«Маньяк и его ангел-хранитель»

Анатолий Королев Маньяк и его ангел-хранитель

1

Как обычно маньяк Валентин Назимов не хотел убивать эту девочку тоже. Но он понимал, что когда настанет пора для любви,- девочке станет больно. Очень больно. А Валентин обожал девочек, и он не хотел делать им больно. Не хотел. Он любил до слез их маленькие ручки, голые подмышечки, плоские животики, которые покрывал бессчетными поцелуями, пытаясь молитвой губ унять свое адское вожделение и умолить самого себя дать маленькой жертве хотя бы еще один часок жизни.

Так вот, последняя девочка была жива уже шестой день.

Назимов даже втайне гордился собой, – никогда раньше он не сохранял пленнице жизнь так долго. Валентину столь долгое промедление стоило поистине адовых мучений и нечеловеческих сил, – ведь больше всего он ценил в девочках расслабленность. А, увы, полная расслабленность у них наступала только лишь после смерти. Сразу, после того как их душила рука. До этого момента они были отвратительно напружинены. Омерзительно напряжены. Туговаты на ощупь. Наконец, плаксивы. Зато потом наступала расслабленность полная. Маленькое тело становилось похоже на студень. Головка безжизненно болталась из стороны в сторону. Губы не чувствовали укус, а пипка – боли. На простыне не алело ни капли крови. Можно было часами упиваться ее покорностью и молчанием. Купать в теплой ванне, чтобы разогреть холодное тело… увы, упоение длилось едва ли больше суток. После чего возлюбленная окончательно коченела, а еще через день приходилось уже открывать окна в квартире, чтобы не чувствовать запаха разложения. А ведь Валентин укрывал маленькую невесту белейшими, душистыми флоксами, как фатой, – ничего не помогало! Ночью приходилось, рыдая, избавляться от трупа в самых ничтожных и случайных местах города.

Назимов оглянулся на пленницу. Он стоял у окна, а девочка лежала на кровати. Головкой на подушке. Укрытая до горла голубым одеялом. Глаза ее были полны слез. Она снова плакала. И если бы рот не был заклеен полоской скотча, – Назимов бы услышал ее невыносимый и нестерпимый рев. А так стояла благословенная тишина. Было даже слышно, как тикают ручные мужские часы, повешенные на гвоздик, вбитый в голую стену.

Ручки и ножки он сразу связал, и под одеялом это было не видно.

Если б не скотч, залепивший рот, можно было б вполне представить, что просто-напросто в постели лежит красивая девочка, она только- только пробудилась о сна. Видимо, ей что-то приснилось: глаза полны слез. И любящий отец, стоя у окна, смотрит на нее с сочувственной нежностью.

Назимов назвал жертву Эммануэль.

Сдерживая возбуждение, Валентин присел на край кровати.

– Если ты Эммануэль, дашь честное слово, что не будешь кричать, я отлеплю пластырь. И ты сможешь выпить воды.

Девочка кивнула в ответ.

Ей, наверное, лет десять, одиннадцать.

– Дядя, я хочу домой, -произнесла она тихим голосом, после того как маньяк Назимов отлепил скотч.

– Не называй меня так! – стараясь подавить ярость, он нежно стиснул в пальцах бледную маленькую мочку, – говори мне, милый.

Глаза Назимова сверкнули так страшно, что жертва затрепетала.

– Хорошо, я не буду… милый, когда вы…

– Ты! Ты! Говори мне ты, Эммануэль!

– Милый, – прошептала девочка, – когда ты отпустишь меня домой? моя мама волнуется.

– А у тебя есть мама, Эммануэль?

– Да.

Но я же убил ее, хотел ответить Назимов, но промолчал.

– А папа где? – Валентин отгоняет мух.

– Он с нами не живет …так ты отпустишь меня?

– Милый! – орет Назимов, пугая жертву.

Девочку колотил панический озноб, проходит минута, прежде чем она смогла выдавить:

– Так ты отпустишь меня, милый?

– Только если ты будешь себя хорошо вести, Эммануэль.

– Я веду себя хорошо.

– Да ты ведешь себя хорошо. Только ты сильно хочешь домой. Это плохо, очень плохо Эммануэль.

– Почему…

Маньяк не успел сорваться на крик,

Девочка успевает добавить:

– …милый?

За эту ужасную неделю она повзрослела от страха.

– Я ведь буду очень скучать без тебя, – ответил маньяк.

– У тебя нет детей? Милый.

– Да.

– Если ты развяжешь мне руки, я тебя поглажу.

Валентин Назимов задумался. Он думал о том, как задушить девочку так, чтобы Эммануэль не было больно. …Как назло уже целую неделю кануло с того дня ,когда ремонтники отключили воду, – авария – и он не может наполнить ванну водой. Обычно он топит свои жертвы в воде. Неужели придется пользоваться ножом? Но тогда пиши пропало – кожа будет испорчена! Появится кровь… на рану слетятся мухи …брр.

Назимов обхватил голову руками, качаясь из стороны в сторону, и рыча от отчаяния.

Девочка, – ее звали Лида, – видела, что дядя врет, что он вовсе не собирается отпустить ее домой, что наоборот – он задумал что-то ужасное, что он хочет ее потрогать везде, а потом зарезать ножом. Сердце ее стучало смертельно. Вид мужчины был страшен: он был раздет догола, если не считать рваных плавок, и весь покрыт синюшной татуировкой. На длинной шее сидела маленькая вертлявая головка, с низеньким лобиком. Над липким ртом чернели куцые усики, и когда он начинал целовать ее ручки, они жестоко кололись. Он сидел на краю кровати и вычищал кончиком ножа грязь из под желтых ногтей.

– Скажи…

– Милый! – взревел Назимов.

– Скажи, милый, – собралась с силами девочка, – ведь ты хочешь убить меня? Только не ври.

Ее взрослый вопрос застал Валентина врасплох.

– Да, девчурка, – психопат не умел врать, – я хочу сделать это, но боюсь, что Эммануэль будет больно.

– Я боюсь, – заплакала жертва, – я боюсь, когда делают больно.

Вид ее слез настолько ошеломил Валентина, что Назимов вскочил с кровати и, встав на подоконник, распахнул окно, и встал босыми ногами на самый край пропасти.

До земли было двадцать этажей высоты.

– Хочешь, я покончу с собой, Эммануэль? – спросил он пленницу, безумно сверкая страшными траурными глазами, и отшвырнул нож на пол.

2

Весь разговор между Назимовым и Лидочкой прекрасно слышат два ангела-хранителя. Ведь они незримо находятся в той же самой комнате.

Ангел-хранитель маньяка Назимова – Амниэль и ангел-хранитель Лидочки – Мириам.

Когда Назимов вскочил на подоконник и распахнул створки, встав на краю бездны, Амниэль вышел из стены и обратился к Мириам, который стоял в изголовье постели:

– Я не буду больше его хранить! – и ангел ступает босой ногой на лезвие ножа, который от наступа брызжет в стороны каплями света.

– Ты его ангел-хранитель, – печально возразил Мириам, – ты приставлен к нему от рождения и ты должен следовать черте неба – беречь его жизнь как зеницу ока.

– Он отвратителен. Это его шестая жертва.

Если я спасу его, то девочке уже не спастись. Ремонт закончен. Вода уже пущена и человек вот-вот услышит, как струя льется из крана в ванной. Он специально оставил трубу отрытой. Как только ванна наполнится, он утопит девочку, которую ты уже не сможешь никак защитить, Мириам.

– Да, к несчастью, она обречена провидением. Я слишком мал, чтобы ее заслонить, но у меня хватит сил, чтобы обнять ее невинную душу как можно крепче, и унести перышко в рай.

Ангел девочки – Мириам, – чем-то похож на ребенка. Черты его лица чисты и невинны. Снежные крылья чуть больше ладони. Ангел-хранитель убийцы Амниэль темен и мрачен обугленным ликом. Его белоснежные лебединые крылья огромны. Край их оплавлен чернотой, а кое- где перья забрызганы красным.

– Ты призываешь меня следовать долгу хранителя? – говорит Амниэль, – но моя защита станет победою зла и поражением блага. Он убьет девочку. И сутки будет насиловать мертвое тело. Ты плохо защищаешь свое дитя, Мириам.

И ангел Амниэль вышел к краю глазного яблока Валентина Назимова, где радужный нимб зрачка сиял в центре вселенной, у ангельских ног.

– Ангел-хранитель, – тихо возразил Мириам, – защищает не одно только тело, а душу. Ты это знаешь не хуже меня. Ее душа чиста, на ней ни одной царапины.

– А душа моего некрофила смердит. – Перебил Амниэль, зачерпнув ладонью черноты из зрачка и мрачно любуясь переливами мрака. – Прежде чем спрятать труп, он отрежет палец ребенка и съест. Его душа черна. Я не смог ее ни защитить, ни спасти…

Мириам проводит радужным пальцем по лбу жертвы, сдувая капельки пота, и отвечает:

– Ангелу-хранителю не дано выбирать человека для опеки, как человеку не дано выбирать время рождения. Твой жребий ужасен, Амниэль, но ты должен подчиниться призванию и охранять его жизнь до конца. У души должен быть хотя бы один шанс к спасению.

– Охранять маньяка? Заслонять насильника белым крылом? Защищать некрофила, который откусывает пальцы?! Увольте!

Амниэль гневно опрокинул ладонь, выливая струю черноты в зрачок человека.

Глаза Назимова разом наливаются кровью.

– Да, – ответил Мириам, нежно склоняясь над плачущей девочкой и, сладко усыпляя слезинки, – наш долг отбрасывать свет белизны на пролитую кровь, чтобы ее цвет был празднично ярок.

– Брести по колено в кровищи?! – восклицает в сердцах Амниэль, облетая вокруг ноздрей человека, забитых косматым волосом.

Снежные перья ангельских крыл подрагивают от горячего дыхания Назимова.

– Да, и черпать эту красную жижу чашечками весов, уравнивая благо и злобу.

– Проклятье! Я прикован к нему цепью господней любви!

Ангел летит над расцарапанной до крови небритой щекой маньяка. Малиновая пустыня кожи простирается до самого горизонта с отчаянием ада. Черные волоски щетины торчат из земли крючьями железных колючек.

– Не клянись и не проклинай участь хранителя, а следуй алмазной линии любовного долга. Цепляйся намертво в любое оправдание его жизни.

Мириам встает на колени в изголовье постели и нежно склоняется над лицом ребенка.

Его снежная тень освежает жажду жертвы надеждой спастись.

– У него нет никаких оправданий! Это больное животное, пораженное метастазами похоти.

Амниэль гневно кружит по звездной орбите вокруг черной ресницы убийцы.

– Сила его страсти не может не поражать.

Он перешагнет через любую жизнь, – увещевает его гнев Мириам.

– Но почему? Почему Мириам?! Кто ввинтил в его пах эту кошмарную змею наслаждения и заставил плясать под свист двух узеньких дырочек на головке гада?

Амниэль встает во весь свой ангельский рост на тротуар у подножья двадцатиэтажного дома, стоя напротив убийцы в открытом окне, и глядя прямо в лицо Назимова разгневанным взором.

Волосы дыбом встают на голове, Назимов видит как далека земля. Он пятится назад.

Между тем Мириам говорит:

– Ты сам знаешь ответ. Когда змий соблазнил Адама и Еву, ангел Господень изгнал их из рая. Он взял в правую руку пальмовую ветвь. А в левую – змия. И изгоняя людей, принялся хлестать тем змием по чреслам. И бич его остался в муже. А рана от бича в жене. Это божий бич, Амниэль, – твердо стоит на своем Мириам, обдувая ветерком лицо девочки..

– Но девочка плачет, – упорствует в богоборческом натиске Амниэль.

Ангел возвращается в комнату и тоже встает на колени в изголовье несчастной жертвы.

– Видишь, – горячо говорит Амниэль, – Она измучена страхом и предчувствием смерти. Ей нет дела до мировой гармонии. Ее рот пересох от жажды, руки затекли от веревки.

– Ты уже все решил? – спрашивает Мириам. Убирая со лба девочки потную прядку волос дуновением ветерка из окна.

Взгляды ангелов впервые встречаются скрещением двух радуг.

След скрещения алмазным крестом загорается в комнате.

Их позы молитвенны, но слова выдают смятение духа.

– Что ж, Амниэль, – вздохнул Мириам, – Ты готов к отпадению от света. Тебя камнем тянет на дно преисподней. И ты сам все знаешь.

– Да, Мириам, – отвечает тот, – падший ангел никогда уже не взлетит. Его крылья сгорают в аду. А ноги оставляют следы на земле.

Они сливаются в прощальном объятии в облачко света.

– Прощай, Мириам. Я не буду его спасать и следовать алмазной чертою долга.

– Прощай, Амниэль. Ты спасешь ее ценой своей гибели и ударом падения. Но, что будет со мной?

3

– Хочешь я покончу с собой? – жарко спросил психопат, стоя на самом краю открытого окна.

Валентин впервые не назвал Эммануэль по имени.

– Нет, милый. Я не смогу себя развязать, – отвечает девочка, – И умру здесь от голода.

– Нет, что ты, глупышка, – возразил Назимов, – мой труп на асфальте увидят люди. Они закинут головы вверх и заметят открытое окно. Дверь будет взломана. Даже не так, все будет проще… они найдут в моем кармане ключи от квартиры и тебя спасут.

– Хорошо, прыгай! Только я не буду смотреть, милый. Ладно?

– Не смотри, – Назимов напружинил ноги для смертельного прыжка вниз, но тут …но тут он слышит, как в ванной комнате оживает открытый кран и сухая ванна наполняется толчками жидкого плеска.

Вода!

– А,а,а, – рычит он, как раненый зверь, и, спрыгнув на пол, падая по-кошачьи на четвереньки, идет на звук смерти, сначала на корточках, затем ложится на живот: он пытается, что есть силы сопротивляться позыву похоти. Но тщетно! Рыча, плача, обгрызая ногти, маньяк ползет на звуки воды. Он понимает, что теперь его уже ничто не остановит. Девочка будет убита через пару минут.

– Тебе не будет больно. Слышишь! – хрипит он, показывая беспорядочными тычками голой руки на открытую дверь.

Лидочка не поняла, что означают слова и жесты мужчины, но сердце сжалось от верного страха.

Назимов, корчась, цепляет рукой брошенный нож и вскрикивает от боли, словно рукоять раскалена добела.

– Постой, милый, – говорит девочка вдруг тихо и проникновенно чистым ангельским голосом.

– Да! – Назимов смотрит с надеждой на пунцовые губки ребенка.

– Папа, я твоя дочь.

– Ты моя дочь? – теряется психопат.

– Да, меня зовут Эммануэль.

– Эммануэль?!

– Да.

– Ты моя Эммануэль!

– Да.

– Тогда беги, беги! Быстрее, пока вода не наполнила ванну…

Назимов, шатаясь встает с четверенек на ноги, и шагнув к постели, срывает с девочки одеяло. Эммануэль туго обмотана веревкой, как гусеница – паутиной. Трясясь от вожделения, любящий отец, зажмурив глаза чтобы не видеть девочку, вслепую разрезает веревку на груди. Затем, перевернув на животик, так же вслепую нашаривает узлы на руках и режет лезвием тугую темноту.

Отца колотила мелкая дрожь, по лицу колесами катились крупные капли пота: он еще никогда и никому в жизни не помогал избежать смерти.

Он даже пытается разжать руку, чтобы нож выпал на пол, но рука не подчинилась.

Шатаясь от слабости, девочка спустила ноги на пол, но встать не смогла и, опустившись на колени, держась за пол руками, пошла к входной двери, волоча за собой ноги.

С ножом в руке Назимов снова встал на четвереньки, следуя рядом, шум воды в ушах нарастал.

Боже!

Двумя червяками они проползли мимо открытой двери в ванную комнату, где гневно и шумно хлестала из крана струя белой воды.

О! Пока девочка уперлась в дверь и, уцепившись за обивку, стала подниматься вверх, к дверной ручке, Назимов стоял на четвереньках у стены и, заткнув уши пальцами, вращая их с такой силой, что ушные раковины окрасились кровью от кожицы, содранной ногтями. …Вот девочка ухватилась за дверную ручку и нашарила колесико на замке. Осталось повернуть его вправо, и она свободна… хорошо, Эммануэль, хорошо. Назимов, рыча, начинает грызть обивку, находит губами отставший гвоздь и впивается в шляпку зубами: он пытается не видеть жертву – сейчас она встанет в полный рост, привстанет на цыпочках, край платьица поднимется, оголяя голые ножки Эммануэль.

Рот Назимова полон взмыленной пены безумия.

Вырвав гвоздь, Валентин сжимает зубами шляпку и начинает с яростью колоть острием в кулак правой руки, где зажат нож. От ударов острия исколотая кожа заливается кровью.

Беги, Эммануэль, беги…

Но она никак не может справиться с замком.

Шум воды становится невыносим.

Еще секунда и…

Дверь распахивается, девочка выбегает на лестничную площадку. Сил хватает только чтобы добежать до лифта и нажать кнопку вызова. Услышав гул идущей снизу кабины, она вновь бессильно приседает на корточки.

Вот лифт раскрывает пустое объятие.

Эммануэль вползает в кабину.

Двери закрываются.

Спасена!

Толчком головы Назимов захлопнул дверь и, вскочив, бежит по квартире в поисках жертвы. Сучка, ты где?! Вырывает дверцу стенного шкафа. Срывает часы с гвоздя на голой стене. Ищет пипку под циферблатом. Наконец, несчастный вбегает в ванную комнату. Ванна уже полна до краев, холодная вода уходит в боковой слив. Закрутив кран, маньяк достает из плавок возбужденный бодец и кладет его на студеный кафельный край. Он хочет унять звериную похоть. Но возбуждение не проходит. Тогда он черпает рукой пригоршню ледяной воды – похоть не отступила.

Тогда он делает ножом неглубокий надрез у самого основания, наблюдая, как из ранки сочится вишневая кровь, но и тогда желание не проходит. Наоборот! Оно даже усилилось. Проклятье! И Назимов наносит безумный страшный удар оскопления. Лезвие ножа лязгает о кафельный бортик. Боже! Из адской раны фонтаном брызжет кровища. Нож, наконец, падает на пол. Свободен! Перевернувшись через край, Назимов счастливо опускается на дно. Зажимая левой рукой кровавый родник в паху, правой нащупывает на дне еще теплую колбаску, и, стиснув маленькое отродье, выбрасывает его из могилы вон. Дважды свободен!

Чиркнув по стенке, божественный палец оставляет за собой на снежном кафеле кровавый след похожий на человеческий профиль.

Открыв рот, Назимов блаженно погружается на дно ванны. Ангел Мириам скорбно склоняется над самоубийцей. Ангел Мириам смотрит на дело своих рук. Сначала лицо Назимова еще можно разглядеть, но вода все сильней и гуще краснеет от крови – и вот уже лицо человека задергивает багровая завеса неумолимой киновари.

“Марионетка, вот что такое твой человек, Господи. Добро он способен делать только чужими руками”, думает ангел смерти, взлетая над багровой водой. Лик его темен и мрачен. Он несет в руках горячую пригоршню углей, – новую душу – в ад. Туда, где уже стоит среди пекла падший Амниэль и, приложив ладонь ко лбу, следит из бездны за его быстрым полетом.