«Мститель. Офицерский долг»

Мститель. Офицерский долг (fb2) - Мститель. Офицерский долг [litres, сборник] (Мститель) 1933K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Геннадьевич Шмаев

Валерий Шмаев Мститель. Офицерский долг

Мститель. Долг офицера

12 июля 2010 года

В Псковскую область я попал случайно. Приятелю надо было в паспортный стол в Витебске, так как он по пьянке потерял паспорт. Свой единственный основополагающий документ этот не слишком правильный гражданин Республики Беларусь терял с периодичностью раз в полтора-два года, и на моей памяти это был уже третий паспорт, который Виталька с алкогольными мучениями восстанавливал. Работал приятель вместе со мной в Подмосковье, а жил и прописан был в Витебске, так что восстановление паспорта всегда проходило весело и с неизбежными гулянками с родственниками на исторической Родине.

Приехали мы на двое суток раньше, чем надо. Паспортный стол открывался во вторник, из дома мы выехали в пятницу и теперь реализовывали неожиданно свалившиеся выходные. К тому же на работе вылезло незапланированное окно – один из заказчиков на неделю притормозил с финансированием, что-то у него там не складывалось. Так что уезжали мы с легкой душой и ощущением спокойной и необременительной поездки. Закончилась первая декада июля. Погода была жаркая и практически безветренная. Самая середина лета.

Я работал у своего старинного друга Дениса, подвизавшегося в строительстве и иногда в ремонте. Папашка у Дениса строил здоровые многоквартирные дома, были у него какие-то связи в администрации двух районов Подмосковья, а сынишке он подгонял объекты поменьше, но тоже денежные. Так как таких объектов порядочно и одному было за ними не углядеть, Денис взял на работу меня, ибо без доверенного человека на объекте можно пролететь так, что еще и должен останешься, ну а Виталька был у меня что-то вроде правой руки. Честно скажу, очень нужной и полезной во всех смыслах этого слова. За все шесть лет, что я его знал, Виталик не украл у нас ни копейки, хотя пару-тройку проверок я ему поначалу организовал, да и так поглядывал периодически.

Работа у меня была не напряженная, так как Денис работал только с проверенными заказчиками и по рекомендациям, что само по себе определяло некоторую честность в отношениях. Бригады рабочих были постоянные, и неожиданностей с запившими и проворовавшимися работягами не было по определению, ибо хозяев, не обманывающих строителей и выплачивающих все до последней копейки и вовремя, можно пересчитать по пальцам одной руки.

До, во время и после работы времени у меня хватало. Так что где-то два-три раза в неделю мы с Виталькой ездили к моему однокласснику в воинскую часть, где отстреливали по пятаку магазинов к «Калашам», мучили СВД и разминались с местной разведротой. Комполка смотрел на наши художества сквозь пальцы, так как я познакомил его с Денискиным отцом, бывшим военным и заядлым охотником, да раз в месяц не забывал заносить ему небольшую сумму в конверте. В общем, особенного смысла в этом не было, но стрельбой я занимался с детства, на войне, помимо всего остального, был солдатом с винтовкой, а если бы развлекался подобным образом в частном тире, то платил бы раз в семь больше. До полноценного снайпера я, конечно, не дотягивал, но стрелял в общем-то прилично.

Не скажу, что я заядлый охотник, но с кем поведешься, от того и дети. В том смысле, что Денис с отцом и еще целой группой весьма небедного народа постоянно ездили стрелять то кабанов, то еще какую-нибудь живность, прихватывая периодически и меня с Виталькой. Не часто, но ездить с пустыми руками и смотреть, как стреляют другие, было совсем не комильфо, поэтому я купил недорогую вертикалку. А немного позже, позарившись на весьма невысокую цену, бэушный помповик, который пригодился лишь однажды, при обстоятельствах, от охоты весьма далеких. Как-то на стройке зацепились мы с Денисом с одним нашим субподрядчиком, некачественно выполнившим свою работу, но при этом громко выступавшим и апеллирующим к десятку своих соплеменников. Недалекий этот армянин, потрясая перед лицом Дениса своими весьма грязными пакшами, пытался выбить из моего приятеля дополнительные бабки и, главное, время, которого, как всегда, не хватало. Моментально вызверившись, я снес недоумка одним ударом, отчего соплеменники пришли в жуткое волнение, прошедшее, впрочем, моментально, как только они увидели в руках у Виталика означенный помповик. На чем конфликт и закончился. Носороги отстегнули неустойку, забрали так и не пришедшего в себя бригадира и, скорбя, растворились в лесах Подмосковья. Честно говоря, отделались они еще очень легко. Денис по звонку мог вызвать полтора десятка откровенных разбойников, вооруженных автоматами. Были у него и такие знакомцы. Какие дела Денис крутил с их предводителем, я не вникал, справедливо полагая, что на ухо мне не вперлись эти треволнения.

Так и болтались мы с Виталиком по Невельскому району Псковской области. В процессе пытались ловить рыбу, но в основном просто глазели на окрестности. На карьер этот занесло нас в пути неожиданно. Ни на навигаторе, ни на достаточно подробной туристической карте обозначен он не был. Вдруг посреди нескончаемого леса открылось небольшое озерцо, а рядом здоровенный заброшенный песчаный карьер, приковывающий взгляд необычностью пейзажа и полным отсутствием людей. Остановились на берегу небольшого озерца и разбрелись по окрестностям. Я, умотавшийся за рулем, отправился разминать ноги, а Виталька, собрав спиннинг, побрел вдоль берега купать железку. Побродив по окрестностям, я дошел все же до карьера и спустился в котлован по короткой и неширокой дороге. Из каждой поездки, неважно, куда бы она ни была, я привозил по булыжнику, и дома, во дворе, скопилась их уже приличная куча.

Вот и сейчас я направился к такой куче, которая обязательно скапливается на любом карьере. В общем, ничего необычного не было, я ни в каком месте не геолог, а подбирал камни только по цвету или форме. Один булыжник все же привлек мое внимание, был он чуть в стороне от основной россыпи и торчал из песчаного склона. Камень я с грехом пополам вытащил в одно лицо. Намаялся неслабо, но вытащил. Оказался он ни разу не маленьким, и до машины я бы его не допер. Вывалился булыжник с шумом, обвалив приличный пласт песка и едва меня не придавив. От души помянув его предков и про себя перекрестившись, я, прихрамывая, направился обратно. Желание переть что-то до машины пропало, и я оглянулся назад, только отойдя метров на тридцать. Наверху, у самого края обрыва, я увидел торчащее бревно.

Стало любопытно, и, забравшись наверх по дороге, я пошел вокруг карьера, не приближаясь, впрочем, к самому краю. Добравшись до места минут через пятнадцать, я увидел интересную картину. Свалившийся песок обнажил стену блиндажа.

Ковырять руками бревна я не стал, ко всему должен быть научный подход, ну или практический, кому как нравится. Да и не царское это дело, когда есть профессионал. Пришлось по рации выкликать Витальку к машине.

Надо сказать, что машина у меня упакована по полной программе. Помимо всяческих инструментов, спиннингов да удочек, сменного камуфляжа и обуви, генератора и газового баллона с плиткой, у нас всегда с собой и неприкосновенный запас из белорусских продуктов. Тушенка, сгущенка, шоколада десяток плиток, сахар с чаем и кофе, бомж-пакеты, макароны с рисом, соль да специи, коньяка фляжка, которую я уже года два впустую с собой таскаю, еще и постоянное сало. Виталька его специально у знакомых покупает. Шикарная, кстати, вещь, он на это витебское сало всех моих приятелей подсадил. Не колбасу же туалетную всухомятку на объектах трескать. Поесть при нашей жизни по-человечески удается не всегда. Поэтому у рюкзака продуктового в машине специальное место отгорожено.

Добрался до машины, Виталик уже здесь топчется, ключи-то от машины я с собой упер. Забыл, кстати, обычно мы их где-нибудь у машины, в приметном месте прикапываем. В поездках на рыбалку, разумеется, ибо друг за другом не набегаешься, а угнать мою машину даже при наличии ключа весьма проблематично. Есть у меня в машине две самодельные секретки, поставленные руками двух седовласых мастеров. С этими мужиками свела меня судьба совершенно случайно. Рекламу на свои услуги они не дают, но очередь на их работу растянута на пару месяцев вперед, как минимум. Просто до пенсии эти почтенные мужи работали в неприметном почтовом ящике, который делает автоматику для космических ракет. Умелых людей профессия кормит до конца жизни.

Подогнали джип поближе, совсем близко не получилось, подлесок невысокий, но густой, а давить своим американским монстром мелкие сосны у меня не поднялась рука. Угораздило же меня перехватить у Денискиного бати это штатовское чудо с шести с половиной литровым дизельным движком. Жрет оно, конечно, немало, но по исконно русской природе ходит не намного хуже трактора «Беларусь». Ну и комфорт на уровне лимузинов представительского класса, плюс загрузить можно тонну с небольшим, что в дальних поездках – очень немаловажное обстоятельство. Так что я как купил этот необычный трактор четыре года назад, так ни на что более и не пересел.

Не спеша переоделись и переобулись, не в приличной же одежке земляными работами заниматься. Я – в ставшую уже привычной «горку», а Витальке как-то приглянулся двусторонний маскировочный костюм «партизан». Увидел его пару лет назад, купил четыре штуки и так в них все лето и рассекает. Пожевали на скорую руку, так, совсем чуть-чуть. Прихватили топор с лопатой, монтировку и неспешно направились за приключениями.

До блиндажа добрались быстро, от машины метров триста получилось, через негустой сосновый перелесок. Небольшая полянка на краю карьера обнаружилась неожиданно. Песчаная проплешина метров двадцать на тридцать без единой травинки, огороженная стройными молоденькими соснами с торчащими из песка тремя просмоленными бревнами.

Сначала искали лицевую стенку. Виталик притащил из своих инструментальных запасов длинный металлический штырь, из которого сварганил импровизированный щуп. К краю обрыва подходить не хотелось, поэтому, пока нашли дверь в блиндаж, провозились изрядно. Копать пришлось долго – пехотная лопатка у меня в машине только одна. Саму траншею, сменяясь, выкопали достаточно быстро, но потом песчаная стенка обвалилась, и пришлось расчищать площадку.

Дверь обнаружилась почти посередине выкопанной нами щели. Немного смещенная в сторону карьера, она представляла собой почти квадратный лаз, заколоченный сбитой из толстых досок крышкой, совершенно без видимых глазу петель. Потом топором, монтировкой и с помощью неизменной матери попытались отковырять эту крышку. И тут нас ждал жесточайший облом. Мало того что бревна стены были плотно подогнаны и просмолены, они были прихвачены толстыми строительными скобами, скрепляющими бревна. Вернее, сначала пробиты этими скобами, а потом густо замазаны смолевым варом, или как там называется эта густая черная хрень, которой шпалы деревянные покрывают. А сама крышка лаза оказалась прибита здоровенными гвоздями, судя по шляпкам, двухсотыми, и опять-таки обмазана этим варом.

Сказать, что мы задолбались с Виталиком, – это не сказать ничего. Провозившись пару часов и оторвав пяток скоб, Виталик сходил в машину за бензопилой. С техникой дело пошло быстрее, и еще через сорок минут проем мы все же проковыряли. Хорошо еще, никто не догадался пробить этими скобами изнутри. Без особенных затей Виталик прорезал саму крышку, она все же была тоньше, чем почти капитальная стена. Помещение оказалось небольшим, почти квадратным, абсолютно пустым и, самое забавное, с двумя заколоченными дверями, ведущими в недра блиндажа, этакий предбанник три на семь метров. Был в нем лишь небольшой столик, сколоченный из толстенных досок, да тройка сосновых чурбаков, по-видимому, заменяющих табуреты.

За стройработами мы не заметили, что на улице собирается вечер. Отчего изучение блиндажа оставили на утро, а сами решили притащить сюда газовую плитку и разбить палатку. В общем, в три захода мы притащили и продукты, и воду, и плитку, и газовый баллон, и кучу всяческих мелочей, составляющих немудреный быт вечных путешественников. Пока Виталик готовил фирменные шланги с мясом, а в просторечье макароны по-флотски, я дошел еще раз до машины, ибо оставлять в ней все три травмата и помповик было в корне неправильно. Да и неизменный чеснок с луком, обычная и ежедневная Виталькина еда, оставались пока в машине в овощном пакете вместе с огурцами. Помидоры мы с ним, по странному стечению обстоятельств, на дух не переносили.

Да, я знаю, что три травмата – это перебор, так как у человека только две руки. Мне рассказывали эту сказку на уроке анатомии в школе. Как потом оказалось, на войне у человека даже щупальца отрастают, ласты и жабры, а у некоторых особенно одаренных индивидуумов – крылья. К сожалению, те, кто не готов к такому элементарному тюнингу, остаются вечно молодыми. Подумав секунду, я все же вытащил из машины здоровенный рюкзак выживальщика, в котором лежала в том числе и моя скромная автомобильная аптечка, неизбежно сопровождающая меня в поездках по стране, а то понадобится какая-нибудь мелочь – и придется тащиться ночью в машину, сшибая сосны-маломерки.

По-скоренькому пожевав, я залез в блиндаж и попытался выбить левую дверь, без особенного, впрочем, успеха. Ногу я благополучно отбил, а дверь даже не шевельнулась. Помянув неизвестно чьих предков, я вернулся на волю, где неприятно удивился переменам. За недолгое в принципе время на улице собрался дождик. Палатка у Витальки уже стояла, но под дождем могла оказаться целая куча необходимых вещей и инструментов, живописно раскиданных по стоянке, так что пришлось собирать все это хозяйство и переправлять в блиндаж. Мне со своим почти двухметровым ростом корячиться в проеме было не сильно удобно, поэтому я собирал разложенные ровным слоем по песку вещи, а Виталик затаскивал все это хозяйство внутрь.

Тем временем ветер разгулялся не на шутку, сгибая молодые сосны и сметая накиданный нами песок. Выматерив непонятно откуда взявшуюся непогоду, мы стали судорожно сворачивать палатку. По большому счету переночевать можно было и в блиндаже. Гнилью там и не пахло, пол был ровный, из толстых, даже на первый взгляд мощных сосновых плах. Видел я такие плахи только однажды в жизни, когда мы занимались демонтажем квартиры, находившейся в самом центре Москвы, на первом этаже старинного особняка, в переулке рядом с известным всей стране домом на Лубянке. Эти плахи я упер и выложил ими дорожку позади собственного коттеджа, где они и лежали по сей день, хотя прошло уже изрядное количество лет.

На улице уже стоял невообразимый грохот, метались молнии, а дождь, казалось, сносил все на свете, так что пришлось нам занавесить проем палаткой. Стало немного тише. Ураган не стих, но перестало, по крайней мере, заносить брызги пополам с вездесущим песком. Раскатав туристические коврики и спальники и погасив налобные фонари, мы угомонились, чего не сказать про раздухарившуюся грозу. Казалось, что она стала сильнее, и я невольно передернулся, представив, что было бы с нами, останься мы на улице.

Спал я как у Христа за пазухой. Это у меня с войны – не могу спать на открытом месте. Даже дома любимое место на кровати в углу под покатой крышей. На рыбалке место выбираю в какой-нибудь ямке под деревом или в машине, иначе не усну, а здесь целый блиндаж. После контузии у меня крышу набекрень сдвинуло. Совсем не сорвало, хотя в психушке оказаться мог влегкую, но фобии развились конкретные, и одна из них – это спать в каком-нибудь укрытии. Иррациональный страх появляется и от отсутствия военно-полевой медицины, отчего я всегда таскаю с собой огромное количество лекарств, хирургических инструментов, анестезии и врачебной наркоты.

Проснулся рано, выспался отлично. Организм просился на волю. Нащупал налобник, нацепил на маковку и включил. Луч метнулся по блиндажу, скользнул по Виталику. С налобниками главное – резко не поворачиваться. Виталик не спал, лупал глазами. Обычно в поездках он ночами вообще не спит или спит крайне мало, это если на рыбалке. Да и так на стоянках или в пути спит очень беспокойно. Так что если куда едем, за ночь на пару проезжаем значительно больше одной тысячи километров.

13 июля 1941 года. Начало

Первая странность обнаружилась почти сразу. Гроза никуда не делась, просто была она до странности необычная. Блиндаж ощутимо потряхивало. Вернее, не так, казалось, что гроза ушла не как обычно в одну сторону, а расползлась на несколько направлений. Отдаленные раскаты слышались с разных сторон, хотя и здорово приглушенные. Мелькнул луч второго фонаря. Завозился и поднялся Виталик, видно, тоже ведомый организмом. Ну да, что естественно, то не безобразно, надо выбираться. Сунулся к выходу, а из-под полога, что у нас палатка изображает, песок сыпется.

«Ничего себе ураганчик!» – мелькнула заполошная мыслишка. Хорошо, ведомый хомяческой привычкой не оставлять без присмотра ничего из вещей, я лопату в блиндаж закинул. Откопались быстро. Наши с Виталькой организмы настойчиво просились наружу, да и песка этого было чуть, хотя и пришлось его отгребать на себя, отодвинув от входа часть вещей. В блиндаж ворвался свежий воздух. Запах, какой-то странно знакомый. Горит, что ли, что-то? Только лесного пожара нам не хватало.

Выбирался я первым. Светает, вернее, сереет еще. Куча песка, что мы вчера выкинули, откапывая блиндаж, явно меньше стала. Пару сосенок, что мы рядом положили, в траншею скинуло. Запах. Да что же он мне напоминает? Что-то забыто знакомое. Сполохи еще в разных местах, сбивают с мысли. Нет, не проснулся еще. Выбрался на волю и сразу принялся изображать мощный поток. Уф, хорошо-то как.

Странная гроза. Грохотала всю ночь, и сейчас где-то долбит, и неслабо так, молнии километрах в сорока в трех местах сверкают, и гром соответствующий. А здесь только маленький дождик, что ли, прошел? Как же она так проскочила? Возглас Виталика привлек мое внимание. Оглянувшись, я не поверил своим глазам. Карьера не было! Ну вот совсем не было, и все тут. Так же, как было, только наоборот – любимое Виталькино выражение. Вместо карьера был лес, вернее, нормально подросший такой перелесок, полностью закрывающий бывшую проплешину.

«Ошизеть не встать, верните карьер взад! Я к нему привык уже». Блин, еще башней съехать не хватало для полного счастья. И тут меня пробило, я вспомнил. Запах! Так пахнет сгоревший тротил после взрыва. Самка собаки! Как же я мог это забыть? Эфиоп вашу мать! Виталик все еще не врубается, а я полез в блиндаж за оружием. Мать иху, пукалки, если это то, о чем я думаю. Хватанул кобуру и помпу и полез обратно. Обычно невозмутимый белорус вид имел обалделый и от этого слегка придурковатый. Сунул без слов ему помпу, сам нацепив подмышечную кобуру, коротко бросил: «К машине».

К ухудшине. Ни машины, ни сосен-малолеток, ни поляны не было и в помине. Лес, такой же, как и на месте бывшего карьера, чахлая проселочная дорога и чуть дальше – озеро, на котором Виталька ловил рыбу. Без слов вернулись к блиндажу, нефиг отсвечивать. Он-то не исчез? Не, вроде все нормально.

Падшая женщина! Нормально? В голове было совсем пусто. Что чувствовал Виталик, не знаю, а мне хотелось обратно. Мне хотелось домой. В теплое нутро комфортабельного джипа и домой. В свой с любовью построенный особняк. К своим двум девчонкам, тщательно отобранным из целого ряда претенденток. Мне совсем не хотелось на войну, мне одной хватило за гланды.

Сел прямо на песок, привалился спиной к невысокой куче, откинул голову и закрыл глаза, как будто какой-то стержень вынули. Не хотелось ни говорить, ни думать, ни шевелиться. Сколько так прошло времени – не знаю, но не думаю, что много. Потом появились мысли, но почему-то все матерные. Я даже не представлял, что у меня такой словарный запас. Открыл глаза. Лес и блиндаж никуда не делись.

Рассвело, ушли серые тени, вернулся отдаленный грохот, появились краски. Запах гари и тротила чуть притупился, или, скорее, я стал к нему привыкать. Я много читал фантастики. Все эти попаданцы, что меняли ход войны, были ребята хваткие и энциклопедически образованные. Они сразу попадали к высшему руководству страны и меняли ход истории. Я не хочу воевать! Я уже навоевался по самое не балуйся. Мое появление у наших закончится стенкой ближайшего коровника или, что вероятнее всего, пулей в затылок от какого-нибудь замотанного войной особиста. Или меня запихнут в первую попавшуюся часть и заткнут этой частью внезапный, как это водится, прорыв, где нас намотают на гусеницы очередной моторизированной колонны немцев. Если то, куда мы с Виталькой попали, вообще к немцам относится.

Имел я все это в виду. Надо собрать мозги в кучу и вообще понять, в каком измерении мы находимся, а в первую очередь найти Витальку. Виталик обнаружился совсем рядом. Привалившись спиной к сосне, он смолил сигарету, и, судя по всему, далеко не первую. Подойдя к нему, я плюхнулся рядом. Особо говорить было не о чем, явным лидером в нашей компании был я, но сегодня вообще надо было определить порядок действий. Предложил не суетиться, что, в общем, было логично. В первую очередь раскидать запасы, позавтракать и вскрыть двери блиндажа. Терзали меня смутные подозрения. Уж слишком капитально было это сооружение построено и тщательно законсервировано. Осталось проверить догадку.

Не торопясь дожевали вчерашний ужин. С посудой мы обычно не заморачиваемся. Виталька себе крышку от котелка забирает, а я жую из котелка, пренебрегая посудой по извечной холостяцкой привычке, чтобы не мыть лишнего. Распределив вдоль стенок вещи, я предложил двери все же просто отодрать. Во-первых, чтобы не шуметь сверх меры, а во-вторых, сами двери могли бы и пригодиться. К тому же они были просто прихвачены шестью гвоздями к косяку, как оказалось при более пристальном рассмотрении.

Немного повозившись, Виталик все же смог открыть дверь. Да. Все как я и предполагал. Неслабая такая по размерам комната была уставлена в основном крепко заколоченными ящиками. Раскурочивать все ящики смысла не было. Я и так прекрасно знал, что в них находится, поэтому предложил Виталику заняться второй дверью. Через непродолжительное время вторая дверь сдалась. Мешки, ящики, ведерные стеклянные бутыли, несколько керосиновых ламп, канистры. Это был небольшой склад на случай войны. Я читал о таких складах. В этих местах проходила старая граница и была линия УРов – укрепленных районов. Мы как раз были недалеко от них. Справа от нас был Себежский УР, слева и впереди – Полоцкий, а позади нас и чуть левее располагался городишко Невель. Вот как раз из этих трех мест грохот-то и доносился, мы были почти посередине. Это если стоять условно спиной к Великим Лукам, а лицом к Россонам.

Вчера я пытался найти дорогу на эти самые Россоны. Это такой небольшой, но очень опрятный городок в Витебской области, где у Виталика жили родственники. Обычно, не заморачиваясь, мы проезжали через Невель и дальше, по очень приличной трассе, прямо до Витебска. Вторая трасса проходила через Себеж и упиралась в Верхнедвинск. Я, если честно, проезжал там всего один раз, проездом в Миоры, где у меня жила знакомая девчонка. Дорога мне не понравилась. Мало того что с нашей стороны в районе того же Себежа она была донельзя раздолбана, так еще и после Себежа начиналась самая настоящая брусчатая дорога.

Вот прямо так, асфальт неожиданно закончился, и началась брусчатка, изредка стыдливо прикрытая проплешинами асфальта. Такая же брусчатка есть в Москве, прямо напротив зоопарка, но там она метров двести пятьдесят, а здесь километров двадцать, до самой границы. Абсолютно пустой, ни наших погранцов, ни белорусских я там не увидел. Нет, в «белке» с дорогами все путем. Это у нас чем дальше от центра, тем задница дикобраза больше и отчетливей, а в «белке» даже на самой второстепенной дороге выбоину на полотне хрен отыщешь. Даже в этих сра… странных Миорах, практически в белорусском анусе мира, и то с дорогами все пучком. Там, где не пучком, говорят, «батька» имеет дорожников и днем и ночью во все мыслимые и немыслимые места и в самых замысловатых позах.

Получается так, что сейчас мы вдали от цивилизации, среди озер, болот и леса. Если верить вчерашней карте, оставшейся в машине вместе с навигатором, вот этот проселок должен был вывести нас прямо на дорогу, которая соединяла Россоны с Невелем. Оставалось нам проехать до нее всего ничего, может, километров семь, правда, дорога эта заканчивалась в лесу, но я вчера на-деялся на удачу и на своего сильно переделанного американского монстра. Привлекал меня этот район в первую очередь тем, что здесь было просто немереное количество озер, и мы с Виталиком периодически выбирались сюда. Пока он квасил со старшим братом и многочисленными друзьями детства, я болтался по окрестностям, снимая местных девчонок или рыбача на маленьких озерах и речках, ибо к алкоголю был абсолютно равнодушен. К тому же после контузии у меня по пьяни наглухо переклинивает башню, и это мое состояние элементарно небезопасно для окружающих.

Заслав Виталика разбирать продукты, я выбрался на улицу. Я даже теоретически не представлял, кто и где сейчас воюет. Нет, кое-что из истории у меня сохранилось, но это была та история. Она была далека, как пустыня Сахара, как Северный Ледовитый океан, как гребучие Соединенные Штаты. У меня не было никакого желания лезть в эту мясорубку.

Сегодня 13 июля. С трех сторон на всех твердых дорогах идут, судя по звукам, сильнейшие бои. Высунуться туда – это однозначно накрыться медным тазом. Сейчас мы фактически на переднем крае, разделенном лесами, болотами и озерами. Надо ждать, пока передний край не оттянется дальше на восток. У нас сейчас две основные опасности – наступающие немецкие войска, которые ломятся по основным дорогам, и, соответственно, отступающие разрозненные части наших, которые пробираются проселками и лесами. То, что это однозначно не мое время, я был уверен на все сто, да куда там, на тысячу процентов. Только что над головой с запада на Невель пролетели самолеты с характерными крестами.

В общем, надо землянку маскировать, а то и песок раскидан, и деревца поваленные. С проселка нас, конечно, не видно, но мало ли кого в лес занесет. Ну и пулемет надо искать, пора уже. Вернулся в землянку. Виталик особенно не утруждался, так, глянул на бесконечные мешки и коробки, достал пару банок тушняка и, открыв одну ножом, дегустировал находку. Вторую открывать смысла не было, и одной хватило бы за глаза, тем более что мы недавно поели. Так что озадачил я его новой идеей. Пора было вскрывать ящики.

Склад меня не разочаровал. Помимо неизбежных трехлинеек, в ящиках были два десятка ДП, три десятка ППД и четыре десятка СВТ, что само по себе означало весьма любопытную штуку. Я как-то читал о таких складах. Так вот, два десятка ДП – это двадцать ручных пулеметов Дегтярева, в общем, ничего необычного. Здоровенная дура на сошках и с блином сверху на сорок семь патронов. Где-то я читал, что это один из лучших ручных пулеметов этого времени. Три десятка ППД – пистолеты-пулеметы Дегтярева с диском снизу, а в просторечии – автоматы на семьдесят с лишним патронов. Тоже вроде ничего необычного, если не знать некоторых особенностей, и, наконец, четыре десятка СВТ – самозарядные винтовки Токарева. Вот здесь-то и была засада.

Дело в том, что ППД были выпущены в тридцать восьмом году, а СВТ массово пошли в войска в тридцать девятом или в сороковом, не помню уже точно. Что само по себе означало, что этот склад к укрепрайонам никакого отношения не имеет, так как склады укрепрайонов закладывались много раньше, тогда, когда эти укрепрайоны строились, и нового оружия в них быть просто не могло. Что опять-таки означает, что у этого склада есть хозяин, и хозяин этот – НКВД. Приплыли. Почему НКВД? А с чего бы это армейцам закладывать склад оружия и снаряжения рядом со старой границей, если у них есть свои склады на новой границе? Так что все просчитывается по составу оружия. Автоматы были в основном у командиров и диверсионных групп. И СВТ, винтовка непростая, пехотный Ваня от нее отмахивался как черт от ладана. Вооружены ею были только самые продвинутые бойцы, моряки, пограничники и энкавэдэшники. В войсках эти винтовки только начали появляться, и только у бойцов с хоть каким-то образованием, то есть у разведчиков и сержантов. Эта неплохая для своего времени винтовка требовала бережного к ней отношения и частой чистки. Финны после финской войны, а позднее и немцы ее любили и активно использовали. Дело в том, что автоматические винтовки в то время массово выпускали только наша страна и «пиндосы», американцы, в смысле, и больше никто в мире.

В общем, чем больше я ковырялся в ящиках, тем больше настроение мое ухудшалось. Были здесь и «Наганы», сколько – не знаю, считать не стал, отложил только пять штук и отдал Витальке вместе с патронами. Наконец нашел то, что искал: гранаты. По себе помню, гранат мало не бывает. Так что ящик отмел сразу. Пока все. Надо очищать оружие от смазки и маскироваться, все остальное потом.

Себе я взял СВТ и два «Нагана». Не потому, что не люблю автоматы, – я такие автоматы не люблю. К тому же я почти снайпер. Из десяти патронов СВТ я однозначно девять положу в цель, причем в любых условиях и из любого положения, это к бабке не ходи. Проверено на СВД! Впрочем, один ДП тоже начали готовить к бою и два ППД. А вот с гранатами я сначала пролетел. Нет, гранаты-то были, но я этими пользоваться не умел, это были РГД, тридцать третьего года. РГД-33 – это ручная граната Дьяконова. Граната хорошая, но очень уж специфическая. И запал у нее непривычно взводится, и взрывается она через ж… хм. Оригинально очень. И хранится она в разобранном виде. Отдельно корпус, рукоятка и детонатор. Причем если гранату собрать, то разобрать ее уже нельзя, а еще у нее как-то запал по-особенному взводится. Хрен я сейчас разберусь, да и, если честно, желания нет ковыряться. Мне бы что попроще и привычнее. Нет. На безбабье и с рыбой будешь общаться как с дамой, но я надеюсь, что это у нас не сегодня.

«Эфки» нашел почти сразу, они по двадцать штук в ящике, тоже зацепил ящик. Мне они привычнее, да и распихивать удобнее. Прикольная граната. Как придумали французы в начале двадцатого века, так уже больше ста лет во всем мире и используется. Хоть какая-то польза от «лягушатников». Гранаты, шампанское да коньяк – это все, что они умудрились придумать за все время своего существования.

Сначала по-быстрому почистил СВТ и пару «Наганов», а то как голый. Потом принялся за гранаты. Нет, помпа есть, но в ней только четыре патрона, а про травматы я даже не говорю. Виталик пока развлекался с ППД. Тоже увлекательный конструктор, его пока зарядишь, семь потов сойдет, но только не у Виталика. Я вообще ему поражаюсь, в Виталькиных руках работает любая техника. Надо будет потом его РГД-33 озадачить. В общем, осваивали потихоньку. Такое оружие я в руках не держал, читал только про него и в музеях видел, но его более поздние аналоги даже длительное время использовал. Поэтому для меня что «Светка» СВД, что «Светка» СВТ. Та же «Светка», только старше возрастом, или младше. Смотря с какой стороны на это посмотреть.

Ну вроде справились. Набили магазины и диски, зарядили шесть «Наганов», ввинтили запалы на десятке гранат. Потом, прихватив оба автомата, полезли наверх. Маскировку блиндажа описывать, в общем, нечего. Засыпали траншею, оставив узкий лаз, размели ветками песок да воткнули обратно деревца. За всеми хлопотами перевалило далеко за полдень. Теперь имело смысл поискать на складе ништяки. Если это действительно склад НКВД, значит, в нем нет только жареного мороженого. Надо копать. Нужны котелок и крупы, свечи, мыло, спички, сахар, соль, медикаменты. То, что они есть, я не сомневался. Только где? Надо найти форму и посмотреть, какая она. Глянуть, есть ли зимняя одежда и сколько, и главное, мне нужна карта. По всему этому разнообразию я смогу подсчитать, на какую группу рассчитывался этот склад. Но все равно мне нужна карта, и еще мне нужна была разгрузка, но это потом, сварганим из чего-нибудь. Из той же формы запасной, если время будет. На склад был запущен Виталик с конкретным заданием. То, что Виталик найдет все необходимое, я не сомневался, а вдвоем там только задницами толкаться и фонари зря жечь.

Загрузил я Виталика с одной целью. Надо было его занять конкретным делом, так как я вообще не мог представить, до чего додумается этот немного флегматичный белорус, потерявший в нашем времени полтора десятка только близких родственников. Это у меня, кроме двух девчонок и десятка приятелей, никого нет, а родственные связи белорусов выковываются годами, я неоднократно с этим сталкивался. Мне иногда казалось, что Виталику чисто физически необходимо побывать дома, притом что с бывшей женой он развелся девять лет назад, а ребенок у него был приемный. Иногда мой помощник просто срывался и звонил мне ночью из автобуса, откуда-нибудь из Смоленской области или уже из Витебска, просто ставя меня перед фактом: «Я еду домой». Нет, на самой работе это никак не сказывалось, приехать он мог уже на следующий день – и сразу на объект. Да и вообще, в основном это было в «окнах» между работой. Сначала он вот так уезжал в одно лицо, а затем с ним начал ездить я, выбираясь на пару-тройку и больше дней и на рыбалку, и, если сказать честно, по бабам, потому что такого количества реально красивых девчонок больше, наверное, не было нигде. Я, по крайней мере, за всю свою кобелиную жизнь не встречал.

А еще мне надо было решить, что мне делать. Повторю. Что МНЕ делать. Прихватив автомат, я выбрался на улицу. Нет, я не собирался гулять по лесу. Мы в прифронтовой полосе. Несколько лет не самой мирной моей жизни приучили меня даже не к осторожности, а к звериному чувству опасности, и с сегодняшнего утра мой переключатель встал в положение «война». Так что я просто прилег у входа и стал неспешно обозревать окрестности.

Я не хотел воевать. Вот не хотел, и все тут. Вариантов, собственно, было немного. Можно затихариться в глухой деревне и вести сторожкую жизнь примака у красивой молодки или вдовушки, пока охреневшие от безнаказанности местные полицаи не сдадут меня в гестапо за бутылку самогона. Можно сидеть, как хомяк, на этом складе, проедая запасы, вшивея и зверея от одиночества, а можно попробовать прорваться куда-нибудь за границу. Мне вот Бразилия очень нравится или Куба. Вот только одна беда. Нет, не война – она через пару недель откатится на восток, а именно то, что сейчас воюет ровно полмира. Без языка, документов, транспорта, связей, денег, знания обстановки и местности, ну дальше можно не продолжать. Возможны варианты от концлагеря до безымянной могилы в лесу, это в лучшем случае. Нет, в принципе я пройду и Виталика с собой протащу, но притащу я его на ту же войну. Только будет эта война где-нибудь во Франции, Греции или Югославии, или в той же Африке. Так что мне было о чем подумать. Это еще нам повезло, что занесло нас в глухой лес, окруженный болотами и озерами, вдалеке от населенных пунктов и основных трасс, по которым стальным катком катятся немецкие танковые дивизии.

Была еще одна вещь, о которой имело смысл крепко подумать, вернее, как можно скорее решить эту проблему. Наши вещи. Я не знаю, что будет, если к немцам попадет, к примеру, наша бензопила, кстати говоря, husqvarna, или моя помпа, на минуточку, моссберг, или все три моих травмата, или простейшие кенвудовские рации, или наши сотовые телефоны, или китайские налобные фонари. А состав пластика, из которого они сделаны? А элементы питания? Одни светодиодные лампы чего стоят! Дальше продолжать? Я не знаю, насколько уменьшится время лечения раненых и возвращенных в строй, если к ним попадут лекарства из моей аптечки. Здесь не знают, что такое одноразовый шприц и антибиотики! И это только мое решение и моя ответственность.

Чем больше я обо всем этом думал, тем меньше мне нравилась ситуация в целом. Я не хочу воевать. Очень. До зубовного скрежета и до ледяного ужаса в печенке. Просто я знаю, как выглядят оторванные у молоденького мальчишки ноги. Слышал, как кричит раненый, просящий промедол. Видел лицо хирурга, вышедшего из операционной и устало привалившегося к стене. Мы с моей группой собирали молоденьких ребят, раздолбанных взрывами в мелкие обгорелые куски. Я очень многое в своей жизни видел и очень не хочу воевать теперь еще и здесь. А придется. Нет, это не показной героизм, и ничем героическим здесь не пахнет. Это отчаяние загнанной в угол крысы. Я очень четко это осознаю, и мне от этого не легче. Пробило меня нехило. То, что я воевать буду, это мной не обсуждалось, только воевать буду по-своему, так, как умею. Мне в прошлый раз хватило идиотских приказов разжиревших генералов и подмахивающих им штабных полковников. Воевать-то я буду, но… недолго и здорово по-своему.

Виталик задание перевыполнил. У меня не было сомнений, что он все найдет. Практичный белорус всегда перед любой работой включал голову, и сейчас он нашел список склада. Или ведомость, или хрен знает, как называется то, что он нашел, но теперь он точно знал, что, где и сколько этого лежит в блиндаже. Мать вашу! Я и не думал, что у нас так всего много. Одних винтовок Мосина у меня было четыреста штук. Читая список, я медленно выпадал в осадок. Вот это попал так попал. Теперь я понимаю немцев. На том, что они захапали за первые месяцы войны, можно было жить припеваючи лет десять, если не больше. А еще меня начали терзать смутные подозрения. Это был небольшой склад партизанского или разведывательно-диверсионного отряда, ибо здесь были рация, и взрывчатка, и форма. Ну конечно же! Кто бы сомневался? НКВД. Были здесь и подробные карты, и много, целая пачка, упакованная в плотную бумагу и перевязанная шпагатом. Только помочь они мне пока не могли. Очень забавные и ценные карты, целых шесть комплектов. Эстония, Латвия, Литва, Западная Белоруссия, часть Польши. Не было только района расположения блиндажа, а по месту я помню только несколько деревень в округе и дорогу в сторону Великих Лук.

Впрочем, теперь меня не пугало появление представителей всесильного НКВД. Просто этот блиндаж мы с Виталиком нашли в двадцать первом веке. Если хорошенько поискать в этом лесу, я думаю, можно найти строителей этого блиндажа, где-то здесь недалеко, в овраге, на двухметровой глубине. Вот такая вот лирика, а раз этот блиндаж дожил до нашего времени, значит, где-то в документах этот блиндаж завис в воздухе или люди, знающие о нем, кормят собою червей. Можно, конечно, предположить, что кто-то из высокого начальства оставил этот блиндаж как долговременную закладку и со временем здесь появятся посетители, но нам это вообще ничего не дает. Появятся и появятся, нам от этого ни горячо, ни холодно. Не ожидать же?

Присев у входа, я принялся озадачивать Виталика. Разложив пасьянс ситуации, я немного притормозил с выводами, так как надо было дать ему время подумать. В общем, ничего нового он не надумал, придавленный реальностью жизни. Так что перешел к выводам и предложениям. Вначале я думал выкопать еще один схрон, в который имело смысл сложить все наши вещи, но почти сразу отмел это предположение. Нет, выкопать яму и свалить все туда – не проблема. Вот только через пяток месяцев все это придет в сильную негодность, за исключением, наверное, одноразовых шприцов. Так что выход, собственно, был только один. Надо вытряхивать оружие из ящиков, вскрывать полы и делать схрон в схроне.

Ну а пока повседневные мелочи – еда, вода, туалет. Это только кажется, что просто выкопать яму. А грунт куда девать? Нужны мешки, они есть на складе, но их же найти надо или вытряхнуть что-то ненужное. А мне все нужно, я как хомяк в амбаре, мне все нужно и всего жалко. У меня план вырисовывается. Мне нужен отряд. Мне его кормить, одевать и вооружать и на смерть посылать, потому что без потерь войны не бывает. А еще мне нужен немец, и лучше всего говорящий по-русски, живой, необязательно здоровый, еще лучше одноногий. Впрочем, ногу я ему прострелю или сломаю сам, как только он у меня появится. Я не садист, просто мне надо, чтобы я ему был нужнее, чем он мне, и мне нужно выжить в первые недели и убивать немцев. Я лучше всех в округе знаю, как это делать. Просто можно вспомнить, что здесь будет через год. Да что там через год? Уже через пару месяцев. Тот же концлагерь Саласпилс недалеко от Риги, в котором я как-то был по молодости лет. Концентрационный лагерь. Детский лагерь смерти, если кто еще не понял. Так что у меня много дел.

Следующие четыре дня прошли на земляных работах. Работали мы, как негры на плантации, отрываясь только на еду, сон и отправление естественных надобностей, на которые ходили вдвоем, как на боевую операцию. Я не перестраховщик, но получить из кустов очередь из автомата, сидя в позе орла, можно в любом времени, а здесь, при определенном везении, еще и штык в спину. То, что окруженцы примут меня за немца, я ни разу не сомневался. В нашем случае лучше перебдеть, чем по дурости нарваться.

Окруженцев, кстати, мы видели всего два раза. Первый – когда ходили под вечер за водой, случайно, краем глаза, отметив промелькнувшие на повороте проселка тени. Оставив Виталика в кустах у воды, я неслышно скользнул за ними. Тени материализовались в двоих крепких пехотинцев, один из которых был с немецким автоматом, а второй с мосинским карабином. Были они дозором небольшой разрозненной группы из девяти человек и шли в сторону деревни. Выделялась среди них только пара летчиков, остальные были пехотинцами. Привлекать их внимание я не стал – мне они были не нужны. Группа была неорганизованная и просто пыталась пробраться к своим. Второй – услышав негромкие голоса у озера и подтянувшись поближе, обнаружил небольшую, в три десятка голов, организованную часть, видимо, недавно вылезших из очередного болота пехотинцев. Командовал ими раненный в голову и правую руку старший лейтенант. Навязываться я им не стал, отметив только то, что располагаются они на ночевку и среди них есть какой-то местный Сусанин, знающий окрестности как свои пять пальцев. Поэтому, не привлекая внимания, по-тихому оттянулся к блиндажу.

17 июля 1941 года

Сегодня 17 июля, теоретически, потому что я не знаю, какое сейчас здесь число. Два дня назад здорово грохотало около Невеля, потом затихло. В районе Себежа тоже притихло. Канонада в районе Полоцка то утихает, то разгорается с новой силой все четыре дня. Бои оттягиваются левее нас к Невелю. Похоже, гарнизон Полоцкого укрепленного района прорывается из Полоцка в направлении Великих Лук. Наше счастье, что прямо перед нами огромное болото и несколько озер, иначе окруженные войска шли бы прямо на нас. По этой же причине окруженцев практически нет, через это болото летают только самолеты.

Восемнадцатое июля, вечер. Земляные работы наконец закончены, яма готова. Лишняя земля вынута и выкинута в озеро, кстати, здесь не земля, а песок. Мы вообще на вершине песчаного холма. На дне ямы стоит первый ящик и ждет содержимое. Я убрал в схрон практически все, кроме ровно половины лекарств и инструментов из своей очень немаленькой аптечки, числящейся автомобильной только по названию, одного налобного фонаря, подвесной кобуры из-под травмата, в которую уместился один из «Наганов», своего и Виталькиного камуфляжа и обуви. Все остальное остается здесь.

Теперь мне нужны Виталькины золотые руки. Нам необходимы две разгрузки, нам нужно подогнать местную форму и переделать оружие. Кроме того, надо приготовить еще один отдельный схрон, в который я уберу часть оружия, боеприпасов и продовольствия. Просто никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Спутники бывают разные, и, если меня сюда занесет с кем-нибудь незнакомым, проще вскрыть небольшой схрон, чем из-за пары винтовок палить весь блиндаж. Вот такие вот планы.

Следующие четыре дня мы их осуществляли. Виталик исколол иголкой все пальцы, и к исходу третьего дня мы экипировались в новую форму. Я стал капитаном НКВД, а Виталик старшим лейтенантом, это по гимнастеркам, весь остальной камуфляж я оставил свой, предполагая простое: связываться с двумя командирами НКВД не станет даже самый отмороженный комиссар, не говоря уже о старших командирах выходящих из окружения войск, а на немцев я, если честно, клал с прибором. Живым мне им все равно сдаваться нельзя, а буду я при этом в форме НКВД или в балетной пачке, разницы никакой нет.

Время поджимало, и второй схрон мы строить не стали, а просто прикопали недалеко от блиндажа ящик с винтарями, ящик с патронами, пулемет Дегтярева, пяток «Наганов», гранаты и продукты. Еще на складе Виталик обнаружил снайперскую «Мосинку», и я попросил его оторвать с одного ручника сошки и, если можно, присобачить на снайперку. То, что касалось техники или самоделки, для Виталика никогда не было сложностью, так что свои сошки на снайперку я получил. Как Виталик это сделал, так и осталось для меня загадкой.

Сегодня 22 июля, уже месяц как идет война, а для нас она начнется завтра или послезавтра. Загрузились мы как верблюды. Два ППД, СВТ и снайперка, по два «Нагана», по две фляги, ножи, по десятку гранат и патроны с продуктами и медициной. Виталик еще пару пачек махорки отмел, а то оставшиеся сигареты мы тоже в схрон отправили. Главное, конечно, моя медицина из неприкосновенного запаса и медицина местная, мы все-таки на войне, а я в отношении медицины параноик.

В отличие от долбанутых на всю голову автомобилистов, считающих, что рекомендации Минздрава спасут их на дороге, я таскаю с собой огромное количество нужной и ненужной мне медицины, периодически ее обновляя. Ибо нефиг. Никогда не знаешь, что тебе пригодится в архангельских или вологодских болотах, в которые меня заносит с завидной периодичностью. Теперь, конечно, уже заносило, но моя привычка теперь здорово меня выручила, и то, что мы тащим с собой, – это очень далеко не все, что я автоматически притащил из машины.

23 июля 1941 года

План мой Виталик принял без дополнений. Я в принципе знал, где мне взять отряд. Знал, что бойцы этого отряда пойдут со мной в огонь и в воду. Будут умирать за меня, и молиться на меня, и, самое главное, никогда не предадут и не сдадутся в плен. Виталик со мной согласился, и любой согласится, только чуть позже, хотя нет, ТАМ согласится вообще любой. Где? Да в Верхнедвинском гетто. Да, я циник, и ничего человеческого во мне, наверное, уже не осталось, но я человек двадцать первого века, и Виталик понимает, о чем я говорю. Я когда-то читал, что в Литве за годы войны было уничтожено восемьдесят процентов евреев. Выжили лишь те, кто успел эвакуироваться на восток, и те, кого перед войной отправили на север как классово чуждый элемент. Вот они выжили, а остальные нет.

Сам я ни в каком месте не еврей, и Виталик тоже, но для нас это ничего не меняет. Я собираюсь уйти отсюда подальше, в Латвию и Литву, и строить небольшие опорные базы там. Уйду отсюда подальше, а уж там буду решать, куда двигаться дальше. Причина проста, я помню, что немцы будут творить в Белоруссии, и попасть под зачистку карателей мне совсем не улыбается, и, хотя Виталик знает эти места, уходить отсюда надо как можно скорее. Двинуться я решил на Себеж. Через Россоны и Полоцк было ближе, но там наверняка шел поток немцев, подкидывающих подкрепления на Великие Луки, а на Себеже давно было тихо. Видимо, немцы прорвались дальше, на Псков.

Рано утром двадцать третьего июля мы закопали блиндаж и тщательно все замаскировали. Потом я вспомнил, как мой дед перед дорогой совсем ненадолго садился. Поддавшись воспоминаниям, так и сказал Виталику: «посидим перед дорожкой». Плюхнулись на пятые точки и чуть посидели. За эти несколько мгновений обычно люди вспоминают, не оставили ли они перед дальней дорогой что-то важное. Мы оставляли в этом блиндаже всю свою прежнюю жизнь, но она уже была для нас неважна. Жизнь начиналась у нас новая. Ничем не похожая на прежнюю, она могла закончиться уже за первым поворотом или у ближайшей деревни.

Всего десять дней назад мы ехали по этой дороге, сидя в комфортабельном джипе, теперь же неспешно шли по ней пешком. Был уже почти полдень, и впереди был целый день пути. Солнце жарило, как в пустыне Сахара. Отвык я от такой температуры и вообще от такой жизни. Хорошо, что в форме себя поддерживал, да и Витальку с собой везде таскал. И в тренажерный зал, и в бассейн, и к своему приятелю в военную часть. Мне просто одному скучно, и я быстро все бросаю, а так не успел расслабиться. Хотя, конечно, надо озаботиться каким-то транспортом, пешком не находишься, на мне столько навешано, что к концу пути я сам сдохну.

Уже через двадцать минут я понял, что зря потащил ППД и «Мосинку». Но куда теперь деваться? Не выкидывать же? Это не наш метод. У меня отношение к оружию трепетное, отбери у меня стволы – я ножами обвешаюсь, как елка игрушками. Впрочем, я и так ими всегда обвешан. Только теперь к своему стандартному комплекту я добавил штык от СВТ и пехотную лопатку из машины, которые несколько дней точил и правил. Так что теперь этими приборами бесшумного, но неминуемого убийства при некоторой сноровке можно побриться.

Километров через семь впереди показалась деревня. Я не стал заморачиваться с разведкой, длительным наблюдением и ползаньем по огородам. Немцам здесь делать нечего – до шоссе далеко, а окруженцы должны были уже давно пройти, и я поперся по деревне внаглую и не ошибся. Деревенька, в общем, небольшая, но обойти ее сложно. Она зажата двумя большими озерами, а вокруг сплошные болота. Шли по деревне неспешно, народу никого, только в одном огороде мелькнула шустрая старушка. Понятно, что за нами наблюдала вся деревня, главное, чтобы не в прицел пулемета. Потихоньку дошли до противоположной околицы, вышли из деревни и свернули в лес. И тут я решил схитрить и понаблюдать, да и отдохнуть надо было. Расчет оказался верным. Минут через сорок из деревни выехал мужик на телеге и шустро попылил в нашу сторону.

– Транспорт – это хорошо, жаль, не броневик, – вслух прокомментировал я.

– И не самолет, – поддакнул Виталька. Видимо, хождение пешком с грузом у него тоже не самое любимое занятие. Надо сказать, что, втянувшись в лес, мы первым делом пробежались метров сто пятьдесят по опушке и только после расположились наблюдать. Я в бинокль, а Виталька чуть в сторонке слушал лес, потом махнулись. Теперь ждали своего языка и «такси». Не просто же так я сидел сорок минут, до следующей деревни километров пятнадцать. В такую даль пешком переться утопчешься.

«Таксист» наш здорово удивился, увидев перед носом ствол автомата. Нас рядом с деревней он явно не ожидал увидеть. Загнали телегу в лес, и я быстренько начал трясти «таксиста». Увидев форму НКВД, он только что не обделался от страха, но стойко молчал, и это мне сильно не понравилось. Поэтому, не заморачиваясь, я заехал ему в печень, связал руки сзади и разрезал штаны вместе с подштанниками. После чего демонстративно срубил штыком от СВТ небольшую березку и объяснил, для чего. «Таксист» запел соловьем. По большому счету петь он мог все, что угодно, проверить его не было ни возможности, ни времени, я только подправлял песню в нужное русло. Мне главное было его сломать, а там, может, что-то полезное среди общего вранья услышу.

По обстановке дальше, в смысле по деревням, «таксист» не врал, я же помню, что проезжал, а вот дальше нес какой-то бред про дивизию окруженцев, оседлавшую шоссе, чего быть не могло в принципе. Немцы не идиоты и долбили бы эту дивизию самолетами до посинения. В общем, «таксист» был мне больше не нужен. Он очень странно врал, боялся нашей формы и продолжал врать, и нужно было его зарезать, ибо «такси» мы дальше поведем сами. Но мне потом в эту деревню возвращаться, да и вреда мне он пока не нанесет, так что меня сменил Виталик, а «таксисту» я предложил заткнуться, пока не началось.

Расстались мы почти довольные друг другом. «Таксист», со связанными сзади руками, разрезанными штанами и стреноженными ногами, мог доскакать до деревни только через пару часов, как минимум, а мы не торопясь поехали на телеге.

Добрались до следующей деревни, небольшой и абсолютно пустынной, проехали ее и к ночи дотряслись до третьей. «Такси», в смысле телегу, оставили прямо на дороге, а лошадь освободили, обрезав постромки и отправив животину пастись. Вот в этой деревне, достаточно большой и совсем недалеко от шоссе, почти наверняка были немцы. Притормозили на околице и, расположившись прямо у крайнего огорода, наскоро пожевали, запивая тушенку водой из фляги. Блин, как она уже надоела. Десять дней одна тушенка. Правда, тушенка в этом времени классная. Величайшее изобретение человечества. Главное – здорово напрягало отсутствие лука с чесноком, которые мы с Виталькой сожрали за четыре дня. Приучил меня Виталик, на свою голову, теперь витамины исчезают с космической скоростью, а найти нас на стройке, принюхиваясь, можно было по запаху.

В деревню я пробрался после заката. Шел налегке, только «Наганы», ножи и гранаты. Не скажу что легко, но до центра деревни дошел. Немцев было немного, видно, какая-то проходящая часть. Семь машин и пара мотоциклов с колясками, часовых двое. Хорошо, что деревенские рано спать ложатся, да и немцы наверняка всех разогнали. Пока фрицы в деревне, ни один нормальный человек девку из подпола не выпустит. А без девок какие посиделки с полежалками?

Вернулся к Виталику, он ждал меня на околице, загрузился, и протоптанной тропой пошли по деревне. Нагло? Да, нагло, но маршевая часть, глубокая ночь, отсутствие света и луны. Знал бы немецкий язык, горланя, по центральной улице бы поперся, а так на мягких лапах, я первый, Виталик за мной в трех шагах, прижимаясь к заборам и палисадникам. Вывел Виталика за околицу, разгрузились и вернулись обратно, к грузовикам, а вернее, к мотоциклам.

Первого часового я зарезал. Неэстетично. А что делать? Не надо спать на посту. Устав писали умные люди. Ну да ладно, в другой жизни перечитает. Забрал документы, прошелся по карманам. О! Сигареты! Порадую Виталика, а то он мучается с махоркой. Подсунул под труп лимонку. Ну так, чисто поржать. А вот второй часовой не спал, зараза, и его отвлек Виталик. Повернувшегося ко мне спиной немца я отоварил со всей дури, рукояткой «Нагана» в висок. Готов, можно не править. Опять документы, пилотка, часы с руки, вторая лимонка.

Таких приколов вы еще не знаете. Ну ничего, ученье – свет, а недоучек – на кладбище. Винтари с часовых брать не стал, не последние еще, разживусь, и так нагружены по самое не могу. Третью лимонку пристроил под заднее колесо одной из машин. Кстати, машины. По-быстренькому, страхуя друг друга, прошвырнулись по грузовикам. Ага, какие-то ящики, значит, не пехота, поэтому и часовых так мало, еще одну гранату между ящиками, пусть сюрприз будет. Семь грузовиков, два мотоцикла – от пятнадцати до двадцати с копейками рож. Нет. Всех не вырежу, да и, если честно, после часовых меня внутри колбасит чего-то. За годы мирной и благополучной жизни отвык я от такого экстрима.

Теперь мотоциклы. Оба с пулеметами. Вот уроды, даже не сняли и с собой в хату не утащили. Совсем оборзели твари. В коляске одного лежит большой мешок. Из второго прихватил ящик, я надеюсь, с патронами, перегрузил в первый, он стоит удобнее, разворачивать не надо. Впряглись с Виталиком в этот мотоцикл и покатили его на выход. У второго мотоцикла обрезал все шланги. Я бы еще и колеса проколол, но сильно шумно шипеть будут.

Ходить пешком я не буду. У меня тонкая организация души, мне пешком ходить противопоказано, и так сегодня лишнего ходил, да еще под грузом. Добрались до оружия, загрузили все в коляску и, по-прежнему пешедралом, покатили добычу по дороге. Толкали мы мотоцикл где-то метров восемьсот и, умотавшись окончательно, остановились. Интересно, когда у немцев будет смена караула? Вот ровно до этого времени можно отдыхать. Расположились прямо на дороге. Одарил Виталика сигаретами, оказалось, он в бардаке грузовика нашел сразу две пачки, порадовал водила.

Командиру второго батальона

94-го полка 284-й охранной дивизии

майору Гельмуту фон Кляйсту

Рапорт

Докладываю Вам, что в 4 часа 00 минут 24 июля 1941 года диверсионная группа советских войск совершила нападение на транспортную колонну 115-й пехотной дивизии. В результате боя погиб командир транспортной роты обер-лейтенант Райххельм, обер-ефрейтор и одиннадцать рядовых чинов. Еще пятеро рядовых получили различные ранения. Также в результате нападения уничтожены два грузовика с боеприпасами и мотоцикл. Один грузовик поврежден, еще один мотоцикл неизвестными похищен. Силами вверенной мне роты было произведено прочесывание леса, однако поиск неизвестной группы противника успехов не имел. В дальнейшем были организованы мероприятия по поиску нападавших в трех ближайших населенных пунктах и их окрестностях. Указанные мероприятия продолжаются в настоящее время.

Командир четвертой роты второго батальона 94-го полка 284-й охранной дивизии обер-лейтенант Лемке

Граната взорвалась в четыре утра. Так показали трофейные часы, я даже прикорнуть успел, накатив пятьдесят капель коньяка для успокоения нервов. «Курвуазье»! Франция! Память из прошлой жизни! Недаром я его два года с собой таскал. Ну да, а что ему в схроне делать? Я его только во фляжку со склада перелил.

Виталик бдил. В деревне пошла потеха. Какой-то чудак даже влупил очередь, судя по звуку, из автомата. Вторая граната, веселья добавилось. Вот теперь вам часа на три развлекаловки, пока первый грузовик с места не стронете.

Сереет, детали пейзажа уже видны. Хорошо, свежо, самое мое любимое время летом. В мешке – женская шуба. Мне резко захотелось вернуться и найти владельца мешка. С трудом отогнал жгучее желание. Я надеюсь, это он нашел одного из часовых. Засунул обратно в мешок и пристроил в коляске, отдам кому-нибудь. Ящик оказался с гранатами. Колотушки, М-24, по-моему, если мне память не изменяет. Ладно, пусть будут.

Озадачил Виталика проверить горючку и завести мотоцикл. Сам обозреваю окрестности, отойдя метров на пятнадцать в сторону деревни, отсюда лучше видно. В общем-то, ничего не видно, только вот опять из винтаря кто-то выстрелил. Устроил я праздник местным жителям, но мотоцикл нам нужен. Пешком мы до Латвии только к концу лета дойдем, особенно если я вот таким вот образом в каждой деревне развлекаться буду.

Мотоцикл завелся и ровно затарахтел, я подбежал к Виталику и закинул автомат в коляску. Нахлобучил пилотку часового, второй пилотки нет, поэтому Виталику сказал намотать бандану. Сам сел за руль, Виталик сзади. Ну, покатили. Отъехали, впрочем, недалеко, проехали всего километров восемь. Как только вдалеке показалась следующая деревня, я остановился и заглушил мотоцикл. Надо было привести себя в порядок и переложить вещи.

Первым делом вытряхнул из багажника мотоцикла весь хлам. Там, под запасным колесом на коляске, нехилый такой ящик. Тряпки, впрочем, оставил, это, похоже, галеты, консервов шесть банок, фляга. Там же нашел кожаный ранец со всякими мелочами, двумя перевязочными пакетами и мотоциклетные очки. Убрал в ранец документы часовых, бритвенный прибор, одеколон, чистую тряпку и кинул ранец обратно. Очки отгреб себе, а Виталика начал маскировать, второй-то пилотки нет. Виталик будет у меня раненным в голову, для чего я намотал ему немаленький такой тюрбан из двух перевязочных пакетов, закрепив повязку под подбородком. Наше оружие, кроме Виталькиного автомата, я убрал в коляску, под брезентовый фартук. Пулемет на коляске был, даже лента заправлена, но нам за него сажать некого, да и некуда – коляска забита битком.

В общем, я надеюсь, выглядим мы не настолько несуразно, чтобы по нам сразу начали стрелять. Наш камуфляж издали похож на камуфляж разведчиков. Наверное. Другой одежды у нас все равно нет, а раздевать часовых было бы верхом наглости. Договорился с Виталей и об условных знаках. Языка-то мы не знаем, чуть что, сразу в бубен, а у меня руки на виду, так что начинает он. Если поднимаю левую руку – внимание, поднимаю правую – к бою, правой рукой стучу себя по левому плечу – гранаты, а дальше по обстановке.

Двинулись. Небольшая деревня забита войсками, часовые чуть ли не через дом, грузовики, броневики, мотоциклы. Гоню через деревню не останавливаясь, пыль за мной столбом. Вот и поздоровались, заодно и помоетесь. Наконец деревня заканчивается, выездного поста нет. Ну и ладушки, живее будут, пока до фронта не доберутся. Ух, хорошо, я уже думал – мы сразу и приехали. Очень уж немцев в деревне много, и проснулись они рано. Сразу видно, на тот свет торопятся, на фронт, в смысле.

Еще километров через десять проселок вливается в шоссе. Налево Себеж, направо Пустошка, нам налево. Шоссе пока не слишком оживленно, проскакивают редкие машины. Остановился на перекрестке. Теперь мне нужен «спонсор», то есть машина или мотоцикл, который пойдет в нужную для меня сторону и к которому я прицеплюсь на небольшом отдалении. Я это называю спонсорский забег. Дома здорово помогало от диких гайцов, прячущихся по укромным уголкам трассы. Может, и здесь поможет хоть немного.

Вон какой-то грузовик. В ту сторону вряд ли войска, скорее снабженцы или техничка чья-нибудь. Отпустил грузовик метров на двести, чтобы он меня пылью не закидывал, и качусь за ним. Встречка небольшая, в основном по несколько грузовиков. На обочинах много набитой техники, тряпки, обломки, трупов нет, видимо, прикопали уже.

Хорошо идем. Впереди опять деревня, но она слева, шоссе захватывает только ее край. Машина втягивается в деревню, я чуть притормозил. Не. Все вроде нормально. Двинулся дальше. Околица, все путем. А вот в самой деревне развилка, машина ушла направо, а мне, похоже, прямо. Выезжаю из деревни. Все, дальше лес. Дорога попетляла через лес, решил, пока утро, не останавливаться. Надо по холодку проскочить как можно дальше. Еще десяток километров, справа и слева болотце, потом опять лес и сразу после него, метров через триста, деревня. Самка собаки! Как же хреново без карты. Делать нечего, но войск нет – уже хорошо.

Эту деревню сильно пожевало войной. Похоже, колонну с воздуха разбомбили, и деревушке досталось. Половину домов по бревнам разобрали, и раздолбанные и перевернутые машины по обеим обочинам валяются. Не везде трупы собрали, запашок есть. Давно я его не нюхал. Я даже притормозил. Семнадцать человек неубранных насчитал, это только те, кого с дороги видно. Две трети где-то из них гражданские, и все на поле, похоже, долбили разбегающихся из колонны.

Остановился я зря, запах усилился. Как же здесь местные деревенские-то живут? Попали ребята, за них никто трупы не уберет. Немцам по барабану, максимум машины на запчасти растащат, а по жаре это долго вонять будет. Тронулся, скорость набирая. Надо сваливать, пропитается одежда запахом, потом только стираться. Проехали и эту деревню. Пора где-то останавливаться, но за ней было поле, и пришлось двигаться дальше. За полем начался перелесок, который переходил в лес, но опять съезда никакого не было.

Зараза! Мне что, на дороге спать, что ли? Опять двигаемся дальше. Время, время, мать его, мне надо уходить с дороги, а некуда. Навстречу показалась колонна. К грузовикам были прицеплены орудия, дорогу заволокло пылью, и скорость пришлось сбросить, но останавливаться я не собирался. Сколько уже прошло машин, я не считал, но много, очень много. Не только грузовики с орудиями, похоже, еще и с боеприпасами и пехотой, гусеничные бронетранспортеры и кухни. Полк? Дивизия? Блин, откуда я знаю их состав? Эта дорога прямая на Псков и Питер. Видимо, подкрепления идут туда.

Если честно, голова у меня была забита немного другим. До сих пор трупы на поле перед глазами стоят. Давно я такого не видел. Довелось мне один раз в жизни, по молодости лет, разнесенную колонну на дороге увидеть, а потом на такой же жаре собирать то, что от ребят осталось. Выворачивало меня после этого еще два дня, и неделю снилось. Гражданских там, правда, не было, только военторговский «газон». Долго меня потом конфеты, насыпанные на трупы, во сне преследовали, а сами конфеты есть не могу до сих пор. С того дня как отрезало, а был сладкоежкой.

Наконец колонна прошла, прибавил скорость, пусть хоть немного пыль обдует, а то даже дышать нечем было. Лес заканчивался, пора сворачивать. Немцы уже проснулись, и по дороге сейчас пойдет сплошной поток, стал потихоньку притормаживать. Опять начался перелесок, а вот и съезд в поле. Сворачиваем и пылим по полевой дороге вдоль леса.

Само поле здорово раскурочено, воронки, подпалины, выгоревшие участки, разрозненные окопы, следы гусениц, чуть дальше, больше чем в километре, стоят четыре танка. Там вообще все перепахано, а у дороги, похоже, заслон сразу сбили, поэтому полевая дорога сохранилась. Надо будет ближе к вечеру там пошариться, может, осталось что ценное, та же карта в полевой сумке. Хотя вряд ли, раз запаха нет, значит, и трупов нет. Что само по себе означает, что трофейная команда работала. Они же и трупы прикопали, ну, или пленных пригоняли. Дорога-то в четырех местах была восстановлена, и воронки засыпаны, и битая техника на обочины скинута.

Встали мы удачно, в густом, но невысоком березовом перелеске. Грибов здесь, наверное, косой коси. Черт, какие грибы? Опять я о мирной жизни, никак мозги перестроить не могу. Ехал на мотоцикле и так же фиксировал: озеро классное – рыбалка, перелесок – грибы, песок на озере промелькнет – пляж. Немцы, прибитые мной ночью, не вспоминаются вообще. Как отрезало, а вот такая ересь в голову лезет постоянно. Вот выверты сознания. Хотя, конечно, то, что с нами произошло, начинает осознаваться только сейчас. Просто потому, что перед глазами все чаще мелькают ужасы войны, а это не только трупы на дороге, но и то, что сейчас перед нашими глазами. Надо только голову повернуть – и смотри сколько влезет на наш подбитый танк, завалившийся одной гусеницей в неглубокую траншею. Это Т-26, по-моему, но я Т-26 от БТ не отличу. Так что не уверен. Одна гусеница у танка сбита, ствол пушки почти в землю упирается, люки открыты, но не сгорел. Он бензиновый, может, и повезло экипажу. Трупов, по крайней мере, рядом не валяется.

Здесь, в этом березняке, мы будем спать, а то сутки уже на ногах. Виталька – тот вообще не спал, а я около часа. Нервное напряжение отпускает, и разжимается пружина внутри, что была взведена с того момента, как мы ушли от блиндажа. Не хило мы отмотали за сутки. Главное – там, где мы нашумели, нас нет, и никто не видел нас здесь. Можно спокойно отдыхать весь день. Дорога рядом, но не настолько, чтобы отдыхающая на привале солдатня добралась до нас. Окруженцев тоже можно не опасаться, по этой же причине – дорога рядом и открытое поле. Подобраться по-тихому к нам невозможно – со стороны леса перелесок слишком густой. Плохо только, что воды рядом никакой нет, а шариться по лесу в надежде найти родник у меня нет ни сил, ни желания. Так перетопчемся.

Загоняем бибику глубже в подлесок и маскируем срубленными березками. Все. Теперь отдыхать, раньше вечера я отсюда ни ногой. По-быстренькому раздеваемся и моемся. На это я пустил одну флягу воды из трех, больше нельзя, нам еще здесь весь день куковать. Пыль и песок даже на зубах. Смешно – я умыл пылью немцев в деревне, а они меня только что на дороге.

Первый спит Виталик, ему нужнее, у него это первая война и первый бой. То, что он ехал у меня за спиной, не значит ничего, все равно это бой, и внутри у него такая же пружина, как и у меня, только значительно мощнее. Виталя уснул, как только свалился на спальник, даже есть не стал, а у меня много забот. Надо все разложить и посмотреть внимательно, что нам досталось от немцев. Поесть, побриться и почистить оружие. Мне надо заниматься делом, а то усну на посту, а по такой жизни можно проснуться на небесах. Хотя, впрочем, нет, лично мне это не грозит, черти меня уже заждались, да и не усну я так.

Разбудил Виталика через три с половиной часа, когда уже начал вырубаться сам. Уже без четверти двенадцать, жарко, солнце здорово печет. Так что пришлось соорудить над Виталькой небольшой навес. Он даже не проснулся, хотя спал беспокойно, дергался и негромко разговаривал сам с собой. Одна из его особенностей, он иногда просыпается, когда разговаривает во сне. В разведке с ним будет, мягко говоря, сложно, да и среди немцев не уснешь. Озадачил его конструкцией пулемета, заполз под коляску мотоцикла, наказал разбудить меня в три и тут же отрубился.

Проснулся сам. В пять. Отдохнул здорово. Виталик в своем репертуаре, будить меня не стал. Он всегда обо мне заботится, и война на него никак не повлияла. Поступает так, как он считает нужным. Все в ажуре. Пулемет вычищен, и заправлена новая лента, наша одежда отчищена от пыли, на втором туристическом коврике разложен импровизированный стол, открыты банки с консервами, лежат галеты и фляга с водой, даже стаканчик складной где-то нарыл.

Вот жук! Два хомяка в одной команде – это страшная сила. Пока обедали, налил ему полстакана из личных запасов, потом еще пол, надо снимать ему стресс. Себе не стал, мне еще бдить. Кстати, Виталька крайне редко ест один и вообще может не есть целый день, и с утра ест мало, только кофе, а кофе у нас банка только была, и она уже закончилась. Так что, когда подвернутся продвинутые фрицы, надо отжать. Необходимо заботиться о подчиненном. Все, уснул. Опять как выключили, устал он все же.

У меня был только один выход. Мы могли двигаться только вечером, ночью или ранним утром. Двигаться днем я не могу. Я не знаю языка, и первый же вопрос праздного фрица приведет к сшибке, после которой затравить меня будет делом техники и очень короткого времени. К сожалению, мы не могли просто зайти в деревню и спросить дорогу. Нет, я не опасался, что меня выдадут, это может быть несколько позже. Я боялся оставить любой след, даже просто след остановки. В движении и в потоке мы незаметны. Как только мы остановились, мы выделились. Сейчас немцы не знают, что нам нужно на запад. Они нас там не ищут, а искать они начали часов в девять. Если нас и ищут, то по дороге к фронту или трясут ближайшие деревни. Пока они не прочесывают леса, потому что маршевые подразделения на это не рассчитаны, а тыловые и фельджандармы заточены на выявление разведки противника, вот таких вот лохов, как мы с Виталькой, проверку документов и нарушения внутри своих подразделений. Они не ищут партизан, они пока слова этого не знают, хотя здесь Белоруссия рядом. Окруженцев там осело много, и слово «партизан» немцы выучат быстро. Они вообще очень быстро учатся.

Можно было бы сбегать на дорогу и отловить кого-то там. Сейчас по ней идет поток частей, к фронту, и идти они будут до самого вечера, но простой солдат мне не нужен. Ну если только отдать его Виталику, чтобы он того зарезал, пусть учится. Но у простого солдафона из маршевого батальона карты не может быть в принципе. Надо искать местных связистов, а для этого необходимо найти хотя бы нитку связи.

Пока я чесал репу и напрягал мозги, а Виталька спал, карта приехала к нам сама. Вернее, прибежала. Сначала я услышал тарахтение мотоцикла, потом короткую очередь. Толкнув Виталика, схватил бинокль и выглянул из подлеска. Впрочем, бинокль не понадобился, и так все прекрасно было видно. По полю мотоциклист гонял девчонку. Немцев было трое. Водитель пытался отжать девчонку к дороге, а два его приятеля, заходясь, ржали, передавая друг другу здоровенный пузырь, причем тот, что сидел за водилой, периодически одиночными постреливал в воздух из автомата.

Девчонка истерично металась по полю и громко визжала. Неожиданно тот, что сидел в коляске, свесившись, схватил девчонку за подол платья. Треснула тоненькая ткань, оголилось плечо, но девчонка вырвалась и припустила прямо к лесу. Я мог завалить уродов одной очередью, но у меня не было такого оружия, как у них, а выстрелы наверняка услышат на дороге, если там есть зрители.

Девочка почти добежала до перелеска, но по прямой водила наддал, и тот, что сидел в коляске, схватил ее поперек и затянул на колени. Мотоцикл докатился до перелеска и заглох, с девчонки ободрали платье и бросили на землю. В общем, все было понятно – победители развлекались. Один держал девчонку за волосы и руки, второй пристраивался между разведенных ног, третий с удовольствием на все это смотрел, посасывая из оплетенной соломой бутыли, как потом оказалось, весьма неплохое вино.

Что может сделать хорошо подготовленный человек, вооруженный двумя ножами, объяснять никому не надо. Особенно когда его совсем не ждут. Того, что держал девчонку за волосы, я завалил штыком в спину. Он был очень уж здоровым и, похоже, самым опасным. Второму с ходу пробил ногой в голову, как по футбольному мячу. Фриц так удобно раскорячился. Третий стоял слева и как раз запрокидывал голову, накатывая очередную порцию. Нож я оставил в трупе, поэтому со всей дури засадил ему по висюлькам кулаком. Немец фальцетом взвыл, сложился пополам и, рухнув на колени, свернулся на траве калачиком, зажмурив глаза и тоненько попискивая. Видимо, в экстазе. И сразу напомнил мне неродившегося младенца, которого на плакатах рисуют. Блин! Как же они называются? О! Эмбрион! Только эта скотина в пару десятков раз больше размерами.

Я еле успел сказать: «Живым», и Виталик вместо приема «приклад по черепу» исполнил прием «приклад в душу». Я планировал взять живым одного, а получилось двое. Здоровый, но неживой немец завалился прямо на девчонку, и визг немного приглушило. Требовалось срочно выключить звук, а то у меня образовалось много дел. Подсунув руки под правильного немца, я нащупал сонную артерию. Девчонка задергалась сильнее, но опыт победил, и она отрубилась. Что ж, пусть поваляется. Я столкнул с нее пока единственный трупешник, а то задохнется ребенок. Немцев надо было срочно раздеть, причем догола. Чем мы по-шустрому и занялись, только сначала развернули и закатили мотоцикл в подлесок, насколько это было возможно. Очень удачно они нам форму привезли, и по размеру подходит. Витальке, правда, будет великовата, ну да ладно, не ателье готового платья. Не понравится, сбегает на дорогу и выберет по размеру.

Сначала в четыре руки раздели и разули «зафутболенного». Заодно и связали в положении руки сзади. Справились достаточно быстро, потом накинули его мундир на девчонку. Чисто чтобы под закатывающимся солнцем не обгорела. Говорят, вечерний загар самый стойкий, да и белизной своей смущает да выпуклостями, и, по ходу, не меня одного. Вон как «зафутболенный» глазами зыркает, обломали мы ему весь кайф. Ну да он в сознании и молчит, иногда даже жестами я бываю очень убедителен. Впрочем, «живой пример – покойный Иван Иванович» лежит рядом и не питюкает. Пусть только что-нибудь вякнет, ляжет рядом моментом. А рожу я ему капитально разнес! Приятно на него посмотреть. У меня сейчас такое настроение, что я ему все зубы вырежу штыком и совершенно без наркоза.

Так, теперь «эмбриона», тоже здоровенная скотина. Вот с этим уродом сложности, он разгибаться не хочет. Нейрон ему на воротник! Он вино мое уронил! А чем я фемину нашу буду отпаивать? Не. Есть немного, где-то с четверть. Ну ладно, живи пока. Повторим прием «сонная артерия». Можно было бы и по башке ему съездить. А если прибью под настроение? Он мне живой нужен, пока. Ненадолго. До вечера, не дольше. Опять в четыре руки раздеваем «европейского освободителя» и связываем, разумеется.

Теперь ништяки. Богатые фрицы! Два автомата, пулемет, четыре пистолета, три ножа, две целых формы, не в крови, в смысле, очки. И главное – карта! Карта! Эфиоп вашу мать! Это вы удачно заехали. Я вас за такой подарок даже убью не больно. Зря я это пообещал. Погорячился. У меня на вас планы другие, и вам мои планы сильно не по-нравятся.

Пока девочка в отрубе, надо кое о чем договориться с Виталей. С этого момента имен у нас нет. Я теперь «Второй», а он «Третий» или, когда посторонние, но вроде наши, я капитан госбезопасности, а он старший лейтенант госбезопасности. Почему «Второй»? Чтобы никто не догадался, что «Первого» нет, мы же будем получать приказы из Центра или от командира. А «Первый» – это всегда секретарь обкома, горкома или райкома. Величина! Понимать надо конъюнктуру местного рынка. Слух-то все равно пойдет. Всем сразу захочется сдать мое несуществующее руководство и погреть на этом руки. Вот и пусть ищут до посинения, а я им еще помогу по месту. Мы с Виталиком такие затейники. Никому скучно не будет. Удачи им всем в их нелегком стукаческом деле.

Отсутствие у нас документов – достаточно серьезная проблема при встрече с различными окруженцами и оккупированными жителями, а рассекать в форме НКВД по тылам немцев – это не слишком простой способ самоубийства. Так что переодеваться нам все равно придется, благо форму мне по блату подогнали. Я бы и сейчас переоделся, но девчонку пугать не хочу. Объясняй ей потом полночи, что эти кадры – не мои приятели. Озадачил Виталика перегнать наш мотоцикл с вещами. Что он через десять минут и сделал, просто свалив все разложенное в коляску, а мне пока нашу фемину приводить в чувство придется. Пора. У нее сейчас новая жизнь начнется или не начнется, это уж как кому повезет. Только нагнулся к ней, гляжу, а она уже сама глазами хлопает, только рот стал открываться заорать, форму мою разглядела, ну да, энкавэдэшную, теперь глаза распахиваются, я и не знал, что у человека так широко глаза открываются. Потом мотоцикл затарахтел, она аж съежилась. Вот напугали ребенка, уроды. Я палец к губам приложил.

– Свои – говорю, – это «Третий». – Она головой затрясла. Поняла, значит. Тут Виталик подтянулся. Он уже одеться и обуться успел, а то в одном трусняке, босиком и с автоматом Виталик смотрелся довольно необычно. В другом случае я задолбал бы его своими подначками, но не в этот раз. С другой стороны, молодец, подтянулся сразу и поучаствовал, а не за штаны схватился. Прикладом в грудину «зафутболенному» он так зарядил, что тот ни о каком сопротивлении и думать не мог, хотя поначалу ствол у него был под руками.

Загнали второй мотоцикл и поставили рядом. Хорошо они смотрятся! Красиво. Один мотоцикл новый совсем, это тот, который фельджандармы нам подогнали, второй поюзанный, но тоже ничего. Главное – пулеметов теперь два, если кто на поле вылезет, мы его в два смычка в пыль разнесем. Если это не танк будет. Эх, что-то я опять обрастаю вещами. Пора искать грузовик.

То, что я собираюсь сделать, выходит за рамки здравого смысла. Выходит за рамки понимания жизни и гуманизма, человеческих и дружеских отношений, но у меня нет главного. Времени. У меня катастрофически нет времени. У меня нет времени на обучение людей и на понимание, сможет ли завтра человек убивать или психологически не сможет этого сделать. Именно для этого мне нужны живые фрицы. Можно резать и труп. Вернее, сначала они будут резать труп. Вынут штык, разденут на пару, а потом будут его резать, но у меня нет другого выхода. Мне надо собирать отряд, и обкатывать систему обучения отряда я буду на единственном близком мне человеке и на этой пигалице. Иначе все бессмысленно.

Дело в том, что я не могу просто набрать приблудных окруженцев, возглавить их и решать свои дела. Возникнет слишком много вопросов. Не могу примкнуть ни к какому отряду или окруженной части. В этом случае вопросов будет еще больше. Я предпочитаю собрать небольшой отряд преданных лично мне людей и, перемещаясь по нескольким областям, максимально гадить немцам. При этом я совершенно не собираюсь бросаться с голой пятой точкой на танки. Эта точка у меня одна, я к ней привык, и терять ее из-за идиотизма красных командиров и комиссаров у меня нет никакого желания.

Нет, конечно, можно сжечь танк и один на один. Но обычно танки в одиночку по полям не шарятся, а таскаются с целой свитой почитателей и поклонников, а те, в свою очередь, очень не любят, когда их любимую железку обижают. Махаться со всей германской армией я совершенно не собираюсь. Так, потихоньку, полегоньку, по часовому, по мотоциклисту, приблудной машинке и мимо пробегающему паровозику, отщипывать я согласен. А иначе пусть идут все лесом, тульский самовар им всем за ухо. Я могу прямо сейчас все и всех бросить и в одиночку пробраться отсюда. Куда? Это я решу потом. Один я пройду куда угодно. Что по немцам, что по нашим. По трупам, разумеется. В ту же Венесуэлу, Бразилию или Аргентину, через Болгарию, Турцию, а затем и Африку. Туда, где не воюют, где ласковое море, мягкий песок и полуголые красотки. Туда, где еще лет тридцать не будет войны. Доберусь и буду просто жить, ни о чем не думая и не терзая себя угрызениями совести. Это не наша с Виталиком война. Мы здесь случайно и в мясорубку не полезем.

Сейчас девчонка приходит в себя, глядя, как мы с Виталиком облачаемся в немецкую одежку и пакуем оружие и снаряжение теперь уже в два мотоцикла. Да, я решил на время оставить себе две бибики, до того времени, пока не найду грузовик. Просто мне жалко бросать пулемет, ну или пигалицу, но пулемет мне жалко больше. Еще и своего оружия куча, и ящик с гранатами. Если посадить девчонку в коляску мотоцикла, весь хабар придется выкидывать, а это не в моих правилах.

В первую очередь я разделся почти догола, абсолютно не стесняясь никого. Это тоже испытание для девчонки и обкатка для меня. Вспыхнула и отвернулась, но я специально разделся у нашего мотоцикла и голый пошел к бывшим шмоткам «эмбриона», они мне больше по размеру подходят. Прямо перед носом у пигалицы. О! Процесс пошел! Она заметила, во что одета. Но это еще цветочки! Ты не знаешь, что я для тебя приготовил. Штык я специально из немца не вытащил, будет тебе первое испытание или Виталику. Как пойдет. Нет у меня для тебя одежды, вот просто нет, и все. Так же как есть, только наоборот. Только нательное белье и мундир «правильного» немца. Почему «правильного»? Да потому что холодный и молчаливый.

Нательное белье проигнорировал, хорошее, кстати, надо будет потом кого-нибудь загрузить постирать, пригодится. Форма подошла почти идеально, «эмбрион» поздоровее будет, но не сильно заметно, правда, рукава мундира все равно короткие. Ладно, закатаю, они все равно в колоннах через одного с закатанными рукавами. Виталик тоже переодевается. Мать вашу душу! Я только сейчас заметил, ну я и тормоз! Он у нас теперь фельдфебель или унтер-офицер, я в этих званиях не разбираюсь, но не рядовой! Единственный рядовой как раз я. Правильный тоже чин, только поменьше. Понятно теперь, почему «зафутболенный» первым был, все по чину, и еще мы теперь фельджандармы. У них бляхи такие, на цепочках. Вот это подарок так подарок, даже кожаные плащи, что на сиденье в коляске лежат, меня порадовали меньше. Вот свезло так свезло! Не фрицы, а пещера Аладдина! Всю жизнь мечтал стать немецким гаишником. Теперь надо только на их коллег сдуру не нарваться.

Вооружены фельджандармы были очень неплохо. У всех троих по «Парабеллуму» Р-08, а у «эмбриона» еще и ТТ. Надыбал где-то пистолетик вторым стволом. Даже в кобуре, и кобура висит на ремне так же, как у нас – справа сзади. Пусть будет, пригодится. Тетеха – штука хорошая, патроны надо будет только поискать. Отмету в заначку как запасной ствол, а себе два «Парабеллума» заберу. С двух рук я стрелять умею. Особенно если в упор.

О! Вот и «эмбрион» очнулся! И сразу попытался стать эмбрионом, а руки не пускают, и пасть стал открывать не по делу. Лопочет чего-то, голос повышает. Я как раз свои ботинки обул, ну да, переобуваться я не стал, мне удобство важнее, а к сапогам я не приучен. Щас, падшая женщина, будет тебе повышение голоса. Красивые у него висюльки! Прямо целые помидоры. Грамотно я ему зарядил! Больно тебе, наверное? Это еще не больно, больно, когда голым заднепроходным отверстием на муравейник, но муравейника у меня нет, а березок вокруг полно. Вот почему деревенский мужик сразу понял, а цивилизованный почти европеец нет? Наверное, потому что я немецкого не знаю? Ничего, я на пальцах объясню.

Сначала, понятно, профилактический пинок в печень. Обоим. Но ведь потом мог бы и помолчать? Вот «зафутболенный» понятливый, но он, похоже, по-русски понимает, слишком прядет ушами, и рожа осмысленная. Он бы давно заорал, просто я начеку и надолго из внимания их не выпускаю, а то, что я его в секунду зарежу, как только он попытается воздуха набрать, он понял с полпинка. Да и в живых надеется остаться, наверняка думает, что я его допрашивать буду. Форму-то он тоже разглядел, а мне его допрашивать не о чем, я его совсем для другого в плен взял. Разве что только спросить, где его камрады базируются?

Пришлось делать кляпы. Кусок березы сантиметров в тридцать поперек пасти, перехваченный пропыленным бинтом Виталика. Такую оригинальную конструкцию они еще не встречали. Зато дешево и быстро. Ну да, немного неприятно, но это же не ножом по горлу. Во! А говорят, по-русски не понимают. Все отлично понимают, главное – правильно объяснять. Бейцы – это бейцы, но можно ведь и просто штыком слегка пощекотать. Ничего, что теперь кровь течет. Потечет-потечет и перестанет. Не волнуйся, кровью истечь не успеешь. Я не позволю мучиться европейцу. В край, жгут наложу на шею, а если будешь плохо себя вести, затяну не полностью. И великий воин сдыхать будет очень долго и очень мучительно, прямо мучительней некуда. Не. Это не я придумал, это китайцы, все претензии к ним.

Прошу Виталика дать мне стакан, наливаю вина и даю девчонке. Я специально не заговариваю с ней. Не пытаюсь узнать ее имя, возраст и прочее. Я веду себя так, как будто ее здесь нет. Мне не все равно, но спрашивать сейчас бессмысленно. Она еще не отошла от шока, если начну расспрашивать, может начаться истерика. Поэтому быстро, четко и только своими делами. Будет время, поговорим. Сначала она мотала головой, но я просто объяснил, что здесь командир я и она либо с нами, либо сама. Если сама, то сняла мундир и пошла отсюда, некогда с тобой возиться. Я понимаю, что это жестко, даже жестоко, но мне надо от нее полное послушание. Это потом я буду жалеть эту девочку и искать ее родственников, а сейчас надо понять, как выжить. Так что три стакана слабенького вина она осилила. Я тоже приложился, из горла, а Виталик добил. Точно «зафутболенный» язык понимает, прислушивается, гаденыш. Отведя Виталика в сторону, быстренько рисую картину, как вижу, не забывая про «зафутболенного». Поэтому берем немцев и раскладываем отдельно мордами вниз, чтобы были видны руки, потом беру бинокль, накидываю разгрузку, хватаю ППД и бегу по опушке к дороге.

Самая правдивая информация – это та, которую ты получил сам. Остановился метров за двести от шоссе и принялся высматривать обстановку. На дороге обычная движуха, машины небольшими колоннами и по одной, и огромная колонна пехоты, почему-то пешедралом и с телегами. Ни комитета по встрече, ни зрителей, ни напарников «правильных». Ну да их скоро будет трое, причем обязательно будет. Всего ничего с ними общаюсь, а уже жалею, что живыми взял, но взять «языка» – это у меня рефлекс, вбитый на уровне подсознания. Наблюдаю минут десять и скачу обратно. Ничего нового, кроме десятка велосипедистов с винтовками, шустрой стайкой проехавших мимо. Вообще заметил: винтовки – основное оружие. Автоматы только сейчас попались, зато единых пулеметов достаточно много. MG-34 – хорошая машинка и закреплена на коляске на жестком поворотном вертлюге.

На стоянке идиллия. Виталик разговорил девочку, сидят чуть в сторонке, воркуют. Даром, что ли, я ее поил? Виталик должен был ей еще треть стакана коньяка накатить, ибо командир приказал, и покормить слегка, открытые банки с консервами у нас остались, не пропадать же добру. Им еще «правильного» раздевать, пока не закоченел, и ей его мундир надевать, а на трезвую может и сломаться. Не зверь же я. Своих надо беречь. У нас же все как всегда, я – злобный командир, а Виталя – добрый подчиненный. Мы этим приемом и на стройке пользовались. Я поэтому и фрицев пинаю в одно лицо. Надо, чтобы Виталик был добрым, а пинающий связанного пленного добрым быть не может по определению. Местные девочки и мальчики так воспитаны.

Мне-то лично все равно. Если понадобится для дела, я «эмбриона» и «зафутболенного» забью ногами или прикладом автомата до смерти, а «правильного» убью еще раз, каким-нибудь заковыристым способом. Но только если надо для дела. Я не зверь – ничего личного. Ненависти к немцам у меня нет и в помине, но война к личным качествам отдельных людей никакого отношения не имеет. Есть только четкое разграничение: ты и враг.

Точно «зафутболенный» язык понимает, вон как уши в трубочку вытянулись, и голову в сторону Виталика с девочкой повернул. А повернулся-то он как удобно. Пока я гулял, этот шустрый немец развернулся на один бок и принялся крутить кистями, пытаясь освободиться от ремня. Ну сейчас ты у меня получишь! Проходя мимо, влепил ему с ноги в бочину. Исключительно профилактически, чтобы не расслаблялся.

Никакого садизма или издевательств. Обычное психологическое давление и обязательное физическое. «Зафутболенного» аж подкинуло, совсем он пинка не ожидал. Когда необходимо, я умею ходить совершенно бесшумно. Там, где я провел некоторую часть своей жизни, это был один из элементов выживания. Яростно обернувшемуся «зафутболенному» я по-дружески улыбнулся. От таких улыбок люди в штаны накладывают, но ему некуда накладывать. Он, как и «эмбрион», голый. Это тоже элемент психологического воздействия. Голый человек очень неуютно себя чувствует.

Еще раз, осклабившись и дружески кивнув звереющему немцу, я тут же резко ударил еще раз, носком ботинка по нерву на руке. Такое уметь надо, этому в школе не учат. Это чтобы ты, гаденыш, место свое не забывал, а будешь неправильно смотреть, еще раз по башке получишь. Хорошая штука этот березовый кляп! Жаль только, не сосновый или еловый, он неприятней, смола все же, да и кора немного отличается. Ничего, еще не вечер. Будешь себя плохо вести, я тебя, падаль, за то поле с убитыми беженцами прямо здесь освежую, у меня как раз настроение подходящее. Кстати, о вечере. Подойдя к своим, тихонько опустился рядом. Застал только концовку рассказа, но и ее мне хватило, хотя ничего необычного я не услышал. Правда, планы придется менять, психологическая накачка Виталику уже не нужна. Ну да ничего, фрицы не последние на дороге. А история? История обычная для этой войны.

Жила-была семья. Папа – советский служащий, где он там трудился, я не застал. Мама – учительница, бабушка да две девчонки-погодки семнадцати и шестнадцати лет, Вера и Катя соответственно. Обычная семья. Когда в конце июня во время авианалета в их дом попала бомба, сестренки выжили случайно. Их просто не было дома. Они были у подружки, семья которой собиралась эвакуироваться. Пришли домой, а вместо дома яма, даже хоронить некого, и из вещей осталось только то, что на них. Вместе с этой семьей они, убитые горем, поехали в эвакуацию, но уйти далеко не удалось. Сразу за Себежем машина сломалась, и они остались в приютившей их семье еле знакомых им крестьян.

Добренький крестьянин, миленький такой дядечка, поселил сестренок в сараюшке рядом с домом, нагрузив попутно всей работой по дому, включая полив огорода размером с два футбольных поля. Понятно, что поливом занималась и вся семья, включая малолетних детей. Четыре дня назад немцам приглянулась старшая дочка хозяина дома, и он, паскуда, недолго думая отдал сестренок немцам. Два дня назад вот эти вот трое освободителей от большевизма забрали сестренку Веры, просто отловив девчонку на улице, а сегодня добренький крестьянин отправил Веру за грибами в ближайший лес, только почему-то не с утра, как обычно, а ближе к вечеру. Вот такая вот простенькая история, и это я еще без особых подробностей.

– Товарищ старший лейтенант госбезопасности! – обратился я к Виталику. – Расстрелять «эмбриона». Штыком! Второго не трогать. – Виталик как во сне подошел к «правильному», рывком вытащил из него штык, даже коленом уперся ему в поясницу, потом в три шага оказался рядом с «эмбрионом» и с силой воткнул ему штык между лопаток. Как на скотобойне. Видно, рассказ девочки его пронял до печенок. «Зафутболенный» тоже впечатлился по самое не могу, но мне на его переживания с высокой колокольни не рассмотреть. Мне еще о покойниках думать.

– Стрелять умеешь? – спрашиваю у девочки.

– Нет. – Длинные косы аж хлестнули по бокам и спине девочки. Ничего себе резкость. Я думал, у девчонки сил уже не осталось. Куда же алкоголь, что мы в нее впихнули, делся?

– А научиться хочешь?

– Да. – Не менее резкий кивок. Блин. Осторожней надо с вопросами. Отломится голова у девчонки. Как ее потом обратно присобачивать? Суперклей здесь еще не придумали.

– «Третий»! Обеспечить «Наганом», научить пользоваться, вставить в барабан два патрона, мишень – «зафутболенный».

Виталик достал «Наган», откинул барабан, вытряхнул патроны и, вставив два, поставил барабан на место.

– Хотя ладно, – уже миролюбивей добавил я, – дай я сам. Глянь, что там у фрицев выпить есть, и давай поедим, что ли, вечером ехать, а когда поесть в следующий раз удастся, не знаю. – Выпить – это не мне, это Виталику, он только что первого человека убил, причем штыком, надо стресс ему снимать. После чего сел рядом с девочкой, отдал ей «Наган» и показал, как держать его двумя руками. Держа ее ладошки, крепко сжимающие револьвер, взвел курок, навел остолбеневшему от дикого ужаса «зафутболенному» в живот и сказал:

– Этот твою сестренку убил? Вот мы ему сейчас в живот, пусть помучается. – Договорить я не успел, выстрел раздался моментально. «Зафутболенного» выгнуло дугой, крик прорывался через березовую деревяшку, и получался дикий, утробный вой. Я мельком, краем глаза глянул на девочку и поразился. Прищуренные глаза, решительно сжатые губы. Раздался щелчок, и сразу второй выстрел. В голове «зафутболенного» появилась незапланированная дыра. Точно в переносицу. Охренеть. Пока я на нее смотрел, девочка взвела курок и сразу выстрелила. И попала. Вундеркинд. Берем. Отдам свою снайперку, вот только куда-нибудь доберемся, и сам учить буду. Никому такого самородка не доверю. В жизни такого не видел. Чтобы в первый раз в жизни взять в руки ствол и со второго выстрела попасть прямо в дергающуюся башку живому человеку, да еще и по пьяни. И это девочка семнадцати лет от роду? Ее чуть подучить, надежней стрелка в тылу не будет. Если еще основы маскировки дать, глядишь, снайпера выращу. Ой-е! И не рефлексует она, как таракана раздавила.

– Молодец, – говорю, – теперь разбирай и заряжай. – А сам внутри замер. Песец. Толстый полярный лис, в смысле. Она видела, как откидывается барабан один раз, и тут же сама. Сама! Откинула барабан, вытряхнула стреляные гильзы и подняла на меня бездонные озера глаз. Я застыл, пораженный четкими движениями этого ребенка, но тут же справился с собой. Закрепляй. Ой, какая девочка! Действительно самородок.

– Чего смотришь? Патроны у «Третьего». Бери и заряжай. «Третий»! Дай два патрона. – Виталик подошел и положил на ладошку девочки два патрона.

– Заряжай и стреляй. – Не скажу что быстро, но зарядила и опять на меня смотрит.

– Стреляй, Вера, остальным в голову. Они не обидятся, а обидятся – нам плевать. – Щелчок, выстрел, щелчок, выстрел. Две дырки. Одна у «правильного». Вторая у «эмбриона». Обе в переносицу.

– Разряди, – говорю, – и тренируйся взводить и нажимать на курок каждой из рук. Теперь это твое тренировочное оружие. – Сам я в шоке. Многое я в жизни видел, но такое в первый раз. Это я к чему? И «эмбрион», и «правильный» лежат в разных позах и на разных расстояниях. Ненамного, но тем не менее, а дырки у них почти одинаковые. Плюс дыра у «зафутболенного». Точно выше переносицы, разница максимум два миллиметра, специально подошел, посмотрел.

Сильна деваха! Ее бы моему тренеру показать. С таким глазомером чемпионами становятся, если в правильные руки попадают. Это она стрелять не умеет? Ее учить уже почти нечему, только уходу за оружием, определению расстояния до объекта и маскировке. «Наган» я ей тоже специально отдал, пусть руки тренирует. Курок у «Нагана» тяжеловат для девчонки, пока не взведет, не выстрелит. Вот и пусть тренируется, заодно лишние мысли в голову лезть не будут, а с оружием ей однозначно спокойнее. Вон как в «Наган» вцепилась.

Все же хомяческая привычка – штука незаменимая в жизни. Пока Виталик накрывал импровизированный стол, я забрал мешок из нашего мотоцикла и вытряхнул из него шубу. Шуба оказалась вполне приличным женским полушубком, даже с меховой оторочкой. Пока девчонка переодевалась, а Виталик опять накрывал на стол, я сел изучать карту и почти сразу обнаружил несоответствие. Верхнедвинска не было, был город Дрисса. Вот бы я влетел, если бы стал искать Верхнедвинск.

Вот это след так след! Интересно, а куда Верхнедвинск подевался? Загадка природы. Да и ладно, для меня как-то разницы нет. Мест компактного проживания евреев здесь полно, и гетто где-нибудь обнаружим. Заодно и дорогу наметил. Ломиться через Себеж смысла не было, там на въездах наверняка стационарные посты стоят, а вот в объезд дорога есть, и очень неплохая дорога.

– Другое дело! – сказал я, когда Вера вышла из кустов, где переодевалась. Честно говоря, дубленка сидела на девчонке как на корове седло, но все лучше, чем китель пятьдесят шестого размера. Правда, в дубленке ей будет жарковато. А куда деваться? Знал бы, заказал фрицам пару платьев. Интересно! Она уже не выглядела испуганной. «Зафутболенного» завалила, не дрогнула, мимо голых трупов прошла, не поморщилась, а ведь часа не прошло, как орала как резаная, и Виталик уже вроде отошел. Посмотрю, конечно, как дальше будет, но с ним мне спокойней и надежней. Другое дело, куда мне девать девчонку? Не с собой же тащить. Надо с Виталиком посоветоваться, а то я сам голову сломаю. В принципе я собирался набрать и девчонок, но не с них же начинать. Хотя от этой девочки отказаться сложно, и красива, как модель, и стреляет правильно, и нервами не бренчит, а что она там у нас дальше будет делать, стрелять, раны перевязывать, готовить или на шухере стоять, я придумаю по ходу дела.

– Садись к столу.

Присели за импровизированный стол. Виталик так и молчит все это время. Ничего, пусть перегорит, не выворачивает его, и ладно. Коньяка он с девочкой накатил, сейчас усвоится, в процессе еще грамм сто пятьдесят добавит, и баиньки.

– Давай думать, что с тобой делать. У тебя родственники или друзья есть? Те, у кого ты можешь жить?

Девочка молча и медленно, как будто заторможенно, отрицательно покачала головой. Похоже, адреналиновый отходняк начался или алкоголь дошел.

– Мы можем тебя взять с собой, либо в наш отряд, либо до того момента, пока не найдем тебе людей, которые тебя приютят. Но если ты у нас останешься, условия у тебя будут как у всех, а жить в лесу и постоянно на ногах очень тяжело. Подумай! Тебе все это надо? Война будет долгой и очень жестокой, если ты останешься, тебе надо будет очень многому научиться. Если ты слышала наши имена, забудь, если тебя кто-то о нас спросит, ты можешь сказать, что я капитан госбезопасности, а он старший лейтенант. Но вообще, я «Второй», а он «Третий», «Первого» ты никогда не увидишь, но знать о тебе он будет. Это основное правило. Пока твое имя «Седьмой».

– А почему «Седьмая»? – удивленно и так же заторможенно спросила Вера.

– Не «Седьмая», а «Седьмой». Потому что я тебе это сказал. Если я буду объяснять тебе все свои приказы, это будет не воинское подразделение, а собрание колхоза, но сейчас я тебе объясню. Во-первых, так короче, в боевой обстановке проще общаться короткими фразами, а если в отряде будет две Веры? Во-вторых, твое имя будут знать только «Первый», я и «Третий», и никто не сможет выдать имя бойца или его родственников. Во время привалов можешь задавать любые вопросы, мы ответим, но во все остальное время разговоры только по делу. – С коньяком для Веры я погорячился. Коньяк явно был лишним, на адреналине и вине она продержалась бы гораздо дольше, а так Веру срубило уже в середине ужина. Намаялась девчонка, не самый легкий у нее был сегодня день. Не рассчитал я немного, в следующий раз умнее буду. С другой стороны, неплохо, хоть поспит ребенок несколько часов.

Раздевали «правильного» мы с Виталиком. Здоровый он все же был, прямо огромный, не сильно высокий, но размера шестидесятого. Это он удачно ко мне спиной повернулся. Судя по его движениям, мужик был тренированный и резкий. Заодно и трупы подальше в перелесок оттащили, не ночевать же рядом с ними. Третий комплект формы мне был не слишком нужен, тем более такого размера, но кулацкая привычка пересилила. Да и сапоги добротные, может, сменяем на что, и вообще фрицы были упакованные и продуктами, и пойлом, только французского коньяка было шесть бутылок, и оружием. Вот только лента к пулемету была одна, и патронов к унтеровским МП-40 только по тройке магазинов и по три пустых в подсумках. Были и мотоциклетные очки. Все же эти немцы не вояки, а обор-зевшие гаишники, хотя, конечно, эти гаишники на войне, и лохов у них не держат. Хорошо еще, что патроны от «Маузера 98к», основной немецкой винтовки, которой вооружена вся пехота, к пулемету подходят, так что патронами разживусь, ну а патроны к автоматам были в багажнике мотоцикла, так что в четыре руки набили магазины.

Остаться здесь я решил до утра. Переться вечером через деревню, забитую немцами, не слишком разумно, тем более что и ночевать в таком случае придется неизвестно где. Так что просто упаковали все в одну коляску, оставив себе по немецкому автомату и по пистолету. Долго думал, как присобачить на руль мотоцикла гранаты, руки-то заняты и, если что, тянуться до гранат далеко, а на Веру надежды нет. По-быстрому не сделаем, а на соплях – еще соскочит граната под колеса. Будем все иметь бледный вид. Пришлось распихать гранаты по нагрудным карманам кителя. Плюнул я на эти плащи, хотя штука очень удобная, от пыли точно защищает, но тогда до гранат не добраться. В нагрудные карманы запихали. Как раз вошли, по две штуки на лицо получилось. Деваться-то некуда, документы нам не предъявлять, а без гранат проще самим застрелиться. Единственное, что смог Виталик на руль приладить, – это кобуру с «Наганом». Там между вилкой руля и баком места много. Я рулем покрутил во все стороны, вроде нормально, нигде не цепляется. Пока светло, мы раскидали и почистили оба автомата и пистолеты, надо же понимать, что в руках держишь, а то я их в целом виде только в кино видел, а в нецелом – у знакомых черных копателей. Сам автомат оказался на удивление тяжелым, но легче, чем наш, и держать удобнее. Патронов, правда, в два раза меньше, и при стрельбе держать приходится только за цевье автомата, ну да ладно, нам в атаку не ходить. В нашем деле главное – смыться вовремя.

Вот сейчас меня гложет одна мысль: не хватятся ли наших покойничков к ночи? А если хватятся, где искать будут? Допросить, конечно, можно было бы, а заодно и спросить, где они сестренку Веры закопали, но я думаю, что нигде, просто на поле где-нибудь выкинули или в такой вот перелесок. Мало их сейчас по полям и перелескам валяется? Да немерено. Мы же для них не люди. Так. Трава и то ценнее. Вот и у меня к ним сейчас такое же трепетное отношение, если не хуже, а допрашивать эту падаль – это только Веру теребить. Сейчас пропала сестренка и пропала, девочка с этим уже смирилась.

В общем, срываться с места не стал, проблемы буду решать по мере возникновения. Со стороны поля ко мне не подойдут, а ночью немца в лес не загонишь. С этими мыслями и спать легли, вернее, Витальку уложил. Сам решил немного побдить, тем более что спать совсем не хотелось. Веру мы так и не будили, устроили только на коврике поудобнее да кителем ноги накрыли. Комары, мать их, так никуда и не делись, июль все-таки, но у меня с комарами все путем. Меня они почему-то совсем не жрут. Может, заразиться боятся? В полвторого меня сменил Виталик, и до четырех я нормально покемарил.

Командиру роты

полевой жандармерии

284-й охранной дивизии

обер-лейтенанту Эриху Пауку

Рапорт

Докладываю Вам, что вечером 24 июля 1941 года в районе деревни Александрово пропал мотоциклетный патруль в составе обер-фельд-фебеля Ганса Ханна, обер-ефрейтора Эриха Шлоттера и рядового Пауля Дрешшера. Ввиду наступившей темноты поиски пропавших военнослужащих не производились. В 16.30 25 июля 1941 года в результате прочесывания лесного массива в районе села Александрово искомые были обнаружены убитыми. Униформа, оружие и мотоцикл военнослужащих похищены. Поиск неизвестных, уничтоживших мотоциклетный патруль, продолжается.

Командир первого взвода роты полевой жандармерии 284-й охранной дивизии лейтенант Вальтер Пантель

25 июля 1941 года

В пять были уже на колесах и не торопясь, уступом, чтобы не засыпать пылью Виталика, катили по дороге. Веру я усадил с Виталиком, вооружив двумя «Наганами», одним заряженным и тем, что без патронов, чтобы набивала руку. Так и катились часа два. Прошли Верину деревню, потом лес и еще три деревни, забитые войсками по самое не могу. Хорошо, что я вчера на эмоциях к Вериному знакомому крестьянину не заскочил, как планировал. Угробил бы и себя, и Виталика, и ребенка, ну и десяток фрицев, а это не равноценный размен.

В третьей деревне был нужный нам поворот налево, в который мы и свернули. Дальше проще, второстепенная дорога. Немцы уже проснулись, но цепляться к двум незнакомым фельджандармам не рвались. Дорога здорово раздолбана. Здесь и следы гусениц, и воронки от бомб и снарядов. А, вон оно что! В сторонке бункер УРа, прикрывающий развилку дорог, и дымится еще. Вернее, не дымится, а так, какой-то дымок, как марево, подрагивает. Видно, напоследок огнеметами прошлись. Впрочем, разглядывать возможности нет, здесь бы в воронку не свалиться. Этот бункер не любили все кому не лень, а самолеты, похоже, летали как на работу. Перекрестку тоже досталось по полной программе, но его уже слегка восстановили, засыпав наиболее крупные ямы.

Памятка по охране советских военнопленных

Командам охраны даются следующие основные указания.

1) Беспощадная кара при малейших признаках протеста и неповиновения. Для подавления сопротивления беспощадно применять оружие. В военнопленных, совершивших побег, стрелять без предупреждения с твердым намерением попасть в цель.

2) Любое общение с военнопленными, равно как и во время марша на работу и с работы, кроме отдачи служебных команд, запрещено. Строго запрещается курить на марше на работу и с работы, а также во время работы. Предотвращать любое общение военнопленных с гражданскими лицами и в случае необходимости применять оружие, в том числе и против гражданских лиц.

3) На рабочем месте также требуется постоянный неусыпный надзор немецкой охраны. Каждый охранник должен держаться на такой дистанции от военнопленных, чтобы в любое время иметь возможность применить оружие. Никогда не поворачиваться спиной к военнопленному.

Вообще-то я знал, что я наглый сын самки собаки, но не до такой же степени. Но все по порядку. Нам уже было пора на дневку. Свою норму по расстоянию мы выполнили и даже перевыполнили. Надо уже отдыхать, и помыться бы не мешало. Я только в кителе, а спарился уже и задолбался рулем крутить, особенно на разбитом участке дороги. А как там Вера? Она в дубленке и под брезентовым фартуком коляски. Голову мы ей, как и вчера Виталику, замотали бинтами, чтобы косы не торчали, и она как в парилке. Как только держится девчонка?

На удивление, этот участок дороги был пустынен. Изредка только проносились встречные машины, обдавая нас клубами пыли. Здесь дорога восстановлена, причем засыпали ямы недавно, но уйти с дороги было просто некуда, слева было поле, а справа приличных размеров озеро. Пленных я увидел не сразу, вернее, не сразу признал. Человек сорок работали на дороге, и охраняли их вшивые шесть фрицев. Мы сначала их проскочили. Каюсь, тормознул. Как-то дико было осознавать, что такую толпу охраняют только шестеро. Двое, правда, на мотоцикле с коляской при пулемете. Причем все шестеро собрались у мотоцикла. Проехали мы метров сто пятьдесят, после чего я остановился. Разговаривать было не о чем. Если есть возможность убить шестерых немцев и освободить толпу пленных, то надо это делать, а не репу чесать. Мне пленные по большому счету на ухо не вперлись, но если они потом хотя бы десяток немцев грохнут, все польза.

– «Седьмой», стреляешь после нас. «Третий». Останавливаемся, глушим мотики, не торопясь слезаем. Помни, мы для них мелкое, но начальство. Они, нас увидев, прихорашиваться начнут. Я начинаю слева, ты справа, учти, автомат закидывает вверх. Так что лучше бей короткими очередями. Коротко, патрона три-четыре, ты умеешь. – Приготовив автоматы, развернулись и медленно покатили обратно.

Так и получилось. Я свалил четверых, с пулеметчиком во главе. Виталька двоих, они как раз от мотоцикла в сторону пленных направились, контролировать работу, типа. Неплохо я Витальку стрелять в свое время научил. Двоих завалил и не поморщился. Надо сказать, что пленные сообразили сразу, восемь человек с ходу рванули к нам. Сразу видно, инициативная группа. Среди них выделялся здоровенный, явно выше меня ростом, дядька. Мало того что выше меня, так он в плечах раза в полтора больше. Меня он одним ударом завалит, если попадет, правда, это далеко не всем удается, но это к делу не относится. Пришлось тихим незлобным матом направлять энергию в нужное русло.

– Командиры, сержанты и коммунисты, ко мне! Кто старший?

Вперед на полшага выступил невысокий коренастый парень в грязной нательной рубахе и с перебинтованной таким же грязным бинтом головой.

– Организовать продолжение работы, а то начнут разбегаться, всех запалят! Выделить мне пять бойцов. Остальные – быстро хватаете немцев и тащите на озеро. Там раздеваете и застирываете кровь на их форме, и сами искупайтесь.

«Третий»! Выдай китель, пусть тоже простирнут. Что стоим? Немцев ждем? Вашу мать!

Процесс пошел. «Коренастый» шустро убежал к остальным, и оттуда, так же бегом, прискакали пятеро. Четверых я тут же отправил на озеро отмываться, отстирываться и одеваться в немецкую форму. Добавил только, чтобы все, кроме сигарет, из карманов собрали и мне принесли. На пятого напялил каску, один из плащей и посадил в коляску за пулемет.

– «Третий»! Дойди до стройки, проясни обстановку. Пусть работу изображают. Потом со старшим ко мне.

– «Седьмой»! – Вот Вера у нас в прострации. Слишком быстро у нас все происходит, не успевает девчонка. – «Седьмой»! Душу твою невоспитанную! Сходи на озеро, скажи, чтобы те, кому подходит форма, побрились. Пусть надевают мокрую и вооружаются, и пришли ко мне самого здорового. Подожди, бритву возьми, и сама сполоснись и бинт сними.

Бритвенные приборы я специально вчера отдельно отложил, вместе с мыльно-рыльными принадлежностями. Классные бритвы, мне одна такая от деда досталась, а он с той войны привез. По пути смел все в один вещмешок, кинув в него пять банок тушняка из наших запасов, круг колбасы и почти полный каравай домашнего хлеба. Охранники тоже себе в еде не отказывали – хлеб свежий. Вера своим несуразным видом напрочь сразила нашего псевдопулеметчика. Он чуть из коляски не выпал. Я бы тоже удивился, если бы впервые увидел Елену Прекрасную, одетую как огородное пугало, с чалмой на голове и с двумя «Наганами» в руках. Вера, если ее отмыть и переодеть, реально красивая девчонка.

– Стой. «Наганы» мне отдай. – Догнал немного отошедшую Веру. – Разговаривать будешь со здоровым дядькой. И громко, чтобы все слышали, скажешь: «Товарищ капитан госбезопасности приказал подойти, как помоетесь и переоденетесь». Поняла? Выполнять.

Вовремя мы. Как только все разбежались, прошла пара грузовиков. Первый притормозить вроде хотел, но, увидев фельджандармов, с хрустом переключил передачу и покатил дальше.

– Фух! Думал, попали на ровном месте, – сказал я, обернувшись к побледневшему пулеметчику. – Руки прямо сами тянутся к гранатам, – добавил, дружелюбно улыбаясь.

Глаза бывшего пленного стали принимать осмысленное выражение, хотя сидел он так, как будто с низкого старта собрался рвануть куда глаза глядят.

– Чего ты напрягся-то? Немцев не видел? А какого мужского полового органа я тебя за пулемет посадил?

Вот засранцы! Это я уже про Виталика с «Коренастым». Идут чуть не под ручку, как пионеры на зорьке, шепчутся дружелюбно, улыбаются. Хорошо, на дороге никого нет. Понятно, что водила глаза вылупил – охранник с пленными разговаривает, а они его не убили еще. Сейчас получат свои заслуженные аплодисменты.

– Товарищ старший лейтенант госбезопасности! Вы с головой совсем не дружите? У нас война или прогулка в парке Шевченко? Мать, мать, мать, мать! – И еще около минуты великого и могучего русского языка.

«Коренастый» впечатлился по самое не могу. Старлей госбезопасности по армейским меркам – майор, а его, как рядового, по маме, по папе и по остальным родственникам в придачу.

– «Третий»! Водила, глядя на вас, чуть из машины не выпал. А доложит сейчас? Делать что будем? По лесам ныкаться? – Виталик, умница, просек фишку сразу.

– Извините, товарищ капитан госбезопасности, – говорит, – не подумал.

– А сейчас, падшая женщина, подумал? – Продолжаю нагнетать обстановку. – Я – рядовой, ты – унтер, а передо мной навытяжку стоишь! Разверни мотоцикл, чтобы дорогу в противоположную сторону держать. Представьтесь, – уже обращаясь к «Коренастому».

– Лейтенант Карпов! Командир минометного взвода пятого полка двадцать второй дивизии внутренних войск НКВД СССР.

– Капитан госбезопасности Новиков. Теперь быстро, лейтенант, давай на озеро и гони мне всех, на кого форма налезла, и сам побрейся. Через десять минут минимум трое должны стоять здесь. Чистые, бритые, с оружием и желанием воевать. Еще я там девочку послал, чтобы помылась, проконтролируй, чтобы не пялились и не обидели. Бегом!

Через десяток минут трое в форме стояли передо мной.

– Бойцы! Кто из вас может снять часового ножом? – обратился к ним. Вызвался только один. – «Третий»! Остальных на пулеметы. Покажешь, как пользоваться.

Боец! – обратился я к своему псевдопулеметчику. – Возьми форму и попробуйте вон на того здорового надеть, скажешь, я передал, китель там. Куда поперся в каске и плаще? Бегом!

Вот так и построил всех. Специально, между прочим, если они сейчас думать начнут, много несоответствий могут выявить или документы у меня спросить. Мы же с Виталиком в немецкой форме.

– «Третий»! Кителя у всех расстегнуть на пуговицу или две, рукава закатать, а то они как на параде, и так, чтобы отметин пулевых спереди не видно было. Проконтролируй.

Каюсь, с дырками в груди – это двое моих крестников, больно далеко стояли и вразброс, и так исхитряться пришлось. Двоим-то в голову прилетело, а этих не доставал, как получилось, так получилось. Виталькины оба в спину, ему было проще. Пока прихорашивались, остальные четверо подошли. Во главе со здоровым, китель «правильного» ему подошел, но на горле все равно еле застегнулся, и рукава короткие. Смотреть на этого дылду с красным от натуги лицом было забавно.

– Как дети, блин, – обратился к нему и, подойдя, сам расстегнул на нем пару пуговиц. – Рукава закатайте, представьтесь.

Дядька солидным басом представился:

– Старшина Мамошин! Вторая резервная застава Таурагентского пограничного отряда. – Старшина, значит. Хорошо. Мне этот мужик нравился все больше и больше.

– Кто из вновь прибывших может ножом снять часового?

О как! Все четверо. Они из одного подразделения или мне так повезло?

– Ставлю задачу! Нам необходимы две машины, поэтому я торможу одиночные грузовики и режу водителей. Мне нужен боец, который с улыбкой зарежет пассажира или под предлогом «прикурить». Пулеметчики, если в кузове пехота, живым никто уйти не должен. Стрелять только по кузову, по колесам и мотору стрелять запрещаю. Старшина. Вы лучше знаете людей, нужны водители, чем больше, тем лучше. Направьте двух бойцов к работающим пленным. Задача: делать вид, что наблюдают за работой, не подходить, не давать закурить, не разговаривать. Можно вполголоса объяснить обстановку.

«Третий»! Ты и двое бойцов в резерве, старшине выдай ППД и пару гранат.

Пока старшина раздавал целеуказания, а Виталик показывал третьему бойцу, как пользоваться пулеметом, я развернул карту и глянул обстановку. Чуть дальше была развилка. Дорога прямо выходила на главное шоссе и дальше на Миоры и Дриссу. Направо, огибая озеро, через полтора десятка километров выходила к Себежу. Налево километров через пять упиралась в небольшую деревню и мизерное озерцо у самого леса. То, что надо. Виталик к тому времени вооружил старшину. Хорош! ППД на груди у него выглядел детской игрушкой. Этому дяде «Печенег» бы в руки, а не это убожество.

– Старшина, вас откуда привели? Где лагерь? Здесь, в этой деревне, были? В течение дня смена караульных приезжает? Обед им привозят? – Вопросы я задавал быстро, показывая старшине все по карте. Вовремя мне фельджандармы попались. Маленькое озерцо на краю леса с дороги не просматривалось, а деревня вообще была километрах в трех от него на берегу другого немаленького озера.

– Нет, товарищ капитан госбезопасности, не были. Нас возят на машине из Себежа. Смены караула нет, но в середине дня охранникам на мотоцикле обед привозят. Нас кормят только вечером в лагере. – Голос у старшины был почтительно-уважительным, видно, с Верой накоротке переговорил.

– По какой дороге охране обед привозят? – спросил я. Еще окажется, что из этой деревни.

– Вон оттуда, товарищ капитан, – показал старшина в том направлении, куда мы ехали.

– Там перекресток, дальше откуда? Вас возят по какой дороге? – Времени у меня не было. Половины еще не знаю.

– Отсюда на перекрестке направо, – ответил старшина. Ф-у-у. Уже лучше. От перекрестка направо до первой деревни километров двенадцать. В это время на дороге появилась машина, с той стороны, откуда мы приехали, и я тут же скомандовал:

– К бою. Старшина со мной. Заходим с двух сторон, автомат на плечо повесьте и за спину уберите. Руки должны быть свободными. Нож на поясе передвиньте на живот. – Сам палку гаишную поднял. Прикольная палка. Тоненькая ручка сантиметров сорок с красным кругом на конце. Я ее в багажнике мотоцикла нашел. Водитель меня издали заметил. Смотрю, машина пустая, рессоры не просевшие. Притормозил он, даже из машины выскочил, а зря. Я ему с ходу кулаком в солнышко, водила пополам сложился, потом по загривку, чтобы шкурку не портить, форму, в смысле. Один он, пассажира нет, очень кстати. – Старшина! Что стоим? Водитель где? Оружие из кабины приберите.

Старшина, похоже, не ожидал такой скорости исполнения. Я и сам не ожидал, если честно. В смысле, не ожидал, что водила выскочит, а так что один водила, что трое, откровенно все равно, нападения-то он не ждет.

– «Третий»! Документы забери и в кабине глянь. У водилы наверняка продукты есть и ранец.

Бойцы, немца раздеть, потом зарезать, только не перепутайте, чтобы форму потом не стирать. Водителю – бриться и переодеваться. Бегом! Бегом!

Забегали, нашли, тоже мне, палочку-выручалочку. Пусть носятся. Разделение труда, тудыть его в качель!

– «Третий»! Кузов проверь, может, есть что полезное. Горючее посмотри.

А вот и вторая машина с другой стороны, и, похоже, не пустая, но пришлось пропустить, хотя водила был один, но за ней еще одна нарисовалась, тоже груженная по самое не могу. Как бы они не в паре, еще окажутся с пехотой, будем все иметь бледный вид. Следующая машина, тоже с той стороны, одна и загружена не так, в кабине двое, не торопясь катят. Торможу, захожу со стороны водителя, встаю на подножку и молча сую водиле под нос ствол «Нагана». Немая сцена. Сам не ожидал, что так получится. Но старшина молодец! Сразу все понял, что я шуметь не хочу и в кабине офицер. Он этого офицера из кабины, как щенка, выдернул, тот пикнуть не успел, а водила больше и не успеет. Хорошая штука «Наган», крепкая, лучше кастета тем, что еще и стреляет. Командовать не пришлось. Я только с подножки спрыгнул, а водилу с офицером уже к озеру потащили. Сам к кузову направился. Глянуть, что там. А там! Ну Клондайк не Клондайк, но в нашем случае прямо сказочный подарок. Особенно когда у тебя столько голодных и обессиленных людей. Полмашины продуктов – это вам не цацки-пецки. Не совсем, конечно, полмашины, поменьше, но много, там еще что-то, не разберу от борта. Это, видимо, интендант местный, его до вечера точно не хватятся, а вот дальше могут быть проблемы.

– Старшина! Командуйте погрузку, шанцевый инструмент взять с собой, если есть где кровь, закопать и заровнять.

Загрузились быстро. Что значит правильная организация труда и личный авторитет. Старшина красавец, нашел-таки двух водителей и сам за руль мотоцикла сел.

– Лейтенант. Двигаемся вот сюда, вот к этому пруду. Все остальное там. Грузитесь.

Я убрал карту, по которой показывал лейтенанту маршрут нашего движения, и оседлал свой мотоцикл. Ну, вроде двинулись. Я первый, за мной Виталик с Верой, потом старшина с пулеметчиком, за ним два грузовика. На перекрестке, на мое удивление, никого не было, а я мысленно уже к бою готовился. Не основной перекресток, но все же. Совсем немцы мышей не ловят. Минут через пятнадцать были на месте, даже съезд в поле был к озерцу. До деревни по дороге километра четыре, судя по карте. Докатились до озерца и, развернув технику, остановились. Для лейтенанта у меня сюрприз, отдам я ему Виталькину форму, пусть порадуется и человеком себя почувствует.

– Лейтенант, старшина, подойдите ко мне! Бойцы, всем мыться и приводить себя в порядок!

Лейтенант, выделите мне трех бойцов в немецкой форме, двое из них должны быть водители. Поедем обед ловить. – Вижу, лейтенант не врубается. – Обед немцам привезут? А вас нет, на трупы наткнутся, тревогу поднимут, облаву устроят и перебьют всех. А нам это надо? Вот то-то же, а так до вечера никто не всполошится. «Третий», выдай лейтенанту свою форму, ППД и все диски с патронами. Оружие мы себе еще добудем, немцы на дороге пока не перевелись. – Вижу, лейтенант, что-то сказать порывается. – Все потом, лейтенант, времени совсем нет. Мыться, бриться, стираться, переодеваться. Людей покормить. Еще. Девочку тебе пока оставляю, проследи, чтобы присмотрели, и вообще позаботься, покорми. День у нее вчера был очень хреновый. Старшина, поставь двоих в форме в боевое охранение у пулемета. Смотри только, чтобы нас на обратном пути не подстрелили. Отправь в деревню пяток надежных бойцов, а лучше сходи сам. Продукты, одежда, не дадут – купи. Деньги тебе «Третий» отдаст. У меня девочка не одета. Надо полный комплект мужской одежды на нее, никаких платьев и кофт, и обувь обязательно. Сам посмотри, что на нее найдешь. Не продадут, раздень любого пацана, а то она голая под шубой, хоть укради, хоть пугало ограбь, мне все равно, где ты возьмешь. Немцы все здоровые попадаются, никак одеть ее не могу. Постарайся тихо, мне сейчас война не нужна, до вечера хотя бы. «Третий», отдай старшине все немецкие деньги, других все равно нет, там еще часы наручные и кольцо серебряное у офицера было, и бинокль пока отдай.

Пока я с лейтенантом и старшиной разговоры разговаривал, Вера у нас стала «Дочкой», так ее солдаты обозвали, а по мне, «Дочка» и «Дочка», лишь бы ее на воспоминания не наталкивало. Но нет, вроде все нормально. Вообще-то странно она себя ведет, заторможенно, как будто от вчерашнего шока еще не отошла. Надо будет чуть позже Виталика к ней приставить, пусть понянчится. И ему, и ей польза от личного общения, а мне не париться их из шока выводить.

– Старшина. Бинокль с возвратом, у меня один. В деревню возьми немецкие сапоги получше, может, сменяешь, сам разберешься на что, только ничего не отбирай, иначе местные нас сдадут и будут правы, – и, уже обращаясь к лейтенанту: – Где бойцы, что со мной едут? Эти? Так, бойцы, один со мной, двое к старшему лейтенанту, винтовки сменить на автоматы.

Ну вроде все, поехали. Мать вашу! Как же одному проще, проехали бы мимо, сейчас спали спокойно, а вместо этого ношусь, как бешеная белка. С другой стороны, девять фрицев в минус ушли, что само по себе очень неплохо.

На перекрестке вставать не стал, проехал чуть дальше, до края леса. Озадачил Виталика едой на всех, но слегка, по паре бутербродов. Пронумеровал бойцов. Трое у нас? Вот и станут «Четвертым», «Пятым» и «Шестым», буду я еще в именах путаться. «Четвертый», кстати, из группы лейтенанта. Они все поведением отличаются и движениями, это если уметь смотреть. «Четвертому» «Наган» отдал напрокат. Объяснил порядок действий. Самое главное, чтобы не лезли поперек батьки. Через полчаса машина показалась, груженая, и не думал останавливать, так водитель сам притормаживать стал. Вот урод. Пришлось подходить, он, похоже, заблудился.

Ну и на ухо мне столько формы рядовых? Опять карабин в кабине. С другой стороны, от машины с продуктами не отказываются. Неплохая, кстати, бибика – «Опель Блиц», да еще трехтонный и новый. Муха не сидела. Где-то недалеко, видимо, армейские склады. Тогда пустая машина, наверное, ехала на склад, интендант с продуктовым набором и этот заблудший с продуктами. Да ладно бы просто с продуктами, три тонны тушенки – это драгоценность неимоверная, особенно через год. Вот не откажусь я. Грузовик мой, это никому не отдам, сам съем. Так всем и сказал, вызвав немаленький смех, а я не пошутил ни разу. Мне здесь еще жить. Жрать мы зимой что будем?

Мотоцикл показался еще через час. Точно наши клиенты. В коляске что-то лежит, накрытое брезентом, и пулемета нет, а вот у обоих немцев автоматы. Но великая сила фельджандармерии и правильно примененный «Наган» действуют безотказно.

– Ну вы, товарищ капитан госбезопасности, и ловко, – восхитился «Четвертый». – Я глазом моргнуть не успел, а оба лежат! «Нагана» же в руках не было.

– Они по этой дороге каждый день катаются. Раньше никто здесь не стоял, а сегодня мы, да при двух пулеметах. Подпустят они меня близко с «Наганом». Щаз! Я с чем подходил? С сигаретами. Они мне вообще не подчиняются, могут и не остановиться. Это же охранное подразделение. У них подозрительность в крови, но обстановка мирная. Водила в движке копается, трое вообще на них внимания не обращают и между собой что-то трендят, да еще двое из них к ним спиной повернулись. Автомат я специально на руль повесил. Один, без оружия, опасности не представляю. Они ко мне подкатили, пылью обдали, взгляды на меня, у меня левая рука вдоль бедра, в правой руке сигарета. Я к ним боком стою, правую руку они с сигаретой видят, а левая пустая. Теперь смотри фокус.

Ну да, этого не ждут. Я по шву на форменных штанах разрез сделал, а на бедре переделанную кобуру от травмата закрепил. Вчера вечером еще, пока Виталик автомат изучал. На соплях, правда, но держится. Потом края разреза двумя стежками прихватил. Не очень удобно, но в некоторых случаях может жизнь спасти. Я вчера этот фокус придумал. Мне все равно машина была нужна. На ней удобней, хозяйством-то обрастаю, а на мотоцикле много не увезешь. Мне главное было, чтобы второй руки с автомата убрал, а то ствол мне прямо в живот смотрел. Потому и подходил к заднему, обходя его сзади слева, переднему я почти не виден. Ему, чтобы меня увидеть, крутиться надо. Я бы с линии огня все равно ушел, но зачем нам лишний шум? Этим двоим я специально в голову стрелял, потому и подходил так близко. Мне форма эсэсовская нужна, и желательно без дырок, а так бы влупили из двух автоматов в упор, и все дела.

– Что стоим, как на именинах? В лес их, и раздеть не забудьте, документы «Третьему» отдать. – Так и покатили, на трех мотоциклах и машине, немало удивив лейтенанта и бойцов. Я, правда, первым ехал, остальные чуть приотстали. Боялся я, что дозор нас неласково встретит, но обошлось как-то. Хотя, будь я на месте дозорных, обделался бы сразу, в такой грузовик сорок солдат влегкую входит, а сама машина просевшая от тяжести. Если бы пустил грузовик впереди себя, могли бы получить в упор очередь из пулемета во весь диск. На месте дозорных я так бы и поступил.

Как только подъехали, приказал машину и мотоциклы сразу развернуть. Все же хоть один пулемет в нужную сторону смотреть будет, а то мне как-то не по себе. Двигаться вдвоем по территории противника я наглостью не считаю, а вот с таким сборным стадом это реально беспредельно нагло. Разбегаться пора, но сначала необходимо осуществить одну свою задумку.

– «Третий»! Посмотри, что нам немцы пожевать привезли, и накрывай на всех, что с нами были. Война войной, а обед по распорядку, тем более нас немцы обедом обеспечили.

Пока мы обедали, лейтенант маялся со своими бойцами. Старшина с десятком помощников еще не вернулся, но должен был вот-вот быть. Вроде все нормально, ни стрельбы, ни суеты, ни шума на дороге, наблюдатели в дозоре бдят и окрестности осматривают. Вера так и парилась в своей дубленке, но белье немецкое простирнула все. Оно уже и высохло почти. После обеда озадачил Виталика и Веру ревизией нового грузовика, а водителям приказал переливать горючку из пустой машины в две остальные. После чего подозвал лейтенанта.

– В общем, так, лейтенант. Ты меня сначала послушай, потом скажешь, что думаешь. Я тебя не спрашиваю, как ты со своей группой попал в плен, как в плен попал старшина, мне тоже не интересно. И не делай удивленное лицо, я не вчера родился. У вас четверых моторика движений одинаковая. Старшина двигается совсем иначе. Можешь мне вообще ничего не говорить. Я с тобой спорить не собираюсь и тебе ничего о себе не расскажу. Все как есть – встретились и разбежались.

У нас в запасе несколько часов, надо решить, что ты будешь делать. В том смысле, сейчас расходимся или вечера ждем. Со мной ты пойти не можешь. У нас свое задание, и ты мне только мешать будешь. Если ты идешь к фронту, я тебе помогу, но у меня будет к тебе просьба, не приказ, а именно просьба, ты можешь отказаться. Теперь иди, поговори со своими бойцами, но только со своими бойцами и старшиной. Не со всеми. Как решите, подойдете ко мне, а я посплю пока, а то с ног валюсь. Двое суток на ногах. – Я собирался импровизировать на грани фола, но если есть командир, который представляется лейтенантом-минометчиком, а при этом двигается, как разведчик с немалым опытом, и с ним еще трое таких же бойцов, имеет смысл использовать его втемную. Тем более что информация, которую я ему дам, проверяется влегкую, и заинтересовать она может только тем, что получена она лейтенантом тогда, когда ее еще ни у кого нет. Просчитал я это мгновенно. Притом что никакой технической конкретики я ему не доверю. Если он немец, что вряд ли, просто, скорее всего, оказался в ненужном месте, в ненужное время и, главное, без оружия, или попадет к немцам, ничего конкретного они не получат и будут ловить меня, как воздух, и наобум.

Пока озадаченный лейтенант занимался своими немудреными лейтенантскими размышлениями, я откатил к грузовику наши мотоциклы, разделся и сполоснулся в пруду. После чего надел свою капитанскую форму и произвел некоторые нехитрые манипуляции с поясом. Может, пригодится в разговоре. С Веры чуть не насильно снял дубленку и приказал надеть немецкое белье. Так что выглядеть она стала как прекрасное привидение.

Красивая все же девчонка, я прямо загляделся, но не время, года через четыре можно будет попробовать поближе познакомиться. Шутка. Я женат, целых два раза и одновременно. Вот так вот повезло в жизни. Пока занимались хозяйством, вернулся старшина с нормально так загруженными бойцами. Пару мешков картошки они притащили точно и одежду Вере. Ко мне старшина подходить не стал, отдал вещи Вере, и она отправилась одеваться.

Форму немецкую, кстати, бойцы стирают, это мне Виталик сообщил, я же вроде для всех сплю. Ладно, пора вроде просыпаться. Все равно не сон, солнце печет так, что хочется залезть в пруд и там уснуть. Погода супер, сейчас бы на пляж с приятными девочками и холодным пивом, а лучше с коктейлем, что-то типа «Куба либре» или «Голубые Гавайи» со светлым ромом, но это у меня явно не сегодня. А вот и Вера в своих обновках. Ну, старшина! Отдельное спасибо ему выпишу из своих стратегических запасов. Вера у нас теперь реальный пацан. Это я шучу, конечно, шикарные волосы никуда не делись, но выглядит как мальчишка. Все, одной заботой меньше.

Раз все в сборе, позвал старшину и в торжественной обстановке, при Вере, в смысле, выдал ему две бутылки французского коньяка из вчерашних трофеев и «Вальтер», что недавно снял с одного из эсэсовцев. Честное слово, не жалко. Ребенок у меня помыт, покормлен, одет и обут, даже ремешок на штанах есть. «Наганы» только так в руках и таскает, но этот вопрос не к старшине. Так и сказал, немало при этом смутив саму Веру, вон как краской вся залилась. Плюс ко всему, Вера все время с людьми, которые ее заботой и участием окружают, а это лучше всего душу лечит. Выдал старшине две кобуры и попросил Вере на пояс приладить, так, чтобы под обе руки было. Заметил я, что Вера левой рукой лучше владеет, вернее, чаще.

Старшина

«Дочка» эта, красивая, светлая, ладненькая вся такая, как две капли воды похожа на мою племяшку Оксану, глаза чистые, доверчивые, волосы только другие. Оксанка-то черненькая в папу, а «Дочка» русая, и не белобрысая, как некоторые, а красавица просто, косы длинные до пояса. Она на озеро пришла в шубе своей и тихо так мне, еле слышно: «Дяденька, товарищ капитан госбезопасности сказал, как помоетесь, к нему прийти», и бритву мне протягивает.

Бритва та немецкая, как и китель, что для меня принесли, а в кителе дырка под лопаткой и от штыка СВТ, похоже. Вот кто бы попробовал меня штыком ткнуть. Силен капитан! Как он охранников наших, и не побоялся среди бела дня, и быстро так. Три короткие очереди – и четверо лежат, ногами дергают. Да еще двое на дороге – старшего лейтенанта крестники. Этим в спину прилетело, они и сообразить ничего не успели. Хлоп – и нет нашей охраны. А потом девочка мыться пошла, в воду до колен зашла, и все, а под шубой-то и нет ничего. Отвернулись мы, помылась она и голову помыла. Я, дурак старый, взял и спросил, отчего это, а она только головой замотала и заплакала.

Время уже поджимает, пора с лейтенантом разговоры разговаривать, гляжу, за ним еще шестеро тянутся. Тормознул я их на полпути, вернее, у нашего грузовика обратно развернул и лейтенанту предложил за ними пойти, если не устраивает. Гляжу, надулся, как мышь на крупу, желваками так и играет.

– Проходи, лейтенант, садись, есть с нами будешь? Рассказывай, что надумал? – Отошел уже лейтенант, человеком себя почувствовал. Привычная форма и оружие в руках быстро его в норму привели, да и поел впервые за сколько-то дней по-человечески.

– Что мы могли надумать, товарищ капитан? Мы к фронту пойдем. – Ну это нормально. Отвечает решительно, не юлит и не мямлит.

– Я вот почему завернул твоих бойцов, лейтенант, мне с вами двоими поговорить надо. Несколько дней назад у нас целая группа была, да погибли все, трое нас осталось, а у меня сведения есть, которые нашим передать необходимо. Послать мне некого, «Третий» – специалист очень ценный, не могу я его одного никуда отпустить, да и не дойдет он один. Есть еще «Первый«, он у немцев в штабе служит и здесь должен остаться. Мы – единственные, кто о нем знает. Так что люди мне нужны, связь с Москвой. Товарищ старшина, приказывать вам не имею права, но хотел бы, чтобы вы с нами остались и водитель, что с машинами ковырялся, Никифоров, очень он умелый. Подумайте сами, с Никифоровым поговорите. Нужны вы мне очень. Пойдем, лейтенант, пошепчемся. – Отойдя с лейтенантом в сторонку, к пруду, продолжил: – У меня задание, лейтенант, в этом районе такое, что проще о сосну убиться, не так больно будет, а сделать надо. Я сделаю, но сведения нам попали такие, что не передать их нельзя, а мне, как ты понимаешь, не разорваться. Немцы задумали полное уничтожение граждан нашей страны на оккупированной территории. Всех. Женщин, детей, стариков, пленных будут сгонять в лагеря смерти. Есть секретный приказ Гитлера. Называется план «Ост». О нем знают пока единицы. Так что нужно, лейтенант, чтобы ты обязательно дошел до наших. Вот теперь, лейтенант, иди за своими бойцами, я и тебе приказывать не могу, так что это не приказ, решение за тобой. Но если решишь, многих спасти можешь. С собой сейчас приведешь только тех, за кого можешь поручиться, как за самого себя.

Сильно загрузил я лейтенанта, он белее мела стал, но, гляжу, справился. К бойцам чуть не вприпрыжку побежал. Ну а у меня забота другая, мне собираться пора и нужных людей себе поискать. Старшина с Никифоровым у нашего стола сидят, меня увидели, зашевелились.

– Сидите, – говорю, – ответ мне не давайте, лейтенант подойдет, послушаете, потом решите. Пока давайте поедим, а то когда мне еще поесть придется, одному богу известно.

Покосились они на меня оба, непривычна фраза о боге от командира НКВД, а я ее специально вставил. Мне надо, чтобы они обо мне как о человеке думали, а не как об убивце кровавом.

– «Третий», налей по тридцать капель. Не пьянства ради, а дабы не отвыкнуть. – «Налей» – это не мне, а старшине с Никифоровым. Мне не дай бог, а то война для меня закончится, не начавшись. Пристрелят пьяного идиота первые же фрицы, а все, кто здесь у озера находятся, попадут обратно в плен, да и то если их немцы на месте не перебьют. И вся война. Я однажды по пьяни даже Виталику мимоходом три зуба выбил. В самом начале нашего знакомства, поэтому пью я крайне редко и совсем чуть-чуть.

Мы уже дожевывали, как лейтенант со своими бойцами подошел.

– Подожди, лейтенант, – говорю. – «Третий», «Дочка», займитесь немецкой формой и мотоциклами. Подойдете, когда прикажу. Выполнять.

Присаживайся, лейтенант, бойцы, ко мне за спину не заходить, садиться передо мной. – Не скажу, чтобы удивились эти шестеро. – Старшина, пуговицы мне на гимнастерке расстегни.

Форма энкавэдэшная забавная, у нее две пуговицы на горле и на груди четыре, а дальше пуговиц нет, под пояс затягивается. Так вот, у меня сверху гимнастерки пояса нет. На меня то старшина, то лейтенант все время косятся неодобрительно. Вроде старший по званию, а одет не по форме.

– Что видишь, старшина? Громко вслух всем скажи. – Говорю негромко, но приказную нотку в голос добавил.

– Две гранаты Ф-1, чеки разогнуты, связаны бечевой, – отвечает напрягшийся старшина.

– Мне живым к немцам попадать нельзя, я и вам пока не сильно доверяю, кроме старшины и Никифорова. Объясню почему: у Никифорова профессия на руках написана, в руки так масло въелось, что ничем не отмыть. Старшина заметный очень, таких здоровяков в погранотряде наверняка больше нет. Его многие в округе если не знают, так слышали или видели мельком. За остальных ты отвечаешь, лейтенант, ты их привел, теперь это твоя ответственность. В плен к немцам вы больше попасть права не имеете.

Несколько дней назад нам в руки попали секретные немецкие документы. В документах есть в том числе и информация о стратегических планах немецкого командования. При захвате документов погибла вся наша группа, а главное – радист с рацией. Теперь повторю для всех, что сказал тебе. Немцы задумали полное уничтожение граждан нашей страны на оккупированной территории. Всех! Женщин, детей, стариков, пленных будут сгонять в лагеря смерти. Запланировано полное уничтожение Москвы и Ленинграда со всеми жителями. Вместо Москвы хотят сделать озеро. План «Ост» предусматривает уничтожение всего населения нашей страны независимо от возраста, положения или национальности граждан. Но сначала немцы будут массово уничтожать евреев. На всей оккупированной территории будут создаваться специальные лагеря – гетто, где будут проводиться массовые расстрелы. Убивать будут всех, от стариков до новорожденных детей и беременных женщин.

Через несколько дней немцы недалеко от Риги, в местечке Саласпилс, откроют лагерь смерти для детей. У детей будут брать кровь для раненых из расположенного в Риге госпиталя. После чего дети будут умирать от истощения и потери крови. Планируется уничтожение от двух с половиной до шести тысяч детей в год, в возрасте до десяти лет. Там же на детях, гражданских и военнопленных будут ставиться медицинские опыты. Люди будут заражаться смертельными болезнями. На них будут испытывать боевые отравляющие вещества, газы и яды.

Мне необходимо, чтобы при переходе к нашим ты передал в НКВД, чтобы прислали связь отряду «Второго». У меня есть сведения особой государственной важности. То, что я сказал вам, я сказал только вам, информация должна дойти до наших. Это только общие сведения. Основную информацию я могу передать только пришедшим от вас связным. Мне необходима связь.

Кроме информации, понесете два жилета, называются разгрузочные жилеты. В них удобно носить запасные диски к автомату, гранаты, обоймы к винтовкам. Это секретная разработка финнов, но немцы тоже заинтересовались, от них и пришло. Жилет равномерно распределяет груз, который несет боец, то есть патроны, гранаты и перевязочные пакеты находятся постоянно под рукой. Боец меньше устает. Кроме всего, вещи, лежащие в карманах жилета, могут отклонить пулю и спасти жизнь бойца. Надевается на форму. Делали мы их сами по чертежам. – Сказать, что я их загрузил, – это не сказать ничего. Никифоров аж посерел, но ему лет тридцать, у него свои дети наверняка есть, а вот на реакцию остальных мне посмотреть необходимо. Мне надо, чтобы из этой группы хоть один дошел живым, тогда о нас будут знать. Придет первая информация. Ни о каких связных и речи нет – никто никого наобум отправлять не будет, но информация осядет.

Я хочу передать наши вещи и то, что мы с Виталиком написали за те дни, пока готовились к выходу, но не выходя на связь сам и не подставляя Виталика. Я не верю ни местному подполью, ни НКВД, ни кому бы то ни было. Попадать в подвалы советского гестапо у меня нет никакого желания. В то же время мои знания, информация и материалы не должны пропасть бесследно. Может, это хоть немного поможет моей стране и людям, которые в ней живут. Как это сделать, я пока не знаю, но пробовать буду.

Но нет, вроде все нормально, пробило всех. Старшина кулаки сжал, аж костяшки побелели, а кулаки у него чуть поменьше боксерских перчаток. И группа профессиональных убийц, как я окрестил про себя группу лейтенанта, ведет себя именно так, как я и предполагал. Информация, которую я на них вывалил, не дает никакой конкретики, но в то же время о ней сейчас знают единицы. Ко всему прочему, я надеюсь, что принадлежность к этой информации в будущем позволит старшине и его группе, которая останется со мной, выжить.

– Кроме старшины и Никифорова, мне нужны любые люди, которые знают немецкий, польский, литовский, латышский, эстонский языки. Если есть – врач, санинструктор, радист, механик-водитель, снайпер, сапер. Нужны местные или те, кто давно здесь служит и знает местных жителей, а те, соответственно, знают его. Для того чтобы сведения не попали к врагу, для связи со мной останется старшина. Со старшиной должны остаться еще двое из вашей группы. Ты, лейтенант, договоришься со старшиной о месте связи и условных сигналах, но лучше будет, если на связь придешь ты или кто-то из тех, кто уйдет с тобой. Думайте сами. О ваших договоренностях я знать не буду. Это делается мной для того, чтобы доверия со стороны командования к старшине было как можно больше.

Кроме меня, на связь со старшиной могут выйти только «Третий» и «Дочка». Только они могут знать, где находится закладка с информацией. Только их ты, лейтенант, и твои бойцы знаете в лицо. В случае если мы с «Третьим» погибнем, «Дочка» передаст мое сообщение старшине. Сейчас она пока ничего не знает, но она сирота и останется с нами. Вероятнее всего, мы будем располагаться где-то недалеко, если сумеем удержаться.

Немцы будут массово уничтожать евреев. Все бойцы моего отряда будут евреи. Никого другого я в отряд брать не буду. Это я сделаю для того, чтобы ко мне было больше доверия с нашей стороны, и для того, чтобы никто из бойцов моего отряда не смог сдаться в плен. Группа старшины будет группой для связи с тобой. Выход на меня, повторяю, только через него. Ни с кем больше я контактировать не буду. Это единственное и обязательное правило. Позывной старшины так и оставим «Старшина», остальные бойцы получат позывные внутри группы. Это делается для того, чтобы никто даже внутри группы или отряда не знал наших имен. И последнее. Если от вас не будет известий три месяца, «Старшина» пойдет за линию фронта сам или я буду искать другой выход.

Теперь дальше. Сейчас у тебя сорок семь человек. Предложи большей части людей, распределив продукты, выдвигаться самостоятельно. После того, как отберешь тех людей, которых я тебе назвал. Можешь отдать большую часть продуктов и немецкие винтовки, отгрузим еще сто банок тушенки из расчета три банки на руки. Тебе дополнительно еще сто банок, мне все равно в грузовике место свободное нужно. Оставшихся с тобой бойцов переодевай в немецкую форму и вооружай автоматами. Заберешь одну машину и мотоцикл с коляской и пулеметом.

Твоя группа должна быть не больше двадцати человек. Оба ППД отдам тебе, не жалко, ящик немецких гранат у меня лишний, но тебе не хватит. Сделаю я тебе подарок, но пешком до этого подарка тебе далековато, вот смотри по карте. Если брать по шоссе, четвертый поворот направо, через десять километров после второй деревни тоже направо и почти до упора. Дорога будет тупиковая, после поворота проходишь деревню, затем вторую, третья совсем маленькая, после четвертой деревни дорога пойдет по лесу. Километра через три, в лесу справа, будет небольшое озеро. На берегу озера лежат два здоровых камня, становишься спиной к левому камню и отмеряешь сто пятьдесят два шага. Мы там прикопали ящик с винтарями, РПД, пяток «Наганов», боеприпасы, гранаты, продукты и немного медикаментов. Продукты из расчета на двадцать человек на неделю.

Извини, больше нет, и так тебе свою заначку отдаю. Карту не дам, у меня одна, нарисуй копию. После второго поворота в первых двух деревнях были немцы, но, похоже, только ночевали. Во второй деревне мы с «Третьим» вчера немного нахулиганили. Зарезали двух часовых и угнали мотоцикл – надоело пешком ходить. На основной дороге, вот в этой деревне, троих фельджандармов вчера вечером – не люблю, когда маленьких девочек обижают. Но все без шума, ножами.

На мотоцикл сажай в форме СС, и чтобы у борта машины тоже сидели эсэсовцы. К ним обычно очень не любят цепляться. Рассаживай бойцов так, чтобы на виду были в одной форме, может, проскочишь. Лучше всего будет, если прицепишься к какой-нибудь колонне на марше. Маршевые колонны редко тормозят. Для тебя есть только одна опасность – фельджандармы. Это патрули на мотоциклах в такой же форме, как у нас.

Остающимся можешь сказать, что едете забирать секретные документы Полоцкого укрепрайона. Тех, кто пойдет пешком, уже к завтрашнему вечеру переловят и перебьют, а кого-то обязательно возьмут живым. Так что пусть немцы тебя в другой стороне ищут. И не надо на меня так смотреть. Что ты на меня вылупился? Всех не спасем.

Вы все через пяток месяцев должны были погибнуть от голода и холода в концентрационных лагерях. Зимой ни у кого шансов нет, а вы все в летнем обмундировании. Или ты думаешь, немцы тебя одевать будут? Ты сам только что из лагеря. Долго ты на такой кормежке протянешь? На вторую машину горючки не хватит, а пойдете пешком все, всех и перебьют. Немцы хорошо организованы. Пару рот прочесывания с разных направлений выдвинут и всех за сутки переловят. Для меня главное, чтобы ты дошел до наших войск, а я еще здесь немного пошумлю, чтобы они тебя по дороге на Полоцк ловили.

В пути обязательно собирай документы и личные жетоны убитых тобой немцев. Не брезгуй деньгами и личными вещами. Обязательно забирай письма, даже не дописанные, приказы, если попадутся – награды, значки и вообще любые мелочи. Все, что может представлять интерес для командования, НКВД и разведки. Какой-никакой, а результат, пригодится, когда к нашим выйдешь. Не тебе, так разведке, которая потом к немцам пойдет. Можешь так следователю, который тебя будет допрашивать, объяснить. Те документы, что мы за двое суток собрали, тебе отдадим, может, зачтутся тебе, а себе мы еще соберем.

Никифоров. Если пойдешь с нами, выбери из знакомцев еще двоих. Нужны хозяйственные, деревенские, рукастые мужики. Если смогут обращаться с топором – здорово, но лучше, конечно, саперы, и водитель еще один не помешает.

Старшина. Дай команду снять брезент с грузовика, с которого бензин слили, прикроем тех, кто в кузове поедет, да и помягче, все не на банках и ящиках сидеть. Отгружай тушенку. Лопаты в каждый грузовик закинь. Пригодятся. На все про все у нас два часа. Надо набить землей гимнастерки и нательные рубахи и уложить получившиеся мешки вдоль бортов грузовика лейтенанта. Пули точно удержат, на мешки сзади поставьте второй пулемет.

Лейтенант. Когда дойдешь до оружия, машину отгони оттуда подальше, если сможешь, хотя бы на пятьсот метров, а мотоцикл утопи. Иди в сторону Москвы. Несколько дней назад немцы взяли Новгород и идут на Ленинград. Ни в коем случае не двигайся дальше на машине. Ближе к фронту контроль над дорогами усиливается, нарвешься почти сразу, а ты живой дойти должен. Все, за работу.

Никифоров

Я пойду. Со старшиной я куда угодно пойду, а сейчас уже и поеду, и саперов возьму. Есть у меня двое знакомцев на примете, рукастее некуда, и водитель есть. Хороший водитель, надежный. Как только капитан этот появился, все сразу поменялось. Утром еще скотиной бессловесной были, за миску баланды глотки друг другу рвали. Саша не дожил, четыре дня назад на немца бросился, так его собаками затравили и в канаву сбросили, как падаль какую. А война – она и здесь война. Тем более я здесь нужен, пока еще до фронта дойдем, а здесь вон этот фронт, никуда ходить не надо. Сел и поехал. Немцев убитых я увидел и сам в лес их таскал. Ничего, и сам убью, никуда они не денутся, но главное я уже видел. Того немца, что Сашу убил, собственными руками раздевал и плюнул на него. Я за это с капитаном куда угодно пойду, хоть в огонь босиком. С ним можно.

25 июля 1941 года. Вечер. Пока еще «Четвертый»

Я остался. Это был шанс. Манюсенький, эфемерный, призрачный, но шанс, и сложностей не возникало. Все рвались на фронт, к нашим. Я бы тоже туда рвался, но знаю, что со мной будет там, за линией фронта, где сражаются и умирают тысячи простых солдат. Сначала будут люди, которые отберут у меня оружие и вежливо, чуть ли не с поклонами и подобострастными улыбками, сменяя друг друга в бесконечном калейдоскопе инстанций, привезут в неприметный двухэтажный особняк на одной из тихих московских улиц. Потом будут лестницы, коридоры и строгие, с красными ковровыми дорожками и дубовыми дверями кабинеты, и, наконец, этот кабинет, с большим столом, затянутым зеленым сукном.

Вежливый человек с благородной проседью в коротких волосах внимательно выслушает мои сбивчивые и невнятные объяснения, поглядывая на меня пристальным взглядом стальных глаз. Задаст пару незначительных вопросов, протянет руку и возьмет трубку телефона. Затем в кабинет войдут другие люди и отведут меня на два этажа ниже, где в тиши и смертельном ужасе бетонного подвала сержант или лейтенант НКВД будет задавать мне бесконечные и несправедливые вопросы, требуя подписать собственный приговор. И я все равно подпишу его, и все это закончится в другом коридоре этого бесконечного подвала.

Выезжали мы через два часа. Перед самым отъездом я передал лейтенанту гранату, замотанную по «рубашку», чтобы не прижимать рычаг запала брезентом. В этом импровизированном пакете лежало мое письмо и краткая аннотация к лекарствам из моей аптечки. Лейтенанту я посоветовал пакет не вскрывать, а в случае возможного захвата немцами гранату взорвать. Предупредив, что в случае попадания письма к немцам пытать его будут так, что он пожалеет о собственном рождении.

Всего, кроме «Старшины» и Никифорова, набрали шесть человек. Среди них был тот самый человек лейтенанта, которого я при засаде на дороге окрестил «Четвертым». Посадил я его в кабину грузовика с Верой и Никифоровым. Я ни на секунду не сомневался, что лейтенант поставит своего соглядатая, что, впрочем, мне было на руку. Судя по некоторым мелким деталям, его долго и неплохо учили. Вторым человеком лейтенанта был пограничник. Высокий, не меньше метра восьмидесяти, жилистый и белобрысый парень, которого я, не заморачиваясь, с ходу окрестил «Погранцом», выдав ему свой автомат. Было еще двое саперов, неуловимо похожих друг на друга, за что я, абсолютно неверующий, горячо поблагодарил бога, и еще один водила, немолодой, степенный дядька. Шестым был санинструктор, молодой, с побитым оспой лицом, мелкий и суетливый. Слишком суетливый не по делу.

Я был за рулем мотоцикла, на пулемете «Старшина», а за спиной у меня сидел Виталик. Мы трое были в форме фельджандармов, Никифоров так и не снимал форму рядового вермахта, а на «Четвертого» натянули офицерский мундир. Остальных загрузили в кузов и накрыли брезентом, на них не было ни формы, ни оружия. К снайперской винтовке я запретил им даже прикасаться, замотав ее в брезент и Верину дубленку, а оба ППД отдал группе лейтенанта. После перекрестка лейтенант пойдет направо, а я – на прежнее место засады, где буду ждать грузовик из лагеря. Чуть больше чем за двое суток мы с Виталиком убили семнадцать немцев. В общем, неплохой результат, хотя и сегодня еще не вечер. Остановившись на месте засады, я подозвал «Четвертого»:

– Ты по званию кто? И по батюшке? Представьтесь, а то «Четвертый» слишком длинно.

– Старший сержант Михайлов, – отвечает. Меня от этого на смех пробило, сержант, значит. Ню-ню.

– Ты такой же старший сержант, как я испанский летчик. Будешь «Серж», так короче, я «Второй», и на «ты» привыкай. Если вдруг опасность, проще сказать: «Серж», бойся, справа», чем «товарищ старший сержант, уберите, пожалуйста, задницу, а то вам ее сейчас отстрелят на фиг». Остальные – «Погранец» и «Старшина». Санитара и саперов с водилами потом переименуем, посмотрю сначала на них. Мои – «Третий» и «Дочка».

Засаду я устроил на том же месте, только в этот раз сделал несколько иначе. Никифорова на грузовике выдвинул на двадцать метров ближе к перекрестку. Сам с Виталиком и «Старшиной» остался у мотоцикла. «Сержа» и «Погранца», вооруженных автоматами, расположил на противоположной стороне в лесу, метрах в тридцати впереди, чтобы контролировали кузов остановленного нами грузовика и секли поляну на случай появления с той стороны незапланированных немцев. Остальных спрятал в лесу на той стороне дороги прямо напротив нашего грузовика, чтобы не попали под раздачу и не нарвались на случайную пулю. Такое количество свободного народа мне было нужно, чтобы мы максимально быстро обобрали трупы и транспорт. Себе я взял СВТ, надо было аккуратненько снять водителя грузовика.

Грузовик появился без двадцати девять, вот только мотоциклов было два, и оба с пулеметами. Впрочем, помогло это немцам мало, очередность стрельбы была мною расписана подробно. Огонь мы открыли практически в упор, метров с сорока. Все пять немцев, на мотоциклах их сидело по двое, были убиты мгновенно. Нападения они не ждали. Один мотоцикл завалился в кювет, второй заглох на дороге. Машина, на которой я сначала убил водителя, а потом пробил правое переднее колесо, тоже одним колесом ушла в противоположный от нас кювет, но не перевернулась, так как скорость была небольшая.

Прошло все быстро, хотя нашумели мы изрядно. Через перекресток за это время проскочила только одна груженая машина, но, видимо, водила был один, и, по словам Никифорова, он только прибавил газу. Так что уже минут через двадцать мы тронулись в том же составе в сторону основной дороги. Ограбили немцев, ободрали машину с мотоциклами, облили все бензином и подожгли. Шуметь так шуметь. В лагере сообразят не скоро. За это время и мы, и лейтенант километров на пятьдесят отсюда уедем. Да и не знает никто, что мы на машинах. Пока информация о сбежавших пленных дойдет до какого-нибудь штаба или тыловой комендатуры, лейтенант в пешехода превратится. Если в пути не нарвется на тех же фельджандармов.

Наши же покойнички откуда-то вылезли. Значит, самое позднее сегодня вечером их должны начать искать со всеми собаками. То, что их найдут, я ни разу не сомневаюсь. Просчитывается легко. Выцепят причину: сестренку Веры они поймали в деревне и куда-то отвезли. Они одни развлекались или утащили девочку в комендатуру? Дойдут до крестьянина, подвесят за бейцы, тот укажет направление движения Веры, и через пару часов найдут трупешники. Они как раз к вечеру пованивать уже начнут – жарко. Вопрос только во времени. Их сегодня утром начали искать или вечером? Если вечером, то лейтенанту хорошо, а мне во всех случаях откровенно фиолетово – все равно шуметь буду в противоположной стороне.

Тогда, в ту единственную поездку в Миоры, еще в той моей жизни, я, ведомый любопытством, заехал в Верхнедвинск, а потом, дома, пробежался по инфе о районе, да и карту подробную надо было скачать. Так в интернете и наткнулся на подробности устроенной нацистами резни, охватившей весь этот немаленький район от Полоцка до латвийского Даугавпилса, где во время войны располагался крупный лагерь военнопленных. Центр этой зачистки находился в Верхнедвинском районе, где, как я уже говорил, немцы разместят крупнейшее в Беларуси гетто. Впрочем, этих гетто в Беларуси, Литве, Латвии и Эстонии будет очень много. Людей будут убивать, и помочь я им ничем не смогу, но вот их палачей буду вырезать с максимальной жестокостью.

Вот уже несколько часов я мучительно думал, припоминая карту, где мне сделать опорную базу. Ехать туда надо сразу, пока немцы не начали ловить нашу группу. Промедление даже на сутки может окончиться фатально. Немцы здесь уже почти месяц, у них налажена связь и взаимодействие, а я не знаю вообще ничего и рассчитываю только на свою наглость и разрозненную инфу карт. Я не сильно обольщался по поводу своих возможностей. Вдвоем с Виталиком мы пройдем намеченный мной путь максимум за сутки, по пути вырезая одиночные патрули, захватывая нужный нам транспорт, обходя опорные пункты и уничтожая все, до чего можно дотянуться. А вот обремененные грузовиком и ослабленными голодом и тяжелой работой пленными можем это недалекое расстояние вообще не пройти, нарвавшись, к примеру, на усиленный бронетранспортером патруль фельджандармов, контролирующих перекресток. К тому же теперь я вынужден менять свои планы. Сейчас необходимо быстро дойти до относительно безопасного места и заныкаться хотя бы на сутки, чтобы люди хоть немного перевели дух.

Двигаться на Дриссу и Миоры смысла не было никакого. Дело в том, что через год немцы убьют там практически все местное население. Только в Миорах из восьмисот жителей немцы вырежут шестьсот евреев и вообще разнесут этот район так, что восстанавливать его будут лет двадцать. И хотя от Полоцка до Браслава сплошные леса, соваться туда – верх глупости. В эти леса ломанутся все кому не лень. И убиваемые евреи, и местные активисты, и комсомольцы, и окруженцы, и, соответственно, каратели. К зиме голод выгонит людей на дороги и в редкие деревушки, где их будут ждать полицаи и немцы, а наводить карателей будут простые деревенские жители. Своя рубашка ближе к телу, а уж своя семья и свои детишки – тем более.

Только не надо мне рассказывать, что «весь советский народ как один встанет на борьбу с немецкими захватчиками». Я в это в детстве верил, а потом случайно нарвался на информацию о русских, понятно, что не только русских, но и белорусах, украинцах, татарах и прочих, даже евреи были, воевавших на стороне немцев, и реально охренел. Евреи, правда, не воевали, а руководили в гетто и были полицаями в том же гетто. Но какая разница? Голод не тетка, что в гетто, что в окрестных деревнях уже через год жрать будет нечего. Я же не просто так тушенке обрадовался.

Будь у меня побольше времени и место, где можно было бы пересидеть, я бы охоту на грузовики устроил, но, к сожалению, отсюда надо сваливать. Через несколько часов немцы накроют этот район не меньше чем батальоном загонщиков и к завтрашнему полудню переловят всех, кто пошел пешком. Это к бабке не ходи. Может, конечно, кому и повезет, но только самому шустрому и умному. Тому, кто найдет озеро с камышами, залезет в это озеро по ноздри и проживет в нем дня два, сторожась каждого шороха. Судьба остальных незавидна. Их переловят и показательно убьют, выбив показания о нас.

Мне очень понравилось одно место в Латвии. Там были сплошные озера, мелкие и средние, они располагались хаотично в небольших лесах и куцых перелесках. Деревушек было мало, и были они мелкие, и главное – дальше была дорога, соединяющая два города и выходящая в дальнейшем на Псков. Еще там была железная дорога на Даугавпилс и дальше на Вильнюс, Каунас, Кенигсберг и Варшаву. Главное, там не было больших лесных массивов, а значит, эти места были непривлекательны для партизан и, соответственно, их загонщиков. Судя по карте, туда можно было проехать проселками, минуя Дриссу, в которой необходимо было пересечь два переезда и станцию, забитую немцами. Просто затемно мы туда не успевали. Впрочем, есть у меня одна задумка, как всегда, наглая до полнейшего беспредела. Заодно шумну в направлении Полоцка. Ну а сейчас мы выходили на основное шоссе. Направо был Себеж, а мы повернули налево, на Дриссу, Миоры и Полоцк. Расстояние до нужной мне деревни было небольшое, и до темноты мы должны были его пройти, а пока не торопясь, километров сорок в час, мы ехали по шоссе.

«Погранец»

Ну наглец! Это же надо так придумать! В лес надо уходить! В лес! Он не выдаст, я по нему с завязанными глазами пройду. Вот только как все это тащить? Это же целых три пулемета, и автоматы, и патроны, и еда. Вот только что ничего не было, и уже в руках не утащишь. А девочка эта! Как она на него смотрит! Она ему верит. Вот каждому его слову верит. И ведь получается у него, все, что делает, получается, и так легко. Может, и сейчас получится?

До намеченной мной деревни мы добрались уже почти в темноте. В деревне были немцы, на что я, собственно, и рассчитывал. Мы не торопясь проехали всю деревню и остановились у предпоследнего дома, сразу за поставленным у дома грузовиком. Когда я рассказывал о своей задумке, остановившись за километр перед деревней, глаза у моих собеседников были квадратные, а челюсти лежали на дороге. У всех, кроме Виталика, который знал меня как облупленного и что-то такое предполагал.

Дело в том, что я не собирался заныкиваться на ночь в лесу. Комары, некомфортные условия, да и нарваться можно на ровном месте, если в лесу остались окруженцы, то ли дело в доме, на теплой хозяйской перине. Это я, конечно, глумлюсь. Просто на таких перинах сейчас отдыхают маршевые батальоны. Вон их сколько по дорогам шарится. Спать они ложатся в деревнях. Вот и надо с ними поближе познакомиться. Заодно и нашумим, как получится, а получится, так и кайф им обломаем, а то они как у себя дома, в своем фатерланде.

Как я заметил вчера, въездных постов в деревнях немцы не ставят – часовые стоят только у техники. Поэтому, выгрузившись, мы внаглую вместе с «Сержем», подсвечивая себе ноги фонариком – пришлось все-таки воспользоваться светодиодом, – подошли к часовому у крайней машины. Удивиться он не успел, я ослепил его светом, а «Серж», мгновенно зайдя сзади, ударил ошарашенного немца ножом под лопатку. Все же не ошибался я в его квалификации. Очень шустро у «Сержа» получилось, еще и рукой оседающий трупешник придержал, вытирая о мундир немца штык от немецкого «Маузера». Место часового занял Виталик, которому я отдал свою винтовку СВТ с примкнутым по такому случаю штыком, наточенным мною до бритвенной остроты. Свет в домах не горел, и я надеялся, что все уже угомонились, после традиционных возлияний. Солдаты разных армий мира на марше мало чем друг от друга отличаются.

Воздух в просторной горнице ближайшего дома, у которого стоял грузовик с часовым, несмотря на приоткрытое окно, был спертый, наполненный густым перегаром, запахами самогона, остатков еды, ваксы, нестираных носков. Всем тем, что извечно сопровождает солдата на привале. Внутри было несколько человек, лежащих в разных местах большой комнаты, куда, оттеснив меня, просочились «Серж» с «Погранцом». Через несколько минут все было кончено. Немцев было шестеро, проснуться они не успели, хотя хрипы были. Беззвучно убить спящего человека ножом – это искусство, ребятам, похоже, пока недоступное. Я знаю, что нужно человека сначала разбудить, а потом зарезать, тогда шума практически не будет. Надо потом поделиться с ребятами хотя бы теорией. Хотя как беззвучно разбудить шестерых здоровых, уставших и накачанных деревенским самогоном мужиков, я даже не представляю.

Занавесили окна одеялами, зажгли керосиновую лампу и обнаружили еще одну дверь, не замеченную нами сразу, в другую половину дома. Эфиоп вашу мать. Впрочем, нашуметь мы не успели, а за дверью оказалась хозяйская половина, где на хозяйской кровати и, похоже, с хозяйкой вольготно развалился, видимо, унтер. Надо все же выучить их звания. Хозяйку убивать не стали, унтер-офицеру повезло меньше. Кипящий праведным гневом «Серж» хотел зарезать и хозяйку, но я не позволил. Как будто от хозяйки здесь хоть что-то зависело или ее кто спрашивал. Она просто дополнительное приложение к кровати – пойди попробуй откажи десяти здоровым, наглым, вооруженным мужикам. Расскажи о своих правах, о демократии и свободе.

Развалившись в кресле, у горящего камина, с бокалом мартини или сидя за компом в уютном кожаном кресле и стуча по клавишам под грозным или язвительным ником в полнейшей безопасности, удобно рассуждать, что эта молодая и здоровая женщина могла бы отравить своих насильников или сжечь дом с захватчиками. Современному человеку вообще сложно представить ситуацию, когда ты остаешься один на один с не просто одной из самых мощных армий мира, только что раздавившей несколько стран Европы, а главное – с безжалостной организацией, в которой свои правила, и место твое в этой организации – за чертой жизни. Так что у этой рано постаревшей молодой женщины не было вообще никаких шансов на жизнь. Тем более что деревня, где ей не повезло родиться, находилась на одном из центральных шоссе, по которому катилась, порыкивая бессчетным количеством машин, эта мощнейшая армия мира, останавливающаяся каждую ночь в бесплатных гостиницах с бессловесной и бесправной обслугой. А там поднеси штык к горлу ребенка и делай с хозяйкой все, что хочешь, хоть отделением, хоть взводом, да хоть всем батальоном сразу. Завтра будет другая хозяйка, потом еще и еще, пока батальон не придет на фронт. Правда, через очень короткое время батальон поедет порознь обратно. Кто в санитарных поездах, а кто в качестве стандартных извещений о смерти, удобрив перед этим болото под Питером.

Я оказался прав. Двое детей спали на печке, а трое немцев – во дворе, накидав сено прямо на грядки в огороде. Козлы! Так что пришлось сходить на огород. Кстати, об этих вольготно развалившихся на свежем воздухе козлах рассказала нам хозяйка, а так могли бы и вляпаться. Привычно обобрали трупы и закинули все нахомяченное в свободную машину. Хозяйку пришлось связать и уложить на печку, наказав сидеть тихо, а трупы живописной кучей свалили прямо у калитки, немало удивив таскавших их «Погранца» со «Старшиной», но у меня были свои соображения. Во-первых, чтобы потом не досталось хозяйке. Во-вторых, чтобы не смердело в и так испоганенном деревенском доме. И в-третьих, что самое для меня главное, чтобы удобнее было минировать, а то нарвутся на гранату хозяйкины малыши, в жизни не отмоюсь.

Надо было торопиться. Я не знал, когда будет смена часовых и кто их меняет, сам унтер, или смена происходит централизованно, с разводящим. Наш часовой, кстати, охранял сразу четыре машины, второй часовой был через три дома. Я засек его, когда проезжал мимо. Пришлось из наших сидельцев позвать водилу на вторую машину. «Старшина» с «Погранцом» и Виталиком, вооруженным светодиодным фонариком, продолжали чистить дом и машины, в кузовах которых было немало ништяков, а мы с «Сержем» встали на шухер у третьего от нас дома. Наших грабителей слышно не было, звуков никаких не доносилось.

Если честно, сначала я хотел просто вырезать солдат из крайнего дома и заминировать пару машин, но желание напакостить по полной программе пересилило. Второй часовой охранял легковую машину и большой грузовик с наращенными бортами. Мы с «Сержем» вполне в состоянии часового зарезать и немного нахулиганить. Поэтому вернулись обратно, наши бойцы уже заканчивали и ждали нас. Я шепотом изложил идею.

Второй водитель. Пока еще без имени

Вот что он еще придумал? Бежать надо. Бежать отсюда, пока не убили, а с другой стороны, что одна машина, что две. Я-то все равно за рулем, и у меня будет своя машина. А эти как по центральной улице у себя дома ходят и грузят что-то. Вот как такое может быть? Это же немцы! Немцы! Целый батальон! А машина хороша! Ой, хороша! Я тебя всю обцелую, сейчас только до привала доберемся! Что? Уже едем? Давай, родная! Не подведи!

Идея была настолько безумна, что вполне могла прокатить. Что мне и сказал Виталик. «Старшина», «Погранец» и «Серж» промолчали. Они еще не привыкли к моим выкрутасам. Лиц видно не было, но спина от их беззвучных и однозначно матерных выражений у меня отчаянно чесалась. Мы с Виталиком сверили часы, через двадцать минут они должны завести моторы грузовиков и отъехать от деревни на километр, на всякий случай приготовив пулеметы, что лежат в нашем грузовике. Хотя погони я совершенно не опасался. Да хрен кому я позволю себя преследовать. У меня что, гранаты перевелись? Пару лимонок из темноты под ноги закатить – и не торопясь пешком можно уйти. «Старшина» должен ждать нас у мотоцикла метрах в трехстах от околицы. Ну а пока традиционные мелкие пакости, минирование трупов и одной машины. Закончил быстро, забрал у Виталика светодиод, и мы с «Сержем» по-тихому пошли развлекаться.

Опасались мы зря, часовой спал, комфортно расположившись на скамейке у калитки. Света звезд и луны вполне хватало, чтобы не наткнуться на него в темноте. Беспечные все же ребята. То, что вас здесь батальон, мне откровенно фиолетово, жаль, не грузовики с боеприпасами, но вам и так будет не скучно.

Часовой, «Наган», висок. О, автомат! А должна быть винтовка и весомый солдатский ранец, прислоненный к скамейке. Документы, бумажник, зажигалка, сигареты, часы, пояс с магазинами и две гранаты, которые засунул себе за пояс сзади. Чего он здесь пил? Нет, при свете звезд не разберу. Гурман, блин, вино какое-то. Кагор, судя по запаху. Это, по ходу, местный денщик, за провинность отправленный на пост. «Серж» в это время тихонько свистнул, и я отвлекся на него, а потом в пять шагов дошел до машины.

В грузовике, в котором «Серж» уже по-хозяйски откинул борт, был, судя по запаху, бензин. Это мы удачно зашли. Надо жечь. Бочки были здоровые, литров на двести, и стояли прямо у края. Чего «Серж» туда полез? Послышался плеск, потом журчание, бензином запахло острее. Мать его! Как он в такой темноте вообще хоть что-то видит? Вот «Серж» выбрался из кузова и спрыгнул на землю. Чуть отстранив меня рукой, он сразу начал крутить пробку на крайней бочке. Шустряк-самоучка. Мне здесь делать нечего, он и в одно лицо справится. Поэтому, пока «Серж» открывал бочки, я метнулся к легковушке, но в ней был только еще один ранец, в который я смел все, что было в машине, даже ключи какие-то автомобильные, водилы потом разберутся. Ну и по пути открыл бензобак на грузовике, хоть какая-то от меня польза.

Заработали движки на наших машинах. Что, уже прошло двадцать минут? Шустро. Только-только успели. Ну а теперь дискотека. Вспыхнул бензин. Теперь ноги в руки, до взрыва секунд тридцать. Мы были уже на околице, когда рвануло сначала один раз, потом грохнуло сильнее. Во! Пошла потеха! Другое дело! Стало светло, ну не как днем, но все же. Только сейчас увидел, что «Серж», пригибаясь под тяжестью, тащит какой-то ящик. Еще один хомяк на мою голову! Пришлось отобрать, а то помрет во цвете лет.

– «Серж»! Выхухоль ты загребущая. Нахухоль ты его упер, такой тяжелый? С ящиком на горбу я еще не бегал. Мне не похухоль, с чем таскаться ночами. На, хоть автоматы забери и один ранец, а то у меня сейчас пупок развяжется. Как ты его пер-то? – не сдержал я эмоций. Второй ранец я сразу на спину себе закинул, его сразу и не снимешь. – Ноги надо делать шустрее с этого пляжа, пока поклонники не прочухались. Ты бы еще прицеп у грузовика оторвал! Утроба ненасытная. Грузовика с тушняком ему мало!

В деревне продолжалась веселуха. Стали слышны отдаленные вопли. Видимо, проснувшиеся немцы скорбели по горящим личным ништякам. Понимаю. Обидно. А что делать? Война-с. Ну не мог я проехать мимо. Грузовик опять-таки не лишний, да и людям настроение поднял. Пока я так мысленно радовался, что вовремя свалил, мы не торопясь трусили по дороге. Теперь «Серж» меня обгонял, еще бы, в ящике было килограммов тридцать.

– У, хомяк беспредельный! Если там кирпичи, я тебя сам прибью.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 25 июля 1941 года совершила побег группа военнопленных в количестве 47 человек, содержавшихся в дулаге номер 107 и направленная для расчистки и ремонта подъездных путей. Группа предположительно скрылась в лесу. Преследование в связи с наступившей темнотой не проводилось.

Потери охраны дулага составляют 13 нижних чинов. Кроме того, уничтожена автомашина и три мотоцикла.

В результате поисковых мероприятий 26 июля обнаружены еще четыре тела предположительно военнослужащих Вермахта, личности которых устанавливаются. У всех убитых похищены оружие, документы, личные вещи и верхняя одежда. Одиннадцать военнослужащих уничтожены из автоматического оружия калибром 9 миллиметров, двое, предположительно, из револьвера системы «Наган», остальные холодным оружием. Характер ранений указывает на то, что все нападения были совершены с близкого расстояния.

26 июля был произведен поиск бежавших с привлечением служебно-разыскных собак и прочесывание ближайшего лесного массива. К поиску были привлечены две роты первого батальона 94-го охранного полка 284-й охранной дивизии. В результате прочесывания леса была обнаружена грузовая автомашина марки «Рено», а позднее найдены и уничтожены 16 бежавших военнопленных. Еще пятеро военнопленных были захвачены и допрошены. По результатам допроса было выяснено следующее. Военнопленных освободили двое неизвестных, одетых в форму фельджандармерии, двигающихся на двух мотоциклах и оказавшихся впоследствии капитаном и старшим лейтенантом войск НКВД. После побега группа военнопленных разделилась. Группа в количестве 22 военнопленных отправилась пешком в лес, остальные на двух грузовиках и двух мотоциклах выехали в направлении Миоры – Полоцк. Согласно показаниям пленных, целью двигающейся диверсионной группы противника является розыск секретных документов, находящихся в районе Полоцкого укрепленного района и оставленных при отступлении.

Кроме того, ночью 26 июля было совершено нападение на маршевый батальон 126-го пехотного полка 254-й моторизированной дивизии. В результате нападения погибли восемнадцать солдат Вермахта, шестеро солдат ранено. Взорваны и сгорели три грузовые автомашины марки «Опель Блиц» и одна легковая автомашина. Одна автомашина марки «Опель Блиц» похищена со всем вещевым имуществом первого взвода второй роты маршевого батальона. Из восемнадцати убитых военнослужащих двенадцать было убито холодным оружием, что позволяет сделать вывод, что в диверсионной группе противника находятся лица, прошедшие специальную диверсионную подготовку.

Исходя из имеющихся данных, можно предположить, что данное нападение совершено лицами, напавшими на охрану дулага номер 107. Вероятнее всего, данная группа, усиленная сбежавшими пленными, действительно двигается в направлении Полоцкого укрепленного района. Причем двигается в темное время суток, на захваченной технике и по дорогам. Оружие и обмундирование погибших военнослужащих Вермахта используется ими для собственного вооружения и снаряжения. Поиск диверсионной группы противника продолжается.

Командир полевой комендатуры обер-лейтенант фельджандармерии Ганс Шлоттер

26 июля 1941 года. «Старшина»

От хлопцы! От молодцы! Вот как это? У немцев же и служба поставлена, и часовые, а они так, от бисовы дети! Как горит все! Зарево в полнеба! Бегут! Точно бегут! И тащат что-то! Да куда же! И так машину загрузили! Ну капитан! Молодец!

Вот и «Старшина», подпрыгивающий от нетерпения на месте. Посадил «Сержа» в коляску и с наслаждением свалил ему на колени ящик, автоматы и сверху отшлифовал ранцем, сгрузив его чуть ли ему не на голову, просто было больше некуда. Сам сел за спину к «Старшине». Ну надеюсь, что все эти мучения недаром. Доехали до машин и, обойдя их, прежним порядком двинулись по дороге, сначала сгрузив ящик с «Сержа» во вторую машину. Пока не торопясь катились, этот обормот залез в нахомяченный мною ранец и жрет уже что-то. Зараза энкавэдэшная! Носились, как три зарплаты вдвоем, а мечет хавку в одно лицо. Хоть бы поделился.

Ехали мы не быстро. Я боялся пропустить в темноте поворот. Метров через восемьсот должен быть поворот на проселочную дорогу. Именно поэтому я и выбрал эту деревню. Теперь, если меня кто засек или немцы отловят и разговорят пленных, то искать меня будут дальше по дороге на Полоцк. Никому и в голову не придет, что я затихарился прямо под носом у загонщиков. Дальнейший путь я собирался проходить проселками. Есть там одна дорога, петляющая по полям, и идет она совсем не в направлении Полоцка. До рассвета был еще час, и уйти надо было как можно дальше, хотя все находятся на пределе человеческих сил.

Поворот мы чуть не пропустили. Был он совсем невзрачным и сразу за густым перелеском. Повернули и, здорово не торопясь, попилили по совсем уж неприличной дорожке. Одну за другой прошли две мелкие деревни, пустые и тихие, и уже на рассвете сразу после небольшого перелеска я увидел полевую дорогу. Хлопнув «Старшину» по плечу, я остановил колонну, без слов указал «Старшине» на дорогу рукой, и мы на нее свернули. Еще через полтора километра дорога уходила налево, а здесь, у края леса, была небольшая поляна, на которую мы и загнали всю нашу технику.

Сойдя с мотоцикла, я отошел на пяток шагов, сел прямо на мокрую от свежей росы траву, откинулся на спину и закрыл глаза. После грохота движков, тряски мотоцикла, пыльной дороги, бессонной ночи, после стрельбы, убитых мною немцев, смертельной опасности и жуткой ответственности за доверившихся мне людей хотелось только одного: раствориться в этой траве хотя бы на десять минут. Роса приятно холодила мое умотанное вторым днем моей войны тело, в наступившей тишине слышались трели соловьев или еще каких-то лесных птах, пощелкивали натруженные, остывающие движки машин, да тихонько переговаривались около них спасенные нами с Виталиком люди. Я отключился, казалось, на несколько мгновений, как будто кто-то выключил звук. Почувствовал я их по запаху. Ну да, бензином от «Сержа» так и несет, а когда открыл глаза, увидел их всех, молча стоящих и с каким-то благоговением смотрящих на меня.

«Серж»

Моя жизнь обретает смысл. Сейчас я делаю то, что умею делать лучше всего. Я остался, чтобы оттянуть приговор, но с каждой минутой мне все интересней и интересней. Ну капитан! Ну везунчик! Даже я на такое не способен. Можно зарезать часового, украсть винтовку и гранаты и даже угнать машину. Но меньше чем за сутки перебить полвзвода немцев, угнать три машины, уничтожить еще две, машину с бензином, четыре мотоцикла и со сбродной командой совершенно неподготовленных к диверсиям людей, вооружив, накормив и посадив их на технику, двигаться по территории, занятой противником. Что это, если не безграничное везение?

– Ладно! Не смотрите на меня как на икону! Я от смущения описаюсь! – легкой пошлостью разрядил обстановку. – «Погранец»! «Старшина»! Дайте мне свои мужественные руки, а то ноги не держат старичка.

Заулыбались и выдернули меня вверх, как репку. Все же «Старшина» здоров, пушку «сорокапятку» таскать может влегкую. Жаль, выбьют этих здоровяков на этой войне, и вообще слишком много мужиков навсегда ляжет в густых лесах и на бескрайних полях моей Родины. Цвет нашей нации.

– Так! Кто у нас спал больше всех? Видимо, я. Ребятки, давайте еще немножко потрудимся – и спать. Выдергивайте брезент из машины и расстилайте в тени, не на земле же почивать.

«Старшина», ты на продуктах. «Погранец», возьми карту и «Третьего» и найдите родник. «Серж», с ними в охранение, возьми «Санитара» и все фляги, заодно и отмоешься, а то нас немцы по запаху твоему найдут. «Дочка», радость моя! Помоги «Старшине», а я пока гляну, что мы с вами надыбали. – Родник оказался совсем рядом, я только взглядом успел окинуть то, что они в кузов навалили. Ой. Е! Научил я их мародерить. Даже два запасных колеса уперли и, похоже, вытряхнули все из кабин. Так водилы с Виталиком загружали. Чтобы водила прошел мимо халявного запасного колеса? Да я вас умоляю! Колеса да инструменты правильному водиле сами к рукам прирастают. А про Виталика я и не говорю. Все в дом. Моя школа! Короче, загрузили все, до чего дотянулись. Нет, одному не разобрать. Вытащили с Никифоровым только флягу, ранец, что я у офицерского холуя забрал, да пару автоматов.

Через полчаса я сидел во главе стола с кружкой в руке. Рядом со мной сидели голодные, замотанные люди, но все равно никто не притронулся к еде. Все ждали, что я скажу.

– Ну что, бойцы. Говорить много не люблю. За победу! – И протянул кружку, чокаясь. После раннего, но плотного завтрака распределил дежурства. В первую смену почти насильно уложил спать «Старшину», «Сержа», «Погранца», саперов, Виталика, водителей и Веру. Люди отрубились почти мгновенно – все смертельно устали. Сам я остался дежурить с «Санитаром». Мне надо было с ним поговорить, к тому же он не работал, а только катался.

«Санитар» показался мне мутным – глаза у него постоянно бегали, ладони были потными. Выдал я ему немецкий карабин и пару запасных обойм. Отойдя немного ближе к полю, сели в тень кустов, я достал припрятанную здесь флягу и протянул «Cанитару». Рассусоливать долго не стал, через пятнадцать минут заплетающимся языком сказал, чтобы он посидел, а я посплю. Просто я боялся, что уснут «Старшина» с «Погранцом». Сомнений в «Старшине» у меня не было, а «Погранца» он знал лично. Уснул я ничком, всхрапнув для убедительности и уткнувшись в траву лицом.

«Санитар»

Вертел я всех вас на колодезном журавле, товарищи, особенно тебя, выскочка. Явился не запылился красный командир на лихом коне. Меня ты спросил? Надо мне с тобой по лесам скакать? Санитар им нужен. Я не санитар, а ветеринар. Какая, вашу мать, разница? Органы, что ли, другие? Или бинты с зеленкой? Имел я вас всех в виду. Мне до дома двести верст.

Через полторы минуты «Санитар» подобрал мой автомат и, прихватив вещмешок с продуктами, который Старшина заботливо приготовил по моей просьбе, направился обратно по дороге. Туда, откуда мы приехали. Простенькая проверка, но действенная. Знать о том, что на меня такое количество алкоголя действует бодряще, здесь мог только Виталик, а для того, чтобы уснуть, мне надо найти хоть какое-то укрытие. На открытом месте я не усну никогда. Приобретение прошедшей войны, которое я получил вместе с контузией и нехилой дыркой в спине. Все чувства мои были обострены до предела, но шаги отдалились от меня, а потом стали удаляться по дороге. Я поднял голову и увидел привставших пограничников.

«Санитара» я догнал по лесу. Шел он по дороге не торопясь, винтовку уже выбросил, а автомат повесил на плечо, стволом вниз, копаясь на ходу в сидоре, поэтому на меня, сидящего по-турецки прямо на дороге, он разве что только не наступил. Увидев меня, «Cанитар» аж подпрыгнул при следующем шаге, испуганно дернувшись всем телом и уронив вещмешок, но потом как-то подобрался и, чуть пригнувшись, отступил на пару шагов.

– Знаешь, – негромко сказал я – если бы ты попросил, я бы тебя отпустил, даже продуктов и оружие дал. Просто бессмысленно заставлять воевать. В партизаны идут добровольно – риск слишком большой.

«Санитар» отступил еще на шаг и, как-то недобро прищурившись, поднял ствол автомата.

– Не успеешь! То, что у меня оружия нет, для тебя ничего не значит.

Но «Cанитар» вдруг, некрасиво ощерившись, решительно нажал на курок. Сухо клацнул боек.

– Так оно не стреляет. Как ты думаешь, зачем я гильзы на месте засады подбирал? Все автоматы, что под руками лежат, так заряжены. Первые два патрона – стреляные гильзы. Сам заряжал. Даром, что ли, я вас за водой посылал? Нет, ребята. Мне еще жить хочется. Все видели? – спросил я у пограничников, одновременно вставших на ноги из травы. Казалось, «Старшина» с «Погранцом» вылезли из-под земли, так неожиданно это получилось. Умеют эти ребята ходить совершенно бесшумно, в их профессии это основа выживания. «Санитар» судорожно оглянулся назад.

Давно, сразу после войны и госпиталя, еще в той моей жизни, меня учили кидать нож. Об этих людях, не дающих о своей деятельности никакой рекламы, я узнал через своих друзей. Несколько месяцев моей беззаботной и безбедной жизни превратились в сплошную непрекращающуюся пытку. Меня будили ночью и на рассвете, дергали на стройке и на рыбалке. Дома я кидал совершенно разные ножи десятки раз в день, из разных положений и разными руками. Мои инструкторы доставали меня даже в туалете и в ванной, резко открывая дверь. А однажды даже сняли меня с девчонки, выставив в открытом на третьем этаже окне непривычную для меня мишень и напугав эту строгую, прагматичную, высоко ценящую себя брюнетку до жуткой истерики.

Инструкторы, два невысоких, кряжистых мужика, и их неизвестные мне и многочисленные помощники отработали на все сто или даже тысячу процентов. Заплатил я за науку бешеные деньги, но никогда, ни разу, ни на секунду не пожалел об этом. Мне до сих пор жалко только одного. Того, что на войне у меня такого умения не было. Я умел кидать нож и до этого, и вообще умел очень многое, но не умел так.

Об этих ножах, сделанных по специальному заказу, только под мои руки, идеально сбалансированных, стоящих баснословные деньги и закрепленных у меня на запястьях, не знал никто, кроме Виталика. Теперь вот пограничники знают. «Санитар» уже никому и ничего не расскажет. Оттащили труп в лес и вернулись на стоянку, предсказуемо увидев «Сержа», сидящего за пулеметом. И почему я не удивлен?

– Вы спите, – сказал я «Старшине» и «Сержу». – Мы с «Погранцом» подежурим. Просто я так не усну. Через пару часов подниму «Третьего», саперов и «Дочку», пусть обед готовят. Заодно и машины замаскируют. Мы с водилами спим до вечера, нам еще работать. – В одиннадцатом часу я растолкал Виталика, выдал ему целеуказания, залез под машину и отрубился. Проснулся уже под вечер, рядом дрых «Погранец». У колеса стоял котелок с похлебкой и лежала фляга с водой. Достойное продолжение дня, думаю, семеро одного не ждали. Котелок был еще теплый, поэтому я разбудил «Погранца», и мы на пару отужинали.

Много есть поголодавшим людям нельзя, о чем я и сказал утром Виталику и Вере, оставшимся на хозяйстве. Они супец и сварганили. Тушенки у нас полно, вода под боком, пару травок на опушке выдернули – и суп готов, а всухомятку сразу и много нельзя. Нести будет всех, как фанеру над Парижем. В принципе туалет, в смысле лес, у нас рядом, но придется в таком случае задержаться на пару дней, пока люди в себя не придут, да и то не факт, что пары дней хватит. Так что жиденького и понемногу.

Виталик ненавязчиво опекал Веру, загружая ее привычной для нее работой и потихоньку натаскивая на войну. Подо что мы ее будем затачивать, я еще не знаю, но девочка одинаково работает обеими руками, то есть руки у нее одинаково развиты, что само по себе невероятная редкость. Виталик с Верой и саперами спали, на фишке был «Старшина», все остальные разбирали и чистили оружие, разложенное недалеко от машин.

«Погранец»

Вот как у него так получается? Я проснулся, а котелок с супом прямо перед носом стоит, а капитан ложку протягивает, и вкусно так! И когда они приготовить успели? Ого, к вечеру уже? А вчера я по лесу уйти хотел. Вот и бегал бы сейчас по лесу, кусок хлеба себе искал. Капитан ловок! Он когда про «Санитара» сказал, я не поверил, но всякое бывает. Потом «Санитар» автомат забрал и продукты, а винтовку выбросил. Мы со «Старшиной» за ним, а капитан уже перед «Санитаром» сидит, и чудно так, враз и не встанешь. Говорок тихий такой, капитан вообще тихо говорит, негромко, но весомо.

«Санитар» попятился и щелк, осечка. Гнида! Вдруг он падает! Я и движения не увидел, а потом гляжу – ножик, небольшой такой и почти без ручки, из горла торчит, а «Санитар» на дороге дергается. Я такого и не видел никогда. Потом автоматы эти глянул, и действительно в обоих автоматах, что на поляне под руками лежали, сверху патронов две стреляные гильзы. Вот когда он вставить их успел? А собрать когда? Значит, еще с засады на дороге готовился. Получается, что он так нас всех проверял, а не только «Санитара». И еще я теперь «Погранец»! Как он меня так назвал? Прямо влет, а мне нравится. И еду мне всю оставил. Сказал: «Ешь, тебе нужнее», а я и не заметил, как суп в котелке закончился.

Хозяйственный человек на войне всегда останется с прибылью. За вчерашний вечер мы обросли приличным хозяйством, но в первую очередь мне было интересно, что за ящик упер Серж. Ну да, чуйка – вещь великая. Самый настоящий тротил, тридцать два килограмма. Стандартный, кстати, ящик. Его и сейчас так упаковывают. Вот хомяк. Где он его в темноте нашел? Порадовался я и гранатам. Наша сборная команда мародеров надыбала, помимо немецких колотушек, четыре ящика «эфок». Кроме этого, из немецкого нестандарта были пять СВТ, одна из которых была с оптикой. Несуразно короткий пулемет ДП с металлическим почему-то прикладом. Три ППШ, пока не подсчитанное количество патронов, магазины и диски в комплекте. Видимо, немцы тоже намародерили, или им выдали, когда раскулачивали один из наших дивизионных складов. Я знаю, они всю войну наше оружие использовали.

СВТ были сорокового года и немного отличались от той, которая у меня была. Занимаясь в детстве стрельбой, я достаточно много читал историю стрелкового оружия и о происхождении снайперского оружия как такового. Наш тренер был фанатиком стрелковки и вообще считал, что спортсмен должен быть образованным человеком, по крайней мере в своем деле. А постольку-поскольку автоматические винтовки в нашей стране появились перед финской войной, я достаточно много читал и про саму войну, поэтому кое-какие теоретические знания у меня сохранились до сих пор. На СВТ-40 было крепление под оптику, а на СВТ-38, которые были в блиндаже, такого крепления не было, поэтому и пришлось Виталику крепить сошки на «Мосинку». Соответственно, поэтому я и тащил две винтовки. Зато теперь у меня есть две снайперки, а сошки Виталик переставит в пять секунд. Это ему раз плюнуть.

Обозревая все это богатство, я морщился, как кот, обожравшийся сметаны. Немцы порадовали, помимо четырнадцати винтовок, семь из которых мы собрали с трупов, а семь лежало в грузовике, двумя пистолетами, ручником, минометом и двумя автоматами, один из которых я снял с упившегося офицерского холуя. Были еще санитарные сумки, ящики с минами, гранатами и патронами, ракетница с ракетами, наборы для чистки оружия, инструменты, надо потом озадачить Виталика, пусть посмотрит, шанцевый инструмент и много другого снаряжения. Были и продукты, и достаточно много.

Понятно теперь, почему именно у этой машины стоял часовой. Наверное, это взводное хозяйство. Блин, если у них так снабжается простой маршевый батальон, надо озадачиться грабежом проходящих колонн. Если утром я собирался, отдохнув, двигаться дальше, то сейчас, обозревая все это немаленькое хозяйство, понял, что придется задержаться еще на сутки, а то и на двое. С эсэсовцев мы сняли два автомата, два пулемета, четыре пистолета и карабин с водителя грузовика. Нехило прибарахлились. Это я еще продукты не считал, но этим пусть «Старшина» занимается или тот, кого он местным «хомяком» назначит.

Глядя на карту, я пытался сформулировать мыслишку, что недавно у меня возникла, а именно тогда, когда я смотрел на богатства, подаренные нам немцами. Дело в том, что для осуществления диверсионной работы необходимо, помимо бойцов, слаженное и хорошо обеспеченное тыловое подразделение. На двадцать бойцов мне надо от восьми до двенадцати тыловиков. А их надо кормить и одевать, и не месяц, а в течение нескольких лет. Машина с тушняком, которую я удачно отмел на дороге, – это не продукты, а неприкосновенный запас. Значит, основные запасы надо сделать сейчас, в самое ближайшее время. Я собирался это делать позже, тогда, когда буду набирать местных. Но сейчас, имея в наличии десяток хорошо подготовленных людей, можно ускорить процесс формирования отряда и сбора материальных ценностей, а проще говоря, грабежа, пока не прошли маршевые части. Вдобавок надо поискать склады, как немецкие, так и оставшиеся наши, которые немцы пока не вывезли вслед за ушедшими вперед войсками или не раздербанили их на местные нужды.

Подозвав «Старшину», «Четвертого», «Погранца» и Виталика, я разложил карту и рассказал о своих идеях, заодно объяснив, почему мы не можем остаться в этом районе. Отсюда надо уходить, причем как можно скорее. Район, который я показал, понравился всем, в первую очередь тем, что был он малолюден, и из него можно было добраться в том числе и до Себежа по очень неплохим проселочным дорогам.

Разбирали и паковали свое хозяйство мы до вечера. Саперов и водил я озадачил разбором всех запасных колес и сбором всех инструментов. Мне нужны были камеры, а не слишком нужные диски и резину надо было закопать или оттащить подальше в лес, оставив себе две лучшие запаски. Гранаты Ф-1 пришлось отбирать, так как их уже начали распихивать по карманам. Заодно провел еще и ликбез, то есть ликвидацию безграмотности по бытовому минированию, что прошло на ура. Минировать гранатами трупы здесь пока не додумались, и понравилось это всем без исключения. Показал, как заминировать лимонкой машину, чтобы она взорвалась только после начала движения, отметив, что гранату лучше располагать рядом с бензобаком и сказав, что видел такое на Халхин-Голе.

Не забыл и про растяжки, потратив на это минут двадцать, правда, без практики, а только объясняя и рисуя прутиком по земле схемы минирования. Чего-чего, а растяжки мне приходилось и ставить, и снимать, и подрывать, и, чего греха таить, видеть последствия подрывов. Редко высказывающий эмоции «Серж», выползающий из-под грузовика, улыбнувшись, показал мне большой палец. Пока мы на привале, надо повышать боеспособность подразделения. Кроме всего прочего, приказал подобрать, постирать и надеть форму, собранную с ночных немцев. Тем более что она вся без дырок, а то «Серж» до сих пор в офицерском интендантском френче рассекает. У немцев так не принято, чтобы в одном подразделении были в разной форме. Сильно в глаза бросается.

Виталика озадачил дневником подразделения, вернее, в основном статистикой, собрав и вручив ему вчерашние солдатские книжки. Странно, но у этого работящего и почти деревенского мужика почерк был каллиграфический, поэтому я всегда, когда доходило до бумажной работы, сгружал ее на Виталика. Как ни крути, а шестнадцать немцев за вечер и ночь мы прибили. Весьма достойный результат. В общем, день прошел с пользой. Все отдохнули, немного восстановились, сделали огромное количество необходимой работы и немного поучились. Уже почти ночью, при последних лучах солнца, сидя за походным столом, который у нас расстеленный брезент заменяет, попросил слова.

– Сегодня у нас произошло неприятное событие. Во время утреннего дежурства дезертировал «Санитар». После того как я его обнаружил, он попытался меня убить. Свидетели – «Погранец» и «Старшина». «Санитар» был мною расстрелян. Я считаю, что в том, что произошло, есть и моя вина. Я повторю сейчас то, что сказал «Санитару». Вы можете не идти со мной. В партизанский, а тем более в диверсионный отряд идут только добровольцы. Слишком большой риск и ответственность, поэтому любой из вас может отказаться. Никаких последствий не будет. Отказавшемуся бойцу я выдам оружие, боеприпасы и продукты. Просто выжить одному в оккупированных немцами районах практически нереально. Решение за вами, завтра выезжаем в семь. Подъем в шесть ноль-ноль.

«Старшина», дежурства распределяешь сам. Смена через два часа. Первый на посту я – я только проснулся и спать не хочу.

Я не собирался никуда ехать, вернее, не собирался ехать завтра. Затаилась у меня одна безумная, на грани самоубийства, мыслишка и вот уже пару часов не давала покоя. Будь мы только вдвоем с Виталиком, я отогнал бы ее и спал бы спокойно, но сейчас, имея в качестве ударной силы «Старшину», «Погранца» и, главное, «Сержа», а в крайнем случае еще и Виталика, я мог попробовать ее реализовать. Останавливало меня только одно. Мне придется частично раскрываться перед спутниками, а у подозрительного «Сержа» может возникнуть слишком много вопросов, на которые я не захочу отвечать. Но рано или поздно вопросы все равно возникнут, и отвечать на них я все равно не буду, так что произойдет это сейчас или через месяц, существенной разницы нет.

Я собрался ограбить Освею. Желание возникло у меня такое, что аж зубы изнутри чесались. Нет, весь гарнизон мне не перебить, я не настолько самонадеян, но небольшой кусочек отщипнуть, вырезав два десятка полицаев, мы могли. Дело в том, что Освея располагалась на берегу огромного по местным меркам озера, на котором были рыбацкие лодки и то, что мне было крайне необходимо: рыбацкие сети. Мне, если я собираюсь кормить людей, надо было много сетей, и лодок, и вообще мне надо все, до чего я смогу дотянуться и захапать. Я же не просто так камеры автомобильные собираю. Мы идем в озерный район, я собираюсь в нем жить. Никому в голову не может прийти, что протоки можно пересекать на надутых автомобильных камерах. Это не лодка, камера весит всего ничего, и спрятать ее можно в любом кусте. На каждую протоку лодку не запасешь, а магазинов с китайскими пэвэхашными лодками здесь еще долго не будет. На паре-тройке камер, замаскировав, можно положить наблюдателя или снайпера. Это не тяжеленный плот, хотя потом такие плоты и помосты в разных ключевых точках мы поставим обязательно. Зима здесь длинная, а заняться будет нечем большинству обучаемого отряда.

Но сначала мне нужна разведка, а разведку придется облачать в наш камуфляж, а следом последуют вопросы. Вот сижу и думаю, как и рыбку, и косточку, и мимо промежуточного варианта проскочить без потери своей девичьей чести, но пока ничего не надумал. Время мое закончилось, меня должен был менять «Старшина», которого я тоже не забыл загрузить размышлениями, правда, другого плана. Я предложил составить список того, что нам необходимо, самый полный, который он может себе представить. Мне нужно было понять, что он думает и на что рассчитывает, а заодно получить хотя бы смутные предположения, о чем они договорились с лейтенантом.

Ни на какие два отряда в первый год я делиться не собирался. Это я всем по ушам проехался. Обучить местных в одно лицо я смогу только к концу первого года обучения, да и потом потери будут такие, что периодически я буду бегать по лесам в одиночку, дикими воплями распугивая овчарок карательных отрядов. Создать базу и набрать людей – это одна десятая дела, главное – обучить молодняк и в процессе не запалить базу, а там, куда я собрался, у меня под боком железка, и через пару лет рвать ее будут все кому не лень. Так что расположиться надо так, чтобы никому и в голову не пришло, что мы там сидим. Железная дорога мне нужна как необходимый транспорт, не самому же маршрут трамвая прокладывать. Я по ней куда угодно доеду, нахулиганю и вернусь с комфортом, говорил же, что пешком ходить не люблю. Поезда в этом времени ходят не в пример медленней, значит, забраться ночью на состав будет можно. Надо потом только технологию отработать, чтобы людей не покалечить, у меня-то с позднего детства такой опыт есть.

Хорошо еще, что я ни с кем не связан и мне не надо никому передавать по рации сообщения. Я реально не понимаю, как они жили, эти партизанские отряды. Вернее, как они выжили в первые два года? Как они не умерли с голода в первую зиму? Если у них была рация, то жизнь у них превращалась в сплошную беготню. Когда они боевой работой-то занимались?

Утром меня встретили, вместе с первыми лучами солнца и прохладой росы, девятеро напряженных, бросающих друг на друга взгляды бойцов. Подозвав всех к себе, сказал просто:

– Ребята! Мы теперь одна команда! Я вас учу тому, что знаю сам, а вы помогаете мне и себе выжить. С гранатой под танки бросаться не надо, вы мне очень дороги, а пару танков я, если понадобится, сам в болото загоню. Тоже мне, сложности, – добавил с улыбкой.

Заулыбались и они, даже невозмутимый «Серж» хмыкнул, видимо, представив себе картинку.

– Вот и ладушки! Всем мыться, бриться, питаться и не торопиться. Немцы ездят днем, а мы сегодня немцы. Выезжаем в восемь ноль-ноль. – Озвучивать свои идеи я пока не стал, чтобы не грузить народ. Для начала надо перевезти отряд на ту сторону Освеи, там по дороге есть поворот в лесной массив, и дальше мы, пройдя несколько деревень, выходим с другой стороны Дриссы, минуя ее. Вот дойдем до леса, там и посмотрим. До Освеи эта дорога тоже не доходит, сворачивая налево, так что это еще и разведка окрестностей.

Выдвинулись тем же порядком, только теперь все были вооружены автоматами, а в последний грузовик, у заднего борта, обложив его гимнастерками, набитыми землей, я посадил «Погранца» с пулеметом, обозвав его Анкой-пулеметчицей и немало всех насмешив. Белобрысый «Погранец» действительно был неуловимо похож на Анку-пулеметчицу из древнего фильма про Чапаева. Но это для нас с Виталиком древнего, а для них этот фильм вышел несколько лет назад и был одним из любимых культовых боевиков. Как в свое время «Пираты двадцатого века», и, глядя на смеющихся людей, я только сейчас начинал осознавать, какая пропасть лежит между нами.

Ехали опять неспешно. Систему сигналов я оставил прежнюю, и теперь отряд был более организован. Прошли одну деревню, пустую и какую-то безлюдную, хотя утро уже началось, потом еще одну. Дорога оставила ее справа, захватив только самый край, потом резкий поворот налево, и опять дорога через поля. Леса не было, даже куцые перелески отсутствовали. Только в одном месте были кусты, раздолбанные и обгоревшие, там же была небольшая траншея и лоскуток сгоревшей земли перед ней. Останавливаться я не стал, прекрасно понимая, что если и было там что ценное, то местные давно прибрали все к рукам. Затем был небольшой ручей, бегущий по этим бескрайним полям, с недавно восстановленным мостиком. Переползли и его, сильно сбавив скорость и высадив всех людей.

Где-то через километр была развилка. Направо Освея с видневшейся даже отсюда голубой гладью озера, налево – туда, куда нам надо. Прошли одну деревню, вторую, справа показался лес, но приличных съездов не было. Мы неспешно ехали вдоль леса, а съездов все не было и не было. Нет, тропинки-то были, но явно не рассчитанные на загруженные трехтонные грузовики. Мне же было необходимо не просто поставить машины, а замаскировать их, и так, чтобы меня не смогли обнаружить. Прошли язык небольшого перелеска, почти сливающегося с дорогой. Дальше дорога поворачивала направо, и сразу за очередным мостиком через ручей была деревня.

27 июля 1941 года. Сарья

Дорога только заходила в деревню и сразу на небольшом пятачке поворачивала направо, на выход из деревни. Справа было только несколько домов, а вся остальная, в общем-то, немаленькая деревня уходила налево. Зашли в нее и сразу попали на деревенский праздник. Здесь на пятачке стоял грузовик, такой же, как и у нас, «Опель Блиц», пара мотоциклов и болтались пяток полицаев или как там зовут эту падаль, в черной форме с белыми повязками на левом рукаве. По всей деревне слышались крики, стрельба, в основном из винтовок, и женский вой. Как я успел сказать «Старшине» «не стрелять»? До сих пор не понимаю. «Старшина» глянул на меня с такой обидой.

– В ножи, – добавил я. Свой мотоцикл я притер прямо к полицаям, а грузовикам показал рукой на выход с пятачка. Никифоров понял все сразу, двигаясь не торопясь и перекрывая грузовиком выезд из деревни.

– Оу! Партизан! Юде? – с вопросительной интонацией обратился я к полицаям. – Ком? – Это, пожалуй, был весь мой словарный запас немецких слов, кроме «Гитлер капут» и «Ахтунг», ну и неизбежных возгласов фильмов для взрослых.

Всякие там: «О! А-а! Я! Я! Дас ис фантастиш!» здесь стопудово не прокатили бы, но полицаям хватило и этого, и они с подобострастием сгрудились вокруг меня.

– Сигаретен? – предложил я, протягивая початую пачку сигарет, которую, повернувшись, достал из кармана кителя Виталика, мигнув ему при этом. «Старшина» в это время вылез из коляски и, потягиваясь всем телом, обошел полицаев справа. Виталя, сделав шаг от мотоцикла, повернулся в сторону деревни, но при этом оказался слева от полицаев. Получилось у него очень естественно. Автомат у Виталика висел на боку стволом вниз, а вот кобуру «Нагана» он расстегнул, прикрываясь мной.

Мне надо было, чтобы полицаи протянули ко мне руки. Как только сигарету взял последний, долговязый, огненно-рыжий полицай с крупными веснушками на лице, «Старшина» засадил ему нож в спину, а Виталик, ни секунды не сомневаясь, влупил левому рукояткой «Нагана» в висок. Опять перенял у меня очередную дурную привычку. Сколько раз говорил ему: «Не бери у меня гадости». Тот, что стоял передо мной, умер мгновенно – нож попал ему прямо в сердце. Он еще стоял на ставших вдруг ватными ногах, а оставшиеся двое уже завороженно пялились в ствол «Парабеллума», кобуру которого я расстегнул загодя.

– Тихо, уроды! Пасть откроете – сдохнете, а будете молчать – живыми оставлю. Кивни, если понял. – Ну да, «Старшина» успел раньше. Энерджайзер, блин. Остался у нас только один «язык», который белыми от страха глазами смотрел на вполне себе так обыкновенных немцев, выпрыгивающих из машин.

– Трупы в их грузовик, – это я саперам. – Никифоров, смени «Погранца» на пулемете, сюда его. – Черт, не дал я водилам и саперам номера. – «Старшина», «Серж»! Выяснить, сколько их, состав, вооружение. «Третий» – на пулемет у передней машины. Стрелять без команды. – Сам метнулся к кабине грузовика, еще один в грузовике спит – ноги из пассажирской двери кабины торчали. В смысле, спал. Резко открыв водительскую дверь, я пришпилил спящего водилу штыком к сиденью. Придержав дергающееся тело жестким захватом за горло и надавливая на штык, подождал, пока полицай перестанет дергаться, после чего вытащил штык и захлопнул дверь. Пусть полежит здесь, не до него пока. Торопливо перебежал к крайним домам, заскочил в ближайший двор и зашел в распахнутую настежь дверь дома.

Вышел я на улицу через полтора десятка секунд или несколько часов. Я так и не понял, сколько прошло времени и как я оказался на крыльце. Ноги вынесли меня из горницы без моего участия.

Именно здесь, в этом простом деревенском доме, я перестал быть самим собой. До этого дома все было как на фильме про войну, и я убивал немцев, как в реалистичной компьютерной игре. Мне и до этого дня пришлось побывать на страшной войне и увидеть такое, что никогда не покажут по телевизору. Я действительно видел жуткие вещи современной войны. В той моей первой жизни, которую я так старательно пытался забыть. Здесь же мне пришлось осознать, что на жестокость надо отвечать еще большей жестокостью.

Рядом с моим плечом к закрывшейся двери дома простыми деревенскими вилами с обломанным черенком была прибита десятилетняя девочка. К моему ужасу, еще живая. Трясущимися руками я поднял «Наган» и выстрелил ей в голову. И больше ничего не мог для нее сделать, а то, что полицаи сделали с этой большой еврейской семьей, будет стоять у меня перед глазами всю мою жизнь. Лужи засыхающей крови, внутренности, отрезанные детские головы. Много. Я даже не смог понять, сколько их. И зачем?

Во мне поднималась даже не ярость, а глухая, затопившая меня всего, черная, как деготь, злоба. Мне очень хотелось кого-нибудь убить, и я даже знал кого. На деревянных негнущихся ногах вернулся к грузовикам. Информация была нерадостная, полицаев было всего тридцать четыре штуки, значит, осталось двадцать восемь и двое немцев. Вооружены они были одним ДП, тремя ППД и винтовками, у немцев были автоматы. В этом случае у нас был шанс, никто не всполошится от выстрелов незнакомого оружия, но мне было все равно. Мне было до такой степени все равно, что я готов был вырезать их в одиночку.

Виталик потом сказал мне, что я почти ни на что не реагировал. Был как будто в трансе и все время смотрел на пока еще живого полицая, который, увидев, откуда я пришел, начал пятиться, пока не уперся спиной в кузов грузовика. Глаза у полицая были белыми от дикого ужаса, самого его била крупная дрожь, а я, не мигая и глядя на него, сжимал и разжимал ладони. Впрочем, я быстро пришел в себя, по крайней мере, внешне. Я хотел вырезать двадцать полицаев в Освее? Вот они!

– «Дочка» – вторым номером к «Третьему», водила – вторым номером к Никифорову. Пулеметы развернуть на выезды из деревни. Саперам взять ППШ, двигаетесь прямо по улице, наводите нас на полицаев. «Старшина» с «Погранцом». «Серж» со мной. Резать не обязательно, можно стрелять, по возможности брать пленных. Урода связать. Идем по улице группой. Мы немцы, в дома заходим парами. – Самих немцев мы обнаружили почти в конце деревни, около целой группы местных парней и девчонок, стоящих на коленях со связанными сзади руками, и лежащего ничком парня с перебинтованной ногой и в гимнастерке с зелеными петлицами. Все были здорово избиты, а девчонки еще и полураздеты, кто в разорванных платьях, кто вообще без них. Оба немца и десяток полицаев стояли почти шеренгой, спиной к нам, приготовив винтовки. Были мы вчетвером, я, «Серж» и саперы. «Погранец» со «Старшиной» развлекались на соседней улице, вернее, в переулке, добивая последних полицаев. Этим ухарям помощники были не нужны.

– Бьем, как развернутся, – вполголоса сказал я и громко во весь голос: – Halt.

Немцы просто повернули головы, но опустили стволы автоматов, а полицаи начали оборачиваться, отчего строй их сломался. Кто-то даже винтовку успел на плечо повесить. И тогда мы открыли огонь. Выпустив в четыре очереди весь магазин, я быстрым шагом прошел оставшиеся метры и с диким удовольствием добил штыком единственного раненого полицая, пробив его всего насквозь и пригвоздив к сухой земле, как муху булавкой. После чего ткнул в одного из подтянувшихся саперов пальцем.

– «Восьмой»! К нашим. Подгоняйте сюда их грузовик, с водилой приезжаешь ты и «Дочка» – И сразу во второго. – «Девятый»! К «Старшине». Вытаскивайте трупы на дорогу, подгоним машину и загрузим. Не забывать оружие.

«Восьмой»

– Я сегодня убил немца! Я! Убил! Немца! Не он меня, как половину нашего батальона здесь, на поле у Освеи, и не как лейтенанта нашего, которого танкеткой задавило и по гусеницам размазало. Потом нас согнали, как испуганных зайцев, и толпой к озеру погнали. И мыли мы эту танкетку, от лейтенанта нашего отмывали, все гусеницы и днище, а потом, когда боец один под танкеткой был, она вдруг раз – и провернулась на месте, и мы опять ее отмывать начали, а немцы смеялись, заходились просто.

Страшно было идти по улице. Одним. По совсем пустой улице. Ой, как страшно, господи! И на капитана смотреть было страшно. Он как из того дома пришел, переменился весь, черный стал, и голос изменился. Потом мы по улице шли, а капитан и тот второй, которого он «Сержем» назвал, в дома заходить стали. Зайдут, люди там кричат, бабы прямо заходятся, потом замолкнут и снова кричать начинают, а эти двое выходят почти бегом – и в другой дом. Я потом увидел, как это. Один полицай на улицу вышел и крикнул что-то. Капитан к нему подошел, рукой махнул, легонько, будто комара отогнал, мимо прошел, и дальше в дом побежал все быстрей и быстрей. Полицай стоит и за горло держится, а сквозь пальцы кровь течет. Сильно так! Прямо ручьем. Вдруг смотрю, полицай тот на колени упал, и только хрип слышен, потом на бок брык. Спиной к нам. Ноги по земле скребут, скребут, тише, тише. Вдруг ноги замерли, и полицай замер, руки на землю уронив, а под головой кровь черная. Много, целая лужа, и растет, больше становится. Я еще подумал: как это? Пыль же и песок на дороге! Она же впитаться должна? А капитан уже из дома возвращается, и «Серж» с ним, и в следующий дом.

Мы уже до конца улицы почти дошли. Там площадка небольшая у трех домов и полицаи топчутся, и много, и двое немцев, и мы к ним идем, а у меня ноги уже не идут. Как к земле прирастают. Там же немцы! И тут капитан стрелять начал, и я вместе с ним, и увидел, как мои пули немцу в грудь попали, а полицаи падают, падают. А я только своего немца вижу. Вижу, как мои пули его к палисаднику отбросили и убили его сразу. Он даже не дергается. Сразу убили! Я его убил! Я! Вдруг у меня страх пропал, совсем, как не было, а капитан уже от полицаев возвращается и мне пальцем: – «Восьмой»! К нашим! И я к машине побежал, и с ней приехал, и сам своего немца обыскал, и документы окровавленные в кучу бросил, и больше не боялся. Я с капитаном вообще больше не боюсь. И теперь я «Восьмой», и хорошо. Не первый, не последний. Я «Восьмой». Так капитан сказал.

Меньше чем за сорок минут мы перебили всех полицаев. Просто пока они чувствуют себя вольготно, не опасаясь вообще никого, не ставя охранение и творя жестокости за гранью человеческого восприятия. Всего только за два часа они вырезали шестьдесят семь человек и еще полтора десятка не успели расстрелять. Кто-то доложился им, что в одном доме скрывают раненого красноармейца. Вот только мы теперь, наверное, не узнаем кто. Ан нет, еще двое у нас есть. Один даже с пустой кобурой.

– Опять «Старшине» премию выпишу. – Как потом оказалось, не «Старшине», а «Погранцу». Правда, второго тащат под руки. – Ничего, сейчас я тебя вылечу, падаль! Ты у меня на руках бегать научишься, млядь. – Похоже, последнюю фразу я произнес вслух, подумал я, натолкнувшись на удивленный взгляд «Сержа».

С машиной приехала Вера, и я приказал ей с «Восьмым» обыскать трупы. Вид гражданской девчонки с двумя «Наганами» на поясе, обыскивающей окровавленные трупы, подействовал на сидящих на пыльной земле обессиленных и забитых людей, как ведро воды на голову в пустыне. В общем, за этим она и была мне нужна. Как раз подтянулись «Старшина» с «Девятым» и «Погранцом». Я сразу же отвел «Старшину» в сторонку и попросил поговорить с людьми, может, заберем кого с собой, но только тех, у кого нет родственников. Заодно дал команду забирать продукты и теплые вещи и то, что ему надо, по его списку в тех домах, где погибли люди. Только запретил набирать людей насильно и велел всем объяснять, что это диверсионный отряд НКВД. Просто затем, чтобы пошли слухи, да и хотя бы немного отведем от этой деревни гнев полицаев, а мы с «Сержем» пока разговорим пленных и вообще займемся неприятным, но необходимым делом.

Сара

Мне повезло, наверное. Нет, все же очень повезло. Когда в деревню пришли полицаи, я была во дворе. Сначала я услышала выстрелы, крики, опять выстрелы. Я испугалась и пулей взлетела на сеновал, и это ненадолго спасло меня. Потом я услышала крик, и довольные голоса полицаев, и опять крик, переходящий в вой, потом опять крики и выстрелы, и длилось это, наверное, целую вечность. Потом кто-то неожиданно начал подниматься на сеновал, и я испуганно вскрикнула и тут же зажала себе рот руками, но полицаю этого хватило. Он радостно заревел, схватил меня за волосы и скинул вниз, на небольшую копну свежего сена, а потом спрыгнул и потащил меня на улицу, а я схватилась за то, что было под рукой, как за спасительную соломинку, и в отчаянии оттолкнула тащившего меня полицая. Вдруг все закончилось, полицай выпустил меня, всхлипнул, ноги у него подкосились, и он как-то сразу осел на землю. Из груди у него торчал серп, который неизвестно как оказался у меня под рукой, но почти сразу страшный удар по голове опрокинул меня навзничь. Мне заломили руки, связали их и били, били, по лицу, по телу, по голове, потащили на улицу, и опять били, и бросили в толпу стоящих на коленях людей, и все равно топтались по мне.

Неожиданно все закончилось. Меня мыли и перевязывали, что-то говорили и гладили по волосам, а смысл слов ускользал от меня, убегал куда-то, и лица стоящих рядом со мной людей кружились все быстрей. Потом я очнулась, и оказалось, что лежу в горнице нашей соседки бабы Марфы и рядом с ней сидит большой, добрый дядька, который перевязывал меня и принес сюда на руках. А нашей большой, дружной, веселой семьи больше нет. Совсем, совсем никого нет. Нет моей сестренки и мамы, нет отца и младшего братика, а мне повезло, и я осталась жива. Дядька все говорил, и баба Марфа тоже, и они собирали меня, и пришла машина, и были еще люди и девочки. А мне повезло. Мне. Повезло.

Сначала вывезли за околицу полицаев, живых и более-менее целых раздели догола. Буду составлять коллекцию вражеской формы. Эта дорога в сторону Освеи. Эх, не судьба мне в ней побывать. Себе в помощь кроме «Сержа» я взял троих местных парней. По моему приказу местные начали таскать трупы по одному. Сначала к мостику, следующего на пятьдесят метров ближе к нам, следующего еще ближе. Ну а мы пока разговаривали разговоры с полицаями. Сломались они быстро. Первый, это который раненный, минут через семь. Секунд тридцать он хорохорился, потом минут пять не переставая орал. Как только крик перешел в истерический визг и мольбы, я передал его «Сержу» и местным, чтобы они послушали и в случае полезной для нас информации сориентировали нас на месте.

После того как я закончил строгать первого полицая, мы долго разговаривали со старшим. Я не спрашивал о нем ничего. Так и сказал, что мне неинтересно. Предложил ему самому заинтересовать меня, чтобы я убил его быстро. Как бывает небыстро, я показал сразу. Левое ухо, три пальца на левой ноге и кусок кожи на правом бицепсе у него отвалились в процессе предварительной беседы. Хорошо штык наточен. Сам ведь точил. Премию себе потом выпишу.

Надо сказать, что полицай меня заинтересовал, причем по полной программе. С такой информацией можно работать дальше. Сидел он спиной к деревне, и я махнул рукой в ту сторону, как будто приветствовал подходящего к нам человека, он оглянулся. Я стараюсь всегда выполнять свои обещания. Даже если даешь обещание такому. У меня не нашлось слов для определения этого существа. После чего я дал задание одному местному парнишке. Парнишка умелся в деревню, только пыль поднялась, и через десяток минут вернулся обратно вместе с Верой.

Местные побежали ставить таблички с надписью «мины» около каждого лежащего на дороге трупа. Такие же три тупешника разложили на дороге из деревни, с табличками, разумеется. Это так, для затравки, чтобы их проверили и успокоились, не найдя мин. Граната под трупом – это ведь не мина. Правда? Пусть сюрприз будет. Затем Вера тренировалась в стрельбе по лежащим на дороге мишеням. Не пропадать же добру. Вера действительно одинаково работает двумя руками, левой, правда, чуть лучше. Все двенадцать пуль попали в головы. После чего я обратился к последнему живому полицаю.

– Знаешь, я обещал тебя не убивать. Я очень редко даю обещания, но когда даю, я, капитан НКВД, их всегда выполняю. Это очень плохо для тебя, потому что когда творишь зверства, надо за эти зверства отвечать. И не забудь передать немцам привет из отряда «Второго». Запомнил? – После чего кивнул Вере, и та спокойно, как в тире, прострелила ему колени, а сам я с огромаднейшим, просто животным удовольствием перебил упавшему полицаю руки в локтях, подложил под потерявшего сознание урода гранату и приказал завалить его трупами.

Для него было бы лучше, если бы Вера его просто убила, это было бы быстро и почти безболезненно, но мне это было надо. Самому. Не дал бы слово оставить его в живых при своих людях, резал бы его сейчас на куски, выковыривая кончиком штыка глазные яблоки и оставшиеся после допроса зубы. Все, что я делал и сделал с ним и его приятелями, не было издевательством. Это было простым, доступным для понимания наказанием за то, что я увидел в том, первом, доме.

Делалось это только для местных, которые видели все от начала до конца, немного для Веры и совсем чуть-чуть для меня. А к куче трупов местные мальчишки прислонили еще одну табличку, со скромным словом «Второй».

Мы опять стояли на деревенском пятачке, где находились наши, теперь уже три машины. Полчаса назад, взяв с собой «Сержа» и пятерых местных, я дошел до одного деревенского дома и прямо в доме расстрелял хозяина с хозяйкой. Тех, кто выдал своих односельчан. После чего мы подогнали машину и вынесли из дома все, что нам было нужно по списку «Старшины», одобренному и дополненному мной. А потом прямо на печке, угольком, взятым из нее, я нарисовал крупную цифру «2».

Из местных с нами уходили три девушки, десять парней и один мужик лет сорока пяти. Как потом оказалось, ему тридцать два и у него только что каратели убили двоих детей и жену. Мужику прилетело прикладом по голове прямо во дворе его дома, после чего его от души попинали ногами, а добить не успели, так как там нарисовались «Старшина» с «Погранцом».

Я не стал давать людям время на похороны близких им людей. Понимаю, может быть, это не по-человечески, но немцы или полицаи могут нагрянуть в любой момент, и тогда хоронить будет некому. В деревне у всех есть соседи или дальние родственники, а нам бы свою пятую точку унести. Я уже сказал «Старшине», что дорога дальше перекрыта. Деревня, в которой мы сейчас находились, называлась Сарья, а дальше, километров через пятнадцать, будет большая деревня Росица. И в этой Росице, прямо на въезде в деревню с нашей стороны, сегодня утром немцы поставили пост из десятка солдат при одном броневике. Судя по описанию, нашему, так как в описании был пулемет ДТ.

– Вот и покатались, придется дальше пешком, – мрачно сказал «Старшина».

– Придется, – тяжело вздохнул я.

27 июля 1941 года. Росица.

Майя

Она ненавидела мужиков. Всех. Их потный мерзкий запах, сальные глаза и липкие руки. Даже тех, кто стоял на коленях рядом с ней. Но тогда она молила бога поскорее умереть. Все блага мира, лишь бы все это кончилось поскорее. Лишь бы не было перед глазами ухмыляющихся харь ее насильников. И тех, кто потом позже освободил их, и этого здорового и ласкового мужика, которого все уважительно называли просто «Старшина», она тоже ненавидела. А от того, в немецком мундире, с ног до головы заляпанного брызгами крови, что командовал всеми ими, ее просто трясло от ненависти. Когда он предложил ей это, она чуть не потеряла сознание от омерзения. Но девчонки согласились, и та девочка в мужской одежде, что приехала с ними, тоже, и она просто кивнула головой и закрыла глаза, когда он рвал на ней одежду.

Заканчивался очередной бесконечный летний день. Уже спала невыносимая июльская жара, и заходило надоевшее всем солнце. Скоро наступит долгий июльский вечер и появится вечерняя прохлада, а потом короткая летняя ночь с бесчисленными комарами и трелями соловьев. На въез-де в деревню стоял пост. Ранним утром, пока не навалился зной, солдаты сделали шлагбаум, срубив для него березку, стоявшую на краю дороги. Заступили они на сутки, и сменить их должны были только утром. Было скучно. Зачем их здесь поставили? Неоживленная дорога между дальними деревнями, по которой за весь день проехали только трое местных полицейских. Днем жара, ночью комары.

Неожиданно из-за поворота появилась странная группа, медленно, как похоронная процессия, двигающаяся по дороге. Впереди, перед почти неслышно катящимся мотоциклом, бежали четыре девчонки. Их хорошо было видно в бинокль. Часовой чуть больше минуты с удовольствием разглядывал их, а потом позвал фельдфебеля, который немедленно отобрал у наблюдателя единственный в отделении бинокль. За командиром отделения быстро подтянулись и все остальные солдаты, громко обсуждавшие происходящее. Процессия приближалась, и уже были видны детали.

Справа бежала невысокая худенькая светловолосая девчонка, в мужских штанах и короткой мужской майке, открывающей тоненькие руки, беззащитную шею и девичью грудь. Была она настолько красива и выглядела столь невинно, что часовой от волнения облизал потрескавшиеся губы. Рядом с ней бежала высокая, статная, красивая еврейка в порванной на груди ночной рубашке и с длинными, черными как смоль, растрепанными волосами. Третья тоже еврейка, чуть ниже, в юбке и белой нательной мужской рубахе, изорванной чуть ли не в лоскуты, отчего в прорехи просматривалось потрясающее тело молодой женщины. Четвертая совсем юная, тоже худенькая, в простом ситцевом платье, разорванном спереди почти до пояса.

Все три еврейки были жутко избиты. На шеях у всех были накинуты веревочные петли, а концы веревок были закреплены на мотоцикле. В руках девчонки держали такую же березку, что стояла недавно у дороги, только немного короче и с необрубленной кроной, и казалось, что эта безумно красивая четверка тащит мотоцикл.

Около шлагбаума собрались все, даже толстый ленивый Ганс вытащил свою задницу из недр русского броневика, где он вольготно проспал весь день. Все громко переговаривались, предвкушая незапланированную потеху. Метров за тридцать до шлагбаума из коляски поднялся в рост высокий русский полицейский в расстегнутом на груди мундире и, держа в руках здоровую стеклянную бутыль самогона, закричал.

– Герр офицер! Битте, презент! – Не удержавшись на ногах, полицейский покачнулся и тяжело свалился обратно в коляску, скрывшись за спиной высокой еврейки. Солдаты оживились еще больше. Неожиданно за семь или восемь метров до шлагбаума блондинка споткнулась и, увлекая за собой остальных девчонок, растянулась на дороге прямо перед неожиданно остановившимся мотоциклом.

Кинжальный огонь немецкого ручного пулемета, установленного в коляске, и двух русских автоматов, открывших огонь в упор, во фланг, прямо с поста, не оставил отделению ни единого шанса. Как только стихли выстрелы, из-за поворота появились три грузовика и шустро попылили в сторону поста.

Если бы хоть кто-нибудь понимал, что мне стоило уговорить девочек! Сдались они только на раненом. Мы реально на руках его бы не унесли. Можно было попробовать прорваться обратно, по дороге на Освею, но сколько бы нас осталось в живых, одному богу известно. Еще один вариант – попробовать вырезать пост ночью, но это не упившаяся маршевая часть, эти солдаты будут тащить фишку просто из чувства самосохранения. Да и пройти ночью эту деревню будет сложно. Без выстрелов мы немцев не уберем, а прорываться с боем – это все равно что с боем брать Освею. А вот такой простенький цирк не ждал никто, хотя все наши морщились, а новички брезгливо кривились. Не знаю, как кому, а мне лично наплевать. Мне необходимо сохранить их живыми, привести, куда запланировал, научить убивать и выживать, и брезгливости здесь места нет. Понадобилось бы, снял бы с себя штаны и на четырех точках поскакал перед мотоциклом.

Зато теперь у нас есть броневик. Теперь мы пойдем по дорогам спокойно и абсолютно беспроблемно, и пусть попробуют нас остановить. Нагрел меня полицай, про пулемет рассказал, а про орудие нет. Вот это подарок так подарок. Вернуться и убить его еще раз, что ли? Никифоров уже пятнадцать минут лазает по броневику и восхищенно, как белка, цокает языком, пока остальные занимаются привычной работой, подключив заодно и новичков. Два пулемета, орудие, полные баки, полный боекомплект, завелся в полпинка. Песня! Ну, твари, держитесь. Устрою я вам небо в алмазах.

Отделение тоже не разочаровало. Все то же самое, только больше автоматов и пистолетов, видно, оружие экипажа броневика. Пять автоматов и пулемет, семь винтовок и семь пистолетов, полно боеприпасов и гранат, медицинские сумки, снаряжение и, разумеется, продукты. Еще и полевой телефон, который я с благодарностью принял. Распихивать только все это хозяйство придется валом, мы и так загружены по самое не балуйся.

– Где бы мне взять еще одну машину? – задумчиво, вроде ни к кому не обращаясь, но громко и отчетливо заявил я, работая на публику.

– Хорошо, что мне сегодня не до Берлина, а то колонна вырастет минимум до Варшавы. – Публика меня не подвела. Группа стояла вокруг меня, но ближе всех «Погранец». Он-то первый и заржал, согнувшись и хлопая руками себя по коленям. Затем «Старшина», Виталик, саперы, захохотал в броневике Никифоров, которому передал мои слова «Девятый», улыбнулись даже Вера и высокая девушка, Сара, по-моему. Когда все отсмеялись, я подошел ко всем четырем своим девчонкам, взял их за руки и проникновенно сказал:

– Девчонки! Вы сегодня сделали для всех нас огромное дело. Вот это, – я кивнул на пятнадцать трупов, валявшихся на дороге. – В первую очередь ваша победа. Вы их так красиво в кучу собрали. Вы нас всех спасли и как мою личную благодарность и свою первую награду примите пистолеты. – После чего мы со «Старшиной» выдали всем девчонкам личные «Вальтеры», тем более что их уже скопилось приличное количество. – Ну а теперь по коням. Грузимся и сваливаем. Табличку не забудьте. – Ну да. Около кучки трупов, с традиционной гранатой между ними, притулилась очередная скромная табличка с надписью «Второй». Я еще верхнему немцу в задницу кустик ромашек вставил, распоров ножом галифе и подштанники. Но, думаю, не оценят.

«Серж»

Мы прошли, как раскаленный нож сквозь масло, и там, в деревне, и здесь, через пост. Все решения были безумными, нестандартными точно, а то, что он предложил перед постом, звучало дико и… красиво. До такой степени необычно и восхитительно, что я сразу понял – это сработает! И еще я понял, что мне до такого уровня далеко. Вырезать ножами тридцать полицаев среди бела дня мог предложить только безумец, но нас принимали за своих. Лебезили, лопотали заискивающе, улыбались и тут же умирали. То, что он делал, и главное – как он это делал, для меня было немыслимо. Таких действий я даже представить себе не мог.

В первый двор он зашел, закинув за спину автомат. Сорвав веточку с куста жасмина, капитан ногой распахнул дверь в дом. Войдя в просторную горницу и увидев разложенную прямо на столе кричащую женщину, он издал восхищенное: «Оу!» – и как ни в чем не бывало пошел по дому. Проходя мимо полицая со спущенными штанами, капитан мимоходом, но очень сильно ударил насильника ребром ладони по горлу и, не сбавляя шага, пошел дальше. Не ожидавший такого приветствия полицай отшатнулся назад, рухнул на колени и, задыхаясь и корчась практически без звука, припал головой к полу. Женщина замолчала. Я не успел зайти в комнату и все еще топтался в дверях кухни, как он уже возвращался обратно, так же непринужденно помахивая веточкой жасмина. Еще двое полицаев, находившиеся в соседней комнате, были мгновенно зарезаны, как свиньи, простым кухонным ножом, который капитан мимоходом прихватил со стола. Проходя мимо замолчавшей женщины, он приложил палец к губам и спокойно сказал ей:

– Свои. Кричи, как будто нас здесь нет, – и, уже обращаясь ко мне, насмешливо добавил: – «Серж», расслабь мимические мышцы лица. – Видя, что я не понимаю, капитан сплюнул и резко пояснил: – Морду кирпичом сделай. Ты всю Европу прошел. Ты хозяин жизни. Работай, твою мать! – Приведя меня этими словами в чувство, капитан сделал к так и стоящему на коленях полицаю еще один шаг, нагнулся и ударил его тем же кухонным ножом куда-то в шею, чуть ниже затылка.

Никогда до этого дня я не слышал выражения «сделай морду кирпичом», но объяснение этого выражения, сделанное им походя, как само собой разумеющееся, много позже, уже когда я спокойно обдумывал произошедшее, восхитило меня.

В третьем доме было четверо, и первый, видимо старший, знал немецкий язык. Он с ходу поприветствовал капитана возгласом «Хайль Гитлер», и… по простому деревенскому дому промелькнул кровавый смерч. Я опять не успел ничего сделать и только тогда понял, зачем капитану простая пехотная лопатка, правда, необычайно остро заточенная. Это я отметил еще на привале на лесной поляне.

Круговое движение – и в полицая, стоящего справа, ударил фонтан крови из разрубленной сонной артерии старшего полицая, окатив его с головы до ног. Первый полицай еще стоял, с жуткой гримасой на лице ухватившись за разрубленное горло, а второй уже валился с ног. Свист рассекаемого воздуха, брызги крови, слетающие с бритвенно-острой лопатки, разрубленная голова. Затем всего два скользящих шага, чмокающий звук – и третий полицай, избивавший ногами лежащего на полу связанного старика, получает страшный удар по шее сбоку. Лопатка застряла в трупе, но капитан и не собирался выдергивать ее. Нанеся удар, он просто выпустил свое страшное оружие. Шаг в сторону, резкий разворот вокруг собственной оси, невидимое глазу движение – и последний полицай прибит к стене дома штыком от СВТ. Необычайно сильный удар был нанесен левой рукой, в которой, я готов был поклясться, не было штыка. Собственный штык капитана так и висел у него на поясе.

Произошло все мгновенно. Шаг, разворот, стук – и мертвый полицай, протянувший руку к винтовке, прислоненной к стене, повис на почти полностью вошедшем в его тело лезвии. И только тогда я сообразил, что невесть откуда взявшийся штык капитан вытащил из ножен, висевших на поясе третьего полицая, при развороте. Войти в дом, мгновенно оценить обстановку, моментально убить троих противников, найти себе дополнительное оружие и воспользоваться им? Я был потрясен. На казнь четверых полицаев ушло менее тридцати секунд.

А лимонки под трупами? Этот элементарный способ минирования поразил меня до глубины души. Это было так просто, логично и эффективно. Ведь основная цель, убивать врага, достигается сама, с помощью этого самого врага, а заминировать труп таким образом сможет даже самая юная девушка из нашего сборного отряда. И ведь этого никто не ждет.

Ромашками же капитан меня просто растоптал. Я думал, что он тронулся умом от того, что увидел и делал в деревне, а капитан, делая это, объяснял всем, что да как, и почему он это делает. Спокойно, как на лекции, и логично, и опять красиво. Жутко красиво. Жестоко убивать противника, признаваться в содеянном зверстве и расписываться при этом? Это не укладывалось у меня в голове. Такое мог сделать только человек, абсолютно презирающий и противника, и саму смерть.

Уже уезжая с ним на мотоцикле, я обернулся, проводил взглядом удаляющуюся кучу мертвых немецких солдат с увядшим уже кустиком ромашек и понял: я хочу так воевать, а дальше будь что будет.

Эту идею с обозначением мест, где отметился отряд, я взял у популярного в моем времени сериала и посчитал для себя обязательной. Мне крайне необходимо, чтобы немцы знали о наличии нашего отряда и боялись только одного моего боевого имени. На эту скромную цифру мы станем списывать все зверства, которые будем творить в отношении захватчиков и их пособников. Просто потому, что я лично считаю, что слишком много карателей и их помощников выжили в той войне, если они даже в наше время позволяют себе гордо выходить на парады, потрясая наградами, выданными им за убийства детей. Такое ни понять, ни простить нельзя, сколько бы времени после этого ни прошло.

Вот и сейчас я очень надеюсь, что вид кучи голых трупов сильно «порадует» наших «партнеров». Ничего личного. Мне просто надо было проехать. Знал бы язык, написал бы это на бумажке, свернул бы в трубочку и в задницу кому-нибудь вставил, а пока, ребята, извините, только ромашки. Это не было глумлением или издевательством над трупами, это был голый практицизм. Я хочу, чтобы нас запомнили сразу, взбесились и начали искать. Выписывать награды и наде-яться, что отряд сдадут. Пусть гестапо напрягает информаторов и полицаев и тем самым поднимает волну и самостоятельно делает нам рекламу. Они сами будут давать людям информацию о нас.

Мы же выплывем в другом районе или области, опять ударим и опять пропадем. Через год групп станет больше. Они будут стрелять немцев, вешать полицаев, взрывать склады, жечь машины, резать связь и вообще вредить, где и как только можно. В разных районах этих немаленьких областей. Все это на ходу я негромко объяснял внимательно слушающему меня отряду. Просто чтобы потом, в процессе обучения, не повторять прописные истины.

Именно здесь, в этой изнасилованной полицаями белорусской деревне, началась моя страшная слава безжалостного командира НКВД. Безумная слава беспощадного «Второго», убивающего без разбора и немцев, и латвийских и литовских националистов, и украинских карателей, и местных полицаев, и их приспешников. Именно отсюда началась наша двухлетняя эпопея отряда «Второго», обрастающая жуткими историями и слухами. Убитыми немцами, повешенными полицаями, сожженными заживо карателями и посаженными на кол предателями. Жуткая слава карателя карателей.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам. 27 июля 1941 года неизвестной группой противника уничтожено отделение первого взвода третьей роты второго батальона 94-го полка 284-й охранной дивизии, находящегося на посту, расположенном на окраине деревни Росица. Отделение было усилено советским бронеавтомобилем БА-10. Военнослужащие уничтожены огнем из автоматического оружия немецкого и советского производства, однако ответного огня произведено не было, из чего следует, что нападение на пост произошло внезапно. При осмотре места нападения погиб обер-фельдфебель и трое нижних чинов получили ранения, так как убитые военнослужащие были сложены друг на друга и заминированы. Бронеавтомобиль с места нападения похищен, похищено также все оружие и все вещевое хозяйство отделения. Большинство военнослужащих раздето и разуто до нижнего белья.

Также 27 июля 1941 года уничтожен взвод вспомогательной полиции комендатуры города Освея в количестве тридцати четырех человек и двое военнослужащих полевой фельджандармерии, находившихся в населенном пункте Сарья, по сообщению местного жителя, в поиске солдат Красной Армии. При осмотре места боестолкновения выяснено следующее. Нападения на сотрудников вспомогательной полиции совершены с применением холодного оружия, смертельные ранения нанесены в основном ножами. Часть полицейских и оба военнослужащих фельджандармерии расстреляны с близкого расстояния из автоматического оружия советского и германского производства. Использование противником холодного оружия показывает, что неизвестные прошли специальную диверсионную подготовку.

После допроса местных жителей выяснено следующее. Нападение совершено неизвестными, одетыми в форму Вермахта, отчего их принадлежность к армии Вермахта не вызывала сомнений у окружающих. Количество нападавших, по разным данным, составляет 10–12 человек. Позднее самим командиром неизвестных бандитов было заявлено, что группа является диверсионным подразделением НКВД СССР, под командованием капитана НКВД с условным именем «Второй». Такие же обозначения были оставлены на месте убийств военнослужащих и полицейских. В этом же населенном пункте были добровольно набраны местные унтерменши в количестве восемнадцати человек. Передвигалась диверсионная группа на двух автомобилях марки «Опель Блиц» и мотоцикле «БМВ».

Убитые полицейские были вывезены за окраину деревни, сложены в одном месте и также заминированы. При осмотре места были тяжело ранены двое сотрудников вспомогательной полиции, один сотрудник убит. Кроме того, расстреляны оба осведомителя из числа местных жителей. Характер ранений на нескольких сотрудниках вспомогательной полиции показывает, что они были захвачены живыми и к ним были применены методы специального допроса. Диверсионной группой противника захвачен грузовик «Опель Блиц» и сожжены два мотоцикла марки «БМВ», принадлежащие полевой комендатуре города Освея.

Общие потери составляют: один унтер-офицер, один обер-фельдфебель, четырнадцать нижних чинов, двое сотрудников полевой фельджандармерии и тридцать пять сотрудников вспомогательной полиции.

По имеющимся данным, 27 июля 1941 года колонна, состоящая из броневика, мотоцикла и трех грузовиков «Опель Блиц», проследовала через деревню Росица в направлении деревни Кривосельцы и далее в направлении Робежниекской волости, после чего следы диверсионной группы были потеряны. Поиски неизвестной диверсионной группы противника продолжаются.

Командир второго батальона 94-го полка 284-й охранной дивизии гауптман Хайнц Хайдеман

27 июля 1941 года, вечер

В броневик к Никифорову сел «Погранец» и двое молодых. За руль грузовика Никифорова – «Старшина». За руль нового «Блица» – Виталик. Безымянный пока водила на второй нашей машине замыкающим, за пулемет к нему в кузов – «Девятый». «Восьмой» – за старшего в кузове нового «Блица», с раненым и новичками. Ну а мы с «Сержем» – на мотоцикл. Мы могли бы бросить уже не нужный мне мотоцикл, рассевшись в свободные места машин, но мотоцикл с коляской – это не просто мобильное средство передвижения, но и передвижная огневая точка. Наличие постоянно готового пулемета во многих случаях может стать решающим аргументом, хотя, конечно, основной аргумент катился прямо за нами. Вполне приличный такой аргумент, с сорокапятимиллиметровой пушкой и двумя пулеметами.

Обсуждая со «Старшиной» маршрут передвижения, мы собирались ехать в основном наобум, опираясь исключительно на извечное русское «авось», на «куда идет дорога» и мою бескрайнюю наглость. Но полицаи помогли нам не только кучей оружия, боеприпасов, продуктов и новыми бойцами, но и справочной информацией. Об этом мы и беседовали с полицаями. Я их очень вдумчиво попытал, и они, не зная, что мне конкретно нужно, вывалили кучу самой разнообразной информации, которую чуть позже я разложил по полочкам и проанализировал.

Дело в том, что я умею думать, но у меня позднее зажигание, и основные решения я принимаю, крепко подумав и собрав максимальное количество информации. Именно поэтому мои действия такие непредсказуемые. К тому же в Сарье мы подобрали четырнадцать местных «Сусаниных», и, сопоставив их знания со словами полицаев, я получил полную картину округи. Это еще одна причина, по которой мне нужно было пройти именно через этот пост.

Росицу мы прошли спокойно. Солидная, внушительная немецкая колонна, сопровождаемая местным броневиком, уверенно и неотвратимо катившаяся прямо по центральной улице этой большой деревни, не вызвала ни у кого никаких подозрений. Очереди из автоматов никого не вспугнули, это ведь не бой, с неизбежными взрывами и заполошной и беспорядочной стрельбой. Пара встретившихся полицаев торопливо умелась с дороги от греха подальше. Кто их знает, этих немцев? Еще намотают на колеса броневика вместе с белой повязкой и ржавой «Мосинкой». Кстати, я это сделаю с огромным удовольствием, если не сегодня, то в другой раз обязательно. Это как раз то, о чем я говорил, увидев броневик. Потом была еще одна деревня, небольшая, тихая и ставшая пустынной, как только колонна «захватчиков» появилась на околице.

Мы остановились у колодца, где наши водилы залили воду во всю технику, и мы, пользуясь случаем, набрали ледяной воды во все наши фляги. Молодые, понятно, сидели в кузовах. Минут через двадцать к нам подскочил мелкий, полупьяный и какой-то опустившийся мужичонка, с белой повязкой полицая и рыжей кобурой на немецкой портупее. Общался с ним я на вполне русском языке, немало его поначалу удивив. Загрузив уродца поисками самогона, я отправил его домой, сказав, что с господином офицером мы заедем к нему позже. Затем, прихватив банку тушенки, я зашел в низенький покосившийся домишко и коротко переговорил с маленькой старушкой, смотревшей на меня вначале с откровенной ненавистью.

До полицая мы доехали вдвоем с «Сержем», набрали самогона, и я предложил поехать с нами, объяснив, что нам надо проехать на ближайший хутор, где скрываются бежавшие евреи. Мужичонка обрадовался в предвкушении будущего грабежа и, прихватив неизменную «Мосинку», поехал с нами. Проходя по его двору обратно к мотоциклу, я как бы невзначай срезал четыре метра крепкой хозяйственной веревки. Хотя я уверен, что если бы я походя разнес бы ему весь дом и изнасиловал его жену, если бы она была у такого обмылка, он точно так же подобострастно улыбался бы.

Сначала я хотел повесить полицая прямо здесь, в центре деревни, но потом, подумав немного, решил, что местные жители этого не заслуживают. Приедут потом из Росицы дружки этого недоноска и устроят здесь зачистку. Зачем такой экстрим местным бабулькам с детишками? Поговорив пару минут с бабушкой, я вообще хотел освежевать полицая прямо у него дома, но потом просто сказал ей, где будет висеть этот добровольный помощник оккупантов. К тому же не все же нам с «Сержем» за всех отдуваться, пусть молодые парятся. Хотя, я думаю, повесят они его не просто с удовольствием, а еще и с чувством глубокого удовлетворения.

Мне не дано понять, чем думал этот пропивший мозги полицай, машины были сильно загружены, и не заметить этого было невозможно, но, видимо, немцы вообще не объясняли собственным холуям свои поступки, и, соответственно, выдрессировали их соответствующе. Отъехали от деревни, впрочем, недалеко. У ближайшей рощи я притормозил и, сойдя на землю, коротко заехал полицаю под дых. Все остальное сделали без меня.

Через четверть часа мы покинули эту красивую березовую рощу, на опушке которой, на старой раскидистой березе, висел голый труп с обломком доски с надписью «Предатель» и цифрой «2» над ней. Еще через полчаса движения мы остановились на опушке небольшого леса на короткий привал. Остановиться надолго я не мог, слишком близко мы были от мест своих жутких подвигов, но нам надо было помыться, постираться и переодеться. Кроме всего прочего, здесь будет первый тайник, в который мы уберем часть продуктов из неприкосновенного запаса, оружие и боеприпасы.

Дело в том, что в места основного базирования мы придем не скоро, а сюда со временем будут ходить боевые группы, и возвращаться они могут этой дорогой, да и вообще небольшой энзешный склад не помешает. Надеюсь, моя первая заначка помогла лейтенанту. Таких закладок я собирался сделать много, а двинемся мы отсюда ночью или ближе к утру. Моя идея была принята с пониманием и одобрением, особенно стариками, а молодым я объяснил, что это одна из степеней доверия, может быть, этот склад поможет кому-нибудь из них выжить. Пока «Старшина» с Виталиком формировали заначку, «Погранец» с молодыми готовил схрон. Мне там делать было нечего. Такой человек, как «Погранец», который три года на границе разыскивал нарушителей и их закладки, лучше меня определит место и оборудует тайник. Всегда надо доверять профессионалам.

«Серж» с саперами занимался нашим увеличившимся хозяйством и вооружал молодых, по пути обучая и инструктируя по оружию. Девчонки готовили еду и прихорашивались. Женщина – она и на войне женщина, а может, на войне она женщина втройне, мужиков-то на войне больше. Без женщин в отряде это не отряд, а опустившееся, завшивевшее стадо, но наличие красивых девчонок в большой мужской группе – это и дополнительные морально-этические проблемы. Я обязательно столкнусь с ними, но не сразу. Поэтому думать об этом буду не сейчас.

Эстер

Моя жизнь изменилась стремительно и необратимо. Вечером мы сидели на скамейке за домом под грушей, и я слегка касалась своим плечом его плеча и млела от счастья. Это было прекрасное, необычайное чувство, и казалось, что нет войны. Хотелось, чтобы этот восхитительный вечер никогда не кончался. Скоро у него заживет нога, и мы вместе пойдем воевать. Война же не кончится. Тетя, конечно же, меня отпустит, не буду же я сидеть дома, когда ОН воюет там где-то далеко.

Утро началось с тупых ударов по телу и по голове, разорванной рубашки, пронзительной боли, автоматных очередей, криков, опять ударов, связанных рук. Потом пришли другие люди, быстро убившие всех полицаев, и девочка, русая, худенькая, в мальчишечьей одежде, с двумя «Наганами» на узком поясе брюк. Девочка вытирала мне разбитое лицо, увела в дом, протерла всю холодной водой и дала мужскую одежду, а я все время видела лицо тети, вернее, то, что осталось от ее лица. Потом я делала все, что говорила мне эта девочка, и даже там, на дороге, безропотно вынесла все, что сказал тот высокий мужчина, одетый в ненавистную полицейскую форму. Он же дал всем нам оружие, а девочка помогла мне надеть ремень с пистолетом. Сейчас я сидела в маленьком кругу девчонок и бездумно смотрела на заходящее за лес солнце. Заканчивался очередной восхитительный летний вечер.

Водилы, как всегда, занимались своим беспокойным хозяйством. Это вам не современная комфортабельная машина. Вокруг этих грузовиков танцевать надо на каждом привале, а иногда и вприсядку, а то и вприлежку, и я опять поблагодарил бога, что меня свела судьба с Никифоровым. Вот действительный профессионал в своем деле, второй водила не хуже, но Никифоров действительно в броневике разбирается, а второй нет. Встанем на нормальный привал – надо будет все же дать людям новые имена и номера.

Сам я развалился на траве и думал, лениво перекладывая листы карт. Составив приблизительный маршрут, я подозвал закончившего свою работу «Старшину», показал ему место на карте и предложил подумать. Я не просто выбирал такой маршрут. Выйдя с лесной дороги на проселочную дорогу, мы, повернув налево, попадали бы к Дриссе, а вот направо было большое то ли село, то ли волостной центр. Почему волостной центр? Да потому что мы уже в Латвии – за селом начинался оперативный простор.

Только пока не понимаю, нам выезжать сейчас и, обрывая жилы и уматывая людей, туда прорываться или попробовать проскочить с утра по-тихому. Мне больше нравится второй вариант. Не думаю, что у немцев так оперативно поставлен обмен информацией между районами. Так что я считаю, что надо идти все же на рассвете по холодку. Если в деревне есть пост – попробуем вырезать, нет – все равно у нас будет преимущество в нападении. Огневая мощь у нас возросла, а волков бояться – в лес не ходить. Надо только за то короткое время, что у нас осталось, провести жесткий инструктаж молодняка и прикрепить каждого к наставникам.

Пока мы вытряхивались из машин и готовили место под костры, очнулся избитый и раненый пограничник, которого мы забрали в деревне. Отоварили его не слабо, в том числе и по голове. Как только он открыл глаза и слабым голосом спросил, где он, вокруг него собрались все незанятые в работе молодые, старики всегда найдут себе дело. Пришлось всех разогнать по наставникам. Оставил только Сару, она показалась мне самой решительной. Полицая, по крайней мере, девушка вешала с мечтательной и какой-то про-светленной улыбкой на лице, и больше абсолютно никаких эмоций я у нее не увидел. Хотя полицай, когда его раздевали, орал так, что ветки в роще тряслись. Вот потом произошел сюрприз. К нам подошел «Старшина», и раненый с ходу его узнал, я же говорил, что «Старшину» знает весь округ. Парень, правда, сначала в землю вжался, когда увидел «Старшину», обряженного в немецкую форму, но потом отошел.

– Очень хорошо, что вы друг друга знаете. «Старшина», представьте меня новому бойцу.

– Капитан НКВД Новиков, – говорит, – командир нашего отряда. – Смешно «Старшина» разговаривает. Бас такой. Ему бы в церковном хоре петь. Видно, его по жизни задолбали подначками, поэтому старается сдерживаться, но все равно рокот прорывается.

– Теперь, боец, ты на раз лежишь, на два тихо. Гляну, что у тебя с ногой, я хоть и не медик, но кое-что понимаю, у самого две дырки лишние есть. Придется тебе смирно полежать, но сначала голову обработаем. – Голову я ему быстро перебинтовал. Ссадина, но сотрясение есть, видно, действительно прикладом получил, а вот нога мне не понравилась. Пока не смертельно, но видно, что убегал он ее. Пришлось налить ему два по сто пятьдесят самогона, а потом добавить еще сто. Затем через десяток минут «Старшина» его придержал, а я расширил, прочистил и промыл дырку на ноге.

Воспаление было небольшим, денек он еще потерпит, а встанем на нормальный лагерь – займусь им плотнее, а то санитарные сумки есть, а в этой вот, например, одни бинты. Так что просто залил все перекисью водорода, положил промытый подорожник и туго перебинтовал. После чего сказал «Старшине», чтобы приставил к бойцу двоих молодых, чтобы раненый на ногу не вставал. Будут персональными костылями. Вот не ждал я, что у нас так быстро появится раненый. Врача надо где-то найти, пока их всех в одну яму не уложили – и врачей, и учителей, и всех остальных, вместе взятых.

Выехали мы в три часа ночи. Без проблем выбрались с лесной дороги на проселок и неспешно покатили в сторону недалекого волостного центра, или как он там у них называется. Въездов было целых четыре штуки – поселок был большой, я здесь таких не видел. Хотя что я здесь вообще видел? Леса, деревни да проселочные дороги? Называлось то, во что мы въехали, Робежниеки. Название – без стакана не разберешься. Въездных постов не было, и прошли мы спокойно по безлюдной пустой большой деревне. Здесь были даже здоровенные деревянные двухэтажные дома. Целых два. На центральной улице повернули налево и пошли, пошли, пошли по абсолютно пустой и ровной дороге все дальше и дальше.

Моя душа ликовала! Мы вырвались! Мы дошли до этого озерного района! Эта безумная идея, родившаяся в накачанном киношными штампами и компьютерными играми мозге, сработала! Колонна двигалась уже больше часа, мелькали поля и мизерные рощи, озерца и пруды, прошли длинное, километра в четыре, озеро, повернули по дороге налево – и опять озеро, большое, круглое, с взлетевшими от шума машин утками. Следом была развилка четырех проселочных дорог и дальше прямо, еще через три километра мы вышли уже на приличную дорогу. Нам направо. За штурмана у меня «Серж», но я помню карту, будто она напечатана в голове. По дороге, совершенно пустынной, встретили только одну грузовую машину навстречу. Пустую, судя по непросевшим рессорам.

Мы проехали еще километров двадцать, а потом был нужный нам поворот на проселок. Нырнули туда, только пыль встала столбом. Через пять где-то километров – маленькая деревушка, которую прошли не останавливаясь. Еще десяток километров – и вот она, развилка. Нам налево и еще три километра по проселку между нескошенных полей. Небольшой съезд с этого проселка обнаружился неожиданно. Я уже давно сбросил скорость и не торопясь катился вдоль узкой полоски леса, прикрывающей огромное озеро. Наконец, вот она. Узенькая дорожка, почти тропинка через неширокий луг. Остановил колонну, приказал «Старшине» ждать и вдвоем с «Сержем» на мотоцикле проскочил по съезду. Метров через семьсот дорожка вывела на круглую поляну, окруженную с трех сторон лесом.

Заглушив мотоцикл и прихватив автоматы, проскочили почти бегом к лесу и прошлись по опушке. Ни присутствия людей, ни следов техники, ни сломанных веток, ни примятой травы. В последние три недели здесь точно никого не было. Завели мотоцикл, развернулись и поехали за своими машинами. Махнув «Старшине», опять развернулись, и колонна, медленно следуя за нами, втянулась в лес. Все. Теперь мы будем отдыхать.

Все же хорошо быть командиром. Пока «Старшина» выставлял лагерь, я шепнул ему пару слов и, ухватив автомат и бинокль, вместе с «Сержем» нырнул в лес. Теперь разведку надо было провести основательно. Но ничего эта разведка особенного не дала. Только расстояние до озера, тоненькую тропинку до него и почти девственно-чистый лес, даже ягоды местами присутствовали – горсть малины я точно собрал, да и «Серж» не меньше. А вот на обратном пути на опушке обнаружил сидящего в позе орла молодого. Очень интересный натюрморт.

Подождав пять минут, дождался, когда страдалец натянет штаны, и аккуратненько вырубил его. Была, конечно, идея протащить его до лагеря, взяв на болевой прием, но пока не надо давать такой информации «Сержу». Связав руки мальчишке за спиной, накинул ему березовый кляп. Не сосновый! Добрый я какой-то сегодня, видимо, старею. Взвалил тушку на плечо и понес в лагерь. Подойдя к стоянке, молча со всей высоты своего роста скинул ношу под ноги «Старшине», слегка придержав мальчишку за шкирку перед самой землей, чтобы не расшибся, и молодцевато доложил:

– Товарищ командир! Разведка произведена! Задержан вражеский лазутчик. Минировал подходы к лагерю. Разрешите приступить к допросу? – Немая сцена. К нам приехал ревизор. А потом уже другим голосом: – Может, сразу его расстрелять, чтобы не мучился? И другим наука будет. «Старшина», мне что, заняться нечем? Засранцев по лесу вылавливать. Выдай ему лопату, пусть выроет два туалета, мужской и женский, – и уже обращаясь ко всем: – Еще кого поймаю одного в лесу, накажу так, что мало не покажется. Вот мы почему-то вдвоем ходим. Вы еще себя защитить не можете, а ведете себя так, будто на собственном огороде.

Надо сказать, по лесу разбежалось достаточно много народа. Так что туалеты выкопали быстро, и не два, а пять, один персональный для раненого и его «добровольных» санитаров, а потом пробежались по лесу, и не в одиночку, а всей группой. Да, да, вместе с девочками и под командованием Виталика, бегом, с лопатами и немецкими винтовками на плече, закопали свои персональные художества. Как гнобить молодых, Виталя знает хорошо, сам у меня эту науку проходил. В свое время пару коротких отпусков мы с ним в разведроте провели. Еще в той нашей жизни.

Пока Виталик развлекал молодых, я подозвал «Старшину» и Веру.

– «Старшина», все новые пацаны в твоем распоряжении. Все хозяйственные работы, дрова, кухня, стройка на них. Чтобы ни одного новобранца праздношатающегося не было, все твои распоряжения выполняются только бегом. Увидишь идущего пешком, хотя бы три шага, разрешаю отвесить пинка, только не покалечь никого. Все должны знать, что мирная жизнь у них закончилась. Пусть хоть поляну перекапывают или траву выглаживают, но чтобы без дела не сидели.

Сначала дай водилам и саперам по два молодых тела, пусть учат, что сами знают. Все выходы за пределы лагеря – только с «Погранцом» и «Третьим». В туалет ходят только с твоего разрешения или разрешения наставников. Не надо учить их строевой подготовке, но команды «смирно» и «бегом» они должны выучить в первые десять минут, и больше никакой шагистики, им и так скучно не будет, я это тебе твердо обещаю, но это касается только мужиков. «Дочке» скажу при тебе, чтобы ты был в курсе.

«Дочка», на тебе девочки. У тебя все то же самое, что у «Старшины». Я понимаю, что об этом не говорят, но женщин у вас в командирах нет. Поэтому я у тебя и за маму, и за папу, и за командира. У вас, у девочек, есть такие дни, когда вам хочется послать всех далеко и надолго. – При этих моих словах Вера покраснела, хоть от нее прикуривай. – Мне нужен список таких дней. У кого, когда и сколько, включая тебя. Мы хоть и на войне, а думать об этом мне. Объясню, почему мне это надо. Это сейчас лето, а осенью и зимой я такую девочку загоню на фишку на мороз, отсидит она на холодной земле три часа и отморозит себе все на свете, и я получу тяжелобольного бойца. Пройдет война, она выживет, а детей иметь не будет. И кто я после этого? Получится, я ее ребенка убил, потому что «Дочка» список постеснялась написать? С сегодняшнего дня ты начинаешь думать как командир, а не как маленькая девочка. Сама этот список запомни, как собственный день рождения. Пока ты старшая, ты это тоже контролируешь, а кроме нас с тобой еще «Старшина» и «Третий». Мы все взрослые люди, и, пока мы живы, наша обязанность – о вас заботиться.

Среди девчонок есть маленькая такая – Майя. Так вот, из вас попробуем сделать снайперскую пару. Сара и Эстер, соответственно, вторая пара. Что значит снайперская пара? Ходите, едите, ходите в туалет, учитесь, спите, моетесь, работаете и стоите в дозоре только вместе. Своей напарнице становишься старшей сестрой. С оружием не расстаетесь. Увижу без оружия, навсегда переселитесь на кухню. Не сможешь объяснить девчонкам то, что я тебе сейчас говорю, – не страшно. «Старшина» повторит. Он ваш постоянный наставник и нянька в бытовых вопросах. Доверяй ему как себе. «Наганы» свои отдай «Третьему», хватит тебе пока «Вальтера». Я покажу вам как простые, так и очень сложные упражнения. Заниматься с оружием все время, если не хотите, чтобы вас в первом же бою убили, а вы мне живые нужны. Живые, здоровые и дожившие до конца войны. Мы жизней своих не пожалеем, чтобы так было. Так что не обессудь, гонять мы вас будем как сидоровых коз.

«Старшина», выдай им четверым СВТ и покажи, как пользоваться. А, нет, три СВТ. «Дочке» «Третий» мою винтовку отдаст. У них никакой стройки и готовки. Нам нужны постоянные дозорные и наблюдатели. Женщины внимательней и ответственней мужиков в несколько раз, к тому же им нельзя давать такую интенсивную нагрузку, как мужикам. Боевая специальность у них другая, соответственно, и учить будем иначе. Первые несколько дней потрать на начальную военную подготовку. Изучение оружия, чистка, разборка. Все чистят оружие несколько раз в день. Не забывай подходить и выборочно проверять исполнение. Нерадивых бойцов на кухню дополнительно, не мне тебя учить, как наряды раздавать. Заодно и все оружие, что у нас есть, почистят и изучат.

«Дочка», я скажу «Третьему», он займется с вами начальной снайперской подготовкой и винтовки вам переделает. Будет подгонять вам оружие, не стесняйтесь говорить, как вам удобно. Вам с этим оружием воевать. «Погранец» будет учить маскировке и хождению по лесу. Ты с девчонками занимаешься только этим. Самое главное. Никаких личных отношений с мужиками. Иначе через год в детский сад превратимся. Если кто-то даже мимо пройдет не по делу или чисто за поговорить, тут же докладываешь «Старшине». Я думаю, «Старшина» тут же найдет ему дело по душе. Не бойся советоваться ни с кем из нас. «Третий», «Погранец» и «Старшина» – твои основные наставники. Чуть позже боевой подготовкой с вами займусь я с «Сержем». Снайпер – это очень универсальный человек. Учиться придется всему и все время.

«Старшина», ищем место для запасной базы. Две землянки и два схрона с оружием, боеприпасами и продуктами. Лучше в разных местах, но недалеко друг от друга. Твой заместитель «Погранец». Ты его лучше знаешь. Через три-четыре дня мне нужны краткие характеристики всех молодых бойцов. Пусть свое мнение выскажут все, кто работает с новичками, включая «Стрижа». Меня интересует все. Анкетные данные и знания, умения и привычки, мирные профессии и ваш отзыв о человеке. От этих данных будет зависеть обучение и дальнейшая работа с бойцом. Все. Приступайте.

«Старшина»

Вот это да! Вот капитан приказал! Я и не слышал такого. И все правильно говорит, но смешно, «траву выглаживают». А ямы под землянки кто копать будет? И про девочек молодец. Все продумал, и к работе приставил, и делу учит, и вместе, и позаботился, и о детишках будущих думает! Хороший командир. Правильный. И если что, в атаку девчушкам не ходить. А я помогу, я всем помогу. Сам спать у их шалаша буду, а волос с их головы не упадет.

После чего я подозвал Виталика и отошел с ним в сторонку.

– В общем, так, Виталь. Я сейчас покатаюсь на разведку, прежде чем дальше двигаться, надо осмотреться. Молодняк гоняете, как Женька в разведроте гонял своих охламонов. Чтобы ни минуты на месте не сидели. Организуй правильное питание. Продуктов не жалей, найдем, где запастись. Сначала проведи жесткий инструктаж «стариков». Строевую подготовку не даем. Чистка оружия, общие физические упражнения и мой комплекс для разных групп людей. Обучаешь всему и сразу. Никаких поблажек. Дополнительные наряды за любую провинность. Если мы их сразу не построим в быту, можно будет сворачиваться.

Ты у нас играющий тренер. С утра общее построение и зарядка. Рукопашку пока не давай. Пусть бегают, отжимаются и тянутся. Ребятишки нам попались деревенские, на натуральных продуктах вскормленные, поголодать еще не успели. Вставать с рассветом и ложиться с закатом у них норма поведения, вот и не будем нарушать им распорядок дня. Помимо обычных отжиманий, будешь давать дополнительный комплекс отжиманий, рассчитанный на увеличение силы удара, подкачку мышечного корсета, оформление грудных мышц. Помимо этого, комплекс рассчитан на развитие плеч, предплечья, пресса, бедер, икр. В общем, всего тела. Эти упражнения очень нужны рукопашникам для того, чтобы тело правильно вкладывалось в удар, для того, чтобы тело держало удар, и общего развития.

Через несколько дней перейдешь на начальный комплекс физической подготовки десантника. Прыжки вправо-влево на сомкнутых ногах, прыжки с поворотом на 360 градусов, бег спиной вперед, имитация ударов кулаками и локтями в движении. Будем давать простенькую акробатику, комплекс в самые первые дни проработаем со мной. Затем каждое утро отрабатываешь до автоматизма. Сразу сделай небольшую полосу препятствий, натяни веревку, пусть прыгают в длину и высоту. Проводи тренировки с метанием гранат, обязательно замеряй расстояние броска.

Старикам пока никакой подготовки – они только из концлагеря, но обязательно скажи, что все это у них впереди. Никакой строевой подготовки, кроме команд «смирно», «вольно» и «бегом». Втянутся в общий комплекс, будем заниматься спецификой, но не раньше чем через месяц. Отмечай общий уровень физической подготовки каждого и на основе этого формируй начальные группы. Мне необходимо знать привычки, уровень и скорость обучаемости, личные привязанности. По каждому курсанту вместе с инструкторами составляешь краткие характеристики.

То, что я задумал, здесь пока не используется, но, надеюсь, очень скоро будет принято на вооружение. Обкатку нового превращения гражданского и абсолютно необученного человека в слабое подобие бойца спецподразделения мы будем проводить сами. Займутся этим уже сегодня «Старшина», «Погранец», Виталик и Вера. Чуть позже подключатся водители и саперы, а потом и мы с «Сержем». Но это только начало этой подготовки. Так сказать, начальный этап. Основа всей нашей дальнейшей войны – это мои знания и Виталькины руки, поэтому я продолжил инструктаж:

– Согласовывайся со «Старшиной» по распорядку дня. Он сейчас стройку затеет, помоги ему. «Погранец» учит маскировке и хождению по лесу. Договорись с ними по занятиям. Лично ты занимаешься девчонками. На тебе их вооружение и начальное обучение владению оружием. Попробуем сделать две снайперские пары из девчонок. Для диверсионной работы они слишком слабенькие, а ждать несколько лет, пока они войдут в полную силу, у нас с тобой времени нет. Кроме всего прочего, «Дочка» очень адаптивна, одинаково владеет двумя руками и просто с изумительным глазомером. Я ее старшей над девчонками поставил. Снимай прицел с «Мосинки» и ставь на одну из СВТ. Девчонок обучаешь сначала на СВТ, но чуть позже выдаешь им еще и по немецкому карабину. Отдача у «немцев» помягче, да и с боеприпасами проблем не будет. Придумай, из чего сделать сошки и глушаки. Сошки делай короче, чем для меня. Я выше, рычаг руки больше. Мою винтовку переделай под Веру.

Глушители нужны на винтовки снайперам. Затем на «Наганы», «Вальтеры» и немецкие автоматы. Начни с «Наганов» и «Вальтеров». Мне надо с чем-то в разведку ходить, а то ножом не намахаешься. Посмотри, может, с машин что оторвешь. Под немецкие автоматы позже. Помнишь, в фильме «Брат» на немецком автомате глушак стоял? У нас этих автоматов как грязи, если понадобятся еще, попросим поделиться. Я думаю, нам не откажут.

Теперь дальше. Дай мне из своих запасов пару листов бумаги и карандаш. Составлю я тебе список химических реактивов. Начнешь их собирать, откуда только можно. Сливай в бутылки и подписывай. Нужна медная и алюминиевая проволока. Лучше всего разной толщины. Серная и соляная кислоты, олово, свинец, электролит, серебро. Поищи лак, олифу и смолу. Посади малолеток на пару дней натереть алюминиевой пудры. Появится время, будем мудрить с химическими взрывателями. Выдергивай шарики из всех подшипников, какие только найдешь. Детские шалости вспомним. Что-нибудь типа досочек с гвоздями. Нам на начальном этапе чем проще, тем лучше. Нужны гильзы, болты, гайки, крупные осколки – пойдут на поражающие элементы для самодельных фугасов.

Кроме этого, я тебе нарисую схему ПМП – противопехотная мина пулевая. Нарисую, сделаешь образец из подручных материалов, и зимой запустим в производство. Мина простейшая, разрабатывалась под тэтэшный патрон. Пакостей можно с ней наделать море. Загрузишь потом изготовлением «Восьмого», «Девятого» и «Белку» с «Батей», а пионеры пусть учатся. Только изготовление, потом погоняем по установке, чтобы устанавливать могли все и с закрытыми глазами, а использовать будем следующим летом, но в массовом порядке.

Сразу думай, как будем делать экспансивные пули, а делать будем обязательно. Не помню я, когда их запретили, но нам с тобой с высокой колокольни на эти запреты. По детским садам и школам мы стрелять не собираемся, а на всех остальных на этой войне я клал с прибором. Я еще подумаю, что из вьетнамских приколов мы здесь сможем использовать. Если найдем патроны для винтовки Бердана, то лучше боеприпаса для ПМП нет. Они безоболочечные, чуть подпилить или надсверлить – ступню разнесет не хуже противопехотки. Только надо подгонять, чтобы пуля разваливалась в ступне, а не в подошве сапога. Пока обкатывай изобретение на тэтэшных патронах.

Чуть позже, уже ближе к зиме, помудрим с накладными зарядами для подрыва опор мостов и с немецкими шпрингминами. Аналог мы можем сделать влегкую. По их схеме можно будет слепить фугасы шрапнельного действия. Поводи глазами на местах боев. С грузовиков необходимо снимать рессоры или крупные кузовные детали. Подойдут небольшие куски рельсов. Они пойдут на самодельные монки. Нужны гильзы от снарядов большого калибра. Чем больше, тем лучше. Эти гильзы – самый оптимальный корпус для фугасов направленного действия. Немного взрывчатки, пара горстей гильз, болтов и гаек – и лучшего сюрприза для маршевой пехотной колонны или грузовика с мотопехотой и придумать невозможно.

Ты у нас умелец, так что дерзай. Если что нужно, говори тут же. Пусть все привыкают, что ты мой заместитель. Понятно, что все, что я сказал, мы сделаем не сразу. Осталось только начать и победить. Времени на все это сейчас, конечно, нет, но война закончится не завтра. Доживем до зимы – сделаем все, что я запланировал, и даже больше. Не доживем – значит, не судьба.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 28 июля 1941 года в результате поисковых мероприятий, проведенных совместно с районным отделом ГФП и с привлечением второго батальона 94-го полка 284-й охранной дивизии, в лесном массиве Рубежниекского района выявлена разведывательно-диверсионная группа противника. Указанная группа совершила несколько нападений на военнослужащих войск Вермахта и вспомогательной полиции. Предположительно этой группой 26 июля 1941 года было совершено нападение на пост в деревне Росица. Солдаты объединенной группы совершили окружение района сосредоточения группы противника. Также были перекрыты возможные пути отхода и пресечена возможность получения окруженными подкрепления.

В 04.00 29 июля 1941 года нами был произведен штурм летнего лагеря противника. В 04.25 часовые диверсионной группы были уничтожены холодным оружием. В 04.30 была предпринята атака на лагерь, однако большевики ожесточенно сопротивлялись. При этом было убито и ранено несколько солдат объединенной группы, ввиду чего я отдал приказание не предпринимать попыток захвата в плен большевиков и пресекать всякое подозрительное движение огнем на уничтожение. В 05.20 лагерь был захвачен, все солдаты противника уничтожены, двое раненых диверсантов при попытке их захвата подорвали себя гранатами. При осмотре места боя установлено: диверсионная группа противника насчитывала девятнадцать человек, большевики были одеты в форму войск Вермахта и форму военнослужащих Красной Армии. Командование осуществлял старший лейтенант Красной Армии Великанов Алексей Петрович.

Нами захвачено два пулемета ДП, два пулемета МГ-34, два МП-38, один МП-40, один ППШ и шестнадцать винтовок, из них двенадцать Кар-98, а также боеприпасы к ним и гранаты. При осмотре лагеря и личных вещей большевиков были обнаружены шесть противопехотных мин советского производства и двенадцать килограммов взрывчатки в двухсотграммовых шашках, а также огнепроводный шнур. Поэтому можно предположить, что данная группа имела намерения проведения диверсий в тылу наших войск. Тем не менее никакой техники, захваченной диверсионной группой ранее, обнаружено не было, из чего следует, что при невозможности дальнейшего движения на ней техника была утоплена или оставлена в неизвестном нам месте.

Наши потери составили:

Убитыми: 2 унтер-офицера и одиннадцать рядовых.

Ранеными: 1 офицер, 1 унтер-офицер и семь рядовых.

Командир второго батальона 94-го полка 284-й охранной дивизии гауптман Хайнц Хайдеман

29 июля 1941 года

– Обращаюсь к вновь прибывшим бойцам. Вы находитесь в специальном диверсионном отряде НКВД СССР. С этой минуты вы поступаете в распоряжение командира по имени «Старшина». Также к вам прикреплены командиры «Третий», «Погранец» и «Дочка». Обращение в отряде принято по боевым именам. Обращаться по званиям, личным именам и фамилиям запрещено. Обращение между собой «товарищ боец», обращение к командирам «товарищ «Старшина», товарищ «Третий», товарищ «Погранец» и товарищ «Дочка». Обращаться к другим командирам и общаться с ними до окончания начального срока обучения запрещено. Через трое суток, если вы нам подойдете, получите боевые имена. Все приказы своих командиров выполнять незамедлительно и бегом. Своим командирам вы можете задавать любые вопросы, касающиеся вас и вашей службы, но только в свободное от исполнения служебных обязанностей время. – После чего передал слово «Старшине» и Вере, а сам с Виталиком и «Сержем» пошел составлять программу обучения новобранцев. С завтрашнего утра у них начнется ад.

Я хорошо понимал, что эти люди только вчера чудом избежали смерти и потеряли всех близких родственников, но у меня нет времени вытирать им слезы и сопли. Либо они пройдут жесточайшую систему первоначального отбора, либо мы отвезем их обратно, вооружив и выдав необходимое для жизни снаряжение. В любой армии мира есть время для обкатки новобранцев, у меня же этого времени нет. Уже через две недели пойдут дожди, а мы до сих пор спим на траве и едим только то, что вчера отобрали у немцев. У меня вообще нет времени.

Я хочу сделать небольшое, мобильное, очень боеспособное и абсолютно непредсказуемое под-разделение. Слабое подобие израильской армии, взяв за основу обращение, принятое в ней, и некоторые методики из тех, которые есть у меня. Мне очень нравится обращение внутри подразделения по именам, позывным и на «ты» просто потому, что это короче, проще и доступнее в общении. Переводит само общение в некоторое подобие семьи со своей внутренней иерархией, которая будет легка для восприятия мальчишками и девчонками.

У нас нет возможности расти как партизанский отряд, с большой тыловой структурой. Здесь просто негде спрятаться. Любое подполье, любой диверсионный или партизанский отряд этого времени опирается на доверенных людей из местных жителей, а нам не на кого опереться в этих районах. Мы никого здесь не знаем, но при этом никто не знает о нас и не сможет нас выдать. При этом мы не можем построить базу, пока у нас в отряде непонятно кто. За эти три дня мы должны определить место для базы, отсеять лишних людей и начать работать. Работать, чтобы здесь мой отряд уважали и боялись. Главное – чтобы боялись.

На следующий день «Серж» с «Погранцом» и «Девятым» уехали на разведку, а я с «Восьмым» начал готовить оборудование и оружие для первой дальней вылазки. Переговорил с водилами. Никифоров стал у нас «Белкой», не забыл я его восторги по поводу броневика, а ему понравилось. Второй водитель, степенный, кряжистый мужик, стал «Батей», тоже возражений не последовало, а «Восьмой» и «Девятый» уже привыкли.

Лагерь напоминает муравейник, суеты нет, но все делают бегом, в буквальном смысле этого слова, а я опять сижу за картами и той информацией, что собрали о молодых по моему поручению Виталик, Вера и «Старшина». Трое из них мне уже интересны, но пока не горит, пусть бегают. Раненый идет на поправку, как я и думал, он утрудил ногу, да и мои лекарства все же лучше местных. К тому же его персональные костыли носят его чуть не на руках. По крайней мере, шалаш соорудили прямо над его лежанкой без команды, рядом с ним и спят, не позволяя ему даже привставать. Рвение мальчишек мне понятно. Я сказал Вере проговориться, что тот, кто не получит боевое имя, будет отчислен и выгнан из отряда.

Прошло два дня. Сегодня на разведку вместе «Погранцом» уехал «Старшина». Места наметили, надо их оценить. Погода еще хорошая, но надо торопиться. Сам я начал общаться с новобранцами, по одному, по двое, по трое. Уже на второй день свои боевые имена получили Арье – восемнадцатилетний, горбоносый, длиннорукий и очень крепкий юноша. Сара – девятнадцатилетняя красавица с истинно стальными нервами. Давид – тот самый рано постаревший, потерявший двух сыновей и жену мужчина. Эстер – двадцатилетняя, волоокая, томная, спокойная девочка и Зерах – девятнадцатилетний, высокий и рассудительный парень.

Сначала я коротко поговорил с каждым из них, а потом пригласил их всех одновременно. Дело в том, что их всех отличала одна особенность. Они все были абсолютно спокойны, немногословны и пользовались в группе новичков авторитетом. Особенно почему-то девочки, которых я отобрал в снайперы, специально отгородив их от сверстников. Кроме того, они все восприняли мою очередную безумную идею чуть ли не с восторгом. Я оставил им их имена в качестве боевых и предложил на каждом боевом задании писать на листовках их имена вместе с обозначением отряда. Но только эти имена.

Во-первых, я стремлюсь постоянно бесить немцев и полицаев, а во-вторых, именно эти истинно еврейские имена должны показать всем, что, даже умирая, народ не сдается. Мы действительно не можем помочь всем, но дать убиваемым людям отголосок надежды, что за них отомстят, были обязаны. Иначе все, что будут делать эти мальчишки и девчонки, голодая и умирая за единоверцев, уже через пару десятилетий или пяток лет просто забудут, как забыли в моей стране после великой войны. Я должен был дать понять этой пятерке, что это огромный риск и ответственность. Объяснил им принцип обучения отряда и попросил рассказать это всем остальным. Я не собираюсь бросать их в бой ради одного паршивого полицая. Молодых значительно проще обучить, показывая на примере, как надо убивать врага, оставаясь при этом живым. Мне нужны были единомышленники, которых я потом сделаю командирами групп.

В конце разговора я дал им по гранате и объяснил зачем, заодно показав и свою гранату. Для них попасть в плен после того, что я собираюсь сделать и уже делаю, – это обречь себя на неимоверные муки. Наверное, в этот момент они признали меня своим командиром.

02 августа 1941 года. Краслава

Мы уехали из отряда ранним утром. В три нас разбудил «Старшина», мы не торопясь пожевали и выкатились на дорогу. Сегодня я ехал с комфортом в коляске, за рулем «Батя», а за спиной у него «Серж». Сегодня «Старшина» начнет строить первую землянку и сразу копать два схрона, а я хочу прошвырнуться по району. Мне надо кое на что посмотреть. Выехав на шоссе, мы не торопясь катили обратно в сторону небольшого городка Краслава. Расстояние до него было километров тридцать пять по дороге, если верить карте, и планировал я сначала разведку. На рассвете мы доехали до нужного леса и, замаскировав мотоцикл, засели у дороги в наблюдение. Ночью я собирался проникнуть в городок и поискать врача, да и вообще осмотреться.

Здесь были бои, и лес прилично загажен остатками войны. Видно, что стоял санитарный батальон. Много грязных, окровавленных бинтов, смятой бумаги, обломков ящиков, гильз. По запаху «Серж» нашел три трупа, двое рядовых и сержант, документов, оружия и смертных медальонов нет, обуви и поясов тоже. Лежат в неглубокой щели, но тела не закопаны, то ли от ран умерли, то ли особисты постарались. Близко мы не подходили, только глянули сверху. Давно лежат. Воняет так, что глаза режет.

Из леса видна была и железная дорога. Так что сидим и отмечаем интенсивность и скорость движения поездов и движения машин на дороге. По сравнению с Себежской дорогой здесь тихо. За весь день прошел только один сборный состав, а машин – семнадцать штук в обе стороны. За день выспались и в семь часов собрались на выход.

– «Батя», мы пошли. Ты здесь посматривай. Мы не меньше чем на сутки. Сам не высовывайся, днем считай составы и машины. Если тебя обнаружат, уходи без нас. Мы не маленькие, доберемся. – Мы и действительно пешком доберемся, если что. Сорок километров – расстояние не сильно большое.

– Удачи, командир, – спокойно и доброжелательно произнес «Батя».

– К черту.

«Батя» мне нравился. Он помогал Виталику во всем и был в команде, обучающей наших деревенских салажат, практически незаменимым человеком. Немолодой, степенный, седоусый и кряжистый дядька явно повидал на своем веку немало таких ушлепков, как мы.

Непривычный для меня возраст у рядового бойца. Все же армия моего времени значительно моложе и подготовленней, что ли? Нет. Скорее образованней. Пожалуй, так. Но все равно «Старшина», «Белка», «Батя», «Восьмой» и «Девятый», да и тот же «Погранец» значительно старше тех салабонов, что приходят в нашу современную армию. «Сержа» я не беру. Он офицер или, как сейчас принято называть, командир.

Оставив «Батю» в лесу, мы пошли пешком в городок, понятно, что не по дороге. Заодно прихватил пару подарков, может, пригодятся. Пока «Девятый» катался на разведку, мы с «Восьмым» немного помудрили с гранатами. Теперь к «эфке» присобачено сто граммов тротила, а сама граната взрывается без замедления. Спасибо одному забавному саперу из моей прошлой жизни. Сколько таких, как я, салабонов он обучил мимоходом, сосчитать просто невозможно. Теперь моя очередь делиться опытом. Вообще, я хорошо устроился. Только у меня руки растут из того места, откуда у обычных людей растут ноги. Зато полежал, почесал репу – и на следующий день все носятся как наскипидаренные.

В город зашли уже в сумерках, с этой стороны небольшой перелесок подходит прямо к домам. Уверенно, как у себя дома, прошли через чей-то двор и вышли на улицу. Шли не торопясь, немцев не встретили никого, а вот полицай удачно попался. Я, коверкая язык, спросил про евреев и врача и еле сдержал мат. Мы опоздали на пять дней. 27 июля немцы вывезли более тысячи трехсот человек в Даугавпилс. Там же, оказывается, было и гетто, а я знал только про лагерь военнопленных. Здесь нам оставалось только мстить. Теперь ни в коем случае нельзя было оставлять полицая живым, поэтому я навязался к полицаю за самогоном, показав пачку денег, и мы, уже как приятели, пошли в центр городка.

Красивый городишко! Это первое, что пришло мне в голову, когда мы вступили в центр этого тихого провинциального местечка. Мощенные камнем улочки. Опрятные и, казалось, даже игрушечные одноэтажные домишки. Шпиль костела, поднимавшийся над городом. Все чистенько, аккуратненько, благородненько, как будто не было три дня назад жестокой зачистки, вычистившей из городка треть его жителей. Только в нескольких домах увидел выбитые стекла, а на одном заборе – строчку автоматной очереди с уже потемневшими брызгами крови.

Дошли до дома, зашли в калитку, мощную, резную, даже какую-то благородную, врезанную в красивые, широкие, монументальные ворота. Дом с несколькими печными трубами большой, просто шикарный по сравнению с остальными домами на улице. Уже подходя к дому, я подобрался. Было какое-то несоответствие между полицаем и всей этой улицей. Поэтому, уже подойдя к дверям дома, я неожиданно придержал полицая за плечо. Он удивленно повернулся ко мне всем телом и получил короткой тычок в печень, а потом и легкий, тщательно контролируемый мною удар в висок. Я очень не хотел его убивать.

Только войдя в дом, я понял, зачем полицай вел нас сюда. Прямо в прихожей, слева, рядом с небольшой кладовкой, прикрытый простой ситцевой занавеской, висел автомат ППД, а в самой кладовке была целая оружейная комната. Все же побоялся полицай наших автоматов, не стал пистолетик свой выхватывать, да и «Серж» все время держался сзади и контролировал каждое его движение. Не было здесь никакого самогона и быть не могло, этот дом никакого отношения к полицаю не имел. Не повезло полицаю. Местных мстителей или тех же «Погранца» со «Старшиной» он развел бы влегкую, а со мной обломался.

Этот предприимчивый местный шакал сменил место жительства несколько дней назад, выгнав из этого большого, просторного и светлого дома огромную зажиточную семью, переселив ее в длинный, грязный, пропитанный ужасом барак, а потом и в такой же длинный ров, заполненный их соплеменниками. Я это понял, как только ступил на центральную улицу городка. Что ж, значит, умрет медленно и с пользой для нас.

Полицай тоже нас просчитал. Немцы просто не могли не знать, что евреев вывезли. Только он неправильно оценил нашу боеспособность и то, что он не успеет схватиться за оружие. Мы же выглядели очень несуразно, даже оружие за спиной, а я специально в правой руке деньги зажал. Полицай же не знал, что любой предмет в руках – это оружие, да у меня и руки оружие, если честно, и ноги. Деньги вообще внимание отвлекают. Если пройти по улице с пачкой денег в руках, то на тебя покосится вся улица – блондинка без юбки столько внимания не привлечет. Да и жадность, пачка очень внушительная. Даром, что ли, я немцев все это время грабил? Вот полицай на бабки-то и купился.

– «Серж»! Пробегись по дому, глянь, нет ли кого, а я пока с нашим красавцем пообщаюсь. – Полицая мы спеленали быстро и качественно и усадили на кухне, находящейся рядом с огромной столовой. Видно было, что семья, прежде занимавшая дом, была очень большая.

Мне не сильно нравится кого-то допрашивать, но информацию лучше получать в прямом виде, а не в пересказе. Тем более мы вообще не знали, что спрашивать и что искать, поэтому я и предлагаю допрашиваемому просто рассказывать, а не задаю наводящих вопросов. Почти дружески расспрашивая полицая и раз за разом задавая одни и те же наводящие вопросы, я мучительно искал несоответствия. Он что-то скрывал, а я никак не мог понять что. Я не специалист по допросам, действую больше по наитию и полагаюсь на удачу, ну и на собственную наглость, разумеется.

Прибить этого уродца гвоздями к кухонному столу несложно. Вот только зачем? Про местные реалии полицай не молчал. Что, где, сколько немцев, какие у них здесь части и по каким адресам они располагаются, он «пел» не останавливаясь. Рассказал даже про немецкий санитарный батальон и ремонтную часть, которые, похоже, останутся здесь надолго. Однако как только речь заходила об этом доме, он запирался наглухо. Это было ровно до того момента, пока я не прошел внутрь этого огромного и когда-то шумного особняка. Увидел я жуткий бардак в некоторых комнатах, развороченную печку и вскрытые полы в спальне. После чего быстро прошелся по дому, нарезал «Сержу» круг задач и вернулся обратно. Теперь мне было ясно, что тот скрывает. Полицай искал тайник. Подробности о жившей здесь семье он рассказал мне сам после четвертого сломанного пальца.

Марк Авербух был очень обеспеченным человеком, а еще он был племянником одного из самых богатых людей Даугавпилса. И вообще эта семья была самая большая в городе, имеющая значительное количество близких и дальних родственников, которыми так богаты традиционные еврейские семьи. Жила эта семья в этом городе уже пару с лишком столетий, и имелось у нее пяток магазинов и куча прочей разной коммерческой мелочовки. Да и сам старый Авербух зачем-то периодически приезжал к племяннику, а в последний раз – перед самым приходом наших войск. Бывало, приезжал не один, на своей машине с одним из сыновей. Гулял по городку с племянниками и племянницами, которых, судя по всему, очень любил. Уезжал только через пару дней, погостив и практически ничего не делая, так как основная торговля его была в Даугавпилсе, в Екабпилсе и Риге.

То, что глупый полицай искал в течение двух ночей, было не в спальне, а в одной из детских комнат. В той, где играли непоседливые малыши. Обнаружили мы тайник в начале дня, периодически меняясь и тщательно простукивая каждую половицу в некоторых помещениях. Именно поэтому никому и в голову не пришло искать там что-то, да и брать в этой комнате было особо нечего, не детские же игрушки и пеленки.

В этой неприметной комнате, в глухом углу, среди разбросанных игрушек и кукол, стоял высокий резной комод, прикрывающий потайную половицу, вернее, не половицу, а плинтус. Я бы прошел мимо него, но все же я в последнее время занимался строительством и ремонтом, и проглядеть такую деталь в так здорово построенном и потрясающе отделанном доме просто не мог. Да и сам комод этот стоял неправильно. Поэтому я и обратил внимание на этот угол, ибо в первую очередь искал несоответствие в меблировке помещения. Если честно, я вообще-то искал люк или небольшой тайник и совсем не ожидал таких сложностей. Это все же не рыцарский замок, а почти деревенский дом.

«Серж»

Я не верил, что капитан что-то найдет в этом огромном доме. Вдвоем это было просто нереально. Мне и в голову не могло такое прийти. Тайник? Да это же смешно. Даже если мы разберем этот дом по кирпичику, найти в нем тайник просто невозможно. Но капитан ходил по дому. Какие-то комнаты он проходил мимо, в каких-то комнатах задерживался на пару минут, а какие-то мы ощупывали и обстукивали все, от пола до потолка.

Проходили часы, и мне уже было неинтересно, я не видел в его действиях никакой системы. Да в этой комнате уж и наверняка ничего не было. Обыкновенная полупустая детская комната, мы прошли уже две такие комнатушки, заваленные куклами и практически без мебели. Но едва войдя в нее, он сразу как-то подобрался, что-то для себя прикинул и сразу пришел в этот угол, к глухой стене и к этому большому комоду. Мы оттащили этот неожиданно тяжелый комод на середину комнаты, капитан хмыкнул, опустился на колени, раздался щелчок, и внезапно часть стены просто ушла, провалилась внутрь. Все это было для меня шоком, я совершенно не был готов к такому развитию событий.

– Ну вот и все, а вы боялись, – сказал капитан. – «Серж», найди пару ламп, а лучше десяток свечей и пяток стаканов.

Потрясенный, я дошел до кухни, машинально забрал искомое и вернулся обратно к капитану, с неподдельным интересом рассматривавшему массивный комод. Он уже вытащил детские вещи и что-то рассматривал внутри него, открывая и закрывая дверцы, снимая полки и рассматривая крепежи. Мы зажгли свечи, вставленные в граненые стаканы, прошли в узкий проем двери, спустились вниз по приставной лестнице, и я попал в сказку. Это было настолько потрясающе красиво, что у меня захватило дух, и я на несколько минут потерял дар речи.

Это была сокровищница короля, пещера разбойников, заваленная их добычей. Грудами лежали дорогие ткани и ковры, а украшенное самоцветными камнями старинное оружие открыто лежало на каких-то массивных ящиках. Пистолеты, сабли, шпаги, мушкеты, кинжалы и два огромных и, как мне показалось, безумно дорогих золотых старинных кубка, мерцающих в пламени свечей, выделялись среди всего этого великолепия, но капитан опять поразил меня.

– Угу, обманку нашли, теперь будем искать тайник, – тяжело вздохнув, сказал он.

«А что же тогда это? Все это великолепие простая обманка?» – подумалось мне. Это было немыслимо.

Я думал, что капитан опять будет что-то нажимать или мы будем перетаскивать ящики и копаться в коврах, но время шло. Прошел час, начинался второй, а он то стоял посреди подвала, то приседал и что-то разглядывал, освещая стены и углы свечой. Переложил пару икон, передвинул большой ящик, сел на него, разглядывая стену рядом с лестницей, задумался и снова хмыкнул. Мне опять стало смешно. Я уже открыто потешался над ним. Потом мне все это надоело, и я ушел на кухню, выпил воды и, вернувшись обратно минут через двадцать, увидел капитана, стоящего на стуле прямо в проходе у проема.

– «Серж», – сказал он, – помоги мне, – и вдруг оттуда, откуда-то сверху, появился огромный кожаный чемодан, я протянул руки и принял эту тяжесть.

Я был посрамлен и опять потрясен. В чемодане были деньги и золотые монеты. Много денег и очень много монет. Я уже устал удивляться, так как капитан, переворошив это богатство, опять хмыкнул и, сказав свое невнятное «угу», снова полез на стул и уже через десять минут вернулся обратно с большим коричневым кожаным саквояжем и удовлетворенно сказал:

– Вот как-то так. Приблизительно это я и искал. – Такого я не ожидал. Саквояж был полностью забит дорогими даже на вид изделиями с драгоценными камнями.

Не сильно сложно оказалось найти сам тайник. Долго и муторно – это да. Слишком много комнат было в доме, и, соответственно, много потенциальных мест для тайника. Хотя устроено все было действительно классно. Была там фальшивая, но массивная стенка, узенький тесный проем и обыкновенная приставная лестница, ведущая в просторный, но низкий для моего роста подвал. Здесь было очень много всего. Ценного и громоздкого. Всякие ковры, рулоны, видимо, дорогих тканей, иконы и старинное инкрустированное серебром и золотом оружие. Даже два позолоченных кубка нарочито открыто стояли на ящиках с чьей-то фамильной серебряной посудой.

Но, обозревая все это, я внутренне усмехался. Это была обманка. Дорогая и очень красивая обертка самой конфеты. А иначе зачем ставить на виду массивные, потрясающе красивые позолоченные старинные кубки? Приманка для глупых полицаев или для тех, кому можно дать взятку, чтобы купить самое дорогое, что есть у человека: жизнь близких людей. Хотя увидевший такое богатство «Серж» на несколько очень длительных минут превратился в соляной столб. Причем привлекло его не именно богатство, не материальные, так сказать, ценности, как много позже признался он мне, а действительная красота этих вещей.

Нас, современных людей, видевших Оружейную палату в Москве, бывавших в Эрмитаже и Петродворце, да и просто мимоходом заглянувших в интернет, сложно чем-то удивить, а для бессребреников этого времени серебряное колечко – уже признак определенного социального положения. Поэтому, полюбовавшись на все это великолепие минут пятнадцать, я стал думать более конструктивно.

Ведь не станешь же, если тебе понадобятся деньги, перекидывать с места на место всю эту кучу вещей. Так что второй тайник нашел тоже я, правда, пришлось повозиться еще почти два часа. Я уже почти сдался, а «Серж», язвительно усмехавшийся с самого начала, уже устал меня подкалывать. Просто я изначально неправильно подошел к поиску.

Хозяин тоже меня развел, как и всех остальных прочих кладоискателей. Он показал вход в подвал, показал обманку, а сам тайник был на виду. Умный мужик! Я был реально восхищен. Ведь правильно и логично. Старый человек по приставной лестнице? За пачкой денег? А если тебе надо быстро взять все самое ценное и компактное? Да еще в темноте, с керосиновой лампой в руках? Вот и я про то же! А мне два часа понадобилось, чтобы это понять. Как только я понял, что тайник не в подвале, то обнаружил его почти сразу.

Надо было взять стул, встать на него прямо у входа и, сняв фальшивый потолок, обнаружить тайник с объемистым чемоданом. Сам тайник был сделан хитро, прямо под несущей балкой второго этажа. Высота потолков в комнате была меньше, чем в коридорчике в сам подвал, но этого в темноте видно не было. Разница была небольшая. Всего-то сантиметров пять, но мне хватило, чтобы прицепиться к этому несоответствию.

Сначала на ощупь, свет там только мешал, я обнаружил и снял фальшивый потолок, а затем так же на ощупь обнаружил плинтус, прикрывающий защелку крышки. Причем сам тайник не простукивался, крышка была очень массивная, но открывалась тоже хитро. Правда, хозяин опять попытался меня обмануть, но я совсем недавно именно так прятал в блиндаже наши вещи. «Серж», принимая у меня чемодан, слегка охренел, такой он был здоровый, но я, заглянув в него и переворошив содержимое, полез обратно на стул. За второй фальшивой стенкой, в этом же тайнике, правда сбоку, обнаружился саквояж.

– Вот как-то так, приблизительно это я и ис-кал, – сказал я, только мельком заглянув в него. Одного этого саквояжа хватило бы, чтобы в течение трех десятков лет нормально кормить такой городишко, как Краслава. Всех, включая кошек и собак, и в самые голодные годы. Еще был чемодан, но там были в основном деньги, в том числе и советские, но в большинстве меня порадовавшие, потому что это были доллары и английские фунты. Были и золотые монеты, завернутые по десять штук в серую бумагу, и не только «николашки», но и какие-то большие и мне незнакомые, но я не нумизмат, разбирать чемодан я не стал. Все остальное я осмотрю потом, а пока я опять полез в тайник, тщательно его осматривать и простукивать. То, что я искал, я найду много позже и опять удивлюсь собственной тупости, а пока я просто потерял время, загрузив Сержа подъемом ништяков из подвала.

Верхний тайник мы загрузили тем, что не смогли унести. Серебряную посуду, разумеется, мы не потащили, хотя даже по внешнему виду она была очень дорогая и старинная. Где-то один из предков Авербуха крупно подсуетился, явно в революцию. А вот некоторые вещи, что лежали внизу, стоили в нашем времени здорово дороже чемодана с деньгами. Это даже я понял, хотя совсем не искусствовед и не фалерист. Коллекция царских орденов, которую я обнаружил в одном из ящиков, сохранилась в наше время, наверное, только в Эрмитаже, да и то в виде копий. Хотя, если честно, вся эта красота никак не соответствовала даже очень богатому еврею. Где-то представитель этого шустрого племени все это влевую нахомячил.

Большую часть всего этого великолепия мы не потащим. Мы сделаем еще одну обманку, чтобы не искали клад, а потом как-нибудь вернемся. Спасибо полицаю, развалившему печку и вскрывшему полы. Теперь ни у кого не возникнет сомнения, что тайник вскрыт. Этот дом обязательно займут немцы, будут они здесь еще три года, так что время у нас есть. Наверное.

Мы загрузили в подвал и арсенал нашего полицая, не пропадать же добру, и вообще прошлись по дому и, по кулацкой привычке, набрали все, что можно было туда убрать. Не оставлять же немцам те же соль с сахаром, мыло с крупами и всяческие соленья с консервами. У них и так от того, что они захапали, должна рожа потрескаться. Ну и, разумеется, перед уходом я испортил механизм открывания тайника. Теперь только ломать стену.

Была у меня мысль раздолбать на запчасти комод, который прикрывал потайной рычаг, но я задушил эту мысль на корню – комод был слишком массивный. У него были слишком тяжелые полки, и в нем явно что-то было спрятано, но я специально все это оставил, исключительно как обманку. Если найдут, будут дербанить мебель и больше никуда не полезут.

Мы неслышно крались по городку обратно той же дорогой. Перед выходом мы присобачили оба подарка на машины на соседней улице. Не тащить же взрывчатку обратно, и так загружены по самое не балуйся. Все, что мне было надо, я получил в полном объеме. Мы обязательно вернемся сюда, но будет это значительно позже. Чтобы вывезти все это великолепие, войсковую операцию надо организовывать. Лежало все это годами и еще пару лет потерпит.

Уходили мы, как и пришли, огородами, а на мощных резных воротах большого красивого зажиточного еврейского дома висел голый труп бывшего полицая с листом бумаги на груди. На листе была надпись веселенькими цветными карандашами «предатель». В правом верхнем углу этого нарядного листочка стояла скромная цифра «2», а в нижнем подпись «Сара». Еще у полицая был кляп, сделанный из латвийских и советских денег. И такие же деньги вместе с пятаком золотых «николашек», якобы случайно закатившихся и второпях не найденных, валялись в хозяйской спальне.

Командиру роты полевой жандармерии

284-й охранной дивизии

обер-лейтенанту Эриху Пауку

Рапорт

Докладываю Вам, что утром 5 августа 1941 года в городе Краслава обнаружен повешенным сотрудник латвийской вспомогательной полиции Карлис Лиепиньш. На груди повешенного обнаружен лист бумаги с надписями на русском языке «предатель», «Сара» и цифра «2». Вышеупомянутый сотрудник принимал активное участие в санации неполноценных жителей города. Возможно, данный акт – это месть оставшихся на свободе унтерменшей. Кроме вышеперечисленного, также утром 5 августа произошли подрывы двух грузовых автомашин, принадлежащих 36-му отдельному ремонтному батальону, расквартированному в городе. В результате диверсий грузовики уничтожены.

Наши потери: один обер-ефрейтор и двое рядовых.

Производится поиск бандитов. Для чего силами моего взвода и приданными мне силами городской вспомогательной полиции производятся облава и обыски в домах неблагонадежных жителей города.

Командир второго взвода роты полевой жандармерии 284-й охранной дивизии лейтенант Эрнст Кламмер

5 августа 1941 года

Мы вернулись в лес уже на рассвете и сразу, не задерживаясь ни на минуту, уехали. Возвращаться на базу с пустыми руками я посчитал нецелесообразным, поэтому, выбрав на дороге место, где она просматривалась в обе стороны, мы устроили засаду. Место мы выбрали совсем недалеко от нашей базы, на пересечении основной дороги с небольшим проселком.

По вчерашним наблюдениям, движение начиналось после восьми часов, поэтому, загнав мотоцикл в чахлые кусты, мы немного поспали, абсолютно не заботясь о дозоре. Не надо думать, что жадность фраера погубит. То, что мы взяли, очень ценно, но в ближайшее время мне это не понадобится, и поэтому дальше мы свои находки не потащим, кроме рулона дорогущего шелка, который я отмел в доме и нагрузил на многострадального «Сержа». У нас на носу зима, а в наличии четыре девчонки, и этот дорогущий шелк пойдет им на белье. Мне надо думать сразу обо всем. У меня для нормальной жизни отряда еще нет и половины того, что мне надо.

Пока «Батя» смотрел за дорогой, мы выкопали неглубокую яму и убрали туда всю свою сегодняшнюю добычу. На базе положить это просто некуда. Первые две машины я пропустил, они были пусты и шли в Краславу, а вот следующие две меня заинтересовали. Они двигались из Краславы, были сильно загружены и шли медленно, так что, пока я за ними наблюдал, «Серж» с «Батей» выкатили мотоцикл на дорогу. Судя по загрузке грузовиков, это была явно не пехота, да и некуда в эту сторону пехоте двигаться.

В этот раз я решил не церемониться. Нас было мало, и все решала быстрота. Как только машины начали притормаживать, «Серж» быстрым шагом направился ко второй. Встали мы на подножки остановившихся машин одновременно и сразу открыли огонь. У меня в машине были двое, у «Сержа» только водитель. Через пять минут мы втроем уже ехали, «Серж» на мотоцикле, «Батя» на первой, а я на второй машине.

– Екарный бабай! Эфиоп вашу мать! Это же толстый полярный лис! Как они это водят? Это же задница, а не езда. – И еще много, очень много интересных выражений услышала от меня эта абсолютно невиноватая ни в чем машина. Пока мы ехали до базы, я скинул килограммов пять, как минимум. Вот это пятая точка дикобраза! Это даже не руль старого «КамАЗа»! Да чтобы я еще раз когда-нибудь сел за такой руль? Наверное, толкать этот пепелац легче. Проще сразу застрелиться.

Перед съездом в лес мы остановились. Я честно больше не мог, так что «Серж» метнулся за «Белкой», а я, мокрый как мышь, обессиленно повалился рядом с дорогой. Вот это водилы у нас сильны! Я стал после этой поездки их больше ценить.

Так и добрались до лагеря. Хапнули мы, оказывается, сборный груз с наших складов. Я почему и тормозил машины из Краславы – там не было проходящих войск, а все окружные склады Красной Армии находились в Даугавпилсе, и немцы их постепенно растаскивали. Большая часть уходила по железке, но и машинами тащили много и в разные стороны. Даром, что ли, я с полицаем разговоры разговаривал? Ко всему прочему, я интересовался у этого псевдочеловека складами, находящимися в округе. Хотя человеком полицая назвать нельзя, но я же ему заплатил. Где-то двести лат и сто шестьдесят рублями получилось. Не знаю, много это или мало? Просто больше ему в пасть не вошло. Мне не жалко, я бы еще добавил, просто было некуда. Не в задницу же запихивать? Не поймут.

Трупы немцев, кстати, мы привезли с собой. На радость новобранцам. Сегодня у них будет веселуха по полной программе. У всех. Сколько их там у меня, включая Веру? Пятнадцать штук? Вот сейчас возьмут винтовки с примкнутыми штыками, подвесят немцев подальше в лесу и будут по очереди штыковые удары отрабатывать, а потом закопают то, что от них останется. Старшина поучит. Уж штыковой-то подготовке здесь уделяют основное внимание, а на поляне этой нам все равно не жить.

Вот теперь я молодец! Имею полное право нажраться, упасть под куст, и все остальные обязаны танцевать вокруг меня ламбаду. То, что мы взяли в этих грузовиках, обеспечит нас на долгое время. Картошки только нет, а я картошку очень уважаю. Главное, мы взяли медикаменты, еще бы там кто-нибудь положил нам старого врача из гетто, я бы точно поверил в бога, а так придется его искать, причем, видимо, завтра или, по крайней мере, послезавтра. Нет только оружия и боеприпасов, но меня ими немцы уже снабдили. «Старшина», увидев содержимое грузовиков, стал похожим на краба. Казалось, он сейчас обхватит своими ручищами кузов и никого к нему больше не подпустит. То-то мне показалось, что грузовик как-то тяжело идет. Еще бы ему так не идти, столько всего напихано, а «Старшине» растаскивать и заодно машины раскурочивать. Нет, все же придется ехать без «Бати». От нас с «Сержем» здесь все равно никакого толка, у нас с ним руки под другое заточены.

«Старшина»

Ну капитан! Впервые я увидел такого командира. Я даже не знал, что такие командиры бывают. Они были в моей жизни разные. Но этот! Он никогда не кричал, говорил всегда спокойно и строго, но заботился о бойцах, как мама родная не заботится. Мне, «Погранцу» и «Сержу» он рассказал, как разговаривать с каждой из девочек. Водителям и саперам подсказал, как приглядеться к новобранцам и выбрать лучших себе помощников, и не ошибся ни разу.

А машины, что он пригнал? Это был батальонный склад. И ведь не наобум брал, я с «Батей» потом поговорил. Ждал машины из Краславы, и какие, сказал. И шелк девочкам принес. Да я такого шелка в жизни никогда не видел. Что мне он тогда сказал? Зима на носу, девочкам на белье. И немцев привез мертвых, подвесил их и штыками колоть заставил, всех, и девчушек тоже, а мне приказал учить. Просто сказал: «Надо».

– Это, – говорит, – что. В следующий раз живых подвесим, а то и не одного, а пару десятков, иначе их всех после первого же боя закопаем, – и я поверил ему. Вот как на духу скажу. Прав он. А как кололи они немцев. Зеленые все, кровавые ошметки во все стороны разлетаются, мясо и кости сквозь прорехи формы видны, а аж с радостью, а некоторые, как «Фея», с восторгом. Я смотреть на это не мог, а смотрел, как капитан приказал. Не на висящих немцев. Что я, трупов не видел? На детей. Кто как себя ведет, что необычного увижу. Он ведь тоже на это смотрел, только в сторонке стоял, даже бинокль взял, и смотрел от начала и до конца. Как закончили они, пришел и показал, как яму с тем, что от немцев осталось, заминировать.

Перед отъездом в прошлый раз я сказал «Старшине», чтобы он разбирал одну машину на строительство землянки, досок-то у нас нет, а на деревьях они не растут. Всяких гвоздей, молотков, топоров и разных прочих пил мы набрали в деревне, но доски-то запихать было некуда. Главное, в деревне картошки набрали и лука девять мешков. Виталик доволен как слон, он без лука жить не может. Так вот, машины – это тоже стройматериалы, просто такие специфические. Все, что не пригодится, утопить не проблема, озеро рядом. Вот, оказывается, откуда пошла традиция утилизировать отходы в озерах. Это получается, что я основатель этой поганой традиции? Гнобить ее в качель! А, нет. Это с Александра Невского пошло! Он первый немецкое железо в озеро оприходовал. Фух! Прямо гора с плеч!

Днем наши новобранцы были похожи на вампиров, «Старшина» тоже не красавец, это же не соломенное чучело, в которое на стрельбищах штык пихают. Здесь и кровавые брызги во все стороны летят, и звук соответствующий. Хорошо, никого обедом покормить не успели, а то перевели бы продукты зря. Да и еще пару дней на продуктах сэкономим, это стопудово, и отложить нельзя. «Мешки» же протухнут, еще хуже будет. Останки немцев прикопали в одну яму, заодно показал, как маскировать и минировать. Пока сам, без практики. К вечеру все отмылись, постирались и переоделись в заранее постиранную немецкую и полицейскую форму. Переодеваться, конечно, не хотели, но их никто не спрашивал.

На ужин собрал всех, кроме тех, кто в дозорах, сегодня дозоры усиленные, и в них только «старики». Всем разлито, кружки мы тоже притащили из деревни. Это вообще мобилизационный набор солдата: кружка, ложка, миска, продукты на три дня. Так что на многострадальном брезенте очередной ужин. Говорить начал без предисловий.

– Вы можете меня считать жестоким, вы можете меня считать бессердечным и вообще думать обо мне все что угодно, но сегодня вы прошли свой первый этап обучения. Это обучение будет долгим и разнообразным, но учиться разбирать винтовку и автомат, стрелять и бросать гранаты для вас не главное. Такие люди нам не нужны. Только с такими знаниями вы будете вечными дежурными по кухне.

Мы научим вас убивать голыми руками, ножом, ногами и вообще любыми предметами. Но чему бы мы вас ни учили, это все бессмысленно без практики, и первый урок такой практики вы сегодня получили. Нам надо, чтобы вы пересилили себя. Вы у меня не пойдете в бой до тех пор, пока не сможете убить человека ножом, потому что наш бой накоротке.

Сегодня Сара открыла свой личный счет. Сегодня от ее имени мы повесили полицая. Прямо в центре Краславы. И то, что это сделали мы, а не она, лично для меня ничего не значит. Будем считать, что я дал этого полицая в долг. Вырастет до бойца, отдаст. Чем быстрее вырастет, тем быстрее отдаст. Я хочу, чтобы вы понимали одно. Нам не нужны самоубийцы, нам нужны бойцы, солдаты, воины, которые убьют врага и вернутся с победой. И за это мы сейчас выпьем.

Арье, Давид и Зерах становятся командирами групп. «Старшина» определит составы групп.

Майя, с сегодняшнего дня ты «Фея». Старшая у тебя «Дочка». Сара и Эстер, старшая Сара. Работаете парами, у вас своя программа подготовки. Завтра в девять ноль-ноль старшим групп подойти к «Старшине» на инструктаж. Вы все сегодня без дозоров, отдыхайте. – После чего, подавая пример, выпил крепчайший самогон и ушел не прощаясь.

На следующий день лагерь опять напоминал муравейник. Вообще-то так каждый день, просто я замечаю это, когда сижу с документами. «Дочка» и «Фея», Сара и Эстер стали у меня вечными дежурными в дозоре. Я и Серж в течение двух дней периодически находились с ними, проводя инструктаж по маскировке, передвижению, ориентированию, определению расстояния до разных объектов и прочим прикладным наукам. Учить их стрелять мы будем зимой. Сейчас нельзя шуметь, да и стрельбище должно быть практическим. Чего зря боеприпасы переводить? Отловим с «Сержем» потом пару полицаев, подвесим в лесу, и пусть развлекаются. Пробыли мы в лагере два дня. На дороге тихо, если машины и искали, то явно не здесь. На второй день испортилась погода, хорошо, что два грузовика уже полностью пусты, так что все спят в них.

7 августа 1941 года

Опять раннее утро, опять нас разбудил «Старшина». Сегодня мы едем вдвоем с «Сержем». Я вырядился немцем, а он полицаем, буду изображать немого, но важного господина. Сравнивая карту с местностью, я обратил внимание на интересную особенность, которую не давала карта. Здесь мало деревень, но очень много отдельных хуторов с зажиточными владельцами. Хутора стоят не на основной дороге, к ним ведут небольшие, но очень ухоженные проселки, которые часто заканчиваются в обозначениях тупиком. Сами хутора на карте не обозначены, получается, что дорога есть, а строений нет.

Следующий день. Район будущего базирования. Вчера весь день занимались разведкой дороги и мест будущего расположения. Наблюдали за хуторами, осматривали дороги и подъезды к озерам. Все так и есть. Любая тупиковая дорога заканчивается хутором, часто очень большим, в несколько жилых домов, не считая хозяйственных построек. За одним хутором наблюдали четыре часа, оставив мотоцикл в лесу. На хуторе, помимо многочисленных обитателей, шестеро с трехлинейками. Приехали они вечером на трех телегах и остались ночевать. Причем все три телеги здорово загружены, а на ребятках что-то вроде формы с повязками на левом предплечье и военные кепи. Ночь мы провели в лесу, на рассвете, все три телеги уехали из хутора, и мы собрались за ними проследить. Но запах почувствовал в этот раз я.

Так мы на это и вышли. Небольшой овраг, в нем два десятка наших красноармейцев. Все со следами пыток, выколоты глаза, отрублены руки, раздроблены кости. К здоровому дубу прибит летчик. Видно, прибивали еще живого и так оставили. Все ясно – наши клиенты. Отметил на карте хутор, в молчании дошли до мотоцикла и уехали оттуда. Пусть пока живут.

Вышли на дорогу Даугавпилс – Резекне. Дорога очень оживленная. Движение постоянное и в обе стороны. Опять наблюдаем за хутором. Картина та же, много вооруженного народа, разнообразные постройки и повешенный в сторонке, чтобы не вонял рядом с домами, красноармеец. Правда, здесь пооригинальничали, голову отрубили и за ноги повесили. Голову рядом на кол пристроили.

Сколько смотрю, не могу понять. Зачем? Ладно, поиздевались, попытали, хотя тоже непонятно зачем, эти солдаты явные окруженцы. А дальше? Сейчас лето, мимо смердящих трупов будут ходить твои же дети и женщины. Вот сейчас на полянке повесили. Через пару недель твои же родственники пойдут по этой полянке собирать грибы мимо смердящего трупа. Вы потом эти грибы есть будете? Я вот, к примеру, извращенец, но это понятно, я в фильмах ужасов еще и не то видел. И смотрел их так, чисто по приколу. А это зачем? Зачем, вашу мать? Кто-нибудь может мне это объяснить? Ради ненависти? Это какая же у вас ненависть, ребята? И самое главное, к кому? К этому вот молоденькому мальчишке? Не понимаю и не прощу. Я тоже такой затейник, и фантазия у меня бурная, а ненависть уже почти безграничная.

Следующий хутор. Смотрим за ним оставшиеся полдня. Похоже, я нашел что-то интересное. Вернее, не я, опять «Серж». Пришел на место нашей лежки весь черный, я его таким еще не видел, аж зубами скрипит. Ну да, очередной овраг. Ничего нового, кроме количества и трех изнасилованных и заколотых штыками девчонок лет по тринадцать-пятнадцать, не больше. Надо поискать авторов этих художеств. Рядом со зверями мы не уживемся. А чего их искать? Прямо рядом, по прямой, по лесу километров семь. Большой удобный хутор. Четыре здоровых жилых дома и восемь хозяйственных построек. Что за постройки – ух его знает, я ни разу не крестьянин. Огороды размером с футбольное поле и поле с аэродром, но это чуть дальше, а перед домами нехилая такая площадка, на которой полтора десятка «КамАЗов» легко поместятся. В общем, усадьба целая.

Находится это великолепие километрах в восьми от проселочной дороги, в лесу. Прямо на берегу небольшого озера. Ну как небольшого? По сравнению с находящимся рядом небольшим водохранилищем – небольшое, а вообще приличное озеро. Прикинул я по карте, там дальше выход на несколько расположенных цепочкой небольших озер. На берегу мостки, небольшая пристань и шесть лодок, во дворе сеть сушится. Очень удобно расположенный хутор. Никого рядом. С одной стороны озеро, с двух сторон глухой лес и с четвертой проселочная дорога, которая тоже идет через лесной массив с небольшими просеками, заросшими невысоким, но густым ельником.

Странный хутор, очень странный. Что такое местные хутора? Это всегда рядом большое поле, которое кормит всю семью, огороды огромные, семьи большие. Этакая мини-деревня из родственников, потому что рядом с родителями всегда живут и взрослые дети со своими семьями. А тут тишина. Нет, поле есть, и огороды есть, а людей мало и только взрослые, детей нет. Где дети? Куда они все подевались? Вывезли к родственникам? Зачем? Сейчас же лето, самое раздолье и самая страда. Очень много строений в смысле хозяйственных построек и домашних животных. Да неужели все хозяева в том овраге? А те девчонки – местные дети?

Вашу ж маму! Даже я такого не ожидал. Многое в жизни видел, читал, смотрел фильмы, но увидеть своими глазами семью из двадцати девяти человек в одной яме… Так, ветками только забросали, самым маленьким детишкам годика по три. Убиты не огнестрелом. Не все, по крайней мере, большинство штыками и прикладами. Давно уже, недели три точно прошло, а как бы не больше, по такой жаре быстро все разлагается. Вот девчонки в той яме свеженькие, в смысле, дня три, наверное, как убиты.

Развлекались все это время и позже добили? Они вообще понимают, что творят? Нормально так прибарахлились. Свалили хозяев в одну яму и въехали в новый дом. Приобрели фазенду в лесу. Постоянно живут четверо. Старик с бабкой и парень с девахой, то ли работники, то ли дальние родственники, и приезжают к ним четверо на грузовике, на нашей полуторке, это «Серж» определил, для меня что полуторка, что не полуторка. Все три раза приезжали груженые. Полуторка в последний раз еле ползла. Сгружают валом в один из сараев, а обитатели потом растаскивают. Работают как пчелки или муравьи, слаженно, с огоньком. Сидим уже второй день. Пора сваливать, ничего нового мы здесь больше не увидим.

10 августа 1941 года

Возвращаемся на базу. От хутора «Сержа» я еле оттащил. На рассвете он нашел еще одну яму. Человек сорок. Навалены беспорядочной кучей, поэтому сложно точно подсчитать. Давно лежат, воняет так, что глаза слезятся уже метров с семи. Красноармейцы, два летчика, милиционеры и танкисты. Все полураздеты и босые. Прямо упыри-многостаночники какие-то. Развлекаются по полной программе, но эти хоть людей по лесу не развешивают. Расстреливали их всех здесь – на краю ямы гильзы от «Наганов» и «Мосинок».

Едем днем. На дорогах пусто, встречаются люди, работающие в поле. В одной деревеньке остановились у колодца, так нам почти сразу молока притащили и с поклоном вручили. Мужик местный подсуетился. Холодненькое! Аж зубы ломит, а мужику эти зубы явно жмут. «Серж» еле сдерживается, но приходится улыбаться и похлопывать мужика по плечику. Прощаемся. Ох, заеду я попозже осенью в эту деревню на обкатку молодняка, просто так ты у меня не сдохнешь. Пока мужик бегал в дом, я устроил словесную выволочку «Сержу».

– «Серж»! Тормоз паровозный! Запалишь нас, нам будет здесь не проехать со своим караваном, а дорога такая удобная, етить твою налево. Подожди тройку недель. Будем молодняк ножевому бою учить, заедем, поквитаемся. Улыбайся и заряди его пожрать принести. – Так что когда мужик притащил нам семь красноармейских книжек, «Серж» лыбился так, что гланды были видны, а я отстегнул мужику денег, и нам вытащили еще и поесть, а то мы даже оголодали слегка, по лесам погулявши. Никого же не трогаем. Пацифисты гребучие. Похоже, вылавливание окруженцев в этом районе – это национальный спорт с элементами садизма. Неудивительно, что у нас после войны столько пропавших без вести. Вон эти пропавшие без вести по лесам валяются, и хорошо, если целыми кусками.

Забрав провиант, отъехали от деревни километра четыре и встали на короткий отдых. Лесная опушка встретила нас запахами грибов и начинающейся осени, но я не замечал этого. Здесь на небольшой прогалине в лесу я собирался поваляться остаток дня и хоть немного привести мысли в порядок. Дорога была совсем рядом, и даже слышно было, как по этой неширокой дороге проезжают крестьянские телеги. Не часто. За два часа, что мы просидели на этой небольшой полянке, только три раза. Я вообще не смотрел на дорогу, завалившись на траву в тень разлапистой березы, а «Серж» лениво наблюдал за окрестностями и периодически отходил от меня к кустам у дороги, но надолго его не хватило.

– Не могу, командир. – Надо сказать, Серж первым стал называть меня «Командиром». С поездки в Краславу, а потом подхватили и остальные, даже Виталик. – Душа не на месте. Пока не вернусь, не успокоюсь. Давай сходим в деревню? Ну хотя бы в тот дом. Ты же умеешь. Давай вернемся? – Я с любопытством снизу вверх посмотрел на напарника. Это был второй случай, когда этот опытный боевик проявил эмоции. Первый раз был в Краславе. Я в принципе не был против. Когда еще осень наступит? Занесет ли нас еще в эту сторону? Будет ли у меня возможность вернуться в деревню, как я сгоряча пообещал «Сержу»?

Война – штука непредсказуемая, а пар «Сержу» спустить надо сейчас, иначе крышку у чайника снесет. Да и у меня, честно говоря, тоже. Я так и не отошел от Сарьи. Внешне это не сильно заметно, а вот внутри меня не только перевернуло, а всего перекрутило. Все, что я увидел в этой поездке, только добавило мне – нет, не ярости. Совсем нет. Осознание того, что враги не только немецкие солдаты и офицеры, но и вот такие простые латвийские крестьяне, сейчас просто ударило меня.

У меня нет другого выхода. Если, попав сюда, я думал о том, как мне побыстрее отсюда смыться, а для меня это было сильно большой проблемой. Двигаясь все дальше на запад, я легко прошел бы и Польшу, и Чехословакию, и Австрию, и Италию. Впрочем, маршрут я выбрал бы южнее. Через Болгарию и Турцию. Но именно сейчас я понял, что никуда не пойду и буду делать то, что надо, то, что я умею делать лучше всего, и то, что на сегодняшний момент правильно. Иначе не имело смысл освобождать пленных, спасать людей в Сарье, уничтожать пост и мотаться по местным окрестностям, зверея от увиденного. Уйти отсюда можно и позже. В сорок четвертом сюда Красная Армия доберется? Вот летом сорок третьего отсюда можно будет сваливать, по пути вырезая всех, до кого дотянемся. Денег у нас теперь хватит, да и немцы за это время местного бабла на прокорм подкинут.

Положа руку на коленку, я двигался в Латвию еще с одной целью. Расстрельные команды, начальники полиции и гестапо, всевозможное административно-хозяйственное руководство оккупационных организаций Германии сейчас собирают и отбирают ценности у населения, а за границей надо на что-то жить. Не банки же мне там грабить. В дальнейшем мне надо только прикинуть маршрут ухода и попутчиков набрать. Оставаться в коммунистическом рае я одно-значно не собираюсь. Жить надо на берегу моря, а еще лучше на берегу океана, а в Советском Союзе только Северный Ледовитый океан. Пусть оставят его себе, я на берегу такого океана долго не проживу.

– Хорошо. Уговорил, черт языкастый, но сидим у дороги и смотрим. Надо подождать транспорт со стороны деревни и взять пленного. Все равно кого. Хоть мальчишку. Просто так в деревню же не полезем, – сказал я «Сержу», думая о своем, о девичьем. Сходить-то сходим, но все равно ближе к ночи. – Только вернуться надо к самой деревне. Там, когда проезжали, есть съезд в поле, и дорожка идет вдоль края леса. Оттуда вся деревня будет видна. Понаблюдаем и решим, куда бежать, кого мочить.

Так и сделали. Завели мотоцикл, выехали на дорогу, проехали километра три и свернули на полевую дорогу, проехав по ней метров триста до очень красивой опушки с крохотным пятачком выкошенной травы у самой дороги. Даже невысокий стог сена здесь присутствовал. Остановившись, скомандовал «Сержу»:

– Бери бинокль и смотри за выездом из деревни. Здесь с километр. Околицу хорошо видно. Посиди пока, я по лесу прогуляюсь, посмотрю, что здесь да как. – Оставив «Сержа» наблюдать, скинул все лишнее, и автомат тоже, оставив себе только два «Вальтера», и, пробежавшись по дороге метров четыреста пятьдесят, вошел в лес. Постоял немного на опушке, слушая лес и отфильтровывая лесные звуки, но, ничего лишнего не услышав, неспешно двинулся дальше, периодически останавливаясь. Деревья мне здесь понравились. Там, где мы остановились, был небольшой березнячок, переходящий в смешанный лес, а здесь прямо у края леса стояли высокие сосны и дальше начинался сосновый лес с редкими вкраплениями старых берез. То что надо.

Нашел я сразу, метров через сто, на небольшой освещенной солнцем прогалине. Сначала один, затем второй, а потом и вообще огромный. Муравейники, конечно же. Определившись по месту, стал забирать вправо по лесу, осматривая, насколько это возможно, траву, кустики черники и невысокий в этом лесу подлесок – следы искал. Сразу не нашел, но вот дальше все же обнаружил. Километра полтора пришлось пройти. Сначала, понятно, запах почувствовал.

Ну а что я мог еще искать? Красноармейские книжки нам в деревне отдали, дорога полевая есть, не рядом с деревней же они лежат. И не рядом с обочиной. Закапывать трупы около деревни тоже дураков нет. Значит, лежат в лесу, подальше от основной дороги и недалеко от дороги полевой. Вручную никто далеко трупы таскать от телеги не станет. Потому-то я первым делом к муравейникам и направился, муравьи – санитары леса, но здесь оказалось иначе.

Тела были накиданы на опушке леса прямо рядом с полевой дорогой, огибающей поле. Двадцать четыре человека, больше половины со старыми бинтами, полураздеты, разуты. Почти все заколоты вилами – следы характерные. У шестерых следы пыток. Пытали без особенных затей. Топором отрубили пальцы на ногах да раздробили кости и ступни ног, видимо, обухом топора.

Осматривая тела, понял, почему пытали именно их. Четверо темноволосых, два политработника. У политработников еще и глаза выколоты. Как определил, что политработники? Гимнастерки сохранились со звездами на рукавах. Как они там сейчас называются? Политруки? Не люблю я коммунистов. Какими только отходами жизнедеятельности человеческого организма их в моем времени не поливали. В большинстве случаев за дело. Скурвилась Коммунистическая партия Советского Союза к нашему времени. Те клоуны, что в демократической России основной власти подмахивают, не в счет. Клоуны – они и в Африке клоуны. Подарили руководителю псевдокоммунистического цирка государственную дачку – и рад мужик до усрачки. К правительственной связи подключили – жизнь удалась.

Вот только все время все забывали добавить, что с коммунистами в этом времени в плену делали. А вот это самое и делали. Передовые немецкие части расстреливают евреев и коммунистов, не отходя далеко от места пленения. Поставят рядком, отсортируют, после чего взводный прикажет унтер-офицеру, тот выберет какого-нибудь Ганса или Фрица, снимет солдат винтовку с плеча и хлоп. Труп. Два. Три. Пять. Сколько господин офицер прикажет. Ибо унтерменши и идейные враги. Ну а уж поляки, украинцы, прибалты и белорусы развлекаются весьма незатейливо, перераспределяя материальные ценности. Разумеется, и белорусы тоже. Ну не украинские же каратели Сарью вырезали. Карательные батальоны «Великой и Незалежной» появятся в этих местах значительно позже.

У прибалтов тоже по месту работенки хватает. В Прибалтике огромное количество людей в окружение попало. Вон они как работают. Весело да с огоньком. Прямо перед моими глазами плоды их труда. Двадцать четыре человека только в этом месте, и судя по тому, что из тех красноармейских книжек, что нам отдали, здесь только трое, то где-то в соседнем перелеске есть еще одно такое захоронение. Темноволосые красноармейцы не все евреи, двое, если быть точным. Один цыган, уж больно внешность характерная, второй украинец. Украинцев темноволосых вообще очень много по миру шастает. Все шестеро убиты с особой жестокостью. Как? Вилами в живот. Не меньше трех раз каждого. Раны страшные, умирали люди в диких мучениях. Их специально не добивали.

Осмотрев все насколько возможно, так же неспешно двинулся вдоль опушки обратно. Торопиться было особо некуда, до ночи нам здесь однозначно куковать. В деревню пойдем пешком, оставив мотоцикл здесь.

Зря я не торопился. Самое интересное пропустил. Пока я болтался по лесу, «Серж» взял «языка». Двоих. Мужика и мальчишку лет тринадцати. И телегу с конем. Или с лошадью? Подойдя ближе, засвистел «Прощание славянки». Голоса у меня нет. Да и немецкий солдат, напевающий русскую песню, – это тот еще анекдот. Зря я шифровался. «Серж» был занят и меня обнаружил, лишь когда я подошел совсем близко. «Серж» топтал ногами мужика. Топтал весьма профессионально, пиная того по почкам и печени. Мальчишку я обнаружил, уже когда подошел. Пацан был связан, в рот ему была засунута его кепка, а глаза не завязаны, и видел он нас во всей красе. Вот «Серж»! Идиот энкавэдэшный. Теперь пусть сам мальчишку убивает.

– И чего ты его пинаешь? Убить хочешь? – Игра в злобного и доброго здесь не прокатит. Не с этими кадрами. Будем играть в злобного и ужасного. Злобного они уже видели, а ужасного я сейчас всем изображу.

– Это он, Командир. Тот, кто нам документы в деревне принес. Молчит. Только лается и матерится, – не сказал, а выплюнул «Серж». Я усмехнулся.

– Так ты спрашиваешь неправильно. Привыкли у себя в Красной Армии без фантазии работать. Проще надо быть. К природе поближе.

«Серж» вытащил кляп у здорово избитого пленника. Вот когда он его успел так отрихтовать? Башка у него уже квадратная. Глаза подбиты оба, кровь сочится из разбитой брови.

– Ничего не скажу, суки краснопузые, – завизжал мужик и тут же словил от «Сержа» еще один пинок в печень.

– Скажешь. – Я присел перед мужиком на корточки. – Все скажешь. Мне всегда все рассказывают. Даже то, чего не знают. Я же не лейтенант Красной Армии. Он обычный рабоче-крестьянский парнишка. Ни ума, ни фантазии. Как привык у себя на заводе кулаками размахивать, так и действует. Пленного взял, а допросить правильно не может. Можем с тобой поспорить. Ни я, ни лейтенант тебя пальцем больше не тронем, но ты будешь умолять нас, чтобы мы у тебя о чем-нибудь спросили. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. – На лице у мужика появилось удивление. «Серж» тоже был ошарашен. – «Серж». Ты почему со взрослого начал? Пацану по заднице палкой надо отвесить. Все сразу скажет. Зачем этого-то долбить?

– Он по-русски не понимает. Только мычит и лепечет что-то. Вроде по-литовски.

– Не понимает по-русски? Это плохо. Научим. Что стоишь? – обратился к «Сержу». – Грузи пацана на телегу. Это не его отец, не похож, а жаль. Мальчишку пытать бессмысленно, да и не воюю я с детьми, когда есть такие стойкие деревенские парни. Есть более традиционные методы допроса. Хорошо, что ты ему рожу разбил, быстрее сломается, – добавил я «Сержу», с непонятной для всех усмешкой. Сам дошел до телеги. Уж больно характерные бутылки я увидел. Вытащил одну плотно пригнанную пробку, другую, третью. Странный набор. Шесть пятилитровых бутылок самогона и две керосина. Пока осматривал телегу, «Серж» заткнул пасть мужику какой-то тряпкой и, предварительно заехав ему в «солнышко», загрузил его на телегу мордой вниз. Мальчишку сгрузил туда же. Бутылки все, что были, я выгрузил и поставил рядом с мотоциклом. Туда же сложил и немудреную закуску. Нам они с собой не нужны, а вот топор, найденный в телеге, меня откровенно порадовал.

Проехали вдоль леса до тропинки, уходящей в лес, и остановились. Пока «Серж» выгружал пленников и складывал их под сосной, я срубил два дрына толщиной в три человеческие руки и длиной метра в полтора и очистил их от веток. Приготовив все, я, ни слова никому не говоря, погнал пленников в лес. К муравейникам. Я же обещал никого пальцем не трогать. Муравьи это сделают за меня. Дойдя до места, мы с «Сержем» развязали и раздели обоих пленников и привязали руки мужчины к вырубленному мною колу.

Пленник по-прежнему ничего не понимал. «Серж», впрочем, тоже. Руки ему я привязал в четырех местах. К кистям и к предплечьям. Подготовившись, я подошел к мужику сзади, ударом под колено подбил ему ногу и уронил на землю спиной вниз. «Серж» по моему знаку связал ему ноги, и мы вдвоем привязали связанные ноги ко второму дрыну. Пацана я оставил смотреть на этот цирк стоя. Как только «Серж» закончил вязать пленника, я опять присел перед ним на корточки и продолжил спектакль. Кляп специально не вынимал. Рано.

– Зря ты не стал ничего говорить командиру Красной Армии. Ну получил бы еще немного кулаками и ногами, а потом переселился бы на тот свет от пули. Нормально. Не так, как ты политруков вилами резал. Почти не больно. Сейчас я тебя привяжу ногами к дереву и разворошу муравейник. Мы специально так привязали тебе руки и ноги. Крутиться ты не сможешь, руки, привязанные к колу, не пустят. Не перевернешься, не отползешь, не встанешь на ноги. Даже голову разбить себе не сможешь, так как лежишь на хвое, а эти трудолюбивые лесные насекомые будут тебя жрать. Причем начнут они с разбитой брови и с глаз. Так им проще и вкуснее. Уже через двадцать минут ты пожалеешь, что родился на белый свет.

Мы подойдем через полчаса. Если к тому времени ты не захочешь разговаривать с товарищем лейтенантом, я оставлю тебя еще на час. Сойдешь ты к тому времени с ума или сдохнешь, мне не интересно. Отловим на дороге кого-нибудь еще. Мне абсолютно все равно, кто мне скажет то, что мне надо. Ну, удачи тебе. Не скучай. – Пока я все это говорил, сообразительный «Серж» привязал ноги нашего пленника телефонным проводом к дереву и действительно разворошил ногами муравейник. Говорил же я, что он конь недоразвитый.

Мужику и так не будет скучно. Я его прямо на муравьиную тропу положил, а теперь через полчаса мужик может и с ума сойти. Так бы его несколько сотен рабочих муравьев исследовали, потихонечку доводя до сумасшествия, а сейчас вывалятся из муравейника десятки тысяч озверевших муравьиных солдат, умеющих только рвать тех, кто обижает их дом. Выскочат муравьишки из караулки, а у порога их домика кусок мяса ногами дергает. Сколько секунд они раздумывать будут? Вот такая вот разница. Дай бог, если он доживет до нашего прихода.

Пока мы шли к опушке леса, мальчишка, слышавший наш диалог от начала до конца, доходил до кондиции. Вой оставленного нами пленника слышен был очень долго. Выйдя на опушку леса, я продолжил разыгрывать ужасного.

– Слышь, «Серж». А ты чего сюда мальчишку-то притащил? Не мог в лесу прибить? Языка он не знает, допросить мы его не можем. Ну и на хрен он тебе сдался? Не хочешь сам пачкаться, давай я зарежу. – Говоря это, я едва сдерживал смех, но и «Серж», и мальчик приняли все за чистую монету. Ноги ребенка подкосились, и он, рухнув на колени, жалобно мыча, пополз. Причем полз он к «Сержу». Связанные сзади руки подрагивали в такт шагам, веревки впились в запястья.

– Ты что, Командир? Это же ребенок! – только и смог выдавить из себя этот энкавэдэшный тормоз.

– Ребенок, говоришь? Это ты ребенок. Мы с тобой сейчас на каком языке разговаривали? Мы с тобой разговаривали по-русски. При своем хозяине он русский язык не понимал, а сейчас как-то быстро понял. Это не сын и даже не родственник. Обыкновенный работник. Причем сирота. На спине и на заднице следы побоев. Видимо, вожжами. Палками его забили бы до смерти. Ты думаешь, зачем я их обоих раздевал? Я искал похожие родинки и родимые пятна, а как следы побоев увидел, все встало на свои места.

Мальчишку бьют постоянно, и старые следы есть, и свежие. Хозяин у него – самый обыкновенный садист. Не может он власть свою не показывать. Ему все равно на ком, на мелком работнике или на пленных политруках. На обухе топора следы крови. Там дальше вдоль леса двадцать четыре трупа. Шестерых из них пытали, и, похоже, с помощью этого топора. Сам топор чистый, а между топором и топорищем кровь запекшаяся. Ответь на два простых вопроса. Что можно такого рубить топором, чтобы между топором и топорищем запеклась кровь, которую невозможно отмыть, и почему этот топор лежит в телеге, а не дома.

Отойди в сторонку и допроси мальчишку. Меня интересует, где они закопали оружие. То, что не дома, – это понятно, где-то здесь недалеко их тайник. И пусть не свистит, что не знает. Они сейчас как раз к этому тайнику ехали, иначе нет смысла сворачивать сюда с основной дороги. Кто в деревне еще участвовал в убийствах красноармейцев. Где их дома. Пусть нарисует схему от колодца, иначе мы в деревне потеряемся. Допрашивай. Если почувствуешь, что врет, позови меня. Отрежу ему пяток пальцев на руках, или уши, или и то и другое, вместе взятое. У меня все правду говорят. – И, обращаясь к заплаканному мальчишке, добавил, кивнув на «Сержа»: – Соврешь ему хотя бы слово, я тебя оттащу в лес и лично в муравейник засуну. Расскажешь правду, отпущу. Слово даю. Не забудь рассказать, как твой хозяин политруков и евреев пытал, и не говори ему, что ты не знаешь, не видел и не слышал. Все равно не поверю. Ты с ним все время трешься. Где твои родители, где ты жил до этого, есть ли у тебя родственники – нам не интересно. Скажешь все, что знаешь, – отдам тебе лошадь с телегой, оружие, какое попросишь, и отпущу на все четыре стороны. Уедешь отсюда подальше, выберешь семью и попросишься примаком. С лошадью и телегой тебя возьмут. В любом случае будет лучше, чем сейчас. Поможешь нам, я помогу тебе. Нет – я тебя рядом с твоим хозяином пристрою.

Пока «Серж» выслушивал мальчишку, я обыскивал телегу. Именно выслушивал, вопросы ему задавать не пришлось. Мальчишка рассказывал с такой скоростью, что я только диву давался, как быстро он освоил русский язык. Я действительно не люблю допрашивать, у «Сержа» это получается лучше. Что значит опыт. В том смысле, что сейчас я почти уверен, что «Серж» – сотрудник НКВД. Слишком много характерных мелких подробностей проскочило в его поведении за последние несколько дней. По таким подробностям легко можно узнать, чему учили и чему научили человека за всю его жизнь. Учили «Сержа» хорошо, но он сентиментален и пропускает очень много мелких деталей.

Еще через сорок минут «Серж» раскапывал схрон. Мальчишку мы развязали и позволили ему одеться сразу, как подъехали сюда. Устроен схрон был недалеко от места допроса, на соседней поляне за огромной сосной. Грамотно расположен, надо сказать. Здесь был небольшой взгорочек, и почва была песчаная. Увидев люк, «Серж» победно поднял голову и встретился глазами со стволом пистолета Коровина, направленного ему прямо в лобешник. Я сидел сразу за «Сержем», прикрытый его спиной. Расстояние между нами было небольшое, метра два. Пистолет мальчишка держал уверенно, но нажать на курок не успел. Выстрелил я прямо из-под руки «Сержа». Тяжелая пуля армейского «Вальтера» попала мальчишке в правую сторону груди, пробив его насквозь. Выходное отверстие было страшное, и умер пацан почти сразу, пару раз дернув в агонии ногами в стоптанных штиблетах.

Отодвинув «Сержа», я внимательно миллиметр за миллиметром осмотрел крышку люка. Не хотелось бы мне накрыться на деревенских приколах, которыми так любят пользоваться местные жители, но нет, все было нормально. Ставить растяжки здесь еще не принято, а всякие самострелы на поляне не поставишь. До ближайших кустов было метров восемь, но я на всякий случай сходил, не поленился.

Схрон ничем особенным не поразил. Квадратный люк прикрывал вход в небольшую землянку, шесть на пять метров, с обыкновенной приставной лестницей. Внизу был грубо сколоченный небольшой стол с двумя такими же табуретами и склад. Красноармейская и командирская форма, снаряжение, оружие, боеприпасы, продукты, десяток бутылей с керосином и два десятка с самогоном. Этакая заначка на всякий случай. Все, что лучше не хранить дома, чтобы не отобрали. Опытный. Видно, жизнь хозяин прожил извилистую, что, впрочем, неудивительно. Времена сейчас такие.

Выбравшись из схрона, я обратился к напарнику, тупо рассматривающему магазин пистолета, в котором не было патронов:

– Телегу сначала разгрузим, а потом на вопросы отвечу. – Разгрузили телегу, сгрузили все в схрон и замаскировали. Ничего из того, что здесь лежит, нам пока не пригодится, да и вывозить не на чем. Ни в телегу, ни тем более в коляску мотоцикла все это хозяйство не поместится.

– Как ты догадался? – спросил «Серж», как только я закончил маскировать люк.

– А чего там было догадываться-то? Видел бы ты, что видел я, сам бы догадался. Дом, в котором они живут, где стоит? Задницей к этому полю. Значит, это их земля. Я все никак не мог понять, почему политруков и евреев убивали, трижды воткнув вилы в живот, тем более что у всех руки за спиной связаны. Одного раза более чем достаточно, а оказывается, это так отец сынка обучал. Несколько красноармейцев убиты из пистолета маленького калибра. У каждого по несколько ранений – стрелять учился. Я когда глаза его увидел, все сразу понял. Ты в нем ребенка видел, а я врага. Вот и вся разница. Все остальные детали только в копилку пошли.

– Какие детали? – «Серж» все еще ничего не понимал.

– Это отец с сыном, под левой рукой и на левой лопатке у них одинаковые родимые пятна. Я когда о родинках говорил, по ушам ему проехался, чтобы он успокоился, но он в отличие от тебя просто ничего не понял. Сын единственный или самый старший, иначе не было бы смысла таскать его с собой. В Гражданскую отец успел повоевать или побандитствовать. На правом бедре старый пулевой шрам, на правой лопатке ножевой, но, скорее всего, сабельный. В телеге тайник, прямо под руками возницы. В тайнике пистолеты Vis.35 и Коровина. Сейчас они оба без патронов. Кроме всего остального, в телеге весьма необычные для крестьянина продукты: банки с немецкой тушенкой и с французскими рыбными консервами. Выменял или купил и тащил к себе в норку вместе с самогоном и керосином. Наличие хорошего польского пистолета и запасов патронов под него в схроне позволяет предположить о неплохих связях хозяина с военными или контрабандистами. «Наганов» и ТТ у него в схроне несколько штук, а таскает с собой он именно Vis.

Этим схроном пользуется недавно, года два-три – бревна внизу свежеструганные. Люк схрона и верхние бревна недавно просмолены. Знают о нем только они двое. Рассказывать кому-то еще смысла нет, а в одиночку внутрь загружать неудобно, да и в наблюдении надо кого-то оставлять. Поле это принадлежит им, и соседи привыкли, что они сюда ездят, поэтому и красноармейцы здесь лежат – никто сюда, кроме хозяев, не сунется. Трупы в том месте тоже накиданы специально. Там небольшая ложбинка, заросшая кустарником. По весне эта ложбинка наверняка притапливается, поэтому поле там на некотором удалении, а за зиму от трупов одни костяки останутся.

Следы на теле мальчишки – способ воспитания, а не садистские упражнения. Как отец сына воспитывал, так и он своего сына учит. Отцу лет пятьдесят, сыну тринадцать-четырнадцать. В революцию отцу был тридцатник, значит, эта семья у него вторая. Тебе объяснять, почему он нас так не любит, или сам догадаешься? Как только эти места были заняты нашими, отец вышел бандитствовать. В схроне, помимо красноармейской и командирской формы, пара милицейских гимнастерок с дырками.

Все, что мальчишка рассказал, ерунда полная, а времени ловить кого-то еще уже не осталось. Соответственно, в деревню идти бессмысленно. Если только зайти в крайний дом да выбить информацию из хозяина. Но шум. Придется потом всю семью убирать. Из-за двоих-троих упырей детей резать?

– А его отец? Надо вернуться.

– Зачем? Ты у него уже ничего не спросишь. Времени прошло слишком много. Его муравьи уже загрызли. Не надо было тебе муравейник ворошить. Я про глаза и разбитую бровь не просто так сказал. К тому же он голый. Подмышки и паховая область – самые потные места у человека, а насекомые наводятся на запах, плюс он дергался постоянно. Уже через двадцать минут он должен был сойти с ума. Не веришь? Сходи посмотри, проветри голову. Заодно и мальчишку там оставишь. Пусть те, кто их найдет, ищут следы в лесу, а не на опушке. Лошадь с телегой потом на дорогу отгоним и там бросим. Погуляй, а я пока подумаю. – Пока «Серж» бродил по окрестностям, я внимательно рассматривал деревню в бинокль и думал. Напарник пришел только через два с лишним часа, сильно подавленный. Видимо, сходил к убитым бойцам.

Хоронить я их не собирался, вдвоем это просто нереально. Некоторые трупы уже настолько разложились, что почти разваливаются. Подойдя ко мне, «Серж» молча открыл одну из бутылок и прямо из горла выдул граммов двести. Точно идиот. Самогон может быть снотворным или ядом заряжен. Не просто же так двадцать красноармейцев позволили себя взять? Хотя вряд ли. Заряженные бутыли дома, а если бойцы шли по лесу и выходили к опушке, то самогон и еду им приносил мальчишка. Вот такой вот семейный подряд.

– И вообще ерундой мы занимаемся, – не глядя на напарника, сказал я, как будто продолжал разговор, – не наша это работа – деревни жечь. Не дело просто так баб и детишек без крова оставлять.

– Страшный ты человек, Командир. Такой смерти врагу не пожелаешь, – глухо, не глядя на меня, сказал «Серж».

– Мало ты в своей жизни видел, хотя и в конц-лагере побывал, и в Сарье. Это еще не страшно. Дальше все будет значительно страшней, а упырям за их художества я еще и не таких развлечений организую. Ты меня пока очень плохо знаешь. Белый и пушистый я только со своими, а всем остальным мне под руку лучше не подворачиваться. Поехали обратно. Есть у меня одна идея.

Ночью вернулись на базу. Настроения нет. Лагеря тоже нет. В том смысле, что все уже упакованы и ждут нас на новой базе. Одна землянка уже полностью готова, и часть народа живет в ней.

Здесь, на старом месте, только фишка из броневика и двух рейдовых «Блицев». Все остальные ударно достраивают вторую землянку. Грузовики загружены по гланды. Сильно загружены, в общем. Взяли «Батю» в качестве провожатого и добрались до базы, потом позвали «Старшину», Виталика и «Погранца» и под их присмотром надрались вдрабадан. Вернее, вдрабадан «Серж», я совсем чуть, грамм сто пятьдесят, иначе они меня всем отрядом будут держать, так честно и сказал. Как только алкоголь ляжет на мои контуженые мозги, меня проще будет пристрелить, чем удержать. Нажрались молча. Глядя друг на друга. Я «Старшине» только красноармейские книжки отдал да приказал сворачиваться и маскировать все.

13 августа 1941 года

Все равно пару дней здесь задержаться придется. «Старшина» еще не закончил работы. Нам с «Сержем» надо отойти от вчерашнего забега, а потом скататься за чемоданом и саквояжем. Я вот думаю: нашуметь нам перед отъездом? Или не палиться и прикатить сюда потом. Опять-таки работы в полях идут, то есть везде глаза, а потом эти глаза пойдут по лесам за грибами. Они уже лазают везде. Фишки почти каждый день ребятню в лесах отмечают, но это в лесах и на опушках, а мы расположены так, что никому в голову не взбредет, если только случайно не натолкнутся, но тогда придется невезунчика прямо здесь закопать.

Пока мы катались и гуляли по лесам, «Погранец» обнаружил недалеко в овраге наш самолет СБ, не целиком, правда, а разбросанный по немаленькой поляне. Летчик, наверное, пытался сесть, но не рассчитал и неравномерно разложил самолет по поляне и оврагу. Большая часть самолета валялась в овраге, а отдельные куски – по полю. Странно, но самолет не взорвался, так что очень много обшивки «Старшина» использовал для постройки землянок.

Одно плохо: я давал Виталику задание при разборе грузовиков оставлять некоторые детали, а вот до самолета он сходить не догадался. Так что завтра возьмет инструмент, молодняк и с «Погранцом» во главе сбегают разбирать самолет. Да и еще набрали патронов к ШКАСам. Сами пулеметы скончались, но «Погранец» все равно два снял, ну и патроны заодно все выгреб. Нормально. Сгодятся на первые ПМП, все равно эти патроны девать больше некуда. Летчиков кто-то уже прибрал, в смысле, вытащил и прикопал недалеко. Для чего Виталик снимает детали и заодно все резинки, я приказал не говорить. Про глушаки большинство населения здесь не знает, пусть сюрприз будет.

Второй день идет дождь. Мы с «Сержем» скатались за саквояжем и чемоданом. Пока решили не говорить, что там. Сказать скажем, но сейчас настроения нет. Виталик припер, мне кажется, полсамолета, а еще они нашли парашют и документы стрелка. Это здорово, чем больше шелка, тем лучше. Девчонки, кстати, в шоке от того рулона, что мы притащили из Краславы. «Старшина» сказал, что от меня, так что наутро меня ждала благодарность в виде грибного супа, ну и «Сержу» досталось. На опохмел самое то. К тому же парашют – это стропы, а стропы – это очень прочные нити. Я уже всю голову сломал, на чем мне ставить растяжки. Прозрачной, дешевой и прочной лески здесь еще не придумали. Так что все наши малолетки, свободные от нарядов, под руководством Виталика распускают стропы парашюта.

Уже середина августа, а я так и не приблизился к той норме отряда, которую наметил для себя. У меня так и нет врача и переводчика, а если помедлить немного, то и не будет. Вчера мы посидели в том же составе, что и пили, и вдвоем рассказывали о поездке. Потом рассказал то, что задумал, но это получается само собой, потому что место там классное. Больших деревень действительно крайне мало, а хутора все стоят на отшибе и здорово обособленно. Да и озера, а озера – это рыба, лодки там есть и сети сушатся. Так что уже с голода не помрем, а то, что не съедим, засолим.

«Гном»

Мне никогда не снится моя семья, и вспоминаю я ее редко. Наверное, это неправильно, но это так. У меня нет времени на воспоминания. Сначала мы все смертельно уставали, постоянно бегая под пристальными взглядами инструкторов. Мне лично казалось, что инструкторов больше, чем есть на самом деле. Они были везде, и мы не останавливались ни на минуту. Постоянно что-то делали, и вечером сил у нас хватало только доползти до шалашей. Утром все это начиналось сначала. Зарядка начиналась с бега, потом упражнения, казавшиеся нелепыми. Очень вкусная, три раза в день, еда, и работа на той же кухне, и то, что мне нравится больше всего: изучение оружия. Но не одной винтовки или автомата, а всего оружия, что есть в отряде, от пистолета до пулемета и пушки в броневике. Нам сначала не выдали патронов, но пистолет и автомат с нами всегда, даже когда мы работаем со «Старшиной» или ложимся спать. Мы постоянно занимаемся с оружием. Разбираем и чистим, целимся, иногда останавливаясь по приказу инструкторов, указывающих нам на какую-то ветку или ствол дерева, а чаще сами выхватываем пистолет или вскидываем автомат и с каждым днем делаем это все лучше и лучше. Уже через пару дней после приезда началась учеба с саперами и водителями и работа со «Старшиной» с его стройкой. Потом ко всему этому добавился «Погранец» с хождением по лесу и маскировкой, затем «Третий» и «Командир» со своими все усложняющимися упражнениями, и я перестал уставать, хотя делаю все то же самое и даже много больше.

16 августа 1941 года

Мы выехали ночью. Вчера я тщательнейшим образом осмотрел маскировку по крышу закопанных землянок и схронов. Землянки пусты, в них только дрова, небольшие запасы продуктов и длинные двухэтажные кровати-нары. Для каждой землянки построен отдельный схрон с запасами и оружием. Наши умельцы даже печки-буржуйки сварганили. Машины и броневик заправлены по пробки. Оставшийся бензин мы слили в канистры и прикопали рядом с землянками. Все. Запасная база построена и законсервирована. Хотя сейчас я бы сделал по-другому. С волками надо не жить, волков надо отстреливать вместе с самками и детьми. Сегодня мы этим займемся, а начнем со свободного хутора. Тем более что там детей нет.

Перед самым отъездом я собрал отряд. Были мы все на той же поляне, где стоит рейдовая техника. Все вооружены автоматами и СВТ, одеты в немецкую и полицейскую форму. Стоят группами. Наставник, командир группы и бойцы. «Погранец» у нас как наседка. За этот период он серьезно натаскал молодняк и по моему примеру начал давать людям боевые имена. Словом, снял с меня тяжкое бремя начальной обкатки молодых. Слово «обучение» здесь не катит. По моему совету он не слезает с молодых даже ночью. Раненый пограничник выздоровел, хотя ногу пока бережет. Выздоровел он в основном стараниями Виталика и Эстер. Он у нас теперь «Стриж», помощник «Погранца». Вот они втроем с Виталиком молодых и гнобят.

Эстер

Моя жизнь изменилась стремительно и необратимо. Оцепенение прошло, и лицо тети тоже отодвинулось куда-то далеко, а у меня появились сестры, инструктора и «Старшина». Тот самый добрый дядька, который так заботился обо мне вместе с той девочкой, что была со мной с самого начала. Она стала нашим командиром, добрым другом, наставником и сестренкой. Оказалось, что ее тоже спасли эти люди, которые спасли нас. Нас окружили заботой и вниманием и выдали оружие. И высокий мужчина, который просил нас на дороге об этой мерзости, оказался добрым и отзывчивым человеком, и все его начали называть просто Командир. Тот человек, за которым пришли полицаи в наш дом, тоже был здесь, но я относилась теперь к нему просто как ко всем остальным и даже говорила ему какие-то слова. Моя жизнь изменилась. Хорошо ли это или плохо, я не знаю. Теперь у меня большая семья: три сестренки, «Старшина» и Командир. Я теперь снайпер, и я теперь на войне.

«Дочка» с «Феей» и Сара с Эстер похожи на молодых волчат. Только у них форма не похожа ни на что. Наставники по моему совету придумали что-то вроде маскхалатов. Так что девчонки похожи на лесные пугала. Все девчонки вооружены винтовками СВТ. Виталик сделал на все винтовки сошки, так что девчонкам немного полегче тренироваться с оружием. Надо найти вторым номерам нормальную оптику и сделать глушаки, а так они у нас даже спят с винтовками, впрочем, как и все остальные со своим оружием. Вчера подкрался на фишку, думал ухватить Веру за пятку, так чуть на пулю не нарвался, а она потом показывает мне на «Фею», а та в меня с дерева целится. Причем целится серьезно, без дураков. Был бы чужой, завалила бы с ходу, а я ее и не видел, когда подходил. «Погранцова» школа. Так и не научилась улыбаться девчонка.

Многострадальный тент скончался при строительстве землянок, но бойцы с фишки сделали скамейки. Так, кинули на чурбаки березовые слеги, чтобы на сырой земле не сидеть. Начал опять без предисловий.

– Мы уходим в новое место базирования. Район сложный, разведка выявила сосредоточение полицейских, уничтожающих мирное население и бойцов и командиров Красной Армии. С этой минуты вы на боевой операции. Вам всем придется убивать, и в том числе женщин и, возможно, детей и подростков. Находясь в охранении и дозорах, вы обязаны не допустить раскрытия расположения подразделения. Выполнять все приказы наставников и командиров своих групп. С этой минуты у вас начинается война, и вы будете не только учиться, но и ходить с нами на боевые операции. Скажу еще одно, если среди вас есть верующие в бога, ни стыдиться, ни скрывать этого не стоит. С богом, и всем нам удачи. Нам она очень понадобится.

Потом был ужин, и в час ночи мы выдвинулись. То, что Зерах и еще трое его приятелей – верующие, я знал с самого начала. По мне, все равно, а они пусть верят, если это помогает им жить, убивать и не сойти с ума. Под каким соусом, во славу Яхве или за Родину, за Сталина, мне действительно все равно. Я вообще все это делаю из-за Тали Гуревич из Сарьи. У меня в этом мире свой бог. Только я не признаюсь в этом никому, даже самому себе. Этого бога прибили вилами к двери дома, а еще я видел растерзанных полицаями детей и семью из тридцати человек в одной яме. Как у нас с «Сержем» от этой разведки не поехала крыша? Не знаю. Или все же поехала?

Утро мы встретили в пути. Едем медленно. Во-первых, груженые, хотя взяли только немного энзешных продуктов и личное оружие и боеприпасы. Во-вторых, на рассвете заехали и полностью вычистили схрон. В-третьих, броневик больше пятидесяти не идет, и, чтобы техника не жрала горючее, идем не торопясь, где-то около тридцати километров в час. До места дошли в первом часу дня.

Останавливались и наблюдали за хуторами и полями да постреляли немного, забравшись на небольшую горку. Я посчитал, что ничего страшного не будет, если молодняк выпустит по паре магазинов к автоматам и обойм к СВТ. Тем более что нас теперь такое количество, что подойти к нам просто побоятся. Да и броневик – аргумент в споре не последний, а молодняку радость и практика. Поэтому мы удачно опоздали, где-то на пару часов. Как потом оказалось, удачно.

Заехали всей группой на проселок и сразу, оставив охранение из «Погранца» и группы «Дочки», пошли к хутору. Подъехав, броневик сразу развернулся во дворе и навел пушку на дорогу к хутору. Теперь экипаж броневика будет ждать полуторку. Полуторки во дворе нет, а вот в поле работает восемь человек, помимо хозяев, а хозяева вооружены. Ну да, самые обыкновенные рабы, даже цепи на людях присутствуют.

Я почти не вмешиваюсь, отряд, разбившись на группы, работает по хутору. Хозяев разоружили и связали. Командует «Серж», он опять в офицерской форме, и Виталик, которому я сказал надеть его камуфляж. Я тоже в своей «горке», в бандане и маске, работаю с группой Зераха. Понятно, что то, во что мы одеты, здорово заинтересовало всех, особенно «Сержа» и «Старшину», но я честно сказал, что ответа они не получат. Я поговорю с ними об этом позже, тем более что аналог «горки» мы будем придумывать и шить уже сами. Удобная одежка. Мне так комфортней, и вообще, пора на примере показывать преимущества новой одежды, тактики и использования оружия. Пока мы ездили на разведку, Виталик с помощью «Старшины», Сары и Эстер наделал всем банданы и маски, так что все рабочие группы теперь в них, поэтому выглядят здорово непривычно.

Дом шмонаем сначала мы с Виталиком. Группа Зераха на подхвате, а остальные рассредоточились по границе хутора во главе со «Старшиной». Хозяев разоружили прямо в поле и, пригнав пинками, положили у ног «Сержа». Все делается быстро, молча и деловито. Рабов тоже привели с поля и посадили на землю около броневика, если честно, просто чтобы не убежали, отлавливай их потом по лесу и объясняй, что мы не немцы. Четыре девчонки и четыре мужика. Хозяин хутора попытался подняться и что-то вякнуть, и «Девятый», стоящий в охранении господина офицера, со всей дури заехал ему по хребту прикладом автомата. Вот и все общение.

Быстрый осмотр хутора длился уже минут двадцать, как ко мне прибежал гонец от «Старшины». Серьезно ребятки прибарахлились. У них за домом танк стоит! Навес сделан. Я даже дом, в котором живут хозяева, бросил шмонать. Точно танк, только почему-то на колесах. Все как у нормальных танков, пушка, три пулемета. Стоит за большим сараем у леса, поэтому с основной дороги не видно. Вот «Старшина» молодых натаскал, как только обнаружили, сразу гонца прислали. Потом «Белка» глянет, что это за зверь.

Только вернулся к осмотру дома, опять тот же гонец прибегает. Видно, парнишка не в себе, чуть не плачет, голос дрожит, руки ходуном ходят. Фильмы ужасов, что я по приколу смотрел, нервно курят в сторонке. Самая натуральная пыточная, только в лесу. Здоровенная слега между двумя деревьями, с нее веревки свисают. Рядом колода вся в крови, и топор мясницкий воткнут. Кровью залита не только колода, но и вся земля вокруг. Мухи. Вонь. Отрубленные пальцы чуть в сторонке под кустом.

Гонец, что за мной бегал, рядом стоит, плечи подрагивают, явно плачет мальчишка, но за маской не видно. Мне и самому не по себе, если честно, хотя видел я в своей жизни не только фильмы ужасов. Ну нет! Хозяева у меня так просто не подохнут. Звездец котятам, отгадились. Нашли под занавес своей жизни на задницу волнений, пожалеют, что на свет родились. Я обязательно для них придумаю что-нибудь заковыристое.

Вернулись к «Сержу», и я просто приказал подвесить там всех хозяев, благо веревок с запасом. Только раздели сначала всех догола и кляпы сосновые вставили. «Серж» занимается, надо ему гнев выместить, я только попросил не убивать никого, и допрашивать никого не надо, просто периодически вваливать звездюлей помаленьку. Подготавливать надо тушки к допросу и основных фигурантов ждать, очень они мне интересны. Я еще дом не осмотрел, но и то, что нашел, на столько мыслей наталкивает.

Пришлось срочно высвистывать всех девчонок с фишки. Для чего отправил за ними «Батю» на мотоцикле и двоих из группы Зераха с ним. «Погранцу» передал приказ ждать грузовик и, пропустив его на хутор, зайти приехавшим полицаям в тыл. «Дочке», как приехала, приказал пленников освободить, отвести их в дом и заниматься с ними. Особенно девочками, и обязательно разговорить их. Только сразу маски снять, чтобы не пугать никого. Мне надо как можно больше информации до допроса. Виталика и Давида попросил поговорить с парнями. Пленники, кстати, не только в цепях были. У всех мужиков на ногах колодки были надеты, но «Восьмой» снял их уже. Он и кормит пленников втихаря, а я делаю вид, что не вижу.

Прервав обыск, сходил к «Сержу», пнул пару раз хозяина, но это я зря, мы его так забьем. Похоже, достается только ему, а вот то, что им глаза не завязали, недоработка. Опять я за всех думаю. Так что как только им завязали глаза, взял тонкий прутик и отстегал по нижней части спины всех остальных пленников. Это не больно, а психологически ломает, стегаю молодку, а переживает мужик, и наоборот. Дождемся основных фигурантов, и можно будет допрашивать, а долбить одного и того же неэффективно.

После чего забрал «Сержа» с собой, а у пленных оставил «Стрижа» с наказом развлекать молодых хозяев хутора по моему методу. Их рано допрашивать, а вот держать в постоянном напряжении необходимо. Бравый командир НКВД после пыточной немного отдышался, посидел пяток минут на солнышке, и я повел его на увлекательнейшую экскурсию. Мы ходили с «Сержем» по хутору, просто по каждому помещению и вместе. Сначала он не понимал зачем, потом стал пристально вглядываться, а затем прямо спросил, что мне надо. Но я вывел его на улицу, и мы отошли к нашему броневику, к сидящему у открытого люка Никифорову.

– Понимаешь. Это не хутор для жизни людей, это база или склад полицейского или карательного отряда. Здесь очень много снаряжения, оружия, боеприпасов, продовольствия, медикаментов и горючего. Здесь есть все, и много. Ты заметил? Там даже мины есть, противотанковые и противопехотные. Все это разнообразие взято при отступлении наших войск и с наших же складов. Я могу ошибаться, но это, скорее всего, склад или запасная база каких-то запасливых нелюдей.

Они заселили сюда своих родственников, базируются в городе и каждый день, в течение уже полутора месяце, таскают сюда все, что плохо и хорошо лежит. Привозят сюда зажиточных людей, пытают их, узнают о ценностях и закапывают людей в этих лесах. Та кровь, которую мы видели, – не кровь красноармейцев, они все без следов пыток, а вот в яме, где девчонки лежали, у троих мужчин и у одной женщины точно следы пыток есть. Отрубленные руки и ступни ног у них у всех, а у одного мужика уши отрезаны и глаз один выколот. Это не красноармейцы, на которых мы за поездку насмотрелись, это гражданские. Неспроста это.

Нелюдей надо взять обязательно живыми, узнать максимальную информацию и уничтожить всех, кто знает об этом хуторе. Затем надо оставить этот хутор себе как основную базу и построить в лесах дополнительные землянки. У этих нелюдей есть свои такие же хутора. Их тоже надо найти все и уничтожить, а убивать никого пока нельзя. Они таскают сюда все, и здесь есть такие же тайники, как и в том доме в Краславе. И их надо найти. Знают про эти заначки два человека. Вот этот милый старикашка и тот, кто его сюда поселил. И теперь у нас есть танк.

– Никифоров! Что лучше, танк или наш броневик? И чем?

– Танк! Товарищ командир! БТ 7А, орудийный, семидесятишестимиллиметровое орудие и три пулемета ДТ, три полных боекомплекта и три полные заправки. Новый, даже запчасти есть, скорость на колесах семьдесят километров в час. Броневик БА-10. Пушка сорок пять миллиметров и два пулемета ДТ. Боекомплект только один, сорок девять снарядов. Скорость пятьдесят километров в час.

– Вот! И Никифоров у нас только один, и больше пока не предвидится. Что это означает? Думайте, товарищи командиры. Сколько мне за вас голову ломать? У нас такая хорошая возможность разнести часть города, отвести от себя подозрение и под шумок проникнуть в город. Сейчас девочки разговаривают с пленницами, «Третий» общается с парнями. Скоро мы узнаем, где в городе живут люди с необходимыми нам знаниями. Мы проникнем в город с провожатым и вывезем из него людей. Это будет не один и не двое. Вполне возможно, это группа с семьями, их надо вывезти из города и куда-то поселить.

Думайте. У нас очень мало времени. Мне нужны конкретные предложения: где поставить броневик, как расположить пехотное прикрытие, откуда проникнуть в город, как вывозить людей, пешком же не поведем по лесам. Надо ударить, забрать необходимых людей, раскидать листовки и уйти без потерь. Нас слишком мало, чтобы терять бойцов. Броневик с места боя не забираем. Боекомплект расстреливаем весь. После чего экипаж героически погибает в броневике. Никифоров, не надо на меня так смотреть, к тому времени ты уже не будешь экипажем броневика. Отстреляешь БК, и вали оттуда, а экипаж сейчас на полуторке приедет. – При этих словах мрачное лицо «Сержа» просветлело, и он впервые за последнюю неделю засмеялся, а Никифоров непонимающе посмотрел на нас.

– Ну ты и выдумщик, Командир! Как мы их туда живыми-то потащим? – Блин, тормоз энкавэдэшный. Намучаюсь я с тобой, но ответил максимально дружелюбно:

– Интересный ты парень, вроде разведчик, а тормозишь, как водитель. Ладно Никифоров. Он половины твоей информации не знает, а ты? Зачем живыми-то? Молодых на ком учить будем? Пусть молодняк на них потренируется, им после хутора просто необходимо пар выпустить. Потом отвезем туда на броневике валом, на месте обольем бензином и сожжем вместе с броневиком, чтобы их не узнали. Вот и будет тебе героически погибший экипаж. Кто разбираться-то будет? Немцы отрапортуют, что прорывавшиеся с боем окруженные советские войска уничтожены. Старшина с частью молодняка прикроет. Посадим еще «Третьего» с «Дочкой» и «Феей» с СВТ, и пусть развлекаются, пост на въезде расстреливая. Отстрелялись, сожгли – и шустренько до грузовика и на базу, и не вздумайте по лесам бегать.

Никифоров. Ты даже не думай там героически погибнуть. Кто мне потом танк водить будет? У меня на него такие планы. Танк один, а городков в округе несколько. Там столько пока еще живых полицаев. Сами подумайте. Семьдесят шесть миллиметров и три БК. Поезд точно остановить можно. Хлопнули по паровозу, полицаев постреляли, сколько смогли, и ноги оттуда. Общую картину я вам нарисовал, теперь ждем героический экипаж. Загрузите потом «Старшину» и думайте. Одна голова – это хорошо, а три – это Змей Горыныч из народной сказки.

Где-то через час полуторка появилась, и не одна, а целых три. Нет, полуторка одна, один чешский грузовик и один французский, но это потом мы выяснили. А пока подваливает колонна из трех грузовиков, на пустой двор вылезают семеро лбов мал мала меньше. Один размерами почти со «Старшину», но помогло им это мало, они тоже нас за немцев сначала приняли. На броневике-то кресты намалеваны. Нашей техники у немцев полно.

Встретили мы их с Виталиком, «Сержем» и «Стрижом», а сзади грузовиков подтянулся «Старшина» с «молодняком». Вид здоровенного фельд-жандарма с ручным пулеметом МG, который смотрелся в руках «Старшины» как пневматическое ружье из тира, окончательно сломал полицаев, а если учесть, что мы были в непривычных для всех масках, выглядело это просто жутковато. Про броневик, который навел на грузовики башню с курсовым пулеметом, я и не говорю. Да еще во дворе два однотипных «Блица», в каждый из которых по пехотному взводу спокойно входит.

Стрелять мы начали в воздух сразу, как только удивленные полицаи вылезли из машин. Да со всякими «хальт», «хенде хох» и «партизан». В общем, кино и немцы. Упаковали, связали и развели. Удобных пластиковых вязок здесь нет, но я приказал нарезать тонкой алюминиевой проволоки. Так что полицаи здорово удивились, когда их вязали, но удивлялись недолго.

Первый не сдержался опять «Девятый», ввалив самому здоровому прикладом по почке. Видимо, для улучшения понимания текущего момента «Девятый» использовал исконно русскую речевую магию, здорово поразившую наших долгожданных гостей. Надо сказать, весьма виртуозно объяснил. Неприятно удивившись, наши дорогие гости пришли в жуткое волнение, которое пришлось гасить уже мне.

Не сильно заморачиваясь, я сначала прострелил самому шустрому ногу, а затем на том же языке объяснил свою точку зрения. В том смысле, что патронов у меня еще много, а у них у всех еще есть целые ноги, руки, пальцы и уши. Перечисление пока еще целых отростков у бывших хозяев фазенды заняло секунд тридцать, и к поврежденной ноге добавилось простреленное плечо, отстреленный палец и сломанная рука. Что делать? Иногда приходится выполнять свои обещания.

Мы с «Сержем» прекрасно понимали, что вдвоем мы не сможем допросить одиннадцать условных единиц, а если мы не выбьем всю информацию, то будем каждый день ожидать гостей и рано или поздно сюда приедут каратели в достаточном для нашего уничтожения количестве. А бросить такое количество оружия и боеприпасов я просто не мог. Это было выше всех моих человеческих сил. И вывезти все это было нереально. Просто тупо некуда. Под елку же боеприпасы с продуктами не сложишь.

Сейчас у меня были люди, мы привезли оружие, боеприпасы и продукты на месяц жизни и собирались построить где-то здесь базу, но то, что мы нашли на этом огромном хуторе, не поддавалось описанию и осмыслению. Здесь всего было больше, чем в нашем с Виталиком блиндаже. Раз в десять, если не еще больше, и я пока не понимал, откуда и, главное, зачем. Поэтому, собрав отряд, я приказал для начала раздеть и развесить полицаев. Занимался этим «Старшина» с его малолетними подопечными. Потом мне сняли и оттащили на озеро хозяйскую молодуху, а «Серж» собрал весь молодняк, бывших батраков, «Погранца» и саперов с водилами и повел их на экскурсию по лесу. По братским захоронениям, в смысле. Остались со мной только Сара, Виталик, «Старшина», «Белка» и «Стриж».

Сару я оставил специально. Во-первых, она мне нравится очень. Так честно и сказал, впервые вогнав ее в краску, а во-вторых, вид еврейской девчонки в мужской одежде и с винтовкой с примкнутым штыком сломал хозяйскую молодуху моментально. Штык на СВТ смотрится до охренения страшно – эта сабля человека насквозь пробивает. Пришлось отослать Сару за бумагой с карандашом, а пока она бегала в дом, я объяснил пленнице, что если та будет врать, я их наедине оставлю. Видимо, евреев в окрестном лесу действительно прикопали много, так что расчет оказался верным. Знала эта красавица почти все, и, когда к вечеру подтянулся «Серж» со своей идеологически накачанной командой, было понятно, какие вопросы задавать всем остальным.

– Отряд. Пленных не бить. Ваша задача – не давать им спать, не давать есть и пить, не водить в туалет, пусть гадят под себя, если что, окунете потом в озеро. Смотреть, чтобы не развязались.

«Старшина», разбить людей на группы и контролировать пленных. Ни о чем не спрашивать, не разговаривать, не проклинать и прочее. Все делать только молча и не оставлять одних ни на пять минут.

«Дочка», Сара и Эстер, записываете все при допросах. «Фея». С новыми девчонками, объяснить правила поведения и распорядок дня в отряде. Пока все остальные заняты, кухня на тебе.

«Погранец», на тебе дозоры и контроль периметра.

«Третий», ты контролируешь весь рабочий процесс. Возьми двух бойцов у «Старшины» и двоих новых ребят. Всех, кто на боевых постах, кормить прямо на постах.

«Белка» с «Батей», на вас танк и броневик. Всю технику убрать со двора, и постоянно дежурьте у броневика. Если кто приедет, чтобы никто живым не ушел. Сначала стреляете, потом посмотрим, кто приехал, и спросим зачем, если кто в живых останется, а нет, так туда и дорога.

«Восьмой» и «Девятый», вы осматриваете хозяйство. Особое внимание – на боеприпасы, взрывчатку, мины и гранаты. В первую очередь количество и условия хранения. Понадобятся люди – обращайтесь к «Третьему».

20 августа 1941 года

Теперь и я знаю все. От первого убитого красноармейца до того, как пробраться в город. От того, где находятся тайники, до состава банды. От местоположения хуторов родственников до тех, кто работает на банду в городе. Знаю, кто нам в городе нужен, где он работает и где живет. Завтра мы будем отдыхать, вечером выдвинемся, а дальше как пойдет. На сегодняшний день сделано все, что мы могли сделать.

Задолбались мы с «Сержем» на этих допросах до такой степени, что у нас даже сил поесть не было, да и не лезло ничего, кроме чая. Если в Сарье от бешенства я почти не контролировал себя, то сейчас все было по-другому, и сломал я большинство полицаев почти сразу. Рассказали они мне все от начала и до конца, но видели это только «Серж» и Виталик.

Это банда, самая обыкновенная уголовная банда с националистическим уклоном. С приходом немцев обыкновенная уголовная банда стала местными полицейскими. Здесь они называются айзсарги, так называемые отряды самообороны. Состав банды разнообразный, от откровенных уголовников и местных жителей до отставных полицейских и бывших военных. Есть даже отставной майор латышской армии.

На этом хуторе развлекаются больше месяца. Народу закопали и разбросали по лесам столько, что мы сбились уже на третьем листе допроса. Они и сами больше половины не помнят. В основном, конечно, евреев, советских активистов, семьи командиров и вообще зажиточных людей всех национальностей. Прикрывает их один из заместителей начальника полиции города. Он очень удачно приехал вместе с подельниками и теперь висит вместе со всеми. Отсюда и вседозволенность – просто делятся вовремя. Материальное вознаграждение за личную благосклонность руководства приветствовалось во все времена. Работают отдельно от всего остального карательного батальона.

Об этой базе знают еще трое, так что придется на базе оставлять фишку. Все они местные и живут на таких же хуторах. Тоже что-то вроде кладовщиков. И вообще, оставшиеся члены банды – это такой своеобразный семейный подряд. Живут на своих обособленных хуторах со своими домочадцами, которые тоже являются членами банды. Все. От мала до велика. От старика, присматривающего за этим хутором-складом, до двенадцатилетних мальчишек в двух семьях. Бывшие хозяева этого хутора были, как упыри говорят, латыши с нечистой кровью. Все как я и предполагал: в самом начале июля они хозяев уложили в одну яму и начали развлекаться с размахом. И так по всей Латвии, Литве и Эстонии. Я только теперь начинаю осознавать, как выглядят тридцать миллионов советских людей в качестве безвозвратных потерь на войне.

Человек, который нам нужен, в городе есть, и не один. Очень качественный хирург работает в городе, и жена у него врач, и семья у него небольшая, в смысле, почти все взрослые уже, и, самое главное, его невестка в совершенстве знает немецкий, так как сама полунемка, полу немецкая еврейка. Правда, с маленьким ребенком, их и не тронули только потому, что они очень хорошие врачи и в немецком госпитале работают. Всего их в семье пять человек.

Я опять обратил внимание на то, что хутор напоминает муравейник. Все куда-то бегут. Впрочем, чего это я удивляюсь, сам же это придумал. На фишку на дороге «Погранец» провел телефон, обнаружив немаленькое количество телефонного провода и телефонные аппараты. Утро у всех, кто не в дозорах, вообще начинается с пробежки, а дозоров «Погранец» напихал аж четыре штуки. Наши бывшие пленники пришли в себя и тоже были включены в оборону хутора, а на полевых работах не работаем, наверное, только мы с «Сержем».

На вещевом складе хутора «Старшина» обнаружил десяток рулонов толстенного брезента и несколько здоровых армейских палаток из того же материала. Снял с меня часть рутинных проблем – а то я все голову ломал, из чего нам разгрузки лепить. Вот у всех зимой развлекаловки-то будет. Кроме всего прочего, обнаружили много маскхалатов, так что разведка, наставники и дозоры теперь одеты в маскировку, а я с удивлением узнал, что расцветок камуфляжа в Красной Армии целых семь штук. Правда, здесь почему-то нет белых. Надо со временем озадачить «Старшину, а Виталика – разгрузками, как только появится время, которого пока нет и в ближайшее время не предвидится.

Понятно стало и происхождение, и цель всего этого разнообразия. Разбойники таскали все это только по одной причине: чтобы было. Так как почти сразу обнаружили один армейский склад, до которого не дотянулись немцы. Оружия именно здесь оказалось не так много, как мне показалось вначале, но тем не менее на всех хватит с тройным запасом, а продукты упыри таскали вообще откуда только могли. Просто запасы на зиму и на продажу, и вообще засасывали все, как огромный, многорукий, не брезгующий ничем пылесос.

Я не хочу рисковать людьми, просто не хочу, и все. Совсем. Они не подготовлены, и то, что я нарисовал «Сержу», обречено на разгром – в городе слишком много войск и полицаев. Есть даже отдельный батальон карателей, а в самом городе расквартировано подразделение полицейского полка охранной дивизии. Спасибо нашим упырям, полную картинку нарисовали. Даже численность и расположение. Самое поганое, что батальон карателей расквартирован недалеко от города в большой деревне.

Сам батальон разбит на три части. Одна часть постоянно задействована в карательных акциях и мотается по всему району. Вторая охраняет концлагерь. А вот третья базируется рядом с городом и занимается расстрелами и зачисткой самого города. Здесь же и штаб батальона, и основная принадлежащая батальону техника. Помимо неизбежных грузовиков и мотоциклов, у карателей есть пара гусеничных бронетранспортеров, шесть чешских броневиков и пара пулеметных танков неизвестного происхождения. Самое неприятное, что стоят они чуть левее того места, где я собирался свой броневик поставить. Если бы было больше времени на подготовку, можно было бы рискнуть, воткнули бы там минное поле, а так – пока нет. На авантюру я не подписываюсь. Не в моих правилах такой экстрим. Стоит кому-то попасть в плен, и буду я бегать по лесам с этим врачом в обнимку. Поэтому мы поедем сами.

Из инструкторов я взял только добровольцев. Вызвались все, но так много не надо. Поедем в прежнем составе: я, «Серж», «Батя» и один из бывших пленных, Михаэль. Он хорошо знает город и семью врача. Поехали на французском грузовике. Я полдня мудрил с саперами и делал из этого грузовика осколочную бомбу, и теперь если кто из нас неожиданно чихнет, мы все дружно окажемся на небесах. Но выхода нет, больничка находится в центре города, рядом со станцией, и я пока вообще не понимаю, как мы туда проберемся. Прихватил с собой и немецкий ручной пулемет, привык к нему, катаясь на мотоцикле, вроде и не воспользовались ни разу, а все равно непривычно, с одним автоматом как голый.

Да и вообще, сидя в грузовике, я начинаю думать, что я сильно переоценил свои силы. Город этот ни разу не Краслава. Выездов из города много, по карте получилось одиннадцать штук, подходят нам только пять, три из которых – дороги по направлению к городам или крупным деревням. А вот две – второстепенные дороги, идущие лесами в нашем направлении, но и они чуть позже вливаются в остальные дороги, и вообще все дороги здесь образуют частую сеть переходящих друг в друга дорог и проселков. С учетом песчаной почвы, все эти дороги вполне проходимы, и по ним пройдет даже техника.

Сидя над картой в окружении бывших пленников, мы одну такую дорогу наметили. Единственная проблема – прикрытие туда не отправишь. Идти проселками они будут сутки, а если не дойдут, а я буду надеяться? Отвести туда на место группу прикрытия я не могу – у меня крайне мало времени. Оставить хутор без прикрытия тоже нельзя. Вдруг заявится кто? А здесь две бесхозные единицы бронетехники, толпа напуганных девчонок и малолетние щенки под руководством Виталика.

Эти пять выездов из города постами не перекрываются, а если перекрываются, то только на день и небольшим количеством немцев – я так понял, отделением. Очень сложно выспрашивать молоденькую напуганную девочку, для которой три солдата – это уже очень много, и надувающего щеки шестнадцатилетнего юношу, похожего на молодого бойцового петуха, в руках которого впервые в жизни появилась винтовка. Для него в любом месте противника мало.

После нашего отъезда я приказал заминировать дорогу перед хутором. На фишку все равно ходят лесом, а мины и растяжки можно снять при желании. И ждать. Пока заниматься только хозяйством и разведкой окрестностей. «Старшине» приказал всех пленных расстрелять, но так, чтобы половина досталась снайперам, а вторая остальным. В живых все равно оставлять никого нельзя. Заодно и молодняк штыковому бою поучит, а то они у меня расслабились на хозяйственных работах. Для снайперов сказал «Старшине» отвезти тушки на ту сторону озера и подвесить там в разных местах. Виталик остается, так что не торопясь поучит, там же и прикопают, когда закончат. Не пропадать же добру.

Решили мы не сильно мудрить с формой и надели ту, что была на карателях. В ней и катимся. Есть и документы, что были на них, и пропуск на машину, но все это такая авантюра, что дальше просто некуда. Как вывезти из города пять человек гражданских, я еще не придумал, хотя сидел над планом и картой города два дня. Главное – на чем. Эту машину я собираюсь взорвать у полицейского управления. Благо и адрес, и месторасположение, и подходы у нас есть. Оставлять этот грузовик у нас нельзя, он слишком заметный, к тому же принадлежал ныне покойному заместителю главного упыря. Впрочем, чтобы мы с «Сержем» в городе пепелац какой-нибудь себе не нашли? Это же город, а не пустыня Сахара.

С раннего утра идет дождь, то затихает минут на сорок, то опять начинается. Сейчас уже пятый час, опять закапало. Дорога достаточно оживленная. Много машин колоннами и по одной. Попадаются даже крестьянские телеги с местными жителями. Причем местные пейзане немцев совершенно не опасаются, да и немцы ведут себя достаточно спокойно. Катимся не торопясь. От непрекращающегося дождя дорога превратилась в грязнейшее не могу. Оказывается, не только в России с дорогами беда. Здесь есть участки, на которых проезжаем на честном слове.

В одном месте работают пленные, там дорога немного восстановлена, но и техники набито очень много, в основном нашей. То ли колонну разбомбили, то ли такой сильный бой был. С дороги видны окопы, траншеи, позиции артиллеристов, блиндажи. Все раздолбано в хлам. Воронки большие и маленькие, обгорелые проплешины, разбитая техника. Техники побитой вообще много и вдоль дороги, и на обочинах, и на полях. Грузовики, броневики, легкие танки. Такого танка, как у нас, не видел, а вот броневиков три штуки насчитал. Один даже перевернутый на бок близким взрывом. В двух местах разглядел упавшие самолеты, но тоже далеко не в целом виде.

На въездном посту пропустили нас почти без досмотра. В кузов ко мне заглянул немец с винтовкой, глянул на связанного Михаэля, покосился на меня, абсолютно сухого, завистливо вздохнул, и все. На въезде стоит гусеничный бронетранспортер с неизменным пулеметом, и на посту одни немцы. Да и на самом посту пулемет, обложенный мешками с песком. Правда, все стволы развернуты на внешнюю сторону. Сам блок не слишком серьезный, при желании и некотором умении сковырнуть не проблема.

Мы уже катимся по городу. Нам в самый центр. Есть у нас несколько адресов, по которым мы можем заехать. Находятся они приблизительно в одном районе, но мы сразу решили ехать к дому врача. Машин в городе хватает, и, похоже, все местные. Хотя нет, вот с десяток попалось, подряд стоят и с одинаковыми значками. Немцев в городе много, и полицаев как грязи. Вперся бы я сейчас сюда со своими сосунками. Всех бы по пригороду размазали, и броневик бы не помог. Надо серьезно готовить такой налет или вообще полицаев в деревнях и на проселочных дорогах резать.

В дом пошли Михаэль и «Серж», а я решил пройтись до недалекого здесь вокзала, да и осмотреться не мешает. Комендантского часа нет, но вечереет, и людей на улице мало, но до вокзала мне было дойти не суждено. Через пару улиц я обнаружил нечто интересное. Ну как нечто? Маленький трехосный бронетранспортер. Зашел за угол дома, угу, часовой около подъезда. Похоже, штаб здесь какой-то, но подойти с центрального входа нереально. Вернулся обратно, еще один часовой. Бронник с торца стоит, и никого рядом. Надо брать. Хотя это и не бронник вроде, а типа связной машины повышенной проходимости. Мне в одно лицо двух часовых вырезать нереально, стоят слишком неудобно, да и не водитель я ни разу. Был у меня уже опыт вождения местных машин. Имел я все это в виду. Это ездец какой-то, а не езда. Поэтому не торопясь вернулся обратно, а там «Серж» у машины маячит. Семья уже готова, сидят на чемоданах. Вот только с чемоданами придется их огорчить. Мы в эту связную машину все не поместимся. Я точно останусь или чемоданы.

22 августа 1941 года.

«Доктор»

Я плохо запомнил нашу первую встречу. Я был в эйфории. Судьба давала нам шанс. Наверное, так люди приходят к богу. Абсолютно не верящие в него, в конце своей жизни они видят чудо в простых и логичных вещах. Ведь иначе как чудом появление русских разведчиков в городе, заполненном нацистами и местными полицейскими, назвать было сложно. Он стоял в гостиной и с каким-то детским изумлением рассматривал большой глобус, стоящий на подставке. Потом был предрассветный город, стрельба, тряска, раненый, истекающий кровью водитель. Я не запомнил миг, когда он выпрыгнул из машины, везущей нас в жизнь, отдав свою жизнь за нас. Была операция, я делал свое дело. Уже вечером, сидя за столом простого деревенского дома среди юных девушек, почти детей, я увидел скорбь в их глазах. Позже, уже в нашей комнате, Мария сказала мне, что тот высокий разведчик и Михаэль, оставшиеся задерживать немцев, не вернулись и, наверное, погибли, но это прошло мимо меня. Моя семья будет жить. Это для меня было главное.

– У-у-у-у, самки собаки – друзья человека. Кто сказал, что в поисковых отрядах одна собака? Сколько фильмов про войну ни смотрел, всегда главных героев преследуют с одной самкой собаки. Найду этих кинодокументалистов, сам убью. Никому не доверю. Третьего кабыздоха угробил, все равно что-то из-за спин гавкает. Скоро собак ненавидеть начну. Никак мне этим собакам не удается сказать, что я свой. Друг, в смысле. Их хозяева сразу стрелять начинают. Уважают. А сначала живым хотели взять. Наверное, больше не хотят.

Как все хорошо начиналось! Грузовик мы у полицейского управления поставили и хорошо воткнули, прям у входа. Недоброневик этот умыкнули, часовой так удачно на мою сигарету отвлекся. Сколько говорят, курение – вред, а на посту – смертельный вред. Мы его даже на машинке покатали до ближайшей подворотни, заодно и автоматом разжились с патронами.

Охренеть, не встать! Я про такое чудо только слышал! Самое первое творение оружейника Шмайссера, МП-28 который. Толстый дырчатый ствол, магазин сбоку, как у английского СТЕНа, и деревянный приклад, как на ППШ. Вот это ствол! Любой из моих знакомых черных копателей отдал бы за это чудо свою почку. Саня Тверской за такой ствол и в таком состоянии мне стопудово свой джип подогнал бы. Не сильно и нужно было это старье, но не оставлять же, да и патроны такие же, от «Парабеллума».

По предрассветному городу прокатились, как по пустому футбольному полю, а на том выезде, где никого никогда не было, пост стоит, да еще и с гусеничным гробом, «Ганомаг» который. Чего он опять гусеничный-то? Вот непруха! Можно было бы себе оставить, он вместительней. Можно-то можно. А как я потом на этой песчаной почве буду следы гусениц затирать? Собственной задницей? Угу. С погоней на моей многострадальной пятой точке.

Сбили мы этот пост, в «Ганомаг» мне удалось лимонку закинуть. Даже до леса доехали. Откуда мотоциклисты взялись, одному их немецкому богу известно. Целых шесть штук, а у них, на минуточку, у каждого пулемет. Как засадят из шести смычков, из этого гроба решето сделают, из нас, соответственно, фарш. Любой мясокомбинат от такого фарша обзавидуется. Пришлось послать всех «к», «в» и «на» одновременно и сходить с попутки. Хорошо, к пулемету был запасной диск. Крикнул «Сержу», что сам приду, чтобы лишнего не ждали, а то он порывался тоже остаться. Схватил только немецкий ранец с гранатами и магазинами к автомату. Приготовил загодя. Как знал, что придется по лесу метаться.

Мотоциклистов ссадил из пулемета, да, видно, не всех из них добил. До поворота доскакал, гляжу – Михаэль, он здесь соскочил. Только и успел к кустам оттянуться, расположиться да гранаты перед собой выложить. Слышу, катится еще что-то, а это грузовик с почитателями, и понеслось дерьмо по трубам. Сначала мы их, потом они нас. Михаэля через полчаса убили, когда они нас в первый раз догнали. Мы как грузовик расстреляли, сразу стартанули.

Заяц, блин! Долбодон малолетний, поскакал куда глаза глядят, и быстро так. Еле догнал салабона. Пулемет я сразу бросил, все равно к нему патронов больше не было, а потом они нас от просеки погнали. Видимо, вперед загонщиков закинули по другому проселку. Перекатился к Михаэлю, а он готов. Две пули словил, одна в голову, вторая в горло. Гранату под него пристроил и пару магазинов к автомату успел взять.

Так с тех пор два часа и бегал. Они меня, по ходу, к озеру гнали. Наверное, скоро бы отбегался. Что только не делал. Одну овчарку на растяжку посадил, больше не получилось. Думал оторваться, а через двадцать минут опять какая-то скотина гавкает. Хорошо, удалось загонщиков из цепи в линию выстроить. Так они толпой за мной и бегали. Местности-то я не знаю, и оторваться никак не получалось. Не скажу что устал, но патронов два магазина оставалось и три гранаты. Никак не удавалось патронами разжиться. Наверное, потому, что это они меня гоняли, а не я их.

Только я начал сам с собой прощаться – гляжу, овраг, я по нему и рванул, прямо понизу, а он к ручью вывел. Удачно мне перед этим удалось двоим загонщикам по ногам зарядить. Душевно. Они вдвоем от основной группы оторвались. Вопль одного, наверное, в городе слышен был. Так что все остальные всерьез решили патронов побольше потратить по тому месту, где я только что был, и так меня приветствовали, что увлеклись и дали мне пяток лишних минут. Вот по ручью и ушел. Пока загонщики сообразили, я к ним в тыл вышел, по солнцу сориентировался и обратно к городу побежал. На след две растяжки умудрился поставить, специально по мелким елкам. Их не сразу обнаружишь, да и собака, идущая по следу, всегда впереди остальной толпы почитателей.

Прямо на трассу пришел километрах в семи от города, правда, ломился уже из последних сил. Недаром карту запоминал. Место там есть классное. Совсем недалеко от шоссе железка, я же по этому признаку место для базы выбирал. На этом отрезке железная дорога прямо по еловому лесу идет, так что через час я уже на пустом товарняке в сторону Даугавпилса ехал. Поезда этого времени прямо люблю, на такой скорости с завязанными глазами за поручень теплушки зацеплюсь.

По молодости лет практиковался даже, ну не совсем по молодости, в старших классах. Был у меня приятель, с детства отмороженный на всю голову. На всяких трамваях-троллейбусах он до седьмого класса катался, снаружи, разумеется. Что с ним только не делали, никак отучить не могли. А в восьмом классе Генка поезда освоил и меня как-то на «слабо» взял, а я взял и научился. У нас на Октябрьском Поле московская Окружная железная дорога проходит совсем недалеко от наших домов. Так тогда скорости были не в пример выше. Вот сейчас Генке спасибо за науку. Ванна коньяка с меня. Я ему по гроб жизни теперь обязан.

Так вот, как только с железки будет видно озеро с левой стороны по ходу поезда, можно сходить. Сначала, правда, озеро справа было и полустанок, но поезд не остановился, только притормозил чуток. Я, кстати, уже на крыше лежал. Там у пакгауза полицаи шарились, побоялся, что увидят меня. Зайцем же катаюсь. Вдруг заплатить потребуют? У меня уже и поделиться нечем, патронов с гулькин нос оставалось. Все же ехать лучше, чем пехом переть. Это я молодец, что базу рядом с электричкой нашел, хотя остановка могла бы быть и поближе. Надо будет как-нибудь покататься на паровозе, может, еще чего угляжу полезного.

К ночи я до шоссе дошел. Как спрыгнул, поспал немного под елкой, а то убегался чего-то. Чего-то. Пельмень контуженый! Готовился он, а про кайенскую смесь забыл. Была бы смесь табака с перцем, сразу бы ушел. Вообще-то я не сильно понимаю, как в живых остался. Местное оружие, ни в каком месте не «Калаш». Хрень какая-то, а не автомат. Ни точности попаданий, ни кучности, ни дальности, ни отсечки. Стрелять пришлось чуть ли не одиночными и короткими очередями в три патрона. Ствол при стрельбе задирает. Сам ствол короткий, и автомат не стреляет, а плюется. В цель летит только первая пуля, все остальное в «молоко». Как из детской поливалки. Стрелять из этого дерьма можно только в упор, и держать неудобно. Если при стрельбе придерживать за магазин, перекос патрона происходит уже на четвертом выстреле.

Про перекос патронов в «Шмайссере» я еще в нашей жизни слышал. Были у меня такие знакомцы, продвинутые. Вернее, задвинутые на этой войне. В кино все автоматчики поливают из этого автомата от пуза, как из шланга, вцепившись в магазин, но киношные штампы здесь не катят. От пуза в цистерну не попадешь, если только в упор, метров с десяти, и то большая часть очереди в небо уйдет. Глушитель надо ставить подлиннее, но тогда центровка оружия будет нарушена и ствол будет уводить вниз, постоянно напрягая кисть руки. Придется прямо на цевье ставить дополнительную рукоятку. Скажу Виталику, пусть помудрит. Надо выбирать оптимальный вариант и подгонять каждый автомат с глушаком под конкретного бойца.

У немцев больше всего ручной пулемет соответствует предназначению, но и тот как садовая лейка. По крупной цели вроде грузовика нормально, а при стрельбе по укрывающейся пехоте сам мишенью становишься. Хорошо, патронов к ручнику было всего ничего, и я вовремя смылся. Собственно, особо воевать я не собирался. Ввалил по кабине и кузову все, что было в диске, закинул две гранаты, чтобы придержать наиболее рьяных, и, прихватив ноги в руки, свинтил оттуда. Не было бы сразу за мной кустов, а у меня такой непрокуренной дыхалки, феноменального везения и ни с чем не сравнимой наглости, там бы я и остался.

Реально два раза мне тупо повезло. Правда, загонщики из-за скорости передвижения вытянулись в линию по ходу движения, а не загоняли меня цепью. Мне удавалось отстреливать самых резвых и тут же уходить на рывок, меняя направление движения, благо лес был смешанный, и оторваться на короткое время удавалось. Но все равно рано или поздно эти шустрики загнали бы меня к озеру или болоту.

Думать надо. Надо крепко думать, как готовить такие операции. В первую очередь необходимо разрабатывать маршруты передвижения боевых групп и создавать подробнейшую карту окрестностей с местами базирования подразделений противника, а для этого мне жизненно необходимы советы местных жителей. И надо срочно менять тактику нападений, иначе нас в первый же месяц обнаружат и затравят.

Месяц. Оптимист хренов. Нас заложит первый же соседский мальчишка или мельком увидевший хуторянин. На нашем хуторе никто не появляется только потому, что за прошедший месяц полицаи известили всех соседей, что хозяева поменялись. Соваться к таким соседям с дружеским визитом – это совсем не дружить с головой, а такие индивидуумы в этом времени не выживают. Значит, передвигаться группы должны только в немецкой и полицейской форме и с разведкой окрестностей. Но сначала надо всех учить и тренировать. И менять им всем мозги. Делать глушители, шить разгрузки и учить не менее полугода. Блин. Губы раскатал. До зимы бы дожить. Снега дождаться и за ноги всех держать, чтобы по окрестностям не разбежались.

Ночью спал под другой елкой. Холодно уже ночами, больше грелся, чем спал. Просто ночью можно заплутать, я же по озерам ориентируюсь. Как рассвело, дальше пошел. Самое главное было – в хутора не вляпаться. По пути их два было, но обошел. Пришлось минут по сорок смотреть за каждым, чтобы нормально обойти. На одном собака на цепи и мужик пожилой с винтовкой, причем винтарь он умело держит, а из второго ребятня как раз из дома повылазила. Вот только вылезти дети вылезли, но тут же из сарая выгнали на улицу двоих взрослых мужиков, которые, еле переставляя ноги, принялись таскать воду из озера на огород. А миленькие детишки подгоняли мужиков палками.

Надо будет послать «Погранца», поглядеть на них издали. Соседи все же, понимать надо, чего от них ожидать. Зимой мне людей учить стрелять, а у меня в соседях дедулька, который винтовку носит так, как будто он с ней родился, и непонятные соседи, у которых рабы в наличии.

К базе подходил с другой стороны, получилось слева, вдоль озера. Заодно место для запасной базы классное увидел. В лесу совсем, и выход на два озера, на наше и второе, самое большое озеро в этой группе озер. Шикарное место. Небольшой полуостров, обрамленный двумя озерами, соединенными широкой протокой. На полуострове елки, березки, камыши и густой подлесок на берегу. Грибов столько, что я белые и подосиновики считать уже устал, а по весне в протоках на нересте тусит, наверное, вся рыба этого озера. Просто супер. Надо заслать сюда «Старшину» с Виталиком, пусть глянут умными глазами. Придется, правда, те два хутора выбивать, чтобы безлюдная полоса пошире получилась. После разведки будет видно, по лесу до хуторов далеко, может, и не понадобится.

Так, не торопясь, трындя мозгами, я добрался до самого крайнего нашего дозора. Сам дозор просто обошел по мизерной, еле заметной тропинке. Думал сначала прихватить дозорных, но потом благоразумие победило, еще застрелят с перепуга, а я голодный и невыспавшийся. В таком состоянии меня лучше не трогать. Оказалось, что «Погранец» не все предусмотрел, прошел я как по главной улице в деревне, где мы мотоцикл с Виталиком подрезали. Надо в этом месте минировать, от дозора эта тропа совершенно не видна.

За нашим хутором минут двадцать наблюдал. Это «ведро», что мы у немцев умыкнули, у дома бросили, хоть бы спрятали или утопили. Сидят во дворе, расстраиваются, что командира потеряли. Пострелять в их сторону, что ли? Нет, эти точно пристрелят, вон какие расстроенные. Зачем расстраивать еще больше?

Нахулиганить все же получилось. В один из домов зашел как ни в чем не бывало и девчонку из бывших рабынь, что на кухне крутилась, попросил поесть мне положить. Девчонка как раз свалила куда-то и увидела меня уже сидящим за столом. Хорошо, что у нее в руках были два кочана капусты, а не хрустальная ваза, но глаза ее надо было видеть. Еще чуть-чуть, и они оказались бы на полу рядом с капустой. Сижу, наворачиваю. Вкусно, черт возьми! Если это она готовила, я в этом доме есть буду, а ее в свободное от работы время носить на руках. Вдруг грохот в сенях. Слонопотамы, блин. Девчушка молодец – быстро бегает. Ввалились в комнату и в дверях стоят, подойти боятся.

– Что стоите, – говорю, – присаживайтесь, я сегодня не кусаюсь, яд закончился.

Народу за стол и вообще в дом набилось! Да все, наверное, кроме дозорных. Они, оказывается, меня уже похоронили. Щаз! Губу раскатали. Меня хоронить задолбаешься. Я же выкапываюсь постоянно, мне одному лежать скучно. Если бы с Сарой, тогда ладно. Но мечты сбываются и не сбываются, а эта мечта скорее из несбыточных.

– Сразу скажу коротко. Михаэль погиб. Меня убить не смогли, хотя и старались.

– Командир! Ты как так быстро? – Это «Серж», у него тоже рожа ошарашенная, как будто привидение увидел.

– Каком кверху. Я зачем базу рядом с железкой ставил? Вот на паровозе и приехал. Бутылку поставишь – покажу, как на ходу на поезд запрыгивать и как сходить. Пока пузырь не поставишь, опытом не поделюсь.

«Старшина», налей всем. Михаэля помянем. Весь разбор полетов вечером. Организуй мне помыться, а то на мне вся паутина этого леса, и поспать бы не мешало, ночью холодно уже. Как я в паутину ни заворачивался, все равно мерзну. – Так и вернулся.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 22 августа 1941 года в 05 часов 00 минут неизвестными был совершен прорыв из города Резекне на захваченном ранее связном бронеавтомобиле, принадлежащем штабу тылового обеспечения 28-го армейского корпуса, расквартированному в городе Резекне. Часовой, охранявший связной бронеавтомобиль, был убит холодным оружием и был найден позднее, что позволило напавшим на него бандитам скрыться. В результате прорыва через временный пост полевой фельджандармерии, находящийся у юго-восточного выезда из города, несколько рядовых Вермахта погибли и получили ранения.

В 05 часов 20 минут было организовано преследование бронеавтомобиля силами вверенного мне второго батальона 9-го полицейского полка 284-й охранной дивизии, расквартированной в городе, однако мобильный патруль попал в засаду и понес потери.

В 05 часов 35 минут к преследованию подключились второй и третий взводы первой роты того же батальона. В результате один из прикрывавших отход бронеавтомобиля диверсантов был убит, а остальным после длительного преследования удалось скрыться.

Вследствие появления в городе диверсионной группы противника в нескольких местах города были расклеены и разбросаны рукописные листовки с различными именами унтерменшей и цифрой «2», что может означать появление в городе диверсионной группы под командованием капитана НКВД с позывным «Второй». Цель появления в городе диверсионной группы осназа НКВД осталась невыясненной. Поиск ее продолжается.

Наши потери составляют убитых: 1 лейтенант, 1 обер-фельдфебель, 3 унтер-офицера и 11 рядовых.

Раненых 12: 1 обер-лейтенант, 2 фельдфебеля, 1 унтер-офицер и 8 рядовых.

Повреждены бронетранспортер, автомашина и четыре мотоцикла.

Командир 2-го батальона 9-го полицейского полка 284-й охранной дивизии гауптман Вальтер Носте

23 августа 1941 года.

«Серж»

Вот странно, но я не верил, что он погиб, хотя выжить было невозможно. Нереально отбиться от погони, когда рядом, чуть больше чем в километре от места боя, город, заполненный регулярными частями немцев. Но прошли всего сутки, и он появился оттуда, откуда вернуться невозможно. Усталый, грязный, в порванном на левом плече полицейском кителе, с глубокой царапиной на голове и запекшейся на виске и щеке кровью, но живой. Его появление в доме было необычно. Никто не видел, как он прошел по двору, входил в дом. Девочка, работающая на кухне, вдруг увидела его, уже сидящего за столом, и не поверила своим глазам. Когда она прибежала к нам, мрачно сидящим на лавочке у соседнего дома, и вскрикнула: «Командир вернулся!», ей сначала никто не поверил. Кроме «Третьего», который чуть слышно пробормотал странную фразу.

– Да куда он, на хрен, денется с подводной лодки?

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 23 августа 1941 года в 11 часов 15 минут произошел взрыв грузовой автомашины, стоящей у городского управления латвийской вспомогательной полиции. В результате взрыва погибло четверо сотрудников вспомогательной полиции и еще семеро получили ранения. Были повреждены и сгорели два автомобиля, принадлежащие городскому управлению полиции. Лица, совершившие подрыв, не найдены. Поиски их продолжаются.

Командир 2-го батальона 9-го полицейского полка 284-й охранной дивизии гауптман Вальтер Носте

У нас, оказывается, еще «Батю» ранили, в самом начале. Причем интересно, я потом не поленился посмотреть. Винтовочная пуля пробила борт, сиденье и в плече застряла. Это получается, что если бы я с самого начала в «Ганомаг», это который гусеничный бронетранспортер с пулеметом, гранату не закинул, мы бы все там остались. Из винтовки этот бронеавтомобильчик насквозь пробивается, из пулемета, получается, тоже, патроны-то однотипные. Поленились немцы второй пулемет поставить, или это передвижной пост был. Отсюда уже не видно.

Врач этот – красавец! Сначала его женушка шесть чемоданов собрала, им бы побольше времени, они бы, наверное, подоконники поотрывали, а когда Михаэль сказал, что места вообще нет, показал на два здоровых саквояжа.

«Без этого, – говорит, – не поеду», а на базе оказалось, что это наборы хирургических инструментов и лекарства, а так в чем были, в том все и уехали, даже пацану маленькому ничего не взяли. Надо раздобыть им какой-нибудь одежонки, особенно мелкому мальчишке, а то мне даже как-то неудобно перед ними – детеныш все же.

Хорошо еще, что из наших салабонов никого в прикрытие не поставил. Не с этими волками им тягаться. Меня и того чуть не загнали, а молодых вообще всех бы перебили. Что за часть была, не знаю, но по одному вообще никого не видел. Работают слаженными тройками. Если так кого по лесам будут гонять, проще самому закапываться. Закидывают по проселкам группы загонщиков и во фланг и в тыл заходят. Меня раз чуть не прихватили, гранатами отбился, но тогда, очень похоже, они меня хотели живым взять.

Сегодня отдохну денек, а завтра надо хутора, нам известные, начинать чистить, а то, пока там все живы, я спокойно спать не буду.

Вечером, как проснулся, сначала коротко переговорил с Виталиком и вместе с ним пошел знакомиться с семьей врача. Расположили их в доме, где живут девчонки. Там и госпиталь импровизированный, с пока единственным пациентом.

Сначала, понятно, к «Бате» зашли. Нас он всех спас. Прилетело ему в самом начале, еще когда пост проходили. Держался «Батя» до последнего, пока сознание не потерял, и получается, что за это время он успел уйти от загонщиков, которые их просто потеряли.

Силен мужик! У меня о местных машинах воспоминания одни матерные, а он с ранением в плечо баранку крутил. В сознание после операции он уже пришел, но сегодня у него самый тяжелый день. Сам еще не привык, и организм у раненого от стресса долго адаптируется, и крови много потерял, и от такого наркоза надо полдня отходить. Это не обезболивающие уколы моего времени. Зашли к нему, Виталик здесь уже был. «Батя» в сознании, а у него мужик молодой, укол ему делает.

– «Батя», – говорю ему, – ты молчи, тебе говорить нельзя. Я ненадолго, пока меня доктор не выгнал. Я вернулся, все в порядке. Ты молодец. Отойдешь, мы еще через пару дней зайдем, а пока это от меня. – Улыбнулся насколько возможно доброжелательно и свою кобуру ему с «Люггером» оставил, а Виталик – зажигалку бензиновую из наших ништяков. Бензиновая-то она бензиновая, только серебряная и классно сделанная. – Все, «Батя». Еще раз спасибо. Мы ушли.

Вышли и прошли в столовую, в которой пока никого не было. Только хотел Виталика попросить за хозяевами сходить, врач этот, что у «Бати» был, вышел и к нам подошел. Виталик с ним в их комнату прошел и сразу вернулся с ним.

Вот как он тогда выглядел? Я отвык уже от цивильно одетых людей. Мы-то все в форме, и немецкой, и полицейской. Я даже девчонкам запретил надевать гражданскую одежду. Перешивать заставляю по росту и по фигуре, чтобы на вы-ездах им не пришлось привыкать к новой одежде, исключение составляют только дозоры. Там, понятно, камуфляж и маскировочные накидки. А сейчас ко мне вышел хорошо одетый, я бы даже сказал, импозантный мужчина, где-то чуть за пятьдесят лет. Добротные ботинки, строгий темно-серый костюм, белоснежная сорочка, галстук, очки с золотой дужкой. Просто разительный контраст со мной и Виталиком, одетыми в маскхалаты, с вечно небритыми рожами и красными от недосыпа глазами. Впрочем, в нем было все, кроме чопорности и превосходства. Меня он разглядывал даже с удивлением. Мы с ним виделись мельком, и ему, оказывается, не сказали, что командир отряда сам ходит в разведку.

– Здравствуйте! Я пришел поблагодарить вас за раненого и только познакомиться. Зовут меня «Второй», я командир этого отряда. Лучше звать Командир и на «ты». Это мой заместитель «Третий». Мы понимаем, что это звучит несколько необычно, но сделано из совершенно разных соображений. В детали я вас посвящать пока не буду.

– Здравствуйте, молодой человек. Генрих Карлович Лерман, – с легким поклоном представился мужчина.

– Генрих Карлович! Несколько дней у нас не будет времени даже на короткий разговор. Мы все будем заняты, скажем так, мероприятиями по обеспечению безопасности нашего лагеря. У меня к вам будет одна просьба. Простите, что вот так вот сразу, но так уж получилось, что большинство дел лежит на мне. Я знаю, что один из членов вашей семьи знает немецкий язык, и я хотел бы попросить вас организовать языковые курсы. В первую очередь для молодых людей и девушек отряда. Молодые всегда легче обучаются, а потом уже и для нас, но для нас только тогда, когда у нас будет для этого время. В дальнейшем нам необходимы курсы начальной медицинской помощи, но это со всеми, кто есть в отряде. – Надо сказать, что врача я удивил, но он удивил меня еще больше.

– Молодой человек, немецкий язык в нашей семье знают все. Мы только три года назад приехали из Вены.

– Вена, красивый город, очень красивый, – вырвалось у меня.

– Вы, молодой человек, бывали в Вене? – Мужчина был удивлен донельзя.

– Да, Генрих Карлович, но только проездом, очень недолго и очень давно. Можно сказать, в иной жизни, но об этом мы поговорим с вами в другое время. Я надеюсь, в самое ближайшее. Если вам будет что-то необходимо для занятий, да и вообще для жизни, обращайтесь к «Третьему», он мой прямой заместитель, к «Старшине» – он у нас негласный комендант отряда, или к «Дочке», Саре или Эстер. И еще у нас достаточно много медикаментов, но, к сожалению, некому было их даже разобрать. Вы не поможете нам? – Мне почему-то было неудобно перед врачом. Может, за свой вид, а может, за вещи, оставленные им у него на квартире.

– Молодой человек! Вы разговариваете прямо как на великосветском приеме, – подколол меня врач. Подколол и тем встряхнул меня. Мое мимолетное смущение испарилось, как не бывало.

– Генрих Карлович! Воспитание – это такая вещь, оно либо есть, либо нет, но если прикажете, я буду открывать двери ногами и материться через слово. Поверьте мне, я умею. Но, к моему глубочайшему сожалению, мои знания весьма ограничены, и с вашей помощью я хотел бы их восполнить, – отослал я «шпильку» обратно. Я еще и не так умею, понадобится – весь предыдущий диалог я могу повторить матом, ни разу не повторившись.

– Просто, молодой человек, для меня очень странно разговаривать в таком тоне с командиром НКВД. – В голосе пожилого доктора прозвучала усмешка.

– Вы знаете, Генрих Карлович, это хорошо, что наш разговор сразу зашел в том числе и на эту тему, но я бы хотел, чтобы то, что я вам сейчас скажу, осталось строго между нами. В том числе пока это касается и вашей семьи.

– И вы поверите мне на слово? – Голос врача был полон сарказма.

– Да. Мне достаточно будет вашего слова. То, что я вам скажу, правда, но вам никто не поверит, а мне обязательно доложат, и доверительные отношения между нами пропадут и больше никогда не возникнут. Есть такая наука – психология, очень, знаете ли, помогает в жизни.

Глаза у врача стали квадратными и ненамного меньшими очков на носу.

– Так что, Генрих Карлович? Каков ваш ответ? – Я намеренно сейчас давил на врача. Теперь он мне нужен весь, со всей своей семьей и всеми знаниями, которые у него есть. Четыре человека, три года назад приехавшие из центра Европы, – это просто кладезь самой разнообразной информации. И географической, и политической, и социальной, и самой обыкновенной, бытовой. Хирург, а тем более хороший хирург в этом времени – представитель среднего класса, а значит, человек, поездивший по соседним странам. У него полно знакомых, разнообразные связи в самых разных слоях общества и обширная частная практика. Что само по себе означает, что даже если нацисты выбили большую часть его друзей, то у него все равно остались связи в разных странах Европы.

– Хм. Молодой человек! Вы меня удивили уже который раз. Хорошо, я даю вам слово, – торжественно, но с легким налетом иронии заявил врач.

– Дело в том, что ни я, ни мой друг никогда не были, не являемся и никогда не будем командирами НКВД. Более того, мы никогда не были гражданами Советского Союза и крайне мало о нем знаем. Никогда не служили в Красной Армии, хотя обладаем очень обширными и специфическими знаниями и умениями в самых разных областях жизни, а в основном – отбирания этой самой жизни. Кроме всего прочего, эта легенда, о капитане НКВД, так легенда и есть. Если бы я сказал правду, в лучшем случае меня отправили бы в заведение для душевнобольных, а о худшем варианте лучше не говорить вообще.

К тому же немецкому командованию это подкидывает столько пищи для ненужных размышлений. Ведь появление специальной группы НКВД в отдельно взятом районе – это всегда повод для ненужных волнений. На тот момент, когда мы со всеми познакомились, всем этим людям нужен был авторитет, лидер, если хотите. Человек, объединяющий группу людей.

Сейчас капитан НКВД – это только вывеска. Этикетка, которая может в любой момент смениться. Теперь костяк группы сформирован, необходимый авторитет завоеван, осталась только ежедневная и планомерная работа. Для полного формирования отряда мне были крайне необходимы два человека. Это врач-хирург и носитель необходимого нам для успешных боевых действий языка, и я очень надеюсь, что мне удалось их найти. Основная задача, которую мы ставим перед собой на сегодняшний день, – это обучение всего нашего отряда, и в этом я надеюсь на помощь всей вашей семьи.

То, что нам необходимо от вас, вся ваша семья легко можете преподавать короткими уроками в течение всего обучения новобранцев. В первую очередь нам необходимы основы оказания первой медицинской помощи при огнестрельных ранениях, переломах и ранениях холодным оружием. Обязателен полный курс анатомии человека, но это несколько позднее и в комплексе с нашим профильным обучением.

Я понимаю, что все это достаточно неожиданно и необычно, но пока не ищите ответа на возникшие вопросы. Мой друг и заместитель никогда не скажет вам ни слова, кроме тех, которые здесь прозвучали. Поэтому, Генрих Карлович, просто примите все как есть. Мы обязательно вернемся к этому разговору, и он будет более откровенным. Просто сейчас он ни к чему не приведет, а о том, что я сбежал из учреждения для умалишенных, вы будете думать постоянно. Когда будет возможность, мы вернемся с вами к этому разговору.

Врач ушел глубоко в себя. Он чувствовал, что я не вру, но найти вразумительного ответа не мог. Теперь он голову сломает, пытаясь понять, откуда мы здесь появились, останется просто из любопытства, будет работать и всю семью заставит. А мне большего и не надо. Пока не надо. Носитель немецкого языка с полной информацией о стране – большая, просто фантастическая удача.

– Что ж, Генрих Карлович! Я вижу, что вас заинтриговал, но, поверьте, невольно. Правда более ошеломляюща, чем вы можете себе представить, но с этим мы с другом откланиваемся. Так я пришлю завтра к вам «Старшину», по поводу медикаментов? – Последние фразы я тоже вставил специально, эти обороты не могли звучать от человека с восемью классами образования. Сколько там сейчас средняя школа? Семь классов? Я в седьмом классе такие выражения знал, что у этого интеллигентного человека стекла очков бы потрескались.

– Да-да, молодой человек! Конечно, присылайте. – Мне на минуту показалось, что врач мысленно находится в каком-то другом измерении.

– Тогда всего доброго. До свидания.

«Доктор»

Утром мы сидели в столовой, заканчивая завтрак, и услышали крик, прямо с порога: «Командир вернулся». И весь дом пришел в движение. Девочки выскакивали из своих комнат, некоторые полураздетые, растрепанные и счастливые. Это поразило меня. Мы уже знали, что командир отряда – сотрудник НКВД. Вторая встреча удивила меня еще больше. Я думал, что удивить меня уже ничем в жизни невозможно, но человек, рискующий своей жизнью из-за семьи простых еврейских врачей, оказался командиром НКВД и командиром этого отряда. Это было невероятно, поразительно, невозможно в принципе.

Его просьбы, простые и понятные, наполненные заботой об окружающих его людях, тоже удивили меня. Ему стоило только приказать, а он просил, просил вежливо, и это поразило меня еще больше. Потом он удивил меня опять: его речь была правильна. Так не мог разговаривать сотрудник НКВД с очень средним образованием. Этот человек получил классическое образование, и никак не в России. Он сказал, что бывал в Вене, и я поверил ему. Мне стало интересно, он заинтриговал меня, легко в разговоре упомянув о психологии, и это тоже было невероятно, в этом глухом латвийском лесу. Я был в смятении, эта встреча переворачивала все мое представление об этой жизни, и я не понимал, как он мог здесь оказаться, кто он и зачем ему все это надо.

Мы вышли из дома и не торопясь пошли по двору к пристани.

– И зачем? – закономерно спросил Виталик.

– Он нам нужен, Виталь. Местному врачу открываться нет смысла, а вот человеку, которого здесь ничего не держит, – это да. Вокруг него надо будет собирать костяк из Сарьи, благо сейчас будем учить их немецкому языку, а мы для них авторитет. Вспомни, что лежит в наших загашниках? Одно производство одноразовых шприцов принесет столько, что хватит на десятки жизней. Да ладно бы только производство, продажа лицензий по всему миру. А лекарства, а стволы и все остальное. Мы с тобой знаем об огромном количестве вещей, которые еще не изобрели. О тех же памперсах, к примеру. Их как раз после войны изобретут. Где-то в пятидесятых годах, по-моему, но можно и подтолкнуть прогресс немного или поддержать баблом изобретателей и остаток жизни как сыр в масле кататься. Вот только легализироваться без семьи врачей будет сложно. Ты, случайно, не помнишь, когда организуется государство Израиль? Вот и я не помню – учиться надо было вовремя. С этой семьей мы войдем в какое угодно общество, надо только до этого общества добраться.

Ты же не думаешь, что «Серж», «Старшина» и «Погранец» в нашу байку поверили. «Серж» однозначно никакой не сержант. Волк матерый. Не лицедей, конечно, слишком прямолинейный, как ручка от штыковой лопаты. Обыкновенный боевик, но боевик, хорошо обученный и образованный. Обрати внимание, как он говорит и строит фразы. Никогда не матерится и не ругается вообще, за столом вежливо просит передать соль или хлеб, но при этом никакого панибратства не допускает. Людей держит на расстоянии. Во время занятий иногда срывается на приказной тон. Находясь в помещении, никогда не садится спиной к двери или окнам. Кровать себе выбрал в самом дальнем углу и не у окна.

Во время преследования порывался со мной остаться, но на прямой приказ среагировал правильно, понимая, что это единственно верное решение. При этом Михаэля удержать не смог. И основное. День, когда мы расставались с группой пленных. Лейтенант ничего ему не приказывал, и он не отчитывался перед лейтенантом после поездки. Времени у нас было мало, и смотрел я за ними всеми недолго, но при расставании он не получал никакого приказа и вел себя с лейтенантом НКВД как с равным себе. При этом бойцы, что оставались с лейтенантом, вели себя как его подчиненные.

Вывод. Это лейтенант или старший лейтенант НКВД, но не из подразделения лейтенанта. Звание вряд ли выше – понтов маловато.

«Старшина», «Погранец», «Стриж» и остальные простые бойцы. Стандартная подготовка. Обычные для пограничников и пехоты знания и умения. «Серж», «Старшина» и «Погранец» нас пока не раскусили, но ни одному слову не поверили, и останавливает их только то, что я отряд ух знает куда увел. Причем набрали мы с тобой точно тех людей, которых я обещал набрать изначально.

При этом по отношению к немцам, полицаям и местным упырям я веду себя как конченый безбашенный отморозок. По их пониманию, так не может себя вести враг. Кстати, совершенно напрасно они так думают. Умельцы из «Бранденбурга» и «Нахтигаля» еще и не на такое способны. У меня в Сарье просто крышку у чайника сорвало – слишком разительным оказался контраст нашей мирной жизни и окружающей действительности.

Тем не менее пешком дойти до Себежа и вернуться – это две, две с половиной недели. Причем при большом везении. Ты сам видел, как там полицаи лютуют, а еще там зависнуть надо хотя бы на пару дней, тоже риск неимоверный. Откуда у них столько времени? Жрать-то им что-то надо эти три недели, а значит, выходить к жилью и опять рисковать. Плюс мы немцев и полицаев режем, и очень эффективно. Мы вооружены и организованны. За очень короткое время мы создали полноценный отряд. Нам с тобой предъявить пока нечего, да и незачем.

Чтобы они начали думать и сопоставлять некоторые несуразности, в том числе и наш современный сленг, прошло слишком мало времени. Весь отряд пока не отошел от шока. Поражение, плен, издевательства в лагере, убитые сослуживцы, погибшие родственники, изменение всего жизненного уклада – это длительный стресс, от которого все будут отходить еще очень долго, а я не даю им передышки, нагружая привычной и обыденной работой. Мы их построили, обучим и будем с ними воевать. Плохо или хорошо – покажет время.

А вот когда сюда придет Красная Армия, мы с тобой что будем делать? К стенке становиться? Или в лабораторию пойдем? На опыты. Я пока не рвусь. От нас с тобой толку чуть, на кончике ножа – и то много. Песен я не пою, от моих анекдотов мухи со скуки дохнут, на самолетике не летаю, а про атомную бомбу они и без нас додумаются. От тебя толку столько же. Ты, я так понимаю, строительные смеси только применять умеешь.

То, что у нас в загашниках лежит, мы только до первого попавшегося особиста донесем, да и то если он на это посмотреть удосужится. На первом же допросе мы с тобой от самого простого вопроса в ступор впадем, а еще через пару дней признаемся, что оба агенты никарагуанской разведки, и будем слезно умолять нас расстрелять. На что добрые дяди из НКВД будут возражать и по пути лепить нам изнасилование крупного рогатого скота со смертельным исходом и параллельно кражу яиц у кукушки.

Теперь другое. С девочками и мальчиками этими что будет? Их ведь всех под нож легко пустят, просто за то, что они с нами общались, если все же дойдет до нашего происхождения здесь. Не забывай, когда в сорок четвертом году сюда придет Красная Армия, особисты всех под лупой будут изучать, в задницу всем заглядывая. Я лично к этому не готов – у меня ориентация другая. Документов у нас с тобой нет, рекомендаций тоже не предвидится, с местным подпольем мы не связаны, да и не оставлял здесь никто никакого подполья, поэтому на наши подвиги к тому времени всем будет наплевать с высокой колокольни.

Мне больше всего бывших пленных жалко, им всем от десятки светит, ни за что ни про что. Это, кстати, одна из причин, почему я новых пленных не набираю, помимо всех остальных причин, вместе взятых. Так что, если появится оказия, надо будет сдергивать отсюда в теплые страны. Оказия может и не появиться, но создать ее можно. Честно тебе скажу, один я сквозанул бы отсюда, как лом через сугроб. Сейчас к Болгарии уже на крыше вагона подъезжал бы, а вот тебя и твою девочку не брошу. Поэтому уходить надо всем отрядом и обставляться по-человечески.

– Какую девочку? – спросил, старательно пряча глаза, Виталик.

– Ту самую, которая с тебя влюбленных глаз не сводит. Только ты, по ходу, этого не заметил. У вас за спиной уже шепчутся во весь голос. Или ты думаешь, что я просто так вас все время в паре ставлю? Ты забыл, я злобный командир, а ты добрый. И это правильно, на тебе да на «Старшине» весь отряд держится. Так и живем, – добавил с грустной усмешкой.

– С «Сержем» я спецом всегда в паре. Ему так спокойнее, а мне лучше. При всей его образованности и даже интеллигентности, у него очень специфическая подготовка. Первую деревню помнишь? Где мы горючку подожгли. В комнате было шесть человек. Хорошо, что все ужравшиеся были. Беззвучно передвигаясь по комнате, в кромешной темноте, он убил четверых, а пятого с «Погранцом» добивал и часового зарезал ну очень шустро. «Погранец» за это время уработал только одного. Заметь, у кроватей стоят табуреты, сапоги, сложена одежда и прочие мелочи. Стволов дополнительных у всех шестерых было, как у дураков фантиков. Два «Нагана», «Коровин», два ТТ и два польских Vis-35. Повоевать они уже успели и в Польше, и у нас. У всех оружие прямо под руками было. Вскинулся бы кто-нибудь из них – и всем нам каюк. Никто не ушел бы. Я сам не подарок, но «Серж» стопудово профи.

Тебя я на базе оставляю с «Погранцом» и со «Старшиной», чтобы они не дергались. Бросать тебя в бой, сам знаешь, нерационально, от тебя здесь больше пользы. И еще! Ты мог бы заметить, я пока никаких тренировок по рукопашке не веду и тебе тогда запретил. По этим тренировкам «Серж» вообще в осадок выпадет. Сейчас то, что у нас может посмотреть в интернете любой мальчишка, знает во всей стране десяток человек. Те приемы рукопашного боя, которые я могу дать этим мальчишкам, наглухо сорвут крышу «Сержу» и «Старшине», а про «Погранца» и «Стрижа» я даже не говорю.

Мы будем их учить, но мне надо понять, что «Серж» есть такое. Я уже подумывал устроить ему несчастный случай на производстве, со смертельным исходом, разумеется, но пока подождем, это всегда успеется. К сожалению, он нам нужен. И «Серж», и «Старшина», и «Погранец» владеют базовой системой подготовки и вполне могут работать инструкторами на первом этапе обучения.

Учить наших малолеток в любом случае придется. Я один прикрывать весь отряд не смогу, а нам еще семью врачей тащить. Ты сам прикинь расстояние до Португалии или Испании, а туда надо будет добираться пешком или на перекладных, и это только часть пути. В портах этих стран проще сесть на нейтральный пароход. Можно и до Швейцарии добраться, но и там документы нужны. Наших мальчиков и девочек с их документами в пять секунд из любой страны Европы на Родину депортируют. Хрюкнуть не успеем. Так что обставляться надо по полной программе, чтобы ни у кого и в мыслях не было докопаться. Есть у меня одна идея по этому поводу, но мне ее обдумать надо.

Теперь дальше. Будет время, озадачься разгрузками и сделай макивару, и не одну, а несколько, и разных размеров. Размеры от «Старшины» до «Феи». Но макивару специфическую. На ней должны быть обозначены все органы человека. Затем надо создать справку по макиваре. Какое воздействие на тот или иной орган при ударе, ударе ножом, попадании пули. Врачей подключи, пусть точно органы обозначат. Будут проводить занятия по начальной медицинской помощи, можно будет совместить с занятиями по практической анатомии. Ты лично постоянно ездишь всем по ушам на тему необоснованного риска. Проведи для всех «стариков» отдельный инструктаж на эту тему, и грузите курсантов по полной программе, не останавливаясь. Я потом на практике закреплю.

За полгода-год мы из них спецназ, конечно, не сделаем, но рисковать по-пустому отучим. Будем натаскивать на физическое устранение полицаев. Пришел, убил, ушел. Никаких штыковых атак и диверсий. Их надо учить под носом у полицаев прятаться, а не в лесах ныкаться. Пустить пяток подготовленных групп, в три лица, в дальние рейды по разным направлениям, на чистый отстрел полицаев, немцы с ума сойдут, их вылавливая. Если применять некоторые наработки, здесь можно ад устроить в отдельно взятых районах. Сколько там тренированный организм может за ночь по дороге пройти? Не менее пятнадцати километров.

Общая схема нашей дальнейшей войны такая. Ночами группы будут уходить на сорок-шестьдесят километров от базового лагеря. Днем сидят и смотрят. Во время движения проводят разведку, изредка стреляют и идут дальше по маршрутам. Единственное. Необходимо прорабатывать маршруты движения групп с учетом расположения крупных подразделений противника, а для этого им необходимы знания по скрытому наблюдению за объектами, захвату «языка» и проведению экспресс-допросов. Нам бы еще пяток местных жителей найти, чтобы привязаться к карте, а то те, что у нас есть, – городские. Они знают только Резекне и его недалекие окрестности.

Теперь дальше. По утрам к зарядке и общим упражнениям добавьте со «Старшиной» штыковой бой. Штыковая подготовка сейчас основное умение, и «Старшине» проще. Все по классике. Подход, удар, вытаскивание штыка, исходное положение. До автоматизма, но на макиварах и по конкретным точкам. Начинаете: горло, легкие, сердце, под лопатку. Затем почки, печень. Это сложнее, но где они находятся, все должны знать. Освоят, переходите на удар штыком или ножом руками. Лучше всего сразу двумя руками. Двурукая у нас только «Дочка», но если такие тренировки будем проводить сразу, к весне наработаем всем моторику движений. Обучение только с врачом.

Перед этими тренировками обрежешь и облегчишь штыки. То есть оставишь только необходимую длину для гарантированного уничтожения противника, а то этой саблей только кусты рубить. Возьмешь «Старшину» и врача и с ними вместе определишь форму и длину учебных ножей. Затем с «Восьмым» и «Девятым» сначала сделаете несколько пар для тренировок, а потом каждому бойцу под руки, включая девочек. По два рабочих ножа должно быть у каждого.

Остальные тренировки я распишу подробно позднее. Будем упрощать себе дальнейшую жизнь и усложнять всем остальным. Учить будем всех, и инструкторов тоже, и всему. Это просто для того, чтобы на заднице ровно не сидели и всякая хрень им в голову не лезла. Как только они отойдут от шока, сразу начнут рваться «убивать проклятых захватчиков». Установка у них сейчас такая. Почти психологический блок, построенный за двадцать лет существования государства. Поэтому чем больше все они будут уставать, тем нам проще. Это тоже по классике: чем бы солдат ни занимался, лишь бы задолбался, а это «задолбался» мы с тобой им всем организуем по полной программе. Пока все. Пошли в дом, поедим, а потом собирай всех, кроме курсантов, думу думать будем.

После обеда собрались у нас в доме, у нас горница самая большая. Как уселись, сразу взял слово.

– Я так понимаю, что никаких действий по подготовке к уничтожению оставшихся карателей вы предпринять не успели. Завтра на один хутор уходит на мотоцикле «Серж» и пара «Дочки». Задача – уничтожить конкретного человека. Описание этого человека в показаниях подробное. «Серж», заучи сам и отдай описание снайперской паре. Попробуй взять четвертого человека, девочку маленькую, чтобы с «Феей» в коляске уместилась и за мотоциклом приглядела, да и на обкатку в околобоевой обстановке.

На второй хутор. На «ведре», это который броневик. «Белка», «Погранец», Сара, Эстер и еще двое курсантов по усмотрению «Погранца». Задача та же. На хуторе «Погранца» может быть больше вооруженных людей, поэтому выбивайте всех, до кого дотянетесь, но в первую очередь фигурант. Обставляете как налет непонятно кого. Сначала стреляете по конкретному человеку, потом по тем, до кого дотянетесь. Только обстрел, никаких трофеев. После уничтожения карателя стреляйте по всему: окна, лошади, собаки. Изображайте беспорядочную стрельбу.

Я, «Третий», «Стриж», «Девятый», Зерах, Давид, Арье и еще двое курсантов – на третий хутор на машине. «Старшина», всех вооружить автоматами. Винтовки только у снайперов. «Вальтеры» как дополнительное оружие. Выдвигаемся ночью. Возврат по выполнении, но не позже завтрашнего вечера. На рассвете все должны быть на исходных позициях. И последнее. На базу преследователей не тащить. В случае обнаружения уходить в противоположную сторону от базы, бросать технику и возвращаться пешком.

«Третий», сделай смесь из табака и перца и раздай старшим групп, а то меня в прошлый раз собаки загоняли. Сразу бы ушел, если бы не эти друзья человека.

Старшие групп. В атаку не ходим, курсантов беречь, как собственную задницу. Попробуйте отстреляться, поменять позицию и затихариться на полчаса. Может, кто вылезет из недобитков. Главное, повторяю, уничтожение конкретных людей. Не пропустите гонцов, которых могут послать на соседние хутора. Готовьтесь. Все свободны.

«Третий», готовь нашу группу, через час инструктаж с группой. Старшие групп и снайперские пары, через час прибыть ко мне на персональную беседу.

«Старшина», готовишь выход всем отрядом. Пойдем к городу. Там такая штука, «Старшина». Немцы, что меня гоняли, непростая часть. Это либо немецкие егеря, либо специализированное подразделение по охране тыла, усиленное местными, которые эти леса как свои пять пальцев знают. Я чудом ушел. Повезло, что овраг подвернулся. Мы с ними не уживемся, надо их сразу выбить. Около города много проселочных дорог, сеть целая. Они по ним мобильные группы закидывают и в тыл заходят. Собираешь всех городских, берешь карту и прикидываете. Первое. Где заходим в город? Надо зайти вечером по-тихому, есть в городе еще одно дело. Выходим утром у одного из постов, шумим и сразу уходим. Второе. Где ты сидишь всю ночь. Сидеть надо тихо до рассвета. Третье. Время от любого боестолкновения до появления мотоциклистов – двадцать минут. Еще через десять минут идут грузовики с загонщиками. Вот их всех и надо прихватить.

Можно было бы просто мин натыкать, но тогда только мотоциклистов выбьем. Надо фугас ставить, а взрывчатки у нас мало. Необходимо выбить мотоциклистов из засад, а грузовики с карателями посадить на танк, фугасы и противотанковые мины. Подумай на досуге, как это будет выглядеть. Срок – не позднее чем через двое суток. Из техники на вторую операцию берем два грузовика, танк и «ведро». Личный состав пойдет весь, кроме семьи врача, «Погранца» и нескольких молодых по усмотрению «Погранца». На боевые операции с «Погранцом» вы ходите по очереди.

«Восьмой», для тебя отдельная задача. Надо сделать три готовых фугаса и максимальное количество гранат без замедлителя. Занимаешься только этим. Один фугас большой, не меньше пяти килограммов. Два других по килограмму. Большой фугас на дорогу, остальные два мне нужны в городе. Возьми себе кого-нибудь на подхват, один не работай.

«Старшина», организуй на наш грузовик мешки с песком и три «ручника» и выдай группе «Погранца» шесть противопехотных мин. Группе «Сержа» – четыре. Мне – две. Но только нажимного действия.

У меня опять не было времени. Хутора надо было уничтожать одновременно, а опытных людей у меня было очень мало. Поэтому на дальний хутор я отправлял «Сержа».

Это был самый отдаленный от нашей базы хутор. Хозяин хутора был отставным майором латвийской армии и основным военным экспертом банды. Он не был карателем, он был кладовщиком. У этого мирного кладовщика была семья, и они все жили на этом хуторе. Прямо в лесу сразу за домами были вырыты в лесу специальные землянки. Это был своеобразный склад боепитания. В самих землянках хранились в основном самые разнообразные боеприпасы и оружие. Но было и нечто интересное. Судя по допросу одного из полицаев, все, что загружали на тот хутор-склад, откладывалось для длительного хранения, а не для вооружения карательного батальона. Об этом складе не знал никто, кроме членов банды.

Через час у штабного дома собралась наша группа, «Погранец» и «Серж» с девчонками.

– Теперь для чего вас всех собрал. Всех обитателей всех трех хуторов надо уничтожить. Я подчеркиваю, всех без исключения. На нашем хуторе мы это сделаем завтра. Во-первых, там есть такие же братские могилы, как и здесь, во-вторых, этот хутор находится недалеко отсюда, и в-третьих, там, на полуострове, будет одна из наших запасных баз. Если этого не сделать, рано или поздно каратели приедут сюда. Кто не может в этом участвовать, откажитесь сразу.

– Командир! Можно обратиться? – вдруг спросил Давид.

– Да, конечно, говори. – Я догадывался, что мне скажет Давид, и почти не ошибся.

– Так нельзя, командир! Чем мы тогда от карателей отличаемся? Там же дети! – Да знаю я, что там дети. А куда я их дену, уничтожив их родителей? На полку положу или детский дом устрою? Я с самых допросов полицаев голову ломаю. Были бы совсем маленькие, можно было бы подкинуть кому-нибудь. Это не проблема. Хуторов в округе много, можно было бы и подальше отвезти, но они почти всей семьей были на нашем хуторе.

– Да, Давид. Там дети. Ничем не отличаемся. Такие же две руки, две ноги, голова. Ничем не отличаемся, в том-то все и дело. Русские не отличаются от латышей. Немцы от евреев. Только немцам и латышам об этом рассказать забыли. Вот я сейчас и пытаюсь им рассказать о том, что они ничем от евреев не отличаются. Что их семьи, их дети будут отвечать за все, что сделали их отцы. Ты сам знаешь, что любой, кто надел форму полицая, – это каратель, и то, что вы видели, – только начало их зверств. Дальше будет только хуже. Сейчас от крови и вседозволенности одурели только те, кто бандитствовал и раньше, а дальше от безнаказанности и попустительства немцев во вкус войдут и те, кто пойдет за ними. У меня здесь была цель – уничтожать карателей, но если в отряде, который я возглавляю, появились люди, которые сомневаются в моих действиях, у меня будет другой отряд.

Давид, если ты скажешь – ничего не делать, я прямо сейчас начну собираться и к утру уеду отсюда. Решай, Давид. Я приму любое твое решение. Если ты видишь другой выход, укажи мне на него. Сделаем проще. Я сейчас встану и отойду отсюда на пару шагов. Вы все решите сами. Только каждый решает сам за себя, а не за Давида. И на будущее запомните. Какое бы решение вы сейчас ни приняли, я как командир отряда не буду объяснять вам свои приказы. В спокойной обстановке мы отвечаем на любой вопрос. В бою любое сомнение и невыполнение приказа – это смерть вашего товарища или всего отряда. – Я встал со скамейки и отошел к недалеко стоящему грузовику, на который «Старшина» уже загрузил мешки и пулеметы, и в который раз подумал, что с этим мужиком мне повезло больше всего.

Да. Я знаю, что это не по-человечески. Об этом не говорят, не пишут, никогда не упоминают и… очень часто делают на войне. Не от подлости или внутренней мерзости, хотя на войне это сплошь и рядом. Особенно на этой войне. От военной необходимости или выполнения прямого приказа вышестоящего командования.

Где-то батарея дала залп по позициям противника, а снаряд прилетел в простой деревенский дом с веселой и дружной семьей за обеденным столом. Вывалил самолет свою тонну бомб на пехотную часть, а прилетело Вериным родным. В том же Ленинграде цивилизованные европейцы поставили на безопасном расстоянии тяжелые орудия и лупили полтора года по жилым кварталам, а наши отвечали им в ответ из корабельных орудий. Куда летела эта ответка? Только ли по артиллерийским позициям?

Тяжелые артиллерийские орудия стояли недалеко от населенных пунктов, а сверхтяжелые – на железнодорожных платформах, на станциях и полустанках. Их расчеты жили прямо в жилых домах. Зачем жить в землянках, если рядом есть теплый деревенский дом, из которого можно выгнать его хозяев. И падали тяжелые снаряды корабельных орудий на простые деревенские дома. И рвали осколки этих снарядов не только расчеты немецких пушек, но и деревенских жителей, и их бегающих по деревне и огородам детей.

Есть такая воинская специальность – корректировщик. Любая его ошибка в густонаселенных кварталах – это десятки жизней, и название города здесь неважно. Минск, Киев, Одесса, Варшава, Берлин или тот же Кенигсберг. Разницы никакой. Про ФАУ и ФАУ-2 по Лондону я вообще ничего не говорю. Они летели на кого бог пошлет – просто по городу. Те же союзники спокойно сносили с лица земли немецкие города без всякого зенитного прикрытия, не разбирая, куда они вываливают полутонные бомбы. Но американцы отличились больше всех. Нет. Я не про ядерную бомбардировку беззащитных городов, а про один-единственный воздушный налет на Токио, в ходе которого погибло более ста тысяч мирных жителей. Вот только как я это расскажу Давиду? Как объяснить ему, что в белых перчатках войну не выиграть? Времена рыцарских турниров давно прошли. Со зверями надо расплачиваться такими же монетами без раздумий и колебаний.

Благородных войн не было никогда. Ни в Средневековье, ни сейчас, ни в наше особо просвещенное время. Татаро-монголы, уничтожавшие целые государства. Благородные рыцари, вырезающие целые города. Испанцы, несущие цивилизацию в Южную Америку и при этом уничтожившие десятки народностей целого континента. Американские солдаты, расстреливающие индейцев из пулеметов, и английские регулярные войска, уничтожающие тысячи индийцев огнем пушек. Была Первая мировая война с газовыми атаками, первыми танками и самолетами. И то, что творилось во время Второй мировой. К сожалению, это не только художества немцев. Это поляки, уничтожавшие всех, кто не поляки. Это румыны, зверствующие в Крыму, Одессе и прочих городах юга Украины. Это финны, устроившие в Карелии около тридцати концлагерей, в которых смертность узников была даже выше, чем в немецких лагерях смерти. Север. Холодно. Короткое лето быстро закончилось, и все, кто попал в плен в самые первые военные месяцы, просто замерзли насмерть.

Кому в жизни не хватает ужасов, пусть посмотрит фотографии из концлагерей или сходит в Музей Советской Армии в Москве. Там, в большом и светлом зале, под толстым стеклом просторной витрины, сделанной руками умелых мастеров, висит абажур из человеческой кожи, сделанный человеческими руками. Здесь таких умелых рук в каждой деревне по десятку, а их жертвы по лесам и оврагам разбросаны.

Укрыла простая деревенская женщина раненого «Стрижа», а не подумала, что соседи сбегают к полицаям, да и никто в деревне об этом не подумал. «Стриж» почти неделю со своей ногой вечерами в саду просидел, свежий воздух нюхая, сеновала ему было мало. Вся деревня знала, и молчали все, не сказал никто этому барану ни слова, а результат – более семидесяти погибших. Именно в Сарье я перестал быть цивилизованным человеком, может быть, я перестал быть человеком вообще. Лично я не вижу разницы между семьей Давида, Сары, «Феи» и остальных ребят и семьями полицаев. Разницы между мной и карателями, наверное, тоже уже нет, просто этого пока не видно. Не скажу, что мне все равно. Но то, что я увидел за последний месяц, поставило меня на другую точку восприятия окружающей действительности и этой войны вообще.

Через несколько минут ко мне присоединились все. Странно, но первые ко мне подошли Вера и Сара и встали справа и слева от меня.

– Я могу пообещать вам только одно. Мы не будем убивать мирных людей специально, но сейчас это касается нашего выживания. Через это придется пройти, – глухо и невыразительно сообщил я. Мне и самому было противней некуда, хотелось самого себя удавить, но выхода другого просто не было. Никакого. Совсем. И от этого мне было еще хреновее.

К полудню на хуторе, к которому мы приехали на рассвете, не осталось ни одного живого человека. Семью из девяти человек расстреляли мы с «Девятым» и Зерахом. Они вызвались сами. Виталик тоже отметил, что «Девятый» очень близок к Зераху и его друзьям.

Весь остаток дня мы работали как проклятые, очищая дом от оружия, боеприпасов, снаряжения и долгохранящихся продуктов и закладывая все это в специально выкопанные ямы в одной из хозяйственных построек. Рулил всем рабочим процессом Виталик, я в этом участия не принимал, занимаясь документами, которые нашел в большой и просторной горнице.

Документов было множество. Красноармейские книжки, удостоверения личности и паспорта, как мужские, так и женские. Комсомольские и партийные билеты. Справки войсковых частей, метрики, бланки документов, печати и штампы. Были и немецкие документы, правда, немного. Наградные документы и награды, в основном «Звездочки», «Отваги», «За боевые заслуги» и «Двадцать лет РККА». Было три ордена Боевого Красного Знамени. Самая любимая мною награда. У моего деда был «боевик». Ну и часы, портсигары, золотые и серебряные запонки, женские заколки для волос, зажигалки и всякие безделушки. Четыре здоровых ящика из-под снарядов. Было личное оружие, в основном «Наганы», ТТ и боеприпасы к ним. Были и три пистолета Коровина. Первая советская хлопушка под браунинговский патрон.

Часов в пять Виталик позвал в один из сараев меня и Давида. Впрочем, здесь собралась вся группа, Виталик позвал меня последним. Достаточно большое помещение было завалено обычными холщовыми мешками, а прямо у входа были разбросаны детские вещи, выброшенные из таких же мешков. Обычные ношеные детские вещи, были и на самых маленьких.

Поздним вечером, загрузив в грузовик продукты и домашнюю птицу, которую пустили под нож, мы приехали на базу. На базе было довольно оживленно, а приехали мы последними. Встречал нас «Старшина», который, как наседка, оглядывал и ощупывал каждого выпрыгивающего из грузовика.

– «Старшина», – подозвал я его, – организуй всем моим выпить. Так, чтобы граммов по триста вышло, и завтра пусть спят до упора. – После чего обратился к неторопливо подходящему к нам «Сержу».

– «Серж», докладывай. Как прошло? – «Серж» был, как всегда, невозмутим и достаточно лаконичен.

– Что докладывать, Командир? В девятом часу отстрелялись. В хозяина три раза – девочки тренировались. Потом, как ты приказал, постреляли по окнам. Два часа из дома никто не показывался, затем двое одновременно в разных местах вылезли. Девчонки по паре раз выстрелили. Убили обоих. Еще постреляли куда придется, прибили собаку, вышибли все окна. «Дочка» сбила с дома флюгер, «Фея» ведро на колодце продырявила. И вся движуха, как ты говоришь. Заминировали колею и ушли. Весь день спали да за одним хутором наблюдали. Вместе как-нибудь скатаемся, сам посмотришь.

– Ладно. Сам так сам. Потом расскажешь. Завтра без пробежек, пусть отдыхают. Ты кого брал четвертым?

– Да девчонку из городских, ты же сам сказал. Нормально все.

– Что там у «Погранца»? – «Погранец» – самое слабое звено в нашей тройке. За него я опасаюсь все время. По моему разумению, к самостоятельной работе он не готов, но отправить старшим группы было просто некого.

– «Погранец» отличился. Неймется ему, обормоту. Вон он сам идет. – На «Погранца» стоило посмотреть. Чалму ему намотали знатную. Та чалма, что я Виталику в свое время для маскировки мотал, рядом не валялась. Он, видно, только от врача, но идет лыбится. Ща я ему полыблюсь, долбодон недоразвитый. Мне как раз пар надо выпустить.

– Ты мне еще скажи, что у тебя курсанта какого поцарапало, я тебе еще и задницу бинтами обмотаю, – начал я его кошмарить вместо приветствия. Хотя в душе перевел дух. Жив, и слава богу. Зато теперь будет повод подержать его на базе, а то он все время порывается в штыковую атаку сходить. Урод, ноги из подмышек.

– Не, Командир! Ты чего? Все хорошо. Целы все. – «Погранец» реально испугался. После Сарьи он на меня поглядывает с большим уважением, а в самой Сарье со мной боялись встречаться глазами все, кроме Виталика и Веры. Правда, я выглядел тогда как хорошо поевший кровосос – кровью я был заляпан весь, от макушки до пяток. Немецкую форму, что на мне была, пришлось просто выкинуть, так как раненого полицая я допрашивал, просто пластая его ножом, как свиной окорок, а его пальцы были раскиданы вокруг нас. Раньше меня до такой неконтролируемой ярости мог довести только литр хорошей водки, и необходимо было двое суток на реабилитацию.

В Сарье же Виталик просто облил меня водой из колодца, правда, потребовалось ведер восемь. Тогда я вообще был в таком состоянии, что стал приходить в себя, только когда от ледяной колодезной воды окончательно замерз. Хотя при этом четко контролировал ситуацию и, как компьютер, отслеживал десятки параметров и движений одновременно. Даже речь и внешний вид у меня не изменились, но Вера, после того как мы с ней отстрелялись по пленным полицаям, мухой умелась за Виталиком.

– А это что? Порезался, когда брился? Драть тебя некому. Ладно, рассказывай. – Гружу его я специально. «Погранец», сам того не ведая, у меня такой своеобразный громоотвод. На его примере я показываю всем, что с ними всеми будет, если они не будут слушаться приказов. Пока работает, а потом я найду еще один громоотвод, когда этого построю так, как мне надо. Это простая и логическая служебная цепочка. Я гоняю «Погранца», а «Погранец», в свою очередь, отрывается по полной программе на курсантах, которые опять-таки, в свою очередь, учатся на примере «Погранца». Так что даже получая от меня звездюлей, «Погранец» все равно пассивно обучает курсантов.

– Да нормально все получилось, Командир. Ночью еще приехали. «Ведро» в лес загнали. «Молодым» я «Гнома» взял, а он последние дни у «Девятого» на подхвате был. Он и предложил сразу мины поставить. Пока ставили, рассвело, а мины ставили метрах в четырехстах от хутора, там поворот дороги, так сразу за поворотом.

Лесом к хутору подходим, Сара говорит: «Во дворе телеги запрягают». Глянул, девять человек. Восемь мужиков и пацан, но и он с карабином. Вот они на мины и приехали. «Гнома» я у «ведра» оставлял, так он пулемет вытащил и в перелеске пристроился. Перебили полицаев и на хутор пошли. Да я думал, там никого нет. Видно, с чердака увидели, как дали из пулемета. Сара пулеметчика сразу успокоила, а мне по уху прилетело. Я сначала и боли не почувствовал, а потом смотрю – кровь хлещет. Постреляли, как Командир приказал, окна разнесли и уехали.

Вот засранец! Он меня еще и подкалывает. Никак у «Доктора» набрался?

– Нет, «Погранец», ты своей смертью не помрешь. Я тебя сам прибью! Командир группы. Шишку еловую тебе за воротник, чтобы голова не качалась. Тебе как раз необходимо, чтобы рану не бередить. Будешь у меня теперь вечным дежурным по лагерю. Ты мне вот что скажи, почему пацана «Гномом» назвал? – Это просто интересно. Не местное это слово.

– Так это не я, командир! Это «Третий». Говорит, маленький, а сильный и рукастый. Мины сам поставил, да и по лагерю помогает, то «Старшине», то «Третьему», то «Белке», то «Восьмому» с «Девятым». Ему вообще все интересно. Из пулемета как влупил, в первой телеге тех, кто после взрыва остался, всех перебил. Потом прибежал и, пока мы к хутору ходили, всех вычистил, как ты приказываешь. Даже одного в сторонку оттащил, вроде тот сам уполз, и гранату под него пристроил, – отвечал «Погранец» скороговоркой, вытянувшись и старательно поедая меня глазами. Опять издевается. И не подкопаешься. С «Гномом» понятно, откуда ноги растут. Виталик Толкиена вспомнил. Ладно, пусть будет у нас свой «Гном». Посмотрю на него потом.

Пока я пикировался с «Погранцом», к нам, стоящим чуть в стороне от основной суеты, подтянулся Виталик, и я продолжил, обращаясь уже ко всем:

– Вот что, товарищи командиры! Всем кто сегодня участвовал в операциях, выдать «Вальтеры» как личное оружие. «Третий», нашей группе ты. «Старшина», снайперам не надо, у них есть, но у тебя там шоколада полно. Выдели девчонкам и вообще, посмотри, может, чем вкусненьким порадуешь. Подбери им какой-нибудь ликер или вина вкусного пару бутылок. Ты свое хозяйство лучше знаешь. Сегодня можно. Пусть у девчонок будет маленький праздник. Все же первая боевая операция, и счет персональный открыли. «Гному» из группы «Погранца», помимо «Вальтера», от командования отряда «Люггер». «Погранец», наградишь сам при всех, чтобы пацану приятно было. Все. Всем отдыхать. «Старикам» подъем в девять, курсанты спят до упора. Завтра у них выходной.

Виталик

В самые первые минуты попадания в этот мир мне даже тяжело было дышать. Все было как во сне или тяжелом тумане, только потом я увидел, что почти полпачки сигарет за это время выкурил. Егерь у меня даже руками перед лицом покрутил, пока я в себя не пришел. Он же за мной и бычки убрал и даже пепел в песок затер.

Егерь вообще очень странный. В обычной повседневной жизни нормальный молодой мужик, но переклинивает его постоянно. За шесть лет, что с ним работаю, я всякого насмотрелся. В домашней или рабочей обстановке он реально нормальный, а как какое происшествие, так все время вперед лезет, но это только поначалу удивляло, потом привык.

С Егерем интересно оказалось. И работать, и ездить, и отдыхать. Я вот никогда моря не видел, только по телевизору. Ну не довелось, в деревне же вырос. Школа, потом колония за хулиганку, женитьба, работа без продыху и редкий стакан по праздникам. Затем развод, сплошной праздник, много стаканов и пустых бутылок и бесконечная стройка. Какое море, к чертям собачьим? Где море, а где Белоруссия. Да и я уже не мальчик, четвертый десяток как-никак заканчивается. Егерь узнал, хмыкнул удивленно, взглянул с интересом, как на диковинку какую, и… за весну, лето и осень мы побывали с ним на трех морях. На Балтийском, на Азовском и на Черном. Постоянно бывали на Рыбинском водохранилище, Чудском и Ладожском озерах, в Карелии и у нас в Витебской области.

Так и ездили вместе шесть лет. По месту в основном к его приятелю в воинскую часть. Я так и не понял, что это за часть, но серьезная. Это без дураков. И стрельбище у них свое, и тир подземный, и учебно-тренировочная база. Егерь в основном там рукопашку бойцам преподавал, ну и мне заодно, да стреляли часто с бойцами. Армии у меня не было, но Егерь мне частным порядком армию организовал. В общем, с пользой время проводили. Да и так много ездили. По работе, на рыбалку, на охоту, ко мне домой по бабам, но по бабам – пока он не женился на двух девчонках сразу.

Попадалово наше я сразу осознал. Попали так попали. В самую жопень, в сорок первый год то есть, а Егерь еще и добавил своими выходками. Знал я, что он не от мира сего, но не до такой же степени. Увести у немцев мотоцикл, оседлать его и в нашем камуфляже переться по дороге среди немецких войск – это сообразить же надо. В деревне Егерь одного немца чуть не задавил, он еле отпрыгнуть успел. Как же тот немец орал! На всю деревню. Я чуть не обмочился, а Егерю, как он говорит, фиолетово, только газу прибавил.

Ладно бы только ехали, так ведь влезал он во все, но это как ком снежный нарастало, прям одно за другим. Часовые, фельджандармы, охранники пленных, водители на дороге, немцы ночные, потом Сарья и Росица. Такое только Егерь мог наворотить. После фельджандармов его как подменили. Немцев и полицаев Егерь резал, как куклы какие. Вообще без эмоций, я глаза его видел и все ждал, когда же у него башню снесет. Перечить ему – да упаси боже. У меня и в мыслях такого не было. Пленными он командовал так, что они у него бегом бегали, даже лейтенант этот энкавэдэшный, чуть ли не печатая шаг, перед ним рассекал.

Недели не прошло, а у нас уже отряд целый образовался, а за спиной Егеря кладбище целое, но ему на это кладбище откровенно все равно. У него оно не первое. Вот после Сарьи Егерь окончательно башней уехал. Я его в той деревне еле в себя привел. Полицаев Егерь пытал так, что их крики в соседней деревне, наверное, слышны были, а ему хоть бы что. С него кровь ручьем течет, даже следы кровавые на дороге оставляет, глаза безумные, в руке штык окровавленный. Все, кто с нами был, даже посмотреть на него боялись, а Вера просто подошла, за руку его взяла и к колодцу отвела. Вроде отошел, но это внешне. Я его таким только пьяным видел, но тогда его в дугу пьяного шесть здоровых мужиков вязали, а в Сарье одна Вера справилась, ну и я помогал. Как ребенка, его отмывали. Он отошел не сразу, ведра после шестого, и будто переключателем кто щелкнул. Раз. И нормальный.

Не знаю, правильно это или нет, но после Сарьи я его иногда боюсь. Мальчишек и девчонок наших он учит такому и так систему подготовки ставит, что вырастут из них через год такие же егерята. Пока это вижу только я. Тренировок особых нет, лишь физическая подготовка, но это именно пока. График тренировок у него расписан на полгода вперед, и после физической подготовки в плане стоит психологическая совместимость бойцов боевых групп и психологическая адаптация к боевым действиям. Последнее – это повешенный всей толпой полицай, растерзанные штыками трупы и распущенные на ленточки без дополнительных инструкций и каких-либо сомнений хозяева хутора.

Подвесили наши малолетки еще живых полицаев на деревьях в лесу и принялись штыками их тыкать, как соломенные чучела. Делали они это под присмотром «Старшины», но так, как Егерь их перед этим во время допросов учил. В печень, в почки, в сердце, в брюшину, и опять в печень и в почки. И не винтовками, а руками, и хоть бы кто-нибудь из них поморщился. Зверей он из них делает, кровавых зверей, и не скажешь ему ничего. Прав он, как это ни противно.

Вот опять странно, но после того, как Егерь из Резекне один вернулся, он опять изменился. Человечней стал, что ли. Опять как переключатель какой-то щелкнул. Сам к учебному процессу подключился и стал теорию преподавать. Как стрелять из пистолета на коротких дистанциях, как быстро выхватывать оружие, как дыхание восстанавливать после бега, мышцы расслаблять, дышать правильно, ну и тренировки по общефизической подготовке сам проводит.

Многому учит и так, что на его занятия собирается весь отряд, даже врачи. Я так не умею и больше половины не знаю из того, что он преподает. Показывает, как делать сложные стрелковые упражнения, объясняет, для чего то или иное, приводит примеры, но и гоняет всех так, что и мальчишки, и девчонки, и инструкторы вечером падают от усталости. С каждым мальчишкой индивидуально работает. Каждому ставит отдельный комплекс тренировок, чтобы тот мог тренироваться сам, а врачей, старших групп и инструкторов учит контролировать общие тренировки. Так что скоро нам со «Старшиной» и «Погранцом» будет полегче.

Из Резекне он вернулся необычно для всех, кроме меня, но даже я его позже ждал. Когда он сказал, что на поезде приехал, я сразу поверил. Видел я, как он это делает. Приехали мы как-то в Питер, там его одноклассник живет. Давно они не виделись, со школы еще. Посидели в ресторане, но прилично, без спиртного, а потом в машины попрыгали и по Питеру помчались. Генка этот первый на «крузаке», и мы за ним на «монстре» Егеря. Приехали на окраину куда-то, а там железнодорожные пути, и много. И вот такая картина. Двое молодых мужиков, в костюмах, в сорочках белоснежных, часы навороченные у них, ботинки баксов по триста у каждого, катаются на грузовых составах, запрыгивая на вагоны на ходу. Перемазались как черти, а сами только смеются как дети. Кто бы мне рассказал такое, не поверил, но ведь собственными глазами видел. Оказалось, что у них это шалость школьная такая.

В то, что Егеря убьют в лесу, я тоже не поверил. Это просто невозможно. Где-нибудь в пустыне, в степи, плоской, как стол, может быть, а в лесу или в поле на него наступить можно и не заметить, что на Егере стоишь. Он же выносливый, как лось, – сутками может бегать и, как заяц, след сбивать. Собаки, конечно, аргумент серьезный, но после того случая я кайенскую смесь приготовил. В этой смеси не только самосад и перец, но и муравьи сушеные, и травки разные. Попалось мне несколько муравейников неподалеку, набрал запасец. Я еще помудрю с этой смесью. Собаки не по следу ходить будут, а сразу в конуру забиваться с наглухо отбитым нюхом. На одном из хуторов я три волчьи шкуры нашел. Есть с чем работать, как Егерь говорит.

Работы у меня, конечно, много, но работа эта привычная. Все лучше, чем по лесам бегать и ножом размахивать. С этим Егерь и без меня справляется, а я лучше руками поработаю и детский сад свой проконтролирую, а то разбегутся, не соберем. Мне еще глушители на все стволы делать и мины разрабатывать. Хорошо, Егерь чертежи подробные нарисовал, по таким чертежам работать любо-дорого. Нам с Егерем много мин надо. У нас война еще даже и не начиналась.

Глушаки еще делать. Но из чего? С самого блиндажа голову ломаю. По деревням же шли, а сейчас в лесу живем. Ни инструментов, ни материалов, ни лерчика, ни плашки, ни метчика, ни тисков. Ничего нет. Ну ладно, с самолета и грузовиков я оторвал кое-что. Здесь, на хуторе, тоже прибарахлился по мелочам, но половины еще как не было, так и нет. Топором же я резьбу под глушак на стволе не нарежу. Скажу Егерю. Будет в городе, пусть в мастерские заглянет или меня с собой возьмет.

А с Верой да, это Егерь точно подметил. Я такой девочки и не встречал ни разу, даже не думал, что такие бывают, хотя у нас в Витебске красавиц хватает. Егерь вон тоже из Витебска двух девчонок притащил и как прикипел к ним. Теперь и не знаю, как мне быть. Все время же вместе. Егерь действительно специально поставил меня и «Старшину» за девчонками приглядывать. Приглядываем. А куда деваться? У Егеря не забалуешь. «Старшина» поначалу даже спал у их шалашей, да и сейчас все время рядом. Как и я. У нас со «Старшиной» работа такая. Вроде на войне оба, а воюют мальчишки и девчонки сопливые, но ничего, раз я здесь, им полегче будет. Инструмент только правильный надо подобрать и материалов побольше натаскать. Устроим мы им всем небо в алмазах, как Егерь говорит.

25 августа 1941 года

Утром собрались всем составом сразу после завтрака. «Старшина», «Стриж», Виталик, «Серж», Сара, «Дочка», «Восьмой» и «Девятый», «Белка» и двое городских, Тамир и Илана. Они сами вызвались с нами в город идти. У Иланы в городе живут хорошие знакомые. Сначала зайдем к ним. Вернее, через них. Они вообще на самой окраине живут, там и обстановку выясним. «Старшина» расписал все до мельчайших деталей. И составы групп, и вооружение, и какая куда техника пойдет. Местные даже предположили, откуда это подразделение выдвигается, и «Старшине» с карандашом в руках доказали на карте, по какой дороге группа перехвата поедет. Говорят, в местной школе. Если так, то да, там удобнее всего, и дорога сама по себе лучше. Машины выезжают, и дорога идет все время по прямой, без поворотов и упирается прямо в лес. Теперь понятно, как загонщики так быстро к нам в тыл зашли. Вот без городских Сусаниных так и были бы как слепые кутята. Единственное, что я хотел себе на эвакуацию группы «ведро» выписать, но «Старшина» уперся: «Места больше, места больше». С другой стороны, да, в «Блице» просторнее, так что мне осталось только головой кивнуть.

В город проникли в этот раз вшестером и вечером. Я, «Серж», «Стриж», «Гном» и двое местных – Илана и Тамир. Вот не хотят они переименовываться. Уперлись, и все. Только «Гнома» никто не спрашивал. Три часа они листовки с именами рисовали. Очень им идея понравилась – след о себе оставить. Такого понаписали, стыдно при одном воспоминании, но я разрешил, пусть развлекаются. Все на пользу пойдет. Кстати, с десяток листовок на идиш, кто придумал, не знаю, но идея хорошая. Эти листовки они, помимо гранат и взрывчатки, сами тащат.

Зашли, как и планировали, через знакомых Иланы. У них действительно огород прямо к здоровым кустам выходит, а кусты плавно в лес превращаются. Домик маленький, а много народу живет, и дети. Я как узнал, что там детенышей полно, сразу сказал «Старшине», чтобы тройку мешков продуктов приготовил. Ну и денег немецких оставил, нам их все равно тратить негде. Не скажу что лишние, но мало ли, придется обратиться. Знакомые Иланы, кстати, русские.

Немцы лютуют, днем периодически в городе облавы, но остальные новости приятные. У городского управления полиции взрыв был, прямо среди бела дня. Местные говорят, полицаев побило много. Залез кто-то в машинку, любопытство и кошку губит. Недаром я пустую бутылку из-под коньяка в машине на видном месте оставил. Так положил, чтобы одно горлышко видно было. Я надеюсь, коньячок понравился. Понятно, что к полицаям сейчас не подойти, но машин и так по городу много, одиннадцать штук заминировали и больше трех десятков колес прокололи. Вот где «Гном» с Тамиром шило взяли? С собой, что ли, притащили? И по ходу движения два патруля вырезали. Беспечные они все же. Патруль в три человека на ночной улице – это не патруль, а три ходячих покойника.

«Гном» силен! Самый настоящий «Гном», без дураков. На него сначала столько нагрузили, так он хоть бы поморщился. Показал ему Виталя втихую пару приемов. Любимый прием – кулаком по тем предметам, что у всех ниже пояса. Очень эффективный прием в его исполнении, с его-то ростом. Крайне неудобный рост для его противников. Сначала не торопясь чемоданы с добычей под ноги патрулю ставит, а потом без перехода, прямо не разгибаясь. Хлоп. И у старшего патруля все всмятку.

«Гному» дай волю, зубами бы полицаев рвал. Самый психологически выдержанный мальчишка. Надо зарезать полицая? Зарежет без эмоций. Задушить? Опять не вопрос. Приказал пулю из трупа вытащить. Сначала аккуратно полицейский мундир снял, рукава на исподней рубашке закатал почти до плеч и чуть ли не по локти залез в брюхо трупа. Потом мне только сказали, что у него дядька забойщиком скота работал – в детстве еще крови насмотрелся.

Сначала мы домой к главному полицаю зашли, у него даже часовой у дома был. Вот с него и начали. Искреннее спасибо его покойному заместителю, это он с нами адресом поделился. Первый фугас там и пристроили, прямо у главполицая в сейфе. Не хило упыри его подкармливали, очень обеспеченный парнишка. Был. Двух его подружек, с которыми он кувыркался, пришлось связать и в ванной запереть, может, и выживут при взрыве фугаса. Да и сама квартира неплохо упакована. Эх, жаль, я не «домушник», наверное, больше бы нашел. Да ладно, самим бы ноги унести. Хотя будет время – имеет смысл пройтись по обитателям таких домов. Все лучше, чем их на улице отлавливать. Вот здесь у подъезда часовой стоял, так дверь нам открыли на звук немецкой речи и абсолютно ничего не опасаясь.

Помимо ценностей и оружия, у главного полицая мы взяли целый ворох документов. Самых разнообразных, от бланков пропусков до списка осведомителей и поименного состава всего карательного батальона. Еще какие-то списки, донесения и досье, но все это хозяйство не на немецком, а на латышском языке. Он, придурок, все это в своем сейфе держал. Я не поверил своим глазам. В общем, все бумаги собрали, два мешка одних документов получилось. Даже не смотрели ничего – все, что нашли, свалили в чемоданы и немецкие ранцы.

Под утро были на исходной точке, у поста, в смысле. Тут опять бронетранспортер стоит, судя по номеру, другой уже, тот, видно, в ремонт утащили, и опять гусеничный. У них колесных нет, что ли? Я так не играю. Пеших диверсантов они явно не ждали. Умер пост, в полном составе, «Ганомагу» опять гранатой досталось, сидел там внутри кто-то, а тут и грузовик наш подоспел. За рулем в этот раз «Восьмой» и один из молодых, что у водителей на обучении был. Мы даже патроны с гранатами и документами успели собрать, а «Серж» последний фугас под бронетранспортер запихнул. Один только минус, у нас Тамира ранили. Нарвался мальчишка на осколки собственной гранаты. По касательной, но все равно неприятно. Как все произошло, я не видел. Мы со «Стрижом» и «Гномом» в это время с дежурной сменой общались. Обустроились уже немцы, землянку выкопали.

Хорошо все же, что «Старшина» на грузовике настоял, в бронике бы мы с раненым и всем хозяйством поста не поместились бы. Только к лесу стали подъезжать – мотоциклисты, и много так, шесть штук. У них это стандарт группы быстрого реагирования, похоже. Ну ничему эти ребята не учатся, но в этот раз мы им дали даже в лес въехать. Борт у грузовика откинули и сначала гранатами, потом из двух пулеметов. Мотоциклисты скончались очень быстро. Все-таки два пулемета в упор – это вещь сильная, особенно когда после гранат и неожиданно. Время терять не стали, сразу их вытрясать начали. Хорошо, грузовик полупустой и нас много. Нормально прибарахлились, одних пулеметов пять штук только с мотоциклистов и два с поста. Один только падения мотоцикла не пережил, но и его в кузов закинули, в крайнем случае на запчасти раскидаем.

По нашей дороге, сразу после мотоциклов, грузовик с загонщиками выскочил. Мотоциклистов мы уже ограбили и грузовик ждали. Все было расписано по минутам, поэтому, как только грузовик у разгромленного поста появился, мы прямо по дороге до второго поворота уехали. Главное было, чтобы они видели, что мы на грузовике, а то тормознут у побитых мотоциклистов, и все. Прощайте, наши труды дорожных рабочих. Минная засада уже была подготовлена, так что наш грузовик проехал по обочине, аккуратненько по вешкам из веток. Это была самая слабая часть плана, но справились.

Взрыв пяти килограммов тротила и двух противотанковых мин, наверное, в центре города слышен был. Красиво грузовик подкинуло, кабина в одну сторону, кузов в другую, колеса веером, из кузова четыре тела еще в воздухе вывалились. Все, кто сидел в кузове нашего грузовика, увидели все это представление как в театре, в партере, на лучших местах. Одно жалко – документы карателей сгорели вместе с карателями и грузовиком. От них вообще мало чего осталось. Ну и на обратном пути на дорогу еще три противотанковые мины в разных местах поставили, просто чтобы потом нам на хвост никто неожиданно не свалился.

Грузовики с группой перехвата пошли именно по той дороге, по которой местные сказали. То есть на танк. А танк – это танк. Это не наш «Блиц», укрепленный мешками с песком. Первыми у «Старшины» мотоциклисты влетели на растяжки и противопехотные мины. Дорога там по небольшой поляне идет, метров двести, а потом в лес входит. Наш засадный полк с комфортом в перелеске расположился. Растяжки поставили метрах в семидесяти от засады. Влетели мотоциклисты достаточно компактной группой, и поначалу ничто не предвещало беды. Потом два грузовика показалось, а в перелеске танк стоит. Семь раз танк выстрелить успел, а больше и не надо было. Грузовики с карателями ровным слоем по обочинам и дороге размазало.

Приказывал ведь: «Ударили, листовки разбросали, и бежать оттуда». Так нет, полезли за трофеями, а из мотоциклистов двое выжили. Они и выступили с сольной программой. Пока их добили, у нас двое убитых и один раненый, все курсанты из группы Зераха. «Дочка» молодец. Это они с «Феей» по мотоциклистам отличились, так бы потерь еще больше было. Поменяли десяток автоматов на две молодые жизни, я даже имен убитых не успел запомнить. Зерах инициативу проявил, сходил в атаку. И «Старшине» ничего не скажешь, он в танке за наводчика, просто больше некого было сажать. Как «Старшина» вообще в танк поместился, я даже представить себе не могу, в этой жестянке даже мне тесно.

На третьей дороге просто мины поставили, но и там, судя по взрывам, кто-то нарвался. Народа у нас мало, не хватило на полностью организованную засаду, пришлось минами все пути отхода затыкать. На той дороге у нас Виталик, «Девятый», Сара, Эстер и один из курсантов. У Виталика отработали штатно. Моего приятеля в жизни не заставишь рисковать, а у него еще и Сара с Эстер. Те еще красавицы. В каждого сомнительного мотоциклиста минимум по два раза стреляли, это уже Виталик на разборе полетов отметил. Перебили мотоциклистов, забрали, что смогли, и так же по вешкам уехали. Противотанковых мин «Девятый» не пожалел, но они дорогу еще ночью подготовили, так что только присыпать и разровнять оставалось. Ночью же по уму не замаскируешь – заметно будет. На место сбора они первые приехали. Потом на их дороге кто-то нарвался на противотанковую мину. Слышно было, но это уже когда все собрались.

Уходили мы дальней дорогой, в сторону Краславы. Дорогу в семи местах заминировали, но так, без особенного энтузиазма, просто чтобы погоне скучно не было. Преследования, если честно, я не боялся, но уйти надо было сразу и далеко, исключительно для того, чтобы все направление увидели. Там километрах в семидесяти от города в сторону Краславы деревня большая. Вот в ней мы восьмерых полицаев повесили, чисто для разнообразия. Они прямо к колонне вылезли. На танке же кресты намалеваны, а мы у колодца остановились, все в немецкой и полицейской форме, а тут эти красавцы нам принесли пять винтовок и три ППД. Не отказываться же? Пришли и давай нас просить в гости к ним зайти, так настойчиво, прямо в ногах валялись. Один только молчаливым оказался, но это только потому, что «Серж», жестом подозвавший старшего, сразу прибил его ножом в сердце. Там же пяток листовок пристроили. Прямо на колодец и ближайшие дома.

Саму дорогу на Краславу мы остатком мин заминировали, не тащить же их обратно, но это скорее для того, чтобы показать, что мы там были. В том направлении большой лесной массив и места наших первых художеств. А затем, повернув на лесную дорогу, ушли к группе озер и встали на дневку в одном из мизерных перелесков. Получилось так, что ушли мы почти в том же направлении, откуда приехали. Следы, остающиеся на проселке, заметали пятком елок, привязанных к последнему грузовику. На базу вернулись ночью, почти под утро, чтобы нас никто не видел. Звук движков никуда не денешь, но база у нас недалеко от шоссе. Даже если направление вычислят, загребутся искать.

Раненный в живот мальчишка, из группы Зераха, умер через двое суток. Как врачи ни бились, сделать ничего не смогли.

28 августа 1941 года

«Гном»

Мне понравилось. Страха не было, было необычно. Шел за «Сержем» и Командиром и удивлялся всю дорогу. Вот ведь люди бесстрашные! Идут, витрины разглядывают, на дома глазеют, что-то друг другу показывают. Спокойно так – как погулять вышли. Немцы попадаются, «Сержу» козыряют, он в офицерской форме, а полицаи вообще на ту сторону дороги переходят. «Серж» на них идет, как будто на тротуаре нет никого. Одного полицая прямо с пути своего столкнул. В лужу! Я обомлел весь, а «Серж» спокойно, как ни в чем не бывало, дальше пошел. Вот тогда Командир поразил меня, уже в который раз. Он вдруг засмеялся, заржал даже, пальцем на полицая показывая, и так, хихикая, и ушел вслед за «Сержем». Только потом он нам сказал, что так внимание полицая отвлекал на себя, чтобы он нас не разглядывал. И верно. Полицай только на Командира смотрел и ругался еле слышно. Я это уже дома вспомнил.

Удивительно, но на нас действительно никто внимания не обращал, только смотрели с любопытством. Командир, «Серж» и я в немецкой форме были. «Серж» стал офицером, командир – унтером, а я – рядовым. Перед самым выходом из дома знакомых Иланы мне Командир голову бинтом замотал, и лицо тоже, и даже нос, а в руки мне два чемодана дал, в которых все наше оружие и взрывчатка лежали. Автомат только у Командира на виду был, и пистолет в кобуре у «Сержа», но я знаю, что у Командира всегда с собой еще два пистолета и в ранце кроме патронов полтора десятка гранат. Тамиру и Илане связали руки спереди, а концы веревок привязали к моему поясу. И мы так по всему городу прошлись! От самых окраин до дома начальника полиции.

А как «Серж» часового зарезал? Подошел с сигаретой, как барин или начальник какой, а потом раз – и я только винтовку успел подхватить, чтобы не грохнулась. С одного удара убил. Прямо как мой дядька свиней резал. Я тоже хочу так научиться, и вообще попрошу «Третьего», пусть скажет Командиру, чтобы меня с собой брал. Вон мы сколько машин на обратном пути заминировали. Семь штук мои, и листовки я все в городе пристроил, а «Третий» еще дома шило нам с Тамиром дал и колеса подсказал прокалывать. А что? Весело! Пусть порадуются, как Командир говорит.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 26 августа 1941 года в 04.30 было совершено нападение на пост полевой жандармерии неизвестной группой противника. Военнослужащие, находившиеся на посту, были полностью уничтожены.

В 04.40 было организовано преследование неизвестных, предположительно передвигавшихся на грузовой автомашине, силами четвертого взвода первой роты второго батальона 9-го полицейского полка.

В 05.00 к преследованию были подключены первый, второй и третий взводы, передвигающиеся на автомобилях «Опель Блиц», но попали в организованную большевиками засаду и были уничтожены в полном составе. Для организации засад противник использовал противотанковые и противопехотные мины, взрывчатку и бронетехнику. В то же время непосредственно в городе произошло последовательно одиннадцать взрывов грузовых автомашин, заминированных, по всей вероятности, в ночное время. Кроме того, на нескольких улицах города было обнаружено несколько десятков рукописных листовок с именами унтерменшей и цифрой «2». Листовки написаны на идише, русском, немецком и латышском языках. Позднее в городе были обнаружены два пеших патруля фельджандармерии в количестве трех человек каждый. Военнослужащие патрулей убиты в ночное время холодным оружием. Форма, вооружение, документы и личные вещи военнослужащих похищены.

В 06.00 был обнаружен убитым часовой, стоявший на посту у дома, где проживал начальник городской вспомогательной полиции. В 06.40 при осмотре квартиры последнего, найденного мертвым в своей квартире, произошел взрыв фугаса, заложенного в сейфе начальника полиции. В результате взрыва погибли все восемь сотрудников вспомогательной полиции, находящихся в то время в квартире.

В 06.30 командиром второго батальона 9-го полицейского полка майором Вальтером Носте было организовано преследование механизированной группы противника силами второй роты вышеупомянутого батальона. В 07.20 бронетранспортер, в котором двигался командир батальона, взорвался на противотанковой мине на заминированном противником участке дороги. В результате взрыва погибли майор Вальтер Носте, фельдфебель и шестеро нижних чинов. Дальнейшее преследование диверсионной группы противника было проведено после проверки дороги саперным подразделением, что заняло очень длительное время, так как минирование дороги было произведено противником еще в нескольких местах.

По предварительным данным, для организации засад противник использовал танк, вооруженный 76-миллиметровым орудием, два грузовика «Опель Блиц» и связной бронеавтомобиль Sd. Kfz 247 Aust, захваченный противником 22 июля сего года. Численность диверсионной группы противника, по разным данным, составляет от 70 до 100 человек. Диверсионная группа вооружена автоматическим оружием немецкого производства и использует форму военнослужащих Вермахта и вспомогательной полиции. Кроме того, диверсионная группа использовала большое количество противотанковых и противопехотных мин советского производства. В результате минирования путей отхода диверсионная группа противника оторвалась от преследования и скрылась в направлении города Краслава. Позднее, при буксировке поврежденного на посту бронетранспортера «Ганомаг», произошел взрыв заложенного фугаса. Погибли шестеро солдат Вермахта, и семеро военнослужащих получили ранения.

В результате боевых действий второй батальон понес тяжелые потери. По уточненным данным, погибли командир батальона майор Вальтер Носте, командир первой роты обер-лейтенант Ганс Шаудер, командир первого взвода первой роты лейтенант Герман Коппитц, 2 унтер-офицера, 2 обер-фельдфебеля, 3 фельдфебеля и 167 нижних чинов. Ранено 11 нижних чинов. Полностью уничтожены два бронетранспортера «Ганомаг», два грузовика «Опель Блиц», один грузовик «Рено» и двенадцать мотоциклов. Потери различных подразделений Вермахта, дислоцированных в городе, уточняются. Производится розыск диверсантов, для чего в районах подрывов автомашин проводятся выборочные обыски и облавы.

Командир пулеметной роты второго батальона 9-го полицейского полка 284-й охранной дивизии гауптман Август Йонке

Вчера похоронили умершего смертельно раненного мальчишку. Первых двух – позавчера. Назвать их бойцами и даже юношами не поворачивается язык. Младшему пятнадцать. Настроение такое, что хоть сам вешайся. Виню только себя. Хотя это «Стриж» не удержал Зераха, но, видимо, все же я неправильно распределил людей, понадеявшись на рекомендации «Старшины».

Лагерь пуст. Большинство людей мы отправили на соседний хутор с Виталиком и «Старшиной». Танк и оба грузовика тоже отправили туда, со всеми боеприпасами к нему и горючим. Ну и загрузили всем тем, чего много. Там очень удобное место для базы. Небольшая поляна, окруженная лесом, на большом полуострове. Для танка выкопают капонир и замаскируют. Хочу законсервировать его до весны. В этом году он свое отработал на все сто процентов. Угробить его недолго, а штука очень полезная, так что поберегу сколько смогу.

Хутор будут разбирать и из этих бревен и досок в самом дальнем углу полуострова примутся строить базу с разнообразными складами. Для этого туда грузовики и перегнали, чтобы было на чем возить стройматериалы. Подъездные дороги на оба хутора наглухо заминированы, а фишки ставятся только на день и выходят на них только девчонки. Пара «Дочки» на дальнем хуторе, пара Сары у нас и по паре городских в обучении. Я намеренно постоянно оставляю «Дочку» с Виталиком. Я же вижу, как он на нее смотрит, да и она на него украдкой, когда думает, что ее никто не видит. Девчонки, кстати, даже на фишках тренируются. Первое, что я сделал, начав учить людей, так это показал упражнение «планка». Помню, как тогда «Серж» в осадок выпал, когда впервые попробовал ее сделать. До сих пор без смеха вспомнить это не могу.

30 августа 1941 года

Уже два дня мы с «Сержем» занимаемся обустройством тайника под ценности. Решили не заморачиваться и сделать его на нашем берегу озера, подальше в лесу. Ничего из этого нам в ближайшее время не пригодится. Я, кстати, нашел то, что искал тогда в Краславе. Искал я документы на вклады в зарубежных банках, заграничные паспорта, документы на недвижимость и вообще всевозможные документы и контакты за границей. Нашел, разумеется. В чемодане, за двойным дном, а тогда я, тупорылый, стены простукивал, только время зря потерял. Дятел, блин. Эти документы, конечно же, «Серж» не видел. Это только мне, может, пригодятся когда-нибудь.

Большую часть ценностей мы убрали в тайник, оставив только штук тридцать действительно красивых колец, серег, золотых часов, портсигаров и прочих подобных безделушек. У меня все же мозги человека двадцать первого века. За неплохое колечко с бриллиантом человека можно выкупить даже из гестапо, не говоря уже о полицейском участке или рядовом полицае. Хотя в моем понимании это крайняя мера, я скорее этот полицейский участок разнесу или семью полицая в заложники возьму. Мне откровенно фиолетово. Да и на подарки людям надо что-то оставить. Здесь простые часы – роскошь, а у нас после того хутора, на котором все сейчас работают, и наших художеств последнего месяца этих часов скопилось штук на восемь наших отрядов. Надо раздать всем. Так и сказал «Сержу»: орденом мы наградить не можем, а за уничтожение отряда карателей людей отметить надо. И вообще я собираюсь делать это и в дальнейшем. Если кто останется жив после войны, то это им понадобится больше, чем спасибо перед строем, а «спасибо» я им и так каждый день говорить готов.

Виталик, между прочим, занимается именно разбором хутора. Я уверен, что мы там даже половины тайников не нашли, да и на нашей базе наверняка заначки остались. Наши разбойники, которых мы с пристрастием допрашивали, именно поэтому и сдали всех своих подельников. Человек так устроен, своего не отдаст даже под пытками, а ближнего своего заложит в пять секунд, просто чтобы от себя беду отвести. Этим всегда следователи пользуются.

– Сдай подельника, тебе послабление будет. – Не думает подследственный, что подельник тоже его выгораживать не будет. Думает в первую очередь о себе.

Вот и сдали бандиты нам с «Сержем» всех своих подельников. На простых перекрестных допросах мы узнали значительно больше, чем могли бы узнать, вытягивая из бандитов жилы. Понятно, что некоторые меры физического воздействия использовались, но это в основном для поддержания настроя и постоянного психологического давления. Именно поэтому вся группа по ним работала, не давая пленным спать, есть, пить, не водя в туалет и ничего не спрашивая. Ну могли чисто профилактически по печени съездить или по почкам, так, чтобы пленные не расслаблялись и не спали. Заодно и учились, получая практические знания анатомии человека и методов экспресс-допроса. Курсантам в будущем пригодится обязательно.

Резкий переход из положения хозяина жизни, убивающего за косой взгляд или колечко с бриллиантом, в состояние голого, грязного куска мяса, с завязанными глазами, с сосновым кляпом во рту и висящего в своей собственной пыточной, сломал большую часть бандитов почти сразу. Так что желающих пообщаться было более чем достаточно. Были, конечно, двое упрямцев, дедушка – божий одуванчик и еще один, худой, жилистый и явно сильный упырь. Они продержались трое суток, а потом пришел я, злой и невыспавшийся. Я, когда невыспавшийся, всегда злой, и они продержались еще немного. Глаза им предварительно развязали и кляпы вытащили. Так вот, продержались эти два красавца ровно столько времени, сколько понадобилось «Старшине» и злобно ухмыляющемуся «Гному», чтобы вытесать два деревянных кола. Разумеется, с моими подробными, но, как всегда, глумливыми комментариями, для каких целей.

Я, когда впервые увидел эту ухмылку «Гнома», моментально превращающуюся в звериный оскал, реально остолбенел, а потом «Гном» опять мило заулыбался. Улыбка у него такая открытая, к себе располагающая. Я тогда еще подумал: вот талант у человека. Чуть подучить, и готовый клоун-мим, никакой грим не нужен.

Ко всему прочему, я был одет в форму капитана НКВД, с закатанными рукавами, бурыми кровавыми брызгами на штанах и рукавах гимнастерки, с такими же смазанными следами крови на сапогах, с красными глазами и три дня небритый. А «Старшина» с «Гномом» были наряжены в форму их приятелей с такими же кровавыми следами, как у меня. Да и сразу видно, что «Гном» ни в каком месте не Иванов.

В общем, оба не просто заговорили, а запели чуть не хором и не останавливались до вечера. А в это время за сараем каталась от хохота половина отряда, потому что это они по моему заданию меня и ребят гримировали, предварительно зарезав пару куриц. Куриной кровью мне залили все руки, потом я руки помыл, а под ногтями кровавая каемка осталась, и кровавые разводы на специально плохо помытых руках остались. Рукава гимнастерки я предварительно закатал, и меня щедро окатили кровью невинно убиенной куры, которая чуть позднее пошла к нам на вечернюю трапезу. Капли крови я частично затер, а на плече оставил засохнуть.

Божий одуванчик, который трупы замученных закапывал, увидев меня, обосра… Хм. Короче, пришлось его сначала отмывать. Вторая половина отряда спала, но и они потом тоже долго ржали, а больше всех развлекался «Серж». Он сначала смотрел из сарая на этот спектакль, а потом сполз по стенке, уполз на пристань и заржал уже там. Мне потом Виталик рассказывал. Он, правда, через полчаса проржался и пришел помогать, но глаза были красные, явно плакал от смеха, гаденыш энкавэдэшный. А я отдувайся за всех! Ведь даже улыбнуться нельзя – упыри сразу замкнутся. Я честно признаюсь, если бы надо было для дела, я бы этих тварей на куски порезал. Но зачем? Если можно и так. Тем более настроение людям поднял. И вспоминать курсанты будут долго именно не свое участие в допросах, а последний эпизод. Как там небезызвестный Штирлиц говорил? Запоминается последняя фраза? Вот и у моих детей запомнится то, как они упырей развели на пустом месте, а не то, что они потом с ними сделали. Второй раз прошло значительно легче. Заодно и свои теоретические знания по анатомии на практике подтвердили, пластая полицаев у дальнего оврага, где красноармейцы были свалены.

Кстати, совершенно зря все развлекались, еще немного – и оба карателя оказались бы у меня на колу. На них обоих столько висело, что это самое маленькое, что они заслужили. И самые ценные показания я получил именно от этих двоих. Их даже пришлось слегка самогоном напоить, разведенным пополам с водой, чтобы побольше информации выдоить. Нам ведь не ценности были нужны, а именно люди, ценности пошли приятным бонусом.

Пленные вывалили нам столько разнообразной информации по окрестностям, городу, его жителям и базе карателей у города, что мне за несколько месяцев не разобраться. Только поэтому мы сейчас спокойно живем на этом хуторе, и именно поэтому я пока больше никого не трогаю на оставшихся хуторах. Основных фигурантов мы выбили, а их родственники никуда не денутся минимум до середины сентября. Сейчас самая страда, уборка урожая. У них ни у кого и минуты лишней нет. Не уберут сейчас, зимой им есть будет нечего. Они же не знают, что им жить осталось максимум до конца сентября.

Вот такое я «овно» – Овен я, по гороскопу. А у меня выхода другого нет. Я не регулярная армия, меня снабжать никто не будет. Пойди прокорми сорок человек до мая следующего года. Почему до мая? Пока дороги не просохнут. Сейчас снег выпадет, и проехать по дорогам можно будет только на санях. Мы же в стороне от основной трассы, которую будут чистить те же пленные из лагеря военнопленных в Даугавпилсе. Нам, кстати, еще одну базу надо будет строить, там где-нибудь недалеко. Так как пленные – это еще один людской ресурс, который тоже надо будет кормить, одевать и вооружать.

Замкнутый круг, который можно разорвать только так, запасая сейчас, как хомяки, все, до чего мы можем дотянуться. Я не могу зимой шариться по хуторам в поисках еды. Сколько там в сани входит? Четыреста килограммов? А в грузовик три тонны – остается только почувствовать разницу. Да и сдадут нас местные в пять секунд. Мы им на ухо не вперлись, такие нарядные. Немцев грабить летом значительно проще, чем зимой. Зимой у нас вообще не будет времени на боевые действия, пока всех не выучим да хоть немного натаскаем на правильную войну.

Опять-таки, сейчас мы не можем начать работать. Мы даже на разведку хуторов скататься не можем. После того, что мы устроили, нас ищет вся округа. Я надеюсь, что ложный уход я построил правильно. Засветил я направление на Краславу, и первые художества у меня были там. Вот и пусть в той стороне ищут, а в том направлении два лесных массива. Это сколько же им понадобится войск, чтобы их полностью прочесать? Здорово не повезет тем ребятам, что в тех лесах прячутся.

Почему я и торопился сделать все за очень короткое время, прекрасно понимая, что ответка прилетит моментально, если свою любимую пятую точку не спрятать. Если мы выбили всех, кто может знать об этом хуторе, то здесь еще долго никто не должен появиться, а появится – нарвется на мины. В этом случае мы успеем на лодках убрать большую часть людей на ту сторону озера и организовать оборону с ложным уходом. Хутор – очень удобное место для обороны, чтобы его полностью блокировать, надо не один батальон полного состава со средствами усиления. Почему я в него так и вцепился. Подойти к нему незаметно нереально.

Днем пришли Виталик со «Старшиной» и притащили полностью набитый здоровый чемодан. Нашел Виталик тайники. Чего я там хотел? Людей награждать? Да здесь награждай хоть каждый день в течение года. «Серж» и «Старшина» прибиты реалиями жизни наглухо. Увидеть такое количество ценностей одновременно нигде в этом времени нельзя по определению. Виталик, как всегда, воспринимает все философски: есть – хорошо, нет – и не надо. Ну а я был к этому готов, особенно после ящиков с «безделушками», наград и оружия. После допросов я понял принцип распределения ништяков в банде. В том доме жил негласный лидер. Поэтому на разборке дома были Виталик и «Старшина», хотя последний рвался строить базу.

То, что мы все найдем именно на разборке домов, я и не сомневался, но не ожидал, что столько. Просто прикинул для себя, что банда больше месяца абсолютно безнаказанно грабила самых богатых людей города и округи. Это еще без ценностей музеев, частных коллекций и банков, которые достались немецким трофейным командам. Седьмой по величине город Латвии, треть населения евреи. Цифры небоевых потерь Советского Союза и частных лиц просто не укладываются в голове. И такой беспредел по всей оккупированной территории.

Понятно, что евреев и богатых людей частично вытрясли органы НКВД. Но за год при соблюдении некоторой законности выбрать все нереально, а немцы заняли данные территории практически мгновенно – пятого июля наших войск здесь уже не было. Заняли и ушли дальше. Города Остров, Псков, Новгород взяты за месяц, сейчас бои идут под Питером. Люди просто не успели никуда уехать, и здесь у упырей был полный карт-бланш. Так что находок у нас еще впереди очень много. Так и сказал всем.

– Ладно, «Серж»! Надо ребятам показать наш тайник, а то они думают, что они одни у нас кладоискатели. У нас все то же самое, только побольше. – Это я сказал, обращаясь к «Старшине», от Виталика у меня нет никаких секретов. – Ну да, а что? Мы в Краславе ювелирный магазин ограбили. Да ладно, шучу, ювелирный ограбили до нас, а мы – только хозяина. В общем, мы из Краславы такой же саквояж привезли и чемодан денег. Так что пойдем сейчас второй тайник строить. Скажу сразу, надо бы опись всего этого сделать, но я ни разу не ювелир, только запутаемся. Поэтому отгребете отсюда десятка три вещей с камнями и сотню монет. Латвийские и советские деньги из чемодана я уже забрал. Вот для чего. Будет небольшой финансовый запас. Золото – это не просто золото. Можно и наградить кого, и с собой дать пару монет, мало ли что в рейде купить понадобится. Все храниться будет у «Старшины» и «Третьего». Я думаю, что посвящать больше никого не будем.

Базу достроили, полностью загрузили и законсервировали. Снимали мины и отправляли отсюда оружие, боеприпасы и снаряжение. Тот хутор жечь не стали, просто развалили и разломали большую часть построек, чтобы не было понятно, что оттуда брали стройматериалы. Здесь «Старшина» займется тем же. То есть будет строить еще одну базу в лесу на той стороне озера. В этот раз небольшую. Но сначала мне надо поговорить с Виталиком.

Шестого числа я отдал ему свои личные ништяки. Те, которые взял в городе у главы полиции и втихую привез из Краславы. На эти шестнадцать вещей можно безбедно прожить остаток жизни в любом времени и в любой стране мира. Вернее, прожить можно на четыре, остальные останутся детям и даже внукам, если они когда-нибудь у меня будут. Кроме Советского Союза, разумеется. Потому что в Советском Союзе мне за эти вещи оторвет голову само государство, как только узнает, что у меня есть такие драгоценности. Ну а Виталик рассказал мне о своих находках. Просто изначально ценностей было несколько больше, но «Старшина» этого не видел. Что тоже естественно для нашего времени. Никто в одну корзину яйца не складывает, а у нас друг от друга секретов нет, и сейчас я раскрою Виталику еще одну свою тайну. Мы подошли к пристани, сели в лодку и отошли от берега на веслах. Я достаточно часто так делаю – с детства люблю воду, вот и отдыхаю на воде. Хорошая отмазка для всех, кто не понимает, что здесь меня подслушать невозможно.

– В общем, Виталь, штука такая. Это пока в качестве предположения, но мне кажется, что это не наш мир. Вот кажется мне так, и все. Я не знаток истории, но с географией у меня в школе все было в порядке. Карты из блиндажа вроде были нормальные, но вот в городе, в квартире у врача, я увидел большой глобус. Границы европейских государств не совпадают, не сильно, но различия есть. Греция называется по-другому. Она здесь Эллада. У нас это устаревшее название, а здесь название Греция даже не используется. Так и на глобусе было обозначено: Эллада. США называется САШ, тоже название странное – у нас было САСШ. Названия некоторых городов различаются и в Греции, и в Австрии, и в Испании. Сам знаешь, мы с девчонками туда последние три года даже на пару дней летали развеяться. И еще. То, что мы натворили в городе. Нет, не уничтоженные каратели, а листовки. Ни в одном историческом документе никогда не проскакивали листовки на идише, а я в детстве много читал про войну. Уж про еврейский-то отряд в Латвии трубили бы на всех перекрестках. Так что присмотрись. Мы ведь только начали, сейчас они опять листовки рисуют. У нас скоро бумага закончится.

