высказаться. Побалуйся красивыми фразами.

Я вспомнил, как уважал его умение руководить разными людьми, гасить конфликты, проявлять неожиданную жалость и снисходительность на фоне созданной им же жёсткой дисциплины. Я не разглядел в нём амбиций Наполеона.

– Вы сказали: будь моя воля. У вас никогда не будет ни воли, ни власти. Остаток жизни вы проведёте в очень жалкой роли.

Он неторопливо ответил, будто удавку затягивал.

– А твой сын – в качестве овоща. Недолго, правда. Ты увидишь его смерть.

– Я увижу не только смерть сына, но и твои муки – раба на плантации. Ты ещё позавидуешь своим «овощам».

Он встал с кресла, пошёл ко мне, хотел ударить. Или ударил? Я так и не понял, потому что резко заболела голова, потемнело в глазах. Мой начальник зашатался, открыл рот, хватая воздух, успел рвануть ворот рубашки, упал. Женщины завизжали. Зрение медленно возвращалось ко мне. В своих креслах бились в конвульсии несколько тел, потом затихли. И тут громко зарыдала секретарша. Она встала, брезгливо отскочила от безобразно растянувшейся в кресле фигуры охранника, попыталась приподнять голову начальника зоны и зарыдала ещё громче.

– Развяжи меня, – попросил я.

– Что с ними? Почему все умерли, а я жива?

– Прививку делала?

– Конечно. Распоряжение же было.

– А они не выполнили распоряжения. Развяжи, наконец.

Мы покинули комнату с изоляцией. Девушка по инерции стала подбирать разбросанные листы и наводить порядок, а я выглянул в окно. Всё как обычно, только на другом конце посёлка в районе больнички шло какое-то движение, там собиралась группа людей.

– А скажите, – сквозь всхлипывания спрашивала секретарша, – атаки не было? Или Вячеслав Сергеевич ошибся со временем? Вы не думайте, я ничего такого не знала. Он никому не доверял.

Ей-то уж точно.

– Была атака. Её успели нейтрализовать. Покойный академик нашёл способ противодействия. Знаешь, отдай-ка ты мне ключ от конторы.

– А документы? А трупы в комнате?

– Придут люди из комитета, разберутся.

Я стоял у конторы на том самом месте, куда приехал два года назад, видел те же бараки и стену леса в конце улицы. Только тогда я был почти одинок. Никого не осталось, кроме Димки.

Я вспомнил слова мамы, о том, что Бог всё расставляет по своим местам. Я дожил до счастливого времени, в котором судьба не только вернула, но и умножила число родных людей. А место? После стольких лет испытаний передо мной развернулось пространство, искусственно разделённое на зоны обитания.

Оглавление

На другом берегу

Наблюдаемый гость

Третья точка на плоскости ( мистика )

Искушение

Зоны обитания Повесть

Глава 1. Льготная зона

Глава 2. Промзона

Глава 3. Зона Освоения

Глава 4. Зона Отчуждения Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg