«Муж и муз»

Влада Воронова

Муж и муз (Рассказ)

Не знаю, как мужу со мной, а мне с мужем повезло. Это человек, у которого всё на месте и всё как надо — и мозги, и руки, и всё остальное. Муж не только умеет чинить розетки, но и борщ сварить может так, что любой кулинарный привереда прежде лопнет от обжорства, и лишь затем оторвётся от его стряпни. Да и то вряд ли.

Муж с неизменным спокойным добродушием терпит мою вечную манеру терять или забывать самые нужные вещи, искренне радуется, если вдруг какой-то из моих кулинарных опытов заканчивается успехом и нисколько не ревнует к карьере. К тому же охотно берёт на себя большую часть малоприятного действа под названием стирка-уборка.

Единственное, что осложняло поначалу нашу семейную жизнь и едва не закончилось разводом, так это пылкая страсть мужа к компьютерным играм и болтовне о них в интерент-чатах. Предаваться сим забавам он может сутками. Я же превращаюсь в приспособление для подавания чая. В принципе, перетепеть это можно было бы, не буди меня часа эдак в два ночи громогласный вопль «Лапка, сделай чайку!». Причём просыпалась от супружеского ора не только я. Мощный глас мужа вышвыривал из объятий сна соседей не только по лестничной клетке, но и этажом выше и этажом ниже. Так что на остаток ночи мне предстояло чудное развлечение под названием «мирное урегулирование бурного конфликта». А после — невыспавшейся идти на работу. Мужу-то что, он в офис редко ходит, работает в основном на дому, так что успевает и выспаться, и всё остальное выполнить.

Развод в такой ситуации неминуем. Но я люблю мужа, он любит меня, и вскоре был найден компромисс. Муж уговорил дизайнера из мебельного магазина поднапрячь инженерно-конструкторскую мысль и сделать чертёж компьютерного столика, который ставился вплотную к брачному ложу. Мебельщики заказу удивились безмерно, но выполнили за два дня. Так что теперь просьба принести чаю ограничивается лёгким потряхиванием за плечо. А сходить на кухню, заварить чай и напоить им любимого можно и не просыпаясь. У меня, во всяком случае, получается.

Итак, супружеская жизнь наладилась.

Вскоре улучшилось и материальное положение. Муж выиграл в арбитражном суде несколько весьма нелёгких дел и получил с клиентов неплохой процент.

На радостях муж купил мне вышитую дублёнку, сумку, шапочку и сапожки. Наш кожзавод побеждает с этими комплектами на всех международных конкурсах, успешно торгует по всей Европе и Северной Америке. Так что впечатляет наряд не только своей королевской элегантностью, но и ценой.

Себе супруг приобрёл новый компьютер какой-то запредельной быстроты и мощности, а в добавок к нему — кучу всяких игровых довесков. Остаткам суммы я вынесла не подлежащий обжалованию приговор: «Хватит шиковать! Расходуем только на хозяйство и крайне экономно. У меня зарплата не ахти, а у тебя хоть и хорошая, но нерегулярная».

Однако речь не о том.

Новый компьютер был уже куплен, а старый ещё не продан. Все обязанности по очистке квартиры от устаревшей техники супруг мужественно свалил на меня. Если учесть, что мои познания в компьютерах ограничивались формулой «включить-выключить», разумным поступок никак не назовёшь.

Я всеми правдами и неправдами оттягивала разговор с торговцами подержанной техникой, в том числе и аргументом «Мне ведь надо хоть немножечко научиться этим пользоваться!».

— Надо, — согласился муж и начал обучение с того, что дал перепечатать накарябанные от руки соглашения и договоры.

С кнопочками компьютера я освоилась быстро, но вот с текстом документов… Это невыносимо. Юридический язык придумали садисты. Таких дуболомных фраз я ещё не видела.

С меня хватит! Тренироваться надо на текстах, которые хоть сколько-нибудь приятны. Помнится, в юношестве — точнее, в девичестве — я сочинительством баловалась, и опусы мои даже хвалили. Вспомнить, что ли, молодость? А почему бы и нет…

Вечером я протянула мужу распечатку с началом романной главы.

— Ух ты! — возгласил супруг, ознакомившись. — Интересно! Продолжай. Хотя стой. Дай ручку. Да не эту, — отпихнул он мою ладонь, — а гелевую, у тебя тут предлог потерялся. И запятая пропущена. Ты что, текст перед распечаткой не читала?

— Ну не заметила две опечатки, и что теперь?

— Теперь дай ручку и сделай чай. А я пока ещё опечатки посмотрю. Нет, лучше дай простой карандаш и ластик, на счёт запятой надо подумать, как будет лучше, с ней или без неё. Так чай будет?!

— Лишь при условии, что прекратишь на меня орать.

— Ой, лапка, прости, — смутился супруг.

Отвергнутая прежде телесная ручка тут же была поцелована. Я выкинула мимолётную обиду за окошко, снабдила мужа требуемыми канцелярскими принадлежностями и приготовила чай.

Муж сосредоточенно читал текст, периодически сверяясь со справочниками по русскому языку. Что меня всегда восхищало в юристах — так это их педантичность и аккуратность. Мне столь так тщательно все опечатки не выловить никогда.

Так и пошло-поехало — я сочиняла, муж делал вычитку. В итоге книга увидела свет и даже получила некоторую долю лавров.

— Ну и чего ты сидишь, лапка? — ответил на это супруг. — Иди новую пиши, компьютер ждёт.

— Я бы предпочла, чтобы ждали читатели.

— И они тоже.

Усаженная едва ли не силовым методом к компьютеру, я хмуро смотрела в экран. Ну и о чём мне писать? Надо же не просто слово к слову лепить, но и вложить в них хоть какой-то смысл, о чём-то сказать людям. Однако всё, о чем хотела, я уже сказала и написала.

Или не всё? Остались кое-какие вопросы без ответа. Вот я их сейчас и…

«И» не получалось. Мысли-то у меня были, только никак не удавалось облечь их в связные слова и, тем более, размазать тонким слоем масла по обширному бутерброду сюжета.

Кулинарная метафора вызвала урчание в желудке.

Я пошла на кухню, ублажила мятущуюся душу мужниным борщом. Нет, никто в мире так вкусно его не готовит. С трудом удержавшись от соблазна налить вторую порцию — надо ведь и о фигуре думать — я вымыла посуду и вернулась в комнату.

За компьютером сидел незнакомый мужик и внимательно читал свеженабранный текст. Кривился, морщился, что-то ему там не нравилось.

— А нечего лезть в черновой вариант! — сказала я непрошенному «крытику». — Со стороны судить все умные. Сам бы попробовал написать.

— Именно для этого я и явился, — ответил визитёр и встал из-за компьютера, посмотрел на меня.

Ничего мужичок, очень даже симпатичный. Тёмные волосы, карие глаза, южный загар, костюмчик стильный. И голос приятный.

— Я призван решить все ваши творческие сложности, — торжественно изрёк визитёр.

— Спасибо, сама справлюсь.

Мужик покровительственно усмехнулся.

— Если понадоблюсь — зови, — сказал он и исчез.

А я осталась недоумевать, с чего вдруг у меня начались галлюцинации и почему они воспринимаются как совершенно естественная и неотъемлемая часть жизни. Интересно, что скажет муж, когда узнает, что женат на шизофреничке?

Кстати, супругу пора быть уже дома. Еженедельные совещания в их конторе никогда ещё так надолго не затягивались. Если, конечно, моего мужа не затянула в постель секретарша — грудастая, рыжеволосая очаровашка с огромными голубыми глазами и крохотным интеллектом. Да нет, вряд ли… Мужу всегда требовалась женщина, которая в постели умеет не только художественно кувыркаться, но и содержательно разговаривать. Скорее в покушениях на моё семейное счастье можно подозревать Юльку, ещё одного приходящего юриста, — бесцветную особу условно женского пола, которая вечно обряжена в какие-то бесформенные мешковатые тряпки. Однако при этом она природная блондинка, весёла нравом и более чем неглупа. В принципе, Юлька мне нравится, но сейчас я ни на какие положительные чувства в её адрес не способна.

Муж вернулся через пять минут, так что до стадии полноценной ревности я дозреть не успела. А при виде усталого и безнадёжно-унылого лица супруга все мысли о посторонних бабах вылетели из головы.

С порога спрашивать «Что случилось?» я не стала. Дождалась, пока муж вымоется, поест. Затем напоила супруга его любимым свежезаваренным чаем и осторожно задала наводящий вопрос.

Муж ушёл за компьютер, всем своим видом показывая полное нежелание общаться. Да что у них в конторе случилось? Зайчика моего любимого обидели… Уроды поганые, всех порву, от директора до уборщицы! Только сначала надо выяснить, с кого начинать. Не хотелось бы истратить весь пыл праведного гнева на малопричастных. А непричастных там вообще нет, судя по тому, каким вернулся муж.

Я заглянула в спальню. Муж гонял по экрану тошнотворного вида монстров.

Ну вот и хорошо. Сейчас пар выпустит, поуспокоится, а там и поговорить можно будет, утешить. И выяснить, кто виноват!

Чтобы не терять зря времени, я вернулась за свой компьютер, главу новой книги домучивать. А лучше стереть её совсем и написать всё заново.

Едва я щёлкнула опцию «Очистить корзину», как в комнате опять появился недавний мужик. Я смерила галлюцинаторное переживание, в просторечии именуемое глюком, хмурым взглядом и сосредоточенно уставилась в пустой белый экран.

Складываться в приемлемый для чтения вид слова упорно не хотели.

— Вам надо поменять жанр, — назидательно сказал глюк.

— Зачем? — не поняла я.

— Для дамы больше подходят любовно-романтические сюжеты, нежели боевик, пусть и фэнтезийно-философского толка.

С полминуты я пыталась вникнуть в смысл сказанного. И вникла.

— Это что мне, бабский роман писать?! — воспылала я праведным гневом и схватила настольное украшение в виде симпатичной бронзовой лягушечки. Если верить историкам, то Лютер, когда его глюки становились слишком надоедливыми, кидал в них чернильницы и другие маленькие, но тяжёлые предметы. Помогало. А я чем хуже?

Глюк метнулся в противоположный конец комнаты и спрятался за креслом.

Ничего, я его и за креслом достану!

Хотя нет, жабочку мне жалко. Ещё поцарапается. Статуэтку муж специально привёз из Пекина, я так хотела бронзовую китайскую лягушку… Муж напросился в командировку и привёз оттуда целую сумку симпатичных безделушек. Настоящих кабинетных сувениров, а не ту псевдоукрашательную дрянь, которую у нас пытаются выдать за китайские вазочки и статуэтки. Половину сувениров я пораздарила, а наиболее приглянувшиеся оставила. Хотя вон тот черепашонок с книжной полки мне уже надоел, я всё равно собиралась отдать его кому-нибудь. Так что можно безбоязненно использовать для борьбы с глюками.

Статуэтка, несмотря на маленькие размеры, оказалась тяжелее лягушки. Именно то, что нужно.

— Я не настаиваю на любовном сюжете, — затараторил глюк. Осторожно выглянул из-за кресла и опять спрятался. — Просто моя специализация… Однако если вы столь непременно желаете, то действие может разворачиваться и в фантастическом антураже…

— Заткнись, — велела я. — Ещё одно слово, и здесь будет бригада из психушки. А после первого же укола нейролептиком тебе, о мой прекрасный глюк, не жить. Поэтому, если хочешь продолжить своё галлюцинаторное существование, сиди молча. И по возможности так, чтобы я тебя не видела.

— Нейролептик не поможет, — фыркнул визитёр. — Я не галлюцинация, я — муз. Муза мужского пола.

— И чего тебе тут надо, мифологический персонаж? — заинтересовалась я.

— Я помогаю творцу творить, — объяснил муз.

Самым невероятным в ситуации было то, что я ничему не удивлялась. Я знала, чувствовала, что незнакомый и непонятный мужик — это действительно муз, что ничего плохого он мне не сделает.

Ну вот приходят к писателям музы, как по зиме приходит снегопад, и ничего с этим природным явлением не поделаешь. А то, что он одет по-современному, так хитоны уже давно не в моде. Музы тоже люди и имеют право на элегантность.

— Ладно, чёрт с тобой, — сказала я. — Раз пришёл — сиди. Но чтобы молча!

Муз осторожно выбрался из-за кресла, скользнул на сидушку, всем своим видом демонстрируя готовность соблюдать тишину и порядок. Я вернулась за компьютер.

И вспомнила о долге гостеприимства.

— Пойдём, я тебе борща налью.

Глаза у муза стали… Даже эпитет так сходу не подберёшь. Удивление, растерянность, непонимание и опять удивление.

Я испугалась. Муз ведь не человек, а существо совсем иной природы. Вдруг наша пища для него — яд, и потому приглашение на ужин выглядит лютым оскорблением?

— Тебе человеческая пища вредна? — осторожно спросила я. — Извини, не знала. А что тогда едят музы? Если гость пришёл, его ведь надо кормить. Понимаешь, до сих пор меня музы никогда не посещали, как-то своими силами справлялась. Ну так чем тебя кормить?

— Не знаю… — робко сказал муз. — Мне творцы ещё никогда ужинать не предлагали.

Я взяла со стола коробку с печеньем и дала музу одну штучку.

— На, попробуй. Только осторожно!

Муз откусил маленький кусочек, проглотил.

— Ну как? — тревожно спросила я.

Муз проглотил остатки.

— Ванильное! — обрадовался он как ребёнок. — Обожаю этот запах!

Я дала ему вторую печеньку.

Судя по довольной физиономии, человеческая пища музу нисколько не вредит, а совсем наоборот — жизненно необходима. Муз потянулся за новой печенькой.

— Хватит аппетит портить, — шлёпнула я его по руке. — Сначала борщ, потом — сладкое.

Ел муз так, словно его не кормили со времён Эзопа. Вполне возможно, так оно и было.

Наливать вторую тарелку я не стала. И печенье не дала.

— После голодовки сразу досыта наедаться вредно. Заболеешь. Попозже ещё немного поешь.

— Как вам угодно, творчиня, — послушно сказал муз.

— Кто?! — изумилась я и подумала, не нужно ли обидеться.

— Творец — мужчина, — объяснил муз. — Женщина, соответственно, творчиня.

— Творчиня так творчиня, — согласилась я, но претензии высказала: — Хотя слово дурацкое. На ругательство похоже.

— Нормальное слово, — оскорбился муз. — Придумайте лучше, если не нравится. В нормальных языках у слова «творец» нет никаких родовых окончаний. Этот ваш русский…

— Лучший язык в мире! — оборвала я. — Идеальный для литературы. Но лишь при условии, что пишешь книгу для людей, а не чтиво для баранов.

— Скорее обезьян, — болезненно дёрнулся муз. — В период размножения.

Я на мгновение оторопела, потом сообразила:

— Ты же на бабских романах специализируешься! А там сейчас без постельной сцены никуда. Вперемешку с соплями и сахаром. И ты хочешь, чтобы я, в угоду твоему извращённому вкусу, ваяла этот тошнотный бульон для сексуально озабоченных макак? Ты выбрал не того творца, детка. Я любовные романы не читаю, не пишу и вообще на дух не переношу. В своей жизни я видела только два экземпляра сего дивного чтива, причём оба осилила только на одну четверть.

— Лжёте, — спокойно сказал муз. — У вас в книжном шкафу есть семь любовных романов, которые вы не только читали, но и перечитывали неоднократно.

От такой бесстыдной клеветы я даже онемела. А муз начала перечислять:

— «Анна Каренина», «Джейн Эйр»…

— Это не любовные романы! — возмущённо перебила я. — Это литература!

— А с чего вы взяли, что любовный роман не может быть литературой? — спросил муз. — На основании того чтива с меткой «Любовный роман» на обложке, на которое вам не повезло наткнуться?

— Возможно, ты и прав. Только доказывать правоту будешь в сотрудничестве с другим автором. У меня слишком много собственных замыслов, чтобы тратить драгоценное время на воплощение твоих.

Я вернулась к компьютеру. Муз не отставал.

— Ну что ты ко мне-то прилип? — вздохнула я. — Или на планете Земля больше не осталось никого из пишущих?

— Да нет, пишущих хватает. Просто ваша очередь подошла.

— В смысле?

— Должны совпасть два условия, — пояснил муз. — Кризис творения у творца и наличие свободного муза. Как только муз… или муза освобождается от одного творца, так сразу же переходит к следующему. Как правило, к тому, кто окажется ближе всех по расстоянию. Причём дальность измеряется не километрами, а… Впрочем, особенности пространственного восприятия муз для творцов никакого значения не имеют. Короче, когда мой прежний творец перестал нуждаться в моей немедленной помощи, я перешёл к вам.

— Понятно, — сказала я. — Но почему ты не выбрал сочинителя любовных романов, раз уж у тебя такая специализация? К фантаске зачем-то пришёл. Это равносильно тому, как если бы мой муж с дипломом юриста заявился ко мне в провизорскую, а я бы припёрлась к нему в контору и начала рассуждать о юриспруденции.

Муз вдруг поблёк, осунулся и шмыгнул в кресло.

— Музы неизменны от рождения и до самой смерти, — тихо сказал он. — Зато творец может стать любым, каким захочет. Музы не выбирают творцов. Всё решает расстояние и сила желания творца творить даже сквозь кризис. Муз был нужен, муз пришёл…

— Зря пришёл, — буркнула я. — Тебя не звали. Повторяю ещё раз — если я до сих пор прекрасно обходилась собственными силами, то и дальше без лакеев справлюсь.

— Я не лакей! — тут же взвился муз. — Я — опора творчества.

— А я не калека, чтобы с протезом творить!

Муз едва не задохнулся от возмущения.

— Ты… Стерва злобная!!! Другие творцы годами музу ждут, а тебе сразу же, по первому требованию, пожалуйста, муз явился, и вместо благодарности…

— Я тебя не звала! Вали к тем, кто звал!

— Не могу, — обречённо сказал муз. — Пока не будет создано произведение, я должен быть при тебе неотлучно.

Мне стало нехорошо. Это получается, что муз станет торчать в квартире до тех пор, пока не будет написана книга, от которой ещё и первой главы нет? И на работу за мной попрётся… Хорошо, если не в ванную… А муж что скажет?!

— Родственники творца меня не видят, — успокоил муз.

— Так ты ещё и мысли читаешь? — подскочила я.

— Разумеется, — удивился муз. — А как же тогда творческий процесс автору направлять?

В ответ на такое заявление я направила муза. Направление было указано хотя и мысленно, зато образно.

Даже очень образно. Муза от такого напутствия аж в судорогу скрутило.

А нечего было не в свое дело лезть. Можно подумать, без него я бы с собственной книгой не разобралась.

— Предлагаю компромисс, — сказал муз. — Вы пишете коротенький любовный рассказ, и я сразу же ухожу.

— Нет! — зарычала я. — Наглый агрессор! Вторгся на чужую территорию и ещё условия ставить будешь! Припёрся незваным, так и убирайся как пришёл — пустым. Фигу тебе, а не рассказ! Если так надо, сам пиши. Я тебе не секретутка, чтобы под диктовку по клавишам стучать.

Муз окаменел и онемел. Но, увы, быстро очнулся.

— Это тебе фигу, творчиня неблагодарная! Пока не будет рассказа, ты от меня не избавишься!

— Другие избавят, — пообещала я и метнулась в спальню, затрясла мужа за плечо.

— К нам в квартиру залез посторенний мужик и делает мне непристойные предложения!

— Что? — ошалело посмотрел на меня муж.

Я повторила.

Муж ворвался в зал как торнадо. Сгрёб муза за шиворот, выволок в коридор и смачно приложил мордой о стену. И тут же выпустил.

— Ты кто такой? — растерянно спросил муж. — Ты… Ты ведь не человек?

— Я муз, — ответил этот во всех отношениях невыносимый мифологический персонаж.

— Её? — кивнул на меня муж.

— А чей же ещё? — удивился муз.

На морде этого поганца, кстати, нет ни малейших повреждений. Стена больше пострадала, чем свалившаяся мне на голову мифологическая зараза.

— Вы не волнуйтесь, — улыбался мужу муз, — приставать к вашей супруге с сексуальными домогательствами я не буду ни при каких условиях.

С гневным рыком муж ещё раз впечатал его в стену.

Ничего не понимаю в мужиках. Сначала муж готов был убить за попытку посягнуть на мои прелести, теперь же собирается убить за отсутствие таких попыток. Вот и пойди разбери их хвалёную мужскую логику…

— Ваша супруга весьма привлекательная дама, — затараторил муз, — и я был бы только рад возможности пообщаться с ней поближе, но секс между творцом и музой невозможен физически. Как и между музом и творчиней. Вам не о чем волноваться.

Муж отпустил муза и вперил в меня прокурорский взгляд.

— Тогда чего ты жалуешься? Он тебя не трогал!

— Выкини его отсюда!!! — потребовала я.

Муж глянул на муза.

— А чего тебе не нравится? Вполне приличный муз. Одет со вкусом и на морде интеллект виден.

— Ты что? — ошарашено пролепетала я.

— У всех писателей есть музы, — безапелляционно заявил муж. — Значит и у тебя должен быть. Конечно, я бы предпочёл, чтобы это была муза, а не муз…

— Невозможно, — пискнул у него из-за спины мифологический персонаж. — Творцы и музы бывают только противоположного пола.

— Видишь, лапка, — сказал муж, — по-другому никак нельзя. Так что вы попытайтесь как-нибудь наладить отношения.

— Ты что?! — возмутилась я. — Как ты можешь? Я твоя жена! Ты должен меня защищать!

— А разве он тебя обидел?

— Он лезет советовать как мне писать!

Муж смотрел озадаченно.

— Так на то он и муз.

— Я и без него справлюсь!

— Но ведь с музом-то будет лучше!

— Кому лучше?! — заорала я уже истерично.

Да как же им объяснить, что моё творчество — это только мой мир, вторгаться в который я не позволю никому. Даже мужу. Одно дело, когда человек, которому я всецело доверяю, читает уже готовую главу, и совсем иное — если даже он попытается влезть в сам творческий процесс. Такое посягательство сродни изнасилованию. И тем более невыносимо, если в моё творчество норовит вклиниться какой-то непонятно откуда приблудившийся муз.

Лучше я вообще писательством заниматься не буду, чем соглашусь терпеть в нём постороннее вмешательство. Мой мир и моё творение только для меня. Все прочие пусть или довольствуются его результатом, или проваливают прочь.

И ещё — если не можешь творить самостоятельно, то с подпоркой в виде муз тем более ничего не получится. Любой и каждый свою жизнь проживает только сам.

А тут заявился какой-то мифологический поганец и норовит отнять у меня мою жизнь, пытается превратить мою единственную и неповторимую личность в инструмент для воплощения его фантазий.

— Никогда! — зарычала я. — Никто! Никому!

Мужчины опасливо попятились.

— Я предлагал вам способ разойтись, — осторожно сказал муз. — Поверьте, это единственный выход. Вы пишете рассказ — совсем коротенький! — и я исчезаю. Вы обо мне тут же забудете!

— Ты слышал? — воззвала я к мужу. — Он же мне проституткой стать предлагает! По-скоренькому обслужить его фантазии, и тогда он оставит нас в покое!

— Да провались ты глубже Тартара! — завопил муз. — Можно подумать, мне наша связь нравится! У всех творцы как творцы, мне же свалилась на шею натуральная психопатка!

— Э-э, — тут же возмутился муж, — выбирай выражения!

Муз шмыгнул в зал и спрятался за кресло.

— Да ладно тебе, — смутился муж. — Просто будь немного повежливее.

Муз принялся заверять его в безусловном к нам почтении и вдруг замолчал на полуслове, осенённый внезапной идеей. Вылез из-за кресла и подошёл к нам.

— Ведь народная мудрость гласит, — сказал он моему супругу, — что муж да жена — одна сатана. Вы даже увидеть меня смогли, хотя и предназначен я только для своей творчини. Может быть, вы, — с надеждой посмотрел он на мужа, — и рассказик за жену напишете? Тогда я сразу уйду!

Муж задумался.

— Нет, — сказал он. — Если я и займусь когда-нибудь свободным творчеством, то это будет живопись. И чтобы никаких муз и музов поблизости! Мне и своих мозгов хватит, заёмные ни к чему.

— И впрямь — одна сатана, — обречённо вздохнул муз. — А мне-то теперь что делать?

Муж смотрел на него с сочувствием.

— Да, вляпался ты конкретно.

— Зайчик, — сказала я мужу, — ты ведь юрист. Самый лучший в городе. Придумай что-нибудь!

Муз смотрел на него с надеждой.

Муж думал.

— Ох, не знаю, — сказал он. — Ситуация сложная. Лапка, будь добренькой, сделай чаю.

Я пошла на кухню. Чай нам всем действительно не помешает. Да и муза кормить пора, ведь бедняга голодал с античных времён, так пусть у меня хоть немного отъестся.

— Ты не смотри, что она так взъярилась, — донеслось из коридора. — Вообще-то она хорошая девочка, хотя и со своими странностями. Но творческие натуры все со сдвигом, тебе ли это не знать. Зато как она готовит чай! Это что-то божественное! Да и сама по себе девчонка суперская, только подожди немножко, пока угомонится.

Муз что-то тихо ответил. Слов я не разобрала, но голос звучал мрачно и безнадёжно.

— Всё разрулится, — успокоил муж. — Я обещаю.

— И его обещаниям можно верить, — добавила я.

Чай мы пили в кухне, болтали обо всякой всячине. Пока дело не доходило до писательства, муз был вполне приятным гостем — эрудированным, остроумным и вежливым.

Кстати, о вежливости.

— Извини, — сказала я, — это ужасное свинство, но ведь я так и не спросила твоё имя.

— А у меня его и нет, — ответил муз.

— Как нет? — не поняла я.

— Музам имена ни к чему.

— Подожди, но ведь были Терпсихора, Мельпомена и прочие.

— Они и сейчас есть, — усмехнулся муз. — Только ни для кого другого, кроме Аполлона, не работают. Вот он и снабдил их именами, чтобы все видели, какой он крутой творец.

— Если ты не против, — сказал муж, — мы будем называть тебя Игорь. А то неудобно разговаривать с безымянностью.

— Как вам угодно, — пожал плечами муз.

Ни радости в голосе, ни обиды, зато явственно слышится какое-то напряжение и даже некоторая виноватость. С чего бы только?

Ночевать муз, разумеется, остался у нас. Я постелила ему в зале на диване, дала новую зубную щётку и полотенце, снабдила мужниным банным халатом и тапочками.

А сама решила в подробностях расспросить супруга о причинах его внезапного сочувствия к античному приблудышу.

Муж долго увиливал, но всё же разговорился.

— У меня есть брат, лапка. Младший. Точнее — был брат. Со вчерашнего дня о нём можно говорить только «был». Он наркоман, лапка. Давний наркоман. Он… Там даже на человека ничего похожего уже не осталось, настолько всё… Никаких отношений ни со мной, ни с родителями он не поддерживал года четыре, не меньше. Поэтому я ничего тебе о нём и не говорил. Знаешь, когда мы ещё совсем детьми были, Игорёха под лёд провалился. Тогда я его вытащил. А вот сейчас не смог, — муж запнулся, вытер слёзы. — Днём из милиции позвонили. Завтра надо идти опознавать тело. Менты сказали — передоз. Лапка, я не хочу, не могу видеть и знать, что Игоря больше нет. Этот твой муз… Он очень похож на моего брата. И точно так же тонет в полынье. Только теперь я могу его вытащить. И… Ну не виноват Игорь ни в чём! Он не дурак и не слабак, как все о нём говорили. Просто ему не повезло. А мне не хватило сил. И… Я не хочу знать, что мёртвое, прогнившее от наркотиков тело в морге — это мой брат! Игорь не должен был умирать раньше меня. И тем более, так умирать!

Муж закрыл лицо ладонями, застонал. Я обняла его, стала утешать. Сначала словами, а после и действиями.

Когда муж заснул, я тихонько скользнула на кухню и достала с антресоли выбивалку для ковров. Зашла в зал.

Муз свернул из одеяла плотный кокон, и определить, где голова, а где ноги, было невозможно. Да и неважно, где что, главное — задница совершенно точно посередине. Я половчее перехватила выбивалку и приступила к воспитательной акции.

Прыгучесть у муза оказалась прямо-таки олимпийская, взвился он под самый потолок.

Едва муз приземлился, я приложила его ещё разок, покрепче.

«— Телепат хренов! — рычала я. — Убью!!!»

Рык был мысленным, но громкость получилась не хуже, чем от голосового крика.

Муз зажал уши и спрятался за кресло.

«— А что мне оставалось делать? — возопил он плачуще. — Если творец отвергает музу, это означает смерть. И подыхать в мучениях придётся вовсе не творцу!»

«— И ты решил спасти свою шкуру за счёт мучений моего мужа. Порву гадёныша!»

Муз удрал в ванную и заперся изнутри.

«— Я буду хорошим братом, — пообещал он. — Клянусь Олимпом и Парнасом! Ну сама подумай, зачем твоему мужу такая боль? А так, сдох какой-то наркоман и сдох. Зато брат вылечился, наркотики не употребляет, работает. С их родителями я тоже всё улажу. Никто ничего и не заметит. Если, конечно, ты правду доказывать не примешься».

«— Да что ты там наработаешь?» — возмутилась я.

«— На сытый прожиток хватит, — ответил муз. — Я очень хороший штукатур и кафельщик, обои клеить умею».

«— Ты что, серьёзно?»

«— Клянусь Олимпом и Парнасом. Чтобы сохранить рабочую форму, музы должны время от времени жить человеческой жизнью. Иначе невозможно создать достоверное художественное произведение. А в человеческой жизни надо как-то зарабатывать на питание, жильё и одежду».

«— Ну не знаю, — сказала я. — Как-то это всё…».

«— Твой муж будет рад возвращению брата. Он действительно очень любит своего младшенького. И винит себя во всех несчастьях этого тупого, эгоистичного, донельзя избалованного недородка. Я… Ты не бойся, творчиня, я не подведу того, кто подарил мне имя. Я буду очень хорошим братом».

«— А своя семья у тебя есть?»

«— Я что, чем-то похож на человека?» — зло спросил муз.

«— Извини», — смутилась я.

Муз немного помолчал.

«— Мне можно выйти?» — спросил он осторожно.

— Выходи, — сказала я вслух.

Муз скользнул на диван, завернулся в одеяло. Лицо грустное, обиженное.

И как будто моложе, чем было утром. Да, лет на десять моложе.

— А… — начала было я.

— Ерунда, — ответил муз. — Возраст нашей внешности легко варьируется от семи лет до ста семи. Творцы разные бывают, кто-то хочет получать помощь от умудрённых сединами старцев и стариц, другие ищут истину в устах ребёнка. Сейчас я в возрасте твоего деверя.

— Ты действительно на него похож? — усомнилась я.

— Не совсем. Но сказал же — внешний облик можно варьировать. К утру поменяются и черты лица.

— Зачем тебе это? Только из-за рассказа? Да напишу я тебе его, чёрт с тобой!

— Нет! — вскинулся муз. — Не надо. — И прошептал беспомощно: — Пожалуйста.

Я забралась в кресло, прикрыла думками замёрзшие ноги.

— Почему хочешь остаться? — спросила его. — Земная жизнь, она ведь тяжёлая. А там у вас Парнасы, Олимпы, Парадизы…

— Я долго был один, понимаешь? — проговорил муз. — Все только или выгоняют, или используют как вещь. На Парнасе тоже невесело. Там каждый видит только себя. Почему, думаешь, у меня имени не было?

Мне стало его жаль.

— Тебя никто и не гонит, — сказала я. — Только пообещай, что когда тебе надоест земная жизнь, ты уйдёшь так, чтобы не причинить боли моему мужу.

Муз отвернулся.

— А тебе на мой уход плевать… Ещё и порадуешься… Я без обид, все вы, творцы, одинаковы, и с этим ничего не поделаешь. Те, кто может нас слышать, не хотят слушать, а те, кто хочет слушать, не способны слышать. Все, кто смог зажечь в себе искру творения, присутствия муз на дух не переносят. Едва на порог сунешься, поганой метлой гонят. Те же, кто норовит творить без искры, вцепляются в нас мёртвой хваткой и выжимают до капли. Я до тебя у одной творчини был… Жуть какая до музов охочая. Все наши от неё стоном стонут. Дама детективы с элементами любовного романа строчит. Продуктивность конвейерная. Но в довесок к такой расторопности воображение крольчихи, помноженное на львиные амбиции и полное отсутствие чувства языка. Без музов этой творчине и строчки не написать. Но она нас не слышит! Точнее, слышать-то слышит, но не понимает. Когда наши слова проходят через её уши и мозг, они искажаются в такую низкопробщину, что от обиды за разрушенный замысел в петлю впору. В принципе, детектив — не мой профиль, однако сейчас в моде смешение жанров, и я очень старался… Пережёг себя в этом замысле не хуже феникса. Но знала бы ты, во что она превратила мой сюжет!

— Во что превратила, мне неинтересно, — сказала я. — Но первоначальный вариант послушаю.

— Ты скажи ещё, что будешь его записывать.

— Сам не безрукий, — ответила я.

— Что? — не понял муз.

Я вскочила с кресла и включила компьютер.

— Иди сюда. Садись. Вот это твоя папка, вот файл. Сохраняются изменения вот так… А так создаются новые документы…

— Да знаю я! — огрызнулся муз. — Компьютером пользоваться умею.

— Тогда и вопросов нет. Садись и пиши. А вздумаешь влезть в мой текст — убью. Дай-ка я свои папки для надёжности запаролю. Всё, компьютер к твоим услугам.

— Ты мне что, самому по клавишам стучать предлагаешь?! — возмутился муз. — Для технических работ есть творцы! А я — Создатель Замысла. Моё дело вдохновлять на творчество. Барабанить по клавиатуре — удел более примитивной составляющей творческого процесса, именуемой писателем.

— А не пошёл бы ты на Парнас, высшая составляющая? — ласково поинтересовалась я. — Напутствие метлой дать не получится, ввиду отсутствия таковой, однако могу предложить кое-что на замену, — потянулась я за выбивалкой.

Муз мгновенно скрылся в ванной.

— Да не могу сам текст гнать! — жалобно проскулил он из-за двери. — Нельзя это музам! Наше творчество может приходить в мир только через посредничество человека.

— Если творишь чужими руками, — сказала я, — то и не жалуйся на искажения творений. Тоже мне, искусство! Союз творца и музы, гибрид бездарности и лени. В книжный магазин уже зайти нельзя, на полках такое стоит, что блевать хочется, а тут разные, якобы литературно одарённые умники заявляют, что набор текста для них низменное занятие. Если бы твои замыслы действительно хоть чего-нибудь стоили, ты не по творцам бы метался, а нанял бы секретаршу с высокой скоростью набора. Достоевский, кстати, свои произведения надиктовывал стенографистам. И ничего, стал классиком.

Муз молчал.

— Чтобы утром тебя тут не было, — велела я. — И всем остальным передай — музам вход воспрещён!

— А твой муж? — тихо спросил муз. — Как он переживёт смерть брата?

— Лучше один раз оплакать беспутного брата, чем всю жизнь с ним маяться. Ты ещё никчёмней этого дохлого наркомана.

— Неправда! — выскочил из ванной муз. — Я…

— Что? — перебила я. — Что конкретного ты сделал, кроме того, что норовил на халяву пристроиться к одержимым графоманией наборщикам текста? Ты даже собственную душу им на подтирку отдавал, лишь бы только самому не работать.

— Нет!

— Разве? А как же тогда назвать твои искажённые замыслы? Твоими чувствами и мыслями, всей твоей душой задницу вытерли и выбросили. Только ради того, чтобы пальчики свои сиятельные прикосновением к низменной клавиатуре не осквернить, ты столетиями позволяешь окунать себя в дерьмо по самую макушку.

Муз с треском захлопнул за собой дверь в ванную. Зашумела вода.

Я вернулась в зал, села в кресло.

Вскоре пришёл муз. Глянул на меня волком, шагнул к компьютеру. Мгновение поколебался и сел за клавиатуру.

Набрал абзац.

— У тебя словарь Даля есть? — спросил муз.

— И Даля, и Ожегова. Но только в бумажном виде. Полка рядом с компьютером. Там и все остальные словари — орфографический, орфоэпический. Электронным вариантам я не доверяю, пока они слишком скудные.

— Нашёл, — сказал муз. — Ага, у этого слова два значения. А синоним… Угу…

Муз вернулся за компьютер.

Я сделала музу чай и пошла спать.

Разбудил меня мужнин ор. Голоса шли со стороны кухни.

— Где тебя, урод, носило целых полгода? Мать с ума сходит! Вчера в морг похожий на тебя труп привезли. Ты хоть представляешь, что с ней было бы?

— Так сообщили о нём только тебе!

Судя по увесистому хлопку и пронзительному визгу, муж пустил в ход забытую мной выбивалку.

— А на меня, значит, можно наплевать?! — взревел муж.

Опять хлопок, визг, топот ног по направлению к залу.

Надо, пожалуй, подниматься и утихомиривать, пока они в пылу братского разговора какую-нибудь мою вазочку не разбили.

— Я на лечение ездил! — выкрикнул муз. — Я больше не наркоман. Честно.

И пала тишина.

Я заглянула в зал.

Муж стоял в остолбенении. К нему осторожно подошёл муз.

— Я был на лечении, — повторил он.

— Почему ты ничего мне не сказал? — тихо проговорил муж.

— Я боялся, что ничего не получится. Не хотел зря обнадёживать. — Муз подошёл к мужу и сказал просяще: — Не обижайся, брат. Я правда ничего не мог сказать. И теперь не будет больше никаких наркотиков. По-правде не будет. Никогда.

Муж крепко обнял его, уткнулся лицом в волосы.

— Игорь… Игорёха…

Плечи у мужа дрожали.

— Не надо! — испугался муз. — Пожалуйста. Ведь всё теперь в порядке. Я вылечился, я работать пойду. Пожалуйста, не надо плакать.

Я тихо скользнула на кухню.

Пожалуй, не так и плохо, что в нашей жизни появился муз. Мужу, во всяком случае, это пойдёт на пользу.

А вечером порядком взволнованный и бледный от переживаний муз дал мне распечатку первых десяти страниц своей книги.

— Хочу! — завопила я, дочитав. — В смысле, давай продолжение, интересно! И стиль классный! Блин, у тебя даже опечаток нет. Не то что у меня…

— Зато у тебя персональный корректор есть, — ответил польщённый муз.

— Было бы что корректировать, — вздохнула я.

— Наладится, — утешил муз.

И действительно, вскоре наладилось. На первой же городской конференции. Обычно все выступления на таких мероприятиях я слушаю очень внимательно, поскольку рассказывается там много полезного. Но в этот раз… Все докладчики как сговорились и цитировали статьи из фармакологического журнала, который я и сама неделю назад прочитала от корки до корки. Учитывая, что в первоисточнике статьи выглядели несравненно разумнее, чем в трактовке докладчиков, высидеть это сборище до конца было сущей пыткой. Я заткнула уши плеером, открыла блокнот, которым снабжают участников конференций, и, со злости на столь удручающую невезуху, за четыре часа настрочила всю первую главу застопорившейся было книги.

Получилось более чем неплохо, теперь бы всё это перепечатать.

Но днём я по горло занята на работе, а вечером за одним компьютером безвылазно сидит муж, за другим — муз. Я же осталась на бобах. Книга тем временем продолжала наращивать страницу за страницей. Уже блокнот закончился, я толстую тетрадь купила. Однако это не выход.

— Значит так, — сказала я мужчинам. — День рождения у меня через месяц, так что на ноутбук мне заработать успеете.

Муз и муж переглянусь, вздохнули и клятвенно заверили, что ноутбук у меня будет.

— Чёрный, с серебристой клавиатурой, — уточнила я.

— Как скажешь, лапка. — Это муж.

— Как хочешь, сестричка. — Это муз.

— Тогда всем чаю, — сказала я.

— С мятой, — заказал муж.

— С ванильным печеньем, — поддержал муз.

Я улыбнулась и пошла на кухню.

Оглавление