«Гунны - Кровь Дракона»

Гунны - Кровь Дракона (fb2) - Гунны - Кровь Дракона (Гунны - 2) 321K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - А. А. Умиралиев (Ильхан)

А. А. Умиралиев ГУННЫ — КРОВЬ ДРАКОНА

Глава первая

Южная Хань

Осада города Наньань

— Четвертый попал! Пятый попал!.. Седьмой попал — Шептал Ван Мань.

Ван Мань — командующий южным корпусом армии империи Хань восседал на большом деревянном, с высокой спинкой, украшенном золотом кресле, подлокотники которого были вырезаны в форме драконов. Он сосредоточенно наблюдал за тем как один за другим «Хшуань Фенг»[1] мечут камни в стены города Наньань и, попадая в одну точку оборонительной стены, у ее основания разбиваются о мощь крепости.

— Этот изменник выбрал отличную крепость для того чтобы укрыться с остатками своей армии. — Сказал вслух Ван Мань.

Стоящие вокруг него офицеры вслед за генералом Дун Чжо ухмыльнулись, но тут же спрятали свои улыбки, как только Ван Мань обернулся. Он, заметив их ухмылки ничего им не смог сказать.

Ван Мань понимал, что не пользуется уважением у этих опытных рубак, обиженных за своего настоящего командира Дун Чжо, вместо которого назначили командующим его, придворного ученого. Ван Мань неосознанно, подсознательно ища защиту, вцепился руками в подлокотники подаренного императором Лю Ши кресла, который являлся символом особого расположения и доверия Сына Неба к нему.

Ван Маню, что бы еще более сблизиться с императором, нужна была победа над мятежниками. Он, вопреки желанию генералов не бросил на штурм крепости солдат, а приказал дождаться пока построенные им катапульты, разобьют стены. Нет, ему не было жаль простых солдат. Для него, как и для любого придворного вельможи, они были в лучшем случае средством для достижения цели. Но он боялся командующего войсками мятежников, который две недели назад чуть было, не уничтожил его армию, и только многократное превосходство в численности спасло Ван Маня от поражения.

— Двенадцатый попал. — Прошептал Ван Мань, следя за траекторией полета камня, который попав в очередной раз в намеченную точку разбился. В следующую секунду от стены отвалился огромный кусок и, упав на землю, поднял столб пыли.

«Еще немного, еще немного…», — сердце Ван Маня от радости бешено забилось, — «скоро стена рухнет! И это благодаря мне! Это я изобрел новую конструкцию Хшуань Фенг! Это я правильно рассчитал траекторию полета снарядов, что почти все они попадают точно в цель».

— Береги-и-и-сь! — Закричал командир одного из расчетов «Хшуань Фенг» и в следующее мгновение камень размером в большой арбуз упал ему на голову, размозжив череп.

— Семнадцатый попал! — Снова прошептал Ван Мань, не обращая внимания на вопли обслуги предыдущей метательной машины, а затем крикнул, — эти камнеметы убивают больше моих солдат, чем наносят вред стенам Наньаня и укрывшимся за ними повстанцам. Это третий «Хшуань Фенг», который сегодня сломался!

— Мой господин, у всех ломается метательный рычаг, — ответил Ван Маню генерал Дун Чжо и, поднеся к носу зеленый шелковый платок, высморкнувшись, продолжил, — бамбуковая основа при перегрузке сильно гнется, в результате не выдерживает и рушится.

— Да вижу я это, не слепой. Ты мне объясни, откуда ты набрал этих неумех?

— Это лучшие артиллеристы во всей империи и не их вина, что они, против своей воли выполняя твой приказ, перегружают «Хшуань Фенг». — Ответил, почти прорычав Дун Чжо.

— Ну, ничего страшного. У нас еще осталось больше двадцати этих метательных машин, и они исправно бросают камни в стены. — Примирительно улыбнулся генералу Ван Мань.

Дун Чжо очень раздражал Ван Маня. Генерал прямо указывал ему на его ошибки при командовании и планировании военными действиями, а иногда и в очень грубой форме в присутствии подчиненных офицеров и даже солдат. Ван Маню хотелось казнить Дун Чжо, как он поступил с несколькими десятками офицеров и военных инженеров, пытавшихся вслед за генералом перечить ему. Он жгуче ненавидел его, но казнить, пока не смел. Дун Чжо был близким родственником императора Лю Ши и обладал большим авторитетом в армии.

В свою очередь, Дун Чжо презирал Ван Маня за его низкие воинские способности, мягкотелость и полное отсутствие даже самых элементарных боевых навыков, которыми, по его мнению, должен обладать каждый представитель знати Поднебесной. Но, так же как и Ван Мань, Дун Чжо не мог самовольно отстранить его от командования армией, так как тот был младшим братом императрицы Сяо Юань.

Дун Чжо хотел отправить жалобу лично императору Лю Ши на Ван Маня, бездарное командование которого поставило на грань гибели существование армии Хань на юге империи и грозила рассыпаться под ударами восставшего Чен Тана.

«Только многократное численное превосходство и мое вмешательство спасло от разгрома Ван Маня. Может, мне не надо было вмешиваться в сражение? И тогда поражение легло бы тяжкой виной только на Ван Маня». — Размышлял генерал, наблюдая, как десятки катапульт продолжают метать камни в крепостные стены города, — «нет, то, что я не позволил Чен Тану одержать победу, это верное решение. Всем известно, что истинным правителем Поднебесной является императрица Сяо Юань. По ее приказу были казнены все близкие родственники и друзья Чен Тана и даже многие офицеры, чья вина была только в том, что они какое-то время служили с ним или под его командованием. Меня от гнева Сяо спасло только чудо. Она прекрасно знает, что мы с Чен Таном долгие годы вместе сражались с хуннами у северных границ империи».

— О-оо, мой глупый, несчастный друг! — Прошептал неслышно Дун Чжо, — что за безумный поступок совершил ты, отправившись на земли западных варваров? Что тебя заставило совершить еще более безумный поступок, подняв мятеж против Лю Ши?

«Нет, то, что я остановил Чен Тана и не дал ему разгромить Ван Маня это верное решение». — В очередной раз постарался уверить себя Дун Чжо, — «не поступи я так, в измене обвинен был бы я, и вся вина в поражении легла бы на меня».

Генерал смотрел, как суетятся артиллеристы вокруг метательных машин.

«Все-таки надо отдать должное Ван Маню. Он верно рассчитал направление и конечную цель для снарядов. Еще немного и стена…».

— Рухнула, она рухнула! — Завопил в восторге Ван Мань, резко вскочив с кресла, отчего подушка, на которой он сидел, выпала за ним, — стена рухнула! — Продолжал кричать он. Затем, вспомнив о чем-то, замолчал и резко повернулся к Дун Чжо. Он посмотрел на него с такой надменностью, от чего генерал невольно склонился перед ним. За генералом поклонились все присутствующие офицеры.

— Вот видишь Дун Чжо, — сказал почти в экстазе Ван Мань, оглядывая всех и показав рукой на разрушенную стену крепости, как на доказательство своего превосходства над ними, продолжил, — не обязательно только уметь махать мечами. Достаточно быть просто умным человеком, чтобы выиграть войну!

Дун Чжо склонился еще ниже тем самым стараясь скрыть вспыхнувшую на лице ярость и не дать ей выхода…

* * *

В городе Наньань, у обрушившейся части стены собрались и ощетинились копьями несколько тысяч солдат. На один шаг впереди всех стоял Чен Тан. Его глаза были обращены в пролом стены и на стоящую дальше огромную армию Ван Маня.

— Император, «Хшуань Фенг» прекратили обстрел. — Доложился ему один из его офицеров.

Чен Тан снова обратил внимание на то, что последовавшие за ним люди, несмотря на скорое неминуемое поражение и гибель, продолжают именовать его императором Поднебесной.

«Да-а, не долго я носил этот титул. А ведь именно этот странный ху предложил ему назваться императором при живом и законном Сыне Неба — Лю Ши». — Размышлял он, и его воспоминания уже в который раз вернулись на несколько месяцев назад, к беседе с шаньюем западных хуннов, когда он находился у них в плену:

…- И Чен, я рекомендую тебе принять титул императора, — сказал тогда Боши.

— Но это невозможно при живом и полном здоровья Сыне Неба! Меня все примут за самозванца, то есть не примут, я им и буду. — Ответил внешне спокойно Чен Тан, хотя Боши всполошил все его потаенные желания.

— Я ведь тебя не обязываю назваться потомком основателя свергнутого династией Хань первого императора Ин Чжэна. Хотя почему бы и нет? Ну, а если все же не хочешь, прими титул под своим именем. Объяви о том, что династия Хань утратила свой Небесный мандат.

— Что утратила?

— Ну, данное Небом право на власть и низложи Лю Ши под этим предлогом.

— Объявить-то это легко. Деваться мне больше некуда. Меня ждет скорая смерть. Но может, ты мне лучше подскажешь, как убрать Лю Ши с золотого трона? — Начал раздражатся Чен Тан, — власть его крепка и армия любит его. А я неудачник, потерпевший позорное поражение от грязных и невежественных ху! — Продолжил он в ярости от чего забыл, что оскорбляет сидящего напротив своего победителя и правителя этих самых варваров, — кто признает меня и пойдет за таким императором?

Боши, к его счастью, не обратив внимания на оскорбление ответил:

— Мягкое может противостоять жесткому, слабое может противостоять сильному. Тот, кто слаб, может получить поддержку от народа. Тот, кто притворяется сильным, вызовет народное негодование…

Чен Тан открыл рот в удивлении, но сказать по этому поводу ничего не смог.

«Этот ху цитирует Книгу основ Цзяна Шана — князя Желтой скалы!»[2], - Подумал только он, — «и кому? Лучшему военачальнику Поднебесной!».

— Потеря государства и гибель происходит от потери народного доверия. — Продолжал излагать строки из книги этот необычный шаньюй, — поэтому найди то, что ненавидит народ в правлении Лю Ши и заяви, что при твоем правлении такого не будет. Тогда народ поднимется и пойдет за тобой. Используя мощь народа и гнев сможешь устранить Лю Ши и станешь следующим императором.

— И что же ненавидит народ?

Боши ответил:

— Неужели ты сам этого не замечаешь и не понимаешь?

И увидев недоуменный взгляд Чен Тана, Боши, ухмыльнувшись, продолжил:

— Во всей империи назревает бунт! Миллионы крестьян влезают в долги к богатым землевладельцам и чиновникам и вынуждены работать на них. Многие из них стали рабами. Оставшиеся, что бы избежать рабской участи продают свои небольшие земельные наделы и даже откупаются от долгов своими детьми. Сейчас невольничье население империи сравнялось в численности со свободными людьми. Почти все оставшиеся свободные крестьяне вынуждены жить в нищете и нести тяжелую для них повинность служа в армии и в строительстве Великой стены. Ремесленники и мелкие купцы изнурены налогами. Более того, недавно присоединенные к Хань племена дянь, елань и целань, живущие в южных и юго-западных окраинах империи также очень недовольны правлением Лю Ши. Но и это еще не все! Как ты сам знаешь, среди окружения Сына Неба тоже нет единства, и они разделены на противоборствующие кланы за власть и влияние на него.

— Ты хочешь, что бы я привлек на свою сторону ванов[3] и глав семейств? Но они будут презирать меня, как только узнают, что я все еще жив и вернулся, потерпев позорное поражение от варваров. Точно также как я презирал бы любого из них, окажись они на моем месте. Видно судьба у меня такая. — Горько вздохнул тогда он, посмотрев в глаза Боши.

Но шаньюй, вдруг засмеявшись, ответил, еще более повергнув его в шок:

— Да, привлеки ванов. Обещай им власть какая была у них до Ин Чжэна. Обещай, что когда ты станешь императором, освободишь всех рабов из числа граждан империи, и каждый крестьянин получит землю, а ремесленникам будут упразднены все налоги на три года.

— Но это невозможно…

— Да тебе и не надо будет выполнять обещанное тобой. Главное подними народ на восстание. А там, когда станешь новым Сыном Неба, разберешься…

«Боши тогда убедил меня вернуться в Поднебесную и отпустил со мной всех оставшихся в живых от моей армии солдат. Вернувшись, я, следуя его совету, обещал освободить находящихся в невольничестве крестьян, снизить налоги, всеми мыслимыми и немыслимыми посулами, сумел привлечь на свою сторону несколько десятков могущественных семей. В мятеже вспыхнула вся южная половина империи. Почти все случилось так, как предрекал шаньюй западных хуннов. Только племена дянь, елань и целань не приняли предложение присоединиться ко мне и поднять восстание против династии Хань. Хотя они также отвергли требования Лю Ши, обратить на меня свои армии. Зачем Боши отпустил меня, своего врага? Я бы не оставил его в живых. Победи я, все ху были бы казнены!».

И только увидев четыреста тысяч солдат под командованием Ван Маня следовавших на юг империи все дальше от западных границ, сожженные ими десятки городов и деревень империи, сотни тысяч убитых, Чен Тан понял, чего добился шаньюй Боши отпустив его. Но было уже поздно что-то менять…».

— Видимо все же судьба у меня такая. — С горечью сказал Чен Тан наблюдая как в пролом стены врываются передовые отряды Ван Маня и высвободив из ножен меч приготовился к своему последнему бою…

* * *

Хань

столица — Чанъань

В огромном тронном зале «Дэяндянь»[4] перед восседавшим на золотом троне Сыне Неба — Лю Ши, склонив головы до пола расположились в несколько ровных рядов десятки высших сановников империи Хань. Император был одет в роскошные желтые шелковые одеяния с вышитыми от рукава к рукаву двумя красными драконами, головы которых, сплетаясь на его груди, раскрыв пасти, смотрели золотыми глазами вперед. Голову императора венчала корона из жемчужных нитей. Лю Ши мрачно нахмурившись, слушал донесение единственного стоящего перед ним человека в синих шелковых одеяниях, на груди и спине которого были вышиты цапли — знак принадлежности к высшему чиновничьему сословию.

— …Мятеж Чен Тана подержали ваны провинций Ба, Чэнду, Линьциня, Наньаня и Цзянхэ, — докладывал глава Министерства просвещения Гуан Ду, — ваны провинций Чанша, Гуйян и Фаньюй, племен минью и дунью воспользовавшись уходом из восточных провинций большей части гарнизонов также подняли мятеж.

— Они признали Чен Тана? — Спросил Лю Ши.

— Великий император, они вслед за Чен Таном объявили о создании новой династии и выбрали императором вана провинции Чанша — По Тайя. Остатки восточного корпуса укрылись в городе Цзянлин.

— Насколько я помню это ты предложил снять большую часть войск из восточных провинций и отдать под командование Ван Маня, а нуцай[5]? — Нахмурился Лю Ши, повернув голову в сторону стоящего на коленях главы Военного министерства Тянь Даня.

— О-о, Ваньсуй-е[6], - ответил Тянь Дань встав с колен после того как трижды ударился в поклоне своим лбом о каменный пол тронного зала, — присоединив сто тысяч солдат к корпусу Ван Маня мы дали ему неоспоримое превосходство в численности над изменником Чен Таном. Мятежник По Тай и его генералы не имеют и малой части военного опыта Чен Тана. Корпус Вань Маня уже разбил его армию и осадил остатки войск мятежного генерала в Наньане и скоро крепость падет.

— Неужели для того чтобы одолеть Чен Тана нужно было оголять восточные провинции? Неужели такой мудрый человек как Вань Мань не справился бы с этим мятежным глупцом? — Мягко сказала императрица Сяо Юань, сидевшая слева от Лю Ши и тоже на золотом троне, только меньшего размера.

— Несомненно, мудрость Ван Маня выше всяких похвал, — ответил Тянь Дань, поклонившись императрице, — но давая этот совет, я руководствовался еще и тем, что о своем мятеже объявили ваны племен дянь, елань и целань, объединенная армия которых составляет почти двести тысяч воинов. Их еще предстоит снова привести к покорности. В мятежной армии По Тая сейчас не больше пятнадцати десятков тысяч. И его солдаты остановились в пятистах ли от Цзянлина, не решаясь приблизиться к нему и захватили лишь город Учан. Даже если у По Тая хватит смелости напасть на Цзянлин, его семидесятитысячный гарнизон легко удержит город до прихода победоносного Ван Маня. — Закончив говорить, военный министр снова поклонился Сяо Юань.

Императрица улыбнулась, слегка кивнув головой Тянь Даню…

— Может нам перебросить для подавления восстания По Тая армию с северных границ? — Спросил Лю Ши глядя на склоненные головы сановников.

— О, Великий, — произнес глава иностранного ведомства Чэнь Хао, также как и военный министр до него, перед тем как встать, трижды склонился ниц, ударившись лбом о пол, — я думаю в этом нет необходимости. Многоуважаемый Тянь Дань прав. Гарнизон Цзянлиня легко остановит мятежников По Тая. Угроза от него меньшая по сравнению с опасностью, исходящей от хуннов. Шаньюй восточных хуннов Хуханье заверяет нас в своей преданности. Но в его владениях сейчас очень не спокойно. Многие князья хуннов недовольны его подчинением Поднебесной. И если увести с северных границ армию и оставить без охраны Великую стену, Хуханье не сможет удержать своих варваров и они возобновят свои опустошительные набеги в Срединное государство. Также, если шаньюй западных хуннов Боши решит объединить все племена варваров и нападет на Хуханье, мы должны будем оказать ему помощь дабы предотвратить губительное для нас объединение кочевых племен. Думаю, в этом случае даже трех сотен тысяч стоящих на северных границах империи будет недостаточно. Предлагаю наоборот усилить северный гарнизон, как только Ван Мань одержит победу над Чен Таном.

— Угроза, исходящая от Боши действительно велика, потому мы подумаем над твои предложением Чэнь Хао. Но скажи нам, что происходит сейчас западнее провинции Ганьсю? — Обратился к министру Лю Ши.

— Да, господин. Сын вашей покойной двоюродной сестры Лю Цзею — Шими сумел захватить столицу государства Усунь-го — Чугу-Чен[7]. Но не все вожди признали его власть. Многие бежали к Боши, а оставшиеся продолжают оказывать сопротивление. Сохранять власть над частью владений Усунь-го ему удается при помощи сорока тысяч солдат, которые по вашему повелению мы успели набрать после гибели западного пограничного корпуса. Но Шими умоляет о помощи. Он утверждает, что Боши готовит поход на земли западнее Ганьсу.

— Это так?

— Наши лазутчики доносят, что правитель Кангюе, после гибели своей дочери жаждет мести, он требует похода на Усунь-го.

— А, что лучше для нас?

— Шими еще слаб. Большинство жителей Усунь-го верят, что Боши находится под покровительством Неба и им управляет дух шаньюя Моду, который двести лет назад был причиной многих бед Срединного государства. Поэтому я согласен с опасениями Шими. Большинство усуней признает власть шаньюя западных хуннов после того как он приведет своих варваров на земли их племени и сможет легко одолеть вашего ставленника. И тогда недалеко от наших западных границ будут войска хуннов, кангюе, усунь и принявших покровительство Боши племен сэ[8]. Тогда княжества Шулэ, Шачэ, Ятян, Юши, Куси, Веньсу, королевство Шаньшань[9] и другие будут вынуждены отказать от повиновения нам и подчинятся хуннам. А это еще двести тысяч воинов и прекращение ежегодных выплат зерном, скотом, серебром и многими другими ценностями…

— И когда же он нападет на Шими? — Спросил неожиданно для всех громко Лю Ши и, вскочив со своего трона, стал ходить вокруг него, задумчиво скрестив руки за спиной от чего широкие рукава, как и подол его шелкового одеяния, волочились за ним по полу.

— Лазутчики сообщают, что Боши медлит. Думаю это связано с тем, что он дал священную клятву отомстить за смерть своего отца. В его смерти он винит Хуханье.

— Так он начнет войну с Хуханье? — Спросил с начинающим раздражением в голосе Лю Ши, — твои шпионы могут сказать точно, что будет делать этот проклятый ху?

— Премудрый правитель, — ответил, побледнев Чэнь Хао, но, невзирая на страх, его голос, продолжал звучать так же ровно и спокойно, — шаньюй Боши еще молод и потому не предсказуем…

— Так повлияй на него! Сделай так, что бы он пошел войной на Хуханье.

— Сейчас это сложно. Боши отдалил от себя князей, чьи жены были вашими поданными. Он даже издал указ о недопустимости участия в государственных делах вождей и запретил занимать высшие военные должности кочевникам, у которых есть жены ханьки.

— И, как восприняли это вожди и военачальники кочевников?

— Те вожди, у которых не было жен из Поднебесной, поддержали шаньюя. Те же, у которых они были, предпочли промолчать. Простые кочевники выразили одобрение решению Боши и потому эти вожди не решились выступить против него. Большинство военачальников просто вернули родителям, а некоторые даже убили своих жен — ханек, не желая терять свои должности.

— Проклятые варвары!

— Мой повелитель, по счастью моя дочь все еще жива!

На вопросительный взгляд Лю Ши, Чэнь Хао ответил:

— Выполняя ваше повеление, я семь лет назад выдал замуж свою дочь Инь Линь за вана могущественного племени о-кут[10]. И она сумела уговорить своего мужа присоединиться к Хуханье. Тем более, что у него есть еще обида за убитую по вине Боши племянницу.

— Хм, — нахмурил лоб Лю Ши, — восстание племени о-кут усилит шаньюя восточных хуннов! А еще ты сообщал, что внук вана племени сяньби — Лошан покинул Боши и присоединился к Хуханье.

— Да император. Все это отвлечет Боши от Усунь-го и он вынужден будет начать междоусобную войну с племенем о-кут, восточными хуннами и сяньби. Даже если он и одержит победу в этой борьбе, сил на войну с Усунь-го у него уже не останется. Это даст время Шими укрепить свою власть среди них, да и к тому времени мятеж Чен Тана будет подавлен и освободившуюся часть армии Ван Маня мы сможем направить ему в помощь.

— Хм, нам не нужна победа Боши. Отправь сегодня же гонца к Хуханье и сообщи, что мы не оставляем в беде своих верных подданных. Триста тысяч воинов империи Хань, как и в прошлый раз защитят его. Пусть смело начинает войну с Боши.

— Святой император, это еще не все. К нам прибыло посольство из государства находящееся южнее моря Лэйцжой[11] и западнее страны Давань[12]. Они просят о союзе и помощи в борьбе с хуннами…

Глава вторая

— Что-то свет какой-то странный. — Пробормотал я, медленно направляясь к выходу из пещеры.

«Что-то какой-то он очень яркий, но глаза совсем не слепит» — подумал я и споткнулся, чуть не растянувшись на земле пещеры, успел упасть на колени и упереться руками в землю.

— Твою мать, — шепчу от боли я, посмотрел на колени и обнаружил, что порвал свои джинсы, продолжаю шептать уже от досады, — е-мое, вчера ведь только купил их…

Тут я слышу какое-то сопение у своей головы и медленно поднимаю голову.

— Твою мать! — Снова шепчу я, увидев у своего носа морду волка, в котором сразу узнаю того самого Кок Бори, спасшего меня тогда от смерти в схватке с Сакманом.

С минуту я смотрю на него, не решаясь даже пошевелиться и вижу, что глаза у волка синие! Вспомнил, какой-то фильм, где главный герой при встрече с волком запрещал другим смотреть в глаза этому хищнику. Я, пытаюсь отвести свои глаза, но не могу. Толи виной этому был мой жуткий страх перед ним, или сам не моргающий, гипнотический взгляд этого странного волка, заставляющего смотреть прямо в его огромные глаза!

— Как ты здесь оказался? — Спрашиваю у него, совершенно упустив, что он животное и не поймет меня, но подумав, что отсюда до реки Сырдарья, где его впервые увидел километров шестьсот.

В ответ было только глухое угрожающее рычание прямо в мою физиономию.

Но вот, что странно, кроме конечно самого синеглазого волка, я не почувствовал от его рычания никакого зловонного, ну пусть не зловонного, вообще никакого запаха, который должен был по логике исходить из пасти хищника находящегося почти вплотную у моего лица. Присмотревшись к волку, увидел размытый выход из пещеры сквозь него.

«Так он полупрозрачный?» — Подумав об этом, машинально вскинул руку, которая прошла сквозь волка, не ощутив никаких препятствий.

— Призрак! — Крикнул я, вскочив на ноги и решая, продолжать мне бояться это привидение или все же радоваться, что хищник без плоти, скорее всего не сможет сожрать меня.

Еще какое-то время я стою перед волком и наконец, снова решаюсь проверить его физическую материальность. Я осторожно поднимаю левую ногу по направлению к «Касперу» и острием своих сношенных туфлей пытаюсь достать до его передних лап. Но тут волк приседает и прыгает на меня с такой скоростью, что я не успеваю даже в страхе зажмуриться.

Волк пролетает сквозь меня!

«Значит, он всё-таки бестелесен!» — Решаю я с облегчением, — «или у меня все еще глюки?».

Я оборачиваюсь и вижу рычащего волка. Но в его рычании уже не чувствую прежней угрозы, а лишь какую то досаду, даже сожаление. Или как будто он о чем-то предупреждает меня.

«Да, что же это со мной? Я сплю, и это продолжение моего сна? Или я все-таки сошел с ума и это все плод моего больного воображения. Пещера — это палата психушки, а волк это врач-психиатр, который пытается достучаться до моего сознания!..»

— Исчезни, — кричу я ему почти в истерике, — хватит с меня этой шизы!

В ответ волк не только не исчез, а снова угрожающе зарычал.

— Да пошел ты! — Кричу я глядя прямо в его синие глаза и затем смотрю на землю пещеры, ища камень для того чтобы швырнуть в него. Не найдя подходящего булыжника, я разворачиваюсь и быстрыми шагами подхожу к выходу, не обращая внимание на то, как волк заскулил.

Протискиваюсь через узкий проход, — «все-таки, он уже, чем в пещере того шамана», — подумал я и вдруг чувствую, как кто-то хватает меня за правую ногу и вытаскивает наружу из пещеры.

Смотрю на свою ногу, надеясь увидеть того кто схватил меня. И не вижу ни того ни другого. Точнее, нет той части ноги ниже колена. Там где должна быть эта часть сплошной яркий свет. Я смотрю на выход и там нет ничего кроме того же света. Вместо современных мне построек, которые я ожидал увидеть, реки, хотя бы камней и земли ничего этого не было! Только сплошное ярко-белое неосязаемое полотно. И это полотно все выше и выше поглощало… Или нет! Стирало меня! Уже почти затерев все до моего пояса и все вокруг меня.

Я в ужасе начинаю истошно кричать, не понимая, что происходит, но не слышу своего голоса. «Свет» уже добрался до моей груди, затерев по пути все. Как вдруг сквозь накрывшее мой разум отчаяние и помешательство я слышу:

— Жангир, давай руку!

Я не сразу понимаю, откуда идет этот голос и чей он.

— Жангир, скорее, давай руку! — Уже в который раз кричит кто-то мне.

Я поворачиваю голову и сквозь яркий свет вижу шамана, который протягивает мне свою руку и кричит:

— Да давай же быстрее, болван!

Я хочу протянуть ему руку, но тут обнаруживаю, что протягивать то больше нечего…

* * *

«Ё-мое, как голова болит…», — схватив себя за голову понял, что она перевязана, — что со мной?

Вспоминаю, что произошло — «неужели все началось заново? Я остался жив? Меня не проглотил этот, … Свет?!..».

Дальше вспомнил, что шаман протягивал мне руку, пытаясь помочь вырваться из этого яркого «полотна», но рук у меня не было.

«Ан, нет, руки у меня на месте», начавшая накатывать истерика сразу же отступила назад, поняв, что мои руки все еще обхватывают голову, пытаясь хоть как то снять боль.

Я открываю глаза, но ничего не вижу, вокруг кромешная темень. Хочу сесть, но больно ударился головой об…

«Что это такое, сверху?» — Щупаю рукой.

«Похоже на землю, или камень». — Подумал я и в страхе быстро начинаю водить вокруг руками. Обнаружил, что слева, справа, и у изголовья везде мои руки упираются в твердую породу.

«Это, что могила? Меня, что похоронили заживо?», чувствую, как внутри моей груди рождается жуткий холод, который резко переходит в голову отключая мой мозг и меня охватывает паника, от чего непроизвольно начинаю визжать и звать на помощь:

— Помогите-е-э-э! А-а-а, помогите-е-э-э!

— Эй, ты чего разорался? — Услышал я, от чего стал кричать еще громче:

— Я здесь, помогите, я живо-о-ой!

— Да не вопи ты, болван. — Услышал я четко уже знакомый скрипучий голос.

Тут понимаю, что голос этот звучит совсем рядом. Слева, на расстоянии метра от меня появляется огонек. Затем вижу освещенное огоньком лампы лицо шамана, которое приблизившись, на уровне моих ног, спрашивает:

— Очнулся?

— Да. — Ответил я старику, сразу успокоившись.

— А, что разорался?

Я промолчал, не зная как оправдать свой страх. Он, не дождавшись моего ответа, скомандовал:

— Ну, вставай тогда, вовремя ты пришел в себя, а то тебя уже ждут снаружи твои воины.

Я попытался встать, но снова ударившись, упал на спину и, схватившись за голову застонал.

— Вставай я тебе говорю, хватит хныкать. — Шаман подал мне свою иссохшую руку, помогая мне подняться.

— На, держи. — Проворчал он, подав масляную лампу.

Я взял и осветил то место, где я только что лежал. «Могила» оказалась каменным лежаком покрытой овчиной шкурой и вырубленной чуть выше земли в стене пещеры. Там, где я, очнувшись, искал руками выход, из стены выпирал большой каменный выступ. Не запаникуй я, то мог бы быстро разобраться, что это просто странная гребанная каменная койка.

— Пойдем! Чего застыл? А то там снаружи этот, дядя твой стоит, волнуется за тебя. Как ты его про себя называешь? «Кошмар?…» — Захихикал шаман, — грозится убить меня, если я сейчас же тебя к нему не выведу. — Сказав это, он направился к выходу.

— Подожди, — остановил его я, — что случилось? Почему я опять здесь. Где мое тело, настоящее тело?

— Нет его больше. И того мира откуда ты пришел нет. Великий Дух времени истер его. От него осталась только твоя никчемная душа и то немногое, что я знал о нем.

— Но как…? Я ведь видел, что я, э-э-э, как этот Дух времени и меня стер! Это ты помог мне снова вернуться в тело Богра? Я ведь видел тебя, как ты протягивал мне свою руку.

— Я не очень хотел помогать такому безумцу как ты осмелившемуся пойти наперекор воле самого Кок Бори. Но он потребовал от меня вернуть твою душу…

— Это тот самый волк, который вмешался в мой бой с Сакманом? Теперь я понимаю! Он хотел помешать мне выйти из пещеры. Получается, волк пытался спасти меня? А я то, подумал, что он хочет сожрать меня. — Перебил я Шамана.

Шаман, в ответ недовольно хмыкнув, проскрипел:

— Если бы не воля Небесного Сына Тенгри, твой дух навечно застрял в пустотах вселенной и неизвестно каким мукам он подвергался бы сейчас.

Я только пожал плечами, так как сильно сомневался, вернее вообще не связывал свое спасение с волей Тенгри и его сыном Кок Бори. Все-таки я врач. Какой-никакой, но врач. За всю мою медицинскую практику, не видел чудес. Хотя нет, были необъяснимые смерти. Вроде как человек поступил с несерьезной травмой или болезнью, но почему-то умирал на следующий день по иным симптомам присущим совсем другим болезням, а иногда и вовсе без объяснимых причин. А вот чудесных выздоровлений не было вовсе. Так, что в никакое сверхъестественное не верил. Все зависело только от человека — от уровня его профессионализма и ответственности. Здесь же, всю хреновину, которая со мной происходила с этими перемещениями моего сознания во времени (если это конечно не было сбоем моей психики и раздвоением личности), я связывал с этой пещерой. Похоже, что пещера была каким-то устройством или той самой машиной времени, созданной может инопланетными цивилизациями…

Тут меня с моих мыслей сбил удар шамана по затылку:

— Ах ты, безбожник! И почему только Тенгри выбрал тебя?

— Неисповедимы пути Господни. — Пробормотал я в ответ.

— Чего-о-о? А ну убирайся отсюда, болван. — И шаман с неожиданной для трехсотлетнего старика силой толкнул меня в сторону выхода.

Выйдя из пещеры, увидел перед собой Ужаса, стоящих рядом с ним близнецов Иргека и Ирека и хана канглы — Баджанака. За ними на конях сидели воины, среди которых находился командир моих личных телохранителей Угэ и еще некоторые родовые вожди саков, гуннов, усуней и канглы, которых я уже знал лично. Некоторые воины держали в руках ярко горящие факелы. Я посмотрел на небо. На черном фоне со звездами высоко светился диск луны.

Тут у меня закружилась голова, и упал бы, не подхвати меня вовремя подскочивший Ужас.

— Что ты с ним сделал проклятый колдун? — Прорычал он в сторону шамана.

— Еще раз, хотя бы недобро посмотришь на меня и я дам тебе обратное благословение[13]. — Спокойно ответил ему шаман.

Я заметил, как воины подали своих коней чуть дальше от Буюка, даже близнецы отшатнулись от него, опасаясь, что часть возможного проклятия может коснуться и их. Баджанак криво ухмыльнулся.

Ужас, что-то сердито пробормотал про себя, но смотреть на шамана больше не стал.

Я с его помощью поднялся и сказал:

— Ничего он со мной не делал. Пришел к нему за тем, что бы он помог мне обратиться к Тенгри за советом. Благодаря ему, наш Небесный Отец снизошел до личной беседы со мной.

Я посмотрел на шамана, он в ответ одобрительно улыбнулся и потому продолжил, — о пожелании Тенгри я сообщу вам завтра, на совете вождей.

— Ни один человек не вынесет голоса Тенгри. Такое под силу самым могущественным шаманам и только вашему кагану Богра. Его наш Небесный Отец избрал из всех вас и даровал во всех его деяниях свое благословение! — Закончил вместо меня старый шаман.

Угэ подвел мне моего коня. Вскочив на него, я еще раз посмотрел на шамана и кивнул ему с благодарностью. Я знал, что завтра «Длинное ухо» степи донесет до каждой юрты слова этого старика, которого боялись и почитали все кочевники.

* * *

Я сидел, прислонившись спиной к белой кошме юрты поставленной как обычно на вершине самого высокого холма и смотрел вниз на десятки тысяч костров вокруг города Тараз, которые разожгли пришедшие на зов хана Баджанака воины.

Мне сообщили, что прибыло почти сорок тысяч полностью готовых хоть сейчас отправляться в поход канглы. Прислали свои отряды аланы и кыпсаки. Вожди последнего племени отказались признавать верховную власть кагана восточных гуннов Кокана и попросили меня принять их под свое покровительство.

— Что племянник, снова беседуешь с Тенгри? — Спросил серьезно Ужас, сев на лежащее напротив меня седло, оставленное мной после того как я расседлал своего коня, поленившись занести упряжь в юрту.

— Нет. Думаю о завтрашнем совете вождей. — Соврал я ему.

— Уже день сегодняшний, — кивнул он головой в сторону восходящего солнца, — и что же ты надумал?

Я пожал плечами:

— А у меня есть выбор? Дед мой, Баджанак, требует организовать поход на усуней. Вон, четыре тумена канглы собрал для этого. Вожди кыпсаков, саков, аланов, гуннов и даже усуней попросившихся под мое покровительство хотят войны со своими соплеменниками. Послушают они меня, если я скажу им, что не хочу воевать с родственными нам усунями?

Ужас, усмехнувшись, ответил:

— Ты сильно изменился! Нет, для тебя и раньше все племена и роды в Степи были одинаковы. Ты одинаково жестоко относился ко всем из них. Тенгри отобрал у тебя воспоминания, и ты не помнишь, как сжег аул гуннов только за то, что они отказались покидать свои кочевья и остались под властью Кокана. Не помнишь, как ты лично перерезал глотки тем семерым усуням, которые храбро сражались с твоими гуннами и сложили оружие только после того как я обещал принять их в свою сотню. Я ведь просил тебя тогда оставить им их жизни. А как ты поступил с Гюнешь? Я предупреждал тебя, что наживешь смертельных врагов. Надо было тогда отпустить ее с Саулом! Только покровительство Тенгри спасло тебя от того, что он не сумел уговорить хана сарматов Гатала от войны с тобой. И от мести ее брата Сакмана тоже. Видимо, чтобы изменить тебя, Тенгри решил отобрать у тебя память.

В ответ, я, по известным причинам решил отмолчаться.

Ужас, немного помедлив, продолжил:

— Конечно, нет. Если все вожди пришли к одному мнению, а такое бывает очень редко, то ни один каган не сможет пойти вопреки их воле. Такое было даже не под силу Великому кагану Модэ. Но, все изменилось. Сейчас прибыл посланник от Сакмана. Он сообщил, что вождь гузов Токар отказался признавать тебя каганом и присоединился к Кокану. Токара поддержали два сильных рода канглы — каспан и шамшады. Всего двадцать тысяч юрт. И потому окончательное решение на совете вождей будешь принимать ты!

* * *

Совет вождей заполнил огромный шатер, поставленный по этому случаю и проходил на удивление тихо и спокойно, без обычных споров, взаимных угроз и оскорблений. Видимо тому способствовала серьезность положения. В шатре находились хан Баджанак, вождь аланов Батразд, близнецы, Ужас, Гай, несколько высших центурионов, тысячница Айбеке, вожди канглы, кыпсаков, подвластных мне гуннов, саков и усуней. Почти все вожди поочередно высказали свое мнение. Властители степи с удивительным единодушием пришли к одному выводу, что если Кокан успеет усилить гуннами из своих западных кочевий и подвластными ему динлинами из Алтайских гор восставших гузов и двух родов канглы, то с севера нам будет угрожать, по меньшей мере, пятьдесят тысяч всадников. Ведь только гузы могут выставить десять тысяч воинов, а роды каспан и шамшады еще минимум по пять.

Угроза же с юго-востока, со стороны усуней, по их мнению, не столь высока. Шимыр с трудом удерживает власть и то, только с помощью солдат Хань. Даже если ему удастся вернуть контроль над усунями, объединенная армия гуннов, канглы, саков и аланов успеет привести в покорность гузов и тем самым избежать «клещей».

Так что решение о том, на кого нам идти в поход казалось определенным.

В шатре наступила тишина. Все смотрели на меня и хана Баджанака, который должен был высказать свое мнение предпоследним, то есть передо мной. Но мне в случае утверждения Баджанаком решения вождей предстояло только согласиться с ними, хотя теперь считал, что поход на гузов будет большой, если не фатальной ошибкой в будущем.

Все ждали, что скажет Баджанак, но хан делал вид, что ничего не понимает и глупо улыбаясь беззубой улыбкой, смотрел на меня.

«Видимо хану, как и мне тоже не нравится мнение вождей о немедленной войне с гузами». — Подумал я, — «ах ты старый интриган, решил подставить меня…!».

Я снова посмотрел на него. Баджанак продолжал «мило» мне улыбаться, при этом еще и одобряюще слегка начал кивать мне.

— Я не думаю, что поход на гузов будет мудрым решением. — Наконец решился сказать я.

Ужас сразу же нахмурился, вожди гневно зашептались, а Баджанак заулыбался во всю свою беззубую улыбку. Почти беззубую. Широченная улыбка оголила единственный сохранившийся у него полусгнивший зуб.

— Завершенному делу всегда найдется критик! — Услышал я слева под одобрительные возгласы многих вождей.

Посмотрев в сторону говорящего, я увидел незнакомого мне толстенного мужика, который прямо и с вызовом смотрел на меня сквозь щелки, прочерченные на его круглом лице. Одет он был в красный шелковый халат, из-под которого, при каждом его движении волнами расплывался жир. Огромное брюхо говорившего, обхватывал широченный кожаный пояс, украшенный золотыми барсами, что указывало на его высокое положение в военной иерархии. То, что толстяк был когда-то воином, красноречиво демонстрировали еще многочисленные глубокие шрамы, которые я сначала принял за странные жировые складки на его лице и оголенных по локоть руках.

— Не нужно сомневаться в мудрости решения вождей, ведь ты в силу своей молодости мог и не знать, что один внутренний враг опаснее тысячи внешних! — Продолжил он под шумное одобрение вождей и глядя прямо на меня сквозь свои щели, — а друг ставший врагом опаснее вдвойне. Ведь это твое «мудрое» решение о запрете вождям иметь жен из империи Хань толкнуло его на восстание. Некоторые из нас, сохраняя верность своему кагану, отослали своих любимых жен лишая наших детей матерей. Но ты вместо благодарности за преданность обвиняешь нас в глупости!

Закончив говорить, он поставил обе руки перед собой и, опираясь на них, угрожающе нагнулся в мою сторону, будто желая кинуться на меня с низкого старта. В таком положении я больше не видел в нем толстяка. Он был похож на готового к атаке бойца сумо.

— Остынь, Мойша. — Услышал я наконец Баджанака.

«Мойша!?» — Пронеслось у меня в голове, но тут мое внимание переключилось на громкую речь Баджанака.

— Как ты правильно отметил, мой правнук и каган Великой степи Богра молод, и потому он резок. Но он не хотел оскорбить тебя, Мойша и никого из вас, вожди! Да и, несмотря на то, что я желаю скорее отомстить Шимыру за смерть своей дочери, согласен с вами, что от гузов исходит большая угроза нашим кочевьям. И все же! Выслушаем кагана, ведь не надо забывать, что именно решения моего наследника ведут нас от победы к победе!

«Наследника!?» — Снова пронеслось у меня в голове.

— Да, вожди! — Продолжил Баджанак в наступившей тишине, — вы все знаете, что мои сыновья и внуки погибли в сражениях или умерли от болезней. Каган Богра мой единственный оставшийся в живых потомок. Я же стар, и сомневаюсь, что смогу пережить столь тяжелый поход на усуней. И потому я поручаю тебе, Богра, заботу о племени канглы, и месть за мою дочь, а весь род уын окажет тебе в этом помощь и поддержку.

И я увидел, как Баджанак посмотрел на Мойшу. За слоем жира, не смог определить выражения на его лице. Но он, положив свои руки на колени, склонил голову сначала перед ханом канглы, а затем передо мной.

— Теперь же дослушаем нашего молодого кагана. — Предложил Баджанак.

«Не много ли стало, кому я должен отомстить? Не много ли стало на мне ответственности? И не много ли стало у меня врагов! Скорее всего, этот толстяк с еврейским именем Мойша, бек правящего у канглы роды уын и имел все основания претендовать на ханский титул в этом племени после смерти Баджанака».

Я посмотрел на Мойшу. Теперь он прятал свои глаза-щели. Но если я в начале под его прямым взглядом, чувствовал легкую враждебность из-за моего неосторожного высказывания, то сейчас стал ощущать исходящую от него ненависть ко мне.

— Так, что решишь Каган? — Услышал я бодрый голос «своего» прадеда.

— Да, вожди! — Сказал я, сглотнув слюну в неожиданно пересохшее горло, — я не хотел никого оскорбить, но мы не пойдем на гузов, — не обращая внимания на возмущенные возгласы вождей продолжил, — Кокан побоится направлять помощь гузам, так как сам будет рисковать тем, что посланные им воины перейдут под мою власть. Ведь даже сейчас ко мне откочевало больше десяти тысяч юрт гуннов недовольных Коканом. А вот если мы сами атакуем гузов, каспанов и шамшады то они откочуют и укроются в горах Алтая принадлежащих динлинам. Следуя священным законам гостеприимства дарованных нам Тенгри и завещанных предками, динлины и гунны Кокана защитят своих гостей. Тогда мы ввяжемся в затяжную, жестокую, братоубийственную войну и дадим возможность Шимыру укрепить свою власть среди усуней. И вот тогда, с востока нам будут угрожать усуни, усиленные сотнями тысяч солдат империи Хань, а с севера все тот же Кокан. Пусть даже без предателей гузов. Если мы все-таки, сумеем привести их к тому времени к покорности!

— Как только мы окажемся на землях усуней, гузы и присоединившиеся к восстанию роды канглы разорят наши кочевья! — сказал один из вождей под громкое одобрение остальных.

— Я ведь не сказал, что оставлю без защиты наши кочевья! Для того, что бы расправится с Шимыром, мне достаточно будет и моих воинов, которых сейчас у меня больше трех туменов. Но вы все знаете, что я дал клятву Тураки-хатун перед Отцом нашим Тенгри и святыми духами предков, что отомщу за смерть своего отца. И потому, после смерти Шимыра и, после утверждения кунбеком усуней Буюка, я сразу же отправлюсь в поход на Восток. Вот тогда помощь храбрых канглы мне понадобится для борьбы с Коканом и империей Хань, которые, я уверен, вышлют ему в помощь, как и в прошлый раз, всю свою северную армию.

Все посмотрели на Ужаса, который сидел, повернув голову в сторону от меня. По всему было видно, что он не доволен моим решением в отношении него, и я понимал почему…

Но больше новости о возможном возведении на трон усуней Ужаса, их заинтересовала перспектива войны с империей Хань, которая сулила им огромную добычу, еще большую, чем они получали по результатам набегов на Хорезм, Парфян и Согдиану, жители которых привыкли к постоянным нападениям кочевников и научились отбиваться от них. А победа только над солдатами Чен Тана обогатила всех участников войны с ним, а оставшиеся в стороне жгуче завидовали им.

Я смотрел на вождей и понимал, что каждый сейчас сидит и представляет себя в окружении десятков изнеженных ханьских наложниц, как тысячи верблюдов груженных награбленным в империи шелком, серебром и золотом следуют в их кочевья. Ухмыльнувшись про себя, посмотрел на Баджанака. На его лице уже не было той улыбки, но он продолжал смотреть на меня с одобрением.

— Так вот, вожди. Я предлагаю оставить для борьбы с гузами кыпсаков, так как земли обоих этих племен находятся в непосредственной близости. В помощь им послать Сакмана и его тумен, а также аланов. Этого будет достаточно, для защиты наших кочевий.

Я оглядел всех, смотря поочередно в глаза каждому, и видел в них жажду крови и наживы.

— Если нет возражений, то всем быть готовым выступить через три дня.

Глава третья

Через три дня выступить на усуней не удалось. Вернее не выступил я. Ужас во главе десяти тысяч бежавших от междоусобицы усуней направился в установленные мной сроки. Следом за ним покинули мою ставку все сорок тысяч канглы во главе с Мойшей. Мой прадед вернулся в столицу канглы город Кангар.

Аланы и кыпсаки выдвинулись навстречу Сакману, который со своей конницей собирался присоединиться ко мне. Теперь же по моему приказу он направлялся в земли гузов, находящиеся на территории современного мне Центрального Казахстана.

Сакмана я отпускал с большой неохотой. Такой воин и толковый военачальник очень пригодился бы в походе на усуней и в борьбе с империей Хань. Но пошли я вместо него, например Мойшу, этот бы сжег все аулы восставших вместе с женщинами, стариками и детьми. Сакман же был близким родственником вождя Токара и я надеялся, что это будет причиной если не окончания войны с гузами, то хотя бы станет менее жестокой и кровопролитной. Так что, я планировал окончание разборок с гузами и присоединения Сакмана ко мне еще до начала похода на гуннов Кокана.

Меня же задержало известие о приближении к моей ставке посольства сарматов, возглавляемого их наследным принцем.

Я, в сопровождении Иргека и Ирека, начальника моих личных телохранителей Угэ и своей гвардии «бешенных» направился навстречу сарматам. Число «бешенных» я увеличил от трех до десяти тысяч и назначил каждому за службу фиксированную плату золотыми монетами, которые благодаря добываемому золоту из богатых рудников в непосредственной близости от Тараза и в двухстах километрах от него в песках Муюнкум чеканились в достаточном количестве. Теперь в числе моей гвардии были не только гунны, но и лучшие воины из числа всех подвластных мне племен и родов. Зачисляя в ряды «бешенных» кыпсаков, канглы, саков и усуней (вопреки скрытому противодействию гуннов, считавших себя воинской элитой), я давал понять всем, что для меня все эти племена один народ.

Мы остановились в дне конного перехода на северо-запад от Тараза и стали дожидаться посольства сарматов. Ждали их недолго. На рассвете следующего дня в мой шатер вошел, поклонившись Угэ:

— Великий хан, тысяча сарматов в половине фарсанга и приближается сюда.

Я вышел из шатра одетый в свои доспехи, на левом боку висела сабля в золотых ножнах, за спину накинут колчан со стрелами и луком. Сев на подведенного мне коня, я проехал между уже выстроившимися «бешенными» и сидящими на огромных боевых конях сотни «рыцарей» в новеньких латных доспехах, поверх которых были накинуты белые плащи с вышитыми на них изображениями головы синего волка.

Я встал впереди всех. Слева и справа, расположились Иргек и Ирек, чуть позади Угэ. За нами стояли «рыцари», а затем все десять тысяч «бешенных».

К нам на большой скорости приближались всадники, от доспехов которых ярко отражались лучи восходящего солнца. Зрелище скачущих тесно друг к другу идеально ровными шеренгами, закованных в броню всадников, державших направленные в небо копья, и высоко развивающимися над строем десятками знамен было великолепным.

«Да уж, понты», — подумал я, — «хотя десять тысяч воинов за моей спиной скромностью тоже не назовешь».

Сарматы, как это умеют делать только кочевники со скачущими галопом конями, в метрах двадцати от нас враз остановились.

Из строя катафрактариев выехал воин, на голову которого одет остроконечный шлем с закрытым забралом. Грудь и плечи защищал пластинчатый доспех. На руки одеты доходящие до локтей перчатки с нашитыми на них широкими поперечными металлическими полосами. Ноги катафрактария закрывали поножи. Конь всадника был полностью покрыт толстой кошмой, на которой также были нашиты железные пластины. В правой руке он держал копье в четыре, а может и больше метров.

Я обернулся на своих «рыцарей» сравнивая их с сарматскими катафрактариями. Они выгодно отличались от сарматов в «технологическом» плане. Копья у моих, конечно были короче, но их быстро и без особенно крупных затрат можно поменять. А вот кони вместо кошмы были полностью покрыты кольчугой, а их груди и головы дополнительно защищали стальные панцири.

Воин остановился в метре от меня и, подняв забрало шлема, («рыцари», к моей досаде были защищены горшковой версией рыцарского шлема), вытащив из прикрепленной слева сумки какую-то пластину объявил:

— Царь сарматов Гатал, возмущенный вероломным нападением усуней и убийством почитаемой во всей Великой степи Тураки-Хатун, которую он знал лично, шлет три тысячи лучших своих воинов и посылает вместо себя, находящегося в тяжелом недуге, своего наследника, надежду сарматов Асфандира и любимую дочь, воительницу Ларкиан, которые будут в колчане кагана гуннов Богра, еще одной стрелой возмездия!

Сказав это, сармат протянул мне пластину. Пластина оказалась серебряной, с вырезанными на них рунами и печатью царя сарматов в виде грифона.

— Я рад приветствовать своих друзей и союзников. — Крикнул я в сторону сарматов.

Из рядов катафрактариев выехало два всадника. Воин и девушка. Подъехав, они сошли с коней. Асфандир, сняв шлем, вытаращился на моих «рыцарей». Я же наоборот не сводил глаз с его спутницы. А уставиться было на что. Ларкиан была обворожительна. Ее голову защищал, изящный золоченый шлем, из-под которого на плечи падали собранные во множество мелких косичек черные волосы. Кожа лица, невзирая на степные ветра и обжигающее солнце было нежно-белым. К моему удивлению и, конечно же, восхищению, она вместо обычно носимых кочевницами повседневно кожаных штанов заправленных в сапоги и рубахах балахонистого типа, была одета в черные обтягивающие брюки и куртку подчеркивающие каждый изгиб ее совершенной фигуры. Все ее тело, осанка говорили о том, что она воин. Взгляд ее больших и черных глаз был взглядом женщины привыкшей с младенчества повелевать. Хотя мне никогда не нравились властные женщины, я же на фоне ее роскошной красоты, совершенно забыл об этом. Мое молодое тело охватила страсть, с которой я мог и не справится, не кашляни предупреждающе громко один из близнецов.

Опомнившись, сошел с коня и подошел к Асфандиру, который продолжал внимательно разглядывать моих «рыцарей».

— Я рад приветствовать тебя брат и тебя, прекрасная Ларкиан — сказал я с вдруг дрогнувшим голосом.

Асфандир перевел взгляд на меня, а Ларкиан надменно улыбнулась…

Всю обратную дорогу Иргек и Ирек прожужжали мне в оба уха, что бы я присмотрелся к сарматской принцессе «ведь не просто так Гатал послал вместе с наследником и свою дочь…».

Для меня же важно было другое. Нет, конечно же, я не переставал думать о ней и при каждом взгляде на нее, меня охватывала страсть. Но все же из послания я пришел к выводу, что царь сарматов не собирается, по крайней мере, в ближайшее время атаковать западные границы канглы, признает меня как кагана и что не маловажно перестает оспаривать верховенство гуннов над аланами.

* * *

…Небольшой праздничный ужин, устроенный нами в честь прибытия сарматов завершался…

Асфандир, перепивший вина, уже завалился на бок, за ним сползли Иргек и Ирек. Гай, который притащил вино, отключился последним. Я же, благодаря приобретённой в прошлой жизни привычке больше закусывать еще держался. Напротив сидела Ларкиан.

Я посмотрел на ее брата, он громко храпел. Воспользовавшись этим, и под воздействием выпитых литров алкоголя, в нарушении всех принятых дворцовых этикетов подсел к Ларкиан.

Принцесса сарматов сейчас была еще более ослепительна. Шелковое платье соблазнительно выделяло все ее округлости. Голова вместо шлема украшала золотая диадема. На плечи накинут красный, сшитый из тонкой шерсти и украшенный золотом жакет.

«Такую курточку и в двадцать первом веке с удовольствием носили бы любительницы шарма и гламура», — подумал я, и подсев плотнее к ней начал обольщать ее по всем правилам «пикапа»:

— Ик, не хотите ли еще вина?

Ларкиан улыбнулась.

— Эй, — крикнул я стоявшей неподалеку служанке, — налей и мне тоже, ик…

Ларкиан пригубив вино негромко произнесла.

— У вас очень хорошее вино, каган.

— Еще бы, это самое настоящее фалернское, из далекой Римской империи. Вон, Гай подтвердил, что оно настоящее. — Показал я пальцем на храпевшего с другой стороны дастархана римлянина, — он отвалил за каждую амфору согдийским купцам по семнадцать золотых тенге!

«Ох, как же все-таки хорошо быть властителем. Там бы, в своем времени, я бы даже себе не купил такое дорогущее бухло, не смог бы…».

Minister vetuli puer Falerni, inger mi calices amariores, ut lex Postumiae iubet magistrate ebrioso acino ebriosioris. at vos quo lubet hinc abite, lymphae, vini pernicies, et ad severos migrate. his merus est Thyonianus[14].

Услышал я как Ларкиан цитирует стихи на латыни.

— Ты знакома с поэзией Катула[15]? — Спросил я машинально, подумав, что она очень образована для этого времени, пусть даже и принцессы.

— Да!? Тебе знаком язык римлян?

Впервые за два дня знакомства с ней, я увидел в ней интерес к моей персоне и удивление в ее глазах.

«Ну конечно, я ведь каган диких гуннов и сам дикий гунн, умеющий только жрать, бухать, убивать и… Хотя я и веду себя так. Напился до икоты, а теперь еще забыв об элементарных правилах приличия, нагло домогаюсь ее…», — подумал я и обнял ее за талию, не обращая внимания на то, как гневно сверкнули ее глаза.

— Мне знакомы не только Катул и латынь, ик. Еще знаю, что земля не плоская, а круглая и что небо это просто воздух, ик, а солнце это звезда, как другие светящие над нами ночью в небе…

Я рассказывал долго, выплескивая на нее вместе с вином все свои приобретенные в моей прошлой жизни знания… Она слушала внимательно, не перебивая меня…

«О-о, так она идеальна, мечта любого мужчины», — удивился я, — «может мне действительно жениться на ней, а то Иргек и Ирек еще сватают мне эту, с кулаками арбузами Айбеке, мотивируя меня тем, что она из знатного рода гуннов и родит мне много могучих воинов».

— Слушай, — и я положил руку на ее бедро, от чего Ларкиан вдруг вздрогнув всем телом, уронила чашу с недопитым вином на себя. В следующее мгновение она вскочила, и что-то рассержено прошептав резко отвернулась, затем не спеша, слегка покачивая шикарными бедрами, «выплыла» из юрты.

— Ик, я ничего не понял, чё ты там сказала. — Крикнул я ей вслед и положив голову на подушку через секунду отрубился.

* * *

Проснулся я от того, что почувствовал сильный холод. Не открывая глаз начал шарить вокруг руками, ища одеяло. Не найдя, вынуждено открыл глаза и увидел решетчатый крест шанырака юрты через который на потухший очаг с мрачно-серого неба пушистыми хлопьями сыпал снег. Рядом, что-то разбилось, а затем я услышал сердитое ворчание Гая на латыни.

— Ты что делаешь? — Спросил я приподнявшись.

— Вы, что вчера все вино выжрали? — Ответил он вопросом.

«Ну да, мне тоже не мешало бы подлечиться…» — голова с похмелья болела страшно.

Я сел, облокотившись спиной к стене юрты, продолжил наблюдать, как Гай сливает в чашу с пустых амфор последние капли вина.

«Что я творю?» — Вдруг подумал я, — «прошлую свою жизнь угробил постоянными попойками, а теперь и это, молодое и сильное тело превращаю в алкоголика».

— Ты зачем столько вина купил у согдийцев? — Спросил я у римлянина.

— Я купил все. Это ведь настоящее фалернское! Всего-то семь амфор было у них.

«Ну да, всего-то тридцать пять литров. На одну попойку только хватило…» — Подумал я, но спросил, придираясь о другом.

— Гай, вот скажи, сколько в Риме получает за свою службу легионер?

Он, недоуменно посмотрев на меня ответил:

— Двести двадцать пять серебряных денариев в год.

— А сколько я плачу легионеру, если равнять мое серебро с римским денарием?

— Не меньше двухсот пятидесяти денариев.

— Вот ауреус[16], который весит чуть меньше моего золотого тенге стоит двадцать пять денариев или четыреста медных ассов[17]. Так? А теперь посчитай, скольких легионеров я могу содержать за ту сумму, которую ты отдал за вино. И почему ты купил это вино за сто девятнадцать золотых монет, когда как в Риме платят самое большее четыре асса за амфору?

— Но ты ведь сам приказал не торговаться с купцами и платить им золотом столько, сколько они попросят за свой товар. — Ответил он возмущенно.

— Ладно, не сердись, — сказал я примирительно, вспомнив, что действительно давал такое распоряжение. Я полагал, что таким образом информация о том, что в Таразе платят золотом не торгуясь, разлетится по всему миру и в мою столицу со всех сторон образуются множество караванных путей и в перспективе превратят город в крупный, а может и в самый крупный центр международной торговли.

Я встал и направился к двери, открыв которую я остановился и, обернувшись к Гаю сказал:

— Лучше воды выпей, у тебя обезвоживание.

Выйдя из юрты, я увидел стоящих у дверей двух стражников. В десяти метрах от юрты, у костра сидели еще десять «бешенных».

— Разбудите Иргека и Ирека. — Приказал я одному из них и, вскочив на ближайшего коня, направился к реке. За мной последовал весь десяток телохранителей и невесть откуда взявшийся Угэ.

— Угэ, приведи мне того коня, которого вчера привезли согдийцы. — Крикнул я ему.

Он, резко рванув поводья, развернув коня, помчался в обратную строну.

Умывшись в реке, берег которой покрылся тонкой корочкой льда, я вернулся к своему коню и увидел, как в мою сторону скачут близнецы. Но они, промчались мимо, на ходу бросив у берега два больших свертка и не останавливая коней, нырнули в реку. Поплескавшись несколько минут, они вышли из воды ведя за собой своих лошадей. Подобрав свертки, которые оказались одеждой, они одели их на свои еще мокрые тела, а сверху накинули овчинные тулупы, на головы малахаи из волчьего меха.

Подойдя ко мне, Ирек протянул мне третий тулуп:

— Одень, а то простынешь, ветер начинает поддувать.

— Завтра с рассветом мы выступаем за канглы на земли усуней, — сказал я, походу одеваясь в тулуп, — но ты Ирек останешься здесь.

Близнецы переглянулись:

— Зачем? — Спросили они одновременно.

— Я хочу поручить тебе сформировать тумен конницы для которой сейчас Кусэк со своими кузнецами кует доспехи и оружие, — ответил я им, — они мне нужны будут для войны с Коканом.

Они снова переглянулись:

— Но мы никогда не разлучались на такой долгий срок. Во всех походах и сражениях мы сражались всегда вместе!

— Я понимаю. Но это очень важно. Да вы и без меня знаете, что для такой тяжелой конницы нужны специальные лошади. Даже лучшие скакуны саков мало подходят. — Сказал я, показав рукой на стоящего рядом с моим аргамаком коня. Его только что привел начальник моей личной охраны. Конь был ростом в два метра и весом килограммов в восемьсот, с огромными прочерченными мышцами на спине и груди, больше похожего на накаченного гормонами роста быка, — нужно десять, нет пятнадцать, а что бы с запасом, лучше двадцать тысяч таких…

— Но где же он найдет столько таких чудовищ за короткое время, — перебил меня Иргек, — ведь войну с Коканом ты хочешь начать к весне?

— Вот потому должен остаться кто-то из вас, потомков кагана Модэ, которому будут подчиняться не только кочевники, но и маргушцы, и согдийцы. Только без грабежей, — предупредил я, увидев как хищно заблестели глаза у Ирека, — покупай, используй для этого золото из нашей казны.

— Ладно. — Махнул рукой Ирек.

— Я оставлю с тобой десять тысяч воинов. Подготовь их к весне.

— А кто останется в Таразе, когда мы покинем город? — Спросил Ирек.

— Останется Гай с его восемью тысячами легионерами, — и добавил, увидев как презрительно скривилось лицо у близнецов, — с ними я еще оставлю пять тысяч саков. Думаю этого будет достаточно для защиты Тараза, даже если гузы сумеют одолеть два тумена Сакмана.

Глава четвертая

Я, как и планировал, выступил во главе своих «бешенных» на следующий день после беседы с близнецами. Меня сопровождали Иргек, Асфандир со своей сестрой Ларкиан, напрочь отказавшийся оставаться в Таразе Тегын, и Айбеке, к которой присоединилось пять тысяч под стать ей воительниц.

Запретить ей и ее женской коннице принимать участие в этом походе я не смог. Вернее не имел права. Для того что бы оставить их в своих степях нужно было веское основание. То, что поход будет тяжелым и вообще война не женское дело — это не причина. Заяви я так, меня степняки просто не поняли и приняли бы за еще одну странность, которой у их кагана стало предостаточно после того ранения ханьской стрелой в голову.

На мое удивление, среди кочевников было настоящее гендерное равенство. Женщина активно влияла на политические решения вождей, тому свидетельство жены Кокана и Токара, уговорившие поднять восстание. Кочевница принимала участие во многих военных походах, так как в военном деле была не на много хуже, а нередко и лучше некоторых мужчин. В случае набега вражеского рода, брала в руки оружие и вставала рядом со своим отцом, мужем, братом. Зачастую итоги сражения зависели от них. Потому в степи бытовое насилие было крайне редким явлением. Избиение жены, по меньшей мере, было не разумно. Такая жена могла запросто шлепнуть обидчика. Но еще за каждой женщиной стоял ее род! Обидеть, оскорбить ее, это равнозначно нанесению оскорбления всему ее роду. Именно из-за убийства своей жены кангюйки, Шоже не поддержали большинство воинов этого племени, что и привело к печальным для него последствиям в обеих известных мне историях.

* * *

Поход на усуней Шимыра проходил для меня без особых происшествий до самой их столицы Кызыл-Ангара. Большинство родов усуней еще при приближении Ужаса сразу же переходили на его сторону. Оставшихся верными Шимыру войска и солдат регулярной армии империи Хань он разбил в двух сражениях. Часть этих остатков укрылись в крепости. Не успевших спрятаться или бежать, Ужас уничтожал с присущей кочевникам в междоусобных войнах жестокостью.

Так, проезжая мимо сожжённых аулов, изначально я думал, что это дело рук китайских солдат, но затем обратил внимание на одну особенность. Везде оставались живыми немощные старики и дети не старше шести лет. А в одном ауле увидел карлика, готовящего еду для сгрудившихся вокруг него в ожидании дюжины малышей…

Я подъехал к карлику, на простом поясе которого висел кинжал и спросил:

— Почему ханьцы оставили живыми тебя и их. — Показал я рукой на детишек.

Карлик отвернулся, нарочно, с минуту повозившись с большой деревянной крышкой и подняв ее, накрыл казан, от которого приятно пахло мясным бульоном. Затем повернувшись ко мне, наконец, ответил:

— Так, я это, я никогда не видел здесь ханьцев.

— А кто тогда разорил ваш аул, воины Шимыра? — Удивился я.

— Нет, это аул дуглатов. Беком аула был его друг, батыр Кубрат. Аул сожгли воины Буюка. Он знал, что Кубрат никогда не предаст Шимыра. Потому и послал своих воинов убить его и его людей. Остались только мы.

Я, соскочив с коня, подошел к карлику. Ростом он едва дотягивал до моего боевого пояса.

— Сколько тебе лет?

— Зачем…

— Отвечай на вопрос. — Сказал угрожающе я, перебив его.

— Семнадцать. — Пробурчал в ответ карлик.

— Умеешь стрелять из лука и ездить верхом?

— Так, кто же не умеет? Только вот они… — Показал он рукой на тесно прижавшихся друг к другу в страхе передо мной малышей.

— Тогда как удалось выжить тебе? Ты сумел спрятаться?

Карлик покраснел, неожиданно схватился за рукоять кинжала и крикнул:

— Хочешь меня убить? На! — Вынув кинжал из ножен бросил его к моим ногам и, подбежав к стоящей в метрах пяти от меня арбе, встал у его колеса, выпрямившись снова крикнул, — убей, но тогда духи предков отвернутся от тебя, а Тенгри покарает!

Я, подняв кинжал, подошел к карлику. Ось колеса арбы была немного выше его.

— Забери. — И протянул ему его клинок рукояткой вперед.

Карлик, сердито вырвав кинжал из моих рук, вложил его в ножны.

— Как зовут тебя, воин? — Спросил я у него.

— Алкай.

— А я Богра…

— Да знаю я кто ты, — ответил он опережая меня, — меня хоть Богиня-Мать Умай и обделила ростом, но с головой все в порядке.

— Вот и хорошо. У меня к тебе будет просьба. Это не единственный аул разоренный Буюком, и везде остались дети, ниже оси, — показал я глазами на стоящее позади него колесо, — собери их всех вместе, тебе как дуглату выжившие старики окажут больше доверия чем моим воинам.

Я, повернувшись, подозвал к себе Угэ:

— Дай ему золотую байсу.

Угэ вытащив из сумки прямоугольную узкую пластину, передал Алкаю, который небрежно осмотрев ее, спросил?

— Для чего мне золото? Лучше коней дай, еды накормить детей. А то это последнее, что у нас осталось. — Показал он рукой на варящееся в казане мясо.

— Коней я тебе дам, и еды тоже. Видишь на байсе руны с моим именем, печать волка и сложный узор под ним? Вот, это не просто золотая пластина, а символ, который наделяет тебя особыми полномочиями. Любой кочевник, находящийся под моей властью, будь он простой воин или вождь, не только не тронет тебя и детей, а обязан будет выполнить любое твое требование при предъявлении байсы ему. Теперь понял?

Алкай уже бережно сжал в руке подарок…

* * *

Отъезжая от разоренного аула дуглатов, Иргек спросил:

— Мы столько времени и сил потратили на то, что бы каждый воин и вождь в подвластных тебе землях узнал о назначении байсы. Даже в Хорезм и к дахам отправили своих послов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И что?

— Для чего ты дал ему золотую? Не слишком ли много власти будет для него? Для получения еды и коней хватило бы и серебряной, даже медной.

— Не будет. — Буркнул я ему в ответ.

* * *

Я ехал между Иргеком и Асфандиром, Ларкиан чуть позади меня. Впереди было ущелье гор Тянь-Шаня, за которым на восточном берегу Иссык-Куля, или как ее называли ханьцы — Же-Хай[18], расположена столица усуней — город Красной долины — Кызыл-Ангар.

С высоты перевала увидел само озеро, сверкавшее цветом яркого топаза.

Я придержал коня, что бы поравняться с принцессой сарматов.

— Ларкиан, я знаю красивейшую историю о появлении этого озера… — Начал было я, намереваясь рассказать ей известную мне еще с прошлой жизни романтичную легенду о возникновении Иссык-Куля.

Но она, даже не взглянув на меня, резким ударом шпор об бока своего коня направила его к Асфандиру.

Вообще, с самого нашего выхода из моей ставки, после той «вечеринки», Ларкиан упорно избегала бесед со мной, вопреки всем моим попыткам поговорить с ней.

«Ну и ладно», — подумал я, — «девок хватает, тем более здесь и для меня…».

— Коке расскажи мне эту сказку? — Услышал я Тегына.

— Это озеро, как и большинство других, образовалось после большого землетрясения на месте разлома земной поверхности…

* * *

На подходе к городу меня встретил темник канглы Кокжал.

— Ну, что там? — Спросил я.

— Бек Сейшен укрылся в крепости.

— Сколько их?

— Тысяч три.

— А остальные где?

— Шимыр с десятью тысячами усуней и тремя туменами солдат Хань ушли на восток к Яркенду. Буюк и Мойша последовали за ними.

Я, кивнув ему, проехал мимо и не спеша двинулся в сторону Кызыл-Ангара.

Столица усуней своей западной стороной заканчивалась у самого берега озера Иссык-Куль. Со всех сторон ее окружали четыре сложенные из каменных глыб стены, высотой в четыре, а местами и в пять-шесть метров. Оборонительных башен было всего пять — на стыках крепостных стен и самая высокая, над единственными воротами.

Город был много меньше разграбленных мной несколько месяцев назад Маргуша и Хорасмии и чуть больше крепости Шоже, в тот день, когда я появился в ней.

С трех сторон Кызыл-Ангара расположились десять тысяч кочевников, плотно обложив город.

Я приблизился к окружающим город войскам.

— Что ты собираешься делать с крепостью? — Спросил я у Кокжала.

— Город мы осадили только несколько дней назад. Сегодня собирался захватить ее. Но узнав о твоем приближении, решил дождаться тебя.

— Правильно сделал, что дождался. Город штурмовать мы не будем, мы принудим Сейшена сдать ее. — Сказал я, хотя и не представлял пока, как это осуществить и двинулся по направлению к крепости, жестом приказав не следовать за мной Угэ, Кокжалу и другим.

* * *

Я остановился в пятистах метрах от города прямо перед его воротами. Лучниками усуни были не хуже чем гунны и потому стоило проявить осторожность.

Разглядывая город, видел стоящих между бойницами воинов, готовых в любой момент нашпиговать меня как подушку для иголок стрелами. Но я знал, что мои доспехи на таком расстоянии защитят от стрел усуней. Тут подумал про китайские арбалеты, которые должны были быть у ханьских солдат, вероятно находящихся в городе.

«Да не, арбалеты тоже не пробьют мой броник», — вспомнил, как отскакивали от моей кольчуги и панциря у стен Маргуша стрелы парфянских лучников стрелявших в меня почти в упор.

«Но, что же дальше делать?» — Думал я, — «нет, город конечно обречен, почти десятикратное превосходство обеспечит нам победу над гарнизоном, далеко не самой лучшей крепости».

Меня останавливало другое:

«Потери при штурме города будут большими, не говоря уж о том, что все защитники, будут перебиты. А боеспособные воины-усуни, которых и без того погибло не мало в междоусобных воинах, нужны будут Ужасу для охраны своих восточных границ и контроля за больше чем десятком княжеств между землями усуней и империей Хань.

Города-государства, расположившиеся в оазисах Таримской впадины вокруг пустыни Такла-Макан имеют жизненно важное значение для возрождения могущества усуней и гуннов. Особенно, Кашгар, Хотан и Яркенд. Эти города были не только выгодным источником доходов в виде податей ячменя, зерна, проса, драгоценных камней и металлов, но еще являлись точками разделения торговых путей. Одна в Индию, другая в Центральную Азию. Если поставить в этих городах свою администрацию с сильными гарнизонами, то я буду диктовать условия не только внешней торговле империи Хань, но и ограничивать ее постоянную жажду знаний о Западном Мире.

«Мда уж, какие у меня проснулись имперские амбиции…» — Подумал я.

Вдруг ворота Кызыл-Ангара раскрылись, выпустив одного единственного всадника, который не спеша направился в мою сторону.

Ко мне тут же присоединились Угэ с отрядом телохранителей, Иргек, Тегын, Кокажал и Асфандир с Ларкиан.

— Это простой воин, даже не из рода дуглат, — прорычал Иргек, — Сейшен намеренно оскорбляет тебя, направляя к тебе не знатного переговорщика.

Действительно, воин был одет просто. На голове, вместо шлема была обычная войлочная шапка. Грудь и плечи были покрыты кожаными доспехами, без дополнительных защитных железных пластин. На боку, в простых ножнах, прикрепленный к широкому поясу, висел огромный палаш. Обветренное лицо, не смотря на глубокие шрамы и не стираемый загар у него было светлым и узким.

Усунь остановившись в двух метрах от меня, сразу же, без обычного приветствия, смотря куда-то за меня, сообщил:

— Бек дуглатов Сейшен, предлагает тебе, вождю гуннов, решить спор за владение городом Кызыл-Ангар в поединке между ним и тобой.

В ответ Иргек зло и громко засмеялся.

Посланник, не обращая внимания на него, продолжил.

— Сейшен поклянется перед Тенгри, что в случае его гибели, город будет сдан без боя, а все защитники признают Богра каганом всех людей сидящих верхом и натягивающих луки и дадут ему клятву верности. Богра же, должен поклясться, если Сейшен убьет его, то воины гуннов, канглы и саков оставят Кызыл-Ангар не тронутым и уйдут в свои степи — Сказав это, усунь сразу же развернул коня и также не спеша, как и приехал, направился обратно в город.

«Ну да, нашел дурака» — подумал я, вспомнив этого громилу Сейшена, которого видел после окончания преследования остатков армии Чен Тана на переговорах с вождями усуней в ауле Карояна. Он был старше меня, вернее этого тела, лет на двадцать, а значит сильнее и опытнее, уж не знаю на сколько. Нет, конечно, воином я был далеко не слабым, благодаря таким тренерам как Ужас и близнецы, а также рефлексам приобретенным настоящим Богра, в результате постоянных тренировок с младенчества. Но излишних иллюзий о себе, в обеих жизнях, я не питал никогда. В степи было много воинов лучше и сильнее меня. Вспомнил рассказ Ужаса, когда он и настоящий Богра обнаружили Гюнешь, младшую жену Шоже, со своим любовником аланом Саулом на полянке среди камышей. Тогда этот алан в бою чуть не убил их обоих. Скорее всего, Сейшен не обладал такой сказочной силой как у Саула, сумевшего противостоять такому «гризли» как Ужас и Богра одновременно. Но так и я не настоящий Богра, тем более воинские навыки, как у истинного кочевника, у Сейшена были, уверен, не на много хуже чем у того алана.

«Нет, никакого поединка!» — решил я, — «лучше уж положу три тысячи своих воинов при штурме, чем…»

Тут я увидел внимательно изучающую меня Ларкиан и заметное презрение в ее глазах.

«Так ты поняла, что я трушу. Ну и ладно, мне вообще пополам, что ты там думаешь обо мне» — подумал я и собрался развернуть коня в сторону от крепости…

— Каган, — услышал я Асфандира, — окажи мне честь передать твой ответ Сейшену о назначении времени поединка.

Я посмотрел на Асфандира. Он глядел прямо мне в глаза. Лицо его было непроницаемым, как у индейцев с советских вестернов, не выражающее никаких эмоций и что-то понять за этой маской я не смог. Перевел взгляд на остальных. Их я «прочитал» без труда. Иргек продолжал зло ухмыляться, но за оскалом, я видел тревогу. Он знал, на что способен Сейшен и понимал, что поединок очень опасен для меня. Тегын же всем своим видом выражал уверенность, что «его братан всех за пинает». Примерно таким же было выражение лица у Угэ. Кокжал же недоумевал — «чего это я задумался?».

Я снова посмотрел на Ларкиан.

«Так, ты прямо ждешь, что бы я отказал от поединка. Ну-у нн-нет, я тебя разочарую!»

— Скажи, что завтра в полдень, — выдавил я из себя, — надо хоть немного отдохнуть с дороги.

Асфандир пожав плечами, хлестнул своего коня и направился к городу.

Пытаясь отсрочить, я надеялся, что придумаю, как избежать поединка с Сейшеном. Отдалить на большее время я не мог. Для кочевников, путь в четыре дня, пусть даже через заснеженные горные перевалы, которые мы прошли из Тараза в Кызыл-Ангар, был обычным делом. Потому Асфандир и пожал плечами…

* * *

Я сидел один в своей походной юрте и представлял себе завтрашний бой с Сейшеном, как он разрубает меня пополам своим палашом или протыкает насквозь копьем. О том, как избежать поединка с ним идей не приходило.

В юрту отодвинув прикрывающую вход кошму, вошел Иргек и сев рядом со мной, молча взял со стоящего передо мной золотого подноса кусок мяса и, закинув его в рот, стал жевать громко чавкая.

Я смотрел на него и молчал, пока его чавканье не стало нестерпимо сильно меня раздражать:

— Ты пожрать сюда пришел? — Спросил я.

Иргек проглотив не прожеванный до конца кусок и запив кумысом с моей чашки ответил:

— Ты зачем вызов Сейшена принял?

— А что мне надо было делать, трусливо отказаться?

— Ты должен был отказаться!

— Но тогда я потерял бы уважение сарматов и своих воинов.

— Твои воины, все, гунны, канглы, саки, усуни прекрасно знают, что ты не самый лучший батыр. Некоторые думают, что Тегын в твоем возрасте будет более умелым воином, чем ты.

— Ну и? Ты так польстить мне хочешь?

— Вот скажи мне, сколько великих батыров в степи?

В ответ на мое молчание он продолжил:

— Не счесть. И самый могучий из них, твой дядя — Кокан. Но и его покидают лучшие воины и откочевывают к тебе, потому что они верят в то, что только ты способен возродить былое величие гуннов.

— То есть, я мог запросто отказаться и никто бы и не подумал, что я струсил? — Спросил я, уже поняв, какую ошибку совершил.

— Да даже если кто и оказался столь глуп, что подумал о тебе как о трусе, то я тебе так скажу — ты каган, ты ответственен за судьбу всего нашего народа и не имеешь права рисковать собой в глупых и ненужных поединках, тем более с каким-то беком почти погубившего самого себя племени.

— Ну, почему это никому ненужный поединок? — Стал оправдываться неожиданно для самого себя, — если я смогу одолеть Сейшена, то останутся живыми многие тысячи воинов.

— А если погибнешь? Ты подумал, что будет дальше?

— Нет. — Честно признался я.

— Если ты погибнешь, вся эта затея с местью Шимыру и присоединения усуней потеряет всякое законное основание. Тогда Кокан станет единственным властелином гуннов. И что случится потом?

Тут я знал, что будет потом, из истории моего времени, но предпочел не раскрывать этого.

Иргек проигнорировав мое молчание, привел свою версию развития событий, которая впрочем, не сильно отличалась от известной мне:

— «Бешенные», набранные тобой из всех племен кочевников схватятся друг с другом. Гунны при помощи канглы перебьют всех других и отступят к Таразу. Усуни Буюка, узнав о твоей гибели, покинут его. И тогда тридцать тысяч канглы останутся в центре страны усуней одни и будут разгромлены. Затем усуни перейдут в наступление и при помощи солдат Хань легко одолеют остатки войск канглы и гуннов. Уничтожат город, который основал твой отец и перестроил ты. И, что тогда придется делать нам? Ни я, — стукнул в свою мощную грудь сжатой рукой Иргек, — ни мой брат, даже если останемся живы, никогда не вернемся к предателю Кокану. Да он и не примет нас. Он казнит всех оставшихся верными твоему отцу и тебе гуннов. Нам придется уйти к сарматам, а может и еще дальше на запад, к сколотам[19]. А опустевшие кочевья, от западных границ Хань и до Тараза останутся под властью ханьских императоров. Усуням самим их не удержать. Их осталось слишком мало для контроля таких огромных территорий.

Иргек вздохнув, продолжил:

— Ты понял теперь меня. Только ты и твой авторитет победителя ханьцев, дахов и хорезмийцев сохраняет дисциплину и единство «бешенных». Тысячи гуннов покидают Кокана и перекочевывают на подвластные тебе степи, потому что верят, что ты и только ты способен возродить их могущество. Простые кочевники усуни, саки и канглы, признают тебя своим каганом в надежде, что ты принесешь в их степи мир.

— Что же ты тогда не остановил меня? — Спросил я с раздражением.

— Я-то думал, что ты откажешься. — Ответил Иргек возмущенно, — по тебе было видно, что драться с Сейшеном ты не хочешь. Но кто же тебя разберет, о чем ты думаешь? Пошел как старый одряхлевший конь на поводу у сарматов. Им-то будет на руку твоя гибель. Асфандир и Ларкиан в этом случае сразу же вернутся за Жайык и сообщат обо всем Гаталу. Скорее всего, сейчас у него война со сколотами. Сарматы помнят как твой предок Модэ, разорил их кочевья. А теперь Гатал боится, что ты можешь проделать то же самое. Потому и отправил своего наследника с заверениями, что не будет нападать на аланов, пока ты не разберешься с Шимыром и Коканом.

— И, что же теперь делать? Я могу отказаться от поединка.

— Нет, — снова вздохнул Иргек, — ты принял вызов и тем самым уже дал клятву Отцу нашему — Тенгри. Все воины верят в твою завтрашнюю победу, и считают, что ты находишься под его покровительством. Откажешься и тогда потеряешь доверие всех кочевников. Никто давший клятву Тенгри и нарушивший ее, не проживет и дня.

— Ну и зачем ты тогда пришел? Съесть мой ужин?

— Не знаю, — ответил он, пожав плечами, — я тоже верю в то, что тебя ведет Тенгри. Сакман рассказал мне с Иреком о том, как Кок Бори защитил тебя. Почитаемый всей Степью шаман, тоже, подтвердил тогда. Уверен, завтра ты выйдешь победителем из схватки с Сейшеном. Но прошу, будь в следующий раз благоразумнее. Святые духи предков и Тенгри не будут помогать тому, кто слишком часто полагается на их покровительство. А сейчас укладывайся спать. Тебе завтра понадобятся силы.

* * *

— Сарсеков, твою мать! Ты что там, в сортире свои яйца потерял? А ну бегом сюда!

Я, судорожно натянул штаны камуфляжа, поднял свой АКС-74, при этом, чуть не уронив его прямо в «очко», ударом колена распахнув дверь, выскочил и побежал к стоящему на вертолетной площадке рядом с несколькими большими серыми мешками командиру взвода, на бегу пытаясь застегнуть ремень.

— Товарищ капитан, рядовой Сарсеков по вашему приказанию прибыл. — Прокричал я, приложив правую руку к виску.

— Сарсеков, осел где?

— Я же его, — и повернулся к забору, к которому должен был быть привязан осел, и, не увидев его, запричитал, — твою мать он опять сбежал к минному заграждению!

— Так догони его! Если он снова там спрячется, — заорал капитан, — эти мешки на себе потащишь!

Закинув «калаш» за спину и свистом подозвав овчарок Атоса и Портоса, которых я выменял на четыре банки сгущенки и плитку шоколада у пограничников, побежал к минному полю.

«Вот же тварюга. И почему ослов считают тупыми животными?» — Думал я на бегу, — «ишак знает, что груз в гору на заставу понесет и в который раз убегает и прячется на этом минном поле. Удивительно и как у него так получается не наступить на мину?».

Я резко остановился. Передо мной на колышке вкопанной в землю висела ржавая табличка — «СТОП МИНЫ!». В метрах тридцати от меня, за табличкой спокойно стоял осел. Атос и Портос вставшие рядом со мной начали громко лаять на осла. В ответ ишак издевательски заржал. Возмущенные этим овчары бросились в его сторону.

— Атос, Портос, ко мне! — Закричал я и, пытаясь их догнать, сделал несколько шагов за ними.

Тут впереди меня, на месте где находились собаки, раздался взрыв, волна от которой отбросила меня, уронив на бок. Через мгновение, я, сквозь мутную пелену перед глазами увидел пробегающего мимо осла. Затем, разглядел капитана, который сев рядом со мной начал трясти меня за плечи:

— Коке, коке, проснись, Сейшен уже ждет тебя.

Я открыл глаза. Надо мной было озабоченное лицо Тегына.

— Коке, ты сильно дергался во сне. Что-то плохое приснилось?

— Не совсем сон, воспоминания из прошлой жизни. — Пробормотал я.

Тегын, не разобрав мой ответ, все же не стал переспрашивать. Вместо этого подал мне чашу для умывания наполненную теплой водой.

Пока я приводил себя в порядок, Тегын приготовил мое боевое снаряжение.

Из юрты я вышел облаченный в свою кольчугу. Дополнительно, вместо куячного доспеха и бронзового шлема я был защищен новенькими, начищенными до блеска, стальными кирасой защищающей грудь и спину, наплечниками и шлемом, совсем недавно выкованных кузнецом Кусэком. Кожаные поножи и нарукавники я заменил также на стальные, трубчатые. Слева на поясе, украшенном золотыми нашивками в виде сошедших в смертельной схватке волка и дракона, висели в дорогих ножнах сабля и длинный кинжал.

Я сел на подведенного мне Угэ аргамака, который был полностью покрыт кольчугой. Голову и грудь коня защищали стальные панцири.

Меня уже ждали Иргек, Кокжал, Асфандир со своей сестрой, Айбеке и тысячники. Позади них в ровные шеренги выстроились десятки тысяч всадников.

Ко мне подбежал Тегын.

— Коке, ты забыл. — Сказал он, подавая лук и колчан всего с тремя толстыми древками стрел. Такие, как я уже знал, всегда были с тяжелыми бронебойными наконечниками.

«Почему только три стрелы?» — Подумал я, но спрашивать не стал, решив лишний раз не проявлять свое незнание перед всеми.

Я закинул колчан за спину, а лук прикрепил к седлу. Взяв вместо них в левую руку небольшой круглый щит, а в правую копье длиной в три метра, поехал в сторону осажденного города. Проезжая мимо рядов кочевников, в их лицах видел уважение и уверенность в моей победе. Глядя на них и сам почувствовал уверенность, что смогу одолеть Сейшена. К тому же таких прочных доспехов у него не было точно и это давало мне огромный бонус. Конечно, у бека дуглатов был несравненно больший опыт и навыки убийства людей в боях. Но и я не дрыщ!

Выехав из шеренг конницы, увидел стоящего перед стенами Кызыл-Ангара всадника, который спал, склонив голову на грудь.

Я повернулся лицом к выстроившейся армии и поднял копье в знак приветствия. В ответ был рев двадцати восьми тысяч голосов. Затем круто развернул коня и направился к всаднику, медленно набирая скорость.

В отличие от меня, противник, проснувшись от рева, рванулся навстречу мне в карьер с места и выстрелил из лука, которого за мгновение до этого у него в руках не было.

Стрела, попав мне в панцирь отскочила. Через секунду он пустил одну за другой еще две, метясь в незащищенную кольчужной бармицей часть моего лица.

Но я уже был готов к этому подняв щит, в который и воткнулись обе стрелы. Тут я увидел, как противник быстро приближается ко мне, выставив вперед свое короткое копье, которое в следующий миг, ударив в щит, сломалось, чуть не выбив меня из седла.

Я развернул коня. Сейшен проделал то же самое, бросил сломанное копье и выхватил палаш, размахивая им над головой, стал громко выкрикивать свое имя.

Со стен в тысячи воинских голосов стали скандировать за ним:

— Дуглат — Сейшен, дуглат — Сейшен, дуглат — Сейшен…

«Ну, прям, фан-клуб», подумал я и направил коня в сторону Сейшена, выставив копье вперед. Он, увидев это, ринулся навстречу, держась правее меня.

Удар копья прошил воздух. Дуглат ловко уклонился и пронесся мимо. При этом я почувствовал мощный удар по кирасе в спину, из за-чего я выронил копье. Но доспех снова защитил меня.

Со стен раздался восторженный взрыв голосов.

Я выхватил саблю. Стрелять из лука в Сейшена было бесполезно. Он двигался с такой скоростью, что даже если я и успею выстрелить, то не попаду в цель точно.

Мы стали снова приближаться, направляя коней по кругу.

— Ну, что племянник, настал и твой черед, — сказал Сейшен ухмыльнувшись, — великий Богра, сумевший разбить армию Хань, разграбивший Маргуш и Хорезм, каган могущий объединить Великую степь от восхода до заката, ха-ха-ха, — громко засмеялся издевательский он, — сейчас умрет, как и его бабка. Кстати, почитаемая Тураки-Хатун сражалась лучше чем ты. Это я убил ее. Ха-ха-ха.

Меня вдруг охватила ярость и я рванул коня, резко сокращая дистанцию между нами и нанес рубящий удар саблей целясь ему в голову.

Рывок был настолько неожиданн для Сейшена, что он с трудом успел отбить мой удар. Но сабля все же скользнула по бронзовому шлему и рассекла ему правую щеку.

На этот раз восторженно заревел мой «фанклуб».

Но это был мой единственный успех. Палаш Сейшена превратился в сверкающую молнию, которую я не всегда успевал перехватывать своей саблей. И только благодаря щиту, который быстро разбился от ударов клинка дуглата в щепки и стальным доспехам я оставался еще жив.

Не знаю, сколько бы еще так продолжалось, но Сейшен ударив палашом в мой стальной наплечник, увернувшись от следующего моего выпада саблей, схватил меня за руку и, вырвав из седла, бросил под копыта своего коня пытаясь затоптать.

Я больше интуитивно, чем соображая, рассек передние ноги бедного животного, от чего он, заржав, рухнул на бок. Дуглат успел соскочить с падающего коня и направился ко мне.

Я попытался вскочить, выставив вперед саблю. Но Сейшен легким взмахом палаша выбил его из моей руки, прямым ударом правой ноги в грудь снова свалил и, поставив на мою шею левую, обутую в грязный сапог ногу, вдавил меня в снег.

— Ну, что племянник, давай прощаться. — Сказал Сейшен и занес для последнего удара свой палаш.

Глава пятая

…- Слушай, Кокан! Смысл существования гуннов это сражения. Так поступали наши предки, так поступали и мы, пока ты не взял в жены дочь Лю Ши и не вынудил уйти истинного героя гуннов, своего брата Шоже, которого затем убили соотечественники твой жены. Ты же добровольно хочешь стать прислужником Лю Ши и быть посмешищем всей Степи.

— Послушай теперь и ты меня, Токсаб, — ответил Кокан, — твои слова я до сих пор терплю только из уважения к твоему возрасту и былым заслугам. Но хватит вспоминать прошлое. Вот уже много лет империя Хань одерживает победу за победой над нами. Мы потеряли Ордос, усуни отложились от нас и приняли подданство Лю Ши, все княжества к западу и востоку от Хань, платившие дань нам, теперь отсылают ее к императору. Если мы сейчас не вступим в подданство, то погибнем.

— Поклявшись в верности Лю Ши, ты опозорил всех прошлых каганов и они будут плевать на тебя сверху, сидя на своих конях в небесной коннице Тенгри и проклянут тебя и твое потомство. Но слава нашему Небесному Отцу, святые духи предков сохранили для гуннов в живых его сына Богра. Он всего с тремя тысячами гуннов уничтожил шесть туменов солдат империи. В нем возродилась вся сила и мудрость его предков и потому он страшен для всех народов. Сражаясь на коне, он и его потомки будут господствовать над всеми.

— Я был там, — сказал Лошан и, оглядев сидящих в юрте старейшин и вождей, повторил, — я единственный среди вас был там. Ни Тенгри, ни святые духи предков в его победе не принимали участие. Ему помогло предательство рабов из Согда и его коварный и изворотливый ум…

— То, что ты называешь коварством, мы считаем воинской доблестью и талантом. — Перебил Лошана, усмехнувшись Токсаб. Вслед за ним негромко рассмеялись почти все старейшины.

Лошан побагровев, процедил сквозь зубы, еле сдерживая ярость:

— Перед тем как прибыть сюда, я посетил своего деда, хана племени сяньби — Холяна. Он клянется, что поддержит Кокана в его борьбе с переставшим почитать законы престолонаследия и зарвавшимся разбойником Богра. К нему присоединится племя ухуаней.

Все посмотрели на Кокана, так-как знали, что он планировал сделать преемником своего старшего сына.

Кокан задумавшись, ответил:

— Гнев Холяна несомненно справедлив и мы с благодарностью принимаем его помощь.

Тем самым, он согласился с требованием вождя племени Сяньби, предъявленной в такой форме. Затем, помедлив, добавил:

— Вчера прибыл посол из Хань, который передал, что император Лю Ши для борьбы с Богра пришлет по первой моей просьбе триста тысяч солдат.

Старейшины стали перешептываться…

* * *

— Кокан, нам надо выступить на Богра как можно быстрее, пока гузы еще не разгромлены. — В который раз пытался убедить кагана восточных гуннов Лошан, мы можем одним ударом привести в покорность племя канглы и уничтожить сына Шоже.

— Лошан, ты ведь сам видел, о чем думают вожди и старейшины гуннов. Они готовы предать меня. Только страх перед Лю Ши удерживает их от восстания. Если же я поведу их на Запад, то лишусь всей армии. С каждым днем, подвластные мне кочевья покидают все больше и больше родов гуннов и откочевывают к Богра. Находясь здесь, в двух днях перехода от Великой стены, я, с помощью солдат империи сумею одолеть его, как в прошлый раз его отца. — Ответил Кокан…

* * *

Я ехал в повозке, так как синяки и ссадины, полученные в бою с Сейшеном от его палаша и копыт коня причиняли мне нестерпимо сильную боль во время езды верхом. Этим я задерживал продвижение своей армии на восток.

В который раз, прокручивая в памяти бой с могучим дуглатом, я думал, была ли возможность оставить его в живых?

* * *

«Мне п…ц» — подумал я в ужасе, когда Сейшен поднял свой палаш над моей головой.

Тут услышал знакомое мне рычание.

Сейшен перевел взгляд туда, где продолжало раздаваться рычание, становясь все громче. Глаза у него в страхе округлились. И это ослабило его нажим на мою шею. Не теряя времени, я сбросил его ногу, почти одновременно с этим выхватил кинжал и с силой воткнул ему в пах. Клинок вошел глубоко в плоть…

Сейшен издав глухой стон, все же опустил палаш, пытаясь в этом последнем теперь для него ударе покончить со мной. Но той силы и скорости, с которыми он меня с легкостью одолел, в его руках уже не было.

Я сумел уклониться от его клинка перевернувшись вправо и вскочил на ноги. Дуглат упал на колени, схватившись за рукоять кинжала и пытаясь вытащить его застонал.

Увидев лежащую в двух шагах от меня саблю, поднял ее и тяжело дыша, подошел к Сейшену.

— Так это ты убил Тураки-Хатун. — Крикнул я громко, так, что бы услышали обе стороны «болельщиков».

Сейшен поднял голову, посмотрев мне в глаза. Но сказать ничего не смог, выдавив из себя только стон.

Но я и так понял. Его глаза говорили — Да пошел ты…

Еще несколько секунд я стоял перед ним. Затем сдернув с его головы шлем, поднял саблю и нанес один мощный удар.

Кровь фонтаном брызнула мне на доспехи, а голова упала в снег. Я нагнулся над телом и выдернул кинжал, вернув его в ножны.

Тут вспомнил про рычание и стал оборачиваться в разные стороны ища волка, который вот уже в третий раз спасает мне жизнь. Его нигде не было. Тогда я подошел к своему коню и, взобравшись на него, направился к воротам Кызыл-Ангара, которые медленно открылись передо мной.

* * *

«Мог бы он как Сакман, увидев Кок-Бори признать меня своим каганом?», — размышлял я, — «скорее всего, нет. Я видел в его глазах, не смотря на дикую боль только ненависть. Да и канглы не поняли бы меня, оставь его я живым. Ведь все услышали его признание об убийстве им Тураки-Хатун».

* * *

Не спеша и совершенно не испытывая страха, что меня могут предательски убить проехал арку ворот, за которыми увидел воинов складывающих оружие и становившихся на колени передо мной.

Почти сразу за мной в город заехали Иргек, Кокжал, Тегын и Угэ с отрядом «бешенных».

— Что делать с ними? — Спросил у меня Угэ, показав саблей на сложивших оружие усуней.

— Ничего, возьмем их в поход на Шимыра. — Ответил за меня Иргек.

— А с ними как быть? — Снова спросил Угэ, показывая на отряды ханьцев, все еще державших арбалеты.

— Найди их командира и отправь ко мне. — Сказав это, я развернул коня. Боль от полученных в поединке ударов стала расползаться по всему телу. За мной последовал Тегын.

На выезде из ворот города встретил сарматов. Асфандир приложил кулак к левой груди поздравляя с победой. Ларкиан криво улыбнувшись, проехала мимо в арку ворот Кызыл-Ангара.

— Стерва, — сказал я ей вслед, но так, чтобы она не услышала, — по большому счету из-за тебя я ввязался в эту чуть не убившую меня авантюру.

В юрту мы вошли вместе с Тегыном, который тут же начал помогать мне снимать латы. Освободившись от доспехов и верхней одежды, стал осматривать себя. Кости и ребра были целы. Удары копыт коня Сейшена пришлись по панцирю. Но почти везде, где мое тело не было защищено сплошными латами, были большие кровоподтеки, оставшиеся от ударов палаша дуглата.

— Ну-ка, подай. — Сказал я Тегыну, показав рукой на доспехи.

Кольчуга двойного плетения была в нескольких местах разорвана, но открытых ран на мне не было. Кираса, на спинной стороне, там, где заставивший меня выронить копье удар Сейшена был особенно силен, была сильно прогнута и виднелась узкая сквозная щель. Стальной шлем также был в некоторых местах погнут. Кольчужная бармица была цела. По ней Сейшен не попал ни разу. Видимо потому, что я, зная самую слабую часть своих доспехов, защищал ее больше всего.

Тегын, увидев сильные повреждения на моих доспехах поцокал и произнёс:

— Очень сильный враг был, Сейшен! Хорошо, что Тенгри оберегает тебя, а то бы дуглат убил тебя.

— Так ты тоже видел Кок Бори? — Спросил я у него.

Тегын недоуменно посмотрев на меня ответил:

— Я никогда его не видел. Аже рассказывала мне про него…

— Там, когда я бился в Сейшеном, он был. — Показал я рукой в сторону Кызыл-Ангара.

Тегын пожав плечами ответил:

— Я был от начала до конца твоего боя, но кроме тебя и Сейшена никого не видел.

«Странно». — Подумал я

— Ладно, принеси поесть. — Сказал я Тегыну, легкий голод напомнил мне, что я еще не завтракал, да и ужин почти весь съел вчера Иргек.

Братишка выбежал из юрты и минут через пять вернулся, неся на правой руке большой поднос наполненный, как обычно вареным мясом и рисом, сверху посыпанный крупно нарезанным диким луком. По краям подноса лежали несколько больших красных яблок, сильно похожих на исчезнувший в «девяностых» моего времени знаменитый алматинский апорт. В левой руке, он нес небольшой кувшин с кумысом.

За ним в юрту вошли Угэ, Иргек и воин лет пятидесяти, которого я сразу принял за китайского офицера пехоты, одетого в бархатный халат и защищенный чешуйчатыми безрукавными доспехами черного цвета, достигающих бедер. Плечи закрывали четыре ряда пластин прикрепленных к панцирю. Голова не была покрыта шлемом, но длинные волосы уложены в большую сложную прическу. На поясе, больше похожую на широкую ленту для подвязки халата, висели пустые ножны.

— Это Хан Чан, командующий теми самострельщиками. — Представил мне его Угэ.

Я приглашающим взмахом руки позвал их сесть рядом.

Мне было знакомо это имя, но пока не мог вспомнить, какое оно имело значение в истории взаимоотношений гуннов и империи Хань.

Иргек сразу же уселся рядом, чуть правее от меня. Ханьский офицер, ковыляя, с трудом сел слева.

«Раны, наверное», — подумал я, вспомнив как сам мучился, снимая доспехи.

Угэ остался у выхода юрты.

Я пододвинул к Хан Чану поднос, затем вытащив из ножен свой кинжал, нарезав на две части яблоко поставил их перед ним, а клинок, перебросив рукояткой вперед подал ему.

Хан Чан побледнел. Но кинжал все же взял и дрожащей рукой, нарезав мясо на мелкие кусочки, стал, без особого аппетита есть. Съев, он взял кусок яблока, который также нехотя проглотил. Пока он прожевывал все это, я налил из кувшина в единственную стоящую на подносе чашку кумыс и поставил ее перед ним.

Он, пригубив, поставил чашку и положил кинжал перед собой.

Тут я увидел, как Иргек, Угэ и даже Тегын тихо надрываются от смеха.

«С чего это им так стало весело», — подумал я, — «ладно я с вами после разберусь» — и обратился к Хан Чану.

— Я хочу отпустить тебя и твоих солдат на родину. Можете уходить сегодня или завтра. Условие одно — оставьте все свое оружие.

— Благодарю тебя за доброту, великий шаньюй, — ответил он, — но твоя милость не принесет нам ничего хорошего.

— Почему? Вы получите свободу и даже пищей в дорогу мы вас снабдим. Обещаю, что никто вас в подвластных мне землях не тронет.

— Я не сомневаюсь в честности и твоем великодушии, но в Поднебесной всех нас ждет только смерть. Но если же кто и избежит казни, то только для того, что бы стать рабом.

«А ну да. У них попал в плен, значит трус и предатель» — вспомнил я.

— К тому, же все мы получили тяжелые увечья и ранения, большинство из нас не выдержат трудного перехода через эти горы и ожидающие путника дальше пустыни. — Продолжил он.

— Ладно, возвращайся и скажи своим солдатам, что они вольны хоть сейчас возвращаться к себе на родину. Те же, кто останется, в любом случае будут жить. А что с ними делать дальше, я решу позже.

Хан Чан встав, поклонился мне и направился к выходу.

— Ты занимал должность начальника конницы и колесниц империи Хань? — Спросил я, когда он уже переступил порог юрты.

— Да. — Просто ответил он.

— Хорошо. — Кивнул я, давая понять, что он свободен.

После того как он вышел я с раздражением в голосе обратился к Иргеку с Угэ:

— Что вас так развеселило?

— Ты видел, как он давился мясом и яблоком? — Ответил Иргек.

— Ну и что? Не голоден, наверное, был.

Они снова, прыснули, а затем громко засмеялись. Я смотрел на них и ничего не понимал.

Иргек увидев, мое непонимание сквозь смех разъяснил:

— Этим кинжалом, которым ты заставил его нарезать мясо, перед тем как убить Сейшена, лишил его мужских достоинств, даже кровь не вытер, и руки у тебя все еще в крови. Он же тоже все это видел.

Я посмотрел на свои руки, они действительно были в крови…

* * *

Три тысячи воинов усуней находившихся в крепости, после их присяги мне направились со мной на восток, к городу Кашгар, за оборонительными стенами которого укрылся Шимыр. Его, как докладывал Ужас, поддержали княжества находящиеся в оазисах вокруг пустыни Такла-Макан.

В качестве гарнизона и контроля над четырьмя тысячами жителей Кызыл-Ангара я оставил пятьсот канглы. В городе находились тысячу двести раненных ханьских солдат. К моему удивлению никто из них не захотел вернуться к себе на родину. Поэтому их, во главе с Хан Чаном решил отправить в Тараз, с соответствующим предписанием к Гаю. Некоторые из них были грамотны и имели неплохое образование, а многие являлись ремесленниками и даже инженерами. Пригодятся для воплощения моих далеко идущих планов. С Хан Чаном же мне повезло особенно. Он принадлежал к высшему сословию чиновников и даже был родственником императора Лю Ши, а значит, имел прямой доступ к важной информации. Как было мне известно, из истории моего времени, именно Хан Чан организовал встречу Кокана с Лю Ши. Но еще меня мучал вопрос. Почему член императорской семьи находится так далеко от столицы? Так, что с ним я решил поговорить более тщательно, уже после окончания разборок с Шимыром и Коканом.

* * *

Спустя неделю пути, миновав горные тропы, ущелья и перевалы мы, наконец, вышли в долину княжества Карашар[20]. Город был уже ограблен войсками Ужаса и Мойшы, а правитель признал себя вассалом и данником племени усунь. Так поступили и другие князья городов-государств — Турфана, находившегося в трех конных переходах восточнее и Кучи, который мы также обошли, не входя в город, вопреки моему желанию и возвращающемуся интересу по мере восстановления от ран к городам Древнего Мира. Причиной было донесение, полученное от воина усуня, оставленного в Карашаре Ужасом в качестве наблюдателя.

Под Кашгаром собралось больше ста тысяч оставшихся верными Шимыру усуней, ханьских солдат и присоединившихся к нему войск княжеств Кашгар, Яркенд, Хотан и королевства Шаньшан.

Поэтому мне пришлось вылезти из своей повозки и снова сесть на коня. Расстояние, по моим подсчетам километров в шестьсот, от Карашара до Кашгара мы преодолели форсированным маршем в два дня.

Поездка оказалась много легче, чем через заснеженные перевалы гор Тянь-Шаня и, несмотря на позднюю осень, погодные условия в этой местности были достаточно сухими и солнечными для быстрой езды на конях.

* * *

— Сколько у тебя сейчас воинов? — Спросил я у Ужаса.

— Тридцать две тысячи усуней и почти тридцать тысяч канглы.

— А сколько еще усуней отказываются признавать тебя кунбеком?

— Ко мне примкнули все, кроме них. — Ответил он, показав рукой на выстроившихся, в десять рядов на правом фланге армии противника усуней, — в каждом ряду по семьсот воинов, — добавил он после того как услышал, что я безуспешно пытаюсь посчитать количество воинов в первом ряду.

— Значит, в этой войне погибла почти половина воинов твоего племени?

Ужас, пожав плечами ответил:

— Может и больше.

Меня поразило, как он хладнокровно говорит об истреблении десятков тысяч своих соплеменников, властителем которых ему предстояло стать.

Изначально я хотел высказать ему свое возмущение его приказом о разорении аулов дуглатов и убийстве мирных жителей, но сейчас понял, что предъяви я ему это, он не понял бы меня. Ужас и его воины были типичными детьми своей эпохи и соответственно вели себя так. Он не утруждал себя выдумыванием причин террора над своим племенем, типа «зло, ради добра в будущем» и какую-то там ещё дребедень, а честно выполнял поставленную ему его каганом задачу о возвращении усуней в сферу власти великого хана гуннов Богра. И, чтобы власть моя сохранялась долго, он вынужден был истреблять все возможные возбудители сепаратных настроений среди усуней. А как еще можно было добиться единства кочевников по его мнению? Только под угрозой неминуемого уничтожения всего рода.

«Правильно ли это?» — Размышлял я.

Все правители номадов задолго до него и еще тысячи лет после него поступали так. Так поступал великий Потрясатель вселенной Чингисхан, так поступали все его потомки. Кто был последним? Кенесары хан в девятнадцатом веке! Но думаю потому-то он и стал последним, что в борьбе за независимость казахского народа устроил геноцид не примкнувших к его движению казахских родов. В результате подавляющее большинство казахов выбрало пусть и тяжелое, но спокойное существование под властью чужого царя…

— А это кто? — Спросил я, показывая на левое крыло армии Шимыра.

— Это наемники, набранные князьями Кашгара, Яркенда и Хотана из кочевых племен кянов[21]. Всего их двадцать тысяч. За ними вон выстроились еще десять тысяч, но это всадники из Шаньшана.

Я посмотрел на центр войск противника. Он состоял только из пехоты, построенных с интервалом десять метров друг от друга в три ряда по тридцать шеренг в каждой. Пехотинцы были вооружены короткими копьями и прямоугольными щитами. Доспехов на них, кроме кожаных остроконечных шапок, наподобие буденовок, я не увидел. Если их, конечно, не было под разноцветными халатами, в которые была одета вся пехота. Позади пеших копейщиков расположился четвертый ряд, в девять шеренг. Это были ханьские арбалетчики.

— Их девять тысяч, — подсказал Ужас, который наблюдал за мной и направлением моего взгляда, — а копейщиков почти сорок тысяч. Первый ряд — пехота Кашгара, второй — Яркенда, а третий состоит из хотанцев и шаньшаньцев.

Я снова посмотрел на правый фланг. За рядами усуней расположилась ханьская пехота, вооруженная копьями.

— А где конница ханьцев? — Спросил я.

— Я не видел у них отрядов всадников. — Ответил он просто.

«Не может быть», — подумал я, — «отправлять пехоту без поддержки конницы в страну кочевников, это заранее доподлинно бессмысленная утрата войска».

— Сколько копейщиков у ханьцев?

— Тысяч десять, не больше — ответил, задумавшись, Ужас.

«Как сообщил мне Хан Чан, корпус солдат посланных в помощь Шимыру состоял из сорока тысяч ханьцев. В двух предыдущих сражениях с Ужасом, они потеряли около десяти тысяч. Значит, где-то спрятан еще один отряд.

Я осмотрел местность. Вокруг была обычная равнинная степь. За войском противника находилось несколько высоких холмов.

«За ними можно запросто спрятать десяток тысяч всадников», — поразмыслив над этим, вспомнил из истории в моем времени о сражениях, где часто решающее влияние на победу оказывали именно засадные отряды. И в моей голове сложились все «пазлы» предстоящей битвы.

Я обратился к стоящему рядом Асфандиру:

— Брат мой, тебе и твоим катафрактариям я поручаю атаковать центр вражеской армии. Вы пойдете после трех тысяч конных лучников усуней, которые пусть сначала выпустят по пехоте все стрелы, а затем отступят. За вами последует девятнадцать тысяч канглы под командованием Кокжала.

«Думаю, этого будет достаточно для того, чтобы завязать на себе арбалетчиков» — решил я.

Центр армии противника был самой многочисленной, но и самой слабой частью. Наибольшую угрозу представляли арбалетчики, которые могли снизить темп атакующей конницы.

— Ты, Буюк, возглавишь три тумена усуней и атакуешь кянов и всадников Шаньшана. Две тысячи усуней останутся в резерве.

Ужас, кивнул и отдал приказ стоящему рядом воину, который сразу же выехал на право, за ним разворачивая фланг, направились усуни.

— Мойша, тебе с твоими канглы предстоит самая трудная задача. Вам будет противостоять лучшая часть армии Шимыра — усуни и ханьские копейщики.

Колоссально толстый Мойша, молча, на громадной лошади медленно направился на лево, вслед за ним двадцать тысяч канглы.

— Иргек, ты возглавишь «бешеных» и будешь ждать моего приказа.

— А, что делать мне? — С раздражением в голосе спросила Ларкиан.

Я посмотрел на нее. Ларкиан как всегда была ослепительна, даже в воинских доспехах! Она сидела на высоком тонконогом вороном жеребце, покрытом алым бархатом. На голову коня одета большая защитная пластина, с длинным золотым рогом. Саму же воительницу защищала полнорукавная кольчуга на подобии моей, но более искусной ковки и плетения. Поверх кольчуги накинута кожаная куртка без рукавов. На куртку нашита большая круглая пластина, с выбитым на ней рисунком в виде быка с человеческим телом, защищающая грудь и верхнюю часть живота. На левом боку висел длинный сарматский меч, справа, лук с колчаном стрел. На голову надет изящный шлем, навершие которого закачивалось плотной связкой из конских волос. Из под шлема, в этот раз распущенные, волнами падали на плечи волосы. За спину накинут небольшой круглый щит.

— Это Минотавр, сын царя Миноса? — Спросил я и показал на щиток, решив удивить ее знанием древнегреческих легенд.

Если Ларкиан и удивилась, то ничем не проявила этого, но со все больше нарастающим раздражением в голосе повторила:

— Мне возглавить конницу воительниц?

И надменно подняла свой подбородок.

Я взглянул на Айбеке. Она делала вид, что ничего не слышит.

«Ладно, Ларкиан, сейчас я щелкну по твоему высокомерному носику» — и вслух сказал:

— Эта битва слишком опасна для такой очаровательной девушки как ты, поэтому ты пойдешь под защиту славной воительницы Айбеке.

— И не возражай, — сказал я, опережая ее возмущение, — ни я себе, ни народ гуннов не простит мне, если хоть одна даже небольшая царапина появится на тебе, испортив…

Ларкиан рванула своего скакуна не дав договорить мне, и встала справа от Айбеке.

— Горячая, — сказал мне полушепотом Ужас, — вот такая ханум рядом с тобой была бы самой лучшей повелительницей для народа гуннов.

— А если я не хочу?

— Тогда тебе придется выбирать из тех, кто есть в наших степях. И самая лучшая из всех, это она — показал взглядом Ужас на «квадратную» Айбеке.

— Ты, что сговорился с близнецами?

— Нет, но они тоже думают о будущем народа. Им нужен наследник. Это укрепит твою власть и единство племен Великой степи.

— Ты не понял меня Буюк, я вообще не хочу жениться, рано еще мне. — Ответил я, хотя знал, что для этой и даже поздних эпох возраст для создания браков часто бывал и в более раннем возрасте, чем нынешний мой.

— Послушай меня. Я не пойму, почему ты воротишься от Айбеке. Она может родить тебе могучих сыновей и…

— Тебе пора, скоро начнем. — Перебил его я, давая понять, что разговор окончен.

* * *

Битву начали как обычно, по моему сигналу.

Первыми, рванув с места в карьер, понеслись на пехоту три тысячи усуней. Расстреливая по пути стрелы, не останавливаясь, на полном скаку врубились в первые шеренги противника. Пехотинцы удержали наскок этого отряда. Для прорыва он был слишком мал, да и задачи перед ним такой не было.

«Все-таки, нет никакой ловушки» — подумал я с облегчением. Меня перед боем напрягло, что центр армии противника уж слишком «приглашал» их атаковать. Пехота с короткими копьями была легкой добычей для конницы кочевников. Об этом как прирожденный воин и кочевник прекрасно должен был знать Шимыр. Поэтому я и подумал, что перед строем легких копейщиков могли быть препятствия в виде выкопанных и замаскированных заранее траншей.

Усуни выполняя приказ, не давая себе увязнуть в рукопашной схватке, развернулись и помчались обратно, выпуская по врагу оставшиеся стрелы. Вслед им выстрелили арбалетчики, которые не успели сделать залп раньше из-за стремительной атаки трехтысячного отряда кочевников. Но потери от стрел ханьских арбалетов были минимальными. Усуни рассыпались по полю на отдельные единицы.

Вместо усуней, набирая скорость и выставив свои длинные копья вперед, клином двинулись три тысячи сарматских катафрактариев. Арбалетчики непрекращающимися залповыми выстрелами пытались сбить темп атакующих сарматов, но безрезультатно. Стрелы отскакивали или в лучшем случае застревали в доспех сарматов и их коней, нанося минимальный урон.

«Значит и моих латных рыцарей, арбалетные стрелы не пробьют» — с удовольствием подумал я.

Клинья сарматов с легкостью пробили первый строй копейщиков и глубоко вклинившись во второй, увязли там. Катафрактарии, отбросив ставшие бесполезными четырехметровые копья, вели бой уже своими длинными мечами.

Вслед за сарматами пехоту атаковали девятнадцать тысяч канглы, которые уничтожая остатки первого ряда, опрокинув второй, обрушились на последний. Но залпы ханьских арбалетов сделали свое дело, ослабив напор на третий строй, копейщики которого твердо удерживали свои позиции.

Отряд усуней, понесший серьезные потери в рукопашной схватке с копейщиками присоединился к двум тысячам соплеменников находящихся в резерве.

Я перевел взгляд на правый фланг.

Ужас, во главе своих усуней, уверенно теснил кянов и конницу Шаньшаня. Левый фланг противника грозил развалиться в любую минуту.

— Вот теперь самое время Шимыру использовать свой резерв.

Не успел я закончить свои слова, появившиеся как будто из-под земли всадники, создав плотный строй, тут же устремились в бок усуней Ужаса. Часть его воинов, услышав боевые выкрики врага с тыла, развернула коней на встречу ханьской тяжелой кавалерии, тем самым ослабив напор на кянов и шаньшаньцев. От чего последние, почувствовав замешательство усуней, перешли от обороны в общее наступление.

— Там широкий овраг, — пояснил мне командующий резервным отрядом усуней, — начинается от тех холмов…

— Иргек, — крикнул я, пропуская мимо ушей слова усуня (и без него все было понятно), — твой черед!

Иргек выхватив палаш, прокричал что-то неразборчиво, но в ответ раздался рев десяти тысяч «бешенных», которые затем устремились за ним наперерез ханьской кавалерии.

На левом фланге моего войска дела обстояли много хуже.

Усуни Шимыра не принимая боя, отступили за шеренги копейщиков. Канглы Мойшы, преследуя усуней, напоролись на копья ханьцев и серьезно застряли среди пехоты. Но превосходство в численности все же сыграло свою роль. Канглы медленно теснили ханьцев все дальше от центра их войск. На помощь им пришли усуни, под палашами и копьями которых, канглы стали гибнуть сотнями. Только отвага Мойшы удержала от бегства мой левый фланг. «Сумоист» пренебрегая законами физики, без устали носился по полю битвы от отряда к отряду по пути рубя и протыкая встреченных ханьских копейщиков и конных усуней. Невероятная физическая сила Мойшы и его коня, устроила такой смертоносный прессинг на врага, что казалось, только ему одному удалось выровнять положение. Канглы, следуя примеру своего вождя собравшись, удвоили натиск на усуней и ханьских копейщиков, но последние также не желали отказываться так быстро от участия в этой «мясорубке» и продолжали убивать своих врагов.

* * *

— Это конец. — Прошептал бывший кунбек усуней Шимыр, увидев как «бешеные» в первой же сшибке опрокинули семь тысяч тяжелой ханьской кавалерии. Выжившие ханьские всадники, перестали оказывать сопротивление. Часть из них превратилась в бегущие в ужасе толпы. Другая же, меньшая, сходя с коней, бросая к ногам «бешеных» оружие, сдавалась в плен, тем самым сохраняя себе жизни.

Шимыр вступая в битву, знал, что не сможет выйти победителем из этого сражения. Даже без подошедших во главе с самим каганом Богра войска Буюка имели большие шансы на победу над собравшимся под его командованием армий усуней, ханьцев, княжеств Кашагара, Яркенда, Хотана и королевства Шаньшань. Он как кочевник и военачальник получивший лучшее воинское образование при дворе императоров Хань, понимал неоспоримое превосходство кавалерии степняков над пехотой торговых княжеств. Ввязавшись в это самоубийственное сражение, он надеялся на выучку усуней, кянов и ханьских солдат и на то, что правители Карашара, Кучи и Турфана обещали прислать свои армии ему в помощь. Одновременного удара с двух сторон кочевники не выдержали бы. Но в последний момент, северные княжества прислали посланника, с пожеланиями удачи в битве и с пояснением, что не успели собрать имеющиеся у них войска. Посланника Шимыр в ярости зарубил, но отказываться от сражения не стал…

* * *

Несколькими днями ранее

Правитель княжества Куча — Чэндэ смотрел из окна своего дворца на укрывшихся в его городе присланных с Карашара и Турфана для борьбы с вторгшимися ордами кочевников Буюка войска и молча слушал спор военачальников.

— Мы обещали помощь Шимыру и должны выступить против кагана западных гуннов Богра. Пока он еще спускается с гор и только на подходе к Карашару будет не готов к сражению с пятью десятками тысяч солдат наших княжеств.

— Ты видел воинов Богра? А я видел их своими глазами, как вижу сейчас вас, так как смелее всех вас и сам вызвался возглавить отряд лазутчиков. Только вид его воинов повергает в ужас наших солдат. А гвардия кагана гуннов — вообще не люди, это демоны, вышедшие из глубин Нарака[22].

— Он прав. — Сказал повернувшись Чэндэ, — вспомните, Богра сумел одолеть армию Чен Тана всего лишь с пятью тысячами воинов. Сейчас, с гор под его командованием спускается почти тридцать тысяч. А нам не справиться даже с его «бешеными». Думаю, могущество гуннов времен кагана Модэ возвращается с их новым повелителем. Потому нам лучше выразить покорность кагану Богра.

— А если Шимыр сумеет одолеть его? Он уничтожит нас со всеми нашими городами.

— Не сумеет. Если бы мог, то не потерял бы верность своих усуней. Но даже если такое невероятное событие и произойдет, то ни княжества Яркенд, Кашгар и Хотан, ни королевство Шаньшань не позволят Шимыру напасть на нас. А мы оправдаемся тем, что не успели объединить свои армии…

* * *

— Угэ, — сказал я начальнику своих личных телохранителей, — пошли человека к Иргеку, с приказом разделить «бешеных» на два отряда. Первая половина пусть поможет Буюку, а со второй атакует ханьских самострельщиков. Сам же возьми всех стоящих в резерве усуней и преследуй бегущих. Попытайся ворваться на их плечах в Кашгар и удержи хотя бы ворота.

— А что делать нам? — Спросила с обидой в голосе Айбеке.

Мне, как рожденному в сравнительно более гуманном времени, претило участие женщин в кровавых сражениях. Хотя они управляли лошадьми и владели луками не хуже мужчин, также виртуозно стреляя на полном скаку. Единственно, чего им не хватало, что бы быть на уровне мужчин, это грубой силы. Но опять-таки, Айбеке, своей висящей на левом боку коня дубиной, могла запросто забить голову в плечи любого мужчины. Обижать ее не хотелось. Необоснованный отказ, мог сильно оскорбить ее.

— Помоги Мойше, а то он что-то слишком долго возится там…

Айбеке, недослушав, рванула своего коня. За ней с диким визгом последовали Ларкиан и пять тысяч амазонок.

Стремительного удара женской конницы правый фланг Шимыра не выдержал и рассыпался. Одновременно с конницей Айбеке, «бешенные» втоптав в землю арбалетчиков, ударили в спину пехоте центра армии противника. В это же время Ужас начал преследование бегущих кянов и шаньшаньцев. Вскоре, все не обратившееся в бегство войско Шимыра сложило оружие.

* * *

Усуни во главе с Угэ сумели захватить и удержать не только ворота города Кашгар, но и завоевать его. Сопротивление осталось только в центре города, в крепости построенной специально для наместника империи Хань. В цитадели укрылось несколько сотен ханьских солдат, сам губернатор и правитель Кашгара. Но вскоре и эта крепость была захвачена подоспевшими на помощь Мойшей и его воинами, которые перебили всех защитников вместе с губернатором и князем. Вместе с последним убили и всех членов его семьи.

Я же задержался на поле сражения, и проследил за тем, что бы оказали необходимую помощь всем раненным, включая воинов противника. Затем, принял клятву верности мне и Ужасу, оставшихся в живых усуней Шимыра. Бывший кунбек с несколькими верными ему воинами бежал в сторону Яркенда.

Когда же я прибыл в Кашгар, в городе были перебиты все защитники и установлен полный контроль. Мирных жителей, за исключением нескольких, случайно попавших под палаши кочевников, не убивали, а только основательно грабили. Дорогие украшения, золотые, серебряные блюда, монеты, драгоценные камни, шелковые ткани, ковры и гобелены, и многие другие сокровища были собраны в одну большую кучу на площади, который использовался как городской рынок.

Кашгар, как Яркенд и Хотан, которые мне еще предстояло захватить, был огромным городом купцов. Этот город принимал и отправлял торговые караваны во все известные торговцам страны. На рынках города можно было найти все, от обычного здесь китайского шелка и оружия, до жемчуга и драгоценных камней, ювелирных украшений из Индии. Здесь я нашел знаменитые индийские алмазы и персидские ковры и даже меха, привозимые сюда из Сибири. Но местные жители были слишком бедны для покупки этих товаров. Поэтому рынки в основном служили для оптового обмена товарами (что было не совсем удобно), прибывающих купцов из империи Хань, Индии, Согдианы, Хорезма и других стран.

Проходя мимо очередной пустой лавки (большинство купцов покинуло город, узнав о приближении орд степняков) подошел к явно разграбленной. Возле нее под охраной воинов канглы, столпилось несколько десятков человек. Я посмотрел на них. Они выглядели как мои сокурсники-индусы, учившиеся со мной в Алматы в медицинском. Только эти были крупнее и смотрелись более воинственно, несмотря на то, что были безоружны и могли в любой момент погибнуть. Впереди стоящий индус, одетый роскошнее остальных, с чалмой на голове, украшенном павлиньим пером, вдруг выскочил. Находившийся рядом воин, проведя ловко подсечку, хотел было проткнуть его копьем, но увидев взмах моей руки, остановился, но оружие острием вперед все же направил в спину опрокинутого. Тем временем тот, не обращая внимания на опасность исходящую от стоящего позади него воина, пополз ко мне и, обняв мои ноги, запричитал, быстро говоря, что-то на своем языке. Единственное, что я понял из потока его речи, это часто повторяющееся «о-о-о, магараджа».

— Угэ, найди человека, который поймет его и расскажет мне чего он хочет.

Пока начальник моей охраны отдавал приказы, я помог подняться индусу. На вид ему было лет пятьдесят, с типичными для индуса моего времени крупными чертами лица, большими глазами и смуглой кожей. Высокий рост, крепкая фигура с развитым плечевым поясом угадывали в нем бывшего воина.

— Пойдем. — Сказал я ему и направился к замку ханьского губернатора.

Индус, не поняв меня, остался стоять на месте, но после удара в спину тупым концом копья, заставивший его сделать несколько шагов за мной, сразу же сообразил, что я его пригласил следовать за собой.

— А как поделить добычу? — Спросил меня Кокжал.

— Как обычно. Мою долю распределите поровну, между рядовыми воинами и десятниками. — Ответил я.

У входа в цитадель меня встретил Мойша, который проводил нас в зал приемов, где у дальней от двери стороны большой комнаты на двухступенчатом подъеме было поставлено кресло. Ниже, находилось еще несколько стульев.

Я прошел, поставив напротив друг друга два стула, сел, жестом приглашая сесть индусу. Он медленно, как будто ожидая какого-то подвоха, подошел, но увидев мою доброжелательную улыбку с протянутой рукой разрешающей сесть, осторожно опустился на стул напротив меня.

Спустя полминуты в зал ввели ханьца, одетого в синий, украшенный простыми узорами халат, достигающий колен. Из-под халата, скрывая ноги до щиколоток, виднелась широкая юбка. На ноги, была одета обувь, похожая на сланцы моего времени, только на толстой деревянной подошве. Волосы на голове уложены на темени в тугой узел и закреплены деревянной шпилькой. В руке он держал свертки.

Я подозвал его, снова махнув в приглашающем жесте рукой.

Ханец аккуратно положив свертки рядом, сел на колени и склонив голову перед собой, пополз на четвереньках ко мне.

«Как они здесь живут с таким раболепием» — подумал я и крикнул:

— Стой.

Ханец тут же остановился.

— Встань, — и после того как он поднялся, сказал, — возьми стул и садись рядом с ним.

Ханец поклонившись, выполнил мой приказ.

— Я так понял, ты прекрасно понимаешь меня? — Обратился я к переводчику.

— О да, мой господин. — Ответил он поклонившись.

— Ты понимаешь его? — Показал я рукой на индуса.

— О да, мой господин. — И он снова поклонился.

— Спроси у него, как его зовут, откуда он и, что ему надо?

Ханец обратился к индусу.

Тот, о чем-то затараторил. Переводчик слушал, пока индус не зарыдав, опять не растелился передо мной, целуя мои сапоги и причитая:

— О-о-о, магараджа, о-о-о магараджа…

Я с силой поднял его и усадил на стул.

— Скажи ему, если он еще раз плюхнется и заплачет, то я уйду, а он, — показал я рукой на Мойшу, — съест его.

Ханец побледнев, перевел все индусу. Но тот даже не посмотрел на Мойшу. По его лицу было видно, что он не поверил или слишком был озабочен совсем другими проблемами. Но все же, успокоился, став говорить медленнее и более разборчиво.

Ханец стал переводить:

— Меня зовут Абхитаб и я из касты воинов города Матхура, где правителем сейчас является Мавак из народа шаков. Моя дочь, жена командующего охраны магараджи. Его зовут Ишкаш.

— Постой, — перебил я ханьца, — спроси у него, не тот ли это Ишкаш, вождь саков, прибывший несколько месяцев назад с севера?

Индус, услышав перевод ханьца, кивнул и продолжил:

— Да, о магараджа, Ишкаш был раджей, в стране названия которого я не знаю и прибыл в Матхур всего несколько месяцев назад. Магараджа Мавак принял его и поставил начальником своей охраны, так как он его близкий родственник. Ишкаш взял в жены мою дочь и уговорил Мавака разрешить мне возглавить уходящий в Кашгар караван.

«Очень интересно», — подумал я, — «прям тендер выиграл, продав свою дочь…».

…- Все, что было в караване принадлежит Маваку — жемчуга, драгоценные камни, золотые и серебряные бусы, ожерелья, медальоны, цепочки, обработанные алмазы, павлиньи перья, сахар, ткани, слоновая кость…

— Так, — снова перебил его я, — у тебя все это забрали мои воины? Индус снова закивал головой, услышав перевод

— И, что ты планировал за все это выручить?

— Две тысячи рулонов шелка и пятьсот ящиков с фарфоровой посудой.

— Ого, и как ты собирался все это вывезти?

— Из Матхура я вышел с сотней верблюдов и с пятью десятком слонов и прибыл в Кашгар семь дней назад. От каравана осталось только восемнадцать слонов и семьдесят верблюдов. Для обратного пути я хотел обменять слонов на лошадей. Но здесь я не нашел нужного мне товара. Все бежали, узнав о приближении великого и славного магараджи Богра.

— А ты не хотел бежать без товара для Мавака?

Индус вздохнув, с ненавистью посмотрел на ханьца, он же поклонившись, пояснил:

— Мой господин, меня зовут Чун Шень. Я младший чиновник таможенной управы погибшего сегодня губернатора Кашгара, Яркенда и Хотана. Я запретил покидать Абхитабу Кашгар, по причине того, что он отказался выплачивать в казну положенную налоговую пошлину. Свой отказ он пояснил тем, что не продал и не купил ничего. Но согласно декрету о таможенных пошлинах императора У-Ди, все иностранные караваны должны выплачивать четвертую часть от стоимости товара привезенного в империю Хань и подчиненные территории, даже если ими не было продано или обменяно ничего.

— Ого, не мало. — Охнул я, удивившись больше не размеру налогов, а щепетильности и исполнительности китайского чиновника, несмотря на близкую угрозу нашего нашествия.

— Да мой господин, — продолжил Чун Шень, — но его караван получил бы от продажи шелка и фарфора в своей стране двадцатикратный, а при очень хорошем стечений обстоятельств, пятидесятикратный доход.

— А сколько стоил его товар в золоте?

— Около двадцати гинов[23].

«Значит, он должен был выручить в Индии двести килограммов золота», — стал размышлять я, — «а я обещал выплачивать своим римлянам и бешеным по десять золотых тенге в год. Каждый тенге весит десять грамм. А открытые Гаем по моему заданию возле Тараза несколько золотых месторождений будут приносить, по его уверениям — пятьдесят талантов[24] золота, сто пятьдесят серебра и почти пятьсот меди в год. Этого достаточно с небольшим запасом на содержание легионеров, «бешеных», строительства в городе и обеспечения пленных ремесленников. Но ведь на подходе еще десять тысяч латной кавалерии. Лошади тяжеловесной породы и снаряжение для них тоже не халявное. Приходится покупать метал по завышенным ценам у согдийцев, платить за работу Кусэку и его кузнецам. А как сообщил мне посланник Ирека, согдийские торговцы заломили цену за одного «рыцарского» коня равную трем золотым тенге. И это степнякам, для которых владелец табуна в пятьдесят лошадей считался бедным человеком. Хорошо еще, что осталось кое-какое золотишко от Шоже, походной казны Чен Тана, откупные от правителей Маргуша и казны Хорезма. Может не надо было отказываться от своей доли награбленного? Ведь в Маргуше и Хорезме я сделал тоже самое. Моей доли этих богатств, как раз хватило бы еще на содержание десяти тысяч «рыцарей». Нет, я все сделал правильно! Эти воины сражаются бесплатно. При этом, приходят со своим оружием, лошадьми и продовольствием. И эти трофеи, единственный источник компенсации и дохода пока они находятся в походе. Ладно, не буду жадничать» — решил я.

— Вернуть тебе товар твоего магараджи я не в силах. Он стал законной и заслуженной добычей моих воинов. Но, — прервал я начавшие было стенания индуса, — выплачу компенсацию, сорок тысяч золотых монет империи Гуннов — тенге, общим весом в четыреста гинов.

После того как ханец перевел, индус снова с воплем свалился мне под ноги.

— О-о-о магараджа… — и вслед затараторил что-то, сложив ладони перед собой и закрыв глаза, обратил свое лицо вверх.

— Что-то я не понял, он доволен или ему мало? — Спросил я у Чун Шеня

— О, да, — ответил чиновник, — он восхваляет и благодарит своего Бога Шиву и обещает ему, что достроит Храм в Матхуре в его честь, если тот избавит еще караван от разбойников и поможет ему благополучно вернуться с таким богатством домой.

— У его каравана нет охраны? — Удивился я.

— Есть, и их семьдесят два кшатрия, но только у них отобрано все оружие.

— Ну, оружие им вернут. И скажи, что лично ему я дарю еще двести тенге, а в качестве свадебного подарка, еще двести его зятю Ишкашу. Это еще не все. Для охраны его каравана с ним отправится сотня гуннов. А теперь пусть идет, ему все выдаст он. — Показал я на Угэ.

— О-о-о, магараджа… — Услышал я в ответ, после того как ханец перевел все Абхитабу.

— А ты останься, — сказал я Чун Шеню. — У меня к тебе есть вопросы…

* * *

— Ты что натворил? — Слушал я очередные нотации Ужаса, — ты отдал почти всю нашу походную казну. На все это золото, императоры Хань год содержат пятьдесят тысяч солдат. Ладно, я согласен с тем, что ты отдаешь свою долю от добычи простым воинам. Они любят тебя за это и готовы идти за тобой даже против воли своих вождей, такого не было даже во времена Модэ! Но, отдать какому-то торгашу по своей какой-то непонятной прихоти все золото!

— Я это сделал не по собственной прихоти, дядя, — ответил я, — скоро у саков Индии начнется война с тохарами. До этого, Мавак предпримет несколько неудачных попыток покорения остатков эллинского государства на северо-востоке Индии, царем которого сейчас является Стратон. И только через сорок лет преемникам Мавака удастся захватить последнюю в Азии территорию эллинов. Но эта война их настолько ослабит, что они не смогут успешно противостоять набегам тохаров с севера. Во-о-от, — сказал я весело, увидев как в очередной раз преображается в удивление лицо Ужаса, — саков у Мавака слишком мало, поэтому золото ему понадобится для содержания, скольких ты сказал? Пятидесяти тысяч воинов индусов. И если у Мавака получится усилиться, то он будет знать, что у него, севернее государства Тохаров, есть союзники — государство Гуннов.

— Хорошо, но зачем ты дал ему, и еще этому Ишкашу по двести золотых. — Выдохнул он возмущенно.

— Ты ведь сам меня учил, что человек никогда не довольствуется тем, что у него есть, и всегда захочет большего. Я надеюсь, что Абхитаб именно такой. И жажда богатств толкнет его на отправку караванов теперь в Тараз.

— А ты уверен, что он захочет в следующий раз торговать в Таразе, а не вернется в Кашгар?

— А ты думаешь, зачем я отправил с ним Текеша во главе сотни моих «бешенных»? Он весь путь до Матхура, будет рассказывать Абхитабу что рядом с городом Тараз есть богатые золотоносные рудники, и что этим золотом расплачиваются за товары. Обо всем этом услышат следующие с ними караванщики. На следующий день после прибытия их каравана, все торговцы Матхура будут знать про золото Тараза. Спустя месяц, об этом будут говорить купцы Индии, Бактрии и даже Парфии.

— Но Абхитаб не понимает нашего языка.

— Но он понимает язык ханьцев, а Текеш прекрасно на нем говорит.

— И все-таки, зачем Ишкашу передал золото? — Уже с неуверенностью в голосе спросил Ужас.

— У меня такое чувство, что мы еще встретимся с ним. — Ответил я задумчиво, — да и хватит сожалеть. Что сделано, то сделано. Завтра мы выходим в поход на Яркенд и Хотан, а затем на Шаньшань, там все и возместим…

* * *

Яркенд, не смотря на то, что обороной руководил Шимыр, был взят с ходу. Воины кочевники прикрывая атакующие отряды, поливали стрелами защитников. Штурмовики, бросив арканы на зубцы стен, быстро поднимались и затем бились врукопашную.

Яркендцы видя десятикратное превосходство, отбивались слабо, и складывали оружие при первой же возможности. Через пару часов после начала штурма город был сдан и степняки рассыпались по кварталам, грабя мирных жителей, рынки, дворцы и храмы.

Въезжая в город, ко мне подъехал довольный Иргек и продемонстрировал голову, в которой я сразу узнал бывшего кунбека усуней Шимыра.

— Ну и зачем она тебе? — Спросил я у него.

— Мне то ни к чему, а вот тебе нужна. — Ответил удивленно он.

— Зачем она мне?

— Как? Ты же обещал Баджанаку…

Я махнул рукой давая понять, что бы он делал, что хочет и поехал дальше, а вслед услышал.

— Я еще с Кызыл-Ангара голову Сейшена захватил…

* * *

Хотан сдали без боя.

Правителям Яркенда и Хотана, а также членам их семей я приказал убраться за пределы княжеств не позднее двух дней. Новым наместником я назначил Мойшу, который на мое удивление провел скрупулёзный подсчет изъятого у жителей захваченных городов имущества в виде драгоценностей и денежных средств, а также конфискованной по праву победителя казны у правителей. От добычи, отобранной у жителей, я снова отказался в пользу простых воинов. А десятая часть сокровищ правителей Кашгара, Яркенда и Хотана, принадлежащая мне по праву кагана и командующего походом, по принятым среди кочевников правилам дележа, хорошо пополнили мою опустевшую походную казну.

В помощь Мойше я оставил чиновника Чун Шеня.

* * *

…Чун Шень, после ухода индуса, подобрав сложенные свертки, продемонстрировал их мне. Свертки оказались большими листами белой бумаги. Конечно до белизны «SvetoCopy» формата «А4» было далеко, потому как изготавливалась из коконов шелкопряда, но все же довольно высокого качества. На бумаге было начерчено множество иероглифов.

— Я не пойму, расскажи-ка мне лучше вкратце. — Отмахнулся я от финансовых документов, как только увидел их.

…Чун Шень рассказал о размерах пошлин взымаемых с иностранцев, ханьцев и местных торговцев. Сколько доходов попадало в казну князей Кашгара, Яркенда и Хотана, и какая часть уходила в империю Хань. Сообщил, что через эти города-государства ежегодно проходят больше тысячи караванов с общей численностью вьючных животных от сорока до пятидесяти тысяч и приносят таможенными пошлинами и налогами товаров равную шести тысячам гин золота.

«Ну, ничего себе», — подумал я, «если только эти три княжества буду получать с купцов три тысячи килограммов золота, то сколько же богатств потечет в кочевья когда я буду контролировать весь «Великий шелковый путь». Но для этого нужны не только завоевания, а строительства на пути торговли как минимум караван-сараев, десятков мостов и, конечно же, обеспечить безопасность караванов. Вот тогда в Тараз и в другие города, которые я еще построю, пойдут купцы со всего мира».

— Чун Шень, — обратился я к финансисту, — ты волен уйти хоть сейчас. Ты получишь коня, вьючных волов и повозку для возвращения в Хань. Но я хочу предложить тебе остаться здесь и послужить мне, за что ты будешь получать плату вдвое большую, чем получал раньше.

— Великий правитель, — поклонился мне Чун Шень, — я был главным счетоводом при дворе императора Лю Ши, но по оговору меня приговорили к пожизненной ссылке в Западный край. Мое возвращение в Чанъань приведет только к смерти или хуже того, к рабству.

— Так ты не хочешь возвращаться?

— Да — Ответил финансист, плюхнувшись к моим ногам.

— Тогда ты скоро снова станешь главным счетоводом империи, только теперь моей. А пока останешься здесь, тебе нужно будет помочь Мойше и научить вести такие отчеты его воинов, которые будут в Кашгаре и других княжествах новыми чиновниками. — Сказал я как можно с большим пафосом.

* * *

Следующей нашей жертвой должно было стать государство Шаньшань с его десятком городов. Но на границе, с княжеством Хотан у шаньшанского города Нийя нас встретило пышное посольство правителя этой еще не ограбленной нами страны.

Правитель Шаньшаня прислал пять тысяч верблюдов, тысячу запряженных волами телег, груженных шелковыми тканями, китайским фарфором (жаль индус уже отбыл), золотом, серебром, ювелирными украшениями, зерном, рисом, просом и даже прислал несколько сотен танцовщиц, которых вожди, тут же разобрали.

Кроме этого, обязался ежегодно выплачивать дань шелком и серебром, а еще и продуктами сельского хозяйства. В купе с податями, которые будут поступать от других княжеств, этого хватит кормить в течение года чуть ли не треть жителей подконтрольной мне Степи.

Иргек, Кокжал и некоторые другие вожди на военном совете настаивали на продолжении похода и захвата городов Шаньшаня, аргументируя это тем:

— Если жители этого царства смогли выплатить без требования такое количество сокровищ то, сколько у них еще есть? А за Шаньшанем всего в трех переходах находятся «Нефритовые ворота»[25] в Хань. Мы пройдем по Ганьсю и дальше, всего в ста фарсангах вся Хань! — говорили они.

Я понимал их. Ими двигала не только жажда наживы, но больше жажда славы, равная славе предков, которую они могли приобрести, отправившись в этот поход. Но об успехах кочевников и их неуемном желании войны должны были знать правители Хань. Можно с уверенностью утверждать, что рядом с их границами, на территории прямых интересов Китая, есть серьезная сеть разведчиков, которые должны довести до Сына Неба, о потере контроля над княжествами Западного края и возможном, уже не набеге, а полномасштабном нашествии почти стотысячной конницы кочевников.

От пленных ханьских офицеров я узнал, что моя затея с освобождением Чен Тана и пяти тысяч его солдат удалась. Генерал смог поднять восстание, которое охватило почти всю империю, развалив ее на несколько частей. Поэтому вся эта авантюра с «местью» усуням и покорением княжеств Таримской впадины окончилась удачей. Скорее всего, Лю Ши занятый подавлением восстания не смог оказать серьезной помощи Шимыру. Но, что происходило там дальше, я не знал. В княжества перестали приходить караваны из империи. Последняя информация была о том, что придворный сановник Ван Мань, во главе огромной армии, смог разбить повстанцев Чен Тана. А значит, за Нефритовыми воротами, в Ганьсуском коридоре[26] меня могут поджидать все вооруженные силы империи.

«Знать бы точно, что там творится в Хань», — размечтался я, — «Император Лю Ши никогда просто так не примирится с потерей влияния на усуней и захваченных мной городов-государств. Да, мне точно не хватает внешней разведки. Надо бы активнее заняться созданием этого остро необходимого здесь органа».

Я вспомнил галльскую красавицу Агайю, с которой, после взятия города Маргуш в Маргиане провел несколько исключительно приятных ночей и интересных бесед днем.

Агайя была молода и красива, обладала редким умом и осторожным, но немного авантюрным характером. После гибели ее хозяина — Спалариса, я хотел забрать ее в Тараз. Но затем, поразмыслив и поговорив с ней, решил, что лучше ей будет покинуть Маргуш с парфянским полководцем Суреной. Агайя, как я понял, очень понравилась Сурене, который стал дарить ей дорогие украшения (откуда он их взял, осталось для меня загадкой, ведь у него должны были все отобрать степняки) и петь ей серенады.

* * *

— Мой господин. — Сказала радостно Агайя забежав в мою спальню во дворце Маргуша и сбросив с себя всю одежду, нырнула ко мне под одеяла.

— Ты, что-то хотела сказать? — Спросил я.

— Потом. — Ответила она, перебив меня своим поцелуем…

— Так, что ты хотела сказать? — Снова спросил я спустя некоторое время, пытаясь отдышаться.

Агайя лежала с разбросанными по подушкам волосами, сладкая улыбка от полученного наслаждения украшала ее лицо.

— Сурена умоляет, что бы я поехала с ним в Тисфун, — тут она повернулась ко мне и с легкой грустью сказала, — но я буду скучать там без тебя, Богра.

— Мне тоже тебя будет не хватать. Но ты ведь понимаешь важность твоей задачи для меня?

— Угу. — Вздохнула в ответ Агайя.

— Да и тяжело тебе будет, привыкшей к роскоши дворцов, в суровых условиях моих степей. Запомни, к тебе придет человек и покажет медную монету с вырезанным на ней знаком в виде, э-э-э, — погрузился я в размышления и, не придумав ничего лучше, сказал, — солнца и орла с распростертыми крыльями под ним. Передашь этому человеку все, что узнала о дворе правителей Парфян…

Я долго думал, кого же мне подобрать в качестве связного с моим агентом в Парфии. Изначально была мысль о купце, во главе каравана. Но ее я сразу же отбросил. В это время именно караванщики разных стран выполняли разведывательные функции, и скорее всего, были шпионами разведок сразу нескольких государств. Да и за ними должно было вестись наблюдение, контрразведкой стран их пребывания.

Но одна идея была совсем недавно подсказана мне Мойшей, вернее Кокжалом, рассказавшем о его происхождении.

* * *

…Кокжал ухмыляясь, смотрел вслед Мойше, предоставившем мне подробный отчет о полученных после взятия Яркенда трофеев. Вожди гуннов, канглы, даже усуней поленились участвовать в подсчете, предпочтя согласиться со своей долей, определив ее на глаз.

— Скажи мне, как Мойша получил такое необычное для кочевников имя? — Поинтересовался я у Кокжала.

— О-о, да это известная на всю Степь история. — Сразу же ответил мне, улыбаясь темник, — отец Мойшы, великий батыр Ботак, в молодости служил наймитом у дахов и после одного из сражений, на западе от их границ, в стране называемой Гаем Иудеей, он решил вернуться в свои степи. С собой вместо драгоценностей, привез одну единственную рабыню по имени Лия. Вся Степь тогда потешалась над бедным и незадачливым батыром, которого Богиня-Мать Умай наделив огромной силой, обделила умом. Но Ботак, назло всем насмешникам оказался не только могучим, но и все-таки, мудрым батыром и вскоре он стал беком рода Уын. Но в Степи говорят, что настоящей мудростью обладала его первая и единственная жена, следуя совету которой, недалекий Ботак, из просто воина превратился в самого уважаемого и богатого бека канглы. После кончины Ботака, старейшиной рода стала Лия. Она и дала имя единственному сыну Ботака. Родители Ботака не стали спорить с ней, узнав, что их внук будет носить имя великого вождя народа и предка Лии.

«Сомневаюсь, что пророк, выведший иудеев из рабства фараона Египта, был ее предком» — подумал я.

* * *

Во главе охраны каравана индуса Абхитаба я отправил гунна по имени Текеш, который был сотником моих личных телохранителей. Он особенно выделялся среди всех остальных не только силой и воинскими талантами, но умом и дальновидностью.

Отдав ему изготовленную в монетном цехе Кашгара медную монету с изображением солнца и под ним орла, я объяснил ему ее предназначение.

Текеш с остальными гуннами после окончания миссии по охране каравана Абхитаба должен был сразу же покинуть Индию и направиться в столицу Парфии Тисфун, нанявшись в армию парфян…

* * *

В Шаньшань, на радость его послам и к огорчению степных вождей я отказался идти. Заключив с ними взаимовыгодный договор (для них выгода была в том, что кочевники не разграбят их страну), мы вернулись к Кашгару, где в моем присутствии вожди усуней признали своим кунбеком Ужаса. По этому случаю устроили большой праздник, на который приехали все правители княжеств вокруг Таримской впадины.

Меня особенно удивило поведение Ларкиан, которая, после одержанной мной победы над войском Шимыра вдруг совершенно преобразилась. Она перестала избегать меня. Но я не сразу обратил на это внимание занятый завоеванием Яркенда, Хотана и переговорами с послами Шаньшаня.

На празднике же она пила вино и веселилась наравне со всеми вождями. С охотой поддерживала со мной беседу и искренне смеялась любой моей шутке.

Еще до окончания праздника я, снова изрядно набравшись, вернулся в свою юрту, расстегнув пояс с висевшим кинжалом, бросил его на кошму и улегся рядом, укрывшись теплыми шкурами.

Вдруг, в проходе юрты появилась чья-то тень, которая перешагнув порог, закрыла за собой дверь.

— Кто здесь? — Спросил я, почти засыпая.

— Это я…

Услышав этот голос, сон как рукой сняло.

— Ларкиан, ты зачем здесь? — Удивился я.

В ответ раздался звонкий смех.

«Ну да, глупее вопроса и не может быть в такой ситуации…», — но в следующую секунду она все же удивила больше, сказав с легким презрением в голосе.

— Богра, ты слабый воин, и никогда не сравнишься в мастерстве владения мечом и луком даже с простым кочевником.

— Ты пришла мне об этом сказать?

Принцесса снова рассмеялась.

— Но ты отважный человек, великий правитель и военачальник. Более велик, чем цари эллинов. Более велик, чем даже Юлий Цезарь!

«Ого, это сколько же она выпила…» — изумился я ее сравнению меня с величайшим полководцем Древнего Рима. Но следующая фраза и действия Ларкиан после ее слов еще более ошарашили меня.

— Даже десятки побед моего отца, царя сарматов Гатала, одержанных в битвах со сколотами, аланами, оногурами, армянами и Боспорским царством, по сравнению с твоими — это мелкие пограничные стычки. Я не знаю более достойного повелителя, кто бы мог стать моим мужем, и потому только ты имеешь право обладать мной.

— Но, Ларкиан, я не хочччииии-уууу — только и смог выдохнуть я забыв сразу все слова после того как принцесса сарматов, подойдя под открытый шанырак, сбросила с себя плащ. Луна, ярко светившая сквозь круглый свод юрты, осветила ее ослепительно белое и восхитительное тело…

* * *

— Ты не только великий командующий, но и прекрасный любовник. — Промурлыкала мне в ухо Ларкиан.

— Угу. — Ответил я в продолжающемся моральном и физическом экстазе.

— Мой отец и даже мой брат, будущий повелитель сарматов Асфандир будет рад союзу с тобой закрепленный нашим браком.

«Ничесе разбежалась!? Уж кто-кто, а воин, вместо жены, пусть даже такой ослепительной красоты мне не нужен. Она даже любовью занималась со мной, будто в битве участвовала. Получилось как в той песне — … на тебе, как на войне… Только как мне теперь аккуратно откосить от свадьбы», — начал мучать меня извечный в таких случаях вопрос многих пацанов моего времени.

Мне вспомнилась кроткая принцесса Хорезма Мазайя, — «вот она бы мне подошла, если уж Ужас с близнецами будут продолжать настаивать на женитьбе».

— Признаюсь, — продолжала шептать мне в ухо Ларкиан, — сначала я презирала тебя, особенно после твоего поединка с Сейшеном и твоим подлым ударом ранившим его. Я даже не обратила внимания на то, как воины восхитились твоим отважным поступком. Все поняли, что ты пошел на риск ради сохранения тысяч их жизней, которые неминуемо были бы потеряны, откажись ты от поединка и послав на штурм Кызыл-Ангара своих воинов. О-о, как я была слепа и не сразу увидела в тебе великого правителя.

— Э-э-э, Ларкиан ты не была слепа. И я действительно слабый воин, то есть я вообще не воин, а все мои победы это обычное везение.

— Нет…

— Послушай меня Ларкиан, — резко перебил я ее, — мы не…, вернее я не достоин тебя.

— Я тебя не поняла?! — Ответила она медленно, сев так, что луна снова осветила ее прекрасное лицо, и я увидел, как оно быстро превращается в маску ярости. В следующую секунду сарматка, проделав мастерский кувырок назад, выхватила из ножен брошенный мной кинжал и с визгом прыгнула на меня.

Я не успел ничего сказать и даже подумать, но сработали мои рефлексы, благодаря которым встретил ее ударом ног в грудь. Удар отшвырнул ее с силой к стенке юрты, от чего принцесса выронила кинжал.

— Ларкиан, постой, я был не прав! — Стал быстро говорить я, начиная понимать какую ошибку совершил. Но она, что то крикнула в ответ на не знакомом мне языке, но я и так понял, прозвучало как «тварь» и больше не обращая внимания на меня, выбежала из юрты, ударом ноги вышибив дверь.

Через пару секунд я услышал стук копыт.

«Куда она понеслась, ночь, да и еще в таком виде?» — И выскочил за ней.

— Ларкиан! — крикнул я ей вслед.

На шум из ближайшей юрты вышел, пошатываясь Асфандир. Увидев меня, а потом скачущую по направлению в темноту обнаженную Ларкиан, он вскочил на стоящего рядом коня и помчался за ней.

— Вот же психованная баба. — Крикнул я с досадой и забежал в юрту для того чтобы накинуть хотя бы тулуп. Через несколько секунд несся в сторону ускакавших сарматов. Тут я услышал громкий лязг металла.

«Да там бой идет!» — И хлестнул своего аргамака, ускоряя его, совершенно забыв, что не взял с собой никакого оружия.

Примчавшись к месту боя, я увидел скакуна сарматской принцессы без всадника и как Асфандир наседает только с одним кинжалом в руке на воина вооруженного палашом и одетого в доспехи.

Не найдя при себе оружия, спрыгнул с коня, подобрав камень хотел кинуть его во врага сармата. Но не успел. Асфандир вонзил свой кинжал в горло воина, и он упал рядом с двумя убитыми им ранее, которых в темноте я не сразу заметил.

— Где Ларкиан? — Спросил я.

Он показал кинжалом на ее коня, у ног которого лежала пронзенная в грудь стрелой принцесса сарматов. Рядом находился убитый стрелой в шею скакун Асфандира. Следующее, что я увидел, как сармат идет на меня с кинжалом в руке, с ярко выраженным на его лице намерением воткнуть его в меня. Я стал пятиться, выронив подобранный булыжник, но услышал стук быстро приближающихся копыт.

К счастью стук услышал и сармат. Он остановился. В следующую секунду, отгораживая от Асфандира и другой возможно таящейся в темноте опасности, меня взяли в охранное кольцо Угэ и другие мои телохранители. Следующими на шум прискакали Иргек и Ужас. «Мой» дядя, быстро оценив произошедшее, мрачно произнес:

— Ты что опять натворил?

В этот раз я не нашел себе оправдания.

Тем временем, Асфандир покрыв тело Ларкиан тулупом, взятый у одного из воинов, перекинул ее через коня, сев на него сам, с нарочитым спокойствием выговорил:

— С рассветом сарматы покинут тебя. — И направился обратно в лагерь.

Иргек посмотрев ему вслед, тихо произнес:

— Может пока сарматы не ушли, их кхи-и-ик, — и выразительно провел большим пальцем поперек горла, — а то если они доберутся до Жаика, нас ждет война с Гаталом.

«Вот же отморозок. Хотя чем я теперь лучше его?» — И вздохнув, сказал:

— Никого не трогать, пусть уходят. — Немного подумав, добавил, — война с сарматами у нас и без этого случая начнется.

Ужас, сойдя с коня осмотрев трех убитых Асфандиром воинов произнес:

— Это сыновья Шимыра, но что они здесь делали?

— Наверное, хотели отомстить тебе или Богра за смерть своего отца, и поджидали здесь в темноте, пока не увидели Ларкиан. — Ответил Иргек.

— Глупые щенки, — прорычал Ужас, — на что они надеялись?

Я подошел поближе. Угэ осветил факелом павших.

— Самому старшему из них — пятнадцать лет, а младший ровесник Тегына. — Сказал Ужас…

* * *

Я со своей армией покидал ставку кунбека усуней Буюка и спустя несколько дней расположился к северу от Таримской впадины у восточного берега озера Эби-Нур, рядом с Джунгарским воротами, называемой в это время Долиной Смерти. Здесь я планировал дождаться Ирека с десятью тысячами «рыцарей», которые как я рассчитывал должны стать серьезным бонусом в борьбе с гуннами Кокана.

Ужаса, невзирая на его возражения, я оставил в подвластных ему кочевьях, со всеми воинами его племени, которые и так лишились в междоусобной войне половины своего состава. Мне удалось его убедить, аргументируя угрозой исходящей от империи Хань, так как Лю Ши должен будет вскоре нанести ответный удар для возвращения своего влияния на покоренные нами княжества. Мойша, для контроля городов, в которых он стал моим наместником, оставил при себе десять тысяч канглы. К ним я добавил еще семь тысяч наемников кянов, успевших сложить оружие и потому остаться живыми в битве у Кашгара. Кянам платили из казны кагана, то есть моей и командующим ими я назначил гунна по рекомендации Угэ.

Так что к Джунгарским воротам я подошел во главе моей гвардии, двадцати пяти тысяч канглы и пятитысячного отряда Айбеке. С такой армией, каждый воин из которых прошел десятки битв и обладал колоссальным опытом, выучкой, выносливостью и отвагой, не могли сравниться ни чьи вооруженные силы Древнего мира от Хань до Римской империи. Но мне предстояла война с такими же степняками, более того — гуннами, у которых исключительные способности к войне были выше, чем даже у канглы и усуней.

Как мне докладывал Иргек, народ гуннов насчитывал при правлении Шоже почти сто десять тысяч юрт. С ним после поражения от Кокана ушло чуть более десяти тысяч воинов. При переходе через Джунгарские ворота, гунны попали в снежный буран и из Долины смерти выбралось всего четыре тысячи воинов. Из этих четырех, после битв Шоже с аланами, усунями и похода в Согдиану осталось всего три, командование, которыми я и принял, когда появился в этом времени. Еще десять тысяч присоединилось ко мне позже. Значит у Кокана осталось девяносто или как минимум восемьдесят тысяч гуннов! Конечно, если я мобилизую всех усуней, канглы, саков, отзову Сакмана, сейчас ведущего войну с гузами и Мойшу, оставив без присмотра Кашгар, Яркенд и Хотан, то войск, возможно, хватит разбить Кокана. Но кроме гуннов, у него есть еще и другие подчиненные племена кочевников — динлинов, хагасов, тоба, сяньбийцев, ухуаней и, конечно же, регулярная трехсоттысячная армия империи Хань, расположенная вдоль Великой стены.

Об отступлении и отказе от войны с Коканом и речи не могло быть. Простые кочевники видели смысл этого похода в моей праведной мести предателю Кокану и последующем объединении всех племен Степи. Более того, я дал священную клятву покойной Тураки-Хатун, что к празднику Бие-мурындык отомщу за смерть Шоже. Если же я не исполню обещанного, то меня ждет смерть от рук собственных воинов. В Степи, в это время самым страшным преступлением была невыполненная клятва. Поэтому мною, уже после прибытия к озеру Эби-Нур, было принято решение, отдохнув и долечив раненных, не дожидаясь «рыцарей» форсированным маршем рвануть к ставке Кокана, которая расположена всего в полутора тысячи километрах к востоку. Неожиданно появившись у его ставки разгромить ее, а самого Кокана убить. Тогда остальные гунны, а они должны быть рассредоточены по всей степи от Алтайских гор до середины современной мне Монголии, признают меня каганом. Это был мой единственный шанс на победу…

* * *

Я сидел в юрте, укутавшись в тулуп у горящего очага, в который Тегын регулярно подбрасывал мелко нарубленные дрова. Не смотря на это в юрте было холодно. Хотя для кого как, мой братишка спокойно сидел только в одной шерстяной рубахе.

Помимо холода, меня съедала жуткая меланхолия, причиной которой стала недавняя смерть Ларкиан и осознание того, какая на мне лежит ответственность:

«По моей вине погибла принцесса сарматов, и теперь погибнут еще тысячи людей в войне с ее отцом Гаталом. Я должен думать, прежде чем что-то решить или сказать. Любое неверно брошенное слово может обидеть вождя, а значит создать условия для междоусобицы. Неверно принятое решение, может привести к голоду, к очередной войне, да мало ли какие еще проблемы могут возникнуть? Как сказал Иргек, я даже рисковать собой не имею права. Кочевники верят в то, что я принесу спокойствие и процветание в Великую степь. Нет, они конечно не хотят мирной жизни. Желают больше войн, но только за внешними границами их степей. Им, главное, что бы их аулы никто не сжигал. Вернее, что бы одно племя или род не разорял другого, более слабого. А таких сумасшедших правителей земледельческих государств, осмелившихся напасть на диких кочевников Азии не было и не будет еще восемнадцать веков. Если конечно не считать царей Персии Кира и Дария, ну и Александра Македонского. Но голову первого засунули в мешок наполненный кровью, а второй и третий после неудачных попыток предпочли заключить почетный союз. Только вот ханьцы. И то они вынуждены были наносить превентивные удары, чтобы обезопасить себя. Сколько коренное население Китая в известной мне истории страдало от набегов и нашествий кочевников?

— Эх. — Вздохнул громко я, и продолжил мучать себя мыслями, не обращая внимания на вопросительный взгляд Тегына.

«Хочу к себе домой. В свою квартирку с центральным отоплением, накатить сто грамм и заснуть под теплым одеялом с белоснежными простынями. Но это уже невозможно. Я даже будущее не знаю, как теперь сложится. В грядущем теперь даже тот святой шаман разобраться не сможет. Так все запутал. Какой все-таки непутевый человек я, а? Что здесь, что в прошлой жизни. Даже в Таджикистане на границе с Афганом, все пацаны в бою ранения получали, а я, гоняясь за ослом…».

Я снова вздохнул.

— Коке, все хорошо? — Спросил, не выдержав Тегын.

Не отвечая надел малахай из тигриной шкуры и вышел из юрты, плотно прикрыв за собой вход толстой войлочной накидкой. В лицо сразу же ударил холодный ветер со снегом, и мороз стал колоть незащищенное лицо. Перевязал под подбородком широкие «уши» малахая и сразу же стало теплее.

Ветер дул с запада, со стороны Джунгарских ворот.

«Этим путем и пользовались два последних кочевых государства для походов друг на друга», — вспомнил я историю из своего времени, — «по сути два идентичных народа, с одной культурой, жизненным укладом и во многом схожей внешностью на протяжении ста лет жесточайшим образом уничтожали друг друга. В результате народ одного был полностью истреблен, а земли захвачены. Второй потерял независимость на двести лет и тоже был почти уничтожен голодомором. А вот если бы оба этих государства вместо того чтобы лишать в течении целого века сотен тысяч жизней, объединили все свои людские и экономические ресурсы? Интересно возможно ли было такое? Думаю нет. Слишком уж воинственны были эти народы и представляли огромную угрозу своим двум великодержавным земледельческим соседям, дипломаты которых и направляли кочевников подальше от своих границ. Разделяй и властвуй. Так и случилось!. Медведь и дракон с удовольствием увидели результаты своих трудов — как два волка разгрызли друг другу глотки. Хотя нет. Скорее всего, даже без «керосинщиков», кочевники все равно вели бы войну друг с другом. Ну не могут степняки иначе. Прежде чем объединиться, они обязательно должны сами себя поставить на грань полного уничтожения. Даже я, как поступил? Не смотря на то, что я вырос в сравнительно более гуманном времени и получил самую мирную профессию, начал с походов в Маргиану и Хорезм, а затем атаковал усуней с дуглатами. А ведь мама моя, настоящая, тоже дуглат или как они назывались в моем времени — дулаты. Значит, мои действия вполне могли привести к смерти кого-то из моих предков. Тот же Сейшен, мог быть одним из моих пращуров!».

Я обошел юрту, всматриваясь сквозь снежную метель, вокруг были едва заметны очертания соседних кибиток.

«Без внешних войн здесь не обойтись. Даже если развить международную торговлю в подконтрольных мне городах, военные походы будут долгое время оставаться важной экономической составляющей кочевого государства…».

— Бум-дум-бум — услышал я бой сигнальных барабанов.

«Что-то там случилось!» — И я с тревогой стал осматриваться и увидел, как из юрт стали выбегать воины.

Ко мне подбежал Тегын и подал мою саблю, лук с колчаном стрел и шлем.

Из снежной завесы вынырнул скачущий в мою сторону воин.

— Каган, — крикнул он после того как спрыгнул с коня и поклонившись приложил в приветственном жесте правый кулак к сердцу, — в двух фарсангах к востоку большое войско гуннов. Не меньше пяти туменов и оно быстро приближается к нам.

«Вот и нет у меня моего единственного шанса», — подумал почти с облегчением я, — «Кокан лишил его, первым напав на мою ставку…»

Глава шестая

Караван индуса Абхитаба следовал по узкой полоске протоптанной караванами дороги ведущей по ущелью…

«Горы, горы, горы, как они мне надоели», — угрюмо осматривался вокруг Текеш. Понимая важность порученного ему каганом задания, он все же завидовал воинам, которые направились в поход на Шаньшань. Сотник представил как его друзья из «бешенных» участвуют в одной победе за другой одержанных непобедимым каганом Богра и обретают славу равную деянию великих предков, — «наверное, сейчас они копытами своих коней втоптали в землю всех в Хань, захватили Ганьсу и даже осадили сам Чанъань, если уже не завладели им и находящимися в нем невероятными сокровищами и известными своей красотой на всю Великую степь тысячью наложницами императора Лю Ши…».

От этой мысли «бешеный» окончательно впал в мрачное расположение духа.

Следовавшие за Текешом гунны, видя несвойственное для всегда веселого и разговорчивого командира хмурое настроение, тоже прекратили беседы и перебранки. «Бешенные» изредка бросая насмешки в сторону индусов, которые с трудом выносили верховую езду на лошадях и проклинали заданный Текешом темп для каравана, стали с опаской озираться по сторонам, всматриваясь за каждый валун и растущий из скалы куст.

Абхитаб зная крайнюю степень измождения не только простых караванщиков, но и кшатриев все же понимал Текеша. Он видел, как легко переносят кочевники путь по ущельям и перевалам нескончаемых гор отделявших империю Хань от его родины. Индус был поражен невероятной выносливости гуннов, легко обходившихся минимальным количеством еды и воды. Кшатрии же, которых Абхитаб до встречи с гуннами считал лучшими воинами мира, пожирали запасы пищи в несколько раз большие. Его поразило, что гунны не сходили со своих лошадей почти никогда, если и спешивались то вынужденно, так как караванщикам и кшатриям через каждые шесть гавиути[27] нужен был отдых. Иногда ему казалось, что каждый кочевник, садясь на своего коня, превращался в Хаягриву или даже Гухьяки[28], способный перелететь за один день все эти горы и только приказ магараджи Богра не позволял им оставить несчастных кшатриев в этих в горах.

Абхитаба мало заботило состояние кшатриев и тем более простых караванщиков. Он готов был их всех оставить, лишь бы вернуться скорее в Матхур, но и сам был изможден до предела.

Индус хлестнул коня и поравнялся с Текешем, ехавшем в авангарде каравана.

— Не печалься мой друг. Скоро мы будем в Матхуре. — Начал Абхитаб, — ты и твои воины будут самыми почетными гостями в моем доме. Весь Матхур будет говорить о моем гостеприимстве. Я покажу тебе удивительных животных, величественные храмы, прекраснейших женщин, любой из которых мой друг, изъяви на то он желание будет обладать…

Текеш слушал не перебивая и внутренне ухмыляясь делал вид, что не понимает Абхитаба, пытавшегося зачем то намеками донести до него, что каравану нужен длительный отдых. Сотник тоже знал, что индусы скоро начнут падать от усталости с лошадей, но у него был приказ Богра, который он должен был как можно скорее выполнить. Будь в караване только гунны, они бы уже были в Матхуре. Оставить индусов без охраны тоже не мог. Это было частью задачи поставленной ему его каганом. В пути они повстречали несколько разбойничьих шаек, которые не посмели напасть на них. Потому он выбрал переход в семь фарсангов в день, по его мнению, являвшийся максимальным балансом между нижним порогом скорости передвижения гуннов и верхним пределом выносливости индусов. Но все же был готов согласиться на отдых в несколько дней, если бы не стал чутьем опытного воина ощущать исходящую со стороны гор вот уже несколько дней опасность.

Текеш снова стал всматриваться за валуны. В следующую минуту сотник, резко натянув поводья, остановил коня, подняв левую руку. Тем самым дал команду остановиться всем.

— Уф, — вздохнул с облегчением Абхитаб, — всем спешиться на привал. — Крикнул он.

— Не торопитесь. — Остановил индусов Текеш. Гунны, напротив, видя напряженное лицо командира стали вытаскивать свои дальнобойные луки и накладывать на них стрелы.

— Что случилось? — Уже с тревогой спросил Абхитаб.

— Мы попали в ловушку. Если пойдем вперед, нас завалят камнями. Останемся на месте подвергнемся нападению разбойников, которые прячутся в тех боковых ущельях. — Показал глазами Текеш, слегка повертев в обе стороны головой.

— Может, тогда повернем назад? — Стал озираться по сторонам Абхитаб, все еще не видя никакой опасности, но доверяя опыту гунна, благодаря которому они смогли избежать нескольких нападений разбойников встреченных ими ранее.

— А какой смысл? Это единственный путь. Но даже если мы решим развернуться, то нам все равно не избежать боя с ними. Раз они решились напасть, значит, уверены в своем успехе. Этой их самоуверенностью мы и воспользуемся. За пятьсот фарсангов так далеко на юг от наших кочевий они не могут знать о гуннах и на что мы способны в бою.

Абхитаб побледнел, увидев зловещую улыбку Текеша, но как бывший воин не раз, смотревший в глаза смерти, сразу же стал отдавать своим людям короткие и четкие распоряжения.

Повинуясь его приказам, все семьдесят два кшатрия окружили груженных золотом лошадей. Три сотни караванщиков и погонщиков, которым не нашлось работы на обратный путь и потому, несмотря на принадлежность касте шудров[29], вооруженных предусмотрительным Абхитабом копьями еще в Кашгаре, предварительно спешив, выставил их плечом к плечу в несколько рядов чуть впереди гуннов. «Бешенные», стояли равными частями в авангарде и арьергарде каравана.

— Где они? — Спросил нетерпеливо Абхитаб глядя на Текеша.

— Вон, — показал рукой на скалу гунн, — вон и вон, вон там еще, — продолжал сотник, — они уже не скрываются, поняли, что мы их обнаружили.

Только теперь Абхитаб увидел как из небольших ущелий, преграждая путь вперед, выходят сотни воинов одетых в широкие серые платья, вооруженных короткими копьями и серповидными мечами. На вершинах обеих боковых к каравану скал расположились лучники и метатели дротиков. Замыкая окружение, позади каравана вышли еще несколько сотен воинов, тем самым отрезая путь к отступлению.

— Вот и хорошо. Теперь нам остается только убить их всех. — Усмехнулся Текеш.

— Мы все здесь погибнем. — Прошептал Абхитаб, — это злобные разбойники племени ашваков. Они отрезают головы убитых ими и развешивают на кольях вокруг своих сел высоко в горах.

— Абхитаб, как думаешь, чьими шкурками украшены поводья моего скакуна?

— А-а-а, лисичек? — Ответил, посерев от ужаса индус.

Текеш расхохотался.

— Лиси-и-ичек, ты сказал лисичек? — Еле выдавил из себя сквозь хохот гунн, — пожалуйста, не шути так больше, я же с седла так выпаду со смеха. Перед воинами стыдно будет. Скажут, что их вождь так слаб, что даже не может усидеть на своем коне.

Текеш отдышавшись и вытерев кулаком выступившие слезы сказал:

— Не страшись, их не больше десяти сотен и посмотри, ни на ком из них нет доспехов. Потому, они и не торопятся ввязываться в бой с нами. Понимают, что могут потерять сотни жизней.

Абхитаб уставился на жуткие трофеи на поводьях и свисавших с шеи до колен передних ног коня. Он и раньше обращал внимание на эти странные мелкие шкурки, но никогда не задумывался над тем, кому они принадлежали.

«Это сколько же он убил своих врагов, для того что бы покрыть скальпами почти всего своего коня?» — подумал индус и с трудом отведя взгляд произнес:

— Да-а? А чего же они ждут тогда?

— А вот сейчас и узнаем. — Ответил Текеш, показав на человека, отделившегося от остальных перекрывших дорогу вперед разбойников и не спеша направившегося в их сторону.

Посланник, остановившись в метрах десяти от караванщиков, громко выкрикнул что-то на непонятном для Текеша языке.

Абхитаб крикнул в ответ на том же наречии.

Разбойник, не обращая внимания на индусов, продолжающих держать трясущимися руками копья, смело подошел почти вплотную к ним. Затем снова стал говорить, обращаясь уже к Абхитабу, при этом периодический показывая рукой на своих соплеменников стоящих на скалах впереди и позади каравана.

— Чего он хочет? — Спросил Текеш у индуса.

— Он говорит, что у них тридцать сотен воинов.

— Врет. — Ухмыльнулся сотник.

Абхитаб ничего не ответив ему на это, продолжил:

— Говорит, что они могут без труда уничтожить весь наш караван. Им даже не придется вступать с нами в ближний бой. Для того чтобы убить всех нас им хватит только лучников и метателей дротиков, стоящих на скалах.

Текеш громко рассмеявшись, спросил:

— И чего же они тогда ждут?

— У повелителя племени ашваков сегодня родился внук, и он не хочет в этот радостный для него день будить шумом битвы злых духов, живущих на вершинах этих гор, — ответил Абхитаб с тревогой посмотрев на окружающие его горы, — и потому предлагает оставить все ценности и оружие, которое у нас есть, а взамен обещает пропустить нас дальше. Но если мы откажемся, он принесет нас всех в жертву духам этих гор, чтобы умилостивить их.

Текеш рассмеялся еще громче, а затем молниеносным движением руки выхватив кинжал из висевших на поясе ножен, метнул его в разбойника.

Переговорщик, схватившись за рукоятку, торчащую из его груди и проделав два медленных шага назад, рухнул.

— Ты, зачем убил его? — Простонал Абхитаб, — теперь они нас…

Тут раздался режущий нервы скрип. Через секунду в ущелье стали падать десятки людей в серых одеяниях.

Это «бешенные» увидев убийство Текешом посланника ашваков, немедля дали залп по бойцам стоящих на скалах и продолжали пускать в них стрелы с приделанными свистульками со свойственной кочевникам быстротой. При этом каждая стрела находила свою живую цель.

Кочевники знали, что убийство посла одно из преступлений, которые не прощаются и совершившие его безоговорочно должны были быть лишены жизни в страшных муках и потому не нуждались в отдельном приказе к упреждающей атаке их сотника.

Стрелки ашваков, ожидавшие, что караван, как и все другие ограбленные ими, видя безнадежность своего положения, сложит оружие, не сразу поняли, что теряют своих воинов десятками ежесекундно. Когда же до них, наконец дошло, что их добыча из обычного каравана превратился в несущую им смерть войско и им лучше бежать и прятаться, ашваки потеряли почти половину своего состава лучников и метателей дротиков.

Вслед за стрелками, стоящие впереди и позади каравана разбойники, поняв, что добыча не только не собирается сдаваться на их милость, но и первым напала, убив их посланника, и продолжает истребление других их соплеменников, дико взвыли и почти одновременно бросились в атаку на неслыханных наглецов.

Часть гуннов не сговариваясь, следуя выучке, продолжала бить вверх по пытающимся скорее укрыться за скалами ашвакам. Другая, большая, перенесла стрельбу по атакующим с обеих сторон.

Разбойники, не обращая внимания на падающих им под ноги пронзенных стрелами множества товарищей, быстро пересекли в атаке свободный промежуток дороги, отделявший их от каравана и ловко перепрыгивая через копья, выставленные неопытными в воинском деле караванщиками, начали резать их своими короткими серповидными клинками. Несколько десятков индусов сразу же вспомнили, что они не кшатрий, а всего лишь шудры и, побросав копья, повизгивая, попытались бежать. Остальные, понимая, что бежать некуда, продолжали сопротивление, впрочем, без особого результата. Но свое дело шудры сделали, замедлив продвижение и внеся неразбериху среди нападающих.

Тем временем, гунны, опустошив свои колчаны, двинули коней навстречу ашвакам. Ограниченное пространство горной дороги и все еще сражавшиеся шудры, не позволили кочевникам полностью использовать преимущество атакующей с расстояния и открытым строем кавалерии. Но тяжелое вооружение «бешенных» и их боевые кони, которые были самым эффективным их оружием, быстро определили исход сражения.

Оба отряда разбойников не выдержав ударов сабель, палиц и лягающихся коней кочевников, каждый удар которых был смертельным для легковооруженных ашваков, побежали.

Гунны, не желая прекращать бой, преследовали бегущих, копытами коней топча одних и рубя саблями других. Вся дорога на несколько сотен метров в обе стороны была покрыта телами погибших разбойников. Не многим из них удалось выжить и то благодаря тому, что они успели укрыться в расщелинах гор, куда кочевники благоразумно лезть не стали, тем более надобности в этом не было.

Текеш, осмотрев результаты сражения и справедливо полагая, что к этому отряду разбойников может подоспеть подкрепление, командир которого окажется умнее предыдущего и, не вступая в рукопашную схватку, просто обрушит на них лавину камней, решал, что делать дальше:

«…Собрать всех воинов и шудров, в ускоренном марше погнать караван вперед, не обращая внимание на стоны мягкотелых индусов и бросая отставших?», — сотник, осмотрев еще раз место сражения, взглянул на выживших и раненых шудров, а затем, переведя взгляд на кшатриев, так и не вступивших в бой, решил, — «нет, предки не простят меня, если я оставлю раненых караванщиков. Многие из них, впервые держат в руках оружие, но храбро сражались. И только Отец наш — Тенгри ведает, чем окончился бы этот бой, без доблести этих слуг».

— Абхитаб, пошли их вон на те вершины, — показал Текеш рукой сначала на мирно стоящих кшатриев, а затем на две горы, возвышающиеся над ведущей на юг дороги, — пусть проверят, может там остались эти ашваки, ждут, когда мы продолжим движение по дороге и обрушат на нас те булыжники.

Индус как представитель торгового посольства магараджи Мавака и номинальный хозяин каравана был выше его по рангу. Но рявкающий голос, которым гунн отдавал команды, не терпел задержек, тем более возражений. Потому у Абхитаба не возникло и мысли, перечить своему, формально, телохранителю.

Кшатрии, многие из которых были не только знакомы с горами, но и были уроженцами горных местностей, разделившись на две равные части, стали ловко взбираться на скалы.

С юга, по дороге, к Текешу стал приближаться гунн на рыжем жеребце, ведущий за собой на аркане окровавленного ашвака, который, дабы в очередной раз не упасть на острые углы усыпанных по дороге мелких камней из последних сил бежал, стараясь держаться поближе к крупу коня кочевника.

— Вождь, — сказал гунн, приблизившись и рывком руки натянув аркан, заставил связанного пленника упасть на колени прямо к ногам коня Текеша, — это старейшина одного из родов, напавших на нас разбойников. Их селение в половине фарсанга на юг отсюда. Там кроме женщин, детей и стариков не осталось никого. Все их мужчины ушли, чтобы принять участие в этом бою. Я уже послал четыре десятка воинов проверить…

— Едем туда. — Гаркнул Текеш не дослушав и хлестнул коня камчой, тем самым заставил его рвануться с места в карьер.

— А кто будет охранять золото? — Крикнул ему в след Абхитаб. Но сотник уже не слышал его.

Индус, оглядевшись, увидел гуннов бродящих среди погибших, каждый из которых, опознав очередного разбойника, привычными движениями быстро снимал с трупа скальп и старался скорее перейти к другому, иногда даже вступая в перебранки и драки между собой за обладание очередным трофеем.

— Это демоны! — Прошептал Абхитаб и благодарно помолился Шиве, поселившего этих дикарей на краю мира, так далеко от благодатных земель Индии…

* * *

Текеш во главе сорока «бешенных» быстро приближался к селению ашваков. Сотник уже видел, низкую, высотой с всадника на верблюде стену, но сложенную из камней. Стена была без башен. Единственная смотровая вышка, с сидящим в нем дозорным, располагалась прямо над воротами.

— Быстрее, все к воротам! — Скомандовал Текеш, — пока тот кретин в дозоре спит.

Кочевники, нещадно нахлестывая, ускорили бег своих коней.

Тут дозорный, проснувшись от быстро приближающегося стука сотен копыт и лязга оружия, посмотрел за стену. Сорок всадников было последнее, что он увидел. Стрела, попавшая в глаз, выбила его из смотровой вышки во внутреннюю сторону каменного ограждения.

В селении раздались тревожные крики, но было уже поздно. Первый десяток подъехавших к стене кочевников, закинув вверх арканы с привязанными к ним крюками, быстро забрался на нее. Спустя минуту ворота отворились. Гунны въехали под невысокую арку, готовые к рукопашной схватке. Но на единственной ведущей от ворот узкой улочке не было никого, кроме перемахнувших через стену кочевников.

— Где все? — Спросил Текеш обращаясь к гунну, открывшему ворота.

— Когда я прыгал со стены, она была заполнена женщинами и детьми. Все попрятались в своих лачугах, увидев нас.

— Извести Абхитаба, что мы захватили аул ашваков, пусть берет раненых и идет сюда. Здесь я дам им передохнуть. — Приказал сотник находящемуся рядом всаднику и, спрыгнув с коня, подошел к лежащему на земле мертвому дозорному. Вырвав стрелу из глаза погибшего, Текеш увидел, что тот был на вид не старше десяти лет.

— Они были настолько уверены в своей победе, что все мужчины их селения ушли грабить нас. — Усмехнулся сотник, — там они и остались, тела их теперь съедят падальщики, а души растерзают демоны этих гор. Ну, а мы, — обернулся он к стоящим вокруг него гуннам, — ну, а мы заслужили веселье! Ну, что, «бешенные», развлечемся…?!

Спустя пять дней караван в сопровождении сотен ревущих от горя женщин и детей покинул сожжённое дотла селение разбойников ашваков…

* * *

Текеш ехал в приподнятом настроении в сторону столицы дахов Тисфуна. В этих краях ему нравилось все. И кроткий нрав жителей, не в пример воинственным жителям Степи, где каждый в борьбе за свою жизнь и существование семьи и рода вынужден быть воином. Нежность женщин, готовых выполнить любые капризы и слушать его часами. А в Степи? Он, сотник «бешенных», привыкший сквернословить и отдавать приказы, в своей юрте, в беседах со своей женой вынужден был подбирать слова и умерить свой командный бас чуть ли не до шепота. Любое неосторожное слово могло окончиться в лучшем случае оплеухой ее тяжелой, похожей на кувалду кузнеца Кусэка руки. В худшем? В этом случае ему уже пришлось иметь дело с ее восемью братьями, тоже бывших десятниками и сотниками «бешенных». Только вмешательство вождей Иргека и Ирека спасло его тогда от верной и позорной гибели. Ему удалось отделаться тремя табунами аргамаков — откупных для братьев его жены, десятком лучших во всей Степи скакунов чистой белоснежной масти для двух потомков кагана Модэ, за оказанную ими поддержку и большой отарой овец принесенной в жертву Богине-Матери Умай, вымаливая прощение за нарушение клятвы и обиду причиненной своей хранительнице очага.

Но теперь Текеш был доволен собой. Он выполнил первые две части повеления кагана, привел караван Абхитаба в город Матхур и распространил слух, о невероятных богатствах ждущих купцов в городе Тараз.

Размеры и многолюдность Матхура поразили его воображение. Этот город был больше любого виденного им в странах, куда водил гуннов в походы каган Шоже, а затем его сын — каган Богра. Даже Самарканд и Кашгар были много меньше. Ему казалось, что за всю жизнь он не видел такого количества людей как за один день в Матхуре.

Но еще больше его ошеломили богатства жителей Индии и хана саков Мавака, в одном только дворце которого, казалось, уместилось золота больше чем во всем остальном мире, а его жена и наложницы были увешены алмазными и жемчужными ожерельями и бусами. Бродя по улицам Матхура, он видел, как целые кварталы ремесленников обрабатывают сотни этих драгоценных камней.

Текеш купил, на золото, которое он награбил в сожжённой деревне ашваков и вырученных от продажи их женщин и детей в Матхуре подарки своим сестренкам и «любимой» жене — алмазные бусы, серьги и браслеты и еще много всяких диковинных вещичек.

«Жаль, что Индия так далеко от наших кочевий. Хотя почему бы и нет? Ведь добрались же саки до нее как-то. Значит и гунны смогут тем более» — думал Текеш и представлял, как он увезет, после налета на Индию, в свою степь невероятное количество сокровищ награбленных в городах этой распухшей от богатств страны и заполнит ими свою юрту от основания до шанырака.

Пограничные дозоры парфян, выяснив, что гунны хотят поступить на службу к царю Фраату IV сразу же пропустили их. Наемники из числа кочевников в парфянской армии были обычным явлением. В ней можно было встретить канглы, усуней, саков, гуннов, скифов Таврики[30], даже сарматов и воинов племени сяньби. Потому никому и в голову не пришло, что сотню кочевников возглавляет лазутчик кагана Богра.

Вскоре Текеш и сотня его гуннов, прибыли в столицу Парфии Тисфун, без особых сложностей и приключений…

Глава седьмая

…Буря разошлась до такой силы, что поднятый сильным ветром снег, вдруг превращаясь в смерчи, двигался во всех направлениях сразу. Густой снежный занавес настолько ухудшил обзор, что невозможно было понять, движется лишь поднятый с земли снег или он все еще продолжает выпадать. Через эту белую стену я не мог рассмотреть армию врага, но физический ощущал исходящую из-за нее мрачную мощь многотысячной конницы гуннов Кокана.

Командирам возглавляемых мной кочевников удалось быстро собрать все отряды, которые выстроившись за моей спиной, приготовились к битве в полной уверенности, что каган Богра приведет их к очередной победе.

Я же их уверенности не разделял. Передо мной, за стеной снежной метели стояли гунны, лучшие и самые грозные воины за всю известную мне историю! Будь там армия хорезмийцев или даже парфян и китайцев, пусть с двукратным превосходством, в победе уверен был бы и я. Да они и не решились бы вступить в битву в такой буран, не говоря уж о том, что смогли бы в жуткие степные морозы преодолеть расстояние в тысячи километров так быстро и почти незаметно. Как докладывали мне мои разведчики (только Тенгри знает, как им удалось определить их численность в такой практически нулевой видимости) гуннов Кокана было не меньше пятидесяти тысяч. На десять тысяч больше воинов, чем находящихся в данный момент в моем распоряжении.

Но меня напрягало еще и то, что я не видел какие приготовления к битве ведет противник и каким порядком он планирует атаковать мои войска. Потому, лучшую часть своей армии — «бешенных» я расположил в центре, усилив женской конницей. Этим я надеялся прорвать центр гуннов Кокана и убить его или же другого командующего, которого он мог прислать вместо себя. Тогда была большая вероятность, что оставшиеся воины не завершая сражения, сложат оружие и перейдут под мое командование.

— Не волнуйся, Богра, — сказал Иргек сидящий на своем боевом коне справа от меня, — если Тенгри и вправду покровительствует тебе, то и в этом сражении он тебя не оставит.

Вдруг снежная вьюга внезапно утихла, а серые облака, разойдясь, дали возможность солнцу осветить стоящую всего в метрах ста от нас на ярко белом снегу темную массу расположившихся сплошным плотным строем конницу гуннов Кокана.

Я вынул саблю из ножен, намереваясь первым начать сражение и попытаться прорвать их шеренги поведя за собой «бешенных».

— Ну-ка, подожди. — Произнес неожиданного Иргек, после того как от стоящих напротив кочевников выехал и не спеша направился в нашу сторону единственный всадник одетый в шубу с таким же как и мой тигриный малахай полосатым окрасом.

— Ах-ха-ха, — вдруг рассмеялся Иргек, — старик то все еще жив! Я был прав, Богра, ты любимец Тенгри!

И закончив, Иргек хлестнул своего коня навстречу одинокому всаднику, широко расставив при этом в стороны руки. Всадник, проехав половину расстояния, отделявшую нас от гуннов Кокана, остановился. Спустя секунду, воины крепко обнялись, повалившись со своих скакунов со смехом в снег…

* * *

…- Богра, Токсаб прав! Нам нужно скорее выступать, пока к Кокану не присоединились племена сяньби, ухуань и армия Хань. А ведь под его властью осталось еще три тумена…

— В ставке Кокана сейчас не больше десяти тысяч воинов из числа его «бешеных». — Перебил Иргека Токсаб, — вождей оставшихся родов гуннов о нашем отбытии к тебе из-за отдаленности их кочевий и спешности мы не успели предупредить. Но уверен, они не поддержат его…

Я в который раз уже внимательно разглядывал Токсаба. На вид ему было не больше пятидесяти лет. Но Иргек, сразу же после того как мне представил его, сообщил с восторгом, что ему далеко за шестьдесят. А восхищаться было чем. Старик, хотя и был ростом с меня, но во всем остальном превосходил многократно. Бугры мышц, не хуже чем у лучших бодибилдеров моего времени, по всему его телу четко прорисовывались под кожаной рубашкой. Но в отличие от дутых химией моих современников, в Токсабе чувствовалась гибкость, необыкновенная реакция и скорость. Как будто прямо из мышц, меж плеч торчала голова, совершенно лишенная растительности, полностью покрытая множеством мелких резаных шрамов и татуировок в виде рун, придающих ему, без того обладающего свирепым лицом, еще и зловещий вид.

«Да уж, его бы я назвал еще одним Ужасом» — Подумал я.

Но внешность Токсаба абсолютно не беспокоила меня. Среди моих «бешенных» было много «монстров» на вид страхолюднее его, так что, привык. Я же волновался совсем по другому поводу:

«А не заслан ли он? Может, ему поставлена задача, не проводя рискованных и кровопролитных сражений, привести меня в ставку Кокана и там прихлопнуть, с подавляющим превосходством в силе. Но почему именно Токсаб?», — продолжал терзать себя сомнениями я, — «Он верховный жрец Тенгри у гуннов, а значит, обладал очень высоким авторитетом среди всех кочевников. Воспитал Иргека и Ирека, настоящий отец которых погиб в одном из грабительских налетов в Китае. Дядя этих близнецов по материнской линии. Их мать происходила из знатного рода племени хагасов и была внучкой знаменитого ханьского генерала Ли Лина, принявшего, после своего поражения в одной из войн с кочевниками подданство гуннов. Ага! Значит у Токсаба, с учетом китайских корней, могут быть вполне понятные симпатии к династии Хань! Хотя нет, что-то здесь не клеится. Зачем Кокану отправлять ко мне человека из заведомо прокитайской партии гуннов, ведь такой «крот» сразу же попадает под подозрение? Конечно, самому Кокану далеко до стратегов дипломатических интриг династии Хань, но как раз таки его благоверная — дочь Сына Неба, воспитанная среди дворцовых ханьских интриганов и получившая соответствующее ее сану образование. Еще она, как мне доводят мои «придворные», по праву законной и старшей жены кагана обладает всей полнотой политической власти…»

— А как поведут себя хагасы и динлины? — Обратился я к Токсабу, прервав сам свои мысли.

— Мой брат — правитель хагасов Хоблай, уверен, что единственным и законным властелином всех людей сидящих верхом и натягивающих лук в Великой Степи от Восхода и до Заката являешься ты, и потому принимает твою сторону. Динлины же не дали определенного ответа. Потому я попросил брата подвести ближе к их кочевьям тумены хагасов. Другие племена и народы северных лесов не осмелятся вмешаться и признают власть победителя.

«Пассивность динлинов, конечно же связана с активностью Сакмана, который сейчас, по всей видимости ведет к западу от их кочевий борьбу с гузами и восставшими родами канглы», — решил я, посмотрев на покрытый кошмой свод юрты, — «да-а, Токсаб прав. Я ведь до его прибытия как раз и собирался попытаться использовать элемент неожиданности и напасть на ставку Кокана. Но, все же, если это действительно ловушка? Тогда крышка мне. В лучшем случае погибну в бою. В худшем — Кокан запытает до смерти. Нет, хуже всего будет то, если меня отправят в качестве подарка ко двору императора Лю Ши, а там пытать и измываться над поверженным врагом, создавшем множество, мягко говоря, проблем, умели! Если же откажусь и при этом Токсаб и в правду мой сторонник, то своим недоверием оскорблю не только его, но и близнецов тоже. Иргек слепо ему верит. А он и его брат, единственные мои друзья среди знати гуннов, которым я всецело доверяю. Как же я устал от этих ответственных решений! Это как в той «сказке»: на право пойдешь — на нож нарвешься, на лево — запинают до смерти, а прямо — так того и другого отхватишь, а не выберешь на том же месте сразу огребешь. Так что, выбирать не приходится, а значит решение очевидно. Уж лучше умереть, чем потерять уважение и доверие моих людей, что в последнем случае все равно приведет к моей скорой гибели»:

— Я благодарю тебя Токсаб еще раз, за оказанную неоценимую помощь и данный мне не менее ценный совет. Как только твои воины отдохнут с дороги и будут готовы, мы отправимся к ставке Кокана.

— Это не мои, а твои воины! — Ответил он, с видимым облечением, — и им не нужен продолжительный отдых, мы будем готовы выступить с утра.

— Ну, тогда завтра…

На что Иргек с Токсабом в ответ склонили свои головы…

* * *

Вопреки опасениям, Токсаб и вправду оказался моим сторонником. Командование походом по рекомендации Иргека принял он сам. Я с радостью согласился, сложив с себя хоть какое-то бремя ответственности. Токсаб разделил войско на две равные части. Обе конные армии скорым маршем продвинулись на Восток к ставке Кокана намереваясь взять ее в кольцо. Токсаб, предусмотрительно, еще до своего прибытия в мой лагерь, на всем пути своего следования расставил сторожевые засечки, благодаря которым войска обошли дозоры Кокана и вышли к рассвету шестого дня к огромному скоплению юрт не обнаружив себя.

Ставка Кокана была окружена нами со всех сторон. Я в окружении телохранителей смотрел на спящий кибиточный город, освещаемый быстро восходящим и непривычно ярким для середины зимы солнцем.

Меня мучило плохое самочувствие и не только из-за длительного перехода, который совершили кочевники практический без отдыха. Я простыл, вот уже второй день меня терзали сухой кашель и высокая температура.

Первой проснулась девушка, вышедшая с большим казаном в руке из крайней юрты всего в метрах ста от меня. Она, выйдя, сразу же, поклонилась в приветствии в сторону солнца и потому не заметила стоящих совсем рядом воинов. И только разогнувшись, увидела нас. Тревожный крик, которым она хотела предупредить об опасности, прервала торчавшая из ее горла стрела, пущенная воином стоящего рядом с Токсабом. В следующую секунду, по взмаху его руки, девяносто тысяч всадников разом обрушились на все еще спящий город Кокана…

* * *

— Богра, твой отец отомщен. — Сказал торжественно Токсаб, после того как у ног моего коня положили в ряд больше дюжины окровавленных тел.

— Кто это? — Ответил я почти шепотом, с трудом выдавив из себя эти слова.

Я почти оцепенел от того ужаса, который сотворили сейчас кочевники над своими же соплеменниками. Всего за час, воины уничтожили, пусть и кибиточный, но город, не только с его защитниками, но и со всеми кто проживал в нем, вместе с женщинами, стариками и даже детьми. И, так как это были мои воины, то прямым виновником истребления десятков тысяч мирных жителей я стал считать себя.

— Этот вот — Кокан, а остальные его сыновья и дочери…

— Зачем надо было убивать их? — Перебил я Токсаба.

— Ты дал клятву Тураки Хатун, и скоро ты ее полностью сдержишь…

— Я не про них, — снова перебил его я и, показав рукой на разоренный город продолжил, — я о его жителях.

Токсаб удивленно посмотрел на стоящего рядом Иргека. Тот ответил недоуменным пожатием плеч, но все же произнес:

— Каган, жители ставки Кокана изменники, предавшие твоего отца и народ гуннов.

— Они не предавали свой народ, а всего лишь последовали за каганом, хотевшего мира для всех гуннов. — Прошептал я и, не вникая в то, услышали ли они меня или нет, развернул коня в сторону от побоища.

* * *

…Вот уже в который раз мне снились кадры из документальной хроники «Нюрнбергского процесса», где на скамье подсудимых среди нацистов был и я. Главным военным преступником вдруг объявляют меня. Все двадцать три обвиняемых фашиста поворачиваются ко мне и, показывая в мою сторону пальцами в один голос произносят «Ты совершил преступление против человечности, ты совершил зверства…». Затем, из-за спины Германа Геринга выходит девушка, в которой я узнаю ту гуннку, убитую телохранителем Токсаба. Она подходит ко мне, медленно вытаскивает стрелу из горла и также медленно протыкает ею мою грудь, вонзая все глубже и глубже в легкие. Я начинаю тяжело и лающе кашлять и от невыносимой боли в груди просыпаюсь.

— Вот же черт! — Прошептал я, пытаясь подняться, но не смог. Все тело охватила мерзкая слабость.

Тут мою голову приподнимают чьи то заботливые, крепкие и одновременно с этим нежные руки.

— Господин, выпей. — Слышу знакомый женский голос и к моим губам подносят чашу. Я стараюсь оттолкнуть ее.

— Мазайя, это ты? — Спрашиваю я, пытаясь рассмотреть в темноте лицо девушки.

— Пей, — настойчиво потребовала она, снова поднеся чашу к моим губам, — станет легче.

Я начинаю нехотя пить, на вкус немного сладковатую и теплую жидкость.

— Что это?

— Это молоко қулық бие[31]. Пей же все, до дна. — Ответила она с легким раздражением.

Удивленный приказным тоном женщины я нехотя продолжил пить. Затем, она, убрав опустевшую чашу, уложила мою голову на подушку и укрыла меня одеялом из шкур каких-то животных.

— Ты не Мазайя! — Прошептал я, и перед тем как снова свалиться в свой бредовый сон, услышал в ответ только ухмылку…

* * *

— Ну, как он? — Спросил Токсаб зайдя в юрту и стряхивая снег со своей тигриной шубы прямо на редкий персидский ковер, устеленный по всему полу.

— Бредит, — ответила Айбеке, — говорит, что-то во сне на не понятном мне языке. Вот, опять он начал…

— Замолчи! — Резко приказал Токсаб, прислушиваясь к бормотанию молодого кагана.

— Странно. — Прошептал спустя несколько минут верховный жрец гуннов, сморщив лоб, вспоминая о чем-то.

— Что-то плохое? — Встревожилась Айбеке.

— Не знаю. Но я слышал похожую речь еще в своей молодости, далеко от этих мест. За тысячи фарсангов к западу от нашей ставки, и еще дальше к северу от кочевий сколотов, в бескрайних лесах живет небольшой народ, не знающий единого правителя над собой.

— Он беседует с духами этого племени?

— Не думаю, — протяжно ответил верховный жрец гуннов, — язык похож, но это не он. Скорее всего, его разум терзают демоны Долины Смерти. Они пытаются ослабить его волю, вызвав болезнь легких, и тем самым лишить его жизненных сил для сопротивления им.

— Но почему только он? Ведь мы все были там вместе с ним?

— Его сглазили. Ты заметила, что он не носит никаких оберегов и амулетов? Вот, поэтому злые чары демонов и смогли добраться только до него.

— Но ему не нужны амулеты! Его ведь оберегает сам Тенгри и его небесный сын Кок Бори!

— Да, очевидно, он находится под благосклонностью Отца нашего. Но не все в его руках. Даже Тенгри не будет спасать человека, который сам не желает поднять щит и отразить удар меча врага.

— И что же нам теперь делать? — Печально вздохнула Айбеке.

— Только ждать и вот, — тут Токсаб замолчал, роясь в висящей на его правом боку большой кожаной сумке, — на, возьми, — протянул он Айбеке пучок сушеных трав, — постоянно окуривай этим юрту. Вместе с молоком қулық бие поможет изгнать болезнь из его легких…

* * *

Проснулся я от громкого и остервенелого лая собаки, раздававшегося за стеной юрты, совсем рядом.

— П-п-п-шел, отсюда! — Услышал я в следующую секунду, а затем раздался полный боли визг и быстро удаляющееся подвывание несчастного животного.

«Ну, ничего себе», — подумал я, — «кто это такой крутой?»

Собак среди кочевников было много. Особой популярностью пользовались охотничьи гончие, и огромные пастушьи волкодавы, высотой больше метра, которые часто использовались и в боях с врагами. По лаю я определил, что это был волкодав.

Затем двери юрты широко распахнулись, и я увидел вошедшего.

«Ну конечно, как я сразу не признал рыкающего голоса Ужаса. Только он мог так напугать овчару гуннов».

— Ну, долго ты еще будешь отдыхать? — Спросил он, увидев, что я не сплю.

Я сел, оперившись спиной к спинке кровати, на которой я лежал. При этом у меня потемнело в глазах.

— Ладно, лежи. — Услышал я слова Ужаса с тревожными нотками в голосе и сквозь расползающуюся темную пелену перед глазами увидел как он, предварительно сняв сапоги у дверей, направился в мою сторону.

Я попытался встать. Но сильное головокружение, свалило меня с ног, и я упал бы, не подхвати меня Ужас, вовремя подошедший ко мне.

— Я же сказал, лежи. — Прорычал он сердито, посадив меня обратно на кровать.

— Что со мной? Меня отравили? — Спросил я у него.

— Отравили? — Ответил он удивленно, — да нет. Токсаб говорит, что холод коснулся твоих легких.

«Пневмония!? Этого еще мне не хватало здесь!». — Подумал я в страхе, — «без антибиотиков я ведь помру от этой болезни!».

Я быстро провел «диагностику» своего тела.

«Высокой температуры нет однозначно. Пульс хоть и слабый, но это, скорее всего от общего обезвоживания и недоедания…».

— Да не щупай ты себя, — сказал Ужас, увидев, как я пытаюсь вынести себе диагноз, — Айбеке выходила тебя. Говорит, что ты скоро поправишься полностью.

— Так, это была Айбеке? — Пробормотал я.

— Да, это она провела с тобой рядом все двадцать дней и ночей кстати тоже. Только вот сегодня, Иргек смог отогнать ее от тебя. Я не думал, что в ней есть столько доброты и терпения. А то я видел в ней только воина. Зря ты ее сторонишься. Она стала бы…

— Я что проспал двадцать дней?! — Спросил я у Ужаса почти в шоке.

— Ну, раньше этого времени я не смог бы здесь оказаться в это время года.

Тут я вспомнил, что Ужас сейчас должен находиться у границ княжеств Таримской впадины и готовиться к возможному вторжению войск империи Хань:

— А-а ты, что здесь делаешь? Я же тебе прика-а-аз, э-э-э, попросил оставаться в своих кочевьях и заняться восстановлением мощи усуней.

— Подожди сразу ругаться, племянник. Токсаб объявил о сборе Великого курултая. В твоей ставке сейчас собрались все гунны от сотников до вождей и старейшин родов. Прибыли ханы динлинов, хагасов, тоба, северных лесных племен и даже твой прадед — хан Баджанак. Ждем только Ирека. Он с десятью тысячами воинов в ста фарсангах отсюда. Еще дней десять будет ползти сюда. Все из-за лошадей, которых ты поручил ему найти для воинов в тяжелых доспехах. Они не выдерживают даже обычный темп перехода.

— Зачем Токсаб собирает курултай? — Насторожился я.

— Надо избрать нового кагана — тебя! — Сказал Ужас, взглянув серьезно на меня, — пока все вожди не признают тебя и не принесут клятву верности, ты не станешь законным правителем всей Великой степи и не сможешь управлять ими.

— Так это будет избрание? Я ведь наследник моего отца Шоже.

— Конечно избрание. Тебе повезло, что из старшей ветви прямых потомков Модэ остались в живых только ты Лошан и Тегын. Лошан не пользуется уважением среди гуннов и других племен. Его поддерживают только ханы племен сяньби и ухуаней. А Тегын еще слишком молод.

— Но почему объявили курултай без моего согласия? Не дождались пока я очнусь?

— Ну, во-первых ты пока еще не избранный каган и Токсаб, как верховный жрец Тенгри, может и не спрашивать разрешения, так как не давал клятву верности тебе. Во-вторых, — продолжил Ужас, помрачнев, — ты тяжело болел и Токсаб не исключал, что ты можешь умереть. А в этом случае, перед лицом угрозы исходящей от Хань и присоединившихся к ним племен кочевников, поддерживающих Лошана, была бы необходимость срочного избрания нового кагана.

«Да, конечно, избрали бы вы», — подумал я с иронией, — «как обычно перессорились бы между собой. Затем эта ссора вылилась бы в очередную кровавую междоусобицу. Хотя в этот раз может и нет. Почти все вожди кочевников уж слишком явно провинились перед Лошаном. И потому никто из них не хочет его власти. А такое случится обязательно, если они передерутся друг с другом. Властители Степи это понимают. Вон, даже динлины прибыли…».

— А ты не знаешь, что там с гузами? — Вдруг вспомнил я, подумав о динлинах.

— Знаю, — ответил Ужас, — вчера хан динлинов нам все рассказал…

* * *

Мои надежды на то, что близкие родственные отношения Сакмана с вождем гузов Токаром повлияют на скорейшее окончание войны или она станет хотя бы менее кровопролитной, не оправдались.

Эта война если и не превзошла по жестокости, то точно была не менее беспощадной, чем все предыдущие междоусобные войны степняков. Динлины в ужасе цокали языками, рассказывая о том, что сотворили друг с другом племена гузов, кыпсаков, аланов и родов канглы…

Кочевники, которых возглавлял Сакман, в нескольких сражениях у столицы гузов, где-то в центральных районах современного мне Казахстана, разбили войска Токара, которые после поражения, решили оставить свой главный город и направились на восток, к союзникам динлинам.

Сакман, преследуя отступающих гузов и восставших канглы, дабы не оставлять в своем тылу еще не захваченный город противника, приказал кыпсакам взять его в осаду.

Кыпсаки не только осадили, но и в течение нескольких дней захватили столицу гузов. Выполняя мой приказ не разрушать города, не стали сжигать его. Но всех мужчин и женщин перебили, а детей продали работорговцам из Согдианы.

Гузы и без того не чувствовавшие особых симпатий к своим соседям, кочевавших к северу от них на территории северо-восточных областей современного мне Казахстана, узнав о зверствах кыпсаков, передумали укрываться в горах Алтая. Вместо этого, повернули коней на север. Затем прошлись по кочевьям кыпсаков, сжигая аулы и истребляя всех их жителей не щадя никого, даже для продажи в рабство.

Кыпсакские воины рассвирепев, потребовали от Сакмана (который чуть ранее из-за поднявшейся снежной бури вынужден был остановить преследование повстанцев, вернулся к захваченной столице гузов), начать немедленное наступление на врага.

Сакман под давлением кыпсаков и некоторых вождей канглы выступил на Токара, но по пути встретил возвращающихся в свои степи сарматов и их предводителя Асфандира. Принц сарматов в личной беседе с вождем аланов Батраздом, в подробностях и как это обычно бывает, сгустив черных красок, рассказал о моей вине в гибели Ларкиан.

Батразд, в порыве праведных чувств или преследуя свои не известные пока мне цели, тут же объявил, что аланы не хотят иметь дело с похотливым каганом, поправшим священные законы гостеприимства, потому они больше не будут союзниками гуннов. И, как это полагается у степняков, без объявления войны, под покровом ночи, аланы, объединившись с сарматами, напали на лагерь Сакмана.

Но Сакман, предупрежденный о встрече Батразда с Асфандиром, насторожился и выставил усиленные караулы, которые сумели вовремя предупредить спящих воинов канглы о нападении. Благодаря чему отрядам Сакмана почти удалось разгромить аланов и сарматов. Но тут появились гузы, которые ударив в спину канглы, остановили преследование разбегающихся в панике аланов и сарматов. Бегущие, увидев, что гузы обратили гнев Сакмана на себя, развернули коней и попытались покончить с ним и его воинами взяв в клещи. Но не согласованность действий его врагов, спасла канглы и кыпсаков от сокрушительного поражения. Сакман с остатками своих войск, забыв о совсем недавно захваченной столице гузов, отступил к Таразу.

Токар начал преследование Сакмана. Но вождя гузов не поддержали ни Батразд ни Асфандир, которые в сражении с канглы понесли большие потери и пытались уговорить Токара остановить преследование, аргументируя это тем, что для защиты Тараза каган Богра оставил много воинов.

Но Токар, окрыленный победой и перспективой отомстить мне, разорив Тараз, заявил, что его гузы легко расправятся с Сакманом и саками, совершенно забыв, что только недавно без оглядки бежал от него. При этом возгордившись от того, что спас Батразда и Асфандира от неминуемого поражения, потерял остатки здравомыслия и в грубой форме рекомендовал аланам и сарматам поскорее укрыться за спинами своих жен, потому как, разгромленные им канглы и саки могут запросто перебить таких трусов как они, а доблестных гузов в этот раз может не оказаться рядом, так как они будут заняты разграблением Тараза.

Оскорбленные вожди сразу же покинули Токара и направились в кочевья аланов к северу от Аральского моря, по пути разоряя встреченные аулы канглы.

В середине зимы, у стен Тараза состоялось генеральное сражение войск Токара с отрядами Сакмана и присоединившимися к ним свежими резервами в лице саков и римских легионов.

В лобовой сшибке, с превосходящими в численности войсками Сакмана погиб Токар. Оставшиеся в живых гузы, преследуемые кыпсаками, снова попытались бежать к динлинам. Но путь на восток им преградили саки, предусмотрительно посланные Сакманом в обход. Гузы обнаружив это, направились всем племенем на северо-запад к оногурам, по пути теряя выставленные заслоны, жилища и скот. Два рода восставших канглы — каспан и шамшады, сразу же после битвы у Тараза сдались на милость победителя, предварительно умертвив своих незадачливых вождей. Сам же Сакман, присоединив к своим поредевшим войскам остатки отрядов этих родов, занялся преследованием аланов с сарматами, что и спасло гузов от полного истребления…

* * *

— Е-мое! — Только и смог сказать я под впечатлением рассказа Ужаса и того, что неверно принятые мною решения и действия вызвали такие кровавые последствия, не говоря уж о том, что я снова повлиял на ход исторических событий.

Гузы, под давлением этих же кыпсаков, или кыпшаков/кипчаков — как они стали называться в известной мне истории, только лет через семьсот должны были покинуть свои кочевья в Центральном Казахстане. Большая часть гузов тогда направились не на запад, а на юг, к берегам Сырдарьи и в современные мне туркменские степи.

«Да-уж, теперь точно не будет турецких сериалов — Воскресшего Эртогрула и Сулеймана Великолепного…» — подумал я вздохнув.

Глава восьмая

Я быстро поправлялся и набирался сил. Здоровые гены молодого и сильного степняка, калорийное питание, целебные свойства парного кобыльего молока — саумал и дыма в юрте от постоянно сжигаемой Айбеке степной травы называемой в медицинских учебниках моего времени — Peganum Harmala, а в народе «адраспан» — излечили мои легкие.

…Быстро расправившись с очередной порцией саумала и мясного бульона, я левой рукой оторвал ножку от прожаренного на вертеле фазана, оперевшись локтем правой руки на подушку стал размышлять над поступающими со всех сторон Степи новостями.

Пару дней назад прибыл, наконец, Ирек с десятью тысячами «рыцарей». Я, надеясь удивить, продемонстрировал тяжелую конницу знатным гуннам. Но в ответ только услышал их недовольное фыркание. Все сошлись во мнении, что такая кавалерия лишит гуннов мобильности. Но, неожиданно для меня их взгляды не разделил Токсаб, который отведя меня в сторону негромко произнес:

— Не обращай внимание на них. Они из-за чванливости не видят дальше своего носа. Я видел подобных всадников, когда жил в степях у сарматов, и они хорошо себя показали в сражениях с множеством окружающих их врагов. А доспехи твоих воинов лучше…

Еще, прибыл гонец от Мойшы. Мой наместник в княжествах Кашгар, Яркенд и Хотан докладывал, что туда продолжают прибывать торговые караваны. Но их количество не велико, так как весть о начале войны гуннов с империей Хань быстро разлетелась по всем странам и все ждут окончания разборок.

Еще Мойша сообщил, что было перехвачено посольство Хорезма, возвращавшееся с Хань. Хорезмийцы пытаясь пройти незамеченными, выбрали дорогу через пустыню Такла-Макан, в обход городов и поселений. Но были обнаружены пограничными дозорами, которых Мойша, опасаясь наступления Срединной империи, густо расставил вокруг доверенных ему в управление территорий.

При допросе погиб глава посольства, оказавшийся сыном главного советника царя Артавы — Фарасмана. Он ничего не рассказал. Но некоторые члены посольства оказались менее сильными духом и после соответствующих расспросов, сообщили о заключенном между империей Хань и Хорезмом союзе, и о том, что они договорились об одновременном наступлении на степи к середине этого лета.

Прислал вести и мой ставленник в Согдиане — Андромах. Скончался Царь Согдианы — Парман. Как я и ожидал, Андромах при поддержке двухтысячного отряда кочевников легко захватил власть в стране и начал править страной, как говорят в таких случаях «железной рукой», то есть, казнив всех своих конкурентов, предусмотрительно упраздняя будущую оппозицию.

Более тревожные новости стали поступать с западных границ кочевий канглы. Приходящие один за другим гонцы от Сакмана сообщали об активности аланов и сарматов. Решение как быть дальше с моими новыми врагами предстояло принять на совете вождей после моей инаугурации, которая состоится завтра.

К моему удивлению я не чувствовал по поводу предстоящего моего избрания никакого волнения. Да и поводов для переживания не было. Как мне докладывали Токсаб, Угэ и близнецы, все вожди и старейшины, не говоря уж о простых воинах, полностью поддерживают и довольны единодушно принятым предварительным решением об избрании меня повелителем Великой степи.

«Мда-а-а, приятно быть столь уважаемым человеком», — думал я с наслаждением, обгладывая очередную ножку вкуснейшего фазана.

Тут, двери юрты отворились и в жилище вошли Токсаб, с правой руки которого свисал мешок и воин из числа моей личной охраны, несший большой поднос, накрытый расшитой золотыми узорами и рунами алой шелковой тканью.

Токсаб сел рядом со мной, а воин, поставив перед ним поднос удалился.

— Угощайся. — Сказал я верховному жрецу гуннов, показывая на половину съеденной мной дичи. Токсаб ухмыльнувшись, оторвал у фазана крыло и почти целиком отправил кусок себе в рот, громко чавкая, стал тщательно его прожевывать.

Дождавшись пока он закончит с крылом спросил:

— Что это?

Токсаб, не спеша поднял платок с подноса и вытерев об материю свои руки, ответил:

— Это мой подарок тебе.

На подносе я увидел пятнадцать чаш. Первой в глаза бросилась золотая, густо украшенная по кругу рубинами.

Я взял ее в руки. Чаша оказалась не идеально круглой формы и по всему было видно, что ее основа полностью залита расплавленным золотом, которая затем тщательно была обработана до блеска.

— Из черепа кого сделана эта чаша? — Спросил я уже догадываясь.

— Это череп Кокана. Эти пять, — показал он рукой на золотые чаши, без вставленных в них драгоценных камней, — его сыновей. А эти, — провел рукой он по оставшимся, серебряным, — его внуков.

Я поставил чашу обратно на поднос:

— И, что мне с ними делать? — Спросил, забыв, что «дареному коню в зубы не смотрят».

Глаза Токсаба, широко раскрылись, и будь на его лице брови, я бы сказал, что они в удивлении взлетели вверх.

— Ты дал клятву Тураки-Хатун. И пока она не выпьет вина из чаши черепа Кокана, ты не сможешь повелевать в Великой степи.

— Но она погибла! И даже тело ее мы не нашли.

— Но дух ее все еще бродит среди нас и ждет, когда ты исполнишь данное ей обещание.

— И как же мне это сделать?

— Это предоставь мне. Завтра я помогу тебе призвать дух Тураки-Хатун, дабы она выпила вина из чаши, которую будут держать твои руки. Будь готов к этому с рассветом.

— Хорошо. — Нервно согласился я, представив как внушившая мне страх еще при своей жизни, мертвая старуха пьет вино из моих рук.

— Это еще не все. — Продолжил Токсаб.

От его слов я чуть было не подавился куском фазана.

«Что там еще надо мне сделать?» — подумал я, с трудом проглотив мясо.

— Ты, надеюсь, не забыл, что еще давал клятву хану Баджанаку.

— Ее же выполнил уже, — ответил я с облегчением, — Шимыр и Сейшен мертвы.

— Да, но где доказательства?

— Так, тысячи воинов видели, как я убил Сейшена в поединке. А Иргек сам отрубил голову Шимыру.

— Согласен, но Баджанаку будет приятно, если ты лично преподнесешь этот подарок. — Закончив говорить, Токсаб развязал мешок и вытащил одну за другой две сушенные человеческие головы, в которых без труда опознал вышеуказанных вождей усуней…

* * *

— Коке вставай, — стал будить меня Тегын, — пора, скоро солнце взойдет. Тебя ждет Токсаб.

Я с трудом проснулся. Затем приведя себя в порядок, облачившись при помощи Тегына в свои начищенные до блеска доспехи, вышел из юрты.

Солнце еще не взошло. Расстояние вокруг юрты освещали горящие костры. Я посмотрел на восток, где за горизонтом начала проявляться тонкая золотая полоска.

Ко мне подошел Токсаб, который крепко взяв меня за руку повел за собой по направлению к возвышающемуся в метрах двухстах от нас кургану. За нами направились четырнадцать моих телохранителей.

Взобравшись на курган, воины встали в ряд по обе мои стороны. Впереди стояли пятнадцать человек в широких кожаных плащах, на головы которых были надеты волчьи головы.

«Шаманы» — подумал я.

Они держали в руках подаренные мне Токсабом чаши, которые шаманы, подойдя, передали нам. В моих руках оказалась, как и следовало ожидать, чаша украшенная рубинами и наполненная вином. Затем шаманы, отойдя, взяли в руки бубны и стали бить по ним, при этом издавая гортанные звуки и приплясывая под них вокруг себя. При чем, танец они исполняли так синхронно, что могли бы дать фору лучшим танцевальным группам моего времени.

Лучи быстро восходящего солнца отразились от рубинов, неожиданно яркими, красными цветами. Тут, впереди себя увидел, тоненькое завихрение, которое быстро превращалось в небольшой смерч, поднимая с земли пыль. Смерч, приблизившись ко мне, вырвал из моих рук чашу, а затем, проделав поочередно тоже с другими стоящими по обе стороны воинами исчез. Доказательством, что это была не галлюцинация, являлись только лежащие перед нами на земле пустые чаши.

— Дух Тураки-Хатун решил, что ты исполнил свою клятву и она, наконец, присоединилась к своим предкам! — Громко объявил стоящий рядом Токсаб. В ответ одобрительно зашумели в тысячи голосов, стоящие у подножья кургана люди, кото1рых я до этого не увидел.

Вдруг все кочевники, встали на колени и заголосили в один голос:

— Мы желаем и мы требуем, чтобы ты стал каганом и властителем всех людей сидящих верхом и натягивающих луки от Великого моря на востоке до Большого моря на западе. Затем от толпы отделились Иргек с Иреком и еще несколько десятков гуннов, которые неся большой белый сверток, поднялись ко мне.

Сверток оказался белой кошмой, которую они, расстелив, посадили меня на него.

Токсаб, встав напротив меня у края кошмы громко прокричал:

— Посмотри вверх и подумай о ждущем тебя величии! Посмотри вниз и подумай о кошме, на которой сидишь! Если ты будешь хорошо управлять государством, если ты будешь править справедливо, если ты будешь почитать вождей по их достоинству и силе каждого, вся земля будет под твоей властью и Тенгри даст тебе всё, чего ты пожелаешь. Но если ты будешь несправедлив и жаден, то станешь несчастным и жалким и таким бедным, что у тебя не будет даже той кошмы, на которой ты сидишь!

Затем собравшиеся на вершине кургана вожди, подняв кошму на которой я сидел, стали скандировать:

— Каган Богра! Каган Богра! Каган Богра!..

За ними стали повторять уже десятки тысяч голосов вокруг кургана.

* * *

Неожиданно для себя я стал правителем громадной территории, от всей современной мне Монголии на востоке, до Аральского моря на западе. От озера Байкал и лесов Сибири на севере, до Велико-Китайской стены и Тибета на юге.

Формально я был объявлен каганом всех кочевых племен от Тихого океана до Черного моря. Но ни сяньби с ухуанями, кочующие на востоке ни тем более сарматы на западе не признали мою власть. И сейчас на военном совете, который проходил в огромном шатре, вместившем в себя тысячу человек из числа вождей, старейшин родов и командиров туменов, предстояло решить, как быть дальше.

На повестку дня вожди вынесли четыре вопроса:

— Угроза, исходящая от объединенных сил аланов и сарматов, которых пока удается сдерживать с имеющимися у Сакмана силами.

— Угроза, исходящая от Лошана и поддержавших его племен, которые откочевали ближе к Великой стене, где находились триста тысяч ханьских солдат.

— Содержание подчиненных лично мне войск — двадцати тысяч «бешенных» и «рыцарей», римских легионеров, тумена женской конницы, которую набрала Айбеке (отказать ей в разрешении увеличить количество воинов под своими знаменами, после того как она выходила меня больного, я не смог) и семи тысяч наемников кянов, которые сейчас охраняют княжества Таримской впадины.

— Распределение между вождями поступающих от вассальных княжеств и государств податей и налогов от торговли.

Решения о первых трех вопросах было принято сравнительно быстро и без особых споров и возражений

Гонец, прибывший от Сакмана, сообщил, что наступление сарматов и аланов удается остановить только потому, что основная часть армии Гатала сейчас находится к западу от их кочевий и ведет войну со сколотами. Но оскорбленный повелитель сарматов, намерен заключить перемирие со своим западным врагом и после чего перебросить все войска на восток. Потому, для защиты кочевьев канглы, было принято решение о направлении на запад Баджанака, со всеми его воинами. В помощь им выступят тумен гуннов и пятнадцать тысяч воинов из племени динлин. Все вожди пришли к единому мнению, что этих сил будет достаточно на первых порах сдерживать сарматов.

Угроза, исходящая от племен сяньби и ухуань была большей, так они намеревались объединиться с армией хань и организовать скорое наступление. Ждали они только середины лета, когда возможно должны будут выступить и хорезмийцы. Посольство хорезмийцев конечно было перехвачено. Но я не исключал, что кто-то из этой дипломатической миссии смог уйти и обойти дозоры Мойшы. Или ханьцы могли направить дополнительно свое посольство. Оно могло быть более удачливым и информацию о заключенном союзе и решении одновременном наступлении на нас, до Артавы смогла все-таки дойти.

И вожди приняли решение о нанесении превентивного удара по племенам сяньби и ухуань, пока они не соединились с армией Хань и не превратились в силу, над которой уже будет невозможно одержать победу.

Что касается содержания подчиненных лично мне войск, вожди, согласились оплачивать расходы только моей гвардии — «бешенных». До этого момента я как-то даже и не задумывался о взимании налогов с моих подданных. Потому быстро и без колебаний согласился на это. Доходов с золотых рудников и поступающих податей с Согдианы и княжеств Таримской впадины должно было с лихвой хватить на все остальные текущие расходы. Но вот тут начались проблемы…

* * *

…Я продолжал сидеть на совещании членов правительства Великой степи со жгучим желанием поскорее убраться и оказаться у себя в юрте, где никто из этих собравшихся вождей не будет засорять мне мозги количеством воинов, лошадей, проблем связанных с подготовкой к походу на Лошана и приютивших его племен. Каждый из них докладывал мне и остальным присутствующим обо всем вышеперечисленном с одинаковой мелодичной монотонностью, от чего меня стало плющить и я бессовестным образом уже готов был заснуть тут же перед собравшимися вождями.

— …Каган! — Услышал я чье-то обращение, сказанное так громко, что я на секунду выплыл из почти накрывшего меня сна, — теперь нас всех интересует, как ты собираешься делить подати, поступающие от Согда, Хорезма, Шаньшаня и других княжеств которые ты снова вернул под власть гуннов?

— Также как это было принято вашими предками еще при кагане Модэ. — Ответил я, с усилием отогнав сон.

— Мы согласны, — услышал я его снова, сквозь одобрительное гудение остальных вождей, — с тем золотом и серебром, которые добывают на рудниках возле построенного твоим отцом города, ты поступишь также?

— Чего-о-о? — Сказал я вслух, сразу же взбодрившись. Для меня это было полной неожиданностью, так как считал месторождения золота открытые по моей наводке своей частной собственностью. Даже вожди канглы не претендовали на них. Но по наступившей в огромном шатре тишине, я понял, что этот вопрос волнует всех присутствующих.

— Мы о тех рудниках, которые ты обнаружил по воле Тенгри. — Сказал он от лица всех гуннов.

Я посмотрел на него. Говоривший был на вид не старше сорока лет, как и все остальные вожди, одет в яркий шелковый халат, перевязанный широким украшенным золотыми пластинами в виде барсов боевым поясом. Лицо у вождя было обветренное, с нестираемым загаром. Мощный торс, сильные руки, многочисленные шрамы говорили, что он воин, как и все остальные присутствующие. Единственным, бросающимся в глаза отличием от остальных был сильно деформированный нос, сплюснутый, скорее всего в результате удара стального навершия рукоятки меча, который делал его похожим на бульдога.

— Аксак, ты наверное запамятовал, что рудники находятся в кочевьях канглы? — Услышал я спокойный, но твердый голос «своего» прадеда, — даже я — хан канглы и властитель всех кочевий где пасут свои стада мои воины не претендую и на малую часть того золота.

— Многоуважаемый всеми гуннами хан Баджанак сам позабыл, что не был против того, когда мы только что решили направить двадцать пять тысяч воинов для защиты канглы от сарматов и тогда даже не вспомнил, что это его кочевья! Только почтенным возрастом мы можем объяснить такую забывчивость обычно мудрого и благодарного хана наших братьев канглы. И потому мы не будем отменять своего решения о помощи вам.

Баджанак замолчал и даже не взглянул на меня, но я понял, что мне нужно срочно ответить ему и не потому, что Аксак покусился на мое золото, он от лица всех гуннов грозился отменить воину с сарматами, в моем присутствии и без моего разрешения! Это было четкое проявление показного пренебрежения ко мне, к только что избранному Великим курултаем кагану!

Меня стал охватывать гнев и хотел ответить, но ничего не приходило в голову. Он был прав, я не хозяин этого золота, оно находилось там за десятки тысяч лет до того как я отправил туда римлян и лежало бы еще две тысячи лет, пока мои современники, в той, откуда я истории, не найдут его.

— Аксак, ты верно подметил, что рудники я нашел по воле Тенгри. — Ответил я все-таки после секундного замешательства, — и ты прав, что не нужно отменять решение о походе на сарматов. Командующий войском гуннов и динлинов еще не назначен и потому его возглавит Иргек, а ты займешь почетную должность советника при нем.

Год жизни среди кочевников меня многому научил, и я знал, что решение об объявлении войн принимается только по согласованию с вождями. Но после того как такое решение было принято, автоматический, главнокомандующим кочевой армии становился каган или хан, если только он сам не отказывался или был на столько слаб, что носил это звание номинально. Я же не был слаб. Вокруг ставки были расположены войска канглы, которые по приказу хана Баджанака бросятся на любого, на кого только он укажет, верных мне «бешенных» и «рыцарей», отряды усуней Ужаса, наконец десять тысяч «амазонок» под командованием Айбеке. Если к этому добавить, что многие рядовые воины гуннов как минимум симпатизируют мне, то мои позиции были если не лучше, то точно не хуже, чем у моего предка кагана Модэ.

Поэтому я смело ставил во главе двадцати пятитысячного корпуса на западных границах государства Гуннов верного мне человека и еще более дерзко я отнесся к Аксаку, назначив советником, к советам которого Иргек уж точно следовать не будет. Об этом видимо подумал и сам Аксак. Он резко вскочил на ноги, с явным намерением возмутиться, для меня это уже было предсказуемо и я ждал его неповиновения.

— Несомненно! — Вдруг услышал я поднявшегося на ноги Токсаба, взмахом руки приказав Аксаку сесть, — несомненно, Тенгри в своем могуществе и милости создал то золото в помощь кагану Богра и для возвышения Степи над империей Хань и прочими державами. То, что рудники обнаружены всего в двух фарсангах от города, лишнее тому доказательство. Я убежден, что каган распорядится этим золотом мудро и справедливо. — С секунду выдержав паузу, и обведя взглядом присутствующих, верховный жрец добавил, — по своему усмотрению.

Затем Токсаб, повернулся ко мне и слегка поклонившись, продолжил:

— Аксак опытный воин, уже многие годы командующий туменами гуннов и не раз руководивший походами на империи Хань и Когурё[32]. Он был поставлен во главе тумена еще твоим отцом и утвержден даже Коканом! Мудро ли будет отправлять его простым советником за тысячу фарсангов на Запад, когда нас впереди ждут тяжелые сражения с армиями сяньби, ухуаней и Хань?

— Ты сомневаешься в моей мудрости, Токсаб? — Ответил я раздраженно.

— Нет, конечно же нет.

И верховный жрец, снова слегка поклонившись, сел…

* * *

— Надо было уступить ему. — Сказал мне Баджанак, потягивая мелкими глотками кумыс из золотой чаши, по размеру и несбалансированной форме которого я понял, что она изготовлена из человеческого черепа, скорее всего принадлежавшего Сейшену или Шимыру.

— Думаю Богра поступил правильно, настояв на том, чтобы Аксак уехал с Иргеком, — ответил вместо меня Ужас, — ведь ясно же, что это Токсаб подговорил его и он заявил права на золото и серебро, добываемое с рудников.

— Ты зря наговариваешь на нашего дядю, — почти одновременно вскричали возмущенно Иргек с Иреком, — ведь именно Токсаб привел к победе Богра…

Я сидел на почетном месте напротив входа в юрту и разглядывая удивлялся ее роскоши. Белоснежная юрта была наполнена редкими импортными товарами. Пол юрты устилали дорогие ковры, тигриные и даже львиные шкуры, на голову одного из которых Баджанак облокотился. На стенах были развешаны яркие гобелены, дорогое оружие и шубы из соболиных, песцовых и мехов рыси. Вокруг было столько золотой и серебряной посуды украшенных крупными драгоценными камнями разных цветов, что у меня начало рябить в глазах.

«Юрты у вождей гуннов были гораздо скромнее, чем у Баджанака. Даже у меня нет такой. И не лень ему было тащить юрту со всеми этими сокровищами за тысячи километров от своей столицы Кангара? Хотя не сам же он тащит. Даже руководить транспортировкой ему не приходится. Интересно сколько все это стоит в эквиваленте на доллары в моем времени? Одно только такое манто из соболя тысяч двести баксов будет стоить!» — вспомнил я цены из элитного мехового салона в Алматы, куда я случайно забрел как-то и в испуге от недоуменных взглядов манерных продавщиц выбежал.

— А ты, что молчишь? — Ткнул меня больно пальцем в ребра Баджанак, отвлекая от текучих мыслей.

— Я думаю Буюк прав, Аксак человек Токсаба…

— Ха, — перебил меня Иргек, — да все знают, что Аксак верный пес Токсаба! Но зачем ему подрывать твою власть, когда он сам помог тебе сесть на белую кошму кагана?

— Власть, — ответил ему Баджанак, — сам он не может быть каганом, но хочет управлять гуннами через слабого кагана, который к тому же обязан ему.

— Да-а, сценарий вчерашнего представления придуман им. — И, не обращая внимания на вопросительные взгляды об игре слов из времени, откуда я явился, продолжил, — помните его слова, которые он мне сказал, когда вы все избрали меня каганом о жадности и кошме?

Я обвел взглядом своих приближенных и, увидев в их глазах непонимание, сказал:

— Токсаб знает, что золото и серебро, добываемое с рудников рядом с Таразом жизненно необходимо мне.

— Согласен, — задумчиво проговорил Баджанак, — на все то золото ты содержишь не только тридцать тысяч всадников, но еще платишь римлянам и кянам, строишь города и развиваешь торговлю. Все это делает тебя сильным и независимым от совета вождей и даже угрожает их самостоятельности. Согласись ты отдать золото им, то оставшейся десятой части едва хватило бы на строительство города. Но отказав, ты дал повод обвинить тебя в жадности. Думаю Токсабу, было на руку любое из твоих решений.

— Да-а, да-а, он еще тот старый хитрец. — В этот раз согласились близнецы.

Я посмотрел на них, — «интересно, донесут ли они об этой беседе своему дяде?», — но вслух сказал:

— Но тогда почему он не дал Аксаку сразу же обвинить меня в жадности?

— А чего бы он добился? — Ответил Буюк, — за тобой только в ставке находятся шестьдесят тысяч всадников. Начни он обвинять тебя и это привело бы к новой войне между гуннами. Тогда часть вождей осталось бы с тобой, а другая, которая посчитала бы тебя жадным, сразу же переметнулась бы к Лошану. Только Тенгри знает, чем бы все это закончилось. Поэтому твое нежелание делиться золотом он оставил на будущее, и я уверен, что в скором времени он об этом еще напомнит. Жаль, что я, хан Баджанак и Иргек завтра с рассветом покинем тебя и с нами уйдет половина верных тебе воинов.

— И что же мне теперь делать? — Спросил я задумавшись. Хоть мне и не хотелось нести ответственность за целый народ, но и становиться чьей-то марионеткой желания не было.

Одной из моих мыслей было отдать приказ своим телохранителям схватить Токсаба, но я тут же забыл о нем как о неосуществимом. Не мог я подобно императору Китая Лю Ши или царю Хорезма Артавы, только по настроению казнить или щадить своих «придворных». Я простого пастуха не могу наказать без соответствующих доказательств о какой-либо его вине, так, чтобы это не подорвало мой авторитет и доверие среди кочевников. Думаю, даже Чингисхану такое не было позволено.

— Ну как, что делать? — Ответил мне Буюк, — делай то, что получается у тебя лучше всего. Разгроми Холяна и примкнувших к нему ухуаней…

* * *

Я в окружении телохранителей смотрел с вершины холма вслед удаляющихся на запад армий гуннов под командованием Иргека, усуней кунбека Буюка и канглы хана Баджанака. Чем дальше они удалялись, тем тревожнее становилось у меня на душе. В очередной раз мне приходилось отдалять от себя верных мне людей. В каждом из них я чувствовал не просто заинтересованность в поддержке меня в качестве правителя Степи, но искреннюю любовь ко мне, которую я видел только от своих родителей в своей прошлой жизни. Особенно не хотелось оставаться без Ужаса, советы и наставления которого были очень ценными. Но и держать их все время возле себя не мог.

Конечно, остались Угэ и Ирек, еще появилась куча подлипал, в основном «стучащие» друг на друга и Токсаба, который с их слов готовил мне какую-то подлянку. Но, кроме того «что кто-то там им что-то сказал» конкретики и доказательств не было. Да и не хотелось погружаться в придворные интриги и становиться параноиком, без того забот хватало. Я планировал последовать совету Ужаса и через неделю выступить на оставшиеся, на востоке «непокорные» племена кочевников. Он, да и я считали, что победа над ними повысит мой авторитет среди гуннов, соответственно ослабит позиции Токсаба и других вождей.

— Угэ, извести всех вождей, хана племени хагасов с приказом не позднее тридцати дней собрать здесь все свои войска для похода на хана Холяна…

— В этом нет необходимости, — перебил сопровождавший меня Токсаб, — я уже направили посыльных, и прибудут не позднее пятнадцати дней.

— Хорошо. — Тихо ответил я и, развернув своего коня, направился в сторону своей ставки.

Мне сильно не понравилось то, что Токсаб важные приказы отдает без согласования со мной…

* * *

Ожидая отряды прибывающих со всех сторон Степи, я провел дотошное инспектирование подчиненных лично мне войск.

Моя гвардия «бешенные» и десять тысяч амазонок Айбеке были морально, физически и технологически готовы к предстоящим сражениям. Все были вооружены, с обязательным запасом, луком, коротким копьем, саблей и боевым топор, одеты в кольчужные и панцирные доспехи. У каждого имелся, круглый щит. Боевые кони были полностью покрыты кольчугой.

Осматривая «рыцарей» я также остался доволен. Все были защищены одинаковыми, начищенными до блеска панцирными доспехами, в руках держали длинные сарматские копья. Помимо копий и сабель, у моей сверх тяжелой кавалерии имелись булавы. Огромные кони «рыцарей» были покрыты сверкающими металлическими нагрудниками, накрупниками и пластинами защищающими шею и лоб, короче говоря — полной конской броней.

Проведя ряд тактических учений, я выявил один существенный недостаток. Моя «рыцарская» конница была крайне медлительна и не поспевала даже за тяжелыми «бешенными», не говоря уже о легкой коннице кочевников.

Но во всем остальном преимущество было явным, особенно перед пехотными армиями Китая. Уверен, даже рыцари из того времени о котором я знаю, не смогли бы конкурировать с моими. Главным отличием было то, что каждый средневековый рыцарь с его оруженосцами и помощниками был отдельной боевой единицей даже в составе крупных королевских армий. Мои же «рыцари» выгодно отличались дисциплиной и могли быть одной военный машиной, как в составе войска, так и по-отдельности.

Кочевники, благодаря своему быту и способу ведения хозяйства, были уже готовыми кавалеристами. Земледелец, работающий всю жизнь с плугом, не имел никаких боевых навыков. Тогда как каждый кочевник, принужденный самой жизнью постоянно бороться то со стихией, то с хищниками как неразумных, так и разумных видов был уже обученным воином. Это и показали учения, где «рыцари» быстро уяснив преимущества своего нового вооружения, легко и слажено перестраивались с развернутого строя то в один, то в три клина, а затем снова в широкий порядок, выставив вперед копья.

«С таким войском ни одна армия Древнего мира не страшна», — был уверен я, — «значит, смело можно отправляться в поход на хана Холяна…»

* * *

Я на очередном, уже десятом ночном привале направляющихся на юг собранных для войны с ханом Холяном войск сошел с коня и, расседлав его, лег среди высокой летней травы, облокотившись спиной к седлу. Рядом со мной, положив свою голову на мою грудь, удобно расположился Тегын.

Всматриваясь в ночное небо и яркие звезды вдруг увидел, что небосвод огненным следом прочерчивает падающая звезда.

— Наши звезды выше, коке. — Прошептал Тегын.

Я невольно рассмеялся.

— Почему ты смеешься? — Спросил возмущенно он и, не дожидаясь ответа, продолжил, — аже мне рассказывала, что от звезд зависит рождение или смерть людей. И когда падает звезда, то погибает правитель или великий воин.

— Еще, что аже рассказывала тебе? — Ответил я, продолжая смеяться.

— Вон видишь, — показал пальцем Тегын в сторону Полярной звезды, — это железный кол, вокруг него на аркане с начала времен ходят по кругу, белая и синяя лошади, — чуть сдвинул руку он в сторону двух крайних звезд Малой Медведицы. Далее прочертив невидимую дугу по созвездию Большой Медведицы сказал, — их хотят отвязать те семь воронов. Но Тенгри им этого не позволяет, потому что если лошадей отпустить, то наступит конец света. И когда Тенгри ложится спать, то следить за воронами он поручает луне.

— А почему лицо у луны в шрамах, знаешь? — Спросил я, вспомнив, что как-то в детстве задавал такой же вопрос своей маме.

— Потому что солнце позавидовало красоте луны, и оцарапала ее лицо. — Ответил уверенно он, к моему удивлению точно также как и моя мама.

— Нет, во-первых то была не падающая звезда, а метеорит, — неожиданно для себя сообщил я ему и на вполне закономерный вопрос Тегына я продолжил, — Метеорит это кусок камня или железа падающего из космоса…

Так продолжалось еще часа два, на любой мой ответ возникали несколько вопросов — что такое космос и атмосфера? Если солнце это звезда, почему она такая большая? И тому подобное. И детский мозг впитывал все, что я ему рассказывал, грубо разрушая все его сказочные представления об этом мире.

— Каган. — Прервал мои уроки Тегыну подъехавший гунн, сойдя с коня и склонился в поклоне передо мной после того как я с моим братишкой встал.

— Говори. — Сказал я ему.

Гунн, был тем самым воином пронзившим стрелой девушку из города Кокана и одним из верных людей Токсаба.

— Посланные лазутчики вернулись и они сообщают, что в дне перехода на юг восемь туменов воинов племен сяньби и ухуань направляются к Великой стене.

— Передай Токсабу и всем вождям, что сейчас же выступаем.

— Верховный жрец Тенгри, уже отдал этот приказ. — Бесстрастно ответил мне воин, — все войско готово к переходу, остался только ты и твои тумены.

— Угэ, поднимай воинов. — Приказал я начальнику своей охраны, больше не обращая внимания на посыльного.

Мне снова не понравилось то, что Токсаб важные решения принимает без согласования со мной и только уведомляет меня о них. Но я не хотел пока предъявлять ему свое недовольство. Было такое чувство, что это может сыграть не в мою пользу, тем более со всеми решениями верховного жреца я был согласен.

* * *

Я и Ирек, в сопровождении Угэ и сотни телохранителей нахлестывая коней, направились к авангарду войска, где находился Токсаб.

— Какие новости? — Спросил я первым делом, подъехав к нему, — Сможем догнать войска хана Холяна?

— В этом нет необходимости, каган, — ответил мне Токсаб, — тумены сяньби и ухуаней сами направляются в нашу сторону.

Я посмотрел по сторонам. Повсюду, насколько хватало глаз, до самого горизонта простиралась степь. И только в километре от нас находился небольшой одинокий холм.

— Туда. — Показал я в сторону возвышенности камчой и, не дожидаясь ответа, направил коня галопом.

Холм хоть и был не выше десятка метров, но ровная степь вокруг с него хорошо осматривалась.

«Лучшего места для моего командного пункта здесь не найдешь» — подумав это, вслух произнес:

— На этом холме расположим нашу ставку. — Сказал я Токсабу.

Он, кивнув, развернул коня и направился в сторону следовавшего за нами войска.

— Каган, посмотри. — Показал мне Угэ рукой на юг.

Там, по всему горизонту слева на право, поднимая степную пыль, расползалось огромное пятно, становясь с каждой секундой все больше.

— С Холяном идут не только войны племен сяньби и ухуаней. — тревожно произнес Ирек, всматриваясь во все больше расползающееся пятно, — с ним прибыло и войско империи Хань!

Глава девятая

«Что же делать?» — Снова мучал меня тот же вопрос, как и год назад, когда я попал в крепость построенную Шоже и осажденную генералом Чен Таном.

Как докладывали разведчики, в прибывшем войске империи Хань было не меньше трехсот тысяч солдат. Под моим командованием собралось сто пятнадцать тысяч великолепных всадников. Конечно, в подавляющем большинстве сражениях войска кочевников всегда уступали в численности ханьским армиям и они, имея двукратное, а иногда и трехкратное преимущество часто терпели поражение. И в этот раз можно было рискнуть, а располагая таким козырем как «рыцари», то моя победа могла стать более чем вероятной. Но вкупе с туменами племен сяньби и ухуаней, сражение с которыми даже в отдельности могло принести немало неприятных сюрпризов, ханьцы были непобедимой для нас силой. Да и единства в войске гуннов не было. Прошедший очередной военный совет ясно показал это. Часть вождей стало прямо обвинять меня в том, что причиной того, что войска хана Холяна успели объединиться с армией Хань, является медлительность «рыцарей» и тот путь, который обычно преодолевался гуннами в течение трех-четырех дней, увеличился до десяти. Они же и требовали немедленного отступления. Другая, меньшая часть, те, кто прошел путь сражений от Хорезма до княжеств Таримской впадины, выразили готовность поддержать любое мое решение.

Я снова посмотрел на степь, которая передо мной, всего в километре от холма, на котором расположился мой наблюдательный пункт, была покрыта войском противника. Вот уже в третий день отряды ханьцев выстраиваются в ровные шеренги. Зрелище марширующих отрядов с тысячами развивающимися над ними черно-белыми знаменами было потрясающим. Центр ханьской армии и левый фланг составляли пешие копейщики, позади которых расположились отряды арбалетчиков и легкая конница, вооруженная луками и короткими копьями. На правом фланге были собраны ударные части, вся их тяжелая кавалерия, усиленная боевыми колесницами. Впереди этого громадного воинства в десять шеренг выстроились всадники племен сяньби и ухуаней.

— Что надумал? — Услышал я позади голос Ирека.

— Ничего еще не надумал. — Ответил я раздраженно, даже не подумав повернуться к нему хотя бы из вежливости.

Ирек подойдя к развевающемуся слева от меня большому белому флагу с изображением головы синего волка, сказал:

— Они ждут и не собираются наступать. Боятся, что мы можем уйти вглубь степи.

— Может, не будем их разочаровывать?

Ирек усмехнувшись, проверил на прочность древко флага, подошел к стоящей рядом со мной скамье и сев на нее ответил:

— Это будет на руку Токсабу. — И, помолчав в раздумье несколько секунд, продолжил, — всего за год ты смог объединить почти все племена Великой степи. Это все благодаря твоей решительности, храбрости и тому, что ты являешься победителем Чен Тана, которого не смог одолеть даже сам каган Шоже. Если ты отдашь приказ об отступлении то потеряешь доверие простых воинов, которые убеждены, что тебе покровительствует сам Кок Бори. Тогда вожди этих воинов перестанут считаться с тобой, а власть верховного жреца Тенгри укрепиться еще больше. А после смерти Баджанака, Мойша выступит против тебя, и канглы могут не принять тебя в качестве своего хана. Тогда ты потеряешь Тараз и золотоносные рудники, а затем…

— Да знаю я все это, — перебил я его, — но тебе то, что? Ты все равно ничего не теряешь. Токсаб то твой близкий родственник и даже больше того, почти отец.

Ирек в ответ снова усмехнулся:

— Ты не прав Богра. Я и мой брат последовали за твоим отцом покинув родные кочевья и пойдем за…

— Это кто там? — Показал я рукой на трех всадников отделившихся от основной массы армии противника и галопом направлявших своих коней в нашу сторону.

— Это послы. — Ответил он после того как посмотрел по указанному мной направлению, — сейчас узнаем что они нам хотят предложить.

Ирек встав, крикнул стоявшему в нескольких метрах от нас Угэ.

— Пусть сразу же приведут этих послов…

* * *

— …Послание командующего северной армии императора Поднебесной Лю Ши предназначено не для тебя. — Ответил мне сквозь зубы ханьский офицер.

Я, усмехнувшись его высокомерию, посмотрел на него. Посол был защищен черными чешуйчатыми доспехами, на его голову одет бронзовый шлем, украшенный несколькими желтыми перьями, являвшиеся отличительными знаками офицера штаба высокого ранга

— Ну и для кого же оно? — Поинтересовался я.

— Оно адресовано только вождям и высшим военачальникам.

— Ну, так и скажи им тогда. Вот они все. Это верховный жрец Токсаб, это — Ирек, прямой потомок кагана Модэ, это вождь самого могущественного рода гуннов… — Стал я представлять ему поочередно стоящих напротив ханьского офицера представителей элиты гуннов.

— Ты не должен знать об этом.

— Говори или возвращайся. — Прорычал Ирек.

— Хорошо. — Ответил нехотя ханец и, вытащив из сумки цилиндр, продемонстрировал нам печать в виде какого-то иероглифа на ней, сломал ее, затем бережно достав из нее свернутую в трубочку бумагу, развернул и стал читать:

— Сын Неба, благословенный и великий император, премудрый правитель, Будда наших дней…

— Ближе к делу. — Попытался перебить я посланника.

Но он даже не взглянув на меня продолжил перечислять титулы императора Лю Ши и после того как я насчитал еще двадцать перешел к сути послания:

— …В своей милости прощает ванов хуннов последовавших за убийцей верного слуги и друга святого владыки шаньюя хуннов Хуханье и бесправно захватившего его престол Боши. Если ваны отступят и выдадут Боши или хотя бы покинут его, то десятитысячилетний властелин обещает покарать только его. Из знания того, что подданные небесного императора живущие севернее Великой стены находятся в бедствии и терпят великие лишения, постигнувшие их в результате бездарного и несправедливого правления Боши, он пришлет пять тысяч рулонов шелка, сто гин золота, миллион медных монет…

Тут стоящий рядом Ирек подскочил к парламентеру и всадил кинжал в горло не ожидающего нападения офицера. Двое стоящих рядом ханьских солдат отшатнулись.

Ирек вырвав кинжал, позволил ханьцу упасть на колени, который выронив послание, судорожно схватился обеими руками за рану в горле.

В следующее мгновение Ирек выхватив из ножен свой палаш, с размаху опустил его на шею смертельно раненного. Затем поднял послание, предварительно смяв его в кулаке подошел к лежащей отрубленной голове. Нагнувшись, запихал бумажный комок в ее рот и, пнув голову к ногам оцепеневших от страха ханьцев, прорычал:

— Заберите и передайте наш ответ.

* * *

Я снова сидел на вершине единственного, на всю окружающую степь холма и с ее вершины заворожено смотрел, как передо мной горят десятки тысяч костров.

Ирек убив посла не оставил выбора вождям. И теперь нам осталась только война, без права на мир, пока я и другие вожди гуннов не будут перебиты в бою или казнены после плена. В том, что нас ждет смерть или плен я не сомневался, и моя нерешительность быстро распространилась среди многих воинов, которые сидя у костров стали шептаться о том, что каган Богра кажется, боится…

Вздохнув, встал со скамьи и осмотрелся. У входа поставленной для меня походной юрты расположились два моих телохранителя и вокруг, чуть дальше еще несколько десятков. Пройдя в юрту, стража сразу же за моей спиной скрестила копья.

"Надо выспаться," — решил я, — "завтра снова собирается совет вождей, на котором, наконец, придется решить, что делать дальше".

Я, сняв с себя верхнюю одежду, лег, положив под голову подушку, попытался уснуть, но меня все продолжали посещать тревожные мысли о завтрашнем дне и почти четырехсоттысячной армии врага, ждущего сражения.

Отогнав тревожные мысли, стал считать в уме, как в своей прошлой жизни. Тогда моему доведенному постоянными попойками до нервозности тела, это помогало уснуть. Досчитав до трех тысяч четырехсот пятидесяти, уже сквозь сон услышал какое-то шуршание с наружной стороны дверей юрты. Через секунду двери открылись и в темноту бесшумно нырнули две тени.

Рефлексы здорового и тренированного тела мгновенно среагировали на опасность. Схватив кинжал, который я по наставлению Ужаса всегда держал рядом с собой, в кувырке быстро сократив расстояние к ближайшей тени, осторожно приближавшейся во мраке ко мне, всадил клинок в его тело. По тому, как оно сразу же рухнуло, вырвав кинжал из моей руки, я понял, что попал прямо в сердце, но перед следующей тенью я остался безоружным. Хотел было закричать, чтобы позвать на помощь, но резкая боль в груди заставила меня судорожно хватать ртом воздух, следующее, что я увидел, это брызги звезд перед глазами, а затем темнота…

* * *

Очнулся я от острой и царапающей боли по всей спине. Я не сразу понял, что кто-то волочит меня по степной колючке. Но разобравшись, мои мысли как обычно в таких случаях тут же стали посещать множество панических вопросов:

«Куда это меня тащат? Меня, что похитили?! Это ханьцы?!»…

Эти вопросы вызвали у меня панику и желание закричать, но здравый смысл подсказал мне, что не стоит сейчас обнаруживать того, что пришел в сознание, могут снова вырубить или хуже того, прикончить.

Я приоткрыл глаза, вокруг все еще была ночь. Значит, времени прошло совсем немного. Затем обнаружил, что руки у меня привязаны к бокам и обмотаны вокруг груди и спины веревкой, за которую меня и тянули.

Тут, невдалеке я услышал короткое щебетание степной перепелки:

— Вить — вить — вить.

Меня сразу же перестали тащить.

— Вить — вить — вить — вить. — Ответили птице совсем рядом у моей головы.

И снова невдалеке тройное чирикание. После я услышал, как к нам кто-то ползет и спустя минуту меня стали волочь еще быстрее. Я попытался высвободить руки, но связаны они были прочно. Мне удалось пошевелить только кистями. Вскоре услышал всхрапывание лошадей, к ногам одной, судя по запаху и звуку, меня доволочили. Следующее, что я услышал это тихое шептание.

«Это ханьцы!» — Опознав их язык, на меня снова стала накатываться волна ужаса и паники.

Шептание становилось все громче и постепенно перешло в спор. Древнекитайским языком я не владел, но после сильного пинка в мой бок понял, что причиной горячей дискуссии являюсь я.

Я приоткрыл глаза. Надо мной, хорошо освещаемые звездами и луной стояли два человека. В одном я сразу распознал воина кочевника, другого же узнал также быстро, вернее вспомнил персонаж из видеофильмов моей юности в прошлой жизни. Одет он был в одноцветную мешковатую одежду, на голову накинут капюшон, а лицо перевязано платком. Были оставлены открытыми только глаза. На вид это был классический ниндзя из блокбастеров девяностых. Только цвет его камуфляжа был не черного, а какого-то другого цвета, который в ночи, хоть и светлой я разобрать не смог. И короткий меч, висевший не за спиной, а на левом боку под рукой был серповидной формы.

«Ну да, диверсантов Древнего востока здесь еще мне не хватало! Одному мне точно с ним не справиться, даже если я смогу высвободиться».

Но тут, кочевник, прорычав что-то в гневе, выхватил свой палаш и попытался рубануть им «ниндзю». Тот сумел перехватить удар и, выбив из его руки оружие, сразу же контратаковал, проведя удар ногой с разворота в грудь, от чего номада отбросило в сторону за пределы видимости моих глаз. Но потому как ругань продолжалась и начали раздаваться лязги железа, понял, что бой продолжается и ниндзя не смог вырубить своего противника и у того был еще клинок.

Я же этим боем дальше интересовался меньше всего. К моей невероятной удаче, выбитый «ниндзей» меч упал прямо под мою правую руку. Через пару минут я уже стоял на ногах с палашом в руке и как раз в этот момент, ниндзя нырнув под выпад с кинжалом, провел лезвием своего серповидного меча по животу, а затем развернувшись, острием по горлу кочевника…

…С пару секунд мы смотрели в глаза друг друга, затем «ниндзя» стал осторожно приближаться. Под впечатлением оставленных еще в моем детстве фильмов о непобедимости ниндзя стал пятиться от него. Так, продолжалось еще несколько секунд, пока тот не застонал и, схватившись за правый бок, не упал на колено. Не дожидаясь пока «ниндзя» придет в себя, в одном прыжке подскочил к нему и долбанул палашом по его макушке. Так как я, почему-то ударил не лезвием клинка, а плашмя, он ушел в глубокий отруб и видимо надолго. Осмотрев его, понял, почему мне так легко удалась победа над ним. Правый бок «ниндзи» от груди до таза был в глубокой резаной ране.

Оглянувшись, увидел четырех лошадей в полной сбруе. Вскочив на одного, первой моей мыслью было вернуться в свою ставку на холме, огни на котором горели всего в километре от меня. Но следующее, что пришло мне в голову валить от предстоящего сражения, в котором нет возможности выйти победителем. Отступить тоже не вариант. Я сразу потеряю ореол непобедимости и кочевники поймут, что покровительство Тенгри, это всего лишь миф. А как сказал мне Ирек, только это способствовало тому, что меня так быстро возвели в каганы и присоединились все вожди родов гуннов со своими воинами, канглы почти не оспаривают мои решения, а большинство усуней перешли под мою власть.

«И, что же делать?» — в который раз посетила меня эта мысль, — «может бежать к Ужасу, а оттуда в Тараз. Баджанак объявил меня своим наследником. Имея объединенную армию канглы, усуней и еще римских легионеров я смогу… Ничего ты не сможешь!» — Оборвал я сам себя, — «в этом случае, даже если Баджанак и не отменит своего решения, а усуни Ужаса не скинут ставленника трусливого кагана, правителем гуннов станет Лошан. Как только он возглавит государство, отзовет отряды на границе с кочевьями сарматов и обратит их против меня. Сарматы же сразу начнут активное наступление на канглы, а ханьцы в союзе с гуннами атакуют усуней и после того как разберутся с Ужасом, дойдет очередь и до меня. И тогда под Таразом соберутся армии сарматов, аланов, гуннов и ханьцев. А ведь есть еще тохары, такие враги как Хорезм и Парфия и разгромленные, но бежавшие к оногурам гузы. Нет уж, лучше погибнуть в этом сражении, чем чуть позже и с таким позором…».

Я подстегнул лошадь ударами ног в бока. Конь, сделав несколько шагов в сторону моей ставки остановился. Снова ударив боковой стороной палаша по крупу лошади, попытался рвануть его с места в галоп. Тот только недовольно всхрапнул и, повернув свою голову, попытался укусить меня за ногу.

— Что за хрень? — Пробормотал я и, спрыгнув с коня, потянул его за собой за узду. Но он оставался на месте как вкопанный.

Оставив его в покое, я вскочил на следующего скакуна. Но и его я не смог сдвинуть.

«Может здесь есть их хозяева, которые прячутся в ночи и кони не желают оставлять их?» — я тревожно стал озираться по сторонам.

Не обнаружив никого, направился к следующей лошади. Но, тут прямо передо мной я увидел две горящие синевой точки, которые приближаясь ко мне, становились все больше. За глазами из темноты вынырнула морда, а затем и весь мощный корпус гигантского волка.

— А-а, опять ты. — Узнал я в животном Кок Бори, совсем не удивленный в этот раз его появлением, — это из-за тебя лошади не хотят меня везти?

Волк в ответ только оскалил зубы, за которыми раздалось глухое рычание.

— Да не буду я сбегать. Как раз вот хотел вернуться в лагерь. Вон, они меня сперли, показал я рукой на двух лежащих киднепперов. — Почему то стал оправдываться перед ним я.

Волк, пройдя совсем рядом с крайней лошадью, которая повернув к нему голову, не проявила совершенно никакого страха.

Зверь, остановившись всего в метре от меня, вдруг вскинул голову в сторону луны и завыл. Вой, становясь все громче, сначала заложил своим звучанием мои уши, а затем наполнил все мое тело. Я не осознанно встал на четвереньки и также посмотрел на луну. Вой Кок Бори вырвался и из моего горла…

* * *

— Ёж — мое, как голова болит… — Пробормотал я, схватив себя за голову.

— Что-оо, опять? — Вскричал я после того как головная боль напомнила мне о связанных с ней событиях…

— А-а нет, я все еще в этом историческом периоде. — Пришел к выводу после того как оглядевшись увидел лошадей, труп кочевника и застонавшего «ниндзю».

«Что это было? Сколько я здесь пролежал? Надо скорее уезжать отсюда». — Посмотрев на небо, увидел, что луна все еще находится в зените.

Я встал и подошел к лошади.

— Ну, теперь ты должен увезти меня в лагерь. — Прошептал я ему в ухо, — Небесный Сын — Кок Бори ушел.

И собираясь вскочить на него, услышал стон. Обернувшись, увидел как «ниндзя» с трудом встал, а затем, проделав два шага в мою сторону, что-то проговорив, снова рухнул.

Я подошел к нему и прощупал пульс.

«Еще жив, но долго так может и не протянуть». — Придя к такому выводу, я наспех перевязал его бинтами из своей шелковой рубахи, а затем бросил поперек седла другого коня, благо «ниндзя» был не высокого роста и весил почти также как и я. Лошади послушно повезли нас в лагерь…

* * *

— Они долго. — Проговорил воин с отличительными знаками десятника племени ухуаней, — уже должны были вернуться.

— Может, не смогли выполнить задание хана Холяна? — предположил пожилой кочевник в доспехах простого воина, поглаживая холку своего коня.

— А ты знаешь, какое у них задание?

— Да откуда же мне знать! Сяньбицы разговаривают то с нами сквозь зубы. А этот, телохранитель самого хана и говорят лучший во всем племени сяньби…

— Замолчи, — вскинул руку десятник, прислушиваясь, — слышишь?

— Ага, — подтвердил воин, — там двое на клинках дерутся.

— Быстро туда. — Скомандовал десятник, побежав в сторону схватки. За ним направились семь воинов. Двое, по умолчанию, остались наблюдать за лошадьми.

Десятник и остальные ухуани, больше не слыша лязга мечей, перешли с бега на осторожный шаг. По их расчетам, они был уже рядом от места, где был слышен бой.

— Стойте. — В ужасе прошептал десятник.

Воины, следовавшие за ним, сразу же остановились.

— Это Небесный Сын Тенгри! — Трепетно выдохнул из себя пожилой воин, увидев, как между ухуанями не спеша проходит огромный волк ростом с коня и горящими синими глазами. Проводив зверя взглядом в темноту, ухуани услышали рычание, а затем вой.

— Смотрите! — С трудом выговорил следовавший за десятником воин, показывая рукой на то, как в темноте их окружает хищный блеск множества пар оранжевых глаз.

— Бежи-и-ым! — Закричал десятник и рванулся в обратную сторону. Все бросились за ним, подгоняемые жутким воем сотен волков.

* * *

— …Вы все трусы! — орал Лошан на стоящих на коленях перед ним и ханом племени сяньби десяток ухуаней, у которых руки были связанны за спиной.

— Мы не трусы. — Произнес пожилой воин и, показав на лежащего рядом мертвого десятника, — мы, по его приказу услышав шум боя, помчались на помощь великому нукеру хана Холяна и не наша вина в том, что Небесный Сын Тенгри прогнал нас. Этим самым он дал ясно понять всем нам, что…

— Замолчи. — Завопил Лошан, взмахнув над головой своим палашом…

— Что здесь происходит, Лошан? — Вскричал, только подошедший хан ухуаней Шенду, — за что ты убиваешь моих воинов?

— Они трусы и бежали, оставив свой пост, когда несли дозор, услышав обычный вой волков. — Ответил Лошан, нехотя опустив свой палаш.

— Это так, Ухэ? — посмотрел Шенду на пожилого ухуаня.

— Нет, великий хан…

* * *

— Ты откуда это идешь? И еще в таком виде? Что случилось? — С удивлением спросил Ирек, увидев меня.

— А вы, что здесь делаете? — Ответил я вопросом, посмотрев на него, стоящих рядом с ним Токсаба, Айбеке и десяток других вождей — Здесь же должны быть только наши внешние дозоры.

— Мы услышали, как вокруг лагеря армии империи Хань выли тысячи волков! Мы такого никогда еще не встречали и думали, что волки по велению Тенгри напали на наших врагов. — Ответил вместо Ирека Токсаб.

— Возвращайтесь к своим воинам. — Сказал я им, — завтра с утра быть готовым к сражению.

И не давая Токсабу, что-либо сказать продолжил:

— Отведи это человека к лекарям. Пусть сделают все возможное, что бы он выжил. — Показал я на свисающего с коня «ниндзю», — если выживет, приведите его ко мне.

Ирек посмотрев на него воскликнул:

— Это же ночной убийца с Хань!

— Да-а? — Деланно удивился я, — в юрте еще один есть, только мертвый.

На вопросительный взгляд Ирека ответил:

— Поедем, по пути все расскажу…

* * *

Подъезжая к юрте, я рассказал Иреку все произошедшее со мной в этой первой половине ночи, упустив только то, что хотел сбежать и видел Кок Бори.

— А, откуда столько волков взялись?

— Не знаю. Я вообще не видел и не слышал волков. — Соврал я Иреку.

— Как? Все наши воины слышали их даже здесь. А ты был ближе всех к лагерю армии Хань?

— А я не слышал никаких волков. — Просто ответил я и, увидев как Ирек и другие сопровождавшие нас воины, подозрительно покосились на меня, усмехнулся про себя: «Эта моя загадочность, скоро обрастет мифами и распространится по всему лагерю»…

* * *

— Каган! — В юрту вошел Угэ, — к нам прибыл посланник от хана племени ухуань.

— И чего он хочет, не сказал?

— Нет. Говорит, что послание предназначено только тебе.

— Ну, веди его сюда.

Через минуту в юрту втолкнули двух человек, пожилого, в простых кожаных доспехах и молодого воина на вид лет восемнадцати, одетого в шелка и опоясанного широким боевым ремнем украшенного как обычно у знати, золотом и серебром.

— Кто вы? — обратился я к ним.

— Сначала прикажи развязать нам руки. Мы не ночные убийцы, а послы и мы принесли тебе весть, которая поможет одолеть Хань. Или Великий каган Богра боится? — Дерзко ответил он.

— Очень интересно. — Сказал я и дал знак Угэ, что бы он исполнил просьбу посланников.

— Я старший сын хана ухуаней Яцай, этого воина зовут Ухэ. — Начал тот, что по моложе, — мой отец и весь народ ухуаней признает над собой власть повелителя гуннов и всей Великой степи кагана Богра.

Я, недоверчиво засмеявшись, посмотрев на Угэ спросил:

— Он и вправду сын Шенду?

— Я никогда не видел сына хана ухуаней. — Ответил начальник моей личной охраны.

— Отправь за Иреком и Токсабом. — Приказал я ему, а затем, обратившись к посланнику сказал:

— С чего такое ожидаемое решение пришло в голову твоему отцу?

Яцай, не обратив внимания на иронию, ответил.

— Мой отец и раньше сомневался в правильности своего решения, встав на сторону Лошана. События сегодняшней ночи окончательно убедили его, что единственным законным каганом являешься ты.

— И какие это события?

— Ухэ, расскажи. — Велел пожилому воину Яцай.

— Сегодня ночью, совсем недавно, мы видели Небесного Сына Тенгри.

— И где вы его увидели? — Спросил я, хотя уже знал.

— Я и мой десяток находились в дозоре и охраняли лагерь армии Хань. Нукер хана Холяна снял нас и приказал следовать за собой. Оставив нас в трех полетах стрелы от твоей ставки, он дальше последовал только с двумя воинами, которые не были из племени ухуань и приказал нам ждать. Мы и ждали, пока луна почти не завершила половину своего небесного пути. Но услышав шум боя, побежали на помощь. Мы еще не знали, что те двое были ночными убийцами и были посланы похитить тебя. Тогда мы и увидели Небесного Сына Тенгри. Он приказал духам степей прогнать нас. Теперь я понимаю, что он защищал тебя…

— Мой отец верит его рассказу и других бывших с ним воинов. — Перебил Ухэ Яцай. И теперь верит тем слухам, которые ходят в Степи, что тебе покровительствует Небесный Отец. Потому предлагает тебе завтра принять бой с Хань и племенем сяньбий. Тридцать две тысячи всадников ухуань будут отправлены командующим Сунь Цзянем на гуннов первыми. Но войска Шенду присоединятся к тебе и обратят свои клинки против твоих врагов. Если ты согласен принять под свою защиту племя ухуаней, Ухэ вернется и сообщит об этом моему отцу. Я же останусь и готов стать твоим верным нукером.

— Постой. — Перебив его, спросил, — я так понял, находящимися здесь войсками империи Хань командует Сунь Цзянь?

— Да, каган.

«Опять дилемма», — мне сразу же вспомнилась сражение Второй Пунической войны называемой в известной мне истории «Битвой при Каннах», когда Ганнибал намеренно послал прямо перед началом боя отряд всадников, которые якобы перешли на сторону римлян. Ряды легионеров пропустили их и в разгар мясорубки эти «перебежчики» ударили им в спину. Сунь Цзянь мог придумать подобную хитрость. Тридцать две тысячи ухуаней не только могут стать основной причиной моего поражения, но и не дадут большей части войск отступить и тогда могущество гуннов будет уничтожено в корне и на двести лет раньше, чем это было в известной мне истории. Но если Шенду действительно намерен переметнуться ко мне, а это может быть правдой, учитывая то, что ухуани видели этого странного волка принимаемого кочевниками за Кок Бори, то это станет серьезным аргументом в пользу моей победы перед трехкратно превосходящим числом войском врага.

В юрту вошли Ирек и Токсаб.

Я не представляя ухуаней, показав рукой на Яцая, спросил у них в лоб:

— Знаете его?

— Это единственный сын и наследник хана ухуаней…

* * *

Под бой сотен барабанов гунны разворачивали свои ряды перед холмом, стоя на котором я рассматривал войско противника, выстроившаяся в том же порядке, как и в предыдущие три дня.

Гунны, свято следовавшие культу предков и верившие в Вечное Небо, на собранном совете вождей полностью подержали решение о генеральном сражении, и никто не оспаривал мое командование. Даже Токсаб и верные ему люди промолчали. Все были уверены в том, что сегодня ночью явились духи их предков, которые повергли своим воем в ужас ханьцев. Рассказ сына Шенду окончательно убедил их в этом и в том, что Тенгри покровительствует мне, а значит всем им.

— Бум-бум, бум-бум-бум, бум-бум. — Продолжали издавать глухой и динамичный звук барабаны кочевников.

«А они, очень воодушевляют», — подумал я, посмотрев на громадные барабаны, висящие внутри деревянных рам. По каждому барабану двумя большими изогнутыми палками с кожаными набалдашниками били люди одетые только в штаны и сапоги. На мощных спинах и руках барабанщиков были вытатуированы руны.

Пошел мелкий дождь.

Я посмотрел на небо.

«Странно» — подумал я, не увидев в небе ни одного облачка.

— Каган, это еще один знак, что Вечное Небо благоволит тебе. — Обронил негромко Токсаб проезжая мимо меня в сопровождении Айбеке, а затем спустился с холма к центру разворачивающихся войск.

— Каган, — обратился ко мне Угэ, — ночной убийца пришел в себя и мы привели его, как ты велел.

Я повернулся к «ниндзя», которого поставили передо мной на колени со связанными за спиной руками, в дополнение подвязаные к ногам. Упасть на бок ему не позволяли два воина, которые держали его с помощью копья проведенного под руками, вдоль его лопаток.

Я с интересом стал изучать его.

С головы был сорван капюшон, а с лица маскирующий платок. Его камуфляж, как я и предполагал, был не черного цвета, а каким-то темно желто-коричневым.

— Кто ты? — спросил я у него.

«Ниндзя» молчал.

— Он меня понимает? — Обратился я к Угэ.

Тот, пожав плечами, ответил:

— Пока не вымолвил и слова.

— Спроси у него на языке ханьцев, почему он вчера сразился с нойоном хана Холяна.

…Он продолжал молчать.

— Ладно, уведите его. Времени сейчас нет. Потом с ним разберусь. — Отмахнулся я от пленника, и повернулся к полю предстоящего сражения.

Мои войска уже заканчивали свое построение.

На левом фланге, расположились двадцать пять тысяч всадников племени хагас. Центр, усиленный туменом амазонок заняли двадцать тысяч гуннов. Корпус «рыцарей» расположил на правом фланге, за которыми выстроились два тумена. Еще один тумен встал впереди всего воинства. «Бешенных» и последний десяток тысяч гуннов я оставил в резерве.

Перед ханьской армией стояла конница племен сяньби и ухуаней. В этот раз всадники ухуаней выстроились в пятнадцать шеренг и стояли обособленно, левее от воинов племени сяньби.

Разглядывая наполненную китайской армией степь, чувствовал в груди тревогу. Мысли о том, что перебежка ухуаней являлась военной хитростью китайского генерала не оставляла меня и не давала покоя.

— Не тревожься, каган. — Сказал восседавший на могучем жеребце Яцай, видимо заметивший мое волнение, — мой отец выполнит свое обещание.

— Конечно. — Ответил я, посмотрев на стоящих позади него моих телохранителей, — в противном случае у хана ухуаней больше не будет сына. Так, что причин для тревоги быть не должно, раз Шенду отправил мне в качестве заложника своего наследника.

И не обращая внимания на то, как посерело от возмущения лицо Яцая, вскочил на своего коня и, вытянув саблю из золотых ножен, вскинул ее вверх.

В ответ раздался приветственный рев моего воинства.

Тут в нашу сторону набирая скорость, двинулись все восемьдесят тысяч сяньбийцев и ухуаней.

План китайского полководца Сунь Цзяня был до гениальности прост. Находившиеся под его командованием кочевники должны были навязать нам сражение и удерживать гуннов в бою, пока основные силы ханьской армии не окружат и не перебьют если не всю, то хотя бы большую их часть. Тогда он разом покончит с угрозой исходящей от северных варваров.

«Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». — Подумал я — «И это сейчас про генерала Сунь Сзяня», — громко рассмеялся я, увидев как ухуани развернув своих коней вправо, ударили в бок воинам племени сяньбий.

Сяньбийцы не ожидавшие такого предательства смешались. Часть из них, не поняв, что их атаковали, продолжили свое движение к позициям гуннов. Навстречу им, по заранее данному мною распоряжению рванулся расположенный впереди всех тумен, который легко смяв оторвавшиеся вперед отряды сяньбицев, обрушился на остальных пытавшихся выяснить, что происходит с ухуанями и внеся еще большую неразбериху в их ряды.

Но командующий конницей сяньбийцев сумел организовать, последовательно отступление к ханьским копейщикам, оставив заслон, который стремительно таял под ударами гуннов и ухуаней.

Однако к моему изумлению, первые ряды ханьцев не собирались пропускать остатки сяньбийцев за свои позиции и, выставив копья вперед, остановили отступивших кочевников.

В это время ухуани и гунны, разобравшись с заслоном, снова ударили по сяньбийцам, которые пытались оказать сопротивление. Но с другой стороны, на них двинулась тяжелая ханьская пехота и, не опуская копья, стала протыкать спины недавних союзников. Одновременно с этим, по степнякам начали вести залповую стрельбу арбалетчики, скашивая их тысячами.

— Что они делают? — Прошептал Угэ.

— Сунь Сзянь и раньше относился с недоверием ко всем степнякам, теперь же и вовсе стал ненавидеть нас. — Усмехнулся Яцань.

Мне было не важно, доверял он или нет кочевникам. Но для себя я понял, что ума у ханьского генерала было не много, раз отдал приказ об уничтожении отрядов своих союзников, которые еще могли ему хорошо послужить.

— Хан Холян погиб. — Обрадовано крикнул Яцань, после того как трижды прозвучал низкий заунывный звук сигнального рога и остатки сяньбийцев прекратив сопротивление стали разбегаться в незанятые враждебными войсками стороны.

— Угэ, дай сигнал к отступлению переднему тумену.

— Дум-дум-дум, дум-дум-дум. — Раздалась серия из тройных ударов сотен барабанов.

Гунны, услышав сигнальный бой барабанов, развернули коней. Увидев их отступление, ухуани последовали за ними.

* * *

Ко мне отделившись от отрядов ухуаней, подъехали двое воинов.

— Это мой отец — предупредил меня заранее Яцань

— Великий каган, это мой дар. — Угрюмо произнес Шенду, весь обляпанный кровью вперемежку с грязью, после того как его спутник сбросил к ногам моего коня окровавленное тело пожилого воина.

— Это хан Холян. — Пояснил Яцань.

— А где Лошан? — Вырвалось у меня.

Шенду пожал плечами:

— Я его не видел в этом бою.

«А где же он тогда?» — Встревожился я.

— Надеюсь, я заслужил твое прощение и доверие? — Сбил меня с мысли Шенду.

— Не только прощение, но и награды достоин ты и твои воины. И я постараюсь отблагодарить тебя за оказанную мне великую услугу. — Ответил я ему стараясь добавить в интонацию как можно более торжественности, — но это позже. Враг не побежден и нам еще предстоит трудное сражение с ним. Отправляйся к своим воинам, отведи их налево и поставь позади хагасов. Пусть немного отдохнут.

Шенду низко поклонившись с коня, рывком направил его вниз с холма.

* * *

Тем временем, главные силы ханьской армии перешли в наступление по всему фронту, видимо полагая, что после разгрома сяньбийцев мы можем уйти вглубь степей и продолжить войну, не вступая в генеральное сражение, постоянно атакуя их внезапными наскоками.

Такая мысль у меня промелькнула. Но мне нужна была быстрая победа, так как кроме ханьцев врагов, которых еще предстояло остановить, хватало. Да и кочевники воодушевленные первой большой победой в этот день и, по их мнению, покровительством Тенгри, готовы были свернуть шею любой по величине армии врага.

Ударные и самые маневренные силы ханьцев — колесницы и латная кавалерия пытались обойти мой левый фланг. Причем колесницы следовали прямо, намеренно отвлекая на себя удар.

Я обратил внимание, что экипаж каждой колесницы составлял три человека — возница, лучник и копейщик вооруженный длинным копьем позволяющим колоть и резать[33], все были защищены железными пластинчатыми доспехами и металлическими шлемами.

«Сюда бы пару станковых пулеметов Калашникова и миномет». — Размечтался я, разглядывая наполненную китайской армией степь, — «Но их у меня нет. Хотя за год я мог бы создать порох. Состав то я его знаю, да и компоненты к нему легко найти. Кроме рыцарских доспехов можно было изготовить пару тысяч мушкетов и даже отлить несколько пушек», — хлопнул я себя рукой по лбу, — «ну да ладно, может еще будет возможность».

— Угэ, дай команду хану хагасов, пусть немедленно атакует колесницы. А резервному тумену гуннов их конницу и Иреку тоже пора. — Сказал вслух я.

Двадцать пять тысяч хагасов не вступая в ближний бой с колесничими стали обстреливать их из луков, стараясь поразить их возничих, которые гоняя по всему полю свои боевые повозки за кочевниками гибли сотнями. Лучники на колесницах, пытаясь хоть как то защитить своих возничих, отстреливались.

Ханьская кавалерия, намереваясь навязать губительный для кочевников рукопашный бой со своими превосходящими силами колесничих, обходила хагасов слева. Но резервный тумен гуннов, предварительно опустошив колчаны со стрелами встретил их в мечи, остановив их.

На моем правом фланге, «рыцари» не обращая внимания на сыпавшиеся стрелы арбалетчиков, медленно набирая скорость и перестроившись в два клина, поразительно легко уничтожив первые шеренги копейщиков, насквозь разделили весь правый фланг на три смятенные части.

В пробитые «рыцарями» бреши в плотных рядах копейщиков хлынули двадцать тысяч гуннов, которые окончательно внесли панику среди ханьцев.

Арбалетчики перенесли бесполезную стрельбу с «рыцарей» на тумены гуннов. Ханьцы стремясь остановить бегство своего левого фланга и наступление кочевников, перебросили с центра большой отряд копейщиков и остававшуюся в резерве легкую кавалерию. Многократное численное превосходство ханьцев позволило остановить продвижение «рыцарей» разбив их на множество небольших отрядов и окружить морем своих солдат.

— Нельзя позволить им перебросить с центра еще отряды копейщиков. Пусть Токсаб и Айбеке отвлекут их от нашего правого крыла. — Скомандовал я Угэ.

…Два тумена гуннов и десять тысяч амазонок с гиканьем и визгом рванулись с места и, выпустив стрелы, врубились в центр ханьской армии, опрокинув первые несколько шеренг. Но большего успеха достигнуть не смогли. Копейщики твердо держали свои позиции, облепив со всех сторон всадников.

Переведя взгляд на левый фланг, я понял, что там дела стали обстоять много хуже. Несколько тысяч тяжелой ханьской кавалерии, обогнув тумен гуннов, ударили в бок хагасов, навязав им рукопашный бой. Это позволило колесницам перегруппироваться и они, наконец, сшиблись с врагами, протыкая и стаскивая их с коней своими копьями.

Кроме того, основная часть тяжелой ханьской кавалерии стала выдавливать тумен гуннов все дальше от хагасов, грозя открыть проход для проникновения к ним в тыл.

— Яцай. — Повернулся я к нему, — передай отцу, что я велю остановить их.

Царевич рванул своего коня с места в карьер.

…Больше двадцати тысяч всадников Шенду врубились в тяжелую ханьскую кавалерию, заставив ее отступить и оголить правый бок корпуса колесниц. После чего часть ухуаней обрушились на колесницы, сбивая их экипажи и разбивая колеса, переворачивали боевые повозки.

— Еще немного и ханьцы побегут, каган! — Восторженно чуть не закричал Угэ.

«Да, еще чуть-чуть и правый фланг ханьцев перестанет существовать». — Согласился я с ним мысленно, — «но вот гунны под командованием Токсаба и амазонки Айбеке тоже держатся из последних сил». — Решил я после того как взглянув на центр сражения увидел, что ханьские копейщики, медленно но уверенно двигаются вперед протыкая и стаскивая с коней воинов передних рядов вековых врагов, а задние теряют сотни бойцов под навесным обстрелом арбалетчиков.

— Угэ, думаю, хватит воинам переднего тумена отдыхать. Отправь посыльного, пусть помогут Токсабу и Айбеке. А Шенду и Хоблай, после того как окончательно разгромят ханьскую конницу атакуют отряды с самострелами и заходят в бок и тыл их центра.

Я же, одев поданный Тегыном шлем, спустился с холма к стоящим позади него в нетерпеливом ожидании гвардейцам.

— Бешенные, — крикнул я, обращаясь к ним, — сегодня в бой на врага поведу я вас сам. И как бы доблестно не сражались они, мы копытами наших коней втопчем их мертвые тела в эту грязь. — Показал я саблей на слякоть, образовавшуюся после идущего уже часов пять дождя. И не дожидаясь пока стихнут положенные в таких случаях восторженные крики, развернул своего коня и повел десять тысяч лучших в мире всадников на правый фланг кипящей битвы.

* * *

…Я продолжал рубить, протыкать и снова рубить своей саблей вражеских копейщиков и немногих оставшихся в живых ханьских всадников. Не смотря на то, что моя охрана изо всех сил пыталась защитить меня от стрел арбалетчиков, копий пехотинцев и мечей кавалеристов, у меня рассекли щеку, в нескольких местах помяли кирасу. Но я продолжал двигаться вперед, все дальше проникая вглубь рядов противника, пока не увидел, стоящих всего в метрах пятидесяти от меня тысяч арбалетчиков, которые изготовившись к стрельбе, казалось, выбрали целью именно меня.

Прикрыв лицо щитом, рывком бросил своего бронированного коня в галоп, от которого стрелы отскакивали также как и от моих лат. Спустя секунду я оказался в толпе арбалетчиков, которые в ужасе бросая свое оружие стали разбегаться. Щит став слишком тяжелым из-за натыканных в него стрел я бросил в одного улепетывающего вражеского стрелка и, попав ему в спину, сбил его с ног. Через мгновение его накрыла конница, мчащаяся в преследовании спасающихся бегством ханьских солдат.

Ко мне подъехал Ирек облаченный в доспехи «рыцарей», которых он стал возглавлять и держал свой шлем в правой руке.

— Смотри, как удирают. — Сказал он, рассмеявшись, — если они и дальше так будут бежать, то к утру мы все окажемся Чанъане.

— Это победа, каган! — Поклонился мне не покидавший меня весь бой Угэ.

— Не торопись. — Вдруг встревожился Ирек, посмотрев в сторону центра все еще идущего сражения.

Вслед за ним насторожился и я, почувствовав, что там происходит что-то совершенно отличное от заявления начальника моей личной охраны.

Тут, из носящихся вокруг нас конных и пеших толп вынырнул Яцай.

— Каган, Лошан с отрядом всадников ударил нам в бок, обратив в бегство все наше правое крыло и сейчас со всеми ханьскими всадниками и оставшимися колесницами набросился на тумены Токсаба и Айбеке, которые во множестве гибнут под их ударами.

«Так вот он где был! Он перехитрил меня, оставаясь со своим войском в резерве до последнего» — запаниковал я.

— Не-е-ет! — закричал я, а затем, почувствовав, что мой крик переходит в тот ночной вой Кок Бори я погрузился во тьму…

* * *

Очнувшись, я обнаружил, что стою, ухватившись за голову посреди усыпанного павшими воинами поля.

Я стал оглядываться. В сумерках, между телами бродили шаманы и лекари, которые подходя к стонущим раненным оказывали им «последнюю милость». Где то все еще был слышен лязг металла и крики сражающихся.

В десяти шагах от себя я увидел всего измазанного грязью и кровью Угэ, который сидел, положив палаш на колени и облокотив на нее свою голову.

Я, подобрав лежащую у моих ног саблю, подошел к нему и, дотронувшись до его плеча, сказал:

— Угэ, ты не ранен?

Я спросил так, хотя понимал, что в такой мясорубке остаться без ранения было не возможно.

Он, встав, слегка пошатываясь, ответил:

— Со мной все в порядке, каган.

А, затем, не удержавшись, упал на колено. Я, подхватил его за плечи и посадил.

— Эй, ты, — позвал я находящегося ближе всех к нам шамана, — помоги ему и смотри, что бы он выжил.

Передав попечительство над раненным Угэ шаману я стал искать своего коня. Он находился в нескольких десятках метрах. Подойдя к нему увидел, что ноги коня были перебиты, а в груди, под панцирем обнаружил рану.

— Что случилось? — Сказал вслух я.

— Мы одержали славную победу. — Услышал я голос Ирека за собой.

Я обернулся на голос. Ирек шел пешком по направлению ко мне, ведя за собой двух коней.

— Как это произошло? Я ничего не помню. Последнее, что я знаю, это то, как Лошан со своими воинами почти обратил в бегство все наше войско.

— Так оно и было, — ответил хмуро Ирек, — но ты или дух Кок Бори, который в тебя вселился, помог нам в этой битве.

— Да-а? — Удивленно задался вопросом я.

— Да. Ты бросился в самую гущу битвы и воя тысячами волчьими голосами носился по степи, убивая всех, кто встречался у тебя на пути, иногда даже не разбирая где свои, а где чужие воины. Никто не мог противостоять тебе. Да и биться с тобой никто не хотел. Все бежали от тебя в ужасе. Гунны, ухуани и хагасы увидев это, повернули своих коней и вернулись к сражению. Так мы и возвратили победу над ханьским войском и туменом Лошана.

— А где он, я убил его?

— Нет, он сумел бежать на Восток.

Я сев на подведенного мне коня снова осмотрел поле сражения и увидел скачущего к нам воина.

— Великий каган! В двух фарсангах на юг новое войско Хань и оно быстро приближается к нам. — Сообщил он приблизившись

— Сколько их? — опередил меня Ирек.

— Не меньше десяти конных туменов.

— В три раза меньше, чем предыдущее. Но наше израненное и утомившееся после такой тяжелой битвы войско не выстоит. Нам даже бежать сил не хватит. — Простонал Ирек.

— Каган, это еще не все! Их войско возглавляет император.

— Лю Ши хочет обрести славу великого полководца, уничтожившего проклятых ху. — Почти истерично рассмеялся я.

— Нет, каган, это не Лю Ши. У империи Хань новый властелин — это Чен Тан…

Конец

Примечания

1

«Хшуань Фенг» — древнекитайский перрьер/требушет.

(обратно)

2

Книга основ — «Три стратегии Хуан Шигуна», в древнем Китае считалась книгой, способной вдохновить народ на бунт.

(обратно)

3

Ван — правитель провинции, назначаемый императором.

(обратно)

4

«Дэяндянь» — зал добродетельной энергии «ян».

(обратно)

5

Нуцай — раб.

(обратно)

6

Ваньсуй-е — Десятитысячелетний властелин.

(обратно)

7

Чугу-Чэн — город Красной долины

(обратно)

8

Сэ — саки.

(обратно)

9

Княжества Шулэ, Шачэ, Ятян, Юши, Куси, Веньсу, королевство Шаньшань и др. — государства Таримской впадины, находились на территории современного Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

(обратно)

10

О-кут — гузы

(обратно)

11

Лэйцжой- Аральское море

(обратно)

12

Давань — Ферганская долина

(обратно)

13

Обратное благословение — очень редкое и непопулярное у кочевников проклятие. Решившийся на это человек выставляет ладони обеих рук от себя и высказывает свое проклятие.

(обратно)

14

Пьяной горечью Фалерна

Чашу мне наполни, мальчик!

Так Постумия велела,

Председательница оргий.

Вы же, воды, прочь теките

И струёй, вину враждебной,

Строгих постников поите:

Чистый нам любезен Бахус

(перевод с латыни А.С.Пушкина)

(обратно)

15

Гай Валерий Катулл — один из наиболее известных поэтов древнего Рима.

(обратно)

16

Ауреус — золотая монета Древнего Рима

(обратно)

17

Асс — мелка монета Древнего Рима

(обратно)

18

Же-Хай — Теплое море

(обратно)

19

Сколоты — кочевники Северного Причерноморья.

(обратно)

20

Карашар — одно из княжеств Таримской впадины. Находилось на территории современного Яньци-Хуэйского уезда Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

(обратно)

21

Кяны — предки тибетцев

(обратно)

22

Нарак — ад в буддизме.

(обратно)

23

1 гин — около 500 грамм

(обратно)

24

1 талант — 34.02 килограмма

(обратно)

25

Нефритовые ворота — застава Юймэньгуань построена в целях защиты от набегов гуннов в период правления династии Хань в Китае на северо-западной границе империи и являлась конечной частью Великой Китайской Стены.

(обратно)

26

Ганьсуский коридор — горный проход, соединяющий Синьцзян-Уйгурский автономный район Китайской народной республики с её центральными провинциями.

(обратно)

27

Гавиути — древнеиндийская мера длины равная 10.27 км.

(обратно)

28

Хаягрива и Гухьяки — персонажи индийской мифологии

(обратно)

29

Шудры — разнорабочие и слуги

(обратно)

30

Таврика — древнее название Крыма.

(обратно)

31

қулық бие — молодая, первородящая кобылица.

(обратно)

32

Когурё — Корея

(обратно)

33

Копье снаряженное клевцом «цзи», наиболее эффективное при борьбе со всадниками.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg