«Белая женщина, белая птица»

Джеймс Боллард Белая женщина, белая птица

***

По утрам тела мертвых птиц сверкали во влажном свете, заливавшем болота, серые перья свисали, словно павшие наземь – на воду – облака. Каждое утро, выходя на палубу сторожевика, Криспин видел птиц. Они лежали в ручьях и протоках, там, где умерли два месяца тому назад; медленное течение давно промыло их раны. И каждое утро он смотрел, как жившая в пустом доме под обрывом женщина идет по берегу реки. По узкой прибрежной полосе, мимо лежащих у ее ног огромных – больше кондора – птиц. Она двигалась среди них, иногда наклонялась, чтобы выщипнуть из распростертого крыла перо, а Криспин смотрел на нее с мостика сторожевика. Под конец этой прогулки, когда она шла через мокрый луг назад, к своему пустому дому, руки ее были полны огромных белых перьев.

Первые дни Криспина странным образом раздражало то, как эта незнакомая ему женщина спускалась на берег и невозмутимо грабила мертвых птиц, вырывая их перья. Хотя по берегам реки и в окружавших заливчик, место стоянки его корабля, болотах лежали многие тысячи этих мертвых созданий, Криспин все равно относился к ним с чем-то вроде собственнического инстинкта. Это же он, он сам, почти в одиночку, перебил их в тех последних кошмарных сражениях, когда птицы поднялись с своих гнездовий на побережье Северного моря и напали на сторожевик. Это его, его пулю, подобно драгоценному камню, несла в сердце каждая из этих невероятных по своим размерам тварей – по большей части здесь были чайки и глупыши, иногда буревестники.

Глядя, как женщина пересекает заросший газон по пути к своему дому, Криспин снова вспомнил лихорадочные часы перед последней, безнадежной атакой птиц. Это теперь она представлялась безнадежной, теперь, когда их трупы мокрым лоскутным одеялом покрывали промозглые Норфолкские болота. Тогда, каких-то два месяца тому назад, когда небо над кораблем потемнело от бесчисленных птичьих силуэтов, как раз Криспин-то и расставался со всякой надеждой.

Огромные, больше человека, с крыльями по двадцать и более футов в размахе, они затмевали солнце. Криспин как бешеный носился по проржавевшей железной палубе, сбитыми в кровь руками таская ящики с патронными лентами, вставляя эти ленты в пулеметы, а тем временем Квимби, дебильный молодой парень с фермы у Лонг-Рич, которого Криспин уговорил пойти к себе заряжающим, бормотал что-то невнятное и, подпрыгивая на с рожденья изуродованных ногах, пытался спрятаться от несущихся сверху огромных теней. Когда птицы начали пикировать и небо обрушилось на него огромной белой косой, Криспин едва успел пристегнуться к пулеметной турели.

И все-таки он победил, сперва уложив очередями в болото первую волну, устремившуюся на корабль подобно белой армаде, а затем перенеся огонь на вторую группу, на бреющем полете бросившуюся на него сзади, со стороны реки. На бортах корабля, повыше ватерлинии, так и остались вмятины от ударов их тел. В самый разгар битвы птицы были везде, крылья их, словно заходящиеся криком кресты, резали небо, тела прорывались сквозь такелаж и тяжело обрушивались на палубу вокруг Криспина, а он разворачивал тяжелые стволы от упора до упора и стрелял, стрелял. И не раз, и не два Криспин оставлял всякую надежду, проклинал тех, которые бросили его на этой ржавой развалине один на один с кошмарными птицами, вынудили его даже дурачку Квимби платить из своего собственного кармана.

Но позднее, когда казалось уже, что битва эта длится вечность, когда небо было все еще полно птиц, а боеприпасы почти иссякли, он увидел, как Квимби приплясывает на заваливших палубу трупах, сбрасывая их в воду двузубыми вилами по мере того, как все новые и новые мертвые чудовища рушатся с неба.

И тогда Криспин понял, что победил. Когда стрельба немного поутихла, Квимби, обуянный желанием продлить бойню, подтащил еще боеприпасов. Лицо и деформированная грудь идиота были сплошь в крови и перьях. Что-то крича в яростной гордости за свою отвагу и за свой страх, Криспин перебил последних птиц, пристрелив отставших, нескольких едва оперившихся птенцов-сапсанов, когда те пытались улететь в сторону обрыва. И еще целый час после того, как умерла последняя из птиц, когда и река, и ручьи в окрестностях корабля покраснели от их крови, Криспин оставался в турели, поливая пулями небо, осмелившееся напасть на него.

Потом, когда прошли дрожь и возбуждение битвы, Криспин осознал, что был всего один свидетель того, как он выстоял против этого воздушного Армагеддона, и этот свидетель – идиот на изуродованных ногах, которого никто и никогда не станет слушать. Конечно же, седая женщина тоже была здесь, прячась за ставнями своего дома, но Криспин не замечал ее, пока не прошло несколько часов и она не начала разгуливать между трупами. Уже поэтому ему приятно было видеть, как птицы лежат там, куда они упали, как их размытые очертания медленно вращаются в холодной воде реки и болот. Он отослал Квимби назад на ферму и смотрел, как дебильный карлик удаляется вниз по реке, проталкивая свою плоскодонку между раздувшихся трупов. Затем Криспин взошел на мостик сторожевика. На груди его перекрещивались пулеметные ленты.

Он был доволен, что на сцене появилась эта женщина, рад, что есть с кем разделить свой триумф, он прекрасно понимал, что она обязательно заметит победителя пернатых чудовищ, стоящего на капитанском мостике сторожевика. Однако женщина ограничилась одним мимолетным взглядом в его сторону. Похоже, ее занимали исключительно собственные поиски на берегу и на лугу вблизи дома.

На третий день после битвы она вышла на лужайку перед домом вместе с Квимби, и карлик потратил почти целый день, убирая с этой лужайки птичьи трупы. Он наваливал их горой на тяжелую деревянную двуколку, затем впрягался в оглобли и оттаскивал телегу с грузом к яме, вырытой неподалеку от фермы. На следующий день дебильный парень появился на ялике; женщина, чуждая всему окружающему, как призрак стояла на носу, а он шестом направлял лодку между плавающих на воде птичьих тел. Время от времени Квимби переворачивал своим шестом один из трупов, словно в поисках чего-либо, – ходили апокрифические истории, в которые верили многие в поселке, что клювы этих птиц снабжены бивнями из чего-то вроде слоновой кости; Криспин знал, что все эти разговоры – чушь.

Поведение женщины было загадкой для Криспина, подсознательно считавшего, что его победа над птицами укротила весь ландшафт, окружавший корабль, и все в нем. Вскоре, когда женщина принялась собирать маховые перья птиц, у него появилось ощущение, что она неким образом узурпирует право, принадлежащее ему и только ему. Раньше или позже речные мыши, крысы и прочие мародеры болот уничтожат птиц, но пока его возмущало, что кто-то другой грабит опущенное в воду сокровище, которое столь трудно ему досталось. Сразу после битвы он послал краткую, кое-как накарябанную записку окружному офицеру на станцию, до которой было миль двадцать, и теперь предпочел бы, чтобы до получения ответа тысячи трупов оставались лежать там, куда упали. Криспин состоял на патрульной службе по призыву, так что не мог рассчитывать на денежное вознаграждение, однако у него витали смутные надежды на получение медали или какой-нибудь там благодарности.

То, что эта женщина была его единственным, если не считать идиота Квимби, свидетелем, удерживало Криспина от любых поступков, могущих вызвать ее неприязнь. Кроме того, странное поведение женщины наводило на подозрения, что и она, возможно, тоже не в своем уме. Криспин никогда не видел ее ближе, чем с трех сотен ярдов, отделявших сторожевик от берега, на который она спускалась из своего дома, но он наблюдал за ней через подзорную трубу, установленную на мостике, что позволяло лучше разглядеть седые волосы и пепельно-серую кожу, обтягивающую высокие скулы. Она расхаживала в сером бесформенном платье до колен, упираясь в бока тонкими, но сильными руками. У нее был неопрятный вид человека, не вполне сознающего, что он давно уже живет один.

Криспин несколько часов наблюдал, как она ходит среди трупов. Прилив ежедневно выбрасывал на песок новую партию, но теперь, когда туши начали разлагаться, вид их только издали мог показаться привлекательным. Мелкий заливчик, в котором стоял сторожевик – это было одно из сотен старых каботажных грузовых суденышек, торопливо переоборудованных для несения патрульной службы двумя годами ранее, когда появились первые стаи огромных птиц, – находился через реку от дома, как раз напротив него. В свою подзорную трубу Криспин мог бы при желании сосчитать десятки оспин, испещрявших белую штукатурку там, где в нее впились на излете пули из его пулеметов.

К концу прогулки руки женщины были полны перьев. Крепко сжимая руками пулеметную ленту, наискось пересекавшую его грудь, Криспин наблюдал, как женщина подошла к одной из птиц, войдя в мелкую воду, чтобы заглянуть в ее полупогруженное лицо. Затем она вырвала из крыла одно-единственное перо и добавила его к тем, которые уже держала в охапке.

Криспин с беспокойством вернулся к своей подзорной трубе. В узком поле зрения плавно покачивающаяся фигура, почти полностью скрытая фонтаном белых перьев, напоминала огромную декоративную птицу, белого павлина. Может быть, она каким-то бредовым образом воображала себя птицей?

Вернувшись в рулевую рубку, Криспин потрогал висевшую на переборке ракетницу. Завтра утром она снова выйдет, и тогда можно будет выпустить ракету у нее над головой, дать ей понять, что эти птицы принадлежат ему, что они – подданные его собственного эфемерного царства. Этот фермер, Хассел, который приходил вместе с Квимби, чтобы попросить у Криспина разрешения сжечь часть птиц на удобрение, – он самым очевидным образом признал моральное право Криспина на них.

Обычно Криспин ежеутренне тщательно осматривал свой корабль, пересчитывая ящики с боеприпасами и проверяя пулеметы. Ржавая палуба растрескалась от тяжелых металлических тумб, на которых они были установлены. Весь корабль понемногу погружался в грязь. При большом приливе Криспин слушал, как вода, подобно полчищам среброязыких крыс, пробирается в трюм через тысячи щелей и дырки от выпавших заклепок.

Но этим утром осмотр был кратким и поверхностным. Проверив турель на мостике – всегда оставался шанс, что с гнездовий на заброшенном побережье случайно залетит несколько заплутавших птиц, – он вернулся к подзорной трубе. Женщина была во дворе; вооружившись пилой, она сносила остатки маленькой беседки. Время от времени она бросала взгляд вверх, на небо и нависавший обрыв, внимательно оглядывала его темневший край, словно опасаясь появления птиц.

Это напоминание о том, что сам-то он справился со своим страхом перед крылатыми чудовищами, подтолкнуло Криспина к догадке, почему его так раздражает женщина, выщипывающая их перья. По мере того как тела птиц разлагались, в нем росло желание их сохранить. Он часто ловил себя на том, что снова погрузился в воспоминания об их больших, трагичных лицах, несущихся на него сверху. Во многих отношениях они больше заслуживали жалости, чем страха, жертвы, как это назвал окружной офицер, «биологического несчастного случая», – Криспин смутно припоминал, как тот рассказывал про новые стимуляторы роста, использованные для повышения урожаев в Восточной Англии, и про то, как непредвиденно и необычно повлияли эти вещества на птиц.

Пять лет тому назад Криспин работал в поле поденщиком; после лет, напрасно выкинутых на военной службе, он не мог подыскать себе ничего лучшего. Он помнил, как начали опрыскивать этими новыми штуками пшеницу и фруктовые сады; липкий фосфоресцирующий налет, мерцавший при лунном свете, преображал безмятежное сельскохозяйственное захолустье в нездешний ландшафт, где готовились к действию какие-то неизвестной природы силы. Поля покрылись мертвыми чайками и сороками, рты их забивала серебристая смола. Криспин лично спас многих полумертвых птиц, он очищал клювы и перья, а затем отправлял их в полет в направлении побережья, к гнездовьям.

Через три года птицы вернулись. Сперва – гигантские кормораны и черноголовые чайки, с размахом крыльев в десять, в двадцать футов, с сильными телами и клювами, способными на куски разорвать собаку. Они низко кружили над полями, в пустоте небес, под которыми Криспин вел свой трактор. Казалось, они чего-то ждут.

Следующей осенью появилось второе поколение еще более огромных птиц – воробьи, яростные как орлы, глупыши и чайки с размахом крыльев больше, чем у кондора. Эти невероятные существа с телами широкими и мощными, как у человека, возникали из прибрежных бурь, они убивали скот на лугах, нападали на фермеров и их семьи. Вернувшиеся по какой-то причине на те самые пораженные поля, которые дико подтолкнули их рост, они были всего лишь авангардом многомиллионной воздушной армады, покрывшей небо над всей страной. Движимые голодом, птицы начали нападать на людей, бывших для них единственным источником пищи.

Криспин был слишком занят защитой фермы, на которой жил, чтобы следить за ходом битвы, охватившей весь мир. Ферма, расположенная всего в десяти милях от берега, была осаждена. Перебив скот, птицы занялись строениями. Как-то ночью Криспин проснулся оттого, что колоссальный фрегат, плечи которого не пролезли бы в дверь, разбил ставни и просунулся через окно в его комнату. Схватив вилы, Криспин пригвоздил шею птицы к стене.

После уничтожения фермы, во время которого погибли хозяин, его семья и трое работников, Криспин захотел записаться добровольцем в патрульную службу. Поначалу офицер, возглавлявший подразделение моторизованного ополчения, хотел отказаться от его услуг. Оглядев низкорослого, худого, похожего на хорька человека с горбатым носом и похожей на звезду родинкой под левым глазом, одетого в измазанную кровью фуфайку, который бродил, спотыкаясь, по развалинам фермы, в то время как последние птицы, подобно гигантским крестам, уносились прочь, окружной офицер покачал головой. Он видел в глазах Криспина одну только слепую жажду мести.

Однако, подсчитав убитых птиц, валявшихся вокруг печи для обжига кирпича, где Криспин держал последнюю оборону, – вооруженный одной лишь косой, которая была на голову выше его самого, – офицер передумал. Криспину выдали винтовку, и они полчаса ездили по разоренным полям, устланным наголо обглоданными скелетами коров и свиней, приканчивая валявшихся кое-где раненых птиц.

В конечном итоге Криспин попал на сторожевик, облупленный корпус которого ржавел в почти недвижных водах среди речных проток и болот, где карлик проталкивал свою лодчонку среди мертвых птиц, а сумасшедшая женщина украшала себя гирляндами из перьев.

Целый час, пока женщины не было видно, Криспин расхаживал по кораблю. В какой-то момент она появилась с бельевой корзиной, наполненной перьями, и разложила их на складном столе, стоявшем неподалеку от беседки.

Пройдя на корму, Криспин ногой распахнул дверь камбуза и вгляделся в полутемное помещение:

– Квимби! Ты здесь?

Это сырое логово все еще оставалось временным домом карлика. Квимби время от времени наносил неожиданные визиты Криспину, скорее всего – в надежде стать свидетелем дальнейших боевых действий против птиц.

Не получив ответа, Криспин закинул за плечо винтовку и направился к сходням. Все еще глядя на противоположный берег, где в недвижном воздухе поднималась струйка дыма от небольшого костра, он подтянул свои патронные ленты и ступил на скрипучую лесенку, спускавшуюся к привязанному внизу ялику.

Мертвые тела птиц мокрым ковром окружали сторожевик. После нескольких безуспешных попыток провести ялик между ними Криспин заглушил подвесной мотор и взялся за багор. Многие из птиц весили до пяти сотен фунтов, они лежали на воде, сцепившись крыльями, вдобавок их еще опутывали тросы и веревки, сброшенные с палубы. Криспину едва удавалось расталкивать их багром, он медленно, с трудом продвигал ялик к выходу из заливчика.

Криспин помнил, как окружной офицер говорил ему, что птицы находятся в близком родстве с рептилиями, – видимо, как раз это и объясняло их слепую ярость и их ненависть к млекопитающим, – но сейчас омытые водой лица мертвых тварей скорее напоминали дельфинов: спокойные, каждое со своим выражением, они почти походили на человеческие. Когда Криспин пересекал реку, встречая по пути эти покачивающиеся на воде формы, ему казалось, что нападавшие на него недавно противники – неведомое племя крылатых людей, что ими двигала не жестокость, не слепой инстинкт, а какая-то неизвестная и неотвратимая судьба. На противоположном берегу серебристые силуэты лежали среди деревьев и на поросших травой открытых прогалинах. Сидящему в ялике Криспину этот пейзаж напоминал утро после некоей апокалиптической небесной битвы, а птичьи трупы – павших наземь ангелов.

Он пристал к берегу, оттолкнув в сторону лежавших на отмели мертвых птиц. По какой-то неведомой причине здесь, у края воды, полегла стая голубей, среди них несколько домашних. Их тела длиной не меньше десяти футов от головы до хвоста, с пышными грудками, лежали на влажном песке словно сморенные сном, с глазами, прикрытыми от теплых лучей солнца. Придерживая патронные ленты, чтобы они не соскользнули с плеч, Криспин вскарабкался на берег. Впереди расстилался луг, усеянный трупами. Он пошел к дому, пробираясь между ними, иногда наступая на кончики широко раскинутых крыльев.

Через канаву, окружавшую дом, вел деревянный мостик. Рядом с ним, подобно некому геральдическому символу, указывающему путь, вздымалось вставшее торчком крыло белого орла. Огромные перья своей утонченной лепкой заставили Криспина подумать о монументальной скульптуре, а когда он приблизился к обрыву, кажущаяся целостность оперений навела на еще более мрачную мысль – луг показался чем-то вроде огромного птичьего морга.

Он обогнул дом; женщина стояла около стола, выкладывая на просушку очередную порцию перьев. Налево от нее, рядом с пустым скелетом веранды находилось нечто, сперва показавшееся Криспину костром из белых перьев, нагроможденных на грубый деревянный каркас, изготовленный из остатков беседки. Надо всем этим местом витал дух запустения, большую часть окон дома перебили за последние годы нападавшие на него птицы, сад и дом были устланы мусором.

Женщина обернулась. К удивлению Криспина, ее не смутила бандитская внешность посетителя, пулеметные ленты, винтовка, покрытое шрамами лицо. Взгляд ее не дрогнул. Глядя в подзорную трубу, он считал ее пожилой, но в действительности женщине вряд ли было больше тридцати, ее белые волосы, густые и хорошо ухоженные, напоминали оперение мертвых птиц, усеивавших все вокруг. Однако все остальное в ней, несмотря на сильную фигуру и крепкие руки, было столь же запущенно, как и ее дом. Привлекательное лицо, лишенное малейших следов косметики, казалось намеренно отданным на расправу пронизывающему зимнему ветру, длинное шерстяное платье было в пятнах, из-под засаленного подола выглядывали стоптанные сандалии.

Криспин остановился, изумившись на мгновение, зачем он вообще сюда пришел. Кучки перьев, взгроможденных на этот костер и лежавших на столе, не казались теперь вызовом его власти над птицами, – прогулка через луг более чем убедила его в этом. И все же он чувствовал, как нечто – возможно, общий опыт, связанный с птицами, – сближает эту женщину с ним. Готовое убить, хоть и пустое сейчас небо, залитые солнцем, молчащие под своим бременем поля, этот костер из перьев давали ощущение общего прошлого.

Уложив на стол остаток перьев, женщина сказала:

– Они скоро высохнут. Солнце сегодня теплое. Вы можете мне помочь?

Криспин неуверенно шагнул поближе:

– А что вам нужно? Конечно.

Женщина указала на сохранившуюся часть беседки. Из неглубокого пропила, который она сумела сделать в одной из стоек, торчала ржавая пила.

– Вы можете вот это спилить?

Криспин, снимая на ходу винтовку с плеча, подошел вслед за женщиной к беседке. Он указал на остатки соснового забора, повалившегося в огород.

– Вам нужны дрова? Это горит лучше.

– Нет, мне нужен этот каркас. Надо, чтобы он был крепким.– Женщина помедлила, пока Криспин продолжал возиться со своей винтовкой, голос ее стал немного вызывающим.– Так можете вы это сделать? Карлик сегодня не может прийти. Обычно я прошу его.

Криспин жестом заставил ее замолчать.

– Я помогу вам.– Он прислонил винтовку к беседке, взялся за пилу, несколькими движениями высвободил ее из пропила и начал с нового места.

– Спасибо.– Пока он работал, женщина стояла рядом и смотрела, дружелюбно улыбаясь. Патронные ленты раскачивались в такт движениям его руки и корпуса.

Криспин остановился и с неохотой снял тяжелые ленты – знак его положения. Он глянул в сторону сторожевика. Поймав этот взгляд, женщина сказала:

– Вы капитан? Я видела вас на мостике.

– Ну… – Криспина никогда не называли капитаном, но такой титул давал ему определенный статус.

– Криспин, – скромно кивнул он, представляясь женщине.– Капитан Криспин. Рад вам помочь.

– Меня звать Кэтрин Йорк.– Придерживая одной рукой у шеи свои белые волосы, женщина опять улыбнулась и указала в направлении проржавевшего сторожевика: – Прекрасный корабль.

Криспин пилил, размышляя, искренне она это сказала или хотела ему польстить. Отнеся спиленную стойку к напоминавшему погребальный костер сооружению, увенчанному перьями, и положив ее на землю, он с расчетом на производимое впечатление снова надел пулеметные ленты. Женщина, похоже, не обратила на это никакого внимания, но через секунду, когда она взглянула на небо, Криспин подобрал винтовку и подошел к ней.

– Вы там что-нибудь увидели? Не беспокойтесь, я с ней справлюсь.– Он попытался проследить за направлением ее взгляда, скользнувшего по небу вслед за какимто невидимым предметом, который, казалось, исчез по другую сторону обрыва, но женщина отвернулась и начала машинально перекладывать перья. Криспин жестом обвел окружавшие их поля, чувствуя, что сердце его забилось сильнее, как тогда, в ожидании и страхе битвы.– Я перестрелял всех этих…

– Что? Простите, что вы сказали? – женщина огляделась по сторонам. Было видно, что она утратила всякий интерес к Криспину и, пусть и не выражая этого прямо, ждет его ухода.

– Вам нужно еще дерево? – спросил Криспин.– Я могу добыть еще.

– Мне хватит.– Она потрогала перья, лежавшие на столе, поблагодарила Криспина и ушла внутрь дома, закрыв за собой дверь, скрипнувшую на ржавых петлях.

Криспин пересек лужайку перед домом, затем луг. Птицы, как и прежде, валялись повсюду, но сейчас он не смотрел на них, вспоминая дружественную, сколь ни мимолетную улыбку женщины. Он сел в ялик и начал резкими движениями багра распихивать встречавшихся на пути птиц. Сторожевик, стоявший на мертвых якорях, глубоко осел в воду, со всех сторон его окружал намокший ковер из птичьих трупов. Впервые вид ржавого одра навел на Криспина тоску.

Уже взбираясь по сходням, он заметил на мостике маленькую фигурку Квимби, дикие глаза идиота блуждали по небу. Криспин строго-настрого запретил карлику и близко подходить к штурвалу, хотя было крайне сомнительно, что сторожевик вообще когда-нибудь стронется с этого места. Он раздраженно крикнул Квимби, чтобы тот убирался с корабля.

Карлик быстро слез по истертым ступенькам веревочного трапа на палубу и заковылял навстречу Криспину.

– Крисп! – прокричал он своим хриплым шепотом.– Они видели, одну. Летела от берега вглубь. Хассел сказал, чтобы я тебя предупредил.

Криспин замер. С колотящимся сердцем он боковым зрением оглядел небо, внимательно глядя в то же самое время на карлика.

– Когда?

– Вчера.– Квимби сделал какое-то извивающееся движение плечом, словно пытаясь поставить на место свою заплутавшую память.– А может, сегодня утром? Все равно, главное – она летит. Ты готов, Крисп?

Криспин прошел мимо карлика, крепко сжимая рукой затвор винтовки.

– Я-то всегда готов, – ответил он.– А вот как ты? – Он резко указал пальцем на дом.– Ты должен был быть с этой женщиной, Кэтрин Йорк. Пришлось мне помочь ей. Она сказала, что не хочет больше тебя видеть.

– Что? – Карлик заметался по палубе, руки его плясали по ржавым поручням. Потом он остановился и демонстративно пожал плечами.– Да чего там, она же со странностями. Ты знаешь, Крисп, она же потеряла мужа. И ребенка.

Криспин приостановился у трапа, ведущего на мостик:

– Правда? А как это случилось?

– Голубь, он убил ее мужа, разорвал его на куски там, на крыше. А потом унес ребенка. И что интересно, ручная птица.– Криспин с сомнением поглядел на карлика, и тот утвердительно кивнул.– Точно. Он ведь тоже был с приветом, этот самый Йорк. Поймал здоровенного голубя и держал его на цепи.

Криспин вскарабкался на мостик и поглядел на другой берег реки, на дом. Побормотав что-то себе под нос минут пять, он выгнал Квимби с корабля, а затем полчаса проверял пулеметы. Известие о том, что видели одну из птиц, он отбросил, – конечно же, одна-две заблудившихся летают, ищут свои стаи, – но уязвимость женщины на том берегу напомнила ему, что надо принимать все меры предосторожности. Ближайшие окрестности дома относительно безопасны, но во время прогулок по берегу, на открытом месте, она будет совсем легкой добычей.

Это же неопределенное, невысказанное чувство ответственности перед Кэтрин Йорк заставило его в тот же день, поближе к вечеру, снова отправиться на ялике. В четверти мили вниз по течению он поставил лодку на якорь напротив большого открытого луга; прямо над этим местом летели пернатые армады, штурмовавшие сторожевик. Сюда, на холодный зеленый дерн, падало особенно много умирающих птиц. Недавний дождь усилил запах разложения, исходивший от огромных чаек и глупышей. Напоминавшие ангелов, они громоздились друг на друге. Раньше Криспин всегда с гордостью ходил посреди своего белого урожая – результата небесной жатвы. Но на этот раз он торопливо шел между птиц по извилистым проходам. На руке его висела корзина, и занят он был только тем, зачем пришел сюда.

Дойдя до слегка возвышенного места в центре луга, он поставил корзину на труп сокола и начал вырывать перья из крыльев и грудей валявшихся вокруг птиц. Несмотря на дождь, перья оставались почти сухими. Полчаса Криспин работал без остановки; он рвал перья обеими руками, затем в корзине относил их к ялику. Плечи и голова его едва выглядывали из-за птичьих трупов.

Когда пришла пора возвращаться, маленькая лодка была от носа до кормы забита яркими перьями. Криспин плыл вверх по течению, он стоял на корме, около мотора, и глядел на реку поверх своего груза. Он причалил напротив дома женщины. От костра поднималась тоненькая струйка дыма, и было слышно, как миссис Йорк колет дрова.

Криспин по воде обогнул стоявшую на мелководье лодку, выискивая отборнейшие перья и аккуратно пристраивая их в свою корзину – яркие хвостовые перья сокола, жемчужно-серые перья глупыша, коричневые грудные перья гаги. Взвалив корзину на плечо, он направился к дому.

Кэтрин Йорк пододвигала стол ближе к огню, заодно укладывая поаккуратнее перья, сохнувшие в дыму костра. Куча перьев, лежавших на сделанном из остатков беседки каркасе, за это время выросла; наружные были свиты вместе и образовали нечто вроде жесткого ободка.

Криспин поставил корзину перед ней и отступил на шаг.

– Миссис Йорк, я принес вам эти. Думал, они могут пригодиться.

Женщина искоса взглянула на небо, затем, словно чего-то не понимая, потрясла головой. Криспину неожиданно пришло в голову: да узнает ли она его?

– Что это такое?

– Перья. Для вот этого.– Криспин указал на высокий белый ворох.– Это самые лучшие, какие я смог найти.

Кэтрин Йорк опустилась на колени, юбка прикрыла сбитые сандалии. Она трогала цветные перья, словно вспоминая их первоначальных владельцев.

– Очень красивые. Спасибо, капитан.– Она встала.– Мне бы хотелось оставить их себе, но нужны ведь только вот такие.

Следуя жесту ее руки, Криспин поглядел на перья, разложенные по столу. Выругавшись, он хлопнул ладонью по затвору винтовки.

– Голуби! Это же все голубиные! Как же я сам не заметил! – Он подхватил корзину с земли.– Я наберу вам таких.

– Криспин… – Кэтрин Йорк взяла его за руку. Ее глаза обеспокоенно блуждали по лицу Криспина, словно подыскивая необидный способ его остановить.– Спасибо, мне хватит. Я уже почти закончила.

Криспин помедлил, ожидая от себя каких-нибудь слов для этой прекрасной беловолосой женщины, чьи ладони и платье покрывал мягкий голубиный пух. Затем он подхватил корзину и вернулся к лодке.

На обратном пути к кораблю он перебирался с одного конца лодки на другой, сбрасывая в воду ее груз. За яликом тянулся след из мягких перьев.

Ночью, когда Криспин лежал на ржавой койке в капитанской каюте, сны его, в которых гигантские птицы заполняли лунное небо, были прерваны еле слышным шорохом воздуха в такелаже, приглушенным бормотанием призрачного, говорящего сам с собою голоса. Проснувшись, он лежал не двигаясь, прижав голову к стальному пиллерсу, вслушиваясь, как воздух почти беззвучно обтекает мачту.

Криспин вскочил с койки, подхватил винтовку и босиком взбежал по трапу на мостик. Вступив на палубу и подняв ствол винтовки, он успел на мгновение различить в лунной ночи огромную белую птицу, летящую поперек реки.

Он бросился к поручням, пробуя приладить винтовку достаточно устойчиво, чтобы выстрелить вдогон. Гиблое дело: птица была слишком далеко, а потом ее очертания и вообще исчезли на фоне обрыва. Если раз спугнуть, она уже никогда не вернется. Несомненно, это одна из заплутавших. Вероятно, хотела устроить гнездо среди мачт и такелажа.

Незадолго до рассвета, пронаблюдав всю ночь за небом, Криспин отправился на ялике на другой берег. Он был уверен, что птица кружила над домом, и находился из-за этого в лихорадочном возбуждении. Может быть, она даже видела спящую Кэтрин Йорк сквозь одно из разбитых окон. Приглушенный отзвук лодочного мотора разносился по воде, поверхность которой нарушали силуэты мертвых птиц. С винтовкой наготове Криспин низко пригнулся и вытолкнул лодку на берег. Он пробежал призрачным лугом. Трупы лежали здесь, подобно серебристым теням. Одним броском он преодолел мощенный булыжником двор и опустился на колено около кухонной двери, пытаясь уловить звуки, производимые во сне спящей этажом выше женщиной.

Целый час, пока над обрывом поднимался рассвет, Криспин крадучись ходил вокруг дома. Не было ни малейших признаков птицы, но в конце концов он набрел на кипу перьев, вознесенную на каркас из обломков беседки. Заглянув в серую ямку, он сообразил: голубь строил себе гнездо.

Осторожно, чтобы не разбудить женщину, спавшую наверху, за окнами с разбитыми стеклами, он уничтожил гнездо. Прикладом винтовки он прошиб его бока, затем ногой проломил плетеное дно. Если бы не он, Кэтрин Йорк могла следующим утром выйти во двор и неожиданно обнаружить в этом гнезде птицу, готовую атаковать ее со своего насеста. Счастливый, что спас женщину от такого кошмара, в разгорающемся свете утра Криспин отплыл от берега и вернулся на свой корабль.

Следующие два дня Криспин бдительно караулил на мостике, однако голубя не было. Кэтрин Йорк оставалась внутри дома и даже не подозревала о своем спасении. Ночью Криспин сторожил ее дом. Перемена погоды и первые признаки приближавшейся зимы странным образом трансформировали пейзаж, и в течение дня Криспин проводил больше времени на мостике; ему не хотелось глядеть на болота, окружавшие корабль.

В ночь, когда разразилась буря, Криспин снова увидел эту птицу. Начиная с середины дня темные тучи набегали с моря вдоль речной долины, и к вечеру обрыв за домом совсем скрылся за струями дождя. Криспин стоял в рубке и прислушивался. Ветер все дальше загонял суденышко в грязь, и переборки жалобно стонали.

Над рекой сверкнула молния, высветив на лугах тысячи трупов. Криспин оперся на штурвал, глядя на отражение своего изможденного лица в темном стекле рубки, и тут в поле его зрения вплыло огромное белое лицо с таким же горбатым, как у него самого, носом. Пораженный, он не мог оторвать взгляда, а в это время на плечах видения развернулась пара невероятных белых крыльев. Затем заблудившийся голубь, освещенный на мгновение вспышкой молнии, взмыл в воздух, порывами налетавший на мачту; крылья птицы путались среди стальных тросов.

Голубь все еще парил там, пытаясь укрыться как-нибудь от дождя, когда Криспин вышел на палубу и прострелил ему сердце.

Как только стало светать, Криспин вышел из рубки и вскарабкался на ее крышу. Мертвая птица с широко распахнутыми крыльями висела в путанице стальных тросов у самой верхушки мачты. Скорбное ее лицо широко раскрытыми глазами глядело сверху вниз, выражение этого лица практически не изменилось с того момента, как в разгар бури оно выплыло из-за отражения Криспина. Стихший ветер замер теперь совсем; Криспин глядел на дом под обрывом. На темном фоне растительности лугов и болот птица висела подобно белому кресту; он ждал, чтобы Кэтрин Йорк подошла к окну, ждал и боялся, что неожиданный шквал может сбросить голубя на палубу.

Когда двумя часами позже в своем челноке появился Квимби, страстно рвавшийся посмотреть на добычу, Криспин послал его на мачту, привязать голубя к рее. Карлик приплясывал на палубе под огромной птицей, он был готов сделать все, что велит Криспин, казалось, тот его загипнотизировал.

– Ты в нее стрельни, Крисп! – взывал он к Криспину,

печально стоявшему у поручня.– Стрельни над домом, вот тогда она выскочит.

– Ты так думаешь? – Криспин поднял винтовку и передернул затвор, выкинув патрон, пуля из которого убила птицу. Он проследил глазами, как блестящая гильза упала вниз, в покрытую слоем перьев воду.– Не знаю… она может испугаться. Лучше я туда сплаваю.

– Вот так и надо, Крисп.– Карлик лихорадочно расхаживал по палубе.– Привези ее сюда. Я тут пока все приберу.

– Может, так я и сделаю.

Вытащив ялик на берег, Криспин оглянулся на сторожевик, еще раз убедившись, что мертвый голубь отчетливо виден с такого расстояния. В свете утра оперение сверкало, как снег, на фоне ржавых мачт.

Подойдя к дому, он увидел Кэтрин Йорк, стоявшую в дверном проеме, раздуваемые ветром волосы закрывали лицо. Глаза ее сурово наблюдали за приближением Криспина.

Он был уже ярдах в десяти, когда женщина отступила внутрь дома и полуприкрыла дверь. Криспин побежал, но она высунулась из двери, крича:

– Уходи! Возвращайся к своему кораблю и к этим мертвым птицам, которых ты так любишь!

– Миссис Кэтрин… – Криспин, заикаясь, остановился перед дверью.– Я же вас спас… миссис Йорк!

– Спас? Спасайте птиц, капитан.

Криспин попытался что-то сказать, но она с силой захлопнула дверь. Он пересек луг, переправился через реку и вернулся на сторожевик, не замечая безумных лунообразных глаз, которыми смотрел на него сверху Квимби.

– Крисп… В чем там дело? – впервые карлик говорил мягким голосом.– Что там случилось?

Криспин покачал головой. Он неотрывно глядел верх, на мертвую птицу, всеми силами пытаясь угадать смысл последних слов женщины.

– Квимби, – тихо сказал он карлику.– Квимби, она считает себя птицей.

Всю следующую неделю это подозрение росло в пораженном сознании Криспина, так же как росла его одержимость мертвой птицей. Глаза голубя, нависавшего над ним подобно огромному убиенному ангелу, казалось, следовали за Криспином, куда бы тот ни шел на корабле, следовали, напоминая о моменте, когда голубь появился впервые, появился почти внутри собственного лица Криспина, отраженного в стекле рубки.

Вот это ощущение собственной идентичности с птицей и подтолкнуло Криспина к хитрой, как ему казалось, уловке.

Взобравшись на мачту, он крепко привязался к ее верхушке и ножовкой перерезал стальные тросы, опутывавшие мертвого голубя. Подхваченное поднявшимся ветром, большое белое тело закачалось и рухнуло вниз, чуть не сбив Криспина с его насеста. Время от времени начинал хлестать дождь, но это было хорошо, капли смывали с груди птицы кровь и крупинки ржавчины, вылетевшие из-под ножовки. В конце концов Криспин опустил голубя на палубу, а затем привязал его к крышке люка позади трубы.

Обессилевший, он проспал остаток дня и всю ночь, а наутро, вооружившись мачете, начал вынимать из птицы внутренности.

Тремя днями позднее Криспин стоял на верху обрыва, нависавшего над домом; сторожевик виднелся далеко внизу, у противоположного берега. Скелет со шкурой голубя, надетые им на голову и плечи, казались не тяжелее подушки. Ненадолго выглянуло солнце, и он приподнял раскинутые крылья, пробуя их подъемную силу, ощущая струение воздуха сквозь перья. Через гребень хребта, где стоял Криспин, перекатилось несколько порывов ветра, его почти оторвало от земли, и он шагнул поближе к невысокому дубу, скрывавшему его от вида, расстилавшегося из дома внизу.

У ствола дерева лежали винтовка и патронные ленты. Криспин опустил крылья, посмотрел вверх, последний раз уверяясь в том, что по соседству нет случайного ястреба или сапсана. Успешность маскировки превосходила все его ожидания. Стоя на коленях, свернув крылья и опустив на лицо опустошенную голову птицы, он чувствовал, что совершенно неотличим от голубя.

Перед ним был обрыв, спускавшийся к дому. С палубы сторожевика обрыв казался почти вертикальным, однако в действительности склон шел довольно отлого. Если очень повезет, можно и пролететь несколько шагов. Однако большую часть пути к дому он собирался просто пробежать под уклон.

Ожидая, когда появится Кэтрин Йорк, Криспин высвободил правую руку из металлической скобы, которую он приделал к кости крыла птицы. Он протянул руку и поставил винтовку на предохранитель. Добровольно лишив себя оружия и пулеметных лент, придав себе одновременно внешность птицы, он, как ему казалось, принял безумную логику, в соответствии с которой жила эта женщина. Но в то же время символический полет, который он собирался сейчас осуществить, освободит не только Кэтрин Йорк, но и его самого от заклятия этих птиц.

Дверь дома открылась, треснутое стекло блеснуло на солнце. Криспин встал за дубом, руки его крепко держали крылья. Появилась Кэтрин Йорк, она что-то несла через двор. Подойдя ко вновь построенному гнезду, она переложила несколько перьев, бриз шевелил белые волосы.

Выйдя из-за дерева, Криспин пошел вниз по склону. Через десять ярдов начался участок, покрытый плотным, вытоптанным дерном. Тогда он побежал, крылья неровно колыхались у него по бокам. Он набирал скорость, его ноги едва поспевали отталкиваться от земли. Неожиданно крылья перестали раскачиваться, поймав восходящий поток воздуха, и Криспин начал планировать, ветер бил ему в лицо.

До дома оставалось с сотню ярдов, и тут женщина его увидела. Через несколько мгновений, когда она вынесла из кухни ружье, Криспин был слишком занят, пытаясь справиться с набирающим скорость планером, растерянным, но торжествующим пассажиром которого он стал. Он что-то кричал и парил над валящимся вниз склоном, он несся вниз десятиярдовыми скачками, запах птичьей крови и перьев наполнял его легкие.

Криспин достиг края луга, окаймлявшего дом, перелетел изгородь на высоте в пятнадцать футов. Он держался одной рукой за рвущийся вверх скелет голубя, голова его была полупогружена в голубиный череп, когда женщина дважды выстрелила. Первый заряд прошел через хвост, но второй ударил Криспина прямо в грудь, бросил его на мягкую траву луга, между мертвых птиц.

Через полчаса, увидев, что Криспин умер, Кэтрин Йорк подошла к перекореженному трупу голубя и начала выщипывать лучшие перья, относя их к гнезду, которое снова строила для той большой птицы, которая однажды прилетит сюда и принесет назад ее сына.

Оглавление