«Этот идеальный день»

Спасибо, Маркс, Христос, Вуд, Веи – За этот идеальный день! Маркс, Вуд, Веи и Христос – Кто остался – вот вопрос? Веи, Вуд, Христос и Маркс Только Веи жив сейчас. Дали нам они подарки: Школы светлые и парки, И нас сделали они Послушными, хо-ро-ши-ми! (Детская считалочка для игры в мяч)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВЗРОСЛЕНИЕ

Глава 1

Посреди белых бетонных строений большого города, между гигантскими и просто высокими домами примостилась широкая розовая площадь. Это площадь для игр; около двухсот детей играют здесь под присмотром десятка воспитательниц в белых комбинезонах. Дети – все голые, загорелые, черноволосые – ползают по красным и желтым цилиндрам, качаются на качелях, играют в групповые игры в тенистом углу, где нарисованы на земле «классики», сидит компания из пяти детей, один говорит, остальные слушают.

– Они ловят зверей, едят их, а шкуры носят, – рассказывал мальчик лет восьми. – И они делают то, что называется «драка. Это значит, бьют друг друга руками, камнями и всякими штуками. И они совсем друг друга не любят и друг другу не помогают.

Его слушали, вытаращив глаза от удивления. Одна девочка, чуть помладше, сказала:

– Но ведь нельзя снять браслет! Это невозможно! – она оттянула свой браслет пальцем, чтобы показать, как надежно он сидит на руке.

– Браслет снять можно, если есть такие инструменты, – ответил мальчик. – Ведь тебе же его снимают в день нового звена.

– На секунду!

– Но ведь снимают!

– Где они живут? – спросила другая девочка.

– В горах, на вершинах. В глубоких пещерах. Везде, где их не найти.

– Они, наверное, больные, – сказала первая девочка.

– Конечно, больные, – засмеялся мальчик. – «Неизлечимые» – и значит больные. Их и зовут «неизлечимые», потому что они совсем-совсем больные.

Самый маленький, лет шести, спросил:

– А их не лечат?

Большой мальчик презрительно глянул на него.

– Без браслетов? В пещерах?

– А как они стали больными? – спросил маленький мальчик. – Ведь пока они не убегут, их лечат?

– Лечение, – ответил старший, – не всегда помогает.

Маленький мальчик воскликнул:

– Всегда?

– Нет, не всегда.

– Боже мой! – сказала подошедшая к детям воспитательница, с волейбольным мячом под мышкой. – Вы не слишком тесно сидите? Во что вы играете? В колечко?

Дети отпрянули друг от друга и раздались пошире, только шестилетний малыш так и не сдвинулся с места.

Воспитательница удивленно посмотрела на него.

Из громкоговорителей прозвучал сигнал: «Дин-дон!»

– Душ, и одеваемся! – крикнула воспитательница детям, играющим в мяч.

Малыш наконец встал на ноги, но выглядел он озабоченным и несчастным. Воспитательница с беспокойством склонилась над ним:

– Что случилось?

Мальчик часто-часто заморгал глазами. Правый глаз у него был зеленый, левый – карий.

Воспитательница бросила мячи на землю, взяла руку ребенка, взглянула на его браслет, потом нежно обняла малыша за плечи:

– Что с тобой, Ли? Ты проиграл? Но проиграть – то же самое, что выиграть, ты ведь знаешь, правда? Мальчик кивнул.

– Важно повеселиться и поупражняться, правда? Мальчик снова кивнул и попытался улыбнуться.

– Ну, вот так-то лучше, – похвалила воспитательница. – Уже лучше. Теперь ты не похож на старую грустную мартышку.

Мальчик улыбнулся.

– Под душ, и одеваться, – с облегчением сказала воспитательница. Она повернула мальчика за плечи и легонько шлепнула по заду. – Давай, – сказала она, – беги.

Мальчик, которого звали Чип, но чаще Ли (его номер был Ли РМ 35М 4419) – почти ни слова не сказал за ужином, но его сестра Мир болтала без передышки, поэтому никто из родителей не обратил внимания на молчание сына. Только когда вся семья уселась в кресла перед телевизором, мать взглянула на него:

– Ты в порядке, Чип?

– Да, все хорошо.

Мать повернулась к отцу и сказала:

– Он ни слова не вымолвил за весь вечер.

– Все хорошо, – сказал Чип.

– Тогда почему ты такой притихший? – спросила мать, – Тс-с, – сказал отец. Экран засветился, цветное изображение постепенно становилось ярче.

Когда первый телечас закончился и дети собрались спать, мать Чипа вошла в ванную и стала смотреть, как он чистит зубы. Чип кончил чистить зубы и положил щетку в футляр.

– В чем дело? – спросила мать. – Кто-то что-то сказал про твой глаз?

– Нет, – ответил он, краснея.

– Сполосни щетку.

– Я уже прополоскал.

– Сполосни.

Он вымыл щетку и, дотянувшись, положил футляр на полку.

– Иисус говорил, – сказал он. – Иисус ДВ. Когда мы играли.

– О чем? О твоем глазе?

– Нет, не о глазе. Никто ничего не говорит о моем глазе.

– Тогда что же? Чип поежился.

– О членах, которые… заболели и… уходят из Семьи.

Убегают и снимают браслеты.

Мать взволнованно посмотрела на него. «Неизлечимые», – сказала она.

Сын кивнул. То, как мать отреагировала на его речь, и то, что она знала это слово, еще больше обеспокоило Чипа.

– Это правда? – спросил он.

– Нет, – ответила мать. – Это не правда. Я позову Боба, он объяснит тебе.

– Она заторопилась из ванной, столкнувшись в дверях с Мир, которая входила, застегивая пижаму.

В гостиной отец Чипа спросил: «Осталось две минуты. Они еще не в постели?»

– Кто-то из детей рассказал Чипу о неизлечимых, – сказала мать.

– Вот ненависть! – заволновался отец.

– Я позвоню Бобу, – сказала мать, подходя к телефону.

– Уже девятый час.

– Он придет, – сказала мать. Она дотронулась своим браслетом до пластинки телефонного сканера и прочла громко номер, напечатанный красным на карточке, заткнутой за рамку экрана: «Боб НЕ 20Г 3018». Она ждала, нервно сжимая руки.

– Я видела, что его что-то беспокоит, – произнесла она. – Он ни слова не сказал за весь вечер.

Отец Чипа поднялся с кресла.

– Я поговорю с ним, – сказал он.

– Пусть лучше Боб это сделает! – отозвалась мать. – Отправь Мир в кровать, она еще в ванной. Боб пришел через двадцать минут.

– Он в комнате, – встретила его мать Чипа.

– Вы смотрите телевизор, – сказал Боб родителям. – Садитесь и смотрите, – он улыбнулся им. – Не о чем беспокоиться, ничего страшного. Это случается каждый день.

– До сих пор? – удивился отец Чипа.

– Конечно, – ответил Боб, – и через сто лет будет то же самое. Дети есть дети.

Он был самый молодой советчик из всех, что у них когда-либо были: двадцать один год, только год, как из Академии.

Но, тем не менее, в нем не было ничего, что вызывало бы недоверие, наоборот, он был спокойнее и рассудительнее, чем советчики тридцати или пятидесяти пяти лет.

Он подошел к комнате Чипа и заглянул. Чип лежал в кровати, подперев рукой голову, перед ним была раскрыта детская книжка.

– Привет, Ли, – сказал Боб.

– Привет, Боб, – ответил Чип.

Боб вошел и сел на край кровати. Он поставил свой телекомп на пол между ног, протянул руку к голове Чипа, потрогал лоб и потрепал мальчику волосы. – Что почитываешь?

– спросил он.

– «Борьбу Вуда», – ответил Чип, показывая Бобу яркую обложку. Потом он закрыл книгу, бросил на кровать и указательным пальцем начал обводить желтую букву «В» в слове «Вуд».

– Я слышал, кто-то тебе что-то там сказал насчет неизлечимых? – спросил Боб.

– Это так? – спросил Чип, не отрывая взгляда от книги.

– Это так. Ли, – ответил Боб. – Это было так много-много лет назад, но теперь это уже не так, теперь это уже история.

Чип молча водил пальцем по букве «В».

– Мы тогда знали о медицине и о химии гораздо меньше, чем знаем сейчас, – Боб внимательно глядел на Чипа, – и еще через пятьдесят лет после Объединения члены иногда заболевали, очень немногие члены, и им казалось, что они больше не члены. Некоторые из них убегали и жили сами по себе в тех местах, которыми Семья не пользовалась: на заброшенных островах, на горных вершинах и в других похожих местах.

– И они снимали браслеты?

– Я думаю, снимали, – сказал Боб, – ведь браслеты им все равно бы не пригодились в тех местах, где нет сканеров.

– Иисус сказал, что они делали что-то, что называется «драка».

Боб отвернулся, но тут же снова повернулся к Чипу.

– Лучше говорить: «Они вели себя агрессивно». Да, они так поступали.

Чип взглянул вверх на Боба.

– Но теперь они уже умерли? – спросил он.

– Да, все они умерли, – сказал Боб. – Все до одного, – он погладил Чипа по волосам. – Это было давным-давно. Теперь такого не бывает.

Чип сказал:

– Теперь мы знаем о медицине и химии гораздо больше.

Лечение помогает.

– Верно, ты прав, – сказал Боб. – И не забывай, что в то время было пять разных компьютеров. Как только кто-нибудь из больных членов убегал со своего континента, он полностью терял связь.

– Мой дедушка помогал строить УниКомп.

– Я знаю, Ли. Так что, когда в следующий раз кто-нибудь тебе скажет о неизлечимых, помни две вещи: первое, лечение гораздо эффективнее теперь, чем много лет назад, и, второе – у нас есть УниКомп, который следит за нами на всех континентах Земли. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Чип и улыбнулся.

– Посмотрим, что он скажет о тебе. – Боб поднял телекомп с пола и, раскрыв, положил себе на колени.

Чип сел в кровати и подвинулся поближе. Он подтянул рукав пижамы, чтобы открыть браслет. – Ты думаешь, мне назначат дополнительное лечение? – спросил он.

– Если нужно, – ответил Боб. – Хочешь сам включить?

– Я? – спросил Чип. – Можно?

– Конечно, – сказал Боб.

Чип осторожно взялся указательным и большим пальцами за включатель. Он щелкнул, и зажглись маленькие огоньки – синие, янтарные, опять янтарные. Чип улыбнулся им.

Боб, глядя на него, тоже улыбнулся.

– Дотронься.

Чип коснулся браслетом пластинки сканера, и синий огонек рядом покраснел.

Боб что-то набрал на клавиатуре ввода информации. Чип смотрел на его быстро бегающие пальцы. Закончив вводить информацию, Боб нажал на кнопку ответа. На экране засветилась зеленым строчка символов, под ней – еще одна строчка. Боб внимательно изучал эти символы. Чип смотрел на него.

– Завтра в двенадцать двадцать пять! – сказал Боб.

– Ура! – сказал Чип. – Спасибо!

– Спасибо Уни, – ответил Боб, выключая телекомп и закрывая крышку. – Кто сказал тебе про неизлечимых? – спросил он. – Какой Иисус?

– ДВ 33 и еще что-то там, – ответил Чип – Он живет на двадцать четвертом этаже.

Боб защелкнул замки на телекомпе.

– Он, наверное, так же волнуется, как ты разволновался, – сказал он.

– Можно ему тоже получить дополнительное лечение?

– Если нужно, я предупрежу его советчика. Теперь спать, брат, тебе завтра в школу. – Боб взял книгу у Чипа и положил на тумбочку.

– С ним все в порядке, – сказал Боб. – Он уже, наверное, спит. Завтра в полдень он получит дополнительное лечение, возможно – небольшую дозу транквилизатора.

– О, какое облегчение! – сказала мать Чипа, и то же повторил и отец. – Спасибо, Боб.

– Спасибо Уни, – ответил Боб. Он подошел к телефону. – Я хочу договориться о помощи тому мальчику, – сказал он. – Тому, кто рассказал все Чипу, – и он прикоснулся своим браслетом к сканеру.

На следующий день, после ленча, Чип спустился по эскалаторам на три этажа ниже, где, под школой, был расположен медицентр. Он прикоснулся браслетом к сканеру у двери медицентра, и на индикаторе засветилось мигающее зеленое «да», и еще одно зеленое «да» – у двери в секцию терапии, и еще одно «да» – у двери в лечебный кабинет.

Четыре из пятнадцати блоков были на профилактическом обслуживании, так что очередь стояла длинная. Тем не менее, довольно скоро он взошел на специально сделанные для детей ступеньки и, закатав рукав, просунул руку в обрамленное резиновым кантом отверстие. Он старался держать руку как можно тверже, как взрослый, пока сканер внутри блока нашел его браслет, зафиксировал его, и Чип почувствовал на руке теплый инъекционный диск. Внутри блока загудели моторчики, зажурчала жидкость. Синий огонек над головой Чипа стал красным, инъекционный диск зажужжал, звякнул, ужалил на мгновение его руку, и огонек снова посинел.

В тот же день на площадке для игр Иисус ДВ – тот мальчик, что рассказал Чипу про неизлечимых – нашел его и поблагодарил за помощь.

– Спасибо Уни, – ответил Чип. – Я получил дополнительное лечение, ты тоже?

– Да, – сказал Иисус, – другие ребята тоже, и Боб УТ тоже.

Это он мне все рассказал.

– Это на меня как-то подействовало, немного, – сказал Чип, – то, что есть члены, которые заболевают и убегают.

– На меня тоже немного подействовало, – сказал Иисус. – Но такого больше не случается, это было давным-давно.

– Лечение сейчас гораздо лучше, чем раньше, – сказал Чип.

– И у нас есть УниКомп, который следит за нами на всех континентах Земли, – добавил Иисус.

– Точно, – сказал Чип.

Подошла воспитательница и прогнала их к детям, играющим в мяч. Они стояли огромным кругом, пятьдесят или шестьдесят мальчиков и девочек, занимая больше четверти всей площадки.

Глава 2

Чипа назвал Чипом его дедушка. Он всем дал свои имена, которые отличались от настоящих: мать Чипа, свою дочь, он называл Сузу, а не Анна, отца Чипа – Майк, а не Иисус (сам отец находил это глупым), а Мир он звал Ива, с чем она не хотела смириться: «Нет! Не зови меня так! Я – Мир, я – Мир КД 37Т 50002!»

Папа Джан был странный человек. Разумеется, он странно выглядел – все пожилые люди имели какие-то особенные черты внешности: на несколько сантиметров ниже или выше ростом, слишком темная или слишком светлая кожа, большие уши, кривой нос. Папа Джан был выше обычного роста, и кожа у него была темнее обыкновенного; у него были большие и выпуклые глаза и две рыжеватых пряди в седеющих волосах. Но не только внешность его была странной, речь его тоже была странна, и именно в речи, главным образом, проявлялась эта его необычность. Он всегда говорил горячо и убежденно, но у Чипа, тем не менее, сложилось впечатление, что он говорит не то, что думает, а прямо противоположное. Хотя бы, как он отзывается об именах: «Замечательно! Восхитительно! Четыре имени для мальчиков, четыре имени для девочек! Что может быть яснее, что может лучше – подчеркнуть всеобщую одинаковость! Ведь ясно, что каждый захочет назвать своего мальчика в честь Христа, Маркса, Вуда или Веи, верно ведь?

– Да, – сказал Чип.

– Конечно! А раз Уни дает мальчикам только четыре имени, то и девочкам он должен давать четыре имени, правильно? Это очевидно! Послушай, – он остановился и, нагнувшись, заглянул Чипу в лицо. Его большие глаза, казалось, готовы были рассмеяться. Они вместе шли на парад, был какой-то праздник – то ли День Объединения, то ли День Рождения Веи, то ли что-то в этом роде; Чипу было семь лет. – Послушай, Ли РМ 35М 26 Д 449988 Икс Игрек Зет, я хочу рассказать тебе нечто фантастическое и невероятное. В мое время – ты слушаешь? – в мое время было БОЛЬШЕ ДВАДЦАТИ ИМЕН ТОЛЬКО ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ! Ты можешь в это поверить? Были «Джан» и «Джон», и «Аму», и «Лев». «Хига» и «Майк»! «Тонио»! А во времена моего отца имен было еще больше, сорок или пятьдесят! Разве не странно?

Столько разных имен, хотя все члены одинаковы и взаимозаменяемы! Ты слышал когда-нибудь о подобной глупости?

Чип кивнул, смутившись, потому что он чувствовал, что Папа Джан имел в виду как раз все наоборот, что почему-то совсем не глупость, когда существует сорок или пятьдесят имен для мальчиков.

– Ты только посмотри на них! – говорил Папа Джан, ведя Чипа за руку через Парк Единства, когда они шли на парад. – Совершенно одинаковые! Разве это не прекрасно? Волосы, глаза, кожа, профиль – все одинаковое, мальчики, девочки – все одинаковые! Как горошины в стручке. Разве это не прелестно? Разве это не высший класс?

Чип, краснея (ведь у него один глаз зеленый, не такой, как у всех), спросил:

– А что такое «гарошыны в стрючке?»

– Я не знаю, – сказал Папа Джан. – Члены ели это до появления унипирогов. Шарья так говорила.

Папа Джан работал главным координатором стройки в ЕВП 55131, в двадцати километрах от 55128, где жила семья Чипа.

По воскресеньям и праздникам он приезжал их навестить. Его жена, Шарья, утонула, катаясь на прогулочном катере в 135м, в тот год, когда родился Чип, и дед так больше и не женился.

Другие дедушка и бабушка, по отцу, жили в МЕК 10405, и Чип видел их только тогда, когда они звонили и поздравляли кого-нибудь с днем Рождения. Они тоже были странными, но гораздо меньше, чем Папа Джан.

В школу ходить было приятно и играть тоже приятно. Музей До-Объединения тоже был приятен, хотя некоторые экспонаты были жутковатые: «копья» и «пушки», например, а еще «тюремная камера» с по-идиотски одетым «заключенным», сидящем на койке и сжимающим голову руками в бесконечной тоске. Чип каждый раз смотрел на него, а чтобы подойти, он обычно отставал от своего класса и, посмотрев, быстро догонял.

Мороженое, игрушки и веселые книжки – это тоже было приятно. Однажды, когда Чип коснулся своим браслетом сканера в центре снабжения, одновременно приставив к сканеру наклейку на коробке с игрушками, индикатор промигал красным «нет», и Чипу пришлось положить игрушку – это был конструктор – на место. Он не мог понять, почему Уни отказал ему, день был тот, что нужно, и игрушка относилась к нужной категории. «Должна быть какая-то причина, дорогой, – сказал стоящий за спиной Чипа член, – свяжись со своим советчиком и спроси».

Чип спросил, и оказалось, что в игрушке не отказано, а она только задержана на несколько дней. Чип развлекался где-то со сканером, много раз подряд прикладывая к нему браслет, и задержка игрушки была предупреждением, чтобы Чип так больше не делал. Это мигающее красное «нет» было первым «нет» в жизни Чипа, которое значило для него что-то важное, до этого «нет» появлялось только, когда он, скажем, по ошибке хотел войти в чужой класс или приходил в медицентр не в свой день, поэтому на сей раз «нет» больно задело его и огорчило.

Дни рождения тоже были приятны, и Рождество Христово, и Рождество Марксово, и День Объединения, и Дни Рождения Вуда и Веи. А еще приятнее, потому что они бывали реже, становились дни нового звена. Новое звено на браслете сверкало больше, чем старые, и оставалось самым блестящим много дней, пока он не вспоминал, что нужно посмотреть на него снова, но на браслете уже были только старые звенья, все одинаковые и неотличимые друг от друга. Как «гарошыны в стрючке».

Весной 145-го, когда Чипу было десять лет, ему с родителями и с сестрой было предоставлено путешествие в ЕВР 00001, экскурсия на УниКомп. От автопорта до автопорта надо было ехать больше часа – самое длинное путешествие, которое, как казалось Чипу, он когда-либо совершал, хотя его родители и уверяли, что когда ему было полтора года, он летел из Мек в Евр, а потом через несколько месяцев из ЕВР 20140 в ЕВР 55128. Они поехали на экскурсию к УниКомпу апрельским воскресеньем вместе с пожилой супружеской парой, обоим за пятьдесят (чьи-то странные бабушка и дедушка, у обоих волосы светлее, чем обычно, у нее – неровно подстриженные), и с еще одной парой, чьи дети – мальчик и девочка – были на год старше Чипа и Мир. Папа этих детей вел машину от поворота около ЕВР 00001 до автопорта около УниКомпа. Чип с интересом наблюдал, как чужой папа управляется с рычажками и кнопками. Было забавно медленно ехать на колесах после стремительного полета в воздухе.

Они снялись на фоне белого мраморного здания УниКомпа – более белого и более красивого, чем на фотографиях или по телевизору, как и снеговые горы за УниКомпом были величественнее, чем представлялись обычно, а Озеро Всеобщего Братства – голубее и длиннее. Все встали в очередь у входа, дотронулись до сканера и вошли в голубой изгибающийся холл. Улыбающийся член в бледно-голубом комбинезоне указал им на очередь у лифтов. Они встали в эту очередь, и к ним подошел Папа Джан, радостно улыбаясь в ответ на их недоумение.

– А что вы-то здесь делаете? – спросил отец Чипа, когда Папа Джан расцеловался с мамой Чипа. Потому что перед отъездом они рассказали дедушке, что их удостоили поездки, а Папа Джан не сказал, что сам обратился с такой просьбой.

Папа Джан расцеловался и с отцом Чипа.

– Я просто решил сделать вам сюрприз, – сказал он. – Я хотел рассказать об Уни вот этому другу. – Папа Джан положил руку на плечо Чипа, – чуть больше, чем ему расскажет автогид.

Привет, Чип, – он наклонился и поцеловал Чипа в щеку, а Чип, удивленный тем, что Папа Джан здесь из-за него, поцеловал его в ответ и сказал:

«Здравствуй, Папа Джан».

– Привет, Мир КД 37Т 5002, – серьезно сказал Папа Джан и поцеловал Мир. Она тоже поцеловала его.

– Когда ты попросил о поездке? – спросил отец Чипа.

– Через несколько дней после вас, – ответил Папа Джан.

Очередь продвинулась на несколько метров, и они вместе с ней. Мать Чипа сказала:

– Но ты ведь был здесь только пять или шесть лет назад, ведь верно?

– Уни знает, кто его собирал, – с улыбкой ответил Папа Джан. – У нас есть особые привилегии.

– Это не так! – возмутился Чип. – Ни у кого нет особых привилегий!

– Ну, в любом случае, я здесь! – ответил Папа Джан и с улыбкой наклонился к Чипу. – Правда?

– Правда, – сказал Чип и улыбнулся в ответ. В молодости Папа Джан помогал строить УниКомп. Это было его первое поручение.

В лифт поместилось около тридцати членов, и вместо обычной музыки из динамика послышался человеческий голос:

«Здравствуйте, братья и сестры, добро пожаловать в здание УниКомпа. – Голос был теплый и дружелюбный, Чип узнал его: этот голос звучал все время по телевизору. – Вы чувствуете, что мы начали движение, – продолжал голос, – и сейчас опускаемся вниз со скоростью двадцать два метра в секунду.

Нам потребуется всего лишь чуть более трех с половиной минут, чтобы достичь пятикилометровой глубины, на которой расположен Уни. Шахта, по которой мы спускаемся…»

Голос перечислял различные данные о подземном комплексе, в котором расположен УниКомп, рассказал о толщине стен и о защищенности компьютера от всех стихийных бедствий и повреждений человеком. Чип слышал все это и раньше, в школе и по телевизору, но слушать то же самое теперь, спускаясь в лифте между стенами УниКомпа, зная, что через несколько минут ты увидишь сам компьютер, заставляло воспринимать эту информацию по-новому и очень волновало. Он не отрывал взгляда от звучащего диска над дверью лифта. Папа Джан обнимал Чипа за плечи, как бы подбадривая его. «Сейчас мы замедляем движение, – продолжал голос. – Приятной вам экскурсии, вы будете довольны, не правда ли?» – и лифт остановился, дверь разделилась пополам и половинки скользнули в стороны.

Они оказались в маленьком холле, меньше чем тот, на уровне земли, перед ними появился другой улыбающийся член в бледно-синем и еще одна очередь стоящих попарно членов.

Очередь упиралась в двустворчатую дверь, которая виднелась в дальнем конце слабоосвещенного холла.

– Приехали! – воскликнул Чип, а Папа Джан сказал: «Нам не обязательно идти всем вместе», – и они чуть отстали от родителей и Мир, которые обернулись и с недоумением смотрели на Чипа и Папу Джана, – по крайней мере, родители – Мира была мала, и ее не было видно за толпой. Член, стоящий перед Чипом, обернулся и жестом предложил им пройти вперед, но Папа Джан помотал головой: «Нет, брат, спасибо. Все в порядке». Он помахал рукой родителям Чипа и улыбнулся, Чип сделал то же самое. Родители Чипа тоже улыбнулись, пошли вместе с очередью.

Папа Джан осматривался по сторонам, его выпуклые глаза озарились внутренним светом, он продолжал улыбаться.

Ноздри его носа поднимались и опадали в такт дыханию.

– Итак, – сказал он, – ты наконец-то увидишь УниКомп. Ты волнуешься?

– Да, очень, – ответил Чип.

Они продвинулись немного вперед вместе с очередью.

– Я тебя не осуждаю, – сказал Папа Джан. – Замечательно!

Единственный раз в жизни увидеть машину, которая классифицирует тебя и даст тебе поручение, которая будет решать, где тебе жить и сможешь ты или нет жениться на девушке, на которой захочешь жениться, а если ты на ней женишься, будешь ли иметь детей и как их назовут, если они у тебя будут…конечно, ты взволнован, а кто бы не разволновался?

Чип в замешательстве посмотрел на Папу Джана. Папа Джан, улыбаясь, похлопал его по спине, и в этот момент они прошли в следующий холл, открывшийся за дверью.

– Смотри! – сказал он Чипу. – Смотри на дисплеи, смотри на Уни, смотри на все! Все это здесь для того, чтобы ты смотрел!

У входа, на специальном стенде, лежали автогиды – как в музее, Чип взял один из них и вставил в ухо. Странное поведение Папы Джана разволновало его, и он пожалел, что не пошел вперед с родителями и Мир. Папа Джан тоже вставил в ухо автогид. «Интересно, что новенького я услышу», – сказал он и усмехнулся. Чип отвернулся от него.

Все его беспокойство и напряжение мгновенно прошли, как только он оказался перед стеной, которая сверкала и переливалась тысячами миниатюрных огоньков. В ушах Чипа зазвучал тот же голос, что и в лифте, и голос этот рассказывал, а огоньки на стене показывали, как УниКомп получает через свою охватывающую весь мир информационную сеть микроволновые импульсы со всех бесчисленных сканеров и телекомпов, а также механизмов с дистанционным управлением, как Уни обрабатывает эту информацию и посылает ответный импульс на ретрансляционную станцию сети и дальше – адресату.

Да, Чип был взволнован. Что могло сравниться с Уни в быстроте, уме, вездесущности?

Следующий отсек стены рассказывал о том, как работают блоки памяти, луч света бегал по исчерканной всевозможными линиями металлической поверхности, заставляя части ее светиться, голос рассказывал что-то о направленных электронных пучках и сверхпроводящих сетках, о заряженных и незаряженных секторах, которые становятся носителями информации по принципу двоичного кода, и когда УниКомпу задают вопрос, он считывает нужную информацию в соответствующем секторе…

Чип не понял, как это происходит, но так было даже замечательнее: Уни знает все, что только можно знать, таким волшебным, таким непонятным образом.

Следующий отсек стены были стеклянным, и там находился сам УниКомп: двойной ряд разноцветных металлических блоков, похожих на лечебные блоки в медицентре, но пониже и поменьше.

Блоки были розовые, коричневые и оранжевые. Между ними, по большому освещенному розовым светом залу расхаживали десять-двенадцать членов в бледно-голубых комбинезонах, они улыбались и болтали между собой, считывая показания с приборов и записывая эти показания на красивых темно-синих пластиковых досках. На стене была золотая эмблема креста и серпа, а на часах, которые висели на той же стене, светилось: 11.08 Век. 12 Апр 145 Г.О. В ушах Чипа тихо, а потом все громче и громче зазвучала музыка, это было «Вперед, вперед!» в исполнении огромного оркестра, и так трогательно, так торжественно звучала музыка, что слезы гордости и счастья навернулись Чипу на глаза..

Он мог бы стоять перед этой стеной часами, глядя на деловитых и приветливых членов и на весело сверкающие блоки памяти, слушать «Вперед, вперед!» и «Одна Могучая Семья», но музыка постепенно затихла (когда 11.10 на часах сменилось на 11.11), и голос деликатно, понимая его чувства, напомнил Чипу, что другие члены ждут своей очереди и предложил пройти к следующему дисплею дальше по коридору.

С сожалением он оторвался от стеклянной стены УниКомпа, и вместе с ним другие члены, которые вытирали показавшиеся в уголках глаз слезы, улыбались и кивали. Он улыбнулся им, а они – ему.

Папа Джан поймал его за руку и повел через зал к какой-то двери, рядом с которой стоял сканер.

– Ну как, понравилось? – спросил он. Чип кивнул.

– Это не Уни, – сказал Папа Джан.

Чип непонимающе посмотрел на него.

Папа Джан вынул автогид из уха Чипа. «Это не УниКомп! – сказал он зловещим шепотом. – Это все не настоящее, все эти розовые и оранжевые ящики! Эти игрушки здесь специально, чтобы Семья приходила на них посмотреть, и чтобы Семье становилось уютно и тепло! – выпученные глаза Папы Джана придвинулись к Чипу, он ощущал на своем лице дыхание деда.

– Он внизу, – сказал Папа Джан. – Под этим уровнем есть еще три, и там-то он и находится. Хочешь увидеть его? Хочешь увидеть настоящий УниКомп?»

Чип смотрел на деда и не мог произнести ни слова.

– Хочешь, Чип? – спрашивал Папа Джан. – Хочешь увидеть его? Я могу показать!

Чип кивнул.

Папа Джан отпустил его руку и выпрямился; посмотрел во все стороны и улыбнулся.

– Замечательно, – сказал он. – Нам туда, – и, взяв Чипа за плечо, направил обратно, в сторону, откуда они пришли, мимо стеклянной стены, перед которой стояла толпа глядящих в машинный зал членов, и мимо бегающего луча, который объяснял про блоки памяти, и мимо мигающей огоньками стены, и («Извините, пожалуйста!») – через очередь вновь прибывающих членов, и в другой конец зала, который был темнее и совсем пустой, где в стене виднелся огромный неработающий дисплей телекомпа и лежали рядом двое носилок с подушками и одеялами.

В углу была дверь, а с ней рядом – сканер, и когда они подошли ближе, Папа Джан задержал руку Чипа.

– Но здесь сканер! – сказал Чип.

– Нет, – ответил Папа Джан.

– А разве не сюда мы…

– Да.

Чип удивленно взглянул на Папу Джана, а тот протолкнул его вперед мимо сканера, открыл дверь, втолкнул Чипа внутрь и сам вошел, аккуратно и быстро закрыв за собой дверь, прежде чем это успел сделать чуть шипящий механизм.

Чип в ужасе уставился на деда.

– Все в порядке, – сухо сказал Папа Джан, а потом вдруг по-доброму взял голову Чипа в свои ладони и заговорил мягко:

– Все в порядке, Чип. Ничего с тобой не случится. Я делал так много раз.

– Мы не спросили разрешения! – сказал Чип, все еще дрожа.

– Все в порядке, – сказал Папа Джан. – Послушай, кому принадлежит УниКомп?

– Принадлежит?..

– Чей он? Чей это компьютер?

– Он… Всей Семьи.

– А ты – член Семьи, разве не так?

– Да…

– Ну, значит, это немножко и твой компьютер, правда? Он принадлежит тебе, а не наоборот, не ты ему принадлежишь.

– Нет, нам надо всегда спрашивать разрешения, – сказал Чип.

– Чип, пожалуйста, поверь мне, – сказал Папа Джан, – мы не собираемся ничего брать, мы даже ничего не будет трогать. Мы будем только смотреть. Для этого я сегодня и приехал, показать тебе настоящий УниКомп. Ты же хочешь его увидеть, правда?

Чип, после секундной паузы, ответил:

– Да.

– Тогда ни о чем не волнуйся, все в порядке. – Папа Джан ободряюще посмотрел Чипу в глаза, а затем отпустил его голову и взял Чипа за руку.

Они стояли на площадке, с которой вели куда-то вниз ступеньки. Спустились на несколько ступенек – четыре или пять, – и снизу потянуло холодом. Папа Джан остановился и придержал Чипа.

– Стой здесь, – сказал он. – Я вернусь через две секунды.

Не шевелись.

Под тревожным взглядом Чипа Папа Джан поднялся обратно на площадку, открыл дверь, выглянул наружу, а потом быстро вышел. Дверь за ним закрылась.

Чип скова начал дрожать. Он ведь прошел мимо сканера, не дотронувшись, а теперь стоял один посреди холодного лестничного пролета, и Уни не знал, что он тут!

Дверь снова открылась, и вошел Папа Джан с перекинутыми через руку синими одеялами. «Там очень холодно», – сказал он.

Они шли рядом, завернувшись в одеяла, вдоль узкого прохода, едва-едва достаточного, чтобы идти вдвоем. Проход был образован двумя стальными стенами, которые почти сходились в одной точке где-то далеко впереди, у поперечной стены, и возвышались над их головами метра на полтора, завершаясь у светящегося белого потолка – это были даже не стены, а ряды огромных стальных блоков, поставленных вплотную друг к другу и запотевших от холода, с нанесенными через трафарет черного цвета надписями на уровне глаз:

Н 46, Н 48 с одной стороны; Н 49, Н 51 – с другой. Проход, по которому они шли, был одним из двадцати или около того подобных проходов, узкие параллельные щели между стоящими спинами друг к другу блоками, ряды которых прерывались только четырьмя поперечными проходами, несколько шире остальных.

Они шли, их дыхание превращалось в пар, а от ступеней шли по полу маленькие тени. Звуки, которые они производили при ходьбе – шуршание паплоновых комбинезонов и шлепанье сандалий – были единственными звуками, гулко отдававшимися в тишине.

– Ну? – спросил Папа Джан, посмотрев на Чипа. Чип плотнее завернулся в одеяло.

– Не так красиво, как наверху, – ответил он.

– Да, – сказал Папа Джан. – Здесь, внизу, нет симпатичных молодых членов с ручками и досками. Нет теплого света и милых розовых машин. Здесь круглый год никого нет. Пусто, холодно и безжизненно. Мрачно.

Они остановились на пересечении двух проходов, двух металлических щелей, уходящих в одну сторону, и в другую, и в третью, и в четвертую. Папа Джан покачал головой и нахмурился.

– Это не правильно, – сказал он. – Я не знаю, почему и как, но это не правильно. Мертвые мысли мертвых членов. Мертвые идеи, мертвые решения.

– Почему здесь так холодно? – спросил Чип, глядя на пар из своего рта.

– Потому что он мертв, – сказал Папа Джан, качая головой. – Нет, я не знаю, – добавил он. – Все эти штуки не работают, если температура выше определенного предела; я в этом плохо разбираюсь, я отвечал только за доставку сюда блоков в целости и сохранности.

Они пошли по другому проходу: Р 20, Р 22, Р 24.

– Сколько их здесь? – спросил Чип.

– Тысяча двести сорок на этом уровне, тысяча двести сорок на уровне под этим. И это только сейчас, за восточной стеной приготовлено вдвое больше места, на то время, когда Семья станет больше. Шахты, вентиляционная система – все уже готово…

Они спустились на следующий уровень. Он был такой же, как и верхний, только на двух перекрестках стояли стальные колонны, а цифры на блоках памяти были красные, а не черные.

Они прошли мимо О 65, О 63, О 61…

– Здесь были самые большие земляные работы, какие только когда-либо были, – сказал Папа Джан. – Самая грандиозная работа вообще, которая когда-нибудь выполнялась – создать один компьютер, который бы заменил старые пять. Новости о строительстве передавали каждый вечер, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Я рассчитывал, что тоже еще успею поработать на стройке, когда мне будет двадцать лет, если получу нужную классификацию. И я попросил ее.

– Ты попросил классификацию?

– Да, попросил, – сказал Папа Джан, улыбаясь и кивая. – Это не было в то время чем-то неслыханным. Я попросил мою советчицу спросить Уни – вернее, не Уни, тогда был ЕвроКомп – спросить ЕвроКомп, и – Христос, Маркс, Вуд и Веи!

– я получил эту классификацию, 042 С, строительный рабочий третьего класса. И первое поручение – здесь. – Папа Джан огляделся по сторонам, по-прежнему улыбаясь, его глаза живо светились. – Они собирались опускать эти громадины через шахту, – сказал он и засмеялся. – А я как-то просидел целую ночь, и высчитал, что можно завершить работу на восемь месяцев раньше, если мы пробьем тоннель с другой стороны Горы Любви, – Папа Джан покрутил пальцем в воздухе, и будем вкатывать их на колесах. ЕвроКомп не додумался до такого простого решения. Или он не очень спешил стереть поскорее свою память! – Папа снова засмеялся.

Вдруг он перестал смеяться, и Чип, глядя на него, впервые заметил, что его волосы совсем поседели. Рыжие пряди, которые были несколько лет назад, исчезли.

– И вот они, – снова заговорил Папа Джан, – на своих местах, привезенные сюда по моему тоннелю, и работают на восемь месяцев дольше, чем могли бы. – Он посмотрел на блоки, мимо которых они проходили так, как будто они его раздражали.

Чип спросил:

– Ты… что, не любишь УниКомп? Папа Джан секунду помедлил с ответом.

– Нет, не люблю, – сказал он и прокашлялся. – С ним нельзя спорить, ему нельзя ничего объяснить…

– Но он знает все, – сказал Чип. – О чем с ним можно спорить, или объяснять?

Они разошлись, чтобы обойти квадратную стальную колонну, и снова пошли рядом.

– Я не знаю, – сказал Папа Джан. – Я не знаю, – он опустил голову и какое-то время шел нахмурившись, плотно завернувшись в одеяло. – Послушай, – сказал он наконец, – Есть какая-то классификация, которой тебе хочется больше, чем других? Какое-нибудь поручение, на которое ты особенно надеешься?

Чип неуверенно посмотрел на Папу Джана и пожал плечами.

– Нет, – сказал он. – Я хочу ту классификацию, которую я получу, для которой я подхожу. И те поручения, для которых я годен, и которые Семья мне доверит. Правда, есть одно поручение: помогать расселяться…

– …Помогать Семье расселяться по Вселенной, – досказал за него Папа Джан. – Я знаю. По объединенной уникомповской Вселенной. Пойдем, – добавил он. – Давай вернемся наверх. Я не могу больше выносить этот братовредительский холод! Чип, смутившись, спросил:

– А разве нет еще одного уровня? Ты сказал, что…

– Мы туда не пройдем, – сказал Папа Джан. – Там сканеры, и члены, которые увидят, что мы не дотронулись, кинутся нам «помогать». Там все равно ничего интересного нет, только приемо-передающая аппаратура и морозильные установки.

Они подошли к лестнице. Чип чувствовал себя подавленным.

Папа Джан почему-то был в нем разочарован, и, хуже того, нездоров, потому что хотел спорить с Уни, не трогал сканеры и ругался.

– Тебе надо сказать твоему советчику, – сказал Чип, пока они поднимались по ступенькам, – что ты хочешь спорить с Уни.

– Я не хочу спорить с Уни, – сказал Папа Джан. – Я только хочу, чтобы я мог спорить с Уни , если захочу с ним спорить.

Чип совсем не мог это осмыслить.

– Все равно надо сказать, – повторил он. – Может быть, тебе назначат дополнительное лечение.

– Да, возможно, – сказал Папа Джан и через секунду добавил:

– Хорошо, я скажу.

– Уни знает все обо всем, – сказал Чип.

Они поднялись на второй пролет, на площадку перед залом с дисплеем, остановились и сложили одеяла. Папа Джан закончил складывать первым и смотрел, как Чип сворачивает свое.

– Готово, – сказал Чип, прижав к груди синий сверток.

– Ты знаешь, почему я назвал тебя «Чип»? – спросил Папа Джан.

– Нет, – ответил Чип.

– Есть старая пословица: «Осколок старого камня»[1]. Это значит, что ребенок похож на своих родителей или предков.

– Да?!

– Я не имел в виду, что ты похож на своего отца или на меня, – продолжал Папа Джан. – Я думал, что ты похож на моего деда. То есть своим глазом. У него тоже был один глаз зеленый.

Чип двинулся к двери, надеясь, что Папа Джан закончит говорить и они выйдут наружу, где им давно пора находиться.

– Я знаю, что ты не любишь говорить об этом, – сказал Папа Джан, – но тут нечего стыдиться. Немножко отличаться от всех – это не так уж страшно. Раньше члены были такие разные, что ты даже представить себе не можешь. Твой прапрадед был очень смелый и способный человек. Его звали Хэнно Рибек – тогда имена и номера были отдельно, – и он был космонавтом, помогал строить колонию на Марсе. Так что не стесняйся, что у тебя его глаз. Они, там, дерутся с этими генами, извини, что я ругаюсь, но несколько твоих генов они упустили. Может быть, у тебя не только зеленый глаз, может быть, в тебе есть храбрость и способности моего деда, – он начал открывать дверь, но снова обернулся и посмотрел на внука.

Попробуй захотеть чего-нибудь, Чип, – сказал он. – Попробуй, за день – за два до следующего лечения. Тогда проще хотеть, о чем-то беспокоиться…

Когда они вышли из лифта в холл главного здания, родители Чипа и Мир уже ждали их.

– Где вы были? – спросил отец, а Мир, державшая в руках миниатюрный оранжевый блок памяти (фальшивый), сказала:

– Мы так давно вас ждем!

– Мы смотрели на Уни, – ответил Папа Джан.

– Все это время? – удивился отец.

– Да, все время.

– Вам надо было идти дальше и уступить очередь другим членам.

– Это вам надо было, Майк, – сказал Папа Джан, улыбаясь. – Мой автогид сказал: «Джан, дружище, как я рад тебя видеть!

Ты и твой внук можете стоять и смотреть сколько хотите!»

Отец Чипа отвернулся, не улыбнувшись.

Они пошли в столовую, заказали пироги и коку – все, кроме Папы Джана, который не проголодался, – и взяли еду с собой, на воздух, на площадку для пикников, как раз за домом УниКомпа. Папа Джан показал Чипу на Гору Любви и рассказал ему подробнее о бурении тоннеля, что очень удивило отца Чипа: целый тоннель, чтобы вкатить какие-то тридцать шесть не очень больших блоков памяти. Папа Джан сказал ему, что на нижнем уровне тоже стоят блоки памяти, но не сказал, сколько их и какие они холодные и безжизненные. Чип тоже не сказал что до этого почувствовал себя странно – от того, что он и Папа Джан знают что-то и не говорят остальным, это как-то отличало их от всех, и делало их двоих в чем-то похожими, хоть немножко…

Когда они поели, то пошли в автопорт и встали в очередь.

Папа Джан стоял вместе с ними, пока они не приблизились к сканерам, а потом попрощался и ушел, объяснив, что подождет двух друзей из Ревербенда и с ними поедет домой, эти друзья тоже собирались посетить Уни, но позже, после обеда.

«Ривербендом»[2] он называл 55131. где он жил.

Когда Чип снова встретился с Бобом НЕ, своим советчиком, он рассказал ему о Папе Джане, что тот не любит Уни, хочет с ним спорить и что-то ему объяснять.

Боб, улыбаясь, сказал:

– Такое иногда случается с членами его возраста. Ли. Тут не о чем беспокоиться.

– Но ты можешь сказать это Уни? – спросил Чип. – Может быть, ему назначат дополнительное лечение или более сильное…

– Ли, – сказал Боб, подавшись вперед и навалившись грудью на стол, – химические вещества, которые мы используем для лечения, очень ценные, и сделать их очень трудно. Если бы все пожилые члены получали всегда столько, сколько им нужно, то веществ могло бы не хватить молодым членам, которые на самом деле гораздо важнее для Семьи. А если бы мы захотели сделать столько лекарства, чтобы хватило всем, нам бы пришлось отказаться от более важных работ. Уни знает, сколько чего нужно сделать, и кому сколько и чего нужно. Твой дедушка на самом деле совсем не несчастлив, поверь мне. Просто он немножко с причудами, и мы такими будем, когда нам будет за пятьдесят.

– Он говорил такое слово! «Д-ся».

– Старые члены иногда так говорят, – ответил Боб. – Они ничего плохого при этом не думают. Слова сами по себе не бывают грязными; действия, которые называют эти так называемые грязные слова, могут быть грубыми. Члены вроде твоего деда говорят только слова, без действий. Это, конечно, не очень хорошо, но это еще не болезнь. А как ты сам? Какое-нибудь беспокойство есть? Давай оставим твоего деда его советчику.

– Нет, беспокойства нет, – сказал Чип, думая, как он прошел мимо сканера не дотронувшись, и как он был там, куда не получил от Уни разрешения войти; и почему-то ему не захотелось рассказать об этом Бобу.

– Нет, никакого беспокойства, – добавил он. – Все по высшему классу.

– Окей, – сказал Боб. – Дотронься. До следующей пятницы, верно?

Через неделю или около того Папу Джана перевели в США 60607. Чип, родители и Мир поехали провожать его в аэропорт ЕВР 55130.

В зале ожидания, пока родители вместе с Мир смотрели через стекло на летное поле и на садящихся в самолеты членов, Папа Джан отозвал Чипа в сторону. Он ласково улыбнулся внуку.

– Чип, – зеленоглазый, – сказал он. (Чип нахмурился, но постарался тут же прогнать хмурое выражение). – Ты попросил для меня дополнительное лечение, правда?

– Да, – сказал Чип, – Как ты узнал?

– Просто догадался. Я надеюсь на тебя. Чип. Помни, чей ты осколок, и помни, что я сказал о том, чтобы чего-нибудь захотеть.

– Я постараюсь, очень, – сказал Чип.

– Последние пошли, – заметил отец Чипа.

Папа Джан поцеловал их всех, попрощался и присоединился к выходящим членам. Чип подошел к стеклу и стал смотреть, как Папа Джан идет вместе с другими членами через темнеющее летное поле – необычно высокий член, с болтающимся вещмешком в неуклюже согнутой руке. У эскалатора он обернулся и помахал рукой. Чип помахал в ответ, надеясь, что Папа Джан увидит его, потом дед отвернулся и положил запястье той руки, в которой он держал вещмешок, на сканер. Сверкающий зеленый свет пробился через сумерки и расстояние, затем Папа Джан ступил на эскалатор и плавно поехал вверх.

На обратном пути, в машине, Чип сидел тихо и думал, что ему будет не хватать Папы Джана и его приходов по воскресеньям и праздникам. Это странно, потому что Папа Джан был такой странный и непохожий на других старый член. Но именно поэтому он будет скучать по нему, понял Чип: потому что Папа Джан странный и ни на кого не похожий, и некому будет заполнить его место.

– В чем дело, Чип? – спросила мать.

– Я буду скучать по Папе Джану, – ответил он.

– Я тоже, – сказала мать, – но время от времени мы будем видеть его по телефону.

– Я не хочу, чтобы он уезжал, – сказал Чип. – Я хочу, чтобы его перевели сюда обратно.

– Вряд ли это случится, – сказал отец, – и это хорошо. Он плохо влиял на тебя.

– Майк! – сказала мать.

– Пожалуйста, уж ты не начинай этой ерунды, – перебил отец. – Меня зовут Иисус, а его – Ли.

– А меня – Мир, – сказала Мир.

Глава 3

Чип запомнил то, что говорил ему Папа Джан, и в следующие месяцы после его отъезда много думал о том, чтобы чего-нибудь захотеть, захотеть сделать что-нибудь, как Папа Джан в десять лет хотел помогать строить Уни. Каждые несколько дней он долго не мог заснуть ночью, лежал и думал около часа обо всех возможных поручениях, о всяких классификациях, которые он знал – координатор стройки, как Папа Джан, лабораторный техник, как его отец, плазмафизик, как его мать, фотограф, как отец друга, доктор, советчик, зубной врач, космонавт, актер, музыкант. Все они казались вполне одинаковыми, но прежде чем он действительно захотел бы какую-нибудь из этих классификаций, надо было выбрать одну.

Странная мысль – хотеть чего-то, выбирать, решать. Эта мысль заставляла его чувствовать себя маленьким, но в то же время и большим.

Однажды ночью он вдруг подумал, что должно быть интересно проектировать большие дома, вроде тех маленьких домиков, которые он строил из полученного когда-то давно конструктора (мигающее красное «нет» от Уни). Эта мысль пришла ему в голову в ночь перед лечением, именно тогда, когда, как говорил Папа Джан, хотеть легче всего. На следующую ночь несколько домов ни чем не отличалось от других классификаций. Даже, напротив, сама мысль хотеть какую-то особенную классификацию казалась в ту ночь глупой и до-Объединенческой, Чип не стал долго думать и быстро заснул.

В ночь перед следующим лечением он снова думал о проектировании домов – самых разных, а не только обычных трех типов – и удивлялся, почему вся привлекательность этой мысли пропала месяц назад. Лечения должны были предупреждать болезни и успокаивать нервных членов, не допускать, чтобы у женщин было слишком много детей, а у мужчин росли на лице волосы; как могли лечения влиять на привлекательность какой-то мысли? Но, тем не менее, они влияли, и через месяц, и через два, и через три.

Чип подозревал, что такие мысли эгоистичны, но даже если это и так, то тут такой ничтожный эгоизм, отнимающий только час или два от сна, никогда не занимающий время занятий или телевизионное время, что он даже не посчитал нужным сказать об этом Бобу. НЕ, как не стал бы рассказывать о каком-то моменте нервозности или о неприятном сне. Каждую неделю, когда Боб спрашивал, все ли в порядке, Чип отвечал «да». Все – высший класс, ничто не беспокоит. Он следил за собой, чтобы не «думать о желаниях» слишком много или слишком часто, так что спал он всегда достаточно, а утром, умываясь, внимательно изучал свое лицо, чтобы проверить, нормально ли он выглядит. Он выглядел нормально – за исключением глаз, конечно.

В 146 году Чипа и его семью вместе с большинством жителей их дома перевели в АФР 71680. Дом, в который их поселили, был только что построен, в холлах лежал зеленый, а не серый палас, экраны телевизоров были больше, а мебель – с мягкой обивкой, хотя и нерегулируемая.

Ко многому пришлось привыкать в 71680. Климат был теплее, и комбинезоны – легче и светлее, монорельс был старый и часто ломался, а унипироги завернуты в зеленоватую фольгу и на вкус казались солеными и не совсем нормальными.

Новым советчиком Чипа и его семьи стала Мария СЗ 14Л 8584. Она была на год старше матери Чипа, хотя и выглядела на несколько лет моложе.

Как только Чип привык к 71680 (школа, хотя бы, ничем не отличалась от его прежней школы), он снова начал «думать о желаниях». Теперь он видел, что между классификациями существуют существенные различия, и гадал, какую же классификацию выберет для него Уни, когда придет время. Уни – эти два этажа холодных стальных блоков, давящая гулкая пустота… Он жалел, что Папа Джан не отвел его на третий, нижний уровень, где были члены. Было бы приятней думать о том, что его классифицирует Уни и несколько членов, чем просто Уни; если ему дадут классификацию, которая ему не понравится, и в этом будут принимать участие члены, возможно, он мог бы им объяснить…

Папа Джан звонил два раза в год, он просил больше звонков, как он сам говорил, но ему давали только два раза.

Он постарел и улыбался усталой улыбкой. Одна секция в США 60607 перестраивалась, и Папа Джан отвечал за эту работу.

Чип хотел бы сказать ему, что он пытается захотеть чего-нибудь, но не мог, потому что все стояли перед экраном рядом с ним. Однажды, когда разговор уже кончался, Чип сказал: «Я пробую», и Папа Джан улыбнулся как раньше и сказал:

«Молодец!»

Когда разговор закончился, отец спросил Чипа:

– Что это ты пробуешь?

– Ничего, – ответил Чип.

– Ты что-то хотел этим сказать, – настаивал отец. Чип пожал плечами.

Мария СЗ тоже спросила Чипа, когда они в следующий раз увиделись:

– Что ты имел в виду, когда сказал дедушке, что «пробуешь»?

– Ничего, – ответил Чип.

– Ли, – Мария глядела на него с упреком. – Ты сказал, что ты пробуешь. Что ты пробуешь?

– Пробую не скучать по нему, – сказал Чип. – Когда его перевели в США, я сказал, что буду скучать по нему, а он сказал, чтобы я попробовал не скучать, что все члены одинаковые и, к тому же, он будет звонить так часто, как только сможет.

– Ах, – сказала Мария, продолжая недоверчиво смотреть на Чипа. – Почему ты не сказал это сразу? Чип пожал плечами.

– А ты скучаешь по нему?

– Немножко, – сказал Чип. – Я пробую не скучать.

Пришло время секса, и о нем было даже приятней думать, чем о желаниях. Хотя Чип и проходил в школе, что оргазм очень приятен, он не имел никакого представления о почти непереносимой прелести наступающего ощущения, экстазе подхода и истощении полного удовлетворения в следующие моменты. Никто не догадывался об этом, ни один из его школьных товарищей, и они не говорили ни о чем другом и с большой радостью посвящали бы себя только этому занятию. Чип с трудом мог думать о математике, электронике и астрономии, не говоря уже о разнице между классификациями.

Правда, через несколько месяцев все успокоились и привыкли к новому удовольствию, отведя ему обычное место в ночь с субботы на воскресенье, каждую неделю, по расписанию.

Однажды в субботу вечером, когда Чипу было четырнадцать лет, он поехал на велосипеде вместе с компанией друзей на прекрасный пляж с белым песком в нескольких километрах к северу от АФР 71680. Там они купались – прыгали, толкались и плескались в волнах с розовой от вечернего солнца пеной – и разводили костер на песке, и сидели вокруг него на одеялах, и ели свои пироги и пили коку, и закусывали хрустящими ломтиками сладкого кокосового ореха, который они разбили о камень. Один мальчик крутил записи песен и пел, не очень хорошо, а потом, когда пламя потрескивало в последних угольках, компания разделилась на пять пар, каждая на своем одеяле.

Девочку, с которой был Чип, звали Анна ВФ, и после оргазма – самого лучшего, который только был у Чипа, или так ему показалось, – его наполнило чувство нежности к ней, и ему захотелось дать ей что-нибудь в благодарность, что-то вроде раковины, которую Карл ГГ подарил Йин АП, или песню, как Ли ОС, проигрыватель которого тихо ворковал какую-то мелодию девочке, с которой Ли лежал сейчас рядом. У Чипа не было ничего для Анны: ни раковины, ни песни, совсем ничего, кроме, может быть, его мыслей.

– Ты хотела бы подумать о чем-нибудь интересном? – спросил он, лежа на спине и обнимая ее.

– М-м, – ответила она и крепче прижалась к его боку. Ее голова лежала у Чипа на плече, а рука – на груди. Он поцеловал ее в лоб.

– Подумай, какие есть разные классификации, – сказал он.

– М-м?

– …И попробуй решить, какую ты бы выбрала, если бы тебе надо было выбирать.

– Выбирать? – спросила она.

– Да.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Выбирать. Получить, выбрать. Какая классификация тебе больше нравится? Доктор, инженер, советчик…

Она подперла голову рукой и покосилась на него.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. Чип слегка вздохнул и сказал:

– Нас будут классифицировать, правильно?

– Правильно.

– А представь, что нас не будут классифицировать.

Представь, что мы должны сами классифицировать себя.

– Это глупо, – сказала она, чертя что-то пальцем на его груди.

– Об этом интересно думать.

– Давай снова трахаться, – сказала она.

– Подожди минутку, – ответил Чип. – Ты только подумай, сколько всяких классификаций! Представь, что если бы мы сами…

– Я не хочу, – сказала она, переставая рисовать. – Это глупо. И нездорово. Нас классифицируют, и нечего об этом думать. Уни знает, что мы…

– Пошел в драку этот Уни, – сказал Чип. – Ты только притворись на минуту, что мы живем…

Анна оттолкнула его и легла на живот, она теперь лежала напряженно и неподвижно, повернувшись к Чипу затылком.

– Извини, мне очень жаль, – сказал он.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Жаль тебя. Ты болен.

– Нет, я не болен, – сказал Чип.

Она ничего не ответила.

Он сел и в отчаянии посмотрел на ее напряженную спину.

– У меня это случайно сорвалось, – сказал он. – Извини.

Анна молчала.

– Это только слова, Анна, – сказал Чип.

– Ты болен, – повторила она.

– Вот ненависть, – выругался он.

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Анна, – сказал Чип, – послушай, забудь об этом. Забудь обо всем, хорошо? Просто забудь, – он пощекотал ее между ног, но она сдвинула их, преградив путь его руке.

Ах, Анна, – сказал Чип. – Ну, чего ты. Я же сказал, что мне очень жаль, правда? Ну, давай снова трахаться. Я вылижу тебя сначала, если хочешь.

Чуть поколебавшись, она расслабила ноги и позволила Чипу щекотать себя.

Потом она перевернулась на спину и села, глядя на него.

– Ты болен, Ли? – спросила она.

– Нет, – сказал он и заставил себя рассмеяться. – Конечно, я не болен.

– Я никогда о таком не слышала, – сказала она. – Классифицировать себя? Как мы можем это сделать? Как мы можем столько знать?

– Я просто думаю об этом, иногда. Не очень часто. Даже, почти никогда и не думаю.

– Это такая… смешная мысль, – сказала она. – Это звучит так… я не знаю… так до-Объединенчески.

– Я больше об этом не думаю, – сказал Чип, и поднял правую руку со съехавшим вниз браслетом. – Любовь Семьи, – поклялся он. – Давай, ложись, и я тебя вылижу.

Она откинулась на одеяло, все еще с выражением беспокойства на лице.

На следующее утро без пяти десять Мария СЗ позвонила Чипу и попросила зайти к ней.

– Когда? – спросил он.

– Сейчас, – ответила она.

–  – Хорошо, – сказал Чип. – Я сейчас спущусь.

– Зачем это ты ей нужен в воскресенье? – спросила мать Чипа.

– Не знаю, – ответил Чип.

Но он знал. Анна ВФ позвонила своему советчику.

Он ехал вниз по эскалатору, думая, как много Анна рассказала о нем, и что ему отвечать; и неожиданно ему захотелось заплакать и сказать Марии, что он болен, что он эгоист и лгун. Члены, ехавшие вверх по эскалатору, навстречу ему, улыбались, были спокойны и довольны, в гармонии с приятной музыкой, доносившейся из динамиков, только он был виновен и несчастлив.

В кабинетах советчиков было необычно тихо. В нескольких кубических секциях виднелись советчики и члены, но большинство секций было пусто, с аккуратно убранными столами и свободными стульями, ожидавшими, что кто-нибудь на них сядет. В одной секции член в зеленом комбинезоне склонился над телефоном и орудовал отверткой.

Мария стояла на стуле, украшая праздничной рождественской лентой картину «Веи разговаривает с химиотерапевтами». Два рулона ленты – красной и зеленой – лежали на столе, там же стоял открытый телекомп, а рядом с ним – контейнер с чаем.

– Ли? – спросила Мария, не оборачиваясь. – Как ты скоро!

Садись.

Чип сел. Строчки зеленых символов светились на экране телекомпа. Кнопка ответа была прижата сувенирным пресс-папье из РОС 81655.

– Не падай! – сказала Мария ленте и, не сводя с нее глаз, осторожно спустилась со стула. Лента не упала.

Мария повернула стул к столу. С улыбкой глядя на Чипа села. Она посмотрела на экран телекомпа и отпила несколько глотков из контейнера с чаем. Потом она поставила и посмотрела на Чипа и снова улыбнулась.

– Один член говорит, что тебе нужно помочь, – сказала она. – Та девушка, с которой ты вчера трахался, Анна, – она взглянула на экран, – ВФ 35Х6143.

Чип кивнул.

– Я сказал плохое слово, – сказал он.

– Два плохих слова, – сказала Мария, – но не это главное.

По крайней мере, в сравнении с остальным. Главное – то, что ты говорил насчет того, чтобы самому решать, какую выбрать классификацию, если бы не было УниКомпа, который этим занимается.

Чип перевел глаза с Марии на рулоны красной и зеленой рождественской ленты.

– Ты часто думаешь об этом, Ли? – спросила Мария.

– Иногда, редко, – ответил Чип. – В свободные часы или ночью, в школе – никогда, и во время телевизора – тоже.

– Ночное время тоже считается, – сказала Мария. – Ночью ты должен спать.

Чип посмотрел на нее и ничего не сказал.

– Когда это началось? – спросила она.

– Я не знаю, – сказал он. – Несколько лет назад. В Евр.

– Твой дед? – спросила Мария.

Чип кивнул.

Она посмотрела на экран, потом, сочувственно, на Чипа.

– Тебе никогда не приходило в голову, – спросила она, – что это «решение» и «выбирание» суть проявления эгоизма? Эгоизм?

– Может быть, – сказал Чип, глядя на край стола и водя по нему пальцем.

– Ах, Ли, – сказала Мария. – А зачем же я здесь? Зачем вообще советчики? Чтобы помогать нам, правда? Чип кивнул.

– Почему ты не сказал мне? Или твоему советчику в Евр?

Почему ты ждал, потерял сон и растревожил эту Анну?

Чип пожал плечами, по-прежнему глядя на свой рисующий на столе палец с черным ногтем.

– Это было, в общем, интересно, – сказал он.

– В общем, интересно, – сказала Мария. – Может быть, тоже, в общем, интересно, подумать о до-Объединенческом хаосе, в котором мы бы оказались, если бы действительно сами выбирали себе классификацию. Ты подумал об этом?

– Нет, – сказал Чип.

Ну так подумай. Представь себе, что сто миллионов членов захотят стать телевизионными актерами, и ни один не захочет работать в крематории.

Чип посмотрел на нее.

– Я очень болен? – спросил он.

– Нет, – сказала Мария. – Но ты мог бы серьезно заболеть, если бы не помощь Анны, – она сняла пресс-папье с кнопки телекомпа, и с экрана исчезли зеленые символы. – Дотронься, сказала Мария.

Чип коснулся браслетом пластинки сканера, и Мария начала что-то набирать на клавиатуре.

– Тебя проверяли на тысяче тестов, начиная с первого дня так, – сказала она. – И УниКомп знает результаты даже самого последнего из них, – ее пальцы бегали по черным клавишам. – Ты сотни раз встречался с советчиками, и УниКомп тоже об этом знает. Он знает, какая есть работа, и кто ее должен делать.

Он знает все. Ну, так кто же лучше и рациональнее проведет классификацию, ты или УниКомп?

– УниКомп, Мария, – сказал Чип. – Я знаю это. Я совсем не собирался на самом деле себя классифицировать. Я только… только подумал: «а что, если», это все.

Мария прекратила печатать и нажала на кнопку ответа. На экране появились зеленые символы.

– Иди в лечебный кабинет, – сказала Мария. Чип вскочил на ноги.

– Спасибо, – сказал он.

– Спасибо Уни, – ответила Мария, выключая телекомп. Она закрыла его и защелкнула замки. Чип медлил.

– Я буду здоров? – спросил он.

– Абсолютно, – ответила Мария. Она ободряюще улыбнулась.

– Прости, что заставил тебя прийти в воскресенье, – сказал Чип.

– Ничего, – сказала Мария. – Один раз в жизни я украшу кабинет к Рождеству раньше двадцать четвертого декабря.

Чип вышел из коридора советчиков и вошел в лечебный кабинет. Работал всего один блок, но и в очереди стояло только три члена. Когда подошла его очередь. Чип просунул руку так глубоко, как толь ко мог, в обрамленное резиной отверстие и с благодарностью почувствовал контакт браслета со сканером и мягкое жужжание инъекционного диска. Он хотел, чтобы это «щелк-жж-ж-щелк» продолжалось долго-долго, и он стал полностью и навсегда здоров, но на этот раз все произошло даже быстрее, чем обычно, и Чип заволновался, что прервалась связь между блоком и Уни, или что в самом блоке не хватило лекарства. Быть может, в такое тихое воскресное утро этот блок небрежно зарядили?

Тем не менее, беспокойство прошло, и, поднимаясь вверх по эскалатору, он чувствовал себя гораздо лучше по отношению ко всему : себе самому, к Уни, к Семье, к миру, ко Вселенной.

Первое, что он сделал, когда пришел домой, – позвонил Анне ВФ и поблагодарил ее.

В пятнадцать лет Чип получил классификацию 663 Г – генетик-испытатель четвертого класса, и его перевели в РОС 41500, в Академию Генетических Наук. Он изучал начала генетики, лабораторную технику, теорию модуляции и трансплантации; он катался на коньках и играл в футбол, ходил в Музей до-Объединения и в Музей Семейных Достижений; у него была подруга Анна из Япо, а потом – другая, по имени Мир, из Авс. В четверг, 18 октября 151 года, он вместе со всеми сидел до четырех утра и смотрел по телевизору запуск «Альтаира», а потом спал и ничего не делал следующие полдня, объявленные нерабочими.

Однажды вечером неожиданно позвонили его родители.

– У нас плохие новости, – сказали они, – Папа Джан умер сегодня утром.

Тоска охватила Чипа, и должно быть, отразилась на его лице.

– Ему было шестьдесят два, Чип, – сказала мать. – Он прожил свою жизнь.

– Никто не живет вечно, – сказал отец Чипа.

– Да, – ответил Чип. – Я совсем забыл, какой он старый. А как вы? Мир уже получила классификацию?

После разговора с родителями Чип вышел пройтись, хотя шел дождь и было уже почти десять часов вечера. Он пошел в парк.

Все шли ему навстречу. «Шесть минут», – произнес улыбаясь, какой-то член.

Чип не отреагировал. Ему было все равно. Ему хотелось, чтобы шел дождь, ему хотелось промокнуть. Он не знал, почему, но ему этого хотелось.

Он сел на скамью. Парк был пуст, все остальные уже ушли.

Чип вспоминал, как Папа Джан говорил противоположное тому, что думал, а то, что он действительно думал, произнес глубоко под землей, около Уни, завернувшись в синее одеяло.

На спинке скамейки, стоящей напротив, на другой стороне дорожки, кто-то угловато написал красным мелом: В ДРАКУ УНИ! Кто-то другой – быть может, тот же самый больной член, устыдившись – перечеркнул надпись белым. Снова пошел дождь и начал смывать надпись, белый и красный мел, смешавшись, потекли розовыми подтеками по спинке скамейки.

Чип поднял голову к небу и подставил лицо дождю, пытаясь почувствовать, будто ему так грустно, что он плачет.

Глава 4

В начале третьего и последнего года в Академии, Чип принял участие в сложном обмене спальнями, затеянном для того, чтобы поселить все спонтанно возникшие пары как можно ближе друг к другу. В своей новой секции Чип оказался только через две спальни от некоей Йин ДВ, а напротив через проход, наискосок от Чипа, поселился необычно низкого роста член по имени Карл ВЛ, которого часто можно было видеть с блокнотом для набросков в руке, и который, хоть и довольно охотно отвечал, когда к нему обращались, редко сам затевал разговор.

В глазах у этого Карла ВЛ была необычная сосредоточенность, как будто он близок к решению каких-то сложных вопросов. Однажды Чип заметил, как он тихо вышел из комнаты в начале первого телевизионного часа и не возвращался до конца второго; в другой раз – ночью, в спальне, когда огни уже погасли, – он увидел, что сквозь одеяло на постели Карла пробивается слабый свет.

Однажды в субботу ночью, а точнее – ранним воскресным утром – Чип, который тихо возвращался из секции Йин ДВ, заметил, что Карл не спит. Он, в пижаме, сидел на кровати, в руке он держал раскрытый блокнот, подставив его под свет лежащего на краю стола фонаря, и что-то чертил быстрыми короткими движениями руки. Фонарик был чем-то прикрыт так, что от него исходила только узкая полоска света.

Чип подошел поближе и спросил:

– Сегодня без девушки?

Карл вздрогнул и закрыл блокнот. В руке он сжимал палочку угля для рисования.

– Извини, я тебя потревожил, – сказал Чип.

– Все в порядке, – ответил Карл; его лицо было почти скрыто темнотой, только на подбородке и на скулах светились слабые отблески света. – Я закончил рано. Мир КГ. А ты не остаешься у Йин до утра?

– Она храпит, – ответил Чип. Карл удивленно что-то промычал.

– Я сейчас ложусь, – сказал он.

– Что ты делаешь?

– Да так, диаграммы генов, – ответил Карл. Он перегнул блокнот и показал Чипу первую страницу. Чип подошел поближе, нагнулся – и разглядел пересекающиеся линии генов в секции Вз, аккуратно нарисованные ручкой, даже с тенями. – Я пытался еще углем, – сказал Карл, – но плохо получается, – он закрыл блокнот, положил уголь на стол и выключил фонарь. – Приятного сна, – сказал он.

– Спасибо, – ответил Чип, – тебе тоже.

Он вернулся в свою спальню и ощупью забрался в постель, думая правда ли Карл рисует диаграммы генов, рисовать которые углем и пробовать-то не стоило. Возможно, надо поговорить с советчиком, Ли УВ, об этой таинственности Карла и таком нечленском поведении, но Чип решил немного подождать, пока он не убедится, что Карлу нужна помощь, и что он не отнимет зря времени у Ли УВ, у Карла, да и у себя тоже. Не было повода паниковать.

Через несколько недель наступил День Рождения Веи, и, когда кончился парад, Чип и еще с десяток студентов поехали после обеда в Сад Развлечений. Они покатались немного на лодках, а потом пошли в зоопарк. Когда все собрались у фонтана, Чип вдруг увидел Карла ВЛ, который, сидя на перилах перед лошадиным вольером и держа на коленях блокнот, что-то рисовал. Чип извинился и, отойдя от группы, .приблизился к Карлу.

Карл увидел Чипа и улыбнулся ему, закрывая при этом блокнот.

– Прекрасный был парад, – сказал он.

– Действительно, замечательный, – ответил Чип. – А ты рисуешь лошадей?

– Пытаюсь.

– Можно мне посмотреть?

Карл на мгновение взглянул Чипу в глаза и сказал:

– Конечно, почему же нет? – он отогнул верхнюю часть блокнота, и Чип увидел жеребца, который ржал; конь был нарисован густыми резкими линиями и заполнял собой всю страницу. Мускулы вздувались под отливающей шкурой лошади, глаза были дикие, навыкате, передние копыта трепетали.

Рисунок удивил Чипа своей жизненностью и силой. Он никогда не видел изображения лошади, которое хоть сколько-нибудь приближалось к этому. Он искал слова, и смог сказать только:

– Это – потрясающе, Карл! Высший класс!

– Этот рисунок не точный, – сказал Карл.

– Точный!

– Нет, не точный, – ответил Карл. – Если бы он был точный, я учился бы в Академии Художеств.

Чип посмотрел на настоящих лошадей, которые паслись, а потом снова на рисунок Карла, опять на лошадей, и опять на рисунок, и увидел, что ноги у лошадей в вольере были толще, а грудь – уже, чем на рисунке.

– Ты прав, – сказал он, глядя на рисунок, – он не точный.

Но он… он почему-то, лучше, чем точный.

– Спасибо, – сказал Карл. – Я и хотел, чтобы он был такой.

Я еще не закончил.

Глядя на него, Чип спросил:

– Ты еще кого-нибудь рисовал?

Карл перевернул предыдущую страницу и показал Чипу сидящего льва, гордого и внимательного. В правом нижнем углу рисунка стояла буква «А», обведенная кружком.

– Замечательно! – сказал Чип.

Карл перевернул еще несколько страниц, и появились два оленя, мартышка, парящий орел, две фыркающие друг на друга собаки, крадущийся леопард.

Чип засмеялся.

– У тебя здесь весь братовредительский зоопарк! – сказал он.

– Нет, не весь, – ответил Карл.

На всех рисунках стояло в углу «А» в кружке.

– Зачем это? – спросил Чип.

– Художники раньше подписывали свои работы. Чтобы показать, чье это произведение.

– Я знаю, – сказал Чип. – Но почему «А»?

– О, – ответил Карл и начал перевертывать страницу обратно, одну за другой. – «А» значит Аши. Так меня зовет моя сестра, – Карл дошел до лошади, добавил линию на брюхе и поглядел на лошадей в вольере своим сосредоточенным взглядом, который теперь стал понятен.

– У меня тоже есть еще одно имя, – сказал Чип. – Чип. Мой дед назвал меня так.

– Чип?

– Это значит «осколок старого камня». Я, кажется, похож на дедушку моего дедушки, – Чип с интересом посмотрел, как Карл уточняет линию задних ног лошади, а потом сделал шаг в сторону. – Я лучше пойду к моей группе, – сказал он. – Это – высший класс. Просто стыдно, что ты не получил классификацию художника.

Карл пожал плечами:

– Тем не менее, не получил, – сказал он. – Поэтому я рисую по воскресеньям и праздникам, и в свободное время. Я никогда не позволяю рисованию мешать моей работе и всему тому, что я обязан делать.

– Правильно, – ответил Чип. – Увидимся в общежитии.

Вечером, после телевизора, Чип вернулся в спальню и нашел на столе рисунок лошади. Карл, из своей спальни напротив, спросил:

– Хочешь?

– Да, – ответил Чип, – спасибо. Это потрясающе. Сейчас рисунок был даже еще мощнее и жизненнее, чем раньше. В углу листа появилось «А» в круге.

Чип прикрепил рисунок на доску для записок над столом, и когда он заканчивал это делать, вошла Йин ДВ, занести сегодняшний выпуск «Вселенной», который она брала читать.

– Откуда это у тебя? – спросила она.

– Карл ВЛ нарисовал, – ответил Чип.

– Очень мило. Карл, – сказала Йин. – Ты хорошо рисуешь.

Карл, надевавший пижаму, ответил:

– Спасибо. Я рад, что тебе понравилось. А Чипу Йин прошептала:

– Там все непропорционально. Но все равно оставь его там, где повесил. С твоей стороны очень благородно повесить у себя этот рисунок.

Иногда, в свободное время, Чип и Карл вместе ходили в Музей до-Объединения. Карл делал наброски с мастодонта и бизона, с пещерного человека в его животном убежище, с солдат и матросов в их бесчисленных разнообразных формах. Чип бродил среди первых автомобилей и диктопишущих машинок, среди сейфов, наручников и «телевизоров». Он изучал макеты и рисунки старых зданий: церкви со шпилями и контрфорсами, замки с башнями, большие и маленькие дома с окнами и запирающимися дверьми. В окнах, думал Чип, были и хорошие стороны. Было бы приятно, думал он, выглядывать из своего окна дома или на работе, это придавало бы уверенности, заставляло чувствовать себя больше. А вечером, снаружи, дом с рядами светящихся окон должен быть очень привлекателен, даже красив.

Однажды Карл зашел в спальню Чипа и остановился у стола, плотно сжав кулаки. Чип посмотрел на него и подумал, что у Карла жар, или даже хуже того; его лицо пылало, а глаза странно щурились. Нет, это не жар. Карл в ярости, в такой ярости, в которой Чип никогда его не видел; в такой сильной ярости, что не может разжать губ, чтобы произнести хоть слово.

Чип взволнованно спросил:

– Что случилось?

– Ли, – сказал Карл. – Послушай. Ты можешь сделать мне одолжение?

– Конечно! Разумеется!

Карл наклонился ближе к Чипу и прошептал:

– Попроси для меня блокнот, хорошо? Я только что попросил, но мне было отказано. Их там было пятьсот, драка!

Вот такая стопка, и мне пришлось положить его на место!

Чип уставился на него.

– Попроси один, хорошо? – сказал Карл. – Ведь каждый может немножко порисовать в свободное время, правда? Ну, давай, хорошо? С трудом Чип произнес:

– Карл…

Карл посмотрел на него, его ярость смягчилась, и он выпрямился.

– Нет, сказал он. – Нет, я просто потерял контроль над собой. Извини. Извини, брат. Забудь об этом, – он похлопал Чипа по плечу. – Я уже в порядке, – сказал он. – Я снова попрошу, через неделю или что-нибудь около. Я все равно слишком много рисовал, наверное. Уни знает лучше, – он пошел вдоль по коридору к ванной комнате.

Чип повернулся к столу и, дрожа, положил голову на локти.

Сегодня четверг. Еженедельные встречи с советчиком были у Чипа по вудодням, утром, в 10.40, и на этот раз он скажет Ли У В о болезни Карла. Уже и речи быть не может, что он окажется паникером, наоборот, он слишком долго ждал. Ему следовало сказать что-то еще при первых признаках, когда Карл выскользнул из телевизионной (рисовать, разумеется), или даже когда он заметил необычный взгляд Карла. Какой ненависти он столько ждал? Он уже слышал, как Ли У В мягко упрекает его: «Ты был не очень хорошим братоохранителем, Kи».

Рано утром в следующий вудодень Чип решил взять несколько комбинезонов и последний номер «Генетика». Он спустился в центр снабжения и вошел на товарную площадь. Он взял «Генетика» и пачку комбинезонов, прошел чуть дальше и вошел в секцию для художников. Он увидел стопку блокнотов в зеленой обложке, не пятьсот, но штук семьдесят-восемьдесят, и никто не собирался их брать.

Чип отошел в сторону, думая, что он, наверное, сходит с ума. Если бы Карл обещал не рисовать в то время, когда не должен…

Чип пошел обратно. – Ведь каждый может немножко порисовать в свободное время, правда?» – и взял блокнот и коробочку углей. Он встал в самую короткую очередь, сердце сильно билось у него в груди, руки дрожали. Он вдохнул как можно глубже, потом еще раз и еще.

Он приложил браслет к сканеру, а затем – этикетки с комбинезонов, с «Генетика», с блокнота и с углей. Все было «да».

Чип уступил очередь следующему члену.

Он вернулся в спальню. В комнате Карла никого не было, кровать была не застелена. Чип вошел в свою комнату, положил комбинезоны на полку, а «Генетика» на стол. На первой странице блокнота он написал все еще нетвердой рукой: «Только в свободное время. Обещай мне». Затем он положил блокнот и уголь на кровать, сел за стол и стал смотреть журнал.

Появился Карл, он вошел в свою комнату и стал застилать кровать.

– Это твое? – спросил Карл.

Карл посмотрел на блокнот и уголь на кровати Чипа.

– Это не мое, – сказал Чип.

– Ах, да. Спасибо, – сказал Карл, вошел и взял блокнот и уголь. – Большое спасибо, – повторил он.

– Тебе надо написать свой номер на первой странице, – сказал Чип, – если ты собираешься так повсюду его оставлять.

Карл вошел в свою секцию, открыл блокнот и посмотрел на первую страницу. Потом поглядел на Чипа, кивнул, поднял правую руку и одними губами произнес: «Любовь Семьи».

Они вместе ехали по эскалатору в класс.

– Зачем ты испортил страницу? – спросил Карл. Чип улыбнулся.

– Я не шучу, – сказал Карл. – Ты что, никогда не слышал, что записки оставляют на ненужной бумаге?

– Христос, Маркс, Вуд и Веи! – сказал Чип.

В декабре того же 152 года пришли ужасные вести о Серой Смерти, распространившейся по всем марсианским колониям, кроме одной, и полностью выкосившей их всего за девять дней. В Академии Генетических Наук, как и во всех семейных учреждениях, наступила беспомощная тишина, потом стенания и, наконец – всеобщая решимость помочь Семье преодолеть серьезное препятствие, на которое она наткнулась. Все работали напряженнее и дольше. Свободное время было уменьшено наполовину, в воскресенье учились, а в Рождество Христово отдыхали лишь полдня. Только генетика могла сделать более стойкими будущие поколения, все спешили закончить свой курс обучения и приступить к первому настоящему поручению.

На каждой стене висели белым по черному написанные плакаты:

«Снова на Марс!»

Этот подъем продолжался несколько месяцев. Только на Рождество объявили выходным целый день, и никто не знал, что с ним делать. Чип, Карл и их подружки поплыли на лодке на один из островов в озере Парка Развлечений, и там загорали на огромном валуне. Карл нарисовал свою подружку.

В первый раз – по крайней мере, насколько знал Чип – Карл нарисовал живого человека.

В июне Чип попросил еще один блокнот для Карла.

Их учеба кончилась, на пять недель раньше, и они получили поручения: Чип – в исследовательской лаборатории вирусной генетики в США 90058, Карл – в Институте энцимологии в ЯПО 50319.

Вечером, перед отъездом из Академии, все паковали свои вещевые мешки. Карл вытащил из ящиков стола блокноты с зеленой обложкой – десяток из одного ящика, полдесятка из другого, еще блокноты из других ящиков – и свалил их в кучу на кровати.

– Ты это никогда не запихнешь в мешок, – сказал Чип.

– Я и не собираюсь, – ответил Карл. – Они использованы, они мне не нужны, – он сел на кровать и пролистал один блокнот, время от времени вырывая из него отдельные рисунки.

– Можно мне взять несколько? – спросил Чип.

– Конечно, – сказал Карл и бросил Чипу блокнот.

Там были, в основном, наброски из до-Объединенческого музея. Чип выбрал один – человек в кольчуге целится куда-то из лука, и еще один – обезьяна чешется.

Карл собрал большинство блокнотов и пошел по коридору в сторону мусоропровода. Чип положил блокнот на кровать Карла и взял другой.

В нем были нарисованы обнаженные мужчина и женщина, стоящие в парке, а сзади них неясными очертаниями вырисовывался город. Эти люди были выше, чем обычно, красивые и с каким-1 и странным чувством собственного достоинства. Женщина довольно сильно отличалась от мужчины, не только половыми органами, но и длиной волос, выступающими грудями и более мягкими очертаниями. Это был великолепный рисунок, но что-то в нем неприятно задело Чипа, он не мог понять, что.

Он стал смотреть другие страницы, там были другие мужчины и женщины, рисунок становился более уверенным, выполненный меньшим числом более простых линий. Это были лучшие рисунки Карла, но в каждом из них было что-то не то. чего-то не хватало, была какая-то дисгармония, которой Чип никак не мог уловить.

Вдруг у Чипа мурашки побежали по коже.

На этих людях не было браслетов.

Он еще раз пролистал блокнот, чтобы убедиться в этом, чувствуя, что его подташнивает. Браслетов не было. Браслетов не было ни на одной фигуре. И не было никакой возможности допустить, что работы не закончены: в углу каждого листа стояло «А» в кружке.

Чип положил блокнот, вышел от Карла и сел на свою и он смотрел, как Карл вернулся, собрал остальные блокноты и унес их.

В холле были танцы, но недолго и не очень широко – из-за Марса. Потом Чип пошел вместе со своей подружкой в ее комнату.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – ответил он.

Карл тоже спросил его утром, когда они сворачивали одеяла:

– Что случилось, Ли?

– Ничего.

– Тебе жалко уезжать?

– Немного.

– Мне тоже. Ну, давай твои простыни, я их выброшу в мусоропровод.

– Какой у него номер? – спросил Ли У В.

– Карл ВЛ 35С 7497, – ответил Чип. Ли У В записал номер.

– Ив чем именно выражается это? – спросил он. Чип вытер руки о колени.

– Он нарисовал несколько картинок с членами, – сказал он.

– Ведущими себя агрессивно?

– Нет, нет. Просто стоят и сидят, трахаются, играют, с детьми.

– Ну и что?

Чип перевел взгляд на крышку стола.

– У них нет браслетов, – сказал он. Ли УВ ничего не сказал. Чип взглянул на него, советчик смотрел на Чипа.

Через секунду Ли У В спросил:

– Несколько рисунков?

– Целый блокнот.

– И совсем нет браслетов?

– Нет.

Ли У В вздохнул, а потом выдохнул воздух сквозь плотно сжатые зубы несколькими шипящими порциями. Он посмотрел в свою записную книжку: «КВЛ 35С 7497», – сказал он.

Чип кивнул.

Он разорвал рисунок человека с луком, который был агрессивен, и обезьяну тоже разорвал. Потом отнес куски в мусоропровод и выбросил.

Он уложил последние вещи – ножницы, зубную щетку и окантованную фотографию родителей и Папы Джана – и завязал мешок.

Зашла подружка Карла с вещмешком через плечо.

– Где Карл? – спросила она.

– В медицентре.

– Ох, – сказала она, – скажи ему, что я с ним прощаюсь, хорошо?

– Конечно.

– Они поцеловались в щеку.

– До свидания, – сказала она.

– До свидания.

Она пошла по коридору. Несколько студентов, теперь уже бывших, прошли мимо. Они улыбнулись Чипу и попрощались с ним.

Он оглядел опустевшую комнату. Рисунок лошади все еще висел на доске для записок. Чип подошел к нему и стал разглядывать, он снова увидел жеребца, который ржал, такой живой и такой дикий. Почему Карл стал рисовать что-то еще кроме зверей в зоопарке? Зачем он начал рисовать людей?

У Чипа возникло и стало расти чувство, что не следовало говорить Ли УВ о рисунках Карла, даже хотя он и знал, что, конечно же, правильно сделал. Разве может быть не правильно – помочь больному брату? Не сказать было бы не правильно, молчать, как он молчал сначала, позволив Карлу дойти до того, что он стал рисовать членов без браслетов и заболел еще больше. Ведь он, может быть, даже рисовал членов, ведущих себя агрессивно. Дерущихся.

Конечно, Чип правильно сделал, что сказал.

Но тем не менее чувство, что он поступил не правильно, оставалось и росло, и неожиданно переросло в чувство вины.

Кто-то подошел к нему, Чип обернулся, думая, что это Карл возвращается из медицентра, чтобы поблагодарить его, но это был какой-то другой покидающий Академию студент.

Однако, это должно было произойти: Карл вернется и скажет: «Спасибо, что помог мне, Ли. Я, правда, был болен, но сейчас мне намного лучше», а он сам ответит: «Не благодари меня, брат, скажи спасибо У ни», а Карл скажет:

«Нет, нет», и будет настаивать и жать его руку.

Неожиданно Чипу захотелось исчезнуть, не встречаться с Карлом, который будет благодарить его за помощь; он схватил свой мешок и поспешил в коридор – остановился в нерешительности, затем быстро вернулся. Он снял рисунок лошади со стены, развязал на столе, мешок, засунул рисунок между страницами записной книжки, закрыл мешок и вышел.

Он сбежал вниз по эскалаторам, извиняясь перед стоящими членами, в испуге, что Карл побежит за ним; он бежал до самого нижнего уровня, где находилась рельсовая станция и встал в длинную очередь желающих уехать в аэропорт. Он стоял прямо, не оглядываясь.

Наконец он подошел к сканеру. Секунду он смотрел на него, а потом коснулся его своим браслетом. «Да», промигал зеленым сканер.

Чип заторопился к выходу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОЖИВАНИЕ

Глава 1

Между июлем 153 года и Марксом 162 у Чипа было четыре поручения: два – в исследовательских лабораториях в США, короткое поручение в Институте Генной Инженерии в Инд, где он посещал лекции о новейших достижениях мутационной индукции и пятилетнее поручение на химиосинтетическом заводе в Кит. Чипа два раза повышали в классификации, и к 162 году он был генетикиспытатель второго класса.

Все эти годы он был внешне нормальным, всем довольным членом Семьи. Он хорошо выполнял свою работу, принимал участие в занятиях спортом и активно отдыхал, каждую неделю занимался сексом, каждый месяц звонил домой родителям и каждые шесть месяцев навещал их, вовремя приходил на телевизор и на лечения, а также на встречи с советчиком. Он не испытывал дискомфорта, о котором следовало бы сказать советчику: ни физического, ни морального.

Но внутри, напротив, он был далеко не нормален. Чувство вины, с которым он оставил Академию, заставило его скрыть его от следующего советчика, потому что он хотел сохранить чувство, которое, хотя и было неприятным, было самым сильным, которое он когда-либо испытывал, и странным образом это чувство расширяло границы его бытия, и то, что он скрывал ощущение своей вины от советчика – не говорил ни о каком дискомфорте, изображал спокойного, удовлетворенного всем члена – с течением лет переросло в привычку не раскрываться перед другими, постоянно следить за собой. Все стало для него под вопросом: унипироги, комбинезоны, одинаковость комнат и мыслей членов, а особенно работа, которую он делал, завершение которой, как он видел, только упрочит общую одинаковость. Конечно, у него не было другого выбора, вообще не было, видно, никакого выбора, но тем не менее он не рассказывал о своих состояниях и продолжал мучиться вопросами. Лишь в первые дни после лечений он действительно был таким членом, каким казался.

Только одно в мире было несомненно правильным: рисунок лошади, выполненный Карлом. Чип вставил его в рамку – не из центра снабжения, а в самодельную, из реек, которые он отодрал с задней стороны ящика стола и отполировал – и повесил у себя в комнате в США, у себя в комнате в Инд, у себя в комнате в Кит. Было гораздо приятнее смотреть на этот рисунок, чем на «Веи разговаривает с химиотерапевтами» или «Маркс за работой», или «Христос изгоняет менял из храма».

В Кит Чип подумывал о женитьбе, но узнал, что ему не будет разрешено иметь детей, так что мысль о женитьбе потеряла для него смысл.

В середине маркса 162 года, незадолго до его двадцатисемилетия, Чипа перевели обратно в Институт Генной Инженерии в ИНД 26100, и дали поручение во вновь образованном Центре Генетической Субклассификации. С помощью новых микроскопов удалось установить различия между генами, которые до того казались одинаковыми, и Чип был один из сорока специалистов 663 Б и В, направленных на уточняющую субклассификацию.

Комната Чипа была в четырех зданиях от работы, так что каждый день он дважды совершал приятную прогулку до Центра, и скоро нашел подружку, чья комната была на этаж ниже его комнаты. Его советчик, Боб Ро, был на год моложе самого Чипа. Казалось, что жизнь будет идти и дальше так, как прежде.

Однажды апрельским вечером, когда Чип собирался почистить зубы и лечь спать, в футляре от зубной щетки он нашел что-то белое. Удивившись, он поднес к глазам свою находку. Это оказался крошечный рулончик плотно свернутой бумажной ленты. Чип положил футляр и развернул маленький бумажный прямоугольник с печатными буквами. «Ты кажешься очень необычным членом, – говорилось там. – Например, ты думал, какую ты бы выбрал классификацию. Ты бы хотел познакомиться с другими необычными членами? Подумай об этом. Ты жив только частично. Мы можем помочь тебе больше, чем ты можешь себе представить».

Записка удивила Чипа знанием его прошлого, поразила своей таинственностью и особенно этим: «Ты жив только частично».

Что все это означало – это странное утверждение, и вообще это странное послание? И, прежде всего, кто положил его в футляр от зубной щетки? Но именно это место, вдруг понял Чип, было идеальным для такой записки, потому что здесь он точно нашел бы ее, и только он, а никто другой. Так кто же так умно положил сюда записку? Кто угодно мог зайти в его комнату раньше вечером, или днем. По крайней мере, двое заходили в его комнату: на столе лежали записки от Мир СК, подружки Чипа, и от секретаря домового фотоклуба.

Чип почистил зубы, лег в постель и перечитал записку.

Тот, кто ее написал – один из этих «других необычных членов»

– должно быть имел доступ к памяти УниКомпа, к тому моменту, когда Чип мечтал классифицировать сам себя, и это показалось группе достаточным чтобы вызвать к нему симпатию. А стоило ли симпатизировать ему? Они все ненормальные, это точно. Но он сам? Разве он тоже ненормален? «Мы можем помочь тебе больше, чем ты можешь себе представить». Что это значит?

Помочь ему в чем? И если он решит с ними встретиться, что ему делать? Очевидно, ждать следующей записки, какого-то контакта. «Подумай об этом», – было сказано в записке.

Прозвучал последний сигнал, он снова скатал бумагу в маленький рулон и глубоко затолкнул его за корешок своей настольной книги «Живая Мудрость Веи». Он выключил свет и стал лежа думать о записке. Она встревожила его, но это было в то же время необычно и интересно. «Хочешь познакомиться с другими необычными членами?»

Чип ничего не сказал о записке Бобу РО. Каждый раз, приходя вечером в комнату, Чип искал новую записку в футляре от зубной щетки, но никак не находил. По дороге на работу и с работы, садясь на стул в телевизионной, стоя в очереди в столовой или в центре снабжения, он всматривался в глаза окружающих его членов, готовый к любому намеку, даже простому взгляду или кивку, приглашающему следовать за собой. Но ничего подобного не случалось.

Прошло четыре дня, и Чип начинал уже думать, что эта записка просто шутка больного члена, или, еще хуже – какая-нибудь проверка. Может быть. Боб РО сам ее написал, чтобы посмотреть, скажет ли Чип про нее? Нет, это все смешно: он кажется, на самом деле заболевает.

Чип был очень заинтригован, даже возбужден, он был полон надежд, и сам не знал, на что надеется – однако, постепенно, с течением времени, когда ни новой записки, ни какого-то другого контакта так и не было, он почувствовал себя разочарованным и раздраженным.

И тогда, через неделю после своего первого появления, записка появилась снова: такой же сложенный втрое и скатанный в трубочку кусок бумаги в футляре от зубной щетки. Чип вынул записку, его волнение и надежда неожиданно, в один миг, вернулись к нему. Он развернул листок и прочитал: «Если хочешь познакомиться с нами и узнать, как мы можем помочь тебе, будь между зданиями 16 и 18 на Нижней Площади Христа завтра вечером в 11.15. Не прикасайся ни к одному сканеру по дороге. Если увидишь членов у сканера, мимо которого тебе надо пройти, пойди другой дорогой. Я буду ждать до 11.30». Внизу была подпись:

«Снежинка».

На пешеходных дорожках было совсем немного членов, да и то таких, которые спешили домой, спать, и смотрели только перед собой. Чипу пришлось изменить свой маршрут и он пошел быстрее и пришел на Нижнюю Площадь Христа ровно в 11.15. Пересек освещенное луной белое пространство, прошел мимо выключенного фонтана, в котором отражалась луна, и нашел 16 и темный проход, который отделял это здание от 18.

Там не было никого – но потом, в нескольких метрах от себя, в тени – Чип разглядел белый комбинезон с каким-то знаком, вроде красного медицентровского креста. Он вошел в темноту и приблизился к члену, который тихо стоял у стены здания 16.

– Снежинка? – спросил он.

– Да, – голос был женский. – Ты трогал какие-нибудь сканеры?

– Нет.

– Странное ощущение, правда? – на ней была бледная маска: тонкая, хорошо прилегающая.

– Я делал это и раньше, – ответил Чип.

– Тем лучше для тебя.

– Только однажды, меня тогда специально оттолкнули, – сказал он. Чипу казалось, что она старше его, но на сколько – он никак не мог определить.

– Мы пойдем в одно место, отсюда пять минут ходу, – сказала она. – Там мы собираемся регулярно, нас шестеро, четверо мужчин и две женщины – ужасное соотношение которое, надеюсь, ты улучшишь, я на тебя рассчитываю. Мы хотим предложить тебе одну вещь, и если ты согласишься, то, очевидно, станешь одним из нас; если откажешься, то не станешь, и наша сегодняшняя встреча будет последней. Поэтому мы пока не можем позволить тебе узнать, как мы выглядим и где собираемся, – она вынула руку из кармана, в руке она держала что-то белое. – Мне придется забинтовать тебе глаза, – сказала она, – поэтому на мне эта медицинская одежда, я буду выглядеть естественно, когда буду тебя вести.

– В такое время?

– Мы так делали и раньше, ничего не случалось, – ответила она. – Ты не возражаешь? Чип пожал плечами:

– Думаю, нет, – сказал он.

– Приложи это к глазам, – она дала ему два комка ваты. Чип закрыл глаза, приложил к векам и прижал каждый комок пальцем. Она начала наматывать бинт вокруг его головы, прижимая вату к глазам. Чип отнял пальцы и стал крутить головой, чтобы помочь ей. Она продолжала наматывать и наматывать бинт, захватывая его лоб и щеки.

– Ты уверена, что ты не из медицентра? – спросил Чип.

Она ухмыльнулась и ответила: «Абсолютно уверена». Потом натянула конец бинта, плотно затягивая его, прижала бинт со всех сторон руками, над глазами тоже, и взяла Чипа за руку. Она повернула его – в сторону площади, понял он – и повела за собой.

Не забудь про свою маску, – сказал Чип.

Она резко остановилась.

– Спасибо, что напомнил, – сказала она. Ее рука отпустила плечо Чипа и через секунду вернулась. Они снова пошли.

Звук их шагов изменился, стал рассеиваться в пространстве, и ветер стал обдувать лицо Чипа – вернее, нижнюю часть лица, не закрытую бинтом; они шли по площади.

Рука Снежинки, держащая Чипа за руку выше локтя, увлекала его куда-то по диагонали, влево, в сторону от дороги в Институт.

– Когда мы придем туда, куда мы идем, – сказала она, – я заклею пластырем твой браслет, и мой тоже. Мы стараемся не знать номеров друг друга. Я знаю твой – это я тебя нашла, но остальные не знают; все, что они знают – это то, что я приведу одного многообещающего члена. Позже, один или двое из них, возможно, узнают твой номер.

– Вы проверяете жизнь каждого, кто получает здесь поручения?

– Нет. Зачем?

А разве не так ты нашла меня – когда выяснила, что я думал о том, чтобы сам себя классифицировать?

– Три ступеньки вниз, – сказала она. – Нет, это было только подтверждение. Теперь вторая, и третья. На что я обратила внимание – так это на твой вид, у тебя вид человека, который не на сто процентов в лоне Семьи. Ты тоже научишься это замечать, если будешь с нами. Я узнала, кто ты, потом пошла в твою комнату и увидела рисунок на стене.

– Лошадь?

– Нет, «Маркс за работой», – иронично сказала она. – Конечно, лошадь. Ты рисуешь так, как ни один нормальный член никогда не станет рисовать. Вот тогда я и проверила твою историю, после того, как увидела лошадь.

Они вышли с площади и шли по одной из пешеходных дорожек, ведущих на запад – К или Л, он не был уверен, по какой.

– Ты ошиблась, – сказал Чип. – Это рисовал не я.

– Нет, это ты рисовал, – сказала она. – Ты просил блокноты и рисовальный уголь.

– Для члена, который это нарисовал. Мой друг по академик.

– Это уже интересно, – сказала она. – Обмануть Уни при просьбе – это самый лучший признак. В любом случае, тебе этот рисунок понравился настолько, что ты сохранил его и вставил в рамку. Или рамку тоже сделал твой друг?

Чип улыбнулся.

– Нет, рамку сделал я, – сказал он, – это ты точно заметила.

– Здесь мы повернем направо.

– Ты советчик?

– Я? Драка, нет.

– Но ты можешь узнавать историю человека?

– Иногда.

– Ты в Институте работаешь?

– Не спрашивай так много, – сказала она. – Послушай, как ты хочешь, чтобы мы тебя называли? Вместо Ли РМ?

– О, – сказал он, – Чип.

– Чип? Нет, – возразила она. – Не говори первое, что приходит тебе на ум. Ты должен быть какой-нибудь «Пират» или «Тигр». Другие – Кинг, Лайлак, Леопард, Хаш и Спэрроу[3].

– Меня звали Чип, когда я был маленьким, – сказал он. – Я привык к этому.

– Хорошо, – сказала она. – Но я бы такое имя не выбрала. Ты знаешь, где мы сейчас?

– Нет.

– Хорошо. Теперь налево.

Они вошли в какую-то дверь, поднялись по ступенькам, открыли еще одну дверь, в большой гулкий зал, через который прошли зигзагами, как бы обходя какие-то неровно поставленные предметы. Поднялись по неподвижному эскалатору, миновали длинный коридор и повернули направо.

Она оставила Чипа и напомнила про браслет. Он поднял руку, и его браслет сильно придавили и потерли. Он потрогал браслет: на месте номера было что-то мягкое. Это и еще то, что он ничего не видел, заставило Чипа вдруг почувствовать себя бестелесным, как будто он сейчас оторвется от пола, пролетит прямо сквозь стены в космос, растворится и станет ничем.

Она снова взяла его за руку. Они прошли чуть дальше и остановились. Он услышал короткий стук в дверь, потом еще раз и еще раз, звук открываемой двери, затихающие голоса.

«Привет, – сказала она, проводя Чипа вперед. – Это Чип, он на этом настаивает».

По полу заскрипели отодвигаемые стулья, зазвучали приветственные голоса. Чья-то рука пожала руку Чипа:

– Я Кинг, – представился член. – Я рад, что ты решился прийти.

– Спасибо, – ответил Чип.

Другая рука пожала руку Чипа жестче, чем первая.

– Снежинка говорит, что ты прямо художник, – этот голос был старше, чем голос Кинга. – Я – Леопард.

К Чипу потянулись другие руки: женский голос быстро произнес:

– Привет, Чип, я – Лайлак, – и другой женский голос:

– А я – Спэрроу, я надеюсь, что ты будешь всегда приходить. – А я Хаш, жена Леопарда. Привет!

Последний голос и рука были старые, другие два голоса – молодые.

Чипа подвели к стулу и усадили. Его руки нащупали крышку стола, гладкую и пустую, со слегка закругленным краем – овальный стол или большой круглый. Все остальные тоже сели.

Снежинка справа от него, о чем-то болтая, кто-то сел слева.

Чип почувствовал, что где-то что-то горит, он принюхался, чтобы удостовериться в этом: никто из членов, казалось, не замечал гари.

– Что-то горит, – сказал Чип.

– Табак, – ответила пожилая женщина Хаш – слева от него.

– Табак? – переспросил Чип.

– Мы его курим, – сказала Снежинка. – Хочешь попробовать?

– Нет, – сказал Чип. Некоторые засмеялись.

– Это не так уж смертельно, – сказал Кинг, сидящий дальше, слева от него.

– Я даже думаю, что он дает и какой-то эффект.

– Это очень приятно, – сказала одна из молодых женщин напротив него.

– Нет, спасибо, – ответил Чип.

Они снова засмеялись, обменявшись между собой репликами, и постепенно замолчали. На правую руку Чипа, лежавшую на столе, легла рука Снежинки, он хотел сбросить ее, но сдержался. Он глупо сделал, что пришел. Что он здесь делает, сидя с завязанными глазами между больными членами с фальшивыми именами? Его собственная ненормальность – ничто по сравнению с ними. Табак! Это растение вымерло сто лет назад, где они его откопали?

– Извини нас за повязку, Чип, – сказал Кинг, – я думаю, Снежинка объяснила, зачем это нужно.

– Да, – ответил Чип, Снежинка тоже сказала: «Да». Ее рука убралась с руки Чипа, и Чип снял свою руку со стола и сцепил обе руки на коленях.

– Мы ненормальные члены, что совершенно очевидно, – сказал Кинг. – Мы делаем много таких вещей, которые, как считается, делают только больные. Но мы думаем, что такие члены не больны. Мы знаем, что они не больны, – голос его был сильный, глубокий и властный. Чип представил себе, что Кинг – большой и мощный человек, лет сорока. – Я не собираюсь вдаваться в подробности, – продолжал он, – потому что в твоем теперешнем состоянии они огорчат и шокируют тебя, как тебя шокировало и огорчило то, что мы курим табак. Ты сам узнаешь в будущем все детали, если у тебя с нами есть будущее.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Чип. – В моем теперешнем состоянии?

На секунду наступила тишина. Какая-то женщина кашлянула.

Пока ты заторможен и усреднен твоим последним лечением, – ответил Кинг.

Чип неподвижно сидел, повернув голову в сторону Кинга, не в состоянии говорить о несправедливости того, что Кинг только что сказал. Постепенно он осмыслил его слова и произнес:

Я не заторможен и не усреднен.

– Но, тем не менее, это так, – сказал Кинг.

– Вся Семья заторможена и усреднена, – сказала Снежинка, и сзади нее раздался мужской голос:

– Все, не только ты. Это сказал Леонард.

– Из чего, ты думаешь, состоит лечение? – спросил Кинг.

– Вакцины, антисептик, – начал Чип, – противозачаточные средства, иногда транквилизаторы…

– Всегда транквилизаторы, – сказал Кинг. – И ЛПК, которые снижают агрессивность, а также сводят к минимуму радость и способность к восприятию, и все другие братовредительские качества, свойственные мозгу.

– А также сексуальный депрессант, – добавила Снежинка.

– Да, и это тоже, – сказал Кинг. – Десять минут механического секса в неделю, лишь малая доля того, что возможно.

– Я этому не верю, – сказал Чип. – Ничему не верю. Но все сказали, что это правда: «Это правда, Чип», «Действительно, правда», «Правда!»

– Ты же сам занимаешься генетикой, – сказал Кинг, – разве не на это работает генная инженерия? – на уменьшение агрессивности, контроль сексуальных эмоций, привнесение в человека желания помогать ближним, послушания и чувства благодарности. Лечения дают все эти эффекты на некоторое время, а генная инженерия способна влиять даже на рост и на цвет кожи.

– Лечения помогают нам, – сказал Чип.

– Они помогают Уни, – произнес женский голос напротив Чипа, с другой стороны стола.

– И поклонникам Веи, которые запрограммировали Уни, – добавил Кинг. – Но они не помогают нам, по крайней мере, их польза несоизмерима с их вредом. Они превращают нас в машины.

Чип покачал головой, потом покачал головой еще раз.

– Снежинка сказала нам, – это заговорила Хаш тихим, спокойным голосом, который очень подходил к ее имени, – что у тебя есть ненормальные наклонности. Ты никогда не замечал, что они сильнее перед лечением и слабее после лечения?

– Я уверена, что ты сделал эту рамку за день или два до лечения, а не после, – сказала Снежинка. Чип подумал несколько секунд.

– Я не помню, – сказал он, – но когда я был маленьким и думал о том, чтобы классифицировать себя, после лечения эти мысли казались глупыми и до-Объединенческими, а перед лечением они просто… приводили в восторг.

– Ну вот, – сказал Кинг.

– Но этот восторг был нездоровым.

– Он был здоровым, – сказал Кинг, а женский голос с другой стороны стола добавил:

– Ты был живой, ты что-то чувствовал. Любое чувство лучше и здоровее, чем отсутствие чувств.

Чип вспомнил о чувстве вины, которое он носил в себе и скрывал от советчиков со времени случая с Карлом в Академии. Он кивнул:

«Да, – сказал он, – да, может быть». Он повернул голову в сторону Кинга, в сторону женщины, в сторону Леопарда и в сторону Снежинки, жалея, что он не может открыть глаза и увидеть их.

– Но тогда я не понимаю, – сказал он. – Вы же получаете лечения или нет? Так разве вы не…

– Мы получаем ослабленные лечения, – сказала Снежинка.

– Да, мы получаем лечения, – сказал Кинг, – но нам удалось добиться ослабленных лечений, без некоторых компонентов, так что мы – чуть больше, чем те машины, которыми Уни нас считает.

– И именно это мы тебе и предлагаем, – раздался голос Снежинки, – возможность видеть больше, чувствовать больше, делать больше и радоваться больше.

– И страдать тоже больше, скажи ему и это, – произнес голос, мягкий, но четкий, принадлежавший второй молодой женщине. Она сидела за столом напротив Чипа, слева, где-то рядом с Кингом.

– Это не так, – сказала Снежинка.

– Да, это так, – сказал тот же четкий, почти девичий голос, – ей было, наверное, не больше двадцати. – Будут такие дни, когда ты станешь ненавидеть Христа, Маркса, Вуда и Веи и захочешь разломать Уни. Будут дни, когда тебе захочется сорвать свой браслет и убежать на горные вершины, как неизлечимые раньше, только для того, чтобы делать то, что ты хочешь, иметь возможность выбора и жить своей собственной жизнью.

– Лайлак! – сказала Снежинка.

– Будут дни, когда ты станешь ненавидеть нас, – продолжал говорить женский голос, – за то, что мы разбудили тебя и сделали тебя не машиной. Машины чувствуют себя во Вселенной как дома, только люди изгнанники.

– Лайлак, – сказала Снежинка. – Мы пытаемся уговорить Чипа присоединиться к нам, и мы совсем не хотим расстроить его. – Для Чипа она добавила:

– Лайлак действительно ненормальная.

– В том, что говорит Лайлак, есть правда, – сказал Кинг. – Да, иногда мы несчастливы. Ты, Снежинка, – нет, я знаю. За редкими исключениями, вроде Снежинки, способность чувствовать счастье означает также способность чувствовать несчастье. Но как сказала Спэрроу, любое чувство лучше и здоровее, чем полная бесчувственность, а несчастливые моменты не так уж часто бывают, правда.

– Часто, – сказала Лайлак.

– О, пожалуйста, – сказала Снежинка. – Давай прекратим этот разговор о несчастье.

– Не волнуйся. Снежинка, – сказала женщина напротив, Спэрроу. – Если он вскочит и побежит, ты его поймаешь.

– Ха-ха, драка – отозвалась Снежинка.

– Снежинка, Спэрроу! – сказал Кинг. – Ну, Чип, каков будет твой ответ? Хочешь получать ослабленные лечения? Этого можно добиться постепенно, путем нескольких шагов, первый сделать легко, и если через месяц тебе не понравится, как ты себя почувствуешь, можешь пойти к советчику и сказать, что заразился от группы очень больных членов, которых ты, к сожалению, не сможешь опознать.

Через секунду Чип сказал:

–  – Что я должен делать? Он почувствовал, как Снежинка сжала его руку.

– Хорошо, – прошептала Хаш.

– Секундочку, я раскурю трубку, – сказал Кинг.

– Вы все сейчас курите? – спросил Чип. Запах гари был сильный, сухой и щекочущий ноздри – Сейчас нет, – ответила Хаш. – Только Кинг, Лайлак и Леопард.

– Но мы все курили, – сказала Снежинка-Это не делается без перерыва, ты какое-то время куришь, а потом ненадолго перестаешь.

– Где вы достаете табак?

– Мы его выращиваем, – сказал Леопард, довольный вопросом. – Хаш и я. В парковой зоне.

– В парковой зоне?

– Да, там, – сказал Леопард.

– У нас две грядки, – сказала Хаш, – а в прошлое воскресенье мы нашли место для третьей.

– Чип? – позвал Кинг, и Чип повернул голову в его сторону и стал слушать.

– В основном первый шаг заключается в том, чтобы вести себя так, как будто тебя перелечили, – начал Кинг. – Замедли все свои действия на работе, во время игр – слегка, почти незаметно. Сделай небольшую ошибку на работе, а через несколько дней еще одну. И в сексе веди себя неважно. Для этого надо мастурбировать перед встречей с девушкой, так тебе удастся убедительно провалиться.

– Мастурбировать?

– Ох, залеченный, всем довольный член! – сказала Снежинка.

– Доведи себя до оргазма своей рукой, – сказал Кинг. – И не очень расстраивайся, когда потом у тебя оргазма не будет.

Пусть твоя девушка скажет своему советчику, твоему не говори. Не акцентируй внимания ни на чем, ни на ошибках, которые ты допустишь, ни на опозданиях на встречи, ни на чем-то еще; пусть другие все замечают и обо всем рассказывают.

– Притворись, что ты задремал во время телевизора, – сказала Снежинка.

– Тебе осталось десять дней до следующего лечения, – продолжал Кинг. – На будущей неделе, когда ты встретишься с советчиком, если ты сделаешь все то, что я тебе сказал, советчик будет тебя расспрашивать об этом твоем оцепенении.

Опять, никакого беспокойства с твоей стороны. Апатия. Если ты сделаешь все правильно, количество депрессантов в твоем лечении несколько уменьшат, настолько, что через месяц ты будешь гореть желанием узнать, в чем же заключается шаг номер два.

– Это, кажется, достаточно просто, – сказал Чип.

– Это так, – ответила Снежинка, а Леопард сказал:

– Мы все это сделали, ты тоже сможешь.

– Тут есть одна опасность, – продолжал Кинг. – Хоть твое лечение будет слабее, чем обычно, его воздействие в первые дни все равно будет сильным. Ты резко изменишь отношение к тому, что ты сделал, и у тебя будет сильное желание рассказать обо всем своему советчику и получить самое сильное лечение.

Невозможно сейчас сказать, сможешь ты или нет подавить в себе этот импульс. Мы смогли, но другие не смогли. В прошлом году мы вот так разговаривали с двумя членами, они сыграли в эту апатию, но потом во всем признались через день или два после лечения.

– А не может мой советчик что-то заподозрить, когда я впаду в эту апатию? Ведь он, наверное, знает о тех двух случаях.

– Да, – сказал Кинг. – Но такой сбой ритма действительно происходит, когда у какого-то члена уменьшается потребность в депрессантах, так что если ты сделаешь все убедительно, этот этап ты пройдешь. Потребность рассказать обо всем – вот этого действительно надо опасаться.

– Повторяй себе, – сказала Лайлак, – что это химический препарат заставляет тебя думать, что ты болен и что тебе нужна помощь, препарат, который ввели тебе без твоего согласия.

– Моего согласия? – спросил Чип.

– Да, – сказала она. – Твое тело принадлежит тебе, а не Уни.

– Расскажешь ты все или выдержишь, – сказал Кинг, – зависит от того, насколько твое сознание поддается перестройке химией, и ты немного, но можешь на это повлиять, в ту или другую сторону. С учетом того, что мы знаем о тебе, у тебя хорошие шансы.

Они дали ему еще несколько советов насчет сбоя ритма – пропустить раз или два свой обеденный пирог, ложиться спать до последнего сигнала, – а затем Кинг предложил Снежинке проводить Чипа вновь на то место, где они встретились.

– Надеюсь увидеть тебя снова. Чип, – сказал он. – Без бинтов.

– Я тоже надеюсь, – сказал Чип. Он встал и отодвинул стул.

– Удачи, – сказала Хаш, и тоже сказали Воробей и Леопард.

Лайлак сказала то же самое последней: «Удачи тебе, Чип».

– Что будет, – спросил он, – если я подавлю желание все рассказать?

– Мы узнаем об этом, – сказал Кинг, – и один из нас свяжется с тобой дней через десять после лечения.

– Как вы узнаете?

– Мы узнаем. Снежинка взяла его руку.

– Хорошо, – сказал Чип, – спасибо вам, всем вам. Они ответили: «Не за что, не за что», «пожалуйста» и «рады что-то сделать для тебя, Чип». Что-то было странное во всех этих ответах, и, пока Снежинка вела его за руку к выходу из комнаты, Чип понял, что это было: никто не сказал «Спасибо Уни».

Они медленно шли, Снежинка держала его за руку не как медсестра, а как девушка, идущая со своим первым парнем.

– Трудно в это поверить, – сказал он, – что то, что я вижу и чувствую сейчас, на самом деле не такое.

– Не такое, – сказала она, – даже и вполовину не такое. Ты сам увидишь.

– Надеюсь.

– Обязательно. Я уверена. Он улыбнулся и спросил:

– А ты была уверена насчет тех, которые попробовали, и у которых не получилось?

– Нет, – сказала она, – а потом:

– Я была уверена насчет одного, но не насчет второго.

– В чем заключается второй шаг? – спросил Чип.

– Сначала пройди через первый шаг.

– А этих шагов больше чем два?

– Нет. Два шага, если получится, обеспечат тебе максимальное сокращение медикаментов. Тогда ты действительно оживешь. Ла. насчет шагов: сейчас три ступеньки вверх.

Они взошли на три ступеньки и пошли дальше. Теперь они снова оказались на площади. Она была абсолютно безмолвна, даже ветер утих.

– Траханье – самое лучшее во всем этом, – сказала Снежинка. – Оно получается гораздо лучше, гораздо дольше, и гораздо больше возбуждает, и ты сможешь им заниматься почти каждую ночь.

– Это невероятно.

– И, пожалуйста, запомни, – сказала она, – что это я тебя нашла. Если я только замечу, что ты хотя бы смотришь на Спэрроу, я тебя убью.

Чип вздрогнул, но тут же велел себе не быть дураком.

– Извини меня, сказала она, – я веду себя агрессивно по отношению к тебе. Сверхагрессивно.

– Все в порядке, – ответил Чип, – я не шокирован.

– Не очень.

– Как насчет Лайлак? – спросил он. – Можно мне смотреть на нее?

– Сколько хочешь, она любит Кинга.

– Да?

– С до-Объединенческой страстью. С него началась вся группа. Сначала он, потом Леопард и Хаш, потом я, потом Спэрроу.

Звук их шагов стал громче и начал гулко отдаваться в воздухе. Она остановила его. «Мы пришли», – сказала она. Он почувствовал, как ее руки взялись за конец бинта, и нагнул голову. Она начала разматывать бинт, открывая кожу, которой сразу же становилось прохладно. Она разматывала и разматывала бинт и неожиданно сняла комки ваты с глаз Чипа.

Он моргнул и широко открыл глаза.

Снежинка стояла рядом с ним в лунном свете, глядя на него как бы вызывающе, заталкивая бинт в карман своего медицентровского комбинезона. Каким-то образом она уже успела надеть свою белую маску – но это была не маска, с удивлением увидел Чип, это было ее лицо. Ее лицо было очень бледно. Белее, чем все лица членов, которые он когда-либо видел, кроме некоторых почти шестидесятилетних. Ее лицо было почти белое. Почти такое же белое, как снег.

– Маска на месте, – сказала она.

– Извини, – сказал он.

– Все в порядке, – ответила она и улыбнулась. – Мы все странные в чем-то. Посмотри на свой глаз, – ей было лет тридцать пять или около того, черты лица были резкие, выражение лица – умное. Волосы были недавно подстрижены.

– Извини, – сказал он опять.

– Я же сказала, что все в порядке.

– Тебе можно показываться мне?

– Я что-то скажу тебе, – начала Снежинка. – Если ты не выдержишь, то я уверена, что всю нашу компанию нормализуют. На самом деле, мне бы этого даже хотелось, – она взяла его голову в свои ладони и поцеловала его, ее язык ощупал его губы, потом скользнул внутрь и заходил у него во рту. Она крепко сжала его голову, прижалась низом своего живота к нему и стала тереться об него круговыми движениями. Чип почувствовал ответную реакцию, и положил свои руки ей на спину. Он осторожно встретил ее язык свои языком.

Она отняла рот.

– Учитывая, что это середина недели, – сказала она, – я довольна.

– Христос, Маркс, Вуд и Веи, – сказал он. – Вы все так поняли?

– Только я, брат, – сказала она, – только я. Они снова поцеловались.

– Теперь иди домой, – сказала она. – Не трогай сканеры.

Он отступил от нее.

– Увидимся в следующем месяце, – сказал он.

– Тебе стоит со мной увидеться, – сказала она. – Удачи. Он вышел на площадь и направился к институту. Один раз он оглянулся. За его спиной был только пустой проход между бледными освещенными луной зданиями.

Глава 2

Боб Ро поднял на Чипа глаза из-за стола, за которым сидел, и улыбнулся.

– Ты опоздал, – сказал он.

– Извини, – сказал Чип. Он сел.

Боб закрыл белый блокнот с красным спиральным переплетом.

– Как ты? – спросил он.

– Хорошо.

– Хорошая была неделя?

– Мм-мм.

Боб секунду смотрел на Чипа, его локоть лежал на ручке кресла, пальцами он тер крылья носа.

– Ты хотел бы рассказать о чем-то? – спросил он. Чип помолчал, а потом покачал головой:

– Нет, – сказал он.

– Я слышал, что ты вчера после обеда полдня делал чужую работу.

Чип кивнул.

– Я взял образец из другой секции коробки с образцами.

– Поступил не образцово, – сказал Боб, улыбнулся и хмыкнул. Чип вопросительно посмотрел на него.

– Шутка, – сказал Боб. – Образцы – образцово.

– Ax, – сказал Чип и улыбнулся.

Боб положил подбородок на руку, коснувшись одним пальцем губ.

– Что случилось в пятницу? – спросил он.

– В пятницу?

– Что-то там насчет чужого микроскопа. Чип на секунду показался озадаченным.

– Ах, – сказал он, – да. Но я этим микроскопом так и не воспользовался. Я просто вошел в кабинет. Я не менял настройку. Я ничего не трогал.

– Похоже, что не такая уж хорошая была неделя, – сказал Боб.

– Да, кажется нет, – ответил Чип.

– Мир СК говорит, что у тебя были затруднения в субботу.

– Затруднения?

– В смысле секса. Чип покачал головой.

– Не было никаких затруднений, – сказал он, – просто был не в настроении, вот и все.

– Она говорит, что ты пытался, но не мог добиться эрекции.

– Ну, я чувствовал, что мне это надо сделать, ради нее, но я был не в настроении.

Боб смотрел на Чипа и молчал.

– Я был уставший, – сказал Чип.

– Похоже, в последнее время ты часто бывал уставший.

Поэтому ты не был на встрече твоего фотоклуба в пятницу вечером?

– Да, – сказал Чип, я рано лег спать.

– Как ты себя чувствуешь сейчас? Ты сейчас уставший?

– Нет, я чувствую себя прекрасно.

Боб посмотрел на него, затем выпрямился в кресле и улыбнулся.

– Окей, брат, – сказал он, – дотронься и иди. Чип коснулся своим браслетом сканера на телекомпе Боба и встал.

– Увидимся через неделю, – сказал Боб.

– Да.

– Bo-время.

Чип, который был уже у двери, обернулся и спросил:

– Что, извини?

– Bo-время, на будущей неделе, – повторил Боб.

– Ах, да, – сказал Чип и вышел из кабинета.

Он думал, что все сделал правильно, но это никак нельзя было проверить, и чем больше приближалось лечение, тем больше он волновался. Мысль о том, что его восприятие станет значительно острее, казалась все привлекательнее с каждым часом, и Снежинка, Кинг, Лайлак и другие становились тоже все интереснее и вызывали восхищение. Ну и что, если они курят табак? Они – счастливые и здоровые члены, – нет, люди, а не члены! – которые нашли способ бежать от стерильности и одинаковости и всеобщей механической эффективности. Он хотел видеть их и быть с ними. Он хотел целовать и обнимать странно бледную Снежинку, говорить с Кингом на равных, по-дружески, больше услышать о странных, но таких захватывающих дух мыслях Лайлак. «Твое тело принадлежит тебе, а не Уни», – какая неприятная до-Объединенческая фраза! Если для нее есть какие-то основания, то в ней может оказаться смысл, который приведет его… он не знал, к чему, к какой-то резкой перемене в его отношении ко всему!

Наступила ночь перед лечением. Он лежал без сна несколько часов, а потом с забинтованными руками карабкался на покрытую снегом горную вершину, с удовольствием курил табак под руководством дружески улыбающегося Кинга, расстегивал комбинезон Снежинки и она оказывалась белой-белой с красным крестом от горла до паха; водил древнюю машину с рулевым колесом по коридорам и залам огромного Центра Генетического 11 плавления, и у него был новый браслет с надписью «Чип», а в окно своей комнаты он видел хорошенькую обнаженную девушку, поливающую куст сирени. Она нетерпеливо кивнула, и он пошел к ней – и проснулся, чувствуя себя свежим, энергичным и веселым, несмотря на все эти сны, более живые и убедительные, чем те пять или шесть, которые он видел в своей жизни.

В тот день, в пятницу, Чип получил свое лечение. «Щелк-жжщелк», казалось, продолжалось на долю секунды меньше, чем обычно, и когда Чип отошел от блока, опуская рукав, он все еще чувствовал себя хорошо и самим собой, человеком, видящим живые сны, членом когорты необычных людей, Семью и Уни. Он нарочито медленно шел к Центру. Его поразила мысль, что теперь ему особенно важно продолжать этот сбой ритма, чтобы оправдать второй этап уменьшения дозы; в чем бы этот второй шаг не заключался и чего бы он не потребовал, Чип весь был направлен на него. Он был доволен собой, потому что понял это, и недоумевал, почему Кинг и другие этого не подсказали. Быть может, они думали, что он будет неспособен делать что-то после лечения.

Те два члена, очевидно, полностью распались на части, несчастные братья.

В тот день он допустил хорошенькую маленькую ошибку: начал диктовать для печатания доклад, в то время, как микрофон был повернут не правильно, вверх, и один член 663 Б это видел. Чипу было чуть неловко, что он так поступает, но, тем не менее, он сделал это.

В тот вечер, к своему собственному удивлению, он действительно задремал во время телевизора, хотя передавали что-то действительно интересное, репортаж о новом радиотелескопе в Изо. И позже, во время заседания домового фотоклуба, Чип едва мог держать глаза открытыми. Он извинился за ранний уход и пошел в свою комнату. Он разделся, не позаботившись выбросить использованный комбинезон, лег в постель без пижамы и выключил свет. Ему было интересно, какие сны он увидит.

Он проснулся в испуге, подозревая, что болен и нуждается в помощи. Что же не так? Что он сделал такого, чего не следовало делать?

Осознание пришло к нему, и он покачал головой, едва в силах в это поверить. Правда ли это? Возможно ли такое?

Действительно ли он был таким, так заражен группой несчастных больных членов, что нарочно делал ошибки, пробовал обмануть Боба РО (и, может быть, ему это удалось!), думал о чем-то враждебном всей любящей Семье? О, Христос, Маркс, Вуд и Веи!

Он думал о том, что говорила ему молодая Лайлак: помнить, что это только химический препарат заставляет его считать себя больным, препарат, который ему ввели без его согласия.

Его согласия! Как будто согласие имело какое-то отношение к лечению, которое проводилось, чтобы сохранить здоровье и хорошее самочувствие члена, составную часть здоровья и хорошего самочувствия всей Семьи! Даже до-Объединения, даже в хаосе и безумии двадцатого века, согласия человека не спрашивали перед тем, как лечить его от пифия или тифа, как там это называлось. Согласие! А он ее выслушал, и даже не прервал!

Прозвучал первый сигнал, и он выпрыгнул из постели с желанием как-то загладить все совершенные им ошибки. Он выбросил вчерашний комбинезон, помочился, умылся, почистил зубы, причесал волосы, надел свежий комбинезон, убрал постель. Он пошел в столовую и попросил свой пирог и чай, сел вместе с другими членами и хотел как-то им помочь, дать им что-нибудь, показать, что он лояльный и любящий член, а не больной обидчик, каким он был накануне. Человек слева от него доел свой пирог.

– Хочешь кусок моего? – спросил Чип. Член удивленно смотрел на него:

– Нет, конечно нет, – сказал он. – Но спасибо, ты очень добр.

– Да нет, не так уж, – сказал Чип, хотя он был рад, что член назвал его добрым.

Он направился в сторону Центра и пришел туда на шесть минут раньше времени. Он взял образец из своей секции коробки – именно из своей! – и понес его к своему микроскопу, надел, совершенно правильно, свои очки и начал работать, буква в букву соблюдая технику безопасности. Он с уважением вынул данные из Уни («прости меня, Уни, который знает все»), и заложил новую информацию с теплым любящим чувством («Полная и точная информация об образце гена НФ 5049»).

Начальник отдела заглянул к нему в кабинет:

– Как дела? – спросил он.

– Замечательно, Боб.

– Хорошо.

Но в середине дня, тем не менее, он почувствовал себя хуже. Как же будет с ними, с теми больными? Следует ему оставить их в этом болезненном состоянии, с их табаком, ослабленными лечениями, до-Объединенческими мыслями? У него не было выбора. Ему забинтовали глаза. Найти их невозможно.

Но это не правда, их можно найти. Снежинка показала ему свое лицо. Сколько таких бледных членов, женщин ее возраста, может быть в городе? Три? Четыре? Пять? Уни, если Боб его спросит, может выдать их номера через секунду. А когда ее найдут и как следует полечат, она скажет номера некоторых других членов группы, а они – номера оставшихся. Всю группу можно найти и помочь ей за день или за два.

Так, как он тогда помог Карлу.

Эта мысль остановила его размышления. Он помог Карлу, и почувствовал вину – вину, к которой он прирос за долгие годы, и теперь она составляла его часть. О, Иисус Христос и Веи Ли Чун, как он болен, даже представить себе невозможно!

– С тобой все в порядке, брат?

Это спросил член, сидящий за столом напротив него, пожилая женщина.

– Да, – сказал Чип. – Я в порядке, – он улыбнулся и поднес свой пирог ко рту.

– Ты был такой встревоженный несколько секунд, – сказала она.

– Я в порядке, – сказал он. – Я вспомнил об одной вещи, которую забыл сделать.

– Ax, – сказала женщина.

Помогать им или не помогать? Что правильно, что не правильно? Он знал, что не правильно: не помочь им, бросить их, как будто он совсем не братоохранитель.

Но он не был уверен, что помочь этим людям будет тоже правильно, а как так может быть, что не правильно и то, и другое?

Во второй половине дня Чип работал с меньшим усердием, но хорошо, и делал все, как надо. В конце дня он пришел к себе в комнату, лег на постель, надавил основанием ладоней на закрытые глаза, почувствовал пульс. Он слышал голоса тех больных, видел, как он сам берет образец из чужой секции и обманывает Семью, воруя у нее время, энергию и ресурс оборудования. Прозвучал сигнал на ужин, но он остался лежать как лежал, слишком запутавшись в себе, чтобы есть.

Потом позвонила Мир СК.

– Я в холле, – сказала она. – Без десяти восемь. Я жду уже двадцать минут.

– Извини, – ответил он, – сейчас спущусь. Они пошли с ней на концерт, а после концерта отправились в ее комнату.

– Что случилось? – спросила она.

– Не знаю, – сказал он. – Я был… расстроен в последние дни.

Она покачала головой и стала быстрее работать с его вялым пенисом.

– Бесполезно, – сказала она, – ты сказал своему советчику?

Я своему сказала.

– Да, сказал. Послушай, – Чип отвел ее руку, – целая группа новых членов приехала позавчера в шестнадцатый дом. Почему бы тебе не пойти в холл и не найти кого-нибудь другого?

Она казалась расстроенной.

– Да, я думаю, наверное, надо, – сказала она.

– Я тоже так сделаю, – сказал Чип. – Давай дальше.

– Это бесполезно, – ответила она и встала с кровати.

Он оделся, пошел в свою комнату, снова разделся. Он думал, что ему будет трудно заснуть, но ошибся.

В воскресенье Чипу стало даже хуже. Он начал надеяться, что позвонит Боб, увидит, что он не в порядке, и вытянет из него правду. В этом случае он не будет чувствовать никакой вины или ответственности, только успокоение. Чип сидел в комнате и смотрел на экран телефона. Позвонил кто-то из футбольной команды, но Чип сказал, что плохо себя чувствует.

В полдень он пошел в обеденный зал, быстро съел свой пирог и вернулся в комнату. Позвонил кто-то из Центра, спросить, не знает ли Чип чей-то там номер.

Разве Бобу не сказали сейчас, что Чип ведет себя ненормально? Разве Мир ничего не сказала? Или тот, кто звонил из футбольной команды? Или та член, которая сидела напротив него вчера за завтраком? Разве она не была достаточно проницательной, чтобы понять все, несмотря на его извинение, и не запомнить его номер? (Посмотрите на него, ждет, чтобы другие ему помогли: кому в Семье помог ты?). Где же Боб?

Что он за советчик?

Больше никто не звонил, ни после обеда, ни вечером.

Музыка один раз прерывалась для сводки новостей о космическом корабле.

В понедельник утром, после завтрака, Чип пошел в медицентр. Сканер промигал «нет», но он сказал дежурному, что хочет увидеть своего советчика, дежурный позвонил с телекомпа, и сканеры говорили «да, да, да» всю дорогу до кабинетов советчиков, половина которых была пуста. Было только 7,50.

Чип вошел в пустой кабинет Боба, сел и стал ждать его, положив руки на колени. Он прокрутил в голове порядок, в котором будет рассказывать: сначала про намеренный сбой ритма, потом про группу, что они говорили и делали, и как их всех можно найти через бледность Снежинки, и, наконец – про нездоровое и иррациональное чувство вины, которое он пронес в себе через все годы, с тех пор, как помог Карлу.

Первое, второе, третье. Он получит дополнительное лечение, чтобы восполнить все то, что недополучил во время лечения в пятницу, и выйдет из медицентра здоровый духом и здоровый телом, здоровым и довольным членом.

«Твое тело – твое, а не Уни».

Нездорово, до-Объединенчески. Уни – воля и мудрость всей Семьи. Семья создала Чипа, дала ему пищу, одежду, дом, образование. Она дала ему даже разрешение на его собственное зачатие. Да, она создала его, и теперь он должен будет…

В кабинет, болтая телекомпом, вошел Боб и, в изумлении, остановился.

– Ли, – сказал он, – привет. Что-то не в порядке? Чип посмотрел на Боба. Имя было не в порядке. Он – Чип, а не Ли.

Он взглянул на свой браслет: Ли РМ 35М 4419. Он ожидал, что Боб назовет его «Чип». Кто же звал его Чип? Во сне, в странном счастливом сне, манящая девушка…

– Ли? – переспросил Боб, ставя на пол телекомп. Уни назвал его Ли. В честь Веи. Но он был Чип, осколок старого камня. Кто же он? Ли? Чип? Ли?

– Что случилось, брат? – спросил Боб, наклоняясь к нему и кладя руку на его плечо.

– Я хотел повидать тебя, – ответил Чип.

– Насчет чего?

Он не знал, что ответить.

– Ты говорил, чтобы я не опаздывал, – сказал он. – Я вовремя?

– Вовремя? – Боб отступил на шаг и, скосив глаза, посмотрел на него. – Брат, ты пришел раньше на день. Твой день вторник, а не понедельник.

Чип встал.

– Извини, – сказал он, – я лучше пойду в Центр, – и он шагнул к двери.

Боб поймал его за руку.

– Постой, – сказал он; телекомп завалился на бок и шлепнулся на пол.

– Я в порядке, – сказал Чип. – Я перепутал. Я приду завтра, – и, не обращая внимания на руку Боба, вышел из кабинета.

– Ли, – позвал Боб. Чип не остановился.

В тот вечер он внимательно смотрел телевизор – стыковка рельсового пути в Арг, репортаж с Венеры, новости, танцевальная программа и «Живая мудрость Веи», а потом он пошел в свою комнату. Он нажал на кнопку выключателя, но кнопка была чем-то заклеена и не сработала. Дверь резко закрылась, ее закрыл кто-то, стоявший рядом с Чипом в темноте и громко дышавший.

– Кто здесь? – спросил Чип.

– Кинг и Лайлак, – ответил Кинг.

– Что случилось сегодня утром? – спросила Лайлак откуда-то из-за стола. – Почему ты пошел к советчику?

– Рассказать, – ответил Чип.

– Но не рассказал.

– Но я должен был бы рассказать, – отозвался Чип. – Пожалуйста, выйдите отсюда.

– Видишь? – сказал Кинг.

– Нам надо попробовать, – ответила Лайлак.

– Пожалуйста, уходите, – сказал Чип. – Я не хочу встречаться с вами снова, ни с кем из вас. Я больше не знаю, что правильно, а что не правильно. Я даже не знаю, кто я.

– У тебя есть около десяти часов, чтобы это выяснить, сказал Кинг. – Твой советчик придет завтра утром и поведет тебя в Главный Медицентр. Там тебя осмотрят. Это не должно было случиться, по крайней мере, в течение трех недель или около того, только после нового сбоя ритма. Это и был бы шаг или два. Но это случится завтра, и, возможно, это будет шаг назад.

– Но так случиться не должно, – сказала Лайлак. – Ты еще можешь превратить этот шаг во второй шаг вперед, если сделаешь все так, как мы тебе скажем.

– Я не хочу слушать, – сказал Чип. – Пожалуйста, уйдите.

Они не ответили. Он услышал, как Кинг сделал какое-то движение в темноте.

– Как ты не понимаешь? – спросила Лайлак. – Если ты сделаешь то, что мы тебе скажем, твои лечения сократят настолько, что они станут такие же слабые, как наши. А если нет, то их снова усилят, вернут на прежний уровень. Их, даже, возможно, еще больше усилят, правда, Кинг?

– Да, – ответил Кинг.

– Чтобы «защитить» тебя, – продолжала Лайлак. – Так, что ты никогда даже и не попытаешься из-под них вырваться. Ты понимаешь, Чип? – ее голос приблизился. – У тебя единственный шанс. Весь остаток жизни ты будешь машиной.

– Нет, не машиной, членом, – сказал Чип, – здоровым членом, который выполняет свое поручение, помогает семье, а не обманывает ее.

– Ты зря тратишь силы, Лайлак, – сказал Кинг. – Если бы прошло еще несколько дней, может и получилось бы, но сейчас слишком рано.

– Почему ты ничего не сказал утром? – спросила Лайлак, – Ты же пошел к советчику, почему ты не рассказал? Другие рассказывали.

– Я и собирался, – сказал он.

– Но почему не сделал? Чип отвернулся от ее голоса.

– Он назвал меня Ли, – сказал он, – а я думал, что я Чип.

Все стало… так неясно.

– Но ты и есть Чип, – сказала она, подходя ближе, – ты кто-то, чье имя отличается от того, что дал тебе Уни. Кто-то кто думал о самостоятельном выборе классификации, вместо Уни.

Он отступил на шаг, в замешательстве, потом обернулся и посмотрел на неясные силуэты их комбинезонов – невысокая Лайлак напротив него, в двух метрах от него, и, справа от него – Кинг, силуэтом у светлого дверного проема.

– Как вы можете что-то говорить против Уни? – спросил он. – Он дал нам все!

– Только то, что мы ему дали, чтобы он вернул нам, – сказала Лайлак. – Он отказал нам во сто раз большем.

– Он разрешил нам родиться!

– А сколько, – ответила она, – не родятся? Твои дети? Или мои?

– Что ты хочешь сказать, – спросил он, – что всем, кто хочет иметь детей, надо разрешить их иметь?

– Да, – сказала она, – именно это я хочу сказать. Качая головой, Чип отступил к своей кровати и сел. Она подошла к нему, нагнулась и положила руки ему на колени.

– Пожалуйста, Чип, – сказала она, – я не должна говорить так, пока ты еще в таком состоянии, но, пожалуйста, поверь мне. Поверь нам. Мы не больны, мы здоровы. Это весь мир со всей этой химией, эффективностью, смирением, желанием помочь. Сделай то, что мы тебе говорим. Стань здоровым. Пожалуйста, Чип.

Ее серьезность тронула его. Он попробовал разглядеть ее лицо.

– Почему это для тебя так важно? – спросил он. Ее руки у него на коленях были маленькие и теплые, и он ощутил импульс потрогать их, накрыть своей рукой. Смутно он разглядел ее глаза, большие и немного необычного разреза, необыкновенные и прекрасные.

– Нас так мало, – сказала она, – и я думаю что, может быть, если бы нас было больше, мы смогли бы что-нибудь сделать, как-нибудь выбраться отсюда и жить самостоятельно.

– Как неизлечимые, – сказал Чип.

– Так нас научили их называть, – отозвалась Лайлак. – Может быть, они на самом деле были непобедимые, неотравляемые.

Он посмотрел на нее, пытаясь получше разглядеть лицо.

– У нас есть капсулы, – сказала она, – которые замедлят твои рефлексы и понизят кровяное давление, и в твоей крови появятся такие вещества, которые заставят врачей подумать, что твои лечения слишком сильные. Если ты проглотишь эти капсулы завтра утром, до прихода твоего советчика, и если будешь вести себя в медицентре так, как мы тебе скажем, и отвечать на определенные вопросы так, как мы скажем – тогда завтра ты сделаешь второй шаг и будешь здоров.

– И несчастлив, – сказал Чип.

– Да, – ответила Лайлак, с улыбкой в голосе, – несчастлив, тоже, но не так сильно, как я сказала. Меня иногда заносит.

– Каждые пять минут, – добавил Кинг. Она убрала руки с колен Чипа и поднялась.

– Ну что? – спросила она.

Он хотел ответить ей «да», но в то же время ему хотелось сказать «нет».

– Дайте мне посмотреть на капсулы, – сказал он. Кинг, выступив вперед, произнес:

– Ты увидишь их после того, как мы уйдем. Они здесь, – он вложил в руку Чипа маленькую гладкую коробочку, – красную надо принять сегодня вечером, а остальные две – завтра утром, как только проснешься.

– Откуда они у вас?

– Один из группы работает в медицентре.

– Решайся, – сказала Лайлак. – Ты хочешь услышать, что тебе надо говорить и делать?

Чип потряс коробочку, но в ней ничего не загремело. Он смотрел на две смутных фигуры перед собой. Он кивнул.

– Хорошо, – сказал он.

Они стали рассказывать ему все, что нужно. Лайлак села на кровать рядом с ним, Кинг – на отодвинутый от письменного стола стул. Они научили его напрячь мускулы перед анализом обмена веществ и смотреть поверх объектива во время проверки глазного дна. Они сказали ему, что нужно ответить доктору, который будет им заниматься, и старшему советчику, который будет его расспрашивать. Они предупредили, каким тестам его могут подвергнуть: неожиданный шум сзади; или оставят одного, но будут наблюдать за ним, а записи доктора останутся лежать рядом на столе. В основном говорила Лайлак. Два раза она дотронулась до него, один раз до ноги, ( один раз до предплечья, а однажды, когда ее рука лежала рядом с ним, он погладил ее, провел по ней своей рукой. Ее рука отодвинулась таким движением, которое могло начаться еще до прикосновения.

– Это страшно важно, – сказал Кинг.

– Извините, что важно?

– Не надо совсем не обращать на него внимания, – сказал Кинг. – На отчет.

– Заметь его, – сказала Лайлак. – Посмотри на него, а потом веди себя так, как будто не стоит утруждаться брать этот отчет и читать его. Как будто тебе достаточно все равно – так или эдак.

Когда они закончили, было уже поздно; последний сигнал прозвучал полчаса назад.

– Лучше нам выйти поодиночке, – сказал Кинг. – Ты иди первой. Подожди на углу.

Лайлак поднялась на ноги, и Чип тоже встал. Ее рука нашла его руку.

– Я знаю, ты все сделаешь как надо, Чип, – сказала она.

– Я попробую, – сказал он. – Спасибо, что вы пришли.

– Пожалуйста, – ответили они и пошли к двери. Чип подумал, что увидит ее в свете холла, когда она будет выходить, но Кинг встал в дверном проеме, и дверь закрылась.

Несколько секунд они стояли друг перед другом, молча.

– Не забудь, – сказал Кинг, – красная капсула – сейчас, другие две – когда проснешься.

– Да, хорошо, – сказал Чип, нащупывая в кармане коробочку.

– У тебя не должно быть никаких затруднений.

– Я не знаю, так много надо запомнить. Они опять замолчали.

– Большое спасибо, Кинг, – сказал Чип, протягивая в темноте руку.

– Ты везучий человек, – сказал Кинг. – Снежинка очень страстная женщина. Вы с ней прекрасно проведете много времени. Чип не понял, почему он это сказал.

– Надеюсь, – ответил он, – трудно поверить, что может быть больше одного оргазма в неделю.

– Что нам нужно теперь сделать, – сказал Кинг, – так это найти мужчину для Спэрроу. Тогда у всех кто-то будет. Так лучше. Четыре пары. Никакого напряжения.

Чип опустил руку. Он вдруг понял, что Кинг велит ему держаться подальше от Лайлак, назначает, кто кому принадлежит, и велит ему подчиняться этому разделению. Видел ли Кинг, как он потрогал руку Лайлак?

– Теперь я пойду, – сказал Кинг, – отвернись, пожалуйста.

Чип отвернулся и услышал, как Кинг двинулся к двери. Комната слабо осветилась светом из коридора, по полосе света пробежала тень, и все исчезло, когда дверь закрылась.

Чип обернулся. Как странно думать о том, что кто-то так особенно любит другого члена, что хочет, чтобы никто до него не дотрагивался! Станет ли он таким же, если его лечения ослабят? В это – как и во многое другое – трудно было поверить.

Он подошел к выключателю и, дотронувшись, понял, чем он заклеен: полоской ленты, под которой было что-то плоское и квадратное. Он отодрал ленту и нажал на кнопку. Он зажмурился от засверкавшего потолка.

Когда он снова стал видеть, он посмотрел на ленту, она была телесного цвета, с приставшим кусочком синего картона.

Он выбросил ленту в мусоропровод и вынул из кармана коробочку. Она была из белого пластика с откидывающейся крышкой. Чип открыл ее. Внутри на вате лежала красная капсула, белая, и еще одна, наполовину белая, наполовину желтая.

Чип взял коробочку с собой в ванную и включил свет.

Поставив коробочку на край раковины, он открыл воду, вынул из углубления чашку и наполнил ее. Затем выключил воду.

Он начал думать, но прежде, чем серьезно задуматься, он вынул красную капсулу, положил ее как можно дальше на язык и выпил воду.

Им занимались целых два врача, вместо одного. Они водили его, одетого в бледно-синий халат, из одного кабинета в другой, совещались с осматривающими его врачами, совещались между собой и делали пометки и записи на бланке медицинского отчета, передавая его друг другу. Один из врачей была женщина лет за сорок, вторым – мужчина тридцати с чем-то лет. Женщина иногда обнимала Чипа за плечи во время ходьбы, улыбалась и называла его «младший брат». Мужчина смотрел на него бесстрастно, его глаза были меньше обычного размера, и, к тому же, слишком близко посажены. На щеке у него был свежий шрам, от виска до угла рта. Врач не отрывал глаз от Чипа – кроме тех моментов, когда смотрел на бланк отчета.

Даже совещаясь с другими врачами он смотрел на него. Когда все трое входили в очередной кабинет, – врач обычно входил следом за Чипом и улыбающейся женщиной-врачом. Чип думал, что он устроит какой-нибудь неожиданный шум, но он ничего не сделал.

Беседа со старшим советчиком, молодой женщиной, прошла хорошо, как понял Чип, но все остальное шло плохо. Он испугался напрячь мускулы перед анализом обмена веществ, потому что доктор смотрел на него, и он забыл, что нужно смотреть поверх объектива во время исследования глазного дна, а вспомнил, когда было уже поздно.

– Плохо, ты пропустишь рабочий день, – сказал наблюдающий за Чипом врач.

– Я наверстаю, – ответил Чип и, сказав, понял, что это ошибка – так отвечать. Он должен был сказать «все к лучшему», или:

«Я буду здесь весь день?», или просто вялое «да» перелеченного члена.

В полдень ему дали выпить стакан горькой белой жидкости вместо унипирога, а затем были новые тесты и анализы.

Женщина-врач уходила куда-то на полчаса, но мужчина не уходил.

Около трех часов они, похоже, закончили и отвели Чипа в маленький кабинет. Мужчина сел за стол, а Чип – напротив него.

Женщина сказала: «Извините, я вернусь через две секунды».

Она улыбнулась Чипу и вышла.

Мужчина минуту или две изучал отчет, водя пальцем по своему шраму, потом он посмотрел на часы и положил пластинку с отчетом на стол.

– Схожу за ней, – сказал он, встал из-за стола и вышел, прикрыв наполовину за собой дверь.

Чип сидел неподвижно, потом он шмыгнул носом и посмотрел на отчет. Он перегнулся через стол, выгнул шею и прочел слова «холинестеразный абсорбентный фактор, не увеличен», и снова сел на свой стул. Смотрел он на отчет слишком долго?

Он не знал. Он потер большой палец на руке и принялся его разглядывать, а потом перевел взгляд на висящие на стенах кабинета картины – «Маркс за работой» и «Вуд оглашает Договор об Объединении».

Врачи вернулись. Женщина-врач села за стол, а мужчина – на стул около нее. Женщина посмотрела на Чипа. Она не улыбалась. Она казалась озабоченной.

– Младший брат, – сказала она, – я волнуюсь за тебя. Я думаю, что ты пытался нас дурачить. Чип посмотрел на нее.

– Дурачить вас? – спросил он.

– В этом городе есть больные члены, – сказала она, – ты знаешь это?

Чип покачал головой.

– Да, – сказала она, – такие больные, что больше просто невозможно. Они завязывают глаза членам, отводят их в какое-то место и велят им «сбить ритм», ошибаться и притворяться, что они потеряли интерес к сексу. Они пытаются сделать других членов такими же больными, как они сами. Ты знаешь о таких членах?

– Нет, – сказал Чип.

– Анна, – произнес мужчина, – я наблюдал за ним. Нет никаких поводов думать, что тут еще что-то не в порядке, кроме того, что показали тесты, – он повернулся к Чипу и добавил:

Все легко можно исправить, тебе не о чем беспокоиться.

Женщина покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Нет, я чувствую, что тут что-то не так. Младший брат, ведь ты хочешь нам помочь, правда?

– Никто не просил меня ошибаться, – сказал Чип. – Почему?

Зачем мне это надо?

Мужчина постучал пальцем по отчету.

– Посмотри на энцимологический сбой, – сказал он женщине.

– Я смотрела, смотрела.

– Его сильно ПЛЧ-или тут, тут и тут. Давай введем информацию в Уни, и он у нас поправится.

– Я хочу, чтобы его посмотрел Иисус ХЛ.

– Почему?

– Потому что я волнуюсь.

– Я не знаю никаких больных членов, – сказал Чип, – если бы я знал, то сказал бы моему советчику.

– Да, – сказала женщина, – так зачем же ты хотел видеть его вчера утром?

– Вчера? – переспросил Чип. – Я думал, что это мой день. Я перепутал.

– Пожалуйста, пойдем, – сказала женщина, вставая и беря отчет.

Они вышли из кабинета и пошли по коридору. Женщина обняла Чипа за плечи, но не улыбалась. Мужчина отстал и шел кто-то сзади.

Они дошли до конца коридора, где была дверь с надписью 600 А и коричневая табличка, на которой белыми буквами было написано: «Отдел химиотерапии. Главный врач». Они вошли в приемную, где за столом сидел молодой член. Женщина-врач сказала ей (это была девушка), что они хотели проконсультироваться с Иисусом ХЛ насчет диагноза, девушка встала и вышла в другую дверь.

– Зря теряем время, – сказал врач-мужчина.

– Надеюсь, что это так, поверь, – ответила женщина. В приемной было два стула, голый низкий стол и «Веи разговаривает с химиотерапевтами» на стене. Чип подумал, что если его заставят признаться, он попробует не упоминать о белой коже Снежинки и о не совсем обычном разрезе глаз у Лайлак.

Девушка-член вернулась и не закрыла за собой дверь. Они вошли в большой кабинет. Худой седеющий член лет пятидесяти с лишним – Иисус ХЛ – сидел за большим неубранным столом. Он кивнул докторам, когда они подошли поближе, и рассеянно посмотрел на Чипа. Он махнул рукой в сторону стула, стоящего с другой стороны стола, напротив. Чип сел на этот стул.

Женщина-врач подала Иисусу ХЛ отчет.

– Мне кажется, здесь что-то не так, – сказала она. – Я боюсь, что он симулирует.

– Но энцимологический анализ показывает обратное, – произнес второй врач.

Иисус ХЛ откинулся на спинку своего кресла и внимательно изучил отчет. Врачи стояли по бокам его кресла, глядя на него. Чип пытался выглядеть любопытным, но не озабоченным.

Он на секунду взглянул на Иисуса ХЛ и стал смотреть на стол.

На столе были навалены и разбросаны всякие бумаги, они лежали даже на старомодном телекомпе в потертом футляре.

Питьевой контейнер с ручками и линейками стоял рядом с окантованным снимком Иисуса ДХ, моложе, чем сейчас, улыбающегося на фоне здания УниКомпа. Еще на столе были два сувенирных пресс-папье, одно необычной квадратной формы, из КИТ 61332, и круглое из АРГ 20400; пресс-папье лежали просто так, не на бумаге.

Иисус открепил отчет от жесткой дощечки, на которой писали врачи, перевернул и прочел обратную сторону листа.

– Что бы я сделала, Иисус, – сказала женщина-врач, – оставила бы его здесь на ночь и некоторые тесты повторила бы завтра.

– Зря потратим… – начал мужчина.

– Или еще лучше, – продолжала женщина, громче, – расспросим его сейчас под ЛП.

– Зря потратим время и ресурсы, – сказал мужчина.

– Мы кто, врачи или анализаторы эффективности? – резко спросила женщина.

– Иисус ХЛ положил дощечку с отчетом и посмотрел на Чипа.

Он встал с кресла и обошел стол, врачи поспешно отступили, чтобы дать ему пройти. Он подошел к Чипу и стал прямо напротив его стула, высокий и худой, в запятнанном чем-то комбинезоне с красным крестом.

Он снял руки Чипа с подлокотников кресла, повернул их ладонями вверх, ладони заблестели от пота.

Он отпустил его руку, а запястье другой задержал в своей, щупая пульс. Чип, заставил себя взглянуть вверх, рассеянно.

Иисус ХЛ секунду смотрел на него вопросительно, и затем заподозрил – нет, он все знал – и презрительно улыбнулся от своего знания. Чип почувствовал себя упавшим, поверженным.

Иисус ХЛ взял Чипа за подбородок, наклонился и вблизи посмотрел ему в глаза.

– Открой глаза как можно шире, – сказал он. Это был голос Кинга. Чип вытаращил глаза.

– Вот так, – продолжал он. – Смотри на меня так, как будто я сказал что-то шокирующее, – это был голос Кинга, вне всякого сомнения. Рот у Чипа открылся. – Не разговаривай, пожалуйста, – сказал Кинг-Иисус ХЛ, больно повернув Чипу челюсть. Он внимательно смотрел в глаза Чипу, поворачивая его голову вправо и влево, затем он отпустил подбородок Чипа и отступил. Он обошел стол и снова сел. Он взял отчет, взглянул на него и протянул его женщине-врачу, улыбаясь. – Ты ошибаешься, Анна, – сказал он. – Можешь успокоиться. Я видел много симулирующих членов, этот не притворяется. Я благодарю тебя, тем не менее, за твою озабоченность. – Мужчине он сказал:

– Она права, Иисус, мы не должны быть анализаторами эффективности. Там, где затронуто здоровье члена. Семья может себе позволить потратить немного больше времени и ресурсов. Да и что такое, в конечном итоге, Семья, если не сумма всех ее членов?

– Спасибо, Иисус, – сказал женщина, улыбаясь, – я рада, что я ошиблась.

– Дайте эту информацию Уни, – сказал Кинг, поворачиваясь и глядя на Чипа, – чтобы нашего брата с этого момента правильно лечили.

– Да, немедленно, – женщина поманила Чипа. Он поднялся со стула.

Они вышли из кабинета. В дверях Чип обернулся.

– Спасибо, – сказал он.

Кинг взглянул на него из-за своего заваленного стола – только взглянул, без улыбки, без тени дружелюбия.

– Спасибо У ни, – сказал он.

Меньше, чем через минуту после того, как Чип вернулся в свою комнату, позвонил Боб.

– Я только что получил послание из Центрального Медицентра, – сказал он.

– Твои лечения были чуть-чуть не в норме, но с этого момента они будут абсолютно правильными.

– Хорошо, – сказал Чип.

– Это смятение и усталость, которые ты ощущал, постепенно уйдут в течение одной недели или около того, и ты станешь таким, как раньше.

– Надеюсь.

– Станешь. Послушай, хочешь, я завтра тебя вызову, или подождем до следующего вторника?

– Можно до вторника.

– Замечательно, – сказал Боб. Он ухмыльнулся. – Знаешь, – сказал он, – ты уже выглядишь лучше.

– Мне уже стало чуть лучше, – ответил Чип.

Глава 3

Каждый день он чувствовал себя чуть лучше, чуть более проснувшимся и ясным, чуть более уверенным, что болезнь – это то, что с ним было раньше, а здоровье – то, к чему он идет.

К пятнице – на третий день после обследования – он чувствовал себя так, как обычно в день перед лечением. Но последний раз его лечили только неделю назад, три недели, и даже больше, лежали перед ним, просторные и неисследованные, только потом подойдет новое лечение. Сбой ритма сработал, Боб был одурачен, и лечение уменьшено. А следующее лечение, по результатам обследования, будет уменьшено еще больше.

Какие необыкновенные чувства он будет испытывать через пять или шесть недель?

Вечером в ту пятницу, через несколько минут после последнего сигнала, в комнату Чипа вошла Снежинка.

– Не обращай на меня внимания, – сказала она, снимая свой комбинезон. – Я просто кладу записку в футляр твоей зубной щетки.

Она легла к нему в постель и помогла ему снять пижаму. Ее тело под его руками и губами было мягким, гибким и более возбужденным, чем тело Мир СК или чье-либо другое; и его собственное тело, когда она гладила, целовала и лизала его, отвечало более резкой дрожью, чем когда-либо раньше, и напряженнее было желание. Он вошел в нее – глубоко, удобно вошел – и довел бы их обоих немедленно до оргазма, но она задержала его, остановила, заставила выйти и снова войти, приняв странное, но удобное положение, а потом – другое.

Минут двадцать или даже больше они работали и экспериментировали вместе, стараясь насколько это возможно, не шуметь, из-за членов за стеной и на этаж ниже.

Когда они закончили и распались, она спросила:

– Ну?

– Ну, это был высший класс. Но, честно говоря, из того, что ты рассказывала, я ожидал даже большего.

– Терпение, брат, – сказала она, – ты все еще инвалид.

Придет время, и на эту ночь ты будешь смотреть так, как будто мы только пожали друг другу руки.

Он рассмеялся.

– Ш-ш!

Он обнял ее и поцеловал.

– Что написано, – спросил он, – в этой записке, что ты положила мне в футляр от щетки?

– В воскресенье в одиннадцать вечера, в то же время и на том же месте.

– Но без бинтов.

– Без бинтов, – сказала она.

Он увидит их всех, Лайлак и остальных.

– Я как раз гадал, где будет следующая встреча, – сказал он.

– Я слышала, что ты просвистел через этот второй этап, как ракета.

– Проковылял через него, ты хочешь сказать. Я бы ни за что не проскочил, если бы не… – знает ли она, кто такой Кинг? Правильно ли говорить о нем?

– Если бы ни что?

– Если бы не Кинг и Лайлак, – сказал он. – Они пришли сюда накануне ночью и подготовили меня.

– Ну, конечно, – сказала она, – никто из нас не проскочил бы, если бы не капсулы и все остальное.

– Интересно, где они их достали.

– Я думаю, кто-то из них работает в медицентре.

– Д-да, наверное, тогда понятно, – сказал Чип. Она не знала. Или знала, но не знала, что он знает. Неожиданно он почувствовал раздражение от того, что надо быть осторожным, что эта необходимость возникла между ними.

Она села в кровати.

– Послушай, – сказала она, – мне неприятно это говорить, но не забудь завтра сделать все как обычно с твоей подружкой.

Завтра ночью.

– У нее появился кто-то другой, – ответил он, – ты моя подружка.

– Нет, – сказала она, – по крайней мере, не в субботу ночью. Наши советчики будут ломать себе голову, почему мы выбрали себе кого-то из другого дома. У меня есть замечательный абсолютно нормальный Боб из другого конца холла, а у тебя – замечательная нормальная Йин или Мария. Но если ты дашь ей больше, чем один раз и быстро, я сверну тебе шею.

– Завтра ночью я ей и этого дать не смогу.

– Все в порядке, – сказала она, – ты еще считаешься выздоравливающим, – она строго посмотрела на него, – в самом деле, – добавила она, – ты должен помнить, чтобы не становиться слишком страстным ни с кем, только со мной. И носить довольную улыбочку между первым и последним сигналом. И работать как следует над своим поручением, но только не перебарщивать.

Надо так же притворяться, когда получаешь ослабленные лечения, как и тогда, когда только хочешь этого добиться, – она снова легла на спину рядом с ним и обняла себя его рукой. – Драка, – сказала она, – сейчас я тебе дам что-то для курения.

– Это в самом деле так приятно?

– Мм, хммм. Особенно в такие моменты, как этот.

– Мне придется попробовать.

Они лежали, разговаривая и лаская друг друга, еще какое-то время, а затем Снежинка попыталась раскрутить его еще раз:

– Кто не пытается, тот не выигрывает, – сказала она, но все, что она делала, не возымело эффекта. Она ушла около двенадцати. – В воскресенье в одиннадцать, – сказала она от двери, – Поздравляю.

В субботу вечером Чип познакомился в нижнем холле с членом по имени Мария КК, друга которой перевели в Кан за несколько дней до этого. В месте обозначения года рождения на ее браслете стояло 38, таким образом, ей было двадцать четыре года.

Они пошли на традиционные пения перед Марксовым Рождеством в Парк Равенства. Пока они сидели, ожидая, когда амфитеатр весь заполнится, Чип рассматривал ее вблизи. Подбородок у нее был острый, но в остальном она была как все: смуглая кожа, чуть приподнятые вверх уголки глаз, коротко стриженные черные волосы, желтый комбинезон на изящной худой фигуре. Ноготь на одном из пальцев ноги был необычного цвета, сине-фиолетовый. Она сидела, улыбаясь, глядя на противоположный скат амфитеатра.

– Откуда ты? – спросил Чип.

– Из Рос, – ответила она.

– Какая у тебя классификация?

– Один – сорок Б. Техник-офтальмолог.

– Что ты делаешь? Она повернулась к нему:

– Я ставлю контактные линзы, – ответила она, – в детском отделении.

– Тебе это нравится?

– Конечно, – она посмотрела на него несколько растерянно, – Почему ты меня так много спрашиваешь? – спросила она. – И почему ты так на меня смотришь – как будто никогда раньше не видел члена?

– Я раньше не видел тебя, – ответил Чип. – Я хочу узнать тебя.

– Я ничуть не отличаюсь от других членов, – сказала она. – Во мне нет ничего необычного.

– У тебя подбородок чуть острее, чем обычно.

Она отпрянула, чувствуя себя задетой и сконфуженной.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Чип, – я просто хотел сказать, что в тебе есть что-то необычное, даже если это и не так важно.

Она внимательно посмотрела на него, а потом снова перевела взгляд на противоположный склон амфитеатра. Она покачала головой.

– Я не понимаю тебя, – сказала она.

– Извини, – ответил Чип, – я был болен до вторника. Но мой советчик отвел меня в Главный Медицентр, и меня вылечили. Я сейчас еще поправляюсь. Не волнуйся.

– Ну, что ж, хорошо, – сказала женщина. Через секунду она повернулась к Чипу и весело ему улыбнулась. – Я прощаю тебя, – сказала она.

– Спасибо, – ответил Чип, неожиданно почувствовав к ней жалость.

Она снова отвернулась.

– Я надеюсь, что мы будем петь «Освобождение Масс», – сказала она.

– Будем, – ответил Чип.

– Я так люблю это, – добавила Мария ,и принялась напевать мелодию.

Чип продолжал смотреть на нее, пытаясь смотреть обычным, нормальным взглядом. То, что она сказала, было правдой: она не отличалась от всех остальных членов. Что могут значить острый подбородок или необычного цвета ноготь? Она была точно такая же, как любая Мария, или Анна, или Мир, или Йин, которые когда-либо были его подружками: смиренная и добрая, готовая помочь и любящая работать. Но в то же время она вызвала в нем жалость. Почему? И могли ли те, другие, вызвать в нем жалость, если он посмотрел на них вблизи, так, как он смотрит на нее, если он вслушается в то, что они говорят?

Он посмотрел на членов по другую сторону от себя, на массы членов на нижних ярусах, на массы членов на верхних ярусах… Все они были похожи на Марию КК, все улыбались и все были готовы петь свои любимые Рождественские Марксовы песни, и все они вызывали жалость, каждый член в этом амфитеатре, сотни, тысячи, десятки тысяч членов. Их лица заполняли огромный котел рядами, как коричневые бусы, лежащие огромными, прилегающими друг к другу овалами.

Лучи света осветили золотой крест и красный серп в центре гигантского котла. Раздались четыре знакомые ноты трубы, и все запели:

Одна могучая Семья, Единый организм:

Без злобы, жадности, и ей Неведом эгоизм.

Каждый член дает Семье все, что он должен дать, И все, для жизни нужное, он может получать!

Но они совсем не могучая Семья, подумал Чип. Они – слабая Семья, печальная и достойная жалости Семья, заторможенная химическими препаратами и обездушенная браслетами. Только Уни действительно могуч.

Одна могучая Семья, Один большой народ – Своих сынов и дочерей Он храбро в космос шлет…

Он автоматически пел слова, думая, что Лайлак была права: ослабленные лечения принесли новые несчастья.

В воскресенье, в одиннадцать вечера, Чип встретился со Снежинкой в прогале между домами на Нижней Площади Христа.

Он обнял ее и с благодарностью поцеловал, радуясь ее сексуальности, юмору и бледной коже, и еще горькому запаху табака – всему тому, что составляло ее и никого больше.

– Христос и Веи, я рад тебя видеть, – сказал он.

Она крепче прижалась к нему и счастливо ему улыбнулась.

– Быть с нормальными – это просто облом, правда? – спросила она.

– И какой! – ответил Чип. – Сегодня утром мне хотелось бить не по мячу, а по футболистам.

Она рассмеялась.

Чипу было плохо с момента пения, но сейчас он почувствовал, что его отпустило, что он счастлив и даже стал выше.

– Я нашел подружку, – сказал он, – и, подумай только, я трахнул ее без всяких затруднений.

– Драка.

– Не так много, без такого удовлетворения, как было у нас, но совсем без затруднений, а ведь даже и суток не прошло.

– Я обойдусь без подробностей.

Он усмехнулся, провел руками по ее бокам и обхватил за бедра.

– Я думаю, что я даже смогу сделать это сегодня, – сказал он, дразня ее своими большими пальцами.

– Твое «эго» растет не по дням, а по часам.

– Не только «эго», а все.

– Пойдем, брат, – сказала она, снимая его руки и беря его под одну из них, – лучше довести тебя до закрытого помещения, пока ты не начал петь.

Они вышли на площадь и пересекли ее наискосок. Флаги и обвисшие украшения к Марксову Рождеству неподвижно висели над ней, постепенно теряясь в мерцании огней в далеких переулках.

– Куда же мы идем? – спросил Чип, радостно шагая, – где это тайное место сбора больных совратителей здоровых молодых членов?

– До-Объединение, – сказала Снежинка.

– Музей?

– Правильно. А ты можешь придумать место лучше для компании обманывающих Уни ненормальных? Именно там нам и место. Все просто, – сказала она, оттянув его назад за руку. – Не надо идти так энергично.

Из прохода, в которой они собирались войти, вышел какой-то член. В руке он нес то ли чемоданчик, то ли телекомп.

Чип пошел рядом со Снежинкой обычным шагом. Член, поравнявшись с ними – он нес телекомп, – улыбнулся и кивнул.

Они улыбнулись и кивнули в ответ и разминулись с ним.

Спустились на несколько ступенек и вышли с площади.

– К тому же, – сказала Снежинка, – там никого не бывает с восьми до восьми, и там бессчетное количество трубок, смешных костюмов и необычных кроватей.

– Вы там берете вещи?

– Кровати не берем. Но мы их используем каждый раз.

Торжественная встреча в кабинете для конференций была только из-за тебя.

– Чем еще вы занимаетесь?

– Ну, сидим и жалуемся друг другу немножко. В основном это Лайлак и Леопард. Мне хватает секса и курения. Кинг смешно изображает телепрограммы, вот увидишь, как ты будешь смеяться.

– Что касается кроватей, – спросил Чип, – это происходит по групповому принципу?

– Только в парах, дорогой, мы не настолько до-Объединенческие члены.

– А ты с кем делила кровать?

– Со Спэрроу, конечно. «Необходимость – мать изобретательности», и так далее. Бедная девочка, теперь мне ее жалко.

– Конечно.

– Конечно! Но ничего, в Памятниках Девятнадцатого Века есть искусственный пенис. Она выживет.

– Кинг говорит, что нам надо найти для нее мужчину.

– Надо. Будет гораздо лучше, если у нас будет четыре пары.

Так и Кинг говорит.

Когда они пересекли первый этаж музея, освещая себе путь фонариком, который оказался у Снежинки, какой-то другой свет осветил их сбоку, и чей-то голос совсем близко произнес:

«Привет!» Они вздрогнули. «Извините, – сказал тот же голос, – это я, Леопард».

Снежинка перевела свой фонарь на автомобиль двадцатого века, и фонарик внутри него погас. Они приблизились к сверкающей металлической машине. Леопард, который сидел за рулевым колесом, оказался старым круглолицым членом в шляпе с оранжевым пером. На его щеках и на носу было несколько темных пятен. Он протянул руку, тоже с пятнами, через дверцу с открытым стеклом.

– Поздравляю, Чип, – сказал он. – Я рад, что ты через все прошел.

– Собираешься прокатиться? – спросила Снежинка.

– Уже катался, – ответил Леопард. – В Япо и обратно. Теперь у «Вольво» кончилось горючее. И еще машина вся насквозь промокла, об этом тоже не забудь.

Они улыбнулись ему и друг другу.

– Фантастика, правда? – сказал Леопард, поворачивая руль и работая рычагом, который отходил от оси рулевого колеса.

Водитель полностью управлял машиной, с начала и до конца потом обеими руками и ногами.

– Она, наверное, была очень неуклюжей, – сказал Чип, а Снежинка добавила:

– Не говоря уж о том, что она была очень опасной.

– Но и веселой, – добавил Леопард, – это же просто приключение: выбирать место назначения, потом – дороги, как туда проехать, соизмерять свое движение с движением других машин…

– А если ошибся, то умереть, – сказала Снежинка.

– Я не думаю, что это случалось так уж часто, как нам говорят, – сказал Леопард. – Если бы это случалось часто, то передние части машин делали бы гораздо мощнее.

– Но это утяжелило бы машины, и она стали бы двигаться еще медленнее, – сказал Чип.

– Где Хаш? – спросила Снежинка.

– Наверху, со Спэрроу, – ответил Леопард. Он открыл дверцу своей машины и вышел, в руке он держал фонарик. – Они там прибирают. В комнату еще что-то принесли, – он поднял наполовину стекло и плотно закрыл дверцу. Широкий кожаный пояс, украшенный металлическими заклепками, был застегнут на его талии поверх комбинезона.

– Кинг и Лайлак? – спросила Снежинка.

– Где-то там.

«Используют кровать», – подумал Чип, когда они, все трое, шли дальше по музею.

Он много думал о Кинге и Лайлак с тех пор, как увидел Кинга, и какой он старый – пятьдесят два или три, а может быть даже больше. Он думал о разнице в возрасте между ними двумя – тридцать лет, по меньшей мере, – и о том, как Кинг велел ему держаться от Лайлак подальше, и о больших, не правильного разреза глазах Лайлак, и как ее маленькие теплые руки оперлись о его колени, когда она склонилась перед ним, призывая его к более нормальной жизни, к пробуждению.

Они поднялись по ступенькам неподвижного главного эскалатора и пересекли второй этаж музея. Свет от двух фонариков Леопарда и Снежинки плясал на ружьях и кинжалах, круглых лампочках накаливания, истекающих кровью боксерах, королях и королевах в драгоценностях и отороченных мехом одеждах, на трех нищих, грязных и увечных, выставляющих свои увечья напоказ и протягивающих кружки. Перегородка за нищими была раздвинута, обнаруживая узкий проход, уходящий дальше вглубь здания, освещенный на глубину нескольких метров светом из находящейся слева двери. Тихий женский голос что-то говорил. Леопард прошел вперед, в зал, а Снежинка, стоя около нищих, стала отрывать куски пластыря с катушки, которую она достала из мешка первой помощи.

«Здесь Снежинка с Чипом», – произнес Леопард внутри комнаты. Чип налепил на табличку браслета кусок пластыря и несколько раз потер пластырь, плотно приклеивая его.

Они вошли в пахнущую табаком духоту, где на двух до-Объединенческих стульях сидели две женщины: старая и молодая, в руках они держали ножи, а на столе перед ними лежала куча коричневых листьев. Это были Хаш и Спэрроу, они пожали руку Чипу, поздравляя его. Хаш, с морщинками возле глаз, улыбалась; Спэрроу, большеногая и большерукая, казалась смущенной, ее ладонь была горячей и влажной. Леопард стоял рядом с Хаш, держа нагревательную спираль у отверстия изогнутой черной трубки, выдувая дым по обе стороны мундштука.

Комната, действительно, большая, была фондовым помещением музея, ее дальняя часть забита вплоть до потолка до-Объединенческими реликвиями, поздними и ранними: машины, мебель, картины, узлы с одеждой, мечи и какие-то орудия с деревянными рукоятками, статуя члена с крыльями («ангел»), пять или шесть ящиков, закрытых, открытых, маркированных ИНД 26110, заклеенных по углам квадратными желтыми наклейками.

Оглядевшись, Чип сказал:

– Здесь хватит вещей еще на один музей.

– И это все оригиналы, – ответил Леопард, – а на витринах не все оригиналы, ты знаешь.

– Я не знал.

В передней части комнаты было много разного рода стульев и скамеек. К стенам были прислонены картины, также лежали картонные коробки с небольшими реликвиями и кучи рассыпающихся книг. Внимание Чипа привлекла картина, изображающая огромный валун. Он отодвинул стул, чтобы рассмотреть ее.

Валун, почти целая гора, летел в синем небе над землей, раздражая своей пестрой раскраской.

– Какая странная картина, – сказал Чип.

– Их тут много, странных, – отозвался Леопард.

– Те, на которых Христос, – сказала Хаш, – у него там свет вокруг головы, и он совсем не похож на человека.

– Я видел такие, – сказал Чип, глядя на валун, – но такого я не видел, ничего подобного. Это очаровывает: реально и нереально одновременно.

– С собой ее брать нельзя, – сказала Снежинка, – мы не можем брать ничего, чего могут хватиться.

– Все равно, мне некуда ее девать, – сказал Чип.

– Как тебе нравятся ослабленные лечения? – спросила Спэрроу.

Чип повернулся к ней. Спэрроу отвела взгляд, переведя его на свои руки, держащие листья и нож. Хаш была занята тем же, чем и Спэрроу: рубила ножом свернутые листья в тонкие полоски, которые, уже нарубленные, кучей лежали перед ней.

Снежинка сидела с трубкой во рту, Леопард держал нагревательную спираль в своей трубке.

– Чудесно, – сказал Чип. – В буквальном смысле. Сколько чудес! С каждым днем все больше и больше. Я благодарен вам всем.

– Мы всего лишь поступили так, как нам велят, – сказал Леопард улыбаясь.

– Мы помогли брату.

– Не так, как они имеют в виду, – сказал Чип. Снежинка предложила ему трубку.

– Ты готов попробовать? – спросила она.

Чип подошел к ней и взял трубку. Та часть ее, где помещался табак, была теплая, а сам табак – серый и дымящийся.

Секунду он колебался, потом улыбнулся всем смотрящим на него и приложил мундштук к губам. Глубоко всосал воздух из него и выдохнул дым. Вкус был терпкий и приятный, к его удивлению. «Неплохо», – сказал он. Потом он опять повторил всю процедуру, с большей уверенностью. Дым попал ему в горло, и Чип закашлялся.

Леопард с улыбкой подошел к дверям, сказал:

– Я принесу специально для тебя трубку, – и вышел. Чип вернул трубку Снежинке и, прокашливаясь, сел на вытертую скамью темного дерева. Он стал смотреть, как Хаш и Спэрроу режут табак. Хаш улыбнулась ему.

– Где вы берете семена? – спросил Чип.

– С самих растений, – сказала она.

– А где вы взяли те, с которых начали?

– У Кинга были.

– Что у меня было? – спросил Кинг, входя, высокий, худой и светлоглазый, на его груди поверх комбинезона висел на цепи золотой медальон. Рядом с ним была Лайлак, его рука держала ее руку. Чип встал. Она посмотрела на него, необычная, темная, красивая, молодая.

– Семена табака, – сказала Хаш.

Кинг, тепло улыбаясь, протянул Чипу руку.

– Рад видеть тебя здесь, – сказал он. Чип пожал его руку, пожатие Кинга было твердым и сердечным.

– Очень приятно видеть в группе новое лицо, – сказал Кинг, – особенно мужское, которое поможет мне ставить на свое место этих до-Объединенческих женщин.

– Ха! – сказала Снежинка.

– Здесь хорошо, – сказал Чип, ободренный и польщенный дружелюбием Кинга. Его холодность в тот момент, когда Чип выходил из его кабинета, была, должно быть, только притворством, – конечно, из-за наблюдающих за ними докторов.

– Спасибо, – сказал Чип, – за все. Вам обоим.

– Я очень рада, Чип, – ответила Лайлак. Ее рука все еще сжимала руку Кинга. Кожа у Лайлак была необычно темного оттенка, приятного, почти коричневого цвета, с розоватым отливом. Глаза – большие, посаженные почти на одной линии, ровно; губы – розовые, очень мягкие с виду.

Она отвернулась от Чипа и сказала:

– Привет, Снежинка, – потом высвободила свою руку из руки Кинга, подошла к Снежинке и поцеловала ее в щеку.

Ей было лет двадцать или двадцать один, не больше. В верхних нагрудных карманах ее комбинезона что-то лежало, и от этого ее груди выглядели, как груди женщин с рисунков Карла. В этом было что-то странное, таинственно-интригующее.

– Ты начинаешь, ощущать себя по-иному, Чип? – спросил Кинг. Он стоял у стола скручивая нарезанный табак и набивая им трубку.

– Да, еще как! – сказал Чип. – Все так, как ты и говорил.

Вошел Леопард и сказал:

– Ну, вот, Чип, – а затем дал ему толстую желтую трубку с янтарным мундштуком, Чип поблагодарил его и попробовал, удобно ли держать: трубка хорошо лежала в руке и прикосновение ее к губам тоже было приятно. Он подошел с ней к столу, и Кинг с висящим на груди медальоном показал, как правильно ее набивать.

Леопард повел Чипа в ту часть музея, где располагались служебные помещения, показал другие запасники, большой кабинет для конференций и много других кабинетов и мастерских.

– Нужно, – сказал он, – чтобы кто-то проверял комнаты для этих встреч наедине, нет ли там какого-нибудь подозрительного беспорядка. Девушки могли бы быть поаккуратнее. Обычно это делаю я, а когда меня не будет, может, ты этим займешься? Нормальные члены не настолько лишены наблюдательности, как нам бы этого хотелось.

– Тебя переводят? – спросил Чип.

– Да нет, – ответил Леопард, – я скоро умру. Мне уже больше шестидесяти двух, уже почти три месяца, как исполнилось. И ей столько же.

– Извини, – сказал Чип.

– Да, это так, – отозвался Леопард, – но никто не живет вечно. С пеплом от табака тоже можно нажить неприятности, но насчет этого все аккуратны. О запахе можешь не беспокоиться: в семь сорок включается вентиляция, и весь запах выдувает: я один раз остался до утра и проверил. Спэрроу собирается после нас разводить табак. А листья мы сушим прямо здесь, за баком горячей воды, я тебе покажу.

Когда он вернулся в запасник, Кинг и Снежинка сидели друг напротив друга и играли в какую-то механическую игру, стоявшую на скамье между ними. Хаш дремала в кресле, а Лайлак скрючилась у горы экспонатов, вынимая одну за одной книги из картонной коробки, просматривала их и потом клала в стопку, к уже лежавшим на полу книгам. Спэрроу в запаснике не было.

– Что это? – спросил Леопард.

– Новая игра пришла, – ответила Снежинка, не поднимая глаз.

Они нажимали и отпускали кнопки, и маленькие пластинки били по заржавленному металлическому шарику, бросая его вперед и назад по усеянному перегородками полю. Пластинки, кои из которых были сломаны, дребезжали при ударах. Шарик прыгал так и сяк и наконец остановился в углублении на стороне Кинга.

– Пять! – закричала Снежинка. – Ты готов, брат! Хаш открыла глаза, посмотрела на них и снова закрыла.

– Проиграть – то же самое, что и выиграть, – сказал Кинг, поджигая металлической зажигалкой табак в трубке.

– Злость, это так, – сказала Снежинка. – Чип? Давай, ты следующий.

– Нет, я лучше посмотрю, – сказал он.

Леопард тоже отказался играть, и Кинг со Снежинкой начали новую партию. В паузе во время игры, когда Кинг забил Снежинке шар, Чип спросил:

– Можно мне посмотреть зажигалку? – и Кинг тут же протянул ее. На зажигалке была нарисована летящая птица. Утка, подумал Чип. Он уже видел зажигалки в музее, но никогда не держал в руках. Он открыл крышку и крутанул большим пальцем зазубренное колесико. После второй попытки вспыхнуло пламя.

Чип закрыл зажигалку, осмотрел ее со всех сторон и в следующую паузу вернул Кингу.

Он еще недолго понаблюдал за игрой, а потом отошел.

Приблизился к куче экспонатов и какое-то время рассматривал ее, а потом подошел поближе к Лайлак. Она взглянула вверх на него и улыбнулась, кладя очередную книгу в сторонку на пол.

– Я все, надеюсь найти одну на Языке, – сказала она, – но они все на старых языках.

Чип нагнулся и поднял книгу, которую Лайлак только что держала в руках. На корешке виднелись небольшие буквы:

Bаddа fordod. «Хм», – сказал Чип, качая головой. Он пролистал пожелтевшие страницы, глядя на странные слова и многими буквами были две точки или маленький кружочек.

– Некоторые похожи на Язык, и там можно понять одно-два слова, – сказала Лайлак, – а другие… Но ты сам посмотри, – и она показала ему книгу, в которой зеркально написанные N и прямоугольные буквы без нижней стороны были перемешаны с обычными Р, Е и О. – Ну, что это значит? – спросила она, откладывая книгу.

– Хорошо бы найти книгу, которую мы смогли бы прочесть, – сказал Чип, глядя на розово-коричневую мягкость ее щеки.

– Да, – сказала она, – но я думаю, что книги все просмотрели, прежде чем они попали сюда, поэтому мы ничего и не находим.

– Ты думаешь, их все просмотрели?

– Должно быть много книг на Языке, – сказала Лайлак, – как же по-твоему возник Язык, если уже не было какого-то самого распространенного?

– Да, конечно, – сказал Чип, – ты права.

– Тем не менее, – сказала Лайлак, я продолжаю надеяться, что они что-нибудь пропустили, – она скосила глаза на книгу и положила ее в стопку.

Ее набитые нагрудные карманы шевелились от ее движений, и Чип вдруг представил себе, что это пустые карманы, лежащие на выступающих грудях, как у женщин, которых рисовал Карл, груди почти до-Объединенческой женщины. Это было возможно, учитывая ее необычно темную кожу и ненормальности их всех.

Он снова перевел взгляд на ее лицо, чтобы не смутить ее, если у нее действительно были такие груди.

– Я думала, что я второй раз просматриваю эту пачку, – сказала Лайлак, – но теперь у меня странное чувство, что я ее в третий раз просматриваю.

– Но зачем, по-твоему, надо было им проверять все эти книги? – спросил Чип.

Она помедлила с ответом, положив локти на колени и свесив кисти, пристально смотря на него своими большими ровно посаженными глазами.

– Я думаю, что нас учили не правде, – сказала она, – о том, какая была жизнь до Объединения. То есть перед самым Объединением, не в древности.

– Какая не правда?

– Насилие, агрессивность, жадность, ненависть, враждебность. Конечно, в какой-то мере это было, я думаю, но я не могу поверить, что кроме этого больше ничего не было, а именно этому нас и учат. Все эти «боссы», которые наказывают «рабочих», и болезни, и алкогольное пьянство, и голод, и саморазрушение. А ты веришь?

Чип посмотрел на нее.

– Не знаю, – сказал он, – я об этом особенно не думал.

– Я тебе скажу, во что я не верю, – сказала Снежинка. Она поднялась со скамейки, их партия с Кингом, очевидно, закончилась. – Я не верю, что они обрезали крайнюю плоть у младенцев мужского пола. В ранний период до-Объединения – может быть:

– в ранний, самый ранний период, – но не в поздний, это слишком невероятно. То есть, у них же был хоть какой-то разум, или нет?

– Да, это невероятно, – сказал Кинг, постукивая трубкой о ладонь, – но я видел фотографии. По крайней мере, так называемые фотографии.

Чип одним движением обернулся и сел на пол.

– Что ты хочешь сказать; – спросил он. – Что фотографии могут быть… не подлинными?

– Конечно, могут, – сказала Лайлак. – Посмотри поближе на фотографии в книгах. Некоторые части были дорисованы. А некоторые, – убраны, – она начала складывать книги обратно в коробку.

– Я не думал, что такое возможно, – сказал Чип.

– С плоскими возможно, – ответил Кинг.

– То, что нам дают, – сказал Леопард, сидящий на позолоченном стуле и играя пером на своей шляпе, – это, наверное, смесь правды и не правды. Кто что думает: что здесь правда и что здесь вымысел, и сколько здесь правды, и сколько вымысла?

– А не можем мы заняться этими книгами и изучить эти языки? – спросил Чип, – одного языка нам прекрасно хватит.

– Для чего? – спросила Снежинка.

– Чтобы выяснить, – ответил он, – что правда, а что нет.

– Я уже пробовала, – сказала Лайлак.

– Конечно, пробовала, – сказал Чипу Кинг с улыбкой, – какое-то время назад она немало ночей провела, ломая свою прелестную головку над этой кучей чепухи. Уж ты-то этого не делай, прошу тебя, Чип.

– А почему? – спросил Чип, – быть может, мне повезет больше.

– А если и повезет? – спросил Кинг, – если ты расшифруешь какой-нибудь язык и прочтешь несколько книг, и выяснишь, что нас учат не правде. Может быть, все не правда. Может быть, жизнь в 2000 году старого стиля была один сплошной оргазм, где все выбирали себе классификацию, какую хотели, и помогали своим братьям, и по уши сидели в любви, здоровьи и жизненных благах. Ну и что? Ты по-прежнему будешь здесь, в 162 году после Объединения, с браслетом и советчиком, и с ежемесячными лечениями. Ты только станешь еще несчастнее.

Мы все станем несчастнее.

Чип нахмурился и посмотрел на Лайлак. Она складывала книги в коробку, не глядя на него. Он снова посмотрел на Кинга, пытаясь найти слова.

– Тем не менее, это будет знание, – сказал он. – Быть счастливым или несчастным – разве это самое важное? Знать правду – это счастье другого рода, приносящее больше удовлетворения, я думаю, даже если это будет грустное счастье.

– Грустное счастье? – спросил Кинг, улыбаясь. – Я этого совсем не понимаю, – Леопард казался погруженным в размышления.

Снежинка сделала Чипу знак встать и сказала:

– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать. Он поднялся на ноги.

– Но мы, возможно, откроем, что все было только лишь прелюдией, – сказал он, – что был голод, но не настолько, агрессивность, но не настолько. Может быть, какие-то мелочи и придумали, вроде обрезания крайней плоти или почитания флагов.

– Если ты так чувствуешь, тогда действительно нет никакого смысла мучиться, – сказал Кинг. – Ты хоть представляешь, что это будет за работа? У тебя голова пойдет кругом.

Чип пожал плечами.

– Будет хорошо все это знать, – сказал он. Он взглянул на Лайлак, она укладывала последние книги в коробку.

– Пойдем, – сказала Снежинка, беря Чипа под руку. – Оставьте нам немножко табака, вы, члены!

Они вышли в темноту выставочного зала. Фонарик Снежинки освещал им дорогу.

– Что это? – спросил Чип. – Что ты хочешь мне показать?

– А что ты думаешь? – Кровать! Конечно уж, не книги.

Обычно они встречались два раза в неделю, по воскресеньям и вудодням или четвергам. Они курили, разговаривали и валяли дурака с реликвиями и экспонатами. Иногда Спэрроу пела песни. Она сама сочиняла, аккомпанируя себе на инструменте, который нужно было держать на колене, и струны под ее пальцами издавали приятные древние звуки. Песни были короткие и печальные – о детях, которые жили и умирали на звездных кораблях, о влюбленных, одного из которых переводят, о вечном море. Иногда Кинг изображал в лицах вечернее телевидение, комически переиначивая диктора, говорящего о контроле над климатом или о хоре из пятидесяти членов, которые поют «Мой браслет». Чип и Снежинка пользовались кроватью семнадцатого века и диваном девятнадцатого века, ранней до-Объединенческой сельскохозяйственной кибиткой и поздним до-Объединенческим пластиковым ковром. Ночами, между общими встречами, они приходили иногда друг к другу в комнаты. Номер на двери комнаты Снежинки гласил Анна РУ 24А 9155, «24», которые Чип не мог не заметить, значило, что ей тридцать восемь – больше, чем он думал.

День ото дня чувствительность обострялась, а ум становился все беспокойнее и тоньше. Лечения задурманивали его и отбрасывали назад, но только на неделю или около того» затем он опять бодрствовал, опять жил. Он начал работать над языком, который пыталась расшифровать Лайлак. Она показала ему книги, с которыми она работала, и сделанный ею список.

Momento значило момент, silenzio – тишина. Она показала ему целые страницы с легко угадываемым переводом, но были и такие слова в каждом предложении этой книги, о значении которых можно было только догадываться и гадать можно было как угодно. Значило аllorа «тогда» или «уже»? Что означало quаle, sрorse и rimаnesse? Чип работал с книгами около часа во время каждой встречи. Иногда Лайлак облокачивалась на его плечо, глядя, чем он занят, говорила: «О, да, конечно!» или «А не может это быть день недели?», но большинство времени она проводила рядом с Кингом, набивая ему трубку и слушая, когда он говорит. Кинг смотрел, как работает Чип, и, отражаясь в стеклянных панелях до-Объединенческой мебели улыбался остальным и поднимал брови.

Чип виделся с Марией КК в субботу вечером и в воскресенье после обеда. Он вел себя с ней нормально, улыбался в Саду Развлечений и трахал ее просто и без страсти. Он нормально вел себя выполняя поручение, следуя всем необходимым процедурам. Нормальное поведение начало раздражать его, все больше и больше с каждой неделей.

В июле умерла Хаш. Спэрроу написала о ней песню, и когда Чип вернулся в свою комнату после встречи, на которой она эту песню спела, она и Карл (почему он не подумал о нем раньше?) неожиданно соединились у него в голове в одной ассоциации. Спэрроу была большая и неуклюжая, но милая, когда поет; ей лет двадцать пять или около. Карл, очевидно, был «вылечен», когда Чип ему «помог», но разве не было у него сил, или такой наследственности, или чего бы там ни было, чтобы противостоять лечениям, хотя бы в какой-то мере? У него, как и у Чипа, классификация 663, не может ли быть так, что он тоже где-то в Институте, идеальный вариант, чтобы ввести его в группу, и идеальная пара для Спэрроу. Конечно, стоило попробовать разыскать его. Какая была бы радость по-настоящему помочь Карлу! С ослабленными лечениями он станет рисовать – чего он только не нарисует? – такие картины, которые и представить себе невозможно!

Как только Чип встал на следующее утро, он вынул свою новую записную книжку из заплечного мешка, дотронулся до сканера телефона и прочел номер Карла. Но экран остался пустым, и телефонный голос извинился, сказав, что член, которого Чип вызывает, за пределами досягаемости.

Через несколько дней Боб РО спросил Чипа об этом случае, уже вставая со стула.

– Да, кстати, – сказал он, – я хотел тебя спросить, с чего это ты хотел позвонить этому Карлу ВЛ?

– А, – сказал Чип, уже стоя, – хотел проведать, как он там.

Теперь, когда я в порядке, мне хочется убедиться, что все тоже в порядке.

– Конечно, он в порядке, – сказал Боб, – странно так думать после стольких лет.

– Просто я вдруг вспомнил про него, – сказал Чип. Он вел себя нормально от первого сигнала до последнего, и дважды в неделю ходил на встречи с группой. Он работал над языком – Itаliаno, назывался этот язык, – хотя и подозревал, что Кинг был прав, и из всей затеи ничего не выйдет. По крайней мере, это было какое-то занятие, и более осмысленно, чем играть в механические игрушки. И иногда, благодаря этому занятию, к нему подходила Лайлак и склонялась над сидящим Чипом, чтобы посмотреть на его работу, положив ..одну руку на кожаное покрытие крышки стола, а другую – на спинку его стула. Он стал ощущать ее запах – это не было фантазией, она действительно пахла цветами – и смотреть на ее темную щеку, шею, грудь под комбинезоном с выступающими вперед подвижными округлостями. Это были груди. Это определенно были груди.

Глава 4

Однажды августовской ночью, просматривая книги в поисках чего-нибудь на Itаliаno, Чип наткнулся на какую-то книгу на другом языке, название книги «Vers 1аvenir» – было похоже на слова Itаliаno «verso» и «аvvenire», и, очевидно, означало «Вперед к будущему». Чип открыл книгу и пролистал ее, в глаза ему бросилось «Веи Ли Чун», напечатанное сверху двадцати или тридцати страниц. Сверху других групп страниц были напечатаны другие имена – Марио Софик, А. Ф. Либман…

В книге, как понял Чип было несколько отрывков из разных авторов, и два из этих отрывков действительно принадлежали Веи. Название одного из них – Le раs рrochаin en аvаnt – Чип разобрал (раs очевидно означало раsso, аvаnt – аvаnti), это была глава «Следующий шаг вперед» из первой части «Живой мудрости Веи».

Когда Чип постепенно осознал ценность того, что он нашел, он застыл на месте. В этой маленькой коричневой книжке с держащимся на нескольких нитках переплете было двенадцать или пятнадцать страниц на до-Объединенческом языке, точный перевод которых ждал Чипа в ящике его ночного столика.

Тысячи слов, глаголов в их запутывающих формах; вместо догадок и продвижения наощупь, как было с этими почти бесполезными отрывками на Itаliаno, он может постичь основу этого языка за несколько часов!

Чип ничего не сказал остальным, он положил книгу в карман и подошел к ним, набил трубку, как будто не произошло ничего необычного. В конце концов Le раs чего-то там аvаnt могло совсем и не быть. «Следующим шагом вперед». Но нет, должно было быть.

Да, это было так. Чип понял это, как только сравнил первые несколько предложений. Он просидел в своей комнате всю ночь напролет, тщательно читая и сравнивая, водя одним пальцем по строчкам до-Объединенческого языка, а другим – по строчкам перевода. Он два раза проделал этот путь сквозь четырнадцать страниц эссе, а затем начал составлять список слов по алфавиту.

На следующую ночь он был уставший, и спал, но еще через сутки, после ухода Снежинки, он опять сидел всю ночь и работал.

Он стал ходить в музей ночами, в промежутках между обычными встречами. Там он мог курить во время работы и просматривать другие книги на Frаncаis – так назывался этот язык, что означал крючочек под «с», было неизвестно – и бродить по залам с фонариком.

На третьем этаже он нашел аккуратно заплатанную в некоторых местах карту мира 1951 года, на которой Евр называлось «Европа», одной из частей которой была Франция, где говорили на Frаncаis, и где находились города со странными манящими названиями: «Париж» и «Нант», «Лион» и «Марсель».

Тем не менее, Чип ничего не говорил остальным. Он хотел поразить Кинга полностью освоенным языком и обрадовать Лайлак. На встречах он больше не работал над Itаliаno.

Однажды во время встречи Лайлак спросила его об этом языке, и Чип честно ответил, что бросил попытки разгадать его. Она отвернулась с видом разочарования, и Чип был счастлив от сознания сюрприза, который он готовит для нее.

Ночи с субботы на воскресенье, когда он лежал рядом с Марией К К, пропадали зря, также и ночи, когда собиралась группа, хотя сейчас, когда умерла Хаш, Леопард приходил не всегда, и когда он не приходил, Чип оставался в музее прибирать, а потом еще сидел и работал.

Через три недели он мог бегло читать на Frаncаis, только время от времени попадались непонятные слова. Он нашел несколько книг на Frаncаis. Он прочел одну из них, заглавие которой в переводе значило «Убийства пурпурного серпа» и другую, «Пигмеи экваториальных лесов», и еще одну «Отец Горио».

Он дождался ночи, когда Леопард не пришел и рассказал им обо всем. Кинг сделал такое лицо, будто услышал плохие новости. Глаза его мерили Чипа с головы до ног, а лицо стало вдруг неподвижным и напряженным, постарело и помрачнело. Лайлак отреагировала так, как будто ей сделали подарок, который она давно с нетерпением ждала. «Ты читал книги на нем?» – воскликнула она. Ее глаза расширились ч сияли, губы были разомкнуты. Но реакция остальных не дала Чипу того удовлетворения, на которое он надеялся. Ему было тяжело от того, что он теперь узнал.

– Три книги, – ответил он Лайлак, – и наполовину прочел четвертую.

– Это восхитительно, Чип! – воскликнула Снежинка, – почему ты держал это в секрете? А Спэрроу сказала:

– Я не думала, что это возможно.

– Поздравляю, Чип, – сказал Кинг, вынимая трубку изо рта, – это достижение, даже с помощью эссе. Ты в самом деле поставил меня на место, – он посмотрел на свою трубку, стараясь держать ее абсолютно ровно. – Что ты успел выяснить?

– спросил он. – Что-нибудь интересное?

Чип посмотрел на него.

– Да, – сказал он, – многое из того, чему нас учат – правда.

Были преступления и насилие, глупость и голод. На каждой двери был замок. Флаги и границы территорий были важны в жизни. Дети ждали, когда умрут их родители, чтобы унаследовать деньги. Труд и материалы разбазаривались просто фантастически. – Чип посмотрел на Лайлак и ободряюще ей улыбнулся, ее так долго ожидаемый подарок разваливался. – Но кроме всего этого, – сказал он, – члены, похоже, чувствовали себя сильнее и счастливее, чем мы. Ездили, куда хотели, делали, что хотели, «зарабатывали» вещи, «владели» вещами, выбирали, все время выбирали – это как-то делало их более, чем члены сейчас. Кинг потянулся за табаком.

– Ну что ж, это как раз то, что ты и собирался найти, правда? – сказал он.

– Да, правда, – ответил Чип, – но есть еще кое-что.

– Что же? – спросила Снежинка. Глядя на Кинга, Чип произнес:

– Хаш могла бы не умереть.

Кинг удивленно посмотрел на него, все остальные тоже.

– О чем ты говоришь? – спросил Кинг, его пальцы перестали набивать трубку.

– Ты не знаешь? – спросил его Чип.

– Нет, – сказал он, – я не понимаю.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Лайлак.

– Ты не знаешь, Кинг? – спросил Чип.

– Нет, – сказал Кинг. – Что за… У меня нет ни малейшего представления о том, на что ты намекаешь. Как до-Объединенческие книги могли тебе сказать что-то о Хаш? И почему я должен это знать, если они и могли тебе что-то сказать?

– Жить до шестидесяти двух лет, – сказал Чип, – это не чудо, которому мы обязаны химии, генетике и унипирогам.

Пигмеи экваториальных лесов, чья жизнь была трудной даже по до-Объединенческим стандартам, жили до пятидесяти пяти и шестидесяти. Член по имени Горио жил до семидесяти трех, и никто не думал, что он какой-то необычный, а это было в начале девятнадцатого века. Члены жили до восьмидесяти лет, даже до девяноста и больше!

– Это невозможно, – сказал Кинг, – тело столько не продержится: сердце, легкие…

– Книга, которую я сейчас читаю, – сказал Чип, – про членов, которые жили в 1991 году. У одного из них было искусственное сердце. Он дал деньги врачам, и они заменили его сердце искусственным.

– Что за… – сказал Кинг. – Ты уверен, что ты действительно понимаешь этот Франдаиз?

– Франк а и с, – сказал Чип. – Да, совершенно уверен. Шестьдесят два – это не долгая жизнь, это относительно короткая жизнь.

– Но тогда, когда мы умираем, – сказала Спэрроу, – почем уже, если это не тогда… когда нам надо умереть?

– Мы не умираем… – сказала Лайлак и перевела взгляд с Чипа на Кинга.

– Правильно, – сказал Чип, – нас заставляют умереть. Уни заставляет. Он запрограммирован на эффективность, на эффективность во-первых, во-вторых и в последних. Он проанализировал всю информацию в своих блоках памяти – это не те милые розовые игрушки, которые вы видели, если были на экскурсии, это – уродливые стальные монстры – и решил, что шестьдесят два – оптимальный возраст для смерти, лучше, чем шестьдесят один или шестьдесят три, и лучше, чем возиться с искусственными сердцами. Если шестьдесят два – не новое достижение в долгожительстве, которому мы должны радоваться – а я знаю, что это не так, – тогда это единственный ответ. Замена нам уже готова, и ждет, и вот мы уходим, на несколько месяцев раньше или позже, так что все не кажется так уж подозрительно аккуратным. На тот случай, если кто-нибудь настолько болен, что вообще может испытывать чувство подозрения.

– Христос, Маркс, Веи! – сказала Снежинка.

– Да, – сказал Чип, – особенно Вуд и Веи.

– Кинг? – обратилась Лайлак.

– Я ошеломлен, – сказал Кинг. – Теперь я понимаю. Чип, почему ты думал, что я знаю, – и добавил, обращаясь к Снежинке и Спэрроу:

– Чип знает, что я работаю в химиотерапии.

– А ты не знаешь? – спросил Чип.

– Не знаю.

– Есть яд или нет яда в лечебных блоках? – спросил Чип. – Это ты должен знать.

– Не горячись, брат, я пожилой член, – сказал Кинг. – Яда как такового нет, но почти любая составляющая инъекции могла бы вызвать смерть, если впрыснуть ее слишком много.

– А ты не знаешь, сколько каких веществ впрыскивают, когда члену исполняется шестьдесят два?

– Нет, – сказал Кинг, – лечения составляются прямыми сигналами от Уни к блокам, и их невозможно скорректировать. Я, конечно, могу спросить Уни, из чего состояло или будет состоять какое-то конкретное лечение, но если то, что ты говоришь – правда, – он улыбнулся, – то Уни мне солжет, не так ли?

Чип задержал дыхание, а потом выдохнул:

– Да.

– А когда член умирает, – спросила Лайлак, – симптомы какие – как при старости?

– Симптомы такие, которые, как меня учили, бывают при старости, – сказал Кинг. – С тем же успехом это могут быть симптомы чего-нибудь другого, – он посмотрел на Чипа. – Ты не нашел каких-нибудь медицинских книг на этом языке? – спросил он.

– Нет, – ответил Чип.

Кинг вынул зажигалку и большим пальцем откинул крышку.

– Это возможно, – сказал он, – это очень возможно. Никогда не приходило мне в голову. Члены живут до шестидесяти двух лет, когда-то жили меньше, когда-нибудь будут жить дольше; у нас два глаза, два уха, один нос. Установленные факты, – он щелкнул зажигалкой и поднес пламя к трубке.

– Это должно быть правдой, – сказала Лайлак. – Это естественное логическое завершение мыслей Вуда и Веи.

Контролировать жизнь каждого, и потом придешь к тому, что будешь контролировать и смерть каждого.

– Это ужасно, – сказала Спэрроу, – я рада, что Леопарда здесь нет. Ты можешь себе представить, как бы он себя чувствовал?

Не только Хаш, но и он сам в любой день… Мы не должны ему ничего говорить, пусть он думает, что это случится естественно. Снежинка тусклыми глазами посмотрела на Чипа.

– Зачем ты нам-то это сказал? – спросила она. Кинг ответил ей:

– Чтобы мы могли испытать счастливую грусть. Или это было грустное счастье, Чип?

– Я думал, вы захотите это знать, – сказал Чип.

– Почему? – спросила Снежинка. – Что мы можем сделать?

Пожаловаться нашим советчикам?

– Я тебе скажу, что мы можем сделать, – сказал Чип, – вовлечь больше членов в нашу группу.

– Да! – воскликнула Лайлак.

– А где мы их найдем? – спросил Кинг. – Мы не можем просто схватить за шкирку на тротуаре какого-нибудь Карла или Марию, ты знаешь.

Чип сказал:

– Ты хочешь сказать, что на своем поручении ты не можешь сделать распечатку всех местных членов с ненормальными тенденциями?

– Только если дам Уни какой-нибудь существенный предлог для этого, иначе нет, – сказал Кинг. – Одна фальшивая нота, брат, и врачи будут обследовать меня. А это означает, если такое вдруг случится, что они снова обследуют тебя.

– Другие ненормальные есть, – сказала Спэрроу, – кто-то же пишет «Бить Уни» на задних стенах домов.

– Мы должны придумать способ, чтобы они могли найти н а с, – сказал Чип.

– Какой-нибудь знак.

– И что тогда? – спросил Кинг, – что мы будем делать, когда нас окажется двадцать или тридцать сильных людей?

Попросим групповую экскурсию и разнесем Уни бомбой на куски?

– Такая мысль у меня была, – сказал Чип.

– Чип! – воскликнула Снежинка. Лайлак во все глаза смотрела на него.

– Во-первых, – сказал Кинг, улыбаясь. – Уни хорошо защищен, практически неприступен. А во-вторых, большинство из нас там уже были, а второго визита нам не дадут. Или мы отсюда пешком пойдем в Евр? И что мы будем делать, когда все в мире выйдет из-под контроля – фабрики встанут, автомобили разобьются, а все сигналы перестанут звучать? – станем по-настоящему до-Объединенцами и будем за это молиться?

– Если бы мы смогли найти таких членов, которые знают компьютеры и микроволновую теорию, – сказал Чип, – членов, которые знают Уни, то может быть мы могли бы найти способ изменить его программу.

– Если бы мы могли найти таких членов, – сказал Кинг. – Если бы мы смогли привлечь их к нам. Если бы мы смогли добраться до Евр-один. Ты что, не видишь, чего ты хочешь? Ты хочешь просто невозможного, вот и все. Вот поэтому-то я тебя и просил не терять зря время с этими книгами. Мы не можем ничего нигде изменить. Это мир У ни, ты можешь это понять своей головой? Этот мир был передан Уни пятьдесят лет назад, и Уни будет выполнять свое поручение – расселять эту ненавистную семью по ненавистной вселенной, – и мы будем выполнять наши поручения, включая смерть в шестьдесят два года и обязательный телевизор каждый день. Вот так-то, брат: вся свобода, на которую мы можем надеяться – это трубка, шутки и немного больше траханья. Давай не терять то, чего мы добились, хорошо?

– Но если мы найдем других…

– Спой песню, Спэрроу, – сказал Кинг.

– Я не хочу, – сказала она.

– Спой песню!

– Хорошо, спою.

Чип взглянул на Кинга, поднялся с кресла и зашагал прочь из комнаты. Он вошел в темный выставочный зал, стукнулся боком обо что-то твердое, и, ругаясь, зашагал дальше. Он отошел далеко от коридора и запасника, остановился и стал тереть лоб, качаясь взад-вперед, напрягая лодыжки, прямо перед витриной с отблескивающими драгоценностями королей и королев и немыми, темнее темного зала, стражниками. «Кинг, – сказал он, – думает, что он действительно король, братоненавистник…»

Издалека донеслось пение Спэрроу и бряцание струн ее до-Объединенческого инструмента. И чьи-то приближающиеся шаги.

– Чип! – это была Снежинка. Он не обернулся. Он почувствовал прикосновение к руке. – Пойдем назад, – сказала она.

– Оставь меня одного, хорошо? – ответил он. – Просто оставь меня одного на пару минут.

– Пойдем, – сказала она, – ты ведешь себя по-детски.

– Слушай, – сказал он, повернувшись к ней, – пойди, послушай Спэрроу, а? Пойди покури трубку.

Она не сразу отозвалась, но потом сказала:

– Хорошо, – и ушла.

Чип повернулся обратно к королям и королевам, он глубоко дышал. Ушибленное бедро болело, он потер больное место. Это просто приводило в ярость – как Кинг отметает любую его идею, заставляет всех вести себя так, как будто он…

Она возвращалась. Он начал было говорить ей, чтобы она убиралась в драку, но одернул себя. Он вздохнул сквозь плотно сжатые зубы и обернулся.

К Чипу приближался Кинг, его седые волосы и комбинезон были чуть освещены слабым светом из коридора. Они посмотрели друг на друга, и Кинг сказал:

– Я не хотел говорить так резко.

– Как это ты не взял себе отсюда короны? – спросил Чип. – И мантии. Только медальон – это мало для до-Объединенческого короля.

Кинг помолчал несколько секунд, а потом сказал:

– Приношу свои извинения.

Чип глубоко вздохнул и задержал дыхание, потом выдохнул.

– Каждый член, которого мы привлечем в нашу группу, – сказал он, – означает новые идеи, новую информацию, возможности, о которых мы, быть может, не подумали.

– И новый риск тоже, – сказал Кинг. – Попробуй посмотреть на это с моей точки зрения.

– Не могу, – сказал Чип. – Я, скорее, вернусь к полным лечениям, чем остановлюсь только на этом.

– «Только это» кажется очень милым для члена моего возраста.

– Ты на двадцать или тридцать лет ближе к шестидесяти двум, чем я, как раз тебе бы стоило захотеть изменить положение вещей.

– Если бы это было возможно, быть может, я и захотел бы перемен, – сказал Кинг. – Но химиотерапия плюс компьютеризация означают отсутствие выбора.

– Не обязательно, – сказал Чип.

– Обязательно, – сказал Кинг, – и я не хочу смотреть, как «только это» уплывает по сточной трубе. Даже то, что ты сюда приходишь ночью в промежутках между встречами, – дополнительный риск. Но не обижайся на мои слова, – он поднял руку, – я не прошу тебя бросать твои планы.

– Я и не собираюсь, – ответил Чип и добавил:

– Не волнуйся, я буду осторожен.

– Хорошо, – сказал Кинг, – а мы будем продолжать осторожно искать ненормальных. Без «знаков», – Кинг протянул руку.

Поколебавшись одно мгновение, Чип пожал ее.

– Теперь пойдем назад, – сказал Кинг. – Девушки расстроились. Чип пошел вслед за ним в сторону коридора.

– Что это ты сказал насчет того, что блоки памяти – «стальные монстры»? – спросил Кинг.

– Они такие и есть, – ответил Чип. – Огромные замороженные блоки, тысячи блоков. Мой дед показал их мне, когда я был маленьким. Он помогал строить Уни.

– Братоненавистник.

– Нет, он сам был этим огорчен. Жалел об этом. Христос и Веи, если бы он был жив, это был бы прекрасный член для нашей группы!

На следующую ночь Чип сидел в комнате запасника, читая и покуривая трубку, как вдруг услышал голос Лайлак, который произнес:

– Привет, Чип! – и он увидел ее стоящей в дверном проеме с фонариком в руке.

Чип встал, не отводя от нее взгляда.

– Ничего, что я тебя оторвала? – спросила она. – Конечно, нет, я рад тебя видеть, – сказал Чип. – Кинг здесь?

– Нет, – ответила она.

– Проходи, сказал Чип. Она осталась стоять в дверях.

– Я хочу, чтобы ты научил меня этому языку, – сказала она.

– С удовольствием, – ответил он. – Я как раз собирался тебя спросить, нужны ли тебе списки слов. Проходи.

Он продолжал смотреть на нее, когда она входила в комнату, потом ощутил у себя в руке трубку, положил ее и подошел к куче реликвий. Нащупал ножки одного из стульев, которым они пользовались, подбросив, перевернул его сидением вверх и принес к столу. Она уже убрала фонарик в карман и сейчас смотрела на раскрытые страницы книги, которую он читал. Он поставил стул к столу, рядом со своим, отодвинув сначала свой в сторону, чтобы освободить место.

Она перевернула книгу и стала разглядывать обложку.

– Это значит «Причина страсти», – сказал он, – что совершенно очевидно. Но обычно не так просто сразу понять смысл. Она снова посмотрела на открытые страницы.

– Некоторые слова похожи, – сказала она.

– Так я и напал на этот язык, – ответил Чип. Его рука лежала на спинке стула, который он принес для нее.

– Я весь день сидела, – сказала она, – а ты садись.

Продолжай. Он сел и вытащил сложенные списки из-под книг.

– Можешь их держать сколько хочешь, – сказал он, разворачивая списки и раскладывая их на столе. – Я их уже знаю наизусть.

Он показал ей, как группируются глаголы, следуя разным типам изменения для выражения времени и для указания на подлежащее, и как прилагательные принимают ту или иную форму, в зависимости от существительных, к которым они относятся.

– Это сложно, – сказал он, – но как только ты поймешь, что к чему, переводить очень просто.

Он перевел для нее страницу из «Причины страсти». Виктор, торговец, совладелец нескольких промышленных компаний – член, которому поставили искусственное сердце, – упрекает свою жену Каролину, что она была нелюбезна с влиятельным законодателем.

– Это очаровывает, – сказала Лайлак.

– Что меня поражает, – сказал Чип, – это то, сколько было непроизводительных членов. Все эти совладельцы и законодатели, солдаты и полицейские, банкиры, сборщики налогов…

– Они не были непроизводительными, – сказала Лайлак. – Они не производили вещи, но они создавали условия, позволяющие членам жить так, как они жили. Они производили свободу, или, по крайней мере, поддерживали ее.

– Да, – сказал Чип, – я думаю, что ты права.

– Я права, – сказала она и беспокойно отпрянула от стола.

Чип на мгновение задумался.

– До-Объединенческие члены, – сказал он, – плевали на эффективность – взамен свободы. А мы сделали наоборот.

– Мы так не сделали, – сказала Лайлак. – Это сделали за нас, – она повернулась к нему лицом и добавила:

– Как ты думаешь, возможно, что неизлечимые еще живы? Он посмотрел на нее.

– Что их потомки дожили до наших дней, – продолжала она, – и у них есть… общество где-нибудь? На острове, или в каком-то месте, которое Семья не использует?

– Гм, – сказал Чип и потер лоб. – Конечно, это возможно.

Члены выживали на островах до Объединения, а почему и не после?

– Я так и думаю, – сказала Лайлак, снова подходя к нему. – Со времен последних неизлечимых уже должно было смениться пять поколений…

– Измотанных болезнями и трудностями…

– Но рождающих детей, сколько и когда они хотят!

– Я не знаю, как насчет общества, – сказал он, – но колония, наверное, есть…

– Город, – сказала она. – Они были умные, они были сильные.

– Вот это мысль! – сказал Чип.

– Ведь это возможно, правда? – она склонилась над ним, положив руки на стол, с застывшим вопросом в широко раскрытых глазах, ее щеки пылали розовой смуглостью.

Чип поглядел на нее.

– Что думает Кинг? – спросил он. Она немного отодвинулась от него и сказала:

– Как будто я могу угадать.

Неожиданно она рассердилась, ее глаза взглянули зло.

– Ты ужасно вел себя с ним вчера вечером! – сказала она.

– Ужасно? Я ? С ним?

– Да! – она, резко повернувшись, отпрянула от стола. – Ты допрашивал его, как будто ты… Как ты мог даже подумать, что он знает, как У ни убивает нас и не говорит нам?

– Я и сейчас думаю, что он это знал. Она сердито повернулась к нему:

– Он не знал! – сказала она, – Он не держит секретов от меня!

– Ты что, его советчик?

– Да! – сказала она, – именно это я и есть, если хочешь знать.

– Да нет, – сказал Чип.

– Да.

– Христос и Веи, – сказал Чип. – В самом деле? Ты советчик?

Уж эту классификацию я бы тебе дал в последнюю очередь.

Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– И ты его советчик? Она кивнула. Чип расхохотался.

– Я думал, что ты работаешь в саду, – сказал он. – Ты пахнешь цветами, ты это знаешь? В самом деле.

– Я ношу их аромат.

– Носишь?

– Аромат цветов, в виде жидкости. Это называется «духи».

Кинг сделал для меня.

Чип широко раскрыл глаза на нее.

– Парфюм! – сказал он, хлопнув по раскрытой книге перед ним. – Я думал, это он ей какой-то гермицид положил в ванну.

Конечно! – он зашарил в списках слов, схватил ручку, зачеркнул одно слово и написал другое. – Дурак, – сказал он. – «Парфюм» значит «духи»[4]. Аромат цветов в жидкой форме. Как он это сделал?

– Не обвиняй его в том, что он нас обманывал.

– Хорошо, не буду, – он положил ручку.

– Все, что у нас есть, – продолжала она, – есть благодаря ему.

– Да что у нас есть? – сказал Чип. – Ничего – если только мы не используем это, чтобы достичь большего. А он, похоже, не хочет, чтобы мы пытались это сделать.

– Он более рассудительный, чем мы. Чип смотрел на нее с расстояния в несколько метров, она наклонилась перед кучей реликвий.

– Что бы ты сделала, – спросил он, – если бы мы как-нибудь обнаружили, что город неизлечимых существует? Ее глаза остановились на его глазах.

– Я бы пробралась туда, – сказала она.

– И питалась растениями и животными?

– Если необходимо, – она взглянула на книгу, потянулась к ней. – Виктор и Каролина, кажется, были очень довольны.

Он улыбнулся и сказал:

– Ты настоящая до-Объединенческая женщина, правда? Она не ответила.

– Можно мне посмотреть на твои груди? – спросил он.

– Зачем?

– Мне просто интересно.

Она расстегнула верхнюю часть комбинезона и раздвинула его. Ее груди были розово-коричневыми мягкими на вид конусами, которые шевелились от ее дыхания, прямые сверху и закругленные снизу. Их верхушки, тупые и розовые, казалось, сжимались и темнели все больше и больше, пока Чип смотрел на них. Он почувствовал странное возбуждение, как будто от ласки.

– Они очень милые, – сказал он.

– Я знаю, что милые, – сказала Лайлак, застегивая комбинезон и запирая застежку. – Я еще и этим обязана Кингу.

Я думала, что я самый уродливый член из всей Семьи.

– Ты?

– Пока он меня не убедил, что это не так.

– Хорошо, – сказал Чип, – ты очень многим обязана Кингу.

Все мы ему многим обязаны. Зачем ты пришла ко мне?

– Я тебе уже сказал а, – ответила она. – Учить язык.

– Ерунда, – сказал Чип, вставая. – Ты хочешь, чтобы я начал искать места, которыми Семья не пользуется, чтобы удостовериться, что твой «город» существует. Потому что я это сделаю, а он нет, потому что я не «рассудительный» и не старый, и не довольствуюсь подшучиванием над телевизором.

Она направилась к двери, но он поймал ее за плечо и развернул к себе лицом.

– Постой! – сказал он. Она с испугом посмотрела на него, он взял ее за подбородок и поцеловал в губы, схватил ее голову обеими руками и толкнулся языком в ее сжатые зубы.

Она уперлась руками ему в грудь и мотнула головой. Он подумал, что она перестанет сопротивляться, сдастся и примет поцелуй, но ошибся, она продолжала бороться с нарастающим напором, и, наконец, он отпустил ее, и она, оттолкнувшись от него, отскочила.

– Это – это ужасно! – сказала она. – Принуждать меня!

Это… со мной так никогда не обращались!

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Посмотри на меня, я дрожу, – сказала она. – Веи Ли Чун, это так ты любишь, становишься животным? Это ужасно!

– Человеком, – сказал он, – как ты.

– Нет, – сказала она. – Я не могу никого обидеть, схватить так кого-нибудь! – она потрогала себя за подбородок и пошевелила нижней челюстью.

– А как, по-твоему, целуют неизлечимые? – спросил он.

– Как люди, а не как животные.

– Извини, – сказал он. – Я люблю тебя.

– Хорошо, – сказала она, – я тебя тоже люблю – так, как я люблю Леопарда и Снежинку, и Спэрроу.

– Я не это имею в виду.

– А я это имею в виду, – сказала она, глядя на него. Она пошла к двери. – Не делай этого больше. Это ужасно!

– Возьмешь списки?

Она посмотрела так, будто собиралась сказать «нет», остановилась и сказала:

– Да. Я за этим и пришла.

Он повернулся, собрал со стола списки, сложил их вместе, потом вынул «Ре re Goriot»[5] из стопки книг. Она подошла, и он отдал ей все.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он.

– Все в порядке, – сказала она. – Только не делай этого больше.

– Я буду искать места, которые Семья не использует, – сказал он, – я просмотрю все карты в МСД и выясню, есть ли…

– Я это делала, – сказала она.

– Внимательно?

– Так внимательно, как только могла.

– Я снова это сделаю, – сказал он. – Это единственное, с чего можно начать. Миллиметр за миллиметром.

– Хорошо, – сказала она.

– Подожди секунду, я тоже ухожу.

Она подождала, пока он убрал курительные принадлежности и привел комнату в надлежащий вид, и затем они вместе вышли, прошли через выставочный зал и спустились по эскалатору.

– Город неизлечимых, – сказал он.

– Это возможно, – сказала она.

– В любом случае, его стоит поискать, – сказал он. Они вышли на тротуар.

– В какую тебе сторону? – спросил он.

– На запад, – ответила она.

– Я пройду с тобой несколько кварталов.

– Нет, – сказала она. – Правда, чем дольше ты на улице, тем больше опасность, что кто-нибудь увидит, как ты не трогаешь сканеры.

– Я касаюсь рамки сканера, а в этот момент загораживаю его собой. Очень ловко.

– Нет, – сказала она. – Пожалуйста, иди своей дорогой.

– Хорошо, – сказал он. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Он положил руку ей на плечо и поцеловал в щеку.

Она не отстранилась, она была напряжена и чего-то ждала под его рукой.

Он поцеловал ее в губы. Они были мягкие и теплые, слегка разжатые; она повернулась и пошла.

– Лайлак! – позвал он и пошел за ней. Она обернулась и сказала:

– Нет. Пожалуйста, Чип, иди!

Он стоял в нерешительности. Вдалеке показался какой-то член, направляющийся в их сторону.

Он смотрел, как она идет, ненавидя ее, любя ее.

Глава 5

Вечер за вечером он быстро (но не слишком быстро) съедал свой ужин, а потом ехал в Музей Семейных Достижений и изучал множество светящихся карт высотой от пола до потолка, до закрытия музея в десять перед началом вечернего телевизора.

Однажды ночью он пришел в музей после последнего сигнала – шел пешком полтора часа, – но обнаружил, что карты невозможно рассмотреть при свете фонарика, их обозначения терялись в отблесках, а он не рискнул включить их внутреннюю подсветку, как ему показалось, она была связана с освещением всего зала, а это бы означало такой скачок потребления энергии, который Уни мог бы заметить. Однажды в воскресенье он взял с собой Марию КК, отослал ее смотреть выставку «Вселенная завтрашнего дня» и три часа кряду изучал карты.

Он ничего не нашел: ни острова без города или промышленного предприятия, ни горной вершины, на которой не было бы центра космических исследований или климатономии, ни одного квадратного километра суши – или океанского дна, в крайнем случае – который бы не возделывался, на котором не было бы шахт или фабрик, или домов, или аэропортов, или. парков восьмимиллиардной Семьи. Начертанные золотом слова над входом в отдел карт – «Земля – наше наследие, мы используем ее мудро и рационально» – казались правдой, настолько правдой, что даже чуть-чуть места не оставалось для хотя бы минимального общества вне Семьи.

Леопард умер, и Спэрроу пела песни. Кинг сидел молча, дергая рычаги какой-то до-Объединенческой машины, а Снежинка хотела больше секса.

Чип сказал Лайлак:

– Ничего. Совсем ничего.

– Но ведь этих маленьких колоний должно было быть поначалу тысячи, – сказала она. – Хотя одна из них должна была выжить.

– Тогда это пять членов где-нибудь в пещере, – ответил Чип.

– Пожалуйста, ищи дальше, – сказала она. – Ты не мог проверить все острова.

Он думал об этом в темноте, сидя в автомобиле двадцатого века, держась за рулевое колесо и двигая разными ручками и рычагами; и чем больше он думал об этом, тем менее вероятным казалось существование города или даже колонии неизлечимых. Даже если он и проглядел какую-то область на карте, может ли существовать колония без того, чтобы Уни о ней не знал? Люди оставляют следы своего существования; тысяча людей, даже сотня, поднимет температуру воздуха в районе своего обитания, загрязнит реки и ручьи своими отходами, и воздух, возможно, тоже загрязнит своими примитивными кострами. Суша и море вокруг будут полны следов их присутствия в сотне форм, возможных для обнаружения.

Так что Уни давно должен был узнать о существовании такого города, а узнав об этом – что бы он сделал? Отправил бы туда докторов и советчиков, и переносные лечебные блоки, «вылечил» бы неизлечимых и превратил их в «здоровых» членов.

Если только, конечно, они не защитили себя… Их предки оставили Семью вскоре после Объединения, когда лечения были добровольными, или чуть позже, когда они были уже обязательными, но не столь эффективны, как сейчас; конечно, некоторые из тех неизлечимых должны были защищать свой уход силой, смертоносным оружием. Не передали ли они навыки борьбы и оружие следующим поколениям? Что может сделать Уни сегодня, в 162 году, против вооруженного, готового защищать себя общества, когда Семья не вооружена и полностью лишена чувства агрессии? Что мог он сделать пять или шесть лет назад, выявив признаки существования такого общества? Позволить ему существовать и дальше? Оставить его жителей с их «болезнями», оставить им эти несколько квадратных километров мира? Распылить над городом ЛПК? Но если оружие этого города может сбивать самолеты? Мог ли Уни решить своими стальными блоками, что цена «лечения» несоизмерима с его пользой?

До лечения Чипу оставалось два дня, и его разум был так активен, как никогда. Чип надеялся, что разум станет еще активнее. Он чувствовал, что существует что-то еще, о чем он не; подумал, где-то сразу за границей его осознания.

Если Уни позволит городу быть и не станет жертвовать членами, временем и техникой для «помощи», тогда что? Тогда есть что-то, следующий шаг мысли, который надо сделать, шаг, который вытекает из предыдущего.

Он позвонил в медицентр в четверг, за день до лечения, и пожаловался на зубную боль. Ему предложили придти утром в пятницу, но Чип сказал, что в субботу он и так придет, потому что у него лечение в этот день утром, и нельзя ли ему поймать сразу двух зайцев? Это не очень сильная боль, так, небольшой зуд.

Чипу назначили придти в субботу утром, в 8.15. Тогда он позвонил Бобу РО и сказал ему, что у него визит в зубной кабинет в субботу утром в 8.15. Не считает ли он, что будет хорошо провести тогда же и лечение? Поймать сразу двух зайцев.

– Я думаю, да, – сказал Боб РО. – Не отключайся, – и включил свой телекомп. – Ты Ли РМ…

– …Тридцать пять М 4419.

– Правильно, – сказал Боб, набирая что-то на клавиатуре.

Чип сидел с рассеянным видом.

– В субботу утром в 8.05, – сказал Боб.

– Замечательно, – сказал Чип. – Спасибо.

– Спасибо Уни, – ответил Боб.

И таким образом, у Чипа оказалось между лечениями на один день больше, чем когда бы то ни было.

Вечером в тот четверг шел дождь, и Чип сидел у себя в комнате. Он сел за стол, положил голову на руки, подперев подбородок кулаками, и принялся думать, жалея, что он не в музее и ему нельзя курить.

Если город неизлечимых существует, и Уни об этом знает, и оставляет его в покое из-за его вооруженных защитников, то… то…

То Уни не будет сообщать об этом Семье, чтобы не беспокоить ее и никоим образом не дразнить – и заложит не правильную информацию в картографическое оборудование.

Конечно же! Как могли неиспользуемые площади, если они есть, появиться на красивых картах Семьи?! «А посмотри сюда, Папа, – воскликнет ребенок, который увидит такую карту. – Почему мы не Используем Наше Наследие. Мудро и Рационально?»

И Папа отвечает: «Да, это странно…» Так что этот город неизлечимых назовут каким-нибудь ИНД 99999 или «Огромная Фабрика Настольных Ламп», и никому не позволят подойти к нему на пять километров. Если это остров, то его вообще нет на карте: его закроет голубой океан.

Так что, рассматривать карты совершенно бесполезно.

Города неизлечимых могут быть тут, там, повсюду. Или – их вообще нет. Карты ничего не доказывают и не опровергают.

Быть может, это великое откровение, к которому он подготовил свой мозг – то, что это разглядывание карт было глупостью с самого начала? Что город вообще никак невозможно обнаружить, кроме как, разве что, исходить пешком всю Землю?

Бить Лайлак, с ее сумасшедшими идеями!

Нет, не Лайлак.

Бить Уни.

Полчаса Чип занимался разрешением задачи – как можно отыскать теоретически возможный город в мире, где свободно путешествовать невозможно?

– но потом бросил и лег спать.

Тут он вдруг начал думать о Лайлак, о поцелуе, который она не приняла, и о поцелуе, который она разрешила, и о странном подъеме, который он испытал, когда она показала ему свои нежные выступающие груди…

В пятницу он нервничал и был на грани срыва. Вести себя нормально было непереносимо тяжело. Чипу приходилось сдерживаться весь день в Центре, и во время обеда, телевизора и собрания фотокружка. После последнего сигнала он пошел в соседнее здание, где жила Снежинка – «Ой, – сказала она, – я завтра, наверное, вообще с места сдвинуться не смогу», – а потом в Музей До-Объединения. Он кружил по залам с фонариком, неспособный отбросить свою мысль. Город может существовать, он даже может оказаться где-то рядом. Чип мельком взглянул на витрину с деньгами и на заключенного в камере («нас двое, брат»), на замки и на камеры для плоских фотоснимков.

Было одно решение вопроса, которое казалось Чипу возможным, но для этого нужно было вовлечь в группу еще с десяток членов. Каждый из них смог бы тогда проверить карты, которые изображали немногие знакомые ему места. Сам он, например, мог бы проверить все генетические лаборатории и исследовательские центры, и те города, которые он видел или о которых рассказывали другие члены. Лайлак могла бы проверить центры советчиков и другие города… Но это займет целую вечность, и понадобится целая армия недолеченных членов. Он уже слышал, как Кинг злится.

Он взглянул на карту 1951 года, и поразился, как всегда, странным названиям и частой сети границ. Тем не менее члены могли ездить куда хотели, в большей или меньшей степени!

Тонкие тени в местах прохождения линий координатной сетки двигались по карте, вслед за движениями фонарика Чипа. Если бы не движущийся фонарик, синие прямоугольники были бы абсолютно…

Синие прямоугольники…

Если это остров, то его вообще не покажут на карте: его закроет голубой океан.

И на до-Объединенческих картах тоже.

Чип не позволил себе разволноваться. Он медленно водил фонариком перед покрытой стеклом картой и считал места, где образовывались тонкие движущиеся тени. Таких мест было восемь – все на голубом фоне, в тех местах, где океан; места эти были равномерно расположены. Пять таких заплат покрывали всего один сектор координатной сетки, а три – по два сектора координат. Одна из синих прямоугольных заплат была совсем рядом с Инд, в «Бенгальском заливе» – Заливе Стабильности.

Чип положил фонарик на окантовку витрины и взялся обеими руками за края тяжелой рамы карты. Он приподнял ее, снял с крючка, опустил на пол, прислонил застекленной стороной к своему колену и снова взял фонарик.

Рама была старая, но серая бумага, заклеивающая ее сзади, казалась сравнительно новой. В нижней части этой бумаги были напечатаны буквы ЕВ.

Чип взял карту за проволоку на ее задней стороне и пронес ее через зал, вниз по эскалатору, через зал второго этажа и внес в запасник, где они всегда собирались. Включил свет, затем поднес карту к столу и осторожно положил на него стеклом вниз.

Ногтем он оторвал туго натянутую бумагу от нижней части рамы и с боков, протащил бумагу под проволоку и отогнул вверх, так, чтобы она не падала. В раме лежала белая картонка, плотно прибитая по краям маленькими гвоздиками.

Чип порылся в коробках с небольшими реликвиями, пока не нашел плоскогубцы, ржавые и с желтой наклейкой на одной из ручек. Плоскогубцами он вытащил гвоздики из рамы и вынул картонку, а потом еще одну, которая лежала под ней.

Обратная сторона карты была покрыта коричневыми разводами, но не повреждена, без дыр, которые могли бы оправдать заплаты. Читалась бледная коричневая надпись:

«Виндэм, МУЗ-2161» – какой-то ранний музейный номер.

Чип взялся за края карты и приподнял ее со стекла, перевернул и поднял над головой, против белого света с потолка. На местах всех заплат просвечивали острова: вот тут большой, «Мадагаскар», здесь группа маленьких, «Азорские».

Под заплатой в Заливе Стабильности оказалась гряда из четырех маленьких островов, «Андаманские острова». Чип не помнил никаких из этих найденных под заплатами островов на картах в МСД.

Он положил карту обратно в раму, лицевой стороной вверх, оперся руками о стол и принялся смотреть на нее, усмехнулся ее до-Объединенчески странному виду, ее восьми почти невидимым прямоугольникам. «Ну, Лайлак! – подумал он.

– Подожди, я тебе скажу!»

Положив верхнюю часть рамы на стопку книг и поставив под картой стоймя свой фонарик, Чип набросал на листе бумаги четыре маленьких «Андаманских острова» и линию берега «Бенгальского залива». Он скопировал названия и местоположение других островов и списал масштаб карты, был, скорее, в «милях», чем в километрах.

Пара островов средней величины, «Фолклендские острова», были недалеко от побережья Арг («Аргентины») напротив «Санта-Клаус», который, похоже, был городом АРГ 20400. Что-то зашевелилось в памяти Чипа, когда он сделал это сопоставление, но что – он не мог вспомнить.

Он измерил Андаманские острова: три, расположенные близко друг к другу, были общей протяженностью около ста двадцати миль – что-то около двухсот километров, если Чип правильно помнил, но достаточно для нескольких городов! Самый близкий путь к этим островам лежал с другой стороны Залива Стабильности, из МОР 77122, если он и Лайлак (и Кинг?

Снежинка? Спэрроу?) когда-нибудь попадут туда. Если попадут?

Конечно, попадут, теперь, когда он нашел острова. Уж как-нибудь они доберутся дотуда, должны.

Он перевернул карту в раме лицом вниз, положил обратно картонки и вдавил гвоздики обратно в отверстия – ручкой плоскогубцев, гадая, пока он производил все эти действия, почему АРГ 20400 и «Фолклендские острова» засели у него в памяти.

Он просунул бумажный задник карты обратно под проволоку – в воскресенье вечером он принесет клейкую ленту и заделает получше – и отнес карту обратно на третий этаж. Он повесил карту обратно на крючок и убедился, что оторванный задник не виден со стороны.

АРГ 20400… Недавно по телевизору показывали новую шахту для добычи цинка, которую пробивают там, может быть поэтому то место показалось ему важным? Он, конечно, никогда там не бывал…

Чип спустился на первый этаж и взял три табачных листа из-за бака с горячей водой. Принес их наверх в запасник, вынул из коробки свои курительные принадлежности, сел за стол и начал резать листья.

Могла ли быть какая-нибудь другая причина, почему острова заклеили и убрали с карт? И кто их заклеивал?

Хватит. Он устал думать. Чип расслабился – его мысль обратилась к сияющему лезвию ножа, к Хаш и Спэрроу – как они сидели и резали табак, в первый раз, когда он их увидел. Он спросил Хаш, откуда взялись семена табака, и она ответила, что были у Кинга.

И тут он вспомнил, где видел АРГ 20400 – только номер, не сам город.

Два члена в комбинезонах с красным крестом вели в Главный Медицентр кричащую женщину в рваном комбинезоне, поддерживая эту женщину с обеих сторон. Они держали ее за руки, и, казалось, разговаривали с ней, но она продолжала кричать – короткими резкими одинаковыми вскриками, которые отражались эхом от стен, а потом еще раз, дальше в ночь.

Женщина кричала, и стены и ночь кричали с ней.

Чип подождал, пока женщина и сопровождающие ее зашли в здание, подождал еще, пока приглушенные крики, удаляясь, не затихли, а потом пересек тротуар и вошел. Он схватился за входной сканер, будто пошатнувшись, стукнул браслетом под металлической табличкой и медленно, и нормально пошел к скользящему вверх эскалатору. Он встал на него и поехал, держась за поручень. Где-то в глубине здания женщина все еще кричала, но потом перестала.

Второй этаж был освещен. Проходящий через холл член со стаканами на подносе, кивнул ему. Чип кивнул в ответ.

Третий и четвертый этаж тоже были освещены, но эскалатор на пятый этаж был неподвижен и уходил в темноту. Чип пошел вверх по ступенькам на пятый этаж, а потом на шестой.

Он прошел, освещая себе путь фонариком, по коридору шестого этажа – теперь уже быстро, – мимо дверей, в которые он заходил тогда вместе с двумя врачами, – женщиной, что называла его «младший брат», и мужчиной со шрамом на щеке, который за ним наблюдал. Он дошел до конца коридора, осветил фонариком дверь с табличкой 600А и «Главный Врач Отделения химиотерапии».

Он прошел через приемную в кабинет Кинга. Большой стол был не в таком беспорядке, как тогда: потертый телекомп, стопка папок, контейнер с ручками – и два пресс-папье, необычное квадратное и обычное круглое. Он поднял круглое – АРГ 20400 было написано на нем – и секунду подержал его холодную покрытую металлом тяжесть на ладони. Потом положил его обратно, рядом с фотографией молодого Кинга, улыбающегося на фоне здания УниКомпа.

Чип зашел за стол, выдвинул центральный ящик и стал рыться в нем, пока не нашел список персонала отдела в пластиковой обложке. Он пробежал глазами колонку Иисусов, и в середине нашел Иисуса ХЛ 09Е 6290. Его классификация была 080 А, место жительства – Г 35, комната 1744.

Он секунду помедлил перед дверью, поняв неожиданно, что Лайлак может быть сейчас там, спит рядом с Кингом под его распростертой властной рукой. «Хорошо! – подумал он. – Пусть она все услышит в первую очередь!» Он открыл дверь, вошел и закрыл дверь за собой. Он направил фонарик в сторону кровати и зажег его.

Кинг был один, он спал, обняв руками свою седую голову.

Чип был рад и разочарован одновременно. Однако, рад все-таки больше. Он все скажет ей потом, подойдет к ней с торжеством, и расскажет все, что он узнал.

Он включил свет, выключил фонарик и положил его в карман.

– Кинг, – позвал он.

Голова и руки в пижамных рукавах не пошевелились.

– Кинг, – позвал Чип еще раз и подошел к кровати. – Проснись, Иисус ХЛ, – добавил он.

Кинг повернулся на спину и прикрыл глаза рукой. Пальцы на руке раздвинулись, и между ними блеснул глаз.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал Чип.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Кинг, – Который час? Чип бросил взгляд на часы:

– Четыре пятьдесят. Кинг сел, протирая глаза.

– Какая драка тут происходит? – спросил он. – Что ты здесь делаешь?

Чип взял стул от стола, придвинул его к кровати и сел. В комнате было неубрано, из мусоропровода торчал комбинезон, пятна от чая на полу.

Кинг кашлянул в кулак, потом еще раз. Он, не отнимая кулак от рта, смотрел на Чипа покрасневшими глазами; растрепанные волосы прядями прилипли к голове.

– Я хочу знать, как там на Фолклендских островах, – сказал Чип. Кинг опустил голову.

– На каких островах? – спросил он.

– Фолклендских, – ответил Чип. – На тех самых, с которых у тебя семена табака. И духи, которые ты подарил Лайлак.

– Я сделал духи, – сказал Кинг.

– А семена табака? Тоже сделал?

– Мне их дал один человек, – сказал Кинг.

– В АРГ 20400?

Помедлив мгновение, Кинг кивнул.

– Где он их достал?

– Я не знаю.

– Ты не спросил?

– Нет, – сказал Кинг, – не спросил. Почему бы тебе не вернуться сейчас туда, где ты должен быть? Можно поговорить об этом завтра вечером.

– Я не пойду сейчас никуда, – сказал Чип. – Я буду здесь, пока я не услышу правду. У меня лечение в 8.05. Если я не приду на него вовремя, все кончится – я, ты, группа. Ты перестанешь быть королем.

– Ты, братоненавистник, – сказал Кинг, – убирайся отсюда.

– Я не уйду, – ответил Чип.

– Я сказал тебе правду.

– Я не верю.

– Тогда иди сам себя бить, – сказал Кинг и повернулся на живот. Чип остался на месте. Он смотрел на Кинга и ждал.

Через несколько минут Кинг повернулся к нему лицом, сел. Откинул одеяло и поставил босые ноги на пол. Обеими руками он потер колени.

– Американуева, – сказал он, – а не Фолклендские. Они приплывают на берег и торгуют. Твари с волосатыми лицами, в грубой материи и в коже, – он взглянул на Чипа. – Болезненные отвратительные дикари, которые говорят так, что с трудом можно понять.

– Они существуют, они выжили.

– Это все, что они сделали. Их руки как деревянные от работы. Они воруют друг у друга и голодают.

– Но они не вернулись в Семью.

– Они бы снова убежали, если бы вернулись, – сказал Кинг. – У них до сих пор есть религия. И они пьют алкоголь.

– Сколько они живут? – спросил Чип. Кинг промолчал.

– Больше шестидесяти двух? – спросил Чип. Глаза Кинга холодно сощурились.

– Чего такого волшебного в жизни, – сказал он, – что ее нужно продлевать вечно? Чего такого прекрасного в жизни тут или там, что шестидесяти двух лет не достаточно – взамен постоянных драк? Да, они живут больше шестидесяти двух. Один из них заявил, что ему восемьдесят, и, взглянув на него, я поверил. Но они умирают и моложе, в тридцать лет, даже после двадцати – от работы, от отвратительной еды и защищая свои деньги.

– Это только одна группа островов, – сказал Чип, – а есть еще семь других.

– Они все должны быть такими же, – сказал Кинг.

– Откуда ты знаешь?

– А как они могут быть другими? – спросил Кинг. – Христос и Веи, если бы я думал, что хотя бы получеловеческое существование возможно, я бы что-нибудь сказал!

– Ты все равно должен был что-нибудь сказать, – возразил Чип. – Острова есть прямо здесь, в Заливе Стабильности.

Леопард и Хаш могли бы добраться до них и жить дальше.

– Они бы погибли.

– Тогда ты должен был дать им выбор, где умереть, – сказал Чип. – Ты же не Уни.

Он встал и поставил стул обратно к столу. Потом взглянул на экран телефона, перегнулся через стол и взял карточку с номером советчика, заткнутую за край экрана: Анна СГ 38П 2823.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь ее номер? – спросил Кинг. Что вы делаете, встречаетесь в темноте? Ты уже нашел способ, как уходить от ее крайностей?

Чип положил карточку в карман.

– Мы вовсе не встречаемся, – сказал он.

– Ну, рассказывай, – сказал Кинг, – я вижу, что происходит.

Ты думаешь я что, совсем уже мертвец?

– Ничего не происходит, – сказал Чип. – Она один раз приходила в музей, я дал ей списки слов на Франкаисе, вот и все.

– Могу себе представить, – сказал Кинг. – Убирайся отсюда, ладно? Мне нужно спать, – он снова лег на кровать, закрыл ноги одеялом и натянул одеяло на грудь.

– Ничего не происходит, – сказал Чип. – Она чувствует, что слишком многим тебе обязана.

Не открывая глаз, Кинг произнес:

– Но скоро мы примем меры в этом направлении, не так ли?

Чип не сразу ответил:

– Ты должен был сказать нам. Про Американуеву.

– Американуеву, – сказал Кинг, а потом замолчал и ничего больше не произнес. Он лежал с закрытыми глазами, его грудь под одеялом поднималась и опадала.

Чип подошел к двери и выключил свет..

– Увидимся завтра вечером, – сказал он.

– Я надеюсь, вы туда попадете, – сказал Кинг. – На Американуеву. Вы этого заслуживаете. Чип открыл дверь и вышел.

Язвительность Кинга огорчила Чипа, но когда он прошелся несколько минут пешком, к нему вернулось веселое настроение и оптимизм, Чип почувствовал вдохновение от результатов этой ночи особенно ясного сознания. В его правом кармане похрустывала карта Залива Стабильности и Андаманских островов, названия и местоположение других бастионов неизлечимых, и карточка с напечатанным красным шрифтом: Лайлак. Христос, Маркс и Веи, на что он был бы способен, если бы совсем не было лечений?

Он вынул из кармана карточку и прочел ее на ходу. «Анна СГ 38П 2823». Он позвонит ей после первого сигнала и договорится о встрече в свободное время, сегодня вечером.

Анна СГ. Нет, не Анна, она – Лайлак: ароматная, нежная, красивая. (Кто выбрал такое имя: она или Кинг? Невероятно! Этот драчун думал, что они встречаются и трахаются. Если бы). Тридцать восемь П, двадцать восемь, двадцать три. Некоторое время он шел в ритме ее номера, (Который мысленно повторял), но потом понял, что он идет слишком быстро, и замедлил шаг, снова положил карточку в карман.

Он придет к себе до первого сигнала, примет душ, переоденется, позвонит Лайлак, позавтракает(он проголодался), потом получит в 8.05 свое лечение и зайдет к зубному в 8.15 («Сегодня намного лучше, сестра. Боль почти совсем прошла»). Лечение одурманит, в драку его, но не настолько, что он не сможет рассказать Лайлак про Андаманские острова и начать придумывать с ней – и со Снежинкой, и со Спэрроу, если они захотят – как можно попробовать туда попасть. Снежинка, возможно, решит остаться. Он надеялся на это, это бы очень все упростило.

Да, Снежинка могла бы остаться с Кингом, смеяться и курить, и трахаться с ним, и играть в эту механическую игру с подбрасыванием мячика. А они с Лайлак ушли бы на острова.

Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь, двадцать три…

Чип подошел к зданию в 6.22. Два рано проснувшихся члена шли по его коридору, одна голая, одна одетая. Он улыбнулся и сказал:

«Доброе утро, сестры».

Он вошел в свою комнату, зажег свет и увидел лежащего на его постели Боба РО, который приподнялся на локтях и, мигая, посмотрел на Чипа. Его телекомп, открытый, лежал на полу, сверкая голубыми и янтарными огоньками.

Глава 6

Чип закрыл за собой дверь.

Боб спустил ноги с кровати и сел, с беспокойством глядя на него. Комбинезон у Боба был немного расстегнут на груди.

– Где ты был. Ли? – спросил он.

– В комнате отдыха, – сказал Чип. – Я туда зашел после фотокружка – забыл там ручку, – и неожиданно почувствовал себя очень усталым. Наверно, потому что вчера не получил лечения, я думаю. Я сел отдохнуть и, – он улыбнулся, – вот уже и утро.

Боб продолжал смотреть на него с беспокойством. Покачал головой.

– Я смотрел в комнате отдыха, – сказал он. – И в комнате у Марии КК, и в спортзале, и на дне бассейна.

– Ты, наверное, меня не заметил, – сказал Чип, – я был в углу, за…

– Я смотрел в комнате отдыха, Ли, – сказал Боб. Он застегнул комбинезон и с отчаянием покачал головой.

Чип отошел от двери, медленно обогнул Боба, направляясь в ванную.

– Мне нужно в туалет, – сказал он.

Он вошел в ванную, расстегнул комбинезон и помочился, пытаясь отыскать в себе ту ясность разума, которая была у нее до этого, пытаясь найти объяснение, которое удовлетворило бы Боба или показалось бы, в худшем случае, только единичным отклонением, только в эту ночь. В любом случае, почему Боб пришел сюда? Сколько времени он здесь?

– Я позвонил в одиннадцать тридцать, – сказал Боб, – и никто не ответил. Где ты был с того момента до сих пор? Чип застегнул комбинезон.

– Гулял, – сказал он громко, чтобы Боб услышал.

– Не дотрагиваясь до сканеров? – спросил Боб; Христос и Веи!

– Я, наверное, забыл, – сказал он, включил воду и вымыл руки. – Это все из-за зубной боли. – Стало хуже. Полголовы болит, – он вытер руки, видя в зеркало, что Боб на кровати смотрит на него. – Не мог заснуть и вышел пройтись. Я сказал про эту комнату отдыха, потому, что знаю, мне нужно было идти прямо в…

– Я тоже не мог заснуть, – сказал Боб, – от этой твоей «зубной боли». Я тебя видел во время телевизора, у тебя был напряженный и ненормальный вид. Так что я позвонил дежурному по записи к дантистам. Тебе предложили придти в пятницу, но ты сказал, что у тебя лечение в субботу.

Чип повесил полотенце, повернулся и остановился в дверях, глядя на Боба.

Прозвучал первый сигнал, заиграла «Одна Могучая Семья».

Боб сказал:

– Это все была игра, правда, Ли? Сбой ритма прошлой весной, сонливость, передозировка лекарств? Через секунду Чип кивнул.

– Ой, брат, – сказал Боб, – что ты делаешь? Чип не ответил.

– Ой, брат, – опять сказал Боб, нагнулся и выключил телекомп. Закрыл крышку и захлопнул замки. – Ты простишь меня? – Он поставил телекомп на торец, и с обеих сторон двумя руками стал придерживать ручку, чтобы она стояла стоймя. – Я тебе скажу одну смешную вещь… Во мне есть тщеславие. Есть. Точнее, было. Я думал, что я один из двух-трех самых лучших советчиков во всем доме. Да в каком там доме, драка, в городе! Бдительный, внимательный, чувствительный… «Приходит грубое прозрение», – Бобу удалось установить ручку вертикально, потом со стуком опустил ее и сухо улыбнулся Чипу. – Ты не единственный больной, если это может утешить.

– Я не болен, Боб, – сказал Чип. – Я здоровее, чем когда-нибудь был в жизни.

Боб сказал, по-прежнему улыбаясь:

– Это, как будто, противоречит очевидности, не правда ли?

– он поднял с пола телекомп и встал.

Ты не можешь видеть очевидного, – сказал Чип, – ты одурманен своими лечениями.

Боб кивком велел следовать за собой и направился к двери.

– Пойдем! Пойдем, приведем тебя в порядок.

Чип остался, где стоял. Боб открыл дверь, оглянулся.

– Я абсолютно здоров, – сказал Чип. Боб дружески протянул руку.

– Пойдем!

Он взял Чипа за локоть, они вышли в коридор. Двери уже были открыты, члены тихо разговаривали, шли куда-то.

Четверо или пятеро стояли возле доски объявлений.

– Боб, – сказал Чип, – я хочу, чтобы ты выслушал меня.

– Я всегда слушаю, ведь правда? – ответил Боб.

– Я хочу, чтобы ты попробовал раскрыть свое сознание, – сказал Чип, – потому что ты не глупый, ты умный, и у тебя доброе сердце и ты готов помочь мне?

Мэри КК сошла им навстречу с эскалатора, перед собой держала стопку покрывал с бруском мыла сверху. Парням улыбнулась, сказала: «Привет», а Чипу в отдельности:

– Ты где был?

– В комнате отдыха, – объяснил Боб.

– Среди ночи? – не поняла Мэри.

Чип кивнул, Боб сказал: «Да, они пошли на эскалатор. Боб придерживал Чипа за локоть. Они поехали вниз.

– Я понимаю, ты уверен, что твой мозг уже открыт, – сказал Чип. – Но если бы ты попытался приоткрыть его чуть больше, послушать меня и подумать пару минут?

– Хорошо, Ли, я готов, – ответил Боб.

– Боб, мы не свободны. Никто из нас не свободен. Ни один человек, никто из членов Семьи!

– Как могу я считать, что ты здоров, если ты прешь такое?

Естественно, мы свободны. Мы свободны от войны, голода, преступности, насилия, агрессивности, себя лю…

– Да-да, мы свободны от многого, – сказал Чип, – но мы не свободны, чтобы творить. Ты этого не видишь? Быть «свободными от» не имеет ничего общего от быть свободными вообще.

Боб пробурчал непонимающе:

– Быть свободными творить? Что?

Они соступили с эскалатора, обогнули его по направлению к следующему.

– Быть свободными выбирать собственную классификацию, – сказал Чип, – иметь детей, когда желаем, идти, куда желаем, и делать то, что желаем, даже отказываться от лечения, когда не хотим принимать….

Боб промолчал.

Они ступили на движущиеся ступени эскалатора.

– Лечение в самом деле нас затормаживает, Боб, – сказал Чип, – я знаю это по своему опыту. В них есть такие вещества, которые «нас делают послушными, нас делают хорошими», как в этом стишке, помнишь? Меня уже полгода недолечивают, прозвучал второй сигнал, – и я более проснувшийся и живой, чем когда-либо. Я думаю яснее и чувствую глубже. Я трахаюсь четыре или пять раз в неделю, ты можешь в это поверить?

– Нет, – сказал Боб, глядя на свой телекомп, едущий на поручне эскалатора.

– Это правда, – сказал Чип. – Теперь ты уверен больше, чем когда-либо, что я сейчас болен, правда? Клянусь Любовью Семьи, я не болен. Есть другие члены, такие же, как я, тысячи, может быть, миллионы. Есть острова по всему миру, может, города на материке тоже – они шли к следующему эскалатору, – где люди живут в настоящей свободе. У меня есть список этих островов, здесь, в кармане. Их нет на картах, потому что Уни не хочет, чтобы мы знали о них, потому что они обороняются от Семьи, и люди там не хотят покориться, чтобы их лечили. Ты ведь хочешь помочь мне, правда? Действительно хочешь?

Еще один эскалатор вырос перед ними. Боб хмуро смотрел на Чипа.

– Христос и Веи, – сказал он. – Разве ты можешь сомневаться в этом, брат?

– Тогда, хорошо, – сказал Чип, – вот что я хочу, чтобы ты сделал для меня: когда мы придем в лечебный кабинет, скажи Уни, что я в порядке, что я заснул в комнате отдыха, так, как я тебе сказал. Не сообщай ничего о том, что я не дотрагивался до сканеров, или что я придумал эту зубную боль. Пусть мне дадут такое лечение, которое я должен был получить вчера, хорошо?

– И это тебе поможет? – спросил Боб.

– Да, – ответил Чип. – Я знаю, что ты так не думаешь, но я прошу тебя, как брата и как друга – уважать то, что я думаю и чувствую. Я как-нибудь проберусь на какой-нибудь из тех островов и не причиню никакого вреда Семье. То, что Семья дала мне, я вернул моей работой, и, кроме того, я не просил ничего, у меня не было выбора принимать или нет то, что дает Семья.

Они шли к следующему эскалатору.

– Хорошо, – сказал Боб, когда они поехали дальше вниз, – я выслушал тебя, Ли, теперь ты выслушай меня, – его рука на предплечье Чипа немножко сжалась.

– Ты очень, очень болен, и это полностью моя вина, и я себя чувствую несчастным из-за этого. Нет никаких островов, которых нет на картах, и лечения нас не затормаживают, и если бы у нас была такая «свобода», о которой ты думаешь, у нас был бы беспорядок, и перенаселение, и нужда, и преступления, и война. Да, я собираюсь помочь тебе, брат. Я скажу Уни все, тебя вылечат, и ты будешь мне благодарен.

«Третий этаж – Медицентр», гласила табличка у следующего эскалатора. Член в комбинезоне с красным крестом ехал по эскалатору вверх, им навстречу, он улыбнулся и сказал:

– Доброе утро, Боб. Боб кивнул ему.

– Я не хочу, чтобы меня вылечили, – сказал Чип. – Это доказывает, что тебя надо лечить, – сказал Боб, – успокойся и поверь мне, Ли. Да нет, зачем верить мне? Поверь Уни, хорошо? Поверь тем членам, которые запрограммировали Уни.

Через секунду Чип сказал:

– Хорошо, поверю.

– Я чувствую себя ужасно, – сказал Боб, и тут Чип, резко повернувшись к нему, обеими руками толкнул Боба в спину.

Чтобы самому удержать равновесие, он схватился за поручень, слыша, как Боб громыхает по ступенькам и звякает его телекомп, и перелез на плывущую вверх полосу между эскалаторами. Она остановилась, как только Чип оказался на ней. Он дернулся к поручню едущего вверх эскалатора, схватился за поручень и перебросил свое тело вниз, брякнувшись коленями на жесткий металл ступенек. Мгновенно вскочил на ноги. «Остановите его!» – закричал Боб снизу и побежал по ползущим вверх ступеням, перескакивая через две. Член с красным крестом наверху эскалатора обернулся:

«Что вы…», Чип схватил его за плечи – пожилого члена с выпученными глазами – и оттолкнул в сторону.

Он побежал по коридору. «Остановите его!» – закричал еще кто-то, другие члены тоже закричали: «Поймайте его!», «Он болен, остановите!»

Впереди была столовая, стоявшие в очереди члены обернулись на крики. Чип закричал: «Держите его, на бегу указывая куда-то рукой. – Остановите! – и мчался мимо очереди вглубь столовой. Протискиваясь в дверь, он благополучно миновал сканер. Крикнул:

– Больному члену нужна помощь! Помогите!

Он на ходу окинул взглядом зал и побежал в секцию раздачи пищи. Приостановился, пошел быстрым шагом, пытаясь успокоить Дыхание, мимо членов, укладывающих стопки пирогов между вертикальными рельсами и тех, что насыпали чайный порошок – в стальные барабаны. Навстречу попалась тележка, нагруженная коробками с надписью «Салфетки», он развернул ее и стал толкать перед собой обогнув двух членов, которые ели стоя, и еще двух – они собирали рассыпавшиеся по полу пироги.

Чип продвигался к двери с надписью «Выход» на одну из угловых лестничных клеток. Слыша за своей спиной возбужденные голоса, он толкнул тележкой дверь, распахнул ее и выкатился вместе с тележкой на площадку. Закрыл дверь и подпер тележкой, отступил на две ступеньки и рванул тележку на себя, зажав между дверью и перилами. Черное колесо тележки повисло над лестничным пролетом, продолжая вращаться.

Чип побежал по ступенькам вниз.

Ему надо выбраться наружу, на тротуары и площади. Он пойдет в музей – тот, должно быть, еще закрыт – и спрячется в запаснике или за баком горячей воды. А завтра вечером туда придет Лайлак со своими друзьями. Надо было подобрать несколько пирогов. Почему он не сообразил? Драка!

Он добрался до первого этажа и быстро пошел по коридору, кивнул встречной женщине-члену, та взглянула на его ноги и с беспокойством закусила губу. Он проследил за ее взглядом и остановился как вкопанный: комбинезон на коленях был разодран, на правом колене ссадина, капельки крови.

– Вам помочь? – спросила женщина-член.

– Я иду в медицентр, – ответил Чип, – спасибо, сестра. – Он пошел дальше. Ничего не поделаешь, придется положиться на удачу. Когда он выберется на улицу и отойдет подальше от здания, то обвяжет коленку носовым платком и как-нибудь пригладит комбинезон. Теперь, когда он знал, что колено содрано, оно начало ныть. Чип пошел быстрее.

Он свернул за угол, вышел в заднюю часть холла, и приостановился, глядя на эскалаторы, плывущие вниз и вверх по обе стороны от него, на дверь из четырех стеклянных створок, со сканером – далеко перед собой, в противоположном конце холла; на солнечный тротуар за дверьми. Члены, разговаривая, входили и выходили – все как обычно, голоса негромкие, встревоженные.

Чип направился к дверям, стараясь глядеть только прямо перед собой. Он проделает свой обычный трюк со сканером – колено будет поводом для хромоты, если кто-то обратит внимание. И как только он выберется наружу…

Тут музыка прекратилась, и женский голос из динамика произнес:

– Приносим извинения. Всех просим минуту оставаться на своих местах. Пожалуйста.

Чип остановился посреди холла.

И все остановились чего-то ожидая и вопросительно переглядываясь. Только эскалаторы продолжали движение, но потом и они остановились. Один член – женщина – пошла вниз по ступеням. «Не двигайся!» – крикнули ей разом несколько членов, она покраснела и остановилась.

Чип глядел на огромные витражи: бородатые Христос и Маркс, лысый Вуд, улыбающийся узкоглазый Веи. Что-то скатилось по его колену. Нагнулся – капля крови.

– Братья и сестры, – произнес женский голос из динамика. – Произошло чрезвычайное происшествие. В здании находится член, который болен, очень болен. Он агрессивен, убежал от своего советчика. – Ее слушали затаив дыхание. – Ему нужна помощь всех нас, его надо найти и как можно скорее доставить в лечебный кабинет.

– Ну и ну! – сказал чей-то голос за спиной Чипа, а другой спросил:

– Где же его искать?

– Очевидно, он находится не выше четвертого этажа, – продолжала женщина в динамике, – ему двадцать семь лет…внезапно подключился другой, мужской голос – быстрый и неразборчивый. Он был обращен к дикторше. Чип поймал на себе взгляд впереди стоявшего члена, стал равнодушно рассматривать портрет Вуда. Между тем женщина говорила. – Возможно, он попытается покинуть здание. Просим членов, находящихся поблизости выходов, срочно перекрыть их.

Остальные не двигаются! Только два члена, ближайшие к выходам!

Члены возле дверей переглянулись, двое из них двинулись к выходу и неловко встали по обе стороны рядом со сканерами.

«Это ужасно!» – сказал кто-то. Член, который только что рассматривал коленку Чипа, теперь смотрел на его лицо. В ответ Чип взглянул на него – мужчина лет сорока, Чип отвел взгляд.

– Член, которого мы ищем, – сказал женский голос, – мужчина, 27 лет, номер Ли РМ 35М 4419. Повторяю, Ли РМ 35М 4419. Сначала мы проверим каждого из вас внизу, затем будем искать на этажах. Секундочку, секундочку, пожалуйста, УниКомп говорит, что этот член – единственный Ли РМ в здании, так что необязательно помнить его номер. Нам нужно искать только Ли РМ. Ли РМ. Посмотрите на браслеты окружающих вас членов. Мы ищем Ли РМ. Удостоверьтесь, что каждого члена в вашем поле зрения проверил хотя бы один другой член. Члены, находящиеся сейчас в комнатах, выйдите, пожалуйста, в коридор. Ли РМ. Мы ищем Ли РМ.

Чип повернулся к ближайшему члену, взял его за руку и посмотрел на его браслет. «Покажи мне свой», – сказал тот. Чип на мгновение поднял запястье и двинулся к другому. «Я не видел», – запротестовал член. Чип будто не слышал его, шел к дверям. Первый член со словами: «Брат, я не видел», – тронул его за плечо.

Чип побежал. Кто-то схватил его сзади, кажется, тот член, что смотрел на его разбитое колено. Чип обернулся и ударом кулака в лицо свалил его с ног.

«Это он!» «Вот он!», «Помогите ему!» «Остановите его!» – разом закричали все члены.

Чип добежал до двери, и ударом кулака отшвырнул одного члена, загородившего дорогу, но другой схватил его за руку, повторяя в самое ухо: подоспели и прочие преследователи, повисли на Чипе со всех сторон.

– Мы ищем Ли РМ, – произнес на этот раз – мужской голос из репродуктора.

– Он может повести себя агрессивно. Когда мы найдем его, мы не должны бояться. Он нуждается в нашей помощи и в нашем сочувствии.

– Отпустите меня! – закричал Чип, пытаясь вырваться из рук, крепко державших его.

– Помогите ему! – в ответ закричали члены. – Несите его в лечебный кабинет! Помогите ему!

– Оставьте меня! – умолял Чип. – Я не хочу, чтобы мне помогали! Оставьте меня в покое, братоненавистники!

Его тащили вверх по ступеням эскалатора запыхавшиеся и дрожащие члены. У одного на глазах стояли слезы:

– Ничего, ничего, – жалобно повторял он, – мы тебе поможем.

Тебя вылечат, мы тебе поможем.

Чип пытался брыкаться, но его ноги тоже крепко держали.

– Я не хочу вашей помощи! – кричал он. – Я хочу, чтобы меня оставили в покое! Я здоров! Я здоров! Я не болен!

Его протащили мимо членов, которые стояли, заткнув руками уши и следя за происходившим напряженными взглядами.

– Ты болен, – сказал Чип члену, которого ударил в лицо. У того из распухшего носа текла кровь. Он крепко сжимал руку Чипа. – Ты заторможен и одурманен, – твердил Чип. – Ты мертв.

Ты мертвый человек. Ты мертв!

– Тс-с, мы любим тебя, мы поможем тебе, – ответил тот, с разбитым носом.

– Христос и Веи, отпустите меня!

Его втащили еще на несколько ступенек.

– Он обнаружен, – сказал мужской голос из репродуктора. – Ли РМ найден, члены. Его несут в медицентр. Чрезвычайная ситуация прекратилась, братья и сестры, вы можете продолжать свои занятия. Спасибо вам, спасибо за помощь и сотрудничество. Спасибо от имени Семьи, спасибо от имени Ли РМ.

Его тащили по коридору медицентра.

Снова раздалась музыка. С середины оборванной мелодии.

– Вы мертвецы, – сказал Чип. – Вся Семья мертва. Уни жив, только Уни. Но есть острова, где живут люди! Посмотрите на карту! Посмотрите на карту в Музее До-Объединения!

Его втащили в лечебный кабинет. Там был Боб, бледный и потный, с кровоточащим порезом над бровью, он барабанил по клавишам телекомпа, который держала перед ним девушка в синем халате.

– Боб, – прохрипел Чип, – сделай мне одолжение… Взгляни на карту в Музее До-Объединения. Взгляни на карту 1951 года!

Но его протащили в комнату с синим освещением. Он уперся было в край лечебного блока, но ему насильно втолкнули руку внутрь. Рукав рубашки разорвался, рука вошла в блок по плечо.

Кто-то утешающе погладил его по щеке – это был Боб, он дрожал.

– Ты будешь в порядке, Ли, – сказал он. – Верь Уни, – струйки крови текли по лицу из пореза.

Сканер поймал браслет Чипа, руки коснулся инъекционный диск. Чип сжал веки. «Я не позволю сделать себя мертвым! – медленно твердил он. – Я не позволю сделать себя мертвым! Я буду помнить про острова, я буду помнить Лайлак! Я не позволю сделать себя мертвым, я не позволю сделать себя мертвым!»

Он открыл глаза, и Боб улыбнулся ему. Над его бровью была полоска пластыря телесного цвета.

– Они сказали в три часа, и точно – в три! – сказал Боб.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Чип. Он лежал на кровати, его советчик сидел рядом.

– Доктора сказали, что ты в это время проснешься, – ответил Боб. – В три часа. Не два пятьдесят девять, не в три с минутой, а ровно в три! Так оно и есть.

– Где я? – спросил Чип.

– В Главном Медицентре.

И тогда он вспомнил – вспомнил то, что думал и говорил, и, самое худшее – то, что делал.

– О, Христос… – прошептал он. – О, Маркс. О, Христос и Веи…

– Ничего, Ли, – тронул его за плечо Боб.

– Боб, – продолжал Чип, – о, Христос и Веи, Боб, я… я столкнул тебя вниз с…

– … эскалатора, – подсказал Боб. – Да, брат. Это был редкий момент моей жизни, но, тем не менее, все в порядке. – Он коснулся пластыря над бровью. – Все затянулось, и все хорошо, а дня через два заживет.

– Я ударил члена! Собственной рукой!

– С ним тоже все в порядке, – сказал Боб. – Две от него, – он кивнул на красные розы в вазе, что стояла на столе, – две – от Марии КК, а две – от членов из твоего отдела.

Чип посмотрел на розы. Их ему прислали члены, которых он ударил, которым врал, которых предавал, и на глаза навернулись слезы.

– Ну, ничего, ничего… – пробормотал Боб. Но Христос и Веи, он думает только о себе!

– Послушай, Боб, – начал Чип, приподнимаясь на локте и загораживаясь от света ладонью, – ведь есть…

– Ничего, ничего… – продолжал успокаивать его советчик.

– Боб, есть другие!.. Они так же больны, как я был только что болен… Надо найти и помочь им…

– Мы знаем…

– Есть член по имени «Лайлак», Анна СГ 38П 2823, и еще один…

– Мы знаем, мы знаем, – кивал головой Боб. – Им уже помогли. Им всем помогли…

– Помогли?..

– Тебя расспросили, пока ты был без сознания, – объяснил Боб. – Сегодня понедельник. Прошел день. Их уже нашли, и помогли им. Анна СГ, и еще одна, которую ты назвал Снежинкой – Анна ПЮ и Йин ГУ – Спэрроу.

– И Кинг… – сказал Боб, мотнув головой, – нет, мы опоздали. Этот… он мертв.

– Мертв?..

– Он повесился, – ответил Боб. Чип с ужасом смотрел на него. Боб добавил, – В душевой… разорвал одеяло…

– О, Христос и Веи! – Чип откинулся на подушку. Болезнь, болезнь, болезнь, и он тоже был болен…

– Но все другие в полном порядке, – сказал Боб, похлопав Чипа по руке. – И ты тоже будешь в порядке. Ты поедешь в реабилитационный центр, брат. У тебя будет недельный отпуск.

Может быть, даже больше.

– Мне так стыдно, Боб… Так ненавистно стыдно…

– Ничего, ничего, – успокаивал Боб. Тебе же ведь не было бы стыдно, если б ты поскользнулся и сломал лодыжку, правда?

Это то же самое. Мне должно быть стыдно, если уж кому-то нужно стыдиться…

– Я лгал тебе!

– Я позволил себе лгать… Послушай, никто в самом деле ни за что не отвечает. Ты это скоро поймешь. – Он нагнулся, поднял с пола вещевой мешок и положил себе на колени, заглянул. – Это все твое… Посмотри, не забыл ли я чего-нибудь. Зубная щетка, скрепки, фотографии, записные книжки, рисунок лошади, твои…

– Он больной, – сказал Чип, – я не хочу его. Выброси его.

– Рисунок?

– Да.

Боб достал рисунок из мешка и взглянул на него.

– Хорошо нарисовано, – сказал он, – он не точен, но… чем-то хорош.

– Он больной, – сказал Чип, – его нарисовал больной член.

Bыброси его.

– Как скажешь… – Боб положил мешок на кровать, встал, прошел в другой конец комнаты, открыл мусоропровод и бросил туда картинку.

– Есть острова, где живут больные члены… – сказал Чип, – по всему миру…

– Я знаю, – ты сказал нам об этом…

– Почему мы не можем им помочь?

– Этого я не знаю, – ответил Боб, – но У ни знает. Я тебе уже говорил, ЛИ – верь Уни! . – Я буду! – сказал Чип. – Я буду… – и слезы опять полились у него из глаз.

В комнату вошел член в комбинезоне с красным крестом.

– Как мы себя чувствуем? – спросил он.

– Он в неважном состоянии, – ответил Боб.

– Этого следовало ожидать. Не беспокойся, мы его поднимем на ноги. – Член подошел к Чипу и взял за запястье.

– Ли, мне надо идти, – сказал Чипу Боб.

– Хорошо…

Боб поцеловал Чипа в щеку.

– На случай, если тебя не пришлют сюда обратно, до свидания, брат…

– Спасибо, Боб, – сказал Чип. – Спасибо. Спасибо за все.

– Спасибо Уни, – ответил Боб, потрепал Чипа по руке и улыбнулся. Кивнул члену с красным крестом и вышел.

Член вынул из кармана пневмо-шприц, снял с него чехол.

– Ты будешь чувствовать себя абсолютно нормально очень скоро, – сказал он.

Чип лежал неподвижно с закрытыми глазами, вытирая одной рукой слезы, пока врач закатывал рукав на его другой руке.

– Я был так болен, – сказал Чип. – Я был так болен…

– Тс-с, не думай об этом, – ответил член, осторожно делая укол. – Тут не о чем думать. Ты очень скоро поправишься.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ БЕГСТВО

Глава 1

Старые города разрушили, новые города построили. В новых городах здания были выше, площади шире, парки больше, монорельсовые вагоны бежали в них быстрее, но ходили реже.

Запустили еще два космических корабля, к Сириусу Б и к 61-ой Лебедя. Колонии на Марсе, вновь заселенные и тщательно охраняемые от вымирания, после того случая в 152 году, расширялись каждый день; также расширялись и колонии на Венере и на Луне, и форпосты на Титане и на Меркурии.

Час свободного времени увеличили на пять минут. Телекомпы с вводом информации с клавиатуры стали заменять на телекомпы, воспринимающие информацию с голоса, а унипироги приобрели приятный привкус. Продолжительность жизни возросла до 62,4 лет.

Члены работали и ели, смотрели телевизор и спали. Они пели, ходили в музеи и гуляли в садах развлечений.

В двухсотлетний юбилей Веи во время парада в одном из новых городов огромное знамя с портретом улыбающегося Веи нес на высоком флагштоке член тридцати или около того лет, правый глаз у него был зеленый, а не карий. Когда-то давно этот член болел, но теперь он был в полном порядке. У него было поручение, комната, подружка и советчик. Он был спокоен и доволен.

Во время парада случилась странная вещь. Когда этот член маршировал, улыбаясь, с флагштоком в руках, в его голове сам собой начал звучать номер: Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь, двадцать три. Номер все повторялся и повторялся, сам собой, в такт маршу. Член гадал, чей это может быть номер, и почему он так повторяется и повторяется у него в голове.

Неожиданно он вспомнил: это что-то из болезни! Это был номер одного больного члена, ее звали Лавли? Нет – Лайлак.

Почему, столько времени спустя, этот номер вернулся к нему?

Он стал четче отбивать шаг, пытаясь отвлечься, и был рад, когда подали сигнал петь.

Он рассказал об этом случае своему советчику.

– Не о чем беспокоиться, – ответил советчик. – Ты, возможно, увидел что-то, что напомнило тебе о ней. Может быть, ты даже увидел ее саму. Ничего страшного нет в этом воспоминании, если, конечно, оно не начнет тебя беспокоить.

Дай мне знать, если это повторится.

Но это не повторилось. Он был здоров, спасибо Уни.

Однажды на Рождество Христово, когда у него было уже другое поручение и он жил в другом городе, он поехал на велосипеде со своей подружкой и с четырьмя другими членами в парковую зону за городом. Они взяли с собой пироги и коку и устроили пикник на земле под деревьями.

Он поставил свой контейнер с кокой на плоский камень, и, когда потянулся за ним во время разговора, случайно опрокинул. Другие члены наполнили его контейнер из своих. Через несколько минут, складывая обертку от пирога, он заметил с какого-то дерева, лежащий на камне, на листе блестели капли коки, черенок загибался вверх, как ручка. Он поднял лист за черенок, – и увидел сухое овальное пятно в форме листа. Весь камень был мокро-черный, но там, где лежал лист, он был серый и сухой. Что-то в этом моменте показалось Чипу важным. Он некоторое время сидел молча, глядя на лист в одной руке, на свернутую обертку от пирога – в другой, и на сухой силуэт листика на камне. Его подружка что-то сказала ему, и он оторвался от созерцания, сложил лист и обертку вместе и отдал их члену, у которого был мешок для мусора.

Образ силуэта на камне приходил ему в голову еще несколько раз в тот день и на следующий день – тоже. Потом у него было очередное лечение, и он забыл о листе. Но, тем не менее, через две-три недели это воспоминание вернулось к нему. Он не мог понять почему. Может быть, он точно так же уже поднимал когда-то лист с мокрого камня? Если да, то он этого не помнит…

Время от времени, когда он гулял в парке, или, что странно, стоял в очереди на лечение, образ сухого силуэта приходил ему в голову, и он хмурился.

Случилось землетрясение (стул сбросил его с себя, в микроскопе разбилось стекло, и из глубин лаборатории раздался самый громкий звук, который он когда-либо слышал в своей жизни). Сейсмоклапан на другой стороне континента заклинило, и он не сработал – телевидение объяснило это через несколько дней. Такого не случалось раньше, и такого больше не будет. Члены, конечно, должны огорчиться, но насчет будущего опасаться нечего.

Десятки зданий рухнули, сотни членов погибли. Все медицентры в городе были переполнены ранеными, и больше половины лечебных блоков были повреждены, лечения откладывались.

Через несколько дней после того, как он должен был бы получить свое лечение, он подумал о Лайлак и что он любил ее совсем по-другому, более-более восторженно, чем он любил кого-то. Он хотел сказать ей что-то. Что же? Да, конечно, про острова. Острова, которые он нашел замаскированными на до-Объединенческой карте. Острова неизлечимых…

Ему позвонил советчик.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Не думаю, Карл, – ответил он, – мне нужно лечение.

– Не вешай трубку, – сказал советчик, отвернулся и тихо что-то произнес в телекомп. Через секунду он повернулся обратно. – Можешь получить его сегодня вечером в семь тридцать, – сказал он, – но тебе придется пойти в медицентр в Т24.

В семь тридцать он стоял в длинной очереди, думая о Лайлак, пытаясь вспомнить точно, как она выглядела. Когда он подошел к лечебному блоку, ему в голову опять пришла мысль о сухом силуэте на камне.

Лайлак позвонила ему (она была в том же самом здании), и он пошел в ее комнату, это был запасник до-Объединенческого музея. Украшения из зеленых драгоценных камней висели у нее в ушах, камни сверкали вокруг ее розово-коричневой шеи, она была в длинной рубашке из сверкающего зеленого материала, который обрисовывал ее мягкую грудь. «Он подошел к ней, обнял и поцеловал – ее губы были теплые и мягкие, рот приоткрыт, – и он проснулся в темноте и разочаровании, это был сон, это был только сон.

Но странным и пугающим образом все это было в нем: и запах духов («парфюм»), и вкус табака, и звуки песен Спэрроу, и желание Лайлак, и злость на Кинга, и негодование на Уни, и жалость к Семье, и счастье от способности чувствовать, от того, что он жив и бодрствует.

А утром у него будет лечение, и все это уйдет. В восемь часов. Он включил свет, посмотрел на часы: 4-54. Чуть больше, чем через три часа…

Он снова выключил свет и с открытыми глазами лежал в темноте. Он не хотел потерять нахлынувшие ощущения. Болезнь это или нет, но он хотел сохранить возможность изучать их и радоваться им. Он не хотел думать об островах – нет, никогда, это действительно болезнь, – но он хотел думать о Лайлак и о встречах группы в комнате реликвий прошлого, и иногда, может быть, видеть сны.

Но через три часа лечение, и все уйдет. Он ничего не может сделать – разве что, случится еще одно землетрясение, а какие на это шансы? До сих пор все эти годы сейсмоклапаны работали отлично, и они будут работать так и в будущем. И какое землетрясение может отсрочить его лечение? Никакое.

Поскольку Уни знает, что он уже лгал однажды, чтобы получить отсрочку.

Сухой силуэт на камне пришел ему в голову, но он отогнал этот образ, чтобы думать о Лайлак, увидеть ее так, как он видел ее во сне, не тратить зря три часа настоящей жизни. Он забыл, какие необычные были у нее глаза, какая милая улыбка, ее розово-коричневую кожу, как трогательна была ее серьезность. Он забыл так ненавистно много: удовольствие курения, восторг расшифровки Французского…

Воспоминание о силуэте листа вернулось к нему, и он стал думать о нем, с раздражением силясь понять, почему сознание так прицепилось к этому листу? Ему хотелось избавиться от него раз и навсегда. Он вернулся мыслями к странно незначительному моменту, когда увидел лист со сверкающими на нем каплями коки, увидел свои пальцы, поднимающие лист за черенок, и другую свою руку, державшую свернутую обертку из фольги, и сухой серый овал на черном, мокром от коки камне.

Он пролил коку, а там лежал лист, и камень под ним был…

Он сел в кровати и стукнул ладонью левой руки по правому рукаву своей пижамной куртки. «Христос и Веи!», – произнес он в испуге.

Он встал до первого сигнала, оделся и убрал постель.

Он первым пришел в столовую, поел и попил и вернулся в комнату с оберткой от пирога, которая, сложенная, но не примятая, лежала у него в кармане.

Он развернул обертку, положил на стол и разгладил рукой.

Он аккуратно перегнул квадрат фольги пополам, а половинку сложил еще втрое. Он хорошо пригладил свернутую обертку и приподнял ее; прямоугольник фольги был тонкий, несмотря на свои шесть слоев. Слишком тонкий? Он снова положил фольгу на стол.

Он пошел в ванную, и из мешочка первой помощи взял вату и рулон пластыря. Он принес все это на стол.

Он положил слой ваты на свернутый кусочек фольги – слой ваты, меньший по площади, чем фольга – и начал заклеивать сверху вату и фольгу большими перехлестывающими полосами пластыря телесного цвета. Концы полос он слегка, некрепко, приклеил к столу.

Дверь открылась, он обернулся, закрывая то, что делает, и пряча рулон пластыря в карман. Это был Карл КК из соседней комнаты.

– Ты готов завтракать? – спросил Карл.

– Я уже, – ответил он.

– О, – сказал Карл, – увидимся позже.

– Верно, – сказал он, и улыбнулся.

Карл закрыл дверь.

Он закончил наклеивать пластырь, затем оторвал концы полос от стола и отнес повязку, которую сделал, в ванную.

Положил повязку фольгой вверх на край раковины и закатал рукав.

Он взял повязку и аккуратно приложил фольгой к внутренней стороне руки, в том месте, где ее должен будет коснуться инъекционный диск. Прижал повязку и прочно приклеил выступающие части пластыря к коже.

Лист. Защита. Сработает или нет?

Если сработает, он будет думать только о Лайлак, не об островах. Если он обнаружит, что думает об островах, то скажет своему советчику.

Он опустил рукав.

В восемь часов он встал в очередь в лечебный кабинет. Он стоял, скрестив руки на груди, держась ладонью за то место, где под рукавом была повязка – чтобы согреть ее, на случай, если инъекционный диск реагирует на температуру.

«Я болен. – думал он. – Я заболею всеми болезнями: раком, оспой, холерой – всеми. На моем лице вырастут волосы!»

Он сделает это только один раз. При первом признаке, что что-нибудь не так, он скажет советчику.

Может быть, и не сработает.

Подошла его очередь. Он закатал рукав до локтя, вставил кисть в окаймленное резиной отверстие лечебного блока, а затем оттянул рукав до плеча, одновременно пропихивая руку дальше.

Он почувствовал, как сканер нашел его браслет, и легкое давление инъекционного диска на ватную повязку…

***

Ничего не произошло.

– Ты уже все, – произнес член за его спиной. На блоке снова горел синий огонек.

– Ox, – сказал он и опустил рукав, вынимая руку.

Ему надо было идти прямо на поручение.

После обеда он вернулся в свою комнату и в ванной снял повязку. Фольга не была повреждена, но кожа тоже не бывала поврежденной после лечения. Он оторвал слой фольги от пластыря.

Вата посерела и свернулась. Он выжал повязку над раковиной, и из ваты брызнула струйка прозрачной жидкости.

Осознание приходило, с каждым днем все больше и больше.

Вернулась память, с более жесткими, горькими деталями.

Вернулись ощущения. Негодование на Уни превратилось в ненависть, влечение к Лайлак переросло в неутолимый голод.

Опять он играл по-старому: был нормальным на поручении, нормальным с советчиком, нормальным со своей подружкой. Но день ото дня этот обман все больше раздражал его, злил, все труднее становилось притворяться.

В день следующего лечения он сделал новую повязку из фольги, ваты и пластыря и опять выжал из нее несколько капель прозрачной жидкости.

На подбородке, щеках и верхней губе у него появились черные точки – начали расти волосы. Он разобрал свою машинку для стрижки, проволокой примотал одно лезвие к ручке и каждое утро до первого сигнала мылил лицо и сбривал черные точки.

Каждую ночь ему снились сны. Иногда во сне наступал оргазм.

Это все больше и больше сводило с ума – притворяться спокойным и удовлетворенным, смиренным и хорошим! В Марксово Рождество он бежал трусцой по пляжу, а потом помчался, помчался прочь от членов, которые трусили вместе с ним, прочь от загорающей, жующей пироги Семьи. Он бежал, пока берег не сузился и пляж не превратился в мелкий и острый камень, и он бежал по камням и скользким древним развалинам. Потом он остановился, и один, обнаженный, между океаном и парящими утесами, сжал руки в кулаки и стал бить ими об утесы, крича «Бить их» чистому синему небу, и крутил и рвал неуязвимую цепь своего браслета.

Шел 169 год, пятое мая. Шесть с половиной лет было потеряно. Шесть с половиной лет! Ему тридцать четыре. Он в США 90058.

А где она? Еще в Инд, или где-то еще? На Земле она или на звездном корабле?

И жива ли она, как он, или мертва, как все остальные в Семье?

Глава 2

Теперь было легче, когда он разбил руки и накричался, легче медленно идти с довольной улыбочкой, смотреть телевизор и на экран микроскопа, сидеть рядом с подружкой на концертах в амфитеатре.

И все это время думать: что же делать?..

– Беспокойство? – спросил советчик.

– Ну, немножко, – ответил он.

– Я и подумал, что ты выглядишь не очень. В чем дело?

– Ну, знаешь, я был болен несколько лет назад…

– Я знаю.

– А сейчас один член, с которым я вместе был болен, даже тот, который меня заразил, здесь, в этом здании. Можно перевести меня куда-нибудь в другое?

Советчик с сомнением посмотрел на него:

– Я немного удивлен, – сказал он, – что УниКомп снова поселил вас вместе.

– Я тоже, – сказал Чип, – но она здесь. Я видел ее за ужином вчера вечером и сегодня утром – тоже.

– Ты говорил с ней?

– Нет.

– Я выясню, – сказал советчик. – Если она здесь и ты чувствуешь себя неловко, конечно, мы тебя переведем. Или переведем ее. Какой у нее номер?

– Я весь не помню? – сказал Чип, – Анна СТ 38 П. Советчик позвонил ему рано утром на следующий день.

– Ты ошибся, Ли, – сказал он. – Ты видел не того члена. И, не то, она Анна СГ, а не СТ.

– Ты уверен, что ее здесь нет?

– Совершенно. Она в Афр.

– Ты меня успокоил, – сказал Чип.

– Еще, Ли: вместо лечения в четверг, у тебя будет лечение сегодня.

– Сегодня?

– Да. В час тридцать.

– Хорошо, – ответил он, – спасибо, Иисус.

– Спасибо Уни.

В глубине ящика стола у него было спрятано три сложенных обертки от пирога. Он взял одну, пошел в ванну и принялся делать повязку.

Она в Афр. Это ближе, чем Инд, но все равно за океаном.

Плюс, кроме того, вся ширина США.

Там его родители в 71334; он подождет несколько недель и попросит визит. Почти два года прошло с тех пор, как он их видел в последний раз, была небольшая надежда, что его просьба будет удовлетворена. Когда он попадет в Афр, он сможет ей позвонить – притворится, что у него болит рука, попросит ребенка дотронуться до сканера уличного телефона, и выяснит, где она живет. «Привет, Анна СГ. Надеюсь, ты так же здорова, как я. В каком ты городе?»

А потом что? Пойти туда пешком? Попросить о поездке на машине в какое-нибудь место рядом, в учреждение, связанное каким-нибудь образом с генетикой? Поймет ли Уни, что он затевает?

Но даже если это все произойдет, даже если он доберется до нее, что он будет делать тогда? Это будет слишком – надеяться, что она тоже подняла однажды лист с мокрого камня. Нет, в драку это, она, очевидно, нормальный член, такой, каким он был несколько месяцев назад. И при его первом ненормальном слове она отправит его в медицентр.

Христос, Маркс, Вуд и Веи, что он может сделать?

Он может забыть о ней, это один ответ, одному пуститься в путь к ближайшему свободному острову. Там, должно быть, есть женщины, наверное, даже очень много женщин, и у некоторых из них, может быть, розово-коричневая кожа, большие необычного разреза глаза и мягкие с виду конические груди. Стоит ли рисковать собственным живым состоянием ради слабой надежды оживить ее?

Тем не менее, она разбудила жизнь в нем, склонившись перед ним, положив руки ему на колени.

Не рискуя собой, однако. По крайней мере, не так рискуя.

Он пошел в до-Объединенческий музей, по-старому, ночью, не трогая сканеров. Музей был такой же, как в ИНД 26110.

Некоторые экспонаты были немножко другие, стояли в других местах.

Он нашел до-Объединенческую карту, она была выпущена в 1937, с такими же наклеенными на нее восемью голубыми прямоугольниками. Ее оборотная сторона была разрезана и заклеена клейкой лентой, кто-то еще был тут до него.

Эта мысль была волнующей: кто-то еще нашел острова, и сейчас, в этот самый миг, может быть, на пути к одному из них.

В запаснике – в нем был только стол, несколько картонных коробок и машина в виде какой-то будки под покрывалом, с рядами маленьких рычагов – он снова поднял карту против света, снова увидел спрятанные острова. Он перевел на лист бумаги ближайший, «Куба», недалеко от юго-восточной оконечности США. И на случай, если он рискнет увидеть Лайлак, он обвел очертания Афр и двух островов возле нее – Мадагаскар на востоке и маленький остров Маджорка на севере.

В одной из коробок были книги, он нашел одну на французском. Спиноза и его современники. Он просмотрел книгу и взял с собой.

Он повесил карту, которую вставил обратно в раму, на место, и стал бродить по музею. Взял наручный компас, который, кажется, еще работал, «бритву» с костяной ручкой и камень, чтобы ее точить.

– Нам скоро должны дать новое поручение, – сказал начальник отдела однажды за обедом. – Нашей работой будет заниматься ГЛ 4.

– Я надеюсь поехать в Афр, – сказал он, – там мои родители.

Было рискованно так говорить, немножко не по-членски, но, может быть, начальник отдела мог косвенно влиять на то, кто куда поедет.

Его подружку переводили, и он поехал в аэропорт проводить ее и заодно посмотреть, можно ли попасть на борт самолета без разрешения Уни. Похоже, невозможно: тесная очередь садящихся в самолет членов не позволит понарошку дотронуться до сканера, а когда к сканеру подойдет последний член, то за его спиной тут же вырастит член в оранжевом комбинезоне, готовый выключить эскалатор и опустить его в яму. Выйти из самолета так же трудно: когда последний член касался сканера, на него уже смотрели два члена в оранжевых комбинезонах; они переключали эскалатор в обратную сторону, дотрагивались до сканера и поднимались на борт со стальными контейнерами для пирогов и напитков. Может быть, ему удастся сесть на самолет, переждав в ангарной зоне, и спрятаться внутри, хотя он не мог вспомнить никаких потайных мест в салоне – и откуда ему знать, куда этот самолет полетит?

Лететь невозможно, пока Уни не скажет, что ему можно лететь.

Он попросил визит к родителям. Ему было отказано.

Его отделу дали новые поручения. Двоих с классификацией 66 послали в Афр, но не его, его послали в США 36104. Во время полета он изучал самолет. Потайных мест не было. Был только длинный салон с сиденьями, туалет впереди, отсек раздачи пирогов и напитков, и телеэкраны, на которых актер играл Маркса – на всех.

США 36104 был на юго-востоке, рядом с оконечностью США, в которой была Куба. Как-нибудь в воскресенье он может поехать кататься на велосипеде, и так и ехать, из города в город, ночевать в парковых зонах между городами, и ночами приходить в города за пирогами и питьем. Ему надо проехать, по карте из МСД, тысячу двести километров. В 33037 он может найти лодку или торговцев, которые приплывают на берег, как в АРГ 20400, о котором говорил Кинг.

«Лайлак, – думал он, – что еще я могу сделать?»

Он снова попросил поездку в Афр, и снова ему было отказано. Он начал ездить на велосипеде по воскресеньям, чтобы натренировать ноги. Он пошел в до-Объединенческий музей 36104, и нашел компас получше и нож с лезвием-пилой, которым он мог бы срезать ветки в парке. Он проверил тамошнюю карту, ее задник был не тронут, не открыт. Он написал на нем: «Да, есть острова, где члены свободны. В драку Уни!»

Однажды рано утром в воскресенье он отправился на Кубу, у него в карманах лежал компас и нарисованная им карта. В корзинке велосипеда на свертке лежала «Живая мудрость Веи», контейнер коки и пирог, в одеяло был завернут вещмешок, а в нем бритва с точильным камнем, кусок мыла, машинка для стрижки, два пирога, нож, фонарик, вата, рулон пластыря, снимок родителей и Папы Джана и запасной комбинезон. На правой руке, под рукавом, у него была повязка, хотя, если его поведут на лечение, то почти обязательно найдут ее. Еще на нем были очки от солнца, он улыбался, катя на юго-восток по велодорожке вместе с другими членами в сторону 36081.

Через равные промежутки времени мимо мчались автомобили – по дороге, параллельной велодорожке. Камешки, поднятые в воздух реактивными двигателями машин, время от времени опускались в металлический заборчик, отделяющий велодорожку от дороги.

Он останавливался каждый час или около того и отдыхал несколько минут. Он съел полпирога и выпил немного коки.

Он думал о Кубе, и о том, что он возьмет из 33037, чтобы торговать. Он думал о женщинах на Кубе. Возможно, их привлечет новый человек. Они будут совершенно нелеченные, страстные сверх всякого воображения, красивые, как Лайлак, или даже еще красивее…

Он проехал пять часов, а потом развернулся и поехал назад.

Он заставлял сознание заниматься поручением. Он был служащим 663 в педиатрическом отделении медицентра. Это была скучная работа, бесконечное исследование генов с небольшим разнообразием, и с такого поручения членов редко переводили. Он просидит тут до конца жизни.

Каждые четыре-пять недель он просил разрешения на поездку к родителям в Афр.

В феврале 170-го просьба была удовлетворена.

Он сошел с самолета в четыре утра, по времени Афр, и прошел в зал ожидания, держась со страдающим видом за правый угол, и перекинув вещмешок через левое плечо. Женщина, которая выходила из самолета следом за ним и которая помогла ему, когда он упал, дотронулась за него до телефонного сканера.

– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно, – он улыбнулся. – Спасибо, и желаю приятной поездки, – телефону же он сказал: «Анна СГ 38 П 2823». Женщина-член ушла.

Экран вспыхнул и обрел резкость, когда установилась связь, а затем потемнел и так и остался темным. «Ее перевели, – подумал он, – ее нет на этом материке». Он ждал, что ему скажет телефон. Но ее голос произнес: «Секундочку, я не могу…» – и вот она, туманно-близко. Она отступила на шаг и села на край кровати, протирая глаза, в пижаме. «Кто это?» спросила она. Позади нее перевернулся на спину какой-то член. Была ночь с субботы на воскресенье. Или она вышла замуж?

– Кто? – спросила она, поглядела на него и наклонилась поближе, моргая. Она была еще красивее. Есть ли у кого-нибудь такие глаза?

– Ли РМ, – сказал он, говоря вежливо, по-членски. – Ты не помнишь? Из ИНД 26110, в 162 году.

Ее бровь на секунду сморщилась.

– Ах, да, конечно, – сказала она и улыбнулась. – Конечно, я помню. Как ты, Ли?

– Очень хорошо, а как ты?

– Прекрасно, – ответила она и перестала улыбаться.

– Вышла замуж?

– Нет. Я рада, что ты позвонил, Ли.

Я хочу сказать тебе спасибо. Ты знаешь, за то, что ты мне помог.

– Спасибо Уни, – ответил он.

– Нет, нет, – сказала она. – Спасибо тебе. С опозданием, – она опять улыбнулась.

Извини, что я звоню в этот час. Я проездом в Афр, меня переводят.

– Ничего, я рада, что ты позвонил.

– Где ты? – просил он.

– В 14509.

– Там живет моя сестра.

– Правда?

– Да, – сказал он, – в каком ты здании?

– П51.

– А она в А каком-то.

Член сзади нее сел в кровати, и она обернулась и что-то ему сказала. Он улыбнулся Чипу. Она повернулась к нему снова и сказала:

– Это Ли ХЕ.

– Привет, – улыбнулся Чип, повторяя про себя: «14509, П 51, 14509, П 51».

– Привет, брат, – сказали губы Ли ХЕ, его голос не достигал телефона.

– У тебя что-то с рукой? – спросила Лайлак. Он все еще держался за руку.

– Нет. Упал, когда выходил из самолета.

– Ох, мне жаль, – она бросила взгляд на что-то за его спиной. – Там член ждет, нам сейчас лучше попрощаться.

– Да, – сказал он, – до свидания. Я был рад повидать тебя.

Ты совсем не изменилась.

– Ты тоже. До свидания, Ли, – она привстала, потянулась вперед и исчезла.

Он отключился и уступил место ожидавшему очереди члену.

Она была мертва, нормальный здоровый член, лежащий рядом со своим другом в 14509, П 51. Как он может рискнуть заговорить с ней о чем-то не таком нормальном и здоровом, как она? Он может провести день с родителями и улететь обратно в США, поехать на велосипеде в следующее воскресенье и на этот раз не вернуться.

Он стал ходить по залу ожидания. На стене висела карта очертаний Афр с огоньками в местах крупных городов и соединяющими их оранжевыми линиями. Ближе к северу был 14510, недалеко от которого живет она. Полматерика от 71330, где он. Оранжевая линия соединяла два этих огонька.

Посмотрел расписание рейсов на «Воскресенье, 18 фев.» на мигающем табло. Самолет на 14510 вылетает в 8.20 вечера, за сорок минут до его рейса на США 33100.

Он подошел к стеклянной стене, обращенной к летному полю, и посмотрел на членов, стоящих в очереди по одному на эскалатор самолета, с которого он только что сошел. Подошел член в оранжевом комбинезоне и встал около сканера.

Он обернулся и снова посмотрел в зал ожидания. Зал был почти пуст. Члены, что летели вместе с ним в самолете – женщина со спящим младенцем и мужчина с двумя вещмешками, приложили свои браслеты и браслет младенца к сканеру двери, ведущей в автопорт. «Да», промигал сканер зеленым три раза – все вышли. Член в оранжевом комбинезоне, стоя на коленях около фонтанчика для питья, откручивал панель у его основания; другой толкал перед собой уборочную машину к боковой двери зала ожидания, дотронулся до сканера – «да»

– и вытолкнул полотер через открывшиеся в обе стороны двери.

Чип задумался на секунду, глядя на члена, работающего у фонтана, а затем пересек зал ожидания, дотронулся также до сканера и вышел. Машина на 71334 ждала, в ней сидели три члена. Он сел в машину, извинившись перед членами, что заставил их ждать. Дверь закрылась, и машина поехала. Он сидел, держа на коленях вещмешок, и думал.

Когда он добрался до квартиры родителей, то вошел тихо, побрился, а потом разбудил их. Они были рады, даже счастливы видеть его.

Втроем разговаривали, завтракали и опять разговаривали.

Они попросили телефонный звонок к Мир, в Евр, и им было разрешено позвонить; они говорили с ней и с ее Карлом, с ее Бобом и восьмилетней Йин. Потом по его предложению они пошли в Музей Семейных Достижений.

После обеда он спал три часа, а потом они поехали по рельсовой дороге в Сад Развлечений. Его отец присоединился к игре в волейбол, а они и мать сели на скамейку посмотреть.

– Ты опять болен? – спросила она.

– Нет, конечно, нет. Со мной все прекрасно. Она взглянула ему в лицо. Ей пятьдесят семь, волосы поседели, смуглая кожа покрылась морщинами.

– Ты о чем-то думаешь?

– Я в порядке. Пожалуйста, верь мне. Она озабоченно покачала головой:

– Хорошо, Чип.

Любовь к ней неожиданно наполнила его, любовь и благодарность, и детское чувство единения с ней. Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

– Я люблю тебя, Сузу… Она рассмеялась:

– Христос и Веи! Какая же у тебя память!

– Потому что я здоров, – сказал он. – Помни это, ладно? Я здоров и счастлив. Я хочу, чтобы ты помнила это.

– Почему?

– Потому, – улыбнулся он.

Он сказал им, что самолет улетает в восемь.

– Мы попрощаемся в автопорту, – сказал он, – в аэропорту будет слишком много народу.

Его отец все равно хотел поехать, но мать сказала, нет, они останутся в 334, она устала.

В семь тридцать он поцеловал их на прощание – отца и мать, шепнул ей на ухо: «Помни», – встал в очередь на машину, которая шла в 71330 в аэропорт. Сканер, когда он коснулся его, ответил:

«Да».

Зал ожидания был переполнен даже больше, чем он предполагал. Члены в белом, желтом и бледно-голубом ходили, стояли и сидели в ожидании своей очереди, некоторые с вещмешками, некоторые – без. Среди них было несколько членов в оранжевом.

Он посмотрел на табло: рейс в 8.20 на 14510, посадка в секторе номер два. Там стояла очередь, а за стеклом самолет уже подруливал навстречу поднимающемуся эскалатору. Открыли люк, и из него по эскалатору сошел член, потом еще один.

Чип протолкнулся сквозь толпу к боковой двери зала ожидания, сделал вид, что притронулся к сканеру и приоткрыл дверь в служебную часть аэропорта, где, освещенные белым светом с потолка, как блоки памяти Уни, стояли рядами ящики и коробки. Он снял с плеча вещмешок и засунул его между стеной и коробкой.

Он продолжал спокойно идти вперед. Его путь пересекла тележка с металлическими контейнерами, ее толкал член в оранжевом комбинезоне, который взглянул на Чипа и кивнул.

Он кивнул ему в ответ и продолжал шагать, глядя, как член в оранжевом провез тележку через огромные открытые ворота не залитое светом летное поле.

Он опять сделал вид, что коснулся сканера, и вошел в комнату, где на крючках висели обычные комбинезоны, и два члена – мужчина и женщина снимали с себя оранжевые.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответили оба члена.

Чип подошел к шкафу и открыл дверцу – там были полотер и бутылки с зеленой жидкостью.

– Где одежда? – спросил он.

Один из членов кивнул на другой шкаф.

Он подошел к шкафу, открыл. На полках лежали оранжевые комбинезоны, оранжевые защитные щитки на ноги, тяжелые оранжевые перчатки.

– Откуда ты? – спросил один член.

– Из РУС 50937, – сказал он, беря комбинезон и защитные щитки. – Мы держали одежду там.

– Она должна быть тут, – сказал член, застегивая комбинезон.

– Я жила в РУС, – сказала женщина-член. – Я меня там было два поручения – сначала четыре года, потом три.

Чип не торопясь надевал защитные щитки и закончил лишь тогда, когда оба члена выбросили в мусоропровод свои оранжевые комбинезоны и вышли.

Он натянул оранжевый комбинезон на свой белый и застегнул его до горла. Этот комбинезон был тяжелее обыкновенных, и у него были дополнительные карманы.

Чип заглянул в другие шкафы, нашел гаечный ключ и довольно большой кусок желтого паплона. Потом пошел в комнату, где оставил вещмешок, и обмотал его куском паплона. Открывшаяся дверь стукнула Чипа.

– Извини, – сказал входящий член. – Я тебя ударил?

– Нет, – ответил Чип, поднимая завернутый в ткань мешок.

Член в оранжевом комбинезоне пошел своей дорогой.

Чип подождал мгновение, провожая его взглядом, а затем сунул вещмешок под мышку левой руки и вынул из кармана гаечный ключ. Взял его в правую так, чтобы смотрелось естественно.

Он пошел вслед за членом, потом свернул к открытым воротам, смотревшим на летное поле.

Эскалатор, ведущий на борт самолета, стоявшего у второго сектора, был пуст. Тележка, возможно, та самая, которую на его глазах выкатили на поле, стояла у низа эскалатора, рядом со сканером.

Еще один эскалатор медленно опускался под землю. Самолет, который он обслуживал, катился к взлетной полосе. Это рейс на Кит в 8.10, вспомнил Чип.

Он опустился на колено, положил вещмешок и гаечный ключ на бетон и притворился, что что-то не так с его защитным щитком. Все в зале ожидания станут смотреть на самолет в Кит, когда тот будет подниматься, именно тогда он ступит на эскалатор. Мимо него прошли ноги в оранжевом, какой-то член мелькнул в сторону ангаров. Чип снял защитный щиток и снова надел, глядя, как самолет разворачивается…

Самолет рванулся вперед. Чип подобрал мешок и гаечный ключ, встал и пошел обычным шагом. Яркость залитого светом летного поля взбудоражила его, но он сказал себе, что на него никто не смотрит, все смотрят на самолет. Он подошел к эскалатору, сделал вид, что дотронулся до сканера – стоявшая рядом тележка помогла, оправдав его неловкость – и встал на ползущие вверх ступени. Он сильно сжал завернутый в паплон вещмешок и ключ с влажной ручкой, когда эскалатор быстро стал поднимать его к открытой двери самолета. Он ступил с эскалатора в самолет.

Два члена в оранжевом суетились у блока раздачи пирогов и напитков. Они взглянули на него, он кивнул им. Они кивнули в ответ. Он прошел по проходу в сторону туалета.

Вошел, оставив дверь открытой, и положил вещмешок на пол, повернулся к раковине, покрутил краны и постучал по ним ключом. Потом опустился на колено и постучал по сливной трубе. Раздвинул ключ и надел его на трубу.

Услышав, как эскалатор остановился, а потом снова пошел, он потянулся к двери и выглянул. Членов в оранжевом не было.

Положил ключ, встал, закрыл дверь и расстегнул оранжевый комбинезон, снял, сложил в длину и скатал в такой тонкий валик, в какой только смог. Снова встав на колени, он развернул вещмешок, впихнул в него комбинезон, свернул желтый паплон и тоже положил в мешок. С сандалий он снял защитные щитки, сложил их вместе и засунул в угол мешка, сунул и ключ, плотно прижал крышку вещмешка и завязал его.

С мешком на плече он вымыл лицо и руки «холодной водой.

Сердце билось быстро, но чувствовал себя хорошо. Он посмотрел в зеркало на себя, с одним зеленым глазом. «В драку Уни!»

Тут услышал голоса членов, поднимающихся на борт самолета, и замер у раковины.

Дверь открылась, вошел мальчик лет десяти.

– Привет, – сказал Чип, вытирая руки, – ты хорошо провел день?

– Да, – ответил мальчик.

Чип выбросил в мусоропровод полотенце.

– Первый раз летишь?

– Нет, – сказал мальчик, расстегивая комбинезон, – я много раз летал, – он сел на один из стульчиков.

– Увидимся, – пробормотал Чип и вышел.

Самолет был заполнен примерно на треть, и на борт входили все новые члены. Он сел на ближайшее свободное место у прохода, проверил, хорошо ли закрыт вещмешок, и поставил его себе в ноги.

В конце полета он проделает все точно также. Когда пассажиры начнут выходить из самолета, он пойдет в туалет и наденет оранжевый комбинезон. Он будет возиться с раковиной, пока члены не загрузят на борт контейнеры с едой, и выйдет из туалета после того, как они уйдут. В служебной комнате за ящиком или в шкафу, он избавится от комбинезона, защитных накладок и ключа, а потом сделает вид, что тронул сканер у входа из аэропорта, и пойдет пешком в 14509. Это в восьми километрах к востоку от 510, он проверил по карте в МСД сегодня утром. Если повезет, он будет там к полуночи или чуть позже.

– Как странно, – сказала какая-то женщина-член, сидящая рядом с ним:

Она смотрела в глубину салона.

– Почему-то для него нет места.

По проходу медленно шел член, смотря то в одну сторону, то в другую. Все места были заняты. Пассажиры озирались, пытаясь как-то помочь ему.

– Должно быть место, – сказал Чип, привставая и оглядываясь, – Уни не мог ошибиться.

– Мест нет, – сказала сидящая рядом с ним женщина-член, – все заняты.

Разговоры поползли по салону. Для того, в самом деле, не было места. Какая-то женщина взяла ребенка к себе на колени, и член сел рядом с ней.

Самолет пришел в движение, зажглись телеэкраны, началась программа о географии и природных ресурсах Афр.

Он пытался следить за передачей: в ней могла быть полезная для него информация, он не мог. Если его сейчас обнаружат и будут лечить, он больше никогда не станет живым. И Уни может быть уверен, что он не узрит никакого смысла и в тысяче листьев на мокрых камнях.

Он добрался до 14509 в двенадцать ночи. Он был абсолютно бодр и энергичен, все еще по времени США, где сейчас был полдень.

Сначала он пошел в музей До-Объединения, а потом на вело станцию на площади, ближайшую к П 51. Он сделал два похода на вело станцию и еще один – в столовую П 51 и в центр снабжения этого же здания.

В три часа ночи он вошел в комнату Лайлак. Он смотрел на нее, спящую, при свете фонарика, смотрел на ее щеки, на ее шею, на ее темную руку на подушке, потом подошел к столу и включил лампу.

– Анна, – сказал он, становясь у ее кровати в ногах, Анна, тебе надо встать.

Она что-то пробормотала.

– Проснись, Анна, – сказал он. – Ну, проснись же! Она приподнялась, прикрыв рукой глаза, жалобно постанывая. Села в кровати, всмотрелась в него, узнала и недоуменно нахмурилась.

– Я хочу, чтобы ты прокатилась со мной на велосипеде, – сказал он. – Только не говори громко и не зови на помощь. – Он полез в карман и вынул пистолет. Держал он его так, как, похоже, и надо было держать – положив указательный палец на спусковой крючок, а остальные на рукоять и направив дуло в лицо. – Я убью тебя, если ты не сделаешь то, что я скажу. Не ты Анна.

Глава 3

Она не сводила глаз с пистолета.

– Генератор слабый, – сказал он, но его хватало, чтобы сделать дырку в сантиметр глубиной в стене музея, а в тебе будет дырка побольше. Так что лучше тебе подчиниться.

Извини, что испугал, но, возможно, ты поймешь, почему я делаю это.

– Это ужасно, – сказала она, – ты еще болен!

– Да, – сказал он, – мне стало хуже. Так что делай, что я тебе говорю, или семья потеряет двух ценных членов.

– Опомнись, Ли! – взвыла она. – Ты видишь себя с оружием в руке, которым угрожаешь?

– Встань и оденься, – сказал он.

– Пожалуйста, разреши мне позвонить…

– Одевайся быстро!

– Хорошо, – сказала она, откидывая одеяло. – Хорошо, я сделаю так, как ты велишь. – Она встала и расстегнула пижаму.

Он отступил, не отрывая от нее взгляда, по-прежнему целясь в нее из пистолета.

Она сняла пижаму, оставила ее на полу и повернулась к полке за комбинезоном. Он смотрел на ее груди и на все тело, которое едва заметно – полнотой ягодиц, округлостью бедер – тоже отличалось от нормального. Как она была красива!

Она ступила в комбинезон и продела руки в рукава.

– Ли, прошу тебя, – зашептала она, – пойдем в медицентр, и …

– Не разговаривай! – приказал он. Она застегнула комбинезон и надела сандалии. Почему ты надумал кататься на велосипеде в середине ночи? – спросила она.

– Упакуй свой мешок, – сказал он.

– Мой вещмешок?

– Да, – сказал он, – положи еще один комбинезон, аптечку и машинку для стрижки. И все важное, что ты хотела бы сохранить. У тебя есть фонарик?

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Упакуй мешок!

Она собрала вещи и когда закрыла мешок, Чип повесил его себе на плечо.

– Мы обойдем здание, – сказал он. – Там, за домом, у меня два велосипеда. Мы пойдем рядом. У меня, ты знаешь, в кармане пистолет. Если встретится член и ты подашь ему знак; мол, что-то не так, я убью тебя и его. Понятно?

– Да…

– Делай все, что я тебе скажу. Если остановлюсь и буду поправлять сандалию, ты остановишься и тоже будешь поправлять. До сканеров мы дотрагиваться не будем. Ты делала это раньше, теперь будешь делать снова.

– Мы сюда не вернемся? – спросила она.

– Нет. Мы уезжаем далеко.

– Тогда я хочу взять фотографию.

– Возьми, – разрешил он. – Я же сказал тебе взять все, что ты хочешь сохранить.

Она подошла к столу, выдвинула ящик и стала шарить в нем.

«Фотографию Кинга? – подумал он. Нет, Кинг – это часть ее «болезни». Возможно, фотографию семьи».

– Она где-то тут, – сказала женщина нервно, ненормальным голосом.

Он подбежал к ней и оттолкнул от стола. «Ли РМ пистолет 2 вело…» – было написано на дне ящика.

– Я пытаюсь помочь тебе, – сказала она.

Ему захотелось ее ударить, но он сдержался. И это было неправильно: теперь она будет знать, что он не причинит ей вреда. И он дал ей пощечину, обжигающую и сильную.

– Не пытайся дурачить меня! – сказал он. – Ты сознаешь, насколько я болен? Ты будешь мертва и, может быть, десяток других членов тоже умрут, если ты сделаешь что-нибудь еще в этом роде!

Она уставилась на него дрожа, держась рукой за щеку.

Он тоже дрожал, зная, что сделал ей больно. Вырвал ручку из ее пальцев, вымарал то, что она написала, и закрыл бумагами, ручку он швырнул в ящик, задвинул его, взял ее за локоть и подтолкнул к двери.

Они вышли из комнаты и пошли рядом по коридору. Он держал руку в кармане, сжимая пистолет.

– Перестань трястись, – сказал он, – я тебе не причиню вреда, если будешь делать то, что я говорю.

Они поехали вниз по эскалаторам. Навстречу попались два члена, которые поднимались вверх.

– Ты и они, – сказал он, – и любой другой, кто попадется на пути…

Она промолчала.

Он улыбнулся членам. Те улыбнулись в ответ, а она кивнула им.

– Меня второй раз за год переводят, – сказал он ей. Они спустились еще на несколько эскалаторов и ступили на тот, который вел в холл. Три члена, двое с телекомпами, стоя разговаривали у сканера одной из дверей.

– Теперь без фокусов, – сказал он ей.

Они ехали вниз, отражаясь в далеких стеклах, за которыми была темнота. Члены продолжали разговаривать. Один из них поставил телекомп на пол.

Они сошли с эскалатора.

– Подожди, Анна. – Она остановилась и повернулась к нему. – Ресница в глаз попала, помоги, – сказал он. – У тебя есть платок?

Она пошарила в кармане и покачала головой.

Он нашел платок под пистолетом, вынул и подал ей. Он стоял лицом к членам, оттянув пальцем веко, другая рука по-прежнему была в кармане. Она коснулась уголком платка его глаза. Ее все еще трясло.

– Это только ресница, – сказал он, – не из-за чего волноваться.

За спиной Лайлак член поднял с пола телекомп, и все принялись пожимать друг другу руки и целоваться. Двое с телекомпами коснулись сканера. «Да», промигал он, «да». Они вышли. Третий член пошел в сторону Чипа и Лайлак; это был мужчина двадцати с небольшим лет.

Чип отвел руку Лайлак.

– Теперь все, – сказал он, моргая. – Спасибо, сестра.

– Могу я помочь? – спросил член. – Я 101.

– Нет, спасибо, просто ресница в глаз попала, – сказал Чип. Лайлак сделала какое-то движение. Чип посмотрел на нее.

Она сунула платок в карман.

Член взглянул на ее мешок.

– Приятного путешествия, – сказал он.

– Спасибо, – ответил Чип, – спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказала Лайлак. Они шли по направлению выхода, увидели в стеклянной двери отражение члена, ступившего на ползущий вверх эскалатор.

– Я прислонюсь к сканеру, – сказал Чип, – а ты дотронься до него сбоку, но не до пластинки. Они вышли на улицу.

– Пожалуйста, Ли, – сказала Лайлак, – ради Семьи, давай вернемся и поднимемся в медицентр.

– Молчи!

Они свернули в проход между домом Лайлак и соседним.

Темнота становилась все непроницаемей, и Чип вынул фонарик.

– Что ты собираешься сделать со мной? – спросила она.

– Ничего, – сказал он, – если ты не вздумаешь снова меня дурачить.

– Тогда чего ты хочешь от меня? – спросила Лайлак.

Он не ответил.

На перекрестке за домами стоял сканер. Лайлак приподняла руку, но Чип сказал: «нет!» и они прошли мимо него, не дотронувшись. Лайлак страдающе простонала:

– Ужасно…

Велосипеды были прислонены к стене, там, где он их оставил. Закрытый сверху одеялом мешок лежал в корзинке одного из велосипедов, туда же были запиханы пироги и контейнеры с питьем. На корзинку второго велосипеда тоже было накинуто одеяло. Чип поставил на него мешок Лайлак и закрыл его сверху концами одеяла, плотно подоткнув.

– Садись, – сказал он, держа ее велосипед. Она села и взялась за руль.

– Мы поедем прямо к Восточной дороге, – сказал он. – Не поворачивай, не останавливайся, не делай рывков вперед, пока я тебе не скажу.

Он сел на другой велосипед. Затолкал фонарик за борт корзинки так, чтобы он через решетку освещал тротуар перед велосипедом.

Они поехали рядом по узкому проходу, который был совершенно темен, и только в промежутках между домами высоко над головой маячила полоска звездного неба. Бледно-голубой а от единственного фонарика бежал впереди.

– Поддай ходу, – сказал Чип. Они поехали быстрее.

– Когда у тебя следующее лечение? – спросил он. Она промолчала, но потом ответила:

– Восьмого Маркса.

Через две недели, подумал он. Христос и Веи, почему не завтра или послезавтра? Правда, могло быть и хуже: могло оставаться четыре недели.

– Я смогу его получить? – спросила она. Не было смысла волновать ее больше, чем она уже волновалась.

– Может быть, – ответил он, – посмотрим.

Он собирался проезжать в день небольшое расстояние, и лишь в часы свободного времени, когда велосипедисты не привлекают внимания, от одной парковой зоны до другой, минуя в день город, быть может, два; двигаться будут в направлении 12082 на северном побережье Афр, в город, ближайший от Маджорки.

И тем не менее в первый же день в парковой зоне недалеко от 14509 он изменил свое решение. Найти укрытие было труднее, чем он думал. Только спустя много времени после рассвета – прошло часов восемь – они устроились под каменным козырьком, скрытым от глаз разросшейся молодой зеленью, прогалы в которой Чип замаскировал срезанными ветками.

Вскоре они услышали шум коптера, который пролетел над ними, потом еще несколько раз. И каждый раз Чип направлял пистолет на Лайлак, а она сидела не шевелясь, уставившись на него, с недоеденным пирогом в руке. В полдень раздался треск сучьев, шелест листьев и голос – не более чем в двадцати метрах от себя. Кто-то неразборчиво говорил, медленно и без выражения, как говорят в радиотелефон или в телекомп с акустическим вводом информации.

Или нашли записку Лайлак на дне ящика, или, что вероятнее, Уни сопоставил его и ее исчезновение и два пропавших велосипеда. Да, он переменит свой план; раз их ищут, то рискованно покидать укрытие. Они проведут неделю здесь, тронутся в путь в воскресенье. Сделают рывок в шестьдесят-семьдесят километров – не прямо на север, а на северо-восток – и спрячутся еще на неделю. Через четыре или пять воскресений они по кривой достигнут 12082, и с каждым воскресеньем Лайлак все больше будет собой и все меньше Анной СГ, будет больше ему помогать, или по крайней мере меньше заботиться о том, чтобы ему «помочь».

Но сейчас, однако, она была Анной СГ. Он связал ее, заткнул ей рот куском одеяла, и проспал с пистолетом в руке, пока не село солнце. Посреди ночи он снова связал ее и заткнул ей рот, а сам сел на велосипед. Он вернулся через несколько часов с пирогами, питьем и еще двумя одеялами, полотенцами, туалетной бумагой, «наручными часами», которые уже сейчас перестали тикать, и двумя книгами на французском.

Она лежала без сна там, где он ее оставил. глаза у нее были и тревожные, и печальные. Заболевшему члену, который взял ее в плен, она прощала такое обращение с собой. Она жалела его!

Но днем она стала смотреть на него с отвращением. Он потрогал себя за щеку, заросшую двухдневной щетиной, и чуть смущенно сказал:

– У меня почти год не было лечений. Она опустила голову и закрыла рукой глаза.

– Ты превратил себя в животное, – сказала она.

– А мы все и есть животные, – сказал Чип. – Христос, Маркс, Вуд и Веи превратили нас во что-то нечеловеческое.

Лайлак отвернулась, когда он начал бриться, но взглянула раз через плечо, взглянула два, а потом и вовсе обернулась и стала без удовольствия смотреть.

– Ты не порежешь кожу? – спросила она.

– Сначала я резался, – сказал он, легко орудуя бритвой и смотрясь в боковую плоскость своего фонарика, положенного на камень. – Но мне приходилось столько раз бриться за это время…

– Ты всегда пользуешься чаем? – спросила она. Он рассмеялся.

– Нет. Это вместо воды. Сегодня ночью я собираюсь пойти поискать пруд или ручей.

– Как часто ты… делаешь это? – спросила она.

– Каждый день, – ответил он. – Я пропустил вчера. Это занудно, но это еще на несколько недель. По крайней мере, я надеюсь.

– Что ты хочешь сказать? – спросила она.

Он ничего не ответил и продолжал бриться.

Она отвернулась.

Он читал книгу на французском, о причине войны, которая длилась тридцать лет. Лайлак сначала спала, а потом села на одеяло и стала смотреть на него, на деревья и на небо.

– Хочешь, я буду учить тебя этому языку? – спросил он.

– Зачем?

– Когда-то ты хотела выучить его, – сказал он, – ты помнишь? Я дал тебе списки слов.

– Да, – сказала она, – я помню. Я выучила их, но забыла. Я сейчас здорова, зачем мне теперь их учить?

Он сделал небольшую гимнастику и ее тоже заставил сделать, чтобы быть готовыми к длинному путешествию в воскресенье. Она слушалась его не возражая.

Этой ночью он нашел не ручей, а ирригационный канал с бетонными стенками шириной около двух метров. Искупался в его медленно текущей воде, затем принес полные питьевые контейнеры в укрытие, разбудил Лайлак и развязал. Он провел ее через заросли, стоял и смотрел, пока она купалась. Ее мокрое тело отсвечивало в слабом свете месяца.

Он помог ей вылезти на берег, подал полотенце и стоял рядом, пока она вытиралась.

– Ты знаешь, почему я все это делаю? – спросил он. Она удивленно взглянула на него – Потому что я люблю тебя.

– Тогда разреши мне уйти, – сказала она. Он покачал головой.

– Тогда как ты можешь говорить, что любишь меня?

– Люблю, – сказал он.

Она наклонилась и стала вытирать ноги.

– Ты хочешь, чтобы я снова заболела? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– Тогда ты ненавидишь меня, – сказал она, – ты не любишь меня.

Она выпрямилась. Он взял ее за руку, прохладную и влажную, мягкую.

– Лайлак… – сказал он.

– Анна.

Он попробовал поцеловать ее в губы, но она отстранилась.

Он поцеловал ее в щеку.

– Теперь направь на меня свой пистолет и изнасилуй, – сказала она.

– Я не сделаю этого, – ответил он и отпустил ее руку.

– Не знаю, почему бы тебе этого не сделать, – сказала она, надевая комбинезон и наощупь застегивая его. – Пожалуйста, Ли, давай вернемся в город. Я уверена, что тебя можно вылечить, потому что если бы ты был по-настоящему болен, неизлечимо болен, ты бы изнасиловал меня. Ты бы был гораздо менее добрым, чем сейчас.

– Пошли в укрытие, – сказал он.

– Пожалуйста, Ли… – настаивала Лайлак.

– Чип, – поправил он. – Меня зовут Чип. Пошли, – он кивнул в сторону укрытия, и они пошли, пробираясь через заросли.

Ближе к концу недели она взяла его ручку и книгу, которую он читал, и стала рисовать картинки на обороте обложки – почти похожих Христа и Веи, дома, свою левую руку и ряд оттененных крестов и серпов. Он смотрел за ней, чтобы убедиться, что она не пишет записок, которые попытается передать кому-нибудь в воскресенье.

Потом нарисовал здание и показал ей.

– Что это? – спросила она.

– Здание.

– Нет, не похоже.

– Это здание, – сказал он. – Не обязательно всем им быть плоскими и прямоугольными.

– А что это за овалы?

– Окна.

– Никогда не видела такого здания, – сказала она. – Даже в до-Объединенческом. Где оно?

– Нигде, – сказал он. – Я его придумал.

– Ох, – сказала она, – тогда это не здание, оно не настоящее. Как ты можешь рисовать то, чего нет?

– Я болен, член? – спросил он.

Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.

– Не шути с этим, – сказала она.

Он надеялся – ну, не надеялся, но думал, что это возможно, случится, – что в субботу ночью, из привычки или из желания, или только из членской доброты, она проявит женский интерес к нему. Но этого не произошло. Она была такая же, как во все другие ночи, тихо сидела в сумерках, обхватив руками колени, смотря на ленту пурпурного неба между качающимися черными верхушками деревьев и черным каменным козырьком над головой.

– Субботняя ночь, – сказал он.

– Я знаю, – ответила она.

Они молчали несколько секунд, а затем она сказала:

– Я не получу мое лечение, да?

– Нет, – сказал он.

– Тогда я могу забеременеть, – сказала она. – Мне нельзя иметь детей, и тебе тоже.

Он хотел сказать ей, что они идут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но было еще слишком рано: она могла испугаться и стать неуправляемой.

– Да, я думаю, ты права, – сказал он.

Он связал ее, накрыл и поцеловал в щеку. Она молча лежала в темноте. Он встал с колен и пошел к своим одеялам.

Отрезок пути в воскресенье прошел благополучно. Рано утром группа молодых членов остановила их, но только чтобы попросить о помощи в починке велосипеда. Лайлак сидела на траве в стороне, пока Чип работал. К закату солнца они были в парковой зоне к северу от 14266. Проехали около семидесяти пяти километров.

Опять было трудно найти укрытие, но Чип все-таки нашел – развалины стен до-Объединенческого или ранне-Объединенческого здания, покрытые, как крышей, провисающей массой дикого винограда и ползучих растений – это укрытие было больше и удобнее, чем то, которое было у них на прошлой неделе. В ту же ночь, несмотря на то что они ехали весь день, он пошел в 266 и принес трехдневный запас пирогов и напитков.

Лайлак стала раздражительной.

– Я хочу почистить зубы, – сказала она, – и я хочу принять душ. Сколько мы еще будем так жить? Всегда? Тебе, может быть, нравится жить, как животному, но мне нет, я человек. И я не могу спать со связанными руками и ногами.

– Ты же спала на прошлой неделе, – сказал он.

– Ну, а теперь не могу!

– Лежи тихо и дай мне поспать, – приказал он.

Когда она смотрела на него, в ее взгляде не было больше жалости. Она неодобряюще хмыкала, когда он брился и когда читал, отвечала коротко или вообще не отвечала, когда он о чем-то спрашивал. Она заартачилась, когда они делали гимнастику, и ему пришлось взять пистолет и пригрозить ей.

Время подходит к восьмому маркса, дню ее лечения, сказал он себе, и эта раздражительность – естественная реакция на положение пленника и дискомфорт, это признак здоровой Лайлак, которая похоронена в Анне СГ. Это должно радовать его, но жить рядом с агрессивностью и раздражительностью гораздо труднее, чем с симпатией и членским послушанием, которые были на прошлой неделе.

Она жаловалась на насекомых и на скуку. Была одна всю ночь, и она жаловалась на дождь.

Однажды ночью Чип проснулся и услышал, что она двигается.

Он посветил фонариком. Она развязала руки и развязывала ноги. Он снова связал ее и ударил.

В эту субботнюю ночь они не разговаривали.

В воскресенье снова ехали на велосипедах. Чип держался близко к ней и был начеку, когда им встречались члены. Он напомнил ей, чтобы она улыбалась, кивала, отвечала на приветствия, вела себя так, как будто все в порядке. Они ехали в мрачной тишине, и он боялся, что несмотря на угрозу пистолетом она позовет на помощь или в любой момент остановится и откажется ехать дальше. «Не только тебя, – сказал он, – всех, кто окажется рядом, я убью. Клянусь, что я это сделаю». Она послушно крутила педали, улыбалась и кивала обиженно. У Чипа заклинило переключение передач, и они проехали только сорок километров.

К концу третьей недели ее раздражение спало. Она сидела нахмурившись, срывала травинки, разглядывала свои пальцы, крутила браслет на запястье. Она с любопытством смотрела на Чипа, будто раньше его не видела, и подчинялась его словам медленно, механически.

Он был занят починкой велосипеда и оставил ее бодрствующей, без присмотра.

Однажды вечером на четвертой неделе она спросила:

– Куда мы едем?

Он посмотрел на нее секунду и сказал:

– На остров, который называется Маджорка. В Море Вечного Мира.

– Маджорка? – переспросила она.

– Это остров неизлечимых, – сказал он. – Еще в мире семь таких островов. Нет, пожалуй, больше, чем семь, потому что некоторые из них – группы островов. Я нашел их на карте в до-Объединенческом, еще в Инд. Они были заклеены и не показаны на картах в МСД. Я собирался сказать тебе о них в тот день, когда меня… вылечили.

Она помолчала, а потом спросила:

– Ты сказал Кингу?

В первый раз она упомянула его. Должен он сказать ей, что Кингу не надо было ничего говорить, что он все знал и скрывал от них? Зачем? Кинг был мертв, зачем омрачать ее воспоминания о нем?

– Да, я сказал, – ответил он. – Он был поражен и очень воодушевлен. Я не понимаю, почему он… сделал то, что сделал. Ты знаешь об этом, правда?

– Да, я знаю, – сказала она, взяла кусок пирога и стала жевать. Спросила:

– Как они живут на этих островах?

– Не представляю, – сознался он. – Может, очень грубо, очень примитивно. Но лучше, чем здесь, я уверен. – Он улыбнулся. – Что бы там ни было, это – свободная жизнь. Она может быть и высоко цивилизованной. Первые неизлечимые, но это были независимые и находчивые члены.

– Я не уверена, что хочу туда, сказала она.

– Не торопись, – ответил он. – Через несколько дней ты будешь уверена. Ведь это именно у тебя появилась мысль, что колонии неизлечимых могут существовать, ты помнишь? Ты просила меня начать их искать.

Она кивнула:

– Я помню.

Позднее на той же неделе она взяла новую книгу на французском, которую он нашел, и попыталась читать. Он сидел рядом с ней и переводил.

В то воскресенье, когда они ехали на велосипедах, какой-то член нагнал Чипа и пристроился слева, не обгоняя и не отставая.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответил Чип.

– Я думал, что старые велосипеды все уже сняли. – сказал он.

– Я тоже, – сказал Чип, – но там были и такие. У этого члена рама велосипеда была тоньше и скорости переключались большим пальцем.

– В 935-м? – спросил он.

– Нет, в 939-м, – сказал Чип.

– О, – сказал член. Он посмотрел на их корзинки, набитые завернутыми в одеяла мешками.

– Нам лучше поспешить. Ли, – сказала Лайлак, – наших уже не видно.

– Ничего, они нас подождут, – сказал Чип. Им придется подождать, у нас все пироги и одеяла. Член улыбнулся.

– Нет, давай поедем быстрее, – сказала Лайлак, – зачем заставлять их ждать.

– Ладно, – сказал Чип и, обращаясь к члену, добавил:

– Хорошего дня.

– Вам тоже, – ответил тот.

Они стали быстрее крутить педали и вырвались вперед.

– Молодец, Лайлак, – сказал Чип, – он как раз собирался спросить, почему мы так много всего везем.

Лайлак не ответила.

Они проехали в тот день около восьмидесяти километров и добрались до парковой зоны к северо-западу от 12471, в одном дне пути от 082. Они нашли очень хорошее укрытие, треугольную расщелину между высокими каменными уступами с нависающими над ней деревьями. Чип нарезал ветвей, чтобы закрыть вход.

– Больше можешь меня не связывать, – сказала Лайлак, – я не убегу и не буду пытаться привлечь чье-то внимание. Можешь положить пистолет в мешок.

– Ты хочешь добраться туда? – спросил он. – На Маджорку?

– Конечно, – сказала она. – Горю желанием. Это то, чего я всегда хотела – когда я была собой, конечно.

– Хорошо, – сказал он, положил пистолет в мешок и не стал трогать ее в эту ночь.

Ее неожиданная небрежность показалась ему подозрительной.

Не должна ли была она проявить больше энтузиазма? Да и благодарности тоже, это было то, чего он ожидал, то, что он заранее нарисовал себе – благодарность, проявление любви. Он лежал без сна, слушая ее медленное дыхание. Действительно она спит или притворяется? Может ли быть, что она дурачит его каким-то невообразимым образом? Он посветил на нее фонариком. Глаза закрыты, рот чуть-чуть приоткрыт, руки вместе под одеялом, будто она связана.

Сейчас только двадцатое маркса, сказал он себе. Через неделю или две в ней будет больше чувства. Он закрыл глаза. Когда проснулся, она подбирала с земли камешки и ветки. «Доброе утро», – сказала она приветливо.

Они нашли неподалеку ручеек и дерево с зелеными плодами, «оливу», как подумал Чип. Фрукты были странного вкуса, и они оба предпочли пироги.

Она спросила его, как ему удалось избежать лечений, и он рассказал ей про лист на мокром камне и про повязки, которые делал. Рассказ произвел на нее впечатление.

– Ты поступил умно, – сказала она.

Однажды ночью они ходили в 12471 за пирогами, напитками, полотенцами, туалетной бумагой, комбинезонами, новыми сандалиями и еще чтобы рассмотреть, насколько это возможно при фонарике, карту этой местности в МСД.

– Что мы будем делать, когда доберемся до 082? – спросила она на следующее утро.

– Спрячемся на берегу, – ответил Чип, – и каждую ночь будем ждать торговцев.

– А они решатся, – спросила она, – решатся приплыть на берег?

– Да, – сказал он, – я думаю, решатся. В стороне от города.

– А не плавают ли они скорее в Евр? Это ведь ближе.

– Будем надеяться, что они бывают и в Афр тоже, – сказал Чип. – Я хочу достать в городе несколько вещей, которые для них представляли бы ценность, когда туда доберемся. Мы продадим их. Надо об этом подумать.

– Есть ли надежда, что мы найдем лодку? – спросила она.

– Едва ли, – сказал он, – там нет островов вблизи берега, так что моторных лодок скорее всего нет. Конечно, всегда есть весельные лодки в парках развлечений, но я не могу представить, как мы гребем двести восемьдесят километров, а ты?

– Это невозможно…

– Нет, – сказал он, – возможно. В самом худшем случае. Но я рассчитываю на торговцев или на какую-нибудь организованную спасательную операцию. Маджорке надо защищаться, потому что Уни знает о ней, он знает обо всех островах. Так что члены там должны искать сбегающих из Семьи, чтобы увеличивать свое население, свою мощь.

– Да, может быть, – сказала она.

Была еще одна дождливая ночь, и они сидели рядом, завернувшись в одеяло, забившись в самый угол своего убежища между высокими каменными уступами. Он поцеловал ее и попробовал расстегнуть верх комбинезона, но она задержала его руку.

– Я знаю, что это бессмысленно, – сказала она, – но у меня еще осталось небольшое предубеждение, что только в субботу вечером… Пожалуйста! Можем мы подождать до субботы?

– Это не имеет смысла, – сказал он.

– Я знаю, но… пожалуйста… Можно нам подождать?

– Ты уверена, что хочешь подождать?

– Да, Чип.

Они читали и думали, что лучше взять из 082 для продажи.

Потом он проверил велосипеды, она сделала гимнастику, делала ее дольше и тщательнее, чем он.

В субботу вечером он вернулся с ручья, и она стояла, держа в руках направленный на него пистолет, ее глаза сузились и смотрели с ненавистью.

– Он позвонил мне перед тем, как сделал это, – сказала она.

– Что ты… – начал Чип.

– Да! – закричала она. – Кинг позвонил мне! Ты лгун! Ненавистный… – Она нажала на курок. Снова и снова. Посмотрела на пистолет, потом на него.

– Там нет генератора, – сказал он.

– Какую же драку ты… – Она размахнулась и кинула пистолетом в него. Он поднял руки, пистолет больно ударил в грудь, и у него перехватило дыхание.

– Пойти с тобой? – кричала она. – Трахаться с тобой? После того, как ты его убил?

Он схватился за грудь, с трудом мог вздохнуть.

– Я не убивал его! – сказал он. – Он сам себя убил, Лайлак! Христос и…

– Потому что ты солгал ему! Солгал про нас! Сказал ему, что мы…

– Это он так думал, я сказал ему, что это не так! Я сказал ему, но он никак не хотел мне верить!

– Ты не возразил ему, – сказала она. – Он сказал, что ему все равно, что мы один другого стоим, а потом он повесил трубку и…

– Лайлак, – сказал он, – я клянусь любовью Семьи, что я сказал ему, что это не правда!

– Тогда Почему он убил себя?

– Потому что он знал!

– Потому что ты ему сказал! – произнесла она, повернулась и схватила свой велосипед и протаранила наваленные кучей ветки у входа в расщелину.

Он побежал и схватился за велосипед двумя руками. Ты останешься здесь! – крикнул он.

– Отпусти! – сказала она, обернувшись. Он взял велосипед за раму, повернул и отбросил в сторону. Схватил ее за руку.

Она ударила его, но он не отпустил ее.

– Он знал про острова! – сказал он. – Про острова! Он был там, недалеко, торговал с членами! Вот почему я знаю, что они приходят на берег!

Она уставилась на него.

– О чем ты… – сказала она.

– У него было поручение возле одного из островов, – сказал он. – Фолклендские острова, недалеко от Aрг. И он встречался с теми членами и торговал с ними. Он не сказал нам, потому что он бы туда не ушел, и он не хотел уходить! Вот почему он себя убил. Он знал, что ты все узнаешь от меня, и ему было стыдно, и он устал, и он бы перестал быть Кингом – королем!

– Ты лжешь мне так же, как солгал ему, – сказала она и выдернула руку, комбинезон порвался у нее на плече.

– Вот откуда у него были духи и семена табака, – сказал он.

– Я не хочу тебя слышать, – сказала она, – и видеть. Я пойду одна, – она шагнула к своему велосипеду, подняла вывалившиеся из корзинки мешок и одеяло.

– Не будь дурой, – сказал он.

Она подняла велосипед, швырнула мешок в корзинку и запихнула сверху одеяло. Он подошел к ней и взял велосипед за седло и руль.

– Одна ты не пойдешь!

– Пойду, – ее голос дрожал. Они оба с двух сторон держались за велосипед. Ее лицо краснело в сгущающейся темноте.

– Я не собираюсь тебя отпускать, – сказал он.

– Я сделаю то, что сделал он, прежде, чем пойду с тобой.

– Послушай меня, ты… – сказал он. – Я мог быть на таком острове полгода назад! Я был уже на пути и вернулся с полдороги, потому что не хотел оставлять тебя мертвой и безмозглой! – : он положил руку ей на грудь и сильно толкнул, отбросив к каменной стене. Отшвырнул в сторону задребезжавший велосипед. Потом шагнул к ней и прижал ее руки к камню. – Я приехал сюда аж из США, – сказал он, – и мне нравится эта животная жизнь не больше, чем тебе. Мне до драки, любишь ты меня или ненавидишь, – «Ненавижу», – сказала она, – ты будешь со мной! Пистолет не стреляет, но есть камни и руки. Тебе не придется себя убивать, потому что… – боль пронзила его пах – она ударила его коленом, – и она уже был на расстоянии от него, у выхода, бледно-желтым силуэтом, разгребая, толкая ветки.

Он подскочил и поймал ее за руку, повернул к себе и бросил ее, кричащую, на землю. «Скотина, – завизжала она. – Ты, больной, агрессивный…» – и он накинулся на нее и прижал свою руку к ее рту, изо всех сил. Ее зубы поймали кожу его ладони и стали кусать ее, все сильнее и сильнее.

Она брыкалась, а сжатыми в кулаки руками била его по голове. Он прижал ее бедро коленом, стопой другой ноги – другую ее ногу, в лодыжке, поймал ее за запястье.

Перенес внимание на ее вторую руку, которая била его, и на продолжающие впиваться в ладонь зубы. «Тут может быть кто-нибудь! – сказал он. – Сегодня суббота! Ты что, хочешь чтобы нас обоих вылечили?» – она продолжала бить его и кусать ладонь.

Ее удары замедлились и прекратились, зубы разжались, отпустили. Она лежала, тяжело дыша, глядя на него.

Попыталась пошевелить ногой под его стопой, но он крепче прижал ее к земле. Он продолжал сжимать ее запястье и зажимать ей рот. Он чувствовал, что она как будто откусила кусок плоти с его ладони.

То, что она сдалась, лежит под ним, с раздвинутыми ногами, неожиданно возбудило его. Он подумал: сорвать с нее комбинезон и «взять ее»? Разве она не сказала, что им надо подождать до субботы? И, может быть, она прекратит нести чепуху насчет Кинга, и что она его ненавидит, перестанет драться – а именно это они и делают, дерутся, – и произносят ругательства на французском.

Ее глаза смотрели на него.

Он отпустил ее лодыжку и взялся за комбинезон в том месте, где тот был порван – на плече. Он разорвал его дальше поперек груди, и она снова начала бить его, напрягать ноги и кусаться.

Он разорвал комбинезон до конца, так, что она вся была открыта спереди, и тут он ее почувствовал, почувствовал мягкие и подвижные груди и гладкий живот, лобок с небольшим количеством густых волос, влажные губы под ним. Ее руки били его по голове и вцеплялись в волосы, зубы кусали ладонь. Он продолжал ощупывать ее другой рукой – груди, живот, лобок, губы, поглаживал ее, щекотал, трогал ее, все больше возбуждаясь – и наконец расстегнул свой комбинезон.

Ее нога вывернулась из-под его стопы и лягнула, но он снова прижал ее. Она перекатилась, пытаясь сбросить его, но он прижал ее ноги своей ногой. Он лег на нее, прижав ступнями ее лодыжки, и ноги ее тоже прижал к земле своими расставленными коленями, вытащил свои части и с силой вошел в нее, поймал одну ее руку и пальцы другой. «Стой, – сказал он, – стой», – и продолжал входить внутрь. Она брыкалась и извивалась, глубже вгрызаясь в его ладонь. Он был уже наполовину в ней, поднажал, и вошел полностью. «Стой, – сказал он, – стой». Он медленно двигался, отпустил ее руки и нашел ее груди под собой. Он стал ласкать их мягкость и напрягающиеся соски. Она укусила его руку и снова стала извиваться. «Стой, – сказал он, – перестань, Лайлак». Он медленно двигался в ней, потом быстрее и резче.

Он встал на колени и посмотрел на нее. Она лежала, закрыв глаза рукой, другая ее рука была откинута, груди поднимались и опускались.

Он нашел одно из одеял, встряхнул и накрыл ее.

– Ты в порядке? – спросил он, склоняясь над ней. Она промолчала.

Он нашел фонарик и посмотрел на свою ладонь. Из овально расположенных свежих ранок бежала кровь.

– Христос и Веи, – сказал он. Он полил это место водой, вымыл с мылом и высушил. Оглянулся в поисках аптечки первой помощи и не смог ее найти.

– Ты взяла аптечку? – спросил он.

Она ничего не ответила.

С поднятой вверх рукой, он нашел свой вещмешок, открыл его и достал аптечку. Сел на камень и положил аптечку на колени, а фонарик – на другой камень, рядом.

– Животное, – сказала она.

– Я не кусаюсь, – сказал он. – И я не пытаюсь убить.

Христос и Веи, ты думала, что пистолет заряжен, – он распылил на ладонь исцелитель, сначала тонкий слой, потом толстый.

– Скотина, – сказала она.

– Ну, давай, – сказал он. – Уж не начинай этого опять. Он развернул бинт и услышал, что она поднимается с земли, услышал, как зашуршал ее комбинезон, когда она снимала его.

Голая, она подошла, взяла фонарик и пошла к своему вещмешку, вынула мыло, полотенце, комбинезон и пошла вглубь расщелины, где за несколько дней, до этого она сделала ступеньки из камней, чтобы выходить с той стороны к ручью.

Он в темноте наложил повязку, потом нашел на земле, около ее велосипеда, ее же фонарик. Он поставил велосипед рядом со своим, собрал одеяла и устроил два спальных места, как обычно; потом положил свой мешок рядом с ее мешком, поднял пистолет и обрывки ее комбинезона. Пистолет он положил себе в мешок.

Из-за темного каменного утеса, сквозь черные неподвижные листья, выглянула луна.

Она не возвращалась, и он начал бояться, что она ушла пешком.

Наконец она вернулась. Положила мыло и полотенце в свой мешок, выключила фонарик и забралась между одеял.

– Я возбудился, когда ты оказалась подо мной, – сказал он. – Я всегда желал тебя, а эти последние недели были просто непереносимыми. Ты знаешь, что я тебя люблю, знаешь?

– Я пойду одна, – сказала она.

– Когда мы доберемся до Маджорки, – сказал он, – если мы туда доберемся, ты можешь делать все, что хочешь, но пока мы туда не добрались, мы будем держаться вместе. Да, Лайлак?

Она не ответила.

Он проснулся от странных звуков, взвизгиваний и болезненного хныканья. Сел и посветил на нее фонариком, она закрыла руками рот, и по ее лицу бежали из закрытых глаз слезы.

Он подбежал к ней, склонился, потрогал ее лоб.

– Лайлак, не надо, – сказал он. – Не плачь, Лайлак, пожалуйста, не надо, – она плачет, подумал он, потому что он сделал ей больно, может быть, изнутри.

Она продолжала плакать.

– Лайлак, извини меня! – сказал он. – Извини меня, любимая! О, Христос и Веи, уж лучше бы пистолет сработал.

Она покачала головой, не отнимая рук ото рта.

– Ты поэтому плачешь? – сказал он. – Потому, что я сделал тебе больно? Тогда почему? Если ты не хочешь идти со мной, то и не надо, не ходи.

Она снова покачала головой, продолжая плакать. Он не знал, что делать. Он сидел рядом с ней, гладя ее по голове, и спрашивал почему она плачет, и говорил ей, чтобы она не плакала, а потом он взял свои одеяла, расстелил их рядом с ней, лег, повернул ее к себе и обнял. Она продолжала плакать, он проснулся, она глядела на него, лежа на боку, подперев голову ладонью.

– Нам нет смысла идти по отдельности, – сказала она, – так что пойдем вместе.

Он попытался вспомнить, что они говорили перед тем, как заснуть. Насколько он мог вспомнить, ничего; она плакала.

– Хорошо, – сказал он, не понимая ее.

– Мне очень стыдно за пистолет, – сказала она. Как я могла это сделать? Я была уверена, что ты солгал Кингу.

– Мне очень стыдно за то, что я сделал, – сказал он.

– Не надо, – сказала она. – Я тебя не виню. Все было абсолютно естественно. Как твоя рука?

Он вытащил руку из-под одеяла и согнул ее, рука больно заныла.

– Ничего, – сказал он.

Она взяла его руку в свою и посмотрела на повязку.

– Ты распылил лекарство?

– Да, – сказал он.

Она смотрела на него, по-прежнему держа его руку в своей.

Глаза ее были большие, карие и по-утреннему ясные.

– Ты правда отправился на остров и вернулся? – спросила она. Он кивнул.

Она улыбнулась и снова посмотрела на его руку, поднесла ее к губам и стала целовать пальцы, один за другим.

Глава 4

Они выехали только поздним утром и долго ехали быстро, чтобы компенсировать свою утреннюю расслабленность. Стоял странный день, с дымкой в воздухе, тяжело дышалось, небо было серо-зеленое, а солнце казалось белым диском, на который можно смотреть широко открытыми глазами. Это был сбой в контроле за погодой, Лайлак вспомнила похожий день в Кит, когда ей было двенадцать или тринадцать лет. («Ты там родилась?» – «Нет, я родилась в Мек»

– «Правда? Я тоже!») Теней не было, и велосипеды, попадавшиеся им навстречу, казалось, висели над землей, как автомобили. Члены понимающе смотрели на небо и, подъехав ближе, кивали без улыбки.

Когда они сидели на траве, деля на двоих контейнер с пирогом, Чип сказал:

– Теперь лучше ехать медленно. На велодорожке могут быть сканеры, нужно выбирать подходящий момент, чтобы их благополучно миновать.

– Сканеры из-за нас? – спросила Лайлак.

– Не обязательно, – ответил он. – Просто потому, что это ближайший город к одному из островов. Разве ты не приняла бы дополнительных предосторожностей, если бы была Уни?

Он боялся не столько сканеров, сколько того, что впереди их может ждать медицинская команда.

– А что, если члены нас там поджидают? – спросила она. – Советчики и врачи, с нашими фотографиями?

– Это не очень вероятно, много времени прошло, – сказал Чип. – Надо попытать счастья. У меня есть пистолет и нож, – он потрогал карман.

Через секунду она спросила:

– Ты ими воспользуешься?

– Да, – сказал он. – Думаю, да.

– Надеюсь, что не придется, – сказала она.

– Я тоже.

– Лучше тебе надеть темные очки, – сказала Лайлак.

– Сегодня? – он посмотрел на небо.

– Из-за твоего глаза.

– Ах, – сказал он, – конечно. – Он вынул очки от солнца и надел их, посмотрел на нее и улыбнулся. – А ты вряд ли сможешь что-нибудь сделать. Разве что, выдохнуть и задержать дыхание.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, покраснела и добавила:

– Их не видно, когда я одета.

– Это первое, что я заметил, когда взглянул на тебя, – сказал Чип, – их.

– Я тебе не верю, – сказала она. – Ты врешь. Врешь.

Правда?.

Он рассмеялся и дернул ее за подбородок.

Они ехали медленно. На велодорожке сканеров не оказалось.

Никакая медицинская команда не остановила их.

Все велосипеды в этих местах были нового типа, но никто ничего не сказал насчет их старых велосипедов.

К вечеру они были в 12082. Проехали в западную часть города, вдыхая запах моря, внимательно смотря на дорожку впереди себя.

Они оставили велосипеды в парковой зоне и пешком вернулись к столовой, где ступеньки спускались к пляжу. Море было далеко под ними, оно мягко раскинулось, синее море – далеко-далеко, до туманного зеленоватого горизонта.

– Эти члены не дотронулись, – произнес детский голос. Рука Лайлак сжала руку Чипа. «Идем дальше», – сказал он. Они пошли вниз по бетонным ступеням, спускавшимся с крутого утеса.

– Эй, вы, там! – воскликнул член, мужчина. – Вы, два члена! Чип выдернул свою руку из руки Лайлак, и оба они обернулись. Член стоял за сканером на верхней ступеньке, держа за руку голую девочку пяти-шести лет. Она терла голову и смотрела вниз на них.

– Вы сейчас дотронулись? – спросил член. Они переглянулись и посмотрели на члена.

– Конечно, – сказал Чип.

– Да, конечно, – сказала Лайлак.

– Он не сказал «да», – сказала девочка.

– Сказал, сестра, – строго произнес Чип. – Если бы он не сказал, мы бы не прошли, правда? – он посмотрел на члена и позволил себе улыбнуться. Член наклонился и что-то сказал девочке.

– Нет, он не сказал, – произнесла та.

– Пойдем, – сказал Чип Лайлак. Они повернулись и пошли вниз.

– Маленькая ненавистница, – сказала Лайлак, а Чип ответил:

– Просто пойдем дальше…

Они спустились до самого низа и остановились снять сандалии. Чип, стоящий сзади, обернулся и посмотрел вверх: члена с девочкой не было, по лестнице спускались другие члены.

Пляж был полупустой, под странным туманным небом в дымке.

Члены сидели и лежали на одеялах, многие – в комбинезонах.

Все были молчаливы и разговаривали тихо, и музыка из громкоговорителей – «Воскресенье, День Веселья» – звучала громко и неестественно. Группа детей прыгала через веревочку у края воды: «Спасибо, Маркс, Христос, Вуд, Веи, – за этот идеальный день. Веи, Вуд, Христос и Маркс…»

Они пошли по берегу на запад, держась за руки и неся свои сандалии в другой руке. Узкий пляж стал еще уже, народу становилось все меньше. Впереди стоял сканер, прямо на границе утесов и моря.

Чип сказал:

– Я никогда раньше не видел сканера на пляже. Я тоже, – сказала Лайлак.

Они переглянулись.

– Вот туда мы и пойдем, – сказал он, – попозже. Она кивнула, и они ближе подошли к сканеру.

– У меня дурацкое желание дотронуться до него, – сказал Чип. – Пошел в драку, Уни, вот я где!

– Не смей, – сказала она.

– Не волнуйся, – казал он, – я не буду.

Они пошли назад, к центру пляжа. Сняли комбинезоны, вошли в воду и заплыли далеко. Повернувшись спиной к морю, они внимательно рассматривали берег за сканером, серые утесы, постепенно таявшие в серо-зеленой дымке. С утесов взлетела птица, покружила и полетела обратно. Она исчезла, скрылась в щели, казавшейся полоской, толщиной в волос.

– Там, возможно, есть пещера, где мы сможем устроиться, – сказал Чип.

Спасатель свистнул и помахал им. Они поплыли обратно к берегу.

– Без пяти пять, члены, – произнес громкоговоритель. – Мусор и полотенца в корзины, пожалуйста. Не забывайте о том, что вокруг вас, когда вытряхиваете одеяла.

Они оделись, поднялись обратно наверх по ступенькам и пошли к рощице, в которой оставили велосипеды. Они отвели их подальше в рощу. Сели отдохнуть. Чип почистил компас, фонарики и нож, а Лайлак завязала все остальное в один узел.

Через час или около того после наступления темноты они пошли в столовую, набрали целую коробку пирогов и напитков и снова пошли на пляж. Миновали сканер. Ночь была безлунная и беззвездная, дневная дымка все еще висела в воздухе. В колыхавшемся крае воды то там, то тут вспыхивали фосфоресцирующие искры, все остальное пространство было одной сплошной темнотой. Чип держал под мышкой коробку с пирогами и напитками. Через каждые несколько секунд он освещал путь фонариком. Лайлак несла узел.

– В такую ночь торговцы не приплывут, – сказала она.

– Зато никого не будет на пляже, – ответил Чип. – Никаких сексуально-диких двенадцатилетних. Это хорошо .Но нет, это плохо, подумал Чип. Что, если дымка останется на много дней и ночей, задержав их на самом краю свободы? Возможно ли, что Уни специально создал эту дымку, именно для этой цели?

Он улыбнулся своим мыслям.

Они шли, пока не решили, что находятся где-то на полдороге между 082 и следующим городом на западе; тогда они положили на землю коробку, узел и принялись искать подходящую пещеру. Они нашли пещеру через несколько минут – низкую щель с песчаным полом, замусоренную обертками от пирогов и, странным образом, двумя кусками – голубым «Египтом» и розовой «Эфиопией», – оторванными от до-Объединенческой карты. Они внесли в пещеру коробку и узел, расстелили одеяла, поели и легли рядом.

– Ты можешь? – спросила Лайлак, – после сегодня утром и вчера вечером?

– Без лечений, – сказал Чип, – все возможно.

– Это фантастика, – сказала Лайлак. Позднее Чип сказал:

– Даже если мы дальше никуда не доберемся, даже если через пять минут нас поймают и вылечат, это того стоило. Мы были сами собой, живыми, по крайней мере, несколько часов.

– Мне нужна вся моя жизнь, а не ее кусочек, – сказала Лайлак.

– Она у тебя будет, – сказал Чип. – Я тебе обещаю, – он поцеловал ее в губы, лаская ее щеку в темноте. – Ты останешься со мной? – спросил он. – На Маджорке?

– Конечно, – сказала она. – А почему нет?

– Ты же не собиралась, – ответил Чип. – Помнишь? Ты даже не собиралась добраться со мной досюда.

– Христос и Веи, это было вчера вечером, – сказала она и поцеловала его.

– Конечно, я останусь, – сказала она. – Ты разбудил меня, и теперь мы с тобой крепко связаны.

Они лежали, обнимая и целуя друг друга.

– Чип! – закричала она – наяву, а не во сне. Она была рядом с ним. Он сел и стукнулся головой о камень, схватил камень, который перед сном воткнул в песок.

– Чип! Смотри! – он нащупал нож и встал на колени, опершись на руку. Она была темным силуэтом, склонившимся у слепого голубого выхода пещеры. Он поднял нож, готовый искромсать любого, кто б ни появился.

– Нет, нет, – сказала она, смеясь. – Иди сюда, посмотри! Ну же! Ты не поверишь!

Щурясь на сверкание неба и моря, он подполз к ней.

– Смотри, – сказала она счастливо, показывая на берег. Метрах в пятидесяти от них на песке лежала лодка, маленькая двухвинтовая моторная лодка, старая, с белым корпусом и красным низом. Она лежала в песке у самой воды, слегка наклонившись вперед. Можно было разглядеть белые пятна на корпусе и на ветровом стекле: части стекла, похоже, не было.

– Давай посмотрим, цела ли она! – сказала Лайлак. Положив руку на плечо Чипу, она начала выбираться из пещеры, он бросил нож, схватил ее за руку и втянул обратно.

– Подожди минутку!

– Почему? – она посмотрела на него.

Он потер голову в том месте, где ударился, и нахмурился, глядя на лодку – такую бело-красную и пустую, и удобную, ясным солнечным, совсем не туманным утром.

– Это какой-то фокус, – сказал он. – Ловушка. Это слишком удобно. Мы ложимся спать, просыпаемся – и нам подали лодку.

Ты права. Я не верю.

– Ее нам не «подали», – сказала Лайлак, – она здесь много недель. Посмотри, сколько на ней птичьего помета, и как глубоко она в песке носом!

– Откуда она? – раздумывал он. – Здесь поблизости нет островов.

– Может быть, торговцы приплыли на ней с Маджорки и попались на берегу, – сказала она. – Или, может, специально оставили для таких членов, как мы. Ты же говорил, что возможна спасательная операция.

– И никто ее не увидел и никуда не отвел за все то время, что она здесь стоит?

– Уни никого не пустил на эту часть пляжа. , – Давай подождем, – сказал он. – Давай просто немного подождем.

Она неохотно согласилась:

– Хорошо.

– Это слишком удобно, – сказал Чип.

– А почему все должно быть неудобно?

Они остались в пещере. Поели, снова увязали веши в одеяла все время наблюдая за лодкой. По очереди ползали в конец пещеры и зарывали свои экскременты в песок.

Волны докатывались до низа лодки и опадали при отливе.

Птицы кружились и садились на ветровое стекло и руль, четыре из них были чайки, и две какие-то коричневые, поменьше.

– Эта лодка становится все грязнее и грязнее с каждой минутой, – сказала Лайлак. – А что, если о ней стало известно и именно сегодня ее заберут?

– Говори шепотом, – попросил Чип. – Христос и Веи, жаль, что я не взял телескоп!

Он попробовал импровизировать телескоп из линзы компаса, линзы фонарика и свернутого листа картонки от коробки, но телескоп никак не хотел работать.

– Сколько мы собираемся ждать? – спросила Лайлак.

– До темноты, – ответил он.

Никто не прошел по пляжу, единственными звуками были шелест волн, порывы ветра и крики птиц.

Он пошел к лодке один, медленно и осторожно. Она была более старой, чем казалась из пещеры, поблекшая краска корпуса хранила следы починок, низ лодки был с вмятинами и облупился. Он обошел вокруг, не трогая ее, ища с фонариком признаки – он не знал, какие они могут быть – какой-нибудь хитрости, опасности. Он ничего не увидел, он видел только старую лодку, которая непонятным образом была брошена, без центральных сидений, с отбитым, примерно, на треть лобовым стеклом, вся запятнанная сухим птичьим пометом. Он выключил фонарик и посмотрел в сторону утесов – дотронулся до скобы и ждал сигнала тревоги. Утесы оставались темными и пустынными в бледном лунном свете.

Он ступил на борт, залез в лодку и осветил фонариком приборную доску. Управление казалось достаточно простым: выключатель приводных турбин и подъемной турбины, ручка управления скоростью со шкалой до 100 км/ч, рулевое колесо, несколько измерительных приборов и индикаторов, и переключатель с надписью «Автомат» и «Ручное», стоящий в положении «Ручное». Он нашел батарейный отсек в полу между передними сидениями и открыл его крышку, гарантийный срок батареи был до апреля 171 года, еще год.

Он посветил фонариком на турбинный отсек. В одной из турбин были навалены веточки. Он выгреб их, вынул застрявшие, и посветил фонариком в турбину – она была новая, блестящая. Вторая турбина была старая, лопасти винта ржавые, одной лопасти не хватало.

Чип сел на водительское место и нашел выключатель освещения приборной доски, который сработал. На маленьких часах зажглось 5.11, пят, 27 авг 169. Он включил одну тяговую турбину, затем вторую, они заскрежетали, но потом заработали мягко. Он выключил их, посмотрел на приборы и индикаторы и выключил освещение приборов.

Утес был так же пустынен, как раньше. Ни один член не выскочил из укрытия. Он обернулся к морю позади себя, оно было пустое и плоское, посеребренное сужающейся дорожкой, которая кончалась под почти полной луной. Никакие лодки не летели по нему.

Он посидел в лодке несколько минут, затем вылез из нее и пошел к пещере.

Лайлак стояла снаружи, у входа.

– Все в порядке? – спросила она.

– Нет, не в порядке, – ответил он. – Ее оставили не торговцы, потому что там нет никакой записки или чего-то в этом роде. Часы остановились в прошлом году, но у нее новая турбина. Я не пробовал подъемную турбину из-за песка, но даже если она работает, корпус треснул в двух местах, и лодка, может быть, так завязла, что вообще не сдвинется с места. С другой стороны, она может отвезти нас в 082 – в маленький приморский медицентр – даже если, похоже, телеконтроля за ней нет.

Лайлак печально смотрела на него.

– Тем не менее, мы можем попробовать, – сказал он. – Если ее оставили не торговцы, они не приплывут на берег, пока эта штука тут торчит. Может быть, мы просто два очень везучих члена. Чип отдал ей фонарик.

Он вынес коробку и узел из пещеры, взял все это под мышки.

Они пошли к лодке.

– Как насчет того, чем торговать? – спросила она.

– У нас будет вот она, – сказал Чип. – Лодка должна стоить в сто раз больше, чем камеры или аптечки, – он посмотрел в сторону утесов. – Ну. доктора! – крикнул он. – Теперь можете выходить!

– Тс-с, не надо! – сказала она.

– Мы забыли сандалии, – сказал он.

– Они в коробке.

Он положил коробку и узел в лодку, и они соскоблили птичий помет с разбитого стекла двумя кусками раковины.

Приподняли нос лодки. развернули ее в сторону моря, потом приподняли корму и стащили к воде.

Так попеременно поднимая то один, то другой конец, они наконец дотащили лодку до бурунов, и она начала неуклюже качаться и плясать на. волнах. Чип держал лодку, пока Лайлак забиралась в нее, потом оттолкнул от берега и забрался сам.

Он сел, включил освещение приборов. Лайлак села рядом, наблюдая. Он взглянул на нее – она с беспокойством смотрела на него – и включил тяговые турбины, а затем – подъемную. Лодка резко затряслась, бросая их из стороны в сторону. Снизу раздался громкий стук. Чип поймал рулевое колесо и повернул ручку регулировки скорости. Лодка рванулась вперед, тряска и стук уменьшились. Он увеличил скорость. Стук исчез, и тряска превратилась в ровную вибрацию. Лодка скользила по водной поверхности.

– Она не поднимается, – сказал он.

– Но движется, – отозвалась она.

– Но сколько она будет двигаться? Она не рассчитана, чтобы так биться о воду, и корпус уже треснул, к тому же, Чип увеличил скорость, лодка заскользила по хохолкам зыби.

Он попробовал рулевое колесо, лодка слушалась. Он направил лодку на север, вытащил компас и сравнил его показания и направления.

– Она не везет нас в 082, – сказал он. – По крайней мере, пока. Она посмотрела назад и вверх.

– Никого!

Он еще увеличил скорость, и нос поднялся чуть больше, но сила, с которой они ударялись о зыбь, возросла. Он сбросил скорость до прежней. Спидометр показывал пятьдесят шесть.

– Я не думаю, что мы идем больше сорока, – сказал он. – Будет уже светло, когда мы туда доберемся, если мы туда доберемся. Если доберемся, то все равно, когда. Я надеюсь не попасть не на тот остров, я не знаю, насколько она отклоняется от курса.

Рядом с Маджоркой были два других острова: ЕВР 91766, в сорока километрах к северо-востоку, медеплавильный комплекс, и ЕВР 91603, в восьмидесяти пяти километрах к юго-западу, где был комплекс по переработке водорослей и климатономический подцентр.

Лайлак приникла к Чипу, уклоняясь от ветра и брызг из-за отбитой части стекла. Чип сжимал рулевое колесо. Он смотрел на индикатор направления, на освещенное луной море впереди, и на звезды, которые светили над горизонтом.

Звезды растворились, небо начало светиться, а Маджорки не было. Было только гладкое и бесконечное море вокруг них.

– Если мы идем со скоростью сорок, – сказала Лайлак, – то мы должны доплыть за семь часов. Уже прошло больше, верно?

– Может быть, мы не идем сорок, – сказал Чип.

Или, может быть, он слишком мало или слишком сильно отклонялся влево в расчете на западное течение? Может, он проехал Маджорку и направляется в сторону Евр? Или, может быть, Маджорка не существует – ее закрыли на до-Объединенческих картах, потому что до-Объединенческие члены «разбомбили» ее до основания, а зачем напоминать Семье о глупости и варварстве?

Он продолжал вести лодку, на волос отклоняясь от севера к западу, но немножко сбавил ход.

Небо еще больше просветлело, но острова все не было, никакой Маджорки. Они шарили глазами по горизонту – молча, избегая встречаться взглядами.

Последняя звезда сверкала над водой на северо-востоке.

Нет, сверкала на воде. Нет – «Там свет», – сказал он.

Она посмотрела, куда он показывал, и схватила его руку.

Огонек двигался по дуге из стороны в сторону, а потом вверх и вниз, будто маня. Он был, примерно, в километре.

– Христос и Веи, – сказал тихо Чип и направил лодку к нему.

– Осторожно, – сказала Лайлак, – может быть, это… Он поменял руку на рулевом колесе, достал из кармана нож и положил себе на колени.

Огонек погас, и показалась маленькая лодка. Кто-то сидел в ней и махал какой-то бледной штукой, которую потом надел себе на голову – шапкой, – после чего продолжал махать рукой.

– Член, – сказала Лайлак.

– Человек, – сказал Чип. Он продолжал рулить в сторону лодки – весельная лодка, похоже, – держась одной рукой , а другой – за рычаг регулировки скорости.

– Посмотри на него! – сказала Лайлак.

Махавший человек был маленький и седобородый с румяным лицом под широкополой желтой шляпой. Он был одет в синюю сверху и белую снизу одежду.

Чип замедлил ход, подошел ближе и выключил все три турбины.

Человек – старше шестидесяти двух и голубоглазый – фантастически голубоглазый – улыбнулся коричневыми зубами с прогалам» – на месте недостающих и сказал:

– Удираете от манекенов, верно? Свободы ищите? – его лодка плясала на боковой волне.

– Да, – сказал Чип. – Да, ищем. Мы пытаемся найти Маджорку.

– Маджорку? – переспросил человек. Он рассмеялся и почесал бороду. – Майорку, – сказал он, – а не Маджорку.

Майорка! Но сейчас она называется «Свобода». Ее не называют Майорка, Бог знает сколько, лет сто, наверное. Это Свобода.

– Мы рядом? – спросила Лайлак.

А Чип сказал:

– Мы друзья. Мы пришли не для того, чтобы как-то… вмешиваться, пытаться «вылечить» вас или что-нибудь в этом роде.

– Мы сами неизлечимые, – сказала Лайлак.

– Вы бы сюда не пришли, кабы не эдак, – сказал человек. – На то я и здесь, высматривать братву, вроде вас, и провожать в порт. Да, вы рядом. Она там, – и показал на север.

И теперь на горизонте ясно была видна низкая зеленая полоса. Розовые блики светились над ней в западной части – горы, освещенные первыми лучами солнца.

Чип и Лайлак посмотрели на них, посмотрели друг на друга, и снова на Маджорку-Майорку-Свободу.

– Держи конец, – сказал человек, – я привяжу его к вашей скобе и поднимусь к вам на борт.

Они повернулись друг к другу и переглянулись. Чип взял с колен нож и бросил на пол. Тронул Лайлак за руку.

Они улыбнулись друг другу.

– Я думала, мы его проехали, – сказала она.

– Я тоже, – сказал он. – Или что он больше не существует.

Они снова улыбнулись, наклонились друг к другу, и поцеловались.

– Эй, подайте мне руку! – Человек глядел на них с кормы лодки, цепляясь за борт пальцами с грязными ногтями.

Они подошли к нему. Чип встал коленом на заднее сиденье и помог мужчине забраться.

Его одежда была из полотна, шляпа обшита тонкими полосками желтой кожи. Он был на полголовы ниже их и улыбался широко и странно. Чип схватил его грубую руку и пожал ее.

– Я Чип, – сказал он, – а это – Лайлак.

– Рад познакомиться, – сказал голубоглазый бородатый старик, улыбаясь кривозубой улыбкой. – Я – Даррен Костанца, – он пожал руку Лайлак.

– Даррен Костанца? – переспросил Чип.

– Да, такое имя.

– Какое красивое! – воскликнула Лайлак.

– У вас лодка… – сказал Даррен Костанца, оглядываясь.

– Она не поднимается, – ответил Чип, – но она принесла нас сюда. Нам повезло, что мы ее нашли. Даррен Костанца улыбнулся им.

– А карманы у вас набиты камерами и всякими штуками? – спросил он.

– Нет, – сказал Чип, – мы решили ничего не брать. Был отлив, и…

– А вот это вы зря сделали, – сказал Даррен Костанца. – Совсем ничего не взяли?

– Пистолет без генератора, – сказал Чип, вынимая его из кармана. – Несколько книг и бритва там, в узле.

– Ну, это уже что-то, – сказал Даррен Костанца беря пистолет и гладя его большим пальцем по ручке.

– Мы сможем продать лодку, – сказала Лайлак.

– Нужно было взять больше, – сказал Даррен Костанца, отвернувшись. Чип и Лайлак удивленно переглянулись, и тут мужчина обернулся, в руке у него был пистолет. Он направил пистолет на них, пистолет же Чипа сунул себе в карман.

– Эта старая штука стреляет пулями, – сказал он, отступая к передним сидениям. – Ей не нужен генератор. Пиф-паф. А теперь в воду, быстро! Давайте. В воду.

Они смотрели на него.

– Прыгайте в воду, вы, тупые железяки! – закричал он. – Вы что, хотите пулю в голову? – он передвинул что-то в задней части пистолета и направил его на Лайлак.

Чип толкнул ее к борту лодки. Она забралась на поручень и на борт, и со словами: «Зачем он это делает?» – скользнула в воду. Чип прыгнул за ней.

– Прочь от лодки! – закричал Даррен Костанца. – Дальше, прочь! Плывите!

Они отплыли на несколько метров, комбинезоны надулись на них, а потом опали, наполнившись водой.

– Зачем вы это делаете? – спросила Лайлак.

– Сама догадайся, железка! – сказал Даррен Костанца, садясь на место рулевого.

– Мы утонем, если вы нас оставите! – прокричал Чип. – Мы не выплывем!

– А кто вас сюда приглашал? – сказал Даррен Костанца, и лодка с плеском рванулась прочь, гребная лодка плясала за ее кормой, разрезая клочья пены.

– Ты, в драку, братоненавистник! – прокричал Чип. Лодка повернула к восточной оконечности далекого острова.

– Он ее взял себе! – сказала Лайлак. – Он собирается сам ею торговать!

– Больной эгоистичный до-Объединенец, – сказал Чип. – Христос, Маркс, Вуд и Веи, у меня был нож в руке, и я его бросил на пол! «Ждет, чтобы проводить нас в порт»! Он пират, вот он кто, ненавистный…

– Перестань! Не надо! – сказала Лайлак, смотря на него с недоверием.

– О, Христос и Веи! – сказал он.

Они расстегнули комбинезоны и выскользнули из них.

– Не бросай, – сказал Чип. – Они будут держать воздух, если мы завяжем отверстия.

– Еще одна лодка! – воскликнула Лайлак.

– Слишком далеко… поплыли?..

Они обвязали рукава своих комбинезонов вокруг шеи и поплыли в прохладной воде. Остров был невозможно далеко – километров двадцать или больше.

Если мы сможем недолго отдыхать на надутых комбинезонах, думал Чип, то сможем проплыть столько, что нас заметят с другой лодки. Но кто там? Члены вроде Даррена Костанцы?

Скверно пахнущие пираты и убийцы? Кинг был прав?

– Надеюсь, вы туда попадете, – сказал Кинг, лежа на кровати с закрытыми глазами. – Вы оба. Вы этого заслуживаете. В драку этого братоненавистника!

Вторая лодка оказалась рядом с пиратской, которая взяла дальше на восток, как бы для того, чтобы избегнуть встречи с ней.

Чип плыл ровно, поглядывал на Лайлак, плывущую рядом. Выдержат ли они? Доберутся ли до острова или утонут, захлебнутся, медленно опустятся в темнеющие воды?.. Он отогнал от себя эти мысли.

Вторая лодка остановилась, их собственная была теперь от нее дальше, чем раньше. Но вторая лодка теперь казалась больше, и все увеличивалась.

Они развязали рукава комбинезонов у горла и принялись размахивать светло-голубым, ярко-желтым.

– Сюда! – кричали они. – Помогите! Помогите! Помогите! – продолжая махать комбинезонами.

Лодка вильнула в сторону, потом резко обратно. Она направилась прямо на них, увеличиваясь: просигналил гудок – громко, громко, громко, громко…

Подпрыгивая, она подошла и выросла до своей натуральной величины. П. И. было написано на ее носу крупно, зеленым: у нее была одна турбина. Лодка остановилась, и к ним побежала волна и накрыла с головой. «Держитесь»! – прокричал человек в лодке. Что-то пролетело в воздухе и шлепнулось рядом с ними: плавающий круг на веревке. Чип схватил его, и веревка напряглась, ее тянул член – молодой, светловолосый. Он подтащил их к лодке. «Я в порядке, – сказала Лайлак под рукой Чипа. – Я в порядке».

По борту лодки шли вверх скобы-ступени. Лайлак пыталась взобраться по скобам, но пальцы не слушались. Молодой мужчина, блондин, перегнувшись через борт, помог ей. Чип подтолкнул ее за ноги вверх и начал взбираться сам.

Они лежали на теплой твердой палубе под колючими одеялами и тяжело дышали. Светловолосый по очереди приподнял их головы и приставил к их губам маленький металлический контейнер. Жидкость в нем пахла так же, как Даррен Костанца.

Она обожгла им горло, но как только они проглотили ее, она чудесным образом согрела желудки.

– Алкоголь? – спросил Чип.

– Не беспокойтесь, – сказал молодой блондин, улыбаясь им сверху вниз нормальными зубами, накручивая контейнер на фляжку, – от одного глотка ваш мозг не разложится, – ему было лет двадцать пять, небольшая бородка, тоже светлая, нормальные глаза, нормальная кожа. На бедре на коричневом поясе из кармана торчал пистолет. На светловолосом была белая полотняная рубашка без рукавов и залатанные синим коричневатые брюки до колен, тоже из полотна. Положив фляжку на сидение, он расстегнул пояс с пистолетом.

– Достану-ка я ваши комбинезоны, – сказал он. – А вы попробуйте отдышаться, – он положил пояс с пистолетом рядом с фляжкой и встал на борт. Раздался всплеск, катер качнулся.

– По крайней мере не все такие, как тот, – сказал Чип.

– У него пистолет, – сказала Лайлак.

– Но он оставил его здесь, – сказал Чип. – Если бы он был… болен, он бы побоялся.

Они тихо лежали под колючими одеялами, держась за руки, глубоко дыша, глядя в чистое синее небо.

Катер наклонился, и молодой человек вскарабкался на борт с их комбинезонами, с которых ручьями стекала вода. Его волосы, давно не стриженные, прилипли к голове мокрыми кольцами.

– Чувствуете себя получше? – спросил он, улыбаясь им.

– Да, – ответили они оба.

Он вытряс воду из комбинезонов за борт.

– Извините, я не поспел вовремя, чтобы уберечь вас от этого своба. Большинство иммигрантов приходят из Евр, так что я обычно держусь с северной стороны. Нам бы нужно две лодки, а не одна. Или локатор подальнобойнее.

– Вы… полицейский? – спросил Чип.

– Я? – молодой человек улыбнулся. – Нет, я работаю в Помощи Иммигрантам. Это такое агентство, которое нам любезно разрешили открыть, чтобы помогать новым иммигрантам осваиваться. И добираться до берега, не утонув, – он повесил комбинезоны на идущие по борту перила и расправил складки.

Чип приподнялся на локте.

– А это часто бывает? – спросил он.

– Воровать лодки иммигрантов – одно из любимых местных развлечений. – Есть и другие, еще веселее.

Чип сел, и Лайлак села рядом с ним. Молодой человек повернулся к ним, на его боку отблескивало розовым солнце.

– Мне жаль разочаровать вас, – сказал он, – но вы пришли совсем не в рай. Четыре пятых населения острова – потомки тех семей, которые жили здесь до-Объединения или пришли сразу после, они все давно перемешались, все между собой родственники – невежественные, мнительные, самодовольные, посредственности – и они презирают иммигрантов. «Железки» – они нас зовут. Из-за браслетов. Даже когда мы их уже сняли.

Он поднял с сидения пояс с пистолетом и снова застегнул его на бедрах.

– Мы зовем их «свобы», – сказал он, – только никогда не говори это громко, а то тут же окажется, что пятеро-шестеро из них топчутся у тебя на ребрах. Это еще одно их развлечение.

Он снова посмотрел на них.

– Островом управляет Генерал Костанца, – сказал он, – с…

– Это тот, кто украл лодку! – сказали они. – Даррен Костанца!

– Сомневаюсь, – ответил молодой человек. – Генерал не встает так рано. Ваш своб, должно быть, вам лапшу на уши навесил.

– Братоненавистник, – сказал Чип.

– Генерала Костанцу, – продолжал молодой человек, – поддерживает Церковь и Армия. Даже для свобов очень мало свободы, для нас же свободы практически нет. Нам приходится жить в особых районах, «Железгородах», и мы не можем выйти из них без существенного повода. Нам надо показывать удостоверения личности каждому свобскому полицейскому, и единственная работа, которую мы можем получить – самая грязная, самая трудоемкая, – он поднял фляжку.

– Хотите еще? – спросил он. – Это называется «виски». Чип и Лайлак покачали головами.

Молодой человек отвинтил контейнер и налил в него янтарного цвета жидкость.

– Так, что я упустил? – сказал он. – Нам не разрешено владеть землей и оружием. Я сдаю пистолет, как только ступаю на берег, – он поднял контейнер и посмотрел на них. – Добро пожаловать на Свободу! – сказал он и выпил.

Чип и Лайлак обескураженно посмотрели друг на друга и на молодого человека.

– Так они его называют, – сказал он. – Свобода.

– Мы думали, они рады новым людям, – сказал Чип, – и что им будет легче обороняться от Семьи.

Молодой человек, закручивая контейнер на фляжку, сказал:

– Никто сюда не приходит, не считая двух-трех иммигрантов в месяц. Последний раз, когда Семья пыталась угрожать ланки, было еще тогда, когда было пять компьютеров. С тех пор, как в строй вошел Уни, ни одной такой попытки больше не было.

– Почему? – спросила Лайлак.

– Никто не знает, – сказал молодой человек. – Есть разные теории. Ланки думают, что или «Бог» их защищает, или что Семья боится Армии, компании пьяных ни на что не способных грубиянов. Иммигранты думают – ну, некоторые думают, – что остров такой загаженный, что Уни просто не хочет возиться.

– А другие думают… – начал Чип.

Молодой человек положил фляжку на полку рядом с приборной доской. Он сел на сидение и снова повернулся к ним.

– Другие, – сказал он, – и я один из них, думают, что Уни использует остров, и свобов, и все спрятанные острова в мире.

– Использует их? – спросил Чип, а Лайлак сказала:

– Как?

– Как тюрьму для нас, – ответил молодой человек. Они посмотрели на него.

– Почему на пляже всегда есть лодка? – спросил молодой человек. – Всегда, в Евр и в Афр – старая лодка, но еще способная добраться сюда. И почему эти заклеенные вручную карты в музеях? Не проще ли было сделать фальшивые карты, действительно без островов?

Они смотрели на него во все глаза.

– Что вы сделаете, – продолжал молодой человек, он тоже пристально глядел на них, – если вы программируете компьютер на поддержание идеально эффективного, идеально стабильного, идеально сотрудничающего общества? Как поступить с биологическими капризами, «неизлечимыми, возможными нарушителями спокойствия?

Они ничего не ответили.

Он пригнулся к ним ближе.

– Вы оставляете несколько «не объединенных» островов по всему свету, – сказал он, – оставляете в музеях карты, а на берегу – лодки. Компьютеру не нужно удалять плохих, они сами себя удаляют. Они радостно мчатся в ближайшую изоляционную палату, а там свобы уже поджидают, во главе с Генералом Костанца, чтобы забрать их лодки, запихнуть их в Железгорода и держать их там беспомощных и безвредных – так, как высоконравственные ученики Христа, Маркса, Вуда и Веи даже и представить себе не могут.

– Этого не может быть, – сказала Лайлак.

– Многие из нас думают, что может, – сказал молодой человек. Чип спросил:

– Уни разрешил нам придти сюда?

– Нет, – сказала Лайлак, – это слишком… запутанно.

Молодой человек посмотрел на Чипа. Чип сказал:

– Я думал, что я такой ненавистнически-умный!

– Я тоже, – сказал молодой человек, откидываясь на сидении. Я представляю, как вы себя чувствуете.

– Нет, этого не может быть, – сказала Лайлак. На секунду наступила тишина, а потом молодой человек сказал:

– Сейчас я вас отвезу на берег. ПИ снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам двадцать пять монет для начала, – он улыбнулся. – Как бы плохо ни было, – сказал он, – это лучше, чем с Семьей. – Полотно гораздо удобнее паплона – правда, – и даже гнилая фига лучше по вкусу, чем унипироги. Вы можете иметь детей, пить, курить сигареты, иметь пару комнат – если много работаете. Некоторые железки даже умудряются разбогатеть – содержатели увеселительных заведений, главным образом.. Если вы говорите свобам «сэр» и держитесь в Железгороде, то все в порядке. Никаких сканеров, советчиков, и по телевизору не идет круглый год «Жизнь Маркса».

Лайлак улыбнулась. Чип тоже улыбнулся.

– Наденьте комбинезоны, – сказал молодой человек. – Нагота приводит свобов в ужас. Это «дурно», – и он повернулся к доске.

Они откинули одеяла и влезли в свои влажные комбинезоны, встали за спиной молодого человека, и он повел катер к острову. От острова расходились зеленые и золотые тучи только что взошедшего солнца, и он был увенчан горами и испещрен точками белого, желтого, розового, голубого.

– Как красиво, – решительно произнесла Лайлак. Чип, обняв ее за плечи, смотрел вперед прищуренными глазами и ничего не ответил.

Глава 5

Они жили в городе, который назывался Полленса, на одной половине комнаты в потрескавшемся и осыпающемся доме в Железгороде, где часто гасло электричество и из крана шла коричневая вода. У них был матрас, стол, стул и ящик для одежды, которым они пользовались как вторым стулом. Люди в другой половине – семья Ньюманов – мужчина и женщина лет за сорок с девятилетней дочкой разрешили им пользоваться плитой, телевизором и полкой в холодильнике, где они хранили свои продукты. Это была комната Ньюманов, Чип и Лайлак платили четыре доллара в неделю за свою половину.

Они зарабатывали девять долларов двадцать центов в неделю на двоих. Чип работал на железнорудной шахте, грузил руду в вагонетки, в бригаде с другими иммигрантами, рядом с автоматическим погрузчиком, который стоял сломанный – пыльный и неподвижный. Лайлак работала на швейной фабрике, прикрепляла застежки к рубахам. Там тоже стояла неподвижная машина, забитая корпией.

Их девяти долларов двадцати центов хватало на комнату, еду, проезд по железной дороге, несколько сигарет и газету под названием «Иммигрант Свободы». Они откладывали пятьдесят центов в неделю на одежду и непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть, а пятьдесят центов отдавали Помощи Иммигрантам, как частичное погашение двадцатипятидолларовой ссуды, которую им дали по прибытии. Они ели хлеб, рыбу, картошку и финики. Сначала от этой еды у них были спазмы и запоры, но скоро они научились любить ее, получать удовольствие от разного вкуса и разного вида еды. Они с нетерпением ждали трапезы, хотя готовка и мытье посуды оказалось нудной работой.

Их тела изменились. Тело Лайлак кровоточило несколько дней в месяц, что, как заверили их Ньюманы, было нормально в нелеченной женщине, ее тело также округлилось и стало более гибким, волосы выросли длиннее. Тело Чипа огрубело и стало сильнее от работы в шахте. У него отросла прямая черная борода, и он подстригал ее раз в неделю ножницами Ньюманов.

Клерк в Иммиграционном Бюро дал им имена. Чипа назвали Элико Ньюмарк, а Лайлак – Грэйс Ньюбридж. Позднее, когда они поженились, – не обращаясь к Уни, но заполнив формуляры, заплатив налог, и с клятвами «Богу» – имя Лайлак сменилось – Грэйс Ньюмарк. Они, тем не менее, продолжали называть друг друга Чип и Лайлак.

Они привыкли держать в руках монеты и иметь дело с хозяевами магазинов, и ездить на вечно ломающемся и переполненном монорельсе Полленсы. Они научились уступать дорогу местным уроженцам и никак не обижать их, они запомнили наизусть Обет Лояльности и приветствовали красно-желтый флаг Свободы. Они стучались в двери, прежде чем открыть их, и говорили среда вместо «вудодень», март вместо «маркс». Они все время напоминали себе, что слова драка и ненависть приемлемы в обществе, а трахаться – неприличное слово.

Хассан Ньюман пил очень много виски. Вскоре после того, как он возвращался с работы – на самой большой мебельной фабрике острова, – он играл в какие-то шумные игры с Джиджи, своей дочкой, и наощупь раздвигал занавеску, разделяющую пополам комнату, держа бутылку в трехпалой, покалеченной пилой руке. «Ну, грустные железки, – говорил он, – где, в драку, ваши стаканы? Давайте, развеселитесь чуть-чуть». Чип и Лайлак выпили с ним несколько раз, но обнаружили, что от виски они становились сумбурными и неуклюжими, и после этого обычно отказывались.

– Ну что же, – сказал Хассан Ньюман однажды вечером. – Я знаю, что я хозяин комнаты, но я же не своб, правда? Или что? Думаете, я буду ждать, что вы меня отбла… отблагодарите тем же? Я знаю, что вы любите считать пенни…

– Дело не в этом, – сказал Чип.

– А в чем же? – спросил Хассан. Он покачнулся и удержался на ногах.

Чип помолчал, подумал, а затем сказал:

– Ну, и какой же смысл убегать от лечений, если ты будешь одурманивать себя виски? С тем же успехом ты бы мог вернуться в Семью.

– А, – сказал Хассан. – А, теперь понял, – он сердито на них посмотрел, этот ширококостный, со спутанной бородой и налитыми кровью глазами человек.

– Подождите, – сказал он. – Посмотрим, когда вы здесь подольше поживете, вот и все, – он повернулся и, путаясь в занавеске, вышел на свою половину.

Они услышали, как он что-то бормочет, а его жена, Рия, успокаивает его.

Почти все в этом доме пили виски, похоже, столько же, как и Хассан. Громкие голоса, счастливые или сердитые, слышались через стену всю ночь. Лифт и коридоры пропахли спиртным, рыбой и сладкими духами, которыми люди пытались бороться с неприятными запахами.

Обычно вечерами, когда они заканчивали уборку, Чип и Лайлак шли на крышу подышать немного свежим воздухом или садились за стол читать «Иммигранта» или книги, которые они нашли в монорельсе или взяли в маленькой библиотечке Помощи Иммигрантам. Иногда они. смотрели телевизор вместе с Ньюманами – пьесы о глупом непонимании в семьях местных жителей, с небольшими паузами для объявлений о разных марок сигарет или дезинфектантов. Иногда были речи Генерала Костанцы или главы церкви – Папы Климента:

– Неуспокаивающие речи об уменьшении количества еды, пространства и ресурсов, за которые не стоит винить одних лишь иммигрантов. Хассан, воинственный от виски, обычно выключал их до того, как речь кончалась: телевизор на Свободе, в отличие от телевизоров Семьи, можно было выключать и включать в любое время, по желанию.

Однажды в шахте к концу пятнадцатиминутного обеденного перерыва Чип подошел к автоматическому погрузчику и стал рассматривать его, соображая, правда ли что его невозможно починить, или, может нужно просто заменить испорченную деталь. Местный уроженец, начальник бригады, подошел и спросил, что он делает. Чип ответил ему, стараясь говорить как можно уважительнее, но местный рассердился: «Вы, затраханные железки, все думаете, что вы, черт возьми, самые умные! – сказал он и положил руку на рукоятку своего пистолета. – Убирайся на свое место, и там и сиди! Попробуй придумать, как тебе меньше есть, если уж очень хочешь о чем-то думать».

Не все местные были так грубы. Владелец их дома проникся симпатией к Чипу и Лайлак, и обещал им отдельную комнату за пять долларов в неделю, как только что-нибудь освободится.

– Вы не как некоторые из ваших, – говорил он. – Пьют, ходят по тротуарам совершенно голые, – я лучше возьму на несколько центов меньше, но поселю таких, как вы.

Чип, глядя на него, сказал:

– Есть причины, по которым иммигранты пьют, вы знаете.

– Я знаю, знаю, – сказал хозяин. – Я первый скажу, ужасно мы с вами обращаемся. Но, тем не менее, вы разве пьете? Вы ходите голяшом?

Лайлак сказала:

– Спасибо, мистер Коршэм. Мы будем благодарны, если вы дадите нам комнату.

Они болели насморками и гриппом. Лайлак потеряла работу на швейной фабрике, но нашла лучше, на кухне ресторана, который держали местные, и туда можно было ходить пешком.

Однажды вечером в комнату вошли двое полицейских, проверяли удостоверения личности и искали оружие. Хассан пробурчал что-то, предъявляя удостоверение, и они дубинками уложили его на пол. Они проткнули ножами матрасы и разбили несколько тарелок.

У Лайлак не было «периода», нескольких ежемесячных дней вагинального кровотечения, и это означало, что она беременна.

Однажды ночью Чип стоял на крыше, курил и смотрел на северо-восточный край неба, оттуда исходило скучное оранжевое зарево от медеплавильного комплекса на ЕВР 91766.

Лайлак, которая снимала высохшее белье с веревки, подошла и обвила его рукой. Поцеловала в щеку и прильнула к нему.

– Неплохо, – сказала она. – Мы накопили двенадцать долларов, у нас теперь в любой день может быть своя комната, а еще раньше у нас будет ребенок.

– Железка, – сказал Чип.

– Нет, – сказала Лайлак, – ребенок.

– Все воняет, – сказал Чип. Все прогнило. Все бесчеловечно.

– Это все, что есть, – сказала Лайлак. – Нам лучше привыкнуть к этому.

Чип ничего не ответил. Он продолжал смотреть на оранжевое зарево в небе.

В «Иммигранте Свободы» каждую неделю печатались статьи про певцов и спортсменов из иммигрантов, иногда об ученых, которые зарабатывают сорок или пятьдесят долларов в неделю, живут в хороших квартирах, общаются с влиятельными и просвещенными местными и надеются на возможность более сбалансированных, нормальных отношений между двумя группами населения. Чип с пренебрежением читал эти статья – он чувствовал, что они специально публиковались местными владельцами газеты, чтобы убаюкать и успокоить иммигрантов, – но Лайлак принимала их всерьез, как свидетельство того, что их собственный жребий в конце-концов улучшится.

Однажды в октябре, когда они прожили на Свободе чуть больше шести месяцев, в газете появилась статья про художника Моргана Ньюгэйта, который пришел из Евр восемь лет назад и живет в четырех-комнатной квартире в Нью-Мадриде. Его картины, одну из которых, сцену Распятия, только что представили Папе Клементу, приносят ему каждая по сто долларов. Он подписывает их буквой «А», объяснялось в статье, потому что его прозвище – Аши.

– Христос и Веи! – воскликнул Чип.

– Что такое? – спросила Лайлак.

– Я учился в академии вместе с этим «Морганом Ньюгэйтом», – сказал Чип, показывая ей статью. – Мы были хорошими друзьями.

Его звали Карл. Ты помнишь тот рисунок лошади в Инд?

– Нет, – сказала она, не отрываясь от книги.

– Ну, так это он нарисовал, – сказал Чип. – Подписывался он обычно буквой «А» в кружке. Аши… Что-то похожее на имя, которое тогда упомянул Карл. Христос и Веи, так значит, он тоже убежал! «Убежал», если это можно так назвать, на Свободу, в изоляционную палату Уни. Он, хотя бы, занимается тем, чем всегда хотел, для него Свобода – это на самом деле свобода.

– Тебе стоит ему позвонить, – сказала Лайлак.

– Позвоню, – сказал Чип.

Но, может быть, он и не позвонит. Есть ли, в самом деле, какой-то смысл в том, чтобы позвонить «Моргану Ньюгэйту», который написал Распятие для Папы и уверяет своих товарищейиммиг-рантов, что условия с каждым днем улучшаются? Но, может быть, Карл этого не говорил, может, «Иммигрант» соврал.

– Ты не говори, а позвони, – сказала Лайлак. – Может быть, он поможет тебе получить работу получше.

– Да, – сказал Чип, – может быть. Она подняла на него глаза.

– Что случилось? Ты разве не хочешь работу получше?

– Я позвоню завтра, по дороге на работу, – сказал он. Но он не позвонил. Он вонзал свою лопату в руду, поднимал, перекидывал, снова вонзал, снова поднимал и перекидывал. «В драку их всех, – думал он, – железок, которые пьют, железок, которые думают, что все становится лучше: свобов, манекенов; в драку Уни».

В следующее воскресенье, утром, Лайлак пошла с ним вместе в здание за два квартала от них, где в холле был телефон, и ждала, пока он листал истрепанную телефонную книгу. Имена Морган и Ньюгэйт давали иммигрантам часто, но у немногих иммигрантов были телефоны; там был только один Ньюгэйт, Морган, и как раз в Нью-Мадриде.

Чип опустил в телефон три жетона и назвал номер. Экран был разбит, но это было неважно, потому что телефоны на Свободе больше не передавали изображения.

Ответил женский голос, и когда Чип спросил, дома ли Морган Ньюгэйт, женщина сказала, что он дома, и больше ничего. Тишина затянулась, и Лайлак, которая ждала в нескольких метрах в стороне, возле плаката с рекламой лечебных аэрозолей, подошла ближе. «Его нет?» – спросила она шепотом.

– Алло? – произнес мужской голос.

– Это Морган Ньюгэйт?

– Да. Кто это?

– Это Чип, – сказал Чип, – Ли РМ, из Академии Генетических Наук.

Наступила тишина, а потом:

– Боже мой, – произнес голос, – Ли! Ты брал для меня блокноты и уголь!

– Да, – сказал Чип. – И сказал моему советчику, что ты болен и тебе нужна помощь. Карл рассмеялся.

– Правда, сукин сын! – сказал он. – Это потрясающе! Когда ты выбрался оттуда?

– Примерно, полгода назад, – ответил Чип.

– Ты в Нью-Мадриде?

– В Полленсе.

– Что ты делаешь?

– Работаю на шахте, – сказал Чип.

– Христос, это финиш, – сказал Карл, и через секунду добавил:

– Там сущий ад, наверное, да?

– Да, – сказал Чип, думая: «Он даже говорит их языком. Ад.

Боже мой, клянусь, он наверное и молитвы читает».

– Жаль, что эти телефоны не работают, я бы хотел на тебя посмотреть, – сказал Карл.

Неожиданно Чипу стало стыдно своей враждебности. Он рассказал Карлу о Лайлак и о ее беременности. Карл сказал, что был женат в Семье, но ушел один. Он не разрешил Чипу поздравить его с успехом.

– Вещи, которые я продаю, ужасны, – сказал он. – Нравится маленьким детям свобов. Но мне удается делать то, что я хочу, три дня в неделю. Так что я не могу жаловаться.

Послушай, Ли – нет, как тебя, Чип? Чип, послушай, нам надо встретиться. У меня есть мопед, я приеду как-нибудь вечером.

Нет, подожди, – сказал он, – ты что-нибудь делаешь в будущее воскресенье, ты и жена?

Лайлак с беспокойством посмотрела на Чипа. Он сказал:

– Не думаю, не уверен.

– У меня будут друзья, – сказал Карл. – Вы тоже приезжайте, ладно? Часам к шести.

Лайлак закивала, и Чип сказал:

– Мы попытаемся. Мы, наверное, сможем.

– Уверен, что сможете, – сказал Карл. Он дал Чипу свой адрес. – Я рад, что ты выбрался оттуда, – сказал он. Здесь лучше чем там, в любом случае, правда?

– Немного, – сказал Чип.

– Жду вас в следующее воскресенье, – сказал Карл. – Пока, брат.

– Пока, – сказал Чип и отключился. Лайлак сказала:

– Мы поедем, правда?

– Ты представляешь, сколько будет стоить билет?

– Ах, Чип…

– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Хорошо, мы поедем. Но я не приму от него никакой милости. А ты не спросишь. Запомни это.

Каждый вечер всю неделю Лайлак сидела над их лучшей одеждой отпарывала истрепавшиеся рукава от зеленого платья, штопала брюки как можно незаметнее.

Дом на самом краю Нью-Мадридского Железогорода был не в худшем состоянии, чем многие дома местных. В холле подметено, и только чуть-чуть пахнет виски, рыбой и духами, и лифт работает.

В свежем алебастре на двери Карла была кнопка. Чип нажал на нее. Он стоял, напрягшись, Лайлак держала его под руку.

– Кто там? – спросил мужской голос.

– Чип Ньюман, – ответил Чип.

Дверь отперли и открыли, и Карл – тридцатипятилетний бородатый Карл с пристальным взглядом прежнего Карла, – заулыбался, схватил руку Чипа и сказал:

– Ли! Я думал, вы не приедете!

– Мы нарвались на каких-то добродушных свобов, – сказал Чип.

– О, Христос, – сказал Карл и впустил их.

Он запер дверь, Чип представил жену. Лайлак сказала:

– Здравствуйте, мистер Ньюгэйт, – и Карл, взяв ее протянутую руку, сказал:

– Я Аши. Здравствуйте, Лайлак. Чипа Карл спросил:

– Они вас обидели?

– Нет, – сказал Чип. – Просто: «Прочтите наизусть «Обет», и все такое.

– Ублюдки, – сказал Карл. – Проходите, я дам вам выпить, и вы об этом забудете, – он взял их за локти и провел по узкому коридору, увешанному с обеих сторон картинами, рама к раме.

– Ты выглядишь потрясающе, Чип, – сказал он.

– Ты тоже, Аши, – сказал Чип. Они улыбнулись друг другу.

– Семнадцать лет, брат, – сказал Карл.

Мужчины и женщины сидели в накуренной комнате с коричневыми стенами, их было десять – двенадцать, они разговаривали, держа в руках сигареты и стаканы. На звук шагов перестали разговаривать и обернулись в ожидании.

– Это Чип, а это Лайлак, – сказал им Карл. – Чип и я учились вместе в академии, самые худшие студенты-генетики в Семье.

Мужчины и женщины улыбнулись, и Карл стал указывать на них по очереди и называть их имена: «Вито, Санни, Рия, Ларс…» Большинство из них были иммигранты, бородатые мужчины и длинноволосые женщины с глазами и цветом кожи Семьи. Двое были местные: бледная прямая с орлиным носом женщина лет пятидесяти или около того, с золотым крестом, висящим на ее кажущемся пустым платье («Джулия», – сказал Карл, и она улыбнулась, не разжимая губ), и полная женщина помоложе с рыжими волосами в узком платье с переливающимися серебристыми бусинами. Некоторые из гостей могли быть как иммигрантами, так и местными: сероглазый безбородый мужчина по имени Боб; блондинка; молодой голубоглазый человек.

– Виски или вино? – спросил Карл. – Лайлак?

– Вино, пожалуйста, – сказала Лайлак.

Они проследовали за Карлом к маленькому столику, уставленному бутылками и стаканами, стояла на нем тарелка с парой ломтиков сыра и мяса, лежали пачки сигарет, спички. На стопке салфеток стояло сувенирное пресс-папье. Чип взял его, рассмотрел, оно было из АВС 21989.

– Чувствуешь ностальгию? – спросил Карл, наливая вино.

Чип показал пресс-папье Лайлак, и она улыбнулась.

– Не очень, – сказал он и положил пресс-папье на место.

– Чип?

– Виски.

Рыжеволосая женщина из местных в серебристом платье подошла, улыбаясь, с пустым стаканом в руке, на пальцах у нее было множество колец. Она сказала, обращаясь к Лайлак:

– Я думаю, все ваши люди красивы. Пусть в Семье нет свободы, но она на голову впереди нас по внешнему облику. Я бы все дала, чтобы быть худой, загорелой и с таким разрезом глаз.

Она заговорила о разумном отношении Семьи к сексу, и Чип вдруг обнаружил, что стоит со стаканом в руке. Карл и Лайлак разговаривают с другими, а женщина говорит с ним. Черные линии окаймляли и увеличивали ее карие глаза.

– Ваши люди немного более открыты, чем мы, – сказала она. – То есть сексуально. Вы больше наслаждаетесь этим. Женщина подошла и спросила:

– Хейнц возвращается, Марг?

– Он в Паламе, – ответила Марг, обернувшись. – Крыло гостиницы рухнуло.

– Прошу извинить меня, – сказал Чип и отступил в сторону.

Он пошел в другой конец комнаты, кивнул сидящим там людям и отпил немного виски из своего стакана, глядя на картины на стенах – пятна коричневого и красного на белом фоне. Виски было лучше на вкус, чем виски Хассана. Не такое горькое и обжигающее, не такое крепкое, словом, более приятное.

Картины с пятнами коричневого и красного были только плоским дизайном, на который интересно посмотреть секунду, не больше, ибо они ничем не связаны с жизнью. Подпись Карла (нет, Аши!) – «А» в кружке – стояло в нижнем левом углу. Чип гадал: были ли это картины, которые он рисовал на продажу, или же, коли висели у него в гостиной, являли собой часть «того, что он хочет делать», о чем он говорил с удовлетворением. Рисует ли он еще красивых мужчин и женщин без браслетов, каких он рисовал в академии?

Чип отпил еще виски и повернулся к людям, сидящим рядом с ним: трое мужчин и женщина, все иммигранты. Они разговаривали о мебели. Он послушал их несколько минут, сделал несколько глотков из стакана, и отошел.

Лайлак сидела рядом с крючконосой женщиной из местных – Джулией. Они курили и разговаривали, или, скорее, Джулия говорила, а Лайлак слушала.

Чип подошел к столу и подлил в свой стакан виски, зажег сигарету.

Человек, по имени Ларс, подошел и представился. Он держал школу для детей иммигрантов в Нью-Мадриде. Его привезли на Свободу ребенком, и он прожил на ней сорок два года.

Подошел Аши, держа за руку Лайлак. «Чип, пойдем, посмотрим мою мастерскую», – сказал он.

Он провел их все в тот же коридор, увешанный картинами.

Остановился.

– Ты знаешь, с кем ты разговаривала? – спросил он Лайлак.

– С Джулией, – сказала она.

– С Джулией Костанца, – уточнил он. – Она двоюродная сестра Генерала. Презирает его. Была одним из основателей Помощи Иммигрантам.

Его мастерская была большая и ярко освещенная. На мольберте была незаконченная картина – женщина из местных с котенком на руках, на другом мольберте холст испещренный синими и зелеными пятнами. Другие картины стояли прислоненными к стенам: пятна коричневого и оранжевого, синего и пурпурного, пурпурного и черного, оранжевого и красного.

Он объяснил им, что пытается сделать, подчеркивая соотношение, противопоставление и нюансы цвета.

Чип отвернулся и выпил свое виски.

– Послушайте, вы, железки! – сказал он достаточно громко, чтобы все могли его слышать. – Перестаньте говорить о мебели на секунду и послушайте! Вы знаете, что мы должны сделать?

Бить Уни! Я не ругаюсь, я имею это в виду буквально. Драться с У ни! Потому что это Уни надо винить – за все! За свобов, которые есть то, что они есть, потому что им не хватает еды, или пространства, или связей с внешним миром; и за манекенов, которые есть то, что они есть, потому что их накачивают ЛПК с одной стороны и транквилизаторами с другой; и за нас, которые есть то, что мы есть, потому что Уни засунул нас сюда, чтобы от нас избавиться! Это Уни надо винить – он так заморозил мир, что в нем не происходит больше перемен – и нам надо драться с ним! Нам надо поднять наши глупые битые зады и ДРАТЬСЯ С НИМ!

Аши, улыбаясь, похлопал его по щеке.

– Эй, брат, – сказал он, – ты кажется, немножко перебрал.

Эй, Чип, ты меня слышишь?

Конечно, он перебрал, конечно, конечно. Но это не одурманило его, это расковало его. Это открыло все, что было внутри него многие месяцы. Виски было хорошее! Виски было восхитительное!

Он остановил похлопывающую его руку Аши.

– Я в порядке, Аши, – сказал он. – Я знаю, что я говорю! – Всем другим, сидящим, покачивающимся и улыбающимся, он сказал:

– Мы не можем просто сдаться и принять существующее положение вещей, приноравливаться к тюрьме! Аши, ты раньше рисовал членов без браслетов, и они были так красивы! А теперь ты пишешь только цвет, цветовые пятна.

Они пытались усадить его – Аши с одной стороны, а Лайлак с другой; Лайлак выглядела обеспокоенной и смущенной.

– Ты тоже, любимая, – сказал он. – Ты тоже принимаешь все это, приноравливаешься, – он позволил им усадить себя, потому что стоять стало трудно, а сидеть было лучше, удобней, и можно было развалиться. – Нам надо драться, а не приспосабливаться, – сказал он. – Драться, драться, драться.

Нам надо драться, – сказал он сероглазому безбородому человеку, сидящему напротив.

– Боже мой, как ты прав! – сказал человек. – Я с тобой!

Бить Уни! А как? Поплывем на лодках и возьмем с собой Армию для благой цели? Но, может быть, за морем наблюдают спутники и нас будут ждать доктора с облаками ЛПК? У меня есть идея получше, мы сядем на самолет – я слышал, что есть на острове один, который летает, – и мы…

– Не дразни его, Боб, – сказал кто-то. – Он только что пришел.

– Это и видно, – сказал безбородый, вставая.

– Есть способ, как это сделать, – сказал Чип. – Должен быть, – он стал думать о море и об острове в море, но не мог думать так ясно, как хотел бы. Лайлак взяла его за руку. – Нам надо с ним драться, – сказал он ей.

– Я знаю, я знаю, – сказала она, грустно глядя на него.

Подошел Аши и приставил теплую чашку к его губам.

– Это кофе, – сказал он. – Выпей.

Кофе был горячий и крепкий. Чип сделал глоток и оттолкнул чашку.

– Медный комплекс, – сказал он. – На 91766. Медь должны доставлять на берег. Должны быть лодки или баржи, мы могли бы…

– Это уже делали, – сказал Аши.

Чип посмотрел на него, думая, что он его дурачит, смеется над ним, как тот сероглазый безбородый человек.

– Все, что ты говоришь, – сказал Аши, – все, что ты думаешь – «драться с Уни» – все это было сказано и продумано раньше. Двадцать раз, – он приставил чашку к губам Чипа. – Выпей еще, – сказал он.

Чип опять оттолкнул чашку, покачал головой.

– Это не правда, – сказал он.

– Правда, брат. Ну, вы…

– Не правда! – сказал Чип.

– Правда, – подала голос женщина с другого конца комнаты. – Это правда.

Джулия. Это была Джулия, двоюродная сестра Генерала Костанца одиноко и прямо сидящая в своем черном платье с золотым крестом.

– Каждые пять или шесть лет, – сказала она, – группа людей вроде тебя – иногда только двое или трое, иногда с десяток – высаживается на тот берег, чтобы разрушить УниКомп. Они отправляются на лодках, даже на подводных лодках, которые строят годами, или на баржах, о которых ты сейчас говорил.

Они берут с собой оружие, взрывчатку, противогазы, газовые бомбы, всякие механизмы и инструменты; у них есть планы, в которых они уверены. Они никогда не возвращаются. Я финансировала две последние экспедиции, и я поддерживаю семьи людей, которые ушли с ними, так что я говорю не просто так. Я надеюсь, что ты достаточно трезв, чтобы понять, говорю, чтоб развеять твою бесполезную тоску.

Принять и приспособиться – это все, что возможно. Будь благодарен за то, что у тебя есть: милая жена, скоро будет ребенок и маленькая толика свободы, которая со временем, мы надеемся, увеличится. Я могла бы добавить, что ни при каких обстоятельствах я не стану финансировать новую экспедицию. Я не настолько богата, как думают некоторые.

Она смотрела на Чипа маленькими черными глазами над бледным горбатым носом.

– Они никогда не возвращаются, Чип, – подтвердил Аши.

– Может быть, они добираются до берега, – добавил Аши, – может быть, они добираются до 001. Может быть, им даже удается попасть в здание. Но дальше им попасть не удастся, потому что они исчезли. Все. А Уни продолжает работать.

Теперь Чип взглянул на Джулию. Она сказала:

– Мужчины и женщины, точно такие же, как ты. И так происходит давно, сколько я себя помню.

Лайлак сжала его руку с сочувствием. Аши снова протягивал Чипу чашку с кофе. Он замотал головой.

– Не хочу…

Он сидел неподвижно, на лбу его выступил пот, а потом он наклонился вперед, и его начало рвать.

Он лежал на кровати, рядом с ним лежала Лайлак. Она спала. За занавеской храпел Хассан. Во рту Чип почувствовал горький вкус и вспомнил о рвоте. Христос и Веи! И прямо на ковер – первый, который он видел за полгода.

Потом он вспомнил, что ему сказали Джулия и Карл-Аши. Он какое-то время лежал, потом поднялся и на цыпочках прошел за занавеску, мимо спящих Ньюманов к раковине. Он попил воды, и потому что ему не хотелось спускаться в холл, тихо помочился в раковину и тщательно ее сполоснул.

Он снова лег рядом с Лайлак и натянул на себя одеяло. Он снова почувствовал себя немного пьяным, голова болела, но он лежал на спине с закрытыми глазами, дышал легко и медленно, через какое-то время почувствовал себя лучше.

Он продолжал лежать с закрытыми глазами и думать о разном.

Через полчаса или около того загремел будильник Хассана. Лайлак перевернулась на бок. Он погладил ее по голове, и она села в постели.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Да, вроде, – ответил он.

Зажегся свет, и они зажмурились. Они услышали, как Хассан ворчит, поднимаясь, зевает, пукает.

– Вставай, Рия, – сказал он. – Джиджи? Пора вставать. Чип лежал на спине, касаясь ладонью щеки Лайлак.

– Прости, дорогая, – сказал он. – Я позвоню ему сегодня и извинюсь.

Она взяла его руку и прикоснулась к ней губами.

– Ты бы не смог сдержаться, – сказала она. – Он все понял.

– Я собираюсь попросить его помочь мне найти работу получше, – сказал Чип.

Лайлак вопросительно посмотрела на него.

– Все вышло из меня, – сказал Чип. – Как виски. Все вышло.

Я буду трудолюбивым оптимистичным железкой. Я приму и приспособлюсь. Когда-нибудь у нас будет квартира больше, чем у Аши.

– Я не хочу этого, – сказала она. – Но две комнаты мне бы, все же, хотелось.

– У нас они будут, – сказал Чип. – Через два года. Две комнаты через два года, я обещаю. Она улыбнулась ему. Он сказал:

– Нам надо подумать о переезде в Нью-Мадрид, где наши богатые друзья. У этого человека, у Ларса – школа, знаешь?

Быть может, ты могла бы там учить. И ребенок туда может пойти, когда подрастет.

– Чему бы я могла учить? – спросила она.

– Чему-нибудь, – сказал он. – Я не знаю, – он опустил голову и погладил ее груди. – Хотя бы, как иметь красивые груди, – сказал он.

Улыбаясь, она сказала:

– Нам надо одеваться.

– Давай пропустим завтрак, – сказал он и пригнул ее к постели, перекатился и лег на нее, они обнялись и стали целоваться.

– Лайлак? – позвала Рия. – Как вчера было? Лайлак освободила рот.

– Потом расскажу! – крикнула она.

Когда он шел в шахту по тоннелю, то вспомнил про тоннель в Уни, тоннель Папы Джана, по которому вкатили блоки памяти.

Он остановился, как вкопанный.

Тоннель, в который вкатили настоящие блоки памяти. А над ними стояли фальшивые – розовые и оранжевые игрушки, к которым можно было добраться через здание УниКомпа и на лифтах, и про которые каждый думал, что это и есть Уни, каждый, включая – а как же иначе! – всех тех мужчин и женщин, которые отправлялись в прошлом драться с ним. Но Уни, настоящий Уни, был на нижних уровнях, и до него можно было добраться через тоннель, через тоннель Папы Джана с той стороны Горы Любви.

Он должен быть еще там – возможно, закрытый у входа, может быть, даже замурованный метровым слоем бетона – но он, несомненно, еще там, потому что никто не засыпет весь длинный тоннель – в особенности рассчитанный на эффективность компьютер. А там внизу было готовое место для новых блоков памяти – так сказал Папа Джан, – так что тоннель когда-нибудь снова понадобится.

Он там, за Горой Любви.

Тоннель в Уни.

С хорошими картами кто-нибудь, кто в этом разбирается, возможно, сможет рассчитать его точное местоположение или хотя бы почти точное.

– Эй, ты! Проходи! – крикнул кто-то.

Он быстро пошел вперед, думая об этом.

Он там. Тоннель.

Глава 6

– Если деньги, то мой ответ – нет, – сказала Джулия Костанца, быстро идя вдоль клацающих ткацких станков, провожаемая взглядами женщин-иммигранток. – Если работа, то я, возможно, смогу тебе помочь.

Чип, идущий рядом с ней, сказал:

– Аши уже нашел мне работу.

– Значит деньги, – сказала она.

– Сначала информация, – сказал Чип, – а потом, возможно, деньги, – он открыл дверь.

– Нет, – сказала Джулия, проходя в двери. – Почему ты не пойдешь в ПИ? Она для этого и существует. Какая информация?

Насчет чего? – она взглянула на него, когда они начали подниматься по винтовой лестнице, прогибающейся от их веса.

Чип сказал:

– Мы можем присесть где-нибудь на пять минут?

– Если я сяду, – сказала Джулия, – половина этого острова завтра останется голая. Тебе, может, это и ничего, но не мне. Какая информация?

Он поколебался секунду. Глядя на ее крючкообразный нос в профиль, он сказал:

– Те, которые атаковали Уни, они…

– Нет, – сказала она. Остановилась, повернулась к нему, положив одну руку на центральную стойку винтовой лестницы. Вот об этом я действительно ничего не хочу слышать. Я все поняла в ту же минуту, как ты вошел в гостиную, такой у тебя был неодобряющий вид. Нет. Меня больше не интересуют такие планы и схемы. Иди разговаривать к кому-нибудь другому, – она пошла вверх по ступенькам.

Он быстро догнал ее.

– Они собирались воспользоваться тоннелем? – спросил он. – Скажи мне только, собирались ли они воспользоваться тоннелем из-за Горы Любви?

Она открыла дверь в конце лестницы, он придержал дверь и прошел за Джулией на большой чердак, где лежали какие-то части от машин. С шелестом взлетели птицы к дырам в крыше и вылетели наружу.

– Они собирались войти с другими людьми, – сказала она, идя прямо через чердак к двери в другом его конце. – Вместе с туристами. По крайней мере, по плану. Они собирались спуститься на лифте.

– А потом?

– Нет смысла…

– Пожалуйста, ответь… – просил Чип. Она сердито взглянула на него.

– Там есть какое-то большое смотровое окно, – сказала, наконец, она. – Они собирались разбить его и бросить взрывчатку.

– Обе группы?

– Да.

– Им, возможно, это удалось, – сказал он. Она остановилась, взявшись за ручку двери, и озадаченно посмотрела на него.

– Это не настоящий Уни, – объяснил Чип. – Это витрина для туристов. И, возможно, она специально предназначена служить фальшивой мишенью для предполагаемых покушений. Неизлечимые могли разнести там все на куски, и ничего бы не случилось – разве что, их бы схватили и вылечили.

Она продолжала удивленно смотреть на него.

– Настоящая штука еще глубже, – сказал он. – На трех уровнях.

Я был там однажды, когда мне было лет десять или одиннадцать.

Она сказала:

– Рыть тоннель – это самое с…

– Он там уже есть, – сказал Чип. – Его не надо рыть. Джулия открыла дверь на другой, ярко освещенный чердак, где стоял неподвижный ряд прессов со слоями тканей на станинах. На полу была вода, и двое мужчин пытались приподнять конец длинной трубы, которая, очевидно, упала со стены и лежала поперек остановленного конвейерного ремня, заваленного раскроенной тканью. Конец трубы, выходящий из стены, был все еще закреплен, и его необходимо было снять с конвейера и приставить обратно к стене. Еще один человек, иммигрант, ждал на приставной лестнице, чтобы принять его.

– Помоги им, – сказала Джулия и стала собирать куски ткани с мокрого пола.

– Если я так буду проводить время, ничего не изменится, – сказал Чип. – Это приемлемо для тебя, но не для меня.

– Помоги им! – сказала Джулия. – Давай! Мы поговорим позже. Ты вообще никуда не попадешь, если будешь нахальничать…

Чип помог мужчинам закрепить трубу на стене и вышел с Джулией на огороженную перилами площадку. Нью-Мадрид протянулся под ними, яркий на утреннем солнце. За ним лежала полоска сине-зеленого моря с точками рыбачьих лодок.

– Каждый день что-то новое, – сказала Джулия, засовывая руку в карман серого фартука. Она вынула сигареты; предложила одну Чипу и зажгла их обычными дешевыми спичками.

Они закурили, и Чип сказал:

– Тоннель там есть. По нему ввозили блоки памяти.

– Кто-то из тех групп, с которыми я была связана, возможно, знал об этом, – сказала Джулия.

– Ты можешь это выяснить?

Она затянулась. В солнечном свете она казалась старше, кожа лица и шеи была вся в морщинках.

– Да, – сказала она. – Я думаю да. А ты откуда знаешь об этом?

Он рассказал ей.

– Я уверен, что его не зарыли. В длину он километров пятнадцать. И кроме того, его должны использовать. Там отведено место для новых блоков памяти, когда Семья станет больше.

– Я думала, что у колоний свои компьютеры, – сказала задумчиво Джулия.

– Да, – ответил он, не понимая. А потом он понял. Только в колониях семья росла, на Земле, где у пары было только двое детей, и не каждой паре давали право на потомство.

Семья уменьшалась, а не увеличивалась. Он никогда не связывал это с тем, что Папа Джан говорил о пространстве для новых блоков памяти.

– Может быть, они будут нужны для нового телеуправляемого , оборудования, – сказал он.

– Или, может быть твой дедушка не располагал достоверной информацией?

– Это он придумал тоннель, – сказал Чип. – Он там есть, я знаю, что есть. И это может быть путь, единственный путь, по которому можно подобраться к Уни. Я собираюсь попробовать, и мне нужна твоя помощь. Сколько ты можешь дать?

– Тебе нужны мои деньги, ты хочешь сказать?

– Да. И твоя помощь. В поисках нужных людей с нужными навыками. И в получении нужной нам информации и снаряжения. И в поисках людей, которые научат нас тому, чего мы не умеем. Я хочу делать все очень медленно и осторожно. Я хочу вернуться.

Она смотрела на него, прищурившись от сигаретного дыма.

– Ну что же, ты не абсолютный дебил. Какую работу Аши тебе нашел?

– Мыть посуду в Казино.

– Боже мой! – сказала она. – Приходи сюда завтра утром без четверти восемь.

– В казино я по утрам свободен, – сказал он.

– Приходи сюда! – сказала она. – У тебя будет достаточно времени.

– Хорошо, – сказал он, улыбаясь. – Спасибо. Она затушила окурок о перила.

– Я не собираюсь платить за это, – сказала она. – Не за все. Я не могу. Ты не представляешь, сколько это будет стоить. Взрывчатка, например: в прошлый раз стоила больше двух тысяч долларов, и это было пять лет назад, Бог знает, сколько она будет стоить сегодня, – она мрачно посмотрела на свой окурок и выбросила его за перила. – Я заплачу то, что смогу, – и я представлю тебя людям, которые заплатят остальное, если ты им достаточно польстишь.

– Спасибо, – сказал Чип. – Я не могу просить о большем. Спасибо.

– Боже, опять я в это влезаю, – сказала Джулия. – Подожди, ты сам это поймешь; чем старше становишься, тем меньше меняешься. Я – единственный ребенок в семье, который привык всегда поступать по-своему, вот в чем моя беда. Идем, у меня работа.

Они пошли вниз по ступенькам, которые вели на площадку.

– Правда, – сказала Джулия, – у меня есть все благородные основания тратить мое время и деньги на таких людей, как ты. Христианская готовность помочь семье, любовь к справедливости, свободе, демократии – но, я же сказала, что я – единственный ребенок в семье, который привык поступать по-своему. Меня бесит, просто бесит, что я не могу поехать, куда хочу на этой планете! Или с планеты, вот в чем дело!

Ты не представляешь, как я негодую на этот чертов компьютер!

Чип рассмеялся.

– Представляю, – сказал он. – Я точно так же чувствую.

– Это чудовище прямо из ада, – сказала Джулия. Они обошли вокруг здания.

– Это чудовище, конечно, – сказал Чип, выкидывая свою сигарету. – По крайней мере такой, какой он сейчас. Я хочу попробовать сделать вот что – выяснить, не можем ли мы изменить его программу, а не разрушать его. Если Семья будет управлять им, а не наоборот, то было бы не так плохо.

Ты, правда, веришь в рай и ад?

– Давай не вдаваться в религию, – сказала Джулия, – а то ты обнаружишь, что моешь тарелки в Казино. Сколько они тебе платят?

– Шесть пятьдесят в неделю.

– Правда?

– Да.

– Я дам тебе столько же, – сказала Джулия. – Но если здесь кто-то тебя спросит, говори, что получаешь пять.

Он подождал, пока Джулия спросила некоторых людей, но так и не узнала ничего ни о какой экспедиции, которой было бы известно что-нибудь о тоннеле, и тогда, утвердившись в своем решении, рассказал о своих планах Лайлак.

– Ты не можешь! – сказала она. – После всех этих людей, что туда ушли!

– Они метили не в ту цель, – ответил он. Она высоко подняла бровь.

– Это… я не знаю, что и сказать… – Я думала, что ты… освободился от всего этого. Я думала, что мы устроились, – она обвела руками комнату, их нью-мадридскую комнату, в которой они сами красили стены, в которой Чип сам сделал полку, в которой стояла кровать, холодильник, на стене висел набросок смеющегося ребенка.

Чип сказал:

– Дорогая, я, может быть, единственный человек на всех островах, который знает про тоннель, про настоящий Уни. Я должен воспользоваться этим преимуществом. Как я могу этого не сделать?

– Хорошо, воспользуйся, – сказала она. – Придумай план, помоги организовать экспедицию – замечательно! Я сама тебе помогу! Но почему тебе надо идти? Другие пусть идут – те, у кого нет семьи.

– Я еще буду здесь, когда родится ребенок, – сказал он. – На подготовку уйдет много времени, да и уйду я на неделю, не больше. Она во все глаза смотрела на него.

– Ты понимаешь, что говоришь? – воскликнула она. – Какая неделя? Ты… ты можешь уйти навсегда! Тебя могут поймать и вылечить!

– Мы научимся драться. У нас» будет оружие и…

– Пусть идут другие!

– Как я могу просить кого-то пойти, если сам не иду?

– Попроси – и все!

– Нет, – сказал он. – Я должен пойти тоже.

– Я поняла… Ты не должен пойти, ты хочешь пойти. Помолчав, он ответил:

– Хорошо, я хочу пойти. Да хочу! Я не могу представить, что меня там не будет, когда Уни будет повержен. Я сам хочу бросить взрывчатку или дернуть за выключатель, или – что там будет в конце сделать. Все сам!

– Ты болен, – сказала она. Взяла с коленей шитье, нашла иголку и стала шить. – Я правда так думаю. Ты зациклен на Уни. Он нас сюда не засунул, нам повезло, что мы сюда добрались. Аши прав: он бы нас убил так, как он убивает людей в шестьдесят два года, он бы не стал зря тратить лодки и острова. Мы убежали от него, он уже повержен, а ты болен, хочешь пойти назад и победить его еще раз.

– Он засунул нас сюда, – сказал Чип, – потому что программисты не могли оправдать убийство еще молодых людей.

– Ерунда, – сказала Лайлак. – Они оправдали убийство пожилых людей, они бы оправдали и убийство младенцев. Мы убежали. А ты собираешься назад.

– Как насчет наших родителей? спросил он. – Их-то убьют через несколько лет. Как насчет Снежинки и Спэрроу – в общем, всей Семьи?

Она продолжала шить, втыкая иголку в зеленую ткань – рукава от ее зеленого платья, из которых она шила распашонку для малыша.

Позднее в постели, он сказал:

– Если что-то вдруг будет не так, Джулия позаботится о тебе. И о ребенке.

– Это большое утешение, – сказала она. – Спасибо. Спасибо тебе. И Джулии спасибо.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НАСТУПЛЕНИЕ

Глава 1

Он был занят, занят так, как никогда в жизни: составлял план, искал людей и оснащение, ездил, изучал, объяснял, умолял, придумывал, решал. И еще работал на фабрике, где Джулия, несмотря на отгулы, которые ему позволяла, обеспечивала от него отдачу в шесть с половиной долларов, которые ему платила за ремонт машин и ускорение производства. Плюс ко всему, он делал основную часть домашней работы из-за беременности жены. Он был изможден больше, чем когда-либо за всю свою жизнь, но он также воспринимал все четче, чем когда-либо; один день – болен от забот, а на следующий уверенный в успехе, энергичный и живой.

План, проект, был как машина, которую надо собрать, предварительно сделав все детали, каждая из которых формой и размером влияла на последующую.

Прежде чем он мог решить, сколько человек потребуется для экспедиции, ему надо было отчетливо представлять механизм работы Уни, где как с наибольшей эффективностью его можно атаковать.

Он поговорил с Ларсом Ньюманом, другом Аши, тот послал его к человеку в Андрейте, который дал адрес человека из Манакора.

– Я знал, что те блоки слишком малы для объема информации, которая в них должна содержаться, – сказал человек из Манакора, по фамилии Ньюбрук, и ему было почти семьдесят лет, он преподавал в технологической академии до того, как оставил Семью. Ньюбрук ухаживал за внучкой, менял ей пеленки, и это занятие, видимо, не вполне его устраивало.

– Не вертись! – сказал он строго малышке. – Ну, если вам удастся проникнуть внутрь, – обратился он к Чипу, – тогда, очевидно, нужно направиться к источнику энергии. К реактору или, более вероятно, к реакторам.

– Но ведь их можно заменить довольно быстро. Разве нет? – усомнился Чип.

– А я хочу вывести Уни из строя надолго. Пусть Семья, проснувшись, поломает себе порядком голову, как вернуть Уни к жизни.

– Черт возьми, не вертись! – прикрикнул на девочку Ньюбрук. – Тогда холодильная установка.

– Холодильная установка? – переспросил Чип.

– Да, – уверенно сказал Ньюбрук. – Температура внутри блоков памяти должна быть близка к абсолютному нулю, подними ее на несколько градусов – и сетки не будут… – Ты видишь, что ты наделала?! – сетки не будут больше сверхпроводимыми.

Ты сотрешь память Уни, – он поднял плачущего ребенка и прижал к себе, похлопывая по заду. – Ну перестань…

– Сотру навсегда? – спросил Чип.

Ньюбрук кивнул, продолжая пошлепывать плачущего ребенка.

– Даже если холодильную установку восстановят, – сказал он, – всю информацию придется закладывать заново. Это займет годы.

– Что мне и нужно, – сказал Чип.

Холодильная установка.

И резервная холодильная установка.

И вторая резервная установка, если она есть.

Три холодильные установки, которые надо вывести из строя.

Два человека на каждую, подумал он, один – чтобы заложить взрывчатку, один – чтобы держать членов на расстоянии.

Шесть человек, чтобы остановить охлаждение Уни, а потом блокировать входы, чтобы не пропустить помощь, которую он позовет своим тающим слабеющим мозгом. Могут ли шесть человек удержать лифты и тоннель? (И упоминал ли Папа Джан другие шахты в том выделенном новом пространстве?). Но шесть – это был минимум, а минимум он и хотел, потому что если кого-то из них поймают по дороге, он все расскажет врачам, и Уни будет ждать их в тоннеле. Чем меньше людей, тем меньше опасность.

Он и еще пятеро.

Светловолосый человек, который работал на патрульном катере ПИ – Вито Ньюкам, но он называл себя Довер – красил поручни катера, слушая Чипа, и когда Чип заговорил о тоннеле и настоящих блоках памяти, перестал красить, присел на корточки с кистью в руке, повернувшись к Чипу белыми пятнами краски на светлой бороде и на груди.

– Ты уверен? – спросил он.

– Абсолютно.

– Да, похоже, пришло время, чтобы кто-то снова как следует треснул этот братоненавистник, – Довер Ньюкам посмотрел на свой большой палец, выпачканный в краске, и вытер его о брюки.

Чип присел рядом.

– Хочешь в этом участвовать? – спросил он. Довер ответил не сразу.

– Да, – сказал, наконец, он. – Конечно, хочу… Аши сказал нет, что Чип и ожидал, он спросил только потому, что не спросить, как он подумал, было бы неудобно.

– Я просто не уверен, что риск оправдается, – сказал Аши. – Я помогу тебе, чем смогу, конечно. Джулия уже закинула удочку насчет участия, и я обещал сто долларов. Я сделаю и больше, если будет нужно.

– Прекрасно, – сказал Чип. – Спасибо, Аши. Твоя помощь нужна. Ты ведь можешь пройти в Библиотеку, правда? Попробуй найти какие-нибудь карты района ЕВР-ноль-ноль.

Обьединенческие или до-Объединенческие. Чем больше, тем лучше, карты с топографическими деталями.

Когда Джулия узнала, что в группе будет Довер Ньюкам, она стала возражать.

– Он нужен мне на катере, – сказала она.

– Не будет нужен, когда мы сделаем дело, – сказал Чип.

– Боже мой, – сказала Джулия, – как ты живешь с такой неуверенностью в завтрашнем дне?

