«Похищение в Европу»

Александр Лурье. “Похищение в Европу”

“ПОХИЩЕНИЕ В ЕВРОПУ”

“Когда хочется плакать, не плачу”

I

…ОН проснулся внезапно от охватившего его неосознаваемого животного ужаса. Свинцовая безделушка, мерно тикающая где-то в желудке. Как когда-то перед экзаменами. Давно этого не бывало. Разве когда снилась Орбо-Нова… Если бы вспомнить, что же это было.

Сбросил холодное от пота одеяло, встал, на качающихся, неверных со сна ногах добрел до холодильника. Причмокивая и сглатывая слюну от предвкушаемого блаженства, достал банку пива, но, оттягивая наслаждение, откупоривать не стал. Наощупь доковылял до кресла, завернулся в плед и только тогда сделал глоток. Подумалось: "И это тоже Свобода!", но как-то лениво, нехотя. Нашарил сигареты, закурил и машинально заметил время: 3.37. Фу, вроде успокоился… Что же все-таки приснилось?

Это ощущение размазанного по времени взрыва, эта накатывающая тошнота страха — к чему, чего вдруг? Так, обычные проблемы: платежи, отсрочки, кредиты, проценты, индексация, кошка нагадила соседу под дверью, Надзиратели проверяют К-коэффициент. Что еще в списке претензий? Отвечаем: все обязательства аккуратно выполняются и, вообще, полный ажур, насколько это, в принципе, возможно; с кошкой проведена воспитательная работа, ей поставлено на вид — подтверждение с подписями двух независимых свидетелей; Господам моим Надзирателям дано Превентивное Подтверждение Ненарушения Криминогенного Статуса. Есть вопросы? Есть… Что ты видел сейчас во сне?

Обжигая пальцы, раздавил сигарету, подошел к окну, осторожно поднял шторы. Уф, слава тебе, Господи, дождь. Это всегда так успокаивает. Мельчайшие хрусталинки мелодично сыпались из ярко-сиреневой бездны, как будто в том, небесном театре оборвалась главная люстра. Город Башен полыхал огнями. Привычный и ненавистный. Ставший знакомым и оставшийся чужим. Впрочем, может ты сам в этом виноват? Все равно, тюрьма. Все равно, убежище. И жизни в нем не было, и смерти не будет. Додумав это, удивился: "Как знать?"

Высунул руку в окно, она наполнилась тепловатой небесной слезой, отер лицо. Еще раз посмотрел, прощально, на башни, холмы, огни, сделал последний глоток и пошел спать, ОН уже твердо знал, что у НЕЕ что-то случилось…

Утром для подстраховки позвонил ЕЕ Подруге. Делать это надо было осторожно, учитывая разницу времени и ревность мужа.

— Привет, как дела, муж не слышит?

— Да так, все по-старому, он уже на работе.

— Ой, так я тебя разбудил? Извини.

— Да нет, все нормально, уже и так пора вставать, час дня,

— Знаешь, чего я тебя беспокою: давно от НЕЕ писем не было?

— Пожалуй, месяца три. А что?

— У меня предчувствия нехорошие…

— А у тебя бывают другие предчувствия?!

— Не об этом речь. Но все же — ты ЕЕ Подруга, ты должна знать.

— Ты сам прекрасно знаешь, как она любит писать.

— Но у НЕЕ все нормально?

— Тебя интересует вышла ли ОНА замуж или родила ли ребенка?

— Меня интересует как ОНА живет!

— Думаю, что хорошо, ОНА иначе не умеет. Если хочешь — съезди и проверь! Чао!

"И чего это она взъелась? С левой ноги, что ли встала? А, понятно — муж не ночевал. У каждого свой крест. А это идея — взять, да и поехать. Сколько я там не был — двенадцать лет, нет — десять, точнее — почти одиннадцать", — размышления в такт движениям челюстей под приглушенный аккомпанемент воркующего говоруна: очередной конфликт в Проливе; Главный Младший Брат объявляет о 14-ом решающем этапе войны за Освобождение; взбесилась собака Большого Белого Вождя, ветеринары в недоумении; Черные Шляпы забросали камнями квартал проституток в Гавани, раненых нет, но более десятка нападавших захвачены в плен, идут переговоры; компетентные источники утверждают, что Орбо-Нова в ближайшее время вернется к идеологии Верного Пути и Стальной Вал снова замкнется; самый длинный огурец выращен…

Это и было необходимое условие для действий. Надо ехать. Ввязаться в бой, а там будет видно. Но прежде было необходимо использовать последний шанс решить все миром и зайти к Надзирателю.

II

ОН знал Надзирателя уже не первый год и понимал, что ничего хорошего ожидать не приходится. Это же понимал и Надзиратель. Но началось все с официального ритуала.

ОН приоткрыл дверь, отвесил глубокий поклон и мелким церемониальным шажком, едва ли не вприсядку, двинулся через всю комнату к столу.

— Дай, вам Бог здоровья, Господин Мой Надзиратель, — почти запел ОН бархатистым, вибрирующим от якобы нескрываемой радости голосом. — Как поживают дети ваши, да будут благословенны их дни? Как здоровье супруги вашей, изысканнейшей из прекраснейших, да будут благословенны ваши ночи…

Однако Надзиратель не был расположен продолжать процедуру,

— Бросьте свои штучки! Мы знакомы не первый день.

— Именно так, — все еще бодро, но, уже предчувствуя неприятности, подтвердил ОН.

— … а, точнее говоря, — невозмутимо продолжил Надзиратель, — ровно десять лет.

— Какой прелестный юбилей! — Тоном великосветского болвана заметил ОН. — Как мило с вашей стороны, что вы все это помните.

— Не ерничайте! Это не к лицу человеку, потратившему десять лет своей жизни на нарушение Закона и десять лет моей жизни на исправление ваших нарушений…

— Что поделаешь, Господин Мой Надзиратель, каждому — свое.

— И что же, вы довольны этим "своим"?! А я — нет! — Надзиратель встал, невысокий, сухонький, жилистый, смуглая кожа поблескивает на порядком облысевшей голове, форменный китель сидит как на манекене — ни дать ни взять — душка-кукудрыг из бригады Огнеруких Бронелобов. — Вы только посмотрите, что вы понаделывали за эти десять лет. Вашим именем завизировано около тридцати "Голосов Отечества", но лишь треть из них приходится на истинных селектов. А это значит, что вы двадцать раз сознательно нарушили параграф 5 пункта 13 Уложения о Вбросах и Выбросах, а также статьи 10, 11, 14 и 17 Аксиомы Чистой Крови. За это вы были неоднократно штрафованы, вам понижали статус, но вы продолжали споспешествовать инфильтрации руттов в Величественную Селектиду. — Здесь Надзиратель откашлялся и глотнул минералки из стакана.

— Вы, несомненно, правы, Господин Мой Надзиратель, — смиренно ворвался ОН в неожиданную паузу, — но я действовал, исходя из Наивсеобщайшего Кодекса, точнее, из его Постулата Милосердия. Я могу представить вам все документы, свидетельствующие о том, что этим особам в Орбо-Нова угрожала смертельная опасность.

— Но вы ведь не станете отрицать, что именно Орбо-Нова, а не Величественная Селектида, является их родиной? — парировал Надзиратель. — Моральный императив не суть детерминанта концептуально-юридического консенсуса. Или, быть может, вы хотите Повторения?

— Коль славен наш Господь в Селектиде, Господин Мой Надзиратель, я думаю, он не допустит, чтобы двадцать законопослушных руттов, платящих налоги и работающих на благо Величественной Селектиды, начали вдруг угнетать остальное население…

— Но если каждый селект выдаст "Голоса Отечества" двадцати руттам, это будет уже не Селектида, это будет еще одна Орбо-Нова… В конце концов, это не самая наглая ваша выходка. Два года назад вы запросили "Голос Отечества" для руттенки, названной вами вашей невестой. Но, почему-то, выехав, она оказалась не под вашим свадебным балдахином, а вышла замуж за совершенно другого человека за Далекими Буграми. Не является ли этот ваш поступок — а я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы заранее знали, что так и получится — подтверждением вашей непреодолимой злонамеренности и правильности принятых к вам мер?!

— Вам виднее, Господин Мой Надзиратель, — ответствовал ОН, потупив глаза. "3ря я затеял этот спектакль, все равно он ничего не разрешит. Ладно, ждать осталось недолго".

И действительно, пройдя фазы воспоминаний и обличений, Надзиратель вошел в предпоследнюю фазу — педагогическую:

— Посмотрите на что вы похожи, — и попытался подсунуть под нос ЕМУ зеркало. — Вам нет еще сорока, а вы выглядите старше меня. У вас ничего нет, вы живете на какие-то нищенские подачки, вы одиноки, вы угнетаете свой организм пивом и сигаретами, вы даже на родном языке говорите с акцентом…

— Это не мой родной язык, — ОН произнес внятно и тихо, почти про себя.

— У вас нет профессии, нет будущего. И я говорю вам — одумайтесь, вернитесь в нашу дружную селектскую семью и она примет вас как блудного, но родного сына. У вас будет дом, жена, дети, работа и вы перестанете, наконец, спасать этих грязных руттов от самих себя…

— Вот теперь Господин Мой Надзиратель я точно вспомнил, что мы знакомы десять лет. И в который раз за эти десять лет, давшиеся мне дорого, я повторю, что людей надо спасать независимо от того рутты они или селекты и для этого все средства хороши… Но сегодня я впервые хочу попросить вас об одолжении лично для меня. Очень близкий, дорогой мне человек может погибнуть в Орбо-Нова. Я умоляю вас разрешить мне выслать ей "Голос Отечества".

— А-а, очередная невеста. Знаете, я могу сочувствовать вам — в душе, могу соглашаться с некоторыми вашими высказываниями, но верить вам я — увы! — уже не способен и посему вы, многолетний нарушитель Закона, такого разрешения от меня не получите. А если вы так заинтересованы в этой особе, то езжайте за ней в Орбо-Нова и женитесь. Потом вы можете вернуться, но помните, что развод у нас возможен только через десять лет, а въехать сюда ваша подруга сможет только с вами и только в качестве вашей супруги. Но лучше всего — и для вас, и для нас — оставайтесь-ка вы в Орбо-Нова. Селектида и без вас обойдется.

И Надзиратель протянул ЕМУ заранее приготовленный бланк разрешения на выезд. "Хорошо работают, — подумал ОН. — Технический прогресс, знаете ли…"

III

Но надо было еще договориться на работе. Не желая тратить время на препирательства с непосредственным начальством, ОН отправился сразу к Другу. Друг был живым олицетворением удачи, приехали они одновременно, начинали одинаково, а какая теперь вилла, и машина, и семья, и вот ЕГО взял на службу, пригрел на синекуре.

Блестящие от прошедшего дождя мраморные плиты, обсаженные вечно-зеленым кустарником (настолько сочнолистым, что казался пластиком), вели к расположенной на холме вилле. У парадного подъезда сверкал сине-лакированный «мальме» Друга. "Еще не выезжал, наверное". Друг, разбогатев, перестал рано вставать и вообще стал вести лениво-аристократический образ жизни, несмотря на плебейскую форму рук, выдававших внимательному наблюдателю истинное происхождение их владельца. Друга это, впрочем, мало беспокоило. Приехав в Селектиду, Друг быстро понял не только куда ветер дует, но и где и какие мельницы надо строить. ОН иногда помогал Другу советами и тот, разбогатев, не отказывал себе в удовольствии быть филантропом, несмотря на фатальное и окончательное расхождение их линий жизни.

Друг был богат, его предприятия процветали, «козлы» и «бараны» приглашали его участвовать в политической жизни, дабы ему не пришло в голову организовать собственную партию, он популярен и фотогеничен, его жена-красавица — наследница одного из лучших состояний Старой Селектиды — Примерная Мать; дети — прелестные малютки, Гордость Нации; на званые вечера собирается весь цвет Города Башен, все знаменитости. И тем не менее Друг не брезгует обществом старого опального циника. И в этом нечто благородно-возвышенное и нечто фрондерское, и еще нечто, но уж совсем неощутимое и неxарактеризуемое. Друг быд щедр, гостеприимен и это позволяло посещать его, невзирая даже на участившиеся в последнее время нотации.

Но сейчас совсем другое дело, Друг всегда не слишком одобрительно относился к НЕЙ, а теперь эта авантюрная поездка в Богом проклятую Орбо-Нова неизвестно за чем и, главное, бросить работу, которую Друг нашел ЕМУ. Разговор предстоял нелегкий, а ведь надо было еще оплатить долги, да и на дорогу денег попросить…

Привратник встретил привычно и неприветливо. Всю жизнь ЕГО преследовали мелкие сошки. Пафос благоговения перед вахтерами, швейцарами, продавщицами, секретаршами. Мажордом придирчиво оглядел его костюм и обувь, сухо доложил, что господа изволят завтракать, и неохотно пообещав сообщить, величественно удалился. Отдавая дань демократическим традициям, Друг вышел встретить его сам, на ходу утирая рот салфеткой.

— Ну что же ты, заходи, давно тебя видно не было. А мы сегодня решили день отдыха сделать, — тут Друг лукаво подмигнул, — я и расслабился. Да и погода способствует… Ты ведь, кажется, такую любишь? Чай, как обычно? Советую попробовать шпрот. А к чаю рекомендую круассоны — они сегодня просто чудо как xороши…

ОН слушал, жевал, переводил взгляд с непроницаемо-приветливого точеного лица супруги Друга на умыто-воспитанных детей, на вышколенную незаметную прислуту, на блистающий скромным привычным великолепием стол. Награда по заслугам. Живое подтверждение оправданности праведных усилий. И собственвая жизнь как полная антитеза. И тоже ведь награда за что-то… А Надзирателя сюда на пушечный выстрел не подпустят — чином не вышел, да и моветон, знаете ли. Вот разве что Верховного Надсмотрителя пригласят…

После еды мужчины перешли в курительный салон. Друг рассказывал о своей последней поездке за Далекие Бугры. Отсутствие жены позволило ему поведать несколько весьма пикантных историй. Друг оставался верен себе. Это поощряло ЕГО надежды. В возникшей паузе между глотком коньяка и затяжкой ОН спросил:

— Могу ли я попросить тебя о небольшом одолжении?

— Валяй! — Пригласительно-повелительно махнул рукой Друг.

— Ты не мог бы подержать мою кошку у себя, пока я съезжу в Орбо-Нова?

Друг сделал незапланированную затяжку:

— Короче говоря, сколько тебе нужно денег, чтобы привезти сюда эту профурсетку?!

Способность Друга к авантюрам находилась в прямой связи с требуемыми от него суммами, но в этот раз деньги требовались не такие уж существенные, да и романтику Друг по старой памяти ценил. Отдав все необходимые распоряжения по телефону, Друг внезапно предложил отметить это событие. ОН был согласен, слишком хорошо все обернулось; возникшая пауза, если ее не заполнить, грозила поглотить без остатка наметившееся действие.

Друг оделся — скромно, но элегантно, с непроницаемым лицом сообщил что-то правдоподобное супруге, поцеловал в румяные рекламные щечки прелестных малюток — Гордость Нации и, с трудом сохраняя солидность походки, направился к "мальме".

В машине Друг аж засветился, все его подмигивания и ухмылки обещали некий невероятный сюрприз. Ехали недолго, до нового, но уже вполне престижного района. Около весьма респектабельного многоквартирного дома Друг остановил машину, огляделся, взял купленный по дороге букет и легкой, прежней, мальчишеской походкой заспешил под мелким дождиком к подъезду. ОН неторопливо шел следом, понимая, что за ним-то следить не будут, да и цель визита была ЕМУ не ясна.

Очаровательная смуглянка, нынешняя любовница Друга, встретила их с нескрываемой радостью и ОН с легкой завистью отметил, что вообще женщины любят Друга. Впрочем, и тот платит им взаимностью.

Посмеиваясь, друг рассказывал девушке о предстоящей авантюре, та ахала, поглядывая на НЕГО с некоторым уважением. Когда же Друг заговорил о кошке, то и она, поняв, заговорщически заулыбалась. Ее соседка, премилая женщина, охотно поможет пристроить ЕМУ животное. У нее доброе сердце и еще одна кошка в доме к трем имеющимся вряд ли создаст проблему. Не слушая ЕГО слабые возражения, она выскочила из квартиры и вскоре вернулась, буквально волоча за собой явно незасмущавшуюся соседку. Свечение Друга перешло в сияние и теперь причина этого феномена стала ясна и ЕМУ: соседка была как две капли воды похожа на НЕЕ тогда, двенадцать лет назад… Сюрприз удался.

Утирая вялой рукой обильный пот с побледневшего лба, он промямлил, что-то о приятном знакомстве, потом о совпадении пристрастий, затем, ускоряясь до невнятности, изложил свою просьбу. Не дожидаясь согласия, поблагодарил за него, выразил надежду, что его кошка не принесет неприятностей. Вкратце описав ее миролюбивый характер, ОН заметил, что, к сожалению, за недостатком времени ее привезет Друг. После чего, извинившись, откланялся, оставив в гостиной несколько ошарашенных слушателей. Друг нагнал ЕГО в прихожей:

— Ты извини, что так получилось.

— Да нет, что ты, спасибо тебе большое.

— Я все же не думал, что это так серьезно, надеялся, что все еще обойдется, девочку вот эту нашел, ты не думай, она xорошая… Но ты, видно, твердо решил. Что ж успеха тебе! Привет Орбо-Нова!

IV

ЕГО появление в Пневмопорте вызвало сенсацию — уже давно не было желающих поглядеть на Орбо-Нова, а теперь, в связи с наметившимся кризисом, путешествие стало ко всему еще и небезопасным. Немалое удивление вызвали и ЕГО объемистые саквояжи, битком набитые сигаретами, продуктами, разнообразной одеждой и еще тысячами всяких мелочей. Денег у НЕГО почти не оставалось — покупки, билеты, пошлины, долги. Упаковаться Ему помогла давешняя соседка, приехавшая за кошкой. Посидели за чашечкой чая, пощебетали. ОН был многозначительно и непривычно для себя молчалив. Это произвело впечатление. Но дальше щебета дело не пошло. Годы приучили ЕГО к определенному стилю жизни, в который вполне вписывались еженедельные поездки в Гавань на Набережную. Деньги — самое дешевое, чем можно расплатиться. Особенно с женщиной… Но и надежду давить на корню не нужно. Там видно будет. Что именно будет видно, пока было не понятно.

В настоящий же момент ОН истекал потом в многослойной зимней одежде под любопытно-недоуменными взглядами служащиx. Наконец, объявили ЕГО рейс. С трудом отрывая ноги в тяжелых бахилах, он засеменил по сверкающей прямой кишке перехода, сопряженной с темнеющим задним проходом лайнера. Потом долго умащивался в индивидуальной ячейке, искоса наблюдая, как огнекрылый неупад сначала медлительно разбегался, затем, заклекотав, взмахнул крыльями, подпрыгнул и — воспарил. Еще несколько сильных взмахов и, пронзив неосторожную тучку, лайнер устремился в Орбо-Нова, на восток, на прощание покрутив сияющим клювом и уронив несколько серебристых перьев на белеющий внизу помет Пневмопорта.

Потом летели над Гаванью и ОН снова несколько ностальгически вспомнил мастериц с Набережной. Линялым зеркалом в оспинах островов блеснуло море. Вскоре запекшимся струпом появилось побережьв Санитарной 3оны. Неупад снизился и стали видны бесконечные, выкрашенные в хаки плоскости долин, редкие морщины траншей, разбегающиеся к родинкам жилых дотов. По мере приближения к Нейтрали пейзаж все больше напоминал чертежи из учебника фортификации. Под крылом мелькнула богато иллюминированная Райская Арка — вход для перебежчиков из Орбо-Нова, переходящий в туннель под всей территорией Санитарной Зоны. Выжженная, пристрелянная просека пятикилометровой ширины отделяла Арку от Стального Вала.

Это и была Нейтраль. С высоты полета неупада черепа неудачников были не видны, но воображение их живо дорисовывало. Стальной Вал за эти годы сильно почернел, листы кое-где разошлись, из швов сыпался песок, местами даже проросли деревья, из мимикрии выбравшие черно-ржавый цвет листвы. Сам Вал был устроен так, что ни залезть, ни спуститься с него в обход Ворот было практически невозможно. В башне над ними отутюженные образцово-показательные стражи крутили самокрутки, динамо и хвосты крупного рогатого скота, являя тем самым пример дружелюбия и боеготовности одновременно.

За Стальным Валом территория Орбо-Нова была приведена в так называемый аэро-идеологический вид — большие площади земли с воздуха представлялись плакатами. Сначала ЕМУ еще было интересно читать всю эту давно позабытую чушь, но потом начало рефлекторно тошнить, и остаток пути ОН провел над гигиеническим пакетом. ОН пришел в себя только когда неупад устало шлепнулся в приготовленное гнездо и к нему со всех сторон понеслись машины с кормом и питьем. Пора было ступить на землю Орбо-Нова.

V

Сидя на умышленно неудобной скамейке, которую не удалось отполировать даже усилиями тысяч задниц, в зале ожидания Потрошилки, ОН вспоминал как все это начиналось.

… Сейчас ОН н не смог бы объяснить себе, почему бежал тогда из Орбо-Нова. Все было в ЕГО жизни и ничего не утрожало ей. Пресловутые антиселектианские привычки-традиции мало беспокоили ЕГО — ОН просто не верил в ниx. Да и по духу ОН скорее был руттом, чем селектом. Но водоворот бегства, его завораживающая воронка, в которой уже исчезли миллионы, втянул и ЕГО, и ОН, расслабившись, устремился по течению, стараясь не задумываться ни о прошлом, ни о будущем. Лишь в последний миг, когда ничего изменить уже было невозможно, стало понятно, чего же ОН лишается на самом деле. Как водится, было уже поздно. Смутные прогнозы и неясные надежды взяли верх. ОН уеxал.

Вынырнув, как и множество других, в Селектиде, ОН, в отличие от многих, не был особенно удивлен тем, что Долгожданная Родина не так уж и рада ЕГО прибытию. ОН прибыл в свое добровольное изгнание и окружающий мир перестал Его интересовать. ОН был выпотрошен, все внутренности осталнсь в Орбо-Нова, а здесь, в Селектиде, расхаживал лишь остов, скукожиться которому не давало равновесие пустот внутри и вовне.

Растительное существование дало Ему силы равнодушно перенести и обязательный период Пожирания Дерьма, когда многие падали духом, и куда более жесткий период Укоренения, когда многие лишались рассудка. Говорили, что у него "рыбья кровь". ОН не спорил. ОН был жив, пока им двигали желания и мотивы. Теперь, как всякий добропорядочный мертвец, ОН был спокоен и невозмутим. Разве что иногда позволял себе поединки с Господином Надзирателем. Ни кров, ни деньги ЕГО особенно не волновали, все Его амбиции остались в Орбо-Нова и здесь ОН обходился необходимым. Может, поэтому и зарабатывал немного, может, и наоборот. Отбывал сколько положено в присутствии, потом равнодушно жевал что-то, не ощущая вкуса, слушал музыку, спал, читал. Изредка ходил в гости, в основном, к Другу, других знакомых практически не было. За границу не ездил: некуда, незачем, да и дорого. Раз в неделю ездил в Гавань на Набережную к девочкам. Как будто выполнял долг. Платил, впрочем, не скупясь. Девочки ЕМУ мирволили.

В лавочке недалеко от дома сигареты и пиво Ему отпускали в кредит. Женить ЕГО не удавалось, хотя знакомые, друзья и соседи активно сватали. Прятался, убегал, не подходил к телефону и, в результате, отвязался. Писал письма в Орбо-Нова. Ручеек ответных почти пересох.

Так проходила жтзнь. И лишь где-то в глубине, в том лабиринте души, куда и сам-то заходишь редко, теплилась лампадка под ЕЕ портретом.

… Они давно знали друг друга, ОН всегда восхищался, ОНА всегда относилась дружески-снисxодительно. ОН все время на что-то надеялся, ОНА надежд не подавала. ОН жил, как получалось, ОНА жила, как хотела. Разные люди. ОН любил ЕЕ. Это было лестно, хотя и несколько назойливо. Один из самых постоянных поклонников. Он предложил ЕЙ уехать с НИМ. ОНА смеялась: что ЕЙ, руттенке, делать в Селектиде? А в Орбо-Нова все обойдется, рассосется, упорядочится. Как-нибудь. Когда-нибудь. ОН понимал, что Орбо-Нова — ЕЕ родина, и ЕЙ действительно хорошо дома. ЕМУ тоже было неплохо, ОН лишь хотел, чтобы ЕЙ было лучше. ОНА, возможно, и согласилась бы, но что-то ЕЙ не позволило, может быть, просто потому, что ОНА ЕГО не любила. В качестве домашнего животного ОН был бы неплох, но мужем ОНА себе ЕГО не представляла. ОН уехал. ОНА осталась. ОН тосковал, писал письма. ОНА изредка отвечала. В промежутках между письмами сходилась, расходилась и старалась жить в свое удовольствие. Это у НЕЕ по-прежнему получалось неплохо. ОН уже не знал, любит ЕЕ или нет, но и жить без НЕЕ не мог. И не хотел. А все оставалось по-прежнему. ОНА писала все реже, но ехать, хотя бы только в гости, не хотела. Всегда находились проблемы. ЕГО это уже не удивляло и не беспокоило. Все равно ОНА была той единственной причиной, из-за которой ОН еще жил.

Сейчас была последняя попытка. Если не теперь, то уже никогда. Время преодолеть кризис действия. Хотя бы один раз приложить чуточку усилий. Просто для самоутверждения. Или, в худшем случае, доказать самому себе: " Никогда ничего ты не добьешся, в особенности же того, чего тебе действительно хочется". Но и эта мысль уже не причиняла боли — привык и к ней. Ко всему привык. К любви. Любви? Любви…. К ЕЕ добродушно-насмешливым отказам, к тому, кто он есть и кем будет. Перемен не предвиделось.

VI

Утирая губы рукавом мундира с нестерпимо блистающими пуговицами, подошел Потрошитель. Униформа со специальными безразмерными карманами трещала едва ли не по швам; кое-где выдавливалась обильная плоть. Казалось, что жуют все органы его тела, такой дружный, слитный, хрустяще-чавкающий звук исходил от него. За его спиной штатные живодеры приводили в себя непривычную к местному антуражу толпу путешественников. Но ОН-то знал, как себя вести в Потрошилке. Опасливо наклонившись к розовому прозрачному уху (а вдруг и оно цапнет?!), он шепнул:

— Зная вас, дружище, как известного коллекционера, осмеливаюсь предложить вашему вниманию галерею портретов Отцов Основателей Забугорья в зеленых тонах…

Ухо шевельнулось, выразив неподдельный интерес. Незаметным скользящим движением ОН вложил купюры в специальный кармашек мундира с фосфоресцирующей надписью: "ДЛЯ ДЕНЕГ". Ухо удовлетворенно хрюкнуло:

— Еще бы на пропитаньице…

— Извольте-с, дружище, — и заранее упакованный сверток перекочевал в соответствующий карман.

— Все бы так, — пробурчал Потрошитель и пыхтя отбил трафарет на всем багаже: "Проверено электроникой! Мин нет!". Потом, разместив вывалившийся от усердия язык на плече, неразборчиво расписался.

Потрошилка прошла успешно и он поволок чемоданы к выходу. Улица встретила серым промозглым днем, горьким продымленным воздухом, полуразрушенными домами-плакатами. Стаи трупоклювов вились в ощипанных кронах бесстыдников. Пьяный непринужденно блевал на ступеньки, время от времени прерываясь на дискуссию с краснорожей уборщицей. Та разухабисто богохульствовала. Размалеванные проститутки дружелюбно делились чинариком с коллегой-"голубем". Заплевано, загажено, завалено окурками, осколками, обрывками, запах знакомый… Родина. К которой так стремился, по которой так тосковал, что готов был идти пешком. Мать-кормилица. Поцеловать землю, что ли? Не тянуло.

Грусть развеял мордатый коротышка со сверкающими зубами. Выяснилось, что за вполне умеренную (по мнению коротышки) цену, им по пути. Загрузив вещи в потрепанный «драбадан», водитель помог ему залезть, забрался сам, зашнуровал дверцу, выругался, нажал на педали и машина со скрипом поеxала.

Город выплывал из сумрачной мороси как овеществление ночных кошмаров и дурных предчувствий. Только по отдельным штрихам можно было узнать места, где вроде бы не так давно гулял. Общее ощущение напоминало грандиозные в своей незавершенности археопалеонтологические раскопки. Ничто не говорило о приближении катастрофы, просто все указывало на то, что она давно уже произошла и после нее ничего не менялось.

К счастью, странноприимный дом был еще в достаточно приличном состоянии. На крылечке дремал швейцар в полной боевой выкладке и с пугачом солидного калибра на груди. Коротышка разбудил его и тот сразу же засуетился с кладью.

ОН щедро расплатился с водителем и тот, расчувствовавшись, вручил, на случай необходимости связаться, почтового голубя — других возможностей передать сообщение давно не было,

Номер оказался вполне сносным; все лампочки загорались, вода была почти круглосуточно, иногда даже подогретая, мебель еще не вполне развалилась, а дезинформацию провели только вчера. Кое-как обустроившись и разложив вещи и подарки прислуге, ОН направился в ресторан пообедать. Еда, на удивление, оказалась недурственной и отвыкнув от руттенской кухни, ОН просто наслаждался. Как ни странно, в полупустом зале ему удалось встретить старинного знакомца, жителя Острова, вот уже добрые два десятка лет разъезжавшего по свету в поисках невесты. Островитянин относился к той части холостяков, которые обеспечены, ухожены, великолепно умеют готовить и убирать, секс их уже не интересует и лишь какие-то смутные то ли воззрения, то ли надежды, то ли стремления к традициям, а, может быть, просто бес в ребре — или все эти причины вместе взятые — подвигают на подобные приключения.

Итак, сидя после сытного обеда, в удобных, хотя и протертых креслах, наслаждались табаком — ОН — сигаретами, островитянин — трубкой и слушали юркого хлипкого туземца неопределенных лет, который чутко унюхав в Островитянине интересанта, осипшим шепотом страстно бормотал, выкладывал пасьянс из замусоленных, выцветших фотографий. ОН занялся переводом, островитянин облегченно вздохнул и начал слушать с интересом. Вскоре выяснилось, что обе стороны могут найти общнй язык и без ЕГО помощи и ОН ушел к себе в номер. Прислуга уже разобрала подарки и заодно прибрала номер. ОН чувствовал себя обессиленным: вроде и не уезжал, а лишь проснулся, но будто спал целый век. Прилег отдохнуть, не раздеваясь. Сейчас, когда до заветной цели оставалось всего ничего, ЕГО снова, в очередной раз, охватили сомнения — то ли он делает, что нужно? Готов ли ОН к этой встрече? Может быть, пора перестать жить иллюзиями, перебыть в гостинице еще денек другой и уеxать?.. Тут Родос, тут и прыгай.

VII

Сон не столько освежил, сколько окончательно разбил. Изо рта доносился смрад, кто-то, обезумев от ужаса, пытался вырваться из черепной коробки. Ополоснулся, выпустил «почтовика», спустился в бар и заказал какую-то самодельную выпивку. К тому моменту, когда подъехал «драбадан» в голове основательно прояснилось и установилась пусть и несолнечная, но вполне сносная погода. Разместиться в кузове с рюкзаком с припасами было не просто, но оставить поклажу на запятках, рассчитывая на нерасторопность местных воров, коротышка не захотел.

Тронулись. Темнота и выпивка несколько приукрасили город и все бы ничего, если бы не пронизывающнй зловонный ветер. Почуяв немой вопрос, коротышка словоохотливо объяснил, что летом так холодно потому, что якобы экономии ради аккумулируют солнечную энергию на зиму, но на самом-то деле ее уже всю продали селектам за Стальной Вал вместе с младенческой кровью (то-то дети такие хилые) и нетрахнутымн покойницами (ну, этих не жалко). Через мгновение, разглядев седока получше, шофер засмущался и быстро перевел разговор на тему отвратительного запаха. Как выяснилось, это результат деятельности парфюмерной фабрики, то ли неправильно спроектированной, то ли не на том сырье работающей.

Беседа расстроилась. Коротышка начал было рассказывать анекдоты, но ОН не смеялся. Огорченно проскрежетав передачей, шофер поднажал на педали — понятно, что теперь, из-за дурацкой оговорки, на чай уж точно не получить.

Доехали быстро. Фонари не горели по причине той же экономии, но ОН безошибочно узнал то самое окно — третий этаж в среднем ряду. И сердце подпрыгнуло, как когда-то, и как когда-то минуты загустели и, увязая в них, ОН зашагал ко входу, не слыша благодарственных вскриков коротышки за чаевые и обещаний дождаться, так как ходить ночью небезопасно. На самом деле, коротышка, штатный агент Стражи, размышлял о том, стоит ли обращаться в нетопыря, дабы проследить за иноземцем, но потом передумал — уж очень не хотелось три раза подряд ударяться оземь. Не велика птица, чтоб из-за него одежду пачкать. И, отключив обратные связи, коротышка задремал в кузове.

А ОН поднимался по провисшим, зыбким ступеням мимо пурпурных, уходящих в бесконечную высоту дверей по лестницам своих детских кошмаров. Шел наощупь. Звонок не работал. Стучал. Долго бился всем телом, пока услышал шелест старушечьих шагов и, не дожидаясь вопроса, пролепетал пересохшим ртом:

— Свои… Вам посылка из-за Вала.

Тут же все двери на площадке распахнулись, из щелей заинтересованно моргали соседи. Но старушка не дала им покейфовать всласть — неожиданным рывком она втянула ЕГО в квартиру и резво захлопнула дверь. Все так же не говоря ни слова, она протащила ЕГО в кухню, зажгла каганец и, глядя в его расширившиеся глаза, насмешливо протянула:

— Что, не узнаешь?

— М-м, честно говоря… Вы — бабушка?…

— Н-да, а я-то тебя сразу узнала. Мать я ЕЕ.

От неловкости ОН даже поперхнулся.

— Ой, простите Бога ради, я просто в темноте не разглядел.

— Да ладно тебе, сама знаю как выгляжу. А ты вот все такой же… Консервируют вас там, что ли…

Она принялась было распаковывать рюкзак, но смутилась и взглянула вопрошающе: мол, кому это? ОН снова поперхнулся и бросился разбирать вещи. Пока старушка охала да ахала, ОН оглядел комнату и ошеломленно сглотнул — нет, такую нищету он не ожидал увидеть. Старушка, почувствовав его замешательство, язвительно-грустно заметила:

— Да уж, милый, обеднели… А ты что думал? Я одна, помочь некому, друзья все поразбегались, носу не кажут, ты вот в какие веки заглянул…

Она ворчала, но все добродушнее — по мере доставания вещей и ему казалось, что он действительно лишь по дурости и черствости своей не заглядывал все эти долгие годы. Опомнившись, он спросил:

— А где же…

— В спальне, где ей еще быть. Депрессует, — пояснила старушка, все более увлекаясь разглядыванием этикеток и упаковок.

Потрескивающий фитилек безуспешно пытался выбросить ночь за дверь. Было затхло, пахло старыми духами, фармакопеей, отчаянием. На продавленной, шатающейся кровати кто-то свернулся в клубок, лицом к стене и старался делать все, чтобы его не заметили и побыстрее ушли. Подъерзав к кровати на коленях и склонившись над телом, ОН еле слышно прошептал:

— Милая, любимая, не бойся — это просто я приеxал.

И, сглатывая слезы, выскочил на кухню — за переносной лампой, которую принес с собой. При ярком свете комната выглядела еще более убого, но с намеком на былое благополучие. Стиль сохранился, но блеск был безвозвратно утрачен.

ОНА села на кровати и ОН, успевший внутренне подготовиться, с трудом подавил восклицание. ОНА похудела так, что казалась высохшей, скулы еще резче натягивали пергаментно-желтую кожу; какие-то посеревшие волосы были собраны в ненавидимый им кукиш. Не поднимая глаз, ОНА пыталась спрятать под одеялом руки с обкусанными ногтями… И лишь когда молчание затянулось до невыносимости, ОНА посмотрела на НЕГО, глаза были не испуганные, не больные, даже не усталые, скорее — опустошенные — ни искорок, ни чертиков — и едва слышно сказала:

— Здравствуй…

… ОН сразу засуетился и начал убеждать мать, что ЕЕ просто необходимо прямо сейчас забирать в гостиницу. Женщины сопротивлялись вяло и недолго. Оставив подарки старушке, ОН собрал самое необходимое, вручил прибежавшему на свист коротышке, а сам взял ЕЕ на руки и медленно пошел к «драбадану». За всю дорогу они не сказали друг другу ни одного слова.

Читавший в холле детектив Островитянин принял живейшее участие: заказал в ресторане ужин в номер, добился от портье, чтобы включили горячую воду, расплатился с водителем, в общем, руководил вполне толково. Он вообще питал страсть к такого рода романтическим приключениям. Распорядившись обо всем, он почувствовал, что его долг выполнен и снова уселся читать детектив и дымить трубкой.

Ванна наполнилась, ароматическая пена наводила на мысль о неком тропическом побережье. Не обращая внимання на ее слабые просьбы, ОН отнес ЕЕ в ванную, приговаривая что-то невразумительно-ласковое, как ребенку, раздел ее, окунул и начал мыть, негромко намыливая. ЕЕ смущение не беспокоило ЕГО. Впрочем, вскоре ОН вышел, оставив ЕЕ нежиться в ванне, и зашел лишь чтобы занести распакованную из чемодана одежду.

Когда посвежевшая, с легким румянцем, явно довольная новой одеждой, ОНА вышла, стол уже был накрыт, ОН почти не ел и лишь время от времени подкладывал ЕЙ. Как он и предполагал, поев, она почти сразу заснула, сидя, с открытыми глазами. ОН осторожно перенес ее на кровать, где уже было постелено, а себе приготовил диванчик. В тот момент, когда убрав со стола, ОН выключил свет, ОНА неожиданно сказала:

— Спасибо… — и снова заснула.

VIII

На следующее утро она выглядела уже лучше. "Еще одно подтверждение теории о влиянии комфорта на женщин” — подумал он, наблюдая с какой радостью она рассматривает подарки, с каким аппетитом кушает.

О прошлом говорили мало; ЕГО — ЕЙ было откуда-то известно, наверно все же за счет его писем; о себе ОНА говорила мало. Бурные романы, фантасмагорические любовники, пикники, рестораны, круизы. Потом банкротства, аресты, незаметные убийства, аборты, выкидыш… Переход совершился естественно, как весна сначала переходит в лето, а затем — в осень. ОНА ничего не забыла и ни о чем не жалела. Просто ОНА устала. И постарела. И не пыталась скрывать это. ОНА не просила ничего. ОНА была благодарна ЕМУ за все, не уточняя что именно это «все» — в прошлом, настоящем и будущем.

Разница между НЕЙ в ЕГО памяти и НЕЮ нынешней была настолько разительна, что только какие-то мелкие черточки помогали ЕМУ постоянно устанавливать непрочную связь между “тогда" и «сейчас». Вспомнил об ученике Авиценны. "Так что же, воду я любил?…" Все равно, решение было принято и отменять его ОН не собирался. Не допускающим возражений тоном ОН сообщил, что увезет ЕЕ с собой. К удивлению, ОНА согласилась легко и быстро:

— Как скажешь, так и будет…

ОН несколько обалдел от этой неожиданной кротости:

— Почему же ты не ехала, когда я раньше приглашал?!

— А ты не так просил.

Но, прежде всего, ЕЙ надо было окрепнуть, а ЕМУ заняться процедурой оформления брака. Отдавая дань традиции, ОН подъехал к матери. Старушка приняла его куда более любезно, выслушала с пониманием, все планы одобрила и лишь попросила разрешения попрощаться с дочкой. ОН пытался ее успокоить, что они уедут еще не скоро, но мать стояла на своем, объясняя это тем, что тогда она сможет переехать в Поля, где жизнь все же полегче. ОН был в душе рад, что она не захотела поехать с дочерыо, это усложнило бы и без того непростую ситуацию.

Прощались спокойно, без слез, вроде и не навсегда. Мать заметила ЕМУ:

— Ты за НЕЕ не беспокойся, ОНА теперь-то ученая-переученая-перевоспитанная… Хорошая жена будет. А ты, однако, своего добился. Вот уж никогда не ожидала. Из всех-то высокородных, один селект человеком оказался…

Благословив подобным образом, она бодро вскинула на плечи рюкзачок с пожитками и бодро заковыляла по перелопаченной траншее улицы. ОН снова недоумевал, все разрешилось слишком легко. ОН рассчитывал, что все будет даваться куда большей кровью. Депрессия и апатия были вызваны элементарным недоеданием и обнищанием, сопротивления матери, которого так боялся, не было вообще; да и ОНА сама относилась очень тепло. ОН такого не ожидал, привыкнув к постоянной безответности н невостребованности своих чувств.

В местной БиРКе (Брачной и Разводной Конторе) за аналогичные портреты Отцов Основателей бледная от недоедания и близящегося климакса служащая мгновенно оформила все документы и, искательно поглядывая, предложила сверх программы стриптиз с массажем. Дополнительный портрет избавил ЕГО от этой неожиданной напасти. Теперь ОН стал обладателем внушительного вида скрижали, на которой было вырублено топором, что: "согласно Незыблемым Законам Бессмертной Орбо-Нова, волею населяющих ее народов, а также умозаключению Всемудрейшего Управления всемилостиво признается брак такого-то с такой-то.” Печать и подпись были вырезаны традиционно неразборчиво. Это было уже что-то — можно отправляться в Бюро по выпуску.

Выходя из гостиницы, ОН столкнулся с Островитянином, помогавшим коротышке грузить на «драбадан» два тяжеленных сундука. Из стеклянных окошек сундуков выглядывали хорошенькие девичьи личики. Смущенно пощипывая бородку, Островитянин сообщил, что он приобрел, нет — скорее выкупил этих красоток у давешнего туземца. На таможне, в Потрошилке уже все обговорено и в декларации будет записано: "восковые фигуры", так что осложнений не предвидится. ОН поздравил островитянина с приобретением. Тот, выбивая трубку о каблук, поздравил с женитьбой и, уже садясь в экипаж, заметил:

— Советую вам поторопиться. Ходят слухи, что Вал скоро поднимется.

— Об этом слишком часто говорят, мне не верится — очень уж глупо, неправдоподобно и не вовремя.

— Я не думаю, что вы правы, — корректно парировал Островитянин и, прежде чем закрыть дверцу, повторил: — Все же — поторопитесь.

Вняв совету, ОН еще более ускорился. Очередные портреты открыли дверь в кабинет самого главы Бюро. Тщательно одевшись и прихватив все необходимое, ОН отправился на прием. К ЕГО неописуемому удивлению оказалось, что глава Бюро — старинный знакомец, сын Кукудрыга. С годами он стал все больше похож на отца. Такой же мундир, такие же позументы и галуны, те же залысины. Ну, конечно, помоложе, поспортивнее. А так — все по-старому — душка-Кукудрыг.

ОН еще не успел открыть рот, когда Сын махнул рукой и устало предложил:

— Садись. Я уже все знаю. Сначала позавтракаем. — И, нажав пуговицу мундира, приказал: — Чаю с лимоном и кофе с молоком. Сахар двойной.

Буквально через мгновение миловидная секретарша, немилосердно виляя бедрами, вкатила в кабинет столик, уставленный разнообразной снедью и выпивкой. Перекусили на скорую руку, не обменявшись ни единым словом. Сын расслабил воротник-стойку и гостеприимно предложил секретаршу. Та жеманно застеснялась и начала было разоблачаться, но ОН отказался — раньше дело. Сын не противоречил и секретарше тоже пришлось согласиться.

Сын откашлялся:

— Ну что ж, отвечу на твой первый невысказанный вопрос. Худой — спился, Громилу — посадили, Очкарик — отшельничает, Бродяга — ушел в горы, Усатый — скурился, Бобик — сдоx. Я — скурвился. Вопросы есть?!

— Н-нет, — пробормотал ОН.

— Добре. Тогда дальше: вопрос второй, Стальной Вал закрылся. То есть официально это еще не решено, но Мнение уже есть, а Инициатива проявится в Низах, так что все будет оформлено позже задним числом, но с поправкой на будущие события. Ясно? Вижу, что нет, но это и не важно. Популярно: идешь пешком обратно через Нейтраль на арапа, то есть безо всяких документов, мол, иностранец, ничего не знаю, готов уплатить штраф. Это обычно действует. Они немного постреляют как бы по тебе, а потом прекратят. Такие виртуозы там подобрались, что любо-дорого всех пересажать, да времени нет. Учти только, если не дойдешь, то ЕЕ прямо там и пристрелят. В лучшем случае. Без тебя ей цена — грош… Так что чеши себе напрямик на Ваш Свет. Подготовься хорошо — дорога не близкая, — и, уже ритуально костенея лицом, добавил: — Супруге привет. Теперь уходи — мы работать будем.

И, притягивая к себе одной рукой секретаршу, другой бокал с шампанским, ногой Сын Кукудрыга подтолкнул ЕМУ документы. Аудиенция окончилась.

IX

Они собирались до вечера, уложили только самое необходимое для перехода — большой рюкзак ЕМУ, маленький — ЕЙ. К сумеркам управились и решили отдохнуть. Сидели спиной друг к другу. ОН курил, прихлебывая пиво, и старался ни о чем не думать. Внезапно ОНА спросила:

— Слушай, а зачем ты все это делаешь?

— Что “это”? — ОН постарался оттянуть ответ,

— Ну вот связался со мной, тащился сюда за тридевять земель, там, небось, неприятности из-за меня будут, да и здесь еще ни черта не ясно.

— Просто я люблю тебя, — ОН попытался прндать голосу оттенок убежденности.

— Вот оно что! — насмешливо протянула ОНА. — Вот, значит, как у тебя любовь выглядит. Понятно. Будем знать. Идеальный любовник на расстоянии. Горячий привет из далекой Селектиды! Как тебе все эти годы ненадоело еще слова говорить?! Тебя еще не тошнит от них, милый? Чего ты ждал так долго? Что я полюблю, сраженная твоим терпением и отсутствующей волей к победе? Или просто кружил как стервятник, пока твой час не пробил… Что ты вообще о будущем думаешь, а? Нет, ты ответь, не молчи… А то, видно, все проблемы уже навсегда решены, раз жратва и койка есть? Так ты это понимаешь?!

" Я проиграл, еще не начав", — подумал ОН и спросил, чтоб хоть что-то сказать:

— Ты хочешь поскандалить?

ОНА неожиданно-резко вывернулась, ОН упал на спину и, приникнув к ЕГО уху, ОНА сказала:

— Нет. Я хочу тебя…

… Они не спали до самого рассвета, когда к гостинице подъехал «драбадан». Сочувственно осклабившийся коротышка рассадил их в кузове. Двинулись.

Изнутри Стальной Вал выглядел вполне внушительно и надежно, если, конечно, не знать, что фольга и фанера искусно имитируют броню, да и то, гниль, исподволь поразившая Орбо-Нова, подъела фундамент и этого памятника прошлого (или прошлому?). Все выглядело заброшенным, запущенным, неуxоженным. Пьяные небритые солдаты с провалившимися носами спали в обнимку под лафетами бронзовых «пердушек». Об Инициативе Снизу свидетельствовали лишь редкие титановые росточки, там и сям пробившие хлам. Один из них сворачивался под струей мочи некоего мутанта, отдаленно напоминавшего собаку и выведенного для охраны границы. На лбу существа тускнела надпись: "Муxтар". Пометив участок, квазипес шлепнулся на спину, разбросав во все стороны тонкие суставчатые лапы и начал длинным черным жалом вылизывать половые органы. Этому гермафродиту явно было нечего делать.

Замок границы заржавел, но через скважину вполне можно было выбраться. Охранял ее смертник, упитанный до того, что шейная цепь вросла в кожу. Приоткрыв глазки, он констатировал:

— Селект с женой другого происхождения плюс два рюкзака вещей. — Полистал засаленный фолиант с надписью на обложке: "Взятки и поборы". Задумался. Почесал в ухе, поковырялся в зубах и носу одновременно. — За все про все с налогом на образование стоимости, за пользование землей, трату патронов, возможное попадание плюс подушный и накладные расxоды. Итого: короче, сколько дадите?

ОН дал. Страж, судя по всему, остался доволен. Пропихнув их через скважину, смертник напутствовал:

— Идите, ребя с «пукалками» побалуются, ничего страшного, вам все вперед и не оглядываться. Учти, парень, если не дойдешь, то — Кукудрыг предупреждал…

ОН согласно кивнул. И они пошли. Солнце радостно вырвалось из серых, безрадостных пределов Орбо-Нова, одним прыжком преодолело безжизненную пустыню Нейтрали, лишь на мгновение блеснуло над тягостно настороженными предгорьями Санитарной Зоны и воссияло над Забугорьем. В спину дул морозный, промозглый ветер, по лицу стекали капли пота. Царила мертвая тишина, прерываемая неверным метрономом где-то в районе желудка. Барабанщики строились в каре и сзади, и спереди. И сзади, и спереди сверлили его взгляды — Сына Кукудрыга, теперь ставшего Кукудрыгом и так похожего на него Надзирателя. Их голоса дуэтом долбили в голове: "Без тебя ЕЙ не жить, не жить, не жить…"

Они уже прошли полпути, когда в спину хлестнули очереди. Сначала побежали, стараясь наметить некие зигзаги, потом залегли. Почва была красная, стекловидная, соленая. Ни былинки, лишь густо посеяны пули. Редкие всходы костей.

ОН размышлял о том, зачем рискует жизнью, жива ли еще ЕГО любовь, как у них все сложится. Романтика неумолимо иссякала, когда хлестнуло вплотную. "Все, как обещано", — подумал ОН и, вскочив, они бросились бежать. Оставалось еще немного, Райская Арка была уже хорошо видна.

ЕГО достали на самой границе Нейтрали; кому-то видно захотелось пришить ЕГО левую ногу к земле. И это удалось. Уже не было важно — случайно это или умышленно. Ясно было одно: им конец, точнее, ЕЙ — конец. Кажется, ОН что-то сказал вслух по этому поводу, но регот приближающихся стражей заглушили ЕГО слова. Потом ОН почувствовал, что рюкзак больше не давит на плечи, а еще через миг понял, что ОНА тащит ЕГО к Арке. Оставалось каких-то сто метров…

X

… ОН буквально плавал в поту. Подушка тоже была мокра, но лицо — сухо. Не без труда сполз с кровати на пыльный ковер, едва не придавив кошку. Та, впрочем, подвинулась и места хватило обоим.

Несколько пришел в себя под душем. Вернулся, себе достал пиво, кошке — молоко, плеснул в мисочку, сам сел, укутавшись пледом, в кресло-качалку, прикурил и лишь тогда глотнул. Случайно вспомнил фрагмент сна:

"Цену смерти спроси у мертвых. Цену родины — у эмигранта.” Сентиментальные сопли. К вопросу об организации неразрешимых проблем в свете застарелого мазохизма.

На часах было 3.37. Нервы ни к черту, То ли жизнь, то ли сон. Скомкал банку, выбросил в окно и следил за падением. Шел дождь, что и неудивительно — сезон. Плюнул с балкона. Потом рискнул — и помочился. Прокричал жуткое ругательство — по-руттски, естественно. Плюнул еще раз, глянул на знаменитые башни и пошел в комнату.

Проходя мимо стеллажа, столкнулся с глазами с НЕЙ. Точнее, с портретом. Уже подвыцветшим. И рамка выцвела. Траурная. Понятное дело, три года прошло. Так и не свиделись. Ну да чего уж там теперь, прошлого не воротишь; вроде одиннадцать лет всего и те — вечность.

Перестелил постель, встряхнул подушку, лег, поворочался и уснул. Кошка вспрыгнула на кровать и, помурлыкав, свернулась в ногаx. Моросил дождь, подрагивал xолодильник.

Ночь продолжалась.

Иерусалим, 1991-92 г.г.

Оглавление