«R. E. M.»

Владимир Моисеев R. E. M

История 1

Они брели по широкой пустой улице. Просто так, без всякой цели. И было приятно идти рядом и слышать, как неожиданно громкий стук шагов растворяется в вязкой и ни на что не похожей ночной тишине. Уже светало. А. молча накинул свой пиджак на плечи Б..

— Я, пожалуй, провожу тебя до дома, хорошо? — сказал А..

— Если тебе так хочется.

А. крепко обнял ее и поцеловал в привычно приоткрытые губы.

— Мне хочется.

«Чертовски хорошо идти вот так по ночному сонному городу, — подумал А… — Все вокруг спят, а мы идем, шумим. Здорово. Чувствую, как на глазах становлюсь лучше. Курить бросить, что ли? И говорить теперь буду исключительно правду, но при этом, конечно, следить, чтобы резкая правда, не дай бог, не обидела бы кого-нибудь… Ввести бы такой закон — раз в год гулять по ночному городу. В принудительном порядке, для общего смягчения нравов. Впрочем, тогда бы город уже не был таким безлюдным и загадочным…» — Тебя опять ругал В..

— А-а.

— Подруга рассказала. При мне бы он, конечно, не посмел. Собрал свою компанию, сам знаешь какую, и пьянствовал как обычно.

— Это так важно?

— Он был очень мил. И так остроумно рассказывал о твоей новой книжке.

— Не стоит об этом. Все это ерунда.

Разбрасывая брызги искр, мимо пронесся трамвай, раскрашенный забавными рекламными плакатами.

— Конечно, для тебя все — ерунда. Но ты прекрасно знаешь, что в отличие от тебя, В. умело использует свое знакомство с Г., да и с Д… Пойми, без их согласия тебя никогда не напечатают.

— Ты преувеличиваешь.

— Если бы. Очень глупо было портить отношения с этим подонком. Теперь его дружки будут крепко держать тебя за глотку. Кстати, что он про твой сон говорил? У тебя что-то со сном не так.

— Со сном у меня все в порядке. Ты просто не поняла. Понимаешь, сон разный бывает. Классический и парадоксальный. RUSH EYES MOVEMENTS, R.E.M. Так вот, оказывается, сновидения человек видит только во время R.E.M.. Вот и все.

— А ты здесь при чем?

— Тебе никогда не казалось, что все, что происходит с тобой, с твоими друзьями и с остальными людьми, лишено какого-либо смысла. Как будто смотришь бесконечный кошмарный сон. Ни капли реальности. Мне однажды это пришло в голову.

— Ты думаешь, что объяснил что-нибудь? Кстати, что ты такое страшное написал? Про сон?

— Если интересуешься… Хорошо. Получилась довольно печальная история о современных влюбленных. Понимаешь, им кажется, что они любят друг друга. Молодой человек красив, силен, очаровательно несмел, да и умом бог не обидел. Девочка — само совершенство. Парень долго не решается признаться в своем чувстве, и, наконец, не выдерживает и проводит объяснение по всем правилам. Это так удивляет девочку, что она от неожиданности соглашается на брак. И все было бы хорошо, но тут… парню начинает казаться, что девочка не совсем той национальности, какой надо. К той же мысли, независимо от него, приходит и девочка. Вот ведь как бывает. Парень не хочет терять любимую из-за глупого недоразумения и просит предъявить документы. Девочка, у которой уже на глазах готовы появиться слезы, с готовностью предъявляет. И ждет искренности от парня. И все бы закончилось хорошо. Скажу по секрету — у них с документами все в порядке. Но девочке кажется, что печать в паспорте смазана. Что она, по-твоему, должна подумать? Ясно — паспорт поддельный. Свадьбе не бывать. Девочка со слезами на глазах покидает растерянного парня… Все…

— Ерунда какая-то. Так не бывает. Это надо же такое придумать…

— Постарался.

Некоторое время они идут молча.

— Ну, вот и все, — говорит Б.. — Пришли. Позвони мне завтра, хорошо?

— Там будет видно. Позвоню, наверное.

История 2

Незаметно наступила ночь. Е. понял, что уже давно лежит с закрытыми глазами, не в силах уснуть. Он открыл глаза. Было темно. Сон не приходил, даже глаза не слипались. Е. лежал и удивлялся. Давно такого не было. Если раньше ему и приходилось проводить бессонные ночи, так на то были веские причины. А потом эти причины изжили себя, и сон вернулся.

Опасаясь возможных рецидивов, Е. тщательно анализировал свои ощущения и ознакомился с кучей литературы по теории сна. Это помогло, и теперь он засыпал быстро и спокойно.

И вот — все началось сначала.

Его бесило, что он не может понять причины нарушения своего психологического состояния — никаких особых переживаний, все в норме, болезненных ощущений не наблюдается.

«Важнейшим условием спокойного сна является чистая совесть», — вспомнил он. Но и с этой точки зрения все было в порядке. У Е. давно вошло в привычку подчинять свои поступки определенным правилам. И поэтому он считал свою жизнь правильной.

Сон не приходил. Е. не выдержал и встал. На столике валялось снотворное. Он не любил таблетки, но выхода не было. Приняв лекарство, Е. снова лег, таблетка не подействовала. Только как будто тугой обруч сжал голову, и в затылок впились маленькие иголочки… Е. не мог уснуть.

«Что же это, черт подери, — подумал он. — Надо спать, надо спать…» Ему стало не по себе. Ночные тени сгустились. Привычные днем предметы растворились в ночной тьме.

Комната наполнилась ночными шорохами и страхами. И когда по стенам косо скользнул свет фар, и во дворе взвизгнули тормоза, у Е. сжалось сердце.

— Вот оно… Пришло, — бестолково прошептал он.

Он осторожно, почему-то на цыпочках, подошел к окну. Во дворе освещенный тусклым дворовым фонарем стоял легковой автомобиль. А рядом прохаживался пожилой сгорбленный человек, он курил. Человек был лыс.

«Ерунда, ерунда какая-то, — твердил про себя Е., он никак не мог побороть овладевающий им страх.

Но вот пожилой человек отбросил сигарету — это была сигарета, теперь Е. это ясно видел, — сел в машину и медленно выехал со двора. Вскоре последние завывания мотора растворились в ночном мраке.

Е. включил свет, но это не помогло. Все было кончено. Стоило ли тянуть дальше. Все ясно. Выход один.

Он мельком взглянул в зеркало — на него смотрело мрачное, перекошенное, скованное ужасом лицо неврастеника. Оно вызывало отвращение. И это еще больше придало уверенности.

Е. впервые в жизни подумал о самоубийстве. Он достал лист чистой бумаги и авторучку, задумался — торопиться было некуда.

«Моя жизнь — куча дерьма. Хватит тянуть комедию», — написал он, потом помедлил и приписал: «В моей смерти прошу никого не винить».

По щеке скатилась слезинка.

«Торопиться некуда», — твердил он.

Если бы можно было застрелиться, все было бы отлично. Он всегда предпочитал пистолет, но эта дыра…, да и пистолет не достать. Можно было попробовать повеситься, но нет, это слишком мрачно и, как говорят, прегадко выглядит со стороны. Если бы он мог заснуть, тогда можно было бы открыть газ, уснуть и больше никогда не просыпаться. Но заснуть он, к своему стыду, был не в состоянии, поэтому оставалось только одно — отравиться.

Он вспомнил, как когда-то давным-давно цыганка нагадала ему именно такой конец. А он смеялся над ней, часто повторял своим друзьям, что лучше смерти не придумаешь. Вот так оно и получилось…

Е. положил записку на видное место, надел свой лучший костюм, принял еще одну таблетку снотворного и погасил свет.

Лежать в костюме было неудобно. Его била легкая дрожь.

«Сейчас начнутся судороги. Все. Конец», — подумал он и заснул.

Часы показывали три часа ночи.

История 3

«А я так считаю — общественные интересы прежде всего», — подумал Ж., с неприязнью поглядывая на окружавших его людей. Разношерстная публика, заполнявшая приемную З., вовсю предавались развлечениям.

К услугам посетителей были новые иллюстрированные журналы, телевизор, головоломки, загадочные картинки, игра «Приключения Мюнхгаузена». Каждый нашел себе дело по душе.

Мягкий свет действовал успокаивающе, но Ж. все равно нервничал.

Красивая машинистка ровно барабанила по клавишам машинки.

Ж. вздрогнул, с тревогой посмотрел на большое электронное табло над дверью и по слогам прочитал яркие буквы — «Осторожно! В кабинете посетитель!» Он отчаянно трусил, вновь и вновь повторяя про себя доводы — зданию давно требуется капитальный ремонт. И ведь это не просто так — это дело престижное, нельзя его пускать на самотек. Да и затраты мизерные: машину мелу — потолки побелить, краски хорошей — окна покрасить, стены где надо подправить, сигнализацию проверить…

«Буду ссылаться на последнее постановление, — решил он. — Тогда не сможет отказать».

Получалось, что с ремонтом все в порядке, но оставался еще вопрос о расширении производственных площадей. Жгучий, первостепенной важности вопрос. От его решения зависело будущее… Ж. вспомнил, что ему давно обещали улучшить экспериментальную базу и прочитать ряд теоретических лекций для обслуживающего персонала… Об этом тоже надо было напомнить.

Раздались короткие гудки, и на электронном табло засветилась надпись: «Внимание! Вход разрешен!» Красивая секретарша быстро проинструктировала Ж. — изложить суть дела надлежит быстро и четко, отвечать на вопросы вежливо, постараться не тратить попусту время господина З., так необходимого для решения государственных вопросов.

Ж. судорожно сжал в руках папку с бумагами и торопливо вошел в кабинет.

З. стоял у окна спиной к двери и курил.

Ж. вежливо представился.

— У вас ко мне дело? — спросил З, резко поворачиваясь. В его глазах все еще отражалось море и золотой песок пляжа.

— Смета… Ремонт пора делать.

— Кроме ремонта есть вопросы?

— В какой цвет окна красить? В белый или черный? По разному говорят…

— Еще?

— Нам бы расширить производственные площади.

З. начал говорить. Голос его был твердый, сильный, убежденный. Он говорил о вещах на первый взгляд и не связанных с расширением производственных площадей, но Ж. каким-то внутренним чутьем ясно понял, что производственные площади ему увеличат, непременно увеличат. З. говорил о новых веяниях в киноискусстве, об успехах художников-анималистов, о прогрессе пишущей интеллигенции…

Он закурил и снова подошел к окну. Затем заговорил о недостатках. И Ж. Вынужден был признать, что критика справедлива.

Пейзаж за окнами действительно не соответствует принятым стандартам и находится в противоречии со спецификой учреждения.

— Надо что-то сделать в этом отношении, — твердо сказал З.

«А что тут сделаешь? — с горечью подумал Ж.. — Пальмы разве что посрубать. Море-то не засыпать. Но и это, конечно, не дело, курорт какой-то получается…» — Новые производственные площади мы вам выделим. А с ремонтом придется поторопиться. Через две недели вашу тюрьму посетит международная делегация, так что, сами понимаете… А решетки лучше красить в черный цвет — так привычнее.

История 4

Высоко в небе над водонапорной башней собирались кучевые облака. Солнце скользнуло за них, и сразу стало мрачно. Лощина, и без того скрытая туманом, растворилась в сером сумраке. И. запрокинула голову вверх. Дождь мог испортить прогулку. К. ничком лежал на траве и никак не мог справиться с мелкой, предательской дрожью в руках.

«Обычная история, — думал он. — И ничего здесь не поделаешь. Слишком уж все это очевидно и несерьезно, что ли. Сначала что-то льстило самолюбию, потом стало интересно, а вот теперь — пришло время подвести итоги. И итоги эти не в мою пользу. Тяжело, тяжело ей, бедняжке. Конечно, тяжело».

Оттягивать разговор больше нельзя. И надо подыскивать какие-то слова. А они не желают подыскиваться. И так это скучно, так бессмысленно, честное слово.

И главное — непонятно зачем. Но сказать надо. И она скажет, даже не скажет — выпалит, ослепленная минутной ненавистью. Быстрей, быстрей, все…

Жестоко и несправедливо. И уйдет. Навсегда. Какое все-таки мерзкое слово».

— Дождь будет, — сказала И., и голос у нее безразличный и скучный.

— Плевать, — К. постарался сказать это как можно бесстрастнее, но проклятая дрожь проникла и в голос.

К. ничего не понимал, кроме одного — он ей больше не нужен, не интересен. Для этого обязательно должны были быть веские причины. Не могло же это произойти просто так, ни с того, ни с сего. Он их не видел и бесился из-за этого.

— Плевать, — повторил он со злостью.

— Почему ты злишься? Выдумал что-то. И теперь злишься… Треплешь нервы мне, себе… Выброси-ка побыстрее из головы всю эту историю и увидишь — ничего не было…

«Началось, — подумал К. с тоской. — Началось. Сейчас она мне все выложит. Первое, второе, третье… В первый раз мне неприятен ее голос. До такой степени неприятен, что вот скажет еще одно слово и меня стошнит.

Прямо на эту изумрудную полянку. На цветочки-лютики».

— Ладно. Замолчи. Давай помолчим, — выдавил он через силу. Надо было что-то быстро сказать. Умное, глупое — все равно. Главное — не дать ей разойтись. Привлечь ее внимание, хоть на минуту. Заинтересовать ее, черт возьми.

— Со мной произошел чертовски интересный случай…

— С тобой всегда что-то случается.

— Мне удалось спуститься в лощину.

«Если она сейчас скажет: «Мило», надаю ей по щекам».

— Мило.

«Все бесполезно. Как головой об стенку. Пропасть. Трясина».

— Это было трудно. Чертовски трудно. Сейчас-то я знаю очень простой спуск. Мне показал его парень из лощины. Его зовут Л… Правда, странное имя? Он археолог. Там здорово. Там чертовски здорово. Попадаются очень красивые места.

И. поднялась, поправила блузку.

— В лощине есть красивые места, — повторил К. твердо. Сейчас ему больше всего на свете хотелось оттянуть неизбежное, хотя бы на минуту. — Ты не дослушала меня. Сейчас там археологи заправляют. Чертовски интересно. Сколько их там — тьма. Захоронение нашли…

И. не ответила, она стояла, отвернувшись и опустив голову. Но не уходила и не перебивала. То ли взвешивала все в последний раз, то ли заинтересовалась археологами.

— Ты просто не представляешь себе, какое это трудное дело — археология. Земляные работы. Первая категория. Все вручную. Никакой техники. Нельзя — вдруг повредишь какой-нибудь экспонат. Копают маленькими лопаточками, а найдут чего, так и лопаточками нельзя. Кисточками особыми землю сметают. Мне это все Л. рассказал. Хороший парень. Разговорчивый.

И. молчала, и это придавало К. силы.

— Он мне все объяснил. Они раскапывают какой-то культурный слой. Это страшно интересно. Если хочешь, мы могли бы сходить, посмотреть… Теперь я знаю ход.

— Как с тобой тяжело. Ну, просто сил нет. Неужели тебе еще не ясно? Не нужно этого. Ничего больше не нужно. Никому они не нужны — твои археологи.

Она медленно уходила.

Навсегда.

И ее нельзя остановить, нельзя улыбнуться ей, нельзя окунуться в ее улыбку… Нельзя… Он представил. Прошло совсем немного времени. Случайная встреча. Ее глаза чуть-чуть расширяются — что-то знакомое — но только на секунду. Неинтересно… Неинтересно…

Он не заметил, как оказался возле раскопок. Бородатым археологам заворачивали руки за спину и сажали в грузовики. Длинную и глубокую яму, с таким трудом ими вырытую, сравнивал с землей бульдозер. Видно, не то вырыли.

История 5

М. смотрел на солнце сквозь растопыренные пальцы и смешно морщился.

— Пора, пожалуй, — сказал он, посерьезнев.

Н. подошел к большой куче саженцев и стал придирчиво выбирать.

— Быстрей, быстрей, — торопил его М. — Можно момент пропустить. Это очень важно — не опоздать. Дерево, оно срок любит.

— Не учи, — пробурчал Н.

«Срок, это конечно важно, — думал он. — Но есть и поважней заботы. Этому с детства учиться надо. Вот, например, какой саженец выбрать? Это ведь целая наука».

Н. вспомнил, как еще босоногим мальчишкой забирался, бывало, на колени к отцу и слушал его бесконечные истории. О том и об этом… И хоть тяжела была у того рука, любил эти поздние беседы маленький Н. и тянулся к отцу.

— Быстрей, момент упустишь.

— Вот этот.

— Хорошо.

— Яма, вроде как, глубоковата, — сказал Н., опустив деревце.

— Нет. Нормально, — возразил ему М.

Он взял в руки пригоршню земли и, с удовольствием растерев ее, высыпал в яму. Деревце вздрогнуло.

— Засыпай.

Н. взял в руки лопату и стал осторожно засыпать яму. Совсем как дома. Будто снова он мальчишка, и отец где-то рядом, и мать обед готовит…

— Аккуратней, прошу тебя. Корни не повреди.

— Не учи.

— Ну, вот и все. Давай водички.

Н. взял ведро и заботливо полил деревце, потом завалился на траву и принялся неотрывно глядеть в небо. Оно чистое и бездонное.

Рядом устроился человек М… Неожиданно он вскакивает.

— Смотри. Цветок.

— Да.

М. наклоняется и с удовольствием вдыхает в себя свежий аромат.

— Дай сюда.

— Не надо срывать. Пусть растет.

— А я люблю цветы. У нас в деревне был цветник.

— Хорошо. Отдохнули — хватит. Пора за работу.

— Полежим еще.

— Нельзя.

М. взял лопату и начал рыть новую яму.

Так уж повелось в этой тюрьме — убил человека — посади дерево.

История 6

О. тоскливо смотрел на свои ручные часы. Наконец, когда минутная стрелка подошла к цифре 5, он не выдержал и поднялся.

— Срочный разговор с невестой, — объяснил он начальнику. — Видимо, опоздаю на свидание, а она опозданий не любит. Надо предупредить. А то обидится, а это, сами знаете, хуже атомной войны.

А П. все говорил и говорил. О. подошел к нему и стал знаками показывать — кончай, мол, хватит. Но П. отвернулся, и лицо его перекосила противная гримаса плотского удовольствия.

— Да, да… Я купил… прекрасное мясо. Жду, не дождусь. Приходи скорее. Да. Соскучился. Целую.

О. постучал пальцем по столу. П. повесил трубку. Его трясло от возбуждения.

— Вам меня не понять, ребята, — сказал он. — Одни говорят так, другие этак. Вы никого не слушайте. Решайте сами. Вам меня не понять, это так, честное слово, не понять. И я вас не понимаю. Мы не понимаем друг друга.

О. пробовал набирать номер, но пальцы не слушались. Его тоже трясло — от омерзения.

— Я хорошего мнения о ваших женах, да и вы, я гляжу, не жалуетесь, — продолжал П. — Что ж, каждому свое. Но, честное слово, ребята, мне с мужем повезло больше. Я бы его не променял и на сто ваших жен.

Ребята привычно посмеивались.

— Алло, алло, — кричал в трубку О. — Мне, пожалуйста, Р. Спасибо.

С. вытащил портсигар и протянул П. Они вышли, оживленно переговариваясь.

— Алло, — кричал О. — Это ты, дорогая? Наконец-то. Привет…

История 7

Едва рабочий день закончился, Т. спустился в мрачные подвалы Национального Кооперативного Банка. Он оставил портфель и шляпу у швейцара, предъявил охране входной жетон и попал в привилегированный стрелковый клуб «Африканское солнце».

У Т. была мечта — он хотел участвовать в настоящей африканской охоте и подстрелить льва.

— Привет, старина, — привычно крикнул он У., местному служителю. — Как дела?

— Сегодня только вы стреляете. Скачки.

— Прости, старина, я постараюсь освободить тебя пораньше. Ты же знаешь, я стреляю каждый день. Иначе можно очень легко потерять форму. А сейчас терять ее я не имею права. Меня могут послать на африканскую охоту. В этом году я основной кандидат.

— Я все понимаю. Вы не волнуйтесь. Стреляйте спокойно. Желаю вам удачи.

У. выдал Т. личную номерную винтовку, пожалованную ему самим президентом банка за выдающиеся результаты в стрельбе.

А стрелять Т. действительно умел. О его феноменальной меткости ходили легенды, члены клуба восхищались им и в разговорах между собой называли не иначе, как Великим Охотником.

Закончив стрельбу, Т. удовлетворенно погладил приклад винтовки.

— Что ж, неплохо, — сказал он и замурлыкал модную песенку о жирафе, который очень хотел стать львом. — По-моему, все очень просто. Главное в человеке — стремление к осуществлению своей мечты. А что такое мечта? Это то, что делает человека человеком…

Он задумался.

— Да. Вот что. Говоришь, я один сегодня стреляю.

— Да. Один вы сегодня.

— А не махнуть ли нам в ресторан. Сегодня у меня не совсем обычный день, как бы это сказать, ровно пять лет тому назад я впервые переступил порог этого клуба. Юбилей своего рода.

— Знаем, знаем… Скажу вам по секрету, администрация клуба готовит вам подарок.

— Закатимся в ресторан, отметим юбилей.

— Раз такое дело… Почему бы и не сходить.

— Вот и отлично, вот и хорошо. Только надо поторопиться, сейчас так трудно попасть куда-нибудь.

— Можно пойти в «Улыбку нищего». Там у меня есть столик.

— Вот как? — удивился Т.

Они вышли на улицу. Город деятельно готовился к предстоящей ночной жизни: зажигались неоновые вывески баров и ночных клубов, у кинотеатров скопились толпы народа — шел новый боевик, на перекрестках деловито вышагивали серьезные полицейские.

Они подошли к «Улыбке нищего», и швейцар, приветливо улыбнувшись, отдал честь У.

— А вас здесь знают!

— Да… Я бываю здесь иногда.

Их быстро обслужили. Так быстро, что это казалось неправдоподобным. Т. стало как-то не по себе, будто сбылись самые страшные его предчувствия, или его застали подсматривающим в замочную скважину.

«А ведь я его совсем не знаю, — подумал Т. — Служитель и служитель, мало ли таких. А он оказывается не так уж и прост. И зачем я потащил его сюда? Такой всегда неприметный, скромный и услужливый, каждое слово ловит. Может, черный рынок… Вот только этого мне не хватало. Сейчас мне особенно внимательно надо следить за своей репутацией, а здесь такое… Не дай бог, меня увидит кто-нибудь в этакой компании».

Разговор не получался. Но когда первая бутылка коньяка опустела, У. послал за второй. И ее пили молча, изредка светски улыбаясь друг другу и подбадривая жестами.

А потом в голове у Т. зашумело, и он решил сказать им все.

— Я Великий Охотник… Я стреляю без промаха. Я попадаю в цель с закрытыми глазами…

— Он дейтв… действительно охотник, я подтверждаю, — перебил его У.

— Но я до сих пор пока не подстрелил льва. А мне так хочется подстрелить льва. Вот уже пять лет я хочу одного — подстрелить льва. Мне больше ничего не надо, дайте мне льва, поставьте меня нос к носу со львом…

— Все в порядке, — пояснил У. — Ему нельзя выезжать из города. У него нет визы.

— Только ты меня понимаешь.

Они выбрались из ресторана и, обнявшись, пошли по набережной.

— Только бы выпустили в этом году, — повторял Т. — Только бы выпустили.

— Не выпустят, — втолковывал ему У.

— Но почему?

— Я опять написал на тебя донос.

— Так это ты?

— Я. Теперь тебя не выпустят. Меня в управлении уважают.

— Я тебе взятку дал?

— Нет.

— Дам.

— Все равно в этом году не выйдет.

— За каким дьяволом я тогда повел тебя в ресторан?

— Так ведь юбилей.

История 8

«Я сужу о ней несправедливо, — думал Ф. — Она права. Конечно, она права. Она всегда права. И не раз уже так бывало — я психую, горячусь, пытаюсь настоять на своем, а в конце концов оказывается, что не прав я. И еще не было случая, чтобы она не помогла мне в трудную минуту. Никогда не буду с ней ссориться, а для этого нужна такая малость — все делать так, как это надо делать. Все надо делать правильно. Она понимает в этих делах лучше меня, ей и судить, что правильно, а что нет. И какая я все-таки свинья, мне на руках ее надо носить, а я ее обижаю. Вот и сейчас я не прав, обидел ее да еще и злюсь, сам не знаю на что. Глупо. Сейчас же подойду и извинюсь».

Монастырь забавно отражался в луже. Изображение его было цветным и четким, и даже казалось чуть-чуть объемным. Ф. понравилось смотреть на него вот так, сверху вниз. Впервые монастырь не давил на него своим величием и широко разрекламированной известностью. Он лежал тихий и присмиревший, как будто и не требовал всего секунду назад нагло и настойчиво внимания к себе.

— Посмотри, — сказал Ф. несмело. Ему хотелось сделать Х. приятное. — Монастырь отражается в луже. Совсем как живой…

Х. промолчала.

«Это ничего, — подумал Ф.- придет время, и она поймет. Сейчас это не важно. То есть важно, конечно, но не самое главное. Умом я понимаю, что никто, никто в мире не любит меня и не заботится обо мне так, как это делает она. Этого никогда больше не будет. Такое случается один раз в жизни. И никогда не повторится. Кому я еще нужен? Мой гнусный характер, во всем виноват только он. Но ведь, черт подери, я не злой и отходчивый. Она это знает. Поэтому и прощает».

Экскурсовод рассказывала интересные вещи. Оказывается, монастырь этот возвели в конце седьмого века. Согнали лучших мастеров, выдали топоры и закипела работа. Двадцать лет понадобилось строителям, чтобы довести дело до конца. И вот теперь мы имеем возможность любоваться этим чудом света.

Экскурсовод так и сказала: «Чудо света». Гигантское сооружение построено без единого гвоздя.

Экскурсия закончилась. Туристы принялись усердно щелкать фотоаппаратами. Некоторые так увлеклись, что наступили на изображение монастыря в луже.

— Я проголодалась. Принеси что-нибудь поесть, — сказала Х… И по ее голосу нельзя было понять, сердится она еще или нет.

— Да. Конечно, дорогая.

«Кажется, пронесло, — подумал Ф. — Только бы она не сердилась».

Он бросился к машине, но внезапно остановился. Кто-то напряженно, с нескрываемой злобой смотрел ему в спину. Он резко повернулся. Х. старательно фотографировала монастырь, ей было не до него.

Смотрели явно с колоколенки. Там можно было прекрасно спрятаться. У Ф. вспыхнули щеки, он чувствовал, как волны ненависти накатываются и туго бьются в его лицо. На колоколенке прятался враг. Чьи-то чужие, жуткие глаза щурились от возбуждения и жгли в самое сердце. Невидимая рука тянулась к винтовке с оптическим прицелом. Миг, еще миг и человек Ф., маленький и беззащитный, оказался совсем рядом, приближенный чудовищной оптикой. И глаз врага стал огромным, нечеловеческим, жутким. И некуда спрятаться. Палец медленно приближается к курку, перекрестье прыгает по груди… На невидимых губах застыла гаденькая ухмылка… Сейчас… Выстрел…

Он очнулся. Машина стояла на прежнем месте. Он залез в нее, достал корзинку с едой, вытащил сверток с бутербродами. На веревочке по-прежнему болтался смешной человечек в широкополой соломенной шляпе.

«Мы достали его в прошлую поездку на Дремучее болото. Там было чертовски здорово. В кемпинге собрались отличные ребята — песни, анекдоты, страшные истории, и она — веселая, довольная, красивая. Давно это было или нет, разве теперь поймешь? Но почему у нас так? У каждого свое. И желает она от меня только одного — чтобы я стремился стать таким как все, даже не так, таким, каким она желает меня видеть. И она будет довольна, если я сейчас начну бегать вместе со всеми и щелкать фотоаппаратом, и буду стараться успеть чуть раньше соседа. И она будет счастлива, если, вернувшись, домой, я достану с антресоли проклятую работу о неграх, получу, наконец, ученую степень бакалавра и постоянную должность. И она, конечно, права. Надо быть как все. Существуют, черт возьми, правила поведения обязательные для всех. Жить в обществе и быть независимым от него нельзя. С волками жить»…

Она уселась на скамейку и принялась механически поглощать бутерброды. Она простила. Она снова довольна своим Ф.

«Если здесь где-нибудь и устанавливать пулемет, то, конечно, на колоколенке, — думал Ф. — Все пространство простреливается. Тогда уж никто не уйдет. И стрелять, пока боеприпасы не кончатся. А кто уцелеет — тех гранатами, гранатами…» — Пора ехать, — буркнул он, пытаясь стряхнуть с себя видение.

— Пожалуй, — ответила Х. — Тебе понравилась экскурсия?

— Впрочем, пойдем пешком.

— Что?

— Пешком, говорю, пойдем.

Он подошел к машине, завел мотор, сбил небольшой заборчик и подъехал вплотную к монастырю. Не торопясь, достал бак с бензином, облил ближнюю стенку монастыря и поджег ее. Туристы с любопытством смотрели на него.

Потом он поджег монастырь еще в одном месте, еще, еще…

На следующий день газеты вышли с большими фотографиями пепелища на первых страницах.

История 9

А. внимательно смотрел в глаза Б… Зачем он это делал, и сам не понимал до конца. Просто ему так хотелось. Вот и все. Она, казалось, не замечала этого, скорее всего, делала вид, что не замечает. А. не нравилось, когда она делает вид. Наконец, ему надоело смотреть в ее голубоватые глазки, он медленно поднес к губам бокал с фирменным коктейлем «Неженка» и машинально отхлебнул, как чай, не ощущая вкуса, по необходимости.

Б. подняла свой бокал, скользнула взглядом по А. и сделала вид, что внимательно слушает музыку.

Музыка А. не нравилась — была она какая-то слащавая, умиротворяющая, вгоняющая в сон. Обещанной цветомузыки не было и в помине. Наверное, неполадки в оборудовании.

«Что-то она сегодня не в себе, — подумал он. — Никак нам не найти с ней общего языка. Расстроилась из-за меня или скрывает что-то? Непонятно. Не хватало мне только сейчас начать выяснять с ней отношения. В конце концов, я этого не желаю. А и бог с ней. Пускай себе злится. А мы будем развлекаться. Утопим неприятности в вине. Только скучно сегодня»…

А музыканты старались, как могли, и от этого становилось еще скучнее.

В глубине зала В. праздновал очередную победу на литературном фронте. Вся его компания была на месте — никто не хотел остаться в стороне, каждый желал урвать и для себя кусочек успеха. Сквозь полумрак и густую завесу табачного дыма их не было видно, но слышно было. Шумели, веселились.

Из угла вылез Ц… Он оглядел зал, заметил А. и даже шататься перестал.

«Черт возьми. Только его не хватало», — подумал А.

— Вот и ты пришел, — сказал по пьяному нагло Ц., вглядываясь сквозь сумрак в лицо А. — Вот и до тебя добрались. — Он зааплодировал.

На глазах у Б. выступили слезы, ее кулачки непроизвольно сжались.

— Выпей за меня, — сказал А. Он плеснул коньяку в грязный стакан и протянул Ц. — На, пей.

— Премного благодарен, — сказал Ц. и гаденько засмеялся. Он залпом влил в себя коньяк, еще немного поаплодировал и снова ушел в темноту.

— Ты этого хотел? — спросила Б… Это были ее первые слова за весь вечер.

А. философски пожал плечами.

— И как же мы теперь?

— Так же как и раньше.

— Как будто ничего не случилось?

— А что, собственно, случилось?

— Как мне надоело твое вечное спокойствие. Тебе плюют в рожу, а ты утираешься и говоришь, что ничего не случилось.

— Но ведь действительно ничего не случилось. Твой символический плевок есть фикция, плод яркого и самобытного воображения. Ничего не случилось. Разве что, выпал снег в Антарктиде.

Но шуток она временно не понимала.

— Твою книгу выбросили на свалку!

— Детка, ее не выбросили на свалку, ее просто не напечатали. Это разные вещи.

— Строишь из себя непризнанного гения? Тоже мне, гений нашелся. Ты просто неудачник.

Она заплакала. Чуть-чуть прикрылась рукой и тихонько заревела.

«Что-то меня не то волнует, — подумал А. — Мне бы надо сейчас чувствовать себя глубоко и несправедливо обиженным. Метать молнии в этого придурка В. и его друзей-крепышей. А я думаю только об одном — как нам было хорошо с Б. и, наверное, и сейчас хорошо. Вот она сидит, совсем рядом, девочка моя. Сидит и думает, как меня обидели. Переживает, волнуется, потому и злится на В. и на меня. На всех злится. Хочет помочь, а как тут поможешь. Не могу я писать так, чтобы всем нравилось. Да и не хочу. Пишу, как умею. И не желаю писать иначе».

Б. вытерла глаза и отвернулась к эстраде, где изводилась по поводу «завядшей осенью любви» какая-то полузнакомая певичка.

«А ведь я виноват перед нею, — подумал А., вглядываясь в знакомые резкие черты лица Б. — Устала, осунулась. Она любит меня, я люблю ее. Она давно ждет, когда же я сделаю ей предложение. Вот и надо сделать. Сейчас выпью и сделаю».

— Послушай, — неожиданно истерично выкрикнула Б.. — Выживший из ума полковник запаса пишет во все известные ему инстанции жалобы и протесты. Ему кажется, что в городском музее недостаточно бережно обращаются со знаменем прославленных Горных саперов. Полковник начинал свой боевой путь в этом соединении. Поэтому он не может допустить предания забвению славных традиций. Он предлагает оборудовать для правильного хранения знамени специальную камеру, наполнить ее сжатым до давления двух атмосфер аргоном и проследить, чтобы наказали виновных. С ним не желают связываться и, скрипя сердце, выполняют его требования. Специальный курьер доставляет полковнику послание, в котором сообщалось о принятых мерах. Полковник вне себя от радости начинает петь во весь голос строевую песню Горных саперов. Сердце его не выдерживает, и он умирает на глазах пораженного курьера, так и не допев песни до конца. Официальные лица поражены не меньше курьера, им хочется использовать пример героя-полковника для патриотического воспитания молодежи. Но при расследовании оказывается, что человек, выдававший себя за полковника Горных саперов, никогда не служил — плоскостопие. Ни о каком соединении Горных саперов в Генеральном штабе ничего неизвестно. А история эта объясняется тем, что у старика при вскрытии обнаружили маленькую опухоль мозгу… Что это такое?

— Ты своими словами пересказала содержание моей новой книги «Осторожно! Знамя!» Вчера прочитала, когда меня дома не было? Читать чужие бумаги — плохо.

— Но почему ты это написал? Почему ты не можешь написать то, что напечатают? Неужели тебе обязательно надо юродствовать?

А. встал.

«С ней надо спокойнее, ласковее, добрее», — подумал он, и когда Б. встала, залепил ей пощечину. Потом, через секунду, залепил еще одну.

— До свидания, дорогая, — сказал он и вышел из бара.

Оглавление