– Очень просто, – сказал Чип. – У меня есть друг, который молится за меня.

Джулия холодно посмотрела на него.

– Не бери больше никого из ПИ, – сказала она. – И не бери никого с фабрики. И не бери семейных, я могу разориться.

– А как ты живешь с такой маленькой верой? – спросил Чип.

Он и Довер поговорили с тридцатью или сорока иммигрантами, и не нашли никого, кто бы захотел участвовать в нападении. Они переписали и имена и адреса из списков ПИ, женщин и мужчин от двадцати до сорока, которые пришли на Свободу в течение последних нескольких лет, и к семи-восьми из них заходили каждую неделю. Сын Ларса Ньюмана пожелал быть в группе, но он родился на Свободе, а Чип хотел только таких людей, которые выросли в Семье, которые привыкли к сканерам и тротуарам, к тихому шагу и довольной улыбочке.

Он нашел одну компанию в Полленсе, она могла сделать динамитные бомбы с быстрым или медленным механическим запалом, если их закажет кто-нибудь из местных, имеющий разрешение.

Он нашел другую компанию, в Кальвие, которая могла сделать шесть противогазов, но они не могли гарантировать их от ЛПК, если он не даст им пробу этого газа для испытания. Лайлак, которая работала в иммигрантской клинике, нашла врача, знающего формулу ЛПК, но ни одна химическая компания на острове не могла его сделать одним из основных компонентов – это литий, а лития уже лет тридцать невозможно было достать.

Он давал еженедельные объявления на две строчки в «Иммигранте», предлагая купить комбинезоны, сандалии и вещмешки.

Однажды он получил ответ от женщины из Андрэйта и через несколько дней, вечером, поехал к ней посмотреть на два вещмешка и пару сандалий. Мешки были потрепанные и старого образца, но сандалии еще ничего. Женщина и ее муж – по фамилии Ньюбридж – спросили, зачем они ему нужны. Им было едва за тридцать, жили они в крошечном захудалом подвале с крысами. Чип сказал, зачем и, они попросили взять их в группу – просто настаивали на этом. Они выглядели абсолютно нормально, что говорило в их пользу, но была и какая-то лихорадочность, взвинченное напряжение, которое немного раздражало Чипа.

Он и Довер приехали к ним через неделю, и в этот раз супруги казались спокойными и, в принципе, подходили для группы. Их звали Джек и Рия. У них родилось двое детей, но оба ребенка умерли еще в грудном возрасте. Джек был ассинизатором, а Рия работала на фабрике игрушек. Они сказали, что здоровы, и здоровыми они и выглядели.

Чип решил взять их – временно, по крайней мере, – и посвящал в детали плана по мере того, как план обретал форму.

– Нам надо взорвать всю трахнутую штуку, а не только холодильную установку, – сказал Джек.

– Давайте внесем ясность, – сказал Чип в ответ на это предложение. – В нашей группе принимать решения буду я. Если вы не готовы делать каждый шаг, как я скажу, можете обо всем забыть.

– Да, ты абсолютно прав, – сказал Джек. – В такой операции нужен один, кто приказывает, иначе ничего не получится.

– Но мы ведь можем что-то предлагать? – спросила Рия.

– Чем больше, тем лучше, – сказал Чип. – Но решения буду принимать я, а вы будете готовы им подчиняться.

Джек сказал: «Я готов», и Рия: «Я тоже».

Вычислить вход в тоннель оказалось более трудным делом, чем Чип себе представлял. Он собрал три крупномасштабные карты центра Евр и очень подробную до-Объединенную карту «Швейцарии», на которую аккуратно перенес комплекс У ни, но все, с кем он ни советовался – бывшие инженеры и геологи, местные горные инженеры – сказали, что нужно больше информации, чтобы можно было построить проекцию тоннеля с какой-то надеждой на точность. Аши заинтересовался этой проблемой и проводил случавшиеся у него свободные часы в Библиотеке, переписывая все относящиеся к «Женеве» и «Юрским горам» из старых энциклопедий и работ по геологии.

Две лунные ночи подряд Чип и Довер плавали на катере ПИ к точке, западней ЕВР 91766, и смотрели на перевозящие медь баржи. Баржи проходили, как они выяснили, с равными интервалами в четыре часа двадцать пять минут. Каждый низкий темный силуэт ровно двигался на северо-запад со скоростью сто километров в час, волны, докатывавшиеся после их прохода, поднимали и опускали катер, поднимали и опускали.

Через три часа сидящая выше в воде баржа возвращалась пустая.

Довер рассчитал, что идущие в ЕВР баржи, если они сохраняют скорость и направление, доходят до ЕВР 91772 чуть больше, чем за шесть часов.

На вторую ночь Довер подвел катер к боку баржи и замедлил ход, чтобы идти с ней вровень, пока Чип карабкался на борт.

Чип пробыл на барже несколько минут, удобно сидя на ее компактно сложенном грузе медных слитков в деревянных ящиках, а потом снова перелез на катер.

Лайлак нашла еще одного человека для группы, служителя в клинике по имени Ларс Ньюстон, который называл себя Баззом. Ему было тридцать шесть лет, столько же, сколько и Чипу, и он был выше нормального роста, тихий и, по виду, способный ко многому человек. Он прожил на острове девять лет, из них три года проработал в клинике, и за это время набрался достаточных знаний о медицине. Он был женат, но жил отдельно от жены. Он захотел присоединиться к группе, потому что, как он сказал, все время чувствовал, что кому-то надо что-то сделать, хотя бы попробовать. «Неверно, – сказал он, – позволять Уни владеть миром, не попытавшись вернуть людям мир».

– Он – замечательный человек, тот, кто нам и нужен, – сказал Чип жене, после того, как Базз вышел из комнаты. – Мне бы хотелось иметь еще двоих Баззов в группе вместо Ньюбриджев. Спасибо.

Лайлак, стоя у раковины за мытьем чашек, ничего не ответила. Чип подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал в волосы. Она была на седьмом месяце беременности, грузная и неловкая.

В конце марта Джулия дала званый обед, на котором Чип, к тому времени уже несколько месяцев работавший над планом, представил его гостям – местным с деньгами, на каждого из которых можно было рассчитывать, по словам Джулии, в смысле пожертвования в пятьсот долларов по крайней мере. Чип показал список всех затрат, который он составил, и передал по кругу карту «Швейцарии» с нарисованным приблизительно тоннелем.

Они не так охотно откликнулись на идею, как ожидал Чип.

– Три тысячи шестьсот на взрывчатку? – спросил один из них.

– Да, так, сэр, – сказал Чип. – Если кто-то знает, где можно достать взрывчатку за меньшие деньги, я буду рад, если он мне скажет.

– Что это за «укрепление вещмешков»?

– Тех мешков, что мы понесем на себе; они не рассчитаны на большой груз. Их нужно разобрать и снова собрать на металлическом каркасе.

– Вы и ваши люди ведь не можете покупать оружие и бомбы?

– Я буду покупать, – сказала Джулия, – и все будет размещено – принадлежащей мне территории вплоть до отправления экспедиции. У меня есть разрешения.

– Когда вы думаете отправиться?

– Я еще не знаю, – сказал Чип. – Противогазы будут готовы через три месяца со дня заказа. И нам надо найти еще одного человека, закончить все тренировки. Я надеюсь на июль или август.

– Вы уверены, что тоннель именно там?

– Нет, мы еще работаем над этим. Это приблизительный чертеж.

Пятеро гостей извинились, а семеро дали чеки, которых набралось только на сумму две тысячи шестьсот долларов, меньше четверти тех одиннадцати тысяч, которые были нужны.

– Свобские ублюдки, – сказала Джулия.

– В любом случае это начало, – сказал Чип. – Мы можем делать заказы. И нанять Капитана Голда.

– Повторим все через несколько недель, – сказала Джулия. – Зачем ты так разволновался? Надо было говорить увереннее.

Родился ребенок, мальчик, и они назвали его Джан. Оба глаза у него были карие.

По воскресеньям и средам, вечерами, на неиспользуемом чердаке фабрики Джулии Чип, Довер, Базз, Джек и Рия учились разным видам борьбы. Их учителем был офицер Армии, Капитан Голд, маленький человек, которому они очевидно не нравились.

Казалось, ему доставляет удовольствие, что они бьют друг друга и кидают на разостланные по полу тонкие маты. «Бей!

Бей! Бей!, – говорил он, скача перед ними в футболке и армейских брюках.

– Бей! Вот так! Вот это удар, а не это! Это – ты кому-то машешь! Боже всемогущий, вы безнадежны, вы, железки! Давай! Зеленый Глаз, ударь его!»

Чип направил кулак на Джека и вдруг оказался в воздухе и лежащим на спине на мате.

– Молодец! – сказал Капитан Голд. – Это было немножко по-человечески! Вставай, Зеленый Глаз, ты не мертвец! Что я тебе говорил о низкой стойке?

Джек и Рия учились быстрее всех, Базз медленнее.

Джулия дала еще один обед, Чип говорил увереннее, и они получили три тысячи двести долларов.

Заболел ребенок – у него была высокая температура и желудочная инфекция, – но он поправился, и выглядел хорошо и счастливо, жадно сосал груди Лайлак. Лайлак стала ласковее, довольна ребенком и интересовалась делами экспедиции.

Чип нашел шестого человека, рабочего фермы, под Сантэни, который пришел из Афр незадолго до Чипа и Лайлак. Он был немножко старше, чем бы хотелось Чипу, сорок три года, но он был сильный и быстрый человек, уверенный, что Уни можно победить. В Семье он занимался хроматомикрографией, и его звали Морган Ньюмарк, хотя он по-прежнему себя называл своим семейным именем – Карл.

Аши сказал: «Я думаю, что теперь сам смогу найти этот чертов прибор», – и вручил Чипу двадцать страниц заметок, которые он сделал в Библиотеке. Чип показал их вместе с картами каждому из трех человек, с которыми он консультировался раньше, и все они захотели рискнуть сделать проекцию возможного положения тоннеля. Они пришли, что было совсем неожиданно, с тремя разными вариантами места выхода из тоннеля. Два были в пределах километра один от другого, и один – в шести километрах от них. «Этого достаточно, если мы не можем сделать больше», – сказал Чип Доверу.

Компания, которая взялась поставить противогазы, вышла из дела – не вернув Чипу аванса в восемьсот долларов, – и надо было найти другого восполнителя.

Чип снова разговаривал с Ньюбруком, бывшим преподавателем технологической академии, насчет типа холодильных установок, которые скорее всего действуют на Уни. Джулия дала еще один обед, а Аши устроил вечеринку: собрали еще три тысячи долларов. Базз нарвался на шайку местных, и хоть он и удивил их тем, что хорошо дрался, вышел из драки с двумя треснувшими ребрами и с переломом большой берцовой кости. Стали искать другого человека, на случай, если он не сможет участвовать в экспедиции.

Как-то ночью Лайлак разбудила Чипа.

– Чип?.. – прошептала она.

– А? – он слышал, как спящий Джан дышит в колыбели.

– Ты прав, – сказала она, – и этот остров – тюрьма, в которую Уни нас посадил…

– Да?

– И отсюда уже бывали вылазки…

– Да?

Она помолчала, – он видел, что она лежит на спине с открытыми глазами, – а затем сказала:

– А не посадит ли Уни сюда других людей – здоровых членов, чтобы предупредить новые атаки?

Он не ответил, обдумывая ее слова.

– Может быть, чтобы участвовать в них? – сказала она. – И устроить так, чтобы всем «помогли» в ЕВР?

– Нет, – сказал он и покачал головой. – Это – нет. Им же надо получить лечения, верно? Чтобы оставаться «здоровыми»?

– Да, – сказала она.

– Ты думаешь, здесь где-то есть тайный медицентр? – спросил он, улыбаясь.

– Нет, – сказала она.

– Нет, – повторил он. – Я уверен, что здесь нет… шпионов.

Прежде, чем Уни до этого дойдет, он бы просто уничтожил неизлечимых, так, как говоришь ты и Аши.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Лайлак, здесь нет шпионов, – сказал он. – Ты просто о чем бы другом поволноваться. Теперь спи. Джан скоро проснется. Давай.

Он поцеловал ее, и она повернулась на другой бок. Через какое-то время она, похоже, заснула.

Чип лежал без сна.

Этого не может быть. Им были бы нужны лечения…

Скольким людям он рассказал о плане, о тоннеле, о настоящих блоках памяти? Не сосчитать. Сотням человек! А каждый из них, должно быть, рассказал другим…

Он даже объявление поместил в «Иммигранте»: «Куплю вещмешки, комбинезоны, сандалии…»

Кто-то из группы? Нет. Довер? – Невозможно. Базз? – Нет, никогда. Джек или Рия? – Нет. Карл? Он и правда еще мало знает Карла – приятный, много говорит, немножко пьет – больше, чем ему следовало бы, но ничего серьезного – нет, Карл не может быть не тем, кем кажется: работает на ферме в глуши, от всего вдалеке…

Джулия? Он с ума сходит. Христос и Веи! Боже мой!

Просто, Лайлак слишком волнуется, вот и все.

Не может быть шпионов, каких-нибудь людей, которые тайно на стороне Уни; они бы нуждались в лечениях, чтобы быть такими.

Он будет продолжать, несмотря ни на что.

Он заснул.

Прибыли бомбы: связка тонких коричневых цилиндров, скрепленных клейкой лентой вокруг черного. Их положили в сарай позади фабрики. У каждой была маленькая металлическая ручка, синяя или желтая, прикрученная такой же лентой к боку бомбы. У бомб с синей ручкой был тридцатисекундный запал, с желтой – четырехминутный.

Они испытали одну ночью в мраморном карьере, зажали ее в трещину и потянули за ручку запала, синюю, пятидесятиметровой проволокой, спрятавшись за кучу выпиленных блоков. Взрыв, когда он раздался, был громовым, и на месте щели они нашли яму размером с дверной проем, с катящимися камешками и стоящей в воздухе пылью.

Они ходили в горы – все, кроме Базза – с мешками, нагруженными камнями. Капитан Голд показал им, как заряжать пулевой пистолет и фокусировать лазерный луч, как взводить курок, целиться и стрелять – в планки, прислоненные к задней стене фабрики.

– Ты даешь еще один обед? – спросил Чип Джулию.

– Через неделю или две, – ответила она.

Но она не дала обеда. Она больше не говорила о деньгах, и Чип тоже.

Он провел какое-то время с Карлом и удостоверился, что тот не шпион.

Нога у Базза почти совсем прошла, и он настаивал на своем участии.

Были готовы противогазы и оставшееся оружие, и инструменты, и ботинки с шипами, и пластиковые листы, и вещмешки, часы, мотки прочной веревки, надувной плот, лопата, компасы, бинокли.

– Попробуй меня ударить, – сказал Капитан Голд, Чип ударил и разбил ему губу.

Все было готово только к ноябрю, на это ушел почти год, и Чип решил еще подождать и пойти на Рождество, чтобы добраться до 001 в праздник, когда велодорожки и тротуары, автопорты и аэропорты будут заполнены максимально, когда члены будут двигаться чуть быстрее, чем обычно, и даже «здоровый» член может не заметить, что где-то стоит сканер.

В воскресенье, за неделю до отъезда, они перенесли все из сарая на чердак и упаковали мешки и вторые мешки, которые они распакуют на том берегу. Там была Джулия и сын Ларса Ньюмана, Джон, который должен был привести назад катер ПИ, и подружка Довера, Нелла – двадцати двух лет, такая же светловолосая, как и он, возбужденная всем происходящим.

Заглянул Аши и Капитан Голд. «Вы гайки, все вы железки», – сказал Капитан Голд, а Базз сказал:

«Иди-иди, своб». Когда они ушли, когда все мешки были завернуты в пластик и обвязаны веревкой, Чип попросил всех не входящих в группу выйти, а остальным сказал:

– Я много думал о том, что случится, если одного из нас поймают. – И вот что я решил. Если кто-нибудь, попадется, операция отменяется.

Все удивленно посмотрели на него. Базз сказал:

– После всего, что сделано?!

– Да, – сказал Чип. – У нас не будет шансов на успех, если кого-то вылечат и он скажет докторам, что мы идем через тоннель. Так что мы пойдем назад, быстро и тихо, и найдем одну из этих лодок. Я даже собираюсь приметить какую-нибудь лодку, когда мы будем высаживаться – перед тем, как идти.

– Христос и Веи! – сказал Джек. – Конечно, если троих или четверых поймают, но одного?

– Так я решил, – сказал Чип. – Это правильное решение. Рия спросила:

– Что, если тебя поймают?

– Тогда Базз будет главным, – сказал Чип, – и он сам будет решать. Но пока будет так: если кого-то поймают, мы вернемся. Карл сказал:

– Так что, пусть никого не поймают.

– Правильно, – сказал Чип. Он встал. – Все. Выспитесь хорошо. В среду, в семь часов.

– В вудодень, – сказал Довер.

– Вудодень, вудодень, вудодень, – сказал Чип. – В вудодень Он поцеловал Лайлак, будто идет поговорить с кем-то о чем-то и вернется через несколько часов. «Пока, дорогая», – сказал он.

Она прижала его к себе, прильнув щекой к его щеке, и ничего не сказала.

Он снова поцеловал ее, отстранил и подошел к колыбели.

Джан пытался дотянуться до пустой сигаретной пачки, висевшей над колыбелью на веревочке. Чип поцеловал его в щеку и сказал: «До свидания».

Вышел из комнаты, не оглядываясь.

Аши ждал внизу на своем мопеде. Он отвез Чипа в Полленсу и на пирс.

Они все собрались в конторе ПИ без четверти семь, и пока подстригали друг другу волосы, подошел грузовик. Джон Ньюман, Аши и человек с фабрики погрузили мешки и плот на катер, а Джулия распаковала бутерброды и кофе. Мужчины подстригли волосы и тщательно побрились.

Они надели браслеты и застегнули звенья, которые казались обыкновенными. На браслете Чипа было написано: Иисус АУ 31 Г 6912.

Он попрощался с Аши и поцеловал Джулию.

– Пакуй свой рюкзак и готовься посмотреть мир, – сказал он.

– Осторожней, – сказала она. – И попытайся молиться. Он вошел на катер, сел на палубе возле мешков, вместе с Джоном Ньюманом и остальными – Баззом и Карлом, Джеком и Рией; мужчины выглядели странно, как в Семье, с этими коротко подстриженными волосами и похожими безбородыми лицами.

Довер запустил мотор и направил катер из гавани, а затем повернул его в сторону слабого оранжевого свечения, которое исходило от него.

Глава 2

В бледном предрассветном тумане они соскользнули с баржи и оттолкнули от нее нагруженный вещмешками плот. Трое из них вели плот, а трое плыли рядом, глядя на черный берег с высокими утесами. Двигались медленно, держась от берега метрах в пятидесяти. Каждые десять минут они менялись местами.

Когда отплыли на значительное расстояние от 91772, развернули плот и стали толкать его к берегу. Причалили в маленькой песчаной бухточке с возвышающимися по краям скалами, разгрузили плот и развернули мешки. Открыли и дополнительные мешки и надели комбинезоны, положили в карманы пистолеты, часы, компасы, карты; затем вырыли яму в песке, положили туда два освободившихся вещмешка, все пластиковые упаковки, спущенный плот, одежду, в которой ходили на Свободе, лопату, которой копали. Они засыпали яму и утоптали ее, чтобы поверхность была ровной, и со свисающими с плеча мешками и сандалями в руках пошли один за другим по узкой полоске берега. Небо посветлело, и перед ними появились их тени, скользящие вверх и вниз по скалистому берегу. Идущий в конце шеренги Карл начал насвистывать «Одна могучая Семья». Все заулыбались, и Чип, идущий первым, подхватил мотив. Некоторые последовали его примеру.

Вскоре они подошли к лодке – старой синей лодке, лежащей на боку и ждущей неизлечимых, которые решат, что им повезло.

Чип обернулся и, сделав несколько шагов назад, сказал: «Вот . – , если будет нам нужна», а Довер сказал: «Не будет», Джек, после того, как Чип ушел вперед, поднял камень и бросил его в лодку, но промахнулся.

Они на ходу перевесили мешки с одного плеча на другое. Чуть меньше, чем через час, они подошли к стоявшему к ним задом сканеру. «Снова дома», – сказал Довер, Рия застонала, а Базз сказал:

«Привет, Уни, как поживаешь?» – и похлопал на ходу по верхушке сканера. Он не хромал при ходьбе, Чип несколько раз оборачивался, чтобы в этом убедиться.

Полоска пляжа начала расширяться, и они подошли к корзинке для мусора, потом к другим корзинкам для мусора, а затем к вышкам спасателей, громкоговорителям и часам – «6.54 Чет 25 Дек 171 Г. О.» – и к лестнице, зигзагами уходящей вверх по утесу, с красными и зелеными лентами, завязанными в некоторых местах на перилах.

Они положили на песок мешки, сандалии, сняли и расстелили комбинезоны. Растянулись на комбинезонах, отдыхая под лучами солнца. Чип думал о том, что им надо сказать Семье – и они говорили об этом, и еще о том, насколько выведенный из строя Уни нарушит работу телевидения и сколько времени может занять восстановление передач.

Карл и Довер уснули.

Чип лежал с закрытыми глазами и представлял, с какими проблемами столкнется Семья после своего пробуждения, и как их будет решать.

«Христос, который нас учил…» – зазвучало из динамиков в восемь часов, и двое спасателей в красных кепках и темных очках сошли вниз по зигзагообразной лестнице. Один из них подошел к вышке возле группы.

– Счастливого Рождества, – сказал он.

– Можете купаться, если хотите, – сказал он, взбираясь на вышку.

Чип, Джек и Довер вошли в воду. Немного поплавали, глядя на спускающихся по лестнице членов, вышли на берег и снова легли.

Когда на берегу собралось уже тридцать пять или сорок членов, в 8.22, шестеро членов поднялись с песка, надели на себя комбинезоны и вещмешки.

Чип и Довер первыми подошли к лестнице. Они улыбались и говорили «Счастливого Рождества» идущим вниз членам, и легко сымитировали прикосновение к сканеру наверху.

Ближайшие к ним члены, завтракающие в столовой, сидели к ним спиной.

Они подождали у фонтанчика Джека и Рию, а затем – Базза и Карла.

Пошли к стоянке велосипедов, там стояли в ряд двадцать, двадцать пять машин. Они взяли шесть велосипедов с краю, положили мешки в корзинки и покатили к велодорожке. Там постояли, улыбаясь и беседуя, пока рядом не оказалось ни одной машины или велосипедиста, и тогда всей группой прошли ,(,. сканера, касаясь браслетами его боковой стороны, на случай, если кто-то видит издали.

Они поехали в сторону ЕВР 91770, поодиночке и по двое, далеко растянувшись на велодорожке. Чип ехал первым, за ним Довер. Чип смотрел на встречных велосипедистов и на редкие машины, проносившиеся мимо. «Мы сделаем это, – думал он. – Мы сделаем В аэропорт они вошли поодиночке и собрались у табло в зале вылета. Члены плотно сдавили их, красно-зеленый зал ожидания был переполнен, и гул голосов так громок, что рождественская музыка слышалась только время от времени. За стеклом задумчиво поворачивались и двигались большие самолеты, принимая членов сразу с трех эскалаторов, катились к взлетным полосам.

Время было 9.35. Следующий самолет на ЕВР 00001 вылетал в 11.48.

Чип сказал:

– Мне не хотелось бы здесь рассиживаться. Баржа, на которой мы ехали, могла потратить дополнительную энергию или придти позже, и если разница значительна, Уни мог вычислить в чем дело.

– Полетим сейчас, – сказала Рия, – куда-нибудь, как можно ближе к 00001, а потом снова поедем на велосипедах.

– Мы туда попадем гораздо раньше, если подождем, – сказал Карл. – Тут не такое уж плохое убежище.

– Нет, – сказал Чип, взглянув на расписание вылетов, – давайте сядем на рейс 10.06 в 00020. Это самое ближайшее место, куда мы можем попасть, только в пятидесяти километрах от 001.

Они протиснулись сквозь толпу к боковой двери, ведущей из зала, и сгрудились вокруг ее сканера. Дверь открылась, вышел член в оранжевом комбинезоне. Извинившись, он протянул руку между Чипом и Довером, чтобы дотронуться до сканера. «ДА», – промигал сканер – и член пошел дальше.

Чип вынул из кармана часы, сверил их с часами в зале ожидания.

– Ворота номер шесть, – сказал он. – Если там больше одного эскалатора, вставайте в очередь на самый ближний к хвосту, в конце очереди, но чтобы за вами стояло еще членов шесть, не меньше. Довер? – он взял Довера за локоть, и они прошли в дверь и вышли в служебную часть аэропорта. Стоящий там человек в оранжевом комбинезоне сказал:

– Вам нельзя здесь находиться.

– Уни нам разрешил, – сказал Чип. – Мы из дизайна аэропортов.

– Классификация Три-тридцать семь А, – добавил Довер.

– Это крыло будут расширять в будущем году, – сказал Чип.

– Я понимаю, что ты имел в виду потолок, – сказал Довер, глядя вверх.

– Да, – сказал Чип. – Его можно спокойно поднять на метр.

– На полтора метра, – сказал Довер.

– Если не будет проблем с коммуникациями, – добавил Чип.

Он повернулся и вышел.

– Да, все коммуникации, – сказал Довер. – Это сложная проблема.

– Давай, я тебе покажу, как они идут, – сказал Чип. – Это интересно.

– Конечно, – ответил Довер.

Они вошли в зону, где члены в оранжевых комбинезонах загружали контейнеры с пирогами и питьем, быстрее, чем обычно работают члены.

– Три-тридцать семь А? – спросил Чип у Довера.

– А почему бы и нет? – сказал Довер, показывая на потолок, в тот момент, как они расступились, чтобы пропустить члена с тележкой. – Видишь, как проходят трубы?

– Придется поменять всю систему, – сказал Чип. – Здесь тоже.

Они сделали вид, что дотронулись до сканера, и вошли в комнату, где на крючках висели комбинезоны. В комнате никого не было. Чип закрыл дверь и показал на шкаф, где хранились оранжевые комбинезоны.

Они надели оранжевые комбинезоны поверх своих желтых, нацепили защитные щитки на сандалии. Разорвали подкладку у карманов оранжевых комбинезонов, чтобы попасть в свои собственные.

Вошел член в белом.

– Привет, – сказал он. – Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, – ответили они.

– Меня прислали из 765 помочь, – сказал он. Ему было лет тридцать.

– Хорошо, очень кстати, – сказал Чип. Вошедший член, расстегивая комбинезон, посмотрел на Довера, который застегивал свой.

– Зачем ты надел его сверху? – спросил он.

– Так теплее, – ответил Чип, подходя к нему. Член, в недоумении, обернулся к Чипу.

– Теплее? – спросил он. – А зачем вам теплее?

– Извини, брат, – сказал Чип и ударил его кулаком в живот.

Тот согнулся, крякнув, и Чип врезал ему в челюсть. Член выпрямился и стал падать навзничь, Довер подхватил его под руки и мягко опустил на пол. Тот лежал с закрытыми глазами, будто спал.

Чип, посмотрев на него, сказал: «Христос и Веи, получается».

Они разорвали один комбинезон, связали руки и ноги члена, и заткнули рукавом рот, подняли его и положили в шкаф, где стоял полотер.

9.51 на часах сменилось на 9.52.

Они завернули свои мешки в оранжевые комбинезоны и вышли из комнаты, мимо членов, которые занимались контейнерами с едой и питьем. В служебной части они нашли полупустую картонную коробку с полотенцами и положили в нее мешки.

Держа с двух сторон эту коробку, прошли через ворота на поле.

Самолет стоял напротив ворот номер шесть, огромный самолет, пассажиры спускались по двум эскалаторам. Члены в оранжевых комбинезонах ждали возле эскалаторов с тележками для контейнеров.

Они пошли налево от самолета, пересекли летное поле, по-прежнему неся коробку, обогнули медленно ехавший грузовик обслуживания и подошли к ангарам, которые располагались в крыле с плоской крышей, вытянутом в сторону взлетных полос.

Вошли в ангар. Там стоял самолет поменьше, под ним работали члены в оранжевом, вытаскивали из него квадратный черный прибор. Чип и Довер пронесли коробку в конец ангара, где в боковой стене была дверь. Довер открыл ее, заглянул внутрь и кивнул Чипу.

Они вошли и закрыли за собой дверь. Оказались на складе: полки с инструментами, ряды деревянных ящиков, черные металлические бочки, маркированные «Смаз масло СГ».

– Лучше и быть не может, – сказал Чип, когда они поставили коробку на пол.

Довер подошел к двери, встал, вынул пистолет, взяв его за ствол.

Чип, присев на корточки, развернул мешок, открыл его и вынул бомбу с желтой ручкой запал на четыре минуты.

Он раздвинул две бочки с маслом, положил между ними бомбу, вверх ручкой, прижатой липкой лентой. Потом вынул часы, посмотрел.

– Сколько? – спросил Довер.

– Три минуты.

Чип, держа в руке часы, вернулся к коробке, завернул мешок и сдвинул створки коробки.

– Может, нам что-то из этого хлама пригодится? – сказал До-вер, показывая на инструменты.

Чип подошел к инструментам, но тут дверь открылась и вошла женщина в оранжевом комбинезоне.

– Привет, – сказал Чип и положил часы в карман.

– Привет, – ответила женщина-член, окинула взглядом Чипа. – Ты кто?

– Ли РП, – ответил он. – Меня прислали из 765, помочь, – он взял с полки плоскогубцы.

– Сегодня не так тяжело, как в День Рождения Веи, – сказала женщина-член.

Еще один член вошел на склад.

– Все в порядке. Мир, – сказал он. – У Ли эта штука есть.

– Я спрашивала, а он сказал, что нет, – ответила женщина-член.

– В общем, есть – сказал мужчина-член и вышел.

Женщина-член пошла за ним.

Чип не отрывая взгляда от двери, пока она медленно закрывалась. Руки его дрожали. Он положил на полку плоскогубцы, перевел дыхание и показал дрожавшие руки Доверу, который улыбнулся и сказал: «Очень не по-членски».

Чип вынул из кармана часы. «Меньше минуты», – сказал он и пошел к бочкам, склонился над ними. Снял клейкую ленту с ручки запала.

Довер положил пистолет в карман, протолкнул в карман внутреннего комбинезона и встал у двери.

Чип, глядя на часы и держась за запал, сказал: «Десять секунд». Он ждал, ждал, ждал. Затем потянул ручку вверх, выпрямился, Довер открыл дверь. Они подняли коробку, вышли со склада и закрыли за собой дверь.

Они шли с коробкой по ангару – «Спокойно, спокойно», – говорил Чип, – через летное поле, к самолету, стоявшему у ворот номер шесть. Перед эскалаторами стояли члены, поднимающиеся на борт.

– Что здесь? – спросил член в оранжевом с дощечкой для записей, поравнявшись с ними.

– Нам велели принести сюда, – сказал Чип.

– Карл! – окликнули этого члена. Карл остановился, повернулся: «Да?» – а Чип и Довер пошли дальше.

Они поднесли коробку к заднему эскалатору самолета, поставили на землю. Чип стоял возле сканера, смотрел на ручки пуска эскалатора. Довер проскользнул сквозь очередь и встал с задней стороны сканера. Между ними шли члены, трогая браслетами мигающий зеленым сканер и ступая на эскалатор.

К Чипу подошел член в оранжевом и сказал:

– Я на этом эскалаторе.

– Только что мне сказал Карл, встать сюда, – ответил Чип. – Меня прислали из 765, помочь.

– Что случилось? – спросил Карл, тот самый член с дощечкой для записей, подходя к ним. – Почему вас тут трое?

– Я думал, что я на этом эскалаторе, – ответил член.

Воздух содрогнулся, и громкий рев раздался со стороны ангаров.

Темный столб, широкий и все увеличивающийся, встал над отсеком ангаров, и в черноте виднелось кувыркающееся оранжевое пламя. Черно-красный дождь упал на крышу аэровокзала и летное поле, из ангаров бежали члены в оранжевом, замедляя постепенно бег и оборачиваясь на столб огня.

Член с доской для записей, широко раскрыв глаза, куда-то помчался. Другой поспешил за ним.

Члены в очереди на эскалатор стояли неподвижно, глядя в сторону ангаров. Чип и Довер брали из за руки и подталкивали вперед. «Не останавливайтесь, – говорили они. – Продолжайте движение, пожалуйста. Нет никакой опасности. Самолет ждет.

Дотроньтесь и проходите. Продолжайте движение, пожалуйста».

Так они пропускали членов мимо сканера на эскалатор, и одним из этих членов был Джек. – «Красиво», – сказал он, глядя мимо Чипа, делая вид, что трогает сканер, и Рия, которая выглядела так возбужденно, как никогда за все время, что Чип знал ее, и Карл, казавшийся испуганным и мрачным, и Aазз, улыбаясь. Довер ступил на эскалатор после Базза, Чип подал ему завернутый вещмешок и повернулся к другим членам, которых оставалось в очереди семь или восемь и которые все смотрели на ангары. «Продолжайте движение, пожалуйста, – сказал он. – Самолет вас ждет. Сестра!»

– Нет никакой причины для тревоги, – произнес женский голос из громкоговорителей. – В ангаре произошла авария, но в данный момент ситуация полностью контролируется.

Чип торопил членов у эскалатора. «Дотрагивайтесь и проходите, – говорил он. – Самолет ждет».

– Члены, вылетающие следующими рейсами, пожалуйста, займите ваши места в очереди, – продолжал женский голос. – Члены, садящиеся в самолеты, продолжайте посадку. Расписание вылетов остается прежним».

Чип сделал вид, что дотронулся до сканера, и ступил на эскалатор последним. Скользя вверх с завернутым вещмешком под мышкой, он взглянул в сторону ангаров: столб дыма черный и чадящий, но огня уже нет. Он посмотрел вперед на бледно-голубые комбинезоны. «Весь персонал, кроме номеров сорок семь и сорок девять, продолжайте выполнять ваши обязанности, – сказал женский голос из громкоговорителей. Весь персонал, кроме номеров сорок семь и сорок девять, продолжайте выполнять ваши обязанности. Ситуация полностью контролируется, – Чип ступил внутрь самолета, и дверь опустилась за ним. – Расписание вылетов остается…» – члены в самолете неловко стояли, глядя на занятые места.

– Сегодня есть дополнительные пассажиры по случаю праздника, – сказал Чип. – Проходите вперед и попросите членов с детьми взять детей на колени. Все уместятся.

Члены двинулись вдоль по проходу, смотря то в одну сторону салона, то в другую.

Остальные пятеро сидели в конце салона, возле блока раздачи пирогов и напитков. Довер снял мешок с сидения рядом с собой, и Чип сел.

– Неплохо, – сказал Довер.

– Мы еще не взлетели, – ответил Чип.

Самолет наполнился разговорами: члены рассказывали другим членам про взрыв, новость распространялась от ряда к ряду.

На часах было уже 10.06, но самолет не двигался.

10.06 сменилось на 10.07.

Шестеро переглянулись и опять приняли равнодушно-скучающий вид.

Самолет мягко накренился и рванулся вперед. Вот его движение ускорилось. Свет в салоне стал менее ярким, зажглись телеэкраны.

Они посмотрели «Жизнь Христа» и выпуск «Семья за работой» годичной давности. Они пили чай и коку, но не ели, пирогов на борту не оказалось, потому что час был не обеденный, и хотя у них были завернутые в фольгу круги сыра, члены, – которые подходили налить себе чего-нибудь из напитков, могли заметить, что они едят. Чип и Довер потели в двойных мешках. Карл дремал, и Рия и Базз с двух сторон толкали его, чтобы он не закрывал глаза.

Полет занял сорок минут.

Когда на табло появилась надпись ЕВР 00020, Чип и Довер поднялись, подошли к блокам с напитками и стали нажимать кнопки, сливая остатки коки и чая. Самолет приземлился, прокатился немного и остановился. После того, как несколько десятков членов вышли, Чип и Довер сняли пустые контейнеры из-под напитков, поставили их на пол и сняли с них крышки, а Базз положил в каждый контейнер завернутый вещмешок. Все шестеро пошли к двери. Чип, прижимающий к груди контейнер, сказал пожилому члену: «Извините нас, пожалуйста», – и оттеснил его. Остальные пятеро прошли вплотную за ним.

Довер, несущий второй контейнер, сказал пожилому члену: «Вам лучше подождать, пока я сойду с эскалатора», – и тот кивнул, с выражением замешательства.

Внизу эскалатора Чип протянул руку к сканеру, загородив его от членов в зале ожидания. Базз, Карл, Рия и Джек прошли беспрепятственно, сделав вид, что коснулись сканера, Довер тоже потянулся к сканеру и кивнул члену наверху эскалатора.

Четверо направились в зал ожидания, а Чип и Довер пересекли летное поле и вошли в ворота служебной зоны. Они поставили контейнеры, вынули из них мешки и протиснулись между двумя рядами ящиков. Нашли свободное пространство у стены и сняли оранжевые комбинезоны и защитные щитки с сандалий.

Вышли из служебной зоны через дверь, с мешками через плечо. Остальные ждали возле сканера. Они вышли из аэропорта по двое – народу было почти также много, как в 91770, – и снова собрались вместе на стоянке велосипедов.

К полудню они были северней 00018. Съели круги сыра между велодорожкой и Рекой Свободы, в долине, окаймленной горами, которые поднимались до ужасающих снежных высот.

Пока ели, разглядывали свои карты. К ночи, высчитали они, смогут быть в парковой зоне в нескольких километрах от входа в тоннель.

Было чуть больше трех, когда они, подъезжая к 00013, заметили встречного велосипедиста – молоденькую девушку, почти подростка, которая выжидательно смотрела на лица едущих на север. На их лицах тоже, когда они поравнялись, появилось выражение озабоченности, членского желания помочь. Вскоре показалась еще одна велосипедистка, пожилая женщина с корзиной цветов, которая так же, чуть обеспокоенно, смотрела на их лица. Чип улыбнулся ей, когда она проезжала мимо. На велодорожке не было ничего особенного, и на дороге тоже. Через несколько сот метров велодорожка и дорога сворачивали направо и исчезали за энергостанцией.

Чип съехал на траву, остановился, оглянулся и сделал знак товарищам подъехать к нему.

Они отвели велосипеды в сторону. Были они на самом краю парковой зоны перед городом: полоса травы, столики для пикника и пологий склон горы с редкими деревьями.

– Мы никогда не доедем, если будем каждые полчаса останавливаться, – сказала Рия. Они сели на траву.

– Я думаю, что за поворотом, проверяют браслеты, – сказал Чип. – Телекомпы и комбинезоны с красными крестами. Велосипедистки так смотрели, будто пытались разглядеть больных. У них был этот самый вид – «как-я-могу-помочь».

– Вот ненависть… – проворчал Базз. Джек сказал:

– Христос и Веи, если мы начнем беспокоиться насчет выражения лиц каких-то членов, то не лучше ли просто развернуться и поехать домой?

Чип укоризненно взглянул на него:

– Проверка браслетов – это ведь не что-то невероятное, правда?

Уни, наверное, уже знает, что взрыв в 91770-не просто авария и, видимо, вычислил причину. Это самая короткая дорога из 020 к Уни – и до первого поворота осталось километров двенадцать.

– Хорошо, значит они проверяют браслеты, – сказал Джек. – А какой ненависти у нас пистолеты?

– Да! – подхватила Рия. Довер сказал:

– Если мы будем прорываться с пистолетами, за нами погонится каждый, кто едет по велодорожке.

– Тогда бросим бомбу, – сказал Джек. – Нам надо шевелиться, а не сидеть на задах, раз уж начали игру. Эти манекены все равно наполовину мертвецы, какая разница, если мы нескольких убьем? Мы же поможем всем остальным, правда?

– Пистолеты и бомбы – на тот случай, когда они будут необходимы, – сказал Чип, а не на тогда, когда мы можем без них обойтись, – он повернулся к Доверу. – Прогуляйся вон туда, посмотри, что там за поворотом.

Довер встал, пересек полоску травы, поднял что-то, бросил в корзину для мусора и вошел в лесок. Его желтый комбинезон превратился в мелькающее желтое пятно, которое вскоре затерялось на лесистом склоне.

Они отвели взгляд от леса, куда ушел Довер. Чип вынул карту.

Джек стал срывать травинки. Рия, сидя рядом с ним, смотрела на него.

– Что ты предлагаешь, – спросил Джек, – если они проверяют браслеты?

Чип поднял глаза от карты.

– Сдадим немного назад, свернем к востоку и объедем их.

Джек сорвал еще несколько травинок, отбросил их в сторону.

– Пойдем, – сказал он Рие и встал. Она вскочила, ее глаза загорелись.

– Куда вы? – спросил Чип.

– Туда, куда мы собирались, – сказал Джек, смотря на него сверху вниз. – В парковую зону у входа в тоннель. Мы будем у вас до рассвета.

– Сядьте, вы, – сказал Карл. Чип сказал:

– Вы пойдете со всеми вместе, когда я скажу. Вы согласились подчиняться в начале.

– Я передумал, – сказал Джек. – Подчиняться твоим приказам мне нравится не больше, чем Уни.

– Вы все разрушите, – сказал Базз.

– Это вы все разрушаете! – ответила Рия. – Останавливаться, возвращаться, объезжать – если собрались сделать что-то, делайте!

– Сядьте и подождите, пока Довер вернется, – сказал Чип.

Джек улыбнулся.

– Ты что, силой заставишь меня остаться? – сказал он. – Здесь, на виду у всей Семьи? – он кивнул Рие, и они подняли с травы свои велосипеды и положили мешки в корзинки.

Чип встал, кладя карту в карман.

– Мы не можем разделять группу надвое, – сказал он. – Подождите и подумайте минутку, а, Джек? Как мы узнаем, что…

– Ты только сидишь на одном месте и думаешь, – сказал Джек. – А я пойду к Уни по тоннелю, – он повернулся и пошел, ведя велосипед. Рия со своим велосипедом пошла за ним. Они направились к велодорожке.

Чип сделал шаг за ними следом и остановился, сжав зубы и кулаки. Он хотел вынуть пистолет и принудить их вернуться, но мимо проезжали велосипедисты, на траве рядом расположились какие-то члены.

– Ты ничего не можешь сделать, Чип, – сказал Карл, а Базз добавил: «Братоненавистники».

На краю велодорожки Джек и Рия сели на велосипеды. Джек помахал рукой: «Пока! – крикнул он. – Увидимся в холле на телевизоре!» Рия тоже помахала, и они покатили в сторону поворота.

Базз и Карл помахали им вслед.

Чип взял мешок из корзинки и повесил на плечо. Второй мешок он кинул Баззу на колени.

– Карл, ты останешься здесь, а Базз пойдет со мной, – сказал он.

Он пошел к лесу и понял, что идет быстро, сердито, ненормально, но – «В драку это!» – подумал он. Он шел вверх по склону туда, куда ушел Довер. «Черт их возьми!»

Базз нагнал его.

– Христос и Веи, – сказал он. – Не швыряй мешки!

– Черт их побери! – сказал Чип. – Как только я в первый раз их увидел, сразу понял, что они не подходят! Но я закрыл на это глаза, потому что я был .так ненавистнически… Черт меня побери! Это я виноват. Я!

– Может быть, нет никакой проверки браслетов и они будут ждать в парке, – сказал Базз.

Между деревьями впереди замелькало что-то желтое: Довер возвращался. Он увидел их и подошел.

– Ты прав, – сказал он. – Врачи на земле, врачи в небе…

– Джек и Рия ушли, – сказал Чип. Довер был потрясен.

– И ты не остановил их?

– Как? – Чип взял Довера за руку, и развернул. – Показывай дорогу!

Довер повел их вверх по склону меж деревьев.

– Джек и Рия не пройдут, – сказал он. – Там целый медицентр, и заграждения по бокам – не свернешь.

Они вышли из-за деревьев на каменный скат. Базз шел последним, он задыхался.

– Надо лечь, а то нас заметят, – сказал Довер. На животах они подползли к вершине каменного ската. Внизу лежал город, 00013, его белые плиты сверкали на солнце, блестели переплетающиеся монорельсовые пути, ярко вспыхивали блики от машин на кольцевой дороге. Вдоль города изгибалась река и текла дальше на север, синяя и тонкая, с красивыми прогулочными лодками и длинным караваном барж, который проплывал под мостами.

Они заглянули вниз. Под ними был каменный полукотел, дно которого представляло собой закругленную площадку, где надвое разветвлялась велодорожка. Одна шла с севера от энергостанции, поворачивала, проходила под дорогой с проносившимися на большой скорости машинами, и вела в город; другая пересекала площадь, шла вдоль речного изгиба, вдоль восточного берега, снова подходя близко к дороге. Перед развилкой барьеры разделяли подъезжавших велосипедистов на три ряда, каждый ряд проезжал перед группой членов в комбинезонах с красным крестом, стоявших у маленьких необычного вида сканеров. Три члена в антигравитационных поясах висели в воздухе параллельно земле, по одному над каждой группой врачей. В ближней части площадки стояли две машины и коптер, и еще другие члены в комбинезонах с красным крестом стояли вдоль дорожки, ведущей из города, поторапливая едущих оттуда велосипедистов, когда они притормаживали, чтобы посмотреть на очередь к сканерам.

– Христос, Маркс, Вуд и Веи, – сказал Базз.

Чип, глядя вниз, подтянул к себе мешок и открыл его.

– Они, должно быть, где-то в очереди, – сказал он. Он нашел бинокль, поднес к глазам и настроил.

– Вот они, – сказал Довер. – Видишь мешки в корзинках? Чип прошелся биноклем по очереди и нашел Джека и Рию, они медленно ехали рядом между деревянными барьерами. Джек смотрел вперед, его губы шевелились. Рия кивнула. Оба они держались за руль только левой рукой, правые руки обоих были в карманах.

Чип передал бинокль Доверу и потянулся к своему мешку.

– Мы должны помочь им пробиться, – сказал он. – Если им удастся проскочить мост, они, быть может, смогут затеряться в городе.

– Они собираются стрелять, когда будут около сканеров, – сказал Довер.

Чип дал Баззу бомбу с синей ручкой и сказал:

– Сними ленту, и будь готов дернуть ручку, когда я тебе скажу. Попробуй кинуть ее ближе к коптеру: убьем сразу двух зайцев.

– Кидай раньше, чем они начнут стрелять, – сказал Довер.

Чип взял у него бинокль и снова посмотрел на Джека и Рию.

Повел биноклем по членам перед ними: примерно пятнадцать велосипедистов оставалось между ними и сканерами.

– У них пули или лазерные лучи? – спросил Довер.

– Пули, – сказал Чип. – Не беспокойся, я хорошо рассчитаю, – он смотрел на очередь медленно двигающихся велосипедистов, прикидывая их скорость.

– Они, может быть, все равно будут стрелять, – сказал Базз. – Просто, для удовольствия. Ты видел, как Рия смотрела?

– Приготовься, – сказал Чип. Он ждал, пока Джек и Рия не окажутся за пять велосипедов от сканеров. – Давай, – сказал он.

Базз дернул ручку и кинул бомбу – незаметно, вбок, размахнувшись. Бомба ударилась о скалу, запрыгала вниз и подкатилась прямо под бок коптера. «Назад», – сказал Чип. Он еще раз взглянул в бинокль на Джека и Рию, за два велосипеда от сканеров, напряженных, но уверенных, и скользнул вниз, между Баззом и Довером. «У них такой вид, как будто на вечеринку собрались», – сказал он.

Они ждали, прижавшись щеками к камню, и вот проревел взрыв, и каменный скат содрогнулся. Внизу треснул и заскрежетал металл. Наступила тишина, только горький запах повис в воздухе, а потом голоса, тихо, громче и громче.

«Эти двое», – прокричал кто-то.

Они придвинулись к вершине ската.

Велосипеды Джека и Рии неслись по мосту. Другие остановились, велосипедисты поставили одну ногу на землю, смотря в сторону коптера – наклонившегося на бок и дымящегося. Несколько членов в комбинезонах с красным крестом бросились догонять беглецов. Три члена, парящие в воздухе, развернулись и полетели к мосту.

Чип поднес к глазам бинокль – к согнутой спине Рии, и Джека перед ней. Они бешено крутили педали в двухмерной плоскости, но казалось, что совсем не удаляются. Поднялся сверкающий туман, который частично скрыл велосипедистов от глаз Чипа.

Парящий сверху член направил вниз цилиндр, извергающий густой белый газ.

– Он попал в них! – сказал Довер. Рия остановилась, не слезая с велосипеда, Джек оглянулся на нее через плечо.

– В Рию, но не в Джека, – сказал Чип.

Джек остановился, направив пистолет вверх. Пистолет вздрогнул, потом еще раз.

Член в воздухе скособочился («тр», «тр» прозвучали выстрелы), извергающий белый газ цилиндр выпал из его рук.

Члены во все стороны бросились от моста – на велосипедах; выпучив глаза, бежали по, боковым дорожкам.

Рия села на землю рядом с велосипедом. Подняла голову, лицо ее было влажное и блестящее. Над ней в дыму неясно виднелись комбинезоны с красным крестом.

Джек с пистолетом в руке широко раскрыл глаза, рот его открылся, округлившись; закрылся и снова открылся в блестящем тумане. («Рия!» – услышал Чип тихо и далеко), Джек поднял пистолет (Рия!) и выстрелил, выстрелил, выстрелил.

Еще один член в воздухе («тр» «тр» «тр») скособочился и уронил свой цилиндр. На дорожке под ним показалось красное, потом еще больше красного.

Чип опустил бинокль.

– Противогаз! – сказал Базз. У него тоже был бинокль.

Довер лежал, уткнувшись в руку.

Чип сел и стал смотреть без бинокля на узкий опустевший мост, по которому мчался, вихляясь, далекий велосипедист в бледно-голубом, а за ним в воздухе – член, державшийся от него на расстоянии; на двух мертвых или умирающих членов, медленно поворачивающихся в воздухе, их сносило, ветром; на членов в комбинезонах с красным крестом, идущих теперь растянувшейся на ширину моста цепью, и как один из них помог подняться женщине в желтом возле упавшего велосипедиста, обнял ее за плечи и повел к площадке.

Велосипедист приостановился, оглянулся на членов в комбинезонах с красным крестом, потом снова рванул вперед, перегнувшись через руль. Член в воздухе подлетел к нему и поднял руку. Столб густого белого дыма вылетел из нее и коснулся велосипедиста.

Чип поднес к глазам бинокль.

Джек, в серой морде противогаза, наклонился влево в сверкающем тумане и поставил на мост бомбу. Потом он нажал на педали, юзанул, завалился набок и упал. Он приподнялся на локте, велосипед лежал у ног. Вещмешок, выпавший из корзинки, оказался рядом с бомбой.

– Ой, Христос и Веи, – сказал Базз. Чип опустил бинокль и аккуратно намотал ремешок бинокля на перемычку между окулярами.

– Сколько? – спросил Довер, глядя на Чипа.

– Три, – сказал Чип.

Взрыв был ясный, громкий и сильный. Чип смотрел, как Рия идет прочь от моста с членом в комбинезоне с красным крестом, который ведет ее. Она не обернулась на взрыв.

Довер, глядевший вниз с колен, повернулся к Чипу.

– Полный мешок, – сказал Чип. – Он сидел с ним рядом, – Он положил бинокль в вещмешок и закрыл его. – Нам надо выбираться отсюда. Спрячь бинокль, Базз. Пойдем.

Он не хотел смотреть, но перед тем, как они ушли со склона, посмотрел.

Середина моста была черная и неровная, парапет по краям был взорван и выворочен наружу. За пределами почерневшего пространства лежало велосипедное колесо и какие-то другие небольшие ошметки, к которым медленно направлялись члены в комбинезонах с красным крестом. Кусочки бледно-голубого лежали на мосту и плыли по реке.

Они вернулись к Карлу и сказали ему, что случилось, потом все четверо сели на велосипеды и проехали несколько километров на юг, там они въехали в парковую зону, нашли ручей, попили и ополоснулись.

– А теперь мы вернемся? – спросил Довер.

– Не все, – сказал Чип, – не все. Они с удивлением посмотрели на него.

– Да, я говорил, что мы вернемся, – в случае, если кого-то поймают, – продолжал Чип. – Я хотел, чтобы, пойманный был в этом уверен и соответственно отвечал бы на допросах.

Возможно, сейчас Рия это и говорит, – он взял сигарету, которую они пустили по кругу. Несмотря на риск, что кто-то почует запах дыма, отнесенный ветром, затянулся и передал сигарету Баззу. – Один из нас вернется, – сказал он, – по крайней мере, я надеюсь, что только один пойдет – взорвет бомбу или две между этим местом и побережьем и возьмет лодку, чтобы все было так, будто мы придерживаемся плана. Остальные спрячутся в парковой зоне, проберутся ближе к 001 и подойдут к тоннелю через две недели или что-нибудь около того.

– Хорошо, – сказал Довер, а Базз добавил:

– Я всегда думал, что не имеет смысла так легко сдаваться.

– Нас троих хватит? – спросил Карл.

– Мы этого не узнаем, пока не попробуем, – ответил Чип. – А хватило бы шести? Возможно, все может сделать и один, а может, и двенадцать не справятся. Но после того, как мы зашли так далеко, я, в драку, хочу это выяснить.

– Я с тобой, я просто спросил, – сказал Карл. И Базз сказал:

– Я тоже с тобой.

– Я тоже, – сказал Довер.

– Хорошо, – сказал Чип. – Трое в любом случае лучше, чем один, уж это я знаю. Карл, ты пойдешь назад. Карл жалобно посмотрел на него.

– Почему я?

– Потому что тебе сорок три, – ответил Чип. – Извини, брат, но я не могу придумать никакой другой причины, чтобы решить, кто вернется.

– Чип, – сказал Базз, – я думаю, что будет лучше, если я тебе скажу, что вот уже несколько часов у меня болит нога. Я могу вернуться, могу идти дальше, но – в общем, в любом случае, я подумал, что тебе это надо сказать.

Карл дал Чипу сигарету. От нее осталось сантиметра два, Чип ткнул окурок в землю.

– Хорошо, Базз, пожалуй, так будет лучше. Пойдешь ты, но сначала побрейся. Нам всем лучше побриться, на случай, если нарвемся на кого-нибудь.

Они побрились, а затем выбрали для Базза маршрут к ближайшей точке побережья. Он должен заложить бомбу в аэропорту 00015 и еще одну, когда окажется около моря. Базз оставил себе еще две бомбы – на всякий случай, а остальные отдал Чипу.

– Если повезет, ты будешь у лодки завтра ночью, – сказал Чип. – Убедись, что никто не считает по головам, сколько в ней народу. Скажи Джулии, и Лайлак тоже, что мы будем там по крайней мере две недели, а может, и дольше.

Базз попрощался со всеми за руку, пожелал им удачи, сел на велосипед и уехал.

– Какое-то время мы побудем здесь, будем спать по очереди, – сказал Чип.

– А ночью пойдем в город за пирогами и комбинезонами.

– За пирогами, – сказал Карл, а Довер добавил:

– Это будут долгие две недели.

– Нет, – сказал Чип. – Я сказал: «две недели» на случай, если его поймают. Мы все сделаем за пять или шесть дней.

– Христос и Веи, – сказал Карл, улыбаясь, – ну ты и скрытный

Глава 3

Они пробыли на этом месте два дня – спали, ели, брились и тренировались в драке, играли в детские игры «в слова», рассуждали о демократическом правительстве, о сексе, о пигмеях экваториальных лесов, – а на третий день, в воскресенье, двинулись на север. Не доезжая до 00013 они остановились и взошли на вершину склона, откуда была видна площадка под горой и мост. Мост был наполовину починен и перегорожен барьерами. Вереницы велосипедистов пересекали площадь в обоих направлениях, не было ни докторов, ни сканеров, ни коптеров, ни машин. Там, где тогда стоял коптер, виднелся прямоугольник свежего розового покрытия.

Сразу после обеда они проехали мимо 001 и издалека бросили взгляд на белое здание Уни за Озером Всеобщего Братства. Они въехали в парковую зону за городом.

Вечером, в сумерках, спрятав велосипеды в прикрытой ветками впадине, с мешками на плече, они прошли за сканер в конце парковой зоны и ступили на травяные склоны у подножия Горы Любви. Они шли быстро, в ботинках и зеленых комбинезонах, с висящими на шеях биноклями и противогазами.

В руках они держали пистолеты, но когда темнота сгустилась, а склон стал каменистее и не такой пологий, они положили пистолеты в карманы. Время от времени останавливались, и Чип, прикрывая фонарик рукой, светил на свой компас.

Они подошли к первому из трех предполагаемых мест начала тоннеля, разделились и начали искать вход, осторожно пользуясь фонариками. Они не нашли входа.

Они направились к второму предполагаемому месту, в километре на северо-восток. Месяц выглянул из-за склона горы, слабо осветив его, и они внимательно оглядели склон, пока пересекали каменистое подножие.

Склон стал ровным – но только на той полоске, по которой они шли, – и они поняли, что идут по дороге, по старой и поросшей кое-где кустами дороге. Сзади них она поворачивала к парковой зоне, впереди уходила в складку горы.

Они переглянулись и вынули пистолеты. Сойдя с дороги, пошли, держась склона, тихим шагом, выстроившись в цепочку – впереди Чип, затем Довер, потом Карл, – придерживая мешки, чтобы они не стучали, с пистолетами в руках.

Они подошли к складке и стали ждать, напряженно прислушиваясь.

Из-за поворота не доносилось ни звука.

Они выжидали. Затем Чип оглянулся на товарищей, взял противогаз и надел его.

Остальные сделали то же самое.

За поворотом начиналось большое гладкое пространство, а напротив, у подножия отвесного склона виднелось черное, круглое, плоское – начало большого тоннеля.

Тоннель казался абсолютно незащищенным.

Они сняли противогазы и стали смотреть на вход в тоннель в бинокли. Они изучили гору над ним и, сделав несколько шагов вперед, осмотрели закругляющиеся стены отвесного ската и овальный просвет неба, как крыша нависших над площадкой.

– Базз, должно быть, хорошо сделал свое дело, – сказал Карл.

– Или плохо, и попался, – сказал Довер. Чип перевел бинокль на вход в тоннель. Он порос бледно-зеленым кустарником.

– Такое же ощущение, как от тех синих лодок на берегу, – сказал Чип. – Вот, прямо так, открытый тоннель…

– Ты думаешь, он ведет обратно на Свободу? – спросил Довер, а Карл засмеялся.

– Там могут быть пятьдесят ловушек, которые мы заметим, когда будет слишком поздно. – Чип опустил бинокль. Карл сказал:

– Может быть, Рия ничего им не сказала.

– Когда тебя расспрашивают в медицентре, ты говоришь все, – ответил Чип.

– Но даже если она и не сказала, разве не могли его хотя бы прикрыть? Мы же для этого инструменты с собой брали.

Карл сказал:

– Может быть, им до сих пор пользуются.

Чип еще раз внимательно посмотрел на начало тоннеля.

– Мы всегда можем повернуть назад, – подал голос Довер.

– Конечно. Что ж пойдем… – сказал Чип.

Они снова надели противогазы и медленно пошли через открытое пространство. Не появилось никаких облаков газа, не сработала никакая сирена, в воздухе не показалось никаких членов в антигравитационных поясах.

Они подошли к входу в тоннель и посветили внутрь фонариками. Отблески света вспыхивали на высокой пластиковой с уходящими вдаль линиями округлости тоннеля, вплоть до того места, где тоннель, казалось, кончался – нет, изгибался вниз под углом. В тоннель входили две металлических колеи, широкие и плоские, между ними оставалось около двух метров .не покрытого пластиком скалистого пола.

Они оглянулись на площадку перед входом и посмотрели на верхний край тоннеля. Шагнули в тоннель, сняли противогазы и принюхались.

– Ну? – сказал Чип. – Готовы?

Карл кивнул, а Довер, улыбаясь, сказал:

– Пошли.

Они еще немного постояли, а потом зашагали по черному камню между колеями.

– А воздух-то будет нормальный? – спросил Карл.

– У нас противогазы, если что, – ответил Чип. Он осветил фонариком часы.

– Без четверти десять. Мы должны быть там около часа ночи.

– Уни не будет спать, – сказал Довер.

– Пока мы его не усыпим, – отозвался Карл.

Тоннель немного изогнулся вниз, и они остановились, всматриваясь в пластиковую округлость тоннеля, отблескивающую все дальше и дальше, и дальше в мрачную черноту.

– Христос и Веи, – прошептал Карл. Они снова пошли между колеями более скорым шагом, выстроившись в ряд.

– Надо было взять велосипеды, – сказал Довер. – Съехали бы с горки.

– Давайте говорить как можно меньше, – сказал Чип. – И только светить одним фонариком. Сейчас твой, Карл.

Они шли молча, вслед за фонариком Карла. Бинокли сняли с шеи и положили в мешки.

Чип чувствовал, что Уни прислушивается к ним, записывает вибрацию от их шагов или тепло их тел. Смогут ли они преодолеть оборону, которую Уни обязательно выставит, победить его членов, устоять перед его глазами? (Годны ли на что-нибудь противогазы? Джек упал потому, что надел противогаз слишком поздно, или было бы все равно, если бы он надел его раньше?).

Ну что же, время задавать вопросы прошло, сказал себе Чип. Пришло время идти вперед. Они встретят то, что их там поджидает, и приложат все усилия, чтобы добраться до холодильной установки и взорвать ее.

Сколько членов придется им ударить или убить? Может быть, ни одного, подумал Чип, может быть достаточно пригрозить пистолетом, чтобы их не тронули. (Готовые помочь лишенные эгоизма члены, видящие, что Уни в опасности? Нет, никогда).

Ну что же, придется пойти на это, другого пути нет.

Чип перенесся мыслями на Лайлак – на Лайлак и Джана, и на их комнату в Нью-Мадриде.

В тоннеле стало холодно, но дышалось легко.

Они продолжали идти в пластиковую округлость тоннеля, которая отблескивала в чернейшую черноту, с уходящими в глубь колеями. «Вот и мы, – думал он. – Теперь. Мы делаем это».

Через час они остановились передохнуть. Сели на металлические полосы, разделили поровну пирог, пустили по кругу контейнер с чаем.

Карл сказал:

– Я бы руку отдал за немного виски.

– Я тебе куплю ящик, когда мы вернемся, – сказал Чип.

– Ты свидетель, – сказал Карл Доверу. Они посидели несколько минут, отдохнули и снова пошли. Довер шел по колее.

– Ты выглядишь вполне уверенным, – сказал Чип, направив на него свой фонарик.

– Да, уверен, – ответил Довер. – А ты нет?

– И я, – сказал Чип, снова направив свет вперед.

– Я бы чувствовал себя увереннее, если бы нас было шестеро, – сказал Карл.

– Я тоже, – отозвался Чип.

«Довер какой-то смешной, – думал он, – уткнулся в руку, когда Джек начал стрелять, а теперь, когда ему самому, возможно, придется убивать, весел и беспечен. Но, может быть, это маска, чтобы скрыть волнение? Или, просто двадцать пять или двадцать шесть… сколько ему там лет – сами за себя говорят.

Они продолжали идти, перекидывая мешки с плеча на плечо.

– Ты уверен, что эта штука когда-нибудь кончится? – спросил Карл Чипа.

Тот поднес фонарик к сверкнувшим часам.

– Одиннадцать тридцать, – сказал он. – Мы одолели половину пути.

Они продолжали идти в пластиковой округлости. Стало чуть теплее.

Снова остановились. Без четверти двенадцать. Но обнаружили, что не могут усидеть на месте, поднялись и пошли.

Впереди в темноте блеснул свет, Чип вытащил пистолет.

– Подожди, – сказал Довер, тронув его за руку. – Это мой свет. Посмотри!

– он выключил и включил свой фонарик.

Выключил и включил, и отблеск света в темноте пропадал и снова появлялся.

– Это конец тоннеля, – сказал Довер. – Или что-то лежит на колеях.

Они пошли быстрее. Карл тоже вынул свой пистолет. Отблеск света, слегка качаясь вверх и вниз, казалось, оставался от них на том же расстоянии, маленький и слабый.

– Он движется прочь от нас, – сказал Карл.

Но потом, внезапно, он стал ярче, приблизился.

Они остановились, надели и закрепили противогазы и продолжали идти. К стальному диску-стене, перегораживающей тоннель до самого верха.

Они подошли близко, но не прикоснулись к диску. Он должен был убираться вверх, как они заметили: серии ровных вертикальных царапин бежали по нему, а внизу был вырезан так, чтобы плотно садиться на колеи.

Они опустили на шею противогазы, и Чип поднес часы к свету фонарика Довера.

– Без двадцати час, – сказал Чип. – Мы хорошо дошли.

– Или тоннель продолжается с той стороны диска, – сказал Карл.

– Ты еще будешь об этом думать, – сказал Чип, кладя пистолет в карман и снимая с плеча мешок. Он поставил его на каменный пол, встал перед ним на колено и развязал.

– Подойди ближе со светом, Довер, – сказал он. – Карл, не трогай.

Карл кивнул на стенку:

– Ты думаешь, она под током?

– Довер? – произнес Чип.

– Спокойно, – сказал Довер.

Он отступил на несколько метров в глубину тоннеля и направил на Карла и Чипа фонарик. В луче виднелся конец дула его лазерного пистолета.

– Без паники, вам не сделают ничего плохого, – сказал он. – Ваши пистолеты не работают. Брось пистолет, Карл. Чип, покажи мне руки, потом заложи их за голову и встань.

Чип изо всех сил всматривался в темноту над светом. Там была мерцающая полоска – коротко подстриженные светлые волосы До-вера.

Карл спросил:

– Это шутка или что?

– Брось пистолет. Карл, – продолжал Довер. – И мешок тоже поставь. Чип, покажи мне свои руки.

Чип протянул пустые ладони, заложил руки за голову и встал. Пистолет Карла звякнул о камень, и мешок тоже брякнул.

– Что это? – спросил Карл Чипа. – Что он делает?

– Он шпион, – сказал Чип.

Лайлак была права. Шпион в группе. Но Довер? Это просто немыслимо. Такого не могло быть.

– Руки за голову, Карл, – сказал Довер. – Теперь повернитесь оба, лицом к стене.

– Ты, братоненавистник, – сказал Карл. Они повернулись к стальной стене.

– Довер, – сказал Чип. – Христос и Веи…

– Ты, ублюдок, – сказал Карл.

– Вам не сделают ничего плохого, – повторил Довер. Стена скользнула вверх – и длинная бетонная комната открылась перед ними, колеи доходили до половины комнаты и кончались.

В дальнем конце комнаты виднелась двустворчатая дверь.

– Шесть шагов вперед и остановиться! – скомандовал Довер. – Ну, давайте. Шесть шагов.

Они прошли шесть шагов и остановились. Пряжки ремней от вещмешков звякнули сзади.

– Пистолет смотрит на вас, – сказал Довер снизу, он нагнулся за мешками. Чип с Карлом переглянулись. В глазах Карла был вопрос, Чип покачал головой.

– Все в порядке, – сказал Довер, голос снова исходил с высоты его полного роста. – Прямо!

Они прошли через комнату с бетонными стенами, и половинки двери в конце комнаты скользнули в стороны. За дверью показались белые кафельные стены.

– В дверь и направо, – сказал Довер.

Они вошли в дверной проем и повернули направо. Перед ними открылся длинный коридор с белыми кафельными стенами, кончающийся у простой стальной двери, рядом с которой стоял сканер. Правая стена коридора была сплошь облицована кафелем, левая прерывалась расположенными через равные промежутки стальными дверями, их было десять или двенадцать, у каждой свой сканер, с промежутками метров по десять.

Чип и Карл шли рядом по коридору, держа руки на затылке.

«Довер!» – думал Чип. Первый человек, к которому он пошел!

А почему бы и нет? Так резко анти-УниКомповски он говорил в тот день на катере ПИ! Это Довер сказал ему и Лайлак, что Свобода – это тюрьма, что Уни разрешил им попасть в нее!

– Довер! – сказал Чип. – Какой ненависти можешь ты…

– Спокойно! – предупредил Довер.

– Тебя не затормаживают, тебя не лечат?

– Нет.

– Тогда – как? Почему?

– Вы увидите через минуту, – сказал Довер.

Они подошли к двери к конце коридора, и она резко открылась вбок. За дверью расстилался другой коридор: шире первого, не так ярко освещенный, с темными стенами, без кафеля.

– Вперед, – сказал Довер.

Они прошли через дверной проем и остановились, вытаращив глаза.

– Вперед, – повторил Довер.

Они пошли дальше.

Что это был за коридор? Пол покрыт ковром, ковром золотого цвета, толще и мягче чем все те, которые Чип когда-либо видел и по которым ему приходилось ходить в своей жизни. Стены из сверкающего полированного дерева, с нумерованными дверями с золотыми ручками (12,11) по обе стороны. Между дверьми висят картины – красивые, явно до-Объединенческие: сидящая со сложенными руками женщина, улыбающаяся, как будто знает что-то важное; город под холмом, со зданиями с окнами, под странным небом в тучах; сад; полулежащая женщина; мужчина в доспехах. Приятный аромат плавал в воздухе, резкий, сухой, который невозможно было никак описать.

– Где мы? – спросил Карл.

– В Уни, – ответил Довер.

Перед ними была открытая двустворчатая дверь, за ней лежала комната, задрапированная красным.

– Идите дальше! – сказал Довер.

Они прошли через дверь в обитую красным комнату, она оказалась очень большой, широко расходящейся в стороны, и члены, люди сидели и улыбались, и начинали смеяться, смеялись и вставали с мест, и некоторые аплодировали; молодые люди, старые люди вставали со стульев и диванов, смеялись и аплодировали, аплодировали, аплодировали, они все аплодировали! – и руку Чипа кто-то потянул вниз – смеющийся Довер, – и он посмотрел на Карла, который посмотрел на него, в изумлении, а они все аплодировали, мужчины и женщины, пятьдесят, шестьдесят человек, бодрые и живые, в шелковых, а не паплоновых комбинезонах, зеленых-золотых-синих-белых нарядах и высокая и красивая женщина, чернокожий мужчина, женщина, похожая на Лайлак, человек с белыми седыми волосами, которому, должно быть, было за девяносто; аплодировали, смеялись, смеялись, аплодировали…

Чип обернулся, и Довер, усмехаясь, сказал:

– Вы не спите, – и, Карлу: Это на самом деле все происходит.

– Что это? – сказал Чип. – Что это за драка? Кто они?

Смеясь, Довер ответил:

– Они программисты, Чип! И вы тоже ими станете! Ох, если бы вы могли видеть ваши лица!

Чип, выпучив глаза, посмотрел на Карла и снова на Довера.

– Христос и Веи, о чем ты говоришь? – сказал он. – Программисты умерли! Уни… он работает сам по себе, у него нет…

Довер смотрел куда-то за Чипа, улыбаясь. Тишина заполнила комнату.

Чип обернулся.

Человек в улыбающейся маске, похожей на Веи (наяву ли это все происходит?) приближался к нему пружинящей походкой, в красном шелковом комбинезоне с высоким воротником.

– Ничего не работает само по себе, – произнес он голосом высоким, но сильным, губы его улыбающейся маски шевелились, как настоящие. (Но маска ли это? – желтая кожа туго натянутая на острые скулы, блестящие глаза-щели, остатки седых волос на желтом черепе?) – Ты, должно быть, Чип, с зеленым глазом, – сказал человек. улыбаясь и протягивая руку. – Тебе придется рассказать мне, что было не так с именем «Ли», что тебе захотелось его поменять.

Вокруг них поднялся смех.

Протянутая рука была нормального цвета и молодая. Чип взял ее («Я схожу с ума», думал он), и рука сильно схватила его руку, больно стиснула на мгновение костяшки пальцев.

– А ты Карл, – сказал человек, поворачиваясь и снова протягивая руку. – Вот если бы ты поменял свое имя, я бы тебя понял, – смех стал громче. – Пожми руку, – сказал человек, улыбаясь. – Не бойся.

Карл пожал.

Чип сказал:

– Вы…

– Веи, – сказал человек, его глаза-щели засверкали. – Отсюда и выше – да, – он дотронулся до высокого ворота своего комбинезона. – Отсюда и ниже, – сказал он, – я – несколько разных членов, главным образом Иисус РЕ, который победил в десятиборье в 163 году, – он улыбнулся Чипу и Карлу. – Ты когда-нибудь играл в мяч, прыгал через веревочку? «Веи, Вуд, Христос и Маркс; только Веи жив сейчас». Это до сих пор правда, видите. «Устами младенцев».

Проходите, садитесь, вы, наверное, устали. Почему вы не могли спуститься на лифте, как все остальные? Довер, приятно видеть тебя снова. Ты провел все очень хорошо, кроме этого случая на мосту в 013.

Они сидели на глубоких и удобных красных стульях, пили бледно-желтое, с терпким привкусом вино из блистающих стаканов, ели сладко затушенные кубики мяса и рыбы, и кто знает что, принесенное на восхитительных белых тарелках молодыми членами, которые улыбались им с восхищением – и пока они сидели, ели и пили, они разговаривали с Веи.

С Веи!

Сколько лет этой желтой голове с растянутой кожей, живой и говорящей, этому чудовищу на гибком туловище в красном комбинезоне, которое легко потянулось за сигаретой, небрежно закинуло ногу за ногу? Его последний юбилей – сколько лет со дня рождения: двести шесть, двести семь?

Веи умер в возрасте шестидесяти лет, через двадцать пять лет после Объединения. За несколько поколений до постройки Уни, который запрограммировали его «духовные наследники», которые умерли, разумеется, в шестьдесят два года. Так учили Семью.

И вот он сидит – пьет, ест, курит. Мужчины и женщины стояли вокруг него, он, казалось, не замечал их.

– Все эти острова сначала были бастионами первых неизлечимых, а затем, как ты говоришь, «больничными изоляторами», в которые мы позволяли неизлечимым «убежать», хотя мы и не были так добры в те дни, чтобы предоставлять лодки, – Веи улыбнулся и затянулся сигаретой. – Потом, однако, – сказал он, – я нашел островам лучшее применение, и теперь они служат нам, простите меня, заповедниками дикой жизни, где могут возникнуть и утвердиться естественные лидеры, в точности так, как сделали вы. Теперь мы предоставляем лодки и карты довольно косвенным образом и «пастухов», как Довер, которые сопровождают возвращающихся членов и предотвращают насилие настолько, насколько возможно. И предотвращают, разумеется, последнее задуманное насилие, разрушение Уни – хотя обычная цель – это витрина для посетителей, так что реальной опасности все равно нет.

Чип сказал:

– Я не знаю, где я.

Карл, накалывая кубик мяса на маленькую золотую вилку, сказал:

– Спишь в парковой зоне, – и мужчины и женщины рядом рассмеялись.

Веи, улыбаясь, сказал:

– Да, это отнюдь не успокаивающее открытие, я уверен. Компьютер, который, как вы думали, был неизменный и неконтролируемый хозяин Семьи, на самом деле слуга Семьи, контролируемый такими же членами, как вы – предприимчивыми, думающими и неравнодушными. Его цели и образ действий изменяются постоянно, в соответствии с решениями Высшего Совета и четырнадцати педсоветов. Мы наслаждаемся роскошью, как видите, но на нас лежит ответственность, которая более не оправдывает эту роскошь. Завтра вы начнете учиться.

Сейчас, однако, – он подался вперед и ткнул сигарету в пепельницу, – очень поздно, благодаря вашему пристрастию к тоннелям. Вас проводят в ваши комнаты, я надеюсь, вы найдете их достойными такой далекой прогулки, – он улыбнулся и встал.

Чип и Карл встали вместе с ним. Веи протянул Карлу руку.

– Поздравляю, Карл, – сказал он. – И тебя, Чип, поздравляю. Мы давно подозревали, что раньше или позже ты придешь. Мы рады, что ты не разочаровал нас. То есть, я рад; трудно не говорить так, как будто Уни тоже способен чувствовать, – он отвернулся, и вокруг них столпились люди, которые жали их руки и говорили:

– Поздравляем, мы не думали, что вы доберетесь раньше Дня Объединения, это ужасно, правда, когда вы входите, а все тут сидят. Поздравляем! Вы привыкните к тому, что здесь есть, поздравляем!

Комната была большая и бледно-голубая, с широкой бледно-голубой шелковой постелью с множеством подушек, с большой картиной, изображающей плавающие водяные лилии, со столом, на котором стояли закрытые тарелки и графины, с темно-зелеными креслами и с вазой белых и желтых хризантем на длинном бюро.

– Тут красиво, – сказал Чип. – Спасибо. Девушка, которая привела его сюда – обычного вида член лет шестнадцати или около, в белом паплоне – сказала:

– Сядь, и я сниму твои… – она указала на его ступни.

– Ботинки, – сказал Чип, улыбаясь. – Нет, спасибо, сестра, я могу сделать это сам.

– Дочь, – сказала она.

– Дочь?

– Программисты – наши Отцы и Матери, – сказала она.

– Ох, – произнес Чип. – Хорошо. Спасибо, дочь. Ты можешь идти.

Она удивленно и обиженно посмотрела на него.

– Я должна остаться и заботиться о тебе, – сказала она. – Мы обе, – она кивнула в сторону открытой двери за кроватью.

За дверью горел свет, доносился звук бегущей воды.

Чип заглянул в комнату.

Это оказалась бледно-голубая ванная, большая и сверкающая; еще одна девушка в белом паплоне, стоя на коленях перед наполняющейся ванной, болтала рукой в воде. Она обернулась и сказала:

– Привет, отец.

– Привет, – ответил Чип.

Опершись рукой о косяк, он оглянулся на девушку, снимающую покрывало с кровати и тут же перевел взгляд на ту, что была в ванной.

Она улыбнулась ему снизу вверх, с колен. Чип продолжал стоять, держась рукой за косяк.

– Дочь… – сказал он.

Глава 4

Он сидел в кровати – кончил завтракать и потянулся за сигаретой – когда раздался стук в дверь. Одна из девушек открыла, и вошел Довер, улыбающийся, чистый и порывистый, одетый в желтый шелк.

– Как дела, брат? – спросил он.

– Замечательно, – ответил Чип, – замечательно. Другая девушка зажгла Чипу сигарету, взяла поднос с посудой и спросила, хочет ли он еще кофе.

– Нет, спасибо, – ответил Чип и обратился к гостю. – Ты хочешь кофе?

– Нет, – отказался Довер. Он сел в темно-зеленое кресло и откинулся на спинку, положив локти на подлокотники, сцепив руки на животе и вытянув ноги.

Улыбаясь Чипу, спросил:

– Прошел шок?

– Драка, нет, – сказал Чип.

– Это давний обычай, – сказал Довер. – Ты сам с удовольствием примешь в этом участие, когда придет следующая группа.

– Это жестоко, это просто жестоко, – сказал Чип.

– Подожди, ты будешь смеяться и аплодировать вместе со всеми.

– Как часто приходят группы?

– Иногда годами не приходят, – сказал Довер, – а иногда одна за другой. В среднем получается один с чем-то человек в год.

– И у тебя была связь с Уни все это время, братоненавистник? Довер кивнул и улыбнулся.

– Телекомп размером со спичечную коробку. По крайней мере, я держал его в спичечном коробке.

– Негодяй, – сказал Чип.

Девушка с подносом вышла, а другая поменяла пепельницу на ночном столике, взяла свой комбинезон со спинки стула и пошла в ванную.

Довер проводил ее взглядом, а потом вопросительно взглянул на Чипа.

– Хорошая была ночь?

– М-ммм, – промямлил Чип. – Как я понял, их не лечат…

– Не по всем параметрам, это уж точно, – сказал Довер. – Я надеюсь, ты не обижаешься на меня, что я Не намекнул ни о чем во время пути. Правило железное: никакой помощи кроме той, что от тебя просят, никаких предложений, ничего; держаться с краю насколько возможно и пытаться предотвращать кровопролития. Я даже не должен был говорить всю эту ерунду на катере – насчет того, что Свобода – это тюрьма, но я просидел там уже два года, и никто даже и не думал попробовать что-нибудь сделать. Ты теперь понимаешь, почему мне хотелось как-то сдвинуть все с мертвой точки.

– Да, конечно, – сказал Чип.

Он стряхнул пепел с сигареты в чистую белую пепельницу.

– Я пришел так рано, чтобы ты не сказал об этом Веи, – продолжал Довер. – Ты обедаешь с ним в час.

– Карл тоже?

– Нет, только ты. Я думаю, он тебя планирует ввести впоследствии в Высший Совет. Я приду без десяти и отведу тебя к нему. Здесь ты найдешь бритву – такая штука, вроде карманного фонарика. После обеда пойдем в медицентр и начнем принимать средство против бороды.

– Здесь есть медицентр?

– Здесь есть все, – сказал Довер. – Медицентр, библиотека, спортзал, бассейн, театр, даже сад, да такой, что ты поклянешься, что он наверху. Я тебе после все покажу.

Чип спросил:

– И здесь мы… живем?

– Все, кроме нас, бедных пастухов, – сказал Довер. – Я поеду на другой остров, но не раньше, чем через шесть месяцев, спасибо Уни.

Чип тщательно затушил сигарету.

– А что, если я не захочу оставаться? – сказал он.

– Не захочешь?

– У меня жена и ребенок, надеюсь ты помнишь?

– Ну, у многих такая же ситуация, – сказал Довер. – Здесь у тебя более серьезная обязанность, Чип, обязанность перед всей Семьей, включая членов на островах.

– Приятная обязанность, – сказал Чип. – Шелковые комбинезоны и две девушки сразу.

– Это только вчера, – ответил Довер. – Сегодня тебе повезет, если будет хотя бы одна. – Он выпрямился в кресле. – Послушай, я знаю, что здесь есть… поверхностная привлекательность, которая заставляет все это казаться… спорным. Но Семья нуждается в Уни. Подумай, как обстоят дела на Свободе! И Семья нуждается в не лечимых программистах, которые управляют Уни и… – ну, Веи объяснит это лучше меня. И один день в неделю мы все равно носим пап-лон. И едим пироги.

– Целый день? – спросил Чип. – Правда?

– Верно, верно, – сказал Довер, вставая. Он подошел к стулу, где лежал зеленый комбинезон Чипа, поднял его и пощупал карманы.

– Здесь все? – спросил он.

– Да, – сказал Чип. – Включая несколько снимков, которые я хотел бы сохранить.

– Извини, ничего из того, с чем ты пришел, – сказал Довер. – Тоже правило, – он поднял с пола ботинки Чипа. – Каждый сначала чувствует себя немножко неуверенно. Ты будешь гордиться, что ты здесь, когда приобретешь правильный взгляд на вещи. Это обязанность.

– Я запомню, – сказал Чип.

В дверь постучали, и девушка, которая унесла поднос, вошла с синим комбинезоном и белыми сандалиями. Она положила все на кровать.

Довер, улыбаясь, сказал:

– Если хочешь паплон, то это можно устроить. Девушка посмотрела на него.

– Драка, нет, – сказал Чип. – Я думаю, я так же достоин шелка, как все здесь.

– Достоин, – сказал Довер. – Достоин, Чип. Увидимся без десяти час, хорошо? – он направился к двери, перекинув через руку зеленый комбинезон и держа ботинки. Девушка заторопилась открыть перед ним дверь.

Чип спросил:

– Что случилось с Баззом?

Довер остановился и обернулся с видом сожаления.

– Его поймали в 015, – сказал он.

– И вылечили? Довер кивнул.

– Тоже правило? – спросил Чип. Довер снова кивнул, повернулся и вышел.

На обед были тонкие бифштексы, приготовленные в чуть приправленном специями коричневом соусе, маленькие коричневые луковицы, нарезанный ломтями желтый овощ, которого Чип не встречал на Свободе – «Тыква», сказал Веи, – и прозрачное красное вино, которое было не такое вкусное, как желтое вино накануне вечером. Они ели золотыми ножами и вилками с тарелок с широкой золотой каймой.

Веи, одетый в серый шелк, ел быстро, отрезая кусочки от бифштекса, поднося их на вилке к своему окруженному морщинами рту, и совсем недолго жуя, прежде чем проглотить пищу и снова поднять вилку. Иногда он приостанавливался, отпивал вина и прижимал к губам желтую салфетку.

– Это все существовало, – сказал он. – Какой был смысл разрушать?

Комната была большая, красиво обставленная в до-Объединенческом стиле: белая, золотая, оранжевая, желтая. В углу комнаты два члена в белых комбинезонах ждали у сервировочного стола на колесиках.

– Конечно, сначала это кажется не правильным, – сказал Веи, но окончательные решения должны приниматься неполучающими лечений членами, а не получающие лечений члены не могут и не должны прожить свою жизнь на пирогах, телевизоре и «Марксе за работой», – он улыбнулся. – Даже и на «Веи разговаривает с химиотерапевтами», – добавил он и отправил в рот кусок бифштекса.

– Почему Семья сама не может принимать за себя решения? – спросил Чип.

Веи прожевал и проглотил кусок.

– Потому что она неспособна на это, – сказал он. – То есть на то, чтобы принять разумное решение. А без лечений – ну что ж, у тебя был пример на твоем острове – она мнительна и глупа, и агрессивна, чаще всего руководствуется эгоизмом, нежели чем-либо другим. Эгоизмом и страхом, – он взял с вилки лук.

– Она пришла к Объединению, – сказал Чип.

– Ммм, да, – сказал Веи, – но после какой борьбы! И какой хрупкой структурой было Объединение, пока мы не поддержали его лечениями! Нет, Семье надо помогать быть полностью гуманной – сегодня лечениями, завтра генной инженерией, а за нее надо принимать решения. Те, у кого есть для этого сила и интеллект, тоже должны выполнять свой долг.

Уклониться от него было бы преступлением против своего вида, он отправил в рот еще один кусок бифштекса, поднял руку и поманил прислуживающих членов.

– И часть этого долга, – сказал Чип, – убивать членов в шестьдесят два года?

– Ах, это, – произнес Веи и улыбнулся. – Всегда основной вопрос, который задают непременно с суровым видом.

Два члена подошли к ним, один с графином вина, другой с золотым подносом, который он держал ближе к Веи.

– Ты смотришь только на одну часть картины, – сказал Веи, беря большую вилку и нож и снимая бифштекс с подноса. Он задержал в воздухе бифштекс, с которого капал сок. – На что ты отказываешься посмотреть, – сказал он, – это на неисчислимое количество членов, которые бы умерли раньше шестидесяти двух, если бы не покой, стабильность и благополучие, которое мы им даем. Подумай на секунду о массе, а не об индивидуумах внутри массы, – он положил бифштекс на тарелку. – Мы добавляем немного больше лет к средней продолжительности жизни Семьи, чем отнимаем у нее, – сказал он. – Намного, намного больше лет, – он полил бифштекс соусом и взял луку и тыквы. – Чип? – спросил он.

– Нет, спасибо, – ответил Чип. Он отрезал кусок от лежавшей перед ним половины бифштекса. Член с графином вновь наполнил его стакан.

– Случайно, – продолжал Веи, разрезая бифштекс, – реальный возраст смерти ближе сейчас к шестидесяти трем, чем к шестидесяти двум. Этот возраст будет еще больше расти, по мере того, как население Земли поэтапно уменьшается, – он положил в рот кусок бифштекса.

Члены отошли в сторону.

Чип сказал:

– Вы учитываете тех членов, которые не рождаются, в вашем балансе прибавленных и отнятых лет?

– Нет, – сказал Веи улыбаясь. – Мы не забываем реальности.

Если бы эти члены рождались, то не было бы ни стабильности, ни благополучия, ни, возможно, самой Семьи, – он положил в рот кусок тыквы, прожевал и проглотил. – Я не ожидаю, что твои чувства переменятся после одного обеда, – сказал он. – Осмотрись, поговори со всеми, покопайся в библиотеке – особенно в разделах по истории и социологии. Я провожу неформальные беседы несколько вечеров в неделю – раз став учителем, всегда им остаешься, – посиди на нескольких таких встречах, поспорь, порассуждай.

– Я оставил жену и маленького ребенка на Свободе, – сказал Чип.

– Из чего я заключаю, – сказал Веи, улыбаясь, – что они не были для тебя чрезмерно важны.

– Я ожидал, что вернусь, – сказал Чип.

– Можно принять меры, чтобы о них позаботились, если это необходимо, – сказал Веи. – Довер сказал мне, что ты уже это сделал.

– Мне позволят вернуться? – спросил Чип.

– Ты не захочешь, – сказал Веи. – Ты придешь к пониманию того, что мы правы и твоя ответственность здесь, – он отпил вина и прижал к губам салфетку. – Если мы не правы в мелочах, ты сможешь однажды заседать в Высшем Совете и поправить нас, – сказал он. – Тебя, кстати, интересует архитектура или городское планирование?

Чип ответил не сразу.

– Раз или два я думал заняться проектированием…

– Уни считает, что пока ты должен быть в Архитектурном совете, – сказал Веи. – Посмотри на него изнутри. Познакомься с Мадхиром, его главой, – он отправил в рот колечко лука.

Чип сказал:

– Но я, правда, ничего не знаю…

– Ты можешь научиться, если тебе интересно, – сказал Веи, разрезая бифштекс. – Времени предостаточно. Чип кивнул.

– Да. Программисты, похоже, живут больше, чем шестьдесят два года. Даже больше, чем шестьдесят три.

– Исключительных членов следует сохранять насколько возможно дольше, – сказал Веи. – Ради Семьи, – он положил в рот кусочек бифштекса и стал жевать, глядя на Чипа своими глазами-щелями. – Хочешь услышать нечто невероятное? – спросил он. – Твое поколение программистов почти наверняка будет жить бесконечно. Разве это не фантастика? Мы, старики, должны умереть рано или поздно. Доктора говорят, что, может быть, и нет, но Уни говорит, что должны. Вы, молодые, тем не менее, со всей вероятностью не умрете.

Никогда. – Помолчав, добавил:

– Думаю, эта мысль не даст тебе покоя. И станет более привлекательной, когда ты немного состаришься.

Чип проглотил то, что было у него во рту, бросил взгляд на покрытую серым шелком грудь Веи.

– Этот член, – спросил он, – победитель в десятиборье. Он умер естественной смертью или его убили?

– Его убили, – ответил Веи. – С его разрешения, которое он дал без принуждения, даже с готовностью.

– Конечно, – сказал Чип. – Его лечили.

– Атлета? – спросил Веи. – Им дают очень мало. Нет, он был горд, что он станет… причастным ко мне. Единственное его опасение было, стану ли я держать его «в форме» – опасение, которое, я боюсь, было оправданным. Ты увидишь, что дети – обычные члены здесь – соперничают друг с другом, чтобы дать части своего тела на трансплантацию. Если ты хочешь заменить этот глаз, например, они будут проскальзывать к тебе в комнату и просить тебя об этой чести, – он взял в рот кусок тыквы.

Чип заерзал в кресле.

– Мой глаз мне не мешает, – сказал он. – Он мне нравится.

– А зря, – сказал Веи. – Если б ничего нельзя было изменить, тогда другое дело. Но терпеть несовершенство, которое можно устранить? Этого мы не должны допускать.

Совершенство – наша общая цель, она у нас одна. Мы еще не пришли к совершенству, но когда-нибудь придем. Семья уже настолько исправленная генетически, что лечения больше не нужны; команда вечно живущих программистов, так что острова было бы можно объединить; совершенство на Земле, которое «ширится, ширится, ширится, к звездам», – вилка с куском бифштекса замерла у его губ. Он смотрел вдаль перед собой и говорил. – Я мечтал об этом, когда был молод: идеальная вселенная кротких, готовых помочь, любящих, не эгоистичных.

Я буду жить, чтобы увидеть это. Я буду жить, чтобы увидеть это.

После обеда Довер провел Чипа и Карла по всему комплексу – показал библиотеку, спортзал, бассейн и сад («Христос и Веи!» – «Подождите, вы еще увидите закаты и звезды»); музыкальную комнату, театр, холлы, столовую и кухню («Я не знаю, откуда это», – сказала девушка-член, глядя, как другие члены снимают пучки салата и связки лимонов со стального транспортера. – Все, что нам нужно, приходит, – сказала она, улыбаясь. – Спросите Уни»). Всего было четыре уровня, с одного на другой можно было попасть на маленьких лифтах и по узким эскалаторам. Медицентр был на нижнем уровне. Доктора, которых звали Боровьев и Розен и которые двигались как молодые люди, несмотря на морщинистые лица, такие же старые, как у Веи, радостно поздоровались с ними, обследовали их и сделали инъекции.

– Мы можем заменить этот глаз, раз плюнуть, – сказал Розен Чипу, а Чип ответил:

– Я знаю. Спасибо, но он мне не мешает.

Пришли в бассейн. Довер плавал с высокой красивой женщиной, которую Чип заметил, когда она аплодировала накануне вечером, а сам же он и Карл уселись на край бассейна и они стали смотреть на плавающих.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Чип.

– Я не знаю, – сказал Карл. – Я, конечно, польщен, а Довер говорит, что это все необходимо и наш долг – помочь, но… я не знаю. Даже если они управляют Уни, это все равно Уни, не так ли?

– Да, – сказал Чип. – Я так же чувствую.

– Стала бы такая неразбериха, если бы мы сделали то, что хотели, – продолжал Карл, – но она сама собой бы устроилась, более или менее, – он покачал головой. – Я, правда, не знаю.

Чип, сказал он. – Любая система, которую Семья создала бы сама, была бы, конечно, гораздо менее эффективна, чем Уни, чем эти люди; этого ты не можешь отрицать.

– Нет не могу, – ответил Чип.

– Разве не фантастика, сколько они живут? – сказал Карл. – Я до сих пор не могу переварить то, что… посмотри на эти груди, а? Христос и Веи.

Светлокожая женщина с круглыми грудями прыгнула в бассейн с бортика на противоположной стороне.

Карл сказал:

– Давай поговорим попозже, хорошо? – он соскользнул в воду.

– Конечно, у нас полно времени, – сказал Чип. Карл оттолкнулся от стенки бассейна и поплыл, выкидывая руки над головой.

На следующее утро Чип, выйдя из своей комнаты, пошел по покрытому зеленым ковром коридору к стальной двери в конце его. Не успел он сделать и нескольких шагов, как услышал:

«Привет, брат», это Довер догнал его и пошел рядом.

– Привет, – сказал Чип. На ходу спросил:

– За мной присматривают?

– Только, когда ты идешь в эту сторону, – ответил Довер.

Чип сказал:

– Я все равно ничего не смог бы сделать голыми руками, даже если б и хотел.

– Я знаю, – сказал Довер. – Старик осторожен. До-Объединенческое сознание, – он постучал себя по виску и улыбнулся. – Только несколько дней, – добавил он.

Они дошли до конца коридора, и стальная дверь открылась.

За ней простирался белый кафельный коридор, член в синем дотронулся до сканера и прошел в дверь.

Они повернулись и пошли назад. Дверь прошелестела за их спинами.

– Ты увидишь его, – сказал Довер. – Возможно, он сам проведет с тобой экскурсию. Хочешь, пойдем в спортзал?

После обеда Чип заглянул в кабинеты Архитектурного Совета.

Маленький веселый старик узнал его и приветствовал – Мадхир, глава Совета. Лет ему, казалось, было за сотню; его рукам тоже – в общем, похоже, ему всему. Он представил Чипа другим членам Совета: пожилой женщине по имени Сильви, рыжеволосому мужчине лет пятидесяти или около, чьего имени Чип не дослышал, и низенькой, но хорошенькой женщине, которую звали Гри-Гри. Чип выпил с ними кофе и съел пирожное с кремом. Они показали ему планы, которые обсуждали, выкладки, которые Уни сделал для перестройки «городов Г-3». Они говорили, стоит или нет переделать планы по нескольким разным типам, задавали вопросы по телекомпу и не соглашались с ответами. Пожилая женщина, Сильви, объяснила по пунктам, почему она считает эти планы неоправданно однообразными.

Мадхир спросил Чипа, есть ли у него мнение, Чип сказал, что нет. Молодая женщина, Гри-Гри, приглашающе улыбнулась ему.

В тот вечер в главном холле была вечеринка – «С Новым Годом!» – «С У ни Годом»! – и Карл прокричал в ухо Чипу:

– Я тебе скажу, что мне не нравится здесь. Нет виски!

Разве это не облом? Если вино можно, то почему не виски?

Довер танцевал с женщиной, похожей на Лайлак (нет, даже и наполовину не такая красивая), и еще были люди, с которыми Чип вместе сидел за столом во время трапез и которых он встречал в спортзале и в музыкальной комнате, люди, которых он видел в одной или другой части комплекса, люди, которых он раньше не видел, людей было больше, чем накануне вечером, когда он и Карл вошли в холл – было почти сто человек, а одетые в белый паплон члены двигались между ними а подносами.

– С Уни Годом! – сказала Чипу пожилая женщина, которая сидела с ним за обеденным столом. Гера или Гела. – Уже почти сто семьдесят второй! – сказала она.

– Да, – ответил Чип. – Полчаса осталось.

– А, вот он! – сказала она и двинулась вперед. В дверях стоял Веи, в белом комбинезоне, вокруг него толпились люди.

Он жал им руки и целовал в щеки, его сморщенное желтое лицо треснуло ухмылкой и блестело, глаза потерялись в морщинах.

Чип отступил назад, дальше в толпу, и отвернулся. Гри-Гри махала ему рукой, подпрыгивая, чтобы видеть его за головами. Он помахал ей в ответ, улыбнулся и пошел дальше.

Следующий день, День Объединения, он провел в спортзале и в библиотеке.

Он был на нескольких вечерних беседах Веи. Они проходил в саду, в приятном месте. Трава и деревья были настоящие, звезды и луна – почти реальность, луна меняла фазы, но не положение «2 небе. Время от времени слышались птичьи трели и ду.» ветерок. Обычно на беседах было пятнадцать-двадцать программистов, которые сидели на стульях и на траве.

Говорил главным образом Веи, расположившись в кресле. Он толковал цитаты из «Живой мудрости» и искусно подводил частные вопросы к обобщениям. Иногда он уступал доводам главы Совета по Образованию, Густафсена, или доводам Боровьева, главы Медицинского Совета, или еще кому-нибудь из Высшего Совета.

Сначала Чип сидел с краю и только слушал, но потом начал задавать вопросы: почему хотя бы некоторым составным частям лечений нельзя вернуть добровольный принцип, почему человеческое совершенство не может включать в себя доли эгоизма и агрессивности; и не играет ли эгоизм, в самом деле, существенную роль в их собственном принятии «долга» и «ответственности», на которые они ссылаются. Некоторые программисты вокруг него. казалось, были озадачены этими вопросами, но Веи отвечал на них терпеливо и полно, он даже, казалось, приветствовал их, слышал его «Веи?» через вопросительные реплики других. Чип придвинулся чуть ближе к центру группы.

Однажды ночью он сел в кровати и закурил в темноте.

Женщина, лежащая рядом с ним, погладила его по спине.

– Все в порядке, Чип, – сказала она. – Так лучше для всех.

– Ты читаешь мысли? – спросил он.

– Иногда, – ответила она. Ее звали Деирдр, и она была в Совете по Колониям. Тридцать восемь лет, светлокожая и не особенно красивая, но чувствительная, стройная и приятная в общении.

– И я начинаю думать, что так лучше, – сказал Чип, – но я не знаю, убеждает меня в этом логика Веи или омары, Моцарт и ты. Не говоря уж о перспективе вечной жизни.

– Это меня пугает, – сказала она.

– Меня тоже, – отозвался Чип.

Она продолжала поглаживать его по спине.

– Мне понадобилось два месяца, чтобы остынуть, – сказала она.

– Так ты это назвала? – спросил Чип. – Остывание?

– Да, – сказала она. – И взросление. Принятие реальности.

– Тогда почему у меня такое чувство, что это называется «сдаться»? – спросил Чип.

– Ляг, – сказала Деирдр.

Он отложил сигарету, поставил пепельницу на стол и повернулся к ней, ложась рядом. Они обнимали друг друга и целовались.

– Правда, – сказала она. – Так лучше для всех, по большому счету. Мы улучшим жизнь постепенно, работая в наших советах.

Они целовались и ласкали друг друга, а затем сбросили простыню, она закинула ногу Чипу на бедро, и его напряжение легко скользнуло в нее.

Однажды утром он сидел в библиотеке, как вдруг его за плечо тронула чья-то рука. Чип обернулся и вздрогнул – перед ним стоял Веи. Он наклонился, оттолкнул Чипа и приблизил лицо к экрану.

Через секунду он сказал:

– Ну что ж, ты напал на нужного человека, – он еще одно мгновение смотрел на экран, затем выпрямился, отпустил плечо Чипа и улыбнулся. – Почитай Либмана тоже, – сказал он. – И Окиду, и Маркуза. Я напишу список книг и дам тебе в саду сегодня вечером. Ты придешь?

Чип кивнул.

Дни Чипа превратились в скучную рутину: утро – в библиотеке, после обеда – в Совете. Он изучал методы строительства и планирования среды, изучал чертежи силуэтов фабрик и устройство коммуникаций в жилых зданиях. Мадхир и Сильви показывали ему чертежи строящихся зданий и зданий запланированных на будущее; городов, какие они есть, и (пластиковые макеты) какими они могут когда-то стать. Он был восьмым членом Совета, из остальных семи трое склонялись к тому, чтобы отклонить проекты Уни и изменить их, и четверо, включая Мадхира, к тому, чтобы принять без рассуждений.

Официальные заседания проводились по пятницам после обеда, в другое время в кабинетах редко бывало больше четырех-пяти членов. Однажды там были только Чип и Гри-Гри, и они в итоге оказались переплетенными между собой на диване Мадхира.

После Совета Чип шел в спортзал и в бассейн. Он ел вместе с Деирдр и с Довером, и с женщиной, которая была с Довером в тот день, и с теми, кто присоединялся к ним – иногда Карл, который был в Транспортном Совете и смирился с вином.

Однажды в феврале Чип спросил Довера, можно ли связаться с тем, кто заменил Довера на Свободе, узнать, в порядке ли Лайлак и Джан и заботится ли о них Джулия, как она обещала.

– Конечно, – сказал Довер. – Никаких проблем.

– Так ты сделаешь это? – спросил Чип.

Довер промолчал.

Через несколько дней он разыскал Чипа в библиотеке.

– Все хорошо, – сказал он. – Лайлак живет дома, покупает продукты и платит за квартиру, так что Джулия, должно быть, держит слово.

– Спасибо, Довер. Я беспокоился.

– Тамошний человек будет за ней присматривать, – сказал Довер. – Если ей что-нибудь будет нужно, деньги можно послать по почте.

– Это замечательно, – сказал Чип. – Бедная Джулия поддерживает семьи, когда это совсем не обязательно. Если бы она знала, с ней бы случился припадок.

Довер улыбнулся.

– Случился бы, – сказал он. – Но конечно, не все, кто ушел оттуда, добрались сюда, так что в некоторых случаях это необходимо.

– Правда, – сказал Чип. – Я не подумал.

– Увидимся за обедом, – сказал Довер.

– Да, – сказал Чип. – Спасибо.

Довер ушел, а Чип наклонился над экраном визира. Он поставил палец на кнопку переворачивания страниц и через секунду нажал ее.

Он начал говорить на заседаниях Совета и задавать меньше вопросов на беседах с Веи. Пустили подписной лист, чтобы сократить число дней, когда едят унипироги, до одного в месяц; он поколебался, но подписал. Он перешел от Деирдр к Блэки, к Нине и обратно к Деирдр; слушал в малых холлах сплетни насчет секса и шутки насчет членов Высшего Совета; следовал всем идиотским увлечениям вроде делания бумажных самолетиков и разговаривания на до-Объединенческих языках.

Однажды утром он проснулся рано и пошел в спортивный зал.

Там был Веи, который прыгал через коня и махал гирями, блестящий от пота, с рельефными мускулами и тонкой талией, в черном соспендолии и с чем-то белым вокруг шеи.

– Еще одна ранняя пташка, доброе утро, – сказал он, прыгая в одну и в другую, в одну и в другую сторону; вращая гирями по отдельности и вместе над своей головой с пучками седых волос.

– Доброе утро, – ответил Чип. Он подошел к стене, снял халат и повесил на крючок. Другой халат, синий, висел через несколько крючков.

– Ты не был на беседе вчера вечером, – сказал Веи. Чип повернулся к нему.

– Была вечеринка, – сказал он, сбрасывая сандалии. – День рождения Патьи.

– Все в порядке, – сказал Веи, прыгая и вращая гирями. – Я просто так заметил.

Чип ступил на мат и начал бег на месте. Белое вокруг шеи Веи было плотно сидящей шелковой повязкой.

Веи перестал прыгать, бросил гири и взял полотенце, висевшее на параллельных брусьях.

– Мадхир боится, что ты будешь радикалом, – сказал он, улыбаясь.

– Он и половины не знает, – ответил Чип. Веи смотрел на него, по-прежнему улыбаясь, вытирая полотенцем свои большие мускулистые плечи и под мышками.

– Ты так работаешь каждое утро? – спросил Чип.

– Нет, раз или два в неделю, – ответил Веи. – Я не спортсмен по натуре, – он перекинул полотенце за спину. Чип перестал трусить на месте.

– Веи, я хочу с тобой кое о чем поговорить.

– Вот как? А в чем дело? Чип сделал к нему шаг.

– Когда я только попал сюда, – начал он, – и мы обедали вместе…

– Да? – поощрил его Веи. Чип прокашлялся и сказал:

– Ты сказал, что если я захочу, я смогу заменить глаз. И Розен сказал то же самое…

– Да, конечно, – кивнул Веи. – Ты хочешь это сделать? Чип посмотрел на него неуверенно.

– Я не знаю, это кажется такая… суета, – сказал он. – Но я постоянно помню об этом…

– Это не суета – исправить недостаток, – сказал Веи. – Небрежение – не сделать этого.

– Можно мне поставить на глаз линзу? – спросил Чип. – Коричневую линзу?

– Да, можно, – сказал Веи, – если ты хочешь спрятать недостаток, а не устранить его.

Чип сказал после некоторого раздумья.

– Хорошо… Я хочу, чтобы это сделали.

– Договорились, – сказал Веи и улыбнулся. – Мне два раза меняли глаза. Первые несколько дней видно нечетко, потом все приходит в норму. Пойди в медицентр сегодня же, до обеда. Я скажу Розену, чтобы он сам это сделал, как можно скорее.

– Спасибо, – поблагодарил Чип.

Веи повесил полотенце на свою замотанную белым шею, по вернулся к параллельным брусьям и, подтянувшись, выпрямил руки.

– Помалкивай об этом, – сказал он, передвигаясь на руках между брусьями, – а то дети начнут тебе надоедать.

Все было сделано, Чип посмотрел в зеркало; оба его глаза были карие. Он улыбнулся, отступил на шаг и снова шагнул к зеркалу. Он смотрел на себя с одной стороны и с другой, улыбаясь.

Когда он оделся, то опять посмотрел в зеркало.

Деирдр, в холле, сказала:

– Потрясающе! Ты выглядишь великолепно! Карл, Гри-Гри, посмотрите, какой у Чипа глаз!

Члены помогли им облачиться в тяжелые зеленые пальто с капюшонами. Они застегнули пальто, надели толстые зеленые перчатки, и член распахнул дверь. Двое – Веи и Чип – вошли.

Они шли рядом по проходу между стальными стенами блоков, дыхание выходило паром из ноздрей. Веи говорил о температуре внутри блоков памяти, об их весе и числе. Они свернули в более узкий проход, где стальные стены протянулись перед ними, сходясь у далекой поперечной стены.

– Я был здесь ребенком, – сказал Чип.

– Довер мне говорил, – ответил Веи.

– Тогда он напугал меня, – сказал Чип. – Но в нем есть какое-то… величие, в этом порядке и точности. Веи кивнул, его глаза заблестели.

– Да, – сказал он. – Я ищу поводов, чтобы приходить сюда.

Они свернули в боковой проход, прошли мимо колонны и повернули в длинный узкий коридор между стоящими спинами друг к другу рядами стальных блоков памяти.

Снова в одних комбинезонах, они смотрели в широкую огороженную парапетом яму, круглую и глубокую, где находились стальные и бетонные сооружения, соединенные синими рукавами, а более толстые синие рукава уходили вверх к низкому ярко светящемуся потолку. («Я подумал, что тебя особенно интересует холодильная установка», – сказал Веи, улыбаясь, и Чипу, похоже, было неловко). Рядом с ямой стояла стальная колонна, за ней была еще одна огороженная яма с синими рукавами, и еще одна колонна, и еще одна яма. Комната была огромная, прохладная и тихая. Приемо-передающая аппаратура составляла две длинных стены этой комнаты со сверкающими красными огоньками; члены в синем вытаскивали и заменяли вертикальные панели с двумя ручками, блестящие черным и золотым. Четыре реактора под красными чехлами стояли в конце зала, а за ними, за стеклом, полдюжины программистов сидели за круглым пультом, читая что-то в микрофоны, переворачивая страницы.

– Hу вот, – сказал Веи.

Чип смотрел во все стороны. Он потряс головой и выдохнул.

– Христос и Веи, – сказал он.

Веи счастливо засмеялся.

Они еще немного постояли, походили, посмотрели, поговорили с некоторыми членами, а затем покинули зал и пошли по белым кафельным коридорам. Стальная дверь открылась перед ними, и они прошли в нее и пошли рядом по коридору с ковром, начавшимся за дверью.

Глава 5

В начале сентября 172 года группа из семи мужчин и женщин в сопровождении «пастуха» по имени Анна отправилась с Андаманских островов в Заливе Стабильности нанести удар и уничтожить Уни. Объявления об их продвижении делались в столовой программистов во время каждой трапезы. Два члена группы «провалились» в аэропорту МОР 77120 (покачивание голов и вздохи разочарования), и еще двое на следующий день в аэропорту в ЕВР 46209 (покачивание голов и вздохи разочарования). Вечером в четверг, десятого сентября, трое оставшихся – молодые мужчина и женщина и мужчина постарше – вошли один за другим в главный холл, держа руки за головой, озабоченные и испуганные. Коренастая женщина, вошедшая за ними, ухмыляясь, положила револьвер в карман.

Трое глупо уставились в зал, и программисты встали с мест, смеясь и аплодируя. Были среди них и Чип с Деирдр.

Чип смеялся громко, аплодировал сильно. Все программисты громко смеялись и сильно аплодировали, пока вновь пришедшие не опустили руки с недоумением глядя друг на друга и на своего смеющегося и аплодирующего пастуха.

Веи, в отделанном золотом зеленом комбинезоне, подошел к ним, улыбаясь и пожимая руки. Программисты зашикали друг на друга. Веи дотронулся до своего воротника и сказал: «Отсюда и выше, в любом случае. Отсюда и ниже…» Программисты смеялись и шикали друг на друга. Они подошли ближе, чтобы услышать, поздравлять.

Через несколько минут коренастая женщина выскользнула из толпы и вышла из холла. Она повернула направо и пошла по узкому идущему вверх эскалатору. Чип пошел за ней.

– Поздравляю, – сказал он.

– Спасибо, – ответила женщина, оглядываясь на него и устало улыбаясь. Ей было около сорока, лицо грязное, под глазами круги.

– Когда ты пришел? – спросила она.

– Месяцев восемь назад, – ответил Чип.

– С кем? – женщина ступила на эскалатор. Чип ступил на эскалатор следом за ней.

– С Довером, – сказал он.

– О, – сказала она. – Он еще здесь?

– Нет, – ответил Чип. – Его услали в прошлом месяце. Твои люди ведь не с пустыми руками пришли?

– Лучше бы с пустыми, – сказала женщина. – Мое плечо онемело, я его не чувствую. Эти мешки… Я оставила их у лифта. Сейчас заберу, – она сошла с эскалатора.

Чип пошел за ней.

– Я тебе помогу их оттащить, – сказал он.

– Ничего, я возьму мальчика, – сказала женщина, поворачивая направо.

– Нет, я с удовольствием тебе помогу. Они шли по коридору мимо стеклянной стены бассейна. Женщина заглянула туда и сказала:

– Вот там я и буду через пятнадцать минут.

– Я к тебе присоединюсь, – сказал Чип. Женщина взглянула на него.

– Хорошо, – сказала она.

Навстречу им по коридору шли Боровьев и член.

– Анна! Привет! – сказал Боровьев, глаза светились на его увядшем лице. Член, девушка, улыбнулась Чипу.

– Привет! – сказала женщина, здороваясь с Боровьевым за руку. – Как ты?

– Прекрасно! – ответил Боровьев. – О, да у тебя усталый вид.

– Так и есть.

– Но все в порядке?

– Да, – сказала женщина. – Они внизу. Я собираюсь отделаться от мешков.

– Отдохни! – сказал Боровьев.

– Я и собираюсь, – ответила женщина, улыбаясь. – Шесть месяцев.

Боровьев улыбнулся Чипу и, взяв члена за руку, прошел мимо них. Женщина и Чип свернули к стальной двери в конце коридора. Миновали арку, ведущую в сад, там кто-то пел и играл на гитаре.

– Какие у них были бомбы? – спросил Чип.

– Сырые, пластиковые, – сказала женщина. – Кидаешь – и взрывается. Я с удовольствием их выброшу в мусорный ящик.

Стальная дверца уползла вбок, они вошли, повернули направо. Белый кафельный коридор со сканерами перед дверями протянулся перед ними.

– В каком ты совете? – спросила женщина.

– Подожди секунду, – сказал Чип, останавливаясь и беря ее за руку.

Она повернулась к нему, и он ударил ее кулаком в живот.

Потом цепко схватив за лицо сильно ударил головой о стену.

Она стала падать вперед, он снова ударил ее о стену и отпустил. Она сползла по стене вниз – кафель треснул, тяжело опустилась на пол и легла на бок, колено вверх, глаза закрыты.

Чип шагнул к ближайшей двери и открыл ее. Там был туалет.

Придерживая дверь ногой, он потянулся и взял женщину под мышки. В коридор вошел член, мальчик лет двадцати, выпучил от удивления глаза.

– Помоги мне, – сказал Чип.

Мальчик подошел, лицо его побледнело.

– Что случилось? – спросил он.

– Возьми ее за ноги, – сказал Чип. – Она потеряла сознание.

Они внесли женщину в туалет и положили на пол.

– А нам не стоит отнести ее в медицентр? – спросил мальчик.

– Подождем минуту, – сказал Чип. Он встал на одно колено около женщины, залез в карман ее желтого паплонового комбинезона и вытащил ее пистолет. Он направил его на мальчика.

– Повернись лицом к стене, – сказал он. – Ни звука.

Мальчик безропотно повернулся лицом к стене между стульчиками.

Чип встал, переложил пистолет из руки в руку и, держа его за обмотанный лентой ствол, поднял с силой, опустил рукоятку на коротко остриженную голову мальчика. Удар кинул мальчика на колени. Он повалился вперед, на стену, а затем вбок, уткнувшись головой в вертикальную трубу, в его коротких черных волосах заблестело красное.

Чип отвернулся, взял пистолет на изготовку, большим пальцем откинул предохранитель, и направил пистолет на заднюю стенку туалета: красная нитка, протянувшаяся из него разнесла вдребезги кафель и выбила из-под него пыль.

Чип сунул пистолет в карман и, придерживая его, перешагнул через женщину.

Он вышел в коридор, тщательно закрыл за собой дверь и быстро зашагал, сжимая рукоятку пистолета в кармане. Дошел до конца коридора и повернул вместе с коридором налево.

Идущий навстречу член улыбнулся и сказал:

– Привет, отец.

Чип кивнул, проходя мимо.

– Да, сын, – сказал он.

Нужная дверь была впереди в правой стене. Он подошел к ней, открыл и вошел. Закрыл за собой дверь и остановился в темном ,холле. Он вынул пистолет.

Напротив, под еле-еле светящимся потолком, стояли розовые, коричневые и оранжевые блоки памяти для посетителей, золотой крест и серп, часы на стене – 9.33 Чет 10 Сент 172 Г. О.

Он пошел налево, мимо других витрин, темных, спящих, постепенно теряющихся в темноте, чем дальше были от света, что падал из открытой двери.

Он вошел в холл.

На полу в центре лежали три вещмешка, пистолет и два ножа. Еще один вещмешок лежал около дверей лифта.

Улыбаясь Веи откинулся на спинку кресла и затянулся сигаретой.

– Поверьте мне, – сказал он, – что все так себя чувствуют в этот момент. Но даже самые строптивые, осуждающие нас, постепенно понимают, что мы мудры и что мы правы, – он посмотрел на программистов, стоявших вокруг стульев. – Разве это не так, Чип? – спросил он. – Скажи им, – он оглядывался улыбаясь.

– Чип вышел, – сказала Деирдр, и кто-то добавил:

– За Анной. Другой программист сказал:

– Плохо дело, Деирдр… – а Деирдр, обернувшись, ответила:

– Он вышел не за Анной, он просто вышел, он сейчас вернется.

– Немного уставший, конечно, – съязвил кто-то. Веи посмотрел на свою сигарету, подался вперед и затушил ее в пепельнице.

– Каждый здесь подтвердит, что я говорю, – сказал он вновь пришедшим и улыбнулся. – Извините меня, хорошо? – сказал он. – Я скоро вернусь. Не вставайте, – он поднялся, и программисты расступились перед ним.

Одну половину мешка заполняла солома, другую, отделенную от первой деревянной перегородкой – проволока, инструменты, бумаги, пироги. Чего только не было. Чип прощупал один, другой отсек с соломой и тут его пальцы наткнулись на что-то твердое. Он вытряхнул из отсека солому и вынул тяжелый беловатый шар, похожий на глиняный. Шар уместился на ладони, к нему прилипли соломинки. Он положил его на пол, и вынул еще два – один отсек был снова пуст, – и он достал четвертый.

Он вынул деревянную рамку из одного мешка, отложил ее в сторону, вытряхнул солому, инструменты, все, что там было и четыре бомбы вместе. Открыл еще два мешка, вынул бомбы из них и положил к тем, четырем, – пять из одного мешка, шесть из другого. Осталось место еще для трех бомб.

Он поднялся на ноги и направился к мешку у лифта. Какой-то звук из холла заставил его резко развернуться – он оставил пистолет на полу возле бомб, – но дверной проем был темный и пустой, и звук (шуршание шелка?) больше не повторился. Если он вообще был. Может, это звук его собственных шагов, который отразился от стены?

Не отрывая глаз от дверного проема, Чип отступил к мешку, поймал его лямку и быстро перенес его к другим мешкам, снова опустился на колени и пододвинул к себе пистолет. Он открыл мешок, вытряхнул солому, вынул еще три бомбы и положил их к остальным. Три ряда по шесть. Он накрыл их соломой и закрыл мешок, затем продел руку в лямку и поднял мешок на плечо. Он осторожно поднял мешок, скользя им по бедру. Бомбы в мешке тяжело осели.

Пистолет около мешков тоже был лазерный, он выглядел новее, чем тот, что был у Чипа. Чип поднял его и открыл. На месте генератора был камень. Он положил пистолет, взял один из ножей – с черной ручкой, до-Объединенческий, лезвие истонченное, но острое – и опустил его в правый карман. Взяв работающий пистолет и придерживая мешок пальцами снизу, он встал с колен, переступил через пустой мешок и тихо пошел к дверному проему.

За ним были темнота и тишина. Чип подождал, пока привыкнут глаза и он станет видеть отчетливее и пошел налево. Огромный телекомп выступал из витринной стены (он был сломан, разве нет, когда Чип был здесь раньше?), он прошел мимо него и остановился. Кто-то лежал впереди около стены, неподвижно.

Но нет, это были носилки, двое носилок с подушками и одеялами. Те одеяла, в которые Папа Джан и он завернулись. Очень возможно, что те же самые.

Он остановился на секунду, вспоминая.

Затем пошел дальше. К двери. К двери, в которую его протолкнул Папа Джан. И сканер возле двери, первый, мимо которого он прошел, не дотронувшись. Как он тогда испугался!

«Теперь тебе не надо толкать меня, Папа Джан», – подумал он.

Он приоткрыл дверь, заглянул на площадку – ярко освещенную, пустую – и вошел.

И вниз по лестнице, в прохладу. Теперь быстро, а то мальчик и женщина наверху могут скоро придти в себя и поднимут тревогу.

Он прошел мимо двери на первый уровень блоков памяти.

И на второй.

И дошел до низа лестницы, до двери на нижний уровень. Он уперся в нее правым плечом, взял пистолет наизготовку и повернул ручку левой рукой.

Медленно приоткрыл дверь. В полумраке светились красные, а от одной из стен приемо-передающего оборудования.

Низкий потолок тоже слабо светился. Он открыл дверь пошире.

Перед ним была огороженная холодильная яма, уходящие вверх синие рукава, за ними – колонна, яма, колонна, яма. В другом конце комнаты виднелись реакторы, красные чехлы двоились в темном стекле комнаты программистов. Ни души, закрытые двери, тишина – только воющий звук, низкий и непрерывный. Он открыл дверь еще шире, сделал за дверью шаг в зал, и увидел вторую стену оборудования, которая переливалась красными огоньками.

Он прошел дальше в зал, поймал край двери за собой и отпустил дверь, чтобы она захлопнулась. Опустил пистолет, большим пальцем скинул лямку вещмешка с плеча и мягко поставил мешок на пол. Его горло было сжато, голова запрокинута. В челюсть уперся локоть в зеленом шелке, сильные пальцы ломали шею, душили его. Рука с пистолетом была как замком схвачена мощной рукой.

– Ты, лжец, – прошептал Веи ему в ухо, – как приятно убить тебя.

Он потянул за эту руку, ударил ее свободной левой рукой, она была как мраморная, рука статуи. Он попробовал отодвинуть ногу в стойку, чтобы перекинуть Веи через себя, но тот тоже отступил назад, держа Чипа выгнутым и беспомощным, он поволок его за собой под крутящимся блестящим потолком, и рука Чипа была выкручена и расплющена, расплющена о жесткое ограждение, и пистолет выпал, звякнув, в яму. Он сделал движение назад и схватил голову Веи, нашел его ухо и повернул его. Твердая мускулистая рука еще сильней сдавила ему горло, и потолок стал розовым и пульсирующим. Он потянул свою руку вниз, за воротник Веи, просунул пальцы под повязку, намотал ее на руку, изо всех сил нажимая костяшками жесткую твердую плоть. Его правую руку отпустили, за левую схватили и потянули. Правой он поймал запястье на своей шее, оттащил руку. Глотнул горлом воздух.

Его отбросило, бросило на стену светящегося красным оборудования, порванная повязка была намотана вокруг его руки.

Он схватился за две ручки и выдернул панель, развернулся и метнул ее в приближающегося Веи. Веи отбросил ее в сторону, и продолжал приближаться, обе его руки были подняты для рубящего удара. Чип присел, выкинув вверх левую руку («Пригнись, Зеленый Глаз!» – прокричал Капитан Голд). Удары обрушились на его руку, он двинул кулаком Веи в сердце. Веи подался назад, ударив ногой. Чип отскочил от стены, сделал круг, ощупал своей онемелой рукой карман и нашел рукоять ножа. Веи рванулся к нему и обрушил удары на его шею и плечи. С поднятой левой рукой Чип рванул нож из кармана и воткнул его в середину груди Веи – воткнул наполовину, а потом, сильнее, до конца, по рукоятку в шелк. Удары продолжали сыпаться на него. Он вытащил нож и отступил.

Веи остался стоять, где стоял. Он смотрел на Чипа, на нож в его руке, посмотрел вниз на себя. Он дотронулся до своего бока и посмотрел на пальцы. Он посмотрел на Чипа.

Чип продолжал кружить, наблюдая за ним, сжимая нож.

Веи рванулся вперед. Чип ударил ножом, разрезал рукав Веи, но Веи поймал его руку в обе своих руки и повлек Чипа назад, к ограждению, прижимая коленом. Чип поймал шею Веи, нажал, нажал сильно, как только мог под порванным зеленозолотым воротником. Он отжал Веи от себя, вывернулся от ограждения и давил, продолжал давить, пока Веи держал его руку с ножом. Он заставил Веи отступать вокруг ямы. Веи ударил одной рукой Чипа по запястью, сбил руку, Чип высвободил руку с ножом и ударил Веи ножом в бок. Веи дернулся, перевалился через ограждение, полетел в яму и упал спиной на цилиндрическую стальную конструкцию. Он соскользнул с нее и сел, прислонившись к синей трубе, открыл рот, тяжело дыша, у него на коленях появилось черно-красное пятно.

Чип подбежал к вещмешку. Поднял его и быстро пошел обратно, вдоль по залу, держа мешок на руке. Положил нож в карман – нож упал, но он не стал нагибаться, – рывком открыл мешок и завернул его клапан под днище. Он повернулся и медленно пошел обратно к стене оборудования, остановился и встал лицом к ямам и колоннам между ними.

Тыльной стороной кисти вытер пот с губ и со лба, увидел на руке кровь и вытер руку о бок.

Он вынул из мешка одну бомбу, размахнулся с плеча, прицелился и швырнул ее. Она попала в центральную яму. Чип взялся за вторую бомбу. Из ямы послышалось: «плюм», но – никакого взрыва. Чип вынул вторую бомбу и швырнул ее в яму, размахнувшись сильнее.

Звук, который раздался из ямы, был более плоский и мягкий, чем от первой бомбы.

Огороженная яма осталась такой, какой была, с выходящими из нее вверх синими рукавами.

Чип посмотрел на яму и на ряды белых бомб с приставшими соломинками на дне мешка.

Он взял еще одну бомбу и швырнул ее в ближайшую яму так сильно, как только мог.

Снова «плюм».

Он подождал, и осторожно подошел к яме, подошел ближе и увидел бомбу на цилиндрическом стальном сооружении, белая лепешка белая глиняная грудь.

Высокий задыхающийся звук посыпался из дальней ямы. Веи.

Он смеялся.

«Это были три ее бомбы, бомбы пастуха, – подумал Чип. – Может быть, она что-то сделала с ними». Он подошел к середине стены оборудования и встал к ней спиной, лицом к центральной яме. Швырнул бомбу. Она ударилась в синий рукав и прилипла к нему, круглая и белая.

Веи смеялся, задыхаясь. Царапанье, еще какие-то звуки послышались из той ямы, где он был.

Чип швырнул еще несколько бомб. «Одна из них может сработать, одна из них должна сработать!» («Кидаешь – и взрывается, – сказала она. – Буду рада выкинуть их в мусорный ящик». Она бы не стала лгать. Что случилось с бомбами?) Он швырял бомбы в синие рукава и в колонны, залепил квадратные стальные колонны плоскими белыми налезающими друг на друга дисками. Он бросил все «бомбы», швырнул последнюю прямо через зал, она широко размазалась по стене с аппаратурой.

Он стоял, держа в руке пустой мешок.

Веи громко смеялся.

Он сидел верхом на ограждении ямы, держа двумя руками пистолет, направленный на Чипа. Черно-красные подтеки бежали вниз по его цепким одетым в комбинезон ногам, красное стекало на ремни сандалий. Он все смеялся и смеялся.

– Что ты думаешь? – спросил он. – Слишком холодные? Слишком влажные? Слишком сухие? Слишком старые? Слишком какие? – он отнял одну руку от пистолета, схватился за перила позади себя и слез с ограждения. Перекидывая ногу через перила, он сморщился и с шипом втянул воздух. – О-о, Иисус Христос! – сказал он, – ты и правда поранил это тело. С-с-с! Ты и правда его повредил, – он выпрямился и снова взялся за пистолет обеими руками, направив его на Чипа. – Идея, – сказал он. – Ты отдаешь мне свое, правильно? Ты повредил тело, ты даешь мне другое. Честно? И – аккуратно, экономно! Что мы сейчас сделаем: застрелим тебя в голову, очень осторожно, а затем мы дадим докторам долгую работу с нами, целую ночь, – он улыбнулся пошире. – Я обещаю держать тебя «в форме», Чип, – сказал он и пошел вперед медленными неловкими шагами, прижав локти плотно к бокам, сжимая на высоте груди пистолет, направленный в лицо Чипу.

Чип отступил к стене.

– Мне придется изменить мою речь к новичкам, – сказал Веи. – «Отсюда и ниже я Чип, программист, который почти одурачил меня своими разговорами, и новым глазом, и своими улыбками в зеркале». Однако, я не думаю, что у нас будут еще новички, риск стал перевешивать развлечение.

Чип кинул в него мешок и ринулся вперед, прыгнул на Веи и бросил его на спину. Веи закричал, и Чип, лежа на нем, стал бороться за пистолет в его руке. Красные лучи вылетели из пистолета. Чип прижал пистолет к полу. Проревел взрыв. Чип вырвал пистолет из руки Веи и освободился от него, встал на ноги, отпрянул назад, обернулся и посмотрел.

Напротив, в центре стены с оборудованием, была осыпающаяся и дымящаяся пещера – там, где прилипла бомба, которую он бросил. В воздухе плавала пыль, и широкая дуга черных обломков лежала на полу.

Чип посмотрел на пистолет и на Веи. Веи, приподнявшись на локоть, смотрел через зал, а потом перевел взгляд на Чипа.

Чип отступил в конец зала, в угол, глядя на облепленные белым пластиком колонны, на синие с белыми нашлепками рукава центральной ямы. Он поднял пистолет.

– Чип! – закричал Веи. – Это твое! Это будет однажды твое!

Мы оба можем жить! Чип, послушай меня, – сказал он, подаваясь вперед, – есть радость в обладании им, в управлении, в том, что ты – единственный. Это абсолютная правда, Чип. Ты сам в этом убедишься. Есть радость в обладании им.

Чип выстрелил из пистолета в дальнюю колонну. Красная нитка ударила поверх белых дисков, вторая попала точно в один из них. Взрыв вспыхнул и проревел, прогрохотал и продымил. Дым осел, и колонна была слегка выгнута в сторону дальнего конца зала.

Веи тяжело застонал. Дверь за Чипом начала открываться, он толчком закрыл ее и встал к ней вплотную спиной. Он стал стрелять из пистолета в бомбы на синих рукавах. Ревели взрывы, вырывалось пламя, и более сильный взрыв рванул из ямы, придавив Чипа к двери, разбивая стекла, швырнув Веи к колеблющейся стене аппаратуры, захлопывая открывшиеся было двери в другом конце зала. Пламя заполнило яму, огромный содрогающийся цилиндр желто-оранжевого, огороженный перилами и стучащийся в потолок. Чип поднял руку, защищаясь от жара.

Веи встал на четвереньки, а потом на ноги. Он пошатнулся и, запинаясь, пошел вперед. Чип выстрелил красной ниткой ему в грудь, потом еще раз, и Веи повернулся назад и заковылял к яме. Пламя охватило его комбинезон, и он упал на колени, и вперед, на пол. Его волосы загорелись, комбинезон горел.

Удары сотрясали дверь, из-за нее слышались крики.

Открылись другие двери, и вошли какие-то члены. «Назад!» – закричал Чип, направив пистолет на ближайшую колонну и выстрелил. Проревел взрыв, и колонна прогнулась.

Пламя в яме осело, а погнутые колонны прогибались с жутким скрежетом.

В зал вошли члены. «Назад!» – прокричал Чип, и они отступили к дверям. Он вжался в угол, наблюдая за колоннами, за потолком.

Дверь рядом с ним открылась. «Назад!» – закричал он, нажимая на нее.

Сталь колонн порвалась и вывернулась наружу, чушка бетона выскользнула из ближайшей колонны.

Почерневший потолок треснул, застонал, просел, посыпался кусками.

Колонны сломались, и потолок рухнул. Блоки памяти с грохотом посыпались в ямы, огромные стальные блоки врубались друг в друга и скользили, бились в стены с аппаратурой. Взрывы ревели в ближней и в дальней яме, подбрасывая блоки и сдвигая их в пламя.

Чип поднял руку, защищаясь от жары. Он посмотрел туда, где лежал Веи. На этом месте был блок, его край выступал над треснувшим полом.

Звучали новые стоны и трески – из черноты сверху, обрамленной освещенными краями проломленного потолка. И снова падали блоки, колотясь о те, которые уже были внизу и вспарывая их. Блоки памяти заполнили пролом, соскальзывая, громыхая.

И в зале, несмотря на пламя, стало прохладно.

Чип опустил руку и посмотрел на темные силуэты отблескивающих в огне стальных блоков, наваленных через провалившийся потолок. Он смотрел и смотрел, а затем он повернулся, двинулся к двери и протолкался через глядящих внутрь во все глаза членов.

Он прошел, держа у бедра пистолет, сквозь членов и программистов, сбегающихся по белым кафельным коридорам, и через других программистов, бегущих по ковровым коридорам, увешанных картинами.

– Что это? – прокричал Карл, остановившись и схватив его за руку.

Чип равнодушно сказал:

– Пойди, посмотри.

Карл отпустил его, взглянул на пистолет и на лицо Чипа, и побежал.

Чип пошел дальше.

Глава 6

Он вымылся, из баллончика распылил лекарство на ожоги на руке и несколько порезов на лице, и надел поплоновский комбинезон. Застегивая его, он окинул взглядом комнату. Он собирался взять покрывало с кровати, для Лайлак, чтобы сшила себе платье, и маленькую картинку или что-нибудь для Джулии, но теперь, однако, он не хотел ничего брать. Он положил в карманы сигареты и пистолет. Дверь открылась, и он снова вытащил пистолет. На него уставилась Деирдр, вид у нее был неистовый.

Чип сунул пистолет в карман.

Она вошла и закрыла за собой дверь.

– Это был ты? – сказала она.

Он кивнул.

Ты хоть осознаешь, что ты сделал?

– То, чего не сделала ты, – ответил он. – То, зачем ты пришла сюда, и от чего себя отговорила.

– Я пришла сюда остановить его, чтобы его можно было перепрограммировать, – сказала она, – а не уничтожить его совсем!

– Его как раз постоянно перепрограммировали, помнишь? – сказал Чип. – А если бы я оставил его и настоял на настоящем перепрограммировании – не знаю, как, но если бы я это сделал, – он бы все равно рано или поздно повернул туда же.

К тому же Веи. Или к новому – ко мне. «Есть радость в обладании им», – это были его последние слова. Все остальное было бы мудрствование. И самообман.

Она сердито отвернулась, но потом снова посмотрела на него.

– Здесь все осядет, – сказала она.

– Я не чувствую никакой дрожи, – сказал Чип.

– В общем, все уходят. Вентиляция может сломаться. Есть опасность радиации.

– Я не собирался оставаться, – сказал Чип.

Она открыла дверь, взглянула на него и вышла.

Он вышел следом за ней. Программисты спешили по коридорам в обоих направлениях, таща картины, узлы из наволочек, диктопишущие машинки, лампы. («Там был Веи! Он мертв!»

«Держись подальше от кухни, это сумасшедший дом!»). Он шел между ними. Стены были голые, только большие рамы пусто висели на них. («Сирри говорит, что это был Чип, а не новички!» «…двадцать пять лет назад, Объедини острова, у нас достаточно программистов, а он мне цитату об эгоизме»).

Эскалаторы работали. Чип поднялся на верхний уровень и пошел в обратном направлении, сквозь полуоткрытую стальную дверь, к ванной комнате, где лежали мальчик и женщина. Их там не было.

Он спустился на один уровень. Программисты и члены с картинами и узлами проталкивались в комнату, которая вела к тоннелю. Он вошел в стекающую толпу. Дверь впереди была опущена, но, должно быть, не до конца, потому что все медленно двигались вперед. («Скорее!» «Ну, двигайся, чего ты?» «О, Христос и Веи!») Кто-то схватил его за руку, Мадхир уперся взглядом в него, прижимая к груди набитую чем-то скатерть.

– Это был ты? – спросил он.

– Да, – ответил Чип.

Мадхир выпучил глаза, задрожал, вспыхнул.

– Сумасшедший! – закричал он. – Маньяк! Маньяк! Чип освободил свою руку, повернулся и пошел дальше.

– Вот он! – кричал Мадхир. – Чип! Это он! Это он все сделал! Вот он! Вот! Это он все сделал!

Чип шел впереди толпы, глядя на стальную дверь, сжимая пистолет в кармане. («Ты, братоненавистник, ты что, с ума сошел?» «Он ненормальный, он ненормальный!») Они шли вверх по тоннелю, сначала быстро, потом медленно, бесконечный беспорядочный поток темных нагруженных фигур.

Там и здесь вдоль тоннеля горели лампы, за каждой из них тянулась часть блестящей пластмассовой округлости.

Чип увидел, что Деирдр сидит сбоку, у стены. Она посмотрела на него с каменным лицом. Он продолжал идти, держа у бедра пистолет.

На выходе из тоннеля они сидели и лежали на открытой площадке, курили и ели, и разговаривали, толпясь, рылись в своих узлах, меняли вилки на сигареты.

Чип увидел на земле носилки, четыре или пять, член держал перед ними лампу, другие члены стояли на коленях.

Он положил пистолет в карман и подошел. Мальчик и женщина лежали на носилках, головы у них были перевязаны, глаза закрыты, но простыни на груди двигались. Еще на двух носилках были члены, и еще на носилках лежал – Барлоу, глава Совета по Питанию, он казался мертвым, глаза закрыты. Возле него стоял на коленях Розен, приклеивая что-то пластырем к груди под разрезанным комбинезоном.

– Они в порядке? – спросил Чип.

– Остальные – да, – ответил Розен. – У Барлоу был сердечный приступ, – он посмотрел вверх на Чипа. – Они говорят, что Веи был там, – сказал он.

– Был, – ответил Чип.

– Ты уверен?

– Да, – сказал Чип. – Он мертв.

– Трудно поверить, – Розен покачал головой, взял что-то маленькое из руки члена и навинтил это на то, что он приклеил к груди Барлоу.

Чип понаблюдал за ним секунду, затем пошел к выходу с площадки и сел, прислонившись к камню, зажег сигарету. Он скинул с ног сандалии и курил, глядя, как члены и программисты выходят из тоннеля, бродят туда-сюда, ищут места, где сесть. Из тоннеля появился Карл с картиной и с узлом.

К Чипу подошел член. Чип вытащил пистолет из кармана и положил себе на колени.

– Ты Чип? – спросил Член. Он был старший из двух мужчин, что пришли вечером.

– Да, – сказал Чип.

Человек сел на землю рядом. Ему было под пятьдесят, темнокожий, с выступающим подбородком.

– Кое-кто там готов наброситься на тебя, – сказал он.

– Я в этом не сомневался, – ответил Чип. – Но я ухожу через секунду.

– Меня зовут Льюис, – сказал человек.

– Привет, – сказал Чип. Они пожали друг другу руки.

– Куда ты идешь? – спросил Льюис.

– Обратно на остров, откуда я пришел, – ответил Чип. – Свобода. Маджорка. Майорка. Ты, кстати, случайно не знаешь, как управлять коптером?

– Нет, – сказал Льюис, – но это, должно быть, нетрудно.

– Меня беспокоит посадка, – сказал Чип.

– Садись на воду.

– Но я бы все-таки не хотел потерять коптер, если я вообще его найду. Хочешь сигарету?

– Нет, спасибо, – сказал Льюис.

Они помолчали секунду. Чип затянулся сигаретой и посмотрел вверх.

– Христос и Веи, настоящие звезды, – сказал он. – У них там внизу были фальшивые.

– Правда? – спросил Льюис.

– Правда.

Льюис обвел взглядом программистов. Покачал головой.

– Они так горюют, будто Семья утром умрет, – сказал он. – Это не так. Она родится.

– Родится ко многим бедам, тем не менее, – сказал Чип. – Они уже начались. Самолеты разбились… Льюис посмотрел на него и сказал:

– Не умерли члены, которые должны были умереть… Чип кивнул:

– Да. Спасибо, что напомнил… Льюис сказал:

– Конечно, беды будут. Но в каждом городе есть недолеченные члены. Они пишут «В драку Уни». Они-то и направят все вначале. А в конце будет лучше. Живые люди!

– Будет интереснее, это точно, – сказал Чип, надевая сандалии.

– Ты ведь не собираешься оставаться на своем острове, правда? – спросил Льюис.

– Я не знаю, – сказал Чип. – Я еще не думал что будет после того, как я доберусь туда.

– Возвращайся, – сказал Льюис. – Семье нужны такие члены, как ты.

– Правда? – спросил Чип. – Мне там заменили глаз, и я не уверен, что сделал это только для того, чтобы одурачить Веи, – он затушил сигарету и встал. Программисты оглядывались на него, он направил на них пистолет, и они поспешно отвернулись.

Льюис тоже встал.

– Я рад, что бомбы сработали, – сказал он улыбаясь. – Это я их сделал.

– Они сработали замечательно, – сказал Чип. – Кидаешь – и взрывается.

– Хорошо, – сказал Льюис. – Послушай, я не знаю ни про какой глаз, ты садись на сушу и вернись через несколько недель.

– Я посмотрю, – сказал Чип. – До свидания.

– До свидания, брат, – сказал Льюис.

Чип повернулся, покинул площадку, и стал спускаться по каменистому склону к парковой зоне.

Он летел над дорогами, где редкие движущиеся машины медленно петляли между стоявшими вдоль реки Свободы, где баржи слепо тыкались в берега; мимо городов, где монорельсовые кабины неподвижно приникли к рельсу, над некоторыми из них висели коптеры.

Когда стал увереннее управлять коптером, снизился, смотрел на площади, где бесцельно бродили и собирались члены, скользили над фабриками с остановившимися входящими и выходящими линиями, над строительными площадками, где ничто не шевелилось, кроме члена или двух, и снова над рекой; пролетел над группой членов, которые привязывали баржу к берегу, взбираясь на нее, смотрели на него вверх.

Он полетел вдоль реки к морю, удерживая коптер на небольшой высоте. Он думал о Лайлак и о Джане. Лайлак, которая в изумлении обернется от раковины (ему надо было взять это покрывало, почему он не взял?). Но живут ли они еще в той комнате? Не могла ли Лайлак, думая, что его поймали и вылечили и он никогда не вернется… выйти замуж за другого? Нет, никогда. (А почему нет? Почти девять месяцев его не было). Нет, она не сделает этого. Она…

Капли прозрачной жидкости ударили по пластиковому переду коптера и растеклись вбок. Что-то протекло наверху, подумал Чип, но затем он увидел, что небо стало серым, серым с обеих сторон, но темнее впереди, как небо на некоторых до-Объединенческих картинах. Это дождь стучит по коптеру!

Дождь! Днем! Он летел, держась за рычаг одной рукой, а пальцем другой проводил изнутри по пластику, вдоль дорожек стекающих снаружи дождевых капель.

Дождь днем! Христос и Веи, как странно! И как неудобно!

Но в этом было и что-то приятное. Что-то естественное.

Он взялся за рычаг второй рукой – «Давай не будем слишком самоуверенными, брат» – и, улыбаясь, полетел дальше.

Notes

note 1

Чип - обломок, осколок, щепка

(обратно)

note 2

Ривербенд - речная излучина, название города.

(обратно)

note 3

Кинг - король; Лайлак - сирень; Хаш - «тес», тишина; Сперроу - воробей.

(обратно)

note 4

Духи: рerfume (англ.) - раrfum (фр.)

(обратно)

note 5

Отец Гори о (фр.)

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВЗРОСЛЕНИЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОЖИВАНИЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ БЕГСТВО

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НАСТУПЛЕНИЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Реклама на сайте