«Вы поднялись этажом выше»

Илья Кузьминов

Вы поднялись этажом выше

1. Бурлящая жижа.

Ректификационная колонна. Звучит коряво и длинно, как все технические словечки, но не надо пугаться. Это всего-навсего устройство для перегонки нефти. Нет ничего банальнее.

Колонна работает непрерывно. В ее нижнюю часть закачиваются все новые порции нефти - сложной смеси CH-молекул, легких и тяжелых, подвижных и неуклюжих, способных дать горячее белое пламя и годных лишь на то, чтоб коптить смрадным дымом. Каждая попавшая сюда молекула проходит испытание температурой.

...Черная жижа внизу кипит, клокочет, молекулы сталкиваются и расстаются, вливаются в течения и вихри, вырываются из них и снова сталкиваются друг с другом.

Будь у молекул разум, это хаотичное движение казалось бы им, наверное, бессмысленным, а собственное существование не имеющим никакого значения. Однако создатели колонны обладают достаточной широтой ума и взора, чтобы видеть смысл и закономерность в происходящем. Задача движения в колонне разделение молекул, и сейчас это знает любой школьник...

Легкие, шустрые, смышленые мигом покидают бурлящий кисель, взлетая вверх. Для менее поворотливых надо задать жар посильнее, иначе шевелиться им не захочется, и продолжат они болтаться внизу, вполне довольные черной жижей, в которой плавают. Самые тяжелые, закосневшие молекулы с огромными углеродными скелетами до того апатичны, что даже не чувствуют обжигающего зноя, остаются в самом низу и безвольно плывут туда, куда их понесет очередная воронка или течение.

Из первых получается бензин, из вторых - соляр, а из третьих - мазут, который поступает еще ниже, в самое пекло и сжигается, чтобы дать возможность остальным молекулам подняться наверх и принести этим пользу способному постигнуть смысл движения.

Уже миллионы кубометров нефти перегнали, сотни тонн мазута принесли в жертву движению вверх, когда один очень добрый инженер прославил свое имя прекрасным изобретением. Он внедрил новый способ прогрева нефти, так что больше не нужно было обрекать на гибель тех, имя которым - мазут, и придумал, как поступать с безвольными молекулами, чтобы они тоже познали радость движения вверх и тем самым обеспечили тем самым возрастающие потребности государства в бензине.

Теперь их стали подвергать гуманной процедуре под названием термический крекинг. В крекинг-установке еще горячее, чем внизу колонны, и там огромное давление на молекулы, и нет кислорода, так что они не могут пойти путем слабого - сгореть и навсегда выйти из игры. От боли нельзя спастись, сохранив себя, остается одно: изменяться, и каждая тяжелая молекула распадается на несколько легких.

Изобретателя постигла печальна участь. Он был расстрелян по доносу собственного помощника, молодого химика с какой-то странной фамилией, уроженца нашего города. По слухам, доносчику в награду обещали повышение по службе и внеплановый отпуск на тридцать дней за счет предприятия, но он, кажется, ничего не получил. На следующий день после ареста рано утром химика увезла куда-то черная машина, и больше его никто не видел.

Шло время. Нефти добывалось больше и больше. Наш нефтеперерабатывающий завод с каждым годом увеличивал производительность, обрастал десятками новых колонн и километрами труб. Оборудование становилось дороже и сложнее, людей заменяла электроника, но сущность процесса перегонки оставалась неизменной со времен казненного инженера.

Неизвестно, сколько бы все продолжалось без революционных сдвигов, и к чему бы привела эволюция. Мнения были самые разные. Некоторые работники даже говорили, что директора у нас нет, а НПЗ вот-вот закроют из-за экологических проблем...

Однако на двадцать первый год после гибели изобретателя крекинга засияла новая звезда - еще один гениальный инженер, точнее ученый или даже больше... В общем, личность намного ярче первого инженера. Он сделал поистине великое открытие, тоже государственного масштаба, но намного масштабнее. Суть его была в том, что можно каким-то очень простым и дешевым способом -до сих пор никто толком не понимает, каким, чему подтверждение тысячи диссертаций по этому вопросу) превратить все нефтяные месторождения, даже те, что еще не разведаны, в керосино-бензиновые без потери объема. Научная элита испугалась до дрожи, разозлилась до исступления и потому не поверила. Проект раскритиковали, средства выделить отказались и чуть не исключили изобретателя из академии наук. Но отчаявшегося ученого поддержал известный олигарх, владелец месторождений, к которым был приурочен наш НПЗ, и профинансировал эксперимент.

Каковы же были административные судороги, передернувшие всю страну, когда по трубам, требуя немедленной смены оборудования, потекла заветная смесь керосина с бензином! Сразу паника, суета, интриги, поздравления, награды, отставки и ссылки, арест олигарха, визг ученых и суицидальный психоз в правительстве!

Пока изобретатель купался в смертоносных лучах славы, и устраивался в кресле новый премьер, и дергались в истерике нервные экологи, и петухами орали во всю глотку журналисты, и спешно разрабатывался проект превращения всей нефти нашей родины в бензин, - пока происходило это бурление, директору НПЗ надо было срочно решать сложнейшую проблему: быстро перекраивать весь производственный процесс. Денег, людей и времени было в обрез, и он пошел на отчаянный шаг: пригласил двух адептов учения Альтшуллера.

Те помучились два дня и придумали временные меры, сперва показавшиеся бредовыми до мозговой рвоты, но ставшие позже повсеместными и постоянными. За неделю бригада сварщиков под их руководством иначе подсоединила трубы ко всем колоннам, а электрики изменили режим прогрева.

После этого директор, на беду местных рыболовов, приказал сбросить остатки нефти с мазутом куда угодно, лишь бы быстрее, и включить компрессоры.

Теперь в процесс перегонки оказались включены только верхние этажи колонн, этажи для разделения легких фракций, и в самом низу перестала бурлить черная жижа.

2. Серебристые розы.

"По команде открывать огонь на поражение! На поражение, поняли!" прогремел голос командира в наушниках Сохина и еще почти трех сотен солдат. Они, в комбинезонах химзащиты, растянулись ядовито-зеленым кольцом вокруг клочка леса посреди огромного города. Со стороны метро на них неумолимо двигалась пестрая масса горожан.

Сохин посмотрел назад. В пяти метрах от него по правую руку стоял поперек дороги бронетранспортер с мегафоном на башне. Мегафон повторял: "Всем разойтись! Доступ в парк запрещен! Назад! У нас приказ стрелять! Разойтись немедленно!". Дальше были деревья, и они почему-то до сих пор не горели, только справа несколько ясеней полыхали желтым пламенем, переходившим в густой черный химический дым. Потом виднелась ярко-зеленая линия солдат, громоздились дома. В небе над ними, на северо-востоке в нескольких километрах отсюда поднималась к небу громадная бесформенная сизая туча, еще дальше - плотная стена дыма, полукругом уходившая на юг, и на темном фоне белели несколько вертолета.

"Последнее предупреждение! Еще десять шагов, и мы откроем огонь! нервно заорал мегафон.

Сохин быстро повернул голову обратно, приподнимая ствол автомата. Лица впереди были видны отчетливо, и зрелище производило кошмарное впечатление. Во-первых, люди в толпе не раскрывали ртов, во-вторых вместо зверского стадного выражения, на всех лицах застыли интерес и нетерпение. В-третьих, они, кажется, не замечали его, Сохина, и бронетранспортер, и крики мегафона.

"Готовность!" - ударила команда в наушниках.

Сохин холодеющими руками покрепче перехватил автомат и поднес приклад к плечу. Ему стало страшно, даже вдвойне страшно. Страшно было стрелять по безоружным людям и страшно было, что эти люди не испугаются и всей своей живой теплой массой задавят его и растопчут. Сохин кинул взгляд направо. Он, забывшись, хотел переглянуться со своим сержантом, чтобы стало полегче, но увидел только бездушный черный противогаз. Сделалось совсем жутко, и он начал целиться в головы людей перед ним, чтобы перестать думать и переживать. Это помогло на две секунды, а потом он увидел среди остальных чернявенькие лица таджиков, которые еще час назад под его надзором поспешно заливали битумом лужайки вдоль Люблинской улицы. Тогда на них были респираторы, теперь их лица были оголены. "Они тоже заражены!" - сказал голос внутри Сохина, и новая волна страха захлестнула его, так что захотелось немедленно убежать.

Между цепью солдат и толпой оставалось шагов пятнадцать, не больше, мегафон завизжал: "Послед...", осекся, в наушниках раздалось катастрофическое: "Огонь!", и все сразу изменилось. Страх растворился, мысли исчезли. Теперь был только шквальный огонь пулемета с башни БТР позади, короткие очереди из автоматов, и были враги. Они сначала замерли, и Сохину показалось, что вот-вот побегут назад... Но замешательство длилось лишь мгновение, потом люди бросились вперед, пригибаясь, жмурясь и закрывая лица руками. Первые секунды они бежали, падали, спотыкались и не приближались, а потом пулемет почему-то замолк, надо было перезаряжать автомат, и толпа приблизилась почти вплотную, сержант и товарищи Сохина справа побежали в парк, солдаты слева опустили автоматы и не шевелились, а страшная теплая масса была уже почти вокруг, а не впереди... Сохин бросил автомат, и все погасло, потом его несколько раз сильно толкнуло справа и слева, он открыл глаза и увидел вокруг себя изумленных, радостных бегущих людей и среди них неподвижный бронетранспортер.

Плотный живой поток вокруг Сохина нес его вперед, вглубь парка. В траве под ногами все чаще попадались круглые серебристые бутоны, справа и слева лежали тела огнеметчиков в ужасных едко-зеленых костюмах с лицами счастливыми, но мертвыми, и чернели в траве противогазы.

Поток редел и растекался, люди искали серебристые цветы, наклонялись, срывали их и с безмятежным счастливым видом садились на траву. Впереди метрах в ста слышен был стрекот автоматов. "Солдаты из оцепления, с той стороны, сослуживцы. Бегут подавить и уничтожить, - думал Сохин. - И меня уничтожить, потому что я сейчас тоже стану нарушителем, их мишенью: "все серебристые розы и любой, находившийся ближе двадцати метров от серебристой розы без защитного"... помню-помню, ха-ха-ха! Ну и болваны! Не понимают, кто заражен, а кто спаситель!.." Розы уже не внушали ему ужаса, как во весь последний месяц, как еще пять минут назад. Теперь они были для него прекрасными и желанными.

...Пока он возился с неподатливыми тугими резиновыми лентами противогаза на затылке, глядя на серый блестящий бутон под ногами, где-то справа и сверху нарастал гул, становясь оглушительным и перекрывающим все остальные звуки.

Сохин, сделав усилие, оторвал взгляд от розы, посмотрел туда, откуда слышался гул, и увидел боевой вертолет. Светлое пузатое страшилище летело низко, чуть не цепляя за крыши домов, что громоздились впереди, летело прямо на Сохина и становилось все больше и ужасней. "Неужели не успею?" подумал Сохин, пытаясь сорвать противогаз... Последними его ощущениями были вспышки по бокам вертолета, прямые полосы белого дыма в воздухе, свист, грохот, удар тугой теплой волны в затылок и огонь, скачущий с неба на землю, с земли на небо и снова на землю, желтый с красным огонь...

-...Прорвались в Братиславский парк, сломив сопротивление 17-го батальона. Все уничтожены авиацией. Господин президент, цветы преодолели огненное кольцо. Юг города заражен. Всюду пожары. В центре и на севере паника, люди пытаются вырваться из города, бросаются в огонь и гибнут, на улицах беспорядки, начались грабежи... Будут какие-нибудь распоряжения?

-Распоряжения?.. А никаких! Плевать я хотел, - и президент безвольно опустил голову на грудь, прикрыл опухшие веки и слабо махнул рукой.

Первый помощник молча вышел и плотно прикрыл дверь.

До этого момента президент боролся. Он выслушивал доклады, принимал решения, отдавал приказы... Последняя новость его сломала.

"Бесполезно, бесполезно, бесполезно сопротивляться", - мысленно твердил он минут пять, растирая указательными пальцами виски, чтобы заглушить пульсирующую головную боль. Потом, пытаясь забыться, принялся вспоминать одно за другим события последних двух месяцев, события, из-за которых сейчас его голову разламывала эта адская мигрень.

В начале июня он мельком услышал от советника в коридоре перед заседанием, что в прессе проскочило несколько заметок о каких-то опасных для жизни цветах. Так, ничего конкретного, к тому же источники несолидные. Тогда он не обратил на эту мелочь внимания, а через несколько дней сообщения о смертельно опасных серебристых розах прорвались в центральные газеты многих стран. Он по диагонали просмотрел статью в "Ведомостях" со странным названием "В плену у жизни". В ней сообщалось о рабочем из Санкт-Петербурга, который нашел цветок на стройке, покинул смену, а на угрозу увольнения ответил, что работать ему больше не нужно, и он не хочет находиться в плену у жизни. Он не вернулся домой, а следующим утром его нашли мертвым на скамейке в одном из дворов. Нашлись очевидцы, утверждавшие, что видели его прошлым вечером, бродившим по улицам с совершенно счастливым видом, так что даже приняли его за сумасшедшего и собирались вызвать скорую помощь. Вскрытие не обнаружило, сообщалось в статье, никаких заболеваний, которые могли бы стать причиной смерти. Самым удивительным было то, что не оказалось даже следов язвы двенадцатиперстной кишки, которой уже много лет страдал питерский рабочий, судя по медицинской карте.

Цветы-убийцы стали мировой сенсацией. Со всех концов света приходили все новые сведения о жертвах серебристых роз. И все же тогда это были, хотя и многочисленные, но единичные случаи...

И вот 22 июня. Шокирующие кадры из Кампалы, Уганда. Слегка подтормаживающая цифровая съемка, в реальном времени. Африканский город, на горизонте горы, вдалеке обширная водная гладь. Съемочная группа едет на джипе по улицам, буквально заваленным трупами, и по краям дороги растут серебристые цветы. Джип останавливается, камеру начинает сильно трясти, и она почти вплотную приближается к одному из страшных растений, показывая его во всех подробностях: длинный безлистый стебель, редкие шипы, и на нем раскачивается чашеобразный цветок с округлыми серебристыми лепестками. Пара секунд, в объективе появляется рука, срывает цветок, исчезает вместе с ним. Изображение летит кувырком и останавливается повернутым на девяносто градусов. Восстанавливается нормальный вид, и в объективе - оператор, безмятежно шагающий прочь по заваленной телами улице. Опять все кувыркается, и картинка погасает.

С того момента события начали раскручиваться с умопомрачительной скоростью, будто бы экспоненциальный график преодолел неуловимую точку перелома и понесся вверх все круче, готовый вот-вот отвесно устремиться в бесконечность.

Через час, не больше, пришли известия о массовой гибели жителей Либревиля и Кито. Еще несколько часов, и сведения о десятках тысяч жертв из Индонезии и стран экваториальной Африки. Двадцать четвертого - Сингапурский Кошмар, двадцать седьмого зараза добралась до Джакарты и Лагоса.

Следующие десять дней в каком-то чаду и тумане. Никаких конкретных воспоминаний, только мерзкий тяжелый осадок от головной боли.

Ничего было непонятно. В умах людей вокруг полная темнота, в сердцах беспробудный страх. Экспедиции ученых и медиков исчезают бесследно. Одно сообщение противоречит другом, пришедшему секундой раньше.

В отдельные счастливые минуты президент начинал думать, что это какое-то глобальное недоразумение, информационный теракт, ведь не могут растения плодиться с такой скоростью и совершенно игнорировать природные условия!

Но чем дальше, тем реже возникала надежда и тем короче становились ее вспышки. Президент все яснее понимал, что посеять такую дезинформацию не способна даже так называемая "Секта Мегабайта".

В конце июня ему в голову пришла мысль застрелиться, но он каким-то чудом тогда пересилил себя. Вскоре он пожалел об этом.

Второго июня верховный главнокомандующий США обвинил в катастрофе диктатора Кюдзаву и предъявил ему ультиматум с требованием "немедленно прекратить уничтожение землян" и предоставить американским войскам доступ к военным базам и компьютерным сетям Японии. Диктатор отказался выполнять условия и публично обвинил в происходящем США. Это случилось второго июня, в пять тридцать семь по московскому времени.

В ночь на третье президента разбудили зловещие тревожные звуки. Это звонил телефон экстренной связи, так называемой "предъядерки". Когда он схватил трубку, дрожащий, срывающийся на крик голос третьего помощника объявил, что Японии больше нет. Совсем нет. От Шумшу до Окинавы. На всем побережье наводнения, Владивосток смыт, зараженные облака пыли быстро движутся вглубь материка.

Президент хорошо помнил, как в первый момент ничего не мог понять. Потом серьезно решил, что помощник, нализавшись, рассказывает ему анекдот, хотел его арестовать за государственную измену, потом отказывался верить и кричал какие-то неприличные глупости, что это провокация и т.д., вдруг впал в оцепенение, даже головная боль утихла, и долго сидел неподвижно, и казалось ему, что он спит и видит кошмар. А затем много часов подряд кромешного ада. Он кому-то звонил, подписывал какие-то бумаги, куда-то летал, где-то выступал и что-то говорил, вокруг было много людей и все тоже говорили, даже кричали, судя по лицам, но голосов, кажется, не было, как будто во всем мире выключили звук... И во время его речи кто-то сорвал с ноги туфлю, кинул в президиум и попал в генерального секретаря, седого негра, стоявшего справа.

Дальше было что-то еще, но президент очень боялся вспомнить и поспешно перескочил памятью вперед на сутки.

Четвертого ему уже не было дела до санкций ООН, свар между Штатами и ЕС и до того, были эти свары, или нет, ему не было дело до интервенции и до того, кто куда вторгался, было все равно, какие там еще кровавые безобразия творятся в Вашингтоне... Это все казалось очень далеким и незначительным. Главным было то, что "чрезвычайные меры" не помогли нисколько: розы все наступали и уже пересекли тридцатые градусы широты.

Это значило, что вот-вот заражение достигнет южных рубежей его страны. А как с ними бороться, до сих пор было неизвестно, и президент сам не верил в отряды очистки, которые спешно формировались по его приказу. Он уже тогда подозревал, что это конец, но не признавался самому себе, продолжал себя обманывать и суетиться.

Если бы он тогда заставил себя прислушаться к голосу разума, сразу сознал бы, что обречен на поражение: нельзя победить врага, если о нем ничего не знаешь. И когда розы опустошили Каир, и когда они перевалили через Большой Кавказ, о них было известно столько же, сколько в самом начале: почти ничего. Откуда они? Что это такое? Жизнь это вообще или нет? Заражают они людей инфекционным заболеванием или отравляют? Способен цветок заразить только одного человека или многих? Те же это розы, о которых в начале лета писали газеты, или другие? Известно только, что они распространяются от экватора на север и на юг с возрастающей скоростью, и не останавливает их ничто: ни пустыни, ни моря, ни выжженные химикатами карантинные полосы. Известно, что люди, оказавшись в первых десятках метров от роз, забывают все свои намерения и страхи, бросают все дела и стремятся к одному: понюхать серебристые бутоны. Известно, что человек в противогазе теряет рассудок, только если приблизится к смертоносному растению вплотную. Известно, что зараженные полностью безмятежны, производят впечатление абсолютно счастливых и здоровых людей, но через короткий промежуток времени, от минуты до нескольких часов, обязательно умирают. И, наконец, известно было, что эти цветы опасны только для человека; животные полностью их игнорируют. Вот и все. Больше о серебристых розах и об ССС (синдром смертельного счастья) - такое официальное название присвоила всемирная организация здравоохранения страшному заболеванию - ничего известно не было.

Произошло то, чего и следовало ожидать. Зараза, несмотря на судорожную суету отрядов очистки и его, президентскую, головную боль, за сорок часов почти уничтожила ту часть страны, что уцелела после ядерной катастрофы на востоке.

Два часа назад он отдал, как оказалось, последнюю серию приказов: начать раздачу противогазов населению Москвы, стянуть все уцелевшие войска, какие только возможно, к столице, окружить город огненным кольцом, залить все мелкие участки голой земли битумом, а на крупных, например территориях лесопарков, выжечь все живое, используя при необходимости авиацию и любые имеющиеся в арсенале химические вещества; а если розы проникнут в город, не допускать жителей к цветам и расстреливать в случае неповиновения на месте.

"Теперь они в городе, несмотря на всю эту глупую возню. Все кончено. Незачем сопротивляться, если ясно было с самого начала, что это бесполезно. Мы обречены", - как бы подвел итог своим размышлениям президент и потянулся к телефону экстренной связи. Он неудачно пошевелил головой, так что опять ударила в виски начавшая было затихать боль. В трубке не было звука, и президент в первую секунду похолодел от испуга, но потом вспомнил, что сам перед приходом помощника оборвал все провода, чтобы не бил по голове постоянный трезвон.

- Черт возьми! - вслух выругался он.

Вошел все тот же помощник и поинтересовался, будут ли какие-нибудь распоряжения.

- Да, одно единственное. Приказ об эвакуации.

- Куда? - с надеждой спросил помощник.

- В главный бункер, - с раздражением сказал президент.

Помощник просиял.

- А сколько? - спросил он взволнованно, не выдержав почтительного официального тона.

- Десять. Не бойся, и ты в том числе, - ответил президент презрительно и брезгливо.

Помощник поспешно вышел, нестерпимо громко стуча по паркету. "Ничего. Двадцать лет полноценной жизни, люди вокруг, все удобства, только неба не увижу, но можно и потерпеть", - стал успокаивать себя президент, обхватив голову руками и с отвращением глядя на пачку белых таблеток перед собой.

Неожиданно быстро вошел телохранитель в ядовито-зеленом облачении химзащиты, объявил, что вертолет готов, и подал президенту ненавистный противогаз, от резины которого еще сильнее болела голова и к тому же чесалась кожа.

Пока президент шел по длинному темному коридору и бежал, согнувшись, по красной дорожке к вертолету, его приободряло ожидание маленького приятного события. В салоне, среди прочих, до которых ему не было дела, сидела его жена, и он вот-вот должен был увидеть ее лицо и большие темно-зеленые глаза... Но его постигло страшное разочарование: в салоне не было ни одного лица, только девять одинаковых черных противогазов. "Дурак! - мысленно выругал он себя. - Разумеется!.. Теряем лица, спасаясь от счастья... Бред начинается. От усталости, и боль тоже от усталости".

Он сел в свое кресло, рядом с безликой женой, крепко схватившей его за руку, одел наушники и уставился в иллюминатор. И опять остался наедине со своей мигренью. Казалось, что вся голова горит и пульсирует, то раздуваясь, как воздушный шарик, то сжимаясь в маленький комок нервов.

Двигатель загудел сильнее, вертолет мягко толкнуло, и земля стала уходить вниз. Президент увидел сначала уплывающие назад каменные постройки, высокую стену, реку справа, оцепление из ядовито-зеленых фигурок, потом улицы, улицы, улицы, здесь и там перегороженные каким-то хламом и распахнутыми настежь, пустыми автомобилями, люди, беспорядочно бегающие или неподвижно лежащие прямо на проезжей части, и среди этого хаоса невозмутимые бестолковые танки. А дальше, на горизонте, куда ни бросишь взор, всюду пелена черного, окрашенного снизу багровым, дыма.

Президент отвернулся и закрыл глаза. Хотелось плакать от стыда и отчаяния: пришло время признаться себе в том, что он потерял контроль над происходящим и в последние дни дергал за ниточки, отцепленные от марионеток и спутанные в клубок... и сам был марионеткой в руках незримого всесильного кукловода.

24.05.04