«Ничьи котята»

Евгений Лотош КОРРЕКТОР

Книга первая. Ничьи котята

— Ну и чем сегодня занимается наша великолепная звезда? — брюзгливо осведомились за спиной у Сураша.

Директор по безопасности раздраженно выдохнул воздух сквозь полусжатые ноздри, но не ответил. Главный директор Третьей лаборатории и сам прекрасно знал, что тематика работы доктора Касатаны засекречена по шестому уровню допуска. Ответ во всем Седьмом Департаменте Министерства обороны знали только четверо: директор Департамента, его первый заместитель и два чоки-лаборанта, помогавших доктору — если к чоки, конечно, применимо слово «знать». Даже главный директор лаборатории был не в курсе ее темы — доступная только ему и Сурашу смотровая ни на йоту не приоткрывала завесу тайны. Обширное помещение на минус пятом уровне здания по большей части заполняли абсолютно загадочные установки, пожирающие огромное количество энергии. Разобраться в них сходу (а возможно, и не только сходу) не удалось бы даже квалифицированному специалисту в области вихревых полей. Собственно, смахивало на то, что назначение и принцип их действия не понимал никто, кроме самой изобретательницы. А ее отчеты уходили непосредственно в Департамент в зашифрованном виде. И именно это и раздражало директора лаборатории.

— Как всегда, загадочна и отстраненна, — продолжал брюзжать Тарамис. — Как всегда, полностью углублена в работу. И, как всегда, в очередной раз не удосужилась отправить месячный отчет, за что начальство почему-то винит именно меня. Ну что ты на нее уставился, Сураш? Ладно бы еще твоей породы баба! Впрочем, ей и своя-то порода неинтересна, вобле сушеной…

Тролль снова резко выдохнул сквозь ноздри. Директор, в общем-то, не так уж и плох — для человека. Но когда на него находит ворчливое настроение, на глаза ему лучше не попадаться: затрахает мозги почище любого орка. Хорошо, что доктор Касатана, увлеченная каким-то расчетами, не слышит его через толстое смотровое стекло. Иначе она наверняка нашлась бы, что именно ответить, и тогда наверняка полномасштабной перепалки не избежать. Директор по безопасности в очередной раз спросил себя, на кой он сюда вообще приперся, и в очередной раз не нашел ответа. Что-то загадочное, почти мистическое, чувствовалось в молодой человеческой женщине с огненно-рыжими волосами, собранными на затылке в конский хвост, и его тянуло на минус пятый уровень какое-то подсознательное желание увидеть ее еще раз. Возможно, играло свою роль и то, что на нее единственную во всей Лаборатории не имелось полного досье. Точнее, на нее не имелось вообще никакого досье, если не считать скудных страничек, набравшихся за время ее работы на вверенном ему объекте. Она, штатская, работала здесь по личному приказу министра обороны, и именно потому могла плевать на всех.

— Великолепная госпожа Касатана, — главный директор лаборатории нажал на кнопку включения двусторонней связи и склонился к микрофону, — доброе утро. Напоминаю, что ты снова забыла прислать месячный отчет.

Женщина отвернулась от дисплея и встала со своего места. Подойдя вплотную к бронестеклу, она с наслаждением потянулась всем телом (троллю показалось, что он услышал, как гулко забилось сердце Тарамира) и прислонилась к стенке возле окна.

— Здравствуй, блистательный господин директор, — игриво подмигнула она. — Забыла, каюсь. А может, и нет. Может, намеренно не отослала…

— Намеренно? — настороженно переспросил директор. — Но ты должна…

— Исследования почти завершены, и через несколько дней я передам директору Департамента полный отчет о результатах, а также действующий прототип. Осталось довести до ума интерфейс системы и протестировать ее сначала на моделях, а потом на добровольцах.

— Слабо верится, — буркнул директор. — Но что еще мне остается? Наверное, с моей стороны является непростительным хамством полюбопытствовать, что именно ты все-таки конструируешь в моей лаборатории?

— Человеку, дослужившемуся до полковника, такие вопросы задавать как-то и неприлично! — фыркнула доктор. — Впрочем, на показательную демонстрацию, каковая не за горами, вас обоих все равно пригласят. Могу и показать. Марука, активируй прототип на втором стенде! — махнула она рукой одному из чоки. Тот кивнул в ответ и, вставив в разъем на консольной панели штекер, смонтированный в подушечке указательного пальца, замер.

Несколько секунд спустя поверхность большой низкой тумбы прямо перед смотровым стеклом засветилась мягким матовым светом. Доктор Касатана подошла к столику, на котором грудой лежал какой-то металлический хлам, вытянула из него длинную железную трубу и положила на тумбу.

— Наблюдайте за руками и за стендом, — женщина нацепила на запястья блестящие браслеты, на которых замигали глазки индикаторов. — Ну, примерно вот так…

Она сделала жест руками, словно что-то подцепляя снизу ладонями, и внезапно труба всплыла в воздух и застыла, словно удерживаемая невидимыми руками. Доктор покачала ладонями, и труба завращалась пропеллером, потом снова замерла. Женщина сделала правой рукой резкое вертикально-рубящее движение, и труба распалась на две половинки, загремевшие по поверхности тумбы.

— Вот, что-то такое, — заключила она, снимая браслеты. — Ну как, господин полковник, впечатляет?

— Ни хрена ж себе… — потрясенно проговорил Тарамир. — Что это?

— Вихревой комбинированный эффектор с обратной связью, — пояснила доктор Касатана, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. — Генерировать кратковременные вихревые импульсы научились уже лет пять как, но дальше дело не шло. Моя установка поддерживает три силовых манипулятора, составленные из устойчивых вихревых комплексов, гравитационных и электромагнитных, воспринимаемых оператором как продолжение собственного тела. Точнее, станет воспринимать, когда я закончу дорабатывать нейроинтерфейс.

— Госпожа доктор, вы совершили выдающееся открытие! — искренне проговорил директор. Сураш кивнул, соглашаясь. — Оно совершит переворот в промышленности, да и в военном деле тоже! Мои поздравления.

— Спасибо, полковник, — неожиданно холодно проговорила женщина. — Но эффектор еще не доведен до ума, браслеты — временное решение. В финальном варианте он должен устанавливать прямое соединение с центральной нервной системой оператора. Видите ли, господа, дело в том, что у эффектора есть еще и способность…

То, что произошло потом, директор по безопасности вайс-полковник Сураш Тамарэй долгие годы видел в ночных кошмарах. Взмахнув рукой во время своей последней фразы, женщина провела ладонью над поверхностью тумбы. И тут словно что-то хлестнуло ее по предплечью так, что рукав халата разлетелся в клочья, а руку отбросило назад. Тело женщины приподняло в воздух и завертело, словно гигантский детский волчок. Тут же словно чудовищный невидимый смерч пошел крутиться по лаборатории, круша и ломая оборудование, и сразу в трех местах прогремели страшные взрывы, затопив помещение волнами огня. Бронированное панорамное стекло разлетелось мелкими брызгами, и Сураш, успев упасть на пол и заодно уронить директора, почувствовал, как невидимая сила рассекла воздух у него над головой, выбив массивную металлическую дверь смотрового помещения и пустив паутину трещин по железобетонным стенам. Свист пожарной сигнализации мгновенно умер в реве пламени, и слабо, неуверенно сквозь него прорвался рев сирены общей тревоги.

Что там может так полыхать? — мелькнуло у Сураша в голове, пока он, хватая ртом мгновенно раскалившийся воздух, полз к выходу. Там же нет никаких горючих материалов! Плазма, горячая плазма — но откуда?? В полубессознательном состоянии, с головой, идущей кругом от жара и дыма, он выкарабкался из смотровой и бессильно распластался на бетонном полу. По коридору бежали солдаты с огнетушителями, двое споро разматывали пожарный рукав. Мигнув, погасло освещение, и тут же вспыхнула красноватая аварийная подсветка: дежурный на пульте, следуя инструкции, обесточил сектор, чтобы не допустить коротких замыканий в плавящейся проводке. Наверное, где-то там, в помещении лаборатории, сейчас исходила бессильным шипением газовая система, тщетно пытаясь утихомирить стихию, но, похоже, оставалось только одно: ждать, пока внутри не выгорит все, что только может давать пищу огню.

— Господин вайс-полковник! — затормошили его за плечо. — Господин вайс-полковник! Очнись! Вот кислород!

Тролль с трудом оторвал раскалывающуюся голову от пола. Над ним склонился медик, протягивая маску со шлангом, идущим к небольшому металлическому баллону. Заместитель директора прижал раструб ко рту и несколько раз с силой вдохнул. Стало легче. Он с трудом поднялся на ноги, чувствуя, как со всех сторон его подхватывают руки, помогая устоять, и огляделся.

Бессознательного директора быстро уносили на носилках. Солдаты с огнетушителями прижались к стенам, но нужды в них уже не осталось. Странно — рев пламени быстро стихал, и меньше чем через минуту стих совсем. Пожарная система все-таки справилась? Шатаясь и держась за стену, тролль заглянул в обугленный дверной проем. Из смотровой тянуло дымом и гарью, но внутри стояла кромешная темнота.

— Свет! — хрипло прорычал заместитель директора. — Передайте на пульт, путь дадут свет. И фонари сюда, живо, внутри наверняка все лампы полопались!

Для того, чтобы проникнуть внутрь, дверь лаборатории пришлось вырезать автогеном. Сураш, однако, не стал дожидаться окончания процесса. Взяв в руки мощный аккумуляторный фонарь, он осторожно вошел в смотровую, скрипя сугробиками стеклянной пыли, и заглянул в оконный проем. Он направил вглубь помещения луч света — и окаменел.

В двух саженях перед ним на полу билось нагое тело доктора Касатаны Хамаяры. Наверное, человек-мужчина даже сейчас не удержался бы от восхищенного прицокивания языком при виде идеальных форм женщины. Однако взгляд тролля приковало совсем другое. Одежда сгорела дотла, но на нежной женской коже не виднелось ни ожога, ни царапинки. Перепачканные золой рыжие волосы словно и не купались только что в море огня, и лишь покрывавший ее толстый слой пепла напоминал о недавнем буйстве пламени. Тело подергивалось и извивалось, изо рта женщины вырывались нечленораздельные звуки, и пепел рядом ней то и дело взвивался в воздух, словно бичуемый невидимыми хлыстами.

— Она жива? — потрясенно пробормотал кто-то рядом с ним. — Что за мистика здесь творится?

Сураш перемахнул через оконный проем и осторожно приблизился. Вернее, попытался приблизиться — воздух перед лицом со свистом рассекло что-то быстрое и невидимое, и он поспешно отшатнулся назад. Что-то остро кольнуло его в шею, и он дернулся, изворачиваясь, словно от внезапного удара ножом. Но боль прошла так же мгновенно, как и возникла.

— Не входить в помещение! — гаркнул заместитель директора. — Опасно! Пожарной команде и охране немедленно вернуться в свои помещения! Спецвзвод сюда, живо! И чтобы замдиректора по науке явился сюда максимум через пять минут!

Он перепрыгнул проем в обратную сторону и почти вышвырнул из смотровой нескольких человек с фонарями, потрясенно наблюдавших за разгромом в помещении. Надо срочно связаться с руководством Департамента, мелькнула у него мысль. Срочно!

Его мозг уже работал, быстро перебирая варианты действий, но на сердце становилось все тяжелее. Исследовательское помещение разгромлено. Чудовищно дорогие экспериментальные установки уничтожены практически полностью. Доктор Касатана невменяема и неприкосновенна в прямом смысле слова. Директор без сознания, и хорошо если он не слишком сильно приложился головой, когда падал. И материалы — сохранились ли материалы экспериментов? Достаточно ли в отчетах деталей, чтобы восстановить сделанное?

Но главное — почему женщина осталась целой и невредимой в огненном шквале, оплавившем даже металлические части установок и оставившим лишь кучки пепла от киборгов-помощников?

Кто она такая… нет, не так. Что она такое — доктор Касатана Хамаяра?

10.05.843, златодень

— Как дела на работе?

Цукка слегка дернула плечом. Отвечать на дежурный вопрос настроения не было совершенно. К тому же мачеха наверняка и не ожидала ответа. Ну какие дела у продавщицы в универсальном магазине? Прилавок — витрины — покупатели — гудящие под конец дня ноги и усталые от постоянно приклеенной улыбки губы…

Она поковырялась в жареном рисе, вытащила из него креветку и сунула ее в рот. Как же все-таки им сказать? Отец по-настоящему беспокоится о ней, да и мачехе, в общем, она не безразлична. Конечно, у Танны голова куда больше болит о своих детях, но и о падчерице она пытается заботиться — насколько вообще можно заботиться о чужом, к тому же совершеннолетнем ребенке… Забавно. Похоже, самое сложное все-таки не принять решение, а сказать о нем родителям.

Кончай терзаться, мысленно одернула она себя. Не руби кошке хвост по частям. Все равно сказать придется, и придется именно сегодня. Ты ведь твердо решила, что не хочешь более оставаться обузой? Вот и славненько. Ты уже взрослая девочка, так что и веди себя соответственно.

— Папа, мама! — она подняла голову от тарелки и со стуком отложила вилку. — Я хочу вам сказать, что… — Она осеклась. Горло перехватило. Еще одна фраза — и пути назад уже нет.

— Да, милая? — Отец оторвался от газеты и посмотрел на нее поверх очков. Ринрин и Тарс перестали пихаться локтями и тоже выжидающе уставились на сестру. Танна не прореагировала — она продолжала сосредоточенно жевать рис. Похоже, мачеха за день устала не меньше Цукки. Девушку кольнуло легкое чувство вины. В конце концов, та тащит на себе целый дом.

— Я… в общем, я решила, что мне пора жить самостоятельно. Я уже взрослая, сама зарабатываю на жизнь. Вчера заведующий секцией сообщил, что мне немного увеличили жалование… ну, и я посчитала, что теперь вполне могу снимать комнату.

— Не говори глупостей, милая! — отец осуждающе покачал головой. — У тебя уже есть своя комната в нашей квартире. Зачем тратить деньги впустую?

Он отложил газету.

— Я уже говорил, Цу, что ты для нас не обуза. Да, ты уже взрослая девушка — куда только ушло время! Но это не значит, что теперь ты должна бросить нас или мы должны вышвырнуть тебя. Я понимаю, что ты все еще переживаешь неудачу с университетом, но год пролетит незаметно. Следующей зимой ты обязательно поступишь.

— Папа, ты не понимаешь! — чуть не плача, Цукка сжала кулаки. — Я уже действительно взрослая. Мне пора начинать отвечать за себя самостоятельно! Если я буду все время опираться на тебя, на Танну, я не смогу сконцентрироваться на подготовке. Я так и продолжу плыть по течению — твой дом, потом дом мужа, дети, кухня, магазины… Я хочу стать самостоятельной!

— Но ты уже самостоятельная! — отец беспомощно пожал плечами. — Ты давно не берешь у нас деньги, вносишь свою долю платы за квартиру… Разве самостоятельность в том, чтобы бросить семью и уйти в пустоту?

— В том числе, — Цукка упрямо уставилась в стол, избегая отцовского взгляда. — Папа, я тебя люблю. Я вас всех очень люблю, но я должна уйти. Я стану звонить, приходить в гости, но мне пора заботиться о себе самой. Я… нашла комнату. Сегодня десятое, до конца периода еще четырнадцать дней, но хозяин согласился взять плату вперед только за неделю. То есть шесть дней, почти целую неделю, я смогу жить бесплатно! Но у него есть условие — он хочет, чтобы я въехала сегодня.

…только бы они поверили ее басне! Хозяин уже вытребовал полную месячную плату за период вперед…

— То есть ты уходишь прямо сейчас? — растерянно спросил отец. — Танна! Ну скажи же ей!

— Могу только повторить за твоим отцом — не делай глупостей, Цукка, — мачеха устало взглянула на девушку. — Да, птенцы рано или поздно выпархивают из гнезда, но нет нужды вот так внезапно принимать решение. Даже если хочешь жить отдельно, незачем бросаться головой в омут прямо сейчас. Останься хотя бы до завтра — раз у тебя выходной, переберешься спокойно. А может, еще подумаешь и решишь остаться, спешить и в самом деле некуда.

…именно этого я и боюсь — что подумаю и решу остаться. Что решимость иссякнет, что поддамся на уговоры отца и не смогу уйти…

— Не решу, — качнула головой девушка. — Ринрин и Тарс уже большие, им пора жить отдельных комнатах. Вот Ринрин и переедет в мою, ей и кровать подойдет, и стол для занятий есть. А я уже собрала сумку — я взяла постельное белье на первое время, ладно? — и сейчас уйду. Завтра у меня внеочередной выходной, накопилось несколько штук за сверхурочную работу, так что смогу обустроиться на новом месте. А если до утра останусь, на место попаду только к обеду, и хозяин ругаться станет.

— Но Цу!.. — отец беспомощно заморгал. Девушка вздрогнула, заметив каким старым и потрепанным он выглядит сегодня. Хорошо бы у него не возникло неприятностей на работе…

— Нет, папа! — девушка отодвинула тарелку и решительно встала. — Я должна. Простите, что все вышло так… так… внезапно, но я решила.

Твердым шагом она вышла из кухни. Короткий коридор, дверь слева — ее комната. Бывшая комната. Внутри со вчерашнего дня ничего не изменилось, но каким-то неуловимым образом она стала чужой. Не ее.

Цукка обвела взглядом интерьер, словно в первый раз рассматривая обстановку. Низкая кровать возле стены. Вплотную придвинутый к окну письменный стол, сиротливо-голый, избавленный от обычного бумажного беспорядка. Старый-старый терминал, даже не терминал, а настоящий компьютер — с встроенными в потроха программами, правда, уже давно не использующимися. Полки со старыми бумажными книгами, по большей части детскими, давно забытыми — теперь их самое время читать брату с сестрой, и несколько жмущихся друг к другу не менее старых пособий для подготовки — «Курс физики для поступающих в университет», «Начала общей математики», «Интегральное исчисление»… Надо потом их забрать. Или не надо? Один раз она уже провалилась, пытаясь по ним готовиться: программы для поступления изменились, а новые пособия — только электронные. Значит, придется как-то копить средства на новый терминал и книги… На полу — вытертый ковер с рисунком в виде желто-зеленого ромбического орнамента на белом фоне. Пара стульев. Шкаф для одежды, сейчас наполовину пустой.

И сумка. Большая дорожная сумка в углу, доверху набитая: несколько платьев, белье — нательное и постельное, гравюра по металлу — серебряное дерево на холме на фоне золотого заката, туфли, пелефон, мелкий хлам, с которым жалко расставаться… Чужеродный предмет, превративший давнее убежище от невзгод в чужое полузнакомое помещение.

Нет. Хватит терзать себя. Что обрублено, то обрублено. Цукка подхватила сумку и, скособочившись от тяжести, вышла в прихожую. Отец с мачехой уже ждали там. Притихшие брат с сестрой выглядывали из кухни.

— Цу… — отец положил ей руку на плечо и печально взглянул в лицо. — Может, все-таки передумаешь? Останься хотя бы до завтра.

— Нет, папа.

Девушка поставила сумку на пол и осторожно поцеловала отца в щеку. Поколебавшись, поцеловала и мачеху. Неожиданно та протянула руку и ласково погладила Цукку по волосам.

— Наверное, я была тебе плохой матерью, — сказала она задумчиво. — Твоя настоящая мама меня не одобрила бы. Мне исполнилось лишь чуть больше, чем тебе сейчас, когда я выходила за твоего отца. Я просто не знала, что делать с внезапно появившейся семилетней дочерью. А потом… не сложилось. Ты так страдала из-за смерти матери, что я не смогла подружиться с тобой. Жаль. Но я хочу, чтобы ты помнила — здесь твой дом. И ты всегда можешь вернуться, если что-то не получится. Мы пока не тронем твою комнату.

— Да, Цу, — отец притянул ее к себе и обнял. — Ты всегда можешь вернуться. Я знал, что ты рано или поздно оставишь нас, ты характером в мать, такая же упрямая. Просто… как-то все вышло неожиданно.

Он отстранился и взглянул ей в глаза.

— Ты ведь не забудешь нас, да? Станешь приходить в гости? Звонить?

— Да, папа, — кивнула Цукка, пытаясь сдержать наворачивающиеся слезы. — Обязательно. И вы ко мне приходите.

Она быстро сунула ноги в сандалии, распахнула дверь, подхватила сумку и вышла. Уже на лестнице она обернулась и еще раз взглянула на свою семью. Отец, мачеха и брат с сестрой смотрели на нее через дверной проем, словно из другой, милой и теплой жизни. Той жизни, где ребенком она могла прибежать к отцу на колени и, заливаясь слезами, протянуть палец с чернеющей под ногтем занозой. Где в вечернем сумраке горели золотым огнем домашние окна, обещая убежище от невзгод и недругов. Где утреннее солнце било в заспанные глаза, а тиканье будильника на столе ласково убаюкивало в ночной темноте…

Все в прошлом. Будущее холодно и неопределенно, и для начала ей придется привыкнуть жить одной. Возвращаться в пустую темную комнату большого дома, кивать в коридоре общей квартиры таким же, как она, девушкам-одиночкам, снимающим соседние комнаты, раз в период платить деньги равнодушному хозяину, а еще расплачиваться по счетам за землю, электричество, воду и зимнее отопление. Таково будущее, к которому придется привыкнуть.

Она прощально махнула рукой и потопала вниз по ступенькам лестницы.

До своей новой квартиры она добралась на удивление быстро. Нужный трамвай пришел почти сразу, так что мыслишка шикануть и взять такси умерла в зародыше. На Подгорной улице она оказалась около пяти вечера — солнце уже коснулось гребня горы, но еще не успело зайти за него. Бросить сумку, распаковаться, совершить краткую экскурсию по окрестностям на предмет продуктовых и прочих магазинов — и лечь спать пораньше, в семь-полвосьмого. А завтра с утра подняться вместе с солнышком и обустроиться уже основательно: вычистить комнату сверху донизу, закупить продуктов на ближайшее время, прикупить какую-никакую посуду и, возможно, даже старый толстый телевизор где-нибудь в комиссионном магазине. Опять же, познакомиться с соседями, основательно погулять по окрестностям, выяснить, где какой транспорт ходит, где можно поймать такси при необходимости и где какие отделения банков… Ой, нет. С соседями не получится — завтра земледень, люди на работе. Придется в другой раз. А послезавтра — на работу, и снова пойдет обычная рутина. Только вот возвращаться придется уже не домой, а в пустую комнату к холодной плите и дребезжащему хозяйскому холодильнику.

Она тихонько вздохнула и зашагала к трехэтажному дому саженях в пятидесяти от остановки трамвая. Сумка тянула вбок и вниз, и Цукка пожалела, что не оставила половину барахла дома. Все равно еще раз возвращаться, хотя бы за учебниками. Да и рассказать, где и как устроилась, родителям надо.

У двери она нащупала в кармане пластинку ключа и вставила ее приемную щель. К ее удивлению, над замком вспыхнул и замигал красный огонек, а засов и не подумал отпираться. Она повторно сунула ключ — с тем же результатом. Что такое? Неужели ключ испортился? Она ведь проверяла его вчера вечером!

Все еще недоумевая, она нажала кнопку домофона рядом с фамилией хозяина.

— Кто? — несколько секунд спустя спросил хриплый мужской голос.

— Господин Януси, добрый вечер — заторопилась Цукка. — Здесь я, Цукка Мерованова. Вчера я сняла у вас комнату. Я войти не могу, ключ не действует.

— Госпожа Цукка? — переспросил голос. — Сейчас спущусь, жди.

Минуту спустя дверь распахнулась. Цукка облегченно вздохнула, подхватила с земли сумку и сунулась вперед, но тут же вынужденно остановилась. Вопреки ожиданиям хозяин воздвигся в дверном проеме и отодвигаться не собирался.

— Э-э… могу я пройти, господин Януси? — осведомилась девушка, недоуменно глядя на него.

— Видишь ли, госпожа Цукка, — хозяин смущенно почесал в затылке, — я твою комнату другому сдал. Извини, так получилось. Вот…

Он сунул девушке в руку тугой бумажный сверток — та машинально взяла — и вынул ключ из ее ослабевших пальцев.

— Но я же заплатила… — слабо произнесла она.

— Ну, заплатила, — хозяин пожал плечами. — А тот парень заплатил больше. Ему, видать, нужнее. Деньги я тебе вернул, так что прощай.

— Но куда я пойду! — Цукка чуть не плакала. — Вечер же! Поздно! Мне идти некуда!

— Твои проблемы, — хозяин еще раз пожал плечами. — Вверх по улице, в старой роще, кажется, есть отель. Сегодня там переночуешь, а завтра подыщешь себе другое жилье.

Дверь с грохотом захлопнулось, и Цукка почувствовала, как по щекам катятся слезы. Мир, казалось, рушился вокруг нее. Куда ей сейчас? Домой? Невозможно. Сначала решительно заявить, что уходит, а потом вернуться? Ни за что! Лучше ночевать на улице. Вот ляжет прямо здесь и заснет на камнях!.. Или нет, она пойдет в полицию! Ведь они договорились, она отдала деньги!

Договорились? А где договор? Она просто отдала деньги. Без подписей, без свидетелей. Деньги? Она вгляделась в сунутый в руку сверток. Да, похоже, все здесь. И за то спасибо. Мог бы и не вернуть.

И вообще, возьми себя в руки, дура, зло сказала она себе. Ишь ты, разнюнилась! Подумаешь, в дом не пустили. Этот гад не последний, небось, домовладелец в городе. Найдет она себе другое жилье. Тем более, завтра на работу не надо. Купить газету и внимательно просмотреть раздел с объявлениями, дел-то. А сейчас нужно искать отель. Время еще детское, и если поторопиться, она успеет найти себе комнату. А если нет… пятый период в нынешнем году на удивление теплый, а в сумке лежит плотная кофточка. Так что она и на скамейке не замерзнет. А можно сесть на трамвай и доехать до вокзала — там есть зал ожидания, можно подремать ночь, сидя в кресле.

Что эта сволочь сказала про отель вверх по улице? Надо посмотреть — вдруг он достаточно дешевый, чтобы переночевать. Девушка сунула деньги в нагрудный карман блузки, тяжело вздохнула и, перехватив сумку в другую руку, зашагала по улице.

Саженей через тридцать дорога резко пошла вверх. Еще через тридцать саженей Цукка почувствовала, что сумка наливается неподъемной тяжестью. Солнце уже наполовину опустилось за гору, и на улице начал сгущаться вечерний сумрак. Одно за другим вспыхивали окна домов. Тускло, но с каждой секундой все ярче разгорались фонари. Она бросила взгляд на часы. Пятнадцать минут шестого. К шести стемнеет окончательно — и как она станет искать отель? Хотя, наверное, возле него должна светиться вывеска…

Двадцать минут спустя она выдохлась окончательно — и не только физически. За очередным крутым поворотом улица внезапно кончилась, и последний фонарь осветил каменную площадку над обрывом, обнесенную фигурной металлической оградкой. Дорога шла и дальше, но по обеим ее сторонам возвышались массивные стволы деревьев. Судя по белым свечкам цветов в не по-весеннему густой листве и характерному запаху, витавшему в воздухе, — мароны. Значит, здесь улица кончается? Но где же отель? Наверное, она пропустила его в сумерках. Или гад-домовладелец что-то напутал. Или просто соврал, чтобы отвязаться…

Она устало плюхнула сумку на плиты смотровой площадки и оперлась о перила. Отдышавшись, она внезапно осознала, что перед ней открывается великолепный вид на бухту. Закрытое горами солнце уже ушло с ее поверхности, и внизу расстилалось море огней: сначала бегущее по склонам гор вплоть до угольно-темной по вечернему времени зоны цунами, а потом начинающееся снова, плавно переходя в еще освещенный противоположный берег Масарийской бухты. По воде сновали увешанные сигнальными огнями катера; неспешно двигалась пара больших сухогрузов и танкер, торопящиеся разгрузиться у пирсов, залитых светом прожекторов; мигали габаритные огни на могучих заслонках защитных эллингов, ночью прикрывающих от возможного буйства морской стихии изящные яхты, сейчас скользящие далеко в океане… Несмотря на вечер бухта кипела жизнью. А за ней, видный сквозь узкую горловину бухты, расстилался залитый вечерним солнцем океан, и красно-золотая рябь бежала по ряби его бесчисленных волн. Оттуда налетал соленый морской бриз, оставляя на губах вкус моря, приглашая взмыть с площадки, широко распахнуть ему объятья и чайкой полететь все выше и выше, к темно-синему небу, в котором все ярче начинал светиться восходящий Звездный Пруд. Айтес, Пураллах, Мутаэра, Двойной краб, Фибула Назины, Дельфин, Рубиновый ромб и другие созвездия драгоценными камнями проявлялись на темнеющем бархате космоса, и она задохнулась от восторга, привычного, но каждый раз словно испытанного впервые в жизни.

Я обязательно поступлю в университет, пообещала она небу. Продолжу заниматься вечерами и утрами, ходить в библиотеку, читать учебники — и обязательно поступлю следующей весной. Я выучусь на астронома, стану изучать Вселенную, и может быть — почему нет? — именно мне повезет открыть сигналы чужих цивилизаций, что живут там, в ядре Галактики или же на дальних ее окраинах. А может, если помечтать, однажды именно я первой встречусь с инопланетными братьями по разуму и от имени всей нашей цивилизации скажу им…

Гулкий вой сирен заставил ее встрепенуться. Она прислушалась. Цунами-предупреждение, время подхода волны — два часа семьдесят минут. Огни катеров задвигались, меняя траектории движения, смещаясь к берегу, в сторону безопасных эллингов. Танкер и один из сухогрузов начали заметно снижать скорость и разворачиваться. Другой сухогруз низко прогудел, подтверждая — раз, второй, третий, но продолжал двигаться к пирсам: вероятно, капитан рассчитывал выгрузить хотя бы часть карго до того момента, когда придется срочно выходить в океан, носом встречая не страшную на глубоководье, еще медленную и низкую волну. Меньше трех часов — а ему еще нужно пришвартоваться, потом отшвартоваться и отойти от берега по крайней мере на три версты. Да и краны нужно успеть укрыть за защитными стенами. Или корабль идет полупустым?

Девушка вздохнула. Цунами — не ее проблема. Ей надо тащиться обратно. Хорошо хоть вниз, под горку. В итоге она потеряет час. Как бы и в самом деле не пришлось ночевать на вокзале…

— Красивый вид, верно?

Она резко обернулась на голос. В сажени от нее стоял невысокий парень, на вид чуть старше ее самой. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, узкие глаза над высокими скулами смотрят изучающе и спокойно. Свободная рубашка с короткими рукавами и светлые шорты из тонкой ткани, пожалуй, легковаты даже для такой теплой не по сезону погоды. Паренек стоял не двигаясь, и напрягшаяся Цукка слегка расслабилась.

— Прости, что напугал тебя, госпожа, — смущенно сказал он. — Я люблю иногда приходить сюда вечером, чтобы смотреть на бухту. Звезды в небе, звезды на склоне и звезды на воде — красиво, правда?

— Ты поэт? — поинтересовалась Цукка. — Ты так красиво говоришь…

— Нет, — слегка улыбнулся парень. — Умение рифмовать среди моих разносторонних талантов не числится. Меня зовут Дзинтон. Дзинтон Мураций. Рад познакомиться, госпожа. Прошу благосклонности.

— Я Цукка Мерованова, — Цукка почувствовала, что щеки ее начинают теплеть от смущения. С ней редко разговаривали так вежливо. — Рада познакомиться, господин Дзинтон. Благосклонность пожалована.

— Спасибо, госпожа Цукка, — Дзинтон кивнул. — Ты не возражаешь, если я постою рядом?

— Я… — Цукка смутилась еще больше. — Вообще-то я уже ухожу. Мне нужно в город.

Дзинтон окинул ее внимательным взглядом.

— Ты с дорожной сумкой, госпожа Цукка. На окраине города, да еще вечером — наверное, у тебя есть серьезная причина торопиться. Могу я тебе чем-то помочь? Если хочешь, я донесу твою сумку до трамвая. Или помогу поймать такси.

— Не надо, — качнула головой Цукка. — Скажи, господин Дзинтон, ты не знаешь, есть ли здесь отель? Мне сказали, что он где-то вверх по улице, но я, наверное, его пропустила.

— Отель? — Дзинтон удивленно взглянул на нее и замялся. — Ну… видишь ли, госпожа, отель здесь неподалеку действительно есть. Туда, дальше по дороге, через мароновую рощу. Но он не работает.

— Как не работает? — охнула Цукка. — Ой… впрочем, все равно. Найду какой-нибудь другой.

— Он не работает, как я слышал, уже много лет. Но я… — он снова замялся, словно намереваясь признаться в чем-то ужасном. — Я там живу.

— Как — живешь? — удивилась девушка, от неожиданности приоткрыв рот. — Ты же сам сказал — он не действует.

— Ну… да, не действует. Но когда я бродил по окрестностям, заметил, что входная дверь не заперта. Я и решил… в общем, пока хозяев тут нет, зачем дому стоять пустым?

Кажется, он тоже покраснел? Ничего себе! Совсем как в мистическом романе: заброшенный дом, а в нем — таинственный незнакомец!

— Госпожа Цукка, — поколебавшись, продолжил парень, — могу ли я предложить тебе провести ночь в моем отеле? Ты не думай, я не стану приставать, — поспешно добавил он. — Просто сейчас вечер, а искать другой отель тебе несподручно. Ну, или, если хочешь, я донесу тебе сумку до трамвая.

Внезапно Цукка почувствовала, как гудят ноги. Сначала шесть часов в магазине, потом дорога домой, потом сюда, да еще и сколько протопала в гору… Ей стало страшно неохота тащиться куда-то еще. Согласиться? Одна, с незнакомым парнем, в заброшенном доме? А ну и ладно! Пусть даже приставать станет — в конце концов, она уже давно не девочка, знает, откуда дети берутся. Вряд ли Дзинтон маньяк, который разрежет ее на кусочки и съест. И вообще, он довольно симпатичный и вежливый.

— А далеко до отеля? — нерешительно поинтересовалась она.

— Да нет, совсем рядом, — задумчиво сообщил парень. — Ну, кому как, конечно. Моих минут пять ходьбы. Пошли, я покажу!

Не дожидаясь ответа, он подхватил с земли сумку Цукки и, приглашающе махнув рукой, пошагал вверх по дороге в сторону рощи. Девушка мысленно вздохнула и заковыляла за ним. Пять минут — а, скорее, десять, с ее-то усталостью и в гору!

— А как хоть называется твой отель, господин Дзинтон? — осведомилась она у спины парня.

— Да как видится, так и называется, — пожал тот плечами, полуобернувшись. — «Мароновая роща».

До отеля они добирались, кажется, сто лет. Дзинтон свернул с широкой дороги и пошел по тропинке напрямик. В быстро сгущающемся мраке деревья и кусты все ближе и ближе подступали к дорожке, постепенно превращающейся в узкую тропинку, затеняя даже тот свет, что давал Звездный Пруд. Цукке стало уже по-настоящему боязно (а вдруг ее провожатый все же маньяк?), но тут ее спутник коротко сообщил:

— Пришли.

Долго скрипнула дверь, и в темноте ярко вспыхнула лампа над хлипкими дощатыми воротами, осветив вход в небольшой внутренний дворик, окруженный глухими саженной высоты стенами. Одновременно зажглась лампа на другом конце дворика — над входом в невысокое двухэтажное здание.

— Заходи, госпожа Цукка, — Дзинтон сделал приглашающий жест рукой. — Выключатель вот здесь, справа от входа. В доме, возле входной двери, стоит парный. Свет можно включать и выключать любым из них.

Он прикрыл ворота за вошедшей Цуккой и прошел к крыльцу. Щелкнул еще один выключатель, и прихожая осветилась изнутри.

— Здорово! — искренне сказала Цукка, останавливаясь на пороге дома. — Настоящий отель. И стекла целые. Я думала, раз он заброшенный, то развалившийся, осыпавшийся, крыша поехавшая… А он словно после ремонта. Только грязно немного.

— Да разве тут грязно! — пожал плечами юноша, сбрасывая обувь и поднимаясь на высокий пол. Цуккину сумку он поставил на пол. — Я ведь подметаю… иногда. Ну, пыли немного, ну и что? Главное, не дует. Здесь по десятку комнат на этаже, но первый этаж в основном хозяйственный — вон там столовая, потом кухня, дальше подсобка для продуктов, комната дежурного, кладовые какие-то. Жилых только пять комнат в дальнем конце. Зато на втором этаже все жилые. Если тебе надо, то туалет и ванная и в ближнем конце коридора, и в дальнем — на обоих этажах. Горячая вода есть. Я занял комнату на втором этаже сразу у лестницы, ты выбирай любую оставшуюся. Кстати, советую второй этаж, на первом иногда бегают лесные мыши. Наверное, где-то дырки прогрызены.

— А разве в заброшенных домах не отключают воду и электричество? — поинтересовалась девушка, с любопытством засунув нос в кухню. — Ух ты, какая плита! Электрическая?

— Ага, электрическая. Только микроволновки нет. А свет и воду тут действительно отключили. Но вода перекрывается обычными вентилями в подвале, а запор на электрощитке обходится элементарно — пару проволочек правильно прикрутить, и все, — Дзинтон пожал плечами. — А учет воде и электричеству ведут компьютеры, им не интересно, кто и как тут живет. Просто раз в период в почтовый ящик счета бросают, даже не на владельца выписанные, а на отель. Если платить, никто и не заметит.

— Замечательно, — Цукка задумчиво поскребла пальцем косяк. — А если хозяева вернутся?

— Ну, извинюсь да и дальше пойду. Не убьют же они меня, в самом деле. Я ничего не портил, все аккуратно. А тут в радиусе пяти верст еще пара брошенных отелей, там где-нибудь и устроюсь. Они в тридцать первом позакрывались. Я читал, что в те времена такое в порядке вещей было. Помнишь, когда в Коралловом архипелаге куча новых вулканов выросла? Штуки четыре надводных и еще фиг знает сколько подводных. Там все время трясло, сюда волна каждый день приходила, иногда и не по разу, пляжи для серфинга даже и не открывали. Через полгода туристы окончательно приезжать перестали, так что местные отели по большей части обанкротились и закрылись. Власти даже от налогов их владельцев освободили, чтобы не добивать окончательно. Какие-то потом снова открылись, но часть так и осталась брошенными.

— Знаю, отец рассказывал, — девушка вздохнула. — Он у меня в порту бухгалтером работает, мне-то тогда лишь шесть лет исполнилось, я и не помню ничего. Он говорил, что оба пароходства почти закрылись. Сухогрузы даже разгрузиться толком не успевали — только половину, а то и треть карго выгружали, как давали цунами-предупреждение, и приходилось все бросать и срочно уходить в море. Суда днями, а то и неделями болтались на дальнем рейде в ожидании разгрузки. А ведь каждый день простоя стоит ой как дорого! В общем, грузы пошли по большей части железными дорогами, так что порт почти встал. Половину работников уволили, отец чудом удержался.

— М-да, — поскреб в затылке Дзинтон. — Случается. Ну ладно, госпожа Цукка, устраивайся. Если есть хочешь, в холодильнике оставалась вареная картошка… кажется. И колбаса. И батон где-то там на холодильнике лежит, еще не должен засохнуть. А я пока пойду поработаю чуток.

Он махнул рукой и через две ступеньки взбежал по лестнице.

Цукка неслышно хихикнула. Мужчины! «Колбаса… кажется!» — про себя передразнила она спутника. Свинюшки они немытые. Как можно не знать, что лежит в холодильнике? Ну ладно, завтра она ему в благодарность приготовит настоящее цурме. С курицей, рисом и специями. Жаль только, магазины отсюда далековато. А ведь ей еще жилье себе подыскивать. Ну, тогда план такой: с утречка пораньше сбегать в город, купить продуктов — а заодно и газету с объявлениями, приготовить шикарный обед, а потом спокойно подобрать себе жилье. И без нервотрепки туда перебраться.

Она подхватила сумку и протопала по коридору в первую жилую комнату. Та выглядела почти пустой: кровать с голым пыльным матрасом, одинокий стул и небольшой шкаф. Зато в шкафу нашлись подушка и одеяло — а постельное белье она захватила с собой. Заправив кровать, Цукка сходила в душ и несколько минут стояла, наслаждаясь струями горячей воды, но потом спохватилась — платить-то Дзинтону! Завернувшись в простыню, она прокралась по непроглядно-темному коридору и юркнула в свою комнату. Интересно, а все-таки — он собирается приставать или нет?

Если парень и держал в голове какие-то неприличные намеренья, воплощать их в жизнь он не торопился. Слегка разочарованная, Цукка забралась под одеяло и неожиданно быстро заснула.

* * *

Черная душная тьма. Горячечный жар, окутывающий тело. Боль в сгибе локтя: привычно уколола воткнувшаяся игла. Неприятно внизу: из тела выходят, выскальзывают трубки. Плотная маска, облегающая глаза, и тонкое зудение в голове — далекое, бесплотное, не дающее сконцентрироваться, не позволяющее почувствовать свои невидимые руки.

Как меня зовут? Я не помню.

Как меня зовут? Это очень, очень важно вспомнить. Я не должна забывать. Имя — последнее, что у меня осталось. Как меня зовут?

Я — Карина. Кара. Каричка. Мама, забери меня отсюда! Я не хочу здесь оставаться! Мне больно, мне очень больно! Пожалуйста! Я — Карина!

Голоса.

— Ну что уставился, кретин? Голую девчонку никогда не видел? Сходи в баню и пялься, сколько влезет, маньяк недоделанный! Вахта, захваты раскрыты, катетеры вышли. Давай шустрее двигайся, идиот.

Давящее чувство в шее, лодыжках, запястьях, на талии отпускает, но саднящая боль в стертой коже остается. Я не хочу! Я не хочу опять на стенд! Мне больно, мне плохо! Пожалуйста!..

Она раскрывает рот, но из него вырывается только хриплый стон.

Твердые холодные руки подхватывают ее под плечи, за ноги, ее тело на краткий момент взмывает в воздух, потом снова опускается на жесткую поверхность. Зудение в голове усиливается.

— Блокиратор в «саркофаге» действует? Проверь еще раз.

— Да что ты пристал? Действует, конечно. Проверял я его вчера.

— Дубина! Ты что, не понимаешь, что произойдет, если блокиратор откажет в коридоре? Тебе ради своей шкуры лень еще раз тест запустить? Заткнись и делай, что сказано, а то рапорт на тебя подам.

— Слушай, Джок, ты что сегодня такой напряженный? Можно подумать, в первый раз чудище в лабораторию везешь. Мы же ее уже столько таскали! Она же смирная, как щенок, не то что некоторые.

— Да мне плевать, сколько! Я жить хочу, понял? Мне не платят за то, чтобы подыхать с оторванной башкой. Все, кончай действовать на нервы. Сначала тому молодому умнику приспичило в первом часу ночи эксперимент устроить, а теперь еще и ты тут выкаблучиваешься! Тест запустил?

— Запускаю…

Зудение в голове усиливается, волной накрывает ее целиком, и она тонет в нем, беспомощно открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Что такое «рыба»? Что такое «берег»? Она не помнит. Она помнит только самое важное — ее зовут Карина. Карина Серенова. И мама за ней не придет. Она никогда не придет, потому что умерла много лет назад. Я не хочу снова!! Волна уходит, но зудение остается — оно всегда внутри, когда она не привязана к стенду. Если бы оно пропало хотя бы на минуту или две, чтобы она успела дотянуться своими невидимыми руками хотя бы до тех, кто рядом!

Глухо стукает крышка, и голоса отдаляются, глохнут, но не смолкают окончательно. Она плывет в черной пустоте, и только где-то сбоку кружится и пляшет многоцветная радуга. Она всегда где-то сбоку, ее не увидеть, как ни поворачивайся. Ее даже не поймать невидимыми руками, потому что на стенде ей больно и плохо, а в темной комнате она не чувствует их из-за шума в голове.

— Вахта, команда три пошла. Направление — стенд номер пять.

Ящик слегка дергается, и ее прижимает плечом к твердому холоду. Сейчас ее настоящие руки свободны, и при желании можно ощупать изнутри железные стенки. Но она не станет. У нее нет сил.

Дрожь от катящихся по полу колесиков ящика — и тишина.

Как хорошо… тихо… в голове нет зудения… Нет зудения? Тихо?

— Джок! Красный сигнал! Блокиратор вырубился! Смотри!

Теперь она снова чувствует свои невидимые руки. Они сжаты в тугие комки…

— Вахта, у нас ЧП — отказал блокиратор «саркофага»! Разворачивай его, быстро! Обратно в камеру, пока она не очуха…

Ее невидимые руки с силой распрямляются, и выбитая крышка ящика с громким звоном отлетает в сторону. Настоящие руки, с трудом сгибаясь, царапают маску — содрать, отбросить, увидеть! А еще теперь она может видеть и не-глазами тоже! Свет режет глаза — две расплывчатых фигуры в халатах отступают назад — своими не-глазами она видит ужас, искажающий их лица — ее невидимые руки хлещут во все стороны, словно пучок разъяренных змей — одно тело с силой врезается в стену и оседает — голова второй фигуры трескается и разлетается, теплые капли на всем теле, соленый вкус на губах — встать! Встать! Встать!

Тело не слушается, одеревенев. Встать! Она крепко цепляется за края ящика и изо всех сил тянет себя вверх, к свету. К свободе.

Встать! Ноги не слушаются, пол бросается навстречу — тупая боль в отбитых локтях и ладошках. Встать!

Они пожалеют! Они страшно пожалеют о том, что делали с ней! Она станет рвать их на куски, пока ее не убьют… тело словно деревянное, ноги подкашиваются. Нет. Нет. Надо бежать, пока они не спохватились. Она должна бежать и прийти в себя, а месть оставить на потом.

Шаг. Второй. Третий. Куда она идет? Вперед. Она в доме. В большом доме. Надо найти дверь или окно и выбраться наружу. Надо найти дверь — окно неудобно, высоко и со стеклами. Дверь. Где дверь?

По сторонам коридора — двери, двери, двери… На ближайшей — номер семь. Она помнит, что это — цифра семь! Она мало что помнит, но цифры — помнит. От двери идет знакомое зудение — туда нельзя, она снова потеряет невидимые руки.

Далекий голос с неподвижного тела.

— Команда три, почему стоите на месте? Я вас не вижу, камера наблюдения отключилась. Команда три, ответьте вахте. Команда три!..

По коридору. Вперед по коридору. Неважно, куда, лишь бы вперед.

Навстречу — скрип колесиков. Из-за угла выворачивает еще один ящик, за поручни держатся двое в белых халатах.

— …эту новенькую пока приказано зафиксировать в двадцатом боксе, потом ее…

Оборванная на середине фраза. Они далеко. Они позовут на помощь. Не успеть остановить. Ноги как деревянные, по коже начинают бегать злые мурашки. Каждый шаг отдает болью в ступнях. Быстрее! Еще быстрее.

Не успеть. Одна фигура быстро сует руку в карман, и мгновением позже в коридоре раздается глухой вой. Сирена плачет-заливается, а двое уже снова исчезают за углом. Не догнать, не достать.

Сирена. Ящик посреди коридора. Они мучают кого-то еще? Не только ее? Нужно помочь… Удар невидимых рук, мигание красных лампочек, отброшенная крышка — стальные петли вырваны с мясом, в глубине ящика — сжавшийся, тихо поскуливающий комочек. Знакомое зудение в голове — ударить по ящику еще и еще, чтобы оно утихло навсегда. Сирена вопит.

— Вста… вай… — Пересохшее горло не слушается. — Пойд… дем…

Невидимые руки послушно тянутся вперед, выдергивая комочек из ящика. Девочка. Еще одна девочка. Младше ее. Перепугана до смерти. Не-глазами видно — у нее тоже невидимые руки! Они оживают, мерцают, беспорядочно мечутся вокруг, хлещут по невидимым рукам Карины — внезапная боль, словно от жидкого огня на стенде — потом внезапно успокаиваются и сворачиваются спиралями.

— Пой… дем…

Топот ботинок за углом. Двое — мерцающий полумрак скрадывает черты лиц. Растерянные голубые глаза смотрят на нее поверх дула пистолета, палец дрожит на спусковой скобе. В расширенных зрачках непонимание и растерянность, и невидимые руки врезаются человеку в лицо, крушат нос и скулы, и череп трескается от страшного удара о противоположную стену коридора… Мгновением позже рядом изломанной куклой валится второй.

Заливается сирена. Пистолеты. Они начнут стрелять. Она умеет останавливать железные шарики поодиночке, но если их много, ей не справиться одной. Нужно укрыться… дверца ящика? Она тоже железная, пули отскочат. Можно нести ее перед собой — но тогда она не сможет убивать, расчищая дорогу.

Эта девчонка! Рывком вздернуть на ноги.

— Слушай… — Голос слушается уже лучше, сухое горло слегка смачивает слюна. — Надо бежать. Возьми дверь. Закрывай нас от пуль. Понимаешь?

В глазах девчонки — страх. Она еле стоит, съежившись, обхватив себя за плечи. Она не понимает… Рывком вздернуть с пола железную пластину — как заставить ее подхватить?

— Держи! Держи крепче!

Девчонка продолжает скулить, но ее невидимые руки бросаются вперед и крепко хватают дверцу.

— Хорошо. Держи так. Пойдем…

Внезапно она видит не-глазами — там, дальше, есть дверь. За дверью — лестница. Четыре пролета вверх и еще одна дверь. Потом много-много стекла — и за ним свобода. Она не задумывается, как именно видит, сейчас — неважно. Главное, путь известен.

Заливается сирена. Топот ног по коридору — все ближе и ближе.

Она не вернется в темную комнату. Ни за что.

— Не-на-ви-жу!.. — бьется в стены коридора отчаянный крик.

11.05.843, земледень

Цукка проснулась от того, что солнечный луч, проскользнувший сквозь крону дерева за окном, щекотал ей глаза. Громко щебетали неведомые птицы. Девушка сладко потянулась и протерла глаза. Потом взглянула на циферблат наручных часов, лежащих на подоконнике. Мамочки! Уже восемь утра, девятый! Ничего себе она разлежалась! Она же столько планировала сделать…

Она соскочила с постели и принялась лихорадочно копаться в сумке, разыскивая халат. Побыстрее разобраться с утренним туалетом — и за дело! В животе пробурчало. Да, еще надо позавтракать. У нее с собой ни крошки, ведь она планировала купить что-нибудь на завтрак вчера вечером. Не сложилось…

Интересно, у Дзинтона еще осталась вареная картошка с колбасой?

Она выскочила в коридор, и живот заурчал еще громче, когда в нос ударил изумительный аромат. Из двери кухни несло чудесным запахом жареного мяса и яичницы. Она прокралась к кухне и осторожно заглянула внутрь.

— Привет, госпожа Цукка! — весело сказал Дзинтон. — Сильна ты дрыхнуть, однако! Я уже собирался возле твоей двери утреннюю песню петь. Есть, небось, хочешь?

Цукка кивнула, но тут же спохватилась и замотала головой. Невежливо объедать других! И вообще, именно она собиралась его обедом угощать.

— Раз хочешь, значит, заходи, — Дзинтон подцепил вилкой кусок жареной ветчины. — Я тут с утра в город сбегал, еды немного купил, так что присаживайся. Только умойся сначала, засоня.

Девушка открыла было рот, чтобы категорически, хотя и очень вежливо, отказаться, но предатель-живот забурчал в третий раз, еще громче, чем раньше. Желудок сжало голодным спазмом, а слюна разве что не закапала изо рта.

— Э-э… спасибо, господин Дзинтон, — несчастным голосом отозвалась она. — Спасибо, но…

— Умываться и за стол, — решительно подытожил парень. — А то еда остынет.

Цукка вздохнула и покорилась судьбе.

За завтраком она как-то незаметно рассказала Дзинтону все о себе, о своей семье — отце, мачехе, брате с сестрой, о проваленных экзаменах в университет (услышав про физический факультет, парень уважительно присвистнул), о работе продавщицей… За раскрытым окном щебетали птицы, ветерок нес запахи свежей травы и цветов, весна в самом разгаре, и думать о своих проблемах страшно не хотелось. Но с Дзинтоном оказалось на удивление легко разговаривать — он не перебивал, не сочувствовал, не смеялся, только кивал и изредка поддакивал, так что слова выскакивали как-то сами по себе.

— Понятно, — сказал он в конце концов. — Не расстраивайся насчет университета. Правильно тебе отец сказал — поступишь следующей зимой. Подготовишься как следует к экзаменам и поступишь. Запишешься в библиотеку и станешь ходить туда вечерами и в выходные.

— Ага, — Цукка за неимением салфеток вытерла рот тыльной стороной руки и поднялась из-за стола. Ну, по крайней мере, она хотя бы посуду помоет. — Спасибо, господин Дзинтон, за угощение, очень вкусно. Мне пора заняться делами. Надо за сегодня еще жилье себе подыскать…

— Зачем? — удивился парень. — А здесь тебе чем не нравится? Хорошее место. Немного далековато от трамвая, но две версты — не так много. Пятнадцать минут пешком, и все. Оставайся, а? А то… — Он запнулся. — А то мне одному скучно.

Цукка нерешительно замерла.

— Но ведь здесь чужой дом, — наконец сказала она.

— Ну и что? Я же живу.

— Но как можно жить в чужом доме, не заплатив?

— Поверь мне, вполне можно, — Дзинтон подмигнул. — Кстати, никто не мешает тебе заплатить хозяевам — если сумеешь их найти.

Цукка заколебалась. Действительно, почему нет? Если можно Дзинтону, почему нельзя ей?

Но так незаконно!

Ну и что? Все равно дом никому не нужен. А она вместе с Дзинтоном может за ним присматривать — чтобы не забирались бродяги, воры, и вообще.

— Молчание — знак согласия, — резюмировал парень. — Вот и ладушки. Слушай, госпожа Цукка, а ты… м-м, не возражаешь обойтись без формальностей? Не люблю, когда господином называют. Просто Дзинтон, и все.

— Хорошо. Тогда и я просто Цукка, — откликнулась девушка. — Эй! Погоди, когда я успела согласиться остаться?

— Только что, — пожал плечами парень. — Да брось ты, все в порядке. Уйти всегда успеешь. Только у меня условие — ужин готовим через день, сегодня я, завтра ты, и так далее. Кто не готовит — тот моет посуду и ходит по магазинам. Продукты — вскладчину. Договорились?

Цукка только приоткрыла рот. Ну и нахал! Впрочем… почему бы и нет? Какая разница, на одного готовить или на двоих? Почти никакой. Зато не ежедневно, а через день.

— Договорились, — тряхнула она головой.

— Замечательно. Тогда сегодня твоя очередь посуду мыть. Ну ладно, ты пока осваивайся, а я дальше пошел мозгами ворочать. Там тренд интересный…

— Что? — удивилась девушка. — Что такое «тренд»?

— Ну, на бирже акции одной компании, похоже, вот-вот расти начнут. Нужно немного прикупить. Я же на бирже играю, чтобы на жизнь заработать. Не профессионально, а так, по-любительски. Тупо, скучно, зато пара часов в день — и можно о деньгах забыть. Мелочь, но мне хватает. А как закончу программировать искина, он вообще сам станет играть, без моего участия. Но сначала нужно современную биржу изучить как следует, давно я что-то за процессом не следил. Ну, я пошел. Если захочешь — приходи в гости, поболтаем.

И Дзинтон выскользнул из кухни. Цукка осталась стоять, глядя ему вслед. Ну ничего себе! Не человек — ураган. Раз-два, все разложено по полочкам, все понятно — знай плыви себе в кильватере.

И все-таки — почему он живет один в заброшенном доме? Кстати, так нечестно: она ему о себе все рассказала, а он ей — почти ничего. Ну, она к нему еще прицепится.

Она потерла щеки ладонями и ойкнула, когда жир с так и не вытертых толком рук остался на лице. Что же она тут не мычит и не телится? Программу на сегодня никто не отменял. Пусть даже поиск жилья отпал, но ведь столько всего еще нужно сделать!

Она поддернула рукава халата и начала собирать со стола посуду.

* * *

Карина чувствовала, как прижавшуюся к ней девчонку бьет дрожь. Солнце поднялось уже высоко, но в их убежище в глубине густых кустов стояла густая тень. Пробиравшийся сквозь листву ветерок заставлял девочек клацать зубами и еще сильнее прижиматься друг к другу.

Надо добыть одежду. Надо поесть.

Две мысли с самой ночи бились у Карины в голове. Живот то и дело сводило голодной болезненной судорогой, в носу начинало свербеть. Холодно и хочется есть. И в голове начинал копиться плотный туман, изредка охватывающий ее тугим обручем боли.

Листья на кустах густые, но не очень. Какой сейчас период?

— Как тебя зовут? — медленно, с расстановкой спросила Карина, с трудом шевеля закоченевшими губами.

Девчонка, вздрогнув, прижалась к ней еще сильнее.

— Яна, — тихо сказала она. — Яна Парака, госпожа. Рада знакомству. Прошу благосклонности.

Прошу благосклонности? Сколько времени она не слышала таких слов! От них тянуло домашним уютом, воспоминаниями о маме. Но она не дома. Как положено отвечать? Она не помнит. И не хочет вспоминать.

— Не надо — госпожа, — хрипло произнесла она. — Меня зовут Карина. Тебе сколько лет?

— Десять, — все так же тихо откликнулась Яна.

— Ты давно в Институте?

Яна помедлила, раздумывая.

— Что такое «институт»? — наконец переспросила она.

Карина опешила.

— Ну… — неуверенно сказала она. — Так называлось место, откуда мы сбежали. Неужели ты не слышала ни разу?

— Меня привезли вчера вечером. Наверное, на корабле, — от дуновения ветерка Яна снова задрожала крупной дрожью. — Я не видела, меня из ящика не выпускали, и я спала почти все время. Но когда я присыпалась, пол качался.

— Счастливая! — вздохнула Карина. — А я там пробыла…

Сколько она провела в Институте?

— Какое сегодня число? — спросила она у спутницы.

— Одиннадцатое пятого… кажется, вчера было, — сообщила та. — Или десятое. Я не помню точно, я спала долго.

Пятый период? Когда ее поймали? Кажется, шел третий период. Какое число? Не помнит. Неважно. Неужели всего два периода?

— А год? Какой год?

— Сорок третий, — недоуменно посмотрела на нее Яна.

Сорок ТРЕТИЙ? Восемьсот сорок третий?! Два года! Целых два года… Почему она почти не помнит прошедших лет? Все, что осталось в памяти — долгая череда пробуждений, наполненных бесконечным ужасом и болью, и кошмарных снов, мало отличавшихся от реальности. Ее кулаки бессильно сжались, и невидимые руки нервно заметались вокруг тела, готовые крушить и рвать. Усилием воли она заставила их успокоиться и свернуться в клубки, иначе можно случайно ударить Яну.

— Ты есть хочешь? — спросила Карина. Яна лишь молча кивнула в ответ.

Сидя под кустом в лесу, еды не дождешься. Нужно идти искать. Но ведь их самих ищут!

Пусть. Ее уже искали. Она плохо соображает, многое забылось, но как прятаться и воровать еду, помнит. Только сначала нужна одежда — или они совсем замерзнут.

Карина с сомнением взглянула на Яну. Оставить ее здесь? Или взять с собой? Если взять, то вдвоем их легче обнаружить. А если оставить, то на нее могут наткнуться. Или малявка сама вылезет и все равно попадется. И тогда ее вернут в Институт. Нет, ни за что. И потом, теперь они вместе, а вдвоем легче. Даже ночью можно дежурить по очереди, чтобы не застали врасплох. Ну, вместе — значит вместе.

— Сейчас пойдем в город, — объяснила она Яне. — Сначала найдем одежду. Наверняка где-то на окраинах на веревках сушится.

— Но ведь она чужая! — пискнула малявка.

— А сейчас станет наша! — зло ощерилась Карина. — Или ты замерзнуть хочешь? Нет? Значит, помалкивай и делай, как я говорю. Потом найдем еды. Можно выбить дверь в доме, где хозяев нет, и обчистить холодильник. Поняла? Только слушайся меня, а то нас опять поймают.

— А как мы дверь выбьем? — испуганно спросила Яна. — Она же крепкая.

— А вот так! — Карина вытянула невидимую руку и с яростным наслаждением хлестнула ей по тонкому деревцу. Брызнули мелкие щепки, и ствол начал медленно заваливаться на бок, но почти сразу повис на ветвях соседних деревьев. — А если нас кто-то попытается остановить, я их так же ударю!

— Нет! — внезапно воскликнула Яна, отстраняясь от Карины. — Нет! Нельзя!

— Чего нельзя? — не поняла Карина.

— Нельзя бить людей! Ни за что! Им больно, они даже умереть могут!

— Ну и пусть. Ты что, их жалеешь? Они-то тебя не пожалели. Небось, как поймали, так и отправили в проклятый Институт. Ты знаешь, что со мной там делали? Я сто раз хотела умереть!

— Нет. Мама мне говорила, что нельзя бить людей, — упрямо склонила голову Яна. — Она говорила, что моя сила — дар, а вовсе не уродство. Что его нужно использовать для людей, а не против них.

— Мама? — пораженно спросила Карина. — У тебя есть мама? Настоящая мама?

— Она… умерла.

Внезапно глаза Яны наполнились слезами, и она слабо заскулила, уткнувшись носом в коленки. Карина растерянно смотрела на нее, не понимая, что делать.

— Эй… — она ткнула девчонку пальцем в плечо. — Ты чего?

— Ни…чего… — сквозь слезы откликнулась она. — Маму вспомнила. И папу. Они погибли. Мне сказали, что они уехали, но я знаю, что они погибли…

— Да? — глупо сказала Карина. — Жалко. А вот я своих родителей совсем не помню.

Яна подняла зареванное лицо:

— Совсем-совсем не помнишь?

— Совсем, — вздохнула Карина. — Ну, только маму немного. Я себя только в детдоме помню, лет с семи. Мама умерла от болезни, а папы у меня, кажется, никогда и не было. Или он тоже умер. Ну, кончай реветь. Нам идти пора.

— Нет.

— Что — нет? — удивилась Карина.

— Я не пойду с тобой, пока ты не пообещаешь не бить людей, — упрямо сказала Яна, громко шмыгая носом. — И я бить не стану.

— Дура! А если тебя станут бить? Думаешь, пожалеют?

— Ну… если они сами начнут, то, наверное, можно, — неуверенно сказала Яна. — Но первой нельзя.

— Ладно, — вздохнула Карина. — Первой не начну. Пошли.

Интересно, а в какую сторону город? Ночью они бежали, не разбирая дороги, пока у Яны не кончились силы. Потом Карина, спотыкаясь и падая, еще какое-то время тащила ее невидимыми руками, но вскоре из сил выбилась и она. Сейчас девочка лихорадочно пыталась понять, куда идти. Неужели они заблудились совсем рядом с городом?

Так, без паники. Надо думать головой. Они явно на склоне горы. В одну сторону — в гору, в другую — под гору. Города обычно строят у подножия гор. Только на побережьях у самой воды, говорят, не строят.

Побережье? Яна сказала, что ее привезли на корабле. Значит, в этом городе есть порт. А порты строят у самой воды. Значит, если спускаться вниз, то можно выйти к порту, а от него — к городу. Вот и все, совсем просто.

— Пошли, — она дернула Яну за руку и на четвереньках вылезла из кустов, раздвигая ветки перед собой невидимыми руками. Неуверенно поднялась на ноги. Изрезанные разбитым стеклом и исколотые ветками босые ступни саднили, но стоять она могла.

Яна ойкнула, поднимаясь.

— Ноги больно! — пожаловалась она.

— Терпи, — откликнулась Карина. — Нам туда, — она кивнула в сторону, куда спускался склон.

К городу они вышли довольно быстро. Деревья сначала поредели, а потом кончились совсем, и они оказались на опушке, в полусотне саженей от которой начинались двух- и трехэтажные дома, утопающие в зелени кустов и лужаек. Как и ожидала Карина, возле них на веревках болталась сохнущая одежда. Обнаружив место, где нашлись подходящие по размеру платья, и дождавшись, пока никого не окажется рядом, Карина из-под прикрытия живой изгороди невидимыми руками сдернула одежду с веревки. Платья оказались великоваты и ей, и Яне, но выбирать не приходилось. Жаль, что обувь раздобыть тем же способом нельзя. Но эта проблема не главная. Главное — голодные боли в животе усилились настолько, что ее начало мутить, а думать становилось все труднее.

Еда! Где достать еду?

Ночью можно попытаться вломиться в один из магазинчиков. Но днем нельзя — хозяева вызовут полицию, и тогда… И невозможно забраться в чужую квартиру: даже по пустым дворами то и дело кто-то проходил. А если их заметят, то поймают и вернут в Институт. Карина уже чуть не плакала от отчаяния, когда разглядела под кронами деревьев крышу стоящего на отшибе одноэтажного дома.

Дом на самом деле выглядел самой настоящей развалюхой. Но все окна оставались целыми, дверь оказалась запертой на большой висячий замок, а двор — точнее, то, что его заменяло — явно носил отчетливые признаки обжитости. Значит, он не брошен. Значит, внутри можно найти еду или деньги, на которые еду можно купить.

Невидимые руки Карины с легкостью сорвали с двери замочные петли. Она протолкнула Яну внутрь и скользнула вслед за ней, не забыв плотно прикрыть за собой створку. Да, здесь определенно жили, хотя коридор оказался завален разнообразным хламом, а мебель в комнатах едва не рассыпалась от ветхости. Впрочем, обстановка Карину не интересовала. Она искала только кухню.

На кухне воняло так, словно здесь кто-то устроил помойку. Впрочем, не «словно»: мусорное ведро не выносили уже минимум неделю, а объедки и грязь загромождали стол и ржавую мойку. Но главное — в холодильнике нашлась вполне съедобная еда! Вареный рис с вареной же рыбой, какие-то мелкие сосиски, масло… Еще в холодильнике обнаружилось большое количество запечатанных бутылок с надписью «Пиво», но они Карину не заинтересовали. Как-то раз, еще в детдоме, она попробовала эту горькую гадость, и потом ее долго тошнило. И как другие ее пьют?

Она сбросила на пол объедки со стола и вывалила на него пищу. Несколько минут они с Яной торопливо насыщались, запивая еду набранной из-под крана водой, пока острое чувство голода не ушло. Однако рези в желудке Карины не прекратились. Наоборот, они даже усилились, и теперь девочка с трудом заставляла себя глотать, борясь с острыми приступами тошноты.

— Карина, я больше не хочу, — дернула ее за рукав платья Яна. — Пойдем, а?

— Сейчас… — сквозь зубы пробормотала та, сдержав стон. — Нужно взять с собой, про запас… Сейчас…

Она схватила какую-то большую грязную тряпку непонятного происхождения и принялась складывать на нее остатки обеда. Она уже пыталась завязать тряпку в узел, когда входная дверь громко хлопнула.

— Что за б…ство?! — громко спросил в коридоре хриплый мужской голос. — Мурки, нет, ты посмотри только — что за падла такая нам замок вынесла, а?

Парализованные страхом, девочки замерли на месте. Взгляд Карины панически заметался по кухне. Здесь негде спрятаться! В окно? Не открыть сразу, услышат…

— Забрался кто-то, скотина, — ответил второй, не менее хриплый голос. — Ну-ка, в комнаты позаглядывай — вдруг он еще тута?

Метнуться к окну? Не успеть, не успеть!..

Не успеть.

— О-па, а кто у нас тут такие? — преувеличенно удивленно осведомился крупный мужчина, возникший в дверном проеме. Он носил перепачканный краской рабочий комбинезон и неопрятную щетину. — Мурки, ты посмотри, а! Вот кто, оказывается, по чужим домам лазит-то, а!

— Угу, вона как… — пробасил второй, протискиваясь в дверь. Он походил на первого, как брат-близнец. — Лазят, значит. Воруют, соплячки.

— Дык поучить надо, а, Мурки? — осведомился первый, лениво почесывая пузо. — Выпороть, типа? Или сразу в полицию сдать, ага?

— Не, Сакира, не надо в полицию, — ухмыльнулся второй. — Слышьте, малявки, в полицию, небось, не хотите? Ну что молчите, как языки проглотили, а?

— Не хотят, — удовлетворенно хмыкнул первый мужик. — Ну что, мы, значит, люди добрые. Мы полицию не позовем. Мы сами накажем.

Он шагнул вперед, крепко ухватил Карину за плечо и склонился к ней, дохнув перегаром.

— Да, милашка, мы тебя накажем по-свойски. Глядишь, тебе еще и понравится, ага.

С неожиданной ловкостью он дотянулся до Яны и толкнул ее в руки второго.

— Подержи-ка, чтобы не сбежала, — он криво ухмыльнулся. — А я с этой разберусь.

Он крепко ухватил Карину за плечи, развернул ее спиной к себе и швырнул вперед, на кухонный стол, крепко прижав к столешнице. Другой рукой он задрал ей на голову подол платья.

— Чё-то тебя отец серьезно воспитывает, — пробормотал он, ощупывая ягодицы девочки. — Вся спина в синяках. Ну дык понятно, раз такая воровка. Ничего, сейчас я тебя еще и не так поучу…

И тут столбняк, охвативший Карину, прошел. Она наконец осознала, КАК с ней собираются поступить. Еще когда она жила в детском доме, старшие девочки шепотом рассказывали, что может сделать плохой взрослый мужчина, если попасть к нему в руки. Тогда она не понимала и половины рассказываемого, но сейчас твердо знала: будет плохо. Очень плохо. Наверное, даже хуже, чем в Институте. Охваченная ужасом, она вслепую ударила назад невидимыми руками.

Что-то влажно противно хлюпнуло, и давящая рука на шее исчезла. Короткий вопль оборвался почти мгновенно — еще до того, как тело мужчины врезалось в противоположную стену кухни, с грохотом обрушив несколько полок. Карина оттолкнулась от стола, выпрямляясь, и оказалась лицом к лицу со вторым. Тот таращился то на нее, то на заваленное хламом тело товарища, еще не осознав, что произошло на самом деле. И в то мгновение, когда в его взгляде наконец загорелась искорка понимания, невидимые руки Карины ударили еще раз, дробя его ребра и превращая лицо в кровавую кашу.

Захлебнувшийся стон, мягкий тяжелый удар головой о дверной косяк — дерево треснуло с отчетливо слышимым хрустом — и второе тело сползло на пол, увлекая за собой Яну, чье плечо оно все еще сжимало мертвой хваткой. Та забилась и слабо заверещала. Несколько секунд Карина смотрела на нее, словно в тумане. Сердце бешено билось, воздух с трудом проходил в горло. Наконец, чуть придя в себя, она медленно наклонилась и помогла Яне подняться.

— Ты убила их, — с ужасом прошептала та. — Ты их убила!

— Так им и надо! — хрипло произнесла Карина. — Я бы убила их еще раз! А ты думала, они тебя приласкать захотели? — внезапно заорала она во все горло, так что Яна отшатнулась. — Приласкать, да? Ты хоть понимаешь, дура, что они хотели сделать?

На глазах Яны выступили слезы, она громко шмыгнула носом.

— Не реви, — хмуро сказала Карина. — Пошли отсюда. А то вдруг кто-то еще придет…

Она ухватила Яну за руку и потащила за собой.

Только на улице она сообразила, что приготовленный узел с едой так и остался лежать в разгромленной кухне. Но думать о еде не осталось сил — прошедшая было резь в животе снова вернулась, и тошнота подступала к горлу. Нужно бежать, бежать в лес, пока не пришел кто-то еще!

Саженей через двести, уже среди деревьев, она рухнула на колени. Ее вырвало плохо пережеванной пищей — раз, другой, третий… Во рту стоял горький привкус желчи. Она немного постояла на четвереньках, пытаясь справиться с внезапным приступом слабости и головокружения, потом медленно поднялась на ноги. Яна с ужасом смотрела на нее. Кажется, она от переживаний сейчас сама потеряет сознание!

— Пойдем… — прошептала Карина. — Нужно идти.

Медленно лавируя между стволами, она побрела непонятно куда. Туман перед глазами сгущался, мысли путались, то замирая на месте, то дико кружась в сумасшедшем хороводе. Перед взором проплывали лица, знакомые и незнакомые, в ушах шумело, в ушах звучали голоса, выкрикивающие непонятные слова. Рези в животе иногда заставляли сгибаться пополам, но она заставляла себя выпрямляться и переставлять ноги.

Спустя пару вечностей она опять рухнула на колени, и ее снова вырвало — на сей раз только кислой жидкостью. Яна в ужасе затормошила ее за плечи.

— Карина! Кара! — чуть не плача, позвала она. — Тебе плохо? Плохо, да? Ну Кара же!

Карина как-то отстраненно ощутила боком что-то жесткое и колючее. Кажется, она упала на землю. Надо встать… надо встать… надо идти… Потом мир закружился вокруг, и она потеряла сознание.

* * *

Яна растерянно смотрела на лежащую ничком Карину. Несмотря на теплый полдень, девочку била крупная дрожь. Она обняла себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, но это не помогло.

Она не знает, что делать. Ей немного страшно от Карины, такой решительной, такой жесткой, но без нее она совершенно не знает, что делать. Еще несколько дней назад все казалось простым и понятным: есть папа и мама, которые ее любят и защищают, и есть все остальные, от которых нужно прятать свой дар. Но потом пришли чужие люди с желтыми лживыми прожилками в глазах и сказали, что мама с папой не вернутся. И голову сдавило ужасное жужжание, которое не позволяло думать, не позволяло поднимать вещи без рук, как она умела делать. В кошмаре, в который превратился окружающий мир, ее куда-то вели и везли, держали в каких-то обитых мягким комнатах без окон и даже без кроватей, больно кололи иглами, а потом запихали в темный железный ящик и снова куда-то повезли.

Потом ящик загрохотал и раскрылся, жужжание в голове кончилось, но кошмар остался. Сначала она бежала куда-то за незнакомой девочкой, они обе голые, но перед ними плывет большая пластина, которую она держит не-руками, и что-то постоянно мелко, но сильно колотит в нее, как ливнем, пытаясь вырвать и отбросить в сторону. Какие-то люди, перепачканные красным — кровью? — вповалку лежащие у стен, мимо которых они пробегают, большой красивый цилиндр в широком зале, который они вместе вырвали из пола не-руками и со звоном бросили в стеклянную стену, саднящая боль в босых ступнях, когда пришлось бежать по стеклянным осколкам, и потом — деревья, ночь, холод, бегство в никуда и тепло тела незнакомой девочки, к которой она прижималась, пытаясь хоть как-то согреться.

Она боялась эту незнакомую девочку, поскольку видела, как в ее голове кипят страшные чувства, которые сама Яна никогда не испытывала и не понимала. Она иногда видела такие у взрослых мужчин и женщин на улице, и иногда те бросались друг на друга, дрались, говорили всякие нехорошие слова, которые мама запрещала повторять. Но еще Яна видела в Карине и другие чувства, как у мамы, когда та плакала, прижимая ее, Яну, к себе, а отец потерянно стоял рядом и ничего не говорил. Эти чувства Яна немного знала — они назывались «страх» и «отчаяние». И Яне жалела Карину.

Сейчас, когда кроме Карины у нее не осталось в жизни вообще ничего — даже платье и то ворованное! — а Карина лежала ничком и не двигалась, и в голове у нее не осталось никаких чувств, Яна растерялась. Она редко выходила на улицу, только в школу, даже когда у нее еще не проснулся дар, и после занятий всегда торопилась домой. Потом она обнаружила, что может без рук поднимать вещи и видеть чувства в головах у других людей. Ее дар открылся через неделю после девятого дня рождения: Яна хорошо запомнила мамину веселую беспечность, внезапно сменившуюся ужасом. Тогда мама совсем перестала выпускать ее из дома. Яна знала, как приготовить себе еду из продуктов в холодильнике, как вызвать пожарных, как мыть пол и как учить уроки (отец заставлял ее читать учебники даже после того, как родители запретили ходить в школу). Но что делать с подругой, беспомощно лежащей на земле в лесу, когда некого позвать на помощь, она совершенно не представляла. И ей страшно.

Может, пойти поискать кого-то? Но Карина скрывалась от людей. Наверное, так надо. Наверное, люди сейчас не должны их видеть. Она не знает, что такое Институт, и не понимает, что происходило прошлой ночью, но, наверное, случилось что-то очень плохое. И только что в доме… нет, нельзя о нем думать, совсем нельзя. И на помощь звать нельзя. Но Карине очень плохо. Очень. Заполняющую ее боль даже сейчас почти можно пощупать руками. Но что делать?

Давай мыслить логично, по-взрослому сказала она себе, как любил говорить папа. Давай мыслить логично. Они сыты и одеты. Значит, нужно пока где-то спрятаться. Может, Карина выздоровеет сама, если просто спокойно полежит. Да, когда болит живот, нужно лежать. Но лежать на холодной сырой земле мама всегда запрещала. Значит, нужно найти дом или сарай. Место, в котором нет людей, но где есть кровать. Или сено, как в деревне, куда она ездила позапрошлой зимой. Но как отнести туда Карину? Она большая и тяжелая. Можно ли поднять ее без рук?

Яна вздохнула и напряглась. В спине между лопатками что-то напружинилось и слегка завибрировало, как случалось, когда она пыталась поднимать слишком тяжелые вещи. Но тело Карины слегка приподнялось над землей. Еще одно усилие — и Карина приподнялась почти на четверть сажени. Ее руки и ноги безжизненно свисали вниз, задевая землю, но Яна уже вымоталась. Выше поднять не удастся. Хорошо хоть почти не надо прилагать сил, чтобы удерживать поднятое…

Теперь нужно просто идти и толкать Карину перед собой. Вот только куда идти?

Яна тяжело вздохнула, вытерла навернувшиеся на глаза слезинки и побрела непонятно куда. Где же найти убежище?

* * *

Цукка как раз закончила расставлять на полке нехитрую посуду, только что купленную в магазине, когда в кухню заглянул Дзинтон.

— Прогуляться по окрестностям не хочешь? — осведомился он.

— По окрестностям? — удивленно посмотрела на него Цукка.

— Ну да, — кивнул парень. — Ты же только одну дорожку в город и знаешь. А она большой крюк дает. Или тебе нравится кругами ходить? Пошли, успеешь еще нахозяйничаться!

Цукка задумалась. Вообще-то дел еще хватало. Нужно аккуратно развесить одежду в шкафу, как-то прибраться в комнате, да и кухню не мешало бы почистить. Нужно спланировать свои расходы, позвонить родителям и сообщить, что она устроилась (не вдаваясь в детали, разумеется). Ой, а погладить блузку и юбку? Вот о чем она не подумала — а как она станет гладить одежду? Наверное, нужно купить утюг. И стирка — пока у нее нет стиральной машины, придется стирать в тазике, и его тоже нужно купить. О чем она думала, когда ходила за продуктами? А еще нужно сделать запасной ключ — Дзинтон предупредил, что замок на двери менял он сам, и ключей от него всего два.

— Ну так что, пойдешь? — нетерпеливо переспросил Дзинтон.

— Ладно, уговорил, — улыбнулась Цукка. — Я вспомнила, что мне еще кое-то нужно купить в магазине. Заодно и зайдем.

— Женщины! — Дзинтон возвел очи к небу. — Только о покупках и думают.

— Зато мужчины, похоже, вообще не думают, — отпарировала Цукка. — Как я без утюга одежду гладить стану? Мне, между прочим, на работу опрятной ходить положено.

— А, утюг есть, — Дзинтон беззаботно махнул рукой. — У меня в комнате. Я его потом сюда принесу, пользуйся. Ну, пошли, а то солнце уже к закату клонится. Через пару часов темнеть начнет. Переодевайся, если надо, я тебя на дворе жду. — Он повернулся и стремительно вышел из кухни.

Цукка снова улыбнулась — не человек, ураган! — и пошла за ним. Интересно, он что, так ухаживает? Или просто соскучился в одиночестве? А ведь она так и не знает о нем почти ничего. Ну, сейчас и допросит.

Юноша и в самом деле показал ей несколько путей в город, о которых сама Цукка ни за что не догадалась бы. Оказывается, мароны, окружавшие отель, когда-то являлись частью довольно большого и, наверное, красивого парка при отеле. Сейчас парк зарос густым подлеском и мало чем отличался от дикого леса. Вокруг него по большей части еще сохранилась легкая деревянная ограда, хотя тикуриновые жерди под действием ветра и дождей местами расщепились и попадали на землю.

Из дворика перед входом имелось, оказывается, аж три выхода: один — через главные ворота, а два других — через калитки в боковых стенах, от которых через парк вели тропинки, проходя через остатки калиток в ограде и убегая дальше. Одна такая стежка, попетляв между деревьями, выводила к обрыву над бухтой, по которому вниз, в город, шла крутая каменная лестница с местам осыпавшимися ступеньками. С торчащей над обрывом скалы, которую Дзинтон назвал «смотровой», открывался великолепный вид на раскинувшиеся внизу бухту и город, даже более шикарный, чем с давешней площадки.

— Не стоит здесь в темноте ходить, а то костей не соберешь, — предупредил парень. — Надо подсветку, наверное, сделать, но пока не до того. Но при свете до транспорта здесь путь раза в два короче. Там, внизу, Сиреневый бульвар, по нему монорельс идет.

Другая тропинка, грунтовая, тоже выводила к обрыву и ныряла куда-то вниз, к покрытым ползучей березой каменистым осыпям океанского берега. По ней Цукка не рискнула бы путешествовать и днем, разве что ее кто-то страховал бы привязанным к талии канатом. Зато с обрыва открывался захватывающий дух вид на океан, сияющий и переливающийся под лучами солнца. Цукка пообещала себе, что обязательно посмотрит отсюда на первое же цунами — когда гигантская, в двадцать, а то и тридцать саженей, волна вырастает над мелководьем и, разгоняясь, обрушивается на скалистый берег, круша и разбрасывая камни. Зрелище, наверное, впечатляющее. Совсем не то, что в бухте, где она ослаблена узким длинным устьем.

Третья тропинка, заасфальтированная, тоже вела на внешний берег, но близко к океану не спускалась. Она, по словам Дзинтона, тянулась версты на три-четыре, проходя по пути через несколько и поныне действующих гостиничных комплексов и вливаясь в сеть проложенных по горам терренкуров, предназначенных специально для прогулок отдыхающих.

Помимо тропинок через парк можно было ходить и напрямую, выбираясь к оградам одно- и двухэтажных домов, между которыми к окружающим улицам пробирались узкие стежки.

— Откуда ты все знаешь? — удивилась Цукка, когда Дзинтон вывел ее на тихую, заросшую травой улочку. — У тебя словно карта в голове.

— А я здесь уже полгода живу, — пояснил парень. — Успел исследовать. Времени свободного много, вот и шляюсь где ни попадя.

— Полгода? А где ты жил раньше?

— Любопытная ты, как кошка, — рассмеялся Дзинтон. — Где я только не жил! Вообще-то я из Оканаки, но мне там не понравилось. Сбежал я оттуда.

— В Оканаке не понравилось? — изумилась Цукка. — Но она же столица! Не то что наше провинциальное захолустье!

— Масария — далеко не захолустье, — качнул головой Дзинтон. — Крупный порт, через который идет не менее семи процентов всего морского грузооборота Катонии. Она очень удачно расположена в географическом плане, и если бы не постоянные цунами… А кроме того, столица — что столица? Большой, шумный, грязный город, с бешеным темпом жизни, не нужным никому, даже самим жителям. Люди думают о деньгах, карьере, о том, как бы получше и пошикарнее провести отпуск — по возможности как можно дальше от дома. Куча машин, постоянные пробки, вонючий воздух, зимой снег, который даже толком лечь не может, сразу тает на асфальте, а ночами влага замерзает, так что получается гололед. Его засыпают химическими смесями, которые потом вымываются на газоны, убивая траву и деревья. В общем, хорошего мало.

— Но… — Цукка растерялась. — Все-таки Оканака — столица.

— Ну и что с того? Что есть там, чего нет в Масарии? Дорогие кабаки с проститутками, в которых за вечер можно просадить твое месячное жалование и даже не получить особого удовольствия? Гадюшники в виде Ассамблеи, правительства, президентской администрации? Артистическая богема, от близкого знакомства с которой может и стошнить? Спасибо, но я не вижу там ничего привлекательного.

Цукка не нашлась, что ответить. В ее представлении столица являлась далеким городом, всегда сияющим огнями, где люди веселы и доброжелательны, а жизнь легка и беззаботна. Пробки? Мертвые деревья? Кабаки? Гадюшники? Конечно, Дзинтон должен знать, о чем говорит, но…

— А почему ты уехал из Оканаки? — наконец спросила она. — Только потому, что там не нравилось?

— Я не люблю сидеть на одном месте, — пожал плечами ее спутник. — Семьи у меня нет, с товарищами я и на расстоянии могу поболтать. Деньги я умею зарабатывать на бирже, а для игры не надо ничего, кроме терминала и парочки специальных программ. Зато у бродяги вроде меня есть масса возможностей посмотреть мир.

— Вот как… — Цукка вздохнула. — Я бы тоже хотела посмотреть мир. Но у меня денег нет, чтобы куда-то ездить.

— Поездишь, — хмыкнул парень. — Какие твои годы! Закончишь университет, устроишься в какую-нибудь лабораторию или обсерваторию на приличную зарплату — и наездишься.

— Закончишь… Сначала поступить надо. А я уже один раз завалила экзамены.

— А почему? — неожиданно жестко спросил Дзинтон. — Ну-ка, отвечай — почему ты завалила экзамены?

Цукка дернула плечом.

— Готовилась мало, — неохотно сказала она. — Я еще со школы подрабатывать начала. Мы никогда не шиковали. У отца жалование маленькое, Танна, мачеха, не работает, с детьми сидит… Даже на хорошие учебники не наскребла, всякое старье читала.

— Ну, что старые — не беда, — задумчиво произнес Дзинтон. — Старые учебники — не обязательно плохие. Другое дело, адекватные ли. Проблему мы порешаем, есть у меня кое-какие завязки. Ладно, пока замнем тему, надо подумать. Кстати, мне что-то есть захотелось. Я тут знаю одно кафе, довольно дешевое и на удивление неплохое. Пошли, прогуляемся ту сторону. Сегодня моя очередь готовить ужин, так что я угощаю…

* * *

На заброшенный дом Яна натолкнулась много часов спустя, когда уже совершенно отчаялась. Казалось, она бесконечно брела, неся перед собой бесчувственное тело Карины, только иногда делая передышки, чтобы дать отдых гудящим ногам. Карина изредка приходила в сознание, тихо стонала, потом отключалась снова. Иногда она просила пить, но где взять воду, Яна не знала. Ей самой все сильнее хотелось пить и есть. Солнечный свет уже не пробивался сквозь кроны деревьев, в лесу стремительно сгущался сумрак, и напряжение заставляло девочку нервно оглядываться по сторонам после каждого шороха или скрипа ветвей под порывами налетающего ветра. Стремительно холодало — весна еще не полностью вступила в свои права, иногда уступая приходящему с гор холодному дыханию старой зимы.

Двухэтажный большой дом стоял на широкой прогалине, еще частично освещенной лучами садящегося солнца. Он выглядел полностью заброшенным — тикуриновый забор совершенно развалился, окна зияли черными провалами, в которых лишь изредка поблескивали осколки битого стекла, когда-то белая краска на стенах давно превратилась в неопределенно-грязную и повисла неопрятными лохмотьями. Дверь болталась на одной петле. Мимо дома шла когда-то заасфальтированная дорожка, сейчас потрескавшаяся, проросшая зелеными стеблями лопуха и пучками травы.

Дом. Убежище. В нем можно спрятаться. Яна, с трудом переставляя отяжелевшие ноги, направилась к двери. Руками оттолкнув висящую створку и пятясь спиной, чтобы не ушибить Карину, она протиснулась в дверной проем. За ним начиналась большая прихожая, в которую спускалась широкая лестница со второго этажа. Осторожно опустив бесчувственную Карину на пол, Яна осмотрелась. Заглянув в один из выходящих в прихожую дверных проемов, в вечернем свете она заметила старую кровать, заваленную каким-то тряпьем. Отчетливо несло сыростью и запахом застарелой гнили. По крайней мере, пустой оконный проем кто-то аккуратно заделал фанерой, так что холодом снаружи не тянуло. Если закрыть дверь, то они не замерзнут ночью.

С трудом приподняв Карину над полом, Яна внесла ее в комнату и опустила на кровать, для тепла прикрыв сверху тряпками. Присев рядом и зябко обхватив себя руками, она задумалась. Она одна, рядом с больной — или умирающей? — подругой, есть нечего, пить тоже. Что делать? Так нечестно! Она еще маленькая, а тут нужен взрослый! На глаза навернулись слезы, и она начала негромко всхлипывать.

Негромкий скрип заставил ее умолкнуть и замереть неподвижно. Вот скрип повторился. Яна вскинула глаза. В дверях стояла неподвижная тень, словно вырезанная из черной бумаги. У девочки перехватило дыхание — а что, если это вышел из чащи злой обака? Он убьет ее и съест! Но она станет защищаться! Ей нельзя бить людей, но обака — не человек!..

— Эй! — удивленно спросила тень. — Ты кто?

— Я Яна. А кто ты? — настороженно откликнулась Яна.

— Я Палек. Я здесь… живу пока. А ты откуда взялась. Тоже убежала?

Какое странное имя… Убежала? Откуда он знает? Почему «тоже»? Неужели он…

— Ты чего ревешь? — тень приблизилась. Теперь, когда неизвестный не стоял против света, Яна разглядела, что перед ней мальчишка примерно ее возраста.

— Я пить хочу, — шмыгнула носом Яна. — И Карине плохо, она умирает. Я не знаю, что делать! Я боюсь!

— Умирает? — удивился мальчишка. — Как так? А почему взрослых не позвать? Я тоже когда в прошлый раз сбежал, сорвался в овраге и руку вывихнул. Так я сразу вернулся — я ж не дурак. Ты из какого детдома?

— Я? — растерялась Яна. — Я не из детдома. Я…

Она замолчала. Сейчас она не смогла бы внятно объяснить, откуда взялась, даже если бы рассказывала честно. А мальчишке нельзя доверять. Никому нельзя!

— Ну, не хочешь, не говори, — покладисто согласился мальчишка. — Ты пить хочешь? Погоди, я сейчас.

Он повернулся и выбежал из комнаты, но почти сразу вернулся.

— Вот, держи, — он втиснул Яне в руку большую пластмассовую бутыль. — Тут чистая вода, я хороший родник нашел. Пей, не бойся.

Яна не заставила себя упрашивать. Она приникла к горлышку, жадно глотая холодную воду, так что даже заболело горло. Внезапно она спохватилась — Карина тоже хочет пить! Она заставила себя оторваться от бутылки и осторожно потормошила подругу за плечо.

— Карина! — позвала она. — Кара! У меня есть вода. Ты пить хочешь? Кара!

Та слегка простонала, но даже не пошевелилась. Яна растерянно замерла. Что делать? Как ее напоить? Она попыталась капнуть водой ей в рот, но струйки лишь скатились по плотно сжатым обметанным губам.

— Ты не умеешь, — со знанием дела сказал Палек. — Дай я.

Он принял у Яны бутылку и склонился над Кариной. Осторожно надавив где-то под нижней челюстью, он заставил ее рот чуть приоткрыться и ловко влил в него несколько капель воды. Девочка судорожно сглотнула, и он тут же влил еще несколько капель.

Карина закашлялась и внезапно села на постели.

— Я не хочу на стенд! — выкрикнула она. — Пожалуйста, господин, не надо! Я не хочу!..

Она упала на спину, потом протяжно застонала, повернулась на бок и свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку. Яна дернулась к ней и принялась тормошить.

— Карина! — закричала она. — Проснись, Карина! Я не знаю, что делать! Кара!

Что-то невидимое и мягкое скользнуло по ее щеке, обвилось вокруг шеи — и пропало. Потом раздались судорожные гортанные звуки — Карину снова мучительно рвало.

— Карина!

Яна чувствовала, что слезы вновь навертываются на глаза.

— Да погоди ты, — рассудительно сказал Палек. — Не кричи. Давай я сбегаю, позову кого-нибудь из взрослых. Они врача приведут, ее отвезут в больницу и вылечат.

— Нельзя в больницу! — закричала на него Яна. — Мы сбежали, дурак! Нас вернут в институт, ее снова начнут мучить! Нельзя, понимаешь?

Внезапно ей захотелось оказаться за тысячу верст отсюда — дома, и чтобы мама сидела на диване и шила, а папа в кресле шелестел газетой, и под потолком горела люстра, а она сидела рядом с мамой, прижавшись к ней, и сонно жмурилась на раскрытую книжку с картинками… Ей страшно! Она не знает, что делать!

Девочка вскочила на ноги и, рыдая, бросилась к двери. Она пробежала по прихожей, выскочила в дверной проем, больно ударившись плечом о болтающуюся дверную створку, и не разбирая дороги бросилась бежать. Но через несколько шагов она внезапно врезалась во что-то мягкое и теплое. Негромко охнула женщина.

— Так, ну и где у нас здесь пожар, молодая госпожа? — осведомился мужской голос, и на плечи Яны легли твердые ладони.

* * *

— Устала бродить? — осведомился Дзинтон.

— Немного, — кивнула Цукка. — И спать захотелось после ужина. А хорошее кафе, мне понравилось.

— Хорошее, — кивнул тот. — Я на него наткнулся в первый день в Масарии. Я даже отель выбрал, потому что он почти рядом. Ладно, пошли домой. Вон та тропинка ведет через лес в город, но если знать, где свернуть, то можно напрямик попасть к южной калитке. Десять минут — и мы на месте.

Уже стояли глубокие сумерки, и Звездный Пруд вовсю разгорался на востоке, освещая окружающие деревья призрачным голубовато-желтым светом. Мелькнул и пропал светлячок, потом еще один. Где-то зазвенела одинокая ранняя цикада, но тут же смолкла, словно устыдившись своего несвоевременного выступления. Цукка молча шагала рядом с Дзинтоном по раскрошившемуся асфальту дорожки, с наслаждением вдыхая прохладный вечерний воздух. Вот и закончился удивительный день. Вчера она мучительно соображала, что и как сказать родителям, потом с чувством невосполнимой потери уходила из дома, потом получила от ворот поворот от хозяина, встретилась с Дзинтоном, самовольно устроилась в брошенном отеле, сегодня бегала по магазинам, обустраивала свою комнату, гуляла… Да, за последние сутки с ней случилось едва ли не больше необычного, чем за иной период. Но завтра опять начинается рутина — работа, работа, работа, прилавки, витрины, бесконечный поток покупателей… И учебники, напомнила она себе. Хватит бездельничать. До следующих экзаменов почти год, но долгий срок — не повод забрасывать учебу. Тем более что, милая моя, строго сказала она себе, все твои заявления насчет старых учебников — лукавство. И по ним можно подготовиться, если всерьез заниматься. Начать надо, наверное, все-таки с физики. Или с математики?

— Смотри, — Дзинтон тронул ее за плечо. — Вон брошенный дом. Давно брошенный. Почему-то хозяева даже не законсервировали его толком, как наш отель.

Слева от тропинки на фоне вечернего неба и в самом деле вырисовывался силуэт старого дома с высокой остроугольной крышей. Налетевший ветерок принес с собой запах древесной гнили.

— А почему он брошен, не знаешь?

— Здесь в округе таких хватает, — пояснил Дзинтон. — Отдельные особняки содержать невыгодно. Длинную электротрассу поддерживать за свой счет, водопровод, канализацию… Отопление зимой, опять же, или через свою мини-котельную на мазуте или газе, или электрообогревателями, что дорого. Подъездные пути для машин содержать тоже сложно — чуть пройдет ураган, даже не самый сильный, как дорога завалена ветками, а то и стволами. Иногда и трактор приходится нанимать, чтобы оттащить. В городе жить куда дешевле, особенно если центральное отопление от ТЭС подключено. Правда, здесь, на юге оно редкость, его по большей части на севере делают. Ты место запомни, это ориентир. Через примерно пятьдесят шагов надо свернуть…

Внезапно Дзинтон осекся и остановился.

— Что… — начала Цукка, но парень остановил ее поднятой ладонью:

— Тихо. Мне показалось…

Он не договорил и застыл, прислушиваясь.

— Мне показалось, что я слышал детский плач, — пояснил он минуту спустя. — Наверное, все-таки показалось.

И тут из старого дома донесся звонкий голос, выкрикивающий что-то неразборчивое. Что-то маленькое, быстрое и светлое выскочило из дверного проема с и разгону врезалось Цукке в живот. Та невольно охнула от боли. Ребенок? Маленькая девочка? Что она делает здесь одна в такое позднее время? Почему она плачет?

Дзинтон быстро присел на корточки и положил ладони на плечи девочке, разворачивая ее к себе.

— Так, ну и где здесь пожар, молодая госпожа? — осведомился он.

— Карине плохо! — выкрикнула девочка. — Она умирает! Блистательный господин, помоги, униженно прошу тебя о помощи!

— Тихо, тихо, малышка, — успокаивающе произнес Дзинтон. — Мы поможем. Кто такая Карина и где она?

— Она здесь, в доме! — захлебываясь слезами, выдавила девочка. — Помоги, господин, я что хочешь сделаю! Я не могу больше одна!

— Ну, теперь ты не одна, — улыбнулся ей парень, осторожно вытирая ей слезы пальцами. — Мы же здесь. Верно, Цу? Как тебя зовут, молодая госпожа?

— Яна…

— Замечательно, Яна. А теперь успокойся. Мы здесь, и все кончится хорошо, — Дзинтон выпрямился. — Веди нас к своей подруге.

Яна шмыгнула носом и, оглядываясь, поплелась обратно к дому. Дзинтон с Цуккой двинулись за ней.

Внутри дома запах гнили стал куда отчетливее. Похоже, находиться здесь небезопасно — как бы крыша не обрушилась им на головы от малейшего чиха. Куда вообще смотрят городские власти? Развалину давно пора снести! Сырой душный воздух окутал девушку липким покрывалом, и она поежилась. Как кто-то может находиться здесь по собственной воле?

Дзинтон вытащил свой пелефон и включил его, используя экран как источник освещения. По стенам заметались тени. Яна подошла к одному из зияющих в стене дверных проемов и прошла внутрь.

В комнате стоял резкий кислый запах рвоты. При их появлении небольшая мальчишеская фигурка вскочила на ноги и прижалась к стене. На кровати валялась груда тряпья.

— Так-так, — пробормотал Дзинтон. — А вот это действительно плохо.

Он скользнул к кровати и сбросил тряпье на пол. Цукка внезапно осознала, что на кровати, скрючившись, лежит детская фигурка в испачканном белом платье. Дзинтон осторожно перевернул ее с бока на спину и вгляделся в лицо.

— Яна, что с ней? — осведомился он, укладывая включенный пелефон экраном вверх на какой-то выступ на стене. Потом он извлек из кармана маленький фонарик, приподнял веко и подсветил зрачок девочки. — Что случилось?

— Мы… — Яна явно колебалась, не зная, что говорить. — Мы поели днем… а потом она сказала, что у нее болит живот, и ее начало рвать. Потом мы шли, а ее снова вырвало, и она упала…

— Понятно, — кивнул парень. — Вы с ней ели одно и то же?

— Да.

— Значит, не отравление…

Он разжал зубы девочки и заглянул ей в рот, все так же подсвечивая фонариком, пощупал пульс на шее, задумчиво пошипел сквозь зубы.

— Яна, ответь мне, пожалуйста, только честно, — он повернулся к младшей девочке, испуганно прижавшейся к стене возле мальчишки. — Вы не пили никаких лекарств? Таблетки, травы? Такие, от которых становится приятно и весело, например?

Яна помотала головой.

— Я не знаю, господин, — быстро произнесла она. — Сегодня — нет.

— А вчера? Позавчера?

Яна промолчала.

— Так, — Дзинтон снова пошипел сквозь зубы. — Цу, помоги. Мне надо добраться до ее живота. Я ее приподниму, а ты сними платье.

Цукка кивнула. Интересно, а он что, врач? Уж больно уверенно он действует. Впрочем, когда она через голову стаскивала платье с девочки, мысль тихо умерла в зародыше. Под платьем не оказалось нижнего белья, даже простых трусиков, а все маленькое неразвитое тело покрывали синяки, хорошо различимые даже в неверном свете экрана. Кое-где просматривались мелкие круглые шрамы, словно от ожогов.

— Ее что, ремнем с пряжкой били? — пробормотал Дзинтон. — Небось, какой-нибудь папаша-алкоголик. От него и сбежала, наверное…

Он уложил Карину на спину и несколько раз нажал пальцами в разных точках. Потом задумался.

— Она нужна мне в сознании, — наконец сказал он. — Я не могу проверить ее живот, не получая ответной реакции. Ну что же, придется…

Он положил пальцы на солнечное сплетение и каким-то неуловимым движением не то нажал, не то погладил его. В ответ девочка тяжело застонала.

— Все хорошо, малышка, — пробормотал Дзинтон, оглаживая ей волосы. — Все хорошо. Ты в безопасности, расслабься. Ты меня слышишь, Карина?

— Я не хочу на стенд, — невнятно пробормотала девочка. — Мне больно. Пожалуйста…

Дзинтон бросил непонятный взгляд на Яну, но ничего не спросил. Вместо того он ласково произнес:

— Тебя не отправят на стенд, малышка, обещаю. Но ты должна помочь мне. Скажи, так больно?

Он осторожно нажал на живот девочки, и та содрогнулась всем телом.

— Да… — прошептала она.

— А так? Так? Так?

— Больно… — снова прошептала девочка, прерывисто дыша. — Я не хотела их убивать, честно! Я случайно! Я больше не буду, только не делайте больно! Пожалуйста!

— Я больше не сделаю тебе больно, милая, — успокаивающе сказал Дзинтон. — А теперь спи.

Он приподнял голову девочки и нажал пальцами где-то в районе шеи. Хрупкое тельце дернулось и неподвижно вытянулось, но дыхание стало расслабленным и спокойным.

— Она спит, — пояснил парень Цукке, убирая фонарик в карман. — Но ее срочно нужно госпитализировать. Какая-то странная реакция, которую я не понимаю. С одной стороны, все признаки острого гастрита. С другой — я бы сказал, что она находится под остаточным воздействием каких-то сильных нейротропных препаратов, но утверждать не возьмусь. Здесь квалифицированный врач нужен. Так, сейчас аккуратно одеваемся. Я донесу ее до ближайшей городской улицы. Там ловим такси — и в больницу…

— Нет!

Яна отлепилась от стены и бросилась к Дзинтону. Цукка с удивлением воззрилась на нее.

— Пожалуйста, господин, госпожа, не надо в больницу! Я очень прошу! Не надо!

— Но почему? — Дзинтон опять опустился перед ней на корточки, заглядывая в глаза. — Ей не сделают ничего плохого. Наоборот, ее вылечат. Больной живот врачи умеют лечить быстро и хорошо. Понимаешь?

— Но ее вернут назад в институт! — выкрикнула Яна, и осеклась.

Цукка насторожилась. Вернут в институт? В какой?

— В Институт человека? — переспросил Дзинтон. — А, Яна? В Институт человека, да?

— Я не знаю, господин, — прошептала девочка, избегая его взгляда. — Меня туда привезли только вчера… ой!

Она обеими руками зажала себе рот, как делают невольно проболтавшиеся во время вранья дети.

— Яна, — успокаивающе сказал юноша. — Пожалуйста, поверь — я не хочу тебе вреда. Я хочу помочь вам с Кариной, но ты должна честно ответить мне — это вы сбежали оттуда вчера ночью?

Девочка прерывисто вздохнула и кивнула.

— М-да… — пробормотал Дзинтон. — Действительно, в больницу ее не стоит везти. Но что делать?

Он отпустил девочку и выпрямился. Какое-то время он стоял, задумчиво покачиваясь с пятки на носок. Потом тряхнул головой.

— Цукка, пожалуйста, дай твой пелефон, — сказал он. — Разблокированный.

Цукка непонимающе взглянула на него, но сняла маленькое устройство с шеи, ввела код и протянула Дзинтону. Тот взял его и принялся что-то набирать. Цукка невольно засмотрелась на танец его пальцев в сенсорной области — они порхали в воздухе с немыслимой скоростью, и пощелкивание динамика, подтверждавшего ввод букв, сливалось в сплошной треск. Потом Дзинтон взял в руки свой пелефон — по стенам вновь заметались тени — и быстро проделал с ним какие-то операции.

— Вот, — он протянул Цукке ее пелефон. — Я ввел список лекарств, которые нужно купить, и перебросил тебе немного электронной налички. У меня в кошельке больше нет, но должно хватить. В крайнем случае добавь немного своих, я потом верну. На углу Сиреневой и Ясной улиц есть аптека — знаешь?

Цукка отрицательно мотнула головой.

— Я еще не освоилась здесь, — смущенно сказала она. — Ты же знаешь…

— Ах, да… — пробормотал Дзинтон. — Вот незадача. Как же тебе дорогу объяснить?..

— Я знаю ту аптеку, господин, — раздался звонкий голос. Мальчишка, жавшийся в углу, наконец осмелился приблизиться. — Я могу проводить госпожу.

— Замечательно, — улыбнулся ему парень. — А старый отель «Мароновая роща» знаешь?

— Да.

— Еще лучше. Проводи госпожу Цукку до аптеки, а потом в отель. Я отнесу туда Карину. Только надо быстро — ей очень плохо, нужно торопиться. Как тебя зовут?

— Меня зовут Палек Брин. Рад познакомиться, господин. Прошу благосклонности.

— Радость взаимна, молодой господин. Благосклонность пожалована. Я Дзинтон. Давай, Палек, я на тебя надеюсь.

Мальчишка подошел к Цукке и выжидающе взглянул на нее. Дзинтон слегка кивнул девушке, и та, кивнув в ответ, двинулась к двери. Да, похоже, сегодня приключений на ее долю выпадет куда больше, чем она думала еще десять минут назад…

Проводив девушку с мальчиком взглядом, Дзинтон набрал номер и поднес пелефон к уху.

— Добрый вечер, доктор Карсаки, — произнес он. — Дзинтон беспокоит, Дзинтон Мураций. Прошу прощения, что звоню в столь поздний час, но мне требуется квалифицированная врачебная консультация. Да, прямо сейчас. Да, строго конфиденциально. Приношу свои нижайшие извинения, но речь в буквальном смысле о жизни и смерти. У ребенка острый гастрит, низкое давление, а возможно, и что-то сверх того, вплоть до проблем с сердцем. Нет, я не могу вызвать скорую — очень деликатный вопрос. За время и срочность — оплата по двойному тарифу… Долго объяснять, лучше вызовите такси и попросите водителя доставить вас в отель «Мароновая роща» — в его навигаторе он должен присутствовать. Да, жду. Спасибо.

Он выключил пелефон и повернулся к Яне.

— Карсаки — хороший врач и в полицию не пойдет, — пояснил он. — Помоги мне одеть Карину, и мы отнесем ее ко мне домой. Там она окажется в безопасности.

Он внимательно посмотрел на девочку.

— Яна, ты сама-то как себя чувствуешь? Не мутит, не тошнит?

— Нет, господин Дзинтон, — мотнула она головой. — Только есть хочется.

— Ну, с такой бедой мы справимся легко, малышка, — улыбнулся парень. — Только до дома доберемся. Ты уж продержись еще немного, а то я вас двоих не унесу. Здесь недалеко, минут десять идти. Справишься? Вот и молодец. А сейчас надо одеть Карину, чтобы она не замерзла, пока мы ее несем. Я приподниму Карину, и ты наденешь на нее платье. Держи его вот так, хорошо?..

На улице стемнело окончательно, но на дорожку меж крон деревьев пробивался свет восходящего Звездного Пруда. Лопухи и трава отбрасывали глубокие темные тени, в которых терялись трещины и выбоины, так что босоногая Яна постоянно запиналась, с трудом удерживаясь на ногах. В конце концов она ухватилась за рубашку Дзинтона, несущего Карину на руках. Идти стало немного легче. Но вскоре тот свернул с дорожки на лесную почву, и шагать снова стало трудно. Усталые ноги, казалось, считали необходимым запнуться за каждый корень, и вскоре отбитые пальцы начали нестерпимо саднить. Когда они добрались до темного дворика отеля, девочка окончательно выбилась из сил и еле плелась.

— Ну, вот и пришли, — облегченно выдохнул Дзинтон, укладывая девочку на скамейку во дворе. — Сейчас…

Он щелкнул выключателем, зажигая фонарь, и открыл входную дверь. Снова подхватив Карину, он кивнул Яне:

— Проходи.

Сбросив сандалии, он поднялся на высокий пол коридора. Яна нерешительно замерла у входа. Дзинтон, уловив ее колебания, повернулся и удивленно поинтересовался:

— Что-то не так?

— У меня ноги грязные, — смущенно пояснила Яна. — Я напачкаю…

— Да ты и остальная не слишком-то чистая, — усмехнулся парень. — Заходи, не бойся. Что запачкаешь — отмоем. Ванная в конце коридора, залазь и отмокай. Чистая одежда… М-да. С ней сложно. Нет у меня подходящей одежды для девочек твоего возраста. Может, Цукка что придумает — она должна появиться к тому времени, когда ты отмоешься. Ну, в крайнем случае пока походишь в своей хламиде. Давай, марш в ванную!

Он прошел по коридору, ногой открыл дверь в одну из комнат и скрылся в ней вместе с Кариной. Яна вздохнула и на цыпочках, чтобы не пачкать слишком сильно, ступила на высокий пол. Она прошла по коридору и заглянула в комнату. Платье Карины, окончательно изгвазданное за сегодняшний день, валялось на полу. Нагое тело девочки вытянулось на пустом матрасе кровати, и Дзинтон осторожно ощупывал ей живот. Яна поежилась. А вдруг он извращенец, который любит приставать к маленьким девочкам, как те двое дядек? Нет, не может быть. Он такой добрый и решительный…

Она прошла дальше и с третьей попытки обнаружила ванную. Пустив горячую воду, она забралась в ванну и принялась усердно тереть себя обнаружившейся здесь же мочалкой.

Цукка с Палеком появились одновременно с доктором Тарсаки. Они как раз подходили к дверям отеля, когда за кустами зашелестел мотор автомобиля и хлопнула дверца. Выбравшись на дорогу, высокий сухопарый мужчина с седыми висками и пухлым саквояжем в руках осведомился:

— Здесь отель «Мароновая роща»? Мне необходимо видеть господина Дзинтона. Где пациентка?

— Дзинтон, наверное, в доме, — откликнулась Цукка. — Мы в аптеку ходили за лекарствами. — В качестве доказательства она продемонстрировала пакет с упаковками, на котором красовалась эмблема аптеки. — А ты, господин…

— Я доктор Тарсаки. Он вызвал меня по коммуникатору. И вообще, я вижу, времени зря он не терял, — сухо проговорил доктор. — Интересно, зачем он звонил, если сам поставил диагноз и сам выписал лечение? Что же, пройдемте.

У кровати Карины, впрочем, его неприязнь мгновенно испарилась, сменившись профессиональным интересом. Он, как и Дзинтон накануне, приподнял веко и заглянул Карине в зрачок, пощупал пульс, потом споро распаковал саквояж, достав из него портативный диагност, и принялся споро прилаживать сенсоры к телу девочки. Прилепив три штуки, он недовольно оглянулся.

— Господин Дзинтон, я бы предпочел, чтобы во время осмотра мне не дышали в затылок.

— Хорошо, доктор, — кивнул парень. — Так, граждане, давайте-ка выйдем на несколько минут, тем более что у меня еще одно неотложное дело есть.

Он приобнял Цукку с Палеком за плечи и полувывел-полувытолкал в коридор, прихватив из аптечного пакета несколько упаковок таблеток и пузырьков и прикрыв за собой дверь.

— Доктор Тарсаки весьма квалифицированный терапевт, но характер у него не слишком уживчивый, — пояснил он вполголоса, словно извиняясь. — Да и вообще, прав он — врачебный осмотр дело интимное, не следует посторонним присутствовать. Тем более мальчикам, — добавил он, покосившись на Палека.

Палек вспыхнул.

— Можно подумать, я голых девчонок в бане не видел, — пробурчал он. — И вообще, мне пора, господин Дзинтон. Приятной вам ночи…

— А ну-ка стой, обидчивый ежик, — засмеялся Дзинтон. — Не сворачивайся в шарик, я не кусаюсь. Цу, там Яна в ванной плещется — попытайся придумать, во что ее одеть. Не в ту же грязную тряпку на три размера больше, чем надо. Ночная рубашка у тебя есть запасная? Выдай ей на ночь, будь другом, а завтра разберемся, что к чему, на свежую голову. Палек, можно тебя на пару слов?

С этими словами он увлек мальчика за собой на кухню, где уселся на табурет и внимательно посмотрел на него. Тот набычился и отвернулся.

— Палек, я очень благодарен тебе за помощь, — серьезно сказал парень. — Ты нас очень выручил. Но об этом мы еще поговорим, а пока скажи мне вот что: тебе вообще есть, куда идти?

Мальчик не ответил.

— Понятно, — вздохнул Дзинтон. — Ты тоже сбежал с Кариной и Яной из Института?

Палек мотнул головой.

— Тогда из детского дома, да? Я угадал? — Дзинтон приподнял его голову за подбородок и заглянул в глаза. — Угадал. То-то у тебя имя северное! Вот что, ежик, никуда ты сегодня не пойдешь. Места здесь хватает, и ночевать под крышей куда лучше, чем на улице или в той гнилой халупе. А еще мы сообразим, чем вас с Яной накормить. Ты ведь тоже, наверное, есть хочешь.

— Я лучше пойду, — буркнул мальчик. — Спасибо за…

— Палек, — перебил его Дзинтон, — я понимаю, о чем ты думаешь. Ты боишься, что завтра я позвоню в полицию, и тебя вернут обратно в детдом. Обещаю — я так не поступлю. Как и любому взрослому, мне не нравится, когда дети остаются сами по себе, без присмотра — когда подрастешь, поймешь, почему. Но тебя я не выдам, честное слово. И еще… — Он поднялся и отошел к окну, вглядываясь в ночную темноту. — Эта девочка, Яна. Ей страшно и одиноко. Не оставляй ее сегодня ночью, хорошо? Ей нужен друг, хотя бы на время. Помоги ей, ладно?

— Хорошо, — кивнул Палек. — Но ты точно обещаешь, господин Дзинтон, что не вызовешь полицию? И твоя жена тоже?

— Во-первых, Цукка не моя жена, — улыбнулся ему парень. — И даже не подруга. Она сама по себе. Во-вторых, без формальностей. Зови меня просто Дзинтон. В-третьих, я точно обещаю, что не вызову полицию. И ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь. Так. Теперь немного похимичим…

Он разложил по столу лекарства и пузырьки и пораскрывал их. Включив чайник и вытащив из одного стола ступку, он быстрыми ловкими движениями начал размалывать таблетки, высыпая получившиеся порошки в ячейки пластиковой формочки для льда. Потом он налил в небольшой стакан согревшуюся воду, вскрыл пузырьки — по кухне разлился резкий лекарственный запах — и начал вливать в стакан жидкости и всыпать порошки. Иногда он переливал состав через тряпочку в другой стакан, сливая в раковину осадок. Палек как завороженный наблюдал за ним.

— А что ты делаешь, гос… Дзинтон? — наконец осведомился он, не выдержав. — Лекарство?

— Лекарство… — рассеянно согласился парень. — Особое лекарство, которое в аптеках не продают. Боюсь, нашей Карине без него не выжить. Еще чуть-чуть добавим…

Он плеснул в стакан с жидкостью, которая казалась сиреневой, микстуру из пузырька, и состав медленно сменил свой цвет сначала на прозрачно-голубой, а потом стал бесцветным.

— Почти готово. Осталось убрать лишнее, и все.

Он вылил часть жидкости в металлический ковшик и поставил его на горячую плиту. По кухне распространился новый запах — слегка сладковатый и приторный. Дзинтон удовлетворенно кивнул.

— Готово, — сообщил он. — О стерилизации беспокоиться не станем — микроб, способный выжить в таком зелье, достоин уважения не менее, чем льдинка в огне.

Он сгреб со стола остатки лекарств и бросил их в мусорное ведро, потом промыл использованную посуду и поставил ковшик с жидкостью на шкаф, прикрыв его стеклянной подставкой для горячего.

— Эй, мужчины! — в кухню вошла Цукка, за которой следовала Яна. На девочке красовалась длинная ночная рубашка, волочившаяся по полу, ее влажные волосы торчали во все стороны. — У вас тут химическая экспресс-лаборатория? Или серьезный разговор? Можно поучаствовать глупым женщинам?

— Глупым женщинам — нельзя, — подмигнул Дзинтон. — И глупым мужчинам тоже. Но вы у нас обе умницы и красавицы, верно? Значит, вам можно. Ты как, не проголодалась после пробежки по аптекам?

— Нет. Но наших гостей надо чем-то накормить. Ф-фу, как воняет. Чем вы тут занимались?

— У нас оставалась готовая еда, — Дзинтон переместился к холодильнику и заглянул в него. — Так… вчерашняя вареная картошка, сегодняшний бекон, полвилка капусты, но его на потом… сосиски, а тут яйца и майонез. А тут… — Он заглянул в хлебницу. — Полбатона. Сойдет. Эй, молодежь, устраивает меню? Так, сейчас мы все погреем и покрошим, и будет вам объедение.

— Я там еще молока купила и несколько йогуртов, — заметила Цукка. — Тоже бери.

Яна с Палеком набросились на еду так, что за ушами затрещало. Дзинтон наблюдал за ними почти с отеческой улыбкой. Цукка хихикнула про себя. Мужчин хлебом не корми, дай почувствовать себя защитником слабых детей и угнетенных женщин. Однако он, кажется, умеет обращаться с детьми, и те отвечают взаимностью…

Пару минут спустя в дверь заглянул доктор.

— Я закончил обследование, — сообщил он. — Господин Дзинтон, можно тебя на несколько слов?

Дзинтон взглядом позвал за собой Цукку и прошел за доктором в комнату Карины.

— Итак, молодые люди, — прежним сухим тоном сообщил он, — если бы у меня не имелось привычки держать язык за зубами в вопросах, меня не касающихся, я бы, несомненно, обратился бы в полицию и предъявил вам — или родителям девочки — обвинение в жестоком обращении с детьми. У ребенка по всему телу следы побоев и издевательств, причем большую часть из них я затрудняюсь интерпретировать. Полукруглые шрамы походят на ожоги от сигарет, а вот синяки и ссадины — на побои ремнем с большой пряжкой, наподобие армейского. Плюс к тому — натертости на запястьях и лодыжках, характерные для наручников или жестких пут…

— Меня не интересуют внешние следы, доктор, — жестко оборвал ее Дзинтон. — Их мы в состоянии рассмотреть самостоятельно. Что внутри?

— Ну, — доктор заложил руки за спину и прошелся по комнате, — я, безусловно, диагностировал острый гастрит, как ты и предполагал. Причина непонятна, но если учесть, что у девочки ярко развитая атония кишечника, я бы предположил, что она просто съела много грубой твердой пищи, которая и вызвала раздражение слизистой. Если бы речь шла о взрослом человеке, — добавил он, поколебавшись, — я бы предположил, что его долго держали без сознания, как практикуется в некоторых тюрьмах для особо опасных преступников и психиатрических лечебницах. В обездвиженном состоянии питание осуществляется жидкими смесями, вводимыми в желудок через носовые трубки, что крайне негативно сказывается на правильном функционировании кишечника. В пользу такой версии говорят и следы на руках и ногах, характерные для фиксирующих захватов, и потертости кожи в районе ноздрей, и раздражения, обычные при частом введении анального и уретрального катетеров, и характерные параметры мышц конечностей, как бы находившихся на постоянной электротренировке. Если человек, долгое время находившийся в состоянии такой фиксации, внезапно начнет есть твердую пищу, у него, несомненно, разовьется острый гастрит в форме, которую мы наблюдаем сейчас. Но, господин Дзинтон, подобные меры категорически запрещены к применению в отношении несовершеннолетних детей из-за катастрофического их влияния на развивающийся организм.

— Понятно, — медленно проговорил Дзинтон. — И каков прогноз?

— Я ввел лекарства, снимающие остроту воспаления. По большому счету, ее организм в порядке, если не считать общего болевого шока. С сердцем у нее, кстати, все нормально — острый гастрит иногда сопровождается симптомами, характерными для инфаркта, так что непрофессионал вроде тебя, — в его голосе проскользнули самодовольные нотки, — вполне может и запутаться. Покой, желательно в постели, тепло, минимум пять раз в день жидкое питание наподобие нежирных бульонов с хлебным мякишем и пресных протертых каш, постепенный переход на нормальную пищу, сначала мягкую, потом твердую, но не жирную и не острую. Лекарства давать в соответствии с расписанием, что я оставлю — и через период она вполне оправится. Имейте в виду — на первых порах у нее весьма вероятны запоры, так что слабительное обязательно. Купите его завтра же. В остальном, господин мой Дзинтон, я склонен одобрить твой набор лекарств. Разумеется, я бы выписал несколько иные препараты, аналогичные, более дорогие и качественные, но, в общем, сойдут и такие. Да, разумеется, через неделю следует снова показать ее врачу, чтобы удостовериться в нормальном ходе лечения.

— Могу я снова рассчитывать на тебя, доктор Тарсаки?

— Да. Но только, ради всех богов, не в такое время, как сейчас.

— Само собой, доктор, — Дзинтон достал из кармана брюк бумажник. — Ты, как всегда, предпочитаешь бумажные деньги?

— Само собой, — кивнул тот. — Не верю я новомодным электрическим монетам, которые даже и в руках-то не подержишь.

— Вот, — Дзинтон протянул ему бумажки. — Надеюсь, сумма вполне компенсирует причиненное беспокойство.

— Вполне, — согласился врач, убирая деньги. — Приятно иметь с тобой дело.

— Взаимно. Такси я уже вызвал, оно прибудет с минуты на минуту.

Цукка подозрительно взглянула на Дзинтона. Она как-то не заметила, чтобы тот воспользовался пелефоном хотя бы раз после прибытия доктора. Когда он успел? А сколько денег он заплатил! Четыре тысячи — ничего себе консультация терапевта!..

Когда за врачом закрылась дверь отеля, Дзинтон вернулся в комнату Карины, прихватив с собой ковшик. Он вытащил из аптечного пакета шприц и наполнил его жидкостью из ковшика.

— Двух кубиков должно хватить… — задумчиво проговорил он. — Зависит, конечно, от дозы, но вряд ли она получила слишком много.

Перетянув девочке плечо жгутом, он воткнул ей в вену иглу и, сняв жгут, аккуратно, медленно ввел лекарство.

— Что ты вколол? — поинтересовалась Цукка.

— Антидот, — дернул плечом Дзинтон. — Не спрашивай, от чего, тебе ответ точно не понравится.

Бросив на стол пустой шприц, он прикрыл спящую девочку вытащенным из шкафа одеялом.

— Ну вот, — задумчиво сказал он, усаживаясь на стул. — Похоже, у нас завелся еще один жилец. Точнее, два, а то и три — Яне с Палеком тоже некуда идти. То я один как перст, то сразу целая компания, чуть ли не настоящая семья. Надо завтра купить постельное белье. Да и одежду для девочек — тоже. У них даже нательного белья нет.

— И ты не хочешь вызвать полицию? — поинтересовалась Цукка, присаживаясь на край кровати и осторожно подтыкая на Карине одеяло. — Помнишь, что сказал врач? Какие-то изверги над ней измывались, по ним же тюрьма плачет!

— Ты слышала, что сказала Яна? Они бежали из Института человека.

— Из Института человека? — удивилась Цукка. — В первый раз слышу.

— Широко известная в узких кругах контора, — пояснил Дзинтон, нахмурившись. — Формально — неправительственная организация, занимающаяся философскими изысканиями, поддержкой литераторов определенного сорта, разработкой и финансированием социальных проектов и так далее. Есть даже департамент, разрабатывающий теоретические модели функционирования искинов. На деле же Институт — тайное детище блистательного господина Тоя Карация, слышала про такого?

— Который глава партии гуманистов?

— Именно. А поскольку его партия уже не первое десятилетие стабильно имеет в Ассамблее от сорока до пятидесяти процентов голосов, формируя с прогрессистами квалифицированное большинство, господин Той Караций имеет огромное влияние как в правительстве, так и в президентской администрации. Он негласно влияет на распределение серьезных финансовых потоков, часть которых перепадает Институту человека отнюдь не на философские эссе. В частности, Институт по заказу…

Дзинтон замолчал.

— Что? — переспросила Цукка, когда молчание затянулось.

— Тебе, пожалуй, лучше не знать, — качнул головой Дзинтон. — Меньше знаешь — крепче спишь. Но детей туда я вернуть не позволю. Особенно после того, как своими глазами увидел, что сделали с Кариной.

Девушка задумалась.

— Но ведь содержать троих детей дорого, — наконец сказала она. — Где мы возьмем деньги?

— Мы? — улыбнулся Дзинтон, и от его улыбки у Цукки по жилам словно прокатилась волна приятного тепла. — Спасибо, Цу, но тебя я в расходы втягивать не намерен. Тебе лишних денег действительно пока взять неоткуда. Ну, а я… придется играть на бирже не два часа в день, а три или четыре. Опять же, я придумал новую эвристику, так что есть шанс, что и того не понадобится. Поставлю на автомат, и пусть шуршит само. В общем, я выкручусь. Другое дело, что детьми надо заниматься, а у меня как-то нет опыта обращения с ними. Вот если поможешь приглядывать, скажу большое спасибо.

— Конечно, я помогу! — горячо сказала Цукка.

— Вот и здорово! — снова улыбнулся Дзинтон. Внезапно он бесшумно встал со стула, в три шага пересек комнату и резко распахнул дверь. Раздалось двойное громкое ойканье, и Яна с Палеком, неожиданно потеряв опору, ввалились в комнату.

— Подслушиваем, значит? — укоризненно спросил Дзинтон. — Ну, поросята!

Дети, потирая ушибленные ладони и локти, уселись на полу, виновато отводя взгляд.

— Ладно, на первый раз прощаю, — резюмировал парень. — Но еще раз поймаю — в уши наплюю, чтобы не чесались лишний раз. Ну что, мелочь пузатая, наелись? А посуду за собой помыли? Я так и думал. Нет уж, прислуга здесь отсутствует, так что за собой придется прибирать самостоятельно. Ну-ка, в кухню, вымыть посуду, а потом спать. Утро вечера мудренее, завтра разберемся, что к чему. Цу, — обратился он к девушке, — ты бы тоже ложилась. Тебе на работу вставать.

Он по очереди подхватил насупившихся детей под мышки, поставил их на ноги и вышел вместе с ними. Цукка, не удержавшись, снова хихикнула. Ну точно — не человек, ураган.

И однако же — откуда Дзинтон все знает? Про Институт человека, про Тоя Карация? Почему он разбирается в медицине не хуже настоящего доктора? И откуда он знает того странного врача? Они ведь явно встречаются не в первый раз!

А вдруг он шпион? Цукка хмыкнула. Ну да, шпион Четырех Княжеств, у которого дел других нет, кроме как за приблудными детьми ухаживать. Ох, что только не придет в сонную голову. Внезапно девушка осознала, что глаза буквально слипаются. Действительно, надо ложиться. Под душ — и спать. А думать она станет завтра утром. Прав Дзинтон — утро вечера мудренее…

* * *

Ночью Яна пробудилась словно от толчка. Рядом на принесенной из соседней комнаты кровати тихо посапывал Палек, в окно без занавесок лился звездный свет, пробивающийся сквозь качающиеся кроны деревьев. Под колючим одеялом было на удивление тепло и уютно. Девочка лежала в темноте, глядя в потолок, и чувствовала, что страх остался где-то там, за стенами отеля. А здесь есть Цукка, и Дзинтон, и Палек, и Карине больше ничего не угрожает. Наверное, Дзинтон — очень хороший человек, потому что он знает про Институт и не хочет возвращать их туда несмотря на полицию. И еще, подслушивая под дверью, она не чувствовала в нем лжи и нечестности — только спокойную уверенность, легкую улыбку, небольшую озабоченность и, где-то глубоко-глубоко внутри, скрытую искру такой же ярости, какую она чувствовала в Карине утром. И Цукка — в ней скрывалась тревога, как у мамы, тревога, и жалость, и озабоченность, и немного страха. Наверное, она тоже хороший человек.

Но Цукка сказала, что содержать троих детей — дорого. Невежливо заставлять чужих людей нести большие расходы. Но что можно сделать? Она еще маленькая, она даже не может пойти и устроиться на работу. Но зато она может во всем помогать по дому — мыть пол и посуду, убирать, мести двор, ходить в магазины. Мама с папой ее всему научили. А потом, когда она вырастет, она обязательно вернет Дзинтону все деньги, которые тот на нее потратит.

Но у нее есть дар. Должна ли она сказать про него Дзинтону и Цукке? Она не знает. Так нечестно — не сказать. Мама и папа умерли, но мама всегда говорила, что показывать свой дар чужим людям нельзя ни в коем случае. Иначе ее заберут в плохое место и начнут больно колоть иголками. Но Дзинтон и Цукка уже не совсем чужие — ведь они помогли Карине. А если она станет жить с ними, то они совсем не чужие.

Решено. Она подождет еще немного и расскажет им. И если они не испугаются и не отдадут ее обратно в Институт, все будет хорошо. Навсегда.

И с этой мыслью Яна уснула легким безмятежным сном.

* * *

Палек проснулся от того, что одеяло сползло на пол. Он поворочался, устраиваясь поудобнее и прислушиваясь к сопению спящей рядом Яны. Девчонки, покровительственно подумал он. Вечно всего боятся и вздрагивают на пустом месте. Эта вот вцепилась в него, словно репей, и даже засыпала, ухватив его за руку. Наверное, в первый раз сбежала из детдома. Интересно, что за название такое дурацкое — «институт»? Впрочем, для девчонки сбежать — подвиг, так что Яна все-таки молодец. Можно даже путешествовать вместе. Правда, рано или поздно они все равно попадутся в руки полиции, и их вернут обратно, но никто ведь не мешает им сбежать снова, верно? Не прикуют же их цепью…

Интересно, а Карина… ведь она совсем не могла двигаться. Как же они попали в заброшенный дом? Он уже задремал в своей комнате и проснулся только от скрипа половиц. Кто же знал, что в заброшенную развалину кто-то припрется? Да, жаль, он не видел, как они туда попали. Неужели мелкая и явно слабосильная Яна тащила Карину на себе? Ну она дает…

Наверное, пока стоит остаться здесь. Тем более что директорша наверняка опять поставила полицию на уши, и вокзал с автобусными станциями под усиленным наблюдением. Дзинтон, кажется, неплохой дядька — и разговаривает нормально, и полицию звать не стал. Даже то, что посуду заставил помыть — тут все честно, сами насвинячили, сами убираем. Только, кажется, видит прямо насквозь. Как он догадался про детдом и что они подслушивают? Ну, неважно. Главное, здесь можно пока пожить, прежде чем отправиться путешествовать дальше. А обузой он точно не окажется, ха! Яну с Кариной, может, и надо содержать, а он, Палек, прекрасно прокормит себя самостоятельно. И не только себя. Завтра утром можно осторожненько совершить вылазку в город и осмотреться. А там… наверное, толстый Морж все еще не прикрыл свою лавочку…

Не додумав мысль, мальчик снова уснул легким безмятежным сном.

12.05.843, деньдень

Утреннее солнце било в окна так, словно хотело проплавить их насквозь. Яна с Палеком, жмурясь, жевали яичницу с колбасой, когда Дзинтон стремительно вошел в кухню.

— Так, все. Цукка ушла на работу, а дом остался на нас с вами. Ну что, мелочь пузатая, давайте, дожевывайте. Надо за жизнь поговорить.

Он взял со стола кувшинчик с водой и в три глотка почти опорожнил его.

— Ф-фу! — довольно сказал он. — Что-то жарко сегодня с утра. Или я просто забегался? — Он оседлал табурет, уперевшись локтями в стол, и, подперев подбородок, стал наблюдать, как дети торопливо дожевывают яичницу.

— Итак, — сказал он, когда последние крошки поджаренного хлеба оказались доедены. — Начнем с того, что у нас нежданно-негаданно образовалась коммуна. А в коммуне надо соблюдать некоторые правила. И правило номер один: в доме вести себя тихо, — он загнул большой палец. — Не бегать, не кричать, особенно когда Карина спит. А она в ближайшие дни спать станет все время. Правило номер два: когда я работаю у себя в комнате, постарайтесь меня не отвлекать, — Дзинтон загнул второй палец. — Поскольку я не просто работаю, а зарабатываю деньги, причем с сегодняшнего дня и на вас, оболтусов, лишние вопросы в неверное время могут оставить вас без мороженого. И наконец — иждивенцев здесь нет и не будет. Прокормить я вас смогу, но сильно огорчусь, если вы сядете мне на шею и ножки свесите. Раз живете здесь, то отвечаете за определенные дела.

Он внимательно посмотрел на детей. Те согласно кивнули.

— Главное в том, что готовка еды — вещь нудная, утомительная и отнимающая много времени. А я в повара не нанимался. И Цукка тоже. Так что с сегодняшнего дня устанавливаем график дежурств по кухне. Сегодня, ладно уж, дежурный я. Но завтра — вы двое. Послезавтра — Цукка, потом снова я, потом вы, и так далее. Выздоровеет Карина — задействуем и ее, но пока она на положении лежачего инвалида. Рецепты выдаю я или Цукка, вы же по-первости станете их применять на практике. Набьете руку — посмотрим. Далее, походы по магазинам полностью на вас. Если продавцы станут спрашивать, вы — брат с сестрой, мои дети. Списком продуктов обеспечим, деньгами я снабжу, остатки можете оставлять себе на карманные расходы, но на многое не рассчитывайте, я не миллионер. Понятно?

Дети снова синхронно кивнули.

— Замечательно. Также периодически, раз в период-два, устраиваем в доме большую уборку. Участвуют все. Ну и, наконец, в течение ближайших двух-трех дней как минимум Карину из кровати я не выпущу. Пусть ее желудок в себя приходит. Еду ей придется носить в постель, а сверх того где-то я видел ночной горшок. Его тоже поставим в комнату, и его нужно выносить. И то, и другое — на вас. Угу?

— Угу, — пробурчал Палек. — А только в детдоме готовить не заставляли.

— Ну, кто тебя просил сбегать, путешественник? — пожал плечами Дзинтон. — Сам сбежал — сам отдувайся. Мир, знаешь ли, суровое место. За все кто-то платит — или ты, или другие. В детдоме за уход за тобой платит государство. Здесь мы сами по себе, так что и барахтаться придется самостоятельно. Так, теперь о насущном. Яна, — он окинул девочку критическим взглядом, — ночнушка Цукки — не самая лучшая одежда. Вчера вечером я быстро простирнул ваши с Кариной платья, и они уже высохли. Висят на веревке во дворе. Пока надень свое или побегай голой, если не замерзнешь. Потом подумаем, как вас с Кариной одеть. Проблема в том, что сначала нужно вас в магазин доставить, а Карину пока одну оставлять я не хочу. То есть поход за одеждой временно откладывается.

Он стремительно встал со стула.

— Теперь займитесь пока чем-нибудь, а я сварю бульон. Покормим Карину — пойдете в магазин.

Пока Дзинтон возился с оттаивавшим с раннего утра куском мяса, извлеченным из морозилки, Яна быстро влезла в свое платье. За вчерашний день оно заметно поистрепалось, но все еще выглядело более-менее прилично. Хотя оно оставалось на пару размеров больше, чем надо, и то и дело норовило сползти с плеч, от утренней прохлады вполне защищало. Палек окинул девочку критическим взглядом и хмыкнул.

— Какой-то странный у вас детдом, — сказал он. — Даже одежды нормальной не дают. Так ты из какого? Я вот из «Солнечного».

— А я издалека, из другого города, — соврала Яна. Ей совсем не хотелось рассказывать, откуда она на самом деле и что с ними произошло. Она боялась, что Палек станет приставать с расспросами, но обошлось. Взамен он потянул ее осматривать заброшенный сад, окружавший старый отель. Почти сразу они обнаружили тропинку, выводящую на скалу над бухтой, и восторженно любовались открывшимся видом, пока Яна не вспомнила про Дзинтона и Карину.

Наперегонки добежав до отеля, они обнаружили, что ароматный бульон, смешанный с маленькими листками какой-то зелени, уже готов и налит в большую глиняную кружку со смешным человечком на боку. Бульон пах так, что дети невольно сглотнули слюну.

— Терпите, оглоеды, — подмигнул Дзинтон. — Мясо у нас на обед, пальчики оближете. А бульон для лежачих. Пойдемте. Пора Карине и позавтракать.

Он подхватил горячую кружку через старое замызганное полотенце для вытирания посуды и вышел из кухни. Яна двинулась за ним, но вдруг замерла на месте.

А что, если Карина, проснувшись, нападет на Дзинтона? Если она ударит его, как тех мужчин? Если он умрет? Нет, не может быть, она не такая… но вдруг спросонья она просто не разберется?

Она со всех ног бросилась вперед, в самый последний момент протиснувшись между Дзинтоном и дверью комнаты.

— Эй! — недовольно буркнул тот. — Осторожнее. Я чуть на тебя бульон не пролил.

— Господин Дзинтон, а можно я ее разбужу? — взволнованно поинтересовалась девочка. — Ну, чтобы она не испугалась?

— Буди, конечно, — кивнул парень. — И без формальностей. Давай, Яна, действуй.

Девочка приоткрыла дверь и осторожно проскользнула в комнату. Ее заливало утреннее солнце, пробивавшееся сквозь кроны деревьев. Карина все еще спала беспокойным сном: ее голова то и дело перекатывалась по подушке, сухие губы что-то неслышно шептали.

— Надо бы поаккуратнее со снотворным, — пробормотал сзади Дзинтон. — По-моему, доктор Тарсаки переборщил вчера. Ну, Яна, давай.

Яна кивнула и осторожно потрясла Карину за плечо.

— Карина! — осторожно позвала она. — Кара! Просыпайся. Это я, Яна. Карина!

— Сейчас… — пробормотала та, не открывая глаз. — Сейчас… надо найти укрытие… Яна, спрячься, нас увидят… Они в нас стреляют!

— Карина, нам не надо больше прятаться! — Яна снова потрясла ее за плечо. — Карина, просыпайся. Мы тебе еды принесли.

Внезапно одним резким движением девочка села на кровати. Одеяло отлетело в сторону, и Яна почувствовала странную давящую тяжесть на висках. Она увидела прямо перед собой совершенно безумные глаза Карины, и тут же что-то невидимое, скользкое и упругое, захлестнуло горло, и сразу стало трудно дышать.

— Карина! — пискнула она. — Это я! Я же!

Тяжесть в висках и ощущение петли на горле пропали так же внезапно, как и появились. Карина, тяжело дыша обвела комнату взглядом, задержавшись на Дзинтоне с Палеком, и снова посмотрела на Яну.

— Надо спрятаться… — неуверенно произнесла она, но тут же тряхнула головой и принялась тереть глаза кулаками. — Где мы? Я ничего не помню.

— Кара, мы в гостях у господина Дзинтона, — заторопилась Яна. — Он нашел тебя вчера вечером и принес сюда. Он доктора позвал, и доктор тебя лечил. Мы тебе еды принесли!

Она умоляюще посмотрела на Карину. Только бы та не начала драться!

— Ну что, красавица, — весело сказал парень. — Давай знакомиться. Меня зовут Дзинтон. Ну-ка…

Он поставил кружку с бульоном на стол и, осторожно надавив Карине на плечи, принудил ее лечь. Потом, подобрав с пола одеяло, укрыл ее, после чего пощупал лоб, подержал за запястье и, наконец, потрепал по волосам.

— Будешь жить, не помрешь, — пообещал он. — Но сначала нужно вылечиться. У тебя случился приступ острого гастрита. Воспаление желудка, проще говоря. Теперь тебе несколько дней нужно лежать в кровати и пить лекарства, чтобы желудок пришел в себя. Есть хочешь? Вот и хорошо. Давай-ка, выпей бульона.

Несколькими ловкими движениями он приподнял подушку и полуусадил девочку в кровати. Потом осторожно всунул ей в руки обмотанную полотенцем кружку.

— Пей! — велел он. — Только аккуратно, не обожгись.

Каким-то автоматическим движением, не отрывая от Дзинтона взгляда, девочка поднесла кружку к губам и осторожно отхлебнула раз, другой. Внезапно, словно очнувшись, она принялась жадно глотать ароматную жидкость, иногда обжигаясь и с шипением втягивая воздух. Минуту спустя кружка опустела, и Карина вопросительно взглянула на парня.

— Пока все, — мягко сказал он. — Тебе нельзя есть помногу. Не волнуйся, сейчас голод пройдет. Часа через три мы сделаем тебе жидкую кашу, и ты поешь снова. Яна, пожалуйста, принеси с кухни стакан воды.

Он достал из разложенных на столе коробок несколько таблеток и дал Карине их проглотить, заставив запить принесенной Яной водой. Последнюю, большую коричневую лепешку величиной с пол-ладони, он заставил сначала разжевать, несмотря на неприятный вкус.

— Так надо, — сказал он. — Очень хорошее лечение, пусть и невкусное. Неделю придется попить, а там посмотрим. А теперь, малышка, давай-ка ляжем обратно.

Не менее ловко он помог Карине снова лечь горизонтально. Потом он прикрыл ее одеялом и погладил по голове.

— Все хорошо, милая, — негромко сказал он. — Ничего не бойся. Ты в безопасности, тебе больше ничего не грозит. Сейчас попытайся еще поспать до второго завтрака, хорошо?

Он поднялся с кровати и пошел к двери.

— Яна… — шепнула Карина. — Погоди. Нужно поговорить.

Яна дернулась к ней, потом за Дзинтоном. Тот кивнул ей.

— Поговорите, конечно, — сказал он. — Пошли, Палек. Нам нужно еще найти горшок на чердаке. — Он подмигнул Яне и вышел, уводя с собой мальчика и закрыв дверь.

— Яна… — прошептала Карина. — Где мы? Не в Институте?

Яна потрясла головой, присаживаясь на край кровати.

— В отеле «Мароновая роща», — объяснила она. — Здесь живет Дзинтон. И Цукка. Они хорошие. Они нашли нас вчера вечером, нас и Палека, и взяли к себе. Дзинтон говорит, что никогда не позволит вернуть нас в Институт.

— Хорошие… — Карина криво улыбнулась. — Откуда ты знаешь? Потому что он тебе сказал? Да он соврал!

— Он не врал, — твердо заявила Яна. — Я… я умею чувствовать, когда врут. Он хороший, честно, он не врет.

Карина тяжело вздохнула.

— Что вчера случилось? — спросила она. — Я помню, как мы убегали в лес от… из того дома, а у меня болел живот. А потом ничего не помню.

— Ты упала и перестала двигаться, — Яна наморщила лоб, вспоминая. — И еще тебя тошнило. Потом ты лежала на месте, а я не знала, что делать. Потом я подняла тебя в воздух и понесла, и принесла в какой-то дом, и там оказался Палек. Он мне воды дал. А потом пришли Дзинтон и Цукка… ой, нет, наоборот: я заплакала и побежала, и на них наткнулась. Дзинтон принес тебя сюда и вызвал врача, и врач тебя обследовал и прописал лекарства. А Цукка с Палеком ходили за лекарствами. Кара, а что такое «анальный катетер»?

— А полиция приезжала?

— Не-а, — Яна тряхнула головой. — Они полицию не звали. Только доктора, а доктор тоже в полицию не пойдет. А у тебя живот все еще болит?

— Почти не болит. Так, чуть-чуть. Яна, ты сказала Дзинтону, что я… что ты… что мы не такие, как все?

— Нет еще. Мама говорила, что нельзя говорить другим.

— Правильно. Нельзя, — Карина с внезапной силой ухватила ее за руку. — Яна, дурочка, ты понимаешь, что он нас обязательно в полицию отдаст, если узнает?

— Я не дурочка, — обиделась Яна. — И Дзинтон нас никуда не отдаст. Но я все равно говорить не стану.

— Правильно. Нам надо уходить… — Голос Карины становился все тише и тише, глаза закрывались. — Не говори никому и ни за что… Я еще немного отдохну, а потом мы пойдем дальше…

Она ровно задышала. Яна, убедившись, что та спит, осторожно слезла с кровати и на цыпочках прошла к двери. Вот глупая! Зачем куда-то уходить, если и здесь хорошо?

* * *

Деньги Дзинтон доверил Палеку. Яна немного обиделась — она не такая уже и маленькая, сколько раз сама в магазин ходила! — но обрадовалась, когда парень вручил ей список продуктов.

— У тебя, Палек, деньги останутся в большей сохранности, — пояснил он. — Но с выбором покупок лучше управляются женщины. Нам, мужикам, не дано, — и он подмигнул детям. — Давайте, топайте. И не задерживайтесь особенно в городе, вам обоим не стоит особенно светиться на людях. А я пока поработаю.

Он махнул рукой и через две ступеньки взбежал на второй этаж.

Где находятся магазины, Палек знал. Точнее, он знал магазин зеленщика и лавку мясо-рыбных продуктов. Хлебный же отдел можно найти в любом универмаге. Дети весело наперегонки бежали под теплыми лучами утреннего солнца, и их босые ступни ласкала уже не по-весеннему густая трава по бокам дорожки. Потом Палек вскочил на низкую каменную изгородь над крутым обрывом и, дурачась, запрыгал по ней на одной ножке. Далеко-далеко внизу виднелись кроны деревьев.

— Палек, дурак! — крикнула ему Яна. — Ты же упадешь!

— А вот спорим, что не упаду! — мальчик показал ей язык. — Здесь же широко. Знаешь, по каким камням я лази…

И тут время пошло медленно-медленно. Словно в страшном сне, Яна увидела, как оступившийся Палек, беспомощно взмахивая руками, пытается удержать равновесие. Как его непослушное тело предательски отказывается удерживаться в вертикальном положении. Как радостно распахивается внизу пропасть, ехидно ухмыляясь торчащими зубами-валунами…

И потом время словно замерло окончательно. Палек висел над пропастью, изогнувшись в неудобной позе, а Яна, стиснув зубы и сжав кулаки, отчаянно удерживала его, не давая обрушиться туда, вниз, а ветер, казалось, злобно хохотал, пытаясь вырвать тело мальчика из мертвой хватки ее не-рук, и между лопаток саднило все сильнее и сильнее, и потом она отчаянным усилием потянула его к себе и тут же от накатившей слабости рухнула на колени, ободрав их о камень, а Палек упал на нее сверху, и они оба упали на землю, отчаянно пытаясь отдышаться…

Потом они долго сидели, оперевшись спиной о ледяной камень ограды, тяжело дыша и приходя в себя. Наконец Палек нерешительно спросил:

— Это ты сделала, да?

— Что — это? — почему-то шепотом переспросила Яна. Все. Теперь Палек знает о ней. И он испугается и убежит. Или начнет дразниться. Или скажет Дзинтону, и тот выгонит ее из дома…

— Ты держала меня и не дала упасть?

Яна подняла глаза и наткнулась на взгляд мальчика. В нем странно мешались опаска и благоговение. Соврать? Не выйдет. Ну что же…

— Да, я, — кивнула она. — Мама говорила, что я — девиант.

— Ух ты! — восхищенно выдохнул Палек, так что Яна слегка опешила. — И ты можешь убить своей невидимой штукой, да? Ну и дела! Я всегда хотел такую иметь! Нет, ты честно девиант, да?

— Честно, — кивнула Яна. Она ожидала чего угодно, но только не такого. — Пожалуйста, не говори никому, ладно? Не скажешь?

— Не скажу, — отмахнулся Палек. — Слушай, а ты много убила?

Яна нахмурилась.

— Ты точно дурак, — со злостью сказала она. — Я никого не убивала. Я вообще никогда раньше свой дар не использовала. А тебя, между прочим, вообще спасла!

Она отвернулась и надулась.

— Эй, не злись! — Палек примиряюще тронул ее за плечо. — По телику говорили, что все девианты — чокнутые, они убивают всех подряд, а значит, их надо изолировать.

— И меня надо изолировать, да? — бросила Яна, не поворачиваясь. Ну конечно, и он туда же.

— Нет, конечно, — вздохнул Палек. — Ты точно не чокнутая. Нормальная девчонка. Извини, ладно? И… спасибо, что помогла.

Яна недоверчиво взглянула на него. Потом она потянулась и заглянула ему в голову. Мальчик действительно раскаивался, что ляпнул, не подумав, и она решила его простить. В самом деле, мальчишки сами немного чокнутые. От природы, как говорит мама. Не обижаться же на них за природу? Наоборот, жалеть надо.

— Пожалуйста, — все еще немного сухо сказала она. — Палек, ты обещаешь, что никому не скажешь? Если скажешь, то меня снова отвезут в Институт, и… — Она поежилась. Что ее могло ожидать в Институте, она не знала, но ужас Карины перед возвращением чувствовала совершенно отчетливо. Наверное, там и в самом деле плохое место.

— А что такое «институт»? — спросил Палек. — Дзинтон вчера сказал, только я не понял. Ой, извини, — спохватился он, — наверное, невежливо спрашивать. Только ты на людей не кидайся, ладно?

Яна сжала кулаки, чтобы как следует врезать нахалу, но тот только весело рассмеялся, показал язык, вскочил на ноги и отбежал в сторону. Ну что с ним делать? Не бить же его по-настоящему не-руками! Девочка тоже вскочила и погналась за ним.

Несколько минут спустя дети оживленно болтали, забившись глубоко в придорожные кусты. Яна рассказала, как год назад она неожиданно обнаружила, что может двигать вещи, просто посмотрев на них, и как начала видеть, что чувствуют люди рядом с ней. Как перепугались мама и папа, когда она рассказала им. Она уже тогда не раз слышала по телевизору злое, нехорошее слово «девиант», но даже и в мыслях не примеривала его на себя, пока случайно не подслушала разговор родителей. Потом она перестала ходить в школу, и еще они даже переехали в другой город, и долго-долго она училась сама, по учебникам. А потом вдруг за ними на улице стали ходить в отдалении страшные незнакомые люди с плохими мыслями в голове, и мама с папой все время боялись. А потом днем два страшных человека как-то вошли в квартиру через запертую дверь, набросились на нее, нацепили на шею тугой ошейник, от которого стало шумно в ушах и голове, и увели с собой. Ей сказали, что мама с папой уехали и больше не вернутся, но она знала, что врут — она видела в головах, и ей удалось подслушать разговор в соседней комнате. Потом ее раздели, искололи иголками, сняли ошейник, но тут же засунули в глухой железный ящик, шум в котором стоял еще сильнее, чем от ошейника. Наверное, ее куда-то везли, но она почти все время спала, просыпаясь только когда ее грубо будили, чтобы покормить невкусной овсяной кашей и еще какой-то мерзкой гадостью. Иногда, правда, она приходила в себя и сама, в последний раз — перед тем, как Карина разбила ее ящик. Она долго-долго лежала без сна в черной качающейся духоте, и в конце концов ей стало страшно, и она заплакала, и тут что-то ударило в ее ящик, и еще раз, и еще, а потом она увидела Карину.

О том, что случилось потом, Яна все-таки рассказывать не стала. Ей не хотелось вспоминать ужасное бегство сначала по коридорам большого непонятного дома, по камню и битому стеклу большой-пребольшой комнаты, потом по темному ночному лесу и сующимся под ноги корням. И уж тем более не хотелось вспоминать, как Карина убила тех двоих взрослых дядек в доме. Наверное, они заслужили — Яна не понимала, что они хотели сделать, но хорошо помнила всплеск страха и отвращения, который почувствовала Карина. Но все равно — тайна ее с Кариной общая, и пока про нее рассказывать нельзя. И она просто сказала, что они убежали, разбив большую стеклянную стену, и спрятались в лесу, а утром пошли искать еду, и Карина заболела, а она, Яна, принесла ее в заброшенный дом, где и встретила Палека.

Наверное, Палек заметил, что она что-то не договаривает, но лезть с лишними вопросами не стал. Вместо того он сказал несколько скверных запрещенных слов, которые мама не позволяла говорить даже папе, а потом неожиданно похлопал девочку по плечу.

— Все взрослые — гады, — с чувством сказал он. — Ну, может, кроме некоторых, вроде Дзинтона или нашей директорши. Но Дзинтон тоже еще почти молодой. От меня вот родители отказались еще в роддоме. Ты не плачь, что у тебя родители умерли. Ты лучше думай, как хорошо, что ты с ними столько лет жила. А если бы они умерли раньше?

Яна недоверчиво посмотрела на него и вдруг, уткнувшись ему в плечо, разревелась. Палек неловко погладил ее по спине. Он явно не знал, что надо делать с плачущими девчонками, и потому чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, Яна быстро заставила себя успокоиться и отодвинуться.

— Пойдем в магазин, — шмыгая носом, сказала она. — Дзинтон, наверное, уже беспокоится.

* * *

— Таким образом, блистательный господин майор, я могу констатировать один очень простой факт: служба охраны Института совершенно некомпетентна. Ну что же, случается…

Директор масарийского филиала Института человека сложил руки подушечками пальцев и с добродушной улыбкой посмотрел на начальника службы охраны. Кайн невольно поежился. Этот импозантный седовласый человек был наиболее опасен именно тогда, когда вот так ласково улыбался. Майор подозревал, что опытный психиатр нашел бы у блистательного господина Джоя Митеры немало любопытных отклонений, но все местные психиатры, психологи, философы и прочие душеведы работали на самого Джоя. И даже если они и анализировали его личность, то предпочитали держать язык за зубами — по крайней мере, на территории Института.

— Господин директор, — сухо ответил майор, — боюсь, ты слишком строг к нам. Ни одна система охраны не может защитить от такой цепочки невероятных совпадений. Сбой блокиратора транспортного сейфа, заклинившие запоры аварийной двери, короткое замыкание в системе питания камер слежения, учения роты охраны на дальнем полигоне, неудачно подвернувшийся «саркофаг» со вторым девиантом… Убери отсюда хотя бы один элемент — и беглецы сейчас сидели бы в своих боксах или, по крайней мере, оказались бы мертвы.

— Да, да, да… — покивал директор. — Ужасные, невероятные совпадения. Наверное, к их числу нужно отнести и двух бесследно растворившихся в населенной местности замерзших, голодных и дезориентированных детей. И полицию, которая не может найти их вторые сутки. И полицейских собак, которые отказались брать след. И даже отсутствие трупа малолетней сучки Карины, которой полагалось сдохнуть без антидота максимум через сутки! — внезапно рявкнул он во весь голос.

— Я не могу отвечать за полицейских собак, — огрызнулся полковник. — Я их, знаешь ли, не натаскивал. Хотя сложно предположить, что обычные ищейки пойдут по следу девианта, насквозь пропитанному лекарственными запахами, особенно когда мы не можем толком объяснить кинологам, кого и зачем ищем. А насчет яда — извини, господин директор, вопрос не ко мне, а к умникам из Минобороны.

— Я сам знаю, кому и какие вопросы мне задавать! — прошипел директор, преображаясь. Взгляд его глаз за стальной оправой очков стал совершенно безумным. Он с размаху врезал кулаком по столу и поднялся на ноги. — А вот ты, господин майор, придержи язык за зубами. Если ты еще раз первым ляпнешь про Минобороны даже просто при мне, не говоря уже про других, я тебя…

Запиликал настольный коммуникатор, и тут же, без подтверждения, прорезался голос чоки-секретарши:

— Господин директор, госпожа заместитель директора Эхира требует немедленной встречи.

Директор зашипел от ярости. Несколько секунд он стоял, сжимая и разжимая кулаки, но в конце концов умудрился взять себя в руки.

— Пусть войдет, — сквозь зубы процедил он.

Кайн вполне понимал чувства своего непосредственного шефа. За две недели пребывания в Институте стерва умудрилась нажить себе врагов практически везде — в основном своими настойчивыми требованиями допустить ее к инспекции лабораторного корпуса, предоставить доступ к программам и материалам секретных экспериментов, а также острым как бритва языком, способным, кажется, нарезать дольками гранитный окатыш. Майор не понимал, благодаря каким политическим играм она умудрилась стать заместителем директора и что она вообще здесь делает, но, будь его воля, чокнутую суку уже давно нашли бы где-нибудь в горах неудачно сорвавшейся с обрыва. Однако когда дверь директорского кабинета скользнула в сторону, открывая проход, он уже стоял с каменным лицом, на котором не читалось ни малейшего проблеска эмоций.

— Итак, господин Джой, ваше расследование по-прежнему не дало никаких результатов, — с места в карьер заявила стерва. — И, полагаю, наш выдающийся начальник охраны уже подробно описал, какие именно объективные обстоятельства помешали найти двух сбежавших из-под опеки детей. Верно, господин Кайн?

Майор даже не пошевелился. Много чести в перепалку вступать!

— Однако, — ничуть не смутившись его молчанием, стерва повернулась к директору, — я надеюсь, что руководство Института в лице господина Джоя поделится со мной чуть большим количеством информации, чем с журналистами. Итак, поваленное ветром дерево уже забыто. Вторая версия разнесенного вдребезги холла лабораторного корпуса — неосторожное обращение с оружием. Никто не хочет мне пояснить, с каких пор частью экипировки охранника стали осколочные гранаты или что-то похожее? Или я что-то упустила, и теперь пуля любого пистолета может отбросить контрольную камеру в сотню килограмм весом на десяток саженей и больше?

— Госпожа Эхира, — на лице директора заходили желваки, — я, кажется, уже сто раз тебе объяснял, что допуском в лабораторный корпус обладают только специально отобранные надежные люди, в число которых ты не входишь и никогда не войдешь. Любая информация о происходящем там является для тебя такой же засекреченной, как и для журналистов. Твоя зона ответственности — департамент этической философии. Вот им и занимайся.

— Вот как? — мурлыкнула стерва. — Ну что же, я готова последовать твоему указанию. Хочешь ли ты узнать, что полагает этическая философия по поводу экспериментов, проводимых над малолетними детьми? Невинных таких экспериментов, по программам Седьмого Департамента Министерства обороны?

Начальник охраны невольно дернулся. Откуда она?..

— Тихо! — гаркнул директор. — Госпожа Эхира, я не знаю, откуда ты нахваталась подобной чуши про Министерство, но в этих сказках правды не больше, чем…

— Чем в официальной версии насчет событий вчерашней ночи? — язвительно перебила его стерва. — Ну-ну. И что, господин директор, ты совсем-совсем ничего не хочешь мне рассказать?

— Прошу тебя немедленно покинуть кабинет, великолепная госпожа, — прорычал директор. — Немедленно! Или я прикажу охране тебя вывести!

— Разумеется, — фыркнула стерва. — У самого-то у тебя кишка тонка даже малолетнего ребенка удержать… блистательный господин Джой Митера.

Она развернулась и, гордо вскинув подбородок, вышла. Дверь автоматически закрылась за ней. Директор не торопясь подошел к начальнику службы охраны и аккуратно, двумя пальцами, взял его за узел форменного шейного шнурка.

— Откуда. Она. Знает. Про. Седьмой. Де-пар-та-мент? — отчетливо проартикулировал он. — Только не говори мне, майор, что утечка идет внутри Института. Я ведь тогда живым тебя отсюда не выпущу.

Глядя в его бешеные глаза, майор как-то сразу поверил, что тот не шутит. Может, и не из кабинета, но из Института — точно.

— На территории Института она под непрерывным наблюдением, — просипел он пересохшим горлом. — Под круглосуточным. Она ни разу не разговаривала ни с одним человеком, владеющим информацией. Ни с одним! У нее какие-то свои каналы. Я могу тихо взять ее сегодня же и…

— Нет, — оборвал его директор, отпуская шнурок, и майор сразу же почувствовал немыслимое облегчение. — Нет. Пока нельзя. У нее слишком большие связи. Пока, — он выделил голосом слово, — нельзя. Ну, а там решим. На поиск сбежавших бросить все силы, какие только можно и какие нельзя. Живы они или нет — мне они нужны обе в таком состоянии, в каком их можно найти. Пусть даже трупами. Имей в виду, майор, в суде можно свидетельствовать с четырнадцати лет, если только растрогавшиеся присяжные не позволят в виде исключения тринадцатилетнему. Или тринадцатилетней — вроде Карины. Ты понял, майор? Если что, похоронят нас рядышком. Так что не прекращать поиски до тех пор, пока соплячки не найдутся, живыми или мертвыми. А сейчас свободен.

— Так точно, — майор козырнул и, печатая шаг, вышел из директорского кабинета. Где-то в глубине живота у него образовался маленький холодный комочек. Имел это директор на самом деле в виду или нет, но ведь даже идиомы можно иногда понимать буквально…

* * *

Тащить полные сумки вверх по улице оказалось тяжело, тяжелее, чем Яна думала. Она, перекосившись на бок, мужественно топала по дорожке меж кустов, загнанно дыша и мотая головой в ответ на предложения Палека взять пакет с продуктами.

Дзинтон ожидал их в дворике, полулежа на скамейке и нетерпеливо постукивая пальцами по чугунному подлокотнику.

— Вам только у смерти на посылках бегать, — фыркнул он. — Я уж испереживался. Что так долго — в магазине проблемы?

— Не-а, — качнул головой Палек. — Мы… поиграли немного. Извини.

— Ладно. Только играйте возле дома, хорошо? Чтобы я не волновался? Кстати, об играх.

Он сел прямо и ткнул пальцем в большую плоскую коробку рядом с собой.

— Вот. Не первый год с собой таскаю — выбросить жалко, а играть надоело. Видели раньше такое?

Дети, плюхнув пакеты прямо на землю, дружно сунулись носами к коробке. Дзинтон, усмехнувшись, чем-то щелкнул и откинул крышку, под которой оказался плоский серый экран.

— Игра называется «сто сорок четыре», — пояснил он. — В ней сто сорок четыре фишки, тридцать шесть раз по четыре штуки, — он что-то нажал и продемонстрировал на экране Яне с Палеком фишку с замысловатым рисунком. — Тридцать четыре набора содержат одинаковые фишки, два — разные. Из фишек можно складывать фигуры. Вот, например, один из раскладов, «классический».

Он быстро нажал три цифры на встроенной сбоку коробки панели, и на экране возникла масса фишек, выстроившихся в сложную трехмерную конструкцию.

— Суть игры в том, что одинаковые фишки нужно снимать парами. Одно снятие — один ход. Но фишку можно снять, только если ее не прижимают сверху другие фишки, а еще остается открытой правая или левая сторона. Например, вот эту пару снимать нельзя, а ту можно. Если играет один человек, его задача — снять все фишки, не оставив ни одной. Далеко не всегда получается: каждый раз фишки ложатся в разные позиции, так что иногда расклад не сходится, а игроку засчитывается поражение. Если играют вдвоем или большим количеством народу, то выигрывает тот, кто снимает последнюю доступную пару, неважно, остались ли еще фишки или нет. Понятно? Ну-ка, давайте, найдите здесь несколько свободных одинаковых пар.

Яна с Палеком переглянулись и уставились в экран, наморщив лбы. Яна сообразила первой.

— Вот, — ткнула она пальцем в фишку с полукруглым значком. — Или нет, она не свободна. Вот. И вот.

Две фишки на экране замигали и исчезли.

— Молодец, — одобрил Дзинтон. — Палек?

— Вот и вот.

— И ты тоже гений. В общем, игра в вашем распоряжении. Набираете три цифры вот здесь — появляется соответствующий расклад, вот кнопка — перетасовать и запустить с начала тот же расклад. Здесь указано, сколько еще свободных пар осталось. Снизу индикатор батареи — не забывайте заряжать от розетки, а то отключится на самом интересном месте. Зарядный шнур вытягивается сзади. Ладно, развлекайтесь.

Он вскочил со скамейки, подхватил пакеты и ушел в дом.

— Чушь какая-то, — недовольно сказал Палек. — Даже экран не объемный.

— Наоборот, интересно, — возразила Яна. — Смотри: вот еще две пары. И вот еще одна.

— Ага, классно, — рассеянно согласился Палек. — Слушай, ты тогда побудь здесь, а мне надо… по делам сбегать.

— По делам? — Яна недоуменно посмотрела на него. — По каким?

— По разным, — туманно ответил мальчик. Он повернулся и вышел в ворота дворика, махнув рукой на прощание. Яна удивленно посмотрела ему вслед. Интересно, куда он направился? Ох уж мне мальчишки с их секретами…

Она посмотрела на игру и вздохнула. Лучше бы Дзинтон какую-нибудь куклу подарил. Хотя откуда у него кукла, он же взрослый мужчина. А сколько здесь значков — аж в глазах рябит! Ну ладно, за неимением лучшего…

* * *

Все получилось просто. Очень просто. Очкастый дядька в магазине даже не заметил, что его пелефон перекочевал с поясной сумочки в карман Палека. Он вообще не заметил пропажи, пока не пришла пора расплачиваться за покупки у кассы. Жаль, нельзя остаться и еще немного полюбоваться на выражение его физиономии, когда он растерянно хлопал себя по одежде, пытаясь понять, как же теперь платить — бумажных денег у него, похоже, с собой не оказалось. И еще жаль, что пелефон все-таки заблокирован кодом, не как у некоторых лохов, не удосуживаются делать даже этого. Тогда их электронный кошелек становится таким же удобным для чужих, как и бумажный. За пелефон без кода Морж сверх его цены давал половину лежащего в кошельке.

Ну ладно, лохов в мире много. И никто не обращает внимания на десятилетнего мальчишку. Скользнуть пальцами в карман или сумочку, вытащить деньги, пелефон или еще какую мелочь и смыться, быстро, но не вызывая подозрений. Легко! А Дзинтон еще беспокоился, что детей дорого содержать. Да я им денег наберу больше, чем они смогут потратить!

Мальчик толкнул дверь небольшого магазинчика с выставленными на витрине пелефонами всех цветов и моделей, и просочился внутрь. Морж, стоящий за прилавком, увидев посетителя, мгновенно стер с лица нацепленную дежурную улыбку.

— Чем могу служить молодому господину? — сухо спросил он, глядя сквозь Палека.

Вместо ответа тот чуть вытащил из кармана пелефон, продемонстрировав его краешек хозяину. Тот кивнул головой в сторону двери в подсобное помещение. Мальчик юркнул туда, и Морж, бросив на улицу быстрый взгляд сквозь витрину, последовал за ним.

— Что принес? — спросил он, прикрывая за собой дверь.

— Вот, — Палек протянул ему пелефон.

— Дрянь штучка, — поморщился скупщик. — Сама по себе дешевка, да еще и редкая, обвеску к ней не найдешь. И с кодом. Двести.

— Мало! — обиделся Палек. — Как же редкая, вон, я недавно такой же видел на Парковой в витрине. И не дешевка — он пять тысяч стоит, если новый.

— Вот именно, если новый и в комплектации, — буркнул Морж. — Ладно, четыреста. Последняя цена. Бери или топай отсюда, шкет.

— Ладно, — с неохотой согласился Палек. Он рассчитывал на пятьсот как минимум, но по опыту знал, что больше одного раза Морж цену не повышает. Он сунул отсчитанные скупщиком бумажки в карман, где уже лежали оставшиеся от похода в магазин восемнадцать маеров и выскользнул в дверь.

Он уже не видел, как по лицу скупщика скользнула тень презрительной ухмылки.

— Тысячи за три с половиной уйдет, пожалуй, — пробормотал Морж под нос. — Интересно, сколько в нем денег? Сейчас, дружок, мы тебя поставим на разблокировку…

Он прошел в неприметную дверцу, сунулся в шкаф и, порывшись, достал оттуда интерфейсный кабель. Подцепив его одним концом к пелефону, а вторым — к стоящему на столе терминалу, он поводил пальцами над сенсорной панелью, запуская программу взлома.

— Вот так, — удовлетворенно кивнул он. — Авось к завтрашнему утру справится.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, он вышел обратно в подсобку — и остолбенел. В его собственном кресле сидел, играя выкидным ножом, совершенно не знакомый ему парень.

— Ты кто? — резко спросил скупщик. — Что ты здесь делаешь?

Парень медленно поднял на него безразличный взгляд.

— Я тут сижу, — пояснил он скучным голосом, словно разговаривая с идиотом. — Тебя жду. Вот, дождался.

Скупщик растерялся. Гость явно не принадлежал к числу известных ему воров — ни к тем, кто приносил краденое, ни к тем, кто изредка приходил от Касама за данью. Кто-то новенький? Но к нему никогда не являются с улицы, только по рекомендации. И рекомендующий в первый раз обязательно присутствует сам. Или гость не вор?

Между тем парень неторопливо поднялся, приблизился к скупщику и приставил ему к животу лезвие ножа.

— К тебе только что приходил мальчик, — все тем же скучным голосом произнес он. — Он принес вещь. Я ее забираю.

— Но я ему честно заплатил… — прошептал скупщик, теряя голос.

— Твои проблемы. Мне плевать, что ты скупаешь краденое. Я не занимаюсь чисткой города от мелкоуголовной швали вроде тебя. Но сейчас ты отдашь мне аппарат, или я выпущу тебе кишки. Понял? Или повторить?

Скупщик мелко затряс головой. Нет, не вор. Да наплевать, кто он, пусть подавится! Потом можно накапать Касаму, что уличная шпана совсем оборзела, и слишком много думающего о себе придурка возьмут за яйца. Но сейчас пусть берет, что надо, и убирается. Тем более, что и надо-то ему не так много.

Он ткнул пальцем в сторону дверцы:

— Там. Там лежит.

— Неси.

Скупщик краденого юрко, несмотря на преклонный возраст, проскользнул в дверь и пару секунд спустя вынырнул оттуда со злополучным пелефоном в руке. Парень выхватил устройство, бросил на него небрежный взгляд и взял Моржа за горло железной рукой.

— Теперь слушай меня внимательно, дядя. Если ты еще раз возьмешь у того мальчика хоть что-то, хоть пустую бутылку из-под газировки, я тебя изувечу так, что тебя до конца жизни в цирке показывать станут, в отделении «Уроды мира». А если попробуешь жаловаться кому-то, сдохнешь очень неприятной смертью.

Перед глазами скупщика взблеснуло лезвие, на мгновение оторванное от его живота, и он мелко закивал. Вот так попал! Да уж он в следующий раз лучше сам щенка в полицию сдаст, чем снова с этим психом дело иметь станет. Нет уж, пусть с ним Касам разбирается.

— Понятливый. Молодец, — удовлетворенно произнес парень. — Ладно, дядя. Бывай.

Он толкнул дверь подсобки и вышел. Скупщик стоял, часто и тяжело дыша, и смотрел ему вслед. А не староват ли он для такой жизни? — вдруг пришло ему в голову. Может, пора бы уже остепениться? Уже накопленных денег ему хватит до старости, а общаться с чокнутыми каждый раз становится все напряжнее.

Сглотнув вязкую слюну, он поплелся в торговый зал. Нет, определенно стоит задуматься, не пора ли отойти от дел…

* * *

Палек вприпрыжку бежал по дорожке, предвкушая, как удивится Яна, увидев содержимое пакета у него в руках. Мороженое следовало съесть в первую очередь, но и до засахаренных лимонов, и до заварных пирожных дело тоже дойдет. На жалкие восемнадцать маеров, оставшихся от денег Дзинтона, разумеется, такого не купить. Он причмокнул, предвкушая пиршество. Интересно, а нельзя ли как-то приспособить янины способности для того, чтобы таскать пелефоны и кошельки?

— Палек!

Мальчик повернул голову и удивленно остановился. Рядом с дорожкой, у ствола старого толстого марона, скрестив руки на груди, стоял Дзинтон. Отлепившись от ствола, он подошел к мальчику и задумчиво посмотрел на него сверху вниз.

— Хорошее настроение, да? — непонятным тоном спросил он. — Решил еще раз сбегать за покупками? И даже деньги нашел на дороге?

Палек вздрогнул. Он как-то не подумал, как станет объяснять Дзинтону, откуда взялись деньги.

— Ну-ка, друг милый, пошли, потолкуем под сенью златой листвы, — парень крепко ухватил Палека за плечо и отвел в сторону от дорожки, к старому полусгнившему пню. — Присаживайся, родной. Ты мне ничего сказать не хочешь?

Палек тупо помотал головой. Вот попался так попался! Почему же он сразу не подумал? Все, кранты. Теперь Дзинтон точно сдаст его в полицию. Или нет, полицию он не любит. Тогда, значит, выгонит из дома. Ну и подумаешь!

— И даже эта вещичка тебе не знакома?

Тот самый пелефон возник в руке Дзинтона словно из воздуха. Палек сглотнул. Откуда у него?.. Он что, следил за магазином Моржа? Но как Морж отдал ему?..

Дзинтон взял его под мышки и усадил на пень. Потом присел на корточки, так что их глаза оказались вровень.

— Палек, зачем ты воруешь? — спросил он. — Ты не наелся утром? Так попросил бы добавки, нашлось бы. Или ты просто привык к легким деньгам? Ты ведь не первый раз кражами занимаешься, верно?

Мальчик насупился. Ну вот, сейчас начнет читать нотацию. Лучше бы сразу дал по шее да выгнал.

— Не первый. Так почему? Впрочем, я и так знаю. Ты думаешь, что по карманам шарить легко. Деньги, которые почти сами идут в руки. И почти безопасно — никто не обращает на тебя внимания, а если и поймают ненароком, то можно пустить слезу и разжалобить, авось и отпустят. Тебе всего десять, а ты уже можешь купить еду и вещи, которые не могут позволить себе дети даже из не самых бедных семей. Ты чувствуешь себя значимым, ощущаешь превосходство над остальными. Так?

На последнем слове голос Дзинтона резко изменился, хлестнув мальчика по ушам словно кнутом, и тот машинально кивнул. Ну да, все так. А что плохого, если чувствуешь себя крутым?

— Так вот, ты ничуть не лучше блох, которые живут на собаке, — голос Дзинтона наотмашь сек его по живому. — Они, наверное, тоже думают, что крутые — ведь собака весь день бегает в поисках пропитания, а им достаточно лишь запустить хоботок ей под шкуру, чтобы вдоволь насосаться крови. Ты — вошь, гордящаяся тем, что она паразит. У всех вокруг есть какие-то мечты, стремления, жизненные планы, а что есть у тебя? Мысли о том, что бы украсть, как повыгоднее продать краденое, а на вырученное нажраться и напиться повкуснее? Что у тебя в будущем, кроме Инспекции по делам несовершеннолетних, детдома для малолетних преступников, а потом полицейского инспектора, наркотиков и тюрьмы? Ты именно такой жизни ищешь — жизни вора и беглеца от закона? Именно такая мечта тебе нужна — не попасться завтра на очередной краже? Зачем ты вообще живешь на свете? Отвечай!

Палек вздрогнул и опустил голову.

— Я хотел накопить денег, чтобы путешествовать, — угрюмо сказал он. — Билеты на поезд дорогие. Я же не беру много! — вдруг яростно сказал он, вскидывая взгляд. Ему почему-то страшно захотелось убедить Дзинтона, что он не такой. — Я не ворую все время! Подумаешь, один пелефон! Он же богатый, он себе другой купит! И потом, если он такой лох, то сам и виноват!

— Путешествовать… — голос Дзинтона снова изменился, стал мягче и глуше. — Вот, значит, как. И из детдома ты убегаешь, потому что нравится бродить по миру? Понятненько… Палек, скажи мне честно — а если бы ты мог путешествовать без денег, ты бы стал воровать?

— Нет, конечно, — буркнул мальчик. — Что я, не понимаю, что ли, что красть нехорошо?

— Не понимаешь, — отрезал Дзинтон. — Понимал бы — не крал. Палек, каждый человек от рождения наделен свободой выбора. Люди — не тролли, которые без вбитого с детства чувства долга и чести превращаются в диких зверей. И не орки, жизнь которых по большей части с младых ногтей определяется общиной. Люди могут выбирать, и я свободу выбора за ними признаю, пусть даже сам выбор мне не всегда нравится. Но в моем доме нет и никогда не появится воров и бандитов.

Он выпрямился.

— Вчера я сказал тебе, что Яне нужен друг. И ты таким другом стать можешь. Но друг-вор ей не нужен. На первый раз сделаем вид, что ничего не случилось. Но если ты снова украдешь пусть даже конфету с лотка, я тебя не знаю. Живи где хочешь и как хочешь, но у меня ноги твоей больше не будет.

Он снова наклонился к лицу мальчика, и его голос стал мягким и вкрадчивым:

— Ты мечтаешь путешествовать. Я могу сделать так, что твоя мечта исполнится. Но, ради всех богов обоих континентов, не уничтожай свое будущее своими же руками! Договорились?

Палек швыркнул носом и нехотя кивнул.

— Вот и замечательно. А теперь, сделай милость, отнеси пелефон хозяину. Вторая Морская, дом семь, квартира двадцать четыре, господин Янада. Там домофон, имена написаны на щитке. Читать, надеюсь, умеешь? Скажешь, что нашел в магазине на полу, а кассирша подсказала, где ты живешь. Она и в самом деле его знает. И имей в виду, в пелефоне его недельное жалование, так что не разбей и не потеряй. А по пути выброси мусор, — он ткнул пальцем в пакет со сладостями, — в ближайшую урну. И возвращайся скорее — вам с Яной надо учиться правильно кормить Карину. Не забыл, что с завтрашнего дня это ваша обязанность? Ладно, топай, самостоятельный ты наш.

Дзинтон потрепал мальчика по волосам и зашагал в сторону отеля. Палек остался сидеть на пне, чувствуя сквозь шорты, как твердые щепки впиваются ему в ягодицы. Ничего себе выволочка! Давно ему так не влетало. Вошь, гордящаяся тем, что она паразит… Лучше бы выпорол!

Он посмотрел на зажатый в кулаке злополучный пелефон. Откуда он у Дзинтона? И откуда Дзинтон знает, где живет тот дядька и что его знает кассирша? Тут точно какая-то тайна. А он, Палек, тайны любит. Ладно, решено. Он больше не станет воровать. По крайней мере, пока живет в отеле с Дзинтоном и Яной. Но ведь он там не останется навсегда, верно? В конце концов, невежливо навязываться посторонним людям. Так что пока что с воровством завязали, а потом… потом можно подумать еще раз.

Мальчик соскочил с пня, подхватил с земли сиротливо лежащий пакет и споро зашагал обратно в город. Вторая Морская… где она? А, ладно. Наверняка где-то неподалеку.

* * *

Карина сознавала, что спит. Она плавала в блаженном полузабытье, не чувствуя тела. Боль, раньше всегда преследовавшая ее даже в кошмарах, растворилась в нигде, и светлая легкая пелена тепла и спокойствия окутывала ее. Иногда она вспоминала, что нужно бежать, что за ней обязательно придут, но не оставалось сил всплыть на поверхность окружающего океана, и она опять проваливалась куда-то вниз, позволяя волнам убаюкивать себя.

Иногда она все же выныривала на поверхность сна, чувствуя солнечное тепло на лице и слыша щебет птиц где-то то ли далеко, то ли совсем близко. Раздавались человеческие голоса, слышались шаги, и тогда она понимала, что лежит на кровати в небольшой светлой комнате, и в приоткрытое окно вливается насыщенный терпкий запах весеннего леса. Но потом ее снова окутывало забытье, и она опять проваливалась в глубины океана.

Иногда осторожные прикосновения будили ее, и тогда ее невидимые руки напрягались, готовые крушить и убивать, но голос Яны успокаивал ее, и она послушно глотала еду — то теплый вкусный бульон, то пресную кашу, то какое-то непонятное пюре, запивала ее водой, глотая какие-то таблетки. В какой-то момент у нее скрутило живот, и она встала с постели, не понимая, куда и зачем ей идти, но потом сообразила и воспользовалась горшком, который подставила Яна. В другой раз что-то злое и острое вцепилось изнутри ей в сердце и голову, но тут же испуганно притихло, бежав от рук молодого мужчины, который — она точно знала — может защитить ее от чего угодно. Она улыбнулась ему благодарной улыбкой и тут же уснула снова.

Потом она снова полупроснулась-полувсплыла на поверхность, разбуженная приглушенными голосами. В комнате стояла темнота, за плотно закрытым окном посвистывали цикады.

— Говорю же тебе, нет нужды! — с досадой произнес мужской голос. — У меня появятся деньги завтра или послезавтра, так что я куплю все, что надо.

— Ну, а я купила уже сегодня, — безмятежно возразила невидимая женщина. — Подумаешь, несколько пододеяльников и простыней! Тем более — по ценам для служащих.

— И детское белье. И сандалии. Сколько ты потратила — четыре тысячи, пять? Шесть?

— Не скажу! И потом, я тратила деньги, которые хотела отдать за жилье. Раз пока что я за него не плачу, у меня остается не так мало.

— Неважно. Главное, что ты все равно не можешь себе позволить покупать лишнее.

— А ты можешь?

— Я — могу. И, в отличие от тебя, не беру на себя финансовые обязательства, которые не могу выполнить. Цу, я тебе очень благодарен за помощь, но деньги я тебе верну. Если не скажешь, сколько потратила, вычислю сам.

— Ох, и зануда же ты, господин Дзинтон Мураций!

— Тс-с! Карину разбудишь. Давай-ка уйдем из коридора.

Голоса удалились. Карина сонно удивилась, что взрослые ругаются непонятно о чем. Сон постепенно уходил, и она все лучше и лучше осознавала себя.

Новый позыв в животе заставил ее выбраться из-под одеяла, которое уже оказалось в пододеяльнике, и воспользоваться горшком. Тело пронизывала страшная слабость, и она поспешила улечься обратно в постель. Где она? Что вокруг за люди? Где Яна? Ей казалось, что она видела подругу, слышала ее голос, или нет? Прошлое тонуло в тумане, и даже побег из Института и события следующего дня казались далекими и нереальными. Она прислушалась к себе. Побаливал живот, но как-то глухо и неуверенно, словно боль слышалась откуда-то из-под подушки. Руки и ноги казались вялыми, словно сделанными из тряпок. Но ее не тошнило, и ей не хотелось есть. Наверное, ей все же не снилось, что ее кормят.

Где она? Точно не в Институте. В голове всплыли слова Яны про то, что их подобрали… как их звали, тех людей? Память отказывалась служить толком. Все равно. Их подобрали и не вернули в Институт. Это хорошо. Но могут вернуть в любой момент. Или не могут? Что там говорила Яна?

Мужской голос в коридоре. Дзинтон? Дядька, которого она, кажется, видела в забытье? Но… он действительно не может ее никуда отдать, она точно знает. Непонятно откуда, но знает, как точно знала в Институте, где выход. Он защитит. Раз он рядом, не все так плохо. Но разве он сможет защитить ее от Института? От солдат с автоматами? Нет, наверное. Тогда все равно надо уходить. Надо убежать из города, подальше от Института, и тогда их с Яной не найдут. Надо только немного прийти в себя, как приходишь после падения и больного удара коленками об асфальт. Отдышаться, утереть слезы — и идти дальше.

Решено. Она побудет здесь еще день или два. А потом скажет спасибо и уйдет вместе с Яной. Вот только что делать, если Яна захочет остаться? Не тащить же ее силой!

Надо поговорить с Яной. Завтра. Обязательно поговорить. А пока можно отдохнуть…

С этими мыслями она незаметно для себя снова задремала.

Серое пасмурное утро пришло с уютным барабанным стуком дождя по жестяному подоконнику. Капли мягко шуршали по листве деревьев, постукивали по каким-то доскам, журчал неведомо где ручеек. Невидимая упорная птаха назло непогоде высвистывала незатейливую мелодию из трех нот. Бездумную полудрему нарушила Яна, появившаяся в дверях вместе с незнакомым русоволосым мальчишкой ее возраста, большой кружкой безумно вкусно пахнущего рыбного бульона с накрошенными листиками зеленого лука, петрушки и укропа и парой кусков мягкого белого хлеба. Мальчишку звали Палеком, и Яна болтала с ним так, словно знала его всю жизнь. Сначала Карину даже кольнула ревность — с ней самой Яна держалась заметно скованно, словно еще не понимая, как к ней относиться — как к смертельно больной умирающей или же как к выздоравливающей. Но потом она и сама свыклась с мальчишкой: тот, казалось, словно излучал неяркое обаяние своей щербатой улыбкой, облупленным носом и веселой непосредственностью юной мартышки. Пока она, обжигаясь, осторожно тянула бульон, Палек с Яной развлекали ее непринужденной трепотней о всем подряд.

Напряглась Карина только один раз — когда Палек, на секунду заколебавшись, спросил:

— Слушай, а ты тоже… как Яна? Ну, вещи двигать можешь без рук?

Карина, поперхнувшись, бросила разъяренный взгляд на подругу, но та лишь беспечно пожала плечами.

— Что ему, с обрыва было падать? — спросила она. — Ты не бойся, он слово дал, что никому не расскажет. Верно, Лика?

— Честное-пречестное, пусть я лопну напополам, если вру! — поклялся мальчик, дважды пальцем нарисовав в воздухе круг. — Так ты тоже, да?

— Тоже, — буркнула Карина. — Только если кому скажешь, я тебя сама напополам лопну, понял?

Она ткнула опустевшую кружку невидимой рукой, так что та отлетела к ногам и шлепнулась на одеяло.

— Круто! — с завистью выдохнул Палек. — Ну почему я так не могу, а? Почему?

— Потому что везунчик, — у Карины сразу испортилось настроение. — Попал бы ты в Институт, понял бы, почему. Знаешь, что со мной там делали?

Внезапно ей захотелось рассказать, как жгут кожу капли жидкого пламени, пробивающиеся сквозь отчаянно отмахивающиеся от струи невидимые руки. Как корчит тело от электрических разрядов, пробившихся с железных штырей сквозь поставленные барьер. Как оставляют синяки пробивающие защиту медленные стальные шарики и как едко секут кожу каменные брызги от ударяющих в сантиметре от тела быстрых кусочков свинца. Как нарастает тупая боль в тех местах, где вдавливаются в тело шипы опускающейся сверху стальной плиты, которую невозможно удержать невидимыми руками… Однако она подавила порыв. Не стоит малышне знать такие вещи, особенно Яне. Достаточно того, что ужасы еще долго станут сниться ей самой по ночам. Так что она просто вздохнула и отвернулась. Впрочем, Палек быстро оправился от смущения за свою неловкость и рассказал, как он однажды застрял в узком каменном лазу в заброшенном полуразрушенном подвале. Вообще-то там, наверное, было страшно, но в его исполнении получилось даже смешно, и Карина оттаяла.

Примерно через полчаса в комнату заглянул тот самый молодой мужчина, которого Карина помнила по своим снам.

— Треплетесь? — улыбнулся он. — Привет, Карина, я Дзинтон, не забыла? Как ты себя чувствуешь?

Он подошел к кровати, улыбнулся девочке и пощупал сначала ее лоб, потом зачем-то шею над ключицей, заглянул в глаза и улыбнулся.

— Ты быстро оправляешься, — сообщил он. — Но сегодня тебе стоило бы еще полежать в постели. Желудок, знаешь ли, штука деликатная, ему после приступов покой нужен. Но если совсем невмоготу станет валяться — можешь немного погулять в саду. Только никаких усилий, понятно? Не бегать, не прыгать, не поднимать ничего тяжелее цветка. Палек, если что, ты ответственный, ага?

— Ну вот еще, за девчонками приглядывать! — фыркнул тот. Дзинтон укоризненно посмотрел на него, и тот пожал плечами: — Ну ладно. Только пусть она меня слушается, а то еще скажет, что старшая, и все.

— Не скажет, — усмехнулся Дзинтон. — Она у нас умница, сама все понимает. Кстати, мелюзга, а вы чего тут расселись? Сегодня, между прочим, ваша очередь по кухне дежурить, а там посуда немытая грудой лежит. И обед готовить тоже вы сами должны. Рецепты на столе в кухне, продукты в холодильнике и овощных корзинах, вода в кране, электричество в плите, ножи на подставке. И имейте в виду, обедать я хочу не позже полудня, как максимум — в час дня. А времени, между прочим, полдевятого. Не успеете — голодный я страшен. И вполне могу слопать вас обоих.

Он подмигнул Карине, слегка щелкнул ее по носу и вышел. Девочка против воли улыбнулась. Да, он действительно хороший. Он ее в Институт не отдаст.

Палек протяжно вздохнул и пихнул Яну в плечо.

— Пошли, — недовольно сказал он. — Ох уж эти взрослые! Подумаешь, посуда немытая…

Яна соскочила с кровати.

— Вчера Дзинтон в кухне дежурил, — пояснила она. — А сегодня мы с Палеком. Дзинтон говорит, что иждивенцев у нас нет. Он, конечно, хороший, но нудный… — Она тихонько хихикнула. — Сегодня утром опять с Цуккой ругался, что та деньги на нас потратила, а она его снова педантом и занудой обозвала. Цукка — тетенька, которая тоже с нами живет. Ты еще спать хочешь? Тебя, между прочим, велено пять раз в день кормить.

Она подошла к двери и почти уже вышла, но вдруг остановилась и обернулась.

— Карина, — дрожащим шепотом спросила она, — ты ведь не станешь убивать Дзинтона, да? И Цукку с Палеком? Ну пожалуйста, не надо!..

Карине словно дали пощечину. Она дернулась, словно ее ударили электротоком.

— Дурочка! — зло сказала она. — Они же нам помогают! Я что, ненормальная?

Да, холодно сказал голос у нее внутри. Ты ненормальная. Ты убийца.

Внезапно перед ее внутренним взором всплыли голубые глаза. Растерянный взгляд молодого охранника — первого, кого она убила в Институте. Голубые глаза над дулом пистолета, пальцы, дрожащие на спусковом крючке, и недоумение во взгляде, секунду спустя сменившееся смертной отстраненностью. Тогда она почти не обратила на него внимания, бездумно перешагнув через трупы — впереди ее ждали другие враги. Но теперь…

Скольких она убила тогда, пытаясь вырваться на волю? Память не сохранила деталей — только хаотичные картины: барабанящий в железную пластину тяжелый град, отчаянные вопли умирающих, кровь и безжизненные тела под ногами… А раньше? Она убивала и раньше, еще до Института убивала отчаянно, бездумно, случайно, иногда вовсе не желая того, но — убивала.

Что она наделала? Как она могла? Она, забитая сирота из детского дома, и мухи не обидевшая до того рокового дня, когда впервые ощутила яростную стальную пружину своих невидимых рук, сносящих головы обидчикам-мальчишкам. Она убийца.

Убийца.

Раньше у нее не оставалось времени, чтобы задуматься. Сначала она пряталась и убегала, и ее мысли занимало одно: где найти еду и укрыться от холода и людей. Потом ее привезли в Институт, и проведенное там время совсем не отложилось в памяти, если не считать ужасных часов, проведенных на испытательных стендах. Потом опять бегство — и вот теперь она наконец-то в безопасности. И она может вспоминать.

Но она не хочет вспоминать! Она хочет забыть все, что происходило. Все беды, которые вызвала. Она хочет, чтобы все стало так, как до появления невидимых рук.

Она сжалась в комок, с головой укрывшись под одеялом. Темнота охватила ее со всех сторон, но голубые глаза все так же стояли перед взором. Тот охранник — ведь он, наверное, не старше Дзинтона! Может, если бы он нашел ее в лесу, больную и умирающую, тоже подобрал бы ее и выходил. Но он умер. Его убила она.

«Ты ведь не станешь убивать Дзинтона, да?»

Я не хочу, не хочу, не хочу! — яростно и беззвучно кричала она в пустоту. — Я не хочу быть убийцей! Я просто хочу жить! Оставьте меня в покое, пожалуйста, пожалуйста!

Слезы катились по ее щекам, рыдания сотрясали тело. Она обязательно убежит снова. Она не хочет, чтобы ее нашли. Она не хочет обратно в Институт, и она не желает снова убивать. Значит, надо бежать. Может, где-то в другом месте она найдет покой, но не здесь. Здесь слишком опасно…

Постепенно успокоившись, она выпростала голову из-под одеяла, шмыгая носом и утирая глаза пальцами. Яны в комнате уже не оказалось. Однако почти сразу по коридору раздались быстрые шаги, и в дверь снова вошел Дзинтон.

— У-у! — произнес парень, присаживаясь на край кровати. — Что случилось, малышка? Из-за чего реки слез и вселенская скорбь? На улице и без тебя воды хватает, ты уж не затапливай еще и комнату, ладно? Смотри, что я принес.

Он протянул ей толстую бумажную книжку в глянцевой обложке. Карина, швыркнув носом, взяла ее и недоверчиво глянула на обложку. На рисунке стояли пятеро: люди — парень с саблей и девушка с кинжалом, оскаливший в ухмылке двойной ряд острых зубов тролль с изогнутым мечом в одной руке, орк с посохом — к его ногам жался огромный волк — а чуть в стороне оказался еще один мужчина-человек с пустыми руками, вглядывавшийся куда-то в сторону. Далеко позади возвышались горы, над которыми вздымался высокий гриб атомного взрыва, а над головами компании висела тяжелая туча, похожая на руку с пятью короткими пальцами. Струи дождя тянулись к стоящим, странно напоминая веревочки кукол-марионеток, и внизу картины ярким золотом на голубой синеве тянулись буквы: «Делай что должно».

— Сказка? — полувопросительно произнесла девочка.

— Сказка, — кивнул Дзинтон. — Да только не совсем. Наверное, рановато тебе еще такие вещи читать, но у меня ничего более подходящего нет. Как-то не рассчитывал я на компанию девочек твоего возраста. Но ничего, интересно. Почитай, пока валяешься, а то от скуки взвоешь. Телевизора у меня нет, уж извини, и лишнего терминала — тоже.

Он отложил книгу на стол и склонил набок голову.

— И все-таки — чего плачешь? — спросил он. — Живот снова болит?

Карина мотнула головой.

— Так… просто, — хрипло сказала она.

— Просто так даже кошки не родятся, — вздохнул Дзинтон, погладив ее по голове. — Не надо грустить. Прошлое осталось в прошлом. О нем нельзя забывать, но смотреть надо вперед.

Неожиданно для себя Карина ухватила его кисть обеими руками и прижала к щеке. Мягкое тепло его ладони медленно распространилось по коже, и она почувствовала, как отпускает давящая тяжесть на сердце.

— Ой, как все плохо… — пробормотал Дзинтон. — Ну-ка, малышка, иди ко мне.

Он осторожно высвободился, приподнял Карину и прижал ее к себе. Девочка зарылась носом в его плечо и крепко обхватила парня руками.

— Все закончится хорошо, Кара, — тихо произнес Дзинтон, осторожно поглаживая ее по спине. — Все кончится хорошо. Не бойся ничего. Тебя больше не тронут.

Карина шмыгнула носом и отпустила его. Дзинтон осторожно уложил ее обратно в кровать и прикрыл одеялом.

— Все кончится хорошо, — еще раз сказал он, встал и вышел, улыбнувшись на прощание.

Карина осталась лежать, бездумно глядя в потолок. Тяжесть на сердце ушла, растворившись в пустоте серого дождливого утра. Странно, но она вдруг почувствовала, что где-то внутри зарождается неясное предчувствие будущей радости. Пока еще только предчувствие — но уже не тоска.

Она полежала еще немного, потом протянула руку и взяла книгу со стола. Зашелестели страницы.

«Зелено-голубая планета неторопливо, как ей и положено, вращалась вокруг своей оси. На восточном материке солнце уже заходило за горизонт, и лиственные леса в долинах покрылись предвечерними сумерками. Удлинившиеся тени мягко покрывали изумрудную траву заливных лугов, поверхность рек покрылась мгновенными всплесками — в них играла рыба, охотившаяся на вылетевших в этот день шестикрылых бабочек-однодневок. Зайцы, пугливо озираясь по сторонам, спешили добраться до своих тайных логовищ, пока тьма, населенная страшными чудовищами — волками и совами — не накрыла их, предательски отупляя чувства, обрекая на жестокую расправу голодным хищникам. Подчиняясь своей натуре, дневные охотники, зевая во всю пасть, забивались поглубже в кусты и норы, чтобы забыться неверной ночной дремотой, в то время как ночные, досматривая последние сцены предвечерних снов, чутко подергивали носами и нервно вздрагивали крыльями, предвкушая вкус свежей крови. И только один хищник не думал оставить хотя бы на время свою непрестанную охоту.

Только человек умеет убивать и днем, и ночью…»

* * *

Шелестели страницы, минуты складывались в часы. Весь день Карина, подчиняясь Дзинтону, провела в постели. Яна с Палеком приносили ей еду, болтали ни о чем, даже показали игру «сто сорок четыре», которую тоже, как оказалось, подарил Дзинтон. Ее игра оставила равнодушной — фишки прямо-таки мельтешили в глазах, и разобрать, где какая, казалось решительно невозможно. Однако ее друзья — они ведь друзья, настоящие друзья, верно? — казались сильно увлеченными игрой. Палек хотя и фыркал пренебрежительно, но в его глазах горел тот же азартный огонек, что и у Яны.

Вечером появилась Цукка — высокая темноволосая тетенька, довольно молодая. Она вела себя с Кариной весело и непринужденно, но когда ее взгляд случайно падал на еще не сошедшие синяки на руках и теле, она вздрагивала и отводила глаза. Интересно, подумала Карина, а она Дзинтону кто — сестра или любовница? Фамилии у них разные — значит, не сестра. Но они спят в разных комнатах — Дзинтон на втором этаже, а Цукка на первом, рядом с Кариной, так что, наверное, они не любовники. Тогда почему они живут вместе в старом отеле? Вообще почему они живут в отеле?

Цукка Карине тоже понравилась. Она разговаривала хотя и держа некоторую дистанцию, но как с равной, без сюсюканья и раздражения, которое часто проскальзывает у взрослых, общающихся с детьми. Впрочем, потом Цукка обмолвилась, что у нее есть единокровные брат и сестра возраста примерно Яны с Палеком, так что все стало понятно. Да и не такая она и тетенька, между прочим. Иногда хихикает совсем как девчонка. И легкомысленный хвостик на затылке делает ее еще моложе. Наверное, у Карины могла бы быть такая старшая сестра.

Уже поздно вечером, когда все разбрелись по своим комнатам спать, Карина долго лежала без сна. Она снова и снова вспоминала лица Дзинтона, Цукки, Яны, Палека, и незнакомые чувства начинали переполнять ее изнутри. Она уже почти не помнила родителей, умерших давно-давно, целую вечность назад, когда она была совсем маленькой. Она даже не помнила, есть ли у нее настоящий папа. В ее памяти остались лишь смутные воспоминания о маме да детский дом, куда она попала два с половиной года назад. Хотя нет — потом она еще два года провела в Институте, только их она очень плохо помнит (а как странно думать, что теперь тебе уже тринадцать!) Она уже забыла, как жила в семье, с мамой и папой. От детского дома же осталось ощущения серой унылости и постоянного страха перед старшими злыми мальчишками, а от нескольких периодов бегства и скитаний — лишь чувство отчаяния и постоянного голода.

Но сейчас… сейчас вокруг нее оказались люди, которые не относятся к ней, как к досадной помехе. Которые не боятся ее невидимых рук. Которые почему-то заботятся и беспокоятся о ней. Люди, которых она, кажется, готова полюбить. Девочка вздохнула. Вот бы хорошо, если бы Дзинтон стал ее папой, Цукка — мамой, а Палек с Яной — братом и сестрой. И тогда они жили бы одной семьей, и она даже могла бы их защищать от плохих людей.

Дура. Ты и себя-то защитить не можешь, навалилось на нее. Наоборот — придут сюда солдаты с автоматами и убьют всех, и тебя, и Яну, и Дзинтона с Цуккой, и Палека. Или, еще хуже, их убьют, а тебя вернут обратно в Институт. Надо бежать, запульсировала в голове знакомая мысль. Надо бежать, надо бежать, надо бежать. Пусть ей тут хорошо сейчас, но если она останется, то станет плохо, и очень скоро. И не только ей. Она не может так отплатить Дзинтону с Цуккой за их помощь. И вообще, невежливо обременять чужих людей. Она вот только немного выздоровеет, и тогда можно отправляться дальше…

Она еще немного полежала, глядя в потолок и прислушиваясь к барабанному стуку капель вновь начавшегося дождя, а потом незаметно для себя уснула. И во сне она вновь видела растерянный взгляд голубых глаз над дулом пистолета, и шагала через валяющиеся на полу тела, и пыталась закрыться от капель жидкого пламени…

Наутро она, впрочем, решительно выбралась из постели. В руках и ногах все еще чувствовалась странная слабость, но лежать в кровати сил уже не хватало. У Цукки оказался выходной, несмотря на огнедень. Она объяснила, что у продавщиц график выходных, как она выразилась, скользящий, так что они редко отдыхают, как остальные люди, в небодень и деньдень. Карина вдруг поняла, что названия дней недели начали путаться у ней в голове, и она несколько раз повторила полустершуюся из памяти цепочку: период, огонь, вода, дерево, золото, земля, день, небо — «по воде зозем денеб». Сколько же она забыла на самом деле с тех пор, как убежала из детского дома? Хорошо хоть читать не разучилась! Она попыталась сложить в уме несколько чисел. Мысли путались, но со сложением она, кажется, справилась. А вот умножить семь на восемь она уже не смогла: таблица умножения, казалось, напрочь стерлась из памяти. Ты дура, сказала она себе. Нельзя быть такой глупой. Надо вспоминать!

Впрочем, слабость в теле не давала сосредоточиться, так что таблицу умножения она оставила на потом. Она босиком бродила по окружающему отель парку, ступая по мокрой земле, радуясь развидневшемуся небу и блаженно чувствуя на лице лучи пробивающегося в прорехи солнца. Увязавшиеся следом Палек с Яной наперебой тянули ее в разные места, чтобы показать красивые и укромные уголки, обнаруженные ими за последние два дня. Больше всего девочке понравилась высокая скала над крутым обрывом саженях в тридцати от ограды, куда от парка, петляя, спускалась узкая заросшая тропка. Со скалы открывался потрясающий взгляд на раскинувшуюся внизу бухту, по которой сновали катера и медленно шествовали большие корабли, на причалы и большие краны, на большие бетонные трубы от пирсов к расположенным гораздо выше складам. Трубы, как объяснил всезнающий Палек, скрывали внутри транспортеры, использующиеся для подъема грузов от кораблей в цунамибезопасную зону.

— Если не защищать, — пояснил Палек, — то первая же волна их разрушит. И склады нужно высоко в гору поднимать. Говорят, когда-то их пытались строить ближе к воде, только с толстыми-толстыми стенами, но волны их быстро разрушали, приходилось переделывать. А трубу, даже если волна ее разобьет, можно быстро починить.

— А что такое «цунами»? — поинтересовалась Карина. Слово вроде бы она знала, но обнаружившаяся в голове каша требовала пояснений.

— Ты никогда про цунами не слышала? — недоверчиво покосилась на нее Яна. — Ну ты даешь! Такая огромная волна, саженей тридцать в высоту, которая приходит из океана и выплескивается на берег. Говорят, случаются волны даже в сто саженей, но, наверное, врут. Если рядом с морем стоять, то она тебя смоет и расплющит. И дом может расплющить, и даже корабль на берег выкинуть. Вообще совсем рядом с морем никто не живет, а дома строят высоко на горе. Видишь, город до моря не спускается, там пустой берег?

— И на плоских побережьях никогда не живут, — подхватил Палек. — Потому что там волна проходит далеко на сушу, иногда даже на версту или две, и все смывает. На берегу можно жить только в местах, где он сразу круто вверх поднимается. И если к воде спускаешься купаться, нужно все время слушать цунами-предупреждение.

— Да уж… — поежилась Карина. — А что такое «цунами-предупреждение»?

— Ну, сирена такая, — пояснила Яна. — Когда волну замечают следящие станции далеко в океане, они на берег предупреждение передают. И время, через которое она берега достигнет. Когда дают предупреждение, толстые такие басистые гудки — сколько часов осталось, а высокие и пронзительные — сколько десятков минут. А перед ними такой еще гудок дают дважды — «у-У-у», — она изобразила поднимающийся и падающий тон.

— А как тогда корабли по морю плавают? — поинтересовалась Карина. — Им-то на берег не выбраться и не спрятаться.

— Так в океане же волна маленькая, почти незаметная. Она только ближе к берегу вырастает. Нам в школе рассказывали, — Яна наморщила лоб, — что она тем выше и быстрее, чем глубина меньше. Так что корабли просто близко к берегу не ходят, а далеко в море они носом к волне встают, и им ничего не делается. Вот если их в порту сигнал застанет, тогда плохо — приходится погрузку-разгрузку прекращать и быстро в море выходить, где поглубже.

— А откуда волны берутся в океане?

— Нам в детдоме училка рассказывала, что они от вулканов, — сообщил Палек. — Далеко-далеко на юге, в Коралловом архипелаге и еще много в каких местах. Вулканы под водой извергаются, и от них получаются волны.

— Глупый, не от вулканов, а от тек-то-ни-чес-кой ак-тив-но-сти, — по слогам произнесла Яна. — Когда земля трясется и трескается. Если в стакан воды налить и по стенке щелкнуть, там тоже волны пойдут.

— Понятно… — Карина замолчала и подтянула колени к подбородку, задумчиво разглядывая город и бухту. Она никогда раньше не попадала к морю, и все вокруг казалось странным и удивительным. Облака окончательно расползлись неведомо куда, и она грелась в лучах теплого, почти уже летнего солнца.

После обеда — сейчас вся компания, не помещавшаяся за небольшим кухонным столом, располагалась в столовой — Цукка решительно поднялась из-за стола и уперлась руками в бедра.

— Вот что, граждане, — заявила она. — Вы, может, и согласны жить в свинарнике, а я — нет. Посмотрите вокруг — всюду пыль, на столах, шкафах, на полу. Окна грязные, на раковины в ванных и на кухне смотреть страшно, про унитазы вообще молчу. Объявляю сегодняшний день уборочным и помывочным. Временных инвалидов, — она покосилась на Карину, — от работ освобождаем, остальные — даже не надейтесь.

— Кого я привел в дом! — картинно взялся за голову Дзинтон. — Женщина на корабле — кошмар, но в доме — еще хуже. Цу, лапочка, а нельзя обойтись, а? Чесслово, я тут полгода живу, и ничего, пока не помер от грязи. Я же подметаю!

— И от уборки не помрешь, — фыркнула Цукка. — Ничего страшного, дом небольшой. Вчетвером за три-четыре часа управимся. Дзи, рассказывай, где здесь подсобка. Ни за что не поверю, что швабры и половые тряпки хозяева утащили с собой.

Дзинтон посмотрел на детей, вздохнул и развел руками.

— Если женщина решила навести чистоту, следует либо подчиниться ей, либо связать веревками и засунуть в дальнюю кладовку. И что-то мне подсказывает, что второй вариант чреват для нас жертвами. Ладно, Цу, уговорила. Раз в полгода можно и убраться. Кладовка в конце коридора, такая маленькая запертая дверца. Не знаю, что там, ключ от нее на общей доске не висел. Ничего, сейчас откроем…

Он сбегал к себе в комнату и принес несколько длинных стальных палочек с загибами. Карина заметила, что при их виде глаза Палека заметно округлились. Впрочем, они округлились еще больше, когда парень, ловко орудуя ими, меньше чем за минуту открыл запертый замок.

— Но ведь ты говорил… — тихо сказал Палек.

— Говорил, и повторю, если понадобится, — оборвал его Дзинтон. — Несмотря ни на что наш уговор остается в силе.

Похоже, они продолжали какой-то давний разговор, но непонимающе на Дзинтона взглянула не только Карина, но и Цукка. Однако задавать вопросов никто не стал. В чулане действительно нашлись и ведра, и швабры, и старые пыльные тряпки, и через пять минут в доме уже кипела работа. Карина не пожелала оставаться в стороне, и ей торжественно вручили большую кисть для сметания пыли, поручив чистить все горизонтальные поверхности, которые только найдутся. Остальные начали с того, что вытащили изо всех комнат во двор матрасы и подушки, закинули их на забор и как следует выбили палками. Окна кухни и столовой, выходящие во двор, пришлось временно закрыть — облако пыли поднялось такое, что солнце над двором заметно потускнело. Потом пол во всех комнатах на обоих этажах сначала промели, а потом долго терли швабрами. Когда очередь дошла до душей, ванн и унитазов, Дзинтон посмотрел на моющее средство, которое Цукка принесла из своего магазина, и молча покачал головой. Он написал на бумажке название другого средства и отправил за ним в магазин Палека как самого быстрого, а пока тот бегал, вместе с Яной и Цуккой быстро перемыл и протер кучу шкафов, полок и шкафчиков в кухне.

Несмотря на нудную работу Карина почему-то не скучала. Дзинтон с Цуккой весело перешучивались, Яна с Палеком, топоча, носились из комнаты в комнату, и девочка в конце концов заразилась общим приподнятым настроением. Благодаря неунывающей Цукке рутинная неприятная работа превратилась в какую-то забавную игру. Протертые от многолетней пыли и грязи окна радостно блестели, впуская в комнаты дневной свет, и на душе становилось легко-легко, словно все беды и опасности навсегда остались позади.

До комнаты Дзинтона очередь дошла последней. Карина, поколебавшись, толкнула дверь и вошла внутрь. Ничего особенного — такие же кровать, платяной шкаф, стол и деревянный стул с мягким сиденьем, как и в остальных комнатах. Правда, на кровати имелось аккуратно заправленное покрывало, а на столе лежали книги, проекционный диск и сенсорная панель терминала, но тем отличия и исчерпывались. В темном облаке дисплея крутился замысловатый рисунок из текущих переплетающих линий. Карина сунула в него руку и несколько секунд наблюдала, как линии голограммы струятся у нее над кожей, иногда упираясь в нее и словно пропадая внутри руки. Потом она случайно задела рукой сенсорную область над панелью, и линии пропали, а вместо них возникло изображение небольшой серой птицы с раскинутыми в стороны крыльями.

— Пользователь не опознан, — негромко сказал тихий женский голос. — Биометрические параметры в базе отсутствуют. Пожалуйста, не пытайтесь получить доступ к чужому устройству.

Прозвучало несколько мелодичных тактов, и птица пропала, а вместо нее снова поплыли линии.

Карина с интересом посмотрела на терминал, но снова коснуться не решилась. А вдруг Дзинтон рассердится? Она подтащила стул к шкафу, кистью смела с его верха пыль, потом слезла и подошла к окну. Распахнув его и стряхнув наружу, в парк, грязь с подоконника, она подошла к столу и снова посмотрела на терминал.

— Любопытствуешь? — Дзинтон стремительно вошел в комнату и бухнул на пол ведро воды. — Мое рабочее место. Я здесь по клавишам стучу.

— По клавишам? — удивилась Карина. На сенсорной панели клавиш, как у пианино, совсем не наблюдалось.

— Ну, выражение такое, — пояснил парень, обмакивая швабру в воду и шлепая ее на пол. — Раньше текст в компьютер вводили с помощью таких досок с кнопками — для каждого буквослога своя кнопка, называлось «клавиатура». Клавиатуры сейчас редко применяют, и те проекционные… ну, светом значки на столе рисуют, но выражение осталось. Ну-ка, подвинься, я под тобой пол протру…

Карина отступила в сторону.

— А сложно с терминалом работать? — робко спросила она.

— У меня не терминал, а компьютер. Но нет, в общем-то, не сложно. А ты что, не пробовала никогда? Хотя бы в школе?

Карина покачала головой. Не рассказывать же ему, что в первых классах с терминалом не работали, а потом, в детдоме, ее постоянно оттесняли в сторону более нахальные девчонки и мальчишки.

— Плохо, — резюмировал Дзинтон. — Хм… к своему компьютеру я никого не пускаю. Он не предназначен для… других целей. Надо подумать — наверное, где-то можно найти старое устройство, чтобы вы с ним работать учились. Ладно, порешаем. Ну-ка, подвинься еще раз.

После уборки Карина почувствовала себя нехорошо. Она забралась в постель — на сей раз матрас обтягивала чистая простыня, приятно холодившая кожу. Как раз настало время очередного кормления, и она попробовала отказаться от теплого пресного риса, сославшись на усталость, но бдительная Цукка, встревожившись, позвала Дзинтона. Тот заглянул Карине в глаза, пощупал пульс на шее, помассировал какие-то точки под затылком, и ей стало легче. Потом он помял ей живот — иногда Карина уже почти вздрагивала от предчувствия боли, но он успевал остановить нажим за мгновение до того, как становилось по-настоящему скверно.

— Да, подружка, — задумчиво скривил он губы. — Плохо пока что. Понимаешь, у тебя желудок сильно воспален, хотя уже и не так сильно, как поначалу. Лекарства ты хорошие пьешь, они помогают, но и тебе поберечься надо. Когда ты лежишь, желудок ничто не сжимает. Он расправлен и отдыхает. А когда ты ходишь, наклоняешься, приседаешь, он у тебя сжимается, и ему становится хуже. Так что ты бы все-таки еще пару дней полежала в постели, не вставая. И уж точно много не ходи. А есть надо. У тебя еще и кишечник толком в себя не пришел, не станешь есть — начнутся запоры, штука очень неприятная.

Карина послушала его и сегодня больше не вставала.

Проходили дни. Слабость в теле постепенно пропадала, боли в животе приходили все реже и реже. Дзинтон отдал детям несколько старых бумажных книг и пообещал раздобыть еще. Карина читала запоем. Она обнаружила, что приключения сказочных героев, происходящие далеко-далеко, в других временах и на другом континенте, увлекают ее, заставляя воображать себя там, в гуще событий. Она вместе с Отрядом пробиралась сквозь лесные болота под беззвездным небом, и скакала вместе с тарсаками в конной лаве, и заложницей сидела взаперти в монастыре, и дралась со злобными гуланами… Осадные башни, опасно раскачиваясь, медленно приближались к стенам окруженного города, могучие маги объединяли свои усилия, чтобы противостоять вражеским колдунам, карета с похищенной принцессой мчалась сквозь глухую чащобу, и пиратский флот вместе с эскадрами злобного Майно брал в клещи обреченный торговый караван, отчаянно пытающийся прорвать блокаду Крестоцина.

Как ей хотелось оказаться там, в сказочном мире, где ее невидимые руки оказались бы просто еще одним колдовским даром! Или даже вообще без них. И тогда она смогла бы нормально жить, не скрываясь и не убегая, а просто жить… ну, и еще иногда ненадолго убегать из дома на поиски приключений, как Палек сбегает из своего приюта. Но потом она вздыхала и отбрасывала глупые мысли — жить в книжках нельзя. Вот она выздоровеет еще немного, и… Что «и», ей задумываться не хотелось. Она все больше и больше привязывалась к Дзинтону, Цукке, Палеку, Яне, к старому отелю, окружающему его парку, скале над обрывом, пробирающимся сквозь заросли тайным тропкам, к раскинувшемуся внизу городу, куда Дзинтон пока ее не пускал, но куда она обязательно спустится одним солнечным утром, чтобы босыми ногами ощутить брусчатку старых мостовых и теплый асфальт тротуаров…

Если бы ей предложили выбрать дом на всю оставшуюся жизнь, она бы без колебаний согласилась остаться здесь. Но глубоко внутри по-прежнему жил тайный страх, не дававший спокойно спать по ночам. Не раз и не два она просыпалась ночью в холодном поту, сбрасывая одеяло, рывком садясь на кровати, чтобы бежать, неважно куда, но бежать. Она нервничала, замыкалась, уходила на обзорную скалу и часами сидела там, бездумно наблюдая за океаном. Однажды она видела, как пришла большая волна: море отхлынуло от берегов, обнажая дно, а потом вздыбилось высоким пенным гребнем, переламывающимся посредине, и яростно обрушилось на скалы побережья, а потом прорвалось сквозь горловину бухты и ударило по волнорезам и бетонным ангарам, в которых укрылись яхты и катера, высоко заливая крутой берег. Порой Карине казалось, что она вот так же сидит на морском берегу, наслаждаясь солнцем и теплым песком пляжа, а где-то вдалеке уже катится невидимая пока волна сокрушительного цунами, готовая вот-вот обрушиться на нее, наказав за беспечность.

Каждый день утром она обещала себе, что сегодня начнет собираться и думать, куда отправится вот-вот — завтра или послезавтра. Но день проходил, и она так и не находила сил, чтобы действительно задуматься о новом побеге. Она даже не могла решить, нужно ли ей брать с собой Яну — та, казалось, чувствовала себя здесь как дома. Вспоминая родителей, она еще иногда тихо плакала, забившись в кусты, но обычно оставалась веселой и беззаботной.

Помимо мыслей о побеге Карина мучилась из-за того, что, кажется, единственная в доме не умела обращаться с кухонной утварью. И Цукка, и Дзинтон одинаково ловко управлялись с ножами и поварешками. Смотреть, как они крошат овощи, чистят рыбу, нарезают мясо или переворачивают на сковороде жарящиеся оладьи, было одно удовольствие — словно на фокусников в цирке. У Яны так пока не получалось, но и она довольно уверенно держала нож в руках, а Палек, казалось, с ножом просто родился — лезвие так порхало в воздухе, словно являлось частью его руки. Правда, когда дело доходило до овощей, вся его уверенность куда-то пропадала, и ломтики получались кривые и косые, разные по толщине, а во время чистки рыбы он однажды так порезал указательный палец, что потом два дня не мог толком работать рукой. Но и у него день ото дня получалось все лучше.

У Карины же, самостоятельно назначившей себя в пару Дзинтону во время его кухонных дежурств, все просто валилось из рук. Нарезка Палека казалась настоящим шедевром по сравнению с тем, что получалось у нее. Каши и овощи под ее приглядом подгорали, суп и молоко убегали, заливая плиту пеной, рис пересушивался, и даже обычные сосиски, за которыми она присматривала, однажды сгорели почти в уголь, когда она, задумавшись и уставившись в окно, позволила выкипеть воде, в которой они варились. Она злилась и нервничала, но Дзинтон лишь весело хмыкал.

— Учись, Кара, — сказал он ей во время второго дежурства. — Учеба — дело сложное, с первого раза никогда не выходит. Ты ведь, если подумать, в первый раз на кухне, а мы все хоть как-то, но имели с ней дело и раньше. Не переживай — через два-три периода пальцы привыкнут к правильным движениям, станет легче.

Два-три периода? Карина едва не брякнула, что не намерена здесь задерживаться и недели, но вовремя удержалась. Ему, кажется, нравится играть роль папаши семейства, так зачем расстраивать его раньше времени?

Впрочем, прошла неделя, подходила к концу вторая, а собраться с духом Карина так и не смогла. И мысль о побеге становилась все глуше, появляясь в голове все реже и реже.

03.06.843, земледень

Джойма Парадия, директор детского дома «Солнечный», тяжело оперлась лбом об упертые в столешницу руки. Сегодня решительно все шло наперекосяк.

С утра в учебном классе сгорело сразу два терминала. Давно не ремонтированную проводку закоротило, и не защищенные от бросков напряжения устройства не выдержали. Вызванный по договору обслуживания техник появился часа два спустя, покачал головой, развел руками и сообщил, что блоки питания придется менять целиком. И совсем не факт, что после тестирования не выявятся повреждения в электронной начинке.

Покупать новые терминалы решительно не на что. Текущий счет почти пуст, и выделить нужную сумму даже на ремонт блоков питания совсем не просто. Теперь детям придется сидеть за рабочими местами уже по трое.

В районе обеда прорвало водопроводную трубу в подвале. Заметили прорыв только после того, как она фонтанчиками брызнула из подвальных окон и веселыми ручейками потекла по газону перед главным корпусом. Гран, дворник, он же садовник, он же привратник, он же прислуга за все, героически промок насквозь. В темном — лампы включить не рискнули, чтобы влажную проводку не закоротило еще раз — затопленном помещении при тусклом свете налобного фонарика он сначала долго пытался нащупать заржавевший запорный вентиль, а потом с трудом проворачивал его газовым ключом. А затем возбужденные приключением воспитанники долго вычерпывали воду, тоже промокнув если не насквозь, то хотя бы наполовину. К счастью, ремонт коммуникаций в общественно-значимых учреждениях, к которым относились и муниципальные детские дома, осуществлялся за счет средств мэрии, так что хотя бы на них тратиться не придется. Но как минимум до завтра воду на кухню и в туалеты придется таскать ведрами от ближайшей водоразборной колонки, к счастью, сохранившейся неподалеку. А если кто-то из воспитанников серьезно простыл?

Наконец, вскоре после завершения вычерпывания из отдела по защите детства при мэрии явилась комиссия — представительная старая грымза, похоже, старая дева, в жизни не воспитавшая ни одного ребенка, и мышастый неприметный господин, игравший роль ее то ли секретаря, то ли советника. Грымза долго выспрашивала об условиях содержания детей, о применяемых наказаниях, о моральном состоянии воспитанников, многозначительно покачивая головой. Едва ли не половина вопросов относилась к Палеку: инспекторша явно решила, что мальчик сбежал из-за издевательств воспитателей или сверстников и сейчас упорно пыталась заставить директора признаться. Мышастый господин усердно записывал все ответы не только на диктофон стоимостью в ползарплаты Джоймы, но и на листы бумажного блокнота огрызком самого настоящего карандаша, откопанного, не иначе, где-то в музее.

Лишняя нервотрепка в дополнение к обычной беготне привела к тому, что сейчас директор, полностью вымотанная, сидела в своем кабинете. Она пыталась не думать, что сейчас придется тащиться домой, в пустую квартиру, потому что личная жизнь к сорока годам так и не сложилась, и на скорую руку готовить что-то из полуфабрикатов, чтобы сразу после ужина рухнуть на кровать и забыться тяжелым неровным сном. А завтра с утра — все сначала.

Зачем я все барахтаюсь с утра до ночи? — пришла мысль. Не проще ли бросить все и уйти… куда? И оставить малолетних разбойников, которым она хоть как-то пытается заменять мать? Но как же ей надоело!

И куда делся Палек? Все, что угодно, только бы он остался жив!

Тихий стук заставил ее встрепенуться. Дверь, пискнув, приотворилась. На пороге стоял совершенно не знакомый ей юноша.

— Добрый вечер, — негромко сказал он. — Мне сказали, что…

Он замолчал и прошел к столу.

— Великолепная госпожа директор Джойма Парадия? — спросил он. — Как я понимаю, рабочий день уже закончился? Судя по твоему внешнему виду, он оказался не из легких.

— Судя по моему внешнему виду, меня, наверное, пора уже закапывать, — невесело вздохнула директор. — Не день, кошмар какой-то. Если ты по делу, господин, то тебе придется прийти завтра. Не обессудь, но сегодня я уже не в состоянии разговаривать о серьезных вещах.

— Я действительно по делу, — согласился гость. — Госпожа Джойма, у меня есть предложение. Давай поужинаем вместе, а попутно обсудим одну небольшую проблему, которая, уверен, не дает тебе покоя больше всего. Я имею в виду отсутствующего воспитанника.

— Палек? Палек Брин? — вскинулась директор. — Ты… что с ним? Где он?

— С ним все в порядке. Мальчик у меня в гостях, цел, невредим и обзавелся новыми друзьями. Однако он не горит желанием возвращаться обратно.

— Вполне его понимаю, — директор почувствовала, как где-то внутри распускается тугой узел. Жив. Главное, жив и здоров. Несносный мальчишка! В какой раз он убегает — в третий, четвертый? Сколько нервов на него потрачено! — К сожалению, государство отвечает за него до совершеннолетия, так что вернуться ему все же придется. Прости, господин, с кем имею честь?..

— Не такая уж и честь, — улыбнулся юноша, и директор внезапно почувствовала, как накопившаяся усталость уходит без следа. Все закончится хорошо, и это главное. — Меня зовут Дзинтон Мураций. Рад познакомиться, госпожа, прошу благосклонности. Но я вижу, что ты голодна, госпожа директор. Пойдем, я угощаю. А вот кто за кого отвечает и что можно поменять, мы как раз за ужином и поговорим. Ресторан отсюда минутах в двадцати пешком, и пока мы идем, ты как раз успеешь рассказать мне, что за ребенок такой — Палек Брин.

05.06.843, небодень

— Да, я ее видела, — хозяйка зеленной лавки кивнула, возвращая фотографию. — Она буквально вчера заходила ко мне с каким-то мальчиком. Да только не верится, что она пропала. Она такая серьезная и сосредоточенная, словно важным делом занимается. Я еще посмеялась про себя — мол, отправили папа с мамой в магазин, как взрослую, вот она и выполняет со всей ответственностью. Нет, ни страха, ни нервозности я не помню. Нормальная девочка, нормальный мальчик, вели себя как друзья. Нет, никаких сопровождающих не заметила, ни в лавке, ни на улице, ну да мне смотреть некогда — у меня чоки-продавец забарахлил, я его в ремонт отдала, самой за двоих крутиться приходится.

— Странно, — словно про себя заметил детектив. — А может, случайно похожая девочка попалась… Родители у нее так убивались, что вряд ли они ее сами к бабушке, или куда там, отправили, да и полиция на ушах стоит. Нет, наверняка просто похожая. И фотография не ахти, и дети часто на одно лицо выглядят.

— Может, и похожая… — согласилась хозяйка, но тут ее отвлек вошедший в лавку покупатель. Детектив терпеливо дождался, пока тот купит сетку апельсинов и выйдет.

— Да, наверное, все-таки просто похожая, — задумчиво сказал он. — Но проверить все равно надо. Вы, случайно, не знаете, где она может жить?

— А как же, знаю, — охотно согласилась хозяйка. — Они с мальчиком купили килограмм десять или двенадцать всяких фруктов, да еще и три пакета сока. Я еще побеспокоилась, донесут ли, предложила своего рассыльного послать, когда тот вернется. Так мальчик отказался — говорит, они тут недалеко в отеле живут, сами дотащат.

— В отеле? — детектив заинтересованно активировал пелефон, готовый записать адрес. — А какие отели есть неподалеку?

— А никаких нет, — откликнулась хозяйка. — Точнее, ни одного не было до недавних пор, пока «Цветок дарии» не открылся. Только «Мароновая роща», но он много лет закрытым стоял. Хозяин, знаешь ли, разорился и помер, а наследники только один раз появлялись. Я сама-то не видела, мне подружка…

— Твоя подружка, несомненно, знает много интересного, госпожа, но я тороплюсь, — перебил словоохотливую женщину детектив. — Буду крайне признателен, если укажешь мне, как туда добраться.

— Да вверх по улице, — обиженно поджала губы зеленщица. — Как улица кончится, еще немного через парк. Можно по дороге идти, а можно тропинкой асфальтированной напрямик, там дорога крюка дает.

— Спасибо тебе, великолепная госпожа, — детектив слегка поклонился и бросил на прилавок помятую купюру. — Ты, несомненно, очень мне помогла. Надеюсь, вознаграждение компенсирует потраченное время.

Он еще раз поклонился и быстро вышел, пока болтливая тетка не попыталась рассказать ему что-нибудь еще. Итак, след, и след горячий. После двух недель поисков наконец-то след. Вообще-то он уже начал отчаиваться. Ни его информаторы в самых разных слоях общества, ни знакомые среди полицейских ничего не могли сказать, а фотографии девчонок не вызывали эмоций ни у одного человека. Он уже начал полагать, что маленькие чудища заблудились в лесу в ту ночь и благополучно свернули себе шеи в каком-нибудь овраге.

И вот — след. По крайней мере, одна девчонка, Яна, оказывается устроилась в старом заброшенном отеле. Забавно. Еще период назад, менее чем за неделю до их побега, он срезал здесь тропку и прошел через мароновый парк. Отель тогда выглядел абсолютно нежилым, с выбитыми стеклами, облупившимися стенами и перекосившимися листами шифера на крыше, и на воротах дворика болтался огромный висячий замок, покрытый толстым слоем ржавчины. А сейчас наша соплюшка устроилась там — с кем? Что еще за пацан? Конечно, вторая девка могла переодеться в мужскую одежду, но вряд ли. Не в том они возрасте, чтобы так хитро следы путать.

Так что прежде чем соваться в отель, нужно как следует за ним понаблюдать. И он как раз знает скалу в окрестностях, откуда местечко просматривается как на ладони…

* * *

— Их нашли! — начальник службы охраны, стремительно вошедший в кабинет, казался настолько возбужденным, что директор даже внутренне усмехнулся. — Обе, живы и здоровы, сейчас под тайным наблюдением.

— Подробнее, — потребовал директор, отключая проектор. Конечно, с той стороны дисплея разобрать текст письма крайне затруднительно, но кто его знает — вдруг кто-то да умеет? Лучше не рисковать. — Где они, кто нашел, в каком состоянии. Все с самого начала.

— Есть такой человек, Камаса Рукасик, — выдохнул майор Кайн, без приглашения падая в кресло. — Он частный детектив, но иногда выполняет… мои деликатные задания. Абсолютно надежен. Я дал ему фотографии обеих девчонок, чтобы поискал. Шанс, конечно, казался невеликим, но сработал. Обе живут в заброшенном отеле на западной стороне бухты, в самых горах. Камаса за ними следит, с нами на связи.

— Замечательно, — скривился директор. — Когда намерен их брать?

— А вот здесь проблема, — майор замялся.

Директор Джой внутренне вздохнул. У солдафона вечно проблемы на пустом месте.

— Ну что еще? — резко спросил он.

— Они не одни живут, — пояснил майор, поеживаясь. — С ними по крайней мете двое посторонних: взрослый и ребенок. Причем Камаса за отелем только полчаса следит, может, и еще кто есть. Нужно хотя бы сутки понаблюдать, чтобы всех срисовать.

— Да… — директор положил подбородок на упертые в стол локтями руки и задумался. — Действительно, проблема. Просто так взять не получится — шум поднимется.

— Точно, — нахмурился майор. — А еще посторонние все разболтать могут. Мало ли о чем девианты натрепались. Младшая, конечно, ничего не знает, но старшая может языком так поработать…

— Не мандражи, Кайн, — оборвал его директор. — За две недели она либо уже все разболтала, либо помалкивает и трепаться не собирается. Над ситуацией мы еще подумаем. Значит, так, — он побарабанил пальцами по столу. — Пока никаких резких движений. Пошли на помощь своему детективу еще людей — пусть глаз с отеля не спускают. Нужно точно знать, сколько их там живет. Если пойдут в город…

— Пустить хвост, — понимающе кивнул майор.

— Идиот! — директор скривился как от зубной боли. — Если они ненароком заметят слежку, то сразу исчезнут. Если пойдут в город, следить за отелем, наблюдение за ними не посылать. Авось не исчезнут они именно ближайшей ночью. Утром посмотрим, что выявила наружка. Давай, действуй. А я еще подумаю. Свободен.

* * *

— Не-а, не приготовил, — широко ухмыльнулся Дзинтон.

— Вот как? — Цукка озадаченно посмотрела на пустую плиту. — Ну… ладно. Я тогда сейчас соберу что-нибудь по быстрому…

— Опять не-а, — Дзинтон ухмыльнулся еще шире. — Раз мое дежурство, значит, мое. Никто не имеет права посягать на мои священные права… или обязанности? Неважно. Короче, — он обернулся к заглядывающим в дверь кухни детям и подмигнул им, — сегодня мы идем ужинать в ресторан! Я на редкость удачно сыграл на понижение, такое следует отпраздновать. Просадим тысяч пять как с куста!

— Транжира! — осуждающе заметила Цукка. — Лучше бы на что полезное потратил. Вон, у Карины платье совсем истрепалось…

— Главный зануда здесь все равно я, — расхохотался Дзинтон. — Ты меня все равно не перезанудишь. Платья и прочие тряпки — само собой, но и отвлекаться от рутины иногда надо. В общем, переодевайся, и мы топаем.

— Ну что с тобой поделаешь! — вздохнула Цукка. — Опять в кафе, куда мы ходили… тем вечером?

— Нет. На сей раз — другое место. Там очень приличная кухня, и можно заказать Карине что-то одновременно вкусное и диетическое.

Ресторан Карине понравился. Может, потому что он оказался первым в жизни настоящим рестораном, в который она попала. Он располагался на широкой улице, куда от их отеля идти минут двадцать или тридцать. По залитой огнями вечерней улице тек сплошной поток автомобилей, сигналя и сияя фарами, а блескучие крутящиеся и вертящиеся рекламные вывески, казалось, могли превратить жизнь в сплошной праздник. Сам ресторан выходил на улицу широкими стеклянными дверями, к которым вели высокие мраморные ступени, а высоко вверху горела надпись: «Бриллиантовый залив».

— Ты с ума сошел! — тихо, но так, что Карина услышала, прошептала Цукка. — Он же самый дорогой ресторан в городе!

— Можешь мне поверить — далеко не самый, — склонив голову, подмигнул парень. — Я знаю как минимум десяток, которые гораздо дороже. Расслабься, Цу, и получай удовольствие.

— Но как ты умудрился заказать столик? Сюда же, говорят, за период записываются!

— Во-первых, не за период, а максимум за неделю. Во-вторых, просто повезло. Позвонил наудачу, и мне сказали, что один из клиентов только что отказался от резервирования.

Поднявшись по каменным ступеням — дети робко прижались друг к другу, настороженно оглядываясь по сторонам — они прошли через автоматически отъехавшие в стороны створки, по сторонам которых стояли две хорошо одетые и ослепительно красивые женщины. Они одновременно поклонились и хором пропели:

— Добро пожаловать, дорогие гости!

— Видала? — Палек ткнул Карину локтем в бок. — Настоящие чоки! Самая новая модель, от человека не отличишь! Уйму денег, наверное, стоят.

— Чоки? — недоуменно переспросила девочка.

— Ну, киборги человекообр… обр… похожие на людей, в общем, — Палек удивленно посмотрел на нее. — Роботы такие. Ты что, не видела никогда?

Навстречу выступил одетый в строгий черный костюм мужчина.

— Заказано? — строго спросил он.

— Да, — кивнул Дзинтон. — На фамилию Мураций.

— Тогда добро пожаловать! Прошу за мной, блистательные господа и великолепные дамы, — мужчина отвесил полупоклон и, повернувшись, пошел вперед, казалось, не обращая внимания, следуют ли за ним гости.

Карина шагала, постоянно запинаясь на ровном месте из-за того, что с открытым ртом озиралась по сторонам. Величественные колонны черного мрамора, на которых приглушенно сияли золотые и серебряные светильники; теряющиеся в полумраке своды; столы, покрытые красными бархатными скатертями, уставленные непонятными блюдами, за которыми сидели шикарно одетые личности обоих полов всех трех рас; скользящие с подносами между столами люди, не менее представительные, чем их провожатый; негромкая спокойная музыка; упоительные запахи, от которых бурчало в животе, а рот сам наполнялся слюной… Здорово! Когда в детдоме она читала книжки, в которых описывалась шикарная жизнь богачей, она представляла что-то подобное, но воображение оказалось бессильно перед настоящим великолепием.

Их столик располагался в углу зала, в неглубокой нише, на стенах которой мягко, едва рассеивая мрак, светились матовые бежевые плафоны, а вдоль стены шел, почти сворачиваясь в кольцо, черный кожаный диван.

— Сюда, дамы и господа, — снова полупоклонился провожатый, поворачиваясь. — Покорнейше прошу понимания блистательного господина, что детям следует вести себя тихо и не беспокоить других гостей.

— Да-да, само собой, — рассеянно откликнулся Дзинтон. — Ну что, народ, рассаживайтесь. Щас начнем кутить.

— Если что, у меня есть пятьсот маеров, — сказала Цукка, оглядываясь. — Дзи, ты уверен, что уложишься в свои несчастные пять тысяч? Похоже, здесь тысячу возьмут только за вход.

— Не уложимся — продадим меня сюда в рабство на период, посуду мыть, — усмехнулся парень. — Чтобы считал лучше. Цу, я же говорю — расслабься и получай удовольствие.

Карина, которой казалось, что все в зале смотрят в их сторону, забилась в дальний угол дивана. Палек и Яна пристроились рядом, а Цукка и Дзинтон уселись по краям. Бесшумно возникший человек в черном костюме протянул несколько сложенных стопкой тяжелых кожаных папок. Дзинтон принял их все и бухнул перед собой.

— Итак, почтеннейшая публика, — весело сказал он. — Сегодня у нас демократия отменяется, заказываю я. Вы все равно не знаете, что брать. Итак, любезный, — повернулся он к человеку, — принимайте заказ.

Затем он, небрежно пролистывая меню, скороговоркой начал тараторить названия, которые Карина совершенно не понимала. Ну что, скажите на милость, может значить «куамбрэ по-туккурийски»? Или «заливная самарица с шурафаном»? Или «нарезка из восьми сортов муруки»? Она тихо понадеялась, что заказанное окажется хотя бы чуть-чуть съедобным. А то ведь наверняка стоит кучу деньжищ! И как Дзинтону не жалко денег на всякую чепуху? Действительно, если лишние, то пусть бы ей с Яной новую одежду купил — куда больше пользы вышло бы!

— Ты что пить станешь? — спросил он у Цукки. — Карту вин посмотреть хочешь? Или тоже мне заказать?

— А что пьешь ты? — неуверенно спросила девушка. — Я как-то…

— Я не пью. Совершенно к алкоголю равнодушен, для меня вино пить — только продукт переводить. Но в винах я чисто теоретически разбираюсь, так что тебе что-нибудь подберу.

— Нет, не надо, — отказалась Цукка. — Я одна пить не хочу. Я лучше соку…

— Все экономить пытаешься? — вздохнул Дзинтон. — Ну ладно, дело твое. Тогда еще, — он повернулся к мужчине, — большой кувшин сока тамаронги…

— Дзинтон, — когда человек растворился в зале, спросила Яна, — а почему дядя нас так не любит?

— Ты о чем, малышка? — переспросил тот, рассеянно поигрывая вилкой. — Почему ты решила, что он нас не любит? Он нас в первый раз в жизни видит.

— Не знаю, — вздохнула Яна. — Я же… — Она осеклась.

— Ты — что? — переспросил Дзинтон, внимательно глядя на нее?

— Ну, — уклончиво ответила девочка, — я понимаю, как люди ко мне относятся. Понимаю, и все.

— Полезный талант. Но все-таки я не думаю, что официант не испытывает к нам таких сильных чувств. «Не любит» — слишком сильно сказано. Вот презирает — возможно. Все-таки сюда ходят люди побогаче нас с вами, одетые попрезентабельнее и вообще все из себя представительные. Вон, например, как выглядит типичная семейка, — он ткнул большим пальцем через плечо.

Карина взглянула в указанном направлении. За столиком неподалеку неторопливо поглощала закуски человеческая семья — мужчина, женщина и двое детей, мальчик и девочка. Мужчина щеголял элегантным костюмом из синей материи с переливом, женщина носила шикарное открытое сверху белое платье. Одежда детей мало уступала одежде взрослых — по крайней мере, выглядела она очень дорогой. Девочка, заметив, что Карина на нее смотрит, тайком показала язык. Карина вспыхнула и отвела взгляд.

— Господин Катоний Луц, — пояснил Дзинтон. — Владелец рыбопромышленной компании, пяти сейнеров, одной плавучей фабрики и одной газеты, выдвигал как-то раз свою кандидатуру в мэры, и вообще весьма известная в городе личность, чуть ли не каждую неделю в новостях светится. Больше всего гордится членством в некоем клубе «Сэйбэй» в Оканаке. Не сомневайтесь, он за сегодняшний вечер здесь оставит раз в пять больше денег, чем мы, и на чай даст как следует. Вот он, на взгляд официанта, и есть личность, достойная уважения. А оборванцев вроде нас и на порог пускать не следовало бы, ага, — он тихо фыркнул. — Вообще, карапузики мои, в нашем мире частенько встречают по толщине кошелька. А для многих величина капитала вообще единственная причина уважать других. Не обращайте внимания. Пусть себе тешатся, лишь бы не плакали…

Карина поежилась. Внезапно ресторан совсем-совсем ей разонравился. Яна умеет видеть, что люди чувствуют. И если она говорит, что их не любят, значит, так и есть. Зачем они сюда пришли? Как хорошо дома, в отеле, где рядом только Яна, Палек, Дзинтон и Цукка, которые любят ее — или хотя бы не боятся.

Дзинтон и Цукка не боятся только потому, что не знают тебя настоящую, — прошептал внутренний голос. — А если узнают? Вдруг решат, что ты чудище и что тебя нужно вернуть в Институт?

Но Яна рассказывала, что ее родители ничуть не испугались! Вернее, они испугались за нее, но не ее дара…

Дзинтон и Цукка — не твои родители. Они просто хорошие добрые люди. Может, они и не отдадут тебя в Институт, но захотят ли они жить с тобой в одном доме? Ты — чудовище. Девиант. Убийца.

Но я хочу жить с ними!

Не все желания исполняются. Они тебе никто. Чужие люди. Они приютили тебя и Яну из жалости, но продолжать жить с ними и дальше нельзя. Тебе пора уходить.

Я не хочу!

Надо. Пусть сегодняшний вечер станет прощальным. Завтра днем нужно незаметно уйти.

— …Кара! — голос Дзинтона заставил ее вздрогнуть. — Ау! Уже можно есть. Только, граждане, не налегайте особенно на закуску, а то наедитесь и аппетит перед основными блюдами потеряете.

Дядька в черном костюме — официант, как назвал его Дзинтон — как раз заканчивал составлять на стол тарелки. Закуска? Глаза Карины округлились. Кажется, она вполне могла заменить полноценный ужин для них пятерых. Нарезанная ломтиками рыба, целые охапки тонких остро пахнущих стеблей каких-то растений в прозрачной жидкости, маринованные щупальца осьминога, аккуратные кружки колбасы…

— Вот та зелень, — Дзинтон ткнул пальцем в стебли, — называется «мурука». Трава такая. Растет далеко на севере, быстро вянет и теряет вкус, так что сюда ее везут самолетами. Зато в свежем виде отменная закуска, и аппетит хорошо разжигает. На вкус островата, но, как ни странно, совершенно не действует на желудок, так что есть ее можно даже язвенникам в стадии обострения. За что и ценится. Да вы не смотрите на нее как на крокодила в зоопарке, ее не затем поставили. Лопайте.

Подавая пример, он вытащил из лоханки три или четыре стебелька, сунул их в рот и принялся жевать.

Карина осторожно утянула с блюда ломтик рыбы. Та оказалась сырой, но невообразимо вкусной. Забыв о приличиях, она сграбастала сразу три ломтика и принялась сосредоточенно их жевать. Палек и Яна тоже не заставили себя упрашивать.

Следующий час они занимались тем, что поглощали пищу, подносимую официантом. Карина не запомнила ни их названий, ни даже что именно она ела. В памяти осталось только ощущение постоянной страшной вкуснятины да тяжесть в надувшемся барабаном животе. Под конец Дзинтон сунул ей таблетки, и она проглотила их, запивая соком. Это оказалось последней каплей. Она поняла, что если съест хотя бы еще кусочек, то лопнет. Она осоловело откинулась на спинку дивана и кулаками протерла начавшие слипаться глаза.

— Ну, граждане великой державы, как вам ужин? — с довольной ухмылкой спросил Дзинтон. Он жмурился, словно сытый кот, и только что не мурлыкал.

— Я обожралась, — выдохнула Цукка. — Честное слово, нельзя так издеваться над людьми — ешь, ешь, ешь и не можешь остановиться. Больше я сюда ни ногой…

— Некрасиво говорить «обожралась», — наставительно заметил Дзинтон. — Надо выражаться примерно так: «я знаю, что завтра страшно пожалею, но сейчас не смогу больше съесть ни крошки».

— Боюсь, сначала я завтра страшно пожалею свою талию, — хмыкнула девушка. — Все мужики такие коварные: сначала хитростью заманят в ресторан, а потом огрызаются: у тебя самой брюхо не меньше!

— И многие тебя раньше заманивали? — с интересом спросил Дзинтон.

— Не скажу! Должны же у женщины оставаться секреты?

— А куда же без них! — согласился парень. — Теперь ночей спать не стану, а стану ревновать к неведомым конкурентам. Ага, вот и счет. Три семьсот с мелочью. А ты боялась…

Он поманипулировал своим пелефоном возле платежного терминала официанта.

— Вот так. Ну что, пять минут перерыв на утряску содержимого в брюхе, и двигаем домой. А то уже полдевятого, домой раньше девяти не попадем. А чуть придержим шаг — вообще к полуночи доберемся.

За пять минут Карина почти заснула в уютных диванных объятиях, так что Яне с Палеком пришлось ее расталкивать с двух сторон. Она нехотя выбралась из-за столика и как сомнамбула потопала ко входу следом за Цуккой. Впрочем, из оцепенения ее почти сразу вырвали ойканье Яны и визгливый женский голос:

— Смотреть нужно, куда идешь, милочка!

Встрепенувшись, Карина оглянулась по сторонам. Справа от нее Яна потирала руку, а перед ней возвышалась, упирая руки в бока, та самая женщина в роскошном платье, сидевшая за соседним столиком. За ее спиной прятались двое детей.

— Сначала толкаешься, а потом еще и грубишь! — не успокаивалась женщина. — Что за дети пошли такие! Невоспитанные, неряшливые, к старшим никакого уважения.

Яна растерянно смотрела на нее. Она и не думала ничего говорить. Судя по выражению на физиономии, сейчас она хотела одного: оказаться от странной тетки как можно дальше.

— Он сам на нас налетел! — дерзко заявил Палек, выступая вперед. — Он бежал и натолкнулся на нее, а мы просто…

— Нет, вы только посмотрите на нахала! — возмущенно всплеснула руками тетка. — Теперь еще и он грубит! Метрдотель! Метрдотель! Сюда! Вызовите кто-нибудь полицию!..

С соседних столиков начали оглядываться. Черный человек у входа всплеснул руками и бросился к ним, лавируя между столиков.

— Великолепная госпожа, при всем моем уважении, в столкновении виноват ваш ребенок, — Дзинтон положил руки на плечи Палека и Яны и оттянул их назад от тетки. — Кроме того, в любом случае я не вижу повода для…

— Ты и сам, похоже, нахал и невежа! — подоспела тяжелая артиллерия в лице мужа тетки. — Как ты смеешь грубить моей жене? Да ты хоть знаешь, кто я такой?

— А разве имеет значение, кто есть кто? — Дзинтон приподнял бровь. — Блистательный господин, я не вижу повода для ссоры. А если он есть, приношу свои нижайшие извинения. Я надеюсь, ваш сын не слишком повредил себе, ударившись о мою девочку. Мы уходим.

— Правильно, убирайся! — буркнул владелец судов и депутат Ассамблеи. — Молодой оборванец! Таких, как ты, в приличные места и пускать-то нельзя. И куда смотрит охрана!

— Мы уходим, блистательный господин, — с нажимом повторил Дзинтон. — Еще раз приношу свои нижайшие извинения. Яна, Палек, идемте. Карина, не отставай.

Он повернулся и, подталкивая перед собой Яну с Палеком, двинулся к выходу. Цукка ухватила Карину за руку и почти волоком потащила следом. Набежавший человек в костюме суетился вокруг расфуфыренной семейки, бормоча невнятные извинения и бросая вслед Дзинтону огненные взгляды, от которых Карина, оглядывающаяся через плечо, вздрагивала, как от ударов.

По улице какое-то время шли молча. Потом Дзинтон вздохнул и пробормотал:

— Бедняга…

— Ты о ком? — осведомилась Цукка. — Если о Яне, то она вроде бы не слишком пострадала. Яни, ты как? Он тебя не слишком ушиб?

— Не слишком, — буркнула Яна. — Но почему тетя на меня кричала? Я же ничего не сделала!

— Потому что стерва! — заявил Палек.

— Лика! — Цукка всплеснула руками. — Ну что за слова такие!

— Слова как слова, — буркнул мальчик. — Я еще и похуже знаю. И она стерва, и дядька скотина. Надо сказать им…

— Что сказать? — поморщился Дзинтон. — И зачем? Чего бы ты добился? Вселенского скандала? Приезда полиции? Объяснений в участке? Или думаешь, что твои слова заставили бы их понять свою неправоту? Палек, если таким людям перечить, они не задумываются, правы ли они. Они даже не слушают. Они просто укрепляются в вере, что именно они и правы, и тогда сломать противника для них становится делом принципа. Если начать возражать, становится только хуже. Самый простой выход — уйти.

— И что, позволять им делать, что захотят? — зло спросил мальчик, насупившись. Он засунул руки в карманы шорт и топал, чуть сгорбившись.

— Позволить себе делать все, что захочет, не может даже президент. Ребята, да вы только представьте себе жизнь этой тетки! Она же весь день придумывает, чем себя занять, потому что работать не позволяет положение, да и образования толком не получила, потому что сразу после школы удачно выскочила замуж. Детьми на каникулах занимаются няньки и гувернантки, в учебное время — учителя закрытой школы-пансионата. Подруги в кавычках — змеи подколодные, невесть что шипящие за спиной на светских раутах. Сплетни, осточертевший телевизор и нетерпеливое ожидание вечера, когда с работы вернется муж, на котором можно сорвать настроение. Она сыта, обедает с дорогущего фарфора, ходит в модный тренировочный зал, где двухчасовое занятие стоит больше нашего сегодняшнего ужина, носит драгоценности стоимостью в годовой бюджет твоего, Лика, детского дома — и на стенку готова лезть из-за бессмысленности жизни. Вы думаете, она хорошо живет? Да она завидует нам черной завистью — нам, оборванцам, которые еще умеют радоваться светлым пятнам в жизни вроде редкого похода в дорогой ресторан! Она завидует тем, у кого есть цель в жизни, пусть даже самая мелкая и ничтожная.

Дзинтон покачал головой.

— Если человек бросается на окружающих по каждому поводу и без повода, он глубоко несчастен. Он не может жить в согласии не то что с окружающим миром, но и даже с самим собой. С такими не цапаться надо, таких надо жалеть. Вы же не станете драться со злобным калекой без рук, без ног? Вот и тетка — такая же калека, только не телесно, а душевно.

— Ты прямо святой, — грустно усмехнулась Цукка. — Призываешь жалеть врагов своих и прощать их. А враги-то тебя пожалеют, если что?

— Я не святой, — неожиданно жестким тоном откликнулся Дзинтон. — И у меня на совести много такого, о чем в приличном обществе и рассказать-то нельзя. Но жить следует в гармонии с собой и окружающим миром, и на пустом месте ссориться с незнакомыми людьми, пусть даже они тебя и провоцируют, глупость несусветная.

Он резко выдохнул.

— Ребята-котята, давайте не станем портить вечер препирательствами, а? — жалобно попросил он. — Не хватало нам еще из-за какой-то чужой тетки поругаться! — Он взъерошил Палеку волосы. — Расслабься, дружище. Умение уйти от ненужного конфликта — признак ума, а не слабости. Ты же веришь, что я умный, да? — Он негромко рассмеялся. Палек невольно улыбнулся в ответ.

Они свернули с широкой улицы на узкую и начали круто подниматься в гору. Блеск проспекта остался позади, и здесь лишь отдельные неяркие фонари да восходящий Звездный Пруд разгоняли плотную черноту горной южной ночи. Карина почувствовала, как в грудь вливается свежий бодрящий воздух, насыщенный запахами весеннего роста и цветения, и как с каждым шагом уходит дремота и становится пружинистей шаг. Та злая тетка в ресторане — вот кого бы она с удовольствием ударила своими невидимыми руками, чтобы та пролетела через зал, опрокидывая столики, и врезалась в стену… Ой, нет. Нельзя так думать. Она и без того уже достаточно натворила.

— Дзинтон, — робко сказала Яна, — а почему там один дядя нас так сильно испугался?

— Я не заметил, чтобы господин Катоний испугался, — рассеянно заметил Дзинтон. — Раздражен — да, но не испугался.

— Нет, не тот дядя, у которого злая жена. Другой. Он сидел недалеко, когда мальчик в меня врезался, и он нас боялся.

— Почему ты думаешь… а, ну да. Ты говорила, что понимаешь, как люди себя чувствуют. Ну хорошо, а почему ты думаешь, что он боялся нас? Может, он мошенник какой-нибудь, а та тетя пригрозила полицию вызвать. Вот он и испугался.

— Нет, не так. Он испугался, когда посмотрел на меня и на Карину, еще до того, как тетя начала кричать.

— Не знаю, малышка, — все так же рассеянно пробормотал Дзинтон. — Наверное, ты все же что-то напутала.

Цукка внимательно посмотрела на девочку, потом на Дзинтона, открыла рот, но в итоге промолчала.

В отеле, когда взрослые разошлись по своим комнатам, Карина пришла в комнату Яны с Палеком. Те сидели на кровати и шушукались. Карина плюхнулась рядом и какое-то время тихо смотрела в стену.

— Яна, нам пора уходить, — наконец сказала она.

— Как — уходить? — младшая девочка испуганно приоткрыла рот. — Куда? Зачем?

— Совсем уходить, — буркнула Карина. — Подальше отсюда.

— Но почему? — на глазах Яны задрожали слезинки. — Я не хочу! Цукка и Дзинтон — они такие хорошие! Зачем нам отсюда уходить?

— Тот человек, который испугался нас в ресторане, — насупившись, Карина повернулась к ней. — Почему, думаешь, он нас испугался?

— Не знаю, — пролепетала Яна. — Дзинтон сказал…

— Дзинтон ничего не знает! — отрезала Карина. — А я думаю, что тот дядька откуда-то узнал нас. А раз узнал, значит, он может пойти в Институт. И тогда нас найдут и вернут туда. Мы уходим завтра.

— Я с вами! — решительно заявил Палек.

— Нет, — Карина мотнула головой. — Слишком опасно. За нами охотятся.

— Вот именно, — Палек ухмыльнулся во весь свой щербатый рот. — А вы даже города не знаете. Вот ты скажи — куда ты пойдешь, а?

— Куда-нибудь, — Карина нахмурилась еще сильнее. — Я, между прочим, несколько периодов от всех убегала, когда… В общем, когда из детдома сбежала. И меня долго поймать не могли.

— Но поймали ведь, верно? — Палек снова ухмыльнулся. — А со мной не поймают. Я знаю, как в поезде без билета проехать. Я еду могу достать, и деньги тоже.

— Ну ладно, — сдалась Карина. — Но только тебе все равно нельзя оставаться с нами постоянно. Тебя даже убить могут. Ты поможешь нам уехать в другой город, а потом мы опять сами по себе, понял?

Мальчик пожал плечами.

— Ладно, — безразлично сказал он. — Только просто так бежать нельзя. Завтра у Цукки выходной, забыла? Нужно, чтобы нас не хватились быстро, а если Цукка дома, то она заметит, что мы все вместе ушли.

— Бежать? — удивилась Карина. — Зачем бежать? Мы просто уйдем. Скажем Дзинтону и Цукке спасибо, попрощаемся и уйдем.

— Глупая, — покровительственно усмехнулся Палек. — Они же тебя не отпустят. Ты взрослых не знаешь, что ли? Им о нас все время заботиться надо.

— Не отпустят? — в упор спросила у него девочка. — И как, думаешь, у них получится не отпустить?

Она вытянула вперед свои невидимые руки и толкнула стол, так что он с грохотом поехал по полу.

— Дзинтон и Цукка хорошие, — тихо сказала она. — Я постараюсь не сделать им больно. Они просто испугаются и не станут нас задерживать.

— А если все-таки станут?

— Тогда… — Карина задумалась. — Тогда мы их в кладовке закроем и подопрем дверь. Так, чтобы они смогли потом выбраться.

— Ну ладно, — Палек пожал плечами. — Как хочешь. Только незаметно сбежать проще. А еще все-таки нужно денег раздобыть.

— Мы не возьмем денег у Дзинтона и Цукки, понял?! — яростно повернулась к нему Карина. — Они для нас столько всего сделали, а мы у них украдем?

— Я что, совсем дурной? — обиделся Палек. — Конечно, мы у них не возьмем. Мы только еды унесем, все равно ведь ее и для нас покупали. А денег я знаю, как достать. Надо только в большом магазине немного потолкаться.

— Хорошо. Я спать пошла, — сообщила Карина, вставая. — Вы тоже ложитесь, завтра нужно выспаться. По кухне Цукка дежурит, так что вам рано вставать не надо. Позавтракаем, попрощаемся и уйдем.

Она вышла за дверь и плотно прикрыла ее за собой. Вот и все. Последняя ночь в гостеприимном месте, а потом снова бегство, бегство, бегство… С тех пор, как ее поймали, прошло больше двух лет, но она их почти не помнит. Зато как скрываться от людей, она не забыла. Прятаться несложно. Кому какое дело до чужого ребенка?

Из-за двери Цукки выбивался лучик света. Карина осторожно заглянула в щелку. Девушка сидела за столом над раскрытым учебником и сосредоточенно грызла стило. Рядом с книжкой лежал лист многоразовой бумаги, покрытый формулами и картинками, и Цукка время от времени черкалась по нему стилом, быстро поворачивая его то пишущим концом, то стирающим. Карина ощутила острый приступ зависти. Хорошо Цукке — она взрослая и обыкновенная, ей ни от кого не надо бежать и скрываться, а следующей зимой она поступит в университет, выучится, как мечтает, на астронома и станет изучать далекие звезды…

Забравшись в постель, Карина еще долго лежала без сна. Как не хочется уходить! Потом она уснула, и во сне ей чудилось, что она пробирается по дикому лесу, принюхиваясь к его запахам, прислушиваясь к звукам и шорохам, а где-то там, неподалеку, по следу идет охотник. Он ближе, ближе, вот-вот наведет ружье…

06.06.843, перидень

Трель коммуникатора вырвала директора Института человека из глубокого приятного сна, в котором он пожимал руку президенту, вручающему орден за выдающиеся успехи в деле обороны страны от морских черепах. При чем здесь черепахи, он так и не смог понять в те долгие секунды, что выныривал из глубины сна на поверхность реальности. Наконец, сообразив, что его разбудило, он от души выругался, выбрался из-под одеяла и прошаркал босыми ногами в дальний угол комнаты, с третьего раза попав по клавише приема.

— Кто? — хрипло пробормотал он, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд на горящей на экране строчке-идентификаторе.

— Кайн говорит, — раздался из динамика отвратительно-бодрый голос начальника службы охраны Института. — Новая срочная информация по отдыхающим.

Остатки сна сняло с директора словно порывом ледяного зимнего ветра. «Отдыхающими» они условились звать беглянок при переговорах по открытым каналам. Однако за почти период условное обозначение так ни разу и не пригодилось и даже почти стерлось из памяти.

Он прокашлялся и бросил взгляд на часы. На циферблате горело «01:64». Глубокая ночь — впрочем, сейчас не до сна. Вряд ли Кайн стал бы его поднимать в такое время ради пустяков.

— В три появлюсь в Институте, — сообщил он и сбросил вызов. Потом встряхнул головой и поежился — он предпочитал спать голым, и теперь холод ночного воздуха заставил кожу покрыться мелкими мурашками. Где же чертов халат?

До Института он добрался за двадцать минут до назначенного срока — по ночному городу машина летела словно пуля, даже не притормаживая на помигивающих дежурным сигналом светофорах. Майор уже ждал его в пустой приемной. Отомкнув дверь в свой кабинет, Джой прошел внутрь, кивком пригласив майора. Усевшись за стол, он вперил в Кайна немигающий взгляд и коротко осведомился:

— Что?

— Вчера вечером Карас Симбатий опознал обеих девчонок в ресторане «Бриллиантовый залив».

— Много платим начальнику сектора, раз по таким ресторанам может шляться, — буркнул директор. — Стой! Девианты ходили сами по себе, или?..

— В компании. Парень с девкой, лет по восемнадцать-двадцать каждому, девианты и приблудный пацан лет десяти. Карас дозвонился до меня вчера примерно в полдесятого, и я сразу послал к ресторану своего человека. Он появился там около полуночи, как раз к закрытию. Метрдотель за вполне умеренную плату описал всех. Парень и пацан по описанию — те же, кого мы засекли в отеле днем. Старшую девку вечером тоже срисовала наружка возле отеля. Наружка же подтвердила, что они впятером вернулись в отель в районе девяти. До их прихода окна не горели, после прихода — зажглись. Два окна горели недолго, еще два — примерно час, до полуночи. Других окон в отеле не зажигалось. Можно предположить, что они живут там впятером. Откуда взялись те трое, пока непонятно, но других… постоянных свидетелей, вероятно, оказаться не должно.

— Как зовут парня с девкой, выяснили? Их связь с владельцем отеля?

— Мы не смогли прояснить, кому сейчас принадлежит отель. Живущие в районе парка соседи в один голос утверждают, что здание уже много лет стоит заброшенным. Однако странная деталь: по докладам наружки, оно выглядит недавно отремонтированным. Парень в ресторане заказал столик на имя Дзинтона Мурация — утром, когда проснется полиция, проверим, кто такой.

— Нет времени проверять, — сквозь зубы проскрежетал директор. — Если они начали появляться на публике, да еще со взрослыми, шансы, что они начнут трепать языками, резко возрастают. Все, Кайн, время на раздумья кончилось. Считаем, что мы отследили их постоянных… сожителей. Нужно решать проблему, быстро и резко. Что спецотряд?

— Пока состояние тревоги не объявлялось. Бойцы спят дома. Полчаса на то, чтобы прокомпостировать мозги тому олуху, Саматте, часа полтора, чтобы собрать бойцов здесь, потом час-другой на брифинг, вооружение, подготовку машин, сколько-то времени на доставку на место. Если начинать действовать прямо сейчас, то в районе семи-полвосьмого можем оказаться на месте.

— Хорошо. Действуй. И, сам понимаешь, в наших интересах, чтобы выживших при захвате девиантов не осталось. По крайней мере, совершеннолетних выживших.

— Не так все просто, — майор не двинулся с места.

— Что?

— Я не командую спецотрядом. Не забывай — Саматта мне не подчиняется. И он совсем не наш человек, во всех смыслах не наш. Иногда мне даже кажется, что он жалеет… подопытных. Я могу отдавать ему приказы, относящиеся к охране территории, но если заведу разговор о случайных потерях, он пошлет меня далеко и надолго. А то и рапорт подаст начальству, и опять лишние хлопоты. Лучше по-другому. У меня есть неофициальные завязки с парой ребят из спецотряда, так что устроить несчастные случаи во время захвата не проблема. Лишь бы капитан дело не запорол.

— Так сделай так, чтобы не запорол! — прошипел директор Джой, наклоняясь через стол. — Мне что, учить тебя таким вещам? Пусть проведет захват по своему плану с нашими корректировками, а когда твои неофициальные ребята завалят посторонних, сделай так, чтобы его самого начальство послало далеко и надолго! Сколько твои ребята захотят за мокрую работу?

— Тысяч по пятьдесят каждому, — задумчиво проговорил майор. — Ладно. Придумаем что-нибудь.

— Ты уж постарайся, — директор скривился. — А я по своим каналам поработаю. Ладно, свободен. Действуй — прямо сейчас!

* * *

Командир спецподразделения Седьмого департамента Министерства обороны капитан Саматта Касарий участвовал в уныло-нудном кошмаре, в котором его преследовало непонятное чудовище. Преследование проходило в лабиринте, в интерьерах, очень похожих на коридоры Института. Основной отрицательной эмоцией, переживаемой капитаном, являлась скука. Каким-то внутренним предчувствием, а может — воспоминанием о таком же кошмаре из просмотренных ранее, он знал, что чудищу точно так же скучно гоняться за ним. И оно преследует его исключительно потому, что ему, чудовищу, так по должности положено — с мнимым усердием, скрывающим откровенную лень и раздражение в адрес жертвы, которой так не вовремя вздумалось залезть на патрулируемую территорию.

Добраться до выхода из лабиринта в тягуче-замедленном режиме капитану не дали. Чудовище неожиданно прыгнуло ему на спину из-за какого-то угла и уныло-казенно задребезжало в ухо. После третьей или четвертой трели Саматта, наконец, вырвал себя из трясины сна и вялой рукой нащупал на тумбочке скользкий брусок пелефона.

— Саматта на связи, — пробормотал он.

— Капитан, майор Кайн беспокоит, — пролаял динамик, вызвав нехорошую дрожь барабанной перепонки. — Прости, что разбудил. Нужно срочно поговорить.

— Сколько… времени? — поинтересовался капитан, откидываясь на подушку и отчаянно борясь со сном.

— Почти полчетвертого. Извини, что беспокою ночью, но мы нашли бежавших девиантов.

Саматта рывком сел в кровати.

— Где? Как? — резко спросил он.

— Жду через двадцать минут в малом конференц-зале, — отрезал динамик. — Отбой.

Саматта выбросил тело из кровати — он уже полностью проснулся — и прошел в ванную. Через пятнадцать минут, умывшись, наскоро побрившись и забравшись в форму, он уже шел по коридору институтской гостиницы, в одном из номеров которой фактически жил уже больше трех лет. Однако перед тем, как покинуть номер, он на несколько секунд остановился, быстро набрал номер, не внесенный в память пелефона, и произнес короткую фразу: «Мамаша на связи. Детишкам — домой». Не дожидаясь ответа, он сбросил звонок и вышел, захлопнув дверь. Теперь, если служба оповещения не напортачит, максимум через час все его бойцы окажутся в сборе.

Свет из распахнутой двери конференц-зала на первом этаже мешался с серым предутренним маревом, проникающим через широкие стеклянные двери гостиницы. Кайн сидел за столом, нетерпеливо постукивая пальцами по полированной столешнице. Перед ним лежала одинокая картонная папка с красно-синим кружком.

— Вот, — не утруждаясь приветствиями, майор подтолкнул папку по столу в сторону Саматты. — Девиантов обнаружили сегодня… то есть уже вчера вечером. Здесь адрес и грубый план окружающей местности, где они скрываются. Там же — краткая выжимка из личных дел, в основном по их способностях. По младшей девчонке полноценные исследования не проводились, все материалы — по большей части догадки аналитиков, основанные на видеозаписях, сделанных до нас, а также во время побега. Имей в виду — речь идет о предположениях, так что, возможно, она куда опаснее. Предполагай худшее. Не забывай, материалы совершенно секретны, копии, хоть бумажные, хоть электронные, делать запрещается.

— Отель? — удивился капитан, быстро просматривая шелестящие страницы. — И парк… Ладно, даже удобнее. А тут что еще за деятели? — Он сунул под нос Кайну фотографии парня и девушки лет восемнадцати или девятнадцати. — Он кто? — На стол легла фотография десятилетнего пацана.

— Не все так просто, как хотелось бы, — скривился Кайн. — Они укрываются в старом заброшенном отеле, и с ними трое некомбатантов. Наверное, какие-нибудь бродяги. Медлить опасно. Сам понимаешь, что им грозит. Посторонние, похоже, не догадываются, с кем имеют дело, так что их могут кончить в любой момент. Девка, Карина, она хуже пулемета, убивает так же просто, как ты дышишь. И действовать придется твоему спецотряду — полиция наверняка просрет все, как обычно. Я не могу отдавать тебе прямых приказов, но…

Не ответив, Саматта собрал листы в папку, повернулся и вышел.

Он не любил майора. Он вообще страшно не любил Институт. То, что в спецлабораториях делали с детьми, иногда вызывало у него желание взять в руки огнемет и засадить термобарический заряд в панорамное окно директорского кабинета. Но его никто не спрашивал, нравится ли ему служить здесь, а сам он так и не собрался с духом, чтобы подать рапорт о переводе. Неуживчивость может плохо сказаться на карьере, и совсем не факт, что в другом месте окажется лучше. А расстаться с армией насовсем он пока не готов.

В свои тридцать с небольшим он через многое прошел — через оба конфликта на Островах, через грязную необъявленную войну в джунглях далекого Сураграша, даже через катастрофу транспортного вертолета, в которой каким-то чудом выжил он один — и полагал себя хладнокровным человеком. Но творившееся здесь наполняло его отвращением. Конечно, приказы не обсуждают. Но, видят все боги мира, как же ему не хочется возвращать бежавших детей в местный гадюшник… Конечно, они девианты, убийцы со сверхъестественными способностями, они крайне опасны для окружающих, но они же дети!!

Шагая по тропинке между зданиями, он коротко, резко выдохнул. Приказы не обсуждают. В его обязанности входит предотвращать побеги и охранять от девиантов окружающих, и он свой долг выполнит. Эмоции — в сторону. Сейчас главное понять, можно ли взять их живыми и не угробить ни гражданских, ни своих людей. Интересно лишь, как можно убить кого-то, взглядом останавливающего в воздухе пули? Впрочем — он на ходу заглянул в папку — судя по тому, что здесь написано, пули с урановым сердечником остановить им не удастся, так что снайпер справится. Если, конечно, Карина не прикидывалась во время экспериментов слабее, чем она есть на деле.

В большой комнате, бывшем конференц-зале административного здания, отведенной под штаб, уже сидел Кмир с тремя бойцами, скучающе поглядывающий на настенные часы.

— Что за пожар? — недовольно спросил лейтенант. — Сидим мы, понимаешь, на вахте в спецкорпусе, и вдруг трель в ухе — мамаша требует детишек домой. Девианты нашлись, что ли?

— Догадливый… — бросил капитан, присаживаясь. Сейчас проницательность заместителя почему-то вызвала у него новый приступ раздражения. — Нашлись.

Он швырнул папку на стол.

— Вот. Особо секретное дерьмо. План местности и здания, где они обитают, и всякая хрень. Обе девчонки, и с ними трое некомбатантов, двое взрослых и один ребенок. Не позже шести мы должны начать выдвижение на место. Пока народ не подтянулся, давай думать, как попытаться обойтись без жертв. Напомни мне — канистры со слезогонкой подвезли взамен потраченных на учениях?..

* * *

Завтрак прошел в гробовом молчании. Цукка удивленно поглядывала то на притихших детей, сосредоточенно жевавших кукурузные хлопья в молоке, то на отстраненного Дзинтона, который, казалось, полностью погрузился в свои мысли. Карина ожесточенно жевала, снова и снова прокручивая в голове начальные фразы разговора. Все они казались какими-то глупыми и неподходящими. «Дзинтон, мы у тебя погостили, а теперь до свидания»? «Цукка, мы девианты, за нами гонятся, нам надо убегать»? «Нам очень понравилось жить с вами, но нам нельзя остаться»? «Цукка, Дзинтон, нам надо серьезно поговорить»? Ха! Нет, все как-то по-дурацки.

Она вздохнула, отставляя пустую тарелку. Наверное, на обед Цукка сварила бы такой вкусный суп из грибов… Но уходить так уходить. Обеда они дожидаться не станут.

— Карина, ты не наелась? — встревоженно спросила девушка. — Положить еще?

Карина помотала головой.

— Дзинтон… — нерешительно сказала он. Палек с Яной перестали жевать и напряженно уставились на нее.

— Да, Кара? — Дзинтон поднял на нее внимательный взгляд.

— Я… мы… — Карина замолчала и, неожиданно для себя, выпалила: — Дзинтон, мы уходим.

Вопреки ее ожиданиям Дзинтон даже не удивился.

— Понятно, — спокойно сказал он, откладывая ложку. — Я все ждал, когда дойдет до расставания. Правда, я думал, что еще дней пять-шесть вы усидите. Срываетесь из-за того, что Яна почувствовала вчера в ресторане?

Карина молча кивнула.

— Кара, куда вы собрались уходить? — растерянно спросила Цукка. На ее лице появилось жалобное выражение. — Дзи!

— Нам надо уйти! — неожиданно горячо проговорила Карина. — Дзинтон, Цукка, мы очень вас любим, правда! Нам очень нравится жить с вами. Но… нам нельзя оставаться, честно.

— Потому что за вами гонятся, — кивнул парень. Его лицо казалось непроницаемым. — И раз ты столько времени провела с нами, но ничего нам не рассказала, почему тебя держали в Институте, значит, это тайна, которую ты не хочешь открывать. Но, понимаешь, Кара, мало уйти отсюда. Надо потом куда-то прийти. И куда ты собираешься?

— Я… — Карина замолчала. В самом деле, куда? Главное, подальше от Масарии, подальше от Института.

— Не знаешь, ясно. То есть в никуда. Кара, бегство бессмысленно. Ты не можешь убегать вечно. Рано или поздно беглец, который не видит перед собой цели, попадается. Не лучше ли остаться там, где тебя могут защитить?

— Ты не можешь мня защитить! — Карина с трудом сдержала почему-то навернувшиеся на глаза слезы. — Они сильнее! У них автоматы, они убьют и тебя, и меня! А еще хуже, они вернут меня назад, в Институт!

— Институт — не страшное чудовище, выбравшееся из болота и теперь пожирающее всех, до кого дотянется, — Дзинтон покачал головой. — Он просто организация, созданная и возглавляемая людьми. А люди вынуждены играть по общим правилам. Играть грязно, исподтишка нарушая правила, но играть. И их можно победить, поверь мне.

— Но они сильнее! — выкрикнула Карина. Почему Дзинтон так прицепился к ней? Почему он говорит какие-то неправильные слова, подтачивающие ее решимость? В глубине души начала подниматься ярость, и невидимые руки непроизвольно дрогнули, откликаясь.

— Далеко не всё можно решить силой, Кара, понимаешь? — тихо сказал Дзинтон, глядя ей прямо в глаза. — Далеко не все. Чаще всего насилие только делает хуже. Ведь ты же не станешь убивать только потому, что тебе так хочется?

Карина упрямо опустила голову. Она чувствовала, как ярость все сильнее кипит внутри нее, готовая выплеснуться наружу, как напрягаются и сворачиваются спиралями невидимые руки, готовые крушить и кромсать по ее желанию. Нет, стиснула она зубы, нет! Только не Дзинтон, только не Цукка! Я не позволю тебе, сказала она своей ярости, убивать тех, кто помог мне, слышишь? Я лучше убью себя саму…. На глаза непроизвольно навернулись слезы.

— Я не стану, — произнесла она, отчаянно стараясь не выпустить слезы из глаз. — Но они могут! Почему запрещено всем, почему нельзя мне, а им можно?

Она вздрогнула, и слезы все-таки потекли по лицу. Девочка тихо всхлипнула. Цукка осторожно погладила ее по голове, а пальцы Дзинтона осторожно стерли мокрые дорожки.

— Не все люди осознают последствия своих действий, — со вздохом сказал Дзинтон. — Но ты права — очень многие думают, что сила решает все. Так неправильно. Насилие только усугубляет проблему. Никогда не забывай — твой враг тоже живое существо, даже если он большой злой солдат в маске. Он тоже чувствует и думает, у него тоже есть радости и печали, и где-то дома, возможно, его ждут жена и дети. Что станет с его детьми, если ты…

Что-то большое и черное ударилось в окно столовой — и гулко отскочило. Одновременно снаружи раздался сильный глухой удар, так что старый отель содрогнулся, за ним еще и еще. По всему зданию раздавался непонятный барабанный стук. Карина почувствовала, как вздрогнула рука Цукки, все еще лежащая у нее на голове. Яна тихонько взвизгнула.

— Решились таки… — с непонятной иронией сказал Дзинтон, одним плавным движением поднимаясь на ноги. — Ну что, котята, момент истины настал. У нас гости. Торжественная встреча состоится во дворе. Кара, я хочу, чтобы ты пошла со мной и внимательно наблюдала, но не вмешивалась — ни за что не вмешивалась, понимаешь? Цу, побудь с Яной и Палеком.

— Что такое? — тревожно спросила Цукка. — Что происходит?

— Нас серьезно и обстоятельно штурмуют, — пояснил Дзинтон. — Спецназ Министерства обороны. Не волнуйтесь, нам ничего не грозит. Кара, идем, — и он выскользнул в дверь. Палек, переглянувшись с Яной, вскочил и бросился вслед.

Цукка, приоткрыв рот, смотрела вслед.

— Штурмуют? Спецназ? — растерянно пробормотала она. — Да о чем он?

Карина смотрела вслед Дзинтону. В отличие от Цукки она плотно сжала губы и стиснула зубы. Руки сами сжались в кулаки, так что ногти впились в ладони. Ее нашли. Она знала, что ее найдут, знала всегда, но на что-то надеялась. Последний период с Цуккой, Дзинтоном, Палеком и Яной вселили в нее глупую надежду. Следовало бежать сразу же, когда пришла в себя. Нельзя долго оставаться на одном месте, она знала, но… но она не нашла в себе сил. В первый раз она почувствовала себя среди друзей — и дома. Настало время поплатиться за свою слабость.

Она не вернется в то страшное место. Никогда и ни за что. Ей остается только умереть, сражаясь. Хорошо бы с остальными ничего не случилось — она никогда не простит себе новой вины. Впрочем, у нее нет никакого «никогда». А… а Яна? Яну они тоже заберут с собой, чтобы пытать и мучить? Нет, ни за что! Лучше самой убить ее здесь и сейчас. По крайней мере, легкая смерть.

— Я пойду посмотрю… — неуверенно пробормотала Цукка. В ее глазах метался затравленный страх. Карина с жалостью взглянула на нее: она прекрасно знала, как та себя чувствует. Может, ее тоже?.. Нет. Она обычная, она не нужна Институту. В крайнем случае ее застрелят тут же — ничуть не больнее, чем умереть от невидимых рук. А может, она даже останется живой.

Она посмотрела на Яну. Ее невидимые руки напряглись. Так просто! Нужно ударить лишь один раз, и Яна умрет. Может, она даже ничего не почувствует. А потом солдаты убьют саму Карину, и все кончится. Навсегда.

Она стиснула зубы — и бессильно уронила руки на колени. Нет. Она не может. Только не Яну. Она не хочет убивать. Она уже достаточно убила ни в чем не повинных людей. Она пойдет и умрет сама, а Яна… может, Яна когда-нибудь ее простит. И хватит сидеть тут и оттягивать неизбежное! Как укол: страшна не боль от иглы, а ожидание. Лучше, чтобы все кончилось побыстрее…

Карина решительно встала и подошла к двери, но задержалась на пороге.

— Цукка, Яна, я… спасибо вам за все, — хрипло произнесла она. — Выживите, если сможете.

И шагнула в коридор.

Может, Яна и сейчас поможет ей сражаться? Нет, вряд ли. Она слишком мягкотела. Тогда, во время побега, она растерялась и не соображала, что происходит. Сейчас же она все понимает — и не сможет атаковать. Разве что пустит слезу, пытаясь разжалобить убийц. Пусть. Может, те отвлекутся, и получится убить лишнюю парочку солдат, прежде чем ее расстреляют издалека. Надо только успеть подобраться к ним достаточно близко…

Еще крепче стиснув зубы и сжав кулаки, она быстро прошла по короткому коридору и босиком сбежала по ступенькам крыльца. В глубине живота, казалось, лежал тяжелый ледяной камень. Дзинтон неподвижно стоял посреди дворика и, склонив голову, задумчиво смотрел на ворота, сотрясаемые глухими ударами. Он слегка повернул голову и бросил на Карину быстрый взгляд.

— Не хмурься, — сказал он — и в его голосе девочка отчетливо различила веселые нотки. — Не хмурься и не делай трагичное лицо. Сейчас, перепуганная ты моя, ты увидишь небольшое представление. Кара, я только что сказал тебе, что насилие решает далеко не все, и что глупы надеющиеся лишь на грубую силу. Сейчас ты сама увидишь, как словами можно остановить пули.

Он фыркнул. Карина подошла к нему и встала рядом. Увидев ее рядом с посторонним, они не станут стрелять сразу — значит, она успеет убить еще на одного или двоих больше. Надо только успеть толкнуть Дзинтона в сторону, чтобы он не попал под пули. Она вытянула одну невидимую руку и осторожно обвила его плечи — так, чтобы он ничего не почувствовал. Ну вот, теперь все правильно. Почему они не входят?

— Об одном только прошу — не надо вмешиваться, — Дзинтон положил ей на плечо свою вполне настоящую руку. Карина почувствовала тепло его ладони сквозь тонкую ткань платья. Спасибо тебе, Дзинтон. Спасибо, Цукка и Палек. По крайней мере, я умру, зная, что не все люди — сволочи и гады… — Кара, ты слышишь меня? Не вмешивайся, что бы ни случилось.

Внезапно он развернул ее к себе лицом и наклонился так, что их глаза оказались на одном уровне, с силой встряхнув за плечи.

— Кара, ты слышишь меня? Не вздумай вмешиваться ни при каких обстоятельствах! Не применяй свою силу! Ты все испортишь, понимаешь?

О чем он? Не применять силу… он знает, кто она такая? Откуда? Он…

— Кара, послушай, ты мне веришь? — Его черные глаза заслонили весь мир. — Веришь?

Словно во сне, девочка кивнула.

— Кара, я знаю, чего ты ждешь, к чему готовишься. Ты думаешь, что сейчас тебя возьмут в плен и снова начнут мучить. Обещаю — такого не случится. Честное слово, все закончится совсем иначе. Пожалуйста, Каричка, не вмешивайся, и все кончится хорошо, обещаю.

Каричка… давние полузабытые воспоминания, ласковые руки мамы, ее улыбка, тихий голос…

— Ты ведь не станешь вмешиваться, правда?

— Да… — только несколько секунд спустя девочка поняла, что это ее голос. — Не стану. Но Дзинтон! Они убьют тебя…

— Они никого не убьют, малышка, — ободряюще улыбнулся юноша. — Я же говорю — сейчас ты узнаешь, как словами можно останавливать пули. Но если ты попытаешься что-то сделать, то испортишь все удовольствие. Просто стой на месте и делай грозное лицо, как сейчас, но не вмешивайся, хорошо?

— Хорошо…

Дзинтон выпрямился и снова повернулся к воротам. Карина краем глаза заметила прижавшихся друг к другу Яну с Палеком, испуганно застывшую в дверном проеме Цукку, но уже не осталось времени что-то делать и о чем-то думать, потому что ворота наконец-то распахнулись настежь.

* * *

Саматта чувствовал себя полным идиотом. Вокруг творилась какая-то сумасшедшая мистика. Ни одна — ни одна! — канистра со слезогонкой не смогла пробить оконное стекло! Скажи кому, что килограммовая канистра, почти в упор выпущенная из «берты», отскакивает от окна, словно резиновый мячик, выбрасывая свое содержимое в лицо стрелку, — не поверят. Не поверят даже после того, как поклянутся все тридцать его бойцов. Стены двора — они просто заколдованы! Почему ни один из его людей так и не смог через них перелезть, не понял ни он, ни перелазившие, ни те, кто наблюдал со стороны. Похоже, их поверхность вращалась так же, как беговая дорожка в тренажерном зале, оставаясь, правда, абсолютно неподвижной. А ворота? Хлипкие деревянные досточки, которые, кажется, можно проткнуть пальцем в бронированной перчатке, не только устояли перед прикладами и пушечными ударами ногами, но и успешно выдержали три — три!!! — направленных заряда, каждый из которых мог словно консервным ножом вскрыть дверь банковского сейфа.

Одно из двух. Либо здесь творится непонятная мистика, либо и он, и его люди напрочь сошли с ума и страдают галлюцинациями. Как вариант — с ума сошел он один и сейчас наслаждается глюками где-то в психушке.

Нет, не время думать, нужно действовать. В здании два девианта и три некомбатанта. А поскольку в дом не удалось запустить газ и эффекта внезапности не получилось, то некомбатанты, скорее всего, уже мертвы, а девианты полностью готовы защищаться. Хотя, возможно, девианты держат посторонних как живой щит. Но в любом случае тех можно считать мертвецами. И взять живыми девиантов тоже, вероятно, не выйдет. Да, он не должен рисковать понапрасну собой и своими людьми, но… Но он надеялся, что хотя бы второго девианта, Яну, удастся взять живой — ведь она пока не проявила склонности к убийствам, как Карина, и, возможно, не стала бы агрессивно нападать. Но теперь их почти наверняка придется пристрелить обеих.

Не время думать. Нужно попасть внутрь. Да что же за ё…ные ворота, откроются они в конце концов или нет?

И ворота открылись.

Двое бойцов, налегавших на них плечами, успели среагировать и не полетели кубарем. Они лишь немного потеряли равновесие, но тут же выправились и присели на корточки, направив вперед стволы автоматов.

— Не стрелять! — гаркнул во весь голос капитан. — Слушай мою…

Быстро снять картинку. Согласно плану двор глубиной пять саженей. Посреди двора — двое: Карина и посторонний гражданский. Карина — дальность действия эффектора полторы сажени, расстояние до нее сажени две с небольшим — немедленной опасности нет. Некомбатант рядом — оружия на виду нет, руки на груди, не опасен. Второй девиант и посторонний пацан жмутся у дальней стены — немедленной опасности нет. Взрослая девица в дверном проеме — короткие шорты, распахнутая безрукавка, руки стиснуты перед собой, оружия не видно — не опасна. Расклад: запрет автоматического огня до того, как девчонка попытается приблизиться, дать снайперу несколько секунд, чтобы снять ее одним выстрелом. Похоже, им все-таки повезло: есть шанс спасти некомбатантов и взять второго девианта живым. Только бы блокираторы не подвели и сейчас!

— …команду! Не стрелять! Ты, парень, отойди в сторону, живо! Она опасна как бешеная бензопила! Если хочешь жить — прыгай в сторону!

— Кто вы такие и что здесь происходит?

Саматту разъяренно зашипел сквозь зубы. Металлические интонации в голосе юнца подходили ему так же, как корове шутовской колпак. Идиот. Похоже, он просто еще не осознал, с кем имеет дело. Чего ждет снайпер?

— Довожу до сведения неопознанного вооруженного формирования, что вы нарушили границы частной собственности. Ваши действия противоречат статьям двадцать три и двадцать четыре Закона об охране гражданских прав, статье тринадцать Закона о применении летальной силы, а также по крайней мере двенадцати статьям прочих законов и уложений, включая Уложение о неотъемлемых гражданских правах. Полиция уведомлена и уже выехала. Приказываю всем немедленно прекратить агрессивные действия под страхом персонального уголовного преследования.

Нет, кто-то здесь точно идиот. И чем дальше, тем больше капитан подозревал, что идиот — он сам. Пацан, на вид лет восемнадцати или двадцати, изъясняющийся чеканными формулировками опытного юриста? Да что же происходит?!

— Приказываю командиру вооруженного формирования выйти вперед, снять маску и предъявить документы, идентифицирующие личность. Немедленно!

Одновременно юнец шагнул вперед и вправо, закрывая девианта своим телом. Он же перекрыл снайперу линию огня!

— Довожу также до сведения командира, что любая попытка открыть огонь — по площадям или же прицельный — будет интерпретирована как действие, подпадающее под статью тридцать четыре Уголовного кодекса, определяющей наказание до десяти лет заключения за противозаконное применение либо попытку применения летального оружия либо угрозу применения такового с применением настоящего оружия или же достоверно имитирующих его предметов, а также более тяжкие наказания за последствия такого применения. Собственно, ваши действия уже подпадают под эту статью. Вам что, ребята, всей толпой за решетку захотелось?

Девчонка высунулась у него из-за спины, и Саматта на секунду напрягся, ожидая выстрела. Но парень пихнул девку назад до того, как снайпер успел среагировать. М-мать!

— Я еще раз повторяю — командиру вооруженного формирования выйти вперед, снять маску и представиться! Мне долго еще ждать?

Ну и голосок же пацана — как у иного мегафона. Ему бы оратором на площади выступать. Что же делать? Расстрелять эту парочку и попытаться взять живыми второго девианта? Или… девиант до сих пор не атаковала. Возможно, с ней можно договориться? Наверное, девке тоже не хочется умирать.

— Не стрелять без приказа, — шепнул капитан в микрофон рации, выступая вперед и стягивая с головы противогазную маску. До девианта — не менее двух саженей. Пока безопасно… наверное. Что, если она неожиданно метнется вперед? — Я капитан Саматта Касарий, командир особого подразделения охраны Института человека. Слушай, парень, ты просто не знаешь, кто стоит рядом с тобой. Ты, как тебя… Карина, да? — обратился он к девке, снова высунувшей нос из-за спины своего защитника. — Я не хочу, чтобы кто-то погиб. Давай договоримся — ты и… э-э-э, вторая, Яна, да? Вы пойдете со мной добровольно. Мы оставим блокираторы здесь, на земле, ты подойдешь, и мы…

— Ты не оставишь здесь никаких блокираторов, капитан Саматта, — голос парня продолжал звенеть стальными нотками. — Я повторяю еще раз — твой отряд незаконно нарушил границы частной собственности и не менее незаконно и неспровоцированно попытался применить оружие, что дает мне право на уголовное преследование не только твоего начальства, отдавшего приказ, но и тебя самого, равно как и личного состава твоего отряда. Твое желание обойтись без кровопролития замечено и оценено по достоинству, но если не хочешь попасть за решетку, ты станешь выполнять мои приказы, а не я твои. Ты меня понял?

— Но она…

— Капитан Саматта Касарий, я прекрасно осведомлен, что девочка, известная под именем Карина Серенова, равно как и вторая присутствующая здесь девочка по имени Яна Парака, относятся к категории людей, называемых девиантами. Я также прекрасно осведомлен об их возможностях, и именно потому я не позволил им приблизиться к вам настолько, чтобы спровоцировать открытие огня. Но здесь моя добрая воля заканчивается. Прикажи твоим людям поставить оружие на предохранители и немедленно покинуть мои частные владения, которые заканчиваются у автомобильной дороги. Ты сам положишь оружие на землю, после чего отойдешь к стене и дождешься полицию, которая прибудет через несколько минут. В случае твоего добровольного сотрудничества я, возможно, воздержусь от выдвижения обвинений против тебя лично. Выполнять!

Капитан дернулся. Не подчиниться командным ноткам в голосе паренька казалось невозможным, но он все же устоял.

— Меньше периода назад, во время побега из Института, она убила двенадцать охранников, — хрипло сказал он. — Она убивает не задумываясь, понимаешь? Она прикончит и тебя, как только ты перестанешь ее защищать…

— Капитан Саматта, охранников она убила из самозащиты. Я обладаю исчерпывающими доказательствами данного факта, включая видеозаписи с камер внутренней системы безопасности. Любой беспристрастный суд со мной согласится. Или ты полагаешь массированный обстрел из автоматического оружия ласковым приглашением на пикник?

— Уже потом она убила двоих…

— Здоровых мужиков, которые пытались ее изнасиловать.

Выглядывающая из него девочка резко вздохнула и изумленно приоткрыла рот, глядя на своего спутника.

— Кроме того, капитан Саматта, независимая психиатрическая экспертиза в моем лице полагает, что обвинения в неспровоцированной жестокости и психических отклонениях у так называемых девиантов не имеют под собой никакой почвы. По результатам двухнедельного изучения я констатирую, что Карина и Яна не представляют опасности для окружающих, по крайней мере, пока явно не спровоцированы на агрессивные действия.

— Да кто ты такой, парень? — изумленно спросил капитан. — Ты говоришь как записной адвокат! Сколько тебе лет?

— Мне достаточно лет для того, чтобы считаться совершеннолетним и официально владеть собственностью. Отель, на территории которого вы находитесь, принадлежит мне… — позади Карины тихо охнула Цукка. — …так что я в очередной раз требую приказать бойцам отойти за пределы территории. Ты сам должен положить оружие на землю и ожидать прибытия полиции. Сколько еще раз я должен повторить, чтобы до тебя дошло?

— Я… — Мысли капитана лихорадочно метались. Почему он не приказал открыть огонь сразу? Или, может, хорошо, что не приказал? — Ты сам сказал — пока она не спровоцирована. А если кто-то спровоцирует? Она ведь снова начнет убивать…

— Как официальный приемный отец я несу полную ответственность за поведение своих подопечных. Я гарантирую, что такого не случится.

Отец? Приемный отец? Карина судорожно ухватилась за рубашку Дзинтона. Невероятно! Как он может так говорить?..

— Короче говоря, капитан, если у тебя есть какие-то вопросы, решай их через официальные каналы, а не размахивай здесь оружием. Я тебя в последний раз спрашиваю — подчиняешься или нет?

Вдалеке завыли сирены. Капитан выругался про себя. Все, хана. Теперь любое действие только ухудшит ситуацию. Он не может выполнить задачу и не может отступить.

— Итак, капитан?..

— Что здесь происходит, капитан?!

От раздавшегося сзади разъяренного женского голоса капитан едва не подпрыгнул на месте. М-мать… Как сюда попала эта стерва? Она могла видеть фургоны, выруливавшие с территории, если только оказалась в Институте в такой ранний час. Но как узнала, куда они направились? Он развернулся и оказался нос к носу с невысокой женщиной во все еще наброшенном поверх короткого цветастого платья белом халате.

— Капитан Саматта из службы охраны, я полагаю? — голос женщины, казалось, мог на лету кипятить дождь. — У тебя тридцать секунд на то, чтобы объяснить свое присутствие здесь! Время пошло.

— Я не отчитываюсь перед тобой, госпожа заместитель директора, — Саматта не дослужился бы до капитана, не умея мгновенно ориентироваться в ситуации. — Я подотчетен только своему начальству, к которому не относишься ни ты, ни даже сам директор Института. Если у тебя есть какие-то претензии, можешь обратиться…

— Если у меня появятся какие-то претензии к тебе лично, — женщина выделила обращение нажимом, — ты вылетишь со службы уже завтра утром. А возможно, я обеспечу тебе еще и трибунал военного округа. Я в ярости, капитан, и лучше не зли меня еще сильнее. Я снова спрашиваю — что ты здесь делаешь?

Капитан заколебался. Стерва каким-то образом ухитрилась пробиться на специально под нее созданную должность замдиректора, будучи заклятым врагом самого директора. Значит, она и в самом деле обладает огромными связями. Следовательно, угроза о немедленном увольнении из армии и в самом деле могла исполниться. Он мысленно вздохнул. Начальство из штаба округа и так наверняка поимеет его без вазелина и по самые гланды за срыв операции. Добавлять себе неприятностей и в самом деле незачем.

— Госпожа заместитель директора, — отрапортовал он, глядя перед собой пустыми глазами, — сегодня ночью я получил от начальника службы безопасности Института майора Кайна данные оперативной разведки, касающиеся местонахождения двух чрезвычайно опасных девиантов. На основании переданных мне материалов я спланировал и провел… провожу операцию по их захвату, по возможности избегая жертв среди мирного населения.

— И сколько уже погибло в результате твоих мирных усилий, капитан? — язвительно поинтересовалась стерва. — Десять человек? Двадцать? Я слышала взрывы, даже когда ехала в такси.

— Спасибо за беспокойство, госпожа, но жертв пока что удалось избежать, — прорезался парень. Саматта бросил назад быстрый взгляд. Тот стоял, одной рукой полуобнимая за плечи девку-мясорубку, и на его лице плавала ехидная полуулыбка. Похоже, он наслаждался ситуацией. — Капитан уже почти согласился, что его люди погорячились. Сейчас он сложит оружие и прикажет отряду эвакуироваться, после чего мы поговорим спокойно. Верно, капитан?

Стерва оторвала бешеный взгляд от капитана и взглянула на парочку посреди двора. Ярость ушла из ее глаз. Она обогнула капитана и сделала несколько шагов навстречу парню. Против воли указательный палец капитана напрягся на спусковой скобе. Сейчас девиант порвет ее в клочья, и он, Саматта Касарий, наконец-то сможет блистательно завершить свою карьеру убийством двух девиантов и троих ни в чем не повинных людей…

— Господин, я приношу самые униженные извинения по поводу данного инцидента, — сухо произнесла заместитель директора. — Я заверяю, что руководство Института человека не осведомили о творящемся безобразии, оно ни за что не санкционировало бы операцию. Мы проведем внутреннее расследование и строго накажем виновных. Карина, девочка моя, — ее голос дрогнул, — я так виновата перед тобой — и перед Яной, и перед остальными…

— Рад видеть тебя в добром здравии, Эхира. Я вижу, ты мало изменилась за последнюю тысячу лет…. или сколько там я тебя знаю?

Стерва в белом халате осеклась на полуслове. Ее плечи напряглись. Капитан не мог видеть ее лица, но на сердце стало еще паскуднее. Что-то еще случится? Они что, знакомы?

— Ты знаешь меня, мальчик? — негромко сквозь стиснутые зубы спросила замдиректора у Дзинтона. — Мы встречались раньше?

— А как же! — широко улыбнулся тот. — Я всегда интересовался друзьями Майи и не раз жалел, что не наткнулся на них первым. Я прекрасно тебя знаю, пусть даже ты меня не видела. Ты могла слышать обо мне как о Корректоре.

— Джао… — выдохнула стерва. — Демиург Джао! Теперь я понимаю, почему никто не мог обнаружить беглянок…

— У меня много имен, Эхира, — качнул головой паренек. — И сейчас меня зовут Дзинтон Мураций. Прости, но здесь не время и не место для разговора. Ответь мне только на один вопрос, координатор — что ты намерена делать с Институтом?

— Какой я координатор! У меня одной не хватает сил и влияния, — горько откликнулась Эхира. — А Майя… она уже много лет не отвечает мне. Как пропала в тридцать девятом, так и с концами.

— Что? — Дзинтон весь как-то подобрался. — Майя не законсервировала… Так. Возвращайся домой, Эхира. Домой, не в Институт. Я пришлю проекцию, как только разберусь здесь.

— Да, — кивнула Эхира. — Как прикажешь.

Она повернулась, и капитан поразился изменениям, которые произошли с ее лицом. Бешеная стерва ушла в небытие, а на ее месте стояла обычная женщина, одинокая и несчастная. И… нет, не слишком красивая, но симпатичная. И печальная.

Заместитель директора масарийского филиала Института человека медленно прошла мимо Саматты, но вдруг остановилась. Не поворачивая головы, она тихо проговорила:

— Капитан, я, конечно, не могу отдавать приказы командиру спецотряда. Но как человек, немного понимающий, что здесь происходит на самом деле, настоятельно рекомендую подчиняться любым приказам господина Дзинтона. Попытка сопротивляться очень плохо для тебя закончится. Очень плохо.

Все так же не оборачиваясь, она прошла в ворота и исчезла за поворотом тропинки. Капитан недоуменно смотрел ей вслед. Внезапно он сообразил, что его ребята все еще ждут сигнала, готовые в любой момент открыть огонь.

Да что же здесь происходит на самом деле?

— Отряд, здесь Первый. Слушай мою команду, — голос Саматты звучал хрипло и безжизненно. — Отбой. Оружие на предохранители. Второй, отводи всех к дороге. Пропустить полицию, потом ожидать меня.

Он опустил дуло автомата, направленное в живот парню, щелкнул предохранителем и уронил оружие на землю. Потом повернулся к воротам. Лейтенант Кмир непонимающе смотрел на него — его глаза выглядели круглыми от изумления даже под световыми бликами на затененной стеклянной маске.

— Что встали? Выполнять! — гаркнул капитан.

Несколько секунд спустя за оградой зашевелились и заклацали металлом. Один за другим, пятясь, бойцы отступали назад, скрываясь в кустарнике на той стороне дорожки. Вскоре исчез последний.

— Правильное решение, капитан, — одобрил парень. — Пожалуй, я действительно не стану предъявлять никаких обвинений тебе лично. При условии, что ты ответишь на мои вопросы. Кара, подбери, пожалуйста, автомат и отнеси в дом.

Капитан резко обернулся. Девчонка-девиант стояла почти вплотную к нему, и в ее глазах плескалась такая ненависть, что ему стало не по себе. Медленно, не отводя взгляд, она наклонилась и подняла оружие. Внезапно Саматта почувствовал давящую тяжесть на висках. Он глубоко вздохнул и зажмурился. Сейчас его голова разлетится, как гнилой арбуз, и одним идиотом на свете станет меньше…

— Спасибо, Кара, — спокойно сказал парень. — Только, пожалуйста, никогда не направляй оружие на людей, если не собираешься их убивать. Отнеси эту штуку в дом и повесь на вешалку у двери, чтобы не пропала — иначе нашему благоразумному капитану придется за нее отчитываться, а ему и так хватит неприятностей.

Саматта приоткрыл один глаз. Девчонка все так же стояла рядом, но жажда убийства в ее глазах уже погасла. Она тяжело вздохнула и поплелась к двери дома, волоча автомат дулом по земле. Когда она проходила мимо юнца, тот положил ей руку на плечо.

— Вот видишь, как все хорошо закончилась, — улыбнулся он. — А ты помирать собралась!

И тут Карина выронила автомат, упала на колени и громко разрыдалась, закрыв лицо ладонями.

Саматта стоял, глядя на вздрагивающие под тонким платьем острые девчоночьи лопатки, и потихоньку начинал чувствовать себя последней мразью. И такого ребенка он еще пять минут назад мог пристрелить на месте? Из личного дела он знал, что девианту уже исполнилось тринадцать, но сейчас на вид он не мог дать ей больше десяти-одиннадцати. Даже меньше, чем своей собственной дочери… Каким чудовищем нужно стать, чтобы убивать детей?

Она сама прикончила кучу народу, попытался он оправдаться. И до Института, и во время побега. И наверняка попыталась бы пришить тебя самого, если бы дело дошло до схватки.

Да, она убивала, ответил он сам себе. Но понимала ли десятилетняя девчонка, что она делала? А потом, в Институте… ты сам видел, что с ней творили «экспериментаторы» в белых халатах. Два года в условиях худших, чем одиночное заключение. Два года чудовищных экспериментов, больше напоминающих изощренные пытки. Можешь ли ты осудить ее за то, что она сделала с дежурной сменой при побеге? И подонки, которые пытались ее изнасиловать — если юнец говорит правду, что бы ты сам сделал с ними? Или с теми, кто попытался изнасиловать твою дочь?

Дзинтон присел на корточки рядом с Кариной и прижал к себе вздрагивающее детское тельце. Та судорожно вцепилась в него, продолжая рыдать, пряча лицо на его груди. Юноша успокаивающе поглаживал ее по волосам, но взглядом сверлил Саматту. Странным взглядом. Прищуренно-оценивающим.

— Что, капитан, нравится смотреть, до чего довел девочку? — негромко спросил он. — Три десятка больших сильных ребят с автоматами против двух малолетних детей — так храбро и достойно настоящих мужчин, да?

Саматта стиснул зубы и промолчал. Сирены уже выли почти рядом. Еще немного, и… Что «и»? Протоколы, длинные нудные беседы, возможно, доставка в участок. Наверное, следует отпустить ребят, чтобы возвращались на территорию Института. Или по домам, если в увольнении.

— Ну-ну, не плачь, Каричка, — Дзинтон похлопал Карину по плечу. — Уже все.

Вместо ответа та только глубже зарылась лицом в его рубаху. Парень вздохнул.

— Подбери оружие, капитан, — тихо сказал он. — Интересно, ты сам-то хоть осознаешь, как тебя подставили?

Саматта непонимающе уставился на него. Подобрать оружие? После того, как заставил его бросить? И что значит «подставили»?

— Да подбирай же, не стой столбом, — с досадой сказал Дзинтон. — Сейчас полиция появится.

Капитан пожал плечами и подошел к нему. Ствол автомата забился пылью, но не беда — вычистить не сложно. Интересно, и что дальше?

— Полиция! Всем оставаться на местах и не двигаться! Что здесь происходит? Кто вызывал наряд?

Менты. Как всегда, самоуверенны и полагают себя пупом земли. Саматта поморщился, благо стоял к новоприбывшим спиной. Девчонка внезапно затихла и еще сильнее вжалась в Дзинтона.

— Я звонил в полицию, — спокойно произнес парень, осторожно выпрямляясь и помогая Карине встать на ноги. Та сразу же спряталась у него за спиной и не пыталась даже выглядывать. — Неизвестный вооруженный отряд нарушил границы моей частной собственности, сильно попортил прилегающие к дому насаждения и до смерти перепугал мою семью и друзей. Его командир утверждает, что проводил учения и не знал, что территория кому-то принадлежит. Господин полицейский, я настоятельно прошу оказать мне помощь в оформлении протокола, на основании которого я смогу предъявить иск о возмещении морального и материального ущерба.

* * *

Полчаса спустя Дзинтон вошел в кухню, где собрались остальные, и уселся за стол, на котором все еще стояли остатки забытого завтрака. Яна с Палеком прекратили перешептываться и посмотрели на него. Карина сидела рядом с Цуккой, успокаивающе поглаживающей девочку по волосам.

— Все разъехались, — сообщил Дзинтон, откидываясь на спинку стула, закидывая руки за голову и потягиваясь всем телом. — Удивительно, какого эффекта можно добиться с помощью нескольких вовремя сказанных слов. Это к вопросу о том, всегда ли прав сильный.

— Дзинтон, ты ничего не хочешь нам рассказать? — тихо, но с заметным напряжением в голове сказала Цукка.

— Хочу, разумеется, — легко согласился парень. — Давно хотел, но как-то не складывалось. Совсем не так я планировал построить дело изначально, слишком многое пришлось менять на ходу. Яна, например, с Палеком исходным планом не предусматривались, так что пришлось в течение нескольких часов трижды импровизировать, меняя сценарий. Но история длинная, так что если у вас, народ, есть жгущие изнутри вопросы, спрашивайте сразу.

— Отель действительно твой? — осведомилась девушка.

— Формально — да. Если точнее, он принадлежит организации, интересы которой я здесь представляю.

— Организации?

— Да. Международная неправительственная организация, небольшая, но чрезвычайно влиятельная — за кулисами. Мы не представляем интересы ни одной конкретной страны в мире, но преследуем собственные. У нас нет формального названия, но при необходимости мы идентифицируем себя как «текирская рабочая группа»…

— Ты знал, что мы девианты? — перебила его Карина. — Ты знал, почему нас держали в Институте?

— Да, Каричка, — кивнул Дзинтон. — Разумеется, я в курсе. О том, чем занимаются в масарийском филиале Института человека, не знает только ленивый. Или нелюбопытный.

— И ты… сказал правду, что теперь я твоя приемная дочь?

— Да. Я официальный приемный отец и тебе, и Яне, и Палеку. — Дзинтон подмигнул девочке. — Так что в завершение утреннего разговора, ребята-зверята, как папаша заявляю: никуда вы сегодня не отправляетесь.

— Дзинтон, — Карина высвободилась из объятий Цукки, встала и медленно обошла стол, приблизившись к парню. — Так ты знал, что… что я могу — и не боялся меня?

— Да что знал, в конце-то концов?! — Цукка вскочила на ноги, сжав кулаки. — Похоже, здесь все всё понимают, кроме меня! Дзи, кончай делать из меня дуру!

— Знаешь, Цу, — вздохнул Дзинтон, — похоже, ты единственный человек в стране, который не реагирует на слово «девиант» прыжком до потолка. Карина с Яной — носители вирусного эффектора в активной форме. Разве ты никогда не видела по телевизору передачи про детей с особыми способностями? Убивавших родителей и окружающих с помощью непонятной силы?

Кровь отхлынула от лица девушки. Она медленно опустилась на стул, переводя взгляд с Карины на Яну и обратно.

— Так вы… — она не закончила. — Ох, бедные вы мои! А я-то, дура, голову ломала…

— Да, мы девианты, — Карина гордо вздернула подбородок. — Мы убиваем людей! И я убивала, понятно? Дзинтон, так ты знал про нас все с самого начала — и обманывал нас, да? — В ее глазах загорелось опасное пламя.

— Да, Каричка, — кивнул парень. — Я с самого начала знал, кто живет со мной в одном доме.

— Я тебе не Каричка! — выкрикнула девочка. — Ты знал — и не сказал нам, что знаешь?

— Да.

Несколько секунд девочка стояла, тяжело дыша и яростно глядя на него. Внезапно массивный обеденный стол содрогнулся, словно по нему с размаха ударили чем-то тяжелым, потом еще и еще. Карина развернулась и выбежала в коридор. Хлопнула дверь ее комнаты.

— Надо ее успокоить, — пробормотал Дзинтон. — Похоже, ей правда далась тяжелей, чем я надеялся.

Он встал со стула.

— Палек, Цукка — позаботьтесь о Яне, — коротко сказал он и вышел в коридор.

Цукка посмотрела ему вслед, потом перевела взгляд на девочку. Та сидела на стуле и вытирала текущие по щекам слезы. Палек растерянно переводил взгляд с нее на Цукку и обратно. Цукка поднялась, подошла к Яне и обняла ее.

— Ну что ты плачешь, глупая? — тихонько спросила она. — Все ведь хорошо.

— Если Дзинтон меня удочерил, значит, мама с папой совсем умерли. Навсегда! — Девочка разревелась еще сильнее. Цукка отстранилась, достала из кармана безрукавки носовой платок и начала вытирать девочке слезы.

— Ну, не плачь, — успокаивающе сказала она. — Ведь сейчас ты с нами. Яна, ты действительно обладаешь внутренней силой?

Швыркнув носом, девочка кивнула.

— И ты знал? — Цукка бросила на Палека вопросительный взгляд. Тот, насупившись, кивнул.

— Все всё знали, одна я, как всегда, незнайка, — вздохнула девушка. — Яна, расскажешь мне, как ты попала в Институт?

* * *

«Широковещательный запрос текирской рабочей группе. Джао в канале. Экстренно. Сверхважно. Прошу проинформировать о точном времени и теме последнего контакта с Майей. Конец сообщения».

* * *

Скрипнула дверь. Карина вздрогнула и подняла взгляд. Она сидела на кровати, скорчившись и поджав колени к груди. Мысли путались, пускаясь вскачь, цепляясь одна за другую.

Дзинтон вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Он придвинул к кровати стул и опустился за него.

— Все закончилось, Каричка, — тихо сказал он и погладил ее по волосам. — Все закончилось. Они больше не придут за тобой. Никогда.

— Ничего не закончилось! — резким движением девочка сбросила его руку. В ее глазах снова вспыхнули яростные огоньки. — Ты обманывал меня!

Она чувствовала, как напрягаются ее невидимые руки в ответ на волной поднимающуюся внутри злость.

— Обманывал! Ты с самого начала знал, кто я такая! Ты всего лишь хотел втереться ко мне в доверие!

— Да, я обманул тебя, — спокойно согласился Дзинтон. — Но ведь и ты обманула меня. Ты не сказала, кто ты такая. Ты не сказала, что тебя преследуют, что за тобой придут вооруженные люди, которые могут убить и меня тоже. Ты не сказала, что умеешь убивать внутренней силой. А если бы на моем месте оказался кто-то еще, кто не знает, как правильно говорить с солдатами?

— Да, но тут совсем другое! — горячо сказала девочка. — Я… я не могла тебе сказать! Я боялась, что ты испугаешься меня, убежишь. Или выгонишь меня. А я…

— А тебе так хотелось хоть кому-то довериться! — Дзинтон вздохнул. — Да, Каричка, я знаю. Я прекрасно тебя понимаю. Прости меня, пожалуйста.

Карина шмыгнула носом.

— Они называют меня девиантом! Как будто я не человек.

— Я знаю.

— Я их ненавижу! Я хочу их убивать! Я еще вернусь в Институт, сама вернусь, и тогда они пожалеют, что вообще увидели меня!

— Да, ты думаешь именно так.

Карина подозрительно уставилась на Дзинтона. В полумраке комнаты его глаза слегка поблескивали. Ей показалось, что где-то в глубине его зрачков горят голубые искры, и внезапно ей стало страшно.

— Не надо бояться, Каричка, — мягко сказал он. — Не забывай — теперь ты моя приемная дочь. И я отвечаю за тебя и за все, что ты можешь сделать. Только… ты сказала, что хочешь их убивать. Но ведь ты уже убила много людей…

— Мало! — яростно сказала Карина. — И не тех! Солдаты — просто тупые дураки, они выполняют приказы. А я хочу убить тех, кто надо мной издевался!

— Каричка, помнишь, я сказал тебе, что твой враг — тоже живое существо? Ты так и не захотела меня понять, но придется. Я не позволю тебе превратиться в хладнокровную убийцу. Вспомни — вечером в день рожденья…

…перед не-глазами плывут картины. Злые слезы заливают лицо. Обида переполняет, бьет через край. Саднят разбитые коленки, разбитый нос отдает в голову острой болью, по губам и подбородку течет теплая струйка. Лицо женщины — та склоняется над ней. «Кто тебя обидел, малышка? Где твоя мама?» Лицо, внезапно превращающееся в кровавую маску — кровь брызгает из носа, глаз, ушей, когда невидимые руки раздавливают ее голову, как утром раздавили головы гадких мальчишек. Ужас. Страх. Паника. Теплые капли бегут по лицу. Что?.. Зачем?.. Она не хотела! Она честно не хотела!..

— Ее муж, узнав о смерти жены, через два дня умер в больнице от инфаркта. Двое детей твоего возраста остались сиротами, их отправили в детский дом.

В детский дом? Как… как она? В детский дом, из которого она сбежала?

— Полицейский зимой…

…Ледяной зимний ветер. Старые заброшенные лачуги на окраине города, прогнившие доски, выбитые стекла, прохудившиеся двери и крыши. Темный вонючий угол хибары, сумрак, мечущийся луч фонарика, мужской силуэт на фоне дверного проема, блик света на бляхе полицейской фуражки. «Девочка, здесь нельзя играть. Здесь опасно, здесь ходят нехорошие дяди. Пойдем, я отведу те…» Короткий хрип, лопающаяся грудная клетка, тело взлетает в воздух, словно подброшенное невидимым тараном, когда все невидимые руки в панике ударяют его одновременно. Я не хотела! Я не хотела! Мама!..

— У него остались любящая невеста и старая мать. Невеста так и не смогла оправиться от удара. Вряд ли она когда-то выйдет замуж. Мать после потери единственного сына тяжело заболела и сейчас лежит в доме престарелых, разбитая параличом.

— Я не хотела!

— В парке весной…

…Сердце колотится, словно пытаясь проломить ребра. Высокие стебли травы цепляются, хлещут ее по голым ногам, парковые дорожки остались где-то далеко в стороне. Сзади — топот множества ног и хриплое дыхание. Они нагоняют, нагоняют! Впереди из-за кустов выскальзывает фигура в сером комбинезоне. «Карина, подожди, не убегай! Мы хотим помочь тебе…» От страшного удара невидимой силой тело подбрасывает высоко в воздух и ударяет о древесный сук — даже на расстоянии слышен хруст ломающихся позвонков. Короткая злая радость — не поймают! — и резкая боль под лопаткой, немеющие ноги и окутывающая мир серая мгла…

— Его звали Роб Пульцер. Широко известный детский психолог и один из немногих, кто открыто выступал в защиту девиантов. Его смерть позволила ненавистникам девиантов издать инструкцию, в соответствии с которой не менее пятидесяти детей и взрослых, заподозренных в наличии скрытых способностей, оказались убиты при задержании. Только семеро из них действительно сопротивлялись, остальных убили, не дав ни одного шанса сдаться — просто из трусости. Пятнадцать убитых, в том числе трое сопротивлявшихся, не обладали никакими особым способностями, а из остальных только у одного имелся достаточно сильный дар.

Но она не виновата! Они пытались поймать ее! Она не хотела никого убивать! Получается… получается, она виновата не только в том, что убивала сама? Из-за нее убили других?!

— … и в Институте той ночью…

…Стерильно-белый коридор Института. Воющая в отдалении сирена, мерцающий свет. Топот ног за поворотом коридора. Только несколько ударов сердца — успеть ударить первой и умереть… Из-за угла появляются двое — полумрак скрадывает черты лица. Растерянные глаза смотрят на нее поверх дул пистолетов, пальцы дрожат на спусковых скобах пистолетов. Они совсем молодые, они видят перед собой перепуганную окровавленную девчонку и не могут поверить, что в нее нужно стрелять. Пальцы дрожат на спусковых скобах, в расширенных зрачках непонимание и растерянность, и невидимые руки врезаются им в лица, крушат носы и скулы, выдавливают глаза, и черепа трескаются от страшного удара о противоположную стену коридора…

— Им исполнилось по двадцать лет. За период до того у них закончился армейский контракт. Они успели проработать в Институте только два дня, и все, что успели увидеть в жизни — только ускоренные курсы подготовки охранников. Мать одного из них, узнав о смерти сына, попала в больницу с инсультом. Скорее всего, она умрет.

Но они хотели стрелять в нее! Не она начала! А мама… мама… я не знала! Я же не знала, что у него есть мама!!

Лица, лица, лица… Лица тех, кого она убила. Безжалостные слова, камнями падающие в вязкую пустоту ее души, и боль в сердце, усиливающаяся с каждой секундой. И бегущие по лицу слезы раскаяния и отчаяния.

— Я не хочу жить… — прошептала Карина. — Я не могу жить после такого… Дзинтон, пожалуйста, убей меня! Я очень тебя прошу, убей! Я не хочу помнить, я не хочу больше видеть кошмары! Я не хочу назад в Институт!.. Убей меня! Только не больно! Я не заслужила, чтобы не больно, но пожалуйста, пожалуйста!..

Комната закружилась вокруг нее, кровать покачнулась, и она почувствовала, что медленно падает на пол. Сильные руки подхватили ее, и ей стало тепло-тепло, как в объятиях мамы в далеком детстве.

— Нет, Каричка, ты не умрешь. Твоя смерть не изменит прошлое. Ты останешься жить, и жизнью своей искупишь принесенные тобой смерть и страдания. Прошу тебя, сделай так, чтобы те люди погибли не зря.

— Я искуплю! Я хочу! Но не знаю, как… — прошептала Карина, чувствуя, как проваливается в глубокую мягкую пелену сна. — Ты научишь меня… папа?

— Я научу тебя, Каричка, обещаю. А теперь спи. И кошмаров больше не будет.

И теплая дружелюбная тьма без сновидений поглотила ее.

* * *

«Широковещательный запрос. Всем-всем-всем. Экстренно. Сверхважно. Джао в канале. Прошу прислать точное время и тему последнего контакта с Майей в течение последней минитерции. Конец запроса».

* * *

— А потом мы с Кариной вырвали из пола большой стеклянный стакан и бросили его в витрину…

— В панорамное окно, — поправила Цукка. — В холлах панорамные окна, а витрины — в магазинах.

— Да, в панорамное окно, — кивнула Яна. — И мы побежали в дыру босыми ногами прямо по битым стеклам — мне было почти не больно, только жгло немного. А потом мы бежали по лесу, и сзади, кажется, стреляли, но Карина тащила меня за руку. И она сломала забор, а за ним начался лес. И… вот. Так мы убежали.

— Если точнее, Карина тащила тебя эффектором по дикому ночному лесу не менее семи верст, — добавил Дзинтон, входя в столовую. — Босая, с изрезанными ногами, накачанная химией, включая смертельный яд замедленного действия, который я с трудом нейтрализовал.

Он пододвинул стул к столу и уселся.

— У нее поразительное мужество и сила воли, — задумчиво добавил он. — Впрочем, Яна, ты тоже смелая и храбрая девочка. Ты ведь тоже несла Карину по лесу, когда та потеряла сознание. Вы спасли друг другу жизнь. Так что теперь вы ближе, чем настоящие сестры.

Цукка прижала руки ко рту.

— Ох… — прошептала она. — Ужасно! Дзи… но что ты такое говоришь про химию? Чем там занимаются в Институте, что тринадцатилетней девочке ввели смертельный яд?

— Спецлаборатории Института занимаются исследованиями девиантов по заказу Министерства обороны. Если точнее — по заказу Седьмого департамента, занимающегося исследованиями перспективных направлений в области вооружений. Там содержится два десятка девиантов со всей Катонии, у которых вирусный эффектор проявился сильнее всего. Яд замедленного действия регулярно вводится всем подопытным на случай, если кто-то из них убежит и явится в полицию. Он убивает в течение примерно суток, если не вводить противоядие. Яне его, к счастью, ввести не успели, а Карине я ввел чистящий антидот.

— Ужасно… — повторила Цукка. — Но, Дзи, почему никто не знает? Изуверство же чистой воды! Нужно писать в газетах, трубить по телевидению! За такое под суд отдавать надо!!

— Не все так просто, — вздохнул Дзинтон. — У военных крепкие связи с обеими правящими партиями, так что просто так против них не выступишь. Любое свидетельство против Минобороны тут же массово дезавуируют газеты и телеканалы, контролируемые правящей коалицией и правительством. Нужно независимое судебное разбирательство, а для него требуются серьезные доказательства. И именно потому я нахожусь здесь. Моя текущая цель — уничтожить Институт человека, причем уничтожить с настолько громким скандалом, насколько вообще возможно. С таким скандалом, чтобы полетели головы не только в Министерстве обороны, но и в правительстве и в правящей коалиции. Только, — он обвел внимательным взглядом Цукку и детей, — сами понимаете, болтать ни о чем нельзя. Тайна.

Палек и Яна дружно кивнули. Цукка, склонив голову на бок, прищуренно посмотрела на Дзинтона.

— Тайные мужские игры? — задумчиво спросила она. — Дзи, а ты спросил меня, хочу ли я играть в них?

— А разве ты играешь? — ответил вопросом Дзинтон. — Оглянись назад, Цу — если бы период назад ты знала, что происходит, ты бы отказалась помочь Карине, Яне, Палеку?

Девушка вспыхнула и опустила взгляд.

— Цу, нам надо серьезно поговорить. Не сейчас, чуть позже, хорошо? Сейчас же, самостоятельные вы мои, — нахмурившись, он посмотрел на детей, — я в качестве строгого папаши еще раз намерен сообщить, что поход неизвестно куда отменяется. Вопрос об экскурсиях можно поднять в будущем — в зависимости от вашего поведения. Вы, милые мои, забыли кое о чем, и поскольку вы, кажется, вполне освоились, пора вам напомнить. Сами догадаться не хотите? Ну-ка, что положено делать детям в вашем возрасте почти весь год?

Яна с Палеком переглянулись. Потом Палек вздохнул, насупился и произнес:

— Ходить в школу?

— Верно, догадливый молодой господин. Ходить в школу. И ты, между прочим, бездельничаешь уже целый период по совершенно неуважительным причинам. Ты, Яна, тоже пропустила изрядно. В прошлом году ты, как я понимаю, сдала экзамены в индивидуальном порядке, но в нынешнем даже не начинала учиться из-за беспокойства родителей. А сейчас, между прочим, уже идет шестой период, и три периода с начала учебного года придется нагонять. Так…

Он задумался.

— Сегодня у нас огнедень. Дня три-четыре мне потребуется для того, чтобы найти вам приличную школу — Цу, подскажешь варианты, я в местных школах не ориентируюсь — и оформить документы. Плюс еще время на то, чтобы вас экипировать учебниками и прочим. В общем, до конца недели морально готовьтесь, но в следующий перидень дружно топаете в четвертый класс. Яна, кстати, сама понимаешь, что о своих способностях в школе рассказывать не следует. Палек, к тебе тоже относится. Угу?

Дети дружно вздохнули и кивнули с несчастным видом.

— А Кара? — ревниво спросил Палек. — Она в школу не пойдет?

— С Кариной сложнее. Ее два года держали в Институте, а до того она еще примерно полгода провела в бегах. В тринадцать лет ей положено ходить в седьмой класс, но, я боюсь, у нее даже за пятый экзамены не сданы. Да и с адаптацией к коллективу возникнут проблемы. Ей придется много нагонять, но если она сумеет выучиться самостоятельно и сдать экзамены комиссии, в следующем году отдадим ее в седьмой, с потерей года. Не такая уж и редкость. Ты, молодой человек, не кривись — ей куда тяжелее придется, чем тебе. Ну что, мальки, есть еще вопросы к папаше?

— Дзинтон, — робко спросила Яна, — а мама с папой правда-правда умерли?

— Да, Яна, — с сочувствием произнес парень. — К сожалению, да. Автокатастрофа. Твой папа не справился с управлением на скользкой дороге, и машина упала с обрыва. Но мы постараемся заменить их тебе. Или, если хочешь, я могу попробовать найти тебе новых родителей.

— Нет, — Яна замотала головой. — Мне нравится с вами.

— Хорошо, — Дзинтон перегнулся через стол и потрепал ее по голове. — Ну ладно, ребята, нам с Цуккой нужно поговорить с глазу на глаз. Вы ведь вымоете за нее сегодня посуду, верно? А она как-нибудь вымоет за вас.

— У-у-у… — дружно застонали дети.

— Это называется «приказ в виде вопроса», — рассмеялся Дзинтон. — Ну-ка, мыть и не разговаривать. Не отсохнут руки. Ничего, малявки, вы еще узнаете, какой я строгий и непреклонный папаша! — Он скорчил страшную рожу, скривив рот, высунув язык и приставив ладони к ушам, так что дети невольно прыснули. — Пошли, Цу.

Когда взрослые вышли, Палек со вздохом выбрался из-за стола.

— Знаешь, Яни, — задумчиво сказал он. — Я часто думал, каково, когда тебя усыновят. А сейчас все совсем не так. Но, кажется, если бы я выбирал себе приемного отца, точно выбрал бы Дзинтона. Он хоть и зануда, но все равно веселый.

— Он хороший, — согласилась девочка, тоже поднимаясь. — А какой храбрый! Как он сегодня с дядькой-солдатом говорил! У того автомат был, и вообще их целая толпа пришла, а он все равно не испугался. И они сделали так, как он сказал.

— Точно, он крутой, — согласился Палек, собирая тарелки. — Конечно, не такой крутой, чтобы всем по ушам напинать, но все равно неплохо. Слушай, а как ты думаешь — он нам сейчас, когда усыновил, карманных денег станет больше давать?..

* * *

Цукка с тяжелым сердцем прикрыла дверь своей комнаты, избегая смотреть на усевшегося на край стола и легкомысленно болтающего ногой Дзинтона. Она не ждала от объяснения ничего хорошего. Дзинтон — владелец отеля? Член тайной организации? Карина и Яна — девианты? Все настолько не укладывалось в голове, что казалось взятым откуда-то из скверного шпионского фильма.

— Садись, Цу, — парень постучал пальцем по спинке стоящего рядом стула. — Кажется мне, быстро разговор не закончится.

Цукка уселась на краешек стула и уперлась локтями в столешницу, положив подбородок на ладони и задумчиво посмотрев на него снизу вверх. Она словно в первый раз изучала его лицо — узкое, скуластое, с внимательными черными глазами, постоянно словно готовое блеснуть быстрой ободряющей улыбкой.

— Наверное, правильней, если ты первая скажешь мне, что думаешь о нашей истории, — Дзинтон спрыгнул со стола и уселся на кровать. — Давай, не стесняйся. Я знаю, что сволочь и гад, можешь не повторять. А по существу?

— Вот еще! — Цукка фыркнула. — Ты не сволочь и не гад, Дзи. Ты просто врешь много, и врешь скверно.

— Например?

— Например — про тайную организацию, которая «рабочая группа». Ты уж оставь сказки писателям детективов. «Международная неправительственная организация», ага, — она снова фыркнула. — Да вашу организацию собы разделали бы, как повар ту рыбу — кишки налево, башку и хвост направо, остальное в котел!

— Ну, положим, всемогущество Министерства общественной безопасности сильно преувеличено, — хмыкнул Дзинтон. — Я знавал времена и страны, где самые коварные сотрудники Службы проходили бы по классу первоклассников в песочнице. Но в одном ты права — про международную организацию, разумеется, чушь, рассчитанная на детей. Ну так ты же у меня умница и красавица, — и быстрая ободряющая улыбка мелькнула у него на лице.

— Не подлизывайся, — Цукка против воли тоже улыбнулась. — Знаешь, я просто не понимаю, что мне делать. Одно дело — жить в ничейном доме с ничейными детьми, которые нуждаются в твоей заботе, и совсем другое — в доме конкретного человека с чужой семьей. Слушай, Дзи, зачем ты вообще меня сюда приволок период назад? Явно не за тем, чтобы в постель затащить, как я поначалу думала. Чтобы за детьми присматривать? А если бы они крушить все начали?

Она невольно вздрогнула, вспомнив пару лет назад виденный фильм про «детей-убийц», как их там называли. После него она несколько ночей не могла спать спокойно — ей все время снились изуродованные трупы и лужи крови. Поверить, что Карина и Яна — такие же? Легче решить, что она сама незаметно свихнулась и сейчас разговаривает с галлюцинацией.

— Они бы не начали крушить, — Дзинтон покачал головой. — Цу, большинство известных тебе страшилок — тщательно спланированная и проведенная операция по дезинформации широкой публики. Да, действительно, произошло довольно много несчастных случаев со смертельным исходом, но три четверти погибших — сами девианты. Ты знаешь, что девиантом человеческий ребенок становится исключительно в возрасте от восьми до десяти лет? Вирусный эффектор — крайне опасная штука для неумелого оператора, а откуда умение у маленького несмышленого ребенка? Представь, что тебя с завязанными глазами засунут в промышленный экскаватор с сенсорным управлением на многолюдной площади. Да ты, просто бессмысленно размахивая руками над панелью, перебьешь и передавишь кучу народу! Кстати, половина смертей девиантов — от обрушения себе на голову строения, в котором они находились. А вторая половина погибла от пуль обезумевших от страха солдат и полицейских, которым чаще всего реальной опасности не угрожало. Так что забудь сказки про малолетних чудовищ: те девианты, которые оказались в состоянии контролировать свой эффектор, немногим более опасны, чем простые дети.

— Эффектор… — пробормотала Цукка. — Что такое «эффектор»? И почему «вирусный»?

— Эффектор — устройство для воздействия на окружающий мир. В данном случае — устройство вихреполевой, чисто энергетической природы. Вирусный — потому что является саморазмножающейся машиной, произвольно внедряющей собственные копии в разумные биоформы в пределах досягаемости.

— В разумные биоформы… — Цукка покатала слова на языке и вдруг вскочила на ноги. — Так что же, значит, та штука сидит и во мне? И я тоже стану девиантом?

— Первое утверждение верно. Второе — чушь. Цу, сядь и успокойся. Впервые носителей вирусного эффектора обнаружили примерно четыре года назад, когда документально зафиксировали появление первого ребенка-девианта. Эпидемия передачи эффектора, если ее можно так назвать, распространялась со скоростью лесного пожара. Сейчас можно смело утверждать, что в мире не осталось ни одного разумного существа, не являющейся носителем вирусного эффектора в латентном состоянии. Но беда — или счастье — в том, что эффектор срастается с нервной системой носителя исключительно в возрасте от восьми до десяти лет у человека, от четырех до пяти лет у тролля и от пяти до семи лет у орка, причем вероятность пробуждения — примерно один шанс из трех миллионов.

— Из трех миллионов?

— Именно. Ну, если точнее, шансов все же куда больше, но одна трехмиллионная — вероятность получить хорошо развитый, сильный эффектор. Во всех смыслах сильный — и физический, и с дополнительными способностями вроде эмпатии, как у Яны.

— Так она на самом деле знает, что чувствуют люди? — охнула Цукка. — И я?

— Да. И это — одна из причин, по которой ты здесь. У тебя очень уравновешенная психика. Ты редко сердишься, всегда дружелюбна и хорошо относишься к детям. Она почувствовала, что тебя можно не бояться, и благодаря тебе мне удалось удержать здесь ее, а через нее — и Карину.

— То есть ты все-таки меня использовал… — Цукка устало потерла пальцами глаза.

— Да. Но еще раз я спрашиваю тебя, Цу — если бы период назад ты знала, что происходит на самом деле, отказалась бы поселиться в моем доме, чтобы помочь мне… нет, не мне — детям? Яне? Карине? — Дзинтон наклонился вперед, взял Цукку за подбородок и заставил ее посмотреть себе в глаза. — Ответь мне, Цу, только честно.

Девушка вздохнула и осторожно высвободилась.

— Конечно, не отказалась бы, — грустно сказала она. — Тем более, что не так уж я и напрягалась. Но все-таки, знаешь, как-то неприятно, когда тебя используют втемную.

— Знаю, — кивнул Дзинтон. — Я же говорю — я сволочь и гад. Но сама посуди — а если бы я с самого начала рассказал тебе про Институт? Ты бы точно не решилась ввязаться в историю.

— Да мне и сейчас страшно, — Цукка скривила губы. — Ты просто не представляешь, как страшно…

— Вполне представляю. Цу, слушай меня и запоминай всем сердцем: тебе не грозит никакая опасность из-за того, что я втянул тебя в свои игры. Ты находишься под моей защитой, а моя защита — такая штука, что сможет укрыть тебя даже от вспышки сверхновой. Ты в полной безопасности, и ни одна живая душа в мире не сможет прикоснуться к тебе даже пальцем без твоего желания. И ты, и Карина, и Яна, и Палек — все, кто живут со мной под одной крышей, в безопасности.

— Отрадно слышать, — хмыкнула девушка. — Но, кажется мне, ты себя переоцениваешь. Министерство обороны вряд ли стерпит оплеуху, которую ты им отвесил.

— Министерство обороны стерпит любую оплеуху, которую я ему отвешу, — серьезно ответил Дзинтон. — Если бы не… дополнительные соображения, я бы уже свернул десяток-другой шей тем, кто ответственен за подобное безобразие.

— И все равно у тебя концы с концами не сходятся, — Цукка скептически посмотрела на него. — Насчет того же усыновления — я слышала, что процедура занимает минимум полгода, причем разрешение дают далеко не всем. А уж какие шансы у одинокого молодого мужчины удочерить тринадцатилетнюю девочку, я просто промолчу. А еще для усыновления сирот требуется согласие официальных представителей органов опеки. Откуда оно у тебя, если речь идет о бежавших девиантах?

— Я же говорю — ты у меня умница! — опять быстро улыбнулся Дзинтон. — Да, в обычной ситуации именно так все и происходит. Но я-то не обычный человек, и ситуация не слишком обычная. Подписи представителей на электронном документе самые настоящие. Сама же процедура усыновления… ну, скажем, есть в городской комиссии люди, сочувствующие нашему делу.

— Вашему делу… — вздохнула Цукка. — Ну что же, я рада за тебя, Дзи. Но я, наверное, съеду отсюда в ближайшее время. Не хочу участвовать в шпионских играх.

— Есть встречное предложение, — Дзинтон жестом фокусника извлек откуда-то — из воздуха, что ли? — лист бумаги и положил его на стол перед девушкой. — Прочитай.

— Предложение? — Цукка озадаченно взяла лист в руки. — «Контракт. Мы, нижеподписавшиеся господин Дзинтон Мураций и госпожа Цукка Мерованова, шестого числа шестого периода восемьсот сорок третьего года заключили настоящий Контракт в том, что вышеупомянутая госпожа Цукка Мерованова принимает на себя обязанности воспитательницы круглосуточного присутствия…» Что?!

— Я предлагаю тебе работу, — спокойно сказал парень. — Взамен работы продавщицей, от которой ты явно не в восторге. Ты становишься официальной няней Карины, Яны и Палека. Чуть позже переделаем — оформим тебя как опекуна, но сейчас пока не время. Жалование — десять тысяч в период чистыми, плюс бесплатное проживание, включая коммунальные услуги, плюс бесплатное питание. Обязанности — то, что ты и без того делала на добровольной основе, и немного сверху: следить, чтобы дети посещали школу, делали уроки и так далее. Срок контракта — до наступления совершеннолетия последнего ребенка, с правом расторжения любой из сторон с предварительным уведомлением за две недели. Ну, и остальное, что положено. Стандартная форма. Если хочешь, можешь показать текст юристу.

— Ну ты даешь… — потрясенно пробормотала Цукка. — Знаешь, Дзи, я чего угодно ожидала, только не такого.

— Угу, я весь из себя непредсказуемый, — охотно согласился парень. — А еще умный и обаятельный, и ты в меня обязательно влюбишься.

— Еще чего! — фыркнула Цукка. — В такого замухрышку! Слушай, Дзи, ты и в самом деле серьезно? Меня — в няньки?

— Вполне. Испытательный срок ты выдержала, так что теперь можно и постоянный контракт подписать. Но есть еще одно условие, Цу, неформальное, но обязательное.

— И какое же?

— Следующей весной ты обязана поступить в университет. Факультет — по твоему выбору, хотя я бы на твоем месте от физики с астрономией не отказывался. Твоего жалования вполне хватит и на новые учебники, и на подготовительные курсы, и времени у тебя останется вполне достаточно. А не поступишь — я расторгну контракт, выгоню тебя из дома, нажалуюсь твоим родителям, напишу язвительную статью в газету, а дети раз и навсегда тебя разлюбят.

— Ничего себе! — возмутилась Цукка. — Родителям он нажалуется! Когда я успела согласиться, интересно?

— Пока не успела, — кивнул парень. — Так что я жду ответа. Можешь не отвечать сразу. Подумай, если чувствуешь, что нужно. Посоветуйся с юристом, с родителями, прислушайся к себе.

— Да что тут прислушиваться! — вздохнула девушка. — И так все ясно. В другой бы ситуации не раздумывая согласилась бы. Но сейчас — нет.

— Вот как… — лицо Дзинтона стало непроницаемым. — Ответ окончательный?

— Дзи, — умоляюще проговорила Цукка, — пожалуйста, дослушай. Я… я думаю, что очень люблю Карину. И Яну с Палеком тоже. И я бы рада остаться при них хоть няней, хоть старшей сестрой, но я не хочу зависеть от человека — от тебя! — который мне лжет. Ты ведь даже сейчас меня обманываешь. Ты так и не рассказал правды о происходящем. Только какие-то сказочки, годящиеся разве что для детей. Так что, — она глубоко вздохнула, — у меня встречное условие. Ты сейчас же рассказываешь мне все как есть, или я съезжаю отсюда, когда найду подходящую комнату.

— Да, ты у меня не только умница и красавица, — задумчиво проговорил Дзинтон, глядя на нее с какой-то непонятной нежностью. — У тебя твердый характер, ничуть не менее твердый, чем у Карины. Цу, зачем тебе правда? В мире достаточно грязи, и достаточно людей, чтобы возиться с ней, ограждая других. Ты хорошая девушка, у тебя есть цель в жизни, и ты ее обязательно достигнешь, но не остановишься и пойдешь дальше. У тебя всегда будет перед глазами дорога, по которой можно идти вперед. Зачем тебе мои игры?

— Затем, что я так хочу, — отрезала Цукка. — Я… я всегда честна с окружающими. И хочу, чтобы они оставались честны со мной.

— Не самый лучший подход к жизни, Цу. Иногда лучше поверить в ложь во спасение, даже подозревая правду. Но — ладно, уговорила. Я расскажу тебе, что происходит на самом деле. Сразу предупреждаю — ты не сможешь обсудить рассказанное ни с кем без моего разрешения, ни вольно, ни невольно. Ты не сможешь никому ничего рассказать даже под пытками. Знаешь ли, очень неприятно, когда из-за боли ты согласна на все, но не можешь пошевелить языком. Не боишься?

— Ты же сказал, что я в полной безопасности, — Цукка прищуренно посмотрела на него. — Или опять соврал?

— Уела, — усмехнулся Дзинтон. — Да, ты в полной безопасности, здесь я совершенно серьезен. Ну что же, вот тебе правда.

Он вытянул вперед правую руку ладонью вверх. С замиранием сердца Цукка увидела, как над ладонью взвихрилось клубящееся темное облачко. Оно начало вращаться вокруг своей оси, все быстрее и быстрее, веретеном вытянулось вверх — и с внезапным хлопком пропало. На его месте осталась парить крошечная фигурка нагой женщины, за спиной которой расплывчато мерцал ореол трепещущих стрекозиных крыльев.

— Фея… — пробормотала Цукка, чувствуя, как ее глаза расширяются до размеров кулака. — Голограмма, что ли, такая?

Коротко пискнув, фея сорвалась с места и заложила крутой вираж по комнате, обдав девушку волной воздуха, смешанной с тонким цветочным запахом. Несколько раз облетев ее по периметру, она спикировала Цукке прямо в лицо, так что та отшатнулась, и несильно, но чувствительно стукнула кулачком по лбу. Рассмеявшись высоким серебристым смехом — словно зазвенел стеклянный колокольчик — она заложила еще один вираж и с разгону плюхнулась на стол на стопку учебников.

— Нет, Цу, не голограмма, — качнул головой Дзинтон. — Фея вполне вещественна. Можешь потрогать.

Девушка недоверчиво протянула руку и дотронулась пальцем до головы феи. Та недовольно пискнула, но не сдвинулась с места.

— Настоящая… — Цукка растерянно посмотрела на парня. — Как ты ее сделал?

— Да, Цу, она настоящая — насколько может стать настоящей ожившая сказка. Она настоящая, а я — не человек.

Дзинтон быстрым неуловимым движением поднялся на ноги, и на том месте где он стоял, взвихрилось новое клубящееся облако. Пара ударов бешено колотящего сердца девушки — и облако истаяло, обратившись в ничто.

— Дзинтон? — Цукка почувствовала, что голова стала пустой и гулкой, совсем как комната, а тело охватила странная слабость. В ушах раздавалась барабанная дробь пульса. — Дзинтон?!

Снова взвихрилось и пропало облако, оставив после себя скрестившего руки на груди Дзинтона. Цукка вскочила на ноги.

— Не подходи! — на всякий случай предупредила она. — Я закричу.

Парень шагнул вперед и взял ее руками за плечи.

— Ты хотела правды, Цу? — жестко спросил он. — Вот она, правда: я не человек. Я не орк, не тролль и вообще не живое существо в общепринятом смысле слова. Я — представитель разумной расы, называющей себя Демиургами, и все, что происходило с тобой и девочками — тщательно срежиссированный мной спектакль. Начиная с домовладельца, выгнавшего тебя на улицу, и кончая сегодняшней сценой во дворе. Сядь, пожалуйста, и успокойся. Я понимаю, что все случилось слишком неожиданно, но повторяю еще раз: тебе не угрожает никакая опасность.

Подчиняясь давлению его рук, Цукка снова опустилась на стул… нет, не на стул. Прямо под ней он изменил форму — осел, расплылся, покрылся толстым слоем материи и превратился в мягкое плюшевое кресло, обхватившее ее уютным теплом. Я сплю, — решила она. Я сплю и вижу сон. И все, начиная со спецназа в нашем дворике, мне приснилось. Сейчас запищит будильник, я встану и пойду готовить завтрак. Ну и сон, честное слово! Ой, что-то я развалялась… Надо просыпаться!

Однако проснуться, вопреки желанию, не удалось. Ни кресло, ни Дзинтон никуда не исчезли. Наоборот, рядом с первым креслом возникло второе точно такое же, стоящее вполоборота, и Дзинтон опустился в него.

— Цу, — мягко сказал он, вытянув руку и положив ладонь на запястье девушки, — я понимаю, что ты чувствуешь. Каждый, кто в первый раз вступает с нами в полноценный контакт, испытывает как минимум сильный шок. Но ты не спишь. Это объективная реальность. Просто она немного отличается от той, к какой ты привыкла. Не напрягайся, потрясение скоро пройдет.

— Кто ты такой, Дзинтон?

Цукка удивилась, что ее голос звучит спокойно и отстраненно. Глубоко внутри нее бился о железные прутья клетки и истерически визжал перепуганный многолапый зверек, которому хотелось только одного: бежать, бежать как можно дальше. Но на поверхности разум оставался спокоен и холоден.

— Я — Демиург. Я являюсь представителем расы, создавшей вашу звездную систему и вашу цивилизацию. Когда-то, миллионы лет назад, мы являлись людьми, очень похожими на вас. Но мы изменились. Мы обитаем во Вселенной, не нуждаясь в планетах, и у нас полностью отсутствуют биологические тела. То, что ты видишь перед собой — на самом деле не я, а моя проекция. Кукла. Дистанционно управляемый фантом в форме человека. Его единственным назначением является взаимодействие с разумными биоформами вашего мира.

— Фантом в форме человека… Дзи, я не понимаю. Что такое «фантом»?

— Долгая история. Видишь ли, мы активно пользуемся разнообразной машинерией. Но она выглядит совсем не так, как привычно тебе. Основной материал, из которого создаются наши инструменты — лептонные вихревые поля. И из тех же полей состоят носители нашего разума. А фантом — просто название для подобных инструментов. Проекция — фантом, которому для удобства общения придана человекообразная форма. Нечто вроде очень плотной голограммы, умеющей взаимодействовать с окружающим миром.

— Фантом человекообразной формы…

Цукка взялась ладонями за виски и замерла. Вихрь мыслей бушевал у нее в голове, и она просто не знала, за какую именно ухватиться. Она не спит. Ладно, предположим. Но, может, шутка какая-то? Розыгрыш? Ее взгляд упал на миниатюрную фею, сидящую на краю учебника и болтающую ногами, и та задорно показала язык. Нет, невозможно. Гипноз? Галлюциногенный газ? Или… или то, что говорит Дзинтон, правда?

— Дзи, — медленно сказала она, — ты сказал, что вы создали нашу цивилизацию.

— И звездную систему — тоже, — кивнул Демиург. — Халтурно создали, между нами говоря, на скорую руку — Конструктор торопился, но уж как вышло.

— То есть мы искусственные существа?

— Что? — удивился Дзинтон, приподнимая бровь. — Нет, конечно. Уверяю тебя, Цу, вполне естественные и в смысле происхождения вашей ДНК, и в части появления на свет. В качестве образца для генетических структур предков человека взят генокод наших собственных биологических предков. Орки построены на базе кошачьих, хотя и сильно переделанных, а тролли — каких-то ящеров, варанов, кажется. И все хозяйство эволюционировало… в условиях локально ускоренного времени, так сказать, совершенно натуральным путем, правда, под некоторым контролем.

— Да уж, под совсем небольшим контролем! — немного истерично рассмеялась Цукка. — Похоже, я поехала крышей. Сижу в заброшенном отеле и вот так запросто общаюсь с богом — творцом всего сущего…

— Так, куда-то не туда наш разговор ушел, — Дзинтон озабоченно наклонился вперед и помахал ладонью перед лицом девушки. — Цу, сколько пальцев видишь?

— Да ну тебя! — отмахнулась она. — Десять или пятнадцать — какая разница? Главное — я вот так запросто общаюсь с богом, одним плевком создающим планеты! — Она снова засмеялась, и на сей раз визгливые нотки в ее смехе прозвучали куда заметнее. — С богом! Как тебя зовут на самом деле, Дзинтон? Тинурил? Ю-ка-мин? Нет, наверное, Курат — ты же бог солнца, верно?

Вместо ответа Дзинтон развел руки и резко хлопнул в ладоши перед ее лицом. Она вздрогнула и отшатнулась. Фея взмыла в воздух и закружилась по комнате, что-то возмущенно пища.

Цукка недоуменно огляделась вокруг и поежилась.

— Извини, — сказала она. — Похоже, я и в самом деле немного тронулась.

— Ничего страшного, обычная истерика, — пожал плечами Дзинтон. — Типичная реакция примерно у трети людей и половины орков. Только тролли всегда себя в руках держат, но они в эмоциональном плане особая статья. Очухалась немного?

— Да, я в порядке… кажется.

— В порядке, и не кажется. Я должен тебя предупредить — сейчас я напрямую влияю на твое эмоциональное состояние. Обычно подобное считается неэтичным, но в исключительных ситуациях я позволяю себе не спрашивать согласия. Итак, Цу, я Демиург. С технической точки зрения я действительно нечто вроде бога. Но мы предпочитаем, чтобы наши друзья — так мы называем знающих правду — чтобы наши друзья не воспринимали нас таким образом. Цу, я все тот же Дзинтон, с которым ты знакома уже период. И я ничуть не изменился.

— Демиург… — Цукка вдруг вспомнила сцену во дворе. — Та женщина в белом халате, э-э-э…

— Эхира.

— Да, Эхира. Она назвала тебя «Демиург Джао». Что такое «Джао»?

— Имя, которое я ношу от рождения. «Дзинтон Мураций» — имя маски, которую я ношу здесь и сейчас. Пожалуйста, продолжай называть меня Дзинтоном. Или Дзи.

— Хорошо. Но что ты здесь делаешь? Зачем тебе я… отель, Карина, Яна?

— Я провожу коррекцию. Тоже долгая история. Со временем ты узнаешь и ее, но сейчас не место и не время. Не обижайся, но сейчас ты просто не в состоянии воспринять мой рассказ трезво, так что потом все равно пришлось бы повторять. Поверь — ты в самом деле нужна мне. И дети — тоже.

Цукка откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Если раньше мысли хаотически метались, сплетаясь в клубок, то теперь в голове все больше устанавливалась звенящая пустота. Похоже, для одного дня на нее свалилось слишком много — атака спецназа, дети-девианты, Дзинтон-Демиург…

— Пойду посмотрю, как там Яна с Палеком. Потом я вернусь к себе в комнату, — Дзинтон легко поднялся на ноги, склонился над девушкой и осторожно дотронулся до ее щеки кончиками пальцев. Она вся потянулась вперед, к неожиданной ласке. — Цу, как немного очухаешься, приходи, продолжим разговор. Да, и не забывай — предложение насчет работы остается в силе.

Хлопнула дверь. Цукка открыла глаза. Маленькая фея на столе присела на корточки и сосредоточенно изучала карандаш, превосходивший ее размерами раза в три. Ее слюдяные стрекозиные крылья слегка подергивались. Девушка дотянулась до столешницы и осторожно постучала по ней пальцем. Фея от неожиданности подпрыгнула, потом взмыла в воздух и зависла перед ее лицом, уперев руки в бока и возмущенно пискнув что-то неразборчивое. Цукка во все глаза изучала миниатюрное существо. Фигурка феи казалась воплощенным идеалом зрелой женской красоты — высокая грудь, осиная талия, широкие бедра, длинные ноги, прелестное задорное личико со слегка курносым носом, длинные темные вьющиеся волосы… Девушка почувствовала мимолетный стыд за свою собственную вполне заурядную внешность. Да, вздохнула она про себя, за такие формы я бы точно кого-нибудь убила.

— Ну и как тебя зовут? — спросила она у феи. Вместо ответа та дважды перекувыркнулась в воздухе, заложила вираж, затормозив у самого окна, звонко стукнула кулачком в стекло и требовательно пискнула.

— Наружу хочешь? — спросила Цукка, поднимаясь. — Ну, давай, выпущу. Надеюсь, Дзинтон не разозлится, что ты улетела. Впрочем, ему что — он Демиург, он новую сделает.

Она приотворила раму, и фея, помахав рукой на прощание, выпорхнула в щель и тут же скрылась в древесной листве. Цукка вернулась в свое превращенное из стула кресло — кресло Дзинтона растаяло в воздухе так же таинственно, как и появилось, — устроилась поудобнее и задумалась. Нет, происходящее не сон и не галлюцинации. Слишком все реально и логично. Нет скачков с предмета на предмет, что являются характерным признаком сна. Да и вообще — если во сне задуматься, не спишь ли, обязательно просыпаешься.

Ее взгляд упал на лежащий на столе лист контракта, оставленный Дзинтоном. Она взяла его в руки. «Мы, нижеподписавшиеся господин Дзинтон Мураций и госпожа Цукка Мерованова…»

Да о чем она вообще думает? Бог, инопланетянин, фантом и просто хороший парень Дзинтон предлагает ей непыльную работу с приличной оплатой, да еще и возможность узнать ужасно интересные тайны. И возможность остаться с Кариной и Яной, детьми-девиантами с… как его назвал Дзинтон, вирусным эффектором? И возможность поступить в университет — а если она сможет позволить себе дорогие учебники и посещать подготовительные курсы, то обязательно поступит! И она еще сомневается? Дура. Каждая девушка в мире не задумываясь согласилась бы, даже если ради того пришлось бы продаться в грашский бордель. Разумеется, она тоже согласится… вот только поломается еще немного ради приличия, хотя бы сама перед собой. Цукка подавила нервный смешок — как бы опять не свалиться в истерику. Надо все обдумать еще раз. Начиная с самого начала сегодняшнего утра. Итак, началось все с того, что Карина заявила о своем уходе…

Она прикрыла глаза и принялась сосредоточенно вспоминать. Несколько минут спустя ее дыхание выровнялось, и Цукка заснула легким спокойным сном. И снилось ей, как она вместе с феей порхает в древесной листве под лучами теплого приветливого солнца.

* * *

Что Корректор делает на Восточном континенте?

Эхира встала на ноги и прошлась по комнате, утопая босыми ногами в мягком ковре. Из окна открывался великолепный вид на бухту и океан, но сейчас ей было не до них.

Корректор работает на Восточном континенте, хотя из давних объяснений Майи вытекало, что область его интересов ограничивается Западным — Грашем и Сураграшем, если конкретнее, причем даже там он практически свернул свое присутствие еще лет десять или пятнадцать назад. Но за пять лет многое могло измениться, а переспросить не у кого. Женщина привычно сконцентрировалась, посылая вызов, и также привычно разочарованно расслабилась. Нет, Майя не ответит, как не отвечает уже четыре года. Интересно, может произойти с Демиургом несчастный случай или нет?

Конечно, я уже почти сдалась, с отвращением констатировала координатор. Она еще кое-как поддерживала бодрый дух в подопечной ей сети влияния, делая на встречах с друзьями многозначительное лицо и возводя глаза к небу, когда речь заходила об их покровительнице, но сама она уже давно впала в отчаяние. Эхира уже почти решилась идти на поклон к Камиллу, и только остатки упрямства да странная изначальная неприязнь к бывшему правителю полумира удерживали ее от такого шага. И вот теперь — Корректор. Что-то он ей скажет? И почему он вмешался в судьбу девиантов? А вдруг он забудет и не придет? У нее даже нет канала связи. Конечно, всегда можно вернуться в тот старый отель, но после того, как он пообещал и забыл?..

«Эхира, контакт. Джао в канале».

— Джао! Я уже… Неважно. Рада тебя слышать, Корректор.

«Взаимно, Эхира. Не возражаешь, если я войду?»

— Конечно, Джао. Входи.

Воздух посреди комнаты замерцал, и Демиург в образе невысокого худощавого паренька из отеля шагнул вперед, улыбнувшись быстрой улыбкой. Эхира внимательно оглядела его с головы. М-да. Ничего общего с образом высокого темнокожего гулана, который показывала Майя. Впрочем, если Майя меняла свои проекции как платья, почему так же нельзя поступать и другим Демиургам?

— Здравствуй еще раз, — проговорил Джао. — У нас не так много времени — мне нужно преодолеть шок первого контакта и завершить введение в курс дела Цукки… той девушки, что ты видела во дворе. Я пока усыпил ее, чтобы слегка успокоить, но ненадолго, она скоро проснется. Итак, Эхира, я вижу, что у тебя тоже нервы на кулак намотаны. Давай сразу к делу. Первый вопрос — где Майя? Я уже несколько планетарных лет не могу войти с ней в контакт. И не только я.

— Мы все — тоже, — призналась Эхира, присаживаясь на край дивана. Что-то глубоко внутри нее оборвалось. Значит, все-таки что-то случилось. Но что может произойти с Демиургом?! — Последний раз я общалась с ней больше четырех лет назад, в тридцать девятом. Потом она внезапно перестала отвечать на вызовы.

— Так… — Демиург уселся в кресло напротив и задумчиво поскреб подбородок. — Скажи, когда ты общалась с ней в последнее время, ты не чувствовала в ней никакой… усталости, что ли? Тоски? Опустошенности? Неадекватной реакции?

— Нет. Если ты намекаешь на возможный Уход или просто долгий сон, то вряд ли. Наоборот, она постоянно оставалась в приподнятом настроении. Несколько раз намекала, что ей в голову пришла грандиозная идея, и что скоро все радикально изменится. Вот только закончит отработку…

— Что за идея, не говорила?

— Нет. Да и мне не до выяснений было. Мы работали по чуйскому кризису — помнишь, когда выяснилось, что тамошнее правительство негласно пиратов поддерживало? — и я так устала, что чуть на ходу не засыпала. Когда мы закончили чистку группы Пла Джая, я отправила Майе финальный отчет — и не дождалась ответа. С тех пор я барахтаюсь, словно котенок в проруби…

— Понятно. Эхира, я сожалею, что не догадывался о ситуации раньше. Майя, наверное, говорила тебе, что у нас не принято общаться с друзьями других Демиургов без специального приглашения. Иначе я бы давно уже вошел с тобой в контакт. Если с Майей все в порядке, сейчас я грубо нарушаю этикет. Но у меня есть подозрение: случилось нечто неожиданное. Такое, что оправдывает мою грубость. Так…

Он снова потер подбородок.

— Эхира, в силу обстоятельств, которые я склонен определить как чрезвычайные, я предлагаю тебе и твоей сети влияния помощь и защиту, как делала Майя. После ее появления она снова возьмет над вами шефство. Согласна ли ты на такой вариант?

— Разумеется! — горячо воскликнула женщина, но тут же спохватилась. — Да, Джао, от лица своей сети я согласна. Не думаю, что Майя обидится на нас с тобой.

— Хорошо. Принято и записано. Передаю свой код доступа в первичном канале.

«Эхира, контакт. Джао в канале. Передаю код для связи…» Словно короткая слепящая вспышка, что-то сжимается и укладывается в голове, и новое знание возникает где-то на периферии сознания. «Передача завершена. Отключись и протестируй вызов. Конец связи».

— Джао, контакт. Эхира в канале. Все нормально?

«Джао в канале. Вызов прошел, все в порядке. Конец связи».

— Так, теперь можно обсудить текущие дела, — Демиург устроился в кресле поудобнее. — Для начала расскажи, в каком состоянии находится твоя сеть. Я намерен ликвидировать с Институт человека, и есть у меня подозрение, что ваша помощь придется мне очень кстати…

* * *

«Текирская рабочая группа, контакт. Джао в канале. Общий экстренный вызов».

«Камилл в канале. Джа, я занят, у меня восемь проекций активных, так что давай в темпе».

«Майя на проводе. Привет, мальчики и девочки. Я занята и откликнуться не могу. Если что-то важное, оставьте на автоответчике, потом послушаю. Отбой».

«Автоматический ответ точки восприятия Куагара. Коллеги, я в Игре минимум на пару ближайших секунд объективного времени. Я же сообщил, что отошел от темы. Уберите меня из контактного списка. Отбой».

«Миованна в канале».

«Веорон в канале».

«Здесь Джао. Коллеги, я вступил в контакт с Эхирой, кординатором сети влияния Майи на Восточном континенте. Есть основания предполагать, что все-таки с самой Майей что-то случилось. Ее связь со всеми нашими оборвалась примерно в одно и то же время. Ее сеть влияния не законсервирована, контакты обрублены внезапно и немотивированно. По отчету Эхиры ее настроение в момент исчезновения приподнятое, есть основания предполагать, что она вела какие-то исследования. Природа исследований непонятна, но я возвращаюсь к старой гипотезе — вирусному эффектору».

«Здесь Камилл. Джа, мы же тысячу раз ее обсуждали. Твоя любимая тетушка, конечно, стрекоза, но безответственной ее назвать нельзя. Я продолжаю настаивать, что она не имеет отношения к эффектору».

«Здесь Веорон. Коллеги, оставим гипотезу причастности Майи к эффектору на потом. Джао, поскольку ты неоднократно настаивал, что ее пропажа — не Уход, а насчет ответственности Майи я вполне согласен с Камиллом, остается согласиться, что произошел несчастный случай. Я неоднократно размышлял над проблемой, но так и не придумал, что фатального может случиться с Демиургом, да еще и на населенной планете. По крайней мере, такого, после чего планета продолжит существовать в кусочках крупнее мизинца».

«Здесь Миованна. Коллеги, вы понимаете, что такое событие означает? Мои сенсоры в системе Текиры в последнее время не фиксировали ни одного выброса энергии хотя бы планетарного масштаба и при том искусственного происхождения. Значит, либо аборигены как-то научились причинять нам вред, либо… впрочем, других вариантов нет».

«Здесь Джао. Мио, напоминаю — сейчас не Игра, мы не понижаем уровень своих возможностей. Умерь свою фантазию до рационального уровня. Вмешательство биоформ исключаем. Я склоняюсь к версии несчастного случая».

«Здесь Миованна. Зануда ты, Джа. Ну сам подумай, какой несчастный случай может случиться с Демиургом, да еще с несколькими точками концентрации сознания? Она ведь еще и с тобой на Джамтерре присутствовала, верно?»

«Здесь Джао. Майя свернула свое присутствие на Джамтерре примерно за ноль одну минитерции до исчезновения. Коллеги, я вынужден предложить чрезвычайные меры».

«Здесь Веорон. А именно?»

«Здесь Джао. Мы не сможем понять, что случилось, не получив доступа к личному журналу Майи».

Отвращение, недоумение, брезгливо скривленные губы, гадливый взгляд искоса.

«Здесь Джао. Коллеги, я прекрасно понимаю, что предлагаю непотребство, но чрезвычайные обстоятельства диктуют чрезвычайные меры. Мне самому крайне неприятно идти на такое, но я долго обдумывал идею и другого выхода не нашел».

«Здесь Миованна. Джао, несмотря даже на то, что ты самый младший, я всегда полагала тебя более серьезной личностью. Ты понимаешь, что предлагаешь не просто вторгнуться в личное пространство Майи? Ты создаешь прецедент, какого не случалось более двух дней. Черт побери, да почти с самой Катастрофы не случалось!»

«Здесь Джао. Мио, я все понимаю. Но суди сама: на одной чаше весов — непотребство и нехороший прецедент. На другой — возможность помочь Майе, если она еще существует. На мой взгляд, второе перевешивает. Нельзя быть упертыми догматиками всегда и во всем».

«Здесь Камилл. Поддерживаю Джао. Мио, если произошел не несчастный случай, то Уход. И тогда Майе уже не нужен никакой журнал, и любые личные тайны не имеют значения».

«Здесь Веорон. Коллеги, перестаньте препираться. Оба правы — и Мио, и Джао. Я готов поддержать вариант с журналом — но при условии, что его одобрят все».

«Здесь Джао. И сколько времени потребуется ждать? Пока каждый, кто в Игре, вернется в объективное пространство и просмотрит сообщение, звезды погаснут!»

«Здесь Веорон. Я имел в виду тех, кто не в Игре. По моим прикидкам, таких должно набраться штук восемьдесят. Плюс-минус. Достаточно представительная выборка. Времени на раздумье нужно не так много — несколько планетарных дней, может, недель».

«Здесь Джао. Не забывай про время, необходимое на взлом защиты. Ладно, согласен на общее голосование».

«Здесь Миованна. Согласна на общее голосование».

«Здесь Камилл. Мио, по-моему, ты еще большая зануда, чем Джао. Я бы просто взломал журнал. Но если ты настаиваешь, я согласен на общее голосование».

«Здесь Джао. Поскольку мы пришли к единодушному решению, я готовлю и рассылаю текст опроса. Миованна, ты как главный противник считаешь голоса. Я пока начинаю расчищать пространство под вычислительные мощности на случай положительного решения».

«Здесь Веорон. Джа, ты справишься? У тебя же единственная точка концентрации сознания в районе Текиры».

«Здесь Джао. Демиург я или погулять вышел? Но если предложишь помощь, не откажусь».

«Здесь Веорон. Хорошо. Запускаю автоматы на чистку пространства. Пятидесяти хватит?»

«Здесь Джао. Думаю, да. Даже с избытком. Тогда я рассылаю общее сообщение. Отбой».

«Здесь Камилл. Отбой».

«Здесь Веорон. Отбой».

«Здесь Миованна. Какие все шустрые, аж завидки берут. Конец связи. А что еще остается?»

* * *

Цукка сладко потянулась, зевнула и тут же резко выпрямилась в кресле. Неужто она заснула? Вот стыд-то какой! Дзинтон же ждет ее ответа! Она бросила взгляд на часы. Не так долго она дремала, часа полтора, но все равно стыдно. Однако, наверное, оно и к лучшему. Недаром же сказано: вечер — паникер, утро — утешитель. Пока она спала, все в голове уложилось как-то само собой. Говорят, во сне мозг продолжает обрабатывать информацию и раскладывать ее по полочкам. Наверное, не врут.

А вдруг все просто сон? Она прикорнула после завтрака в кресле, и… В кресле? Ну да, конечно. Еще утром в ее комнате стоял обычный стул, с мягким сиденьем и жесткой спинкой. И в чем она абсолютно уверена, так в том, что мебель пока покупать не планировала.

Значит, не сон. Значит, все правда. Вот здорово! Жизнь, еще вчера казавшаяся… ну, не скучной, но какой-то рутинной, вдруг расцветилась яркими красками. Дзинтон — инопланетянин? Рассказать кому — обзавидуются! Жаль, нельзя рассказывать. Яна и Карина — девианты? Вот и хорошо. Значит, у нее появятся не совсем обычные воспитанницы. Со сводными братом и сестрой она прекрасно ладила, поладит и с новыми девочками. И с Палеком тоже. Они ведь уже давно поладили, но теперь пусть только попробуют не есть такой полезный маринованный салат! В нем же все витамины…

Стоп. Она же еще не сообщила Дзинтону, что согласна. Надо сбегать к нему и сказать! Она выпрыгнула из кресла и почему-то совсем не удивилась, когда то с легким шелестом на глазах скукожилось и снова превратилось в стул. Интересно, что случилось с феей? Растворилась в воздухе? Или летает по саду и исследует деревья? Судя по сказкам, феям положено жить на деревьях, но кто ее знает — настоящая она сказочная фея или из головы выдуманный Дзинтоном фантом?

Она вышла из комнаты и по пути заглянула в столовую и кухню. Так, посуда вымыта, со стола убрано, все чисто, но никого нет. Все-таки Дзинтон отличается редкостной для мужика чистоплотностью, и детей к тому же приучает. Кстати, интересный вопрос — а он вообще мужик? В смысле — мужчина? А можно с ним… Она мысленно шлепнула себя по губам. Любопытство сгубило кошку. Может, когда-нибудь она и узнает, но не сейчас. Куда делись Яна с Палеком? Наверняка после шока, вызванного дурацким штурмом, у них впечатлений полная голова. Как бы не вляпались в неприятности! Поговорит с Дзинтоном — надо пойти поискать.

Перепрыгивая через ступеньку, она взбежала по лестнице на второй этаж и осторожно постучалась в комнату Дзинтона. Ответа не последовало, но незапертая дверь приотворилась от толчка.

— Можно? — она робко заглянула в щель.

Дзинтон неподвижно сидел на пятках на полу посреди комнаты лицом к двери: глаза закрыты, руки лежат на коленях, а неподвижное тело кажется вырезанным из дерева.

— Дзинтон? — неуверенно спросила девушка.

Вместо ответа Демиург поднял руку ладонью вперед, после чего указал пальцем на стул и вернул руку в исходное положение.

— Цу, присядь на минуту, я сейчас освобожусь.

Его голос казался таким же неживым, как и тело. Цукка недоуменно взглянула на него, но подошла к стулу и села. Кто их знает, инопланетян. Может, они так медитируют.

Ждать пришлось минут пять. Девушка уже почти решила вернуться попозже, когда Демиург пошевелился, как-то сразу ожив, и повернул голову.

— Извини, — сказал он. — Не рассчитал время. Я полагал, что ты проспишь еще полчаса, но ошибся. На самом деле я здесь отсутствовал. Проекция работала в режиме автоответчика. Я общался с Эхирой — той женщиной, что появлялась у нас сегодня.

— То есть ты можешь оставить тело здесь, а сам переместиться куда-то еще? — заинтересованно спросила девушка.

— Да, можно сказать и так. На самом деле я никуда не перемещаюсь — носитель… э-э, скажем для простоты, моего сознания относительно планеты висит в одной точке. Просто я создаю новую проекцию в другом месте, оставляя старую без присмотра. Вообще-то я могу создавать несколько почти независимо мыслящих копий себя — точек концентрации сознания, как мы их называем. Но сейчас все мои ресурсы задействованы совсем в другой звездной системе очень далеко отсюда, так что здесь у вас я присутствую в единственном экземпляре.

— Хм… — Цукка нахмурилась. — А как…

— Цу! — Дзинтон поднял руку. — Я уверен, что ты способна задавать мне вопросы в течение года подряд и при том ничуть не утомиться. У тебя еще появится такая возможность, но давай не сейчас, ладно? Поговорим пока что о деле. Итак, что ты решила по поводу моего предложения?

— Я согласна! — выпалила девушка. — Я хочу работать няней у твоих детей.

— Они не мои, — вздохнул Демиург. — Боюсь, они станут куда больше твоими, чем моими. У меня, знаешь ли, на воспитание детей времени не так много. Где контракт?

— Ой… — Цукка смутилась. — Сейчас сбегаю.

— Не трудись, — он одним гибким движением поднялся с пяток и положил на стол перед Цуккой лист бумаги и стило. — Если ты согласна, подписывай. Только ты точно уверена, что не хочешь обсудить его с юристом?

— Не-а, — девушка помотала головой. — Ты же меня не обманешь, правда?

— Цу, — голос Демиурга стал терпеливым, как у отца, в десятый раз объясняющего ребенку правила арифметики, — пожалуйста, отнесись к ситуации серьезно. Я прекрасно понимаю, какие эмоции ты сейчас испытываешь. Но эмоции со временем утихают, а жизнь продолжается. Контракт нужен не мне, он нужен тебе. Пойми — мне не требуются рабы, пусть даже добровольные. Со временем ты осознаешь, что находиться рядом с Демиургом, зная об его сущности, достаточно тяжело. Мы, сами не желая того, полностью подчиняем себе личности наших друзей, если только не принимаем специальных мер. Контракт — одна из таких мер. Я хочу, чтобы ты помнила: ты свободна уйти в любой момент. Мы не в шпионском боевике, и у меня нет красивых правил наподобие «вход — за маер, выход — за жизнь». Наши с тобой отношения — деловые связи двух свободных личностей. А потому вопросы типа «ты же меня не обманешь?» здесь неуместны. И не забывай, я вовсе не намерен держать тебя на коротком поводке. У тебя своя жизнь, и проживешь ее ты самостоятельно. Ты поступишь в университет — не забыла про обязательное условие? — закончишь его, устроишься по специальности… К тому времени Яна с Палеком как раз достигнут совершеннолетия, так что тебе придется искать свой путь. Понятно?

— Понятно, — вздохнула Цукка. — Дзи… слушай, а ничего, что я тебя «Дзи» называю? Тебе вообще сколько лет на самом деле?

— Примерно девятьсот пятьдесят тысяч по вашему планетарному летоисчислению, — подмигнул Демиург. — Плюс-минус. Примерно половина галактического дня по нашему стилю. Я, между прочим, совершенно серьезно. Расслабься, Цу. Если бы я хотел почтительного уважения, я бы с самого начала так дело и поставил.

— Девятьсот пятьдесят тысяч лет… — потрясенно пробормотала Цукка. — Целая вечность!

— Самому старшему из Демиургов около четырех с половиной миллионов лет. Вот он действительно почти оживший реликт. Могу познакомить, чтобы подивилась на живое ископаемое. А я в семейке младшенький.

— Но… но почему ты так молодо выглядишь? Почему так не… не…

— Несолидно? Ну, как тебе сказать. Майя — она тоже Демиург и в некотором смысле моя тетушка — как-то выразилась на сей счет, что некоторые старики и старушки очень любят молодиться. У нее вообще язычок острый, лучше на него не попадаться. В моем же случае такая внешность помогает привлекать меньше внимания. Но, как я сказал, вопросы потом. Пока закончим формальности. Итак, человек Цукка Мерованова, я, Демиург Джао, известный тебе под именем Дзинтона Мурация, объявляю тебя своим другом и беру под покровительство и защиту. Принято и записано. Это, чтобы ты понимала, официальная формула, имеющая вроде как юридическую силу в среде Демиургов.

Он легонько щелкнул девушку по носу.

— Рот закрой, муха залетит. Кстати, задним числом я перевел жалование за пятый период на твой текущий счет в банке. Увольняйся из своего магазина, Цу, и начинай всерьез заниматься подготовкой к вступительным экзаменам. До зимников — меньше одиннадцати периодов. Тридцать две недели и два дня, если точно. На самом деле осталось не так много. Ну, и про детей не забывай. Кстати, график дежурств по кухне остается в силе, так что не забывай, что за тобой сегодня обед. Так, я ничего не упустил?

Он поскреб в затылке.

— А! Сейчас я объясню тебе одну очень важную процедуру: доступ к голосовому каналу общения со мной на любом расстоянии. Слушай, Цу, кончай смотреть на меня глазами величиной с тарелку. Вообрази на время, что попала в сказку. Или в кино. Итак, связь осуществляется просто голосом. У военных есть особый микрофон — ларингофон, он прижимается к горлу и снимает звуковые колебания прямо с него. Фантомный передатчик, который я повесил на тебя, работает похожим образом, только он снимает сигнал непосредственно с нервов, управляющих голосовым аппаратом, и воспроизводит звук с помощью прямой трансляции импульсов в соответствующие ушные нервы. Система уже завершила подстройку, так что учись ей пользоваться. Сложного ничего нет — просто бормочи себе под нос, остальное все получится само. Со временем, когда привыкнешь, тебе даже бормотать не придется. Для активации канала связи нужно сосредоточиться специальным образом, чтобы воспроизвести нужный код доступа…

* * *

Карина проснулась словно от толчка. Она резко села на кровати, борясь с путами сна. Сейчас придут солдаты — а она прохлаждается в постели…

Ох, нет. Солдаты уже ушли, и Дзинтон защитил ее. На самом деле защитил, как и обещал. И еще он теперь — ее папа. Настоящий папа! Пусть даже приемный, но папа. Нет, так не бывает, чтобы все шло настолько плохо, а потом вдруг стало очень хорошо!

Что-то смутное ворочалось в памяти, смутное и тяжелое. Она сосредоточилась. Что-то, связанное с Институтом. Или нет? В памяти вдруг всплыли растерянные голубые глаза, и она вспомнила.

«— Я искуплю! Я хочу! Но не знаю, как. Ты научишь меня, папа?

— Я научу тебя, Каричка, обещаю».

Да, она искупит. Она была очень плохой, но она исправится. Она ни за что не станет больше никого убивать. А папа расскажет ей, что нужно делать.

На сердце стало светло и радостно. Теперь все точно станет хорошо. Не нужно никуда бежать, ни от кого прятаться. Не нужно бояться, что придут солдаты из Института и заберут ее. У нее есть настоящий дом и настоящий папа. И у нее есть Цукка, которая почти как мама. И Палек с Яной, которые как брат и сестра. Теперь у нее есть самая настоящая семья!

Она легко соскочила с постели, одернула платье и потянулась. Потом выскочила в коридор, заскочила в ванную и быстро ополоснула лицо. Когда он вытиралась полотенцем, в ванную заглянула Яна.

— Ты проснулась? — нетерпеливо спросила она. — Ты почти четыре часа дрыхла. Пошли лопать, Цукка приготовила цурме из курицы.

По коридору и в самом деле полз ужасно вкусный запах тушеного куриного мяса, от которого забурчало в животе. Карина в очередной раз поклялась себе, что обязательно научится готовить не хуже, и пробежала в столовую. Яна с Палеком уже сидели за столом, а Цукка как раз заканчивала раскладывать еду по тарелкам. Она как-то странно взглянула на Карину, но потом тряхнула головой и улыбнулась.

— Проголодалась? — спросила она. — Садись. Я тебя как раз будить собралась. Цурме нужно есть, пока оно горячее.

— Угу, — кивнула девочка, зачерпывая перемешанный с соусом рис. — Вкусно!

— Спасибо, — снова улыбнулась Цукка. Она поставила кастрюлю на стол и уселась сама.

— А где Дзинтон? — спросила Карина с набитым ртом. — Он дома?

— А куда он денется, — сказал, входя в столовую, Дзинтон. — М-м! Ну и запах. Цу, а ничего, если я прямо из кастрюльки наверну, чтобы больше досталось?

— Э-э-э… — во взгляде Цукки снова промелькнуло что-то странное. Она посмотрела на Дзинтона так, словно увидела его в первый раз. — А разве тебе… Ой, извини. Как хочешь.

— Вообще-то я пошутил, — парень взял поварешку и наложил себе цурме. — Извини. Постараюсь не действовать тебе на нервы в ближайшее время, пока в себя не придешь и не пообвыкнешься. Между прочим, Кара, ты бессовестно дрыхла, пока Цу готовила, так что посуду после обеда моешь совершенно самостоятельно.

Карина кивнула, не особенно вслушиваясь в его слова. Посуда так посуда. По крайней мере, с ней проблем не возникает в отличие от готовки.

— Кстати, Кара, передай мне соль, пожалуйста.

Карина удивленно повернулась к нему. Солонка в форме маленькой открытой чаши стояла в полусажени от папы, и тот вполне мог бы дотянуться до нее сам. А вот она не могла. Ну ладно. Она приподнялась со стула, но Дзинтон остановил ее, подняв палец.

— А если без рук? — прищурившись, спросил он. — Без рук и не вставая?

— Без рук? — Карина растерянно посмотрела на него. — Как?

— А если подумать?

Палек и Яна перестали жевать и уставились на Карину. Та пожала плечами.

— Используй свой эффектор, — подсказал Дзинтон. — Дотянись манипулятором… невидимой рукой, возьми и передай мне.

Манипулятором? Невидимой рукой? Действительно, почему она сразу не подумала! Она расправила одну невидимую руку и потянулась вперед, попытавшись осторожно обвить ей солонку и приподнять. Получалось плохо. Солонка дрожала и кренилась во все стороны, а когда девочка попыталась сжать ее сильнее, выскользнула и чуть не перевернулась.

Яна с Палеком прыснули. Карина раздраженно взглянула на них.

— Отставить смешочки! — скомандовал Дзинтон. — Яна, думаешь, у тебя получится лучше? Ну, давай, попробуй.

У Яны и в самом деле поначалу получилось чуть лучше. Она смогла приподнять солонку над столом и немного пронести ее в воздухе. Но потом многострадальная солонка как-то сразу выскользнула, упала на стол и все-таки перекувыркнулась, рассыпав содержимое по столешнице.

— Неумехи, — констатировал Дзинтон. — Девчата, я примерно представляю, на что вы способны, когда бьете или дергаете эффектором изо всей силы. Но пользоваться таким удобным и чувствительным инструментом лишь для ударов — все равно что сжать руки в кулаки и перестать пользоваться пальцами. Итак, даю вам задание: научиться правильно пользоваться манипуляторами. Лика! Тебе тоже ответственное поручение: назначаешься тренером. Твоя задача — придумывать сестрам задания и следить, чтобы те их выполняли. Осмысленные задания, не просто подай-достань от нечего делать. Например, ставить посуду в шкаф, не пользуясь настоящими руками. И не разбивая, разумеется. Справишься?

Палек кивнул и даже слегка надулся от важности. Карина открыла рот, чтобы запротестовать — как так, подчиняться младшему мальчишке? — но тут же его закрыла. А ведь папа не зря придумал Палеку задание! Иначе тот мог бы обидеться, что в стороне остался. Нет, папа умный, он ничего просто так не делает.

Преисполнившись гордости за Дзинтона, она засунула в рот очередную ложку риса с кусочками куриного мяса и продолжила жевать.

— Кстати, граждане, типа объявление, — Дзинтон прожевал остатки своей порции и отодвинул тарелку. — Спасибо, Цу, очень вкусно. Ты, как всегда, на высоте. Итак. Теперь Цукка — ваша официальная воспитательница. Любить и жаловать не прошу, поскольку вы и так уже друг друга любите и жалуете, но теперь ее слово — закон, такое же, как и мое. Завтра она уволится со старой работы и начнет проводить с вами гораздо больше времени. Все ясно?

Дети дружно кивнули. Цукка тепло улыбнулась им. Карина почувствовала, что на душе становится еще радостнее. Интересно, а можно называть Цукку мамой?

— Ну, вот и здорово.

Он поднялся из-за стола.

— Цу, — негромко сказал он. — У меня масса работы в ближайшие несколько дней. Если я сижу в своей комнате, не беспокойте меня, ладно? Если что-то срочное — зови по прямому каналу, как я показывал.

Он махнул рукой и вышел.

07.06.843, огнедень

Тоскливое предчувствие, с которым он проснулся утром, Саматту не обмануло. На служебном коммуникаторе дожидалось сообщение, что слушание доклада о вчерашнем неудачном штурме состоится в полдень. Три часа до его начала тянулись, как три дня, и он раз за разом прокручивал в голове подробности событий.

«Интересно, ты сам-то хоть осознаешь, как тебя подставили?»

Что парень имел в виду? Кто мог его подставить? Майор Кайн? Но зачем? Какой смысл подставлять командира спецотряда, занимающегося охраной Института?

Конечно, смысл может иметься. Но только при условии подковерных игр, о которых он не имеет представления. Саматта вдруг вспомнил, как Кайн о чем-то говорил с двумя бойцами его подразделения, отозвав их в сторону. Все трое бросали на него взгляды: Кайн — раздраженные, бойцы — опасливые. О чем начальник охраны Института мог говорить с рядовыми, ему не подчиняющимися, да еще и приватно? Что подговаривал сделать за спиной командира во время операции?

На слушании, не считая секретарши, присутствовали трое: директор Джой, майор Кайн и незнакомый Саматте вайс-полковник с нашивками Генштаба. Штабист представиться не удосужился и сидел молча, со скучающим взглядом рассматривая интерьер малого конференц-зала административного корпуса, где проходило слушание. Зато директор оказался не в меру говорлив.

— Капитан Саматта Касарий, — не дав Саматте раскрыть и рта, резко проговорил он, — по результатам изучения твоего рапорта и рассмотрения всех обстоятельств дела ты обвиняешься в самовольном решении о применении силы против гражданских лиц, усугубленном абсолютно бездарным и некомпетентным планированием операции. Не получив от своего руководства санкции на ее проведение, не проработав ее детали ни с майором Кайном, ни со своим руководством, ты устроил вторжение на частную территорию и угрожал оружием ее владельцу, что само по себе подпадает под ряд статей Уголовного кодекса.

— Я много лет в спецназе Генштаба, — сухо ответил Саматта. — И не тебе, господин директор, учить меня тому, как проводить спецоперации. Любой эксперт, изучив тактический план…

— Который не сработал! — оборвал Саматту директор. — Капитан, ты понимаешь, что не судят только победителей? Если бы твоя безумная затея увенчалась успехом, еще можно было бы о чем-то рассуждать. Но ты облажался по полной программе, втянув тем самым Институт в неприятности. Почему ты вообще решил, что тебе позволено проводить такие операции?

— Мои люди тренированы для их проведения! — резко ответил Саматта. — Ты прекрасно знаешь, господин директор, что одна из задач моего отряда заключается как раз в том, чтобы с минимальными потерями захватывать вновь обнаруженных девиантов. Мы экипированы специальным снаряжением…

— Ты также экипирован снаряжением, позволяющим вести полноценные боевые действия! — опять перебил его директор. — И хорошо тому обучен, как помнится из твоего личного дела. Не хочешь объявить войну Грашу? Или сразу Четырем Княжествам?.. Я спрашиваю не о том, как ты экипирован и чему обучен, а кто дал тебе право принимать решения?

— Информация, переданная мне майором Кайном, не позволяла терять время на согласование…

— Ах, майором Кайном? — зловеще протянул директор Джой. — Майор, поясни мне, какого рода информацию ты передал капитану, что он немедленно бросился размахивать оружием?

— Оперативные данные. Первичные материалы внешнего наблюдения, — невозмутимо пожал плечами майор. — Я полагал, что раз мы работаем в команде, то все должны знать, что происходит. К сожалению, капитан, оказывается, себя частью команды не считает, поскольку согласовать со мной свои действия не удосужился. Я узнал о начале операции по факту, когда охрана у главного въезда на территорию сообщила, что фургоны спецотряда выехали в неизвестном направлении.

— Но ты же сам… — медленно проговорил капитан.

«…Они укрываются в старом заброшенном отеле, и с ними трое некомбатантов. Наверное, какие-нибудь бродяги. Медлить опасно. Сам понимаешь, что им грозит. Посторонние, похоже, не догадываются, с кем имеют дело, так что их могут кончить в любой момент. Девка, Карина, она хуже пулемета, убивает так же просто, как ты дышишь. И действовать придется твоему спецотряду — полиция наверняка просрет все, как обычно. Я не могу отдавать тебе прямых приказов, но…»

Именно так. «Я не могу отдавать тебе прямых приказов». Майор чист. Обстановка, в которой все происходило, не подразумевала другого решения, но приказа майор не отдавал — и не мог отдать, поскольку не командует спецназом. И он даже не рекомендовал начать штурм немедленно.

«Интересно, ты сам-то хоть осознаешь, как тебя подставили?»

— Что замолчал, капитан? — ехидно поинтересовался директор. — Дошло наконец-то, что натворил?

Нет. Он не станет выкручиваться и юлить перед так называемой «комиссией». Козел отпущения, похоже, уже назначен, так что толку все равно не выйдет. А терять напоследок еще и самоуважение решительно незачем.

— Я требую занести в протокол следующее, — со спокойствием, которое отнюдь не отвечало тому, что творилось внутри, проговорил Саматта. — Я, капитан Саматта Касарий, принял решение о проведении спецоперации на свой страх и риск, руководствуясь исключительно мотивами сохранения жизни случайно вовлеченных некомбатантов. Операция спланирована и проведена в полном соответствии с Уставом и официальными руководствами по антитеррористической деятельности. Срыв операции обусловлен внешними, не поддающимися прогнозу факторами, а также неполнотой имеющейся информации. Я не вижу за собой никакой вины и никаких оснований для дисциплинарного взыскания. Конец заявления.

— Складно говоришь, капитан, — прищурился директор. — Почти как настоящий юрист. Словно не в армии пятнадцать лет прослужил, а на факультете филологии груши околачивал. Ладно, принято твое заявление. Комиссия больше не имеет вопросов. Подожди за дверью. Тебя вызовут.

Саматта развернулся и, печатая шаг, вышел. Когда за ним захлопнулась дверь, присутствующие зашевелились.

— Идиот, — проворчал штабист. — Сам себе приговор подписал. Хороший парень, но никогда гибкостью не отличался.

— Солдатам гибкость и не нужна, — отрезал директор. — Они приказы выполнять должны. Но что он идиот — согласен. Надо же так блистательно провалить простое дело! Строго по инструкции войти, завалить всех и на том успокоиться… Но сейчас оно нам на руку. Ты понимаешь, что мы должны назначить кого-то крайним, пока кто-то не назначил крайними нас?

— Не хуже тебя, — штабист поморщился. — Жаль, конечно, парня, он всегда оставался на хорошем счету. Одного я не понимаю — что за чушь там все-таки произошла? Разные непробиваемые окна и скользкие стены, про которые он пишет в рапорте — правда?

— Да, — кивнул начальник охраны. — Я успел побеседовать с моими… с некоторыми его людьми. Так вот, они слово в слово подтверждают бредни, что выложил мне Саматта в рапорте сразу после операции. Стекла, от которых отскакивают газовые заряды из «берты-84» — уму непостижимо! Они же человека с ног сбивают и на две сажени отбрасывают, если в упор! Но все клянутся, что именно так и происходило. Ворота из деревянной дранки, не поддающиеся кумулятивным зарядам! Стены, с которых срываются крючья, скользящие под пальцами! Мистика чистой воды…

— Мистика… — отчетливо скрипнул зубами директор. — Вы за что деньги получаете, за бабкины сказки? Почему не исследовано подробно?

— Потому что весьма затруднительно. Паренек, который владеет зданием, как-то вызвал полицию, хотя кабельного коммуникатора в доме нет, а любая беспроводная связь блокировалась глушилками. Кроме того, он там выражался, как отъявленный законник — мог бы нас всех за задницу взять куда крепче, чем сейчас, если бы мы продолжили в том же духе. И еще там оказалась та стерва, твой заместитель — она тоже может неприятностей устроить…

— Кстати, где она? Почему не явилась на комиссию? — директор грозно взглянул на секретаршу. — Вызов ей передан?

— Нет, господин директор, — качнула та головой. — На рабочем месте и дома она отсутствует, пелефон отключен.

— Хэ! — резко выдохнул директор. — Ну, если мы от нее избавились, невелика цена. Ладно, пока забыли про нее. Но ведь полиция же должна задерживать всех находящихся вне официальной опеки девиантов!

— Возникло непредвиденное осложнение, — скривился майор Кайн. — Девчонки внезапно оказались официальными приемными дочерьми владельца отеля, Дзинтона Мурация, и на обеих у него имеются свидетельства о специальной опеке. Не знаю, как он провернул дело. На бумажках еще чернила не просохли, а как он подписи государственных представителей в муниципалитете получил — самые настоящие подписи! — я вообще не понимаю. Но факт остается фактом. А забрать девианта без письменного согласия родителей или специального опекуна Институт права не имеет. И безусловное оформление спецопеки не прошло — на стандартный запрос в городское отделение СОБ почему-то пришел отказ без объяснения причин. Впервые, между прочим, на моей памяти.

— …! — витиевато выразился директор. — Кто он вообще такой, твой Дзинтон? Откуда взялся на пустом месте? Его проясняли?

— Контрразведка задействована, но пока особых результатов нет. Только официальные данные — человек, без образования, без определенных занятий, двадцать один год…

— Сколько? — директор вскочил, нависая над начальником охраны. — Сколько?! Двадцать один? Сопляк, мальчишка, обвел вас всех вокруг пальца?

— Именно, — невозмутимо произнес тот. — И его возраст очень хорошо согласуется с общей мистической картиной с непробиваемыми окнами и текучими стенами. И с тем, что он неожиданно спустил дело на тормозах. И с отказом из общественной безопасности. Следует предположить, что мы имеем дело с чем-то, что куда больше, чем кажется. Вряд ли армия, если только какие-то группировки друг другу в глотку не вцепились, — он покосился на штабиста, но тот лишь молча пожал плечами. — Собы? Княжичи? Не знаю. Проясним, конечно, но время потребуется.

— Проясняй, — неожиданно легко согласился директор. Он уселся на стул, взял в руки рапорт Саматты и в очередной раз побежал глазами по строчкам. — Проясняй… Да, и, разумеется, установи постоянное наблюдение за тем хреновым отелем. Только аккуратно. Если вмешалась какая-то группировка в армии, то нам с ними ссориться совсем не с руки. Да и если Министерство безопасности в свои игры играет — тоже. Непонятно только, почему они с нами по-хорошему не договорились. Отдали бы мы им ту парочку без вопросов, пусть бы подавились, лишь бы тихо прошло. А тут как бы журналюги не заинтересовались, опять лишние хлопоты начнутся. Ладно, зовите вашего капитана, нужно закрыть вопрос. И без того дел хватает.

* * *

Саматта шел по полуденной улице, пихая коленом сумку с вещами и с вялым интересом оглядываясь по сторонам. В последние несколько лет он редко покидал территорию Института, да и то в основном на служебном транспорте. Он уже и не помнил, когда вот так вот просто шел без особой цели по дневной улице, и теперь смутно осознавал, что когда-то хорошо знакомый город заметно изменился. Некоторые здания исчезли, уступив место новым, другие постарели и обветшали, третьи, наоборот, похорошели и изменились до неузнаваемости. Да, все еще его город, но уже и не совсем его.

Впрочем, окружающее мало его задевало. Отупение, навалившееся после объявления вердикта комиссии, завладело всем его существом. Уволить без выплаты выходного пособия — ну что же, могло случиться и похуже. Могли и под суд отдать. Он еще относительно молод и силен. Работа отыщется. Да хоть частным охранником, склад караулить!

Он бездумно остановился возле какой-то витрины с дамскими сумочками. Аляповатые изделия всех форм и расцветок, казалось, делали специально для идиоток. Неужели бабы и в самом деле такими пользуются? Потом его взгляд упал на ценники, и на мгновение глаза бывшего капитана расширились. Ни хрена себе! На такие деньги иной может неделю прожить! Да, пожалуй, подобное уродство некоторые бабы станут покупать только для того, чтобы подруги от зависти сгорели. Или он просто чего-то не понимает в высоком искусстве? Впрочем, давно сказано, что умение разбираться в дорогих вещах — верный признак нищего, а ему до того еще далеко. Правда, на время поиска работы придется подыскать жилье, что нанесет дополнительный удар по бюджету. Ну ничего, на период-другой у него денег должно хватить даже в самом худшем варианте.

— Господин Саматта, могу я отнять несколько минут твоего времени?

Саматта повернулся, словно ужаленный. Точно — голос принадлежал тому самому юнцу из отеля. Ему-то что надо? Поиздеваться решил?

— Чего надо? — буркнул Саматта, демонстративно игнорируя все формулы вежливости.

— Поговорить, — склонил голову мальчишка. — Есть предложение отойти с дороги и солнцепека. Например, вон там неплохое кафе с уличной верандой.

— У меня нет денег на пустые развлечения, господин… — Саматта запнулся. — Динтон.

— Дзинтон, — поправил юнец. — Неважно. Я всего лишь хочу присесть. Что же до денег, господин, то они как раз и являются темой нашего разговора. Ну так что, отойдем? Или останемся здесь?

Он сделал пару шагов в сторону кафе и вопросительно полуобернулся.

Саматта пожал плечами. Почему бы и нет? Все равно в ближайшие пару дней он никуда торопиться не намерен.

На веранде стояла приятная прохлада.

— Два джусовых сока, — бросил Дзинтон официантке. — Иначе нас отсюда выставят, — пояснил он Саматте. — Я плачу.

Даром и вода сладка, решил про себя Саматта. В конце концов, именно он является прямой причиной нынешнего положения, так что пусть хоть как-то компенсирует.

— Да, именно я являюсь причиной твоего нынешнего бездомного состояния, — согласился тот. Саматта подозрительно уставился на него. Мысли он читает, что ли?

— Мысли я не читаю, — хмыкнул Дзинтон. — Но у тебя все на лице написано, ребенку понятно. Не выйдет из тебя дипломата, честное слово. Проявил бы гибкость и понимание ситуации — мог бы выкрутиться на слушании. Отделался бы понижением в звании, вычетами из жалования, все такое, но не уволили бы.

Саматта дернул плечом. Изливать душу юнцу он не собирался. Однако… откуда он знает о том, что говорилось на слушании?

— Есть у меня свои источники, — подмигнул тот.

Кажется, Саматту начинала здорово доставать его манера читать мысли по лицу.

— Извини, — Дзинтон посерьезнел. — Я не хотел над тобой смеяться. Понимаешь, мне действительно жаль, что тебя так подставили. Эхира, оказывается, о тебе весьма высокого мнения. Да и тогда, во дворе, ты не отдал приказа стрелять. И ты пожалел Карину. Нехарактерно, знаешь ли, для сотрудника охраны Института.

Эхира? Эхира Марга? Стерва-замдиректора? Значит, та о нем высокого мнения? Что-то она не торопилась его демонстрировать во время редких столкновений в Институте. Могла бы и понять, между прочим, что его люди отнюдь не из врожденной вредности ее в лабораторный корпус не пропускают.

— Итак, бывший капитан Саматта, ты злишься, что тебя вышвырнули из армии. Зря. Совершенно зря. Очень скоро поймешь, почему, но сейчас разговор о другом. Скажи, что ты собираешься делать дальше?

Саматта недоуменно воззрился на нахального юнца. Юнца? Теперь, вблизи, он разглядел мелкие морщинки в уголках глаз и сами глаза — уверенные темные глаза зрелого мужчины. Похоже, что официальный возраст из досье является такой же липой, как и заброшенность старого отеля. Есть такие люди, что и в сорок выглядят не более, чем на двадцать. А если природным особенностям помочь современной косметикой…

Так. Все интереснее и интереснее. Общественная безопасность? Армейская внутренняя безопасность? Частная служба охраны? Резидентура Княжеств?

— Так что ты собираешься делать? — настойчиво переспросил Дзинтон.

Саматта неопределенно покрутил в воздухе пальцами.

— Не знаю, — признался он. — Сниму комнату в дешевом отеле, передохну пару дней, отосплюсь, потом начну искать работу. Охранником меня всяко возьмут.

— Охранником… — Дзинтон благодарно кивнул официантке, принесшей сок, и подтолкнул один стакан Саматте. — Охранником — просто замечательно. Самая та работа для опытного диверсанта и ветерана боевых действий.

Саматта скрипнул зубами. Издевается, сволочь!

— Поскольку косвенной причиной твоего положения являюсь все-таки я… Слушай, капитан, у меня в отеле комнаты пусты по большей части. Можешь пока пожить там. Бесплатно, разумеется. Бесплатной кормежки не обещаю, но можешь внести в общий котел деньги — мы покупаем продукты и готовим сами. Все дешевле и вкуснее, чем ходить в закусочные. Сотни в день с тебя хватит. Как тебе?

Саматта подозрительно взглянул на Дзинтона.

— А эта… Карина — она все еще там?

— Разумеется. Куда ей еще деваться?

— Отпадает. Она сделает из меня фарш, как только увидит. Не очень-то она любит институтскую охрану, кажется.

— Раз не сделала сразу, не сделает и потом, — хмыкнул Дзинтон. — Ты помнишь, что я тебе сказал тогда? Она не агрессивна, пока явно не спровоцирована. Давай, капитан, решайся. А то я себя последней сволочью чувствую.

Внезапно Саматте страшно захотелось спать. Видимо, брала свое бессонница последней ночи. Надо найти гостиницу подешевле и завалиться дрыхнуть. А может, ну его к лешему? Парень, кажется, предлагает от чистого сердца. Заодно можно еще раз пощупать стены на предмет текучести, а стекла — упругости.

— Хорошо, — вяло кивнул он. — Бесплатная комната и дешевая кормежка — отказываться не стану. Надолго не стесню. Отыщу новую работу и сразу съеду.

— Договорились, — кивнул Дзинтон. — Госпожа, счет, пожалуйста.

Уже на улице, шагая позади Дзинтона, Саматта негромко спросил:

— А что, госпожа Эхира на самом деле обо мне высокого мнения?

— Да, — коротко откликнулся спутник.

— Что-то я не заметил по нашим встречам, — хмыкнул бывший капитан. — Я бы сказал, что она на меня как на лягушку смотрела.

— А ты всегда говоришь то, что думаешь, Саматта? — искоса глянул на него Дзинтон. — Сомневаюсь что-то. Но если тебя интересуют точные слова, то она сказала следующее: «как ни странно, но у парня есть мозги и еще не до конца окаменело сердце — и он не законченная мразь, в отличие от большинства сотрудников охраны».

— Ну ничего себе «высокое мнение»!

— Если учесть, что про директора Джоя она сказала, что помочь ему может только пуля между глаз, то да, высокое. — И Дзинтон негромко рассмеялся. — Гордись, капитан. Оказывается, есть на свете люди, полагающие, что для тебя не все потеряно.

— Я тронут, — буркнул Саматта. И замолчал окончательно.

* * *

Солнце уже начинало клониться к закату. Карина с ногами забралась на скамеечку во дворе отеля и, обхватив себя руками за коленки, бездумно наслаждалась теплом и покоем. Казалось, что вся прежняя жизнь — детский дом, бегство, Институт — никогда не существовали, оставшись на страницах старой страшной книги, чей переплет захлопнулся раз и навсегда. Из распахнутого окна кухни доносился дробный стук ножа — Яна с Палеком, дежурившие сегодня по кухне, под руководством Цукки что-то строгали для вечернего салата, оторвавшись от игры в «сто сорок четыре». Игра лежала тут же, на скамейке. Девочка покосилась на нее и сонно хмыкнула. Она, в отличие от друзей, так и не смогла проникнуться ее прелестью. Рисунки на фишках мельтешили в глазах, и отличить их друг от друга казалось решительно невозможным.

Скрипнула, растворяясь, калитка. Встрепенувшись, Карина опустила босые пятки на траву — и замерла, пораженная. Вслед за Дзинтоном во дворик вошел высокий широкоплечий мужчина с темными волосами, расплющенным носом и небольшим шрамом под левым глазом. Это он! Тот самый солдат, что вчера чуть не убил ее и всех остальных! Но папа… разве папа сам не понимает?

— Карина! — громко и весело сказал папа. — У нас гость. Познакомься с господином Саматтой — он поживет у нас несколько дней, пока не найдет себе новую работу взамен старой.

Глубокая напряженная тишина стала ему ответом. Только Цукка, выглянув в окно кухни, негромко охнула. Позади нее возникли пораженные мордочки Яны с Палеком.

— Он же… он же… вчера… — выдавила из себя Карина. Она вскочила на ноги и теперь медленно отступала к входной двери. — Он хотел стрелять…

— Да, он приходил вчера в большой компании, — согласно кивнул Дзинтон. — И еще вчера он работал на Институт. А сегодня он на Институт уже не работает, и не в последнюю очередь потому, что не стал стрелять в вас вчера. За то, что он вас не убил, его уволили. Теперь ему негде ночевать. По-моему, он заслуживает снисхождения, как вы думаете?

— Дзи, ты уверен, что он не опасен? — встревоженно спросила Цукка. Она сжимала кухонный нож так, словно готовилась броситься с ним в последнюю отчаянную атаку.

— Опасен? Интересный вопрос, Цу. Уверена ли ты, что я не опасен? Или Кара? Или Яни? Да и Лика, уверен, способен при случае преподнести сюрприз-другой, — Дзинтон пожал плечами. — Вопрос не в том, опасен ли человек. Вопрос в том, что как он уживается с окружающими. Господин Саматта, ты хотел что-то сказать?

Саматта поперхнулся. Он уже страшно жалел, что согласился прийти сюда. Что вдруг на него нашло? Впрочем, ничего страшного. Четыре версты в одну сторону — крюк невеликий. Он еще успеет вернуться в город и подыскать гостиницу, поужинать и завалиться спать пораньше. Сказать что-то? Да ничего он не хочет сказать!

Девочка-девиант, Карина, смотрела на него огромными черными глазами. Она медленно подошла к нему вплотную.

— Я помню тебя, — с ненавистью произнесла она. — Я умею видеть сквозь зеркала. Я видела тебя, когда в меня стреляли шариками. Ты стоял и смотрел…

— А что я мог сделать? — внезапно Саматта почувствовал, что полностью опустошен. Он не хотел ничего говорить, ему нужно просто повернуться и уйти — но слова против воли слетали с его губ. — Что я мог сделать, Карина? Даже если бы я свернул шею лаборанту, меня тут же пристрелили бы самого. Я всего лишь командир охранного спецотряда, и моих людей не допускали во внутренние помещения лабораторий.

Девочка все с той же ненавистью смотрела на него, и Саматта снова почувствовал давящее ощущение на висках.

— Тебя привел папа, — тихо сказала она, — и я не стану тебя бить. Но держись от меня подальше, понял?!

Внезапно утоптанная земля по обе стороны от Саматты ухнула и дрогнула, выбросив в воздух два столба пыли, словно пораженная ударами двух тяжелых молотов. Карина отвернулась и выбежала в калитку, ведущую в сад. Выскочившая на крыльцо Цукка испуганно прижала ладони к губам. Саматта стоял как оплеванный.

— Прошу извинения за невольное вторжение, — сухо произнес он. — Приношу также нижайшие извинения за вчерашнее и не надеюсь на прощение. Мы больше не увидимся…

Он осекся, потому что Дзинтон положил ему на плечо руку.

— Не надо, капитан, — сказал он. — Прошлое умирает медленно, но, тем не менее, умирает. Ты гость здесь и волен оставаться, пока хочешь. Во всяком случае, сегодня ты ночуешь у нас.

Он посмотрел на Цукку.

— В мире и так слишком много страха и ненависти. Здесь им не место. Давайте оставим их за порогом, договорились? Цу, будь так добра, покажи господину Саматте свободные комнаты на втором этаже — пусть выбирает любую. Я пойду поговорю с Карой.

Он хлопнул Саматту по спине и быстро вышел в садовую калитку. Капитан остался стоять, глупо приоткрыв рот.

Первой в себя пришла Цукка.

— Господин Саматта, прошу простить нашу невежливость, — всунув ноги в сандалии, она сошла с крылечка и, приблизившись на три шага, поклонилась, сложив руки перед грудью. — Мы… твое появление оказалось для нас несколько… неожиданным.

— Оно и для меня оказалось неожиданным, — проворчал капитан. — Прошу понять, что мое вчерашнее поведение объяснялось неверными исходными данными. Снова приношу глубочайшие извинения…

— Неверными исходными данными?

Цукка взглянула в глаза капитану, и тот вдруг понял, что юная девушка прелестна. Прелестна, несмотря на неновое платье, отсутствие косметики, растрепанные волосы и жирный след на щеке. Что-то сладко защемило в сердце. Окстись, дурак, сердито сказал он себе. Что на тебя нашло? Да она младше тебя раза в два! Кончай пялиться, это невежливо. Вдруг он с удивлением заметил, что щеки девушки медленно покрываются румянцем смущения.

— Э-э… неважно, господин Саматта. Меня зовут Цукка. Они — Палек и Яна… — Она кивнула в сторону окна, из которого выглядывали лица детей.

— Я знаю Яну, — капитан вежливо поклонился детям. — Госпожа Яна, приношу свои извинения тебе отдельно. Мои действия были непростительны. Могу ли я надеяться искупить их?

Яна испуганно присела, скрывшись за подоконником. Похоже, с ней редко говорили с такой формальной вежливостью, как со взрослой, и она просто не знала, как реагировать. Чтобы не смущать девочку еще больше, капитан поспешно отвернулся.

— Госпожа Цукка, могу ли я попросить тебя показать мою комнату? — вежливо спросил он, глядя поверх головы.

— А… да, конечно, — поспешно кивнула девушка. — У нас много свободных комнат, и ты можешь выбрать любую, господин…

— Просто Саматта, без формальностей, — быстро сказал капитан. — Прошу тебя, госпожа Цукка, мне непривычно такое обращение.

— Мне тоже, — девушка несмело улыбнулась. — Тогда я — просто Цукка. Пойдем, Саматта, я покажу тебе дом.

Когда мужчина и девушка скрылись в доме, Палек взглянул на Яну. По каким-то мелким, почти невидимым признакам он понял, что ее невидимые руки сейчас напряжены и готовы действовать.

— Почему Дзинтон привел его сюда? — озадаченно спросил мальчик. — Ведь он — солдат из Института. А вдруг он шпион?

Яна потупилась.

— Не знаю, — прошептала она. — Но Дзинтон сказал, что он там больше не работает. А раз он сказал, значит, правда. Он ведь никогда не ошибается.

— И все равно он хотел нас убить, — хмуро сказал Палек. — Только Дзинтон его выгнал.

Яна кивнула.

— Вчера выгнал, — почти по-взрослому вздохнула она, — а сегодня привел. Я думаю, что Дзинтон знает, что делает. И, Палек…

— Что?

— Я знаю, что он солдат из Института. Но я не боюсь его. Он… ему действительно стыдно, я знаю.

— Не боишься? — поразился Палек. — Да ты словно цунами перед собой увидела!

— Я от неожиданности, — пояснила девочка. — А потом я поняла, что он и в самом деле жалеет, что хотел в нас стрелять. И вчера тоже… вчера он тоже жалел, когда Карина плакала. Может, он действительно хороший человек.

— А ты уверена, что он не притворяется? — Палек с подозрением уставился на подружку.

— Не знаю, — дернула та плечиком. — Давай закончим салат крошить, а то мне уже надоело на кухне возиться. Я хочу игру доиграть. Я у тебя почти выиграла.

— Выиграла? — возмутился мальчик. — Я сам у тебя выиграю! Спорим?

— А вот ничего подобного! — Яна показала ему язык. — Давай закончим быстрее, и я тебе покажу…

09.06.843, древодень

Тихий стук в дверь заставил Цукку встрепенуться. Она подняла голову от учебника, за которым сидела уже полчаса, и откликнулась:

— Входи, Дзи.

Дзинтон мягко проскользнул в дверь в своей обычной кошачьей манере.

— Привет, Цу, — сказал он, водружая на стол стопку бумажных книг. — У меня для тебя подарок.

— Что?.. — девушка взяла в руки верхнюю. — «Интегральное исчисление. Курс для поступающих на естественнонаучные факультеты». Ой…

— У меня есть знакомый преподаватель университета, — объяснил Демиург, присаживаясь на край кровати. — Я спросил, какие учебники он может порекомендовать для девушки, твердо намеренной поступить на физический факультет, и он радостно завалил меня целой грудой макулатуры. Лет десять назад университетская библиотека, переходящая на электронные издания, списала огромное количество бумажных книжек. Частью их выбросили, частью раздали желающим. Тот преподаватель, как тот хомяк, утащил в свою нору десятка четыре томов и теперь не знает, что с ними делать. Ты бы видела, как он обрадовался, что они кому-то понадобились! Жаль, что он химик, а то ты могла бы с ним позаниматься.

Он пощелкал по переплетам пальцем.

— Я бегло просмотрел содержание и сравнил его с программами прошлогодних экзаменов. Корреляция почти стопроцентная. И написано очень внятно и по делу, в отличие от некоторых пособий. В общем, штудируй. И не забывай — подготовительные курсы начнутся менее чем через три периода. Семьдесят дней пролетят быстро, и лучше записаться заранее.

— Ой-ей… — тихо пробормотала Цукка, листая оглавление «Курса физики». — Я, конечно, еще на вступительных экзаменах поняла, что тупая как пробка. Но книжка меня окончательно убедила. Да в моем учебнике половина отсутствует! Дзи, скажи, а у вас, инопланетян, нет какого-нибудь способа закачивать знания прямо в башку? Ну, чтобы ночью положить учебник под подушку, а утром встать, зная его наизусть?

— Нет, Цу, — Дзинтон с неожиданной серьезностью покачал головой. — У нас нет методов, подходящих для людей.

— А как вы учитесь? — заинтересованно спросила девушка. — Расскажи, а?

— Ну… — Дзинтон задумался. — Если на пальцах, то у нас достаточно сложная и запутанная система. Видишь ли, проблема не только в запоминании, но и в работе с запомненным. Помнишь, я говорил, сколько мне лет?

— Да. Около миллиона. Знаешь, не верится как-то.

— Хорошо, что не верится, — рассмеялся Демиург, — а то бы от шока со мной разговаривать нормально не смогла бы. Не верь и дальше. Я почему вспомнил о возрасте — с течением времени в памяти накапливается огромное количество информации. Даже у простого человека воспоминаний много, а у нас с нашей синтетической… машинной памятью их просто море. Мы ничего никогда не забываем. Но мы когда-то являлись людьми, такими как ты, и наш разум просто не приспособлен для работы с большими объемами информации, неважно, новой или старой. Пришлось выдумывать костыли и подпорки. Основной механизм — ассоциативная память. Активный набор знаний, с которыми мы можем работать свободно, велик, но немногим превосходит аналогичный набор в памяти развитого эрудированного человека. Для остального же у нас есть Архив. Вернее, два Архива. Первый — общий, в который имеют доступ все Демиурги. Невообразимых размеров свалка самой разной информации, большую часть которой никто не касался уже не одну сотню тысяч, а то и миллионы лет. Второй — персональный, в нем хранятся данные, которые мы по разным причинам не хотим обнародовать: интимные воспоминания, журналы по текущим делам, все такое. А наша активная память содержит индекс данных, позволяющий быстро искать нужные данные по той или иной схеме классификации, а также особые ассоциативные механизмы, быстро вытаскивающие на поверхность знания, подходящие к ситуации. Я тебя не запутал?

— Да нет, все понятно, — Цукка задумчиво накрутила на палец прядь волос. — Но звучит так, словно вы какие-то компьютеры…

— Мы и есть компьютеры, Цу — наполовину как минимум. Когда мы еще оставались людьми, у каждого из нас имелся компаньон-искин, искусственный интеллект. Когда мы пользовались биологическими телами, искины тоже использовали человекообразные тела киборгов — чоки, совсем как те, что начали появляться у вас сейчас. Когда мы перевели свои психоматрицы… свои сознания на энергетические носители, искины разделили их с нами. Мысленные каналы связи позволили очень тесно интегрировать наши сознания, и с течением времени сотрудничество превратилось в симбиоз, а потом — и просто во взаимное растворение. Сейчас уже практически невозможно определить, какая часть в нас от человека, а какая — от искина. Теперь понимаешь, почему не можешь воспользоваться нашими способами усвоения информации?

— Пока я понимаю только, что попала в фантастический роман, — хмыкнула девушка. — Дзи… скажи, и все-таки — почему ты с нами возишься? Со мной, с детьми? Зачем мы тебе? Ну ладно, Яна с Кариной — необычные дети, но я? Ты ведь тратишь кучу сил и времени, не говоря уже про деньги, на то, чтобы за шиворот втащить меня, ничем не выдающуюся девчонку с улицы, в университет. Если тебе нужна нянька для детей, мог бы найти профессиональную гувернантку, которой я и в подметки не гожусь…

— Сейчас я, предполагается, должен тебя похвалить и утешить, расписав какая ты необыкновенно талантливая, что достойна внимания великого божества вроде меня! — рассмеялся Демиург. — Цу, вот тебе совет: никогда не занимайся самоуничижением, тем более — вслух. Оно лишь означает, что ты настолько не уверена в себе, что хочешь опереться на других. Но что, если другие вдруг откажут тебе в поддержке?

Он щелкнул пальцами в воздухе.

— Помнишь женщину в ресторане, которая нам скандал устроила на пустом месте? Такой скандал — логическое завершение мысленного самоуничижения. Она настолько презирает саму себя, что все время такими вот мелкими якобы победами пытается доказать свою значимость. И подсознательное понимание, что она вовсе никого не победила, заставляет ее чувствовать себя еще хуже. Цу, ты — это ты, и мнение окружающих для тебя всего лишь сотрясение воздуха. Ты настолько же ценна, насколько ценен любой другой человек на земле, не больше и не меньше.

— И что же мне, вообще никого не слушать? — недоверчиво спросила девушка, нахмурившись.

— Почему же? Слушай и принимай к сведенью, но держи в уме — никто из окружающих не знает тебя лучше, чем ты сама. И если ты считаешь себя значимой для кого-то, так оно и есть. А что ты живешь в убогой обшарпанной комнатенке и сама готовишь себе еду, ничуть не умаляет твой значимости по сравнению с промышленником, тратящим по десять миллионов в год только на карманные расходы и живущим в особняке в пять раз больше нашего отеля.

— Красиво говоришь, — вздохнула Цукка. — Только вот промышленник — это промышленник, а я — простая девушка с улицы…

— Да, оно так, — кивнул Дзинтон. — Ты права. Ты простая девушка с улицы, не представляющая из себя ничего особенного. Таких тысячи и тысячи. Умница, но не гений, весьма симпатичная, но не писаная красавица.

Цукка посмотрела на него, ощущая, что ее лицо вытягивается против воли.

— Вот видишь? — весело рассмеялся Дзинтон. — Ты все-таки продолжила самоуничижаться в тайной надежде, что я как друг тебя похвалю, потешив твое самолюбие. А я взял да и не похвалил, да еще и добил окончательно. Видишь, как опасно полагаться на чужую поддержку? Цу, еще раз повторяю: ты такая, какой чувствуешь себя сама. Если всерьез считаешь себя ничего не значащей пустышкой, значит, такая и есть. Но если хочешь что-то из себя представлять, то для начала заставь поверить в собственную значимость себя саму.

— Педагог… — вздохнула девушка. — Связалась же я со старым занудным инопланетянином!

— Я, между прочим, самый молодой, — подмигнул Дзинтон. — Ты еще не сталкивалась с по-настоящему старыми и занудными инопланетянами типа Харлама — того, которому четыре с половиной миллиона лет. Он один из старейших Демиургов, работал с самим Ройко Джонсоном — легендарным ученым нашего прошлого. Он выдающийся специалист по физике пространственного континуума, основатель и заведующий так называемым Институтом изучения мироздания — группой ученых-пуристов, пытающихся утверждать примат чистого разума. Одно время я работал у него ассистентом — и сбежал, не выдержав постоянных нотаций на тему, как надо жить. И не только я. А когда в результате моих исследований изобрели Игру, он вообще со мной насмерть разругался. Вот он зануда так зануда!

— А что такое «игра»? — полюбопытствовала девушка, чувствуя, что голова начинает медленно, но неотвратимо распухать.

— Тема для другого разговора. — Дзинтон встал с кровати. — Пока переваривай уже рассказанное. И вот еще что. На случай, если тебя еще не смутила необычная тишина в окрестностях, информирую, что дети тайком сбежали к морю купаться…

Цукка, ойкнув, захлопнула учебник и вскочила на ноги.

— Ну, крокодилы… — пробормотала она. — Договаривались же, что меня спросят, если соберутся от отеля далеко отходить!

— Расслабься, — посоветовал Дзинтон. — И Яна, и Палек — прибрежные жители, цунами-предупреждения хорошо знают, под волну не попадут. Случайно утонуть они тоже не утонут, здесь уже моя забота. Хотя втык за безалаберность им сделать определенно стоит, тут ты права: уговор дороже денег. Но я не о том. После обеда возьми всех троих под мышку и своди в универсальный магазин по своему выбору. Со следующей недели отправляем Яну с Палеком в школу — я переслал директору необходимые документы, оформление уже должно закончиться — а у них даже одежды приличной нет. Экипируй всех троих на свое усмотрение, для такого случая я снимаю лимит текущих операций по хозяйственному счету. Одежда, школьная форма, сумки, школьные принадлежности типа пеналов и тетрадей, ну и так далее. Оформи доставку, чтобы на себе не тащить. А я смотаюсь в школу и проверю, что все детали утрясены.

Он шагнул к двери, но остановился.

— Кстати, как тебе наш новый жилец?

— Саматта? — глупо переспросила Цукка, чувствуя, что невольно краснеет. — Ну, он вроде бы неплохой человек…

— Хорошо, что неплохой, — широко ухмыльнулся Дзинтон. — Потому что он, вероятнее всего, задержится здесь надолго. Что бы он ни думал, найти работу в хоть какой-то службе безопасности для человека, с позором вышвырнутого из армии, весьма непросто. А для того, чтобы пойти к бандитам, он слишком горд и наивен. Так что начинай к нему привыкать.

Он подмигнул и вышел. Щеки девушки вспыхнули еще сильнее, и она порадовалась, что Дзинтон ее больше не видит. Ее как-то сразу очаровал этот большой сильный человек, его внимательные карие глаза на широкоскулом лице, сдержанная грация большого сильного тела с перекатывающимися под тонкой рубашкой мускулами, почтительная вежливость, столь нехарактерная для мужчин его возраста… Она фыркнула и гордо вздернула нос. Еще чего! Влюбиться в едва знакомого, да еще и такого пожилого мужчину в первый же день? Не дождетесь!

* * *

Интерком коротко пискнул.

— К тебе посетитель, господин директор, — прошелестел голос секретаря.

Директор седьмой муниципальной средней школы коротко выругался сквозь зубы. Кого еще принесло на его голову в разгар рабочего дня? Откуда они сегодня лезут, словно где-то мешок с визитерами прорвался? На пару секунд он всерьез задумался о том, чтобы послать очередного посетителя самым дальним маршрутом.

— Господин Дзинтон Мураций по поводу своих детей, — деликатно напомнил секретарь, тонко чувствовавший настроение шефа.

— Пусть войдет, — вздохнул директор, сдаваясь. Видно, судьба у него сегодня такая — тратить день на пустые разговоры. Дзинтон, Дзинтон… Что-то там с ним, кажется, не так?

Посетитель удивил его своей молодостью. В двадцать лет или около того — и устраивать в среднюю школу «своих» детей? Да он сам, наверное, недавно старшую школу закончил! Да нет, разумеется, не детей, а братьев с сестрами. Если родители умирают, оставляя сирот, то совершеннолетние дети автоматически назначаются опекунами несовершеннолетних.

— Блистательный господин Сэки Арикуй, директор школы? — осведомился посетитель, останавливая посреди кабинета. — Я Дзинтон Мураций. Рад познакомиться, прошу благосклонности.

— Радость взаимна, блистательный господин Дзинтон, благосклонность пожалована, — сухо откликнулся директор. — Чем обязан визитом?

— Я по поводу устройства в школу своих детей. В четвертый класс, точнее. Мальчик и девочка, по десять лет обоим.

— Своих детей? — директор выделил слово «своих» нажимом. — Господин, ты не слишком ли молод для того, чтобы иметь десятилетних детей?

— Я приемный отец, — безмятежно пояснил парень. — Так получилось, что мне пришлось взять на себя ответственность за их судьбы. Все документы, включая свидетельства органов опеки, я пересылал вам два дня назад.

Ах, да. Теперь директор вспомнил. Действительно, пару дней назад приходили какие-то документы, но времени на просмотр у него не хватило. Он поводил пальцем по сенсорной площадке — к новомодным объемно-сенсорным панелям он так и не привык — и действительно обнаружил в разделе входящих документов объемистый пакет.

— Нижайше прошу присаживаться, — кивнул он на стул, начиная просматривать присланное. Так… свидетельства о рождении детей, свидетельства о смерти родных родителей, свидетельства об усыновлении и удочерении… меньше недели назад? Ну ничего себе! Так, метрика за третий класс мальчика, метрика за третий класс девочки… сдавала заочно, на дому? Она что, болела? Характеристика на мальчика из детского дома… на девочку нет, видимо, не успела там побывать — повезло малышке, сразу нашелся добрый человек. А здесь у нас что? М-да… еще похлеще метрик об усыновлении: аттестат доктора психологии на имя Дзинтона Мурация. Директор пристально взглянул на посетителя. Да что же за парень такой, что в двадцать один год уже имеет аттестат, который десять лет в университете зарабатывать положено? Небесное дитя, юное дарование? А вот свидетельство о допуске к экспертной психологической оценке несовершеннолетних при судебных разбирательствах? В двадцать один год!!?

— Все документы подлинные, — парень, удобно устроившийся на гостевом стуле, вернул изумленному директору безмятежный взгляд. — Да, я доктор психологии и официальный государственный эксперт по делам несовершеннолетних.

— Прости меня, господин, но… — директор замялся.

— Я слишком молод для таких регалий? — усмехнулся парень. — Все нормально, господин директор. Долгая запутанная история, но все совершенно законно. Видишь ли, есть дополнительные неафишируемые обстоятельства, о которых чуть позже. Пока можешь просто считать меня юным гением. Сейчас же меня интересует, смогут ли дети приступить к занятиям в следующий перидень? Я понимаю, что оформление документов займет некоторое время, но они могут начать посещать занятия до завершения процесса. Они и так много пропустили, незачем усугублять.

— М-да, господин Дзинтон… — директор снял очки и устало потер глаза руками. — Буду с тобой откровенен: я крайне удивлен сложившимся обстоятельствам. Я тридцать лет учу детей, но впервые в жизни вижу настолько молодого мужчину, являющегося официальным приемным отцом. Да еще и холостого мужчину — ты ведь не женат, если я правильно понимаю? Прости меня за невежливый вопрос, но ты уверен, что сможешь воспитать двоих детей? Тем более принятых в таком довольно взрослом возрасте?

— Уверен, господин директор, — посетитель безразлично шевельнул бровями. — Более того, у меня есть еще одна приемная дочь. Ей тринадцать, но об ее устройстве в школу речь пойдет только следующей весной — в силу непреодолимых обстоятельств она очень много пропустила, так что сейчас самостоятельно нагоняет упущенное, чтобы не заниматься в одном классе с младшими.

— Хорошо, — не стал спорить директор. — Я не стану возражать против решения органов опеки, по крайней мере, не имея достаточно оснований. Я не вижу формальных препятствий к тому, чтобы принять детей в школу. Хотя, боюсь, мальчик… Палек — он из детского дома, а там обычно проблемы как с дисциплиной, так и с усвоением преподаваемых знаний.

— Насчет дисциплины я позабочусь, — усмехнулся Дзинтон. — А вот успеваемость — забота учителей. Вашу школу я выбрал именно потому, что у нее репутация действительно хорошего заведения, где детей учат по-настоящему. Хотя со своей стороны могу пообещать, что приложу все старания к тому, чтобы стимулировать мальчика учиться.

— Хорошо. В таком случае… — директор задумался. — Ты, конечно, хочешь, чтобы дети попали в один класс? Тогда, пожалуй, мы определим их в класс четыре-два.

— Спасибо, господин директор, — кивнул парень. — Но, как я уже заметил, есть дополнительное обстоятельство, о котором тебе следует знать. С девочкой не все так просто, как обычно. Период назад она потеряла родителей в автокатастрофе, а сразу затем ее похитили. Две психических травмы подряд — достаточно серьезно даже для простого ребенка.

— Весьма печально, но ведь ты имеешь в виду не травмы? В чем же сложность девочки? — директор настороженно посмотрел на посетителя.

— Она девиант.

Резко выдохнув, директор отпрянул назад. Его лицо исказила гримаса страха.

— И ты, господин Дзинтон, на полном серьезе настаиваешь, что она должна учиться в моей школе? — саркастически произнес он. — Чтобы она убила или искалечила нормальных детей? Извини, но я…

— Я мог бы и не упоминать о данном обстоятельстве, — бесцеремонно перебил парень, и директор вновь поморщился — на сей раз от невежливости гостя. — Однако хотя бы один человек в школе должен быть в курсе. В силу Закона о защите прав несовершеннолетних я настаиваю на том, чтобы ни один сотрудник школы, кроме тебя, не знал о данном обстоятельстве.

— И не узнает, — саркастически ухмыльнулся директор. — Потому что она не станет здесь учиться. Я не имею права принять ее, так что я отказываю…

— Нет, ты не отказываешь, — снова перебил посетитель, разглядывая ногти. — Потому что если ты так поступишь, заинтересованные лица узнают, что твой племянник также является незарегистрированным девиантом.

Директор задохнулся. Как он узнал? Откуда? Ведь ни одна живая душа в мире, если не считать его самого и брата с женой, не подозревает! Да ведь мальчик почти и не девиант! Он едва-едва способен взглядом сдвинуть с места спичку! Так несправедливо…

— Я понимаю, что наношу удар ниже пояса, господин директор, — гость поднял взгляд. — Но мою девочку родные родители скрывали от государства точно так же, как ты с родственниками скрываешь своего племянника. Они пошли на огромные жертвы ради того, чтобы дочь не попала в руки… уполномоченных организаций, и даже несчастного случая, убившего их, могло не произойти, если бы они передали дочь властям. Неужели ты не сочувствуешь моему ребенку?

— Но она девиант…

— Господин директор, я открою тебе государственную тайну, которую власти охраняют пуще зеницы ока. По оценкам, сегодня среди человеческих детей в возрасте от восьми до четырнадцати лет не менее пятнадцати процентов являются оформившимися девиантами. Способности подавляющего большинства из них не превосходят способностей твоего племянника, и власти предпочитают делать вид, что ничего не подозревают. Содержание ребенка на государственный счет, сам понимаешь, является весьма дорогостоящим, а потому власти настаивают на передаче под опеку только детей с экстраординарными способностями — таких, как моя Яна. Но за Яну я ручаюсь. Она спокойная уравновешенная девочка, и она никогда не применит свои способности во зло.

— Даже если мальчишка стукнет ее сумкой или дернет за косу? — безнадежно поинтересовался директор. — Даже если они поссорятся с подругой?

— Да. Я учу их контролировать свои возможности, и она совершенно определенно не применит их сгоряча.

— Но я нарушу постановление…

— Уже нарушил. Кроме того, открою еще одну тайну: постановлению осталось жить считанные дни.

Директор озадаченно посмотрел на посетителя. Тот безмятежно вернул ему взгляд и улыбнулся.

— Не терзай себя, господин директор. Я ведь недаром прислал тебе свое свидетельство. Как эксперт я ручаюсь, что из-за моей Яны не возникнет никаких неприятностей. Она совершенно нормальный и разумный ребенок. Более того, она у меня умница. Я надеюсь, в свое время она станет украшением школы.

Он поднялся на ноги.

— Значит, через неделю, в следующий перидень в шесть тридцать я привожу детей к тебе, и ты представишь их классу. И, если что, там есть номер моего пелефона. В случае проблем обращайся ко мне лично. А теперь, блистательный господин директор, я откланяюсь.

Когда посетитель вышел, директор бессильно откинулся на спинку кресла и потер грудь возле внезапно заколовшего сердца. Можно подумать, у него и без девчонки не хватало неприятностей! И все-таки — откуда гость узнал про его племянника?

* * *

Летний вечер сгущался над городом, и бухту далеко внизу уже покрыли тени от окружающих гор. Скоро темнота поднимется до черты цунами, солнце скроется за верхушкой Белой горы, и тогда в небе одна за другой начнут проступать искры звезд Ручьев, а Звездный пруд, сбросив вуаль синего дневного неба и поднявшись из-за горизонта, засияет с обновленной силой на фоне черного ночного бархата.

Карина устроилась на своей любимой скале и изучала сверху город и бухту. Вот вспыхнули первые фонари, пунктиром прочерчивая сетку улиц — сначала в нижней части города, потом все выше и выше. Загорались разноцветные сигналы на яхтах, катерах и больших кораблях, стоявших у причалов и неторопливо перемещавшихся по бухте. Летящий со стороны океана бриз оставлял на губах привкус соли, осторожно трепал волосы, гладил по лицу ласковыми ладонями, забирался под платье… «Мир дышал прохладным предчувствием ночи» — фразу она когда-то очень давно, еще в детском доме, вычитала в одной книжке и запомнила наизусть, так она ей понравилась. Наверное, вот так, как сейчас, и есть дышать предчувствием ночи, теплой и ласковой… а может, и не очень. На небе собирались какие-то облачка, которые она пока не понимала. Яна с Палеком, с детства жившие на берегу моря, пытались объяснять ей, какие формы что означают, но она плохо запомнила. Тогда у нее в голове все время крутилась навязчивая мысль о побеге, и она мало думала о посторонних вещах. Но теперь можно спросить еще раз, и она обязательно запомнит!

Радостное возбуждение, вызванное походом в магазин, постепенно уходило. Тело постепенно привыкало к новым шортам и майке, которые Цукка купила ей взамен старого, давным-давно украденного и уже порядком поизносившегося платья. Она поежилась, вспомнив, что с завтрашнего дня ей нужно начинать заниматься, чтобы поступить в школу в следующем году. Заниматься много и упорно, чтобы меньше чем за полгода выучить то, что другие учат за год. Выучить и сдать экзамены городской комиссии. Сможет ли она это сделать? Папа говорит, что сможет. Она знает папу не так давно, но он еще ни разу не ошибался. И она его не подведет. Ведь ей еще нужно искупить то, что она натворила в прошлом…

Сзади послышались шаги. Папа? Нет. Он ходит легко и почти бесшумно. Тяжелая мужская поступь — наверняка Саматта. Что ему надо? Вчера вечером большой дядька бродил по дому и саду, с любопытством щенка заглядывая во все углы и заставляя Карину вздрагивать каждый раз, когда она его замечала. Правда, сегодня он на весь день уходил из дома и вернулся только к самому ужину какой-то приникший. Наверное, не нашел то, за чем ходил.

На всякий случай Карина распрямила одну невидимую руку — нет, надо говорить «манипулятор», как учит папа — и не глядя отправила ее за спину, на всякий случай чувствовать чужака. Папа говорит, что тот не причинит вреда, но она слишком долго пряталась и убегала, чтобы вот так просто забыть старые привычки. Если он дотронется до нее, она уронит его, и очень больно.

Саматта, однако, к ней не притронулся. Он молча сел рядом, в полусажени, и принялся смотреть вниз, на бухту. Карина поежилась и привычным движением обняла себя за коленки. Чего ему надо?

— У меня есть дочь, — негромко произнес капитан. — Примерно твоего возраста. Два периода назад ей исполнилось двенадцать. Я ходил смотреть на нее… издали. Она удивительно быстро взрослеет. А ведь еще год или два назад выглядела совсем маленькой девочкой.

Карина промолчала. Зачем он рассказывает ей о себе?

— Знаешь, когда мы штурмовали отель… вернее, когда я уже стоял во дворе и смотрел, как ты плачешь, я подумал — а что, если бы на твоем месте оказалась моя дочка? Что, если бы на нее охотились здоровые мужики с автоматами? Знаешь, мне стало так паршиво, что захотелось дать самому себе по морде.

Молчание. Минуту спустя Карина слегка повернула голову и искоса взглянула на соседа. Тот сидел, скрестив ноги и устремив взгляд прямо перед собой.

— Почему ты смотрел на свою дочь издали? — осторожно осведомилась она. — Почему она не живет с тобой?

— Потому что мы с ее матерью разошлись три года назад. Мирно разошлись, без скандалов и претензий. Сейчас у нее новая семья. Новый отец, которого, кажется, она любит. Я не хожу к ним — зачем мне встревать в ее жизнь, заставлять разрываться между мной и матерью, мной и новым отцом? Пусть она живет в мире.

— Глупо, — решительно сказала Карина. — Если бы мой папа был жив, я бы ждала его каждый день. Наверняка твоя дочь тоже ждет тебя.

— Возможно, — Саматта склонил голову. — А может, и нет. Она только недавно выписалась из больницы. Тяжелая операция на печени. Она чувствовала себя очень плохо, и ее новый отец не вылезал из больницы, попеременно с матерью дежурил у постели. Он… тоже хороший человек. А у меня была работа — и очень немного свободного времени. И постоянные командировки, иногда очень долгие. Временами после возвращения мне казалось, что она почти забыла меня. Наверное, лучше, если она меня забудет совсем.

— Неправда! — горячо сказала Карина. Внезапно в душе у нее поднялась волна сочувствия к большому сильному мужчине, разлученному с дочерью. Ну почему, почему мир так несправедлив? Почему дети не могут жить со своими родителями? — Ты должен встречаться с ней!

— Спасибо, Карина, я подумаю, — Саматта кивнул. — Но я сейчас не о том. Карина, ты веришь, что я действительно жалею о том, что произошло? Ты можешь простить меня? Я знаю, что с тобой делали, и больше всего жалею, что сам не вытащил тебя из проклятого Института.

— Честно жалеешь? — спросила девочка, испытующе глядя на него. — Честно-честно?

— Честно-честно! — без улыбки кивнул мужчина. — Честнее не бывает.

— А почему тогда ты хотел поймать меня и вернуть в Институт?

— Потому что я профессиональный солдат, Карина. А профессионал обязан делать свою работу хорошо, даже если она ему противна. Мне давно стоило подать рапорт о переводе, но я все не решался. Наверное, даже хорошо, что меня выбарабанили. По крайней мере, не придется больше разрываться между совестью и долгом.

— Ладно, тогда мир, — Карина повернулась к нему и протянула ладошку. — Только больше ни в кого не стреляй.

— Я больше никогда не стану стрелять в детей, — согласно качнул головой капитан, осторожно сжимая детскую ладонь в своей огромной лапище. — Но есть много таких, в кого следует стрелять. Тот же директор Института, например.

— Папа говорит, что насилие редко что-либо решает, — решительно сказала Карина. — Раньше я бы тоже убила директора, если бы смогла дотянуться. А теперь не стану. Вдруг ему когда-нибудь станет стыдно за то, что он и его служащие натворили.

— Стыдно? — хмыкнул Саматта. — Очень сомневаюсь.

— Все равно, — упрямо сказала девочка. — Папа говорит, что убивают только слабые и трусы. Саматта, если хочешь со мной дружить, пообещай, что никого и никогда не станешь убивать. Ну, разве что уж совсем никак по-другому нельзя… — добавила она, поколебавшись.

— Раз твой папа так говорит, то обещаю, — кивнул капитан. — Я уже успел заметить, что он ничего не болтает просто так. Знаешь, Карина, тебе ужасно повезло, что вы с ним встретились.

— Я знаю, — согласилась девочка. — Он…

— Тихо! — внезапно произнес Саматта.

Что-то нехорошее происходило совсем рядом. Или нет, нехорошее — не то слово. Опасность — не непосредственная угроза, а что-то холодно-угрожающее, враждебное. Внимание чужого человека, направленное на Карину и немного на него самого. Он неосознанно потянулся к точке, откуда внимание текло.

Картинка перед плотно закрытыми глазами: густой кустарник в двух сотнях саженей, на склоне соседней горы. Человек в камуфляже. Вооружен, но тяжелый пистолет лежит в кобуре, в ладони — бинокль с электронным усилителем: наблюдатель, не убийца. Небольшая видеокамера с телескопическим объективом, направленный микрофон, остатки еды и бутылка простой воды в пакете под боком. Аккуратно прикопанные испражнения неподалеку. Пост наблюдения, размещенный как минимум с утра.

На границе зрения вспыхивают слова. Отчет: периметр участка не нарушен. Пассивная защита дома: задействована в обычном режиме. Непосредственная угроза: отсутствует, уровень эвристики — третий. Уровень тревоги: первый. Рекомендация: по возможности быстрое устранение наблюдателя. Средства активного воздействия сфокусированы на единичной цели, летальный режим запрещен. Супервизор уведомлен об угрозе. Оператор-стажер уведомлен.

Рядом — присутствие Карины. Эффектор в полной готовности, активирована силовая функция. Внимание! Оператор эффектора неквалифицирован, угроза случайных травм окружающих. Рекомендация: временно деактивировать эффектор, провести дополнительный тренинг оператора.

Саматта встряхнул головой, и наваждение пропало. Что случилось? Нужно побыстрее пообщаться с Дзинтоном. Неужели он и в самом деле что-то чувствовал?

— Карина, — спокойно сказал он. — Мы встаем и идем в дом. Сейчас же.

— Что…

— Здесь опасно. За нами наблюдают. Потом поговорим. Мне срочно нужно увидеть Дзинтона.

Он резко встал, осторожно поднял девочку за плечи и поставил ее на ноги.

— Пошли, — скомандовал он. Где наблюдатель — вон там? Тогда это дерево прекрасно скроет их от бинокля.

За деревом он приостановился. Карина недоуменно и встревоженно глядела на него.

— Ты чего? — спросила она.

— Я… — внезапно Саматта осекся. Что он ей скажет? Что ему вон на том склоне примерещилась засада?

— Он так заботу проявляет.

Саматта и Карина синхронно вздрогнули. Дзинтон появился совершенно неслышно, и теперь наблюдал за ними с ехидной полуулыбкой.

— Испугались, братцы-кролики? — подмигнул он. — Кара, там Цукка интересуется, когда ты собираешься начинать готовить ужин. С сегодняшнего дня ты вообще-то самостоятельно дежуришь по кухне, помнишь?

Карина ойкнула. Кухонное дежурство и в самом деле совершенно вылетело у нее из головы. Проскользнув у Дзинтона под мышкой — тот шутливо хлопнул ее по затылку — девочка бросилась вверх по тропинке. Проводив ее взглядом, Дзинтон повернулся к Саматте.

— Как тебе понравилась местная система защиты? — спросил он.

— Система защиты? — тупо переспросил капитан.

— Наблюдатель, которого ты видел — уж не думаешь ли, что научился ясновидению? Я показал тебе его средствами моей защитной системы. Она как раз закончила подстраивать интерфейс к твоим нервной системе и полуэффектору. Той неощутимой штуке, что сидит в тебе, как в Карине, но так и не сделала тебя девиантом.

— Значит, то, что я видел…

— Являлось следствием твоего подключения. Режим наблюдения, использующийся также для обучения. Так как тебе игрушка?

— М-да… — Саматта почесал в затылке. — Вот, значит, почему ты так хорошо подготовился к нашему появлению.

— Вовсе нет. Я знал о готовящемся рейде еще до того, как ваши фургоны выехали с территории Института. То милое местечко постоянно находится под моим наблюдением. Много внимания ему я уделять не могу, но о серьезных ситуациях осведомлен всегда.

— Ничего себе! — Саматта посмотрел на него почти с суеверным страхом. — Но как… Нижайше прошу сказать мне, господин Дзинтон, кто ты? Откуда у тебя такие возможности? Ты работаешь на Общественную безопасность? Или на армию?

— Саматта, — поморщился Дзинтон, — мы же договорились оставить в стороне высокий штиль. Меня тошнит от формальной вежливости, к которой вы прибегаете каждый раз, когда хочется самоунизиться перед лицом более сильного. Я понимаю, что каноны языка требуют, но все же говори по-человечески, а? Что же до сути, то… Видишь ли, капитан, вопрос, кто я такой, является достаточно сложным как с технической, так и с теологической точки зрения. У меня нет никакого желания его обсуждать здесь и сейчас. В будущем узнаешь правду, сейчас же у нас есть иные вопросы, которые следует решить. Скажу только, что я не работаю ни на кого. Я сам по себе.

— Но… такая система наблюдения — она превосходит всё, что я видел до сих пор. Ты хочешь сказать, что создал ее в одиночку?

— Да. И не только ее. У меня достаточно широкие возможности.

Саматта замолчал. Он присел на корточки, оперся спиной на древесный ствол и задумчиво посмотрел на Дзинтона снизу вверх.

— Госпожа Эхира назвала тебя «демиург джао», — медленно проговорил он. — Что такое «демиург»? И что такое «джао»?

— Хорошая у тебя память, — хмыкнул Дзинтон. — А Эхире в ее-то возрасте пора бы научиться следить за языком. Интересно, сколько еще народу услышало и запомнило ее оговорочку? Демиурги в одной старой и прочно забытой мифологии… ну, в общем, такие своеобразные существа. А Джао — просто имя. Мое основное имя в отличие от временных масок.

Он присел на корточки рядом с Саматтой и точно так же оперся спиной на дерево.

— Я инопланетянин, Саматта. Самый настоящий инопланетянин.

Он поднял сжатый кулак с отставленным большим пальцем, и на его кончике вспыхнуло маленькое яркое пламя. Саматта зачарованно смотрел на огонь, кожей лица чувствуя его яростный жар.

— Видишь ли, капитан Саматта Касарий, совершенно случайно ты оказался втянут в события, которые тебя, в общем-то, не касаются. Не знаю, как ты расценишь ситуацию лет этак через десять — как чрезвычайное везение или совсем наоборот. Но тебя втянуло в круговорот, и отойти в сторону просто так уже не получится. Я не угрожаю — ты, как уже убедился на практике, не представляешь для меня никакой опасности, и я не намерен принуждать тебя к чему-либо силой. Но в политике очень много самостоятельных игроков, и наверняка кто-то попробует использовать тебя в своих играх. Учитывая твою наивность, удовольствия ты явно не получишь.

Он слегка дунул, и огонек погас. Саматта встрепенулся, словно очнувшись от гипноза.

— Значит, ты инопланетянин… — сипло проговорил он, преодолевая спазм горла. — И с какой же ты планеты, господин?

— Мы же договорились — я Дзинтон. Я ни с какой планеты. Моя раса не использует их для жизни. Мы прекрасно обходимся космическим пространством и способны создавать себе необходимое прямо из пустоты. Я к тому, что ты наверняка сейчас вспоминаешь идиотские боевики, в которых чужие захватывают Текиру, чтобы пожирать населяющих ее существ, эксплуатировать природные ресурсы и так далее. Извини, — прибавил он, — но я уже говорил, что тебя по лицу можно читать, как открытую книгу. С проблемой надо что-то делать — в вашем обществе нельзя думать настолько открыто. Так вот, мы присутствуем здесь с далеко идущими целями, которые сейчас не время обсуждать. Уверяю лишь, что мы не желаем вашей цивилизации ничего плохого.

— Так. И что ты хочешь от меня, Демиург Джао?

— Дзинтон. Пожалуйста, используй это имя. У меня деловое предложение.

Саматта искоса взглянул на него, но промолчал.

— Суть в следующем. Мне нужен человек, который возьмет на себя ответственность за безопасность детей. Я наблюдал за тобой и вполне удовлетворен твоей реакцией на происходящее. Ты даже умудрился примириться с Кариной, чего я не ожидал по крайней мере еще пару недель. Так что я предлагаю тебе должность начальника службы безопасности.

Он хмыкнул.

— Служба, конечно, громко сказано, потому что состоять она будет из тебя и автоматической системы защиты. Однако предложенная работа ничуть не хуже той, что ты искал в последние дни. Не обещаю высокого жалования, но и нищим не останешься. Десять тысяч в период на руки, питание и жилье за мой счет, работа круглосуточная в режиме «не бей лежачего». Плюс еще одно маленькое условие, но о нем потом. Что скажешь?

Саматта задумчиво поскреб подбородок с начинающей отрастать щетиной.

— Я в последнее время как-то не следил за тем, сколько платят директорам служб безопасности. Но по сравнению с тем, что я получал в армии, не так плохо. А что за дополнительное условие, если не считать того, что придется работать на непонятных инопланетян?

— Дополнительное условие простое: все, кто работают на меня, чему-то учатся. Чему — неважно, каждый выбирает сам. Возможностей для обучения хватает, так что главное — желание.

Саматта присвистнул.

— Ничего себе маленькое условие! Слушай, Дзинтон, ты понимаешь, что мне тридцать два года? И что почти половину жизни меня учили только убивать? Я же не интеллектуал какой!

— Не имеет значения. Если хочешь, продолжай учиться искусству солдата. Или стратега, если хочется в солдатики играть научиться. Но только в случае, если ты действительно того хочешь. Никто не мешает тебе переквалифицироваться в поэта, садовника или начать вышивать крестиком. Сгодится любая профессия — при условии, что она полезна людям. У меня не так много возможностей для материального вознаграждения, но в плане обучения я могу реализовать любые твои мечты. Однако если хочешь работать со мной, запомни простую аксиому: отсутствие развития — смерть. А мне не нужны живые трупы.

Дзинтон помолчал.

— Если не хочешь давать ответ сразу, можешь подумать пару дней. Но не дольше — должность вакантна, а мне в скором времени придется часто и надолго отлучаться. Ты хорошо ладишь с детьми, и у тебя есть голова на плечах, так что ты мне подходишь. Подхожу ли я тебе — вопрос, на который тебе следует ответить самостоятельно.

Дзинтон поднялся на ноги, и внезапно Саматта отчетливо осознал, что у него — движения опытного бойца. Плавно-текучие, выверенные, отточенные — наверняка он серьезный противник в драке. И все же — сколько ему лет на самом деле? Сорок? Тридцать пять? Или у них другой счет времени?

— А если я откажусь?

— Значит, найдешь другую работу и отправишься восвояси. Если намекаешь на то, что успел слишком много увидеть, то это глупость. Моим планам не может повредить ни один человек, и ты, как я уже сказал, не исключение. Кстати, чтобы закрыть тему — Институт человека, не дожидаясь суда, выплатил мне за попорченные кусты и моральный ущерб компенсацию в размере пятидесяти тысяч. Половину я перевел на твой текущий счет в «Морском банке» — если бы не ты, я бы их не получил, так что доля твоя по праву. А в остальном — думай, капитан. И помни — Карина и Яна нуждаются в защите. Я бы не возражал, если бы их стал защищать ты. Кстати, — его взгляд стал лукавым, — что-то мне подсказывает, что и Цукка не рассердится, если решишь остаться.

Саматта пробурчал что-то неопределенное. Цукка… только не говори, парень, что ты умудрился по уши влюбиться меньше чем за два дня, с досадой сказал он себе. Она ведь совсем еще девчонка. Четырнадцать лет разницы! И потом, какие у нее отношения с Дзинтоном? Кто он ей — любовник? Или инопланетянам человеческие женщины не нужны?

— Я не любовник Цукки, — подмигнул ему Дзинтон. Саматта вздрогнул — похоже, его мысли опять оказались написанными на лбу. — Она мой друг и воспитатель моих детей, но не любовница. И никогда ей не станет. Так что эта дорога для тебя открыта. Ну так что?

— Я подумаю, — поспешно произнес Саматта. — До завтра.

— Хорошо, — кивнул Дзинтон. — И еще — я уже успел кое-что рассказать Цукке. Немногое — время еще не пришло. Но все равно можешь поговорить с ней насчет меня. Кстати, должен предупредить — без моего разрешения ты физически не сможешь обсуждать меня с посторонними никаким способом: ни явно, ни намеками, ни как либо еще. Это называется «ментоблок», действует на уровне подсознания и никаким усилием воли не ломается. Извини, но сам понимаешь — от длинного языка могут зависеть жизни. Ты не болтун, но как извлекать из людей информацию против их воли, знаешь немногим хуже меня.

Саматта хмыкнул и пожал плечами. Чего-то похожего следовало ожидать. От одного секрета к другому, такая, видно, у него судьба.

— Тогда я пошел. Не задерживайся — ужин через полчаса. Пойду посмотрю, как там Карина на кухне. Наверняка опять что-нибудь напутает с ингредиентами даже под приглядом Цукки. Или сожжет что-нибудь. Ох, пора покупать микроволновку — по крайней мере, там таймер есть. Потратить часть институтской компенсации…

Он повернулся, чтобы уйти.

— Погоди! — внезапно вскинулся Саматта. — Значит, ты подключал меня к защитной системе? И то, что я видел, есть в реальности?

— Что именно?

— Наблюдатель на склоне.

— Наблюдатель существует. Пусть себе сидит — он не опасен. А тех, кто станет вечером просматривать записи его аппаратуры, ждет небольшой сюрприз: несколько часов высококачественного гей-порно вместо реальных съемок. Мне жутко интересно — поймут они намек или нет?

Дзинтон подмигнул капитану и быстро пошел по тропинке к дому. Саматта ошарашенно глядел ему вслед. Заглушить видеокамеру и направленный микрофон возможно, о такой аппаратуре он слышал. Но дистанционно подменить запись?

— Знаешь что, Демиург Джао, — пробормотал он про себя, — чтоб я сдох, если не приму твое предложение. Может, я и солдафон, но любопытства у меня хватает. Надо же — настоящий инопланетянин! Осталась ма-аленькая такая проблема — понять, чему бы я хотел учиться…

10.06.843, златодень

Интерком ожил в самый неподходящий момент: Таттарин задумчиво ковырял в носу, разглядывая потолок и раздумывая, куда и с кем завалиться вечером после работы и вообще как провести два ближайших выходных. Разумеется, такая поза могла бы сойти и за напряженное обдумывание какого-нибудь хитрого дела, но только не для шефа. Иногда Таттарину казалось, что тот в буквальном смысле слова видит своих подчиненных насквозь. Ну почему хреновы интеркомы не требуют подтверждения ответа при вызове от начальства?

— Бездельничаешь? — сухо спросил шеф, разглядывая Таттарина, поспешно придавшего сосредоточенное выражение своей физиономии.

— Нет, господин Тарагор, — поспешно замотал головой капитан. — Думаю над одним делом…

— Думать полезно, — сарказм в голосе оой-полковника, казалось, мог проесть насквозь стальную пластину не хуже серной кислоты. — Только у тебя не всегда получается. Скажи-ка мне, что за фигурант под именем «Клоун» у тебя проходит?

— Странная личность, господин Тарагор, — Таттарин чуть было не развел руками, но вовремя вспомнил, что шеф не переносит жеста, полагая его первым признаком неуверенности и некомпетентности. — На него навел наш секретный сотрудник в Институте человека…

— Немедленно ко мне. — Шеф отключился, оборвав следователя на полуслове.

Таттарин несколько секунд смотрел на потухший экран с приоткрытым ртом. Что на старика нашло? Он, конечно, не слишком часто общался с завсектором — можно даже сказать, что слишком мало общался (и слава всем богам, истинным и ложным!). Но почему рядовое дело с мутными пока перспективами настолько заинтересовало начальство, что то затребовало экстренного доклада?

Хмыкнув, капитан поднялся из кресла. Умный терминал, распознав, что хозяин сваливает, пискнул и вырубился. Ну и что, что экстренный доклад? Может, ему удалось случайно на золотую жилу наткнуться! Может, он шпион заморский, глава местной грашской или княжьей резидентуры, военные секреты вынюхивающий? Недаром же от него ниточки к Институту человека тянутся. И прицепят ему, капитану Таттарину Комонгу, новый кружок на нашивки досрочно… Жаль только, опять в положенное время свалить не удастся. Доклад и на час, и на два затянуться может.

Его ждали. Секретарь коротко мотнул головой в сторону двери кабинета — входи, мол — и снова занялся своими делами. Массивная деревянная дверь приоткрылась на удивление легко и неслышно. За ней царил полумрак — шеф, по слухам, страдал каким-то заболеванием глаз и не выносил солнечного света. И вообще света — обычно комната круглые сутки освещалась только настольной лампой да дисплеем терминала, а за ее пределами никто и никогда не видел оой-полковника без зеркальных темных очков.

— Господин Тарагор Шифт, капитан Таттарин по тво…

— Рассказывай о деле Клоуна, — бесцеремонно оборвал подчиненного завсектором. — На память. Дело у меня на терминале, но я хочу знать, что тебе больше всего запомнилось.

— Есть, — кивнул капитан. — Дзинтон Мураций, по паспорту — двадцать один год, официальная дата рождения — двенадцатого третьего восемьсот двадцать второго, место рождения — Оканака…

— Мне не биография его нужна, — поморщился шеф. — Я спрашиваю — что запомнил больше всего? Почему ты него вообще время тратишь?

— Год рождения важен, господин оой-полковник, — упрямо наклонил голову Таттарин. — Подчеркиваю — ему по документам двадцать один год. Но масса деталей совершенно не соответствует заявленному возрасту. Мы вышли на него благодаря наводке секретного сотрудника из Института, передавшего нам копию доклада о штурме загородного отеля «Мароновая роща»…

— Подробнее.

— Служба охраны Института обнаружила, что в заброшенном отеле «Мароновая роща» скрываются два девианта, примерно период назад сбежавшие из Института, разгромив лабораторный корпус и перебив кучу охранников.

— Помню. Скандал вышел крупный. Что-то там говорилось о стечении обстоятельств. Половина спецотряда выехала на учения на дальний полигон, у девианта отказал блокиратор, заклинило давно не проверявшуюся аварийную бронеперегородку возле лестничной клетки, а у охраны не оказалось оружия, способного продавить эффекторы беглецов. Это? Что там со штурмом?

— Штурм оказался неудачным. Если верить докладу, отель словно заколдовали: окна небьющиеся, стены скользят, словно маслом намазаны, так что перебраться через них совершенно невозможно, чуть ли не фанерные ворота против кумулятивных зарядов устояли. А потом ворота открылись, и тот парень, Клоун, встретил спецназ во дворе. Поначалу его чуть не пристрелили, но он так заболтал командира отряда, что тот добровольно отменил штурм отеля и чуть ли не сдался ему в плен.

— Офицер спецназа Минобороны? — приподнял бровь шеф. — Отменил штурм?

— Именно. И, судя по объяснительным бойцов, винить его сложно: наш фигурант трепался, как опытный законник в суде. Не язык, а мельница, и манеры соответствующие.

— Кто владелец отеля?

— Он и есть владелец. Судя по документам в муниципалитете, купил эту развалюху примерно семь периодов назад, в начале зимы, за не очень маленькие деньги и с тех пор там живет. Однако опросы населения на окружающей территории не указывают на его присутствие здесь ранее начала пятого периода.

— Дальше. Что с девиантами? Вернули в Институт?

— Нет. Как оказалось, за три дня до того городской Совет по делам несовершеннолетних выдал ему официальные свидетельства об удочерении обеих девчонок, а также постановления о спецопеке, подписанные государственными представителями. Вместе с ними он усыновил какого-то приблудного пацана из детдома, но тот не девиант, обычный мальчишка. Удивительно, что Клоун предоставил доказательства своего финансового благополучия — выписку с какого-то банковского счета, а также прочие необходимые документы, включая два заключения от независимых экспертов-психологов. Плюс к тому куча дипломов и свидетельств, позволяющих ему выступать экспертом по делам несовершеннолетних даже в судах любой инстанции. Все документы подлинные, по крайней мере, на свежий глаз. А Совет, обычно затягивающий процесс на полгода и больше, сейчас управился всего за два дня. Пробовали с членами Совета разговаривать — только плечами пожимают: документы в порядке, требованиям удовлетворяет, почему бы и нет?

— А что дети — девианты, комиссия в курсе?

— В курсе. Но реагируют как-то странно. Глаза словно стеклянные становятся. Согласие на спецопеку в Службе общественной безопасности получены, говорят, так о чем говорить? И все, разговор заканчивается.

— Кто у нас выдавал согласие на спецопеку?

— Майор Сарий Таррари. Сразу после того, как поставил визу, он укатил в отпуск куда-то в глушь, рыбу в озерах ловить, оперативной связи с ним нет, и пока я его выдергивать не стал. Он-то точно никуда не денется.

— Так. Дальше.

— Дальше — страньше. Он живет с детьми и еще одной восемнадцатилетней девкой — она тоже пустышка — в своем отеле и редко высовывает нос за его пределы. Но наблюдение часто не фиксирует его присутствие в доме по несколько часов. Словно он куда-то незаметно исчезает, а потом опять возвращается. Иногда выходит в магазин за покупками, один или с детьми. Но в прошлый древодень он вышел один, спустился в город — и исчез. Сбросил наружку так грамотно, словно всю жизнь этим занимался — ребята и чихнуть не успели, как он буквально растворился в пустоте. А чуть позже спокойно вернулся в отель.

— Так. Удочерение девчонок-девиантов, покупка отеля, подвешенный язык, штурм, странные отсутствия. Что-то еще?

— Третьего дня к ним присоединился бывший командир спецотряда Института — тот самый, руководивший неудачным штурмом. Один день тот бродил по городу, подыскивая работу, но получил несколько отказов и больше пока не пытался.

— Так. Что еще?

— Пока все, господин оой-полковник.

— Понятно, — завсектором побарабанил пальцами по столу. — Значит, так. Дело передаешь мне лично, я тебя с расследования снимаю. Не потому, что провалил — материалы я смотрел, все грамотно. Но не твоего уровня, похоже, рыбешка. Есть ориентировки…

— …которые не стоят выеденного яйца, — прервал его холодный голос.

От неожиданности следователь дернулся всем телом, автоматически разворачиваясь и пытаясь нащупать под мышкой пистолет, оставшийся в кабинете. Краем глаза он заметил, как напряженно вытянулся шеф. В темном углу комнаты шевельнулась и выступила наружу неясная тень, сразу, впрочем, превратившаяся в человеческую фигуру.

— Что Служба общественной безопасности сует свой нос куда ни попадя, я могу понять — работа у нее такая, и я долго игнорировал назойливость ваших людей. Но сейчас у меня истощилось терпение.

И только теперь в сумраке кабинета капитан Таттарин Комонг опознал фигуранта дела, о котором только что шла речь.

— Дзинтон Мураций? — ошеломленно пробормотал он. — Как ты сюда попал? Что…

— Господин Тарагор Шифт, не жми так тревожную кнопку, сломаешь ненароком, — лед в голосе пришельца, казалось, замораживал воздух в кабинете. — Она временно не действует. А ваш секретарь спит и не заглянет сюда даже случайно. Не дергайтесь, я вам ничего не сделаю. Прояви немного рассудительности, оой-полковник, и круги вайс-генерала обеспечены тебе досрочно.

— Да что ты себе позволяешь? — наконец-то взвился на ноги завсектором. В его руке поблескивал вороненым металлом пистолет. — Я тебе сейчас пулю всажу, вот тогда и порассуждаешь о досрочных кругах! Как ты сюда попал?!

— Сейф, — казалось, незваный гость не слышит хозяина кабинета. — Вторая сверху полка. Белый конверт с номером два нуля двенадцать ноль семь. Достать немедленно.

Завсектором замер, словно удав перед кроликом. Следователь растерянно переводил взгляд с него на фигуранта… фигуранта ли? Наконец оой-полковник медленно, не поворачиваясь спиной к незваному гостю, отошел в угол, где стоял большой несгораемый сейф, достал из внутреннего кармана кителя пластинку ключа и вставил ее в приемную щель. Несколько мгновений он колебался, затем вдруг кинул пистолет Таттарину, и тот с трудом успел поймать оружие.

— Держи его на мушке, — хрипло сказал Тарагор. Затем он отвернулся, прикрыв своим телом клавиатуру сейфа и быстро вбил код, после чего приложил ладонь к сенсорной пластине. Мелодично тренькнуло, и дверца сейфа отворилась.

— И что дальше? — настороженно спросил завсектором, поворачиваясь к Дзинтону. В его руке белел конверт.

— Открой. Кодовая фраза внутреннего конверта — «Соловей выпорхнул из гнезда».

— Ну смотри, парень, если кодовая фраза не совпадет… — оой-полковник не закончил фразу и резко дернул плотную бумагу. Та с резким треском порвалась.

— Она совпадает, — безразлично произнес Дзинтон. — Открой второй конверт и вставь карту памяти в терминал.

На сей раз полковник колебался заметно меньше. Таттарин с любопытством следил, как тот разрывает внутренний конверт из желтой бумаги, извлекает из него плотный пластиковый чехол, вытаскивает карту, осторожно вставляет в приемник терминала и прикладывает большой палец к сканеру.

— Твой отпечаток? — настороженно сказал он гостю. Тот подошел к терминалу и тоже приложил палец.

Терминал разразился мелодичной трелью. Пару минут оой-полковник таращился на экран, перечитывая и переваривая увиденное, потом нехотя вытянулся по струнке.

— Господин оой-генерал, твои полномочия подтверждены. Ожидаю приказаний. Да опусти ты пушку, болван! — это относилось уже к Таттарину. Тот пожал плечами, отвел от гостя ствол пистолета, поставил оружие на предохранитель и положил на стол шефа. Пусть сам разбирается, куда девать.

— Что подтверждены — хорошо, — кивнул гость. — Первый приказ: собранное на меня досье стереть безвозвратно, архивные копии также уничтожить. Операцию по девиантам проводит контрразведывательный отдел Министерства обороны, и собам в нее нос совать незачем. Досье на меня имеется у твоего начальства, но у тебя нет к нему допуска. Усек?

— Так точно, — откликнулся оой-полковник, глядя перед собой оловянными глазами.

— Хорошо. Имей в виду, я проверю — возможность у меня есть. Если хочешь, можешь спросить у оой-генерала Васика, что такое досье «Камигами». Убить он тебя не убьет, правда, есть шанс, что жить будешь плохо и недолго. Кстати, капитан, к тебе тоже относится. Допуска у тебя тем более нет, но подписку я брать не стану. Ляпнешь что-нибудь лишнее на стороне — закопаю. Позаботься о своем здоровье, будь другом, и придержи язык.

— Так точно, — кивнул капитан, тоже вытягиваясь по струнке. По спине поползла струйка холодного пота. Вот вляпался так вляпался… Ну почему он сам не подумал о контрразведке?

— Хорошо. Теперь, господин оой-полковник, мне потребуется помощь вашей конторы. На карте, кроме моих полномочий, есть еще одно вложение — план спецоперации «Кодомонохи». Проведешь ее за малым исключением своими силами, но если потребуется какое-то дополнительное обеспечение — скажешь мне, я сделаю. Код моего пелефона там же, в материалах. Цель операции — захват местного отделения Института человека и вывоз всех содержащихся в нем девиантов в безопасное место. В какое — тебе знать не положено, данный пункт плана обеспечиваю я сам. Вопросы?

— Господин… господин оой-генерал, могу я говорить свободно? — казалось, завсектором против силы выплевывает слова.

— Да.

— Насколько нам известно, Институт человека в данном вопросе является прикрытием для Седьмого департамента Министерства обороны. Почему контрразведка проводит операцию при нашем участии?

— Спрашиваешь много, оой-полковник, — гость недобро прищурился. — А ведь вроде бы не первый год в органах. Так надо, понял?

— Но это… вызовет большой скандал. Руководство Института очень влиятельно. Мы не сможем проделать все тихо.

— И не надо, — зубы гостя блеснули в злой усмешке, и капитан Таттарин почувствовал, как по спине снова бегут ледяные мурашки. — Мне не нужно тихо. Мне хочу максимально громко, со скандалом мирового масштаба. Просмотришь план — узнаешь. Гордись, оой-полковник: ты участвуешь в историческом событии, которое изменит лицо мира. А теперь я откланяюсь.

Незваный гость развернулся и подошел к двери. Нет, не подошел — проскользнул, неслышный и почти невидимый в своей темной одежде в темном кабинете. Тихо скрипнула дверь, и в комнате остались только капитан и оой-полковник.

Первым тишину нарушил следователь.

— Он что, правда оой-генерал? — осторожно поинтересовался он. — Что на его карте?

В ответ шеф выдал длинную полностью нецензурную тираду на свободную тему. Выговорившись, он сплюнул на ковер.

— Эта скотина — оой-генерал Третьего департамента Министерства обороны. Контрразведка, мать его за ногу, спецоперации по внутренней безопасности страны! Мы с ними пересекаемся не так часто, но куда чаще, чем хотелось бы. Твари просто обожают загребать жар нашими руками: если успех, то им, а облажались — наша вина. А на карте приказ о максимальном содействии. Знаешь, чей приказ? Лично оой-генерала Васика.

— Главного директора? — присвистнул капитан. — Ну ни хрена ж себе…

— Точно. Именно «ни хрена ж себе». Еще там какие-то документы. Видимо, и план операции есть. Хоть я еще не читал, он мне заранее не нравится.

Начальник сектора опять выругался.

— Дело растреклятое я у тебя забираю, твой доступ к нему отозван. Сотру его сам… чуть погодя. Ладно, свободен.

Следователь повернулся к двери, но неожиданно замер на месте. Потом медленно развернулся к начальнику.

— Шеф, — медленно проговорил он, — а как тот хрен с ушами попал в кабинет? И как он усыпил секретаря?

Два офицера службы безопасности молча смотрели друг на друга, и по спине у обоих медленно ползли ледяные мурашки. Такие же ледяные, как и улыбка исчезнувшего гостя.

11.06.843, земледень

— Итак, великолепная госпожа Эхира Марга, я внимательно тебя слушаю.

Депутат Ассамблеи в шутливом салюте приподнял бокал с торчащей из него соломинкой. Несмотря на радушную улыбку, его прищуренные глаза холодно поблескивали в полумраке алькова. В приватной обстановке глава партии рационалистов разительно отличался от того бесшабашного и слегка придурковатого рубахи-парня, которого играл на публике.

— О, блистательный господин Крайтон Керл, я отнюдь не намеревалась превращать вечер в деловое совещание, — очаровательно улыбнулась Эхира, изучая его лицо из-под опущенных ресниц.

По слухам, шестидесятилетний, но еще крепкий мужчина предпочитал молодых девушек (а злые языки поговаривали и насчет несовершеннолетних девочек), и накануне она использовала все возможности чудо-косметики Майи, чтобы выглядеть хотя бы на семнадцать. Разумеется, благодаря их периодическим встречам в течение по крайней мере двух десятилетий он прекрасно понимал, что она отнюдь не юница, но после такого долгого отсутствия следовало использовать все рычаги.

— Мне просто хотелось увидеть старого знакомого после почти двухлетнего перерыва, — она откинулась на спинку кресла, поигрывая бокалом. — Партия рационалистов вновь набирает силу, и говорят, что на следующих выборах она получит в Ассамблее не менее сорока мест. Ты быстро набираешь политический вес, господин Крайтон, а женщины любят солидных мужчин.

Я — алчная холодная стерва, норовящая использовать тебя в своих интересах, мысленно сказала она. Поверь мне. Ну поверь же!

— О да! — Крайтон медленно наклонил голову. — Народ все больше осознает, что экономика вторична по сравнению с творящимся в наших головах. Примат разума — именно то, что сейчас нужно стране, чтобы пережить не самые лучшие времена экономического спада. Однако, увы, не все так хорошо, как хотелось бы. Чтобы участвовать в формировании Кабинета министров, нам необходимо не менее семидесяти мест.

— Да, все так! — сокрушенно вздохнула женщина. — Старые стереотипы отмирают медленно. А иногда они даже внезапно оживают с новой силой. Что поделать, общественным мнением так легко манипулировать!

— Увы, увы… — вздохнул политик. — В условиях тотальной лжи со стороны правящей коалиции избирателям очень легко заморочить голову ничего не значащими словами. Мы пытаемся бороться, но в условиях финансовой ограниченности…

Что тебе нужно? — спрашивал его настойчивый взгляд. Говори или проваливай.

Сейчас узнаешь, ответила ему томная улыбка Эхиры. Не торопись, дорогой, всему свое время.

— Да, лжи вокруг хоть отбавляй, — она задумчиво покрутила бокал в пальцах. — Буквально на каждом шагу можно обнаружить завесу, скрывающую мерзости, от которых простого человека может и стошнить. И хоть бы кто-нибудь попытался про них рассказать открыто!

— Например? — глава партии рационалистов явно насторожился.

— Ну… — Эхира возвела очи к небу. — Например, мне рассказывал один приятель, что организация под названием «Институт человека» не столько занимается изучением возможного человеческого организма, сколько прикрывает неприглядные делишки ее руководителей. Дети-девианты — кажется, их так называют? ну, которые умеют на расстоянии что-то делать? — так вот, дети, которых передают Институту, как говорят, подвергаются самым настоящим пыткам. Ты представляешь, блистательный господин Крайтон, дети в возрасте от восьми до четырнадцати лет — и их пытают электротоком, давят игольчатыми прессами, стреляют в них стальными шариками, колют всякой химической гадостью, просвечивают опасными лучами на жутких установках! Кажется, они, совершенно беспомощные, даже являются объектами сексуальных домогательств. Они называют происходящее «научными экспериментами», но на самом деле просто издеваются. И, говорят, — она понизила голос до шепота, — что весь ужас финансируется каким-то секретным отделением Министерства обороны!

— Возмутительнейшая история, — сокрушенно покачал головой Крайтон. — Но не может такого случиться, чтобы никто из официальных лиц не знал о подобных преступлениях! Почему же до сих пор широкая публика не осведомлена?

— Потому что так выгодно правящим партиям! — Эхира изобразила на лице самое искреннее возмущение. — А газеты и телеканалы не рискуют идти против них. Вот если бы нашелся достаточно влиятельный публичный политик, который заявил бы о подобном безобразии во весь голос — наверняка к нему бы прислушались. Особенно в преддверии выборов, — она выделила последние слова нажимом.

— Но если бы чисто гипотетически такой политик нашелся, наверняка ему пришлось бы несладко, — заметил депутат, прищуренно рассматривая собеседницу. — Партия гуманистов на пару с руководством Института совершенно точно выступит с опровержениями. Дело может дойти до суда, на котором наш храбрый политик мог бы даже получить за клевету тюремный срок, что именно в преддверии выборов оказалось бы особенно неприятно.

— О! О таких вещах нашему гипотетическому политику беспокоиться не следует. В обществе, в том числе в правоохранительных органах и в прокуратуре, достаточно здоровых сил, которые могли бы получить все необходимые доказательства. Такие доказательства, которые бы заткнули глотку даже партии гуманистов. Но Институт человека — очень влиятельная организация, и без широкой общественной поддержки связываться с ним никто не рискует. Вот если бы удалось привлечь внимание избирателей к проблеме…

— Да, вполне возможно, что здоровые силы, буде таковые имеются, могли бы и добыть доказательства, — скривил губы политик. — Однако наш гипотетический политик, несмотря на всю выгоду такого хода во время избирательной кампании, вряд ли смог бы что-то сделать. Видишь ли, великолепная госпожа Эхира, общение со средствами массовой информации в период выборов очень недешево обходится во всех смыслах. Они почему-то склонны воспринимать любые заявления со стороны партий как попытку сделать себе рекламу, даже если помыслы их чисты, как этот хрусталь, — он вытянул вперед руку с бокалом.

— Да, что делать, — притворно вздохнула Эхира. — Но сейчас такие времена, что трудности абсолютно у всех. Вот, например, как я слышала, у одного крупного автомобильного концерна при внутренней ревизии бухгалтерии вскрылись серьезные проблемы. Не помню, как он называется, но у него еще такой вот знак… — Она быстро нарисовала в воздухе эмблему «Тассера». — Я, слабая глупая женщина, не разбираюсь в финансовых деталях и сути проблем не понимаю, но говорят, что они вынуждены пойти на переговоры о слиянии с другим концерном. Его название я тоже забыла… — Она начертила эмблему «Кометы». — Ах, я так жалею, что просто глупая женщина и не разбираюсь в финансах. Опытный биржевой брокер наверняка бы смог извлечь из ситуации огромную выгоду, которой нашему гипотетическому политику хватило бы и на дополнительное финансирование избирательной кампании, и на общение с прессой, и на разные прочие нужды.

— Очень любопытно, — холодно ответил Крайтон. Он со стуком поставил бокал на столик и поднялся с дивана. — Наверное, очень интересно иметь настолько осведомленных друзей, не правда ли?

— Очень интересно, — согласилась Эхира, тоже поднимаясь. — И знаешь, мне часто удается узнавать разные забавные вещи. Ты, думаю, помнишь это по годам, что мы знаем друг друга. Но я глупая женщина, и мне даже не с кем о них поговорить. Ты даже не представляешь, как мне одиноко, а ты такой приятный мужчина! Возможно, нам следовало бы чаще встречаться, чтобы поболтать о том о сем. Особенно если наша болтовня поможет восстановить в мире хоть немного справедливости…

— Безусловно, — блистательный господин Крайтон Керл вежливо подхватил ее под локоть, откидывая занавесь и выводя из алькова. — И я уверен, что мы еще не раз с тобой поболтаем, особенно если правоохранительные органы все-таки найдут какие-то реальные доказательства творящихся преступлений. Ведь я так люблю восстанавливать справедливость!

12.06.843, деньдень

— Кто ты?

Голос — словно невнятное жуткое шипение сквозь неразборчивый шепот голосов в кромешном мраке. Темнота смыкается над головой, грозя раздавить, и внезапно он понимает, что вокруг — могильный склеп. Он замурован, замурован заживо!..

— Кто ты?

…мурашки бегут по коже, и ноги сами несут неизвестно куда по невидимой во тьме неровной почве, и камни подвертываются под ноги, и ужас сжимает горло, не давая дышать, а тьма сжимается вокруг еще сильнее, обволакивая, не позволяя двигаться, и отчаянные рывки всем телом не помогают, не помогают!..

— Кто ты?

Надо ответить. Надо ответить! Но кто он? Сгусток ужаса в краю кромешного мрака, хриплые вздохи в мертвой тишине… Это не его дыхание! Чудовища подкрадываются во мраке, и их смрадная вонь уже касается лица… Нужно вспомнить, обязательно вспомнить, кто он такой!

— Я Той! Караций! Той Караций! — от облегчения на глаза наворачиваются слезы, и сквозь них где-то вдали мерцает слабый огонек. Туда! Быстрее, еще быстрее! Те, кто крадутся во мраке, рядом, их дыхание чувствуется затылком, и если оглянуться, то можно увидеть их глаза, горящие красными углями. Они крадутся, чтобы наброситься, разорвать, сожрать… Но он не оглянется — ведь тогда случится что-то ужасное. Бежать, быстрее бежать к спасительному огоньку!

Ноги почти не слушаются, но ужас, словно наброшенный на шею тугой аркан, тянет вперед. Огонек все ближе. Он увеличивается, и те, что крадутся сзади, начинают отставать. Они не исчезнут навсегда, но они боятся света и не приблизятся, пока не окажутся уверены… или пока им не позволят. Да, пока им не позволят! Но ведь им не позволят, да?

Круг света. Теплого яркого света посреди залитой мраком пустыни под черным небом, и черная трава качается где-то за его пределами под порывами неощутимого ветра. Он успел! Его не догнали! И им не позволят приблизиться… пока.

Сердце бьется в груди, как перепуганный воробей. Плотный воздух не пролезает в горло, и каждый вздох — настоящая мука.

— Блистательный господин Той Караций?

Скучный невыразительный голос за спиной. Оглянуться? Нельзя. Нельзя! Если оглянуться, случится катастрофа. Тогда его не спасет ничто.

— Тот самый блистательный господин Той Караций, что десять лет является бессменным лидером партии гуманистов? Я ждал встречи с тобой.

Страшнее всего скука и безразличие, сочащиеся из чудовищного голоса. ОН там, где-то за границей круга, но его не остановит свет. И ОН может позволить тем, кто крадется, пересечь границу.

— Дети, блистательный господин Той Караций. Малолетние дети. Девианты. Ими становятся только в возрасте с восьми до десяти лет.

— Они чудовища! Им не место на земле!

Нет. Он говорит не то и не так. И те, кто крадутся, приближаются все ближе к свету, готовясь к прыжку сразу же, как только им позволят. Не надо! Пожалуйста, не надо! Он готов убивать, предавать, рвать зубами, только бы им не позволили!

— Они — дети. Малолетние дети, блистательный господин Той Караций. А финансируемый государством Институт человека превратил их жизнь в кошмар. И ты виновен в нем больше всего.

— Но они чудовища! Они убивают всех, до кого дотянутся! Один такой может убить меня! Как его распознать? Ведь он ничем не отличается от нормального ребенка!

Опять неправильно. И те, что крадутся, уже готовы прыгнуть. Нет!

— Не надо, я умоляю! Не позволяй им, господин, не позволяй! Я сделаю все, что захочешь! Я уничтожу Институт человека собственными руками, только не позволяй! Я стану носить маленьких чудовищ на руках, целовать их, ласкать, только не позволяй!

Да, да! Так правильно. Так и надо говорить. Пока он так говорит, они не прыгнут.

— Блистательный господин Той Караций, ты сказал. Твои слова услышаны и записаны. Но если вдруг забудешь их, то снова окажешься здесь. И рядом не найдется ничего, что могло бы защитить тебя. А сейчас я разрешаю уйти.

ОН пропадает. Черная пустота вокруг становится еще более пустой, и те, кто крадутся, напружинились, чувствуя, что жертва вот-вот исчезнет. Они боятся света, но они голодны, ужасно голодны, и они вот-вот преодолеют свой страх.

Свет начинает гаснуть, и теперь он отчетливо слышит дыхание тех, кто крадется, и видит их глаза. Уйти! Уйти! Проснуться!.. Но как?

Свет гаснет, и он в ужасе оборачивается. Прямо на него летят кроваво-красные глаза того, кто наконец-то подкрался, и смрадное дыхание шибает в нос, и острые когти уже впиваются в плечо!..

Той Караций, бессменный лидер партии гуманистов, рывком сел в постели. Сердце колотилось как бешеное, пижама промокла от пота. Сквозь шторы сочился бледный рассвет.

Сон. Просто сон. Кошмар. Надо же такому присниться! Пообещать, что своими руками уничтожит Институт человека, свое любимое детище… Да, всем кошмарам кошмар.

Что-то казалось неправильным. Плечо саднило. Он опустил глаза — и почувствовал как ужас снова пронзает живот, скручивая внутренности в тугой комок.

Левый рукав пижамы болтался, располосованный в клочья. И три длинных красных царапины тянулись от плеча до самого сгиба локтя.

Если он поступит неправильно, те, что крадутся во мраке, найдут его. И остановить их окажется некому. Теперь он знает это совершенно точно.

15.06.843, огнедень

В старом отеле стояла непривычная тишина. Уже второй день Яна с Палеком ходили в школу, и Карина откровенно скучала без них. Она заставляла себя читать учебники за четвертый класс, который немного не успела закончить той злополучной осенью и экзамены за который ей предстояло сдавать не позже, чем через два периода. Но учение не лезло в голову.

Впрочем, математику она всегда понимала хорошо, так что дроби, пропорции и уравнения на нахождение неизвестного давались ей легко. Хуже дела обстояли с географией и обществоведением: названия дальних городов и континентов в голосе держаться оказывались. Названия стран она еще кое-как запоминала, но где они расположены и какие животные там обитают, забывалось почти сразу же. Учебник по общему языку показался откровенно скучным: вопросы на понимание текста выглядели глупо, а учить правила ей почти не требовались: где и как ставить запятые и как правильно писать слова, она запоминала сразу, на глаз. Зато учебник по биологии ей сразу понравился. С яркими картинками птиц и зверей, с подробными описаниями и сценками из жизни, он приковывал внимание, заставляя глотать страницу за страницей. Несколько раз, увидев знакомые названия птиц, она подходила к окну и старалась с помощью своих не-глаз, которые папа называл «объемным сканером», увидеть сквозь листву кого-нибудь похожего на описания, но тщетно. Сквозь облака листьев шныряли серые птичьи тени, но не те, что надо.

Зато однажды она увидела сразу и обычными, и не-глазами самую настоящую волшебную фею. Миниатюрное создание сначала сновало в листве ближайшего марона вокруг уже наливающихся завязей будущих орехов, а потом вдруг — фрр! — подлетело к открытому окну и зависло в воздухе, с интересом изучая пялящуюся на нее девочку. Потом, заложив крутой вираж, она снова исчезла в листве, на сей раз насовсем. Карина еще несколько раз подходила к окну и даже вылазила в него, исследуя рощу и пытаясь обнаружить фею, но безуспешно. Наверное, потому, что сказку нельзя найти — она отыщет тебя сама, когда ей захочется.

Накануне она снова начала перечитывать «Делай что должно». Книжка, хотя и толстая и местами скучная, с самого начала захватила ее. Вместе с героями Отряда она снова переживала падение Хамира и бегство от злобных жугличей через реку и болота, визит в Серое Княжество, гибель долины и Беллы (интересно, что такое «кавитонный реактор»?), смерть принцессы Камеллы на балу, морскую битву с флотом Майно, осаду Крестоцина… Дочитав книжку во второй раз, она задумалась, а каково путешествовать с настоящим Демиургом, пусть и не зная того? Слово «демиург» цепляло какую-то тревожную струнку глубоко внутри, что-то, связанное с вторжением солдат Института, но вспомнить толком никак не удавалось.

Вчера, в перидень, когда Яна с Палеком ушли в школу в первый раз, ей, оставшейся в своей комнате, хотелось завыть от тоски и одиночества. Но зашел Дзинтон, рассказал какую-то забавную историю, которую она сразу же забыла, посидел рядом с ней на кровати. Она прижалась к нему, чувствуя сквозь свою майку и его рубашку надежное тепло его тела, и сидела так несколько минут, наслаждаясь спокойной уверенностью, что папа никогда не бросит ее одну. Дзинтон поглаживал ее по голове и рассказывал, как планеты вращаются вокруг звезд. Планеты ее мало интересовали, но ей нравилось просто сидеть, прижавшись к нему, и слушать его спокойный мягкий голос. Потом зашла Цукка и взяла ее с собой в магазин за продуктами, а потом… потом светило яркое солнце, с моря дул теплый соленый ветерок, щебетали птицы, и даже хотя Цукка ушла к себе в комнату готовиться к экзаменам в университет, и Дзинтон куда-то пропал, уныние больше не возвращалось.

Сегодня она уже не тосковала. Скучные учебники никуда не делись, но она уже точно знала, что справится — если только ее не подведет география. И папа в нее верит. Иногда она все еще внезапно вскидывалась, недоуменно оглядываясь по сторонам, словно отель, и Дзинтон, и Цукка вот-вот исчезнут, растворившись в черной глухой пустоте, и она почувствует шум в ушах и боль от выходящих из тела игл и трубок, и грубые дядьки перетащат ее на холодный пол железного ящика и повезут туда, где ей делают плохо и больно. Но наваждение проходило, и умиротворение старого отеля в неухоженном парке снова охватывало ее. У нее теперь снова есть папа! Настоящий папа! Он умный, и сильный, и веселый, и он защитит от всего на свете. А она сможет искупить все плохое, что сделала раньше.

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда Дзинтон заглянул в комнату.

— Как дела? — спросил он, подмигнув. — Трудишься?

— Я читаю, — смущенно улыбнулась Карина. — Я сегодня уже две главы по географии прочитала!

— Молодец! — похвалил ее папа. — Ну-ка, как у нас главная столица Четырех Княжеств называется?

— Э-э-э… Саламир! — вспомнила девочка. — А раньше он был столицей Тапара, одного из Четырех княжеств, пока они еще не объединились.

— Умничка! А может, ты еще вспомнишь, где расположен хребет Шураллаха?

— Не-а, — Карина помотала головой. — Я такого еще не знаю.

— На Западном континенте, в южной части, — пояснил Дзинтон. — Самый большой горный хребет в мире, хотя и не самый высокий. Там широкие степи, в которых раньше кочевники разводили овец и степных лошадей, потом лес, а потом начинаются горы. Сначала небольшие отроги, потом скалы все выше и выше. На самых высоких горах круглый год лежит снег, и с ледников бегут холодные речки. Потом на востоке они сливаются в полноводную реку Кронг, на которой стоит город Грашград. Слово «шураллаха» на поллахе, старом языке кочевников-гуланов, означает «небесные клыки», потому что снизу кажется, что они упираются в небо и царапают его.

— Здорово! — мечтательно произнесла Карина. — Не то что наши низенькие горы…

— Ну, наши горы тоже интересные, — Дзинтон поднял палец. — Можно даже сказать — уникальные, таких в мире совсем немного. Они называются «лакколиты». В таких местах миллионы лет назад подземная лава пыталась пробиться на поверхность, но не смогла. Зато она высоко выгнула землю, так что получились горы. Так что, возможно, где-то в Граше сейчас сидит вот такая же девочка, как ты, и мечтает приехать, в Масарию, чтобы посмотреть на них и на наше море.

— А я бы хотела уехать отсюда насовсем, — вздохнула Карина. — Насовсем и навсегда.

— Из-за Института? — Дзинтон посмотрел на нее сверху вниз. Девочка кивнула и плотнее прижалась к нему. Он погладил ее по голове. — Понятно. Кара, знаешь, я именно потому к тебе и пришел.

Карина вывернула шею и снизу вверх посмотрела ему в лицо.

— Кара, ты боишься, что Институт человека не оставит тебя в покое. Что он рано или поздно доберется до тебя, и тогда ты вернешься в его лаборатории. И, в общем-то, все верно. Они тебя в покое не оставят. А я не могу всю жизнь держать тебя под своим крылом — ты должна жить независимой, настоящей жизнью. Вот почему сегодня Института человека не станет.

— Что? — потрясенно спросила девочка.

— Что слышала, — подмигнул Дзинтон. — Сегодня Институт человека прекратит свое существование раз и навсегда. А директор Джой Митера сядет в тюрьму всерьез и надолго. Кара, хочешь увидеть, как это произойдет?

— Хочу! — яростно кивнула та. — Очень хочу! А можно?

— Можно и нужно. Только тогда ты наконец-то поверишь, что прошлое ушло навсегда. Единственный способ победить свой страх — взглянуть ему в глаза и преодолеть его. Но у нас мало времени. Нам нужно побыстрее добраться до Института, иначе пропустим все самое интересное.

Он стремительно поднялся с кровати, поднимая вместе с собой Карину. Девочка вся напряглась. Она почувствовала, как самостоятельно шевелятся ее невидимые руки — от страха или от злости, не разобрать. В Институт? И Института больше никогда не будет? Вот здорово!

Топоча босыми ногами по деревянному полу, они быстро прошли к выходу и обули сандалии. По дороге Дзинтон заглянул в кухню.

— Цу, мы с Карой погулять. Вернемся часа через три, так что к обеду можем не успеть — оставьте что-нибудь пожевать.

— Хорошо, — откликнулась девушка. — А вы далеко?

— По делам, — фыркнул от ответа Дзинтон. — Если что, зови по прямому каналу. Да, и включи свое новое радио через полчасика. Что-то мне подсказывает, что ты не пожалеешь.

Карина мимоходом тоже заглянула в кухню. Ну конечно — Саматта опять прилип к Цукке и, похоже, рассказывал ей что-то интересное. Наверное, они влюбились друг в друга. Ну ладно, Цукка еще не очень старая, но Саматте-то уже за тридцать. Он же совсем старик, умрет, наверное, скоро! Не поймешь этих взрослых…

— Папа, а Цукка с Саматтой влюбились друг в друга? — поинтересовалась она, когда они вышли за ворота.

— Много станешь любопытный нос в щелки совать — прищемят, — рассеянно откликнулся тот. — Подрастешь — сама разберешься. А пока надо торопиться, Эхира ждет. Ну, мелкая и слабосильная, спорим, что ты за мной не угонишься?

* * *

Вызов прошел почти точно в полдень. Вай как раз бросил взгляд на настенные часы, на табло которого светились цифры 09:76, и, выдернув из терминала личную карту, начал выбираться из-за стола. В животе тихо пробурчало, и как бы в унисон с бурчанием прозвенела трель коммуникатора.

Репортер тихо ругнулся. Наверняка очередной носитель сенсационной новости о застрявшей на дереве кошке или кошмарной автокатастрофе с поцарапанным бампером и разбитым подфарником. Задрали вконец…

— Канал «Трибуна». Слушаю, — нехотя произнес он, нажимая на клавишу приема. К некоторому его удивлению, коммуникатор не показал номер вызывающего. На его памяти за последний год такое случалось только дважды, и оба раза — из-за неисправности, как выяснилось, базовой станции оператора связи. В остальном аппаратура, негласно установленная в редакции, отслеживала даже звонки с номеров спецслужб, что однажды после звонка разъяренного сюжетом сотрудника Службы общественной безопасности даже позволило устроить крупный скандал. Экран также не соизволил показать восторженную физиономию доброхота — судя по всему, вызов шел с пелефона.

— Вай Краамс? — осведомился голос.

— Да, — слегка удивленно откликнулся репортер. О его незапланированном сегодняшнем дежурстве на входящих знали только три человека, и ни одному из них голос не принадлежал. — Слушаю.

— Бери резервную группу, две камеры и через полчаса будь возле ворот Института человека. И зарезервируй у руководства прямой эфир начиная с десяти сорока. Плевать, что там стоит в сетке. Запомнил?

— Эй! — возмутился репортер. — Ты кто? И что я забыл у Института?

— Мое дело предупредить. Если не соизволишь оторвать задницу от стула, локти кусать станешь до конца жизни. А я вполне могу набрать номер «Известий».

— Но…

Связь прервалась, и в тесном кабинете воцарилась тишина. Вай Краамс в нерешительности замер. Судя по голосу, человек, мужчина неопределенного возраста. Псих? Помедлив, репортер ткнул в кнопку вызова шефа.

— Что? — недовольно спросил тот, появляясь в дисплее после пятого или шестого звонка. — Я занят.

— Мне только что позвонили. Номер не определился, — сообщил репортер. — И без картинки.

Шеф слегка приподнял бровь, что свидетельствовало о средней степени удивления.

— Звонивший сказал, что через полчаса я должен появиться у Института человека, и с пол-одиннадцатого нужно зарезервировать прямой эфир. Детали не уточнялись, угрожал позвонить в «Известия».

Бровь шефа приподнялась еще выше. Несколько секунд зубр тележурналистики прокручивал сообщение в голове, потом спросил:

— Сам-то что думаешь? Шизик?

— Не знаю, — мотнул головой Вай. — По голосу не скажешь, но шизиков так редко определить можно. Возможно, дурацкая шутка.

— Ну и?

— Некогда думать. Нужно ехать. Чувствую — что-то случится. В крайнем случае теряем час времени и немного бензина. Прямой эфир подготовить, но программу не прерывать, предварительного извещения не давать. Поставить на желтый сигнал, окончательное решение приму на месте.

Шеф поморщился. Ну еще бы — отправить последнюю дежурную бригаду неизвестно зачем. А вдруг что-то действительно важное случится?

— Надо ехать, шеф, — с нажимом сказал Вай. — Меня чутье еще ни разу не обманывало.

— Ладно, — кивнул шеф. — Прямой эфир в десять сорок две на желтом сигнале, в десять сорок от тебя отмашка.

— Понял. Отбой.

Щелкнув клавишей сброса, репортер быстро глянул на часы. 10:01. Времени в обрез — только-только подхватиться и добраться до места. Жаль, не сходил пожрать на полчаса раньше…

* * *

Карина вцепилась в руку Дзинтона так, словно тонула в глубоком омуте. Все три ее невидимых руки напряглись, свернувшись в тугие спирали, готовые в любой момент начать крушить и разрывать. Тогда ночью, со всех ног убегая по темному мрачному лесу, она не запомнила окружающую местность, но внутренний сигнал опасности звенел не переставая. Они приближались к Институту! Там, за следующим поворотом. Или чуть дальше… Ужас потихоньку сковывал ее грудь, сердце билось все сильнее. А что если эта тетка, Эхира, их предала? Почему папа ей верит? Ведь она — заместитель директора! Может, не стоило соглашаться, когда папа предложил ей посмотреть, как проклятый Институт погибнет?

Словно почувствовав ее страх, Дзинтон остановился и присел перед девочкой на корточки.

— Кара, ты все еще можешь отказаться, — успокаивающе произнес он. — Если тебе так плохо, так страшно, может, не стоит туда ходить? Пойдешь домой?

Карина глубоко вздохнула и помотала головой. Нет, так нельзя. Она должна увидеть все своими глазами. Иначе она до конца жизни останется боякой. Папа сказал, что единственный способ победить свой страх — взглянуть ему в глаза и преодолеть его. И она знает: папа прав.

Дзинтон погладил ее по голове и выпрямился.

— Ну, храбрый заяц, пошли, — улыбнулся он. — Время на исходе. Ничего не бойся, я с тобой. Да, и не обращай внимания на то, что станет говорить тетя Эхира. Ты можешь удивиться, но так надо. Игра такая, ага?

— Ага! — решительно тряхнула головой девочка.

— Тогда вперед.

За следующим поворотом обнаружилась небольшая вымощенная древней брусчаткой площадь. Несмотря на полуденный час, она оказалась совершенно пустой. Дальнюю ее часть обрубала высокая кованая ограда с ажурными воротами, за которой начинался густой парк. Сквозь листья едва просвечивали белые стены корпусов Института. Поверху ограды тянулись тонкие нити режущей проволоки.

…кромешная тьма, завывание ветра, угрожающий шепот листвы. Яркие пятна прожекторов за спиной, глухое завывание сирен. Гнущийся под паническими ударами невидимых рук металл ограды — и отчаянное бегство в неизвестность, а под босыми ногами — твердые острые корни…

Карина вздрогнула, отгоняя видение, стиснула зубы и слегка ускорила шаг. Папа с ней, и она ничего не боится. Ничего! Вот только в животе противная слабость…

Словно почувствовав ее тревогу, Дзинтон положил руку ей на плечо. Десять шагов. Двадцать. Тридцать… Вот ворота уже маячат в десятке шагов впереди, а из-за темного стекла сторожевой будки смотрят настороженные глаза охранника. Охранника не видно с улицы, но она умеет видеть не только сквозь зеркала.

Пять шагов до ворот. Охранник — не тот, что смотрел сквозь стекло, другой — вышел из будки навстречу. На лице скучающая мина.

— Что нужно? — лениво спросил он. — Сюда нельзя посторонним…

Что-то в его лице неуловимо изменилось. На нем все еще скука, но уже фальшивая. Он изо всех сил старался, чтобы пришельцы не заметили его страх, но его рука против воли поползла к кобуре.

— Мы пришли к господину директору Джою Митере, — спокойно произнес Дзинтон. — Нас ждут.

— Пропустите их, — тетя Эхира подошла к ограде с другой стороны, появившись из-за толстого дерева. — Я проведу их по территории.

Охранник заколебался.

— Но, госпожа заместитель директора, — начал он, — без заранее заказанного гостевого пропуска…

— Ты что, идиот? — устало спросила его тетя Эхира. — Или ориентировка из головы вылетела? Девочка — сбежавший девиант. Ее возвращают в Институт. Какой тебе еще пропуск?

Возвращают в Институт? Карина с тревогой глянула на женщину. О чем та говорит?

«…не обращай внимания на то, что станет говорить тетя Эхира…»

Я верю папе. Он не может предать. И он может защитить от чего угодно.

— Но она…

— Блокиратор сейчас надену, — оборвала охранника тетя Эхира, поднося к калитке небольшую белую карточку. Что-то пискнуло, и калитка открылась. Женщина подошла к Карине вплотную и слегка подмигнула ей так, чтобы не видел охранник. Затем она достала из-за пазухи тонкий блестящий ошейник и ловко замкнула его на шее девочки. — Видишь? Все, она не опасна.

— Но…

— Остальное — под мою ответственность, — отрезала заместитель директора. — Вы двое, идите за мной.

Дзинтон кивнул девочке. Она неуверенно шагнула вперед. А ведь тетя Эхира соврала! Шума в ушах и голове не появилось, невидимые руки по-прежнему оставались сильными и готовыми действовать, хотя раньше из-за ошейника они полностью пропадали.

Тетя Эхира повернулась и молча пошла по петляющей между деревьями дорожке. Карина осторожно прошла в калитку, оглянувшись назад. В дверном проеме будки она увидела второго охранника, что-то тихо говорящего в микрофон.

Дорожка петляла между деревьями. Впрочем, до большого здания с широкими блестящими окнами они добрались на удивление быстро, минуты за три-четыре. Девочка поежилась. Тогда, в ночь побега, парк казался бесконечно длинным, а сейчас, наоборот, слишком коротким.

В большом тихом холле их ждали. Десять охранников с автоматами выстроились шеренгой саженях в пяти перед ними, угрожающе выставив вперед стволы.

— Стоять! — угрожающе рявкнул один из них. — Всем троим лечь на пол, живо! Руки заложить за затылок! Считаю до пяти, затем открываем огонь! Попытка приблизиться — открываем огонь без предупреждения!

— Ты что, офонарел, родной? — саркастически поинтересовалась Эхира. — Ты не знаешь, кто я?

— Приказ лично директора — нейтрализовать всех троих, девку в первую очередь! — все так же угрожающе рявкнул охранник. — Один! Два! Три…

Внезапно вся шеренга молча и беззвучно осела на пол. Из людей словно вынули какие-то внутренние стержни, поддерживающие в них жизнь. Резко и неприятно запахло.

— Полчаса комы, — прокомментировал сзади Дзинтон, — плюс еще столько же головной боли в качестве урока хороших манер. Плюс расслабление сфинктеров в качестве довеска. Да уж, эти замечательные ребята вам не Саматта, они и в самом деле могли пристрелить нас без малейших колебаний. Эхира, как ты работаешь в такой банке с крысами?

— А кто сказал, что я здесь работаю? — удивилась Эхира. — Можно подумать, мне хоть что-то делать позволяли. Пойдемте, а то сейчас тревогу объявят. Холл под видеонаблюдением.

Словно подтверждая ее слова, глухо завыла сирена. Карина вздрогнула и сжалась.

…вой сирены. Мерцающее освещение. Тарахтение выстрелов и звонкий град пуль, лупящий по поверхности плывущей в воздухе металлической пластине, зажатой в невидимых руках Яны…

Эхира поморщилась, выудила из кармана халата пелефон и быстро выбрала из списка нужный контакт.

— Говорит Эхира Марга, заместитель директора, — ровно произнесла она. — Отменить тревогу. Идут учения.

Несколько секунд спустя сирена смолкла. Эхира уже быстро шагала к лестнице.

— Пойдем, Кара, — мягко сказал Дзинтон. — Сейчас они сообразят, что происходит, и снова поднимут тревогу. Не хочется прорываться с боем до самого кабинета.

— Но они… — девочка не могла оторвать взгляд от лежащих на полу фигур.

— Убивают только слабые и трусы, — успокаивающе улыбнулся ей Дзинтон. — Они живы и очнутся через полчаса. Идем, а то пропустим самое интересное.

Кабинет директора нашелся на втором этаже, совсем рядом с лестницей. Эхира остановилась возле нее на секунду, бросила назад нетерпеливый взгляд и вошла, широко распахнув обе высокие створки. Карина деревянно шагнула за ней.

За дверью оказалась мягко освещенная комната без окон — огромная, больше, наверное, чем половина всего их отеля. Вдоль стен стояли мягкие диваны, пол устилал мягкий ворсистый ковер. У дальней стены располагался массивный письменный стол, над которым мерцали облака сразу трех дисплеев. Над столом висели большие красивые часы. Карина невольно бросила взгляд на табло — 10:33. Из-за стола им навстречу стремительно поднялась высокая красивая женщина в строгом платье.

Она — директор? Женщина? Девочка захлопала глазами и открыла было рот, чтобы спросить у Дзинтона, но тот не задерживаясь шел вперед, и его рука на плече не позволяла остановиться.

— Я к директору, они со мной, — холодно бросила Эхира, движением руки отстраняя женщину с дороги.

— Господин директор занят… — женщина протестующе вскинула руки, но ни Дзинтон, ни Эхира не обратили на нее внимания. Дверь в дальней стене комнаты скользнула в стену, и тут сирена завыла снова.

* * *

Сказать, что Джой Митера, директор Института человека, находился в ярости, означало бы серьезно преуменьшить накал его эмоций. С утра он метался по кабинету, словно загнанный в угол тигр, мимоходом роняя и разбивая вещи. Жертвами его буйства уже пали две старинные тонкого стекла вазы, древняя тролличья статуэтка, изображающая распахнувшего пасть крокодила, настольные часы, установленные на основание в виде замка с двумя водопадами (разбиться не разбились, но вода из водопадов вытекла на ковер и основательно его промочила), и другие весьма приятные (не сейчас) для глаз и души вещи. Чоки-секретарь пару раз заглянула в дверь, но войти не вошла. Оснащенную искусственным интеллектом, шедевром среди себе подобных (и во многом разработанным благодаря исследованиям департаментов Института), ее под завязку напичкали эвристическими алгоритмами оценки реакций окружающих. Ее локальная база данных содержала шаблоны самых разных психических отклонений и душевных состояний. Однако за два периода, прошедших с момента ее пробуждения, она еще ни разу не видела шефа в таком настроении, так что готовых сценариев действий у нее не имелось. Но общий вывод управляющий искин сделал совершенно верный: не лезь под горячую руку без острой нужды, каковой модели действий и придерживался.

Причиной бешенства директора являлись две вещи. Первая, вполне материальная, представляла собой анонимно присланную по почте карту с записью вчерашнего выступления Крайтона Керла перед Ассамблеей. Этот клоун, озвучивая свой депутатский запрос, говорил немыслимые вещи — о преступлениях против человечности, вершащихся в Институте человека, о пытаемых детях, о некомпетентности сотрудников спецслужб — и никто, решительно никто не пытался его остановить! И что самое поразительное — он приводил настоящие факты, о которых знали только обладатели спецдопуска! Сегодня с утра фрагменты выступления в Сети крутили по всем каналам, и их тоже никто не осаживал.

Но выступление — полбеды. И раньше находились кретины, которые пытались сделать себе имя и дешевую популярность, обвиняя Институт человека в чем попало. Эти идиоты не понимают, что речь идет о самом выживании человеческой расы, что церемониться с девиантами означает лишь подталкивать мир к пропасти. Зато понимают другие, которые всегда брали на себя заботу о спокойной работе Института, а демагоги под их давлением прекращали болтать быстрее, чем на них успевало обратить внимание общественное мнение. Но сегодня происходило что-то мистическое. Ни один из нужных номеров не откликался. Даже коммуникатор Тоя Карация перебросил вызов на секретаря, который объяснил, что лидер партии гуманистов чрезвычайно занят и не может уделить времени для разговора.

Подобное не могло оказаться случайностью. Кто-то где-то наверху решил, что Институт больше не служит его целям, и шакалы немедленно бросились со всех сторон, пытаясь отхватить кусок пожирнее. Но как они могли? Ведь он, Джой, так много сделал и для Партии гуманистов, и для Партии экономического прогресса! Он поддерживал их начинания, выступал по телевидению сам и отправлял своих людей защищать нужные точки зрения, участвовал в подготовке законопроектов, тайно финансировал избирательные кампании, урывая деньги из и без того скудных фондов Института… Как они могли? О, если бы он мог сейчас собственными руками удавить фальшивых друзей!..

Ему показалось, что снаружи доносится вой тревожной сирены. Сначала он отмахнулся от ощущения как от совершенно невероятного. В корпусе, где содержатся девианты, такое еще может случиться, но в административном здании? А когда, наконец, сигнал смог пробиться к мозгу сквозь море бушующей ярости, звук внезапно пропал.

Директор нахмурился. Что происходит? Сирена — здесь? Немыслимо. Он подошел к столу и ткнул на пульте клавишу вызова центрального поста охраны.

Ничего не произошло.

Директор нахмурился и нажал клавишу снова. Дисплей не включался, пространство над проекционной пластиной оставалось мертвым и безжизненным, словно кто-то полностью обесточил коммуникатор. Несколько беспорядочно нажатых клавиш показали, что связь перестала работать окончательно и бесповоротно. Отключился даже древний электрический звонок секретарю — два провода, зуммер и кнопка. В чем дело? Тотальный сбой системы коммуникаций? Невероятно! Но если так, то кто-то определенно ответит.

Запись выступления. Телевидение. Невозможность дозвониться. И вот теперь — отказавшее оборудование.

Директор подобрался, словно тигр перед прыжком. Он выдвинул верхний ящик стола, вытащил оттуда тяжелый пистолет и опустил его в карман пиджака. Если у кретинов опять побег, он лично пристрелит сначала беглеца, а потом и тех, кто их охранял. А потом… а потом он поедет в аэропорт, возьмет самолет Института, прилетит в столицу и возьмет за яйца эту сволочь Тоя Карация. Он сделал несколько шагов к двери.

И дверь распахнулась.

По ушам снова ударил звук сирены — на сей раз не приглушенный звукоизоляцией кабинета. В кабинет вошли трое: стерва Эхира и с ней какие-то юнец с девчонкой. Нет, она переходит все границы! Как наглая тварь осмелилась входить к нему без разрешения, да еще и с какими-то…

Его словно ударили под дых. Девчонка. Ненависть в ее глазах могла прожечь каменную стену. Та самая беглянка, маленькое смертоносное чудовище — Карина. А юнец рядом с ней… наверняка молодой ублюдок, что приютил ее. Приемный папаша, значит? Да как такому молокососу вообще разрешили удочерение?

Его опущенная в карман рука судорожно сжалась на рукояти пистолета. Что они здесь делают? Как попали сюда, в административное здание? Почему девка не в боксе лабораторного корпуса?

Дверь захлопнулась, отрезая кабинет от внешних звуков, и в тишине директор отчетливо разобрал щелчки сработавших автоматических запоров.

— Блистательный господин директор Джой Митера? — осведомился юнец. — Если я правильно понимаю, тебе хотелось снова увидеть девианта Карину Серенову, сбежавшую из Института. Твое желание исполнилось. Она здесь.

* * *

Карина не отрываясь смотрела на стоящего в десяти шагах перед ней мужчину. Высокий, представительный, с пробивающейся в волосах благородной сединой, в хорошем сером костюме, поблескивающем золотыми головками булавок-некутайпинов. Она никогда не видела его вблизи — но глаза у него те самые, что она не раз замечала своими не-глазами сквозь серебристое наблюдательное стекло в лабораториях. Только сейчас вместо скуки и равнодушия в них плескались злость и паника.

— Джой Митера, ты обвиняешься в незаконном удержании людей, в применении летальной силы к несовершеннолетним, в незаконном проведении медицинских экспериментов, сопровождающихся бессмысленной жестокостью, в финансовом мошенничестве, а также в других, менее тяжких преступлениях, — голос папы, казалось, чеканил слова из металла. — Ордер на твой арест подписан прокурором округа. Но я думаю, что для начала…

— Для начала вы все сдохнете! — прорычал директор. Он выхватил из кармана пистолет и направил его на Дзинтона. — Я не знаю, кто ты такой, но тебе не поможет даже твоя сучка-убийца. В моем кабинете работают блокираторы, и будь уверен, случайно они не отключатся!

— Случайно не отключатся, — согласился Дзинтон. — А вот намеренно — без проблем. Да они уже давно не работают, как и блокиратор у нее на шее. Ты же вроде специалист, должен видеть, что девочка не проявляет типичных реакций. Карина, этот человек твой. Можешь сделать с ним все, что захочешь. Даже убить.

Палец директора судорожно дернулся на спусковом крючке, но невидимые руки Карины уже замерцали перед ней, плетя незримую завесу. Тяжелая раскаленная пуля завязла в невидимой сети и, глухо стукнув, отлетела и покатилась по ковру. Девочка шла вперед, а пистолет судорожно выплевывал одну пулю за другой — и одна за другой они падали на пол или отлетали в сторону. Когда боек наконец глухо щелкнул в разряженном оружии, она стояла перед директором в двух шагах.

— Ты гад! — сказала она срывающимся голосом. — Тебя убить мало! Ты виноват во всем, во всем!

Слезы текли по ее щекам, и врывающееся в панорамное окно солнце блестело на мокрых дорожках. Ее невидимые руки обхватили и стиснули шею директора, оплелись вокруг его головы. Так просто сделать усилие, простое и легкое мысленное усилие — и безголовый труп рухнет на пол, заливая кровью все вокруг. Так просто — и она уже убивала раньше! Сейчас…

Лицо директора исказилось, когда незримые путы стиснули и дернули вверх его тело. Выронив пистолет, он тихо заскулил, бессмысленно суча в воздухе руками в попытке отмахнуться от невидимых и неосязаемых щупалец. Его красивая прическа растрепалась, очки в тонкой золотой оправе сорвались с носа и нелепо повисли на одной дужке. Сейчас он получит за все!..

«Убивают только слабые и трусы», — прозвучал в голове папин голос. Карина невольно дернула головой, но нет — папа молчал. И молчала тетя Эхира. Я могу сделать с гадом все, что захочу, а я хочу его убить!

Убивают только слабые и трусы. Но разве она слабая? Она гораздо сильнее директора, пусть даже он старше и выше. Разве она боится? Боится? Рядом папа, а с ним она не боится ничего!

Задыхаясь от слез, она медленно разжала невидимые руки и сделала шаг назад, потом второй. Директор рухнул на колени, опираясь руками о пол и тяжело отдуваясь.

— Я не убью тебя! — яростно сказала девочка. — Убивают только слабые и трусы! А я тебя не боюсь!

Она отступила назад еще на шаг, зацепилась пяткой о ковер и почти упала. Сильные руки Дзинтона подхватили ее и помогли устоять.

— Молодец, Каричка! — шепнул он на ухо. — Ты правильно поступила. Я знал, что ты все сделаешь как надо. А теперь время для циркового представления.

Он выпрямился и коротко кивнул тете Эхире:

— Сигнал ушел. Действуй.

— Сколько времени я мечтала об этом… — пробормотала женщина. — Знал бы ты, директор Джой, как я ждала нынешнего момента!

Она вынула пелефон и набрала код.

— Внимание персоналу Института! — резким холодным тоном произнесла она, и скрытые динамики в потолке повторили ее голос. — Говорит заместитель директора Эхира Марга. Общее экстренное сообщение. Довожу до всеобщего сведения, что масарийское отделение Института человека приостанавливает свою работу. Директор Джой Митера арестован, ему предъявлены обвинения в тяжких преступлениях. Его приказы более не имеют силы. Сейчас в здания Института войдут спецвойска Министерства общественной безопасности. Не сопротивляться, повторяю, не сопротивляться им. Приказываю оказывать им полное содействие. Противодействие в любой форме является уголовным преступлением и карается по закону тюремным заключением. Приказываю немедленно прекратить все эксперименты с подопытными в лабораторном корпусе, в чем бы они ни выражались. Девиантов, находящихся на стендах, немедленно вернуть в камеры. Любая попытка причинить им дополнительный вред будет жестоко наказана. Сотрудникам остальных подразделений прервать любые выполняемые действия и не пытаться покинуть свои рабочие места. Повторяю. Внимание всему персоналу Института! Общее экстренное сообщение. Говорит заместитель директора Эхира Марга…

Панорамное окно кабинета выгнулось внутрь и лопнуло, рассыпавшись дождем брызг. Сверху упали веревки, и по ним соскальзывали люди в шлемах и бронежилетах, рассредоточиваясь по комнате, выставляя перед собой стволы штурмовых карабинов и дробовиков. Эхира не повела даже бровью, продолжая произносить свою речь, а Дзинтон шагнул к солдатам, не обращая внимания на наставленные стволы.

— Я Соловей, — громко сказал он. — Коршун-один, ко мне.

Солдаты переглянулись, затем один из них поднялся на ноги, опуская ствол, и подошел к Дзинтону, отдав честь.

— Я Коршун-один, — отрапортовал он. — Жду приказаний.

— Он, — Дзинтон ткнул пальцем во все еще стоящего на четвереньках директора, — директор Института человека. Он арестован. Обездвижить, выделить двоих для охраны, передать конвою. Потом вместе с остальными работаешь с заместителем директора госпожой Эхирой Маргой, — он ткнул большим пальцем через плечо. — Она покажет, что именно в здании нужно взять под контроль в первую очередь. У меня дела в других корпусах, как закончите — уведомишь по третьему каналу. Все понял?

— Так точно, — кивнул командир.

— Выполнять! — отрезал Дзинтон. — Каричка, — повернулся он к приемной дочери, — ты останешься с тетей Эхирой. Потом я зайду за тобой, и мы пойдем домой.

— Папа, я хочу с тобой, — упрямо набычилась та. — Там другие… девианты. Я хочу им помочь.

Пару томительно долгих секунд Дзинтон задумчиво глядел на нее, потом пожал плечами.

— Хорошо. Пойдем. Но только не отставай — в суматохе затоптать могут. А суматохи там сейчас — как в сумасшедшем доме во время пожара. Впрочем, почему «как»? Кстати, сними с шеи эту гадость, а то смотреть противно.

— Гадость? — переспросила Карина, и тут же поняла — кольцо блокиратора. Но ведь его нельзя снимать просто так — оно взорвется и оторвет голову! Она помнила, как в самом начале в Институте ей показали манекен, на шее которого висело такое кольцо. А потом кто-то дернул за привязанную к кольцу веревку, и — бум! — верхняя половина куклы разлетелась в щепки…

Но папа сказал — сними. Значит, можно. Она осторожно ухватилась невидимыми руками за кольцо и с силой дернула ими в стороны. С коротким хрустом блокиратор разорвался на две половинки, отлетевшие к стенам кабинета. Краем глаза она заметила, как дернулись ближайшие к ней солдаты, приподнимая стволы карабинов, но не обратила на них внимания. Внезапно ей показалось, что весь Институт сейчас разлетается вот так же, как это кольцо, и с сердца сваливается какая-то давящая, хотя и давно привычная тяжесть. Неописуемое чувство свободы заполнило ее всю изнутри, раздувая, как воздушный шарик.

— Так лучше, — спокойно заметил Дзинтон. — Пойдем, нас ждут.

* * *

Скрипя тормозами, автофургон телестудии вылетел на площадь перед Институтом, заложив крутой вираж. Вай кинул взгляд на часы. 10:41. Все-таки слегка опоздали!

— Ну и ну! — выдохнул один из операторов, прилипший к боковому окну. — Умереть — не встать! Вай, ты посмотри только! Собы! И сколько их!

Не дожидаясь, пока фургон полностью затормозит, репортер сдвинул дверцу и спрыгнул на брусчатку, едва удержавшись на ногах. Кованые ворота Института стояли распахнутыми настежь, и в них, покачиваясь, втягивалась вереница бронетранспортеров. Над парком тарахтели винтами четыре или пять транспортных вертолетов, еще с одного, зависшего над ближайшим корпусом, по тросам на крышу горохом сыпались солдаты в черно-желтых бронированных комбинезонах спецотряда борьбы с террористами. Площадь перекрывало кольцо оцепления.

— Шеф! — заорал в микрофон Вай. — Шеф! Это я! Желтый сигнал, повторяю, желтый сигнал! Плевать, что сейчас в эфире, тут штурм Института человека в разгаре! Прямое включение через двадцать секунд!

Не дожидаясь подтверждения, он повернулся к фургону. Операторы уже стояли на земле, лихорадочно активируя видеокамеры. Глаза обоих уже скрылись под контроль-панелями, и картинка в студию должна пойти с секунды на секунду. Вай мотнул головой, проверяя, что микрофон не отвалится при резком движении, и на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь и переходя в подходящее эмоциональное состояние. Так, глубокий вздох… сердце колотится часто, но в пределах нормы… прочистить горло… быстрым движением превратить прическу в фирменный шторм в вермишельной лавке… готово! Можно начинать. Сейчас где-то там, на студии, диктор захлебывающейся скороговоркой объявляет экстренное включение, и вот-вот он окажется в прямом эфире! Вот только как бы прорваться через оцепление внутрь?

— Кто такой? — гаркнули ему прямо в ухо? — Откуда?

— Репортер Вай Краамс, канал «Трибуна»! — рявкнул в ответ Вай, поворачиваясь. — Вот мое удостоверение! Согласно статье второй Закона о свободной прессе…

— Заткнись! — солдат закинул за спину карабин и ткнул пальцем у сторону входа. — За мной туда. Тебя приказано пропустить. Сколько с тобой?

— Двое… — ошарашенно пробормотал репортер. Такое с ним случалось впервые. «Прессу приказано не пускать» — сколько угодно, два раза из трех или даже три из четырех, но «тебя приказано пропустить»?! Что-то совсем новенькое в его длинной и извилистой репортерской карьере.

В левом ухе дважды резко пропищало. Прямой эфир! Некогда раздумывать. Броситься в воду, а там авось выплывем. Ну, вперед!

— С вами Вай Краамс, канал «Трибуна», — привычной скороговоркой забормотал он, быстро шагая за солдатом и надеясь, что операторы уже успели дать канал на студию. — Я веду прямой репортаж с места событий. Несколько минут назад Институт человека подвергся атаке со стороны спецподразделений Службы общественных дел. Я еще не знаю, кто в Министерстве и почему отдал такой приказ, проясним позже. Здесь полный бардак, и сейчас вы, дорогие мои зрители, получите полную и исчерпывающую его картину. Итак, прямо передо мной — главный въезд на территорию…

* * *

Дзинтон размашисто шагал через парк, игнорируя асфальтированную дорожку, вьющуюся между деревьев. Чтобы поспевать за ним, Карина почти бежала. Она окончательно утратила ориентацию, но папа, кажется, прекрасно понимал, куда и зачем направляется.

Выкрашенный в больничный белый цвет корпус возник перед ними неожиданно. Они обогнули высокое дерево с раскидистой кроной и оказались на широкой аллее, ведущей прямо к большим стеклянным дверям в центре длинного двухэтажного здания. У дверей расположились несколько солдат в бронежилетах и противогазных масках, чуть в стороне стояла большая бронированная машина. На тропинке, опоясывающей здание по периметру, стояло оцепление.

Карина напряглась, но солдаты не стали их задерживать. Наоборот, они вытянулись по струнке и отдали честь. Наверное, из-за непонятной радужной штуки, которую Дзинтон нацепил на грудь, решила девочка. Ничего себе! Оказывается, папа может даже солдатами командовать! Но зачем он тогда живет с ними в заброшенном отеле? Если он генерал, то, наверное, мог бы купить себе большие апартаменты в красивом доме, ездить на шикарной машине… и никогда не встретиться с ней? Нет, лучше не надо. Папа лучше знает, что и как делать.

Огромный залитый солнечным светом вестибюль заставил ее вздрогнуть всем телом и прижаться к Дзинтону. Она помнила его залитым электрическим светом…

…вой сирены. Металлический голос из динамиков, выкрикивающий непонятные слова. Безжизненно валяющиеся тела охранников. Мерцание скрытых в потолке ламп. Вывороченный из пола соединенными усилиями девочек прозрачно-блестящий цилиндр, с хрустом и звоном ударяющийся в стеклянную панель рядом с запертой дверью. Саднящая боль в босых изрезанных осколками ступнях. Сырой ночной воздух, врывающийся в легкие, словно нектар свободы…

…и ощущения у нее остались самые неприятные. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Зачем она увязалась с папой? Дура. Сидела бы сейчас себе с тетей Эхирой…

— Я Соловей. Статус операции? — резко спросил Дзинтон у группы людей в бронежилетах, но с офицерскими нашивками, настороженно его рассматривающих.

— Все по плану, — отрапортовал один из офицеров. — Здания блокированы полностью, охрана нейтрализована, персонал изолирован, сопротивления не оказано, потерь нет.

— Хорошо. Где Зимородок-один?

— На минус втором уровне, в блоке девиантов. Лифты отключены, лестница…

— Спасибо, я знаком с планом здания, — кивнул Дзинтон. — Мне нужен один сопровождающий в качестве охранника девочки.

— Ясно, — кивнул офицер. Он махнул рукой, и к ним подбежал высокий рыжий парень с автоматом. — Господин Соловей, это лейтенант Франци Тор. Франции, сопровождаешь господина оой-генерала и… — Он замялся. — …его спутницу до получения от него новых указаний.

— Так точно! — кивнул лейтенант, щелкая каблуками.

— За мной, — скомандовал Дзинтон, устремляясь вперед по холлу. Автоматические двери рядом с вернувшимся на свое место стаканом турникета стояли распахнутыми настежь. — Лейтенант, девочку зовут Карина. Головой отвечаешь за ее безопасность. Меня охранять не надо. Я и сам присмотрю за ней, но мне придется часто отвлекаться. Если потребуется, умрешь сам, но ее защитишь. Понятно?

— Так точно, господин оой-генерал, — вновь кивнул лейтенант, шагая рядом с Кариной. Он повернул голову и внимательно осмотрел девочку. У него оказались веселые голубые глаза северянина на совсем молодом конопатом лице…

…голубые глаза молодого охранника поверх ствола пистолета, сначала растерянные и непонимающие, потом — мертвые и безжизненные, уставившиеся в потолок…

Девочка тряхнула головой. Там, за поворотом, лестница. Ее она помнит.

На лестничной клетке стояли четверо в бронежилетах. Они откозыряли Дзинтону и посторонились, пропуская группу. Четыре узких пролета, каменные ступени, настежь распахнутая дверь второго подземного уровня — и белый восклицательный знак в красном круге. «Внимание!» — гласило объявление. — «Зона повышенной опасности. Предъяви идентификационную карту на контроле. Вход посетителей без сопровождающего сотрудника Института запрещен».

В длинный широкий коридор с обеих сторон выходили двери, над которыми мигали разноцветные лампочки. Их оказалось немного, куда меньше, чем Карине помнилось по своему побегу. Впрочем, наверняка за поворотами есть и еще.

В большой караульной комнате возле лестничной клетки стояла еще одна группа военных с офицерскими знаками различия — шесть или семь человек и три тролля. Тролли бронежилетов не носили, на них была обычная матерчатая форма защитного цвета.

— Господа, я Соловей, — обратился Дзинтон к группе. — Поскольку я здесь, принимаю командование на себя. Оой-полковник Тарагор, все по плану?

— По плану, — недовольно буркнул один из людей с четырьмя большими кружками на левой стороне груди и, несмотря на тусклое освещение, в непрозрачных зеркальных очках. — Мы тебя ждали, господин оой-генерал. Я решил оставить троих местных умников, чтобы помогали управляться с аппаратурой, — он кивнул в сторону двух человек и орка в белых халатах, испуганно сгрудившихся в углу. — Мои ребята за ними присматривают.

— Не возражаю, — кивнул Дзинтон. — Транспорт для эвакуации девиантов прибудет с минуты на минуту, фургоны уже прошли КПП. Так, что у нас здесь…

Он подошел к пульту управления и несколько минут всматривался в экраны.

— Могло получиться и хуже… — пробормотал он. — Восемнадцать детей, все спят. У шестнадцати состояние более-менее приличное, а вот его… и ту девочку придется сразу помещать в интенсивную терапию. Только вот чего я не понимаю… Ты, — он ткнул пальцем в орка в халате, — подойди.

Неуверенно оглянувшись на охраняющих солдат, орк приблизился.

— Камера номер восемь. У ребенка нормальные показатели. Почему здесь пометка «лекарственная летаргия»?

— Господин, — орк развел руками, — она все время в таком состоянии. Она… не в себе. Сумасшедшая.

— Сумасшедшая? — голос Дзинтона неожиданно стал вкрадчивым. — Ну-ну. И как же такое случилось?

Орк испуганно отступил на шаг назад, его физиономия мучительно задергалась, уши прижались.

— Она… я не знаю точно, господин. Я работаю здесь меньше трех периодов. При мне она всегда была такой.

— Она сошла с ума примерно четыре периода назад, — резко произнес один из двух людей в халатах. — Директор Джой устроил эксперимент с огнем, которого она панически боялась. Девочка успешно сдержала три струи жидкого пламени, но несколько капель все-таки попали на кожу, и ее психика не выдержала.

Тремя широкими шагами Дзинтон пересек комнату и, несмотря на свой невысокий рост, словно навис над говорящим.

— Ты готов повторить свои слова в суде? — сквозь зубы спросил он.

— Да, — человек твердо выдержал его взгляд. — Я, Дэнко Масава, оператор третьей категории, подтверждаю свое согласие дать честные и правдивые показания в суде. Я бы давно так сделал, — добавил он, — если бы хоть одна сволочь захотела меня выслушать. И защитить — ходят нехорошие слухи о судьбе тех, кто пытался открыто выступать против дирекции.

— Ты получишь защиту, — кивнул Дзинтон. — Сейчас ты готов помогать с эвакуацией детей?

— Готов. Знаешь, господин, — поколебавшись, произнес Дэнко, — ты первый, кто на моей памяти назвал девиантов детьми. Спасибо.

Он подошел к пульту, отодвинул все еще стоящего рядом орка и сел в операторское кресло.

— Как их намерены эвакуировать?

— Стандартные медицинские фургоны. Лучше оставить детей спящими. Поднимать к фургонам станем на каталках, так что разблокируй главный лифт.

— Сейчас… — Дэнко прикоснулся у нескольким сенсорам на пульте. Что-то мелодично прозвенело. «Лифт активен», — произнес приятный женский голос.

— Фургоны у дверей корпуса, — сказал Дзинтон. — Оой-полковник, твои люди наверху предупреждены?

— Разумеется, — проворчал Тарагор. — Пропустят они медиков. И медиков пропустят, и репортеров, и любого хрена ходячего с улицы, которому взбредет в голову сюда забрести…

— Хрена ходячего не надо, — усмехнулся Дзинтон. — А вот медики с репортерами нам пригодятся. Я доволен, оой-полковник. Ты разыграл операцию как по нотам, и твои дополнения мне понравились. Так, господа, план следующий. Начинаем вскрывать камеры начиная с ближайшей. Господин Дэнко с пульта открывает дверь и блокирует систему безопасности. Я вхожу, выношу ребенка, укладываю на каталку и передаю ее медикам, после чего все повторяем.

— Ты входишь? — оой-полковник хмыкнул. — Рискуешь, оой-генерал.

— Как раз я-то и не рискую, — качнул головой тот. — Если ребенок неожиданно очнется, я не растеряюсь. А вот за гражданского медика не поручусь.

— Можно приказать моим бойцам…

— Спасибо за беспокойство, но мои действия не обсуждаются, господин оой-полковник. Так, каталки появились. Я к первой камере. Господин Дэнко, открываешь двери по моему сигналу. Кара, остаешься здесь. Лейтенант, помни — ты ее защищаешь.

И Дзинтон выскользнул в открытую дверь караулки.

* * *

«Камилл, контакт. Джао в канале».

«Здесь Камилл. Слушаю».

«Готов к приему эвакуантов?»

«Спохватился наконец-то? А если бы не приготовился, что бы ты сделал? Ладно-ладно, не надувайся. Готов, разумеется. Все пять лагерей на ушах стоят, народ от нетерпения только что на месте не подпрыгивает. Всем не терпится до новых игрушек дорваться».

«Понял. Надеюсь, они не забудут, что эти игрушки прежде всего дети. Что ты решил насчет переброски? Из фургонов или прямо от входа?»

«Из фургонов. Точнее, вместе с фургонами, я их сразу ваял на основе транспортных капсул. Я решил не делать кукол. Если они твоим журналистам в камеру попадутся, с ними может выйти конфуз».

«Ты — и конфуз?»

«Мне было лениво делать достоверные имитации», — широкий зевок, нетерпеливый взгляд на часы, постукивание ногой по полу. — «Я, знаешь ли, Стратег, а не Конструктор, чтобы с бирюльками возиться».

«Бездельник ты безответственный, а не Стратег. Сейчас не Игра, не забывай. Ладно, как хочешь. Мне все равно».

«Вот и ладушки. Фантомы-медики у меня отлаженные, осечек не случится».

«Надеюсь на то. Отбой».

«Конец связи».

* * *

Вай Краамс едва не бросался на солдат с кулаками. Его упорно отказывались пускать в здания Института, и свидетелем позора являлся как минимум весь город. А возможно, и вся страна — наверняка шеф уже продал трансляцию какому-нибудь национальному каналу. Так что когда вереница оранжевых медицинских фургонов на всех парах влетела в распахнутые ворота и по аллее подкатила к невысокому невзрачному корпусу, он воспринял ее как подарок богов.

В тот момент он захлебывающейся скороговоркой по пятому кругу пересказывал происходящее, надеясь, что зрители еще не уснули перед телевизорами от скуки. Продолжая тараторить, он махнул операторам и со всех ног понесся вслед за машинами — только для того, чтобы в десяти шагах от входа наткнуться на очередное оцепление из солдат в масках. Ему оставалось мысленно скрипеть зубами, в фоновом режиме выдавая в эфир какую-то пургу и наблюдая, как санитары с каталками быстро и деловито исчезают в недрах здания. Впрочем, через несколько минут первая каталка появилась из дверей.

— Снимай! — шепотом заорал Вай оператору, на мгновение блокируя свой микрофон. — Снимай крупным планом!

Тот только дернул плечом. Что снимать основным объективом, он прекрасно знал и сам. Вай глубоко вздохнул и бросился на оцепление в тщетной надежде приблизиться к каталке вплотную.

От сильного толчка в грудь он покачнулся и с трудом удержался на ногах. Пихнувший его солдат смотрел куда-то в сторону. Казалось, надоедливый репортеришка интересовал его меньше случайной мухи. Ну ладно, мысленно пообещал ему Вай, я вам потом устрою…

— Вай Краамс, телеканал «Трибуна»? — осведомились у него за спиной.

Вай резко развернулся и оказался лицом к лицу с высоким орком, достающим макушкой ему почти до носа.

— Да, я, — настороженно откликнулся он, опять блокируя микрофон. — Меня сюда официально пропустили…

— Я знаю, что тебя пропустили, — нетерпеливо отмахнулся орк. — Я — окружной пресс-секретарь Службы общественных дел. Я уполномочен сделать официальное заявление. После эвакуации вашу группу допустят внутрь здания, чтобы дать возможность отснять материал. Могу заверить — вполне сенсационный материал. Готов слушать?

— Да! — быстро кивнул Вай. С одной стороны, он чувствовал возбуждение — он единственный тележурналист, допущенный к освещению заварушки, единственный, кому позволяют выслушать официальное заявление. С другой — как-то уж очень подозрительно, что собы внезапно воспылали такой горячей любовью именно к нему и его каналу. За все приходится платить, ох, приходится! Но заплатит он потом, а сейчас…

Он быстро сделал пару жестов в воздухе. Первый оператор кивнул и отвернулся, продолжая фиксировать вход и фургоны главным объективом, а шеренгу солдат и панораму здания — дополнительными. Второй оператор сделал пару шагов в сторону, так что и Вай, и пресс-секретарь оказались в поле зрения всех трех объективов, и поднял сжатый кулак с оттопыренным мизинцем — в эфир пошла картинка с его камеры. Журналист разблокировал свой микрофон и быстро проговорил:

— Великолепные мои телезрители, теперь мы с вами наконец-то узнаем из первых рук, что именно здесь происходит. Пресс-секретарь Службы общественных дел… э-э-э… — Он разглядел на груди орка табличку с именем. — …Бурай Тгрраха намерен сделать официальное заявление. Итак, мы слушаем, господин пресс-секретарь.

— Спасибо, — кивнул орк. — Служба общественных дел официально сообщает, что три дня назад, двенадцатого восьмого, мы наконец-то получили твердые доказательства, что масарийское отделение Института человека под видом изучения нестандартных свойств человеческого организма занимается проведением жестоких экспериментов над детьми с особыми способностями, известными как «девианты». Как, наверное, все хорошо знают, за последние пять лет в мире выявлено около семисот существ, владеющих ограниченными телекинетическими возможностями, в подавляющем большинстве случаев — человеческих детей в возрасте от восьми до десяти лет. Поскольку зачастую такие выявления обычно оказывались сопряжены с жертвами в результате неконтролируемого применения детьми своих способностей, большинство таких «девиантов» с особо развитыми талантами пришлось ради их же блага изолировать от общества в специальных учреждениях. Там о них, предполагалось, позаботятся в контролируемом окружении, не позволяющем спонтанно применять телекинез, а параллельно — выяснить причины совершенно необъяснимого на сегодняшний день явления…

— Удалось ли достичь каких-то результатов в исследованиях? — быстро спросил Вай.

— На сегодняшний день о них говорить еще рано, — невозмутимо ушел от ответа орк. — Кроме того, твой вопрос, скорее, к научным учреждениям, а не ко мне. Однако сейчас мы располагаем исчерпывающими доказательствами, что одна из организаций, Институт человека, которому поручили попечительство над группой из примерно двадцати человеческих детей с особо развитыми способностями, занималась изучением возможностей своих подопечных с помощью изуверских методов. Среди них числились давление тяжелыми грузами, расстрел металлическими шариками, пытки электротоком, огнем и химическими реагентами, введение психотропных составов и тому подобные вещи. В результате психическое и физическое здоровье детей серьезно нарушены, и есть основания предполагать, что у некоторых — необратимо. Руководство масарийской Службы общественных дел немедленно передало по инстанциям эту чудовищную информацию и, получив санкцию, начало подготовку к спасению детей и их переправке в безопасное место. Поскольку у нас имелись серьезные основания предполагать, что охрана Института может оказать вооруженное сопротивление, дав псевдоученым-изуверам время уничтожить следы преступлений, для захвата комплекса пришлось планировать полномасштабную войсковую операцию с эффектом неожиданности…

— Каким образом вы получили информацию? — снова вклинился Вай.

— Примерно период назад двум детям в результате счастливой случайности удалось совершить побег из местного отделения Института, к сожалению, не обошедшийся без жертв среди сотрудников военизированной охраны. Событие привлекло наше внимание к Институту. После того, как детей нашли и опросили, мы воспользовались нашими особыми полномочиями для негласного доступа к компьютерной сети Института и к хранящимся в ней личным делам опекаемых. Я сам видел досье… — Голос пресс-секретаря дрогнул и сорвался высоким шипением.

Вай невольно восхитился его актерским мастерством. Разумеется, репортер ни на секунду не поверил в спонтанность проявления чувств, но на зрителей такое должно подействовать не хуже пресловутого электрошока.

— …они ужасают. Содержащиеся там видеозаписи экспериментов… Я не смог досмотреть до конца ни одной. Я не представляю себе, какие чудовища способны изо дня в день проводить подобные эксперименты над малолетними детьми.

— Записи продемонстрируют широкой общественности?

— В какой-то мере. Разумеется, прежде всего мы должны защитить права детей на частную жизнь и личное достоинство, а большая часть материалов весьма неприглядна. Уверяю, господин репортер, ты бы точно не захотел, чтобы подобного рода записи с твоим участием оказались доступными широкой публике. Но, я полагаю, общественность увидит достаточно, чтобы однозначно сформировать свое мнение.

Мы покажем, что выгодно нам, чтобы вы думали, как нужно нам, мысленно перевел пассаж репортер. Ну и ладно. Спасибо и за то, господа собы. Но сейчас ты у меня закрутишься, как угорь на сковородке…

— Скажите, господин пресс-секретарь, а каким образом могло получиться, что ни одна государственная комиссия, несомненно, проверявшая Институт, не обнаружила страшные факты раньше? Почему Служба общественных дел, наверняка имеющая своих осведомителей среди сотрудников Института, ничего не знала?

— В Институте отсутствовали наши осведомители, — на обычно подвижной орочьей физиономии не дрогнул ни один мускул. Вот скотина ушастая, снова восхитился Вай, врет и не поперхнется! Морда каменная, как у тролля! — Мы весьма доверяли службе охраны Института и тесно с ней взаимодействовали. Разумеется, мы ни в малейшей мере не отрицаем свой недосмотр. В ближайшее время мы проведем строжайшее внутреннее расследование и сурово накажем виновных. Что же до комиссий… — Орк сокрушенно развел руками. — Можно лишь предполагать, что определенные люди, в том числе состоящие на государственной службе, по непонятным пока причинам и с непонятными целями состояли в преступном сговоре с администрацией Института. Соответствующее расследование прокуратурой уже начато, и, полагаю, в самое ближайшее время мы узнаем правду.

— Она, без сомнения, окажется весьма кстати. А теперь, господин пресс-секретарь, нельзя ли узнать, кто именно из администрации Института в данный момент обвиняется в совершении преступлений и их покрытии?

— Безусловно, первым и главным обвиняемым является директор масарийского отделения Института человека доктор Джой Митера. Он уже арестован и дает первые показания. Кроме того, вне всякого сомнения, обвинения предъявят следующим лицам…

* * *

— Четырнадцатая каталка с ребенком возле лифта, ожидание кабины, — проговорил в микрофон Дэнко. — Камера двадцать четыре с объектом номер пятнадцать готова к разблокировке.

— Понял, — откликнулся голос Дзинтона. — Каталка ждет у двери бокса. Распечатывай.

— Распечатываю. Катетеры и иглы извлечены. Напоминаю — сон ребенка неглубокий, нужно соблюдать осторожность, чтобы не разбудить.

Пронзительно запищал зуммер. На большом, во всю стену, мониторе замигала картинка с изображением разбитого замка и номером «24».

— Дверь открыта. Вхожу, — сообщил Дзинтон.

Карина вздохнула. Объект номер пятнадцать — и все то же самое, что и в предыдущих четырнадцати. Поначалу смотреть было интересно — наверное, ее так же тоже готовили к «распечатыванию», прежде чем засунуть в железный ящик для доставки в лабораторию. Но сейчас ей стало откровенно скучно. Она огляделась по сторонам.

Лейтенант Франци Тор, приставленный для охраны, возвышался в двух шагах, неподвижный, словно каменная статуя. Заметив ее взгляд, он подмигнул и состроил забавную гримасу, сведя глаза к переносице, надув щеки и высунув кончик языка. Девочка несмело улыбнулась. Наверное, он хороший, хоть и военный. Саматта тоже военный и тоже хороший. Наверное, не все солдаты плохие…

Она подошла к дверному проему и выглянула в коридор. Каталка стояла у лифта шагах в пяти от караулки. Из-под простыни, с головой прикрывающей детское тело, безвольно свешивалась бледная тонкая рука. Интересно, как зовут девочку? Давно она здесь? Сколько ей лет? Впрочем, это может оказаться и мальчишка. А им позволят потом встретиться и познакомиться? И куда их увозят?

Мелодично прогудел сигнал лифта, створки лифта медленно раскрылись. Медики с двух сторон взялись за рукоятки каталки, чтобы вкатить ее внутрь… и вдруг что-то страшно ударило их в живот и голову. Тела в белых халатах отлетели к противоположным стенам и, глухо ударившись о них, сползли на пол.

Словно во сне, Карина смотрела, как сползает на пол простыня, и ребенок — мальчик! — садится на каталке, глядя перед собой невидящими глазами. Вот он спустил на пол ноги, неуверенно оперся на них, начал выпрямляться…

Глухо завыла сирена.

— Внимание всем! — быстрой скороговоркой произнес из динамиков голос Дэнко. — Инцидент у лифта! Эвакуируемый бесконтролен, эффектор активен, сопровождающие потеряны. Лифт блокирован, двери с этажа блокированы. Опускаю взрывозащитные перегородки…

— Стойте! — крикнула Карина. Ноги словно сами бросились вперед, и автоматически закрывшаяся дверь караулки скользнула по спине, едва не прищемив ткань одежды. Мальчик неуверенно стоял на ногах, его взгляд слепо шарил по коридору. На его теле виднелись синяки и кровоподтеки. Карине показалось, что воздух вокруг него мерцает, как вокруг Яны, когда та что-то делала своими невидимыми руками. Она присмотрелась не-глазами. Да, верно. Три длинных вертких прозрачных щупальца, растущих из груди, беспорядочно хлещут вокруг мальчика, а внутри шеи и груди пульсируют радужные, в пятнистых разводах, комья.

Одно из щупалец скользнуло по щеке, оставив ощущение легкого ожога, и Карина опомнилась. Мальчик наверняка не в себе, как… как она тогда, во время побега. Он раздавит ее или расквасит о стену, не понимая, что делает! Зачем она выскочила в коридор? Она напружинила свои невидимые руки, протягивая их вперед, и манипуляторы мальчика хлестнули по ним словно раскаленными плетьми. Как его остановить? Она напряглась, вытягивая манипулятор вперед, пытаясь обвить и удержать щупальца эффектора мальчика — нет, не получается. Словно намазанные маслом, они скользят и вырываются… протянуть свой манипулятор еще дальше, к телу… А что, если прижать невидимые руки там, где они начинаются? Словно сжать настоящие руки у плеч, чтобы не позволить им двигаться!

Мальчик сделал шаг вперед, и горячее щупальце хлестнуло Карину по щеке. Она невольно отшатнулась, но тут же остановилась. Ему нельзя позволить ходить! Она подхватила горячее невесомое тело и осторожно прижала его к стене. Ее невидимые руки, расслабившись и истончившись, проникли в грудную клетку, скользя между мечущимися манипуляторами. Вот! Комок чуть ниже шеи, мягкий, пульсирующий… сжать его, но не сильно, чтобы не раздавить, не повредить…

Тело мальчика внезапно выгнулось дугой и обмякло. Карина резко отдернула невидимые руки, и мальчик осел на пол, соскользнув по стене. Что случилось? Она… убила его? За спиной с шелестом раскрылась дверь, и сильная рука рванула ее назад.

— Дэнко, отключить сирену, — громко произнес голос Дзинтона, и папа проскользнул мимо нее, склоняясь над телом мальчика. — Объект без сознания. Отбой тревоги.

Дзинтон осторожно поднял тело и положил его на каталку, укрыв сверху простыней. В коридор уже высыпали люди. Лейтенант Франци подхватил ее под мышки и отнес к дальней стене.

— Зачем ты выбежала? — укоризненно сказал он. — Мне теперь влетит за то, что я не уследил.

Карина не ответила. Она вдруг заметила, что отброшенные мальчиком медики медленно поднимаются с пола. Так они живы? Наверное, их ударило не слишком сильно, вскользь. Сирена смолкла, и в коридоре стало очень тихо. Девочка вдруг поняла, что все смотрят прямо на нее.

— Ворон ворону глаз не выклюет, — проворчал человек, которого папа называл оой-полковником.

— Следи за языком, полковник! — резко сказал Дзинтон. — Все по местам. Продолжаем операцию.

Он обвел присутствующих жестким прищуренным взглядом, и они потупились, зашевелились и потянулись обратно в караулку. Мелодично тренькнул лифт, и медики как ни в чем не бывало ввели в него каталку. Двери лифта закрылись. Дзинтон подошел к Карине.

— Молодец, Каричка, — он погладил ее по голове. — Ты все правильно сделала. Только в следующий раз действуй поаккуратнее — воздействие на эффектор таким методом очень неприятно и болезненно. Просто скользни по поверхности, и оператор… и человек временно потеряет способность управлять манипуляторами. А ты, лейтенант! — обернулся он к Франци. — М-да… хреновый из тебя телохранитель. Не оплошай еще раз — настучу по башке так, что мозги из ушей полезут.

Он повернулся и двинулся прочь по коридору. Рыжий лейтенант тяжело вздохнул.

— Вот так всегда! — пожаловался он в пространство. — Я же говорил, что влетит… Слушай, Карина, — он озадаченно повернулся к девочке. — А что ты сделала? Я изнутри в дверь колотился, думал, маленькое чудище тебя сейчас в кашу перемалывает…

Карина вспыхнула.

— Я тоже маленькое чудище, Франци! — зло сказала она. — Я тоже могу перемалывать в кашу! Я тоже девиант, понял?

Она вытянула невидимую руку и пихнула лейтенанта в грудь, так что тот потерял равновесие и отлетел на несколько шагов. Карина отвернулась, на прямых негнущихся ногах прошла в караулку и забилась в угол, присев на корточки и оперевшись спиной о стену. Надо же! А она-то думала, что он хороший! Все они одинаковые — как только узнают, что ты другая, так сразу — ой-ёй, девиант!..

Все? А папа? А Цукка, Палек, Саматта?

Ну, пусть не все. Но половина — точно. Она шмыгнула носом. И что ей теперь, всю жизнь оставаться маленьким чудищем?

Нет, ехидно подсказало что-то внутри, вот подрастешь — и превратишься в большое чудище. И станут тебя показывать в цирке.

— Камера двадцать четыре распечатана, продолжаю извлечение объекта пятнадцать, — сказал из динамиков голос Дзинтона.

Краем глаза Карина заметила, как в караулку вошел лейтенант Франци. Она снова шмыгнула носом и отвернулась, старательно собирая невидимые руки в тугие комки, чтобы со злости не ударить его, забывшись. Не нужен ей никакой охранник. Она сама может себя защитить!

Лейтенант неуверенно подошел к ней и остановился в двух шагах.

— Карина, я… — начал он, но замолчал. Потом вздохнул и опустился на корточки рядом с девочкой. Та старательно игнорировала его.

— Извини, — сказал лейтенант. — Я… ну, просто испугался за тебя. Думал, сейчас он тебя убьет, а я виноват. Я не знал, что ты… что ты тоже…

— Девиант, — фыркнула Карина. — И чудище. Не волнуйся, я привыкла.

— Что у тебя тоже есть способности, — твердо закончил лейтенант. — Хотя мог бы и догадаться — иначе зачем бы оой-генерал привел тебя с собой? Честное слово, я не хотел тебя обидеть. Ни тебя, ни его… того мальчика. Я видел синяки на его теле. Думаю, если бы надо мной так издевались, я бы тоже начал крушить все, до чего дотянусь. Извини, ладно?

Он выпрямился и отступил назад. Потом оперся плечом о стену и уставился на большой экран. Карина повернула голову и посмотрела на него.

Может, он и в самом деле не такой уж плохой человек?

* * *

Вай почувствовал, как в животе забурчало. Быстрый взгляд на часы — 11:23. Жаль, пожрать не успел. Теперь до самого вечера ходить голодным как тролль после спячки… Ну ничего. Ради такого можно и потерпеть.

Из двери выехала очередная каталка. Восемнадцать. Санитары споро загрузили ее в фургон, запрыгнули сами, и тот рванул с места. Так, а здесь что? Еще две пары санитаров с каталками — на сей раз явно пустыми. Два фургона лишние. Значит ли, что собы не знали, сколько девиантов содержится в Институте? Как данный факт согласуется с проникновением в сеть, доступом к досье и тому подобными штучками? Сделаем зарубку на память, потом потянем и за эту ниточку. Стоп! А куда, кстати, их вывозят? В городские больницы? Они же девианты, они и поубивать окружающих могут! Определенно, еще одна ниточка — но тянуть за нее следует прямо сейчас. Как?..

В наличии два оператора. Старая раздражающая перестраховка — как часто камера выходит из строя? Да раз в сто лет! Но сейчас она, пожалуй, кстати. Как этих ребят зовут? Какие-то новенькие, имена из памяти все-таки вылетели. Или их вообще не представляли? Лица закрыты контроль-панелями, так что не вспомнить. Плевать.

Он сделал знак в воздухе, и первый оператор, помедлив для отключения камеры, ответил тем же и подошел.

— Фургоны, — сказал ему Вай. — Нужно проследить, куда они везут девиантов. Бери наш фургон и садись на хвост тому, в которого загрузили последнего чудика. Быстро, а то уйдет!

Оператор кивнул и со всех ног бросился к воротам. Три медицинских фургона уже почти выехали с территории, но замешкались, пропуская втягивающиеся в ворота черные транспорты Службы общественных дел, сопровождаемые тремя легковыми автомобилями. Успеет — телевизионный фургон припаркован неподалеку, чтобы до него добраться, нужно не более полуминуты. Но теперь — теперь здание. Его обещали впустить после завершения эвакуации.

Стоявший рядом солдат оцепления склонил голову, прислушавшись к рации, и негромко что-то ответил. Потом вытянул руку и поманил репортера пальцем.

— Можешь пройти, — сказал он. — Внутри тебя встретят.

Дважды повторять Ваю не пришлось. Он махнул рукой второму оператору и бросился к стеклянным дверям корпуса.

Внутри царил полумрак. Свет то ли притушили, то ли вообще не включили, предоставив освещать холл пробивающемуся снаружи сквозь листву солнцу. Неважно. Компенсирующая электроника камеры осветлит обстановку по необходимости. Давешний орк уже ожидал его, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Сейчас я проведу тебя на подземные уровни корпуса, — сказал он репортеру. — Ты сможешь показать людям, в каких условиях содержались дети и что с ними делали. У нас есть пятнадцать минут, потом к работе приступят судмедэксперты.

Мимо быстрым шагом прошла группа людей — по большей части люди и тролли в военной форме с офицерскими знаками различия. Но в середине мелькнул невысокий человек в гражданской одежде, и рядом — девочка? Да, девочка лет десяти. Или двенадцати, не разберешь. Откуда здесь ребенок? Тоже из местных? Но почему ее не эвакуировали вместе с остальными — свободные фургоны еще оставались! Репортер заколебался, но группа уже прошла сквозь наружные двери.

— Вы идете? — нетерпеливо спросил орк.

— Да, — кивнул Вай. В конце концов, камера наверняка зацепила группу если не основным объективом, то уж боковым — точно. Потом он просмотрит запись, дотошно и медленно, чтобы не упустить никаких деталей. Еще одна ниточка для разматывания — сколько их уже накопилось сегодня? Хватит, чтобы расследовать в течение года или двух. Не гоняйся за всеми воробьями сразу, дружок, сосредоточься на вороне.

Он быстрым шагом двинулся к лифту за пресс-секретарем. Оператор следовал за ними по пятам.

Коридор подземного уровня поразил его воображение. Низкие бетонные потолки, змеящиеся по стенам толстые черные и синие кабели и коммуникационные короба, пол, выложенный широкими квадратами грубого кафеля, мертвенно-белое освещение… Как здесь можно хотя бы просто работать? Бр-р… Клаустрофобией Вай не страдал, но таких вот бункеров в военном духе на дух не переносил. Впрочем, у тебя только пятнадцать минут, напомнил он себе. Потом тебя отсюда вышвырнут. Потерпишь… Вот синий карачун, а сигнал из подвала вообще пробьется?

— Одна из камер, в которых содержались дети, — орк ткнул пальцем в распахнутую настежь дверь, над которой мигала красная лампочка. Из дверного проема тянуло резким медицинским запахом, смешанным с вонью человеческих выделений. — Сейчас в ней включен свет. Однако, как правило, свет не горел, чтобы затруднить детям ориентировку и снизить вероятность внезапной агрессии против персонала. С той же целью практиковались глухие повязки на глазах. Пройдем внутрь.

Белые глянцевые стены, местами забрызганные чем-то темным. Посреди камеры — обтянутое непонятным коричневым материалом ложе с отходящими под углом широкими полосами для рук с разомкнутыми сейчас автоматическими медицинскими блоками. Ложе усеивали большие и малые фиксирующие обручи, в нижней его трети — неприятно выглядящая трубчатая конструкция: блок отвода выделений. Если не считать змеящихся по полу трубок и кабелей, а также большого глухого ящика на роликах, больше в комнате ничего не имелось.

— Фиксирующее ложе — основное место, где дети проводили большую часть времени, — орк ткнул пальцем в кушетку. — На нем можно видеть захваты для рук, ног и тела, фиксирующие туловище в практически неподвижном состоянии. Впрочем, почти все время в камерах дети, накачанные лекарствами, проводили без сознания. Кормление осуществлялось жидкой пищей по вводимой через нос трубке, отходы жизнедеятельности из тела отводились санитарным блоком. Вон там, — он показал на ящик, — так называемый «саркофаг», в котором детей возили из камеры в лаборатории и обратно. И камера, и «саркофаг» оборудованы блокираторами, действующими в непрерывном режиме и не позволяющими подопытным проявить свои особые способности за пределами лабораторий. В целом оснащение камер соответствует тюрьме строгого режима для особо опасных преступников с психическими отклонениями. Напоминаю, что международная Конвенция о защите прав детей строго запрещает применять подобные меры содержания к лицам моложе шестнадцати лет из-за высокого риска нанесения непоправимого ущерба психике и здоровью развивающегося организма.

— То есть детей содержали как особо опасных преступников? — встрял Вай. — А могли применять какие-то другие меры?

— Разумеется, — сухо сказал орк. — Они всего лишь малолетние дети, а не кровожадные бандиты. В специальных детских домах вполне обходятся стандартными нашейными блокираторами, да и те используются только в экстренных случаях. В остальном девиантов содержат, как обычных детей. Но то, что произошло здесь, выходит за всяческие рамки. А теперь пройдемте в лаборатории — я продемонстрирую пыточные аппараты, которые здесь почему-то считались исследовательскими стендами…

* * *

Торрик Ваба бросил озабоченный взгляд на окно, выводившее картинку с главного объектива. Из-за тряски фургона контроль-панель мелко дрожала, так что разобрать, с каким качеством идет видеопоток, оказалось почти невозможным. Наверняка оптоэлектронный стабилизатор компенсирует тряску, но все же лучше, когда можно проверить самостоятельно. Ладно, все равно картинка в прямой эфир не идет, так что в студии монтажный компьютер поправит.

Он сделал щиток прозрачным и повернул голову, всматриваясь в окрестности. Странно. Преследуемый медицинский фургон, блистая оранжевыми боками в двух десятках саженей впереди, несся по крутой улочке, петляющей между двух- и трехэтажными домами в старой части города. Торрик не считал себя великим знатоком окрестностей, но, как ему помнилось, очень скоро они должны оказаться на глухой окраине в окрестностях обрывистых склонов Глиняной горы. Там нет никаких госпиталей, там нет даже загородного шоссе. Там нет вообще ничего, кроме древних домов, половина которых давно заброшена хозяевами. Куда шарабан медиков летит на всех парах? Надеюсь, мы сели на хвост фургону с эвакуируемым, а не пустому. А то окажется сейчас, что его водила просто решил воспользоваться отсутствием работы и сгонять домой пообедать… Во имя Назины, почему фургоны разделились? Почему не отправились в свою больницу — или куда там еще? — все вместе? Так от преследования уходят, а не больных доставляют!

Улица впереди в очередной раз вильнула. Взвизгнув тормозами, но не снизив скорость, оранжевый фургон вписался в поворот, тут же скрывшись за деревьями, окружающими потрепанный трехэтажный дом с высокой крышей. Торрик ругнулся. Чтоб Ваю ногу сломать на ровном месте! Он, Торрик, оператор, а не частный детектив и не полицейский, чтобы в автогонках участвовать!

Фургон телестудии, в свою очередь, взвизгнув тормозами и опасно накренившись, миновал крутой поворот — и оператор задохнулся, когда от внезапного торможения ремень безопасности вдавил ему в грудь коробку системного блока видеокамеры. Он открыл рот, чтобы высказать водителю все, что думает, но так и замер.

Фургон прошел юзом несколько саженей и остановился на обочине. После поворота залитая полуденным солнцем улица шла между глухими оградами домов по прямой по крайней мере полверсты.

И на всем ее протяжении не просматривалось ни одного автомобиля.

* * *

Карина молча шагала рядом с Дзинтоном, чувствуя босыми ногами теплый асфальт дорожки. Сандалии она скинула, когда они миновали последний дом и вошли в рощу. Девочка помахивала ими в воздухе, снова и снова вспоминая, что случилось за сегодняшнее такое короткое и одновременно такое длинное утро.

Институт закрыт! Директор Джой арестован! В Ассамблее скандал! И папа сказал, что все передают по телевизору! С момента побега она много раз мысленно расправлялась со злыми учеными, крушила здание Института тяжелыми танками, бомбила с самолетов и вообще уничтожала его самыми разными способами. Но так… так, наверное, даже лучше. Теперь все узнают, чем на самом деле занимались в проклятом Институте. И теперь их всех арестуют, и они горько пожалеют, что издевались над ней — и другими.

Другими? Она потеребила Дзинтона за рубашку.

— Папа, — робко спросила она, — а куда всех увезли из Института? Ну, я хочу сказать, девиантов вроде меня?

— В разные места, — рассеянно откликнулся Дзинтон, тоже погруженный в свои мысли. — У Камилла по миру разбросано пять базовых лагерей, он распределит по три-четыре человека в лагерь. У него хорошие воспитатели, не чета мне, так что благоприятный прогноз реабилитации… Извини. Я хотел сказать, что их станут лечить.

— У Камилла? — недоуменно переспросила Карина. — А он кто?

Дзинтон не ответил. Девочка заглянула ему в лицо, и ей стало немного страшно. Взгляд папы казался полностью отсутствующим. Что с ним? Он расстроился из-за чего-то? Но ведь все так хорошо прошло!

— Папа? — неуверенно спросила она.

— Ох, извини, — встрепенулся Дзинтон. — Я немного… м-м, задумался. Каричка, давай поговорим чуть позже, хорошо? Сейчас я перегружен, так что не могу отвечать адекватно.

Он снова замолчал и уставился прямо перед собой. Карина недоуменно хмыкнула. Перегружен? Ну ладно, пусть. До дома осталось совсем немного.

Она еще раз вспомнила спецназовцев, на веревках влетающих в разбитое окно кабинета директора. Классно! Совсем как в телевизионном боевике! И папа, командующий ими, как настоящий генерал… Генерал?

«…мы тебя ждали, оой-генерал…»

«…иначе зачем генерал привел тебя с собой…»

Оой-генерал — это как? Она попыталась вспомнить воинские звания. Так, сначала идет лейтенант, самый младший офицер. Как лейтенант Франци. Потом, кажется, капитан. Или оой-капитан? Нет, не так. По-другому… ага, сначала вайс-капитан, а потом уже просто капитан. А потом уже оой-капитан, вайс-полковник… Нет, перед полковником еще, кажется, майор. Просто майор, без вайсов и ооев. Майор, вайс-полковник, полковник и оой-полковник. А есть оой-полковник? Точно есть, дядьку в блестящих очках так называли. А потом уже идут генералы. Вайс-генерал, просто генерал и оой-генерал. А старше оой-генерала, кажется, и нет никого.

И папа — оой-генерал? Ого… но тогда он военный? Настоящий военный? Или из Службы общественных дел? Нет, невозможно. Он живет один — ну, теперь еще и с нами, не носит форму, и вообще у него формы нет. И на работу не ходит, а генералу, наверное, нужно туда ходить каждый день. И вообще, генералов должны на больших красивых машинах возить, у них много денег — а у папы денег мало. Так генерал он или нет?

Наверное, все же генерал. Только какой-то особенный, не как все. Папа вообще особенный. А я теперь его дочь! Карина преисполнилась гордостью и свысока взглянула на куст белояра возле тропинки. Понял, куст? Я теперь генеральская дочка!

— Ну что, подружка, — внезапно папа слегка дернул ее за ухо, — не лопнешь от обилия впечатлений?

— Лопну, — честно сказала Карина. — Вот Яна с Палеком обзавидуются, когда я им все-все расскажу! Пап, а ты правда генерал?

— Не-а, — мотнул головой Дзинтон. — Просто сейчас так удобнее. Военными вообще очень легко манипулировать. Стоит убедить их, что имеешь право отдавать приказы, и критическое мышление у них отшибает напрочь. Не обращай внимания, дурацкие взрослые игры.

Он хмыкнул.

— Давай-ка во-он на ту полянку заберемся ненадолго, — ткнул он пальцем в сторону. Сквозь кусты слева и впрямь замаячила небольшая проплешина. — Разговор есть. Серьезный.

Он скользнул сквозь кусты и приглашающе помахал рукой.

— Топай сюда.

Озадаченная Карина продралась сквозь колючие царапучие ветки. Как у папы получается сквозь них так здорово пробираться? Она отцепила от шорт особо цепкую колючку и выжидающе уставилась на Дзинтона. Тот уселся на землю, скрестив ноги, и приглашающе похлопал по траве перед собой:

— Садись.

Карина уселась, обхватив коленки руками.

— Института больше нет, — серьезно сказал Дзинтон, глядя ей в глаза. — Ты понимаешь, Кара? Нет!

— Нет? — девочка радостно улыбнулась. — То есть его теперь совсем-совсем закроют?

— Да. Скандал слишком крупный, чтобы его скрыть. Особенно с учетом того, что не только местная «Трибуна» его раскручивает, но уже и три федеральных канала присоединились, и даже целая политическая партия не из самых маленьких. А поскольку скрыть скандал не удастся, политикам придется назначить козлов отпущения. Полетят головы — фигурально, конечно, не буквально. Очень многие у нас в Катонии расстанутся со своими креслами. На следующих выборах радикально изменится политический баланс. Ты еще не понимаешь, что это означает, но через несколько лет поймешь. А пока что просто поверь мне на слово: за все твои страдания твои мучители получили сполна — и даже больше. Понимаешь?

— Папа! — Карина встала на коленки, подобралась к Дзинтону вплотную и уткнулась носом ему в плечо. — Папа, я тебя люблю!

— Я тебя тоже, солнышко, — улыбнулся Дзинтон, поглаживая ее по волосам. — Но знаешь, твоя жизнь сейчас вовсе не заканчивается. Ты у меня уже взрослая. Детство почти закончилось, и пора думать о будущем.

— О будущем? — Карина оторвалась от его плеча и подозрительно взглянула ему в лицо. — А что надо делать?

— Пока ничего, — качнул он головой. — Просто отдыхай, учись и приходи в себя. Знаешь, зачем я взял тебя с собой?

Карина отрицательно качнула головой.

— Прошлое мертво. Его больше нет. Я хотел, чтобы ты увидела его смерть своими собственными глазами, чтобы осознала всем сердцем и больше не мучилась воспоминаниями. Все кончено. Института больше нет.

Он помолчал.

— Но из того, что прошлое мертво, не следует, что о нем можно забыть раз и навсегда. За свои тринадцать лет ты пережила больше, чем многие переживают за целую жизнь, и ты уже куда мудрее, чем большинство взрослых. Сегодня ты пощадила директора Джоя, хотя вполне могла убить. Убивают только слабые и трусы — я хочу, чтобы ты помнила мои слова всю жизнь.

Он наклонился и взглянул девочке в глаза.

— Кара, ты уникальна. Ты сумела так сжиться с эффектором, что воспринимаешь его как часть своего тела. И ты сумела освоить не только его грубую силу, но и многие другие возможности. Ты умеешь видеть с его помощью. Ты уже неплохо управляешься с мелкими предметами, и скоро научишься еще лучше. Ты уникальна — и именно потому безмятежной жизни не жди.

Карина вздрогнула. Почему папа так говорит? Зачем?

— Конечно, ты можешь скрыть свои способности. Вырасти, выйти замуж, стать примерной домохозяйкой и использовать свой эффектор разве что на кухне, пока не видят муж и дети. Но я не думаю, что ты такого захочешь. Кроме того, ты обещала мне, что искупишь смерти, причиной которых стала. А я обещал, что научу тебя, как. Помнишь?

…растерянные голубые глаза над стволом пистолета — мертвые глаза, неподвижно глядящие в потолок…

— Да, — Карина опустила голову. Радостное возбуждение, владевшее ей еще несколько минут назад, ушло. Тоскливое чувство навалилось на нее. Действительно, как она могла забыть? Она — чудище, и ее место в цирке…

— Не надо грустить, — Дзинтон провел ей ладонью по волосам, и тоска ушла, словно стертая прикосновением. — Все хорошо. Перед тобой — вся жизнь, и только от тебя зависит, чего ты достигнешь. Я покажу тебе путь в жизни. Или, возможно, ты найдешь свой собственный. Но я верю, что тебя ожидает великая судьба. Я верю в тебя. И я помогу тебе.

Папа в нее верит. Да, папа верит. Но верю ли я сама? На несколько дней я забыла ужас, что остался в прошлом, и пустоту, что ожидает в будущем. Но их нельзя забывать! Я не хочу быть чудищем! Я хочу быть просто человеком. Я хочу просто жить!

— Прошлое мертво, Кара. Оно ушло. И пора задуматься о будущем. Ты упряма, и тебе в жизни придется нелегко, а я не смогу находиться рядом постоянно. Тебе придется научиться самостоятельно бороться с завистью, страхом и враждебностью. Самостоятельно шагать по жизни. Я не оставлю тебя, но жизнь — твоя собственная. И прожить ее придется тебе самой.

Дзинтон взял ее за подбородок твердыми теплым пальцами и посмотрел в глаза.

— Кара, я предлагаю тебе выбор. Я могу забрать у тебя твой дар, твое проклятье. Я могу забрать у тебя эффектор и сделать так, что он никогда больше к тебе не прицепится. Ты станешь обычным человеком, обычной девочкой. Ты вырастешь, выйдешь замуж или найдешь хорошую работу, или сделаешь еще что-то, но в конце концов проживешь нормальную жизнь обычного человека. Я могу так сделать. Хочешь?

Карина отстранилась. Внезапно ей стало страшно. Забрать эффектор? Избавить ее от невидимых рук, причинивших столько страданий? И он может так сделать? Если он не врет, то… он ведь наверняка мог так поступить с самого начала. Зачем он ей предлагает? Ей никогда в жизни не предлагали выбирать. И она еще маленькая девочка! Как она может решить, что правильно? Так нечестно!

— Вся жизнь — выбор, Кара. Выбор между хорошим и плохим, правильным и неправильным, ленью и чувством долга… Мне жаль, что у тебя не получилось нормального детства, девочка моя, но прошлое не исправить. Ты почти взрослая, и тебе пора учиться решать за себя. Ты уже умеешь решать — ты много раз делала выбор, и еще ни разу он не оказался плохим. Но сейчас я хочу, чтобы ты не просто выбрала. Мне нужно, чтобы ты определила свою судьбу. Я не предложу выбор ни Яне, ни другим детям-девиантам. Они не способны сделать его осознанно. Но ты — можешь. И ты должна сделать его сейчас.

Карине захотелось заплакать. Солнечный свет, проникающий сквозь листву, словно потускнел и посерел. Ее пробрала дрожь. Девочка обхватила себя руками, ежась от ощущения непонятно откуда взявшейся холодной сырости.

Отказаться от эффектора? Насовсем и навсегда?

Выбор… она не может его сделать. Или не хочет? Если не сделать его сейчас, то случится… что? Сможет ли она жить без эффектора так, как жила раньше? Наверное, нет. Да она даже и не помнит, как жила раньше. Два года в Институте, а до того детский дом… Значит, не как раньше, а как обычные люди. Она не знает, как живут обычные люди, но, наверное, не так плохо.

Она обещала, что искупит те смерти. Сможет ли она справиться без эффектора?

— Папа, — тихо сказала она, — я не хочу, чтобы ты забирал эффектор. Я обещала — и я сделаю все, что надо.

— Тогда никогда не жди спокойной жизни, понимаешь?

— Да, понимаю, — Карина подняла голову и твердо встретила взгляд Дзинтона. — Пусть. У меня ее никогда и не было.

— Твое решение окончательно? Если хочешь, я могу дать тебе время подумать.

— Нет. Я решила. Если я уникальна, то… то… то неправильно — становиться обычной. Пусть меня боятся и завидуют, но я не откажусь.

Она гордо вскинула подбородок.

— Ты молодчина, Каричка, — Дзинтон радостно рассмеялся, и девочке показалось, что мир вокруг с новой силой заиграл красками, а по жилам побежало тепло. — Нет, я не ошибся в тебе.

Он схватил ее за плечи и, продолжая смеяться, встряхнул.

— Ты молодчина, и я тобой горжусь! А теперь пошли домой. Нас, наверное, уже потеряли. И у меня в брюхе бурчит.

Он вскочил на ноги и прошелся по поляне колесом. Глядя на него, Карина тоже невольно засмеялась. Она поднялась, отряхиваясь, и потянулась. В конце концов, светит солнце и дует теплый ветер. И папа — рядом. И пусть ей все завидуют, если хотят. Она — не боится!

* * *

Цукка, даже не обувшись, суматошно выскочила на крыльцо, едва они вошли в ворота.

— Дзи! — почти закричала она. — Тут такое творится! Такое творится! Все радиоканалы забиты! Все станции с ума посходили — одни репортажи с места событий, все программы отменены!..

— Тс-с! — Дзинтон приложил палец к губам. — Цу, ты только не нервничай так. Сбавь громкость и отдышись. Я слушаю радиоканалы, и не только.

Карина непонимающе глянула на него. Слушает радиоканалы? А как?

— Там такое творится, такое творится! — продолжала возбужденно тараторить девушка. — Наш Институт человека разгромлен собами, директор и куча руководителей арестованы и помещены в тюрьму, замдиректора Эхира Марга выступала в прямом эфире, прокуратура начала расследование, а десять минут назад выступил сам Президент!.. — Внезапно она осеклась и подозрительно уставилась на Дзинтона. — Дзи, только не говори мне, что вся заваруха твоих рук дело.

— Ну, если не хочешь, то не скажу, — пожал плечами тот. — Ты ведь и сама догадалась, верно?

— Так… — Цукка, как была босиком, сошла с крыльца, прошлепала по дворовой пыли и остановилась перед Дзинтоном, уперев руки в бока. — И еще ты водил с собой Карину! Тебе, конечно, виднее, но мне штурмуемый Институт не кажется самым подходящим местом для сбежавшего оттуда ребенка. Дзи, тебе не кажется, что хватит уже уходить от прямого ответа на вопрос, чем же ты все-таки здесь занимаешься?

— Саматта, — Дзинтон весело взглянул на вышедшего на крыльцо бывшему капитану, едва сдерживающему улыбку, — можно тебя попросить об одолжении? Ты не мог бы взять эту юную нахальную особу под мышку и внести обратно в дом? А то, боюсь, она меня прямо здесь побьет и слова сказать не позволит. Увидит кто — позору не оберешься. А?

Саматта хмыкнул, спустился с крыльца, подошел к девушке и, осторожно приподняв ее за плечи, перенес обратно на крыльцо.

— Ах вот как? — возмущенно фыркнула она, ткнув бывшего солдата кулачком в живот. — Два больших сильных мужика на одну слабую женщину? Справились, ага? Нет, Дзи, серьезно…

— А если серьезно, то потерпи, пожалуйста, три секунды… две… одну… а вот и они!

— Папа! Папа! — во двор ураганом ворвались Яна с Палеком. — Нас из школы отпустили рано! Там Институт человека захватили, директор по школьному радио сообщил! Кара, ты слышала?

— Ша! — Дзинтон поднял руку. — Тихо, мелочь пузатая, большой вождь говорить хочет, однако.

Дети примолкли, ожидающе уставившись на него.

— Вы трое — обедать. Карина, за едой расскажешь Палеку и Яне, куда мы с тобой ходили. Цу, Мати, надо серьезно пообщаться. Пройдемте в парк.

Оставив во дворе Яну с Палеком, с двух сторон затеребивших Карину, взрослые вышли в боковую калитку двора и отошли от дома саженей на тридцать, устроившись в старой каменной беседке, затянутой побегами кидзуты. Дзинтон сел напротив Цукки с Саматтой, закинул за голову руки и вытянул ноги, сладко потянувшись.

— Итак, ребята, время для решительного и бесповоротного объяснения. Дальше держать вас в неведении незачем, эта часть игры завершилась как запланировано, и пора раскрыть карты. Вы оба имеете право знать, что происходит на самом деле.

Он поерзал на скамейке, устраиваясь поудобнее. Потом поднял ладонь, и в беседку ворвался маленький радужный вихрь, заметавшийся по ней, взъерошивая волосы собравшихся. Дзинтон щелкнул пальцам, и вихрь пропал, а в центре беседки зависла та самая фея, которую Цукка видела в день первого объяснения. Девушка ревниво покосилась на Саматту, с широко распахнутыми глазами разглядывающего миниатюрную женщину. Ну конечно, все мужики одинаковые — им лишь бы пялиться на голых баб…

— Визуализация эффектора местной охранной системы, — пояснил Дзинтон. — Вспомогательный интерфейс для общения с гостями. Мне показалось, что придать ему такую видимую форму окажется забавным. Как думаете, имя Фи ей подойдет?

— Охранная система? — недоуменно переспросила Цукка.

— Да. Отель находится под защитой, которая способна отразить любое воздействие планетарного класса. Включая атомную бомбардировку, извержение вулкана и землетрясение пятнадцатого уровня. Ну так что? Кто за «Фи»?

— Дзи, — решительно сказала Цукка, — фея, конечно, забавная, но ты не томи, а? Я ведь от любопытства сейчас напополам тресну, и тебе все здесь придется отмывать.

— Ладно, уговорила, — хмыкнул Демиург, и фея вылетела из беседки, растворившись в кроне ближайшего столетнего марона. — Вы оба знаете, кто я такой. Знаете далеко не все, но достаточно, чтобы понимать — происходящее экстраординарно. Но мне придется слегка углубиться в историю. Итак, вам следует знать вот что: мы — не альтруисты. Мы творим планеты и создаем целые новые вселенные, но, за редким исключением, делаем поступаем так отнюдь не из любви к чистому искусству.

В свое время мы являлись людьми, практически такими же, как и вы. Правда, наша цивилизация, в отличие от вашей, монорасовая, она состояла только из одного разумного вида, но не суть. Мы развивали науку и технику и в конце концов сумели выйти в дальний космос, построив у ближайших звезд исследовательские станции. А потом… потом случилось событие, которое мы именуем Катастрофой. Никто точно не знает, что случилось в нашей родной звездной системе, но связь с ней внезапно прервалась. И когда полвека спустя наши выжившие предки наконец-то сумели вернуться, они обнаружили полностью мертвый мир. Из восьмидесяти миллиардов разумных особей — людей и искусственных интеллектов — не выжил никто, даже на дальней периферии системы. Оказались также полностью утраченными знания, не хранившиеся в системах исследовательских станций. От всего нашего биологического вида изначально уцелело только двадцать тысяч особей, разбросанных по Вселенной.

Они научились выживать. Сначала они сумели заменить ненадежные биологические тела на искусственные, а потом и вовсе перевести свой разум на чисто энергетические носители. С течением времени они приобретали все большее научно-технологическое могущество. Но оно никак не изменило их психологию. И рано или поздно большинство обитателей станций опустилось, утратив смысл жизни.

Около четырех миллионов лет мы влачили жалкое существование. Мы практически перестали создавать детей, наше общество застыло в бессмысленной неизменности. Многие покончили жизнь самоубийством, не выдержав пытки временем. Уцелевшие же практически поголовно погрузились в миры виртуальных игр, оставив науку на долю горстки безнадежно упертых фанатиков. Но даже виртуальность помогала мало. Мы знали, что нас окружает нереальный мир, и это в значительной степени портило все удовольствие.

К настоящему времени количество Демиургов, как мы себя назвали, сократилось до немногим более чем восьмисот особей. Пара десятков, среди которых преобладали ученые первых поколений, до сих пор продолжает заниматься чистой наукой. Остальные до поры до времени удовлетворялись виртуальностью и длительным мертвым сном, из которого периодически выныривали, чтобы оглядеться по сторонам в поисках изменений, сыграть в несколько игр и снова заснуть. А потом… потом мы сообразили, что мы можем создавать и настоящую модифицированную реальность. И мы начали творить миры, использующиеся как игровые площадки. Мы населяем их самыми разными разумными расами — от обычных людей вроде вас до невероятных чудовищ, живших в волшебных сказках наших древних предков…

— И наш мир… — медленно проговорил Саматта.

— Игровая площадка, — кивнул Демиург. — Правда, бывшая. Игра в нем прервалась около двухсот лет назад, причем не без моего вмешательства. Ваш мир существовал в изолированном объеме пространства с измененными физическими метриками, и Игрок-Стратег, известный в ваших легендах под именем Майно, решил продлить Игру навечно. Он настолько увлекся, что сообразил, как обойти правила, регламентирующие окончание Игры. Эти правила, в модифицированном континууме обладающие неотвратимостью законов физики, жестко определяют условия победы — или поражения. И Майно научился балансировать на грани победы, не позволяя себе победить. А когда я в роли Арбитра заинтересовался ситуацией, он решил просто сбросить ваш мир вместе с собой за пределы нашей Вселенной. К счастью, он не удосужился толком изучить топологию гиперпленочной черной дыры, окружающей вашу систему в качестве границы, и вместо сброса пузыря произошла аннигиляция Барьера. Ваш мир вывалился в реальное пространство… и, собственно, здесь и начинается наша история. Ребята, я вас не очень запутал? Цу? Мати?

— Голова идет кругом, — пожаловалась девушка. — Дзи, у тебя, случайно, нет истории в письменном виде? Я так лучше воспринимаю.

— Есть, разумеется. И ты даже ее видела. Помнишь бумажную книжку, валяющуюся на столе у Карины? «Делай что должно» называется.

— Видела. Даже полистала по диагонали. Какая-то глупая детская сказка. Про Майно столько попсы написано, что аж тошнит.

— Попса — неизбежность, когда речь идет о легендах, — Дзинтон пожал плечами. — Но роман — вполне достоверный журнал событий, приведших к аннигиляции Барьера, пусть и в некоторой литературной обработке. Электронную версию я вам сброшу на досуге, полистайте, если появится желание. Только учтите, что интерпретация событий Тилосом отражает его личную точку зрения и далеко не во всем справедлива.

— Но если игра закончена, что ты делаешь здесь? — набычившись, спросил Саматта.

— Пытаюсь исправить то, что мы натворили совместными усилиями, — вздохнул Дзинтон. — И не один я. Видите ли, у нас есть четкий набор правил, как поступать с Игровыми мирами по завершении Игры. Такой мир приводится в состояние, не позволяющее населяющим его биоформам отследить его искусственное происхождение…. ну, по крайней мере, до достижения определенного технологического уровня. Потом мир сбрасывается и теряется в окружающей пене… хм, ну, про пузырьковую теорию Вселенной я вам сейчас рассказывать не стану. В общем, мир отпускается в свободное плавание и навсегда освобождается от нашего влияния. Но в вашем случае… Легенда о падении Майно и Пробуждении Звезд — не легенда, а реальность. И то, что в вашем мире раньше существовала магия — отнюдь не выдумка. Во Вселенной существует четыре типа взаимодействия — электромагнитное, гравитационное, сильное и слабое, которые есть частные проявления Основного взаимодействия. Но в вашем континууме дополнительно ввели пятое, независимое взаимодействие, которое ныне известно лишь по легендам под названием «Силы». «Спящие» отделы человеческой и орочьей коры головного мозга, а также спинного мозга в районе шестого-седьмого позвонка как раз и позволяли людям и оркам манипулировать новой энергией волевым усилием. В качестве управляющего интерфейса применялся эффектор, схожий с нынешним, но работавший по иным принципам. Обычный, в общем-то, метод введения магии в Игровых мирах. Однако в вашем конкретном случае Веорон — достаточно опытный Конструктор, надо заметить — применил решение, оказавшееся донельзя глупым в перспективе. Собирая вашу планету из вращающегося вокруг звезды материала, он применил пятое взаимодействие для формирования скрепов, формирующих планету. И хотя за прошедшие в ускоренном времени миллионы лет вещество в значительной степени слежалось и превратилось в полноценное космическое тело под действием сил гравитации, скрепы до аннигиляции Барьера удерживали от неконтролируемого дрейфа материковые плиты. Когда система выпала в окружающий мир, а внешний континуум начал поглощать ваше пространство, аннулируя модифицированные законы физики, на планете начались землетрясения. А землетрясения, разрушительные сами по себе, еще и породили цунами, уничтожившие почти все прибрежные города, а также пробудили вулканы, сделавшие непригодными для обитания большую часть островных гряд.

Демиург умолк.

— Я вас не слишком загрузил? — спросил он. — Может, сделаем перерыв, чтобы вы могли обдумать сказанное?

— Нет! — решительно заявила Цукка. — Мне все понятно. Ну, почти. Я же на астронома хочу учиться. Давай, рассказывай.

— Как скажешь. Впрочем, осталось немного. Итак, под угрозой оказалась сама жизнь на планете. Плюс к тому Пробуждение Звезд — настолько впечатляющее и масштабное событие, что скрыть его не осталось никакой возможности. Подобного рода изменения способны ввергнуть практически любую малоразвитую цивилизацию в самоубийственные религиозные войны. И во всем оказались виноваты мы — Веорон, применивший сомнительное техническое решения, Камилл, уничтоживший управляющую Игрой Станцию, и я, необдуманно спровоцировавший его на такой шаг. Ситуация оказалась настолько неожиданной, что пару десятилетий по планетарному счету мы просто пребывали в ступоре, пытаясь понять, что делать дальше. Если бы не Тилос, активно вмешавшийся в события, боюсь, мы бы сейчас с вами не разговаривали. Именно он сумел аккуратно разобрать Империю Майно, не позволив ей рухнуть и погрести под собой входящие в нее государства. Ну, а потом мы все-таки пришли в себя и спешно организовали рабочую группу, по имени вашей планеты получившую название «текирская». В ее состав, кроме меня, вошли Камилл, известный вам под именем Майно, Веорон, Майя, Куагар и Миованна. Веорон и Миованна как опытные Конструкторы занимаются собственно планетой, стабилизируя тектонические процессы и постепенно перемещая вещество мантии так, чтобы свести материковый дрейф к минимуму. Остальные сосредоточились на социальных вопросах. Потом так сложилось, что Куагару надоело работать с вашим миром, и он ушел в свою собственную Игру. Меня отвлекли события, происходящие в другом мире — собственно, сейчас большая часть моих ресурсов сосредоточена как раз там, здесь я присутствую в незначительной степени. И раньше я практически не работал на вашем континенте, у меня в Сураграше и Четырех Княжествах забот хватало. Одна форсированная индустриализация ЧК чего стоила! Остались Камилл и Майя. А потом, четыре планетарных года назад, внезапно исчезла Майя, а на планете разразилась пандемия вирусного эффектора. К тому времени я практически отошел от дел на вашей планете, и только панический призыв Камилла, внезапно утратившего контроль над ситуацией, заставил меня снова появиться здесь.

Он задумчиво пошевелил пальцами в воздухе.

— Видите ли, ребята, я не Игрок. Я, разумеется, изредка играю, но предпочитаю виртуальность. Не люблю забавляться с реальными человеческими судьбами. Зато у меня есть две достаточно узких специализации: я Арбитр и Корректор. Арбитры занимаются расследованием конфликтных ситуаций в Игре — когда один Игрок обвиняет другого в нечестности, или просто есть подозрение, что Игрок мухлюет с целью накрутить себе рейтинг. Корректоры сверх того еще и занимаются исправлением ситуации без прерывания Игры, если ее еще можно исправить. Скучные и малоинтересные занятия, которыми занимаются лишь немногие зануды вроде меня. Сложилось так, что когда началась пандемия вирусного эффектора, я оказался единственным доступным Корректором, и именно мне пришлось заниматься проблемой. Итак, общий ответ на вопрос, что именно я здесь делаю, таков: я пытаюсь исправить катастрофические для вашей цивилизации последствия, связанные с вирусным эффектором.

Прищурившись, Демиург посмотрел на Цукку с Саматтой:

— Ну что, запутал окончательно?

Цукка с Саматтой молча переглянулись.

— Но откуда взялся вирусный эффектор? — задумчиво спросила девушка.

— Неизвестно. Совершенно определенно речь идет о нашей технологии, в какой-то степени похожей на ту, что ранее реализовала магические способности. Технология уровня, по ряду соображений категорически запрещенного к использованию на вашей планете всеми, кроме самих Демиургов. В соответствии с соглашением мы не имеем права передавать такие вещи даже нашим друзьям, не говоря уже про неконтролируемое их распространение. Но в то же время технология носит некоторые характерные отпечатки науки вашей собственной цивилизации. У вас уже несколько лет умеют работать с гравитационными полями, пусть и на самом примитивном уровне, и ваши методы заметно отличаются от наших. Вирусный эффектор странным образом сочетает оба подхода, и именно потому мы не можем понять, откуда он взялся. Плюс к тому эффектор — явно сырой продукт. Исследование его нейроинтерфейсов показывает, что они просто не доработаны. Там куча временных заглушек на месте совершенно необходимых элементов, а также грубые ошибки в уже реализованных схемах. Складывается впечатление, что по какой-то причине эффектор вырвался на свободу раньше времени. И у меня есть подозрение, что история как-то связана с Демиургом Майей.

— Майя — которая в вашу рабочую группу входит? Пропавшая? — поинтересовался Саматта. — Но что с ней случилось?

— Здесь еще более темная история, чем с эффектором. Видите ли, ребята, она просто пропала, необъяснимо и бесследно, в то же самое время, когда началась эпидемия. Изначально мы склонялись думать, что ей наскучило работать с вами — или что она Ушла. Но потом обнаружились детали, которые работают против этих версий.

— Что такое «Ушла»? — переспросила Цукка.

Дзинтон замолчал. Когда тишина затянулась, девушка открыла было рот, но Демиург снова заговорил.

— Уход — когда Демиург полностью обрывает все связи с окружающим миром, прерывает свои мыслительные процессы и погружается в состояние, напоминающее кому. Я уже не раз упоминал, что мы чудовищно стары. Самым старшим из нас около четырех миллионов планетарных лет. А ведь мы обладаем человеческой психологией. Даже по своему миру вы знаете, что люди частенько просто устают жить и кончают жизнь самоубийством. Что уж говорить про нас! Наша психика просто не выдерживает груза лет, и чтобы снять эмоциональное напряжение, мы уходим в глубокий сон без сновидений. Надолго уходим — на тысячи и десятки тысяч лет. Некоторые из Ушедших так больше и не возвращаются: либо не возникает условий, когда срабатывает будильник, либо это просто самоубийство в чистом виде. Настоящие самоубийства, конечно, чрезвычайно редки, но долгий сон — в порядке вещей. Однако в случае с Майей оба варианта почти невероятны. Вы оба слышали, как Эхира сказала, что много лет не может связаться с Майей. А Майя — чрезвычайно ответственная личность. Она просто не могла уйти, бросив друзей на произвол судьбы, не законсервировав свою сеть влияния и вообще вот так резко оборвав все нити. Значит, что-то случилось. Что-то катастрофичное.

— Но что может случиться с Демиургом? — озадаченно поинтересовалась Цукка. — Ведь вы целые вселенные создаете…

— Знаешь, Цу, я бы дорого дал за ответ на твой вопрос. Ни у кого из нас нет ни одной версии. Носители нашего разума распределены в пространстве, превосходно защищены от всех мыслимых угроз и практически неуязвимы. Любое воздействие, которое хотя бы в теории может нам повредить, не оставило бы камня на камне от вашей звездной системы.

Дзинтон склонил голову набок и прищуренно посмотрел на собеседников.

— Все-таки, похоже, я вас перегрузил. Пора заканчивать лекцию, чтобы вы могли все обдумать как следует. В качестве резюме коротко поясню цель своей деятельности. Итак, открытая пандемия вирусного эффектора в вашем обществе вызвала серьезные последствия социального плана. Пока еще малозаметно, но все-таки нарастает напряжение в отношениях между тремя расами. Институт человека, финансируемый Министерством обороны, занимался жестокими экспериментами над девиантами, как называют детей, продемонстрировавших развитость своего эффектора. Несмотря на попытки держать исследования в тайне информация все-таки утекает на сторону. Ситуация вызывает резкое неприятие у орков и троллей. Тролли из-за малого процента детей, выживающего после Испытания Воли, вообще очень трепетно относятся к молодняку, а у орков несмотря на их склочность чрезвычайно развиты родительские инстинкты. Кроме того, публичная демонстрация технологии, явно находящейся за рамками ваших возможностей, уже вызывает ряд нехороших подозрений в научных кругах. А мы не можем допустить, чтобы взросление вашей цивилизации прошло под гнетом ложной идеи о своем подчиненном положении. И коррекцией подобных тенденций я и занимаюсь. Ну, вот теперь точно все.

— Но при чем здесь дети? — вскинулась Цукка. — Зачем тебе Карина и Яна?

— Они — инструменты, с помощью которых я намерен проводить коррекцию определенного сорта. Прости за цинизм, но лучше уж я произнесу вслух, чем вы додумаетесь сами. Они и другие девианты из Института человека помогут мне преодолеть кризис — в некоторой его части. Ну и, кроме того, раз мы виноваты в происходящем, должен же я хоть как-то компенсировать им сломанные судьбы?

— Понятно… — Цукка тяжело вздохнула. — Я-то думала, что у детей появился настоящий отец. А они для тебя — просто инструменты.

— Почему «просто», Цу? Между личностями могут складываться самые разные отношения, никак не мешающие друг другу. Ты ведь по-дружески относишься к владелице зеленного магазина и не отказываешься поболтать с ней десяток минут на разные темы, хотя и состоишь с ней в чисто коммерческих отношениях вида «продавец-покупатель». Дети — тоже мои друзья, хотя и помогают достичь моих целей. Я могу не выкладывать им всю правду, но я никогда не заставляют друзей поступать так, как они не решили бы поступить сами, владея всей информацией. В точности, как с тобой, Цу: я долго играл с тобой втемную, но не заставил сделать ничего, что бы ты не сделала сама.

— Но они всего лишь дети! Они не знают, как поступили бы сами! Они даже не понимают, что происходит…

— Да, они дети. Они еще не сформировавшиеся личности, им только предстоит стать таковыми. Но личность ребенка всегда формируется окружающим миром: родителями, друзьями, школой, телевидением, вообще обществом. Почему я не имею права принять участия в процессе? Кроме того, Цу, ты не права. Карина уже прекрасно понимает, что происходит. Ты пока не осознала толком, но девочка — убийца. Она прикончила кучу народа, кого-то случайно, кого-то намеренно, и хорошо это помнит. Она сознает, что поступала неправильно, и ее психика серьезно перегружена чувством вины. Ты ведь не знала, что она страдает от кошмаров, в которых ей снятся убитые люди, верно? Без меня или другого грамотного психолога она сошла бы с ума или выросла моральной калекой. Я исправил ситуацию, насколько возможно. Но само исправление тоже наложило необратимый отпечаток на ее психику. Сейчас она нуждается во мне так же, как я нуждаюсь в ней. Так что, очень тебя прошу, забудь про свое «просто инструменты». Я — воспитатель и защитник. Да, еще и Корректор. Но одно другому никак не мешает.

— Хорошо, Дзи, как скажешь, — вздохнула девушка. — Детям ты друг и защитник. Но мы с Саматтой — что тебе нужно от нас?

— Сама знаешь. Мне нужен кто-то, кто приглядывал бы за детьми. Уже в ближайшем будущем мне придется часто и надолго отлучаться, так что роль заботливых родителей придется брать на себя вам двоим. Это базовый уровень наших с вами отношений. Но если у вас появится желание… Понимаете, Демиурги очень редко вмешиваются в дела общества самостоятельно. Общество — тонкая и сложная система связей и взаимоотношений. Паутина, которая легко рвется от наших прикосновений. От столкновения с нами ломаются человеческие судьбы, идут вразнос системы сдержек и противовесов, перестают функционировать механизмы общественной саморегуляции… Мы — как элефанты, пытающиеся вправить вывихнутую ногу муравью. А мы стремимся исправить ситуацию, отнюдь не усугубить ее, и нам нужны помощники. У каждого оперирующего в обществе Демиурга есть опорная сеть влияния, составленная из друзей. Она есть у Камилла, она есть… имелась у Майи. И она нужна мне. Цу, вы с Мати можете стать важными звеньями моей сети, если захотите.

— Ну ничего себе! — ошарашенно проговорила девушка. — Что, опять шпионские игры?

— Нет, разумеется. Цу, мне не нужны шпионы. Я и сам прекрасно добываю нужную информацию. И я неплохо самостоятельно ликвидирую угрозы своим планам. Нет, мне нужны помощники, чтобы аккуратно, исподволь лечить нанесенные обществу раны. Убедить общественного деятеля, сыграть в игру намеков и недомолвок с политиком, вовремя подсказать идею публицисту или ученому… Если вы хотите — подчеркиваю, только если вы действительно хотите! — вы можете присоединиться ко мне. Если нет… мы останемся в рамках отношений, формируемых подписанными контрактами. Или просто расстанемся. Выбор за вами.

— Да, Демиург Джао, — задумчиво проговорил Саматта, — мыслишь ты масштабно. Только вот есть одна проблема. Мне страшно не нравится, когда мной манипулируют. Я как-то привык жить своим умом.

— В глубине души надеешься, что я сниму с тебя эту необходимость? — фыркнул Дзинтон. — Вот уж чего не дождешься! Ребята, вам обоим поставлено условие: если вы работаете со мной, вы учитесь. Неважно чему, но учитесь. Сеть влияния — не тайная организация с жестко оформленной иерархией, не толпа моих рабов, бездумно выполняющих приказы. Это сообщество единомышленников, одинаково воспринимающих некоторые вещи и согласных помогать мне в движении к моей цели. Добровольный клуб по интересам с небольшими бонусами для членов, не более того. Но у вас — своя жизнь, которую я никак не регулирую. Вы сами ищете смысл существования, сами ставите себе цели и сами их достигаете. Я лишь изредка обращаю ваше внимание на детали, помогаю советами, да еще иногда защищаю от физических угроз. Вы вольны в любой момент послать меня подальше. Именно потому я обеспечиваю вам финансовую независимость и настаиваю на вашей ментальной самостоятельности. Кстати, Мати, ты не запамятовал, что так и не сообщил мне, чему намерен учиться?

Капитан хмыкнул.

— Как-то в голову ничего не лезет, — сообщил он.

— Постарайся, чтобы влезло. Как я уже сказал, мне не нужны живые трупы. А тот, кто не использует свои мозги по назначению, мертв, пусть даже и не понимая того. Ладно, лекция окончена. Я вас оставлю пока, мне нужно немного подирижировать кошачьим концертом. На ваши пелефоны сброшены некоторые необходимые материалы — помимо романа, там есть еще несколько текстов, включая хронологию Катастрофы. Карты открыты, так что решайте сами, стоит ли иметь со мной дело.

Он поднялся на ноги и спустился из беседки по старым каменным ступеням. Уже ступив на дорожку, он обернулся и посмотрел на молча наблюдающих за ним Цукку с Саматтой.

— Мати, мы еще мало знаем друг друга, — негромко сказал он. — Мне нечем тебя удержать, кроме как формальным контрактом. Но ты, Цу — когда станешь принимать окончательное решение, помни — я твой друг. И, надеюсь, мы останемся друзьями независимо ни от чего. Я хочу, чтобы вы остались — оба. Если вы уйдете, мне будет очень вас не хватать. И детям — тоже.

Он повернулся и стремительно зашагал между деревьями.

Когда Дзинтон скрылся за стволами, Цукка и Саматта переглянулись.

— Ну и дела… — пробормотала девушка. — И что ты думаешь?

— Ничего не думаю, — признался бывший капитан. — Просто в голове не помещается. Думать надо. Ты считаешь, он не врет насчет своего возраста? Миллион лет — уму непостижимо!

— Не знаю, — вздохнула Цукка. — Не думаю, что он врет. Зачем бы ему? Меня бы и тысяча лет впечатлила. Но с ним чувствуешь себя… свободно. Не надо думать об условностях — о возрасте, о положении, как с другими старшими. С ним просто общаешься, как с братом-ровесником. Будь он человеком, я бы, наверное, в него влюбилась по уши.

— Да и я бы за таким командиром под пули пошел, — кивнул Саматта. — Но он не человек.

— Да, он не человек. Как-то страшно становится, когда задумываешься, кто он такой на самом деле. Подумать только — они умеют создавать новые Вселенные!

— Вселенные далеко и нам недоступны. А вот ты обратила внимание, что легендарный Майно — тоже Демиург?

— Ой, точно! Я как-то мимо ушей пропустила.

— Вот тот-то и оно. Цу, я не знаю, что ты решишь, но я остаюсь. С Дзинтоном или без него, а уйти от вмешательства Демиургов нам не удастся. Но с Дзинтоном я смогу хоть как-то повлиять на происходящее, а если уйду… знаешь, если под подушку спрятаться, бука под кроватью никуда не денется.

— Бука! — звонко расхохоталась Цукка. — Ой, Мати, ты меня уморишь. Тебе бы в писатели пойти с твоим образным мышлением.

— Ну а ты? — странно закаменев, спросил бывший капитан. — Ты останешься?

— Конечно, — просто ответила девушка. — Как я могу бросить Кару после того, что с ней сделали? Мать я ей заменить вряд ли смогу, но на старшую сестру, надеюсь, потяну. Эй, ты чего?

— Я… рад, — задушенным голосом произнес Саматта. — Правда, рад. Спасибо, Цу.

Он осторожно взял в руки девичью ладонь и слегка сжал ее. Потом, словно обжегшись, отстранился, встал и почти выбежал из беседки.

Пунцовая от смущения Цукка с раскрытым ртом смотрела ему вслед. Ну и дела! Неужели он испытывает к ней какие-то чувства? Она тряхнула головой, отгоняя непрошенную мысль, и попыталась вспомнить, где лежит пелефон. Наверное, в ее комнате. Надо посмотреть, что там есть из материалов. Только вот немного в себя придет после рассказанного…

Она сидела в беседке по шелестящими древесными кронами, и ее рука хранила тепло ладоней бывшего капитана Саматты.

* * *

События пятнадцатого числа шестого периода потрясли не только Катонию. И даже не только Восточный континент.

Начиная с без двадцати одиннадцать прямой эфир телеканала «Трибуна» начали ретранслировать еще два местных канала Масарии. С одиннадцати к трансляции подключился общенациональный канал «Планета». Еще через четверть часа экстренные выпуски новостей прошли по остальным четырем национальным каналам. Одна за другой подключались радиостанции. Экстренные выпуски новостей прошли также по всем телеканалам и радиостанциям обоих континентов, а большинство сетевых форумов внезапно взорвались шквалом обсуждений.

В тринадцать часов Ассамблея прервала свое очередной заседание. Точнее, в своей излюбленной скандальной манере его прервал глава партии рационалистов Крайтон Керл, выступив с запросом по поводу происходящего. Журналисты рвали на части пресс-службу головного отделения Института в Оканаке, но пресс-секретари лишь устало повторяли одно и то же: «В настоящий момент мы не комментируем происходящее».

В четырнадцать часов в эфир пошли впечатляющие видеозаписи некоторых наиболее жестоких экспериментов, извлеченных из архивов масарийского отделения Института. Лица детей на стендах при монтаже тщательно размыли, но остальное передавалось без купюр. Телеканалы захлестнул шквал звонков. Некоторые звонившие возмущались непристойностью показываемых сцен и требовали немедленного прекращения, но подавляющее большинство просто кипело от ярости, предлагая разнообразные меры вплоть до развешивания руководства Института на фонарных столбах. Затем появились сведения о связи Института с Министерством обороны, и под шквалом звонков и писем захлебнулась и пресс-служба последнего.

Через некоторое время Служба общественной безопасности наконец-то допустила в Институт ярящихся возле оцепления журналистов других теле- и радиоканалов, и немного оскудевший поток шокирующей информации хлынул с новой силой. Поскольку на площади перед комплексом собралась приличных размеров толпа, активно жаждущая крови, еще остававшихся в комплексе сотрудников Института собрали и под конвоем бронетранспортеров вывезли на автобусах в неафишируемое место. Одновременно в спешном порядке эвакуировали их семьи — и вовремя: уже к вечеру в Масарии половина принадлежащих им квартир и домов оказалась разгромленной, а то и подожженной. Под шумок толпы разгромили и разграбили и соседние дома и квартиры, а также перевернули и сожгли не менее полутора сотен автомобилей. Полиция задержала десятка три самых активных участников погромов, но невооруженным глазом замечалось, что полицейские выполняют свою работу крайне неохотно. У большинства из них тоже имелись дети.

К вечеру Президент Катонии в прямом эфире заявил, что деятельность головного отделения, равно как и всех филиалов Института человека, в стране приостановлена, его руководство задержано Службой общественной безопасности, а министр обороны подал прошение об отставке, каковое Президент немедленно подписал. Все государства, на территории которых находились филиалы Института, также заявили о приостановке их деятельности, их территории заняли полицейские силы. Четыре Княжества и Граш не преминули объявить руководство тамошних филиалов персонами нон грата, а телеканалы не упустили возможности в очередной раз с сарказмом попенять Катонии на внедрение своих шпионов под видом ученых и дипломатов. При чем здесь шпионы, правда, журналисты объяснить не удосужились, но прояснений никто не требовал.

На следующий день в прессе появились свидетельства причастности к бесчеловечным экспериментам руководства партий правящей коалиции. Выйти на контакт с главой партии гуманистов Тоем Карацием, известным своими высказываниями об опасности девиантов, так и не удалось. Прочие же члены партии решительно открещивались от всех обвинений. Глава Партии экономического прогресса Масасик Транга также заявил, что ничего не знал о проводимых экспериментах, а все контакты членов партии с руководством Института имели исключительно личный и неофициальный характер. Когда ему предъявили выписку из финансового отчета по прошлым выбором, где отдельной строкой значились немалые пожертвования со стороны Института, он скис и заявил, что проведет тщательное внутреннее расследование.

Крайтон Керл витийствовал с трибуны Ассамблеи, не упуская возможности напомнить, что первым забил в колокола. По телевидению и радио шли непрерывные круглые столы с привлечением самых разнообразных экспертов — от ученых-физиков до философов и педагогов. Форумы в Сети бурлили от тысяч и тысяч пламенных дискуссий, в которых немногочисленные сторонники жесткого обращения с девиантами безнадежно проигрывали превосходящим силам внезапно объявившихся защитников. После того, как спецназ СОБ захватил еще два отделения Института, в которых содержались девианты, а в прессе опубликовали полный список освобожденных девяноста четырех детей, органы социальной опеки во всех городах оказались заваленными заявлениями на усыновление и удочерение (конкурс составил примерно пять тысяч заявок на одного ребенка). Более полутора тысяч заявлений об отзыве согласия на государственную опеку поступили от родителей, ранее добровольно или же под давлением передавших своих детей-девиантов государству, хотя подавляющее большинство последних содержалось во вполне приличных условиях в специализированных детских домах, не имевших к экспериментам Министерства обороны никакого отношения. Под шумок с подачи того же Крайтона Керла Ассамблея отменила Акт о принудительной государственной опеке в исключительных ситуациях. В тот же день, ближе к полуночи, решение Ассамблеи подписал Президент.

Отставкой министра обороны перестановки в правительстве не ограничились. Уже на следующий день под давлением разбушевавшейся общественности в полном составе вынужденно подал в отставку Исполнительный комитет, включая премьера. Временным главой Кабинета по старшинству возраста нежданно-негаданно для себя оказался министр энергетики. Поскольку до выборов оставалось менее двух периодов, Ассамблея практически единогласно проголосовала за фиксацию статус-кво в текущем состоянии.

Другие расы отнеслись к скандалу в человеческом обществе со сдержанностью. Совет старейшин Конгрегации орочьих общин опубликовал заявление, выражающее уверенность в человеческой способности исправлять допущенные ошибки. Несколько общин закрыли людям доступ на свою территорию и настоятельно рекомендовали всем своим членам прекратить работу в человеческих организациях и коммерческих фирмах, но они оказались в меньшинстве. Тролли просто не комментировали происходящее. Однако в секретных отчетах специалистов МОБ по межрасовым отношениям позже отмечалось, что и орки, и тролли остались довольны тем, как разрешился кризис.

И, разумеется, никого не удивило, что на следующих выборах в Ассамблею правящая двухпартийная коалиция потеряла половину мест и впервые за тридцать лет утратила положение правящей. Практически все голоса, потерянные партиями гуманистов и экономического прогресса, отошли к партии рационалистов, так что осенью Крайтон Керл с легкостью занял место Глашатая Ассамблеи.

О том, что блистательный господин Крайтон Керл в течение периода после кризиса через подставных лиц заработал на бьющейся в лихорадке бирже около трех миллиардов маеров, с изумительной точностью предугадывая колебания курсов акций, широкая общественность, разумеется, не узнала.

16.06.843, вододень

Коммуникатор коротко звякнул. Оой-полковник Тарагор ткнул пальцем в клавишу приема:

— Слушаю.

— Приехал, — коротко сообщил секретарь. — Поднимается.

— Понял, — оой-полковник сбросил вызов и поднялся из кресла. Поморщившись, он поправил на носу темные очки и включил верхний свет. Однажды он уже получил от генерала втык за темноту в помещении и больше нарываться не собирался. Проклятые глаза! Проклятые докторишки! Куча умных слов, куча лекарств — а глаза как резало ярким светом, так и режет. И чем дальше, тем хуже. Хотя… если подумать, то в последние пару дней резь чувствовалась не так сильно. Неужто все-таки помогают капли, переданные на прощание оой-генералом контрразведки?

Дверь распахнулась, и генерал Прой стремительно даже не вошел, а влетел в кабинет. Вопреки ожиданиям он оказался один, без привычной свиты. Дверь громко бухнула за его спиной.

— Господин генерал, — отрапортовал заведующий сектором, — оой-полковник Тара…

— Ты что, совсем охренел, оой-полковник? — генерал оборвал его на полуслове. — Ты что о себе думаешь? Ты решил, что самый умный у нас в Службе?

Оой-полковник почувствовал, что его челюсть отвисает на грудь.

— Ты думаешь, у тебя кружков на петлицах слишком много нашито, оой-полковник? Может, они тебе грудь жгут? Хочешь, я тебе пару-тройку срежу за твое самоуправство? — продолжал бушевать гость. — Кретин долбанутый, тебе кто позволил операцию самостоятельно проводить, без согласования, без санкции сверху? Кто позволил журналюг пускать? Да ладно бы проверенных журналюг, прикормленных, а то ведь самый паскудный канал умудрился припахать, без царя в голове и без костей в языке! Ты хоть представляешь, какую кашу заварить умудрился? И, самое главное, какого хрена я узнаю о результатах проведенной операции из газет и телеящика, а не от своих собственных сотрудников? Ну, что молчишь, придурок, мозги совсем засохли?

Тарагор никогда не дослужился бы до своих кругов и не занял бы место завсектором, если бы не умел мгновенно приходить в себя. Похоже, здесь опять творилась какая-то мистика. Обдумать ее можно и потом, а пока следует прояснить ситуацию. Он вытянулся по стойке «смирно» и, уставившись прямо перед собой, отрапортовал:

— Блистательный господин генерал Прой Кисин, нижайше докладываю, что операция проводилась по согласованию с центральной дирекцией Министерства общественной безопасности и в соответствии с планом, разработанным Третьим отделом Министерства обороны. Санкцию на проведение операции выдали лично ты и главный директор Службы блистательный господин оой-генерал Васик Сиимора.

— Что?.. — гость задохнулся. — Ты что несешь, Тарагор? Ты вообще в своем уме? Какая, нахрен, санкция? Какой, в жопу, главный директор? При чем здесь я? Ни хрена я не санкционировал, и если ты…

— Санкцию я получил получена в соответствии со стандартными протоколами взаимодействия подразделений, — ровным голосом перебил его Тарагор. — На ней имеются ваши с оой-генералом личные подписи. Она приложена к делу, в чем можно убедиться прямо сейчас — дело уже вызвано на мой терминал.

— Тарагор, — генерал приблизился вплотную и тяжело дохнул в лицо завсектором, — похоже, что один из нас сошел с ума. Я не давал никакой санкции. И главный директор — тоже, о чем и сообщил мне не далее, чем вчера днем, в весьма крепких выражениях. Покажи, быстро.

Оой-полковник кивнул и вернулся на свое место. Пошевелив пальцами над сенсорной панелью, он пролистал дело до страницы с запросом в Центр и ткнул в неприметный штампик «Санкционировано». На экране раскрылась новая страница — с тремя подписями, его собственной и двумя — начальства. На секунду завсектором показалось, что он и в самом деле сошел с ума, и страница окажется пустой, но нет — система исправно продемонстрировала положенные строчки.

«Подписано: главный директор оой-генерал Васик Сиимора».

«Подписано: заместитель главного директора генерал Прой Кисин».

«Подписано: заведующий сектором общего контроля по Масарийскому округу оой-полковник Тарагор Шифт».

— Бездонная п…да Назины!! — выругался генерал, наблюдавший за экраном через плечо завсектором. — Ну ни х… же!

Он, словно потухнув, отошел, тяжело ступая по ковру, и опустился в гостевое кресло, потирая лоб. Пару минут он молчал, потом поднял голову:

— Тарагор, я летел сюда через полстраны для того, чтобы оторвать тебе башку и засунуть ее тебе же в жопу. Клянусь всеми богами, пять минут назад я намеревался так и поступить. Но сейчас… Забудь, что я тебе наговорил. Похоже, мы в полной заднице, и я решительно не понимаю, как мы в ней оказались.

— Я… — начал Тарагор, но генерал не обратил на него внимания. Казалось, он говорит сам с собой.

— Цифровую подпись, как утверждается нашими умниками, нельзя подделать. В принципе нельзя. Мне насчет нее много красивых слов говорили, но я одно запомнил: ее можно сломать только полным перебором ключей, для чего при существующей технике хрен знает сколько миллиардов лет нужно. Ее нельзя подделать, даже нельзя перехватить при передаче, чтобы потом воспроизвести в нужном месте. Не говоря уже, что наши каналы связи не взламываются и не перехватываются. Я не разбираюсь в математической галиматье, но своим аналитикам верю. И никто, никто не в состоянии воспроизвести чужую цифровую подпись. Это просто невозможно… или я верил до сегодняшнего дня, что невозможно.

Он сжал пальцы, впившись в подлокотники так, что чуть не прорвал обивку.

— И вот теперь я смотрю на свою подпись на документе, который никогда в жизни не подписывал. Который я даже в глаза не видел, тройной хер Тинурила! И что дальше? Поверить, что цифровую подпись можно подделать — и тогда вся наша система контроля доступа к информации летит нахрен? Б…дь, да не только наша — вообще весь контроль прав доступа в мировом масштабе! Или, может, мы на пару с Васиком внезапно заболели выборочной амнезией? Скажи мне, оой-полковник, а что ты сам думаешь?

Вот сейчас, кажется, он действительно спрашивал. Тарагор слегка расслабился. Отрывать ему голову на месте замглавдиректора, похоже, больше не намеревался. Что я думаю? А я что-то думаю?

— Не знаю, господин Прой, — осторожно ответил он. — Я просто не знаю, что и сказать. Разве что вояки отличились. Теоретически на них работают мозги ничуть не хуже наших…

— Военные? — генерал, прищурившись, взглянул на него. — Ну-ка, давай по порядку. Ты упомянул Третий отдел. Какое отношение он имеет к делу?

— План операции предоставила военная контрразведка. Я почти ничего не придумывал самостоятельно. Моей задачей являлось проведение операции в точном соответствии с планом, ну и доработать его в мелочах в соответствии с оперативной обстановкой, если потребуется.

— Так. И с каких пор ты подчиняешься приказам Генштаба?

— Я подчинялся приказам работающего под прикрытием оой-генерала Минобороны, чьи полномочия также подтверждены вашими с директором подписями. Полномочия переданы по каналу «два нуля», и мне даже в голову не пришло…

— Понятно. И я верю, что ты даже можешь подтвердить свои слова, оой-полковник. Забавно — видимо, случаи множественного склероза в дирекции Службы отнюдь не единичны. Что за оой-генерал? Что за прикрытие?

— Пару недель назад один из моих следователей случайно вышел на человека, живущего в заброшенно отеле и приютившего у себя двух сбежавших из Института человека девиантов. Какое-то время по нему работали обычным образом, но потом он внезапно появился у меня в кабинете, и…

— Досье сохранилось?

— Досье безвозвратно уничтожено по его личному приказу. Я полагал, что…

— Как он выглядит? — генерал наклонился вперед. Его щека задергалась от нервного тика. — Опиши.

— Человек, мужчина. Невысокий, черноволосый, тип лица третий, узкий разрез глаз, высокие скулы, желтоватая кожа, уши прижаты к черепу, волосы коротко стрижены — сейчас найду фотографию, ее я сохранил. На первый взгляд ему лет двадцать, но если приглядеться, то похоже, что не менее сорока. Произношение правильное…

Оой-полковник осекся. Лицо гостя налилось кровью и побагровело, глаза вылезли из орбит, зрачки сжались до размеров булавочной головки.

— Имя! — прохрипел он. — Как он назвался?!

— Дзинтон Мураций, во время операции работал под позывным «Соловей»… господин генерал, что с тобой? Вызвать врача?

Оой-полковник вскочил из-за стола. Гость как-то странно перекосился в кресле, едва не вывалившись из него на пол. Его лицо исказил ужас, изо рта потекла тонкая струйка слюны.

— Господин генерал!

Заместитель главного директора Службы общественной безопасности откинулся на спинку кресла и часто задышал. Дрожащими руками он извлек из кармана тонкую стеклянную трубку и бросил в рот крохотное желтое драже. Через пару минут его глаза снова приобрели осмысленное выражение.

— Все в порядке, оой-полковник, — севшим голосом произнес он. — Сердце прихватило, но уже все в порядке. Погоди только, дай в себя прийти. Ох, ну почему я сразу не подумал?

Завсектором опустился в свое кресло, не отводя от генерала взгляда. Отдышавшись, тот сел прямо и обтер лицо рукавом кителя.

— Да, теперь все сходится, — сквозь зубы пробормотал он. — Клятый хрен, все сходится. Они опять поимели нас по самые гланды, а нам даже не удалось толком получить удовольствия…

Он тяжело поднялся из кресла и подошел к столу. Коротко глянув на выведенную на монитор фотографию, он вздохнул и, ни слова не говоря, побрел к двери. Оой-полковник непонимающе глядел на него.

Уже возле самой двери генерал обернулся и посмотрел на завсектором.

— Досье «Камигами». Раз уж тебя втянуло в мясорубку, ты хотя бы имеешь право знать, что именно тебя перемололо. Открою тебе доступ, когда вернусь в столицу.

Он как-то сгорбился скрипнул зубами.

— А еще я дам совет, оой-полковник. Очень хороший совет, и лучше, если ты накрепко его запомнишь. Забудь о существовании… Дзинтона Мурация раз и навсегда. Просто забудь. Или нет, не так. Разошли всем своим людям ориентировку с его данными и приказом полностью игнорировать любую активность, к которой он имеет отношение. Немедленно снимать наблюдение за кем угодно, если выявится контакт с ним. Сразу закрывать любые разработки, в которых фигурирует он сам или кто-то из его непосредственного окружения. А если ему взбредет в голову приказать тебе еще что-то, выполняй не задумываясь. Все такое. Понял?

— Так точно, господин генерал, — кивнул завсектором. — Но… почему? Кто он такой? Что он за человек?

— Он не человек, оой-полковник. Не человек, не тролль, не орк и вообще не живое существо. Просто одна из масок чего-то, способного раскатать наш мир в тонкий блин и даже не вспотеть, — голос генерала перехватило. — И у меня нет ни малейшего желания выяснять, что именно под ней скрывается. И тебе не советую. Иначе… ты не знаешь, Тарагор, каково, когда за тобой средь бела дня приходят самые страшные ночные кошмары. Не знаешь, и молись всем богам, если в них веришь, чтобы никогда не узнать.

Генерал толкнул дверь и вышел из кабинета. Оой-полковник смотрел ему вслед и чувствовал, как снова отвисает нижняя челюсть. Да он вообще в себе?

Впрочем, сейчас куда интереснее другой вопрос: означает ли данная сцена, что обещанное ему повышение в звании накрылось медным тазом?

17.06.843, древодень

— Кара, можно тебя на минуту? — Дзинтон, деликатно постучав по косяку, заглянул в дверь. Девочка оторвалась от тетради, в которой сосредоточенно черкалась карандашом, пытаясь упростить упрямящуюся дробь, и взглянула на него. — Подойди в столовую, пожалуйста.

Карина отложила карандаш и встала, потянувшись. Она уже часа два занималась математикой, и шея затекла от неподвижного сидения. Наверное, надо перебраться в сад — там хотя бы не так душно, как в комнате. Для тренировки осторожно приподняв эффектором учебник и положив его обратно, она прошла в кухню и остановилась у входа.

Яна с Палеком, недавно вернувшиеся из школы и только что пообедавшие, прибирались. Лика мыл посуду и кидал вымытые тарелки и столовые приборы Яне, которая ловко ловила их манипуляторами в воздухе, руками вытирала полотенцем и стопкой складывала на рабочем столе. Дзинтон, пристроившись на подоконнике, наблюдал за ними.

— Хорошо, — сказал он, когда Яна поймала последнюю тарелку. — Всего несколько дней тренировок, а вы, девчата, уже управляетесь с силовой функцией просто здорово. Еще не слишком уверенно, но очень неплохо. Период-другой тренировок, и вы сможете пользоваться манипуляторами совсем как руками. Но этого мало. Ну, кто мне скажет, почему вы не сможете защитить себя с помощью эффектора? Яна? Кара?

Девочки переглянулись и дружно пожали плечами.

— Потому что эффектор очень легко блокировать. Вернее, очень легко блокировать вашу связь с ним. Вы ведь знаете, как ваш мозг управляет телом? Он передает по нервам электрические сигналы мышцам, и те сокращаются, сгибая и разгибая руки, ноги и так далее. Главным нервом в вашем теле является спинной мозг, проходящий через позвоночник, и именно он передает сигналы от головного мозга и вашим рукам, и вашему эффектору. Понятно?

Девочки опять переглянулись. Потом Яна кивнула.

— Мне папа рассказывал про мозг, — сообщила она. — Что он всем в организме управляет. Только он говорил, что спинной мозг тоже умеет немного думать.

— Твой папа говорил правильно, — согласился Дзинтон. — Но сейчас это неважно. Важно, что вирусный эффектор подключается к спинному мозгу человека в спине, между первым и седьмым позвонками. От того, куда именно он подключился, зависит, как девиант его воспринимает и какие у него дополнительные способности. Но есть одно общее для всех ситуаций — он обязательно связывается со спинным мозгом в районе седьмого позвонка, — Демиург постучал себя пальцем между лопаток. — В том месте, через которое мозг управляет движениями рук. Так что девианты обычно воспринимают манипуляторы эффектора как дополнительные руки. Эй, молодой господин! — сурово обратился он к Палеку. — Ты в окошко не поглядывай, я и для тебя рассказываю. Тебе тоже знать надо. Угу?

— Угу, — нехотя кивнул мальчик. По правде говоря, он уже прикидывал, как бы потихоньку намылиться из дома.

— Итак, о чем я? А… Поскольку эффектор прикрепляется к спинному мозгу в районе шеи, его взаимодействие с нервной системой легко блокировать с помощью специальных хаотичных электромагнитных наводок. Вы, девочки, обе прекрасно знаете, что такое «блокиратор» — наверняка куда лучше знаете, чем хотелось бы. В простейшем варианте он выглядит как штука, излучающее в пространство хаотичные шумовые импульсы. Ну, вот как динамики могут громко шипеть, так и блокираторы тоже шипят, только неслышно для ушей. Чтобы они не нарушали работу окружающих устройств вроде пелефонов, их иногда монтируют внутри железных ящиков вроде транспортных сейфов, в которых вас возили. Железные пластины не пропускают электромагнитные волны.

— Ага, знаю! — снова вклинилась Яна. — Нам на естествознании рассказывали про молнии!

— Правильно, молнии — тоже электромагнитные импульсы. Так вот, объемные блокираторы очень неудобны. И военные изобрели вот что.

Жестом фокусника Дзинтон извлек откуда-то круглое блестящее кольцо и небрежно бросил его на стол. Карина невольно отшатнулась, словно от ядовитой змеи.

— Так выглядит типичный блокиратор эффектора, на жаргоне просто «ошейник». Внутрь встроена заряжаемая батарея, а также специальные микросхемы. Нашейный блокиратор генерирует гораздо более слабые импульсы, чем объемный, но они распространяются направленно внутри кольца. Если надеть такое кольцо на шею, оно полностью прервет вашу связь с эффектором. Ну, вы сами знаете. Знаете ведь?

Помедлив, девочки закивали. Палек с интересом посмотрел на ошейник и дотронулся до него пальцем.

— А вот чего вы не знаете, бельчата, да и не только вы, что создаваемый блокиратором шум можно преодолеть. И тогда вы сможете пользоваться своим эффектором, даже если на вас надет ошейник. Но чтобы пробивать блокаду, нужно долго и упорно тренироваться. Я хочу, чтобы начиная с сегодняшнего дня вы обе по очереди, минут по пятнадцать в день, носили эту штуку и пробовали ее побороть. Она переделана, из нее удалена взрывчатка. Электронный замок также заменен на простую магнитную защелку, открывается и закрывается он вот так, — Дзинтон взял обруч в руки и одним движением пальцев легко разомкнул его. Потом он достал из кармана плоскую коробку и поставил ее на стол. — Вот вам зарядное устройство. Батарея в обруче работает примерно час-полтора. Потом включаете зарядник в розетку, вставляете блокиратор таким манером и оставляете, пока не потухнет желтая лампочка. Тогда он полностью заряжен, и с ним снова можно играться. Только не показывайтесь с ним на улице, ладно?

— Папа, — недоверчиво спросила Карина, — но как же мы его победим? Мне же много раз его надевали, и я никогда не могла…

— Ты была напугана и накачана лекарствами. И не знала, что можешь сопротивляться. А теперь ты не боишься и знаешь, что ошейник можно победить. И я хочу, чтобы ты его победила. Яни, и ты — тоже. Девчата, поймите — победа над блокиратором сделает вас сильнее плохих людей. Вам обязательно нужно научиться с ним бороться. А чтобы появился дополнительный стимул, торжественно объявляю, что когда вы обе научитесь пробивать блокаду, я устрою для всех большую экскурсию в Парк чудес.

— Ого! — завопил Палек. — Я хочу в Парк чудес! Яни, Кара, учитесь скорее!

— Ну, вот и у тебя появился стимул, чтобы они учились, — подмигнул ему Дзинтон. — Так что давай, контролируй. По пятнадцать минут в день. А если сможете — то и по полчаса. Победу засчитаю, когда со включенным блокиратором сможете тарелку поднять со стола и две минуты продержать в воздухе. Кстати, обычные тренировки, без блокиратора, тоже не отменяются. Лады?

Он внимательно посмотрел на девочек. Яна с готовностью кивнула.

— Хорошо, я попробую, — вздохнув, согласилась Карина. Папа ничего не делает просто так. И если он говорит, что так надо, значит, надо. Интересно, а что такое Парк чудес? Надо спросить у Яни.

— Не надо пробовать, Кара. Когда «пробуешь», заранее оставляешь себе право на поражение. А как раз поражения допускать и нельзя. Не надо пробовать, надо делать.

Он склонил голову и к чему-то прислушался.

— А у нас, похоже, незваные гости. И я даже знаю, кто. Лика, не прогуляешься со мной на двор?

Не дожидаясь ответа, Дзинтон перебросил ноги наружу и спрыгнул на землю двора. Палек забрался на подоконник и спрыгнул за ним. Карина только покачала головой. Мальчишки! Папа взрослый, а тоже как мальчишка. Ну почему не выйти через коридор, медленно и солидно? Еще и босые ноги пылью запачкали, а потом так и пойдут на чистый пол…

Из-за ворот раздался требовательный автомобильный гудок, потом еще один. Сразу же от сильного удара ворота распахнулись настежь, и во двор вразвалку вошли трое. Возглавлял компанию высокий и широкий мужчина-человек в плотном, несмотря на жару, широком золотом пиджаке с сине-зелеными прожилками, наутюженных золотых же брюках, у земли расходящихся колоколом, и едва видных из-под штанин иссиня-черных башмаках. Голова у человека оказалась гладко выбрита, в левом ухе сидела бриллиантовая серьга, а низкий лоб слева пересекал грубый короткий шрам. Глубоко посаженные глаза сумрачно взирали на окружающий мир, словно дула пистолетов.

Сопровождавшие его выглядели не такими колоритными. Еще один мужчина-человек, в майке и коротких шортах, выделялся разве что горой перекатывающихся мышц да коротким обрезком металлической трубы, которым небрежно поигрывал. Мужчина-орк же по случаю теплой погоды вообще не носил одежды, довольствуясь покрывавшей все тело и уже начинающей седеть шерстью.

Все трое сразу же не понравились Карине. Наверное, они грабители, решила она, вглядываясь в пришедших. Но ведь они такие большие и сильные! Наверное, папа с ними не справится, и ему придется помогать. И Саматта куда-то делся, когда он нужен. Ну ладно, она и сама управится. Главное, не убить их случайно. Хорошо, что Цукка ушла в магазин, а то ее могли бы случайно поранить. Карина прикинула, не дотянется ли ее эффектор до вошедших. Выходило, что нет, слишком далеко. Значит, придется приблизиться. Вздохнув про себя, она по примеру Палека вскочила на подоконник.

— Яни, если что, готовься помочь, — повернувшись, быстро сказала она так, чтобы ее не услышали пришедшие, и спрыгнула во двор.

— Смотри-ка, кто у нас тут! — громко и ненатурально удивился одетый в золотой костюм мужчина, обращаясь к Дзинтону. — Ну, здорово, приятель.

— Чем могу служить… хм, весьма и весьма блистательному господину? — с интересом спросил Дзинтон, покосившись на приблизившуюся Карину. Девочка прищурилась, прикидывая. Да, отсюда она сможет достать всех троих.

— Ты, что ли, мозгляк, четыре недели назад Моржа грабанул? Сначала твой щенок ему хабар за бабки сдал, а потом ты хабар обратно забрал? Да ты знаешь, что с такими крысами делают? — в голосе одетого в золото мужчины зазвучал надрыв. — Думал, не найдут тебя? Да щас! Твоего щенка на улице отследить — раз плюнуть! Ты знаешь, что мы сейчас с тобой…

— Во-первых, блистательный господин, определимся с терминами, — перебил его Демиург. — Здесь нет мозгляков и щенков. Здесь есть несколько честных людей, включая трех несовершеннолетних детей, и три мелкоуголовных шестерки на побегушках. Следи за своим языком, если не хочешь остаться без него прямо сейчас. Во-вторых, изволь сообщить, что ты хочешь, нормальным языком, да побыстрее. Ты находишься на частной территории, и у меня чешутся руки научить тебя хорошим манерам.

— Смотри-ка ты, он еще и огрызается! — глумливо протянул золотой мужчина. — Придется тебя все-таки поучить…

Скрипнула боковая калитка, и в дворик шагнул Саматта. Он был в одной набедренной повязке, кожа блестела от пота. Карина сообразила, что он, наверное, просто отправился на свою обычную дневную пробежку вокруг парка.

— Ну и что тут у нас? — с любопытством спросил он. — Неужели настоящие бандиты?

— Да какие бандиты! — иронично усмехнулся Дзинтон. — Обычный мелкий рэкет. Который в пиджаке — бригадир у некоего рэкетира по имени Кассам, грозы уличных торговцев и мелких лавочников. Зовут, кажется, Замаха. А другие двое вообще простые бойцы на полставки.

— Не, ну я не понял! — удивленно проговорил одетый в золото. — Ты чё, блин, меня знаешь, что ли?

— Досье на тебя, блистательный господин, в уголовной полиции имеется, если ты не в курсе, — холодно сообщил Демиург. — Хитер ты не по должности, только потому и гуляешь пока. Ладно, считаем, что познакомились. Если опустить преамбулу насчет того, что с такими, как я, делают, что именно ты хочешь?

— Не, ну ты, фраер, больно борзый, — подумав, сообщил золотой Замаха. — Слов не понимаешь, грубишь. Поучить тебя придется для начала. А потом ты с нами к Касаму поедешь, и уже он решит, сколько ты ему должен за наезд на Моржа. Может, он сразу тебя и прикопает где-нибудь в лесочке, чтобы не умничал. — Замаха ухмыльнулся, продемонстрировав несколько золотых же зубов. — Гусь, Торпеда, ну-ка, займитесь. А ты не лезь! — последние слова вместе с опасливым взглядом он адресовал Саматте.

— И не подумаю, — широко ухмыльнулся тот, прислоняясь плечом к забору и скрещивая на груди руки. — Сами связались — сами и выпутывайтесь.

Карина непонимающе взглянула на него. Почему он не хочет помочь папе? Ну и ладно, она и сама справится. Сначала надо стукнуть золотого…

Ладонь Дзинтона легла на ее плечо.

— Кара… — негромко произнес он. Девочка подняла на него глаза и уловила, как он едва заметно качнул головой. — Отойди с Ликой в сторону, будь добра.

Тут человек в майке и орк шагнули вперед, оказавшись перед Дзинтоном на расстоянии вытянутой руки, и человек без размаха ударил трубой вперед, целясь в лицо. В то же время орк скользнул вперед и попытался провести подсечку сзади. Карина знала такой грязный трюк: оглушить человека и уронить его на землю, чтобы потом бить ногами.

Конец трубы со свистом рассек воздух, но Дзинтон уже исчез со своего места. Как-то неуловимо он оказался за спиной человека с трубой, ткнув кулаком ему в затылок. Не удержавшись на ногах, тот по инерции пробежал несколько шагов вперед, так что Карина едва успела увернуться, сумев, однако, подцепить его ногу манипулятором. Мужчина запнулся и полетел кубарем. Вторым манипулятором Карина отбросила выроненную им трубу и сама отпрыгнула в сторону.

Палек нырнул вперед и, свернувшись в клубок, подкатился под ноги поворачивающемуся орку. Тот запнулся о него, покачнулся, но, извернувшись по-змеиному, удержался на ногах и снова бросился на Дзинтона. Дальше Карина не поняла — папа как-то странно взмахнул руками, сделал изящное танцевальное па, и мгновение спустя оказалось, что он сидит верхом на орке, а тот, с заломленными за спину руками, лежит, уткнувшись носом в пыль и хрипло ругается во всю глотку. Несильно хлопнув его по затылку, Дзинтон назидательно произнес:

— Искусство Пути изучают не для того, чтобы вымещать свои обиды на слабых и беззащитных. Владение им подразумевает ответственность, тем большую, чем выше уровень мастерства. И как раз ответственности, любезный господин, я у тебя не наблюдаю ни на грош.

— А если еще раз сунешься, мы тебе так наваляем!.. — звонко сказал Палек, отряхивающий коленки.

— Что за манеры, молодой господин! — укоризненно сказал ему Дзинтон, выпрямляясь. — О вежливости всегда помнить надо, даже когда голову отрываешь. Не бери пример с наших гостей, так неправильно. Минуты через две ты снова сможешь встать, — сообщил он орку, безуспешно пытающемуся подняться. — «Укус паука» в облегченном варианте — слышал о таком? Смотри, в следующий раз в воспитательных целях устрою тебе полный паралич на период.

Тут наконец вскочивший на ноги человек в майке издал страшный рев и, набычившись, ринулся на Дзинтона. Однако не успел он сделать и двух шагов, как Карина снова зацепила его манипулятором за ноги, и он опять рухнул на землю, перевернувшись через голову. Девочка прижала его сверху сразу двумя манипуляторами, и он забарахтался на спине, безуспешно пытаясь встать и удивительно напоминая перевернутого жука.

— Ну что за молодежь пошла, совсем старших не уважает… — пробормотал Дзинтон. — Кара, имей совесть, он же в два раза тебя старше. А ты его башкой в землю! Ну хоть бы на травку уложила.

— Ты… вы чё? — наконец ожил впавший во временный столбняк золотой Замаха. — Вы чё тут творите, фраеры? Да я вас!..

Неожиданно проворно он выхватил из-за борта широкого пиджака большой пистолет с длинным дулом и наставил его на Дзинтона.

— Ну все, козлина! — угрожающе произнес он. — Теперь ты попал по полной программе. Щас я тебя закапывать прямо здесь бу…

Договорить он не успел. Ленивым движением Дзинтон шагнул вперед и левой рукой выдернул пистолет из руки бандита, одновременно вроде бы совсем и не сильно коснувшись прямыми пальцами правой его солнечного сплетения. Задохнувшись и выпучив глаза, детина с хрипом опустился на колени, пачкая свои шикарные брюки, и принялся судорожно хватать ртом воздух.

— А тебе с твоей-то профессией, господин Замаха, — наставительно сообщил Дзинтон, отбрасывая пистолет, — следовало бы и знать: не готов стрелять — не показывай ствол. Иначе тебе же хуже. Впрочем, твои проблемы. Я совсем не опечалюсь, если в один прекрасный день тебя пристрелят из твоего же собственного оружия. А теперь слушай меня внимательно. Это не я попал. Это ты попал, попал вместе со своим паханом. За наезд вы мне должны, и должны много. Запоминай: площадь Касивы, кафе «Белая роза». Завтра в полдень Касам должен появиться там и ждать меня. Не явится — пусть пеняет на себя. Попробуешь не передать — тоже пеняй на себя. Когда я тебя в следующий раз найду, детей рядом не окажется, так что церемониться с тобой не стану. Площадь Касивы. «Белая роза». Завтра в десять. Запомнил? Запомнил, я спрашиваю? Повтори!

— «Белая роза» на площади Касивы… — прохрипел золотой Замаха. — Завтра в полдень. Передам, господин…

— Прекрасно. А теперь забирай своих подручных и убирайся, — он взглянул на Карину, перевел взгляд на все еще упорно барахтающегося человека в майке и едва заметно приподнял бровь. Пожав плечами, девочка убрала манипуляторы, и бандит, тяжело дыша, поднялся, переводя непонимающий взгляд с Дзинтона на отдувающегося Замаху и обратно. Несколько секунд спустя к нему присоединился пошатывающийся и все еще нетвердо стоящий на ногах орк. Со страхом оглядываясь по сторонам, они помогли золотому предводителю подняться на ноги и втроем вывалились за ворота. Дзинтон задумчиво посмотрел им вслед.

— Вот так прошлое настигает в самый неожиданный момент, — сказал он радостно ухмыляющемуся Палеку, и улыбка того внезапно погасла. — А ведь ты и увязнуть-то толком не успел. Представляешь, что случилось бы, влипни ты во что-нибудь серьезное?

— Я же бросил! — угрюмо буркнул тот, ковыряя пальцем босой ноги землю.

— Я знаю, — кивнул Дзинтон. — Но запомни: оступиться легко, выправиться куда сложнее. Ладно, со всей историей я разберусь. А вам с Яни еще уроки делать. Кара, тебе тоже заниматься надо. Но сначала топайте в ванную, мыть ноги. Скоро Цукка вернется, она проверит, как вы учитесь. Давайте, мелочь пузатая, займитесь делом.

Когда дети, возбужденно переглядываясь, покинули двор, Саматта подошел к валяющемуся на земле пистолету, поднял его и небрежно покрутил в пальцах.

— «Кэндза-3». Дешевка, — презрительно хмыкнул он. — Выглядит внушительно, но прицельная дальность не дальше двух десятков саженей, кучность никакая, затвор переклинивает от малейшего чиха… Только лавочников и пугать. Да он его даже с предохранителя не снял, когда вытаскивал! И чистил в последний раз, похоже, год назад. И он других фраерами называет?!

— Ну, бандиты на поле боя и не воюют, — пожал плечами Демиург. — Сделай милость, выкинь ствол куда-нибудь. Или дезинтегрируй. Наверняка он грязный, с историей, незачем его у себя держать. Не возвращать же хозяину, верно?

— Дезинтегрировать… — Саматта задумчиво посмотрел на пистолет. Тот слегка приподнялся в его ладонях. Потом его внезапно окружил абсолютно черный овальный кокон, через секунду с легким хлопком растаявший в воздухе.

— Полегче, — посоветовал Динтон. — С такой мощностью ты танк распылить можешь, не только пистолет.

— Я еще не совсем освоился с системой, — дернул бровью Саматта. — Не все получается, как хочется. Я хотел гораздо слабее ударить. Кстати, я был готов парализовать всех троих в любой момент. Но твое представление оказалось куда эффектнее.

— Мое представление еще и поможет завтра стрясти серьезные деньги с одного мелкого авторитета, — фыркнул Демиург. — Вот уж кому мозги с удовольствием промою, так это ему. Не переношу уголовную мразь! Как вши — мало того, что кровь пьют, так еще и заразу разносят.

— Деньги… — Саматта с осуждением посмотрел на него. — И ты возьмешь деньги у бандитской сволочи?

— Разумеется, — кивнул Демиург. — Мати, пойми — я не занимаюсь чисткой вашего общества от подобного рода проблем — ни от бандитов, ни от коррупции, ни от преступной глупости. Их можете и должны решать вы сами. Я всего лишь использую обстоятельства в своих целях. Бывает, что и чищу по ходу дела, но такое редкость. А систематически пусть полиция разбирается. Ну, а что до денег, то они хотя и не главное, но достаточно важны даже для меня: более удобный инструмент и представить сложно. Я, разумеется, могу создать из ничего любые суммы, хоть на банковском счете, хоть бумажками. Но мы избегаем вбрасывать в общество из пустоты крупные денежные суммы, они плохо влияют на экономику. Так что по возможности мы пользуемся деньгами, уже введенными в оборот — а их нужно у кого-то изымать. И лучше, если их лишится бандит, а не честный человек или даже биржевой игрок. Понимаешь?

— Я бы предпочел просто свернуть ему шею, — упрямо нахмурился Саматта.

— Его место тут же займет кто-то еще, — пожал плечами Демиург. — У одного давно исчезнувшего народа на сей счет имелась хорошая поговорка — «Священный трон никогда не пустует». И что? Сворачивать шеи, пока не перебьешь половину населения, а вторую не запугаешь до полусмерти? Не проще сразу планету в распыл пустить? Дело не в Касаме, а в социально-экономическом устройстве общества, которое делает существование касамов возможным. Измените его, чтобы ликвидировать саму возможность существования рэкета, и жить станет легче.

— Как?

— Откуда я знаю? — удивился Дзинтон. — Ваше общество, вам и пути искать.

— Ладно, тебе виднее, — сдался бывший солдат. — А что ты там сказал Лике про прошлое?

— До того, как попасть ко мне, он приворовывал, — пояснил Демиург. — Ничего серьезного — кошельки и пелефоны из карманов в таскал, но по кривой дорожке уже двинулся. Я ему мозги вправил, так что, надеюсь, больше он к криминалу никогда не вернется. Но вот, кстати, еще одна проблема. Кара.

— Кара?

— Да. Она храбрая девочка. Слишком храбрая и самоотверженная. Ты видел, как она приготовилась одна драться с тремя бандитами, чтобы меня защитить. А в день штурма она намеревалась в одиночку драться со всем твоим отрядом, драться — и умереть.

— Да, действительно, — Саматта задумчиво потер подбородок. — Если она станет соваться в каждую заварушку, плохо кончит. Дети не понимают, что такое смерть…

— Именно. Зато ты прекрасно понимаешь, что на войне гибнут в первую очередь новобранцы. А ведь она еще и эффектором пользоваться не стесняется. Ну ладно, тем клоунам я восприятие затуманил, они не сообразят, почему запинались так неудачно на ровном месте. Но если такое повторится в мое отсутствие, зато в присутствии наблюдательной личности…

— И что ты предлагаешь?

— Надо подумать. Есть у меня идейка, но надо понять, как не обидеть Лику. В общем, пусть поварится в голове немного. А сейчас я, пожалуй, займусь делами. Мне нужно испариться на несколько часов, так что не теряйте. Кстати, если тебя утешит — Касам для меня неудобен. И мне нужна показательная жертва. Так что ему конец. Его либо убьют свои же, либо он сядет всерьез и надолго и не переживет тюрьмы.

И, кивнув Саматте, Дзинтон ушел в дом. Бывший капитан проводил его взглядом, подобрал и выбросил через забор сиротливо валяющийся отрезок трубы и вышел в сад. К моменту, когда охранная система оповестила о приближающихся вооруженных людях, ему оставалось пробежать еще больше двух верст, и дневную норму не отменял даже такой интересный визит. И Саматта твердо намеревался побыстрее разделаться с нудным занятием.

18.06.843, златодень

«Камилл, контакт. Джао в канале».

«Камилл в канале. Слушаю».

«Я закончил взлом журнала Майи».

«И ждешь от меня пряника? Что ты выяснил?»

«Эффектор — ее рук дело. В журнале содержатся многочисленные наброски и схемы, очень близкие к тому, что мы имеем на практике».

«Все-таки она… Замечательно. Когда ее встречу, скажу ей пару ласковых. О чем она вообще думала?»

«Непонятно. Она не описывает свои мотивы. Возможно, заметки скрыты где-то еще, но перерывать весь ее Архив я не намерен. Сейчас нужно понять, куда она могла деться. Вот зацепка: она упоминает некоторых личностей в Министерстве обороны, включая тогдашнего министра, как возможные векторы воздействия».

«Вояки? Забавно. Но я решительно не вижу, как сей факт может нам помочь».

«Нужно исходить из того, что произошел несчастный случай. Что-то случилось, что не позволило ей завершить работу».

«…или она выпустила эту глупость на свободу, а потом, испугавшись последствий, сбежала, как нашкодившая девчонка».

«Камилл, не брюзжи. Ты прекрасно знаешь, что подобное не в стиле Майи. Итак, предполагаем, что все-таки несчастный случай. Значит, эффектор вырвался на свободу случайно, и его распространение почти наверняка началось из одной точки».

«И мы можем попытаться проследить эту точку, чтобы поискать там следы Майи».

«Точно. Камилл, у тебя в местном социуме куда больше завязок, чем у меня. Тебе легче понять, где и какую информацию искать».

«Ага, как что, так сразу Камилл. Я, между прочим, тоже не баклуши бью».

«Не скромничай. Я знаю, что в области манипуляции биоформами тебе равных нет. Подумай, а?»

«Льстишь. И льстишь грубо. Ладно, что с тобой поделаешь! Тут и думать не надо, все просто. Берем архивы газет и выпусков новостей за тридцать девятый год и начинаем отслеживать сообщения о девиантах».

«Прекрасно. И сколько тебе времени нужно?»

«Уже. Все-таки какая прелесть электронные архивы, искать одно удовольствие. Но сколько я сил потратил, пока их стандартом сделал!.. Хм. Джао, ты станешь смеяться, но пандемия, похоже, началась в районе той самой Масарии, где ты обзавелся милой семейкой. Слушай, ты девицу-няньку хоть ублажаешь? Или разыгрываешь из себя мудрого монаха в своем обычном стиле? Ты только подумай, сколько она теряет!»

«Остроумец. Ха. Ха. Ха. Не отвлекайся. Что именно в районе Масарии вызывает подозрения?»

«В архивах масарийского отделения Института человека, которое ты так изящно разгромил на днях, есть куча данных о взаимодействии с одной из секретных лабораторий Минобороны примерно в полутора сотнях верст от Масарии. Ты снова будешь смеяться — военные профессора обосновались в трех верстах от моей старой Цитадели, которую ты, господин Арбитр, разнес, вышвыривая меня из Игры. Они, похоже, там раскопки устраивали, пытаясь до нижних уровней докопаться, а потом решили, что руины одного из вспомогательных зданий — лучшее место для секретной базы. Тем более, что под землей оно в целости сохранилось».

«М-да. Любопытное совпадение. Думаешь, стоит заглянуть туда?»

«Не только думаю, но и заглядываю. Я уже начал их потрошить на предмет информации».

«Прекрасно. У меня тут воздействие в самом разгаре, так что я присоединиться не могу, но держи в курсе. И, Камилл, если найдешь Майю, не пытайся делать ничего самостоятельно. Уж больно загадочная ситуация, мало ли что…»

«Я в курсе, что ты обо мне думаешь. Но даже если я псих, то уж точно не дурак. Расслабься, Джа, и развлекайся в свое удовольствие. Закончу — свяжусь».

«Спасибо, Камилл. Отбой».

«Конец связи».

* * *

Разумеется, Куррагх вошел без стука. За те примерно пятнадцать лет, что Сураш его знал, орк ничуть не изменился: такой же самоуверенный, нахальный и плюющий на все приличия и условности. Вайс-полковник чуть ощерил двойной ряд клыков и как мог вздернул чешуйчатую кожу на физиономии, пытаясь выразить неодобрение. Как всегда, безуспешно — орк, даже если и подозревал, что у троллей тоже существует мимика, никогда этого не показывал.

— У нас проблемы, — сходу заявил начальник службы компьютерной безопасности, не утруждаясь преамбулами наподобие «доброго дня». — Нас только что поимели, поимели серьезно, поимели способом, который я не понимаю. Полный ишшарахт, короче говоря.

— А теперь подробнее, — директор по безопасности Третьей лаборатории Министерства обороны откинулся на спинку кресла и нервно постучал когтями по полированной столешнице, и без того вдоль и поперек исчерканной глубокими бороздами. Да уж, с такими подчиненными никаких врагов не надо — и сами превосходно с ума сведут.

— Полчаса назад сработала следящая система. Она зафиксировала доступ к ресурсам локальной сети с реквизитами главного директора.

— Он сам не мог войти?

— Не мог. Я его знаю семь лет, и ни разу в жизни он, находясь в отпуске, не удосужился подключиться к сети. Потому-то система и настроена на тревогу в случае такого события. Но пока еще цветочки, дальше — круче. В соответствии с журналами вход произошел с неопознанного терминала внутри локальной сети. С терминала, которому приписан несуществующий адрес.

— Кто-то мог самовольно захватить адрес?

— Нет. На интерфейсах всего активного сетевого оборудования жестко прописаны адреса устройств, к ним подключенных. Самовольно присвоить адрес можно, но дальше первого же коммутатора с ним не пройти. Он не просто даст отлуп — он еще и тревогу поднимет по всем системам, что зафиксирована попытка несанкционированного доступа. То есть адрес самовольно захвачен, но соответствующие кадры через коммутаторы не проходили, хотя адрес принадлежал совсем к другому сегменту сети, чем серверы, к которым происходил доступ.

— Так. Дальше, — вайс-полковник почувствовал, что внутри начинает нарастать ярость. Кто мог устроить подобное в его лаборатории?

— Система журналирования зафиксировала доступ с данного адреса к базе данных на сервере «Майно». В течение трех минут происходило тотальное чтение заголовков ее записей, после чего сессия резко оборвалась. Зато сразу после основная система хранения, на которой хранятся материалы по ведущимся экспериментам, показала максимальную нагрузку на все без исключения тома с данными независимо от их содержимого. Активность доступа к системе на подключенных серверах оставалась среднестатистической. То же самое подтверждают журналы оборудования, через которое серверы подключены к системе хранения — проходящий через него трафик оставался в рамках обычных величин.

— Избавь меня от технических подробностей. Выводы?

— А нет никаких выводов, — орк плюхнулся в гостевое кресло и принялся ковыряться когтем в зубах. — Я бы сказал, что из воздуха сгустилось неведомое устройство, воткнулось напрямую в кабель, ведущий к «Майно» — оптический кабель второго класса безопасности, с усиленной оболочкой, идущий внутри бронированного короба — предъявило реквизиты директора, включая его сертификат, личный код и отпечаток пальца, просканировало базу и отключилось. А потом прицепилось напрямую к контроллеру системы хранения, уже оттуда забрало себе материалы интересующих его экспериментов, не удосужившись воспользоваться услугами одного из серверов, и растворилось в воздухе так же элегантно, как и появилось — в аккурат к тому времени, когда озадаченный симптоматикой дежурный вызвал меня. Как тебе история?

— Выдающаяся, — фыркнул тролль. — А теперь перестань паясничать и выдавай нормальную версию.

— Я же тебе сказал, Сураш, — шеф компьютерной безопасности посмотрел на него, как на умалишенного, — что у меня нет никакой версии. Никаких осмысленных выводов. Такого просто не может быть. Мне проще списать все на одновременные глюки сразу нескольких систем, чем признать, что такое произошло на самом деле. Я к тебе пришел только потому, что чокнутый и не боюсь, что ты, орясина двухсаженная, меня по стенке размажешь за отсутствие версий.

Вайс-полковник зашипел сквозь двойной ряд зубов. Сейчас ему и в самом деле до дрожи в руках хотелось размазать старого приятеля по стенке. Если вторжение и в самом деле произошло в реальности, то положение не просто плохо — оно катастрофично. Утечка накопленных данных по всем экспериментам, включая проходящие по шестому уровню допуска, означает закрытие Лаборатории на неопределенное время и тотальную проверку персонала и оборудования спецами из контрразведки. А он лично заполучит таких размеров пятно в деле, что про дальнейшую карьеру можно забыть сразу и навсегда независимо от степени его вины.

— Так, — сказал он. — Так. Понятно. Я бы спросил, уверен ли ты в своих словах, но я тебя знаю. Разумеется, уверен. Чтобы ты еще когда-то сомневался! Ну ладно…

Он повернулся к коммуникатору и активировал его небрежным пассом. Несколько секунд спустя на экране возникло лицо начальника службы охраны.

— Общая красная тревога, — коротко бросил вайс-полковник. — По полному протоколу. Немед…

Свист экстренного вызова оборвал его на полуслове, и тут же, отключив начальника службы охраны, на экране возникло другое лицо — человек средних лет в военной униформе, с повязкой дежурного по блоку содержания. В углу экрана замигал значок приоритетного сеанса связи.

— Господин вайс-полковник! — запинаясь от волнения, быстро проговорил дежурный. — У нас двойное ЧП — отключение блокираторов в восьмом боксе и неизвестный человек там же!

— Что?! — заревел Сураш, вскакивая из кресла. — Какой неизвестный? Откуда он взялся?

— Не знаю, господин вайс-полковник! Дверь бокса не распечатывалась, камеры слежения не зафиксировали ни одного постороннего в коридоре. Он словно из воздуха возник…

— Я ему покажу — из воздуха! — прорычал тролль. — Дежурную группу к боксу! Сейчас приду, без меня бокс не распечатывать!

Когда он несся по коридору к лифту гигантскими прыжками, в голове билась одна и та же мысль: случилось! Случилось! Рано или поздно что-то похожее должно было произойти — и произошло… Впрочем, уже в лифте он взял себя в руки. Идиот, сказал он себе. Кретин. Зверь. За семьдесят лет, шестьдесят пять из которых ты шел по Пути, можно бы и научиться держать себя в руках. Или мандраж — следствие подспудного напряжения, с которым он жил последние четыре года, после того страшного дня? Восьмой бокс, будь он проклят…

Впрочем, вмешался внутренний голос, у всего есть светлые стороны. Похоже, старая загадка наконец-то разрешится.

К контрольному посту он подошел хотя и быстрым шагом, но уже вполне контролируя эмоции. На посту царила обстановка, которую можно назвать только тихим бедламом. Совершенно безумные глаза дежурного с надеждой обратились на него.

— Что происходит в боксе? — резко спросил вайс-полковник. — Только коротко.

— Мужчина. Человек. Взялся непонятно откуда. Стоит и разговаривает с объектом, — отрапортовал дежурный. Его напарник с не менее безумным взглядом мелко закивал.

— Сделать громче, — приказал Сураш. — Не слышу.

Он впился взглядом сначала в экран, на котором отображалось лицо неизвестного, потом в тот, что показывал женщину. Невероятно! Он двадцать раз должен был погибнуть!

Дежурный с готовностью кивнул и усилил громкость.

— …на всякий случай дублирую по дополнительному каналу, а также вербально, — голос неизвестного казался начисто лишенным эмоций. Так говорит синтезированным голосом компьютерная система оповещения. — Я не слышу твоего отклика, Майя. На тот случай, если ты все-таки можешь сладить со своей проекцией, давай попытаемся еще раз. Ожидаю вербального контакта в течение двенадцати секунд. Одиннадцать… десять… девять…

Сураш, затаив дыхание, слушал, стараясь не упустить ни одного оттенка голоса, ни одного жеста. Женщина громко застонала и выдала серию бессмысленных звуков.

— Вербальный контакт не состоялся. Майя, ожидаю мимической реакции в течение двенадцати секунд. Закрой оба глаза проекции или хотя бы один. Одиннадцать… Десять… девять…

— Что произошло до того? — почему-то гулким шепотом осведомился тролль, хотя неизвестный не мог его слышать.

— Все то же, — шепотом откликнулся дежурный. — Он повторяет в третий раз.

— Мимический контакт не состоялся, — констатировал тем временем неизвестный. — Майя, ожидаю тактильной реакции в течение двенадцати секунд — любое воздействие эффектором на мою проекцию в районе головы. Девять… восемь… семь…

Тролль сжал кулаки так, что когти впились в ладони. Почему он называет ее Майей? Имя не фигурировало в досье. Такого имени вообще не существует!

— Тактильный контакт не состоялся, зафиксированы лишь хаотические атаки эффектором в случайные точки проекции. Майя, на основании трех серий попыток я прихожу к выводу, что по крайней мере исходящие каналы обмена у тебя заблокированы полностью. Я намерен изъять тебя из данного места, однако в силу непонятного состояния не рискую использовать гиперсдвиг. Я транспортирую тебя в Цитадель Джао по поверхности планеты непрерывным способом. Там ближайшая защищенная точка. Будь готова.

Неизвестный взглянул прямо в камеру, и Сураш почувствовал прилив самого настоящего ужаса. Камера, разумеется, передавала картинку только в одну сторону, но он мог поклясться, что чужак его видит.

— Эй, ребята, — на сей раз голос неизвестного наполняла ирония. — Вы не хотите заглянуть на огонек? Пожалейте дверь камеры — либо вы мне ее откроете, либо я ее вынесу сам. Или казенного не жалко? Минута на размышление, потом я начну действовать.

Страха нет, потому что он — часть меня. Ярости нет, потому что она — часть меня. Мои чувства — часть меня, и их нет, потому что есть только я.

Сураш дважды повторил про себя детскую формулу. Эмоции совершенно неприличным образом перехлестывали через край, и главной из них, как он с удивлением понял, оказался все тот же страх. Впрочем…

— Дежурная группа? — резко спросил он, прижав наушник пальцем. — Здесь Второй. Где вы?

— Здесь Муравей-1. Заняли позицию у восьмого бокса, ожидаем приказаний.

— Появлюсь через двадцать секунд. Ждать.

С учетом того, что все промежуточные шлюзы уже стояли разблокированными, вайс-полковник уложился в названный срок с солидным запасом — не менее пяти секунд. Окинув взглядом боевую группу, рассыпавшуюся по коридору и державшую дверь восьмого бокса под прицелом тяжелых штурмовых винтовок, он скептически хмыкнул. И почему я не верю, что они мне хоть чем-то помогут?

— Открыть дверь, — сказал он черному глазку телекамеры над дверью.

С легким гудением дверь ушла в стену. Незнакомец стоял за ней, расслабленно опустив руки вдоль туловища, и со скукой смотрел на тролля.

— Директор по безопасности вайс-полковник Сураш Тамарэй, если не ошибаюсь? — безо всякого интереса произнес он. — Я забираю ее. Не про вас игрушка. Сейчас к воротам лаборатории подойдет…

— Кто ты такой, господин? — вежливо, но твердо перебил его Сураш. — На каком основании ты без предупреждения вломился на территорию секретного правительственного объекта?

— Для простоты ты можешь называть меня Камиллом, — хмыкнул неизвестный. — Или Скорпионом, если хочешь. Что же до того, кто я такой…

Лязг по сторонам заставил Сураша вздрогнуть. Он бросил быстрый взгляд вправо, потом влево. Его солдаты, выронив оружие, все как один рухнули на пол и сейчас безжизненными куклами валялись на бетонном полу. Да что происходит? Они что, мертвы? Как?..

— Расслабься, вояка, — снисходительно произнес тот, кто назвал себя Камиллом. — Они живы, но в отключке. Парочка в контрольном пункте в том же состоянии, аппаратура слежения не действует, запись не ведется. Мы с тобой наедине. Так вот, сейчас к КПП твоего замечательного секретного учреждения подойдет фургон скорой помощи. Ты прикажешь его пропустить, я погружу в него… хм, данную особу и отбуду в нужном мне направлении, которое тебя никак не касается. Как ты оформишь передачу — мне все равно, но если твои ребята еще раз попытаются путаться у меня под ногами, пусть пеняют на себя. Здание, во всяком случае, придется отстраивать заново, поскольку останется от него только глубокая яма под новый фундамент. Все понятно?

— Но я не могу позволить забрать ее просто так! Она опасна! — Сураш чувствовал, что несет чепуху, но что еще можно сказать, не понимал.

— Я не помню, чтобы спрашивал о твоем мнении, — голос незнакомца стал ледяным. — Об ее опасности предоставь судить мне. И просто для справки — она куда опаснее, чем ты думаешь, так что я, по сути, оказываю вам услугу. Думаешь, что микроскопические щупальца, которыми ее проекция хлещет по сторонам, самая опасная штука в мире? Так ты, дружище, зарождения новой Вселенной вблизи никогда не наблюдал. А она на такое вполне способна. Кстати, а как я ее потащу? Если по воздуху, то вы, ребята, совсем крышей поедете… Вертолет? Для Масарии не годится… Ага, знаю.

Камилл сделал шаг вперед и в сторону, и тут же откуда-то сбоку выехала медицинская каталка. Тролль мог бы поклясться памятью Усимбея, что не только в коридоре, но и во всем здании не нашлось бы ничего похожего. Тем более, что каталка явно двигалась сама собой, хотя и не обладала ничем, хоть как-то похожим на мотор. Меж тем она вкатилась в бокс и остановилась возле лежанки с женщиной. Сами собой разомкнулись захваты, и ее тело, все еще беспорядочно подергивающееся и издающее хаотичные звуки, поднялось в воздух и плавно опустилось на каталку. Прямо в воздухе сгустилось белое облако и легло сверху, на ходу превращаясь в простыню. Каталка как ни в чем не бывало тут же выехала из бокса и неспешно поехала по коридору в сторону лифтовых шахт, прозаично поскрипывая колесиками.

— Ну, а мы, вояка, сейчас двинемся следом, и ты своим авторитетом откроешь нам остальные двери. Алё, родной, ты заснул, что ли? — Камилл постучал по плечу одеревеневшего от изумления тролля указательным пальцем. — Ну-ка, перебирай ногами, а то я и в самом деле начну ваши двери крушить…

Уже после того, как оранжевый медицинский фургон скрылся за скальным уступом у изгиба дороги, Сураш, не обращая внимания на пораженные взгляды часовых, тяжело опустился прямо на низкорослую траву возле шлагбаума и уставился на поблескивающий далеко внизу океан. На душе держалось непонятное паскудное ощущение. Если верить бульварным романам, именно так должны ощущать себя изнасилованные человеческие женщины. Самое страшное заключалось в том, что непонятного Камилла совершенно не интересовала ни Лаборатория сама по себе, ни прототип сверхсекретной лазерной пушки, только вчера размещенный на полигоне, ни охраняющая территорию воинская часть. Подумаешь, восемьсот человек охраны с тяжелым вооружением… Так взрослый со снисходительной усмешкой протискивается сквозь баррикады, во дворе устроенные детишками для игры в войнушку. Кто же он такой?

И тайна — тайна навсегда останется неразгаданной. Тайна безумной женщины с зелеными глазами и рыжими волосами, когда-то являвшейся сотрудницей Лаборатории. Женщины, за четыре года после внезапной загадочной катастрофы не проглотившей ни капли воды и ни крошки еды, но ничуть от голода и жажды не страдавшей. Женщины, чью кожу не брал лазерный скальпель, а сквозь тело не проникало даже жесткое гамма-излучение. Женщины, являвшейся единственным известным в мире взрослым девиантом.

Тайна появившейся из ниоткуда и пропавшей в никуда доктора Касатаны Хамаяры.

* * *

Колокольчик на дверью звякнул, и Бун Тадасий, уже нацепивший на лицо дежурную улыбку, обмер. Он многое бы дал, чтобы этот человек никогда в жизни здесь не появлялся. Сам Бун ранее видел его только мельком и издали, общаясь лишь с его людьми — угрюмыми громилами без какого-либо понятия о вежливости. Один из тех бандитов сломал ему палец, когда владелец «Белой розы» отказался платить при первом визите, и с тех пор Бун предпочитал без слов отдавать деньги. Конечно, можно заявить в полицию — но полиция не станет охранять его кафе днем и ночью. А нанять нескольких охранников, способных отпугнуть поджигателей… Дешевле заплатить рэкетирам.

Да, он никогда ранее не видел Касама так близко. Тот держал в страхе весь район, но сам на люди показываться не любил. И если он удостаивал некое заведение личного визита, то почти наверняка его хозяин в чем-то серьезно провинился. Бун начал лихорадочно вспоминать, не совершил ли он что-то, могущее разгневать ночного короля, но выходило, что нет. Только три дня назад он отдал положенную сумму громилам, да еще и совершенно бесплатно накормил их, выставив две бутылки лучшего вина по три тысяч маеров за штуку. Наверное, можно и не унижаться так перед рядовыми бандитами, не отличающими марочное вино от вонючей браги, но лучше не рисковать.

Касам прошел в распахнутые пинком двери уверенно и вальяжно. Вслед за ним проскользнули пять или шесть мордоворотов в пиджаках с широченными плечами. Под пиджаками явно скрывались пистолеты, а то и мини-автоматы, и Бун с трудом сглотнул. Зачем бы они ни явились, дело может кончиться для его заведения крайне плачевно.

Касам постоял посреди зала, по-хозяйски оглядываясь. Он отмахнулся от подобострастно склонившегося официанта, поспешившего к нему по знаку хозяина, и уверенно направился к молодому парню в одних шортах, сидящему за столиком у дальнего конца террасы. Его громилы окружили столик плотным кольцом, и немногочисленные по полуденному времени посетители поспешно задвигались, выбираясь из-за соседних столов, чтобы оказаться подальше от шайки.

— Ты, что ли, мне стрелу здесь забил? — присаживаясь на стул, холодно спросил Касам у парня, продолжавшего как ни в чем не бывало потягивать сок из стакана. — Что ты говорил насчет того, что я тебе должен?

— Во-первых, блистательный господин Касам, мы с тобой не представлены и уж тем более не на короткой ноге — безмятежно сообщил ему парень, делая очередной глоток. — Тебе не кажется, что твои манеры чрезвычайно невежливы? Во-вторых, у твоих людей есть ровно полминуты на то, чтобы убраться отсюда на улицу. Разговор у нас с тобой пойдет с глазу на глаз. Время пошло, кстати.

— А ты наглец! — Кассам ощерился в некоем подобии улыбки. — Ты мне, похоже, даже нравишься…

— А ты мне — нет, — оборвал его парень. — Ты — бандит. Мразь, которая живет только потому, что ни у кого из серьезных людей не появилось желания от тебя избавиться. Десять секунд прошло, осталось семнадцать.

— И что же ты сделаешь, щенок, если они не уберутся? — хрипло рассмеялся Касам. — Полицию позовешь?

— Нет. Я начну калечить. По первому разу не слишком серьезно, но весьма болезненно. Пять секунд.

— Видишь ли, дружок, — Касам доверительно наклонился к парню, — мои ребята тебе не идиот-Замаха. Они — профи. Они…

— Время вышло, — холодно сообщил парень.

Разве что не держащийся за голову в ожидании драки Бун толком даже и не понял, что произошло. По террасе словно прошел вихрь, разбрасывающий в стороны мужские тела, и дневная тишина взорвалась воплями боли. Телохранители Касама корчились на полу посреди перевернутых столиков, разбившейся посуды и остатков пищи, а посетители выбегали из дверей, разумеется, даже не подумав заплатить за еду. Бун уселся прямо на пол за стойкой бара и, обхватив себя за голову, принялся раскачиваться, негромко причитая. Все, все катилось псу под хвост. Такие убытки! Да ладно убытки — Касам наверняка не простит ему, что он оказался свидетелем! Можно прямо сейчас закрывать заведение и уезжать куда подальше… И откуда только взялся проклятый посетитель?

Касам непонимающе смотрел на бессознательно валяющегося на полу телохранителя, рука которого торчала в сторону под неестественным углом. Что произошло? Ведь они же бывшие спецназовцы! Каждый в одиночку может уложить десятерых лохов и даже не вспотеть! Когда он взял с собой всех пятерых, то мысленно посмеялся над своей паранойей, но, оказывается, не зря, не зря тренькнула в душе тревожная струна… Да откуда он взялся? Кто он такой?

Его мечущиеся мысли оборвала твердая рука, ухватившая его за глотку и поднявшая со стула с той же легкостью, с какой ребенок поднимает соломенную куклу. Неожиданно для себя бандит оказался лицом к лицу с проклятым парнем. Сейчас глаза неожиданного врага блестели ледяными огоньками.

— Я предупредил тебя по-хорошему, — лениво проговорил он, и от этой ленцы в голосе у Касама почему-то побежали мурашки по коже. — Ты не внял. Значит, ты попал на бабки еще раз. Теперь, Касам, ты мне должен по жизни.

Он поднес к лицу бандита сжатый кулак с торчащим вверх указательным пальцем. С легким шипением из-под ногтя вылез короткий и тонкий, но ослепительно-яркий лучик. Парень слегка отодвинул бандита, так что тот оказался лицом к столу, и провел лучом по поверхности тарелки с булочками. Взвился легкий дымок, и тарелка вместе с булками, оказавшимися на пути луча, распалась на две половинки. Парень снова поднес палец к лицу бандита, и тот против своей воли уставился на яркую иглу, чувствуя, как колотится сердце.

— Ты — мелкая шваль, которой только и хватает на издевательства над такими же мелкими лавочниками. Ты даже на большие магазины наезжать не осмеливаешься, потому что их крышуют бандиты совсем иного калибра, чем ты. И на войну ты не осмеливаешься, потому что слишком дрожишь за свою шкуру. Как я уже сказал, Касам, ты живешь только потому, что еще ни разу не перешел дорогу серьезным личностям. Так что знай свое место, шавка, и не гавкай, когда рядом гуляют тигры.

Твердая рука выпустила горло Касама, и полузадохнувшийся рэкетир бессильно рухнул на стул. Парень опустился напротив.

— Я думаю, ты догадываешься, — произнес он, снова продемонстрировав палец, — кто именно производит такие штуки и кому именно их устанавливают. — Луч втянулся обратно под ноготь. — На случай, если у тебя возникнут интересные мысли типа не платить, подослать убийц или, скажем, похитить кого-то из живущих со мной, вспомни нашу встречу. Меня нанимали для того, чтобы убирать людей, охрана которых была не чета твоей, и я ни разу не облажался. Так что в случае чего я за тобой приду, и вот тогда ты узнаешь, ЧТО такое настоящая боль. Ты понял меня, кусо? Не слышу ответа!

— Я понял тебя, господин! — заикаясь, пробормотал Касам. — Я все понял! Все, что угодно…

— Так-то лучше, — довольно ухмыльнулся парень. — Запомни — меня зовут Дзинтон Мураций. Если услышишь мое имя, беги и не останавливайся, ибо я есмь смерть воплощенная, — в его глазах блеснул отсвет безумия, и Касам почувствовал, что еще немного, и он обделается прямо здесь. — Ну, а теперь, когда позиции ясны, перейдем к делу…

Вдали завыли полицейские сирены.

— Легавые! — поморщился парень. Он достал из кармана шорт бумажку с напечатанными на ней цифрами и буквами и небрежно бросил на стол перед Касамом. — Не позже завтрашнего дня на данный счет переведешь двадцать миллионов. Мне плевать, где ты их возьмешь, но если деньги не придут, ты сдохнешь. Так ты компенсируешь вчерашний наезд. Ну, а что ты мне должен за сегодняшнее… — Он обвел взглядом разгромленное кафе. — Я еще решу.

Он резко поднялся.

— Официант!

Официант неуверенно выглянул из-за стоящей неподалеку пальмы.

— За меня заплатит вон тот господин. Он также покроет остальные причиненные убытки. Я проверю — если он попытается уйти, не заплатив, ему сильно поплохеет. Ты понял меня, блистательный господин Касам?

Не дожидаясь ответа, парень легко перепрыгнул через балюстраду и быстрым шагом скрылся в боковом переулке как раз в тот момент, когда на площадь одна за другой вылетели три патрульные полицейские машины.

Бандит пусто смотрел ему вслед, хватая ртом воздух. Сейчас у него в голове билась только одна мысль: где, во имя всех богов, к завтрашнему дню можно найти двадцать миллионов?

* * *

Далекий звук мотора разбудил задремавшую над учебником Карину. Саматта ушел в школу забирать Яну с Палеком, чтобы потом всем вместе зайти в магазин за продуктами. Карина же пристроилась с учебником математики на корнях старого дуплистого марона, и теплый ветер и полный желудок постепенно убаюкали ее. Встрепенувшись от звука проехавшей за живой изгородью машины, она уронила учебник, но тут же торопливо подхватила его манипулятором, не дав коснуться земли.

Она вслушалась. Судя по звуку мотора, автомобиль остановился у самых их ворот. Странно. По оканчивающейся у отеля дороге на своих грузовых мотоциклах приезжали только рассыльные из магазинов. Вскочив на ноги, она торопливо проскользнула между стволами, юркнула в боковую калитку двора, на ходу бросив книжку на скамейку, — и замерла, пораженная.

Створки ворот оказались распахнутыми настежь, и за ними стоял большой оранжевый фургон с трехлучевыми синими снежинками — карета скорой помощи. А в ворота неторопливо сама собой въезжала трубчатая конструкция на маленьких колесиках — точно такие же медицинские каталки Карина видела, когда из Института увозили освобождаемых детей. На плоской верхней поверхности каталки, судя по очертаниям накинутой сверху простыни, лежало мелко подергивающееся женское тело, а рядом вальяжно вышагивал совершенно незнакомый человек в элегантном сером костюме.

На мгновение девочка испугалась — ведь Саматты нет, а папа куда-то исчез еще утром — но тут же успокоилась. Человек не выглядел опасным. Да и она сама может справиться даже с вооруженным солдатом.

На крыльцо отеля выскочила Цукка.

— Здравствуй, господин, — растерянно проговорила она. — Мы не ждали сегодня гостей…

— Джао сейчас проявится, — холодно-безразличным голосом произнес мужчина, скользя сначала по Цукке, а потом и по Карине равнодушным взглядом бесцветных глаз. — Да, любопытные у него подопечные…. Впрочем, прошу прощения у великолепных дам за свои манеры. Я Камилл. Ваши имена мне известны. Рад знакомству.

— Э-э-э… радость взаимна. Прошу благосклонности, — еще более растерянно произнесла Цукка. — Камилл? Тот самый Камилл?

— Благосклонность пожалована. Я, правда, не имею представления, о каком еще Камилле может идти речь, — усмехнулся мужчина. — Я Демиург Камилл, если ты это имеешь в виду.

— Как в книжке? — глупо спросила Карина. — Ой…

Дзинтон стремительно вошел в распахнутые ворота. Карина оглянулась на него и чуть не села от удивления на землю. За воротами оказалось пусто — только что стоявший там фургон скорой помощи словно растворился в воздухе.

— Все нормально, девчата, — успокаивающе улыбнулся Дзинтон. — Просто у нас наконец-то случился прорыв. Камилл, оставь в покое основной канал — так невежливо. Говори вслух.

— Зануда! — фыркнул гость. — И охота тебе время даром терять? Что делать с нашим чудом природы?

— Для начала можешь убрать бутафорию, здесь все свои.

— Как скажешь…

У Карины снова екнуло сердце: каталка вместе с накрывающей ее простыней внезапно пропала, и в воздухе, словно лежа на стеклянной доске, повисло нагое женское тело. Длинные рыжие волосы свесились почти до самой земли, а все тело дрожало мелкой дрожью. И еще оно казалось каким-то… неправильным. Его словно окружало едва заметное прозрачное марево, похожее на то, как выглядели в движении эффекторы Яны и самой Карины, если смотреть не-глазами, но немного не такое.

— Дзи? — неуверенно произнесла Цукка.

— Перед тобой Майя, — откликнулся тот. — Точнее, ее проекция.

— Так вы ее нашли? — вскинулась девушка. Карина с усталым изумлением посмотрела на нее — похоже, она одна здесь ничего не понимала.

— Да, спасибо Камиллу…

— Всегда пожалуйста, дорогой друг, — криво усмехнулся гость, и Карина решила, что он ей, пожалуй, совсем не нравится, кем бы он ни был. — Ты лучше скажи, с какой стороны к ней подступиться? Я лично ничего не понимаю. Я с ней уже час пытаюсь общаться, но на всех каналах какой-то мусор. Миованна с Веороном тоже только руками разводят. И визуально проекция совершенно разбалансирована. Но точка концентрации сознания просвечивает совершенно отчетливо, и, судя по косвенным признакам, вполне функциональна. Почему она не отвечает?

— Камилл, будь так любезен, раздвинь кокон, — попросил Дзинтон. — Я хочу посмотреть, как эффекторы выглядят в свободном состоянии.

— Да не вопрос…

Мерцание вокруг тела женщины вдруг резко расширилось, превратившись в большое овальное яйцо. Внутри яйца заметались десятки тонких дымчатых змей, оплетая тело женщины шевелящейся паутиной.

— Забавно, — пробормотал Дзинтон. — Ничего знакомого не замечаешь?

— Точно такие же, как у твоей подружки, — Камилл кивнул на Карину. — Только абсолютно не контролируемые.

— Не только. Смотри — вдоль продольной оси проекции. Стандартный малый эффектор, тоже не контролируемый, но бездействующий.

— Действительно… — пробормотал Камилл. — Я как-то даже и внимания не обратил. Я попытаюсь проследить его до ядра…

В следующее мгновение его тело приподняло и со страшной силой швырнуло в стену двора. Каменная кладка гулко ухнула и сместилась, потемневшая от времени и погоды штукатурка пошла длинными трещинами. Цукка громко вскрикнула и прижала ко рту руки. Тело гостя словно прилипло к стене и замерло неподвижно.

— Папа? — нерешительно спросила Карина. — Что с дядей?

В ответ Дзинтон пробормотал несколько незнакомых слов. Потом, спохватившись, добавил:

— Извини, забылся. Долго объяснять. Не волнуйся, все в порядке. Сейчас он восстановится.

Тело гостя отделилось от стены и повисло в воздухе. Вокруг него тоже замерцал полупрозрачный ореол. Потом ореол внезапно стал непроглядно-черным и через мгновение пропал, а гость, целый и невредимый, мягко встал ногами на землю.

— Ты представляешь, оно мне проекцию блокировало! — удивленно сказал он. — Полная утеря контроля! Пришлось ее стирать и заново создавать. Слушай, Джа, я не знал, что такое даже теоретически возможно.

— Я тоже. Но теперь, в общем-то, все понятно. Если то, что мы видим, единственная точка концентрации сознания Майи, и если она работала с окружающим миром через интерфейсы проекции, то она просто блокирована внутри. Ты понимаешь, вирусный эффектор, похоже, каким-то образом полностью вырубил ее связь со штатным эффектором, и не только с ним, замкнув на себя все исходящие интерфейсы. Скорее всего, у нее заблокирована любая возможность передачи информации вовне. А возможно, не действует и прием информации извне.

— Да уж, влипла наша милая Майя по самое не могу, — согласился гость. — И что предлагаешь? Я даже не знаю, как подступиться. Эксперт по проекциям нужен.

— Она и есть эксперт, — вздохнул Дзинтон. — Единственный доступный. Остальные известные мне сейчас по Играм разбрелись. Я имею в виду тех, у кого опыта и умения больше моего. До них еще достучаться надо. Но какие альтернативы? Так, сейчас провешу канал до Лотто…

Карина непонимающе переводила взгляд с Дзинтона на гостя. Она уже начала привыкать к случающимся вокруг странностям, но происходящее сейчас явно выходило за всякие рамки. Почему тетя сама по себе висит в воздухе? Что вокруг нее мерцает? Кто их гость и куда делась «скорая помощь» из-за ворот? Она оглянулась на Цукку. Та, присев на крыльцо и скрестив ноги, молча наблюдала за происходящим. Поймав взгляд Карины, она лишь молча пожала плечами.

Похоже, ее спрашивать бесполезно. Девочка снова посмотрела на женщину. Наверное, та совсем не в себе. Так же не в себе, как… как мальчик в Институте человека, которого она остановила? А ведь действительно! Силовые линии мечутся вокруг нее точно так же! А если попробовать?..

— Что ты делаешь? — резко спросил гость, но Карина не обратила на него внимания. Она уже запустила в кокон все три своих манипулятора и пыталась приблизить их к телу женщины. В манипуляторах сразу вспыхнула резкая боль, словно от десятков хлещущих плетей, но девочка упорно продолжала пропихивать их вперед, не позволяя враждебным щупальцам отпихнуть свои в сторону.

— Тихо, Камилл! — быстро сказал Дзинтон. — Может сработать. Видишь — эффектор не реагирует на нее так же, как на тебя. Его узел репликации бездействует. Он распознал, что она уже заражена, и не пытается заразить повторно. Кара, продолжай, я страхую.

Карина даже не пыталась понимать его слова. Она сосредоточилась на своих линиях, на том, как они проникают сквозь жгучую завесу, мягко проникают сквозь тело… тело? Она помнила ощущения от эффектора, проникающего сквозь человеческую плоть, но сейчас все казалось совершенно иначе. Но неважно. Внутри тела мельтешащих плетей не чувствовалось, и она провела расслабленными кончиками своих силовых линий, пытаясь нащупать узел. Вот! Мягкий пульсирующий комок, упруго ее отталкивающий. Она осторожно обхватила его и попыталась погладить и успокоить, но ничего не выходило. Комок продолжал беспорядочно пульсировать, вырываясь словно живой.

— Кара, сдави его изо всех сил, — властно сказал Дзинтон.

Девочка, не успев даже толком осознать его слова, с силой сжала свои невидимые руки. Ей показалось, что комок брызнул в стороны, словно гнилое яблоко.

По глазам бьет яркая вспышка, по ушам — страшный грохот…

«Джао! Камилл! Джао! Камилл! Джао! Камилл!..»

«Джао в канале. Майя, милая, дорогая, успокойся. Я прекрасно тебя слышу. Чем я могу тебе помочь?»

«Камилл в канале. Майка, раз мы тебя вытащили, я пошел. У меня дел куча. Потом расскажете, что и как. Да, кстати, поаккуратнее со стиранием проекций. Раздолбаешь планету ненароком, обидно будет. Конец связи».

«Джао! Камилл! Наконец-то вы!..» (неразборчивый поток символов)

«Майя, я здесь. Успокойся, родная, все в порядке. Я не позволю тебе снова провалиться в стасис…»

…ее поднимает в воздух и отбрасывает в сторону…

«Джао!..» (неразборчивый поток символов)

«Майя, я тебя не понимаю. У тебя проблемы с транслятором. Как я могу помочь?»

«Джао! У меня проблемы со всем, с чем только возможно! Эта хрень…» (неразборчивый поток символов) «…все внешние интерфейсы. Я все еще не могу толком…» (неразборчивый поток символов) «…контроль».

«Готов помочь, чем могу. Если нужно, подключу остальных. Только скажи».

«Спасибо, Джа. Я, кажется, восстановила контроль за коммуникационными каналами. Мусор больше не сыплется?»

«Нет, все нормально. Как твое состояние?»

…твердые надежные руки папы подхватывают ее за плечи, не позволяя упасть…

«А каким может быть состояние Демиурга, две трети минитерции провалявшегося в полном параличе без надежды на освобождение? Ты хоть представляешь, что такое — все воспринимать, но не иметь даже возможности пошевелиться?!. Ой, извини. Я не хотела кричать. Нервы на кулак намотаны…»

«Я понимаю. Майя, как тебе помочь?»

«Спасибо, Джа, никак. Вы уже все сделали. Мне просто нужно прийти в себя. Я закончила тестирование подсистемы гиперсдвига, она в порядке. Джа, я очень тебе обязана. И тебе, и Камиллу, и юной биоформе, ей — в особенности. Но благодарности потом. Я опасна для окружающего, у меня все эффекторы вразнос пошли. И мне нужно отдышаться и прийти в себя. Я снова хочу ощутить, что живу. Так что мне совсем не стоит оставаться в наблюдаемых с Текиры областях пространства. Прости, мне надо уйти…»

«Майя, обязательно сбрось мне свои координаты, я тебя проведаю. Ты надолго?»

«Понятия не имею. Может, на минитерцию. Может, на секунду. Может, на минуту или час. Как только, так сразу. Пока, Джа. Отбой».

«Удачи, Майя. Конец связи».

…и она снова оказывается стоящей на твердой надежной земле.

— Молодчина, родная моя! — прошептал Дзинтон девочке на ухо. — Ты отлично справилась.

Карина осторожно приоткрыла глаза, перед которыми плавали темные пятна. Двор опустел. Ни странного гостя, ни женщины в нем больше не осталось, только Цукка протирала глаза на крыльце.

— Дзи, что случилось? — встревоженно спросила она. — С Кариной все в порядке?

— Все просто превосходно! — весело откликнулся Демиург. — Поздравь нас, Цу: мы освободили Майю!

— И где она? — поинтересовалась девушка.

— Спроси что полегче. Я успел лишь переброситься с ней несколькими словами. Она сообщила, что ей нужно основательно прийти в себя после такого долгого заточения, и смылась.

— Папа! — Карина настойчиво подергала его за майку. — Я ничего не понимаю. Где тетя?

— Тетя ушла! — беззаботно рассмеялся Дзинтон. — Ты ее освободила, Каричка. Она еще вернется, чтобы поблагодарить тебя, но не сейчас, позже.

— Но как она могла уйти? Она же только что лежала здесь… в воздухе!

— Ты когда-нибудь видела по телевизору фильмы про мадамукир? — Дзинтон погладил ее по голове. — Вот и здесь так же.

— Мадамукиры? — недоверчиво переспросила Карина. — Женщины-убийцы? Тетенька тоже убийца?

— Нет, он добрая и хорошая. Просто сейчас она немного расстроена.

— Ох, Дзи, не морочь ребенку голову, — вздохнула Цукка. — Кара, я потом расскажу тебе, что случилось. Дзи, можно?

— Можно.

— Тогда мне поясни…

«Цукка, задействуй прямой канал общения. Ты меня слышишь?»

«Да, Дзи. Ты не хочешь, чтобы слышала Карина?»

«Угу. Поздно бросать пить, когда печень загнулась, но вдруг она еще не догадается? Вряд ли, конечно, но шанс есть».

«Итак?»

«Мы поняли, что вирусный эффектор все-таки является творением Майи. Мы проанализировали скудную статистику первичных заражений и сумели локализовать относительно небольшую область на материке, откуда началась пандемия. Она оказалась совсем рядом с Масарией. Камилл заметил, что неподалеку находится одна из секретных лабораторий Министерства обороны, обнаружил там Майю и притащил ее сюда, поскольку не рискнул сместить напрямую в один из своих лагерей».

«Опять Министерство обороны? Кажется, я начинаю его ненавидеть тихой ненавистью…»

«Скорее всего, Майя сама им манипулировала. Не забывай — она не ребенок-девиант, а Демиург. По какой-то причине она решила сделать для биоформ эффектор типа нашего, но что-то пошло наперекосяк. Не спрашивай меня, что именно, я сам пока не понимаю, но она полностью потеряла возможность влиять на внешний мир. Включая доступ к каналам коммуникаций, разумеется. Карина умудрилась вывести ее из зависшего состояния, и Майя эффектно ретировалась восстанавливать нервы. Все понятно?»

«Примерно. Дзи, ты обрати внимание на Кару. Она сейчас от любопытства напополам треснет».

«Ага. Ладно, как закончу с ней трепаться — отправлю к тебе. Приготовь пока версию для младших, Кара все равно им проболтается. Отбой».

«Конец связи».

Карина непонимающе смотрела на уставившихся друг на друга Дзинтона и Цукку, что-то шептавшую себе под нос.

— Папа? — нетерпеливо спросила она.

— Да, Кара, — вздохнул Дзинтон. Цукка на крыльце ободряюще улыбнулась девочке и ушла в дом. — Понимаешь…

— Папа! — почти подпрыгивая от возбуждения, перебила его девочка. Она вдруг поняла, что во всей истории самое странное. — Папа! Тот дядя — он сказал, что он Демиург Камилл!

— Да, он…

— Папа, он настоящий Демиург Камилл из той книжки?

— Ой, ё… — тихо пробормотал Дзинтон. — Похоже, длинный язык не только у Эхиры. Предупреждал же я его!

— Папа?!

— Да, Кара, — снова вздохнул Дзинтон. Он приподнял девочку под мышки, усадил на скамейку у стены и сам сел рядом. Девочка немедленно прижалась к нему, с любопытством выглядывая из-под мышки. Именно в такой позе она обычно узнавала от папы самые интересные и таинственные вещи.

— Да, Кара. Он — Демиург Камилл из той книжки, — Дзинтон слегка дернул ее за ухо. — А ты у меня сообразительная.

— Папа, но если он Камилл, и он сказал, что «Джао сейчас проявится», а потом появился ты — значит, ты тоже Демиург из книжки? Демиург Джао? Который был Игроком?

— Не Игроком. Арбитром. Да, малышка моя, я Демиург Джао. Не следовало тебе знать раньше времени, но так вышло. Смотри.

Он повернул голову, и Карина, проследив за его взглядом, пораженно увидела, как сами собой задвигались поврежденные камни ограды и начали исчезать трещины. Через пару ударов сердца стена приняла точно такой же вид, как и утром.

— Ничего себе! — восхищенно сказала она. — Папа, а ты еще так можешь?

— Ох, Кара! — рассмеялся Демиург. — Все бы тебе фокусы смотреть! Да ты и сама так сможешь, если немного потренируешься. Ну ладно, вот…

Он вытянул руку, и откуда-то сверху ему на ладонь в радужном ореоле спикировала самая настоящая фея — та фея, которую Карина уже как-то раз видела мельком.

— Познакомься, ее зовут Фи. Она охраняет дом. Она хотя и маленькая и не слишком сообразительная, но зато храбрая и самоотверженная. Совсем как ты. Может, вы с ней даже подружитесь.

Он щелкнул пальцами, и фея, описав в воздухе круг, взмыла вверх и растворилась в небе.

— Папа, здорово! — захлопала в ладони девочка. — А еще…

— Ну уж нет, молодая госпожа! — строго сказал ей Демиург. — Ты меня вопросами замучаешь. А мучить, между прочим, я тебя должен. Ты забыла, что через неделю ты должна сдавать экзамены за пятый класс? А потом через полгода — еще и за шестой?

— Ну-у-у-у… — разочарованно протянула девочка. — Папа, ну ты же Демиург! Зачем мне учиться?

— Ого! — хмыкнул Дзинтон, поворачиваясь к ней всем телом. — Ну-ка, молодая госпожа, смотри мне в глаза. С чего ты решила, что если я Демиург, тебе учиться не обязательно?

— Но ты же все…

— Нет, Кара, — голос Дзинтона стал твердым. — Даже и не рассчитывай. Я много чего могу, но тащить тебя по жизни на своем горбу не намерен. Или обещание из головы вылетело?

Карина вздохнула и отвела взгляд. Да, она обещала… Но ведь все так интересно! Папа — самый настоящий Демиург!

— Ну ладно, — смягчился Дзинтон. — Заключим договор. Днем ты готовишься к экзаменам, а вечером я или Цукка проверяем, что ты выучила и какие оценки получили Яна с Палеком. И если мы вами довольны, я рассказываю пару занимательных историй. Ну, а если вы учились плохо — увы и ах. Истории отменяются. Договорились?

— Договорились! — яростно тряхнула головой девочка. — Только, папа, ты не забывай!

Она соскочила со скамейки, подхватила учебник и вприпрыжку побежала в сад. Она еще успеет дочитать параграф до того, как вернутся Саматта и остальные. А потом… Яни с Ликой ей снова обзавидуются!

* * *

Напоенные жарким солнцем дни тянулись как резина — и одновременно пролетали как пули. Днем Карина наслаждалась тишиной и покоем старого отеля и заброшенного парка, задумчиво листая учебники и тренируясь каллиграфически выводить в тетради буквослоги, а вечером вместе с остальными слушала истории, которые рассказывал папа. Истории оказывались разными — веселыми и страшными, но всегда интересными: про кочующих по степи тарсаков, у которых правили женщины, и про коварных гуланов-скотокрадов, про старые каменные города Четырех Княжеств и обнесенные высокими глинобитными стенами крепости Караграша, и про то, как древнее маленькое княжество Катония стала зародышем великой и могучей Империи Майно, и про войны с Крестоцином, Зерапоном, Клухом и далекой северной Самуканской республикой, где издревле не водилось ни императоров, ни князей… Дзинтон рассказывал про то, как человек по имени Тилос проявил чудеса изворотливости и политической интриги, не позволив империи после исчезновения Майно и Пробуждения Звезд утонуть в кровопролитной гражданской войне за обладание троном, а после остановив опустошительное нашествие южных кочевых племен на Четыре Княжества. Он описывал, как под ужасными ударами цунами один за другим гибли богатые приморские города, как рыбаки и торговцы бежали вглубь континента, где побирались на улицах городов и деревень, умирая от голода и жестокости местных аристократов, как на долгие полтора века прервалась всякая торговая связь между материками, как тысячами погибали тролли на своих священных островах, зажатые между извергающимися вулканами и бушующей морской стихией, но не желающие согнуться перед обстоятельствами и покинуть древние жилища…

Во время его рассказов Цукка и Саматта временами переглядывались и задавали странные вопросы, которые — как и ответы на них — Карина не понимала. Что такое, например, геноцид? Или инфляция? Однако общий смысл она все равно ухватывала. Временами ее собственные беды казались ей совсем-совсем незначащими на фоне тех ужасов, что пришлось пережить миру. В такие моменты она подавленно затихала и съеживалась в углу столовой, где проходили встречи. Но Дзинтон всегда замечал ее страх и начинал рассказывать что-нибудь веселое — про то, как пятьсот лет назад князья Клуха выбирали себе наследников, заставляя бояр-претендентов проходить забавные испытания — например, раздевшись догола и намазавшись медом, простоять целый день под палящим солнцем возле пчелиных ульев или ложкой наносить воды в большой кувшин, опередив конкурентов.

Яна с Палеком тоже с интересом слушали его истории, но не принимали их близко к сердцу. Они все чаще стали исчезать вечерами на прогулки с новыми школьными приятелями и приятельницами. Карину они звали с собой, но она отказывалась. Сама мысль о том, чтобы оказаться рядом с незнакомыми детьми, которые начнут пихаться и дразниться, приводила ее в ужас. А если она в раздражении случайно ударит их манипулятором? Зашла в гости семья Цукки, и Карина вежливо говорила с ними, но постаралась потихоньку исчезнуть при первой же возможности — шумные и непоседливые брат и сестра Цукки пугали ее не меньше остальных детей. Яна же с Палеком мгновенно подружились и с ними, и уже несколько раз ходили к ним в гости, задерживаясь на ужин. Родители Цукки бросали странные оценивающие взгляды на Саматту, который не отходил далеко от девушки, и качали головами — похоже, он им не слишком-то нравился. Зато от Дзинтона тетя Танна просто таяла, да и дядя Панарий обращался с ним с преувеличенной почтительностью, даром что казался в два раза старше.

Первого числа седьмого периода, в первый официальный день лета, Карина сдала экзамены за пятый класс. Папа водил ее в большое девятиэтажное каменное здание, в котором, как он сказал, располагается городская комиссия по делам несовершеннолетних. Две строгих пожилых женщины и один лысый дядька заставляли ее решать задачи по математике, писать под диктовку, показывать на карте города и страны, расспрашивали о животных и растениях, о которых писали в учебнике естествознания, а также задавали вопросы по истории. Она без труда справилась со всем, даже слегка разочаровавшись, что так боялась экзаменов, а они оказались легкими. Единственная заминка вышла с историей — когда она сказала, что император Майно намеренно не включал в состав своей империи соседние государства, чтобы… (тут она запнулась, сообразив, что про Игру и Демиургов рассказывать, пожалуй, не стоит, а другая причина на ходу придумываться не захотела).

— И где ты такое прочитала? — внезапно заинтересовался лысый дядька. — Неужели в учебнике по истории? Но ведь ты знаешь, что император Майно — мифическая личность? Что его никогда не существовало на самом деле?

— Анализ внешней политики Империи Майно приведен в фундаментальном труде Мары Парасаки с одноименным названием, — пришел на выручку к замявшейся Карине Дзинтон. — Я его читал и кое-что пересказывал детям. И насчет мифичности Императора Майно есть разные гипотезы. Разумеется, гибель архивов в Смутные времена дает большой простор для толкования…

— Все-все! — шутливо поднял руки дядька. — Сдаюсь, господин Дзинтон. Я читал монографию еще в университете. Просто мне показалось странным, что ребенок в ее возрасте знает такие вещи. Ну что, сударыни, — обратился он к строгим теткам, — есть еще вопросы к девочке? Если нет, то от лица комиссии поздравляю тебя, Карина, с успешной сдачей экзаменов. Надеюсь, зимой ты не менее успешно сдашь нам экзамены и за шестой класс. Господин Дзинтон, аттестат оформят примерно через неделю, зайдешь за ним в канцелярию, в комнату сто пять.

— Большое спасибо, господин, — кивнул Дзинтон. — Поздравляю, Кара, ты отлично справилась. Ну, а теперь нам пора домой.

Еще три дня спустя Карине наконец удалось справиться с блокиратором. Ненавистный ошейник по-прежнему создавал невыносимый шум в ушах и глубоко в голове, но она постепенно научилась ощущать сквозь него свои невидимые руки. Сначала в присутствии блокиратора эффектор ощущался как какая-то мертвая, совершенно неподвижная часть тела, но с течением времени девочка научилась сначала слегка шевелить манипуляторами, а потом и почти нормально пользоваться ими. Шум в ушах все еще мешал управляться с невидимыми щупальцами полноценно, не давал толком смотреть не-глазами, но, по крайней мере, ей уже не составляло труда поднимать и удерживать в воздухе вещи наподобие камней и палок. Рано или поздно шум в ушах нарушал концентрацию, и предмет падал на землю, но удерживать его две или три минуты у нее стало получаться довольно скоро.

Когда Карина поделилась своим достижением с товарищами, Яна только кивнула.

— У меня тоже уже получается, — сообщила она. — Лика все время пристает — когда научишься да когда научишься! А я уже умею, вот…

— И ничего я не пристаю, — обиделся Палек, но Яна не обратила на него внимания. Она нацепила ошейник на шею — на нем загорелась лампочка активности — и сосредоточенно уставилась на валявшуюся под соседним деревом ветку. Несколько секунд спустя та резко дернулась вверх, подлетев сразу на сажень, потом провалилась вниз, почти до земли, но не коснулась ее и, покачиваясь, повисла в воздухе.

— Здорово! — искренне сказала Карина. — А что ты раньше не сказала?

— Ну… — внезапно смутилась Яна, роняя ветку. — Ты же старшая сестра. У тебя должно было у первой получиться. Ой… — Она покраснела.

— Дурочка! — Карина пихнула ее в плечо. — Какая разница, у кого первого получится? Ты молодец!

— И ты тоже молодец! — от избытка чувств во все горло завопил Палек. — Теперь Дзинтон нас отведет в Парк чудес!

— Ага! — с энтузиазмом кивнула Яна. — Вот здорово!

Карина невольно улыбнулась. Кто о чем, а Лика о развлечениях. Впрочем… может, Парк чудес действительно такая здоровская штука?

Когда за ужином Яна с Кариной по очереди гордо продемонстрировали свое достижение при помощи солонки, взрослые переглянулись.

— Ну надо же, — задумчиво произнес Саматта. — Значит, такое действительно возможно. Ну и ну…

— Многое возможно, если в него искренне поверить, — кивнул Дзинтон. — Молодцы, девчата. Я и сам не знал, справитесь ли. Но у вас получилось, и вы заслужили награду. Итак, головастики, официально объявляю: завтра мы идем в Парк чудес!

— Ура! — во все горло завопили Яна с Палеком. — Парк чудес! Парк чудес!

— Тихо! — с преувеличенной строгостью произнес Дзинтон. — Ну что за манеры, молодежь! С вами же оглохнуть можно. В школе на уроках вы так же кричите? Бедные учителя…

— Мы не кричим на уроках, — громким шепотом сообщила Яна. — Мы записками кидаемся.

— Еще не лучше! — Дзинтон сделал укоризненное лицо, но тут же рассмеялся. — Ну что с вами сделаешь, разбойники… В общем, завтра с утречка направляемся на вылазку. Цу, ты с нами?

— Обязательно! — девушка тряхнула волосами. — Еще немного, и я начну от тоски на луну выть. Достали меня учебники с формулами, надо развеяться.

— Мати?

— Я — пас, — покачал головой Саматта. — Вышел я из детского возраста. Хочу книжку дочитать, что ты мне принес. В военной истории автор не разбирается совершенно, но в целом кое-какие интересные мысли есть.

— Рад, что тебя заинтересовало. Знаешь, может, и хорошо, что ты не идешь, — Дзинтон прищуренно посмотрел на него. — У меня есть впечатление, что тебе тоже следует развеяться. Если ты не против размяться, то сходи-ка завтра в порт. Найди там грузовой катамаран «Осьминог». Он принадлежит археологической экспедиции, как раз заканчивает погрузку и выходит на точку. Они копаются в подводных руинах к западу по побережью, и у них несколько новичков-студентов на практике. Им нужен инструктор по подводному плаванью, а у тебя богатый опыт работы с аквалангом. Лучше, если ты сходишь с ними на недельку и поучишь прямо на месте.

— Вот как? — Саматта вернул ему оценивающий взгляд. — А что осталось за кадром?

— Догадливый, — усмехнулся Демиург. — Ничего особенного. Ими заинтересовались черные археологи. Думают, что экспедиция охотится за кладом. На самом деле руины безнадежно пусты: они остались от старого опорного порта Камилла, а у него не имелось привычки таскать золото морем. Но черные, разумеется, не в курсе. В общем, нужно прикрыть экспедицию на время первой вылазки. Я передам тебе кое-какие спецсредства, но чуть погодя. Тебе тоже полезно — руины упоминаются в книжке, которую ты читаешь. Сравнишь, как реальность трансформируется в воображении некоторых ученых.

— Хорошо, сделаю, — кивнул бывший спецназовец.

— Нет, Мати, не так, — неожиданно жестко ответил Дзинтон. — Я же сказал — ЕСЛИ хочешь развеяться. Я не приказываю. Просто возникла возможность на время сменить обстановку. Твои основные обязанности — здесь. Если не хочешь, просто забудь. У меня есть и альтернативные варианты. Просто я подумал, что поездка может оказаться интересно лично тебе, вот и все. Но заставлять тебя развлекаться я не намерен.

— А мне интересно, — безмятежно сообщил Саматта. — Я с аквалангом уже пару лет как не опускался, неплохо бы навыки восстановить.

Дзинтон возвел очи к потолку, покачал головой и вздохнул.

— Тьфу на тебя, Мати, — недовольно сказал он. — Я тебе сюрприз хотел сделать, а получился приказ. Ладно, думай сам. Седьмой пирс, катамаран «Осьминог». Сошлешься на меня — мы с руководителем экспедиции заочно знакомы. Его, кстати, зовут Бун Юбэда. На неделю я тебя отпускаю. Сегодня забеги ко мне в комнату после девяти, научу тебя паре фокусов, чтобы успел потренироваться. Всех остальных заранее предупреждаю: в парк стартуем в восемь утра. С учетом пробок туда нам пару часов добираться, так что как раз к полудню окажемся на месте. Ладно, ребята, я пошел, нужно еще делами позаниматься. Спасибо, все очень вкусно. Кара, ты явно делаешь успехи в кухонном деле.

Он подмигнул девочке, выскользнул из-за стола и, махнув рукой, исчез в коридоре. Карина невольно смутилась. Цурме с морским петухом и в самом деле делала она, пусть и под руководством Цукки, и результат понравился даже ей самой. Может, она и в самом деле когда-нибудь научится хорошо готовить? А то пока что даже у Лики получается лучше…

* * *

Позже, перед сном, когда Звездный Пруд уже вовсю сверкал в небе, а старый парк возле отеля окутала темнота, Карина выбралась через окно, чтобы прогуляться перед сном. Жесткие корни маронов покусывали босые ноги, а свежеющий ночной ветерок пронизывал майку, заставляя кожу покрываться пупырышками.

Девочка намеревалась немного посидеть на своей любимой скале над заливом, наблюдая за бухтой. Но едва выбравшись из окна, она расслышала сигналы двухчасового цунами-предупреждения. Все. Идти на скалу смысла не осталось. Сейчас мелкие суда укрываются в бетонированных эллингах, а крупные поспешно прерывают работы и отшвартовываются от пирсов, чтобы встретить волну на глубоководье. Уже через несколько минут светлячки судовых огней исчезнут, и смотреть вниз станет совершенно неинтересно. Она решила просто пройтись по саду, вдыхая ночной воздух и давая голове освободиться от всяких-разных мыслей, чтобы потом спокойно заснуть.

Она осторожно пробиралась между стволами маронов, ориентируясь только по отблескам звездного света, пробивавшегося сквозь густые кроны. Ей нравилось воображать себя отважной разведчицей в тылу врага, где-нибудь в джунглях Сураграша, и она двигалась как можно осторожней. Ни одна сухая ветка не хрустнула под ее босой пяткой, ни одна лиственная купа не зашелестела недовольно от прикосновения тела. И когда она расслышала неподалеку тихие голоса, замерла неподвижно. С одной стороны, подслушивать очень невежливо. С другой — интересно, о чем могут Цукка с Саматтой шептаться в этом месте и в это время?

Любопытство пересилило, и она еще на несколько шагов приблизилась к заброшенной беседке.

— …не понимаю его мотивов, — тихо говорил Саматта. — Понимаешь, Цу, с такой защитной системой, как здесь, я ему и близко не нужен. Она сама по себе ничуть не глупее меня, так что вполне могла бы защищать дом в автоматическом режиме, без оператора. И вот оно-то меня и гнетет. Я очень не люблю, когда меня используют втемную, когда не понимаю, что хочет командование. В зоне боевых действий такие штуки плохо кончаются.

— Но мы не в зоне боевых действий, — возразила Цукка. — Мати, даже если ты не понимаешь его мотивов, они не обязательно плохие. Вот он требует, чтобы мы с тобой обязательно чему-то учились — зачем, если он замышляет плохое? Использовать и выбросить человека можно куда как проще. А он с нами честен… ну, по своему разумению, конечно. Я теперь понимаю, почему он настаивает на нашей финансовой независимости. Если ему нужны друзья, их нельзя держать на коротком поводке. Они должны обладать свободой, даже свободой бросить все и уйти.

— Цу, не обижайся, но ты еще очень молода, — хмыкнул бывший спецназовец. — У меня жизненного опыта побольше, чем у тебя, так что я знаю, как можно привязать к себе человека. Можно сделать так, что он окажется игрушкой в твоих руках, искренне полагая себя свободным. Особенно просто с молодыми: им покажешь высокую цель, и они, задрав хвосты, бросаются к ней напролом. Вон, наш батальон сразу после учебки в полном составе погрузили на корабль и отправили на Западный континент. Ты наверняка не помнишь по малолетству, но в то время все газеты и телеканалы лопались от воплей о том, что свободолюбивые народы Сураграша страдают под гнетом военной оккупации Четырех Княжеств, сосущих из них все соки. Знаешь, как мы в это верили? А знаешь, каково обнаружить вместо свободолюбивых народов бандитские кланы Дракона, заставляющие еле живых крестьян под дулом автомата выращивать маяку на с трудом расчищенных плантациях? А вместо кровососущих оккупантов — полудохлые полицейские силы, нос боящиеся высунуть за пределы своих баз, да и те спешно эвакуирующиеся восвояси? Ага, встречались там и настоящие войска, которые рейды по джунглям проводили в поисках плантаций — и вот с ними-то мы и сталкивались от случая к случаю. Чекашные рейдерские отряды состояли из полных отморозков, половина — наркоманы. И такими же наркоманами уже через несколько периодов стали и наши ребята. К моменту отправки домой мы потеряли десять процентов личного состава от болезней и несчастных случаев, три или четыре процента в боевых контактах, и минимум тридцать процентов умерло или стало безнадежными инвалидами от наркотиков и беспробудного пьянства. Я тоже сел было на иглу, но сумел удержаться на грани. Прошел через страшную ломку, но выжил, потом несколько лет даже столового вина в рот не брал. А сколько не сумели удержаться?..

— Бедный… — вздохнула Цукка. — И с тех пор ты никому не веришь?

— С тех пор я верю, что дружбе и благолепию в жизни места нет. По крайней мере — среди тех, кто ей управляет. Цу, ты видишь только внешнюю форму Джао, которую он считает нужным нам демонстрировать. Помнишь, что он говорил? Проекция — всего лишь кукла с запрограммированными реакциями, предназначенная для общения с биоформами. Она зевает, вздыхает, поднимает брови — но ты видишь не настоящие реакции человеческого тела. Просто наигранная мимика, вызывающая у окружающих определенные реакции. Она не отражает происходщего в его уме. Мы не знаем и никогда не узнаем, что он думает и к чему стремится на самом деле. А ведь он даже не человек — он бессмертен, всемогущ и привык играть судьбами миров. Помнишь, что он говорил про детей? Он не сказал прямо — щадил наши чувства, наверное, но мне вполне очевидно, что мы для него такие же инструменты, как скальпель и игла для хирурга. Нет, Цу, все совсем не так плохо: ты всегда или хирург, или инструмент, а иногда и то, и другое вместе. И хирург тоже может любить свои инструменты — затачивать их, полировать, держать в удобных бархатных футлярах. Но чтобы в один прекрасный день не разочароваться в жизни, нужно четко понимать, с кем и в каких отношениях состоишь.

— Мати, — осторожно спросила Цукка, — так ты думаешь, что он нас обманывает? И все-таки хочешь уйти?

— Я? — изумился Саматта. — Да упаси меня Тинурил от такой глупости! Он меня с потрохами купил. Цу, я столько времени удерживал детей в сволочном Институте, что сейчас просто обязан позаботиться хотя бы о Карине и Яне. Да и любопытство меня до смерти заест, если уйду. Нет, Цу, ни в коем случае. Мне, в общем-то, давно наплевать на свою жизнь. Даже если мне суждено пойти по разряду расходных материалов, я сдохну более чем довольным. Многие ли из людей прикасались к тайне такого масштаба? Охранником ли при детях, звеном ли сети влияния, камикадзе ли для публичного теракта — все равно. Да, я прекрасно понимаю ниточки, которыми он меня удерживает, но у меня нет ни малейшего желания их рвать. И любопытство, и вина, и ты… ох.

— Я? — тихо спросила Цукка. — Мати, ты…

— Цу, я давно хотел тебе сказать, — в голосе Саматты зазвучали странные панические нотки. — Все как-то не получалось, но раз уж… погоди, не перебивай, а то у меня не хватит духу. Знаешь, я каждый день просыпаюсь с мыслью, что впереди новый яркий день. Яркий — потому что рядом ты. Прости, я не умею красиво говорить, но…

— Мати, ты сломаешь мне руку! — засмеялась Цукка. — По-моему, для объяснения в любви способ не самый лучший.

— Прости, Цу. В общем… да, похоже на то. Я еще никогда не объяснялся, — он смущенно хмыкнул. — Даже когда предлагал своей будущей жене выйти за меня. Но я хочу сказать, Цу, что без тебя жить не могу. Мне без тебя плохо. Я… я не знаю, любовь или что-то еще, но я готов сделать все, лишь бы тебе стало хорошо. А если ты не желаешь, чтобы я…

— Глупый! — снова засмеялась Цукка, и в саду словно зазвенели серебристые колокольчики. — Ну кто же так объясняется? Ох, Мати, ну какой же ты у меня глупый!

— Я… — голос Саматты внезапно оборвался. Через минуту-другую Цукка прошептала:

— Целуешься ты с энтузиазмом, но учить тебя еще многому надо. Чем вы только с женой занимались? Похоже, тебе нужно много практики.

— Увы, великолепная госпожа, с навыками у меня действительно туго, — покаянно согласился мужчина. — Не дашь мне пару уроков?

— С удовольствием. Только не задуши меня ненароком, обака ты этакий…

Дальше Карина подслушивать не стала — это уже действительно совершенно невежливо и неприлично. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, она отступила назад и вернулась к себе в комнату. Тщательно отряхнув подошвы от земли и наругав себя за лень, не позволяющую сходить и вымыть ноги толком, она стянула шорты и майку и забралась под одеяло. Значит, Цукка и Саматта действительно влюбились друг в друга? — сонно подумала она, засыпая. Интересно, а своих детей они заведут? Вот бы поиграть с малышом!

05.07.843, небодень

Дзинтон сдержал слово — в Парк чудес они действительно отправились еще до восьми утра. Палек с Яной, поднятые в шесть, вяло отбивались и канючили насчет поспать еще немножко. Однако Дзинтон оказался неумолим, и им, заспанным и зевающим, пришлось плестись в ванную. Карина встала легко — в конце концов, утреннее солнце уже вовсю сияло в небе, щекоча глаза тонкими лучиками, а влетевшая в открытое окно Фи нарезала круги по комнате, что-то беззаботно щебеча. Карина знала, что малышка со стрекозиными крыльями — всего лишь часть охранной системы, но все равно, потягиваясь, сонно улыбнулась фее. А вдруг та возьмет и оживет по-настоящему? В конце концов, разве теперь вокруг не сказка?

Парк чудес располагался на противоположной стороне города, и Дзинтон вызвал такси, куда они впятером и погрузились несмотря на недовольство таксиста. Саматта помахал вслед рукой и пошел в противоположную сторону — короткой тропой, по лестнице над обрывом, спускаться к бухте и пирсам, куда после прихода волны уже вернулись суда. Катамаран «Осьминог» просматривался даже отсюда — большой белый знак «Н», расположившийся у одного из дальних причалов.

Такси виляло по городу целый час, то застревая в пробках, то стремительно ныряя в какие-то подворотни, так что к парку они подъехали только в начале десятого. Он располагался высоко на склоне Крабовой горы, нависавшей над городом на северо-востоке, посреди густого леса, который владельцы парка развлечений не только не вырубили, но даже и местами сделали непроходимым, искусно имитируя естественные буреломы и каменистые осыпи. Между деревьями и кустами, среди которых встречались, кажется, все разновидности на свете — от тикурина, дикой розы-нобары, дарии и горной березы до столетних маронов, вязов, пайнов и тонэрико — петлял целый лабиринт тропинок, ведущих от аттракциона к аттракциону. По сторонам лесных дорожек тянулись живые изгороди из бересклета, местами подстриженного то в виде шаров, кубов и овалов, то странных животных, то домов и строений. Гигантское колесо обозрения неспешно вращалось над парком. Качели, карусели, крутилки, воздушные трубы, рельсовые горки и прочие головокружительные во всех смыслах установки заполняла визжащая от страха и удовольствия молодежь. То тут, то там под древесной сенью возникал зловеще-черный или, наоборот, разукрашенный всеми цветами радуги павильон, в котором можно от души перепугаться скелетов, призраков, обак, людоедов и страшных чудовищ, полетать в космосе на космическом корабле, испытав самые настоящие перегрузки, посмотреть, как бесстрашный Дивана Дзона отбивается от дикарей в джунглях, или же вдоволь обхохотаться над своими и чужими невероятными отражениями в кривых зеркалах. Мигали заманчивые афиши на кинотеатрах, и от бесчисленных ресторанчиков и торговых рядов доносились такие запахи, что даже у сытого во рту мгновенно появлялась голодная слюна.

Следующие три часа Яна с Палеком и примкнувшая к ним Цукка с явным наслаждением осваивали окружающие чудеса. Палека с трудом удалось оторвать от лошадиного загона, по которому он прокатился на смирном пони не менее десятка кругов. Однако Карина в присутствии толп праздного народа как-то съежилась и замкнулась и, несмотря на все усилия друзей, так и не сумела расслабиться. Дзинтон бросал на нее озабоченные взгляды и чуть ли не силком запихивал то на карусель, то в потешный домик, но она оставалась все такой же напряженной. Два года назад в таком же парке ее поймали и отправили в Институт, и сейчас она то и дело вздрагивала, нервно оглядываясь по сторонам. Ей казалось, что взгляды всех людей и орков обращены только на нее, и в каждом читается приговор: «Чудище! Девиант!» И вот-вот из-за деревьев вынырнут люди в пятнистых комбинезонах и начнут стрелять в нее летающими шприцами, и она опять очнется в душной тьме обитого железом бокса. Она понимала всю абсурдность своего страха, но ничего не могла с собой поделать. Манипуляторы ее эффектора нервно пульсировали в такт настроению хозяйки, и ей с большим трудом удавалось удерживать их в свернутом состоянии. В конце концов она клещами вцепилась в руку Дзинтона и решительно отказалась ее выпускать. Тот только погладил ее свободной рукой по голове и, поймав взгляд Цукки, вздохнул, приподняв брови.

Яна чувствовала состояние подруги, хотя поначалу и не придавала ему особого значения. Она уже давным-давно привыкла не обращать внимания на эмоциональный фон окружающих, воспринимая его, как другие воспринимают шум ветра в листве — слышишь, только если сосредоточишься на нем. Но чем дальше, тем сильнее ее раздражали исходившие от Карины волны страха и неуверенности, и в конце концов, не выдержав, она фыркнула и убежала далеко вперед по безлюдной боковой аллее, в которую Дзинтон свернул, чтобы дать Карине немного отдышаться. Цукка открыла рот, чтобы позвать ее, но Дзинтон неожиданно остановил девушку, предостерегающе дотронувшись до ее плеча.

— Погоди! — со странной интонацией произнес он. — Пусть бежит. Мы ее догоним чуть позже. А пока давайте-ка, шустрый неугомонный народ, передохнем немного. Вон как раз подходящая лавочка. Лика, ты у нас самый младший, тебе и бежать за мороженым. Мне, чур, шоколадного.

Он всыпал мальчику в руку горстку мелочи и шутливо хлопнул его по затылку. Тот не заставил себя долго упрашивать и, дробно затопотав сандалиями, побежал к главной аллее, где стояли покрытые ледяной испариной стеклянные витрины мороженщиков. Дзинтон опустился на скамейку и усадил Карину рядом с собой. Та прильнула к нему, словно спасаясь от страхов окружающего мира. Цукка села с другой стороны и ласково погладила ее по голове.

— Ох, пугливая ты наша, — успокаивающе проговорил Дзинтон. — Да, малышка, не стать тебе душой общества. Ну ничего, посиди немного, отдохни. Потом мы с тобой пойдем домой. Цу, ты как, в силах выгулять здесь Лику с Яни еще пару часиков?

— Старость не радость! — пожаловалась девушка, с наслаждением вытягивая ноги. — Устала как собака. Но еще на час-другой меня хватит. В конце концов, когда еще выберусь?

— Да, у тебя через неделю подготовительные курсы в университет начинаются, — согласно кивнул Демиург. — Придется до самой зимы ходить с распухшей головой и сонными глазами, а из ушей начнут сочиться плавленые мозги. Так что наслаждайся последним мирным выходным. Пару минут передышка, а потом идем искать Яну. Кстати, если ее мороженое растает, мы его и сами неплохо съедим. А она пусть пеняет на себя.

* * *

Яна бежала по аллее, не обращая внимания, следуют ли за ней остальные. Радостная энергия летнего солнца переполняла ее, и весь мир казался теплым и дружелюбным, как большая лохматая собака. Дорожка пошла ощутимо вверх, окружающий лес посветлел, и через пару десятков шагов, запыхавшись, она выскочила на смотровую площадку высоко над горными кручами, резко обрывающимися вниз, к далекому океану. Она остановилась, опираясь руками в колени и тяжело дыша, но не переставая с любопытством оглядываться по сторонам.

И тут ее словно с размаху хлестнули по лицу.

Задохнувшись от неведомого доселе ощущения, она неловко упала на одну коленку, уперевшись ладонью в горячий на солнце асфальт. Саженях в пяти от нее, на самом краю смотровой площадки, возле резко обрывающейся ограды, спиной к ней неподвижно стоял человек. Мужчина не обращал на девочку никакого внимания, но от него исходили такие волны страшной смертельной тоски и беспредельной боли, что Яне словно уперлась в лицо невидимая ладонь, с силой отталкивая ее назад. Что случилось? Что с ним? Почему он стоит здесь совсем один и почему ему так плохо?

Она пересилила порыв развернуться и убежать. Так неправильно. Если дядя так плохо себя чувствует, его ни в коем случае нельзя оставлять одного. Так говорила мама, еще до того, как Яна стала девиантом, а сама мама начала непрерывно испытывать тоску и страх. Если человеку плохо, даже одно хорошее доброе слово может помочь ему справиться с бедой. Но почему он здесь один?

Борясь с собой, она встала на ноги и неуверенно сделала шаг вперед. Потом еще один. И еще. Ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела, что незнакомец стоит на самом краю площадки, там, где кончается земля и начинается пропасть. Но ведь не может же он…

Он — самоубийца. Она поняла это так же отчетливо, как видела далеко внизу катящиеся океанские волны. Он пришел сюда умереть, потому что ему плохо и одиноко. Но такого нельзя допустить! Нельзя! Ни за что! Но как? Она всего лишь маленькая девочка, а ни Дзинтона, ни Цукки, ни даже Карины нет рядом… Она попробует удержать его эффектором, если он начнет падать, но что, если не сумеет? Он большой и тяжелый, вместе с Кариной они бы его точно удержали, но в одиночку? Нет, надо по-другому. Но как?!

Борясь с накатывающими волнами тоски, она подошла к мужчине, встала рядом и крепко вцепилась в поручень перил. Надежная твердость железа успокаивала.

— Дядя… — несмело сказала она.

* * *

Сай неподвижно стоял на краю обрыва, чувствуя, как душный жаркий ветер треплет рубашку. Начинающееся опускаться к закату солнце раздражающе слепило глаза сразу с двух направлений — с неба и с океанской поверхности. Мыслей больше не осталось. Он не в состоянии и дальше выносить свою боль. С тех пор, как каменный пьедестал с телом Расумы опустился в огненное жерло крематория, прошла неделя — и душа упорно не желала исцеляться. Он даже отказался взять на работе отпуск на несколько дней, потому что страшился оставаться один в опустевшем доме. Но каждый вечер ему все равно приходилось возвращаться туда — в место, где каждая вещь все еще носила на себе отпечаток ее дыхания, ее веселого характера. Память продолжала терзать его и днем, и ночью, и ночью становилось хуже всего. Он метался на горячих простынях, и ему казалось, что стоит только повернуть голову, протянуть руку, чтобы ощутить ее упругое тело, услышать ровное сонное дыхание… Но ее больше нет. Обычная несправедливость — автокатастрофа, поздно нажатые тормоза, знак дорожного перехода, не защитивший ни ее, ни их еще не рожденную дочь. Несправедливость, так характерная для жизни, которую он более не в состоянии выносить.

Где-то там, позади, шумел Парк чудес, и тысячи людей беспечно развлекались всеми доступными способами. Завтра для них наступит новый рассвет, и новый день примет их в свои объятия. Сай пришел сюда в надежде, что сумеет вобрать в себя хоть капельку их счастья и безмятежности. Он ошибся. От вида беззаботно смеющихся мужчин и женщин камень на сердце лишь прибавил в весе.

Чувств больше не осталось. Лишь бесконечная серая тоска и боль затопили все вокруг, заставляя желать лишь одного: чтобы все кончилось как можно быстрее.

Он прислушался к себе. Да, все решено. Домой возвращаться незачем. Мелкие неоконченные дела больше не имеют никакого значения. Завещания он не оставляет, но сестра как-нибудь разберется и сама. И вообще, вряд ли мир рухнет после его смерти. Решение взвешено, обдумано и принято. Осталось лишь немного наклониться вперед, и силы гравитации довершат остальное.

Раздавшийся сзади и внезапно оборвавшийся дробный топот детских сандалий заставил его вздрогнуть от досады. Броситься с обрыва на глазах у ребенка — свинство чистой воды. Ничего. Дети — существа непоседливые, покрутится вокруг пару минут и умчится дальше по своим неотложным делам. Он потерпит.

За спиной — робкие шаги, тяжелое сбивчивое дыхание. Несмелый голос:

— Дядя…

— Да? — подавив раздражение, негромко спросил он, слегка повернув голову. — Что тебе нужно?

— Дядя, тебе очень плохо?

— Что? — от удивления он повернулся к девочке всем телом. — Но… откуда ты знаешь, молодая госпожа?

— Тебе очень плохо, я чувствую, — решительно сказала девочка, откидывая с глаз челку. — Дядя, так неправильно. Так нельзя. Почему тебе плохо?

— Беги по своим делам, молодая госпожа, — едва сдерживаясь, ровно произнес Сай. — Мои чувства тебя не касаются. Родители, наверное, тебя уже потеряли.

— Они умерли, — девочка зябко передернула плечами и, отвернувшись, стала смотреть вниз с обрыва, до белизны в костяшках вцепившись в поручень. — Они погибли в автокатастрофе.

— Вот как… — растерянно произнес Сай. Что-то непонятное шевельнулось в глубине океана тоски. Да, мир жесток и несправедлив. Все умирают именно тогда, когда должны жить и жить. И Расума, и их ребенок, который даже не успел родиться. Возможно, их дочь оказалась бы похожей на эту девочку. — Мне очень жаль, что так получилось, молодая госпожа. Прими мои соболезнования.

— Мама говорила, что в жизни всегда есть надежда. Что горе и печаль проходят, и жизнь продолжается. Дядя, я не хочу, чтобы тебе было так плохо, — она вскинула на него просящий взгляд. — Ты можешь улыбнуться? Пожалуйста?

— Нет, — покачал головой Сай. Тоска с новой силой нахлынула на него. Когда же девчонка уберется?

— А когда я жила дома с мамой, если я разбивала коленки или у меня болело горло, мама пела мне песенку про соловья. Она очень ее любила, — девочка не сводила с него умоляющего взгляда. — Хочешь, я спою ее тебе? Хочешь?

— Спой, молодая госпожа, — со вздохом произнес Сай. Очевидно, что от девчонки так просто не отделаться. Вот ведь привязалась… Но откуда она узнала, что ему плохо?

— Ага! — радостно кивнула та.

* * *

«Я хочу, чтобы ему стало радостно!» — загадала про себя Яна. Она верила, что если очень-очень верить в какое-то желание, то оно обязательно сбудется. Ну, может, не любое, но многие. Она отошла на два шага, повернулась и встала в позу, в которой, по ее представлениям, должны стоять настоящие певицы. Внезапно тоска незнакомого мужчины представилась ей в виде штормового моря, в котором огромные валы беспорядочно накатывают на берег, хлещут по гальке и с корнем вырывают смелые кусты травы, прорастающие между валунами. Она зажмурилась, чтобы глаза не мешали ей, потянулась вперед своими невидимыми руками — не так, чтобы ухватить, а так, чтобы обнять и ласково утешить — и запела.

Если боль и тоска сдавят сердце мое вдруг безмерно, Я отправлюсь на юг, где прибой тихо берег грызет, Там живет соловей в оперении скромном и сером, Он поет по ночам, он не знает забот и хлопот. Звезды ярко сияют ему с вышины, с небосвода, Теплый ветер несет запах моря, листвы и цветов, Безмятежно внимает его песнопеньям природа И кружит в восхищении радостный вихрь лепестков.

…потянуться и разгладить тяжелые свинцовые волны… Обнять и приласкать, как могла приласкать мама… Прогнать прочь злую боль…

В рощу тихо приду, где живет соловей неприметный, И усядусь на мох, наслаждаясь звучанием грез. Соловей, соловей, друг надежный, простой, беззаветный, Ты напой мне о звездах и сладостном запахе роз. Ты напой мне о том, что однажды развеются тучи, И о том, что когда-то уйдут и тоска, и печаль. Продолжается жизнь, и сменяются долами кручи, И прошедшие беды укроет забвенья вуаль.

…буря утихает, и валы уже меньше, и осталось совсем немного — только успокоить океан и развеять ураган, чтобы солнце хотя бы тонким лучиком напомнило о своем существовании там, за свинцово-серыми тучами. Успеть успокоить до того, как кончится песня…

Пусть над миром летит твоя песнь, соловей серокрылый, Отгоняя беду, утишая сердечную боль, Чтобы солнечный свет и тепло отогрели могилы, Где надежды тоска схоронила в душе исподволь. …Если боль и тоска сдавят сердце мое вдруг безмерно, Я не стану тонуть в океане кручин и забот. Просто вспомню я песнь соловья в оперении сером, И согреет надеждой меня лепестков хоровод.

— И согреет надеждой меня лепестков хоровод… — Яна еще раз негромко пропела последнюю строчку и с замершим сердцем приоткрыла один глаз. — Тебе понравилось, господин?

* * *

Сай молча смотрел на странную девчонку. Вдруг он ощутил на коже жар летнего солнца и услышал ровный шелест древесной листвы, а издалека, словно наконец-то прорвавшись через невидимую завесу, донесся праздничный гул толпы. Он полной грудью вдохнул ароматный воздух — и понял, что тоска больше не затопляет его разум черным океаном безмолвия. Цепенящая боль исчезла, осталась лишь глубокая печаль по Расуме. Печаль, которая окутывает душу серой пеленой, но не сковывает тело судорогой и не тянет в пучины отчаяния.

Он присел перед девочкой на корточки и крепко взял ее за плечи.

— Кто ты, молодая госпожа? — с изумлением спросил он. — Как тебя зовут?

— Меня зовут Яна, — сообщила девочка, радостно распахивая глаза. — Яна Парака… ой, то есть Мураций. Рада познакомиться, прошу благосклонности. Дядя, а ты больше не хочешь себя убить? Да?

— Меня зовут Сай Корин. Радость взаимна, благосклонность пожалована. Для своего возраста ты слишком хорошо разбираешься во взрослых, госпожа Яна, — криво усмехнулся Сай. — Пожалуй, ты понимаешь меня лучше, чем я сам. Я не знаю. Но я очень тебе благодарен за… за песню. Спасибо.

— Яни! — раздался неподалеку женский окрик. — Ты куда запропастилась, разбойница?

Сай поднял взгляд. К ним спешила молодая женщина, рядом с которой скакал на одной ножке мальчишка того же возраста, что и девочка. Позади стояли мужчина и еще одна девочка постарше, внимательно и серьезно рассматривающая сцену.

— Она тебя не очень донимала, господин? — озабоченно осведомилась женщина. — Яни, тебе сколько раз говорить, что к незнакомым приставать невежливо?

— Все в порядке, госпожа, — покачал головой Сай, выпрямляясь. Но девочка сказала, что ее родители погибли? Неужели соврала? Нет, вряд ли. Женщина слишком молода, чтобы оказаться ее матерью. Скорее, старшая сестра. И остальные, наверное, тоже братья и сестры. Хорошо, когда есть кому поддержать тебя в беде… — Все в порядке. Ваша Яна — замечательная девочка.

— Ага, только шило у нее в заднице, — хмыкнул старший парень, приближаясь. — Ну что, шустрые вы мои, мы с Кариной по домам, а вы тут еще поболтайтесь. Яни, между прочим, твое мороженое почти растаяло. Смотри, придется с земли его слизывать.

— Цу, а давай еще раз на карусели с самолетами прокатимся? — нетерпеливо спросила Яна, выхватывая раскисший вафельный стаканчик из его руки. — Пошли, а?

Она помахала Саю рукой и побежала вниз по аллее. Мальчишка заулюлюкал, как лесной абориген, и бросился за ней.

— Ох, непоседы, — покачала головой девушка. — Пойду-ка я за ними, пока они не вляпались еще в какую-нибудь историю.

— Она хорошая девочка, — задумчиво произнес Сай. — Сестра?

— Вообще-то я ее приемный отец, — сообщил парень, непонятно его рассматривая. — Ее родители погибли. Но ты прав, господин — она хорошая девочка. Плохих детей вообще не бывает. Бывают плохие взрослые, не умеющие их как следует воспитывать.

Он погладил по голове стоящую рядом с ним старшую девочку.

— Ну что, Цу, пошли. Карусель по пути, посадим их, и мы с Карой пойдем.

Он отвернулся от Сая, но, поколебавшись, искоса бросил на него взгляд.

— Прошлое остается в прошлом, — ровно произнес он. — Печаль об ушедших следует хранить в сердце, но не в глазах. Нельзя позволять ей застилать взгляд в будущее. Неужто ты думаешь, что она хотела бы еще и твоей смерти? А если бы погиб ты, хотел бы ты, чтобы она последовала за тобой?

Сай вздрогнул, словно от удара, и раскрыл рот для ответа, но парень со спутницами уже шел по аллее. Ну и дела… Он что, тоже его насквозь видит?

Он смотрел вслед уходящим незнакомцам и чувствовал, как отпускает его страшное напряжение, в котором он жил последние дни. Подумав, он сел прямо на утоптанную землю смотровой площадки спиной к обрыву, оперевшись на изгородь, и закрыл глаза. Пропасть больше не манила его. Да, он бы точно не захотел, чтобы Расума последовала за ним в смерть. И если он умрет — кто станет хранить память о ней?

— И согреет надеждой меня лепестков хоровод… — пробормотал он про себя. — Спасибо тебе, молодая госпожа Яна.

* * *

Вечером, после ужина, Цукка постучалась в дверь комнаты Дзинтона.

— Входи, Цу, — откликнулся Демиург. Он сидел на пятках посреди комнаты и, казалось, медитировал. Дисплей на столе переливался радужными линиями.

— Дзи, я хотела спросить насчет Яны — там, в парке, — девушка присела на край кровати. — Что там был за человек? Он к ней приставал? Он извращенец?

— Ты за кого больше испугалась — за него или за Яну? — рассмеялся Дзинтон, открывая глаза и одним гибким движением поднимаясь на ноги. — Цу, мне жаль насильника, который попробует с ней что-нибудь сотворить. Убить она его не убьет, надеюсь, но к маленьким девочкам он больше никогда в жизни не сунется. Да и к большим, пожалуй, тоже. Но нет, здесь совсем другое, — он посерьезнел. — Наша Яна сегодня спасла жизнь человеку.

— Жизнь? — недоуменно спросила девушка. — А как?

— Он намеревался покончить жизнь самоубийством. Какая-то страшная трагедия в недалеком прошлом сломала ему психику. Предположительно смерть любимой женщины — я заметил в психоматрице характерную комбинацию возбужденных участков. Либо кто-то из родителей, либо девушка, скорее всего, второе — для родителей такая комбинация не слишком часта. Яна… успокоила его.

— И как же?

— Эффектор. Один из его компонентов, эмпатор, если точнее. Благодаря ему носитель чувствует эмоции людей, помнишь? Я подозревал, что он работает и обратном направлении, но точное подтверждение получил только сейчас. Нейроинтерфейс ее эффектора временно подавил возбуждение на некоторых участках коры головного мозга. Обычно в подобных случаях формируется схема, напоминающая замкнутый круг: участки взаимно стимулируют возбуждение друг друга, не позволяя ему утихнуть, улечься эмоциям. Эффектор имплантировал ментоблок, заблокировавший часть очагов возбуждения, что позволило оставшимся участкам войти в затухающий ритм.

— Ничего себе… — пробормотала Цукка. — А что еще умеет эффектор?

— Много чего. Видишь ли, он далеко не ограничивается силовым блоком. Просто манипуляторы наиболее заметны и чаще всего проявляются первыми. Но на самом деле вирусный эффектор — чрезвычайно интеллектуальное устройство, он на два порядка умнее, чем все компьютеры на вашей планете, вместе взятые. Помимо силовой составляющей он содержит кучу других компонентов, активирующихся случайным образом — объемный сканер, как у Карины, эйдетивная и пространственная память, эмпатия, способность обходиться без сна, ускоренный метаболизм и так далее. Одна из них — имплантатор ментоблоков, который и проявился у Яны. Судя по анализу эффектора, вероятность его проявления в общем случае практически нулевая, но вот у нее прорезалось…

— Ментоблок? — Цукка наморщила лоб. — Никогда не слышала.

— Разумеется, термин из нашей нейрофизиологии. Более-менее строгое определение выглядит примерно так: ментоблок — устойчивая совокупность возбуждающих и тормозящих импульсов в нейронах головного мозга, определенным образом влияющая на мыслительные и эмоциональные процессы человека. Ну, и не только человека. Существует четыре градации ментоблоков в соответствии с вызываемым ими эффектом. Первый уровень — минимальное вмешательство в эмоциональную сферу, прекращающееся в скором времени после имплантации. Эти ментоблоки не имеют долговременных последствий, так что мы достаточно часто применяем их в общении с биоформами. Например, когда я впервые рассказал тебе, что я Демиург, я имплантировал тебе простенький ментоблок первого уровня, подавляющий слишком сильные эмоции, чтобы ты могла сохранять ясность мышления. Типичное время существования такого ментоблока — час-полтора, и именно такой эффектор Яны установил тому мужчине.

— А какие еще ментоблоки ты мне устанавливал? — подозрительно безразличным тоном поинтересовалась Цукка.

— Еще пару раз я ставил тебе такие же успокаивающие ментоблоки. Но и все. Понимаешь, Цу, установка ментоблока рассматривается как весьма неэтичное вмешательство во внутреннее пространство человека. Особенно — если речь о наших друзьях. Так что в общении со своими я крайне редко применяю даже ментоблоки первой ступени, и речь всегда идет о ситуациях крайней необходимости. Ментоблоки более высоких ступеней я не применяют к друзьям никогда. Так что, Цу, твоя воля совершенно свободна, если ты это имеешь в виду.

— Хорошо, — напряженные плечи Цукки слегка расслабились. — Я… я вовсе не имела в виду, что ты мной как-то управляешь…

— Тем не менее вопрос следовало прояснить, — пожал плечами Дзинтон. — Так что ты спросила правильно. Чтобы завершить введение в теорию ментоблоков, опишу остальные ступени. Второй уровень — существенное вмешательство в эмоциональную сферу, имеющее долговременные последствия для психоэмоционального состояния. Третий уровень — крайне серьезное вмешательство, существенно изменяющее стиль мышления, вызывающее галлюцинации, создающее ложную память, все такое. Наконец, четвертый уровень — разрушающее вмешательство, радикально меняющее стиль мышления человека и его личность, ломающее психику, сводящее с ума и так далее. Обычно для установки ментоблока второго уровня и выше необходимо долгое изучение конкретного индивида, сходу такое возможно довольно редко. Поскольку читать мысли в общепринятом смысле слова невозможно, приходится долго сопоставлять процессы в мозгу с внешним поведением, а зачастую даже строить полную модель «ветра в листве», чтобы хоть с какой-то степенью вероятности предугадывать последствия вмешательства. Правда, если необходимо апеллировать к глубинным страхам и инстинктам, долгое изучение не обязательно — подсознание у всех примерно одинаково, но такое вмешательство относится уже к третьему-четвертому уровню и применяется крайне редко. Разумеется, я излагаю предмет очень коротко и грубо, но суть, надеюсь, понятна.

— Понятно, — кивнула девушка после некоторого размышления. — Значит, Яна умеет влиять на чувства людей?

— Да, можно сформулировать и так. В общем, у нас серьезная проблема.

— Почему? — брови Цукки изумленно полезли на лоб. — Ведь она спасла человека!

— Понимаешь, Цу, — Демиург присел на подоконник и стал смотреть в темное окно, — ментоблок есть ментоблок, независимо от целей его имплантации. Я уже сказал, что прямое вмешательство в процессы мозга неэтично, даже если речь идет о спасении человеческой жизни. Яна, сама того не ведая, совершила довольно серьезную коррекцию, имеющую долгосрочные последствия для спасенного. Она не позволила ему сделать свободный выбор. Фактически, она силой, против его воли, заставила его изменить свою жизнь. Даже я долго взвешиваю все за и против, прежде чем так поступить. А она вмешалась походя, даже не представляя, что и почему делает.

— Но ведь он бы погиб! — горячо воскликнула Цукка. — Что, по-твоему, позволить умереть лучше, чем успокоить?

— Не все так просто, Цу. Каждый имеет право на свободный выбор, и в первую очередь — когда речь идет о жизни и смерти. Каждый имеет право умереть по своему выбору. Отнять такое право означает превратить человека в раба.

— Но он был не в себе!

— Вот как? — нахмурился Дзинтон. — И кто же должен определять, в себе человек или нет? Я? Ты? Или первый попавшийся случайный прохожий? На каком основании ты объявляешь человека недееспособным? Потому, что он смотрит на жизнь иначе, чем ты? Да, самоубийца всегда психологически и эмоционально нестабилен. Но полной стабильностью не обладает ни одна личность, ни человек, ни орк, ни тролль, ни даже Демиург. В особенности Демиург. Где та черта нестабильности, переход которой означает, что человека надо связать и запереть в комнате с мягкими стенами? Где граница, за которой дружеская рука помощи превращается в удушающий ошейник? Я не возьму на себя смелость определять. А ты возьмешь?

— Но все равно так неправильно! — с несчастным видом нахохлилась Цукка. — Как же можно иметь возможность спасти — и не спасти?

— Очень сложный вопрос, Цу, — задумчиво проговорил Демиург. — Благие намерения — основа прогресса. Но они же лежат в основе самых страшных злодеяний. Понимаешь, установление счастья — цель, которая в глазах благодетеля оправдывает любые средства. И если он посчитает, что для достижения счастья нужно истребить половину потенциальных счастливчиков, он не остановится ни на секунду. Не имеет особого значения, хочет он облагодетельствовать всю цивилизацию или же только пару-тройку человек. Нет, Цу, заявления на тему, что ты лучше знаешь, как следует жить окружающим, являются веским поводом, чтобы прикончить знатока на месте. Иначе он начнет убивать сам.

— Но при чем здесь самоубийца?

— При том, что останавливая его, ты ставишь себя выше его. Ты считаешь, что лучше знаешь, как поступать. Ты отрицаешь его свободную волю и право на выбор — одно из самых худших преступлений, которое можно совершить против личности. Посмотри мне в глаза, Цу.

Девушка вздрогнула и подняла взгляд. Демиург смотрел на нее жестким прищуренным взглядом, и в глубине его глаз отчетливо мерцали красные точки.

— Красные или голубые зрачки у моей проекции — индикатор, означающий, что внешний нейроинтерфейс моего эффектора активирован и захватил контроль над психоматрицей объекта воздействия. Над твоей психоматрицей в данном случае. Я хочу на практике пояснить тебе, о чем идет речь. На счет два — и раз, и два…

Внезапно волна бесконечного блаженства захлестнула девушку с головой. Эйфория накатывала могучим волнами, затопляя все вокруг потоками волшебно-прекрасного света. Она чувствовала сразу все удовольствия мира — божественный вкус пищи, тепло летнего солнца, ласковые нежные прикосновения мужских рук, тончайшие запахи, музыку невыразимой красоты… В потоках счастья хотелось купаться вечно, забыв про все на свете, и когда они внезапно схлынули, девушка едва не застонала от острого разочарования. Она почувствовала, что куда-то легко и невесомо падает, и когда руки Дзинтона подхватили ее за плечи и осторожно уложили на кровать, она несколько минут лежала, не в состоянии пошевелиться.

Когда слабость немного прошла, она открыла глаза. Дзинтон по-прежнему сидел на подоконнике, вглядываясь в черноту летней ночи, и над его головой струился свет восходящего Звездного Пруда.

— Как ты? — спросил он, не поворачивая головы.

— Что случилось? — пробормотала Цукка, осторожно щупая лоб. Она чувствовала жар, как при высокой температуре, но лоб оставался холодным.

— Простейшее воздействие на определенные нервные центры твоего мозга. Активация самых что ни на есть примитивных ощущений. Вызывает иллюзию неземного счастья и невероятного блаженства. Понравилось?

— Не делай больше так, — пробормотала девушка, с трудом усаживаясь на кровати. — Не надо…

— Не стану, — согласился Дзинтон. — Даже если попросишь. Я всего лишь привел иллюстрацию к разговору — ментоблок первого уровня, наглядно дающий понять, насколько простой и примитивной может оказаться даже такая сложная конструкция, как человеческий мозг. Цу, я — Демиург. Для меня не составляет труда таким вот незамысловатым способом осчастливить всех. Мне потребуется не более пяти минут, чтобы ввести в состояние блаженства каждое существо на планете, обладающее нервной системой, начиная с гидр и плоских червей. Как думаешь, это — счастье?

— Нет, но что-то совершенно убойное, — поморщилась девушка, массируя виски. — До сих пор в себя прийти не могу. Нет, Дзи, не счастье, если ты это хочешь услышать. Животное блаженство какое-то.

— Именно! — Дзинтон тепло улыбнулся ей. — И почему все мои девицы не только красавицы, но и умницы? Ты начинаешь меня понимать. Да, именно животное блаженство, доступное даже таракану. Но человек — не просто животное. Он обладает самым ценным, что существует во Вселенной — разумом, пусть и не всегда умея им пользоваться толком. А самая ценная способность разума — делать независимый свободный выбор. И право на применение способности выбирать следует обеспечить любой ценой, даже ценой жизни тех, кто добровольно решил уйти. Лишая человека права на выбор пути, мы априори отвергаем дееспособность его разума. И именно потому есть границы, которые в нормальных обстоятельствах я никогда не переступаю.

Он вздохнул.

— Я не рыцарь в сияющих доспехах, Цу. Я тысячи лет играю в войну и политику. Я неоднократно повторял Карине, что убивают только слабые и трусы. Но это — лишь простенькая мантра для взрослеющего ребенка, которому требуются ориентиры в жизни. Реальность куда сложнее. В некоторых ситуациях мне приходится становиться перед выбором: искалечить психику человека или убить его. И зачастую я выбираю убийство — потому что смерть свободного разума все равно делает жизнь его биологического носителя бессмысленной.

— В некоторых ситуациях?

— Да. Есть определенные категории личностей, порог принятия решения для которых существенно ниже, чем для остальных. Те, кто торгуют рабами, насилуют детей и берут заложников, имеют крайне мало шансов пережить встречу со мной и остаться в здравом рассудке. Бандиты и политики тоже находятся в группе повышенного риска. Но не обо мне речь. Сейчас мы говорим о Яне, если ты еще не забыла. У нее есть интуитивная способность ставить ментоблоки как минимум второго уровня, что меня серьезно беспокоит. Она может запросто искалечить психику человека, даже не понимая, что делает. Сегодня обошлось, да и я ее страховал, но раз на раз не приходится.

— Ты не собираешься сделать с ней что-то… — Цукка испуганно взглянула на Демиурга.

— Ну что ты, Цу! — рассмеялся тот, и девушка внезапно почувствовала, как по жилам расходится бодрость, а ум проясняется. — Разумеется, я не собираюсь створить с ней что-то ужасное. Но даже просто владение силовым эффектором накладывает на человека большую ответственность, а что уж говорить про имплантатор ментоблоков! Яна ласковая и добрая девочка, что убережет ее от многих ошибок. Но все равно ее необходимо обучать владеть такой опасной способностью, а как правильно учить в ее возрасте — ума не приложу. У нее просто нет жизненного опыта, который позволит правильно понять наставления.

— Но, может, ты просто отнимешь у нее способность вмешиваться в мозги?

— Нет. Что случилось, то случилось. Умение владеть нейроэффектором уже является частью ее личности, и заблокировать его означает серьезно ей повредить. Потребуется вмешательство третьего уровня, если не четвертого, а такое я не применяю к друзьям ни при каких обстоятельствах. Даже когда речь идет о вопросах жизни и смерти. Нет, Цу, нам придется принять ее умения… и у меня возникла идея. Скажи, ты знаешь что-нибудь о музыкальных школах в ближайших окрестностях?

* * *

Большой белый бок катамарана возвышался над пирсом на пару саженей. Над ним навис могучий портовый кран, опустивший что-то в трюм да так и застывший. Саматта поднялся по покачивающемуся под ногами трапу и огляделся.

— Чего надо? — лениво спросил у него матрос, облокотившийся на поручни возле трапа. — Судно частное, мы пассажиров не берем.

— Добрый день, господин. Мне нужен господин Бун Юбэда, — Саматта даже не подал виду, что его покоробил фамильярный тон. Кто его знает, вдруг здесь так принято?

— Зачем? — матрос лениво сплюнул за борт.

— Чтобы поговорить о делах, господин, которые касаются его и меня, — Саматта, прищурившись, глянул в глаза матросу тем нехорошим, обещающим неприятности взглядом, от которых у кобенящихся новобранцев по спине обычно начинали ползти мурашки. — Нижайше прошу помощи. Как мне его найти?

— Сейчас позову, — нехотя буркнул матрос, отлепляясь от поручня. — Жди здесь… господин.

Лениво-расслабленной походкой он продефилировал по палубе, нырнул в надстройку и пропал, пробарабанив башмаками по трапу, ведущему вниз. Мысленно пожав плечами, Саматта принялся рассматривать судно.

Несмотря на некоторый опыт он никогда не считал себя морским волком и, в общем-то, всегда оставался равнодушным и к морю, и к тому, что по нему плавает. Умение десантироваться с аквалангом являлось обязательным для всех бойцов спецназа, и эту науку он помнил хорошо. Остальное же его волновало мало, благо к месту выброски его всегда возили флотские, которых и солдатами-то считать можно лишь с большой натяжкой. Но сейчас он осматривал судно, стараясь запомнить все детали окружения. Если его и в самом деле придется оборонять от нападающих, то от любой мелочи могут зависеть человеческие жизни.

Второй корпус катамарана едва просматривался за надстройками. Палубу захламляли бухты троса и какие-то тюки. Вдоль борта на талях висели зачехленные шлюпки и какая-то странная покрытая брезентом цилиндрическая конструкция. Экипажа не наблюдалось, но из открытого люка, куда уходили тросы подъемного крана, доносились приглушенные лязгающие звуки и невнятные голоса. Похоже, там что-то разгружали. Над палубой носились чайки и серебрянки — вероятно, ожидали подачек, в процессе ожидания не упуская случая нагадить на палубу. Чтобы опробовать свой, как его обозвал Дзинтон, полуэффектор, Саматта толчком шокера сбил одну из чаек легким направленным ударом, и птица, выправившись у самого пирса и возмущенно ругаясь, улетела куда-то за пакгаузы. Вероятно, жаловаться товаркам на внезапные порывы нахального ветра. Бывший капитан усмехнулся. Определенно, подаренная Дзинтоном способность бить на расстоянии усилием воли — крайне полезная штука. Пусть и не полноценный эффектор, как у детей, но все-таки кое-что. Если правильно попасть по корпусу или в челюсть, то долгая отключка противнику гарантируется. Не убить бы только кого ненароком — как-то не слишком хочется узнавать, что в толковании Демиурга означает «мне было бы неприятно». Так что для начала нужно как следует освоить новую способность…

По металлу застучали каблуки, и из надстройки вынырнул сухощавый мужчина. Пока он стремительно шагал по палубе, Саматта успел как следует его разглядеть. Лет шестьдесят с заметным хвостиком, о которых свидетельствовали седые волосы и изборожденное морщинами лицо, ничуть не лежали грузом на его плечах. Длинные ноги быстро несли сухощавое тело. Майка открывала руки и плечи, на которых перекатывались вполне неплохие мускулы, а на шее и облепляемой тонкой материей животе не замечалось ни грамма лишнего жира. Определенно, дядька следил за своей физической формой не хуже некоторых спортсменов.

— Ты искал меня, господин? — спросил мужчина, подойдя вплотную и с интересом рассматривая Саматту. — Я — профессор Бун Юбэда, начальник нашего плавучего бардака.

— Я Саматта Касарий, — автоматически представился Саматта. — Рад знакомству, господин профессор, прошу благосклонности.

Он постарался ничем не выдать своей растерянности. По его представлениям профессор, заведующий кафедрой средневековой истории в Оканакском университете, должен выглядеть куда как представительнее. И уж точно ему незачем заниматься загрузкой судна в качестве простого грузчика, о чем недвусмысленно свидетельствовали грязные полосы и пятна на майке, шортах и мускулистых бедрах.

— Радость взаимна, благосклонность пожалована, молодой господин Саматта. Постой… не о тебе ли писал господин Дзинтон?

— Господин Дзинтон порекомендовал мне обратиться к тебе, господин Бун, чтобы предоставить на время данной экспедиции услуги инструктора-аквалангиста. Да, вероятно, он писал именно обо мне.

— Замечательно! — воскликнул профессор, кланяясь куда ниже, чем требовал этикет. — Просто замечательно! Наш прежний инструктор заболел — представляешь, он умудрился простыть по летней жаре! — а у меня на руках пятеро стажеров, которые раньше акваланга в глаза не видели. Я уже начал отчаиваться.

— Простыл? — подозрительно спросил Саматта. Интересно, а не приложил ли к делу руку, или что у него там, некий знакомый ему Демиург? — Печально слышать, господин.

— Да-да, — отмахнулся профессор. — Честно говоря, он мне совсем не нравится, но контракт с ним подписан на год, а формальных оснований для расторжения нет. На сей раз у нас совсем короткая вылазка, всего на шесть-семь дней, максимум на неделю: судно опробуется после ремонта — в прошлом году рулевой умудрился посадить корпус на скалу и основательно пропороть ему брюхо. Заодно проводим предварительную разведку площадки и присматриваемся к студентам-практикантам. Так что, надеюсь, мы не слишком нарушим твои планы на будущее. Однако могу я осведомиться о твоем опыте?

— Я капитан войск специального назначения. Бывший, — уточнил Саматта. — Хорошо знаком с армейскими моделями аквалангов серий «АГАГА» и «Скат». В теории довольно неплохо разбираюсь в гражданских моделях — «Окунь», «ТАБУРУ» десятой и двадцатой серий и тому подобных, хотя на практике с ними не работал. Подводный опыт — около полутора сотен часов на глубинах до пятнадцати саженей.

— Превосходно! — расцвел профессор. — У нас как раз пятнадцатые «Скаты». Наш меценат, похоже, имеет неплохие связи с военным ведомством, так что армейского оборудования у нас хватает, пусть и не самого нового. Прости, ты сказал «бывший капитан»?

— Да. Уволен за излишнюю самостоятельность. — Вдаваться в детали Саматте не хотелось, и он понадеялся, что профессор не станет требовать подробностей.

— Самостоятельность — это правильно, — улыбнулся Бун, и вокруг его глаз расцвели лучики морщинок. — Качество любого хорошего ученого. Скажи, господин Саматта, а как здоровье господина Дзинтона? Мы, к несчастью, с ним знакомы лишь заочно, по переписке, и я когда я узнал, что он живет в Масарии, то решил, что он выйдет с нами в экспедицию. Университет компенсировал бы ему все расходы — знаешь, он иногда подкидывает такие нетривиальные рассуждения, что поневоле начинаешь смотреть на проблему в ином свете. Взять ту же площадку, куда мы направляемся… Ох, я тебе совсем голову заморочил, господин Саматта. Прости стариковскую болтливость — молодежь вечно торопится, и стоит только заполучить юношу, который не может от тебя сбежать, как остановиться уже невозможно.

— Я люблю слушать. Вот только юношей меня уже давно не называли, — улыбнулся Саматта. Профессор потихоньку начинал ему нравиться. Он совершенно не соответствовал образу надутого толстого сухаря, каким, по представлению бывшего капитана, должен являться известный ученый.

— Ой, да для такого ископаемого, как я, все, кто моложе пятидесяти, юноши, — рассмеялся профессор. — Если ты гадаешь о моем возрасте, не ломай зря голову. Мне восемьдесят два года, и меня уже лет пятнадцать порываются сместить с должности заведующего кафедрой. Правда, пока безуспешно.

— Восемьдесят два?! — Саматта, на сей раз не скрываясь, придирчиво осмотрел его с головы до ног. — Ни за что бы не поверил. Если не считать седины, многие и в тридцать выглядят гораздо хуже.

— Зарядка и пять километров трусцой, по возможности каждый день, плюс правильный режим дня, плюс правильное питание, — подмигнул Бун. — Следуй рецепту, юноша, и в моем возрасте станешь выглядеть не хуже. Но хватит обо мне, у нас есть темы поважнее. Итак, ты зачислен в состав экспедиции по временному контракту. Бумаги оформим, когда выйдем в море — сейчас надо срочно заканчивать погрузку, у нас и так из-за задержек пеней набежало порядочно. До семи вечера нужно отчалить, иначе нам засчитают еще один полный день стоянки. Только имей в виду — ты принимаешь участие в общих работах, как все.

— Разумеется, господин, — кивнул Саматта. — Что нужно делать?

— Прямо сейчас нужно переупорядочить грузы в трюме. Когда спустили последнюю партию груза, выяснилось, что при текущем раскладе его толком не уложить, нужно все перетряхивать и оптимизировать. А нынешняя молодежь совершенно косорукая. Матросы только и знают, что отлынивать от работы, а у меня уже силы не те, чтобы самому тюки ворочать.

— Отлынивают, говоришь? — усмехнулся спецназовец. — И косорукие? Пойдем, господин Бун, посмотрим, что у них с руками. А заодно выясним, не разучился ли я муштровать новобранцев. Что-то мне подсказывает, что придется вспомнить старые навыки. Ты не назначишь меня на время командующим погрузкой?

* * *

Позже, когда катамаран наконец-то вышел в море, Саматта со студентами, профессором и еще двумя научными сотрудниками экспедиции, расположился на палубе левого корпуса в районе бака. Студентов оказалось пятеро: люди — два парня и девушка, и орки — молодая семейная пара. У орки оказалась очаровательная подвижная мордочка, а золотисто-желтая радужка почти треугольных глаз удивительно гармонировала с серо-голубоватой шерстью. Своей непосредственностью и любопытством она живо напомнила Саматте Яну. Парень-орк, заметив, как он откровенно рассматривает девицу, широко ухмыльнулся и облапил ее за плечи, явно гордый подругой. Саматта подмигнул ему в ответ, но тут же задумался — а догадались ли снабженцы экспедиции приложить соответствующие маски и загубники? Человеческие им точно не подойдут.

Студенты-люди его не впечатлили: два заикающихся от волнения худосочных юноши и невзрачная девушка с копной выкрашенных в оранжевую полоску волос. Они выглядели до того наивными и беспомощными, что бывший капитан невольно хмыкнул. Ну и молодежь пошла… А не стареешь ли ты, дружок? — ехидно спросил он себя. Раньше и молодежь казалась крепче, и трава зеленее, да? Нет, вряд ли, ответил он сам себе. Цукка младше их на пять лет, но она не выглядит ни наивной, ни беспомощной. Возможно, они действительно просто столичные жители, привыкшие жить на родительские деньги и не представляющие, каково принимать на себя ответственность за жизни. Хотя бы за свои, не говоря уже про чужие. Ну, посмотрим. Неделя — немного, но и за неделю сколько-то практической сметки в голову вбить можно. По крайней мере, после нескольких часов работ они тебя уже боятся, так что есть шанс, что станут слушаться.

Ученые оказались под стать руководителю экспедиции. Профессор Гонага Пурима, женщина-человек лет сорока, выглядела высокой, плотно сложенной, но отнюдь не толстой. Вопреки своим габаритам она легко и непринужденно двигалась даже в тесном трюме, а легкие брюки и рубашка отнюдь не скрывали ее вполне привлекательных форм. Острый цепкий взгляд ее серых глаз в то же время казался вполне доброжелательным. Саматта несколько раз ловил ее ироничную материнскую усмешку, когда отдавал ей приказы, но она ни разу не возразила ему. Так любящая мать может уступать в играх своему ребенку, в то же время незаметно для него поступая по-своему.

Наконец, старший ассистент Марой Симаха, круглый и шумный, являлся обладателем бесценной феноменальной памяти, с первого раза вспоминая расположение самых мелких и незначительных вещей, вещичек и просто полумусора. Его речь обильно пересыпали цитаты из трудов, о которых Саматта даже и не слышал. Наверное, с такой памятью историком быть очень просто: глянул на страницу, а потом при случае процитировал…

Последний персонаж появился на сцене уже после того, как все расселись полукругом и приготовились слушать. По трапу, ведущему к каютам, осторожной, какой-то скованной походкой поднялась молодая девушка-человек в брюках и блузе с длинными рукавами, которую Саматта ни разу не видел раньше. По крайней мере, участия в работах она не принимала. Волосы она забрала в аккуратную прическу, оканчивающуюся конским хвостом, а одежда казалась до странности официальной и неуместной на корабле. Не произнеся ни слова, она подошла к остальным и замерла. Профессор Бун сделал движение кистью, и девица все так же молча опустилась на палубу, скрестив ноги, и снова замерла.

— Ее зовут Мириэй, — пояснил Бун в ответ на недоуменный взгляд Саматты. — Чоки. Ребята с факультета кибернетики попросили проверить ее в полевых условиях. Они что-то там намудрили с ее искином, а заодно в очередной раз улучшили конструкцию тела. Только не спрашивай, как именно, мне мудреная механика недоступна. Не обращай на нее внимания, она не слишком-то много болтает и не станет отвлекать.

Саматта еще раз с изумлением оглядел киборга с головы до пят. Сгущающиеся сумерки скрадывали детали, но теперь он видел, что тонко очерченное лицо девушки слишком правильно и симметрично, его мускулы и глаза слишком неподвижны, кожа слишком бела и гладка, а шаги и вообще движения, как он осознал задним числом, слишком, почти математически правильны и однообразны. Но, тем не менее, не зная, что она чоки, ее вполне можно спутать с настоящей девушкой. Ему и раньше приходилось видеть чоки, в основном на полигонах, но вся их человекообразность оказывалась до того условной, что кроме двух ног, двух рук и головы, общего с человеком они имели немного. Кроме того, военные искины нимало не заботились об имитации человечности движений угловатого тела, так что перепутать их с настоящим человеком не смог бы и младенец. Боевой робот — он и есть робот, нежизнеспособная отрыжка фантастических боевиков, намертво застревающая на любом маломальском бездорожье, да еще и ломающаяся едва ли не каждый час. Но девица… Он вспомнил, как однажды приметил на центральном проспекте магазин под названием «Домашние чоки» с выставленными на витрине красавцами — и красавицами — манекенами. Манекенами ли? Надо поинтересоваться темой по возвращении.

— Итак, господа и дамы, — прокашлявшись и отведя взгляд от Мириэй, он поудобнее прислонился спиной к стене палубной надстройки и обвел взглядом небольшую группу собравшихся вокруг него людей и орков. — Наше предыдущее знакомство оказалось слишком сумбурным, так что я, пожалуй, представлюсь еще раз. Меня зовут Саматта Касарий, и я — ваш инструктор по подводному плаванию на ближайшее время. Поднимите руки те, кто уже имел дело с аквалангом ранее.

Руки подняли только Бун и Марой. Остальные отрицательно помотали головами.

— Понятно. Тогда мне придется начать с самых азов. Но прежде, чем мы начнем изучать акваланг и снаряжение для подводных работ, я намерен донести до вас следующее: море не прощает ошибок и небрежностей. Даже простое плавание с аквалангом у поверхности может привести к гибели или проблемам со здоровьем. Работа же на глубине в пару десятков саженей гораздо более опасна. Так что для начала вы должны запомнить несколько очень простых и очень важных правил.

Саматта поднял сжатый кулак и отставил большой палец.

— Правило номер один: ваша жизнь зависит исключительно от вас самих. Вы не можете рассчитывать, что в критический момент вам на помощь кто-то придет. Возможно, вам успеют помочь, возможно — нет. Так что сами уделяйте пристальное внимание своей безопасности: тщательно проверяйте экипировку перед спуском, в первую очередь состояние акваланга — давление в баллонах, функциональность легочных автоматов и так далее. Спустившись в воду, первым делом обследуйте друг друга на отсутствие утечек воздуха в неположенных местах. Я, разумеется, стану проверять вас с тщательностью заботливой мамаши, но это ничего не гарантирует. Однажды у меня на глазах погиб друг: инструктор — весьма опытный специалист, я вам скажу — почему-то не заметил, что груз на его поясе гораздо больше необходимого, и парень, спрыгнув в воду, просто камнем ушел на дно на глубину в полторы сотни саженей. Его тело так и не подняли.

Саматта обвел взглядом аудиторию и заметил, как синхронно поежились орки. Видимо, живое воображение слишком явно представило им сцену.

— Правило номер два: незначительных ощущений не бывает, — он отогнул указательный палец. — Помните — в воде ваши чувства притупляются, причем тем сильнее, чем глубже вы опускаетесь. Вы можете до кости распороть себе руку и заметить рану только по легкому пощипыванию да кровяному шлейфу. Это верный путь к смерти от кровопотери, особенно на глубине, с которой нельзя быстро подняться. Постоянно прислушивайтесь к своим ощущениям и старайтесь обращать внимание на самые незначительные мелочи. И постарайтесь как можно меньше хвататься за предметы, вам не нужные — кораллы, камни, стенки пещер и так далее. Они могут быть острым сами по себе, и на них могут оказаться морские раковины, у которых очень — ОЧЕНЬ! — острые края.

Он отогнул средний палец.

— Правило номер три: никогда не паниковать и не делать резких движений. Метаниями вы себя не спасете, но дополнительно навредить вполне можете. Типичная ситуация: иногда при погружении на глубину на определенном уровне, обычно саженях на четырех-пяти, начинается так называемая «ломка» — резкая боль в ушах и голове. Неопытные ныряльщики могут перепугаться и резко рвануть наверх. А такой фокус уже с глубины в пять саженей вполне может окончиться кессонной болезнью, пусть и не в самой тяжелой форме. Так что если вы вдруг попали в сложную ситуацию и не понимаете, что происходит, просто замрите и сделайте пять-шесть глубоких вдохов, пытаясь осознать проблему. Чаще всего даже короткая передышка поможет понять, что делать.

Он сжал кулак и махнул им в воздухе.

— Наконец, правило номер четыре: во всем, что касается воды, вы слушаетесь меня беспрекословно. Смотрите мне в рот и буквально выполняете все, что я говорю. Начнете артачиться или самовольничать — вылетите из воды пробкой и останетесь вечными дневальными. Итак, четыре правила: следить за снаряжением, за ощущениями, не паниковать и слушать меня. Вопросы есть?

— Господин Саматта, — немедленно прорезался один из людей-студентов, — а акулы нам не помешают?

— Акулы возле побережья не водятся, — усмехнулся бывший капитан. — По крайней мере, опасные для человека. Триллеры нужно меньше смотреть. Чем крупнее рыба, тем сложнее ей выжить вблизи суши, когда приходит волна. Крупных рыб просто вышвыривает на скалы, где они и погибают. Вообще у побережий уже не одно столетие не встречали акул длиннее локтя, что у нас, что на Западном. Для ныряльщика гораздо опаснее другие существа, которых в фильмах про морские приключения обычно не снимают — медуза-жигалка, например. Величиной она с ноготь, но одного прикосновения ее полусаженной длины щупалец или купола к коже достаточно, чтобы отправить вас в реанимацию, а то и прямиком на кладбище: очень уж неприятная вещь анафилактический шок. Или морские каштаны с длинными колючками — они легко прокалывают гидрокостюм и кожу и обламываются глубоко в мышцах. Извлечь такие обломки в полевых условиях крайне сложно, а нарывы от них весьма болезненны. Помереть не помрете, но намучаетесь досыта. Или, скажем, рыбка-полосатик. Она длиной всего в ладонь, но в период нереста обладает бешеным нравом, защищая свою территорию, так что нападает на все подряд. У нее маленький рот, но зубы выдаются вперед и покрыты ядовитой слизью, от которой начинается отмирание мягких тканей. Так что если она умудрится тяпнуть за палец, его придется отрезать. Ну как, успокоил?

Юноша нервно сглотнул и помотал башкой.

— Еще вопросы? Замечательно. Об опасных морских существах мы поговорим, но не сейчас. В очередной раз напомню четыре правила: следить за снаряжением, за собой, не паниковать и слушать меня. Ну, а теперь начнем наш первый урок. Перед вами, — он сдернул брезент с лежащего рядом агрегата, — акваланг «Скат-15» — старая, но надежная и универсальная армейская модель, пригодная и для новичков, и для ветеранов. Он состоит из следующих частей…

06.07.843, перидень

— Я все еще не убежден окончательно, — директор школы задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Да, за те две недели, что я наблюдаю за Яной, я не заметил в ее поведении никаких отклонений. Не зная о… ее необычных способностях, я бы ни за что не понял, что она отличается от нормальных детей. Но две недели — не так много. Я бы сказал, до крайности мало.

— Она не отличается от нормальных детей, поскольку сама совершенно нормальный ребенок, — пожал плечами Дзинтон, разглядывая ногти. — Она накрепко усвоила, что за пределами дома пользоваться эффектором нельзя, так что бояться здесь нечего.

— И все же… господин Дзинтон, ты должен меня понять. На мне лежит ответственность за жизнь и здоровье двух сотен детей в возрасте от десяти до тринадцати лет. А дети попадаются разные — добрые и злые, отзывчивые и жестокие. Особенно в средней школе: силенок, чтобы сделать пакость, уже хватает, а вот соображения и способности сочувствовать — еще нет. Что, если кто-то из старших школьников случайно или намеренно ударит ее? Сможет ли она сдержаться и не ударить его — или ее — в ответ? Я видел кадры по телевизору — некоторые девианты одним ударом пробивают трехмиллиметровую листовую сталь!

— Как я уже сказал, — терпеливым тоном произнес Дзинтон, — я ручаюсь, что она не применит свою силу за пределами дома. Разве что речь пойдет о жизни и смерти. Она прекрасно знает от старшей сестры, чем являлся Институт, и совсем не горит желанием попасть в такое же милое заведение.

— Старшая… — скривился директор, чувствуя, как в горле поднимается горечь. — Господин Дзинтон, я, разумеется, негодую при одной мысли о том, что делали с детьми у нас в городе. Втройне негодую — и как отец, и как человек, и как педагог. Но помещать в среду нормальных детей ребенка, чья психика искалечена многолетним пребыванием в Институте… Я решительно протестую. Я не приму никакие поручительства за ее поведение. Я просто не могу допустить…

— Две недели назад эта девочка с искалеченной, как ты утверждаешь, психикой стояла лицом к лицу с человеком, по приказу которой ее истязали. Она имела разрешение и полную возможность его убить — и не убила, — Дзинтон все так же безразлично рассматривал свои ногти. — Даже не ударила как следует — в отличие от полицейского следователя неделей позже, не сдержавшего эмоций и сломавшего ему челюсть. Я склонен полагать результат проверки исчерпывающим доказательством ее адекватности.

— О чем ты говоришь? — насторожился директор. — Где такое случилось? Кто мог дать ей разрешение убить человека?

— Я дал, — посетитель поднял на него скучающий взгляд. — Видишь ли, господин Сэки, я принимал участие в нейтрализации Института. И прихватил девочку с собой, чтобы и она поучаствовала. Остальное, извини, государственная тайна. Но мы отвлеклись. Сейчас мы говорим не о старшей девочке, а о младшей. Поскольку ты подтверждаешь, что не заметил в ее поведении никаких отклонений, я откланяюсь. У меня еще много дел.

Он поднялся со стула, слегка поклонился и направился к выходу.

— Но что, если она все-таки ударит кого-то? — в отчаянии сказал директор ему в спину. — Ведь ее сила хуже пистолета!

Посетитель остановился и повернулся к нему.

— Она гораздо хуже пистолета, — вежливо сказал он. — Я бы сравнил ее способности с крупнокалиберной гаубицей как минимум. При должной мотивации она в состоянии не только пробить стальной лист, но и обрушить здание школы вам на головы. Но ты педагог, господин Сэки, и прекрасно понимаешь, что рано или поздно дети вырастают. Ты предлагаешь растить их в изоляции, чтобы они считали себя изгоями? А как, по-твоему, им захочется поступить с отвергнувшим их обществом, когда они повзрослеют? Или их следует перебить всех до одного прямо сейчас, пока они еще не способны задумываться о жизни? Так нужно поторопиться — кое-кто из них уже через полтора-два года достигнет совершеннолетия.

Не дожидаясь ответа он повернулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь в приемную. Директор остался сидеть в одиночестве, беспомощно приоткрыв рот. Дети вырастают? Да. Именно так. Будь проклят самоуверенный щенок, полагающий, что знает о жизни все! Разумеется, нельзя отвергать детей, не виноватых в своих особых способностях. Но и смешивать их с остальными…

Он неуверенно стер со лба выступившую испарину, и за дверями долго и радостно зазвенел звонок, возвещая конец занятий. Из коридоров и со школьного двора сразу же донесся нарастающий гул звонких детских голосов. Господин Сэки Арикуй тяжело вздохнул и грузно выбрался из своего кресла. Пора заниматься делами.

…и как они отнесутся к отвергнувшему их обществу?

* * *

— Смотри — папа!

Локоть Яны пихнул Палека в бок в тот момент, когда он и сам увидел Дзинтона, сидящего на тумбе у ворот школьного двора и беззаботно болтающего ногами в воздухе. Сейчас он казался совсем молодым — немногим старше выпускников старшей школы, расположенной в соседнем здании, сейчас текущих мимо него густым потоком. Если не приглядываться, то ему вряд ли можно дать больше шестнадцати.

— Он ваш отец? — недоверчиво спросил Цури, переглянувшись с увязавшимся за ними Камиром. — Да ты врешь, Яни. Он же молодой!

— Сам ты врешь! — обиделась Яна. — Он не настоящий отец, а приемный. Но он все равно классный. Эй, Дзинтон! — закричала она, замахав в воздухе ладошкой. — Мы здесь!

Дзинтон махнул в ответ рукой и спрыгнул с тумбы. Ловко лавируя во встречном потоке учеников, он подошел к детям и улыбнулся им.

— Привет, разбойники! — сказал он. — Ну и как дела?

— Здорово! — возбужденно сообщила Яна. — Госпожа Симица сказала, что послезавтра наш класс идет на экскурсию в исторический музей. У нас все занятия отменяются! Нас там переоденут в историческую одежду и покажут спектакль!

— А вы и рады! — хмыкнул Дзинтон. — Ох, лентяи. Ну ладно, что с вами поделаешь… Граждане, у вас какие-то планы имелись на погулять с друзьями?

— Нет! — быстро сказал Палек, прежде чем Яна успела вставить хоть слово. — Мы домой собирались. — Ему очень не хотелось, чтобы Яна ляпнула про намеченную вылазку в заброшенный дом чуть выше цунамиопасной зоны. Может, Цури и врал насчет спрятанного там клада, но все равно — что за удовольствие, когда на вылазку в, возможно, старое пиратское гнездо нужно получать разрешение взрослых? В конце концов, дом и до завтра никуда не денется, да и клад тоже.

— Ну, вот и здорово, — кивнул Дзинтон. — Потому что у меня для вас пара новостей и серьезный разговор. Извините, ребята, — он склонил голову в сторону Цури с Камиром, — но сегодня я ваших товарищей забираю. А завтра наступит новый день. В конце концов, интересны не только приключения, но и их ожидание, верно?

Палек подозрительно глянул на него, но лицо Дзинтона казалось совершенно непроницаемым. Но ведь он же Демиург! А вдруг он все равно знает про вылазку? Если уж он узнал даже про ту историю с Моржом… Ну и пусть. Если они делают что-то плохое, пусть скажет сам.

Дзинтон, однако, ничего не сказал про пиратский дом. Он вывел детей из школьного двора и повел их вверх по узкой извилистой улочке. Полверсты спустя он уселся с ними на летней веранде кафе, заказал три мороженых и некоторое время вяло ковырялся ложечкой в густой коричневой массе, дожидаясь, пока Яна с Палеком управятся со своими порциями.

— Ну что, деятели, — задумчиво спросил он, когда ложечки заскребли по донышкам металлических вазочек, — готовы к серьезному разговору?

— А о чем? — с вялым интересом осведомился Палек, обсасывая ложку.

— О Карине.

Дети дружно посмотрели на него, потом переглянулись.

— О Карине? — неуверенно спросила Яна.

— Да. Помните, как мы вчера в парк ходили? Яни, что она чувствовала?

— Ну… — девочка задумалась. — Она немного боялась. И чувствовала себя неприятно. Неприятно, когда много народу рядом, а когда немного — не очень. И еще она очень хотела убежать и спрятаться.

— Да, все правильно. Мне тоже так показалось, — кивнул Дзинтон. — Плохо. Понимаете, до того, как попасть в Институт, она почти полгода скрывалась от людей. Она сбежала из детского дома и пряталась в заброшенных домах и парках. Она все время боялась, что ее увидят и поймают, и в конце концов так и случилось. И теперь она по привычке продолжает бояться окружающих.

— Глупая! — уверенно сказала Яна. — Чего она боится? Мы же рядом. И ты рядом, ты ее защитишь.

— Я-то защищу. Но человеческие чувства — очень странная штука. Можешь знать, что опасности нет, но все равно боишься. Вот ты, когда паука видишь, от него отпрыгиваешь, хотя и знаешь, что он не кусается. И Карина чувствует себя так же, для нее много людей сразу — как для тебя паук. Ты заметила, что она даже в магазин выходить не любит?

— Понятно, — после раздумья кивнула Яна. — И что делать? Плохо ведь, когда на улицу выйти страшно.

— И я про то же. Плохо. А что делать — я хотел у вас спросить. Вы-то сами как мыслите?

— Да чепуха все, — пожал плечами мальчик. — Девчонки вечно выдумываю… ой! — Он поперхнулся, когда Яна ткнула его кулачком в бок. — Ну ладно, не всегда. Но все равно девчачьи глупости.

— И ничего не глупости! — нахмурилась Яна. — Я же вижу, что она людей боится. Папа, но мы-то откуда знаем, что делать? Мы же маленькие.

— Человек никогда не слишком маленький, чтобы позаботиться о друзьях, — строго сказал Демиург. — Она ваша сестра. Вы должны помогать друг другу.

— Пусть только кто-нибудь попробует к ней полезть! Напинаю больно! — воинственно пообещал Палек.

— Напинать она и сама может, да так, что мозги из носа потекут. А толку-то? Лика, ты элефантов видел? В зоопарке или на картинках? Уж на что здоровые и сильные зверюги, а ведь почти всех перебили. Нет, сила сама по себе мало что решает, нужно еще и уметь ее правильно использовать. На каждого силача найдется кто-то посильнее. Никого не нужно стукать в ухо, а нужно как-то убедить Кару, что она в безопасности, что она может не бояться людей. А вот как?

Дети молча переглянулись и пожали плечами. Дзинтон вздохнул.

— Я вот о чем подумал, — задумчиво сообщил он. — Если человек слабый, он может поднимать тяжести и постепенно стать сильным. Если боится воды, ему нужно потихоньку тренироваться в плаванье на мелководье, и постепенно он перестанет бояться. Если у него плохая память, он может начать учить что-нибудь, и постепенно память улучшится. В общем, надо придумать маленькую проблему, похожую на большую, и решать ее, все время усложняя. И тогда ты постепенно научишься решать и большую проблему. Верно?

Дети опять переглянулись и синхронно кивнули.

— Значит, надо придумать Каре маленькую проблему, которую ей нужно решать. Но вот какую?

— Если она боится, когда много людей, пусть гуляет там, где их мало, — подумав, сообразила Яна. — И сделать так, чтобы людей становилось все больше. И она постепенно привыкнет. Да?

— Совершенно верно, — улыбнулся Дзинтон. — Но не до конца. Если ее просто поместить в небольшую группу людей, она забьется в угол, отгородится от всех и останется одна. Тогда она просто привыкнет быть одной даже среди людей. А так еще хуже.

— Ну и что делать? — растерянно спросила девочка.

— Нужно заставить ее все время с кем-то общаться. Причем так общаться, чтобы она не могла спрятаться в угол. Я вот подумал — а что, если отдать ее учиться рукопашному бою? В какую-нибудь большую школу?

— Да разве девчонок драться учат? — изумился Палек. — Они же коленку поцарапают — и реветь!

— Девчонки, между прочим, ничуть не хуже мальчишек, — гордо сказала ему Яна. — Помнишь, как я сегодня Пурку по башке портфелем заехала? Он ведь ревел, а не я! Ой… — Она бросила на Дзинтона опасливый взгляд.

— То-то я смотрю, на портфеле вмятина, — нахмурился тот. — Смотри, порвешь — нового до весны не купим. Так и придется со рваным ходить, или сама штопай. Ох, разбойники… Ну ладно, не о том речь. В общем, я думаю, что Кару нужно отдать учиться драться. Глядишь, и станет больше уверенной в себе.

— Все равно у нее ничего не получится, — надувшись, буркнул Палек.

— Возможно, — легко согласился Дзинтон. — А ты не завидуй. Я ведь сказал, что у меня для вас пара новостей? Так вот, новость номер раз. Я договорился с ребятами из Большого манежа, чтобы они позволили тебе прийти к ним посмотреть на лошадей.

— На лошадей? — выдохнул Палек. Его глаза распахнулись на пол-лица. — На настоящих лошадей? Не на пони?

— На самых настоящих лошадей, — улыбнулся Демиург. — А еще они сказали, что у них как раз есть к чему приставить смышленого мальчика, не боящегося грязной работы. И что если ты им понравишься, они тебя возьмут.

— Ура! — завопил Палек, выскакивая из-за стола и исполняя по веранде замысловатый дикарский танец из подскоков. — Лошади! Э-ге-гей!

— Эй, молодой господин! — строго осадил его Дзинтон. — Помни о приличиях. На тебя люди смотрят. Ну-ка, сядь. Рано радуешься. Ты знаешь, что такое мальчик при конюшне? Он за лошадями навоз убирает, корм им задает и чистит после выступлений. Причем бесплатно. За работу тебе всего лишь позволят учиться ездить верхом, и то не сразу.

— Пусть навоз! — Палек, присевший было на стул, снова подпрыгнул. — Зато там настоящие лошади! Лошади!!! Пусть хоть каждый день навоз!

Яна фыркнула, но Палек даже не обиделся.

— Настоящие лошади! — пробормотал он. — Класс! Все парни в классе обзавидуются!

— А из зависти могут и напинать, — усмехнулся Дзинтон. — Ты там поаккуратнее. Так, Яни, теперь о тебе. Оказывается, совсем рядом с нами есть музыкальная школа. Хорошая школа, судя по отзывам. Ты хочешь научиться петь? По-настоящему петь, как певица из театра?

— Петь? — не веря своим ушам, переспросила Яна. — Ой… Да, хочу, конечно, хочу! Мама тоже хотела отдать меня в музыкальную школу, но не успела… — Она погрустнела. — А можно? Учиться музыке ведь дорого?

— Недешево. Но тут мы как-нибудь выкрутимся. А если ты станешь хорошо учиться, то тебе в два раза уменьшат плату за обучение. А если сумеешь брать призы в межшкольных конкурсах, то и совсем бесплатно учить начнут.

— Я стану очень хорошо учиться, честно! — горячо заверила девочка. — Я выучусь петь лучше всех на свете!

— Ну, молодая госпожа, это очень смелое заявление, — рассмеялся Демиург. — Для начала научись петь лучше всех в школе. Но ты понимаешь, что учиться музыке — тяжелая работа? Зубрить нотную грамоту, упражнять голос, тренироваться играть на музыкальных инструментах… Справишься?

— Конечно! — тряхнула головой девочка. — Честное слово, справлюсь!

— Ну, вот и ладушки. Ну что, пострелы, топайте домой. А у меня еще дела. Только Каре про школу ничего пока не говорите, ладно? Пусть для нее новость тоже станет сюрпризом. Кстати, можете слопать мою порцию, мне что-то не хочется.

Он потрепал детей по головам, расплатился с официантом, прощально махнул рукой, сбежал по ступенькам террасы и быстро пошел вниз по улице.

— Настоящие лошади!.. — произнес Палек мечтательно.

— Подумаешь, лошади! — презрительно вздернула нос Яна. — Музыкальная школа — вот это да!

— Да что школа… — запальчиво начал Палек, но осекся. — Слушай, Яни, а ведь он нарочно, да?

— Что — нарочно? — не поняла девочка.

— Ну, нарочно все придумал. Он ведь про Кару нас просто так спрашивал. А сам все давно решил. И что отдаст ее в учиться драться, и меня в манеж устроит, и тебя в музыкальную школу. Чтобы мы друг другу не завидовали, понимаешь?

— А мы и не будем, — пожала плечами девочка. — Братья и сестры не должны завидовать друг другу. Мы ведь семья, правильно? Но все равно Дзинтон — самый лучший папа на свете. После моего настоящего папы, конечно, — грустно добавила она. — Ну что, если не пошли за сокровищами, то топаем домой? Нам еще уроки делать. Кстати, а ты станешь порцию Дзинтона доедать?..

* * *

— Наслаждаешься видами?

Карина встрепенулась. Она вскочила на ноги, отложив на теплую скалу учебник по обществоведению, и радостно улыбнулась Дзинтону.

— Мне тоже нравится здесь сидеть, — тот вернул ей улыбку и погладил по волосам. — Красиво здесь. Но сейчас нас ждут великие дела. У меня для тебя сюрприз. Бросай учиться и пошли. Нужно побыстрее добраться до… одного места.

Карина быстро кивнула.

— Я готова, — сказала она. — Я книжку под камень спрячу, если дождь пойдет, не намочит. А куда мы идем?

— Идем. Расскажу по дороге.

Длинной каменной лестницей они спустились со скалы и пошли напрямик через заросли высокого тикурина в сторону города. Солнце пробивалось сквозь широкие листья, ложилось теплыми пятнами на щеки, метало острые лучики в прищуренные глаза. Высокие коленчатые стволы сухо трещали в вышине. Густая трава ласково гладила ноги под короткими, уже успевшими обтрепаться по нижней кромке шортами, и пьянящий воздух летнего полдня пился, словно терпкий травяной напиток.

Когда они выбрались на заброшенную аллею, заканчивающуюся крутой лестницей к тротуару, Карина бросила на своего спутника короткий испытующий взгляд.

— Заинтригована? — рассмеялся он. — Ну ладно, не стану томить. Ты у нас умница и красавица, так что слушай: сегодня ты идешь в школу.

Карина запнулась и чуть не полетела кувырком, но успела ухватиться за руку Дзинтона и устояла. Солнечный свет словно померк вокруг нее.

— Да, Каричка, ты идешь в школу, — на сей раз вполне серьезно произнес Дзинтон, осторожно высвобождаясь и прижимая девочку к себе. — В особую школу, не такую, как следующей весной — в школу боевых искусств мастера Караби Нэтто. Он выдающийся учитель. Тебе там понравится, я уверен.

— Но зачем?! — Карина панически, изо всех сил вцепилась в его рубашку. — Я не хочу! Мне и дома хорошо!

— Да, тебе хорошо и дома. Но нельзя вечно скрываться от мира. Ты не можешь до конца своих дней прятаться у меня под крылом. И тебе пора заново привыкать к людям. Да, тебе несладко пришлось в жизни. Но поверь — большинство людей вовсе не желают тебе зла.

— Я не хочу, — Карина уставилась в землю, пиная проросшие между плитками кустики травы носком сандалии. — Они начнут издеваться надо мной. Это же школа боевых искусств! Они станут дразниться и драться. И я их…

— И ты их изувечишь или убьешь. Я знаю, чего ты боишься, Кара. Но своим страхам следует смотреть в лицо и побеждать их. Позволить страху жить внутри себя означает кормить его, давать ему силы существовать. И тогда рано или поздно он сожрет тебя целиком.

Карина не ответила.

— На самом деле ты опасаешься не только, что случайно изувечишь их. Ты страшишься, что все узнают о твоих способностях и снова закроют тебя в какое-нибудь неприятное место вроде Института. Так?

Девочка неохотно кивнула.

— Тебя никуда не вернут, — твердо сказал Дзинтон. — Я тебе уже обещал и обещаю снова. Но знать о твоих способностях другим действительно пока незачем. И именно потому сейчас мы идем к мастеру Караби Нэтто.

Карина вскинула на Демиурга безнадежный взгляд.

— Мастер Караби — Ведущий по Пути, — пояснил тот. — А заодно и мой старый друг. Он научит тебя рукопашному бою, чтобы могла защищаться, не выдавая себя. До весны не так далеко, но при должном упорстве ты сумеешь выучиться настолько, что голыми руками, без помощи эффектора, отобьешься от любого мальчишки. И не забывай — ты совершила много плохого в прошлом и обещала искупить вину. А я обещал научить тебя, как. И я учу.

Он приобнял ее за плечи и слегка подтолкнул.

— Идем. И ничего не бойся. Ведь я с тобой.

* * *

Тренировочный зал мастера Караби располагался в двадцати минутах ходьбы от того места, где улица Папоротников спускалась к Зимнему бульвару. Внутри зал казался совершенно необъятным, и на разбросанных тут и там матах группы детей и взрослых всех рас, одетых в плотные белые куртки и полотняные штаны, занимались тем, что выглядело изощренным костоломством. Впрочем, со всего размаха обрушиваемые на пол занимающиеся тут же вскакивали и как ни в чем не бывало снова бросались в схватку. Несколько троллей и людей с разноцветными повязками на плечах прохаживались по залу, поправляя учеников. В дальнем углу виднелись стройные ряды шкафчиков для одежды, а рядом с ними — череда встроенных прямо в стенку душевых леек над полосой покрытого каменной плиткой пола с темными пятнами стоков.

Карина остановилась на пороге, с приоткрытым ртом осматриваясь вокруг. Ей, как всегда в людном месте, стало не по себе. Дзинтон чуть подтолкнул ее, чтобы не загораживала проход, и вошел вслед. Спустя минуту к ним подошел один из людей-инструкторов.

— Ты хочешь записать сестру в одну из секций, блистательный господин? — спросил он профессионально-равнодушным тоном. — Или записаться сам? К сожалению, набор учеников в нынешнем сезоне в ваши возрастные группы уже закончен. Вам придется подождать до зимы.

— Мне необходимо поговорить лично с мастером Караби, — сказал Дзинтон, кланяясь. — Буду признателен, господин, если ты его позовешь.

Инструктор приподнял бровь, но ничего не сказал. Быстрым шагом, лавируя между матами, он подошел к троллю, что-то втолковывавшему парню с девчонкой чуть старше Карины, и сказал ему несколько слов, кивнув в сторону входа. Тот лениво повернул голову и тут же резко выпрямился. Кинув еще пару фраз ученикам, он заспешил к гостям.

Когда он оказался в трех шагах, Дзинтон, обхватив перед грудью правый кулак левой ладонью, глубоко поклонился троллю. В ответ тот скрестил на груди руки, положив ладони на плечи, и поклонился еще глубже. На его плече Карина разглядела зеленую ленту с множеством поперечных белых полосок.

— Учитель, — негромко произнес тролль.

— Давно уже нет, Караби. Давно уже нет. Но все равно я ужасно рад тебя видеть, пусть и на другом континенте. Ты совсем не изменился.

— Ты тоже, Марак. И я рад ничуть не менее твоего.

— Марак умер. Теперь меня зовут Дзинтон, — качнул головой Демиург. — Дзинтон Мураций. Извини, что появился в разгар тренировки, но до меня дошло, что завтра ты собираешься продавать школу. Я могу отвлечь тебя на несколько минут для серьезного разговора?

— В любой момент, Ма… Дзинтон. Мое присутствие здесь не так уж и необходимо. Старость не радость, и мне уже далеко не так легко обучать молодых да шустрых.

— Не наговаривай на себя, Ведущий по Пути Караби Нэтто! — рассмеялся Дзинтон. — Ты еще не одно десятилетие дашь сто очков форы любому из твоих инструкторов. Пойдем, закроемся куда-нибудь в кабинет, потолкуем.

Кабинет владельца школы явно служил ему еще и спальней — у дальней стены стоял огромный топчан с натянутым, словно барабан, покрывалом, из-под которого выглядывала ровная полоска простыни. В голове лежал длинный подголовный валик — полено, обшитое какой-то темной материей и обернутое в белую тряпицу. В углу стоял неуклюжий железный стол, и дисплей терминала мерцал над грудой беспорядочно наваленных бумаг. Впрочем, все это Карина успела разглядеть лишь мельком.

— Посиди здесь чуть-чуть, — шепнул ей Дзинтон перед тем, как захлопнуть дверь перед самым ее носом. — Посмотри, как народ тренируется — весьма поучительное зрелище.

Карина нерешительно замерла перед закрытой дверью, потом пожала плечами и повернулась к залу. Сесть поблизости оказалось решительно не на что. Еще раз пожав плечами, она уселась прямо на пол, прислонившись к стенке, обхватив колени руками и вообще постаравшись сделаться как можно более незаметной, и принялась изучать зал.

В сажени от нее размещался небольшой мат, на котором два совсем маленьких орчонка сосредоточенно хватали друг друга за руки. Их кошачьи глаза напряженно щурились, шерсть на физиономиях топорщилась, движения казались порывистыми и неловкими. Понаблюдав за ними, Карина поняла, что они отрабатывают одно и то же движение: ухватить соперника за кисть, развернуться к нему вполоборота, отступив вбок, одновременно поддевая локоть снизу свободной ладонью, а затем завершить движение, надавливая сверху на распрямленный локоть и заставляя противника склониться вперед и упасть на колени. Заглядевшись, она бессознательно вытянула свои руки вперед и попыталась повторить движение. Выходило, что ничего особенно сложного тут нет… ага, гладко было на бумаге. Но раз Дзинтон сказал, что ее научат драться, она наверняка сможет попробовать сама. Так… так… и так!

Внезапно она поймала на себе внимательно-оценивающий взгляд неслышно приблизившегося сбоку инструктора-человека. Тот носил на плече ленту сплошного зеленого цвета.

— Ты кто? — строго спросил он. — Почему не в дзюбе и почему не занимаешься?

— Я… — Карина вспыхнула и снова обхватила себя за колени, уставившись в пол. — Я пришла с папой… с Дзинтоном. Они там, — она мотнула головой в сторону кабинета, — сейчас разговаривают, а я жду.

— Вот как? — хмыкнул инструктор. — Наверное, твой папа просит мастера Караби, чтобы тебя приняли в школу?

Карина неохотно кивнула.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой инструктор. — Набор в летнем сезоне окончен. Кроме того, известно, что мастер Караби вынужден продать школу за долги. А гордость не позволяет ему остаться здесь простым инструктором. Вряд ли он сможет помочь тебе и твоему папе. Но скажи мне, девочка, как тебя зовут?

— Карина Мураций, — буркнула Карина. — Рада знакомству, прошу благосклонности.

— Благосклонность пожалована. У тебя острый глаз, Карина. Ты верно подмечаешь. Скажи, ты изучала искусство Пути раньше?

— Нет, — все так же угрюмо буркнула Карина, ощущая, что щеки начинают предательски теплеть. — Только папа на прошлой неделе научил меня правильно падать на спину. Он говорил, это тоже из Пути.

— Да, Путь учит и падать, — кивнул инструктор. — Нельзя подняться, предварительно не упав, а именно умение подниматься отличает живых от мертвых. Могу ли я попросить тебя встать на ноги, молодая госпожа?

Девочка недоуменно взглянула на него, но тут же спохватилась и вскочила.

— Теперь покажи мне, как бы ты выполнила эту технику… я хочу сказать, как бы ты сделала то же самое? — Он кивнул на сосредоточенно пыхтящих орчат. — Вот моя рука. Давай, не бойся.

Поколебавшись, Карина несмело ухватила его за руку. Она потянула ее на себя, одновременно пытаясь развернуться. К ее удивлению высокий мужчина согнулся вперед, так что она смогла поддеть его локоть ладошкой. Впрочем, дальше дело не пошло, как бы она ни пыталась завершить движение. Окончательно вспыхнув, она отпустила руку и отступила. Да он что, смеется над ней? Как она может побороть большого и сильного дядьку, к тому же настоящего учителя Пути?

— Движение подмечено верно, — кивнул инструктор, распрямляясь. — Делаешь его ты, разумеется, неправильно, но невозможно ожидать иного с первого раза, тем более — без надлежащего объяснения и показа. Спасибо тебе, госпожа Карина Мураций, за то, что не побоялась показаться неумелой. — Он сложил руки перед грудью в уже знакомой Карине манере и слегка поклонился. — Меня зовут Адам Коршун, и я один из тех, кто отбирает учеников. У нас очень известная школа. Сюда многие хотят попасть, но мы принимаем только тех, у кого есть задатки. Ты обязательно приходи зимой, когда мы начнем набирать новые группы. Я думаю, что для тебя у нас местечко найдется. Теперь прошу меня извинить, госпожа Карина, я должен вернуться к остальным.

Он еще раз кивнул и отправился обходить зал.

Карина плюхнулась на пол, растерянно глядя ему вслед. Она привыкла, что к ней все относятся пренебрежительно или с опаской. Сначала детдомовская замарашка, потом затравленная беглянка, потом живой экспонат и снова беглянка… Еще никто и никогда не говорил с ней так уважительно. Разве что папа — но Дзинтон совсем особый случай.

Она снова обхватила коленки рукам и рассеянно уставилась в зал.

* * *

— Итак, ты продаешь школу, — Дзинтон во весь рост вытянулся на неудобном деревянном стуле, вытянув ноги и скрестив руки за головой.

— Продаю, — пожал плечами тролль. — Сам знаешь, делец из меня никудышный. Как вляпался в долги десять лет назад, когда создавал школу, так и не смог из них выбраться. Занимал, перезанимал, брал кредиты под грабительские проценты, подписывал глупые векселя… Нет, не так все плохо, на доход я не жалуюсь, но у меня ровно на один долг больше, чем нужно. На один долг меньше — и я смог бы выкрутиться еще лет через пять, а то и раньше, но так — никаких шансов.

— Как ни странно, мне кажется точно так же, — подмигнул ему Дзинтон. — И я решил преподнести тебе два подарка. Один настоящий, а второй — очень даже сомнительный. Начнем с настоящего, чтобы подсластить пилюлю.

Жестом фокусника он выхватил из воздуха несколько скрепленных листов плотной вощеной бумаги и протянул их Караби. Тот осторожно принял их и быстро пробежал глазами.

— Нет, — тихо сказал он после паузы. — Восемнадцать миллионов… Я не могу принять такую сумму. Я и так в огромном долгу перед тобой, который никогда не смогу вернуть.

— Да кто тебя спрашивает! — фыркнул Дзинтон, садясь прямо. — Я же тебя лучше тебя самого знаю, так что твою реакцию наперед представлял. Вексель выкуплен, переоформлен и списан. Как я рассчитаюсь с банком — мои проблемы, но уверяю тебя, что мне куда проще, чем тебе — выплатить остальные долги. Не забывай, их у тебя еще на восемь миллионов. Но у меня есть знакомый финансист, который за относительно умеренную плату с радостью объяснит, как развязаться с ними в относительно короткие сроки. Контакт я тебе сброшу на коммуникатор. Так что на твоем месте я бы повременил с продажей школы.

Две долгих минуты тролль молчал. Потом его плечи опустились, бумаги выскользнули из пальцев и спорхнули на пол.

— Учитель, — глухо сказал он, — я уже был перед тобой в неоплатном долгу, но сейчас он стал долгом жизни. Я клянусь, что компенсирую тебе все затраты при первой же возможности. Я…

— Как трогательно! — ухмыльнулся Демиург. — За последние двадцать лет, что мы не виделись, твоя склонность к патетике не исчезла. Брось. Ты прекрасно знаешь, что я ничего не делаю просто так, и что рано или поздно со мной приходится расплачиваться сполна. Ну, а что ты числишь за собой какие-то старые долги, так это лишь подтверждает, что делец из тебя никудышный. Не знаешь ты цену своему товару, ох, не знаешь! Ну ладно, кончай кукситься… ученичок, — он подмигнул. — Я ведь сказал, что у меня для тебя два подарка. Так вот, второй подарок сидит сейчас за дверью и ждет, когда я его позову.

— Та девочка? — настороженно спросил тролль. — Ты хочешь, чтобы я ее учил?

— А вот в догадливости тебе отказать нельзя, — Дзинтон снова ухмыльнулся, но тут же резко посерьезнел. — Да, Караби, я хочу, чтобы ты ее учил. Я понимаю, что ты готов взять ее хоть сейчас лишь потому, что я попрошу. Но у меня совсем другая просьба. Мастер Караби, я хочу, что чтобы ты выслушал мои слова и дал ответ, забыв о том, кто тебя спрашивает. Ты готов?

— Ты пугаешь меня, — невесело усмехнулся Караби, облизнув внешний ряд зубов. — Но — да. Я выслушаю тебя и дам беспристрастный ответ, забыв, что слова сказаны тобой.

— Спасибо, мастер, — серьезно кивнул Дзинтон. — Итак, слушай. Я хочу, чтобы девочку обучили искусству Пути. Но есть серьезное осложнение. Она — девиант.

Меж плотно стиснутых губ тролля прорвалось шипение, но в остальном он остался неподвижен. Его зеленое чешуйчатое лицо закаменело.

— У девочки очень тяжелая судьба. Ее душа искалечена, и даже я пока что не сумел вылечить ее до конца. Она отняла много жизней, многие — без необходимости, ее до сих пор мучают совесть и ночные кошмары, и она эмоционально нестабильна. Но она талантлива — и интеллектуально, и в обращении с эффектором. Настолько талантлива, что за всю свою жизнь я мало могу вспомнить настолько же талантливого человеческого ребенка, как она. У нее уникальная интеграция с вирусным эффектором. Я не знаю, почему именно у нее симбиоз развился настолько глубоко, но там, где остальные девианты демонстрируют неуклюжую грубую силу, она порхает словно стрекоза. А там, где другие пасуют от бессилия, она проходит словно таран. Ты только представь — она за десять дней научилась пробивать ошейник-блокиратор! Я даже и не думал, что такое возможно менее чем за пару периодов. Эффектор стал настоящим продолжением ее нервной системы, и тут она не имеет себе равных. На всей планете биоформы, как она, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Тролль медленно качнул головой.

— Но она искалечена душой и беззащитна перед окружающим миром. Она боится себя и своей силы. Она боится окружающих. Она боится, что снова кого-нибудь случайно убьет. Она не хочет находиться рядом с людьми, потому что считает себя чудовищем. Нужно, чтобы ты научил ее верить в себя, а заодно и защищаться без применения скрытой силы. Я не хочу, чтобы из нее сделали бойца — я вижу перед ней совсем иной путь, но она должна научиться держать себя с другими на равных. И я знаю, что ты сможешь дать ей внутреннюю уверенность.

Тролль снова кивнул.

— Я услышал тебя, — медленно проговорил он. — Я скажу «да», забыв о том, кто ты такой. Я никогда не забуду, что девиант убил моего брата, но я не виню его. Мальчик не понимал, что творил, и не за что испытывать ненависть к нему или… к его товарищам по несчастью. Я помогу тебе.

— Ты осознаешь опасность? Искалеченная психика, помноженная на гормональную и эмоциональную возрастную нестабильность — гремучая смесь.

— Пистолет в руках наглого и опытного наемника куда более опасен, — пожал плечам тролль. — А в Сураграше я справлялся и с такими. Если она захочет, я научу ее. Кроме того, мне и самому страшно любопытно, что может дать сплав искусства Пути с… как ты его называешь — эффектором? Только один вопрос — почему ты не взялся за обучение сам? В мире нет бойца более великого, чем ты.

— Я не боец и очень редко учу сражаться, — отрицательно качнул головой Дзинтон. — И я не садист. Если мне надо убить кого-то, я не обставляю убийство театральным представлением. Ты — исключением, ради которого стоило нарушить правило. Такое же исключение, как Карина в своей области. Но обычно у меня совсем другая роль — я лишь исправляю несуразности. Кроме того, я ее удочерил, а отношения отца и дочери — совсем не то, что отношения учителя и ученицы. Я еще раз подчеркиваю, Караби — не нужно делать из нее бойца. Нужно лишь заставить ее осознать себя равной среди равных, дать уверенность в себе — и научить самоконтролю. И именно здесь тебе нет равных в мире. Ты — великий педагог, что бы ты ни думал о себе.

— Грубая лесть — кратчайший путь к сердцу? — криво улыбнулся тролль.

— Нет, Караби. Я искренен. Ну так что, позвать ее?

— Погоди. У меня есть одно условие.

— Вот как? — приподнял бровь Дзинтон. — И какое же?

— Ты устроишь мне показательный бой. Один против пяти.

Дзинтон присвистнул.

— Ты на мелочи не размениваешься, однако, — с уважением сказал он. — А почему именно с пятью?

— А потому что есть у меня несколько талантливых учеников, — тролль на глазах оживал. — Слишком талантливых. Уже с инструкторами на равных. На межшкольных соревнованиях подряд призы берут, их и приглашать-то теперь опасаются. У двоих зеленая лента, у троих — оранжевая, но зеленая не за горами.

— И поскольку их давно никто мордой по полу не возил, стали слишком нос задирать, — понимающе кивнул Демиург.

— Точно. Нужно им вбить в голову толику смирения, пока не загордились сверх меры. Я, конечно, с любым пока еще справлюсь, опыт свое берет, но я не в счет — я их столько лет валял, что они меня как должное воспринимают…

— …а вот получить щелчок по носу от чужака — совсем другое дело, — закончил Дзинтон. — Ладно, сделаю. Сейчас?

— Почему нет? — пожал плечами тролль. — И девочка твоя посмотрит.

— Хм… Ладно. Все равно нынешняя маска уже засвечена по самое не могу. Только… тебя не слишком шокирует, если я прямо у тебя на глазах сменю прикид? Не выходить же на маты же в таком виде.

* * *

Дверь скрипнула, и Карина встрепенулась. Вслед за троллем в дверной проем прошел Дзинтон. Она с трудом узнала его в полотняных штанах и запахивающейся плотной куртке, какие носили все в зале. Наверное, она и есть та самая дзюба, о которой упомянул инструктор Адам Коршун. Девочка вскочила на ноги. Она вдруг сообразила, что тролль совсем не так высок, как другие мужчины его расы. Обычный рост тролля-мужчины составлял сажень с четвертью — они в полтора раза превосходили ростом человека. Но рост Караби лишь немного превышал сажень. Кажется, ей случалось видеть женщин-троллей выше владельца зала.

— Не соскучилась? — улыбнулся Дзинтон. — Кара, у меня для тебя хорошие новости — мастер Караби согласился взять тебя в ученицы. С завтрашнего дня ты каждый день станешь являться сюда для занятий.

— Рада познакомиться, блистательный господин Караби Нэтто, — несмело поклонилась Карина. — Прошу благосклонности.

— Радость взаимна, молодая госпожа Карина, — кивнул тот в ответ. — Благосклонность пожалована. Наедине можешь звать меня Караби, но в зале называй мастером, так положено. С завтрашнего дня каждый день в семь часов вечера жду тебя здесь. Ты станешь заниматься не по обычному графику — четыре дня в неделю, а с двумя группами, все восемь дней. Посмотрим, настолько ли ты талантлива, как считает твой отец.

Карина вспыхнула. Дзинтон считает ее талантливой? Он никогда не говорил ей. Конечно, очень приятно, но… но что случится, если она не справится? Она почувствовала, как желудок становится каменным — и тут тролль слегка подмигнул. Карина ошарашенно уставилась на него, но тот уже отвернулся и несколько раз звучно хлопнул в ладоши, сопроводив действие гортанным возгласом.

— Внимание всем! — сообщил он, быстро шагая в центр зала. — У меня два сообщения. Прошу всех сесть в большой круг.

— Ты, кажется, давно не ходила в цирк? — полушепотом спросил Карину Дзинтон. — Или вообще никогда не ходила? Ну, сейчас увидишь представление. Пошли быстрее, а то все ближние места займут, останешься в задних рядах отираться.

Он ухватил ее за руку и быстро потащил за собой.

Действительно, ученики и инструкторы стремительно стекались к центру и усаживались в большой круг саженей пяти в диаметре. Карина едва успела плюхнуться рядом с Дзинтоном на последнее пустое место в первом ряду, заработав недовольный взгляд какого-то белобрысого мальчишки с желтой ленточкой на плече. Фыркнув и незаметно для папы показав ему язык, она уселась на пол, скрестив ноги, и только тут обратила внимание, что Дзинтон сидит как-то странно: на пятках, подогнув ноги под себя и положив ладони на бедра. Она огляделась — остальные по большей части сидели в той же позе. Она быстро поджала голени, постаравшись воспроизвести ее, и тут же зашипела от боли: твердый деревянный пол с такой силой вдавился в своды ступней, прижатых сверху ягодицами, что на глаза невольно навернулись слезы. Она неохотно вернулась к прежнему положению со скрещенными ногами, поклявшись про себя обязательно научиться сидеть так же.

— Сообщение первое, — произнес тролль, дождавшись, когда все усядутся и движение прекратится. Гул голосов тут же стих, и в зале воцарилась мертвая тишина. — Наверняка все вы знаете, что завтра я намеревался передать школу новому владельцу. Обстоятельства изменились. Я не подписываю договор и по-прежнему остаюсь вашим мастером. Уж извините, если кого разочаровал, — добавил он, оскалив двойные ряды острых, как бритвы, зубов в гримасе, что заменяла троллям саркастическую улыбку. Или что-то похожее — Карина плохо разбиралась в их мимике.

Тишина взорвалась восторженными выкриками. Карина оглянулась по сторонам. Младшие ученики громко вопили, размахивая руками, ученики же постарше и инструкторы широко улыбались. Похоже, мастера здесь любили и известие восприняли с радостью.

Подождав с минуту, тролль поднял ладонь, и в зале постепенно воцарилась тишина.

— Сообщение второе. Сегодня среди нас присутствует Ведущий по Пути мастер Дзинтон Мураций. Он согласился продемонстрировать вам свое искусство. В одиночку он выйдет против пяти лучших учеников школы. Бой бесконтактный, победа по очкам, правила стандартные. Для младших учеников напоминаю, что участник боя считается побежденным, если ему засчитывается три пропущенных очковых удара или один смертельный.

Он поймал взгляд Дзинтона и слегка кивнул. То одним стремительным движением поднялся на ноги и вышел на середину круга. Скрестив руки на груди и положив ладони на плечи, он неторопливо поклонился на три стороны и замер, ожидая.

— Какой-то он молодой, — разочарованно пробормотал кто-то сзади. Карина оглянулась — это оказался мальчишка, которого она опередила с местом. На его левом плече болталась желтая ленточка. Заметив ее интерес, он наклонился вперед и прошептал: — Слушай, ты ведь с ним, да? Почему у него на рукаве белая лента? Она же самый низший ранг означает! Только новички с такими ходят.

— Дурак ты, Хлюп, — ткнул его локтем в бок сидящий рядом орчонок примерно того же возраста. — Не видел у мастера Караби ленту? Она зеленая с белыми полосками. А чисто белый цвет — следующий ранг. Принято так, понял? Типа, даже самый лучший мастер — всегда только ученик… А ты действительно с ним? — он тоже наклонился к Карине. — Он точно Ведущий по Пути? Я еще ни одного не видел, даже наш мастер уж на что крут, а и то не Ведущий… вроде бы.

Карина неуверенно дернула плечом и быстро отвернулась. Ну и ну! Папа — Ведущий по Пути! Интересно, что это означает?

— Сиквел! Орак! Дибэс! Эфуберд! Фокбес! — между тем негромко выговаривал имена Караби, и названные им поспешно поднимались, выходя в круг и выстраиваясь перед Дзинтоном в одну линию. Три тролля, человек, орк. — Приготовьтесь к поединку. Пусть победит тот, чей дух воистину безмятежен!

Дзинтон поклонился противникам, те ответили тем же. На их лицах отчетливо читалась смесь изумления и нерешительности. Так вам, внутренне позлорадствовала девочка. Небось, самые крутые здесь, да? Сейчас папа вам покажет!

— Сегодня я продемонстрирую то, что когда-то называли школой Растворения в мире, — проговорил Дзинтон. — Техника прекратила свое существование уже пару столетий назад после смерти ее последнего Учителя. Она оказалась плохо приспособленной к анатомии Народа. Пожалуй, более всего она подходит оркам, но и люди способны адаптировать ее под себя с минимальными изменениями. Растворение — весьма эффективная, но чрезвычайно сложная в освоении техника, требующая недюжинной ловкости и прекрасного владения телом. Я сам не владею ей в совершенстве, — он усмехнулся, — но, надеюсь, вас не разочарует и то, что вы увидите.

Внезапно он оказался в двух шагах позади места, на котором только что стоял. Кажется, он даже не перешел, а перетек. Его противники растерянно захлопали глазами.

— Вот вам образец движения, называемого «отступление в тень». Оно применяется для ухода от агрессивной прямой атаки с нескольких направлений в передней полусфере. Внимательно наблюдайте, и у вас появится хороший шанс его выучить — похоже, сегодня мне придется не раз сбегать подобным образом, — он снова усмехнулся. — А теперь — раз, два, три — начали!

Следующие минут десять Карина мало что понимала. Прямо перед ней кружилась карусель из тел. Казалось, шесть мужчин танцуют какой-то невероятно красивый, но и невероятно сложный танец. Тела, изгибающиеся в немыслимых позах; удары, наносимые с такой скоростью, что руки размазываются в воздухе; босые ноги, скользящие по деревянным доскам, словно водомерки по поверхности луж после дождя… Изредка тела взмывали в воздух и с грохотом обрушивались на пол. Казалось, встать после такого падения невозможно, но упавший немедленно вскакивал и вновь бросался в схватку.

Изредка тишину зала разрывали выкрики мастера Караби. В основном он произносил странное слово «куравас». Каждый раз бой внезапно прекращался (а противники кланялись друг другу), а потом начинался снова. Еще девочка запомнила слово «киси» — каждый раз после него не только прекращался бой, но один из учеников уходил насовсем. После третьего раза, когда Дзинтон остался один против двоих — орка и человека, она повернулась назад к мальчишке по имени Хлюп, и шепотом осведомилась:

— Слушай, а что значит «киси»?

— Ну ты темная! — покровительственно хмыкнул тот. — «Киси» означает «убит»… ну, что-то такое. Значит, кто-то получил смертельный удар, типа того, и считается убитым.

— А «куравас»?

— Значит, засчитывается очковый удар… ну, за который очки дают. Слушай, а как ты с мастером Дзинтоном ходишь, а таких простых вещей не знаешь? — шепотом осведомился мальчишка. — Ты что, не училась совсем?

Карина мотнула головой и отвернулась смотреть бой дальше. Впрочем, он закончился быстро — уже минуту спустя мастер Караби выкрикнул что-то похожее на «кисинака», и оба оставшихся противника, тяжело дыша, поклонились Дзинтону и вернулись на свои места. Трое «убитых» раньше присоединились к ним.

Дзинтон поклонился всем пятерым. Казалось, он совсем не запыхался.

— Полагаю, вы и сами поняли свои основные ошибки, — проговорил он. — Но может ли кто-то из вас сказать, какая главная?

Пятеро нерешительно переглянулись.

— Мы не умеем драться сообща, мастер? — предположил один из троллей.

— Хорошая догадка, — кивнул Дзинтон. — И во многом справедливая. Вы действительно не умеете драться сообща, и даже если не мешаете друг другу, то и не помогаете. А никакой мастер Пути не сможет в одиночку отбиться от пятерых бойцов, действующих как одна команда. Но неслаженность — лишь одна из причин, и она не главная. Еще варианты?

Ученики снова переглянулись, но больше ни один не рискнул высказаться.

— Тогда я скажу сам. Главная ваша ошибка в том, что вы деретесь ради победы.

— Но разве можно драться ради чего-то еще? — удивленно осведомился орк.

— Можно. Драка — лишь один из многих способов взаимодействия с миром, которым учит нас Путь безмятежного духа. Один из способов, и зачастую необходимый. Но победа в драке мало что дает. Она не решает проблему, явившуюся причиной драки. Даже смерть врага всего лишь приведет к тому, что его место займет новый, стремящийся отомстить. Нет, главное, к чему зовет Путь, не победа над противником, а единение с окружающим миром. Вы должны стремиться не уничтожить врага, но органично включить его ярость, его агрессию в окружающий вас мир — и обрести с этим миром гармонию. И тогда, вполне возможно, победа вам и не потребуется, потому что враг перестанет быть противником и превратится в друга. В единении и кроется настоящая победа. Надеюсь, вы еще задумаетесь над моими словами, мои товарищи в Пути.

Дзинтон глубоко поклонился, скрестив руки на плечах. В ответ ученики тоже склонились, коснувшись лбами упертых в пол ладоней. Вокруг Карины зашумели, поднимаясь на ноги, ученики.

— Зашибись! — воскликнул Хлюп, подпрыгивая на месте от избытка чувств. — Вот так драка! Я точно когда-нибудь научусь драться так же классно, и тогда Семка еще пожалеет, что…

— Дурак, — пихнул его в плечо орчонок. — Ты же слышал, что сказал мастер Дзинтон — нельзя драться ради того, чтобы победить. Твой Семка — дебил, а ты все время на его подначки покупаешься. Сколько я тебе говорил — пусть себе гогочет, болван, тебе-то что? Тебя как зовут? — без перехода обратился он к Карине. — Я Мушка, а он — Симбас, но его все Хлюпом зовут, потому что постоянно простужается, и из носа все время течет.

— Я не простужаюсь, у меня аллергия, — огрызнулся мальчик. — Но ты тоже можешь звать меня Хлюпом, я уже привык. А ты кто?

— Я Карина, — несмело произнесла девочка. — Рада знакомству.

Внутренне она напряглась. Память о детдоме, с годами подернувшаяся серой дымкой забвения, вдруг ожила в ее голове. Мальчишки, как правило, означали неприятности.

— Взаимно, — кивнул орчонок. — Слушай, а кто он тебе, мастер Дзинтон? Я видел, вы вместе с ним пришли. Он твой брат?

— Он мой папа, — гордо сказала Карина. — Приемный, — быстро добавила она, отчего-то смутившись.

— Круто! — выдохнул Хлюп. — Вот бы мне такого отца! А ты к нам станешь ходить заниматься? Тебе, наверное, сразу желтую ленту дадут. Можем вместе работать!

— Просто так никому ничего не дают, — поправил его рассудительный орчонок. — Но она, может, и догонит. Подумаешь, желтая лента! Период тренировок — и получил. Только я, наверное, уже на синюю сдам через период-другой.

Растерявшуюся Карину спас Дзинтон, закончивший разговор с Караби. Он кивнул девочке и быстрым шагом направился к двери кабинета мастера. Она неуверенно махнула рукой мальчишкам и бросилась за ним.

Когда она вбежала в кабинет, папа уже оказался переодетым в прежнюю одежду. Девочка недоуменно заморгала. Когда он успел?

— Как тебе бой, Каричка? — весело спросил он. — Понравилось?

— Очень! — искренне сказала девочка. — Он как… как танец.

— Правильно, — пробасил из-за спины Караби. — Танец и бой — близнецы-братья. И красоту им придает одно и то же: уверенное владение своим телом. Ну что, подружка, хочешь научиться так же?

— Да! — кивнула Карина. — Хочу… наверное. А долго учиться?

— Ну, лет через тридцать, я думаю, бело-зеленую ленту ты заработаешь, — подмигнул ей Дзинтон. — А там — все от тебя зависит. Еще лет двадцать-тридцать сверх того, и у тебя появятся все шансы меня переплюнуть.

— Сколько?! — против воли глаза у девочки полезли на лоб. — Тридцать? И еще тридцать? Да я же совсем старухой стану!

— Зато очень боевой старухой! — рассмеялся Дзинтон. — Ладно, нам пора. Значит, с завтрашнего вечера она появляется у тебя в последней группе. Приходит самостоятельно, забирает ее либо воспитательница, Цукка Мерованова, либо воспитатель, Саматта Касарий. Либо я, разумеется.

— Зачем? — подозрительно посмотрела на него Карина. — Я и сама дойти могу.

— Ничуть не сомневаюсь, — Дзинтон взъерошил ей волосы. — Но не забывай, что в мире есть масса людей, которые с превеликой охотой доставят тебя в совсем другие места, куда менее приятные. Да и хулиганов поздно вечером вполне встретить можно. Так что лучше тебе не появляться на улице одной, когда вокруг мало народу.

— Но я могу их…

— Нет! — Дзинтон наклонился и заглянул ей в глаза. — О твоей силе мы уже говорили — не вздумай ее использовать против других. А то, чему тебя научит мастер Караби, ты не сможешь применить в настоящей драке еще года два-три как минимум. Так что кто-то обязательно будет приходить за тобой. По крайней мере — в первое время. Караби, проследишь, чтобы она не уходила одна, ладно?

— Разумеется, учитель, — кивнул тролль.

— Да какой из меня сейчас учитель… — махнул рукой тот. — Так, глупостями занимаюсь. Ладно, мы потопали. Я вижу, у тебя тут отдельный выход на улицу — можно воспользоваться? А то, боюсь, в зале мы привлечем слишком много внимания.

— Да, сейчас открою.

На улице уже сгустились глубокие сумерки. Какое-то время они двигались молча. Карина переваривала события последнего часа, а Дзинтон шел, засунув руки в карманы и нахохлившись. Однако неподалеку от отеля он встрепенулся.

— Да, примерно так, — произнес он. — Камень брошен в дупло, и шершни уже загудели. Карина, прошу тебя, в ближайшие пару недель поберегись. Явной опасности нет, однако масса дополнительного нежелательного внимания нам обеспечена. Не ходи в город одна, ладно? Бери с собой Яну и Палека. Или ходи вместе с Цуккой.

— Хорошо, папа, — послушно произнесла девочка. А может, и нет, мысленно добавила она. Вот еще, можно подумать, она маленькая, чтобы с кем-то за ручку гулять. Уж до магазина-то она всегда самостоятельно дойти может. — Скажи, а почему ты никогда не говорил, что так хорошо дерешься? И почему не стал учить меня сам? Ты же многому меня научил.

— Потому что я терпеть не могу учить убивать и калечить, — ровным голосом ответил Дзинтон. — А искусство Пути — то же костоломство, пусть и красиво оформленное. Я предпочитаю учить созиданию, а не разрушению. Не переживай, Каричка, мастер Караби — превосходный учитель, и он обучит тебя еще лучше, чем я. А еще в ближайшее время мне опять придется часто и надолго отлучаться.

— Отлучаться? — Карина встала как вкопанная. — И мы опять останемся одни? — Внезапно ей захотелось расплакаться.

— Да, отлучаться, — вздохнул Дзинтон, присаживаясь перед ней на корточки. — Прости, Каричка, но так нужно. Я уже и так оставался с вами куда дольше, чем мог себе позволить. Но потом все уладится, и я снова начну проводить время с вами. И потом, у тебя всегда останутся Цукка и Саматта.

Он осторожно обнял девочку, и та уткнулась носом в его плечо, крепко обхватив его руками.

— Не переживай. Я обязательно стану возвращаться, что бы ни случилось. И если ты попадешь в беду, я появлюсь.

— Честно? — приглушенно спросила Карина.

— Честно-честно, — согласился Дзинтон, поглаживая ее по голове. — Завтра с утра сходим в город и подыщем тебе дзюбу. А потом, пожалуй, тряхнем мошной и всей нашей кодлой закатимся в хороший ресторан, чтобы слопать чего-нибудь вкусного. Надо же иногда веселиться, ага? А теперь пошли домой. Скоро заявятся Лика с Яни, Цукка поведет Яну устраиваться в музыкальную школу, а мне по-первости придется сопроводить Палека в Манеж. Да и у тебя, я слышу, в брюхе бурчит от голода. Ну что, давай до лестницы наперегонки?

* * *

Катамаран шел вдоль берега всю ночь. Перед тем, как улечься спать в выделенной ему каюте, Саматта еще раз прошелся по судну. Он заглянул даже в ходовую рубку на левом корпусе и тщательно осмотрел ее, невзирая на недовольные взгляды вахтенного и капитана. Он искренне надеялся, что судно не сядет в очередной раз на камни в ночной темноте, и осмотр вселил в его сердце слабую надежду на благополучный исход. Великим специалистом по морю он себя не считал, но сонар успокаивающе попискивал и помигивал большим зеленым глазом дисплея с медленно плывущими разводами, в углу тихо бормотало радио, на мониторах бортового компьютера не замечалось предупреждающих сообщений, а вахтенный с капитаном выглядели вполне трезвыми.

Спустившись в каюту, он долго лежал без сна, всем телом ощущая успокаивающую монотонную вибрацию корпуса. Он вспоминал вчерашнюю ночь с Цуккой, и его сердце наполнялось безотчетной радостью. Дзинтон, мудрец и старый сводник, наверняка рассчитывал именно на такое, но Саматте было плевать. Слепая судьба ли, чужой ли пинок в нужном направлении — какая разница? Главное, что они встретились. Жаль, что сразу пришлось уезжать, но разлука продлится недолго. А Демиург, как Саматта уже успел убедиться, ничего не делает зря. Интересно, какие сюрпризы ожидают его впереди? Наверняка ведь Дзинтон что-то не договаривает. Если речь действительно о «черных археологах», то какие, к Сумару, кодовые слова? Да и с каких пор «черные», предпочитающие тихо-незаметно рыться в необследованных захоронениях, открыто нападают на официальные экспедиции?

Его утренний сон разбился вдребезги о громкий сигнал побудки, транслируемый по судовой радиосети.

— Дамы и господа! — тон капитана казался ледяным и безукоризненно вежливым. — Катамаран «Осьминог» находится в виду места назначения. Мы маневрируем между скалами в горле бухты. Ожидаемое время сброса якоря — через пятнадцать минут.

— Мальчики и девочки! — вклинился веселый голос профессора Буна. — Подъем! Солнце уже встает, вам тоже пора. У нас впереди великий день, так что быстренько умываться и завтракать — в кают-компании уже накрыт стол.

Саматта нащупал браслет часов и поднес его к глазам. Десять минут шестого. Определенно, лишний час вздремнуть не помешало бы. С другой стороны, обидно, если какие-то сопляки-студенты поднимутся раньше его.

Он отбросил одеяло и соскочил с узкой койки, в очередной раз порадовавшись, что обитает в каюте один. Толкаться с соседом в узком межкроватном пространстве наверняка крайне неудобно. Он плеснул в лицо холодной водой из примостившегося в углу микроскопического умывальника, натянул шорты и вышел из каюты.

Когда, закончив на палубе получасовую утреннюю разминку, он ополоснулся в душевой и явился в кают-компанию, студенты еще только дожевывали успевшую остыть яичницу с беконом, сосисками и тостами. Все пятеро казались до невозможности сонными. Ученые, однако, уже закончили завтракать и негромко переговаривались друг с другом. Чоки Мирэйя сидела в углу и внимательно рассматривала все вокруг. Саматта кивнул присутствующим и быстро умял завтрак. Определенно, порция оказалась маловата. Он закончил есть одновременно с практикантами, так что когда он отложил вилку и вытер губы, профессор постучал ложечкой по бокалу с апельсиновым соком.

— Итак, мальчики и девочки! — энергично сказал он. — Надеюсь, все проснулись настолько, чтобы слышать мои слова и даже иногда понимать их смысл. Поздравляю всех с прибытием на место исследования. Поскольку все мы тут сухопутные крысы, еще раз напоминаю: сигнал цунами-предупреждения является безусловной командой бросать любые занятия в воде и немедленно выбираться на сушу.

— Нужно заранее проработать пути отступления, — заметил Саматта. — Я не заметил рядом подходящих скал, высоких и в то же время удобных для карабканья.

— Виден приморский житель! — рассмеялся профессор. — Ты говоришь все правильно, юноша. Однако когда поднимешься на палубу еще раз, обрати внимание на горло бухты. Оно узкое, извилистое и усеяно скалами. Волна входит сюда существенно ослабленной, так что, по сути, получается уже и не цунами, а так, сильное колебание воды. Наш любезный капитан уверил меня, что, судя по лоциям местности, здесь нет даже необходимости сниматься с якорей и выходить в море — цепи спокойно выдержат лишнюю нагрузку, а глубина здесь достаточна, чтобы судно не село брюхом на камни при предшествующем отливе. Берег, хоть и низкий, заливается не более чем на два-три десятка саженей, так что достаточно просто отойти за границу зоны цунами, которая прекрасно видна невооруженным взглядом. Собственно, именно потому мы здесь и находимся. Раскопки у нас подводные, и если бы волна приходила сюда в полной силе, предмет исследований на таком мелководье давным-давно разметало бы по камешку.

Саматта кивнул. На узкую горловину он и сам обратил внимание, но следовало удостовериться, что он все понимает правильно.

— Чтобы у всех в голове имелась одна и та же картинка ситуации, — профессор бросил взгляд на студентов-практикантов, — я еще раз обрисую наши цели. Мы проводим предварительное обследование точки, случайно обнаруженной в прошлом году геодезической экспедицией. Примерно двести лет назад в результате сильного землетрясения, характерного для тех времен, побережье сильно просело, и прибрежные сооружения оказались на глубине восьми-десяти саженей под водой. На нынешнем берегу довольно неплохо сохранились руины, но они известны давно, обследованы сверху донизу и никакой ценности не представляют. Все, что там представляло хоть какой-то интерес, давным-давно подчистую выгребли мародеры.

Он прочистил горло.

— В прошлом году здесь снова произошли небольшие подвижки почвы, и геодезическая экспедиция, проводившая рутинную локацию побережья, при помощи эхолота зафиксировала на дне ранее не замеченные конструкции явно искусственного происхождения. Либо подвижки и вызванное ими волнение сбили с них часть наносов, либо их банально пропустили ранее. В любом случае, геодезисты уведомили нас. Поскольку так случилось, что сейчас все равно пришлось проверять наш катамаран, решили попутно забросить нас сюда для проведения предварительного осмотра. По результатам работ мы должны принять решение о перспективности или, наоборот, бесперспективности дальнейших исследований. Сразу скажу вам, молодые люди, что я настроен крайне скептически и не верю, что мы найдем здесь что-то интересное. Но, по крайней мере, вы приобретете полезный опыт работы с аквалангом на небольших глубинах, а также подводных раскопок в целом. А если, — он прищурился, — кто-то из здесь находящихся полагает, что ситуация располагает к безделью и отлыниванию от дел, то он сильно ошибается. Вкалываем в полную силу, как на настоящих раскопках. И если вы рассчитываете работать со мной и дальше, лучше примите мои слова близко к сердцу.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Распорядок дня следующий. Сейчас мы начинаем разгрузку и обустройство базового лагеря на побережье…

— Опять разгрузка! — простонал кто-то из практикантов.

— Опять разгрузка, — согласился Бун. — Но расслабьтесь, молодые люди. Разве вам не сказали, что большая часть того, что мы паковали вчера, предназначена вовсе не нам? Нашего здесь едва тонна, два с небольшим десятка ящиков. Когда завершим работы, катамаран снимется с якоря и уйдет дальше вдоль побережья. В четырехстах верстах к юго-западу расположен стационарный лагерь экспедиции профессора Камаса, и именно для него и предназначены контейнеры с консервами и прочей белибердой. Через пять-шесть дней катамаран вернется и заберет нас обратно в Масарию. Но вернемся к плану работ. В первой половине дня мы выгружаемся, осматриваемся и разбиваем базовый лагерь. Затем господин Саматта продолжит ваше обучение работе с аквалангом, уже на практике. Мы с госпожой Гонагой проведем предварительное обследование дна, решим, откуда начнем, и опробуем оборудование. Ну, а после обеда приступим к работе по-настоящему.

— Могу я внести небольшие коррективы, профессор? — вновь встрял Саматта. — Как инструктор по подводному плаванию я несу ответственность за всех членов экспедиции. На случай… непредвиденных ситуаций в незнакомой воде я бы предпочел находиться рядом с тобой и госпожой Гонагой при первом погружении. Кроме того, во время обучения мне следует представлять дно хотя бы в ближайших окрестностях.

— Вот как? — профессор в сомнении поглядел на него. — Вообще-то, юноша, у меня достаточно богатый опыт работы под водой, чтобы непредвиденных ситуаций не возникло. Твое участие замедлит обучение, а у нас и без того не так много времени.

— Обучение моя отлучка не замедлит. Нам с вами не обязательно участвовать в работах по разбивке лагеря до победного конца. Я полагаю, что присутствующие здесь прекрасно справятся с мелкими делами и без нас. Не думаю, что рытье санитарной ямы или обустройство кухни обязательно требует нашего присутствия. Пока остальные члены экспедиции завершают обустройство под руководством господина Мароя, мы втроем вполне успеем совершить пробное погружение.

— Хорошо, согласен, — кивнул Бун. — Хотя, должен признаться, про санитарную яму я и не вспомнил бы, пока не приспичило. Думаю, твой опыт окажется нам полезен не только в воде. Ну что, народ, вперед и с песнями! Пора за работу.

Выгрузка и в самом деле не заняла и двух часов. Споро спущенный на воду катер в несколько приемов перевез на берег снаряжение, оборудование, пищу и запасы топлива для дизель-генератора и самого катера, после чего катамаран выбрал якорные цепи, густо прогудел и, развернувшись почти на месте, направился к выходу из бухты. Оставленный катер оказался просто великолепным — быстрым, вместительным, с прочным стеклопластовым корпусом и притом легким: на суше его без труда поднимали двое, так что на ночь его можно просто уносить за пределы цунамиопасной зоны на случай нежданного прихода волны. Зона четко выделялась голой галечной россыпью, кое-где покрытой засохшими водорослями, и, несмотря на почти горизонтальный пляж, тянулась всего саженей на двадцать, так что за средство передвижения Саматта оставался спокоен.

На всякий случай лагерь разбили так, что от бухты его отделял огромный гранитный валун саженях в десяти от опасной зоны. Так можно не бояться, что заброшенный волной камень случайно прилетит кому-нибудь в голову. Обустройство лагеря оказалось куда сложнее разгрузки: никто из студентов ранее не ставил палатки, и их пришлось обучать с нуля. По окончании процесса все пятеро казались измотанными так, словно весь день таскали тяжелые мешки — бегом и в гору. Милостиво разрешив им немного отдохнуть и снабдив Мароя подробными инструкциями о дальнейших действиях, Саматта распаковал контейнер с заранее подготовленными аквалангами и гидрокостюмами и вместе с Буном и Гонагой отправился к воде.

Дно быстро уходило вниз почти от самого берега. Сделав несколько пробных кругов у поверхности и проверив, что «щелкуны» работают и все откликаются на свои позывные, ныряльщики неспешно пошли вниз, следуя илистым складкам и изгибам. Пробивающийся сверху сквозь мутную воду дневной свет постепенно тускнел, так что вскоре пришлось включить налобные фонари, а также сигнальные лампы на запястьях. На всякий случай Саматта изредка подавал сигнал «Проверка связи» — кто его знает, как штатские, особенно пожилой Бун, почувствуют себя в окутывающей мгле. Но каждый раз он слышал успокаивающие ответные щелчки, так что постепенно перестал волноваться.

Руины показались впереди, когда глубиномер показал девять саженей. Остатки стен, кое-где прикрытые скелетами крыш, казалось, таили в себе смутную угрозу. Саматта посветил в один из оконных проемов и успел уловить, как метнулись по сторонам неясные тени, отблескивающие чешуей: видимо, местным жителям гости доверия не внушали. Всклубилась придонная муть, скрывая сцену. Впрочем, особенно разглядывать оказалось нечего: обычные стены из каменных блоков светлого гранита не скрывали ничего, достойного осмотра. Сами стены казались сиротливо-пустыми, из дна высовывались какие-то невнятные обломки, а больше не замечалось ничего.

Заработал «щелкун» Буна. «Дальше, дальше, не задерживаться», — сообщил он морским кодом и нетерпеливо махнул рукой вперед. Саматта пожал плечами, отбил подтверждение и вместе с Гонагой последовал за ним.

Металлический отблеск в груде камней он уловил сразу же после того, как удовлетворенный осмотром профессор подал сигнал к возвращению. Индикатор давления в баллонах уже начал помаргивать желтым, извещая, что воздуха осталось на двадцать минут. С учетом того, что на возвращение требовалось не менее пятнадцати, Саматта и сам намеревался напомнить профессору о времени, когда его взгляд поймал случайный отблеск. Просигнализировав «задержка, находка», он осторожно откатил в сторону несколько камней, которые, похоже, когда-то являлись очередной стеной. Свет фонаря, отразившись от зеркально-блестящего металла, резанул по глазам, и бывший капитан пораженно уставился на край металлической полосы, по которой бежали выгравированные знаки. Осторожно, старясь не повредить перчатки, он ухватился за края штуковины и дернул ее на себя, высвобождая. Та неожиданно легко поддалась, так что его отбросило назад, и он с замиранием сердца всем телом почувствовал скрежет баллона о камень. К счастью, обошлось — столкновение ничего не повредило.

Сверху, медленно шевеля ластами, спустились Бун с Гонагой. Саматта показал им металлическую полосу и даже сквозь маску заметил, как у профессора округлились глаза. Аккуратно опустив полосу на грунт, Саматта постучал себя по запястью с часами, потом по индикатору давления и ткнул пальцем вверх. Дождавшись согласных кивков, он подхватил полосу и начал всплытие, стараясь не торопиться. Конечно, десять саженей — не так уж и глубоко, но он слышал по крайней мере об одном человеке, умудрившемся подхватить кессонку именно на такой глубине, когда сдуру свечой пошел вверх от самого дна. Лучше не рисковать.

Оказавшись на поверхности, он высунул голову из воды и огляделся, стараясь запомнить побережные ориентиры. Потом нащупал взглядом место выхода на берег и двинулся к нему. Зажатая в руке железяка тянула вниз, мешая плыть, так что когда он смог, наконец, встать и с облегчением выплюнул мундштук, индикатор давления в баллонах уже мигал красным и попискивал тревожным зуммером. Отдуваясь и осторожно переступая по гальке, он выбрался на берег, плюхнулся на камни и принялся отстегивать ласты. Неужели они и в самом деле проторчали под водой полтора часа?

Гонага и Бун, уже успевшие сбросить ласты и акваланги, едва ли не вырывали друг у друга металлическую полосу.

— Невероятно! — возбужденно проговорила женщина. — Бун, в первый же день сенсация! Чтоб я сдохла, если здесь не канамара второго типа! Смотри — «Кото-но охара дзи импара», «Имперская служба охраны»! Шрифт чуть отличается от известных образцов, но никаких сомнении…

— Наги, да ты посмотри на материал! — раздраженно перебил ее профессор. — Ты что, не видишь? Нержавеющая сталь или вроде того. Какая, к Назине, нержавейка двести лет назад? Не знаю, откуда оно взялось, но очень похоже на новодел. Опять какие-нибудь ролевики игрались.

— Нет, не сталь, — качнул головой Саматта, освобождаясь от акваланга. — Нержавейка в морской воде довольно быстро начинает корродировать — она «нержавеющая» только в определенных условиях. Сильно смахивает на полированное серебро, но, кажется, для серебра тяжеловато. Хотя я не металлург, могу ошибаться.

— М-да, — профессор озадаченно повертел табличку в руках. — Ну и задачка. Определенно, новодел. Но откуда он мог взяться в такой глуши? Туристы?

— В течение последнего года как минимум в бухте стоянок не устраивали, — качнул головой Саматта, поднимаясь. — Следов нет. Да и сомнительно, чтобы ролевики стали разбрасываться реквизитом. Такая штука должна дорого стоить.

— Может, и новодел, — с сомнением проговорила Гонага. — Но я бы не стала утверждать однозначно. Бун, у нас микроскоп с собой есть? Ты ведь запасливый, я знаю.

— Есть у нас микроскоп, а толку? — буркнул профессор. Вдруг он замер и странно посмотрел на коллегу. — Наги, ты что, думаешь о…

— Ну конечно! — досадливо тряхнула та головой. — Я могу распознать характерные структуры на шлифе, если они действительно там присутствуют. Зря я, что ли, в запасниках Музея дневала и ночевала? Вот только чем сделать шлиф…

— О чем речь? — недоуменно поинтересовался Саматта, переводя взгляд с Буна на Гонагу. — Какие структуры? Где?

— «Странные поля», — нетерпеливо пояснила Гонага. — Только не говори, что ничего о них не слышал!

— Ничего. Что за поля такие?

Университетские с жалостью посмотрели на Саматту.

— «Странные поля», — менторским тоном пояснил Бун, — есть гипотеза, призванная объяснить странности в строении вещества, не укладывающиеся в рамки нынешней физики твердого тела. Помнишь опыты из школы, в которых железные опилки на листе пластика под влиянием магнитного поля выстраивались определенным образом?

— Что-то припоминаю, — Саматта, нахмурившись, задумался. — Да, есть такое. Иллюстрация силовых линий постоянного магнита.

— Именно! Магнитное поле действует на определенные металлы. Если воздействовать им на застывающий расплав ферромагнетика, формирующиеся в расплаве кристаллы выстроятся характерным образом. Потом можно сделать шлиф застывшего куска и под микроскопом обнаружить соответствующие структуры. То же и со «странными полями». В очень многих старых артефактах можно обнаружить характерные структуры, которые не могли сформироваться в ходе процессов, известных современной науке. По крайней мере, так утверждает профессор Караганес, один из известнейших специалистов по кристаллографии с мировым именем и мой хороший друг. Я ничего не понимаю в предмете, но ему верю. Причем подобные структуры встречаются не только в металле, но и в камне, керамике и, что совсем странно, в предметах органического происхождения наподобие деревянных или костяных изделий. Отсюда и возникла гипотеза «странных полей», не известных современной науке, но, тем не менее, использовавшихся имперскими жителями в своих целях. Я не запутал?

— Да нет, все понятно. — Саматта задумчиво покусал губу. — Скажи, а не называли ли «странные поля» как-то иначе? «Силой», например?

— Еще как называли! — с энтузиазмом подхватила Гонага. — В одном из дошедших до нас документов, являвшихся, похоже, подробной технологической инструкцией по организации массового производства стальных клинков, термин упоминается неоднократно, причем в таком контексте, что современные металлурги только разводят руками. Утверждалось, что подвергнутые особой обработке «силой» клинки не ржавеют в воде и не разрушаются даже в слабом растворе кислот. Постой! — подозрительно сощурилась она. — А ты-то откуда знаешь? Что-то я не помню, чтобы такие вещи встречались в популярной литературе.

— Дзинтон рассказывал, — рассеянно ответил Саматта. Его мысли витали совсем в другой области. Буквослоги на табличке казались чужими и непонятными, в них лишь отдаленно проскальзывало сходство с современными. И все же… Все же в них таилась та обезличенная бездушная угроза, которая всегда струится от официальных вывесок на зданиях спецслужб. Он пытался понять, что именно крутится у него в голове, и не мог. Новодел? Новодел… В такой глуши — чушь собачья. Видел он ролевиков. Встречались среди них и сопляки с соплячками, еще не вошедшие в возраст совершеннолетия, и вполне взрослые мужики и бабы, не наигравшиеся с острыми железками в детстве или же просто искавшие повода, чтобы собраться компанией на природе и залить себя по уши алкоголем. Но ни один из них никогда и ни за что не поперся бы за сотни верст от цивилизации, в глухую заброшенную бухту, только чтобы сыграть здесь в очередную игру. В пригородный лес — всегда пожалуйста, но не на отдаленное пустынное побережье.

Табличка. «Имперская служба охраны». «Странные поля». Что же еще крутится в голове?

— …с ним пообщаться на предмет таблички, — говорил в это время Бун. — Я полагаю…

— Профессор! — резко перебил его Саматта. — Мне нужен ответ на вопрос. На очень важный вопрос. Я так и не поинтересовался, где именно мы находимся. Как далеко отсюда до Масарии?

— Ну… — Бун поскреб подбородок, начинающий зарастать седой щетиной. — Верст примерно полтораста.

— Носило ли место когда-нибудь название «Небесной бухты»? «Ледяного замка»?

— Да, — удивленно посмотрел на него профессор. — По некоторым данным бухта вполне может располагаться в районе старой имперской гавани под названием «Небесная», с которой связан мифический «Ледяной замок», он же «Цитадель Майно». Но откуда…

— Ну, Дзинтон, ну, скотина… — сквозь зубы пробормотал Саматта. — Профессор! Экспедиция как-то согласовывалась с военными?

— Нет, конечно, — возмущенно фыркнул Бун. — С какой стати мы должны…

Со стороны лагеря грохнул выстрел, потом еще один.

— Тройной хер Тинурила! — выругался Саматта. Он припал к земле, озираясь. — Бун, Гонага, остаетесь здесь. Я проверю, в чем дело.

Он осторожно, как учил Дзинтон, активировал свой полуэффектор и для пробы ударил шокером перед собой. Свистнул рассекаемый воздух. От пули он не защитит, но в качестве неприятной неожиданности сгодится. Вот только вступать в драку с солдатами — хуже, чем глупость. Это самоубийство. Нужно любой ценой избежать столкновения…

— Молодой человек! — возмущенно заявил профессор. — Между прочим, глава экспедиции пока что еще я! И я отдаю приказы! Мы идем в лагерь вместе.

Вскинув подбородок, он решительно зашагал вперед, оступаясь босыми ногами по гальке и для равновесия размахивая зажатой в руке металлической полосой. Саматта одним прыжком нагнал его и остановил, железной хваткой взяв за плечо.

— Как ты поможешь своим людям, если тебя пристрелят на подходах к лагерю? — холодно спросил он. — Господин Бун, я не оспариваю твое руководство экспедицией в целом. Но в вопросах безопасности тебе лучше слушать меня. У меня на этом деле борода выросла. Пожалуйста, возьми госпожу Гонагу и отправляйтесь к…

Он осекся. Из-за скрывающего лагерь валуна вынырнуло несколько небольших отсюда фигурок в защитной форме. В руках у них виднелось оружие, неприятно напоминающее автоматические штурмовые карабины. Рассыпавшись цепью, фигурки двинулись к ним. Одна из них подняла оружие и дважды выстрелила в воздух.

— Поздно, — вздохнул Саматта. — Теперь отсюда уже никуда не деться — мы в прибрежной полосе как на ладони. Все. Стоим и не шевелимся, чтобы ненароком не схлопотать пулю. — Он с легкостью пресек слабую попытку профессора освободиться. Впрочем, профессор особо и не дергался. Он стоял, спокойно рассматривая чужаков, и его глаза превратились в узкие щелочки. Ну, по крайней мере, больше не пытается вспоминать, кто глава экспедиции, и то ладно.

— Что за люди? — испуганно спросила Гонага. — Откуда взялись?

— Либо военные, либо бандиты, — пояснил Саматта, вглядываясь в бегом приближающихся незнакомцев. — Надеюсь, что первое. Бандитов придется убивать, но они вряд ли напали бы так рано. Скорее, подождали бы, пока мы не поднимем хоть что-то ценное.

— Но какие военные? — с ужасом спросила женщина. — Что им от нас надо?

— В ближайших окрестностях находится по крайней мере один сверхсекретный военный институт, охраняемый армейцами, — сквозь зубы процедил Саматта, про себя кляня свою глупость на все корки. Почему он не вспомнил историю с освобождением Демиурга Майи немного раньше? Дзинтон же совершенно четко сказал, что та лаборатория расположена в окрестностях бывшей Цитадели Майно! — Разумеется, они не могли пропустить незамеченным наше появление у них под носом. Профессор Бун, сейчас вы ясно и четко представитесь и одной фразой опишете цель нашей экспедиции. У нас останется максимум три или четыре секунды перед тем, как нас положат мордами на камни. Если останется, конечно.

— Понял! — проворчал профессор. — Да отпусти же ты меня, молодой человек! Ты мне руку оторвешь!

Саматта выпустил его плечо — как раз перед тем, как цепочка из пяти солдат остановилась перед ними в нескольких шагах, нацелив на них карабины.

— Всем лечь на землю лицом вниз, руки за голову! — резко скомандовал один из них с нашивками лейтенанта. — Быстро!

— Я профессор Бун из Оканакского университета. У нас официально оформленная археологическая экспедиция! — громко заявил Бун. — Я требую немедленных объяснений!

— Повторяю — лечь на землю, руки за голову! — рявкнул лейтенант. — На счет «три» открываю огонь на поражение! Раз!..

— На землю! — скомандовал Саматта, подавая пример. — Подчиняйтесь!

К его облегчению и Бун, и Гонага не стали проявлять гонор и послушно легли на гальку. Саматта почувствовал, как ему в шею больно уперлось дуло, невидимые руки выдернули кинжал из ножен на поясе и пробежались по внешним карманам гидрокостюма.

— Эй! — крикнула рядом Гонага. — Полегче с руками! Своих щупай, мудак, если сперма в мозги ударила! Или у тебя яйца от воздержания лопаются? Ты только скажи, мальчик, а уж я найду, куда их тебе запихать, чтобы не беспокоили больше!

Против воли Саматта усмехнулся. Похоже, госпожа профессор не такая уж и рафинированная интеллектуалка, и откуда ноги растут, знает прекрасно.

— Вы все задержаны за незаконное проникновение на территорию охраняемого объекта, — безапелляционно заявил лейтенант. — Любая попытка сопротивления будет покарана. Выполнять команды беспрекословно и в точности. Сейчас вас отведут в место временного содержания. Встать! Руки за голову и не опускать без команды.

— Я руководитель экспедиции Оканакского университета… — снова начал профессор Бун, поднимаясь, но лейтенант резко оборвал его:

— Не мое дело. Расскажешь начальству. Пошли!

— Не знаю, что твое, а что не твое дело, — угрожающе проговорил Бун, всем телом поворачиваясь к нему, — но здесь куча дорогостоящего оборудования. Если что-то из нашего имущества пропадет, я подам в суд в том числе на тебя лично. Я тебя раздену догола, сопляк, так что до конца жизни с долгами не расплатишься. Понял?

Рассвирепевший профессор, даже с заложенными за голову руками, производил впечатление. Его глаза мрачно горели, седеющая шевелюра растрепалась вокруг головы невесомым облаком-нимбом, а надменное худощавое лицо, казалось, принадлежало какому-то древнему богу.

— Ничего с вашим оборудованием не случится, — проворчал слегка смутившийся лейтенант. — Пошли!

В общем-то, лейтенант оказался не таким плохим парнем. Он даже позволил сменить гидрокостюмы на нормальную одежду — предварительно тщательно обыскав ее. Вместо обычных шорт и майки Саматта натянул свободные штаны из плотной ткани-«шкуры» и рубашку с длинным рукавом. Они позволяли нормально двигаться, что немаловажно в возможной драке, и защищали от ссадин и холода: в каких условиях их намеревались держать, оставалось неясным, так что бывший капитан предпочел перестраховаться. Вместо сандалий он надел высокие армейские башмаки с рубчатой подошвой.

— Где служил? — негромко, так, чтобы не слышали остальные, спросил лейтенант.

— Спецназ Минобороны, — Саматте очень не хотелось, чтобы его держали под особым наблюдением, но скрыть от наметанного взгляда солдатскую выправку все равно невозможно. А врать по пустякам не стоило. — Капитан.

— Диверсант?

— Давно нет. Охрана спецобъектов. Уволен без пенсии.

— Понятно, — лейтенант окинул его задумчивым взглядом. — Из наших, значит. Вы что, не знали, куда влезли?

— Я догадался, — хмыкнул Саматта. — Только поздно. Слушай, друг, не все так просто, как кажется. Мне нужно поговорить с твоим начальством. С максимально высоким.

— Поговоришь, — пожал плечами лейтенант. — Даже больше, чем захочется. Ладно, кончаем болтать, двигаться пора. Кстати, сам понимаешь, за тобой особый присмотр. Ничего личного, но если что, пулю поймаешь первым. Так что ты поаккуратней. У нас начальство в последнее время… — Он осекся.

— Ваше начальство недавно поимели по самые гланды и без вазелина, — резко сказал Саматта, жестко глядя лейтенанту в глаза. — И я в курсе, кто и как. Мне нужно с ним поговорить как можно быстрее, пока они дров не наломали. Запомни два слова: «Касатана Хамаяра». Нужно, чтобы их услышали на самом верху. Дальше не твое дело. «Касатана Хамаяра», усек?

Лейтенант внимательно посмотрел на него и кивнул.

— Передам кому смогу. Теперь пошли.

— Пошли, — кивнул Саматта. — Только руки, уж не взыщи, мы опустим. Профессору, между прочим, далеко за восемьдесят. Выглядит он бодро, но сам понимаешь, что с тобой сделают, если его удар по дороге хватит. И не смотри на меня так — мы здесь не боевик снимаем. Если бы я хотел, давно бы положил сначала тебя, а потом из твоего ствола — половину твоих ребят еще до того, как они сообразили бы, что происходит. Но мне неприятности не нужны, я за своих людей ответственность несу. Так что кончай играть в войнушку, лейтенант. Все пройдет спокойно, я обещаю.

Когда он присоединился к группе, на него с нетерпением и надеждой уставились восемь пар глаз. Точнее, девять, если считать, что чоки-девица способна испытывать нетерпение.

— О чем вы трепались? — нетерпеливо спросил баюкающий руку Марой (он попытался отмахнуться от солдата и получил прикладом по плечу). — Кто они такие?

— Господа и дамы, — произнес Саматта. — Так получилось, что нас задержала служба охраны одной секретной организации. Мы без разрешения оказались на их территории… ну, или на территории, которую они считают своей. Боюсь, здесь и сейчас нам с проблемой не разобраться, так что все-таки придется пройти с ними. Нам гарантировали сохранность нашего имущества, так что теперь наша задача — выпутаться из истории с минимальными потерями сил и времени. Но для начала нам всем нужно проявить благоразумие и не пытаться скандалить. Я достаточно времени работал в… в аналогичной службе, так что их логику знаю прекрасно. Сейчас нас собираются отвести в какое-то место, где и проведут расследование.

— Где и похоронят в братской могиле, — проворчал Бун. — Ну, если ты говоришь, что так надо, тебе поверю. Коллеги, слушайте меня! Идем туда, куда ведут, спокойно и без скандала. Скандал я потом устрою, мало не покажется, — добавил он, окидывая окружившее экспедицию подразделение неприязненным взглядом.

Спустя примерно час ходьбы по крутым тропинкам, петляющим меж стволов горных сикомор, они оказались перед воротами в заборе из колючей проволоки, усеянном грозными табличками наподобие «Государственная собственность. Не входить без пропуска!» и «Не сходить с дорожек, охрана стреляет на поражение». Куда-то в горы уходила асфальтированная дорога. Под настороженными взглядами охранников их провели через ворота и, переписав имена, заставили спуститься в бункер позади караульных будок. Внутри их затолкали в довольно просторную комнату, в которой, однако, не оказалось ничего помимо голых бетонных стен, нескольких деревянных лавок и одинокой резкой лампочки посреди потолка.

Когда за спиной Саматты лязгнула, закрываясь, железная дверь, он невольно вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Все нормально, сказал он себе. Все тихо. Не нервничай, идиот, на тебя люди смотрят. Еще не хватало тебе источником паники стать.

— Безобразие, — пробормотал профессор Бун. Судя по его тону, окружение подействовало угнетающе и на него. — Совершенно возмутительно!

— Нас не убьют? — поежившись, поинтересовался орк-практикант. — У нас в общине про человеческую армию много чего рассказывали.

— Господа и дамы! — громки и четко, как перед строем, произнес Саматта. — Прошу всех сесть и расслабиться. Я уверен, очень скоро все выяснится. Помните, что нас задержали не бандиты, а армейское охранное подразделение.

— Это мне и не нравится, — буркнула профессор Гонага, присаживаясь на лавочку. — С вояк станется пристрелить нас, чтобы какой-нибудь утечки военной тайны не случилось.

— Госпожа Гонага, — холодно-официальным тоном произнес Саматта, — я прошу тебя не нервничать саму и не нервировать окружающих. Нас не могут «пристрелить». Я даже не стану говорить, что такое противозаконно, сейчас ты все равно пропустишь мои слова мимо ушей. Но задействуй же здравый смысл, наконец. Наша смерть никому не нужна, мы ничего не видели и не знаем. И не забывай, место, куда мы отправились, хорошо известно, равно как дотошному следователю не составит труда выяснить, что рядом находится засекреченный военный объект. Исчезновение нашей экспедиции невозможно сохранить в тайне, следовательно, для местных оно лишь ухудшит ситуацию.

Он обвел всех взглядом. Старшие переглядывались и пожимали плечами. Младшие с надеждой смотрели на него. Одна чоки-девица встала в дальнем углу и, застыв, молча уставилась перед собой.

— В общем, нас помурыжат здесь несколько часов, — невозмутимо закончил спецназовец, — но и только. Когда они убедятся, что мы те, за кого себя выдаем, нас отпустят. Охрана и так вышла за рамки своих полномочий, арестовав нас далеко за пределами режимной зоны, и раздувать скандал она не заинтересована. В общем, постарайтесь немного расслабиться. Кто как, а я устал. Если захотите пить или в туалет, стучите в дверь. С той стороны нас наверняка охраняют караульные.

Он сел на скамью, прислонился спиной к стене, порадовавшись своей предусмотрительности насчет рубашки, и закрыл глаза. Ему страшно хотелось внутри быть таким же спокойным, каким он выглядел внешне. Впрочем, паниковать действительно бессмысленно. На крайний случай оставался прямой канал связи с Дзинтоном. Но следовало подумать — а что, собственно, происходит?

Знал ли Демиург Джао о том, что рядом с местом назначения экспедиции расположена бывшая Цитадель Майно, в районе которой расположена военная лаборатория? Безусловно. Не мог не знать, тем более что сам принимал участие в уничтожении Цитадели двести лет назад и — опосредованно — в изъятии Майи пару недель назад. Знал, но не предупредил. Хотя и снабдил дополнительными средствами связи и защиты. Надеялся, что военные не отреагируют? Вряд ли: в каком состоянии находится руководство лаборатории после демонстративно-небрежного похищения Майи Камиллом, понимал даже сам Саматта. Подобный сценарий может означать только одно: Демиургу интересно, каким образом его подопечный сумеет справиться с ситуацией сам по себе, без поддержки.

Впрочем, есть и альтернативное объяснение. Дзинтон так толком и не пояснил, как устроены «сети влияния» Демиургов. Но из того, что все-таки сказал, следует почти полная самостоятельность каждого агента сети. Совместные действия возможны, а зачастую и необходимы, но, как правило, агент действует в одиночку — и по собственному усмотрению. Демиурги — или как минимум Джао — оказывают им поддержку, какую полагают допустимой, но не считают нужным навязывать личную точку зрения, предоставляя разбираться по своему усмотрению.

В любом варианте происходящее здесь является заботой Саматты, и прямой канал связи можно задействовать только в самом крайнем случае. Например, если у руководства лаборатории действительно поехала крыша, и их всех собираются тут закопать — против меча голыми руками не повоюешь. Но пока на такой вариант развития событий ничего не указывает. Следовательно, нужно просто позволить событиям развиваться. Пока. А там посмотрим.

* * *

К его удивлению, профессор Бун оправился от потрясения куда раньше, чем ожидалось. Уже через полчаса после начала их неволи он устроил викторину. Назначенный ведущим ассистент Марой один за другим вытаскивал из своей необъятной памяти исторические события, а присутствующие по очереди называли даты, когда они происходили. Очередной отвечающий выбирал следующего.

Саматта, которого не пригласили участвовать, тоже невольно увлекся игрой. Он пытался угадать ответ раньше отвечающего, и, к его удивлению, по крайней мере в половине случаев ему удавалось. В один момент он не выдержал и поправил отвечающего студента:

— В шестьсот двадцать пятом, а не третьем.

— Что? — удивленно взглянул на него тот.

— Я говорю, последняя осада Крестоцина состоялась в шестьсот двадцать пятом, — повторил Саматта. — Она завершилась четырнадцатого пятого падением города под ударами имперских войск. Кстати, я никогда не понимал, почему ее назвали осадой. Город пал в первые же сутки. Майно просто снес всю защиту одним комбинированным ударом с моря и суши.

— Ну, если не считать того, что Майно — все-таки сказка, все верно, — кивнул Марой. — Действительно, комбинированный удар имперских войск и флота смял хваленую защиту города в течение нескольких часов. Диверсанты-пловцы захватили побережные укрепления, опустили цепи на входе в бухту, и пока осажденные занимались защитой городских стен, майнеры спокойно высадили на внутренних пристанях штурмовые отряды. Но так сложилось, что бой назвали осадой. Просто реальную картину восстановили немногим более полувека назад, а до того считалось, что схватка вышла длительной и кровавой. Поздравляю, Саматта, ты знаешь историю лучше, чем половина студентов моего потока, — он выразительно взглянул на неверно ответившего студента, и тот вспыхнул. — Ты тоже интересуешься историей? Впрочем, чего я спрашиваю? Не интересовался бы — не сидел бы здесь.

— В офицерской академии операцию рассматривают как эталонную, — пояснил Саматта. — Ее разбору отводится целое занятие. Но вообще-то да, историей я со школы интересуюсь. В выпускном классе мне даже дали Большую серебряную медаль за сочинение по обществоведению. История объединения Катонии после крушения Империи Майно.

— И ты пошел в солдаты? — удивленно поднял бровь Бун. — Ну, юноша, ты определенно завалил свои способности самым большим камнем, который только нашел на дороге.

— У меня не хватало денег на учебу в университете, — дернул плечом Саматта. — И в кредиты влезать не хотелось. А армия обещала оплатить обучение после пяти лет службы. Но как-то не сложилось. Через два года я пошел на курсы сержантов, еще через год — в академию, в двадцать лет получил лейтенанта, а дальше по накатанной тропе.

— Ну, положим, учиться никогда не поздно, — задумчиво пробормотал Бун, прищуренно глядя на него.

Саматта вернул ему подозрительный взгляд. Они с Дзинтоном что, сговорились? Они же даже не виделись никогда!

— Не смотри на меня так, юноша! — рассмеялся профессор. — Я, к твоему сведению, сейчас зубрю древнекарский. Год назад начал, лет через пять доведу до уровня свободного чтения. А он тебе не общий с его пятью падежами и тремя временами, он вообще ни на один современный язык не похож. И уж если такое ископаемое, как я, способно учиться, то ты и подавно. Или вот взять профессора…

Его речь оборвал скрежет ключа в замке. Дверь распахнулась под визгливый аккомпанемент несмазанных петель, и в камеру шагнул давешний лейтенант.

— Ты! — он ткнул пальцем в Саматту. — На выход.

— Эй! — возмутился Бун, вскакивая со скамьи. — Я начальник экспедиции! Я требую встречи с твоим начальством!

— Мне приказано привести твоего заместителя по безопасности, или кто он у вас, — качнул головой лейтенант. — Извини, господин, но я просто выполняю приказы.

Поднимаясь со скамьи, Саматта мысленно зафиксировал в голове изменение тона общения. «Извини, господин» — немного, но уже что-то. Судя по всему, факт отправки научной экспедиции в данную точку побережья уже подтвердили, так что дело за малым: убедить охрану, что их можно отпустить восвояси. Конечно, нежданно-негаданно свалившаяся на него роль зама по безопасности — сюрприз, но, с другой стороны, лучше, если разговаривать придется ему, а не профессору Буну.

Идти пришлось недалеко. В двух саженях по коридору лейтенант остановился и кивком указал Саматте на дверь — тоже железную, но, по крайней мере, не скрипучую. Оглянувшись на двух угрюмо маячивших за спиной солдат, бывший спецназовец потянул ее на себя и вошел.

Здесь, как и в камере, под потолком сиротливо горела мощная электролампа без плафона. Вдоль стены стояли два древних полурассыпавшихся деревянных шкафа (сквозь приоткрытые дверцы виднелась пыльная пустота полок), а у дальней стены стояли не менее древний стол и пара стульев. На одном из них восседал один из самых огромных троллей, которых Саматта когда-либо видел. Зверюга носила полевую пехотную форму с нашивками вайс-полковника.

— Выйди, — покосившись на сопровождающего лейтенанта, приказал тролль. Дождавшись, пока за тем закроется дверь, он неприязненно посмотрел на Саматту: — Ну?

— Что — «ну»? — осведомился тот, подавляя рефлекторный позыв вытянуться по стойке «смирно» и демонстративно скрещивая руки на груди. — Ты хоть представься, блистательный господин.

— Вайс-полковник Сураш Тамарэй, директор по безопасности, — недовольно рыкнул тролль. — Тебя я знаю, твое личное дело мы получили. И отнюдь не могу сказать, что рад знакомству. Так что ты хотел сказать насчет… известной нам обоим женщины?

— Ничего особенного, — пожал плечами Саматта. — Просто я подумал, что вам интересно узнать — ее более-менее привели в порядок. Привет передавать она не просила, но ты того и не ждал, верно?

— Что с ней сделали? Где она?

— Что с ней сделали, я не знаю, — вежливо и обстоятельно ответил Саматта. — Я отсутствовал, но даже если бы присутствовал, все равно не понял бы происходящего. Знаю только, что ее освободили от вирусного эффектора, после чего она отбыла в не известном мне, да и другим тоже, направлении.

— Бред какой-то… — устало прошипел сквозь зубы тролль. — Ты хоть понимаешь, капитан, что речь идет о вопросах национальной безопасности? С категорией допуска такого уровня, которого у тебя никогда не было и не будет? Ее нужно найти и вернуть, хотя бы для того, чтобы получить отчет о случившемся. У тебя есть с ней контакт? Ты можешь передать сообщение? Мы не намерены причинять ей вред или предъявлять какие-либо обвинения, клянусь в том Прямым Путем!

— Я верю тебе и без клятвы, — фыркнул Саматта. — Беда в том, что она почти наверняка отнесется крайне негативно к идее возвращения и уж тем более отчета. Если ей их озвучить, боюсь, уже у нее возникнет намерение причинить вред вам. Вполне реализуемое намерение, смею заметить. Кроме того, есть и другое затруднение: в настоящий момент, судя по тому, что я знаю, она находится отсюда на расстоянии в хрен знает сколько миллиардов световых лет. А может, и триллионов. И я не уверен даже, что с ней способны связаться другие Демиурги.

— Кто?.. — удивленно переспросил тролль. — Какие еще миллиарды лет? Что ты несешь?

— А еще пеняешь, что у меня нет допуска, — усмехнулся Саматта. — Знаешь, господин Сураш, я не намерен развивать тему. Я просто не уверен, что тебе можно знать, а что — нельзя. Я хочу проинформировать о следующем… — Он набрал в грудь воздуха и сделал короткую паузу, пытаясь в точности воспроизвести придуманную им конструкцию. — Тот, кто изъял из вашей лаборатории доктора Касатану Хамаяру, не имеет желания объясняться с вами в любой форме. Если он изменит свою точку зрения, то войдет в контакт сам. Он, однако, заинтересован, чтобы данная научная экспедиция успешно завершила свою работу и в полном составе вернулась домой.

Сосредоточившись, он послал короткий импульс, впечатавший тролля вместе со стулом в бетонную стену. Тот, ловко извернувшись, вскочил на ноги, в его лапище мелькнуло дуло невесть откуда взявшегося тяжелого пистолета. Саматта успокаивающе поднял ладони.

— Я не намерен причинять тебе вред, господин Сураш, — медленно и внятно произнес он. — Однако у меня есть полномочия ликвидировать любые — любые! — препятствия, возникающие перед экспедицией. Пока что я не обострял конфликт, несмотря даже на идиотское поведение твоих солдат, ведущих себя с кучкой сопляков и яйцеголовых, как с отрядом диверсантов. Надеюсь, мы уладим конфликт прямо сейчас.

— Я не могу вас отпустить, — качнул головой тролль. — По крайней мере, до того, как получу одобрение из департамента. Вы вторглись в запретную зону, в связи с чем следует провести тщательное расследование.

— Господин вайс-полковник, не надо парить мне мозги, — поморщился Саматта. — Мы с тобой коллеги, пусть и бывшие, и прекрасно знаем, что запретная зона всегда явно и недвусмысленно обозначается предупреждающими знаками и ограждением. Побережье бухты никак не обозначено. Нет там никакой запретки. Обычная открытая территория, пусть и рядом с режимной. А профессор Бун, между прочим, является очень известной личностью в своей среде. Ты хочешь публичного скандала? Забыл, чем закончилась история с Институтом человека? Мой покровитель был им весьма недоволен — и ничуть не менее он окажется недоволен тобой и твоим заведением.

Тролль прищуренно посмотрел на него.

— И почему же твой… «покровитель», — он выделил слово голосом, — не озвучивает свое недовольство лично?

— Потому что он не занимается мелочами. Для того есть мальчики на побегушках вроде меня, — Саматта невозмутимо выдержал тяжелый взгляд собеседника. — Доктора Касатану он забрал у вас сам, поскольку она куда важнее, чем ты только можешь себе представить. Но экспедиция к твоей конторе отношения не имеет, а потому для пригляда за ней послали меня. Ну так что? Начнем ссориться? Или послушаешь голос разума?

— И все-таки ты блефуешь, — усмехнулся тролль. — Твоего имени нет в досье «Камигами». Сдается мне, ты простая пешка…

Саматта не дал ему закончить. На сей раз сгенерированный импульс оказался куда мощнее. Тролля впечатало в стену с такой силой, что его взгляд помутнел. Невнятно хрюкнув, он начал сползать по стене вниз, но все-таки удержался на ногах. Встряхнув головой, он сфокусировал взгляд — и замер. Саматта уже стоял перед ним, нацелив на вайс-полковника его собственный пистолет.

— Если ты решишь, что лишние полусажень роста и центнер веса дают тебе преимущество, блистательный господин Сураш, ты сильно ошибешься, — предостерегающе проговорил спецназовец. — Диверсантов учат тролличьей анатомии, и я прекрасно знаю, куда всадить пулю, чтобы прикончить тебя на месте. И я успею выстрелить, не сомневайся, окажись ты даже Ведущим по Пути.

Он отступил на пару шагов назад, щелкнул предохранителем и положил оружие на стол.

— Я не намерен тебя убивать, — сказал он. — Я вообще не намерен с тобой ссориться. Я понимаю мотивы твоих действий и не имею ничего лично против тебя. Мне жаль, господин вайс-полковник, что наше знакомство произошло в таких условиях. Однако я вынужден предъявить ультиматум: или нас выпускают до исхода дня, или я вызываю своего покровителя и умываю руки.

Сипло выдохнув, тролль отлепился от стены и шагнул к столу. Он взял пистолет в руки и несколько секунд внимательно его рассматривал, словно увидел впервые в жизни. Потом он поднял взгляд на Саматту.

— Похоже, мы совсем перестали что-то значить в собственном мире, — с горечью процедил он. — Непонятно кто вмешивается куда хочет и как хочет, а мы даже не имеем возможности возмущаться.

— Нет, не так. Они…

— Да что ты понимаешь, щенок… — устало вздохнул тролль. — Я же говорю: ты — пешка, которой вертят как хотят. Ты не фигурировал в досье «Камигами» еще неделю назад, значит, работаешь на них совсем недавно. Ты просто не представляешь, что именно происходит и что именно они с нами делают. Ладно. Не стану тебя убеждать, бессмысленно. Если мы о чем-то и знаем совершенно определенно, так о фанатизме их подручных. Нет у меня никакого желания снова привлекать внимание Сущностей. Вашу группу отпустят. Но в вашем лагере останутся дежурить мои ребята.

— Не возражаю, — кивнул Саматта. — Не стесняйся в количестве — вообще-то меня приставили охранять яйцеголовых вовсе не от вас, а от «черных археологов». Так что если организуешь полноценную охрану, только спасибо скажу.

— Ну ты и наглец, капитан! — во всю свою зубастую пасть усмехнулся вайс-полковник. — Хотел бы я иметь тебя на своей стороне. Ладно, подумаю.

— А кто сказал, что я не на твоей стороне? — удивился Саматта. — Пусть у них своеобразные представления о пользе, но они, во всяком случае, не хотят нам вреда. Значит, у нас нет повода оказываться по разные стороны бруствера, верно?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел.

— Зайди, — ткнул он большим пальцем через плечо, обращаясь к насторожившемуся при его появлении лейтенанту. Затем он остановился посреди коридора и задумался. Интересно, а что он скажет насчет военной охраны лагеря профессору Буну?

07.07.843, огнедень

— Бездельничаешь?

Палек вздрогнул. Забравшись на смотровую скалу над обрывом, он настолько увлекся выцарапыванием неприличной надписи на плоском камне, что не расслышал, как Дзинтон приблизился к нему сзади. Он попытался спрятать камень под собой, но тот предательски выскользнул из пальцев и покатился по земле. Дзинтон поднял его, бросил скептический взгляд на почти завершенную надпись и вернул мальчику.

— Слово «дурак» пишется со слогом «ку», а не «ро», — ехидным тоном сообщил он. — Я понимаю, что все интеллектуальные ресурсы у тебя ушли на придумывание надписи, но это не оправдание для элементарной ошибки. Запомни, Лика: оскорбление следует тщательно продумывать и записывать безукоризненно грамотно. Только тогда оно достигнет цели. А корявый набор глупых слов заставит окружающих лишь посмеяться над тобой самим. Но с такими отметками по языку, как у тебя, грамотей, никаких шансов на составление хорошего оскорбления нет.

Палек густо покраснел, отбросил камень в кусты и надулся.

— Да ладно тебе, не обижайся, — рассмеялся Дзинтон, присаживаясь рядом. — Как в Манеже дела? Освоился немного? Не разочаровала работа?

— Не-а, — тряхнул головой мальчик, — не разочаровала. Там же настоящие лошади! Подумаешь, навоз! Можно подумать, меня в детдоме унитазы в наказание мыть не заставляли… Зато я их с рук хлебом с сахаром кормил!

— На лошади посидеть удалось?

— Нет пока, — вздохнул мальчик. — Говорят, потом, попозже.

— Ну, не обманут же они тебя. А терпение — достойное качество для мужчины, — Дзинтон встрепал мальчику волосы. — Скучно одному, без сестричек?

Палек пожал плечами. Яни в музыкальной школе, Кара на тренировке — один он, как дурак, из Манежа раньше времени вернулся. Мог бы еще там поболтаться…

— Я твой дневник посмотрел, — сообщил Дзинтон, срывая проросшую сквозь каменные щели травинку и засовывая ее в рот. — Так себе отметки, должен заметить. Ну неужели ты настолько глуп, что в дробях путаешься? Не верю.

Палек нахохлился. В дробях он действительно путался. Не то чтобы он их не понимал, но почему-то в самый ответственный момент мысли уплывали куда-то в сторону. Когда удавалось снова сосредоточиться на примере, частенько оказывалось, что рука сама по себе вывела какой-то бред.

— Неправильно так, — Дзинтон слегка дернул его за ухо. — Ввести, что ли, правило — щелбан за пятьдесят баллов и два — если ниже тридцати? Чтобы мотив для усердия имелся?

— Тогда за восемьдесят — десять маеров, а за сотню — двадцать, — буркнул Палек.

— Ну ты жук! — расхохотался Дзинтон. — Нет уж, меркантильный ты наш, не дождешься. Оценки, полученные путем списывания у соседа-отличника, мне даром не нужны. И вообще, за хорошие отметки я вам истории рассказываю, хватит с вас и того.

Палек снова надулся. Он уже и в самом деле краешком сознания начал прикидывать, с кем из отличников и по какому предмету можно скооперироваться в нелегком деле выполнения домашних заданий. Доход — пополам… или нет, ему, Палеку, две трети, а отличнику — треть, и то жирно. Тяжело все-таки иметь отцом Демиурга! Насквозь видит…

— И еще, — Дзинтон посерьезнел. — Дроби дробями, но я совершенно не понимаю, почему у тебя плохие оценки за геометрические задачки. — Жестом фокусника он откуда-то извлек тетрадь по математике и быстро перелистал ее. — Вот, посмотри. У тебя прекрасный глазомер и твердая рука. Мало кто может одним движением начертить почти идеальный круг, да еще и без циркуля. Ты отлично рисуешь, картинки выходят не хуже, чем в учебнике, а общий результат так себе. Почему? Не потому ли, что вместо геометрических фигур предпочитаешь рисовать пейзажики и шаржи?

— Госпожа Симонара требует, чтобы я циркуль использовал, — пробурчал мальчик, отвернувшись. — И линейку. А я не хочу. У меня и так хорошо получается, ты сам говоришь. Подумаешь, чуть-чуть в сторону ушло… И деревья я рисую не на чертежах, а в стороне, они никому не мешают. Чего она ругается? Я же ее длинноносую физиономию не рисую.

— Понятно, — Дзинтон вздохнул и снова потрепал Палека по голове. — Видишь ли, Лика, любую задачку можно решить более чем одним путем. Нет пути правильного или неправильного, но есть самый эффективный способ и менее эффективные. Эффективный способ — такой, какой экономит силы и время. Для тебя сейчас такой способ — рисовать от руки. Но в скором времени ты обнаружишь, что циркуль и прочие чертежные инструменты зачастую удобнее. А ведь бумага — только начало, есть еще и чертежные программы, с которыми работать куда удобнее, но к которым тоже следует привыкнуть. Тебе уже сейчас следует учиться использовать любые методы. Ведь гораздо лучше иметь две руки, чем одну только правую, верно?

Он отложил тетрадь и оперся локтями о колени, задумчиво оглядывая расстилающуюся внизу вечернюю бухту с ползающими по ней огоньками судовой сигнализации.

— Лика, взрослые часто говорят вещи, которые кажутся глупыми. Поверь — чаще всего смысл есть. Просто ты еще его не понимаешь. Но пройдет немного времени, и мир начнет становиться все более ясным и логичным. В твоем возрасте часто приходится верить взрослым на слово, но чем дальше, тем чаще ты сможешь проверять их утверждения самостоятельно. Возможно, тебе действительно на всю жизнь хватит глазомера и твердой руки, а циркуль не понадобится никогда. Возможно, нет. Там увидим. Но пока просто научись как следует пользоваться инструментами. Это несложно для такого умного мальчика, как ты.

Против воли Палек слегка покраснел от смущения. Дзинтон никогда не хвалил просто так, и если уж хвалит, то за дело.

— Скажи, ты никогда не хотел стать художником?

От неожиданности мальчик фыркнул.

— Вот еще! — дернул он плечом. — Картинки рисовать всякие… Взял пелефон да сфоткал, если надо.

— Ну, картинки картинкам рознь. Ты же рисуешь своих друзей в смешном виде. Какой пелефон так сумеет? Или вот, смотри.

Дзинтон протянул ему большой лист бумаги. Палек обреченно взял его (ну когда же нотация кончится?), бросил косой взгляд — и замер.

На листе оказался рисунок, выполненный карандашом. Он определенно изображал городскую бухту — улицы уступами на спускающихся к воде горных склонах, причалы и судовые бункеры вдоль побережья, отмели-рога в горловине… Однако на рисунке присутствовало нечто, отсутствующее в реальности: от одного берега горловины к другому перекидывался легкий кружевной мост. Ажурные конструкции в виде выгнутых арок и пчелиных сот, казалось, парили в воздухе, опираясь лишь на две колонны по краям и одну в центре. Мост казался нереальным, ненастоящим, но в то же время сказочно-прекрасным, словно появился из волшебной книжки, в которой жили колдуны и… и художники?

— Ты смотришь на предварительный набросок проекта. Автор — инженер Ван Сакидзакий. Он предлагает перекинуть мост через устье бухты, чтобы в среднем в три-четыре раза сократить время путешествия из одного конца города в другой. Нравится?

Палек кивнул, завороженно рассматривая рисунок.

— Нарисовать красивый мост могут многие. Но ты держишь не просто картинку — она иллюстрирует реальный проект, который автор берется воплотить в жизнь. Там масса сложностей. Нужно рассчитать опоры, чтобы они при необходимости выдержали удар цунами и столкновение с кораблем. Нужно спроектировать несущие конструкции моста, чтобы пролеты при такой гигантской длине не обрушились под собственной тяжестью, от постоянного давления меняющегося ветра, да еще и выдерживали тяжесть и вибрацию потока машин. Там очень много чисто инженерных сложностей. И надо быть по-настоящему выдающимся художником и одновременно гениальным инженером, чтобы придумать и нарисовать такое. И я спрашиваю тебя, Лика — хочешь ли ты стать ТАКИМ художником?

— Не знаю… — прошептал мальчик, не в силах оторвать взгляд от рисунка. — А… трудно?

— Да. Любое достижение — на девяносто процентов тяжкий труд и лишь на одну десятую — талант и вдохновение. Лентяй никогда ничего не добьется в жизни, пусть он хоть трижды гениален, а уж какие причины он выдумает в свое оправдание, неважно. Только от твоего упорства зависит, чего ты добьешься. Если действительно захочешь стать инженером-художником, ты им станешь. Но только если действительно захочешь — и приложишь к тому силы. Пустые мечты не сбываются.

Он упругим текучим движением поднялся на ноги.

— Ладно, отдыхай. Я пошел, мне надо Кару из школы забрать. Пока, крокодил.

Он улыбнулся на прощание теплой ободряющей улыбкой, махнул рукой и растворился в сгущающихся вечерних тенях, окутывающих старую лестницу. Палек какое-то время смотрел ему вслед, потом отвернулся к бухте, подтянул коленки к подбородку и задумался. Но ведь он прилежно занимается! Он еще ни разу не прогулял уроки, хотя временами страшно хотелось. Он делает домашнее задание, и не списывает его даже у Яни… ну, почти не списывает. Не чаще, чем через день. А что оценки плохие, так он не виноват! Так выходит.

Лентяй никогда ничего не добьется в жизни, а уж какие причины он выдумает в свое оправдание…

Мальчик зябко поежился. Он чувствовал, что его щеки и уши в наступающей темноте начинают светиться красным. Но ведь Дзинтон не сказал ему ничего особенного! Он же не про него говорил, а вообще! Его взгляд упал на все еще зажатый в руке рисунок, и ему показалось, что мост вырастает из бумажного листа, становится выпуклым и объемным. Он перевел взгляд на бухту далеко внизу. Длинные густые тени гор уже почти скрыли ее целиком, но он прекрасно представлял, как именно мост перекинется с одного берега на другой.

Хочет ли он стать таким художником? Да, конечно! Очень хочет. Но пустые мечты не сбываются. Он снова перевел взгляд на рисунок. Решено. Он научится рисовать с помощью циркуля и упрощать дурацкие дроби. И он подтянет оценки и по другим предметам — и по языку, и по обществоведению, и по географии! А когда-нибудь в будущем он станет Художником. И обязательно построит если не такой мост, так что-нибудь другое, такое же красивое.

А пока можно еще немного полюбоваться на рисунок, пока солнце не село окончательно.

* * *

Толкнув дверь школы, Карина перешагнула через порог и остановилась, не зная, что делать дальше. Большой пакет с дзюбой оттягивал руку. Сладкий вкус мороженого, еще оставшийся во рту после дневного визита в ресторан, внезапно стал резким и неприятным, смешавшись с кислым привкусом желудочного сока. Она огляделась вокруг. Люди и орки всех возрастов роились в зале, меж ними вышагивали рослые фигуры троллей-инструкторов. Большинство выполняли какие-то упражнения, некоторые сидели на пятках и о чем-то мирно беседовали, ожидая начала занятия. Девочка попыталась разглядеть в общей каше хозяина школы, но не смогла. Вздохнув и внутренне сжавшись, она подошла к мужчине-человеку с повязкой инструктора и осторожно подергала его за рукав.

— Господин, — произнесла она, — нижайше прошу помощи. Мне нужно найти господина Караби Нэтто. Ты не скажешь, где он находится?

Человек обернулся, и она увидела знакомое лицо.

— Здравствуй, молодая госпожа, — слегка поклонился ей инструктор Адам. — Ты пришла заниматься?

— Здравствуй, господин, — испуганно взглянула на него девочка. — Да, я… я пришла. Мне сказали поговорить с господином Караби, но его нет. Я не знаю, что делать дальше.

— Караби предупредил, что у нас появится новая ученица, — пояснил Адам. — Я рад, что ты с нами. Он у себя в кабинете, появится, когда начнется занятие. К слову, начало уже через пятнадцать минут, а ты еще не переоделась. Пойдем, я тебя отведу.

Когда Карина переступила порог кабинета, тролль сидел за столом и что-то быстро набирал на терминале. Он бросил на девочку короткий взгляд, оторвался от работы и кивнул.

— Здравствуй, Карина, — сказал он. — Сейчас я закончу, и мы поговорим. Переодевайся пока.

Карина сбросила шорты и майку, вытряхнула из пакета одежду, нацепила набедренную и нагрудную повязки, как объяснил папа, и влезла в длинные плотные штаны. Как завязывать веревочки на талии, чтобы штаны не спадали, она догадалась. Но куртка поставила ее в тупик. Она просто запахивалась вокруг тела, и никаких завязок или пуговиц на ней не оказалось.

— Запахнись и обвяжи сверху поясом, — пояснил тролль, поднимаясь. — Пояс обматывается на два раза и завязывается спереди, вот так.

Выбравшись из-за стола и склонившись над ней, он продемонстрировал, как правильно завязывать пояс.

— Почему нет пуговиц, сама поймешь очень скоро, — добавил он, закончив. — Не выдержат и одного занятия, с мясом оборвутся. Ну что, молодая госпожа, как настроение? Готова учиться?

Девочка поежилась. Разумеется, она не готова.

— Да, господин Караби, — тихо сказала она, опустив голову.

— Я уже говорил — наедине можешь обращаться ко мне без формальностей. При всех зови мастером. Таково общее правило при обращении к владельцу любой школы. Теперь тебе нужно узнать несколько основных правил. Правило номер один: не смущаться и не стыдиться своего неумения. Особенно на первых порах. Ты ничего не знаешь, и у тебя по-первости ничего станет получаться. Ничего страшного. Через это прошли все, включая меня. Главное — упорство. Правило номер два: ты всегда занимаешься в своей группе. С учетом того, что ты станешь ходить ежедневно, а не через день, как другие, я записал тебя в две группы. Постарайся подружиться с товарищами. Чем лучше вы понимаете друг друга, тем легче учиться. Наконец, правило номер три. У нас нет наемных уборщиков. Каждый раз после завершения занятий группа убирает за собой маты, моет и подметает свой участок зала. Вот и все, в общем-то. Трудись как следует, и все получится.

Тролль задумчиво поскреб когтем подбородок.

— Да, вроде все. Раздевалку и душевую ты наверняка разглядела и сама. Душевая не очень большая, так что после завершения занятий группы моются по очереди.

Неожиданно он наклонился и посмотрел Карине в глаза.

— Я знаю о твоих способностях. И я знаю, кого ты зовешь папой. Кара, ты человек, так что понятия Народа о чести и долге тебя не очень-то касаются. Но ты все равно должна понимать, что груз, который ты несешь, одновременно и высокая честь, и огромная ответственность. Твой папа верит в тебя. Постарайся его не подвести, ладно?

Ошеломленная девочка быстро кивнула. Честь? О чем он?

— Кара, мне больше ста лет. Я многое повидал в жизни. Семьдесят лет назад твой нынешний папа подобрал меня, зеленого амбициозного юнца, покинувшего род ради того, чтобы добиться славы, но нашедшего лишь позорную смерть в глупой драке в грязном переулке. Он выходил меня, открыл глаза, разглядел во мне талант и научил, как идти по Пути. Он спас меня, как спасают умирающего от голода бездомного котенка. Я обязан ему всем. И я отдам даже свою честь ради него. Обучая тебя, я верну ему малую часть долга, и я постараюсь обучить тебя настолько хорошо, насколько смогу. Тебе придется тяжело, гораздо тяжелее, чем другим. Выдержишь?

— Папа сказал, что мне нужно учиться, — тихо, опустив взгляд ответила Карина. — Раз папа сказал, что надо, я справлюсь. Я обязательно справлюсь! — горячо добавила она, вскинув голову. — Честно!

— Вот и хорошо, — зубасто улыбнулся тролль и легонько щелкнул ее когтем по носу. — Даже из ничьего котенка может вырасти красавец-тигр, если его воспитывает твой папа. А теперь бегом неси одежду в раздевалку. Потом я познакомлю тебя с твоей первой группой.

Группа оказалась состоящей из восьмерых детей примерно возраста Карины, главным инструктором которой являлся Адам. Четверо — три мальчика и девочка — были людьми, остальные четверо — орками. Как отличить орка-мальчика от орка-девочки без клановых украшений, Карина не понимала, а по имени она запомнить не успела. Впрочем, какая разница? Потом познакомятся.

— У вас в группе новая ученица, — без долгих вступлений сообщил Адам сидящим полукругом ученикам, положив руку на плечо стоящей рядом Карины. Девочка не знала, куда деть глаза и руки. — Ее зовут Карина Мураций. Поскольку вас теперь девять, далее вы занимаетесь не парами, а тройками. Теперь вы сможете одновременно отрабатывать техники и справа, и слева, а также учиться вдвоем работать против одного противника, не мешая друг другу при нападении. Но сначала, как всегда, разминка. Становись!..

Первая тренировка показалась Карине бесконечным кошмаром. Начиная с самой разминки у нее ничего не получалось. Она не могла достать до пола руками, не согнув колени, не могла отжаться даже пять раз, а на качании пресса, когда ученики, лежа на полу и по трое сцепляясь ногами для устойчивости, сгибались вперед, она скисла уже на четвертом разе. Во время пробежки вокруг зала на втором кругу в бок воткнулось шило и не исчезало еще долго после того, как они остановились. Обучаясь кувыркам вперед, она отбила о жесткие маты спину, бока, ягодицы и бедра, несмотря даже на плотную одежду, а при кувырках назад едва не вывихнула шею. Показанные ей движения-«техники» не выходили: она прекрасно понимала, как их следует выполнять, но непослушное тело упорно не желало подчиняться, переступая по полу словно негнущимся ходулями, а руки то и дело промахивались мимо цели. Пальцы босых ног, словно нарочно, то и дело запинались о складки на матах, а подошвы упорно не желали скользить по ним, как показал инструктор, то прилипая, то взмывая едва ли не до потолка. Ей казалось, что все вокруг бросают на нее насмешливо-презрительные взгляды, и предательское тепло не сходило с ее щек. Каждый раз, когда Адам поправлял ее, она внутренне сжималась в комок, ожидая, что ее сейчас выгонят за неумелость и неуклюжесть.

Но каждый кошмар когда-то заканчивается. Приняв участие в перетаскивании матов в угол зала и протерев тряпкой свой участок пола, она понуро направилась к душевой, предвкушая, как наконец-то сбросит пропотевшую насквозь дзюбу.

— Карина, — остановил ее Караби, — зайди ко мне, пожалуйста.

Девочка замерла. Потом, стиснув зубы, покорно поплелась за владельцем школы. Вот и все. Наверное, сейчас он скажет, что не станет учить такую неумеху. И как она посмотрит в глаза папе?

— Еле жива, а? — спросил Караби, когда за ними закрылась дверь. — Да, первые дни — они такие. Садись, — он кивнул на стул.

Карина пристроилась на краешек, напряженно ожидая продолжения.

— Для первого дня не так плохо, — задумчиво сказал тролль. — Не блистательно, но и совсем не плохо. Прав Адам, у тебя определенно есть задатки.

Девочка непонимающе взглянула на него. Неплохо? То есть он не станет ее ругать?

— Я понимаю, Карина, как ты себя чувствуешь, — неожиданно усмехнулся тролль, продемонстрировав двойной ряд зубов. — Ничего не выходит, все плохо, все смеются за спиной, и зачем ты только сюда пришла, верно?

Девочка вздрогнула. Откуда он знает?

— Все так думают в первый раз. Я ведь предупредил тебя перед началом занятия. Карина, для того, чтобы более-менее освоить фундаментальные техники, у большинства людей и орков уходит полгода-год. А они — лишь база для дальнейшего продвижения. Ты не обратила внимания, но остальные из твоей группы хоть и занимаются на полтора периода дольше тебя, а техники выполняют ничуть не лучше. Так что переставай переживать, пока я не прослезился от твоей несчастной физиономии.

Тролль весело подмигнул, и Карина невольно улыбнулась в ответ.

— И никогда не бойся, что над тобой станут смеяться. Смеются лишь те, кто не уверен в себе. Те, кто понимают свое собственное неумение, но пытаются его скрыть. Те же, кто уверены в себе, либо помогут, либо сделают вид, что не замечают огрехов, чтобы не смущать новичка лишний раз.

Караби пододвинул второй стул и сел напротив девочки.

— Однако у тебя довольно плохо с физической формой. Твои мышцы и вообще весь организм в скверном состоянии. В гораздо более скверном, чем у других детей твоего возраста. Карина, я понимаю, что ты можешь не захотеть говорить о своем прошлом, но… возможно, ты расскажешь мне, не болела ли ты в последнее время тяжелыми болезнями? Не лежала ли долго-долго в постели, два-три периода или дольше? Я не настаиваю, но знание поможет мне лучше понять тебя.

Карина заколебалась. Ей нравился мастер. Он как-то сразу располагал к себе, и даже его лицо, хотя и такое же каменное и малоподвижное, как у других троллей, казалось гораздо более… мягким, что ли, чем у других. Но рассказать про Институт? Нельзя!

Дура, зло сказала она себе. Института больше нет, и папа обещал, что тебя никуда больше не заберут. Нельзя всю жизнь прятаться от своего страха. Нужно посмотреть ему в лицо и победить его. Однажды она уже смотрела в лицо директору Джою и не испугалась его. А мастер Караби — совсем не директор Джой. Он друг и ученик папы!

— Меня держали в Институте человека, — опустив взгляд, произнесла она. — Два года. Я почти все время спала и совсем не двигалась. Мне не позволяли ходить, только возили в железном ящике с блокиратором. Папа говорил, мне тренировали мышцы электротоком.

Тролль издал странный звук — что-то среднее между шипением и неразборчивым рычанием. Карина взглянула ему в лицо и невольно отшатнулась. Уголки рта мастера Караби растянулись, верхняя губа вздернулась, обнажая похожие на пилы ряды острых клыков. Тяжелые чешуйчатые веки опустились на глаза, превращая их в узкие, почти не различимые под нависающим лбом щелки. Клацнули когти на впившихся в кромку столешницы пальцах. Из большого добродушного существа тролль внезапно превратился в опасное чудовище, готовое терзать и кромсать, и Карина почувствовала, как по спине бегут мурашки, а манипуляторы против ее воли напрягаются и сворачиваются в напружиненные спирали, готовые защищать ее от нападения.

Впрочем, наваждение продолжалось недолго. Караби тряхнул головой и как-то неуловимо снова стал прежним спокойным и понимающим директором школы.

— Извини, Карина, — глухо произнес он. — Я не хотел тебя пугать. Но для Народа так вести себя с детьми означает совершать ужасное преступление против своей расы. Нам приходится убивать своих детей, не прошедших Испытание, но как можно издеваться над ними таким образом, выше нашего разумения. Теперь я понимаю старейшин, которые… — Он осекся. — Впрочем, неважно. М-да. Я мог бы и сам связать скандал с Институтом и твое появление здесь.

Он помолчал.

— Теперь понятно. Мне приходилось видеть людей в таком физическом состоянии, как ты, и все они перенесли долгие болезни, приковывавшие их к постели. Ну что же, по крайней мере, мы осознали проблему, так что осталось лишь ее победить. Карина, тебе нужно заниматься физическими упражнениями. В первую очередь — бегом. У тебя низкая выносливость, и ее следует улучшить как можно быстрее.

— Саматта тоже бегает каждый день, — вспомнила слегка успокоившаяся Карина. — Он бегает по лесу и вокруг парка. Там дорожки есть. Саматта — он с нами живет и нас охраняет, — пояснила она. — Он солдат. Он сначала хотел нас захватить, но не стал, а потом его выгнали из Института, и он стал жить с нами.

— Джао в своем репертуаре, — хмыкнул тролль. — Взять врага и сделать его своим преданным сторонником… Да, даже не будь он Демиургом, он определенно заслуживает звание Ведущего. Ну что же, Карина, я хочу, чтобы ты тоже начала бегать. Каждое утро, еще до завтрака. Начни с одной версты, даже с трехсот-четырехсот саженей. Потом постепенно станешь увеличивать нагрузку. На тот случай, если мы не увидимся с твоим папой, передай, что тебе нужно заняться гимнастикой. Я бы предположил классический метод Прагата. Не забудешь? Прагат — Ведущий по Пути, живший в далекой древности. Он адаптировал искусство Пути для людей. Запомнила?

— Да, — кивнула девочка. — Пра-гат. Прагат. Я запомнила. А бегать нужно каждое утро?

— Да. Обязательно каждое утро. Поблажки себе давать нельзя: стоит лишь раз полениться, и на следующее утро выйти на дорожку вдвойне труднее. Так что начинай с завтрашнего дня. Ну ладно, все на сегодня. Давай в душ и переодеваться. Скоро за тобой придут. Завтра жду тебя в то же время.

В душевой уже почти не осталось народу. Несколько мальчишек и девчонок из последней группы да инструкторы плескались под струями воды, смывая с себя пот. Только люди — ни орков, ни троллей в душе не оказалось. Наверное, потому, что они не потеют: у троллей кожа чешуйчатая, а у орков — мохнатая. Карина сбросила с себя дзюбу и повязки и встала под ближайший свободный рожок. Она с опозданием вспомнила, что прихваченное с собой полотенце вместе с одеждой осталось в шкафчике. Придется мокрой шлепать по деревянному полу…

Торопливо намыливаясь жидким мылом, она окинула взглядом фигуры инструкторов. Те как на подбор казались стройными и подтянутым, с плоскими животами, широкими плечами, узкими талиями и сильными мускулистыми бедрами. Никаких жировых валиков на боках и раздутых пузиков, как у других мужчин и женщин, которых она раньше видела в бане, а движения казались грациозными, как у танцоров. Она бросила взгляд вниз, на свое тощее нескладное тело, и тайком вздохнула. Ей уже целых тринадцать лет, а грудь совершенно плоская, ребра и тазовые кости торчат как прутья парковой решетки, ноги худые и кривые… Надо же выглядеть такой уродиной!

— Эй! — окликнули ее со стороны. Она оглянулась. Через один рожок от нее мылся мальчишка чуть постарше ее самой. Он махнул ей рукой и принялся смывать с волос остатки мыла. — Привет!

Карина махнула рукой в ответ и, быстро закончив мыться, прошла из душа к скамейке, на которой оставила дзюбу. Вот приставала! Нельзя, что ли, подождать, пока они из душа выйдут и оденутся? Схватив одежду в охапку, она быстро проскользнула к шкафчикам раздевалки, как следует вытерлась полотенцем, натянула на себя трусики, шорты и майку и застегнула сандалии. Быстро сложив и упихав влажную дзюбу в пакет, она нерешительно оглянулась. Сегодня за ней обещал зайти Дзинтон, но он что-то не появлялся.

— Эй, погоди! — давешний мальчишка из душа только-только закончил вытираться. — Не уходи, я сейчас! — Перебросив полотенце через плечо, он сделал шаг в ее сторону.

И тут время пошло медленно-медленно, как во сне. Карина знала такое состояние, когда понимаешь, что сейчас произойдет что-то непоправимое — разобьется упавшая чашка, или она сама, падая, вот-вот с размаху грянется коленками и локтями о твердый асфальт тротуара. Понимаешь, но уже не в силах ничего изменить и можешь только как со стороны наблюдать за происходящим… Она завороженно наблюдала, как пятка мальчишки поехала по мокрому каменному полу, его нога подвернулась, и он начал падать навзничь. Какой-то частью сознания девочка понимала, что брошенный пакет с дзюбой падает на пол, что она сама с усилием, словно в глубокой воде, переставляет ноги, а ее манипуляторы стремительно разворачиваются, вытягиваясь к мальчику, чтобы подхватить и поддержать, но ничто уже не имело значения. Слишком далеко. Она не успеет. Она не дотянется… Все так же медленно мальчик падал на пол, и его руки беспомощно размахивают в воздухе, безуспешно пытаясь восстановить равновесие, и в последний момент одна из рук подворачивается под тело, и даже на расстоянии слышен отвратительный хруст, с которым ломается кость. В глазах мальчика появилось то особое выражение, когда понимаешь, что с тобой случилось что-то ужасное, но боль еще не дошла до сознания. И его предчувствие боли и растерянность на лице, наконец, заставили время идти нормально.

Она подбежала к мальчишке. Тот сидел, с удивлением глядя на свою странно вывернутую и смещенную кисть. Запястье отогнулось так, словно в руке появился новый сустав.

— Моя рука… — неверяще сказал он. — Ты смотри, что с рукой…

Он дотронулся левой рукой до кисти правой и в тот же момент испустил громкий ужасный крик, заставивший Карину отшатнуться назад. Его глаза закатились под лоб, и он мертво, словно мешок с песком, упал на спину к ногам подбежавшего инструктора.

Несколько секунд спустя все инструкторы — и уже одевшиеся, и все еще голые и мокрые после душа — собрались вокруг мальчика. Немногие еще не успевшие уйти ученики сгрудились за каменным полом душевой, не решаясь наступить на него, словно на какую-то запретную территорию.

— Перелом предплечья, — пробормотал кто-то из инструкторов. — Вот незадача… И как он умудрился?

— Караби! — во весь голос крикнул другой. — Караби! Сюда, быстро!

Владелец школы выглянул из двери своего кабинета и несколько секунд спустя присоединился к толпе.

— Так, — громко и жестко произнес он. — Ничего интересного тут нет. Курст, будь так любезен, вызови скорую. Орина, я сейчас подниму его, а ты придержи ему руку, чтобы не болталась. Остальные приводите себя в порядок и позаботьтесь, чтобы ученики разошлись по домам.

Он легко, словно пушинку, поднял мальчика и вместе с одним из троллей-инструкторов осторожно понес его в сторону своего кабинета. Другой инструктор, отошел в сторону и что-то быстро и тихо заговорил в пелефон.

Кто-то положил руку Карине на плечо, и она вздрогнула так, что подпрыгнула на месте. Оглянувшись, она увидела рядом с собой инструктора Адама.

— Иди домой, Карина, — сказал он. — С ним все будет в порядке.

— Я во всем виновата! — сказала девочка, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. — Он ко мне торопился, чтобы я не ушла, он что-то сказать хотел. А я не успела дотянуться…

— Но ты и не могла успеть! — удивленно сказал Адам. — Ты находилась в пяти саженях от него. Я стоял гораздо ближе, и то не успел среагировать. Никто не успел. Ты ни в чем не виновата. Просто иногда так случается.

— Я… — Карина замолчала. Инструктор Адам, кажется, хороший человек, но рассказывать ему про свои способности она не намеревалась. — Я не могу идти домой одна, мне папа запретил, — сказала она совсем не то, что хотела. — Он должен за мной прийти.

— Понятно, — кивнул инструктор. — Тогда вернись в раздевалку и посиди на скамеечке, пока он не появится. — Он похлопал ее по плечу и отошел к остальным ученикам, возбужденно обсуждавшим событие. — Так, молодые господа и дамы, ну-ка, давайте по домам…

Карина поплелась обратно в раздевалку, на ходу подобрав брошенный пакет с дзюбой. На душе лежал камень. Мало того, что все занятие ничего не получалось, так еще и мальчик. Ну что ей стоило поговорить с ним, когда мылась! Тогда он не заторопился бы и не упал.

— Что нос повесила, молодая госпожа? — весело спросили у нее. Вздрогнув, она подняла взгляд и уперлась взглядом в улыбающееся лицо Дзинтона.

— Папа! — воскликнула она и, снова бросив на пол многострадальный пакет, обхватила Дзинтона руками. — Ой, папа!

— Никак, опять все плохо? — хмыкнул тот, успокаивающе поглаживая ее по голове. — Ну, рассказывай. Только не говори мне, что мастер Караби выгнал тебя за неумелость.

— Папа, он руку сломал! Из-за меня! — отчаянно сказала девочка. — Он упал, а я не дотянулась! У меня эффектор не достал!..

— Стоп! — остановил ее Демиург. — Кто руку сломал? Мастер Караби?

— Нет, мальчик! Он из душа шел и поскользнулся, а я не успела дотянуться!

— Вот как? — нахмурился Дзинтон, отстраняя ее от себя. — Руку сломал, говоришь? Ну-ка, давай посмотрим. Где он?

Карина мотнула головой в сторону кабинета мастера Караби. Дзинтон подхватил с пола пакет, другой рукой полуобнял девочку за плечи и почти силой повел ее в указанном направлении.

Два инструктора возле двери поклонились ему, скрестив руки на груди. Он поклонился в ответ, плечом открыл дверь и прошел внутрь, протолкнув перед собой Карину.

— Вечер, Караби, — сказал он. — Что случилось?

— Здравствуй, — ответил тролль не оборачиваясь. Он склонился над своей кроватью, на которой лежал мальчик, и что-то делал. Второй тролль стоял рядом и озабоченно поглядывал на него. — Ученик Сай Отоко поскользнулся в душе и сломал руку. Перелом предплечья, к счастью, закрытый.

— Да, плохо, — согласился Демиург. — Неприятно получилось. Сгибательный перелом обеих костей. В общем, не так страшно — дистальные обломки почти не смещены, малый осколок только один, связки запястья не травмированы, пальцы подвижности не потеряют. Посадят осколки на штифты, три периода в гипсе и еще пара на реабилитацию. Через сезон, возможно, сможет вернуться к тренировкам.

— И все-таки с рукой у мальчика возможны проблемы. Если толком кости не соберут, запястье может частично потерять подвижность. И как бы еще и родители в суд не подали…

— Не подадут, — пробормотал Дзинтон. — А если и подадут, то ничего не выйдет. Прецедент «Край Томодасий против отеля „Цветочный парк“» от второго шестнадцатого тридцать первого. Склочник сломал руку, моясь в ванной гостиничного номера, и подал в суд на отель. Дело тянулось три года, но в конце концов Верховный суд постановил, что ванные, бани, душевые и тому подобные места являются естественными местами повышенной опасности, и что за травмы и увечья клиентов, полученные в таких местах, хозяева ответственности не несут. Караби, мы можем остаться наедине?

Тролль наконец развернулся и посмотрел на него, бросил быстрый взгляд на Карину. Потом он повернулся к второму троллю и попросил:

— Орина, оставь нас, пожалуйста.

Тот коротко кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Карина, — Дзинтон повернул девочку к себе лицом и присел перед ней на корточки. — Ты говоришь, что не успела его подхватить, верно?

Та кивнула.

— Ты все еще хочешь ему помочь?

— Да! — горячо воскликнула девочка. — Но как? — смутившись добавила она. — Я же не доктор…

— Зато ты умеешь многое, что не умеют доктора. Ты можешь помочь ему, но нужно не испугаться. Справишься?

— Да! — снова кивнула Карина. — Я не боюсь. Даже когда меня иголками кололи, я не плакала. Что нужно делать?

— Храбрая ты моя, — тепло улыбнулся Дзинтон, и девочка почувствовала, что тает от его улыбки. — Подойди сюда.

Он выпрямился и подвел ее к топчану. Мальчик неподвижно лежал на нем, вывернутая рука отведена в сторону, словно какая-то чужая ненужная часть.

— Он не чувствует боли. Он без сознания. Так что не бойся, что ты сделаешь ему хуже. Теперь посмотри внимательно на его руку и постарайся запомнить ее во всех деталях — от запястья до локтя.

Карина сосредоточенно вгляделась в искалеченную руку. Перед ее глазами мелькнули и пропали растерянные голубые глаза. Да. Она сама делала так раньше с людьми.

— Теперь закрой глаза. И посмотри на руку так, как ты умеешь — без глаз.

Посмотреть не-глазами? Карина опустила веки и сосредоточилась. Перед ней снова появилась рука поверх покрывала, но серая, бесцветная.

— Теперь посмотри внутрь руки. Просто представь, что она прозрачная сверху. Представь, что ты видишь кости.

Кожа тает, и рука становится совсем как в фильме ужасов — с перевитыми мышцами и сухожилиями. Потом мышцы становятся серым туманом, окутывающими две изогнутых косточки. Они сломаны, и один небольшой осколок лежит отдельно.

— Кара, у тебя есть еще одна способность, которой ты никогда не пользовалась раньше. Она называется «наноманипулятор». Ты можешь соединять разбитое так, что оно снова станет целым. Я хочу, чтобы ты попробовала ее использовать.

Дзинтон положил руки ей на плечи.

— Возьми его пальцами за запястье, только очень аккуратно. Легонько потяни: нужно, чтобы обломки костей сместились и хотя бы приблизительно оказались на одной линии. Теперь осторожно протяни один манипулятор к обломкам сквозь мышцы и кожу и попробуй сложить их вместе. Представь, что перед тобой мозаика. Двигай их аккуратно, чтобы не повредить острыми краями мышцы и нервы. Если почувствуешь сильное сопротивление, попробуй переместить осколок по-другому. Давай, пробуй.

Карина, на раскрывая глаз, ухватилась за руку мальчишки и протянула вперед расслабленное щупальце манипулятора. Она попыталась обвить его вокруг костяного обломка. Она ясно видела обломок не-глазами, но что-то не пускало к нему манипулятор, упруго сопротивляясь, словно комок резины.

— Неправильно, Кара. Ты пытаешься обхватить руку целиком. Так ничего не получится, манипулятор не сможет отличить мышцы от костей и захватить выборочно что-то одно. Просто введи конец манипулятора в обломок и… Ну вот представь, что ты засунула сжатую руку в бутылку, а потом растопырила пальцы. Тогда бутылка уже не упадет с руки. Сделай то же самое с манипулятором.

Карина задумалась. Она никогда не делала так раньше — но кто мешает попробовать? Она сделала манипулятор тонким и прозрачным и осторожно ввела его кончик внутрь обломка. Пальцы? Но ведь на щупальце нет пальцев! Как же их растопырить? А если представить не пальцы, а что-то еще? Она вспомнила, как в детском доме старшие мальчишки баловались с воздушными шариками. Они вставляли их в горлышки бутылок и надували, после чего размахивали бутылками, держась за торчащие хвосты. Она представила, как на конце манипулятора медленно надувается большая резиновая капля. Она заполняет весь обломок, и… А что «и»? Она осторожно шевельнула кончиком манипулятора, и косточка, словно приклеившаяся к нему, послушно двинулась следом.

— Замечательно, Кара. А теперь приставь его к верхнему обломку как можно плотнее, чтобы не осталось зазоров. Аккуратнее… вот так, молодец. Теперь осталось последнее: нужно срастить части. Введи в кость вторую силовую линию в то место, где стыкуются обломки, и представь, что в месте стыка начинают появляться маленькие винтики, которые прикрепляют их друг к другу. Тебе придется медленно вести концом манипулятора вдоль всей поверхности стыка. Аккуратнее — не нужно, чтобы винтики появлялись в других местах. Давай, начинай. И постарайся не напрягаться так сильно, мускулы здесь не помогут.

Двадцать минут спустя, когда в помещение стремительной походкой вошли два парамедика «скорой помощи», Карина, мокрая от пота, сидела на стуле возле кровати и дрожала, клацая зубами. Сверху на нее накинули теплую куртку Караби, скрывавшую ее почти до пяток. Она чувствовала слабость во всем теле, и ей страшно хотелось лечь. Но ложиться некуда, разве что на голый пол, так что она мужественно продолжала сидеть вертикально. Дзинтон стоял рядом, поглаживая ее по голове, и наблюдал за тем, как Караби споро накладывает импровизированную шину из нескольких плотных дощечек и широкого бинта.

— Где пострадавший? — осведомился один из медиков, оглядывая комнату.

— Здесь, — Караби закончил завязывать последний узел и выпрямился. — Закрытый перелом правого предплечья. Обломки зафиксированы в правильном положении, так что можно просто наложить гипс.

— Рентген покажет, что можно, а что нельзя, — буркнул медик, склоняясь над мальчиком и ощупывая руку. Тот приоткрыл глаза и негромко застонал. — Зачем вы вообще трогали пациента до моего появления? Впрочем… шина наложена вполне умело. Ты хирург, господин?

— Нет, — покачал головой Караби. — Но я хорошо умею калечить. Волей-неволей пришлось научиться еще и немного лечить.

— Такой логики я не понимаю, — нахмурился медик. — Как он вообще сломал руку? На тренировке?

— Поскользнулся в душе, — объяснил тролль. — Упал очень неловко. Ну что, переносим его в машину?

— Ну, если ты поможешь… Или сходить за каталкой?

— Обязательно помогу, — кивнул тролль. — Без каталки обойдемся. Только прихватите с собой еще и его вещи.

— Нам тоже пора, — добавил Дзинтон. — Карина, пойдем.

Он осторожно помог девочке встать и повел к двери на улицу вслед за Караби, несущим мальчика. Карина вцепилась ему в руку и повисла на ней, чтобы не упасть, так у нее подгибались коленки.

— Что с девочкой? — спросил у него медик. — На ней лица нет.

— Переутомление, — коротко ответил тот. — Не волнуйся, господин, дома отлежится.

— Нужно соизмерять нагрузки и возможности, — проворчал медик, выходя вслед за ними. — Она же еще ребенок, да еще в таком возрасте. Сердечно-сосудистая система отстает в развитии от организма в целом, нельзя гонять ее на тренировке до потери сознания. И вызови такси, ей нельзя идти пешком.

— Спасибо, господин, я учту, — кивнул Дзинтон. — А такси я уже вызвал, оно придет минут через пять.

Когда мигающие огни «скорой помощи» исчезли в ночной темноте, Карина почувствовала, как силы окончательно оставляют ее. Она медленно начала оседать на землю, но сильные руки Дзинтона подхватили ее. Она обняла его за шею, положила голову на плечо и забылась внезапно накатившим блаженным сном.

— Что с ней? — озабоченно спросил Караби. — Она действительно плохо выглядит.

— Ничего страшного, обычное нервное перенапряжение. Эффектор не пользуется ресурсами организма-носителя, паутинный аккумулятор собирает энергию из окружающей среды. Она просто переволновалась — ну, и напрягалась без нужды, плюс наложилось усталость от тренировки. В следующий раз пройдет легче.

— Надеюсь, следующий раз произойдет не в моей школе, — хмыкнул тролль. — Сейчас мне еще родителям звонить, объясняться. В какую, он сказал, его больницу повезли? В Третью городскую?

— Да.

— Хорошо. Знаешь, Дзинтон, а ведь Карина действительно уникум. Я еще ни разу не слышал о девианте, который умеет лечить с помощью своих способностей. Подумать только — сращивать кости, пусть и на живую нитку! Хирурги в больнице с ума сойдут, когда руку просветят!

— Ты много еще о чем не слышал, — негромко, чтобы не разбудить девочку, засмеялся Демиург. — И не только ты. Придет время — и миру в очередной раз предстоит серьезно удивиться. Наноманипулятор — еще и не самый удивительный компонент эффектора. Пока что держи язык за зубами, не время афишировать ее способности. Но теперь ты понимаешь, почему я так в ней заинтересован?

— Превосходно понимаю. Сам с нетерпением ожидаю, когда начну ее учить по-настоящему. У меня тут пара интересных идей наклюнулась. Вот окрепнет немного, освоится — и попробуем…

— Попробуй. Только со мной предварительно поделись.

— Обязательно. А пока ждем твое такси, давай поговорим об ее физической подготовке…

08.07.843, вододень

Листва живой изгороди шелестела под легким ночным ветерком. Территорию в окулярах ноктовизора заливал призрачный зеленый свет. Джок еле слышно хмыкнул — он решительно не понимал, чего можно бояться в тихом пригороде Оканаки. Даже собаки нет. Обычный двухэтажный домик слегка на отшибе, каких полно в ленивых резервациях для богачей. Не ночного же патруля опасаться, в самом деле! Разжиревшие на практически дармовых хозяйских харчах бывшие полицейские не смогут разглядеть кучу дерьма, даже когда в нее вляпаются. Хоть бы схемы патрулирования меняли. Толку чуть, но все не так скучно.

Он прислушался. Последние жужжащие звуки двигателя патрульной машины давно растаяли в тихой ночи. Следующий проход — ровно через полтора часа. А им больше пяти минут не понадобится.

Наемник поднял руку, обнажив фосфоресцирующие штрихи на пальцах левой перчатки, и подал знак. Две тени бесшумно спрыгнули на придомовую лужайку с могучей ветви, нависающей над изгородью. Несколькими мгновениями позже Джок, в последний раз оглянувшись на дорогу, присоединился к ним. Втроем они скользнули к задней двери дома. Кумер щелчком выключил ноктовизор, вздернул его на лоб, присел на корточки, зажав в зубах маленький фонарик, и вытащил отмычку. Секунду спустя он тихо ругнулся.

— Что? — яростным шепотом спросил Джок.

Вместо ответа Кумер легко ткнул дверь указательным пальцем — и та, еле слышно скрипнув, чуть приотворилась. Не заперто? Джок только пожал плечами. По данным наблюдений парень-опекун не отличался серьезностью, так что подобной неряшливости следовало ожидать. Одной проблемой меньше.

Двадцать секунд спустя, капнув в петли предусмотрительно прихваченным маслом, они рассредоточились по большой гостиной, совмещенной с кухней. План дома все трое помнили наизусть. Спальня девчонки — второй этаж, первая дверь слева. Спальня опекуна — первый этаж, три шага из гостиной по короткому коридорчику. Остальные три комнаты дома пустуют.

Взмах руки — и Кумер вместе с Симоном двинулись вверх по лестнице, осторожно пробуя ногами ступеньки: не заскрипят ли? Слишком мало времени на подготовку операции, слишком мало — даже не удалось проникнуть в дом в отсутствие жильцов, чтобы исследовать его поосновательнее. Еще бы пару дней… Джок тряхнул головой. Ладно, и так обойдемся. Делов-то — прижать девчонке к мордочке маску со снотворной гадостью и бесшумно раствориться в ночи. Даже охрану нейтрализовать не требуется. Хотя, если подумать, что-то здесь не так. Платить за плевое похищение бешеные деньги трем опытным экс-диверсантам, особенно когда большая часть оперативных материалов уже собрана, а план подготовлен, выглядело неумным расточительством. Нанять в соседней Бурисамаре шайку воров, которых там немеряно, вышло бы в три раза дешевле и почти столь же качественно. Им еще и привычнее детишек таскать. А для группы Джока после стольки лет охоты за настоящими «языками» воровать мелкую соплюшку выглядело самой натуральной профанацией ремесла.

Внезапно включившийся в комнате свет резанул его глаза через окуляры ноктовизора словно ножом.

— Что ты здесь делаешь?

Джок, матерясь сквозь зубы, вскочил на ноги, вздергивая ноктовизор на лоб. Как он не услышал шагов? По ушам ударил детский визг, ухнуло два глухих удара, словно на втором этаже уронили что-то тяжелое, но мягкое. По лестнице, вопя во весь голос, дробно ссыпалась та самая соплюшка, совершенно голая, только болтается лента в волосах. Сквозь резь в глазных яблоках наемник разглядел, как девчонка подскочила к опекуну, разгневанно упершему руки в бока, и вцепилась в его халат.

— Папа Косома, папа Косома! — закричала несостоявшаяся жертва похищения. — Там два дяди, они меня хотели поймать!..

Затопали шаги, и на лестницу вывалились Кумер с Симоном, растерянные и злые. В руке Кумера все еще оставалась зажатой маленькая тряпка — видимо, идиот ухватился за ночнушку, и девчонка просто выскользнула из нее. Руки оборвать кретину недоделанному…

— Я спрашиваю — что вы здесь делаете?

Опекун, отстранив девочку, тремя размашистыми шагами пересек расстояние, отделявшее его от наемника, и с силой ткнул его пальцем в грудь.

— Ты что, грабитель, мать твою через колено? Какого хрена ты делаешь в моем доме?

Так неправильно. Все неправильно. Как я мог не услышать его шагов? Как Кумер с Симоном вдвоем не смогли справиться с семилетней девочкой? Откуда у девчонки ночью в волосах лента — она что, еще не ложилась? Тогда почему не горел свет в окнах? Как малахольный хиляк вообще мог нас засечь — здесь что, есть скрытая сигнализация, не отраженная на плане и не замеченная нами? Сигнализация… Да, гипотеза многое объясняет. Значит, сейчас сюда на всех парах несутся сторожа — а охотникам следует немедленно уносить ноги. Ну что же — тихо не вышло, значит, получится громко. Останутся без премии, ну да не беда. Поделом расплата за беспечность. Год как ушли с военной службы, а уже разболтались, как штатские…

— Хватайте девку, идиоты! — прорычал Джок, с силой толкая настырного парня в плечо, так что тот отлетел на несколько шагов. — Сваливаем!

— Ну уж нет, никуда вы не пойдете, — парень вопреки ожиданиям не полетел кубарем, а каким-то чудом удержался на ногах. — Для начала, ребята, вы ответите на мои вопросы.

В его руках словно по волшебству возник огромный вороненый пистолет, уставившийся Джоку в лоб.

— Бросай оружие, придурок! — властно скомандовал опекун. — Дернешься — получишь пулю. Будешь хорошим мальчиком — уйдешь целым вместе со своими приятелями, как только ответишь на вопросы. Ну?

— Папа Косома, а папа Косома! — соплюшка потеребила его за полу халата. — А можно я?..

— Нет, Бойра! — резко оборвал парень. — Нельзя. Ты, мудак пустоголовый, ты меня не слышал?

Нет, здесь все неправильно. У парня повадки бывалого мента. Пистолет в руках даже не дрожит, и расположился он так, что все трое у него в поле зрения. Но он не может оказаться ментом, охранником или солдатом — Джок сам наблюдал за домом весь вчерашний день, он бы распознал! Опекун выглядел как обычная конторская мышь, почему-то получившая задание опекать чужого нелюбимого ребенка. И повадки у него были как у натуральной конторской мыши, способной запутаться в собственных ногах на ровном месте! Нет, определенно он человек, не чоки, в досье наверняка ошибка, но и не профессиональный телохранитель уж точно.

А сейчас у него повадки и цепкий взгляд мента-сыскаря. И он видел всех троих в лицо. И наверняка для него не составит труда поспособствовать в составлении слишком достоверного фоторобота…

Додумывать мысль он не стал. Рукоять пистолета сама скользнула ему в ладонь, и глушитель проглотил звуки трех выстрелов, почти слившихся в один. Опекуна отбросило к стене, и он, хватая воздух, сполз на пол. Его оружие со стуком покатилось по ковру, изо рта выплеснулся фонтанчик крови.

— Боль…но… — прошептал он, дернулся и затих.

— Папа Косома! — взвизгнула девчонка. — Папа Косома!..

Она упала на колени рядом с трупом и зарылась лицом в намокающий кровью халат.

— Что стоите? — прошипел Джок напарникам. — Хватаем ее — и ходу! Наверняка мы профукали сигнализацию. Уходим!

Наемники молча соскользнули по лестнице. Особенно скрываться уже незачем, но топот мягких подошв их ботинок все равно почти не слышался. И лестница не скрипела. Секунду спустя рука Симона железной хваткой ухватила соплюшку за шею. Прижать к лицу маску с триокатом, подержать десять секунд и уносить безжизненную добычу, как волк уносит зарезанную овцу…

То, что все вокруг неправильно, Джок окончательно понял еще секунду спустя, когда тело Симона чуть ли не со свистом рассекло воздух, врезавшись спиной в панорамное окно на противоположной стороне комнаты. Никакая мелкая девчонка не в состоянии так бросить тренированного опытного бойца под сажень ростом и в девяносто килограмм весом, не считая бронежилета и прочего снаряжения. Да что девчонка — мало какой взрослый мужик на такое способен! Ну, а если уж такая туша все-таки взвилась в воздух, она просто обязана высадить собой хрупкую стеклянную панель, а вовсе не отскакивать от нее, как от пружинного матраса.

Девчонка выпрямилась во весь свой щуплый рост и молча повернулась к Джоку. И взгляд у нее оказался совершенно не таким, какой приличествует перепуганному дитю, еще накануне сосредоточенно возившемуся с куклами на солнечной лужайке в компании соседских соплюшек. Так, скорее, повар может смотреть на очередной кусок мяса, прикидывая, как половчее его разделать.

— Ты убил папу Косому, — мертвым безжизненным голосом сказала она. — Ты очень плохой дядя. Мне можно убивать очень плохих дядь без разрешения.

Странная усталость охватила бывшего спецназовца. Медленно, словно под водой, он поднял пистолет, чтобы пулей заткнуть маленький рот, произносящий то, что он не должен произносить никогда и ни за что. Но еще до того, как он успел нажать на спуск, девочка оказалась прямо возле него — и маленький хрупкий кулачок врезался в его нагрудную пластину с силой грузового локомотива.

Кумер оцепенело смотрел на маленькую девчонку, только что одним ударом пробившую бронежилет командира, до которого с трудом доставала на цыпочках. Эта мелкая голая мартышка… я не поскользнулся, я не мог поскользнуться там, наверху!.. нужно бежать, бежать, бежать… Девочка повернулась, больше не обращая внимания на лежащее у ее ног неподвижное тело командира, и молча уставилась на своего несостоявшегося похитителя.

— Ты тоже плохой дядя! — бесстрастно констатировала она. — Но ты никого не убил, и ты пока не очень плохой. Я не знаю, можно ли мне тебя убить. Папа Косома, можно?

Внезапно Кумер почувствовал неприятную слабость в промежности. Не хватало еще обоссаться, мелькнуло в голове. Бежать, бежать, бежать! — стучало в висках. Девочка не двигалась с места, пристально наблюдая за ним. Наемник осторожно сделал шаг назад, еще один, еще… Еще пять шагов — и можно рывком броситься к открытой задней двери, проломиться сквозь кусты и раствориться в спасительной темноте. Пять шагов, четыре, три…

Что-то ухватило его за штанину. Он бросил взгляд вниз — и обмер. Труп опекуна медленно, с трудом поднимался на ноги, перебирая руками по его одежде. Губы растянуты в застывшем оскале, из угла рта стекает струйка крови, стеклянные мертвые глаза смотрят сквозь него, и свежей кровью несет от огромного красного пятна на халате.

— С-с-с… зз-зачем… ты… убил… меня?.. — сквозь стиснутые зубы выдавил труп.

И тут Кумер Спирин, сорока двух лет от роду, ветеран двух тайных войн, кавалер двух орденов и четырех медалей, имеющий восемь нашивок за ранения, участник двадцати трех партизанских рейдов в тыл врага, диверсант, одним только ножом убивший не менее полусотни врагов и прозванный за хладнокровие и жестокость «Змеем», упал в обморок.

Несколько секунд девочка молча смотрела на него.

— Косома! — наконец требовательно произнесла она. — Вставай. Все трое нейтрализованы. Спектакль закончен. Что мы делаем дальше? Ликвидировать троицу или оставить как есть?

— Погоди, — медленно, с трудом проталкивая воздух сквозь глотку, проговорил опекун. — Та сволочь… стрелок… он умудрился попасть во второй нервный центр. Кукла наполовину парализована… плохо контролируется. Какой идиот… спроектировал такую дурную схему?

— Ты и спроектировал, — безжалостно отрезала девочка. — Забыл? Твоя дипломная работа. Удивительно, как тебе ее вообще засчитали. Я даже без глубокого анализа вижу семь серьезных огрехов, среди которых некорректное дублирование ключевых нервных узлов — далеко не самая большая проблема.

— Могла бы и… пожалеть, между прочим. Искинам… положено снисходительно относиться к глупым людям… тебе разве Камилл не объяснял? Ладно, еще чуть-чуть. Двухминутная регенерация…

— Принято. Жду, — откликнулась девочка и, выпрямившись, неподвижно уставилась перед собой, превратившись в манекен. Опекун слабо заворочался на полу и через две минуты действительно приподнялся и сел.

— В следующий раз сразу шарахну шокером, — проворчал он. — Я еще и порог болевой блокировки не понизил, так что по полной программе получил. Бойра, как эти трое? Как ты?

— Один в обмороке, придет в себя через несколько минут. Рекомендуются дополнительные меры для обездвиживания. Двое других подвергнуты ударно-шоковому воздействию. Летальные травмы отсутствуют, у одного сломано два ребра с правой стороны и повреждено легкое. Причина: неверный расчет силы удара в бронежилет, основанный на предположении применения в защитных пластинах обычных материалов. Поскольку на бронежилетах они сэкономили, реальная пластина оказалась менее прочной. Пометка на будущее: дополнительно изучить текущий ассортимент человеческих защитных средств. Общий прогноз для обоих благоприятен. Конечность чоки-носителя серьезно повреждена от удара — разрушены мягкие ткани, раздроблены псевдокости пальцев. Срок регенерации — два часа. Других повреждений нет.

— Мне казалось, что ты отрабатываешь роль ребенка, а не эксперта-криминалиста, — хмыкнул опекун, поднимаясь на ноги. — Ладно. Я проинформировал службу безопасности, они пообещали прислать эксперта по зачистке. Пусть насует им ментоблоков по своему выбору. Интересно, откуда они взялись? Судя по повадкам — из военных, но на спецслужбы не похоже. На моей памяти второй инцидент по такому шаблону. Опять кто-то из инициативных частников шалит?

— Вполне вероятно. Косома, отдел мониторинга выдал рекомендацию немедленно покинуть дом, что соответствует ожидаемым от нас шаблонам поведения. Альтернативные решения подразумевают нежелательно высокий уровень публичности. Камилл оповещен об инциденте, расследование начато.

— Бойра, семилетняя девочка сказала бы: «Папа, давай поскорее уйдем отсюда, мне страшно!» — усмехнулся Косома. — Кстати, твой чоки, похоже, засвечен. На тебя обращают странное внимание уже в третьем месте. Пора тебе менять куклу. А заодно и место обитания — окрестности столицы все же слишком шумны.

— Обсуждаемо, — кивнула девочка. — Позже. Сейчас отмечаю только, что меня похищали с применением усыпляющей химии — как биоформу, не как чоки. Возможно, засвечена не я, а ты, а меня пытались похитить с целью последующего шантажа твоих предполагаемых хозяев. Следую рекомендации вернуться к своей роли. Задействую шаблон «Семилетка».

Она слегка вздрогнула, и тут же скованность и заторможенность ее тела пропали, а во взгляде мелькнул страх.

— Папа Косома! — съежившись, пискнула она. — Здесь плохие дяди! Мне страшно! Мне руку больно! Давай поскорее уйдем отсюда!..

* * *

«Джао, контакт».

«Джао в канале. Привет, Камилл. Что скажешь плохого?»

«Как обычно: ты зануда, Майя истеричка, Мио и Веорон криворукие неумехи, один я весь в белом. Ничего не пропустил?»

«Пропустил. Безответственный растяпа Куагар бросил все и сбежал на самом интересном месте».

«Ах, да. Верно. Ну, добавь к списку. Меня сейчас другое интересует — что у тебя с текущей коррекцией?»

«А что у меня с текущей коррекцией?»

«Ты ее уже завершил? Я могу начинать активные действия на Восточном континенте без боязни с тобой в конфликт войти? Меня мелкие пакостники достают, нужно кое-кому мозги вправить».

«Завершил? Камилл, странные ты вопросы задаешь. Какое завершил, когда все только начинается!»

«Вот как? Я думал, что ты устроишь кризис, как максимум разрулишь его и оттянешь ресурсы на свою ненаглядную Джамтерру. Впрочем, глядя на то, как ты обустраиваешь свою базовую ячейку общества, сиречь семью, я уже начал сомневаться. Будущие инженер-строитель, историк, врач, артистка, астроном — я никаких деталей не упустил? И всех воспитывать не менее пары минитерций. Ты случайно не намерен тут осесть надолго?»

«Догадливый. Намерен, разумеется. Камилл, на полном серьезе — ты что, не понял, что операция, которую я провожу, лишь снимает остроту кризиса? Последствия освобождения вирусного эффектора придется расхлебывать семь-восемь минитерций как минимум. Придется думать, как дорабатывать его конструкцию на ходу, на живых биоформах, как снимать настороженное отношение к девиантам, и самое главное — как объяснить обществу его происхождение. Что-то мне подсказывает, что многие не купятся на версию с вышедшей из-под контроля военной разработкой. Особенно — ученые, владеющие информацией о текущем уровне текирских технологий в данной области. Ну, а сверх того — ты не заметил, что с твоим собственным проектом тоже не все ладно?»

«Джао, ты о чем?»

«Ага, значит, не заметил. Я потихоньку активирую катонийскую сеть влияния, доставшуюся мне от Майи. Агенты по большей части еще спят, но те, кто проснулись, начинают сливать интересную информацию. Эхира накопала внушительную подборку статей и проектов документов на тему чоки-проблемы. Похоже, местные философы оказались не только более прозорливыми, чем в нашей собственной истории, но и более влиятельными. И единичные пока попытки похищения твоих искинов — лишь вершина айсберга».

«Так. Спасибо, что поделился. То есть последние комариные укусы — не случайность. М-да… Пойду думать, кому и как по голове настучать за излишнюю инициативу».

«Нет, Камилл. Проблема не является следствием действий одиночек. Она системная, причем пока не связанная с нами через досье „Камигами“. Ликвидировать ее грубой силой — даже не второй уровень вмешательства, третий. А мы неоднократно подтверждали, что выше первого не поднимаемся. Ты хочешь аннулировать соглашение?»

«Черт. Нет, не хочу. Играть так играть. Но меры все равно приму».

«Прими. Я поделюсь с тобой имеющимися данными. И, между прочим, ожидаю того же от тебя. Не чахни над златом, царь Майно, все равно оно тебе без надобности».

«Не царь, а император. Пади на одно колено, упрись кулаком в пол, склони свою гордую выю и трижды произнеси „Виват!“, несчастный! Тогда, может, и поделюсь и златом, и каменьями драгоценными…»

«Специально для тебя сгенерирую в глубоком вакууме пол, выю, кулак и колено, когда лень поборю. На остальные части тела заявки не поступило, так что перебьешься. Ладно, хорош хохмить. Приготовься морально к тому, что от моего общества ты так просто не отвяжешься. На Джамтерре немного полегчало, так что я перебросил к Текире часть своих ресурсов. Теперь я могу оперировать несколькими проекциями одновременно. Но даже с учетом них срок завершения коррекции — не менее двух-трех минитерций. А то и больше».

«З-зануда. Ну ладно, что с тобой поделаешь. Наслаждайся семейной жизнью… папаша. Отель, значит, мне не вернешь?»

«Нет, разумеется. Должен же я поиметь хоть копеечку с того, что пожарной командой работаю? Извини, Камилл, но я уже успел завершить там обустройство полномасштабной Цитадели. Не хочется перетаскивать весь узел в новое место, и без того хлопот полно».

«Вот так и верь людям. „На время, на время!..“ А потом оказывается, что навсегда. Ну ладно, чего только не сделаешь для Корректора. Владей, наслаждайся. Конец связи».

«Я всегда верил в твою щедрость. Спасибо. Конец связи».

* * *

Карина проснулась от того, что над ухом кто-то негромко напевал тонким музыкальным голоском. Она сладко потянулась, протерла глаза и обвела взглядом комнату. Фея Фи сидела на подоконнике возле распахнутой створки окна, беззаботно болтая ногами, и мурлыкала себе под нос песенку без слов. Увидев, что Карина оторвала голову от подушки, она весело пискнула что-то неразборчивое, взмыла в воздух, сделала возле кровати пару кругов и вылетела в окно.

Девочка потянулась и зевнула. Что-то сидело глубоко в памяти, что-то волнующее и тревожное, хорошее и плохое одновременно. Она напряглась — и внезапно вспомнила весь вчерашний вечер: и кошмарную тренировку, и разговор с мастером Караби, и сломанную руку, и как она, зажмурившись и обливаясь потом от напряжения, сращивала обломки костей…

Она совершенно не помнила, как попала в постель. Последнее, что отложилось — как встала со стула, и у нее начали страшно слипаться глаза… и что, она так и продрыхла все время? Ее принесли домой, раздели, положили в постель, а она даже и не почувствовала? Ну ничего себе! Интересно, а сколько сейчас времени?

Она решительно откинула одеяло и спустила ноги с кровати, поморщившись от внезапной боли во всем теле. Казалось, каждая мышца стонет и жалуется на то, как с ней вчера несправедливо обходились. А ведь вечером все повторится снова!

Скрипнула дверь, и в комнату стремительно вошел Дзинтон.

— Ну, целительница, проснулась? — весело спросил он. — Жива?

— Спина болит, — пожаловалась девочка. — И вообще все болит. Пап, а это на самом деле случилось вчера — ну, что я руку тому мальчику вылечила? Или мне приснилось?

— На самом деле, — кивнул Дзинтон, присаживаясь рядом на кровать. — Ты молодец. Руку ты ему не до конца вылечила, костям еще долго срастаться, но калекой он не останется.

— А я смогу так… и потом? Без тебя?

— Конечно, Кара, — Дзинтон неожиданно серьезно взглянул на нее. — Сможешь. Из тебя, если захочешь, выйдет замечательный врач. Ты сможешь лечить людей и спасать им жизни.

— Спасать жизни?

— Да. Спасать жизни. Тебе надо лишь научиться правильно действовать.

— Тогда научи меня! — потребовала девочка, спрыгивая с постели и поворачиваясь к Демиургу. — Мастер Караби вчера сказал, что если умеешь калечить, нужно уметь и лечить.

— Надо же, запомнила! А я думал, ты совсем спишь сидя. Да, мастер Караби сказал правильно. Но я тебя учить не стану. Сначала ты закончишь школу и только потом сможешь учиться медицине в университете, если захочешь. Не так все просто — раз, и срастил кости. А если ребра сломаны? Ты же не можешь заставить человека не дышать, пока сращиваешь! А если позвоночник или череп повреждены, когда осколки костей давят на мозг?.. А ведь сломанными костями болезни не ограничиваются. Тебе нужно многое узнать и многому научиться, прежде чем ты сможешь лечить. Очень многому.

— Я научусь! — решительно заявила Карина. — Папа, я обещала тебе, что искуплю убийства, которые совершила. А как я смогу искупить лучше, чем став врачом?

— В жизни существуют тысячи путей. И далеко не всегда самый лучший путь — самый очевидный. Но если захочешь, я помогу тебе стать целителем. Я научу тебя пользоваться эффектором для лечения. Но потребуется время. А сейчас у тебя главная задача — за полгода выучить годовую школьную программу, к середине зимы сдать экзамены и весной пойти в школу, не забыла?

— Помню… — вздохнула девочка. — Но я сдам, точно сдам. Там же все просто. Только с географией немножко сложно.

— Ну, вот и замечательно, — снова улыбнулся Дзинтон. — Ладно, соня, давай одевайся, умывайся, и завтракать. Времени девять часов, полдень скоро. Ты ровно полсуток дрыхла. Палек с Яной давно в школе, а Цу уже беспокоится, не случилось ли с тобой что. А после завтрака мы обсудим программу твоей физической подготовки. И не смотри на меня таким жалобным взглядом, пока я не прослезился от умиления. У тебя руки-ноги как вареные макаронины, Яни и то тебя сильнее. Хватит, отболела ты свое, пора себя в норму приводить. И выше хвост, малышка! Жизнь, несмотря ни на что, замечательная штука.

Он легонько щелкнул ее по носу, поднялся и вышел из комнаты. Карина осталась стоять, глядя ему вслед. Потом она забралась коленками на кровать, оперлась локтями на подоконник и выглянула в распахнутое окно. Теплый, уже прогревшийся утренний воздух, напоенный запахами трав и листвы, овеял ее тело, и солнечные зайчики, прорвавшиеся сквозь кроны старых маронов, заплясали у нее на лице горячими пятнышками. Она всей грудью вдохнула травяной аромат и счастливо засмеялась. Пусть у нее болит все тело, и она нескладная неумеха. Пусть она давно забыла лица своих настоящих мамы и папы и ее два года держали в подземельях Института. Сейчас она снова дома. У нее опять есть папа — Дзинтон, и младшие брат с сестрой — Лика с Яни, и старшая сестра — Цукка, и дядюшка — Саматта. Она научится драться, и станет сильной, и сдаст экзамены, и пойдет в настоящую школу, и когда-нибудь выучится на врача и начнет спасать людей. Прошлое осталось в прошлом, а впереди распахивается целая жизнь — такая радостная и интересная. И она обязательно проживет ее так, что ей станут гордиться все вокруг, и в первую очередь — папа!

Она спрыгнула с кровати, быстро натянула одежду и выскочила в дверь навстречу вкусным запахам, доносящимся из кухни. А наблюдавшая за ней из кроны дерева фея Фи одобрительно пискнула и взмыла в воздух — совершать очередной облет парка. И яркое летнее солнце блеснуло переливающейся радугой на ее мерцающих полупрозрачных крыльях.

Конец первой книги

Апрель-август 2008 г.

Продолжение следует.

Оглавление

Книга первая. Ничьи котята

  10.05.843, златодень

  11.05.843, земледень

  12.05.843, деньдень

  03.06.843, земледень

  05.06.843, небодень

  06.06.843, перидень

  07.06.843, огнедень

  09.06.843, древодень

  10.06.843, златодень

  11.06.843, земледень

  12.06.843, деньдень

  15.06.843, огнедень

  16.06.843, вододень

  17.06.843, древодень

  18.06.843, златодень

  05.07.843, небодень

  06.07.843, перидень

  07.07.843, огнедень

  08.07.843, вододень

Реклама на сайте