– Я тоже об этом думал, – ответил Виталик, задумчиво глядя на противоположный берег озера, – но больше по другой причине. Деревня моя по карте в другом месте находится, и названия вокруг нее другие. Полицаи, которых ты вытрясал, названия деревень называли, а я о них даже не слышал. Специально одного потом допрашивал, перед тем как его под нож пустили.

– Теперь по ценностям в Краславе, – продолжил я. – Я там оставил действительно дорогие вещи. Дорогие, но массивные. Картины, иконы, старинные книги, реально дорогая золотая церковная утварь и посуда, ковры и прочая белиберда. Кто-то из хозяев здорово во всем этом разбирался, и где-то он все это влевую нахомячил – слишком всего много и разного. То ли барский особняк подломил с родственниками, то ли в революцию разбойничал. Может, и есть там, внутри, какие-то документы, но там целая куча вещей, не было у меня времени все это вдумчиво изучать.

Вытащить все это втихаря тоже нереально, сам понимаешь, я не Копперфильд. Пришлось оставить там. В верхнем тайнике и внизу в самом подвале. У нас на хуторе тоже начинай смотреть захоронки. Сделай щуп, как у саперов, и пройдись по приметным местам у хутора, около фундаментов и вообще посмотри своими глазами, где могли бы заначки оставить. Только по-тихому. Разбирать здесь будем только часть хозяйственных построек. Всякие птичники, коровники и прочие конюшни. Сами дома оставляем. Зима на носу, может, удастся перезимовать в домах. Все, пошли на берег. – Так и поговорили.

10 сентября 1941 года

После завтрака собрали всех у нас в доме.

– Давно не собирались все вместе. Сегодня ночью выезжаем на разведку. Состав разведгруппы: я, «Серж», «Белка», «Гном», «Стриж», Сара и Эстер, Арье и два водителя-стажера. Задача группы. Уехать как можно дальше, кого-нибудь убить, что-нибудь взорвать, раскидать листовки и аккуратненько вернуться. Героические подвиги, штыковые атаки и прочие глупости давайте оставим нашим внукам, играющим в бабушку Сару или дедушку Тамира на войне. Договорились? Вот и ладушки.

Вторая разведгруппа: «Третий», «Погранец», «Дочка» и Давид. Старший группы «Третий». Задача группы. Выдвигаетесь в определенный район и наблюдаете. Только смотрите и фиксируете все детали. Никаких других действий. Даже если на ваших глазах будут убивать людей. Лично спрошу с каждого.

«Погранец», надо, чтобы ты видел перекресток. Меня интересует все. В первую очередь – есть ли в районе немцы и каратели. Кроме этого, меня интересует движение на дорогах и через перекресток. Кто едет, в каком составе, на чем и прочее. Интересуют знаки различия и опознавательные знаки и номера на технике. Увидите – зарисуйте, и вообще подобные вещи в рапортах всегда отмечайте отдельно. Базироваться немцы могут именно на этом хуторе. Там место удобное и от перекрестка недалеко, судя по карте и сообщению «Сержа».

«Третий», придется тебе не курить. Идете пешком минимум на четверо суток. Повторяю. Ни в каком случае себя не обнаруживать и близко к хутору не подходить. Сам хутор мне не интересен. Если там есть посторонние, они могут выставить охранение, но все равно для передвижения выберутся на дорогу. – «Погранца» я все же отправлял. Просто больше некого, да и ранение у него оказалось легким, зацепило только краешек уха, но ухо у человека – такой орган, как ни зацепить – и крови будет, будто зарезали. Так что зачернит бинт или, скорее всего, Виталик сделает ему маскировочную бандану. Впрочем, как маскироваться, Виталика учить не надо, он уже всем и банданы наделал, и накидки, и полосы на лицо наносит. Разводит подсолнечное масло с сажей и в консервной банке дает всем разведчикам и дозорным.

– «Фея», на тебе фишка с молодыми девчонками. Считай это первым самостоятельным боевым заданием. Мне на фишки больше поставить некого.

«Старшина», сделай въезд в ельник для броневика и грузовиков, так, чтобы заметно не было. Ближе к зиме загоним всю технику туда, замаскируем въезд и до весны забудем. Только для броневика сделай так, чтобы в случае чего можно было стрелять из засады. Все остающиеся – всё то же самое. Тренировки, учеба, немецкий язык, подготовка базы к зиме. Те, кто остается, не расстраивайтесь, на боевую работу ходить будут все. Просто я сразу сказал, что это будет не сразу. Таких масштабных операций мы постараемся больше не допускать. Она была необходима, но людей у нас на нее не хватило, отсюда и потери. Теперь по прошлой операции. Вы все хорошо на ней отработали, а без ошибок и потерь войны не бывает. Все свободны. Арье, Давид и Зерах, останьтесь.

По твоему выходу, Давид. Для тебя это в первую очередь учеба. Учеба у всех бойцов группы. В первую очередь у «Третьего» и «Погранца», но и у «Дочки» тебе есть чему поучиться. Особенно поведению в таких разведках и маскировке. Гляжу, вы не совсем понимаете, что произошло на прошлых боевых операциях. Я объясню. Помните ранение «Погранца»? Он победил, а словесных звездюлей у меня выхватил. Теперь он на базе сидит, и сидеть долго еще будет, и старшим не пойдет тоже еще очень долго. Почему? Давид, ответь.

– Я не знаю, командир. – Выглядел Давид очень озадаченным. Видно было, что он действительно не понимает, но не понимал он не нашего разговора, а вообще. Он считал, что раз у него в руках оружие и он знает, как нажимать на курок, то надо выйти на дорогу и мочить всех направо и налево. А мы вместо этого мало того что учим их самым разнообразным вещам, так еще и гоняем всех как сидоровых коз и бешеных белок одновременно. Но Давиду четвертый десяток, а все остальные молодые ребята.

Именно по этой причине я исключил набор в отряд военнопленных. Более взрослые люди имеют свое мнение, и приходится тратить на них значительно больше времени, чем на такой вот по-деревенски выносливый молодняк. Пока взрослым рога обломаешь, семь потов сойдет, да и к тому же их не учить, а переучивать придется. Пример этого – «Погранец» и «Стриж», но с ними проще. Для них беспрекословный авторитет «Старшина», а он, видимо, сразу провел с ними разъяснительную беседу, увидев в моих действиях неизвестную ему систему подготовки. Так что и «Погранец», и «Стриж» – это готовые старшие групп, просто им надо слегка подправить мозги, свернутые советской системой. Ну и потренировать немного не помешает, хотя у «Погранца» и есть необходимый нам опыт, его еще гонять и гонять.

– «Погранец» совершил такую же ошибку, что и Зерах. Он вывел группу под огонь пулемета, и спасла его Сара, а вас – «Дочка» с «Феей». «Погранец» привык ходить в атаку, его так учили, и он пока иначе не умеет. Именно поэтому у Сары была отдельная инструкция, и она ее выполнила. Пришла, выбрала место, определила наиболее опасные места, откуда могут открыть огонь, и вовремя отстрелялась. Хотя, заметьте, у Сары нет практического опыта. Просто она выполнила приказ и основные правила поведения снайпера, а учил ее маскировке тот же «Погранец».

Тебя, Зерах, винить можно только вместе со мной. Я виноват больше, чем ты. Это я определял состав групп, поверил рекомендациям «Старшины» и поставил над всеми вами одного неопытного «Стрижа», но это война, и всего предусмотреть невозможно. Поэтому мы все сделаем выводы, не будем забывать, что произошло, но и винить себя остаток жизни не будем. Это то же самое, что винить Михаэля за то, что он остался прикрывать группу, и Сержа за то, что позволил ему это сделать. Объяснить почему?

– Да, Командир. – Это они почти в один голос. Вот это им действительно интересно. Ведь, по их мнению, Михаэль совершил подвиг.

– «Сержа» – за то, что не выполнил мой приказ и позволил Михаэлю остаться со мной, так Михаэль был бы жив. Михаэля – за то, что не выполнил мой приказ и не уехал вместе со всеми. Сейчас был бы жив. Про то, что он меня задерживал и делал все, чтобы нас очень быстро убили, я говорю только вам. Без Михаэля я оторвался бы от преследования уже через десяток минут.

Мы расстреляли карателей в грузовике, понятно, что не всех, а перед этим я перебил мотоциклистов, тоже не всех, но это неважно. Мы их остановили и спешили, а это очень большая фора для уходящего броневика. На тот момент мы уже выполнили основную свою задачу – задержали преследователей. Группы захвата ориентировались по звукам выстрелов и подтянулись бы к месту боя не раньше чем через полчаса, охватывая цепью место перестрелки.

Сразу после расстрела грузовика я бы ушел обратно в город или вправо на параллельную дорогу, а Михаэль побежал в лес, практически навстречу облаве. В результате я догнал его только на просеке, где он и погиб, а потом я ушел только чудом и используя те приемы, которые вам будут давать позднее на занятиях. Поэтому я вас очень прошу: выполняйте приказы. Думайте перед тем, как пойти в атаку.

Теперь по моим выводам. Вы все больше не командиры групп. Не потому, что это наказание, просто курс молодого бойца для вас закончен. Теперь вы все будете работать с конкретными инструкторами. Мы еще подумаем, кто с кем. Именно поэтому мы берем на задания разных людей из разных групп. Теперь старшими групп становятся инструкторы. Игры в войну закончатся через полтора месяца. За это время надо закончить постройку баз, и всю зиму вы все будете учиться. Затем вы станете командирами вновь сформированных и обученных групп, если выживете в процессе обучения. – Загрузив ребят такой новой для них информацией, я отпустил их. Основа всех подобных разговоров со старшими групп – это попытка поправить им мозги, но пока у меня получается не очень. Все-таки очень здорово, что мы уехали так далеко от места их проживания. Будь их деревня недалеко, Давид давно бы уже подорвался из отряда, да и остальных удержать было бы значительно сложнее.

Ночью мы уехали. Около двенадцати ночи были на дороге, пересекли ее и спокойно прошли пустой полустанок и деревню за ним. И опять поехали не торопясь лесами и полями, изредка проскакивая пустые мелкие деревушки, в прямо противоположную от наших предыдущих художеств сторону. Ближе к полудню с разными остановками мы отмахали больше ста километров, без проблем перемахнув достаточно оживленную дорогу Екабпилс – Резекне. После дороги прошли еще километров тридцать и остановились на привал недалеко от одной достаточно большой и удобной деревни. Деревня была большая, но вытянутая вдоль здорового озера. Поэтому главная улица у нее была одна, а сама дорога огибала деревню, так что случайно проезжающих мимо машин можно было не ждать.

Надо сказать, что мы и до этого останавливались. В трех местах немцы теперь будут ремонтировать линии связи, а провода мы смотали все, что смогли смотать. У немцев очень хороший телефонный провод – надо же мне на чем-то вешать полицаев. После обеда мы не торопясь втянулись в деревню. Мой расчет состоял только в том, что немцы здесь давно и пакостей от них никто не ждет. Сара и Эстер сидели в кабине грузовика, обняв свои снайперские винтовки. «Гном» и Арье со мной в мотоцикле, надвинув на лица очки и каски. Связанный «Руль» – это один из молодых водителей – изображал того, кого мог изображать, – пойманного еврея. Ну а «Стриж» с «Сержем» обрядились в форму зверски убиенных нами карателей.

Местных полицаев мы просто обманули. Эту великую честь облапошивания упырей взяли на себя «Стриж» с «Сержем», единственные бойцы, кто был в полицейской форме. На всех остальных, включая меня, была немецкая форма, а Сара с Эстер были обряжены в маскхалаты с капюшонами. У местных полицаев, похоже, рефлекс. Они к немцам сами не обращаются, но я это еще в Резекне отметил, а здесь мой напарник вскользь заметил, что унтершарфюрер, то есть я, сильно не в настроении и лучше меня не трогать. Поэтому к нам даже не совались.

Полицаев набрали одиннадцать штук, под предлогом усиления облавы на убежавших евреев, и отвезли в ближайший лес. Остановившись, я жестом отозвал старшего и его помощника, а остальных без лишних разговоров неожиданно расстреляли. Старший полицай со своим прихлебателем пережил своих подчиненных ненадолго, украсив собой очередную березу. Хотя, конечно, украшение сомнительное. Мы с «Сержем» даже к оружию не прикоснулись. Все сделали без нас. В деревню мы не возвращались, уехали и уехали. Чем дольше полицаев не найдут, тем больше мы их за день перебьем.

К ночи уже после седьмой деревни убитых полицаев набралось тридцать семь штук и пятеро немцев на грузовике, но последних случайно на дороге отловили. Они как раз связь проверяли. Заодно и заправились из их грузовика, а сам грузовик отогнали в лес и раскурочили что могли.

Жечь машину не стали, чтобы не привлекать внимания. Впрочем, после трудолюбивого «Гнома» эту машину не возьмут даже на запчасти, ибо ни одной целой запчасти немецким ремонтникам «Гном» с товарищами не оставили. До этого я никогда в жизни не видел раскуроченный обу-хом топора двигатель. Заодно и «Белка» со своими учениками запчастей с машины надергали, пока она была целой.

На всех местах расстрелов оставляли по две листовки. Ночью была опять та же дорога между городами. По ней мы даже проехали двадцать четыре километра, оставляя через каждые полтора-два километра по мине. Ну, так, чтобы никому скучно не было. Притом что начался мелкий и противный дождь, и «Гному», Арье, «Стрижу» и «Оде», ставившим мины, точно было не скучно. Подсократили человеку фамилию Одарка, стал «Ода».

У последних двух мин мы сделали засаду. Отогнали мотоцикл и грузовик на сорок метров по проселочной дороге, подождали до утра и уже на рассвете дождались двух грузовиков с карателями. Наверное, дошла информация о наших вчерашних художествах. Первый грузовик очень удачно наскочил на противотанковую мину, усиленную тремя противопехотками. Второму повезло гораздо меньше, его обитатели умерли более мучительной смертью. Три пулемета, четыре автомата и три СВТ. Десять минут расстрела в упор. Несколько человек даже как-то умудрились выскочить, а один из них успел пробежать метров восемьдесят по полю на противоположной стороне, пока его хладнокровно не сняла Эстер.

После чего «Руль» подогнал наш грузовик, быстро закидали что ухватили, в основном оружие, документы, патроны и гранаты. Трудяга «Гном», помимо четырех полных ранцев, упер пару ящиков, как потом оказалось, с рыбными консервами, и свалили оттуда. Пока не началось. Про минирование трупов можно и не говорить, понятно, что и листовки оставили, и сутки возвращались. В общем, рядовой выезд, но это для меня рядовой выезд. Как колбасило немецкое командование, я себе даже представить не могу.

Начальнику штаба

284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что в течение 11 сентября 1941 года в различных населенных пункта Екабпилской волости были повешены и расстреляны тридцать шесть сотрудников вспомогательной полиции. Некоторые сотрудники вспомогательной полиции из их числа были убиты холодным оружием с особой жестокостью. Акции уничтожения сотрудников вспомогательной полиции проводились неизвестной диверсионной группой противника. Группа использовала униформу солдат Вермахта, передвигалась на автомашине «Опель Блиц» и не вызывала сомнения в своей принадлежности к войскам Вермахта, отчего информация об акциях уничтожения достигла руководства вспомогательной полиции только поздно вечером 11 сентября.

12 сентября в 05.20 на дороге Екабпилс – Резекне была взорвана автомашина чешского производства, перевозившая горюче-смазочные материалы. Грузовик сгорел дотла. Водитель погиб. Через тридцать минут, в 05.50, первый и второй взводы второй роты второго батальона, передвигавшиеся на автомашинах «Опель Блиц», попали в организованную неизвестной группой противника засаду и были уничтожены в полном составе. С места боя было забрано оружие, боеприпасы и документы военнослужащих.

На всех местах акций были оставлены рукописные листовки с несколькими именами унтерменшей и цифрой «2». Диверсионная группа противника использовала противотанковые и противопехотные мины советского производства, автоматическое оружие немецкого производства и автоматические винтовки СВТ. В течение дня на дороге Екабпилс – Резекне произошло еще два подрыва автотранспорта на заминированных противником участках дороги, отчего движение по дороге было блокировано на двенадцать часов для проверки дороги саперным подразделением.

Наши потери составили: командир второй роты обер-лейтенант Эрвин Мюллер, командир взвода лейтенант Ганс-Фридрих Бринне, оберфельдфебель Хайну Бредер и семьдесят шесть рядовых.

Командир второго батальона 9-го полицейского полка 284-й охранной дивизии гауптман Август Йонке

12 сентября 1941 года

«Серж»

Если бы я верил в бога, я бы молился, но все равно это чудо. Я не понимаю, как такое возможно. Взять вчерашних мальчишек и девчонок, посадить их в грузовик, уехать на сто пятьдесят километров по территории, занятой немцами. Убить за неполный день сорок два солдата противника, нарушить четыре линии связи, а потом на обратном пути, минируя дорогу, уничтожить два взвода карателей и, набрав полный грузовик трофеев, вернуться обратно без потерь. Да еще и полностью отвлечь внимание противника от своего района, чтобы, как он говорит, «работать, чтобы никто ни мешал». Это что? Сон? Совместная галлюцинация? Я не понимаю, что вообще происходит. Эти мальчики и девочки воспринимают все происходящее как должное, внимательно слушая и запоминая, что и как он говорит. Но это как в Сарье. Нас принимают за своих, радуются, что едут ловить евреев, пинают терпеливого связанного мальчишку и мятыми тряпками валятся в придорожные кусты.

А листовки? Самое невероятное – эти листовки. Какое простое и гениальное решение – эти листки бумаги, разрисованные цветными карандашами с грязными ругательствами на идише и настоящими еврейскими именами на трупах немцев, на повешенном посредине деревни полицае и прибитом штыком от трехлинейки к раскидистому дереву на околице старосте. Настоящая победа воли над силой. Каково это увидеть немецкому командованию? Как заткнуть рот всем, кто это видел?

«Гном»

Мне иногда кажется, что той жизни, которая у меня была до войны, никогда не было. Она настолько далека, что кажется сном. Всего только за один месяц я научился стольким интересным вещам и узнал столько, сколько не узнал за всю свою жизнь. И мне интересно, мне интересно каждый день. Я убиваю упырей, но это проходит как-то мимо меня. Мне больше всего интересно, что еще нам покажет «Третий» или расскажет «Старшина», а если появилась свободная минута, можно подойти к «Белке» и залезть в танк или броневик и задать любой вопрос, и мне обязательно ответят и покажут все на примере. Вечерами мы учим немецкий язык, говорим на нем и даже поем. Говорим плохо, но постоянно, даже на зарядке или за едой. Вот и сейчас мы едем домой с работы и поем по-немецки, и мне это нравится. Мы едем домой.

Конец первой части

Мститель. Бывших офицеров не бывает

Зона действий группы армий «А» 103-й тыловой район группы армий

Директива

Полиции безопасности (ГФП Гестапо и уголовной полиции), службе безопасности (СД), полиции порядка (ОрПо), войскам СС, Айнзатцгруппе А Генерального округа «Латвия», территориальным органам полиции безопасности, 284-й охранной дивизии, подразделениям охраны тыла, а также зондеркоманде 1а, эйнзатцкоманде 2z и вспомогательной полиции.

В зоне действий генерального округа «Латвия» действует особо опасная диверсионная группа НКВД под командованием капитана НКВД под псевдонимом «Второй» численностью более ста двадцати человек, использующая оружие, документы и униформу военнослужащих Вермахта. Кроме того, группа использует различную бронетехнику, в частности бронеавтомобиль советского производства БА-10, с нанесенными на него знаками Вермахта, танк советского производства неустановленной марки, штабной бронеавтомобиль Sd Kfz 247, три автомашины «Опель Блиц» и мотоцикл «БМВ», ранее захваченные противником.

Зона действия группы: Екабпилс и окрестности. Резекне и окрестности, Краслава, Дрисса, Освея и предположительно Даугавпилс. Принять все меры для немедленного поиска и уничтожения диверсионной группы противника.

13.08.1941

13 сентября 1941 года

Мы уже сутки отдыхаем, а Виталик со своей группой пришел только под утро. Сейчас спят. Я уже поговорил коротко с Виталиком. Все, как я и предполагал. Виталик был на том самом хуторе, который обнаружил «Серж» с девчонками. Тогда они не просто наблюдали за домом, но и чуть было не ввязались в перестрелку. Девчонки с трудом удержались. Не смогли спокойно смотреть, как на этом хуторе зарезали троих людей. Молодую девчонку «Серж» даже оглушил и связал.

Вот к тому хутору я и отправил наблюдателей и специально прикрепил к ним Давида, жестко проинструктировав «Погранца» и Виталика. Мне необходимо было, чтобы Давид понаблюдал за хутором и посмотрел, что там творится. Творятся там, по сути дела, самые обыкновенные зверства. Это мы ребята привычные, а Давид пусть закаляется, а то устроил мне в прошлый раз «сопли в сахаре». Послушал бы он допросы и почитал показания плененных нами карателей, сам бы пошел на том хуторе детей голыми руками душить.

Именно поэтому у меня конкретно в допросах принимали участие только мы с «Сержем», а показания записывали? Правильно, приз в студию: Сара, Эстер и «Дочка». А почему они записывали показания? Потому что сами в боевых действиях участвуют только издали. У меня нет цели сделать из них зверей, но вот учиться стрелять теперь они будут даже во сне. Ну а «Фею» злить – только портить, она так и не отошла от Сарьи, и прилежней ученика у меня нет, а потом они будут старшими снайперских пар. Я никогда ничего не делаю просто так и пока положиться в этом отряде могу только на этих девчонок. Просто девочек я буду стараться беречь. Конечно, это война, и никто ни от чего здесь не застрахован, но это самое малое, что я им в этой жизни должен.

Кроме всего прочего, если нас ищут в округе, то именно мимо той развилки дорог проехать невозможно. Так что можно ехать чистить хутора, заодно и упырей очередных вырежем. На сегодня понятно.

14 сентября 1941 года

Десять утра, и опять передо мной сидит весь отряд.

– По нашей традиции слово предоставляется командиру отряда, – шутливо начал я.

– Начну с прошедших операций. Моя личная благодарность «Погранцу». Вот разгильдяй, но какие глаза и терпение! Твоему командиру низкий поклон за то, что из тебя, «Погранец», человека сделал. Чувствуется рука мастера! – Смех слегка прошелся по немного напряженным людям.

– Так как я тебя медалью наградить пока не могу, а то, что вы сделали, никак меньше чем на медаль не тянет, вот возьми лично от меня, – и нож ему протягиваю в богато инкрустированных ножнах. Был у нас в трофеях охотничий тесак, и не один, так что таких «медалей» я могу много раздать.

– Вот научишь наших разведчиков так фиксировать наблюдения, я тебе автомат так разукрашу! Третий лично займется. Скажешь только, в чем тебе сделать, в серебре или в золоте. – Опять смешки в народе.

– Всем остальным разведчикам моя искренняя благодарность, а «Дочке» шоколадка. Держи, «Дочка». – Вот этого и добивался. «Дочка» покраснела, а народ еще больше оживился.

– Теперь о втором выходе! Все прошло, как и планировали. Кого-то убили, что-то взорвали, и все, что самое главное, вернулись живыми, целыми и невредимыми. Немного оживили движение на одной из дорог. Хочу отметить «Гнома», Арье, «Оду» и «Руля». Молодцы, ребята, с вами первый раз работал, все очень качественно.

Сара и Эстер, девчонки вы мои ненаглядные, вам огромное спасибо за то, что вы у нас есть. Стрельба, маскировка и выдержка во время операции на самом высшем уровне. И самое главное, мы порадовали немецкое командование, а то оно без нас совсем заскучало. Еще одно маленькое, но приятное «но» – нас теперь ищут за сто пятьдесят километров отсюда. – Теперь улыбаются точно все. Подождал, когда стихнет оживление.

– Ну а теперь о серьезном! Разведка показала, что у нас рядом завелись очередные упыри. Кроме того, они располагаются не так далеко от того места, где мы будем работать и, может быть, жить. Поэтому сегодня ночью на немецком броневике выезжает группа разведки в составе: «Серж», «Стриж», «Девятый», «Гном», «Дочка», «Фея» и Эстер. Можете взять кого-нибудь из новых девочек на свое усмотрение. Старший группы «Серж».

Задача группы. Осмотреть хутор на наличие обитателей, снять поставленные мины. «Серж» ставил. Осмотреть, если есть места подрывов, если нет, осмотреть места минирования. Остальная группа приедет на нашем броневике и грузовиках, поэтому тщательно проверить дорогу. Приедем ночью, ближе к рассвету, через сутки. «Серж», ночью на въезде или перед ним поставь «фишку» для встречи колонны. На базе остаются «Погранец», «Восьмой», Сара и молодые девчонки с врачами и ранеными. Основную группу формирует «Старшина».

– Командир! А почему я на базе? – О! Это то, чего я ждал! Сара с сольным выступлением. Ну, сейчас ты у меня получишь.

– Сара! Свет очей моих! Радость ты моя бестолковая! Ты мне этот вопрос задаешь? Забыла о списке «Дочки»? Мне при всех его зачитать? Давай людей повеселим? – Ага. Это редкость. Сара покраснела, а потом и побагровела. Я этого и добивался. Список «женских праздников» я помню даже лучше всех своих девчонок, потому-то Сару в рейд и не беру. Ибо нефиг. Пусть сидит на базе. Заодно и новых девчонок с «Погранцом» натаскает.

– Я вообще-то о том, что «Фее» тоже надо на боевых заданиях работать, а не о том, о чем ты сейчас подумала, но мне нравится ход твоих мыслей. – Теперь смеются все девчонки, и громко так, с переливами. Мужики, понятно, недоумевают.

– Милые вы мои, красивые женщины. Я повторю только то, что сказал в свое время «Дочке». Я у вас и за маму, и за папу, и за командира, и за бронезаслонку. Вот такая я «мапа». И я хочу, чтобы все это знали. Я за любую из вас порву любого в отряде или на кухне сгною, а «Старшина» поможет, а не в отряде вырежу всю округу. Я вам всем по жизни должен. Просто потому, что вынужден учить красивых девчонок убивать, а не делаю это сам.

Все мужики нашего отряда должны это помнить как «Отче наш», а забывчивым «Старшина» напомнит с подробнейшими объяснениями. Список объяснений у него постоянно пополняется. Ну, на этой лирической ноте мы с вами закончим сегодня наше общение. Готовьтесь. Все свободны. Сара, «Погранец» и «Восьмой», останьтесь. – Когда все вышли, продолжил: – В первую очередь просьба к Саре. Новые девочки. Все как всегда. Личные характеристики, привычки, ваши наблюдения. Пожалуйста, не забывай советоваться с «Погранцом», «Старшиной» и «Третьим». Можно ли учить парами или надо разбивать вашу пару с Эстер? В этом вопросе решаешь ты, мне больше не на кого положиться. Я поэтому и обкатываю вас по очереди с ними.

«Восьмой». На тебе гранаты. Не торопясь с помощником или с помощницей, можно и с девочкой – они очень внимательные, только объясни, что это опасно, чтобы человек понимал, на что он идет, делаешь гранаты без замедлителей. Это по времени не горит, но когда приедем, начнется стройка и тебе будет не до того. Кроме того, надо заминировать все тропы вокруг дальней фишки.

– Командир. Зачем так много? Я много сделаю, – недоуменно сказал «Восьмой».

– Будем сидеть по приезде на общем сборе, напомни, я при всех скажу, чтобы не повторяться, но поверь, сколько бы ты ни сделал, все мало будет. Просто знай: то, что ты сделаешь, будет неожиданный привет упырям лично от тебя. Хочешь, даже листовки такие нарисуем. На боевые операции я тебя буду брать только в самых крайних случаях – твоя работа нам всем нужна как воздух. Шашкой махать кому найдется, а твои руки у нас одни, и я буду их беречь.

«Погранец»! Вот смотри по карте. Вот эти два хутора надо аккуратненько разведать. Подходы, подъезды, количество людей, выходы к воде, количество лодок и прочие мелкие разности, но только издали смотреть, а не лазать по огородам. Никаких действий и не запались. Чтобы хозяева даже не подозревали, что за ними смотрят. К нашему возвращению мне нужны готовая карта и вся информация, что соберешь. С согласования с Сарой можешь брать кого-нибудь из новых девочек и потихонечку натаскивать.

Будь аккуратен. На дальнем от нас хуторе есть пожилой мужик. Он очень грамотно держится за винтовку, причем у него не трехлинейка, а какая-то охотничья винтовка. Видел его издали, близко не подходил. Во дворе видел собаку на цепи: если есть одна, значит, могут быть и еще. У охотника может быть какая-нибудь охотничья шавка, а они очень звонкие.

На ближнем к нам хуторе полно детей. Все дети в том возрасте, в котором знают каждый куст вокруг своего дома. Никому не нужно, чтобы они тебя видели.

«Погранец», «Восьмой», Сара, в случае любой, я подчеркиваю, любой опасности на вас эвакуация врачей на запасную базу. Без врача отряд просто вымрет уже через полгода. Смотрите за мелким мальчишкой, чтобы на мины не залез. И еще. Оцените людей: если человек боится, не хочет учиться или просто необучаемый, не страшно. Люди мирных профессий нам тоже нужны до последней крайности. Отряд растет, все рвутся в бой, а без тылового подразделения мы элементарно поесть по-человечески не сможем. Ну, вроде все, какие вопросы есть?

– Есть, командир, – угрюмо сказала Сара.

– Пойдем тогда погуляем, смотри, какая погода хорошая, – а на улице идет холодный осенний дождь. Вышли на улицу и встали под навес крыльца.

– Командир! Зачем ты так, я же как лучше хотела. – Видно, что Сара обижена. С тех пор как я сказал, что она мне нравится, я больше ни разу с ней не заговаривал. А вот не могу я. Права не имею расслабиться и позволить себе хоть какие-то человеческие чувства, по крайней мере сейчас, хотя эта девочка мне действительно очень нравится.

– А мне что, очень хотелось? Не могла потихоньку подойти? Я что, не человек? Или мне приятно девочку, которая мне нравится, клоуном перед всеми выставлять? А на смерть вас посылать мне каково? Ты вот над тремя девчонками старшей стать не хочешь, а у меня вас восемь человек. Я за неделю четверых курсантов потерял. Чуть с ума около операционной не сошел и знал ведь, что раненый мальчишка умрет. С такими ранениями не выживают, а все равно на чудо надеялся.

Прелесть моя, я хочу, чтобы ты знала. Я в отряде доверяю только «Третьему», «Дочке», тебе и Эстер и по-особому «Фее». Доверяю как себе. Мужики – это мужики, мозги у них иначе устроены, а вы женщины – у вас преданность и надежность на первом месте. Подумай об этом. Все, иди, а то начну сейчас руки распускать, и «Старшина» меня на кухне сгноит, а я еще пользу могу принести. – Честно сказал, глядя Саре прямо в глаза.

– Я подумаю. Спасибо, командир, – так же глядя мне в глаза, сказала Сара. Так и разошлись.

16 сентября 1941 года

Все как в первый раз. Кино и немцы. В девять утра броневик с крестами на бортах и два больших грузовика весело подкатили к просторному хутору. Развернувшись на площадке перед домом, броневик остановился и навел на дом орудие и два пулемета. Грузовики встали в разных углах подворья, и из кузовов шустро посыпались немцы с автоматами, в маскировочных халатах и масках и парами разбежались по хутору. Потом борта грузовиков откинулись, и на дома уставились тупые рыла станковых пулеметов.

Захват произошел в считаные минуты. Хозяев выгнали на улицу, споро связали, вставили кляпы и завязали глаза, а вот дальше начались странности. Сначала из-за дома вытащили двоих мужиков, тех, кто выскочил из дома и побежал в лес, а затем из сарая вывели трех батраков, которые сидели там на цепи. Немцы все так же молча осматривали хутор, оставив у сидящих людей троих из тех, кто сидел за пулеметами.

– Странные немцы, – подумал пулеметчик, сидящий на чердаке, и повел стволом пулемета в их сторону. Это было последнее, что он сделал в своей жизни.

– Еще один, – почти беззвучно прошептала Вера. – Надо будет вечером записать. – Вера слышала от командира, что снайперы делают зарубки на ложе винтовки, но свою винтовку девочка любила, холила, лелеяла и называла про себя «Верина дочка» Она завела маленький блокнотик с карандашиком и назвала его «все о винтовке». Увидела в трофеях и попросила «Старшину», и записывала все в него крупными детскими буквами. Это был восьмой лично ее. Тех, кого она уничтожила в группе, Вера не считала, хотя Виталий всегда считал и рассказывал участникам боевых операций, сколько они убили на задании немцев и полицаев. Про себя Вера никогда не называла Виталия «Третьим».

* * *

Больше в доме никого не было, а этот пост на чердаке обнаружили еще вчера. Не было и детей: и на фотографиях на стенке в горнице – детей нигде не было.

В этот раз первыми допрашивали батраков, и тут нас ожидал сюрприз. Увидев перед собой командира НКВД и услышав обращение «Второй», молодой, здоровый, правда, изможденный, сильно избитый и худой мужик зарыдал и, давясь слезами, начал рассказывать.

Уже только на основании этого рассказа хозяев можно было закопать в землю живыми, но человек я добрый. Мне опять-таки ямы под землянки и схроны копать надо. Ну не мне, а для базы и людей. Чего это все мои бойцы надрываются? Вон какие сытые, здоровые и накачанные ребята и девчата, и они так просят хоть чем-нибудь нам помочь. Прямо рвутся на работу. Особенно когда увидели в руках своих бывших батраков винтовки с примкнутыми штыками.

Правда, они думали, что это они для себя яму копают, но потом поверили мне на слово. Для себя яму они выкопают за полем, в овраге, когда здесь закончат, а бывшим батракам и новым бойцам нашего отряда я пообещал, что они последнюю яму закопают, когда бывших хозяев в нее уложат. Так что «трудовая энтуазизма» у всех на высоте. Стаханов от зависти удавится. Странно. А из хозяев одна тетка в обморок упала, когда услышала обращение «Второй». Чего это она? Я же добрый. Местами.

Ой! Е! Давно я так не удивлялся! Какие на ухо землянки? Вот это да! Вот это хозяева! Я же говорил, что хозяин хутора, ныне покойный, бывший майор? Где его похоронили? Я хочу ему венок на могилу прислать с надписью «С благодарностью от «Второго». У немцев ни оружие, ни боеприпасы при налетах можно не брать. Можно и продукты не брать.

Нет! Брек! Продукты надо брать. Мне много продуктов надо, у меня отряд еще сам себя прокормить не может. Кто-нибудь видел двухуровневую землянку на двадцать человек? Даже Виталик от этого зрелища в осадок выпал, со своим-то белорусско-деревенским опытом строительства. Вот и я до сегодняшнего дня не видел, а здесь таких три. И так упакованы и оружием, и боеприпасами, и продовольствием, что я обзавидывался. Причем в разных углах этого неширокого, но длинного леса. Конечно, хозяева очень не хотели про них говорить, вот только батраки слышали, что они где то есть.

Дальше все как всегда. «Гном», который не Иванов. Один из батраков, который тоже почему-то совершенно не Иванов, и Старшина, который Иванов только местами. Новый кол, который доверили вытесывать новому не Иванову. Двое тех, кого отловили в лесу. Даром, что ли, «Серж», Давид, «Фея» и «Стриж» там с ночи сидели? И наконец, под занавес я, великий и ужасный, и беседа потекла в нужном направлении. Оказывается, я очень популярный малый. Нет. Не в том смысле, что меня связывают с этими хуторами. За меня уже награду объявили, только мало что-то, всего двадцать пять тысяч марок. Оккупационных. Это прямо оскорбление. Жлобы.

День прошел с огоньком. Умели все же хозяева хутора работать. Целых восемь ям под землянки выкопали, территорию облагородили, жердей березовых нарубили, и все это без завтрака, обеда и ужина. В общем, старались, как могли, но все заканчивается рано или поздно. В восемь часов вечера наши почти добровольные помощники закончили с последней ямой, в которую бывшие батраки уложили своих бывших хозяев. Проводили, так сказать, в последний путь. А куда мне их еще девать? Кто пленных ночью охранять будет? Я, что ли? Мне что, заняться нечем? У нас еще работы здесь как грязи.

17 сентября 1941 года

Наверное, все же есть бог на свете, и не важно, как его зовут, но то, что вчера произошло, иначе чем чудом назвать было нельзя. Еще ночью я дрожал от холода, зарываясь в гнилую солому, и ждал продолжения своей мучительной смерти, а потом произошло это чудо.

В сарай, где мы жили, вошли двое немцев. Один тут же убежал и вернулся еще с одной парой таких же немцев. Они сняли нас с цепи, отвели во двор, посадили на крыльцо и тут же разбежались по двору и дому. Мы как хозяева сидели на крыльце, а все хозяева валялись связанные на земле.

Прямо напротив дома стоял маленький танк, уставив на дом пушку, и два грузовика с откинутыми бортами и двумя пулеметами. Потом трое немцев выпрыгнули из грузовиков, где стояли пулеметы, и оказались какими-то маленькими и совсем не страшными.

Неожиданно где-то вдалеке раздался выстрел, и я услышал, как на чердаке кто-то упал. Обычно там сидел у пулемета Янек, один из племянников господина хозяина. А потом к нам подошел невысокий немец и начал с нас снимать колодки, а потом крикнул на чистом русском языке:

– «Гном», иди мне помоги, – а потом я увидел этого «Гнома», тоже немца, но этого не могло быть, потому что и это было чудо. Немец был таким же, как и я, евреем. Еще был врач, которого все называли просто «Док». Меня мыли и стригли, и покормили чем-то безумно вкусным, и уложили спать на хозяйскую кровать, и я думал, что это тоже сон.

В этом счастливом сне я увидел жену и дочек. Они шли совсем недалеко от горизонта по синей глади озера, рядом с которым прошла вся наша жизнь, медленно поднимаясь в небо, и махали мне руками. Я совсем не удивился этому, но вдруг встал, изо всех сил побежал за ними, догнал их, и мы вместе пошли по бесконечному белоснежному облаку.

* * *

Истощенный, замордованный до смерти человек умер во сне. Клаус с сильным акцентом, все же русский неродной, просто сказал «я не бог», а на кровати сидел Давид, держал в своих сильных крестьянских руках изможденную руку измордованного до смерти человека и плакал. Это он вчера занимался этим человеком: купал, стриг и брил, разговаривал как с маленьким ребенком, кормил куриным бульоном и всю ночь сидел у его постели, и был единственным, кто не понимал, что этот человек умирает.

Остальные двое были немного посвежее, хотя тоже в почти дистрофическом состоянии, так что еще вчера нам помогали. Сегодня чистые и побритые во всех местах, где только можно, они сидели вместе с нами за столом. По-моему, они еще пока не верят в то, что это все наяву. Один сидит рядом с «Гномом», второй – рядом с «Белкой».

– Так, бойцы, сегодня коротко. Чтобы не путаться, двое новых бойцов работают с «Доком». Новых бойцов кормит только «Док». Все остальные, кто меня слышит. Спасенным нами людям можете протянуть только кружку воды и только с разрешения «Дока». Кормить много нельзя – убьете людей.

Новые бойцы. Хотите жить, слушайте «Дока», как маму родную. Если вы не в состоянии удержаться, мы нагружаем вас продуктами, сколько унесете, и до свидания. Умрете сами от заворота кишок. Все остальные правила отряда вам расскажут наставники и командиры подразделений.

«Старшина». До сегодняшнего вечера у новых бойцов должны быть новые имена.

«Серж». Со своей группой до ночи отдыхаешь. Отдыхаешь – это значит по хутору не шаришься. И все, то же самое по хутору.

«Погранец». Снять старые мины, осмотреть места подрывов, не обнаруживая себя, разведать хутор. Через сутки мы к вам подтянемся. Все остальные работаете со «Старшиной».

«Старшина». Копаешь здоровую яму или две ямы в одном из сараев и загружаешь туда весь дом. Некогда таскать материалы в выкопанные ямы и землянки. Туда загрузим то, что останется, сам решишь, что и куда, списки составить не забудь. Сами землянки будешь строить, когда будем разбирать дом и сараи. Мы с «Третьим» работаем по дому. У тебя два дня.

«Фея» и Эстер, на вас дневная фишка. Пока все.

19 сентября 1941 года

На дороге был подрыв, как и на том хуторе, где сейчас работает «Старшина», но остальные мины сняли. Поэтому все равно пришлось проверять дорогу, а за день это полностью сделать не успели, потому что дорога на этот хутор заминирована по-новому и очень густо. Причем мины стоят вразнобой. Явно какой-то умелец ставил по своей схеме, так что на хутор пошли пешком.

Группу вел сам. Игрушки закончились, здесь надо работать по-серьезному. Лес с левой стороны хутора не заминирован, но между лесом и хутором здоровенное поле. С правой стороны лес примыкает к жилым постройкам.

В прикрытии осталась только «Дочка». С ней вторым номером Виталик, поэтому перед выходом нарезал ей сектор обстрела. Виталя тоже вооружился снайперкой. Стреляет мой помощник не мастерски, скорее как твердый середнячок, но наблюдатель он хороший. В силу своей обстоятельности Виталик фиксирует то, что другие обычно пропускают.

– Мутный хутор, непонятный, – сказал я, выслушав «Дочку», «Сержа» и «Стрижа» и посмотрев зарисованные схемы построек. Действительно, очень странно расположены сами здания. Два жилых дома с прилегающими к ним длинными сараями стоят друг напротив друга. Один жилой дом, грубо говоря, спиной к лесу, другой так же к здоровенному полю, а двор у них общий. Первый раз я такое расположение домов здесь встречаю, да и не здесь тоже.

«Стриж»

Мудрит что-то командир. Что там непонятного? Тоже мне «командир». Подумаешь, мины не сняли: ползай теперь по лесу ночью, упирайся носом в его сапоги. Объехали бы по обочине, а потом по полю, и все. Чего это он? Мина? В лесу? Никогда же не было! Еще одна? Так чего мы сюда поперлись? Вдоль дороги пройти не могли? Три мины нашел и снял. Прям и чтец, и жнец, и на дуде игрец. И сторож у девок. Следит за ними как политрук – не подойти. На заставе и то таких порядков не было. Ладно, поглядим, что дальше будет.

* * *

Ночью подползли к дому со стороны леса. Правильно, что полз первый. Лес заминирован. Не сильно, но три мины нашел – простые нажимные противопехотки, но тем не менее. Хорошо, что вышел сильно заранее – было время осмотреться и проторить более-менее нормальный проход. Остальные двигались только за мной по пятам и ползком. Понятно, что полз не по таким привлекательным тропинкам, а напрямую по кустам черники. Пришлось обнюхивать все на ощупь. Все три мины нашел у поворота тропинки: даже представить боюсь, что там, в лесу, вокруг дома творится.

Доползли до дома, обползли его, рассредоточились вокруг и стали ждать утра. Около фундамента мин нет, а вот если брать правее от дома, куда тропинка в лес уходит, так сразу четыре штуки стоят. Я даже трогать их не стал. Опять светодиодный фонарик помог. Удобная штука, а дома вечно нос воротил от подобных вещей.

В пять утра в коровник через дом вылезла тетка. Подоила четырех коров и ушла. В домах света нет. Вообще никакого шевеления нет, а так в деревенских домах не бывает. Кто-нибудь по дому и пройдет, во двор обязательно выйдет, в туалет сходит, а тут тишина.

Мне не нравится. Вот не нравится, и все. Чуйка верещит дурным голосом. Потом понял. Екарный бабай! Конь ты педальный, а не командир. Сеновал не просматривался от наблюдателей, а он закрыт. Если там какое железо типа танка или броневика, мы все здесь ляжем – противотанковых гранат-то у нас нет. И уходить поздно. До рассвета не успеем, и в лесу мы целую дорогу протоптали. Ну что ж, значит, не судьба, а могли бы хозяева умереть спокойно, во сне.

Оставил «Сержа» и Зераха у сеновала, а остальных рассредоточил под окнами. Самое главное было расположить всех в «мертвых» секторах пулеметов. Я очень внимательно рассмотрел схему хутора, нарисованную «Дочкой» и «Сержем», и в том, что пулеметы здесь есть, ни разу не сомневался.

Пулеметы стоят на чердаках в слуховых окнах, направленных на старую дорогу, в сторону поля и во двор, иначе нет смысла минировать лес, то есть прикрывать направления, которые пулеметами не простреливаются. К тому же то, что дорога заминирована наглухо, а на хуторе полно людей, означало только одно: то, что подъезжают к хутору теперь с другой стороны. Это недоработка «Сержа». С другой стороны, если бы «Серж» полез в лес без «Девятого», вся разведка осталась бы в лесу. Да и с «Девятым» тоже, скорее всего.

В шесть утра мы начали закидывать оба жилых дома гранатами. Через тридцать минут все было кончено. На сеновале и на чердаках обоих домов были оборудованные пулеметные точки. На чердаке одного из домов пулеметчиков убила «Дочка», на сеновале я и «Серж». На чердак второго дома «Гном» тоже закинул гранату, причем абсолютно без команды. Как только пулемет завелся, «Гном», которого я поставил под фронтальное окно, сначала закинул две гранаты в дом, а потом одну на чердак.

Но и одной гранаты РГД-33, закинутой «Гномом» на чердак, хватило, чтобы пулеметчик развалился на несколько запасных частей. Правая рука с очень неплохим чешским пулеметом «Брен Мк 1» вылетела наружу, а все остальное неравномерными кусками было раскидано по чердаку. Пулеметчик хрен с ним, а вот пулемет жаль. Ствол погнуло, ствольную коробку осколками побило, приклад кровью залило. Хорошая была машинка. Англичане с этим «Бреном» и его модификациями всю войну прошли. Я почему знаю? Этот пулемет чехи еще до войны придумали и поставляли его в британскую армию, а англичане с ним даже на Фолклендах воевали. То есть пулемет стоял на вооружении британских войск более пятидесяти лет и, соответственно, его во всех фильмах показывали.

После всего втроем прошлись по домам на зачистку. Живого нашли только одного, да и того с сильной контузией и тремя ранениями, но все равно по каждому делали контрольный выстрел. Старались, конечно, в голову, просто не у всех были целые головы. Это мой прокол. Повезло здорово, почти вовремя тормознул, а могли бы влететь. Не хотел сначала шуметь, но после сеновала передумал.

«Стриж»

Ну, командир! Ну, жук! Поперлись бы мы по полю! Да здесь мин больше, чем картошки. И на обочинах, и на дороге, и по краям поля, и в лесу на тропинках, а ездили хозяева вообще вокруг – новую дорогу через поле протоптали. Вот как командир догадался, что на сеновале вместо сена машина стоит? Он же никогда здесь не был?

Откуда он про пулеметы знал? Мы же о них даже не подозревали, хотя весь день за домом смотрели! Ведь всех за руку под окна подвел и поставил. Никто под пулеметы не попал. Стрелять они сразу после первых взрывов начали, потом откуда-то сбоку две короткие очереди – и пулемет замолчал. Если бы сам такое не увидел, никогда бы не поверил.

Зашли бы мы в дом. Ага. Я даже и не знал, что так бывает. Во всех домах двойные двери, и на кухнях по человеку, оказывается, сидели, вроде дневальных. Откуда командир про это знал?

Вот как он нас по лесу провел через мины? Как? «Девятый» глаза вылупил и так целый день ходит. Он к этим минам подойти боится. «Девятый», между прочим, сапер. Подошел он с командиром к этим минам, побыли они там – что-то командир ему показывал, а потом вернулся, сел на скамейку у дома, попробовал закурить, а у самого руки трясутся – цигарку скрутить не может.

То, что мне попало, так сам дурачок виноват. Сказал же командир: «бросил гранату, ложись под окно», а я к дверям рванул, ну и попало осколком. Рикошетом прилетело.

Да! Командир силен! А ребята теперь смеяться будут.

* * *

– Командир! Как его перевязывать-то? Как там бинт мотать? – спросил «Гном», озадаченно разглядывая задницу «Стрижа» с торчащим из левой ягодицы мелким осколком гранаты.

– Никак. Аккуратненько тампоном прижми, сейчас освобожусь, вытащу его и сам перевяжу. – Я едва сдерживал смех. Нервное напряжение, в котором я пребывал с ночи, отпускало, и организм требовал разрядки, но ржать нельзя, иначе «Стрижа» потом затравят.

– Вот дурная голова, «Стриж», ногам покою не дает, но в данном случае пятой точке. Я, конечно, понимаю, что ты соскучился по ранениям, героическим подвигам и красивым медсестричкам, но я вынужден тебя огорчить. Нет ничего героического в ранении по глупости и в задницу. Ближайшие две недели ты проведешь на животе, а вместо медсестричек у тебя будут «Иванов» и «Мех», которым надо откормиться. Потом вместо боевой работы ты будешь учиться выполнять приказы. Я думаю, «Старшина» найдет тебе применение, а жаль. Из тебя со временем может получиться толковый боец. Ну, ничего, урок будет.

Хреновое ранение. Неудобное. Как ни повернешься, будешь бередить. Место такое – центральное в организме человека. Соответственно и заживать будет долго, не больно – просто противно. Ни лечь по-человечески, ни ходить, ни поесть, ни наоборот. Ну да ничего страшного. Осколок – это не лом в заднице для исправления осанки. Умнее будешь.

* * *

Как только с хутором управились, прошлись с «Девятым» и «Гномом» по новой дороге. Мин на ней нет, только на въезде три нажимные противотанковые, но это и понятно – их проще снимать, самим же ездить надо было. Мы тоже так поступаем, я просто у нас хитрее сделал. После дождя места минирования хорошо были видны, а так дорога чистая. Так что подогнали нашу технику сюда, выставив на дороге фишки, чтобы не засветиться при переходе.

Все три машины загрузили материальными благами, которые бывшим хозяевам хутора больше не понадобятся. Пришлось перестрелять всю домашнюю скотину и порезать всю птицу – сюда скоро не вернемся. Что-то традиционно закопали в сараях и в процессе утащили подальше в поле бывших хозяев, ну то, что от них осталось, и бросили так. Не хоронить же? И так времени мало. Рабов, кстати, нет, а цепи и колодки в одном из сараев есть, видимо, убили уже – уборка урожая в полях закончилась. Этот хутор заминировали, и противотанковые мины я переставил. Понятно, что не я, а «Гном». Ему нравится, пусть тяжести таскает.

21 сентября 1941 года

Ночью вернулись обратно на хутор к «Старшине» и, загрузив еще груз от него, отправили колонну на базу. С колонной хозяйственников отправились в госпиталь «Иванов», «Мех» и «Стриж». «Иванов» – это тот еврей, который выжил. Второй – «Мех» – белорус из Могилевской области, его «Белка» к себе заберет, говорит, он механик-водитель танка. Вернется техника только через три дня, а у нас тут дел много.

Два дня занимались новой базой. В основном перераспределением материальных ценностей и консервацией и маскировкой новых складов. Опять потихоньку разбираем хозяйственные постройки и строим. Хорошо, что перетащил сюда Виталика. Самой стройкой теперь занимается он, а «Старшина» и «Девятый» на подхвате. Оба изумлены до предела.

Ну да, это у меня руки, как я уже говорил, растут из того места, на котором все люди сидят, а Виталя в деревне вырос, и отец его с детства к стройке приучал, так что скорость строительства максимально возросла. Дорвался Виталя до любимого дела. Вся эта война Виталику по барабану. Из всей войны ему только в саперы, а еще лучше дома строить или, вот как сейчас, землянки.

Пока мы здесь, надо все по максимуму посчитать и убрать в землю. «Старшина» только этим и занимается, подключив девчонок к составлению списков. Ну а мы с «Сержем» традиционно занимаемся поиском тайников – работать руками мы все равно не умеем.

25 сентября 1941 года

Ночью дошли до разведанного «Погранцом» и Виталиком хутора. Сегодня весь день смотрю за его обитателями, и все, что я увидел, мне здорово не нравится. Ой, как хорошо, что в этот раз я на точку с Давидом поставил «Сержа», а саму точку расположил максимально далеко и под неудобным углом обзора.

Ничего себе домик! Еж вашу мать! Вы меня что, предупредить не могли? То есть вот это вот дом? Тогда тот хутор, в котором сейчас толкается вся наша группа, собачья конура. Перед наступлением темноты оттянулся глубже в лес на точку сбора и дождался Давида и «Сержа».

– «Серж»! Эфиоп твою мать! Ты в курсе, что ты самка собаки? Ты что творишь? Жить надоело? Наблюдатель гребучий! Тебя кто учил? Ноги ему вырвать! Ладно, «Погранец» – щенок переросток, но ты вроде волкодав, должен такие вещи влет просекать! Обурели разведчики, мать вашу. Если до дома доберусь, я тебе гланды вырву без наркоза через задницу.

– Ты чего лаешься, командир? Что случилось-то? – «Серж» реально встревожен. Я никогда так с ним не разговаривал.

– Это я еще не лаюсь. Лаяться я на базе буду, если выживем. «Упыри, упыри». Это такие же упыри, как и мы с тобой. У вас гранат без замедлителя много? И остальных гранат? – В разведку мы берем только «лимонки». Они просто компактнее и удобнее в обращении, да и места меньше занимают.

– У меня шесть штук, без замедлителя нет. – Это Давид.

– У меня десять, без замедлителя еще три. – «Серж», понятно, при гранатах, а вот за то, что у курсанта гранат нет, я ему отдельно уши надеру, если до временной базы целыми кусками доберемся.

– Это с личными? Или вообще? – Я давно уже всем выходящим бойцам объяснил, что к немцам им живыми лучше не попадать, и на задания я беру только таких людей.

– Нет, командир, личные отдельно. – Это опять Давид.

– Хорошо. Может, и проскочит. Значит, так! Сейчас по-тихому идем на вашу точку. Вы никуда с нее не уходили?

– Никуда, командир, – шустро хрюкнул «Серж». Понимает, что своих звездянок он по-любому выхватит.

– Опять хорошо. Точку минируем растяжками, и вы валите отсюда, «Серж». Только по дороге и по сухим местам. Хорошо, дождя не было. От места растяжек совсем понемногу и в разных местах присыпаешь след смесью, но совсем немного, чтобы только запах. Лучше всего мизерную щепотку скидывай приблизительно с поясной высоты – она собьет запах и будет вообще невидима. Не часто, от перекрестка двести метров и больше не обрабатывай.

У нашей фишки даже не вздумайте, иначе тот хутор просто по точкам обработки найдут, если нас будут травить грамотными поисковыми командами. Саму фишку перенеси метров на сто пятьдесят от дороги, и сидите тихо. Мне оставьте автомат Давида, патроны, продукты, что остались.

– Да что случилось-то, командир? Пойдем вместе. – «Серж» был не на шутку встревожен.

– Нельзя. Это, скорее всего, разведшкола или школа подготовки диверсионных групп. Что те же бойцы, только в профиль. У них нет проводной связи, но есть рация. Я должен остаться и показать, что я здесь. Если их с утра выпустить, они завтра нас по следам найдут и загонят.

Вы по-любому наследите. Мы ночью следы в перелеске замаскировать не сможем, но если все правильно сделать, завтра они ваши следы сами затопчут. На свои следы я их не пущу, а потом выведу на дорогу. По мне одному они привязаться к следу не смогут. Замучаются листья глотать.

Нас всех засекли днем. Вокруг дома стоят три минные полосы и оборудованы пулеметные точки. Вероятнее всего, расчет зенитного орудия – капонир там за домом. Причем выкопан он недавно, да и замаскирован так себе. Три точки наблюдения из дома. Минимум один снайпер. Одного я засек точно, с той стороны дома может быть второй. Нас пока не проявили, но однозначно засекли и пока не знают, кто мы. Я не понимаю, почему они не вызвали подкрепление днем или не натравили на нас группу охраны из дома.

Их разведка вышла только что и вернется, наверное, рано утром. Они вас съедят и не заметят. Подъезд к базе минировать по максимуму. Лес в шахматном порядке растяжками, дорогу только минами. Скажешь «Третьему» – он знает, как сделать.

Я с хозяевами особняка завтра поиграю и вернусь. Приду только в том случае, если буду знать, что облава уйдет в другую сторону, но сразу не ждите. – Я реально испугался за своих щенков. В доме знали, что за домом наблюдают. Засекли они именно меня, когда я передвигался по лесу, и я действительно не понимал, почему нас уже не перебили.

Точку наблюдения «Сержа» и Давида немецкие наблюдатели тоже наверняка засекли или засекут завтра утром. Сейчас я сделаю так, что завтра утром наблюдатели обязательно обнаружат ту позицию и сочтут ее основной. Саму позицию мы хитро заминируем, поставив растяжки на тропе таким образом, что, нарвавшись на первые две гранаты, оставшимся в живых некуда будет уйти, кроме как в стороны. При взрыве сработают минимум пять «лимонок», а стоять они будут так, что накроют всю группу, втянувшуюся в заминированный карман. Кроме этого я поставлю четыре гранаты без замедлителя поперек дорожки следов «Сержа» и Давида, как раз для того, чтобы гранаты позже сняли.

Я видел три точки наблюдения из дома и минимум одного снайпера. Спецом лежал до темноты и все же дождался выхода разведки. Трое ушли через заминированную полосу к тому месту, где я лежал днем. Значит, в минном поле за домом есть проход. Сам проход в полутьме я прояснить не смог – расстояние все же немаленькое, а вот место выхода засек.

Сейчас разведчики заминируют мою точку наблюдения и будут ждать, когда я подорвусь, или вернутся утром в дом и будут ждать в тепле. Я ждал бы в лесу, но то я, а они вернулись за час до рассвета и нарвались прямо на растяжку из двух гранат. Один стонет уже полтора часа, а сначала орал. Он торопится к врачу. Остальные двое лежат смирно – им уже торопиться некуда.

Интересно, они в атаку пойдут? Или просто обстреляют? Я еле успел сделать ложную позицию там, где лежали вчера Давид с «Сержем». Ага, вот оно, все же пулемет. Не стали рисковать. Что ж, разумно. Предсказуемо, но разумно. Короткими лентами стреляет, по пятьдесят патронов, но уже штук сто пятьдесят выпустил. К раненому поползли все же, под прикрытием пулемета – значит, на ложную позицию купились. Очень хорошо. Сейчас вы мне, ребята, всю схему минирования покажете. Вот и поворот. Хитро.

Второй пулемет подключился. Видно, перетащили с той стороны особняка. Вон и кавалерия поскакала: под прикрытием двух пулеметов из дома по дальнему краю поля стартанули восемь человек. Саперы раненого потащили. Молодцы. Значит, ребятишки в здании, точно уверены, что я на той позиции прижат пулеметами.

Взрыв. Еще один. Двойной взрыв, еще один двойной! Что, все? Что-то мало, неужели компактной группой бежали? Что же вы так орать-то любите? Чуть что, сразу в крик. Вот теперь следы Давида и «Сержа» точно затерты. Там сейчас трупы и раненые, и в крови все. Никакая собака след не возьмет. Вы еще остальные растяжки снимите и порадуйтесь на досуге. Теперь можно и расслабиться.

Интересно, у них врач есть и раненых повезут на чем? Я только две мины снять успел и у ворот поставил. Хорошие мины. Противотанковые! Нет, все-таки машина. Ну не машина, а очередной бронетранспортер. Вот гадство. Он колесный! Мне не могли вовремя подогнать? Я так не играю.

Взрыв! Мина долбанула очень душевно. Она же на танк рассчитана, а тут какая-то колесная каракатица с пулеметом. Летает эта каракатица в принципе неплохо, но недалеко. Вторая мина чуть дальше стоит. Вот и ладненько. Пусть постоит. Глядишь еще кто нарвется. Может, в гости кто подтянется? Но я тут ни при чем. Я вообще лежу черт-те где. Мины сами переползли. Я вас, уроды, научу Родину любить. Германию в смысле.

Классная штука светодиодный фонарик, без него я фиг чего успел бы поставить. Заклеить его, правда, пришлось и материей замотать, чтобы свет только теплился через красный материал, но это дома Виталик постарался. Жаль, что скоро батарейки сядут. Впрочем, здесь не одноразовые батарейки, а аккумуляторы. Может, Виталик зарядить сможет?

Да ладно? Не может быть! По проходу опять ползут двое. Так. Вон тот маленький сапер, я его видел уже, а здоровый, похоже, снайпер. Или разведка? Блин. Без бинокля не видно, какое у него оружие, а смотреть в оптику винтовки дурных нема. Засечет местный снайпер или наблюдатели – и трындец, здесь меня и закопают. Ну, это, конечно, образно. Дотащат до базы и там внимательно изучат мою хладную тушку, но это уже несильно важные для меня подробности.

Сапер вернулся. Если здоровый через меня пойдет – значит, разведка, если в воздухе зависнет – снайпер. У снайперов все не как у людей. Только непонятно, почему один?

Все же разведка. Конечно. Эта ложбинка ниоткуда не просматривается, ни от дома, ни от леса, а он про нее знает. Этот амбал даже место увидел, где я лежал до этого, только обернуться не успел. Таких умельцев живыми брать нельзя. Таких красавцев живыми брать опасно, а нож в затылке – это гарантия, что ты мне в спину не выстрелишь. Был бы «глушак», не стал бы поганить любимые ножи.

Упакованный дядя, и размерчиком в полтора меня. Автомат и два «Люггера». Ого! Подвесная подмышечная кобура со стволом! Ничего себе. Никогда здесь такого не видел. И ствол какой-то странный. Некогда, потом посмотрю. Два ножа и гранаты, подсумки и ранец. Ну и зачем ты с собой ранец-то потащил? Знал бы, что ты мне столько оружия принесешь, ребятам автомат оставил бы. Мне теперь кроме своей винтовки и автомата Давида еще и твой автомат с пистолетами таскать. А вот хрен я что брошу. Это не мой метод.

Теперь раздеваем до трусов. Белье хорошее, шелковое. Да ты пижон, дядя! Жетончик на серебряной цепочке! Опа! Наколка на руке – эсэсовец! Падшая женщина! Кто здесь базируется-то? Так. Все в узел. Удобный у тебя камуфляж, штанины на завязочках.

Все мелкие шмотки в штаны вошли. Получился отличный мешок, который можно пристроить на шею. Теперь верх ремнем перетянуть – и можно бегать, но сначала кайенскую смесь рассыпать.

Что там у дома? Одна цепь человек в пятнадцать крадется по полю в сторону ложной позиции, одна перебежками от дома к машине. И все это под трескотню двух пулеметов, а пулеметы у нас развернуты совсем в другую сторону. Можно работать не напрягаясь.

Это, похоже, у нас инструктор. Был. Потому-то ты в лес один и поперся. Оказывается, понты не в наше время придумали. Интересно, твои детишки сильно обидятся? Теперь моя очередь с ними играться.

Где тут у нас снайпер? Да на крыше, в чердачном окне, даже позицию не сменил, рожа наглая. Что же ты такой беспечный-то? Нельзя так халатно относиться к работе. На! Снайпера ударом пули снесло в глубь чердака. Винтовка вывалилась на покатую крышу и скатилась на самый край.

Теперь по ближайшей цепи. Вы у меня как на ладони, и не сильно далеко до вас, ближе, чем до снайпера, и залегли все, идиоты. Бежать надо. Кто вас учил-то? Звездец какой-то! Залечь на открытом поле, чтобы спрятаться от снайпера. Но я в голову стрелять не буду, мне главное – вас из строя вывести. Главное же не убить, а разозлить.

Если стрелять в туловище, там разницы нет, куда попадет – в плечо или, простите, в задницу. Результат один: в лучшем случае тяжелое ранение. Две обоймы расстрелял по ближним упырям. Еще две обоймы по дальним.

На поле песня – воплей и стонов на хоровой оркестр. Извините, ребята, я забыл сказать, что винтовка у меня автоматическая, а стрелять я с детства люблю. Позицию намеренно не меняю. Времени развернуть пулеметы у вас нет. Еще одну обойму прямо по окнам, но это просто, чтобы вы меня побыстрее обнаружили. Надо же, чтобы вы меня гарантированно засекли и сильно удивились. Меня даже ваш инструктор здесь не ожидал увидеть.

Вот теперь, подволакивая ноги, в лес. Здесь под елочку растяжечку, там вторую. Вот и ладненько! Отсюда направление движения меняю и аккуратненько, не оставляя следов, бежать отсюда, на точку, где свои вещи оставил. По пути еще три растяжки поставил, чисто по мелким елочкам, и не по одной, а веером. Про «путанку», я надеюсь, вы еще не знаете. Это чтобы позлить и придержать немного, да и шмотки тащить легче. Я вас что, ждать, что ли, буду? Ну, нет, не сегодня.

Не скучайте без меня, детишки. Ты давай, инструктор, передавай от меня привет своим ученикам. Я смотрю, им «лимонки» понравились. И под тебя парочку заложил. Все же инструктор! Вот и посмотрим, как и чему ты их учил.

Не поймали они меня. Хотя до перекрестка по следам дошли, но шли долго, по ходу «путанка» сработала. Оставался у них на базе еще один инструктор. Затем я смесь прямо на перекрестке насыпал и по дороге ушел. Отметился и поиздевался. Я ведь именно поэтому группы по дорогам вожу. Никто этого не ждет.

Сколько следов на проселочной дороге? Да между несколькими крупными деревнями? Немерено. Это не осенний лес, где все видно. Чем мне нравятся здешние дороги, так это тем, что здесь грязи почти нет – почва песчаная. Если инструктор грамотный, то он все сразу поймет. Перекресток – это четыре направления поиска плюс лес и поле напротив перекрестка.

Сам я издали с удовольствием наблюдал, как мои преследователи на дороге дергаются. Долго один икру метал, минут тридцать. Может, просто не знал, что икру мечут в основном по весне, а сейчас осень? Нет, благородная рыба размножается по осени, но то благородная, а вам, ребята, до лососевых рыб, как до Китая боком.

Что меня больше всего радует, так это то, что собак у них нет. Разыскная собака – машинка специфическая, абы с кем не работающая и настроенная на конкретного проводника. Здесь этой неразлучной парочки нет и быть не может. А где есть? Правильно. В концлагере, а ближайшие концлагеря у нас в Даугавпилсе, в Резекне и в Себеже. Так что если собачек и привезут, то только к завтрашнему утру, а так как след обработан, сначала надо будет искать в округе хоть какую-то зацепку и плясать уже от нее. Для этого по всем направлениям надо будет направить грамотные поисковые группы, а это, на минуточку, минимум восемь штук. Нельзя ведь исключать, что я по той же дороге обратно ушел.

Четыре дороги, восемь обочин, соскочить в лес я могу в любом месте. Сколько надо задействовать народу для поиска следа? Вот то-то! Необходимо срочно устроить тотальный поиск грамотными поисковыми группами, а к тому времени, когда они найдут хоть какую-то зацепку, если найдут, от собак будет мало толку. След-то «простынет», грамотная ищейка всегда на вес золота. Спросите у охотников, как у них ценится собака с верхним чутьем? Через сутки запаха уже не останется – сам след я смесью забиваю. Я потому и к перекрестку все вывел, чтобы количество направлений для поисковых групп увеличить. К тому же та толпа народа, которая будет искать следы, затопчет наши следы напрочь.

На этом месте, где сейчас лежу, я тоже специально остановился. Здесь очень далеко от перекрестка – больше чем восемьсот метров по прямой. Но это по прямой, а по дороге, по которой я ушел, все полтора километра. Я до поворота дороги дошел, соскочил в лес, а потом по краю поля сюда вернулся. Отсюда перекресток видно как на ладони. Лежал здесь до позднего вечера. Дорога не оживленная. Так… пара телег проехала. Облавы нет, в эту сторону по крайней мере. Что тоже странно, но объяснимо. Пока в разведшколе соберутся, отправят радиограмму и наберут загонщиков, день закончится. Надо же своих раненых перевязать, трупы собрать, над своим инструктором погоревать, виновных в этом безобразии поискать, а там, глядишь, меня искать времени уже не останется.

Но вот очень мне любопытна одна деталь. Как здесь оказался «Серж» при первой разведке? Это же совсем в другую сторону от нашей базы, а от хутора, на котором мы базируемся сейчас, километров двадцать. Тогда «Серж» мне зарисовал этот перекресток и очень грамотно обозначил все ориентиры. По этим ориентирам я ставил группу «Погранца» и сразу отметил, чтобы они близко к дому не приближались. Меня интересовал больше перекресток и движение на нем. Я был уверен, что если на районе есть поисковая группа, то базироваться она будет на этом хуторе, а мне в донесениях никто не сказал, что это не хутор, а барский особняк.

«Погранец» приказ выполнил дословно. Недаром я его перед этим дрючил. Именно поэтому мы все сейчас живы. Если бы их засекли тогда, за трое суток немцы подготовились бы и взяли их живыми, а еще через сутки нас всех накрыли бы по полной программе. Когда вернусь, «Погранца» и Виталика в задницу поцелую.

Полиция безопасности ГФП (Гестапо)

Центральное управление ГФП города Рига.

Собеседников двое. Бригаденфюрер SS (генерал-майор) Гельмут Штольк и офицер по особым поручениям гауптштурмфюрер SS (гауптман, капитан) Курт Бонке.

– Что же произошло около школы, Курт? Твой доклад я читал, расскажи, что ты об этом думаешь. – Со скучающим видом бригаденфюрер невыразительно смотрел на своего доверенного человека. Казалось, что ему совсем не интересно, но гауптштурмфюрер прекрасно знал своего патрона. Точно с таким же невыразительным взглядом бригаденфюрер подписывал расстрельные списки на сотни человек или смотрел, как самым разным людям специально обученные сотрудники вырывают ногти на ногах, а потом и ломают эти самые ноги. Так что обольщаться не следовало, следовало твердо и уверенно доложить то, что он накопал за последние двое суток. Иначе можно было легко оказаться в том самом подвале управления.

– Господин бригаденфюрер, я начну с самого начала. Школа была открыта в тридцать четвертом году при генеральном штабе латвийской армии. Вальтер был в ней старшим инструктором и первый выпуск тренировал и выпускал сам. Это были полностью его люди, и ориентированы они были на Великобританию и САШ. Общее количество агентов – более пятидесяти человек, точное количество на сегодняшний день неизвестно.

Курс обучения был рассчитан на один год, но иногда курсанты проходили дополнительное обучение у отдельных специалистов и учились у самого Вальтера. Наборы в школу проходили ежегодно, и в тридцать девятом году был очередной набор в количестве пятидесяти восьми человек. Курс был ориентирован на Советский Союз. Курсанты были в основном русские, проживающие на то время в Прибалтийских странах.

В сороковом году, когда большевики захватили Латвию, курсантам были выданы документы для дальнейшей работы в Советском государстве. Это было гениальное решение Вальтера – легализировать курсантов школы на месте для врастания в среду. Связь с курсантами и какая-либо их деятельность не предусматривались. Основная задача выпускников была выжить в изменившихся условиях и по возможности обрасти связями среди партийных и хозяйственных чиновников «Советов».

Об этих агентах знали только Вальтер и его помощник из русских дворян, бывший офицер латвийского генерального штаба. После начала войны всех курсантов собрали в условленном месте. В данном случае местом сбора оказался особняк одного из инструкторов школы.

Дело в том, что так называемые выпускные экзамены Вальтера представляют собой жесткие проверки, максимально приближенные к боевым условиям. К примеру, из первого выпуска школы на экзаменах погибло двенадцать курсантов. Саму школу охраняют будущие курсанты школы численностью около взвода.

На момент приезда Вальтера в школе помимо сорока семи человек выпускного курса находились шестьдесят два кандидата, составляющие взвод охраны. Система обучения построена так, что, кроме инструкторов, больше никто не видит курсантов в лицо. Взвод охраны проживает в отдельных помещениях и с выпускниками не пересекается.

Двенадцатого сентября наблюдателями группы охраны было обнаружено скрытое наблюдение за особняком. Штурмбанфюрер Ранке посчитал, что это начало проверки Вальтера. Наблюдение обнаружили, но наблюдатели в ночь на тринадцатое сентября снялись и ушли. Группа наблюдения предположительно составляла два человека.

Вальтер приехал двадцать четвертого сентября и сразу затребовал личные дела курсантов. Двадцать пятого сентября опять было обнаружено наблюдение за школой. Наблюдатель был один, передвигался по лесу очень грамотно, был вооружен, но место наблюдения было обнаружено. После доклада Вальтер приказал действовать, согласно обстановке. В действия руководства школы он не вмешивался, оставив для себя роль стороннего наблюдателя.

Вечером двадцать пятого сентября была выслана группа разведки из числа взвода охраны, которая заминировала лежку наблюдателя. По возвращении, уже на рассвете, группа разведчиков попала на мины. Двое были убиты, один тяжело ранен. После того как рассвело, была обнаружена лежка снайпера.

– Я сказал, о чем ты думаешь, Курт? Не надо мне пересказывать доклад этого тупоголового кретина Ранке. Я читал доклады, меня интересует твое мнение. То, о чем ты не написал в докладе. – Бригаденфюрер не был зол. Этот невысокий, полноватый, похожий на лавочника в провинциальном городишке лысеющий мужчина был замотан до последней крайности. Гибель уникального инструмента, а иначе как инструментами Штолька своих подчиненных он не называл, со всем его личным архивом отбрасывало бригаденфюрера на несколько лет назад, а попадание архива этого самовлюбленного кретина в чужие руки могло иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Если личный архив вообще был у Вальтера с собой.

– Хорошо, господин бригаденфюрер. – Гауптштурмфюрер помолчал, якобы собираясь с мыслями. Выдавать всю информацию патрону он не собирался.

Бонке был неплохим аналитиком, умел вытягивать правдивые показания даже у полумертвых подследственных и мог подать собранную им информацию в лучшем для себя свете, но сейчас говорить всю правду было смертельно опасно.

За последние недели в нескольких районах Латгарии неизвестной диверсионной группой противника было совершено несколько нападений на военнослужащих вермахта. Причем группа действовала крайне нагло, а главное – использовала в числе прочего оружия русские автоматические винтовки СВТ.

Если связать нападение на Вальтера с нападениями диверсионной группы, то можно остаться в этих лесах до ее уничтожения, а к этому Бонке не стремился. В том случае если документы захвачены русскими диверсантами, они уже почти наверняка переправлены за линию фронта. Диверсионную группу могут и не найти, и командующий местными ослами гауптштурмфюрер станет «козлом отпущения». Бригаденфюрер скор на расправу, и простой отправкой на Восточный фронт можно и не обойтись.

Ко всему прочему гауптштурмфюрер очень не любил выскочку Ранке, продвигавшегося по службе с помощью своего высокопоставленного дяди. Ранке стал начальником разведшколы сразу после Нойманна, хотя талантами разведчика не блистал, предпочитая работать кулаками, а не головой. Новоиспеченный начальник разведывательно-диверсионной школы латвийского генерального штаба был конченым садистом и никогда не скрывал этого. К счастью, этот самонадеянный индюк Ранке вообще не читал оперативные сводки по району и не связал нападение на школу с диверсионной группой. Поэтому Бонке уверенно продолжил:

– Это не русские. Это не их почерк. Да, использовались русская самозарядная винтовка и русские гранаты, но это не русские. Я бы мог предположить, что это англичане – на это указывают уровень подготовки диверсанта и безукоризненность исполнения операции в целом, но это было бы просто предположение, не основанное ни на каких фактах. Поэтому повторю:

– Во-первых, очень высокий уровень подготовки диверсанта. Убить Вальтера ножом смогут единицы, а диверсант, я подчеркиваю, был один.

Во-вторых. Идеальное время выхода диверсанта на позицию. Точно в то время, когда Вальтер приехал в школу, а этой информацией достоверно не располагал никто даже из нашего окружения или руководства школы. Подобное поведение характерно для Нойманна.

В-третьих. Это сделал тот, кто знал, что Вальтер при возникновении внештатной ситуации пойдет в лес один, и тот, кто знал, что он всегда носит свои досье с собой.

В-четвертых. Практически все курсанты были ранены. Погибли лишь трое, и среди них, по удивительному стечению обстоятельств, заместитель Ранке, обер-лейтенант Карл Витт, приказавший курсантам пойти в атаку.

И наконец, последнее. То, о чем умолчал Ранке. Что сделают русские диверсанты после нападения? Побегут в лес, он же рядом, и это очень большой лес, уходящий в другой район.

У русских не было бы никаких проблем с проводником, но была превосходная возможность уйти через лес, и ко всему прочему они никогда не работают по одному. Подвести по лесу большой отряд, захватить всю школу целиком и уничтожить всех, кто в ней находился, было достаточно просто, но в лесу не было обнаружено никаких следов присутствия большого количества людей. Были лишь старые следы предположительно двух человек, но это с большой вероятностью следы тех двух наблюдателей, которые были обнаружены ранее.

Диверсант же, напротив, вышел на дорогу, не особенно скрываясь, дошел до перекрестка. После чего мастерски сбил след кайенской смесью и, вот это самое главное, целый день просидел в поле, наблюдая за перекрестком. Лежку наблюдателя обнаружили через три дня при детальном прочесывании территории. То есть диверсант или его напарник видел всех, кто вышел на дорогу, и не стрелял.

Более того, при осмотре места не было обнаружено вообще никаких следов присутствия там человека, кроме двух маленьких деталей: следов от сошек ручного пулемета и небольших примятостей на траве на месте самой лежки. Что само по себе означает, что это человек, прошедший специальную диверсионную подготовку и умеющий передвигаться и маскироваться в лесной местности.

Объяснение всего этого простое – у него были наши документы. Это не русские, это ребята одного из разведывательно-диверсионных подразделений Вермахта. Если начинать с конца, тогда все логично. К тому же Вальтера раздели практически догола, забрали даже нижнее белье, что может означать только одно. То, что человек, делающий это, имел информацию о потайных карманах в одежде Вальтера.

Если предположить, что перед своим приездом Вальтер встречался со своим агентом, работающим еще и с нашей спецслужбой, тогда объясняется точное время выхода диверсанта на позицию. Другого объяснения этому не существует.

Утверждение штурмбанфюрера Ранке, что это русские, основано только на типе оружия, но винтовками СВТ и русскими гранатами вооружены и финны, и «Советы», и наши войска. Привязка к оружию в данном случае – это неумение оперировать фактами.

С большой вероятностью можно предположить, что это агент, прошедший подготовку в одной из наших школ, либо агент, прошедший подготовку у самого Нойманна. У меня есть обоснованное предположение, что Вальтер оставил для собственного использования некоторое количество людей из числа якобы погибших курсантов из первого выпуска, таких мною отмечено четверо, и из последующих выпусков, общее количество которых по известным причинам пока неизвестно. Вполне возможно, что кто-то из них решил таким образом обрубить все концы. Поименный список предположительно живых курсантов всех выпусков с моими дополнениями и выписками из досье вот в этой папке.

Кроме того, неизменный и незаменимый помощник Вальтера Нойманна, русский дворянин и бывший капитан латвийского генерального штаба Елагин Алексей Петрович, который мог бы прояснить очень многие детали по курсантам, так как большинство курсантов школы и личных агентов Вальтера проходили через его руки, выполняя приказ обер-лейтенанта Карла Витта, был ранен. Днем позже по непонятной причине сам Ранке применил к нему методы специального допроса, отчего состояние его в настоящую минуту критическое.

Сейчас он прооперирован и находится в госпитале под круглосуточной охраной, но в сознание до сих пор Елагин так и не пришел. Сам же штурмбанфюрер Ранке на вопрос о причине допроса отвечать отказался. – Бригаденфюрер по-прежнему невыразительно смотрел на подчиненного. На его лице не отразилось никаких эмоций.

Это была его ошибка. Это он, поговорив с Ранке по телефону, приказал допросить русского дворянина. Бригаденфюрер не учел одного, того, что Ранке жутко ненавидит любимчика Вальтера. Расчет был на то, что в течение суток Ранке в достаточной мере подогреет русского офицера и тот к приезду Бонке будет готов на все что угодно, но когда Курт приехал в школу, было уже поздно. Меньше чем за сутки Ранке превратил русского в кровоточащий страшными ранами полутруп, не добившись практически ничего.

Но главное во всей этой истории было не это, и Штольк об этом не знал. Главным было то, что штурмбанфюрер Ранке, уверенный в собственном превосходстве и абсолютной безнаказанности во время допроса, похвалился Елагину, что приказ на проведение допроса он получил от бригаденфюрера. После этого русский дворянин замолчал и в течение допроса более не проронил ни слова.

27 сентября 1941 года

Ранним утром на фишке меня ждал мой тупоголовый помощничек с группой поддержки. Дозор усиленный – шесть человек при двух пулеметах, но это он зря. Забрали у меня всю мою поклажу и чуть ли не на руках донесли до дома, а там даже банька теплится. Проснулся только под вечер. Утром в бане помылся до блеска, дополз на ватных ногах до кровати и как провалился. Устал все же очень здорово.

Вышел в горницу из нашей с Виталиком спальни, а тут сюрприз. Мои трофеи прямо на столе разложены, и вид у «Сержа» довольный. Ранца и жилета только нет, я их сразу Виталику отдал, чтобы заныкал. Кроме «Сержа» в горнице «Старшина» с «Девятым» и Виталик с «Дочкой». Но это пока. Сейчас ты у меня, мой дорогой соратник, еще больше будешь доволен, если не сказать больше. Давно хотел это сделать.

Подошел и молча, со всей дури засадил красному командиру с ноги по роже. «Сержа» немного приподняло и унесло в угол, прямо под ноги к «Старшине». К нам приехал ревизор. Правда, ревизор не приехал, а пришел, но это ничего для «Сержа» не меняет. Виталик только чуть приподняться успел, но он меня прекрасно знает и знает, что, когда я вот такой спокойно-безразличный, это кому-то сейчас звездец настанет. Повезло «Сержу», что босиком, а то разнес бы ему морду лица как «зафутболенному». Я только чуть-чуть сдержался. Добрый стал, постоянно себя сдерживаю. Вот и этому долбодону повезло нарваться на мою доброту.

– «Старшина», приведи своего командира в чувство, – коротко приказал я. «Старшина» с «Девятым» молча облили «Сержа» водой и посадили его на лавку между собой. Сказать, что они были изумлены, это не сказать ничего, но сделали все молча, ожидая продолжения. Сам я подошел к столу и взял документы, лежавшие на форме, прямо в открытом виде.

Что тут у нас? Какая прелесть! Непонятно только, почему они меня отпустили? Если отпустили, то зачем? Какой в этом смысл? Или я реально такой везучий? Ну, это тогда полная фантастика. Положив документы обратно, я не торопясь дошел до оружия, взял автомат, передернул затвор и вернулся к столу.

«Серж» уже пришел в себя, хотя взгляд плавал, а на скуле наливался синяк. Голова на темечке была разбита, и струйка крови медленно пробивала дорожку среди волос. Нехило его о стенку приложило. От удара этой деревянной головы даже дом закачался.

– Если вы не ответите на мои вопросы, я вас троих убью, – сказал я негромко.

«Третий», «Дочка». Вооружиться. Быстро. А потом перебью всех, кто пришел с вами. – Повысив голос, я рявкнул «Старшине», «Девятому» и приходящему в себя «Сержу».

– Руки держать на столе. – Виталик с Верой испуганными воробьями порскнули за автоматами. Для них мое поведение тоже было неожиданностью, но вот какая выучка. Моментально и без каких-либо сомнений на сидящих уставилось уже три автомата. Неплохо.

– Командир! Что случилось? – глухо пробасил «Старшина».

– Ничего не случилось. Разбор прошедшей операции. Я пытаюсь понять, ты с немецким диверсантом заодно или он один работает? Руки. Ты документы, что я принес, видел? Что в них написано? Написано в них, что я вчера убил штурмбаннфюрера войск SS. Знаешь, что это? Это капитан или майор, хрен я что понимаю в этих эсэсовских званиях, но точно не сержант. Минимум заместитель начальника разведшколы, которую этот дебильный командир с первого раза не распознал и всех нас послал на убой. Я вот хочу понять, по собственной дурости или он на немцев работает. – Почти мгновенно вокруг «Сержа» образовалась пустота. И «Старшина», и «Девятый» моментально отодвинулись от него. Я же намеренно не смотрел на «Сержа», я смотрел в ноги. Нападение всегда начинается со взгляда и с ног, и стрелять я начну сразу, как только он напряжет хотя бы одну мышцу на ногах. Да и смотреть в глаза человеку, которого допрашиваешь, нельзя. Когда человек, с которым ты говоришь, не видит твоих глаз, он теряется, чувствует себя очень неуютно. Оптимально смотреть на мочку уха, тогда человек видит, что ты смотришь прямо на него, а взгляд поймать не может. Визуальный контакт в разговоре для допрашиваемого всегда очень важен.

Я ни на минуту, ни на секунду не думал, что «Серж» – немецкий агент. Немцы давно бы меня взяли, и Виталика, и Веру, и понты с гранатами нам бы не помогли. Да упаси боже! Я просто его «опускал» и параллельно «качал» всех остальных. «Серж» начал тянуть одеяло на себя, и его надо было спустить с небес на землю.

– Я жду, падаль! Ты уже лишнего на свете живешь. Как ты оказался в той стороне? Разведшкола находится в двадцати километрах от этой базы и совсем не в нашу сторону. Ты не мог не заметить минированной территории. Ты доложил, что на хуторе издеваются над людьми, но забыл добавить, что это не хутор, а барская усадьба и это стандартное обучение ножевому бою при подготовке диверсантов. – Я, в общем-то, этого не знаю. Откуда я могу знать, как немцы диверсантов готовят? Конечно, это блеф, но какой убедительный. Просто если кого-то просто так режут, значит, кому-то другому это надо. Технология простая, что здесь, что в нашем времени. Я так же своих малолеток учу, чтобы они крови не боялись.

– Я не немец. – О как! Очнулся. – Я могу встать? – Такой резкий переход из непринужденной и дружеской обстановки в почти экстремальное состояние ломает даже специально подготовленных людей. «Серж» в данном случае не исключение.

– Медленно. – Говорил я резко. Короткими, рублеными фразами. Это тоже элемент экспресс-допроса, да и вообще здорово отличается от моего обычного стиля общения.

«Серж» медленно встал и распоясался, потом снял немецкий китель, нательную рубаху и вывернул ее наизнанку.

– Сесть. Ступни ног убрать под лавку. – «Серж» сделал, что я сказал. – Не отрывать, отдать так. Брось на стол, я прочту. – Ну да, конечно, это то, что я ждал. На шелковом лоскуте номер воинской части и печать, старший лейтенант. Документ не объясняет, что ты делал у разведшколы.

– Представьтесь и предъявите документы. – Вот сразу видно профессионала. Приятно, что я не ошибся. Сейчас я тебя удивлю, сучонок.

– С какой это стати? – Я глумливо усмехнулся. – Ты кто такой, чтобы я вообще с тобой разговаривал? Ты забыл, откуда я тебя вытащил? Так могу тебя обратно туда отправить. Со всеми твоими спутниками, выступлениями и документами.

В документе что написано? «Оказывать содействие». Тебе содействие оказали. Тебя достали из немецкого плена и ни разу не поинтересовались, какого мужского полового органа ты вообще там делал.

Теперь забирай своих людей и пошел вон отсюда! А я отряд, что уговаривались, создал и дальше буду воевать. Теперь это партизанский отряд, а он никому не подчиняется, пока у меня нет воинского звания. Присвоить мне воинское звание ты не можешь, пока ты не подтвердишь свои полномочия. – «Серж», «Старшина» и «Девятый», вот как назвать их вид? Ошеломлены наглухо – не то слово. Во-первых, я вроде ничего не нарушал. Во-вторых, логика присутствовала. Я ведь действительно собрал отряд, вооружил его и очень эффективно воюю. И при этом, в-третьих, тупо выгонял их. Я ведь на самом деле им не подчинен, и у нас изначально была такая договоренность.

Я жду ответа на свои вопросы, и, пока ответов не получу, ты для меня немецкий агент и живым отсюда не уйдешь. Мне все равно, какие у тебя документы. – Я намеренно давил на «Сержа». Понятно, что я его никуда не отпущу. Мне его проще похоронить, чем отпустить, но он-то об этом не знает. Ровно как и «Старшину» с «Девятым». Мне они все нужны как воздух, но размазать их по горнице просто необходимо, иначе начнется красноармейское двуначалие, которое мне ни в какое место не уперлось.

– Мы можем поговорить наедине? – глухим, невыразительным голосом спросил «Серж». Теперь было видно, что он сильно подавлен. Первый наезд не прошел, и он отчаянно ищет выход из создавшегося положения.

– Можем, но у меня секретов от «Третьего» нет, так что он останется.

– Хорошо, пусть будет так. – «Серж» так и сидел на табурете, не глядя мне в глаза.

– «Старшина», «Девятый», «Дочка», сделайте, пожалуйста, что-нибудь поесть и сами не пропадайте, накрывайте на всех, мы пока к нам в комнату пройдем. «Третий», прихвати этот хлам со стола. – Виталик смел со стола вместе с вещами эсэсовца одежду «Сержа» и направился к нам. Вера так и стояла у дверного проема на кухню, наставив на сидящих автомат. Умничка девочка, я в душе млел от восторга. Я же пропустил «Сержа» вперед и, контролируя каждое его движение, не торопясь двинулся за ним. Мы зашли к нам в комнату и сели за стол.

– Кто вы такие? – завел свою шарманку «Серж».

– Я тебе предлагаю три варианта развития событий. Первый. Я тебя сейчас убиваю и всем говорю, что ты немецкий агент, и мне не придется отвечать на твой вопрос. Второй. Ты забираешь свою группу и уходишь к Бениной маме, то есть к Себежу, и там, в голом осеннем лесу, тебя затравят как бешеную собаку, и я не отвечаю на твой вопрос. И третий. Ты остаешься на некоторых условиях с нами, и, может быть, когда-нибудь ты получишь ответ на свой вопрос.

Я честно тебе скажу. Можно ответить на твой вопрос и на много других вопросов, которые обязательно сразу возникнут после моего ответа, прямо сейчас. Но! Ты тоже в этом случае будешь секретоносителем высшей категории, что в условиях нахождения глубоко в тылу врага не есть хорошо, а с учетом твоего непонятного поведения смертельно опасно.

– Какие условия? – заинтересованно спросил «Серж».

– Ты знаешь, за что ты сейчас по роже получил? – как старый одессит, вопросом на вопрос ответил я. – Ты сейчас получил за то, что ты место свое забыл. В разведке не принято трогать чужие трофеи и вещи командира. Это закон для всех. Так вот я здесь – командир, «Третий» – мой заместитель, ты начальник разведки и при этом сотрудник НКВД и занимаешься контрразведкой. Занимаешься ты только этим и войной, то есть воюешь без дураков, учишь людей и при этом ни к кому не лезешь в душу и не ищешь врагов там, где их нет. Если мне хоть кто-нибудь намекнет, что ты делаешь наоборот, я без предупреждений, раздумий и колебаний пущу тебе пулю в затылок.

Можешь ответ мне не давать, до конца ужина у тебя время есть. Говоришь «да», я представляю тебя отряду в новом качестве, тем более что ты уже засвечен, тогда в будущем у нас будет время поговорить. Говоришь «нет», завтра уходишь из отряда.

– Ты не будешь меня больше ни о чем спрашивать? – Это опять «Серж». Я его прекрасно понимал. Он мучительно ищет выход из положения, в которое сам себя загнал.

– Я выслушаю от тебя только то, что ты расскажешь сам. Расскажешь не сейчас, а на нашей базе, но сделаешь это так, чтобы выглядело правдоподобно. Если соврешь и я буду четко знать, что ты врешь, получишь еще раз, только в полную силу. Если тебе повезет, выживешь, нет, закопаем в лесу и забудем.

Мне не нужны подробности твоего задания, мне на это наплевать с высокой колокольни. Мне нужно понимать, что ты есть такое и как ты оказался у разведшколы. Потому что разведшкола – это твоя подстава, а когда я что-то не понимаю, мне очень хочется виновника убить. Все остальное мне неинтересно. Одно дело, наши договоренности, другое – твое поведение.

У каждого человека есть свои тайны. Ты мог бы заметить, я слушаю только то, что человек мне рассказывает, и тупых вопросов не задаю. Я собираю именно мнения людей о человеке, а только после этого начинаю прокатывать его в работе. Мне наплевать, какое у человека прошлое, я о нем ни единого человека в отряде не спросил.

Мы с «Третьим» живем настоящим и по нему судим о человеке. Пока не начнешь гадить отряду и мне, ты с нами. Просто ты должен помнить – я командир. Я буду с тобой советоваться, но окончательное решение всегда за мной. Кроме того, ты узнаешь очень много нового, очень многому научишься и узнаешь, какую ценность для отряда представляет «Третий».

«Серж»

Сказать, что я удивлен, поражен, – это не сказать ничего. Я уничтожен, раздавлен, распят, и произошло это мельком, походя. Меня взяли и как комара прихлопнули. Раздавили и растоптали, а потом подняли, почистили и, поправив на мне одежку, поставили перед выбором, прекрасно зная, что выбора у меня нет. Этот человек раскрыл меня, раскрыл давно, все понял обо мне, все знал или по крайней мере догадывался. Знал и ничего не делал.

То, что он мне говорил, я принял на веру. Все так и было в действительности. Ему не нужны были мои грехи, ему хватало своих проблем. Он и его спутник делали свое дело – убивали немцев, делали это потрясающе эффективно, и больше их ничего не интересовало. Они просто идут по жизни туда, куда им надо. И он опять прав. Я действительно забыл свое место, и мой последний аргумент, за который я хватался как за последнюю соломинку, не возымел на него никакого действия. Он знал о нем или по крайней мере предполагал о его существовании, но ему было наплевать на любые документы.

Капитан делал свое дело и предлагал мне делать его вместе с ним, указав четкие рамки наших взаимоотношений, и опять был в своем праве. И мне действительно интересно. Мне интересно с ним работать. Здесь есть цель и ее достижение. Я здесь нужен и уже давно принял решение. С этим человеком можно идти до любого конца.

* * *

– Я согласен, – тихо сказал «Серж».

– Что? Я не понял? – Я намеренно давил на психику. Если ставить точки над «i», надо ставить их сразу.

– Я согласен, командир, – громче и тверже повторил он. Вот это другое дело.

– Хорошо. Ты бы оделся и пошли есть. – Так я получил отличного помощника, очень опытного командира и в дальнейшем надежного друга.

За стол мы пришли вместе. Накрыто было интересно. С торца, я так понял, мое место, слева «Дочка» и место оставлено для Виталика, справа на лавке «Старшина» с «Девятым», а дальний торец свободен, а там ни тарелки, ни еды, куска хлеба даже нет, табуретка одна. Отряд высказал свое мнение. «Серж» все понял и прошел к своему табурету. Я Виталику кивнул, а он Вере. О как! Она его с полувзгляда уже понимает. У «Сержа» тарелка тут же появилась, стакан и вилка с ножом. «Дочка» сильна! И картошку из чугунка она ему первому положила, а Виталик на палец коньяк налил.

– Ладушки, отряд. Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет, тому оба. Поэтому представляю вам нового начальника разведки и контрразведки нашего отряда. Звание вы слышали, полномочия между нами подтверждены, а ошибки, они ошибки и есть. Не ошибается только тот, кто не работает. Выпьем за то, чтобы наши ошибки обходились нам малой кровью. Приблизительно как ранение «Стрижа». – Заулыбались все. «Стриж» – да! Ржать теперь над ним будут долго.

– Теперь по делу, «Серж». Определись, в качестве кого ты выступаешь, то есть оставляешь прежнее имя или светишь настоящее. И то, и то имеет свои плюсы и минусы.

– А как надо, командир? – Вот это правильно, это он сразу просек. Уважаю.

– В общем, смотри сам, но сейчас у тебя есть авторитет и люди тебя не боятся. Наденешь форму, многие зажмутся, мало ли у кого какие отношения с органами. Поэтому я предложил бы следующее: мы знаем, и хорошо. Посторонних здесь нет, понадобится – скажешь, приглашу, кого скажешь, и представлю. Если какой командир попадется, продемонстрируешь документ. Немцы нас и так боятся, их пособники в обморок падают, а своих нам пугать ни к чему.

– Да, это хорошая идея. Годится, командир. – Слишком быстро «Серж» принял мое предложение. Значит, он в процессе моего монолога прокатал его и понял, что в данном случае мы его перед всеми не светим, а это опять странно. Чтобы представитель справедливых, но карательных органов не рвался рулить и не тряс своими «корками», понтами и полномочиями? Все «страньше» и «страньше», что-то он скрывает. Да и ладно, подождем.

– Вот и ладненько, «Старшина». Работаем по этому хутору в прежнем режиме. Полная уборка и консервация всего. Дом разваливаем, потом переходим к заминированному хутору и делаем все то же самое. Не торопись, делай все обстоятельно. Эта база нам пригодится. Список того, что есть, покажи мне, я определю, что возьмем при отъезде.

Да. Я там одну вещь видел: винтовочные гранаты. Покажешь «Третьему», он у меня такой умелец. Из телеги и мотоцикла самолет сделает, а если ему не мешать и дать побольше времени на творчество, этот самолет сам будет бегать по перелеску и маскироваться.

Берем все типы боеприпасов для СВТ, и много. Я где-то видел швейную машинку: забирай и ее, и все швейные принадлежности. Все парашюты, что лежат на складе. Весь брезент, что найдешь. Мыло, и побольше – нас уже почти сорок человек, а я планировал не больше тридцати с тыловой службой. Смотри, чего у нас нет. Пока не зима, может, подвернется где или немцев ограбим.

«Девятый», на тебе мины, гранаты, взрывчатка, детонаторы. В первую очередь взрывчатка и детонаторы. Будет время зимой, будем мудрить с фугасами, и вообще посмотри своими глазами, что нам надо.

«Третий», смотришь трубки под «глушаки». Здесь неплохая слесарная мастерская, выгребай все. Начинаем использовать твои «золотые руки». При работе по хутору смотрим тайники. Я уверен, что мы и половины заначек не нашли.

28 сентября 1941 года

Я сижу у нас в комнате и разбираю вещи убитого мною эсэсовца. Разбираю и пока ничего не понимаю. У меня складывается впечатление, что этот человек все свое носил с собой.

Необычно большой ранец, сшитый на заказ. Широкие, прошитые тройным швом лямки. Отдельная лямка, охватывающая бока и застегивающаяся на поясе как ремень. Дополнительные накладные карманы с удобными кожаными застежками. Древний аналог туристического рюкзака, только без станка и из очень качественной кожи.

Ранец полон. Нет. В нем нет личных вещей. Всяких там помазков, бритв и носков тут нет и в помине. Ничего лишнего и личного, только стопка писем, перевязанная толстой черной шелковой лентой.

Очень странный немец. Один набор оружия обескуражил меня еще там, в лесу, но тогда у меня не было времени с этим разбираться. Ни одной стандартной кобуры, все сшиты на заказ из неброской, но, видимо, очень дорогой кожи. Эсэсовский кинжал, кстати, висел не на поясе, а лежал в специальном кармашке снаружи на ранце. У меня складывается впечатление, что мне жутко повезло, что я убил его со спины.

К примеру, у него на щиколотке была кобура с маленьким «Маузером», но на правой щиколотке, под левую руку. Два «Люггера» под обе руки, что само по себе означает, что это очень подготовленный диверсант, так как стрельбой по-македонски владеют единицы что у нас, что у немцев. Я вот, к примеру, с левой руки стреляю очень хреново, хотя специально учился. Да и накачан он был дай боже, а на левом предплечье у него был метательный нож и удавка на поясе, в отдельном кармашке.

Я смел с него все, даже белье, жетон и серебряный крест. А «Браунинг Лонг»? Тот самый пистолет, что висел у немца в подмышечной кобуре. Очень нестандартный пистолет для немецкого офицера. А то, что он пошел один? Что мешало взять еще десяток человек? Понты? Малочисленность инструкторов? Или ты недавно приехал и не хотел, чтобы по твоим многочисленным документам лазали чужие руки?

Неужели на этом поле были все курсанты и я выбил всех, оставив только тех, с кем ты никогда никуда бы не пошел? Но ты пошел в лес раньше, чем они вылезли на поле. Кто приказал им сделать такую глупость? Пока у меня нет ответа на эти вопросы. А еще сверху толстых папок с документами лежали пачки с патронами к «Браунингу», и, похоже, те самые, заряженные ампулами с ядом. Я по крайней мере таких боеприпасов никогда не видел, правда, я и не эксперт.

Кроме того, под мундиром на эсэсовце была надета жилетка из плотного, почти неубиваемого материала, и в ней было девять потайных карманов, равномерно распределенных на поясе. В восьми карманчиках были фотопленки в жестких металлических футлярах, а в одном такой же металлический футлярчик, почти доверху заполненный бриллиантами. Бриллианты очень крупные, от шести карат как минимум. Это целое состояние в любом мире. Еще изнутри к жилету был прикреплен пояс из плотной материи, наполненный небольшими, исписанными бисерным почерком листочками в хрустящем целлофане.

Очень упакованный мужик, очень умелый и очень сильный. Был. Последнее реально не может меня не радовать.

Вот «Серж» нам всем удружил с этим «родовым гнездом». Как бы нас здесь всех за это хозяйство вместе со всем лесом не закопали. В том, что я сбил погоню с наших следов, я уверен на все сто процентов, но, похоже, нас искать будут до посинения. Нашего посинения или их, не знаю. Одно знаю точно. «Сержу» я все это не покажу.

В том, что старший лейтенант НКВД знает немецкий язык, у меня нет никаких сомнений, и знает очень хорошо. Слишком он… благороден, что ли? Его поведение отличается от поведения всех остальных встречаемых мною бойцов и командиров. Дворянин? Очень похоже, а это значит, что он знает не один иностранный язык. Вот и проверим на базе, скажет «Серж» про это или нет.

Я пока не уверен, что развалил «Сержа» до конца. Построил, да. Вот только есть еще одна странность – «Серж» слишком быстро сдался, как будто его все устраивает. Ну да, с этими хуторами нам повезло, мы захапали сразу столько, что за три года не переварить, тем более я и не собираюсь сидеть здесь три года. Но старший лейтенант НКВД мог и покувыркаться за ништяки и главенство в отряде, а он осознанно идет в подчинение непонятно к кому. Именно это странно до изумления.

Тогда я еще не знал, что эти документы перевернут всю мою жизнь. Не знал и того, что немцы случайно потеряли меня. Так как последний здравомыслящий человек в этой действительно малочисленной, элитной разведывательно-диверсионной школе, курсантов которой я, как в простом тире, расстрелял прямо на поле, нарвался на мою хитрую тройную растяжку и умер, не приходя в сознание через несколько часов, подарив такое драгоценное для меня время. А за двадцать минут перед моим приходом на перекресток через него прошли несколько человек местных с телегой, и немцы, вызвав по рации группу карателей, отправили их на перехват именно этих крестьян. На свою беду, крестьяне успели добраться до дома, и немцы вырезали больше половины жителей очень крупной деревни, потеряв более суток.

Следов же, внятных и читаемых следов я не оставлял даже в лесу, обмотав свои такие заметные ботинки собственным нижним бельем еще ночью, отчего следы превратились в бесформенное ничто. Это потом, много позже, немцы перетряхнут все листья в лесу и найдут пребывание еще нескольких человек на первой точке сбора и коротком отрезке в лесу. Но так и не смогут определить направление поисков, так как через сутки пойдет сильный дождь, который смоет с дороги остатки следов «Сержа» и Давида.

5 октября 1941 года

Мы раздолбали оба хутора наглухо. Оставили только остовы двух домов и развалины хозяйственных построек, с кучами мусора на их месте. Под этими завалами остались ямы с нашими закладками.

Переставили мины и наставили их дополнительно, а противотанковые мины поставили с сюрпризами. Заодно потренировал «Девятого» и остальную толпу в установке несложных мин-ловушек в связке с дополнительными растяжками. «Лимонку» ведь можно так воткнуть, что противник будет удивляться уже на том свете.

Загрузили три грузовика, и даже на броневике едет десант. Бойцы забились по трое в кабины машин и по одному на каждую подножку машины. Забрали всех лошадей с обоих хуторов, понятно, что с упряжью. И вот, наконец, мы дома. Нас встречают у фишки, мы опознаемся и катимся дальше.

На следующий день мы встретились в старом составе, то есть до Сарьи и снайпера. Узкий круг в смысле. На завтрашний день назначены общий сбор и маленький праздник.

– Вы знаете, я долго думал, как начать сегодняшний разговор, а потом решил, что мудрить нечего! Я хочу сказать вам всем спасибо! Спасибо за то, что вы со мной! Спасибо за ваш труд, за ваше терпение, за уничтоженных полицаев и немцев. Мне очень повезло с вами, и я рад, что мы воюем вместе.

Теперь несколько объявлений и предложений. «Серж» назначается начальником разведки и контрразведки отряда. Вся информация по бойцам сначала отдается ему. Разумеется, я и «Третий» тоже будем ее знать. Отдельное спасибо лично от меня и от «Третьего» вы получите каждый и не за столом. Я прошу принять мои подарки. Не понравится, выбросите, озеро рядом, но я прошу оставить. Жизнь большая, длинная и извилистая, меня может уже завтра не быть, а память об этом дне останется.

Не дай бог, но никто не знает, как повернется ваша жизнь в дальнейшем: может, этот подарок спасет вашу жизнь или жизнь вашего ребенка. Это часть наших трофеев, и вы тоже имеете на них частичное право, а моральные терзания и какие-то сомнения киньте в меня, я сам отвечу и перед богом, и перед людьми. – Я выбрал действительно хорошие вещи с правильными камнями и собираюсь поступать так и впредь. В любом случае это признание их заслуг, а как они поступят с подарком, уже их дело.

– Персонально «Погранцу» и «Третьему». За старую разведку лично от меня абсолютно одинаковые награды. «Погранцу» за то, что дословно выполнил мой приказ, и, соответственно, теперь опять будешь ходить старшим. «Третьему» за общее руководство разведкой и выполнение моего приказа. Только дословное выполнение приказа нас спасло. Вы не сунулись куда не надо, и мы все живы.

Эти «Люггеры» не штатное оружие, как «Вальтеры», а наградное, как у «Старшины», «Гнома» и «Бати». Чтобы все понимали – такое оружие у немцев редкость. Эти пистолеты я лично взял с убитого мною эсэсовца и сам вам дарю.

«Старшина». Я знаю, что ты у нас любитель подымить, а правильного табака у тебя нет. Вон те четыре вещмешка лично от меня, нашел у одного упыря в загашнике – понимал урод в табаке. «Третий» потом объяснит, как всем этим пользоваться. Ну да, у майора латвийской армии я нашел настоящие гаванские сигары и хороший листовой табак, а еще приличный французский «Житан». Понимал, гаденыш, в напитках и табаке, хотя о «Житане» хорошо отзываются только французы.

Очень небедный был упырь, но о находках позже. Главное, в загашниках этого хозяйственного человека мы нашли очень хорошую цейсовскую оптику и мосинские винтовки со снайперскими прицелами ПУ. Так что теперь мы не только снайперские пары оптикой обеспечим, но и в каждую из рейдовых групп отдадим по снайперке, что повысит боеспособность каждой группы на несколько порядков.

Я предлагаю использовать маскировочные халаты как повседневную форму одежды. У нас их достаточно много, штука в носке удобная – загрязнится на тренировке, можно просто сменить на такой же маскхалат. Можно и цвета по принадлежности использовать. У снайперов одни, у остальных другие, да и на девчонках будет хорошо смотреться.

Мы будем всем выдавать «Вальтеры» как личное оружие, но новые бойцы получат его только при прохождении определенного времени. Будем называть его «курсом молодого бойца». Ношение личного оружия у всех без исключения постоянное и обязательное, и потом какое-никакое, а мы воинское подразделение.

Теперь о вопросе «Восьмого». Перед нашим отъездом ты мне задал вопрос, зачем нам столько гранат без замедлителя. Первое. Очень удобно все минировать, нет паузы перед взрывом. И второе. Представьте себе ситуацию. Убили мы немца, а оружие и боеприпасы забрать не успели или забрали, а по карманам не прошлись. А в кармане лежит наша граната. Что сделает немец?

– О! Граната! – И положит ее к себе в карман. Потом где-нибудь понадобится ему граната, а она у него в руках взорвется. Гранаты кидают из укрытия, в укрытии он может быть не один. Или сняли нашу растяжку. Та же картина.

– Ой! Граната в руках у Ганса взорвалась! – Хозяин уже не скажет, где он ее взял.

– Проклятые русские! Не могут гранату нормально сделать! – И заметьте. Мы здесь совершенно ни при чем. – Рассказывал я все с соответствующей интонацией и мимикой, так что выглядело это достаточно смешно. «Погранец» самый эмоциональный. Заржал он так, что, откинувшись, чуть не свалился с лавки, за ним засмеялись и все остальные. Хохот потряс горницу.

Вот это чудо! Улыбнулась «Фея». Ай, хорошо. Надо девочку потихонечку раскачивать. Я давно этим занимаюсь, но самыми первыми аккуратненько, ласково и нежно этой раскачкой занимались только Виталик, «Старшина» и девчонки с Верой во главе. Это были самые близкие к девочке люди, и к ним у «Феи» было больше всего доверия.

Однажды, в самом начале, я поймал взгляд этой маленькой озлобленной на весь мир девочки и испугался, что дал ей оружие. Девочка была похожа на сжатую до упора пружину, готовую сорваться в любой момент, но пистолет уже был у нее в руках, и я не счел возможным отбирать его. Пистолет был наградой девчонкам за их помощь всему отряду, и, отобрав его, я оскорбил бы «Фею» и опустил бы доверие к себе как к командиру отряда ниже плинтуса.

На следующее утро после Сарьи я категорически запретил всем мужикам подходить к девчонкам и даже смотреть запретил не по делу, а один игривый даже удостоился ласкового шлепка от «Старшины». Ничего, что он вторым глазом смог смотреть на мир только через пять дней, зато практический урок для всех остальных.

Затем, по ходу дела, я дал четкие инструкции Виталику, «Погранцу», «Старшине» и «Сержу». Тогда, еще при строительстве первой базы, мы начали использовать девчонок только в дозорах и сразу начали учить их. Они жили, ходили в дозоры, питались, мылись и учились только вместе. Я отгородил их от всего остального мира, дав простой и понятный выход: возможность убивать врага. Лучше смотреть на мир в прицел оптики, чем есть самого себя и окружающих тебя людей. Однажды, когда «Фея» мылась, Вера заменила ей ее «Вальтер» на точно такой же «Вальтер». Только ее новый «Вальтер» не стреляет. Совсем – у него спилен боек.

У поломанного психологически, а тем более физически человека наглухо съезжает голова. У всех, кто прошел через Сарью, в той или иной степени «поехала крыша». Более-менее готов к Сарье был «Серж», потом я, «Старшина» и все, кто прошел через концлагерь, а Веру жизнь пожевала до этого.

Именно по этой причине я разделил людей на небольшие группы. Самое простое и понятное чувство человека – это месть. Я дал людям обычную, обыденную работу, выдал оружие и связал им ноги. Они сварились в собственном соку, и уже после постройки базы с ними можно было работать, а потом нам удачно попались упыри. Это была очень хорошая психологическая разрядка, с практическим применением. Если бы упыри не попались, их пришлось бы придумать или найти других, но здесь это несложно. Мы на днях этим как раз и займемся.

– Теперь следующее. До наступления холодов нам надо построить базу за озером. С послезавтрашнего дня занимаемся только этим, разумеется, учеба и тренировки по графику. На боевую работу ходим я, «Серж» и «Погранец», с собой берем одного или двух снайперов. Для снайперов это практическая учеба. Все остальные только то, что я сказал, и работа с «Третьим», но он сам будет выбирать, что и от кого ему надо. Будет много нового оборудования, одежды и тактических приемов. Вам надо будет все осваивать, учиться и учить других.

«Серж»

И вот опять. Я слушал, что говорит этот человек, и недоумевал. Сказать, что я поражен, это не сказать ничего. Я уже давно перестал называть его капитаном даже сам с собой. Он не был капитаном и никогда не служил в НКВД. Такой человек никогда не выжил бы в нашей системе. Все, что он делал, шло вразрез с той установкой, которая была в органах, да и во всей стране.

Он берег людей. Для него люди были величайшей ценностью. Любой мальчик или девочка в нашем отряде были для него дороже и ближе, чем безумно дорогие золотые изделия с драгоценными камнями, которые он, походя, просто подарил людям, и люди отвечали ему тем же. Он брал простой булыжник, держал его в руках, укладывал в мозаику, и оказывалось, что это именно тот фрагмент, которого так не хватало.

А решение с гранатами? Этот человек – гений! Я тоже до самого последнего момента и не подозревал о такой возможности, а ведь это так просто. Просто и, как всегда, красиво. При этом он говорит, что это не все новинки. Он использовал выражение «тактические приемы», но это уровень академии генерального штаба, а он говорит это вчерашним школьникам. Он говорит, что вот этот тихий и незаметный человек – специалист, но при этом этот ценный специалист тоже ходит на боевые операции, и это в их среде норма поведения. Я уже устал думать, кто они и откуда пришли. Я просто ничего не понимаю.

«Фея»

Она любила этого человека. Каждый его жест и улыбку. То, как он говорит с людьми и просто сидит и смотрит в листы карт или какие-то бумаги. То, как приказывает и просит. Как учит на занятиях и дает задания инструкторам. Как объясняет и ругает «Погранца», а «Погранцу» достается больше других, но и хвалит тоже, и награждает, говоря добрые слова. И дает боевые имена. Вот ее назвал «Фея». Назвал сразу, ни на секунду не сомневаясь, и все приняли это, и она это приняла. А немцев и полицаев теперь все называют упырями, и это самое мерзкое слово в отряде. Любила за все. За то, что он есть в ее жизни.

А подарок! Господи, какой это был подарок! Как можно такую красоту выкинуть в озеро? Перед собранием он подошел к ней и попросил протянуть ему обе руки и закрыть глаза, а потом положил ей на одну ладонь что-то, накрыл другой ее ладонью и, держа ее ладошки своими большими, сильными руками, сказал:

– Это тебе вместо ордена. Пусть у тебя будет память обо мне. – Она раскрыла ладонь и увидела бабочку. Нежную, воздушную, ажурную, золотую бабочку с блестящими камешками вместо глаз и заколкой на брюшке. Бабочка была настолько красива, что у нее на мгновение захватило дух.

А ведь сначала она хотела его убить. Убить всех и в первую очередь его. Не прошло и получаса после того, как она решила его убить за это очередное унижение, она увидела то, ради чего это было сделано. Она увидела убитых на посту немцев. Увидела, как свалили эти изломанные смертью куклы в одну большую кучу и как где-то там, в середине, под толстого немца он аккуратно, объясняя всем, положил гранату без чеки.

А потом он сделал то, что привело ее в восторг. Это было невозможно, немыслимо и перевернуло всю ее. Он распорол штаны на верхней кукле, пристроил большой куст ромашек прямо между ягодиц и объяснил, что теперь немцы знают, кто убивает их солдат, и будут его искать, а значит, и ее, если она будет рядом.

А еще он дал ей в руки оружие, сказал ей спасибо и повернулся к ней спиной. И это его доверие к ней раздавило ее. Это потрясение было больше, чем случилось с ней утром, и пришла в себя она много позже. Потом был полицейский, которого они повесили на березе, – и это тоже сделал он.

Произошло все это в один-единственный день, и она не сразу осознала все это. Слишком быстро в спокойное, мирное течение ее жизни ворвался беспощадный военный кошмар.

Ее жизнь изменилась сразу же. В ее жизни появился смысл. Смысл всей ее дальнейшей жизни: убивать немцев и полицаев. Ей дали винтовку и учили ее, и она воспринимала это как должное, но была одна вещь, которую она поняла много позже. Поняла и поразилась, как сразу он понял ее. Ей никто с того времени не смотрел в глаза. Кроме него и «Дочки». Никто и никогда. Даже те, кто постоянно общался с ней, их инструктора, никогда не делали этого. Они смотрели на оружие, на ее руки, на местность и вообще куда угодно. «Дочка» только однажды сказала ей:

– Командир запретил, – и еще она сказал тогда: – Командир сразу запретил к нам приближаться, сказал: расстреляет. – Много позже она узнала, что однажды «Старшина» ударил парня из их деревни. За то, что пытался подойти к их палатке. Ударил так сильно, что парень два дня не мог встать.

Все, что происходило с ней до сегодняшнего дня, было настолько странно и необычно, что она не сразу осознала это. Никто и никогда в прошлой жизни ее так не защищал. Забота командира ощущалась во всем. В боевой учебе, в постоянном присутствии «Старшины», в повседневной жизни и даже в вечерних посиделках и ответах на их бесконечные и часто бессмысленные вопросы. Но их новые учителя отвечали на эти вопросы, учили их, тренировали и заботились о них как о собственных детях, и со временем это стало для всех привычным.

Вот и сейчас командир говорит простые и понятные вещи. Говорит так, как будто рассказывает смешную историю. Историю, как они будут убивать упырей, а значит, и она. И очень скоро она пойдет с ним на работу. Ту работу, которой он ее учил: убивать упырей. И она не подведет.

6 октября 1941 года

Опять мы сидим за нашим столом. Только теперь сидим всем отрядом, все наши тридцать два человека. Еще шестеро сейчас в дозорах. «Старшина» с Виталиком творчески подошли к моему предложению, и действительно отряд преобразился. Все же одинаковая одежда сближает.

Себе я взял камуфляж как на снайперах. Девочки-снайперы по моей рекомендации выбрали маскхалаты «широкий лист», и больше этот камуфляж никому не дали. Пусть будет небольшая кастовость в отряде, только этим я могу их выделить. Но самое интересное, в камуфляже врачи, и всей семьей, хотя мы и привезли им всем гражданскую одежду. Абсолютно новую одежду, даже с торговыми бирками. Видно, упыри обнесли магазин. Камуфляж выдали по их просьбе.

Молодец доктор. Я так и не смог поговорить с ним, у меня пока не было времени. Все с оружием, кроме новичков, и это тоже выделяется. Здесь сидят все, даже раненые, только «Стриж» стоя, и все потешаются над ним.

– По традиции при сборе отряда слово предоставляется командиру отряда! – как всегда, с легкой усмешкой начал я.

– Нас стало больше, и меня лично это радует. В нашей семье появились доктора. Да, я не оговорился, именно в семье. Война закончится, нас разбросает по жизни, но наши отношения так и останутся близкими и родственными. Наши раненые, спасенные нашими докторами, не позволят относиться друг к другу иначе.

Как это бывает в любой нормальной и дружной семье, у нас уже появились традиции, и одну из них пора продолжить. Сегодня мы вручаем личное оружие тем, кто прошел «курс молодого бойца». – Я кивнул, и «Старшина» с Виталиком раздали «Вальтеры» молодым, и в том числе неожиданно и всей семье врача. Чем поразили их всех.

– Да, да, Генрих Карлович, – обратился я к обескураженному старому доктору. – У нас принято, чтобы человек мог защитить себя и свою семью в любую минуту. Только сейчас оружие у вас всех не заряжено. У вас в семье ребенок. Сегодня пройдете обучение с инструктором – тогда и выдадим патроны. Врачи обычно некомбатанты, но, к сожалению, не в вашем случае. Я хочу, чтобы у вас был еще один хотя бы мизерный шанс спасти свою жизнь и жизнь близких вам людей.

Вы все должны понимать. Первый этап нашей войны закончился. Теперь отряд учится. Для того чтобы хорошо выполнять свою работу, надо учиться. Учиться, чтобы эффективно работать.

Наша работа простая и доступная. Наша работа – убивать немцев и полицаев. Это не месть, не война, не какие-то высшие чувства и материи. Это обыкновенная для сегодняшнего времени работа.

Как и любому другому ремеслу, убивать надо учиться. Вы все это делаете с тем или иным успехом, но этого пока мало. Мы все живы только потому, что в нашей команде есть «Серж», «Старшина», «Погранец», «Белка», «Батя», «Восьмой» и «Девятый». Их до войны учили, и учили хорошо. Они учились, выучились и теперь учат вас. Правда, «Погранца» немного не доучили, но ничего, «Погранец», я тобой персонально займусь.

А про тебя, «Стриж», я скажу отдельно! Все посмотрите на «Стрижа». Если будете действовать так, как он, будете вечными дежурными по кухне. Хотя это тоже тяжелый труд. Попробуйте в одно лицо картошки на сорок человек почистить и воды натаскать. – За столом засмеялись все, и врачи тоже. Они, между прочим, тоже на кухне часто трудятся и по собственной инициативе.

– Ну, ничего, научишься, а первый свой опыт ты уже получил. У нас много инструкторов, и война завтра не закончится, – добавил я, переждав смех.

– Теперь о деле. Мы перейдем к личным тренировкам и тренировкам по рукопашному бою. Немецкий язык обязателен для всех без исключения. Для боевых групп будет составляться индивидуальная программа тренировок. На боевую работу пока будут ходить единицы. Пока не выучитесь правильно убивать врага, никто на боевые задания ходить не будет.

Объясню, что значит «правильно убить врага». Надо его убить, потом еще одного, и еще, и еще, и тихонечко, и обязательно живым и невредимым вернуться на базу. Убить, чтобы погибнуть самому, не годится. Зачем мы тогда будем вас учить? Чтобы усилия десятка инструкторов поменять на одного вшивого, не за столом будет сказано, упыря? Я категорически против этого. Ваши жизни нужны в первую очередь вашим будущим детям и внукам.

И последнее на сегодняшний день. Сейчас мы всем раздадим по монете. Считайте обязательной к ношению, как оружие. Хоть на шею на веревочку повесьте – скажете «Третьему», он сделает. Это необходимо особенно тем, кто уходит на боевые задания. Отчитываться по ней необходимости нет. Потратили, потеряли, подошли к «Старшине» или «Третьему» и получили новую.

На монету можно купить то, что необходимо в дальнем рейде. Еду, одежду, да хоть коробок спичек или кружку воды. Главное – ничего не отбирать у мирных людей. Тогда вам это может спасти жизнь. Основа всей нашей подготовки: не размениваться на мелочи. Мне ваша жизнь дороже всяких железок. – И всем раздали золотые николаевские червонцы. Всем. Даже маленькому сынишке врачей, прибив старого доктора окончательно.

– Ой, Генрих Карлович! И нэ глядите ви на мэнэ так! Ниымба у меня нэт и кирильев тоже. Я такой ангел, с которым лучше нэ встречаться на киривой дорожке в темное время суток, особенно когда я голодный. И вообще надо съесть все, шо нам послал бог и нэмцы! – сказал я, изменив голос и вызвав очередной дружный хохот. И мы перешли к еде. Так и закончился наш семейный праздник.

«Доктор»

Он опять поразил меня простой и логичной речью, простыми поступками и оружием, розданным в том числе и нашей семье. Я уже видел такие же пистолеты у девочек, живущих в нашем доме. Сара, высокая, красивая, как богиня, одетая в немецкий мундир девушка, как-то сказала нам за столом, что командир сам вручает личное оружие, и поразила меня тем, с какой теплотой она говорила о командире. Я и сам уже стал думать о нем не с иронией как о молодом человеке, а уважительно, как и все остальные, как о командире всего отряда.

Но последнее его действие. Эти золотые, известные всему миру николаевские червонцы, розданные всему отряду и всей моей семье, даже моему несмышленому внуку, потрясли меня до глубины моей циничной души. Само объяснение этого поступка – «может спасти вашу жизнь» – до сих пор никак не укладывается в моей старой голове.

Он сказал, что жизнь этих детей и их будущих детей и внуков ему дороже «всяких железок». Назвал железками эталонное золото, ценящееся во всем мире. Сказал, открыто упомянув Бога, и я понял, что все, что он говорил мне при нашей встрече, чистейшая, не замутненная ничем правда. Такой человек просто не мог быть сотрудником НКВД. Но кто же он и его друг?

«Погранец»

Все, что произошло со мной за последние неполные два месяца, промелькнуло перед моими глазами ярким, стремительным росчерком. Задания, которые давал мне командир, его приказы были просты и понятны. Неожиданно для себя я стал не просто бойцом, но еще и инструктором у избитых, поломанных полицаями девчонок. Я стал их старшим братом и учителем, наставником и близким другом. Командир несколько раз повторил, как надо разговаривать и вести себя с каждой из девочек и даже как смотреть на них. Например, запретил прикасаться к ним руками, а «Фее», маленькой хрупкой и почти невесомой на вид девчушке, запретил смотреть в глаза.

Это было странно, необычно и смешно, но ровно до того момента, пока я не попытался до нее дотронуться. Я учил «Фею» ползать и положил на нее руку, чтобы прижать к земле. Но «Фея» тут же вывернулась у меня из-под руки, перевернулась, отбросила мою руку и схватилась за пистолет. К моему счастью, рядом был «Старшина», который оттолкнул, отбросил меня в сторону, прикрыл меня своей широкой, могучей спиной. Только потом, уже вечером, наливая мне полную кружку водки, «Старшина» сказал мне, что на «Вальтере» «Феи» спилен боек.

Наутро «Фея» вела себя как обычно. Внимательно слушала меня, кивала, чему-то удивляясь, распахивала большие серые глаза и не улыбалась. За все эти дни «Фея» ни разу не просто не засмеялась, она даже не улыбнулась, оставаясь всегда спокойной, уравновешенной и опасной, как готовая в любой момент ужалить змея.

Неожиданно для себя я привязался к черноокой и чернобровой Эстер, и мы часто проводили вместе по вечерам короткие минуты, наполненные учебой и, как говорил командир, «боевой работой» дней. Вчера командир опять удивил меня. Он отвел меня в сторону и подарил большие, тяжелые, золотые часы «луковицу», усыпанные мелкими и блестящими камешками, а затем, как-то по-доброму улыбнувшись, попросил передать это Эстер и положил мне на ладонь две вещи. Большую сверкающую такими же мелкими камешками брошь и маленькое колечко с красным камешком, сказав, что завтра у Эстер день рождения. Он знал и помнил даже об этом, хотя сам был занят все время.

* * *

Я дал все же людям еще один выходной. Слишком напряженными были последние дни, да и разобрать и растащить по загашникам привезенное нами было необходимо. Еще вчера я отослал «Погранца» с Эстер на дальнюю фишку на целый день. Виталик сам отнес туда большую корзину провизии с бутылкой легкого вина и нашими поздравлениями. Это была та самая фишка, мимо которой в свое время я прошел по боковой тропинке. Теперь все тропы вокруг фишки были заминированы самим «Погранцом» и «Восьмым».

Особенного смысла в этой фишке не было, но я стремился привязать «Погранца» к Эстер сильнее. Дело в том, что мягкой и ранимой Эстер был нужен защитник, а «Погранец» при всей своей бесшабашности и даже иногда безбашенности был очень одиноким человеком, так как был из детского дома и родственников у него не было в принципе.

Городских девчонок, работавших на хуторе, к счастью, изнасиловать просто не успели, привезя их на уборку урожая, но вот всех их родственников расстреляли за городом. Так что у меня оставались только две проблемы. Неприступная Сара и крайне опасная «Фея», которую сторонились все парни отряда. Эпизод с «Погранцом», произошедший еще на старой базе, усилиями «Старшины» получил широкую огласку.

10 октября 1941 года

Опять раннее утро. Еще не рассвело, а мы уже в пути. Это пока только легкая разведка с обязательным кровопусканием. Я хочу уехать как можно дальше и поискать еще один мотоцикл. Пока не холодно, надо потренировать снайперов, да и хоть немного утолить им жажду крови, а то перегорят. Девчонок надо вывозить – одних их не отпустишь, а пешком мы будем ходить потом, когда окончательно похолодает. Я совсем не забыл о тех полицаях, что живут недалеко от нашего хутора, просто еще не время. Убить их можно и зимой, закопав по-тихому где-нибудь в снегу.

Сегодня выезд двойной. «Погранец» со «Старшиной», «Белкой», Эстер и Зерахом еще ночью уехали на телеге по одной из проселочных дорог на разведку и свободную охоту за одиночными полицаями или, если повезет, за одиночным мотоциклистом. Старший группы «Старшина». Ну а мы втроем с «Сержем» и «Феей» едем на мотоцикле. Я прекрасно вижу, как девочка ко мне относится, но пусть лучше будет так. Со временем ее влюбленность пройдет, наверное. Она ведь совсем маленькая, почти ребенок. Через два месяца «Фее» исполнится пятнадцать лет. Перед операцией «Дочка» поменяла «Фее» «Вальтер».

Я хорошо изучил карту и выбрал время, так что уже в районе десяти утра мы находились недалеко от довольно оживленной дороги километрах в семидесяти от базы. Сегодня только стрельба, хотя листовки я тоже прихватил. Свой мотоцикл мы закатили в небольшой ельник рядом на проселке, а сами добежали до трассы. «Серж» с биноклем и немецким ручным пулеметом, я с «Феей» с винтовками СВТ.

Повезло почти сразу. Редкие машины мы не трогали, но через полчаса появилась телега с пятью полицаями. «Фея» не подкачала – трое были ее. К полицаям у девочки неутихающая ненависть. Никто за оружие так и не схватился, даже с телеги соскочить не успели. Правда, я первым выстрелом убил лошадь, чтобы не дергалась и прицел «Фее» не сбивала. Потом мы выскочили на дорогу. «Фея» добила из личного «Вальтера» специально раненного мной в живот полицая, сама оставила пару своих листовок. Прихватили ППШ, гранаты, патроны, по традиции вытряхнули карманы, забрав документы, и оставили одну гранату от «Восьмого». Я же обещал сюрпризы.

«Фея» ликовала! Это надо было видеть. Дали ребенку игрушку. Я знаю, что это не по-человечески, но я не знал в Росице, не знаю и сейчас, как удержать ее от безумия. Я специально переключал ее внимание на себя и «Дочку», но «Дочка» – ее напарник и самый близкий ей человек, а я наиболее подготовлен психологически, так что пусть будет лучше так.

Мы остались на месте. Засада пока полностью не отработала. Первый грузовик, здорово чем-то загруженный, чуть притормозил. Сидящий рядом с водителем офицер рассматривал убитых полицаев, и «Фея» убила водителя. Грузовик чуть дернулся, не торопясь покатился, сильно забирая влево, и свалился на обочину. Выполняя мой жестовый приказ, «Фея» сменила обойму на зажигательные патроны и стала стрелять по баку. Все было, как в тире. Попытавшегося вылезти из машины офицера я убил, и выстрелом его отбросило обратно в кабину. В это время грузовик загорелся. Горящие капли начали вытекать из бака, и грузовик неспешно охватывало пламя.

Надо было уходить, но с другой стороны, из-за поворота, появилась машина. Выскочила она сразу, и до нее было метров триста. Открыли огонь мы втроем: сначала мы с «Феей» по кабине грузовика, а потом и «Серж» по выскакивающим на дорогу пехотинцам. Затем «Серж» добил остаток диска по затянутому брезентом кузову, а я прибил неосторожно высунувшегося унтер-офицера. Неудачно парнишка попробовал в атаку подняться – подождал бы пару минут, остался бы жить. Я на таких расстояниях не промахиваюсь. Судя по тому, как он грохнулся, умер он значительно раньше, чем достиг земли.

«Фея» же методично, пулю за пулей, посылала зажигательные по второму грузовику. Вот теперь точно пора уходить, в нашу сторону начали изредка постреливать, а кузов грузовика вдруг с какого-то перепуга занялся веселеньким пламенем. Впрочем, стреляли немцы именно в нашу сторону, а не прицельно. Валяющийся на дороге унтер-офицер личным примером показал своим подчиненным, как делать не следует. Похоже, его подчиненные все понимали без слов. Голову из канавы не поднял никто, а жаль, так хотелось поставить точку кому-нибудь в лобешник. Ну да ладно, в другой раз.

Я тронул «Фею» за плечо и указал на лес. На всякий случай я все же присыпал след смесью табака и перца, благо у нас почти никто не курит, а сигареты и махорку мы все равно на каждой операции выгребаем, да и у упырей запас был. Хватило мне одного раза бега от собак по пересеченной местности. Имел я этих друзей человека во все мыслимые, а лучше немыслимые места.

Нас никто не преследовал. Мы добежали до мотоцикла, завели его и не торопясь покатились по проселку к параллельной дороге, выходящей чуть дальше к нашему шоссе. Я сидел в коляске у пулемета, наши винтовки и трофейный ППШ забрал к себе, и мы уже выкатывались на дорогу, когда я повернул голову и посмотрел на девочку.

«Фея» сидела позади «Сержа», обняв его руками и крепко, насколько это возможно, прижавшись к нему всем телом. Голова была повернута в мою сторону, глаза закрыты, а на детской мордашке девочки цвела мечтательная улыбка. С этого дня «Фея» начала изредка робко улыбаться, но только мне и «Сержу».

Мы вернулись почти сразу, пока не началась облава, да и по дневной дороге прокатиться надо было. Шоссе достаточно оживленное, но местных мало и в основном полицаи. А так одиночные машины, редкие колонны, видел два санитарных автобуса, опять в одном месте много разбитой нашей техники и четыре упавших самолета. Пока ехали, отметил на карте: пришлю потом «Погранца», пусть пошарится. Мотоциклисты, к сожалению, так и не попались. Надо будет засаду где-нибудь на проселке ставить.

Опять проехали две деревни на трассе. Постов никаких нет, да и в самих деревнях народу очень мало. Идиллия, погода хорошая, день солнечный, дорога накатанная, как будто и войны нет. Трогать больше никого было нельзя, чтобы не дать немцам понять, в какую сторону мы перемещаемся на технике, так что уже во второй половине дня мы были на базе.

Начальнику штаба 284-й охранной дивизии

подполковнику Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что 10 октября 1941 года в 09.40 неизвестной группой противника было совершено нападение на военнослужащих войск Вермахта и вспомогательной полиции. Диверсионная группа численностью до пяти человек использовала ручной пулемет MG-34 и русские автоматические винтовки СВТ. Группа противника скрылась в лесу. След был присыпан кайенской смесью, в результате чего розыск диверсионной группы по следам оказался невозможен. Силами второй роты и приданных частей вспомогательной полиции проводится прочесывание прилегающей местности.

Командир первого батальона

94-го полка 284-й охранной дивизии

гауптман Роберт Рихтер

* * *

«Старшина» с группой вернулись на четырех телегах. «Старшина» в своем репертуаре: опять прихватил все, до чего смог дотянуться. Одетые в полицейскую форму ребята неспешно двигались по проселочным дорогам и трижды за день повстречались с настоящими полицаями. Первый раз прямо на дороге с двумя, так что Эстер даже за винтовку взяться не успела. Уже через два десятка минут две телеги так же неспешно двинулись в одном направлении, оставив в лесу два остывающих ободранных до нижнего белья трупа.

После обеда, по возвращении, «Старшина» решил сделать засаду на перекрестке двух проселочных дорог. Не торопясь, пообедав и поглядывая за перекрестком, ребята дождались еще троих упырей на полностью загруженной телеге. В этот раз Эстер выстрелила первой, и за оружие не успели схватиться «Старшина», «Погранец» и «Белка».

В третий раз «Старшине» просто повезло. Зацепил он двоих наших соседей, наверное, папашку с сыном, на полностью загруженном мешками с зерном транспортном средстве. Они как раз поворачивали на один из хуторов совсем недалеко от нашего расположения, когда с ними поравнялись наши телеги. Отличились сам «Старшина» с «Погранцом». Мирных жителей они бы не тронули, но мирные крестьяне оказались в форме и со стволами. К тому же сынулька, увидев связанного Зераха, сидящего на одной из телег, радостно подскочил с намерением поприветствовать последнего прикладом своего винтаря. Совсем немного не добежал, наткнувшись на нож «Погранца».

Зерах был очень недоволен, он тоже нож приготовил. Глава семейства прожил на несколько секунд дольше. Он как раз у «Старшины» пытался прикурить. Прикурить-то он прикурил, но немного не так, как планировал изначально. Соседей притащили к нам на хутор и после обычной тренировки с трупешниками закопали в лесу.

Перед выездом я специально проговорил со «Старшиной» и «Погранцом» порядок их действий на выезде и маршрут передвижения. По проселочным дорогам между небольшими деревнями и отдельными хуторами двигаются в основном местные полицаи и крестьяне. Ни крупных групп полицаев, ни немецких подразделений, ни постов на этих дорогах можно было не ждать.

Именно по этим проселкам мы с «Сержем» катались в разведку, а теперь там прокатился «Старшина», притащивший пулемет «Максим», два «Дегтяря» – ручные пулеметы Дегтярева, три десятка наших винтовок, шесть ППД, четыре десятка разнообразных гранат и приличное количество патронов. У троих полицаев был неплохой арсенал. Видно, насобирали на местах боев и тащили к себе на хутор.

Уже после ужина, сразу после доклада Виталика, я зашел в дом к девчонкам. Меня все же вывели из себя, хотя внешне это заметно не было, и виновницей оказалась Вера. И хотя она прикрывала «Фею», меня это волновало мало. Так что, зайдя в комнату к девочкам, я попросил остаться только Веру и лежащую под одеялом «Фею».

– Давай показывай, что там, – сказал я девочке, испуганно глядящей на меня из-под одеяла. «Фея» отчаянно замотала головой.

– Вот, – сказал я укоризненно, – плохой Вера командир. Неправильно объяснила, кто я для вас, а должна была сказать, что я и мама, и папа. Не будешь слушаться, загоню в госпиталь к докторам. Они, на минуточку, тоже мужчины. Так что, Маечка, давай я гляну, или ты думаешь, у меня плечи другие? Знаешь, как я в детстве прикладом плечо отбил? Больше ты от меня ничего скрывать не будешь.

– Командир! Ты меня еще на работу возьмешь? – вдруг робко спросила «Фея».

– Как же я тебя возьму, если ты мне не доверяешь? – делано удивился я. – Напарникам доверять надо, а ты куксишься. Так не годится. Нам с тобой плечо лечить надо, потом винтовку тебе делать, а как ее мы с тобой делать будем? Через одеяло? – Так и уговорил. С трудом, надо сказать. Несильно пока понимаю, как мне общаться с этой девочкой.

Плечо девчонка отшибла сильно. Хорошо, что перелома нет и трещины тоже. Хотя с нее станется потерпеть. Я не проконтролировал, забыл, что «Фея» еще ребенок. Из меня командир как из дерьма пуля, постоянно что-то забываю. Но, с другой стороны, такой сборной солянкой я никогда не командовал. С мужиками много проще. Да и физические кондиции у любого мужчины много выше.

Все же не для ее комплекции отдача при выстреле. Как «Фею» отдачей с опушки в лес не унесло? Ко всему прочему она в эйфории приклад сильно не прижала, вот и получила синяк во все плечо, а я перепугался, что перелом. Ну да ладно, придумаем что-нибудь. Придется приклад резиной обшивать. Надо будет Виталика озадачить. Мало ему проблем. После чего подозвал Веру поближе.

– Вот что, командир. За то, что ты меня обманула и не сказала о ранении «Феи», месяц без боевых выходов. Еще раз обманешь – переселишься на кухню навсегда. Мне не нужны бойцы, которые врут своему командиру. Это не шутки, мы на войне, а не на танцульках в клубе. – Потом обратился к «Фее».

– Тебе, радость моя, скажу так. Я возьму тебя в напарники, если будешь меня слушать во всем и никогда не будешь мне врать. Я вас всех учить собираюсь, чтобы вы у меня выжили, а вы сами себя в могилу загоняете. В напарниках ты у меня будешь, когда начнешь нормально питаться, а то врачи мне говорят, что ты совсем не ешь ничего. Теперь тебе это необходимо. Еще ты пройдешь мои личные курсы, а это зимой.

Плечо заживет, «Третий» начнет винтовку тебе подгонять. Сядешь рядом с его руками и будешь говорить, как тебе удобно, только не покусай его. У меня «Третий» один и больше не предвидится, так что ты меня не расстраивай. Сейчас придет Мария, покажешь ей плечо. Договорились?

– Договорились, командир! А можно вопрос? – обратилась ко мне «Фея».

– Можно, конечно! Хоть два. Когда я на ваши вопросы не отвечал? – вроде шутливо удивился я.

– Когда у тебя день рождения? – неожиданно спросила девчонка.

– Двадцать пятого марта, – спокойно ответил я.

– Спасибо, я думала, не ответишь, – тихонько прошептала ошарашенная «Фея». О личном мы никогда с Виталиком не рассказывали.

– Я не вру напарникам. Мы живем вместе. Работаем, учимся, отдыхаем и, если придется, умрем тоже вместе. Так что просто не вижу смысла. Потом как-нибудь спросишь у «Третьего», врал я ему когда-нибудь или нет. Могу не ответить, если это касается какого-то дела или другого человека, но сразу скажу, что тайна не моя. Все, отдыхайте, сейчас доктора пришлю. – Выйдя от девчонок, я пересекся с врачом и его женой и коротко поговорил с ними. Мне нужно было, чтобы Мария помягче разговаривала с «Феей», хотя врачи и так очень вежливые, но девчонкам не хватает именно участия и чисто материнской теплоты.

11 октября 1941 года

На следующее утро у нас произошел бунт, прямо на зарядке. Инициатором бунта оказался новичок «Иванов». Классический еврей, приблизительно такой, какими их так любят рисовать в анекдотах, средних лет, невысокий, очень въедливый и дотошный. Сначала он не хотел учить немецкий язык, апеллируя тем, что учить язык врага не надо, надо этого врага убивать. Затем не хотел выходить на зарядку, потому что считал это бессмысленным, а сегодня, увидев меня, заявил, что может, а нет, требует ходить на боевые операции и желает убивать немцев. Надо сказать, «Иванов» даже собрал вокруг себя пяток последователей во главе с Давидом. Я прямо даже не знал, как его благодарить, пора было преподать всем урок рукопашного боя, а то пару раз автомат разобрали и крутыми себя почувствовали.

– Таки ви говорите, требуете боевых операций, «Иванов»? Очень интересно! Прямо-таки и требуете? Какая прелесть! Ви все требуете или только «Иванов» себя крутым воином почувствовал? – изменив интонации, перестал глумиться я. – Хорошо. Сейчас зарядка, завтрак сегодня вполовину нормы, то есть половина стакана чаю, и больше ничего, а то вдруг ранение в живот, а вы с полным желудком, и общее построение отряда на улице. Форма одежды как для тренировок. Будет вам боевая операция. – Я собирался устроить показательное выступление. Пора ввалить им всем звездюлей. Аники-воины, мля. У Виталика все было готово, ну почти все. Для подобной тренировки в смысле. На площадке перед домом собрался весь отряд. Виталик попросил прийти даже всех врачей и взять медицинскую сумку. У нас сейчас обязательно появятся раненые.

– Итак, отряд! Кто считает себя готовым к боевым операциям? Два шага из строя. Снайперы на месте. – Вышли все. – Уй! Как все запущено! – глумливо сказал я. – Начнем с инициатора боевой тренировки. «Иванов», возьмите винтовку со штыком и убейте меня. Я вражеский часовой. – «Иванов» оказался упрямым. Слетев пару раз на землю и разок перекувырнувшись, в четвертый раз он потерял сознание. Жалеть его я не стал. Зубы остались на месте, губа заживет, а синяк на скуле сойдет очень быстро.

– Доктор. Прошу вас. Приведите бойца в сознание, утомился сердешный немецкого часового убиваючи.

– Задание несколько сложнее. «Старшина», ударьте меня.

– Командир! Может, не надо? – «Старшина» явно не ожидал, что в качестве манекена я выберу его.

– «Старшина», наряд вне очереди за невыполнение приказа. – Удар последовал моментально. Силен «Старшина»! Увернуться от такого удара было значительно сложнее. У этого, казалось, медлительного и степенного человека помимо силы оказалась приличная реакция, но я был готов. Первый раз я просто отпрянул, надо сказать с трудом, еще и изогнуться пришлось, пропуская это полено, которое «Старшина» по недоразумению рукой называет. Второй – подбил ему это полено вверх и слегка, открытой ладошкой, щелкнул по боку, и когда увлекшийся «Старшина» с широкого замаха ударил меня со всей силы, подшагнул под него, перехватил руку, чуть повернулся. И вот уже «Старшина» стоит на цыпочках с вывернутым наружу локтем, а я, придерживая его одной рукой, второй с невесть откуда взявшимся ножом показываю удар в низ живота. При таком ударе при сильном везении противника возьмут в гарем смотрителем, а невезунчик просто истечет кровью менее чем через минуту. Перевязать располосованную бедренную артерию нереально.

– Простите, товарищ «Старшина». Не хотел так сильно, но наряд все же придется отработать, – сказал я обескураженному здоровяку, ослабляя захват, но для наглядности продолжая придерживать его руку, слегка поворачиваясь по оси и показывая всем захват и удержание. Наверное, нечасто его бьют.

– Ну, ты ловок, командир! Где так намастрячился-то? – «Старшина» только сейчас увидел нож, которым я его уже убил бы, будь это в бою. Удивлению его нет предела, да и наши инструкторы во главе с «Сержем» такого фокуса явно не ожидали. Но если водилы и саперы смотрят на все это как на представление в цирке, а «Погранец» и «Стриж» как на боксерский поединок, все же у них есть минимальная подготовка, то «Серж» реально оценивает всю связку и находится в глубокой прострации.

Впрочем, в бою я убил бы «Старшину» сразу после первого удара, а скорее всего, до него. Двигается он быстро, но закрываться от ударов и ставить блоки его никто не учил. «Старшина» совсем не ожидал, что я начну уворачиваться от ударов. Судя по скорости проведения ударов и положению всего тела, это у него коронная связка. Первый удар был нанесен из весьма неудобного положения, а нанес удар «Старшина» привычно, не напрягаясь. Если бы он по мне попал, загнал бы в землю по уши. Силы в нем немерено.

– Ох, «Старшина»! В глаза бы тебе не видеть такой опыт! – вырвалось у меня.

– Усложняем задание. «Третий», раздайте желающим реквизит. Восемь человек, у вас в руках ножи. Ваша задача коснуться меня ножом. – Вместо боевых ножей у желающих были деревянные учебные ножи. Как раз и ошалевший «Иванов» пришел в себя.

– В бою задача – убить противника. Моя задача – вывести вас из строя. Ваша основная задача – коснуться ножом любой части моего тела. Кто коснется, пойдет на задание. «Третий». Засеки время. – Это я так, чтобы Виталя потом показал курсантам секундомер. Из-за количества мальчишек я не скромничал и совсем не медлил, даже переглянуться им не дал.

Первый начал, первый и закончил, добивая стойкого и на удивление верткого «Гнома». После первой плюхи он слишком быстро оклемался и снова бросился в бой. Всего получилось одиннадцать ударов. Шесть бойцам, два Давиду и три «Гному». Крепок все же парнишка, надо с ним персонально заниматься. Потом, прихватив на болевой стоящего на четырех костях Давида, дошел с ним до «Иванова», стоящего рядом с изумленными донельзя зрителями, и нанес ему удар ногой по голени. «Иванов» с воем рухнул на землю. Впрочем, у меня за спиной тоже не молчали, хорошо, что позавтракать не успели. Я же обещал ранение в живот.

– Ох, «Иванов»! Простите. Шальная пуля. На войне бывает. А шо ви не готовы? – После чего показал курсантам на Давиде точку на шее и, неожиданно выпустив его, коротко ткнул его ребром ладони. Давид молча рухнул на землю рядом с верещащим во весь голос «Ивановым».

– Доктор! Прошу вас. Займитесь, пожалуйста, ранеными. Тренировка не окончена. – Третий! Собери реквизит и готовься. – Виталик мне, конечно, не спарринг-партнер, но я и не собирался с ним драться. На площадке появились щиты, пехотные лопатки, штыки от СВТ и штыки от немецких винтовок. Подождав, пока все придут в себя, я, как всегда негромко, про-изнес:

– Итак, бойцы. Это то, что вы должны освоить к следующей весне. – И переправил все железо в круги, нарисованные на щитах.

– Бойцы. Продолжим тренировку? Или все же будем учиться? Ну, хорошо, тогда продолжим. Итак, кто еще желает убить противника? Я вижу, «Иванов» желает! – обратился я к ошарашенному донельзя учебному пособию. Этот наглый еврей – очень полезный манекен, я вообще его из расположения не выпущу. В некоторых случаях удобно быть знающим все командиром отряда.

– Задача та же. Убить противника, – доброжелательно сказал я, протягивая «Иванову» немецкий штык. Теперь прихрамывающий «Иванов» был осторожнее. Я бы на его месте не рисковал, но у «Иванова» дело принципа.

– Как-то странно вы убиваете противника, товарищ «Иванов»! Интересно, немцы дадут вам столько времени? – продолжил издеваться я. «Иванов» бросился на меня и опять потерял сознание. Бывает. Сломанная нога срастется месяца через полтора. Жалеть его я не собирался – «Иванов» мне позарез нужен именно со сломанной ногой. Дураков, говорят, и на алтаре бьют, а этому манекену я бы еще добавил, но так пинать потерявшего сознание бесполезно. Воспитательный эффект теряется.

– В последний раз хочу объяснить всем, чем диверсант отличается от таких солдат. – При этих словах я кивнул на «Иванова», до сих пор валяющегося на земле в отключке.

– Диверсант не ходит в штыковую атаку, но его обязанность – проникнуть в укрепленный город, выполнить задание и вернуться живым и невредимым. Вернуться, чтобы выполнять следующие задания. Бесшумное уничтожение одиночного часового – это основа любой диверсии. Уничтожение противника холодным оружием или голыми руками – это основа подготовки диверсанта.

Никому из вас даже в голову не пришло кинуть в меня нож, а это ведь так просто. Нападать надо было сразу и всем вместе. Кинуться в ноги, чтобы сбить или дезориентировать противника. Наносить удары одновременно, а не по очереди. Какие вы бойцы, если вы восьмером одного завалить не смогли?

Что мы сделали вчера? Мы уехали далеко от месторасположения отряда, уничтожили больше десяти солдат противника, сожгли машину с грузом и повредили еще одну. Вроде мелочь. Но!

В первый день машина и десяток солдат. Повезло. Во второй пара полицаев. В третий. Никого, но поставили парочку мин в разных местах и разведали воинскую часть противника. В четвертый. Заметили линию связи, перерезали ее, смотали весь провод, который смогли, и подождали троих ремонтников. В пятый. Опять никого. Ну не попался никто по пути. Но на проводе, который вы ободрали у немцев, поставили парочку растяжек у разведанной части.

Дальше продолжать? Это я вам описал четверть одного-единственного рейда в три человека. При этом вы проводите разведку и изредка, я подчеркиваю, изредка стреляете в пути. Все разведанное вами наносите на карту, по которой будут ходить другие группы или вы сами. Не важно. Главное – это будет уже не вслепую.

Один рейд. Три человека. За неделю. Один результат. Десять групп за такую же неделю – совсем другой. Но вы ведь на одной неделе не остановитесь? В месяце четыре недели. В году двенадцать месяцев. Сотни убитых упырей силами троих подготовленных диверсантов.

Сколько стоит грузовая машина, которая налетит на вашу мину? Сколько стоит метр провода, который вы ободрали на линии связи? Сколько необходимо солдат противника, чтобы найти двух человек, которые только один раз выстрелили и за час пробежали три километра от места выстрела? Да задолбаются они вас искать. Вы же через час не остановитесь перекурить, а побежите дальше и через несколько часов, отдохнув, выстрелите еще пару раз. И опять побежите.

Упереться рогом и погибнуть несложно – окружат, задавят числом и прибьют как щенков. Главное – выжить и убивать. Значит, надо уходить как можно дальше, спрятаться, чтобы тебя не нашли, сбить следы. Если понадобится, залезть в болото по самые ноздри и переждать облаву. Обмануть противника и убить снова. Вот только для того, чтобы делать так, как я описал, надо очень много учиться и тренироваться.

– Командир! Можно вопрос? – Это Давид.

– Да, Давид! Можно.

– Почему мы не можем сейчас пойти убивать упырей? – Вот сейчас, Давид, ты меня конкретно достал. Гаденыш. Сам жить не хочет и всех на кладбище за собой тащит.

– Хороший вопрос, Давид. Почему не можете? Можете. Да хоть прямо сейчас. Вопрос только куда? На дорогу? На соседний хутор? В соседнюю деревню? Отлично, Давид.

Ты, Давид, возьмешь мину и гранаты, которые я тебе дал. Возьмешь автомат и патроны, которые тебе опять дал я. Вкусно позавтракаешь в теплом надежном доме. Затем ты, Давид, пойдешь на дорогу, которая находится в пятнадцати километрах от базы, и убьешь там целых десять упырей. Отличный результат. Подвиг. Будет о чем девочкам рассказать и перед приятелями погордиться.

После этого повседневного для тебя, Давид, подвига ты, радостно подвывая и во весь голос исполняя военные марши, промаршируешь на базу, приведешь за собой карателей, и все сдохнут, потому что тупой Давид подвиг совершил – десять полицаев грохнул. Так? Я ничего не пропустил?

Да на хрен ты мне сдался такой нарядный, лучше бы я тебя в Сарье бросил. – Вот теперь я был в показной ярости и делал вид, что вышел из себя, а на курсантов, и особенно на Давида, было жалко смотреть. Такого меня они еще не видели, а я с каждой фразой только повышал голос и теперь уже рычал, а не говорил.

– Умрут врачи, которые вас лечат, и их ребенок. Умрут девчонки, которые вас кормят, и раненые. Мы лишимся боеприпасов, медикаментов и продовольствия и не сможем дальше воевать, потому что остатки отряда будут вынуждены искать себе кусок хлеба. Зачем я три месяца все это запасаю? Чтобы на десять упырей все это променять?

Вы не знали, с какой стороны взяться за автомат, не умели правильно бросить гранату. У нас двое раненных осколками собственных гранат. Вы три дня блевали всем отрядом, когда мы вас штыковому бою учили. Вы сейчас и двадцатой доли не знаете из того, что вам надо знать, чтобы в первом же рейде не подохнуть. – Тут я опять сменил интонацию. Орать на подчиненных тоже надо уметь. В свое время, еще будучи курсантом, я получил наглядную практику, стоя навытяжку, вылупив глаза и тряся поджилками. Но все равно я говорил непривычно громко, четко проговаривая каждое слово.

– Все операции, которые мы провели, были далеко от местоположения отряда. Все они тщательно прорабатывались, и вы четко знали свое место в них, а когда решили проявить инициативу, мы потеряли троих бойцов. Еще один боец погиб, нарушив мой прямой приказ, и меня чуть было с собой на тот свет не утащил. Я же в том бою вывел из строя, то есть убил и тяжело ранил, около тридцати хорошо подготовленных солдат противника. В одиночку. Причем я старался именно ранить противников, когда у меня была такая возможность. Я выжил, вернулся, учу вас и убиваю упырей и совсем не стремлюсь умереть раньше времени.

В самостоятельные рейды, для которых мы вас готовим, вы ходить не готовы. Что значит самостоятельные рейды, я объясню коротко. Группа из нескольких хорошо подготовленных и правильно экипированных бойцов будет уходить в свободный поиск для уничтожения живой силы противника. На неделю, две или больше. Резать связывать и убивать. Убивать не одного, не двоих, не троих. Десятки за один рейд.

Чтобы это делать, вам надо не только хорошо стрелять, бросать гранаты и ставить мины. Надо обязательно иметь необходимую информацию, уметь маскироваться, прятаться в самых неожиданных местах, уметь запутывать и сбивать собственные следы и, главное, Давид, уметь думать. Думать головой, а не тем местом, которое вы, как особую драгоценность, носите в отхожее место.

Наша задача как командиров отряда и инструкторов научить вас не умереть в таких рейдах. Цель всего этого не убить их как можно больше – убивать упырей ваша работа. Цель – выжить. Победить и жить дальше, растить детей, увидеть внуков, а может, и правнуков. Жить для своей семьи, а не подохнуть на радость вшивым полицаям, которые будут весело мочиться на ваши трупы.

Те, кто хочет покинуть отряд, получат оружие, продукты и снаряжение, будут вывезены за пределы лагеря и навсегда забудут сюда дорогу. Сдыхать будете от голода, я мимо пройду. Слабаки и покойники нам не нужны. Лучше мы останемся с девочками-снайперами, которых научим убивать врагов, чем с самовлюбленными, маленькими и недалекими мальчиками, которые стремятся умереть без пользы и раньше времени. Чего-чего, а мужчин мы найдем. Вон их сколько в концлагерях. Задаться целью и освободить три десятка человек не проблема. Не хотите учиться убивать врагов, свободны, не занимайте чужое место, и сразу же практически без перехода и, не меняя интонации, приказал Виталику:

– «Третий», продолжать тренировку. Отнесите «Иванова» в госпиталь. – Ну да, «Иванову» сначала предстоит лечение. Я его позже еще навещу и объясню кое-что, а то он совсем расслабился. Виталик – слишком мягкий командир, да и не было нас на базе.

Цель этой показухи была растормошить «Сержа». Он, похоже, забыл о нашем уговоре. Да и лекция с практикой даром не прошли. Впечатлились все, даже врачи и инструктора во главе со «Старшиной», но ничего, я и «Старшине» чуть позже объясню порядок наших дальнейших действий. Объяснять придется сразу после вечерней тренировки, которую я устрою для инструкторов, иначе следующий бунт будет уже с ними.

В принципе я уже прокачал всех, кто находится в отряде, и составил базовую программу тренировок. Ничего сложного давать я пока не собираюсь. В первый год это просто бессмысленно. Специфику я буду преподавать следующей зимой тем, кто выживет будущим летом.

Сейчас главное – научить их ходить, прятаться и убивать. То есть полностью сломать им практический и психологический стереотипы, которые у них выработались за всю их жизнь. Именно поэтому я так вцепился в этих мальчишек и девчонок. В отличие от взрослых людей и пленных, их мозги пока не забиты шагистикой, начальной военной подготовкой и идеологией.

Начальная военная подготовка сейчас – это «ура» со штыком на пулеметы. А идеология полностью отключает инстинкт самосохранения, потому что к «ура» добавляются «За Родину. За Сталина!» На хрен мне такая идеология не вперлась. Мальчишек и девчонок не напасешься. Идеологию моим курсантам вполне заменит ненависть к врагам. Желание отомстить за смерть близких и родных им людей значительно сильнее любой идеологической накачки.

Вечером я пришел в госпиталь. В комнате были трое. Плечо у «Бати» уже заживало, «золотые руки» все же у доктора. «Стриж» тоже шел на поправку, хотя ранение было действительно неудобным. Присев на кровать «Иванова», я сразу сказал засобиравшемуся «Бате».

– Бойцы, вы нам не мешаете. Останьтесь, – и, обращаясь к «Иванову»: – Я пришел поговорить с вами, Авиэль. Пока не говорите ничего, но ситуация в трех словах такая. Просто убить полицая не проблема. Я вам его хоть завтра отловлю и убьете, но от этого толку чуть. Ни знаний, ни умения это вам не прибавит. У меня нет цели угробить свой отряд в первом же бою. Вас достали из плена не для того, чтобы вы о кирпичную стену убились. Есть такое желание? Не проблема. Отдаете то, что вы мне должны, и вперед с песней. Я в тот же миг забуду, что вы существуете на этом свете. – На лице «Иванова» появилось изумление.

– Я вам ничего не должен, командир. – Ну да, ну да, сейчас я с тобой поговорю так, как ты понимаешь лучше всего.

– Правда? Вас спасли из плена, откормили, одели, обогрели и обучали. Вы пришли в себя и подняли голову. Но наше подразделение не колхоз – дело добровольное. Наш отряд – разведывательно-диверсионное подразделение НКВД СССР. Но тем не менее после того, как вы оспорили приказ командира, вас не расстреляли по законам военного времени, а лечат и кормят бесплатно.

И вы говорите, что ничего мне не должны? Очень интересная позиция. Вы мне еще полтора месяца будете должны, так как раньше нога не заживет. Значит, я должен вас кормить и лечить? С чего бы это? Посторонним мне людям я ничего не должен. Вам сразу предлагали мешок продуктов и до свидания, а вы остались в отряде. Причем сделали это добровольно и без принуждения.

Простой пример. Для того чтобы воспользоваться услугами доктора, мы потеряли четверых бойцов убитыми и «Батя» был ранен. Так сколько вы мне должны? Это первый вариант. Вариант второй. Вы боец моего подразделения, и я отношусь к вам как к своему бойцу. Какой вариант вы выберете?

– А что, у меня есть выбор? – спросил «Иванов» с сарказмом.

– «Батя»! Вот за шо я люблю ентих людей! Шо Авиэль, шо доктор задают мне одни и те же вопросы, с одной интонацией в голосе, и я уже чувствую себя виноватым. – Заулыбались все.

– У меня просьба, Авиэль, надо сделать выбор сейчас. Мне надо, чтобы мои бойцы слышали ответ.

– Меня, конечно, устраивает второй вариант. – Хитрый «Иванов» и здесь пытался выкрутиться.

– Авиэль. Мне нужен четкий, конкретный ответ, без выкрутасов и условий, – отрезал я.

– Я хочу остаться в вашем отряде, командир. – Торжественно, но с издевкой в голосе ответил он.

– Отлично. Я, в свою очередь, принимаю тебя на испытательный срок. В осназе воюют все. То есть делают то, что умеют лучше всего. Поэтому, «Стриж», ты переселяешься завтра в другой дом. Авиэль! Тебя называть по имени или по позывному? – Он даже не подозревал, какую ловушку я ему приготовил.

– А шо? Это таки важно? – Казалось, что Авиэлю нравится меня доводить, что, впрочем, так и было на самом деле.

– Для меня, как командира, да.

– Таки есть разница? – Хитрый еврей продолжал тонко надо мной издеваться.

– Значит, оставляем тебе прежний позывной. – Надоело мне. – Ну а раз возражений нет, с завтрашнего дня боец «Иванов» начинает делать то, что умеет делать лучше всего, то есть шить. Отряду нужны зимние маскировочные халаты, разгрузки, рейдовые рюкзаки и удобная одежда для бойцов. Помощники у тебя будут с завтрашнего утра. – Ха-ха-ха! Знай наших! Надо было видеть лицо изумленного «Иванова». Он что, думал, что я не знаю о его гражданской специальности? Наивный еврейский юноша. Я ему только поэтому ногу сломал, а не руку.

Можно было бы ограничиться и набитым таблом, но урок должен быть наглядным для всех. «Батя» ему потом подробно это объяснит сразу после общего инструктажа. Инструкторы потом всем подробно объяснят то, что курсанты сегодня увидели. Мало ли, вдруг кто-то что-то не понял. В том смысле, что у человека очень много костей и сломать ногу можно не только «Иванову», а у самого «Иванова» есть еще одна нога, которая тоже весьма деликатный инструмент.

– Командир! У вас, случайно, евреев в семье не было? – только и смог пробормотать он, как-то странно глядя на меня. Видимо, перехитрили его впервые в жизни.

– Ой! Кого у нас только не было, но ежели и было, то далеко не случайно. Лично мне вот Сара очень нравится. Вряд ли мои предки во вкусах чем-то от меня отличались, – в тон ответил я.

– Я себя помню только от хана Батыя и монголо-татарского нашествия. Таки увсе были – и иудеи, и русины, и татары, и всякой другой твари по паре! А шо? Есть возражения к моей маме? Таки лучше ее не забижать, а то она пожалуется сыну, и он сломает тебе вторую ногу. – С улыбкой и соответствующей интонацией сказал я.

– Единственное, что могу тебе пообещать, – добавил, переходя на нормальный тон. – На боевые операции ходить ты будешь обязательно, но только тогда, когда это решит командир отряда, а не тогда, когда кто-то подумает, что он имеет право сделать это самостоятельно. У нас воюют все. Нас слишком мало, а большее количество народу мне ни прокормить, ни спрятать.

Уже завтра утром к тебе придут мои «золотые руки», которые у меня одни. Так вот этот человек тоже ходит на боевые операции, хотя это то же самое, что золотым молотком забивать сваи в болоте.

Когда «Третий» расскажет тебе, что нам надо и для чего эти вещи предназначаются, поверь мне на слово, тебе самому будет очень интересно. Ты о таких вещах даже не слышал, не говоря уже о том, чтобы видеть. Так надо будет экипировать весь отряд, и только от твоей работы будет зависеть жизнь каждого бойца и количество уничтоженных всем отрядом упырей. Все, бойцы. Отдыхайте. – Так закончился этот бунт. Интересно, а как будет удивлен «Иванов», увидев мою «горку» и эскизы разгрузки с моими подробными объяснениями?

«Старшина»

Слов у меня никаких нет. Видал я ловких ребят в осназе, и инструктора, что их учил, видал, но тот пожиже будет. Нет, мужик-то он крепкий и в годах уже был, но с капитаном ему не тягаться. Связка эта у меня коронная. Тот инструктор осназа попал под второй удар, а от третьего его метра на два откинуло. Я ведь так и не понял, как командир меня прихватил. Вроде и попал уже, миг, и я за спиной командира приплясываю. Про вторую руку я даже не вспомнил. Боль такая, что, казалось, рука в локте сломается, а плечо из сустава вылезет. Командир меня одной рукой, да ладно рукой, тремя пальцами держит и еще по кругу меня провел, как телка на веревочке, и лишь потом я нож у него в левой руке увидел. Оказалось, что он меня уже убил.

Все утро мы под впечатлением от этой тренировки проходили. И я, и «Погранец», и старший лейтенант Васильев, которого капитан «Сержем» назвал, но это оказалось еще не все. За четыре часа до ужина собрались мы во дворе перед домом. Все инструкторы и чуть поодаль весь отряд, даже раненые, доктора и девочки с кухни. Всех он собрал, кроме дозорных, даже «Иванова» принесли из госпиталя. Только теперь штыком капитана бил я, а не новичок «Иванов».

Минут двадцать я пытался капитана штыком и прикладом достать. За эти двадцать минут капитан условно убил меня четырнадцать раз. Учебный нож у него прямо порхает в руках, мелькает, не уследишь, а сам он плавно и быстро двигается.

Вроде вот он, я его вижу, штык его уже почти коснулся… и все. Открываю глаза. Лежу. Рядом доктор мне под нос пихает какую-то гадость, а капитан в двух шагах от меня стоит с винтовкой моей. Меня никогда в жизни с ног не сбивали, и сознания я никогда не терял, а тут два раза подряд. Мне ведь потом «Погранец» сказал: сбоку ладонью он меня ударил, но так, что удара почти никто не увидел.

Потом дал он мне штык от СВТ и говорит: «Бей как в бою, не жалей». Ударил я штыком, а попасть не смог. Рука как провалилась, а штык у него в руках оказался. Не понял я с первого раза, а он мне: «А теперь бей медленно, чтобы все увидели». Ударил я, а он мне руку отвел, чуть повернулся, отобрал у меня штык и пальцем в бок ткнул. Больно. И так двенадцать раз подряд.

Вот он стоит – рукой дотянуться можно. Бью штыком – не попадаю. Сверху, сбоку, тычком – промахиваюсь. И ладно бы он от меня бегал, но на месте ведь стоит. По полшажка только делает то назад, то вбок. Либо корпусом провернется, либо моя рука в его хитрый захват попадает, либо просто голой рукой удар отводит и тут же меня с ног валит. Как? Не понимаю. Мой штык у него в руках раз за разом оказывается, а я или падаю, или в живот, в грудь или в горло получаю, или с рукой заломленной скрюченный перед ним на коленях стою, или кубарем дальше качусь. Быстро бью ли, медленно. Результат один – штык у него в руках и он меня им же «убивает».

После этого капитан начал сам бить меня. Сначала одного, потом вдвоем с «Погранцом», потом втроем с Давидом. Приказывал нападать и бил. Нападал сам на нас троих. Хитро так, почти одновременно. Гонял нас капитан как мальчишек утром. Гонял и бил по-серьезному, то есть больно очень. Я и не думал, что так больно на тренировках бывает.

Бил командир нас сначала деревянными ножами, с которыми он против настоящих штыков вышел, потом пальцами и ладонями, потом ногами. Лягается командир ногами своими как мерин полковой, а пальцем ткнет – и света белого не видно. Аж выворачивает всего. Не кулаком! Ладонью бьет! Кулаком ни разу никого не ударил, но так быстро, что ударов и не видно.

Двигается капитан, как танцует, – легко, плавно перетекает из положения в положение, но при этом ни одного движения лишнего не делает. Может и просто стоять, но сразу видно – настороже. Моргнешь, а он уже в другом месте стоит или к другому противнику перекатился.

Никто из нас ни разу по нему не попал. Бью я его, а он перекатом в ноги к «Погранцу» уходит и ладошкой того по боку шлеп! Легонько ведь шлепнул, будто муху на столе прихлопнул, а «Погранец» винтовку уронил, на колени упал и скорчился весь. И корежит его, и выворачивает, мы с Давидом аж остолбенели.

Давид первым в себя пришел, он и ближе был. Винтовкой замахнулся, как вилами в стог сена, даже хекнул и точно в землю перед собой попал, а капитана и нет уже перед ним. Он в это время уже ко мне в ноги перекатился и как дал мне ногой в живот, что я минуты через две только в себя пришел.

Вот как можно было так Давиду ногой влупить, что он метра три только летел? Как? Я сам видел! А ведь босой! Командир перед тренировкой разулся, чем нас всех насмешил поначалу. Был бы в сапогах, убил бы он Давида с одного такого удара. Под самый конец Давид штык снял, винтовку за ствол взял и махать как дубиной принялся. Уж больно разозлился. Улетели они почти сразу. Винтовка в одну сторону, Давид в другую.

Потом капитан дал нам отдохнуть, а сам начал разминаться и провел, как он сказал, «бой с тенью». Ой, что он творил! Бил ногами, ножами, коленями, ладонями и локтями. Крутился, прыгал с перекатами и ногами с полуприседа атаковал, ножи кидал из разных положений, штыки и лопатки, а в самом конце просто ладонью доску сломал, которую «Третий» в сторонке на чурбаках пристроил. Как в цирке каком, да и в цирке такого не увидишь.

Размялся он таким образом и принялся гонять «Сержа». Летал наш старший лейтенант по двору, как сухой лист от ветра, а он совсем не новобранец. Бил его командир даже сильнее, чем нас, тоже минут десять, но немного не так. Сначала кинет или ударит, а потом нам и ему на «Третьем» показывает. Ладно бы только бил и кидал.

Раз «Серж» замахнулся, а капитан полшага к нему сделал и вплотную к «Сержу» встал. Никто и сообразить ничего не успел, а «Серж» перед капитаном уже на коленях стоит. Подошли мы все ближе, а оказывается, командир держит «Сержа» за верхнюю губу двумя пальцами и хитро так. Между губой и указательным пальцем командира гильза от немецкой винтовки, а «Серж» натурально плачет. Слезы так и бегут, а сам он пошевелиться боится. Я о таком даже подумать не мог. Потом на себе вечером попробовал. Больно! Да и не один я пробовал, весь отряд наверняка примерялся.

Затем командир «Третьего» позвал, и стали они вдвоем на «Серже» приемы показывать, как на манекене. Не только как и куда бить и как кидать, но и как руки и пальцы на излом брать. Как водить противника с заломленной рукой, как посадить пленного, чтобы он встать сразу не смог, как связывать, как от захватов освобождаться и тут же противника убить голыми руками. Вместе с «Третьим» к тренировке подключился Клаус с манекеном, который капитан макиварой назвал.

Саму тренировку командир начал с утреннего приема. Показал все подробно по движениям на «Третьем», а Клаус показал и рассказал на манекене, что бывает, когда нож в определенную точку тела попадает. Оказывается, в организме человека много мест, в которые если попасть, сразу убить можно. Даже на ногах и руках артерии есть. Командир так и сказал: «чиркнул бы ножом тебе по бедру изнутри, умер бы ты, «Старшина», секунд через сорок от потери крови».

Никогда в жизни меня так не учили, и манекенов таких я никогда не видел, но с ними и понятно, и доступно все. Потом командир инструкторов и курсантов на пары и группы разбил и к каждой группе макивару поставили и врача, который принялся рассказывать про человеческие органы, обозначенные на макиварах. Как четыре часа до ужина пролетели, я и не заметил, но интересно. Ой, как все интересно!

То, что капитан в отряде сделал, и то, как он воюет, я вообще не понимаю. У меня в голове это никак не укладывается. Сколько мы уже немцев и полицаев перебили! Правда, из засад всех. Но разница-то какая? Главное, как он говорит, результат. Скольких мы уже убили? А четверых только и потеряли, и троих по моей глупости. Мне ведь он ничего не сказал, но я-то не новобранец. Моя то была ошибка, я только потом это сообразил.

Последний выезд меня тоже поразил. Простотой своей. Двигаться по дороге в полицейской форме и на карту наносить все, что увидим. Весь день мы так катались. Как в шапке-невидимке. Никто на нас внимания не обратил. Связали Зераха с Эстер и на телегу посадили и везде своими оказались. Мне бы никогда в голову такое не пришло, а командир опять оказался прав.

С курсантами-то что он придумал? Смеялись мы все над этим весь вечер после ужина, а ведь все правильно говорит. А мы повторим, все повторим, если им это жизнь спасет. Вот интересно мне, где всему этому учат? Я ведь даже не слышал про такое, а пятнадцать лет уже в армии. Вот правда хочется все это увидеть. Я теперь и сам научиться всему хочу. И «Погранец», и «Стриж», и «Серж», и «Белка», да и все остальные хотят научиться. Правильным вещам командир учит, нужным, а война завтра не закончится. В этом он тоже прав.

14 октября 1941 года

Общаться с «Сержем» мы сели через три дня после приезда. Все эти дни мы с Виталиком занимались рукопашкой. Утром, пока курсанты занимаются своим наработанным комплексом, который у них зарядку заменяет, гоняем инструкторов. Днем они под нашим присмотром гоняют курсантов. Вечером разбираем ошибки, и я преподаю теорию инструкторам у нас в горнице. Очень содержательно прошли дни. Главное – теперь у них не остается сил на бунт, а втянутся, я им еще добавлю развлекаловки. Скучно никому не будет.

Сидели у нас в горнице за кухонным столом. Начал, как водится, я.

– Сначала, «Серж», мне надо задать тебе несколько наводящих вопросов. Первый. Лейтенант вообще шел за линию фронта и по какой дороге? Для начала это основное.

– Да. Лейтенант шел за линию фронта, по дороге на Псков. Это же ближе, – ответил «Серж».

– Ясно. Дураков жизнь не учит. Тогда второй вопрос. Насколько вероятность того, что лейтенант изменил маршрут?

– К чему эти вопросы, командир? – «Серж» не понимал, зачем я задаю ему эти вопросы.

– К тому, отправлять мне «Старшину» со сведениями или подождать еще? У меня лично не горит, но сведения очень важны. Они важны не сейчас, не через месяц. Они будут важны и через два года. Вот только от того, когда откроют новые производства – сейчас или через два года, – будут зависеть сроки окончания этой войны.

– Кто ты такой, командир? Откуда у тебя такие сведения? – ошарашенно спросил «Серж», такого он явно не ожидал.

– Кто ты такой, старший лейтенант, чтобы задавать мне такие вопросы? – в тон «Сержу» ответил я. – Я задал тебе вопрос. – Надавить на «Сержа» было необходимо, а то он опять уйдет в свою энкавэдэшную борзоту.

– Лейтенант не будет менять маршрут, он будет прорываться, – чуть помолчав, ответил «Серж».

– Насколько вероятна возможность захвата лейтенанта немцами? – Не сильно меня это и волновало, если честно, но пусть болтает языком.

– Вряд ли, в плену он уже был, ему просто не простят, но он упрямый. Почему тебя это так волнует, командир? – ответил «Серж» быстро, что косвенно подтверждало, что он говорит правду. Впрочем, для меня правдивость ответов не важна.

– Именно потому, что ты об этом спрашиваешь. Лично я никому не должен отвечать на такие вопросы, кроме представителей Ставки, а ты какой-то мутный старший лейтенант, который по какой-то причине завис в тылу врага и совсем не рвется за линию фронта, как будто его в любом случае там ждет расстрел. Не хочешь отвечать на вопросы, которые тебе заданы. Адрес знаешь. Вот бог, а вот порог. Можешь собираться и сваливать отсюда прямо сейчас. Никто тебя здесь не держит.

Жаль, конечно. Диверсанта с твоей подготовкой найти будет сложно, а курсантов я только через год натаскаю. Но что поделать? Непонятно, с кем работать вообще нельзя. Так что решение за тобой. Это если ты хочешь остаться.

Есть второй вариант. Ты предоставляешь командованию мои сведения. Я тебе сразу скажу, за такие сведения тебе все твои грехи простят, но я не могу тебе гарантировать, что за принадлежность к этим сведениям тебя тут же не поставят к стенке, или чтобы их скрыть. К кому попадут. По этой же причине я не хочу отправлять «Старшину». Еще расстреляют мужика из-за меня. Вот как-то так. – Последнюю фразу я вставил специально. Если я хоть немного разбираюсь в этой мутной ситуации, «Серж» не рвется за линию фронта. Нарваться на пулю еще и по моей вине ему совсем не улыбается.

«Серж» пару минут помолчал, видимо, собираясь с мыслями, потом негромко, тщательно подбирая слова, начал рассказывать:

– Мы должны были эвакуировать документы особой секретности из управления НКВД города Риги. Я был откомандирован из центрального управления для сопровождения группы, охраняющей документы. Практически сразу после выхода из города группа попала в окружение. Один грузовик сломался, пришлось документы спрятать и значительную часть уничтожить. Из группы, которая прятала меньшую часть документов, в живых остался я один. Лейтенант и два сержанта были из группы сопровождения колонны. Некоторая часть документов была уничтожена при них. Поэтому они ушли, а я остался. Только я знаю, где лежат оставшиеся документы. – «Серж» замолчал. Я тоже не проронил ни звука.

– И ты прав, командир. Меня в любом случае расстреляют, – после долгого молчания добавил «Серж».

Опять без напрягов говорит. И на лабуду мою не купился. Все «страньше» и «страньше». Вот же способ реабилитировать себя, вернуться в привычную для него среду обитания на белом единороге и с сундуком золота под мышкой, а он не ведется. Не хочется ему предстать перед светлыми очами своего руководства, что само по себе означает, что либо он говорит не все, либо что-то не так с документами, которые он сопровождал.

– Это-то понятно. Такие проколы у вас не прощают, но это не объясняет, как ты оказался у особняка, – напомнил я.

– Этот особняк – дом моей семьи. Один из домов моей семьи. Моя мама из старинного дворянского рода. Еще в прошлом году там жили моя тетя, сестра моей матери, и мой двоюродный брат. Я видел его, когда приехал к особняку. Это он тогда убил ножом пленных. Все бы прошло чисто, я просто не думал, что «Дочка» скажет тебе о доме и ты заинтересуешься им, а потом ты послал туда разведку, и я уже ничего не мог сделать.

– То есть твой брат был курсантом этой школы? Или инструктором? – моментально ухватился я.

– Я не знаю. Но, судя по всему, не курсантом. В латвийской армии он был капитаном, – опять без напрягов ответил «Серж».

– Тогда ему могло сильно не повезти. Я там много народа перебил. И курсантов, и как минимум двоих инструкторов, – прихвастнул я специально. Надо было понимать, как он отнесется к возможной гибели ближайшего родственника, а «Серж» никак не реагирует, как будто мы о засушенной мухе разговариваем.

– Одно только непонятно, как тебя с таким происхождением взяли в самую секретную службу страны, да еще и на сопровождение секретных документов, но на этот вопрос можешь сейчас не отвечать. Это просто мысли вслух. Еще один вопрос. Что ты собираешься делать? У немцев ты будешь желанным гостем. Особенно если сдашь мой отряд и нас с «Третьим».

Сам все понимаешь, это логично. У немцев ты станешь инструктором по диверсионной подготовке или консультантом по внутренней структуре НКВД, тем более что ты из центрального аппарата. То есть минимум звание обер-лейтенанта ты получишь. Как я это понимаю. Тем более тебе язык учить не нужно. Кстати, какие языки кроме немецкого ты знаешь? – спросил я, опять резко поменяв тему беседы.

– Испанский и немного английский. Я не пойду к немцам. Я пока не знаю, что мне делать, но к немцам я не пойду, – ответил «Серж». Отвечал на все вопросы он тем же тихим голосом, практически не меняя интонации и без пауз.

– Значит, получается, что те документы, которые ты не вывез, это списки агентурной разведки управления. Иначе послали бы простого лейтенанта и не тряслись бы так над этими документами, а просто сожгли бы во дворе. Но у таких документов всегда в центральном управлении есть дубликаты или копии. Либо это документы, которые попали в НКВД недавно, иначе они давно были бы в Москве. Извини, это опять логично. – Я чуть надавил на «Сержа».

– Не знаю. Мне выдали сопроводительные документы, в них был список номеров документов. Что было в пакетах, мне неизвестно. Бо2льшая часть документов была сожжена в присутствии лейтенанта, облитая бензином вместе с грузовиками, а потом нас взяли в плен. Мы машины жгли в восьмистах метрах от немецких танков. – Опять очень логично отвечает, хотел бы сдаться, сдавался бы с тем, что у него было на руках. Зачем возвращался в группу?

– Что-то нелогично. Чтобы немцы, взяв четырех сотрудников НКВД, запихнули их в простой лагерь военнопленных? Так не бывает, – делано удивился я.

– Мы не были в форме сотрудников. Переоделись в форму пехотинцев, как только попали в окружение, – с трудом выдавил из себя «Серж».

– С этим все понятно, и хотя многое не вяжется, примем за рабочую версию. Вопрос остается открытым. Что ты собираешься делать? – спросил я, опять сменив тему разговора. Пора его отпускать, больше я из него ничего не выдою, а в депрессняк вгоню. Надо подбодрить и работать дальше.

– Я хочу остаться с тобой, – быстро ответил «Серж».

– Еще один вопрос. У тебя есть семья и близкие родственники, из-за которых тебе обязательно надо вернуться, даже с учетом того, что тебя поставят к стенке? Вопрос существенный. Он задан не просто так, – добавил я, увидев возмущение на его лице.

– Нет! У меня почти никого не осталось, – еще тише пробормотал «Серж». Хм. Странно. Дворянина с родственниками в сопредельной и враждебной стране отправляют на сопровождение совершенно секретных документов. И при этом у него нет близких родственников в Москве. Очень странно. Как устами одной долбанутой на всю голову девочки говорил известный только благодаря ей укуренный наглухо математик: «Все чудесатее и чудесатее».

– Хорошо, оставляем все как есть, но два условия. Ты учишь всех тому, что знаешь. Причем учишь жестко, то есть максимально приближенно к реальности. В первую очередь «рукопашному бою», или как у вас это называется, и языку, для начала немецкому. Комплекс тренировок для курсантов прорабатываем сначала со мной. Разнообразия не даем. Пять, шесть ударов и связок, столько же бросков, удары по болевым точкам, захваты, удержания, чуть позже работа с ножом. Просто на большое количество приемов нет времени, лучше мало, но до автоматизма.

Нам необходимо, чтобы все наши бойцы научились быстро и эффективно убивать противника голыми руками, ножом и прочими подручными предметами. Зимой будем учиться стрелять и своими руками делать мины и фугасы. Научу я всех делать простейшие мины и фугасы осколочного действия. Ты таких и не видел никогда, но это ближе к зиме.

Все занятия проводить только на немецком языке. Меня тоже будешь учить немецкому и испанскому языкам, но испанским мы будем заниматься чуть позже. Я же, в свою очередь, попробую сделать тебе предложение, от которого ты, наверное, не откажешься. Скажу тебе честно. Ты мне нужен. В первую очередь как инструктор.

– Какое предложение? – заинтересованно встрепенулся «Серж».

– Об этом тоже чуть позже. Предложение поступит тогда, когда я решу, можно ли тебе говорить правду и придет ли кто-то через лейтенанта, но, думаю, я тебя не разочарую. Пока все, что я тебе могу предложить, – это простые человеческие радости, обучение людей и обычная работа уничтожать упырей всеми доступными нам способами. Ты еще и половины этих способов не увидел, но скоро обязательно увидишь. Как тебе такой вариант?

– Годится, командир, – и «Серж», улыбаясь, пожал протянутую ему руку.

– Еще одно, «Серж»! Я подумаю, и мы вернемся к этому разговору. Если все так, как ты говоришь, то это все мне здорово не нравится. – Мне действительно не нравится вся его ситуация в целом, но мне надо подумать в спокойной обстановке. Тухлятиной несет от его рассказа.

– Чем, командир? – спросил «Серж».

– Не вяжутся детали и действия. Не твои действия, а твоего руководства, – добавил я, увидев его возмущенный взгляд.

– Я подумаю. Ладно? Мы потом с тобой сядем и подробненько все разложим. – Теперь «Серж» был нужен мне. Читая в свое время о Великой Отечественной войне, я удивлялся всегда одному. Тому, как легко в то время уничтожали нужных стране людей.

Если все так, как говорит «Серж», то у него при переходе через линию фронта вообще нет шансов на жизнь. Ну, максимум довезут до Москвы, потом выбьют местонахождение оставшихся документов и расстреляют, спасая свою собственную задницу в мягком кресле. И это человека со знанием двух языков потенциального противника. Именно по этой причине я сам не рвался на ту сторону. Неизвестно еще, к кому попадем. Кроме всего, мне что-то не нравилось в этой ситуации. Если «Серж» все это не придумал, то это похоже на большую подставу.

– Хорошо, командир.

– Тогда так. Берешь «Гнома» и Арье и начинаешь натаскивать прикладным знаниям. Первые тренировки проводишь со мной и «Третьим», потом сам. Рукопашный бой. Пять-семь приемов до автоматизма и пяток связок. Учить будете по той короткой программе, что отработаете со мной. Ножевой бой – то же самое, и без особенных сложностей. Им не на соревнованиях выступать, а полицаев и немцев резать.

– Командир! А почему их?

– «Гном» с удовольствием учится. Вообще всему. Ты видел, как он с нами по городу шел? Он вообще не боялся. С Арье они в одной возрастной группе, из одной деревни, и Арье физически развит. Не так, как «Гном», но все же. Значит, время на привыкание можно сократить. Потом к ним присоединим еще кого-нибудь или так оставим – и группа готова, или старшими групп поставим. Как пойдет. Обкатаем в несколько дней их, возьмемся за следующие пары, которые отберут остальные инструкторы.

– Хорошо, командир! Когда приступать?

– Сегодня. Забираешь их у «Старшины» и занимаешься только с ними и снайперами. На первые три тренировки забираешь «Погранца» и «Стрижа», Зераха и Давида. Пусть посмотрят и поработают в парах.

На эти тренировки приходят все, кто свободен. Раненые, врачи, девочки с кухни. Сначала просто смотрят, потом будут учиться. Мы с тобой не в состоянии учить всех, надо иногда воевать. Через пару месяцев любой из врачей будет в состоянии обучать новобранцев начальному комплексу тренировок и контролировать, чтобы не сачковали на зарядках. Параллельно они же учат языку и медицинскому комплексу с моими дополнениями.

16 октября 1941 года

– Один есть, – сегодня за завтраком заявил Виталик прямо за столом.

– О как! Когда успел-то? – делано удивился я.

– Да ночью сидел, не спалось что-то, вот и сварганил, – ответил Виталик позевывая.

– И на что? – Дело в том, что вот уже четыре дня он сидит над глушителями постоянно и пару недель перед этим готовился, подготавливая все для сборки.

– На «Вальтер» пока, но надо еще поработать и подогнать получше, я пока не успел. – За столом все насторожились. «Серж» тот вообще уже давно греет уши.

– Ну, покажешь после завтрака, давай только чай допьем.

«Серж», ты тогда тренировки проконтролируй, а то пока я разберусь, что мой персональный Кулибин сварганил, уже обедать надо будет, – подогрел я его любопытство. – И кстати, готовься к выходу, пробежимся до «железки». Есть у меня одна задумка.

– А что вы придумали-то, командир? – не выдержал «Серж».

– Да так, мелочь одну, очень полезную в нашем деле. Пойдем на прогулку, покажу. Заодно и обкатаю. – Мы специально подогревали интерес всего отряда к работам Виталика. Мне было необходимо в первую очередь найти ему постоянного помощника, от этого зависела скорость изготовления глушителей и всего того, что я задумал сделать за зиму. При этом я не мог взять на эти работы абы кого. Этих людей потом из лагеря не выпустишь, но деваться некуда, пусть пока это будут саперы.

Тяжелые получаются «глушаки» – трубки сами тяжелые. Так что пришлось рукоятку ставить на сам глушитель и держать «Вальтер» двумя руками, как короткий автомат, но лучше под глушитель подставлять левую руку. Вот сегодня поэкспериментируем на воде, а дальше видно будет.

Часа два мы стреляли из лодки. Виталик сделал и патроны с разными навесками пороха, и даже небольшой деревянный приклад. На «соплях», правда, все. Впрочем, приклад я забраковал сразу. Его надо дорабатывать серьезно, и сам приклад делать из толстой проволоки и под конкретного человека. Поэтому это не сейчас. Но получилось классно.

Просто я собрался на паровозе покататься. Не дает мне покоя та деревня, где каратели базируются. Там от «железки» километров шесть. Много взрывчатки мы с собой не утащим, но по паре килограммов легко. Надо же на ходу на поезд запрыгивать и так же сходить, а с большим весом это просто опасно.

Еще «Иванов» порадовал. Виталик посидел с ним пару дней, порисовал да на пальцах объяснил, что я из-под них хочу, и они мне предоставили первую, сметанную на скорую руку разгрузку. Ничего так получилось. «Иванов» как узнал, для чего это, даже ночами сидит и что-то пришивает. Сам видел. Сейчас наш умелец по нашим с Виталиком корявым рисункам придумывает полукомбинезон, и все это в процессе основной работы. Ему еще две девчонки помогают с кухни, так что производительность растет. Скоро можно будет швейный цех открывать.

Мы с Виталиком влегкую швейный цех откроем. И швейный цех, и пиротехническую мастерскую, и тир, и лютеранское кладбище. Впрочем, лютеранское кладбище мы уже открыли. Теперь надо заполнить это кладбище до упора.

19 октября 1941 года

Идем сегодня днем, ближе к вечеру. Я экипирован почти по полной программе. Те разгрузки, что я носил дома, просто рядом не валялись по сравнению с тем, что на мне надето. Это вообще шедевр. Во-первых, она надета на сшитую «Ивановым» куртку с капюшоном и подогнана по фигуре. Во-вторых, в ней размещается кроме шести гранат десять обойм к «Вальтеру» и пара ножей. На спине маленький рюкзак с патронами, взрывчаткой и едой. И все. Никакого оружия, кроме «Вальтера», я не беру. С рейдовыми ранцами Авиэль работает отдельно. Я показал ему наброски туристических рюкзаков и ранец эсэсовца, так что он теперь сидит и мудрит над рейдовой «трехдневкой».

Сам пистолет изменился до неузнаваемости. Кроме «глушака» с рукояткой на нем появился трехточечный ремень, так что пистолет, не придерживая, можно носить под мышкой и, не делая лишних движений, сразу переводить его в боевое положение. Еще он перехватывается стропой парашюта и его можно наглухо закрепить на спине или на груди, оставляя при этом руки свободными.

Теперь простой армейский «Вальтер», с учетом достаточно массивного и тяжелого глушителя, выглядит как обрез охотничьего ружья, только с пистолетной рукояткой и проволочной ручкой на самом глушителе. К сожалению, у нас не слесарная мастерская. Все сделано добротно, но на коленке. Зато выстрела практически не слышно, но стрелять надо исхитряться. Без поддержки второй рукой можно стрелять только в упор.

Вчера Виталик продемонстрировал второй глушитель. Сам глушитель раза в полтора длиннее первого, но эстетика для меня не важна, главное – звука выстрела практически нет, только легкий хлопок. Понятно, что ни лязг затвора, ни звон вылетающей гильзы никуда не делись, но «Старшина», «Погранец» и «Серж», присутствующие на испытаниях, от потрясения не смогли выдавить ни звука. Для них это какая-то нереальная фантастика.

Опять странность: и у нас, и у немцев глушители уже известны. Правда, используют их только спецслужбы: у немцев СД, у наших НКВД. Наши используют глушители «БраМит», то есть братьев Митиных. В ограниченном количестве, но они есть. Больше всех удивлен «Старшина», который всю свою жизнь провел в армии и бывал на многих десятках стрельб.

«Серж», когда увидел все это в комплекте, челюсть вывалил на пол кухни – он видел в Москве только «БраМит» под «Наган». Весь комплект выглядит довольно необычно. Ему-то приготовили только рюкзак и простой «Вальтер», чтобы не с пустыми руками ходил. Что мы себе у карателей оружие, что ли, не найдем? В край, по пути у кого попросим. Вежливо. Нам стопудово не откажут.

До шоссе доехали на телеге с группой поддержки из «Погранца», «Белки» и молодых на лошадях. Самое поганое то, что начался мелкий и противный дождь, что само по себе не есть хорошо. Поручни на вагонах будут мокрые, а при температуре в плюс пять само существование на улице переходит в удовольствие ниже среднего.

Группа «Погранца» сегодня в лагерь не возвращается, они идут к местам, где лежит разбитая техника и самолеты. Пусть прогуляется, а то застоится, да и молодых выгуляет. Ребята поболтаются сутки. Они достаточно мобильны, одеты в полицейскую форму, так что особого опасения за них нет. Пошарятся по округе, доедут до разбитой техники и посвинчивают с нее то, что нужно Виталику по его списку. Может, прибьют кого по пути, как в прошлый раз.

Мы же с «Сержем» дальше бегом, по моей традиции вдоль железнодорожного полотна, километра полтора до полустанка. Хорошо, железка идет почти все время по лесу. Просто перед полустанком поезд притормаживает. Этот экстрим с поездом для «Сержа» непривычен. Это и по лету в хорошую погоду тяжело, а сейчас втройне. Ну да ладно, поживем – увидим, а пока мы заныкались в лесу и дождались неспешно ползущую «электричку».

Нет, все же беспечные еще немцы. Или оборзевшие? Расслабили их европейские войны. Эшелон, идущий на фронт, и без охраны. Надо лечить, пока другие не вылечили.

Подсели мы на одну площадку товарного вагона. Выдвинул я «Сержа» вперед вагонов на восемь по ходу движения, запрыгнул, утвердился коленями на площадке, уперся спиной в какую-то железяку враспор и, выставив руку, подхватил напарника, зацепившегося и болтающего ногами. Подтянуть ноги с непривычки очень сложно – ветром отжимает. Скорость вроде небольшая, но, если промедлить, руки устают и можно легко оказаться ногами под колесами.

Лететь по откосу «железки» ногами вперед – это гарантированно остаться без ног. Минимум. Как я и предполагал, одной рукой «Серж» промахнулся. Так что, не будь меня в качестве страховки, было бы у меня два напарника, но на дорожном полотне, а не на тормозной площадке «теплушки».

«Серж», когда заполз на площадку, очень красноречиво промолчал, глядя на меня. А я что? Не нравится, пусть за паровозом бегает. Никто не говорил, что будет легко. Ночью такие выкрутасы невозможны в принципе. Я по молодости лет всегда прыгал днем. Мы с моим приятелем Генкой Листопадовым довольно часто ездили таким образом из Истры в Кубинку и обратно. Летом, правда.

У Генкиных родителей под Истрой была дача, и они, наивные, отправляли сына после школы туда, полагая, что раз в Истре нет трамваев и троллейбусов, то и опасности никакой для отпрыска нет. Знали бы они, что Генка способ передвижения на товарняках освоил еще в седьмом классе.

Я, если честно, тормознул, и мы чуть было на станцию не въехали. Вот это был бы номер! Хорошо, перед станцией поезд опять скорость сбросил, и я, увидев какие-то блеклые отсветы, глянул на часы. По времени как раз и вышло, что мы перед городом. Соскочили без проблем – поезд еле полз, но все равно оказалось, что мы прямо перед стрелкой. Я как увидел это, сразу упал, «Серж», чуть промедлив, за мной.

Вроде и не нашумели, а часовой у стрелки насторожился. Вот с него и начал, расстояние было небольшое. Так что «Серж» вооружился винтовкой, ну и вытряс часового чисто по привычке, чтобы не пропадать добру. Самого часового мы оттащили подальше от стрелки, чтобы его не сразу обнаружили. В наступающей темноте это вообще будет непросто.

Времени у нас было вагон и маленькая тележка, темнеет осенью быстро, поэтому решили подскочить до станции. В надежде, что найдем что-то подходящее для своих фугасов. Все же на станции мы еще не отмечались, к тому же я Авиэлю, который «Иванов», обещал его листовки оставить. Пусть человеку будет приятно. Он с меня такую головную боль снял, в смысле экипировки отряда по новому образцу, что я готов его на руках носить, предварительно сломав ему вторую ногу, чтобы никуда не убежал. Шутка, но в каждой моей шутке есть своя доля правды. Лучшего завхоза для отряда я не найду, так что пока он мне не экипирует весь отряд так, как мне надо, я его никуда из расположения не выпущу.

Ну а пока мы с «Сержем» шаримся по задворкам станции. Если честно, ничего здесь путного нет, это что-то вроде железнодорожного отстойника. Пустые вагоны, пустые цистерны и открытые площадки, какие по одной, какие по три или пять. Ближе к центру станции я заходить побоялся. Обнаружат еще, и будем вместо пакостей бегом по сильно пересеченной местности заниматься. Я, если честно, таким образом иду в сторону деревни с базой карателей. По пригороду народу все же больше, а здесь мы только в одном месте троих железнодорожников пропустили. Чего они здесь бродят, я не сильно понял.

Выписка из памятки об охране военнопленных.

Женевское соглашение о военнопленных не действует между Германией и СССР

…Военная служба в «Советах» рассматривается не как выполнение солдатского долга, а вследствие совершенных советскими русскими убийств характеризуется в целом как преступление. Тем самым отрицается действие норм военного права в борьбе против большевизма.

…Охране и ее начальникам, как правило, не знающим языка военнопленных, часто невозможно определить, является ли невыполнение приказа следствием недоразумения или протеста. Вследствие чего применение оружия против советских военнопленных, как правило, является законным – освобождает охрану от любого раздумья.

…Комендантам лагеря для военнопленных рекомендуется действовать более жестко, чем предусмотрено, чтобы они были уверены в том, что им самим не придется нести ответственность.

Приказ № 8 начальника полиции безопасности и СД

Секретно! Дело государственной важности!

В приложениях направляю директивы о чистках в лагерях пленных, где размещены советские русские.

…Казни не должны проводиться ни в самих лагерях, ни поблизости от них. Они должны проводиться не публично, а по возможности скрытно…

17 июля 1941 года

Справка:

До февраля 1942 года из примерно трех миллионов трехсот тысяч советских солдат, попавших в немецкий плен, около двух миллионов умерло от голода, холода, эпидемий или было расстреляно.

* * *

Вот таким образом я до этих трех вагонов и добрел, да ладно бы только до вагонов. Стоял этот огрызок состава рядом с большим, длинным, кирпичным сараем типа пакгауз, и охранялось все это хозяйство одиннадцатью, как потом оказалось, часовыми. Отделением то есть.

Зашли мы с торца здания и с крайнего вагона – и я прямо в часового вперся, уткнувшись ему чуть ли не в спину. Так что я просто выпустил из рук пистолет, который повис на ремне, и со всей дури засадил кулаком немцу, съежившемуся от дождя, по загривку. «Серж» перехватил падающую винтовку, а я, подхватив немца под мышки, утащил его за вагон.

Понимали мы с «Сержем» друг друга без слов, и через минуту новый часовой уже стоял на посту. Старому часовому повезло меньше. Ему уже ни стоять, ни бегать не придется. Отмучился сердешный. Опаньки! Черные петлицы! А «Серж»-то у нас эсэсовец! Или это что-то охранное?

Вот говорили мне в свое время «черные копатели»: «учись». Мать иху. Хорошие эти ребята, «черные копатели», но все поголовно на всю бо2шку отмороженные. А я тогда: «На фиг мне это надо! На фиг мне это надо!» Вот теперь надо, да поздно. Чего это на отшибе эсэсовец делает? Поставили бы обычного полицая.

Пришлось оставить «Сержа» изображать манекен, а сам крадучись, на цыпочках, как в детском саду на тихом часе, обошел пакгауз вокруг и подкрался к дальнему краю. У ближнего края часовой маячит, но совсем тихо не получилось, попалась под ноги какая-то железка. С другой стороны, хорошо, немец с той стороны, от тусклой, еле теплящейся лампочки перешел ближе ко мне. В спасительную для меня темноту.

Пришлось стрелять в еле различимый силуэт. Четыре патрона потратил. Чуть не запалился. Этот немец с автоматом, кстати. Цокнул «Сержу». Свист все различают, а незнакомый одиночный звук особого внимания не привлечет, лишь бы это не металлическое лязганье было. Вот где гарнитуры с рацией не хватает.

«Серж» подтянулся спотыкаясь. Это он удачно ни шинель, ни винтовку не скинул. Теперь у него есть автомат, а обе винтовки он аккуратненько поставил у стенки. Собиратель хлама. Блин.

Оставил его здесь, а сам обошел пакгауз сзади. Длинный сарай! Интересно, что здесь хранят? Опять светодиод помог: что бы я без него делал, здесь темно, как у негра в заднице. С этой стороны тоже часовой, опять шумнул, теперь уже специально. Еще три патрона в минус и автомат в плюс.

Сменил обойму и подошел к краю пакгауза. Тоже такая же лампочка. Света от нее практически и нет. Маленький кусочек земли перед дверью только освещает. О, вот это интересно. Часовых больше нет, а за углом метрах в пяти дверь и за ней голоса. Негромкие такие, двое или трое говорят, не разберу. Так что подождать пришлось.

Холодно, блин! Дождь так и не кончился, зараза. Это, видно, с той стороны вагонов часовой погреться зашел. Они, похоже, парами стоят. Давай выходи, я замерз уже. Голоса громче стали. Я сам за угол отошел и присел на корточки.

Дверь распахнулась, и вышли двое: такой же рядовой и высокий, худощавый унтер, не унтер, в общем, прыщ на ровном месте. Я превратился в одно большое ухо, а большой глаз, которым до этого обозревал обстановку, убрал за угол. Хорошо, что здесь значительно темнее, чем на пятаке перед дверью. Ага, шаги ближе. Идут, шаги печатают, как на параде. Видно, любитель уставов. Повезло фрицам с таким начальничком.

– Ганс! – Это унтер вякнул. Не стал я ждать, чтобы он своего Ганса в голос разыскивать принялся. Шаги ближе. Еще ближе. Они уже почти вплотную подошли. Сидел я на корточках, так и высунулся, и сразу начал стрелять. Унтеру, он пониже, в башню. Часовому в грудь. Двое в минус, винтовка, автомат и «Вальтер» в плюс.

Никакой человек не ждет нападения снизу – зрение у человека так устроено, и у нападающего всегда есть время. Обычно от полутора до трех секунд. Пока команда до мозгов дойдет, организм среагирует и руки ствол автомата вниз направят. Все зависит от особенностей и уровня подготовки организма. Эти организмы такой подлянки от меня не ожидали и шустренько понеслись в свою Вальхаллу или куда там солдат охранной дивизии принимают.

Опять обойму сменил, а с той стороны уже тянется кто-то. «Серж»! Он так щелкать и не научился, собака страшная, и я его чуть не пристрелил сгоряча. Стоп. В этих вагонах есть кто-то, мамой клянусь! Это же сколько в такую теплушку людей можно напихать? Мать вашу. Смену охранников, резать надо всю.

Так что я как к себе домой открыл дверь, и мы с «Сержем» зашли в помещение. «Серж» первый, на нем хоть какая-то форма, шинель-то ему подошла, а я сзади примостился за его широкой спиной. Трое сидели за столом около здорового разукрашенного самовара, трое спали на топчанах, стоящих у стен.

Стрелять я начал сразу, прямо из-за спины «Сержа», а он шустро метнулся к тем, кто спал. Стрелял я практически в упор. В грудь, в шею, в голову, в спину лежащим на импровизированных кроватях немцам. Все равно, лишь бы из строя вывести, чтобы до оружия не дотянулись, автоматы у них у всех под руками. Каждому досталось по пуле, потом «Серж» добил троих раненых ножом. Получилось. Ей-богу, получилось! Сильны мы. И что нам теперь со всем этим делать?

Собрали оружие, винтовки «Серж» притащил. Хомяк, блин. Я собрал документы – это Виталику для статистики. Винтовок у этого отделения всего три, у остальных немцев автоматы и два ручных пулемета. «Вальтеров» соответственно тоже три, зато гранат целых четыре ящика отдельно стоят и продуктов полно. Нормально фрицы упакованы, прямо завидки берут.

Пока «Серж» все перетряхивал да патроны и снаряжение собирал, я одну листовку на окно прилепил, прямо на запотевшее, мутное стекло, а вторую под самовар засунул. Пусть Авиэль порадуется. Да и упырям будет приятно, что мы их не забываем.

Вооружились мы с «Сержем» автоматами и к вагонам подошли. Говорок за стенами слышен, по-русски говорят, а сами вагоны только проволокой толстой закручены. «Серж» один вагон раскрутил, открываем дверь чуть-чуть, на ладонь, и «Серж» тихо так:

– Товарищи! Только тихо! Пусть кто из командиров подойдет, здесь разведгруппа осназа НКВД. – В стандартную «теплушку» было набито больше семи десятков человек, многие раненые, ехали они уже трое суток, за все время кормили их только два раза.

Командовал пленными невысокий изможденный майор с пехотными петлицами. Ну, командовал, не командовал. Просто там, где собираются пять человек, появляется какой-никакой, но лидер, а здесь семь десятков. Вот он к щели и подошел.

– Только тихо, товарищ майор, – говорю негромко, – нужны одиннадцать человек, умеющих обращаться с немецким оружием. Мы охрану вашу перебили, надо сменить и на посты поставить, чтобы не всполошился никто.

«Серж», забери бойцов, пусть сразу переоденутся в немецкую форму и на посты их. Назначь старшего. Переоденутся, забирай с собой пятерых и к пакгаузам, посмотри, что в них.

Товарищ майор. Пулеметчики есть? Нужны двое. Отправьте со старшим лейтенантом. Со мной нужны четверо покрепче, только тихо, сами оставайтесь здесь, а то начнут ваши разбегаться, всех выдадут, – сказал я, отведя в сторонку выпрыгнувшего из вагона майора.

Да. Сильно люди ослабли, майора ветром шатает. Через десяток минут «Серж» подошел ко мне со своими бойцами.

– «Серж»! Давай к пакгаузам, я в охранение, пулеметчиков предупреди, чтобы огня не открывали, – потом, отойдя с ним подальше, добавил ему: – Если какая заваруха, типа войны, встречаемся на базе. Мне всю взрывчатку отдай. Я тогда станцию на воздух подниму. На базу никого не води. Если все будет тихо, пришлешь ко мне гонца. Только одного, не больше. Всех сразу не выпускай, сначала склады осмотри, а потом действуй по результатам осмотра.

Сам я метров на сто вперед к станции уйду, здесь тропинка со станции одна. Часовых предупреди, чтобы в случае чего не стреляли. Поставь их по трое, если что, пусть присылают к тебе связного. – Так минут сорок в охранении и просидел, пока боец не подошел. Услышал я его издали, хотя шел боец аккуратно. Он на меня разве что не наступил.

– Далеко собрался? – негромко спросил я.

– Это вы, товарищ капитан? – Надо сказать, боец не испугался.

– Я. Ты откуда так ходить научился? – Парень действительно ходить умеет, аккуратненько двигается, хотя темень хоть глаз коли.

– Так охотник я, товарищ капитан, с под Архангельска, – отвечает и тихо говорит именно, а не шепчет, что тоже опытного человека выдает – нервами не бренчит.

– Охотник – это хорошо. Полезное на войне умение. Ладно, пошли обратно. – Не торопясь, так же сторожко вернулись. Пленные в пакгаузах уже разместились. Оружия там не оказалось, как я надеялся, а вот обмундирование и, главное, шинели с сапогами там были. Ношеные, правда, а какие и со следами крови. Видно, не первый раз здесь вагоны с пленными разместили. Продуктов немного, в основном просроченные немецкие солдатские пайки, как мне «Серж» объяснил, ну не просроченные, это я уже перевел, а слегка кончившиеся, и мешки с каменными сухарями.

Всего пленных набралось около ста пятидесяти человек. В последнем вагоне немцы держали раненых, так что живых там уже не было, поэтому я там говора и не слышал. Непонятно только, почему там часовой стоял, но спросить уже не у кого. Понятно теперь, откуда шинели со следами крови – с умерших раньше раненых. Это тупик, что-то типа фильтра перед концлагерем.

– «Серж»! Этого бойца – на гонца показываю – с собой берем. У тебя что?

– А все, – говорит напарник, зябко передергивая плечами. Тоже замерз небось.

– Делать что будем? Товарищ капитан НКВД. – Ага, это он на публику работает, точки над «i» расставляет. Видимо, его уже построить пытались.

– Станцию взрывать. Что еще? А потом задание выполнять.

Товарищ майор. Среди бойцов есть саперы, разведчики и краснофлотцы? – Подвис майор, построить меня с ходу не удалось.

– «Серж», тех, кого назвал, ко мне! Давай мухой, нам еще по путям полночи скакать, как бешеным зайцам.

Майор, мы вас сейчас со станции выведем, дальше вы сами.

– А с вами нельзя, товарищ капитан? – Это он меня слегка опустить удумал. Капитан госбезопасности равен армейскому подполковнику, а он меня капитаном назвал.

– Куда, майор? В Кенигсберг? Вам в другую сторону. Я с вами дальше следующей деревни не дойду. Мне еще в Кенигсберге задание выполнять надо, а свою взрывчатку я сейчас на эту станцию угроблю.

Значит, так, выходим со станции, идете, куда укажу, а мы подорвем здесь, до чего дотянемся, и внимание отвлечем. – Пока я разговоры разговаривал, «Серж» отобрал семь человек, это уже с моим охотником.

– «Серж»! Оружие все отдай и свой пистолет тоже, на станции у часовых возьмем.

– У кого возьмете, товарищ капитан? – Опять майор меня достал. С подковыркой спрашивает. Он от рождения такой тупой или прикидывается?

– У часовых, товарищ майор. Вежливо попросим. Мы умеем. Здесь же попросили, и нам никто не отказал, вон даже двумя ручниками поделились. – Это да, с этим не поспоришь, так что майор только губы поджал.

Его, конечно, понять можно, но мне куда тащить эту ораву? Всех своих закопать при этом? Как мне с этим военным потом половыми органами меряться? Полномочиями в смысле.

Он вон только вылез, а уже с гонором наперевес. Хоть бы спасибо сказал за то, что его с того света достали. Вот почему с ними связываться не хочу. Прыщ на ровном месте, а уже своим денщиком обзавелся, типа ординарец, а тот вторую шинель за ним тащит. Этот доморощенный генералиссимус до сих пор своей пустой башкой не понял, куда попал и из какой задницы мы его только что вытащили.

Так что еще через двадцать минут мы с майором распрощались. Как раз около стрелки, где бывший часовой в канаве валяется. Отправил я майора с людьми в сторону Себежа, там все же лесов больше, может, и прорвется кто-то, а сами с «Сержем» пошли прямо от стрелки в сторону станции. Бойцов, что себе отобрали, мы за пакгаузом оставили, наказав никуда не сваливать.

Теперь взрывать станцию было необходимо, да и вооружаться надо снова. Где-то метров через восемьсот от края начались составы. И здесь у крайних вагонов стоял часовой, которого пришлось убирать. Достался нам опять стандартный немецкий карабин «Маузер 98-к», но у этого часового был еще и ранец, в котором была какая-то еда. И тут я услышал шаги. Мы с «Сержем» тут же рассосались под вагонами, а мимо нас, подсвечивая себе фонариком, прошли четыре пары ног. Смена часовых, не иначе. Пришлось опять стрелять. Высадил всю обойму, но одного пришлось добивать ножом. Живучий оказался.

Это они удачно зашли. У Сержа опять появился «Вальтер» и автомат МП-38, ну и теперь уже четыре карабина, которые теперь нам на хрен не нужны. Смели все из карманов в ранец. Загрузили в карманы немцев пару гранат от «Восьмого» и листовки от Сары и Зераха и пошли дальше. Карабины брать не стали. Как с этими веслами под вагонами-то лазать? Патроны только выгребли и в ранец сгрузили, гранат не было почему-то.

Шли наискось, подныривая под составами, выдерживая направление на центр станции, и через шесть составов воткнулись в состав с цистернами, и здесь тоже был часовой и тоже, какая несправедливость, с карабином.

Цистерны оказались с бензином. Не сильно торопясь, я дошел до середины состава и, пристроив первый килограмм взрывчатки, запалил бикфордов шнур. Через четыре цистерны от меня то же самое сделал и «Серж», и мы сразу рванули к пакгаузам. Взорвалось все, как только мы от пакгауза метров на триста отбежали, прихватив ждущих нас бойцов. Сначала был негромкий взрыв, потом грохнуло и осветило так, что я лес за поселком увидел. И понеслось.

Красиво цистерны летают. И громко. Коротковатые все же шнуры, но я их и не рассчитывал на такой экстрим. Нас с «Сержем» чуть не сдуло, но не сдуло, а прилично оглушило всех семерых – пленных оказалось только пятеро. Двое краснофлотцев свинтили втихую, но это ж моряки, у них голова по-особенному устроена. Впрочем, каждый свою судьбу сам выбирает. Не хотят жить, значит, им не надо.

Ушли с задворок станции мы, что называется, огородами. Пристанционным поселком в смысле. Здесь тоже светло, как днем, но наученный горьким опытом народ на улицу носа не кажет, так что ушли мы нормально. Хотя и выглядели на пустой освещенной сполохами разгорающегося пожара улице как «три тополя на Плющихе». А на станции снаряды рваться начали и, похоже, бомбы авиационные. Ничего так мы костерчик запалили. Говорила мне мама: «Не играй с огнем».

Но далеко идти смысла нет. Так и сказал «Сержу». Потому что понравился мне один дом. Хороший такой дом. Большой, нарядный, и свет в нем горит, и, главное, рядом с ним машина стоит. Наша полуторка, это я уже различать стал. Я только рукой показал – «Серж» сразу все понял. А зачем пешком ходить? Если проехать можно! Но напарник неправильно меня понял. Машина меня интересовала мало. Меня сам дом интересовал, вернее, его обитатели, которые сейчас на облаву уедут.

– «Серж»! Ныкаемся на огороде и ждем, когда полицаи свалят. Сами в дом и ждем до вечера. Хозяева все равно вернутся. Заодно и облаву переждем, – сказал я опешившему «Сержу», но больше него были ошарашены освобожденные нами бойцы. Как так? Бежать же надо. Привычка у всех такая. Нашкодили – и ломиться куда глаза глядят, не разбирая дороги. Голову включать никто не хочет.

– Командир! А может, возьмем машину и к карателям? – «Серж» тоже слегка прибалдел от такого предложения.

– И что ты там делать будешь? Где будешь сидеть днем? Или ты думаешь, что каратели сейчас на облаву не уедут? А здесь нас никто искать не будет. Пленные ушли в прямо противоположную сторону. Сейчас упыри всю округу оцепят, пленных примутся ловить, полицаев напрягать. К вечеру хозяева утомятся, привезут нам всю информацию, а заодно и машину пригонят. Вон смотри, полезли. – Ну да, из дома выскочили пятеро, видимо, папашка с сыновьями, завели грузовик и уехали в сторону города. Вернее, на объездную дорогу, потому что отсюда из поселка две дороги: одна в город, а вторая в ту деревню, где каратели базируются.

– Во! Теперь заходим, вяжем обитателей и ждем хозяев. Заодно ребят подкормим. Ну а немцы пусть по району бегают, ноги до коленей стирают. Учись, старший лейтенант.

– Командир, а если здесь облава? – Видуха у «Сержа» обалделая донельзя. Солдаты тоже в крайней степени изумления прислушиваются к нашей беседе.

– А здесь им что делать? Дом полицаев, их в округе все знают. Какой смысл обыскивать пристанционный поселок? По улицам, конечно, прошвырнутся, но по домам однозначно не полезут. Сбежавших пленных обнаружат уже через полчаса. Концлагерь рядом. А лагерь – это собаки с проводниками. Пешком уйти шансов ни у кого нет. Пяток автоматов и пара ручников не оружие для ста с лишком человек. Можем поспорить, здесь никого не будет. Все туда стянутся. Общую облаву и поиск оставшихся можно ожидать только через пару дней, когда сбежавших пересчитают.

– Ну, ты наглец, командир! Я это еще под Себежем заметил. Любишь ты придумать что-то такое, чего не ждет никто.

– Да я, между прочим, никогда не скрывал, что наглец. – Так и сделали. Подошли к дому, зашли на крыльцо и вежливо, по-доброму, попинали ногами в дверь. «Серж» брякнул что-то по-немецки. Я вот только «цурюк» разобрал, только не понял почему, это же вроде «назад» переводится. Но открыли нам сразу.

Вошли в дом, хозяина ласково погладили так кулаком по темечку. Хозяек, их двое: одна старшая, вторая помладше, лет тридцати пяти, взяли за ручки и хотели почтительно проводить в дальнюю комнату. Так нет, не понимают местные женщины вежливого обращения. Откуда младшая хозяйка «Наган» достала, теперь и не спросишь, а могла бы жить.

Хорошо, что я рядом оказался. Отвел руку с «Наганом» в сторону, прижал хозяйку к себе левой рукой, блокируя руку с оружием, и правой рукой воткнул нож в основание шеи. Женщина вздрогнула, удивленно распахнула глаза и умерла. Никто такого не ждет. Вроде приобнял и тут же убил.

Пришлось хозяев пеленать и на кровать складывать. Потом на пару пробежались по дому и никого больше не обнаружили. А вот в одной небольшой миленькой комнатке я нашел целый арсенал. И чего тут только нет! Но пришлось оставить милые моему сердцу игрушки. Потом посмотрим и подберем себе необходимые стволы. Ну, дальше простые человеческие радости. Солдат покормить, помыть и переодеть. Заходим на кухню, а здесь здрасьте, приехали. Наши солдатики уже по второй накатывают.

– Отставить, бойцы! Война еще не закончилась. – Ноль внимания, видно, оглушило сильно на станции. Ну ничего, я хорошо умею уши прочищать.

– Боец! Я запретил пить самогон. Что-то непонятно? Тебе недостаточно приказа капитана осназа? – Вот наглец, как не слышит!

– Не-а, – отвечает, зажевывая предыдущую порцию бутербродом с салом, – недостаточно. – Наливает из здоровой бутыли, я такие бутыли только в кино видел, и накатывает полную кружку.

Вот нормально так! Пока мы по дому бегали с «Сержем», они все причастились и так шустренько еще по одной наливают. А нет. Охотник в сторонке сидит, а парень-то совсем молодой, ну так лет, может, двадцати пяти, жует хлебную корку. Понимает, что с голодухи много нельзя.

Ну и ладно. Недостаточно так недостаточно. Накатить – святое дело. Особенно в последний раз в жизни. Щелкнул «Вальтер», пуля точно в висок попала, мозги, соответственно, на противоположной стенке, а «Вальтер» уже на троих оставшихся, обалдело глядящих на меня, смотрит. Даже «Серж» такого не ожидал.

– Кому еще недостаточно приказа капитана осназа НКВД? – спрашиваю. У одного из оставшихся в живых кружка из рук выпала, залив стол вонючим самогоном. Непонятливого к стенке снесло, только ноги мелькнули, а потом я пригляделся, а у всех троих наколки на руках. Разведчики, мля. Набрал «Серж» уголовников. С собой их тащить – это самоубийцей быть, пришлось еще три раза на курок нажать. Никто и опомниться не успел. Охотник только оторопел малость, но видно, что опять не испугался. Молодец, мужик.

Вашу ж маму! Всю горницу кровью забрызгало. Мне что, теперь с тряпкой носиться? Заняться мне больше нечем. Говорил ведь. В упор из «Вальтера» с глушаком стрелять – одно удовольствие. Никого добивать не пришлось.

– Зачем? Что ты сделал, командир? Это же наши! – запоздало и заполошно заверещал «Серж».

– Это такие же наши, как я испанский летчик, – отвечаю. – Ты, «Серж», башкой начинай думать, а не командирским званием. У тебя восемь девок в отряде, а ты четырех уголовников к себе тащишь. Этим никакой войны не надо. Им бы пожрать послаще, самогона побольше и бабу посговорчивей, а у тебя все бабы с оружием. Со сговорчивостью у них у всех проблемы, а стрелять мы их уже научили. Или тебе жить скучно стало? Так они тебя развлекут по полной программе.

Пока мы с тобой по дому бегаем да полицаев режем, эти воины самогонку наяривают. Вон боец – на парня показываю, – даже за стол не сел, хотя наверняка голодный. Все, закрыли тему. Давай уберем эту падаль. Сиди, боец, сами справимся, – добавил привставшему парню. Так и перетащили уголовничков к хозяевам в комнату, где я еще два раза на курок нажал, заодно и обойму сменил. «Серж» только глазами сверкнул. А нефиг баловать. Отвечать все должны: и старые, и малые. Детей я пожалел бы, а этих нет.

Живешь с предателями под одной крышей, будь любезен с ними к стеночке, а то развели после войны демократию. Десять лет, десять лет. К стенке – и через шестьдесят лет вонять некому.

Может, это и жестоко, но вспоминается мне одна история прошедшей у нас войны. После освобождения Одессы наши войска не сразу в город вошли, а когда входили, то город был прямо-таки увешан повешенными полицаями и предателями – местные жители, не дожидаясь смершевцев, показали свое отношение к прислужникам оккупантов. Но это будет после войны в Одессе, где сейчас живут правильные и конкретные люди, а в Латвии до конца пятидесятых фашистских прихвостней будут сажать. Так что лучше так.

Надо пустые обоймы патронами набить, хорошо запас прихватил. Стреляю-то в основном я, «Серж» сегодня у меня за грузчика. Вернулись обратно на кухню, сели за стол, у парня спрашиваю:

– Боец, так ты сам откуда? Представься. – Молодой пацан, а жилистый и невысокий. Бледный, небритый, изможденный, в сильно потрепанной и рваной форме.

– Младший сержант Архипов, снайпер. Были в разведке вот с этими вот – и на комнату кивает, где мои свежие покойнички лежат. – Товарищ капитан, вы правильно сделали, что их застрелили, из-за них нас всех в плен взяли. – Ну, это-то понятно. Для этого эти орлы в разведку и сдернули. Голодно сейчас под Ленинградом. Хоть и первая военная осень, но даже в армии жрать нечего. Уже не помню, когда там немцы Бадаевские склады разбомбили. Летом, по-моему. Норму питания все время урезают, а войну не выключают. Передышки нет.

Под Питером сейчас такое рубилово, что дальше только вешаться. Вот и свинтили эти новоиспеченные вояки подальше от войны, на вольную жизнь. Бегать из лагерей им не привыкать. Только одного они не знали. Привычные для них этапы и лагеря у нас – это просто пионерский лагерь по сравнению с немецкими порядками. Не ожидали уголовнички, что их в общий вагон определят и сразу голодом морить примутся, а до лагеря они еще не добрались, чтобы под немцев улечься.

– О как! Слышишь, «Серж»? У нас еще один снайпер есть. Здорово. – Снайпер да архангельский охотник. Только из-за этого парня имело смысл зайти на станцию. Теперь надо парня живым до базы довести. Похоже, сегодня каратели отменяются, с ним мы далеко не пройдем – парень на ногах еле держится.

– Так, охотник. У нас в группе не принято по званиям никого звать. Я командир, он «Серж» и на «ты». Привыкай так. Про падаль эту забудь, было бы о ком думать. Не было их. Ошибка природы это. Ты давно не ел?

– Два дня, – отвечает.

– Так. Давай сначала жиденького похлебай, а потом спать ложись, а мы подежурим, – сам в печке лазаю. Ага. Вот похлебка какая-то в чугунке и теплая еще.

– Давай ешь, и немного, проснешься, еще поешь или помоешься сначала? – Смотрю, а у него ложка по пути замерла. Парень спит уже – разморило в тепле. Пяток ложек всего и съел, но он, видно, еще чего-то перехватил со стола.

Конечно. Двое суток не ел, да и перед этим, видно, ел не очень. Рядом с фронтом наверняка еще какой-то лагерь есть, типа фильтра, кормить там стопудово не принято. От двух до пяти дней он там провел точно, пока всех собрали и на паровоз определили. Все это время в холоде, голоде и в неизвестности, а потом сразу в тепло и безопасность. Кого угодно вырубит. Подобрали мы его с «Сержем», в спальню на кровать отнесли и двумя одеялами накрыли.

Нет, все же ходить в мокрой одежде в конце октября то еще удовольствие, хорошо, печка в доме горячая. Разделись мы почти догола, и все свое сушиться повесили. Сменку на себя у хозяев надергали. Вечно «Серж» несет какую-то хрень. «На машину, на машину». – Щаз. Так и простудиться недолго. Как я подвиги буду совершать? С мокрыми ногами и гремя соплями в носу? В общем, обсушились, поели и через одного поспали.

Охотника я будил и кормил, потом опять спать уложил. Между хлопотами и оружейку местную разобрали. Я так и не понял, зачем хозяевам пулемет «Максим». Нам он тоже ни в какое место не уперся, к тому же есть у нас с десяток на базе, но если место в машине будет, обязательно заберу, пусть еще один будет. Все же станкач – это станкач, ну и все остальное тоже заберем.

Винтовки, пара сороковых СВТ, шесть СВТ тридцать восьмых, одна «Мосинка» с оптикой, ППД девять штук и два ручника ДП. Патронов склад целый, три стопки заводских ящиков с цинками у стенки и гранат много, двенадцать ящиков. Два из них РГД-33, остальные «феньки». За «лимонки» хозяевам отдельное спасибо, ну и за патроны тоже, их никогда много не бывает. А вот в холодной кладовке за крыльцом мы нашли вещи прямо валом, и все почти ношеные. Эти хозяева, похоже, тоже в расстрелах участвуют – еще одни упыри-многостаночники. Обнаружив кладовку с вещами, вернулись в дом, прошлись по комнатам и устроили обыск. Нашли, разумеется, в этот раз «Серж» тайник нашел. Учится потихонечку. Мозги бы ему еще поправить, как напарнику цены не будет.

Между делом наш «Охотник» печку протопил, мы же с «Сержем» городские. Куда там дрова пихать, я знаю, а что там надо открыть, чтобы не задохнуться, это точно не ко мне. Печки, кстати, две в доме, и около каждой внушительная такая поленница дров, так что даже на улицу выходить не пришлось.

Пока «Охотник» спал, я автомат «Сержа» зарядил правильной гильзой, на СВТ сороковку оптику с «Мосинки» переставил и верхний патрон, который в патроннике, зарядил пулей без пороха. Человек мне нравится, но проверить его не мешает, хотя вроде все путем. Боец как проснулся, увидел приготовленную для него снайперку. И тут же у меня спрашивает:

– Можно, товарищ капитан?

– Можно. Но не товарищ капитан, а командир. У нас как у летчиков – боевая победа от всех зависит, но мы к этой победе вместе идем. Так что привыкай, – он только кивнул.

Винтовку взял, всю разобрал, почистил, обоймы отобрал, патроны все прокатал и протер. Сразу видно, с оружием обращаться умеет. Да и за СВТ уход нужен: если ее как «Мосинку» эксплуатировать, перекосов очень много будет. У СВТ приколов внутренних вагон и маленькая тележка, я это только здесь от «Старшины» узнал.

«Охотник» СВТ чуть не вылизал. Меня, кстати, попрекнул и другую винтовку себе взял. Завод-изготовитель и год выпуска ему больше понравились. Молоток. Разбирается. Я-то откуда это могу знать? Когда я родился, они только в музеях остались, а у моих криминальных знакомцев таких винтовок не было. Только «Маузеры 98-к» и «трехлинейки», да и те в состоянии хуже некуда. Видеть я их видел и даже разбирал, но стрелять не пробовал. Боеприпасы до моего времени тоже добираются в состоянии «только на выброс», а пострельбушников на халяву и без меня в той компании хватало.

Прицел «Охотник» сам перекинул, опять винтовку раскидал, и мой патрон, из которого я порох высыпал, забраковал. Царапины ему не понравились. А как я пулю без царапин вытащу? И так все патроны поштучно осмотрел, протер и в обоймы зарядил. Ну и одели мы его по-человечески, а то его обноски только на помойку.

После пяти вечера я стал полицаев ждать. Целый день они под дождем пробегали. Ночью их с усиления однозначно должны снять. В поселке, кстати, было какое-то шевеление, но точно не зачистка, а сюда, в этот проулок, даже не заходил никто.

В девятом часу полицаи пожаловали, и не одни. Еще двоих притащили, и «в дрова» все. Двое идти сами не могли, так устали на работе. Так что переход из сильно пьяного состояния в наглухо мертвое у многих прошел практически незаметно. Несильно заморачиваясь, в этот раз мы с «Сержем» работали ножами. Двоих, правда, оглушили и по-быстрому связали. «Охотник» пеленал, да так умело. Я его узлы мельком потом глянул. Это только резать – развязать не получится. Надо будет у него поучиться.

Словом, работы привалило. Пока всех раздели. А куда деваться? Отряд-то растет, а полицейскую форму немцы мне почему-то не выдают. Приходится самому крутиться. От оружия освободили, документы на столе разложили, опять «Охотника» переодевать пришлось, да и «Сержа» заодно – я-то в кузове поеду. Пока «Серж» с «Охотником» делами занимались, я до машины дошел, подсвечивая дорогу немецким фонариком, что с разводящего на станции взял. В кузов заглянул, а тут сюрприз, вернее целых три. Больше половины машины продуктов и две девчонки связанные.

Вот, еж вашу мать. Женский батальон, блин! Куда мне вас девать-то? Своих восемь штук уже. Дошел до дома, обрадовал «Сержа», притащили они с «Охотником» девчонок. Присмотрелись, а они светленькие: то ли русские, то ли латышки. Мокрые, дрожащие, слегка побитые и сильно испуганные молодые девчонки. Но главное – живые. Уже проще, а вот фиг я вас у себя оставлю, это еврейку оставить здесь – на смерть ее обречь, а эти к родственникам заныкаются. Найдут куда.

Оттащили девчонок в спальню и, не развязывая, сгрузили на кровать. Сначала делом надо заниматься. Мне еще полдома грузить. Не оставлять же здесь оружие и то, что нам надо, а нам все надо. Вон те же подушки с одеялами. У меня список «Старшины» в голове напечатан. Нашему отрядному хомяку всегда всего мало, а машина у меня сейчас одна. В общем, полночи паковали да грузили все. Остаток свободного места в машине добили мешками с крупой, луком и картошкой. Но все не вошло, а жаль – запасливые хозяева были. Много еще можно было бы нахомячить.

Между делом полицаев попробовали допросить, но от них толку чуть. Они оба «в дрова», в смысле лыка не вяжут, девчонки больше рассказали. Они как раз с той стороны жили, куда майор со своими бойцами пошел. Не удержал майор людей, они у него еще на шоссе разбегаться начали. Ну и понеслось. Девчонки сказали, что стреляли с разных сторон и бой был сильный, я-то его не слышал, у меня станция рядом. На станции еще часа четыре что-то взрывалось. Душевно так мы по станционным задворкам прогулялись. Надо чаще практиковать подобные прогулки.

Девчонки оказались родственницами. Не сестрами, а просто родственницами. В таких деревнях все друг другу родственники, сами уже не знают, по какой линии. У их деревни кого-то из пленных полицаи выцепили и в деревню к ним заехали. А там слово за слово, и сразу партизан на месте нашли, когда девчонка понравилась.

Ну и повезли проверять на предмет принадлежности к террористической организации, а заодно и целкости организма. Родственникам звездянок выписали, дома вытрясли и повезли все дегустировать. Хорошо, не убили никого, были в команде полицаев местные. Понятно, что в пути зарядились самогоном – «наша служба и опасна, и трудна», а тут мы с «Сержем». Печалька. Неудачный конец удачного дня, но это для кого как. По мне так мало их приехало, «Серж» только во вкус вошел, а они уже закончились.

Девчонок мы накормили, одели из запасов полицаев, разрешили набрать себе шмоток сколько унесут и наказали валить все на нас. В смысле, если их поймают, не запираться и партизан не изображать, а сдать нас с потрохами. Могут только добавить, что нас много было, видели только троих, а в доме еще люди были, по голосам пять или шесть человек, а то не поверят им и бить их будут. И что здесь еще полицаи были и полицаев тех мы благодарили за помощь. Еще и по два колечка золотых им подарил. Но это специально. Теперь они обе будут про нас молчать как партизан на допросе, но плести про нас будут все что в голову взбредет. Им-то зачем, чтобы нас поймали?

Так и расстались. Мы на машине домой, походя сказав, что нам еще до Риги ехать, а им наказал до утра сидеть в доме, а потом валить куда глаза глядят. Это на случай, если их отловят и начнут иголки под ногти загонять. Вот и пусть нас гестапо под Ригой ловит. Полицаев-везунчиков мы забрали с собой. Во-первых, допросить. Может, скажут чего путного, как протрезвеют. Во-вторых, надо же на ком-то ножевой бой малолеткам нашим ставить, а то они одну макивару, Виталькой сделанную, ножами уже разнесли. А в-третьих, одна из девочек вломила полицаям по полной программе – оказывается, это самые мерзкие твари в округе. Эти двое такое творят, что «Серж», слушая рассказ отогревшейся и ожившей девушки, побледнел. Удивительно, что именно они остались живы, и я пообещал девчонкам, что они просто так не умрут. Вот это завсегда пожалуйста – привезем на базу живое учебное пособие, заодно и допросим по полной программе.

Ну и традиционные наши шалости. Авиэлевские листовки на столе кухни, куча трупов в палисаднике – замотались всех туда таскать. Традиционная граната под трупами и листовка, опять же от Авиэля, и торчащая из, простите, заднего прохода верхнего полицая, но в этот раз с «сержевскими» пояснениями на немецком языке. Он когда писал, от хохота заходился, но мне не перевел. Собака страшная. Вот ведь взрослый человек, командир всесильного НКВД, а развлекается как мальчишка. Я вообще заметил: «Серж» отошел, живет с полной отдачей, как будто мешок цемента с души скинул.

Зона действий группы армий «А» 103-й тыловой район группы армий

Оперативная сводка по району

В зоне действий генерального округа «Латвия» действует особо опасная диверсионная группа НКВД под командованием капитана НКВД под псевдонимом «Второй». В ночь на 20 октября 1941 года данная группа совершила нападение на санитарную зону шталага-347, находившуюся в технической зоне железнодорожной станции Резекне-1. В результате нападения были освобождены более двухсот военнопленных. После чего данные военнопленные разрозненными группами попытались скрыться в ближайших лесных массивах.

В дальнейшем группа «Второго» совершила подрыв железнодорожного состава с авиационным топливом. В результате взрыва на станции Резекне-1 было уничтожено значительное количество военного имущества группы армий. Потери личного состава уточняются.

21 октября 1941 года

Ну «Серж»! Тумбочка волосатая! Сам за руль сел, а меня в кузов отправил – полицаев сторожить. «Сержу» с «Охотником» хорошо в кабине, а здесь опять дождь начался. Какого неприличного органа я напросился в кузове ехать? Сижу на щитке от «Максима», как мокрая курица на жердочке. Хорошо, удалось под задницу пару подушек положить и ноги на лежащего полицая поставить.

Пленные дорогу восстановили, нигде мы не застряли и уже к утру были дома. Опознались на фишке, позвонили на базу и подогнали грузовик к минам. Не нам же полицаев на своем горбу на базу тащить. Нам бы свои умотанные тушки до теплой печки донести. Так что, когда перед минами остановились, немного подождать пришлось, но через полчаса целая толпа прискакала. Комитет по встрече, блин. Даже две девчонки – Сара и «Фея», одетые по-боевому, как на выход. Вера мне потом сказала, что, как только мы ушли, они оделись и так и жили все время. Нас ждали. Опять повезло карателям: не добрались мы до них. Ну, ничего. Сейчас полицаев допросим, может, чего нового расскажут.

Спасенный нами боец обалдел слегка от такого количества народа. Он-то все недоумевал, куда мы столько всего набираем, а потом, когда в дом к нам вошли, вообще в осадок выпал, Сару с «Феей» со снайперскими винтовками увидев. Девчонки, как в дом вошли, обе на мне повисли, но они же разного роста. Обнял их, а «Фея» ногами болтает – так приподнял и держу одной рукой. Блин! Они теплые, а я с улицы. Замерз на своем насесте, как собака бездомная. Пообнимались, поставил «Фею», смотрю: смути-лись обе.

– Все, девчонки, – говорю, и сам смущен. Впервые в жизни у меня такое.

– Как у нас дела? Рассказывайте, – и тут мне Сара выдает:

– Командир. Вчера утром мимо нас полицаи проезжали. Три пустые телеги, двенадцать человек. По разговору хутор какой-то искали, но мимо нас проехали. Поехали в сторону Краславы от шоссе.

– О как! Вечером не возвращались? – спрашиваю.

– Нет, командир, – опять Сара. Ага, сегодня спать не придется.

– «Серж», «Старшина», готовимся к бою. Сара, «Фея», будите напарников, готовиться как на выход. Бегом. – Тут «Серж» вылез.

– Что случилось, командир?

– Полицаи вчера мимо нас проехали, искали какой-то хутор, вечером не возвращались. Значит, сегодня они возвращаться будут. Раз искали хутор – значит, не местные. А что они здесь делают? Надо брать. По возможности живыми.

Народ! Знакомьтесь, наш новый боец, боевого имени пока нет.

Ты с нами, «Охотник»? Или на хозяйстве останешься?

– С вами, товарищ капитан. – Морда лица у парнишки сильно озадаченная. Никак не привыкнет к нашему колхозу.

– Хорошо. С нами так с нами. «Старшина», одень бойца по-человечески.

– Понял, командир. Пошли, «Охотник», – съязвил «Старшина».

– «Погранец», у нас телефонного провода много? – «Погранец», как и все инструкторы, все знает.

– Да, есть, командир. Километров двадцать пять, наверное. – Если «Погранец» вопросу и удивился, то виду не подал.

– Значит, так. Берешь Зераха, «Девятого» и двоих на свое усмотрение и от фишки тянешь линию связи до первого поворота на дороге. Прямо через лес. Потом сидишь и ждешь полицаев. Проедут мимо тебя – отзвонишься нам, скажешь состав, сам никуда не лезешь. Мы их встречаем на броневике и грузовике. – Схема проверенная и главное – нигде не засвеченная. В смысле живых свидетелей этого цирка мы никого не оставили.

Завели броневик и один из «Блицев», нарядили всех в немецкую форму, каски и маски, которые стараниями Виталика, «Иванова» и девчонок стали превращаться в реальные маски, а не просто тряпки на лице. Пока готовились, согласовывали состав боевых групп, заводили технику и выдвигались на исходную точку, наступило утро. Пришлось прождать еще три часа, но ожидание наше было вознаграждено. Дождались мы уже шесть полностью загруженных телег с теми же двенадцатью полицаями, которых встретили метрах в пятистах от поворота на наш хутор.

Встречал «Серж» со «Старшиной» и нашей командой малолетних головорезов на «Блице». Я с «Охотником» и снайперами из леса контролировал процесс, и уже спеленали всех, а один полицай неожиданно подорвался. Пихнул ногой вязавшего его Давида, перекатился к телеге, вскочил на ноги и схватил автомат. «Охотник» с «Феей» выстрелили одновременно. Попали, разумеется, даже меня опередили, но я старшего полицая контролировал. Тот попробовал дернуться, но там же «Серж». Так что вязали старшего полицая уже в бессознательном состоянии и с разбитой головенкой. Хороший у «Сержа» удар с правой. Прямо загляденье. Удар – нокаут. Как от такого удара у полицая голова не отвалилась, не знаю.

Полицаев привезли на базу и развесили рядом с тем навесом, где танк стоял. Усилиями наших умельцев этот навес превратился в неслабую «качалку». Все тринадцать тушек достаточно комфортно поместились на свежем воздухе рядом с навесом. С учетом того, что на улице пошел дождь со снегом, спать сегодня никому не придется, допрашивать-то полицаев надо. Улица у нас ни разу не отапливается. Чуть промедлим, допрашивать будет некого. «Погранец» со своей группой сматывал телефонную линию и убирал следы на дороге, выставив наблюдателей, а мы ушли на базу. Похоже, полицаи искали нас – уж больно нервно они отреагировали на броневик. Надо трясти полицаев.

21 октября 1941 года

Ну да, как это ни погано, полицаи искали нас. Мало того, искали нас уже целенаправленно и все кому не лень, что в общем-то и неудивительно. Другое дело, что приказ полицаи получили неделю назад и всю неделю отрабатывали тот район, который им был назначен, но нам опять повезло. Вчера полицаи искали нас не там, где им приказали. Под шумок эти шустряки-самоучки себе на голову решили ограбить один зажиточный хутор, находящийся совсем в другой стороне от района, куда их направили. Что само по себе означало, что здесь нас никто не ищет. Иначе к нам обязательно заявились бы местные упыри, которых мы еще не успели вырезать. Поэтому нам с «Сержем» надо собираться. У нас было максимум двое суток, пока полицаев не начали искать.

– «Серж», собираемся на выход. Уходим сегодня ночью. «Старшина», после нашего ухода заваливаешь дорогу парой деревьев, так чтобы проехать было невозможно, и минируешь обходы и тропы. Фишку отодвигаешь за старый заминированный участок. По дороге мы больше не ездим. С завтрашнего дня фишка усиленная, не меньше трех человек. Нас с «Сержем» готовишь на выход не менее чем на четырехдневный срок. И сидите здесь тихо, как мыши. Нового бойца зовут «Рысь» – очень мягко и тихо ходит, да и «Белка» у нас уже есть. Включай его в обучение бойцов и снайперов. Возьми под свое крыло, объясни все и посели рядом с собой. Парень молодой, но качественный, нам по-любому пригодится.

– Командир! Куда в этот раз-то? – «Серж» явно недоволен. Я бы тоже пару дней отдохнул, но время, время, мать его за ногу. Сегодня уже снег с дождем шел.

– Время, «Серж»! Времени совсем нет. Что полицаи напели, слышал?

– Ну, слышал, командир!

– Не нукай, не запряг. Слышал, да не услышал. Они нас должны искать в другом районе, но о том, что они сюда пошли, родственники однозначно знают. Если они здесь пропадут, получим облаву по полной программе. Заметь, здесь нас не ищут, эти полицаи пришлые. Значит, их надо отвезти в их район, скинуть там, а дальше в том направлении засветиться и нашуметь. Пусть все считают, что мы их зацепили в их районе. Пойдем мы, если сегодня снег пойдет, самое позднее завтра.

– «Старшина»! – Но «Старшина» уже умелся куда-то. Ладно, потом.

– Найдешь «Старшину» и передашь. Полицаев режем, но режем так, чтобы всем страшно стало. Хоть на куски их порубите и убитого тоже. После чего грузите их на две телеги. Пусть курсанты займутся, заодно и потренируются. Тех двоих упырей, что со станции привезли, после допроса отдайте снайперам, как в прошлый раз. Там и закопаете.

Вечером уезжаем к их поселку, оставляем телеги, обрезаем постромки и верхом уходим к следующему полустанку, где ждем поезд. На поезде едем к Даугавпилсу и максимально шумим там, со взрывами и прочими безобразиями, а потом потихоньку возвращаемся, сначала на попутке, потом пешком. Иначе с этой базой можно будет проститься. Как только упыри прочухают, что мы здесь сидим, они прошлогодний снег поднимут и в лесу всю листву перетряхнут.

Можем пойти втроем. Возьмем «Гнома», тогда взрывчатки больше унесем. Фугасов «Восьмой» уже много наделал. – Собирались в этот раз очень основательно. «Гном», услыхавший, что он идет с нами на задание, подпрыгнул чуть не до потолка и тут же проникся важностью задания. Получив целеуказания, он чуть не вприпрыжку ускакал доставать «Старшину», а я, озадачив по пути Виталика, дошел до кровати, а то что-то сам уже умотался.

Последняя декада октября, а здесь зима уже. Когда седьмого ноября парад в Москве будет, уже вовсю снег и морозы ударят. Я помню это по кинохроникам из своей жизни. Хорошо все же будущее знать, хотя бы кусками, как я.

У нас северо-западная роза ветров. Вся погода идет из Питера. В Питере дождь – в Москве на следующий день. Мы сейчас ближе к Балтике, значит, у нас холода должны раньше начаться. Теоретически. Здесь немного южнее, так что ух его знает, какая погода вырастет дальше, но теплее однозначно не будет.

Вечером, прихватив «Рысь», зашел к врачам с очередным подарочным «Вальтером». Попал как раз на ужин и был усажен за стол. Кто бы сопротивлялся? Тем более меня посадили между Сарой и «Феей», которые меня накормили до отвала. За чаем попросил позвать Авиэля и в торжественной обстановке я вручил ему пистолет.

– Спасибо, Авиэль! Хорошая работа. Правда, хорошая. Теперь пока так не будет экипирован весь отряд, из отряда ни ногой. Извини, все равно зимой у нас никакой работы, кроме учебы, не будет.

А пока, Авиэль, я таки могу сказать тебе, шо ты хулиган. Это же надо! Один еврейский портной перебил восемнадцать немцев, освободил сто пятьдесят пленных и взорвал к Бениной маме станцию. Снаряды взрывались часов шесть. После чего зарезал пять полицаев и еще двоих притащил на базу, как всегда, с грузовиком, полным всякого добра. И по пути раскидал в самых неожиданных местах свои листовки.

Таки мало того. На одной листовке написал шо-то на немецком языке и, не за столом будет сказано, вставил эту листовку одному полицаю в то самое место, на котором мы все сейчас сидим, и все это со сломанной ногой. Давай мы тебе сломаем вторую ногу? Может, война быстрее закончится? – Девичий хохот за столом чуть не выбил стекла в окне.

– Таки да, он сделал бы еще больше, но листовки закончились. Мне не верите вот, он притащил свидетеля. Кстати, девочки, знакомьтесь. Ваш новый инструктор. Позывной «Рысь», специальность снайпер, мирная профессия – охотник. Будет у вас инструктором по выживанию в лесу, по хождению и по стрельбе. Скоро «Третий» сделает вам приспособления для бесшумной стрельбы, сразу начнете выходить в дозоры с этими приспособлениями и начнете ежедневно стрелять с инструктором.

– Командир, а когда ты нас на задания брать будешь? – Это Сара, не выполнил я свое обещание, не успел до снега.

– Как снег сойдет, радость моя! Теперь только как снег сойдет. Большие задания имеются в виду, а по мелочи так с «Феей» по месту пешком походите. Как только сделаем вам глушители на винтовки и выучим вас слегонца, так сразу начнете ходить на практические стрельбы. Хорошо, что у вас теперь нужный нам инструктор есть, не только я буду вас учить, а то «Погранец» мальчишек тренирует и уже не успевает.

«Рысь», в первую очередь выбери всем девочкам винтовки, как себе выбирал, и подбери обоймы и патроны и покажи все. У нас принято, что инструктор в любое время отвечает на любой вопрос бойца. Займись прямо завтра. Подбирай винтовки всем, у кого СВТ, но сначала Саре, Эстер, «Фее» и «Дочке». «Дочка» – старшая группы. Все вопросы по занятиям согласовываешь с ней и «Старшиной». Тебе тоже будут делать прибор бесшумной и беспламенной стрельбы. По-простому глушитель. Понятно?

– Понятно, товарищ капитан.

– Девчонки. Объясните потом своему инструктору, как надо обращаться к командиру. Вот что армия с человеком делает, даже за столом тянется, – добавил с усмешкой.

– «Фея». Прелесть моя! Как ты сама? Извини, некогда было раньше спросить.

– Хорошо, командир. Уже лучше. Мария лечит, – отвечает тихо, а сама покраснела. Ничего страшного, пусть привыкает. Привыкает и к моей манере личного общения, и к тому, что я ее в напарницы выбрал. Это просто для того, чтобы держать девочку все время под надзором. Со мной рядом она никого лишнего не убьет. К тому же я тоже присматриваюсь к людям и буду набирать группу для выполнения своих заданий, которые будут сложнее некуда.

– Мария лечит, а ты добиваешь. Сегодня опять стреляла. Молодец, кстати, с «Рысью» одновременно выстрелила.

«Рысь». «Фее» надо переделывать винтовку, для нее отдача СВТ слишком сильная. Учитывай при тренировках. «Третий», мой заместитель, будет заниматься этим, но ты тоже не забывай и вообще все рабочие вопросы согласовывай с ним.

И напоследок, девчонки. Готовьте листовки с максимальным количеством имен. Завтра ночью мы уходим, так что к вечеру чтобы все было готово. От Авиэля напишите обязательно, у него самого работы выше крыши. Ну, все. Спасибо за ужин. – Зима дала нам еще один день на подготовку. Снег пошел на следующее утро. Ночью прилично подморозило, и под утро небольшой дождь превратился в небольшой снег.

Странно, я и не заметил, как прошло три месяца моей войны. Целых три месяца. Я создал то, чего нет в этом мире. Почти то, что хотел с самого начала. Мобильное подразделение для уничтожения живой силы противника. Осталось самое главное: не угробить это подразделение за зиму.

Мне во многом повезло. И с людьми, и с вовремя подвернувшимися хозяйственными и хорошо пограбившими упырями, и с этими набитыми всем необходимым для жизни людей хуторами. Главное, конечно, с людьми.

Я гляжу на падающий за окном снег, сидя в теплом и просторном деревенском доме, а не в промозглой и сырой землянке, а за окном бегают по заснеженному двору молодые люди. Бегают и негромко хором поют по-немецки. И поют, и бегают с каждым днем все лучше и лучше.

Те самые люди, которые должны были погибнуть уже три месяца назад. Сытые, экипированные, хорошо вооруженные и, главное, живые молодые люди. И руководит ими человек, который без нас с Виталиком в эту зиму умер бы от голода и холода в одном из многих десятков концентрационных лагерей. У нас есть и саперы, и водители, и техника, и время для обучения людей, и эти желающие всему учиться мальчишки и девчонки.

Мне очень во многом повезло, но теперь везение заканчивается. Наступает зима, а у нее совсем другие законы. Теперь, если неудачно высунуть голову, можно остаться вообще без всего. Хорошо, что у меня есть Виталик. Незаметно для всех он приобрел авторитет, и все в мое отсутствие называют его «командиром». Без меня он никому не только голову – палец высунуть не позволит, а еще у меня есть «Старшина», который везет все возрастающий воз хозяйственных и бытовых проблем отряда.

Мне же опять надо совершить невозможное. Максимально отвлечь внимание противника от этого района. Именно поэтому я беру «Гнома», и именно поэтому мы тащим максимальное количество взрывчатки и достаточно большое количество листовок с разными именами. Нет, все же надо брать еще и Арье. Троих мало, тем более что они с «Гномом» хоть и немного, но поработали в паре. Работать все равно в основном будем мы с «Сержем», а таскать то количество взрывчатки и снаряжения, которое я собираюсь взять, одного «Гнома» недостаточно. Тем более что «Вальтеров» с глушителями у нас уже четыре и разгрузки и маскхалаты у нас есть на всю мою небольшую группу. Ну а сам Виталик, как только мы пришли с выхода, принялся за доводку глушителей по моим рекомендациям.

Опять сидим за столом «малым кругом». Только в этот раз уже с новым инструктором-снайпером по имени «Рысь». Всего сутки прошли с нашего возвращения, но ошарашенное выражение у него на лице проскакивает периодически. Парень совсем не ожидал, что прямо под носом у немцев может вольготно расположиться такой многочисленный, хорошо вооруженный и экипированный отряд. Да и внутренний распорядок лагеря здорово отличается от армейских порядков.

В первую очередь его с утра выгнали на зарядку, где его будущие подопечные шустро бегали по двору. Побегав с ними минут десять, парень, конечно, выдохся, а я вломил «Погранцу». «Рысь» только что из плена, а наши малолетние лоси бегают уже третий месяц подряд. Это только кажется, что по времени мало, а на самом деле – в этих крепких деревенских парней уже столько труда вложено!

Так что «Рысь» отправили в «качалку» – это я так навес из-под танка окрестил, а они с ходу подхватили. Там теперь все тренируются. Набили сеном мешки, сделали из них маты, отгородили досками и теперь и приемы отрабатывают, и ножи в макивары бросают, и пленные чуть в сторонке при надобности висят. Упырей, кстати, уже допросили и зарезали всех, на пару телег свалили и чуть в сторонку телеги отогнали.

Пока «молодые» бегают, в «качалке» тренируются «Девятый» с «Восьмым», «Старшина», «Белка» с «Батей», Клаус с Еленой и все девочки-снайперы. «Качалка» небольшая. Конечно, она маловата для потихоньку увеличивающегося отряда, поэтому очередность жесткая, а тренировки и разминки я ввел для всех. Вроде бы зачем это молодым врачам? А нет, потянулись за девчонками. Мы с Виталиком и «Сержем» появляемся там эпизодически и в совершенно разное время. «Серж» ведет занятия для всех, так что, когда мы не на выходе, он из «качалки» не вылезает.

В общем, из «качалки» «Рысь» вышел очень сильно удивленным, увидев в ней своего персонального опекуна «Старшину» и своего персонального диетолога Елену Лерман, в девичестве Винклер. Да и то, как молодые бойцы выполняют приказы командиров, удивление вызывает у всех, кто появляется в лагере. Инструктаж «Рысь» уже прошел, и первые дни он будет проводить с «Погранцом» и «Старшиной», так что пусть сидит. Сейчас и первое задание получит.

Начал, как водится, я.

– «Старшина». По нашему выходу с базы сделай два завала. Один в лесу, метрах в ста пятидесяти от дороги, так чтобы с дороги видно не было. Его не минируешь. Где будешь делать второй завал, смотри сам, но не сильно далеко от базы, его минируешь, как я сказал. Дозорных ставишь за вторым минированием и маскируешь по полной программе. Проведешь вторую телефонную линию, с первой провод не сматывай, пусть лежит, только либо отметь его, чтобы в случае под снегом можно было найти, либо на дерево подними.

«Третий» сразу после нашего ухода займется экипировкой снайперов. «Белка», «Батя», «Восьмой» и «Девятый» прикреплены к нему. Ни на что их не забирай. Как только они сделают глушители на немецкие карабины, начинаете тренировки по стрельбе с «Рысью». Дозоры на «фишках» ставишь с оружием с глушителями. Ну и, наверное, все. Что у нас по запасной базе?

– Почти все готово, командир. Выкопано все и перекрыто, печки только осталось сделать, но материалы есть. Сделаем. Полуторку разбирать?

– Думаю, не стоит. Может, пригодится в следующем году, и, пока земля не промерзла, сделай еще одну землянку для «Третьего». Ему под мастерскую надо. Поторопись, скоро морозы ударят, можешь просто выкопать сначала, а потом доведешь до ума.

– Хорошо, командир. Завалим дорогу, сразу займусь.

– Загони в лес, на подготовленную стоянку напротив хутора, всю технику и законсервируй на зиму. Сними с грузовиков тенты и отдай «Иванову», он знает зачем. Потом въезд замаскируешь елками, а когда снегом засыплет, технику видно не будет.

Землянки на новой базе маскируй, и пусть их снегом засыпает. Присмотрите место для постоянного дозора. Сделайте невысокое укрытие из жердей и замаскируйте.

– «Погранец». Что у тебя с теми хуторами, которые разведывал? – Чуть не забыл я про это. Вовремя спохватился.

– Там все, как ты говоришь, командир, мутно. Хутора большие, есть рабы, людей много. На оба хутора приезжают полицаи. На дальнем хуторе дедушка-охотник. Меня не увидел, но лес слушал, насторожился. Надо при строительстве выставлять дозоры. До хуторов достаточно далеко, но как только озера замерзнут, если на охоту пойдет, может на нас наткнуться. Очень много народу на хуторах, полицаи приезжают груженые, и часто.

– Тогда так. При строительстве выставляешь усиленные дозоры, берешь с собой «Рысь» и в процессе всех на пару учите ходить по лесу. «Рысь» проводит дополнительные занятия по ориентированию в лесу.

Пока озера не встали, я думаю, гостей можно не ждать, а потом, если этот дедушка объявится, грохните его. Удастся взять живым, возьмите, нет, не рискуйте, но живым его отпустить нельзя. Зимой будет время – зачистим оба хутора. Ну, вроде все. Тогда до вечера, выдвигаемся за полчаса до наступления темноты. – Виталик подготовил нас очень хорошо. Немецкие автоматы у всех, личные пистолеты у каждого, дополнительные «Вальтеры» с глушителями, взрывчатка, гранаты, продукты на пару дней. «Глушаки» переделаны, разгрузки пошиты на всех четверых, боеприпасов взяли столько, сколько унесем на себе. Даже отстреляли по паре обойм, чтобы ребята привыкли хоть немного к необычному для них оружию, чем привели всех в жуткий восторг. Теперь разговоров в лагере будет на неделю. Немецкую форму мы надевать не стали, особого смысла в этом нет – если что, снимем с кого-нибудь на месте.

За день прилично подморозило – к вечеру мороз опустился градусов до пятнадцати, и следов как таковых мы не оставляем. К тому же их за нами заметает начинающейся крутить поземкой. В этот раз нас никто не провожает. Сразу за нами начали валить подрубленные загодя деревья, так что дорогу с завалом к утру еще и заметет. Везем мы с собой и четыре пары лыж с палками. По пути где-нибудь их выгрузим и замаскируем. Водилами кобыл у нас «Гном» и Арье. Мы с «Сержем» расположились в телеге, я так даже поспал три часа, пока ехали по дороге.

На шоссе пустынно. Как только темнеет, движение на дороге замирает. Километров через пятнадцать мы выгрузили и замаскировали все четыре пары лыж. Лыжи – это так, на всякий случай. Мало ли как возвращаться придется, да и «Погранец» в эту сторону ходить будет. Получится – заберем, нет – как-нибудь заберет «Погранец». Таскаться с ними мы не собирались, а место очень приметное, лес почти вплотную подходит к дороге. У самой дороги мы лыжи оставлять не стали. Выбрали высокую сосну, выделяющуюся своей монументальностью, и, отступив от нее метров тридцать, в елочном подлеске замаскировали лыжи. Потом вернулись к дороге и попилили дальше.

Проехали мы еще километров двадцать – здесь совсем немного осталось до нашей первой остановки. До нашей базы километров тридцать с гаком только по шоссе, а до места, где жили эти неудачливые полицаи, оставалось километров восемь. Вот здесь, у небольшого поворота на очередную группу озер и хуторов, мы оставляем телеги и дальше двигаемся на лошадях. Помимо двух лошадей, что были запряжены в телеги, у нас две загружены нашим хозяйством и две, уже оседланные, идут в поводу. Так что Арье и «Гном» сейчас заседлают еще двух, и дальше мы поедем на лошадях.

Вы на лошади когда-нибудь ездили? Я и не думал, что это так сложно! У, зверье! Оно еще и против! Как я на нее залазил, это надо было видеть! Я люблю собак, прекрасно уживаюсь с кошками, ловил рыбу, нормально общался с тещей, правда, недолго, и даже тигра в зоопарке видел, но вот конкретно с таким зверьем никогда не сталкивался. Нет, была у меня одна «модулька», которая, как она утверждала, «любит кататься на лошадке», но я ее только один раз от конюшни забирал.

Ерш вашу медь! Я с таким средством передвижения столкнулся только сейчас. На что надо нажать, чтобы оно поехало? Блин, стоять. Где у нее тормоз? И оно живое и теплое. Как этим управлять-то? По-моему, я ей сильно не понравился. Вон как башкой мотает не переставая. А эти инструкторы по этому средству передвижения, Арье с «Гномом», которые уже три минуты ржут закатываясь, глядя, как командир сначала пытается на это залезть, а потом с этого не свалиться.

Эфиоп ее мать! Мало того чуть шапку не потерял, так мне еще на этом ехать надо. Проржавшись, эти малолетние долбодоны смилостивились. Взяли это за повод и за собой потянули. Мать твою, лошадь. Кто бы мне сказал, что я лошадь буду уговаривать стоять спокойно, в жизни бы не поверил. Я аж взмок, несмотря на мороз. Вот это потрясение, а если у меня аппетит пропадет от этих треволнений?

В Индии на слонах ездят, как погонщики туда забираются? Вот это экстрим так экстрим. Может, у слона просто мозга больше? Но с грехом пополам тронулись, и «Серж» тоже рядом гарцует – он-то точно лошадь видит не первый раз, а так хорошо было на телеге.

Век живи – век учись. Ошизеть не встать. Ведь все лето прошло. Вот что чудаку на букву «м» мешало пару уроков взять? Тем более половина отряда профессиональные инструкторы. Теперь мучайся. Лошадиная сила качается, ноги из стремян норовят выскочить, седло первичные половые признаки натирает. Как после этого ходить-то потом? Бедные мои бейцы! Ноги в смысле! А я что сказал?

24 октября 1941 года

Вот это мы дали стране угля! Мелкого, но до того места, до которого «Гном» обычно при ударе дотягивается. Много, в общем, и не только угля, как оказалось. Доползли мы до полустанка этого. В начинающейся метели я ушей своей кобылы не видел, да и не стремился, пригревшись, и тут такая незадача – деревня неожиданно выросла. Ждать я ее, конечно, ждал, но вот немецкой колонны в этом пристанционном поселке не ждал совершенно. Удачно заехали, надо сказать.

У околицы, уткнувшись в загон для домашней живности, мы остановились. Я от такой радости сполз со своей лошадиной силы и враскорячку поковылял вперед. Мои спутники сделали это не в пример быстрее. Роли у нас были расписаны заранее, и мы с «Сержем» тихой сапой потянулись дальше, Арье перехватил повод у лошадей и остался на месте, а «Гном» пошел с нами, я только указал ему на машину, стоящую у крайнего дома, чтобы проверил кабину и кузов.

Первого часового мы задавили втроем. Спасаясь от ветра, он стоял прямо за первой машиной. «Гном» негромко стукнул ножом о ствол автомата, часовой, вглядываясь в темноту, повернулся в его сторону и получил штыком под левую лопатку.

Грузовики оказались сильно загруженными. Сразу за ними стояли полугусеничные артиллерийские тягачи с орудиями, а у орудий были часовые, так что пришлось их убирать. Хорошо, что в белой круговерти мы с «Сержем» в своих маскхалатах совершенно не были видны, чего не сказать о часовых.

Зимней формы у немцев еще не было, и в своих шинельках они на фоне снега сильно выделялись, да и резать их было удобно; ветер с нашей стороны и все часовые, как по заказу, к нам спиной стояли. Пришлось поработать ножами, не так уж и легко это. Пойди пробей ножом картонную шинель, мундир и то, что под ним на часового намотано. Да без шума. Метель, правда, здорово помогала, скрадывая все звуки, но задачка была не из простых.

В грузовиках у немцев, наверное, снаряды, а орудия нехилые. Ствол короткий, калибр, наверное, сильно за сто миллиметров, а в тягачах у них наверняка расчет ездит. Грамотно. Интересно. Что будет, если в ствол этого орудия динамитную шашку засунуть? Наверное, красивая «розочка» получится.

Пока наша конная бригада тянется за нами. Куда бы лошадей пристроить? Эту колонну обязательно надо обижать по полной программе. Дошли до предпоследней пары пушка – тягач, а часового нет. Куда он делся, собака? Хорошо, тягач проверили, а он в кабине сидит, пришлось рывком открыть дверь машины и резать нарушителя устава. Чуть не нашумел.

В общем, всех часовых выбили, четырнадцать часовых получилось – артиллерийских тягачей всего двенадцать штук и по одному часовому в голове и хвосте колонны. Часовые стояли только у тягачей и у крайних грузовиков. Двенадцать тягачей с орудиями, шестнадцать грузовиков, броневик и легковушка. Калибр у гаубиц, пожалуй, здорово больше чем сотка, как бы не все сто пятьдесят.

Отправили Арье с лошадьми дальше по дороге за поселок, а сами, прихватив фугасы, пробежались в тот конец деревни, где машины стоят. Втроем быстро все получается: один фугас вынимает, второй поджигает, третий закладывает. Зажигалку, правда, ветер задувает, но потом приноровились, пришлось хитрость применить, я еще дома предусмотрел это. Для составов на очередной станции, правда, готовил, но пригодилось здесь.

Я у «Старшины» окурок сигары упер. Не очень легко это, между прочим, сделать было. Он на эти сигары разве что не молится, так они ему понравились. Так что я прикурил окурок, и со второй машины мы поджигаем бикфордов шнур по-быстрому. Впрочем, от третьей машины мы подожгли все шнуры сразу и, пробегая мимо очередного кузова, просто запихиваем шашку с уже горящим шнуром. Шесть фугасов пристроили, но и этого за глаза. Планировал я железку в пятаке мест обидеть, для того и наделали десяток небольших фугасов с длинными шнурами, но пригодились здесь.

Долбануло в первый раз, когда мы уже в километре от поселка были. Как я на лошади оказался и как это расстояние проскакал, не свалившись ни разу, я так и не понял. Наверное, это уже опыт. Или опять везение? Хотя, если бы я бежал, наверное, пробежал бы больше и быстрее. Хорошо бычок от сигары не потерял, он мне еще пригодится.

Пока мы бегали, Арье на телефонный столб листовку присобачил и на палисадник крайнего дома. Ну и пару часовых вытряс. Чисто для статистики, надо же знать, что это за часть. Была.

Так и не удалось от скотины этой, которая лошадь, избавиться. Опять пилим по дороге. За спиной зарево и продолжают рваться снаряды. Интересно, сколько народу у немцев, проснувшись, наделали в штаны? А сколько проснулось на небесах? Надо поймать кого-нибудь знающего и спросить: двенадцать гаубиц – это что за часть? Полк или батальон? О! Точно! У артиллеристов все не как у людей, у них дивизион. К тому же немецкие составы частей сильно от наших отличаются, там сам черт ногу сломает, разбираясь в этих хитросплетениях. В общем, какая мне уж разница? Орден мне не дадут, а поцелуй от Сары и «Феи» мне и так перепадет.

Начальнику штаба 284-й охранной дивизии

подполковнику

Генриху Штайнеру

Рапорт

Докладываю Вам, что в ночь с 24 на 25 октября 1941 года совершено нападение на 82-й тяжелый пушечный дивизион 150-миллиметровых гаубиц, приданный пятому армейскому корпусу девятой полевой армии группы армий «Север», из резерва главного командования Вермахта. В результате нападения дивизион, состоящий из двенадцати гаубиц, уничтожен полностью. Потери личного состава дивизиона уточняются.

Также 25 октября в 9 часов на дороге Даугавпилс – Резекне, в четырех километрах от места диверсии, были обнаружены двенадцать сотрудников вспомогательной полиции, отправленных ранее на розыск диверсионной группы «Второго». Сотрудники полиции убиты холодным оружием с особой жестокостью. Униформа, документы и оружие полицейских похищены. На местах диверсий оставлены листовки с надписью «Арье», «Сара», «Давид», «Эстер» и цифрой «2». Отчего можно предположить, что нападение произведено диверсионной группой «Второго». Силами вверенного мне батальона, а также вспомогательной полиции проводятся мероприятия по розыску преступников.

Командир первого батальона

94-го полка 284-й охранной дивизии

гауптман Роберт Рихтер

25 октября 1941 года

Рассвет мы встретили в маленькой деревушке, километрах в четырех от шоссе. В деревне домов десять, и мы выбрали маленькую избушку на дальнем от дороги крае деревни. В доме только две комнаты и печка. Лошадей удалось пристроить в сарай, а хозяевам сразу отдали золотую монету, отчего мы сразу стали лучшими друзьями. Хотя сразу договорились, что в течение дня хозяева из дома никуда не выходят.

Передневали нормально. По рассказам этих милых старичков, полицаев в деревне отродясь не было, немцы заскочили только один раз при наступлении, а наши при отходе прошли вообще стороной. Красивая сказка, я почти поверил и чуть не прослезился от умиления. Это если не учитывать, что на стенке, где фото висят, была фотокарточка с мужиком в полицейской форме. Интересно другое. Когда мы разделись и я второй раз подошел к стене, то этой фотографии на стене уже не было.

Если хозяева и удивились наличию среди нас сынов израилевых, то виду не подали. Съели побасенку, что идем из Краславы в сторону Риги. Дедулька, божий одуванчик, только глазенками из-под кустистых бровей сверкнул. Ох, явно поскачет немцам стучать. Мы еще с ним дорогу пообсуждали, как лучше проехать. И послал он нас правильно, в сторону дороги, откуда мы приехали. Мы еще посокрушались, что промахнулись.

Точно дедулька поскачет немцам докладывать, а мы ему поможем обязательно. Одну из заводных лошадей ему оставим, чтобы он побыстрее до немцев добрался. Пускай они нас на дороге на Ригу ловят. У меня планы немного другие, но пусть всем сюрприз будет.

Спали мы по очереди и парами, так что деду свинтить в течение дня не удалось. Я, если честно, планировал эту деревню использовать при отходе, но человек предполагает, а получается не всегда так, как хотел. На паровоз вот подсесть не удалось. Тормознул я, если честно, не сообразил, что станцию в Резекне еще не восстановили, теперь и маршрут отхода надо прорабатывать новый.

Снег, кстати, так и шел целый день, то усиливаясь, то чуть утихая, а мороз так и завис на отметке в минус десять. Ну, никак привыкнуть к этому не могу. Это конец октября, я у нас такое только в детстве застал, а в последние годы дождь в ноябре-декабре в нашем мире – нормальное дело.

Распрощались с хозяевами почти по-родственному, разве только без поцелуев. Хозяин чуть не прослезился, когда про лошадь узнал. Интересно, он сразу поскачет к полицаям или подождет с полчасика? По телефону-то сообщить не удастся, я знаю, где провода идут, мы их сейчас оборвем, они невысоко. Вот интересно: здесь линия связи прямо вдоль дороги проложена. Столбы стоят, все как у людей, как будто войны нет. Да и до города здесь километров двенадцать осталось.

Если честно, давая этому аборигену информацию о нашем передвижении, я не думал, насколько популярен, хотя узнал об этом уже через несколько часов. Своей последней выходкой на станции я довел немцев до белого каления, и цена за любую информацию об отряде «Второго» выросла до пятидесяти тысяч марок. Опять оккупационных. Жлобы фашистские. И теперь меня действительно искала с собаками вся округа, но пока мы об этом не знали.

Деду мы слили столько информации по маршруту своего передвижения, что немцы сейчас поставят на уши несколько районов. Ну а мы сами, вместо того чтобы уйти по дороге направо в сторону Риги, повернули налево, в сторону Краславы. Вся наша проблема была не в том, что нас ищут немцы. Вся проблема была в лошадях. Мы не могли их нигде и ни у кого оставить. Нас тут же найдут и моментально затравят. Поэтому, не доходя пары километров до Даугавпилса, мы загнали лошадей в лес и застрелили их. Ребята меня поняли только к вечеру, когда увидели масштабы организованной на нас облавы. Вернее, как увидели? Услышали. Мы отловили очередного полицая.

– В общем, так, бойцы. У нас две проблемы. Первая – нас ищут упыри. Причем очень ищут. Они до такой степени нас хочут, шо аж дымятся. Прямо-таки горят на работе. И вторая – ваш идиет командир завел вас точно туда, где нас ищут упыри. Что будем делать? – Вопрос я задал не просто так. Курсантам надо преподавать теорию на практике. Пусть учатся думать.

– Командир! А может, пойдем обратно? – Это «Серж». Ну, с этим дуболомом все понятно, но ничего, вылечу.

– «Серж». Ты хреново изучал труды классика диверсий небезызвестного тебе «Второго». Во-первых, у нас еще полно взрывчатки, и ее надо использовать. Во-вторых, и как долго мы так пробегаем по заснеженным лесам? Нас где будут искать? А начнут откуда? Как мы прятались в прошлый раз? Подключи к мозгам соображалку. Начинаем бегать ногами. У нас порядка двух часов, пока они не обрадовались и не начали нас гонять. Никому в голову не придет искать нас с другой стороны города. – Стартанули мы сразу, как только распределили груз.

Хорошо бежим. Ветер в лицо снег кидает, маскхалат раздувается, тридцать килограммов груза, автомат, пистолет с глушителем, разгрузка. Уже через пятнадцать минут у меня штаны от пота к заднице прилипли. Говорила мне мама, бегай с курсантами на зарядку – командир на лихом коне. Мы с «Сержем» уже запыхались, а лосям нашим малолетним хоть бы что. Их «Погранец» каждый день так дрючит. Они привыкшие.

Доскакав до окраины города, мы воткнулись точно в ту железнодорожную линию, которая мне была нужна, и резко взяли влево, в сторону реки. Туда как раз вела тупиковая железнодорожная ветка. Как я понимаю, в депо. По этой ветке, огибая город, мы добежали до этого самого железнодорожного депо. Здесь даже охраны не было. Топтался за воротами одинокий полицай, но мы не стали его беспокоить, и так парень замерз на ветру. Главное – мы его видели, а он нас нет. Повезло упырьку, сегодня у него день рождения.

Ломиться в само депо смысла не было. Я привык все же спать в тепле, а не в холодном железном паровозе. Хотя в другой раз имеет смысл зайти. Может, найдем какие железки для нужд Виталика. Мало мне списка «Старшины», теперь еще и железки на горбу таскать. Инструменты ему принеси. Вечно ему инструментов мало. Знать бы еще, как эти метчики и плашки выглядят. «Гном», правда, сказал, что знает, что нам надо, и глянет сам – он последние несколько дней под руками у Виталика сидел.

Вдоль забора депо мы добрались до самого поселка и проскочили до реки. Здесь уже начинались городские окраины, и нам нужно было найти теплый дом, но сами дома пока мне не нравились, и мы неслышными белыми привидениями не торопясь скользили по раздолбанному войной поселку, огибая пригород вдоль реки и забираясь все дальше и дальше.

Блинчики-оладушки! Такое впечатление, что по поселку лупили специально. Здесь и до войны-то ни у кого хором не было, а теперь вообще труба. Хотя, может, так не любили это депо, но это вряд ли. Видно, стреляли вообще без корректировки, на кого бог пошлет, и теперь каждого четвертого дома просто нет. Да и на все остальные дома теперь без слез не взглянешь.

Вот поселок при депо закончился. Сразу за ним был пустырь, который мы обогнули слева, ближе к реке, по небольшой, слегка заметенной снегом тропинке и наконец добежали до следующего поселка. Здесь обстановка получше. Сгоревшие дома тоже есть, но значительно меньше, это был уже фактически город. Если сейчас встать спиной к реке и пройти по городским кварталам пару километров, прямо в центр города попадем. Здесь до моста через реку осталось километра два. Попадем, в центр города обязательно попадем, но не сегодня.

– «Серж». Бери «Гнома», идите на параллельную улицу и ждите машину, – скомандовал я, как только мы притормозили у крайнего забора.

– Какую машину, командир? Улица же тупиковая. – «Серж» удивлен донельзя, по-моему, они все трое решили, что я окончательно сбрендил.

– Ту самую машину, которая скоро за полицаями приедет, или ты думаешь, за ними пеших гонцов по городу пошлют? – Нет, все же постоянное общение с представителями народа марки Авиэль приносит свои плоды – вон какой «Серж» озадаченный ускакал. Сам я дошел до угла и, утвердившись пятой точкой на вещмешке со взрывчаткой, слегка перевел дух. Теперь главное, чтобы штаны к заднице не примерзли. Арье озадаченно топтался рядом.

– Спрашивай, Арье, присаживайся и спрашивай.

Арье примостился рядом и шепотом спросил:

– Командир! Зачем мы здесь?

– Здесь – это где? Здесь – это вот в этом месте? Или почему в этом районе? – традиционно ответил я вопросом на вопрос, как старый иудей. Может, мне еще и обрезание себе сделать? Нет, пожалуй, не стоит, я так привык. По крайней мере, не сегодня, я еще не завтракал, а на голодный желудок заниматься членовредительством – дурной тон.

– И то, и то, командир. Я не понимаю, – сказал озадаченный Арье.

– Самая достоверная информация, Арье, это та, которую ты получаешь сам. Когда мы вошли в дом к этим миленьким старичкам, я первым делом прошел в горницу и, посветив фонариком, осмотрел стенку, на которой висят фотографии. Там, среди прочих, висела фотография молодого мужчины в полицейской форме, а вот уже утром это фото со стенки куда-то убежало. Видимо, к соседям в гости. Дедушка с бабушкой говорили, что наших солдат у них не было, а в сенях штык от СВТ заныкан и сапоги командирские в уголке стоят. Наверное, в лесу нашел, когда грибы собирал.

– Командир. А чего мы его в живых оставили? – Арье был удивлен, даже ошарашен.

– Ох, Арье, а кто бы немцам сказал, что мы на Ригу идем? Коня я ему зачем оставил? Вы с «Гномом» о чем на кухне говорили? Вы говорили, что «Второй» замучил вас гонять из Краславы в Ригу и обратно.

– Да ведь бабка же глухая. Мы еще удивились этому приказу, она же через слово переспрашивала.

– Хорошо, еще вслух не удивились. Конечно, глухая, кто бы с тобой спорил. За полчаса до этого я «Сержа» попросил потихоньку выйти и калиткой стукнуть вполсилы. Вы внимания не обратили, а они оба встрепенулись и переглянулись. Наши глухие старички такие же глухие, как и вы с «Гномом», только они еще и опытные. Они жизнь прожили и таких лопушков повидали достаточно. Были бы вы без нас с «Сержем», сейчас уже с полицаями бы общались.

Самое забавное то, что тот полицай на фотографии – это один из тех упырей, которых вы на базе зарезали. Только вряд ли сын, скорее всего, племянник или еще какой родственник. Как только мы ушли, дедушка рванул на нашей коняшке к полицаям, а линию связи мы порвали и смотали, сколько смогли, причем в нескольких местах. Вот и получается, что в город полицаи добрались на час позже нас.

Пока информация о том, что разведчики и связные из группы «Второго» идут на Ригу, дойдет до всех высокопоставленных городских упырей, пройдет еще час и час на сборы всех возможных сил. Полтора часа мы не торопясь бегали, еще час придется подождать. Зато теперь упыри твердо уверены, что мы базируемся под Ригой и напрямую связаны с Краславой. – Арье потрясенно молчал, переваривая, в общем-то, простую информацию.

– Это по первому вопросу. Теперь по второму. Мы идем на Ригу на лошадях. Лошадь надо кормить, ходим мы только там, где пройдет лошадь, и следы она лошадиные оставляет. Большинство полицаев – люди хозяйственные, для них коняшка – достаточно большая ценность. Тебе ведь в голову не придет просто взять и убить пять лошадей? Им тоже. Они сейчас не нас будут искать, а этих лошадок, которых дедушка по приметам описал.

Искать нас будут на дороге от Даугавпилса до Риги, причем с обеих сторон. То есть сгонят со всех сторон полицаев, окружат здоровенный район и начнут его просеивать. Сколько на это все нужно людей? Главное, сколько времени они будут по лесам и хуторам шариться? Вот мы и ждем, когда за местными полицаями машину пришлют. Если пешком за ними гонца отправлять, то эти гонцы все наличные силы до завтрашнего вечера будут собирать. Именно поэтому мы в город пешком зашли – пеших нас никто искать не будет.

– Командир. Почему здесь, а не в том поселке? Там же ближе.

– Хороший вопрос, но сам должен был догадаться. Ты улочки там видел? Там не дома, а лачуги. В том поселке народ в основном живет рабочий, значит, как минимум шесть-восемь человек в доме, а после обстрелов и бомбежек и того больше. Нам их либо убивать, либо связывать всех, и все равно к концу дня кто-нибудь в гости зайдет поинтересоваться, почему соседей в течение всего дня не видно. Здесь смотри, какие дома, все с высокими заборами, добротные, улица широкая, это город почти. Значит, люди живут зажиточные, за власть цепляющиеся. Опять-таки правильно, там ближе к лесу и дороге, значит, и полицаи заскочить туда могут.

Вопрос тебе, разведчик. Откуда на полустанке появились гаубицы? Как они там оказались? – Вопрос, естественно, с подвохом, но все это элементы учебы.

– Просто к фронту идут, командир, – ответил до сих пор ничего не понимающий Арье.

– Разведка. Учись думать. Этот тяжелый гаубичный дивизион на дороге оказался потому, что мы станцию в Резекне взорвали. Значит, железнодорожная линия еще не восстановлена. За весь вчерашний день ни одного поезда не прошло. Вот они и гонят на фронт то, что может само пешком ходить. Снега никто не ждал, а так их на паровозе до фронта бы дотащили, а дальше уже пешком и на конной тяге. Видимо, где-то понадобился, вот его и гнали до станции, где его паровоз ждал, теперь уже и не дождется. – Тут к нам на полусогнутых подтянулся «Гном».

– Командир. Машина. – Среагировал я сразу, но этим двоим надо давать четкие и конкретные приказы.

– «Гном». Смотрите, из каких домов полицаи вылезут и как машина разворачиваться будет, у нас-то развернуться просто негде. Никого не трогать, даже если на вас наступят.

Ну, вот, Арье, а ты боялся. Что-то они быстро, и часа не прошло. Видимо, мы им зачем-то срочно понадобились. Может, на банкет пригласить хотят? Смотрим, в какие дома на нашей улице гонец зайдет. – Полицаи вышли из девяти домов на двух улицах. После чего я сам, заглядывая во дворы и внимательно, насколько это было возможно, разглядывая обстановку во дворах, проскочил по нашей улице, потом по второй и уверенно вошел в широкую резную калитку. Забор был высокий, а дом на просторном участке стоял средненький, не сильно большой. «Серж» постучал и, ломая язык, частично по-немецки, частично по-русски потребовал открыть дверь. Отстранив «Сержа», я с ходу врезал открывшей нам девице, одетой в домашний халат, в челюсть и заскочил в дом. Впрочем, в доме больше никого не было.

26 октября 1941 года

Через час все окна в двух комнатах и кухне были занавешены и горели керосиновые лампы. Хозяйка сидела в гостиной, привязанная к красивому, с высокой резной спинкой, стулу, с кляпом во рту. В весело горящей печке варилась картошка, а Арье уже притащил полицейскую форму, до этого висящую на улице на веревке.

– Спрашивай, Арье, – сказал я, откровенно насмехаясь над обоими курсантами.

– Командир! Как ты догадался? – Потрясению «Гнома» и Арье не было предела.

– Догадался, – немного ворчливо сказал я. – Учишь вас, учишь. Я вам что, гадалка? Для чего я во дворы заглядывал? Я смотрел на санки. Где детские санки стоят? Снег позавчера выпал, горка рядом. Детвора только снега и ждет. Санки стоят прямо у калитки. Зачем их далеко таскать? На веревках белье висит, нет детских вещей, можно заходить. Здесь во дворе нет санок, а прямо рядом с крыльцом форма висит, да маленького размера, значит, женская. Вот поэтому она с ходу в челюсть и получила. Когда думать начнете, товарищи курсанты? – Пока наше красавище приходило в себя, судорожно пытаясь понять, что это такое свалилось к ней на голову с утра пораньше, ну как с утра, ночь еще на дворе, мы все дружно перешли на кухню, где с удовольствием позавтракали чем бог послал. Хорошо хозяйка готовит, надо сказать. Пирог – просто супер. С куриным супчиком и домашним самогоном на воротнике. Мне сейчас хозяйку допрашивать, надо соответствовать тупому упившемуся быдлу.

– «Серж». Я сейчас буду всякую пургу гнать и подписку с нее брать, подыгрывай.

– Командир. Она же нас сразу сдаст. Нельзя ее живой отпускать. – «Серж» чуть не подавился. Надо было все же за чаем это сказать.

– Конечно, сдаст. Я очень на это надеюсь. Расскажет нам всю правду, которая никому не повредит, и тут же сдаст. В надежде, что к ней связник придет. Вот в гестапо-то порадуются! А, да! Здесь не гестапо, а их местная вспомогательная полиция, что, в общем-то, разницы нет, те же бейцы, только в профиль. – Зашли в горницу, развязали молодой и фигуристой блондинке глаза и пододвинули ее стул к столу. Кляп пока не вынимали.

– Мы разведывательно-диверсионная группа осназа НКВД из отряда «Второго», – чеканя слова, сказал я моргающей и щурящейся девице. Деваха в принципе была достаточно привлекательной. Рост метр семьдесят, узенькая талия, высокая грудь, подчеркнутая нарядным атласным халатом, длинная шея, правильные черты лица, белокурые волосы и злющие, горящие ненавистью глаза. Если бы взглядом можно было убить, то профессия снайпера не понадобилась бы. Ничего, и не таких «ночных фей» обламывали, понадобится – я тебе твои музыкальные пальчики переломаю или еще чего заковыристое придумаю.

– Предлагаю тебе подумать. Скажешь все, что нас интересует, – умрешь быстро. Будешь молчать – разденем догола и выставим на улицу. Умрешь в мучениях от холода, но если выставим, разговаривать уже не будем. Муженька твоего дождемся. – Глаза у девчонки расширились от ужаса.

– Если поняла, кивни. – Это уже «Серж», девушка медленно опустила голову.

– Это первый вариант. Второй вариант. Ты подписываешь договор о сотрудничестве и расписку в получении двух тысяч золотых рублей за предоставление всей необходимой нам информации. Информацию мы сегодня проверим, если она не совпадет, мы тебя очень жестоко убьем. Посадим на кол, выставим на мороз или на воротах повесим. Как настроение будет. Не из-за того, что любим издеваться, а за то, что обманула. Обязательно напишем на трупе, что ты казнена за обман, чтобы другим неповадно было. Отдадим тебя вот этим классным парням, а они такие затейники. Ты не поверишь, они никого не допрашивают и никого никогда не слушают. Просто не умеют, и это не их работа.

Подпишешь договор о сотрудничестве, никто тебя пальцем не тронет. Слово даю. Лишних слов говорить не надо. Уговаривать тебя никто не будет. Говоришь «нет» – мы обольем тебя водой и выставим голой на улицу. Сегодня минус десять, покроешься льдом уже через полчасика, а к вечеру умрешь от переохлаждения. Правда, придется помучиться. Говоришь «да» – вот ручка, чернила и бумага. Расписку напишешь на имя «Второго». В дальнейшем к тебе будет приходить связной. У нас во многих городах свои люди, так что маршрутные связные ездят постоянно. Если поняла, кивни. – Девушка кивнула.

– Сейчас тебе снимут кляп, попробуешь закричать, убивать не будем. Тебя оглушат, и очнешься уже на улице. Арье! «Гном»! Подойдите сюда. «Серж»! Тебе кого оставить?

– Давай как утром, – буркнул «Серж».

– Арье. Сними с нее кляп. – Арье развязал скрученную в жгут тряпку, завязанную у девушки на затылке. Пока Серж с «Гномом» развлекались, изображая крутых энкавэдэшников, мы с Арье прошлись по дому.

Дом был небольшой, всего четыре комнаты, но ухоженный. Большая кухня, просторная горница, кабинет и две спальни. Видно было, что хозяева свой дом любили. Дубовая мебель, красивые шторы, атласные покрывала, горки самых разнообразных подушек на кроватях, камин в кабинете. Похоже, в самом кабинете в последнее время хозяева бывали не часто. Настоящая городская квартира с претензиями на роскошь, а не скромный деревенский домик, как снаружи.

Хозяева явно не стремились к популярности. Из кухни, совмещенной со столовой, был вход в просторную кладовку со всевозможными запасами. Здесь не было, наверное, только жареного мороженого. Был и люк в достаточно обширный подвал, заставленный самыми разнообразными консервами, вареньями и соленьями.

Первым делом меня интересовала, как это ни странно, женская спальня. Вернее, вещи в высоком резном шкафу, в котором я обнаружил второй комплект формы. Так. Что тут у нас? «Вальтер ППК», документы в кармане, блин, на немецком. Ого, еще комплект формы, хорошенькое дело, петлицы черные. Какое-то охранное подразделение, в них сам черт ногу сломит. Первая странность: спальня женская, а эта форма мужская и приблизительно пятьдесят четвертого размера. Ладно, вытряхну на койку, а там пусть «Серж» разбирается. В крайнем случае один комплект формы у нас уже есть, а женские как раз на «Дочку» и «Фею».

– Арье, сходи за «Сержем» и сам там останься. Калитку на улицу заперли?

– Да, командир. «Гном» запер, – притормозил Арье в дверях.

– Непорядок. Сходи открой, а «Гном» пусть за тобой с крыльца приглядит. Дверь в дом на засов не закрывайте, просто поглядывайте.

– Понял, командир. Сейчас сделаем. – Арье шустренько умелся, и почти сразу пришел мой напарник.

– «Серж», глянь документы и продолжай, я обыск еще не закончил. – «Серж» быстро просмотрел документы и моментально переменился в лице.

– Командир! Она переводчица городского управления латышской вспомогательной полиции, а имя другое назвала и сказала, что машинисткой в секретариате работает.

– О как! Хорошо. Не говори ей, что понимаешь немецкий язык. Возьми любую бумажку и спроси, что написано. Пусть расскажет о своих сослуживцах что знает – имена, должности и домашние адреса. Да. Еще адрес казино и кабаков, где офицерье вечерами собирается. У них есть заведения только для немцев, по крайней мере должны быть. Можешь больше ее ни о чем не спрашивать. Пока не говори, что знаешь ее имя. Проговорись там, что я сплю. Только пусть сама пишет. Привяжите ей ноги к ножкам стула и перекиньте одну веревку поперек туловища к спинке. Спроси, в какое время она сегодня начинает работать. Я еще покопаюсь. И вот еще форма. Что это за звание?

– Унтершарфюрер, – моментально ответил «Серж» и, видя, что я не понимаю, пояснил.

– Унтер-офицер.

– Ладно, понял, пришли Арье, мне надо еще время, чтобы все осмотреть. – Интересно, откуда «Серж» так хорошо в званиях СС разбирается?

Еще два часа я занимался этими тремя комнатами. В мужской спальне ничего интересного, кроме оружия и формы вспомогательной полиции, не было, ну разве только коллекция неплохого коньяка, а вот женская спальня и кабинет принесли столько сюрпризов, что я даже не знал, что с ними делать. Пришлось опять сгонять Арье за «Сержем».

– Ну, в общем так. Полицай, который уехал, ее младший брат. Спроси ее напрямую, если соврет, пусть ее «Гном» обидит, только не убейте. Потом покажешь вот эти фото. Я подобрал по годам. Когда я рассказывал об «ужасах НКВД», она не боялась, а испугалась, только когда я ей сказал, что мы ее мужа подождем. Значит, своего брата она любит. Можно на этом поиграть.

Форма унтершарфюрера, форма ее второго брата, есть семейные фотографии, где они втроем. Последнее фото совсем свежее, вот оно. Форма та, которую в шкафу нашли.

Все они фольксдойче – немцы латышского происхождения. Теперь сюрприз, посмотри, что я нашел, очень интересные фото. – Я подал «Сержу» фотографию, потом еще одну и еще. Всего фото было шестнадцать штук. Все-таки семейный архив – это такая удобная вещь. Несильно, правда, понимаю, зачем такие фотографии держать в семейном альбоме. Наверное, из-за мужика, с которым она фотографировалась. Фото, которые я нашел, вполне можно было представлять на Нюрнбергском процессе.

– Вот на этой фотографии посмотри звание, а то ты сам знаешь, я в званиях не здорово разбираюсь. С этим кадром она почти на всех фото. У нее вчера был день рождения. Двадцать пять лет исполнилось. Так сказать, юбилей. Где и с кем она планировала праздновать свой персональный праздник? Если она сегодня не выйдет на работу, а она точно не выйдет, может, этот красавец за ней вечером заедет? Тогда не придется за ним по городу бегать. – На «Сержа» было страшно смотреть. Ну да, это вам не по телевизору ужасы концлагерей разглядывать. Здесь эти ужасы на каждом шагу.

– «Серж». Давай без лишних эмоций. Она должна дожить до следующего утра, ну или хотя бы до сегодняшнего вечера. Если он сюда приедет, сколько народу его сопровождает, на какой машине он ездит и есть ли у него ночной пропуск. Вообще есть сейчас у них ночные пропуска и комендантский час, и во сколько он начинается.

Работай, «Серж». Здесь развлекается латвийская вспомогательная полиция, мне нужны все сведения о ее отделении здесь и области и обо всех ее сотрудниках, о которых она знает. Начинай задавать вопросы, я сейчас подойду. И пожестче. Привяжите руки к стулу и ногам, а потом допрашивайте. – «Серж», молча кивнув, ушел в соседнюю комнату, где тут же послышались звук удара и грохот упавшего стула. Похоже, «Серж» не доверил «Гному» вразумление врущей девицы. Что неудивительно – она только что переселилась из мира живых в мир мертвых. Пока только виртуально, но это только пока.

У меня стала вырисовываться забавная картинка. А ведь хотел только станцию взорвать, но видно, придется задержаться еще на пару ночей. Хотя нет, как только немцы узнают, что мы в городе остались, они полгорода перебьют, нас выискивая. Узнают они это самое позднее сегодняшней ночью. До такой степени мы популярные. Как удачно зашел. Прямо не верится. Переводчица латвийской вспомогательной полиции, лично участвующая в массовых казнях и живущая с каким-то немцем. Мне просто интересно, зачем люди фотографируются рядом с кучей трупов? Или это уже не люди?

– Арье! Найди мне керосина пару бутылок, а лучше весь, что найдешь. Потом сходи в сарай, посмотри, можно ли туда красавицу нашу отнести. Только аккуратно, соседям не покажись. – Пока Арье осматривал сарай и искал керосин, я приступил к самому приятному. То есть к слишком тяжелым полкам и дверцам письменного стола и массивного секретера. Я когда вытряхивал бумаги, обратил внимание, что писем нет вообще, а так не бывает. Финансовая переписка и переписка между людьми здесь сохраняться должна, это я еще по своему деду помню. Мой дед всю свою переписку хранил и до самой своей смерти.

Интернета здесь нет и в ближайшие пятьдесят лет не предвидится. Так вот, личной переписки я пока не нашел. Кабинет нынешним хозяевам не принадлежит. Этот дом принадлежал родителям нынешних хозяев, и, судя по фото, очень обеспеченным людям.

Очередная странность: хозяева были людьми богатыми, а домик мизерный. Что-то типа тихой хаты? Места для встреч с нужными людишками? Кем у братьев с сестричкой папашка трудился? Пока несильно понятно, но, в общем, это логично – дом на окраине, рядом выход к реке и в рабочий поселок.

Когда Арье пришел, я попросил его позвать еще и «Гнома», и мы втроем раскурочили вышеуказанную мебель. Глаза у моих курсантов выпали на пол. В фигуральном смысле этого слова, конечно же. Килограммов шесть разнообразных золотых монет и десятков восемь различных безделушек с хорошими камнями мы наковыряли.

И наконец-то я нашел письма. За фальшивой стенкой письменного стола было то, что я искал. Целая пачка бумаг на немецком и английском языках, стопка писем, перевязанная простой бечевой, две толстые тетради, каждая из которых была уложена в конверт из плотной бумаги, и две пачки фотографий с надписями на обратной стороне. Очень интересный архив, придется тащить все это хозяйство с собой. Разбирать и переводить эти документы придется уже на базе.

Забавно, что если бы стол на мелкие детали не раздолбали, этот тайник так бы и не нашли. Это, видно, то, что пропустили энкавэдэшники при обыске. Странно, там на обысках лохов не держат. Видимо, до этого дома так и не добрались и обыскивали какое-то другое место.

Арье меня не порадовал, в сарае стоял разобранный мотоцикл. Что ж, в доме есть маленькая комната, в которой сейчас спальня младшего брата. Вряд ли в ней есть что-то интересное. Надо дать задание своим малолетним напарникам – пусть поищут, а то после наших находок у них руки чешутся. Они же совсем еще мальчишки. Для них эти находки яркое приключение. В принципе можно начинать, чего время зря тянуть? Пора порадовать хозяйку.

– Арье, «Гном», организуйте кляп покойнице. – Недоумевающая хозяйка попыталась что-то сказать, но Арье слегка заехал ей в солнечное сплетение и накинул поперек рта многострадальный жгут. Помнится, еще на первой базе мы с Виталиком полдня потратили на занятие по связыванию и конвоированию пленного. Надо было дать отдохнуть курсантам от физических упражнений. Вот чтобы просто так не сидели, Виталик провел мастер-класс, а мы с «Сержем» были подопытными кроликами.

– Сдвиньте мебель в маленькой спальне, и даю вам двадцать минут, посмотрите под мебелью, может, что-то заныкано. Да и саму мебель проверьте, как в кабинете. Откройте окно настежь, мебель сдвинуть так, чтобы центр комнаты и подход к окну были свободны. Все, что найдете, и оружие сложите в женской спальне. Выполняйте.

– Ну что тут у нас нового? – спросил я, беря в руки листы с корявыми буквами. Даже здесь издевается, этот почерк разобрать невозможно. Написано левой рукой, по-китайски, через правую заднюю ногу и с закрытыми глазами. Приблизительно таким почерком пишут пьяные до потери сопротивления медсестры. Сильна деваха. Самообладания не теряет. Врагов тоже надо уважать, а ведь ей всего только двадцать пять лет. Ну ладно. Пообщалась с добрым «Сержем», теперь альтернативный вариант.

– Рассказывайте, Лотта! Я, конечно же, слышал, что вы называете себя Греттой, но вы Лотта Гаймбах. Переводчица городского управления латвийской вспомогательной полиции. Только вот я так и не понял, в каком звании ваш друг? На фото очень плохо видно. Да, кстати, у Лотты Гаймбах отличный, почти каллиграфический почерк, не стоило так стараться портить показания. Впрочем, у вас все равно завязан рот, и вы ничего не можете мне сказать. Не трудитесь. Мне больше ничего от вас не надо, – доброжелательно, с улыбкой на лице, сказал я моментально побледневшей переводчице и, обращаясь к «Сержу», добавил: – Я ее дневник нашел, очень занимательная вещица. Потом почитаешь, там такой классный почерк, – и опять по-дружески обращаясь к переводчице: – А еще, Лотта, хочу вас порадовать, мы нашли то, что не нашел при обыске НКВД, то есть бумаги вашего отца. Поэтому вы мне больше не нужны. Вы ведь расписку писали как Гретта Штаудер? К Гретте Штаудер, написавшей расписку, у меня претензий нет, а лично к вам есть. Мне очень жаль, Лотта. К моему глубочайшему сожалению, празднование вашего дня рождения сегодня придется отложить, но не расстраивайтесь, совместите со своими похоронами и поминками. Я же предупреждал, что за обман мы вас накажем. Пока мои подчиненные обыскивают спальню вашего младшего брата, мы отдохнем от общения с вами. Заодно я пока подумаю, что сделать, чтобы наша встреча показалась вам незабываемой. – И, больше не обращая внимания на пленную, сказал «Сержу»:

– Давай компотику попьем, что ли? Я там, на кухне, видел. – Еще через пятнадцать минут я, дружески улыбаясь, добавил подошедшему к нам Арье: – Арье. Отнесите ее в маленькую комнату, срежьте всю одежду и облейте керосином. В спальне есть шелковый халат, его тоже облить керосином и сверху накинуть. Лучше гореть будет, особенно когда к телу прилипнет. Потом дождемся младшего братика и сожжем обоих живыми. – После чего торжественно обратился к помертвевшей переводчице:

– Прощайте, Лотта, в этой жизни мы с вами больше никогда не увидимся. – И обращаясь к «Сержу», добавил: – Пойдем поедим, что ли? Да и выпить не помешает, не люблю я запах паленого мяса. – Здорово удивленные курсанты, перехватив стул за спинку, волоком потащили мычащую и извивающуюся на стуле переводчицу. Я же усмехнулся и объяснил пристально смотрящему на меня «Сержу», знающему, что я категорически против алкоголя, особенно на боевой операции.

– Ну и чего ты так на меня вылупился? Пусть посидит подумает, а потом продолжишь допрос. Арье проинструктирован. Он ее сейчас с ног до головы керосином обольет и придвинет к раскрытому окну. Наша красавица с полчасика в испарениях посидит, померзнет и молить тебя будет, чтобы ты ее о чем-нибудь спросил.

С садистами всегда так. Ты ее глаза видел? Она на всех допросах присутствовала да во всем участвовала. Ты фотографии из концлагеря хорошо разглядел? Советский Союз она люто ненавидит, коммунистов сама вешала и расстреливала. В НКВД ее родителей либо шлепнули, либо выслали – с сорокового года нет никакой переписки.

Ей на твои разговоры наплевать и растереть. С ней можно месяц разговоры разговаривать, она только издеваться будет. Побоев она тоже не боится, еще и не такие побои видела. Ей от таких звездюлей, которые мы сейчас можем выписать, только щекотно будет. Упертая. Да и ни времени нет, ни желания из нее признания выбивать. Все равно соврет, а проверить мы с тобой никак не сможем. Значит, надо сделать что-то такое, чего она не видела и прикинуть на себя не могла.

Может быть, на себя ей и наплевать, но на брате сломается однозначно. Только надо смотреть, чтобы не задохнулась. Откройте окно пошире, пусть как следует промерзнет. Арье ей периодически будет свежего керосинчика подливать и молоточком по голеням слегонца постукивать, чтобы жизнь ей малиной не казалась. Ну да он знает, что делать, чтобы хозяйке скучно не было.

– А я и вправду поверил, что ты ее действительно жечь будешь, – сказал мне «Серж». – Ну, ты артист, командир, – добавил он и вышел из комнаты. Странный он какой-то. А кто сказал, что не буду? Обязательно буду, но чуть позже и не в доме. Вот только брательника ее дождемся. Толку от того, что мы их в доме сожжем? Никто же не узнает. Сгорели и сгорели. Мало ли деревенских домов горит? Сжечь – обязательно сожгу. Еще и дровами обложу, и керосином погуще оболью, чтобы костер не потух. За то, что мы на фотографиях увидели, надо жечь эту сестричку с ее братиком по пять раз в день. Оживлять и снова жечь. Хорошо, что мы только на фото увидели кучу детских трупов, а не вживую, как на хуторе, но там с пяток детей было, а на этой фотографии человек семьдесят вповалку, и эта сучка улыбающаяся прямо рядом с виселицей.

Поспать надо. Утро только начинается, да и «Сержу» с Арье надо отдохнуть, а «Гном» пусть подежурит, нам еще ночью куролесить. Дошел до спальни хозяйки, рухнул ничком на кровать и почти сразу отрубился.

Проснулся в первом часу. Блин. С керосином я погорячился – воняет по всему дому. Но если воняет так здесь, что творится в маленькой комнате, я даже представить себе не могу. Разбудил Арье, спящего рядом со мной на кровати. Он проснулся и сразу сморщился. Огляделся, привставая. О! Здесь и «Гном» спит, но этот кадр, не заморачиваясь, вывалил все из шкафа и разлегся прямо на вещах. Отправил Арье за «Сержем». Пришедший напарник тут же огорошил.

– Спишь крепко, командир, а у нас гостья. Подружка подошла на огонек. Тоже в форме и, как ты любишь говорить, «теперь поют на пару» и так дружно, я прямо не успеваю записывать. Правда, я проговорился, что ты в город пошел к связному. Лотту тут же прорвало, а потом и подружка подключилась.

– Ты их хотя бы развел по разным комнатам? Шустряк-самоучка.

– Конечно, развел, сейчас подруга поет. Послушаешь?

– Да я бы послушал, но я же ушел, поймет, что нагрели, замкнется. Арье возьми, пусть учится. Что-нибудь интересное есть?

– Есть. Все интересно. Потом почитаешь. – Самую интересную информацию нам слила «подружка невесты». Как только она увидела, в каком состоянии и в каком положении находится сама «невеста», она тут же добровольно согласилась на вербовку. Видимо, просто не хочет оказаться рядом в костре. Что ж, вполне понятное желание. Вот ее-то я и решил использовать как канал слива дезинформации.

Мы с ней даже пообедали вместе, влив в нее в три приема почти четыреста граммов коньяка. Нормально так. Засосала и не поморщилась. Я-то «пришел из города» уже хорошо накатившим, с заплетающимся языком и подчеркнуто четкой координацией движений. Потом мы с ней на пару еще добавили и в процессе при ней уже столько наговорили. Причем подыгрывающий мне «Серж» периодически меня одергивал. Вот, к примеру, про «Первого» в немецком штабе и про агента в полицейском управлении Риги, а то ведь немцы и полицаи совсем ничего про нас не знают, это ведь несправедливо. Я же обещал, что скучно никому не будет, вот и пусть развлекаются. Может, и правда кого найдут?

Лотта с братцем однозначно у меня кандидаты в покойники, а эту, как бы ее помягче назвать. Ну ладно, назову вещи своими именами. Этого лошарика придется оставить в живых. Очень она лошадь лицом напоминает, так и хочется, как в том анекдоте, накормить ее овсом, но чего не сделаешь для чистоты эксперимента. Да и овса у меня нет.

Это только соловья баснями не кормят, а для этой лошары мои басни в самый раз. Единственное, пить с ней коньяк было несколько непривычно. Я никогда не квасил с лошадью, а под самый занавес, закрыв глаза и слушая ее истерическое ржание, у меня сложилось полное впечатление, что я накатываю со своим покойным средством передвижения. Правда, моя лошадка была значительно спокойнее.

В процессе поисков «Гном» с Арье обнаружили в спальне братца небольшой тайничок. Ничего серьезного, но гордятся неимоверно и, надо сказать, заслуженно, и в спальне у Лотты было килограмма два драгоценностей, но это уже заслуга лично «Гнома». Недаром он шкаф перетряхивал, кладоискатель доморощенный. Еще я нашим девчонкам нагреб пару мешков всяких теплых меховых вещей – Лотте они больше не понадобятся.

Не скажу, что вещей у нас мало, но у меня девчонок восемь штук и мне их все время жалко. Другое дело, что количество вещей, которые придется с собой тащить, опять растет, а как уходить отсюда, я еще пока не придумал. Нет, есть у меня пара мыслишек, но они обе связаны со станцией, а станция здесь очень сильно узловая и, соответственно, хорошо охраняемая.

Кроме всего остального рядом находится шталаг-340. Лагерь военнопленных, а в нем больше шестидесяти тысяч человек. Я про него знал, но не думал, что там столько народу. Это же представить себе невозможно. Когда-то в юности я подсчитал, сколько детей в московской средней школе. Опуская подробности, у меня получилось шестьсот человек. Здесь на четырех футбольных полях людей на сто средних школ, и это помимо гетто, в котором расстреливают от пятидесяти до двухсот человек в день. А сколько народу там ежедневно умирают от голода и тифа, вряд ли кто вообще посчитать сможет.

Только сейчас я узнал, что в Резекне тоже есть концлагерь. Шталаг-347. Вот куда, оказывается, «Рысь» привезли. Их просто без еды держали, чтобы раненые все поумирали. Теперь понятно, отчего там каратели рядом базируются. Самое поганое, что я ничего не успеваю. Нам с «Сержем» вдвоем не разорваться, а бросать сейчас в бой курсантов – это абсолютно бессмысленно уложить их в могилу. Вон они ходят за нами, как щенки новорожденные, и о челюсть свою нижнюю спотыкаются, а это самые подготовленные, про остальных я вообще ничего без мата сказать не могу.

Самое интересное началось, как водится, вечером. Сначала объявился братец с каким-то своим приятелем. Давно нами ожидаемо хлопнула калитка, потом раздался возмущенный мат. Вот почему когда ругаются, так всегда по-русски. И латыши, и русские, и татары, и негры, и, честное слово, я даже китайца слышал, надо сказать, достаточно виртуозного. Была у меня по молодости лет одна подружка из «Лумумбария», так вот у нее в общаге все это представление прослушал. Если кто не знает, «Лумумбарий» – это университет дрючбы имени Патриса Лумумбы. Никогда не понимал, зачем для дрючбы еще и университет заводить.

Разговаривал матом доблестный полицейский потому, что добрый Арье там, на дорожке у калитки, грабли положил. Ну да, как раз для этой цели, чтобы по-тихому не зашли, а не за тем, о чем все подумали. Арье туда еще и ведро пристроил. Ну, уж как получилось, так получилось. Мои курсанты ни в каком месте не ландшафтные дизайнеры, они даже слова такого не знают.

Заходит братец Лотты с приятелем в дом, а по дому такой амбре, что аж глаза режет. Особенно со свежего воздуха заметно. В общем и целом наши долгожданные гости огребли сразу, как только в дом вошли. Братец, не останавливаясь на кухне, успел заскочить в горницу и там зажег фонарик, получив в излюбленной манере «Гнома» по месту ниже пояса, а его приятеля встретил я.

На кухне такой закуток удобный есть. Вот в нем я и заховался. Не сильно церемонясь, я слегонца отоварил нетрезвого полицая кулаком по загривку, и он всем своим весом забодал кухонный стол. Голова оказалась крепкая, так что еще немного он прожил. Ровно столько, насколько хватило его красноречия в рассказе о безуспешных поисках неуловимого «Второго».

Искали нас весело и с размахом. Лошадок наших, невинно мною убиенных, как я и предполагал, пока не обнаружили и радостно шерстили огромный район от Краславы до Екабпилса, гоняя по проселочным дорогам и местным хуторам все наличные силы и добровольных помощников.

Надо сказать, что четыре раза нас даже поймали, два раза с перестрелкой, убив четверых ни в чем не повинных полицаев и в процессе поисков еще семерых ранив. В общем, все развлекались, как умели. Впрочем, именно эта парочка никуда не ездила, руководя своими подчиненными из штаба. Вот тут-то мы и узнали причину своей популярности. Все-таки пятьдесят тысяч местных баксов по сегодняшним меркам – это как, не к ночи будет сказано, в девяностые годы шестисотый «Мерседес» на халяву.

Словом, форму нам принесли, и мы ее уже примерять принялись. Мне как раз форма братца подошла, только рукава опять короткие. Вот почему запасная форма этого упыря на меня не налезает? Бэушную с трудом натянул, а чистая ну никак не хочет. «Сержу», как всегда, повезло. Он теперь унтершарфюрер, Арье чистая форма хозяина досталась, он в ней уже полдня рассекает, в ней же и по двору шарится, чтобы внимания не привлекать, а мы с «Гномом» опять секонд-хенд донашиваем. Полностью одеться мы не успели, ввалился в горницу Арье, стоявший на крыльце, на шухере.

– Командир! Машина подъехала. – Надо сказать, что о своем поклоннике Лотта молчала, как партизанка на допросе. Нет. Всякую дребедень она несла, прямо заткнуть было невозможно, но такую ересь гнала, что уши вяли. Подружка Лотты тоже не сильно откровенничала, отговорилась незнанием, сказала только, что штурмбаннфюрер СС, что и так было видно на фотографии.

Я догадывался о причине такого поведения, но сильно не настаивал. Если честно, боялся спугнуть даже неосторожными мыслями. Опять-таки не сильно веря, что оно сюда заявится. Все же не по чину таскаться майору СС в деревенский дом, к своей пусть даже и молодой и фигуристой любовнице. Но все же, не дождавшись свою пассию в кабаке и не найдя ее на работе, штурмбаннфюрер приперся сюда, или все же была у них такая договоренность, не просто же так они обе молчали.

В этот раз мы с Арье успели выскочить во двор и расположиться за углом дома. Во двор зашли, судя по топоту, двое. Один зашел в дом, а второй остался на улице и, гаденыш, стоял далеко и настороженно. Пришлось стрелять. Проконтролировав валяющуюся тушку, я метнулся к машине. Судя по работающему двигателю, в машине оставался водитель. Ну да, он даже на открывающуюся калитку среагировал, правда, не так, как надо. Теперь уже поздняк метаться и за оружие хвататься. Прибежал Арье, вытащил внезапно скончавшегося водилу и упер его в дом, а я заглушил машину, прихватил с переднего сиденья автомат и отправился за ним.

Машина была, надо сказать, неплохая – четырехдверный «Опель». Интересно, нашему майору полагается бибика, или он этот «Опель» на покататься подрезал? Теперь уже не у кого спросить. «Серж» перее… Хм. Отоварил майора с такой силой кулаком в грудину, что тот от возбуждения помер, явно не ожидая проявления таких горячих чувств. В общем-то туда и дорога. Не допрашивать же? И без него времени мало. Да и что мне может нового сказать начальник концлагеря? Комендант шталаг-340 штурмбаннфюрер СС Эрих Кламмер живым мне был абсолютно не нужен. Жалел я лишь об одном, что не своими руками удавил упыря. Вот кого имело смысл сжечь живьем.

Да ладно, какая теперь разница? «Сержу» надо было пар выпустить. Главное – результат. У меня на счету один штурмбаннфюрер уже есть, так что счет равный, а нам опять переодеваться: мне вот, к примеру, вполне подойдет форма убиенного мною эсэсовца. Это, по ходу, у начальника лагеря «наличник» был, телохранитель в смысле. Но странный этот унтер-офицер. Форма у него десантная. Видимо, бывший парашютист. Очень интересно. Ну да. Точно. Раздев унтера, я увидел у него два серьезных шрама на левой ноге и железный крест на кителе.

Единственное, только эту форму отстирывать надо, но Арье озадачил. Не командирское это дело – в крови ковыряться. Эфиоп вашу мать! Опять рукава короткие. Екарный бабай, когда же вы нормальные-то попадаться будете? Сейчас не лето, рукава не закатаешь. И форму пришлось надевать чуть влажную, что на морозе не есть хорошо.

27 октября 1941 года

Скажите мне, пожалуйста, где водятся дрезины? Во! Все зависли! А я вам скажу. В депо. В депо все водится: и паровозы, и полицаи, и дрезины, но, для того чтобы найти одну дрезину, нам пришлось перебить охрану двух депо. Ну, почти всю. Сначала, понятно, нам знакомого, но там ничего, кроме паровозов и семи глупых «ментов», простите, полицаев, не было.

Самое главное – у них даже оружия путного не было. Ну не считать же оружием семь ржавых «Мосинок» и старый «Наган»? Пришлось винтовки раздолбать. «Гном» даже стволы погнул, вытащил затворы и выкинул их на фиг. Но для «Гнома» такая активность привычное дело – ни минуты на месте усидеть не может. Погнуть, сломать, оторвать, провода перерезать, очистить карманы трупа, а перед этим сделать этот самый труп и далее по списку. Список постоянно пополняется. Сейчас вот добавился поиск тайников в жилых и нежилых помещениях.

Бегали в депо втроем, оставив «Сержа» на хозяйстве, но ничего нужного нам, кроме десятка паровозов и пары ремонтных цехов, не обнаружили. Здесь даже взорвать нечего. Не взрывать же паровоз? Тем более что он уже сломанный. Документы только забрали и пару гранат и листовок оставили. Так сказать, привет от «Восьмого» и в этот раз от Эстер с Тамиром. «Гном», правда, дорвался до любимых Виталиком железок, и они с Арье загрузились инструментами по полной программе. Да как загрузились! Килограмм по пятнадцать на каждого.

Вернулись, а «Серж» уже в багажник машины упаковал все, что мы с собой тащим. Продуктов еще три мешка нагреб. Это он молодец, о подчиненных заботится. Бывших хозяев этого гостеприимного дома Арье с «Гномом» зарезали, перетащили во двор, обложили всякими тряпками, облили керосином и подожгли. Понятно, что сожгли неживыми. Во-первых, выть будут, а во-вторых, не дай бог спасет кто-нибудь из соседей. Мы же до упора у костерка сидеть не будем – запахан будет как в крематории. Штурмбаннфюрера СС с полицаем и двух раздетых догола немцев пристроили туда же.

О своем безграничном цинизме я уже распространялся. Бесить фрицев я стараюсь постоянно, а времени у нас немного было. Поэтому курсанты притащили из дома два стула, между ними положили широкую доску, на доску поставили шесть стаканов с коньяком и накрыли эти стаканы кусками черного хлеба. Таскающие все это Арье с «Гномом» ржали не переставая, а «Серж» только головой покрутил – видимо, начал привыкать к моим приколам. Ну и, разумеется, оставили в доме несколько гранат – я надеюсь, дружки хозяина разберут по карманам, и листовки. В этот раз «Гном» нашел лопату для чистки снега, забил ее черенком в землю прямо перед импровизированным столом, а на рабочую часть кнопками присобачил пару листовок и одно фото. Красиво получилось и, главное, доступно для понимания.

Подружка именинницы, как я и обещал, осталась жива. «Серж» прострелил ей плечо и выстрелил в голову. Не попал. Пуля разворотила ей половину рожи, и теперь она будет своей «красотой» пугать прохожих на улице. Вот теперь наша почти добровольная помощница точно все про нас вспомнит, расскажет даже то, что не слышала, а любить будет до самой смерти. Она и так-то была не красавица, а теперь вообще без слез не взглянешь.

Второе депо тоже было на отшибе. Мы, правда, немного заплутали. Или это я неправильно полицая в депо понял, или он напоследок послал нас таким образом в пешеходный эротический круиз. Но он же не знал, что мы на машине, так что из этого тупика мы быстро выбрались. Отловили очередного полицая в составе патруля из четырех лиц и выбрались.

Полицаям повезло. Злобный «Серж», выбравшийся из машины, работал ножом. Я и этого полицая еле успел отбить, а то и он отправился бы за приятелями. Полицаю я пообещал оставить его в живых, а я всегда выполняю обещания, но «Гном»-то никому ничего не обещал. Лучше его убил бы «Серж» или я, не так больно было бы.

Подъехали мы прямо к воротам депо. С помпой, так сказать. С немецкими воплями пьяного штурмбаннфюрера СС и русскими матами его спутников. Пока трое полицаев пытались объяснить, что высокопоставленный гость приехал не туда и что ни девочек, ни казино здесь нет, мы с Арье прибили еще троих сидящих в караулке упырей. Здраво рассудив, что общаться с немцем отправился местный начальник караула – живыми мы никого не брали. Уже незачем.

Сразу после этого беседа приняла более конструктивный характер. Правда, в живых остались только начальник караула и еще один жутко везучий упырь. Почему везучий? Арье со всей дури зарядил ему кулаком в висок, а тот почему-то выжил. Ненадолго. Местное справочное бюро показало нам наше новое средство передвижения, рассказало, что движение на Резекне восстановили сегодня утром, а в соседней подсобке сидят тридцать пленных.

И куда я их дену? Депо было здоровое, а сразу за ним пути с разнообразнейшими ништяками, добравшимися сюда из Европы. Так что сначала сбегали и вооружили пленных, завалив по пути дорожного рабочего и двоих караульных. Ну, извините, я не виноват, что работяга в это время с охранниками разговаривал. У меня времени и так нет, а потом я заметил, что местное население нас здорово не любит. Интересно, почему это?

Обалдевшие пленные, увидев эсэсовского майора, оттаскивающего за ноги труп полицая и злобно матерящегося на чистом русском языке, выпали в осадок прямо в дверях этого сарая, по ошибке называемого подсобкой. Минут сорок нам потребовалось, чтобы их вооружить, одеть, чуть покормить тем, что было в караулке, организовать и построить, а то они собирались разбегаться. К счастью, был у них один более-менее адекватный мужик, я так и не понял, кто он по званию.

– «Серж»! Ты мне лучше скажи, что мы теперь делать будем? – спросил я у напарника. Теперь, получается, нам либо станцию взрывать, либо на попутке ехать. Железку-то уже отремонтировали, и дрезина как средство передвижения отпадает. Можно прямо в лоб встречному составу приехать.

– Не знаю, командир. Может, их с собой возьмем? – сказал «Серж».

– С дуба рухнул? Куда мы их возьмем? Станцию не взорвем, нас к утру уже затравят. Половину из них вооружим, а остальные? Они в состоянии сутки бегать, как мы? Мы не можем никого взять с собой. Пять-шесть человек в машину – остальные пешком, и пусть идут на Краславу и в Белоруссию – это для них единственный выход. Отдадим им все оружие, кроме наших пистолетов, и пусть сейчас уходят.

Арье, выгружайте машину, возьмите с собой троих – пусть помогут вам притащить шмотки. – Мне не оставалось ничего другого, как остаться в городе. Причем я прекрасно понимал, что это идея безумная, но пленные спутали мне все карты. Мы, ко всему прочему, теперь и не вооружены.

Остались у нас только пистолеты с глушителями. Соваться за город с одними «Вальтерами» и мизерным количеством патронов – это такой изощренный способ самоубийства. Где нас не будут искать, кто-нибудь знает? Вот и я пока не знаю. Переодеваться мы не стали, и дрезину я тоже оставил на месте, а пленным показал железнодорожный путь на Краславу и, отсыпав три десятка золотых монет, посоветовал просто захватывать жилой дом и сидеть там до ночи. Может, и выживут. Тем более что эти монеты мы все равно у папашки переводчицы подрезали.

С нашей стороны из депо была только одна дорога – через территорию депо, к стрелкам и дальше к путям, где стоят составы. Я поэтому и выбирал этот въезд. Он был ближе всего к объездной ветке, огибающей всю станцию и ведущей к железнодорожному пути в нашу сторону. Вот туда мы и направились, загруженные каждый тремя вещмешками и здорово похожие на мулов, и тут я увидел это. Не скажу, что это было оригинально, но давало неплохой шанс. Вдоль этой ветки, за невысоким деревянным забором, опутанным колючей проволокой, стоял пакгауз.

– Стоять. – Сразу среагировал я. – Пошли обратно. – Вот что значит личный авторитет. Командир сказал «обратно», значит, обратно. Никто не возбухнул лишнего. Вернулись и пошли вдоль забора, только с другой стороны. Теперь уже по территории депо, правда, задами. Основные цеха как раз в другую сторону.

– Ищем лестницу, – приказал я.

– Какую лестницу? – удивился «Серж». Вот за что я люблю своих курсантов, так за исполнительность. Командир сказал «искать лестницу», ищут лестницу, тупых вопросов, как красный командир, не задают. Лестницу нашел «Гном», заскакивающий по пути во все более-менее большие строения, но, к сожалению, лестница была немаленькая, так что оставили, где лежала, и дошли сначала до того самого пакгауза.

Сгрузили все мешки под стенку пакгауза, и я отправил всю троицу за лестницей. Пока они ходили, я прошелся вдоль неохраняемого строения. Видно, здесь какие-то железки, раз у пакгауза даже полицая не поставили, но тропа вдоль этих немаленьких сараев была натоптана. Так что я по-быстренькому пробежался по ней, но нет, такое же запустение. Очень хорошо, значит, бывают здесь нечасто. Вернулся обратно, как раз к приходу наших мулов с лестницей.

«Серж» контролировал поляну, в смысле шел позади пыхтящих от натуги курсантов. Приставили лестницу и с третьего раза выбили пару досок. После чего я залез наверх и огляделся. Фу-у-у! Слава богу! Чердак есть. Правда, доски голые, но куда деваться? Не баре. В общем, заперли наверх все хозяйство, кроме взрывчатки и нашей одежды, я остался внизу, а ребята с моей помощью затащили к себе лестницу. Потом они связали ремни и спустили «Сержа». Прямо здесь, на улице, мы шустренько переоделись в свою одежду и закинули наверх немецкие шмотки. Ну все. Теперь держитесь, удоды недоразвитые, я на тропе войны стремителен. В смысле бегаю быстро.

Пока мы шарились по депо и решали свои бытовые и хозяйственные проблемы, какая-то пад… какой-то нехороший человек поднял тревогу, и по месту предыдущих наших художеств бегала целая толпа народу. Поэтому удалось отловить только пару шальных полицаев с винтарями. Раздели мы их почти до подштанников, даже нательные рубахи я снял, и сразу вернулись обратно. То, что их найдут, я совершенно не боялся, так как полицаев мы закинули в топку стоящего в углу этого немаленького двора паровоза. Если их и найдут, то только утром, когда работяги потянут паровоз ремонтировать, а пока мы вернулись обратно, свистнули нашим сидельцам и в два приема подняли очередные трофеи наверх. Ребята молодцы, уже связали достаточной длины ремень. Пришлось идти в другую сторону, огибая станцию и пути по широкой дуге, а в городе весьма некстати поднялась стрельба. То ли немцы так возбудились от своих находок, то ли пленных отлавливают.

Зима, мать ее! Ходим только по тропинкам. Похоже, эти тропинки железнодорожники протоптали, так что до нужных путей мы дошли быстро. Здесь тоже пакгаузы, уже охраняемые, но тут стоят немцы и парами. Правда, далеко друг от друга, вторую пару я случайно заметил. Вот чем мне нравятся глушители: выстрелил немцу в спину – и у тебя есть винтарь. Да и маскхалаты здорово помогают, немцы в своих шинелях на белом снегу все же здорово видны. Две пары часовых мы обидели: вытряхнули из шинелей, завернули в эти шинели три карабина и незнакомый автомат, похоже, опять какое-то немецкое старье, и сложили это хозяйство у тропинки.

Дальше уже привычным ходом, по диагонали, пошли под вагонами и через шесть составов воткнулись в состав с бензином, часовой маячил достаточно далеко. Ну, мы ребята негордые, на ту сторону состава переползли и чуть под ноги к другому часовому не вывалились. Удивились мы все трое, но часовой много позже.

Опять часовой с карабином. Да что же это такое? Где мой автомат? Оставил «Сержа» устанавливать фугасы, сам дошел до второго часового, хорошо, узенькая тропинка была протоптана. Оставлять в живых второго часового было нельзя. Пришлось его еще и под вагон соседнего состава затаскивать. Фугасов заложили три штуки, шнуры рассчитали на сорок минут и еле-еле успели добежать, прихватив кучу оставленного хлама, все поднять и затихариться.

Рвануло вроде сначала негромко, так, чуть слышный, все же здесь больше километра, хлопок. Потом не в пример сильнее грохнуло, и мне показалось, что наш чердак весь изнутри осветился. Свет проникал через все щели. Грохот стоял такой, что я пожалел, что пакгауз стоит не в другом депо. Вдруг раздался взрыв. Оказывается, до этого были только цветочки, что это рвануло, я так и не понял. Потом долбануло еще раз, чуть слабее, но моему многострадальному организму уже все было по фигу. Мне лично показалось, что здоровенный пакгауз подпрыгнул вместе с наваленными в него железками.

Пленный

Если честно, я уже с жизнью простился. Целый день мы на станции отработали. Уже время ужина в лагере прошло, а мы все ящики таскали, никаких сил уже не осталось. Потом вдруг полицаи пришли и нас куда-то погнали, прикладами подталкивая. Пригнали нас в депо и в сарай загнали, а там только солома гнилая и промерзшая.

Понял я. Все. Последние наши часы. Сдохнем мы все за ночь, а завтра новых пленных из лагеря пригонят, они нас вытащат отсюда и закопают. Где-то через час это произошло. Сначала щелчки были непонятные, пять или шесть раз, потом прикладом по замку хрясть – и немец в форме охранника лагеря с фонарем заглядывает и тихо так нам говорит:

– Ребята, выходите. Здесь осназ НКВД. – Меня с этой соломы как подбросило, откуда только силы взялись. Я первым к двери подошел и остолбенел, как прирос к земле. Он ко мне спиной был, но я кожаное пальто узнал. Пальто это было нашего начальника лагеря, а человек этот незнакомый тащил за ноги труп полицая прямо к нам в сарай и матерился на чистом русском языке. А тот, что зашел первым, был в форме ординарца начальника нашего лагеря.

Тот немец ну чистый зверь был. Каждый вечер по десять человек из строя после работы выводил и тренировался в стрельбе по ним. Нет, не издевался, не пытал. Просто выбирал самых изможденных. Тех, кто еле ноги волочил, и убивал их из своего пистолета. Как на стрельбище. Неужели и его тоже эти разведчики убили?

Потом мы одежду у убитых полицаев взяли, кому досталось, оружие собрали. Осназовцев всего четверо было. Потом тот, высокий, одному из своих говорит:

– Арье, выгружайте машину, возьмите с собой троих, пусть помогут вам притащить шмотки. – Я с ними пошел, а у них машина нашего начальника лагеря. Ну точно она. Тогда я подумал: «Есть бог на свете», и я точно знаю, как он выглядит. Только тут я догадался спросить у тех ребят, что с нами были, кто они. Они помялись и говорят: мы тебе не говорили, но ты знать должен. Вон тот высокий, капитан НКВД «Второй», а другой «Серж», он начальника вашего лагеря одним ударом кулака убил. Только если немцам попадетесь, не говорите, что нас видели, а то они за нас вас живыми сварят, и листовку мне протягивает и вещмешок с продуктами.

Так я в первый раз увидел листовку отряда «Второго», а самого «Второго» и того, кого те молоденькие ребята «Сержем» назвали, я никогда в жизни не забуду. Этот высокий капитан нам все свое оружие отдал – и автоматы, и винтовки, и шесть «Вальтеров», а потом подошел ко мне и тридцать золотых червонцев мне протягивает и говорит: «Местным заплатите за постой. Может, и не выдадут вас». И спас нас этим еще раз. Еще он сказал бежать по путям как можно дальше и в деревне захватить крайний дом и пару дней там прожить.

Так и выжили. Бежали изо всех сил, пока бежали, шестеро нас осталось. Зашли в дом один, червонец золотой я сразу отдал, как капитан сказал, и еще пообещал, и не выдала нас хозяйка. Чуть позже это началось. Мы километрах в семи от города были, грохнуло так, что земля задрожала, а в городе зарево поднялось. На станции это, и те ящики, что мы вчера перегружали, тоже. Грузили мы не снаряды и даже не бомбы, а взрывчатку. Несколько вагонов ее было. Наша взрывчатка, по тридцать два килограмма ящик. Все. Нет больше станции. Совсем нет.

Не раз я потом листовки «Второго» видел, а еще больше угроз и посулов немецких. И ловили немцы «Второго», и вешали, и расстреливали, а потом опять награды сулили. Все больше и больше, а листовки все появлялись и появлялись, до самого последнего дня немецкой оккупации, и все знали, что отряд «Второго» жив и дерется. И как дерется! Даже я, начальник разведки дивизии, не мог понять, как они вчетвером двенадцать полицаев так тихо перебили, а потом станцию взорвали, а ведь двое из них были мальчишки совсем.

* * *

Как показало время, никому и в голову не могло прийти, что мы заныкались прямо на задворках станции. Соорудив из притащенных нами шмоток гнездо, особенно пригодились меха, что мы девчонкам у переводчицы набрали, я, несмотря на взрывающиеся на путях снаряды, завалился спать. Звал и Арье, но он отказался, ну и зря. Днем будет однозначно интереснее.

Днем действительно оказалось интереснее. В том плане, что немцы оцепили всю станцию, вернее то, что от нее осталось, и депо. Даже у нашего пакгауза полицай стоял, я по крайней мере одного видел, и периодически немцы пробегали: то вдвоем, то целыми толпами, один раз даже с собакой, перепугав стоящего на часах «Гнома». Но чего-чего, а собаки бояться не стоило. Собака в такой обстановке находилась в предынфарктном состоянии и сама не знала, на кого лаять и куда бежать. Огромное количество взорванной взрывчатки, скученность людей, запахи металла, смазки, гари и угля забивали ее обоняние напрочь. Я, правда, так и не понял, чего их здесь носило. Видимо, имитация бурной деятельности. Деятельность-то надо изображать.

Две такие диверсии на одном участке, с такими громадными потерями и разрушениями у кого угодно башню снесет, а у некоторых вместе с погонами и должностями. Надо же теперь грузопоток на другие участки переводить. То, что здесь за эти дни скопилось, пока станцию в Резекне восстанавливали, переправить к фронту не успели. Ко всему прочему огромное количество имущества просто раскидало по весьма немаленькой территории. Не все же взорвалось и сгорело, многое просто сдуло вместе с вагонами. Это все собрать надо. Там и продукты, и медикаменты, и всякие сапоги с шинелями, и те же боеприпасы с патронами, что не взорвались. Все это надо собрать, учесть и складировать.

Кто-нибудь себе объем работы представляет? Я лично не очень. Это не объем работ, это бесконечные авгиевы конюшни. Станцию восстанавливать надо? Эта станция узловая, мощный железнодорожный узел. Был. С грузопотоком из портов Риги в сторону Полоцка и дальше на фронт – группа армий «Центр», а это наступление на Москву. Из Каунаса в сторону Пскова и дальше на Питер, он сейчас Ленинградом зовется, – группа армий «Север».

Понятно, что все это можно обойти и со временем эти грузопотоки обойдут этот узел, но пусть хоть маленький ручеек, но до фронта не дойдет. Пусть немецкие тыловики лишка по морозу побегают. Да и хрен с ними, для меня не это главное. Для меня главное, что тридцать один пленный прошедшей ночью выжил. Может, хоть один из них войну переживет, а если они по пути еще пару-тройку немцев или полицаев пришибут, вообще хорошо.

Немцам станцию надо восстанавливать, а восстанавливать станцию – это все сначала разбирать. Те же вагоны, перевернутые взрывами, перетащить. Как это сделать? Рельсы-то все в узел завязаны. Где рабочих взять? В лагере. Значит, их где-то здесь размещать надо, кормить, охранять и прочие «радости». Вот и носятся все как в задницу ужаленные. И опять главное для меня не то, как немцы носятся, а то, что пленных будут кормить, а значит, они дольше проживут. Если еще хотя бы один пленный из-за этого выживет, значит, я не зря это сделал.

Просидели мы на чердаке три дня. Хорошо, что продуктов Серж нагреб три мешка. Один мешок наш сердобольный «Гном» пленным отдал, но никто из нас не в обиде. Меньше таскать придется. На морозе, правда, пришлось все это время провести, но ничего страшного, не на снегу же. Главное – взрывчатку по делу пристроили, осталась у нас только пара фугасов по килограмму, но это я на всякий случай оставил. Проблема осталась прежняя. Как нам отсюда сваливать? Можем, конечно, пешком по путям, но это не совсем выход. До нашей базы больше девяноста километров, а по снегу и морозу, да пешком, не самая приятная и полезная для здоровья прогулка.

1 ноября 1941 года

Снег идет, подморозило здорово, а ведь только начало ноября. Весь день сегодня мы немецкую форму чистили – решил я по городу пройтись. Вооружиться надо, да и пора немцев встряхнуть, взрывчатка-то осталась. На самом деле я все эти дни изучал материалы перекрестных допросов и обнаружил несколько адресов, которые прозвучали у троих допрашиваемых. Один адрес мне понравился больше всего. Жили по этому адресу два брата-полицая, и жили они почти в центре города, в большой пятикомнатной квартире.

Отжали полицаи эту квартиру в первую неделю оккупации немцами, сгрузив хозяев в овраг за городом. Вылез этот адрес в том смысле, что и оба ныне покойных упыря, и Лотта со своей лошадинообразной подружкой периодически зависали на этой хате у этих самых братьев. Просто квартира удобно расположена, недалеко от кабака, где упыри гульбанили, и городского управления, где все трудились. Значит, появление посторонних людей особенного внимания не привлечет. Ну, в общем, посмотрим на месте.

– Командир. Я понимаю, что ты командир, и приказ не оспариваю, но не слишком ли нагло? – спросил меня днем «Серж». Наши курсанты навострили уши. Это был первый случай, когда мой напарник просто высказал свое сомнение.

– Знаешь, я тоже думаю, что это беспредельно нагло. Более того, это вообще в голове не укладывается. Но прошло трое суток. Сколько могут продолжаться облавы в городе? Сутки? Двое? Не больше. Если нас не поймали за двое суток, значит, мы ушли и искать нас надо в лесах. Плюс ко всему сутки перед этим все полицаи ловили нас по этим самым лесам. Это с учетом того, что через станцию и депо мы уйти не могли, ведь там уже была облава. Остается направление на Каунас. Значит, то направление они будут держать в первую очередь. Плюс направления на Ригу и Краславу – старая информация ведь никуда не делась. К тому же надо отправлять людей на усиление охраны пленных, работающих на станции. У них просто не хватит людей столько времени гонять их еще и по городу.

Сам город забит проходящими к фронту войсками и автомобильными колоннами, которые перетаскивают по дорогам все со складов и уцелевших составов на ближайшие станции городов Дрисса, Краслава, Екабпилс и Резекне. То есть перевозят то, что раньше шло по железной дороге.

Сегодня третьи сутки. Большинство городских полицаев будут отдыхать. Нам опасны только патрули фельджандармерии, а не проходящие мимо нас полицаи и немцы. Не забывай, что мы в форме SS и к нам на кривой козе не подъедешь.

Ну и последнее. Все равно нам надо вооружаться и выполнять свою работу. Остаток войны на этом чердаке не просидишь. Наша основная задача была отвлечь внимание от нашей базы. Мы ее выполнили. Помимо отвлечения внимания, двух больших диверсий и различных мелких пакостей, мы дважды слили дезинформацию о месте дислокации отряда. Что самое важное для нашей дальнейшей жизни. Теперь главное – не навести упырей при возвращении.

Возвращаться нам придется короткой дорогой – не май месяц, под кустом не заночуешь. Надо только понять как, а сидя здесь, мы этого не поймем. Нам нужен информированный «язык», понимающий сегодняшнюю обстановку в городе. Этот «язык» сам сюда не придет. Значит, надо идти в город. К кому? Разумеется, к тому, на кого у нас есть информация. Что мы с тобой просто так по городу будем болтаться?

Вот и получается, что пойдем мы в гости к двум братцам-упырькам, живущим недалеко от центра города в большой квартире недалеко от полицейского управления, где вся эта беспредельная шайка работает. Навестим, душевно пообщаемся, а там глядишь, еще кто-нибудь из их друзей на огонек подтянется и рядом с брательниками повиснет. За компанию. Мы же с тобой не будем им препятствовать в их таких простых и естественных желаниях?

– Да, командир, логично. Грамотно все объяснил. Как всегда, прав, – подумав, сказал «Серж». Арье с «Гномом», открыв рты, слушали мои простые объяснения, а последняя фраза их жутко развеселила.

Мы вышли в полвосьмого вечера. В этом тоже была своя логика. Был уже вечер, но это был вечер, а не ночь. На посту, на въезде в депо было только двое полицаев, сидящих в будке, и они вообще не среагировали на четверых немцев, выходящих из депо. Видимо, за день здесь мелькает столько немцев, что полицаи просто не хотят нарываться. К тому же эсэсовцы – это эсэсовцы, это как в Советском Союзе НКВД. Можно влегкую на ровном месте огрести по полной программе, и хорошо, если только звездюлей. Свои зубы большинству людей жмут крайне редко, и разбрасываться ими по пустякам обычно не хочется никому.

Мы не торопясь шли по городу. «Серж» впереди с пустыми руками, мы, нагруженные мешками и винтовками, позади него. Трехлинейки полицаев мы брать не стали, а странный немецкий автомат я, подумав, навесил на напарника – будет у меня еще один в коллекции. Первый мы из Резекне притащили, когда доктора с семьей вывозили, теперь попалось вот это немецкое старье. Но бросить такой раритет я не смог. Еще неизвестно, попадется ли мне он еще раз, да и из вредности. «Гном» нагреб в депо столько инструментов для Виталика, что мы сгибаемся от тяжести, а этот пижон с одним «Вальтером» в кобуре рассекает.

Ближе к центру стали попадаться редкие прохожие, но мы с «Сержем» недаром сидели весь день за картами города, прорабатывая и запоминая маршрут нашего передвижения. Разумеется, в самый центр города мы не полезли, а обогнув его, пришли к нужному адресу со стороны недалеких здесь окраин.

Необходимый нам дом был двухэтажный, квартира на втором этаже, а у подъезда стояла грузовая машина, у которой добрый «Гном», походя, проколол колесо. Вообще «Гном», передвигаясь по городу, развлекался, как умел, прокалывая колеса у стоящих машин, перерезая все провода, до которых мог дотянуться, и развешивая оставшиеся листовки. Арье помогал ему по мере сил и возможностей, но энергии у него осталось значительно меньше, чем у его двужильного напарника.

Войдя в просторный, но обшарпанный и грязный подъезд, по широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж и приготовили пистолеты. Впрочем, за массивными дубовыми дверями было тихо. Свалив у стены вещмешки и винтовки, мы с «Сержем» встали перед дверью, а «Гном» с Арье у стены. «Серж» протянул руку к большому позолоченному звонку, прозвучала мелодичная трель, послышались шаги за дверью, потом дверь открылась.

Всклокоченный, заспанный и полуодетый мужик явно не ожидал увидеть на пороге офицера СС, да еще и не одного. Не давая ему сказать ни слова, я, отстранив «Сержа», просто шагнул в квартиру, прямо на хозяина, заставляя его отшагнуть назад, и коротко ткнул его пальцем в кадык. После чего сразу, вскинув пистолет, двинулся через небольшой холл в квартиру, поочередно заглядывая в комнаты и светя в них фонарем. Пусто, пусто, пусто, кровать, на кровати кто-то лежит, прикрытый одеялом, я указал фонарем на комнату и двинулся дальше. В пятой комнате тоже никого не было. Я вернулся обратно и тщательней осмотрел квартиру. Курсанты уже упаковали хозяина и втащили в квартиру мешки, ранцы и винтовки, а «Серж» вырубил лежащую на кровати женщину.

Вот за что я люблю местных полицаев, так это за любовь к оружию! Что бы я без местного упыря делал? Не квартира, а очередная пещера Аладдина. Честное слово, если бы Сара с «Феей» меня на базе не ждали, я здесь жить бы остался.

– «Серж»! Вооружиться хотел? Миномет не хочешь? Объясни мне, тупому, вот на кой полицаю миномет? А пулемет «Максим» зачем? Откуда такая страстная любовь к станкачам? – Так что мы достаточно быстро вооружились. Правда, правильный немецкий МП был только один, и я бесцеремонно отгреб его себе, но остальным достались новенькие ППШ. «Шмайссер», правда, был грязен, как помойка, и вонял сгоревшим порохом, но это не страшно – буду стоять «на часах», вычищу.

Провели и экспресс-допрос. Поняв, кто пожаловал к нему в гости, мужик помертвел. Оказывается, он был в том доме и в полной мере оценил наше посещение и стаканы с коньяком. Рассказывал он все дрожащим голосом и очень подробно отвечал на все вопросы.

Пленных почти всех поймали. Восемнадцать человек выловили и повесили в центре города, выбив из них показания о нас. Это были те, кто разбежался по городу. Сказать о нас они ничего не могли, а проблем себе огребли по полной программе. Специально же говорил, чтобы о нас не упоминали. Еще пятерых обнаружили за городом и перебили. Сдаваться те ребята не стали, у них было оружие, и они понимали, что их ждет.

В группе, которая нашла тех пленных, был и наш упырь с братом. Привыкшие к безнаказанности полицаи нарвались на плотный огонь бывших пленных и сразу потеряли троих убитыми и одного раненым. Так что братца нашего упыря вчера зарыли на городском кладбище. Еще восьмерых пленных так и не нашли, хотя искали очень тщательно, но пленные как сквозь землю провалились. Как я и предполагал, тотальная зачистка города и окрестностей длилась двое суток, а сегодня их отправили отдыхать.

Мы очень удачно зашли. Квартира была большая, но неухоженная, но главное – она была теплая. Сегодня на улице резко похолодало, и ночевать в промерзшем пакгаузе было бы, мягко говоря, совсем не комфортно. Может быть, поэтому нас и не искали в холодных технических помещениях. Изнеженным европейцам, для которых температура в минус десять градусов – это национальная трагедия, в голову не могло прийти, что можно заныкаться прямо у них под ногами. Хотя даже для меня трое суток на продуваемом всеми ветрами чердаке стали настоящим испытанием, несмотря даже на шесть дополнительных шинелей, которые я снял с неудачливых полицаев и немецких часовых.

Так что сейчас мы наслаждались теплом и горячим чаем, а хозяина с его женщинкой мы заперли в маленькой кладовке, выкинув из нее предварительно все вещи и бросив на пол пару матрасов и пяток лоскутных одеял. Полицай был нам даже благодарен, прекрасно понимая, что в этой кладовке мы спокойно могли бы положить их трупы. Я бы так и сделал, но, осматривая его вещи и оружие, я коротко хохотнул, чем привлек внимание «Сержа». Подойдя ко мне, заржал и он, а наши курсанты развлекались минут пятнадцать.

Дело в том, что все гранаты, модернизированные руками «Восьмого», были отмечены маленькой черточкой в условленном месте запала. Запал ведь можно выкрутить, поэтому условный знак ребята ставят на запал, а на самой гранате никаких следов. Так что упырь не врал о том, что он был в том доме. Именно он отмел одну из гранат, оставленных нами.

Пока я не торопясь рассматривал его многочисленный, но неухоженный арсенал, забрезжила у меня одна мыслишка по поводу этого полицая. Находясь пока где-то далеко на задворках моего извращенного контуженного мозга, она постепенно обрастала мелкими, но очень необходимыми детальками. Сама эта мыслишка показалась мне забавной, она решала сразу две небольшие проблемки: утилизацию местного гостеприимного хозяина и ликвидацию оставшейся в живых секретутки, на сегодняшний день пребывающей в местном немецком госпитале.

За ужином я обрисовал план наших дальнейших действий, вызвав небольшое оживление. Все же даже сидя здесь в тепле и относительном комфорте, мои спутники абсолютно не представляли, что им делать дальше. Я же, наоборот, попав в тепло и отогревшись, активизировался. Это в пакгаузе все мои мысли были о том, как не замерзнуть и не заморозить своих бойцов. Поэтому даже на чердаке пакгауза мы спали не больше чем по три часа и все время тренировались, делая «планку», отжимаясь или напрягая определенные группы мышц.

Работающий организм человека замерзает много медленнее, а из-за опасения быть обнаруженными мы были вынуждены лежать практически без движения. Главное при таком времяпровождении – качественная и жирная еда, а никак не алкоголь, как думают многие. А уж с едой, а главное, с правильным и вкусным салом стараниями «Сержа» и «Старшины» у нас было все путем. Еще и осталось.

После ужина, распределив дежурства, я отправил всех спать, а сам засел за картой.

– Командир! Какие дежурства? Нормально же все, дверь крепкая, засов накинем, и спи, сколько влезет, – возразил «Серж».

– Сам не хочу, «Серж», но спать спокойно я буду дома, а сейчас мы на войне. Устав караульной службы написан кровью балбесов, решивших, что они в безопасности. Дежурства по три часа, чтобы привычный ритм не сбивать. Сам все это прекрасно знаешь. Еще что-нибудь такое от тебя услышу, по приходе домой четыре наряда отработаешь, а пока только два.

– За что, командир? – удивлению «Сержа» не было предела. Не думал он, что простенькая шутка выльется в серьезный разговор, а мне не хватало еще анархии на выходе. У меня двое курсантов, а они все мелочи впитывают. Один раз слабину дать – и летом не будем знать, где их закопали. Если вообще закопали, а не в назидание другим свиньям скормили или закопали в землю, но живыми. Слышал я и о таких умельцах, у меня целая стопка подобных показаний.

– За то, что забыл, где мы находимся. Мы находимся в тылу врага и на враждебной территории, а не на базе под прикрытием группы «Дочки». Где бы мы ни находились на выходе, хоть у Христа за пазухой, мы на войне. Все. Разговор закончен. Я дежурю первым, после меня ты, потом «Гном», крайним Арье. – Зря он думает, что это все. Получит он у меня звездюлей, когда проснется, пока курсанты спят. Совсем расслабился в тепле.

2 ноября 1941 года

Утром, сразу после своего второго дежурства, я собрал всех на короткую беседу. Идея крутилась у меня в голове уже почти двенадцать часов, но озвучивать ее я принялся только сейчас. Торопиться особенно было некуда – минимум сутки у нас еще были, и провести их стоило с пользой. Так, как я это вижу.

– Арье. «Гном». Остаетесь на хозяйстве. Старший Арье. Задача. Тщательно обыскать квартиру и допросить полицая с мерами физического воздействия. Поясню. Не калечить, не ломать кости, не бить по морде, но ваше общение он должен запомнить на всю оставшуюся жизнь. Выяснить не только все, что он знает, но и то, что когда-то слышал или только догадывается. Имена, адреса, должности сослуживцев, произведенные аресты и расстрелы, всех участвовавших в них и прочие детали. Особое внимание обратите на немцев, работающих рядом с полицаями. Все записать. Допросить сожительницу по той же схеме.

«Серж». Мы с тобой погуляем по городу, но ближе ко второй половине дня.

– Знаю я твои прогулки, командир. Опять придумал что-то? – угрюмо спросил «Серж». Возмущаться он и не пытался. Я его прекрасно понимал. В отличие от наших малолетних напарников, для него все наши действия – это беспредельно тяжелая работа. Даже находясь в тепле и относительной безопасности, «Серж» был предельно напряжен, прекрасно осознавая, что с нами будет, если нас обнаружат в этой квартире, а вот Арье с «Гномом» ведут себя совершенно иначе.

В отличие от «Сержа», они более непринужденны и чувствуют себя значительно раскованней. Получая от меня и обучающих их инструкторов в течение последних недель четкие и конкретные указания, они усвоили основное правило: четко выполнять полученный приказ и делать это так, как их учили на занятиях. Именно поэтому у них нет никаких сомнений в полученном приказе и ни миллиграмма страха. Впрочем, страха как такового эти двое не испытывают вообще.

Квартиру обыскать? Не вопрос – наизнанку ее вывернут. Тем более что результат предсказуем. Полицая допросить? Никаких сомнений – полицай мало чем будет отличаться от обысканной квартиры. Выдоят из него все вплоть до детского рукоблудия. Благо как допрашивать с пристрастием, они прошли на практике.

– Прогуляемся почти в самый центр. К вокзалу. Спасибо нашему гостеприимному хозяину. Поделился бесценной информацией, сам того не желая. – На предварительном допросе полицая я действительно краем уха услышал очень интересную инфу, на которую «Серж» по своему обыкновению не обратил внимания. Ну как же! Небольшой праздник у тылового офицера – брательник из Франции приехал.

Но небольшой праздник здесь – это минимум десяток офицеров с бабами и обслугой в хорошо охраняемом доме. Лезть вдвоем на этот праздник жизни – это быть самоубийцей. Как думает мой напарник. Вот только я считаю совершенно иначе. Поздравить подполковника просто необходимо, тем более что живет он достаточно далеко от нашего временного пристанища. Почти на другом конце города. Заодно и прогуляемся по свежему воздуху. Нагуляем, так сказать, аппетит.

«Серж»

Вот уже несколько недель я находился в состоянии все возрастающего с каждым прожитым мною днем изумления. Началось все с того памятного для меня сентябрьского дня, когда командир размазал меня по горнице деревенского дома сразу после своего возвращения из разведки загородного дома княгини Елецкой – моей родной тети. Размазал и тут же, ни секунды не сомневаясь, протянул мне руку помощи. Это было первое ошеломление, и в течение последующих недель оно нарастало как снежный ком.

Следующий удар я получил на показательной тренировке по, как он сказал, «рукопашному бою». Название этого вида борьбы было необычным для меня, но то, что он творил, было потрясающе. То, с какой легкостью командир валял меня и «Старшину» на утоптанной нашими ногами земле, поразило меня, но это было не главное.

Главное, что то, чему он стал учить наших курсантов, было не разрозненными убойными приемами, а выверенной и в высшей степени эффективной системой подготовки простого необученного человека и превращением его в крайне опасного и абсолютно непредсказуемого в бою бойца. Эффективными были не только разнообразные боевые приемы, но и вся система общефизической подготовки, не применяемая нигде и никем в нашей стране.

И мы не учили наших курсантов строевой подготовке никогда. Никогда! Не проводили политинформации, а когда я заикнулся об этом, он устало, наш разговор был уже поздно вечером, сказал:

«Нет времени, «Серж». Просто нет времени. Я понимаю, что строевая подготовка учит новобранцев дисциплине и сплачивает их, но им надо научиться еще такому количеству дисциплин, чтобы не погибнуть следующим летом, что всем им спать будет некогда. А политинформация нашим бойцам просто не нужна. Никакая политинформация, никакая идеологическая накачка и никакой политрук не научит бойца сильнее любить свою Родину и мстить за погибших родных.

Вместо «шагистики» проще выработать внутренние правила уважительного обращения к командирам и инструкторам в различной обстановке, в том числе и правила жестового общения на боевых выходах, а вместо политинформации необходимо проводить еженедельные занятия по изучению знаков различия и структуры Вермахта, гражданских организаций Германии, работающих в оккупированных областях и местной полиции».

События последних двух недель вообще убили во мне понимание окружающей действительности и моего места на этой войне. Удобная экипировка, оружие с глушителями и необычная диверсионная тактика. Порознь это не бросалось бы в глаза, но все вместе это выглядело как отработанная многими годами войны система. И далеко не одной войны. Это я осознал неожиданно даже для себя самого. Но какие это были войны? В Африке? Австралии? Америке? Китае? Где командир научился всему этому?

Я видел глушители «БраМит» под «Наган» и трехлинейную винтовку и даже стрелял из «Наганов» с ними, но глушители, что сделал «Третий», были много компактнее и эффективнее. Звук выстрела был значительно тише, а конструкция самого глушителя была совершенно иная.

В то же время умения и знания «Третьего» были просто поразительными, и это касалось всего – от конструирования и шитья разгрузок и рейдовых ранцев до строительства землянок и изготовления глушителей. У этого неприметного и тихого человека были воистину золотые руки.

Экипировка. Сам маскхалат «Третьего» не был бы чем-то необычным, кроме разве что расцветки, но его дополняли наколенники, налокотники, удобная подвесная система, названная командиром «разгрузкой», и вместительный ранец, названный им же «трехдневкой». Все вместе это выглядело просто потрясающе удобно, и… командир пользовался всем этим явно не первый год. Настолько совершенно все вместе это выглядело.

Диверсионная тактика. Для меня это было нечто невообразимое. Рейд в Резекне. Безумная поездка на площадке «теплушки» была воспринята им обыденно, как нечто само собой разумеющееся. Удобно сидящий на площадке теплушки командир перехватил меня за шкирку и, усмехаясь, затащил меня к себе. Как будто он знал, что я промахнусь по поручню и судорожно буду цепляться за ступеньки, медленно, но неотвратимо сползая под колеса вагона.

Щелчок «Вальтера», лязг затвора, вылетевшая гильза – и убитый в голову часовой. Пуля попала точно в переносицу. В полутьме, навскидку, с восьми метров. Удар в основание шеи второму часовому, и молча рушащееся на землю тело. Удар – труп. Взорванная станция. Надо бежать как можно дальше, но он остается в доме полицаев. Хозяйка схватилась за «Наган» и тут же умерла, удивленно распахнув глаза, – моментальный и неожиданный для всех удар ножом. Мгновенный расстрел не выполнивших его приказ бойцов и тут же ласковое обращение с оставшимся в живых. И постоянное участие в его экипировке, вооружении, питании. И обыденное включение его в работу на базе. Без каких-либо сомнений и колебаний. Как будто командир уж все знает об этом случайно попавшем в отряд человеке.

Рейд в Даугавпилс меня просто раздавил, и, даже двигаясь с ним по заснеженному городу и машинально отвечая на приветствия проходящих мимо солдат противника, я пребывал в каком-то ступоре.

Вот зачем? Зачем он, надменно усмехаясь и страшно коверкая русские слова, позвал за собой двух латвийских полицейских в полуразрушенный тяжелым снарядом дом? Я даже зайти в заметенную снегом подворотню не успел, а он уже обыскивал два трупа мгновенно и как-то буднично зарезанных им латышей. Причем он взял только документы, дрянные немецкие сигареты, несколько оккупационных марок и снял затворы с винтовок, выкинув их далеко в снег. Какой смысл в убийстве этих двух латвийских полицейских? Но ответ на этот вопрос пришел сразу же. В рот одного из убитых командир засунул одну из листовок, спешно написанных Арье. И только ради этого он рисковал нашими жизнями?

Мы опять двигались по городу. Я в своем шикарном кожаном пальто с меховой подстежкой и лисьим воротником, щегольских сапогах и фуражке с высокой тульей отчаянно мерз на пронизывающем ветру, и он в каске, десантном костюме и коротких немецких сапогах, с небрежно повешенным на левое плечо автоматом.

В этот костюм и униформу немецкого десантника был обряжен ординарец убитого мною начальника концлагеря, но на командире эта форма выглядела не менее буднично, чем на кадровом немецком унтер-офицере. Вот только кроме неизменных запасных магазинов к автомату на стандартной немецкой подвесной системе у него висело целых четыре штык-ножа от немецких винтовок. Два спереди и два сзади. Впрочем, у командира и в рукавах есть по парочке коротких метательных ножей, и на ранце в специальном кармашке, и за воротником на спине, и в сапоге, и где-то еще.

Мы подошли к цели нашего путешествия – монументальному трехэтажному дому, стоящему на небольшом отдалении от остальных домов, в глубине небольшого сквера. Я небрежно козырнул вытянувшемуся часовому, топтавшемуся на небольшом пятачке у въездных ворот, и пошел по очищенной от снега дорожке к подъезду. Командир, отставая на полшага, двигался следом. Перед подъездом, на небольшой площадке, стояли три легковые машины, и прохаживался еще один отчаянно мерзнущий часовой. В этом доме жили в основном немецкие офицеры и полицейские чиновники, а сами квартиры были огромны.

Именно здесь, на втором этаже этого шикарного особняка, жил подполковник тылового управления Люфтваффе, только вчера приехавший из отпуска, который он проводил во Франции. На службу он вернулся со своим братом – начальником Гестапо одного из французских городов. Так сказать, брат приехал с ответным визитом – ведь для него это была экскурсия на победоносный Восточный фронт.

Перед самой дверью в подъезд командир обогнал меня и решительно распахнул ее предо мной, почтительно пропуская меня вперед. Я ступил в темный подъезд – и тут же в его руках вспыхнул фонарь, освещая грязный мраморный пол, обшарпанные стены и небольшую дверь в углу обширного холла. Видимо, в дворницкую.

– Не торопись, – чуть слышно прошептал командир и перенаправил меня в дальний угол холла.

– Я работаю. Ты добиваешь раненых и держишь боковые комнаты. – Говоря это, командир раздевался – прямо на пол скинул автомат, каску, подвесную систему с подсумками и ремень с ножами. Одним движением сбросил ранец. Снял десантную куртку и прямые брюки цвета фельдграу. Оставшись в одном мундире, очень похожем на мундир Люфтваффе, он снова подпоясался ремнем со своими четырьмя штыками. И только после этого достал из ранца все три «Вальтера» и принялся наворачивать на них глушители.

Внутри меня сжалась пружина. То, что командир предложил в квартире полицая, было очередным безумием, но он опять действовал без каких-либо раздумий и колебаний. Навернув глушители на пистолеты, он передал их мне, достал из ранца пузатую бутылку французского коньяка, прихваченную им в доме переводчицы, и, фальшиво насвистывая и подсвечивая себе в ноги фонарем, направился вверх по лестнице. Мне пришлось собрать все его вещи и двинуться следом. Ни о каком прикрытии командира и речи не шло – я был нагружен как мул. Впрочем, сейчас это было и не нужно.

На площадке второго этажа было светло. Не так, как днем, конечно же. Свет проникал из квартиры, из которой доносились нестройные мужские голоса, женский смех и музыка. И тут я с удивлением понял, что командир насвистывает ту самую мелодию, что доносится из патефона. Как она там? Лили Марлен?

В это время дверь квартиры распахнулась шире и из квартиры, громко разговаривая, вышли сразу три немецких офицера. Я не успел их разглядеть и не успел ничего сделать.

– О! Нашим проще! Подержи-ка! – вполголоса по-русски сказал командир и протянул крайнему к нему офицеру бутылку коньяка. Тот машинально взял ее. Неожиданно луч фонаря метнулся вверх, в упор осветил лица всех трех нетрезвых немецких летчиков, ослепляя их, и тут же опять наступила полутьма. Взмах рукой, другой и, кажется, третий. Мне показалось, что мелькнули крылья гигантской летучей мыши.

– Мерси. – И командир забирает у уже мертвого, но еще не понявшего этого немецкого офицера свою бутылку, аккуратно ставит ее на пол и, повернувшись ко мне, берет у меня два пистолета. Рядом с бутылкой с тихим шелестом сползает по стенке мертвый майор Люфтваффе с железным крестом на расстегнутом форменном кителе. Из груди его, прямо из сердца торчит рукоятка ножа.

– Это мы удачно зашли. Через две минуты затащишь их в квартиру, – как сквозь вату слышу я, глядя, как командир, выдернув нож, вытирает его о мундир убитого им немецкого офицера.

– Очнись, «Серж»! Работай. Спину мне прикрывай. – Злой шепот командира приводит меня в себя, но самого его рядом со мной уже нет.

Не знаю, сколько прошло времени, но пока я затаскивал в квартиру убитых им немецких офицеров, слышались только глухие хлопки «Вальтеров» и звон вылетающих и раскатывающихся по натертому паркету гильз. Лишь раз уже в самом конце этого безумия взвизгнула женщина и удивленно воскликнул мужчина. И воцарилась тишина. Нет. Музыка еще играла. Патефон старательно крутил пластинку, и из его раструба доносились последние аккорды популярной в Германии песни, но нестройные голоса как по мановению волшебной палочки утихли.

Командир вышел в коридор из одной из боковых комнат, а не из гостиной, как ожидал я. Пистолет, почему-то один, он держал в обеих руках. Нет, не вышел. Вытек. Плавно, одним движением вытек из комнаты и тут же наставил на меня толстую трубу глушителя.

– Тьфу, черт! Чего вылупился? Дверь закрой, разденься и пойдем квартиру еще раз проверим. Ранец мой возьми. Помощничек, мля. – Негромкий голос командира выдернул меня из оцепенения. Я машинально снял кожаное пальто, повесил его на заполненную форменными шинелями вешалку, пристроил рядом фуражку и, прихватив ранец, пошел за ним.

Что увидел я в огромной гостиной? Бойню. Пять офицеров Люфтваффе, офицер Гестапо, две молодые девушки в форме вспомогательной полиции и три в нарядных платьях. В некогда нарядных платьях, залитых сейчас их собственной кровью.

У красивой статной блондинки в крепдешиновом платье прямо из левой глазницы торчала самая обыкновенная вилка. Причем из глазницы торчали именно зубья серебряной вилки, а прямо рядом с ней на столе лежал второй «Вальтер» с глушителем. Я машинально отметил – осечка.

Сосед блондинки – толстый гестаповский офицер – сидел, грузно навалившись на блондинку. Голова его была неестественно вывернута, а взгляд остановившихся глаз выражал безграничное удивление. У одного из офицеров Люфтваффе было располосовано горло, и кровь еще сочилась из страшной раны, а его подружка в форме вспомогательной полиции была зарезана, видимо, тем же штыком. Он так и торчал из левой лопатки. Остальные были застрелены в грудь и в голову. Но это было еще не все.

Несколько позже, уже когда мы полностью очистили трупы от документов, денег, личных вещей и украшений и прошлись по этой огромной квартире, я увидел в одной из спален уединившуюся парочку. На кровати просто плавали в собственной крови офицер Гестапо с девушкой, а на кухне были застрелены два денщика и, видимо, экономка.

Девятнадцать человек за три минуты? За четыре? Меня мутило. Я умею убивать врагов, но то, с какой легкостью он уничтожил женщин, потрясло меня. И хотя там, где-то на задворках своего мозга, я понимал, что это было необходимо, но принять этого никак не мог.

– Это неправильно, – с трудом выдавил я из себя, не глядя на командира. Перед моими глазами стояло удивленно-испуганное лицо потрясающе красивой женщины. Пуля попала ей в висок, залив кровью и кусками мозгового вещества обер-лейтенанта Люфтваффе, сидевшего рядом с ней. Сам обер-лейтенант получил пулю точно в середину своего аристократического лба.

– Так нельзя, командир. Зачем было убивать женщин?

Командир мрачно усмехнулся.

– А что мне с ними было делать? В плен взять? Потом притащить к себе на базу, и ты всю зиму будешь их охранять и заодно перевоспитывать в духе коммунистической идеологии? – И продолжил негромко, но очень жестко: – Хоть одна успела бы заорать – и нас рядом с ними уложили бы. В соседней квартире начальник полиции квартирует. На этом празднике жизни его нет, а должен был быть. Либо свалил уже, нажравшись, либо на работе задержался, что вряд ли – перерабатывать такие кадры не любят. Скорее всего, он своих баб знакомому немецкому офицеру подогнал и свалил отсюда – не его компания. Здесь он будет в положении унтерменша, а начальник полиции города к этому не привык. Вот он и уехал, сославшись на службу. Повезло гаденышу.

Ладно. Собираемся. Пора и честь знать. В гостях хорошо, а до дома еще пешком через весь город пилить.

– А… – Я обвел глазами квартиру, не в силах объяснить свою мысль, но командир понял меня правильно.

– А их до завтрашнего вечера, а то и до послезавтрашнего утра никто не хватится. Квартиру мы закроем на ключ. Денщики и экономка здесь. Подполковник – начальник отдела управления, и наверняка все его подчиненные знают, что он принимает в гостях родного брата.

Управление тылового обеспечения Первой воздушной армии Люфтваффе находится в Риге, а в этом городе подполковник начальство изображает – инспектирует наши окружные склады на предмет, что бы такого оторвать к себе в управление, а не тащить это из Германии. Если его будут искать, толкнутся в запертую дверь и свалят в город. Мало ли у кого брательники еще бухают?

Вспомогательные девахи тем более не перерабатывают, а их начальник знает, у кого они зависли. Офицеры Люфтваффе после пьянки отсыпаются. Где? Да хрен их знает. Асы Люфтваффе – белая кость. Простых офицеров здесь нет. Сутки у нас есть. Минимум. За сутки мы из города уйдем обязательно. Это к бабке не ходи. Вот только… – Командир на мгновение запнулся. – Пойдем мы не сейчас, а завтра утром. Форму надо кое-какую прихватить, пистолеты не все забрали, документы в сейфе глянуть. Нам эти накладные девать некуда, но не пропадать же добру? Может, что интересное попадется. Да и уходить утром проще. Чего мы ночью-то попремся? Только патрули распугивать твоим лисьим воротником на щегольском кожаном пальтишке. К тому же «Гнома» у нас нет – чемоданы с хабаром таскать. Придется самим корячиться. – Ночь прошла спокойно. Командир опять все рассчитал как по нотам. Ночью нас никто не побеспокоил, а ранним утром мы, закрыв дверь на замок, ушли из квартиры.

Мы опять шли по замерзшему городу. За ночь мороз усилился, но стих ветер. Вышли мы затемно – еще не было семи часов, но часовые у дома уже сменились. Мы шли по городу. Я с щегольским стеком в руках, взятым мной в разгромленной нами квартире. Командир с автоматом, набитым документами и деньгами солдатским ранцем и с двумя большими чемоданами в руках. Командир нагреб в них несколько комплектов формы на нас двоих, обувь, пистолеты, боеприпасы, несессеры с туалетными принадлежностями и мыло и все без исключения награды и значки, что были на мундирах офицеров.

Я шел по городу и не видел его, даже машинально отвечая на приветствия солдат противника. У меня перед глазами было лицо командира и его ответ на мой вопрос: «Зачем мы сюда приходили? Это же обыкновенные тыловые офицеры». Задавая этот вопрос, я не понимал, насколько я глуп и неопытен.

«Тыловые офицеры?» – переспросил командир, и лицо его закаменело. – Это офицеры Люфтваффе. Офицеры транспортной и бомбардировочной авиации Первого воздушного флота группы армий «Север». Те, кто бомбил Таллин и Ригу, Псков и Новгород. Те, кто сейчас бомбит блокадный Ленинград и Волхов. Те, кто выбрасывает в тыл наших войск диверсионные группы. Те, кто расстреливает колонны с беженцами и в каждый свой вылет бомбит санитарные поезда. Этих «тыловиков» надо вешать и на кол сажать, но ничего. Дай нам немного времени. Мы им всем устроим «небо в алмазах».

Транспортный самолет сбить недолго, а вот готовить таких летчиков надо годами. Они прошли несколько европейских войн, а начинали еще в Испании. У каждого из этих асов Люфтваффе налет по несколько тысяч часов и гигантский опыт, который они теперь не передадут молодым летчикам. Скоро на их место придут малолетние щенки, которых завалят наши ребята, дерущиеся в небе, – и глядишь, им будет немного полегче.

Кроме этого уничтожение нескольких известных летчиков в тыловом городе – это хлесткая пощечина командованию тылового района и единовременное напоминание командованию воздушной армии, что все они смертны. К тому же мы с тобой гестаповца из Франции завалили. Мелкого, вшивенького, но теперь его сослуживцы знают, что Восточный фронт ни разу не Франция. Здесь убивают даже в глубоком тылу.

Я шел по захваченному немцами городу и не видел его. Сейчас я, как сказал командир, «работаю лицом», а он с подобострастием тащит чемоданы «господина штурмбаннфюрера». Я шел на эту операцию в качестве статиста, не понимая, зачем мы это делаем, а командир четко знал, что этих людей необходимо уничтожить. Знал, как это сделать, и изначально знал зачем. Тем более что, как он сказал мне абсолютно серьезно, «мы поймали их со спущенными штанами».

4 ноября 1941 года

– Жить хочешь? – Такой простой вопрос загнал полицая в ступор. Он поверить не мог, что это адресуется ему, поэтому перед ответом резко соглашающе замотал головой. Вытащив во второй половине дня полицая из кладовки, я недолго думая посадил его за стол и налил граненый стакан самогона. Не верящий своим глазам полицай заглотил содержимое стакана одним махом, даже не поморщившись.

Разница между вчерашним общением с «Гномом» и Арье и сегодняшней инсценировкой была огромна, так что полицай ожидал продолжения банкета, а я взял театральную паузу. Полицай, прилежно не мигая, ел меня глазами и, видимо, увидел над моей головой нимб. Именно такое удивленно-благолепное выражение было на его небритой морде.

– Мы у тебя появились здорово не случайно. Ваш с братом адрес выдала ваша подружка Илзе Гайлитис. Вернее, не только она, но она первая. Обычно, когда мы допрашиваем несколько человек, мы предлагаем сотрудничество. Первый, кто соглашается, убивает своих друзей и остается жить. Илзе согласилась первая. Вас здесь двое, такое же предложение получит и твоя подружка. – Я не успел договорить, соображал полицай очень быстро, он прекрасно понял, почему еще жив и почему его посадили за стол.

– Я согласен. Что подписать? – О как! Все понимает влет.

– «Гном», Арье, займитесь, заодно подписку Гайлитис покажите и доведите до господина полицейского простую мысль – с нами надо играть честно, иначе будет дико больно перед очень непростой смертью. – После чего, обращаясь к полицаю, добавил:

– Я никогда не вру, просто не вижу смысла, но люди обычно не верят. – Прорабатывая эту инсценировку, я прекрасно понимал, что, как только мы выйдем за порог этого дома, полицай тут же поднимет весь город на уши. Это было бы обязательно, если бы не одно маленькое обстоятельство. Полицай чисто физически не сможет этого сделать вовремя. Как только упырь прикончил свою сожительницу, его опять провели на кухню. Ну не нам же было ее убивать? Пусть работает.

– Теперь первое твое задание. Не позднее чем через две недели Илзе Гайлитис должна быть мертва. Как ты это сделаешь, нам все равно. Если через две недели она будет жива, эта расписка окажется в Гестапо. У нас есть возможность отправить ее прямо по адресу в Риге. Объясню почему, просто Илзе не выполнила условия нашего с ней соглашения.

Второе задание значительно проще. После уничтожения Илзе, но только после уничтожения, закинешь гранату в любой двор рядом со своими покойными приятелями. Все равно когда, время суток значения не имеет, можешь в сарай закинуть или просто во двор с улицы, особой разницы нет. Если кто спросит, скажешь просто по пьянке – большевистская рожа хозяина подворья не понравилась. Так мы будем знать, что ты задание выполнил, там, рядом, есть наш информатор. Граната должна быть «лимонкой» – звук у нее от немецких гранат отличается.

О наших с тобой отношениях. Выполняй наше соглашение, и никто и никогда не узнает, что мы здесь были. Сделаешь все быстро, получишь премию – за каждый день два золотых червонца. Здесь, в городе, у нас есть свои люди, тебе передадут. Закинь гранату дорогой, любую закинь, у тебя теперь четыре гранаты и все четыре из мастерской «Восьмого». Их и было у тебя всего четыре штуки, одна наша, три твои, имеются в виду «лимонки», это помимо двух ящиков немецких колотушек, но давать тебе ни единого шанса я не собирался. То, что полицай будет ловить несуществующего информатора – это к бабке не ходи. Здорово будет, если примется разыскивать не один, значит, и гранатой не ему одному достанется.

А теперь праздник жизни. Что бывает, когда в организм после деревенского самогона попадает неплохой кагор? Абсолютно без закуски и на голодный желудок? Вот так вот, запивая самогон кагором, полицай плавно переместился в нирвану. Услышав это предложение, он усмехнулся, понимая, что другого выхода у него нет, и что-то пробормотал на латышском языке. Я тут же кивнул «Гному» – и на упыря обрушился град ударов. Били его не затем, чтобы убить, а затем, чтобы понимал, с кем и о чем он разговаривает.

– Теперь повтори, что ты сказал, и учти, мы переведем и, если обманул, убьем тебя. Я всегда наказываю за обман.

– Я сказал, что ты хитер, как дьявол. – В голосе упыря не было подобострастия, а было… Уважение?

– Дьявол у меня в приятелях ходит, а я «Второй». И я всегда выполняю свои обещания – чтобы все всегда знали: нарушишь слово – сдохнешь так заковыристо, что дьявол попросит последовательность действий записать. – Вот теперь на лице у упыря было изумление. Так, изумленный до последнего предела, он и вырубился.

Когда полицай утром проснется, он в любом случае о нас не забудет. Изнутри к входной двери «Гном» ножом прибил нашу листовку. Так сказать, прощальный привет. Разумеется, мы провели с «Сержем» для «Гнома» и Арье мастер-класс по обыску помещения. Так что полицай нас стопудово не забудет, а тащить все то, что мы нашли в этой огромной квартире, опять курсантам, и вообще мы подсобрали то, что нам пригодится.

Пока «Серж» с «Гномом» поили полицая, мы с Арье, сделав тайник, оставили на чердаке дома оба своих фугаса, всю взрывчатку, что была у упыря, оба ящика немецких гранат и пару автоматов с патронами. Мало ли когда пригодится, не тащить же взрывчатку обратно на базу. Заминировал я все это хозяйство двумя гранатами от «Восьмого» и связал их с фугасами, но это так, на всякий случай. Понадобится закладка кому из наших, снимут мои ловушки – я схемку зарисовал. Ну а залезет кто посторонний, значит, ему не повезет, но перед смертью полетает. Четыре с лишним килограмма взрывчатки и сорок шесть гранат – это такой потрясающий фейерверк! Незабываемые ощущения фирма гарантирует.

Вышли опять вечером, закрыв очередную квартиру на ключ и нагруженные как маленькие ослики. После жилища братцев еще килограммов пять золота в монетах и изделиях в мой ранец добавилось, а «Гром» патефон с пластинками упер. Про два чемодана «асов Люфтваффе» я и не говорю. Их Арье тащит. Грампластинки там тоже есть – так моим бойцам проще будет учить немецкий язык. Коллекция пластинок у подполковника была просто отпадная, и пройти мимо нее я не смог.

Уходили из города той же окраиной, что и зашли. Так как усиление сняли, патруль нам попался только один, да и тот в городе и всего из трех замерзших полицаев, нашу встречу не переживших. В этот вечер листовки мы не оставляли и вообще уходили тихо. Хотя озорник «Гном» все же пристроил четыре «лимонки», взятые у гостеприимного упыря, под попавшиеся по дороге машины, но это так, чисто похулиганить, мы и так свою задачу перевыполнили. Я не возражал, пусть развлекается мальчишка, все же какая-никакая польза, да и ему практика.

Уже в десять вечера мы были на дороге на Краславу, и тут нам повезло. Прорабатывая маршрут ухода, я собирался выйти на эту дорогу и прихватить машину, стоящую в поселке, перебив ночующих в доме немцев. Это, конечно, была засветка, но идти пешком в двадцатиградусный мороз не самое приятное занятие, и иного выхода просто не было.

Мы уже шли по поселку, когда за нашей спиной послышался звук мотора и мелькнули фары. Среагировали все, я вышел на середину дороги и вскинул автомат, прижав моментально разложенный приклад к плечу, «Серж» повелительно вскинул руку, а курсанты после моего сигнала метнулись к кузову притормаживающей машины. Правда, в кузове были ящики, а в кабине кроме водилы сидели двое – пожилой фельдфебель и средних лет рядовой, да и сам водила молодостью не блистал.

Немцы совсем не ожидали, что прямо в поселке, среди стоящих на обочине машин их будут убивать. Как только водитель вытянул ручной тормоз, не глуша машину, я распахнул водительскую дверь и встал на подножку, наставив пистолет с глушителем на опешивших немцев, а увидев рядом с собой подскочившего ко мне Арье, моментально открыл огонь.

Если бы в кузове были солдаты, Арье подал бы условный знак, а дальше пришлось бы выкручиваться «Сержу». Выжил только фельдфебель, успевший выйти на улицу к «господину штурмбаннфюреру» и стоящий перед ним навытяжку. Плюху фельдфебелю отвесил «Гном», изменивший сегодня своему правилу и влепивший фельдфебелю в «солнышко» с не меньшим, впрочем, эффектом. Вот, правда, силен мальчишка, его бы силу да в мирное русло.

С учетом сильного мороза и глубокого вечера смена состава в машине прошла незамеченной, и уже через десять минут Арье разворачивал машину. Дело в том, что у нас все курсанты водят машину. Они вообще учатся всему и все свободное время, получая чисто практические знания.

Когда-то очень давно я вычитал, что во время войны во Вьетнаме американцы не учили своих летчиков устройству вертолетов, давая им только практическую учебу полетов. Не знаю, правда это или нет, но здесь у меня тоже нет возможности разобрать движок и показать на практике, как он работает и как его отремонтировать. На это у меня просто нет времени и чисто практических возможностей.

В рейде проще захватить другую машину, чем возиться со сломавшейся. Поэтому наши водители с самого начала учили всех только вождению и мелкому ремонту, зато всех курсантов, включая девчонок и врачей. Сам учебный процесс построен так, что каждому инструктору отводится определенное время, и вождение техники – одна из обязательных дисциплин. Теперь все при случае могут завести мотоцикл, или машину, или танк, или броневик. Завести и уехать. Так что сейчас мы не торопясь выезжали из поселка.

Фельдфебеля мы допросили через час, когда уже вышли на нужную нам дорогу, отъехали по ней несколько километров и нашли небольшую расчищенную площадку. В общем, все так, как я и предполагал. Со складов и уцелевших на станции составов грузы перетаскивают машинами. Но вот то, что усиленный автобат располагается в Краславе, я не знал, а если учесть, что там же находится крупная часть, которая ремонтирует разбитую технику, означает, что немцев в Краславе полно. После получения нашей дезинформации Гестапо всех на уши там поставит. Вот и пусть развлекаются. До весны времени много, я надеюсь, успеют кого-нибудь найти среди своих камрадов.

Последние дни сильных снегопадов не было, и дорога была неплохо почищена. Машина везла сборный груз армейских хозтоваров, несильно нам нужных, но в кулацком хозяйстве все пригодится, «Старшина» точно найдет всему применение. Даже трупы трех немцев свое отработают в нужное время – не выкидывать же их прямо на дороге, а у наших водителей смена состава. Останавливались мы еще два раза. В первый раз просто поменялись водилы, во второй – забирали лыжи, у Арье с «Гномом» свои договоренности, я в их дела не лезу.

Пристанционный поселок, где мы взорвали артиллерийскую колонну, был пуст. Вернее, не так, от самого поселка остались только остовы двух крайних домов и тот столб, на котором висела наша листовка. Все остальное было развалено и сгорело. Несколько домов, у которых стояли грузовики, просто сдуло с лица земли, а на дороге было двенадцать присыпанных свежей землей пополам со снегом ям. На занесенных снегом обочинах валялись какие-то обломки и обугленные останки, но что это было, никто из нас разглядеть так и не смог. Хорошие снаряды немцы везли. Интересно, какой все же численный состав у этого дивизиона? Мне просто для статистики надо, мы же документы только с часовых взяли.

Рассказывая группе о планах захвата машины, я тут же нарвался на ехидный вопрос «Сержа»:

– Командир, куда машину-то девать будем? Давай немцам отгоним на фронт. Может, медальку какую выпишут? Все же ценное имущество сохранили. – Голос «Сержа» был полон ехидства, и вообще, общаясь с семьей доктора и ехидной «Ивановым», все начали потихоньку превращаться в нашу белошвейку. Остряки– самоучки.

– Да легко. Можно и немцам отвезти, они как раз станцию в Резекне восстановили. Там и концлагерь есть, шталаг-347 называется. Знаешь, как упыри будут рады, что мы сами туда добрались? Но есть предложение получше. У нас кто начальник разведки? Не напомнишь? Кто мне самый последний доклад по разведке давал перед нашим отъездом и о чем он был? – По привычке вопросом на вопрос ответил я. А нефиг, «Сержу» тоже пора мозги включать, пусть учится.

– Тормоз ты, а не начальник разведки, тебя надо заместителем начальника гаража поставить, в подчинение к «Белке». Я с «Погранцом» разговаривал о хуторах на той стороне озера. Их все равно надо уничтожать, там обычные упыри, нам на ухо не нужные в непосредственной близости от расположения.

«Погранец» хутора разведал: земля промерзла, дорога к хуторам утоптана, снега навалило немного. Загоняем машину к хутору, ставим недалеко, красочно раскладываем трупы немцев на дороге, а потом самые недогадливые надевают лыжи и скачут в отряд прямо через озеро. Тем временем мы с Арье… – В это время Арье громко засмеялся. Я переждал смех, пусть мальчишка развлекается, эмоциональная разрядка – вещь необходимая, а потом продолжил: – А мы с Арье подождем поутру упырей. Вылезут – перебьем, не вылезут – перебьет пришедший с недогадливым начальником разведки отряд. Потом машинку наши умельцы раскидают и лишнее утопят в озере. Как-то так. Нашел кого подкалывать. Голову надо включать, а не только в нее есть и шапку носить.

– Командир, – «Серж» был удивлен и раздосадован, – так давай я останусь.

– Ну уж нет, кто первый встал, того и тапки. Я придумал, мне и в засаде сидеть, а ты побегай, поработай ногами, заодно и голову проветришь, может, лучше работать будет. Если меня на эти лыжи поставить, я до базы только к весне дойду, – добавил с усмешкой над собой.

В середине ночи мы не торопясь доехали до нужной дороги. Снег был не слишком глубокий и немного прибитый, по всей вероятности, все же санями. Карта у меня была трехверстка, и мы остановились почти в нужном месте, чуть больше чем за километр до хутора, и сразу заглушили машину. Курсанты залезли в кузов и выпихнули оттуда три трупа, две пары лыж и полтора десятка ящиков. Теперь оставался только последний инструктаж.

– «Серж», идете вдвоем с «Гномом». Идете мимо хутора – это самая короткая дорога. Идете быстро. Если там есть собака, быстро ее убиваете и валите оттуда. Никаких боев, атак и прочей войны. Грохнули Шарика – и растворились в ночи. Главное – быстрота. На базе все переодеваются в немецкую и полицейскую форму и максимально в маскхалаты. Если у «Старшины» есть готовые волокуши, возьмите. По возможности берите врача, но только Клауса и только если он выдержит темп движения. За жизнь врача отвечаешь лично ты, чтобы ни один волос с его головы не упал.

Хутор нужно глушить полностью – здесь были рабы. Если они выжили, в каком они состоянии, одному богу известно. Вдвоем идете, чтобы не было никаких сложностей. При возвращении сначала охватываете хутор, блокируете его, затем присылаете мне гонца. В первую очередь блокируете со стороны леса. Со стороны озера оставь пару снайперов. Все. Идите, удачи. – Как только ребята ушли, мы с Арье перетащили немцев и, подсвечивая себе фонарем, разложили их перед машиной.

Машину я остановил почти у опушки, у небольшого ельника, и туда мы с Арье перетащили все ящики и сложили из них невысокий бруствер, присыпав снегом и замаскировав срубленными елочками. Одного немца бросили перед машиной. Второго – у подножки водительской двери, а третьего – немного в стороне от самих ящиков, чтобы оправдать тропинку следов, ведущую в ельник, оставив на виду только торчащие из ельника ноги немца. В общем, ничего сложного мудрить я не стал. После чего мы зашли поглубже в ельник и нарубили несколько охапок еловых веток и мелких елок, накидав их на землю около бруствера. Звуков стрельбы в течение часа мы не услышали, отчего я сделал вывод, что наши гонцы прошли нормально. Теперь оставалось только ждать. Так прошло несколько часов.

Зона действий группы армий «А», 103-й тыловой район группы армий

Оперативная сводка по району:

В зоне действий генерального округа «Латвия» действует особо опасная диверсионная группа НКВД под командованием капитана НКВД под псевдонимом «Второй».

25 октября 1941 года группа совершила нападение на 82-й тяжелый пушечный дивизион 150-миллиметровых гаубиц, приданный пятому армейскому корпусу девятой полевой армии группы армий «Север», из резерва Главного командования Вермахта. В результате нападения дивизион уничтожен полностью.

27 октября 1941 года данная группа совершила нападение на вспомогательное депо железнодорожной станции Даугавпилс. В результате нападения уничтожена охрана депо. В ту же ночь совершено нападение на техническую зону железнодорожной станции Даугавпилс и последующий подрыв состава со взрывчатыми веществами, стоящего в технической зоне станции. В результате взрыва шестидесяти тонн тротила железнодорожная станция Даугавпилс уничтожена полностью. Все составы с военным имуществом, стоявшие на путях станции, уничтожены или значительно повреждены. Потери имущества на пристанционных складах подсчитываются.

В результате совместных действий Полиции безопасности (ГФП (Гестапо) и уголовной полиции), службы безопасности (СД) и вспомогательной полиции диверсионная группа «Второго» рассеяна и уничтожена. Расстреляно и повешено шестьдесят семь бандитов. Сам «Второй» уничтожен.

6 ноября 1941 года

5 ноября 1941 года

Рассвело как-то незаметно. Сначала появились еле заметные глазу тени, проступили очертания деревьев на той стороне проселка, стали видны морозная дымка и ветки елок, засыпанные снегом. Через полчаса окончательно посветлело. Красиво все же зимой в лесу. Нереально красиво. Перестал я замечать эту красоту. Последний раз зимой в таком заснеженном лесу я был лет десять назад, если не больше, да и то занесло совершенно случайно с очередной подружкой.

Ранним утром, когда мы с Арье уже нормально задубели, я услышал скрип полозьев. Полицаи успели проснуться раньше моего отряда. Впрочем, я с самого начала не слишком обольщался – нашим было слишком рано. Единственное, на что можно было надеяться, – так только на то, что обитатели хутора со сранья никуда не стронутся, но у них были явно другие планы. Я увидел упырей значительно раньше, чем они нас. Все же смотрели они на дорогу, а не всматривались в привычный для них подлесок.

Трое крепких молодых мужиков, одетых в подходящие погодным условиям овчинные полушубки и меховые шапки. Две винтовки и ППД в качестве бесплатного, но крайне необходимого крестьянского инвентаря. Добротные сани, запряженные парой невысоких мохнатых лошадок. Что, в общем, правильно: две лошадиные силы всегда лучше, чем одна. Увидев построенный нами натюрморт, полицаи притормозили прямо напротив засады. До них было метров восемь – я специально так рассчитал, устанавливая ящики.

Получилось так, что они мимо нас даже метра на четыре проехали и были у нас как на ладони, и, как только они притормозили, мы сразу же начали стрелять. Я свалил двоих, Арье одного. Хорошая штука глушитель, и хорошо, что массово не распространен, и хорошо, что в спину. Отстрелял не жалея всю обойму, сменился и добавил в корчащиеся тела еще по паре патронов. Ибо не хрен. Вы мне живые не нужны.

– Всегда, когда есть возможность, надо стрелять врагу в спину, ничего постыдного в этом нет, главное – результат, – негромко сказал я Арье.

– Запомни, Арье, на будущее, мы вас для этого готовим. Воевать вы должны именно так. Сделали засаду, убили и ушли. Стреляйте в спину, в окна домов, кидайте гранаты в баню, когда упыри моются. Главное – не подставляйтесь, не ждите, когда по вам будут стрелять в ответ. Вы не должны допускать, чтобы кого-то из группы ранили. Ранение даже одного бойца может привести к гибели всей группы. Помни об этом. Маленькая группа в три человека за трехнедельный рейд может уничтожить десятки упырей и остаться в живых. Если вас убьют, кто будет убивать упырей за вас?

Прятаться надо так, чтобы никому в голову не пришло, что вы сидите у полицаев под носом, это могут быть даже хозяйственные постройки самих упырей. Никто не будет искать вас там, но при этом не надо никому показывать, что вы самые смелые. Ходить в атаку на пулеметы, размахивая штыком, – это не твоя работа. Именно для таких операций мы делаем оружие с глушителями. Все надо делать тихо и быстро менять место дислокации. Тому, чему я вас учу, пока не учат нигде в мире, это мои личные разработки. Запомни и расскажи все, что увидел, своим друзьям.

– Я запомнил, командир. Мы с «Гномом» расскажем, мы все запомнили. – Лицо у Арье было серьезным и сосредоточенным. Этот рейд перевернул все его представление о войне. Одно дело – постоянно слышать и совсем другое – увидеть своими глазами практическое применение навыков, которые мы им прививаем. Вот и ладушки, это одна из причин, почему я брал именно этих ребят. Они живут в одном доме со всеми курсантами, и рассказ об этом рейде в ближайшие недели будет у них сказкой на ночь.

А мы пока за трофеями, пока трупы не закоченели, а то потом упырей из полушубков не вытряхнешь. Не сообразил я немцев сразу раздеть, сейчас бы меньше мерзли. Арье взял под уздцы лошадей и подвел их к машине, привязав постромки за буксировочный крюк, хотя идти они явно не хотели, опасливо косясь на труп бывшего хозяина, лежащий на дороге. Потом мы перетащили полицаев вместе с их вещмешками и оружием в ельник, вытряхнули их из полушубков и перешли обратно к ящикам. Ну и что, что полушубки в крови, зато не так холодно, а картошка еще теплая, что вообще супер, а то у меня даже зубы замерзли.

Стрельба началась неожиданно, нарушив величественную тишину зимнего леса. Резко ударили автоматы, защелкали СВТ, впрочем, и закончились выстрелы быстро. Это была не перестрелка. Стреляли только из нашего оружия. Работали СВТ снайперов и немецкие автоматы, и работали одновременно. Очень похоже на расстрел или подавление спонтанного сопротивления.

Мать вашу! Сказал же без меня не лезть. Самка собаки, а не начальник разведки, ноги вырву гаденышу. Будешь у меня не начальником разведки, а начальником сарая, где наши лошади стоят.

Коротко бросил Арье «бегом», скинул наброшенный полушубок, одним движением закинул за спину тяжелый ранец с золотом и прямо по нетронутому перед ящиками снегу рванул на хутор. На бегу бросил пистолет, который повис под мышкой, стянул с шеи ремень автомата, откинул у него приклад. Все это, наращивая темп бега, так что Арье нагнал меня только у хутора.

На хуторе была нездоровая суета, но, присмотревшись, я увидел, что на волокуши укладывают незнакомых мне людей. Падшая женщина «Серж», мало я тебе ввалил в прошлый раз. Не терпится красному командиру покомандовать. Еще издали ухватил взглядом всех. Длинного «Погранца», Клауса, стоящего на коленях перед волокушей, суетящегося «Девятого», «Старшину» с невесомым в его лапищах телом. Меня увидели.

– Командир. – Первой среагировала «Фея» и понеслась ко мне с винтовкой чуть не наперевес, за ней бежала «Дочка», успевшая сунуть кому-то в руки свою «Светку». Добежали они до меня почти одновременно, «Фея» только на пару шагов опередила «Дочку». Чуйка у меня не просто орала, она истерически вопила неестественным голосом уже секунд тридцать, значительно опередив тот самый вопль «командир».

Движения в чердачном окне я не увидел, скорее почувствовал. Стрелять я не мог, девчонки были прямо на линии огня, и я элементарно не успевал погасить стрелка. Поэтому я, просто перехватив «Фею» за плечи и перенаправив вектор движения, отшвырнул девочку в сторону. Легонькая девчонка пушинкой, подхваченной ветром, улетела с дороги в невысокий сугроб. К «Дочке» я не успевал, она была прямо передо мной. К тому же, подскочив, девочка вцепилась в меня руками, и я, обхватив и прижав ее к себе, повернулся вокруг. Выстрела я не услышал.

Удар. Боль. Все.

«Фея»

Прошло уже больше недели, как командир с «Сержем», Арье и «Гномом» ушли из лагеря. Жизнь шла своим чередом. Фишки, тренировки, зарядки, теоретические занятия, немецкий язык. У нас появился новый инструктор – «Рысь». Спокойный, тихий, внимательный и вроде совсем незаметный молодой человек давал нам практические занятия по хождению по лесу и маскировке.

Давал он нам то, чему уже учил «Погранец», но делал это совсем иначе и доступнее. Учил двигаться по лесу, не торопясь и не делая резких движений. Долгими минутами смотреть на разные объекты, плавно переводя взгляд. Учил внимательности и терпению, и мне нравилось этому учиться. В этом невысоком и худощавом молодом парне было что-то от командира: такая же негромкая речь, внимание к собеседнику, спокойствие и уверенность в том, что он делает и говорит.

«Рысь» выбрал нам всем винтовки, забрав все наши. Уже на следующий день после ухода командира они со «Старшиной» принесли нам восемь винтовок. Четыре СВТ и четыре немецких карабина, и «Рысь», собрав нас в горнице командирского дома, стал объяснять нам, почему он выбрал каждую винтовку. Как подбирать, смазывать, чистить, разбирать и ремонтировать магазины к каждой винтовке, выбирать патроны и еще много, очень много разных деталей, как оказалось, жизненно необходимых снайперу. Еще через два дня «Третий» нам сделал первый глушитель к винтовке. Пока не к нашим личным винтовкам, а просто к винтовке, и мы стали стрелять из нее, пока мало, потому что и «Третий», и «Рысь» каждый день что-то в ней меняли. Глушители стали делать на немецкие карабины, потому что у них меньше отдача, а СВТ остались нашим штатным оружием. И уже то, что у нас появилось оружие как у командира, хотя это был обыкновенный карабин, мне нравилось больше всего.

Прошло уже больше недели, и сегодня я сломалась. Что-то во мне оборвалось, и я не могла больше делать вид, что ничего не происходит. Просто не встала на зарядку, не пошла на завтрак, лежала на кровати и тихо плакала. Слезы сами катились по моему лицу, но никто из девчонок не подходил ко мне. Потом пришла «Дочка» и села рядом со мной. Я давно знала, что ее зовут Вера и у нее тоже, как и у меня, никого нет. Вообще все о ней, о ее семье, о ее погибшей сестренке и ее Виталии знала. Ближе «Дочки» у меня никого не было. Она была мне больше чем сестренка, и я для нее тоже. Вот только про командира «Дочка» не знала вообще ничего. О прошлом Виталий никогда ничего не рассказывал.

Ночью, уже почти под утро, вдруг кто-то вошел в дом – и сразу все задвигались, просыпаясь. Загорелась свеча на столе, и Вера громко сказала:

– Командир вернулся, все живы. – Я знаю, что она это сказала для меня, а не для всех, чтобы моментально снять с меня то напряженное состояние, в котором я находилась. Оказалось, что мы выходим на задание. Прибежали «Серж» с «Гномом», а командир с Арье остались недалеко от хутора, который разведывал «Погранец», и мы все уходили туда. Хорошо, что я не на фишке, так что пока все собирались, я, уже готовая к выходу, нашла «Сержа». «Серж» сам, не давая мне ничего сказать, улыбнулся, показал мне большой палец и сказал:

– Командир тебе подарков притащил. Этого хомяка за ноги из города надо вытаскивать, все норовит своим девчонкам очередной мешок подарками набить. – Потом был бег по заснеженному озеру. Уже привычный для всех бег, как на простой зарядке. Перед самым хутором отряд разделился. Пятеро во главе с «Погранцом» зашли к хутору со стороны леса, мы с Верой упали на снег и навели винтовки на дома, а остальные, ведомые «Сержем» и «Третьим», не сбавляя темпа, бросились дальше.

Хутор мы захватили без единого выстрела, я тогда даже удивиться этому не успела, настолько быстро и слаженно это произошло, но лишь много позже поняла, что все, что мы делали при захвате хутора, было вызубрено нами прежде на занятиях. Это было одно из первых занятий с командиром после его тренировки со всем отрядом: «Тактика действий при штурме и зачистке помещений». Мы тогда три дня один из наших домов штурмовали, наставив друг другу синяков и ссадин, а сейчас ребята очень быстро заскочили в дома, нейтрализовали хозяев и никого не убили. И я опять удивилась: два месяца назад никто из нас слова «нейтрализовали» не знал. А теперь вот так. Быстро, слаженно, четко. Как на тренировке.

Хозяев выгнали на улицу – всех, и детей, и стариков тоже. Потом мы с Верой услышали чей-то крик и бросились к дому. Оказалось, что в сарае на цепи сидели семеро людей. Скелеты, обтянутые кожей, сквозь лохмотья просвечивало желтое, неживое тело.

Кто выстрелил первым, я так и не поняла. Много позже мне сказали, что я. Стреляли все, залпом, не разбирая, просто по упырям. Потом у меня кончились патроны в винтовке, а стрелять было уже не в кого. Я была в каком-то оцепенении, стояла чуть в стороне и смотрела, как людей кого несут в дом, кого укладывают на волокуши, которые мы притащили с собой. Давид запрягал лошадь, чтобы везти людей на санях.

Мне казалось, что все смотрят на меня осуждающе, с каким-то презрением, огибая меня, если надо пройти рядом. Вера стояла рядом со мной с винтовкой наперевес и как будто охраняла меня.

Вдруг кто-то сказал чуть слышно: «Командир» – и уже совсем громко: «Командир». Я оглянулась и увидела подбегающего к хутору командира, а за ним и Арье, и мы с «Дочкой» побежали к нему. Я первая уже почти подбежала к командиру, как он неожиданно схватил меня за плечи и резко, спиной вперед, отбросил в сторону, а сам схватил Веру и повернулся спиной к дому. В это время я ударилась о землю всем телом, и головой, и по ноге меня ударил приклад винтовки. Выстрела я не слышала, увидела только, как Арье, злобно оскалившись, стреляет из автомата в сторону дома, а потом на чердаке вспухло облако взрыва, и еще одно, и еще.

«Погранец»

Все было как в немом кино. Время тянулось тягучей патокой. После расстрела хозяев дома я ненадолго отключился, так неожиданно для меня начали стрелять ребята. Я не успел ни скомандовать, ни выстрелить, ни даже произнести ни звука и так и стоял у угла дома, в каком-то оцепенении до возгласа «Оды» «Командир».

Развернувшись, сначала я увидел, как от командира отлетает «Фея», увидел, как командир схватил «Дочку» и резко повернулся, а потом в него, прямо в рыжий немецкий ранец, висевший у него на спине, попала пуля.

Неожиданно вернулись звуки. Арье длинной, бесконечной очередью стрелял из своего ППШ в сторону дома. Пули с грохотом колотились в доски чердака, залетали в маленькое окно, крошили остатки стекол и раму, бились о стропила. Тут же туда залетела чья-то граната, потом еще одна. Рядом с командиром, придавившим всем своим телом «Дочку», я оказался одним из первых и услышал приказ «Третьего».

– Отойти всем, «Погранец», помоги. – Пока я придерживал командира за плечи, «Третий» расстегнул на нем короткую немецкую куртку и прямо через одежду уколол его непонятно откуда взявшимся у него в руке маленьким, игрушечным шприцом. Потом Арье пригнал из леса сани, запряженные парой лошадей, и мы аккуратно положили на них командира. В эти сани сели Арье с «Третьим», и они уехали, не взяв почему-то доктора, а в «Дочку» пуля не попала, так и осталась в командире. Клауса мы отправили следующими санями вместе с Давидом и тремя рабами.

«Доктор»

Когда его привезли, внесли в дом и раздели, срезав с него одежду, я понял. Все. С такими ранениями не выживают. Даже если я каким-то чудом сделаю операцию, он все равно умрет – просто от боли. Непонятно, почему он уже не умер. Неожиданно «Третий» сказал:

– Всем выйти отсюда. Доктор, Елена, Мария, останьтесь. Все остальные быстро ушли отсюда. Бегом. – Это было неожиданно. Этот человек никогда и ни с кем так не разговаривал. Видя, что люди не торопятся выполнять его приказ, «Третий» достал пистолет и выстрелил в пол. Выстрел прозвучал неожиданно громко.

– Всем выйти отсюда. Буду стрелять на поражение, – повторил заместитель командира и, уже обращаясь к нам, быстро сказал:

– Я дам вам лекарства, инструменты и шовный материал. На все вопросы вам ответит командир. Если выживет. Удивляйтесь молча. Аннотации к лекарствам есть. Обезболивающее лекарство я вколол. Можно сделать еще одно. Это наркотик, и это все, что я знаю. Я не врач. У вас есть немного времени. – Когда он достал то, что он назвал лекарствами и шовными материалами, мы всей семьей испытали шок. Я потерял дар речи, вчитываясь в мелкие буквы инструкций. Этого просто не могло быть. Этого не существовало ни в природе вещей, ни в известной мне медицине, но это было прямо передо мной, в моих руках, в руках близких мне людей. Самое настоящее чудо.

Я сделал операцию. Сделал теми инструментами и материалами, используя те лекарства и шприцы, что дал мне «Третий». По сравнению с ними мои инструменты были молотком пещерного человека, а набор для наркоза поверг меня в состояние, близкое к экстазу. В таком же состоянии находились и близкие мне люди.

Операцию пришлось делать, максимально взяв себя в руки, так как волнение, присущее студенту медицинского учебного заведения, не давало мне не только выполнять свой долг, но и нормально дышать. Пришлось на ходу учиться, но мы справились.

Закончив операцию, я обессиленно привалился спиной к стене. Я сделал все, что мог: достал пулю, удалил часть легкого, но в целом операция прошла успешно. Теперь осталось только ждать и учиться. Пока я все не прочитаю, не лягу спать, моя семья, похоже, тоже. Осознание порядка применения и использования всего этого придет много позже, но сейчас любопытство съедало меня.

Даже закрыв глаза, я видел невероятное: срок изготовления препарата – две тысячи десятый год. Этого просто не могло быть, но это было так же явственно, как и мои руки в тончайших хирургических перчатках, на которых осталась кровь человека, который может ответить на все наши вопросы.

Сара

Я теперь понимаю, что, когда командир говорит, надо внимательно слушать и понимать, что то, что он говорит, все не просто так. Он нам всем подарил подарки, и я радовалась вместе со всеми. И правда, очень красивая брошь, ни у кого из нас никогда не было таких потрясающе красивых вещей, но подарок был не в этом. Понимание этого пришло ко мне только сейчас. Сам подарок был значительно раньше.

Командир нам всем подарил жизнь, оружие, знания, наше место на войне и даже это безопасное место. Когда он сказал: «Меня завтра может уже не быть, а память останется», – мы все смеялись, а ведь он не шутил ни тогда, ни сегодня, когда закрыл собой «Дочку». На том собрании все было сказано про сегодняшний день. Он нам всегда говорил, что порвет за нас любого, и сегодня доказал это, легко, как и все, что он делал до этого мига, отдав свою жизнь за жизнь «Дочки».

Ноябрь 1941 года

В России везет дуракам и пьяницам. И, несмотря на то что в России по пьяни каждый год гибнет огромное количество пьяных идиетов, эта поговорка дошла до моего времени практически без изменений. Я вот почти совсем не пью, но такое везение присуще только тем уникальным людям, которых упыри сразу и без лишних разговоров отстреливают вместе с соплеменниками Авиэля.

Иначе как объяснить тот необъяснимый факт, что, получив в спину одиннадцать граммов свинца, я остался жив? Притом что я был абсолютно трезв, что само по себе означает, что очередному идиету повезло. Против науки не попрешь! Статистика – штука конкретная.

Любого другого эта пуля пробила бы на фиг, а я ничего, живее всех живых, как дедушка Ленин. Такой же желтый и почти не двигаюсь, и бегает вокруг меня все население моей маленькой страны, даже очередь на посещение существует. А вы как думали? Если бы умер, такого ажиотажа бы не было. Просто идиет командир – это такая редкость, что все приходят на него посмотреть.

Везучий идиет. Почему везучий? Получить в спину, прямо в позвоночный столб одиннадцатиграммовую пулю из винтовки Бердана, в народе именуемой просто «берданкой», тыща восемьсот лохматого года и остаться в живых – это везение, а дальше начинается везенье идиета.

Пуля попала в кучу золота, которую я собираю как хомяк в любом походе и с маниакальностью гоблина таскаю с собой, снимая немецкий ранец только в исключительных случаях и не убирая его дальше вытянутой руки. Даже, простите, погадить хожу с этой драгоценной ношей.

Попав в кучу монет, пуля потеряла голову от счастья, слегка притормозила, сбилась с пути и, вместо того чтобы разнести мне позвоночник и, вырвавшись на волю, оказаться в юном и потрясающе красивом Верином теле, осталась в куске мяса старого циника. Это ли не везение? Все остальное – логическая закономерность.

Попав на заре своей молодости в руки военных врачей, я оставил о них самые лучшие впечатления, искреннюю благодарность и стойкое желание никогда больше к ним не попадать. Я твердо уверен, что военный хирург – это человек уникальный, почти посланец бога, но лучше всего с ним больше никогда в жизни не пересекаться. Хотя, если честно, три знакомых военных врача у меня есть. Три – это те, к которым можно обратиться в любое время дня и ночи и с любой, я подчеркиваю, с любой проблемой по их профилю.

Что там говорить? Они мне один раз даже маленького лосенка лечили, привезя в Вологодскую область малый хирургический набор, три своих лица и полную машину стволов. Даже «Муху» приперли. Видимо, в качестве дополнения к хирургическому набору. Пацифисты армейские.

Рассказ о том, как вразумляли оборзевших браконьеров, может вылиться в отдельную книгу и целый букет уголовных статей. Правда, после посещения веселых докторов в тот район наведался мой бывший командир с командой своих отморозков, бо2льшая часть которых моими друзьями числятся, но это мелкие и никому не нужные подробности, в которые меня посвятить не удосужились.

Знаю только то, что теперь к лесам, где Ванька трудится егерем, боится подходить даже областная администрация. Сам Иван вообще не закрывает двери своего дома, хотя уже лет пять точно прошло, а сгоревший джип, ранее принадлежащий сынку местного олигарха, пару лет не забирали, пока местные на металлолом не утилизировали. С Ванькиного, кстати, разрешения, а иначе он так и стоял бы в лесу, отпугивая незадачливых браконьеров. Впрочем, после попадания в него «Мухи» забирать пришлось бы только металлолом.

Странная вещь. Одноразовым оказался не только гранатомет, но и джип, а его хозяин мне на слово не поверил. До кучи одноразовыми оказались дорогущее помповое ружье, две охотничьи двустволки, челюсть и несколько зубов хозяина джипа, бейцы и три руки двух его приятелей. Напрасно они не поверили, что я контуженый.

Попав домой после госпиталя, я понял, что неправильно прожил всю свою жизнь. Поэтому, начав зарабатывать более-менее вменяемые деньги, я стал собирать необходимые мне знания, умения и материальную базу. Именно поэтому у меня сейчас осталась жизнь, так как с собой в этот мир я утащил свою аптечку, а моя аптечка – это нечто. Это совсем не автомобильная аптечка, кастрированная медицинскими реформаторами с образованием слесаря очень третьего разряда, в которой после всех пертурбаций остались только жгут и бинт.

Однажды, увидев мою аптечку, гаишник потерял дар речи, а потом взял рацию и вызвал всех, до кого смог дотянуться. То есть трех мужиков с поста и еще две патрульные машины. Охренели они всем составом. Я бы тоже удивился, если бы увидел у совершенно неприметного человека половину лекарств из среднестатистической аптеки, это не считая малой хирургической армейской аптечки. При наличии этого набора можно в полевых условиях делать полостные операции.

Хотя я ни разу не медик, но с маниакальностью идиета собираю и таскаю все это с собой, и надо сказать, два раза эта аптечка спасла людям жизнь. Правда, в первый раз приехавшие медики, а потом и подтянувшиеся за ними «менты» долго докапывались, кто сделал пострадавшему укол промедола. Кто-кто? Верблюд в пальто. И у меня, и у Виталика шприц-тюбик промедола вообще теперь висит на шее вместо медальона или ладанки, кому как больше нравится. Оберег, мля.

А во второй… Хирург, который отдыхал с нами в архангельских лесах, сделал операцию, как раз используя мою аптечку. Оставшиеся три недели отпуска при виде меня он крестился и честно сказал, что следующего сына назовет моим именем. Хорошо, что мы с ним пересекались не так часто, чтобы он меня в святые не записал.

Увидеть в заднице мира, в которую занесло его семью без всякой надежды на скорое возвращение, малую хирургическую армейскую аптечку он никак не ожидал. Если учесть, что в тех местах не берут сотовые телефоны, а после прошедших дождей по дорогам можно было проехать только на танке, а еще лучше на «маталыге», то наша встреча была сродни выигрышу джекпота в казино Лас-Вегаса.

Да, я маньяк. Да, у меня после первого ранения поехала башня. Да и вообще после войны у меня слетела и в неизвестном направлении исчезла крыша, зато сейчас я живой и почти здоровый. Аптечка – это что? Это ерунда по сравнению со всем остальным! У меня на двух левых дачах такое заныкано. Лет на пять, а при продаже на десять лет строгого режима по тамошнему уголовному кодексу. С конфискацией всего непосильным трудом нажитого имущества, которое нажито в том числе и продажей этого самого «такого». А вы думаете, откуда у Денискиных разбойников современные автоматы с подствольными и неподствольными гранатометами?

Имел я в виду и Уголовный кодекс, и моральные принципы. Я вообще контуженый маньяк, хотя внешне это незаметно. Я только бэтээр не купил, а все остальное к нему у меня в полном комплекте. Бэтээр я не купил, потому что ставить некуда. Хотя один мой армейский приятель и соглашался его у себя поставить, но перегнать бэтээр за Урал из Подмосковья было бы очень проблематично, и эта затея завяла на корню. Впрочем, я знаю, где стоит этот армейский микроавтобус. Его купил Денискин батя, и теперь он пару раз в год рассекает на нем по Селигеру, распугивая местных «ментов». К сожалению, мне до его финансов, как до Китая боком, так что богу богово, а кесарю кесарево.

Жизнь у раненого скучна и однообразна. Кормят как на убой, а персональные сиделки меняются через каждые три часа. Мне вообще кажется, что здесь у меня пост номер один и сначала выставляются у меня, а потом ставят дозор на фишку. Врачи смотрят на меня как на посланца небес, хотя пока молчат, оберегая мой покой.

Привезя меня на санях с хутора упырей, Виталик первым делом остановился у нашего дома, где, проведя несложные манипуляции с полами под кроватью, вытащил собственные заначки. Проще говоря, вскрыл тайник и достал два здоровых вещмешка с моей медициной, которую мы таскаем с самого начала нашей эпопеи.

Когда он принес все это в дом, куда уже перетащили меня и, срезав одежду, с тоской взирали на слепое пулевое ранение в моей почти бездыханной тушке, в доме было слишком много скорбящего народу. Поэтому Виталик сначала вежливо, в присущей ему интеллигентной манере, попросил присутствующих покинуть помещение. Когда до скорбящих зрителей вежливая манера общения не дошла, он, достав подаренный мною «Парабеллум», более доходчиво объяснил свою точку зрения.

Зрители вымелись из горницы, которая заменяла операционную, значительно быстрее, чем утих звук выстрела. Я и не знал, что Виталик умеет быть настолько убедительным. Надо будет потом поучиться на досуге. Прискакавшему чуть позже «Сержу» возбужденные поклонники объяснили, что Виталик без разговоров стреляет через дверь. Надо сказать, что «Серж» сдуру сразу не поверил, и совершенно напрасно. Виталик стрелял поверх голов в качестве предупредительного выстрела, а потом на поражение. Так что после первого раза «Серж» решил больше не настаивать.

С врачом мне тоже повезло: у Генриха Карловича действительно золотые руки. Тоже элемент везения. Найти в неизвестном тебе городе, заполненном оборзевшими упырями, качественного хирурга с ассистентами и притащить всех к себе на базу – это счастливый лотерейный билет. Ну а то, что этот врач рискнет применить абсолютно незнакомые ему препараты, только прочитав инструкции по их применению, – это вообще из области фантастики. Правда, к этим инструкциям были еще аннотации, распечатанные на принтере для таких идиетов, как я.

Я же говорил, что у меня есть знакомые хирурги. Ребята долго надо мной ржали, причем всем госпиталем, но армейские медики тем и отличаются от гражданских. Они за свою нелегкую и разнообразную жизнь столько контуженых видели со всякими различными фобиями, что перечислять замучаешься. И если хочется какому идиету держать у себя в машине пару статей Уголовного кодекса, так и ветер ему в парус. А мне, если честно, откровенно фиолетово.

Сам я ни в каком месте не наркоша, но если есть возможность наличием препарата спасти жизнь себе, или знакомому, или вообще незнакомому человеку, то надо этой возможностью пользоваться. А моральные и этические принципы вместе с идиетским Уголовным кодексом моей Родины могут идти в пешеходный эротический круиз.

Это где-то там, в районе Таиланда, если кто не понял еще, говорят, где-то в Перу это место нашли. Название этого места состоит из трех очень популярных у русских букв с предлогом «на» перед ними.

В общем, операцию мне сделали. Не скажу, что без проблем, но потихоньку-полегоньку выкарабкиваюсь. Зато у меня отдельная палата, та самая, в которой раньше лежали Авиэль с «Батей» и «Стрижом». «Батя» и «Стриж» выздоровели, а Авиэлю выделили отдельное помещение под мастерскую, в которой он теперь живет и трудится на благо отряда.

Еще у нас прибавление в семействе. В том смысле, что на двух хуторах покойных упырей обнаружили семнадцать человек. Семь на хуторе, где ранили меня, и десять на втором. Двое умерли от истощения уже на нашей базе, но остальные потихонечку откармливаются и приобретают вкус к жизни. Как бы цинично это ни звучало.

Живут они на запасной базе в землянках, под присмотром части курсантов во главе с «Погранцом». Тащить их сюда Виталик категорически запретил. В общем-то это правильно. Не хватало еще нам здесь во всем хуторе вшей выводить. К тому же все равно там фишку надо держать, сейчас зима и по озерам можно пройти в любую сторону.

Обитателей обоих хуторов выбили всех до единого человека. Первый раз спонтанно, увидев состояние пленных, – у «Феи» просто перегорели предохранители. Говорят, что она стреляла даже тогда, когда у нее закончились патроны в магазине. Успокоила ее только «Дочка», остальные просто боялись подходить. «Фея» не реагировала вообще ни на что и ни на кого, наводя ствол на всех, кто хотя бы просто пытался на нее смотреть. Поэтому она и бежала ко мне с винтовкой как в атаку, хорошо, что без штыка.

Второй хутор уничтожили целенаправленно, перебив вооруженных упырей засадой. «Серж» использовал мою схему с глушаками. Дедушку охотника грохнул снайпер. У нас есть свой охотник и, судя по рассказам всех, кто у меня побывал, покойный дедушка с «Рысью» рядом не валялся. Остальных сразу после дедушки, заваленного прямо во дворе собственного дома, закидали гранатами. Просто чтобы потом никто не говорил что-то типа давидовского «там дети».

Коллективное преступление здорово сближает, а ни моральных, ни этических принципов у моих подчиненных нет и в помине. Я вообще пока не представляю, во что выльется сидение на цепи у этих пятнадцати несчастных и тех, кто за ними ухаживает.

Оба хутора ограбили напрочь, вывезя практически все ценное на запасную базу, чтобы потом два раза не перетаскивать, забив четыре землянки под завязку, а в основном складировав все под открытым небом и накрыв все это разнообразное хозяйство элементами крыш. Ну, это «Старшина» в своем репертуаре. Затем развалили и сожгли остатки построек. Машину, на которой мы приехали, разобрали и спустили под лед.

Содержимое машины оказалось не таким уж и бесполезным, как мне показалось на первый взгляд, так что немцы по-прежнему продолжают нас снабжать самыми разнообразными ништяками. Хотя если бы попалась машина с навозом, приехали бы на ней. На улице не май месяц, просто «Гном» сидел бы на замерзшем в каменное состояние навозе или подложив под пятую точку толстого фельдфебеля.

Хорошо еще «Серж» с Виталиком сообразили поставить на дорогах засады и однажды выцепили четырех пришлых полицаев на санях, не вовремя заскочивших в гости к знакомым. Одного из них взяли живым, а после вежливо допросили, нежно расковыривая ему штыком от СВТ раненую ногу. Разумеется, без наркоза, не считать же наркозом ласковые поглаживания «Старшины» по почкам и печени.

Очень содержательная беседа прошла в теплой и дружественной обстановке. Оказалось, что отряд «Второго» был полностью уничтожен, сам «Второй» подорвался на гранате, а позже то, что от него осталось, было повешено на площади в Даугавпилсе. Видимо, в назидание другому «Второму», который, как я надеюсь, скоро поправится.

Все это в присущей Авиэлю манере рассказал мне «Серж», бывающий у меня ежедневно. Почти ежедневно – его не всегда ко мне пускают. Я вот только несильно понимаю, откуда взялся первый «Второй»? Неужели это наш упырь, который задание получил и гранату во двор закинул? Что-то он быстро. Видно, решил премию заработать, а заодно какую-то свою аферу провернуть. Ну да ладно, это его личные сексуальные трудности. Кстати, о «сексуальных трудностях»: интересно, как там поживает наша общая с «Сержем» секретутка? Если вообще поживает. Но отсюда, к сожалению, не видно. Доживем до лета, будет время, поинтересуемся.

Обнародование результатов допроса здорово развеселило весь отряд, а участвовавшие в выходе «Гном» с Арье до сих пор сияют, как медные пятаки или как дежурные золотые червонцы. Я же говорил, что выход на боевое задание у них – любимая сказка на ночь. Она теперь обрастает все новыми подробностями, а учатся они все теперь так, что валятся от усталости на тренировках. Впрочем, для них это уже привычное состояние, а раз у нас зима, то помогают с боеприпасами и сидят под руками у Виталика и «Восьмого». Да и ладно, больше знают, легче будет потом и мне, и Виталику, и «Восьмому», и им всем.

К тому же нас всех убили. Получается, что мы недаром сходили прогулялись. И сами размялись, и молодежь поучили, и пейзаж на станции обновили, и самый разнообразный народ развлекли. Всем теперь проще. В первую очередь немецкому командованию – не надо никого искать. Во вторую – местным упырям. Обломайтесь десять раз – «Второго» убили, и бабки за него выплачены. Об этом немцы тоже раструбили во всю ивановскую. Говорил же, жлобы. И наконец, в третью – лично мне. Можно спокойно учить народ. Нас же всех убили, и мы тихонько побудем мертвыми несколько месяцев.

Где-то через три недели, когда я более-менее стал воспринимать окружающую среду, я обнаружил очень интересную подробность, здорово меня удивившую. Оказывается, что живу я не совсем один, а рядом стоит кровать, на которой периодически спят то «Дочка», то «Фея», то Сара, то Эстер. В основном «Дочка» и «Фея». Ну, точно пост номер один и, простите, справление естественных физиологических особенностей организма выливается в некоторую проблему этического характера. Я, конечно, попробовал потрепыхаться, но был решительно послан всей четверкой персональных сиделок в некие далекие дали, с подробными пояснениями этих физиологических подробностей и с присущей только деревенским женщинам скромностью.

Если честно, я только второй раз в жизни был красный как вареный рак, а некоторые идиоматические обороты услышал вообще впервые в жизни, хотя я совсем не выпускник института благородных девиц и сам могу послать в такие далекие дали, что жизни не хватит, чтобы туда добраться. Забавно, но послан я был не один, а вместе с Виталиком, «Сержем», «Старшиной» и всем отрядом, вместе взятыми. Команда докторов поддержала своих добровольных помощниц, правда, в более интеллигентной манере.

Пришлось смириться, ибо сиделки-то они сиделки, но ведь вооружены и пистолетами пользоваться умеют. Сам вооружал и учил. Опять-таки наличие «Феи» в комнате напрочь исключает посещение меня любимого кем-либо. Исключение составляют доктора, девчонки и иногда Виталик с «Сержем», причем «Сержа» могут вежливо завернуть обратно.

От нечего делать я стал думать, и чем больше думал, тем интереснее мне стала казаться ситуация с «Сержем». Раньше у меня просто не было времени сопоставить некоторые мелкие детали, но сейчас мне все больше и больше кажется, что «Сержа» просто подставили. Подставили немцам, и теперь появление «Сержа» у собственного командования выльется в физическое уничтожение этого тормоза и всей нашей команды до кучи. Вот кажется мне так, и все тут.

К тому же меня здорово напрягала ситуация с особняком. Напрягало не то, что там сидели немцы, а то, что «Серж» якобы не заметил того, что это уже не жилой дом, а разведшкола. На самом деле, для того чтобы заметить, что у особняка есть минированные полосы, наблюдатели и снайперы, надо обладать такой квалификацией, как у меня. Невооруженным и неподготовленным глазом, да еще и с той точки, где сидели «Серж» с девчонками, этого не видно.

Просто на момент моего общения с «Сержем» мне до крайности было необходимо его по максимуму закошмарить. Что у меня, в общем-то, и получилось с блеском. Сам не ожидал такого эффекта. Ко всему прочему «Серж» сидел на одном месте и не позволил девчонкам шариться по окрестностям, даже в туалет водил сам и в противоположную от особняка сторону. В свою очередь, я внимательно рассматривал особняк с разных точек.

А вот все остальное… Человеческая душа так устроена. Даже самый кровавый маньяк, зарезав в весеннем лесу маленького ребенка, может отвлечься на кустик ландыша или сочащийся соком порез на старой березе, вспомнив какой-то эпизод из своего безоблачного детства.

«Серж» далеко не ангел, и в раю ему места нет. Попав в ад, он легко вырежет половину чертей, а остальных построит и заставит петь себе серенады, но он действительно сентиментален. Издержки воспитания. Поэтому я думаю, что «Серж» просто видел своего брата и вспоминал какие-то эпизоды из прошлого, а не то, что брат показывал курсантам, как пластать на куски пленного или снимать ножом часового. Это как раз проходило мимо его восприятия, он и сам умеет проделывать такое с не меньшей эффективностью. Была у меня возможность в этом убедиться, поэтому я вызвал «Сержа», настоятельно порекомендовав ему на время вызова взять выходной, а дежурившую «Дочку» попросил поспать в другой комнате.

– В общем, так. Звездянок за свое командование ты у меня будешь получать в следующий раз, когда будем производить разбор полетов, а сейчас я хочу попросить тебя вот о чем. Прошу отнестись очень серьезно к моим словам. Мне надо четко понимать такую вещь. Что из всего того, что ты мне рассказал, правда, а что художественный вымысел? – После нашего возвращения из Даугавпилса и в последние сутки этого выхода «Серж» стал относиться ко мне с полным доверием и беспрекословно выполнял все приказания и даже просьбы, подавая тем самым пример всем курсантам и инструкторам. Поэтому неудивительно, что он ответил мне честно.

– Да все правда, командир. – Видимо, он тоже размышлял над нашим разговором.

– Тогда совсем не складывается, – огорошил я его. – Странно, что ты сам этого не замечаешь. Ты уже не мальчик. Учили тебя хорошо. Крови ты не боишься, значит, обучение проходил на практике, а вот аналитика не твой конек. Последняя наша операция это явно показала. Ты зависаешь даже в простых бытовых ситуациях, притом что рабочие моменты решаешь самостоятельно. Зарезать, взорвать, допросить, у тебя проблем нет. Подумать, как убрать собственное заднепроходное отверстие, – моментально подвисаешь. Ты извини, я называю вещи своими именами. – «Серж» если и удивился, то очень немного.

– В общем, да, командир, я работал в от… – но я успел раньше.

– Меня не интересует, где ты работал, как называется твой отдел и прочие мелкие подробности. Меня они не касаются. Пока не касаются, но коснутся обязательно позже. Это мы с тобой тоже отдельно обсудим. Если все так, как ты мне описал, тогда это похоже на очень грамотную подставу.

Я тебе скажу больше. Недавно у тебя наверху, где-то через ступень, сменилось руководство. Не твой непосредственный начальник, а на ступень или две выше. – На лице у «Сержа» проступило изумление, граничащее с мистическим испугом.

– Откуда ты знаешь, командир? Кто ты такой? – Хорошо. Точно попал. Молодец я.

– Давай сразу скажу? Я никакого отношения к вашей системе не имею и к твоему руководству тоже, но обо мне потом, это всех касается или напрямую коснется, и скрывать я ничего не буду. Сравнительный анализ всей ситуации вроде бы логичен, но я тебя удивлю еще раз. Причем я тебе скажу сейчас то, что ты мне не говорил.

Машина, которая сломалась, была одна, сломалась она в лесном массиве, и возможность спрятать документы была. Теперь ключевой вопрос. Водитель машины сбежал или погиб? Или ты убил его сам? Просто от этого зависит твоя дальнейшая жизнь. – Изумлению «Сержа» не было предела.

– Командир. Ты говоришь так, как будто сам находился рядом со мной. Нас было трое, по инструкции я должен был убить охранника и водителя, но сам охранник попытался меня убить, был мною ранен, и, пока я его добивал, водитель пытался уйти, и я догнал его только через несколько десятков метров. Потом я вернулся и спрятал документы. – Ну, «Серж». Я знал, что ты туповат, но не думал, что до такой степени. Неудивительно, что тебя слили. Мне бы попасть в твое управление, в заместители Берии выбился бы.

– Ладно, слушай. Учти, это только предположения, но основанные на анализе ситуации в целом. – Тут мне пришла в голову еще одна мысль. Блин, как же я об этом сразу не подумал?

– Еще один обязательный вопрос. Вернее, предположение. Когда ты летел в Ригу, ты ведь вез какой-то пакет или летел с фельдкурьером? – Очередное изумление, но я уже устал удивляться его тупости.

– Да что вообще происходит, командир? Откуда ты все знаешь?

– Просто ответь на вопрос. Я не знаю вашей системы. Мне нужно понимать всю схему. Вот и все. – Впрочем, я уже знал ответ. Этот «тормоз» сопровождал курьера спецсвязи.

– Я сопровождал фельдкурьера с документами. – Давно я так не ржал. Блин, больно же смеяться. Вот «Серж» насмешил. Что ты вообще делал в НКВД? Тебе в цирке надо выступать. Я думал, что я один такой клоун, а оказывается, это сборная команда клинических идиетов.

Впрочем, это подход современного человека, а в этом времени это называется преданность. Преданность системе, организации, в которой работаешь, да и стране в целом. Родине, наконец. У «Сержа» это наложилось на воспитание и вылилось в безграничную веру в собственное руководство. На мой смех заглянули Виталик и встревоженная Вера. Махнув приглашающе Виталику, я отправил Веру обратно.

– У меня от «Третьего» секретов нет, считай, что мы одно целое. Предварительную беседу я пропущу. Из моего анализа и так все будет ясно. – Я помолчал, сплетая мысли в логическую цепочку с правильными словами.

– Старший лейтенант НКВД, благородного происхождения, преданный власти, отчего не поддерживает никаких связей со своими родными. Исполнительный, надежный, хорошо тренированный и обученный, с родственниками в сопредельной стране, которые относятся к нему с ностальгической грустью. – На «Сержа» смотреть было и жалко, и грустно одновременно – большой ребенок, и такого человека тупо слили. Невероятно и до слез обидно. Страна идиотов. Впрочем, в этой стране таких людей, как «Серж», тысячи. Чего их жалеть?

– Прежде чем я тебе нарисую картинку, ответь на один вопрос. Только не мне, а себе и несколько позже. Зачем для сопровождения документов прислали сопровождающего из центрального аппарата? Только не озвучивай тот бред, который напели тебе. Зачем потеряли столько времени? За то время, пока тебя собирали и ты добирался, документы могли проделать треть пути или вообще могли быть отправлены самолетом, если их ценность уже на тот период не оставляла сомнений. Если бы ты умел сопоставлять разрозненные факты, ты бы сам все это понял. Не обижайся. Это не оскорбление, это констатация факта. Аналитика не совсем простая наука, и дается она не сразу, и далеко не каждому че-ловеку.

Если бы тебе приказали, все было бы проще и честнее. Ты бы выполнил приказ и с чувством выполненного долга сгинул бы в СД, но тебя разыграли втемную. Я не знаю, когда было принято решение о сливе дезинформации и как долго ее готовили, но с началом войны операцию решили ускорить. Именно поэтому тебя отправили быстро, самолетом, в сопровождении курьера. Причем в тот самый момент, когда сомнений в том, что город Ригу оставят, уже не оставалось. Это не ты сопровождал курьера, а он тебя. Извини, но ты сам вез свою собственную подставу.

Курьер вез документы, которые должны были попасть к немцам. Попасть эти документы должны были вместе с тобой, и то, что они попадали вместе с тобой, означало только одно – то, что они подлинные. Твою личность при наличии твоих личных документов пробили бы влегкую.

Кстати, твой документ на шелке почти наверняка больше недействителен, если вообще не использовался как канал слива очередной дезинформации. После начала войны подобные документы меняются или в них добавляются дополнительные условные знаки. Кроме этих документов фельдъегерь вез письменное подтверждение приказа о начале операции. Причем он не знал, какие документы везет, это его обычная работа. У него свои внутренние инструкции, жестче которых нет больше нигде в армии.

Когда ты мне сказал, что видел своего брата в особняке, я очень удивился, а еще ты мне сказал, что год назад они жили в особняке. Ты сам понимал, что говорил? Это физически невозможно.

Если твои родственники разведчики и тебя отправляли туда для усиления, ты бы знал об этом, и вообще тебя проще было бы оставить при отходе или, соответственно, внедрить туда год назад. Но это нелогично и совсем не в правилах спецслужб – собирать всех родственников в одном месте. Проще послать к ним группу боевиков с чистыми документами.

Значит, твой брат с матерью были оставлены там специально, и при этом им явно были даны надежные гарантии неприкосновенности. Либо их в течение года не трогали по каким-то своим оперативным соображениям. Вполне возможно, отслеживали связи с ними различных людей, включая тебя, что само по себе означает, что операцию готовили давно и ты и твои родственники были включены в нее как дополнительный фактор. Или же изначально прорабатывалась возможность слива дезинформации через них, опять-таки используя тебя.

Документы «дезы» положили в общий хлам, который можно было уничтожить во дворе управления. Этот общий хлам был подобран так, что документы «дезы» не отличались от него смыслом и темой самой информации и в глаза не бросались, но при просмотре и проверке были бы замечены. Нумерация документов была сделана либо у вас в управлении, либо уже на месте. Одну папку выкинули, вторую положили. Не мне тебе объяснять, как это делается.

Помнишь, ты сказал, что вы жгли машины в прямой видимости немцев? У командира охраны колонны были свои инструкции, и он их выполнил. Я не знаю, был ли лейтенант в курсе твоего задания, но скорее всего, нет. Вероятнее всего, он получил приказ жечь остальные документы в самый последний момент, после того как к нему присоединятся сотрудники управления, чтобы были свидетели уничтожения документов. Там не было ничего ценного, но лейтенант этого не знал. Его и всю группу сопровождения колонны тоже пустили под нож во имя великой цели.

Увидев тебя, лейтенант не удивился и посчитал, что так и должно быть, но принял твою информацию к сведению. Если он дошел до линии фронта, то информация о тебе тебе лично не поможет, а навредит, так как лейтенант доложит, что к нему присоединился ты, а не лица, сопровождавшие тебя. Вы ведь не обсуждали ситуацию, произошедшую с тобой. Ты из-за извечной подозрительности не поставил его в известность, а он из-за субординации. Ведь лейтенант знал, кто ты такой изначально.

Дальше объяснять? Если бы ты был в курсе, то сдался бы в плен самостоятельно, и все прошло бы как запланировано. Водитель сам сломал машину на лесной дороге. Выполняя приказ командования, он должен был тебя тяжело ранить или убить и оставить на дороге, где тебя подобрали бы немцы. Сам водитель с охранником, то есть свидетелем выполнения приказа, ушел бы и доложил, что задание выполнено.

В дальнейшем тебя опознают твои родственники, подтверждают, что ты сотрудник центрального аппарата НКВД, и дело по проверке документов ускоряется. Но ты не только не был ранен, но и убил обоих сопровождавших тебя сотрудников. Теперь получается, что ты в любом случае носитель опасной информации. Немцы тебе уже не поверят, значит, операция провалена, а у твоего руководства ты как гвоздь в заднице, и на тебя проще списать провал всей операции.

Ситуация простая. Обычные игры спецслужб с обязательным кровопусканием у собственных работников для ротации кадров. Используется нечистыми руководителями для карьерного роста и заодно для продвижения собственных сотрудников. Ты давно в системе: должен сам все понимать. Ничего личного. Обыкновенная производственная необходимость.

Руководитель, придя в отдел, затребовал личные дела сотрудников. Наткнувшись на тебя, он матерно удивился и понял, что сыграть тебя втемную в данной ситуации риска значительно меньше, а в случае провала операции на тебя можно спустить всех собак. В то, что ты предан системе, он не поверил. Посчитал, что тебя держали или для каких-то своих дел, или для ситуации аналогично этой, или просто вовремя не пустили под нож. Вот он тебя таким образом и утилизировал.

Извини, «Серж». Так просто логично и все объясняет от начала и до конца. Еще одно здорово неприятно – это то, что мы с «Третьим» и вся наша команда в случае возникновения рядом с тобой во избежание утечки информации автоматически уничтожаемся. Причем безо всяких разговоров и сомнений.

Если лейтенант дойдет до твоего руководства, то нас всех будут искать, чтобы уничтожить, что тоже логично. При этом моя информация становится никому не нужной. Сливали и разведгруппы, и залегендированных разведчиков, и просто случайных людей за значительно меньшие грехи, а за срыв операции стратегического значения закопают даже траву, на которой мы стояли.

Мы с «Третьим» и вся остальная толпа выступаем в данном случае в качестве жертвенных баранов. Бывшие военнопленные однозначно без разговоров и сомнений ставятся к стенке, а малолетки и все остальные получают от десятки и едут валить лес в далеких северных краях. Куда отправят нас двоих, я даже представить не берусь, но то, что мы будем молить о пуле в затылок, никакому сомнению не подвергается.

Два следующих обстоятельства уже улучшают твое и наше положение. Первое – это то, что ведомый маниакальной привычкой, я убираю свою любимую пятую точку как можно дальше от места собственной засветки. И второе – это то, что ты попал именно к нам.

– И что ты собираешься делать? – «Серж» уже пришел в себя и как-то немного подобрался. Видимо, вместе с моими словами прокручивал ситуацию.

– Да вот пусть «Третий» ответит. Учти, мы с ним ни о чем не договаривались. Он все это только что сам услышал, – добавил я с легкой усмешкой, приблизительно зная, что скажет Виталик.

– Да имел я их всех конем! – Виталик высказался несколько иначе, но не менее эмоционально, да и общий смысл был именно такой.

– Шли бы они все лесом семимильными шагами. О чем здесь думать? Воевать надо. Чтобы перехитрить контуженого «Второго», нужно обладать наглухо отбитыми мозгами.

Имели мы извращенную половую связь с твоим руководством, твоим отделом и всем твоим управлением, а твое НКВД я вообще на колодезном журавле вертел. Мало мне своих проблем, я об их геморрое еще париться буду. Мне некогда думать, как его поручения выполнять, мне еще и этим бредом заниматься, – очень эмоционально и убедительно сказал Виталик. Вторая фраза тоже звучала несколько иначе. И хотя русский разговорный и русский командный здорово похожи, я просто не знаю, как перевести бо€льшую часть слов, выражений и местоимений на общепринятый язык.

При личном общении с Виталиком мне очень часто не хватает словарного запаса. С другой стороны, да. Так как я валяюсь на койке, Виталик не только возглавляет все наши мастерские, но и контролирует весь процесс обучения курсантов, и спит он не более шести часов в сутки.

– Ты «Фею» видел? Скажи ей, что кто-то на «Сержа» зуб имеет, она стрелять начнет раньше, чем ты фразу закончишь. – Это тоже верно. После той засады на дороге «Серж» попал в круг избранных «Феей» людей, но все равно это прозвучало смешно и неожиданно, так что заржали мы втроем.

– Уй блин. – Я опять скривился от боли. Все же радостный смех пока мне противопоказан.

– Тебе «Третий» ответил на все твои вопросы сразу, но я добавлю. Это то, ради чего я создавал отряд. Заметь, я всем говорю: «Мы одна большая семья». Мне все равно, какое у тебя прошлое, вероисповедание, идеология и прочая ересь. Мы здесь собрались с одной целью. Убивать немцев, националистов, полицаев и прочих разных фашистов. Добавится в этот список еще и твой отдел НКВД? Да и флаг ему в руки, и барабан на шею.

Вся идеология отряда замешана на семейных узах. Это основа сплоченности отряда. Именно поэтому я ввел обращение на «ты». Любой человек, который попробует это оспорить, будет мною морально уничтожен. Уважение в любой семье исходит от уважения к старшему и опытному человеку. Необязательно к отцу или деду – к старшему брату тоже. В нашей семье это мы и «Старшина». Все остальные инструкторы в меньшей степени, и так должно остаться в дальнейшем.

Проблемы с НКВД не у тебя, эта проблема даже не у нас, эта проблема у НКВД со всем нашим отрядом. Мы сейчас гоняем упырей нескольких районов страны. Пусть и небольшой страны, но тем не менее. Так это мы отряд еще не выучили, а когда выучим, они все икать замучаются, нас вылавливая и уворачиваясь от ответных ударов подготовленных групп отряда.

Что касается непосредственно твоего управления. Ты забыл, где мы находимся? Мы с тобой находимся глубоко в тылу противника. Ты как себе представляешь возможность прислать сюда группу? На деревню к дедушке? Где здесь отряд «Второго»? Нас прислали «Сержа» уничтожить? Угу. До постов только и доберутся. Заодно дозорные потренируются.

Теперь последнее. Мое предложение к тебе обязательно прозвучит. Я просто не знаю когда, но вероятнее всего, в самое ближайшее время, и оно тебя очень здорово удивит и, думаю, наверняка понравится.

«Серж»

Не скажу, что я сильно удивился. Я просто не рассматривал свою проблему именно так, но, слушая его, я поражался другому. Тому, как легко, только на основе косвенных и абсолютно разрозненных данных, он просчитал достаточно сложную схему моего внедрения и, как он сказал, «утилизации». Похоже, все так и было, и новый заместитель начальника управления, действительно совершенно недавно пришедший с другого направления, на самом деле выбрал меня по моей анкете. И известная мне информация о моем брате, ранее служившем в латвийской армии, очень четко укладывалась в нарисованную командиром схему.

Я и раньше ездил по различным заданиям и командировкам в областные управления НКВД, но этот вызов был очень странным, а само задание весьма необычным для оперативного сотрудника моего уровня. Припомнил я и различные мелкие детали, на которые тогда, в судорожных попытках уйти от наступающих немцев, совершенно не обращал внимания. Я с удивлением вспомнил, что сопровождающий нашу машину сержант НКВД и водитель общались со мной как с равным по званию. Да и уровень их подготовки был явно выше среднего, хотя до меня им было, конечно, далеко. Только поэтому я, почувствовав движение за своей спиной, ушел от удара ножом, сломав сержанту руку, одновременно уйдя с линии огня водителя. Тогда я списал их нападение на меня на желание сдаться немцам вместе с документами и сотрудником центрального аппарата НКВД, но мне и в голову не могло прийти такое развитие событий.

Уже поздно ночью, лежа и вспоминая те дни, часы, а главное, минуты у своего руководителя, я вспомнил искорку жалости в его глазах, легкую тень сомнения, какой-то налет недосказанности в его напутствиях и понял: да, это действительно так и никак иначе. Другое дело, что я не понимал, что мне дальше делать.

Опять-таки вспоминая прошедший разговор, я удивился реакции и безапелляционным словам «Третьего». Этому человеку было откровенно наплевать на все наше управление и на мощную спецслужбу огромного государства. У него были другие заботы, и он считал их более волнующими, чем «какое-то НКВД». «Третий», говоря это, был четко уверен, что командир эту проблему уже решил или решит так же играючи, как и разложил ситуацию со мной.

Решение в формировании и «идеологии отряда», объясненное командиром, объясняло вообще все произошедшее за последние месяцы. Изначально отряд создавался как все увеличивающаяся организация единомышленников, скрепленная почти родственными связями. Пример с маленькой девочкой, которая за несколько месяцев научилась виртуозно обращаться со снайперской винтовкой и которая без раздумий убьет любого, кто покусится на мою жизнь, был приведен «Третьим» абсолютно спонтанно, но соответствовал действительности.

Странно было и то, что я решил «воевать – и будь что будет», а эти люди приняли меня в «свою семью» и включили в руководство этой «семьей» легко и абсолютно естественно. Как будто никаких сомнений во мне не было и мои проблемы не считались ими проблемами вообще. Был бы человек хороший, а его проблемы мы будем решать по мере их возникновения.

Но чем больше я обо всем этом думал, тем меньше находил выходов лично для себя. Рано или поздно меня найдут и уничтожат. Возможности и мощь собственной организации я прекрасно представлял. Захотят – найдут в любом уголке земного шара и, в этом командир абсолютно прав, убьют всех, кто рядом находится. Решение может быть только одно. Мне надо отсюда уходить, но сначала необходимо еще раз поговорить с командиром. Поэтому утром я опять пришел к нему.

* * *

«Серж» пришел очень рано, еще до завтрака. Был он расстроен, даже подавлен, лицо было осунувшееся, глаза красные. Видно было, что моя аналитика здорово ему не понравилась. Видимо, он припомнил какие-то свои мелкие детали и вогнал их в мою схему, отчего еще больше расстроился. Мозги у этого парня варят, и «Серж» прекрасно понимает, что при таком раскладе он не жилец. Как только его руководство узнает, что «Серж» жив, охота не охота, но завалить его попытаются, а после войны найдут и закопают обязательно.

– Командир, я тут подумал над твоими словами. Ты, наверное, прав, но неправильно оцениваешь ситуацию с моим управлением. Мне действительно опасно находиться рядом с вами, в первую очередь для всех вас. – Ой, как все запущено! Я смотрел на «Сержа» со все больше возрастающим интересом. Надо же, у этого мясника из НКВД даже есть совесть. Вот откуда что берется? А его взяли и тупо слили. Я думал, в его времени таких индивидуумов уже не осталось.

– В трех словах, «Серж». Забудь о той ереси, которую ты надумал ночью. Ты правильно оцениваешь ситуацию, но делаешь неправильные выводы, – сразу сказал я, не выслушав «Сержа» до конца. Теперь надо развернуть ситуацию в свою сторону.

– Вот почему. Ты думаешь, что если ты уйдешь из отряда, то тебя здесь искать не будут? Будут. Место твоей последней засветки – отряд, а если твое управление нас найдет, то для нас лучше будет, если нас найдут немцы.

Кроме твоих родственников, тебе идти некуда, и у них тебя будут искать в первую очередь. Остаются немцы, но немцы проиграют войну и, соответственно, прикрыть тебя не смогут, а я смогу.

– Каким образом, командир? Про немцев я и не спрашиваю, – с тоской протянул «Серж».

– Я же говорил, что аналитика не твой конек, – подколол я напарника. – Считай сам. Во-первых. Немцы во всеуслышание объявили, что отряд «Второго» уничтожен. Они даже умудрились меня повесить, причем с очень немаленькой компанией совершенно незнакомых со мной людей. Ну, повесить не повесить, а уложить на койку им меня удалось, да и то совершенно случайно.

Более того, они заявили о выплаченном вознаграждении, чем окончательно объявили об окончании охоты на нас. Значит, минимум до первой операции у нас время есть, а это будет не раньше апреля. Пока снег не сойдет, мы учим своих малолеток. Во-вторых. Долго таким же образом тебя повесить, что ли? – На лице «Сержа» появилось изумление. Вот уж точно большой ребенок.

– Объявим тебя правопреемником отряда «Второго», с полным обозначением твоего имени, месяц покуролесим, выловим группу полицаев, переоденем их в камуфляж, принародно повесим и подставим под твое имя. Тоже мне сложности!

Теперь по поводу тебя лично. Ты забыл, что мы взяли на втором хуторе? Мы взяли снарядный ящик самых разнообразных документов на любой цвет, вкус и разрез глаз. Долго фотографию переклеить? Потом упыри еще не закончились, можно под твой типаж подобрать «родные» документы, это если ты хочешь остаться в Советском Союзе.

Но Советский Союз в лице твоего руководителя похоронил тебя в июне сорок первого года. Свой долг перед Родиной ты выполнил до конца, и не твоя вина, что Родина спустила тебя в деревенский туалет. То, что ты задержался на этом свете, мелкие и ненужные подробности для Советского Союза, но очень существенные для всех нас и для тебя лично. Соответственно, ты волен распоряжаться своей судьбой сам.

Хотя я лично не вижу в этом никакого смысла, но мало ли, вдруг тебе не нравятся теплые страны? Поедешь в Канаду, там климат такой же, как и в средней полосе России. Купишь себе землю и будешь жить припеваючи. Ну, это если не захочешь поехать со мной, а я знаю в мире очень неплохие места. Поверь мне на слово, тебе понравятся. Ты забыл, что мы взяли в Краславе? Ты очень обеспеченный человек, «Серж». Очень. Там хватит на несколько жизней, – сказал я, с усмешкой глядя на напарника, превратившегося в изваяние.

– На проблемы со своим управлением наплюй и забудь. Мы тебе вчера сказали. Имели мы твое управление во все мыслимые, а лучше немыслимые места. Потом сам прикинешь, кому и в какое место. В первую очередь не забудь того, кто тебя сюда послал.

Если бы тебя отправили с конкретным заданием, хотя бы минимальным, ты должен был бы его выполнить – это был бы твой долг как командира и гражданина страны. А тебя тупо слили. Как никому не нужную грязную воду после мытья полов. Так что ты волен распоряжаться своей жизнью и своей судьбой сам.

У нас своих проблем выше крыши. У отряда, если ты не заметил, война с упырями, и, пока я не удовлетворю желание этих мальчиков и девочек оставить о себе кровавую память упырям всех мастей, срываться отсюда я никуда не буду. Кроме всего прочего у меня еще есть здесь дела, в которых без тебя мне будет сложно справиться. – «Сержа» надо было видеть. Я только что подарил ему жизнь, свободу и цель в жизни. Столько преданности и благодарности в глазах я никогда не видел и наверняка больше не увижу. Теперь он будет думать о будущем и очень конструктивно работать в отряде, передавая курсантам все свои знания и опыт.

– Ты подумай лучше, с какой целью я собираю одиноких еврейских мальчиков и девочек, у которых нет близких родственников, и почему у них такая жесткая система тренировок, не используемая даже в армии. Кроме того, ты еще нашу историю не слышал, а когда услышишь, точно никуда не захочешь уходить. Один. Но предвосхищая твой вопрос, это мы будем обсуждать не сегодня. Если честно, я пока не готов именно с тобой на эту тему разговаривать.

Не забивай ты себе голову этой ерундой, у нас война, если ты забыл. Занимайся подготовкой, помогай «Третьему», а я пока поучусь, в первую очередь у тебя, испанскому языку. Учти на будущее, испанский язык у тебя скоро будут учить еще несколько человек. Минимум вся наша с тобой группа. – Я давно держу это в голове, но у меня не было до этого времени, а сейчас все же придется засесть за учебники. Конечно, не за учебники, а за грамматику и языковую практику, ибо учебников как таковых у нас нет, но начну я все равно с немецкого языка. У меня просто немереное количество материала, который надо переводить, а доверить я это пока никому не могу. Бедная моя голова, сколько туда придется впихнуть за несколько зимних месяцев.

– Зачем тебе испанский язык, командир? – Быстро «Серж» восстанавливается, что значит профессионал, вон как глазенки заблестели.

– По поводу испанского языка. Я дам тебе повод для размышления. Просто вспомни, в каких странах, кроме Испании, разговаривают по-испански, а заодно вспомни, какой там климат и типаж людей. «Серж», я правда отвечу на все твои вопросы. Когда мы расскажем свою историю, ты все поймешь. Пока бессмысленно все рассказывать кусками.

А ты пока подумай, к кому из своих родственников ты можешь обратиться. В первую очередь интересуют люди, к которым можно обратиться, минуя немцев. Ты сам это сделаешь или кто-то от твоего имени, для нас не важно. Может, это поможет нам всем отсюда уйти. Не сейчас, думаю, что не раньше, чем через два года, может, больше.

У меня есть свои соображения, но я пока не составил общей схемы даже для себя. Если ты можешь уйти по своим каналам и хочешь этого, я тебя держать не буду. Просто попрошу об одной услуге. Услуга проста. Надо перевезти в нейтральную страну семью врачей в полном составе, может быть, с кем-то еще в качестве охраны. Может быть, с тобой в качестве охраны.

Разумеется, услуга не бесплатная, за то, чтобы эта семья оказалась в нейтральной стране, я готов заплатить любые деньги. Чтобы ты понимал, это необходимо в том числе и для твоей легализации в другой стране. – Надо сказать, что «Сержа» я загрузил по полной программе, впрочем, деваться ему пока было некуда. Зимой мы уйти никуда не можем, а ближе к лету будет понятно, куда бежать, кого мочить.

К тому же мы так и не сходили к своему блиндажу. Ведь там есть рация. Всего остального у нас на три войны, а вот рация только в танке, да и та маломощная. Просто имея две рации, можно более организованно управлять отрядом и устроить пару засад на радиопеленгаторы. Я давно держу это в голове. Пока не время, но мы обязательно этим займемся. Посадить радиопеленгатор на фугас – это такая пощечина упырям, лучше издевательства и придумать невозможно.

– Я не знаю, командир. Я просто не знаю, как и кого сейчас найти, – задумчиво сказал «Серж».

– Сейчас никого искать не надо. Надо несколько месяцев побыть мертвыми. Я пока немного не в форме. Отряд не готов ни к каким передвижениям, и никто из курсантов не готов к войне. Чуть позже мы опять сядем и вместе подумаем, может, к тому времени прояснится моя ситуация. – Я специально «нагонял туману», чтобы «Серж» считал, что выход из моей ситуации зависит от информации извне, мне же надо просто поговорить с врачом. Доктор ведь не идиет, как я. Срок годности препаратов, которые он держал в руках, кого угодно загонит в психушку. Так что мне сначала надо поговорить с ним. В это время нам с «Сержем» принесли завтрак, и разговор прервался сам собой.

* * *

Первый раз с Генрихом Карловичем мы поговорили недолго и сумбурно, и значительно позже этого разговора. Через пару дней привычное течение моего выздоровления прервалось высокой температурой и воспалением всего чего только можно было ожидать, и я опять достаточно широкими шагами зашагал на кладбище.

Пару дней я еще как-то потрепыхался, но потом съехал в полубредовое состояние и вернулся обратно только через полторы недели. Ко мне опять никого не пускали, а осунувшиеся «Фея» с «Дочкой», как я узнал много позже, сидели рядом со мной как на фишке, сменяясь через каждые три часа. Обе девочки не без основания думали, что я спас им жизнь, и с юношеским максимализмом считали, что убивание себя у моей кровати мне хоть чем-то поможет.

Все остальные девчонки, в приказном порядке освобожденные Виталиком от дозоров на зиму, помогали им, как могли, ухаживая за мной, как за маленьким ребенком. Честно говоря, я был растроган до глубины души, обо мне никто в жизни так не заботился. В общем, я опять висел между жизнью и смертью.

Прямо как в первый раз. Вынырнув из небытия сначала в госпитале в Ростове-на-Дону, потом в госпитале под Питером, в котором провисел между небом и землей более двух недель, а потом чуть больше трех месяцев не торопясь возвращался обратно. Правда, бо€льшую часть этого периода уже в госпитале под Москвой, куда меня перетащила моя тогда еще живая мама. Но тогда у меня было достаточно много времени, да и организм несколько моложе. Правда, внимания лично ко мне было поменьше, все же тогда я был в госпитале далеко не единственным страдальцем подобного рода.

Что помогло мне в этот раз, замотанный такими же ушлепками, как и я, усталый белобородый старик, которого все фамильярно называют «Богом», сообщить мне не успел, вышибив меня с того света пинком под задницу. Видимо, был не в настроении, или работы было слишком много, или «Великий святой» решил разобраться в хитросплетении моих грехов в более спокойной обстановке. Хотя, когда она у него наступит, даже он наверняка не знает.

Так что в одно прекрасное утро я мало того что очнулся, так очнулся голодным. «Фея», увидев, что я захлопал глазами, аж подпрыгнула и с воплем унеслась за врачом. Звонок вызова медсестры, блин.

Прискакал врачебный консилиум со старым дохтуром во главе. Они опять смотрели на меня как на выходца с того света, а узнав, что я хочу есть, так возбудились, что я не без основания предположил, что за дверью они накатят на радостях за мое здоровье, и, сильно подозреваю, что без закуски.

С этого дня я окончательно пошел на поправку. Сначала понятно, что не пошел, а пополз, причем крайне медленно, так как был, мягко говоря, слаб, но стараниями достаточно многочисленной команды врачей и их добровольных помощников процесс выздоровления начал набирать обороты.

В этот раз, как только я смог внятно произнести «мама мыла раму», я уперся рогом и настоял на продолжении обучения немецкому языку. Ко мне опять никого не пускали, информации никакой не давали, посылая в пешеходный эротический круиз всякий раз, когда я заикался о новостях отряда. Делать мне было абсолютно нечего, поэтому знания вливались в меня полноводным потоком, и я даже смог перевести адрес, куда послал меня старый доктор с моим маниакальным желанием отправиться обратно на тот свет. Тем не менее жизнь пошла по накатанной колее, и однажды я попросил врача остаться, предварительно выпроводив «Фею» и попросив ее никого ко мне не пускать.

– Я знаю, Генрих Карлович, что у вас накопилось ко мне очень много вопросов, и я таки готов немножечко на них ответить. Все так и есть. Так, как вы прочитали в аннотациях к лекарствам, случайно прилипшим к вашим, без всякого сомнения, золотым рукам.

Мы с моим другом попали сюда из XXI века. Попали случайно и не без основания считаем, что это не наш мир, в котором мы жили. Только не спрашивайте у меня физики процесса. Я и сам ни в чем не разбираюсь и до сих пор не понимаю, что за шлимазл на свою больную голову нас сюда закинул. Это неуправляемая машина времени, про которую расписывают в бульварных газетах, если у вас подобные газеты существуют в природе вещей. Пожалуй, пока это все, что я могу вам сказать.

У меня есть к вам и к вашей семье одно маленькое предложение, но озвучено оно будет несколько позже. Как только мы с моим другом очертим круг посвященных в нашу проблему людей, мы тут же соберемся всем составом. Вот тогда я отвечу на все ваши вопросы и озвучу те предложения, которые, надеюсь, вам понравятся.

Ну а пока у меня к вам будет маленькая просьба, Генрих Карлович. Не препятствуйте, пожалуйста, моему обучению. Мне это сегодня реально необходимо. Мы уже здесь, и здесь, как и в моем мире и в то же время, идет война. К весне я должен если не бегло говорить, то хотя бы читать и понимать немецкий язык. Иначе я просто не смогу эффективно работать, а мои ошибки – это гибель наших с вами людей.

Мне правда жаль этих мальчиков и девочек. Мы с «Третьим» не умеем сидеть на главном месте организма ровно и всегда ищем на это место самых разнообразных приключений. Как вы понимаете, эти приключения вместе с нами найдут и всех, кто с нами в этот момент находится. – Слегка глумившийся с начала разговора, я не ожидал такой интонации и таких слов от врача.

– Хорошо, командир, как скажете, я ждал больше, подожду еще, но вот моя семья, они жаждут поговорить с вами. – Старый врач говорил мягко и с какой-то несвойственной ему в отношении меня теплотой в голосе. Обычно своим ехидством и сарказмом он соперничает с «Ивановым».

– Скажите им все то же самое, что сказал я вам. Я не обойду их информацией. Все, о чем мы говорим с вами, можете смело передавать им. Единственная просьба, дальше вашей семьи это пока пойти не должно. – Перешел я на нормальный тон. Похоже, у меня появились еще четверо единомышленников.

– Договорились, командир. – С этого дня со мной начали заниматься значительно интенсивней, и со мной, и с «Феей», и с «Дочкой». Я решил сделать девочек своими доверенными лицами. Тем более что «Фея» вообще не отлипает от меня, а отталкивать ее у меня нет ни возможности, ни желания. Пользы от девочки достаточно много, да и привык я к тому, что она все время рядом. Стреляет она, по словам Виталика, уже лучше всех в отряде, а разговаривает только по-немецки, удивляя своим упорством всю семью врачей. Осталось подтянуть ее по физическим параметрам, чуть погонять весной по взаимодействию и боевому слаживанию, и пусть ходит со мной на задания, а «Дочку» буду постоянно оставлять на базе с Виталиком.

Наличие еще одного снайпера в группе может существенно ее усилить, да и еще один доверенный человек в отряде мне просто необходим. Впрочем, как я узнаю чуть позднее, оставлять Веру на базе и вместе с Виталиком мне придется в любом случае. Спасибо, Виталик, удружил. Пока я валяюсь в госпитале, Вера плавно переселилась в нашу с Виталиком комнату. С другой стороны, мне и здесь неплохо. Все равно я собирался оставлять Веру на базе в качестве Виталькиного ординарца, но ребята просто расширили круг Вериных обязанностей и старательно работают над увеличением численности нашего отряда.

– Мать твою за ногу, Виталик, – в один прекрасный день сказал я ему. – И какой пример ты подаешь всему народонаселению нашей маленькой страны? Скоро, на минуточку, весна. У нас вроде как война намечается. А я буду парочки по кустам вылавливать? И ведь звездянок теперь никому не выписать, сразу будут на тебя кивать. Да ладно, нормально все. Молодцы. Вера – хорошая девочка. Просто после моего выздоровления переселитесь сюда, а я на ваше место. Поближе к «Сержу» и «Старшине». – Про выздоровление это я сильно погорячился, и, хотя посещения возобновились, до полного выздоровления было еще очень далеко.

В отряде все шло своим чередом. Обучение людей шло достаточно стремительными шагами. «Серж», «Старшина», Виталик и «Погранец» вели жесткие тренировки, включив в программу обучения рукопашный и ножевой бои. Изготовленные макивары с обозначением органов человека и с полными аннотациями врачей вошли в процесс этого обучения как обязательный элемент и очень здорово облегчили процесс понимания курсантами механизмов уничтожения противника.

До осложнения своего состояния я успел обозначить на рабочих макиварах смертельные точки для снятия часовых. В основном в районе первого и третьего позвонков на шее, почки, печень, сердце, подключичная впадина, горло. Кроме того, приказал Виталику ввести в курс обучения владение малой пехотной лопаткой, что привело курсантов в полный восторг. Топором в деревнях умеют работать все, а бритвенно наточенная пехотная лопатка из-за меньшего веса, своеобразной конфигурации и ухватистости в бою много эффективнее топора. Теперь у каждого бойца в боевых группах пехотная лопатка – необходимый элемент холодного оружия.

Сами боевые группы потихоньку оснащаются необходимым оружием и снаряжением, а Авиэль развернулся по полной программе. Теперь у него в помощниках еще четыре человека, а сам он разрабатывает новую одежду, доставая Виталика и иногда меня. Я счел необходимым экипировать группы полностью хотя бы разгрузками, для чего еще осенью мы сняли с грузовиков все тенты и Авиэль перешил их. Впрочем, со второй базы мы привезли несколько больших армейских палаток, а они все из почти неубиваемой брезентухи. Да и «Погранец» из своих вылазок периодически притаскивает различное сукно, и теперь мы шьем разгрузки из всего, что попадается под руки моим хитромудрым отрядным умельцам.

Девчонки тоже разделились. У Сары и Эстер новые напарницы. Две девочки остались на кухне. Во-первых, они очень здорово готовят, а во-вторых, помогают Авиэлю, что само по себе тоже неплохо. На такую толпу двух девчонок, конечно, маловато, но кухонные наряды так никуда и не делись, просто они идут по графику. У «Старшины» не забалуешь. Внутренняя структура отряда благодаря усилиям «Старшины» и Авиэля устаканилась и работает как швейцарские часы.

Авиэль, пока я валялся без сознания, перестал быть «Ивановым», но стал неизменным помощником «Старшины», и теперь эти два хомяка гнобят отряд на пару. Что в принципе здорово, летом я буду забирать «Старшину» на задания, а от Авиэля на выходах пока никакого толка, хотя стрелковую подготовку из оружия с глушителями все проходят в обязательном порядке.

В начале января, поговорив с Виталиком, мы стали отправлять «Погранца» и «Старшину» в короткие двухдневные рейды за разными железками. Места, где лежит разбитая техника, я в свое время обозначил. С «Погранцом» ходят обычно человек шесть, и трое, во главе с «Рысью», встречают группу и потом заметают следы лыж. По пути дважды «Погранец» щипал немцев на ближнем полустанке, но было это оба раза в метель и прошло все без особенных последствий.

Нашим соседям-полицаям тоже периодически не везет. В процессе выходов за железками группы «Погранца» и «Старшины» прикопали в снегу уже сорок семь упырей. Жаль, только лошадок с санями приходится отгонять подальше от мест нападений и оставлять сани в дальних деревнях, а самих лошадей позже убивать. Нет никакой возможности привести их на базу. Следы потом не уберешь, да и провести по глубокому снегу лошадей просто невозможно.

«Рысь», Сара, «Фея», Эстер, Роза и Илана постоянно выходят с группами на практические стрельбы. Оружие у всех бойцов теперь оборудовано глушителями, и вся стрельба ведется только из него. Тир оборудовали на озере, и все учебные стрельбы проходят только там. По весне лед растает, и гильзы просто утонут, не собирать же их по лесам.

«Погранец» морально вырос. Каждодневное общение с Эстер приносит свои плоды. Спокойнее стал, что ли? Нет безбашенной лихости. Перестал доказывать, что круче его в отряде только «Старшина» и «Серж». Это давно никто не ставит под сомнение, но вместе с «Погранцом» выросли и «Стриж», и «Белка», и «Батя», и Давид с Зерахом, и «Восьмой» с «Девятым», и все без исключения его курсанты, врачи, и даже девочки с кухни. Совместные занятия и интенсивная система подготовки, запущенная нами еще летом, никого не оставляют в стороне.

Бывшие рабы из последнего поступления потихоньку вливаются в общую команду, а я так же потихоньку веду с каждым из них персональные беседы, предварительно изучив их личные дела. Кроме всего прочего в их числе есть действительно ценные для нас люди. Один Марк чего стоит. Это второй Авиэль, и по характеру, и по золотым рукам, и теперь у Виталика и у «Восьмого» есть незаменимый и вездесущий помощник, а если так пойдет и дальше, похоже, они сами скоро станут его помощниками.

Именно этого труженика я после длительных бесед с ним нагрузил изготовлением фугасов нажимного действия для подрыва поездов. Конечно, несложно совместить противотанковую мину и пару килограммов взрывчатки, но таскать саму мину из-за немаленького веса корпуса смысла никакого нет. Кроме нажимного фугаса я нарисовал и объяснил ему упрощенную схему монки. Надо сказать, что Марк ухватил идею сразу, а после усмехнулся и сказал, что корпуса противотанковых мин вполне подойдут для работы, а железного хлама, из которого они нарежут поражающие элементы, у них со «Старшиной» на пару кузниц.

Оказывается, эти хомяки движки с машин притопили, но притопили в камышах у берега. Поднимут двигатели, нашинкуют их в мелкое ниоткуда, разрежут пополам корпуса противотанковых мин и получат из каждой противотанковой мины две мины направленного действия, набитые самым разнообразным металлическим хламом.

Это еще что! Я Марка еще и накладные осколочные фугасы, и мины-сюрпризы различных конфигураций научил делать из того же металлического хлама и обыкновенной смолы. Мы с Марком для примера даже пару взрывающихся камней сделали и на дороги уже подбросили. Два грузовика в минус ушли. «Погранец» вернулся из разведки в диком восторге – псевдобулыжники лежали прямо в колее. Никто на них внимания не обращал.

Ох, как упырям не поздоровится! Я эти накладные фугасы при установке в систему с «монками» и ПМП свяжу. Мины ПМП делают у нас уже практически все, даже курсанты, из всего, что находят на выходах, и налепили их уже такое количество, что ими можно засеивать поля. Особенно всем понравились эксперименты с охотничьими патронами, набитыми порезанными гвоздями. Выстрел такого нежданчика гарантированно отрывает солдату противника ступню, а психологический эффект от такого «сюрприза» страшен своей непредсказуемостью. Так что подарки к весне мы приготовим убойные.

Сам я сижу над документами, допросами, картами, различными справками и переводами. Латвийского языка-то я не знаю, а помогает мне тот же Марк, он у меня будет стопудово невыездной. После того что он от нас узнал, его проще похоронить, чем куда-то выпустить. Да и возраст у него сильно за сорок, к тому же Марк – ювелир и, опять-таки неслучайное совпадение, круглый сирота. Он и выжил у полицаев только благодаря своим золотым рукам, профессии и самым разнообразным знаниям и умениям. Марк не только ювелир, он может починить все – от охотничьих ружей до наручных часов. Я сделаю его, и уже делаю, главным оружейником, а ювелирку покажу несколько позже, может, поможет оценить и раскидать на дорогое и не очень.

Ну а пока Марк переводит мне те документы, что мы взяли у покойного городского полицейского главупыря, и все бумаги из последней вылазки. Мы много нагребли бумаг за эти два выхода. Ничего особо секретного там нет, с шифрами никто не заморачивается, а информации столько, что у меня вечерами голова отваливается. Главное из всех этих бумаг – допросы, доносы и донесения. Это вообще песня! Если работать только по доносчикам, мне вообще работы на все лето. Надо только координаты все подбить, а то повесим не того, кого надо. Так Марку и сказал, заработав благодарный взгляд и получив незаменимого помощника.

Здесь вообще четверть страны надо повесить и еще четверть расстрелять как пособников. «Фея» тоже нам помогает, заодно и учится систематизировать все это хозяйство, я-то, простите, больше на животе лежу, а так много не напишешь. Немецкий язык тоже ведь никуда не делся, мне бы с ним теперь английский не забыть. К бумагам, что мы в доме Лотты взяли, я так и не приступал, а там больше половины на английском – видимо, папашка напрямую на англичан шпионил. Я только пару листов глянул и сразу все это хозяйство отложил в дальний ящик, к Виталику в тайник в смысле.

Пока я лежу в госпитале, вспоминаю, рисую и пишу все, что помню, а знания у меня самые разнообразные. В основном, конечно, оружие и все, что с ним связано, но это исключительно для себя, пока время есть. Тем же занимается и Виталик, втихую от «Дочки». Знания и опыт работы у нас разные, но это и хорошо – у него именно технические знания и умения.

Как только я стал хоть немного вставать и передвигаться, я под присмотром Клауса стал проводить для «Старшины», «Погранца», «Стрижа», «Сержа», Виталика, Зераха и Давида мастер-классы по различным прикладным дисциплинам. А в частности, удары по болевым точкам под определенным углом, точечные удары по конечностям, энергетическим каналам конечностей, работа с оружием по конечностям, ключицам, точкам на ногах. Удары по точкам на спине и шее при снятии часового с пояснением воздействия. Противодействия наносимым ударам с точечным воздействием по конечностям с последующим добиванием противника по болевым точкам. Нанесение ударов по костям, в область паха, по лимфоузлам, удары под сердце, по легким, в солнечное сплетение. Удары по голове ладонями под углом в сорок пять градусов с целью дезориентации противника и последующим добиванием. В общем, все то, что они уже делали до этих лекций, но бессистемно, а сейчас делают развернуто с моими пояснениями и практическими примерами.

Все это и многое другое тщательно конспектируется Клаусом, Еленой, «Феей» и «Дочкой» для последующих тренировок с курсантами. В комплексе с органами, обозначенными на рабочих макиварах, и аннотациями врачей это очень неплохо усваивается. Сам я в тренировках пока участия не принимаю, но теоретически прорабатываю плотно.

Основное, к чему я подвожу все тренировки с инструкторами и старшими групп и мне самому интересно, – это разработка оптимальных приемов для каждого своего бойца. Все курсанты у меня разной комплекции, у них разный возраст, сила, мышечная реакция и жизненный опыт. Поэтому в процессе обучения я стараюсь разработать для каждого из них оптимальный набор приемов. Основная сложность заключается в том, что подобный комплекс я разрабатываю и для девчонок.

В первую очередь я прорабатываю базовые комплексы упражнений и приемов для различных возрастных групп. Обучиться всему и сразу – у моих бойцов нет времени, и учиться они будут в том числе и во время боевых действий. К тому же летом мы будем набирать новых людей, и их тоже придется учить с самого нуля.

Делаю я все это только по одной причине – летом у меня не будет времени на теорию, а, кроме меня, подвести теоретическую базу для тренировок курсантов просто некому. То, что я сейчас преподаю, ни «Серж», ни «Старшина» даже не слышали, хотя определенная подготовка у них есть. Конспекты занятий пишут в четырех экземплярах. Два рабочих для тренировок, один мне и один про запас.

Немцы и полицаи нас не беспокоят, хотя фишки несколько раз за все это время отмечали редкую отдаленную стрельбу. Я удачно отрезал базу от внешнего мира, а заваливший леса и дороги снег довершил дело.

Мы немного превысили количество людей в отряде, но и цели и задачи у нас изменились, и то, что я разрабатываю по-тихому уже несколько недель, сидя за картами, читая показания и опрашивая людей, понравится всем без исключения. Особенно немецкому командованию и базе карателей, а окрестные и неокрестные хутора с упырями всех мастей просто взвоют от восторга.

Я прекрасно помню документальные фильмы про литовских и латвийских карателей, орудовавших в Белоруссии, на Украине и в остальных областях моей немаленькой родины, но я ни разу не помню ни художественных фильмов, ни каких других публикаций о том, что творилось в этих небольших странах в годы войны. Что творили эти нелюди у себя дома? Сколько бойцов, командиров и членов их семей было убито этими скромными и трудолюбивыми крестьянами? Я не говорю уже про евреев, которых убивают не просто семьями, а целыми деревнями и местечками. Стреляют, вешают, морят голодом и забивают ногами и прикладами просто ради развлечения.

Всех собак после войны спустят на немцев, но почему-то скромно умолчат о литовцах, латышах и эстонцах. Забудут про предателей, убивающих собственных сограждан. Просто забудут о тех тысячах людей, которые валяются сейчас по окрестным лесам и оврагам.

Сейчас эти трудолюбивые упыри ходят рядом с нами, живут на соседних хуторах, ездят по тем же дорогам, по которым будут перемещаться мои боевые группы. И первое, что мы сделаем, – это начнем тотальные зачистки в таких вот хуторах. Немного подсократим количество карателей в будущих карательных батальонах, пока они не собрались в кучу. У меня скопилось очень много информации, и лично у меня сейчас огромное количество свободного времени. Достаточно для того, чтобы полностью проработать задания и маршруты боевым группам.

Первое, что я хочу сделать, – это наведаться в Краславу и к блиндажу, для чего прорабатываю масштабную операцию, сопряженную с массовым кровопусканием у упырей. То, что я задумал, должно немного встряхнуть несколько районов. У нас сейчас пять полноценных боевых групп. Четыре я планирую использовать как рейдовые для уничтожения живой силы противника, а свою буду ориентировать как маршрутную, работающую на технике. Пора огорчить станции и полустанки, а то совсем, наверное, без нас заскучали.

Необходимо наведаться и в районы наших законсервированных баз и проверить их состояние. Летние художества мы начнем с первой базы, а туда необходимо перекинуть боеприпасы и взрывчатку. Основную оперативную базу мы сделаем за озером, выведем туда телефонные линии и заминируем подходы. У нас достаточно много мирного, но крайне необходимого для нашей работы населения, и их надо надежно убрать с глаз. Остальные базы и уничтоженные осенью хутора тоже необходимо будет проверить, расконсервировать и подготовить для базирования рейдовых групп.

«Гном»

Ранение командира потрясло весь отряд. Все все видели своими глазами, а среагировал только он. Пока все чухались, командир спас двух девчонок, прикрыв «Дочку» собой, и каждый из нас точно подумал: смог бы он сам сделать такое? Я вообще постоянно задаю себе этот вопрос и пока не могу на него ответить. Про то, как мы на задание ходили, мы с Арье подробно рассказали сразу, но нас постоянно спрашивают, особенно Давид, а Арье отвечает, что и как командир ему объяснял. Мы этот выход даже с «Третьим» и «Сержем» на занятиях разбирали. Тогда Давид спросил, а не проще ли засаду сделать и всех перебить?

«Третий» тогда ответил: «Засадить-то недолго, главное, потом свою задницу вытащить и целой домой принести». Это он прав. Мы с Арье считаем, что командир все время делал так, чтобы нас даже не искали в тех местах, где мы прятались. И еще одно непонятное: всех по группам разбили, а мы с Арье вдвоем тренируемся, только изредка к нам «Старшина» присоединяется, когда у него время есть. Один раз только «Серж» проговорился, что командир из нас грузчиков на хозяйстве сделать хочет, в помощь к «Старшине», и теперь над нами все смеются.

20 января 1942 года

Сегодня вечером у нас первый сбор нашей бригады грузчиков. Обставил как маленький праздник, попросил «Фею» пригласить после ужина Марка, Авиэля, «Старшину», «Рысь», Сару и Арье с «Гномом». Ну а «Серж» и Виталик знали изначально. Когда все собрались, заметил, что «Гном» кипит от возмущения, но «Серж» начал первым.

– Командир! «Гном» не хочет на базе оставаться.

Тут мальчишку прорвало.

– Командир. Все воевать будут, а я на базе сидеть? – Возмущению «Гнома» не было предела, Арье вел себя много сдержанней.

– Какие мысли, Арье? – спросил я, обращаясь к курсанту, мне было действительно интересно. Не пропали ли мои уроки даром? И Арье меня не подвел.

– Как скажешь, командир. Скажешь грузчиком, буду грузчиком. Скажешь на кухне посуду мыть, буду мыть. Скажешь снег чистить, буду чистить до весны или пока другой приказ не отдашь. Скажешь половичком на входе в дом работать – лягу и прикинусь половичком. Мне фиолетово, – и, обращаясь к «Гному», добавил: – Ты забыл одну вещь. Командир никогда ничего не делает просто так. – О как! Меня уже цитируют. Пора памятник на родине ставить. Хотя нет. Бюст ставят на родине дважды Героя Советского Союза. Часто посмертно, а я как-то не тороплюсь.

– Видишь ли, «Гном». Есть двое грузчиков, ты и Арье, есть старший грузчик «Старшина». Четверо подсобных рабочих «Рысь», Сара с Розой и «Фея». Помощник бригадира «Серж» и бригадир я. Ты, я так понимаю, работать с нами отказываешься? Придется нам искать другого грузчика вместо тебя.

Ладно, пошутили и будет. Предупреждаю сразу, чтобы ни у кого вопросов лишних не возникало. Снайперов буду брать на задания не всегда. Значит, на вас будут охрана лагеря и выполнение моих заданий. Почему вас у меня четверо? Группа будет ходить в разведку и на диверсии, нас нужно прикрывать на выходе. Кроме этого вами, то есть бойцами моей группы, при необходимости мы будем усиливать другие группы.

Остальные группы работают по пехоте и мелким диверсиям и таких, как у нас, заданий выполнять не будут. Наша группа основная. Мы будем работать на технике, для чего в нашу группу будут привлекаться «Девятый», «Белка», «Батя» и «Мех», в зависимости от задания и привлекаемой техники. Кроме всего прочего «Старшина», «Рысь», Сара, Роза и еще один-два бойца будут ходить на задания по уничтожению конкретных упырей по составленному мной и Марком списку.

«Серж». Начинаешь готовить группу. Вы все начинаете думать как группа. Марк, Авиэль. Вы будете постоянно оставаться на базе. Марк – ты координатор нашей группы и старший по всему производству. Авиэль. «Старшину» я забираю на задания, соответственно, на тебе весь лагерь. «Третий» – общее руководство и охрана. Все должно работать по высшему разряду. Вы трое, «Восьмой» и врачи – самые ценные люди отряда. Без вас мы все превратимся в пушечное мясо и не сможем работать максимально эффективно.

Самое первое задание нашей группы будет скрытое проникновение в Краславу. В Краславе надо забрать и вывезти ценный груз, который мы обнаружили в прошлом году. «Серж», ты знаешь, на какой улице стоит нужный нам дом, начинай собирать информацию и прорабатывать маршрут движения по городу, состав группы, маршруты отхода. То есть пока составляй общий план и объясняй группе сложность задачи. Операция будет в мае, так что согласовать успеем.

2 февраля 1942 года

Наступил день, когда я попросил «Фею» пригласить ко мне Виталика. Пока я валяюсь в персональной койке, прошел и день рождения «Феи», который я хотел отметить, и Новый год, и Рождество, и еще почти десяток маленьких внутренних праздников. Но сейчас надо было решить, открывать нам всю правду о себе или ограничиться общими фразами из серии ничего не знаю, и вообще я попал сюда случайно, с завязанными глазами и без сознания. Я предпочел бы сказать правду, но пока узкому кругу лиц.

– В общем, так, Виталь, я чувствую себя все лучше и лучше и скоро начну восстанавливаться. Поэтому считаю, что пора решить, что и кому мы говорим о себе. Говорить все равно придется, без них мы ничего сами не сделаем, начни со своих кандидатур.

Виталик не стал ломаться.

– Вера, «Фея», доктор и его семья, у меня все, – коротко перечислил Виталик.

– Согласен. Но добавил бы «Сержа» и чуть позднее с согласования с остальными Арье и «Гнома» и, может быть, Сару. В дальнейшем Эстер и «Погранца», но последних можно пока использовать втемную, сливая информацию понемногу и готовя к уходу за границу. «Фея», Арье и «Гном» будут в нашей с «Сержем» группе.

Я вот о чем подумал. Если мы попали сюда, может, можем попасть и отсюда? Просто мы не пробовали. В тот же день и в тот же час. Подумай об этом. Просто подумай, время еще есть. Теперь давай так. Объявляй выходной или банный день и собирай тех, кого назвали. «Сержа» приглашай за полчаса до всех. «Гнома» и Арье пока не надо. Вере скажи предварительно сам, но лучше и «Фее» тоже. Пригласи к себе за пару часов до встречи и скажи обеим. Расскажи с подробностями – они все-таки самые близкие нам люди, а я поговорю с «Сержем».

* * *

Через пару дней у моей кровати стояли невысокий стол и несколько табуретов. На одном табурете сидел «Серж» и с ошарашенным видом читал инструкции предметов из малой армейской хирургической аптечки и инструкции из аптечки противошоковой, в основном, конечно, срок изготовления и срок хранения. Впрочем, «Серж» – профессионал, он еще прочтет и типографию, отпечатавшую инструкцию, ГОСТ и прочие мелочи. Я специально положил именно эту инструкцию самой последней, но он просматривал и искал именно такую.

Я же говорил, что «Серж» практик. Он сразу понял, что все, что лежит на столе, помимо бумажных инструкций не игрушки, хотя, конечно, не понимает ценности этих предметов и препаратов. Он и шрифт сравнил, и бумагу, и типографскую краску чуть ли не на зуб. И сразу нашел отличия в инструкциях, что сразу давало ему то, что таких типографий, печатающих именно таким шрифтом, много. О! А вот теперь «Серж» действительно понял, что это не розыгрыш.

– Вот поэтому, «Серж», я и говорил, что за такую информацию тебе простят все грехи, но сразу закопают просто за то, что ты об этом знаешь, – не переставая усмехаться, сказал я. «Серж» поднял на меня абсолютно круглые глаза.

– Только благодаря этим препаратам я с тобой сейчас разговариваю, ну и рукам врачей, которые тоже теперь в курсе. Сейчас подойдут все заинтересованные лица, и начнем вечер вопросов и ответов.

– Знаешь, командир, я ожидал всего чего угодно, но только не такого. Я был уверен, что ты разведчик-нелегал из другой страны, представляющий интересы богатых и влиятельных лиц. Просто с очень интересной подготовкой. Это все правда?

– Абсолютная. Такая же, как и то, что я лежу перед тобой и инструментами, которые я притащил оттуда, мне Генрих Карлович выковырял из спины пулю от «берданки». Вот такая вот связь времен. – Еще через полчаса вокруг меня сидели все заинтересованные лица, заинтересованные настолько, что дышали через раз.

– Меня зовут Виктор Егоров, моего друга Виталий Дашкевич. Двенадцатого июля две тысячи десятого года мы совершенно случайно обнаружили в Невельском районе Псковской области блиндаж, оставшийся с Великой Отечественной войны, и заночевали в нем, а наутро оказались здесь. В блиндаже оказалось достаточно большое количество оружия, боеприпасов, продуктов и снаряжения, но не было никакого объяснения произошедшему с нами. Десять дней мы прожили в блиндаже, но обратного перехода в наш мир не произошло. Оставив в блиндаже бо2льшую часть своих вещей, мы ушли оттуда. Оставаться в Псковской области было нельзя, так как мы прекрасно знали из истории, что уничтожение карателями мирного населения и партизанское движение в этих местах начнутся именно с лесных районов Псковской области и Белоруссии.

Двигаться по прифронтовой полосе, находясь непосредственно на линии противостояния двух огромных армий, – это такой извращенный способ самоубийства. В случае нашего выхода к любой из отступающих частей нас никто не стал бы слушать, а просто поставили бы к стенке – и все. Переходить линию фронта сразу после прохождения немцев – та же картина. Я линию фронта с некоторой вероятностью пройду, а Виталик однозначно нет. Поэтому мы приняли решение остаться за линией фронта, собрать отряд, передать бойцам навыки и знания, которые у меня есть, и начать свою войну.

Практически сразу мы встретили Веру, затем отбили группу пленных, еще через сутки уничтожили группу карателей в деревне и забрали из нее тех, кого каратели убили бы в первую очередь. О тотальном геноциде еврейского народа я знал из истории своей страны. Именно поэтому мы всегда забираем всех евреев, которые нам встречаются.

Наше базирование именно в Латвии не случайно. Партизанского движения здесь нет. Окруженцы, оставшиеся после боев, неорганизованны, воевать в окружении не умеют и в самое ближайшее время, вероятнее всего, будут уничтожены. То, чем я занимался в самые первые недели войны, это снабжение, в противном случае нас выгнал бы из леса элементарный голод. В то же время полицейских, националистов всех мастей, карателей и немцев из тыловых подразделений и различных гражданских организаций Германии здесь очень много.

Вся Прибалтика – это опорная база немецкого тыла, лояльная к фашистскому режиму. Для непосредственно боевой работы нам далеко ходить не надо. Жизненно необходимо умело прятаться, а все остальное находится именно в шаговой доступности. На первом этапе наша с Виталиком задача была найти место базирования и с нуля создать систему обучения новобранцев, а затем создать отряд и обучить его. Сейчас этот первый этап заканчивается, и весной начинается второй. Непосредственно боевые действия силами обученных и сформированных групп.

Теперь кратко о себе. Я окончил не самое мирное военное училище, специализирующееся в том числе и на боевых действиях в глубоком тылу противника. В нашем мире и в нашем времени технические средства доставки разведывательно-диверсионных подразделений непосредственно в места их боевых действий получили широкое применение, а подготовка бойцов ведется годами.

Сами бойцы таких подразделений получают самые разнообразные знания и умения. В результате чего люди, получившие навыки выживания в самых экстремальных условиях, способны в одиночку или в составе небольших, хорошо подготовленных групп выполнять задачи по уничтожению живой силы противника, диверсиям на коммуникациях, захвату и удержанию стратегических объектов и вообще способны выполнять любые, даже самые сложные и, казалось бы, невыполнимые приказы командования.

Именно поэтому мы столько времени и сил тратим на подготовку отряда. Конечно, нескольких месяцев на подготовку крайне мало, но и цели и задачи отряда несколько отличаются от задач, которые выполняют подготовленные люди в моем времени. В любом случае обучение людей мы будем продолжать все время, в том числе и на боевых операциях, так как пока мы даем только общий уровень знаний и минимальный набор необходимых для выживания умений.

По поводу уровня подготовки бойцов спецподразделений в нашем времени могу сказать следующее. Если бы в момент перехода в ваш мир я решил в одиночку уйти, например, в Африку, сейчас был бы в Африке. Причем нигде и ни в каком месте я не был бы обнаружен. Во время движения я уничтожал бы людей, которые попадались мне на моем пути, независимо от пола и возраста, использовал попутный транспорт, униформу и оружие противника. При невозможности украсть или отобрать пропитание ел бы птиц, змей, лягушек, улиток и различные съедобные растения в лесу.

С Виталием это было бы несколько сложнее, но тоже возможно, просто понадобилось бы несколько больше времени. В моем мире я некоторое время воевал на одной локальной войне, был ранен и контужен, а после госпиталя комиссован. Затем работал в строительстве, где познакомился с Виталиком. Долгое время мы работали вместе и достаточно притерлись друг к другу. Об устройстве нашего общества расскажу позже. Сначала о времени, во время и после войны у нас, и о моих выводах.

Сравнительный анализ событий, происходящий у нас и у вас, показывает, что различия весьма незначительны. В частности, в вашей квартире, Генрих Карлович, стоял большой глобус. Я очень внимательно его рассмотрел и отметил, что границы некоторых государств, в первую очередь Австрии, Германии, Италии и Испании, в которых в своем мире я бывал неоднократно, не совпадают. Правда, несовпадения весьма и весьма незначительны. Также страна, которая у вас называется Эллада, в моем мире называется Греция, а Эллада – древнее название, ставшее со временем простонародным. Почти наверняка есть и другие отличия.

В качестве примера могу добавить, что Виталик отметил некоторые различия в родной ему деревне в Беларуси, но принципиальных отличий нет. Временных различий за все это время я не обнаружил, равно как и событий, способных повлиять на ход истории.

В нашем мире война с фашистской Германией закончилась 9 мая 1945 года, эти места освободили летом 1944 года. Гитлер покончил жизнь самоубийством. После войны большинство людей, сотрудничающих с немецкой администрацией, будут арестованы и сосланы в лагеря. Сроки будут даваться из головы, но не менее восьми лет, с дальнейшим поражением в правах.

Так что, Генрих Карлович, вы и ваша семья легко можете оказаться в одном лагере с латышскими полицаями, причем с одинаковыми сроками. При этом вашего внука отправят в детский дом, где, вероятнее всего, сменят ему имя. То, что вы вынужденно работали в немецком военном госпитале, в расчет никем приниматься не будет. Поскольку оперативные сотрудники на местах тоже люди и за годы войны они встречали и встречают и более изощренных индивидуумов, скрывающих свое общение с фашистами. Кроме этого вы все изначально жили в Австрии и легко можете оказаться шпионами одной из стран гитлеровской или антигитлеровской коалиций.

Это не мои выдумки. К сожалению, это история нашей страны. По таким очень часто надуманным обвинениям после войны сгинуло в лагерях огромное количество людей. Еще большему количеству людей подобные обвинения сломали всю их дальнейшую жизнь. Даже если люди не попадали в лагерь, в течение всей своей жизни в характеристиках и анкетах отделов кадров они были вынуждены отмечать, что во время войны находились в оккупации. Подобная графа касалась всех, даже рожденных во время войны детей.

О моих предложениях. Мы воюем, как прежде, не менее года, а то и более. Мне необходимо проверить одно свое предположение. Затем все, кто захочет уйти с нами, уходят в нейтральную страну. Вы, Генрих Карлович, со своей семьей максимально легализируетесь. Механизмы вашего ухода мы будем прорабатывать отдельно. Как житель Австрии и представитель угнетенного еврейского народа вы имеете полное право жить где угодно.

После легализации вы запатентуете некоторые вещи, которые я вам передам, и начинаете их производство. Мы же, в свою очередь, обеспечиваем вам и вашей семье охрану и финансируем все ваши начинания. Для достижения наших с вами целей вам и вашей семье, в том числе Клаусу и Елене, надо будет хорошо изучить два языка – испанский и английский. Английский язык дам вам я, испанский «Серж». Я бы предложил английским языком заниматься Елене, так как это открывает ей две необходимые нам страны – Великобританию и САШ, кстати, в нашем мире эта страна называется США. Клаусу – испанским языком, что соответственно открывает возможность свободного общения практически во всех странах Южной Америки.

Я планирую купить крупный участок земли или остров для комфортного проживания всех, кто захочет уйти с нами, и вот для каких целей. В нашем мире огромное количество нацистских преступников и карателей всех мастей и национальностей ушли от возмездия. В конце войны у нацистов будет специальная организация по отправке нацистских бонз в Южную Америку и Африку, где они спокойно доживут свои дни.

Кроме того, вследствие войны мир разделится на два противоположных лагеря: капиталистический и, соответственно, социалистический. Страны капиталистического блока будут активно укрывать бывших нацистов. Особенно будут усердствовать в этом Соединенные Штаты Америки. Очень много военных преступников укроется в этой стране и получит в дальнейшем государственную защиту.

Я хочу создать свою организацию, специализирующуюся на физическом уничтожении фашистов и их приспешников. Организация будет финансироваться в первую очередь вашей семьей, вернее нашей семьей, которая к тому времени выйдет на достаточно большой финансовый уровень. Кроме того, мы, бывшие военные, организуем частную военную компанию, способную решать самые разные задачи, от охраны физических лиц и компаний до охраны маленьких государств. Наши производства тоже необходимо будет охранять.

Основная база и штаб организации будут находиться в месте проживания, мобильные базы подразделений охраны на производствах и дополнительный офис частной военной компании, предположительно размещенный на одном из производств или вместе с представительством одной из ваших компаний. Я не скажу, что мы сможем уничтожить всех сбежавших нацистов, но хоть до кого-то дотянемся, и то хлеб. Это, «Серж», к вопросу, зачем мне испанский язык и зачем мы так интенсивно тренируем молодежь.

Разумеется, те, кто не захочет жить и работать с нами, могут уйти – мир достаточно большой, но в Советском Союзе после войны будет не жизнь, а выживание. Вследствие разрушительной войны и недальновидной политики государства в стране длительное время не будет хватать элементарных вещей и удобств. После войны продолжатся репрессии против отдельных граждан, по той или иной причине не угодивших отдельным государственным чиновникам или органам НКВД. В том числе будут преследоваться люди, побывавшие в плену, в немецкой оккупации и работавшие вследствие этой оккупации в немецких организациях.

В конце сороковых годов в районе Иерусалима будет организовано Государство Израиль. В моем мире это небольшое, но достаточно сильное государство с боеспособной армией и одной из самых мощных спецслужб мира. Хотя в первые годы становления государства там будет жить очень неуютно. Позднее часть производств мы переведем в это государство, но я оставляю за собой право делиться с Советским Союзом научно-технической и политической информацией. Просто потому, что отставание в техническом плане такой огромной страны может нанести больше вреда, чем принесет пользы.

Советский Союз – единственная страна в мире, кроме Израиля, которая будет преследовать и уничтожать фашистов до конца в силу того, что эта война унесет около тридцати миллионов советских граждан. Окончательное количество погибших в этой войне не было подсчитано и в моем времени. В дальнейшем мы будем набирать в свою организацию нужных нам людей, сотрудничать с организациями и странами, разыскивающими нацистов, и помогать выжившим узникам концлагерей. И вообще жить полной жизнью на сказочном тропическом острове с песчаными пляжами и прозрачной водой уютных заливов, – закончил я свое повествование с легкой улыбкой. Вдруг «Фея» встала со своего табурета, подошла ко мне и робко села на край моей кровати.

– Я с тобой, командир. Возьмешь меня?

– Конечно! Куда же я без тебя? Вообще странная ты. Я же тебе еще в октябре сказал, что ты мой напарник, а от напарников у меня нет никаких секретов. К тому же ты мой личный помощник и я тебе очень многим обязан. Тем более что ты наверняка моря не видела, а такого моря никто из вас не видел, и только ради этого туда стоит поехать.

Жить там – это как в раю, там не бывает морозов вообще, а фрукты, которые там растут, здесь появятся только лет через двадцать, когда сократятся сроки доставки и условия их хранения и транспортировки. Там все всегда зеленое. Деревья необычные, очень много самых разнообразных птиц ярких расцветок, очень теплая вода в море, как парное молоко. В море много разных маленьких рыбок, ныряешь – и перед тобой под водой все цвета радуги.

В это время, перебив меня в середине фразы, влез «Серж»:

– Командир! В рай я первый. Я тоже напарник. Мне рай по должности положен! – Развлекающийся сотрудник НКВД, а теперь и мой единомышленник вызвал у меня внутреннюю усмешку, вылившуюся в слова.

– Вот. Я же говорил, что все потихонечку превращаются в Авиэля. От тебя никуда не денешься. Мы все – одна большая семья и останемся ею, пока смерть не разлучит нас. Аминь. Но каждый из нас будет делать все, чтобы это произошло как можно позже. Так что нам всем еще пахать и пахать.

Когда все разошлись переваривать наш разговор, я подозвал «Фею» и положил перед ней два пистолета. Маленький «Маузер» 1914-й модели тридцать четвертого года, который я снял с убитого мной эсэсовца, и «Вальтер» ППК, который я забрал у сожженной нами переводчицы. Оба пистолета были компактны и сами по себе очень удобны в обращении. Авиэль сшил для них по две кобуры из мягкой кожи – наплечную и поясную, а ножная кобура на «Маузере» была изначально. Карманный «Вальтер» на ногу, конечно, не пристроишь, но все равно машинка очень редкая и хорошая. Пусть эти маленькие, но надежные пистолеты будут у девчонок, как оружие последнего шанса.

– Майя! У тебя день рождения уже прошел, а я так тебе ничего и не подарил, хотя и готовил. Так что «Маузер» тебе, а «Вальтер» отдай Вере от меня. Эти игрушки носите с собой постоянно. Привыкайте. Не дай бог, но жизнь они спасти могут. – Все, что я сказал сидящим передо мной людям по поводу своих планов на будущее, была правда. Вот только осуществить все это будет невероятно сложно, но человек так устроен – для дальнейшей жизни ему нужна цель и немного светлой сказки.

Дойдем ли мы до этих тропических островов, я не знаю, но людям нужно будущее, мне по крайней мере точно. Впереди еще вся война. Пули здесь летают совсем не плюшевые, и сколько мы потеряем этих светлых и чистых мальчиков и девочек, во многом зависит от меня. Это мой крест, и утешает меня только одно. То, что без меня их давно бы уже не было на этом свете.

Какая мотивация у меня? Мне ведь и сейчас несложно все бросить и уйти в ту же Африку, где жаркое солнце и изумрудная листва. Моя мама родилась в сорок пятом году восьмого мая. Праздновали всегда девятого. Сразу оба праздника, день рождения и День Победы. Просто в детском доме, откуда после войны дед забрал мою маму, так и не выяснили точно, когда она родилась. Мою маму, как и «Дочку», звали Вера. В детском доме вообще большинство девочек были Веры да Надежды. Ну и немного Любви.

«Доктор»

Я поверил ему сразу, такое невозможно придумать. К тому же то, что он предлагал, было в его стиле. Никто из моих современников или присутствующих здесь людей не смог бы так четко сформулировать свои цели и задачи на несколько лет вперед и так ярко описать не виданные никем из присутствующих здесь людей земли и моря. Рассказать о них так, что захотелось там оказаться и увидеть все это великолепие своими глазами.

Мне на миг показалось, что мы находимся не в деревенском доме в зимнем лесу, а на неведомом морском побережье. Вот пахнуло свежим морским ветром, прошелестел шум прибоя, мелькнула и унеслась по своим делам невесомая раскрашенная птичка. Конечно, сам я видел море, но он рассказывал об океане и тропическом море так, как будто видел их своими глазами.

Теперь я понимал его больше, чем раньше. Прекрасно понимал, зачем ему я и моя семья. Понимал, что моя семья будет «за» его предложение, кажущееся безумным в самом начале этой войны и в немецкой оккупации. Видя то, как они все готовят этих мальчиков и девочек воевать, я понимал, что этими тяжелейшими тренировками и разнообразными знаниями он пытается спасти им жизнь, и я поверил, что у него получится то, что он говорит. У него все получалось, получается и получится дальше, а мы поможем ему изо всех своих невеликих сил.

«Фея»

Я не уставала удивляться поступкам командира. То, что он спас меня и прикрыл собой Веру, потрясло не только меня. Весь отряд несколько долгих недель находился в каком-то оцепенении. Не было слышно смеха, шуток и громких голосов. Перестал задирать всех Авиэль, инструкторы были мрачными, а «Третий» бывал у врачей по нескольку раз в день. И вообще постоянно приходилось выгонять всех из нашего госпиталя. Мы с девчонками дежурили у командира не смыкая глаз, но ни мы, ни врачи сделать больше ничего не могли. А потом он очнулся и при перевязках начал шутить, и казалось, что ему совсем не больно. Бывало так, что у врачей от смеха тряслись руки, и вообще смех опять пришел в наш отряд, как будто он уходил вместе с командиром. Только ночами, когда командир засыпал, я видела, как ему больно, но наступало утро, и он опять шутил и смеялся над своим состоянием.

То, что рассказал Виталий, было похоже на сказку о волшебной стране, и я слушала это все как сказку. Сказку о будущей жизни, о неведомых машинах, за считаные часы преодолевающих огромные для меня расстояния. О громадных и великолепных городах, которые вырастут в недалеком будущем, о разных странах и блиндаже в Псковской области, который перенес сюда его и командира, а потом мы пришли к командиру, и я поверила. Поверила всему, что он говорил.

Я не могла представить себе тропическое море, даже не знала, как оно выглядит, но очень захотела его увидеть, а главное – я хотела быть рядом с ним. Воевать, жить, убивать упырей, поехать на неведомые острова, но главное – быть все время рядом с ним. Еще у меня на ладони лежал маленький и очень удобный пистолет – очередной необычный подарок командира. Я никогда в своей жизни не получала столько подарков, но я знаю, что буду с командиром до конца своей жизни и когда-нибудь тоже буду делать ему подарки.

«Серж»

Было очень странно держать в своих руках легонький, почти невесомый шприц с маленькой, тонюсенькой иголочкой. Потом я взял в руки несколько упаковок таблеток: разных, в блестящих, хрустящих под пальцами обертках. Сначала я не очень понял, зачем они на столе. Да, необычные таблетки, я таких таблеток никогда не видел. Так же как и этих странных и непонятно из чего сделанных упаковок, но он же не просто так положил их на стол и с усмешкой наблюдал за мной.

И тут я увидел это: выбитое на одной из оберток число. Оно пронзило меня всего как электрическим током: тело стало ватным, а руки непослушными. Потом я взял еще одну упаковку, еще и еще одну. Числа на них незначительно различались, равно как и набиты или напечатаны они были по-разному и разными цифрами.

Не веря своим глазам, я взял листы инструкций и сразу стал искать объяснение в них, перелистывая и машинально отмечая и необычную фактуру бумаги, и мелкие буковки шрифтов, и краску, и наклон буковок. Я не медик, и то, что было написано в инструкциях, проходило мимо моего сознания, я искал число. То же самое, что и на таблетках. Две тысячи десятый год.

Слушая немного позднее командира, я соглашался с каждым его словом. Да, дойти до руководства страны у него не было ни единого шанса, а исполнители на местах не стали бы брать на себя никакую ответственность. Значительно проще расстрелять проблему, чем выходить с ней наверх. Тем более в безумном, пропитанном паникой и ужасом отступления июле сорок первого года.

То, что командир рассказал про дальнейшую жизнь, было созвучно с моими мыслями и желаниями, но я опять удивился, как поразительно точно сформулировал он свою и нашу будущую жизнь. Впрочем, с его знаниями это казалось проще простого. Теперь я понимал и необходимость обучить и экипировать отряд, и его стремление сохранить как можно больше людей.

Понимал, откуда взялись его разнообразные и необычные знания и невиданные мной, да и никем из нас, глушители, разнообразнейшие мины, фугасы, разгрузки, убийственные приемы, от которых у меня! У меня… опытнейшего оперативника, холодели на занятиях руки. Приемы, которые он преподавал, лежа на кровати, были настолько эффективны, что вызывали у меня оторопь. Точечные удары с полным описанием и объяснением воздействия на организм противника я изучал даже ночами, отрывая время у и так невеликого времени сна.

Сидя на кровати, он брал меня за руку, легонько нажимал на точку на моей ладони – и я тут же от дикой боли падал перед ним на колени. И уже на следующий день показывал этот прием на занятиях. Учебный процесс командир построил так, что первыми учились врачи и старшие групп и уже через несколько дней, а то и на следующий день они передавали свои знания курсантам, закрепляя полученное на практике.

Приемы были настолько просты, что я был сначала возмущен и раздосадован, но потом понял – он делает это специально, показывая на моем примере, что всему, чему он учит, может научиться каждый. Особенно когда он взял меня пальцами за верхнюю губу. Боль была такая неожиданная и сильная, что слезы брызнули у меня из глаз. Сначала я был взбешен, но уже на следующее утро сам учил нескольким приемам наших курсантов.

Теперь я понимал его больше, чем прежде. Уже через несколько месяцев у него начнется война, а найти через год евреев, а значит, и единомышленников, с такими темпами их уничтожения будет просто невозможно. И еще я четко осознавал, что то, что он говорит, мне нравится. Ради такой цели имеет смысл жить, и я пойду с ним до конца, какой бы он ни был.

Конец второй книги

Оглавление

Мститель. Долг офицера

Мститель. Бывших офицеров не бывает Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg