«Вернуться на «Титаник»»

Вернуться на «Титаник» (fb2) - Вернуться на «Титаник» [СИ] 1262K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Меир Ландау

Меир Ландау Вернуться на «Титаник»

Светлой Памяти семей Гудвин, Сейдж и Скуг,

погибших на «Титанике» в ночь с 14 на 15 апреля 1912 года,

и Фрэнка Джона Уильяма Голдсмита (1902–1982),

автора книги «Эхо в ночи»…

Покойтесь с миром…

Эта оконченная версия книги «Барон с улицы Вернон», написанная в память о наших родственниках, семье Гудвин: Фредерика Джозефа Гудвина (родного брата моей прапрабабушки Марии (в крещении — Елизаветы) Карловны Квитки, урождённой Флоренс Эмелины Мэри Гудвин), его жены Августы, и его детей — Лиллианы, Чарльза, Уильяма, Джесси, Гарольда и Сиднея, погибших на «Титанике» в ночь с 14 на 15 апреля 1912 года.

Мы должны помнить всех своих родных, чтобы потомки помнили нас!

Меир Ландау / Николай Ганжа 15 октября 2018 года

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Титаник» давно превратился в корабль-легенду. И всё, что мы знаем о «Титанике», это также набор легенд и мифов, в которые верят даже те, кто серьёзно интересуется этой катастрофой. Книга, которую вы держите в руках — одна из историй «Титаника», что давно превратилась в легенду. Но реальные события были куда более трагичными.

«Титаник» стал первым масштабным кораблекрушением, открыв их скорбный список в ХХ веке. Именно в связи с многочисленными человеческими жертвами «Титаника», были составлены новые Морские Законы и правила спасения человеческих жизней, которые так и именуют — «Законы „Титаника“». Однако он оставил после себя много тайн и загадок, одна из которых изложена в этой книге — первой в трилогии «Барон с улицы Вернон».

В этой книге рассказывается о семье Гудвин. Она и есть настоящий символ этой катастрофы. А самый младший Гудвин, Сидней Лесли Гудвин — стал именем этой трагедии. Поэтому его могила стала памятником всем детям «Титаника», И она теперь — одно из самых посещаемых мест в Канаде и США.

Однако, кроме красивой легенды была ещё и неприятная правда, ставшая причиной этой катастрофы. Жертв могло бы быть значительно меньше, по крайней мере среди женщин и детей, находившихся на лайнере. Возможно их и не было бы совсем, если бы не ряд обстоятельств. Этот вопрос поднимался лейбористской прессой Британии сразу после крушения. Увы, все вопросы тогда растворились в родившихся легендах, мифах и откровенной лжи.

Попытаемся развеять романтический дым и ответить, почему так получилось? Можно много говорить о «человеческом факторе», «отсутствии бинокля», «стремлении к роскоши и гордыни», но нельзя отрицать такие моменты: жертв могло бы быть в разы меньше, если бы не социальный фактор, не пренебрежение жизнью «плебса» во имя спасения так называемой «элиты».

Англия конца 19-го начала 20-го столетий нам знакома, как правило, по чудесным советским кинофильмам. Мы судим о ней по экранизации бессмертного Артура Конан Дойла: викторианский домик, ажурные лесенки, туманные садики, Шерлок Холмс играет на скрипке, доктор Ватсон слушает и размышляет, а старенькая миссис Хадсон подаёт чай. Но других описаний той эпохи нет даже у жителей самой Британии. Почему же англичане так не любят вспоминать некоторые моменты из собственного прошлого?

В книге «Вернуться на „Титаник“» показаны истинные реалии Англии 1912 года, без прикрас и лоска. Католики, фактически лишённые каких-либо гражданских прав и свобод. Безработица, обусловленная этой же самой религиозной дискриминацией. Для населения Британии, в которой традиционализм всегда играл существенную роль в укладе, менталитете населения, это грозило обернуться масштабной национальной катастрофой. Национальная нетерпимость к ирландцам и шотландцам со стороны англичан, считавших себя хозяевами своей и чужой жизни, встречала аналогичный ответ со стороны католического большинства. Здесь, во втором издании книги, показано зарождающееся рабочее движение в Великобритании. Борьба профсоюзов за права рабочих на фоне разобщённости британского общества.

Английская правовая и общественная система была основана не на Римском Праве, а на прецедентах. И это не могло не сказаться в переломные годы окончания старой аристократической Англии и начале капиталистического уклада жизни. Практически поголовное обнищание населения породило рост преступности в небывалых масштабах. Задолго до гитлеровской Германии произошла вспышка национализма и одновременно религиозного фанатизма. Это явление переросло в открытое насилие и настоящее противостояние. Католикам, даже образованным и известным во всём мире людям, невозможно было устроиться на приличную работу. Детей католиков, хотя закон об образовании гарантировал обязательное обучение всех детей до 12 лет, выживали из школ всеми возможными методами. Католических школ было очень мало и они находились на полном самофинансировании, то есть были не по карману большинству населения.

Усилившееся организованное рабочее движение окончательно поставила Англию на грань революции.

Фактически, нормальная жизнь в таких условиях для очень многих семей была невозможна. Вспомним и другой момент: страшное перенаселение страны. Поэтому, жители Британии стремились выехать в относительно свободные США и страны Европы. Ещё в 19-м веке многие шотландские семьи поселились на севере России, а в США возникла огромная ирландская диаспора, играющая существенную роль в жизни страны до сих пор. Гигантский для того времени пароход, построенный по последнему слову техники начала 20-го века, не стал исключением. Три четверти пассажиров были переселенцами и ехали во втором и третьем классе.

Указанные выше факторы послужили основной причиной гибели пассажиров Третьего класса, запертых на своей палубе во время катастрофы «Титаника».

Некоторые эпизоды книги написаны на основе воспоминаний выживших пассажиров «Титаника» о тех, кто не пережил крушения, и в ней по словам автора нет вымышленных эпизодов.

Здесь впервые упомянут несправедливо забытый малолетний пассажир, Карл Торстен Скуг, истинный символ той катастрофы. Но о нём предпочли забыть буквально сразу, потому что память о Карле Скуге на протяжение более сотни лет бросает тень на репутацию общепризнанных «героев „Титаника“» из Первого класса. Собственно, автор ставит под сомнение «героизм» многих пассажиров, объявленных героями.

В книге упомянут и русский герой «Титаника», несправедливо забытый на Родине отставной капитан Русской Императорской Армии Михаил Жадовский. Это первое упоминание о нём за 106 лет.

В принципе, это первая в истории книга, написанная о пассажирах Третьего класса. Это историческая книга, написанная в научно-фантастическом жанре, поднимает важнейшие моральные и этические вопросы, острые проблемы общества, актуальные до сих пор.

Роману «Вернуться на „Титаник“» предшествовал рассказ «Кольцо Времени»; мальчик с «Титаника», и попытка экранизации этого рассказа.

Уже более сотни лет, рассказывая о «Титанике», нам навязывают, как символическую драму той катастрофы, сцену прощания юной Мадлен Фокс со своим мужем, Джоном Джейкобом Астором. Хотя истинная драма «Титаника» это совершенно другая сцена — трагедия семьи Гудвин из Третьего класса, когда родители не могли собрать своих детей, раскиданных по всему пароходу в разных каютах. И вряд ли они успели попрощаться друг с другом…

Книга посвящена Памяти этих семей: Гудвин, Сэйдж, Скуг и сотен других пассажиров «Титаника», погибших в полном составе во время крушения. Они погибли исключительно из-за средневековых национальных и религиозных предубеждений. Книга — в память о людях, оказавшихся запертыми на своей палубе только лишь потому, что они были не той национальности и не той конфессии.

Книга, хотя и написана в жанре научно-фантастическом, больше относится к историко-публицистическим книгам и станет заметным произведением о «Титанике».

«Я всегда буду видеть перед собой ту женщину,

цеплявшуюся за мужа, и их шестерых детей…»

(из воспоминаний Берты Малвилл, пассажирки лайнера «Титаник», о последних минутах семьи Гудвин)

Глава 1

ИСПАНИЯ. РАЙОН БАРСЕЛОНЫ. 1937 ГОД

— Виктор! Виктор! — прокричал молодой француз и сбежал вниз к морю по крутому обрыву, где два его товарища только что расположились отдохнуть и уже собирались угоститься отменным коньяком.

— Ни минуты покоя! Ну что за народ эти французы? — выругался бородатый американец и посмотрел на своего товарища.

— Зачем я вам понадобился, Антуан? — обернулся, не вставая с песка, Виктор.

— Ты же у нас физик? — подбежал Антуан к ним.

— Физик-ядерщик, — уточнил Виктор.

— Ну вот ты-то нам и нужен, — встал над ними Антуан.

— Я? На заброшенной ферме в глухой деревне? — уже было рассмеялся Виктор, но поднялся.

Бородач махом вылил себе в рот коньяк и встал вслед за Виктором.

— Чего вы там нашли? — спросил он у Антуана, — марсианские револьверы? Или…

— Или, — кивнул Антуан, — я бы на вашем месте, товарищи, в начале бы посмотрел на это добро, а потом смеялся.

— Ладно уже, пошли, — ответил Виктор, махнув Антуану, и все трое направились в сторону деревни.

В огромном сарае, на самой окраине, не было ничего примечательного. Виктор в недоумении посмотрел на голые стены, разбитые бутылки на полках, но Антуан указал ему вниз. В дальнем углу был спуск в подвал.

— Сюда, — позвал их Антуан и полез в подвал первым.

Два испанца, стараясь ничего не трогать, стояли посреди большой комнаты и разглядывали надписи мелом на школьной доске. В самой комнате был относительный порядок.

— Вначале мы подумали, что какой-то местный любитель оборудовал себе тут лабораторию, — говорил, спускаясь вниз, Антуан, — но потом я заметил кое-что интересное. Благо, я знаю английский, в отличие от бойцов, и сразу же решил показать вам.

Он указал на стол, остановившись у самого входа.

— Посмотрите эти записи. Виктор подошёл к столу и посмотрел на бумаги. Он взял одну из них и изменился в лице.

— Это же… — повернулся он к Антуану и чуть не закричал, — это разработки моего отца! Это его почерк! Он отправил эти бумаги во Францию, в 1912 году! Как они тут оказались?

— А твой отец сейчас где? — подошёл бородатый американец. Он взял тетрадь в кожаном переплёте со стола и начал её просматривать.

— Отец погиб… в том же 1912-м, — ответил Виктор, — насколько я знаю, он отправил эти записи доктору Кюри.

— Не удивительно, что они тут, — ответил Антуан и подошёл к друзьям, — архив доктора Кюри достался нацистам. Очевидно, что это он и есть. Но почему они прячут его в этом сарае, а не в Лейпцигском университете?

— Секретные разработки, — ответил ему Виктор, продолжая просматривать записи, — другого ответа нет. Лаборатория любого университета, и тем более специально построенный объект в Германии, это первые места, где будет искать их МI6. Они очень хотели заполучить их ещё тогда, когда отец был жив, а сами они были просто ищейки из SSB. Но ни они ни немцы, ничего не сделали бы.

— Почему? — удивился американец.

— Вторая часть дневников находится у меня, в Лондоне, — усмехнулся Виктор, — и очень надёжно спрятана.

Он посмотрел на бородача.

— Есть идеи, как это всё увезти, Эрнест?

— Идеи? — усмехнулся бородач, — идея придёт через два часа и она называется «Сандауэр». Не знаю насчёт Лондона, но до Ливерпуля эта посудина нас точно подкинет. А по дороге мы разберём, что тут писал твой покойный батюшка. И, кстати, ты что, по рождению Гудвин? — внимательно посмотрел он на Виктора.

— Гарольд Виктор Гудвин, — улыбнулся Виктор, — давно я не слышал этого имени!

— А я никогда и не верил, что ты немец! — разразился смехом Антуан.

— Вообще-то, тогда уж, еврей, — так же, усмехнувшись, ответил ему Виктор, — фон Готт, это фамилия человека, который вырастил и воспитал меня после «Титаника». Я вообще не знаю, что было бы со мной, не появись он тогда, в те дни, в моей жизни. Он был немец. А вот моя покойная мачеха была еврейкой, а мой сводный брат — раввин на Манхэттене. Но это дела не меняет.

Он положил бумаги и взял в углу огромный деревянный ящик.

— Давайте паковать это добро, пока есть время. Если нацисты это потеряли, то наверняка попытаются вернуться за этим сокровищем.

— Да что же тут? — бросился собирать бумаги и тетради Антуан.

— Отец был компаньоном Николы Теслы, — ответил, не глядя на Антуана Виктор, собирая бумаги, — они занимались подвижным магнитным полем. Представляете, что может случиться, если фашисты попытаются это использовать в качестве оружия?

— Гм, — проговорил Эрнест, не отрываясь от тетрадки в кожаном переплёте, — «чёрные дыры» и «кротовые норы»[1]? Я думаю, что твой покойный отец был гением, опередившим свою эпоху…

— Что значит «кротовая нора»? — не понял Антуан.

— А это значит, — ответил Эрнест, глянув на француза, — что если мы соберём по этим записям механизм, над которым работал отец нашего Гарольда, который сейчас Виктор, и запустим его, то выйдем отсюда не в сарай, а там, где захотим. И тогда, когда мы этого захотим. Например, сможем отужинать с Бонапартом, или собственными глазами увидеть смерть Цезаря.

— Что? — удивлённо глянул на Эрнеста Антуан, — так чего мы копаемся, товарищи? За таким они не просто вернутся, а на танках! Быстрее! И постарайтесь не потерять ничего!

Небольшая яхта почти причалила к маленькому деревянному пирсу.

— Чарли! Старина! — замахал руками Эрнест, завидев на мостике фигуру капитана.

— Здорово, Хемингуэй! Может скажешь мне, какого чёрта тебя занесло именно в эту деревню? — шутя ругался капитан, которого, как оказалось, звали Чарли.

Он подогнал яхту как можно ближе, спустился на палубу, и спрыгнув на пирс, не дожидаясь пока подадут трап, побрёл пешком к берегу.

Матросы бросили якорь.

— Чего это у вас? — указал он на огромный ящик, — и может познакомишь со своими товарищами? — обнял Хемингуэя капитан.

— Пустяки, — махнул рукой Хемингуэй, — это кое-какие бумаги, которые надо доставить в Ливерпуль вместе со мной и этим уважаемым журналистом, — указал он на Виктора.

— Надеюсь, это не то, что заинтересует пограничников? — посмотрел на ящик капитан.

Виктор хотел что-то ответить, но Хемингуэй опередил его.

— Ну что ты, старик, брось, какие пограничники? За ними немцы гоняются.

Капитан улыбнулся.

— Ну слава Богу, а то я уж начал волноваться, что это очередная партия рома для многострадальной Америки. Он посмотрел на Виктора.

— Капитан Чарльз Лайтоллер[2], — кивнул капитан.

— Виктор фон Готт, — ответил Виктор, — а Вы…

— Тот самый, но не хотел бы обсуждать это с журналистами, если Вы про «Титаник», — сказал спокойно Лайтоллер.

— Пожалуй, Вы мне не откажете в этом, — улыбнулся Виктор и протянул ему руку, — сегодня я второй раз Ваш пассажир.

— Да ну… — удивился Лайтоллер, — надеюсь, что в этот раз я Вас доставлю в порт назначения. И думаю, тогда нам действительно есть о чём поговорить…

Яхта отчалила через несколько минут. Антуан долго махал вслед руками своим друзьям и скоро вовсе исчез из виду.

Хемингуэй достал сигару, предложил другую Виктору, но тот отказался.

— Не люблю крепкий табак.

— А вот это ты зря, товарищ коллега, — ответил Хемингуэй. Он затянулся крепким дымом, подумал и закрыл глаза.

— Тишина-то какая, — проговорил Хемингуэй, — будто и войны нет.

— Тишина всегда обманчива, — ответил ему Виктор.

— Что верно то верно, — согласился Хемингуэй и посмотрел на Виктора, — а я не знал, что Вы старые друзья с Лайтоллером!

— Скорее друзья по несчастью, — согласился Виктор.

— Так получается, что ты был на «Титанике»? И там погиб твой отец?

— Да, — вздохнул Виктор, — и вся семья. Братья, сёстры и мать тоже там.

— Сочувствую тебе, дружище, — положил ему руку на плечо Хемингуэй, — знаешь? А у меня с собой замечательный бренди! Может по маленькой? И пусть нам всем повезёт!

Виктор рассмеялся.

— Я, когда нибудь составлю твой цитатник и буду повторять за тобой как попугай! Ты как скажешь что-нибудь, так это хочется запомнить!

Он повернулся к Хемингуэю и облокотился на борт.

— Пошли, мистер трезвенник!

РОССИЯ; ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОБЛАСТЬ; НАШИ ДНИ

Небольшой дом неподалёку от Санкт-Петербурга был почти неизвестен туристам, но, тем не менее, сюда время от времени приезжали небольшие экскурсии. Всё что тут было — фотографии в рамках на стенах по всем комнатам, экспонаты на самодельных, аккуратных витринах и стойках, а ещё была небольшая комнатка с видом на Финский Залив. Она точно воспроизводила рулевую рубку «Титаника». Именно там любили фотографироваться посетители, а детям было интересно покрутить штурвал и машинный телеграф, представляя себя настоящими матросами.

Это был частный музей, в котором и директором, и владельцем, и экскурсоводом был один-единственный старик, говорящий со странным акцентом.

Старик был старой закалки. Он всегда рассуждал не спеша и неторопливо. Всегда слушал внимательно и вникал в каждое слово. Отвечал только по существу. И спрашивал только по существу.

А ещё, он никогда не закрывал свой музей. Сюда могли прийти даже среди ночи и старик всегда был рад посетителям, приглашая их после экскурсии на чай, или просто погреться у камина и продолжить разговор.

Камин находился в соседнем доме. Там старик жил. Его дом был соединён с музеем длинной галереей, точно воспроизводящей променад Первого класса «Титаника».

Старик жил не один: взрослая дочка, зять — капитан дальнего плавания. А ещё было шестеро шустрых внуков, которые не давали скучать никогда. Мал, мала, и меньше.

Даже в этот вечер, когда он уже расслабился возле камина, накрывшись пледом, внучата шумно играли рядом и старик не сразу услышал, что в дверь позвонили.

— Папа, к тебе какой-то человек, — сообщила дочка.

— Человек? И почему я не удивлён? — оглянулся на дочку старик, — пусть проходит.

Старик встал и вышел в прихожую встретить ночного гостя.

— Здравствуйте, — кивнул ему молодой парень со шрамом на щеке.

— Доброго вечера, уважаемый! — подошёл ближе старик, — чем обязан в столь поздний час?

— Мне бы очень хотелось посмотреть на ваш музей, — ответил парень на чистейшем английском и улыбнулся, — я специально нанял машину, чтобы приехать к вам.

— Издалека, наверное, ехали? — так же по-английски, спросил старик.

— Издалека, — вздохнул парень.

— Надеюсь, вы отпустили машину?

— Нет, — покружил парень головой, — она меня ждёт за воротами. Планирую вернуться к утру. Дела, понимаете, не терпят.

— Ну, тогда и мы не будем терять времени? Пройдёмте, я думаю, через галерею? — предложил старик, — холодно нынче по ночам.

— Да уж, не жарко, — согласился парень.

Они прошли в музей. Старик включил свет.

— Так что же конкретно вас интересует, молодой человек?

— Да всё, что и любого посетителя, — ответил ему парень.

— Ну, тогда начнём? — предложил старик.

— Да, пожалуй, начнём, — согласился гость.

— Говоря о «Титанике», — начал старик, — прежде всего надо избавиться от мифов и легенд вокруг этого лайнера. Он не был самым большим, и не был самым роскошным и быстрым. Это был обычный пароход класса «Олимпик», который имел двух братьев-близнецов. А ещё несколько лайнеров, поменьше размерами, почти в точности повторяли его. Последний из этой серии, пароход «Адмирал Нахимов», в прошлом «Берлин», был спущен на воду в 1925 году и погиб 31 августа 1986 года так же, как и его брат «Титаник», столкнувшись с сухогрузом в Чёрном Море, и унеся с собой 423 жизни. Также надо признать, что вопреки мнению многих обывателей, крушение «Титаника» не было самой масштабной катастрофой на море. Тремя годами позже, брат-близнец «Титаника», британский пароход «Лузитания» был торпедирован немецкой подводной лодкой. Погибли 1198 человек, пассажиров и членов команды. Это немногим меньше, чем на «Титанике». Не помогли даже 48 спасательных шлюпок на борту… «Титаник» поразил умы не тем, что он был плавучий дворец. В часы крушения погибло много тех, кто не должен был погибнуть, кто вполне мог бы быть спасён, но спасён не был. Трагедия произошла из-за средневековых предубеждений, согласно которым, жизни пассажиров Третьего класса, ввиду их финансовой несостоятельности оплатить дорогой билет, не представляли ценности. Катастрофа «Титаника» заставила совершенно по-другому посмотреть не только на морские катастрофы. Она заставила понять ценность каждой человеческой жизни…

Старик говорил, а гость его внимательно слушал и только в конце задал один единственный вопрос.

— Что, всё-таки, является символом катастрофы «Титаника»? Точнее — кто?

— Это, бесспорно, Сидней Лесли Гудвин, — указал старик на фотографию маленького ребёнка, — его подобрали моряки только через несколько дней после крушения. Разумеется, замёрзшего. Мальчика хоронили за счёт команды, собирая деньги на памятник по всему порту Галифакса.[3]

— А родственники?

В ответ, старик только посмотрел на гостя и опустил глаза.

— Понятно, — покачал головой посетитель, — а что его семья?

— Его семья погибла. Вы спрашивали о символе той трагедии? Так вот, истинная трагедия «Титаника» это не овдовевшая Мадлен Форс, которую знают как Леди Астор. Она, простившись с супругом, благополучно спаслась и вскоре вышла замуж. Кстати, — посмотрел на посетителя старик, — второй брак также не был последним в её жизни. Истинная трагедия «Титаника» это гибель всей семьи Гудвин из Третьего класса: матери, отца и шестерых детей. Там вряд ли кто успел проститься.

— Неужели все погибли? — спросил, немного помолчав, посетитель.

— Все, — ответил старик, — гениальный учёный, вынужденный работать в Англии простым электриком, его прекрасная жена и все эти дети.

— Да, это действительно трагедия… — посмотрел на фотографию семьи человек.

— У них просто не было шанса спастись, — сказал старик.

— Но почему? Ведь наверняка был такой шанс!

— Шанс был бы, — ответил старик, — если бы их семью не раскидали по разным каютам, в разных частях парохода. Родители, просто не успели отыскать детей.

— Откуда известны такие подробности? — спросил посетитель.

— Друг вот этого мальчика, Гарольда, Фрэнк Голдсмит[4], — показал старик на сидящего в центре фотографии мальчика, — ехал вместе с ним в одной каюте. Он и его мать, Эмили Браун, смогли сесть в последнюю шлюпку. Фрэнк оставил после себя богатейшее наследие по истории «Титаника». Этот ребёнок, когда вырос, описал последние часы жизни семьи своего друга со всеми подробностями которые были ему известны.

— Фрэнк? Фрэнк Голдсмит? — переспросил посетитель.

— Да, — кивнул старик, — ведущий авторитет и бесспорный специалист в исследованиях «Титаника». Лучший в мире. Был. Он умер почти сорок лет назад.

— То есть, — уточнил посетитель, — семья погибла из-за нелепого стечения обстоятельств…

— Да, — согласился старик, — из-за нелепого стечения обстоятельств.

— А в какой области работал мистер Гудвин? — посмотрел на старика посетитель.

— Он был физик. И в своё время работал с доктором Теслой, — тихо ответил старик, — он представлял интересы этого учёного в Соединённом Королевстве. Область его исследований мне неизвестна. На этот вопрос уже вряд ли кто ответит, к сожалению.

— А мальчик, который в центре фото, это Гарольд? — переспросил, снова посмотрев на фотографию, посетитель.

— Да, сын Фредерика Гудвина, — кивнул старик в ответ, — Гарольд Виктор Гудвин. Он тоже погиб в ту ночь.

— Как?

— Вы хотите знать, как именно? Этого уже не узнает никто, — ответил старик.

— То есть ни потомков, ни родственников у них нет? — посетитель отошёл от фото и задумался.

— Откуда? — старик присел в кресло, стоящее под стенкой, — так, или иначе, нам удалось отследить судьбы всех сестёр и брата Фредерика Гудвина. Из наиболее близких к Фредерику Гудвину родственников, только две сестры и брат заслуживают внимания историков, занимающихся генеалогией великих личностей прошлого. У брата Фредерика Гудвина, Томаса, к которому семья ехала по приглашению, дела шли неплохо, пока не началась «великая депрессия». Его семье довелось хлебнуть немало горя и лишений, чтобы встать на ноги и лишь к концу 50-х годов вернуться в то состояние, в котором их предок находился в 1912 году. Сёстры, как вы понимаете, носили другие фамилии и… — он подумал, — две младшие сестры не пережили черты 10-х годов. В смысле, для истории, чтобы о них можно было что-либо говорить. Обычные семьи, большинство которых быстро забывают родство. Нет, они остались живы, но их следы теряются и биографии очень мало примечательны. Что касается двух старших сестёр, то сын одной из них, жившей в Англии, погиб в Первую Мировую, в самый конец войны, едва его призвали в армию. А его сын, который так и не узнал своего отца, в свою очередь был убит во время высадки англо-американских войск в Нормандии в 1944 году. Недалеко от того места, где в 1916-м был убит его отец. Фатально. К несчастью, своих детей у него не было. Дочка со своими детьми погибла во время бомбардировки Лондона немцами… А что касательно второй, самой старшей сестры, то она вышла замуж за одного русского дворянина ещё в 19-м веке, жила под Харьковом. Счастливая семья, любящий муж, словно традиционно — шестеро детей. После известия о трагедии, произошедшей с семьёй брата, её парализовало. Следы этой сестры и её сыновей теряются после революции 1917 года. Известно, что её младший сын, Пётр, до 1912 года посещал Англию, и в частности, семью своего дяди, Фредерика. После событий 1917 года он воевал в Армии Колчака и в 1936 году был ещё жив. Пятеро остальных воевали в Гражданской Войне, кто за красных, кто за белых. Кто не погиб на фронтах — погиб в сталинских репрессиях, не оставив потомства. Внук, Николай, сын Петра, сгорел в танке в мае 1945 года, под Дрезденом. Там и похоронен на военном мемориале. Таким образом, с его смертью, память об этой семье исчезла из истории. И осталась только эта фотография, да ещё памятник малышу Сиднею на кладбище в Галифаксе, который стал памятником всем детям, погибшим на «Титанике».

— Печальная история, — произнёс, немного помолчав, парень.

Экскурсия закончилась поздно. Старик проводил гостя к выходу и подождал, пока тот не вышел со двора. За стальными воротами послышался гул заводящегося двигателя. Машина тронулась с места. Гул становился всё тише и вскоре исчез совсем.

Старик продолжал стоять на пороге.

— Тебя что-то обеспокоило, папа? — подошла дочка.

— Да, дочка, — старик обернулся к ней, — позвони мистеру Гудвину. Скажи, что дело очень серьёзное. Он должен немедленно оставить всё и приехать сюда.

— Хорошо, — ответила дочка и вернулась в дом.

— Дочь, — остановил её старик, — звони только с моего смартфона, который в сейфе. С обычного телефона ты не дозвонишься…

После полудня, ближе ко второй половине дня, в дверь снова позвонили.

— Здравствуйте, — представился с порога высокий человек в старомодном кожаном пальто и шляпе, — вы мне ночью звонили и просили, чтобы я немедленно приехал. Моя фамилия Гудвин. И я так понимаю, что говорил с вами? — улыбнулся он дочери старика.

— Да, — удивилась она, — но папа сказал, что вы в Лондоне?

Гудвин говорил на прекрасном русском, без всякого акцента. Иностранца в нём было невозможно узнать, даже если очень этого захотеть. Манера держаться, говорить, лишь слегка выдавала человека из другой страны.

— Совершенно верно, — снял он шляпу и приветственно кивнул, — был, но как вы понимаете, миссис…

— Быстрицкая, — покраснев, ответила женщина.

— Миссис Быстрицкая, — кивнул он снова, — век научно-технического прогресса. Самолёт летит из Лондона всего шесть часов, с ожиданием в аэропорту. Как мне и было сказано, я бросил всё и немедленно ринулся к вам.

— Заходи, дружище! — показался старик.

— Здравствуйте, мой друг, — помахал в ответ рукой Гудвин.

— Заходи, — позвал его старик, — ты знаком с моей дочерью, Вероникой?

— Уже познакомились, — улыбнулся тот.

— Главное не шуми, внуки набегут и не дадут нам поговорить. Им в таком возрасте всё интересно, особенно гости в доме. А поговорить нам с тобой очень нужно, — сказал старик.

После чая, когда остались наедине, старик достал флешку и протянул её Гудвину.

— Вот, смотри. Остальное, я думаю, не стоит даже пояснять.

— Что здесь? — спросил Гудвин. — Это видеозапись с ночным посетителем нашего центра.

— И что в ней странного?

— Не в ней, а в нём. Тебе понравится, — ответил старик.

— Посмотрим. Гудвин достал планшет и вставил в него флешку. Посмотрев минуту, он остановил запись, приблизил изображение и обомлел.

— Но этого не может быть… Это бесспорно он! Шрам на щеке — это след от сорвавшегося с двигателя винта. Он заработал его второго апреля 1912 года в Фулеме. Но, он же погиб на «Титанике»!?

— Вот именно, мой мальчик, — указал старик на экран планшета, — всё было бы ничего, если бы это не был Эннис Гастингс Уотсон, задающий вопросы, которые для всех погибли вместе с ответами, на «Титанике» в 1912 году, и чудесно сохранившийся для своих 125 лет…

НАШИ ДНИ; САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Уильям Сейдж приехал в Россию по очень странному приглашению. Оно было странным само по себе, неожиданным, и в нём не было ничего конкретного. Обычно, на такие приглашения не отвечают, но почему-то Уильям Сейдж сразу же заказал билет и выехал в аэропорт. И уже через несколько часов сходил по трапу в аэропорту Санкт-Петербурга. Единственное, что он понял из письма, это то что его ждут и прибыть надо незамедлительно, что пригласившие его — друзья, а его личное присутствие крайне важно, просто необходимо. И всё это не требует отлагательства.

Кто его ожидал? Этого Уильям Сейдж не знал.

— Рад Вас видеть, мистер Сейдж, — подошёл к нему в аэропорту старик, хотя и достаточно пожилой, но довольно бравый, подтянутый и по-молодецки живой. В лице, осанке и взгляде старика Уильям Сейдж угадывал нечто до боли знакомое, но также и до боли далёкое. Он попытался вспомнить, но не смог где и при каких обстоятельствах он он раньше уже видел этого старика.

— Мы были знакомы с Вами раньше? — не вспомнив ничего, наконец, решился спросить Сейдж.

— Не трудитесь вспоминать, пожалейте свою память, — ответил ему, улыбнувшись, старик, — лично с Вами мы ни разу не встречались, никогда, хотя обо мне Вы много раз слышали. Здесь, в России, меня зовут Карл Быстрицкий. Я старый моряк и старый исследователь гибели лайнера «Титаник», и специалист по другим морским катастрофам, консультант тех кто занимается расследованиями в этой области. Но, пожалуй, нет на свете человека, которому бы «Титаник» был роднее чем мне.

Старик снова улыбнулся.

— В молодые годы мы были очень дружны с Вашим дедом, а после мы дружили с Вашим отцом, мистер Сейдж. И, в том числе поэтому, я рад Вас видеть.

— Я много раз слышал о Вас от своего отца, мистер Быстрицкий, — ответил Сейдж, — но я до сих пор не могу понять причины того, почему я должен был так внезапно бросить всё и приехать в Россию.

— Причина важная, мистер Сейдж, — сказал старик, — она любого из нас выдернет куда угодно, где бы мы не находились. Это «Титаник», а если быть более точным, это ночь с 14 на 15 апреля 1912 года.

— «Титаник»? — удивился Сейдж, — но… «Титаник» и Россия…

— Они больше связаны между собой, чем многим хотелось бы, — кивнул в ответ старик, — я пригласил Вас потому, что Ваши родственники были пассажирами во время того единственного рейса. И надеюсь, они не забыты Вами, мистер Сейдж?

— В нашей семье принято помнить всех, — ответил Сейдж, — там никто не выжил, — уточнил он.

— Я знаю, — кивнул старик, — нас всех связывает одна и та же трагедия. Я думаю, что лучше если мы поедем ко мне домой и дождёмся ещё одного человека.

— Благодарю Вас за приглашение, — кивнул Сейдж, — а кого мы, если не секрет, должны дождаться?

— Мистера Гарольда Виктора Гудвина, — ответил старик.

— Гудвина? — удивился Сейдж, — он родственник той самой погибшей семьи? Насколько мне известно, из них тоже никто не выжил и родственников, по крайней мере близких, у них не осталось.

— Это не совсем так, — улыбнулся старик, — эти слухи изначально были слегка преувеличены. Мистер Гудвин прибывает ближайшим рейсом из Лондона, но он не очень любит когда его встречают в портах. В том числе и в аэропортах.

— Человек с претензиями? — усмехнулся Сейдж.

— Тяжёлые воспоминания из детства, — улыбнулся старик…

…Уильям Сейдж был исследователем, как и его отец. И пытался докопаться до истины, чтобы восстановить справедливость, как и его дед. Он продолжал расследование начатое 106 лет назад и продолжающееся по сей день. Но шли годы. И истина отдалялась всё дальше и дальше, а вопросов становилось всё больше и больше. Благородный порыв призвать виновных к ответу, со временем превратился в семейную традицию. И Уильяму Сейджу начинало казаться, что ни он, ни его дети, ни его внуки ещё не родившиеся, никогда не увидят торжества той самой справедливости, за которую начинал бороться ещё прадед. Сейдж начинал понимать, что имена виновников гибели его родных никогда не будут названы.

Со временем, ему стало ясно, что он превратился в обыкновенного коллекционера. И разочаровавшись в том, что он делал, Сейдж начинал подумывать, что из него вышел бы неплохой писатель. Этим он и планировал заняться остаток своей жизни.

Уильям Сейдж грустно взирал на тысячи фотографий в альбомах и на стенах своего дома, полки, на которых были сложены папки и ящики с документами, и молча перелистывал страницы томов исписанные мелким почерком: свидетельства, показания, снова рассказы очевидцев… Может быть поэтому, письмо из Петербурга, от этого старика, показалось Уильяму Сейджу проблеском последней надежды в мрачном туннеле безысходности, лабиринте без выхода.

Старик был прав. Название «Титаник» это было единственное, что могло заставить Сейджа нырнуть даже в могилу самого «Титаника», на дно Северной Атлантики, туда где нет ничего живого, а не только умчаться на край света, в чужую страну в которой никогда раньше не был…

В этом Сейдж был похож на очень немногих, кто за столетие не сложил рук.

— Я думаю, Вам понравится наше предложение, мистер Сейдж, — вёл машину по заснеженной трассе и одновременно говорил старик, не глядя на Сейджа, — пожалуй, очень многие хотели бы иметь такую возможность.

— Возможность? — удивлённо посмотрел на старика Сейдж, — то есть речь идёт не просто о какой-то находке?

— Не просто, — кивнул старик, — нам в этом здорово помог оригинал дневника Эдгардо Эндрю. Я думаю, он Вас тоже заинтересует.

— Как он у Вас оказался? — спросил Сейдж.

— Мой друг! — рассмеялся старик, — Вас, может, и не поразит мой музей, но многое в нём может удивить!

Старик улыбнулся и, первый раз за всё время в машине, глянул на Сейджа.

— Мистер Гудвин расскажет и покажет гораздо больше.

— Почему я никогда не слышал о нём? — спросил Сейдж, переведя взгляд на дорогу.

— Думаю, что он сам этого не хотел, — ответил старик так же сосредоточившись на дороге, — хотя он постоянно посещает встречи потомков тех кто выжил, и родственников тех кто не выжил, и не пропустил ни одного мероприятия посвящённого «Титанику», он никогда не представлялся своим именем. Лишние вопросы, лишние ответы, лишнее внимание, знаете ли. А особенно лишнего внимания — он очень не любит. Он больше слушает, наблюдает. Он это не я, который даже в советское время, как тут в России называют эпоху СССР, много раз ездил в США, Великобританию, Канаду, встречался с Фрэнком Голдсмитом и провожал в последний путь старину Джозефа Боксхолла. С ними я был очень дружен!

— Искренне завидую Вам, — улыбнулся, посмотрев на старика, и кивнул в ответ Сейдж, — а я о них только слышал от отца.

— Ну, не так уж и только! — рассмеялся старик, — на Вашем первом в жизни причастии Вас держал на руках Фрэнк Голдсмит, если мне не изменяет память? Правда, тогда Вы были совсем маленький. И получается, что от семьи Гудвинов, и от всех Ваших двоюродных дедушек и бабушек, которые так и не стали ни чьими отцами, матерями, дедушками и бабушками, от их родителей, Вас отделяет всего лишь одно единственное рукопожатие. И от «Титаника» Вы находитесь всего лишь в одном единственном шаге. И ответы на все вопросы находятся совсем рядом, даже ближе чем Вы думаете. Просто не все видят эти ответы. А некоторые и не хотят, чтобы их видели. Ведь если внимательнее присмотреться к тому, что нас окружает, то можно увидеть целый мир зовущий нас, даже по именам. Этот мир мы несправедливо считаем исчезнувшим. Ведь большинство из нас просто не готовы понять, что он живой, такой же реальный как и мы с Вами. И даже более того. Многие просто не хотят его принять и хотели бы, чтобы все верили в то, что он действительно «исчез».

Машина остановилась около высоких железных ворот. Ворота открылись и старик загнал её во двор.

— Добро пожаловать ко мне в гости, мистер Сейдж, — остановил старик машину, заглушил двигатель и посмотрел на Сейджа…

…Гудвин появился меньше чем через час. Едва войдя в зал музея, он улыбнулся Сейджу, подошёл и подал ему руку.

— Моё почтение, мистер Сейдж, — кивнул он, — Гарольд Гудвин.

— Очень приятно познакомится с Вами, мистер Гудвин, — пожал ему руку Сейдж, — я так понимаю, Вы Гарольд Гудвин — второй? — переспросил он.

— Нет, — ответил Гудвин, — на сегодняшний день первый, и единственный.

— Понимаю Вас, — кивнул Сейдж, — очевидно утрата для нас всех незабываема даже черед столетие, что Вас назвали этим именем?

— Верно, мистер Сейдж, — сказал Гудвин, — есть те, о ком нельзя забывать.

— Джентльмены, — прервал их беседу старик, — мне кажется, нам уже можно пройти к доктору Симховичу, чтобы не терять понапрасну время и успеть к вечернему чаю. Ты готов, Гарри? — положил он руку на плечо Гудвину.

— Всегда, старина, — ответил Гудвин усмехнувшись и снова посмотрел на Сейджа, — успеем пообщаться, мистер Сейдж. В начале, лучше займёмся делом. Нам многое предстоит решить.

— А кто такой доктор Симхович? — спросил Гудвина Сейдж, но ему ответил старик.

— Доктор Симхович — физик, учёный, раввин, и просто хороший человек. Он ждёт нас в лаборатории музея…

…Лаборатория находилась на заднем дворе. Это была двухэтажная постройка напоминающая бетонную коробку, первый этаж которой уходил в землю и поэтому она казалась меньше дома.

Старик провёл всех вниз и Сейдж увидел, что первый этаж был на самом деле огромным ангаром, светлым и просторным, с белыми стенами. Из-за белого пластика стен, ангар казался не просто светлым. Тут было ярко, что даже утомляло глаза.

— Гарри, привет! — махнул Гудвину рукой человек лет тридцати, в белом халате, вышедший навстречу из глубины ангара.

— Здорово, Михаэль, — поравнявшись с ним обнял его Гудвин.

— Я вижу, ты совсем местным стал? — улыбнулся Гудвин Симховичу.

— Да ну брось, Гарри, — протёр запотевшие очки Симхович, — я всю жизнь мечтал заниматься своим делом, без перерыва на молитвы и шаббат, и не сравнивать результаты своих исследований с теилим.

— Слышал бы это наш дедушка! — усмехнулся ему Гудвин.

— Наш дедушка и благословил нас на то, чем мы тут с тобой занимаемся, — ответил, так же улыбнувшись, Симхович, — и кстати, как его здоровье?

— Дедушка передавал тебе привет и просил сообщить ему как пройдут испытания, — сказал Гудвин, — он очень хотел бы своими глазами увидеть то, о чём он только слышал всю свою жизнь.

— Скажешь ему, что это будет очень скоро, — Симхович улыбнулся, кивнул и посмотрел на Сейджа.

— Мистер Сейдж, я так полагаю? Я доктор Михаэль Симхович, и надобно сказать, что это именно я настоял, чтобы Вы приехали в Россию и приняли участие во всём, что тут произойдёт.

— Польщён вниманием, — пожал руку Симховичу Сейдж, — а чем вызвано это внимание ко мне?

— Это долго рассказывать, поэтому я предлагаю пройти к машине, чтобы вы всё увидели своими глазами, — ответил ему Симхович и пригласил всех в глубину ангара.

Машина, о которой сказал Симхович, оказалась небольшой камерой стоявшей у стены. Внутри камеры находились несколько капсул. Они напоминали капсулы для сна. Внутри камеры горел очень яркий свет, а сама она была заперта и открывалась только снаружи.

— Вот наша совместная работа, джентльмены, — восхищённо указал на камеру Симхович, — мы собрали её и она работает! Это гениальное изобретение для… — посмотрел он на Гудвина, — для начала ХХ века, не правда ли?

— Вы хотели сказать ХХI-го? — поправил его Сейдж.

— Нет, — ответил Симхович, так же восхищённо улыбаясь, — именно ХХ-го!

Он глянул на камеры, затем снова посмотрел на всех.

— Комплектующие и дизайн, джентльмены, несомненно современные, — Симхович поправил очки, — но все разработки принадлежат началу прошлого века. Интересно другое, что собрать её можно было исключительно в нынешних условиях. И остаётся загадкой как и откуда им, жившим тогда, стали известны некоторые открытия наших дней. Но оставим этот вопрос на потом. Работа над этой машиной, и её первые ходовые испытания были завершены в начале 1912 года, уважаемым доктором Фредериком Джозефом Гудвином, — посмотрел он на Гудвина, а затем на Сейджа.

— Я не ослышался? — удивился Сейдж глянув на Гудвина, — вашим родственником погибшим на «Титанике»? Но он же был простым электриком!?

— Нет, — вмешался в разговор старик, — доктор Гудвин был ещё и гениальный учёный, и успешный коммерсант. Он ремонтировал электроприборы, машины, принимал заказы как простой электрик и даже принимал участие в строительстве «Титаника». Освещением судна ведь занимался именно он. На «Титанике» была испытана система плавких предохранителей, которая используется сейчас повсеместно. Это изобретение гения Фредерика Гудвина. Другое дело, что происхождение и религиозная принадлежность не давали ему возможности работать в Британии легально, заниматься физикой, а не поломанными велосипедами. Потому он и покинул Англию и погиб, вместе со своей супругой и почти всеми детьми. И то что перед Вами сейчас, мистер Сейдж, есть ни что-иное, как самое великое изобретение доктора Фредерика Гудвина. Правда, Михаэль и Гарри всё-таки внесли некоторые коррективы, — уточнил он, — наука ушла вперёд и нам сейчас известно многое из того, чего не было известно доктору Гудвину в начале прошлого века.

— Почти всеми детьми? — удивился Сейдж, — но ведь все его дети погибли!

— Нет, — покрутил головой старик, — выжил один из его сыновей, а именно Гарольд. Больной, ослабевший, с тяжелейшей душевной травмой и заново учившийся ходить, но выжил и стал человеком.

Старик подумал.

— Я полагаю так, что нам лучше обсудить это за чашкой чая. Доктор Симхович нас пригласил не для того, чтобы мы вспоминали прошлое, а для того чтобы мы его увидели воочию. Так что, Вам слово, доктор Симхович, — кивнул старик Симховичу.

— Спасибо, — улыбнулся Симхович, — я предлагаю Вам, мистер Сейдж, испытать эту машину. Нет никакой опасности для здоровья и жизни, я Вас уверяю. Она работает по принципу томографа в клинике и в случае неудачи Вы просто полежите пятнадцать минут в одной из этих капсул, — указал он на камеру.

— А в случае удачи? — спросил Сейдж.

— Это в начале будет как сеанс гипноза, — улыбнулся Симхович, — Вы впадёте в состояние напоминающее гипнотический сон. Тут пройдёт не более пятнадцати минут, а там…

— Там? — перебил его Сейдж.

— Да, там, — кивнул в ответ Симхович, — в том промежутке пространства-времени, в той реальности частью которой Вы станете, может пройти вся Ваша жизнь. Вы там можете состариться, увидеть своих внуков, правнуков и… — Симхович подумал, — второго себя. Точкой возвращения является смерть в том времени.

— Времени? — подошёл к камере Сейдж и заглянул в неё, — или, всё же, гипнотранса?

— Времени, — уточнил Симхович, — это не гипнотранс и не гипнотический сон. В состоянии гипноза невозможно видеть обычные сны, когда засыпаешь, так сказать, «там». Засыпание в состоянии гипноза является сигналом к просыпанию, возвращению в реальность. В нашем случае, как пишет доктор Гудвин, описывая принципы работы машины, точкой возврата сон, или кодовое слово, не являются. Но эту точку можно установить заранее.

— Так что это за машина? — спросил Сейдж.

— Это одна из моделей машины времени, о которой знают спецслужбы, но к которой они лишь мечтают получить доступ, — ответил Симхович, — и только одна из спецслужб смогла создать прототип её другой модели. Это РСХА, в гитлеровской Германии. Но их эксперимент, если это был, конечно, эксперимент, очень удачно провалился не без участия Гарольда, сына доктора Гудвина. В 1937 году он лишил их всего архива мадам Марии Кюри. А ведь именно в нём и находились ключевые разработки доктора Гудвина! Их лишились нацисты — и их получили мы!

— Одна из моделей? Их несколько? — не понял, удивившись, Сейдж.

— Да, именно, несколько! — кивнул Симхович, — и я обещаю посвятить Вас в подробности своей работы, если не будет возражать мистер Лайтоллер.

Симхович посмотрел на Сейджа сквозь очки.

— Лайтоллер? — удивлённо глянул на старика Сейдж, начиная понимать почему старик показался ему настолько знакомым, — Вы удивительно похожи на Второго Офицера Лайтоллера. Вы его родственник? Судя по возрасту — племянник?

— Родственник, — ответил старик, — но давайте мы ответим на эти вопросы после дела, если Вы не против?

Он подошёл к камере и положил руку на дверь.

— Первое, что нужно знать, мистер Сейдж, — сказал Лайтоллер, — что происходящее будет не сон, а реальность. Порежете палец — будет больно. Просто Вы будете видеть всё глазами Энтони Уильяма Сейджа, несчастного мальчика погибшего на «Титанике» в ту ночь. Вы хотите спросить почему Вы, и почему он? На это есть две причины. Первая, потому что он Ваш родственник, очень близкий. И я думаю, что так было бы лучше для Вас, и удобнее. И во-вторых, потому что ничего нельзя менять. По крайней мере нельзя менять до тех пор, пока мы не найдём ответы на все интересующие нас вопросы. И на самый главный вопрос: кто и зачем это сделал? Ну, и в конце-концов, насколько мы обладаем информацией, на «Титанике» Энтони был как-то связан с семьёй Гудвинов. Правда, мы не знаем как именно, но это Вы и выясните и для нас, и для себя.

Лайтоллер отошёл от машины и подошёл к Сейджу.

— В двенадцатилетнем возрасте Вы ничего не сможете изменить. И хотя Вы будете всё осознавать, помнить всё что связано с Вашей жизнью здесь, знать будущее, двенадцатилетнему мальчику будет невозможно вмешаться в ход истории. Есть ещё один момент который Вы должны знать. Вы будете помнить всю жизнь Энтони Сейджа которую он прожил до момента вашего перемещения. Вам добавится память Энтони. Поначалу будет очень тяжело. Но потом Вы привыкнете. Страх, боль, радость, в общем всё что связано с ним, с Энтони Уильямом Сейджем, всё передастся Вам. С этим багажом памяти Вы и вернётесь сюда. Можно, конечно, сказать, что с Вами вместе сюда придёт Энтони, и продолжит свою жизнь уже в Вашем теле. Только здесь главным будете Вы. Далее: там, как я уже сказал, личность Энтони будет подавлять Вашу. Вы инстинктивно начнёте вести себя как ребёнок, хотя осознание событий будет как у взрослого человека. Ваша память останется вместе с Вами. Но всё равно, там, в том времени, главный он, а не Вы. Ну, и самое главное, учитывая то что Вы будете знать всё наперёд, не надо пытаться предотвратить катастрофу. Вам это не удастся. Невозможно изменить то, что должно произойти. Мы это уже проверяли, поверьте. Это лишнее. Сосредоточьтесь на том, как вытащить оттуда Энтони и, по возможности, всю его семью. У Вас будет шанс. Результат будет зависеть только от Вас.

— Я не хотел бы погибать, — подумал Сейдж, — я думаю, история не сильно изменится если я выберусь с «Титаника» и помогу вытащить хоть кого-то из своей семьи? Или кого-то другого?

— Как знать, как знать, — покачал головой Лайтоллер, — если бы было всё так просто, то я бы вернулся туда и заставил бы Мёрдока и Уайлда сбавить ход до десяти узлов, чтобы мы могли тогда сманеврировать. Потом бы раздавили с ними бутылку крепкого рома и успокоили нервы, — посмотрел он на Сейджа.

— Почему? — спросил Сейдж, — почему Вы не исправите ошибку Вашего родственника?

— Историю не изменить, — ответил Лайтоллер, — как не пытаться её менять, она не изменится. И время заберёт своё. Если в дверь должен войти один человек — то войдёт только один человек. Если из неё должны выйти двое — то выйдут только двое. И если суждено умереть одному, то и умрёт только один.

— А если полутора тысячам, то… — посмотрел Сейдж на Лайтоллера.

— Время заберёт полторы тысячи, — кивнул Лайтоллер, — если Вы избавите от мучительной смерти в ледяной воде Энтони, то время заберёт другого, взрослого, ребёнка, старика. И неизвестно кто это будет. Просто вы решите теперь, будет это Энтони или кто-то другой, неизвестный вам человек.

— Ладно, — положил руку Сейджу на плечо Гудвин, — встретимся на «Титанике».

— А как я узнаю Вас, мистер Гудвин? — спросил, посмотрев на него, Сейдж.

— Я сам Вас найду и не думаю, что будет ошибка, — усмехнулся Гудвин, — на «Титанике» был только один Энтони Сейдж и только один Гарольд Гудвин.

— Пора, джентльмены, — поторопил их Лайтоллер, — и да поможет нам Бог…

Глава 2

АНГЛИЯ; МЕЛКШАМ; ЛЕТО 1911 ГОДА

— Нет! Не хочу! — плакал Гарольд, стоя на мостке старой водокачки, который возвышался над водой аж на два метра.

— Прыгай! Давай! Ну! — звал его из реки старший брат Чарли, а Уильям, второй старший брат, только удивлённо смотрел как Гарольд то подступает к краю, то отходит назад дрожа и губами, и коленками и вообще весь, от страха.

— Ты чего боишься? — закричал Чарли.

— Я боюсь… я ударюсь… я не хочу… — начал перечислять все причины, чтобы не прыгать в воду Гарольд, глядя вниз.

— Тут же не высоко!

— Нет… высоко… — дрожа в голосе ответил мальчик.

— Ой ты… — поплыл Чарли к берегу.

— Я утону… — чуть слышно прокричал Гарольд ему вслед.

— Что??? — рассмеялся Чарли и встал. Воды было меньше чем по пояс, — тут даже кошка не утонет!

— Мыыыыы… — заплакал Гарольд, представив как тонет кошка.

Он развернулся и потопал на берег.

Чарли вылез из воды и начал собирать разбросанную на берегу одежду.

— Ты воды боишься как огня, — одеваясь смеялся Чарли над стоящим рядом Гарольдом, который то тупо смотрел в землю, то отворачивался, чтобы не глядеть в глаза братьям.

Вылез Уильям и ехидно улыбнувшись заглянул в лицо Гарольду.

Мальчик отвернулся, но Уильям словно преследовал его лицо.

— Ой, девочка Гарри! — смеялся Уильям, — вы только посмотрите! Мы боимся водички! Нам страшно прыгать с мостика! Мы можем ударится и будем плакать!

— Сам ты! Ты..! Ты сам девочка! — закричал обиженно Гарри, схватил свою одежду и гордо направился в ближайший лесок.

— Штаны не забудь одеть, когда домой пойдёшь! — крикнул ему, хохоча вслед, Уильям.

Гарольд остановился, развернулся, показал брату язык и пошёл дальше своей дорогой.

В леске он оделся и решил домой идти сам.

Нахлобучив кепку на самые глаза, Гарольд, высоко задрав нос, рассматривал из под козырька дорогу. Внезапно его внимание привлёк огромный обрыв над рекой…

Он подошёл к обрыву и посмотрел вниз. Внизу была грязь, пара огромных луж и много всякого интересного.

— Я покажу им! — сказал сам себе Гарольд, решив что сейчас он проверит, боится он высоты или не боится.

Встав на четвереньки мальчик долго рассматривал, что же там такого внизу. Потом развернулся задом в сторону обрыва, уцепился руками за траву, ногой нащупал небольшой выступ, на который можно было встать чтобы не сорваться. Потом поставил туда же вторую ногу и медленно, держась руками за траву, начал спускаться вниз.

Сердце в груди ёкнуло и тревожно забилось. Гарольд понял, что не удержится. Он повис над обрывом медленно сползая вниз…

На дороге показались Уильям и Чарли.

— Э… — хотел их было позвать Гарри, но подумал, что может опозориться ещё больше чем на речке.

— Гляди! — закричал Уильям увидев Гарольда, едва державшегося на обрыве.

— Ох… мама моя… — прошептал Чарли и мальчишки бросились на помощь Гарольду.

— Уйди! — закричал Гарри.

— Ты что тут делаешь!? — спросил у него Чарли, остановившись перед самым обрывом. Он наклонился чтобы схватить брата, но в этот миг трава сама вырвалась с корнями из земли и Гарольд полетел прямо в огромную лужу…

— О нет! Гарри! — закричал Уильям готовый броситься за братом, но Чарли не дал ему этого сделать.

— Свинтус! — крикнул он Гарольду вслед, увидев что тот влетел в самую грязную лужу и поднялся весть в тине, ряске и чёрной-пречёрной грязюке, посмотрев вверх на братьев…

— А ты бутылка! Вот ты кто! — не найдя других слов от обиды и досады крикнул в ответ Гарри, гордо стоя по колени в грязи…

Домой его привели под руки, зарёванного, но с гордо поднятой головой.

Августа потеряла дар речи увидев сына. Джесси, сестрёнка Гарольда, потеряла дар речи следом за ней, а маленькая чёрненькая собачка, бегавшая во дворе, до сих пор лаяла не веря что это и есть Гарольд.

— И что это, с позволения сказать, за представление? — тихо спросила у сыновей Августа, — как мне показалось, вы попросились купаться на речку, а не на болото? И почему вы трое напоминаете трубочистов?

— Этот… — отпустил Чарли Гарольда и ткнул ему в кепку пальцем, — купаться не захотел, а сиганул с обрыва прямо в болото! Его пришлось вытаскивать!

— Они назвали меня девочкой! — заплакал Гарольд.

— А кто ты есть! Ты боялся спрыгнуть с мостика в воду! — начал кричать в ответ Уильям.

— А вот и не боялся! — громко возразил Гарольд ему.

— Боялся! — не унимался брат.

— Не боялся! — он посмотрел на Августу, — а ещё они сказали что я боюсь!

— Боишься! Боишься! — дразнил его Уильям.

— Тихо! — прикрикнула Августа, — подите в дом, — приказала она Уильяму и Чарли и посмотрела на Джесси.

— Принеси брату переодеться, — сказала она Джесси и глянула на Гарольда.

— Что это было?

— Я доказал им, что я не трус, — пробурчал Гарольд, отвернувшись.

— Ты доказал, что ты поросёнок! — высунулся, громко рассмеявшись, из-за угла Уильям и тут же спрятался.

— Вот видишь, мамочка! — заплакал Гарольд, — они смеются надо мной! А я не хочу прыгать в воду! Она — холодная!!! — крикнул он трагическим голосом.

Августа вздохнула и аккуратно, взяв двумя пальцами за козырёк, сняла с сына кепку и бросила её на пол.

— Снимай всё здесь и марш в ванную… — вздохнула она, — и чтобы это было в первый и последний раз. Прошу тебя, Гарри.

Гарольд вздохнул, молча снял с себя пиджак и небрежно бросил его на пол. Затем вытащил полы рубахи из штанов. На пол полилась грязная жижа… Именно в этот момент, вниз по лестнице, со второго этажа спустился папа. Он молча, с ног до головы рассмотрел чумазого как сам чёрт Гарольда.

— Купались? — спросил папа с невозмутимым спокойствием в голосе?

— Купались, — вздохнул Гарольд и громко разрыдался…

Молча оценив всю комичность ситуации, в которую попал его младший сын, Фредерик направился к себе в мастерскую…

Старенький домик из красного кирпича, аккуратно заштукатуренный жёлтым мелом, стоял в самом конце улицы. Он назывался Дом Уотсона[5], как и квартал где жил Гарольд со своей большой семьёй: папой, мамой, братьями, сёстрами… Кто такой был этот Уотсон, и как его звали, и когда он жил, Гарольд не знал. Хотя мальчику это было очень интересно.

Перед домом, за невысоким забором, раскинулся маленький палисадник. В этом маленьком палисаднике рос большущий абрикос и маленькая, тоненькая вишня. А ещё цветы жёлтые, цветы красные, просто цветы…

Абрикосы не растут в Англии. Но этот прижился. Неизвестно откуда он взялся, и кто его посадил возле дома. Эту тайну знал только абрикос…

Узенькая улочка вела от дома к другому дому, большому, с аркой. А через эту арку можно было выйти на главную улицу города. В этом большом доме был салон и швейная мастерская, в которой работали мама и сестра. Это была их мастерская. К ним постоянно приходили заказывать новые платья, шляпки, сумочки. Всё чаще к свадьбе. Поэтому и салон называли свадебным.

А на самой улочке, прямо друг напротив друга, были два огромных сарая. В одном отец Гарольда оборудовал себе лабораторию, а в другом ремонтировал велосипеды и даже собирал мотоциклы… Там было много интересного, постоянно пахло керосином и дымом. Гарольд не любил мастерскую. В мастерской вечно что-то шумело, гудело, сверлило, что хоть уши затыкай.

А вот сбоку от дома было деревянное крылечко. Через эту дверь никогда и никто не входил в дом. И не выходил из него. Всегда ходили через другие двери, через кухню. Поэтому Гарольд давно облюбовал это крылечко для своих игр. И дом казался очень большим, просторным и уютным.

Так казалось Гарри. Ведь он был ещё маленький. Точнее — когда он был совсем маленьким. А когда начал подрастать, то дом становился меньше и меньше. И Гарри всё больше и больше времени проводил, играя в садике, прямо перед тем самым деревянным крылечком, где в друзьях у него был старый садовый гном, узенькая лавочка и какая нибудь книжка. А книжек было много. Они стояли в огромном старом шкафу, перешедшем в собственность к Гарри от папы…

Нет, нет! Папа был жив и здоров, как вы поняли! И он даже не догадывался, что Гарольд считает всё это достояние своим…

Коротко о самом Гарри. Ему было девять лет. Спокойный, слегка важный и серьёзный молодой человек. Он старался быть аккуратным, что у него не всегда получалось. И всегда переживал, когда над ним смеялись. Тогда жизнь была потеряна и он очень стеснялся выходить из детской.

Гарольд был не темный и не светловолосый, сероглазый и совсем не похож на своих братьев, папу, маму и сестёр. Наверное, он единственный из семьи был не похож на всех остальных. Это породило кучу сплетен в Эдмонтоне, в городе, где раньше жила его семья, и слухи докатились до Мелкшама, после того, как папа тут купил дом. Это дало повод бабушке, папиной маме, выговаривать маме Гарольда разные гадости. Но он всё равно любил бабушку. Но ещё больше он любил маму.

Гарольд, собственно и поэтому тоже, предпочитал «гулять» на лавочке, а не с мальчишками. Тут он постоянно перелистывал страницу за страницей то у одной, то у другой огромной книжки с цветными картинками. Это считалось, что он читает. Хотя он читал и перечитывал по нескольку раз всё то, что ему попадалось под руку. Он знал на память всех великих рыцарей Круглого Стола, мог рассказать без подсказки о каждом из них, об их подвигах, о короле Ричарде Львиное Сердце и подвигах Робина Гуда. Даже выдумывал новые подвиги и прослыл величайшим фантазёром на всей улице.

Правда, учитель в школе сказал, что из Гарольда получится или знаменитый писатель, или большой лодырь.

С последним был согласен и сам Гарольд, и папа, и мама, и старший брат Чарльз, и старшая сестра Лилли, и даже Джесси, которая была всего на год старше своего братишки. Про Уильяма вообще не хотелось даже думать. Он, то понимал Гарольда, то смеялся над ним. Ну, во всяком случае Уильям не рассказывал папе, что Гарольд лазит к нему лабораторию, где было ещё больше интересного, чем в библиотеке. Потому что всеми этими проводками и непонятными штучками со стрелочками за стеклом, и без стрелочек, Гарольд с удовольствием делился с самим Уильямом.

Но почему-то никто не считал, что из Гарольда получится писатель. Кроме самого Гарольда…

А вот папа никого не слушал. Гарольд у него был самым любимым сыном. Потому что когда Гарольд родился, как говорили тётушки Гарольда, папины сёстры, то был вылитый папа! И Гарольд это знал!

«Бумагомарака». Так его в шутку называл папа, и подарил ему настоящую печатную машинку, оставшуюся от дедушки. Дедушка, как и раньше мама Гарольда, был учителем, он содержал свой пансион для мальчиков, под Эдинбургом. В этом же пансионе когда-то учился и папа. Мог бы учиться и Гарольд, и Уильям, и Чарли. Но получилось так, что ещё до рождения Гарольда папа и мама уехали из Шотландии. И про Шотландию Гарри знал только по рассказам своих родителей.

После смерти дедушки осталось много интересного. В том числе и эта печатная машинка. Её прислали вместе с книгами и бумагами. И теперь Гарри неумело, осторожно, стучал по клавишам, представляя, что пишет книги. Хотя все его книги были детскими сказочками. Он их прятал в стол, и только «по большому секрету» читал маме. Мама его ласково называла поэтом, в душе гордясь Гарольдом, уже представляя его знаменитым, когда сын вырастет.

А вот Чарли над ним смеялся. Не злобно, по братски. Но Гарольд краснел, и ему бывало по-настоящему стыдно. И как тут не будет стыдно? Возьмётся Гарольд скамеечку починить, замечтается, задумается и ещё больше поломает, да ещё молотком себе все пальцы отобьёт! Попросит его мама посуду помыть, так и чашки с тарелками все грязными останутся, и вода по всей кухне, хоть кораблики запускай. А если Гарольд принимал участие в мытье полов в доме, то можно было кричать «Караул!», потому что там где прошёл Гарольд со шваброй, полы нужно было не просто перемывать, а сушить, да ещё оттирать грязные следы от башмаков Гарольда. И приблизительно по этой же причине, ему никогда не доверяли уборку даже в детской. Ну не мог он понять, что распихивать по углам вещи и игрушки это не наведение порядка! Всё у него было из лучших побуждений, а получалось так, сяк да наперекосяк! Вот Чарли и говорил, что у Гарольда руки-крюки, и не из того места растут. Гарольд обижался, потому что руки у него росли из того места, и он очень хотел уметь мастерить, чинить, быть прилежным, аккуратным, но никто не хотел его учить этому. Мама то понятно, она просто любила Гарольда и сдувала с него пылинки. Папа, если не в отъезде, то запирался у себя в мастерской на целый день, а Чарли с Уильямом больше хихикали над младшим братишкой, а с их смешками да усмешками Гарольд просто не хотел чтобы они его чему-то учили.

Коротко о Чарли. Это старший брат Гарольда. Серьёзный и важный, но в душе остававшийся ребёнком. Чарли самому ещё хотелось играть с младшими братьями, но он заставлял себя этого не делать. Ещё бы! 14 лет! Совсем взрослый!

Гарольд боялся его, но очень любил. Боялся не потому, что Чарли мог его обидеть, а боялся опозориться перед старшим братом. А любил так, что старался во всём походить на Чарли. И если куда надо было идти, то без Чарли… В общем, не любил Гарольд где-то появляться без брата. Он гордо ходил за ним в школе, на улице… впрочем, на улице Гарольду было более скучно, чем кому-то другому.

Гарольд жил в своём мире, который был очень не похож на тот, что его окружает. И тут, в садике, было то самое место, где Гарольда редко кто находил, даже если очень этого хотел.

А ещё, папа сделал Гарольду настоящий дорогой подарок. К школе. Настоящий фотоаппарат, с которым мальчик теперь никогда не расставался. Ему казалось, что он никогда с ним не расстанется. Даже если в фотоаппарате не будет плёнки. А плёнка у Гарольда была, хотя и не часто. Это было дорого, поэтому мальчик чаще просто носил на плече свой подарок, и только уж если очень было нужно, тогда фотографировал. Чарли его научил эту самую плёнку заряжать, а вот насчёт всего остального… в общем, фотокарточки печатать у Гарри не получилось с первого раза. Теперь он часами ждал когда Чарли и папа, в тёмной-тёмной комнате, доведут до совершенства его творения.

Потом родился ещё и Сидней, и жизнь пошла совершенно по другому… Рождение младшего брата было долгожданным, но вот всё что за этим последовало, перевернуло жизнь Гарольда. Он очень любил маленького братика. Но ещё больше — очень любил поспать. По утрам. Особенно когда нужно было идти в школу. А с малышом, который теперь просыпался раньше всех, случайно школы не проспишь!..

…Фредерик только что пришёл в мастерскую и готовился заняться разбитым велосипедом, когда услышал, что к нему пришёл посетитель. На самом входе стоял не кто-нибудь, а секретарь мэра города.

— Здравствуйте, мистер Гудвин! — поздоровался с порога мастерской секретарь мэра, как-то растянув своё «здравствуйте», и притворил двери.

— О, мистер Лэрд! — отложил в сторону инструмент Фредерик и вытерев руки об фартук, смутился.

— Простите, не могу подать Вам руки. Весь в мазуте!

— Ничего, ничего, — прошёл Лэрд и присел на стул, — нас никто не слышит, мистер Гудвин?

— Ну, — подумал Фредерик, — мой помощник уже ушёл домой, а я задержался, как и всегда. Жена сюда не заходит, детям я запретил тут появляться и поэтому тут легко думается, мистер Лэрд.

— Понимаю Вас, — кивнул Лэрд, — у меня серьёзный разговор и не хотелось бы, чтобы нас услышали.

— Сразу к делу? — присел напротив Фредерик, — что-то серьёзное?

Лэрд кивнул.

— Что-то связанное с моей семьёй? — спросил Фредерик.

— Нет, — ответил Лэрд, — я не знаю чем Вы занимаетесь, мистер Гудвин, но знаю Вас как хорошего человека, и вашу семью как порядочных людей. И поэтому посчитал своим долгом сообщить Вам, что сегодня приезжал некто Марлоу, представившийся инженером гражданского флота работающим в Бэлфасте.

— Марлоу? — подумал Фредерик, — я знал одного Марлоу, Джозефа Брюса Марлоу.

— Мэр не стал с ним разговаривать о вас, — протянул Лэрд Фредерику конверт, — но я нагнал его уже на улице и сообщил, что знаком с Вами.

Фредерик взял конверт и открыл его. Там лежало письмо написанное мелким почерком.

— Да! Это его почерк! — обрадовался Фредерик, — спасибо Вам, мистер Лэрд! Чем я вам обязан?

— Ничем, — развёл Лэрд руками, — простите мэра. Он думает не своей головой, а мозгами пастора их церкви. Так, а что же пишет Вам, мистер Марлоу?

— Меня пригласили на работу, — улыбнулся Фредерик, — и благодаря Вам моя семья не останется без хлеба!

— В Бэлфаст?

— Да, — ответил Фредерик, — у них проблемы с электрикой на новом пароходе, и наш общий друг, мистер Эндрюс, вспомнил о моём изобретении, которое я представил в их компанию много лет назад. Тогда его подняли на смех и назвали нерентабельным! А сейчас оказалось, что изобретение не такое уж и нерентабельное. И они его требуют на свой новый пароход!

— Поздравляю Вас, мистер Гудвин, — улыбнулся, кивнув, Лэрд, — и вдвойне поздравляю если это тот пароход, о котором все только и говорят.

— Спасибо, мистер Лэрд, — ответил Фредерик…

…Через час Фредерик занёс ключи помощнику, и едва пришёл домой сказал Августе, что немедленно собирается в дорогу.

— В Бэлфаст, — радостно ответил Фредерик на вопрос куда он уезжает, — на несколько дней. Точнее, пока не закончу работу. Не думаю, что это надолго.

— Ну, — вздохнула Августа, — только обещай писать письма, в которых ты будешь сообщать как у тебя идут дела. Хорошо?

— Каждый день! — ответил тихо Фредерик, — может заработанных денег хватит, чтобы мы немножко обставили этот дом?

Фредерик обнял на прощание детей и уже через час был на пути в ближайший порт…

ИРЛАНДИЯ; БЭЛФАСТ; ЛЕТО 1911 ГОДА

В Бэлфасте Фредерик направился на верфь даже не заходя в гостиницу.

— Гудвин! — рассмеялся Эндрюс, отбросил карандаш на чертёж, и подойдя к Фредерику схватил его в объятия и долго не отпускал.

— И сколько лет мы не виделись? — спросил Эндрюс, наконец отпустив Фредерика.

— Пожалуй… десять, Томас! Это точно! — усмехнулся Фредерик.

— Ты уже устроился? — спросил Эндрюс, посмотрев на Фредерика прищурив глаз.

— Я сразу сюда, как только Марлоу появился в нашем боро, — ответил Фредерик.

— Это правильно, — кивнул Эндрюс, — не стоит тратить деньги на гостиницу! Я сам устрою тебя, за счёт компании. Ну, а чем занимаешься? — спросил он.

— Да всё тем же, — ответил Фредерик.

— Изобретатель и рационализатор, не так ли? — усмехнулся Эндрюс.

— Ну, как-то так, — подумал Фредерик.

— Посмотри сюда, — позвал его к чертёжному столу Эндрюс.

Фредерик поставил маленький саквояж у порога, и подошёл к столу, на котором Эндрюс раскладывал новый чертёж.

— Наш электрик сделал всё по старинке, — сказал Эндрюс, — но в этой всей схеме есть один изъян. И он серьёзный. И уже даёт о себе знать. Тут сотни лампочек в каждом помещении на «Титанике». Но мы не можем себе позволить по одному выключателю на каждую из них. Логично? Это глупо, Фредерик, согласись!

— Во всяком случае неудобно, — кивнул ему Фредерик, — то есть компания вспомнила про мою систему плавких предохранителей?

— Совершенно верно! — ответил Эндрюс, — и не только! Мы хотим доверить тебе всю систему обеспечения парохода электроэнергией.

— Заманчиво звучит, — удивился Фредерик, — но на это понадобится много ресурсов.

— Не вопрос, — ответил Эндрюс, — я рассказал о тебе Пирри, и он в приказном порядке распорядился выдернуть тебя сюда на любых твоих условиях. Сроки уже поджимают. «Титаник» уже спущен на воду, но стоит в полной темноте.

— Понимаю, — сказал Фредерик, — я сделаю всё что смогу. Но согласится ли на мои условия владелец верфи?

— Я познакомлю тебя с Пирри, — ответил Эндрюс, — с ним можно договориться и запомни, что он не жадный! Можешь смело заказывать всё, что тебе нужно, и говорить сколько тебе будет нужно рабочих…

…Лорд Пирри был уже старый человек. Немногословный, можно сказать лаконичный и рассудительный. Он больше слушал, чем говорил и больше давал ответы, чем спрашивал.

Вот и сейчас он долго выслушивал Эндрюса, потом перевёл взгляд на Фредерика и кивком головы показал ему, чтобы тот говорил. И слушал Фредерика ещё дольше чем самого Эндрюса. Больше молчал, переспрашивая лишь время от времени о терминах казавшихся ему непонятными.

— И так, мистер Гудвин, — наконец выслушал он Фредерика, — сколько Вам понадобится рабочих и сколько нужно средств, чтобы осветить «Титаник» полностью?

— Пожалуй, милорд, начну со средств, — протянул Фредерик, лорду Пирри, свёрнутый вчетверо лист бумаги, — мы с мистером Эндрюсом, сразу после моего прибытия на верфь, уже подсчитали смету расходов. Тут данные без учёта заработной платы рабочим.

Пирри взял лист, развернул его и читая поглядывал то на Эндрюса, то на Фредерика.

— Нет проблем, — отложил он в сторону расчёты Фредерика, — Исмей оплатит всё что будет необходимо. Скажу вам по секрету, джентльмены, он болен идеей, которая мне совершенно не по душе. Исмей хочет построить тот самый пароход, «Титан», и я с трудом убедил его изменить, хотя бы, имя парохода.

— Из той книги? — переспросил Фредерик.

— Именно, и мы воплощаем фантастику, — кивнул Пирри, — не знаю к чему это приведёт, но автор заразил его своим фантастическим кораблём из «Тщетности».

— Недавно, я эту же книгу подарил своему сыну, — ответил Фредерик.

— Надеюсь, что он не заболеет так как заболел Исмей, — усмехнулся Пирри, — хотя, — подумал он, — у него всё впереди. По крайней мере он будущее будет строить в будущем и не станет пытаться победить время. Хотя Брюсу очень удобно побеждать природу на деньги мистера Моргана. А что ваш мальчик? Не изъявлял желания осуществить нечто подобное?

— Трудно сказать, что у него на самом деле на уме, — улыбнулся Фредерик, — пока что усиленно штудирует учебники по физике и механике.

— Вот это правильный подход, — кивнул Пирри.

Он помолчал.

— А Вы уже видели бригаду наших электриков? Что Вы о них думаете, мистер Гудвин?

— Да, я видел их и ознакомился с их квалификационными характеристиками, — ответил Фредерик, — скажу честно, что ни один из них не подходит для выполнения данной работы. Я хотел бы просить Вас, милорд, заменить их.

— Вот как? — удивился Пирри, — а есть другие кандидатуры?

— Конечно, милорд, — кивнул в ответ Фредерик, — при чём тут, в Бэлфасте. Понадобится значительно меньше людей и эти люди, я думаю, не откажутся нам помочь. Я говорю о сотрудниках инженерного бюро мистера Уильяма Парра.

— Кто такой мистер Парр и почему я о нём не знаю? — посмотрел Пирри на Эндрюса, — и чем его сотрудники лучше наших электриков?

— Мистер Парр, о котором идёт речь, — ответил Эндрюс, — набирает к себе на работу только специалистов высшего уровня, как правило с образованием и квалификацией. Его клиентами являются очень богатые люди со всей Ирландии и Шотландии. Он уже имел дело с электрификацией пароходов.

— Наших?

— Нет, наших конкурентов, — уточнил Эндрюс, — он работал на строительстве «Лузитании». Но наш проект на порядок современнее.

— Гм, — подумал Пирри, — и что же мешало нам задействовать в работе мистера Парра с самого начала? Почему такой специалист до сих пор не в нашем проекте и не в доле от нашего строительства?

Эндрюс криво улыбнулся и усмехнулся.

— Ну Вы же знаете ответ, милорд? Это совет наших директоров, которые очень далеки от кораблестроения, но зато близки к церкви.

Эндрюс немного помолчал.

— Мистер Уильям Парр — католик, и предоставляет работу только католикам, и надобно сказать, что проблем с кадрами у него нет и не было никогда.

— Зато они есть у нас! — усмехнулся Пирри, — из-за идиотского кадрового подхода членов совета директоров! Мы строим корабль, а не собор!

Пирри рассмеялся.

— Немедленно заключайте контракт с мистером Парром и всей его бригадой! Ходовые испытания должны пройти в срок и дату первого рейса «Титаника» из-за религиозных убеждений и атавизмов общества ни я, ни Исмей, ни Морган, переносить не собираемся!

Он посмотрел на Фредерика.

— В Ваших руках судьба «Титаника», мистер Гудвин. С этой минуты, доктор Гудвин, Вы главный инженер-электрик строящегося лайнера и подчиняетесь непосредственно мистеру Томасу Эндрюсу. Я думаю, что ирландцы Вас полюбят.

Пирри подумал и перевёл взгляд на Эндрюса.

— Остальные электрики теперь просто помощники новых. Сообщите им, что на заработную плату это никак не повлияет. Удачи, джентльмены и я верю в вас…

АНГЛИЯ; МЕЛКШАМ; ОСЕНЬ 1911 ГОДА

В тот день, Гарольд допоздна перелистывал очередную огромную книжку с красивыми картинками в садике.

Фредерик показался в переулке ближе к вечеру.

— Папа! — заметил отца Гарольд и гордый от счастья, что именно он первый увидел папу, а не Уильям и не Джесси, бросился к отцу через весь переулок.

— Сынок! Гарри! — остановился Фредерик, поставил чемодан и на ходу поймал сынишку, подхватив его словно маленького.

— Я так соскучился, папа! — обнял отца Гарольд и повис у него на шее.

— А ты больше не поедешь никуда? — спросил Гарольд стараясь пожурить Фредерика.

— Никуда, — ответил Фредерик, — ну давай я поставлю тебя на землю, а ты поведёшь меня домой? Здоровый ты уже стал! — рассмеялся он и опустил Гарольда на дорогу.

— Что дома? Больше не прыгал в грязные лужи? — спросил Фредерик, подмигнув сыну.

— Не-а, я теперь с ними на речку не хожу! — торжественно объявил Гарольд и потащил Гарольд Фредерика за руку домой…

…Наверное, быстрее чем сейчас, старый почтальон Френсис Даллес ещё никогда не бегал. Он проделал путь от почты до мэрии, где у него сломался велосипед. Френсис упал на дорогу, спешно собрал разлетевшиеся по улице письма и газеты, после чего бросил своего «железного коня» и побежал дальше пешком.

Почти не разбирая дороги он влетел в арку, за которой начинался Квартал Уотсона и остановился только увидев Фредерика, которого тянул домой Гарольд.

— Мистер Даллес? — остановился, услышав что его окликнули и удивлённо посмотрел на почтальона Фредерик.

— Иди домой, я сейчас зайду, — сказал Фредерик сыну.

— Ну папочка! Пошли! — остановился обижено мальчик.

— Скажи маме, чтобы готовила чай, — подмигнул ему Фредерик и Гарольд, тяжело вздохнув, послушно направился к дому один, оборачиваясь в сторону оставшегося на улице Фредерика.

В ответ, почтальон протянул вперёд руку, тяжело дыша, стараясь что-то сказать.

— Вам плохо, мистер Даллес? — подошёл ближе Фредерик к почтальону.

— Мы можем с Вами где-то поговорить, мистер Гудвин? — словно выдохнул почтальон, стараясь говорить как можно тише.

— Пройдёмте в дом? Отдохнёте, выпьете с нами чая, — предложил Фредерик, но почтальон замахал рукой и закружил головой.

— Нет… мистер Гудвин… так, чтобы никто нас не услышал, — прохрипел он и посмотрел назад, — это вопрос жизни и смерти… он касается всех вас….

— Ну… — подумал Фредерик, — идёмте в мастерскую?

— Отлично, — вздохнул почтальон, кивнув, — идёмте… скорее…

Фредерик повёл его к мастерской и заведя внутрь усадил на стул.

— Что случилось, старина? — спросил Фредерик подав старику стакан воды.

Почтальон жадно выпил воду, вернул стакан Фредерику и глянув на двери молча указал, чтобы Фредерик их закрыл.

— Заприте, — прошептал почтальон.

— Что такое? — закрыл двери Фредерик и присел напротив Даллеса.

— Вам нужно уезжать, мистер Гудвин, — тихо сказал почтальон глядя на Фредерика, — и срочно. Вас ищут.

— Кому я понадобился? — не понял, удивившись, Фредерик.

— Не знаю кто именно они такие, но явно не полицейские, — ответил полушёпотом почтальон.

— Что случилось? — изменился в лице Фредерик, — неужели настолько серьёзно?

— Серьёзно, — кивнул почтальон, — сегодня на почту, где-то час назад, заехали трое в штатском, не местные, местных, даже из графства, мы всех знаем, — постучал он пальцем у виска, — вели себя нагло, я бы сказал — как у себя дома! Наш начальник был бледный, словно мальчишка перед поркой. Они перерыли все журналы регистрации корреспонденции и выписали всё что касается Вас лично и Вашей достопочтенной супруги. Особенно их интересовала Ваша переписка с мадам Кюри и доктором Николой Теслой.

— Гм, — удивился Фредерик посмотрев в пол, — а они спрашивали что-то?

— Спрашивали, — кивнул почтальон, — читаем ли мы Вашу переписку с заграницей, как полагается. Каждой курице известно, что мы этого не делаем из уважения к своим соседям, но начальник соврал, занервничал и разумеется ему не поверили. Я его спас, сказав, что не разбираемся мы в ваших научных терминах и не можем сказать о чём вы там переписываетесь. Но и тут они не поверили. Они всё про нас знают! Про каждого! И потребовали, чтобы мы впредь пересылали все Ваши письма к ним в Лондон.

— И кого же я так заинтересовал? — расстроился Фредерик.

— Я скажу кого, — шепнул почтальон, — это были ищейки военного ведомства. И настроены они были очень недружелюбно.

— Контрразведка? — посмотрел на него Фредерик.

— Они самые, — кивнул почтальон, — вам нужно бежать, куда нибудь подальше, на самое дно. Я знаю Вас и Вашу семью как порядочных людей. И прекрасно вижу, что из Вас такой же шпион, как из меня принцесса Мозамбика. У Вас замечательная супруга и прекрасные дети. Страшно представить их судьбу, если с Вами что-то случится. Бегите, мистер Гудвин!

— Что же мне делать? — растерялся Фредерик, — незаметно не уехать из Мелкшама.

— Ну, если Вы решили бежать тихо и быстро, — прищурив глаз посмотрел на Фредерика почтальон, — даже прямо сегодня, то я поговорю со своим братом, Эдди. Он доставит Вас туда куда скажете, абсолютно безвозмездно.

— Да ну мы заплатим… — начал было Фредерик.

— Прекратите это, мистер Гудвин, — успокоил его почтальон, — ваша семья столько для нас сделала, что пожалуй вы на сто лет вперёд оплатили даже молебны за ваше здравие в нашей церкви.

— Главное, чтобы не мессу за упокой, — проговорил расстроенно Фредерик, — спасибо Вам, мистер Даллес, — посмотрел он на почтальона, — я думаю, поговорите со своим братом. Пусть запрягает дилижанс и подъезжает к нам сегодня в полночь.

— Да, мистер Гудвин, — кивнул почтальон, — как скажете.

Он поднялся и подошёл к двери.

— Мистер Даллес, — окликнул его Фредерик не вставая.

— Да? — обернулся старик.

— Прошу Вас, отправьте телеграмму моей сестре, в Фулем, — попросил Фредерик, — напишите, что мы погостим у неё до Пасхи. Выезжаем срочно, всей семьёй. Адрес не сложный. Улица Вернон, дом 10.

— Замечательно, мистер Гудвин, — кивнул, облегчённо улыбнувшись, почтальон, — я рад, вам есть куда ехать и самое главное. Буду знать, что говорить если спросят куда же вы все пропали так внезапно.

— Именно, — ответил Фредерик.

…Гарольд проснулся от того, что его разбудила мама и сразу же приказала одеваться.

В детской было темно, и Гарольд сквозь тусклый свет падающий в окна из ночи рассмотрел Уильяма и Чарли, которые молча собирали в темноте свои вещи.

— Мамочка, что случилось? — испугался Гарольд и посмотрев на двери заметил стоявшую там, перепуганную Джесси.

— Я боюсь, мамочка, — прошептала Джесси и у Гарольда сильно заколотилось сердце.

— Быстрее, Гарри, — ответила Августа поднимая мальчика.

— Зачем мы встали среди ночи? Мы куда-то едем? — проговорил тихо мальчик.

— Да, мы уезжаем, срочно, — сказала Августа.

— Но почему? — удивился Гарольд.

— Так надо, — ответила Августа, — надо срочно уехать.

Гарольд встал, подошёл к стулу на котором были свалены в кучу его вещи и обернулся к маме.

— Но я не хочу никуда ехать! — заявил он, но голос Джесси заставил его проснуться и начать быстро одеваться.

— В доме привидения, — заплакала Джесси и подойдя к Августе прижалась к ней.

— Привидения??? — испугался мальчик, — но я их не видел!

— А их не нужно видеть, — ответила ему Августа, — они хотят вас украсть.

Гарольд осмотрелся.

— Уилл! Ты слышал!? — чуть не закричал он.

Уильям уже собрался и вслед за Чарли направлялся к дверям.

— Ты если сейчас будешь нюни распускать, то я сам тебя украду! — сказал Уильям и важно проследовал за братом.

— Не надо меня воровать! — проговорил испуганно Гарольд и почти на ходу одеваясь побежал за братьями.

Августа присела на кровать Гарольда и прижав к себе Джесси, заплакала.

— Мамочка, что это? Почему мы уезжаем? Это игра такая? — прошептала девочка уткнувшись лицом в маму.

— Игра, — вздохнула Августа, — пойдём, дорогая. Дилижанс не будет нас долго ждать…

…Дилижанс пронёсся по ночному городу и уже через несколько минут растворился в безлунной, пасмурной, осенней ночи.

Гарольд выглянул в заднее окошко и мысленно попрощался с Мелкшамом, который он так любил и который так спешно, непонятно почему, должен был покинуть.

Уильям заснул сидя, прислонив голову на плечо Чарли. Джесси уже давно спала, а Гарольд крутился, крутился, пока ему это не надоело. Он удобно расположился между папой и мамой, и как-то незаметно для себя, заснул.

Его разбудил Фредерик, когда на улице уже было светло и шумно. Они приехали в какой-то город. В какой именно Гарольд не знал.

— Вставай, соня, — услышал мальчик голос отца, — теперь мы будем жить тут…

Бросили всё. И садик. И дом. И свадебный салон, в котором Лилли и мама обшивали местных модниц. И мастерскую с лабораторией. Всё было брошено, продано за бесценок и Гарольд опомнился только на новом месте, в небольшом доме у своей тётушки, почти рядом с Лондоном… Там не было ни садика, ни садового гнома, ни огромного абрикоса. Даже лавочки не было. Потому что сразу за порогом уже была улица.

На вопрос Гарольда «почему?» папа сказал, что в их доме завелись привидения, страшные, и что эти привидения могут Гарольда украсть.

Гарольд даже испугался, и теперь, по ночам он вздрагивал от каждого шороха. Но этими шорохами всегда оказывался Уильям или Чарли.

В общем, в папины привидения поверили только Гарольд и Джесси. Почему так быстро собрались и уехали, Гарольд так и не узнал.

ПРИГОРОД ЛОНДОНА. ФУЛЕМ[6]. ОКТЯБРЬ 1911 ГОДА.

— Ну, уж погостим у тебя, сестра, — с порога поздоровался с сестрой Фредерик.

Сестра только неловко улыбнулась.

— Здравствуй, милый брат! — выдавила из себя она и обняла Фредерика, — не ожидала, ей-богу не ожидала, что этот старый дом снова оживёт!

— Ах племянники, родные вы мои! — посмотрела она на детей и бросилась обнимать всех.

Эта тётушка, не худая и не толстая, в шляпке, под которой были спрятаны чёрные вьющиеся волосы, почему-то всегда казалась Гарольду и хорошей и плохой одновременно. Он не любил её взгляда, напоминавшего взгляд змеи, особенно когда она смотрела на Гарольда.

Но ещё больше он не любил, когда тётушка начинала его поучать, обязательно посмеиваясь и язвительно унижая мальчика, всегда стараясь вызвать у него чувство вины за то, что Гарольд нет-нет да оказывался умнее и сообразительнее её детей.

Её дети и сейчас выглядывали из-за спины, вроде и радостно, но в то же время Гарольд без труда мог прочитать в их глазах недовольство и раздражённость.

Это были Алэсдэйр, или просто Алэс, и его сестра Нормина. Алэс был слегка нагловатый, а Нормина всегда больше молчала и буквально убивала своей немногословностью. Даже со своей матерью она разговаривала в полголоса и глядя исподлобья. Вот и сейчас она смотрела на Гарольда исподлобья, и Гарольд даже отвернулся, чтобы она не разглядывала его.

— А где Стини? — услышал Гарольд голос отца.

Стини — это был муж тётушки, дядюшка Гарольда. Гарольд, когда был совсем маленький, любил своего дядю и всегда с нетерпением ждал встречи с ним. Но потом понял, что дядюшка вовсе не желает его видеть. Хотя он никогда не обижал Гарольда, но чем старше Гарольд становился, тем злее ему казался взгляд дядюшки.

Когда-то дядюшка Стини был моряком. Потом нанялся на королевскую службу и стал лесником. Он убивал зверей, а Гарольду было очень жалко зверушек. И каждый раз, когда дядюшка возвращался из леса, принося убитых птиц и зверей, Гарольд ночь напролёт плакал. Его никто не понимал и ругали за то, что мальчик плачет, мешая спать другим. И Гарольду всё больше и больше начинало казаться, что вокруг все люди злые. Поэтому он становился всё больше и больше нелюдимым и ни с кем не хотел дружить…

— Ну уж извини, у него служба, — ответила Фредерику тётушка, — ну вы проходите, размещайтесь, заносите чемоданы. Или так и будете стоять в дверях?

В дверях никто стоять не хотел и дом очень быстро оживился.

— Пока вы тут, — услышал Гарольд голос тётушки, — мы переезжаем в дом к Элизабет. Вы люди городские, к садам непривычные, а там надо работать каждый божий день!

Этот «божий день» был произнесён так торжественно, что Гарольд чуть не засмеялся. Ему стало понятно, что тётушка решила прибрать к рукам большой особняк другой отцовой сестры, которая жила в России, и лишь наездами навещала бабушкино и дедушкино имение под Эдинбургом. А всю его семью тётушка решила затащить сюда, в малюсенький домик, в бедный район, где жили только протестанты.

— Зато к столице ближе! — радостно улыбаясь, продолжала говорить тётушка, — народ тут деловой и тебе, Фредерик, будет тут удобнее заниматься своими науками, чем в провинции.

Отец только соглашался, а тётушка не давала никому вставить в разговор слова, сразу же перебивая и начиная расхваливать дом и этот грязный городишко с названием Фулем.

Гарольд постоял, послушал тётушку и махнул рукой. Он не любил шум. Шум очень раздражал мальчика. Голова начинала кружиться, а потом болеть. Он оставил взрослых и поднялся на второй этаж, где Уильям уже осваивал детскую.

Гарольд открыл шкаф и тут же отскочил. Дверь захлопнулась прямо у него перед носом, вырвавшись из руки.

— Не лезь сюда! — оттолкнул его Алэс, — пока тут мои игрушки — не лезь сюда! — повторил Алэс и снова толкнул Гарольда.

— Да не очень-то и надо, — отвернулся, обидевшись, Гарольд и отошёл.

— И вообще, чтобы на моей кровати не спал! — крикнул ему вслед Алэс, — это мой дом и мои вещи!

— Но вы же уезжаете отсюда, — совсем обиделся Гарольд. Он и так не любил своего двоюродного брата, потому что тот был, как ему казалось, жестоким. А тут ещё и такая обида.

Гарольд надулся.

— Ничего, что я вообще приехал со своей семьёй? Может мне лучше было остаться в Мелкшаме?

— Лучше бы оставался! — ухмыльнулся Алэс, — да ты вообще не Гудвин и только случайно носишь нашу фамилию!

— Чего??? — опешил Гарольд и глянул на оторопевшего Уильяма.

— Ну, ты это, — посмотрел Уильям на Алэса, — говори, да знай меру.

— Случайно! — повторил Алэс, — и поэтому ему нечего спать на моей кровати! Пусть на ней лучше Чарли спит!

— Не очень-то и хотелось! — кинул ему в лицо Гарольд и отвернулся.

— Хм… — снова ухмыльнулся Алэс.

— Ты чего такой злой, когда видишь брата? — посмотрел Уильям на Алэса, — не смей обижать Гарольда!

— Гарольда! Брата! — злобно рассмеялся Алэс, — если бы он был наш, то его назвали бы Гарри!

— Он и так Гарри! — закричал Уильям.

— Он Гарольд! — смеялся в ответ Алэс.

— Замолчи!

— Сам замолчи!

— Ты тупая деревенщина!

— А ты подстилка протестантов!

— Мы католики!

— Заткнись!

— Сам заткнись!

Мальчишки уже готовы были подраться, но тут они замолчали. Гарри заплакал, растолкал их и выбежал из комнаты, побежав в дальний угол коридора, и забился там за огромный комод.

Скандал прекратился. Через несколько минут послышались шаги, голоса тётушки и отца, и в детскую вошла тётушка Гарольда, а следом за ней Фредерик.

— Что случилось? — услышал Гарольд.

— Алэс сказал, что Гарольд только случайно носит нашу фамилию… — услышал голос Уильяма Гарольд.

— Неправда, он не мог такого сказать, — спокойно ответила тётушка.

— Не мог! Не мог! — закричал Алэс, — это неправда! Я не это имел ввиду!

— Ну он же сказал… — виновато произнёс Уильям.

— Ладно, — послышался голос Фредерика, — думаю дети разберутся сами.

— Я тоже так думаю, — ответила тётушка, — ну, счастливо вам оставаться, идём Алэс.

Они вышли из коридора. Когда взрослые скрылись на лестнице, Алэс повернулся к Гарольду и показал ему язык.

— Бастард! — громко прошипел Гарольду Алэс и побежал следом за матерью…

Фредерик не сразу нашёл заплаканного от обиды и оскорбления Гарольда. Гарольд не хотел выходить из своего укрытия и отворачивался от отца, не давая себя даже тронуть.

— Ну что ты, Гарри, — присел Фредерик.

— Ты… как ты мог… — заплакал Гарри.

— Ну, ну, — наконец обнял сына Фредерик, — есть моменты, когда лучше не спорить.

— Он сказал ужасные вещи про меня, и значит про нашу маму… — прошептал Гарольд, прижавшись к отцу, — он сказал, что я не твой сын…

— Это неправда, — ответил Фредерик.

— Что неправда? Он это говорил! — сказал Гарольд.

— Я верю, что он говорил, — сказал, успокаивая его, Фредерик.

— А почему ты не поверил Уильяму?

— Я поверил. Но нам не нужен был скандал с твоей тётушкой.

— Но он такие гадости мне говорил… Я его ненавижу! — стиснул зубы Гарольд.

— Ты мой сын, — обнял его Фредерик, — и всегда им был.

— Правда? — посмотрел в лицо Фредерику Гарольд.

— Правда, — улыбнулся ему и кивнул Фредерик, вытерев Гарольду слёзы, — ты мой самый любимый, и самый лучший сын.

— А Уильям, Чарли и Сид? — спросил мальчик.

— И они тоже, самые любимые и лучшие! Ведь у меня других, кроме вас, нет? — снова улыбнулся Фредерик.

Гарольд прижался к отцу и заплакал. — Я тебя так люблю, папочка…

…В новой школе, в этом небольшом городке со странным названием Фулем, который называли то Фулемом, то Фулхэмом, то Фулхеймом, Гарольда встретили неприветливо. Первый день в новой школе запомнился ему навсегда.

— Фууу! Католик-вонючка! Католик-вонючка! — хором разразился класс, едва Гарольд переступил порог.

Он застыл, посмотрел на других детей и опустил глаза.

— А ну тихо! — крикнул на всех учитель и класс замолчал.

— Садись сюда, — указал Гарольду на свободное место учитель и едва мальчик сделал первые пару шагов между рядами, как тут же упал, споткнувшись о чью-то ногу.

Все опять громко засмеялись. Гарольд встал и посмотрел на обидчика, а потом на учителя.

— Прекратите! — крикнул учитель, — присаживайся, — спокойно он сказал Гарольду.

Гарольд молча кивнул и присел за самую заднюю парту.

— Вам было дано задание учить шестьдесят шестой сонет Уильяма Шекспира, — начал учитель и присел на своё место, посмотрев на учеников, — есть смелые?

Класс молчал.

— Хорошо, — открыл он классный журнал.

— А пусть новенький покажет! — крикнул кто-то с места и дети снова засмеялись.

Гарольд почувствовал себя смешной картинкой из газеты. Он опустил глаза и покраснел.

— Новенький? — переспросил учитель, — это кто там такой умный? — посмотрел он снова на класс.

— Может ты будешь проводить урок?

Умный моментально затих.

— Ну хорошо, — согласился учитель, — Гарри, ты можешь рассказать этот сонет?

— Да, сэр, — поднялся с места Гарольд.

— Прошу, — кивнул учитель.

— Зову я смерть, я до смерти устал, — начал Гарольд, — от гордости, идущей в приживалки…

Поняв, что его слушают, он заговорил громче…

— …от пустоты занявшей пьедестал, От вымученной веры из под палки, От срама орденов и галунов, От женщин, тех что смолоду пропали, От силы под пятой у болтунов, От мудрого величия в опале, От вдохновения исподтишка, От простоты, в которой нету прока, От знания в руках у дурака, От чистоты в служанках у порока… …Устав душой ушёл бы я совсем, Но как мне вас покинуть с этим всем…

— Молодец, — немного помолчал учитель, — садись.

Гарольд присел на своё место. Учитель посмотрел на класс.

— Судя по всему у других нет смысла спрашивать? — он обвёл глазами детей, — стыдитесь, англичане…

…Едва прозвенел звонок с урока, и учитель вышел из класса, как Гарольда обступили мальчишки.

— Ты чего тут умничаешь! — начал один из них, — хочешь показать, что ты умнее нас?

— Ничего я не хочу… — ответил Гарольд, не вставая с места, только испуганно поглядывая на своих новых одноклассников.

— Ты откуда вообще приехал! — наперебой начали орать другие.

— Из Мелкшама…

— Ну и вали к своим католикам в Мелкшам!

— Чего ты к нам приехал!

— Разве я виноват… — начал было оправдываться Гарольд.

— Католик-вонючка! — закричал кто-то.

Гарольд попытался встать, чтобы выйти из класса и найти Уильяма, но тут же получил удар кулаком в лицо и был сбит с ног.

— А! — закричал Гарольд и закрыл руками лицо.

Его прижали к полу и начали бить ногами, очень сильно и больно. А после удара в живот у него перехватило дыхание и кричать он уже не мог.

— Снимайте с него штаны! — услышал он чей-то крик, — шотландцы ходят в юбках, как девчонки! Дайте ему юбку!

— Вот тебе юбка! — швырнули ему на голову половую тряпку.

Гарольд почувствовал, что с него стягивают штаны, а кто-то задирает ему в подмышки рубаху, и сейчас наступят минуты страшного позора. Он убрал руки от лица, схватился изо всех сил за штаны и потянул их назад, вверх.

Швы на штанах затрещали, но даже после того, как ему ударили каблуком прямо под глаз, он не отпустил их… Сильнейший удар в живот заставил его сжаться. Мальчик стиснул зубы и не издавал ни звука.

В коридоре прозвенел спасительный звонок…

— Ну ты зверь… — затихли мальчишки.

Гарольд лежал в тишине.

— Что тут происходит? — услышал он голос учителя и медленно поднялся, одной рукой придерживая рваные штаны, а другой вытирая кровь с лица.

Он глянул на всех и направился к выходу из класса.

— Тьфу на тебя! — крикнул кто-то.

— Иди, целуй башмаки своему Папе! Тьфу!

— Тьфу! Вали к своим католикам!

— Тьфу на вонючку!

— Пошёл отсюда, католик!

В Гарольда начали плевать. Он ничего не говорил и старался не смотреть на своих обидчиков. Он даже не заплакал. Подойдя к двери, Гарольд остановился, посмотрел на учителя и молча вышел из класса…

По улице мальчик шёл медленно, делая вид, что никого не замечает. Холодок бил в разбитый нос и Гарольду хотелось побыстрее спрятаться и никого не видеть, и чтобы его никто не видел. Ему было и стыдно, и обидно, и страшно…

Дома он молча заперся в детской и, злобно швырнув курточку прямо на пол, забрался под кровать, где его, как показалось мальчику, никто не сможет найти…

Мама вернулась не скоро. Под кроватью Гарольда обнаружила Джесси, очень испугалась и начала кричать и звать маму. Только тогда Гарольда вытащили и мама сама закричала и заплакала, увидев жестоко избитого Гарольда…

Он долго сидел и ничего не рассказывал, мама быстро успокоилась и делала ему примочки, но глаз всё равно заплыл и распух.

Штаны зашили, курточку отстирали, а фингал так и продолжал сиять. А ближе к вечеру домой вернулся папа.

— Гарри, — посмотрел он на сына, — я сегодня видел учителя, — и Гарольду показалось, что его душа упала в пятки.

— Ты должен был сегодня пойти в школу, — продолжал отец, — а в школе тебя не было. Это как?

Гарольд опустил глаза и поднялся со стула.

— Ну и зачем мы молчим? — посмотрел Фредерик на сына.

— Ага! — разразился Чарли, — я же говорил, что он врёт! В нос на улице от местных получил и боится! Трусишка! Неужели не можешь сдачу дать! А?

Гарольд глянул на брата.

— Я не боюсь… — пролепетал он и снова опустил глаза.

— Что случилось? — спросил Фредерик, присев на корточки возле Гарольда, глянув ему в лицо.

— Учитель врёт! Они били меня за то, что я неправильный, — расплакался Гарольд, — и плевали в меня. А он ничего не сделал!

— Ну и? Ты не мог просто убежать?

— Не мог, — покрутил Гарольд головой, — их было много, папа! Их было человек двадцать! А он просто смотрел! Что я им такого сделал!?

— Мда, — поднялся Фредерик, — после такого, я думаю, в школу ты больше не пойдёшь.

Гарольд взглянул на отца.

— Буду как Джесси?

— Джесси тоже не пойдёт. Прежде всего потому, что тут нет школ для девочек, а ближайшая аж в Лондоне, — ответил Фредерик, — она будет туда ездить с мамой, а вот что с тобой делать? — снова глянул он на сына.

— Не знаю, — ответил Гарольд и опять расплакался, — папочка, прости меня за то что я такой неудачный!

— Ха! — рассмеялся Чарли, — ещё и нюня!

Уильям молча слушал и смотрел на братьев, то на одного, то на второго.

— Чего головой крутишь? — спросил его Чарли.

— Да вот думаю, — ответил Уильям, — а если мы этих шпингалетов поодиночке выловим и надаём им тумаков за Гарри, ты со мной?

— Хм, — не то усмехнулся, не то прорычал Чарли, — чтобы они потом на нас своих папочек натравили? Это тебе не Мелкшам, Уилл![7]

— А ещё говорил, что я трус! — вскричал Гарольд, рассерженно посмотрев на Чарли, — да ты сам трус! Ты не можешь защитить меня, а только смеёшься, когда мне больно! Зачем я вообще родился!? Чтобы меня все пинали за то, что я католик? Да? Был бы у меня настоящий брат, он бы так не говорил!

Гарольд убежал наверх, захлопнул дверь в детскую и, упав на кровать, расплакался.

— Приезжать сюда было нельзя, а оставаться там тоже было нельзя, — расстроенно проговорил Фредерик и присел за стол.

— Не смей его обижать, Чарли, — строго произнёс Фредерик, глянув на старшего сына, — он не такой как все. Он мечтатель. Он добрый и наивный. И привык доверять людям. Это моя вина в том, что он стал таким. Что из него теперь вырастет?

Отец задумался.

— Давай лучше мы будем тебе в мастерской помогать? — тихо попросил Уильям отца.

— Чтоб в мастерскую — ни ногой! — глянул в ответ Фредерик.

— Почему? — не понял Уильям.

— Потому что я так сказал, — в пол голоса ответил Фредерик и на минуту замолчал, — если хочешь мне помочь, — добавил он, — иди успокой Гарри.

— Да, папа, — кивнул Уильям и пошёл в детскую, вслед за Гарольдом.

— Что у тебя? — Фредерик перевёл взгляд на Чарли.

— А мне что делать? — ответил Чарли, — меня взяли учеником на завод, в соседнем квартале.

— Хорошо, — Фредерик облегчённо вздохнул, — поработаешь пока, а там будет видно.

— Почему это, пока? Разве нам не нужны деньги? — удивился Чарли.

— Мне нужно, чтобы ты защищал своих братьев, а не унижал бедного Гарри, — словно не слыша его сказал Фредерик.

— Но он должен расти мужчиной, папа! — воскликнул Чарли.

— Если его унижать, из него вырастет тряпка. Понял? — посмотрел Фредерик на сына.

— Понял, — пробурчал Чарли в ответ.

На следующий день Гарольд в школу не пошёл. Он вообще две недели не выходил из дома, стесняясь своего фингала. Потом фингал начал сдуваться, исчезать и скоро пропал совсем.

Тогда Гарри начал гулять. Сада тут не было, было шумно, и мальчик полюбил ходить за город, где обнаружил небольшой родник из которого бежал тонкий ручеёк.

Гарольд попытался там строить плотину, но это ему скоро надоело. Он просто сидел возле родника, смотрел на воду, и вдруг он обнаружил у себя необычный талант. Он умел сочинять настоящие стихи! Маленькие, простенькие, но самые настоящие. Не такие как раньше. Они ему понравились. Мальчик решил сюда приходить каждый день, подумав, что этот родник волшебный. И конечно же без Уильяма. А Джесси и сама не могла. Она сидела с младшим братиком. Что делала Лилли, Гарольд не знал, потому что Лилли никогда ему ничего не рассказывала, а друзей больше у Гарольда и не было.

«Плохой город», — решил Гарри и размечтался, как он обязательно когда-нибудь, уедет из Фулема, встретившего его так неприветливо…

…После Мелкшама и его приветливых соседей с их посиделками и тортиками, фулемские обыватели стали откровенным шоком для Августы и всех, без исключения, детей. С первого же дня местные барышни Августу долго изучали, провожая взглядами, молча, после чего шёпотом принимались её обсуждать, не особо подавая признаки хоть малейшего дружелюбия. И предметами разговоров становилось всё. От шляпки до походки, от возмущения появлением католички до откровенной зависти. И каждый поход в лавку за продуктами становился настоящим испытанием. Особенно угнетало то, что зачуханые обитатели улочки, в рваных башмаках и с грязными ушами, корчили из себя «белую кость и голубую кровь».

Читать тут никто не умел, но вот писать не уставали…

Где-то через неделю в дверь постучали. На пороге стоял полицейский. Он молча оценил Августу и так же молча, кивнув, прошёл в дом.

— Здравствуйте миссис Гудвин, — хмуро поздоровался полицейский, — на вашу семью поступают жалобы.

— Жалобы? — удивилась Августа.

Выбежавшая с кухни Джесси обняла мать и молча уставилась на полицейского.

— Да, жалобы от вашей соседки, мисс Фриды Хокинз, — ответил полицейский доставая из папки бумагу исписанную с обоих сторон.

Августа опешила.

— Пройдите на кухню, присядьте, — проговорила Августа.

— Благодарю Вас, миссис Гудвин.

Полицейский прошёл на кухню, осмотрелся и присел на табурет за стол.

— И так, — начал он, мисс Хокинз утверждает, что Ваша дочь, мисс Джесси Гудвин, два дня назад, в двенадцать часов по полудню вернулась из школы и громко кричала на всю улицу, колотила ей в окно и всячески оскорбляла пожилую даму…

— Бред какой-то… — проговорила растерявшись Августа.

— Мамочка! Это неправда! — чуть не закричала Джесси, но полицейский указал чтобы Джесси помолчала.

— Далее, — продолжал он, — вчера в первом часу по полудню было слышно, что кто-то из ваших детей колотил мячиком об стену, а через пол часа были слышны звуки льющейся за стеной воды. Так же, в два часа по полудню была слышна ругань и грохот бьющейся посуды, — полицейский посмотрел на Августу и прокашлялся.

— Это неправда, — начала оправдываться Августа прижав к себе дочку, — у нас ванная комната с другой стороны дома и… Джесси не учится в школе… пока что. Мы совсем недавно приехали сюда из Мелкшама и там были на хорошем счету, сэр.

— Я понимаю, — ответил полицейский спрятав в папку донос, — кроме того мисс Хокинз совершенно глухая и я не понимаю почему она вдруг решила донести на вашу семью весь этот бред. Главное, не получите в результате соседства с ней нервное расстройство, миссис Гудвин. Думаю, что предупредить Вас о том, что с вашей семьёй соседствует такая особа это мой долг.

Он встал, попрощался кивком головы, и молча вышел.

— Мамочка! — прошептала Джесси, — что это сейчас было? Давай отсюда непременно уедем прям завтра!

Августа только молча присела на тот же табурет на котором сидел полицейский и схватилась за голову.

— Джесси, я думаю тебе не стоит брать во внимание разных сумасшедших старух, — посмотрела она на Джесси и закрыла глаза.

…Непонятно кто больше радовался поездке в Лондон, Джесси или Сид. Джесси, толкая впереди себя коляску с Сиднеем, шла рядом с мамой. А Сиднею было явно интересно крутиться, прыгать и мешать Джесси. Хотя Джесси это только веселило. Её забавляли выходки младшего брата и на каждую из них она только весело смеялась, и тут же делилась своей маленькой радостью с мамой.

Пока добирались до Лондона на дилижансе, Сидней спал. Но едва только ступили на городские улицы, как малыш тотчас проснулся и оказалось, что ему интересно всё и все вокруг.

Осенние листья кружили, поднимаемые лёгким ветерком. День был солнечный и на удивление тёплый для этой поры. Августа только что приехала в Лондон и шла в городской совет, где её уже ждал инспектор школ.

— Ой мамочка, смотри, он смотрит на голубя! — то и дело раздавался вокруг, привлекая внимание случайных прохожих, звонкий голосок Джесси.

— Ой, смотри, он повернулся ко мне!

— Гляди, гляди! Он здоровается с этой тётенькой! Он машет ей ручкой! — Ему нравится этот домик, мамочка! Давай мы тут постоим? — Мамочка, он что-то говорит! Да не мне, а вон тому котику! — и большой серый кот, лежащий на подоконнике, брезгливо и удивлённо глянув на маленького мальчика, нервно забил хвостом и важно отвернулся…

…Августа с детьми свернула в узкий переулок, в конце которого стояло двухэтажное здание из красного кирпича. Вход немного возвышался. К нему вели две узкие лестницы, а само крыльцо напоминало широкий и просторный балкон.

Возле этого дома они остановились.

— Погуляйте тут, — попросила Августа, поправляя Сиднею одеяло.

— Хорошо, мамочка! Тут так красиво! Только возвращайся побыстрее! — ответила ей девочка, весело улыбнувшись и помахав рукой, когда Августа уже поднималась по ступенькам в здание.

Огромный кабинет на втором этаже был прокурен. Затхлый воздух ударил в лицо. Через грязные, посеревшие от дыма и пыли окна, пробивался тусклый свет. Запах пыли и табака проел тут всё. Шторы, книги, портреты, ровно висящие над головой немолодой дамы, сидевшей за широким столом в старом кресле.

— Ну? — посмотрела на неё дама, не выпуская из рук мундштук с вонючей дешёвой папиросой, — это Вы миссис Гудвин? — спросил она, выдохнув дым изо рта.

— Да, мэм, — ответила Августа, — обо мне должны были сообщить из школы Мелкшама. Я привезла рекомендательное письмо и диплом, как Вы и просили.

Дама позвонила в колокольчик. Следом за Августой вошла ещё одна, худощавая рыжая женщина в богатом платье.

— Это миссис Милтон, — сказала дама, — она наш методист.

— Очень приятно, миссис Милтон, — посмотрела Августа на вошедшую даму и поздоровалась с ней кивком головы.

— А я, как вы понимаете, инспектор школ для девочек в нашем боро[8], — глянула на Августу дама с папиросой, — прошу называть меня мисс Партон. И что Вам нужно, миссис Гудвин? Мисс Партон оценила Августу недовольным взглядом.

— Мне сказали, что вам нужна учительница в школу для девочек, — ответила Августа, почувствовав себя неловко.

— Нужна, — выдохнула мисс Партон дым. Миссис Милтон перебирала рекомендации Августы, бегло и небрежно рассматривая их и швыряя на стол.

— Миссис Гудвин, — спросила она, — а чем Вы занимались последние пять лет?

— Я работала учительницей в Мелкшаме, — начала говорить Августа.

— Гм… — ухмыльнулась Милтон, — и как же, мне интересно, Вас, католичку, приняли в школу?

— Я окончила учительский колледж в Эдинбурге. И в Мелкшаме мне никогда не задавали вопрос о религиозной принадлежности.

— Они знали, что Вы католичка? — исподлобья посмотрела на неё мисс Партон.

— Прекрасно знали. И в Эдмонтоне тоже об этом знали, — Августа так и продолжала стоять и смотреть на то, как эти дамы переглядываются и обмениваются ухмылками, рассматривая её документы.

— Странно, — снова ухмыльнулась Милтон, — почему-то я не помню Вас.

— Но как же, — опешила Августа, — вы инспектировали мои уроки… два года назад.

— Ах, да, — не глядя на неё, небрежно швырнула на стол бумаги Милтон, — но никакого результата на вашем уроке я не увидела.

— Как не увидели результата? — изменилась в лице Августа, поняв, что на работу её никто не примет, — шесть работ моих девочек Вы представили к ученической королевской премии. У меня есть благодарственное письмо — от Вас, миссис Милтон.

— А чьи работы я должна была выписать? Учителя физики? — чуть не рассмеялась в лицо Августе Милтон, переглянувшись с Партон.

— Вы работали над чем-то? — прохрипела Партон, — есть ваши публикации в каких-нибудь издательствах? Хоть где-нибудь?

— Конечно, — Августа указала ей на свои бумаги, — около месяца назад я отправляла свои проекты в школьное издательство. Вы же смотрите ответ…

— А почему Вы отправили его только месяц назад? — не дала ей договорить Милтон, — чем Вы раньше занимались?

— Думаете, — посмотрела она на Партон, — она нам подойдёт?

— Сможет ли она преподавать, хотя бы рукоделие, — перевела она взгляд на Августу, рассматривая её с ног до головы, — и какое право Вы имели преподавать одновременно географию и словесность?

— Я? — чуть не заплакала от обиды Августа, — я двадцать лет работала в школе. Из каждой есть рекомендательные письма…

— Молчать! Здесь я разговариваю! — закричала Партон, — в какой деревне Вам их писали!

Августа испуганно вздрогнула.

— Простите, — проговорила она. Августа забрала со стола свой диплом, рекомендательные письма, и ничего не сказав, вышла.

На улице её ждала Джесси, качая в коляске Сиднея. Джесси, как всегда с улыбкой на лице, радостно помахала рукой. Августа остановилась на пороге. Комья подступили к горлу. Обида и разочарование словно сдавили грудь, но она заставила себя улыбнуться в ответ дочери.

— Мамочка! Ты не заболела? На тебе лица нет! — прокричала Джесси и подвезла Сиднея.

— Ну что ты, дочка, — улыбнулась Августа, — всё так, как и должно быть.

— Тебя взяли учительницей? Я буду опять учиться в школе? — обрадовалась Джесси, но ответ Августы заставил её печально опустить глаза.

— Будешь… когда нибудь обязательно будешь. А пока что, учить тебя буду я… — ответила ей Августа…

…Уильям терпел насмешки и откровенные издевательства от одноклассников по новой школе молча. Казалось, его ничто и никто не мог разозлить. Ни пощёчины и пинки на перемене. Ни вылитый на голову стакан воды прямо на уроке. Класс громко рассмеялся обзывая Уильяма, но мальчик только покраснел, достал носовой платок и ничего не говоря, даже не посмотрев в сторону обидчика, молча вытер воду с парты.

Учитель ударил указкой по столу и все утихомирились.

Через несколько минут прозвенел звонок с последнего урока.

— Католики воняют! — нюхал Уильяма рыжеволосый мальчишка, подойдя к нему едва закончился урок.

Уильям посмотрел назад. Позади кучковались другие новые одноклассники, переглядываясь и тихо хихикая.

— За собой смотри, умник! — словно отрезал Уильям и встал из-за парты.

— Эй! Ты куда! — хотел было усадить его силой на место рыжий, но Уильям перехватил и слегка вывернул ему руку.

— Ай! — запищал рыжий.

— Ты знаешь кого нюхать будешь? — посмотрел ему в лицо Уильям, — иди под хвостом у кобылы понюхай! Там тоже вкусно пахнет!

— Пусти! — взвизгнул рыжий.

Остальные никак не решались броситься ему на помощь. Уильям перевёл взгляд на них.

— Ну чего встали? Если двинетесь с места — я сломаю ему руку! Поняли?

— Угу, — кивнул один из них испуганно, и удивлёнными глазами, глядя на Уильяма.

— Вот и хорошо, — ответил Уильям, — а теперь пошли, рыжик! — потащил он рыжего за собой в коридор.

Рыжий, осторожно переставляя ноги, согнувшись в три погибели, плёлся за Уильямом.

— П… пусти… пожалуйста… — пищал мальчишка.

— Фух! Как ты мне надоел своим нытьём, — вздохнул Уильям, — давай, кричи на всю школу, что католики самые лучшие и я отпущу тебя к мамочке, — посмотрел он на рыжего продолжая тащить за собой.

— Не буду, — надул губы мальчик.

— А чего так? — усмехнулся Уильям.

— Мой папа — пастор…

— Гы, — рассмеялся Уильям, — тем более кричи.

— Ну… — заплакал мальчик.

— Что, больно, да? — спросил, с ухмылкой, Уильям.

— Угу… — рыжий умоляюще смотрел на него.

— Чего хотели? — спросил Уильям.

— Мы побить тебя договорились, — плакал мальчик.

— Чего? — остановился Уильям и ещё больше скрутил руку рыжему.

— Ай! — пискнул мальчишка, — побить!

— Зачем?

— Потому что ты католик, а католиков нужно бить!

— Слышь, ты, сын пастора, — подтянул рыжего к себе Уильям и глянул ему в лицо, — если хоть какая-то вошь из вас будет прыгать в мою сторону, я тебе сломаю руку. И ты не будешь упираться. Договорились?

— Да, — плакал рыжий.

— И теперь ты будешь делать всё что я тебе прикажу. Ясно? — спросил строго Уильям.

— Хорошо… только пусти… — разревелся рыжий.

— Кричи, что католики самые лучшие! И что я над тобой главный! Давай! — улыбнулся Уильям.

Рыжий посмотрел на Уильяма, потом на друзей, которые осторожно следовали за ними и зажмурил глаза.

— Ай-ай-ай! Католики самые лучшие! Я буду делать всё что ты скажешь! Ты главный! Признаю! — закричал рыжий.

Уильям отпустил его, пнул под зад и рыжий упал распластавшись по полу. Затем он поднялся вытирая слёзы и посмотрел на стоявшего над ним Уильяма.

— Извини, пожалуйста, — проговорил рыжий.

— Иди к мамочке, — похлопал его по щеке Уильям, — и трижды подумай прежде чем лезть ко мне. И не таких видали.

Напоследок плюнув под ноги рыжему Уильям победоносно направился к выходу…

Лавка находилась за углом, на соседней улице. Походы туда стали ежедневной обязанностью Джесси и Гарольда. Как и в этот день.

Брат и сестра выходили всегда вместе и всегда старались быстрее пройти улочку. По крайней мере когда рядом с Джесси шёл Гарольд. Он старался вообще не выходить из дома, с тех пор как его побили в школе, чаще играя возле двери, сидя на лавочке и спешно заходил в дом едва замечал своих самых страшных врагов, братьев Сэмюэлсов: Оливера, Томаса и Томми. Мальчишки были старше его и постоянно старались надавать Гарольду тумаков и что— нибудь отобрать.

Вот и сейчас Джесси заметила эту троицу и дёрнула Гарри за рукав.

— Чего? — не понял Гарольд и остановился, посмотрев на сестру.

— Знаешь? Давай обойдём? Вернёмся и пройдём через парк? — указала Джесси на Сэмюэлсов.

Гарри тоже посмотрел на них и ступил шаг вперёд.

— Не успеем, — ответил он Джесси, — они нас уже увидели…

— Давай убежим, — сказала девочка, — пожалеем маму! Нам опять тебе примочки делать, чтобы синяков под глазами не было…

— Опять… — вздохнул Гарольд и пошёл вперёд, надеясь быстро добежать до лавки.

— Подожди меня! — побежала за ним Джессии и взяла брата под руку. Сэмюэлсы уже приближались, перейдя через дорогу.

— Ну и кто же у нас это такой? — толкнул Гарольда в плечо самый старший из них.

— Пропустите нас! — попросил Гарольд и попытался обойти.

— Ой, вы только посмотрите! — рассмеялись Сэмюэлсы, — он умеет разговаривать!

— Давай шиллинг! Тогда пройдёшь по нашей улице! Для католиков тут проход платный! — преградил Гарольду путь второй из братьев.

— Я… у нас нет шиллинга… — проговорил в ответ Гарольд но обидчик его толкнул к Джесси.

— Остановитесь! Возьмите ваш шиллинг! — заплакала Джесси и полезла в корзинку за деньгами. В этот момент Сэмюэлс замахнулся, чтобы ударить Гарольда в лицо.

— Ну? — произнёс старший Сэмюэлс глядя на Джесси, — или мне немного разукрасить твоего братца?

— Не надо! Прошу вас! Не бейте его! — заплакала девочка протягивая мальчишкам деньги.

— Так-то лучше! — ухмыльнулся тот, забрал монеты и положил их в карман, — а теперь пошли отсюда! — крикнул он брату и сестре и дети побежали обратно домой.

Позади раздался свист и смех. Гарольд и Джесси остановились только возле своего дома. Тут Джесси увидела, что Гарольд плачет.

Он отвернулся.

— Ну, чего ты? — подошла к нему ближе Джесси, пытаясь посмотреть брату в лицо.

— Прости… я никудышный… от меня никакого толка… — отворачивался мальчик.

— Не говори так! — чуть вскрикнула Джесси, — ты не виноват! Они старше, а значит сильнее тебя! — но Гарольд не унимался.

— Я сожалею, что я родился католиком и не имею права заступиться за тебя. Даже если бы я схватил палку и побил их, то был бы виноват…

— Мама говорит, что мы никогда не бываем правы, и католики никогда не бывают богатыми. Ты привыкнешь. Это наша судьба.

Тут Гарольд заныл и, присев на ступеньки, швырнул корзинку на тротуар.

— К дьяволу судьбу! Зачем мы вообще сюда приехали… я не хочу тут жить… я вообще не хочу жить… что мы им сделали? Что?

— Мы католики, — присела рядом Джесси, посмотрев на брата, — они считают, что мы в чём-то виноваты, наверное.

— Наверное мы перед ними настолько виноваты, что они нас никогда не простят? — посмотрел на сестру мальчик.

— Никогда… — вздохнула Джесси и показала ему несколько монеток, лежавших в её ладони.

— У нас больше денег нет… Пошли купим хоть что-нибудь…

ПРИГОРОД КУИНСТАУНА; ИРЛАНДИЯ; ОСЕНЬ 1911 ГОДА

Фредди Сейдж только что погасил печку на кухне, когда в дверь паба даже не застучали, а заколотили. Парень глянул на часы висящие на стене. Время было за полночь. Он прошёл в зал и подошёл к двери.

— Закрыто уже! Мы не обслуживаем по ночам! — громко прокричал он и отчётливо услышал, что за дверями не заблудившийся забулдыга, а несколько человек. И они были вовсе не запоздалыми посетителями.

— Что вам нужно? — растерялся Фредди.

— Открывай! — услышал он в ответ грубый голос и рука сама потянулась к засову.

В паб, отпихнув от входа Фредди, ввалились вооружённые люди. Следом за ними двое внесли раненого, а последний зашедший закрыл и запер двери.

— Чего встал? — глянул он на Фредди и парень понял, что это главный, — неси воду и дай мне выпить. И бегом! — прикрикнул он на Фредди.

Раненого взвалили на стол. Один из тех кто его нёс присел рядом. Остальные разбрелись по пабу бесцеремонно беря выпивку, а главный, откупорив самый большой бутыль с ромом, махом сделал несколько глотков и подозвал перепуганного Фредди.

— Кто тут хозяин? — спросил тихо главный.

— Мой отец, сэр, — ответил заикаясь Фредди, — Джон Джордж Сейдж.

— Зови его, — проворчал главный и снова сделал глоток рома.

— Да, сэр, — растерялся парень, поняв что неприятности только начинаются.

— Немедленно! — крикнул главный и Фредди сорвался с места и со всех ног кинулся к двери на лестницу. Их семья жила на втором этаже.

— Отец! Отец! — разбудил Фредди не только отца, но поднял с кроватей всех кто в их доме был, — там партизаны! Они с оружием! С ними раненый!

— Кто, Фред? — ворчал Джон вставая с кровати.

Фредди зажёг свет.

— Да просыпайтесь же! — закричал он от отчаяния.

— Что случилось? — поднялась следом мать.

— Спи, Анна, — раздражённо приказал ей Джон, глянув сердито на сына, — ты какого чёрта разбудил всех за полночь?

— Там партизаны, — тихо проговорил Фредди и мать подскочила с кровати.

— Да угомонись ты, дура старая! — крикнул ей, накидывая халат, Джон и вытолкав сына из спальни погасил свет.

— Все по комнатам! — закричал он, увидев разбуженных и напуганных детей, едва вышел в коридор.

Вместе с Фредди Джон спустился вниз, в паб, где остановился возле барной стойки.

Джон молча рассматривал ночных посетителей. Так же молча, заметно нервничая, рядом с ним стоял Фредди.

Наконец, главный посмотрел в их сторону.

— Я, так понимаю, Вы и есть мистер Джон Сейдж? — подошёл главный дыша Джону в лицо.

Джон попятился назад от перегара которым тот дыхнул на него.

— Знаешь кто я? — спросил главный.

— Не мудрено догадаться, — ответил Джон, — и не скажу, что рад вашему визиту, сэр Генри Кнак по прозвищу Стрелок.

— Ну вот и познакомились, — усмехнулся Кнак отойдя от Джона, — мы оставим тебе на попечение нашего солдата. Свободная Ирландия не забудет твоей услуги оказанной нашему общему делу борьбы за независимость, мистер Сейдж. А после победы мы возместим все убытки причинённые тебе сегодня ночью. Будь добр, присмотри за парнем, — указал он на истекавшего кровью раненого.

Джон подошёл к раненому солдату.

— Ему нужен врач, а не пивовар, — оценил Джон рану и глянул на Кнака.

— Мы знаем, — ответил Кнак, — и потому мы оставляем его тебе. Ты же знаешь, что врач будет первый к кому нагрянут англичане? Постарайся, чтобы врач появился, старина Сейдж, — усмехнулся Кнак.

Он подошёл к Джону и положил ему руку на плечо.

— Я знаю, ты постараешься, — глянул Кнак Джону в глаза и изменился в лице, — просто дочки у тебя красивые.

Кнак убрал руку, повернулся к солдатам и прошёл к выходу.

— Пошевеливайся! — прикрикнул он, — ночь не вечна, ребята!

Ночные гости ушли так же как и появились, внезапно. Джон остался стоять посреди паба, где уже валялись окурки и пустые бутылки. На столе, прямо перед ним, лежал раненый солдат. Джон снова посмотрел на него.

В паб вбежала Анна.

— Кто это был? — тревожно, едва сдерживая крик, схватила она за руку Джона.

— Ты слышала кто это был, — тихо ответил Джон.

— Республиканцы? — охнула Анна.

— Да, республиканцы, — сказал Джон, — Кнак Стрелок, собственной персоной. Оставил нам подарок. Добрались таки они и до нашей семьи.

— Я сколько раз тебе говорила, что надо уезжать к моему брату в Лондон! — вскрикнула Анна, но муж одёрнул её строго посмотрев.

— Что мы теперь будем делать? — не успокаивалась Анна.

— Для начала позови мальчиков, — ответил Джон, — пусть перенесут его в подвал и перевяжут рану. А девочки пусть уберут тут всё. Я останусь здесь и посчитаю убытки. Утром пошлём за доктором, а там будет видно. Хотя… — он помолчал, — хотя что там считать? И так всё ясно, что будет теперь.

— Может вызвать полицию? — предложила Анна.

— Что ты говоришь, дорогая? — посмотрел спокойно на неё Джон, — один факт того, что этот парень здесь, уже повод нас выбросить на улицу, позови ты хоть самого короля! Какая разница кто нас сожжёт? Полиция, республиканцы, военные? Давай не будем раньше времени звать их с факелами к себе в дом?

…Солдаты ворвались утром и сволокли в семью в этот же самый паб. Стояла такая тишина, что было слышно даже мух бьющихся об стекло в окне.

Офицер прохаживался по залу, время от времени поглядывая на Сейджей выстроенных в ряд лицом к стене.

Солдаты выволокли из подвала раненого и швырнули на пол, на середину зала.

— Итак, — начал офицер, — значит вы все как один утверждаете, что этот раненый бандит, всего лишь неизвестный вам человек, которого вы нашли на пороге своего дома, ночью?

Он встал над раненым и посмотрел на него. Смотрел долго, несколько минут показавшихся вечностью.

— И кто же это, всё-таки? — повторил свой вопрос офицер.

— Мы не знаем его имени, — выдавила из себя Анна, — мы не можем Вам его назвать, сэр.

— Не знаете имени, не знаете кто это, и тем не менее он оказался в вашем доме? — усмехнулся офицер и пнул раненого.

Раненый застонал.

— Мы всего лишь проявили христианское милосердие, — ответила старшая дочь Джона и Анны, Стелла.

— Христианское милосердие? — словно удивился и поверил офицер, подошёл к дрожавшей Стелле и заглянул ей в лицо, — хорошо, — кивнул он, — умница, мисс.

Он схватил её за волосы и потащил на середину зала. Стелла упала и закричала от боли, а следом за ней закричали и заплакали от ужаса дети, младшие сёстры, Дороти и Констанца, и младший брат Энтони.

— Я ещё раз повторяю свой вопрос! — закричал на Стеллу офицер, — кто его приволок сюда и почему он в вашем доме!?

Стелла молчала закрыв глаза, стараясь сдержать крик и страх, и не смотреть на своего мучителя. Офицер наотмашь дал ей пощёчину и поставил на колени.

— Значит будем продолжать молчать? — спокойно сказал он.

— Я не… я не знаю кто это… — простонала девушка.

Плач детей не прекращался.

— Заткнули свои хлебоприёмники, щенята! — заорал он.

Дети испуганно затихли, а Дороти даже зажала себе рот ладонью.

Офицер снова посмотрел на Стеллу.

— Хочешь, я отдам тебя солдатам на часок? — усмехнулся он, отпустил волосы девушки и вытащил к ней за косы Дороти, которая тут же снова начала кричать и плакать.

— Могу на пару с сестрёнкой, чтобы вам не было скучно, мисс, — усмехнулся офицер, — ну как? Память освежилась?

— Пожалейте её, — выдохнула сквозь слёзы Стелла, — ей всего четырнадцать… Она ещё ребёнок…

— Негры долго не живут, — усмехнулся офицер, — а вы хуже негров. Вы ирландские шлюхи. Такие же как и на Гаити. Хочешь, я вас обоих отправлю туда, улучшать породу черномазых обезьян? А твоему братику выпишу направление на рудники в Канаду, где его запрягут в коляску, вместо ослика. И будет он таскать уголь из шахты, пока сам не забудет как его зовут! Выбирай, детка.

— Нет… — прошептала сквозь слёзы Стелла.

Раненый зашевелился и простонал.

— Он приходит в себя, сэр, — указал на него один из солдат.

— Вижу, не слепой, — отшвырнул Дороти офицер и пнул её сапогом, — пошла проч, ирландская мартышка!

Дороти упала, привстала и плача отползла обратно к стенке, прижавшись к ногам матери.

Раненый открыл глаза, осмотрелся, полез за пазуху и молча вытащив оттуда револьвер выстрелил себе в горло.

Он тут же замер там где и лежал.

— Вашу мать! — закричал офицер на солдат, — вы что, не могли его обыскать?

— Да кто же знал, сэр, — начали оправдываться солдаты.

— Одни предатели вокруг! Тотальное предательство! Сплошное предательство! — заорал офицер глянув на солдат и на Сейджей.

— Вы тоже не знали про револьвер!? — ударил он наотмашь Джона.

Джон упал на пол.

— Я не имел права его обыскивать… Вы же знаете, сэр, — поднялся Джон, стараясь не смотреть на офицера.

— Вас всех следует расстрелять, по законам военного времени, — вытянул наган из кобуры офицер.

— Прошу Вас, сэр… — упал на колени Джон, повернувшись к нему, — убейте меня, но пожалейте мою жену и детей. Они ни в чём не виноваты. Это я позволил себе проявить милосердие к этому заблудшему человеку. Прошу Вас о милости…

— Пшол вон! — снова ударил его офицер. Джон упал. Офицер обернулся к солдатам.

— Дом сжечь, — приказал он, — а этих вышвырните куда нибудь с моих глаз. И позаботьтесь, чтобы свидетелей не было.

— Помилуйте, сэр, — простонал, поднимаясь, Джон, — я всего лишь торговец. Мы не партизаны и никогда не сочувствовали Шинн Фейн, мы не бунтовщики…

— Дом сжечь, — повторил офицер, и посмотрев на Джона тихо проговорил, — и если уважаемый мистер Сейдж не хочет, чтобы его семья стала жертвой этого… случайного пожара, он заткнёт свой рот. Так и сообщим журналистам: случайно проезжали мимо, но ни кого не успели спасти из огня.

Солдаты подхватили Джона под руки и вышвырнули во двор. Следом вытащили Стеллу, а Анну, прижимавшую к себе плачущих детей, Фредди и Джорджа, вытолкали прикладами.

Офицер вышел, пнул лежавшего у порога Джона и молча направился к стоявшему неподалёку бронеавтомобилю.

Дом занялся огнём быстро. И так же быстро от него осталось тлеющее пепелище.

Никто ничего не говорил. Все молчали глядя на пожар, а после, на то что осталось от дома. Джон сидел на старой коряге. Рядом, опустив голову, плакал Фредди, а старший сын, Джордж, нервно курил папиросу за папиросой. Стелла сидела на коленях, прямо на дороге, её успокаивала Анна. До сих пор перепуганная Дороти забилась под телегу, где прижимала к себе чудом уцелевшего в пожаре щенка. Двенадцатилетний Энтони и восьмилетняя Констанца, просто стояли взявшись за руки, стараясь ничего не говорить и ничего не спрашивать у старших.

Сгорело всё нажитое за долгие годы…

Энтони посмотрел на тлеющие угли и тихонько запел…

— Весёлый мертвец, пастырь чёрных овец, Собрал он вольный сброд. И в даль погнал их по волнам Ветер вольных вод. Йо-хо, грянем вместе! Что ж нам дьявол не рад? Хей-хо, громче песню! С ней хоть в рай, хоть в ад…

— Глупый мечтатель, — прошептал Джон посмотрев на младшего сына, — он представляет себя пиратом. И как назло любит петь.

— Это лучшее что ему остаётся, — ответил отцу Джордж, закуривая очередную папиросу, — делает что умеет лучше всего.

— Ты нервничаешь, сын, — посмотрел на него Джон, — дай-ка и мне одну.

— Я не помню, чтобы ты курил, отец, — протянул Джону папиросу Джордж.

— Тут не вспомнишь дурные привычки молодости, — ответил Джон.

— Это я виноват, — заговорил, до того тихо плакавший Фредди, — простите меня, если можете, — это я их впустил. Я трус. И это всё из-за моей трусости!

— Да полно тебе, сынок, — обнял его Джон, — все живы, все целы, не так как тогда, когда шла война.

— А что это, если это не война, отец? — посмотрел Фредди на Джона, — это ты называешь миром? К нам врываются партизаны, следом англичане. Шинн Фейн убивают нас за то, что мы не убиваем англичан! Англичане, потому что у нас не хватает смелости в них стрелять! Я уйду в партизаны. Сегодня же, папа!

— Тихо, тихо, не горячись, — прижал к себе сына Джон, — если бы хотел, то давно бы ушёл, молча, без истерики.

— А? — глянул на отца Фредди и кивнул на Энтони, — вон, поет. Он умом не двинулся?

Фредди глянул на на Энтони.

— Эй, певец! Замолчи, и без тебя тошно!

Энтони замолчал, переглянулся с Констанцей и так же, держа сестру за руку, подошёл к отцу и братьям.

— Вот, — достал он из-за пояса небольшой свёрток и протянул его отцу.

— Что это? — взял свёрток Джон.

— Мамины и бабушкины украшения, — вытерев слёзы с лица, проговорил виновато мальчик отворачивая глаза.

— Да что ты говоришь, сын! — воскликнул Джон, — какой ты у меня умница! Откуда они у тебя?

— Анна! — позвал он жену, — идите все сюда, скорее! Энтони нас всех спас!

— Что? — подошла Анна и присела рядом с мужем, — мои украшения? Сынок, ты успел забрать мои украшения?

Она крепко обняла сына и поцеловала сына.

— Умница, расскажи, где ты их взял? Откуда они у тебя взялись?

— Простите нас, мамочка, папочка, — виновато опустил голову Энтони, — мы с Констанцей вчера играли в пиратов и это были наши сокровища. Я положил их себе в куртку и думал незаметно подложить обратно к тебе в шкатулку, мама. Но забыл. А утром пришли солдаты…

— Стоп! — остановил его рассказ Джон и посмотрел на жену, — думаю, что мы прощаем им все шалости на год вперёд! Правда, Анна?

— Правда, — кивнула в ответ Анна и снова обняла Энтони, а другой рукой прижала к себе Констанцу.

— Это настоящие пиратские сокровища, сынок, — улыбнулся Джон глядя на украшения, — вы спасли нас от разорения, дети.

Джон обратно завернул их в свёрток и посмотрел на жену.

— Что думаешь, Анна?

— Я их всё равно никогда не одевала, — ответила Анна, — наших детей надо похвалить. Через них нам помог Бог. И первое, что мы сделаем, пошлём старших мальчиков к ростовщику. Пусть он всё это купит по той цене, по которой захочет. И сегодня же уедем отсюда. Я не хочу тут оставаться ни дня. И девочки со мной согласны.

— И куда же мы? — вздохнул Джон.

— В Лондон, — решительно ответила Анна, — туда куда ты не хотел ехать, потому что не слушал меня! Видишь, что получилось из-за твоего упрямства, Джон? Думаю, что мой брат ещё не продал домик тётушки Розалии? И англичане пусть они понимают, что мы им не враги. А в Лондоне всегда можно найти работу, хотя бы временную. А потом уберёмся подальше из этой проклятой страны. Твои племянники уже давно в Нью-Йорке! И нас звали, а ты упёрся и не поехал! Неужели непонятно, что тут ничего хорошего не будет?

— Не слышал, чтобы Лондон нуждался в пивоварах и пекарях, — усмехнулся Джон в ответ жене, — а тем более Нью-Йорк!

— Зато там всегда нужны швеи, — улыбнулась Анна, — а тебе, мой супруг, пора бы привыкать сидеть дома, чтобы потом нянчить внуков и не думать о работе. Хватит, наработались уже с тобой.

— Внуков? — удивился Джон.

— Наши дети выросли, Джон, если ты не заметил, — ответила Анна…

Глава 3

— И что ты умеешь делать, молодой человек? — смотрел на Чарли старый мастер сверху вниз.

Чарли смутился и опустил глаза. Это был его первый рабочий день не только на этом заводе, но и вообще в жизни. Раньше он никогда не нанимался на работу и не нанялся бы и сейчас, если бы семье не нужны были деньги. Вся жизнь Чарли до отъезда из Мелкшама составляла — дом, школа, опять дом, уроки и маленькая компания лучших друзей. Но друзья остались позади, о школе пришлось забыть и после недолгих поисков мальчика пропустили через проходную этого шумного и пыльного завода на окраине городка.

— Понятно, — вздохнул мастер, — не красней, юноша! Все мы приходим сюда от мамкиной юбки ради куска хлеба и кое-кто даже выбивается тут в люди, а кое-кто остаётся тут навсегда, чтобы учить других таких искателей заработка!

Мастер перекрикивал шум станков и перебивающийся ударами сотен молотков. В цеху стояли невыносимый гул и раздражающий слух гам.

— Ты работал раньше хоть где-то? — спросил мастер.

— Нет, сэр, — ответил Чарли, — я учился в школе, окончил шесть классов…

— Окончил? — переспросил мастер.

— Не совсем, — смутился Чарли и снова опустил глаза.

— Ладно, ладно, — успокоил его мастер, — читать и писать умеешь?

— Умею, сэр, — обрадовался Чарли.

— Хорошо, — позвал его за собой мастер, — иди за мной и постарайся не потеряться тут.

Он провёл его через весь цех и завёл в дальнюю коптёрку, в углу которой стоял огромный дубовый стол, за которым виднелся серый, узкий сейф и пахло бумагой и мазутом.

Когда мастер закрыл за собой дверь, тишина как будто ударила по голове.

Усатый рабочий, сидевший на скамейке перед большим раскрытым ящиком в котором лежали готовые блестящие болты, глянул на Чарли и мастера сквозь очки и кивком головы поздоровался.

— Джек, — окликнул мастер рабочего, — парнишка грамотный и совершенно не подходит для цеха. Думаю, тебе он будет сподручнее чем токарям?

— А что я могу ему предложить? — указал Джек на Чарли.

Он окинул Чарли оценивающим взглядом с ног до головы так, что Чарли даже покраснел.

— Не знаю, — ответил мастер, — но мне он нравится. От него не будет проблем, как я думаю. Поручи ему подписывать бирки и выписывать накладные, под твою диктовку. И ещё пусть займётся маркировкой ящиков.

Мастер глянул на Чарли и похлопал его по плечу.

— Добро пожаловать на завод, мистер учётчик. И в конце рабочего дня не забудь зайти ко мне за оплатой. Иначе может получиться, что день потратишь в пустую.

— Понял, сэр, — кивнул Чарли.

Мастер оставил их вдвоём и хлопнув дверью вышел.

Джек вздохнул, молча указал на табурет возле стола и положив перед Чарли пачку бланков и перо постучал пальцем возле чернильницы.

— Мне не интересно кто ты и что ты, и что ты ел сегодня на завтрак, — произнёс равнодушно Джек, — тем более мне это не интересно в рабочее время. После работы можем поговорить о чём угодно. А сейчас — меньше болтай и больше пиши что тебе я скажу. И пиши без ошибок и разборчиво. Каждая ошибка стоит одну маленькую монетку, которая могла бы оказаться у тебя в кармане, а окажется у кого-нибудь другого.

— Я понимаю, сэр, — ответил Чарли глядя на Джека.

— Меня зовут Джек Томпсон, — усмехнулся Джек, — кто такой мистер «сэр» я не знаю. Тут тебе не школа, мальчик. Привыкай к тому что с тобой будут разговаривать хамски и на «ты». Поэтому имей чувство юмора и острый язык. И сам говори на «ты». Но никогда не хами. Иначе ты никогда тут не станешь своим.

Чарли молча кивнул, продолжая глядеть на Джека.

— Вот и хорошо, — ответил Джек, — теперь, порядок такой: я говорю, а ты записываешь, всё что я тебе говорю, вот в эти бланки. Они называются у нас бирками, а правильно — техническими паспортами изделия. В них нельзя делать помарок, ошибок и исправлений. Одна такая, никому не нужная, бумажка стоит один пенни! Понял, сынок?

— Да, с… Джек, — приготовился писать Чарли и окунул перо в чернильницу.

…Пролетела осень. Как-то незаметно и быстро. Следом, так же незаметно и быстро наступила зима и приближалось Рождество. И маленький дом на улице Вернон преобразился, украсился гирляндами и свечами на камине, на подоконниках, на столиках, у зеркал, ангелочками и звёздочками то тут то там. Но свечи ещё нельзя было зажигать и Гарольд поэтому только поглядывал на них, мечтая о том, что завтра именно ему разрешат зажечь эти маленькие огоньки в прозрачных красных, синих, жёлтых, зелёных скляночках и окунуть дом и всю его большую семью в праздничное, волнующее чудо Рождества.

Джесси вполне разделяла мечты младшего брата и тихонько шушукалась с ним про то кто начнёт первым, и какие свечи будут чьими. Дети пытались угадать что мама завтра поставит на стол и будет ли их любимый яблочный пирог, и вообще как начнётся праздник. Тогда можно будет долго не спать, загадывать желания и прислушиваться к каждому шороху на крыше, и даже ни чуть не бояться этих шорохов, ожидая Святого Николая.

А вот Уильям был равнодушен. По крайней мере он казался таким. Не потому, что не верил в Рождество, а потому что знал, что подарки тайком положит папа, а мама будет отвлекать всех их, троих, уведёт под любым предлогом подальше от камина. И Уильям даже знал кому что подарят в этом году на Рождество, потому что подарки уже были спрятаны в шкафу у мамы, куда никто не лазил.

Он делал вид, что ему совершенно всё равно о чём там шепчутся Гарольд и Джесси между собой и Уильям незаметно подглядывал за ними, делая вид что усердно пишет письмо Святому Николаю.

Гарольд верил, что это письмо непременно доставят куда-то далеко-далеко и его прочитает сам Святой Николай. Поэтому он старался не мешать брату. Джесси тоже старалась не мешать. И даже Лилли, проходя мимо детской остановилась и тихонечко прошла мимо, не поздоровавшись громко, как это делала всегда, а махнув брату и сестре рукой, просто приветливо улыбнулась.

Уильям пыхтел, краснел, чесал то затылок, то лоб, но письмо всё-таки дописал. Он аккуратно сложил его вдвое и запечатал в огромный самодельный конверт. А там где обычно писали адрес аккуратно вывел: «Святому Никалаю!!!».

— Всё! — торжественно объявил Уильям.

— Почему так долго? — искренне возмутилась Джесси.

— Ну я же не виноват, что писать надо «Манчестер», а читать «Ливерпуль»? — ответил, даже возмущённо, Уильям.

— А что ты там написал? — воскликнул Гарольд обидевшись, что брат не прочитал им с Джесси письмо и рассказывает про какие-то Манчестер с Ливерпулем…

— Ну ты же знаешь, что это секрет! — округлились глаза у Уильяма, когда он удивлённо глянул на Гарольда, не поняв почему это Гарри вдруг обижается.

Гарольд обиженно отвернулся.

— Вдруг ты забыл, что…

— Тихо! — прервал его Уильям, — нельзя желания произносить вслух до наступления Рождества!

Гарольд вздохнул, сложил руки на груди и насупившись посмотрел на брата.

— И не буду! Но ты не забыл, то о чём я тебя просил?

— Не забыл, — серьёзно ответил Уильям.

— Уилл, а про то что я просила? — проговорила тихонько Джесси.

— Да как тут забудешь! — усмехнулся Уильям, — ты наговорила в сто раз больше чем Гарри и всё об одном и том же!

— А про Сида? — словно испугалась Джесси, — вдруг он забудет про Сида?

Уильям выдохнул глядя в потолок и отложил перо.

— Джесси! — чуть не закричал он, — ну почему бы я вдруг забыл попросить Святого Николая про нашего, самого любимого, младшего братика? Ну? — посмотрел он на сестру.

— Прости, Уилл, — опустила глаза девочка, — мне показалось, что мы постоянно забываем о нём, прости.

— Ладно тебе, — поднялся Уильям разгладив ладонями колени брюк, — я понёс письмо папе, а он отправит его Святому Николаю.

— А где живёт Святой Николай? — вскочил вдруг Гарольд.

— Вспомнил! — остановился усмехнувшись и обернулся к брату Уильям.

— А можно я отнесу? — подскочил к нему Гарольд и попытался отобрать конверт.

Уильям поднял конверт над головой как можно выше и улыбаясь наблюдал, как Гарольд тянется на цыпочках за конвертом вверх, подпрыгивает и кряхтит изо всех сил, стараясь достать его.

— Ладно уж, на, — опустил конверт Уильям и Гарольд схватил его.

— Спасибо, Уилл! — крикнул мальчик с коридора и со всех ног помчался к папе и маме на кухню.

— Папа! Папа! — подлетел Гарольд к Фредерику, — мы написали! Уилл тут все наши желания написал! Ты отправишь это письмо Святому Николаю?

Гарольд отдал Фредерику письмо и встал глядя на отца.

— Конечно, сын, — улыбнулся Фредерик, — и? Чего мы хотим?

— А ты честно отправишь? — прошептал Гарольд воодушевлённо как никогда, — ведь мы не написали адрес? А Уилл не знает где он живёт, я спрашивал!

— Почему ты так думаешь? — улыбнулся Фредерик.

— А я у него спросил, а он не знает, — ответил Гарольд.

— В мире только один Святой Николай, — успокоил Гарольда Фредерик, — только один, которому пишут письма дети.

— И ты писал? — спросил серьёзно Гарольд.

— И я писал, — кивнул в ответ Фредерик.

— И он их исполнил?

— Исполнил.

— Все?

— Все!

— Ура! — вскрикнул Гарольд и пулей побежал в детскую, чтобы сообщить Джесси и Уильяму эту чудесную новость услышанную от папы…

…В цеху уже не было никого. Джек продиктовал Чарли последние данные для бирки и мальчик устало отложил перо.

— Ты тоже выдохся, Чарли? — спросил Джек.

— Есть немного, — кивнул Чарли, глянув на него.

— А ещё говорят, что мы меньше всех работаем, потому что, мол, мешки не ворочаем, — усмехнулся Джек.

— Иди домой, — сказал он Чарли, — уже девятый час. Завтра Рождественский Сочельник и тебя наверное заждались?

— Нет, — покружил головой Чарли, — я там буду только мешать. Какой от меня толк сейчас? Дома уборка, а я буду телом спящим на койке.

— Что верно — то верно, — покачал головой Джек и посмотрел на Чарли, — и куда же ты сейчас?

— Ну, немного пройдусь, — пожал Чарли плечами, — зайду в трактир, куплю гостинцев братьям и сестре и потом немного передохну в парке. А домой пойду когда все лягут спать.

Джек вздохнул посмотрев на мальчика.

— Не трать ты деньги на трактиры, сынок. Придёшь за леденцами детворе, а какой-нибудь умник с нашего цеха обязательно тебе пинту пива сунет. Первой угостит, а вторую и третью за твой счёт выпьет, вот увидишь. Нехорошо это, — он подумал, — если есть пара свободных часов, то лучше пошли в наш клуб. Познакомишься с людьми, угостим чаем и потом проводим тебя домой.

— Я слышал, что в клуб не всех пускают, — немного удивился Чарли.

— Ну ты же со мной придёшь? — улыбнулся Джек, — только не забудь забрать свои гроши у нашего скряги-мастера…

…Клуб находился недалеко от завода. Это был огромный зал уставленный лавками и стульями. А у стены напротив входа была трибуна, над которой Чарли увидел огромный красный транспарант с белой надписью «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!».

Прямо за трибуной стоял флаг. Тоже красный. И так же как и на транспаранте на нём красовалась белая надпись: «Британская Социалистическая Партия»…

Когда Чарли и Джек зашли в зал и заняли места, там было немного людей. И люди были разные. Не только рабочие. Кое кого из них Чарли знал. А некоторых увидел в первый раз.

Где-то через четверть часа людей стало больше. Они продолжали приходить и очень скоро здесь не осталось свободных мест. Люди стояли вдоль стен и даже в проходе. Но шума не было. Никто не разговаривал громко. Все только перешёптывались и Чарли понял, что ждут кого-то очень и очень важного.

Чарли почувствовал себя неуверенно и смутился. Но его смущение вмиг развеялось, когда в зал вошёл человек и с порога поздоровался со всеми. Зал разразился аплодисментами, люди встали с мест, а те что были в проходе расступились пропуская вошедшего.

Человек, здороваясь со всеми, прошёл к трибуне и повернувшись в зал поднял руку прося тишины.

Зал затих.

— Прошу, товарищи, присаживайтесь, — негромко начал человек, — я очень рад вас всех видеть и ещё больше рад тому, что могу передать вам всем привет от наших русских товарищей. Я только что прибыл из Праги с партийной конференции, и спешу всем сообщить, что русские рабочие объединились в единую партию — Российскую Социал-Демократическую Рабочую Партию (большевиков)! Пора и нам, товарищи, объединяться, чтобы мы, как и наши русские братья, наконец стали единой силой! Нам необходима наша, единая коммунистическая партия — Коммунистическая Партия Великобритании!

Зал снова разразился аплодисментами и криками «Правильно!»

— Кто это? — шепнул на ухо, сидевшему рядом Джеку, Чарли.

— Это руководитель местного комитета социалистической партии, — ответил Джек, — потом я тебя с ним познакомлю.

— Завтра первый день Рождества, товарищи, — продолжал человек, — завтра, вероятно единственный праздник, когда все наши семьи просто обязаны собраться вместе. Так того требует традиция. Мы просто обязаны дарить подарки своим самым дорогим людям. Завтра день, праздник, сам смысл которого — подарить близким счастье! Не правда ли, товарищи? И хотя мы, коммунисты, всегда говорили и будем говорить, что богов и религии мы выдумали сами, но разве мы имеем право отобрать единственный в году светлый день и веру в счастье у наших детей? Я хочу спросить у вас, товарищи! Чьи дети завтра будут беззаботны и счастливы? Чьи жёны завтра не будут плакать от того, что не смогут накрыть праздничный стол и повести вечером детей на народные гулянья? Чьи матери завтра не будут до глубокой ночи ждать своих сыновей из стен этого завода, чтобы разделить всей семьёй рождественский ужин? И я отвечу! Тут таких нет!

— Правильно! Верно! — выкрикнул кто-то из зала и зал взорвался одобряющими оратора криками людей.

Человек поднял руку вверх и снова наступила тишина.

— И даже больше! — продолжал он, — лишив вас законного выходного дня в Рождественский Сочельник, владельцы завода намерены вызвать ваши стихийные волнения, чтобы обвинить католиков в беспорядках на Рождество! Они намерены стравить между собой простых людей. И малограмотные церковные кликуши завтра, в угоду владельцам завода, опять начнут подстрекать одних людей против других людей! Здесь, в Фулеме, нам нужна кровь? Нет! Нам нужна кровь в Англии? Нет! Нам нужна кровь на наших улицах и площадях? Нет! Правительство и сам король активно используют ваши религиозные убеждения, религиозные убеждения ваших соседей и друзей, ваших врагов и неприятелей, лишь ради того чтобы как можно сильнее держать вас всех в страхе и зависимости от себя, в узде! Когда нет единства среди трудового народа — никогда трудовой народ не добьется ни справедливости, ни достойной жизни, и с ним никогда не будут считаться! Что может быть страшнее религиозного фанатизма в этом случае? Национализм! Дикий, людоедский, средневековый национализм! Плюс к религиозному противостоянию они пытаются подбросить в умы рабочих мысли о том, что чья-то культура выше, чей-то народ лучше, а чей-то хуже! Это неправда, товарищи! Мы все одинаковы! Мы одинаковы в своих кандалах и в своей заработной плате! Мы одинаковы перед своими матерями, жёнами и детьми, когда приносим домой жалкие гроши и когда нам стыдно смотреть им в глаза за то, что мы, кормильцы, не можем прокормить свои семьи! Кто может гордиться своим происхождением, своей кровью, в такие минуты? Только человек без чести и без совести! Рассказывающим о национальном и религиозном превосходстве одной части народа перед другой, лицемерным толстосумам с гладкой кожей, чьи руки никогда не держали молота, на самом деле наплевать на любую религию, любой народ, любого человека! Им не место в нашем обществе! Мы должны понимать, что любой шовинизм — позор для любой нации! Я знаю, что многие из вас искренние прихожане своих церквей и готовы возмутиться и швырять камни в окна заводоуправления. Но, я призываю вас, товарищи рабочие! Завтра, в положенное время явиться на рабочие места, но явиться лишь для того, чтобы принять участие во всеобщей стачке рабочих Британии! Не дадим им дневной прибыли! Мы потеряем по одному шиллингу. Но они потеряют — миллионы из своих кошельков! Это будет наш ответ, наш подарок им на Рождество! Они лишили наши семьи праздника в наших домах — мы лишим их миллионов фунтов в их сейфах! Пусть знают, благодаря кому они купаются в роскоши!

— Да здравствует стачка! — снова взорвался зал, но человек опять попросил тишины.

— Завтра с утра, наши агитаторы, в сопровождении рабочих дружин должны выйти в город и пресекать любые попытки религиозного насилия, — произнёс он, — владельцы заводов активно использовали против нас религиозных фанатиков! Завтра мы должны выступить перед прихожанами обоих церквей и разъяснить народу смысл нашей борьбы! Дать понять, что среди нас есть и католики, и протестанты, и евреи, и даже те кто не ходит ни в одну из церквей! Эта всеобщая стачка должна объединить всех простых британцев в борьбе за свои права, и стать началом массового рабочего движения, началом нашего единства и первым шагом в борьбе за светлое будущее грядущих поколений, товарищи! И мы не позволим завтра, обнаглевшим барыгам, гордо именующих себя бизнесменами, просто так взять и лишить наши семьи праздника, и вынудим их понести убытки…

Человек выступал, люди, время от времени одобряли его криками и возгласами, а когда он закончил и сошёл с трибуны его моментально обступили рабочие задавая вопросы на которые он тихо и размеренно отвечал.

— Идём, идём, — потянул за собой Чарли Джек.

Они протиснулись сквозь плотно обступивших оратора людей. Джек вытолкал Чарли вперёд.

— Товарищ Томпсон! — увидел Джека оратор и попросил, чтобы его пропустили.

— Здравствуйте, товарищ Галлахер, — пожал Джек руку оратору.

— Очень рад, Томпсон, увидеть тебя, — обнял Галлахер Джека и посмотрел на Чарли.

— Ну, а с Вами, молодой человек, как я понимаю, я просто обязан познакомиться? — Галлахер протянул Чарли руку, — Уильям Галлахер.

— Очень рад, мистер Галлахер, — растерявшись, пожал руку Чарли, — меня зовут Чарльз Гудвин… Вы говорили… вы говорили прям как я думаю!

— Мы все тут так думаем, — рассмеялся Галлахер, — и сколько же тебе лет, парень?

— Уже четырнадцать, мистер Галлахер, — неуверенно произнёс Чарли.

— Четырнадцать, — покачал головой Галлахер, — а почему ты не в школе, а тут, на заводе? Почему ты пошёл работать, а не учиться?

— Я учился, — опустил голову Чарли, — я очень хочу учиться. Но мы не можем ходить в школу, потому что нам не дают этого делать. В школу ходит только один из моих братьев. Он может за себя постоять, а вот младший нет.

— Прискорбно, — ответил Галлахер, — ну а сам? Хочешь угадаю?

Чарли посмотрел на него.

— У вас большая семья, — сказал Галлахер, — мама не может найти работу, потому что ходит не в ту церковь, отец еле справляется, а ты решил помочь им и пошёл на завод? Верно?

— Верно, — кивнул Чарли, — откуда вы знаете про церковь?

— Ты правильно сделал, хотя дети на заводах и в шахтах это чудовищно. У всех детей на фабриках и заводах одинаковая судьба, — ответил Галлахер, — я пришёл на завод когда мне было десять. Чего тут угадывать, если все мы повторяем путь друг друга?

— А я могу вступить к вам в партию? — спросил Чарли, — я услышал то, что сам давно говорю отцу и матери. Отец согласен со мной, но мне кажется, что он боится.

— Он осторожный и боится за тебя и твоих братьев и сестёр, — ответил Галлахер, — а коммунистом ты стал давно, едва только начал думать и действовать как твои товарищи по заводу.

— Разве? — удивился Чарли.

— Не думаю, что тебе прям сразу нужен партийный билет, — усмехнулся Галлахер, — их нет и у половины членов нашей партии. А если тебя сюда пригласили, то можешь считать, что тебя приняли в местную организацию. А значит сочли достойным. И это значит, что ты уже коммунист.

Чарли улыбнулся.

Галлахер достал из внутреннего кармана куртки книжку и протянул её Чарли.

— Эта книга называется «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения». Её написал наш товарищ из России, с которым я очень дружен уже несколько лет. Его зовут Владимир Ульянов. Но он известен под другой фамилией, Ленин. Прочти её, а потом с тобой обсудим его мысли.

— Спасибо, сэр, я буду осторожен с ней, — ответил Чарли аккуратно взяв книжку…

Фредерик молча сидел в спальне закрыв двери, низко опустив голову и подперев её руками. Возле него лежал раскрытый конверт и письмо Святому Николаю от детей…

Вошла Августа и присела рядом.

— Фрэд? — спросила Августа, потормошив муже и перевела взгляд на письмо.

— Да? — посмотрел Фредерик на жену.

— Что случилось? — спросила Августа.

Фредерик молча подал ей лист исписанный каракулями Уильяма.

«Дорогой Святой Николай! — прочла Августа, — Пишут тебе Гарольд, Джесси и Уильям из города Фулема. Ты знаешь где это и думаем, что ты знаешь, что мы Гудвины и раньше жили в Мелкшаме, но почему-то очень быстро уехали оттуда.

Мы не хотим просить у тебя подарков. Нам сейчас трудно, потому что мы уехали из Мелкшама и наша мама не может найти себе работу из-за того, что она католичка, а папе пришлось бросить свою мастерскую и начинать всё с начала на новом месте. Маму сильно обидели и не взяли на работу. Ты знаешь, что она всегда работала учительницей. Мама думает, что мы этого не знаем, но мы знаем всё. Ты можешь сделать так, чтобы наша мама опять работала учительницей? Если да, то сделай.

Папа постоянно грустный, хотя делает вид, что он весёлый. Ему не нравится чинить машины и он давно не занимался наукой, хотя он учёный. Мы думаем, что ты мог бы папе помочь открыть новую лабораторию, чтобы он опять занимался наукой, а не чинил машины для богатых и не ходил по вызовам как простой электрик.

В Мелкшаме нам было хорошо и ещё потому, что в Мелкшаме никто не обижал Гарри и Гарри учился в школе. Гарри хочет ходить в школу, но ему не дают. Его сильно побили протестанты за то что он католик, и сейчас Гарри боится ходить даже на улицу.

А Джесси не может учиться, потому что её не возьмут в протестантскую школу для девочек, а самая ближайшая католическая аж в Лондоне. Просим тебя, Святой Николай, сделай так чтобы мы ходили в школу все вместе, как это было в Мелкшаме!

А вчера нас прогнали от городской ёлки на площади, где играли другие дети. Нам сказали, что католикам нельзя там появляться. Почему, Святой Николай? В чём мы провинились, что нам нельзя посмотреть на красивую ёлку? Сделай так, чтобы все дети могли праздновать Рождество вместе! И чтобы никто никого не прогонял!

Лилли теперь почти не бывает дома. Она ухаживает за одной старой леди, вместо того чтобы готовиться к поступлению в университет. И хотя ей пришло письмо из Лондонской медицинской школы, что её готовы допустить к экзаменам, мама сказала, что теперь придётся потерпеть с поступлением. Лилли плакала.

И ещё, мы не хотим чтобы Чарли работал на заводе. Пусть он снова пойдёт в школу!

На это Рождество у нас не будет разных вкусных угощений, потому что у нас просто нет денег. А те что есть, это мама с папой откладывают на новый переезд. Но мы их начали проедать. А вдруг заболеет Сидней? Ты не подумал, Святой Николай, чтобы сделать так, чтобы Сидней не болел? Он часто простуживается и тогда мы переживаем за него. Мы хотим, чтобы он вырос и стал знаменитым! Он и сейчас знаменитый на всю улицу потому что много и громко плачет!

В общем, просим тебя, Святой Николай не про подарки, а про то, чтобы мы жили так как в Мелкшаме, где мы были счастливы!

Джесси, Гарри и их брат Уилл!

От себя: мне ничего не надо. Исполни желания младших!

Уильям Гудвин! 23 декабря 1911 года»

— Ну что сказать? — вздохнула Августа отложив письмо детей, — можно было бы улыбнуться, чтобы не заплакать…

…Тед Холли был огромным и толстым, и сказать что он был просто здоровый телом во всех отношениях, это не сказать ничего. Постоянно бривший голову, Тед казался всем страшным. Здоровенное тело казалось каменной глыбой, движущейся медленно но уверенно, не замечающей ничего и никого на пути. Но на самом деле это было не так. В этом огромном теле билось доброе и чуткое сердце, отзывчивое и даже нежное. Стоило только заговорить с этим человеком, как можно было понять насколько обманчива бывает внешность.

Когда-то он служил в полиции, был детективом, а лет десять назад, может больше, Тед Джон Холли вдруг для себя понял, что служить больше не может. Тогда он попытался перевестись на службу более мирную и спокойную, но спокойствия не было в его душе. И сейчас нашёл себя в роли адвоката. Надо сказать, что это был единственный адвокат защищавший рабочих практически безвозмездно, то есть даром. Он был единственным на весь Фулем кто осмеливался защищать и католиков, и бедноту, и не боялся говорить то о чём другие предпочитали молчать.

Все знали и обратную сторону его жизни. И полиция, бывшие коллеги Теда Холли, и протестанты, и казалось сам король. Он, Тед Холли, командовал рабочими дружинами. В манифестациях он участвовал, но бывший детектив Тед Холли был вторым после Галлахера человеком в партии.

— Да, молодой человек? — посмотрел он Чарли едва мальчик открыл двери кабинета.

Холли сидел за длинным столом обложенный папками и бумагами.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровался Чарли остановившись на пороге.

— Заходи, заходи, — с каким-то странным акцентом позвал его Холли, — чего тебе, дорогой?

Чарли прошёл и присел на стул возле стенки.

— Мне сказали, что Вы тут главный и я могу стать членом профсоюза, — проговорил Чарли глядя на Холли как на знаменитость.

— Профсоюза? — рассмеялся Холли, — ну конечно! Позволь угадать, что тебя привело, малец?

Чарли смутился. Его ещё никто не называл мальцом.

— Да, — кивнул он опустив глаза.

— Ой, только не надо плакать, юноша! — так же весело сказал ему Холли и Чарли вновь воспрянул духом.

— Давай так, дорогой, — положил на стол Холли бланк, — я знаю, что у вас очень большая семья и у тебя куча младших братьев и младшая сестра и ты не будешь чувствовать себя человеком, если они не получат подарки на Рождество! И тебе подсказал Томпсон, что подарки организует только профсоюз, но в него надо вступить! Верно?

— А как Вы угадали? — снова покраснел от стыда Чарли.

— Сейчас все с этим ко мне приходят, братишка, — ответил, успокаивая Чарли Холли, — ты мне напишешь сейчас вот эту бумагу, и поговорим, идёт?

— Идёт, — кивнул Чарли и подвинув стул к столу, взял бланк. Это была анкета.

В дверь постучали и в кабинет, в начале сунув голову и рассмотрев что тут происходит, вошёл аккуратный молодой человек в светлом пиджаке.

— Ну чего ещё!? — чуть вскрикнул Холли, — неужели непонятно, что я ответил уже этому негодяю Минду, что ноги его тут не будет и его сына тоже!

— Мистер Холли, здравствуйте, — прошёл молодой человек и присел за стол напротив Чарли, — Минд подал на нас в суд.

— Вот дурак! — рассмеялся Холли и посмотрел на Чарли, — представляешь, мы забрали у него этот дом за долги, а он ещё и в суд на нас подаёт? Будто это был его дом! Это помещение принадлежит профсоюзу рабочих нашего завода! А он тут частную лавочку развёл!

— Понимаю, сэр, — прервавшись кивнул Чарли, слегка улыбнувшись.

— Вот, — показал Холли бумагу, — дом был куплен у заводоуправления для нужд профсоюза! А Минд тут что делал? Собирал вечеринки и пропивал со своими дружками наши деньги! Рабочие, понимаешь, без помощи адвоката, без защиты своих прав, а Минд только взносы собирает. Мы у него ещё их отсудим и он нам за всё заплатит, мальчик! Вот скажи, у тебя большая семья?

— Да, сэр, — кивнул Чарли, — нас шестеро у родителей.

— Вот! — указал пальцем вверх Холли, глянув на молча сидевшего молодого человека, — шестеро! А у Минда один засранец и тот не работает, а привык жрать за чужие деньги в ресторанах! Сколько Минд нам должен ещё?

— Пятьдесят тысяч, — сказал человек, — фунтов.

У Чарли от услышанного перехватило дыхание. Он вновь глянул на Холли, потом на молодого человека.

— Понимаешь, сколько Минд у вас украл? — посмотрел Холли на Чарли и рассмеялся, — по пять сотен фунтов у каждого рабочего! Я этого Минда выпотрошу как мешок с капустой и он каждому из нас ещё судебные издержки заплатит, негодяй! Пятьсот фунтов у каждого украл, понимаешь?

— Да, сэр, — кивнул неуверенно Чарли и протянул Холли заполненный бланк, — вот, я всё правильно написал?

Холли бегло просмотрел бланк и улыбнувшись, не вставая с мечта подал Чарли руку.

— Поздравляю, сынок! Теперь ты член профсоюза! И не переживай. Скажешь братикам и сестрёнке, что встретил Святого Николая который покупал для них подарки!

— Спасибо, сэр! — обрадовался Чарли, — с Вашего позволения, я немедленно им об этом сообщу! Мама и папа уже не знали, что делать!

— Беги, сынок! — рассмеялся Холли, — сегодня будет в вашей семье праздник!

АНГЛИЯ; ФУЛЕМ; ФЕВРАЛЬ 1912 ГОДА

— Восемь на труд! Восемь для сна! Восемь делай что хочешь! — скандировала огромная процессия двигавшаяся по центральной улице Фулема.

Гарольд бежал следом держась за руку Уильяма.

— Где он?! — кричал Гарольд брату, но Уилл молчал, будто его не слышал.

— Где?! — снова громко спрашивал, стараясь перекричать толпу Гарольд, но Уильям только всматривался в людей, не останавливаясь, волоча за собой брата.

— Я его вижу! — наконец закричал он и замахал кому-то рукой в толпе.

— Чарли! Мы тут! — потащил Уильям за собой Гарольда и мальчики вклинились в процессию.

— Вы… вы какого чёрта тут делаете!? — опешил Чарли, не останавливаясь и высоко поднимая над собой красный флаг.

— Мы с тобой хотим… на эту… на демонстрацию, — продолжали идти за ним братья.

— Это вам что, месса!? А ну марш домой! — приказал Чарли, но его крик затерялся в криках людей.

— А мы что? Мама сказала тебе за нами присматривать, вот и присматривай! — ответил ему Уильям.

— Мама сказала чтобы вы из дома сегодня не выходили! — крикнул в ответ Чарли.

— Но мы… — хотел что-то сказать Уильям, но Чарли перебил его.

— Ты зачем его сюда приволок? — строго посмотрел Чарли на Уильяма, указав взглядом на Гарольда.

— А ты ему скажи сам! Он меня уже на перекрёстке нагнал! — поднял руку Гарольда Уилл.

— Отпусти! — хотел было вырвать руку Гарольд, но Уильям сжал ладонь ещё сильнее.

Процессия остановилась. Все замолчали. Улицу перегородили солдаты.

— Разойтись! Всем разойтись! — услышал Гарольд и увидел сквозь людей, в десяти шагах от себя, офицера и солдат с оружием наготове.

— Мы не уйдём! — ответил один из демонстрантов, одетый в рабочую куртку.

— Не уйдём! Проч с дороги королевские псы! — закричали люди.

Один из рабочих выбежал вперёд и поставил на мостовую стул. Другой человек, в рабочей куртке с красным бантом на груди, вылез на него и обернулся к демонстрантам.

— Товарищи! — начал громко говорить он, — товарищи! Сегодня мы вышли на законную манифестацию с требованием восьмичасового рабочего дня и справедливой оплаты нашего труда! Они, те кто считает себя нашими хозяевами, имея харизму улитки и мозги курицы, бросили против нас, против наших детей и жён вооружённых солдат, готовых в нас стрелять и избивать нас! Мы не должны поддаваться на их провокации! И мы не покажем страха! Мы не уйдём отсюда до тех пор, пока наши законные требования не будут выполнены владельцами завода!

— Не уйдём! Не уйдём! Достойная оплата за достойный труд! — закричали все.

Человек поднял руку вверх.

— Они стравливают нас между собой! Им выгодно, чтобы католики и протестанты, евреи и пуритане враждовали между собой! Каждый избитый католик — на совести владельцев завода! Каждый убитый еврей и ирландец — на совести владельцев завода! В нашем городе не должно быть места религиозной и национальной нетерпимости! И нетерпимости не должно быть места — во всей нашей стране! Только вместе мы сила! Они боятся нашего единства! Долой власть помещиков и капиталистов! Да здравствуют советы рабочих депутатов!

— Вся власть советам! Долой капиталистов! — подхватили люди.

— Жируя на нашей шее, — продолжал человек, и рабочие снова затихли, — они не заботятся о наших семьях! Хотя мы обеспечиваем достойную жизнь и образование им и их детям! А наши дети — прозябают в нищете, и завтра пойдут побираться на улицы! Потому что с их условиями работы — мы не можем прокормит наши семьи! Мы готовы работать, но готовы работать только в условиях, когда наш труд ценится! Мы рабочие, а не бесправные рабы!

— Мы не рабы! — подхватила толпа, и в этот момент солдаты начали наступать и сбили выступавшего со стула на мостовую. Поднялись крики и рабочие бросились на солдат. Завязалась драка. Гарольд опешил на миг, увидев, что рабочих бьют прикладами и колют штыками.

— Бегите! — крикнул братьям Чарли и вытолкнул мальчишек из толпы.

— Бегите домой! — закричал он вслед и тут позади грянул оружейный залп и мальчик, схватившись за руку, упал на тротуар…

Гарольд и Уильям бросились со всех ног куда глаза глядят. Гарольд уже не понимал кто кого тащит за собой, он Уильяма, или Уилл его. Они побежали даже дальше чем домой…

Дом они пробежали, с перепугу не остановившись, свернули в переулок к школе, и нырнув в старый парк спрятались в кустах.

Мимо бежали люди. Много людей. Многие были в крови. С центральной улицы донёсся ещё один ровный залп, заложивший уши и нагнавший страха.

— Это война? — прижался к Уильяму Гарольд и зажмурил глаза.

— Нет… наверное… — обнял брата Уильям, сам испугавшись выстрелов не меньше чем Гарольд.

Стреляли совсем рядом и стало жутко. Ещё больше было жутко от того, что через парк, в панике, от солдат спасались раненные и избитые рабочие, плакали дети и кричали женщины, повсюду были слышны слова проклятия и стоны о помощи. При каждом выстреле Гарольд вздрагивал и в конце-концов тихо заплакал.

Наконец всё стихло…

— Ты чего плачешь? — прошептал Уильям.

— Там Чарли, — сквозь слёзы ответил Гарольд.

— Пошли. Надо его найти, — сказал Уильям и братья тихо выбрались из своего укрытия.

Выйдя на улицу мальчики услышали те же проклятия и стоны вокруг. Улица была полна людей. Люди искали друг друга, потом расходились кто куда, а Гарольд искал Чарли.

— Сожжём этот завод к чертям! — слышал Гарольд.

— Контору пойдём громить! Покажем им кто есть кто! — отвечали другие голоса.

— Они бросили против нас солдат! Мы были мирной демонстрацией! — причитали третьи.

— Нужна революция! Нужно свергать короля, тогда что-то поменяется! Тогда они сами сбегут! — доказывал кто-то.

— У них армия… — отвечали ему.

— Армия такие же как и мы! — не соглашались другие.

— Она уже себя показала! Нам нужна своя армия, как в России тогда, в 1905-м! — продолжали настаивать первые…

Грозили солдатам, владельцам завода, самому королю и обещали разнести завод по кирпичикам и с ужасом Гарольд услышал, что оказывается, кого-то сегодня убили и рабочие обещали превратить похороны в настоящее восстание.

Сердце мальчика упало в пятки… Не потому, что рабочие обещали восстание. Он испугался что могли убить Чарли и мама будет плакать. Уильям прижал к себе напуганного Гарольда, видимо тоже услышав это и подумав точно так же, и мальчики медленно двинулись домой.

Навстречу им, покачиваясь, показался Чарли, держась за руку выше локтя…

— Чарли! — наконец вырвался Гарольд, и подбежав к старшему брату с лёту обнял его.

— Ай… — вскрикнул Чарли.

— Ты чего? — испугался Гарольд, посмотрел на Чарли и увидел что у него вся рука в крови, — ты ранен? Они тебя ранили?

— Идёмте домой, быстрее… — проговорил Чарли и прижал к себе Гарольда…

Домой они не просто пошли, а побежали так быстро как могли…

…Джесси чуть не закричала увидев раненного Чарли.

— Мамочка! Что случилось! — вскрикнула она с порога.

Чарли захлопнул двери и запер их на ключ.

— Молчи! — приказал он сестре.

Джесси нахмурилась.

— Да ты ранен! Ты был на демонстрации! Папа ведь тебе запретил!

Чарли скинул куртку и бросил её на пол.

— Спрячьте это… Забросьте к чёртовой бабушке на чердак! Чтобы не нашли!

— Ага, — поднял куртку с пола Уильям и встал в недоумении, молча моргая.

— Ну чего ты стоишь? — обернулся на него Чарли, — убери её, куда нибудь!

Уильям со всех ног побежал в детскую, унося с собой куртку.

— Чарли прошёл на кухню и упал на первый попавшийся стул…

— Воды принесите, — попросил он, — горячей и перевяжите меня чем-то…

Гарольд и Джесси, секунду постояв, бросились кто куда. Гарольд вытрусил половину комода, нашёл простыню и приволок её на кухню.

— Ну что ты делаешь! — закричала на него Джесси и мальчик опустил глаза, — дай мне, — забрала она у него простыню, взяла нож, надрезала край и оторвала от неё длинную белую полоску.

Закипела вода. Чарли снял рубаху и Гарольд увидел кровавую рану чуть ниже плеча брата…

— Помоги, не стой! — посмотрела на Гарольда Джесси.

Дети начали неумело перевязывать раненную руку Чарли. Тот стиснул зубы и как мог, другой рукой, помогал им.

Спустился Уильям.

— Ты спрятал? — посмотрел на него Чарли.

— Порядок! — заверил его Уилл, — а чего такого в рваной куртке?

— Да начхать мне на куртку! Там флаг! — ответил Чарли.

Замок щёлкнул. В дом вбежала Августа.

— Дети! Вы не выходили из дома… — начала она с порога, но увидев происходящее на кухне, лужу крови на полу, всё поняла.

— О Боже… — прошептала она, — да что же вы делаете! — бросилась Августа к Чарли и прогнала Гарольда и Джесси.

— Бегом за доктором, быстрее! — приказала она Джесси, — а ты, — посмотрела она на Гарольда, — быстро с Уиллом вымойте полы, чтобы тут и следа крови не было!

— Да мамочка… Да… — чуть ли не хором ответили дети.

Джесси, на ходу одевшись, побежала на улицу. Гарольд поплёлся в ванную за ведром и тряпкой.

— А мне что делать? — посмотрел на Августу Уильям.

— Ну, зная что Чарли сейчас начнёт говорить немножко неправду, — не глядя на Уильяма, заново перевязывала рану Чарли Августа, — рассказывай где и кто из вас сегодня был на демонстрации…

— Он… он не виноват, мамочка, — опустил глаза Уильям.

— Шалопай! — заплакала Августа, затянув, как можно туже, повязку, — что же теперь будет…

Чарли отвернулся и старался не смотреть на мать.

Гарольд ползал под столом и пытался вытереть кровь.

— Оставь, Гарри, — сказала спокойно Августа, — кровь не так просто отмыть. Принесите с братом циновку с чердака и постелите тут, чтобы никто не видел.

— Ага, — посмотрел из под стола Гарольд и бросив тряпку, выполз.

Отворилась дверь. Зашла Джесси. За ней шёл доктор.

Он присел рядом и молча развязал повязку на руке мальчика.

— Я вот что думаю, — посмотрел он на Августу, — я наложу ему нормальную повязку, но сверху сделаю гипсовую. Если полицейские спросят где он был, то скажете что упал и сломал руку. Открытый перелом. И потому столько крови.

— Спасибо Вам, доктор, — заплакала Августа.

Мальчики принесли с чердака циновку. Зашёл Фредерик, глянув на Чарли поздоровался с доктором.

— Здравствуйте, мистер Гудвин, — ответил доктор, — супруга Вам всё расскажет. Я не думаю, что если всё сделаете правильно, будут последствия. Вы поняли о чём я?

— Да, понимаю доктор, — кивнул Фредерик.

— Не ругайте вашего сына, — посмотрел на Фредерика доктор, — ему, на сегодня, хватит науки…

…Полиция пришла вечером, когда собирались ужинать.

— Мы ищем всех раненных, — не поздоровавшись прошли полицейские в дом и указали взглядом на Чарли.

— Прошу всех встать, — приказал полицейский и дети молча поднялись со своих мест.

— Что с рукой? Ты был на демонстрации? — спросил старший полицейский.

— Нет… с…сэр, — ответил Чарли глядя ему в глаза.

— Что с рукой? — повтори вопрос полицейский.

— Сломал… сегодня, — ответил растерявшись Чарли.

— Мы вызывали доктора, — сказала констеблю Августа, — он может подтвердить наши слова, джентльмены.

— Да у него гипс, сержант, — подошёл к Чарли другой полицейский, — если на пулевое ранение наложить гипс, то руки ему не видать через неделю-другую.

Полицейский постучал по гипсу пальцем.

— Да, гипс…

Сержант глянул на Чарли.

— Везунчик ты, паренёк, — он глянул на всех и взял под козырёк, — счастливо оставаться и приятного аппетита.

Как только полицейские ушли дом погрузился в молчание. Все сели и молча переглянулись.

— Мне кажется, наш доктор явно симпатизирует рабочему движения, — спокойно сказал Фредерик…

— А что мне теперь делать с гипсом? — растерянно спросил у Фредерика Чарли.

— Носить, — ответил Фредерик, — и понимать, что тебя только что пытались запугать, — добавил он.

Чарли покраснел и Гарольд впервые за много лет увидел в глазах брата слёзы.

Фредерик глянул на старшего сына.

— И не дай Бог я ещё раз увижу тебя на демонстрации с братьями…

— Их там не было! — попытался крикнуть в ответ Чарли.

— Нас там не было, папочка, — честными глазами посмотрел на отца Уилл, а Гарольд отвернулся.

— Зато я там был, — тихо сказал Фредерик.

— Братская солидарность это конечно хорошо, — добавил он, — но никогда больше меня не обманывайте. Хотя бы ради того, чтобы мы одинаково могли соврать полицейским…

…Утром на заводе было непривычно тихо. Рабочие собрались во дворе и гул был больше похож на непонятный шёпот, чем на голоса людей. В цеха не пускали солдаты.

Чарли протиснулся вперёд и увидел, что солдаты вооружены и на самом входе уложен бруствер из мешков, сквозь которые сморел ствол пулемёта. «Если сейчас начнётся будут стрелять», — понял Чарли и поспешил к Галлахеру.

— У них пулемёты, — шепнул мальчик.

— Да, мы видели, — кивнул ему Галлахер, — сейчас будем разговаривать с владельцами завода. Будем требовать выплаты компенсации для раненных и семей убитых.

— Холли убит! Убит Холли! — раздался чей-то крик.

Люди взволновались и расступились.

К Галлахеру бежал немолодой рабочий, тяжело дыша и схватившись за сердце.

— Товарищи! Они убили Теда Холли! Его нашли полчаса назад за городом, повешенным! — закричал он.

Гул перерос в шум.

— Сохраняйте спокойствие, товарищи! — крикнул Галлахер и вскочил на стоявший неподалёку ящик.

— Спокойствие! Они хотят нас лишить последней надежды! — ещё раз прокричал он и махнул рабочему, принесшему эту весть, рукой.

— Иди сюда, расскажи всем что случилось!

Рабочий вскочил на ящик рядом с Галлахером и прокашлялся.

— Убили Теда Холли, братцы! Мы с Джеком Робертсоном и Фрэнком Льюисом пошли к нему сегодня утром, как договаривались с вечера. А там бобби на карауле. Мы начали спрашивать что и как, и в начале не поверили. В общем нет его. Тело в морг увезли.

Рабочие снова заволновались.

— Тихо! — поднял вверх руку Галлахер, — я пойду разговаривать с ними! И если они не выплатят компенсации семьям убитых и раненным, если не выполнят наши требования, то мы свяжемся с угольщиками, и ни одна котельная в Англии не получит ни фунта угля! Посмотрим, что они смогут сделать когда мы едины! Когда мы едины — мы непобедимы, товарищи!

ПРИГОРОД ЛОНДОНА; ФУЛЕМ; 2 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Это всё произошло мгновенно, не дав Гарольду опомниться. Будто вспышка молнии перед глазами. Провал. Полёт в никуда и сильный удар о тротуар. Спиной. Головой. Стон — и чьи-то руки поднимают его, пытаются поставить на ноги. Но ноги не слушаются. Они словно ватные, подкашиваются, а он судорожно что-то ищет руками перед собой и медленно открывает глаза.

— Гарри! Гарри, что с тобой? — слышит он мальчишеский голос и понимает, что зовут не его, хотя эти слова адресованы ему.

Свет ударил в глаза и мальчик осмотрелся. Улица. Дом. Вроде из снов. Знакомые и далёкие от его памяти. Он их помнит и не помнит. Крик девочки, стоящей на той стороне улицы и лицо держащего его за плечи мальчика. Круглые от удивления глаза и испуганные, не понимающие что могло случиться и… мальчик, почему-то выше его ростом и крепче. А он маленький, худенький. Мальчишка. Он мальчишка лет десяти. И мальчик, знакомый, но с трудом возвращающийся в память. Словно из далёкого прошлого. Как и девочка, бегущая к ним и называющая громко его имя.

— Гарри! — кричит мальчик, — что с тобой? Ты упал! Ты потерял сознание прямо тут!!! Ты меня слышишь?

— Уилл? — отзывается ему Гарольд и безразлично смотрит в глаза.

— С тобой всё в порядке? — спросил Уилл и ещё раз потормошил Гарольда.

— Да… — ответил он, — где я?

— Ты на улице, Гарри, — ответил Уильям и отпустил его плечи.

— Гарольд! Гарольд упал! — подбежала испуганная девочка.

— Джесси..? — глянул он на девочку, а та бросилась к нему.

— Гарольд, я так испугалась за тебя! С тобой всё хорошо? — обняла, буквально схватила она Гарольда.

— Где я? — снова спросил Гарольд.

— На улице! На улице, возле своего дома! — чуть не вскрикнул Уильям.

— Какой сейчас… день?

— Ну, ты… тебе надо домой, отведи его, Джесси, — сказал Уилл, не сдвинувшись с места.

— Идём, братик, — сказала Джесси и повела Гарольда через дорогу. Он оглянулся на Уильяма. Тот провожал их взглядом, удивлённым и напуганным.

— Какое сейчас число? — спросил Гарольд у Джесси.

— Второе апреля, — ответила она.

— А год?

— Ты забыл год? Ты заболел? Тебе плохо? — заговорила Джесси, остановившись и посмотрев в лицо Гарольду.

— Год… — проговорил он.

— Одна тысяча девятьсот двенадцатый.

— Двенадцатый?

— Да…

— А где я?

— В Фулеме… На улице Вернон… Ты помнишь, как тебя зовут?

— Да, — прошептал он, — Гарольд… Гарольд Виктор Гудвин…

С порога Гарольд услышал запах печёных пирожков, а крик Джесси оглушил мальчика.

— Мамочка! Мамочка! Гарольд упал! Он ударился! Он всё забыл!

— Сыночек! Мальчик мой, Гарри! — Августа выбежала навстречу и схватила сына.

— Что случилось, Джесси?

— Он просто упал! Упал! Мы играли в мяч, когда он просто упал и ударился головой! — сквозь слёзы заговорила Джесси.

— О Боже! — вскрикнула Августа, пытаясь отыскать кровь на голове у Гарольда. Но крови не было. Августа успокоилась и прижала к себе мальчика. Лилли, старшая сестра, увидев такую картину, просто остановилась посреди кухни, пытаясь разобраться, почему Джесси плачет, а Гарольд, в недоумении, пытается успокоить маму и сестру…

— Да… всё нормально… — говорил Гарольд, — можно я пойду к себе? Мне надо полежать.

— Да угомонитесь вы! — наконец не выдержала Лилли, — дайте вы ему сказать, мама, Джесси! Прекратите истерику!

Те замолчали и наконец обратили внимание на самого Гарольда.

— Я пойду наверх, к себе, — махнул рукой Гарольд.

— Тебя провести, сынок? — взволнованно спросила Августа, но Гарольд качнул в ответ головой.

— Пусть Джесси проведёт.

— Хорошо, — вздохнула Августа, хватаясь за сердце, — только обещай, что ляжешь и будешь лежать. А я пошлю Лилли за доктором. Договорились?

— Угу, — кивнул Гарольд и посмотрел на Джесси, — отведи меня?

— Конечно, пошли братик, — заплакала девочка и взяла Гарольда под руку, будто он не мог ходить сам.

В детской Гарольд прилёг на кровать. Джесси стояла над ним и продолжала причитать, что Гарольда очень сильно раздражало. Он уже не понимал, почему у него болит голова. То ли сама от удара об тротуар, то ли от причитаний сестрёнки.

— Гарри! Гарри! Что же теперь будет? Ты теперь будешь больной. Не переживай, я буду ухаживать за тобой! — словно успокаивала его Джесси.

— Джесси, — схватился Гарольд за голову, — помолчи, прошу! Голова болит!

Джесси замолчала и удивлённо посмотрела на брата.

— Это кровать Чарли, он будет ругать тебя, — сказала девочка.

— Я знаю, — ответил Гарольд.

Джесси указала на верхний ярус кровати напротив.

— А ты должен лечь туда.

— Чарльз переживёт, закрыл глаза Гарольд, — доктор же не полезет наверх?

— Пусть будет так, — кивнула Джесси, — я ему не скажу, но только ты заправь, как было? Хорошо?

— Хорошо… — надул губы Гарольд.

Он встал, когда Джесси вышла. Подошёл к большому зеркалу у стены и посмотрелся в него. Стянул с себя куртку и свитер, аккуратно сложил их на стул и, сняв ботинки, прилёг на кровать и заплакал.

Гарольд попытался задремать, и почти заснул, но едва он проваливался в сон, как тысячи голосов из ниоткуда начинали ему что-то шептать, неразборчиво, хором, сразу и все, звали на помощь, вопили, кричали и это были предсмертные крики сотен людей. Мальчик испугался. Но успокоился, когда один из этих голосов он услышал ясно и понял, что это голос друга, который пришёл ему помочь. В начале этот голос произносил только одно слово, которое Гарольд ясно понимал: «Титаник»… Новый друг говорил что-то ещё. Сначала Гарольд не мог этих слов разобрать. Слова звучали глухо, медленно, протяжно, но вскоре мальчик понял их смысл…

…Доктор пробыл не долго. Он осмотрел глаза Гарольда, потом голову и нащупал небольшую шишку на затылке.

— С вашим сыном всё в порядке, миссис Гудвин, — сказал доктор Августе, — небольшая шишка на затылке, судя по всему, получена вовсе не сегодня.

— Но он без причины упал и потерял сознание, доктор Келли, — ответила ему Августа.

— Обмороков без причин не бывает, — посмотрел на неё доктор Келли и снова начал рассматривать глаза мальчика, — мальчик растёт, и это надо учитывать. Пусть немного отлежится. Удар головой был не сильный, миссис Гудвин. Конечно, он ударился, и у него лёгкая контузия. Но сознание он потерял не потому, что ударился, а наоборот. Он у вас сильно переутомлён! И это должно быть Вам заметно без моего вмешательства. Ему бы выспаться не мешало.

Доктор оставил Гарольда в покое и уже просто сидел над ним, разговаривая с Августой.

— Он постоянно читает, — словно пожаловалась Августа, — порой мы его застаём за этим занятием даже среди ночи.

— Плохо, — ответил доктор и глянул на Гарольда. Гарольд смутился.

— Читать можно только при хорошем свете, молодой человек, — спокойно проговорил доктор Келли и встал.

— А при свете керосиновой лампы? — виновато спросил Гарольд.

— Если Вы хотите носить очки — тогда можно, — кивнул доктор Келли.

— Я не хочу носить очки, — Гарольд даже испугался.

— Читайте днём, мистер Гудвин, — ответил ему доктор, посмотрев на мальчика, — и в Вашем возрасте нужно хорошо спать, если Вы не хотите опять где-нибудь упасть в обморок.

Гарольд больше молчал, слушая доктора Келли.

— Ну, мне пора, миссис Гудвин, — откланялся, наконец, доктор, — кстати, буквально перед визитом в ваш дом, я был у вашего супруга в мастерской.

— Что с ним случилось? — Августа испугалась, а у Гарольда тревожно заколотилось сердце.

— С ним? — переспросил спокойно доктор Келли, — ничего не случилось. С его помощником, мистером Уотсоном, произошёл несчастный случай. Эта механика… — помолчал он, — она ни к чему хорошему не приведёт, я уверен. И поэтому предпочитаю медленные кабриолеты всем этим современным скоростным мотоциклетам.

— Я надеюсь, с мистером Эннисом Уотсоном всё в порядке? — успокоилась Августа, но по прежнему тревожно слушала доктора Келли.

— Можете даже не сомневаться, — успокоил её доктор Келли, складывая свой саквояж, — молодой мальчишка, восемнадцать лет и без шрамов? Ему рассекло щеку винтом. Он сам плохо его закрепил, и винт сорвался с двигателя. А Ваш супруг попросил вас предупредить, что в качестве компенсации он пригласил его на вечерний чай.

— Бедный мальчик, — вздохнула Августа, — он же собирается куда-то ехать? Что же теперь?

— Да, я слышал, — задумался доктор Келли, — на этом большом пароходе. Как его? «Титаник»! Но уверяю Вас, что к тому времени от его ссадины останется разве что шрам. Пришлось зашивать. Когда доктор ушёл, мальчик задремал и встал как раз к вечернему чаю.

Гарольд спустился на кухню, где одновременно была и столовая в этом небольшом доме. Мама наливала чай и, улыбнувшись, пригласила Гарольда сесть за стол. Собралась вся семья. Ждали отца и гостя. Они с минуты на минуту уже должны были прийти.

Гарольд улыбнулся маме в ответ и кивнул. Мальчик, немного постояв в дверях, переступил порог кухни и, подойдя к столу, посмотрел на маленького Сида, сидящего на детском стульчике у стены.

— Привет, — подошёл к нему Гарольд и присел напротив, — а тебя-то я узнаю.

Сид засмеялся в ответ брату, а Гарольд помахал ему рукой. Потом поднялся и сел за стол, на своё привычное место.

В этот момент зашёл отец. За спиной у него стоял молодой парень с перевязанной щекой, как будто у него болели зубы.

— Здравствуйте всем, — раздался громкий голос Фредерика.

— Здравствуй, папа, — встал Гарольд.

— Ну… здравствуй, сынок, — удивлённо посмотрел на сына Фредерик.

— Он ударился головой, пап, — сообщил Уильям.

— Доктор говорит, что контузия, — перебила его Лилли.

— Последние мозги отшибло, теперь чудит, — почти культурно ответил Чарльз, ехидно посмотрев на старшую сестру.

— Молчи уже! — вскрикнула ему в ответ Джесси.

— Стоп, стоп, стоп, — поднял руки вверх Фредерик и прошёл на кухню.

— Садись, сынок, — погладил он Гарольда по голове, — у нас сегодня гость, мой помощник Эннис Уотсон. В каком доме мы жили в Мелкшаме, Гарри?

Фредерик внимательно посмотрел на Гарольда.

— В Доме Уотсона, — ответил уверенно Гарольд.

— Умница, всё знает. И как видим — всё помнит, — рассмеялся Фредерик, — ну так вот Эннис, он тоже Уотсон!

Эннис Уотсон[9] переминался с ноги на ногу, немного стесняясь. Он был почти мальчишка. Его рабочий комбинезон пропах керосином, а огромная кепка была явно не его размера. Впрочем, всё её предназначение было — спрятать огромный узел бинтов на голове.

— Я понял так, что тут были приключения? Что случилось, Августа? — посмотрел Фредерик на жену.

— Доктор сказал, что ничего страшного, — ответила Августа, — со временем пройдёт, но нашего мальчика лучше лишний раз не тревожить.

— И что с ним? — удивлённо спросил Фредерик.

— Обморок от постоянного недосыпания, — вздохнула Августа, — и вдобавок, он ещё и ударился головой.

— Ерунда, — махнул рукой Фредерик обняв сына, — все мальчишки, рано или поздно, расшибают себе лбы и коленки. И если переживать по поводу каждой шишки, то лучше не рождаться мужчиной. Правда, сынок? — они с Гарольдом переглянулись.

— Конечно, папа, — кивнул ему Гарольд, и победоносно бросил взгляд на Чарли.

— Ну, вот и хорошо, садись, — отпустил его Фредерик, — но спать мы будем теперь ложиться раньше.

Фредерик по-дружески похлопал Энниса по плечу.

— Располагайся тоже, Эннис. Собственно, с нашей семьёй ты знаком, так что представлять тебя нет нужды и секретов от тебя тоже нет!

Эннис сел за стол.

— Как чувствует себя ваша матушка? — спросила Августа, наливая Эннису чай.

— Спасибо миссис Гудвин, она в порядке и каждое утро просит вам кланяться от неё, — ответил Эннис.

Августа улыбнулась и кивнула в ответ.

— Прошу кланяться от нашей семьи. Последнее время я всё реже вижу мисс Уотсон.

— Да, она захворала слегка. Возраст, знаете ли, шестой десяток, — сказал Эннис.

— Я слышала, что вы куда-то собираетесь? — Августа посмотрела на Энниса, выдержав паузу.

— О, да, миссис Гудвин! — радостно воскликнул Эннис, — предложение поступило от маминого кузена, мистера Уильяма Парра, из Бэлфаста. Он подал прошение о включении меня в гарантийную группу на новый пароход, тот самый, о котором писали в газетах! И ему ответили согласием!

— «Титаник»? — словно уточнила Августа.

— О, да, это просто чудесно! — восторженно ответил ей Эннис, — представляете? Я своими глазами увижу Америку! А ещё, дядюшка сказал, что если всё будет в порядке, то я могу остаться работать у них в компании!

— Это хороший заработок и поддержка вашей матушке, — спокойно согласилась с ним Августа.

— Ну, она очень рада, — быстро сменил восторг на такт Эннис, — жаль только, что меня не берут в матросы. У них выше жалование, но и платят его не зря.

— А почему тебя не берут в моряки? — влез в их разговор Чарли.

— Понимаешь, — подумал Эннис, — говорят, что нет вакансий. Но я знаю, что они врут.

— Почему врут? — без малейшего удивления в голосе спросил Чарли.

— Мне же надо платить? — усмехнулся грустно Эннис, — а им не хочется платить.

Потом разговор зашёл ни о чём. Новостей было не много. Гарольд больше слушал и мало говорил, постепенно понимая, что ему просто становится скучно. Кроме того, Чарли каждый раз вставлял свои реплики. И постоянно намекал, что Гарольд теперь «забыл всё» и, как казалось мальчику, Чарли это даже смешило. Пару раз Гарольду хотелось заткнуть рот брату, но он сдерживался.

Наконец, тихонько поставив чашку на блюдце, Гарольд решился заговорить.

— Папа, я хочу у тебя серьёзно спросить, — сказал Гарольд посмотрев на отца.

— Да, сынок, — ответил Фредерик.

— Пап, а почему мы католики? — спросил Гарольд с серьёзным видом.

— Ой, у него точно с мозгами будут проблемы! — рассмеялся Чарли, но строгий взгляд Августы заставил его замолчать.

— Ты шотландец, сынок, — ответил сыну Фредерик.

— И?

— И это значит, что ты католик. Так получилось.

— Почему так получилось?

— Наши предки в Шотландии остались верны апостольской церкви в Риме, — Фредерик отставил чашку с чаем, — а королевская семья решила сама править церковью в Англии. А потом Шотландию…

Фредерик подумал. — Шотландия и Англия стали одним королевством, — добавил он.

— А почему из-за этого со мной не хотят дружить? — снова посмотрел Гарольд на отца, совсем отодвинув от себя чашку вместе с блюдцем и отложив печенье.

— Не все люди понимают, что ты ничем не отличаешься от протестанта, — попытался объяснить Фредерик, — многие думают, что ты хуже чем они. Но на самом деле это их заблуждение.

— Ой, папа! Да скажи ты ему правду как есть! — раздался возмущённый голос Чарли, и все посмотрели в его сторону.

— Чарльз, — спокойно произнёс Фредерик, останавливая сына, — я не знаю, где ты нахватался лейбористских убеждений, но я попросил бы в нашем доме не проводить агитации среди младших братьев и сестры.

— Да я и не агитирую, — спокойно сказал Чарльз в ответ, — и что такого, если Гарольд узнает, что Англия, на самом деле, захватила Шотландию и южане к нам и к ирландцам относятся как к неполноценным людям? Он же уже столкнулся с этим!

— Не думаю, что ему стоит об этом напоминать, — не согласился Фредерик.

— Да он и без нас это помнит! — громко продолжал, не обращая внимания на отца, Чарли, — а разве ты, инженер, окончивший Сорбонну, не работаешь простым электриком? А нашей маме разве не указали на дверь в городском совете? А всё почему? Да потому что Англия не просто гниёт, а уже воняет!

— Простите, — Чарли тут же осёкся и посмотрел на маму и Лилли, которые только испуганно переглядывались между собой.

— Я работаю электриком, чтобы обеспечить будущее вам, — спокойно ответил Чарльзу отец, — это называется бизнес. А мама сидит дома с Сиднеем. А все эти католики, протестанты и прочие — суеверные условности для неграмотных людей.

— Суеверные условности избили Гарри в первый же день в школе. И теперь он не учится нигде, — со злостью и обидой словно выстрелил словами Чарльз, — а все эти пэры, лорды и король только и рады, когда мы бьём друг друга. Они от этого становятся сильнее и им легче выжимать из нас последний шиллинг. Чем они лучше нас? Мы трудимся по двадцать часов в сутки лишь ради того, чтобы они разъезжали на шикарных тильбери и бездельничали в своих офисах и дворцах. И ещё указывают нам, кто из нас католик, кто протестант, а кто еврей, и кто кого и когда должен бить! Лучше бы я родился евреем! Евреи, хотя бы, не бьют друг друга!

— Чарли, нужно хоть немного быть патриотом, — спокойно выслушал его Фредерик, — если все мы будем говорить как ты, то ничего хорошего не произойдёт с Британией.

— А что плохого произойдёт? Революция? Да я первый на баррикады пойду, как тогда рабочие в России![10] — усмехнулся Чарльз, — патриотизм? Да я патриот больше чем любой протестант! Только для меня патриотизм — это когда мама счастлива, ты счастлив, Гарри и Джесси счастливы, а не тогда, когда счастлив гладкий дядька в орденах и лентах, который считает себя хозяином всех людей вокруг, как будто мы его личные вещи!

— Чарли, — отставил чашку Фредерик, — революция это кровь, часто безвинная и напрасная. Следом за ней придёт война. Зачем нам нужна тут война? Ты представляешь судьбу своих братьев и сестёр, если на улице начнут стрелять и убивать всех подряд?

— Вот как раз благими намерениями пацифистов и выстелена дорога в ад войны, — ответил Чарли.

— Кто тебе вбил в голову эти идеи? — спросил, вздохнув, Фредерик, — и хотя ты в целом прав, но всё же я не хочу увидеть своего сына в полицейском участке и в зале суда.

— Думаешь, что меня будут судить за мысли Томаса Мора? — усмехнулся отцу Чарли.

— Нет, — ответил Фредерик, — я не хочу чтобы ты окончил свои дни так же, как и Томас Мор.[11]

— А в Америке не бьют за то что ты католик? — влез в их разговор Гарольд.

— В Америке? — посмотрел на него Фредерик.

— Ну, да! Там, куда собирается Эннис! Он был так рад! Вот я и подумал, что там католикам хорошо.

— Везде люди одинаковы, — ответил, подумав, Фредерик, — в Америке меньше обращают внимание на то, кто ты и откуда. Там ценят твои руки и твои знания. Но это вовсе не значит, что богатство посыпется на тебя с неба, а ты будешь сидеть и ничего не делать.

— Мне кажется, что дядя Томас должен был тебя пригласить к себе, — сказал уверенно Гарольд, — разве ему не нужен инженер на его электростанции?[12]

— Впервые слышу, сынок, что дядя Томас, которого ты, к слову, никогда не видел, — улыбнулся Фредерик, — вообще нуждается в моей помощи.

Он налил себе чая и снова посмотрел на Гарольда.

— Да и вообще, вряд ли он обрадуется от появления нашей большой семьи в своём доме.

Гарольд тяжело вздохнул.

— Но папа… Если дядя Томас живёт в Америке и очень богатый, то значит католикам там хорошо! И он бы мог нам купить новый дом! И мы бы тут не мучились!

— Никогда не считай чужие деньги, сынок, — строго посмотрел на Гарольда Фредерик, — дядя Томас, конечно, вас всех очень любит. На расстоянии. Но не настолько, чтобы делать нам дорогие подарки.

В дверях зазвонил колокольчик.

— Ну, мне пора, — извинился Эннис, поблагодарив за чай и попрощавшись кивком головы со всеми, — до завтра, мистер Гудвин, — пожал он руку Фредерику и указал на перевязанную щёку, — думаю мы успеем закончить этот грузовик до того, как «Титаник» прибудет в Саутгемптон?

— Определённо! — ответил рассмеявшись Фредерик, — я провожу тебя, дружище, а заодно гляну, кто там к нам пожаловал.

Эннис ушёл. Отец вернулся воодушевлённый и показал огромный конверт.

— Письмо от дяди Томаса, из Америки! — радостно сообщил он.

— Давайте прочитаем его после чая? — предложила Августа.

— Давайте! Давайте! — подхватили дети, а Чарльз глянул на Гарольда.

— А что думает наш Гарри Гудини?[13]

— Почему ещё Гудини? — обиделся Гарольд.

— Ну ты заговорил про дядю Томаса, и от него сразу принесли письмо! — рассмеялся Чарли, — давай признавайся, что ты ещё и фокусник!

— Я не фокусник! — обиженно крикнул Чарльзу Гарольд.

— Гарри, ну, пожалуйста! Ну угадай, что там! — начала просить Гарольда Джесси.

— Мне всё равно, — ответил Гарольд, посмотрев на Джесси, — но для тебя я попробую угадать.

— Ура! — захлопала в ладоши девочка, — ну давай, Гарри, я знаю, что у тебя получится!

Гарри закрыл глаза и, улыбнувшись, рассмеялся.

— А чего ты смеёшься? — услышал он голос Джесси.

— Колдует, — усмехнулся Уильям и толкнул Чарли ногой.

— Не толкайся! — не удержался от смеха Чарльз и чуть не подавился печеньем.

— Ну, я так не играю! Вы мешаете! — обиделся Гарольд и открыл глаза.

— И что же ты видел? — присел на своё место Фредерик, стараясь казаться серьёзным.

— Он предлагает тебе работу, — ответил Гарольд, — вот увидишь!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он жадный!

— Почему жадный?

— Ну, ты сам сказал, что он не любит делать дорогие подарки? Нанимать другого инженера дорого, а тебе можно меньше платить. Ты же его брат?

— Ну… — подумал Фредерик, — кто тебе сказал, что мы вообще собираемся куда-то ехать? Тебе что-то приснилось? И причём тут дядя Томас? Он давно запустил свою электростанцию и вообще мы с ним не виделись с тех пор, когда он бросил Шотландию. Думаю, что он просто хочет узнать как у нас дела. Не более. Вот вырастешь и поедешь к нему. Смышлёные помощники всегда нужны. А ты парень умный, и в политику не лезешь, как твой старший брат.

— Ой, да ладно… — еле слышно пробурчал Чарли.

— Ну, пусть будет «ладно»… — ответил ему Фредерик, — но четырнадцать лет, всё равно, ещё не возраст для митингов. Тем более для участия в революциях, сын.

— А мне кажется, что самый возраст, — не согласился Чарли.

— Сынок, когда я был студентом, — спокойно сказал Фредерик, — многие мои друзья, грамотные, перспективные молодые люди предпочли митинги учёбе. И остались никем, потому что отправились на рудники. А если бы они немного потерпели, выучились, то сейчас бы занимали высокое положение и могли бы мирно строить то, за что воевали в молодости.

Чарли только тяжело вздохнул и опустил глаза.

После чая Фредерик торжественно открыл конверт и достал письмо от своего брата…

— Дорогой брат! — начал он, — давно не получал от вас писем, волновался, но Джонни, приехавший недавно в Ниагару из Фулема, сообщает, что у вас уже всё в порядке, и я был рад получить поклон от тебя, твоей прекрасной супруги Августы и твоих очаровательных детей… Прежде всего, хочу тебе передать поклон от нашего друга и компаньона мистера Николы Теслы! Думаю, что тебе будет приятно узнать, что он не забыл тебя, помнит и ценит твои труды… Как Лиллиана? До сих пор мечтает поступить в университет? А Чарльз по-прежнему ходит на митинги лейбористов? Надрал бы я ему уши, если бы не понимал, что мальчик совершенно прав и старая добрая Англия не место для такой золотой головы как у него… Джесси и Гарольд, как я понимаю, почти выросли? Они до сих пор похожи как две капельки воды? Или Джесси, всё же, как старшая сестра, немного обогнала малыша Гарри? И что Уильям? Он умный мальчик и я благодарен ему за его идеи, которые он передаёт мне в каждом письме от вас. В отца сын! И думаю, он пойдёт по твоим стопам!..

Хотел тебе предложить очень выгодное дело! Ты квалифицированный инженер, и больно осознавать, что твой талант зарывается в землю то в одном городке, то в другом. У меня есть для тебя работа, от которой ты не откажешься, как я думаю…

Фредерик на минуту замолчал и посмотрел на Гарольда.

— … бросай всё, продавай свою халупу и приезжай, — продолжил он, — у меня для тебя уже есть шикарный особняк, по сравнению с которым дом в Фулеме просто конура. Он даже больше, чем твой домишка в Мелкшаме, который вы бросили из-за каких-то чёртовых привидений. Тут будет удобно и Августе, и детям, и думаю, что должность инженера-управляющего, и зарплата три тысячи долларов для тебя… — отец замолчал и снова посмотрел на Гарольда, который сразу же, виновато, опустил глаза и надул губы.

— Гарольд, — глянул Фредерик на сына, — что это значит?

В комнате воцарилось молчание…

— Ничего… — ответил испуганно Гарольд, — я ничего не знаю… честное слово, папочка…

— Во-первых, откуда ты всё это знаешь? И во-вторых, кто тебе сообщил, что на почте вскрывают письма?

— Никто… — испугался мальчик.

— Ты чего-то боишься? — Фредерик встал и подойдя к Гарольду, присел на корточки.

— Никто… — посмотрел на него Гарольд.

— Тебя опять обидели? Тебе угрожает кто-то? Ты узнал, что почтальоны читают переписку с заграницей?

— Это полиция! — вскрикнул, почти уверенно, Чарльз, — это они читают, а Гарри, видимо, нечаянно услышал разговоры «бобби» на почте! И теперь боится! А когда упал, ему память отшибло, и теперь он не помнит!

Отец поднялся.

— Что бы ни было, я думаю, надо ехать… Три тысячи в год это даже в Америке баснословная сумма! Возьмём в долг на дорогу у моих сестёр… Что думаешь, Августа?

— А что я думаю? — ответила она спокойно и не обращая внимания на оживившихся от такого поворота событий детей, — нам не привыкать… мы приехали из Шотландии, вначале в Эдмонтон… потом был Мелкшам… Переживём и ещё один переезд. Ты муж, ты отец, тебе решать…

АКТОН; ПРИГОРОД ЛОНДОНА; 2 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Энтони еле досидел до конца церковной службы. Ничего нет на свете скучнее и нудней чем времяпровождение в церкви. Но, тем не менее, он каждый раз сопровождал Стеллу, Дороти и Констанцу во время их похода в Церковь Святой Марии. Наверное, ничего более унылого, для шустрого и весёлого двенадцатилетнего мальчишки, который никогда не мог долго усидеть на одном месте, нельзя было придумать. Однако, почему-то, по приезду в Лондон, эту обязанность старшие братья сразу же возложили на Энтони.

Заунывное пение, монотонный орган и не менее скучные люди вокруг, то тут, то там, сидевшие на лавках, из-за которых нельзя было выйти и погулять хотя бы возле церкви. Энтони не мог понять зачем он тут, почему он тут и, самое главное, в чём смысл его нахождения среди этих людей. Обязательно нужно было делать грустное лицо и изображать из себя саму серьёзность.

Энтони крутился, вертелся, потом ему это надоедало и, чаще всего, едва заканчивалась служба, он первым бежал к выходу, манил сестёр рукой и улыбался. Как и в этот раз, когда на мгновение мальчик увидел лица Стеллы, Дороти и Констанцы, и яркий свет вспыхнул перед глазами.

Энтони не успел вскрикнуть, только почувствовал, что падает в какую-то пропасть. Потом — удар об пол и чьи-то невнятные крики вокруг.

— Мальчишке плохо! У парня обморок! Скорее за доктором! — слышал Энтони как бы из ниоткуда, но совершенно чужие воспоминания вдруг нахлынули изнутри и очень испугали Энтони. В них было всё непонятное, другое, неизвестное, чему мальчик не мог дать объяснения. Он не понимал кто те, кого он вдруг начал вспоминать, мог назвать по именам и ему становился понятен и непонятен смыл странных вещей, не менее странных машин и причудливые здания восхитили и одновременно напугали его. Энтони понял, что это видит и помнит он и не он, а кто-то другой, кто пришёл к нему из другого, совсем непонятного ему мира.

Вдруг всё исчезло. Он вернулся в себя, медленно поднялся и осмотрелся вокруг, сидя на холодном полу. Теперь тут ему всё показалось странным, чужим, не тем к чему он привык. И, так же одновременно, таким родным и до боли знакомым. Будто бы он не видел этого сотню лет. Всё что он понимал, это то, что он помнит и знает обо всём что будет, так как будто это уже произошло. Энтони изменился в лице, побледнел и его охватил непонятный ужас…

— Тони! Тони, братик мой, — чуть не кричала Стелла поднимая его с пола, а Констанца, хныкала прижавшись к Дороти, тупо глядевшую на Энтони.

Люди столпились вокруг. Сквозь них протиснулся священник и бросился помогать Стелле.

У Энтони сильно кружилась голова и казалось он ничего не понимал, только испуганно озирался на людей, которых не мог вспомнить, как ни старался.

— Сынок, — наконец произнёс священник, — с тобой всё в порядке? Тебе позвать доктора?

— Нет, — выдохнул Энтони, — какое сегодня число?

— Второе апреля, — ответил священник, усадив мальчика на лавку.

— Второе? Двенадцатый год? — посмотрел на него Энтони недоумевающими глазами.

— Именно так, — кивнул священник, — одна тысяча девятьсот двенадцатый год от Рождества Христова, второе апреля.

Энтони молча посмотрел на священника, резко перевёл взгляд на Стеллу.

— Стелла? — удивлённо спросил он.

Люди вокруг оживились и начали успокаиваться.

— О Боже, — услышал Энтони вскрик Дороти, — ему нужен доктор!

— Не надо доктора, — будто отрезал Энтони, поднялся с лавки и тревожно направился к выходу.

Выйдя из церкви, он присел на паперть и схватился за голову.

Так он сидел молча, пока не подошли сёстры.

— Что случилось, Энтони? — услышал он голос Стеллы.

— Ничего, — посмотрел Энтони в ответ на сестру, — просто закружилась голова, — сказал он, — просто закружилась… и я упал. Просто упал.

— Ты не похож на себя, Энтони, на тебе нет лица. Ты выглядишь, будто ты увидел призрака! — ответила ему Дороти.

— Так и есть, — кивнул Энтони, — наверное я увидел призрака.

— Где? В церкви? Какого? — испугалась Констанца.

— Идёмте домой, — тихо ответил ей Энтони встав с паперти.

Всю дорогу Энтони молчал, глядя то себе под ноги, то по сторонам, как-то неуверенно и удивлённо. Потом снова смотрел под ноги будто боялся споткнуться и упасть.

Войдя в дом, Энтони, ничего не говоря, закрылся в детской и долго молча смотрел в окошко, не отвечая ни на какие вопросы ни мамы, ни сестёр, ни братьев, и только когда вернулся отец, мальчик вышел в гостиную.

— Джонни! Ну что? Получилось? — услышал Энтони из гостиной голос матери.

— Да, и сейчас похвастаюсь, как я удачно их купил! — рассмеялся Джон.

Энтони остановился в дверях, молча глядя на отца. Тот скинул плащ, повесил на крючок кепку и торжественно бросил на огромный круглый стол несколько билетов.

— Вот, дорогие мои! Денег хватило пенни в пенни! — сообщил Джон.

— Да ну! Отец, ты будто банк ограбил! — не вставая с кресла-качалки проговорил Джордж.

— Правда у нас совсем не осталось теперь денег, — огорчил его Джон, — но я думаю, до десятого числа мы перетерпим.

— Ты думаешь, мы перетерпим неделю без еды на пароходе? — посмотрела Анна на мужа, не отрываясь от вязания свитера для Энтони, — ну, тут у нас осталась кое-какая еда, но я не смогу приготовить в дорогу на целую неделю.

— Всё равно на этом пароходе кормят всех бесплатно, — махнул ей Джон, — потому и остановил я свой выбор на «Уайт Стар». Так и сказали, что комфорт у них превыше всего, даже для таких нищих из Третьего класса, как мы тут все.

— Ну, нищих может это и утешит, — кивнула Анна.

— Правда кормят только три раза, — уточнил Джон, — а через три недели мы уже будем в Америке и откроем новый паб.

— На какие деньги, папа! — продолжал раскачиваться в кресле Джорж, — разве что мы продадим всё барахло, которое привезём с собой, если прихватим ещё и хозяйское.

— Не твои заботы, сын, — пригрозил ему пальцем Джон, — у нас, ирландцев, находчивость и упорство — наша национальная черта! Так что, просто делай как я говорю и всё будет в порядке.

— Как скажешь, папа, — равнодушно пожал плечами Джордж.

— Мы уже уезжаем? — проговорил, спокойно наблюдавший за всем происходящим, Энтони.

— Что уже, мальчик мой? — обернулся к нему Джон, — разве ты забыл, что мы давно говорим об отъезде в Америку?

— Нет, — покрутил головой Энтони, — мы поедем на «Титанике»?

— Ну конечно же! — рассмеялся Джон, и подойдя к Энтони обнял сына, обернувшись ко всем, — ты только посмотри как угадал наш сынок, Анна! Конечно же, — прижал он Энтони к себе, — на «Титанике»! Я взял билеты на тот самый пароход и нам очень повезло, что я успел их перехватить у какого-то русского!

— Да уж, повезло, папа, — вздохнул Энтони и убрав руку отца со своего плеча, подошёл к столу, взял билеты и показал их отцу, — может сдадим эти и возьмём на другой пароход? Я хотел бы тут побыть ещё немного…

— Ну уж нет! — строго сказал Джон, забрав билеты у Энтони, — я отдал последние деньги за них! Ты же знаешь, как зарабатываются эти гроши?

— Знаю папа, — вздохнул Энтони и опустил голову.

— Ну вот и молодец, — сказал Джон, — и выкинь из головы эти глупости. В этой стране ничего хорошего не будет, — потрепал он волосы сына, — иди умойся и отдохни, на тебе лица нет.

— Стелла говорит, что ему сегодня в церкви плохо было, — сказал отцу Джордж.

— Да ну? — посмотрел на Энтони Джон.

Энтони поднял глаза на отца.

— Глупости, папа, всё нормально.

— Где Стелла? — глянул на жену Джон.

— Отправилась вместе с Фредди за врачом, — ответила Анна не глядя на мужа, — а девочки пошли прогуляться.

— Гм, — снова посмотрел Джоржд на Энтони, — ты это чего, сын?

— Ничего, — опустил голову Энтони.

— Да ничего, ничего, — усмехнулся Джордж, — потерял сознание после службы.

Джон облегчённо вздохнул и усмехнулся.

— А, вот оно что? Ну это я ещё понимаю, — сказал он и наконец присел.

В этот момент в дверях звякнул колокольчик и вошла Стелла.

— Проходите, доктор Келли, — обернулась девушка к выходу, — правда он уже встал.

— Ничего, ничего, — вошёл доктор Келли и вежливо, кивком головы, поприветствовал Джона и Анну.

— Доктор Келли, здравствуйте, — отложила вязание и поднявшись со стула вышла навстречу к нему Анна, потянув Энтони с собой за руку, — представляете, такое вот происшествие… Ни с того ни с cего, просто вдруг потерял сознание средь бела дня, да ещё и в церкви.

— И у него провалы в памяти? — поправил пенсне доктор, глянув на Энтони.

Энтони, молча, опустил голову и смотрел в пол.

— Ну-ка, молодой человек? Проведёте меня в вашу комнату? — спросил у Энтони доктор Келли.

— Да, мистер… доктор, — глянув на него, вздохнул Энтони.

Доктор Келли долго осматривал его глаза и нащупывал пульс в висках, время от времени поглядывая на Анну со Стеллой, которые стояли тут же, в дверях детской.

— Значит, говорите, мисс Сейдж, что Ваш брат, без всякой причины потерял сознание и уточнял даже день и год? — спросил доктор Келли Стеллу.

— Да, сэр, — тихо ответила Стелла, — он был весел, и казалось ничего не предвещало беды, когда вдруг просто упал в церкви, сразу после службы.

— В котором часу точно, мисс? — снова глянул доктор Келли на Стеллу.

— Около полудня, сэр, — уточнила тихо Стелла.

— Мда, — посмотрел на Энтони доктор Келли, — поразительно. И как он сейчас себя ведёт? — глянул на Стеллу и Анну доктор, — в смысле, поведение Вашего сына не изменилось, миссис Сейдж?

— Обычно он шалит, любит петь, шумно играть, — сказала Анна, — но сейчас он ведёт себя довольно странно. Он сидит очень тихо и смотрит в окно, не разговаривает ни с кем, и вышел только встретить отца.

— Это правда, мистер Сейдж? — глянул доктор Келли на Энтони, — в чём причина таких резки перемен? Не потрудитесь пояснить?

— Не могу, сэр, — ответил Энтони, — во всяком случае я, почему-то, не вижу смысла пустого времяпровождения. Лучше посидеть и подумать у окна. Из него красивый вид на улицу.

— Поразительно, — поправил пенсне доктор, — это второй случай за время моей врачебной практики, — глянул он на Анну и Стеллу.

— Второй? — спросила Анна, — скажите, это не опасно?

— Ну, в смысле, — уточнила Стелла, — очевидно это редкое заболевание?

— Да, второй, — кивнул доктор Келли, — и первый произошёл знаете когда?

— Когда?

— С таким же мальчиком, из такой же католической семьи как и ваша, Гарольдом Гудвином. Он чуть младше Энтони, — ответил доктор посмотрев на Энтони, — это произошло недалеко отсюда, в Фулеме.

— Давно это произошло? — спросила Анна.

— Сегодня, — посмотрел на неё доктор, — сразу после полудня, миссис Сейдж. Он просто упал на улице, но провалы в памяти его родные объясняют тем, что паренёк сильно ударился головой об мостовую.

— Боже… — вскрикнула Стелла, — с тем мальчиком хоть всё в порядке?

— Смею Вас заверить, мисс, он в полном порядке. Просто лёгкая контузия.

Анна вздохнула и подойдя к Энтони обняла сына.

— Разве такое может быть, сэр?

— Контузия у ребёнка? — переспросил доктор Келли.

— Нет, — ответила Анна, — два незнакомых друг другу мальчика, одновременно падают без чувств и забывают какой сегодня день и даже год! Может тут есть нечто не из этого мира, доктор? Я думаю, что стоит пригласить священника.

— Не думаю, что священник поможет в этой ситуации, миссис Сейдж, — ответил доктор Келли, — родители, даже всецело любящие, очень часто не замечают заболеваний своих детей аж до того дня, пока эти болезни не приковывают их чад к больничной койке. И смею Вас заверить, у Вашего сына нет тех болезней которых стоило бы опасаться.

Он подумал.

— Я дам вам такие же рекомендации как и миссис Гудвин, касательно её сына. Пусть Ваш сын, миссис Сейдж, немного отоспится и меньше нервничает. Очевидно произошло что-то, что заставило его сильно переживать. У вас было такое, миссис Сейдж?

— Да, доктор Келли, — прижала Энтони к себе Анна, — нашим детям пришлось пережить ужасное для их возраста.

— Ну вот видите, — кивнул доктор, — берегите Вашего сына от ужасных вещей. У него очень чувствительное сердце и ранимая душа.

Он посмотрел на Энтони и встал.

— Мне пора, — сказал доктор собираясь, — прошу Вас дать мне знать, если будет что-то странное в его дальнейшем поведении.

— А что с тем мальчиком, о котором Вы говорили? — спросила Стелла, — разве у него были потрясения как и у Энтони?

— О юная мисс, — повернулся к ней доктор Келли, — поверьте, он хранит весьма тяжёлый для девятилетнего ребёнка груз, в своей душе…

ФУЛЕМ; 3 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Гарольд неуверенно переминался с ноги на ногу и то и дело поглядывал на отца, который наоборот был весел и сходу начал обниматься с хозяином дома.

Эти люди жили по соседству. Дядя Виктор и тётушка Эйли МакТайд.

Мама давно дружила с сестрой дяди Виктора, Люси, постоянно грустной и постоянно внимательной и серьёзной. А Гарольд пытался подружиться с сыном этой маминой подруги, Эндрю, немного младшим самого Гарольда, но у него это плохо получалось. У Гарольда вообще плохо получалось с кем-то дружить. Дети хотели играть, шуметь, бедокурить, а Гарольд бедокурить не любил. Ему хотелось прогуляться в тишине, посидеть на лавочке под деревом, полюбоваться на облака и насладиться тем, как ветерок ласкает его.

В общем, друзьями у Гарольда были те, кого он сам выдумывал или представлял в своих мечтах.

Гарольд очень любил книжки. И как правило все его друзья были книжными героями. Так было лучше и спокойнее. По ночам Гарольд мечтал как он с ними разговаривает, играет, как вместе с ними живёт в этих самых книжках, а днём старался во всём на них походить. И даже подражать им. Но ни родные, ни близкие, ни знакомые Гарольда не понимали и считали чудаком.

— Ну? Прочитал уже «Тома Сойера»? — наконец посмотрел дядя Виктор на Гарольда.

— Ага, — кивнул Гарольд и протянул, очень даже нехотя, дяде Виктору книжку.

На самом деле у Гарольда была такая книжка, но он с удовольствием перечитал её ещё раз.

— Да, Марк Твен! — улыбнулся дядя Виктор, — писатель новый, малоизвестный, но чертовски хороший!

Он пригласил Фредерика и Гарольда в дом и Гарольд уселся в кресло слушая разговоры дяди Виктора и отца, в которых мало что понимал, но мальчику было очень интересно о чём они там говорят. Взрослые разговоры он слушать не любил, но когда куда-то приходил с папой, и оказывался невольным слушателем всех этих разговоров, Гарольд чувствовал себя совсем взрослым и очень важным. Словно вторым папой.

— Ты выбирай себе ещё одну книжку, не стесняйся! — окликнул его дядя Виктор.

— Можно? — удивился Гарольд.

— Вперёд! — усмехнулся дядя Виктор и Гарольд направился в библиотеку, которая занимала целую комнату.

Высокие полки, такие же высокие лестницы и книги, книги, книги, старые, новые, совсем старинные… И запах бумаги и тишина. Тут никто не мог помешать. Тем более Гарольд знал, что если папа приходил к дяде Виктору, то это надолго, до самого вечера, и вечерний чай будет здесь…

— Не знаю какой чёрт тебя сюда забросил, Фрэд, — доносился из гостиной голос дяди Виктора, — но в этой клоаке, которая называется Фулемом, никогда ничего хорошего не будет. Ну, разве что мяч они научатся лучше гонять. Ты не увлекаешься этим новым видом развлечения? Футболом?

— Нет, Виктор, — рассмеялся Фредерик, — какой смысл в том, чтобы отбирать друг у друга кожаный пузырь надутый воздухом? Не думаю, что когда-нибудь футбол станет популярным!

— Ну не скажи, не скажи! — усмехнулся дядя Виктор, — когда я служил в армии, мы даже и не знали что играем в футбол! Он здорово помогает забыться и расслабиться. А что нужно сейчас людям, у которых проблем выше крыши и никакого стимула в жизни?

— Очевидно, что заработок! — ответил Фредерик.

— Именно! — словно подчеркнул дядя Виктор, — у меня есть идея!

— Какая?

— А что если организовать все эти общества в один союз?

— Думаешь это хорошая идея?

— Думаю да, — сказал дядя Виктор, — одни смогли бы играть не просто так, а за деньги. А другие люди смогли бы делать ставки так, как они делают на скачках.

— В этом что-то есть, — подумал Фредерик.

— Я уже договариваюсь насчёт аренды старых заводских складов, рядом с твоей мастерской, — сказал дядя Виктор, — наведём там порядок и мальчишки смогут гонять мяч не на улице, откуда их постоянно прогоняют, а на нормальном футбольном поле. Рано, или поздно, вырастет команда. Назову её «Фулем»… Или «Фулхэм», как любят говорить англичане.

— Джентльмены, чай готов, — появилась тётя Эйли.

— Спасибо, дорогая, — не вставая с места кивнул дядя Виктор, — мы сию секунду явимся в столовую.

— А где Гарольд? — спросила тётя Эйли.

— На своём рабочем месте, в библиотеке, — услышал Гарольд голос дядя Виктора и слез с лестницы, прихватив книжку.

— Гарри, здравствуй, дорогой, — вошла тётя Эйли в библиотеку.

Она, как всегда, улыбалась и смотрела как-то по доброму, почти как мама и Гарольд её очень любил.

— Здравствуйте, миссис МакТайд, — поздоровался мальчик встав перед ней.

— Ну что же ты стоишь? Я приготовила для тебя твои любимые пирожные, — улыбнулась тётя Эйли.

— Спасибо, миссис МакТайд, — ответил Гарольд, — а я возьму у вас ещё одну книжку, если вы не против!

— Хоть все и каждый день, Гарри, — ответила тётя Эйли, — и какую же ты выбрал сегодня?

— «Удивительный волшебник из Страны Оз», — улыбнулся Гарольд показав книжку.

— Лаймен Фрэнк Баум? — взяла книжку тётя Эйли, посмотрела на жёлтую обложку на которой красовался лев с красной гривой и вернула её Гарольду, — думаю ты подружишься с сироткой Дороти, — улыбнулась она и вернула книжку Гарольду, — это чудесная и добрая сказка. И думаю что она тебя научит хорошему. А сейчас пошли пить чай…

Чай пили за маленьким круглым столиком. Дядя Виктор потягивал длинную трубку и то и дело прерываясь на размышления беседовал с Фредериком.

Гарольду, запах дыма со вкусом вишни, показался очень приятным. Мальчик даже наслаждался им. Дым был так не похож на тот табачный от которого выедало глаза и начинался кашель, едва его понюхаешь.

— Ой не знаю, — говорил дядя Виктор, — Америка, Фрэд, это хорошо. Но вот стоит ли вам сейчас уезжать? Билль о Гомруле многое изменит, вы можете вернуться в Мелкшам, или уехать в Ирландию и там будете чувствовать себя людьми.

Он посмотрел на Гарольда и перевёл взгляд на Фредерика.

— Мальчику не рано слушать такие разговоры? — спросил дядя Виктор.

— У нас уже политическая семья, — вздохнул Фредерик, — Лилли всё ближе склоняется к суфражисткам, Чарли лейборист и участвует в перестрелках с полицией, Уильям прячет красный флаг, а Гарольд, пока что просто уличный боец.

— Наслышан, — усмехнулся дядя Виктор, — ну так вот, тут скоро всё поменяется. Европа не может дышать спокойно и какая-нибудь глупость обязательно обернётся большой войной. Черчилль понимает, что если сейчас не провести революционные перемены в обществе сверху, то такие как Чарли и Лилли это сделают сами.

— Мы не можем оставаться, по крайней мере пока что, — ответил ему Фредерик, — к сожалению, как ты знаешь, моими работами заинтересовались не только научные круги.

— Знаю, — кивнул дядя Виктор, — думаешь там нет таких кругов? Штаты хороши когда с ними дружишь на расстоянии, Фрэд. Едва ты там пускаешь корни, как становишься их заложником, пусть даже и в золотой клетке. Поголовная нищета гордящаяся лишь тем, что они американцы. Они свободны. Они будут умирать от голода и гордиться тем, что умирают свободными. А если ты там имеешь дом, работу, заработок, ты уже не свободен. Ты раб. Чем выше твоё положение, тем оно более рабское. Там всё наоборот, не так как у нас. Это у нас степень свободы выбора равняется сумме у тебя в кошельке. А там эта сумма равняется весу твоих оков. И знаешь, что самое прискорбное в их ситуации?

— Что?

— Они этого не понимают. И ненавидят тебя тогда, когда ты им это говоришь, — сказал дядя Виктор посмотрев на Фредерика.

Глава 4

7 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Этот день был сумасшедшим… Нужно было опять куда-то спешно собираться и быстро уезжать. Только мальчик успевал привыкнуть к чему-то, как с этим тут же приходилось расставаться. Прощаться навсегда. Он сходил на свой любимый родничок, немножко там посидел, поговорил с ним, словно с лучшим другом, и попрощался, тоже как с другом. Ведь Гарольд уезжал очень далеко, за океан, и не просто в другую страну, а в настоящий другой мир, как ему казалось. Он представлял Америку в своих мыслях огромной, красивой, совсем не такой как маленькая и тесная Англия.

Гарольд слышал про индейцев. Он читал про них и видел их на картинках. И ему казалось, что индейцы в Америке будут встречаться на каждом шагу. Но, пока что, для него они были тем же самым что гномы и эльфы из сказок. Скорее, даже как эльфы, потому что у них тоже луки и стрелы.

Гарольд всегда мечтал путешествовать. И хотя он жил совсем недалеко от моря, самого моря он никогда не видел. Даже моряков не видел. Не видел даже настоящего корабля. Это было самое первое, настоящее путешествие в его жизни, на огромном пароходе, которые Гарольд тоже видел только на картинках.

Перед отъездом в доме всё разбиралось, убиралось, выносилось и складывалось в ящики. А в комнатах, то тут, то там, раздавались стук молотков и ругань грузчиков, да такая неприличная, что хоть уши затыкай.

Дом быстро опустел. Теперь тут были только пустые шкафы, стулья, большой стол и неподъёмный диван. А все вещи увезли на пароход.

— Мы заберём их в Америке, — сказал Фредерик, глядя в след машине, на которой уезжала его библиотека, лаборатория, книжки Гарольда и игрушки Сида.

— А как мы их заберём? — посмотрел на отца Гарольд, — нам их отдадут? Не украдут по дороге?

— Да не бойся ты за свои книжки! — рассмеялся отец, взлохматив сыну волосы, — увидитесь в новом доме. А в Нью-Йорке, сфотографируешь нас всех возле Статуи Свободы своим фотоаппаратом!

— Какой Статуи? — не понял Гарольд.

— Статуя Свободы, глупый! — обнял сына Фредерик, — там не обижают детей за то, что они католики, и ты сможешь учиться. А мама будет работать учительницей. Чарли и Лилли поступят в университет. А потом ты станешь студентом, когда вырастешь.

— А почему я тут не могу? Ты же смог? — Гарольд и хотел и не хотел ехать.

— Я не тут смог, — ответил Фредерик сыну, почувствовав его сомнения, — где ты тут видел, чтобы католики учились в университетах? Тебе даже в школе жизни не дали! Вот поэтому мы и уезжаем, чтобы вы могли учиться и не бояться быть настоящими людьми.

Фредерик посмотрел на дорогу в даль.

— А университет я окончил, к твоему сведению, в Париже.

— А в Париже католики? — спросил Гарольд, посмотрев на отца.

— Католики, — ответил Фредерик, продолжая смотреть на дорогу.

— А почему мы тогда не поедем в Париж? — подумал Гарольд вслух.

— Потому, что дядя Томас нас ждёт в Ниагара-Фоллз.

Дядю Томаса Гарольд не знал. Он только слышал о нём. Но прекрасно понимал, что жизни тут не будет. И тот ужасный день в школе он забыть не мог. Хотя всех и простил в душе, но ни с кем тут не дружил. Да и с Гарольдом никто не хотел дружить. Да и не очень-то и хотелось.

Уильям был постарше, хитрее и так или иначе ему было легче. Уильям умел драться. А Гарольд не мог. Не хотел. Просто не знал как это делается. И никому его было не понять.

— Сходили бы вы с Джесси в лавку к мистеру Джеффу и прикупили бы что-то в дорогу? — сказал Гарольду Фредерик.

Гарольд посмотрел на отца.

— Но папа…

— Боишься своих «друзей»? — спросил отец.

— Да… — кивнул Гарольд.

— Вот потому у нас и всё плохо в этой стране, — вздохнул Фредерик.

— Хорошо папа… я не буду бояться… — ответил Гарольд и опустил голову.

В лавке, на самом углу с центральной улицей, Гарольд деловито рассматривал содержимое витрин, пока хозяин лавки небрежно швырял в корзинку к Джесси картошку.

— Три шиллинга! — громко сказал хозяин лавки и Гарольд подошёл к Джесси.

— За что три шиллинга? — удивился мальчик.[14]

Он достал из корзинки капусту и положил её на весы.

— Поменяйте это. Она гнилая и не весит даже двух фунтов! — потом взял в руки корзинку с картошкой и поставил её туда же.

— Вы хотите сказать, что тут целый стоун?

— Э… — оторопел хозяин, — это мой товар! И тут я устанавливаю цены!

— Гарри, не надо спорить… — виновато опустила глаза Джесси.

— А я не спорю насчёт цены, — смело ответил мальчик, — я прошу чтобы Вы заменили гнилую капусту на хорошую. И взвесили её и картошку без нашей корзинки!

— Одна картофелина весит четверть фунта! — чуть не закричал хозяин. Гарольд взял в одну руку большую картофелину, а во вторую маленькую.

— Вы хотите сказать, что они одинаковы?

— Гарри… — заплакала позади Джесси, — мне за тебя очень стыдно…

— Ладно, ладно… — быстро успокоился хозяин, — путь будет по-твоему, только не надо кричать, — отбросил он вилок гнилой капусты и положил в корзинку белый и чистый, — шиллинг и восемь пенсов, и никаких разговоров на улице! Договорились? — посмотрел он на Гарольда.

— Хорошо, мистер Джефф, — усмехнулся ему в глаза Гарольд, — никаких разговоров!

— Мне стыдно за тебя! — тихо сказала Джесси, когда они вышли на улицу.

— За что? — не понял Гарольд и посмотрел на неё.

— Ты нагрубил мистеру Джеффу, — ответила девочка.

— Я не дал нас обмануть! — чуть не засмеялся Гарольд.

— Но ты никогда таким не был… он теперь может отказаться с нами торговать, — опустила глаза Джесси.

— Мы всё равно уезжаем и плевал я теперь на мистера Джеффа! И на Сэмюэлсов тоже! — ответил Гарольд и забрал корзинку у сестры…

Уже за углом Джесси заметила Сэмюэлсов и дёрнула Гарри за рукав.

— А? — остановился Гарольд и в недоумении глянул на сестру.

— Опять они, — кивнула Джесси на Сэмюэлсов, — давай звать людей на помощь!

Гарри ухмыльнулся и ступил шаг вперёд.

— Пошли! — ответил он Джесси, — не собираюсь я из-за них ходить окольными путями!

— Как скажешь, — сказала девочка, — только они могут побить тебя. А папа зовёт нас в фотографический салон сегодня…

— Гм, — опять ухмыльнулся Гарольд и пошёл вперёд.

— Эй! — побежала за ним Джесси и взяла брата под руку. Сэмюэлсы уже увидели их и дружно обнявшись за плечи надвигались через дорогу.

— Ой, малыши-католики гуляют! — толкнул Гарольда в плечо Оливер, — в лавку ходили? Что-то вкусненькое несёте? — полез он в корзинку к Джесси.

— Они в Америку убегают! — рассмеялся Томас.

— Да ну! — посмотрел на Гарольда Оливер, — а на прощание не пройтись ли по роже этому красавцу?

— Уйди с дороги! — приказал ему Гарольд и попытался обойти.

— Ой, да мы уже дрожим! — захохотали дружно Сэмюэлсы, — он точно умеет разговаривать!

— Давай, как всегда, шиллинг и тогда пройдёшь по нашей улице! Католики платят за проход шиллинг, а евреи два шиллинга! — схватил Том Гарольда за руку.

— Вот ещё! С каких пор эта улица стала вашей! — вырвался Гарольд и оттолкнул обидчика.

— Остановитесь! Возьмите ваш шиллинг! — заплакала Джесси и снова полезла в корзинку за деньгами. В этот момент Сэмюэлс схватил Гарольда за горло и нацелил ему в лицо кулак.

Гарольд перехватил руку и, вывернув старшему Сэмюэлсу локоть, поставил ему подножку.

Сэмюэлс упал на спину и тут же получил удар кулаком прямо между глаз. Второй, пока соображал что произошло, получил от Гарольда с ноги в живот и улетел к ближайшему столбу, распластавшись по мостовой, а нос третьего, в этот же момент познакомился с локтем Гарольда.

— Бежим! — крикнул кто-то из них, и братья Сэмюэлсы бросились наутёк.

— Гарри… что это сейчас было? — проговорила Джесси, испуганно посмотрев на брата.

— Не знаю… — растерялся Гарольд, — пошли наверное? — глянул он на Джеси, — я думаю, теперь они долго не будут ни к кому приставать.

Дети двинулись дальше. Сэмюэлсы остановились только на той стороне улицы, спрятались за угол и с опаской поглядывали на Гарольда и Джесси, потирая побитые места.

Когда Гарольд и Джесси вернулись домой, весть о том что Сэмюэлсы, первые хулиганы и задиры на улице, получили тумаков от самого тихого мальчика во всём Фулеме, уже разнеслась повсюду.

— Мама! Мама! Гарольд подрался! Он подрался с Сэмюэлсами! — панически закричала с порога Джесси.

Гарольд остановился в дверях и виновато посмотрел в пол.

— Что? — бросилась к Гарольду Августа, но увидев сына в полном порядке, остановилась и удивлённо посмотрела на Джесси.

— Ты шутишь, Джесси? — строго спросила она.

— Нет! Он разбил нос Томми и набил синяков Оливеру! — заявила Джесси, — а Томасу так ударил ногой в живот, что тот аж улетел!

— Но… кто это сделал? Кто за вас заступился?

— Никто! Это сделал наш Гарри!

— Гарри?

— Да! Гарри!

В дверях зазвонил колокольчик. Августа открыла двери. На пороге стояла миссис Сэмюэлс со своими сыновьями, двое из которых, Томми и Томас были зарёваны, а Оливер постоянно отворачивался, чтобы не показывать фингалы под двумя глазами сразу.

— Ну, знаете! — начала миссис Сэмюэлс! — я думала, вы интеллигентная семья! А ваш мальчик, оказывается драчун и задира?! Он только что жестоко избил моих детей! Он налетел как коршун и напал на них!

— Вашим детям по двенадцать лет. А кое-кому уже тринадцать, — спокойно ответила Августа, — и когда они били его каждый день, я не ходила к вам домой и не жаловалась. Мне интересно, кто поверит, что девятилетний ребёнок побил сразу троих подростков, имея в руках только плетёную корзинку?

— А что теперь с этим делать? — схватила миссис Сэмюэлс Оливера за голову и развернула его лицом к Августе.

Нос Оливера распух, а под глазами красовались два огромных бланша…

— Не знаю кто это сделал, но рекомендую приложить капусту, — вежливо улыбнулась Августа, — и ремень, к другому месту, чтобы больше не отбирал у малышей деньги на улице. Всего доброго, миссис Сэмюэлс.

Августа улыбнулась и закрыла двери.

— Это правда!? Это правда!? — влетел после школы Уильям и, бросив портфель, уставился на Гарольда, который молча, ничего никому не объясняя, чистил картошку.

— Что правда? — посмотрела Джесси на Уильяма. Она сидела тут же и нянчила Сиднея.

— Ну, что Гарри навалял этой тройке? — переспросил Уильям, — всем и сразу? Как у него получилось?

— Они испугались и убежали! — ответил Гарольд, бросая последнюю очищенную картофелину в кастрюлю, и вытер руки.

— Оу! Гарольд? Чистит картошку? А где мама? — удивлённо осмотрелся Уильям вокруг.

— Мама отдыхает, — сказал Гарольд, забирая кастрюлю полную картошки со стола, — и вообще, ты не мог бы не бросать портфель у порога?

Уильям посмотрел на портфель и нехотя поднял его и взял в руки.

— Ты какой-то неправильный, Гарри, — сказал Уильям в ответ.

— А какой правильный? — ухмыльнулся Гарольд.

— Лентяй, замарашка, трусишка и нюня, как изнеженная девочка, — рассмеялся Уильям и направился в детскую.

— Гм, — возмущенно отвернулся Гарольд, — лучше ноги вытри, чистюля! Уильям послушно вытер ботинки и поднялся на второй этаж, где застал в детской маму. Августа быстро захлопнула альбом Гарольда и обернулась.

— Этот ты, Уилл? — спросила она, забрав альбом и прижав его к груди.

— Да, — ответил мальчик, — я вернулся, мама.

— Хорошо, — кивнула ему Августа, — я пойду готовить обед, а вы пока погуляйте на улице?

— А что случилось, мама? — спросил Уильям, заметив на лице Августы волнение.

— Ничего… совсем ничего, — ответила ему Августа, посмотрев куда-то в сторону, и вышла.

Фредерик вернулся как раз к обеду. Августа стояла у окна и смотрела на играющих на улице детей.

— Добрый день, — привычно поздоровался с порога Фредерик, — слышу вкусный запах? И что же у нас сегодня на обед?

— Как заказывал Гарольд, — вздохнула Августа.

— И? — спросил Фредерик, подойдя к жене.

— «Цыплёнок по-мерилендски», с картофельным пюре, — сказала Августа, посмотрев на Фредерика.

— Ничего себе! Королевское кушанье!? — удивился Фредерик, — а что случилось? На тебе лица нет, как в тот день, когда тебе отказали в работе учительницей.

— Я никогда это не готовила… И вообще, посмотри, — сунула она ему в руки альбом Гарольда.

Фредерик открыл его и увидел красивый рисунок. Корма парохода высоко возвышалась над водой. Пароход тонул. В воде тонули люди, а человек в шлюпке что-то кричал, подняв вверх руки… Тёмное небо говорило о том, что нарисована ночь.

— Гм… — удивлённо посмотрел на Августу Фредерик, — он боится долго путешествия. Это нормально для его возраста. Он ведь никогда не видел пароходов и моря.

— Нормально? Ты не заметил ничего странного в рисунке? — спокойно ответила Фредерику Августа, покачав головой.

Фредерик опять глянул на рисунок и прочёл название парохода.

— «Титаник»? Ну… дети часто рисуют в своих фантазиях кошмары, — подумал Фредерик, — «Титаник» настолько разрекламировали, что очевидно он решил, что раз «Титаник» большой пароход, то непременно утонет…

— При чём тут пароход, Фрэд! — чуть не заплакала Августа, — он никогда не рисовал! Он просто не умел рисовать!

— Тихо, тихо, — обнял её Фредерик, — такое бывает. Я слышал, что после ударов головой у людей часто открываются скрытые таланты. Он же начал писать стихи, после того, как его побили в школе? Стресс… переволновался… решил научиться рисовать и у него получилось…

— Я не знаю… — прижалась к нему Августа, — он и тот и не тот. Он начал мне помогать. Начал рано вставать и без напоминания умываться, чистить зубы. Это мне в начале понравилась. Но потом… он сегодня… он избил Сэмюэлсов, всех троих, и смотри что он делает!

— Играет с детьми, — глянул в окно и спокойно ответил Фредерик, — ну и что?

— Он никогда ни с кем не играл, — тоже глянула в окно Августа, — у него никогда не было друзей, а сейчас он просто счастлив.

— Разве это плохо? — спросил Фредерик.

— Хорошо… Но я не знаю как сказать… он говорит как взрослый, пытающийся казаться ребёнком. И это заметно. Он редко улыбается и ведёт себя не как ребёнок, — проговорила Августа.

— Гм? — глянул на неё Фредерик.

— Это не наш сын, Фрэд… — прошептала Августа, — это кто угодно в теле Гарольда, но только не наш сын… Он не помнит страхов нашего сына…

— Может ему просто надоело бояться? — усмехнулся Фредерик.

— Может… Но я не чувствую нашего сына, — ответила Августа, — он мне улыбается, обнимает меня как и раньше… Но это не он…

Они посмотрели в окно. Гарольд увидел их и весело помахал им рукой. Фредерик помахал в ответ и поманил домой, обедать…

…Около пяти часов вечера, уже в самый день отъезда, вся семья собралась возле фотографического салона. Решили сделать последний снимок в Англии, на память о Фулеме.

Все ждали Гарольда.

Ровно за минуту до назначенного времени Гарри показался в свете фонаря. Шёл медленно. Словно прогуливаясь. Гарри по деловому заложил руки за спину и, смотря только себе под ноги, приближался к своей семье.

— Вы только посмотрите, прямо истинный джентльмен, — рассмеялся Чарли, увидев брата.

— Истинный джентльмен даже не переоделся, — ответила ему Лилли, заметив ещё издали, что Гарри одет в своё привычное серенькое пальто, короткие запачканные штанишки и грязные башмаки. При этом, он лихо нахлобучил на лоб широкую, клетчатую кепку с большим козырьком.

— Ему не хватает только тросточки, — тихо рассмеялась Джесси, переглянувшись с Уильямом.

Отец немного опешил при виде сына, но не подал виду.

— Ну… в этом что-то есть, — сказал он, — Гарольд у нас всё-таки художник. А я слышал, что все творческие люди немного со странностями.

Подошёл Гарри. Он виновато посмотрел на отца и потупил глаза.

— Главное, что не забыл прийти, — сказал спокойно сыну Фредерик.

— Конечно, — усмехнулся Чарли, — как же без сюрпризов? Правда, Гарри? Гарольд ничего не ответил. Он посмотрел на Чарли, потом снова на папу и молча прошёл к входу.

— Этот ребёнок никогда не будет другим, — вздохнул Фредерик, — мы с мамой думаем, что у него большое будущее. Если, конечно, он немного поменяет своё отношение к жизни.

— Я зачитался! — развернулся Гарри, и снова повернувшись к входу, открыл дверь.

Молодой фотограф долго рассаживал всех, время от времени переговариваясь с отцом Гарольда.

— Теряем мы Вас, мистер Гудвин, — то и дело повторял фотограф.

— Не беда, — отвечал Фредерик, — я думаю, что в любом случае мы ещё увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, мистер Гудвин, — говорил фотограф, — как же ваши исследования? Я бы хотел и дальше помогать Вам. Мистер Тесла знает о том, что Вы переезжаете в Америку?

— Я отправил ему письмо со своим новым адресом, — ответил Фредерик, — и не думаю, что мы с Вами перестанем быть партнёрами. Кроме того, я написал письмо мадам Кюри, во Францию, где упомянул о Вас. Она должна связаться с Вами в ближайшее время. Это наше общее дело, мистер Броксли.

О каком деле они говорили, Гарольд не успел услышать. Расплакался Сид.

— Давайте, я его подержу? — предложила Августе жена мистера Броксли и приняла у неё малыша.

Сид успокоился и с интересом начал рассматривать фотографии на стенах.

— Малыша сделаем отдельно. Подарок за счёт заведения уважаемому доктору Гудвину и его семье! — рассмеялся Броксли, и вспышка на мгновение ослепила всех.

Глава 5

9 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Уже ближе к вечеру Фредерик наводил порядок в своей мастерской. Новый владелец, кроме ангара и всех инструментов, получал море незавершённых дел. Это тоже была потерянная Фредериком прибыль. Грузовик, так и не дождавшийся окончания ремонта, стоял посреди ангара, занимая почти всё пространство. Фредерик поглядывал на него время от времени. Дверь скрипнула. Фредерик посмотрел на вход и увидел Гарольда. Мальчик прикрыл двери, посмотрел на отца и приветливо улыбнулся.

— Привет, сын! — махнул ему рукой Фредерик, — заходи? Хотя я не разрешал вам приходить ко мне, но в последний день так уж и быть, тебе сделаю исключение.

— Мне стало интересно, папа, — ответил Гарольд и, зайдя в мастерскую, осмотрелся.

Прямо посреди большого ангара стоял грузовик.

— Ух ты! — радостно вскрикнул Гарольд, — а что с ним?

— Не заводится, — ответил Фредерик, не отрываясь от дел, — его притянули сюда тяжеловозами и мы с Эннисом пытаемся разобраться, что с ним случилось.

— И что?

— Не могу понять, — ответил Фредерик, — вроде всё в порядке.

Гарольд обошёл грузовик и поднял крышку двигателя.

— Эй, аккуратнее! — строго сказал ему Фредерик.

— Но там невозможно ничего сломать, папа, — ответил Гарольд и выкрутил свечу.

— Смотри, — показал он её Фредерику, — она совсем никуда не годная! Как вы могли этого не заметить?

— Погоди-ка, — взял свечу Фредерик и посмотрел на сына, — а ты как догадался?

— Да это же элементарно, папа! Первым делом проверяют зажигание, а потом лезут в двигатель! — усмехнулся Гарольд.

— Мотор… — поправил его Фредерик.

— Ну пусть будет мотор, — согласился Гарольд и подошёл к столу, — а что это у тебя? — увидел он длинный прибор в деревянном чехле, напоминавшем шкатулку. Гарольд открыл крышку и увидел, что к панели были присоединены переключатель мощностей и лампа во вращающемся патроне. К патрону лампы вели два провода, проходящие через небольшой прямоугольный конденсатор.

— Ничего, сын, — закрыл Фредерик крышку, — я хотел поговорить с тобой, — указал он Гарольду на табурет, стоящий рядом. Гарольд присел.

— Слушаю, папа, — кивнул отцу мальчик.

— Твои рисунки… — начал Фредерик, вновь занявшись делом.

— Напугали маму? — спросил Гарольд.

— Откуда ты знаешь? — не глядя на него, произнёс Фредерик.

Гарольд улыбнулся.

— Ну, я же не нашёл своего альбома? Кто его ещё мог взять? А раз решил поговорить ты, то значит он у мамы?

— Верно, — ответил Фредерик и подумал, — не надо так бояться пароходов, сын. Я уже переживаю за тебя. Ведь нам предстоит долгая дорога через океан. А ты уже нервничаешь…

— Я спокоен, папа, — ответил, покачав головой, Гарольд.

— Ну, а к чему эти рисунки? — посмотрел на сына Фредерик.

Гарольд улыбнулся и опустил глаза.

— «Титаник» утонет, — ответил он.

— Но он не может утонуть, — возразил Фредерик, — его конструкция очень надёжная. Я сам видел её в одном журнале, ещё тогда, когда «Титаник» только закладывали на верфи. Не забывай, что меня приглашали в Бэлфаст и я занимался электроснабжением «Титаника».

— Да, я помню, — ответил Гарольд, — ты сделал им освещение с автономными ячейками питания для каждого светильника, система плавких предохранителей. Если перегорает один светильник по цепи, то другие работают. Это твоё изобретение, верно?[15]

— А откуда ты это знаешь? — удивился Фредерик, — я никогда это никому не рассказывал.

— Даже маме? — опустил глаза Гарольд.

— Ну… не с такими же подробностями! — усмехнулся Фредерик, — ты опять рылся в моих тетрадях?

— Пусть будет так, — посмотрел на отца Гарольд, — но «Титаник» непотопляемый только теоретически.

— Умно говоришь, — кивнул Фредерик, — вижу ты начал понимать, что означают некоторые слова, которые написаны в книжках?

Гарольд снова усмехнулся и посмотрел в пол.

— Пап, — он перевёл взгляд на отца, — «Титаник» не утонет только в том случае, если пробоина в корпусе будет стандартной. Он не пойдёт ко дну даже если водой заполнятся четыре из пяти любых отсеков. Но затопит пять…

— Это невозможно, — рассмеялся Фредерик, — что может так пробить корпус? Что может сделать пробоину длиной в пять отсеков? Ты представляешь размеры «Титаника»? — он отложил инструмент и встав посмотрел на сына.

Гарольд смотрел на отца, улыбаясь.

— Пробоину сделает айсберг, — кивнул он, — а размеры «Титаника» такие: 269 метров 10 сантиметров в длину, 28 метров 19 сантиметров в ширину, 18 с половиной метров в высоту от ватерлинии, осадка 10 метров 54 сантиметра, мощность 55 тысяч лошадиных сил, скорость хода 23 узла. Три винта. Также, на нём паровая турбина и две четырёхцилиндровые паровые машины тройного расширения.

— Морган Робертсон, «Тщетность»[16], — присел Фредерик на другую табуретку и внимательно посмотрел на сына, — уже начинаю сожалеть, что подарил тебе эту книжку на прошлый день рождения. И что это за странные единицы измерения? Признавайся, нашёл у меня работы русского физика Александра Попова и решил передо мной похвастаться русскими терминами?

Вместо ответа Гарольд покрутил головой.

— А что же тогда? — смотрел на Гарольда Фредерик, не улыбаясь.

— «Титаник» утонет, папа, — сказал мальчик тихо, — мы не должны на него садиться.

— Но мы… — начал было Фредерик.

— Я знаю, ты взял билеты на «Королеву Элизабет», — ответил Гарольд, глядя на отца.

— Откуда? Я даже маме ещё не говорил! — удивился Фредерик, — я их забыл здесь! Ты когда успел тут побывать? Разве я не запретил вам приходить сюда?

— Я первый раз у тебя в мастерской, папа, — вздохнул Гарольд и, встав со стула, он снова открыл крышку прибора.

— Вот тут, — указал он на лампу, — должна быть не лампа, а стальной цилиндр, чем меньше тем лучше.

У Фредерика перехватило дыхание и казалось, он потерял дар речи. Фредерик только молча смотрел на то, как Гарольд включил в сеть его прибор и выжал ручку переключателя мощности. Лампа загорелась и начала вращаться. Датчики спидометра показали скорость её вращения.

— И тебе нужно увеличить мощность и напряжение, — серьёзно посмотрел на отца, постучав пальцем по датчикам, Гарольд, — нужно, хотя бы, 220 Вольт. А на 110 ты не добьёшься эффекта горизонта событий и возникновения поля пространства-времени. Скорость вращения напрямую зависит от напряжения. Чем быстрее вращается цилиндр с поданным напряжением — тем активнее подвижное магнитное поле, скорость которого должна превысить скорость света.

Гарольд посмотрел на вращающуюся лампу и перевёл взгляд на отца.

— Систему вычисления координат пространства-времени ты ещё не продумал?

— Я ничего не понимаю! — вскричал Фредерик, — ты… — посмотрел он на сына, — ты откуда знаешь про… — он замолчал.

— Ты рылся в моих дневниках? — удивлённо развёл руками Фредерик, — но как? Как ты открыл мой шкаф?

Гарольд покрутил головой.

— Я не рылся у тебя в шкафу, папа. И если ты ещё не понял ничего, то.. — глянул он на приспособление, — ты веришь в то, что ты делаешь?

— Я уже ничего не понимаю, — ответил удивлённо Фредерик, — ты… ты точно Гарольд?

— Я Гарольд, — кивнул мальчик, — и я не понимаю, почему вы вдруг начали меня бояться. Разве плохо делать всё то, что я делаю сейчас? Разве было лучше, когда я всего боялся? Я помогаю маме. Я убираю за собой и мою посуду, стал аккуратным и даже начал рисовать, чего раньше и не умел. Или ты подумал, — указал он на доску, — что я не смог бы оценить твоё изобретение, потому что мне всего лишь девять лет?

— Изобретение? — не понял Фредерик.

— Изобретение, папа, — присел на табуретку Гарольд, — разве ты стал бы заниматься чем-то пустым и ненужным, и прятать от нас что-то пустое и никому не нужное, в своей мастерской? Я думаю, что ты, и доктор Тесла, не просто так изучаете свойства подвижного магнитного поля. Ведь вы изобрели машину времени, но современные технологии не позволяют вам привести её в действие. Вот вы и пытаетесь достичь результата используя ранее созданные вами изобретения.

Фредерик даже не присел, а упал на табуретку.

— Ладно, — произнёс он тихо, — ну, а при чём тут «Титаник»?

— Если мы сядем на него, то мы все погибнем на «Титанике», — продолжал Гарольд, глядя на отца, — он утонет, и погибнет очень много людей. И мы в том числе. Разве я говорю что-то страшное и невероятное?

— Страшное? — едва не закричал на сына Фредерик.

— Да, страшное, — кивнул Гарольд в ответ, — я предвижу гибель «Титаника» и нашу смерть. И я очень ясно вижу катастрофу… и маму с Уиллом, Джесси и Сидом… когда «Титаник» тонет…

— Что ты такое говоришь, сын? — чуть не накричал на Гарольда Фредерик, — как тебе в голову могли прийти такие страшные мысли?

— Никто не выживет из нашей семьи если мы сядем на «Титаник», — ответил Гарольд, — но дядя Томас… — он помолчал и глянул на отца, — ты мне не веришь, папа?

— Ты сильно ударился головой… — начал Фредерик, — нет, ты умный и начитанный мальчик, но ты ударился головой и тебе кажется, что этот… будто кто-то сидит в тебе и что-то тебе говорит…

— Но это произойдёт! — обиделся Гарольд, — он утонет и я слышу голос которым мне это говорит! Это говорит мой друг! Его голос звучит как бы во мне, когда я ложусь спать… Я слышу и знаю всё что с нами будет. Это даже не голос в голове. Он звучит как бы из будущего! Это работает та самая машина, которую вы придумали с мистером Теслой!

— И ещё у тебя есть похвальная, но с другой стороны очень нехорошая черта, — словно уточнил Фредерик, — ты мальчик любопытный, и хорошо, что ты интересуешься наукой. Но не ройся в моих вещах, тем более в записях, без спроса! Хорошо?

Гарольд опустил глаза и кивнул.

— Хорошо папа… мне очень жаль, что ты мне не веришь…

— Это хорошо, что ты изменился в лучшую сторону, — усмехнулся Фредерик, — но никому не рассказывай, что в тебе кто-то сидит. Это напоминает сумасшествие и я тоже сейчас думаю, что тебя стоит показать врачу.

— Но папа! — возмутился Гарольд, — я просто стараюсь исправить свои старые ошибки! И он… и мы с ним хотим предупредить вас об опасности! Я ведь никому не рассказывал это кроме тебя! Я специально рисовал картинки и положил свой альбом на самом видном месте, чтобы он попал к маме!

— Ты уже предупредил! Ну, а что говорит тебе твой друг? Как мы окажемся на «Титанике»? У нас билеты на другой пароход, — улыбнулся и посмотрел на сына Фредерик.

— Нас не пустят на наш пароход, — сказал Гарольд, — мы ведь католики… — он помолчал, — у нас не останется выбора.

— И как же зовут твоего друга, который тебе всё это рассказывает? — снова улыбнулся Фредерик.

— Я знаю, кто он… но я не могу тебе этого сказать, — встал Гарольд, — потому что ты не поверишь мне, — Гарольд направился к выходу, но у самой двери обернулся и посмотрел на отца.

— Он говорит, что оставит меня тогда, когда тебе предложат купить билеты на «Титаник». Тогда он появится. А сейчас перемещаться сюда в физическом теле просто нет смысла. Он в барокамере, в 2018 году. Не бойтесь за меня, папа. Я не сошёл с ума. И не надо по поводу меня писать письмо мистеру Юнгу…[17]

Гарольд вышел. Фредерик посмотрел на грузовик.

— Нет, — усмехнулся он, — удары по голове часто бывают полезными…

Он встал и закрыл крышку мотора.

— Ну хорошо, — начал рассуждать сам с собой Фредерик, — про свечи он сто раз от меня же и слышал! Про машину времени прочитал в моих записках… Увлёкся парень, бывает. Про параметры «Титаника» он прочёл в газете. Про них ведь только ленивый не рассказывал, — рассмеялся он, — об этом писали много раз! Но откуда он знал, что я только что подумал про Юнга?

Фредерик ударил кулаком по грузовику.

— Откуда он знает, о чём я сейчас подумал? И откуда ему известно, что я вообще знаком с Юнгом, если мы с его матерью никогда об этом человеке даже не разговаривали! — вскричал Фредерик.

…Фредерик вернулся домой, когда уже было темно.

— Что дети? — с порога спросил он Августу, ждущую его на кухне.

— В детской, — коротко ответила она, посмотрев на мужа и слегка улыбнулась.

— А наш… прорицатель и уличный боец? — присел рядом с ней Фредерик.

— Развлекает их своими новыми сказками, — ответила Августа.

— Какими? — спросил Фредерик.

— Иди, послушай, — указала взглядом на второй этаж Августа.

Фредерик тихонько поднялся по лестнице и встал около приоткрытых дверей.

— Так я жил в одиночестве, — услышал он слова Гарольда, — и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре. Что-то сломалось в моторе моего самолета. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам все починить, хоть это и очень трудно. Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю. [18]

Итак, в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, и тот был бы не так одинок. Вообразите же мое удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок. Он сказал:

— Пожалуйста… нарисуй мне барашка!

— А?..

— Нарисуй мне барашка…

Я вскочил, точно надо мною грянул гром. Протер глаза. Начал осматриваться. И вижу — стоит необыкновенный какой-то малыш и серьезно меня разглядывает.

— А почему малыш был в Сахаре? — услышал Фредерик жалобный голос Джесси.

Гарольд на секунду замолчал.

Фредерик зашёл в детскую.

— Разрешите? — улыбнулся он детям.

— Привет, папа! — помахала ему рукой Джесси.

— А Гарольд сказку выдумал! — так же улыбнулся Уильям и кивнул на Гарольда.

Гарольд смутился и отвернулся.

— Красивая сказка, — похвалил сына Фредерик.

Он присел на стул.

— Извините, — сказал он всем, — я хотел у Гарольда кое-что спросить.

— Да, папа, — посмотрел на него Гарольд.

Фредерик улыбнулся сыну.

— А эту сказку тоже придумал твой друг, или её выдумал ты? Ведь она непохожа на голос из снов?

— Я? — удивился мальчик, — я ничего не выдумывал, папа, — ответил он.

— Пап, Гарри сам придумал сказку, а сейчас просто кокетничает, — тихо сказала Джесси.

— Что? — не понял Фредерик.

— Он сам её выдумал, и она интересная, — кивнул Уильям.

— Это, на сей раз, правда, — подтвердил Чарли.

— Гм, — Фредерик удивлённо посмотрел на детей, качнул головой и, встав, вернулся на кухню.

— Давай дальше! Давай дальше! — услышал он позади себя детские голоса.

— А это и был Маленький Принц, — тихонько произнёс Гарольд и таинственно помолчав, продолжил, — я во все глаза смотрел на это необычайное явление. Не забудьте, я находился за тысячи миль от человеческого жилья. А между тем ничуть не похоже было, чтобы этот малыш заблудился, или до смерти устал и напуган, или умирает от голода и жажды. По его виду никак нельзя было сказать, что это ребенок, потерявшийся в необитаемой пустыне, вдалеке от всякого жилья.

— Ну, в этом что-то есть, — сказал Фредерик Августе.

Та подала ему чай и, присев рядом, посмотрела на мужа немного растерянно.

— Я не понимаю, что с ним случилось, и…

— Я понимаю, — тяжело вздохнул ей Фредерик, — он слышит какие-то голоса, которые ему что-то говорят. Но они рассказывают ему страшные вещи.

— Голоса? — схватилась за сердце Августа, — ты хочешь сказать, что…

— Нет, — успокоил её Фредерик, — остался таким же как и был. Но перестал бояться. И это хорошо! А голоса… Может они и к лучшему? Ты со мной согласна?

— Ты умеешь успокоить, — обняла его Августа, — и забыл только одно.

— Что? — посмотрел на неё Фредерик.

— Ключ от своего шкафа с книгами, на тумбочке в прихожей, пару месяцев назад, — улыбнулась Августа, — а наш сын его нашёл!

— И именно поэтому я сложил все свои записи в один маленький чемоданчик и запер его на другой ключ, которой теперь всегда буду носить с собой, — обнял жену Фредерик.

…Старый дворник, Питер Хед, сидел в полудрёме в своей сторожке, которая одновременно была и кухней в заводской столовой, и гостиницей для приезжих рабочих, и складом. Собственно и сторожки-то никакой не было. Он просто приходил сюда ночевать, и тут складывал свои вечные метлу, лопату, вёдра и скромные пожитки.

Дом делился на две части длинным коридором. По одну сторону был вход, справа от которого небольшая комната с кроватями. Неясно кто назвал её гостиницей, и почему. Слева та самая сторожка где сейчас дремал Питер Хед. А другая сторона коридора была занята душем и складом.

Сон Питера прервал стук в дверь.

— Дядя Питер? — зашёл Чарли, так и не достучавшись.

— А? — проснулся дворник, — а, это ты, Чарльз? Заходи! — приветливо махнул Питер и снова задремал.

— Ты не спи, дядя Питер! — унюхал Чарли запах перегара и присел рядом.

— Я по делу, дядя Питер, — потормошил дворника Чарли.

— А? — снова проснулся тот, — да я не сплю. Ты чего так поздно? Душ не работает. Воды нет. Всю израсходовали, а наносить некому, понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Чарли, — я дома уже помылся. Я по другому делу.

— Чего надо? — в дрёме спросил Питер.

— На, спрячь это, — сунул ему Чарли свёрток.

— Чего это? Опять ваша газета? — глянул Питер на свёрток, но взял его и засунул за пазуху.

— Да ты получше спрячь, — сказал Чарли, — товарищ Галлахер заберёт намедни.

— Да я знаю я твоего Галлахера, — пробормотал Питер, — хороший парень, смышлёный такой, и говорит красиво.

— Ага, — кивнул Чарли, — а ты не забудешь? Мне ведь некому больше передать.

— Чтоб я забыл? — проснулся Питер, — Питер Хед никогда ничего не забывает.

— Это я знаю, верю, — улыбнулся Чарли.

— А вот ни черта ты не веришь, — сказал Питер, встал и сунул свёрток в сапог стоящий у самого порога.

— Он тут один стоит уже месяц, — вернулся Питер на своё место, — бобби ни за что не будут в нём искать.

— Это ещё почему? — не понял Чарли.

— Разит от него! Разве не слышишь? — посмотрел на мальчика Питер.

— Я слышу только то, что с утра ты будешь искать себе на пинту пива! — рассмеялся Чарли и сунул шиллинг в руку Питера.

— О! — обрадовался тот, — да отец тебя замечательно воспитал, дай Бог ему здоровья! Завтра голова не будет болеть, после моего визита к старине Шниберзону в паб! Знаешь какое у него пиво? — посмотрел он на Чарли.

— Не употребляю, мистер Хед, — смотрел на Питера мальчик.

— Гм-гм, — ухмыльнулся Питер, — красное! — указал он в потолок и глянул на Чарли, — похмеляться им нужно медленно, смакуя… ну, собственно мне с утра и некуда спешить. А вечером прибрал двор и отдыхай душа — радуйся Питер!

— Питер, а зачем ты пьёшь? — спросил Чарли.

— Кто пьёт? Я пью? — усмехнулся Питер, — это Билли Армен пьёт. И Гарри Пирри пьёт. А я радуюсь жизни. Сколько её осталось? Богу одному ведомо, сынок.

— Говорят, что Бога нет, — возразил Чарли.

— Врут, — отмахнулся Питер, — есть. Не было бы Бога, то жил бы я сейчас на улице.

— Может и не жил бы, — ответил Чарли.

— Старая дура меня выгнала из дому, — проговорил Питер, — и сынок, громила вырос. Ты бы поднял руку на отца?

— Нет, — покрутил головой Чарли, — на отца как можно?

— Вот видишь, — сказал Питер, — а это между прочим в Святом Писании сказано!

Чарли задумался.

— Там много чего сказано, — вздохнул он.

— Мой отец приехал сюда из Ирландии, — продолжал Питер, — не по своей воле. Он воевал против англичан. И дед воевал против англичан. Да тут мы и остались. Не будь Бога не выжили бы мы тут.

— Он сидел в тюрьме? — спросил Чарли посмотрев на Питера.

— Это не называлось тюрьмой, но было похуже тюрьмы, — ответил Питер, — это называется каторгой.

— Печально, — покачал головой Чарли.

— Ты это, — глянул на него Питер, — это неправда что они раны проверяют. Им всё равно какая рана и от чего шрам. Главное, чтобы руки не были в порохе. Иначе поставят к стенке и не спросят сколько тебе лет. Это я на будущее, сынок.

— Спасибо, дядя Питер, — вздохнул Чарли.

— А знаешь, — протянул ему Питер его шиллинг, — сгоняй-ка ты за бутылочкой к старой ведьме. Хоть ты и не употребляешь, а посидим тут, покумекаем о том о сём?

— Ладно, — вздохнул Чарли, — только я заскочу домой, прихвачу тебе чего нибудь поесть. Поди голоден с самого утра?

— Прихвати, — нахмурился Питер и улыбнувшись кивнул.

Чарли выбежал из сторожки, перемахнул через забор и быстро пробежав улицу забежал домой.

Собрав то что можно было найти из еды, он уже собрался было уходить, но его остановила Августа, внезапно появившаяся у входа.

— Мам, я отнесу поесть мистеру Хеду, — остановился Чарли глянув на мать.

— Ну зачем же так, тайком, будто воруешь? — улыбнулась Августа, забрав у Чарли котомку.

Она посмотрела на собранное Чарли, покачала головой и набрав в кастрюльку ещё тёплого супа, закрыла его и поставила в котомку. Сверху положила хлеб и несколько пирожков.

— Отнеси мистеру Хеду, только не задерживайся, — попросила Августа сына, — если тебя не будет до полуночи, то имей ввиду, что ночевать тебе придётся на заводе, а нам очень рано уезжать в Саутгемптон на пароход.

— Да, мама, — поблагодарил Чарли Августу, — я постараюсь туда и обратно! Но надо же выслушать мистера Хеда? Он ведь так одинок, — сказал Чарли.

— Иди, — кивнула Августа, проводив сына взглядом до двери.

Чарли, через четверть часа, уже сидел перед Питером и смотрел, как он любуется бутылкой самопального рома, крутя её в руках и цокая языком.

— Эх, — смеялся Хед, — я буду не я если оставлю хоть капельку.

— Да ты поешь, Питер, — отвечал ему Чарли, — мама передала суп и пирожки, а ещё вот колбаса, зелень, и котлеты. Правда они холодные, с утра остались.

— Храни Бог всех вас и вашу матушку, сынок, — покачал головой Питер.

Он налил в стакан рома и залпом выпил его, после чего принялся за закуску.

— Как у тебя, сынок? Что твои братишки с сестрёнками? — спросил Питер.

— Да, — махнул Чарли, — Гарри недавно ударился головой, теперь чудит не по детски.

— Да ну, — удивился Питер, — и как он чудит?

— Я же говорю! Не по детски! — посмотрел на него Чарли, — неделю назад начал спорить с отцом, и оказался прав. Представляешь, Питер, он будто ясновидящим стал!

— Это как?

— Он угадал что дядя Томас в письме нас пригласил в Америку, — удивлённо сказал Чарли, — ещё до того как почтальон принёс письмо! Хотя, я думаю тут удивительного ничего нет, правда?

— Правда, — кивнул Питер, — а почему удивительного нет?

— Ну, он мог подслушать разговоры бобби на почте.

— Малыш Гарри подслушивает разговоры на почте? — усмехнулся Питер, — я скорее поверю, что твой скряга-мастер это королева Занзибара, — проворчал Питер, не то усмехнувшись, не то равнодушно, — ты когда видел своего брата на улице?

— Сегодня, — ответил Чарли, — он навалял лещей Сэмюэлсам, всем троим, и поставил на место лавочника с главной улицы.

— Ого! — удивился Питер, — ну, этой троице давно пора было дать хорошего прочехвона! Молодец Гарри! И сдаётся мне, Чарли, парень немного устал.

— Это ещё почему? — не понял Чарли.

— Он устал быть забитым и сереньким, — ответил Питер, махнув второй стакан, — он хочет чего-то большего. Только в этой стране он никогда не добьётся этого большего. Ты посмотри вокруг. Тут много детей, но скоро их не будет совсем, потому что родители начинают думать чем их прокормить, ещё до их рождения. Потому что те кто есть, с каждым днём всё грязнее, беднее, голоднее. И не только внешне. Самое страшное, что таковыми детки становятся и в душе своей. А Гарри, Гарри не такой. Он из другого мира, как ангелочек упавший с неба. Он светится, но этому свету не дают сиять дальше пальтишка. Вот он и взрывается потихоньку. Потому что его не просто зажимают, пленят тиски этого серого общества, а бьют. Едва он всей душой бросается к людям, как его сразу же, цинично, с ухмылкой, пинком загоняют обратно. Ты вспомни себя в его годы?

— Мы жили в Уилтшире, мне было легче чем ему тут, — ответил Чарли.

— Ты жил в Уилтшире всю свою жизнь, пусть и короткую, — вздохнул Питер и закурил папиросу, — а Гарри хватило нескольких месяцев в этом проклятом городишке. Что он тут увидел? А он увидел тут всю нашу страну в миниатюре, так сказать. Богатые, напоминающие свиней у кормушки. Только вместо ботвиньи они жрут нас. Пожирают. Обнаглевшие приезжие. Чем их больше унижали на их родине, тем наглее они себя ведут по отношению к нам. Я уже не понимаю кто тут британец, мы, или цыгане на рынке. Ты думаешь, что? Ты наверное думаешь, что протестант это холёный фраер? Нет! Это биндюжник, блистающий своими коленками, и своим задом, сквозь рваные штаны. Он готов стелиться, унижено, рабски, перед своими лордами. И перед теми, кто пинком под зад ставит его в нужную позу. А свою неполноценность они, протестанты, вымещают на нас. Потому что у нас нет прав, сынок. А хотим ли мы их? Подумай?

— Хотим, однозначно хотим! — посмотрел мальчик на Питера, слегка улыбнувшись, но Питер покрутил головой.

— Это ты хочешь, Чарли, — сказал тихо он, — я хочу, твои отец и мать, братья с сёстрами. Те кто бегут отсюда — живут в своём мире. Там они становятся смелыми, клеймят позором здешних протестантов, их лакеев, шавок, проституток, короля и полицию, армию обвиняют в жестокости. И упрекают нас в том, что мы сидим на месте ровно и стараемся не дышать. Как легко быть смелым за океаном, который тебя защищает от ищеек короля! А ты вернись сюда и попробуй встать под красный флаг, хотя бы выйти на улицу и прокричать, что мол — «Достойная зарплата за достойный труд!». И что с таким смельчаком будет? Обыск, арест, каторга за то, что ты хочешь быть человеком! Если не пристрелят, или не порвут в клочья там же, на площади! А они, там, упиваются мыслью, что делают нечто великое! А нам что тут, от этого, их «великого»? Поразительно…. Ничего не делая, верить в то, что делаешь нечто! Когда я был мальчишкой английские солдаты бомбили ирландские деревни, вырезали людей просто как скот! Где были их фонды, лиги, профсоюзы осевшие в Америке и громко голосящие о любви к Ирландии, Шотландии, о верности Папскому Престолу и канонической церкви? Когда в наш дом под Куинстауном влетел снаряд выпущенный с британского фрегата, мне было шесть лет. Моя сестра погибла сразу, а брат навсегда остался калекой. А я пролежал в госпитале, при монастыре, больше года. Заново учился ходить и разговаривать. Но они даже не пошевелились, чтобы помочь нам! Что нам было от их месс и торжественных собраний? Что нам от того, что они убитых протестантами детей назвали «Ангелы Ирландии»? Сколько их, этих ангелов осталось под руинами когда шли последние бои? И сколько сейчас остаётся после карательных экспедиций, о которых никто не знает? По ним там, в Нью-Йорке, вчерашние ирландцы и шотландцы льют свои крокодильи слёзы… Трусы, рабы, лицемеры… Они собирают тысячи фунтов золотом на помощь нашему народу и где она, помощь? Где винтовки, патроны, где лекарства для больных и раненных которых прячут по монастырям наивные монашки, и не менее наивные интеллигенты и фермеры в своих домах? А к этим наивным вламываются королевские псы и просто ставят к стенке. Семьями. Кельями. Потому что сказочные идиоты там, за океаном, в своих газетах открыто публикуют, что мол «Семья одного фермера, спрятала у себя трёх партизан!». И всю семью поимённо, тут же, в ленте называют! А тут, снова горят деревни… И снова виселицы… И снова новые «Ангелы Ирландии». Как будто им, тех что есть, мало….

Питер помолчал.

— Они там живут, стараясь оправдать свою трусость, — произнёс он, — обрядить её в лавры героя. А герои, которые сражаются за свободу Ирландии, за права рабочих здесь, в Британии, умирают безвестными. Потому что им, там, пьющим дорогие вина и одевшим котелки и цилиндры вместо засаленных кепок, мы очень невыгодны. Мы обуза, которая мешает им купаться в лучах лживой славы… И Шотландия с Ирландией им не нужны. Если мы обретём независимость от протестантов, они потеряют смысл своего жалкого существования…

— Я согласен с тобой, Питер, — вздохнул Чарли, — самые смелые трусы всегда любят гавкать как вшивые маленькие собачки, из-за забора.

— Ну вот видишь, ты всё понимаешь, сынок, — ответил Питер.

10 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

В Саутгемптон приехали ночью, почти под утро… Пристань была ещё пустая. Огромной чёрной горой над пирсом возвышался «Титаник», неподалёку от которого пристроился пароход «Королева Элизабет». Он казался маленьким, и даже уютным на вид пароходом.

Выгрузив чемоданы с дилижанса и отпустив извозчика, Фредерик помахал перед носом Гарольда ладонью.

— Не спишь, прорицатель? — усмехнулся Фредерик.

Гарольд посмотрел на него, ничего не ответив.

— Да он никогда не спит, папа! — рассмеялся Чарли, готовый схватить самый большой из саквояжей.

— Поставь, — остановил его Фредерик, — успеем.

Он глянул на Августу.

— Вы постойте тут, а я пойду поищу грузчика.

— Папа! — начала Лилли, — неужели нельзя было остановиться возле самого парохода? До него ещё…

— Спокойно, дочь, — перебил её Фредерик, — в любом случае мы дойдём. И незачем было задерживать дилижанс. Въезд на пирс стоит денег, а лишних денег у нас нет.

Гарольд только молча смотрел на всех. Он махнул рукой и, устроившись на самом большом из чемоданов, прилёг и попытался задремать.

Фредерик уже ушёл, но Лилли не унималась и продолжала спорить то с Чарли, то с матерью.

Наконец все замолчали. Вернулся Фредерик, за которым шёл грузчик с огромной тачкой. Пришлось встать и отдать чемодан, такой удобный, чтобы на нём подремать.

— Я провожу вас до трапа, — сказал грузчик, — там у них свои докеры. Они вам бесплатно занесут всё в багажное отделение.

— Мы были бы признательны, — согласился отец.

Гарольда согнали. Чемодан погрузили на тачку и закидали другими пожитками. Повозка медленно, скрипя, направилась к трапу «Королевы Элизабет».

Сидней на руках у Лилли заволновался и заплакал. Лилли его попыталась убаюкать, но мальчик очень не хотел засыпать.

— Давай его сюда, — забрала Сиднея Августа, и в этот момент они подошли к трапу.

Грузчик начал выкладывать вещи из тачки, а Августа и Лилли по очереди укачивали малыша.

Гарольд постоял, посмотрел на зевающего Уильяма, потом на Джесси, которая без всякого приглашения заняла «его» чемодан. Вздохнул, уселся рядом с ней и посмотрел на отца.

— Ну? — спросил он.

— Что «ну», сын? — усмехнулся Фредерик, — вот увидишь, всё будет в полном порядке.

Он достал билеты и протянул их спустившемуся к ним билетчику. Билетчик взял билеты, посмотрел на них, потом глянул на Фредерика и вернул их ему.

— Прошу вас остановиться, господа, — преградил семье дорогу билетчик парохода, — вы не можете плыть на этом пароходе.

— В чём проблема, сэр? — остановился в недоумении Фредерик, — забастовка?

Дети устало, и удивлённо смотрели на билетчика и на пароход, на котором они уже не поплывут.

— Нет, у нас достаточно угля. Пассажиры отказываются с вами ехать. Кроме вас, на борту больше нет католиков, — коротко объяснил билетчик.

— Что за глупости! — чуть не закричала Августа, — тут шестеро детей!

— Я сожалею, — равнодушно глянул на неё билетчик, — но у меня распоряжение от портового начальства. Вы можете сдать билеты в кассе и вам вернут их стоимость.

— Это возмутительно, — начала было Лилли, но Фредерик одёрнул её и посмотрел на Гарольда. Мальчик, глядя ему в глаза, только покачал головой.

— Что теперь с нами будет? — произнёс тихо Гарольд. Фредерик подошёл к нему и наклонившись глянул в лицо.

— Что случилось, сынок? — спросил он.

— Нас не пустили на пароход, — грустно ответил Гарольд.

— Ничего удивительного в этом нет, — вздохнул Фредерик, — протестанты всегда так себя ведут. Глупо было ожидать чего-то другого.

— Давайте не будем мешать работе людей, — встал Фредерик и взялся за чемоданы.

Гарольд хотел было помочь отцу, но его опередил Чарльз.

— Сиди уже, Гарри Гудини! — хлопнул он Гарольда по плечу и мальчик сел на своё место.

— Я хочу спать, — проговорил он, — сильно-сильно, как тогда… Папа! — крикнул Гарольд, — подожди!

Он вскочил и догнал отца.

— Папа! Он большой! Он очень большой! Послушай меня, прошу! Он обязательно утонет! Мы все утонем!

— Кто он? — улыбнулся Гарольду Фредерик.

— «Титаник», — проговорил тихо Гарольд, — нам не нужно садиться на «Титаник», прошу тебя. Я не хочу умирать…

— Брось, сынок, — надвинул Гарольду кепку на лоб Фредерик, — даже если бы мы захотели, то не смогли бы позволить себе путешествие на «Титанике». Сорок фунтов на каждого у нас нет! Именно столько стоит билет, хотя бы в Третий класс, а не в Первый на этом пароходе, — указал Фредерик на «Королеву Элизабет», — где мы должны были плыть.

— И не надо… поплывём на другом пароходе… — заговорил Гарольд.

— На каком? — спросил отец.

— «Принцесса Ирландии» отходит завтра после «Титаника», — обрадовался Гарольд, — почти сразу. У нас хватит денег.

— Ой, Гарри, — рассмеялся отец, — и всё-то ты знаешь!

— И это он выдумывает на ходу! — Чарли перенёс самый большой чемодан, предварительно согнав Джесси.

— Иди давай, спи, пока спится, — сказал он брату.

Гарольд присел.

— Ты обещаешь мне… — посмотрел он на отца и у него закружилась голова. Гарольд медленно прилёг на чемодан и мальчику показалось, что он провалился в глубокую-глубокую пропасть…

— Я прошу прощения, — услышал Фредерик позади себя. Он обернулся и увидел старика в форме морского офицера. Старик протянул руку Фредерику.

— Михаил Жадовский.[19]

— Чем обязан, сэр? — спросил Фредерик, посмотрев на странного старика.

— Я невольно стал свидетелем вопиющей несправедливости по отношению к вашей семье и хочу сказать, что я возмущен до глубины души, — ответил Жадовский.

— Вы тоже католик? — глянул на него Фредерик, — тогда и я Вам сочувствую. Может, подскажете, как теперь нам уехать? Жить в этой стране не дают, и убраться из неё тоже не дают, как видите.

— Я не католик, — Жадовский посмотрел на спящего Гарольда и снова обратился к Фредерику, — я билетчик другого парохода. У меня к Вам предложение. Что если мы с Вами, сэр, сейчас пройдём к кассе и обменяем ваши билеты на наши билеты?

— Какой пароход? Сколько ждать посадки? У меня шестеро уставших детей, сэр! — растерялся от такого внезапного поворота событий Фредерик.

— Ждать не нужно, — успокоил его Жадовский, — вы можете садиться сразу и размещайтесь, укладывайте детей спать.

— Очень любезно с Вашей стороны, — удивился Фредерик, — а что за пароход? Там нормальные условия?

— «Титаник», вот он, — указал Жадовский на стоящий неподалёку пароход-гигант.

— «Титаник»? — оторопел Фредерик, посмотрел на лежащего на чемодане Гарольда и перевёл взгляд на Жадовского.

— Вас что-то удивляет? — спросил старик.

— Но… — потерял на мгновение дар речи Фредерик, — как такое может быть?

— Что именно? — не понял старик, — обычный пароход, только большой. Или вы боитесь, что придётся много доплачивать? Бросьте! — усмехнулся он, — у нас достаточно кают Третьего класса и не думаю, что доплачивать вообще придётся! Сдадите свои билеты и получите билеты «Уайт-Стар».

— Но я слышала, что билеты на «Титаник» стоят от сорока фунтов, — растерялась Августа, — у нас нет таких денег…

— Я вас уверяю, это того стоит, миссис..? — Жадовский перевёл на Августу взгляд.

— Гудвин, — ответила она, — миссис Гудвин.

— Миссис Гудвин, — продолжил Жадовский и приветственно кивнул, — только не в день отправления. Кроме того, в стоимость билетов включено питание пассажиров. На борту вы узнаете подробности. Этого нет на том пароходе, на котором вы собирались уходить. В любом случае, вы много не теряете.

— В любом случае, — кивнула Августа, — решение принимать моему мужу.

— Мама! Какое ещё решение? — вмешалась Лилли и тут Гарольд проснулся и испугался её крика. Он пришёл в себя и в недоумении глядел на всё происходящее.

— Гарри спит! Джесси засыпает, а Сидней устал и через пять минут начнёт вредничать! — заговорила Лилли, держа на руках Сиднея.

— Мистер Гудвин, — глянул на Фредерика Жадовский, — я не знаю, почему, но мне хочется помочь вашей семье. Доводилось бывать в Вашей ситуации, и скажу Вам, что она неприятная. Если что, я жду вас около билетных касс…

— Спасибо мистер Жадовский, — улыбнулся Фредерик, — мы никогда не забудем Вашей доброты к нам. Я буду у касс через пару минут.

…Дилижанс подвёз Сейджей почти к самому причалу и остановился через дорогу от трапа.

— Ну вот и доехали! — вылез из него Джон самый первый и глянул на стоявший совсем рядом «Титаник», — выходите! Посмотрите какой он огромный! Это просто чудо! Так что, если потеряемся — встречаемся на носу корабля!

— Не кричи так, — ответила ему тихо Анна, — разбудишь девочек.

— Всё равно им пора вставать! — ещё громче крикнул Джон, — эй, просыпайтесь, сони! — растормошил он уснувших в дороге Констанцу и Дороти.

— Джорджи, сынок, — махнул Джон старшему сыну, — вы тут с Фредди разберитесь с вещами, а я пойду спрошу где мы должны будем садиться и можно ли уже занимать свои места.

— Лучше узнай про грузчиков! — крикнула ему вслед Анна и погладила по голове дремавшую, прижимающуюся к ней Констанцу, — просыпаемся, милая, все ужасы позади. Скоро мы будем в Америке.

— В Америке? — спросонья ничего не понимала Констанца, глядя на суету вокруг.

— Ночь холодная, застегнись, а то простудишься, — улыбнулась ей Анна и поправила на дочери пальто.

Энтони, нехотя проснувшись, вылез вслед за старшими братьями и ахнул, едва глянул на причал.

— Это же «Титаник»! — развёл он рукам и начал медленно приближаться к нему, будто хотел обнять пароход.

— Эй! Ты куда!? — прокричал ему вслед Фредди, но Энтони, казалось, совсем не слышал его.

— «Титаник»… — шептал Энтони, и в этот миг в него кто-то врезался вскрикнув «Ой!».

— Простите… — мгновенно опомнился Энтони, посмотрев на того с кем столкнулся.

Очень смущённо моргая, на него глядела пара больших серых глаз из под огромного козырька такой же огромной клетчатой кепки. Мальчик лет девяти-десяти, в сереньком пальто с зелёным воротником и обшлагами, виновато вздохнул и криво улыбнулся глядя на Энтони, явно стараясь показаться важным.

— Извини, пожалуйста, — виновато покраснел мальчик, — я очень спешу. А то меня не пустят туда…

— Э… — хотел было что-то сказать Энтони, но все слова будто вылетели у него из головы и казалось он потерял дар речи.

— Тони! Тони! — услышал он позади себя крик братьев, и они оба, вместе с мальчиком, обернулись на эти крики.

Мальчик снова криво улыбнулся и посмотрел на Энтони.

— Это тебя, — вздохнул тяжело мальчик, — и мне пора, — он ещё раз улыбнулся, приветливо кивнул, и направился к трапу.

Энтони посмотрел ему вслед, увидев что мальчика тоже уже ждали и звали.

Энтони ещё немного постоял и вернулся к отъезжавшему дилижансу. Вещи уже были выгружены, сестры расположились на чемоданах, а мама ждала отца. Джордж посмотрел на Энтони и покачал головой.

— Ну и? — спросил Джордж, — ты что, пароходов не видел никогда?

— Не… — покрутил головой Энтони, виновато улыбнувшись.

— Всю жизнь у моря прожил, чудик! — рассмеялся Фредди, откинувшись на узлы с вещами.

— Перестань! — вмешалась Стелла, — он ударился головой!

— Он не бился головой! — посмотрел назад на Стеллу, Фредди.

Послушав их, Джордж махнул рукой и пошёл к трапу.

— Я за отцом, а вы не разбегайтесь никуда, чтобы мы вас не искали по всему порту!

— Да, Джорджи, — махнул ему вслед Фредди, закурив, — я прослежу.

Анна посмотрела на Энтони.

— Ты шёл очень невнимательно, сынок, — сказала она и Энтони виновато опустил глаза, — ты мог бы попасть под кэп, или под машину.

Энтони вздохнул.

— Но тут нет кэпов, мама! И машин тоже нет!

— Но ты ведь чуть не сбил с ног мальчика с чемоданом, — ответила мама строго посмотрев на него.

— Но это же был Гарольд Гудвин! — воскликнул Энтони.

— Гарольд… Гудвин? — отступила мама, — откуда ты его знаешь?

— Не знаю, — вздохнул Энтони и присел рядом с Фредди.

— Может ты прорицатель? — усмехнулся брат и хлопнул Энтони по плечу.

— Может… — пробурчал Энтони в ответ.

…Капитан Эдвард Смит был одним из тех моряков, которые прошли путь от простого юнги до капитана корабля. Он был уверен в себе. Он был уверен в себе всегда. И всегда в себе сомневался.

Он сомневался и сейчас, когда ему предстояло идти в свой последний рейс. После этого рейса Смита ждала почётная пенсия и почтенный отдых. На берегу. Он уже предвкушал, как будет сидеть возле своего дома и с чашкой чая в руке провожать взглядом уходящие вдаль корабли, слушать чаек и толковать со своими воспоминаниями о делах давно минувших дней. Может быть, даже писать мемуары. А ему было что рассказать.

Смит перелистывал страницы вчерашних газет, которые ему сунул прямо возле трапа этого парохода мальчишка-газетчик. Он и сам начинал верить в то, что «Титаник» непотопляемый.

— «Да что мы, по воздуху полетим что ли?», — спросил сам себя Смит и по привычке съел лимон в чашке с чаем.

Смит понимал, что это верх неприличия, но привычку он не мог перебороть с самого раннего детства, когда, на удивление всем, ел эти лимоны словно яблоки, чем приводил в ужас маму и вызывал смех у отца и друзей.

Смит отдался на минуту воспоминаниям, улыбнулся и… тут его пробудил от мыслей стук в дверь.

— Да? — спросил Смит, не вставая с места.

— Разрешите, сэр? — в двери прошёл человек в иностранной военной форме.

— Чем обязан, сэр? — встал Смит по привычке, увидев военного.

— Разрешите представиться, — прошёл к столу человек и встал перед Смитом.

— Прошу Вас, — кивнул Смит.

— Полковник Виктор фон Готт, — взял под козырёк военный, — я из России. Еду по заданию нашего Адмиралтейства, и с ведома вашего Адмиралтейства, в Североамериканские Соединённые Штаты, на вашем пароходе.

— Это честь для меня и для всей нашей команды, — кивнул Смит, — так чем обязан Вам, сэр?

— Видите ли, сэр, у меня очень необычная просьба, — сказал Виктор.

Смит посмотрел на русского полковника.

— У меня билет в Первый класс, — продолжал Виктор, — я хочу дополнительно получить место в Третьем классе, но чтобы об этом меньше кто… ну Вы понимаете?

— Ещё бы, сэр! — ответил Смит.

— Ну и решить трудности с проходом туда и обратно, — добавил Виктор, — насколько мне известно, у пассажиров Третьего класса нет права прохода в Первый и Второй?

— Да… эти… дамы высшего света… — понимающе кивнул, слегка усмехнувшись, капитан Смит, — лично я не вижу ничего плохого, если кто-то из пассажиров Третьего класса позволил бы себе посетить, скажем, курительный салон в Первом классе. Если, конечно, он может себе это позволить. Но я не думаю, что у Вас возникнут трудности. Я лично, как только мы встретимся с Вами на «Титанике», распоряжусь предоставить Вам место в Третьем классе, любое, которое Вы пожелаете. И дам команду второму офицеру обеспечить Вам право прохода. А разрешите полюбопытствовать?

— Конечно, спрашивайте, — ответил Виктор.

— Зачем офицеру Императорской Армии страны-союзника место в Третьем классе? Это что-то личное? — посмотрел на Виктора Смит.

— Не то чтобы личное, господин капитан, — сказал ему Виктор, — будут ехать несколько человек, с которыми очень хочется повидаться. И вряд ли дамам в Первом классе понравится их компания.

— О! Понимаю, понимаю! — рассмеялся Смит, — тогда до встречи на борту, сэр! И буду рад общению с Вами!

Виктор взял под козырёк, и вышел. Смит снял фуражку и положил её на стол.

— Русские… — усмехнулся он, — а по акценту так и не скажешь. Будто бы Уилтшир… Хотя нет, бред какой-то… Но, интеллигентное нахальство абсолютно шотландское…

Виктор, вышел на улицу, остановился и закурил. Он прислонился к фонарю и посмотрел в сторону, где увидел идущего вдоль пристани Жадовского.

— Ваше благородие! — окликнул его Виктор, — господин капитан!

— Я не понял? — резко остановился Жадовский, удивлённо оглянулся, обернулся и, приблизившись к Виктору, схватил его в дружеские объятия.

— Витенька! Капитан фон Готт! Да ты, я вижу, твоё высокоблагородие теперь?

— Здравствуй, старина! — радостно обнял его Виктор, — да вот так, Миша. И по окопам нынче не доводится грязь топтать!

Друзья расцеловались и снова обнялись.

— И что же Вы тут делаете, господин полковник? — спросил Жадовский полушутя, не желая выпускать Виктора.

— Следую в Нью-Йорк, по служебным делам, на вот этом вот… — указал Виктор на «Титаник», — с позволения сказать, пароходе. А Вы?

— А я нынче билетчиком на этом самом пароходе, — грустно сказал Жадовский, — не нашлось в старушке Англии иного места для капитана, офицера и дворянина. Хотя я и не жалуюсь!.. Ну, так что? Может, зайдёшь ко мне? Выпьем по маленькой, тряхнём стариной? Ведь с самого Мукдена мы с тобой и не виделись?[20] Сколько же лет прошло, а ты вроде и не изменился!

— Да всё одно, молодею, Миша, — махнул рукой Виктор, — а тебя, вижу, жизнь потрепала? Аж сюда занесла?

— Да уж, — вздохнул Жадовский, поправив фуражку, — ну так что? Ты всё тот же лихой драгун-сибирец?

— Да всё тот же, Миша, куда же мне деться?

— Ну, значит, не зря я припас на сегодня бутылочку «Царской»?

— А как же Анастасия Ильинична? Слыхивал она у тебя ух какая правильная!

— Ой, Витенька, да брось ты! — рассмеялся Жадовский, — Анастасия Ильини-ш-на в Нижнем Новгороде, великовозрастных деток нянчит сейчас! А я тут вольный казак, как Тарас Бульба на Сечи! И вообще, ты же так и не прибыл ко мне на Троицын День? Так что с тебя причитается, капитан!

— Ну, тогда идёмте? Грешно русскому человеку отказываться! — рассмеялся Виктор и старые друзья подались в ночь по пристани, весело и громко обсуждая всё на свете. Благо, русского языка тут кроме них никто не знал. Ну, разве что, уже собиравшиеся возле «Титаника» некоторые пассажиры, оживившиеся, едва заслышав родную русскую речь…

МАНЬЧЖУРИЯ; МУКДЕН; ФЕВРАЛЬ 1905 ГОДА

— Поторопись! Поспешай, сыночки! — кричал полковник Мадритов[21], сам едва уклоняясь от летящих комьев мёрзлой земли, вперемешку со льдом, снегом и вражескими осколками.

— Заряжааааай!!!! — орали то тут, то там командиры орудий, бивших в ответ по японским расчётам.

Пехота, спешенные драгуны, уклоняясь от огня, почти по пластунски выбиралась на передний край. Впереди виднелось ещё три ряда траншей, с которых их вчера выбили.

Мадритов заметил драгун поздно, только тогда, когда солдаты уже мелькали на самой передовой.

— Капитан Жадовский! — заорал Мадритов, но тут же понял, что Жадовский его не услышит.

Мадритов налетел на поручика!

— Уберите их с линии огня! Они же там все лягут!

— Батальон! — донёсся голос Жадовского даже сюда.

Жадовский встал в полный рост, вытянул саблю и лихо, по-драгунски, поднял её над головой.

— В шеренгу! За Веру! За Царя! За Отечество! За мно-ой!

Батальон, почти неуверенно, поднялся в стрелковую цепь и над полем боя разразилось русское «Ура!». Русская артиллерия, увидев своих, замолчала.

— Прекратить огонь! — немного запоздало выкрикнул Мадритов, — поручик Брусницкий! Может объясните мне, что там делает Жадовский? Тут ему не Плевна!

— Понятия не имею, господин полковник, — ответил поручик, глядя на то, как стрелковая цепь, приближается к японским расчётам почти без потерь. У японцев не хватало времени, чтобы навести орудия на прямую наводку.

— Судя по всему, — подумал он, — капитан Жадовский решил перейти в штыковую и захватить вражеские орудия!

— Что за гусарство? — выругался Мадритов, — это же равно самоубийству! Он у меня под трибунал пойдёт! И это что такое!? — указал он на правый фланг.

На правом фланге поднялся в наступление второй батальон.

— Кто приказал? Чьё это подразделение?

— Капитана фон Готта, господин полковник! — отрапортовал поручик.

— Обоих ко мне! Немедленно! — прокричал Мадритов и тихо добавил, — если живы останутся…

— Слушаюсь, господин полковник! — ответил поручик и бросился к лошадям.

Мадритов остался один, наблюдая в бинокль за тем, что происходило в это время на позициях японцев.

Минут через десять драгуны оттеснили японскую пехоту, которая сопротивлялась очень не долго. Не прошло и четверти часа, как японские орудия замолчали и были развёрнуты в сторону противника. С высотки застрочил пулемёт, а над русскими окопами пронеслось торжественное «Ура!»

— Черти, — усмехнулся полковник.

— Брусницкий! Вернись! — закричал он, и бросившись за поручиком, налетел на первого попавшегося солдата.

— Вестового вернуть! Немедленно!

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — крикнул солдат и кинулся вслед за поручиком…

Виктор залёг под самой высоткой. К нему подполз Жадовский.

— Залечь! — скомандовал он, махнув рукой драгунам.

— Ну что? — спросил он Виктора.

С высотки, пулемёт прижал к земле их батальоны.

— Давай-ка, Миша, ты с левого фланга заходи, а я с правого. Там они слепы как крот ночью, — ответил Виктор, отцепляя связку с гранатами.

— Ну, помоги нам Пресвятая Богородица, — прошептал Жадовский, глянув на укреплённую пулемётную точку…

Мадритов, через бинокль увидел, что офицеры обошли дзот и забросали гранатами японцев, укрывавшихся в нём. Из окна вырвалось пламя и сюда донеслись раскаты глухих взрывов. Пулемёт замолчал.

— Черти! — вырвалось у полковника и только сейчас он заметил, что позади него стоит поручик Брусницкий.

— А, вы тут, Брусницкий? Видали? — указал он в сторону бывших японских позиций.

— Полк, в атаку! Выбить японцев из деревень окончательно, — приказал Мадритов, — а этих чертей к Георгиям, обоих!

— Слушаюсь, — ответил поручик, — но у Жадовского уже полный бант.

— Полный? — уточнил Мадритов.

— Так точно, полный, — кивнул поручик.

— Тогда обоих к Станиславу, за мужество. Оно того стоит. И отметить в рапорте Линевичу. И не мешкайте! Переходите в наступление! Наши офицеры там что, зря рисковали?

…Виктор и Жадовский сидели на патронном ящике возле разбитого взрывами японского дзота. Из дзота валил дым и огонь от загоревшихся брёвен. Тут становилось жарко, и Виктор даже расстегнул шинель, несмотря на двадцатиградусный мороз.

Передавая друг другу одну самокрутку, они больше молчали, обмениваясь короткими, шуточными репликами, в адрес убитых ими японских пулемётчиков.

— К земле они прижать нас хотели…

— Ага, забыли, что мы в воде не тонем…

— И в огне не горим…

— Фланги они забыли, не просматривались их фланги из окошка…

— Да и тыл…

— Ну да, видать думали, что земли за ними нет…

— С русскими тягаться надумали…

Подъехал поручик Брусницкий.

— Господа офицеры, — громко окликнул их поручик.

Только сейчас, Виктор и Жадовский заметили, что по обе стороны высотки движутся русские солдаты, а в воздухе висит тишина, изредка нарушаемая бранью и командами унтеров.

— Господа, — повторил поручик, — полковник Мадритов, вас срочно требует к себе.

— Ну всё, сейчас начнётся, — затянулся окурком самокрутки Жадовский. Виктор молча посмотрел на Брусницкого.

— Не думаю, — ответил Жадовскому Брусницкий, — он что-то говорил… — Брусницкий подумал и посмотрел вокруг, — в общем, сверлите в мундирах дырки для орденов, драгуны!

Брусницкий усмехнулся, пришпорил коня и погнал его вслед за войсками.

— Голова ты, Витенька! — хлопнул по плечу Виктора Жадовский, — был бы ты простым солдатиком, то в унтерах бы у меня ходил! И вообще, поехали ко мне в Нижний Новгород на Троицу?

Они встали и побрели через поле боя в сторону блиндажа Мадритова, не прекращая своей беседы.

— Доживём, так поедем, — глянул на Жадовского и принял окурок Виктор.

— Да ладно, поедем! — не отставал Жадовский, — правда супружница моя слегка вредная. Ну, так мы можем вниз, да по Волге, на пароходе погулять! От батюшки моего знаешь какой пароход остался? «Аннушка»[22] называется! Такой большой, с колёсами. Ты такие, поди, у себя в Могилёве не видывал!

— С колёсами? Не видывал.

— Ну так вот и покатаемся! Я цыган приглашу. Соскучился я по Волге, в этой Манчжурии…

Глава 6

Гарольд проснулся на чемодане и осмотрелся.

— Вставай давай! — толкнул его Чарли и Гарольд нехотя поднялся с чемодана.

— Что ещё? — посмотрел он на брата и потянулся.

— Бери свой саквояж и пошли! — услышал Гарри в ответ.

— Куда? — нехотя спросил Гарольд.

— Мы едем на другом пароходе!

— Каком?

— Большом, — торжественно объявил уже Уильям и Гарольд посмотрел на стоявший неподалёку «Титаник».

— Этом, что ли? — удивился мальчик.

— Да, папа поменял билеты и мы плывём на нём, — повернулся к нему Уильям.

Гарольд поднял единственный, оставшийся стоять, небольшой саквояжик, в который был уложен его фотоаппарат и несколько книжек, а так же ворох носовых платков, зубная щётка, зубной порошок, почему-то аж три полотенца, куча чистых носков и прочий, как ему казалось, ненужный в путешествии хлам.

— Ну вы подождите меня! — обиженно закричал Гарольд бросившись за братьями догонявшими маму и девочек.

Возле трапа «Титаника» ещё не было никого кроме горсточки пассажиров и скучающего билетчика. Было ещё совсем темно, почти ночь и Гарольду это нравилось. «Вот если бы я ещё путешествовал один! — подумал тут мальчик, — то это было бы здорово»!

Впопыхах, размечтавшись, Гарольд задел саквояжем незнакомого мальчика, удивлённо смотревшего то вверх, то на сам «Титаник».

— Ой! — испугался Гарольд.

— Простите… — проговорил мальчик, посмотрел на Гарольда и изменился в лице.

— Извини, пожалуйста, — покраснел Гарольд, — я очень спешу. А то меня не пустят туда…

— Э… — хотел было что-то сказать мальчик, но не сумел найти слов и к тому же его позвали.

— Тони! Тони! — услышал Гарольд со стороны.

Они оба глянули в сторону откуда звали мальчика, которого, как выяснилось, зовут Тони.

Гарольд увидел, что семья его нового знакомого даже больше чем у него и даже улыбнулся, поняв, что не так уж и надоели ему Чарли с Уильямом.

— Это тебя, — вздохнул Гарольд, — и мне пора, — улыбнулся он и пошёл на посадку, где все ждали его одного, а папа был готов предъявить билеты.

Уже на борту все остановились и Фредерик, чуть обняв Августу, улыбнулся ей.

— Ну ты не волнуйся за нас, всё будет в порядке. Будем приходить вас проведывать каждый час.

— Ну не стоит так тревожиться, — ответила Августа.

— А что? А что? — заволновался Гарольд.

— Проснулись! — перекривлял его Чарли, — с добрым утром, ваше величество!

Гарольд надул губы и отвернулся.

— Мама, Лилли, Сид и Джесси едут в своей каюте, а мы сами по себе! — сообщил ему Уильям.

Гарольд расстроенно посмотрел на маму, потом на братьев и снова на маму.

— Ты всё проспал, Гарри, — улыбнулась мама, наклонилась и поцеловала его, — пожалуйста, слушайся папу и Чарли. И не ссорьтесь с Уиллом. Хорошо?

— Угу, — кивнул Гарри, — конечно, мамочка, я обещаю.

— Умница, — ответила Августа и пригрозила пальцем Уильяму, — не обижай брата!

— Да не буду я его обижать! — махнул Уильям.

— Ну, давайте прощаться до завтрака, — поднял саквояж Фредерик, — увидимся в столовой ровно в восемь.

— Готовы? — посмотрел он на сыновей.

— Готовы, — словно выдохнули Гарольд и Уильям и пошли следом за отцом.

— Пока, мамочка! — помахал Гарольд матери и скрылся на широкой лестнице ведущей вниз, в каюты…

— Мам, — одёрнула задумавшуюся Августу Джесси, — а чего ты переживаешь? Они же не уезжают никуда?

— Я не переживаю, — вздохнула Августа в ответ и приняла Сиднея у Лилли, — идёмте девочки. До завтрака надо успеть отдохнуть, а нам ещё надо найти свою каюту…

Длинный коридор в каютах Третьего класса был пуст и только кое где встречались одинокие пассажиры искавшие свои каюты, точно так же, кто сам, кто с семьями.

Фредерик посматривал в билеты и искал каюту. Гарольд едва поспевал за отцом и братьями, и мальчику казалось, что папа и Чарли бегут впереди, Уильям пытается убежать от него, и поэтому он, то и дело начинал волноваться и канючить.

— Да угомонись уже ты! — остановился Уильям обернувшись к брату.

— Чего сразу так «угомонись»? — обиделся Гарольд, — вам хорошо, а я устал и хочу спать!

Фредерик, не обращая ни малейшего внимания на детей, остановился и поздоровался со стоящими возле одной из кают пассажирами, мужчиной, женщиной и мальчиком возраста Гарольда.

— Добрый вечер, — услышал Гарольд голос отца.

— Френсис Голдсмит-старший, — ответил ему мужчина, приветственно кивнув.

Гарольд, подойдя ближе, рассмотрел тех с кем им предстояло ехать вместе.

— А это младший, — указал мужчина на мальчика, а затем кивнул на женщину, — и моя супруга, Эмили.

— Браун, — ответила женщина, так же приветливо кивнув Фредерику.

— Фредерик Джозеф Гудвин, — поздоровался с ней Фредерик и пожал руку Френсису.

— У меня к Вам уже есть предложение, — неловко улыбнулся Френсис Фредерику.

— Слушаю вас, мистер Голдсмит, — кивнул Фредерик.

— Моя супруга едет на корме, вместе с другими женщинами, а у нас в общей сложности получается четверо мальчишек. Я думаю, что им интереснее было бы ехать вместе, вчетвером в одной каюте, чем со взрослыми? Что вы скажете, если я предложу Вам поменяться местами с моим сыном?

— Не имею возражений, — согласился, не споря, Фредерик и сунул Чарли маленький чемоданчик.

— Спрячь это надёжнее, Чарли, и никому не давай, особенно этому ходячему любопытству, — кивнул Фредерик на Гарольда.

— Без проблем, папа! — улыбнулся Чарли и зашёл в каюту.

Пока шёл разговор, знакомство, Гарольд и мальчик рассматривали друг друга оценивающе и то и дело переводили взгляд то на ботинки, то на кепки, то снова на ботинки.

— Мне кажется, что мы подружимся, — наконец, произнёс весело мальчик.

— Я тоже так думаю, — согласился с ним Гарольд.

— Френсис Джон Уильям Голдсмит-младший, — торжественно протянул Гарольду руку мальчик.

— Зачем такое вычурное представление? — удивился Гарольд, пожав ему руку.

— Гарольд Виктор Гудвин, — сделав как можно серьёзнее лицо произнёс Гарри.

— Привет, Гарри! — рассмеялся мальчик.

— Привет, Фрэнки! — улыбнулся Гарольд и увидел, что братья уже давно в каюте.

— Малыши на нижних полках! — раздался голос Чарли из каюты.

Гарольд заглянул в каюту и заметил как Чарли спрятал чемоданчик отца под подушку на своей полке.

— Ну! — обиделся Гарольд, привыкший, что всегда спит наверху.

— Хе! — лихо запрыгнул на верхнюю полку Уилл и ехидно посмотрел на Гарольда.

— Дома належался сверху! Теперь моя очередь!

Гарольд присел на своё место и посмотрел на Фрэнки.

— И вот так всегда! — обиженно вздохнул он.

— Не расстраивайся, — улыбнулся Гарольду Фрэнки, присев на своё место, — внизу меньше укачивает. Мы с мамой уже плавали в Америку и я это точно знаю.

— А я первый раз на таком большом пароходе, — вздохнул печально Гарольд.

— Тогда давай тут облазим всё! Тут должно быть много интересного! — пересел, буквально перепрыгнул, Фрэнки к нему.

— Самое интересное на носу, — шепнул он Гарольду на ухо.

— А что там? — удивился Гарольд и улыбнулся.

— А ещё можно что-нибудь пошвырять за борт! — продолжал Фрэнки.

— А не заругают? — спросил Гарольд удивившись тому, что можно так безнаказанно шалить.

— Не! Порядок! Я уже проверял! — усмехнулся Фрэнки по дружески обняв Гарольда.

С верхней полки спрыгнул Чарли.

— Не удивляйся, малыш, если что, — рассмеялся он Фрэнки, — он головой ударился недавно.

Фрэнк удивлённо посмотрел на нового друга, потом на Чарли и снова на Гарольда.

— Ты больше не будешь меня унижать! — возмущённо вскрикнул Гарольд, глянув на Чарли.

— Что??? — не понял Чарли.

Гарольд поднялся и ступил вперёд к Чарли.

— Я сказал, что ты не будешь больше меня унижать.

— Да иди ты, мелочь, — отмахнулся Чарли и вышел из каюты.

— А что с тобой случилось? — испугался за Гарольда Фрэнки.

— Да ничего не случилось, — ответил Гарольд, — это Чарли корчит из себя самого старшего.

— Ну, мне кажется он в этом прав, — посмотрел на Гарольда Фрэнки.

— А ты не хочешь погулять на палубе? — спросил его Гарольд.

— Буду рад составить тебе компанию, — почти по взрослому сказал Фрэнк и мальчики вышли следом за Чарли…

Время шло. Гарольд и Фрэнки вдоволь нагулялись на палубе, посмотрели на чаек, и вернувшись, в свою каюту успели даже поспать, чтобы не пропустить самый торжественный момент, когда «Титаник» должен был отчаливать и уходить в открытое море.

В каютах, коридорах, на палубе уже было шумно, и везде толпились, толкались и суетились пассажиры. Даже при всём желании теперь невозможно было отдохнуть.

ФРАНЦИЯ; ШЕРБУР; 10 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

— Господин барон? — радостно махнул рукой Виктору Астор, едва показавшись в холле у парадной лестницы.

— Джон! — развёл руками Виктор и ступил навстречу Астору, — я рад тебя увидеть тут. Честно признаться, я только на боту узнал, что ты тоже едешь этим рейсом!

— Да уж, — остановился Астор и слегка улыбнулся, — можно сказать это наше свадебное путешествие.

Он посмотрел на супругу, которую держал под руку.

— Разреши познакомить тебя со своей супругой, Виктор, — сказал Астор, — это Мадлен, моя новая и единственная спутница жизни.

— Очень приятно, — кивнул вежливо улыбнувшись Виктор, посмотрев на Мадлен, — для меня честь видеть Вас, леди Астор.

— Мой старый друг, барон Виктор фон Готт, — представил Астор Виктора, — ну, а остальное, я думаю, он сам про себя расскажет.

— Моё почтение, господин барон, — улыбнулась Мадлен, — я слышала, что Вы из России, и много путешествуете? Джон говорит, что вы вместе были в Египте?

— Да, леди Астор, — ответил Виктор, — в Египте и в Палестине.

— Мы там занимались поисками знаменитого Ковчега, но так ничего и не нашли, — уточнил Астор посмотрев на Мадлен и подмигнул Виктору, — а что ты скажешь, если сегодня мы выпьем с тобой по бокалу хорошего вина? — спросил он как-то непринуждённо и весело, — я везу с собой неплохую коллекцию настоящего бургундского, и душа мечется в сомнениях — пробовать, или не пробовать!

— Если только ты обещаешь рассказать мне о своей поездке в Египет и… — его прервал громкий женский голос.

— Боже ж ты мой! Кого я вижу! — выросла внезапно за четой Асторов средних лет дама с папиросой в мундштуке, — барон фон Готт тут и уже встречает старых друзей!

— Миссис Браун, — усмехнулся Виктор и мгновенно оказался в её объятиях.

— А ну признавайся, мой друг, ты знал что мы едем втроём и сядем на «Титаник»? — почти кричала радостно Маргарет Браун.

— Это было не трудно догадаться, — улыбнулся ей Виктор, — что может быть заманчивее «Титаника» в наши дни?

— Да мы и не думали на него садиться! Мы вообще хотели сдать билеты и прогуляться по Лувру, но твой дружок, этот настырный и любопытный полковник Астор, настоял на своём! — рассмеялась Маргарет Браун, — нет, ну до чего мне он всегда кажется родным, этот наш фон Готт! — сказала она весело Астору, — как будто мой родной сын, или племянник, или мальчишка которого я в детстве спасла от плохих полицейских! Что скажешь, Астор?

— Думаю, что мальчишка, которого ты ещё спасёшь, Марго, — рассмеялся ей в ответ Астор, — ну так что насчёт вместе отужинать и начать дегустацию моей коллекции?

— Я только за! — задорно кивнула Маргарет Браун, — я всю дорогу тебе говорила, что везти с собой выпивку за сотни миль и любоваться на неё, это высшей степени глупость! Ну согласись, Виктор? — посмотрела Браун на Виктора.

— Думаю, мы сегодня исправим ситуацию кивнул Виктор, — у нас неделя впереди!

Маргарет Браун замолчала и посмотрела на вход.

— Гуггенхайм, — прошептала она подмигнув Виктору, — и с кем это он?

Все оглянулись и посмотрели на приближавшегося к ним Гуггенхайма.

— Если мне не врут глаза, то это мадам Обар, — тихо сказал Виктор.

— И не смей осуждать его, — одёрнула его Браун, — он свободный человек. И недавно развёлся с женой, с которой уже два года жил порознь.

— Я слышал, он готовится к свадьбе? — спросил Астор.

— Я всегда в курсе таких событий и смею тебя заверить, что это так, — улыбнулась Браун и помахала рукой Гуггенхайму.

Тот, вежливо поклонившись, так же вежливо улыбнулся и проследовал на лестницу.

— Ну всё, — сказала Браун, — пропал наш Бени.

— Почему? — не понял Астор.

— Эти светские блюстительницы целомудрия его съедят, — усмехнулась она, — как будто человек не имеет право путешествовать с тем с кем хочет! Как крепнет нравственность когда дряхлеет плоть! — рассмеялась Маргарет Браун и взяла под руку Виктора, — ну, а ты барон, не хочешь стать моим компаньоном сегодня?

— Почту за честь, миссис Браун! — улыбнулся в ответ Виктор и в этот момент «Титаник» дал гудок к отплытию.

«Титаник» как раз отчаливал от пристани. Фредерик не вышел на палубу. Он раскладывал вещи. В этом не было особой необходимости и по крайней мере он этим занимался лишь для того, чтобы чем-то занять себя. Голдсмит тут же перелистывал в очередной раз одну и ту же вчерашнюю газету.

Уже когда отчалили из Шербура, дверь каюты открылась и снова захлопнулась. В каюту вошёл человек в военной форме иностранной армии. Человек был одет в длиннополую шинель с зелёными погонами. На погонах были видны два продольных оранжевых просвета. Он почти на глаза надвинул фуражку с маленьким чёрным козырьком и с овальной, серебристой блестящей кокардой на околыше. Сапоги сверкнули на фоне яркого света.

Новый пассажир лихо бросил небольшой саквояж на полку, так же лихо, туда же закинул шинель и посмотрел на своих спутников. Он поправил портупею, красный орденский крест у самого ворота, два серебряных креста на груди, аксельбант и приветственно кивнул.

— Приветствую, господа, — негромко произнёс Виктор, почти по-военному.

— Очень рады, — оторвался от газеты Голдсмит, а Фредерик оставил своё занятие, глянул на Виктора, и улыбнулся.

— Значит, едем вместе? — спросил Виктор, снял фуражку и положил её к саквояжу.

— Получается что так, — ответил Фредерик, присев на нижнюю полку.

Виктор сел напротив него.

— Нас некому представить, — начал Виктор, — давайте знакомиться? Виктор Иосифович фон Готт, полковник, из России, следую из Петербурга в Нью-Йорк. Наверное, самая занимательная часть путешествия будет проходить на этом пароходе.

— Полковник? И следуете Третьим классом? — оторвался от газеты Голдсмит и с интересом посмотрел на Виктора.

— Ну, знаете ли, — ответил, слегка улыбнувшись, Виктор, — не люблю Первых классов. Точнее не самих классов, а некоторых пассажиров. С ними не о чем поговорить. Все разговоры состоят в обсуждениях здоровья совершенно незнакомых мне людей и вчерашней мигрени какой-нибудь знатной мадам. Скучно, понимаете.

— Да уж куда лучше, — согласился с ним Голдсмит, — я Френсис Голдсмит, старший. Младший едет в соседней каюте. Имею небольшую мастерскую, делаю инструменты.

— Музыкальные?

— Совершенно верно!

— А я играю на скрипке, — сообщил ему Виктор и посмотрел на сидящего напротив него Фредерика.

— Фредерик, — протянул тот ему руку, слегка привстав, — Фредерик Гудвин. Можно просто Фрэд.

— Можно просто Виктор, — улыбнулся ему полковник.

— Знаете, — сказал Фредерик, — мне кажется, что мы с Вами раньше встречались… Ваше лицо…

— Знакомое?

— Именно. Только я почему-то не могу вспомнить, где именно мы встречались.

— Ну… — рассмеялся Виктор, — в одном из моих любимых романов главный герой сказал, что его физиономия имеет странную особенность. Всем кажется, что её раньше где-то видели! Так вот, в этом мы с ним очень похожи.

— И ваша улыбка… прям как у моего сына… — рассмеялся в ответ Фредерик, — на одну сторону…

— Кривая? Ну, вы тоже так улыбаетесь, — ответил Виктор, — вот и ваш сын так улыбается.

— Возможно, он ведь берёт пример с меня, — согласился Фредерик.

— А народ, господа, сейчас прощается с провожающими, — отложил газету Голдсмит, — поразительно! Они друг друга даже не знают! А столпотворение такое, что можно подумать, будто уехала одна половина Шербура, а вторая вышла её провожать.

— Да уж, — согласился с ним Виктор, — наверное, все они очень близкие родственники пассажиров Первого класса!

— Они даже не знают друг друга, — ответил ему Фредерик, — мы прибыли в Саутгемптон самыми первыми, когда пристань была совершенно пустая.

— Ночью? — переспросил Виктор.

— Ночью, и сели на пароход, — добавил Фредерик.

— Я вам сочувствую. Ночи холодные.

— Да ну, бросьте. Дети были только рады. Их ведь никто не отсылал спать. А сон на чемоданах, как я понял, им был более интересен, чем в кровати.

— Что верно — то верно, — согласился Виктор и потянулся за саквояжем, — ну, так может по маленькой, за встречу и… за приятное путешествие? У меня с собой замечательный бренди!

В дверь постучали. Вошёл стюард.

— Ваши билеты… Он собрал билеты, посмотрел на билет Виктора.

— Господин барон? Поразительно… В соседней каюте едет мальчик, с таким же именем, как и у вас… Это добрый знак!

— Ну, так… — пожал плечами Виктор, — я думаю, ему будет большое счастье!

— Приятного путешествия, господа, — стюард ничего не ответил, кивнул и вышел.

Фредерик посмотрел на Виктора.

— Зная всех детей в соседней каюте, я могу предположить, что этот мальчик мой сын. Он ведь тоже Виктор. Гарольд Виктор Гудвин. А вы тоже Гарольд?

— В той стране откуда я родом, говорят Харальд, — поправил его Виктор, — Харальд Виктор Фридрих Йозеф фон Готт.

— Вы, наверное, благородных кровей? Стюард назвал Вас бароном.

— Да ну, бросьте, — поставил на небольшой столик бутылку бренди Виктор, — все эти «фон», «барон» появились, когда после смерти родителей я оказался в приёмной семье, а затем в кантонистской школе. Это так у нас называются военные школы для детей. Фон Готт это фамилия моей мачехи. Душевная и добрая была женщина, мир её праху. Нужно было как-то выживать. А как выживать мальчишке, сыну простого инженера, во враждебном окружении? Только бить в зубы своим обидчикам и на ходу придумывать себе новую историю! Тогда и родился барон фон Готт. В моих детских фантазиях. А до этого был мальчик с буйной фантазией, которого звали Виктором, сын бедных папы и мамы бежавших на чужбину, росший в маленьком местечке, на городской окраине, на фабричной заставе. Лишившийся своей семьи, чуть сам не отдавший Богу душу и воспитанный безутешной вдовой с младенцем на руках, потерявшей мужа. И эта фантазия и вера в чудеса помогли мне выжить и стать тем, кто я есть сейчас.

— А почему вы пошли в военную школу? — поинтересовался Фредерик.

— Иначе было невозможно получить хорошее образование, — ответил ему Виктор, — военная школа мне дала возможность учиться дальше. Я окончил университет, юнкерское училище и даже успел повоевать в Русско-Японской.

— И какой факультет Вы окончили в университете?

— Я физик, военный инженер, — сказал Виктор, — учился в Сорбонне, но после неё ещё и в Александровском военном училище. Мой отец и предположить не мог, что я пойду его путём. Но пойду немного дальше, чем он.

— Очевидно там мы и встречались, но не обратили внимание друг на друга, — подумал Фредерик и даже обрадовался, — вот и мой сын фантазёр. И я часто боюсь за него. Он ужасно инфантилен, впечатлителен и… как бы это сказать?

— Сентиментален? Не от мира сего, как говорят в России?

— Именно. Вы правильно выразились, — согласился Фредерик, — он постоянно расстраивается по таким мелочам, на которые можно было бы не обращать внимания.

— Я вас успокою, — ответил ему Виктор, — я видел много солдат. Такие вот впечатлительные, инфантильные, сентиментальные мальчики совершали самые безумные и отважные поступки, героические подвиги. Спасали жизни ближних, друзей, даже совершенно незнакомых людей, часто при этом не щадя своих жизней. Наверное, они мало задумывались о себе…

Он помолчал.

— А те, кто в детском возрасте хвастаются перед девочками своими мускулами, как правило, всегда бежали первыми, бросая всех, забывая даже о родных людях. Так что, ваш сын в своей грядущей жизни, будет борец. И борец этот уже борется не за одного себя.

— Хотите сказать, что он будет солдатом? — спросил Фредерик.

— Возможно. Если он останется романтиком, — ответил Виктор, — а если он им останется, то полковник Гудвин лет через тридцать будет писать об этом лайнере свои мемуары, которыми будут зачитываться внуки тех, кто едет с ним на одном пароходе в Первом классе.

Он опять помолчал.

— Знаете? А вообще это будет интересно! Внуки Джона Джейкоба Астора, который в настоящий момент со своей новой супругой пьёт кофе тут, в «Парижском Кафе», будут гордиться тем, что Ваш сын и их дед плыли вместе на «Титанике»!

— Наверняка они, хотя бы тогда, поместят Гарольда и наши с Фрэнком семьи в каюты Первого класса! — рассмеялся Фредерик.

Виктор тоже засмеялся и разлил бренди по стопкам.

— За встречу, господа! И пусть вам всем повезёт…

…Столпотворение и толкотня в коридорах уже были позади и «Титаник» уже давно ушёл в открытое море. Пассажиры высыпали на палубы и там снова было не протолкнуться, как и в те минуты, когда покидали Саутгемптон. Это вселяло надежду. Можно было спокойно, лишь изредка встречая одиноких пассажиров и натыкаясь на суетливых стюардов, искать нужную каюту.

— 13… 15… 17… — тихонько считал Энтони и наконец нашёл то что искал, — 21…

Он постучал в двери и осторожно их открыл.

— Привет, — дружно кивнули ему Гарольд и Фрэнки, оторвавшись от толстого журнала с картинками, когда он заглянул в каюту и улыбнулся.

— Э… м… — не мог найтись в себе Энтони, — а можно к вам в гости?

— Заходи, — весело махнул Фрэнки, — а ты наш сосед?

— Почти, — пожал плечами Энтони, — если вы не будете против, я хочу познакомиться с кем нибудь. Дело в том, что оба моих брата старше меня, а сёстры предпочитают играть отдельно.

— Вот здорово! — встал с полки Фрэнки и подойдя, по деловому протянул ему руку, — я Фрэнк, а это мой друг, Гарольд! Ты проходи, — тут же он потянул Энтони за собой, — мы сейчас читаем журнал Географического Общества! И там много картинок! Ты любишь смотреть картинки? — не унимался Фрэнки усаживая Энтони рядом с Гарольдом.

Гарольд криво улыбнулся посмотрев на обескураженного Энтони.

— А я тебя помню.

— Я тоже, — улыбнулся в ответ Энтони, — я тебя чуть с ног не сбил, когда любовался «Титаником» на причале.

— Мне показалось, что это я чуть не сбил тебя, — снова улыбнулся Гарольд, — я часто бываю рассеян, ты извинишь?

— Конечно, — кивнул в ответ Энтони, — а что вы читаете?

— Вот, — протянул ему журнал Гарольд, — здесь про Америку. Фрэнки прихватил его с собой из дома, чтобы не скучать в дороге.

Энтони взял журнал и пролистал его.

— Должно быть интересно? Но тут много преувеличений и фантазии.

— Почему? — удивились мальчики.

— Гм… — указал Энтони на рисунок Статуи Свободы, — её ночью не подсвечивают прожекторами. Это будет лет через десять, если не позже. И надземного метро в порту нет. Так что обманывает ваш журнал!

Фрэнки вздохнул и расстроенно глянул на Энтони.

— А что такое метро?

— Метрополитен, — отдал ему журнал Энтони, — подземные или наземные поезда. Обычные ездят по земле, а метро под землёй, или всегда над землёй.

— Я никогда такого не слышал! — покрутил головой Гарольд, едва не вскрикнув от удивления, — а разве поезд может ходить под землёй?

Энтони усмехнулся и улыбнулся.

— Ну в туннелях же они ходят? Когда-нибудь и под Ла-Маншем пророют туннель. И из Лондона в Париж можно будет доехать на поезде, даже без остановок!

— Вот здорово! — влез с ногами на койку Фрэнки и присел на коленки, — только дыма там будет огого!

— Почему дыма? — спросил Энтони.

— Ну так от паровоза! — ответил, подумав, Фрэнки, — он же это… чух-чух-чух, — изобразил он паровоз.

Энтони рассмеялся.

— Скоро и паровозы без дыма будут бегать!

— Да ну, — махнул Гарольд, — ты прям как мой папа! Тот тоже всё время рассказывает про то что будет, и знаешь, — глянул он на Энтони, — а я ему верю!

— А кто твой папа? — спросил Энтони облокотившись на стенку и повернувшись к Гарольду.

— Он… — подумал Гарольд, — он учёный! Правда работает, почему-то, электриком. И он тоже строил этот корабль. Его зовут Фредерик Гудвин! Правда ты его не знаешь.

— Ну почему же… — подумал Энтони, — он строил «Титаник»?

— Ага, — кивнули в ответ Фрэнки и Гарольд.

— Он тут всю электрику делал, — сказал тихо Гарольд.

— Во дела… — удивился Энтони посмотрев куда-то вниз.

— Ребята! — хлопнул себя по лбу, как-то внезапно, Фрэнки, — нам же надо показаться нашим мамам! По крайней мере я обещал, и забыл совсем! Ты не обещал, Гарри? — спросил он у Гарольда.

— Я? Нет, но думаю, что это хорошая мысль, — он посмотрел на Энтони и приветливо улыбнулся, — ты не против, если мы пригласим тебя пройтись в гости нашим мамам и моим сёстрам? Я уверен, что вы подружитесь с Джесси. Просто вряд ли тебе понравится компания Уильяма и Чарли.

— Я не против, — согласился Энтони, — а почему мне не понравится компания, как я понял, твоих старших братьев? Неужели ты с ними не дружишь?

— Они зануды, — ответил Гарольд и вздохнув добавил, — серьёзно, жуткие зануды.

Фрэнки, глядя на Энтони, закивал головой соглашаясь с Гарольдом.

— Ну ладно, — рассмеялся Энтони, — идёмте уже, парни!

…Августа стелила постель для Джесси на верхней полке, когда двери открылись и шумный голос Фрэнки огласил прибытие мальчишек.

— Фрэнки, — одёрнула сына Эмили Браун и пригрозила ему пальцем, — веди себя прилично! Это что ещё за крики?

— Ну мамочка! — будто виновато остановился Фрэнки посреди маленькой каюты, хитро поглядывая на маму, — мы с мальчиками решили вас проведать и посмотреть как вы тут устроились!

— Проведали? — строго посмотрела на него Эмили Браун, — теперь сядь и веди себя прилично.

— Здравствуй, милый мой, — улыбнулась Августа стоявшему в дверях Гарольду, из-за которого робко выглядывал Энтони.

— Здравствуй, мама, — вздохнул Гарольд.

Фрэнки плюхнулся на полку рядом с Эмили Браун и вздохнул громче чем Гарольд говорил.

— Ну, познакомь с другом? — обернулась к нему Августа, отложив плед.

— А… — вдруг вспомнил Гарольд, — это Энтони, — пропустил он Энтони вперёд, — он тоже едет в Нью-Йорк… мы с ним сегодня подружились.

— Рада, что ты хоть с кем-то подружился, — улыбнулась Августа, — наверное произойдёт что-то невероятное?

— Невероятное уже произошло, — выглянула из-за Августы Джесси, качавшая в коляске Сиднея.

Энтони посмотрел на Джесси слегка смутившись.

— Ой… — опомнился Гарольд, — Джесси, это Энтони, — указал он на друга.

— Я уже слышала, — встала Джесси рядом с мамой, — а ты хочешь познакомиться с Сидом? — глянула она на Энтони.

— Сиднеем? — удивлённо переспросил Энтони, — д…да, — кивнул он неловко.

— Поздоровайся с ним, — сказала Джесси и присела обратно на полку.

Энтони подошёл к коляске, наклонился к Сиднею и помахал ему рукой.

— Привет… — тихо сказал он, — таким я тебя и представлял, малыш… Ну? Так ты и есть Сидней Лесли Гудвин?

— Да, — улыбнулась Джесси, — правда ему идёт это имя? Как ты думаешь, ему нравиться его новый медвежонок?

Сидней улыбался Энтони, играя синеньким пушистым медвежонком с грустными глазками из пуговичек.

— Да… — вздохнул Энтони посмотрев на Джесси, — и медвежонок кажется… знакомым таким…

— Ты прям как Гарри, — рассмеялась Джесси, — ему тоже всё казалось знакомым, когда он ударился головой об мостовую. Но сейчас это прошло.

— Наверно да, — опустил глаза Энтони, — а как зовут медвежонка?

— Мистер Дружок! — улыбнулась Джесси, — это Гарольд придумал. Теперь медвежонка зовут Мистер Дружок.

— Чудесное имя, — согласился Энтони.

— Ну, нам пора! — раздался громкий голос Фрэнки, — идёмте, ребята! Я вам покажу где можно посмотреть на котлы!

— Френсис Голдсмит! — вскричала Эмили Браун на сына, и Фрэнки обернулся на крик, моментально изменившись в лице, — не дай Бог я узнаю, что ты повёл мальчиков в котельную! Проявлять своё любопытство будешь в моём присутствии, или в присутствии отца!

— Ну мамочка… — глаза Фрэнки вмиг стали удивлёнными и обиженными. Он грустно опустил голову и поплёлся к выходу. Гарольд, оглядываясь на Энтони, пошёл следом за ним.

— Мне пора, — снова посмотрел на Джесси Энтони, — мисс, Вы не будете против, если я приглашу Вас, как нибудь, прогуляться по палубе?

— Я не возражаю, если мамочка разрешит, — улыбнулась Джесси глянув на Августу, — ты же разрешишь, мамочка?

Августа вздохнула и погладила её по голове, после чего улыбнулась Энтони.

— Разрешу, но только после вечернего чая и под присмотром.

— Спасибо, миссис Гудвин! — обрадовался Энтони и побежал догонять друзей.

В коридоре, улыбаясь, Фрэнки что-то шептал на ухо Гарольду.

Гарольд только соглашался, кивая головой.

— Эй, ты с нами? — позвал Фрэнки вышедшего из каюты Энтони, едва тот закрыл за собой двери.

— А что? — тихо спросил Энтони.

— По канату лазить, — шепнул Фрэнки.

— Ну… — подумал Энтони, — какому ещё канату?

— На кране! — шепнул, расплывшись победоносно в улыбке, Фрэнки, — там такой здоровенный канат натянут. Я только что придумал, что мы на спор над палубой пролезем, кто быстрее!

— Скорее уж, кто до конца пролезет, — подумал Энтони, — а ничего, что он липкой смазкой смазан? Прилипнешь так, что отдирать с самим канатом придётся!

— Какой ещё смазкой? — усмехнулся Фрэнки, — нет там никакой смазки!

— Ну… — снова задумался Энтони, — в принципе я не против, но ты полезешь первым.

— Здорово! — обрадовался Фрэнки, — мы мигом, туда и назад! Никто ничего не узнает!

Энтони осмотрелся. Гарольд задумчиво стоял и чесал затылок.

— Я вот что подумал, — сказал Гарольд, — я на вас лучше снизу посмотрю.

— Почему это ещё? — удивился Фрэнки.

— Я это… — покраснел Гарольд, — в общем… должен же кто-то судить, как я понимаю?

— Ага! — рассмеялся Фрэнки, — ты просто боишься высоты!

— Угу, — кивнул Гарольд опустив глаза.

— Ладно, пойдёмте уже, — обнял Энтони за плечи, смущённого насмешками Фрэнки, Гарольда и мальчики шумно двинулись по коридору.

Энтони усмехнулся глянув на Фрэнки.

— Так ты Фрэнк Голдсмит?

— Ну, — кивнул Фрэнки, — а кто же ещё? Тут только два Фрэнка Голдсмита! Я и мой папа! И кстати, а ты никогда не был на самом носу корабля?…

…Над прогулочной палубой, где было не так уж и много народа, раздался дикий крик, больше напоминавший визг, или даже писк.

— Ой мамочка!!! — вопил Фрэнки, повисший над палубой на длиннющем канате грузового крана, — ой мамочка! Я прилип! Я совсем прилип!!!

— Ты чего там кричишь? — удивлённо смотрел на висевшего вверху друга Гарольд, переглядываясь с Энтони, — ты же обещал пролезть по канату и спрыгнуть вниз!

— Я прилип! Я совсем прилип! Я не могу оторвать от него руки! — заплакал Фрэнки, — ой что теперь будет! Снимите меня отсюда, немедленно! Я не хочу тут больше лазить!

— А я тебе говорил! — развёл руками Энтони, — и как мы теперь тебя снимем? Так что, давай сам теперь ползи назад!

— Как я могу ползти, если я прилип!? — крикнул в ответ Фрэнки и заплакал, не столько от страха, сколько ради того, чтобы его услышали.

Вокруг уже собирались любопытные пассажиры, указывая на висящего над палубой Фрэнки пальцами и толкующие, что неплохо было бы попросить у матросов лестницу.

Фрэнки понял, что оказался в центре внимания и изо всех сил старался изобразить невозмутимость, но комичность ситуации взяла верх и он даже зажмурил глаза от стыда.

— Эй! Мартышка! Ты там крепко держишься? — услышали Гарольд и Энтони позади себя чей-то голос.

— Я не держусь! Оно само меня держит! — пропищал в ответ Фрэнки.

— Ну я даже не сомневаюсь! — ответил кто-то сзади, — канат для того и смазали липкой смазкой, чтобы по нему мартышки, вроде тебя, не лазили!

Мальчики оглянулись.

— Ой! Офицер Лайтоллер! — воскликнул Энтони, — а Вы не поможете его снять?

— Молодой человек? Мы знакомы? — чуть улыбнувшись, посмотрел на Энтони Лайтоллер.

— Пока что нет, но уже да! — ответил Энтони.

— «Пока что нет, но уже да», это надо запомнить, — рассмеялся Лайтоллер и полез на кран.

Он вылез по корпусу крана к канату, перехватил Фрэнки и снеся его вниз на плече, поставил на палубу.

— Смотри мне, мартышка! — пригрозил он Фрэнки пальцем.

— Спасибо, сэр, только маме не говорите. Она же меня убьёт! — взмолился Фрэнки, стараясь оттереть руки от смазки, но ладони липли друг к другу и со стороны казалось, что Фрэнки о чём-то сильно умоляет Лайтоллера.

— Убьёт, — согласился с ним Лайтоллер, — поэтому, если не хочешь получить хорошую взбучку, бегом отмывать руки. А я обещаю, что никому ничего не скажу.

— Да сэр, мы ему поможем! — кивнул с каким-то задором Лайтоллеру Энтони.

— Только его маме не говорите, — проговорил Гарольд, — она у него знаете какая?

— Какая? — улыбнулся Лайтоллер.

— Ууууу! — показал кулак Гарольд.

— Понятно, — строго кивнул Лайтоллер и через миг, улыбнувшись Гарольду, взял под козырёк и пошёл по своим делам.

— Бегом мыть руки! — схватил Энтони, за плечи, Фрэнки и буквально потащил его в к спуску в каюты…

«Титаник» ушёл в открытый океан. Плавно, словно стрела скользя по волнам в сопровождении чаек, четырёхтрубный красавец уносился на запад будто бы догоняя солнце.

Было тепло, даже казалось жарко. Лёгкий ветер, вперемешку с неповторимым запахом моря выгнал пассажиров на палубы.

Молодой человек вышел на корму и осмотревшись нашёл свободную лавочку. Он подошёл к ней, постоял, немного подумал и присев достал из кармана пиджака толстую тетрадку в твёрдом кожаном переплёте. Открыл её и вытащив из другого кармана острый карандаш он принялся писать.

Он писал долго, листок за листком, страницу за страницей, время от времени останавливаясь и глядя на океан о чём то начинал думать. Потом снова писал. Улыбался себе, изменялся в лице и снова улыбался.

Он был молод. Совсем ещё ребёнок и на вид ему можно было дать пятнадцать лет, с большой натяжкой. И ребёнок угадывался почти сразу. Если бы не серьёзные глаза, и не взрослый деловой серый костюм, что был пошит явно не по его размеру, то можно было подумать, что это школьник делает домашнее задание просто примостившись на лавочке.

— И что мы пишем? — услышал молодой человек рядом с собой голос девушки.

— Ой… простите… — оторвался он от своей тетрадки, чуть не выронив карандаш, — я должно быть поступил очень бестактно, заняв единственную свободную лавочку…

Парнишка встал и увидел Лилли.

— Да сидите Вы, — рассмеялась Лилли, присев на лавочку, — ну? Я Вас напугала?

— Позволите? — присел рядом парнишка.

— Разумеется, — ответила, слегка улыбнувшись, Лилли.

— Разрешите представиться? — снова встал парнишка, — Эдгардо Эндрю, — кивнул он, — я следую в Нью-Йорк на этом пароходе.

Лилли улыбнулась.

— Ну я заметила, что пароход следует именно в Нью-Йорк. Я Лиллиана Гудвин и тоже еду в Нью-Йорк, на этом же самом пароходе.

Она снова улыбнулась.

— Вы так и будете стоять, или присядете?

— С Вашего позволения, мисс Лиллиана, — присел Эдгардо.

— А что Вы пишите? — посмотрела Лилли на тетрадку Эдгардо.

— О, пустяки мисс, это мой дневник и я начал вести его совсем недавно, — ответил, покачав головой Эдгардо, — я уверяю Вас, там только приличные вещи и ничего крамольного.

— А Вы воспитаны, мистер Эдгардо, — улыбнулась Лилли, — судя по всему Вы немного ошиблись классом, или у Вас не хватило денег на билет.

— Судя по всему, — опустил глаза Эдгардо.

— Я думаю Вы сын богатых родителей и родители не совсем в курсе, что Вы тут находитесь? — спросила Лилли.

— Да, Вы правы мисс, — ответил Эдгардо, — папа и мама не знают что я уехал в Америку.

— Сбежали из дома, или из школы? — спросила Лилли доброжелательно, стараясь приободрить Эдгардо.

Тот усмехнулся и посмотрел на Лилли.

— И тут почти угадали, — ответил он рассмеявшись, — из пансиона Святого Томаса. Родителям написал, что не приеду на Пасху, а в пансионе отпросился к родителям. А сам добавил себе возраст в метрике и взял билет на этот пароход. Благо, какой-то старик был добр ко мне и помог взять билеты в кассе.

— И что думаете делать в Америке? — поинтересовалась Лилли.

— Известно что! — радостно произнёс Эдгардо, — я стану журналистом! У меня уже есть опыт! Я вёл нашу стенгазету и умею красиво писать!

Лилли засмеялась, и даже отвернулась, чтобы Эдгардо не увидел как она смеётся. Парнишка был смешной и глупый, как ей показалось. Но потом повернулась к нему.

— Вы прям как мой младший брат. Он такой же серьёзный, когда его ловят на наивнейшем вранье, в которое он верит сам. Только ему девять, а вам сколько? Пятнадцать?

Эдгардо опустил глаза и вздохнул.

— Да мисс, только никому не говорите, прошу Вас. Иначе меня высадят с корабля.

— Куда же Вас высадят? Мы уже прошли Куинстаун, так что следующая остановка Галифакс и Нью-Йорк, — улыбнулась Лилли, — не думаю, что кому-то будет интересно, чтобы вылавливать Вас и уличать в подлоге документов.

Она посмотрела на океан.

— Что Вы скажете, если я попрошу Вас сопровождать меня во время прогулке по палубе? — спросила Лилли.

— О, я буду только рад стать Вашим сопровождающим! — обрадовался Эдгардо.

— Хорошо, — улыбнулась в ответ Лилли, — только имейте ввиду, что я симпатизирую суфражисткам и что у меня большая семья. Так что глаза будут везде. Не удивляйтесь, если мы встретим мою матушку, или какой-то парень поинтересуется вашей личностью. Это будет Чарли, мой брат. Но самое страшное это три шпиона девяти, десяти и двенадцати лет, которые могут появиться из ниоткуда и в любой момент.

— Не думаю, что им придётся волноваться, мисс, будьте уверены, — улыбнулся Эдгардо спрятав дневник в карман пиджака..

…Эмили Браун уже битый час пыталась отмыть чёрные от смазки и мазута руки сына.

— Вы непослушный, хулиганистый мальчишка! — приговаривала она, стараясь казаться как можно более строгой, а Фрэнки поглядывал на переминающихся с ноги на ногу друзей, стоявших у входа. Гарольд, то и дело тупил взгляд в пол, а Энтони только печально вздыхал и старался не смотреть на Эмили Браун.

— Вот вы только посмотрите! — не обращала на них внимания Эмили Браун, — вот мальчики — не полезли на этот кран, а Вы, мистер Голдсмит? Я непременно скажу Вашему отцу, чтобы он наказал Вас, как следует!

Фрэнки знал, что если мама сердится на него, она всегда начинает обращаться к нему на «Вы».

— Не надо ничего говорить папочке! Мамочка! — взмолился Фрэнки, готовый заплакать, — давай ему ничего не скажем, и он ничего не узнает!

— Если бы от твоих выходках уже не гудел бы весь пароход, то возможно это бы и помогло, — строго ответила Эмили Браун, и Фрэнки облегчённо вздохнул. Мама уже не ругалась.

Он посмотрел на свои чёрные от липкой смазки ладони и глянул на маму, стараясь как можно милее улыбнуться.

— Мамочка, а можно мы пойдём погуляем?

— Ну уж нет! — пригрозила пальцем сыну Эмили Браун, — мальчики могут гулять сколько угодно, а ты, хулиган, сиди в каюте и отмывай свои руки.

— Ну почему, — обижено спросил Фрэнки.

— Потому что у мальчиков хватила благоразумия не лазить там, где нельзя играть детям! — ответила Эмили Браун, — а вот Фрэнсис Голдсмит слишком любопытен для своих восьми лет!

— Эх, — простонал расстроенно Фрэнки и попытался хлопнуть в ладоши.

Ладошки тут же слиплись.

— Мамочка, они опять слиплись, — всё-таки заплакал Фрэнки и показал руки маме…

Глава 7

14 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА; СЕВЕРНАЯ АТЛАНТИКА

Утром Гарольд проснулся от того, что в каюте стояли шум и гам. Он встал, посмотрел наверх и увидел, как Уильям дерётся подушками с каким-то мальчишкой.

— Эй! — закричал им Гарольд, — немедленно прекратите безобразничать! Я сейчас же папе расскажу!

Но Уильям посмотрел на него и, получив подушкой по голове, принялся заново колотить друга.

— Ах, ты так! — вскрикнул Гарольд не столько от злости, сколько от обиды. Он схватил свой фотоаппарат и мальчиков осветила яркая вспышка.

— Ну! Ты чего! — прекратили они играть.

— Я вот всё папе покажу, как вы балуетесь! — ответил Гарольд.

— Да ну тебя, репортёр! — шутя ответил Уильям и соскочил на пол.

— Генри! Айда за мной! — позвал он за собой мальчика.

Генри, так звали нового друга Уильяма. Он слез вниз. Они с Уильямом обнялись и повернулись к Гарольду.

— Ты как хочешь, а мы на нос. Там канат будут таскать! — сказал Уильям брату.

— А зачем его таскать? — удивился Гарольд.

Мальчики уже подошли к дверям. Они снова обернулись и посмотрели на Гарольда, стоявшего в недоумении посреди каюты.

— Будут силой мериться! — ответил Генри. Дверь захлопнулась. Гарольд немного постоял, а потом со всех ног бросился за ними.

— Подождите! Я с вами! — закричал он на весь коридор, догоняя их.

На прогулочной палубе шумел, кричал, толпился народ. По всему было ясно, что идут соревнования. Несколько мужчин разделились на две команды и перетягивали канат.

Гарольд попытался протиснуться сквозь зрителей, но у него не получилось. Он только понял, что там происходит нечто интересное, и что этого интересного он не увидит.

Мальчик попробовал забраться повыше, на лестницу, но даже оттуда увидел только головы в кепках, шляпах и без них.

Он обиженно топнул ногой, расстроился и побрёл восвояси, но в этот момент ему в голову пришла замечательная идея.

— Уилл! — закричал он брату, сидевшему аж на ограждении между променадом и палубой. Получилось так, что Уильям сидел выше всех остальных зрителей.

— Уилл! Иди сюда! — позвал его мальчик. Уильям показал Гарольду, что ничего не слышит.

— Ну, иди сюда, — махнул ему рукой Гарольд, и не дождавшись ответа, побежал к нему сам.

— Можешь меня сфотографировать, как я смотрю на состязания? — попросил Гарольд.

— Ну давай, — согласился Уильям и взял у Гарольда фотоаппарат.

— Только так чтобы меня было видно! — попросил снова Гарольд.

— Да будет тебя видно, — заверил его Уильям.

— И маму! — указал Гарольд на стоявшую внизу Августу.

— И маму, — согласился Уильям.

— И чтобы состязания было видно! — добавил Гарольд.

— Иди уже, а то не буду снимать тебя! — крикнул Уильям и Гарольд сбежал вниз.

Он немного постоял, посмотрел и поднял взгляд на брата.

— Ну? — спросил он, не столько голосом, сколько жестами. Уильям махал ему рукой.

— Мамочка! Я пойду погуляю! — прокричал Гарольд Августе, и не дождавшись ответа подбежал к Уильяму.

— На, уже, — сунул ему Уильям фотоаппарат, — только не фотографируй почём зря. Я хочу, чтобы папа меня в Нью-Йорке сфотографировал, как только мы приплывём.

— Спасибо, Уилл! — обрадовался Гарольд и со всех ног бросился вперёд по променаду, заметив вдали идущего в его сторону Фрэнки.

Фрэнки шёл на нос «Титаника» держа в руках футбольный мяч.

— Там, говорят, интересно? — серьёзно спросил он у Гарольда, едва тот подбежал к нему запыхавшись.

— Не-а, — покрутил головой Гарольд, — там ничего не видно. Знаешь сколько там людей? Нам там нечего делать! Там места нет!

— Правда? — расстроился Фрэнки, — а взрослые ещё и кольца у меня забрали и сами их бросают.

— Я не против просто посидеть и поболтать, — предложил Гарольд.

— Да ну! — ответил Фрэнки и немного подумал, — хотя знаешь, мне кажется у нас не остаётся выбора. А ты как думаешь?

— Я тоже думаю, что мы могли бы пойти почитать. Я взял с собой «Дети капитана Гранта». Ты не читаешь Верна?

— Жюля Верна? — обрадовался Фрэнки, — это же замечательно! Чур, я начну, а ты будешь следующий.

— Ну хорошо, ты будешь первый! — обрадовался Гарольд.

Мальчики развернулись и направились обратно в каюту. Проходя мимо лавочек на прогулочной палубе, на корме, внимание Гарольда привлёк одиноко сидевший беловолосый мальчик, одинакового с ним и Фрэнки возраста.

Он часто видел этого мальчика здесь. Мальчик постоянно сидел один и никогда ни с кем не играл, больше смотрел на то, как играют другие дети. А ещё, что удивило Гарольда, этот мальчик постоянно сидел на одной и той же лавочке, которая ближе всех стояла к спуску в каюты.

— Погоди, — остановил он Фрэнки.

— Чего? Ты передумал? — в недоумении остановился тот.

— Нет, — ответил Гарольд, — давай пригласим его в гости? — указал он на мальчика.

— Я не против, — согласился Фрэнки, — Уилл каждый день приводит Генри. Разве мы не можем пригласить к себе друга?

— Я думаю, мы имеем полное право, — заявил Гарольд и направился к лавочке, где сидел незнакомый мальчик.

Они подошли к нему. Он только посмотрел на них, ничего не говоря. Гарольд приветливо улыбнулся и протянул ему руку.

— Меня зовут Гарольд. Нас некому представить, — сказал он, вспомнив, как обычно в таких случаях говорит папа, — поэтому прошу простить меня за бестактность.

— Привет, Гарольд, — спокойно ответил Гарольду мальчик, — я Карл Торстен Скуг.

— Ты Чарли? — не понял и уточнил Гарольд.

— Нет, — улыбнулся мальчик в ответ, — Карл, я из Швеции!

— Ух ты! — не сдержал восхищения Гарольд, — я про Швецию только читал. А ещё на глобусе видел.

Он указал на Фрэнки.

— Это мой друг, Фрэнки. Мы едем в одной каюте и захотели познакомится с тобой. Ты тут каждый день сидишь, а мы тут каждый день ходим и видим тебя.

— Очень приятно, Фрэнки, — кивнул Фрэнки Карл и снова посмотрел на Гарольда, — не думаю, что вам понравится моя компания, — слегка улыбнувшись, сказал он.

— Почему? Мы хотели тебя пригласить почитать, — в недоумении ответил Карлу Фрэнки.

— Вы не поняли, — вздохнул Карл, — вам придётся возиться со мной, а не всем это нравится.

Он достал из под лавочки костыль и показал ребятам.

— Что с тобой? — смутился Гарольд, — ты болен?

— Нет, — покачал головой Карл и посмотрел на Гарольда, — два года назад мне переехала ногу вагонетка. И теперь я только так могу ходить. Хорошо, что нога на месте осталась.[23]

Гарольд и Фрэнки растерянно переглянулись. Карл понял, что его новые друзья немного смущены, и снова посмотрел на них.

— Ну что? Ещё хотите со мной дружить?

— Хотим, — в один голос ответили мальчики и присели рядом с Карлом.

Он удивился, но ничего не сказал.

— Это наверное было больно? — проговорил Фрэнки, будто виновато.

— Больно и сейчас, особенно по ночам, — ответил ему Карл, не то успокаивая, не то рассказывая, — но я привык. К этому привыкаешь и очень скоро тебе становится всё равно.

На палубе показалась Джесси, толкающая перед собой коляску с Сиднеем. Она весело улыбнулась и помахала рукой Гарольду и Фрэнки.

— Привет! Джесси! — крикнул Гарольд, — иди к нам!

Джесси покрутила головой и указала на Сиднея.

— Мы заняты! — ответила она и пошла дальше.

— А это кто? — спросил Гарольда Карл.

Он вздохнул.

— Это моя сестра и мой брат, Джесси и Сид, — ответил Гарольд.

— Вот и у меня есть брат и сестра. И брата зовут как и тебя.

Карл взял костыль и ловко вскочив на одну ногу, развернулся к мальчикам.

— Ладно, если я вам не буду досаждать своим присутствием, то пожалуй мы сможем дружить. Вы хотели меня куда-то пригласить? Я согласен!

— Здорово! — хлопнул в ладоши Фрэнки, — теперь мы больше прочитаем!

Он бросил о палубу мяч. Мяч отскочил от неё, снова ударился и вылетел за борт. Фрэнк печально посмотрел в след своему мячику…

— Это был второй, — грустно вздохнул он. «Титаник» стремительно шёл на полном ходу и мячик Фрэнки очень быстро исчез из виду.

Энтони так же проводил взглядом уплывающий мячик Фрэнки, потом так же грустно вздохнул. А едва Гарольд и Фрэнки, под руки стащили Карла к каютам, Энтони набрался всей своей смелости и неловко подошёл к Джесси, которая толкала коляску с Сиднеем к свободной лавочке.

— Здравствуйте, мисс, — кивнул мальчик, но заметил, что не может даже улыбнуться от волнения.

— Ой, мистер Сейдж? — весело посмотрела на него Джеси и помахала рукой, — не желаете присесть? — села девочка на лавочку, приглашая Энтони. Но Энтони так и остался стоять рядом с ней.

— Спасибо мисс, если Вы не против, я постою, — ответил он.

— Почему? — удивилась Джесси.

— Неприлично сидеть в присутствии дам, — ответил серьёзно Энтони, — а я боюсь показаться Вам невоспитанным.

— Глупости, — улыбнулась в ответ Джесси, — вокруг достаточно пар и джентльмены сидят в присутствии дам.

— Простите, — вздохнул Энтони и опустил глаза.

— Я Вас смутила? — удивилась Джесси, — бросьте, не стоит так краснеть.

Энтони посмотрел на Джесси и улыбнулся.

— Простите, — ответил он, — я подумал, что Вам было бы приятно, если бы Вас поздравили со Светлым Христовым Воскресением? Я подумал, может Вы любите шоколад?

Он достал из кармана курточки небольшую коробку и протянул её Джесси.

— Вот, я думаю Вам очень понравится! Это мой любимый, с изюмом!

— Ой, спасибо! И мой тоже! — радостно захлопала в ладошки Джесси, — а как Вы угадали? — прищурив глаз, посмотрела она на Энтони.

— Я не знаю… — вздохнул Энтони, — а я могу Вас пригласить сегодня вечером на прогулку?

— Я думаю, что с удовольствием прогуляюсь с Вами, — ответила девочка, — если только не долго и недалеко.

Энтони наконец улыбнулся и радостно кивнул.

— Я думала, что никогда уже не увижу Вашей улыбки, мистер Сейдж, — рассмеялась Джесси, — и так, во сколько и где Вы будете меня ждать?

— В шестом часу, прямо возле входа, — радостно заколотилось сердце у Энтони, — тогда, если Вы позволите, я пойду готовиться к нашему сегодняшнему вечеру? — спросил он.

— Позволяю, — кивнула Джесси и в этот миг подошла Августа, уже давно наблюдавшая за детьми.

— Ой, мамочка? — удивилась Джесси.

— Ой, миссис Гудвин? — испугался Энтони, но Джесси, уловив его испуг, опередила ход его мыслей.

— Мамочка, — сообщила она торжественно, — мистер Сейдж приглашает меня сегодня на прогулку, в шестом часу, сразу после вечернего чая. Поэтому мне нужно быть опрятной и красивой. Ты же поможешь мне собраться?

Августа немного опешила, но глянув на Энтони и увидев его растерянный вид, даже улыбнулась.

— Я думаю, что с таким замечательным молодым человеком я отпущу тебя, — кивнула Августа, — и какова же будет программа Вашей прогулки, разрешите поинтересоваться?

— Я ещё не решил, — вздохнул Энтони, — но обещаю Вам, миссис Гудвин, что я не обижу Джесси.

— Ладно, — улыбнулась Августа, — в шестом часу, значит в шестом часу. Вы хотя бы на виду будьте, — усмехнулась она.

— Обещаю Вам, миссис Гудвин! — радостно воскликнул Энтони и побежал в сторону выхода к каютам.

— Я буду ждать! — крикнул он уже у самой лестницы и махнул Джесси рукой…

…Виктор облокотился на перила борта и рассматривал океан. Тут даже не ощущалось качки. Людей было мало и только редкие пассажиры нарушали тишину. Ну, ещё чайки кричали и кружились, догоняя пароход. Виктор поймал взглядом одну из них и долго провожал её, пока она не исчезла из виду.

— Скучаете? — услышал он голос капитана Смита.

— Здравствуйте, капитан, — обрадовался Виктор, повернувшись к капитану Смиту.

— Погода обещает быть хорошей? — спросил его Смит.

— Солнце в облаках, — ответил Виктор, — легко думается, спокойно как-то.

— Да, я вот тоже не привык к тишине, — сказал Смит, — чаек много. И погода, на удивление спокойная. Так что, мы ждём полный штиль. Я даже хотел задействовать все котлы, но Мёрдок отговорил меня.

Смит встал рядом и тоже облокотился на перила.

— Позволите?

— Конечно, — ответил ему Виктор, — это я, скорее, боюсь, что Вам помешаю.

— Да ну, что Вы, барон, — как бы успокоил его Смит и перевёл разговор на другую тему, — видел вчера Вас в компании с Гуггенхаймом. Представляю, каково ему слушать у себя за спиной фырканья дам, по поводу его спутницы. Все, почему-то решили, что он не имеет права влюбиться в мадам Обар. Если бы не мои годы и не моя верная супруга, миссис Смит, то я и сам бы в неё влюбился.

— Да, я тоже могу ему только посочувствовать, — согласился с капитаном Смитом Виктор, — но надо отдать должное, он держится как ни в чём ни бывало, чего не скажешь о мадам Обар. Заметно, как она нервничает, когда «светские львицы» изображают из себя блюстительниц целомудрия.

— О, да! Как крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть! — согласился Смит, — я слышал, что отец Бенджамина Гуггенхайма нищенствовал в молодости.

— Ну, не все из нас аристократы, — посмотрел на капитана Смита Виктор, — из всех графов, настоящим, порой, оказывается только Монте-Кристо.

— А как дела в Третьем классе? — поинтересовался капитан Смит.

— Там? — переспросил и немного подумал Виктор, — да в принципе то же самое что и в Первом. Люди воодушевлены, мечтают, строят планы. Всем почему-то кажется, что они непременно станут миллионерами в США. Причём, сразу, как только приедут. Святая наивность… Им даже не хочется верить в то, что Америка не стелется золотом и доллары не растут на деревьях как листья.

— Что верно, то верно, — согласился капитан, — везде одинаково. Отличаются разве что флаги и язык, на котором разговаривают. А люди одни и те же, во все времена. Мы такие же, как и наши прадеды. И отличаемся от них только тем, что научились пользоваться сливным бачком в уборной! — указал он пальцем вверх.

Смит помолчал.

— Знаете, порой мне кажется, что времена никуда не уходят, а существуют рядом с нами.

Он посмотрел на Виктора.

— Цезарь сейчас завоёвывает Галлию, а Наполеон выступил в поход на Россию. И Авраам Линкольн только пишет свои прокламации. Иначе, почему ничего не изменилось? — спросил Смит, будто бы сам себя.

— Вероятно, вы правы, — согласился с ним Виктор.

— Я, наверное, кажусь сумасшедшим стариком? — усмехнулся капитан Смит, посмотрев на Виктора.

— Ну, что вы, ни в коем случае, — успокоил его Виктор, — я с детства увлекался историей. И знаете, заметил одну закономерность в ней. Я сделал вывод ещё тогда, будучи мальчиком, что история всегда повторяется. И скажу с полной уверенностью, что какой-нибудь новый Цезарь сейчас в Вологодской губернии даже не помышляет о том, что в скором времени станет править огромной страной. А его имя будет внушать страх врагам даже после смерти. А какой-нибудь новый Наполеон — сейчас нищий, никому не известный художник, продающий в Вене свои картины только ради того, чтобы выжить. Он даже не знает, что не пройдёт и пары десятков лет и его имя прогремит, как и имя Бонапарта. Только и конец будет таким же… А новый Линкольн в Швейцарии готовит к выпуску свою новую газету, и его словам внимают те, кто считает себя порабощёнными.[24]

— А мы? Чью нишу заняли мы? Какова, по-вашему, наша роль? — спросил у Виктора Смит.

— А мы с Вами, капитан, и все эти люди, рисуем пограничную черту между двумя эпохами. Эпохой «до» и эпохой «после», — спокойно ответил ему Виктор.

Солнце ещё только клонилось к горизонту и даже не помышляло краснеть. Они ещё постояли, поговорили, потом Смит извинился и оставил Виктора.

Виктор посмотрел ему в след, обернулся на океан и поправил фуражку. Он глянул на часы. Был пятый час пополудни…

— А у нас будут вечером подавать сливовый пудинг и варёную кукурузу… — сказал он сам себе.

— Чарли, ты куришь? — опешил Гарольд при виде Чарли, спрятавшегося за подобием шкафа, или комода в курительной Третьего класса.

Чарли испуганно обернулся и пригрозил Гарольду кулаком.

— Понял? — спросил Чарли грозя кулаком.

— А ты зачем куришь? — спросил мальчик и встал перед братом заведя руки за спину, словно обиженно глядя на него.

— Слушай, мелочь пузатая, кыш отсюда! — ответил Чарли.

— И никакая я не мелочь! — обиделся Гарольд и пошёл прочь.

Выйдя на палубу он сел на лавочку и подперев рукой голову принялся думать о том, что Чарли курит и это очень плохо. Тут его и нашёл Фрэнки.

— Осмелюсь предположить, что у тебя случилось что-то не очень хорошее, — сказал Фрэнки.

— Случилось, — вдохнул Гарольд, — представляешь, — развёл он руками, — Чарли, оказывается курит, а мама с папой ничего не знают. И я не знаю что делать!

Фрэнки подумал, присел рядом, снова подумал и хлопнул Гарольда по плечу.

— Забудь!

— Ты думаешь, что это поможет? — пробурчал Гарольд.

— Ага, я точно знаю, — кивнул Фрэнки, — взрослые мальчики они такие, вечно пытаются подражать взрослым дядькам. А потом жалеют.

— А что может случится с Чарли? О чём он будет жалеть? — испугался Гарольд.

— Ну… — подумал Фрэнки и посмотрел в небо, — потом будет пытаться бросить и не сможет.

— Совсем? — ещё больше испугался Гарольд.

— Совсем, — вздохнул Фрэнки.

— Почему?

— Потому что никотин это яд, как говорит моя мама! — тяжело вздохнул Фрэнки.

— Ой! Побудь тут! Я мигом! — вскочил Гарольд и побежал обратно в курительный салон.

— Эй! Ты куда! — прокричал вслед Фрэнки, но Гарольд только махнул в ответ рукой и скрылся на лестнице.

— Не везёт мне на баб, — не отставал со своими откровениями от Джорджа Сейджа полупьяный англичанин, куривший одну папиросу за другой, — появилась было одна толстуха, жёнушка моего собутыльника. Сидели мы, выпивали у него в конуре в Ливерпуле, так едва бедняга повалился спать под стол, как она на меня полезла и начала: ой, родненький! Это же ты не к моему Билли приходишь! Тебе ром и подавно противен! Этот ты ко мне приходишь! Я всё знаю!

— Ну? — смотрел широко открытыми глазами и удивлённым взглядом на нового знакомого Джордж.

— А что ну? — разбавил пиво ромом тот, лихо вылив в наполовину опустошённый бокал остатки рома, — еле я сбежал тогда он неё. Но она знаешь что натворила?

— Что?

— А что? Утром слышу — тарабанят в дверь. Открываю, а там моя толстуха со своим выводком. И сама прибежала, и детишек приволокла. А где у меня жить-то? Так и прожили пять лет в моей курилке, штабелями на полу спали.

Мужичок одним махом опустошил бокал и с грохотом поставил его на стол.

— Всё бы ничего! — дыхнул он на Джорджа перегаром, — да потом тот толстяк Билли как встречал меня, так и смеялся в глаза. Говорил, мол, что, умыкнул жёнушку у меня? Я её двадцать лет терпел! Теперь и ты потерпи!

— Поругались с Билли? — спросил Джордж.

— Ой, да я тебя умоляю, дружище! — рассмеялся мужичок, — ещё большими друзьями стали!

— Как так? — удивился Джордж.

— Да он аж расцвёл! Она ведь ни жрать не умела приготовить, ни убрать в доме, ни постирать. В общем весь выводок её на мне так и повис.

— И где она сейчас? — кивнул Джордж, улыбнувшись?

— Померла, — вздохнул мужичок, — детишки выросли, разъехались кто куда. Теперь вот и я… разъехался кто куда, — посмотрел он пьяным взором на Джорджа, — не везёт мне на баб, — добавил он и задремал там где и сидел.

Джордж встал и пересев на другую лавку закурил.

Его внимание привлёк прятавшийся от всех паренёк, на вид которому можно было дать лет 13–14. Паренёк боязливо озирался, прятал в руке папиросу и старался покуривать незаметно для других.

Джорджу стало смешно наблюдать за этим мальчишкой, прятавшим и папиросу, и глаза, думавшим, что его никто не узнает…

Гарольд влетел в курительный салон и остановился только когда снова нашёл Чарли, едва не сбив его с ног….

— Прекрати! Немедленно прекрати! — громко приказал Гарольд, вырывая из рук Чарли папиросу.

— Да… да уйди ты… — спасал Чарли папиросу пытаясь увернуться от брата, — ты что творишь, чудик!

— Отдай! — не унимался Гарольд.

Вокруг, народ с интересом наблюдал за этой «битвой», уже весело хохоча.

— Да уймись! — краснел от стыда Чарли, но Гарольд не отступал.

Наконец, вырвав папиросу из рук старшего брата, он ловко бросил её в ведро с водой и обернулся к опешившему от произошедшей наглости Чарли.

— Никотин яд! — громко объявил ему Гарольд и, с важным видом, гордо направился на палубу.

Раздался дружный хохот свидетелей всего произошедшего. Кто-то даже начал хлопать в ладоши и Гарольд ощутил небывалый прилив радости. Наконец-то он по настоящему развеселился.

— Мама дорогая… — схватился от стыда за голову Чарли и упал на скамейку.

— Ладно, парень, — подошёл к нему Джордж, — младшие братья они такие! Но порой это здорово выручает! — похлопал он Чарли по плечу и сунул ему другую папиросу… — как тебя звать-то?

— Чарли, — вздохнул мальчик и сунув папиросу в рот начал искать в карманах спички.

— А я Джордж. Не напрягайся, — прикурил ему Джордж.

— Спасибо, — кивнул Чарли, едва сдерживая слёзы от обиды, — это был мой брат. Он чудной немножко. Ты не обращай внимания, хорошо?

— Да ладно, — усмехнулся Джордж, — на самом деле тут никому нет дела. Ну посмешил твой братишка народ? Всё нормально, Чарли!

— Да я понимаю, — кивнул Чарли стараясь не смотреть на людей.

— Но курить для тебя рановато, и тут даже я согласен с твоим братишкой, — сказал Джордж, слегка улыбнувшись.

— Да я понимаю, — вздохнул Чарли, — поэтому я от отца и прячусь, и не дай Бог мама узнает. Они расстроятся.

— Не ловили раньше с этой гадостью? — улыбнулся Джордж.

Не, — покрутил головой Чарли, — страшно даже представить, что будет с ними тогда!

— Ну с ними-то ничего, — усмехнулся Джордж и откинулся на спинку, заложив ногу на ногу, — когда меня мой отец поймал с папиросой первый раз, то отходил ремнём так, что я до сих пор помню. А сейчас и курим вместе.

— Я не курил раньше, — вздохнул Чарли, — на заводе приучили. Не курящие работают во время пятиминуток. Сам понимаешь.

— Понимаю, — усмехнулся Джордж, — на заводе работал?

— Угу, — кивнул Чарли, — бирки выписывал. Нас всего двое на весь цех умели грамотно писать, понимаешь?

— Понимаю, — ответил Джордж, — по всему видно, твои отец и мать землю не пахали и мешки не ворочали?

Чарли молча кивнул.

— А мои от сохи, — ответил Джордж, — я помню когда мы простыми фермерами были. А вот младшие братья и сёстры уже не привыкли спать на рогожке и укрываться тряпьём. Они даже не знают как работать мотыгой и никогда не стригли овец.

— Я тоже никогда не стриг, — вздохнул Чарли.

— Счастливчик! — усмехнулся Джордж, — чего же вы уехали в Америку?

— Мы бы не поехали если бы маму взяли на работу учительницей словесности, а папа мог бы преподавать в университете физику, а не паять перегоревшие провода в домах у зажравшихся англичан.

— Gaeilge? — посмотрел Джордж на Чарли.

— Tha sinn nan Albannach, — ответил Чарли невозмутимо.

…Выйдя на палубу, Гарольд, с выражением лица победителя сел на лавочку рядом с Фрэнки и заметил как Лилли, под руку с Эдгардо, удалялась в сторону променада…

— Я хочу быть врачом, — говорила Лилли своему другу, — в Англии это оказалось невозможно.

— Почему? — удивился Эдгардо, — я слышал что девушки учатся, и даже становятся учителями и врачами.

— Всего одна единственная школа на всю Британию, — грустно улыбнулась Лилли, — и то, так получилось, что мои паны пришлось перенести на следующий год. А в следующем году было бы то же самое, и ещё через год снова, и снова. И так до бесконечности. Мы раньше неплохо жили. Но всё пришлось бросить. Мы с братом вынуждены были искать работу, потом работать.

— Я очень сочувствую Вам, мисс, — ответил Эдгардо.

— Ах, Эдгардо, не сочувствуйте. Уже всё в прошлом, — улыбнулась Лилли, — я поступлю в университет и сделаю это первым делом, едва мы только устроимся на новом месте.

— Я тоже, — улыбнулся в ответ Эдгардо и посмотрел на Лилли, — интересно, какими мы станем через пять лет! Я буду журналистом, Вы врачом. Сможем ли мы так беззаботно гулять и мечтать, как сейчас? Не правда ли, тут, даже в Третьем классе, он кажется прекрасным? Как Вы думаете, почему?

— Наверное, потому что тут все мечтают о добром? — ответила Лилли, — добрые мысли, добрые надежды, все едут за счастьем и думают только о грядущем счастье, о том, что ждёт их там, впереди?

— Я тоже так думаю, — согласился Эдгардо, — а ещё я думаю, что мы обязательно будем вместе! — улыбнулся он, — Вы мне очень нравитесь, мисс Гудвин, и я хочу чтобы Вы это непременно знали!

Лилли улыбнулась.

— Не сомневайтесь, это взаимные чувства, — ответила она, — и я думаю, мы будем вместе.

— А как же Ваша матушка? — спросил Эдгардо, — она не станет ругаться на Вас?

— Какой же Вы ещё мальчик, — рассмеялась Лилли, — я рассказала ей о Вас. И она хочет с Вами познакомиться.

— Правда? — удивился Эдгардо.

— Правда, — вновь улыбнулась Лилли, — и она сказала, что пока Вам не исполнится восемнадцать, Вы будете жить у нас. И обязательно должны окончить школу!

Эдгардо покраснел, взял Лилли за руку и они остановились.

— С… спасибо Вам, мисс! Вы мой ангел-хранитель! Как я хотел бы, чтобы Вы оставались им всю жизнь, навсегда!

— Да ладно Вам, Эдгардо! — вновь взяла его под руку Лилли, — идёмте, Вы обещали сопровождать меня, не забыли?

— Конечно же, мисс! — кивнул радостно Эдгардо, — я хотел сказать… я очень рад быть с Вами. А хотите я Вам расскажу про чаек? Они ведь такие красивые птицы…

Глава 8

— Мелкшам, знаете-ли, не лучшее место оказалось для нас, — сказал Виктору Фредерик после третьей стопки бренди в курительном салоне Третьего класса.

— Вот как? И почему же? — как бы недоумевал Виктор.

— Долго объяснять, — равнодушно ответил Фредерик, — мы с супругой сменили несколько городов, в каждом из них Бог нам даровал детей. Мой отец родом из Эдинбурга, я уже провёл свою молодость в Бермондси, Лиллиана родилась в Ньюингтоне, Чарли, Джесси и Гарольд уже в Эдмонтоне, а в Мелкшаме Сидней. Всю жизнь я стремился только к тому, чтобы мои дети чувствовали себя полноценными людьми и не стыдились того, что они не настоящие англичане, не в ту церковь ходят, и не чувствовали своей вины за то, что читают псалмы и молитвы на латыни, а не по-английски… Я выучился, заработал денег и в Мелкшаме открыл своё дело, маленькую мастерскую на два ангара в переулочке. Хватило денег, чтобы выкупить несколько зданий в квартале Уотсона, прямо в центре того городка. И у нас появился свой дом, красивый, двухэтажный, с садиком. Но вместо того, чтобы заниматься наукой, мне пришлось собирать велосипеды и чинить разную технику, от этих же велосипедов и мотоциклов до старых бричек и дилижансов. Наука осталась для свободного от работы времени… Лилли подросла и стала обшивать местных леди. Мы даже открыли свой салон. Августа бросила учительствовать и занялась с дочкой изготовлением шляпок, корсетов, шили платья и костюмы на заказ.

— И почему же вы сорвались с места? Почему бросили всё? — спросил его Виктор.

— А как бы поступил на моём месте любой другой отец? — Фредерик махнул ещё одну рюмку бренди, — дело процветало, пока моими исследованиями не заинтересовались они.

— Кто?

— Конкуренты, работавшие с одним военным учреждением, так выражусь.

— Конкуренты? — не понял Виктор.

— Ну да, такие которые умеют хорошо стрелять и готовы пойти на всё чтобы добиться того чего им хочется, — сказал, намекая, Фредерик, — а тут ещё Чарли…

— Что Чарли?

— Чарли, мой старший, связался с лейбористами. Начал клеить листовки… Точнее, я даже не знал об этом, пока не обнаружил у него пачку революционных прокламаций!

— Ну, молодой, растущий человек, — усмехнулся Виктор, — я понимаю его, но понимаю и Вас. И из-за этого вы уехали?

— Нет…, — покачал головой Фредерик, — в один прекрасный момент мне сделали предложение, напоминающее ультиматум. Тогда мы собрали вещи, продали по самой дешёвой цене все, что у нас было, и бежали в Фулем, к моей сестре. Детям сказали, что в доме завелись привидения… Младшие в это даже поверили, а старшие…, — махнул он рукой, — старшие всё понимают и так.

— И чем же вы так заинтересовали… SSB?[25] — в полголоса спросил, посмотрев на Фредерика, Виктор.

— Ну… — усмехнулся Фредерик, — вы слышали про доктора Николу Теслу?

— Ещё бы! Теория вращающегося магнитного поля! — воодушевлённо ответил Виктор.

— Да! — указал вверх Фредерик, — только уже не теория! Это реальность! Это… у нас… получилось! Понимаете? Мы смогли его использовать, и у нас получилось установить мгновенную связь между Англией и США, в реальном времени! Телеграф, даже беспроводной телеграф, для этого требует массу оборудования и коммуникаций. И по беспроводному телеграфу не поговоришь, а мы с доктором общались голосом! Нам хватило двух приспособлений, нечто вроде рации, но гораздо меньшего размера! Они в кармане помещаются, верите?

— Охотно, — согласился Виктор, — продолжайте…

— Хе! — усмехнулся Фредерик, — им даже не нужны станции. Доктор Никола Тесла выдвинул теорию, что вокруг Земли существует собственное вращающееся магнитное поле…

— Но оно существует, — ответил ему Виктор, — и более того, его можно создать вокруг любого предмета при определённых условиях. Оно так же может использоваться как приёмник, хранилище и передатчик информации и энергии, если рассматривать информацию как тип энергии. Верно?

— Верно, — удивился Фредерик, — откуда Вам это известно?

— Я военный инженер… — ответил ему Виктор, — а военный инженер не просто военный… но и не просто инженер.

— А что? Возможно ли, по Вашему, обеспечить каждого человека на Земле такой вот… связью? Как Вы думаете, господин полковник? — поинтересовался Фредерик, посмотрев на Виктора с интересом.

— Я думаю, это будет, обязательно… — уверенно заявил Виктор, — я бы назвал это, например, мобильная связь!

— Мобильная? — задумался Фредерик, — ну, что-то в этом названии есть.

— Так, а что привидения? Они были? — спросил улыбнувшись Виктор, прервав размышления Фредерика.

— Да какие там привидения, — рассмеялся Фредерик, — Гарольд поверил, как мне кажется, даже больше чем Джесси.

Виктор усмехнулся и разлил остатки бренди по стопкам.

— Жестоко вы, господа родители… с ребёнком-то!

— А что поделать? Мне больше ничего в голову не пришло, — ответил Фредерик, что-то вспомнив, и усмехнувшись от собственных воспоминаний, — поселились в Фулеме у моей сестры. Разумеется, вынудив её переехать в домишко другой моей сестры. Та давно уехала к Вам, в Россию. Она вышла замуж за какого-то русского или поляка из Харькова. Так что мы тоже немножко русские. Поработал я электриком, Августа пыталась вернуться на учительскую работу, но ей прямо указали на её место среди протестантов. Они, скорее доверят учить детей проституткам, чем католикам. Гарольда избили в школе в первый же день, лишь за то, что он католик. А Лилли нанялась прислугой к одной пожилой леди. Старушке не нужна была служанка. Она просто сжалилась над нашей семьёй. И буквально пару недель назад Томас, это мой брат… прислал письмо с приглашением на работу и сообщил, что купил нам целый особняк! Что бы вы сделали, если бы узнали, после таких унижений, что вас вдруг ждут на другом конце света, помнят и ценят?

— Я бы поехал! — ответил ему спокойно Виктор.

— Вот и я поехал! — так же спокойно сказал Фредерик, — надеюсь, что будущее у человечества более доброе и там есть место всем. Хотелось бы на него взглянуть, именно сейчас, а не под старость. А Вы как думаете, мистер Готт?

— Отчасти не соглашусь, — ответил Виктор, улыбнувшись Фредерику, — будущее, оно не настолько радужно, как нам с Вами хотелось бы, но там, я думаю, будет очень много хорошего. Люди покорят небо и будут пересекать всю нашу планету за считанные часы на огромных воздушных кораблях! Я связан с воздухоплаванием, и мне эта тема более понятна, чем тема моря. Я думаю, что где-то в середине столетия человек уже полетит в Космос и мы узнаем какая она, наша планета, с очень большой высоты и даже высадимся на Луне, начнём программу покорения Марса! Мы научимся лечить неизлечимые болезни, но у нас появится много других, в том числе и тех, которые можно отнести к заболеваниям духовным. Мы не сразу поймём, что это болезни, но они станут настолько опасными, что под угрозой окажется само существование человечества.

— Вы имеете ввиду душевные, мистер Готт? — спросил Фредерик.

— Нет, именно духовные, — уточнил Виктор, — человеку свойственно стремление к совершенству. Давайте представим огромную мусорную кучу из черновых рукописей, в которых копошатся люди. Что-то ищут, галдят, орут друг на друга, дерутся. Сопоставляют записи, пытаются склеить обрывки листов в книги… Это наше человечество. Вся суть развития цивилизации. И вот, кто-то нашёл чьи-то черновые наброски. Нашёл и кричит во всеуслышание, что, мол, «ЭВРИКА!». К нему подбегают другие. Кто-то пытается вырвать у него из рук его находку, а кто-то громко просит поделиться со всеми той мудростью, откровением, которое он нашёл. Он становится в круг, читает и все подхватывают его — «ЭВРИКА!» и решают жить по этим правилам, сделать их обязательными для всех. Потому что они отличаются от тех, что приняты в их обществе. Люди это делают… Кто-то не хочет. Его бьют. Принуждают, заставляют, силой, террором, страхом… Только люди не понимают, что бесценные откровения не выбрасываются на свалку истории и не попираются ногами… Они бережно хранятся, пусть даже в пыльных шкафах, на книжных полках, в умах тех, кого не слышат галдящие искатели истины на свалках истории.

— Рукописи не горят. И рано или поздно, всё, что ценно и достойно, предстанет перед человечеством, как предстал «Титаник», — ответил Фредерик, — в «Титаник» ведь тоже никто не верил, мистер Готт. Все говорили, он обязан утонуть во время спуска на воду, но он, как Вы видите и чувствуете, летит полным ходом к своей пристани по ту сторону океана. И мы на нём! А ведь он тоже был отверженной мыслью, которую решили воплотить! Вы в курсе как он появился?

— Поведайте! — улыбнулся Виктор.

— Четырнадцать лет назад один писатель, некто Морган Робертсон, написал книгу про чудо-пароход. Она называлась «Тщетность», — Фредерик посмотрел на Виктора, — кстати, а Вы не наш родственник?

— Нет, — улыбнулся Виктор, — вряд ли мы родственники.

— Странно, — удивился Фредерик, — я готов поспорить, что это не так! Если бы Вы имели меньше волос на голове и были бы старше на несколько десятков лет, то я бы мог вас перепутать в толпе со своим дедом.

— Или он был бы моложе? — рассмеялся Виктор.

— Ну, думаю, что так было бы лучше всем! — усмехнулся Фредерик.

— Ну и что же такого написал Робертсон? — спросил Виктор.

— Ах, да, — вздохнул Фредерик, — он назвал этот пароход «Титан». Его пароход, в книге, пошёл через северную Атлантику и погиб…

— Почему?

— Столкнулся с айсбергом. И затонул.

— Печальная книга, — вздохнул Виктор, — наверняка многие плакали над ней?

— Нет, — покрутил головой Фредерик, — она впечатлила только моего сына, совсем недавно. Он прочитал её на днях и решил, что «Титаник» тоже, всенепременно, должен утонуть, столкнувшись с айсбергом.

— Ну, впечатлительный ребёнок, — согласился Виктор.

— И знаете почему кроме Гарольда она никого не впечатлила? — посмотрел на Виктора, усмехнувшись, Фредерик, — Робертсон морской офицер, а не писатель. Книга получилась провальной! Он издал лишь несколько экземпляров, за свой счёт, и раздал их друзьям. Один из этих друзей тоже, как и Гарри, увлёкся идеей этой книги. Это знаете кто был?

— Кто?

— Брюс Исмей, хозяин этого самого «Титаника», — указал на пол палубы Фредерик, — они построили тот самый «Титан», только чуть изменили имя, и думаю, что прибытие «Титаника» станет триумфом Робертсона!

— Рукописи не горят, — вздохнул Виктор, — но невостребованные временем и людьми — гниют…

Эннис Уотсон только что закончил работу и направлялся в курительный салон. Уже в дверях он столкнулся с Фредериком и Виктором.

— Мистер Гудвин? И Вы тут? — удивлённо остановился Эннис и даже растерялся.

— Эннис, прости, я и забыл что ты здесь! — виновато улыбнулся Фредерик.

— Да ну, полно Вам, мистер Гудвин, всё равно у меня работы выше крыши, — успокоил его Эннис.

— Познакомься с мистером фон Готтом, — представил Фредерик Виктора.

— Здравствуйте, мистер Готт, — неловко кивнул Уотсон, — для меня честь быть знакомым с другом мистера Гудвина. Знаете, он мне как второй отец!

— Приятно это слышать, — улыбнулся Виктор в ответ, — а Вы сюда по делу, или просто отдохнуть?

— Да хочу расслабиться после работы, — ответил Уотсон, — моя вахта закончилась, и теперь там мой дядюшка. Он тоже едет в гарантийной группе.

— Так вы вы в гарантийной группе? — удивился Виктор.

— Да, иначе у меня не хватило бы денег на билет, — ответил Уотсон, — будь я простым пассажиром, то наверное тоже отдыхал бы с Вами. С мистером Гудвином интересно общаться. Он большой учёный!

— Так уж и большой, — рассмеялся Фредерик, — ну, если у тебя будет желание, то присоединяйся к нам на палубе.

— С радостью, мистер Гудвин, — обрадовался Уотсон, — я только покурю здесь. На палубах не разрешают курить. Хотя эти лорды из Первого класса курят даже в каютах. Хотелось бы и мне курить в каюте, хоть когда-нибудь.

Фредерик махнул на прощание рукой.

— Ну, мы тебе будем рады.

— Конечно, мистер Гудвин, — кивнул в ответ Уотсон.

Он проводил их взглядом, пока они не скрылись за выходом на палубу. Уотсон перекурил и направился в каюты. Проходя мимо каюты Гарольда, он остановился, подумал и заглянул внутрь.

Гарольд, Карл и Фрэнки по очереди читали книжку друг другу.

— Привет. Гарри! — махнул мальчику Эннис.

— О, Эннис? Я так рад! А мы тоже тут, — ответил Гарольд, приветливо улыбнувшись Уотсону.

— Да, я вижу, — кивнул Эннис, — а отец где?

— Или в соседней каюте, — указал Гарольд на стенку напротив, — или где-то тут.

Он махнул пальцем над головой.

— Ясно, — рассмеялся Эннис, — ну я пошёл, у меня дела.

— Пока! Ты заходи, если что. А то Чарли нас совсем затиранил.

— Я ему затираню! — ответил шутя Эннис и закрыл двери.

Он подошёл к соседней каюте, на которую указывал Гарольд, открыл дверь и зашёл внутрь. Там не было никого. Эннис присел на полку и осмотрелся. На вешалке висели плащи Голдсмита, Фредерика, а на верхней полке напротив лежал саквояж Виктора.

— Мда, — проговорил Эннис. Он встал и потянулся за саквояжем. Поставив саквояж на стол, Эннис его открыл и увидел, что кроме нескольких книжек там ничего нет.

— Они что, вообще деньги с собой не возят? Ну, хотя бы часы, или хоть что-то ценное, — сам себе сказал Эннис и уже собирался закрыть саквояж, но тут его взгляд привлёк широкий, продолговатый кожаный чехол.

— Это ещё что? Сигары, что ли? — усмехнулся Эннис и вздохнул, — ну хоть покурить будет.

Он взял чехол и открыл его.

— Матерь Божья… — удивлённо прошептал он, — что это?

В чехле лежал тонкий, продолговатый предмет со стеклянным, почти зеркальным, экраном. Эннис случайно коснулся экрана. Экран засветился.

Уотсон прочитал загоревшиеся зелёным цветом буквы: «Здравствуйте. Для создания временного портала необходимо идентифицировать вашу личность. Проверяется роговица глаз».

— Что? — не понял Эннис и снова коснулся экрана. «Возраст субъекта 125 лет. Мужчина. Европеец. Субъект не опознан. Программа завершает свою работу», — прочёл Эннис, судорожно закрыл чехол и положил его на место.

Он захлопнул саквояж и поставил его на ту же полку, с которой взял. Уотсон побледнел. Он присел и посмотрел на плащ Фредерика.

— Так значит это, правда? — тихо проговорил Эннис, — вот почему тобой интересовались военные?… И ты создал то, о чём трепался постоянно? А я думал, ты мне сказки рассказываешь? Это и есть то, что ты от всех скрывал? И теперь кто-то, тот кто живёт в начале двадцать первого века, прибыл сюда навестить тебя? Вот кто был этот военный! А я ещё подумал, что-то рожа у него не такая, как у всех…

— Ладно, — вздохнул он и встал, — если у тебя есть такая штука, и я не могу ей воспользоваться сам, то я могу воспользоваться ей с твоей помощью. Верно? Это же, как пить дать! И есть место, где ты живёшь. Верно? Это даже мне понятно. И разработки мистера Гудвина тоже у тебя, там, дома? И стоить они будут ой как дорого… Нет, дорогой наш, — усмехнулся Эннис, — отсюда мы уйдём только вместе.

…Энтони старался не показывать волнения, хотя переминался с ноги на ногу, краснел и даже дышал, как ему самому казалось, не очень-то и ровно. А когда на лестнице показалась Джесси в сопровождении Августы с Сиднеем в коляске, мальчик и вовсе растерялся.

— Мне кажется, твой кавалер слегка волнуется, — улыбнулась Августа Джесси, глянув на дочку, — ладно, оставим вас наедине, — подтолкнула она вперёд коляску с Сиднеем.

Энтони посмотрел ей вслед, потом глянул на Джесси, хотел то-то сказать, но тут же растерялся и забыл все слова.

— Мне кажется, Вы немного волнуетесь, — улыбнулась Джесси, — не хотите ли прогуляться на нос корабля и обратно?

— С радостью, мисс Джесси, — кивнул мальчик и подал ей руку.

— Ого, — удивилась Джесси, взяв его под руку, — Вы прям как настоящий джентльмен, и я право польщена таким вниманием.

Они медленно направились в сторону носа «Титаника».

— А почему Вы так волнуетесь? — посмотрела Джесси на Энтони.

— Я … я право, боюсь… — не находил слов Энтони, — я боюсь показаться глупым…

Джесси рассмеялась.

— Боже, какой Вы смешной и милый! Да Вы не кажетесь мне глупым! Зря Вы себя так тираните!

— Правда? — посмотрел, чуть улыбнувшись на неё, Энтони, — и Вы не будете надо мной смеяться?

— Нет, — улыбнулась Джесси, — мне кажется, Вам больше понравилась компания моего младшего брата, чем старших? Вам нравится возиться с малышами?

— Что Вы, право! — ответил Энтони, — Гарри очень хороший, спокойный и умный. И с ним вовсе не надо возиться. Правда!

— А вот Чарли с Вами не согласился бы, — сказала Джесси, — хотя, как только я вас увидела вместе, то поняла, что ваша встреча не случайность.

— Как? — удивился Энтони, — то есть… я хотел сказать… почему Вы так думаете?

— Наверное Вы тоже мечтатель и фантазёр? — посмотрела на него Джесси, — мой брат, он сказки придумывает, и недавно начал рисовать.

— Сказки? — спросил Энтони.

— Да, — кивнула Джесси, — правда говорит, что это не он.

— То есть? — не понял Энтони.

— Он говорит, что придумывает их не он, а какой-то его друг, который приходит ночью и рассказывает ему разные интересные вещи.

— Вот как? — удивился Энтони, — может это… может это кто-то…

— Кто-то страшный? — рассмеялась Джесси, — вовсе нет! Нет никого! Гарри просто стесняется самого себя и для него, признаться что он лучше чем есть на самом деле, это натуральная пытка. Совсем недавно он придумал новую сказку, и даже записал её в тетрадку. Мама эту тетрадку спрятала и мы везём её с собой. Когда Гарри вырастет, мы ему её вернём и заставим напечатать книжку.

— Сказку? А какую? — спросил Энтони.

— Она называется «Маленький Принц»! — ответила Джесси.

— «Маленький Принц»??? — надрал воздуха в грудь Гарри, — этого не может быть!

— Почему? — удивилась Джесси.

— Я… я просто удивлён, что он в девять лет пишет сказки, — проговорил Энтони, — а он их раньше писал? — спросил он.

— Больше придумывал, — сказала Джесси.

— Наверное ему очень повезёт, — остановился Энтони и посмотрел на Джесси, — я не думал… я наверное ошибался в нём, принимая его за обычного мальчика.

— Конечно же он необычный! — улыбнулась Джесси, — он очень талантливый, только ему надо поверить в себя и ещё очень многому научиться. В Америке всё будет по другому! Вот увидите!

Энтони посмотрел в сторону, потом перевёл взгляд на Джесси.

— У него… как я понимаю… да, всё будет по другому, — вздохнул он, — знаете, мисс, — сказал Энтони как-то тихо и грустно, — жизнь очень коротка на самом деле, и порой мы не догадываемся насколько она может оказаться короткой. Я накопил несколько шиллингов и я очень хочу пригласить Вас в столовую, чтобы угостить мороженым. Я узнавал. Там сегодня есть мороженое и лимонад, в честь Пасхи.

— Вы серьёзно? — охнула Джесси, — я согласна… только…

Энтони кивнул.

— Вы не переживайте, мы скажем Вашей матушке, чтобы она не волновалась…

На прогулочную палубу, ту что была на носу, мальчики пришли уже ближе к вечеру. Они не спешили. Карл не успевал за Гарольдом и Фрэнки, прыгая на костылях. А те не хотели обижать нового друга. Гарольд, всю дорогу рвался ему помогать. Но Карл старался успевать и не подавал виду, что устал. И только перед лестницей остановился.

— Ты же не спустишься! — опомнился Фрэнки.

— Да, тут для меня высоко, — покачал головой Карл, но Гарольд взял его под руку.

— Давай мы тебя снесём?

— Я тяжёлый, наверное, — возразил Гарольду Карл.

На помощь пришли два пассажира, которые шли следом за ними. Они снесли Карла вниз. Там мальчики немного постояли, решая чем тут можно вообще заняться. Гарольд хотел было вернуться к лавочкам, но Фрэнки сразу же нашёл развлечение. Оно понравилось всем.

— Пойдём на нос! — громко объявил Фрэнки.

— А чего там? — спросил Гарольд.

— Матросы! И вперёд можно посмотреть! — уже рванул вперёд, но остановился и указал на нос «Титаника», Фрэнки.

— Красота! — вырвалось у Гарольда. Он вопросительно посмотрел на Карла. Карл глянул на него и кивнул.

На нос «Титаника» пассажиров не пускали, но матросов там было не меньше чем людей на прогулочной палубе. А ещё, любопытные знакомые и незнакомые ребята, от маленьких до подростков, облепили перегородки и висели на перилах.

Протиснувшись через них, друзья почти вылезли на нос, и уже открыли решётку, но тут же были остановлены боцманом.

— Вам тут нечего делать, — сказал он мальчикам, выгоняя их обратно на лестницу.

— Ну, мы хотим… — начал было Фрэнки.

— Можете постоять возле решётки, — строго ответил боцман, — с той стороны. А тут нельзя.

— Ладно, — Фрэнки виновато опустил глаза.

Мальчики встали за решёткой. Фрэнк с интересом разглядывал, как матросы сматывали канаты, а Гарольд смотрел вперёд, воображая, что «Титаник» летит по небу туда, за горизонт.[26]

Нос было видно хорошо и ему показалось, что «Титаник» действительно летит, а он сам улетает в небо вместе с ним, прямо к солнцу.

— Пошли… — прервал его мечты голос Фрэнки.

— Куда? — посмотрел Гарольд на друга.

— Куда-нибудь, — сказал Фрэнки.

— А куда тут идти? — вздохнул печально Гарольд. Фрэнки сбежал вниз, потом быстро поднялся наверх и снова сбежал вниз. Он не мог придумать, как снести вниз Карла. Карл просто стоял и смотрел себе под ноги, а Гарольд держал его под руку. Фрэнки искал хоть кого-нибудь, кто мог бы снести Карла вниз, но как назло тут были одни женщины и малыши.

Гарольд посмотрел на пассажиров и увидел неподалёку Чарли, в компании старших ребят.

— Эй! — крикнул он брату, — Чарли! Чарли! Помоги нам слезть вниз!

Но Чарли его не слышал. Фрэнки сообразил, чего именно хочет Гарольд. Он осмотрелся, но Чарли не увидел.

— Чарли!!! — завопил тогда Фрэнки на всю палубу.

Его крик здорово напугал людей, однако цель была достигнута. Чарли моментально, даже не подбежал, а подлетел к ним и глянул на Гарольда, потом на Фрэнки, оценил взглядом лестницу и уже хотел было сказать что-то неприятное в ответ, но заметил в руках у Карла костыли.

Он молча поднялся, так же молча поднял Карла и снёс мальчика вниз. Гарольд сбежал следом и встал рядом с Фрэнки.

— Вы что? С ума сошли его таскать за собой? — пожурил Фрэнки и Гарольда Чарли.

— А что? — не понял Гарольд его возмущения.

— Его наверное обыскались, — строго сказал Чарли Гарольду, — немедленно покажитесь его папе и маме. Они же знают, что он не может сам спускаться и подниматься по лестницам! Представляешь, что они передумали?

У Гарольда тревожно заколотилось сердце. Как раз об этом он и не подумал, и Карл половину дня провёл вместе с ним и Фрэнки.

Чарли отошёл, но потом вернулся.

— Давай я тебе помогу? — предложил он Карлу.

— Если тебя не затруднит, — обрадовался Карл.

Чарли занёс мальчика наверх, на променад, и пригрозив Гарольду пальцем, вернулся на палубу.

Гарольд вздохнул и виновато посмотрел на друга.

— Прости, Карл, теперь тебе из-за нас попадёт!

— Да ну, брось, — ответил ему Карл, — это из-за меня тебя брат ругал.

Гарольд махнул рукой.

— Пошли покажем тебя твоим папе и маме, а потом ещё погуляем там, где тебе разрешат?

— Это будет здорово! — улыбнулся Карл, — я давно уже ни с кем не гулял! Они обрадуются, что у меня теперь есть друзья!

Солнце покраснело и медленно опускалось за горизонт. На палубе, ватага мальчишек гоняла мяч.

— Давай сюда! Пас! — закричал Фрэнки, замахал руками и бросился к ним.

— Мне жаль, вам приходится со мной возиться, — сказал Карл, посмотрев вслед Фрэнки и затем на Гарольда, — если ты хочешь, то можешь идти играть, а я тут посижу, посмотрю.

— Да ну, брось, Карл! — ответил ему Гарольд, — если ты не можешь, то и я не буду, чтобы ты не расстраивался. Кроме того, мне не нравится футбол.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся Карл.

В них полетел мяч. Следом за мячом прибежал Фрэнки, поймал его ещё на лету и подал с ноги мальчишкам. Те зашумели, а Фрэнки махнул Гарольду рукой.

— Идёшь в футбол играть?

— Не… — покрутил головой Гарольд, — мы тут посидим… или… или если что, найди нас… где-нибудь!

— Я, когда приеду в Америку, — громко сообщил Фрэнки, — вступлю в футбольную команду! И стану футболистом! Буду играть на стадионах! Обожаю стадионы! Там все кричат, радуются и так здорово, когда вот это — «Гооооол!» — попытался он изобразить шум толпы, но тут же осёкся, поняв, что выглядит смешно.

— Да? — задумался Гарольд и вздохнув отвёл глаза, — может быть…

— Хорошо! — крикнул, Фрэнки, — увидимся в каюте! Пока, Карл! Заходи тоже! — и побежал к друзьям.

Фрэнк был и похож на Гарольда, и не похож. И вообще Гарольд не понимал, как они могли так быстро подружиться, стать лучшими друзьями и найти что-то общее друг в друге, если этого общего у них вообще не было! Настолько они были разные.

Фрэнк был шумный, шустрый, быстрый и непоседа. Гарольд был полной противоположностью. Как чёрное и белое. Чтобы на что-то решиться, мальчику надо было долго думать и рассуждать с самим собой. В результате, конечно же, он ничего не мог довести до конца.

Фрэнку хватало пары минут, чтобы настроение изменилось. Гарольд, если обижался, то обижался надолго. Он, в своих размышлениях над планами, мог проходить целый день и результате ничего не сделать…

Фрэнк ориентировался в любой ситуации, нравилось ему это или не нравилось.

Если же чего-то не хотел Гарольд, то его невозможно было заставить это сделать. Как выражался папа, и мама была с ним согласна, — «На Гарольда где сядешь — там и слезешь!».

Вот и сейчас, ему просто не хотелось играть в футбол, потому что футбол он терпеть не мог… По крайней мере, так он считал.

Карл был больше похож на Гарольда. Он любил поговорить о чём-то и мог слушать Гарольда очень долго, с интересом и восхищением внимая каждому слову своего друга. А слушателей Гарольд очень любил. Ему их постоянно не хватало, потому что дома его никто не хотел слушать. А тут — целый Карл!

Они посидели на лавочке, немного помечтали, Гарольд делился своими мечтами и выдумывал на ходу целые истории, а потом сам слушал рассказы Карла про Швецию, про Америку и про то, как интересно в Монтане. Оказывается, Карл прожил в Америке целый год, а потом они уехали домой, в Швецию. Но папины сёстры уговорили их вернуться обратно и сейчас ехали вместе с ними.

— Наверное они любят тебя? — спросил Гарольд про тётушек Карла.

Карл поморщился.

— Они такие противные. Они скучные, и все разговоры только о Боге и заставляют молитвы читать, — вздохнул он скорее раздражённо, чем с сожалением, — а что мне их читать? Бог мне ногу не исцелил. А значит — нет Его! Был бы Бог, он бы не дал той вагонетке переехать меня!

— Чарли с тобой бы согласился, — кивнул уверенно Гарольд.

— Почему?

— А он тоже в Бога не верит.

— А ты как думаешь? Он есть? — посмотрел на друга Карл.

Гарольд замотал головой.

— Я не знаю. Я не помню, чтобы те, кто читает молитвы, делали что-то хорошее. Наверное нет…

…Солнце опустилось. На «Титанике» зажгли свет. За Карлом пришла мама, а Гарольд побрёл по палубе, любуясь не то себе под ноги, не то разглядывая вечерний океан. Вдруг, мальчик уткнулся в кого-то, не заметив перед своим носом человека.

— Ой… — испугавшись, остановился Гарольд.

— Да пустое, — обернулся к нему человек.

— Ой, здравствуйте! — улыбнулся вежливо Гарольд и так же вежливо начал оправдываться, — а я Вас знаю, вы в соседней каюте, с папой едете! Мне право неловко. Простите меня за мою нерасторопность…

— Да ладно тебе, Гарольд, — рассмеялся Виктор, — рад встрече! Не ожидал! Я и сам задумался, если честно.

Он протянул Гарольду руку совсем по-взрослому. Гарольд даже смутился. Он не привык, что взрослые первые здороваются с ним, и как-то неловко пожал руку Виктору.

— Гарри… — серьёзно ответил мальчик.

— Очень приятно, — ответил Виктор, — меня зовут Виктор фон Готт.

— Взаимно, сэр, — вежливо кивнул Гарольд.

— Ну вот, инцидент исчерпан, — сказал Виктор, — как насчёт идеи, чтобы немного прогуляться? Твой папа не будет тебя ругать?

— Что Вы! — ответил Гарольд, — он же Ваш друг теперь? Да и вообще, он никогда не ругает меня. Значит, не будет.

— И куда ты хотел бы пойти? — спросил Виктор.

— Я не знаю, — подумал и вздохнул Гарольд, — мне кажется, тут и идти некуда.

— Да уж, это точно, — ответил, усмехнувшись, Виктор, — знаешь, у меня к тебе есть предложение!

— Какое? — с интересом посмотрел на него Гарольд.

— Идём, проберёмся в Первый класс и там немного погуляем?

— А можно?

— Со мной — можно, — улыбнулся Виктор и поманил мальчика за собой.

В «Парижском Кафе» было тихо и даже почти пусто. За столиком, в другом конце зала, сидела пожилая пара, а официант скучал у стойки.

Виктор подал стюарду свои шинель и фуражку, а затем кепку и курточку Гарольда.

— Проходи, не стесняйся, чувствуй себя как дома, как ни в чём ни бывало, — подтолкнул в зал Гарольда Виктор.

Пройдя к одному из столиков, они присели и через минуту возле них вырос официант.

— Мальчику мороженого и… — посмотрел Виктор на Гарольда.

— Что ты будешь? — спросил он у него.

— Я не знаю… — растерялся Гарольд.

— Ладно, — подмигнул ему Виктор и глянул на официанта.

— Маринованную сельдь, будьте добры, пирог с телятиной и ветчиной, а на горячее «Цыпленка по-мэрилендски». Да, и ещё яблочную меренгу и пудинг с заварным кремом.

— Сию минуту, сэр, — ответил официант и словно испарился.

— Не робей, — снова подмигнул Виктор мальчику.

— Я даже не слышал про такую… такие… — покраснел Гарольд, — боюсь Вас опозорить, сэр. Я даже не знаю как себя вести в таких заведениях.

— Было время когда и я этого не знал, — ответил, шутя, Виктор, — но рано или поздно надо учиться.

Гарольд улыбнулся в ответ.

— Спасибо, сэр. А тут тихо, не так как у нас.

— По вечерам тут играет музыка. Прекрасный скрипач и просто замечательный человек, Уоллес Генри Хартли со своим оркестром[27], — вздохнул Виктор и указал взглядом на пожилую пару.

— А этих видишь?

— Да, — обернулся на стариков Гарольд. Старики сидели, ничего не заказывая, и почти неслышно разговаривали о чём-то своём.

— Супруги Штраус, — произнёс тихо Виктор.[28]

— Я знаю, был такой композитор, в Германии. Это он? — удивился Гарольд.

— Нет, — усмехнулся ему Виктор в ответ, — он давно умер. А это другая семья. Евреи. Очень хорошие и добрые люди, благороднее многих лордов и пэров.

— Они евреи? — ещё больше удивился Гарольд.

— Да. Это я к тому, что не имеет значения кто ты, католик, протестант, или еврей, русский или американец, англичанин или немец.

— Чарли так же говорит, — вздохнул печально Гарольд, — люди вокруг так не считают.

— Он прав, — улыбнулся в ответ Виктор, — а люди часто бывают просто несправедливы.

Принесли заказ. Шло время. Гарольд вкусно и не спеша поел, оприходовал пудинг, чуть растянув удовольствие, и благодарно кивнул Виктору.

— Спасибо Вам, сэр, вы очень добрый человек.

— Да ну брось, малыш, — ответил ему Виктор, с лёгкой улыбкой, — дети должны хорошо кушать. И больше я ничего не знаю.

— А у нас будут вечером подавать сливовый пудинг и варёную кукурузу, — сказал Гарольд, — а я уже и не знаю, что сказать маме, почему я не голоден.

— Ну, мы так и скажем маме, — ответил шутя Виктор.

В этот момент позади Гарольда остановился капитан Смит.

— Рад встрече, господин барон, — кивнул Смит.

— Сэр! — встал Виктор, приветствуя капитана Смита, — так же рад видеть вас. Мне кажется, мы не встречались целую вечность.

— Целых три часа, — уточнил капитан.

— Позвольте Вам представить своего племянника, — указал на Гарольда Виктор, — Гарольд Виктор Гудвин. Оказалось, что их семья так же едет на этом пароходе. Присядете?

— С удовольствием, — поблагодарил и присел капитан.

— Что слышно, капитан? — спросил Виктор.

— Да что слышно, полковник? Лайтоллер забыл забрать ключ от сейфа с биноклями, зато не забыл револьверы, — вздохнул Смит, — а проходящие судна передают, что на нашем маршруте большое скопление… айсбергов и битого льда. Без бинокля, знаете ли, несколько неудобно.

— Что решили делать?

— Скорее всего, я отдам приказ увеличить обороты. Попробуем проскочить ледяные поля, хотя Мёрдок уже выступил против двадцати двух узлов.

— Мёрдок?

— Да, мой первый помощник, — кивнул капитан Смит.[29]

— Может быть…

— Здравствуйте, капитан! — прервал их беседу женский голос.

— Миссис Браун! — встал капитан, приветствуя даму.[30]

— Ничего не могу поделать с собой! — объявила Браун, — мне категорически нельзя находиться в курительной!

— Почему? — не понял её капитан Смит.

— Так и манит играть в покер с этим шулером Астором, — ответила Маргарет Браун.

— А что ж, разве плохо играть в покер? — посмотрел на Браун Виктор, — не вижу ничего плохого в даме, играющей в покер!

— Барон, но видели бы Вы глаза миссис Гордон, — рассмеялась Маргарет Браун в ответ, — такое ощущение, что она монашка, а я увела мужа у Мадлен Форс. Кто? Я? Да посмотрите на меня и на леди Астор!

Она присела рядом с капитаном и достала папиросу, вставив её в мундштук.

— Вы позволите, господа?

— Конечно, — прикурил ей капитан.

— А кто же это у нас такой? — посмотрела Маргарет Браун на Гарольда.

— Я не знакомил Вас со своим племянником? — извинился перед ней Виктор, — миссис Браун, познакомьтесь, это Гарольд, он очень серьёзный и очень скромный молодой человек.

— Какой милый мальчик, — улыбнулась Маргарет Браун.

— Официант! — окликнула она белую фигуру у стойки, — быстренько малышу лимонад и мороженое, за мой счёт! И будьте добры, чтобы мороженое было самое вкусное, что у вас есть!

— Когда мне было столько же лет, сколько этому мальчику, я и не знала, что на свете есть мороженое и лимонад, — посмотрела Маргарет Браун на Гарольда.

— Почему? — удивился Гарольд, — их не было?

— Да уж, Гарри, — вздохнула она, — в трущобах Ганнибала, в штате Миссури мы думали, что чёрный хлеб с ломтиком сахара это самое вкусное лакомство на белом свете. По крайней мере, у родителей только на это и хватало.

— Разве Вы… — удивился Гарольд.

— Ты думаешь я всегда была такой богатой и ужинала в дорогих кафе? — рассмеялась Браун, — мальчик мой, когда я родилась, родители только что приехали из Ирландии и у них из всех вещей была одна сковородка и дырявая крыша в конуре, где ютились они и мы, шестеро голодных детей! Я читать училась по обрывкам газет, а писать — углём на старых ящиках.

— Вы из Ирландии? Вы… — Гарольд замолчал, его губы задрожали, а в глаза набежали слёзы. Он перехватил дыхание чтобы не заплакать.

— Католичка, — кивнула ему, улыбнувшись, Браун.

— Но… этого не может быть, — не поверил мальчик.

— Может, — погладила его по голове Маргарет Браун, — вижу тебе тоже довелось хлебнуть горя?

— Угу… — кивнул Гарольд.

— Ты главное верь, что ты лучше тех, кто тебя обижает, — сказала Браун, — и у тебя всё на свете получится!

Принесли мороженое и лимонад.

Гарольд не вникал в разговор взрослых. В кафе пришёл оркестр и заиграла музыка. Гарольд любил слушать красивую музыку. Не с граммофонных пластинок, а настоящую. В Мелкшаме он часто прятался за дверью в зал и слушал, как мама играет на рояле. А после того, как из Мелкшама уехали, Гарольд скучал за маминым роялем и мелодиями, которые мама наигрывала детям, или просто так, каждый вечер. Особенно Гарольду нравились спокойные и грустные вальсы. Под них можно было мечтать.

Но оркестр играл что-то весёлое.

— Ну, господа, разрешите откланяться? — встал Виктор, глянув на часы, — нам уже пора!

— Очень жаль, барон, — поднялась Маргарет Браун, — я думаю, что мы в скором времени с вами увидимся? Вы часто очень внезапно исчезаете!

Она посмотрела на вставшего следом Гарольда.

— И с Вами, молодой человек, тоже буду очень рада увидеться, — сказала Маргарет Браун.

— Благодарю Вас, миссис Браун, — вежливо ответил ей Гарольд.

— «Осень», господа! — крикнула Маргарет Браун музыкантам.[31]

Оркестр на мгновение затих, Хартли поклонился, потом опустил на струны смычок и послышалась мелодия.

Гарольд на минуту остановился в дверях кафе и обернулся в зал, услышав эту музыку. Он её раньше никогда не слышал. Ему показалось, что она была самой красивой из тех, что он когда-либо слышал.

— Это Штраус? — спросил он, посмотрев на Виктора.

— Арчибальд Джойс, — ответил Виктор, — правда красиво?

— Да, сэр, — согласился мальчик.

— Мой любимый вальс, — сказал ему Виктор.

— Мой тоже… наверное… теперь, — заслушался Гарольд.

Маргарет Браун подала руку капитану Смиту, приглашая старого капитана на танец. Гарольду захотелось тут остаться, он поднял глаза на Виктора и увидел, что тот тоже стоит, глядя на Смита и Браун, так же слушая музыку.

Миссис Браун посмотрела в сторону мальчика и улыбнулась. Гарольд улыбнулся ей в ответ и приветливо помахал рукой.

Вальс был красивый, торжественный, и мальчик совершенно забылся. Шли минуты…

Виктор положил ему руку на плечо.

— Идём?

— Идёмте, сэр, — взглянул на него Гарольд.

Они вышли из кафе и направились к выходу на палубу Третьего класса. А Гарольду казалось, что он до сих пор слышит мелодию вальса и видит перед собой благородного и доброго капитана Смита и ту богатую леди, что была родом из городских трущоб незнакомого ему городка.

Августа и Лилли возвращались с вечерней службы. Они остановились недалеко от входа на палубу Первого класса, как раз когда Гарольд и Виктор выходили оттуда.

— Нас заждались? — громко спросил Виктор, заметив их первый.

— Мама! А угадай где я сегодня был? — подбежал Гарольд к Августе, обнял её и, улыбаясь, обернулся к Виктору.

— И где же ты сегодня был? — спросила мама, тоже обняв сына.

— Мы слушали красивую музыку, и я познакомился, знаешь с кем? С самим капитаном! — радостно сообщил мальчик.

— С самим капитаном? — рассмеялась Августа сыну в ответ, в начале не поверив ему.

— Да! — не мог угомониться от радости Гарольд, — и ещё с одной леди! Она мне такие слова сказала! Она сказала такое!

— И что же она тебе сказала? — Она сказала, сказала… в общем, теперь мне не стыдно за то, что я католик!

— Сынок… — прижала к себе Августа сына и благодарно посмотрела на Виктора.

— Здравствуйте, леди, — медленно подошёл Виктор, остановился и вдруг почувствовал, что замер, когда Августа приветливо улыбнулась.

— Спасибо Вам за нашего мальчика, — сказала она, — очевидно, прогулка в Первый класс дорого обошлась?

— Не берите в голову, — выдавил из себя Виктор и перевёл взгляд на Лилли.

— Моё почтение, мисс.

— Вы рисковали, очевидно? — спросила его Лилли.

— Нет, вовсе нет, — ответил Виктор, — мы знакомы с капитаном.

— Давно?

— Относительно, — сказал Виктор, — но там никто, ни о чём не догадался, кроме этой самой леди, о которой говорит Гарольд.

— Она не выдала вас?

— Зачем? Она ирландка, родом из семьи бедных эмигрантов, — улыбнулся Виктор, — да и капитан не из лордов.

Он поправил фуражку.

— Позвольте оставить Вас, дамы? Не буду докучать своей компанией.

— Вы не докучаете, — ответила Августа, — и ещё раз, спасибо за Гарольда.

Виктор, по-военному кивнул на прощание и направился на нос «Титаника». Там он постоял у борта и послушал тишину.

Ночь была как никогда спокойной и тихой. На верхней палубе продолжал играть оркестр. Звуки вальса доносились даже сюда. Тут же, кроме влюблённой пары, приютившийся на противоположной стороне, больше не было никого.

Виктор перевёл взгляд обратно на океан и закрыл глаза.

— Сэр… — услышал он позади себя голос Лилли и обернулся.

Лилли стояла и казалась немного растерянной.

— Сэр, кто Вы? — спросила удивлённо она.

— Полковник Виктор фон Готт, — ответил девушке Виктор, — а что именно Вас интересует, мисс?

— Но ещё Вас зовут, насколько я знаю, так же как и Гарольда. Отчего такое совпадение? Может, я что-то не знаю про своего брата?

— Да ну бросьте, мисс, — неловко рассмеялся Виктор, — что Вы можете не знать про него?

— Ну, например, я не знаю, почему вы с ним внешне так похожи. Невольно даже напрашивается мысль, что…

— Мисс, — остановил её Виктор, — я сегодня впервые увидел вашу матушку, поверьте мне.

— За… много лет? — уточнила девушка.

Виктор опустил глаза.

— Кое-чего не скрыть, — сказала Лилли, — и это кое-что — ваша реакция на встречу с матушкой.

— Но тогда реакция должна быть обоюдная, если Вы подумали что-то нехорошее, — усмехнулся Виктор.

— Именно. Мама тоже растерялась. И растерялась вовсе не немного. Очевидно только я рассмотрела и Вас и Гарольда в профиль, и заметила родинку на Вашей левой щеке.

— Ну… может, — поправил фуражку Виктор.

— Не нервничайте, — улыбнулась Лилли, — вы хотите сказать, что это просто совпадение?

— Именно, — ответил ей Виктор.

— Нет, — покрутила головой девушка, — это не родинка. У Гарольда лопнул сосудик на щеке, когда ему было два годика. Потом синячок превратился в маленькую звёздочку. А потом стал родинкой. Вы этого не знали?

— Нет… — удивлённо посмотрел на неё Виктор.

— И Гарольд этого не знает, — ответила Лилли, — зато знаю я, и мама с папой. Просто мы ему этого не говорили никогда.

— Почему? — удивился Виктор.

— Зачем мальчику знать про то, что у него болезнь, которой в семье больше ни у кого нет? У него недавно случился обморок, и я очень за него теперь переживаю, — ответила Лилли, немного помолчав и подумав.

— У него нет болезни, — успокоил Виктор, — это дисания.[32] Она бывает у маленьких детей. Так их организм реагирует на стрессы. Не будет стрессов, он будет нормально спать и прекратятся обмороки.

— Никогда не слышала про дисанию, — удивлённо ответила Лилли, — знаете, я хочу пойти учиться на врача и прочитала много медицинской литературы, но этот термин слышу впервые. Вы не похожи на военного.

Виктор посмотрел на неё и улыбнулся.

— Вы много чего ещё не слышали, даже из области медицины.

— Я выписываю самую передовую литературу, — улыбнулась в ответ Лилли, — в нашей семье наука и образование на главном месте.

— Я знаю, — ответил ей Виктор, — и считаю это правильным.

— Прямо как наш отец, — сказала девушка, — только Вы, похоже, несколько решительнее его.

— Ну что Вы, — улыбнулся ей Виктор, — он у Вас замечательный человек. И мне искренне жаль, что его не оценили в Англии и вам пришлось уехать.

— Думаю, это только к лучшему, — ответила Лилли, — в Америке у нас есть хоть какое-то будущее, а в Англии мы не помним ничего хорошего. Тот же Гарольд. Он не рассказывал вам, как его побили в школе за то что он католик?

— Нет, — ответил Виктор, — но не трудно догадаться, что ему пришлось многое пережить для своего возраста. Он уже не изменится. Разве что из этого идеалиста вырастет матёрый волк, способный постоять за себя и за ближних. Это я знаю наверняка, — кивнул он, глядя на Лилли.

— А вы? Тоже были таким? Вы узнали в Гарольде себя? — спросила Лилли, посмотрев на Виктора и встав рядом, к кромке борта.

— Вы удивитесь, мисс, — ответил ей Виктор, — но это так.

Он посмотрел на Лилли.

— И поэтому я знаю про него всё, что было и что будет.

Лилли подумала и немного помолчала.

— Я знаю, что этого не может быть, — сказала Лилли, — я просто пытаюсь понять, почему папа и мама буквально влюблены в Вас, хотя раньше никогда не видели. А у Гарольда сегодня все разговоры только про Вас.

— Он впечатлительный. Возможно, он сегодня услышал ответ на вопрос который терзал его уже очень давно, — ответил Виктор, — а я просто стал тем, из-за кого это случилось.

— Да, он именно такой и есть, — согласилась Лилли, — он никогда ни с кем не общался и первые друзья у него появились только тут, на «Титанике». И один из них теперь Вы, — она рассмеялась, — осторожнее, он умеет садиться на голову.

— У него ещё будет много друзей, — ответил ей так же с усмешкой Виктор, — и они будут хорошими и порядочными людьми. И он научится различать добро и зло. У него всё впереди.

— Теперь, благодаря Вам и той леди, я в этом не сомневаюсь, — сказала Лилли, — он стеснялся своего происхождения и себя самого. Видели бы Вы его сейчас! Он окрылён, горд и даже смотрит по другому!

— Это хорошо, — развеселился Виктор, — только я здесь не причём. Он сам понял, что во многом лучше других. Наверное у него появилась мечта?

— Появилась, — кивнула Лилли.

— Да? И какая же? — поинтересовался Виктор, — о чём же он мечтает?

— Он никогда этого никому не говорит, — посмотрела на Виктора Лилли, — но ведь и Вы немного загадка для всех?

— Загадка, — усмехнулся Виктор, — только наше будущее. Причём, исключительно ближайшее.

— Почему загадка? Через три с половиной часа я буду спать, если меня Эдгардо не пригласит прогуляться по палубе, — ответила весело девушка.

— Эдгардо? — спросил Виктор и посмотрел на неё, — у Вас есть возлюбленный?

— Да, Эдгардо Эндрю, очень милый молодой человек, — произнесла Лилли, — он постоянно что-то пишет в своём дневнике.[33]

— Простите, — извинился Виктор, — я не хотел Вас смутить. Просто не знал, что вы с кем-то встречаетесь.

— Да ну, что Вы, оставьте, сэр, — улыбнулась в ответ Лилли, — мы с ним познакомились только на пароходе. Он недавно окончил школу и решил сам, не сказав отцу и матери ни слова, уехать в Америку. Я думаю поговорить с папой, чтобы он предложил ему работу на электростанции.

— Я думаю, что он пригласит Вас сегодня ночью прогуляться, — ответил девушке Виктор.

— Почему Вы так думаете?

— Небо сегодня звёздное, как никогда, — снова ответил и глянул на небо Виктор.

— Вот вы где, мисс? — послышался неподалёку мальчишеский голос.

— Ой… Эдгардо? — удивилась Лилли, обернувшись на голос парня. Девушка глянула на Виктора.

— Вы как будто знали?

— Ну что Вы? — усмехнулся Виктор, — когда-то мне тоже было шестнадцать лет!

Подошёл Эдгардо.

— Простите, сэр, — поздоровался он с Виктором и взял под руку Лилли.

— Здравствуйте, молодой человек, — дружески кивнул ему в ответ Виктор, — ну, я думаю, что не стану вам мешать, и оставлю вас?

Он поправил фуражку и кивком головы попрощался.

— Только очень прошу Вас, сэр, — неловко посмотрела на Виктора Лилли, — не говорите ничего моему отцу.

— Я не скажу, — заверил её Виктор и направился на променад.

— А кто это? — шёпотом спросил Эдгардо, когда Виктор скрылся, поднявшись по лестнице.

— Я подозреваю, — ответила Лилли, — что это настоящий отец Гарольда.

— Твоего младшего брата? — опешил Эдгардо, — но как такое может быть? А ваш папа?

— Они с Гарри похожи как две капли воды, — ответила девушка, — у них даже повадки одни и те же. Даже улыбаются одинаково.

— Наверное ты права, — согласился, немного подумав, Эдгардо, — таких совпадений не бывает, если конечно он не ваш родственник.

— Родственник? Да ну брось! Ты знаешь кто он? — рассмеялась Лилли, — он в Первый класс ходит как к себе домой, сегодня ужинал с капитаном и брал с собой Гарольда. С чего бы это? Просто так? Он русский барон, а у нас в роду все из-под Эдинбурга! В нашем классе он едет просто по своей прихоти.

— Ну, русский поэт Лермонтов был шотландцем, — не согласился с ней Эдгардо.

— Правда? Я не знала, — удивилась девушка.

— И русский путешественник Миклухо-Маклай тоже. И кстати, они тоже были баронами!

— Ты меня успокоил по поводу матушки, — ответила Лилли, — видимо он действительно наш дальний родственник. Скорее всего папин. Они с папой часами вместе говорят про физику и последние научные открытия. Мне кажется, что этот русский, который шотландец, знает даже больше папы. Я вчера подслушала ненароком их разговор, и услышала, что он рассказывал отцу про какой-то колл… — Лилли подумала, — коллайдер. Это что-то связанное с теми исследованиями, которые проводит папа вместе с доктором Теслой и мадам Кюри.

— Ничего себе… — проговорил Эдгардо, — он наверное учёный. А что твой папа говорит?

— Да ничего он не говорит, — ответила Лили, — представь как он был рад узнать, что его открытие значит гораздо больше, чем он думает сам?

— Наверное это его обрадовало, — согласился Эдгардо.

— Ещё как обрадовало! — воскликнула Лилли.

Глава 9

14 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА; «ТИТАНИК», 23 ЧАСА 35 МИНУТ

— Вход пассажирам на рубку запрещён, — остановил Виктора Мёрдок жестом руки.

— У меня имеется право прохода, сэр, — ответил Виктор и протянул Мёрдоку бинокль, — вы не это ищете?

Мёрдок глянул на бинокль.

— Не совсем, но такой, точно такой же… предмет.

Он взял бинокль и посмотрел на Виктора.

— Спасибо, сэр.

В это время три раза ударил колокол в Вороньем Гнезде и раздался треск телефона. Офицер Муди поднял трубку.

— Что? Что вы видели?

Он повесил трубку и глянул на Мёрдока:

— Прямо по курсу айсберг, сэр!

— Лево на борт! — приказал Мёрдок, разглядев впереди стремительно приближающиеся силуэты айсберга, и переведя ручку машинного телеграфа в положение «Стоп машина», выжал её до «Полный назад».

Огромная ледяная гора быстро приближалась к «Титанику».

— Выворачивай! Выворачивай! — словно умолял «Титаник» Мёрдок, но айсберг стремительно приближался…

Не прошло и минуты, как ледяная гора ударилась о правый борт и страшный грохот заставил всех на мгновение оцепенеть.

— Право на борт! — снова крикнул Мёрдок.

Рулевой закрутил штурвал, но айсберг медленно, словно железо по стеклу, прополз вдоль «Титаника».

— А я что говорил!? — Мёрдок с укором посмотрел на старшего помощника Уайлда…[34]

Уайлд смолчал, отведя глаза…

— Задраить водонепроницаемые перегородки! — приказал Мёрдок и с сожалением глянул на Виктора.

— Вы опоздали…

— Я понимаю, — ответил Виктор, — чем могу быть полезен?

Мёрдок посмотрел на нос «Титаника», потом на Виктора.

— Обратитесь к капитану, сэр, и вступайте в должность ещё одного офицера. Боюсь, что уже ничем…

— Разыщите капитана Смита, — обернулся он к офицеру Муди, — доложите о том, что случилось.

…Гарри снился очень странный сон. В этом сне он видел облака, птиц. И он летал словно птица. Потом Гарри начал очень быстро падать вниз. Всё ниже, ниже, но страха не было. Страх словно остался там, в облаках, среди синевы и радуги, сиявшей всеми своими цветами на ярком солнце.

А внизу был океан. И их огромный, важный, красивый корабль… пароход… просто большой пароход, дымил своими трубами и громыхал своими винтами. И Гарри быстро летел, парил над пароходом, всё ближе и ближе… Он уже был над палубой, мчался по коридорам мимо спящих стюардов и озабоченных пассажиров… А грохот был сильнее… сильнее… ещё сильнее..!!!

И Гарри проснулся и вдруг понял, что грохот был вовсе не во сне. И именно он разбудил его.

Гарри открыл глаза. Просыпаться не хотелось. Но загоревшийся свет окончательно разбудил мальчика. Прямо на него с полки напротив, точно так же проснувшись от грохота, смотрел Фрэнки.

— Тебе страшно? — полушёпотом спросил Фрэнки.

— Мне да, — ответил Гарри так же полушёпотом, — а что это было?

— Я не знаю… — прошептал Фрэнки.

— Пошли, посмотрим? — предложил Гарри, услыхав в коридоре одиночные крики пассажиров и стюарда, который пытался кому-то что-то объяснить.

— Да спите вы уже! — с верхней полки раздался громкий крик возмущённого Уильяма.

Уильям не столько успокоил младших мальчиков, сколько разбудил Чарли. Гарри молча смотрел, как Чарли медленно слез со своего места над Фрэнки и так же молча только быстро оделся и уже от двери каюты пригрозил Гарри пальцем.

— Только выйди мне, хулиган. Я пойду, гляну что случилось, а ты, — указал он на Гарольда, — ложись спать!

— Эй! — вскочил и встал у него на пути Гарри, — ты никуда не пойдёшь!

— Да отойди с дороги, — отодвинул его Чарли.

— Нет… нет, нет, нет…. — повторял Гарри, толкая Чарли назад, — ты никуда не пойдёшь без нас!

— Эй… ты это куда собрался? — слегка толкнул Чарли Гарольда, — ложись спать. Как прибудем в Нью-Йорк, я скажу папе, что тебя нужно показать врачам!

— Как прибудем — так и скажешь, — пробурчал Гарри в ответ брату, не обращая внимания ни на кого.

— Я тоже пойду туда… — сказал обиженно мальчик.

— Чего!? — рассмеялся Чарли, — сиди на месте ровно! — снова толкнул он брата на его место.

— Я сам схожу, а вы тут сидите, малыши!

— Я не малыш! Мне уже десять лет! — обижено произнёс Гарри.

— Вот когда будет десять, тогда и будешь командовать… Фрэнки, — улыбнулся Чарли и вышел в коридор.

Гарри поднялся и подошёл к двери, приоткрыл её, посмотрел в коридор и убедившись, что Чарли ушёл, захлопнул.

Мальчики бросили ночные сорочки прямо на пол и спешно оделись. Но едва они подошли к двери, с верхней полки раздался крик Уильяма.

— Эй! Вы куда! Я всё… я всё папе расскажу! И твоему тоже, Фрэнки! Вам Чарльз приказал быть тут!

— Ябеда-беда! — обернулся к нему Гарри.

— Ну можно и я, хотя бы, с вами пойду? — уже не угрожающе попросил Уильям.

— Ладно, уж, ябеда, — ответил ему Фрэнки, — только быстро, чтобы никто не заметил.

— Да, — кивнул Гарри, — мы быстренько сходим, быстренько вернёмся и ляжем спать. И ты никому не расскажешь.

— Болтун… — пробурчал Уильям, спрыгивая вниз.

— А ты слышал грохот? — спросил Гарри Уильяма, присев на место, — мне кажется, что «Титаник» во что-то врезался.

— Что было? — не поверил словам брата Уильям.

— Мы врезались во что-то, в большое, — уточнил Гарольд, — и теперь мы стоим на месте. Ты слышишь, какая тишина?

Уильям послушал. Действительно было тихо, двигатели заглушили. Он отчётливо расслышал голоса людей в коридоре и посмотрел на Гарольда.

— Прости, Гарольд, но часто ты бываешь… немного странным, — ответил Уильям.

— Но разве он мог просто так взять и встать посреди океана? — заговорил Гарольд то ли с мальчиками, то ли сам с собой, — а вдруг что-то случилось, а из-за Чарли мы ничего не узнаем!?

— Да! Там наверное сейчас интересно, а ты тут копаешься! — поддержал Гарольда Фрэнки.

— Чего? — плюхнулся рядом с Гарольдом Уильям и засмеялся, — что там может быть интересного? Так и скажите, что решили ночью на море посмотреть!

— Даже если и на море… — хитро улыбнулся Фрэнки.

Уильям начал одеваться быстрее, поглядывая искоса на Гарольда, который сидел на своём месте, и в ответ, осторожно поглядывал на него.

— Гарри, ты сошёл с ума! — не унимался Уилл, — мне вот… мне вот влетит по самые уши!

— Но мы никому не расскажем, — стараясь выглядеть важно, ответил Гарри, застёгивая последнюю пуговицу на жилетке.

— Да, никому… — соглашаясь с ним, кивал Фрэнки.

— В начале от Чарли, — не слушал его Уилл.

— Вот ещё! — возразил Гарольд.

— Вот ещё — это ты папе потом скажешь, — застегнул рубашку Уильям и накинул пиджак, — а Фрэнки от мамы влетит! Знаешь, какая она у него? Ууууу! — показал он кулак.

Он не успел договорить. Дверь распахнулась. В каюту вошла, буквально влетела, мама Фрэнки.

— Фрэнки, быстрее иди со мной, там оденешься, — быстро проговорила она, забирая пальто и кепку мальчика.

— Что случилось, мамочка? Где папа? — нехотя ответил Фрэнки, — я хочу быть с мальчиками! Сейчас… это самое… вернётся Чарли и расскажет нам что-то интересное…

Мальчики молча смотрели на Фрэнки…

— Френсис Голдсмит! Немедленно прекрати пререкаться! — вскрикнула мама Фрэнки.

— Ты меня пугаешь, мамочка! Что случилось? — моментально подскочил Фрэнки, вырывая у неё из рук свою кепку.

Эмили Браун не ответила ничего. Она взяла сына за руку и обернулась к мальчикам.

— Будьте тут. За вами сейчас придут…

— Да, конечно, миссис Голдсмит, — удивился Гарри и поднялся.

Мама Фрэнки обернулась и посмотрела на мальчика.

— Браун, — строго поправила она Гарольда.

— Да, конечно, — извинился Гарольд, — миссис Браун…

— За вами придут папа, или мама, — так же строго произнесла мама Фрэнки, — просто дождитесь их, — выдавила она из себя и вышла, захлопнув двери.

— Нет… — прошептал Гарри и сел, почти упал, обратно на своё место, — нет! Нет! Нет! Нет! — ударил себя мальчик нервно по коленкам.

— Что такое? — посмотрел на брата Уильям, — тебе кошмар приснился?

— Мы тонем! А она нас бросила! Просто — бросила! — крикнул Гарри.

— Гарольд, — испуганно ответил Уилл, — мне кажется, что ты очень перенервничал из-за дурного сна. Просто, видимо, что-то случилось такое, что…

— Случилось! — не дал ему договорить Гарри, — этот грохот! Моторы молчат! Люди в коридоре ночью кричат! И ещё она! Она просто прибежала, забрала Фрэнки среди ночи и убежала! А нас — бросила!

— Ой, ты, — усмехнулся Уильям, — ну ты всегда был чудной! А я вот не верю в сны…

— Да какой там сон! — чуть не закричал Гарри, — какой ещё сон, Уилл! Неужели ты настолько слеп?! Ну что мне сделать, чтобы ты хоть раз мне поверил!?

— Ничего, — спокойно ответил Уильям, — а я вот пойду и узнаю, что там произошло. А ты подожди тут папу и Чарли.

— Нельзя ждать… надо бежать отсюда… — чуть не заплакал Гарри.

— Замолчи! — крикнул Уильям в лицо брату.

— Сам замолчи!

— Ты… Я всё расскажу папе, что ты у него порох крал!

— Ну, ну… — пробормотал Гарри в ответ.

В каюту пошла вода… Гарольд вскочил и схватился за руку Уильяма. Мальчики прекратили ругаться и замолчали на мгновение…

— Мы тонем… — прошептал Гарольд и, отпустив Уильяма, молча сел на своё место.

— Так… — сказал Уильям, глядя на воду, — я старший, а значит, ты должен меня слушаться…

У Гарри перехватило дыхание. Эти слова никогда ничего хорошего не предвещали. Уильям спокойно, как ни в чём ни бывало, направился к выходу.

— И не спорь! Я пойду, спрошу что случилось, а ты будь тут, пока я не приду! — обернулся Уильям…

— Нет… пожалуйста, нет, не бросай меня, прошу… — прошептал Гарри в ответ.

Уильям только махнул рукой из дверей и закрыл каюту… Гарри остался один. Он чувствовал, как бьётся сердце, прижал руки к груди и не то молился, не то умолял, не то плакал без слёз… Из коридора доносились крики и мольбы о помощи…

— Мамочка… мама… я не хочу умирать… — проговорил мальчик и тихо заплакал…

…Джон Сейдж проснулся от того, что его кто-то толкал, при чём толкал грубо, буквально колотил по нему.

— Проснись! Проснись, папа! Проснись же! — услышал Джон голос младшего сына.

Над ним стоял Энтони, одетый в тёплую куртку поверх свитера, а вокруг шеи мальчика был обмотан длинный шарф.

— Ты что? С ума сошёл? — выругался Джон, — ты куда так вырядился среди ночи?

— Мы тонем! Вставай! Они меня не слушают! — прокричал Энтони, — надо будить маму и девочек и бегом бежать к шлюпкам!

— Да он тут достал нас всех ещё с вечера! — крикнул с верхней полки Джордж, — сегодня он уговаривал Фредди не ложиться спать, а сидеть на лестнице возле выхода к шлюпочной палубе.

Джон глянул вверх, откуда кричал старший сын и цыкнул на Энтони.

— А ну пошёл на своё место, убогий! Утром я с тобой разберусь! — и отвернувшись к стенке попытался задремать.

— Мы столкнулись с айсбергом! — прокричал, отбежав к двери Энтони, — мы тонем! Тонем! Они нам ничего не скажут до последнего!

Энтони выскочил в коридор, откуда уже доносились редкие голоса.

— От чертёнок… — выругался Джон и встал. Он зажёг свет и выглянул в коридор, куда выбежал его сын.

— Фрэд! Вставай! — растормошил он среднего сына.

— Ну папа… — простонал Фредди, нехотя поднимаясь.

— Иди ищи этого юродивого, — указал на дверь Джон, — и чтоб без него не возвращался. И не отходи от него до самого Нью-Йорка.

— Как? — слез с полки Фредди.

— Да как хочешь, — посмотрел Джон на сына, — привяжи его к себе.

Фредди оделся и вышел в коридор. Он остановился у самой каюты, постоял и вернулся обратно.

— Пап? — глянул он на отца.

— Чего? — кивнул ему Джон.

— А мы действительно тонем… — ответил Фредди.

— Надеюсь ты тоже сошёл с ума, как и твой брат? — наконец поднялся из постели Джон и строго посмотрел на сына.

— Там полно людей… — проговорил Фредди, — и на них спасательные жилеты. Думаю и нам стоит выйти.

Джон встал и выглянул в коридор. Людей было немного и все они куда-то спешили.

— Одевайтесь, — махнул он рукой старшим сыновьям, — ты марш за девочками, — указал он на Джорджа, — а ты, — кивнул он Фредди, — отыщи этого… не знаю как теперь Энтони даже назвать…

…Шлюпочная палуба напоминала муравейник. А скорее даже не муравейник, а базарную площадь, на которой очереди между собой ругались за право стоять именно здесь. И если бы не оцепление матросов, то некоторые пассажиры взяли бы шлюпки штурмом. Другие, в особенности женщины, просто не хотели в них садиться. Кто-то понимал, что именно случилось. Кто-то спорил с ними и не хотел им верить. То же самое происходило и на другом борту «Титаника».

Мёрдок не мог уговорить женщин сесть в шлюпки. Детям это было вроде очередного приключения, но их матери даже не хотели слушать офицеров. Уже непонятно кто больше уговаривал, Мёрдок, мужья или дети. Дамы только презрительно рассматривали шлюпку, в которую их приглашали и бросали небрежные взгляды на матросов.

На палубе появился оркестр и заиграл весёлый танец «Орфей». Напряжение немного спало. Люди развеселились и даже перестали ругаться.

— Мисс, так надо, понимаете?… Нет, мы не тонем, это на всякий случай… Понимаете? — убеждал Мёрдок, но это мало помогало.

— Мамочка, ну давай туда сядем! — вторил Мёрдоку какой-то ребёнок, — мы же будем качаться как на качелях, а потом покатаемся на лодке! Это же здорово! Ну, пожалуйста!

Мамочка только возражала, смеялась в ответ и возмущалась, что их выгнали из тёплой каюты на холодную палубу.

Тогда Мёрдок принимался убеждать вторую женщину.

— Прекратите, Мёрдок, — подошёл капитан и обратился к женщине, рядом с которой стоял малыш с гипсом на руке.

— Миссис, что с Вашим мальчиком? — спросил невозмутимо, но настойчиво, капитан.[35]

— Он недавно сломал руку, — ответила охнув женщина.

— Надеюсь, он выздоравливает? — спросил с интересом Смит.

— Конечно, мы в ближайшее время будем снимать этот гипс, — сказала женщина, прижав к себе ребёнка.

— Это хорошо, — кивнул Смит и вздохнул, посмотрев на мальчика, спокойно переведя взгляд обратно на его мать, — нас может сильно трясти, потому что мы откачиваем воду из трюма и если мальчик упадёт, то не хотелось бы, чтобы гипс слетел раньше времени. Прошу Вас, сядьте в шлюпку.

Женщина согласно кивнула и направилась к шлюпке, ведя мальчика за руку. За ней последовали и другие.

Смит постоял, подождал пока шлюпка заполнится, и направился на капитанский мостик.

— Сэр, — догнал его Виктор, — я жду Ваших распоряжений.

— Хорошо, что Вы здесь, полковник, — остановился Смит и посмотрел на Виктора, — я направляюсь туда, где должен… умереть.

— Умереть? — не понял Виктор.

— Да, именно, — ответил Смит спокойно и невозмутимо, — у нас чуть больше пары часов. После этого «Титаник» пойдёт на дно. А ближайшее судно, которое выдвинулось к нам на помощь, может подойти сюда только через четыре часа, в лучшем случае.

Он по дружески взял Виктора за плечи и покачал головой.

— Мёрдок был прав, — добавил он, — впрочем, как и всегда. Он на этой палубе неплохо справляется. Помогите лучше Лайтоллеру? Им с Лоу там сложнее.

— Да, сэр, — кивнул Виктор.

— Третий класс. Их заперли и не выпускают.

— Что? Кто распорядился? — удивился капитан, — немедленно откройте людей! Они же обречены…[36]

— Так точно, сэр, — взял под козырёк Виктор.

Смит ещё постоял, отошёл несколько шагов и снова обернулся к нему.

— Вы были правы, барон, насчёт черты «до» и «после»…

Капитан отдал честь Виктору и молча удалился…

Виктор проводил его взглядом и направился к выходу в Третий класс.

— Барон! — услышал он позади себя, когда проходил через шлюпочную палубу, и обернувшись, увидел Астора.

— Не хотите присоединиться к нам? Выпивка сегодня за счёт заведения! — пригласил его Астор, держа в руке бокал полный бренди.

— Вода нынче холодная, — усмехнулся Астор, — а так, будет море по колено!

— А где Ваша супруга? Вы успели её посадить? — подошёл к нему Виктор.

— Да, — махнул Астор в сторону борта, — она не долго упиралась.

— Ещё бы, — усмехнулся Виктор, — обязательно присоединюсь к Вам, как только выполню поручение капитана. Выпущу пассажиров Третьего класса и посмотрю, что там у Лайтоллера.

— В этом случае поспешите, барон, — сказал Астор, — шлюпок у них мало. Я бы сказал, что в принципе их нет.

— Что верно, то верно, — согласился с ним Виктор.

— Удачи, дружище! — махнул рукой Астор, — и я Вас жду! Не хочу отправляться на тот свет в окружении гражданских!

— Даже в моей кампании? — подошёл Гуггенхайм со своим камердинером.

— Ну, Вы вне конкурса, Бенни! — весело рассмеялся Астор.

— Здравствуйте, барон, — поздоровался с Виктором Гуггенхайм.

— А где ваши женщины? — спросил у него Виктор.

— Всех усадили, одели и отправили подальше, — словно доложил Гуггенхайм, — а Вы, барон? Я слышал у Вас где-то здесь родственники? Мне сообщила миссис Браун, что Вы тоже не один.

— Как раз за ними направляюсь, — спокойно ответил ему Виктор.

— Тогда поспешите, — указал пальцем в палубу Гуггенхайм.

— Ну, хоть Вы присоединитесь ко мне, Бенни? — не унимался подвыпивший Астор.

— С удовольствием! — произнёс торжественно Гуггенхайм, — мы только переоденемся во что-нибудь приличное. Как-то неудобно предстать перед Всевышним в одних подштанниках!

Астор, в знак согласия с ним, рассмеялся и одним махом выпил бокал бренди.

— Увидимся, господа! — махнул Виктор и удалился…

— Поразительный человек этот русский! — посмотрел ему в след Гуггенхайм.

— Знаете, — глянул он на Астора, — а ведь он тоже наш, еврейский мальчик!

— Почему вы так решили, Бенни? — удивился Астор, — мне кажется, что он настоящий аристократ!

— Я общаюсь со многими аристократами Европы и Азии, — произнёс Гуггенхайм, — но я не слышал, чтобы в Германии был барон фон Готт. Но в Нью-Йорке, у моего отца, — взял он под руку Астора и повёл в сторону курительного салона, — был друг детства, с такой же точно фамилией. У него есть внук по имени Яков. Когда мне было лет десять, внук этот только родился. Чудесный мальчик, как говорил покойный дядя Яков. И кто знает! Может это и есть наш барон?

Они оба остановились и посмотрели вслед Виктору.

— Не знаю насколько он еврей, — ответил Гуггенхайму Астор, — но барон он самый настоящий!

Стюард как мог перекрикивал шумную толпу, но люди не унимались. Все уже понимали, что «Титаник» идёт на дно. С каждой минутой это становилось очевиднее и даже чувствовалось. Пол стал неровным, и с полок в столовой Третьего класса с грохотом посыпалась посуда.

Люди закричали.

— Откройте эту решётку! — крикнул кто-то и все бросились к выходу.

— Выпустите, хотя бы детей!

Поднялся шум. Стюард прижался к решётке и выставил вперёд руки.

— Остановитесь! Стойте!

Кто-то из пассажиров вырвался вперёд и начал успокаивать остальных.

Пассажиры замолчали и остановились. Плакали дети. Женщины причитали и поэтому тише не стало. Ругань стихла, но начались мольбы и слёзы.

— Уйди с дороги! — закричали стюарду в готовности вынести решётку вместе с ним.

— Стойте, — ответил стюард, — я не имею права без приказа…

— Какого приказа? Мы тут все утонем вместе с тобой! — закричали на него в ответ сразу все, не подбирая выражений.

— Пусть дети выйдут вперёд, — сказал громко стюард, — только матери с детьми!

Толпа моментально замолчала и расступилась, пропуская вперёд детей. Стюард открыл решётку. Он выпустил женщин с детьми и захлопнул её за последним ребёнком, который шёл позади всех на костылях.

— Папа! — закричал Карл и бросился назад, но ударился об решётку.

— Пропусти, — почти дыхнул в лицо стюарду отец Карла, — он же инвалид! Он не сможет сам даже подняться по лестнице!

— Папочка, — заплакал мальчик, услышав слова отца.

— Так, у него будет хоть какой-то шанс, — тихо шепнул стюард отцу Карла, — вас обоих в шлюпку не пустят, это точно. С Вами мальчика не подпустят к ней!

Карл вцепился в решётку и не хотел никуда идти.

— Карл, — наклонился к нему отец, — иди, ты же сильный, ты сможешь пройти эти чёртовы ступени. И мама должна быть уже там. Ну? Помнишь как я брал тебя в шахту?

— Помню, — сквозь слёзы проговорил Карл, посмотрев на отца.

— Это не страшнее, чем когда мы спускались под землю, сынок, давай…

— Но как же ты? — заплакал мальчик ещё сильнее.

— Беги, спасайся, скоро увидимся, я тебе обещаю, — умолял его отец.

— Да, папа, если ты так хочешь… — проговорил мальчик и, вытерев рукавом слёзы, встал на костыли.

— Беги, сынок! Обо мне не думай! Найди маму, Харальда и девочек, и садитесь в шлюпку! — услышал Карл позади себя.

Он обернулся, прощаясь с отцом. Затем, неуверенно направился на лестницу, выводящую к шлюпочной палубе.

На шлюпочную палубу он вышел позже всех. Успокоился и осмотрелся. Никого из знакомых мальчик не увидел. Вокруг стояли богачи и играл оркестр. Что-то происходило, но что именно, Карл не видел. Тут не было ни ругани, ни волнения, ни стюардов, которые не выпускали людей к шлюпкам.

Перебирая костылями по неровной палубе, Карл приблизился к людям и дёрнул за пальто мужчину, стоявшего у края борта.

— Простите, мистер, а мне можно сесть? — спросил его мальчик.

В зубах у мужчины дымила сигара. Он выпустил дым, помолчал и брезгливо посмотрел на Карла.

— Сомневаюсь, молодой человек, что Вас посадят.

— Почему? — удивился Карл.

— Садят Первый класс, — ответил мужчина, — можете сесть сразу после нас. Карл вздохнул и отошёл. Он решил просто постоять и дождаться своей очереди.

Прислонившись к стене, мальчик молча наблюдал как наполняется шлюпка. За ней подали вторую. Она тоже быстро заполнилась.

— Есть ещё женщины и дети!? — услышал он голос офицера.

— Женщины есть? — повторил вопрос офицер. Тот самый мужчина с сигарой, нерешительно осмотревшись, подумал. Затем, подойдя к шлюпке, молча забрался в неё.

— Мерзавец… — услышал мальчик ропот, и как понял, эти слова адресовались именно тому мужчине.

— Подождите! — закричал Карл и замахал рукой.

— Иди сюда! Чего ты там стоишь!? — крикнул ему офицер.

Карл вскочил на костыли и медленно пошёл в сторону шлюпки.

— Помогите ему! Ну, же, господа, принесите мальчика! — крикнул офицер.

Мужчины глянули на Карла, но никто не тронулся с места.

— Если Вы не заметили, мистер Мёрдок, он не из нашего класса! — ответил кто-то офицеру.[37]

Офицер сплюнул и, злобно глянув на них, сделал шаг навстречу Карлу. Вдруг палуба вздрогнула и накренилась к носу ещё сильнее. — Опускай! — закричал офицер и махнул рукой матросам. Карл поскользнулся и упал… Стоявшие вокруг посмотрели на мальчика и отступили дальше. Карл перевернулся на спину и заплакал не столько от боли, сколько от обиды, едва успев схватить костыли, чтобы те не улетели вниз. Он зажмурил глаза и попытался встать. Но нога, как назло, заболела сильнее, чем обычно. Спрятать слёзы, чтобы никто не видел, как он плачет в таком беспомощном положении, мальчик не сумел. Вместо этого они потекли пуще прежнего.

— Ну что же ты, парень, — поднял его кто-то и поставил на ноги. Карл посмотрел на своего спасителя. Это был тот самый офицер. Он подал ему костыль и поправил на мальчике шарф.

— Прости, дружище, — извиняясь, вздохнул офицер, — это была последняя. Что же ты там стоял? Просто подошёл бы, а я бы тебя подсадил!

— Мне сказали, что садят только Первый класс, — проговорил Карл, немного успокоившись.

— Что за глупости? Тебя обманули! — ответил офицер, — но ещё можно сесть на корме. Давай я понесу тебя?

— Спасибо, мистер, но я пойду искать маму, — вздохнул Карл, — она должна быть где-то здесь.

— Я уверен, она ждёт тебя в шлюпках, — уговаривал Карла офицер.

— Нет, мистер, она не могла меня бросить. Не могла… — мальчик побрёл вверх по палубе.

— Удачи… — с сожалением посмотрел ему вслед Мёрдок…

Карл медленно шёл на прогулочную палубу Третьего класса. Позади оркестр заиграл знакомую ему с самых малых лет песню. Эта музыка звучала только на похоронах. И Карлу стало страшно от мысли, что она играет по нему…

Вокруг метались и кричали люди, и мальчик был уже никому не нужен, и прекрасно это понимал. Он также понимал, что маму, тётушек, брата и сестёр он уже никогда не найдёт. И может быть если очень повезёт, его отыщет папа. Но отыскать его могли только на одном единственном месте. Если, конечно, это место ещё существовало…

Карл шёл долго. Добравшись до палубы он сел на свою привычную лавочку и посмотрел на звёзды.

— Какая сегодня чудесная ночь! — прошептал Карл и снова заплакал…

Глава 10

Пока Виктор добрался ко входу на палубу Третьего класса, тому, что был ближе к носу судна, сам нос уже порядочно ушёл под воду.

С той стороны, у выхода, так же толпился народ. Тут было спокойнее. Выход перекрыл матрос, который просто молчал в ответ на все мольбы людей, нервно дёргая лицом, стараясь не смотреть в глаза пассажирам.

Виктор подошёл к перегородке и обратился к матросу.

— Немедленно откройте перегородки, — приказал он ему.

— Но сэр, у меня приказ от начальника, — равнодушно ответил ему матрос.

— А у меня приказ от капитана, — так же равнодушно сказал ему Виктор.

— Пусть мне прикажет капитан Смит, — усмехнулся в ответ матрос.

Виктор дёрнул решётку на себя. Слабый замок щёлкнул и перегородка открылась.

— Сэр! Это имущество компании «Уайт Стар»! Вы будете отвечать за порчу…

— Замолчи и выполняй приказы, когда тебе говорит офицер, — тихо ответил ему Виктор на угрозу, — отойди и пропусти людей. И сам двигайся на палубу, если хочешь жить.

Матрос выругался и отошёл в сторону. Люди побежали на палубу, не обращая внимания ни на Виктора ни на матроса. А Виктор искал среди них Августу, но вместо неё подошла Лилли под руку с Эдгардо.

— Где мама? — изменился в лице Виктор, — я думал вы вместе!

— Я не могу найти ни её, ни Джесси, ни Сиднея, — ответила так же удивлённо Лилли, — а Вы не видели её? А где Гарольд? Где мальчики? Где папа?

— С Гарольдом будет всё в порядке, но… — Виктор задумался, — не думайте ни о ком! Бегите к шлюпкам!

Лилли посмотрела на Эдгардо.

— Что? — удивлённо спросил Виктор.

— Мы решили, что останемся до последнего, — ответила решительно Лилли.

— Что ещё за глупости? — чуть не закричал Виктор, — последнее уже случилось!

Эдгардо достал из кармана тетрадку в твёрдом кожаном переплёте и показал Виктору.

— Я пишу всё, что тут происходит, сэр, — сказал торжественно Эдгардо, — и про то как они нас заперли, и про то как ничего не говорили и врали, пока мы сами не поняли, что тонем. Должен же кто-то всё это описать, чтобы владельцы ответили за преступление против этих людей? Ведь обязательно они попытаются открутиться и всё переврать! Правда? Вы же знаете это! Я думаю, что мои записи пригодятся в суде! А я обязательно подам в суд на них и отсужу компенсацию для себя и для родителей Лилли!

Виктор выставил руку ладонью кверху.

— Что, сэр? — не понял Эдгардо.

— Дневник, — сказал Виктор, посмотрев Эдгардо в глаза.

— Зачем? — растерялся Эдгардо.

— Карандашом пишешь? — спросил Виктор.

— Да сэр, — ответил, не поняв вопроса, юноша, — у меня не хватило денег на чернила и хорошее перо. А карандаш даже лучше. Он не боится времени.

— Отдам при встрече, — сказал спокойно Виктор, — и если ты не хочешь, чтобы эти записи оценили археологи лет через сто, а не судьи через неделю, то сейчас ты забираешь мисс и ведёшь её к шлюпкам. Иначе твоей правды о том, что произошло, никто может и не узнать. Ты согласен?

— Да, сэр. Я верю вам на слово, сэр, — сунул ему Эдгардо свой дневник, потом взял Лилли под руку и вывел её на палубу.

Виктор спрятал дневник в карман шинели и глянул на матроса. Тот продолжал стоять у выхода, прислонившись к стене и скрестив на груди руки.

— А ты чего стоишь? Жизнь не дорога? — спросил Виктор у матроса.

— Жду вашего приказа оставить вахту, сэр! — ответил матрос, искоса глянув на Виктора.

— Только что ты говорил, что тебе может приказать только капитан Смит, — встал рядом с ним Виктор.

— Я вижу, что Вы действительно от него, — ответил спокойно матрос.

— И как ты понял?

— А вы не спешите спасаться вместе со всеми. Наверняка сейчас пойдёте туда, — указал матрос в сторону кают.

— Иди, ты нужен на палубе, — сказал ему Виктор, а сам направился вниз, в каюты.

…Время шло. Наступила такая тишина, что Гарольд слышал даже своё сердце. Каждый звук, доносящийся из коридора, заставлял его вздрогнуть и сжаться от испуга. Свет стал тусклым, почти серым, и Гарольду стало совсем страшно…

— Папин чемоданчик! — вспомнил он и полез на полку Чарли.

Мальчик взял чемодан и спустился вниз. Дверь открылась… В каюту влетел Эннис Уотсон.

— Гарри? Быстрее пошли, что ты тут делаешь? — заговорил, почти закричал он, тяжело дыша, — давай я тебя вытащу отсюда…

— Эннис? Я никуда с тобой не пойду, — ответил мальчик, — спрятав чемодан за спину.

— Что это у тебя? — схватил его Эннис за плечо и начал вырывать из рук чемоданчик, — давай я его понесу!

— Отдай! Это папино! Он сказал никому не давать! — закричал Гарольд и схватился обеими руками за ручку чемодана.

— Ты не дури! Скоро эта посудина нырнёт глубоко-глубоко. И все, кто тут, отправятся кормить рыб. Так что пошли, — потянул он Гарольда за собой, поняв, что чемоданчик Гарольд добром не отдаст.

— Пусти меня! — закричал Гарольд, вырываясь, — я никуда с тобой не пойду!

Эннис выволок его в коридор и потащил не к выходу, а совсем в другую сторону. Гарольд изо всех сил упирался, но ноги только скользили по сильно наклонившемуся полу. Из кают доносился грохот падающей мебели. Гарольд не знал что делать. Он сильно растерялся и понимал, что идти с Эннисом нельзя…

— Отпусти его! — раздался крик позади и Эннис остановился. Он схватил Гарольда за воротник и сильно дёрнул. В глазах помутнело, но мальчик устоял на ногах. Эннис развернулся на крик и выставил Гарольда перед собой, немного приподняв над полом.

Гарольду стало трудно дышать. Он набрал в грудь воздуха и изо всех сил дёрнулся, сорвав пуговицу с воротника рубашки. Ноги встали на пол. Но Эннис снова приподнял его так, что мальчик беспомощно повис в его руке.

Прямо перед своим носом Эннис увидел револьвер.

— Отпусти мальчика, — приказал Виктор.

— Опусти револьвер, — ещё выше поднял за воротник Гарольда Эннис, — иначе сейчас он просто умрёт.

Мальчик сжался и почувствовал, что коленки задрожали, а руки сами собой сейчас отпустят папин чемодан.

— Тогда ты сам отправишься на корм рыбам, Эннис, — ответил Виктор.

Уотсон отпустил Гарольда и отшвырнул от себя. Гарольд упал на пол, вскочил и спрятался за Виктором, не выпуская чемоданчик.

Он схватился за своего спасителя, прерывисто дыша, и теперь выглядывал из-за спины Виктора, глядя на Энниса.

— Чего ты хочешь, Уотсон, — спросил Виктор, не отводя револьвера.

— То же что и все, — ответил с ухмылкой Эннис, — спастись! Только не в шлюпках, а уйти с тобой! Ведь ты же имеешь отсюда выход? Мгновение — и ты там, где сухо и тепло. Правда?

— Я не знаю, о чём ты говоришь, Уотсон, — спокойно сказал ему Виктор.

— Ой, да ладно, сэр! Или кто ты? Ты ведь спокоен, и это трудно не заметить! И я знаю почему! Я видел твой аппарат, у тебя в саквояже! И я понял, что ты не просто пассажир! — крикнул Эннис.

— Ну и кто же я? — усмехнулся Виктор.

— Я догадываюсь, кто ты, — рассмеялся Эннис в ответ, — пару минут назад я думал, что ты просто кто-то, кто завершил работу мистера Гудвина! Только вот я не мог понять, кто именно! Было очевидно, что тебе в руки попали его записи, которые вон в том чемодане, — указал взглядом на чемоданчик Эннис, — и только что я понял, как именно они попали тебе в руки! Не правда ли, малыш Гарри? — посмотрел он на Гарольда, — уж ты точно продолжишь работу своего папы, если выберешься отсюда. А с таким покровителем ты точно выберешься!

— Уходи! — закричал Эннису Гарольд, ещё сильнее прижавшись к Виктору.

— Ты знал, — продолжал Эннис, не обращая внимания на крик Гарольда, — что все погибнут, и пришёл за ними? Решил их спасти? Или не так? Ты ведь не зря пришёл из будущего! Ты же знал, что произойдёт? И, судя по всему, раз ты до сих пор не забрал с собой мальчишку, то ты не можешь его забрать по какой-то причине? А причина понятна даже мне! Если ты его заберёшь, и он не останется в этом времени, то… — он помолчал, — не будет никакого аппарата! А ведь через полчаса, дело будет даже хуже, чем я думаю, правда?

— Что же, — ответил Виктор глядя Эннису в глаза, — ты хотел убить мальчика ради этого чемодана? А ты не подумал, что тогда тоже не было бы никакого аппарата для перемещения во времени?

— Убить его? Один он и так был бы обречён! А вылезти отсюда я бы вылез, — рассмеялся Эннис, — и сделал бы то, что сделал он! — указал Эннис взглядом на Гарольда.

— А если там плюшевый мишка!? — спросил с ухмылкой Виктор.

— Плюшевый мишка!? — громко рассмеялся Эннис, — ты хочешь сказать, что отец сунул сыновьям чемодан с плюшевым мишкой? Или с детской книжкой? И сказал никому не отдавать его? Да ты сам-то веришь в то, что говоришь? Ты так и не научился врать! Ты видишь, как он его защищает? Он готов был умереть из-за этого чемодана!

— Ладно, — спокойно остановил его Виктор, — у нас мало времени! Если ты включал экран, значит в базе данных ты уже есть.

Он достал смартфон и показал его Уотсону.

— Когда я его включу, чтобы вернуться в своё время, ты переместишься вместе со мной. Я тебе обещаю. Но сам решай свою судьбу. И молись, чтобы я это сделал как можно быстрее. Уходи… — он спрятал смартфон в шинель.

— Уходи! — крикнул Виктор и вскинул револьвер. Уотсон отступил шаг назад, развернулся, отбежал и снова повернулся к Виктору.

— Ты это… — проговорил Уотсон, посмотрев на Гарольда, — там твой друг с мамашей… застряли на выходе к шлюпкам. Может успеешь?

— Как они могли застрять?! — вскричал Виктор.

— О, да Вы и это знаете, сэр? Не должны были? А я немного задержал их… это было несложно, — ответил Эннис и побрёл по коридору.

Виктор не ответил ему ничего. Он спрятал револьвер, схватил Гарольда на руки, почти взвалил его к себе на плечо, и направился в сторону выхода на шлюпочную палубу.

Не доходя до выхода на палубу, Виктор опустил Гарольда на пол.

— Сэр, — проговорил сквозь слёзы мальчик, — что это было? Что он такое говорил? Как это, умерли? Они не могут умереть! А как же я? И ещё, он… он такой бред нёс, что мне кажется, что он сильно болен!

Гарольд заплакал.

— Ты главное останься жить любой ценой, понял? — вытер ему слёзы Виктор.

— Да, — кивнул Гарольд, — спасибо Вам большое за всё, что Вы сделали для меня.

— Гарри! Гарри! — подбежал Фрэнки, вырвавшись у мамы.

— Привет, Фрэнки, — повернулся к нему Гарольд, вытирая рукавом слёзы, — а ты не видел Уильяма?

— Он ушёл с тем электриком, который заглядывал к нам, когда мы читали «Дети Капитана Гранта»! — доложил Фрэнки.

— Чёрт! — тихо выругался Виктор и, присев, развернул к себе Гарольда.

— Слушай, — сказал он тихо, — я не знаю, увидимся ли мы ещё, но… пожалуйста, выживи. Любой ценой! Забудь обо всём и спасай себя! Тебе всё ясно?

— А мама… Джесси и Сид… — проговорил Гарольд, глянув на Виктора.

— Сейчас ты важнее всех, — ответил ему Виктор, — а мама, и Джесси, и Сид, и Уилл с Чарли это уже мои заботы. Ты мне доверяешь?

— Угу, — кивнул Гарольд в ответ.

— Вот и хорошо, — обнял Гарольда Виктор, — что бы ни произошло, пожалуйста, не бросай Фрэнки и не отходи от его мамы. Не отходи от мамы Фрэнки, пока за тобой не придёт мама. Или папа. Или я. Договорились?

— Да, сэр, — согласился Гарольд. Виктор взял из рук мальчика чемодан, встал и посмотрел на миссис Браун.

— Здравствуйте, миссис Голдсмит.

— Браун, — поправила его мама Фрэнки.

— Да, конечно, — ответил Виктор и подтолкнул мальчиков к ней, — миссис Браун, позаботьтесь о Гарольде, прошу Вас.

Мама Фрэнки прижала к себе обоих мальчиков.

— Я не брошу его, можете не сомневаться.

— Возьмите это, — протянул он ей чемоданчик Фредерика, — отдадите Гарольду в Нью-Йорке.

— Конечно, — ответила она и взяла чемодан.

Виктор улыбнулся ей, молча прошёл сквозь толпу и так же молча, ничего не объясняя, взял стюарда за горло и прижал его к решётке.

— Что ты себе позволяешь, — пробормотал стюард, — убери руки! Руки убери!

— Значит так, потенциальный ужин осьминога, — Виктор достал револьвер и, глянув прямо в глаза стюарда, приставил ствол его к подбородку, — или ты сейчас откроешь эту решётку, или я размажу по ней твои мозги и всё равно открою эту чёртову перегородку. Тебе выбирать. Это будет больнее, чем утонуть, правда. Не веришь?

— Верю… — пролепетал стюард и достал ключи.

— Дай сюда, — вырвал их Виктор и, оттолкнув от себя стюарда, повернулся к людям.

— Слушайте все! — крикнул Виктор.

Люди затихли и смотрели на Виктора.

— Женщины и дети вперёд, — сказал громко он, — мужчины отойдите назад. Как только выйдут женщины с детьми — следом идут мужчины. Если не успеете сесть в шлюпки на палубе, это можно будет сделать из окон променада Второго класса. Быстрее!

Он открыл решётку и отступил в сторону, выпуская людей.

— А Вы, сэр? — подбежали к нему Гарольд и Фрэнки.

— Бегите, — ответил им Виктор, — за меня не беспокойтесь.

— Мы ещё увидимся? — спросил его Гарольд.

— Конечно.

— А мы не погибнем?

— Я ещё угощу тебя мороженым, — усмехнулся Виктор, и повернув Гарольда и Фрэнки в сторону выхода, легонько подтолкнул мальчиков вперёд…

Через несколько минут Виктор остался один. Он спрятал связку ключей в карман и направился вниз, к каютам, что были ближе к носу «Титаника»…

Там прибывала вода. Виктор услышал детский плач. В конце коридора, возле одной из кают, прямо в воде сидел Уильям.

Виктор поднял его из воды. Мальчик равнодушно посмотрел на него.

— Это конец? — прошептал он, — мы теперь все погибнем, сэр?

— Ты что тут делаешь? — спросил его Виктор.

— Я пошёл искать папу… и не смог его найти… — виновато ответил Уильям сквозь слёзы, — я бросил Гарри… бросил его, своего младшего брата… я негодяй, сэр…

— Гарри уже садится в шлюпку, — успокоил его Виктор, — чего ты тут сидишь?

— Я никуда не пойду, сэр. Боюсь, что я сломал ногу.

Виктор посмотрел на ноги Уильяма.

— Как это получилось?

— Я бежал. Потом поскользнулся и упал. Потом встал и не смог идти, — ответил плача Уильям.

— Ну-ка, давай, иди сюда, — взял Виктор на руки Уильяма, занёс в ближайшую каюту и усадил на полку.

Он бегло прощупал его ногу. Нога была целая.

— Брось, братишка! — успокоил Уильяма Виктор, — перелома нет, а вот ударился ты, похоже, сильно.

Он взвалил мальчика на плечо и понёс с собой.

Пройдя в другой конец коридора, они услышали крик и глухие стуки в двери одной из кают.

— Откройте! Эй! Есть тут кто!?

— Чарли! Это Чарли! — закричал Уильям, — пожалуйста, сэр, не бросайте моего брата!

Виктор остановился возле той каюты, усадил Уильяма на пол и ударил кулаком в двери.

— Ты тут!? — спросил, крикнув, Виктор.

— Да! Здесь совсем темно! — ответил ему Чарли.

— Отойди от дверей в сторону! Я буду стрелять! — снова прокричал Виктор.

— Хорошо! Я отошёл! — послышалось из-за двери.

Виктор достал револьвер и, выстрелив в замок, выбил ногой двери. Навстречу ему вышел Чарли.

— А ты что тут делаешь? — посмотрел Чарли на Уильяма, — как ты мог бросить Гарри?

— Я пошёл узнать что случилось… — начал оправдываться Уильям и на минуту замолчал.

— Он же там совсем один! — закричал Чарли на брата.

— Прекратите ругаться! — остановил их Виктор.

— Простите, сэр, — посмотрел на Виктора Чарли, — я от волнения забыл Вас поблагодарить за своё спасение.

— Позже поблагодаришь, — ответил ему Виктор, — Гарольда я отправил к шлюпкам, вместе с Голдсмитами. А Уильям… — он глянул на сидящего в воде мальчика, и подумав, сунул в руку Чарли связку с ключей, — в общем, держи ключи от палуб. Выпусти людей. Это будет самое большее, что ты сможешь сейчас сделать.

— Спасибо, сэр, я ваш должник, — сказал Чарли, — а что с Уиллом?

— Он не сможет сам идти, — взвалил Уильяма на плечо Виктор, — у тебя меньше чем полчаса, Чарльз.

— Да, сэр, я понял, — ответил Чарли и побежал к выходу.

— Сэр, — обернулся Чарли, — а это правда, что вы настоящий отец Гарри?

— Кто тебе сказал? — рассмеялся Виктор, посмотрев на Чарли.

— Лилли, — ответил Чарли, слегка, улыбнувшись.

— У вас с Гарольдом улыбка, как и у вашего папы, — спокойно сказал Виктор, — а вот как ты оказался в этой каюте, ты не объяснишь?

— Я встретил Энниса Уотсона, когда пошёл посмотреть, что случилось. Он стоял у нас в коридоре и убеждал маму Фрэнка пойти не через камбуз, а к выходу на палубу. Ну, и мне он сказал, что мы тонем. Я не знаю, где едут девочки. И тогда он вызвался мне показать. И запер тут, — ответил Чарли.

— Он что-то спрашивал у тебя?

— Не давал ли мне что-то папа, — ответил Чарли, — но я же не дурак! Я ему сказал, что он ничего мне не давал!

— Правильно, молодец, брат, — улыбнулся ему в ответ Виктор, — это что-то у Гарольда. А ты беги к выходам на шлюпочные палубы и открой людям перегородки. Две я уже открыл. Тебе осталось немного. Но ты справишься, правда?

— Конечно, сэр! — кивнул Чарли.

— Беги, брат, — сказал в ответ Виктор и указал Чарли взглядом в сторону выхода из коридора, — увидимся когда нибудь.

Чарли кивнул и побежал в сторону кормы. Он пару раз оглянулся на Виктора…

Виктор медленно, по колено в воде направился туда, где ехали Джесси, Сид и Августа…

Он быстро нашёл каюту Августы и девочек. В каюте на нижней полке сидела Августа. На коленях она держала Сиднея, убаюкивая его. Джесси обнимала маму и тихонько, почти неслышно что-то ей говорила, так же неслышно плача. Девочка посмотрела на вошедшего Виктора.

Виктор подошёл и усадил Уильяма рядом с Августой.

— Мама… — заплакал мальчик, прижавшись к матери.

Августа, благодарно и равнодушно кивнула Виктору.

— Почему вы ещё тут? — спросил Виктор.

Августа только вздохнула, спрятав слёзы.

— Я не знаю, — проговорила она, — я не могу найти Фредерика. Он так и не пришёл.

— Мне кажется, вам лучше выйти на палубу, — предложил ей Виктор, — я донесу Уильяма.

Августа покачала головой.

— Вы же лучше меня знаете, что мы обречены. Там будет страшнее умирать. И дольше. Вода ведь холодная? А они дети…

— Но там… — Виктор замолчал и опустил глаза.

— Там я их могу потерять, — ответила ему Августа, глядя в сторону, чтобы не показывать слёзы, — а тут они рядом со мной. Лилли и Чарли о себе смогут позаботиться, и может быть даже спасутся. С Лилли её парень, а Чарли… Он всегда был сильным. И не сдастся просто так, вы же его знаете.

Она немного помолчала.

— Какой смысл спасаться, если я не могу спасти своих детей?

— Не говорите так, — возразил ей Виктор, — у вас ещё Гарольд. И Фредерик не может не искать вас…

— Если бы он был жив, он бы был сейчас с нами, — спокойно ответила Августа, — я его хорошо знаю. И мои дети всегда идут ко мне, когда у них случается беда и им грозит опасность. Уильям хоть с вашей помощью пришёл. И если тут нет Гарольда, значит с ним всё хорошо. Я это чувствую.

— Идёмте, я помогу вам выбраться, — снова предложил Виктор, присев напротив Августы.

— Только глупец не понимает, чем всё это закончится, — спокойно ответила ему Августа.

— Да, я отправил Гарольда к шлюпкам, — сказал Виктор, — он должен сесть в одну из них. Он обещал, что это сделает и выживет любой ценой.

— Я уверена, что он это сделает, и что с ним всё будет хорошо, — не смотрела на Виктора Августа, — он всегда был послушный, даже больше чем Джесси.

Она помолчала и закрыла глаза, и еле сдерживая слёзы, заплакала.

— Я это знаю, потому что Гарольд сейчас тут…

— Что? — не понял Виктор.

— Потому что ты тут, живой, взрослый… — проговорила Августа, — вернулся за нами…

Она посмотрела на Виктора.

— Разве мать не узнает своего… своего сына???

…У выхода на палубу было не протолкнуться. Джон оценил ситуацию рассмотрев толпу у входа и решил сложить вещи немного дальше, прямо в коридоре.

Ругаясь с пассажирами, он поставил два чемодана у стенки, свалил на них, с плеч, огромный узел и крикнул жене.

— Будьте здесь, Анна! Я вернусь за другими вещами! — и направился обратно в каюту.

Анна усадила Констанцу и Дороти на узел, а сама пошла к выходу. Но сквозь толпу было просто не пробиться. Немного постояв, она вернулась к дочерям и переглянулась со Стеллой.

— Наверное тут не пройти, — вздохнула Анна, — может попробуем предложить отцу другой выход?

— Я не знаю, — покрутила головой Стелла, — я сейчас просто надеюсь, что Фредди найдёт Энтони и мы все будем вместе.

— Ага, вот и я! — внезапно появился Джон тащивший огромный мешок. За ним шёл Джордж, неся на плече огромный ящик и рюкзак за спиной.

Джордж поставил ящик, скинул с плеч рюкзак и выругался.

— Не смей ругаться при девочках! — осадил его отец.

— А что тут делать остаётся, папа? — усмехнулся Джордж, — мне кажется, что мы не тем занимаемся.

— Это наши вещи! — словно подчеркнул Джон и посмотрел на семью.

— Фрэд и Энтони не возвращались? — спросил он у Анны.

— Пока ещё не было, — кивнула жена.

— Ладно, — успокоил её Джон, — в случае чего, Фрэд знает куда надо идти. Побудьте тут, а я сейчас вернусь.

— Куда ты? — спросила Стелла.

— Поговорить со стюардом, узнать когда нас выпустят, — обернулся Джон и начал протискиваться сквозь людей.

Люди толкались, шумели и ругались и Джон с трудом прошёл к закрытому выходу возле которого, перегораживая проход, стараясь сохранять невозмутимость на лице, стоял худой стюард.

Стюард пренебрежительно посмотрел на Джона.

— Сэр, когда мы сможем пройти? — спросил Джон.

Стюард вздохнул.

— Я жду команды вас выпустить. Сохраняйте спокойствие и не создавайте паники.

— Что произошло, сэр? — поинтересовался Джон.

— Ничего страшного не произошло, — ответил стюард отвернув лицо.

— Ничего страшного! — вырос рядом Джордж и набросился на стюарда, — ты хочешь сказать, что мы тонем, да? А ну открывай эту чёртову решётку!

Толпа зашумела, но стюард не двинулся с места.

— Да как ты можешь! — оттянул сына Джон, — а ну пошли!

Он выволок Джорджа обратно к вещам.

— Ты что творишь, Джорджи? — тихо пожурил сына Джон, — ты хочешь, чтобы тебя забрала полиция и посадила до конца рейса в кутузку?

— Какого рейса, папа? — рассмеялся Джон, — мне кажется, или ты один тут не понял, что мы идём ко дну?

— Стюард лучше знает! — пригрозил кулаком сыну Джон, — и даже если это так, он тут служит и знает что делает. А такие как ты, только и делают, что создают бунты и волнения. Надо сохранять спокойствие и держаться всем вместе.

— Вот именно, всем вместе! — крикнул в ответ Джордж.

— Где Энтони и Фредди? Куда они делись? — раздался голос Констанцы.

Джон посмотрел на дочку.

— Всё будет в порядке, дорогая, они скоро придут.

— Придут, — выругался Джордж, — они хоть знают куда им идти?

— Ну, — подумал Джон, — когда мы садились на корабль, мне кажется, я говорил, что если мы потеряемся, то встречаться будем на носу корабля?

— Лучше ты ничего не мог придумать, — ответил Джордж и направился к выходу на нос.

— Эй, ты куда? — окликнул его отец.

— Пойду покурю, — ответил Джордж, — а заодно посмотрю что там происходит.

— Но на палубе нельзя курить! — попытался остановить его отец, но Джордж только равнодушно отмахнулся.

— Знаешь, — глянул Джон на жену, — пожалуй наш сын прав. Надо идти на нос. Мальчики наверняка там появятся.

— А если откроют выход и начнут выпускать? — спросила Анна, одевая на себя рюкзак, который тащил Джордж.

— Если откроют, то откроют все выходы, а не один, — вздохнул Джон, — идите за Джорджем, а я сам тут управлюсь с этими вещами.

Джон выволакивал пожитки на палубу к носу судна, то и дело приободряя перепуганных дочерей и жену, тут же стороживших мешки с тюками.

— Чего встал? — прикрикнул он на Джорджа, курившего папиросу за папиросой у самого борта, — иди помоги! Там ещё два чемодана!

— Да кому это надо, отец? — равнодушно ответил Джордж.

— Что значит, кому это надо? — подошёл к нему Джон, — это всё что у нас осталось, понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул Джордж, — но за чемоданами не пойду.

— Это ещё почему? — не понял Джон.

— Вон, — кивнул Джордж в сторону шлюпок, — в них садят без чемоданов. И с этой стороны я насчитал уже десять. Держу пари, что с другого борта такая же картина.

— Что ты хочешь этим сказать? — ответил ему Джон.

— Я насчитал на «Титанике» всего шестнадцать шлюпок. И говорили, что тут вроде ещё четыре разборных. Вместо того, чтобы таскать это барахло, ты лучше бы набил морду этому доходяге стюарду и отправил маму с девчонками на шлюпочную палубу, — сплюнул Джордж.

Джон присел на тюк и схватился за голову.

— Какой же я был дурак, — заплакал он.

— Энтони и Фрэд так и не появились, — подсел к нему Джордж, — надеюсь им удалось прорваться туда? — кивнул он наверх.

— Я погубил вас всех, — посмотрел на сына Джон и глянул на жену и дочерей, — прости меня, дорогая… простите, девочки.

— Папочка, — бросились девочки к отцу, — что теперь будет… — заплакала Констанца.

— Ничего, — погладил её по голове Джон, — просто… давайте все вместе помолимся и помните, что вокруг ничего этого нет.

— Ничего? — вытерла рукавом слёзы Констанца.

— Ничего, доченька, ничего, — ответил Джон, — прости меня, дорогая.

— Я тебя люблю, папочка! — бросилась к нему на шею Констанца.

Джон заплакал…

— Прекрати! — пожурила мужа Анна и обняла его, — ты боролся до последнего. Боролся. Сколько было сил…

— Никогда не думал, что буду просить тебя об этом, — посмотрел на жену Джон, — прошу. Прочитай молитву, Анна…

— Отче наш… — начала Анна, — иже еси на небесех…

— Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет Воля Твоя, яко на Небеси и на Земли… — подхватили молитву дети…

Вода, водопадом хлынула сверху, через борт, потоком вырвалась из трюма, со страшной силой смывая всё и всех на своём пути. Воздух разорвал ужасный грохот, гул и крики отчаяния…

Энтони толкался то у одного выхода на палубу, то бегом возвращался ко второму, в надежде увидеть знакомые лица, но никого не находил. Всюду толпились совершенно незнакомые ему люди, которым не было никакого дела до Энтони. Никто не отвечал на вопросы мальчика и Энтони стало даже горько и обидно.

Потом «Титаник» резко накренился. Энтони едва удержался на ногах, схватившись за кого-то, но тут же резко отскочил и был схвачен за ворот Фрэдом.

— Вот ты где? — выругал Энтони Фрэд, — отец тебя приказал найти и привести к нему. Ты будешь наказан за своё поведение!

— Это ещё почему? — вскрикнул Энтони, — или я что-то неправильно говорил?

— Правильно, — отпустил брата Фредди, — но всё равно пошли. Нам нужно держаться вместе.

Энтони присел прямо на ступеньку лестницы.

— Никуда я не пойду!

— Это ещё что? — развёл руками Фредди.

— Я не пойду без Джесси, — заплакал Энтони, — и я не могу найти её.

— Чертёнок, — присел рядом Фредди.

— Чего тебе? — глянул на него обижено Энтони.

— А каюте искать не пробовал? — тихо спросил Фредди.

— В какой? — кивнул сквозь слёзы Энтони.

— У неё, в каюте, — улыбнулся Фредди.

Энтони опустил глаза.

— Я не подумал… — вздохнул он.

— Забирай свою Джесси и бегом на нос, — положил руку Фредди брату на плечо, — помнишь, что говорил отец?

— Если потеряемся, то встречаемся на носу корабля, — проворчал Энтони.

— Так что, давай быстрее, — потормошил брата Фредди.

— Нос уже под водой, — посмотрел на него Энтони, — он утонул. Ты разве не чувствуешь, что мы ползём прямо и вниз?

Фредди изменился в лице, опустил голову на колени и покачал головой.

— Фрэд, — толкнул легонько его Энтони, — что мы теперь будем делать, Фрэд?

— Спасай свою девочку, братишка, — глянул на него Фредди, — у вас больше шансов попасть в шлюпку. Не веришь?

Энтони кивнул глядя на брата.

— Поспеши. Может успеешь, — вздохнул Фредди.

Нос «Титаника» уже полностью ушёл под воду, когда Виктор вышел на палубу. Повсюду стоял крик. Оставшиеся на борту пытались бороться с надвигающейся смертью. Каждый по-своему. Одни искали спасения во всём что могло, как они думали, удержать их на воде. Другие молились. Прощались. Говорили последние слова друг другу. С палубы уже можно было разглядеть людей в воде. Но там, за бортом, стоял тот же крик отчаяния. Ледяная вода оказалась страшнее тонущего гиганта и убивала быстрее, но гораздо мучительнее… То, что должно было спасти, оказалось истинным убийцей обречённых на смерть.

Возле самой кромки борта стоял Жадовский и курил трубку.

— Господин капитан? — подошёл к нему Виктор, — а почему ты тут, Миша?

Жадовский обернулся и приветливо махнув рукой, выдохнул дым.

— Не смог я, Витя, — ответил он, — как офицеру этого парохода мне предложили место в шлюпке. Но тут подбегает какая-то мадам с двумя детками, не из этих шикарных голубушек, а простая баба. Понимаешь? Ну и встала перед глазами моя Анастасия Ильинична. Что я мог сделать? Остановил я матросиков, да усадил её на своё место. А сам вот стою, вспоминаю как мы тогда с тобой, под Мукденом… Помнишь?[38]

— Помню, Миша, помню, — встал рядом, схватившись за кромку борта, Виктор, — так может со мной?

— Куда? — равнодушно ответил Жадовский.

— Да послужим мы ещё Матушке-России, Миша! Ну? — дружески потормошил его Виктор.

— Тут сейчас мой батальон, — посмотрел на него Жадовский, — и коли велел Бог тут сгинуть, то так тому и быть. Видать тут и есть мой конец. Помру как драгун, спокойно глянув смертушке в глаза.

— Что я могу сделать? — грустно спросил его Виктор.

— Ты, когда окажешься в Нижнем Новгороде, — затянулся Жадовский трубкой и посмотрел в небо, — кланяйся Анастасии Ильиничне да скажи, что последние мои мысли были про то, как мы от её папки с мамкой по реке на лодке убегали, на первом нашем свидании. А моим мальчишкам скажи, что их отец жил как русский офицер, и умер как русский офицер, не посрамив их… Без страха!

— Сделаю, Миша, — ответил Виктор и обнял на прощание друга.

— Ну, полно тебе, Витенька, — рассмеялся, заплакав, Жадовский, — поспеши, тебе ещё в Нижний Новгород добираться!

Глава 11

Чарли выбежал на палубу, когда нос «Титаника» уже исчез под водой. Кто-то его толкнул, он скатился вниз, но чьи-то руки подхватили его и удержали, не дав сорваться.

— Аккуратнее! — услышал Чарли и посмотрел на человека, схватившего его.

— Простите, сэр, — ответил он офицеру Лайтоллеру.

Офицер Лайтоллер облокотился на стенку и помог Чарли подняться.

— Внимательнее, молодой человек, — сказал он, перекрикивая людей, — если собрались умирать, то давайте это сделаем как мужчины, без истерики.

— Согласен, сэр, — ответил Чарли и встал рядом с Лайтоллером, тоже облокотившись на стенку.

— Ну? — спросил Лайтоллер, глянув на него, — у нас есть ещё одна шлюпка. Но её надо опрокинуть на палубу и правильно спустить на воду.

— Ещё одна? — обрадовался Чарли, — так почему мы стоим, сэр?

— Она над нами, — указал Лайтоллер вверх.

Чарли посмотрел наверх. Прямо над ними на шлюп-балке он увидел шлюпку.

— Что мне нужно сделать, сэр? — спросил мальчик.

— Я тебя подсажу, — сказал Лайтоллер и сунул мальчику кортик, — перережешь канаты и столкнёшь её на меня. Ну и сам там не задерживайся, сразу прыгай вниз.

— А мы не можем просто подняться к ней?

— Для этого надо пройти половину «Титаника», — ответил Лайтоллер, — а времени у нас несколько минут.

— Я понял, сэр, — крикнул Чарли, — я готов!

Лайтоллер ловко подсадил Чарли. Мальчик уцепился за канаты, удерживавшие шлюпку, и вылез наверх.

Канаты он перерезал сразу. Чарли спрятал кортик в карман пиджака и, набравшись сил, начал толкать шлюпку.

— Давай! — крикнул ему Лайтоллер.

Чарли собрался силами и сдвинул тяжёлую шлюпку с места, сбросив её вниз. Падая, шлюпка перевернулась и легла вверх дном. Чарли сорвался вслед за ней.

Его снова поймал Лайтоллер.

— Не падай больше, — крикнул Лайтоллер, — целый?

— Целый! — кивнул Чарли.

— Давай скорее перевернём эту дуру! — прокричал Лайтоллер.

Возле шлюпки без всякой команды уже собрались люди. ‘Они пытались её поднять и перевернуть.

— Навались! — скомандовал Лайтоллер, схватил весло и поддел им кромку борта шлюпки.

Шлюпка поддалась. Она не была тяжёлая, но пол на палубе стал скользким. Вода прибывала. Палуба резко задрожала и люди упали. Шлюпка снова легла вверх дном, но уже в воде. Все старания оказались напрасными.

— Давай, давай, парень! — вскочил Лайтоллер и помог Чарли подняться из воды.

— Да сэр, она стала тяжёлая… — навалился на шлюпку мальчик и, скользя ногами в воде, вновь схватился за кромку борта, стараясь выдернуть шлюпку.

— Навались! — скомандовал Лайтоллер и люди снова поставили шлюпку на бок.

— Ещё немного!

Чарли тоже что-то закричал и из последних сил толкнул шлюпку…

Нос медленно тонул. Как ни старались люди удержать шлюпку, она сползла вслед за носом, вырвавшись из их рук. И снова легла вверх дном, уплывая.

— Все на днище! Держись! — услышал Чарли голос Лайтоллера и, пробиваясь сквозь борющихся за жизнь и друг с другом людей, бросился в ледяную воду, стараясь схватиться за своё единственное спасение.

В этот момент «Титаник» задрожал и корма поднялась так высоко, как могла. Все, кто был на палубах, полетели вниз, сбивая с ног тех, кто ещё мог устоять. Родители, поняв, что наступили последние минуты, от отчаяния и в надежде спасти бросали за борт детей, а сами, не успевая прыгнуть за ними, уносились вниз, хватаясь за всё, за что можно было держаться… За борт прыгали и те, кто удерживался на самой корме. Но это было последнее, что они успели сделать в своей жизни…

С грохотом рухнула труба. Раздался жуткий вой… Тут же в котельной прогремел взрыв. Взорвались котлы. Повсюду погас свет. «Титаник» разорвало на две половины. Всё вокруг закричало, завопило и взвыло.

Корма вздыбилась и рухнула обратно на воду, а нос пошёл на дно, отделившись от неё.

Обвалившаяся труба подняла волну. Эта волна отнесла Чарли в сторону и накрыла с головой.

Сколько прошло времени, Чарли не знал. Он старался выплыть наверх, но натыкался на живых, на мёртвых, на вещи пассажиров, а кто-то хватался за него самого.

Когда мальчик вынырнул, он увидел, что корма возвышается над водой словно огромная гора, медленно опускаясь вниз, под крики замерзающих в воде людей.

Крик стоял не страшный, а ужасный… Мальчику стало жутко, и это чувство заглушило даже боль по всему телу от впившейся в Чарли ледяной воды.

Чарли осмотрелся и увидел неподалёку ту самую шлюпку. Она казалась единственным островком спасения в этом ледяном аду. Шлюпка так и плыла вверх дном. Люди пытались взобраться на неё, срываясь обратно в воду.

Чарли, превозмогая боль и холод, поплыл к ней.

Он снял ботинки. Они стали тяжёлыми и только тянули вниз. Чарли не сдавался. Он боролся, но судорога внезапно свела ногу.

Чарли вскрикнул, ухватился за кого-то, простонал, и тут ужасом увидел, что держится за человека в спасательном жилете. Лицо человека было искажено болью и ужасом. И этот человек был мёртв.

«В воде я покойник…», — понял Чарли и вскрикнул, испугавшись. В этот момент возле него вынырнул офицер Лайтоллер.

Крики и стоны вокруг становились тише. Чарли понял, почему люди замолкают и больше не зовут на помощь. Он посмотрел на Лайтоллера.

— Помогите, — первый раз испугавшись проговорил мальчик.

— Опять ты? — ответил ему Лайтоллер, и схватив Чарли, потащил его к перевёрнутой шлюпке.

На шлюпке уже сидели несколько человек. Они приняли Чарли и помогли выбраться самому Лайтоллеру.

Очень долго сидели молча. Вокруг всё стихло. Встала гробовая тишина. Подплывали и другие. В основном те, кто уже умер. Живые хватались за шлюпку и умоляли вытащить их. Но держались они очень недолго. Скоро они исчезали, уходя на дно…

— Тепло, — прошептал Чарли, — мне уже тепло… и спать хочется…

Он уже ничего не чувствовал, только понимал что замерзает…

— Только не спи, парень, — аккуратно удерживал его, боясь пошевелиться, Лайтоллер, — тебя хоть как зовут, герой?

— Чарли… — ответил мальчик.

— Прям как и меня. Ты ведь спас всех этих людей, Чарли… — сказал Лайтоллер.

— Я должен был… — проговорил Чарли и замолчал.

— Держись, держись моряк, — Лайтоллер услышал, что мальчик не дышит.

Чарли не ответил ничего. Его открытые глаза смотрели в никуда.

— Он умер, офицер Лайтоллер, — сказал кто-то, — я думаю, парень был бы не против, чтобы мы отпустили его и подняли из воды того, кто ещё жив.

— Да, конечно, — закрыл Чарльзу глаза Лайтоллер и опустил мальчика в воду, — он заслужил того, чтобы его погребли в море, как настоящего матроса…

ЗА ПОЛЧАСА ДО ЭТОГО…

— Только женщины и дети! Женщины и дети! — кричал Мёрдок, остановив спуск шлюпки с палубы, у окна променада. Но его мало кто слушал.

Шлюпка висела, качалась, и матросы наверху удерживали её из последних сил. Время шло на секунды.

Крики людей глушили слова Мёрдока. Он достал револьвер и выстрелил в окно. Люди замолчали.

— Мужчины назад! Подходят только женщины и дети! — снова крикнул Мёрдок, — здесь есть ещё женщины?!

Женщин не оказалось.

— Дети?! — прокричал Мёрдок.

— Женщины с детьми! — закричали ему в ответ. Со стороны выхода на палубу Третьего класса выбежали десятки людей.

— Скорее! — замахал им рукой Мёрдок. Пассажиры расступились, пропуская Третий класс. Началась быстрая посадка. Стоявшие ближе к окнам бросились помогать.

Эмили Браун уже усадили в переполненную до отказа шлюпку. Фрэнки взяли на руки и подали матери. Матрос нагнулся, чтобы поднять Гарольда, но мальчик вдруг отбежал в сторону.

— Нет! Как мы могли забыть про Карла! — закричал он Фрэнки и, вырвавшись у пассажира, пытавшегося его удержать, побежал наверх, к корме, на прогулочную палубу, где был спуск к их каютам.

— Гарри! — буквально завопил Фрэнки, вырываясь из шлюпки, чтобы броситься за другом. Две женщины с трудом удерживали бьющегося в истерике мальчика.

— Подождите! Это мой ребёнок! Остановите его! — закричала Мёрдоку Эмили Браун, указывая на Гарольда. Она даже поднялась и хотела выйти назад. Но матросы уже не пустили её обратно.

— Пора опускать, — шепнул Мёрдок матросу, командуйте, иначе шлюпка сейчас треснет.

— Давай! — махнул кому-то наверху матрос, и шлюпка начала быстро спускаться к воде…

Мама Фрэнки кричала. Ещё громче и сильнее кричал и плакал сам Фрэнки, глядя наверх. Мёрдок посмотрел на них сочувственно, и только проводил взглядом мальчика, бегущего вверх, к корме, что уже вздыбилась над водой, и была готова обрушиться и разломить «Титаник» надвое…

— Это последняя, — услышал Мёрдок слова матроса рядом с ним, и его охватил ужас…

— Слушайте все! — крикнул Мёрдок людям и снова выстрелил в окно.

Услышав выстрел, люди замолчали.

— Всем собраться на корме и ждать помощи! — прокричал Мёрдок, — всем идти на корму!!! Шлюпок больше нет!!! С этой минуты — каждый сам за себя!!!

Поднялся крик и началась паника. Кто-то побежал на корму, кто-то бросился к окнам и начал прыгать в воду. Кто-то просто остался тут… Теперь никто никого не слушал и уже никто никого не слышал…[39]

В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ…

Энтони бежал по коридору уже с трудом держась на ногах, постоянно обо что-то спотыкаясь, скользя вниз и падая в воду.

— Один… два… три… нет, вот третья… четыре… — считал каюты мальчик, тяжело дыша.

Он остановился напротив одной из них, взялся за ручку и посмотрел на двери.

— Господи… сделай так, чтобы они успели… чтобы их здесь уже небыло, прошу, — проговорил Энтони и разбежавшись толкнул двери каюты…

— Вы… почему вы тут? — опешил Энтони увидев Августу, Уильяма, Джесси и Сида, — почему вы не ушли?

Августа протянула Энтони руку. Он взял её за руку, подошёл и присел рядом с Джесси, обняв её.

— Почему ты тут? — тихо спросила у Энтони Августа, — разве тебя папа с мамой не ищут?

— Позвольте мне вывести вас из этого места, — посмотрел в ответ мальчик на Августу, — я уверяю Вас, миссис Гудвин! Ещё можно выбраться…

В это время, в коридоре послышались чьи-то голоса.

— Вот видите? Люди ещё стараются спастись! Давайте и мы пойдём с ними?

В каюту заглянула перепуганная молодая женщина.

— О Боже! Что вы тут делаете? — прокричала она, — мисс! У Вас же четверо детей!

— Их на самом деле шестеро. И мы никуда не пойдём без моего мужа, и без их отца, — спокойно ответила ей Августа.

— Берта! Берта! Быстрее! — окликнули женщину голоса из коридора…

Женщина на мгновение оцепенела. И ушла…

Время тянулось…

— Вы были правы, Энтони, — вздохнула, сквозь слёзы Джесси, — мы часто и не представляем насколько короткой может оказаться жизнь… Но мороженное было очень вкусное, — улыбнулась сквозь слёзы девочка, — меня ещё никто не угощал мороженым и никто не приглашал никуда, ни разу. Спасибо Вам, — тихо сказала она и крепко сжала Энтони ладонь.

Энтони прислонил голову к её плечу. Раздался страшный, ужасный грохот переросший во взрыв. «Титаник» резко швырнуло вперёд. Августа прижала к себе детей.

— Господи… — прошептала она и закрыла глаза…

В каюту, сметая всё на своём пути, хлынула стена воды…

— Карл! Карл! — закричал Гарольд, увидев своего друга, одиноко сидевшего на своей привычной лавочке…

Карл держался за перила, чтобы не съехать вниз. Гарольд подбежал и сел рядом.

— Я обещал, что не брошу тебя! — сказал Гарольд, глянув на Карла.

— Спасибо, — кивнул ему приветливо Карл, — теперь мы умрём вместе!

— Давай попробуем выбраться отсюда? — предложил Гарольд, перекрикивая вопли людей вокруг, — я тебя вытащу! Честное слово!

— Меня не пустили в шлюпку, — ответил обижено Карл, — наверное просто им было лень меня подсадить.

— Но как они могли! — возмутился Гарольд.

— А когда я упал, — продолжал Карл, — они даже побрезговали меня поднять, хотя офицер попросил, чтобы они принесли меня!

— Это возмутительно, Карл! — вскричал Гарольд и крепко обнял друга, зажмурив глаза…

Раздался страшный грохот, и жуткий вой пронзил душу… Мальчики крепко обнялись, прижались друг к другу и кубарем слетели вниз, прямо по лестнице, пролетев по ступенькам…

Всё вокруг стремительно летело, клонилось, улетало вперёд и становилось на дыбы. «Титаник» погибал…

Гарольд ухватился за поручни лестницы и схватил Карла за руку, пытаясь подтянуть его к себе.

— Держись! Прошу, держись! — кричал Гарольд, понимая, что наступил конец.

Он едва удерживал друга, изо всех сил стараясь вытащить Карла, не давая ему сорваться дальше вниз, в коридор.

— Карл!!! — кричал Гарольд, сам с трудом держась за перила рукой. Он чувствовал, что силы его покидают.

Карл смотрел на Гарольда, что-то ему говорил, но Гарольд не слышал Карла. Слова Карла сливались с общим рёвом и грохотом. Гарольд всё понимал, но решил не сдаваться.

— Прости..! — прокричал Карл и отпустил руку.

— Неееееет!!!! — закричал Гарольд, видя, как его друг улетает вниз. Он разжал ладонь и бросился следом за ним. Но в этот миг погас свет, что-то загремело, взорвалось, и Гарольд вдруг увидел, что не летит в бездну, а падает на пол. А пол подбросил его с такой страшной силой, что мальчик, подлетев кверху, ударился об потолок, перевернулся и снова больно упал на спину…

Корма вновь начала подниматься, но гораздо быстрее чем раньше. Гарольд попытался схватиться хоть за что-то, за что мог бы удержаться, но не видел ничего в кромешной темноте. Он сначала сползал вниз медленно, но потом быстрее, быстрее и уже через минуту оказался в ледяной воде.

Вода показалась Гарольду даже горячей. Он подумал, что это кипяток, но вдруг понял, что на самом деле это обман и сейчас он может замёрзнуть в ледышку. Но не чувствовал ни боли ни страха. И страх, и боль, и вся жизнь промелькнули в голове. А Гарольду казалось, что это не вода кружится вокруг, затягивая его, а воспоминания из совсем недавнего прошлого.

Гарольд собрался с мыслями, набрался сил и понял, что Карла уже нет среди живых, что его друг погиб. И сейчас, если он не будет бороться, то погибнет и сам.

Ему не хотелось в это верить. Он, пока это было можно сделать, выныривал из воды глотнуть воздуха и продолжал звать своего друга, искать его, чтобы спасти, но… Вдруг Гарольд вспомнил слова Виктора. Мальчик решил, что надо плыть хоть куда-то, хоть из последних сил, но только не сдаваться этому страшному водовороту, начинавшемуся вокруг него! И он начал беспорядочно махать руками, пытаясь вырваться из смертельной ловушки… Но как ни старался, «Титаник» не хотел отпускать его… Гарольд, вынырнув последний раз, набрал в грудь как можно больше воздуха и, оттолкнувшись ногой от чего-то твёрдого, решил просто плыть наверх…

Вдруг всё закрутилось со страшной силой, закружилось, начало разваливаться и разлетаться в разные стороны. Теперь вода хлынула отовсюду, унося Гарольда за собой. И даже в воде мальчик слышал ужасный грохот и рёв, понимая, что «Титаник» погиб. Его охватил ужас от мысли, что сейчас он задохнётся раньше, чем замёрзнет… Этот страх заставлял его бороться за себя ещё сильнее и не думать больше ни о чём…

Что-то громыхнуло словно гром, только прогремевший совсем рядом. Этот гром будто заложил уши, сильно ударив по голове… Корма начала разлетаться на части. И тут, мальчика будто выстрелило из коридора и выбросило в океан…[40] Он почувствовал, что летит в воде один, непонятно куда и зачем… А потом его вытолкнуло из этой воды на жуткий холод, где он услышал тысячи криков, сливавшихся в единый рёв…

Мальчик открыл глаза и начал жадно дышать…

— Карл!!! — что есть силы закричал Гарольд, едва опомнился от страха быть затянутым на дно…

Но ему ответили множество голосов, и каждый из них кого-то звал… Гарольда никто не слышал… Но он слышал всех… Холодный воздух словно ударил в лицо и Гарольд понял, что сейчас он будет замерзать… Медленно, как будто подло холодная вода окутывала Гарольда и не давала дышать, плыть, и даже чувствовать…

«Это смерть», — догадался Гарольд.

Гарольд не умел плавать. Он осмотрелся, стараясь просто удержаться на воде. Рядом искали спасение и бились в панике другие пассажиры. Взрослые. Дети. Знакомые. Совсем незнакомые ему люди. И вдруг, в одно мгновение, лёд вонзился в тело тысячами лезвий. Гарольд беспорядочно забил руками об воду, он хотел сбросить с себя эту резкую, обжигающую боль и пытался звать на помощь, сам не понимая кого и зачем. Сейчас он ничего не понимал. Крик превращался в хрип, и стало ясно, что кричать совершенно бесполезно…

Он начал в панике биться об воду, пытался вытолкнуть себя из неё, вспомнить, как нужно плавать, но все мысли перемешались и Гарольду оставалось только беспомощно кричать…

Чудо. Наверное, оно бывает не только в сказках. Рука ударилась о что-то твёрдое, но мальчик даже не почувствовал боли. Он схватился за это что-то, внезапно вынырнувшее из воды рядом с ним. Это всплыл разбитый шезлонг…

Гарольд оттолкнулся из последних сил от воды и поймал его. Он лёг сверху и посмотрел на небо…

«… звёзды…» — вздохнул он, стуча зубами от дикого холода и жуткого страха. И всё вокруг поплыло…

— Фрэнк…. Фрэнки… прости меня, — прошептал Гарольд, словно молитву. И закрыл глаза…

Он на мгновение провалился в никуда и пришёл в себя от того, что в рот полилось что-то противное, горькое и, как показалось, даже горячее.

Гарольд выплюнул это. Вдруг он почувствовал, что кто-то бьёт его по щекам. В темноте мальчик открыл глаза и увидел над собой тёмные фигуры.

«Ангелы…», — подумал Гарольд, но свет фонаря его разбудил от наступавшего сна и заставил отвернуться…

— Он жив, офицер Лоу! — услышал Гарольд над собой.

— Как тебя зовут!? Ты можешь сказать!? — кричал Гарольду человек.

— Скорее! Снимайте с него всё, иначе он замёрзнет! Одеяла! — закричал офицер Лоу и разорвал на Гарольде холодную как лёд рубаху, — бренди! Куда вы дели бренди!? Растирайте его как можно сильнее!

Гарольд только тупо смотрел и не понимал что происходит, кроме того, что его вытащили из воды и теперь он не умрёт, что он не в каюте… и что «Титаник» утонул…

Глава 12

Вначале он не ощущал ничего. Потом, слабо почувствовал тепло, растекающееся по телу. Сильно заболели пальцы рук и ног, как будто кто-то выламывал их. Гарольд сжался и тихо простонал.

— Будешь жить… — проговорил офицер Лоу, укутывая Гарольда в тёплый плед…

Гарольд лёг на дно шлюпки, поджал ноги, сжался и, стуча зубами, закрыл глаза, словно хотел заплакать. Ноющая боль свела руки и ноги. Он хотел заплакать, закричать, но не смог.

«Я жив…, — думал он, — я жив… жив…». И ему стало тепло. Боль отпустила. Он понимал, что не умер. Он понимал, что в шлюпке он один. А все, кого он знал, умерли. И этот русский пожертвовал собой ради его спасения.

Потом наступили часы тишины. Гарольд лежал и слушал. Стихло всё. Редко раздавался чей-то голос. В шлюпке даже говорили полушёпотом. Будто боялись разбудить тех, кто уснул в воде… Только время от времени, то один человек, то второй, то третий наклонялись над Гарольдом и слушали его, каждый раз укутывая теплее и теплее…

Рано утром подошла «Карпатия»… Гарольд помнил только как его посадили в мешок и подняли на борт. И он не мог стоять на ногах. И у него совсем не было одежды кроме этих двух пледов, в которые его укутали ещё в шлюпке.

Мальчик упал, едва его поставили на ноги. Точнее, он хотел сесть, но просто закружилась голова и он упал. Больше ничего не помнил. Не помнил, как его подняли, как его отнесли в лазарет и уложили на полку возле печки.

Потом он будто бы заснул возле чего-то тёплого, и это его грело, как дома зимой грел камин… Это было единственное место, где он, наконец, по-настоящему согрелся.

Казалось, что он спал. Ему снился Уильям, Чарли… Папа… Мама… Он играл с Джесси и Сидом и бегал по палубе «Титаника», гоняя мяч вместе с Фрэнки, читал книжку на лавочке вместе с Карлом… и даже во сне его не покидало чувство, что сейчас он проснётся и снова окажется в своей каюте и всё повторится сначала.

Так он провёл в беспамятстве до тех пор, пока не очнулся и не увидел над собой врача.

— А ну, поднимайся, — спокойно сказал врач, — Вам надо бы одеться, молодой человек.

Врач положил перед Гарольдом сухую одежду. Мальчик хотел одеться быстро, но ни руки ни ноги не слушали его. Они были будто не его, будто ватные, Гарольд их не чувствовал, а в глазах всё двоилось и плыло.

— Ну… так мы будем долго, — сказал врач и помог Гарольду натянуть одежду.

Он посмотрел мальчику в лицо.

— Ты помнишь, как тебя зовут? Кто твои родители? Ты помнишь, что тебя вытащили из воды? Помнишь где?

— Да… — хотел сказать Гарольд, но получилось несвязное мычание.

— Как тебя зовут? — спросил ещё раз врач.

— Га…р…, — прохрипел мальчик.

— Гарри? Тебя зовут Гарри? Откуда ты?

Вместо ответа Гарольд прилёг обратно на полку и закрыл глаза.

— Расслабьтесь, молодой человек, — услышал он, — я Вам сделаю укол. Это успокоит Вас, и лучше Вам ещё поспать.

Мальчик ничего не почувствовал. Ему показалось, что он уснул, прежде чем врач сунул под кожу иглу…

Он не помнил свой сон. Когда он проснулся, ярко светило солнце в тусклый иллюминатор. Гарольд попытался встать, чтобы подойти к двери и посмотреть, что там снаружи.

Он с трудом поднялся, прошёл два шага и упал у самой двери. Снова поднялся. С трудом. Уцепившись за дверную ручку. И даже приоткрыл двери.

Ноги были непослушные. Гарольд даже не почувствовал их. Зато сильно болела спина…

На палубе, приоткрыв дверь, он увидел людей. Там повсюду были люди. Они стояли, смотрели на море, сидели прямо на палубе и везде, где можно было присесть.

И было тихо. Почти никто не разговаривал. А те, кто говорил, старались переговариваться шёпотом…

Гарольд схватился за косяк двери, чтобы не упасть и посмотрел на море, потом в небо и увидел чайку. Ему показалось, что стало даже лучше, когда он поймал её взглядом. Так он провожал её полёт, пока она не исчезла из виду.

Голос врача словно второй раз разбудил его.

— Мы уже ходим? Ударился?

— Угу, — кивнул Гарольд, глянув на врача.

— Идём, — сказал врач и аккуратно взял Гарольда под руку и повёл обратно в койку, — ложись и лежи. Не нужно вставать в твоём состоянии. К тебе сейчас придут.

Сердце Гарольда тревожно заколотилось.

«Кто? Может мама спаслась? Или Чарли всё-таки прорвался к шлюпкам? Или Лилли?».

Он был хоть и маленький, но понимал, что женщин и детей должны были спасти!

«Это было бы несправедливо, если бы позволили умереть Сиду и Джесси! Они ведь были в своей каюте и им, конечно же, сказали, что нужно бросать всё и бежать…», — подумал Гарольд.

«За ними, наверное, пришли и отвели к шлюпкам… И Джесси меня ищет», — решил Гарольд, и с этой мыслью лёг на койку…

Но зашла Маргарет Браун.

«Вот так встреча… Откуда она знает, что я тут?», — подумал он, глядя на неё.

— Привет, — как-то просто поздоровалась она, присела рядом и заставила себя улыбнуться.

Гарольд хотел было улыбнуться в ответ, но у него не получилось. Комья подступили к горлу и дыхание перехватило…

— Ну, здравствуй, Гарольд, — сказала она, — ты смелый мальчик, раз выплыл сам в холодной воде!

Гарольд закрыл и открыл глаза снова, дав Маргарет Браун понять, что благодарит её за такие добрые слова.

— Я поняла, — улыбнулась Маргарет Браун, — ну, а разговаривать мы разучились?

Гарольд отвернулся. Он больше не хотел разговаривать.

— Не нужно так, — наклонилась Маргарет Браун над Гарольдом и погладила его по щеке, — ты единственный ребёнок, который здесь без родителей. Точнее, не единственный, но имена остальных мы знаем и их встретят родственники. А про тебя я ничего не знаю, кроме того что ты Гарольд. А между прочим, я составляю списки тех, кто спасся, а радист передаёт их в Нью-Йорк. Вдруг тебя там кто-то собирается встречать и не знает, жив ты или нет?

Гарольд повернулся к ней.

— А среди тех детей, которые без родителей, есть Карл Скуг? Он не ходит сам, он был на костылях! Я держал его до последнего и мы упали в воду почти вместе!

Маргарет Браун грустно опустила глаза.

— Я понял, — ответил Гарольд, — можете не отвечать.

— Ты благородный человек, — сказала Маргарет Браун.

Гарольд посмотрел на неё и тихо проговорил.

— Наш дядя Томас, брат папы, должно быть очень переживает за нас.

— Ну вот, молодец, — улыбнулась в ответ Маргарет Браун, — настоящий маленький герой! Ведь тебя вытащили из воды почти в миле от корабля! И тебе повезло, что ты доплыл до шлюпок, сам или с Божьей помощью. Взрослые не смогли этого сделать. Я обязательно расскажу репортёрам, как ты пытался спасти своего друга! Но как зовут нашего героя?

Гарольд посмотрел на неё.

— Никакой я не герой. Я ведь его не спас? А вы… Вы сестра миссис Эмили Браун?

— А ты знаешь её? — спросила Маргарет Браун.

Гарольд медленно кивнул в ответ.

Маргарет Браун встала.

— Я скоро приду, — сказала она и, грустно улыбнувшись, вышла.

Прошло где-то четверть часа. Дверь открылась. На пороге стояла мама Фрэнки. Она была уставшая, побледневшая и отрешённо смотрела на Гарольда.

— Здравствуйте, миссис Браун, — прохрипел Гарольд и виновато заплакал…

— Глупенький… — проговорила мама Фрэнки, присев возле мальчика, — ну, что же ты так?

— Я его потерял… уже в воде… — ответил тихо Гарольд…

Мама Фрэнки вздохнула, взяла Гарольда за руку и, прижав её к своим глазам, тихо заплакала.

Гарольд улыбнулся ей, потом закрыл глаза. Голова закружилась и он куда-то полетел — или вверх или вниз… Но глаза мальчик больше не открывал…

Мама Фрэнки что-то закричала и на её крик прибежал врач. Следом за ним Маргарет Браун, которая так же бросилась к Гарольду, пытаясь привести его в чувство…

— Он умер… у него остановилось сердце, — услышал Гарольд голос доктора сквозь беспамятство, — мне очень жаль, леди…

«Я умер…» — пронеслось в мыслях Гарольда и его охватило совершенное безразличие…

Глава 13

НЬЮ-ЙОРК; 20 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА; «КАРПАТИЯ»

— Да он живой! — закричал один из матросов, увидев кровавую струйку, идущую из носа мальчика, лежавшего среди тел погибших пассажиров «Титаника».

Бросив всё, матрос выбежал на палубу.

— Капитан Ростон![41] У нас живой! — закричал матрос и Ростон бросился на его крик.

Они быстро сбежали в трюм и замерли, глядя как мальчик пытается подняться.

— Позовите доктора, — повернулся к матросу Ростон, — принесите сухую одежду, любую! Носилки сюда! Всё, что найдёте, чёрт побери! Только бегом!

Матрос выбежал. Ростон спустился в трюм и приподнял мальчика.

— Э-эй, дружище! С возвращением с того света! Ну и напугал ты нас, сорванец… — произнёс Ростон.

В этот вечер «Карпатия» гудела. Оживший покойник, по крайней мере тот, кого таковым считали, был мальчик лет девяти. Он не разговаривал, а только испуганно смотрел на всё вокруг, не понимая, что происходит.

В лазарет, чтобы посмотреть на того, кто вернулся с того света, приходили даже с других кораблей. А когда его выносили на носилках по трапу и увозили в клинику, матросам и полиции приходилось теснить репортёров.

Весть быстро разнеслась в порту. «Наш малыш». Так мальчика назвали моряки, моментально начав сбор денег для того, «чтобы врачи хорошо его подлечили».

Он несколько дней пролежал, тупо глядя в потолок. Затем начал приподниматься и пить. Тяжело дыша. Испуганно, но понимая, где он. Даже пытался что-то сказать. И только через неделю доктор смог его разговорить.

Точнее, не разговорить. Мальчик с трудом мог назвать своё имя, на выдохе, и не мог успокоиться, вздрагивая от каждого грохота, доносившегося из порта.

— Как тебя зовут? — спросил доктор, — ты помнишь своё имя? Ты можешь рассказать, хоть что-нибудь?

Мальчик кивнул.

— Назови своё имя? — попросил доктор.

Сестра милосердия, стоявшая позади доктора, приготовилась писать.

— Гарольд, — проговорил мальчик.

— Очень хорошо, — кивнул доктор, — тебя зовут Гарольд. А как зовут твоих папу и маму?

Мальчик, испуганно посмотрел на доктора.

— Где я?

— Ты в Нью-Йорке, — ответил доктор.

— Но я же был на корабле… совсем только что…

— Тебя принесли с «Карпатии». Ты пришёл в себя, но потом потерял сознание и корабельный врач посчитал, что ты умер…

— «Титаник»?

— Утонул, — вздохнул доктор, — мне очень жаль…

— Миссис Браун… она наверное плачет, из-за меня, — проговорил тревожно мальчик, попытавшись подняться, но доктор остановил его.

— Миссис Браун? Ты знаешь её? — удивился врач и переглянулся с сестрой милосердия.

— Конечно… она мне как… она у меня теперь вместо мамы…. — ответил Гарольд и сам чуть не заплакал, — скажите ей, что я не умер, прошу Вас…

Гарольд закрыл глаза и слёзы набежали сами собой.

— Тише, тише, скажем обязательно, — услышал он голос врача.

— Принесите успокоительное, — сказал врач сестре милосердия, — и побыстрее!

Через минуту Гарольд почувствовал укол… Глаза начали слипаться и сильно захотелось спать…

Утром он проснулся и увидел над собой старого мужчину, с чёрной по самую грудь седоватой бородой. Толстая серебряная цепочка карманных часов на жилетке также сразу бросалась в глаза. Пожалуй, именно цепочка была первым, что Гарольд увидел, когда проснулся. Он минуту её рассмаривал, стараясь вспомнить что это такое, и уже только потом обратил внимание на мужчину.

Мужчина сидел на стуле и смотрел на него. Он поправил пенсне, посмотрел на часы висящие на этой цепочке, и спрятал их в кармашек жилетки.

— Здравствуй, Гарольд, — слегка улыбнулся он мальчику, — моё имя Оскар Грузенберг[42]. Я занимаюсь вопросами помощи пассажирам «Титаника». Не всем, а только тем, кто в этом нуждается и не может помочь себе сам.

— Вы дарите деньги? — удивлённо посмотрел на него Гарольд.

Грузенберг усмехнулся.

— Нет, я адвокат. И меня наняла миссис Маргарет Браун.

— Чтобы помогать мне? — удивился Гарольд ещё больше.

— И тебе тоже, — кивнул Грузенберг.

— А где она? — спросил мальчик.

— Она сейчас очень занята, но как только сможет, обязательно навестит тебя, — ответил ему Грузенберг, — ведь теперь она, вроде как, капитан утонувшего корабля. Ну, это чтобы тебе было понятнее.

— Я понимаю, — кивнул Гарольд и попытался привстать, но Грузенберг положил ему на грудь руку и остановил его.

— Лежи, доктор Соломон говорит, что ходить тебе пока что очень рано.

— А что со мной? — спросил тревожно Гарольд.

— Ничего, так надо, чтобы потом ты смог бегать, — ответил Грузенберг.

— А я смогу играть в футбол? — спросил Гарольд больше с сожалением в голосе, — Фрэнки любит играть в футбол, а я так и не поиграл с ним.

— Думаю, что я с удовольствием даже постою в воротах, когда ты мне будешь забивать мячи, — улыбнулся Грузенберг мальчику.

Он снова поправил пенсне.

— Ты не думаешь, Гарольд, что за тебя кто-то переживает? Наверняка тебя ищут?

— Думаю, — согласился с Грузенбергом мальчик, — я всё время об этом думаю. Брат моего папы, Томас Гудвин. У него есть своя электростанция в Ниагара-Фоллз. И ещё миссис Браун, мама моего друга, Фрэнка. Она была рядом, когда я вроде как умер. Пожалуйста, найдите её, сэр! И поищите, пожалуйста Карла Скуга, это мальчик на костылях. Он был рядом со мной, когда «Титаник» сломался.

— Сломался? — посмотрел на него Грузенберг с удивлением.

— Да, — кивнул Гарольд, — он сломался на две половинки. Я это сам видел. Там что-то как бабахнет! Мне аж уши заложило. И он сломался. А потом я ничего не помню.

— Наверное это было ужасно, — покачал головой Грузенберг.

— Очень страшно было, — ответил ему Гарольд, — я упал и долго летел. А потом всё бабахнуло. Но я уже упал в воду. Она была такая холодная. А потом я выплыл, а вокруг умирали люди. Все были убитые. И пассажиры и моряки. А остальное вы, наверное, знаете.

— Знаю, — кивнул головой Грузенберг, — а как зовут твоих папу и маму?

— А? — снова привстал Гарольд, — они меня ищут? Вот обрадуются! Папу зовут Фредерик, а маму зовут Августа. У меня есть братья Чарли, Уилл и Сидней. Сестра Лилли и сестра Джесси. Пожалуйста, скажите, а Вы их нашли? С ними всё в порядке?

Грузенберг подумал.

— Гарри, папу зовут Фредерик? Какая у вас фамилия, Гарри?

— Гудвин, — ответил мальчик и прилёг, — я Гарольд Виктор Гудвин.

— А миссис Браун тебе кто?

— Это мама моего лучшего друга, Фрэнки, Френсиса Голдсмита. Его папа делает скрипки. А мама, Эмили… она приходила ко мне, когда я был на «Карпатии». Вы их знаете?

— Знаю, — снова кивнул Грузенберг.

— Вот здорово! Значит Вы их найдёте? Найдите их, пожалуйста…

Грузенберг поправил мальчику одеяло.

— Всё с тобой будет хорошо, вот увидишь, Гарольд Гудвин. У тебя всё будет хорошо…

Грузенберг ушёл. Приближался вечер. Темнело, но свет в палате не включали… В коридоре раздался шум, чьи-то голоса, потом дверь открылась. В палату вошёл врач, а следом за ним какой-то человек в сером костюме и огромной кепке.

— Твой дядя, — указал врач на мужчину и обратился к нему.

— Общайтесь сколько вам нужно, а я буду у себя.

Дверь закрылась. Дядя прошёл на середину палаты, посмотрел на Гарольда и понюхал воздух.

— Так ты утверждаешь, что ты и есть мой племянник? — глянул он на мальчика.

— Вероятно, сэр, — ответил Гарольд и привстал, решив, что надо подойти и поздороваться с дядей, но остановился, едва сделав шаг.

— Вот именно, что только лишь вероятно! — махнул дядя рукой и отошёл к двери, даже не поздоровавшись с Гарольдом.

— Но… — проговорил Гарольд, провожая дядю взглядом.

— Мой брат и его дети погибли! И свидетели более чем подробно рассказали про то, как и почему Гарольд не сел в шлюпку! Гарольд не мог выжить! У него там просто не было шансов! — не дал ему сказать ни слова дядя, обернувшись от двери, — а кто ты такой, даже и близко не похожий на моего брата, я не знаю! Как ты можешь быть его сыном, если ты даже не похож на него?.. Мне нужно запускать электростанцию, а я тут разговариваю с тобой! Мне не нужен нахлебник, тем более, если он малолетний мошенник, выдающий себя за моего погибшего племянника!

Он вышел, хлопнув дверью. Гарольд так и остался стоять, потупив от обиды взгляд…

Мальчик снова присел на койку и заплакал… Теперь он понял, что остался совсем один…

— Лучше бы я погиб… — проговорил Гарольд, посмотрев в потолок. Слёзы сами текли. В глазах зарябило. Гарольд лёг и разрыдался…

Утром пришла полиция и Гарольду объявили, что он арестован как нарушитель границы.

Сержант бегло рассматривал его бумаги, и молча указал, чтобы мальчик одевался и собирал свои вещи. Гарольд оделся и просто встал, держась за перила койки, потому что вещей у него не было, а он сам еле стоял на ногах.

Нельзя сидеть, когда входят полицейские. Так его приучили с малых лет. К тому же Гарольд понимал, что дела у него плохи и что-то доказывать бесполезно. Всё равно сержант и двое полицейских его не слушали. Совсем… И жалеть они его тоже не собирались. За него некому было заступиться. Мамы больше не было. Где искать Грузенберга и миссис Браун, он не знал. И как сообщить им о том, что его арестовали, он тоже не знал. Он вообще не знал, что делать. И можно ли ему вообще говорить…

— Что вы себе позволяете! — вбежал в палату врач и, схватив Гарольда, прижал к себе.

— Мы всего лишь выполняем предписание нашего начальника, — сказал сержант, — этот ребёнок незаконно проник на территорию Североамериканских Соединённых Штатов и является нарушителем границы.

— Этот ребёнок ехал на «Титанике» вместе с родителями на законных основаниях! И на законных основаниях здесь находится! — закричал на полицейских доктор.

— Ну и где же его родители? — посмотрел на доктора сержант.

— Вы понимаете, что он больной осиротевший во время катастрофы ребёнок, сэр? — возмущённо заявил доктор, — он потерял всех своих родных и пережил жуткий кошмар для своего возраста! Его вытащили из ледяной воды в обморочном состоянии!

— Понимаю, но я ничего не решаю, — ответил с улыбкой сержант.

Он потёр руку об руку и посмотрел на Гарольда, переведя взгляд на доктора…

— В том-то и дело, что он без родителей. А въезд детям на территорию США без сопровождения родителей запрещён. Это нарушение границы.

— Но он болен! У него сильная контузия и обморожены руки и ноги! И он ехал сюда с родителями… — начал говорить доктор, но сержант перебил его.

— Возможно, — сказал сержант, глядя в лицо доктору, — но в любом случае, законы США не позволяют въезд детям без сопровождения взрослых. Я очень сожалею.

— Его родители погибли. У него погибла вся семья… Да свяжитесь, наконец, с адвокатом Грузенбергом! Это его личный адвокат!

— Личный? — брезгливо посмотрел на Гарольда, одетого в бедненькую одежду не по росту, сержант, — да и смерть родителей не подтверждена. Они не опознаны среди погибших. Так что он будет содержаться в тюрьме до выяснения всех обстоятельств. Факт тот, что он прибыл один, то есть незаконно, и должен вернуться в Британию.

— Мальчик никуда не пойдёт… — возразил доктор, — он пациент нашей клиники и его интересы представляет Маргарет Браун…

Сержант покрутил головой.

— Мальчик идёт с нами. И если Вы, доктор, будете препятствовать исполнению нами наших обязанностей, то и Вы отправитесь. Сомневаюсь, что миссис Браун есть дело до какого-то, — он снова брезгливо глянул на Гарольда, — нищего бродяги.

— Не унижайтесь, доктор, — посмотрел на доктора Гарольд, — вот увидите — всё будет хорошо. Я никогда вас не забуду. И спасибо вам за…. За всё, что вы сделали для меня…

Гарольд глянул на сержанта.

— Куда мне идти?

— Уведите! — кивнул на Гарольда сержант полицейским.

— Давай, пошёл! — грубо схватил Гарольда за плечо полицейский и толкнул к двери.

— Я сам, — огрызнулся Гарольд впервые в жизни и пошёл вперёд.

— Вы не имеете права! — услышал он позади голос доктора, но дверь закрылась, и мальчика повели на улицу, где их ждала полицейская машина…

Коридор, в портовом участке полиции был длинным, но его прошли быстро. Полицейский часто толкал мальчика, потому что Гарольд шёл с трудом.

«Наверное, он не знает, что мне трудно идти», — подумал Гарольд.

Он толкал его даже на лестнице, и Гарольд там упал, сильно ударившись коленкой. Но поднялся и, посмотрев на полицейского, вставшего над ним, пошёл дальше, ничего не сказав…

Двери камер были по обе стороны коридора в подвале…

— Лицом к стене! — крикнул полицейский, и Гарольд послушно остановился и отвернулся к стенке.

Замок щёлкнул раз, щёлкнул два, Гарольда взяли за воротник и буквально зашвырнули в камеру…

— Ну, заходи, — услышал Гарольд.

В камере были трое мужчин. Один старый, седой, с аккуратной бородкой. Он стоял у окна и курил папиросу. Второй — молодой парень, весь в шрамах и пальто, накинутом на майку. Третьего он не рассмотрел. Третий лежал на единственной койке и храпел.

— Оппа! — выступил вперёд молодой парень, — и кто же ты, красавчик?

Гарольд отступил, испугавшись. Горло будто сжалось, и он не мог произнести ни слова.

— Ты чего, язык проглотил? — подошёл совсем близко парень и почти прижал Гарольда к стене, — давай, выворачивай карманы!

Гарольд послушно вывернул карманы, показав, что у него ничего нет.

— От чёрт… опять нищету приволокли, — сплюнул парень и отвернулся. Но потом снова резко повернулся к Гарольду.

— А вещички не по росту? Магазинчик выставил, фраерок? Рубаху снимай, быстро!

— Зачем? — переспросил испуганно Гарольд.

— Снимай, я сказал! — замахнулся на мальчика парень.

Гарольда передёрнуло от испуга. Он послушно снял пиджак, потом свитер и рубаху.

Парень вырвал вещи у него из рук и сразу же, скинув пальто, напялил на себя рубаху и свитер Гарольда, а пиджак швырнул ему обратно в лицо.

— Хм… да будто на меня пошито! — погладил он свитер по бокам, — теперь штаны!

— Я не… не буду, — проговорил Гарольд, прижав к себе пиджак, и, дрожа коленками, потупил взгляд в пол.

— А ну, отстань от парня, — докурил старый арестованный.

— Чего? Дядя, я тут джокер, ты понял! И этот прюшун мой![43]

В этот момент старик резко развернулся и ударил парня в зубы. Парень отлетел к стене и упал лицом об пол.

— Ну, ты… ты… — хотел он подняться, но тут же получил удар с ноги в бок.

— Это я тебе объяснил, кто тут джокер, — тихо сказал старик, глядя на парня, — ещё раз подойдёшь к мальчишке — проснёшься с дыркой в боку. Ясно?

— Да понял, понял, дядя… — приподнялся парень, выплёвывая зубы.

— Вот и молодец, — сказал ему старик, — а теперь верни мальчику вещи.

— Да нет вопросов, что же ты сразу не сказал, что это твой и чтобы его не трогали, — отполз к койке парень, на ходу снимая свитер…

— Вот и ладно, — глянул на него старик и снова, подойдя к окошку, закурил.

— Чего ты там встал? — сказал он Гарольду, — заходи, располагайся. Правда, тут присесть даже негде, поэтому занимай любой угол… Но пол холодный, сразу предупреждаю.

— Спасибо вам, мистер, — ответил Гарольд, — я не боюсь холода.

Он подошёл к парню и с победоносным видом забрал свою одежду…

Время тут тянулось долго. Никто не разговаривал. Только храп арестанта время от времени нарушал покой. Но на него никто не обращал внимания. Старик курил папиросу за папиросой, парень злобно поглядывал на Гарольда, а тот испуганно смотрел то на парня, то на двери.

Наконец, замок щёлкнул и дверь открылась.

— Так, — показался на входе полицейский, — пошли, — указал он на парня пальцем.

— Ну всё, началось, — сплюнул тот и поплёлся к выходу.

Больше он не возвращался. Гарольд не знал сколько прошло времени до того, когда пришли и разбудили спящего.

Храпа больше не было. Было даже слышно, как билась об окно проснувшаяся на весну муха. А мальчик так и сидел, забившись в угол.

— Да не бойся ты меня, — отбросил окурок старик и указал Гарольду на койку.

— Хочешь — занимай. Я не привык спать на кроватях.

— Спасибо, мистер, — поднялся с пола Гарольд, обметая с себя пыль и мусор.

Он присел на койку и посмотрел на старика.

— Спасибо, что Вы заступились за меня.

— Хе, — усмехнулся старик и сел на пол, под стенку, там где только что сидел Гарольд.

— Я Дик Джонсон, — представился он, — одинокий бродяга и бездомный. Я так живу уже полвека и уже не помню, была ли у меня семья и был ли когда-то дом.

— Наверное я тоже это скоро забуду, — ответил ему Гарольд.

— Судя по твоему акценту, ты англичанин? — спросил старик.

— Мои папа и мама — шотландцы. Они из Эдинбурга… — ответил гордо Гарольд.

— Извини, — усмехнулся старик, — я часто забываю, что у вас это важно. А люди остаются теми, кто они есть, — вздохнул он, — тебя, за что сюда заперли?

— Они сказали, что я нарушил их границу, — ответил Гарольд, глянув в пол.

— Вот ненормальные, — рассмеялся старик, — когда-то сюда могли приезжать все, кому хотелось, и всех встречали с распростёртыми объятиями! Так приехал мой отец!

— Папа тоже говорил, что нам тут будут рады, — грустно вздохнул Гарольд.

— Да не рады они никому. Они только и выискивают возможность от тебя избавиться. Меня давно бы уже выперли отсюда, да у меня денег нет, — сказал старик.

— У меня тоже… — грустно ответил Гарольд.

— Ну и побирался бы ты в порту! Они выгоняют вас, да денег на пароход не дают. А куда людям идти дальше Манхеттена? Счастливчикам удаётся попасть в Большое Яблоко!

— Это куда? — не понял Гарольд.

— Ты точно не из местных… — рассмеялся снова старик, — это Нью-Йорк. Там находят себе работу… Если умеют что-то делать, конечно.

— Я не умею ничего… — вздохнул тяжело Гарольд.

— Нью-Йорк это как ад. Там каждому найдётся что-то, к чему он привыкает. Только это не счастье, мальчик. Это ты просто привыкаешь делать то, что тебе не нравится. Американская мечта это величайшая ложь, которую придумала ваша Европа.

— Значит, нас обманули? — посмотрел, расстроившись, на старика Гарольд.

— Да, сынок, обманули, незачем вам было сюда ехать. Всякий, кто добирается до Америки, это понимает буквально сразу. Счастливы те, кто не доехал до неё.

— Почему?

— Они никогда не узнают, что такое разочароваться во всём, во что верили.

— А что такое прюшун? — спросил Гарольд.

— Зачем это тебе, сынок? — ответил старик.

— Ну, этот, который отобрал у меня вещи и которого Вы побили, он назвал меня этим словом.

— Это нехорошее слово, забудь его, — покачал головой старик и посмотрел на Гарольда, — как только ты зашёл, я сразу понял, что ты совершенно домашний мальчик. И, как видишь, я не ошибся в тебе.

Он помолчал.

— Теперь ты знаешь, кого надо бояться в порту, — улыбнулся старик, глянув на Гарольда, — добро пожаловать в Америку, маленький лорд!

…Время тянулось. Они сидели и разговаривали. Старик ничего не спрашивал у Гарольда и больше рассказывал о себе. Рассказы были такие интересные, что Гарольд подумал, что когда-нибудь обязательно напишет о своём спасителе книгу.

Старик рассказывал как бы нехотя, но очень подробно. Уже под вечер снова щёлкнул замок и полицейский увёл старика. Больше Гарольд его не видел. Он остался один. Попробовал посмотреть в окошко, но не достал до него. Потом прилёг. Потом присел. И снова прилёг. Потом лёг и заснул. Но поспать ему не удалось…

Глава 14

Едва он задремал, его разбудили шум и крики в коридоре. Он не мог разобрать слов, но с отворившимся замком и распахнувшейся дверью Гарольд понял всё. Сейчас он не только останется в США, но ещё из-за него влетит всем полицейским в порту Нью-Йорка… И не только полицейским!

— Это что вы себе позволяете!? — кричала женщина из коридора, даже когда двери уже были распахнуты настежь, а вбежавший полицейский виновато поглядывал то на Гарольда, то на коридор.

— Ребёнок остался сиротой! Вы смеете сироту бросать на произвол судьбы?

— Ну что Вы, миссис Браун….

— Выбрасываете обратно в море ребёнка, который был спасён в морской катастрофе??!

— Боже упаси…

— Да что там спасён! Он плыл целую милю в ледяной воде! Вы плавали в ледяной воде???

— Нет… миссис… мисс…

— Значит — поплывёте!

— Как скажете, миссис Браун…

— Если можно — мэм!

— Да… мэм… — виновато расшаркивался перед Маргарет Браун капитан…

Гарольд встал. В комнату влетела взбешённая Маргарет Браун. Следом за ней, под три яркие вспышки фотоаппарата, влетели три журналиста и Грузенберг…

— Я вас всех отдам под суд! Вот личный адвокат этого мальчика! — тыкала в грудь старику Маргарет Браун, — а ещё, я доложу о вашем поведении в Конгресс! Вы знаете Президента? Нет? Я с ним сегодня вечером ужинаю! И он узнает о том, что вы арестовываете сирот с «Титаника»!

Толстоватый начальник участка, капитан полиции, покраснел и виновато потупил взгляд.

Маргарет Браун прекратила кричать.

— Мальчик мой! Гарри! — протянула она руки к Гарольду и буквально зажала его в объятиях.

— Позвольте уточнить, господа, — достал Грузенберг из кармана часы на серебряной цепочке и, открыв их, посмотрел время и глянул на капитана, — сколько вы уже незаконно удерживаете тут мистера Гарольда Виктора Гудвина?

— Незаконно? — опешил капитан, — с утра, сегодняшнего дня, — виновато ответил он и явно занервничал. На лбу у него выступили капельки пота. Он достал носовой платок и протёр лоб.

— Мэм… мы, право, не знали… мы даже подумать не могли…

— Да! Незаконно! — с победоносным видом глянула на начальника полиции Маргарет Браун, — этот мальчик тут удерживается незаконно! Без предписания прокурора и извещения судьи! Зато, нами судья уже извещён о вашем произволе в отношении пострадавшего в морской катастрофе ребёнка! И примет меры в отношении вас! А мы ему поможем вывести Вас и ваших подчинённых на чистую воду!

— То есть, вы хотите сказать, вы его забрали из клиники, где мальчик находился на излечении и куда он был доставлен с «Карпатии»? — уточнил Грузенберг у капитана, — небось держали его ещё и в камере со взрослыми?

— Ну… у нас не было свободных камер… — виновато потупил глаза капитан.

— Если мальчик хоть как-то пострадал, то вы предстанете перед судом округа, — спокойно сказал Грузенберг, — я ясно выражаюсь, капитан?

— Да… конечно, ясно, — проговорил капитан, глянув на Гарольда.

— Вы задержали моего клиента? — спросил адвокат.

— Ну… мы действовали согласно правил…, — попытался объяснить что-то капитан, — нам … у нас инструкции…

— Сути не меняет, — сказал Грузенберг, — вот постановление суда о немедленном освобождении моего клиента, — сунул он капитану бумагу.

Тот взял её трясущимися руками.

— Я заявляю, — сказал Грузенберг, — что вы не имели права задерживать моего клиента более чем на три часа, не попытавшись отыскать его родственников. Тем более забирать его из клиники. Доктор Соломон, как мне известно, протестовал?

— О, да! Несомненно! Но от мальчика отказался дядя..! — чуть не вскричал капитан.

— Дяди я не вижу, зато вижу своего клиента в подавленном состоянии и голодного, — ответил спокойно Грузенберг, — в законодательстве нет понятия «дядя», есть понятие родственника, опекуна, а также близкого лица, их заменяющего. И если один родственник отказался его принимать, вы обязаны были доложить о мистере Гудвине миссис Маргарет Браун, которая представляет его интересы в настоящий момент. Так как именно она руководит помощью выжившим жертвам катастрофы лайнера «Титаник» и представляет интересы всех пострадавших, а значит и моего клиента. Кроме того, законодательство воспрещает содержать детей совместно со взрослыми. Тем более арестовывать лежачих больных. И не кормить. Что вам помешало, господа, выполнить предписания закона? Мальчика забирает его законный представитель!

— Сэр… мистер… — замялся капитан, — я даю вам слово, что мы уладим это недоразумение.

— Недоразумение вы будете улаживать со своим начальством и судьёй округа, — ответил Грузенберг, — думаю, что прокурор в ближайшее время выдвинет вам обвинение. А сейчас мы забираем ребёнка. Нам необходимо решать юридические вопросы опеки и попечительства. Я ясно выразился, господа?

— Да… мистер… — глянул вопросительно на Грузенберга капитан.

— Грузенберг. Оскар Грузенберг…

Гарольд впервые после «Карпатии» увидел знакомое лицо. Он обнял Маргарет Браун и первый раз за всё время расплакался не от горя, а от счастья.

Полицейских как ветром сдуло! Остался только тот, который стоял у двери с ключами, виновато поглядывая на всех вокруг.

— Скажите, мистер Гудвин, вы родственник миссис Маргарет Браун? — заговорили в один голос журналисты, по очереди щёлкая фотоаппаратами и ослепляя Гарольда вспышками.

Мальчик даже отвернулся и уткнулся лицом в Маргарет Браун. Он и смутился, и чувствовал себя неловко и вообще впервые в жизни так близко увидел сразу трёх журналистов, которые, кроме того, пришли к нему.

Маргарет Браун обняла его, что-то отвечая репортёрам. Другой рукой она гладила его по голове. Гарольд её не слышал. Просто смотрел вокруг и хныкал. Во-первых, Маргарет Браун говорила громче всех, во вторых, на вопросы журналистов отвечал адвокат, а в-третьих, Гарольд просто не хотел ничего слышать. Он хотел скорее вырваться отсюда и отдохнуть от всего пережитого.

— Ещё какой родственник! — громко говорила, почти кричала, Маргарет Браун, — да, мы родственники! Мальчик — мой родственник! Мы все, кто с «Титаника» — теперь родственники! Спасибо этим негодяям из «Уайт Стар»!

— Как вы выплыли, мистер Гудвин? — наклонился над Гарольдом журналист.

— Я… было холодно…, — посмотрел на него Гарольд, — очень холодно… я выплыл на большом кресле… — проговорил мальчик.

— Вы умеете плавать?

— Нет… — ответил Гарольд и смущённо опустил глаза.

— Как же вам удалось выжить в холодной воде? Вам было страшно? Как же вы не погибли, если не умеете плавать?

— Я… — проговорил Гарольд, но на помощь пришла Маргарет Браун.

— Да потому что мы — непотопляемые! — словно прокричала она…

Глава 15

Раввин Афтаназ[44] был одним из тех людей, которых называют ребе. Много лет назад он приехал в Америку из Греции, и за долгие годы своей жизни в Нью-Йорке повидал и хорошие и плохие дни. Маленькая община Бруклина, на его глазах и его стараниями, стала большой и уважаемой.

Пожертвовав всем ради неё, он не уставал и даже в старости продолжал много трудиться, часто приходя на помощь тем, кому отказывали все.

В доме у раввина Афтаназа не было денег. Но тут было много книг. Но чаще приходили не за книгами, а за словами. И слова у него находились для всех. И не только слова. Он никому не отказывал в помощи.

Его дом благословился голосами детей. Но очень быстро опустел. Гражданская война между Севером и Югом забрала всех детей… Единственный внук вырос и уехал за океан, откуда часто писал письма. Последнее его письмо было радостным, но этот дом первый раз не дождался тех, кого здесь ждали…

Весть о смерти единственного внука и трёх правнуков, ехавших в гости из Германии, заставила раввина Афтаназа слечь, а слово «Титаник» он заставлял себя слышать через силу.

Грузенберга он встретил полулёжа. Но выслушав его рассказ, подумал, покачал головой и, поправив очки, поднялся и сел в кресло, в котором обычно встречал своих посетителей.

— Реб Оскар, не думаю, что ситуация нехорошая, — произнёс он тихо и задумчиво, — миссис… мисс Эмили Браун сейчас с трудом уживается с мыслью, что этого мальчика больше нет. И лучше, если она, и уж тем более её сын, Френсис, которого я знаю с момента его Брит-Милы[45], в ближайшее время не будут знать, что Гарольд жив. Да и самому Гарольду не стоит напоминать о той ужасной ночи. Они дети «Титаника». И «Титаник» это единственное, что может их соединить как братьев. Больше — ничего! А трагедия — не лучшее, что может объединять людей… Но дело даже не в том. Семья Голдсмит очень небогатая. Вдова с двумя детьми просто обречена на нищету. С мисс Браун ребёнок останется инвалидом на всю свою жизнь… Неизвестно когда он сможет нормально ходить. Это лечится в клиниках Европы, но не Америки. Но даже если мы все соберём нужную сумму, мальчику категорически сейчас нельзя даже и близко показывать корабли. Мы поможем, чем можем, но даже всех наших денег не хватит на то, чтобы Гарольда поставить на ноги волею врачей. И мальчик должен исцелиться сам, когда исцелит свою душу.

— Понимаю, рабби, — кивнул Грузенберг.

— Кроме того, что говорит доктор Соломон? Что именно с мальчиком? — спросил раввин.

— Точно неизвестно. Обмороки начались ещё в Англии. Католикам там живётся так же как и евреям в России. Это тоже сыграло свою роль, — ответил Грузенберг, — контузия не самая страшная. Он больше испугался, ровно настолько, что у него почти отказали ноги. И ещё он винит себя в том, что не смог спасти своего друга.

— Бедный ребёнок, — покачал головой раввин, — я ему сочувствую. И Вы представляете его в приюте?

— Нет, — категорически ответил Грузенберг, — в приют ему нельзя. Где Вы видели, рабби, чтобы мы отдавали своих детей в приюты? Теперь он наш ребёнок. Потому что он нам верит.

— Да, это так, — кивнул, соглашаясь, раввин, — хотя миссис Браун, которая Марго, вызвалась поддержать этого шотландского мальчика, это не значит, что она оплатит лечение несчастного ребёнка! Очень скоро она забудет его, как забыла его семью и десятки других детей на «Титанике». Рассовывая бренди миллионерам в шлюпки, она не побежала открывать запертых детей в Третьем классе. О них никто не вспомнил. Никто не вспомнил про моего внука и маленьких правнуков, которых я так и не увидел. Они так и погибли, не дождавшись спасения… Лучше, если Маргарет Браун пока не будет вмешиваться в его судьбу. Лучше пусть обеспечит ему учёбу в школе и дальнейшее образование. Он должен вырасти человеком достойным, реб Оскар, — посмотрел на Грузенберга Афтаназ и помолчал.

Он встал, прошёлся по комнате и вернулся в своё кресло.

— Выжил, — сказал Афтаназ, — но не для того, чтобы остаться инвалидом и нищенствовать. Есть мать, которая подарит ему свою любовь. Но это не Эмили Браун! С возвращением Гарольда в таком состоянии, она быстро возненавидит чужого ребёнка. Он, с обмороженными руками и ногами, контузией, сильнейшим нервным срывом, быстро станет ей обузой. А после матери его возненавидит и Фрэнк. Потому что это уже не тот мальчик которого они знали на «Титанике». Он уже видел смерть и не побоялся заглянуть ей в глаза.

— Согласен с Вами, — кивнул Грузенберг, — этим мы обречём их на нищету. Гарольд не найдёт там новой семьи. И это в лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем, Гарольд отправится в Англию, в приют. Обратно в тот ад, из которого его пытались увезти отец и мать, — Грузенберг подумал, — и неизвестно, выдержит ли его сердце очередное морское путешествие.

Он посмотрел на рава Афтаназа.

— Что скажете, ребе?

— Миссис Маргарет в любой ситуации выйдет сухой из воды, — усмехнулся рав Афтаназ, — а где сейчас Эмили Браун и Фрэнки?

— Два дня назад, — ответил Грузенберг, — мы торжественно выдали им документы и я лично посадил их на поезд. Они уже должны быть в Денвере.

— Хорошо, — снова встал рав Афтаназ, — но в любом случае мы никогда не бросаем своих людей, — указал он вверх.

Раввин подошёл к столу, на котором лежали бумаги и, отложив некоторые из них в сторону, взял чистый лист, перо, пододвинул чернильницу и сел за стол.

Он долго что-то писал, не обращая на Грузенберга никакого внимания. Когда дописал, он встал и, выйдя из-за стола, протянул Грузенбергу письмо.

— Вот, реб Оскар, отдайте это Гарольду.

Грузенберг бегло прочитал письмо и посмотрел на Афаназа. Раввин вернулся в кресло.

— Жена моего внука, Сара, находится сейчас в этом доме, — сказал он, — она никуда не выходит. Её усадили в шлюпку с самым младшим моим правнуком, Михаэлем. А мой внук, Яков, сесть не успел. Он ехал в другой части корабля, со старшими мальчиками, ближе к корме.

— Да, рабби, если Вы предлагаете Гарольду новый дом и новую семью, то можно считать, вопрос с мальчиком решён?

— Именно, — сказал рав Афтаназ, — вопрос гиюра мы не будем поднимать. Пусть это решает сам Гарольд. Это должен быть сознательный выбор. Даже если он захочет остаться католиком, его здесь будут любить и тут будет его дом. С ним вернётся мой внук. А глядя на него, я буду видеть своих правнуков. Они где-то там, вместе с его братьями и сёстрами…

Он помолчал.:

— Вина мальчика была лишь в том, что он готов был умереть вместе с другом. А значит он хороший человек. И не важно, католик он, или станет евреем.

— Для него это трагедия, — тихо сказал Грузенберг, — но он оказался благороднее многих аристократов, как видите.

— Его можно назвать героем, — подумал рав Афтаназ, — многие негодяи из Первого класса заняли места, которые могли бы занять Карл Скуг со своей семьёй, Гарольд, сёстры и братья Гарольда, его мать, и другие женщины и дети. А наш Гарри, не имея ни малейшего шанса, бросился спасать того кто был обречён. И выжил!

Он снова тяжело вздохнул и встал.

— Ладно, я отдам распоряжение встречать нового жильца и пойду уведомлю Сару о том, что у нас появился новый член семьи, её новый сын…

Рав Афтаназ подошёл ближе и указал на письмо.

— Как я понимаю, у мальчика есть дядя? Подумайте, как уведомить его, чтобы он не пытался забрать своего племянника. Томас Гудвин быстро поймёт, что Гарольд настоящий, и что он зря тогда его обидел. Что на самом деле он действительно его родной племянник. Лучше скажите ему сразу, что возникло недоразумение и это не тот Гарольд Гудвин. И мальчик его понял и простил. Трудно не понять человека убитого горем. И Гарольд не нуждается в его извинениях, — раввин Афтаназ подумал, — хотя, я не понимаю, что было бы плохого, если бы он просто выслушал в тот день этого мальчика…

— Мы можем дать Гарольду новую фамилию, — предложил Грузенберг.

— Вряд ли его тут будут называть Гарольдом, — ответил рав Афтаназ, — но его второе имя, Виктор, как я понимаю, данное при католическом крещении, это вполне приличное имя для еврейского мальчика…

…Только в гостинице, которую оплатила Маргарет Браун для Гарольда, мальчик первый раз за всё время помылся в горячей ванне, выспался и почувствовал себя в безопасности.

Номер был большой, с двумя огромными кроватями и красивыми занавесками на окнах. Гарольд даже не знал, что комнаты могут быть такими красивыми и светлыми.

В их доме, когда они жили в Мелкшаме, тоже были большие комнаты, зал, посреди которого стоял мамин рояль, а шторы были украшены разными узорами. Но этот номер в гостинице показался ему и светлее, и богаче. И даже игрушки принесли. Плюшевого Мишку в алом передничке и книжку-раскладушку с красивыми картинками.

А портье, принесший игрушки, сказал, что Гарольд может оставаться тут сколько пожелает.

— За всё уплачено наперёд, — сказал портье, — завтраки, обеды, ужины, всё за наш счёт. К вечеру Вам принесут новый костюм, бельё и обувь. И если что будет нужно, можете говорить мне, а я выполню любое ваше пожелание.

— Благодарю, — ответил Гарольд, удивившись, что к нему обращаются как к взрослому, — очень хотелось бы… хотя нет, — подумал мальчик, — я позову вас, в случае чего.

— Если что — вот звонок, — указал портье на красивую кнопку возле двери и ушёл.

Гарольд полистал книжку, взял Мишку на руки и долго смотрел в окно. Потом он ещё раз принял горячую ванну, выспался, и утром около девяти часов, уже после завтрака, в дверь постучали.

Пришёл Грузенберг.

— Здравствуй, — с порога поздоровался он, — пришёл посмотреть, как ты устроился.

Гарольд очень обрадовался Грузенбергу. Мальчику было скучно и совсем не с кем было поговорить.

Грузенберг по-стариковски сел в кресло и поманил Гарольда.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он, прищурив глаз.

— Спасибо, сэр, — подошёл Гарольд, — уже лучше.

Грузенберг усмехнулся.

— Тут не принято говорить это слово, «сэр», — улыбнулся он Гарольду, — привыкай к «мистер». А «сэр» только в армии или в полиции. Но полиция ведь плохие ребята? — подмигнул он.

Гарольд улыбнулся.

— Хорошо, сэр… мистер, — кивнул мальчик.

— Ну, я к тебе с предложением, от которого, я думаю, ты не откажешься, — посмотрел он на Гарольда.

— Я слушаю вас, — заинтересовался Гарольд.

— Я вот что подумал, — начал Грузенберг, — как старый еврей, потерявший всех, кто мне был дорог, во время погрома в Польше, я очень хочу помочь тебе. И не только я.

Он наклонился к Гарольду и начал немного тише.

— Мы очень сочувствуем твоей утрате, — сказал Грузенберг, — и сегодня я говорил с одним человеком. Его взрослый внук и правнуки погибли там же, где и вся твоя семья. Спаслась только жена его внука с маленьким ребёнком. И этот человек очень хочет, чтобы ты заменил ему его правнуков и приглашает в свою семью.

Грузенберг протянул Гарольду письмо рава Афтаназа. Гарольд открыл конверт, присел на стул и долго читал.

— Меня хотят усыновить? — не понял он сразу и посмотрел с удивлением на Грузенберга.

— Да, — кивнул в ответ Грузенберг, — и я очень прошу не отказываться. Люди убиты таким же точно горем, которое убивает тебя. Вам вместе будет легче это горе пережить и не дать друг другу упасть. А миссис Маргарет Браун уже дала согласие финансировать твоё образование и всегда будет рада видеть тебя у себя в гостях.

Мальчик улыбнулся и подумал.

— А Фрэнки? А его мама как же?

— Я думаю, — сказал Грузенберг, — будет лучше дать им прийти в себя. Они ведь считают тебя погибшим? Тебя все считают погибшим… Ты же не хочешь их напугать?

— Нет, не хочу, — покачал головой мальчик.

— Ну, вот и хорошо, — кивнул Грузенберг, — я думаю, что если вы с Фрэнки друзья, то обязательно с ним скоро увидитесь. Но не сейчас. Им тоже тяжело и они оплакивают смерть папы Фрэнки.

— Да, — согласился мальчик, — мне тоже надо прийти в себя.

— Ну, тогда мы всё решили, — ответил Грузенберг, — отдыхай, хорошо выспись, а вечером я заеду за тобой и поедем знакомиться с теми, кто принимает тебя в свою семью. Тебе как раз принесут новый костюм… — он помолчал, — они очень хорошие люди и я знаю их очень давно. Я думаю, что мальчику, который любит читать книжки и не любит драться, в этой семье очень понравится. Поверь мне. Я тоже осиротел в твоём возрасте. На моих глазах убили всех моих родных. В нашем местечке после погрома осталось много сирот. У многих из них, потерявших семьи, судьбы сложились куда трагичнее.

Гарольд помолчал, вздохнул и посмотрел на Грузенберга.

— Спасибо Вам большое. Если бы не Вы, то я не знаю, что было бы со мной.

— Ерунда, — махнул рукой Грузенберг, — может ты что-то забыл? У вас был багаж? Вы везли что-нибудь с собой?

— Да, конечно! — вдруг вспомнил Гарольд, — папа отправил сюда наши вещи, но на другом пароходе. Они уже наверное тут!

— Значит, заберём обязательно, — пообещал ему Грузенберг, — что-то ещё?

Гарольд подумал.

— У мамы Фрэнки остался маленький чемоданчик моего папы. Его отдал ей тот русский, который представил меня капитану Смиту своим племянником и познакомил с миссис Браун из Первого класса. Его можно забрать?

— Конечно, я заберу его и сразу же привезу тебе, — ответил Грузенберг, — а ты не знаешь что в нём?

— Нет, — снова покачал головой мальчик, — но точно не деньги. Наверно, я думаю, там дневники моего папы. Я очень хотел бы их вернуть. Это ведь память про него?

— Несомненно, — согласился с ним Грузенберг, — их надо вернуть! Грузенберг снова наклонился к Гарольду.

— Ну, а что ты скажешь, если мы тебе сменим фамилию?

— Если это нужно, — грустно ответил Гарольд, — а это обязательно?

Он в недоумении посмотрел на Грузенберга.

— Если это хотят люди, согласные меня принять, то я сделаю, как они хотят.

— Не думаю, что она тебе не понравится, — сказал Грузенберг, — во всяком случае, свою родную фамилию ты не забудешь и будешь помнить, и тебя никто не заставляет от неё отказываться. Но есть кое-какие нюансы, которые я тебе не могу сказать.

— Почему? — удивился мальчик.

— Ты просто этого не поймёшь, — сказал Грузенберг, — и дело не в том, что я что-то скрываю, или не хочу говорить. Пройдёт совсем немного времени и я расскажу тебе всё, что тебя интересует по твоему делу. Но сейчас, девятилетнему мальчику, будет трудно объяснить то, что порой не понимают даже некоторые взрослые люди.

— Да, — вздохнул Гарольд, — тут я согласен с Вами. Я ещё много не понимаю и хочу разобраться во всём.

— Гарри, — сказал Грузенберг, — я досконально изучил всё, что с тобой связано. И я уже встретился с другом твоего папы, который живёт в США. Ты знаешь, кто такой доктор Тесла?

— Я слышал эту фамилию, — кивнул Гарольд, — один раз. Это было, когда папа читал письмо от дяди Томаса, в котором он нас пригласил к себе. Он написал, что купил для нас дом! — возмущённо сказал Гарольд, — и ещё фотограф, мистер Броксли из Фулема, тоже про него что-то говорил.

— Не обижайся на своего дядю, — махнул рукой Грузенберг и улыбнулся мальчику, — его можно понять, прости его. Ты ведь знаешь, какие мысли тогда были в его голове? Он искал вас среди живых и надеялся до последнего, что хоть кто-то из вас, но выжил! А когда нашёл, он просто не поверил в свершившееся чудо… Мне очень жаль и я соболезную твоей и его, утрате. Пожалей и ты его?… Твои папа, мама, братья и сёстры, — продолжил Грузенберг, — всегда будут рядом с тобой. Я знаю, что такое иметь большую и дружную семью и потерять её в одночасье. Но тебе надо жить дальше, учиться и обойти лишние проблемы и трудности, которые могли прийти за вами следом из Англии. Сейчас ты должен принять самое важное решение в своей жизни. Оно определит твою судьбу дальше. Если мы попытаемся подать документы на твоё усыновление и сохранить твоё настоящее имя и фамилию, то нехорошие люди могут попытаться тебя найти, и тогда я не знаю, что может случиться.

— Нехорошие люди? — испугался мальчик.

— Именно, — кивнул Грузенберг, — твой папа погиб, скорее всего, не просто так. И он вряд ли дожил до гибели «Титаника» в ту ночь.

Гарольд опустил глаза.

— Я согласен… Если это нужно, то я готов взять другую фамилию.

Он посмотрел на Грузенберга.

— Я не буду создавать проблем тем людям… Честное слово…

Мальчик встал и подошёл ближе.

— А как теперь меня будут звать?

— Виктор фон Готт, — ответил Грузенберг…

У Гарольда перехватило дыхание.

— Этого не может быть… — проговорил он, — но кто же тогда был тот русский, так похожий на меня..?

Глава 16

РОССИЯ; ОКРЕСТНОСТИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА; НАШИ ДНИ

Свет фар ослепил Энниса и он едва успел отскочить с дороги, скатившись кубарем в канаву. Потом встал, осмотрелся и услышал крик сверху.

— Эй! Ты там жив? Эннис ничего не понял. Это был не английский язык.

— Вы говорите по-английски!? — крикнул в ответ Эннис.

— Чего? Американец, что ли? — ответили сверху.

Немолодой мужчина кого-то позвал. На дорогу, к канаве, выбежала женщина.

— Что Вы тут делаете? — спросила она уже по-английски.

— Я не знаю, как я тут оказался! — ответил ей Эннис, — я не могу это объяснить.

— Выходите на дорогу! Мы подвезём Вас в город! — крикнула ему женщина.

— Спасибо, мисс! — ответил Эннис и начал карабкаться наверх. Уже через пять минут машина мчалась по дороге, а Эннис делал вид, что его ничего не удивляет.

Водитель что-то рассказывал, смеялся, а женщина, сидевшая на заднем сиденье, переводила Эннису то, что говорил мужчина.

— Откуда Вы здесь? — наконец, спросила она.

— Честное слово, я даже не понял, как я тут оказался, — ответил Эннис, — какой-то провал в памяти и я на дороге. И тут вы…

— Наверное, Вас просто ограбили! — предположила женщина, — мы могли бы Вас завезти в полицию, напишете заявление.

— Нет, нет! — возразил Эннис, — содержимое моих карманов в порядке. Если вы довезёте меня до города, я буду благодарен.

В карманах у него лежали кое-какие вещи, прихваченные с «Титаника». Если не считать денег, которые, как понял Эннис, уже превратились в пустые бумажки, то золото вполне можно было обменять. Как раз меньше всего ему нужна была полиция.

Наконец город. Он простился со своими спасителями и направился к первой же вывеске, горящей буквами

«ЛОМБАРД»…

Утром он проснулся в своём гостиничном номере. Пересчитав пачки с деньгами, Эннис рассовал их по карманам и, заперев номер, вышел на улицу.

Первое, что он посетил, это был музей. Он долго слушал рассказ экскурсовода, чтобы понять, насколько изменился мир. Потом, после экскурсии, долго сидел на лавочке и изучал местные газеты. Не надо было жить все эти годы, чтобы понять, что он попал в совершенно другой мир, незнакомый и враждебный ему.

Эннис встал. В его мыслях промелькнула догадка. Он выбросил газеты и опять зашёл в тот же музей.

— Здравствуйте снова, мэм, — поздоровался Эннис с экскурсоводом.

— Здравствуйте, — обрадовалась экскурсовод, — понравился наш музей?

— О, это было восхитительно! — ответил, не скрывая радости, Эннис, — у меня к вам вопрос. Тут есть что-то, связанное с историей флота?

— Военного? — спросила экскурсовод.

— Скорее нет, — подумал Эннис, — гражданского. Например, по истории круизных лайнеров, или что-то похожее?

— Ну, это лучше Вам в Питер, — ответила экскурсовод. В Ломоносове Вы вряд ли что-то похожее найдёте.

— Питер? — не понял её Эннис.

— Да, или даже Петергоф. Там замечательный частный музей, — уточнила экскурсовод, — но посвящён он, в основном, «Титанику».

— Почему «Титанику»? — удивился Эннис.

— Ну, знаете, — подумала экскурсовод, — из более, чем полторы тысячи погибших, было две сотни наших соотечественников, из которых двадцать две семьи погибли полностью. Это число немалое, согласитесь.

— Да, это большая трагедия, — покачал головой Эннис, — спасибо вам, и за интересную экскурсию тоже. А далеко отсюда до Петергофа?

— Час электричкой. А на такси быстро доедете…

…Виктор поймал машину на той же дороге, где опомнился Эннис.

— Ого! — ударил по тормозам водитель, — война, что ли?

— Война, война! Первая Мировая! — рассмеялся Виктор, — срочное донесение в штаб к Духонину!

— Привет реконструкторам! — водитель рассмеялся и открыл дверь, — играете?

— Да есть немного, — сел Виктор на переднее сиденье, — до Петергофа сколько возьмёшь?

— Для полковника бензина не жалко! — махнул водитель рукой, и машина помчалась по трассе.

…Старик встретил Виктора так же, как встречал обычно. После чая он молча позвал его за собой и повёл в музей.

— Я понял, что ты кое-что изменил, всё-таки? Не удержался?

— Я? Мистер Лайтоллер! — рассмеялся Виктор старику, — это ведь я устанавливал правило ничего не менять! А что изменилось?

— Я помню ту историю, которую пережил я, — ответил ему, слегка усмехнувшись, Лайтоллер, — кроме того, после твоего ухода я законсервировал в хранилище все данные. А как только ты вернулся, я выгрузил их и сверил с теми, что появились в настоящем времени, как результат твоего пребывания там. И судя по всему, изменений ты особо не внёс. Появилась информация про неизвестного русского офицера, выпустившего пассажиров Третьего класса на двух выходах, и про подростка с ключами от палубных перегородок.

Виктор уселся в кресло.

— В целом, я не вмешивался в события, — сказал он, — ну, разве что пара лишних выпитых бутылок бренди. А что Сейдж?

— Сейдж? — подумал Лайтоллер, — Сейджа сейчас твой брат отогревает чаем. И мистер Сейдж готов снова вернуться на «Титаник».

— Вот как? — удивился Виктор, — почему?

— Будучи мальчиком он влюбился в твою сестру, — ответил Лайтоллер, — точнее не он, а бедняга Энтони. И теперь мы знаем подробности их гибели.

Лайтоллер замолчал и подумал.

— Это печально, — махнул рукой Лайтоллер, — что произошло из того, чего не было? — спросил он, посмотрев на Виктора.

— Капитан Смит приказал мне помогать тебе на шлюпочной палубе, — начал рассказывать Виктор, стараясь вначале не вдаваться в подробности.

— Надеюсь, у тебя хватило ума этого не сделать? — ответил строго и обернулся к Виктору Лайтоллер.

— Конечно, я не выполнил этот приказ, — успокоил его Виктор, — иначе ты запомнил бы этого «неизвестного русского офицера»!

— Правильно, — кивнул Лайтоллер, — там не должно было быть другого, за исключением Жадовского. Был ещё Кучиев, но тогда офицером он ещё не был.

— Жадовский уступил место пассажирке Третьего класса с двумя детьми, — добавил спокойно Виктор, откинувшись на спинку кресла.

— А должен был уступить француженке из Второго класса! — строго посмотрел на него Лайтоллер.

— И что та француженка? — поинтересовался Виктор.

— Была жива, здорова по прибытию «Карпатии» в Нью-Йорк, — сказал Лайтоллер и заложив руки за спину, начал прохаживаться рядом с Виктором, — что ещё ты поменял?

— Ну, как ты догадался, это я выпустил Третий класс, — ответил спокойно Виктор.

Лайтоллер помолчал и снова посмотрел на него, остановившись.

— Я догадался, — сказал он, — но количество жертв от этого не изменилось. И твоя семья погибла в полном составе. Твой старший брат, Чарли, так же, как и тогда, умер у меня на руках. И как и в неизменённой истории, просто не хватило шлюпок. Но их бы и не хватило.

Он помолчал, о чём-то подумал.

— Соболезную, Гарольд. По крайней мере теперь мы знаем как погиб Чарли, и что это был именно Чарли, — добавил Лайтоллер, — а вот зачем ты отобрал дневник у несчастного Эдгардо Эндрю, я не понимаю!

— Ах, да! — вспомнил Гарольд, — держи, — вытащил он дневник Эдгардо из кармана и отдал Лайтоллеру, — но откуда ты знаешь про дневник и что в нём такого, о чём мы не знаем?

— Это как сказать, — Лайтоллер взял дневник, аккуратно его раскрыл и переворачивал страницу за страницей.

— Несчастный юноша описывал всё своё путешествие. Он был единственный из пассажиров и членов экипажа, кто догадался вести хронику крушения во время самого крушения, описывая всё подробно.

Лайтоллер замолчал. Он показал Гарольду одну из страниц дневника, исписанную автографами Эдгардо.

— Мальчишка учился расписываться. Он готовился ко взрослой жизни. Лайтоллер подошёл к витрине и положил дневник под стекло.

— Его дневник должны были найти в 2015 году, — сказал Лайтоллер, — бумага оказалась качественной и выдержала испытание водой. Парень писал карандашом, поэтому текст сохранился. Не было у него денег на чернила. Но ты добыл его дневник целиком, а не по частям, и теперь мы многое можем узнать о событиях той ночи. А откуда я знаю? Я подслушал его разговор с твоей сестрой на палубе, когда мы опустили последнюю шлюпку. Там прозвучала фраза про тебя и дневник. В хорошем смысле. Они тебе поверили.

— Я обещал ему вернуть дневник в Нью-Йорке, — проговорил с сожалением в голосе Гарольд.

— В этом нет необходимости, — подошёл к нему Лайтоллер, — Эдгардо погиб.

— Но я же отправил его и Лилли к шлюпкам, — изменился в лице Гарольд, — они были вдвоём!

— Они и пришли вдвоём. Но не сели в шлюпку, — ответил, покачав головой, Лайтоллер, — я помню как они подошли, постояли, помогали усаживать детей. А потом, когда я отдал команду спускать последнюю, он и Лилли просто сели на лавку, обнялись и… — Лайтоллер помолчал, что-то вспоминая, — я их больше не видел. Решили погибнуть вместе. И остаться вместе навсегда…

Он снова помолчал…

— Я помню как погиб Чарльз, твой старший брат. Он запомнился тем, кто выжил. Неизвестный герой «Титаника»… Так его назвали те, кто спасся благодаря его помощи… Что ещё было? Только не говори, что ты спас себя. Ты и не умирал. И не важно, как тебя вытащил из воды Гарольд Лоу. Он вытащил тебя из воды, в свою шлюпку.

— Но этого не может быть! — ещё больше удивился Гарольд, — я отправил себя маленького к шлюпкам, вместе с Фрэнки и Эмили Браун! И мы должны были сесть в шлюпку все вместе! Как я оказался в воде?

— А в неизменённой истории? Ты как оказался в воде? — невозмутимо спросил Лайтоллер.

— В неизменённой истории Фрэнки и его мама сели в шлюпку, а я вырвался и убежал спасать нашего третьего друга… — Гарольд подумал, — и не спас. Не сумел… У меня просто не хватило сил его удержать.

— Ты не изменил истории… — так же невозмутимо ответил ему Лайтоллер, — произошло то, что и должно было произойти. Может чуть иначе. Но что-то, очевидно, всё-таки изменилось.

— Иди сюда, мой мальчик, — позвал он Гарольда за собой.

Гарольд поднялся из кресла и Лайтоллер подвёл его к фотографиям.

— Смотри, — указал Лайтоллер на одну из них.

Гарольд взглянул на фото.

— Этого не может быть, — замер он, — но это я снимал! Мой фотоаппарат утонул вместе с этой плёнкой! Я даже не подумал о том, чтобы спасать свой фотоаппарат! Всё произошло так внезапно, что я просто не успел схватить его! Не до этого было!

— Твоим фотоаппаратом, Гарольд, — посмотрел Лайтоллер на Гарольда, — были сняты и другие фотографии, которые ты просто не мог сделать. Почти пять дней все считали что ты умер. Я помню, как тебя маленького уносили в трюм, накрыв простынёй. Фактически, у тебя остановилось сердце, а то что это был пост-травматический шок, просто никто не подумал. А про такое явление как спинальный шок, ещё не знали в 1912 году. Но, половина плёнки была отснята на «Карпатии»! Кто-то забрал твой фотоаппарат, и этот кто-то знал кому этот фотоаппарат принадлежит!

— Может какой-нибудь пассажир? — предположил Гарольд, посмотрев на Лайтоллера, и перевёл взгляд обратно на фотографию, где Уильям и Генри дерутся подушками, — вещь ценная для 1912 года, согласитесь!

— Правильно, ценная! — согласился Лайтоллер, — только я не припомню, чтобы воры орудовали в каютах Третьего класса! Есть два момента, которые покажутся тебе странными, если ты любишь думать и анализировать. Первый, это если предположить, что вор забрался в каюту Третьего класса, увидел фотоаппарат и решил его украсть. Но в таком случае, вор сам имел минимальные шансы спастись? Правда? Он ведь тоже ехал в Третьем классе? Но даже если бы и спасся, то ему пришлось бы прыгать за борт. Выжил бы он или нет, я не знаю. Но техника, по крайней мере плёнка, просто бы погибла в воде. Но мы видим фотографии, а это значит, что его похититель сел в шлюпку.

— Ты же не хочешь сказать, что фотоаппарат взяла женщина, или ребёнок? — удивлённо спросил Гарольд, продолжая рассматривать свои фотографии.

— Не будем исключать это, — ответил ему и продолжал говорить Лайтоллер, — это можно было бы утверждать, если бы не второй момент.

— Какой? — обернулся к нему Гарольд.

— Если бы женщина или ребёнок забрали фотоаппарат, — прошёлся по залу Лайтоллер, время от времени останавливаясь и оборачиваясь к Гарольду, — и продолжили снимать на «Карпатии», то новый владелец несомненно передал бы плёнку репортёрам или в полицию. Да той же Маргарет Браун, собирающей все улики касающиеся «Титаника», уже на «Карпатии». От свидетельских показаний до слухов и сплетен. А кроме Браун был ещё и Грузенберг, от которого ничто не скрылось! Изымались все фотоплёнки снятые на «Титанике», все записки и телефонограммы. Даже то, что можно было бы и не изымать! Новых обладателей фотоаппарата, пожалуй и не спрашивали бы, хотят они или не хотят отдавать плёнку.

Он остановился.

— Работа была проведена глобальная по тем временам, и это можно назвать уникальным, для своего времени, делом. Всё что могло рассказать о «Титанике», пассажирах и членах экипажа, было собрано в общую базу данных. Всё! Кроме этих фотографий! А ведь они уже тогда стоили больших денег? Даже одеяла с «Титаника» превратились в бесценные артефакты! А фотографии стали бы сенсацией!

Лайтоллер ненадолго замолчал, подошёл к Гарольду и заговорил немного тише.

— Но в том и дело, что фотографии появились только сейчас.

— То есть, кто-то их хранил больше сотни лет? — вначале не поверил собственным мыслям Гарольд.

— Да, больше сотни лет, — кивнул Лайтоллер, — или… — он замолчал.

Лайтоллер снова прошёлся по залу и снова, посмотрев на фотографии, обернулся к Гарольду.

— Или принёс их с собой…

— Но, — задумался на минуту Гарольд, — зачем ему был нужен мой фотоаппарат?

— Простой вор прошёл бы мимо вашей каюты, — прервал его мысли Лайтоллер, — воры были заняты в Первом классе. Самые смелые орудовали во Втором. Пробраться в Третий класс означало подписать себе смертный приговор. И все это понимали. Но он спустился, или уже находился там, и забрал его. Нет предположений, почему?

— А как ты думаешь? — посмотрел Гарольд на Лайтоллера.

— Он забрал то, за чем пришёл, — спокойно и убеждённо сказал Лайтоллер.

— За фотоаппаратом? — не понял его Гарольд.

— Нет, — посмотрел на Гарольда Лайтоллер, — ему нужна была твоя плёнка!

Гарольд упал назад в кресло. Лайтоллер подошёл к нему и положил руку на плечо.

— Ты тоже об этом подумал, Гарольд? Скорее всего, мой мальчик, твой отец жив и точно так же как и ты, безнадёжно вернулся на «Титаник» в надежде вас спасти. Но, внезапно для себя, он столкнулся с тобой взрослым. Я не знаю, — Лайтоллер отошёл от Гарольда и подошёл к фотографиям, разглядывая их, — но как по мне, он просто хочет видеть вас живыми, радостными, беззаботными. Такими, какие вы тут, какими он вас помнит. Я бы тоже так поступил на его месте. Да, в принципе, и ты так поступаешь. Но не эти фотографии были причиной его возвращения. Очевидно не зная сам, один раз ты запечатлел на плёнку то, что для него было очень важным, то что не должно было исчезнуть в глубине океана.

— Но там был только один мой отец, — проговорил в недоумении Гарольд, — второй, так или иначе, дал бы о себе знать! Не думаю, что он не попытался бы встретиться с матерью!

— Либо там и был только один твой отец, либо кто-то помешал ему это сделать, — проговорил, подумав, Лайтоллер.

— Кто, например? — спросил Гарольд.

— Этого я пока сказать не могу, но помешал точно не ты. Ты был меньшей из помех на его пути, — Лайтоллер замолчал и немного подумал, — но могу быть уверен, что скорее всего, он пошёл дальше, чем ты.

Гарольд отогнал от себя воспоминания.

— Ты думаешь, он усовершенствовал своё изобретение?

— Да, — сказал спокойно Лайтоллер, — но я пока не знаю как. Нам предстоит это выяснить.

— Вернуться на «Титаник»? — спросил тихо Гарольд.

— Боюсь, что так, — Лайтоллер подвинул стул и сел напротив него, — но не сейчас. Есть кое-что, что ты должен знать. Это поможет тебе модифицировать машину времени и получить более совершенный тип перемещений.

— То есть? — посмотрел на него Гарольд.

— Я ещё раз перечитал дневники твоего отца, — ответил Лайтоллер, — и пришёл к выводу, что он говорит не об одном, а как минимум о двух типах перемещения во времени. Первое — это то, что мы уже многие годы осуществляем с успехом. Мы перемещаемся физически в любую обозначенную на координатах точку.

Он помолчал.

— Не думаю, что это безопасный метод, и твой отец в этом со мной единодушен. Ведь мы не застрахованы от того, что в точке нашего появления не окажется бдительных религиозных фанатиков, не произойдёт взрыв, извержение вулкана или, в конце-концов, не будет торчать обычный колышек от забора, или простой пенёк, который остановит наше путешествие в самом начале.

— Согласен, — кивнул Гарольд в ответ, — но что ты имеешь ввиду?

— Твой отец, — продолжал Лайтоллер, — предусмотрел другой метод: метод перемещения сознания в заданную личность. Но изъяны этот метод тоже имеет. И я бы сказал, что несмотря на то, что он безопасен с физической точки зрения, сами изъяны более опасны для той личности, в которую ты перемещаешься.

— Но разве мы этим уже не занимаемся? — не понял Гарольд.

— Ну, — подумал Лайтоллер, — в случае с использованием нашей капсулы, субъекту, то есть тебе, не грозит ничего. Но у объекта может случиться элементарное раздвоение личности, провалы в памяти, обмороки, так называемые воспоминания о будущем и так далее. Поэтому мы и не рискуем перемещаться далее чем в самого себя, или в ближайших известных родственников. И только в прошлое. Твой отец пошёл дальше. Он нашёл путь обхода указанных проблем и минимизировал опасности для объекта. Собственно, он указал, что данных проблем можно избежать и контролировать человека, в которого ты перемещаешься, ровно столько, сколько тебе необходимо, не оставляя следов в его памяти. И это может быть не обязательно твой родственник.

— Любой человек? — не понял Гарольд, — то есть, я могу переместиться в капитана Смита и предотвратить гибель моей семьи?

— Не совсем, — уточнил Лайтоллер, — ты можешь частично контролировать его сознание в прошлом. Есть вариант воссоздания фантомного двойника, например, того же Смита.

— То есть?

— То есть — двойника, на очень короткое время, — уточнил Лайтоллер, — например, чтобы появиться там, где тебе нужно, чтобы передать ту информацию, которую тебе нужно передать.

— Или узнать, — продолжил мысль Лайтоллера Гарольд.

— Или узнать, — кивнул Лайтоллер.

— Теперь мне понятны кое-какие события из моего детства, — ответил Гарольд.

— Например? — посмотрел на него Лайтоллер.

— Это долгая история, перед самой посадкой на «Титаник», — вздохнул Гарольд, — тогда никто не понимал, что со мной происходит, и меня даже хотели показать врачам. Но я и сам не понимал. Я на некоторое время перестал бояться… Странно для мальчика-католика из Фулема? — посмотрел он на Лайтоллера.

— Вопрос в том, — уточнил Лайтоллер, — что мы с тобой не помним, чтобы мы это делали, Гарри.

— Интересно, — подумал Гарольд, посмотрев на Лайтоллера, — а что если он точно так же переместился в самого себя?

— Не исключено, — согласился с ним Лайтоллер, — но только не до посадки на «Титаник»! И он как-то вернулся, унеся с собой фотоаппарат! А это невозможно, если мы имеем дело с перемещением сознания во времени! И значит, там был он второй, или кто-то, который принёс сюда ему твой фотоаппарат. Ты виделся со своим отцом? — Лайтоллер снова встал и подошёл к Гарольду.

— Да, — ответил ему Гарольд, — мы с ним долго общались. Но у меня ничего не вызвало подозрений. И у него тоже. Он даже удивился, что я знаю про вращающееся магнитное поле. Человек из будущего сразу бы заподозрил неладное, если бы я заговорил о мобильной связи, интернете и дисании. Но он только удивился!

— Или не подал виду? — переспросил Лайтоллер.

— О вращающемся магнитном поле в то время знали только три человека во всём мире. Это был он, Кюри и Тесла. Больше никто! — возразил Гарольд.

— Да, — ответил Лайтоллер, — вряд ли бы он спутал тебя с Николой Теслой, и уж тем более не подумал бы, что ты мадам Кюри.

Он прошёлся по залу.

— Итак, что мы знаем? Твой отец жив и находится где-то рядом с нами, в этом времени. Иначе, как фотографии появились именно сейчас? И ведь все эксперты однозначно сказали, что они подлинные! Дальше! Твой отец обладает двумя моделями машины времени. Он завершил свою работу и успешно использует оба варианта перемещения, пытается спасти свою, то есть, вашу семью. Но по какой-то причине он не стал этого делать и вместо твоей мамы, братьев и сестёр, он забрал только твой фотоаппарат. И он не стал вмешиваться в твою судьбу. Хотя, находился рядом с тобой и даже был на «Карпатии», и наверняка знал, что ты находишься в лазарете. То есть, он знал о том, что ты в безопасности и ничего плохого, за малым исключением, с тобой не произойдёт. Он знает, кто тебя усыновил, как тебя зовут после крушения «Титаника» и всю твою дальнейшую судьбу. Возникает два вопроса: где он и как его найти? И второй вопрос — что же такого ты сфотографировал, что было ровно настолько важным, что за ним стоило вернуться даже на тонущий «Титаник»?

— Я займусь этим, мистер Лайтоллер, — сказал Гарольд, — и я выяснил, почему сюда пришёл Эннис Уотсон. На «Титанике» этот негодяй чуть меня не убил. Точнее не меня, а меня маленького. Пришлось применить оружие.

— Этот доходяга Уотсон чуть тебя не убил? — усмехнулся Лайтоллер, — не думал, что он с перепугу на такое будет способен, — присел он в кресло, — так что ему тут надо?

— Он пришёл за дневниками моего отца, — ответил Гарольд, — зная его, я думаю, что он хочет их выкрасть, вернуться в прошлое и продать. Считает, что ему много заплатят. Не знаю, как он собрался возвращаться, но он что-то говорил про то, что тоже может собрать машину времени. Я думаю, это просто мальчишество.

— Мальчишка, — усмехнулся Лайтоллер, — в 1912 году эти записи не смогут оценить по достоинству! А чтобы ему собрать машину времени, понадобятся технологии хотя бы 30-х годов. Первые исследования в этой области начнутся только в 20-е годы, и начнутся в России, почему мы тут, собственно, и находимся. Он это знает? Где сейчас этот авантюрист-неудачник?

— Ну, судя по навигатору, — посмотрел Гарольд на экран смартфона, — движется к нам.

Лайтоллер снова усмехнулся.

— Только не бей его! Этот дурак сам может погибнуть! Он долго не протянет без нашей помощи. Приедет — займёмся его обустройством. Электрики и сейчас нужны. А лучше — помоги ему поступить в какой-нибудь колледж.

— Хорошо, мистер Лайтоллер, это проще простого, — согласился Гарольд.

— Но Гарри, такой вопрос! — посмотрел на Гарольда Лайтоллер, — ты отправился туда потому, что тут уже появился Уотсон! Если ты приволок сюда этого только сейчас, то как появился тот первый, приехавший нас навестить до твоего отбытия в прошлое? И где он находится? Но есть ещё и самое главное! И я всегда об этом задумывался, но сейчас я убедился в том, что просто обязан спросить!

— Что именно самое главное? — спросил Гарольд.

— Если тебе пришлось себя спасать, чтобы ты выжил в этот раз, то кто же спас тебя самого? — глянул на него Лайтоллер и замолчал.

Гарольд задумался.

— Если Уотсон увидел машину только в изменённой истории, то…

— Вот именно, — произнёс Лайтоллер, — и должны ли были умереть твои братья и сёстры? Это только часть вопроса, на который у нас нет ответа! И у кого он мог увидеть машину времени в неизмененной истории, там, где ты один, и только девятилетний? Или история уже была изменена? И не является ли «Титаник», точнее его крушение и все мы, частью этой изменённой истории?

…Сейдж сидел на лавке в лаборатории, укутавшись в тёплый плед и грел руки об чашку с горячим чаем. Он молча, кивком головы поздоровался с вошедшим Гарольдом и так же молча, взглядом, пригласил его присесть.

— Ну что ты? — присел Гарольд.

— Так всё-таки это правда… — проговорил Сейдж, отпив чай.

— Правда, — кивнул Гарольд.

— Ты и есть тот мальчик с фото, сын Фредерика Гудвина, и тебе 116 лет? — посмотрел Сейдж на Гарольда.

Гарольд молча кивнул и опустил глаза.

— Там, на «Титанике», ты знал, что всё это произойдёт? — спросил Сейдж.

— Нет, — ответил Гарольд.

— Но ведь не я один знал, что будет катастрофа? — спросил Сейдж.

— Я взрослый там тоже был… — ответил Гарольд.

— Да, я знаю, — отпил глоток чая Сейдж.

— Холодно? — посмотрел на него Гарольд.

— И больно, — вздохнул Сейдж, — я пытался спасти твою сестру, Гарри.

Гарольд молча посмотрел на Сейджа.

— Твоя мама отказалась уходить без твоего отца… — продолжал Сейдж.

— И это я знаю, — кивнул Гарольд, — и знаю, что Энтони ухаживал за Джесси, на «Титанике».

— Теперь и я это знаю, — вздохнул Сейдж, — теперь я знаю, почему он погиб.

Гарольд посмотрел на Сейджа.

— Он погиб вместе с твоей сестрой, мамой и братьями, — сказал Сейдж.

— Мне жаль, — обнял за плечи Сейджа Гарольд, — прости.

— Нет, всё в порядке, — усмехнулся Сейдж, — как ты думаешь? Всё равно ведь, мы потеряем лишь каких-то пятнадцать минут? Что, если я попрошу вернуть меня на «Титаник», в тело Энтони, и попытаюсь спасти Джесси? Может у меня получится убедить твою маму сесть в шлюпку? Мы, точнее, они с Энтони, могли бы вырасти вместе… Они бы создали семью, у них были бы дети, внуки, а уже даже и правнуки…

Сейдж замолчал, увидев, что по щеке Гарольда пробежала слеза.

— Попробуй, — прошептал Гарольд, — может у тебя, что-нибудь и получится?

Он посмотрел на Сейджа.

— Знаешь, сколько я их не видел?

— Сколько? — кивнул Сейдж.

— Если не брать во внимание все эти перемещения, то… тридцать два года, — ответил Гарольд.

— Ты не разу не возвращался? — удивился Сейдж.

— Нет… — покрутил головой Гарольд.

— Почему? — не понял Сейдж.

— Я всё это время боялся увидеть их… — сказал Гарольд.

— Родных? — спросил тихо Сейдж.

Гарольд покачал головой.

— Мамины глаза… — прошептал он, — она ведь… она меня узнала…

…День клонился к вечеру. Гарольд вышел на порог дома и закурил. В его памяти всплывали жуткие картины той ночи…

Эннис выволок его в коридор и потащил к выходу. Гарольд изо всех сил упирался, но ноги уже только скользили по мокрому полу, а из кают текла вода, не давая удержаться на ногах.

— Отпусти его! — раздался крик позади и Эннис остановился, сильно дёрнув Гарольда за воротник, так, что мальчик чуть не задохнулся.

Они обернулись назад. Прямо перед глазами Гарольда стоял человек, но мальчик не мог поднять головы, чтобы рассмотреть его, потому что воротник сжимал шею так сильно, что не давал дышать.

— Отпусти его, — услышал он знакомый голос.

— Опусти револьвер, — поднял Гарольда за воротник Эннис, — иначе он просто умрёт!

Мальчик сжался и почувствовал, что коленки задрожали от страха, а ноги сами собой безвольно повисли. Ему стало трудно дышать. Он набрал в грудь воздуха и изо всех сил дёрнулся, сорвав пуговицу с воротника рубашки. Ноги встали на пол. Но Эннис снова приподнял его так, что мальчик беспомощно повис в его руке.

— Мне ничего не стоит вернуться назад, чтобы прикончить тебя ещё младенцем, Эннис, — ответил человек.

Уотсон отпустил Гарольда и отшвырнул от себя. Гарольд упал на пол, в воду, вскочил и спрятался за своим спасителем. Он обхватил его и теперь выглядывал из-за спины, глядя на Энниса, сжимая в руках чемоданчик отца.

— Чего ты хочешь, Уотсон, — спросил человек, не отводя револьвера.

— То же, что и все, — ответил Уотсон, — спастись. Только не в шлюпках, а уйти с тобой. Ведь ты же имеешь отсюда выход? Мгновение — и ты там, где сухо и тепло. Правда?

— Я не знаю, о чём ты говоришь, Уотсон, — сказал человек.

— Ой, да ладно, сэр! Или кто ты? Я видел твой аппарат! У тебя в саквояже! И я знаю, что ты не просто пассажир! — крикнул Эннис.

— Ну и кто же я? — усмехнулся человек.

— Ты не просто инженер, — рассмеялся Уотсон, — ты опередил время, не правда ли? И ты знаешь, что через полчаса дело будет даже хуже, чем я думаю. Правда? И ты пришёл их спасти, а меня ты решил бросить? Думал отделаться вечерним чаем, и — «Энни, я так тебе завидую! Ты поплывёшь на „Титанике“, который в первом же своём плавании нырнёт на дно!» Ну, уж нет! Я позаботился о том, чтобы никто из твоих детей отсюда не выбрался! А миссис Августа и сама без них не уйдёт. Вот только с малышом Гарри ты мне помешал…

— Что же, — ответил человек, — если ты включал экран, значит, в базе данных ты уже есть.

Он достал смартфон и показал его Уотсону.

— Когда я его включу, чтобы вернуться в своё время, ты переместишься вместе со мной. Но сам решай свою судьбу. И молись, чтобы я это сделал как можно быстрее. Уходи… — он спрятал смартфон в шинель.

— Уходи! — крикнул отец и вскинул револьвер….

* * *

Мне виделась серая улочка, Мне виделась улица верхняя, Мне чудилась церковь унылая, Туманный стоял городок, И тихое утро над речкой, Сестрёнка бежит навстречу, Мне виделся садик у дома, Где каждый цветок мне знакомый, Я встал и гляжу в облака, Родная и добрая, мне, Забывшему всё в этом сне. Мне виделся дом мой родной, Забывшим всё в этом сне… Мне виделся остров далёкий, Мне виделся берег высокий, Мне виделись чайки над морем, Мне виделась тень корабля… Как будто хранимая в сумерках G.V.G.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Прежде всего, спасибо тем, кто прочёл эту повесть до конца. Не хотелось бы, чтобы «Вернуться на „Титаник“» воспринимали исключительно как научно-фантастическое произведение или просто повесть в жанре фантастики.

Это историческая повесть, потому что в её основу положена реальная история семьи Гудвинов, погибшей на «Титанике» в ночь с 14 на 15 апреля 1912 года. И то, что я окончил работу над ней ровно в 106 годовщину трагической гибели этой семьи, я вижу определённый символизм.

Я начал её писать в 1998 году. За это время я собрал массу материала, касавшегося Гудвинов, и поместил его на этих страницах. Тут я постарался как можно более правдиво показать реалии Британии начала ХХ века: это религиозная и национальная нетерпимость, приводящая к трагедиям целых семей…

Здесь упомянуты также и те события, о которых не любят вспоминать англичане и американцы, когда вспоминают о «Титанике».

За 106 лет никто ни разу не вспомнил про Карла Торстена Скуга. Ни один писатель, ни один режиссёр, ни один публицист или историк из Англии или из США. Хотя этот ребёнок фигурирует во всех материалах расследования катастрофы «Титаника», и прекрасно известны причины и подробности гибели этого девятилетнего шведского мальчика. Его могли бы спасти, если бы захотели. Карла Скуга прекрасно запомнили пассажиры Первого класса. О нём вспоминают сразу несколько спасшихся человек…

Почему запомнился этот ребёнок? Исключительно потому, что он был на костылях и стюарды, не выпускавшие Третий класс, пожалели его, посчитав, что мальчику-инвалиду уж точно не откажут в посадке в шлюпку! Но никто не захотел помочь этому ребёнку-инвалиду из Третьего класса в неё забраться. Он погиб. Карлу Торстену Скугу отказали в помощи сесть в ту самую шлюпку, в которую уселся Брюс Исмей…

Почему о нём не вспоминают? Потому что память о погибшем ребёнке бросает тень на репутацию некоторых пассажиров Первого класса, объявленых «благородными героями». Можно много рассказывать о благородстве миллионеров во время крушения «Титаника». Карл Торстен Скуг — свидетель их благородства.

Во всём, что снято, написано, рассказано о «Титанике», нет упоминания о русских пассажирах этого Лайнера, хотя там находилось 200 наших соотечественников! На его борту были 22 русские семьи, погибшие в полном составе! А также — один из членов экипажа, отставной капитан Русской Императорской Армии, Михаил Жадовский. Это первое упоминание о нём через 106 лет… А ведь его имя высечено на памятнике «Мужчинам „Титаника“»! На Родине о нём никто не вспоминает уже более столетия…

Те события, которые я описываю, о часах гибели «Титаника» — не вымышлены. Тут изложены воспоминания тех, кто пережил катастрофу, о тех, кто её не пережил…

Возможно это единственное фантастическое произведение, в котором нет вымышленных событий, вымышленных персонажей (за исключением Виктора фон Готта), и нет ничего, что не было бы ранее известно. Также это единственное художественное произведение о «Титанике», написанное о пассажирах Третьего класса. Других нет. Не ищите. Их не существует… За исключением повести Фрэнка Голдсмита — младшего «Эхо в Ночи»…

Что до фантастики, то это всего лишь то, что мне хотелось бы сделать ради того, чтобы Гудвины, и такие же семьи, как эта семья, прибыли в порт своего назначения… Машины Времени, разумеется, не было…

Меир Ландау

14 апреля 2018 года

Примечания

1

«Кротовая Нора»; гипотетическое название искажения пространства-времени. Считается, что «кротовые норы» можно использовать в качестве туннеля для перехода в другое время или измерение.

(обратно)

2

Чарльз Лайтоллер; в 1912 году второй офицер «Титаника».

(обратно)

3

Галифакс; крупный порт в Канаде. В Галифаксе находится братское захоронение пассажиров и членов команды «Титаника» поднятых пароходом «Маккей-Беннет» 17 апреля 1912 года.

(обратно)

4

Фрэнк Голдсмит (Френсис Джон Уильям Голсмит II); историк, букинист, американский и английский писатель, бесспорный авторитет в области исследований катастрофы «Титаника», автор ряда книг, воспоминаний и публикаций посвящённых данной теме, консультант, автор книги «Эхо в ночи» — единственной книги о «Титанике» написанной бывшим пассажиром Третьего класса. На «Титанике» ехал в Третьем классе вместе со своими родителями. Отец Фрэнка Голдсмита — погиб, Фрэнк с мамой успели сесть в последнюю шлюпку через окно на променаде Второго класса. Фрэнк Голдсмит умер в 1982 году. Его прах, по завещанию, был развеян над местом крушения «Титаника».

(обратно)

5

«Дом Уотсона»; в настоящее время одна из достопримечательностей Мелкшама, известен как «Дом с привидениями».

(обратно)

6

Фулем; в настоящее время район Лондона — Фулхэм. В 1912 году был небольшим городком в окрестностях Лондона.

(обратно)

7

«…это тебе не Мелкшам, Уилл!»; население Мелкшама было в те годы преимущественно католическим.

(обратно)

8

Боро; административная единица в Великобритании.

(обратно)

9

Эннис Уотсон; ученик электрика, в апреле 1912 года один из членов гарантийной группы на «Титанике». Погиб.

(обратно)

10

Речь идёт о Первой Русской Революции 1905 года.

(обратно)

11

Томас Мор; один из премьер-министров Англии в эпоху средневековья. Отличался революционными убеждениями, отстаивал интересы простого народа. Казнён 6 июля 1535 года. Автор знаменитой книги «Утопия» давшей начало раннему коммунистическому движению.

(обратно)

12

Речь идёт об электростанции Schoellkopf (станция А) в Ниагара-Фоллз работающей до сих пор.

(обратно)

13

Гарри Гудини; известный в то время иллюзионист-фокусник, прославился тем, что мог вскрыть любой замок и освободиться будучи связанным и запертым где угодно.

(обратно)

14

Пенс, шиллинг, фунт — английские деньги. Шиллинг в 1912 году составлял 20 пенсов, фунт — 250 шиллингов. Лавочник хотел продать детям товар по грабительской цене!

(обратно)

15

Речь идёт о плавких предохранителях.

(обратно)

16

Роман М.Робертсона «Тщетность» стал популярен только после крушения «Титаника». Фактически автор предсказал крушение. В романе с точностью сошлось всё, кроме названия судна. У Робертсона пароход назывался «Титан».

(обратно)

17

Карл Юнг; знаменитый немецкий психиатр.

(обратно)

18

Тут Гарольд рассказывает сказку «Маленький Принц» Антуана де Сент-Экзюпери, которая в то время ещё не была написана.

(обратно)

19

Михаил Жадовский; отставной капитан Русской Императорской Армии. В апреле 1912 года был старшим билетчиком «Титаника», фактически вёл документацию судна. Погиб.

(обратно)

20

Мукден; речь идёт о знаменитом Мукденском Сражении, решившем ход Русско-Японской войны.

(обратно)

21

Мадритов, Линевич; русские военачальники участвовавшие в Мукденском Сражении. Мадритов с 1918 года служил в РККА.

(обратно)

22

Пароход «Аннушка»; такой пароход действительно был, ходил по Волге до середины 90-х годов. В 80-е годы на нём снимался художественный фильм «Жестокий Романс».

(обратно)

23

В восьмилетнем возрасте, Карл Скуг вместе со своим отцом попал в железнодорожную катастрофу, вагонетка переехала ему обе ноги. На одной из ног пришлось ампутировать пальцы, а на второй неправильно срослись кости, ввиду чего мальчик мог передвигаться только на костылях.

(обратно)

24

Тут Виктор рассказывает о Сталине, Ленине и Гитлере.

(обратно)

25

SSB; британская военная спецслужба, в настоящее время называется MI6

(обратно)

26

Про этот случай рассказывает сам Фрэнк Голдсмит

(обратно)

27

Судовой оркестр «Титаника» погиб в полном составе.

(обратно)

28

Семейная чета Штраусов погибла во время крушения «Титаника», отказавшись сесть в шлюпку.

(обратно)

29

Уильям Макмастер Мёрдок; первый офицер «Титаника»; погиб.

(обратно)

30

Маргарет Браун, стала известна как «Непотопляемая Молли»; после крушения «Титаника» в судебном порядке заставила компанию «Уайт Стар» выплатить компенсации пострадавшим пассажирам, помогала выжившим пассажирам Третьего класса, положила начало обществам выживших пассажиров «Титаника» и их потомков, которые существуют до сих пор.

(обратно)

31

«Осень»; знаменитый вальс композитора Арчибальда Джойса, модный до сих пор. В России известен под названием «Осенний Сон».

(обратно)

32

Дисания; нервное расстройство сопровождающееся нарушениями сна, обмороками и т. п. Может быть вызвано сильными стрессами или переутомлениями.

(обратно)

33

Эдгардо Эндрю; английский школьник, в апреле 1912 года сбежал из дома и, подделав данные в метрике, купил билет на «Титаник». Вёл дневник своего путешествия, куда записывал всё происходившее на борту, в том числе и в часы крушения. Дневник был обнаружен в останках «Титаника» в 2005 году. Благодаря качеству бумаги и тому, что Эдгардо вёл дневник карандашом, всё записанное им сохранилось. Дневник пролил свет на многие неизвестные ранее факты. В настоящее время дневник Эдгардо Эндрю является бесценным достоянием исторической науки.

(обратно)

34

Офицер Генри Уайлд; старший офицер «Титаника». Фактически, его можно было бы назвать виновником крушения, если бы не ряд неизвестных обстоятельств.

(обратно)

35

Данный сюжет — не вымысел.

(обратно)

36

По сей день достоверно неизвестно, кто распорядился запереть Третий класс!

(обратно)

37

Данный сюжет — не вымысел. Карл Торстен Скуг смог добраться до шлюпочной палубы, но погиб только потому, что его не захотели подсадить в шлюпку ввиду «не того класса».

(обратно)

38

Исторический момент; Михаил Жадовский должен был доставить документацию «Титаника» в Нью-Йорк. Передав документацию матросу командовавшему в шлюпке, Жадовский уступил своё место неизвестной пассажирке с детьми.

(обратно)

39

Сюжет, описанный тут — полностью исторический! Это была последняя шлюпка, после спуска которой Мёрдок отдал команду «Каждый сам за себя!».

(обратно)

40

Корма «Титаника» во время погружения начала вращаться и разваливаться, выбрасывая из себя всё. Это спасло жизнь некоторым выжившим пассажирам и членам команды, которые не ушли на дно, а были выброшены на поверхность.

(обратно)

41

Артур Ростон; капитан парохода «Карпатия», единственного парохода прибывшего на помощь «Титанику».

(обратно)

42

Оскар Грузенберг; известный в 1912 году адвокат, правозащитник. Занимался защитой евреев пострадавших во время погромов, людей необоснованно обвиняемых в преступлениях. Часто работал безвозмездно. Достоверно неизвестно, занимался ли он вопросами защиты прав пострадавших пассажиров «Титаника», но скорее всего — да.

(обратно)

43

Джокер, прюшун; уголовный жаргон в США.

(обратно)

44

Раввин Афтаназ; историческое лицо. В 1912 году такой раввин действительно был в Бруклине.

(обратно)

45

Брит-Мила; обряд обрезания младенцев на 8-й день от рождения, в иудаизме.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

ПОСЛЕСЛОВИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg