«Зеленые листья»

Анатолий Иванович Горло Зеленые листья

Главный пульт Дистанционного Психоэлектронного Надзора походил на ночное небо в миниатюре: на фиолетовом экране мерцало бесчисленное множество звезд разной величины и яркости, они непрерывно двигались. сталкивались и вновь расходились в стороны, образуя беспорядочные скопления либо уединяясь и уменьшаясь до едва различимой точки. И как бы перечеркивая этот хаос, по экрану проходила широкая светящаяся полоса, напоминающая Млечный путь, выровненный рукой геометра.

— Моро, вы спите?

— Да, шеф, и вижу вас во сне: вот вы подходите, собираясь ласково потрепать меня по затылку.

— Сон в руку. Если во время дежурства снова что-либо случится, вашему загривку не сдобровать. Особое внимание обратите на Конио: это уникальный образец, возможны непредвиденные действия. Не спускать с него глаз ни на секунду, иначе…

— Не беспокойтесь, шеф. Моя голова вполне устраивает не только меня, но и Во, и я не хочу лишить малышку удовольствия хотя бы изредка морочить ее.

«Откуда это чувство неловкости?… Ну, был болен, перенес легкую операцию, консилиум остался доволен осмотром, да и я сам чувствую себя в порядке. Правда, этот странный привкус во рту, ну да, бог с ним, с привкусом, вот только бы вспомнить, что же я натворил?… Да и мог ли я что-нибудь натворить, если лишь сегодня утром вернулся домой и лег спать? Может быть, приснилось что-либо?»

Конио протянул руку к сонографу. На экране забегали зеленые змейки, затем появилось бесформенное пятно, сквозь которое стали проступать очертания Священного Дерева. Резкость улучшилась: вокруг Дерева на многие километры раскинулся лагерь паломников. Все смотрели на Конио, который, взобравшись на Священное Дерево, раскрашивал его листья в ярко-зеленый цвет. Потом он услышал хохот, столь неожиданный и оглушительный, что едва не свалился с ветки. Это смеялись паломники, они катались на спине, с багровыми лицами, и все тыкали пальцами в сторону Конио. А он сидел, вцепившись в ветви Дерева, и по его рукам стекала зеленая краска, она лилась за шиворот, брызгала на лицо, но он не мог пошевелиться, пришибленный, контуженный смехом…

Конио выключил сонограф и откинулся на подушку. У него горели щеки, во рту стоял тот же омерзительный привкус. Бог мой, какой позор! Он, великий служитель, девятый наследный жрец, хранитель Первой Реликвии, тридцать второе лицо в Сосленде, вице-президент Лиги Благовещения, почетный член зарубежных академий и обществ и пр. и пр., оказался всего-навсего жалким фальсификатором, балаганным шутом!… Но в конце концов, это всего лишь сон, а сны пока что являются собственностью того, кто их видел…

Конио склонился над сонографом и дрожащими пальцами стал нажимать на все клавиши, не находя ту, которая стирает запись.

А если аппарат делает дубликаты для ДПН? Эти хитрецы могут вмонтировать сюда все что угодно!…

Конио вскочил с постели, поднял сонограф и изо всей силы швырнул его на пол.

Из соседней комнаты послышался сонный голос Му:

— Что случилось, Конио?

Пнув ногой искореженный сонограф, он направился в спальню жены.

My встретила его затуманенным взором:

— Что-то разбилось, Конио?

— Случайно свалил сонограф.

Заметила ли My, как у него горят щеки? Сейчас она полезет с расспросами, и он расскажет про сон… О если бы это был только сон!… Надо что-то говорить, что же он говорил ей раньше?… А может быть, она подсмотрела его сон? С нее станется, My никогда не страдала недостатком любопытства…

— Ты так дрожишь, Конио, — шептала ему на ухо My, — и я тоже, слышишь? Мы великолепно подходим друг к другу, у нас одинаковый темперамент, мы как смычок и скрипка, сделанные одним мастером, великим мастером, Конио! Поласкай свою маленькую девочку, она так ждала хранителя Первой Реликвии, потому что он могуч и прекрасен, и нет ему равных во всем Сосленде…

Слава богу, она ни о чем не догадывается, а дрожь приняла за проявление «одинакового темперамента», смычок и скрипка, надо же!…

Он увидел совсем близко ее пористые баралоновые губы, вспомнил, как месяц назад они вместе выбирали их в косметическом павильоне, и почувствовал приступ тошноты. Что за чертовщина?…

Он поднялся с ложа, стал одеваться.

— Что с тобой, Конио? — в голосе My звучала неподдельная тревога. — Все так отлично началось: и эта легкая дрожь, и мой монолог…

— Где Рамс? — спросил он.

Она обиженно промолчала. «Может быть, я старею? Надо поторопить пластиколога, а то действительно я могу надоесть Конио. Как говорила достопочтенная Фи, профессор по классу прикладной эстетики двадцать первого женского колледжа, мужчины любят старое вино, но поданное в новом сосуде…»

— Мне нужен Рамс.

— По-моему, он у Лило.

Конио вышел из спальни.

«Даже не поцеловал, неужели я его больше не привлекаю?» My решительно набрала номер видеофона. На экране возникло лицо молодого мужчины. Он подмигнул ей:

— Привет, скучающая одалиска!

— Ты занят, Бол?

My томно потянулась и заученным жестом сдернула с себя покрывало. Однако жест не удался, он был слишком нетерпелив, лишен грации, легкости. Она чуть не заплакала от злости.

— О My, ты просто вторая Ми! — воскликнул Бол, тоже отметив про себя неуклюжую попытку My повторить жест неповторимой Ми. — Ты угадала, к сожалению, у меня встреча на высоком уровне. До завтра, милашка!

My выключила видеофон и разревелась. Надо же так опозориться с этим покрывалом! Потом она порылась в полке над изголовьем, нашла видеокассету с упражнениями Ми и зарядила ее, решив весь вечер посвятить репетиции. My была упрямой сослендкой и верила, что прилежанием можно всего добиться. А ей хотелось одного — быть неувядаемой и обожаемой, как Священное Дерево. Или хотя бы как Ми.

По улицам Сосленда мчалась лавина автомашин. По мере приближения к юго-восточным воротам она уплотнялась, превращаясь в сплошной поток металла с примесью человеческих тел. Этот неустойчивый сплав, хлынувший из плавильной печи города, грозился затопить его окрестности. Начинался уик-энд, и горожане спешили им насладиться. Вырвавшись за пределы города, металлическая лавина разделялась — с помощью авторегулировщика — на два равных потока. Один устремлялся на юг, где, на 392-м километре, его ждало Священное Дерево, второй катил на восток, чтобы через 547 километров упереться в Желтый Ключ. Это были единственные памятники природы, уцелевшие после Грибного Конфликта. В целях стерилизации вся земля Сосленда была покрыта многометровым слоем железобетона, а с воздуха сослендцы защитили себя сплошным абатовым куполом. И вот, в этих новых условиях, в которых могли функционировать лишь люди и механизмы, вдруг каким-то чудом зазеленело Священное Дерево, а несколько позднее забил Желтый Ключ. Это было как знамение, как первый признак возрождения природы, как проблеск надежды, что земля еще может восстать из пепла и можно будет ее пахать и засевать, как это делали далекие предки, и можно будет есть настоящий хлеб и дышать настоящим кислородом.

Сонмы туристов приезжали, чтобы взглянуть на Реликвии. Паломничество к Дереву и Ключу стало чуть ли не основным источником дохода для Сосленда.

«Люди должны знать правду, — думал Конио, сворачивая в темный переулок. — Если, узнав правду, они все же предпочтут ложь, это их дело, главное, чтобы он не принимал больше участия в этом обмане. Ни он, ни Рамс.»

Он остановил машину у старомодного особняка.

Дверь открыл Лило-младший, с ног до головы измазанный в краске.

— Рамс, это за тобой! — крикнул он, исчезая в дверях.

Вышел Рамс в перепачканном халате:

— Отец, этой ночью Священное Дерево обретет вторую молодость!

— Мне надо поговорить с тобой, Рамс.

— Ты же знаешь, у меня экзамен…

— Это очень важно и имеет непосредственное отношение к твоему экзамену.

— Хорошо, отец, я только переоденусь.

Когда они вышли на улицу, совсем стемнело. Коиио сел за руль в вывел машину на Большую Спираль. Здесь можно было говорить без опаски.

— Рамс, я не хочу, чтобы ты сдавал экзамен на служителя.

— Почему, отец? Ты не уверен во мне?

— Я не уверен в себе. Если ты станешь служителем Дерева, я убью тебя.

— Что с тобой, отец? Неужели ты завидуешь мне? Боишься, что я займу твое место?… А ты знаешь, это не исключено…

— Послушай меня, Рамс…

— В последнее время что-то у тебя не клеится, ты не укладываешься в сроки. Ты постарел, отец, и, наверное, тебе пора на отдых. Но ведь я твои сын, и ты должен гордиться, что я стану десятым наследным жрецом Первой Реликвии. Узнав об этом, мать буквально вылизала меня своими поцелуями, а ты…

— А я убью тебя, Рамс. Мы не должны больше обманывать людей? Это низко и недостойно!

— Ты странно говоришь, отец. Может, ты просто нездоров?… Не ты ли столько лет верой и правдой служил Священному Дереву? А наши предки? Мы ведь целая династия, нас боготворят. И потом Дерево приносит колоссальный доход государству, что же здесь недостойного?

— Нас боготворят, потому что не знают, что мы династия мошенников! Ведь Дерево засохло давно, и мы прекрасно знаем, что никакая сила не возвратит его к жизни! Люди должны узнать эту горькую правду, чтобы, соединив усилия…

— …уничтожить нас? Заманчивая перспектива!

— Чтобы найти выход? Люди не ищут его, потому что верят в вашу мистификацию…

— Допустим, но почему ты говоришь об этом лишь сегодня? Где ты был вчера, позавчера, двадцать лет назад? Что за бред?!

«Где же я был вчера, позавчера, двадцать лет назад? Как я мог прожить жизнь, ни разу не задав себе этого вопроса? Что за озарение нашло на меня? Или, может быть, помрачение? Или сон тому виной? Хотя При чем здесь сон? Каждую ночь я взбирался на Дерево и подкрашивал его листья согласно времени года, и сделал это весьма искусно, ибо за двадцати лет никто не уличил меня в подделке… И я гордился своим искусством, считал себя одним из достойнейших жителей Сосленда. Что же случилось? Откуда это непреодолимое желание раз и навсегда покончить с обманом?…»

— Поворачивай обратно, отец. Через два часа мы с Лило должны явиться на экзамен. А тебе советую обратиться к доктору Ризу, он явно перепутал что-то в твоей схеме.

«Схема! Так вот откуда „озарение“!… Что ж, спасибо доктору Ризу и за это!…»

Конио впился пальцами в руль и, когда машина взлетела по Верхней Спирали, чтобы начать обратный спуск, резко свернул в сторону. Машина перескочила через барьер и с высоты нескольких сот метров рухнула вниз на сияющий огнями город.

— Шеф, я Моро, докладываю; Конио и Рамс сошли со Спирали.

— Вы успели?

— Да, шеф, я отлично высчитал траекторию, ваш уникальный образец угодил прямехонько в ремонтные мастерские доктора Риза.

— Немедленно сообщите доктору, что образец ненадежный, пусть направит на доработку. И вообще пусть проводят свои эксперименты на закрытых полигонах, у нас и без них дел хватает!

Моро связался с доктором Ризом и передал ему слова шефа.

— Твой шеф — психоэлектронный недоносок! — взорвался доктор. — Да важнее дела, чем опыт с Конио, нет и быть не может! Завтра он снова сойдет с конвейера. прошу не спускать с него глаз! А своему шефу передай, что если он будет слишком много на себя брать, я просто отправлю его на переделку!

— Обязательно передам, доктор, — весело сказал Моро, не спуская с экрана зорких фотоэлектрических глаз.

Из доклада доктора Риза Верховному Консилиуму!

«Считаю необходимым еще раз подчеркнуть чрезвычайную важность эксперимента с Конио. Среди паломников зародилось сомнение в подлинности наших Реликвий, что ставит под угрозу благосостояние Сосленда. Чтобы рассеять эти сомнения, Реликвии должны перейти из рук ремесленников в руки художников. Конио — первый опытный образец робота-художника».