«Покорение Америки»

Покорение Америки (fb2) - Покорение Америки [litres] (Выживший [Марченко] - 2) 2077K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Борисович Марченко

Геннадия Марченко Покорение Америки

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

Оформление художника Сергея Атрошенко

Глава 1

Асфальт – стекло. Иду и звеню. Леса и травинки — сбриты. На север с юга идут авеню, на запад с востока — стриты. В. Маяковский. Бродвей

18 мая 1938 года. Именно в этот день я сошёл с трапа сухогруза Liberty. Порт Нью-Йорка, находившийся в устье Гудзона, поражал своими масштабами. В будущем я прилетал в этот мегаполис самолётом, видел порт с множеством доков с высоты птичьего полёта, теперь мне впервые представилась возможность увидеть своими глазами одну из гаваней изнутри. Но и одна впечатляла. Моим глазам предстали сотни самых разных кораблей. Во всех направлениях сновали маленькие, извергавшие клубы чёрного дыма буксиры, облепленные кранцами в виде тряпок, а не привычных резиновых покрышек. Они напоминали трудолюбивых муравьёв, тащивших за собой или толкавших впереди себя приземистые баржи с углём, гравием и даже товарными вагонами. И над всем этим крики и бесконечное мельтешение чаек. Дождик к этому времени прекратился, а туман рассеялся, словно смытый солнечными лучами.

– Ну, парень, дальше я тебе не помощник, – сказал Уолкер, на прощание крепко пожимая мне руку. – У меня сегодня здесь дела, а завтра мы отчаливаем в Филадельфию, получили радиограмму, что у нас появился срочный контракт. На берег толком сойти не удастся, так что вот, держи, я написал адрес моего знакомого и как его зовут, а это небольшое рекомендательное письмо. Тут, сынок, в Америке, без рекомендательных писем никуда, с тобой даже и разговаривать никто не станет.

Я взял два листочка, спрятал во внутренний карман пиджака.

– Не знаю, чем ты мне приглянулся, что я оказываю тебе такую услугу, – продолжил Уолкер. – Может, тем, что я вижу в тебе потенциал, а в людях, поверь мне, я умею разбираться… И помни, что я говорил тебе насчёт оружия. Не стоит его вытаскивать лишний раз, а если уж вытащил, то стреляй первым. Деньги экономь, пусть даже восемьдесят долларов по нынешним временам – сумма приличная. Хотя по тебе видно, что малый ты шустрый, не пропадёшь. Америка может дать тебе шанс подняться, сынок.

«Твои бы слова да Богу в уши», – думал я, покидая ставший мне на две с лишним недели родным домом сухогруз. Мы причалили у торгового дока и, не дожидаясь появления представителей таможни, которые по закону обязаны были проверить груз и документы на него, я сбежал с трапа и тут же затерялся среди огромных ангаров. Чтобы выбраться с территории порта, пронизанного железнодорожными ветками, словно венами, мне потребовалось около двух часов и несколько подсказок местных рабочих. Один из них, с чёрными вьющимися волосами, одетый в промасленный комбинезон, глядя на меня, хмыкнул:

– Эмигрант, что ли? Я сам приехал сюда пять лет назад из Италии, с Сардинии, так что брата эмигранта чую за милю. А тебя откуда сюда занесло?

Услышав, что из СССР, присвистнул:

– Ого, далеко же ты, парень, забрался в поисках лучшей доли. И что думаешь делать дальше? Есть какой-то план? Деньги хотя бы имеются? Доллары, лиры или что там у вас, в России, в ходу?

– Имеется немного долларов, должно хватить на первое время. А что касается планов… Есть у меня один адресок в Нью-Йорке, надеюсь, мне там смогут помочь.

– Ну смотри, если что, приходи к восемнадцатому доку, я там механиком, ремонтирую буксиры в буксирной компании братьев Макаллистеров. Спросишь Лючано Красавчика, меня там все знают.

– Спасибо, – совершенно искренне поблагодарил я нового знакомого. – А меня Ефим зовут, ну или Фил на английский манер.

Мы пожали друг другу руки, и я отправился к уже близкому выходу с территории порта, размышляя, что в любой точке земного шара можно встретить не только негодяев, но и приличных людей, готовых практически бескорыстно оказать помощь.

Через пятнадцать минут я стоял на границе спального района Бруклин-Хайтс, застроенного трёх– и четырёхэтажными зданиями преимущественно красного кирпича. Когда мне здесь проводили экскурсию в 2010-м, то рассказывали, что этот вроде бы не фешенебельный, но спокойный, застроенный в европейской манере район облюбовали разного рода знаменитости, как бывшие, так и современные. Мне запомнились имена Иосифа Бродского, Трумэна Капоте, Уолта Уитмана, Теннеси Уильямса, Сары-Джессики Паркер, Бьорк… За восемьдесят лет район почти не изменился, многие здания постройки конца XIX и начала XX века останутся нетронутыми. В том числе знаменитые церкви самых разных архитектурных форм. В одной из них, как мне рассказали, проповедовал ярый противник рабства по фамилии Бичер – брат той самой писательницы Гарриет Бичер-Стоу, написавшей «Хижину дяди Тома». Впрочем, изредка попадавшиеся мне негры всё ещё не выглядели теми наглыми афроамериканцами, какими станут годы спустя. Они передвигались по возможности быстро, втянув голову в плечи и глядя себе под ноги. Зашуганные. И где-то в глубине души мне их даже стало немного жалко. Ну ничего, зато их потомки возьмут своё, заполонив собой Бронкс и Гарлем, куда без пулемёта белому человеку лучше не соваться. Впрочем, они везде будут чувствовать себя хозяевами, уверенные, что белые должны им по гроб жизни за годы рабства их предков.

Будь у меня побольше свободного времени, я обязательно устроил бы сам себе экскурсию по Бруклин-Хайтс, но мне хотелось до наступления вечера добраться до места, указанного в записке капитана Уолкера. А там было написано: Уорбертон-авеню, 34. И имя – Абрахам Лейбовиц. Гм, работа в антикварной лавке для еврея – дело вполне обычное. Вот если бы я встретил в нью-йоркском порту еврея-грузчика… Хотя в Одессе такой факт имел место. Ну да, в СССР вообще в это время чудеса творятся, от которых мне пришлось делать в срочном порядке ноги. Как бы там ни было, по словам кэпа, может, этот старый пройдоха Лейбовиц и поможет бедному русскому как-то устроить своё будущее.

По ту сторону пролива высились небоскрёбы Манхэттена, к которому с Бруклина через Ист-Ривер был переброшен знаменитый подвесной мост. Решив экономить деньги – кто знает, когда придётся считать последний цент, – я проигнорировал трамваи и автобусы, отправившись через Бруклинский мост пешком. Для пешеходов была оборудована верхняя ферма, вымощенная тёмными досками. Почти два километра, всплыло в памяти. Вспомнились и другие цифры, а именно: сколько калорий в среднем сжигает человек, пересекающий Бруклинский мост: 80 калорий в среднем темпе, 100 калорий в быстром и от 300 калорий бегом. Ну, бежать я не собирался, тем более калории могли мне ещё пригодиться.

На середине моста я задержался, обозревая открывшийся вид. Вдалеке – статуя Свободы, охраняющая вход в Нью-Йоркскую гавань, справа – небоскрёбы Манхэттена, слева – приземистый Бруклин-Хайтс, подо мной же – всё то же неистовое судоходное движение. А солнце, кстати, начинает припекать, что и понятно – Нью-Йорк находился примерно на широте Ташкента. Но при этом сам был свидетелем выпавшего снега, то есть у Нью-Йорка имеются свои климатические особенности, что наверняка обусловлено близостью моря.

Я достал из внутреннего кармана письмо от Вари, в которое было завёрнуто фото комсорга одесского порта.

– Привет! – тихо сказал я ей. – Вот, Варюха, я и в Нью-Йорке. Видишь, как тут всё круто? Вон статуя Свободы, вон Манхэттен с его Уолл-стрит, где обделываются делишки на миллиарды долларов. Вот тоже стану миллиардером, или хотя бы миллионером, и привезу тебя сюда. Ты только там меня дождись.

Со вздохом убрал письмо и фотокарточку обратно в карман. Нужно двигаться дальше, вспоминая маршрут, рассказанный мне капитаном. Главное – избегать полисменов, потому как документов при мне никаких. Конечно, я и не подумаю говорить, что я из СССР, тем более я загодя спорол со своей одежды все ярлыки, которые могли бы на это указать, и даже на стельках от ботинок соскоблил ножом название обувной фабрики. Прикинуться местным не получится, для этого у меня слишком заметный акцент. А вот под немца, учитывая моё детство в ГДР, закосить можно. Пока между Германией и Штатами вроде нейтралитет, так что лупить меня дубинками и тем паче ставить к стенке никто не подумает. Правда, могут сделать запрос через немецкое посольство или консульство, если я назовусь каким-нибудь именем. А вдруг возьмут и впрямь отправят в Германию? Блин, что-то меня такое развитие событий не очень устраивает. Я, конечно, готов кокнуть Гитлера, но к этому нужно как-то готовиться, морально в том числе. А я пока не созрел для столь ответственной миссии, которая сопряжена с угрозой и моей жизни тоже.

А не прикинуться ли вообще немым? По-моему, неплохая идея, буду мычать, как Герасим, а если заставят писать… Гм, с писаниной у меня некоторые проблемы, могу легко допустить где-то ошибку. Опять же, заставят писать, как меня зовут и где я живу. Тогда лучше уж прикинуться и безграмотным, думаю, в США люди, не умеющие читать и писать, не такая уж редкость.

Манхэттен встретил меня людской толчеёй и сумасшедшим автомобильным трафиком. Мимо меня в обе стороны, бешено сигналя и распугивая пешеходов, мчались «шевроле», «форды», «бьюики», «понтиаки», «крайслеры», «доджи»… Звенели трамваи, неспешно пробивали себе путь в этом скопище машин грузовики и автобусы. Всё это мне резко напомнило Москву будущего, да и то годы спустя движение будет хоть и таким же интенсивным, но куда более упорядоченным. Кто знает, возможно, какое-то время спустя и я окажусь за рулём одного из этих лакированных красавцев. Плавные обводы автомобилей 1930-х радовали глаз, с ужасом заставляя вспоминать «мыльницы на колёсах» вроде наших «жигулей» и «москвичей» эпохи застоя.

Я вспомнил, что улицы в Нью-Йорке опознаются по одной и той же схеме. На том же Манхэттене авеню тянутся вдоль острова с юго-запада на северо-восток, а перпендикулярно им располагаются стриты.

– «Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой…» – невольно пропел я строчку из шлягера Вилли Токарева.

Действительно, уже в это время Манхэттен был заставлен небоскрёбами, поражавшими воображение своей внушительностью. Нет ещё такого обилия стекла, придававшего высоткам будущего какую-то лёгкость, и оттого нынешние высотки казались каменными исполинами, столпившимися в деловом центре Нью-Йорка. С непривычки они давили, я уже и забыл, что значит бродить среди таких железобетонных колоссов.

И не пора ли мне уже поменять имидж? А то в своём потрёпанном прикиде я выгляжу каким-то бомжем. Но, как я вскоре выяснил, цены здесь кусались: за приличный костюм, сорочку, шляпу и ботинки пришлось бы выложить около пятидесяти долларов. Оно и понятно, райончик не из простых, беднота тут не ходит.

В животе заурчало. Зря я не позавтракал на судне, а сейчас вон кишка кишку жуёт. Может, перекусить? Тем более разного рода кафешек по пути попадалось предостаточно. Вон симпатично как смотрится пиццерия под названием «Маленькая Италия», расположившись на первом этаже монументального шестиэтажного здания, рядом с адвокатской конторой «Маккормик и сыновья». Три окна, через которые можно разглядеть часть заведения, например сидевшую за столиком у одного из окон парочку. Приветливо звякнул колокольчик над дверью, впуская меня в царство ароматов, от которых я тут же сглотнул слюну.

– Здравствуйте, мистер!

За прилавком расплывалась в широкой улыбке, демонстрируя крепкие белые зубы, девица лет двадцати пяти. Несколько упитана, но это придавало ей дополнительный шарм, особенно выдающаяся грудь, примерно пятого размера, выглядывающая из декольте. Ярко-красный передник с маленьким изображением флага Италии и живая роза в волосах дополняли этот праздник оптимизма и жизнелюбия.

– Здравствуйте, мисс… Или миссис?

– Пока ещё мисс, – хохотнула толстушка. – Но обычно меня называют просто синьорина Филумена. Я вижу, вы у нас впервые?

– Да, я вообще первый день в Нью-Йорке, мне нужно добраться на Уорбертон-авеню. Пока шёл от порта, немного проголодался.

– О, уж голодным я вас точно не оставлю.

В итоге через пятнадцать минут на моём столике стояло блюдо с огромным куском пиццы и чуть ли не поллитровый стакан одуряюще пахнувшего кофе со сливками. Да-а, мне и в будущем, наверное, не доводилось пробовать столь обалденной пиццы с сыром, грибами, ветчиной, помидорами, зеленью и ещё чего-то на тонком, тающем во рту тесте. А большой стакан изумительного кофе со сливками дополнял этот радующий глаз натюрморт. И за всё про всё – 75 центов!

Пока я ел, весело щебетавшая за стойкой Филумена поведала мне, что пиццерия принадлежит её отцу Энцо Трапаттоне, а открыл заведение ещё его отец – Джованни Трапаттоне, которого не стало два года назад. Что сестра отца, ее тётя Кармина, удачно вышла замуж за владельца виноградных плантаций и уехала жить к нему в Ломбардию, нарожав уже троих детишек. Что цены у них вполне приемлемые, а качество пиццы высочайшего уровня, так что даже местные дельцы не брезгуют заходить сюда на ланч, а вечером в пиццерии так и вообще не протолкнуться.

– Спасибо, было очень вкусно, – обворожительно улыбнулся я этой разговорчивой милашке, оставляя на столике долларовую бумажку. – Сдачи не нужно. Кстати, где тут можно недорого, но прилично приодеться?

Через минуту я стал обладателем весьма полезной информации. Оказалось, буквально в квартале отсюда во дворах есть магазинчик, где я смогу приобрести всё, что мне нужно, за весьма приемлемую цену. В итоге минут сорок спустя я выходил из магазина с неприметной вывеской вполне прилично одетый в костюм-тройку с неброским галстуком, в новенькие лакированные ботинки и в модную по нынешним временам шляпу. Таким образом, мой бюджет стал составлять чуть более пятидесяти долларов.

На относительно тихой и спокойной Уорбертон-авеню я оказался почти в три пополудни, если судить по башенным часам на одном из зданий. Мне нужно было найти антикварную лавку Абрахама Лейбовица, и я не без труда, но всё-таки отыскал это заведение, находившееся на первом этаже шестиэтажного здания постройки явно не новее середины XIX века. Из-за витрины на меня смотрели пара бронзовых настольных часов – одни с херувимами, а вторые с фигуркой какой-то одалиски, – старинный светильник, не менее старинная гравюра с изображением морского боя, полуметровая модель парусника и разная мелочь, на которой я не стал фокусировать внимание.

Толкнув дверь, я переступил порог, как и в пиццерии, под звон колокольчика, только этот, казалось, звучал как-то более торжественно и монументально. И тут же оказался в царстве антиквариата. Потемневшие от времени полотна в тяжёлых рамах, холодное и огнестрельное оружие, многое чуть ли не времён покорения Америки, самая разнообразная посуда от чашек тончайшего фарфора до помятой железной плошки с симпатичным орнаментом, предметы интерьера, парочка глобусов, статуэтки, подзорные трубы… Отдельно под стеклом были выставлены старинные монеты. За их разглядыванием меня и застал, судя по всему, хозяин антикварной лавки.

– Доброго дня, мистер! Что вас интересует?

Это был высохший сгорбленный старик с выдающимся крючковатым носом, из ноздрей которого высовывалось несколько седых волосинок. Тонкие губы сжаты в ниточку, худое лицо изборождено морщинами. Чем-то он мне напомнил героя «Рождественской песни» Диккенса по фамилии Скрудж или гоголевского Плюшкина. Не хватало только истёртого до дыр халата и колпака на голове. Самыми живыми на его лице были глаза, которые хитро поблёскивали.

– Добрый день, вы, вероятно, Абрахам Лейбовиц? – учтиво спросил я.

– Истинно так! – воскликнул антиквар. – Так что привело вас в это царство старины?

– К сожалению, пока ничего у вас приобретать я не планирую, хотя, не исключено, со временем и стану вашим клиентом. Мне вас порекомендовал капитан Сэмюель Джейсон Уолкер, просил передать вам привет и вот это.

Я протянул старику записку, и, прежде чем её прочитать, Лейбовиц натянул на нос круглые очки.

– Да, это почерк Уолкера, – кивнул он, почесав жёлтым, словно у курильщика, ногтем кончик носа. – Называет вас Филом и просит оказать подателю этой записки посильную помощь, поскольку человек вы здесь новый и с местными реалиями, как он предположил, совершенно незнакомы. Более о вас ни слова.

– Если сможете чем-то помочь, буду весьма признателен, если нет… что ж, тогда извините за беспокойство. – Я сделал движение, словно собираюсь покинуть лавку.

– Не торопитесь, молодой человек, я ещё ничего не сказал. Давайте-ка присядем и спокойно поговорим. Может, кофе?

Несмотря на то что относительно недавно я опорожнил большой стакан кофе в итальянской пиццерии, от предложения не отказался. И не пожалел. Через десять минут передо мной на столике стояла чашечка тонкого фарфора, наполненная тёмной дымящейся жидкостью. Если в пиццерии кофе был неплохой, то у старика – просто изумительный! Пусть даже без молока и сливок, что, впрочем, только пошло на пользу, так как я смог насладиться вкусом настоящего бразильского кофе. Всё это ещё больше расположило меня к антиквару.

– Итак, если вас не затруднит, мистер…

– Ефим Сорокин, или можно Фил.

– Постойте, так вы русский?

– Да, а что?

– Так мы с вами, получается, в какой-то мере земляки! – воскликнул Лейбовиц, переходя на великий и могучий. – И таки мы с вами вполне можем говорить на нашем родном языке, благо я ещё его помню. Я родился в Могилёве ещё в царствование императора Александра Второго. А когда мне исполнилось семь лет, отец с семьёй решил искать счастья за океаном. Мои родители со мной и двумя моими старшими сёстрами прибыли в Нью-Йорк двенадцатого августа тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. Отец был сапожником и здесь продолжил своё занятие. Надеялся, что и я пойду по его стопам. Так и было поначалу, однако меня всегда интересовали старинные вещи, и со временем я устроился помощником к одному антиквару, а затем скопил денег на открытие собственного магазина. и пока, несмотря на обилие конкурентов, держусь на плаву. Кстати, можете называть меня Абрам Моисеевич, это для местных я Абрахам без отчества. Теперь вы, мистер Сорокин, расскажите немного о себе, что сочтёте нужным, и как вы познакомились с Сэмюелем?

– Начнём с того, что я – беглый преступник. – Краем глаза я следил за реакцией Лейбовица. Однако, что удивительно, при моих словах на его лице не дрогнул ни единый мускул.

– Любопытное начало, – кивнул он. – Продолжайте.

В течение следующих пятнадцати минут я выложил перед владельцем лавки историю, которую в своё время озвучил Уолкеру. Антиквар внимательно слушал, ничем не выказывая своих эмоций, если они у него, конечно, вообще имелись.

– Что ж, весьма, весьма познавательный рассказ, – заключил он, откидываясь в кресле со сцепленными на впалом животе пальцами рук. – Не смею высказывать своё недоверие к вашей истории, не пойму только, чем вы так пленили продублённое солёными ветрами сердце старого морского волка? Почему он вас не высадил в ближайшем или нью-йоркском порту и не сдал в полицию? И даже дал вам мой адрес…

– И сам не пойму, – совершенно искренне пожал я плечами. – А вы как познакомились с Уолкером?

– В молодости я был не в пример шустрее и на равных участвовал в драках подростков. На Брайтон-Бич такое было не редкость. Если за себя не постоишь, к тебе так и прилипнет ярлык труса и неудачника. Как-то сошлись стенка на стенку, и так получилось, что я дрался с парнем, которого звали Сэм Уолкер. Намяли друг другу бока знатно, хоть он и был крепышом, а я худым, словно тростинка. И так случилось, что мы с ним после этого подружились и дальше стояли друг за друга горой. Так наша дружба и тянется до сих пор… Однако вынужден поинтересоваться: есть ли у вас какие-то планы относительно ваших будущих действий?

– Честно сказать, пока ещё не придумал, чем планирую заниматься. Могу выполнять любую черновую работу. Главное – обзавестись документами. Подавать на гражданство, сами понимаете, нет смысла, меня вышлют из США в двадцать четыре часа как незаконно пересёкшего границу. Если только удастся раздобыть поддельные документы. Не знаете, случайно, сколько это может стоить?

– Гм, молодой человек, если бы не эта записка от Сэмюеля, я подумал бы, что вы провокатор, подосланный ко мне из ведомства Джона Гувера[1]. Хотя с какой целью? Я же никогда ничем противозаконным не занимался… А потому и ответа на ваш вопрос, к сожалению, дать не могу. – Судя по мелькнувшей в глазах собеседника хитринке, всё же кое-какие делишки в обход закона он обстряпывал и, возможно, неоднократно. Но свои мысли я придержал при себе. – Впрочем, раз уж и вы русский, и я в какой-то мере русский, то, вероятно, смогу что-то для вас придумать, – добавил антиквар.

В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в лавке стало на двух персон больше. Молодые парни, лет по двадцать. Уже один их возраст наталкивал на вопросы. Что им делать в антикварном магазине, куда обычно заглядывают люди среднего и старшего возраста? При этом от обоих исходили волны решимости, смешанной со страхом.

– Одну секунду, – кивнул мне Лейбовиц, поднимаясь и переходя на английский: – Чем могу вам помочь, молодые люди?

Один из них остался у двери, перевернув табличку словом «Закрыто» наружу, а второй резко выхватил из кармана пиджака браунинг.

– А ну, старик, быстро гони всю наличку! – крикнул обладатель пистолета, направляя его то на антиквара, то на меня. – И не вздумайте дёргаться, вы двое, иначе я за себя не отвечаю.

– Позвольте, – растерянно произнёс Лейбовиц, – что вы себе позволяете?..

– Деньги гони, старый хрыч!

Довеском к требованию послужил удар рукояткой пистолета по лицу старика, и из его разбитой губы по подбородку потекла тёмно-красная струйка.

Дальше сохранять нейтралитет не представлялось возможным. Я медленно поднялся под дулом направленного на меня браунинга и, показывая раскрытые ладони, спокойно сказал:

– Парни, вы хорошо подумали, прежде чем решиться на ограбление?

– Ты кто, твою мать, такой?! – выкрикнул обладатель оружия.

– Кто я? Я агент Федерального бюро расследований. Если вы, ребята, не в курсе, это ведомство Джона Эдгара Гувера.

Лейбовиц бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал.

– И мистер Лейбовиц – хороший друг мистера Гувера, также являющегося большим любителем антиквариата, – продолжил я. – У моего шефа грядёт день рождения, и я пришёл сюда, чтобы выбрать для него подарок от лица отдела тяжких преступлений. Когда Гувер узнает о том, что его друга ограбили и, не приведи Господь, ранили или убили, он придёт в неописуемую ярость. И я вам гарантирую, парни, что на свободе вы будете оставаться не больше суток. Даже если вы уберёте и меня, единственного свидетеля, который видел ваши лица, то время вашего пребывания на свободе удлинится не надолго. Так что мой вам совет, ребята: приносите извинения хозяину лавки устно и материально, думаю, за 50 долларов мистер Лейбовиц вас, возможно, и простит. После чего вы покидаете магазин, а мы забываем об этом неприятном инциденте.

Грабители переглянулись. В их глазах теперь уже читалась неуверенность.

– Какой ты на хрен агент! У тебя что, есть документ, удостоверяющий, что ты из ФБР?

– Ты, часом, не охренел, парень? Ты кто такой, чтобы требовать у меня документы? Размахиваешь тут палёной пушкой и думаешь, что самый крутой? Если ты такой крутой и тебе насрать на самого Джона Эдгара Гувера, то, может, тебе и на сицилийскую мафию насрать? Да ты знаешь, что у меня в сицилийской мафии половина родни? Чувствуешь мой итальянский акцент?

Грабители снова переглянулись, теперь уже совсем неуверенно, а обладатель пистолета даже опустил руку с оружием.

– Да какого хрена я тут перед вами, шелупонью, распинаюсь?! Вы всё равно уже почти покойники. Моим друзьям убить человека – всё равно что поджарить яичницу. Даже страшно представить, что они с вами сделают, попадись вы им в руки. Для начала отрежут вам член вместе с яйцами, засунут его вам в рот и заставят всё это сожрать. А после того, как вы, давясь, проглотите свои гениталии, они аккуратно, чтобы вы не откинулись, вскроют вам брюхо, желудок, извлекут оттуда изжёванные член с яйцами и снова заставят вас всё это сожрать, – говорил я, повышая тон и надвигаясь на опешившего грабителя, тыча в него пальцем. – И это будет продолжаться до тех пор, пока ваша мужская гордость не превратится в фарш. После этого они запустят вам в желудок живую крысу, а живот зашьют, и крыса будет прогрызать себе выход на свободу через вашу глотку. Ты этого хочешь, мать твою?! А? Говори, этого?!!

Я резким движением выхватил из-за пазухи револьвер и приставил ствол к голове побелевшего от ужаса парня.

– Бросай пушку, живо!

Браунинг выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком упав на пол. Казалось, бедняга сейчас грохнется в обморок. Напарник грабителя выглядел не лучше, вжавшись спиной в дверь, за которой ничего не подозревающие жители мегаполиса спешили по своим делам.

– Прошу вас, – пролепетал парень, зажмурившись. – Прошу вас, мистер, отпустите, клянусь, мы забудем сюда дорогу.

– Сначала гони пол сотни баксов, ублюдок.

Трясущейся рукой тот извлёк из кармана три смятые долларовые бумажки и горстку мелочи. Его дружок предъявил пятидолларовую купюру.

– Это всё, что у нас есть.

– Мелочь можешь оставить себе, – сказал я, забирая помятые бумажки. – А теперь валите оба отсюда, и не дай бог я вас ещё увижу поблизости от этого магазина.

Через несколько секунд в магазинчике снова остались только мы с Лейбовицем. Тот вытер кровь носовым платком, а затем метнулся куда-то за ширму и вернулся с бутылкой бурбона и парой стаканов.

– Вы как хотите, а я выпью, – произнёс он на русском, дрожащей рукой разливая коричнево-золотистую жидкость по стаканам. – Всё-таки не каждый день тебя грабят.

– Пожалуй, тоже не откажусь, – согласился я, поднимая свой стакан.

– А у вас завидная выдержка, – сказал антиквар, немного успокоившись. – Признаться, в первый момент я даже поверил, что вы и впрямь работаете на ФБР. Сыграно весьма убедительно.

– Именно ваше предположение помогло мне придумать версию об агенте из Федерального бюро расследований.

– А что, у Гувера правда скоро день рождения?[2]

– Понятия не имею, сказал просто наудачу. Но, как видите, прокатило. Вряд ли они тоже это знают. С мафией также вариант пришёлся кстати, вон как перепугались ребята. Может, стоило всё же вызвать полицию?

– Да где их теперь искать, этих проходимцев… Тем более не лучший вариант для вас – вы же пока человек без документов.

Лейбовиц ещё плеснул себе бурбона, я же отказался, мне было достаточно.

– Как вы думаете, их кто-то подослал или они сами по себе? – снова спросил антиквар после того, как стаканы и бутылка были убраны со стола.

– Скорее всего, второе, слишком уж несерьёзно они выглядели. Наверняка обычная шпана, решившая грабануть беззащитного старика. А вы никому не отчисляете за охрану?

– Да кому нужен старик, промышляющий антиквариатом?! Что с меня взять? Если бы я имел подпольное казино или бордель – тогда другое дело.

– Кстати, вот ваши восемь долларов…

– Бросьте, оставьте их себе, вы их честно заработали.

Почему бы и нет, и я с довольным видом убрал купюры в карман.

– А кто сейчас в Нью-Йорке представляет реальную силу? – спросил я, вспомнив сюжет «Крёстного отца».

– Если брать тех, кто стоит по ту сторону закона, то это Комиссия[3], та самая итальянская мафия, которую вы упомянули. Комиссия состоит из пяти влиятельных семей. Это семьи Дженовезе, Бонанно, Луккезе, Профачи и Гамбино. Можно ещё вспомнить Аль Капоне, но он работает в Чикаго, и Стефано Магаддино – тот подмял под себя Буффало. Есть ещё Мейер Лански, но он в Комиссию не входит, так как не является итальянцем.

– А что ещё вы о них знаете? Слухами, как говорят на нашей с вами родине, земля полнится.

– Честно говоря, немного. Основатель Комиссии и семьи Дженовезе Чарли «Лаки» Лучано три года назад угодил в тюрьму, вроде бы за сводничество. Его место во главе семьи должен был занять Вито Дженовезе, но он сбежал в Италию, оставив трон Фрэнку Костелло[4]. Джо Бонанно является самым молодым главой семьи, его в своё время поднял Сальваторе Маранцано[5], на стороне которого он выступал во время Кастелламмарской войны[6]. Не брезгует продавать наркотики, хотя и легальный бизнес, по слухам, впечатляет. Кстати, в его ведении большая сеть похоронных бюро по всей стране. Семью Луккезе возглавляют два тёзки – Гаэтано Луккезе и Гаэтано «Томми» Гальяно. Они занимаются преимущественно перевозками и одеждой, хотя не чураются доходов от проституции, букмекерства, ростовщичества и других незаконных видов деятельности, что является основой благосостояния других семейств. Насчёт ещё двух семей у меня нет точной информации, а слухами не хочу вводить вас в заблуждение. Что касается Лански, на самом деле его фамилия Сухомлянский, он ещё больший мой земляк, чем вы, потому что является уроженцем Гродно. По приезде в США их фамилию укоротили, так они стали Лански. Мейер вместе со своим дружком Багси Сигелом возглавляет еврейскую мафию, если можно так выразиться. Занимаются тем же, что и итальянцы. – В лице Лейбовица мелькнуло что-то вроде легкого презрения.

Ага, видно, не по душе ему, что сородичи встали на неправедный путь. Но я этого самого Лански мог оправдать, человек решил не выживать, а жить в своё удовольствие, наверняка при этом помогая единоверцам. И я далеко не был уверен, что методы работы еврейской мафии были столь же жестокими, как и у итальянцев, о которых столько было писано-переписано.

– А вы, Абрам Моисеевич, неплохо осведомлены для простого антиквара.

– Так ведь, как писал ваш Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.

– Вы и Ленина читали?

– У меня имеется собрание его сочинений, – самодовольно усмехнулся Лейбовиц. – Собирал нелегально, иначе меня сочли бы коммунистом.

– И не боитесь мне об этом рассказывать?

– Не боюсь, есть в вас что-то, какой-то стержень. Знаете что, а вы мне понравились.

– Да ну! – позволил я себе лёгкую иронию.

– Я говорю серьёзно. Мы, евреи, народ в массе своей подозрительный, но вы сумели произвести на меня впечатление. Если только это не хитро разыгранная комбинация с подставными грабителями… Не перебивайте, молодой человек. Верю, что это не розыгрыш. Если у вас и имеется артистический талант, то те парни – совершенные олухи. Либо это будущие Гарольды Ллойды[7], в чём я сильно сомневаюсь. Да и какой смысл меня дурачить? Втереться в доверие? Считайте, вам это удалось, вот только я не столь богат, как некоторые думают, и почти всю имеющуюся наличность предпочитаю держать в банке. – Антиквар проворно вскочил, снова исчезнув за ширмой, послышался скрежет проворачиваемого в замочной скважине ключа, и вскоре он появился, держа в руках кинжал в ножнах старинной работы. Сел, вынул клинок из ножен, покрутил в руках, любуясь узорами на чуть потемневшем от времени, изогнутом лезвии. – Тринадцатый век, кинжал-хаджар, такой обычно входил в экипировку арабского конного воина. Этот же принадлежал лично Саладину. Саладин, он же великий полководец Салах ад-Дин, он же Юсуф ибн Айюб, является основателем династии Айюбидов, которая в период своего расцвета правила Египтом, Сирией, Ираком, Хиджазом и Йеменом. Вы должны понимать, что обошёлся кинжал мне… Ну, не важно во сколько, но достаточно дорого. Подержите в руках. Чувствуете, как в нём кипит сила столетий? Можно только догадываться, сколько жизней он унёс, сколько на нём крови, потому что Саладин не чурался лично вести за собой отряды своих подданных в битвы против крестоносцев.

Честно говоря, я ничего не чувствовал, кроме волнистых узоров под пальцами. Но, чтобы потрафить старику, важно кивнул, соглашаясь, и вернул оружие владельцу.

– Так вот, возраст, как вы понимаете, у меня уже достаточно солидный, в следующем году шестьдесят пять стукнет, – продолжил Абрам Моисеевич, которому я с ходу дал не меньше семидесяти. – Родственников в Нью-Йорке у меня нет. Обе сестры разъехались за мужьями, а семьёй я так и не обзавелся. В то же время одному управляться в лавке стало трудно. Я давно задумывался о том, чтобы взять помощника, но это должен быть человек, которому я смогу доверять, и уж точно не мальчик. Отлучаться из лавки я часто не могу, тогда как нередко ситуация складывается таким образом, что нужно куда-то отъехать. Например, сейчас в Лос-Анджелесе меня ждёт покупатель как раз на этот кинжал. Перед покупкой он хочет лично осмотреть товар, а лететь ко мне ему, видите ли, недосуг. Сумма очень приличная, в несколько раз выше той, что я за него отдал. Но я не совсем уверен в надёжности покупателя, поэтому до сих пор оттягивал эту поездку. Теперь же хочу вам предложить побыть в этой поездке моим телохранителем, за это вам перепадет пять процентов от суммы сделки.

– И сколько это будет в долларах?

– Хм… Вы деловой человек, Ефим. Хотя, что я, собственно, вы всё равно произвели бы в уме вычисления и поняли бы, что общая выручка равняется десяти тысячам долларов. То есть ваши – пятьсот долларов. Согласитесь, сумма для вчерашнего заключённого немаленькая. А в дальнейшем, если всё пройдёт нормально, я устрою вас своим помощником. Будете выполнять кое-какие мои поручения. Ну как, согласны?

– Почему нет? Предложение и впрямь выгодное. Спасибо, что решились взять меня в дело. Единственное но – повторяю: у меня пока нет документов. А без них, сами понимаете, особенно не попутешествуешь.

– Действительно, – опять почесал свой нос Лейбовиц. – Официально вам паспорт никто не выдаст, даже на вымышленное имя, вас сразу сдадут в полицию. А знаете что, я сведу вас со своим хорошим знакомым. Зовут его Аарон Мендель, тоже эмигрант, правда, из Польши, хотя тогда, когда он уехал, она ещё входила в состав Российской империи, так что и с ним можете говорить по-русски[8]. Он дантист, и его частная практика находится под защитой людей того самого Мейера Лански, о котором я вам рассказывал. Он им платит – они его охраняют. Может, Аарон сумеет как-то помочь решить этот вопрос. Вы не против? Тогда я сейчас же с ним созвонюсь из своего кабинета, а вы пока посидите здесь.

Через десять минут Лейбовиц вернулся с торжествующей улыбкой на тонких губах.

– Ну что ж, Аарон ждёт нас через час, у него как раз в семь вечера закрывается частная практика. И я заодно с вами прогуляюсь, навещу старого знакомого.

Аарон Мендель практиковал в таком же тихом переулке на Амстердам-авеню, недалеко от Центрального парка. По пути я избавился от браунинга, который до этого покоился в кармане пиджака. Не знаю уж, палёный ствол или нет, но лучше не рисковать, тем более у меня имелось своё оружие, на территории США точно нигде не засветившееся. Так что я при первой же возможности зашвырнул пистолет в озерко на территории Центрального парка, который мы миновали по пути к дантисту.

К нашему приходу очередной представитель древнейшей нации успел спровадить последнего на сегодня клиента и помощницу – она же секретарша – и лично встречал нас на пороге своей маленькой клиники.

С Лейбовицем они обнялись как старые друзья, каковыми, собственно, и являлись, даже чмокнули друг друга в щёки, общаясь, похоже, на иврите или вообще на идише. Мне же Мендель учтиво поклонился, на неплохом русском приглашая пройти внутрь.

– Присаживайтесь, молодой человек, – кивнул он на зубоврачебное кресло.

– Да я…

– Садитесь, я вам говорю. Сначала я должен убедиться, что с вашими зубами всё в порядке, а после этого мы уже поговорим о ваших делах.

Не сказать, чтобы я панически боялся стоматологов, тем более всё лечение зубов в моё время уже проводилось под местным наркозом. Но некий трепет я всё же испытывал. Сейчас же, глядя на разложенные передо мной на столике инструменты и дедушку бормашин будущего, я невольно содрогнулся. Об анестезии в эти годы вряд ли имели представление.

Опустившись в обитое потёртой кожей кресло, я оказался в полулежачем положении. Надо мной вспыхнула яркая лампа, и я невольно зажмурился.

– Ну-с, – по старорежимной привычке произнёс дантист, – открывайте пошире рот… А у вас неплохие зубы! И кто вам ставил пломбы? Из какого они материала?

Не буду же я рассказывать, что три акриловые пломбы мне обошлись в семь тысяч рублей каждая. Поэтому наскоро придумал версию о хорошем одесском стоматологе, лечившем первых лиц города, к которому меня привели по блату и работа которого мне обошлась в общей сложности в десять рублей. А уж что он мне там ставил, никакого понятия на данный счёт не имею.

– И всё же странно, я подобного ещё не встречал, хотя и слежу за всем новым в этой сфере, – продолжал удивляться дантист. – А нижняя семёрочка у вас всё же требует небольшого ремонта. Если сейчас не запломбировать, через пару месяцев начнёт побаливать. Не бойтесь, за одну пломбу я с вас денег не возьму, это вам от меня скромный подарок.

Таким образом, после примерно пятнадцати минут пытки я стал обладателем пломбы из амальгамы. Когда я, насквозь вспотевший, наконец покинул зубоврачебное кресло, мы втроём перешли в кабинет, обставленный вполне прилично, где расселись по удобным креслам. Хозяин тут же разлил по рюмкам сорокаградусный напиток из изюма под названием «пейсаховка», причём в количестве трёх экземпляров.

– И мне можно? – спросил я.

– В качестве антисептика немного можно, – кивнул дантист. – Но всё же пару часов рекомендую не употреблять горячего.

Когда мы вкусили чуть сладковатой водки с карамельным запахом, перешли к делу.

– Итак, Абрам по телефону в общих чертах рассказал мне вашу историю и как вы героически спасли его от грабителей, – без доли иронии произнёс Мендель. – Хотя, Абраша, я тебе уже не раз говорил, что телефонные разговоры могут прослушиваться, а ты все мои советы пропускаешь мимо ушей.

– Да брось, Аарон, кому нужен скромный антиквар? Ты лучше скажи, как нам снабдить молодого человека документами, пусть даже поддельными, но хорошего качества?

– Может, нашему другу попросить политического убежища? После революции в Соединённые Штаты хлынула волна белоэмигрантов, и многие из них стали обладателями так называемых нансеновских паспортов[9]. Правда, пока не все страны их признали, но сути дела это не меняет. Можно попробовать обратиться в пункт приёма иммигрантов на острове Эллис[10]. Это по соседству с островом Либерти, где стоит статуя Свободы. Не исключено, что там смогут решить ваш вопрос.

– Но всё же существует риск, что меня могут отправить обратно в СССР?

– К сожалению, ничего нельзя исключать.

– Вот видите! А тем более если я тут буду жить под своим именем, на меня может начаться охота. Вспомнить хотя бы Троцкого…

– Льва Давидовича?

– Ну да.

– Вы считаете, на него охотятся?

Блин, а он что, ещё живой?[11] Надо было лучше учить историю, хорошо ещё не успел ляпнуть, что Троцкого зарубили ледорубом.

– Хотя мерзавец ещё тот, – неожиданно огорошил меня Мендель. – Ваша революция стала лакмусовой бумажкой, благодаря которой мы поняли, что и среди евреев попадаются поцы… Я бы на вашем месте не переживал. Кто вы такой и кто такой Троцкий! Вы же обычный, хм, скажем так, уголовник, хотя на уголовника, по крайней мере манерой держаться и разговаривать, вы и не очень смахиваете.

– Всё же, мистер Мендель, я не хотел бы рисковать. Если есть возможность заполучить паспорт или водительские права на другое имя, это было бы здорово.

– Ну раз вы настаиваете… Хотя я слышал, что Лаки Лучано вплоть до своей посадки так и не являлся гражданином Соединённых Штатов, что не мешало ему до поры до времени спокойно обстряпывать свои делишки на американской территории. Но если вы, Ефим, настаиваете, я, пожалуй, попробую что-нибудь для вас сделать. За посреднические услуги вы мне ничего не будете должны, а вот уж сколько запросят люди, с которыми я свяжусь, – большой вопрос. Вы вообще какой суммой располагаете?

– Э-э-э…

– На паспорт у него точно не хватит, – вклинился антиквар. – Но если документ будет всё же получен, то я за него заплачу сам. А вскоре нам предстоит дальняя поездка, и потом уже – не обессудьте, мистер Сорокин, – я вычту эту сумму из вашего гонорара.

– Тогда скрепим наш договор ещё одной порцией божественного напитка, – заключил дантист, снова разливая по рюмкам свою пейсаховку. – Опустошив рюмку, он спросил: – Ефим, так вы, значит, сбежали от чекистов, если Абраша меня не обманул. А он не такой человек, чтобы водить за нос своих друзей, одним из которых, надеюсь, я всё же являюсь. Сделайте одолжение, расскажите свою историю, если вас это не затруднит, а заодно поделитесь впечатлениями от жизни в советской России. Так ли всё страшно, как это пишут в эмигрантских газетах? Я на днях читал в «Новом русском слове», что у вас там даже Ежова расстреляли…

– Серьёзно?!

Вот это номер! Это что же получается, мой враг номер 1 мёртв? Недаром я не видел его портретов в Архангельске. И что же, мне теперь, выходит, некого опасаться? И не стоит ли задуматься о возвращении на родину?.. Нет, не стоит, потому что никто не мог дать гарантии моей безопасности. Я даже Сталину не доверял, хотя он вроде заинтересован в моём возвращении живым и здоровым. Сегодня ты нужен, а завтра тебя пустят в расход. Не для того я проделал такой путь, чтобы пропасть ни за понюшку табаку.

– Да, причём уже несколько месяцев тому назад, наверняка ещё до вашего отплытия в Штаты, – вывел меня из раздумий голос Менделя.

– Что ж, получил по заслугам, – констатировал я. – А что касается жизни в СССР… – В течение следующих десяти минут я вкратце изложил своё видение жизни в Советском Союзе, которое, как оказалось, местами не совпадало с изложенным в эмигрантских газетах.

Ещё несколько минут мы обсуждали новый порядок на территории бывшей Российской империи, после чего Лейбовиц решил, что настало время прощаться.

– И кстати, Аарон, помнишь, в последний раз ты мне проиграл партию в шахматы? Не хочешь отыграться?

– Хочу, Абраша, и сделаю это в ближайший Шаббат.

– Тогда в эту субботу жду тебя у себя.

Глава 2

Абрахам Лейбовиц жил над своей лавкой, этажом выше, в скромной двухкомнатной квартирке, которую можно было даже назвать полуторкой.

– Пока я вас поселю в маленькой комнате, – сказал мне антиквар, как только мы по возвращении от Менделя поднялись в его жилище. – Для вашего же спокойствия, потому что за ночь я несколько раз посещаю уборную и не хочу мешать вашему сну. Простатит, знаете ли, как говорили у нас в России, старость – не радость… Ну а когда появится возможность – а она, надеюсь, скоро у вас появится, – снимете себе жильё, тут неподалёку сдают внаём недорого. А то я, знаете ли, привык к одинокой холостяцкой жизни, стараюсь в свою квартиру посторонних не пускать, вы – редкое исключение.

У меня создалось такое впечатление, что в эту угловую комнатушку старый антиквар стащил всё, что не поместилось в кладовые его магазина. Самая настоящая лавка старьёвщика, просто глаза разбегались при виде всего этого барахла. Надеюсь, клопов и тараканов тут не водится.

Лейбовиц стянул с кровати покрывало и встряхнул его, подняв облачко пыли.

– Бельё, в общем-то, относительно свежее, – сказал он, возвращая покрывало на место. – Если ночью будет жарко, можете открыть окно. Заодно услышите, не перепиливает ли кто-нибудь витринную решётку. – Лейбовиц хихикнул, снова став в этот момент похожим на Плюшкина.

Кухня тоже была относительно небольшой, зато здесь имелись газовая плита и – барабанная дробь! – маленький, но настоящий холодильник! Внутрь с разбегу я не стал заглядывать, это прерогатива хозяина, однако надеялся, что с голоду мы не умрём.

Санузел оказался совмещённым, причём возле унитаза был прикреплён рулон настоящей туалетной бумаги, на ощупь, впрочем, оказавшейся весьма сомнительного качества. Но всё же это лучше, чем газета.

Чугунная ванна на изогнутых ножках соседствовала с эмалированным умывальником. И там и там имелись краны с горячей и холодной водой, в чём я вскоре убедился, когда мне было разрешено совершить гигиенические процедуры.

Всё-таки какое это блаженство – иметь возможность возлежать в ванне, наполненной тёплой водой, и ни о чём не думать! Последний раз такое я мог себе позволить лишь в прошлой жизни. Положив под затылок мочалку, я закрыл глаза и погрузился в сладкую истому, которую спустя какое-то время нарушил деликатный стук в дверь.

– Ефим, – раздался голос Лейбовица с той стороны, – прошу прощения, что потревожил вас, но у меня уже готов ужин. И он может остыть.

– Хорошо, уже выхожу.

Я бы не отказался снова вкусить божественной пиццы от Филумены и её папаши, но мне было предложено чуть ли не вегетарианское меню, при виде которого я внутренне чертыхнулся. М-да, кусочком говядины в окружении зелёного горошка и шпината, пожалуй, не наешься. Даже лежавшая на тарелке маца, купленная, видимо, в какой-то кошерной лавке, не спасёт положения. Так и придётся ложиться спать голодным. Впрочем, бокал красного вина немного приподнял настроение, потому что напиток оказался на вкус совсем даже неплохим.

– Вино из Италии, – пояснил Абрам Моисеевич. – До тридцать третьего года в Штатах действовала поправка к Конституции, так называемый «сухой закон», и многие виноградники оказались вырублены под корень. Теперь понемногу винодельческая промышленность возрождается, но подавляющее большинство вин завозят из-за рубежа. Эту бутылку «Барбареско» мне подарил Сэмюель пару лет назад, привёз из очередного плавания.

Да уж, что в США чудили с «сухим законом», что у нас при Меченом все виноградники вырубили… А в итоге и там и там поняли, что бороться с этим бессмысленно. В конце концов, уж лучше водка, чем героин.

На следующее утро антиквар встал раньше меня и, пока я совершал гигиенические процедуры, успел подсуетиться с завтраком. Яичница-глазунья из трёх яиц, тосты с маслом и чашка кофе вполне удовлетворили мой аппетит. Сам же старик, как выяснилось, успел откушать, ещё когда я спал, потому как встает не позднее шести утра, и вообще ему на сон в этом возрасте хватало пять часов.

– Каков у нас план действий на сегодня, Абрам Моисеевич? – поинтересовался я, когда с завтраком было покончено.

– Я спускаюсь в магазин, он открывается ровно в девять утра, то есть через пятнадцать минут, а вы, если есть желание, можете составить мне компанию. Но, думаю, вам будет скучно в обществе старика, предпочитающего в свободное время праздным разговорам штудирование старинных фолиантов. На вашем месте я поближе познакомился бы с Манхэттеном.

– Не боитесь, что снова какие-нибудь придурки могут заявиться, угрожая вам пушкой?

– Снаряд дважды в одну воронку не падает, – хмыкнул Лейбовиц. – Если бы это были мафиози, то они просто поставили бы свои условия, сколько я им должен ежемесячно платить за покровительство. Но что с меня взять?!

Да уж, что взять с бедного еврея… Особенно после того, как он задвинет свой допотопный кинжал за вполне приличную сумму. Как антиквар только рискнул открыться едва знакомому человеку, то бишь мне? Видно, припёрло, не хотелось терять такой жирный кусок, а то, чего доброго, клиент взял и сорвался бы. Получается, пока мы нужны друг другу, что на первых порах для меня весьма кстати, а дальше посмотрим.

– С удовольствием воспользуюсь вашим советом, мистер Лейбовиц, – сказал я. – Только, если вы не против, револьвер я оставлю дома, например, засуну под матрас. Не вижу смысла таскать ствол с собой весь день. Вряд ли вчерашние грабители попытаются меня выследить и пристрелить, а попадись я с оружием полицейскому наряду – проблем не оберёшься.

Хоть и без оптимизма во взгляде, но антиквар согласился с моим предложением. Большинство наличности я тоже оставил под ответственность Лейбовица, а сам с десяткой в кармане собрался побродить по улицам Манхэттена. Но прежде Лейбовиц порылся в куче барахла, сваленного в моей комнатушке, и вытащил на свет божий карманные часы на серебряной цепочке, которые вручил мне с таким видом, будто презентовал как минимум «кадиллак».

– Zenith, вторая половина девятнадцатого века, до сих пор идут минута в минуту, – просвещал меня антиквар, заводя часы. – Вон у вас на жилетке как раз пистончик под это дело, а цепочка вот здесь крепится. Ну вот, теперь вы более-менее похожи на джентльмена.

– Спасибо, сегодня вечером верну.

– Не стоит, это подарок от Абрама Лейбовица земляку.

Свою экскурсию я начал с небольшой, но уже сейчас всемирно известной улочки нижнего Манхэттена под названием Уолл-стрит, ведущей от Бродвея к побережью пролива Ист-Ривер. Церковь Троицы, как и спустя восемьдесят лет, всё так же стоит зажатой двумя огромными зданиями, одно из которых принадлежит нью-йоркской бирже. Миновал отель «Мэри-Хилл» на Парк-авеню, пробрался через кишащие народом 5-ю авеню и 42-ю улицу, задержался у кинотеатра «Лирика» с рекламой фильмов, среди которых была и афиша картины «Новые времена» с участием Чарли Чаплина. Судя по вывеске над окошком кассира, удовольствие на дневной сеанс стоило всего пятнадцать центов, а на вечерний – двадцать пять.

Кассирша – дородная женщина в казавшейся миниатюрной шапочке на пышной причёске – при моём появлении заметно оживилась.

– Здравствуйте, мистер, – проворковала она, мило улыбаясь. – Вам на какой фильм?

– Давайте на «Новые времена».

– А время?

– Ближе к вечеру.

– На девятнадцать ноль-ноль устроит?

– Вполне.

– Один билет или вы придёте с девушкой? – ещё шире расплылась в улыбке кассирша.

– Нет у меня девушки на данный момент, – столь же мило улыбнулся я. – Не хотите ею стать?

– Ах вы шутник, – хохотнула кассирша. – Я женщина замужняя.

– Ну тогда давайте один, – сказал я, протягивая в окошко мелочь.

Ну а что, гулять так гулять, тем более дёшево и сердито.

На Мэдисон-сквер я полюбовался знаменитым «утюгом», остановился у магазина скульптур на Уотер-стрит. Миновал поражающий грандиозностью воплощения Рокфеллеровский центр, про себя прикидывая, сколько же эта семейка кровососов вбухала в строительство… Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать.

Под железнодорожным мостом на Бэттери тоже кипела жизнь. Честно говоря, стало немного не по себе, когда над головой прогремели колеса состава, но из спешащих по своим делам обывателей никто и глазом не моргнул.

На углу 61-й улицы и 5-й авеню наткнулся на советское консульство. Что-то дрогнуло в моём сердце, я постоял пару минут болваном, затем предпочёл сделать ноги. Не хватало ещё попасться на глаза кому-нибудь из сотрудников. Вдруг мои приметы разосланы по всему миру? Хоть и притянутые за уши страхи, однако, свернув за угол, я почувствовал себя гораздо спокойнее. Надо будет – сам приду сюда и поговорю с кем полагается. Но только по своей воле.

Вновь пересёк 5-ю авеню, чуть притормозив у толстой негритянки из Армии спасения в старомодной шляпке и стоптанных башмаках. Перед ней лежал раскрытый чемоданчик, куда прохожие кидали мелочь, а женщина периодически звонила в колокольчик, била себя кулаком в грудь и кричала что-то о несчастных неграх, которым нужна помощь.

Чуть дальше трое чудаков с плакатами на спине и груди ходили кругом перед крыльцом какого-то заведения. Из написанного на плакатах можно было понять, что пикетчики добиваются справедливости, вот только какого рода, для меня осталось загадкой.

Добрался до Эмпайр-стейт-билдинг, поднялся на смотровую площадку. Бывал я здесь в 2012 году. Сейчас, понятно, многих зданий мегаполиса ещё нет и в помине, но всё равно зрелище впечатляло. Не удержавшись, я сунул в прорезь пятицентовик за возможность поглядеть в подзорную трубу, по мощности больше напоминавшую телескоп. В окна с такой высоты было трудно заглянуть, а вот то, что творилось во дворах домов и на улицах за несколько кварталов отсюда, я прекрасно видел.

Вдоволь насмотревшись видами Нью-Йорка, продолжил своё путешествие. Прошёлся по Бродвею, который даже днём производил впечатление. Нужно сюда как-нибудь вечером заглянуть. Остановился у газетного киоска на углу 32-й улицы и 3-й авеню, за три цента купил свежий номер «Нью-Йорк таймс», но пролистать его решил попозже. Например, за обедом. Здесь же продавалась жевательная резинка нескольких видов. Купил пару пластинок знакомой мне марки «Вригли». Думаю, после приёма пищи для профилактики кариеса в самый раз, хотя и не был уверен, что современная жвачка выполняет те же функции, что резинка из будущего. Там она вроде бы с ксилитом, а эта небось с сахаром. Впрочем, главное, чтобы помогла удалять из зубов остатки пищи.

А отобедать я вновь зашёл в полюбившуюся мне итальянскую пиццерию. Увидев меня, Филумена, весело щебетавшая с рассчитывавшимся по счетам клиентом, буквально расцвела:

– О, мистер, это снова вы! Очень рада вас видеть! Неужто вам так вчера понравилась наша стряпня?

– Ещё как, синьорина Филумена, – радушно улыбнулся я в ответ.

– Что будете на этот раз? «Маринара», «Маргарита», «По-неаполитански», «Капричиозза», «Фунги», «Кальцо-не», «Четыре сезона», «Сицилийская», «Дьябола»…

В прежние годы я бывал в Италии, заходил в пиццерии, но названия особо не запоминал. Поэтому всё перечисленное у меня в голове тут же смешалось в какую-то кашу.

– Эй-эй, полегче, синьорина, я не настолько хорошо разбираюсь в итальянской кухне. Что ещё за «Дьябола»?

– С кусочками салями и острым калабрийским перцем.

– Нет, для острого перца я пока не созрел. А «Четыре сезона» что собой представляют?

– Пицца разделена на четыре части, каждая из которых означает одно из времён года. Весна – оливки и артишоки, лето – салями и чёрный перец, осень – моцарелла, зима – грибы и варёные яйца. Естественно, везде добавляются томаты.

– Тоже как-то мудрёно… Давайте что попроще, ну, например, как вчера.

– Тогда «Фунги»! Достойный выбор, мистер…

– Фил.

– Просто Фил?

«Простофиля», – усмехнулся я про себя.

Как же мне перевести фамилию? В переводе с английского слово «сорока» звучит как «мэгпай». Не нравится мне такой вариант, лучше уж просто «птица».

– Фил Бёрд, синьорина.

– Заказ принят, мистер Бёрд.

– И большой стакан кофе.

– Конечно, буквально пару минут, – обворожительно улыбнулась Филумена, исчезая за стойкой.

В ожидании заказа я раскрыл газету. Моих познаний в английском хватало, чтобы более-менее сносно перевести изложенное на чёрно-белых страницах. Как обычно, самое интересное было в конце. Например, афиша матча-реванша между Джо Луисом и героем Третьего рейха Максом Шмелингом. Поединок должен был состояться 22 июня 1938 года на стадионе «Янки». Знаковая дата, через три года фашисты нападут на СССР, если что-то не сдвинется в этой ветке истории. А может, уже и сдвинулось, достаточно вспомнить досрочный расстрел Ежова.

В «Нью-Йорк таймс» описывалась встреча Джо Луиса с президентом США Рузвельтом, который напутствовал темнокожего боксёра словами: «Страна нуждается в твоих мускулах, чтобы победить Германию».

Боксом я когда-то увлекался всерьёз, в том числе и его историей, а уж о противостоянии Луиса и Шмелинга знал почти всё. В том числе и то, что в матче-реванше Шмелинг будет нокаутирован уже в первом раунде. Хм, имея такие знания, почему бы не сделать ставку? Другое дело, что, насколько я помнил, букмекерство в США было разрешено только в штатах Невада и Нью-Джерси. Нью-Джерси начинался не так уж и далеко, по ту сторону Гудзона, отделявшего его от штата Нью-Йорк, на территории которого я сейчас пребывал.

– Ваша пицца и кофе, мистер Бёрд.

– Что? А, спасибо, – улыбнулся я девушке, взял кусок пиццы и, механически её пережёвывая, снова вернулся к чтению.

Через пять минут я задумчиво почёсывал трёхдневную щетину (последний раз я брился ещё на корабле взятой в аренду у Уолкера бритвой): как бы поиметь прибыль с предстоящего боя? Этот вопрос я обсудил с Филуменой и вскоре выяснил, что и впрямь на официальном уровне букмекерство запрещено, даже в Нью-Джерси, а подпольные букмекеры все поголовно находятся под патронажем итальянцев. Но адреса этих контор она не знает. Да и знала бы – не сказала, подумал я, покидая заведение. Мало ли, вдруг под личиной приятного посетителя скрывается полицейский агент.

После перекуса я закинул в рот пластинку жвачки. А ничего так на вкус, очень похоже. В ближайшие восемьдесят лет он не сильно изменится. А тут ещё вкладыш с фотографией бейсболиста, судя по мелкой подписи, Джо Ди Маджо из «Янкиз».

Время уже, судя по карманным часам, приближалось к трём часам дня, а ноги мои устало гудели. Хорошо, ботинки оказались качественными, в будущем такое качество стоило бы на порядок больше, чем в это время. Между тем до сеанса оставалось ещё почти четыре часа. Делать было нечего, и я решил смотаться в антикварную лавку, по пути заглянув в галантерею, где разжился зубной щёткой, опасной бритвой и помазком.

– Ну как, молодой человек, нагулялись? – поинтересовался Лейбовиц, когда я переступил порог магазина.

Я вкратце пересказал маршрут своего путешествия, посетовал, что, может, стоило бы купить билет на фильм Чаплина и для антиквара, но Лейбовиц только махнул рукой, мол, он уже стар для такого рода досуга. После чего выпросил у меня газету, которая торчала из кармана, и принялся изучать содержимое свежего номера «Нью-Йорк таймс».

– Мистер Лейбовиц, а как вы относитесь к боксу? – отвлёк я его от чтения.

– В юности относился хорошо, а что? – поинтересовался антиквар.

– Да у меня имеются кое-какие сведения относительно исхода будущего поединка между Джо Луисом и Максом Шмелингом, который пройдёт 22 июня на стадионе «Янки». Подумал, неплохо было бы поставить на победителя.

– Вы что, хотите связаться с подпольными букмекерами?

– А почему бы и нет? Надеюсь, там не принято кидать, то есть обманывать?

«Не Россия же 90-х», – чуть было не добавил я, но вовремя сдержался.

– Честно говоря, на вашем месте ради призрачного выигрыша я всё же не спешил бы ввязываться в такого рода сомнительные предприятия.

– Да бросьте, Абрам Моисеевич, кто не рискует – тот не пьёт шампанское. Тем более какой тут риск, если дело поставлено на поток, зачем людям портить своё реноме?

Антиквар на какое-то время задумался, затем с решительным видом свернул газету в трубочку.

– Знаете что, Ефим, мне сегодня звонил Аарон. Естественно, разговор проходил в завуалированной форме, поскольку наш друг по-прежнему одержим манией преследования. Так вот, он по еврейской линии договорился с нужными людьми, которые за пятьдесят долларов согласны сделать вам документы. Я записал для вас адрес и имя человека, которого вам нужно будет там завтра спросить. Но ехать придётся в Нижний Ист-Сайд, и я бы посоветовал вам на всякий случай прихватить свой револьвер.

– Не стоит лишний раз светить ствол, Абрам Моисеевич. Не думаю, что дойдёт до перестрелки.

– Дело ваше. Одним словом, у людей, которые займутся вашими документами, вы можете и поинтересоваться относительно подпольных ставок. Они наверняка в курсе. Однако, насколько я понимаю, за документы вы отдадите последние деньги? У вас наберётся такая сумма?

– У меня есть сорок восемь долларов, – быстро произвёл я в уме пересчёт своей наличности.

– Ну, пару долларов я вам добавлю, да и на трамвай тоже. Но с чего тогда вы собираетесь делать ставку на победителя боя? Конечно, есть вариант, что после возвращения из Лос-Анджелеса ваше благосостояние значительно улучшится, тем более что вернуться мы должны уж точно до 22 июня. Но кто знает, как сложится, я не могу со стопроцентной уверенностью гарантировать успех нашего предприятия.

М-да, вот этот вопрос я как-то не учёл. Грустно вздохнув, я откинулся на спинку антикварного кресла и прикрыл глаза. Что ж, можно и подождать, думаю, ставки будут приниматься до последнего дня. Из лёгкой задумчивости меня вывел голос Лейбовица:

– Ну, если вам очень не терпится, могу ссудить в долг некоторую сумму. Вам сколько нужно?

– Если дадите взаймы долларов сто, буду весьма признателен.

– Гм, сто долларов… Тогда завтра, как соберётесь в Ист-Сайд, напомните, а то я на свою память не полагаюсь.

Тем временем нужно было выдвигаться в кинотеатр. По дороге я задержался возле чистильщика ботинок, и за пару центов парнишка лет двенадцати отдраил мою обувь до зеркального блеска.

Зал был рассчитан на две сотни зрителей, я, согласно билету, занял место на двенадцатом ряду, практически в середине. Моими соседями по левую руку оказалась супружеская чета с дочуркой лет пятнадцати, а справа примостилась благоухавшая духами и напомаженная девица вместе со своим молодым человеком. Не успели в зале погасить свет, как они начали перешёптываться, пересмеиваться, послышался звук поцелуев… Минут десять я это терпел, затем шёпотом сказал:

– Молодые люди, вы мешаете другим смотреть фильм.

Парочка притихла и больше не мешала окружающим своими любовными ласками.

История маленького Бродяги, пытающегося выжить в новом индустриальном обществе во времена Великой депрессии, меня тронула. Почему-то вспомнилось моё не такое уж давнее прошлое в Союзе, и снова передо мной встало лицо Вари. Потом вспомнил сына, как-то он там, в будущем, без меня… Должен уже на четвертый курс перейти. Надеюсь, не бедствует. Но этого я, к сожалению, никогда не узнаю.

Сообразив, что глаза уже на мокром месте, я сделал над собой усилие, при этом всё-таки шмыгнув носом. С возрастом, что ли, становлюсь сентиментальнее… Соседи справа не выдержали, хихикнули, видимо, подумали, что на меня так подействовал сюжет близящейся к финалу картины. Ну и плевать я хотел.

На следующее утро даже без напоминания Лейбовиц с бесстрастным лицом выдал мне сто десять долларов.

– Мир не знал ещё более доверчивого еврея, – криво усмехнулся он. – Надеюсь, эта сумма как минимум удвоится.

– Более чем уверен, не исключено, что и утроится. В любом случае половина выигрыша ваша.

– Да бросьте…

– Возражения, Абрам Моисеевич, не принимаются.

Через пятнадцать минут я неторопясь двигался в сторону Ист-Сайда, ограниченного на севере рекой Гарлем, на юге – 1-й улицей, на западе – 5-й авеню, на востоке – проливом Ист-Ривер.

Да, здесь народ жил не в пример скромнее, чем в лучших домах Манхэттена. В своём прикиде я выглядел чуть ли не буржуем. На одной из улиц полуголая ребятня прыгала в струях воды, бьющей из пожарного гидранта. Напомнило моё детство, когда мы бегали рядом с поливальной машиной.

– Эй, не безобразничайте!

Появившийся откуда-то полицейский, для виду погрозив дубинкой, затянул вентиль на гидранте.

– Ещё раз увижу – надеру задницы, – объяснил он погрустневшей мелюзге. – И родителям вашим нажалуюсь.

Мне нужно было попасть на Аллен-стрит, в фотостудию некоего Изи Шмейхеля, чья фамилия напомнила об известном датском вратаре из будущего. Люди попадались разговорчивые, самых разных национальностей, с радостью советовали, как лучше дойти, где можно срезать, а куда лучше не соваться. Например, одна добропорядочная женщина с окружностью талии около метра порекомендовала обойти стороной Чайна-таун, заселённый эмигрантами из Китая. Мол, там запросто ограбят чужака, зарежут, и следов не найдёшь.

Фотостудия Изи Шмейхеля, рекламировавшая себя неброской вывеской, располагалась в подвальчике жилого дома, от которого к соседнему были протянуты десятки верёвок с сушившимся бельём на высоте, недоступной мелкому жулью. Невысокий, худощавый хозяин студии, с щёточкой усиков под мясистым носом, при моём появления сразу же встрепенулся:

– Что желаете, мистер? Портрет, фото на паспорт, водительские права или, быть может, выездную фотосессию на лоне природы в окружении членов семьи?

– Я от Аарона Менделя.

На мгновение Изя задумался, нахмурив густые чёрные брови, затем черты его лица разгладились.

– Ах, от Аарона! Так это вы, значит, тот самый русский, которому нужны документы! Что ж, прошу, присаживайтесь вот сюда.

– Вы уже собираетесь меня фотографировать?

– Не вижу смысла тянуть резину… Секунду, я ваш галстук поправлю. Теперь замерли, не шевелимся, не моргаем, не дышим, смотрим вот сюда… Отлично!

– Спасибо! Сколько с меня?

– Пятьдесят долларов, я озвучивал Аарону сумму.

Я протянул фотографу пять десятидолларовых бумажек, которые тут же исчезли во внутреннем кармане его пиджака.

– А что за документ мне дадут?

– Водительские права. Паспорт, наверное, вам ни к чему, половина населения страны живёт без паспортов, к тому же вы ведь не собираетесь в ближайшее время покидать пределы Соединённых Штатов? Да и обошёлся бы он в два раза дороже. Итак, на какое имя вы хотели бы документ? Поскольку вы русский, предлагаю особо не мудрствовать, выбирайте русские имя и фамилию. Сойдёте за эмигранта с двадцатилетним стажем, который подростком уехал из революционной России вместе с родителями.

– Я так молодо выгляжу?

– Выглядите лет на тридцать пять. Минус двадцать – как раз подросток, пятнадцать лет, пора расцвета, – с ностальгией вздохнул фотограф, видимо на мгновение окунувшись в воспоминания.

Тут я задумался. Вот почему Мендель и Лейбовиц не предупредили меня об этом заранее? Да и я хорош, что-то в последнее время у меня частенько гуляет ветер в голове. Тем не менее нужно что-то предлагать. И в этот момент я подумал: хватит, наверное, бегать и прятаться по углам. Почему бы не вписать в права мои настоящие имя и фамилию? Ежова на этом свете уже нет, к тому же сейчас в мире грядут такие перемены, что Сталину и его команде будет точно не до меня. И – словно в омут головой:

– Записывайте! Имя – Ефим, фамилия – Сорокин. Дату рождения надо? Тогда… – Я помедлил. Ладно, число и месяц пусть будут настоящие, а вот год, соответственно, с поправкой на минус восемьдесят лет.

– 12 декабря 1900 года.

– Записано, – чирканул на клочке бумаги Шмейхель. – Так что заходите через три дня, ваши документы будут готовы.

– Хорошо, но у меня к вам ещё один вопрос. Не подскажете, где можно сделать ставку на исход боксёрского поединка?

– Отчего же, подскажу, – с готовностью согласился Шмейхель. – А лучше провожу. Вы тут человек новый, к вам могут отнестись с настороженностью, а меня уже знают, я в этом районе практически вырос.

Идти оказалось недалеко, через несколько минут мы спустились в такой же подвал, однако народу здесь было не в пример больше. В воздухе витал табачный дым, раздавались крики на английском, итальянском, вроде на идиш или иврите, и даже двое – судя по выправке, чуть ли не бывшие офицеры царской армии – общались на чистом русском.

Ставки от десяти долларов здесь делались в основном на лошадиные бега и бейсбол. Но на исход боксёрского поединка между Луисом и Шмелингом тоже можно было поставить, и уже вскоре я диктовал букмекеру свои имя и фамилию, протягивая две купюры с портретом 18-го президента США Уллиса Гранта. Причём здесь же принимались ставки на раунд, в котором тот или иной боксёр может победить нокаутом. Если угадывал и раунд, твой выигрыш увеличивался в несколько раз. Не угадывал – даже в случае верного исхода боя мог оказаться в проигрыше. Я не преминул этим воспользоваться, указав, что Шмелинг ляжет в первом раунде, на что букмекер удивлённо приподнял брови.

Как-то всё слишком просто, думал я, покидая заведение. Понятно, что приём ставок без документов мне в данный момент только на руку, но тем не менее…

Спустя три дня я стал обладателем новеньких водительских прав на имя Yefim Sorokin. С маленькой чёрно-белой фотографии с печатью в уголке на меня смотрел серьёзный мужик, в глазах которого трудно было что-то прочитать.

– Не отличить от настоящих, – довольно потирая руки, сказал Шмейхель.

Лейбовиц, посмотрев права, удивился:

– Вы же так переживали, что за вами могут начать охоту какие-то спецслужбы, а тут взяли и свои настоящие данные указали…

– Волков бояться, Абрам Моисеевич, в лес не ходить, – со вздохом махнул я рукой.

Антиквар, таким образом, был поставлен перед фактом, и далее он объявил, что завтра я еду в аэропорт покупать два билета на рейс Нью-Йорк – Лос-Анджелес и два билета на обратный рейс с тем расчётом, чтобы обернуться одним днём. Ну или двумя, что само собой подразумевалось, если ты вылетаешь вечером, как рекомендовал антиквар.

– Берите билеты на 26 мая, желательно на вечерний рейс, – напутствовал меня Абрам Моисеевич.

Билеты я приобрёл в ближайшем офисе «Американских авиалиний», до которого было идти всего пару кварталов. Два билета в один конец и два обратно на самолёте «Дуглас» серии DC-3, совершавшем регулярные пассажирские перевозки по этому маршруту, обошлись по тридцать три доллара каждый. Вылет должен состояться в 19:30 из аэропорта Ньюарка, расположенного в часе езды от Манхэттена, но номинально уже находящегося в штате Нью-Джерси.

Также я узнал, что полёт с Восточного на Западное побережье США должен занять порядка семнадцати часов, тогда как обратно можно было долететь всего за пятнадцать. Как оказалось, виной всему – встречный ветер, дувший преимущественно в восточном направлении.

По пути предстояло сделать три посадки для дозаправки. Однако… Хотя что это я тут удивляюсь, хорошо ещё, не на поезде путешествовать будем. При нынешних скоростях неделю тащились бы через весь континент.

Вечером четверга, 26 мая, мы вылетели из аэропорта Ньюарка. Погода благоволила, голубое небо лишь местами было расчерчено перистыми облаками. А вот комфортом в салоне и не пахло. Хотя по нынешним временам, наверное, даже такие тесные места с узким проходом считались явлением вполне обычным. Народ в эту эпоху был куда как менее избалованным, нежели в моё время.

Большая часть полёта проходила ночью, и из-за дозаправок выспаться толком так и не удалось. Трижды переводили часы, поскольку Восточное и Западное побережье разделяют три часа. Лейбовиц не расставался с маленьким саквояжем, в котором покоился тот самый кинжал, стоивший десять тысяч зелёных бумажек. Я же постоянно находился при антикваре в роли телохранителя, однако без огнестрельного оружия. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, что досмотра багажа и ручной клади при посадке на самолёты не производится, а что металлодетекторов пока ещё не изобрели – это я и сам догадывался. Проверялось только наличие билетов и вес багажа. Если человек был очень толстым, то могли попросить его взвеситься. Проносили всё, что угодно, но за опасное поведение во время полёта уже существовали санкции. И пусть почти во всех штатах страны оружие можно было приобрести без лицензии, я решил не рисковать, всячески ограждая себя от возможного рода негативных последствий.

Аэропорт Лос-Анджелеса представлял собой весьма убогое зрелище. Это было просто лётное поле под названием «Майнес-Филд» с несколькими строениями, одно из которых и оказалось терминалом.

– Вчера я звонил пресс-секретарю мистера Уорнера, за нами должны прислать машину, – сказал Лейбовиц, от слепящего солнца надвинув на глаза шляпу-федору. – О, а вот, кажется, и она!

К краю поля неторопясь подкатил «кадиллак» с открытым верхом, за рулём которого сидел щеголеватый водитель. Он вальяжно выбрался из автомобиля и, увидев, как мы приближаемся, сделал несколько шагов навстречу.

– Вы мистер Лейбовиц? – обратился он к моему партнёру.

– Да-да, это я, – несколько суетливо ответил антиквар. – А это – мой помощник, мистер Сорокин.

– Я – Тони, – представился водитель и кивнул на саквояж: – Вещей у вас при себе немного.

– Мы же сюда ненадолго, одним днём, у нас даже куплены билеты на вечерний рейс до Нью-Йорка.

– Что ж, надеюсь, за это время вы решите все свои дела. Прошу в машину.

Мы сели на задние просторные сиденья, напоминавшие обтянутый дорогой кожей диван, впрочем изрядно прогретый на голливудском солнце. Я тут же невольно начал крутить головой по сторонам, поймав на себе в зеркале весёлый взгляд Тони. Небось думает, мол, приехали из Нью-Йорка, типа крутизна… А самая роскошь – вот она, это вам не каменные джунгли вашего мегаполиса. Тут я с ним и не спорил бы, и впрямь здесь было на что посмотреть.

Мы миновали Беверли-Хиллз, где на Эльм-Драйв водитель показал нам «скромный» домик Сергея Рахманинова.

– Вон, видите, репортёры толпятся? Ждут, когда пианист выйдет из дома.

Что нам Рахманинов с его достаточно трудной для моего уха музыкой! Я вот с Утёсовым общался, этим и впрямь можно гордиться.

– Справа Китайский театр Граумана, – продолжал экскурсию Тони. – Там же Аллея Славы с отпечатками рук и ног всяких знаменитостей. – Сказал он это столь небрежно, будто на Аллее уже успели появиться и его отпечатки.

Далее начались более претенциозные постройки. Виллы, многие из которых, как выяснилось, принадлежали знаменитым артистам, режиссёрам и продюсерам, впечатляли, некоторые и вовсе напоминали дворцы.

– Здесь живёт Джудит Баррет[12]. А вон там, за пальмами, особняк самого Кларка Гейбла[13]. А там жила Тельма Тодд[14], которую нашли мёртвой три года назад. Поговаривают, это была месть знаменитого гангстера Лаки Лучано за то, что она отказалась с ним встречаться, – понизив голос, как бы по секрету добавил Тони.

Мой взгляд тем временем зацепился за видневшиеся на холме справа огромные белые буквы: HOLLYWOODLAND. Вот не знал, что в это время в знаке Голливуда ещё присутствовали четыре лишние буквы.

– Абрам Моисеевич, а что это за Уорнер, к которому мы едем? – по-русски негромко задал я антиквару мучивший меня всё это время вопрос.

– Джек Леонард Уорнер[15] является одним из сооснователеей компании «Уорнер Бразерс», – так же негромко ответил антиквар. – Их, кажется, было четверо братьев, имена остальных я не помню. Один вроде несколько лет как умер. Причём – я навёл кое-какие справки – Джек Уорнер ведёт жестокую борьбу с двумя здравствующими братьями за контроль над компанией. Для евреев, где семейные узы ставятся во главу угла, подобное, согласитесь, неприемлемо.

Вот ведь, куда ни плюнь, подумал я, обязательно в еврея попадёшь. Но что любопытно, все они на моей памяти оказывались при деле. Ни разу не встречал еврея-бездельника или еврея-алкоголика, что у нас, славян, к сожалению, далеко не редкость.

«М-да, скучный он, богоизбранный народец, не умеют развернуться от души и порвать на груди рубаху, всё какие-то делишки обделывают», – с грустной самоиронией подвёл я черту своим размышлениям.

– Оказалось, мистер Уорнер также является большим любителем старинного холодного оружия, – продолжил Лейбовиц. – Как-то вышел на меня, хотя я не очень и афишировал, что у меня имеется такой кинжал, мне звонил его пресс-секретарь. А сегодня, наверное, мы с Уорнером увидимся лицом к лицу, хотя даже если этого и не случится, я не очень расстроюсь. Для меня главное – удачно совершить сделку.

Тони на нас в зеркало поглядывал неодобрительно. Мало того что прервали его монолог о красотах Голливуда, так ещё и болтаем на незнакомом языке, в котором периодически звучит имя его босса.

Мы въехали на территорию утопающего в зелени особняка – очередного небольшого дворца о двух этажах с американским флагом на крыше и фонтаном перед фасадом. «Кадиллак» притормозил у крыльца, на котором тут же появился молодой человек с прилизанными волосами.

– Как долетели, господа? – первым делом поинтересовался он.

– Спасибо, хорошо, – чуть приукрасил действительность антиквар.

– А кто это с вами, мистер Лейбовиц? Вы не говорили, что с вами будет кто-то ещё.

– Это… мой помощник, – запнувшись, ответил Абрам Моисеевич.

– Понятно, – хмыкнул встречавший. – Я – Адам Миллер, пресс-секретарь мистера Уорнера. Товар, надеюсь, при вас?

– Всё здесь, – потряс Лейбовиц саквояжем.

– Тогда прошу за мной, мистер Уорнер готов выделить вам полчаса.

Внутри всё дышало роскошью, в чём-то напомнив мне дворцы наших рублёвских нуворишей. Лепнина с позолотой, старинные гобелены, портреты мужчин и женщин в относительно современной и не очень одежде… В коридоре на стенах развешаны клинки старинных образцов, свидетельствовавшие об увлечении хозяина. Если Уорнер и еврей, то какой-то расточительный.

Продюсер ждал нас в зале, удобно устроившись в кресле. Закинув ногу на ногу, он попыхивал сигарой, держа в левой руке свежий номер «Лос-Анджелес таймс», свёрнутый посередине, а пальцами правой почёсывая за ухом прилегшего рядом здоровенного дога, который на наше появление отреагировал лишь равнодушным взглядом.

– A-а, приехали, – вынув сигару из зубов, прокомментировал Уорнер и кивнул на диван у стены. – Присаживайтесь. Адам, возьми у мистера Лейбовица кинжал, хочу рассмотреть его поближе. И заодно кликни сюда мистера Квинси.

Однако… Мог бы ради приличия поднять из кресла свою задницу и пожать нам руки, не говоря уже о том, чтобы предложить гостям с дороги по чашечке кофе. Публика такого рода всегда вызывала у меня, мягко говоря, недоверие.

Уорнеру на вид можно было дать лет сорок пять. Холёный, с усиками, одетый в дорогой костюм, он олицетворял собой человека, сумевшего воплотить в жизнь американскую мечту. Сколько в своё время пересмотрел фильмов этой киностудии, но об её основателях ничего не знал. И вот представился случай лично познакомиться с легендарным продюсером. По идее, я должен испытывать священный трепет, однако в этой ситуации на удивление для самого себя оставался совершенно спокойным.

Заполучив оружие, продюсер не без волнения принялся его разглядывать, посверкивая примостившимся на мизинце золотым перстнем с крупным алмазом. Видно было, как горят глаза Джека Уорнера, когда взгляд скользил по узорам клинка.

Между тем в зале появился ещё один персонаж. Невысокий старичок в очках и с маленьким чемоданчиком в руках, поздоровавшийся с нами кивком, подошёл к продюсеру.

– Мой эксперт по старинному холодному оружию мистер Квинси, – пояснил Уорнер, протягивая ему кинжал.

Старик уселся за стол, извлёк из чемоданчика набор загадочных для меня инструментов, вооружился лупой и под светом настольной лампы приступил к изучению кинжала. Периодически он бормотал себе под нос что-то неразборчивое. Продюсер как ни в чём не бывало вернулся к чтению, а лоб моего компаньона покрылся мелкими бисеринками пота. Вот будет фокус, если кинжал окажется подделкой.

Минут через десять эксперт удовлетворённо крякнул, выпрямляясь, и молча принялся укладывать инструменты обратно в чемоданчик. Уорнер оторвался от чтения, вопросительно взглянул на мистера Квинси. Тот, возвращая оружие боссу, кивнул, после чего, так и не проронив ни слова, исчез.

– Что ж, похоже, подлинность клинка подтвердилась, – констатировал продюсер. – А раз так, будьте добры получить причитающиеся вам деньги. Или вы, мистер Лейбовиц, предпочитаете чек на предъявителя?

– Лучше наличными, – прощебетал Абрам Моисеевич, и кадык на его худой шее дёрнулся вверх-вниз.

Киномагнат сделал знак своему пресс-секретарю, тот скрылся за дверью, вернувшись через три минуты с серебряным подносом, на котором, аккуратно перевязанные, лежали пять пачек двадцатидолларовых банкнот.

– Здесь ровно десять тысяч, – сказал Адам, передавая деньги Лейбовицу. – Если сомневаетесь, можете пересчитать каждую пачку.

– Не стоит, такой человек, как мистер Уорнер, не обманет, – криво улыбнувшись в сторону дельца, слегка осипшим голосом ответил антиквар. – Мы можем идти?

– Конечно, я вас не держу, – с царственной благосклонностью кивнул хозяин киностудии. – Хотя…

Его оценивающий взгляд остановился на мне, отчего я почувствовал себя не совсем уютно.

– Ладная фигура, симпатичное лицо, взгляд такой… проницательный. У вас неплохая фактура, мистер… – Он пощёлкал пальцами.

– Сорокин, – подсказал я.

Надеюсь, Уорнер всё же не любитель мальчиков, хотя и я уже, признаться, далеко не мальчик, но муж. В любом случае этому извращенцу ничего не обломится, кроме разве что пары хороших затрещин. И плевать на развалившегося у его ног дога.

– Так вы русский?

– Есть такое. После революции с родителями эмигрировал в США.

– Да, лёгкий акцент чувствуется… Но он же добавляет своего рода изюминку. Вы в кино никогда не снимались, мистер Сорокин?

Этот вопрос меня немного расслабил. Вон, оказывается, что за интерес у продюсера. Неужто хочет сделать из меня кинозвезду?

– Пока не доводилось. Честно сказать, не видел в себе актёрских способностей.

– Вы бы знали, скольких бездарей я сделал пусть не звёздами, но довольно известными актёрами, – хмыкнул Уорнер, вдавливая окурок сигары в пепельницу на стоявшем рядом столике. – Главное – умение подать, тут многое зависит от мастерства режиссёра и оператора. А в вас я вижу потенциал, поверьте моему чутью. Чем вы занимаетесь в Нью-Йорке?

– Хм… Пока помогаю мистеру Лейбовицу.

– То есть ерундой, – безапелляционно заявил продюсер. – Семья, дети?

– Э-э… Можно сказать, что никого нет.

– Ну а с женщинами вы как? Можете? Или предпочитаете мальчиков?

Вот паразит, как в обратную вывернул! Теперь уже я в роли подозреваемого. Чувствуя, что щёки краснеют, выдавил:

– По этой части всё в порядке, на мальчиков меня не тянет.

– Ну так как, не хотели бы пройти кинопробы? Мы готовим к производству фильм о гангстерах, вы могли бы сыграть в нём одну из ролей.

– Я подумаю над вашим предложением.

– Только думайте недолго, фильм уже, как говорится, на сносях. Адам, дай гостю свою визитную карточку. Будем ждать вашего звонка, мистер Сорокин. А пока Тони отвезёт вас обоих в аэропорт.

По пути к «Майнес-Филд» мы молчали. И только когда попрощавшийся с нами Тони скрылся из виду, Лейбовиц спросил:

– Ну и что вы, Ефим, думаете по этому поводу?

– По какому именно, Абрам Моисеевич?

– По поводу предложения сняться в кино.

– Ах, вон вы о чём… Пока ничего не думаю, этот Уорнер меня порядком озадачил.

– В принципе, человек вы свободный, мне ничем не обязаны, так что можете устраивать свою жизнь в Америке, как вам заблагорассудится. Я всегда предпочитал держаться земли, у вас же появился шанс взлететь. Но и упасть потом можно больно.

– К тому же в ближайшее время мне нежелательно засвечивать своё лицо на всю Америку, – добавил я. – Ладно ещё, если достанется эпизодическая роль какого-нибудь мелкого гангстера, а вдруг режиссёру взбредёт в голову дать мне главную роль? И не дай бог копия фильма попадёт в СССР – что, правда, довольно фантастично – или здесь, в Штатах, картину увидит какой-нибудь засекреченный агент НКВД… Не то чтобы у меня мания преследования, однако не хочется лишний раз глупо подставляться.

– Слова разумного человека, – кивнул антиквар. – Кстати, не мешало бы перекусить. Пойдёмте к буфету, а после отойдём в сторонку, и я с вами уже, наконец, рассчитаюсь.

Глава 3

После всех расчётов в моём кошельке оставалось больше трёхсот долларов. 1 июня по наводке антиквара я отправился в «маленькую Италию» на Маллбери-стрит, где можно было относительно недорого снять жильё. Четырехэтажный доходный дом красного кирпича принадлежал итальянцу по имени Бруно Кастильо. На вид домовладельцу было лет под пятьдесят. Низенький, толстый, с густыми усами, он чем-то напоминал мультяшный персонаж из рекламы кетчупа. Итальянец был одет в широкие, державшиеся на подтяжках штаны, в рубашку с закатанными рукавами, котелок был сдвинут на затылок, а в мясистых губах торчала потухшая пожёванная сигара.

– Абрахама я знаю, хороший человек, хоть и еврей, – заявил Кастильо, глядя на меня с прищуром. – Он правильно сделал, что направил вас ко мне. У меня приличный дом, я не терплю грязи, драк и поножовщины, так что с соседями, думаю, вы поладите. Надеюсь, и от вас не будет проблем.

Однокомнатная квартирка была небольшой, но вполне уютной и, главное, относительно чистой. Однако недостаточно, так что, получив ключ в обмен на тридцать долларов – такой была месячная рента, – я сразу же попросил у Бруно веник и совок.

Маленькая кухонка, к сожалению, без холодильника, но с малюсенькой плиткой на две конфорки. Совмещённый санузел с фаянсовым унитазом, умывальником и душем со сливом в полу оказался тоже не таким чистым, как мне мечталось, здесь требовалась серьёзная уборка. Я не терпел антисанитарии, мне не хотелось подхватить грибок или вообще какую-нибудь кишечную палочку.

Направляясь в располагавшийся через дорогу маленький магазинчик, торговавший в том числе и чистящими средствами, я размышлял, существуют ли в США сейчас клининговые компании? Я бы заплатил пару долларов за нормальную уборку. Думаю, и не я один готов был платить за чистоту, чтобы не корячиться самому. А если таких компаний нет, то рано или поздно их создадут. Почему бы этого не сделать мне? Не бог весть какой бизнес, однако на хлеб с маслом должно хватать.

М-да, напридумывать сейчас можно много чего, только вот где взять стартовый капитал? Даже в банк не сунешься, на кредит нечего и рассчитывать. А потребуется минимум пара тысяч зелени, учитывая, что цены в современной Америке раз в десять ниже, чем в моё время. Соответственно, доходы также не в пример скромнее. Инфляция, мать её…

В магазинчике я приобрёл Dreft от фирмы Procter & Gamble, кусок глицеринового мыла для мытья и ещё кусок дегтярного для стирки белья, поскольку прачечной в подвале нашего дома не наблюдалось. Купил и большое махровое полотенце, вполне, кстати, качественное, не какой-нибудь китайский ширпотреб. Вооружившись тряпкой и чистящим средством, раздевшись до трусов, через час я привёл сортир в надлежащее состояние. После чего с удовольствием принял прохладный душ, смывая с себя липкий пот начала июня. Бойлер, как меня предупредил Кастильо, включался только по вечерам, народ тут же принимался мыться и стираться, соответственно, в это время напор воды на моём третьем этаже резко ослабевал. Бельё сушилось на протянутых от нашего к соседнему дому верёвках. Крепились они на маленьких балкончиках и пожарной лестнице, что на нашем доме, что на доме напротив. Натянуты верёвки были по хитрой системе, когда, потянув за один конец, ты мог привести в действие всю конструкцию. Повесил бельё – сдвинул верёвку, повесил следующее – сдвинул снова. Что любопытно, обитатели дома напротив действовали по той же схеме, но при этом никто и не думал воровать соседское бельё.

Подавляющее большинство жителей нашего дома составляли итальянцы с редкими вкраплениями представителей других национальностей. И, к своему удивлению, среди аборигенов я обнаружил не кого иного, как Лючано Красавчика, того самого механика из порта. Столкнулись мы с ним вечером в подъезде, когда я собирался добежать до бакалейного магазина, а он шёл навстречу. Оказалось, что с женой и двумя маленькими детишками он снимал квартиру этажом ниже. Днём Лючано работал, а вечером, перед тем как вернуться в лоно семьи, любил в компании друзей-итальянцев пропустить стаканчик хорошего итальянского вина в кабачке неподалёку.

– О, не ожидал тебя здесь встретить! – воскликнул Лючано, тряся мою руку. – Неужели ты тоже снимаешь жильё в этом свинарнике?!

Мы проговорили минут десять, пока наверху не послышались шаги и на лестничной клетке не появилась молодая женщина.

– Лючано, я видела, как ты подходил к дому! Ты чего тут застрял?

– Карла, не видишь, я друга встретил! Иди, женщина, я скоро подойду.

Мы договорились встретиться на следующий день в том самом кабачке под названием «Лилия», чтобы пообщаться в более спокойной обстановке. За бокалом действительно неплохого вина выяснилось, что Лючано в порту не просто механик, а ещё и член профсоюза портовых работников.

– Профсоюзы в Америке – серьёзная сила, – уверял меня Лючано. – Мы, если захотим, можем организовать забастовку, и тогда весь порт встанет. Представляешь, какие убытки?! Поэтому хозяева порта поневоле вынуждены с нами считаться. А ты где трудишься?

Я рассказал о своей работе на старого антиквара, добавив, что оказался у Лейбовица по наводке его друга детства – капитана сухогруза, на котором приплыл в Штаты. Лючано поинтересовался, зачем я уплыл из России.

Подумав, я ответил:

– Понимаешь, по ложному обвинению засадили в лагерь, и там мне грозила смертельная опасность. Пришлось бежать. Сумел добраться до Архангельска, а там пробраться на американский сухогруз. Капитан меня пожалел, не стал высаживать, так я и приплыл в Нью-Йорк.

– А семья?

– Семьи у меня нет, но есть… скажем так, девушка, которая, надеюсь, меня любит и ждёт.

– Как её зовут?

– Зовут Варя, Варвара. Или по-английски Барбара.

Я достал маленькое фото и показал Лючано.

– Красивая. А почему она не хочет приехать в Америку, если, как ты говоришь, она тебя любит?

– Поверь, просто взять и выехать из СССР не так просто. Да и не знает она пока, что я перебрался через океан. Небось думает, замёрз её любимый в тайге. Может, уже и замуж выскочила.

Лючано грустно покивал, затем задумчиво поглядел, как преломляются лучи светильника в красном вине, и сказал:

– Ты уж придумай, как можно поставить её в известность относительно твоего нынешнего положения. Может, она как-нибудь и сообразит, как можно выбраться из Советского Союза к своему жениху.

Случилось у меня и ещё одно интересное знакомство. На моём этаже жила семья индейцев из племени шайеннов. Гордый профиль краснокожего главы семьи, которого все звали просто Джо, напоминал киношного Гойко Митича. Впрочем, в отличие от экранного персонажа, этот индеец одевался вполне цивилизованно и даже несколько франтовато, учитывая неизменно торчавший из нагрудного кармана уголок платка. Костюм его, под которым угадывались крепкие мускулы, был скромным, однако всегда чистым и выглаженным. Работал Джо на почте, развозил по утрам на велосипеде корреспонденцию, получая за это семь долларов тридцать центов в неделю. Вся его зарплата уходила на оплату квартиры, поэтому ему поневоле приходилось подрабатывать вечерами разнорабочим в бакалейной лавке на соседней Бакстер-стрит. Там он получал по-разному, в зависимости от объёма работы, но меньше пары долларов со смены домой не приносил.

С его семейством я сошёлся уже в первый день, когда постучался к соседям с банальной просьбой одолжить немного соли. Картошки купил у лавочника с целью просто сварить её в оставшейся от предыдущих жильцов кастрюле, а о соли забыл, а на ночь глядя где её найти? Вот и набрался решимости, торкнулся сначала в соседнюю квартиру, но там никто не открывал, а через дверь открыли.

Открыла жена Джо, которую звали Амитола, что в переводе с языка шайеннов значило Радуга. Она и впрямь была светлым человечком, улыбка не сходила с её лица. Это была приземистая бабёнка с таким же гордым, как у мужа, профилем и смоляными волосами, заплетёнными в две тугие косы до пояса. Джо и Амитола воспитывали двух мальчиков четырнадцати и двенадцати лет и девочку семи лет. Все они теснились в такой же маленькой однокомнатной квартирке, как и у меня, но отнюдь не выглядели несчастными.

Джо в тот момент тоже был дома. Он как раз ужинал, вернувшись со второй работы. Английским Джо и его скво, как выяснилось, владели чуть хуже меня, но всё же мы вполне внятно с ними пообщались. Особенно кстати для налаживания контакта пришлись извлечённые из кармана леденцы, которые я раздал детям, а те сразу же засунули сладости в рот. Узнав, что я из России, Джо первым делом спросил:

– Это у вас ведь Ленин устроил революцию?

Позже выяснилось, что Джо втайне сочувствует коммунистам, которые ведут священную борьбу против капиталистов. Он бы и сам не прочь взять в руки оружие, отомстить буржуям за то, что загнали его народ в резервацию. Однако останавливает наличие семьи, не бросишь же жену и детей на произвол судьбы.

Вообще я как-то быстро подружился с Джо и его семейством, они стали приглашать меня в гости, и, чтобы и впрямь не подыхать дома вечерами со скуки, я стал к ним захаживать. Обычно с какими-нибудь недорогими съестными подарками вроде пирога из соседней пекарни. Ну и неизменными были сладости для отпрысков. Уже после первого визита растроганная Амитола предложила мне свои бесплатные услуги по глажке белья. Я настаивал на оплате, но она стояла на своём. Отказываться было глупо. Если на неглаженной простыне я мог спать спокойно, то разгуливать в мятом костюме считал признаком плохого тона.

Джо, естественно, свой костюм не носил постоянно. По дому индеец обычно ходил в безрукавке, поигрывая мускулатурой, и видно было, с какой гордостью поглядывает на него Амитола.

Обычно с Джо мы сидели на кухне, вели беседы на разные темы. Во время очередных кухонных посиделок мы пили на кухне чай, и Джо потягивал длинную трубку, пуская ароматный дым в открытое окно.

– А ты, Ефим, зачем уехал из своей страны? – спросил он меня как бы между прочим. – Из страны, в которой рабочие взяли власть в свои руки?

– Иногда, Джо, случаются ситуации, что приходится покидать родные края, – уклончиво ответил я. – Находятся люди, которые делают твоё существование там невыносимым, стараются отправить тебя за решётку без всяких на то оснований. Думаю, ты меня поймёшь, вас вон тоже в резервации загоняют. Так что мой приезд в Штаты отнюдь не значит, что я не люблю свою родину, просто стоял выбор – либо я спасаю свою шкуру, либо подыхаю в СССР. Если представится случай, я готов помочь, но отсюда, из-за океана. Лучше расскажи, как ты стал городским жителем?

Выяснилось, что рос Джо в резервации, как и его будущая скво, которая была моложе соплеменника на три года. Раньше народ шайеннов обитал в северной части Великих равнин в районе Блэк-Хилл. После того, как в верхней части реки Арканзас был построен торговый пост Форт-Бент, большая часть шайеннов переселились на юг. Но некоторые, а среди них были и предки Джо, остались жить в верховьях реки Платт. Однако все эти годы между северными и южными шайеннами поддерживались дружеские отношения.

Но наступил 1851 год, с белыми людьми был заключён Ларамийский договор[16], и шайеннов загнали в резервации в штате Монтана.

Далеко не все смогли пройти Дорогой слёз[17]. А в 1867 году конгресс принял «Закон о переселении индейцев в резервации». Отныне одним росчерком пера все индейские племена утрачивали свои исконные земли и должны были жить в резервациях, расположенных в пустынных и горных, удалённых от воды районах. Без разрешения американских властей ни один индеец отныне не смел покинуть свою резервацию. Редкие восстания только усиливали репрессии.

Так что родился Джо, в 1903 году, уже практически в голой степи, где пытались выжить остатки племени шайеннов. И неизвестно, какой стала бы его жизнь, если бы в их селении не объявилась некая миссис Смит. Это была не очень симпатичная по меркам индейцев женщина средних лет, но умная и добрая. Она организовала начальную школу, в которой обучала детей шайеннов чтению и письму на английском, а также арифметике. Одним из учеников этой миссис Смит и стал паренёк по имени Кваху (в переводе Орёл), которого учительница для простоты звала Джо. Это имя индеец и взял себе, когда решил искать счастья в большом городе белых людей. А фамилию Смит в знак благодарности позаимствовал у своей учительницы. Ему повезло, он нашёл работу на почте, сумел адаптироваться к городской жизни и привёз в Нью-Йорк свою возлюбленную, которая родила ему троих замечательных детишек.

– Мой старший сын получит образование ещё лучше, чем я, – не без гордости говорил Джо, попыхивая трубкой. – Мы с женой откладываем понемногу ему на учёбу. С дипломом об окончании колледжа перед ним все дороги открыты.

– А второй сын и дочь, на них есть деньги?

Джо помрачнел, отвернувшись к окну. Сделав паузу, он сказал:

– Неплохо, само по себе, что они окончат обычную школу. Я в своё время и о таком мог только мечтать, думаю, они найдут свой путь в жизни. – И так уверенно посмотрел на меня, что в истинности его слов я не сомневался.

Говорили мы и о религии. Увидев в квартире Джо разукрашенный деревянный столбик с крыльями, символизирующий птицу, я спросил, что это значит. Оказалось, это тотем его племени, который охраняет семью Джо от невзгод.

– А ты в какого бога веришь? – спросил он меня.

– В своего, православного.

– В церкви бываешь?

Хм, и правда, что это я, мог бы хоть разок и в храм зайти. Наверняка в это время в Нью-Йорке имеются православные приходы. И уже на следующий день я шагал по улицам бруклинского района Гринпойнт. Как же приятно было слышать практически повсюду русскую речь! Словно дома оказался. Правда, и польской хватало, но я на это уже почти не обращал внимания.

– Православный храм ищете? – переспросила встретившаяся по пути женщина, одетая вполне цивильно, а не в сарафан с кокошником. – Ближайший отсюда собор Преображения Господня.

Объяснила, как найти, и вот я уже стою перед собором, выстроенным в стиле византийского возрождения. Трижды перекрестившись по православному обычаю, переступил порог храма. Да и внутри всё привычно, как у нас, в России. Конечно, не рублёвский приход с иконами в золотых окладах, но тем не менее образов хватало, да и красивая настенная роспись притягивала взгляд.

В соборе как раз шла служба. Я нащупал пальцами деревянный крестик, подаренный ещё отцом Илларионом, прошептал следом за батюшкой слова молитвы. Когда действо закончилось, я купил свечи и поставил их у иконы Богоматери за здравие родных и близких. Пусть они ещё не родились, но, думаю, если по чьей-то воле меня закинуло на восемьдесят лет назад, что иначе как чудом не назовёшь, то по этой же воле может сбыться моя просьба о здравии дорогим мне людям. Заодно слева от входа в храм на большой подсвечник поставил свечу за упокой тех, кто мне был дорог.

На выходе меня неожиданно на чистом русском окликнули:

– Господин, мистер… Можно вас?

Я обернулся. Цивильно одетому человеку было точно за пятьдесят. Аккуратные бородка и усы, пристальный взгляд из-под тёмных с лёгкой проседью бровей. Трость с серебряным набалдашником весьма шла к его костюму-тройке и шляпе, а по выправке в нём угадывался бывший военный.

– Разрешите представиться – Виктор Аскольдович Вержбовский, – сказал он, приподнимая тремя пальцами головной убор. – В прошлом пехотный подполковник Русской императорской армии.

– Ефим Николаевич Сорокин, – также приподнял я свою Федору. – Чем обязан?

– Я знаю всех прихожан нашего храма, а тут увидел новое лицо и заинтересовался. Дай, думаю, подойду познакомлюсь.

– Да, я нездешний, снимаю квартиру в итальянском квартале на Маллбери-стрит. В Америке я меньше месяца, а в православном храме бывать как-то ещё не доводилось, вот, решил, так сказать, восполнить пробел.

– А откуда прибыли в Соединённые Штаты, если не секрет?

Скажу ему, что из СССР, и могу попасть впросак. Вдруг он работает на советскую разведку? Хотя внешность вроде подтверждает его слова, мне он сразу показался из «бывших». Да и имя своё я уже назвал, теперь даже если я придумаю левую историю своего появления в Новом Свете, агент НКВД по своим каналам всё равно узнал бы, кто такой Ефим Сорокин.

– Из Советского Союза, – глядя в глаза собеседнику, ответил я твёрдым голосом.

– Ого, а по какой линии?

– По уголовной.

Новый знакомый вздёрнул брови, выражая немой вопрос. Я же просто пожал плечами.

– Ну, я не сказал бы, что вы похожи на уголовника… Слушайте, если у вас есть время, давайте заглянем в одно неплохое заведение, здесь неподалёку, да и пообщаемся в более приватной обстановке. Не ресторан «Медведь» на Большой Конюшенной, где я любил бывать во времена оные, однако, смею вас заверить, вам придётся по вкусу.

«Неплохое заведение» оказалось трактиром «Русь», и по пути я понял, что трость у Вержбовского не для форсу. Он слегка прихрамывал на правую ногу, что, впрочем, не мешало ему сохранять выправку.

В трактире пока ещё не было той аляповатости в стиле а-ля рюс, свойственной эмигрантским кабакам будущего. Всё дышало дореволюционной Россией, как я её себе представлял, включая полового с прилизанным пробором и полотенцем через руку, который учтиво раскланялся сначала с моим знакомцем, которого, видно по всему, хорошо знал, а затем со мной.

– Я угощаю, – предупреждающе поднял руку Вержбовский, когда я попытался заглянуть в меню. – А относительно выбора можете положиться на меня.

Спустя пять минут на нашем столе стояли графинчик с запотевшей «Смирновской», тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, блюдо с половинками варёного картофеля, посыпанного зеленью и политого топлёным маслом, тарелочка с тонкими ломтиками сала в розоватых прожилках мяса, маринованные грузди, ломти ноздреватого белого хлеба с хрустящей корочкой… Я невольно сглотнул слюну, что не укрылось от намётанного глаза Вержбовского.

– Предлагаю выпить за наше знакомство, – поднял он свою рюмку, и я проделал то же самое.

Закусив, Виктор Аскольдович закурил сигару, и только после этого перешёл к интересующему его вопросу:

– Что ж, Ефим Николаевич, не изволите ли поделиться своей историей? Начало её, во всяком случае, меня очень заинтриговало.

– Отчего же, поделюсь в общих чертах. Началось всё в Одессе, где я работал докером, хотя по жизни мне пришлось сменить немало профессий, но все они, сразу предупреждаю, были легальны. Повоевать, кстати, по молодости не удалось, я вообще человек мирный. Но только если меня не трогают. Меня или моих близких, – уточнил я. – А тут получилось, что как-то вечером мы с моей знакомой решили посидеть в кафе, где у меня и случился конфликт с группой молодых мерзавцев. Словом, за то, что заступился за девушку и слегка покалечил сына местного партийного начальника, мне присудили шесть лет лагерей. Отбывать срок отправили в Коми, а там у меня вышло недоразумение с местными блатными, кое-кого пришлось отправить на тот свет. А чтобы лагерное начальство меня следом не отправило, решился на побег. Шёл зимой через тайгу, заболел, спасибо местному охотнику, выходил на своём зимовье. А по весне отправился дальше, в Архангельск. Там пробрался на американский сухогруз и приплыл сюда, в Нью-Йорк.

– Однако… – прищурился Вержбовский, качнув головой. – Весьма, весьма занятная история. И как же вам удалось устроиться в Нью-Йорке?

– Благодаря протекции капитана сухогруза познакомился с антикваром, который держит свою лавку недалеко от Манхэттена, а ему как раз был нужен помощник. Жалованье небольшое, но на жизнь пока хватает, а там, глядишь, со временем ещё что-нибудь придумаю. А вы, наверное, уже лет двадцать как эмигрировали? – перевёл я стрелки на собеседника.

– Примерно так, – кивнул бывший офицер. – Предательство Думы и восстание большевиков не оставили выбора мне и моей семьей, как, впрочем, и многим русским людям, не захотевшим жить при новой кровавой власти. Уехав со своими близкими в Париж в тысяча девятьсот восемнадцатом, обустроив их там, год спустя я вернулся в Россию и воевал с красными на Северо-Западном фронте под знамёнами генерал-лейтенанта Родзянко. Во время наступления на Петроград был ранен, после госпиталя оказался негоден к строевой службе, вернулся к семье в Париж. В тысяча девятьсот двадцать третьем мы по примеру многих соотечественников решили искать счастья в Новом Свете. Приплыли в Нью-Йорк, обосновались в более-менее русском районе Бруклина. Оставшиеся средства удалось удачно вложить в одно предприятие, так что пока мы с женой держимся на плаву. Кстати, Александр Павлович Родзянко также эмигрировал в Америку. Здесь он возглавляет полковое объединение кавалергардов США и председательствует в отделе Союза пажей, мы периодически с ним видимся.

– А дети у вас есть?

– Да, сын и дочь. Дочь вышла замуж за мормона, – он поморщился, – уехала жить к нему в Колорадо-Сити, штат Аризона. Даже приняла их веру, так что мы с ней особенно не общаемся. А сын женился на дочери русских эмигрантов, у него в Нью-Йорке свой, как тут принято говорить, бизнес.

– А что за бизнес, если не секрет?

– Так вот этот трактир и есть его бизнес, который он три года назад открыл на паях с родителями невесты. Поэтому угощение для нас с вами ничего и не стоит. А вот и мой Андрей.

К нам подошёл вполне современно одетый молодой человек лет около тридцати, с которым мы учтиво раскланялись.

– Знакомься, сын, это Ефим Николаевич Сорокин. Будучи несправедливо обвинён, бежал из Советов в поисках лучшей доли, умудрившись добраться до Архангельска и там спрятаться на американском судне.

Мы обменялись с младшим Вержбовским дежурными фразами, после чего он снова исчез в недрах трактира.

– Ну а как вообще русские живут в эмиграции? Наверняка ведь не всем удаётся поднять собственный бизнес.

– Что делать, – вздохнул мой собеседник. – Каждый выживает как может. Но мы по возможности стараемся держаться друг друга, у нас существует даже что-то вроде кассы взаимопомощи. Если уж кому-то придётся совсем худо, ему могут из этой кассы выдать какую-то сумму, естественно, с возвратом, но без процентов – мы не банкиры. Впрочем, это касается приличных людей, потому что, к сожалению, швали среди наших соотечественников тоже хватает… Ну а как там, в России?

– В Советском Союзе. – Я преднамеренно поправил Вержбовского. – В Советском Союзе строят социализм. У богатых всё отняли и разделили между населением поровну. Хотя, как обычно бывает, если все равны, то некоторые всё же более равны, чем другие[18]. По-моему, с революцией, конечно, перемудрили. Я вообще слышал, что её спонсировали из-за границы, но не могу утверждать этого однозначно. А тут ещё Гражданская война, разруха, из которой вроде начали как-то выбираться.

– В наших эмигрантских газетах пишут, что большевики своих же сажают. Это правда?

– Есть такое, поговаривают, что товарищ Сталин решил почистить партийный аппарат от старой гвардии. Думаю, типов вроде Троцкого можно бы и зачистить, но, к сожалению, до кучи под гребёнку попали и невинные люди. Сначала Ягода переборщил, затем Ежов взялся за дело засучив рукава. С другой стороны, на то, чтобы реализовать грандиозные проекты вроде Беломорско-Балтийского канала, нужны огромные людские ресурсы. Нанимать сотни тысяч людей и платить им деньги – слишком невыгодно. Легче взять крепкого мужика по ложному доносу и отправить его на стройку канала или Днепрогэса, чтобы пахал за похлёбку и кусок хлеба. Понятно, это бесчеловечно, но в руководстве партии другого выхода не видели. Зато потомки будут вспоминать безвестных строителей с благодарностью, пользуясь плодами их трудов.

– Вы думаете, советская власть – это надолго?

Хм, уж кому, как не мне, знать, что СССР закончит своё существование в декабре 1991 года. И это при том, что подавляющее большинство населения страны проголосовало за сохранение страны. Но Ельцин с подельниками по Беловежской Пуще решили по-своему.

– Не знаю, – уклончиво ответил я, – может, и надолго. Правда, в ближайшее время следует ждать серьёзных испытаний. Гитлер спит и видит, как войска вермахта маршируют по Красной площади.

– Да, я читал, что германские нацисты готовятся чуть ли не к мировой войне. Однако хочется надеяться, что они не отважатся на самоубийственный шаг, поскольку против них выступит весь мир… Слушайте, а что вы делаете сегодня вечером? – вдруг огорошил меня вопросом Вержбовский.

Вот те раз, на свидание, что ли, приглашает? Да вроде бы с виду не из таких.

– А вы с какой целью, простите, интересуетесь? – процитировал я, пусть и не дословно, кота Матроскина.

– Хочу пригласить вас выступить на одном из наших вечерних собраний, пусть и остальные услышат вашу историю.

А, вон оно что! Чёрт, мне такая известность совершенно ни к чему, и так уже засветился порядочно. А он ведь по-любому проговорится в кругу своих знакомцев. Или попросить его, как офицера, дать обещание держать язык за зубами?

– Спасибо за приглашение, но, знаете, я пока воздержусь. Не хочу вас обидеть, однако я пока ещё пребываю в стране инкогнито, не имея эмигрантского статуса, и лишние слухи, которые могут пойти после участия в собрании, могут дойти до чужих ушей. Сами знаете, то, что знают двое, знает и свинья. Поэтому хотел бы взять с вас слово русского офицера не распространяться пока насчёт моей персоны.

– Что ж, извольте! Даю слово и офицера, и дворянина, что, пока вы сами того не захотите, ваша история останется между нами. Андрей также будет держать язык за зубами.

– Спасибо, – поднимаясь, совершенно искренне поблагодарил я подполковника. – Очень рад нашему знакомству, и спасибо за прекрасное угощение, а теперь я всё же вынужден откланяться. Дела, знаете ли.

– Конечно, конечно, не смею вас задерживать. Но всё же вы не пропадайте, потому что мы, русские, ещё раз повторюсь, должны держаться друг друга. А вы вроде человек приличный.

Из Бруклина я отправился прямиком к Изе Шмейхелю, к которому уже несколько дней думал явиться за решением одной проблемы. У фотографа и поинтересовался, можно ли как-то увеличить маленькое фото моей знакомой девушки, оставшейся в СССР. Шмейхель покрутил фотокарточку в руках и заявил, что не видит особых сложностей. Только, конечно, чёткость кадра будет не такой резкой, как на маленькой фотографии.

То, что получилось, было, конечно, не идеально, но вполне приемлемо. Фото Вари я облёк в недорогую деревянную рамку, которую у Изи и приобрёл, и поставил дома на тумбочку, рядом с кроватью, под матрасом которой уже по привычке хранил револьвер. Чтобы наган пребывал в норме, купил в оружейном магазине набор для чистки оружия. Не хватало ещё, чтобы в решающий момент, если таковой когда-то случится, что-то внутри заклинило.

Мне не было нужды приходить на работу каждый день. Антиквару не требовалась охрана в магазине, он просто периодически давал мне какие-то задания, чтобы самому не отлучаться со своего рабочего места. Например, однажды я отправился в соседний Провиденс, где принял участие в аукционе, о котором старик узнал из газеты. Там же указывались и основные лоты. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, какая именно вещь его интересует: это был набор жанровых статуэток из мейсенского фарфора XVIII века. Сам он не мог поехать – была суббота, следовательно, Шаббат. В начале торгов я предложил за набор сначала сотню баксов, а в итоге пришлось выложить сто пятьдесят – эту сумму никто не рискнул перебить. Антиквар выдал мне двести на крайний случай, так что полсотни, можно сказать, я ему сэкономил. Перед Лейбовицем я отчитался соответствующим чеком, хотя антиквар и не настаивал на подобной мелочи.

Антиквар назначил мне повременную оплату в размере пятидесяти долларов в месяц. Тридцать долларов, как уже было указано выше, я платил за квартиру, причём в квартплату входили и коммунальные услуги: газ, вода и канализация. Таким образом, на еду, одежду и прочие мелочи у меня оставалось двадцать баксов. Для нормальной жизни этого было мало, поэтому поневоле приходилось тратить из суммы, выданной мне Лейбовицем после поездки в Лос-Анджелес.

Например, мне нужно купить второй костюм, менее презентабельный. Просто штаны и пиджачок, ну и недорогую сорочку с кепкой. Без головного убора в этом времени никуда, его отсутствие считалось признаком дурного тона. Хотя по такой погоде я не отказался бы от майки, шорт и кроссовок. Но, во-первых, шорты и уж тем более кроссовки тут ещё не в ходу и взять их попросту негде, а во-вторых, в таком прикиде я выглядел бы белой вороной. Так и в дурдом загреметь недолго. Другое дело, если я открою своё производство и устрою «модную революцию», типа как Коко Шанель с её брюками. Но когда ещё народ начнёт адекватно воспринимать такой стиль одежды… Да и на ателье с обувной мастерской нужны приличные деньги, а у меня их, этих зелёных бумажек, уже наперечёт.

Покупка обновки в итальянском «бутике», как я назвал этот магазинчик в соседнем квартале, обошлась всего в десятку с мелочью. Но мне и десять баксов было жалко, поэтому по примеру Джо я задумался о подработке. В идеале, конечно, открыть собственное дело. Впрочем, без стартового капитала рассчитывать на это нереально, тут получается замкнутый круг. Не кредит же брать у этих самых Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров! Хоть иди грабь банк.

Эта идея пришла мне в голову утром, когда я собирался отправляться к Лейбовицу, уже одевшись в парадный костюм и нахлобучив на голову шляпу-федору. Достал из-под матраса револьвер, сунул за пазуху и, встав перед зеркалом, представил, будто вхожу в отделение банка. Выхватил из внутреннего кармана ствол и наставил на своё отражение в зеркале со словами:

– Никому не двигаться, это ограбление!

Со стороны я точно выглядел настоящим гангстером. Пожалуй, мог бы и в кино сняться, вон визитка от пресс-секретаря Уорнера до сих пор в кармане хранится.

Вот бы грабануть Федеральный резервный банк! Он-то недалеко находится, на Манхэттене. Уж сколько там и бабла, и драгметаллов – вагонами вывозить! Хотя по моим запросам и чемоданчик наличности сгодится, а для этого можно обойтись и банком помельче, тем более что для штурма ФРБ нужна целая армия.

Меня нервировало, что эта идея, несмотря на казавшийся неоправданным риск, захватывала моё существо всё больше и больше. Я понимал, что вступать в противостояние с законом слишком чревато гибелью либо в перестрелке, либо на «старой коптильне»[19], если я случайно, не дай бог, кого-нибудь пристрелю. Ну пусть один раз пронесёт, однако вдруг выручка получится небольшой, придётся, чего доброго, ещё раз грабить. И в своей удаче я не был до конца уверен.

Как же быстро и безболезненно разбогатеть законным способом?!

Невольно вспомнился старый анекдот: «„Как вы стали миллионером?” – „Я с женой приехал в Америку с двумя центами. На них мы купили яблоки и продали их по четыре цента. Дальше мы на четыре цента купили ещё яблок и продали их за восемь. Потом умерла моя тётя и оставила в наследство два миллиона”».

Плохо, что у меня нет такой тёти. Даже если вспомнить историю моего становления как бизнесмена в постъельцинской России, то там обстоятельства складывались несколько по-другому.

Опять же, плохо, что я не умею играть на бирже. Для этого в том числе надо иметь информацию от надёжных инсайдеров, которых у меня не было. Да и вообще все эти брокерские забавы выше моего понимания. Разве что у меня хватило бы ума вложиться в акции компании, будущее которой мне точно известно. Например, General Electric или Ford. Только вот уже сейчас их акции стоят немало, много на них не поимеешь. Другое дело, если бы на дворе стояла середина 1970-х, я вложился бы в акции IBM или Apple и в ближайшие пару десятилетий стал бы миллионером. Но до тех лет ещё нужно дожить, а мне нужно обогатиться уже сейчас.

Как вот, например, я представлял себе помощь СССР, будучи бедняком? Одними советами? Советчиков у Сталина и без меня хватает, недаром СССР называется Страной Советов. Мог бы начертить конструкцию АК-47, но там много таких нюансов, которые доступны лишь специалистам. Если я умею разбирать автомат и стрелять из него, то это ещё не значит, что я хороший конструктор-оружейник.

Была у меня ещё мысль найти в Штатах Игоря Ивановича Сикорского и ускорить процесс создания вертолёта. Для начала, понятно, пришлось бы раскручивать производство в Америке, чтобы отбить затраты. А я, вложившись в раскрутку, поимел бы хороший барыш. Тут уж без рекламы, без этого двигателя торговли, никуда. Ну а получи наши генералы чертежи винтокрылой машины – это ох как пригодилось бы советской армии! А ещё лучше продемонстрировать опытный образец. Пусть своими глазами увидят, что летательный аппарат, способный перемещаться в любом направлении, – вещь действительно для армии незаменимая.

Другой вопрос, где его вообще искать, этого Сикорского? Лейбовиц только развёл руками: мол, авиация не по моей части, знакомых среди авиаконструкторов нет. Как же хреново без Интернета! Тогда я не придумал ничего лучше, чем смотаться в аэропорт Ньюарка и пообщаться там с обслуживающим персоналом. На моё счастье, среди механиков один оказался весьма продвинутым в этой теме. Он и просветил меня, что компания, которая изначально называлась Sikorsky Aero Engineering Corporation и производила самолёты в Рузвельте, в 1929-м переехала в Стратфорд, штат Коннектикут. А затем и вовсе стала частью United Aircraft and Transport Corporation. Имя Сикорского в данный момент связывали со строительством самолётов-амфибий, которые, к примеру, компания Pan American Airways использовала для прокладки новых воздушных маршрутов в Центральную и Южную Америку.

Значит, у Игоря Ивановича уже есть собственное предприятие, либо он в нём один из ведущих акционеров и уж, безусловно, ведущий конструктор. Я могу вложиться в акции предприятия, но и то при наличии хотя бы нескольких тысяч долларов. А отдачи ждать… Когда там первый вертолёт появился? Кажется, в конце Второй мировой? И ещё не факт, что даже после этого компания стала получать хорошую прибыль. В этом вопросе, к сожалению, я не был настолько сведущ.

И снова мои мысли возвращались к ограблению. Может, украсть у какого-нибудь коллекционера картину стоимостью в миллион долларов? А кому я её продам? Не через аукцион же, в конце концов, а в криминальном мире у меня нет никаких связей. Если уж и воровать, то наличность, которую можно потратить. Почему-то вспомнилось выражение, приписываемое Генри Форду, который обещал отчитаться перед народом за каждый заработанный цент, кроме первого миллиона долларов. Не исключено, что и он свой первый миллион добыл не совсем законным способом.

Может, легче ограбить инкассаторскую машину? Но как обделать всё так, чтобы обошлось без стрельбы и никто не получил увечий? И чтобы, само собой, остаться при этом неузнанным? Мне не хотелось подвергать опасности ни свою жизнь, ни жизни ни в чём не повинных людей. Знать бы ещё заранее, сколько наличности находится в машине, чтобы не рисковать понапрасну из-за каких-нибудь десяти тысяч долларов.

Опять же вспомнился ещё советский фильм с прибалтийскими актёрами, действие которого проходило в Штатах. Там по сюжету герои украли инкассаторскую машину, и как они потом мучились, пытаясь её вскрыть. Надеюсь, у современных автомобилей, перевозящих наличность, нет таких сложных устройств.

Мысль об ограблении инкассаторской машины постоянно сверлила мой мозг. При этом, я думал, если уж грабить, то кого-то из банковской верхушки, из этих скрытых масонов, незримо управляющих миром.

Не выдержав издевательств над собой, я устроил экскурсию к ближайшему отделению JPMorgan Chase. Затаился напротив банка в небольшом кафе, где просидел почти два часа, выпив с десяток чашек кофе, прежде чем подъехала инкассаторская машина. По тяжёлому ходу «форда» можно было понять, что машина укреплена бронированными листами, уж задний, грузовой, отсек точно. Стекла же кабины были забраны металлическими решётками, как и отверстие в заднем отсеке. Откуда, надо думать, можно было отстреливаться. Створки железных ворот распахнулись и, когда машина въехала во внутренний двор банка, сомкнулись снова. Часы, подаренные Лейбовицем, показывали ровно шесть вечера.

Здесь грабануть их явно не получится, если это и делать, то где-то по пути следования, ещё до того, как машина подъедет к банку. Например, когда инкассаторы забирают выручку. А где они её забирают? В каких-то, надо думать, торговых точках, которые что-то продают, получая за это наличку. Или в кассе на стадионе забирают вырученные от продажи билетов деньги. Скажем, завтра играют нью-йоркские «Янкиз» и «Детройт Тайгере». Газеты пишут, что билетов в продаже почти не осталось, а стадион «Янки» вмещает 56 тысяч зрителей. Цена билетов от одного до пятнадцати долларов. С другой стороны, не копят же они в кассе выручку. Думаю, по традиционной схеме вечером приезжает инкассаторская машина и забирает дневную выручку. А если разбить её по дням, то получается не так уж и много. Тысяч сто на первый раз меня бы устроило. Половину вложил бы в акции, благо знаю, какие компании будут приносить прибыль, половину пустил бы на собственное дело. Уж я нашёл бы, во что вложиться.

К примеру, в игорный бизнес. Как мне объяснил Лейбовиц, вот уже семь лет на территории штата Невада разрешены азартные игры. Отели и казино Лас-Вегаса пока ещё можно пересчитать чуть ли не по пальцам одной руки, но вскоре – в этом я был железобетонно уверен – народ сюда валом повалит. В своё время не довелось побывать в Лас-Вегасе, но масса пересмотренных фильмов и прочитанной в Сети информации меня солидно подковали в этом вопросе. Да открой я хотя бы развлекательный клуб, и то снимал бы пенки. Как-никак туристам нужно не только спустить деньги и где-то переночевать, но и культурно отдохнуть.

Не выдержав, я даже поделился своими мечтами о собственном казино или гостинице, ну или клубе, на худой конец, с Джо, с которым мы разговорились, встретившись возле нашего дома. Однако, несмотря на излучаемый мной оптимизм, в этот раз индеец оказался почему-то достаточно мрачен. Причина выяснилась довольно скоро.

– У моего старшего, Майки, проблема, – сообщил он, смотря себе под ноги. – У него уже полгода падает зрение в правом глазу, врачи говорили, что нужно больше отдыхать. Вчера раскошелились на приличного специалиста, он посмотрел и сказал, что у Майки… – Джо достал из кармана бумажку и чуть ли не по складам прочитал: – «Ишемическая оптическая нейропатия». Недостаточное поступление крови к зрительному нерву. В общем, если не лечить, то через полгода глаз может ослепнуть. Он мог бы взяться за лечение сына в своей клинике, но это стоит около тысячи долларов. Говорит, прежде чем лечить, нужно найти причину болезни, это тоже дорогая процедура.

– И что делать?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Думал, может, удастся получить ссуду, с утра сегодня обошёл три банка, но везде мне отказали. С моим официальным доходом туда лучше не соваться.

– А богатых знакомых у тебя, как я понимаю, нет?

– Откуда? – развёл Джо руки.

У меня мелькнула мысль, не обратиться ли за помощью к Вержбовскому, уж у него всяко тысчонка-другая долларов должна заваляться, а у его сына и вовсе неплохой бизнес. Но тут же эту мысль отбросил. Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы обращаться с подобной просьбой.

– Придётся брать из тех денег, что отложены Майки на учёбу, но и там всего около пятисот долларов, – продолжил Джо. – Где брать остальную сумму, ума не приложу.

– У меня есть сотни полторы…

– Тебе они самому нужны, – отмахнулся индеец.

– А может, найти клинику подешевле?

– Прежде чем идти к этому врачу, я справлялся у людей, его без дураков называют лучшим специалистом во всём Нью-Йорке. Нам пришлось даже на платный приём записываться чуть ли не за две недели. Я не хочу рисковать зрением своего сына, но и что делать в этой ситуации, не представляю.

Что делать, что делать… Пойдём на пару грабить банк или инкассаторов. Вдвоём больше унесём. Натянем чулки на голову – и хрен кто нас узнает. Но в то же время могут и подстрелить, или позже вычислить, кто грабители. Если сумма похищена приличная, то такие преступления расследуются первым делом. Могу ли я рисковать жизнью отца семейства? Нет, не могу. Тем более ещё неясно, согласится ли он принять участие в подобной авантюре.

Обо всём этом я раздумывал, сидя дома с бутылочкой «Будвайзера». Она ещё не успела нагреться, я купил её вместе с двумя другими такого же тёмного стекла в магазинчике через дорогу. Вот, опять же, очень не помешал бы дома холодильник. Мне, как человеку, большую часть сознательной жизни проведшему в XXI веке, без некоторых гаджетов весьма некомфортно. Хотя, казалось бы, за год с лишним в этом времени я такого натерпелся, что отсутствие холодильника от «Дженерал электрик» или, скажем, стиральной машины с электрическим приводом кажется сущим пустяком. Однако за месяц в Штатах я начал понемногу привыкать к спокойной размеренной жизни, расслабился, и вопрос с добычей средств к существованию остро не стоял. Другое дело, что для осуществления моих грандиозных замыслов – а я планировал ни больше ни меньше как стать одним из самых влиятельных людей страны, – требовались очень приличные деньги. Во власть я не могу пройти, пока живу по поддельным документам и являюсь незаконным иммигрантом. А вот стать влиятельным бизнесменом – почему и нет? Я даже не против криминального происхождения моего благосостояния, естественно, хотелось бы обойтись без смертоубийства. Тогда через деньги я смогу влиять на правосудие, политиков, подкупать их в том числе и через сенаторов, например, повлиять на принятие конгрессом открытие Второго фронта не в 1944 году, а хотя бы парой лет раньше. Сколько бы жизней удалось спасти, перебрось фашисты часть своих сил с Восточного фронта на Западный!

В свежем номере «Нью-Йорк геральд трибюн», который лежал передо мной на кухонном столе, целая полоса под авторством некоего Дэвида Кини была посвящена международному положению. По его мнению, руководство нацистской Германии, не прибегая к прямой военной конфронтации, под предлогом борьбы с коммунистической угрозой вводит силовую составляющую в свою внешнюю политику, постоянно вынуждая Великобританию и Францию идти на уступки в вопросах внешней политики. Германией ни много ни мало уже создан плацдарм для будущей войны, достаточно сказать, что в марте 1938 года был осуществлён аншлюс Австрии.

«Всего одно поколение повзрослело после кровопролитной мировой войны, и вот парням уже снова захотелось пострелять, – писал Кини. – Точнее, их бессовестным руководителям. Во главе Германии стоит художник-недоучка, во главе СССР – священник-недоучка. И оба не могут терпеть друг друга. Недалёк час, когда Гитлер и Сталин сойдутся в непримиримой схватке. И не нужно думать, что Соединённым Штатам нечего бояться. Это будет война, где никому не удастся остаться в стороне. Все понимают, что конфликт неизбежен, ситуация в мире достигла точки кипения, не хватает только спички, чтобы всё вспыхнуло».

Это точно, не хватает спички. Да и вообще, насколько я помню, Гитлеру и особого предлога не понадобится, чтобы развязать самую кровавую войну в истории человечества. Война неизбежна, и вопрос в том, кто сможет лучше к ней подготовиться. Как были готовы Вооружённые силы СССР, я в общих чертах представлял. Имея подавляющее преимущество в живой силе и технике, умудрились бездарно пр… начало войны. В том числе и «благодаря» отвратительному оснащению наших войск средствами связи и управления. Не говоря уже о чистке руководящего состава РККА. Сразу же вспомнились комбриг Кржижановский и артиллерийский инженер Куницын, с которыми, казалось, уже целую вечность назад довелось сидеть в одной камере в Бутырке. Как-то сложилась их судьба? Живы ли? Я вот здесь прохладное пивко потягиваю, а их останки, может, уже тлеют в братской могиле… Эх!

И вновь мысли вернулись к моему нынешнему положению. Не самое худшее, надо признать. Живой, здоровый, уже обзаведшийся кое-какими знакомствами, имеющий небольшой, но постоянный доход от Абрама Лейбовица, которому – хвала небесам! – я пока нужен. Но в то же время с ощущением внутренней неудовлетворённости. Нужны деньги, много денег, и одним выигрышем на тотализаторе эту проблему не решить.

В этот момент мой взгляд упал на тумбочку, где лежала извлечённая из кармана пиджака дня три назад визитная карточка Адама Миллера. Того самого, помощника мистера Уорнера. Интересно, сколько мне заплатили бы за участие в съёмках? Понятно, я не Кларк Гейбл, но кто знает, вдруг и моя звезда взойдёт в Голливуде? Недаром сам Уорнер обратил на меня внимание. Шутка, конечно, однако какой-никакой гонорар в случае съёмок мне был бы обеспечен.

А сколько бы ни заплатили, в любом случае денег хватило бы, чтобы помочь несчастному Майки. Пусть даже у Джо не будет возможности их вернуть, но полторы штуки баксов не настолько значительная сумма для моих наполеоновских планов.

«Но ведь это риск, – осадил я себя. – То, о чём я и говорил Лейбовицу. Увидят мою физиономию на экране те, кому не надо бы это видеть, да ещё, глядишь, и в титрах прочитают, и беды не избежать».

Конечно, всё это походило на манию преследования. Вероятность подобного развития событий близилась к нулю.

Тем более меня наверняка считали сгинувшим в тайге, давно уже прекратив бесплодные поиски. Однако, как говорил наш прапорщик, лучше перебдеть, чем недобдеть.

А если поразмыслить, какое мне вообще дело до сына Джо? Я эту семью ещё пару недель назад и знать не знал, а сейчас готов впрячься за парня, словно за своего близкого родственника. Никогда не мог оставаться равнодушным к судьбе даже малознакомых людей. Эх, сгубит меня когда-нибудь моя доброта!

Оставался вариант с тотализатором. По идее, я должен что-то поднять, не настолько же серьёзные изменения в американской истории из-за моего здесь появления, чтобы Джо Луис проиграл бой. Правда, половину выигрыша обещал Лейбовицу, которого кидать не собирался. Наскребётся ли тысяча моего выигрыша, чтобы помочь Майки? Ставил-то сотню, может, общий выигрыш составит всего пять сотен.

Куда ни кинь – всюду клин. Но можно же ведь что-то придумать!

Я снова невольно посмотрел на визитную карточку пресс-секретаря Уорнера. Может, рискнуть? Мой мозг стал лихорадочно соображать, как свести риск к минимуму, и в итоге я остановился на одной достаточно привлекательной идее. На следующее утро я заявился к Лейбовицу и спросил разрешения позвонить в Голливуд. Тот понимающе кивнул, ничем не выказывая своих чувств, и оставил меня с телефонным аппаратом наедине.

Трубку на том конце провода подняли после третьего гудка.

– Это Ефим Сорокин, – представился я и добавил: – Тот самый, что сопровождал мистера Лейбовица.

– А, вспомнил вас, мистер Сорокин. Это вам мой босс предлагал роль в новом фильме.

– По этому поводу я и звоню. Предложение мистера Уорнера ещё в силе?

– Думаю, да, кастинг ещё не закончен, но съёмки должны начаться уже в следующем месяце. Вы хотите принять участие в кастинге?

– Пожалуй… Только скажите, сколько примерно мне заплатят, если я получу роль?

– Такие вещи по телефону не обсуждаются. Тем более роль нужно ещё получить, а это зависит от того, понравитесь ли вы кастинг-директору и режиссёру. И это точно будет не одна из главных ролей, они отданы Джеймсу Кэгни и Пэту О’Брайену. Но, смею вас заверить, даже играющие второстепенные роли обычно меньше трёх тысяч за фильм не получают.

Переведём на гонорары начала XXI века – получится примерно тридцать тысяч за второстепенный образ. Что, в общем-то, совсем не плохо. Хотя не факт, что мне вообще не предложат эпизод с гонораром статиста. Но попытка, как говорится, не пытка.

– Хорошо, я согласен пройти кастинг. Когда вылетать?

– Хоть сегодня. Протянете ещё неделю – и на попадание в фильм можете не рассчитывать.

Глава 4

Уф, ещё только 5 утра, а жара уже такая, что рука невольно потянулась к стоявшему на прикроватной тумбочке вентилятору. Надо было всё же открыть на ночь окно. С вечера меня остановило только то, что номер находился на первом этаже дешёвого мотеля и окно выходило в более-менее зелёный дворик, а хозяин предупредил, что ядовитые рептилии нередко заползают через окна, просачиваясь даже сквозь москитные сетки. Мне же совсем не хотелось проснуться среди ночи с гремучей змеёй в постели. Уж лучше рядом с какой-нибудь симпатичной мулаткой.

Я перевернул подушку влажной стороной от себя, надеясь ещё немного поспать под более-менее прохладными волнами воздуха, идущими от вентилятора, но сон уже не шёл. Сегодня мой первый съёмочный день, и неудивительно, что я испытывал некое волнение. Хотя, казалось бы, пережил столько всего и в прошлой реальности, и в этой, что меня уже ничем не проймёшь, а вот гляди ты!

В Лос-Анджелес я прилетел через день после нашего с Адамом разговора, благо Лейбовиц, повздыхав, всё же пошёл мне навстречу. Помощник киномагната вместе с уже знакомым мне водителем Тони встречал меня в аэропорту «Майнес-Филд». Оттуда мы сразу отправились в Голливуд на студию «Уорнер Бразерс». По пути Адам просветил меня, что фильм режиссёра Майкла Кёртиса будет называться «Ангелы с грязными лицами». Рассказ в картине идёт о двух друзьях детства, промышлявших в юности мелким воровством. Один из друзей стал священником, второй после отсидки вырос в известного гангстера. Несмотря на то что гангстер пытается подмять под себя город, где проповедуют священники, в итоге побеждает доброе и справедливое начало, как и положено по принятому в 1930 году кодексу Хейса[20], который, в частности, запрещал показывать разного рода злодеев в положительном свете. Без соблюдения этого кодекса фильм просто не мог оказаться в широком прокате. В общем, ждёт негодяя электрический стул.

Священника играет Пэт О’Брайен, а его друга-антипода – Джеймс Кэгни. Название фильма и имена исполнителей мне ни о чём не говорили. Из звёзд этой эпохи я мог вспомнить разве что Чарли Чаплина, ну и, само собой, Кларка Гейбла и Вивьен Ли, сыгравших в ещё не вышедшем оскароносном фильме «Унесённые ветром». Да и то Ли, кажется, примерила на себя статус звезды после выхода фильма. Монро сейчас, наверное, ещё девочка, тот же Джек Леммон и Тони Кёртис, с которыми Монро снималась в картине «В джазе только девушки», тоже, скорее всего, ещё совсем юные. Так что мир Голливуда конца 1930-х для меня был большим белым пятном.

– Я звонил вчера Майклу, намекнул, что вас к нему направил сам мистер Уорнер, – говорил мне Адам. – По его протекции, кстати, Майкл когда-то перебрался из Европы в Голливуд, сам-то он венгр по рождению. Кастингом обычно режиссёр не занимается, но сегодня он сделал для вас исключение, пришел в павильон на час раньше намеченного. Предупреждаю, Кёртис – парень с характером, на съёмочной площадке настоящий диктатор, и лучше с ним не пререкаться. Сказал, что выкроит время взглянуть на вас, а если вы его не устроите, то роли вам не видать как своих ушей.

Как мне объяснил Миллер, кинокомпания «Уорнер Бразерс» владела площадью около тысячи акров, где нашлось место и павильонам, и пейзажам с водоёмами, и уличным декорациям, в том числе уголку небольшого современного города, где будут сниматься некоторые сцены фильма «Ангелы с грязными лицами». Собственность компании была обнесена по периметру двухметровым забором, так что посторонний человек так просто сюда не проберётся. Попасть на территорию, равно как и покинуть её, можно только через северные или южные ворота, на которых дежурила охрана. Мы въезжали через северные, и Адам, хотя охранник и приветливо козырнул, всё равно предъявил ему пропуск.

Место, где проходил кастинг, представляло собой огромный бетонный павильон с двигающимися на роликах воротами и надписью на них Stage 33. Переход из солнечного дня в сумрак павильона сказался на зрении – несколько секунд я ничего не видел. Потом разглядел в глубине павильона свет, оттуда же доносились едва слышимые у входа голоса.

– Там Майкл со своим помощником Томасом Троицки, – пояснил Адам. – Кажется, ещё кто-то из членов съёмочной группы.

К освещённой софитами площадке мы двигались мимо декораций, изображавших фасады как каменных двух– и трёхэтажных домов, так и каких-то допотопных ранчо. Майкл Кёртис оказался чем-то похож на польского актёра времён СССР, фамилию которого я забыл. Он ещё снимался в картине «Новые амазонки». На лице никакой растительности, большой лоб, возможно кажущийся таким по причине зачёсанных назад не таких уж и густых волос, морщинки в уголках глаз… Чёрная кожаная бабочка придавала режиссёру импозантность. На вид ему можно было дать лет пятьдесят.

– Вот, Майк, привёз того самого парня, о котором вчера говорил, – представил меня Адам.

Прежде чем протянуть руку, тот, от которого в некоторой степени зависела моя дальнейшая судьба, окинул меня критическим взглядом.

– Вы что, и в самом деле русский?

– Так и есть, мистер Кёртис, – кивнул я.

– Станиславский – мой кумир! – с пафосом произнёс он. – Новаторские идеи Мейерхольда меня тоже интересовали одно время, но всё же школа Станиславского остаётся непревзойдённой… Ладно, лирику в сторону. Мне нужен актёр на небольшую роль подручного продажного адвоката, связанного с криминалом. У вас, как я понял, не было ни опыта работы в кино, ни опыта на сцене. Староваты вы, конечно, чтобы начинать карьеру… Хорошо, сейчас мы сделаем пробы, посмотрим, годитесь ли вы на эту роль.

– А что нужно делать?

– Мы с вами пока без камеры сыграем маленькую сценку. Вот вам небольшой текст. Сценарий вам знаком в общих чертах? Хотя откуда… Ну, не суть важно. По сюжету вы следом за гангстером Рокки Салливаном, которого играет Джеймс Кэгни, входите в аптеку. Пока Рокки пьёт свою кока-колу, вы негромко говорите аптекарю: «Добрый вечер! Как там мой рецепт?» Далее диалог по тексту, который у вас в руках. Вот прилавок, за которым я буду изображать аптекаря. Джонни, – кивнул он человеку в рабочем комбинезоне у софита. – Возьми колокольчик, я тебе кивну, когда нужно будет изобразить телефонный звонок. А ты, Фредди, сыграешь Рокки, будешь стоять у прилавка, делать вид, что пьёшь из вот этого стакана кока-колу. Потом я пройду сюда, будто в телефонную будку, и позову тебя. Так, а вы, мистер Сорокин, когда Фредди зайдёт в будку, с угрожающим видом скажете свою последнюю фразу: «Иди в заднюю комнату, закрой рот и глаза. Понял?» Я испуганно ухожу, на этом сценка окончена.

– Хорошо. Но прежде, чем мы приступим, я хочу озвучить вам своё условие.

– Что?! Вы ставите мне условия?! Да вы в своём уме?!

Я буквально всем своим существом почувствовал, как присутствующие напряглись, а вокруг наступила зловещая тишина. Однако я, как ни в чём не бывало, продолжил:

– Во-первых, моя внешность должна быть изменена, желательно с помощью шрама через всё лицо и усов, ну, или хотя бы модных нынче усиков. Второе: если моё имя окажется в титрах, то не настоящее, а псевдоним, на американский манер. Например, Фил Бёрд.

Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем опешивший Кёртис нарушил молчание.

– Вы что, скрываетесь от правосудия? – тихо спросил он. – Или, наоборот, от мафии?

– От бывшей любовницы, – выдал я заранее заготовленный ответ. – Она от кого-то залетела, а меня выставляет отцом ребёнка, требует алименты. Сейчас, если она увидит, что я снялся в кино, то её усилия по выбиванию из меня денег возрастут многократно. Суд, конечно, будет на моей стороне, но мне не хотелось бы скандальной славы.

– Адам, кого ты мне привёз?! – обернулся Кёртис к пресс-секретарю Уорнера.

Тот развёл руки: мол, я здесь ни при чём. Режиссёр снова повернулся ко мне. Задумчиво массируя пальцами подбородок, он хмыкнул:

– Да-а, наглости парню не занимать. И это меня подкупает. Ну-ка, Люси, изобрази ему шрам и усы. Насчёт шрама можешь особенно не стараться, пока просто обозначь карандашом. А вы, мистер Сорокин, за это время должны выучить свой текст, чтобы не заглядывать каждый раз в бумажку. Там ничего сложного.

Гримёр – упитанная бабёнка средних лет, с замысловатой причёской на голове – усадила меня в кресло перед столиком с обрамлённым лампочками зеркалом и приступила к работе. Я сидел, пялясь в лист бумаги со своими словами и беззвучно шевеля губами. И впрямь ничего сложного. Через пятнадцать минут гримёр чуть отстранилась:

– Ну как, мистер Кёртис?

– Неплохо, – кивнул режиссёр. – Что ж, а теперь давайте посмотрим, на что вы способны как актёр.

Актёрского опыта у меня практически не было. За исключением одного раза в школьной самодеятельности, когда году в 1990-м мы ставили спектакль по повести какого-то Губарева «Павлик Морозов». Меня хотели попробовать на роль Федьки, младшего брата пионера-героя, однако с первой же репетиции отправили восвояси. Мол, зачем же так орать, когда тебя режут? Ага, заорёшь тут, когда в тебя со всей дури ножом тычут. Хоть и деревянным, покрашенным для правдоподобности серебрянкой, однако старшеклассник, игравший Данилу, двоюродного брата Павлика Морозова, решил явно добавить реализма. Хорошо хоть, в самом деле не прирезал, я потом неделю с кровоподтёком на животе ходил.

– Итак, вы входите в эту дверь, я стою за прилавком, – наставлял меня режиссёр. – Далее по тексту.

Я кивнул. В принципе, ничего сложного…

– Нет, нет, нет, – замахал руками Кёртис. – Не нужно этой походки вразвалочку, вы не крутой гангстер, а всего лишь подручный, отправленный следить за Рокки, поэтому в аптеку входите бочком, не привлекая внимания… Поняли? Давайте ещё раз.

Теперь уже я всё сделал как надо. Стоя у прилавка и отворачивая от Рокки лицо, я чуть наклонился к аптекарю, негромко сказав:

– Добрый вечер! Как там мой рецепт?

– А когда вы его оставили? – приподнял брови Кёртис.

– Вчера мой брат приходил.

– Ваше имя?

– Паттерсон.

– Сейчас посмотрю.

Он кивнул, и Джонни забренчал колокольчиком. Кёртис неторопясь прошёл в нишу, вышел оттуда и сказал, что спрашивают какого-то Рокки Салливана. Фредди слился в будку, и я, сделав морду кирпичом, негромко прорычал:

– Иди в заднюю комнату, закрой рот и глаза. – И после короткой паузы: – Понял?

Едва удержался, чтобы не замахнуться на визави, подкрепляя слова действием.

– Стоп! Неплохо, но слегка переигрываете. Чуть помягче говорите, ваш шрам и так достаточно усиливает эффект.

Известно, что Бог любит Троицу. Вот и мы отработали три дубля, после чего Кёртис подвёл итог.

– Я возьму вас на эту роль. Хотел отдать её Джо Даунингу, но мы подыщем ему работу в нашем следующем проекте, думаю, он это переживёт. Кстати, в финале этой сцены вас по ошибке пристрелят свои же парни.

– Ничего страшного, – пожал я плечами, – мне не привыкать.

– В вас что, когда-то стреляли?

– Было дело, – уклончиво ответил я, отклеивая усы и возвращая их Люси.

Кёртис хмыкнул, но больше эту тему педалировать не стал, заявив, что послезавтра начинаются съёмки, а на второй день съёмочного процесса будет сниматься эпизод со мной в адвокатской конторе, и чтобы я был в этой студии в 9 утра как штык. В целом примерно через неделю я могу быть свободен. Отлично! Как раз поспею в Нью-Йорк к бою Луиса и Шмелинга.

– А что насчёт гонорара? – скромно поинтересовался я.

– Я этим не занимаюсь. Мистер Миллер вам разъяснит, что к чему… И смойте ваш шрам, не пойдёте же вы так по улице, людей пугать.

По пути к машине Адам просветил меня, что общую гонорарную ведомость подписывает мистер Уорнер, а ставку каждому конкретно актёру и членам массовки устанавливает исполнительный директор картины, к которому мы сейчас и отправимся. Мистер Гриффитс должен быть у себя в офисе на Уилтон-Плейс.

– Главное, не превысить смету, – продолжал по пути вводить меня в тонкости кинобизнеса Адам. – Скажу вам по секрету, мистер Сорокин, значительную часть сметы съел гонорар Джеймса Кэгни, который за этот фильм получил сто пятьдесят тысяч долларов. Но он – звезда, люди пойдут в кинотеатры, чтобы на него поглядеть. Кто знает, вдруг и вы со временем чего-то добьётесь, Голливуд даёт шанс любому. Поэтому вам не помешало бы сделать портфолио, чтобы вас внесли в базу данных. Завтра вам всё равно делать нечего, подъезжайте в первой половине дня на студию, в павильон номер восемнадцать. Там найдёте Айзека Леброу, он устроит вам фотосессию. Я ему сегодня позвоню, предупрежу.

– А пустят без пропуска?

– Я распоряжусь, чтобы вас пропустили. Подойдёте на те же северные ворота, назовёте своё имя. Пока вам пропуск ни к чему. Вы же всё равно через неделю улетите в Нью-Йорк, и кто знает, появитесь ли вообще здесь ещё когда-нибудь. Потому и не советую вам пока вступать в Гильдию киноактёров США.

– А что это даёт?

– Профсоюзы следят за тем, чтобы вы не перерабатывали. А если такое случается, чтобы получали соответствующую надбавку. Да и вообще защищают права актёров.

У Джеймса Гриффитса мы пробыли всего пятнадцать минут. Исполнительный директор выписал мне чек на предъявителя в Bank of America на триста долларов за вычетом каких-то там налогов. Оказалось, пока это аванс, ещё тысячу получу по окончании своей части съёмок. Не бог весть что, но за неделю работы по нынешним временам очень даже неплохо. К тому же Великую депрессию ещё никто не отменял. Как мне объяснил уже по пути в мотель Адам, парни из команды под названием The Dead End Kids, играющие трудных подростков, получили каждый всего по шестьсот пятьдесят долларов, а съёмочное время у них на порядок больше моего.

Ехали мы в мотель, расположенный неподалёку от Голливуд-Хиллз. По словам Миллера, мотель негласно закреплён за «Уорнер Бразерс», там обычно живут актёры или члены съёмочной группы, не имеющие своего жилья в Лос-Анджелесе или Голливуде. Звёздам же предоставлялись номера в приличных отелях либо, по их желанию, отдельные вагончики на территории студии. Например, Пэт О’Брайен предпочёл как раз вагончик, а Кэгни недавно купил себе особняк в Беверли-Хиллз на бульваре Сансет.

Хозяина мотеля звали Родриго, он тут же выделил мне скромный, но чистый одноместный номер на первом этаже. За проживание и питание я должен был платить из своего кармана. Для обналичивания чека нужно ехать в банк, поэтому пока я предпочёл тратиться из своих оставшихся средств, отдав за неделю проживания и четырёхразовое питание, включавшее ланч, пятьдесят пять долларов. Перед отъездом Адам напомнил, чтобы я не забыл послезавтра, то бишь в среду, явиться в павильон. Засим мы распрощались, а я принялся обживаться.

На следующий день я нашёл в 18-м павильоне Айзека Леброу, который на пару со своей гримёршей и костюмером в одном лице мучил меня почти два часа. Сначала он сделал стандартные портреты, затем заставил фотографироваться в образе ковбоя верхом на лошади из папье-маше. После этого я перевоплотился в гангстера с сигарой в зубах и «томми-ганом»[21] в руках. В довершение меня обрядили в костюм XVIII века и напудрили физиономию, так что в кружевах и белых колготках я стал похож на участника какой-то гомосяцкой вечеринки. Самые удачные фотографии Леброу обещал передать Адаму, а уж тот о них позаботится.

И вот сегодня настал мой первый съёмочный день! На студию я прибыл за час до начала, то есть в 8 утра. Здесь уже вовсю кипела работа. Увидев меня, помощник режиссёра Томас Троицки махнул рукой, подзывая. Затем подвёл к Люси:

– Сможешь изобразить ему натуральный шрам? Тогда приступай к работе и не забудь приклеить усики.

Через час физиономия, увиденная мной в зеркале, лишь отчасти напоминала лицо Ефима Сорокина. Шрам удался на славу. Не особо толстый, розоватый, он пересекал моё лицо от левой брови по левой щеке к подбородку. Да меня сейчас и мать родная не признала бы… Эх, а ведь она ещё и на свет не появилась, мама.

Усики смотрелись достаточно импозантно. Напоследок мои чуть тронутые сединой виски закрасили какой-то краской, а затем бриолином смазали волосы, которые стали прилизанными и блестящими. Троицки увиденным остался доволен, после чего передал меня на руки немолодой женщине. Оказалось, это костюмер, которую звали Линда Поллок. Она выдала мне соответствующий прикид – тёмный костюм со стреловидными отворотами и чёрной бабочкой, солидно выглядевшие запонки. И вот я уже совершенно другой человек!

– Ну что, управились? – спросил Троицки. – Ага, вижу, вижу… Пойду доложу Майклу, что Стив готов. Надеюсь, текст вы помните? Отлично.

Кёртис, однако, подозвал меня минут через сорок. В ожидании, когда мой персонаж окажется на площадке, я от нечего делать косился на трепавшихся в стороне за столиком с напитками исполнителей главных ролей. Хм, ну, Пэт О’Брайен выглядит посолиднее, нежели его напарник по картине Джеймс Кэгни. Оно и понятно, первый играет священника, второй – гангстера. Пэт, скорее всего, за свою роль получит меньше, недаром Адам упоминал, что гонорар Кэгни сожрал значительную часть сметы. Ну да ладно, не самое лучшее это занятие – считать деньги в чужом кармане.

Между тем Кэгни пригласили на съёмочную площадку, изображавшую адвокатскую контору. По сюжету, гангстер освободился из мест не столь отдалённых и заявился к старому подельнику Фрейзеру, которого играл Хэмфри Богарт, в надежде получить свои сто тысяч. Но Салливану этого мало, он хочет войти в крупное дело, чтобы контролировать часть города, и это уже не нравится адвокату и его дружку Киферу в исполнении Джорджа Бэнкрофта. Кифер соглашается подвезти Рокки до места, где тот снял после освобождения комнату, и дальше по сценарию эта парочка выходит из здания через общий зал. Тут-то, едва спровадив обоих, Фрейзер хватает телефонную трубку и требует позвать моего героя, то есть Стива. Дальше настал мой черёд звездить в кадре. Мне всего-навсего требовалось поднять трубку, глянуть на проходившую мимо парочку и ответить Фрейзеру, что я запомнил, как выглядит Рокки Салливан. Всё!

Кёртиса устроил и первый дубль, но он потребовал сделать ещё два на всякий случай, и немногословный оператор Пол Солино только молча соглашался.

– Неплохо, теперь жду вас послезавтра, – на прощание сказал режиссёр. – Съёмки пройдут вечером в городских декорациях, так что подходите часикам к шести. Я отошлю Томаса к северным воротам, он вас там встретит и проводит к месту съёмок. Кстати, у нас здесь поблизости студийная забегаловка, если хотите, можете там бесплатно перекусить… Эй, Лео! Ваша банда в течение ближайших двух часов мне не нужна, потом будем снимать эпизод в спортзале, так что вы с парнями тоже можете сходить пообедать, а заодно покажешь мистеру Сорокину, где столовая.

Бандой оказалась та самая группа The Dead End Kids, состоявшая из шести парней. Главным у них был некто Лео Горси, парень на вид лет семнадцати, хотя позже выяснилось, что ему уже двадцать один, а младшему из их команды всего шестнадцать. Сначала я вернул реквизит, избавился от грима, а затем мы всей толпой отправились обедать. Пока я впихивал в себя бесплатные фасоль с бифштексом, сдобренные каким-то соусом, и запивал это апельсиновым соком, ко мне подсел Лео.

– А правда, что вы русский? – поинтересовался он.

Получив подтверждающий кивок, Лео не без гордости сказал:

– Мой отец тоже когда-то из России приехал, я даже знаю некоторые слова на русском. – И с лёгким акцентом, улыбаясь во все тридцать два, выдал «привет», «спасибо» и «сволочь».

– Ну как?

– Неплохо, – промычал я с набитым ртом. – Но если бы ты решил стать шпионом в России, то этого мало.

– Я не хочу становиться шпионом, мы с парнями будем актёрами. О Сидни Кинглси слышали? Нет? Это драматург, благодаря которому мы в тысяча девятьсот тридцать пятом году попали на театральные подмостки, сыграв в его пьесе молодую нью-йоркскую шпану. Два года спустя пьесу увидели продюсер Сэм Голдуин и режиссёр Уильям Уайлер, они же нас и пригласили в экранизацию постановки Кингсли. Мы заключили двухлетний контракт с компанией «Юнайтед артисте», и вот это уже третий наш фильм в Голливуде.

Лео откинулся на спинку стула, с гордым видом сложив руки на груди и снисходительно на меня поглядывая. Мол, не то что некоторые, которые в сорок лет отчего-то решили начать кинокарьеру. Я про себя ухмыльнулся. Мне этот кинобизнес и даром не нужен. Хотя нет, насчёт «даром» я погорячился, как-никак приехал сюда, чтобы всё-таки немного заработать. Получу свои бабки и свалю, только меня и видели.

Хотя я мог бы подарить – а лучше продать – Голливуду немало интересных сюжетов. Причём даже без использования дорогих спецэффектов, включая компьютерные, которые, насколько я помнил, появятся только с «Парком Юрского периода» Спилберга. Интересно, прокатили бы сейчас фильмы с крутыми драками в стиле Брюса Ли? Наверное, ему тоже в своё время пришлось ломать стереотипы. Но ведь сломал же!

Я с удовольствием подкинул бы местным продюсерам идею картины «Рокки», наверняка ничего подобного ещё не снимали. А главного пусть зовут не Рокки Бальбоа, а, например, Иван Шмелёв. Ну а что, в Штатах хватает не только итальянских эмигрантов, но и русских.

Ещё можно запустить серию фильмов о зомби. А то пока ужастики в Голливуде, наверное, представлены одним Дракулой в исполнении Бориса Карлоффа. О, ещё одну фамилию вспомнил этих лет! Только не знаю, Карлофф всё ещё снимается или так и остался в эпохе «немого». Не суть важно, главное, зомби обеспечат коммерческий успех, и с этих фильмов можно снимать приличные бабки.

Реально, впрочем, и на комедиях делать бизнес. Как там назывался фильм с Джулией Робертс и Ричардом Тиром?.. А, точно, «Красотка»! Перенести время действия в нынешнюю эпоху, а сюжет менять практически не надо. Там ещё песня Орбисона звучала Oh, Pretty Woman, слов я не помнил, а вот мелодию вполне мог бы напеть композитору картины.

Из мечтаний меня вырвал голос Лео:

– Ну что, мистер, мы пошли, у нас съёмки, а вам счастливо добраться до дома.

Остаток дня проводить в мотеле не хотелось. Прогуляюсь-ка я лучше по Городу Ангелов, а заодно искупаюсь в заливе Санта-Моника. На такси раскатывать посчитал расточительством, гораздо экономнее передвигаться общественным транспортом – на автобусах или трамваях. А заодно в местном отделении Bank of America обналичу чек.

До конечной остановки трамвая компании Pacific Electric Railway я прошёл пешком, это заняло у меня всего около получаса. На трамвае маршрута номер 12 отправился в центр Лос-Анджелеса, объективно рассудив, что вероятность наткнуться там на отделение нужного мне банка гораздо больше, чем на окраине города. Да и прогуляться по центральной части мегаполиса интереснее.

Мои предчувствия меня не подвели, центр Лос-Анджелеса буквально кишел разного рода конторами, в том числе отделениями банков. Для предъявления мне хватило водительского удостоверения и самого чека.

Ну вот, купюры аккуратно упакованы в заранее приобретённое портмоне из тёмно-коричневой кожи, которое заняло своё место во внутреннем кармане пиджака. В такую жару, от которой плавился асфальт, не я один расхаживал в костюме. Видно же, как страдают люди, но все вынуждены соблюдать дресс-код. Хотя женщинам всё же легче, они в платьях, преимущественно светлого оттенка, которые развевал игривый ветерок, охлаждая разгорячённые июньским солнцем тела.

– Люди, нужно остановить это безумие! Машины захватывают мир, они виноваты в том кризисе, который переживает Америка. Машины лишают нас рабочих мест, мы становимся их рабами. Долой машины! – Лысоватый коротышка в сбитом на затылок котелке нёс перед собой плакат с призывом уничтожать машины, но на него почти никто не обращал внимания.

Не исключено, что бедняга лишился работы по вине какого-нибудь хозяина, решившего, что на данном месте дешевле использовать умный механизм, чем живого человека. Сразу вспомнился виденный в Нью-Йорке фильм с Чаплином, пронизанный протестом против механизированного общества. Но все эти одиночные пикеты – не более чем глас вопиющего в пустыне. Махину индустриализации уже не остановить.

Так, не время сейчас заниматься философствованием. Пора ехать в один из прибрежных районов Лос-Анджелеса под названием Санта-Моника – именно там запомнился мне пляж на плакате в одном из турагентств будущего. В этот пригород, как выяснилось, тоже можно было добраться на трамвае.

Санта-Моника встретила меня уже более раскованной модой. Тут и там навстречу попадались мужчины в панамах, парусиновых штанах и сандалиях. С океана задувал свежий бриз. Ноги сами понесли в ту сторону, но я вовремя вспомнил, что сначала не мешало бы позаботиться о плавках. Не купаться же в трусах до колен! Или сейчас в моде полосатые купальные костюмы? Хм, это было бы забавно. Мог бы и в Нью-Йорке до пляжа хоть разок сходить, на разведку, чтобы знать, к чему готовиться.

Мне подсказали, что магазинчики пляжных принадлежностей расположены вдоль береговой полосы, которую украшали высокие пальмы. В одной из такой лавочек за два доллара тридцать центов я и приобрёл плавки. Они мало чем отличались от плавок будущего, разве что были снабжены пояском. Ну хорошо хоть, не полосатый купальник. Ещё за полтора бакса купил солнцезащитные очки. Не итальянские Ray-Ban, конечно, которыми я козырял в прошлой жизни, но по нынешним временам вполне приличные.

Тихий океан накатывал свои волны на длинный песчаный пляж, где даже в будний день хватало отдыхающих. С длинного пирса, уходящего вдаль на несколько сотен метров, с криками ныряли подростки. Я разделся, с удовольствием подставляя своё белое тело жарким лучам. Стоял, поглядывая сквозь линзы очков на других загорающих и купающихся. Люди отдыхали целыми семьями, наверняка многие приехали сюда из других регионов страны, менее тёплых и морских. Отпуск… Давненько я не был в отпуске, лет восемьдесят с гаком. Хе-хе!

Назагоравшись, засунул очки во внутренний карман пиджака, с разбегу вонзился в тугую прибрежную волну и кролем поплыл от берега. Метров через пятьдесят развернулся, глянув на свою кучкой сложенную одежду. Вроде подозрительные личности поблизости не крутятся. Полежал на спине, глядя в небо, на котором солнце уже понемногу начинало клониться к закату. Лепота!

– Помогите!

Странно, что я услышал этот женский крик, поскольку мои уши в положении лицом кверху находились под водой. Однако услышал и встрепенулся. Кричала немолодая полная женщина, стоявшая в платье по колено в воде. Она показывала вперёд, на гладь воды, в стороне от других купающихся.

– Помогите! Там ребёнок! Спасите мальчика!

Так, вижу надувной матрас, а где ребёнок? Блин, под водой, что ли, скрылся? И никто особо не торопится спасать мальчугана. Где же все эти «Спасатели Малибу»?

До того места, где плавал матрас, было метров тридцать. Я шустро поплыл в ту сторону, надеясь, что парень ещё жив и что его вообще удастся выловить.

– Мистер, спасите его! – с нотками истерики в голосе вопила бабенция. – Богом вас заклинаю!

Задержав дыхание, я нырнул. Солёная вода щипала глаза, и видно было с трудом. Плохо, что нет маски или хотя бы очков для подводного плавания. Если здесь сильное течение, то парня могло унести уже далеко в сторону. А течение, похоже, было, потому что меня понесло от берега. Сколько я под водой? Полминуты? Как-то на спор я задерживал дыхание на полторы минуты, но тогда я находился в состоянии покоя, а здесь вовсю приходилось работать руками и ногами. Вот уже и в лёгких стало горячо, видно, придётся всё же всплывать, чтобы глотнуть воздуха.

В этот момент я и увидел его. Сначала это было просто белёсое пятно в толще воды, но, сделав пару гребков и подобравшись поближе, я понял, что это мальчишка лет десяти. Схватил его за волосы и поволок за собой вверх, к свету.

Бесчувственное тело ребёнка я кое-как закинул на матрас и стал толкать к берегу. Навстречу уже нёсся, рассекая волны, небольшой катер со звёздно-полосатым флагом. Легки на помине, мать их…

– Так, Мэтью, затаскиваем парня сюда, – скомандовал один из двух членов экипажа моторки.

Они принялись откачивать пацана, а я плавал рядом, взобравшись на матрас. Мышцы с непривычки ломило, всё-таки сказывалось то, что я порядком обленился, забросил ежедневные упражнения. Мне не было снизу видно, что происходит на катере, но всё же хотелось, чтобы мальчишка выжил.

– Он дышит!

Этот крик спасателя заставил меня облегчённо выдохнуть. Ну слава тебе… Кажется, не зря старался.

Моторка рванула к берегу, где не находила себе места то ли мать, то ли бабушка ребёнка, я же неторопясь поплыл на матрасе следом. Когда выходил из воды, вокруг мальчишки и тётки собралась небольшая толпа. Ко мне подошёл один из спасателей, протягивая руку.

– Мистер, благодарю вас от лица руководства спасательной службы. Если бы не вы… Назовите ваше имя и фамилию.

Он достал маленький блокнотик и карандаш.

– Это зачем?

– Для отчётности. Мы не можем присвоить себе чужой поступок. Не исключено, что вас наградят.

– О, нет-нет, спасибо, мне славы не нужно, – отмахнулся я. – Пусть будет мистер Смит, если вас это устроит. Джон Смит.

– Ну, как знаете, – ухмыльнулся спасатель. – Всего хорошего.

Тут же его сменила мама-бабушка спасённого, принявшаяся изъявлять свою благодарность со слезами счастья на глазах.

– Маленький Джеки едва не погиб, что бы я сказала его матери, его отцу, мистеру Уорнеру?! Даже не знаю, как вас благодарить! Спасибо вам, мистер!

В тот момент я не обратил внимания на её слова, вспомнил о них лишь четыре дня спустя. Мы как раз снимали заключительную сцену с моим участием, когда свои же подельники нашпиговали моего героя свинцом, по ошибке приняв его за Рокки Салливана.

– Отлично, думаю, на сегодня хватит, – скомандовал Кёртис, хлопнув в ладоши.

Я поднялся с пола, отряхивая пыль с казённого костюма.

– Могу быть свободен?

– Да, мистер Сорокин, с вами мы уже всё отсняли, можете сдавать реквизит. Насчёт гонорара – к мистеру Гриффитсу, вы уже у него были… О, кажется, у нас гости.

Дверь «аптеки» открылась, и в помещение вошёл не кто иной, как сам Джек Леонард Уорнер, одетый в костюм кричащих цветов. Причём – тут я малость офигел – в сопровождении того самого парня, которого я спас несколько дней назад и той самой немолодой тётки, призывавшей спасти тонущего ребёнка. Только сейчас в моей голове сошёлся пазл, когда она обронила что-то насчёт мистера Уорнера.

– Ну как, Майкл, продвигаются дела? – поинтересовался Уорнер у режиссёра. – А я вот сынишку привёл поглядеть на съёмочный процесс, он всё просил меня сводить, показать, как снимается гангстерский фильм.

Кёртис ничего не успел ответить, потому что в этот момент тётка завопила белугой:

– Джек! Это он! Клянусь богом, это он! – И принялась тыкать в меня пальцем с таким видом, словно увидела перед собой спустившегося на землю ангела.

– Кто – он? – не понял киномагнат. – Это мистер Сорокин, актёр, откуда ты его знаешь?

– Так ведь он же и спас твоего сына во время купания на пляже Санта-Моники! Я узнала его даже в гриме!

– Серьёзно? Так это вы и есть тот таинственный спаситель, которому я и моя семья обязаны по гроб жизни? – подняв брови, повернулся ко мне Уорнер.

Я с самым невинным видом пожал плечами. Мол, так уж вышло, не мог же я бросить парня в беде.

– Да наш Фил Бёрд, он же Ефим Сорокин, оказывается, герой, – обернулся к членам съёмочной группы Кёртис, и помещение тут же наполнилось громом аплодисментов.

Но я в этот момент чувствовал себя несколько неловко. Оставалось только раскланяться с глупой улыбкой.

– Леди и джентльмены, – поднял я ладони, призывая к тишине. – Спасибо, но я уверен, что на моём месте так поступил бы каждый. Даже… э-э-э… няня мальчика готова была броситься в воду.

– Это моя двоюродная сестра, Матильда, – немного пренебрежительно кивнул на тётку Уорнер. – Приехала погостить, я им с сыном позволил прогуляться в Санта-Монику, очень уж сын просил. Отправил их с Тони, а он, паразит, пока они там загорали, отъехал по своим делам. Уволю его к чёртовой матери! – Но по его глазам было видно, что грозит он больше для виду. – Так что не скромничайте, мистер Сорокин, – похлопал меня по плечу Уорнер. – Мне очень дорог мой сын Джек Уорнер-младший, а потому я прямо сейчас выпишу вам чек на три тысячи. Хотя и это лишь мелкая благодарность за жизнь моего отпрыска.

– Нет, что вы, мистер Уорнер, не нужно никаких чеков.

Тот удивлённо приподнял брови, застыв с перьевой авторучкой в одной руке и чистым чеком в другой. Присутствующие зашушукались, им трудно было понять, почему я отказываюсь от денежного вознаграждения.

– Не нужно денег, потому что вы можете оказать мне и в большей степени себе ещё большую услугу.

– Ну-ка, – заинтересованно глянул на меня продюсер, – любопытно, что вы можете мне предложить…

– Это не сиюминутный разговор, он касается новаторских идей в кино.

Уорнер сразу поскучнел.

– Знаете, сколько желающих сделать что-то новое в кинематографе? Я уже запретил таких сумасшедших пускать к себе, так они всё равно находят способы просочиться мимо охраны.

– Не знаю, как там насчёт других, – заявил я, твёрдо глядя ему в глаза, – но у меня масса отличных идей, которые смогут поднять вашу кинокомпанию на новый уровень.

– Ладно, – обречённо вздохнул продюсер. – Подходите ко мне завтра часиков в десять утра. Только не домой, а в рабочий офис. Знаете, где он находится? Нет? Ничего страшного, мой пресс-секретарь вам объяснит.

На следующее утро я сидел напротив Джека Леонарда Уорнера в его кабинете, не без удовольствия втягивая носом ароматный дым сигареты. Привычкой курить я так и не обзавёлся, но иногда мне нравилось вдыхать аромат табака.

– Итак, мистер Сорокин, – выпустив вверх струю дыма, начал Уорнер, – вы вчера уверяли меня, что можете поднять мою… нашу с братьями компанию на новый уровень. Что ж, я готов вас выслушать.

К этому монологу я готовился весь вчерашний вечер и, набравшись духу, начал с идеи фильмов о зомби.

– Зомби – это, согласно гаитянским поверьям, восставшие из мёртвых при помощи культа вуду, – решил я сначала провести небольшой экскурс в историю.

– Это я и так знаю, – неожиданно прервал меня Уорнер. – Все видели фильм тысяча девятьсот тридцать второго года «Белый зомби» режиссёра Виктора Гэльперина, где главную роль играет Бела Лугоши. Кстати, при бюджете картины в пятьдесят тысяч долларов удалось собрать в прокате более восьми миллионов. Два года назад Гэльперин снял фильм «Восстание зомби». Может, вам стоило всё же взять чек? Моё предложение ещё в силе.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Я-то по своей наивности был уверен, что все ужасы в современном кинематографе ограничены историей Дракулы, а тут вон тебе, уже и зомби в ход пошли. Ладно, восставшие мертвецы не прокатили, идём дальше.

– А как вам следующая история? Действие фильма под названием «Шмель» происходит в небольшом городке неподалёку от Филадельфии, где в маленькой квартирке живёт главный герой нашей истории – потомок русских эмигрантов Иван Шмелёв по прозвищу Шмель. Он боксёр средней руки, который днём работает вышибалой денег у должников своего босса, а по вечерам тренируется и выступает на ринге. Чернокожий чемпион мира Аполло Крид по прозвищу Костолом собирается проводить свой очередной бой в Филадельфии, однако накануне поединка его соперник травмируется, и бой оказывается под угрозой срыва. Тогда Крид предлагает выйти против него какому-нибудь местному новичку, делая из этого грандиозную рекламную кампанию. Ему нравится прозвище одного из претендентов, в итоге он решает дать неизвестному боксёру шанс стать чемпионом мира. Приняв вызов Крида, претендент имеет месяц, чтобы привести себя в приличную форму под руководством местного отставного боксёра. И вот день боя. Переполненный стадион, в центре – ринг. Сначала Аполло не относится к противнику серьёзно, но Иван в первом же раунде посылает чемпиона мира в нокдаун. Оправившийся Крид теснит претендента. Благодаря своей природной способности держать удар, Шмелёв выдерживает все пятнадцать раундов и в конце боя едва не склоняет чашу весов в свою сторону. Крид тем не менее одерживает победу по очкам с минимальным перевесом. Ну, там ещё можно приплести личную жизнь героя, это уже как бы второстепенная сюжетная линия. То есть в конце боя, когда рефери поднимает руку порядком побитого Крида, на ринг поднимается подруга Ивана, и тот делает ей предложение руки и сердца, что публика восторженно принимает.

К этому времени Уорнер загасил сигарету в пепельнице и слушал, задумчиво дёргая себя за кончик уса.

– Сюжет в общем-то неплохой, только вот русский эмигрант тут не катит. Много ли у нас эмигрантов из России, которые придут смотреть фильм? Из вашей страны приезжают почти исключительно евреи. Другое дело – итальянцы. Предлагаю сделать главного героя итальянцем. Соответственно изменить и название фильма.

Вот как тут не поверить в судьбу? Хотя магнат по-своему прав. Ему нужно делать деньги, а с итальянских зрителей уж точно поимеешь больше, нежели с русских.

– Хорошо, пусть будет Рокки Бальбоа по прозвищу Итальянский Жеребец, а сам фильм назовём «Рокки».

– Рокки Бальбоа, Итальянский Жеребец, – словно пробуя слова на вкус, повторил Уорнер. – А что, мне нравится.

– Тогда у меня есть идея продолжения, – сказал я, решив ковать железо, пока горячо.

Ну и выдал краткий сценарий «Рокки-2» и «Рокки-3», благо эта киноистория Рокки Бальбоа была одной из моих любимых, и запомнить сюжет не представляло сложности. Затем дошёл до «Рокки-4», где вместо русского боксёра Ивана Драго я подсунул Уорнеру вариант с немецкой машиной убийства по имени Зигфрид Шульц. Уорнеру эта идея понравилась, тем более что вскоре должен пройти бой между Джо Луисом и Максом Шмелингом.

Продюсер так воодушевился, что уже не поглядывал на часы, как делал это в начале нашего разговора. А я продолжал закидывать его идеями. Теперь уже добрался и до «Красотки», предложив то же название. Я смотрел фильм раза три, помнил не так хорошо все подробности, как в саге о Рокки Бальбоа, но и того, что запомнил, хватило, чтобы заинтересовать Уорнера.

– Это может иметь успех, – покивал он, закуривая новую сигарету. – А вы сами готовы написать сценарии к фильмам?

– Увы, для этого мне, боюсь, не хватит таланта и знания языка.

Действительно, взяться за сценарий, да ещё на английском, было выше моих способностей.

– Тогда нам понадобятся минимум два сценариста, – в задумчивости пробормотал Уорнер. – Один напишет сценарии всех фильмов о Рокки, второй возьмётся за «Красотку».

– Три. Три сценариста, мистер Уорнер, потому что я хочу предложить вам ещё одну идею.

Он посмотрел на меня теперь уже куда более заинтересованным взглядом, нежели это было в начале нашей беседы. А я пересказал продюсеру сюжет фильма «Гладиатор» с Расселом Кроу. Имена большинства исторических персонажей той картины я помнил не так хорошо, как имя главного героя, да и точное время действия подзабылось, но это я считал не столь существенной деталью.

– Блестящая задумка! – воскликнул Уорнер по окончании моего рассказа. – Мистер Сорокин, вам нужно найти время, чтобы вплотную поработать с людьми, которых я вам предоставлю. Вы им расскажете то же самое, что рассказали мне, они напишут сценарий, вы потом его прочитаете, внесёте правки на своё усмотрение, затем прочитаю я и мои братья Гарри и Альберт. Если всех всё устроит, получите неплохой гонорар. Слово Джека Уорнера! Плюс, – поднял он кверху указательный палец, – в случае успешного проката, на что я очень надеюсь, вы будете иметь свой процент. Как вам такие условия?

– Отлично! – кивнул я. – Кстати, я мог бы помочь с постановкой боевых сцен в «Гладиаторе».

– Это уже решим по ходу дела. Что у вас со временем?

– Послезавтра бой Джо Луиса и Шмелинга, хочу успеть в Нью-Йорк, чтобы забрать выигрыш в букмекерской конторе. Неизвестно, сколько он там будет меня дожидаться. Да и другие дела есть.

– А вы на кого ставили? На Луиса? Правильно, я тоже на него поставил пару тысяч. Итак, у вас сегодня и завтра на то, чтобы поработать со сценаристами. Сейчас я сделаю несколько звонков, сидите ждите.

Чтобы я не скучал, Уорнер попросил принести мне кофе, и пока он до кого-то дозванивался, я неторопясь опустошил маленькую фарфоровую чашечку. Наконец он откинулся в кресле, вытирая платком потный лоб.

– Кажется, мои поиски увенчались успехом. Над сценарием «Рокки» будет работать Джон Хьюстон, он недавно вернулся в Голливуд после вынужденной отсидки в Европе. А сценарий «Красотки» поручим Герману Манкевичу. У него была приличная комедия «Обед в восемь», так что комедия – это его конёк. Ну а «Гладиатора» согласен взять Бен Хект. Хьюстон сможет подъехать через час, с Манкевичем поработаете завтра с утра, а по прибытии в Нью-Йорк поступаете в распоряжение Хекта. Вам повезло, что вы с ним земляки. Насчёт билета на самолёт до Нью-Йорка можете не беспокоиться, Адам всё сделает, вам даже платить не придётся.

Через полчаса, как и было обещано, в кабинет Уорнера вошёл молодой мужчина в тщательно отутюженном костюме. Это и был Джон Хьюстон. Продюсер представил нас друг другу и велел Адаму Миллеру найти нам спокойное местечко, где мы могли бы уединиться на несколько часов. Хьюстон тщательно записывал за мной в блокнот, затем во второй, и уже под вечер, когда и третий блокнот почти заполнился, я сказал, что мои идеи на этом иссякли.

– Что ж, любопытно, – задумчиво пробормотал Хьюстон. – Тут есть где развернуться. Думаю, через неделю у меня будет готов сценарий первой части. Я могу вам отправить его по почте в Нью-Йорк.

Я продиктовал свой адрес и добавил, что у меня даже крутится в голове мелодия ко второй части, когда Рокки бежит по филадельфийскому бульвару Бенджамина Франклина. На что Хьюстон отмахнулся: мол, у картины будет композитор, мне лучше тогда с ним пообщаться вплотную.

На следующий день я сидел в той же комнате уже с Германом Джейкобом Манкевичем, румяным мужчиной лет сорока, чьи пухлые губы то и дело расползались в улыбке. От идеи фильма он пришёл в совершеннейший восторг и пообещал сделать всё, чтобы картина получила хотя бы одну кинопремию.

– Жаль, за лучший сценарий не дают награду, – добавил он, – иначе мы с вами могли бы претендовать на главную кинопремию.

– Лучше вы претендуйте, мне моё имя афишировать ни к чему. Я согласен оставаться за кадром.

Мы также договорились, что сценарий я получу по почте, но на этот раз соавтор не обещал уложиться в неделю, и я согласился ждать столько, сколько понадобится.

Ну а сутки спустя я уже был в Нью-Йорке. На календаре 22 июня, ровно три года до нападения немцев на СССР и несколько часов до начала боя между Джо Луисом и Максом Шмелингом на стадионе «Янки». Достать билет на бой можно было только у спекулянтов по такой цене, что я предпочёл провести вечер у радиоприёмника в баре в соседнем квартале от нашего дома вместе с Лючано и толпой поклонников бокса. Всё-таки я немного нервничал, однако неожиданности не произошло: Джо уложил соперника в первом раунде. На следующий день я уже получал деньги в подпольной букмекерской конторе. Семьсот долларов – целое состояние по нынешним временам! Когда я отдавал Лейбовицу его половину, он так расчувствовался, что едва не пустил слезу. Хотя, возможно, в нём дремал великий артист.

Ну а Джо на лечение сына я отдал деньги сразу по прилёту. Индеец тоже был растроган до крайней степени, поклявшись вернуть мне всё до цента, как только будет возможность. Впрочем, я его не торопил.

Между делом созвонился с Хектом, мы встретились с ним в первой половине дня 23 июня, и я пересказал ему сюжет «Гладиатора». Сценариста идея захватила, он обещал дозвониться до меня через Лейбовица, когда сценарий будет готов.

Прогулялся я и до Бруклина, зашёл в собор Преображения Господня. И надо же такому случиться – нос к носу столкнулся с Вержбовским. Правда, на этот раз тот был хмур. Мы снова отправились в ресторанчик его сына, и там Виктор Аскольдович поведал мне причину своего неважного настроения.

– Не было печали, так черти накачали, – со вздохом начал он, закусив рюмку водки солёным огурчиком. – Через пару дней после нашей с вами встречи к моему сыну завалились итальяшки. Их было четверо, Андрей рассказывал, вылитые гангстеры. Ну, как выяснилось, они и есть. Сказали, что представляют семейство какого-то Бонанно и что отныне ресторан переходит под их юрисдикцию. А мой Андрей лично должен им отстёгивать каждый месяц по тысяче долларов. Представляете?! Тысяча долларов! – Вержбовский горестно выдохнул и опрокинул в себя ещё одну рюмку. – Дали на размышление неделю, – продолжил он, – срок истекает завтра, и Андрей склоняется к тому, что лучше всё-таки откупиться. В противном случае негодяи обещали поджечь заведение.

Однако… Эти ребята из мафии шутить не любят, я уже достаточно был о них наслышан.

– Вот вы попали… – протянул я, задумчиво помяв мочку уха. – С чего бы итальянцам к русским лезть? Они вроде своих курируют да негров…

– Видно, решили отхватить ещё один кусок пирога, – мрачно пожал плечами Вержбовский.

– В полицию не пробовали обращаться?

– Толку-то! Я слышал, они там все на содержании у мафии. Будет только хуже.

– А что, русские эмигранты не могут объединиться и дать отпор?

– Бросьте, – отмахнулся Вержбовский. – Нашего брата хватает только на то, чтобы на словах геройствовать. Собираться вечерами и делиться прожектами, как вернуть великую Россию и монархию. Я заикнулся было на собрании на следующий день после того, как узнал от Андрея эту новость, так все сразу поскучнели и стали один за другим расходиться. Дела у всех, видите ли, срочные нашлись. Один бывший поручик, правда, высказался, чтобы набить итальяшкам морды, но особой поддержки у собравшихся не нашёл.

М-да, весёлые дела вырисовываются. Надо же, мало мафиози своих территорий, они ещё и к русским полезли. Хорошо бы этих ребят поставить на место. Правда, в одиночку это сделать практически нереально. Нужно что-нибудь придумать.

– Завтра они придут за деньгами, – вывел меня из задумчивости бывший белый подполковник. – Андрей уже отложил тысячу. Это серьёзный удар по его бизнесу, но лучше, чем потерять всё.

– А во сколько назначена встреча?

– Во второй половине дня.

– А вы не против, если я при этом поприсутствую?

– Вы? Зачем вам это?

– Хочу взглянуть на этих ребят.

– Да бога ради… Только что это даст?

– Ну, что-нибудь да даст, – улыбнулся я собеседнику, поднимая наполненную до краёв рюмку.

Глава 5

Наверное, соскучился я за месяц с лишним в Штатах по сильным впечатлениям. После тюрем, лагерей и зимней тайги в Союзе моё существование в Америке начало казаться несколько пресным. Не то что я адреналиновый маньяк, но в данный момент несколько мальчишеское желание подраться-пострелять овладело мной настолько, что ладони непроизвольно начали сжиматься в кулаки, и только усилием воли я заставил себя прийти в норму.

С другой стороны, я прекрасно понимал, что собираюсь рискнуть собственной шкурой ради малознакомых людей. Ну хорошо, накормил-напоил меня пару раз в ресторане сына Виктор Аскольдович. Да, он тоже русский, ещё один плюсик. Ну и всё на этом. Вот только я подозревал, что это дело может стать неплохим трамплином к воплощению моей мечты. Ещё в день нашего знакомства, когда Лейбовиц рассказывал мне о пяти семьях, у меня мелькнула мысль, что неплохо бы добавить сюда ещё и русскую мафию. Почему бы итальяшкам или Мейеру Лански чуток не подвинуться? Тем более наверняка в Нью-Йорке остались места, до которых ещё не дотянулись лапы итало-еврейской мафии. Опять же, появятся деньжата – появится и возможность влиять на политиков и законников. А там и как-то повлиять на ход Второй мировой. И чем раньше, тем лучше. Я и так уже целый год потерял, улепётывая от банды Ежова. Надеюсь, люди Сталина добрались до протоколов допроса, где я рассказываю о будущей войне.

Как бы там ни было, против силы работает только сила. И сила, желательно, не меньшая. Одним наездом, как это случилось с придурками, решившими ограбить антиквара, дело не решить. Не того итальянцы пошиба, чтобы пугаться пустых угроз. Но пока моя банда состояла из меня одного. Может, я и попробовал бы со временем сколотить шайку из русских, мне даже эта идея показалась весьма привлекательной. Однако сейчас действовать приходилось в условиях жёсткого цейтнота.

Пока ничего другого не остаётся, как предъявить зарвавшимся итальяшкам как минимум свой револьвер, припугнув их проблемами с безжалостной русской мафией. А где эта мафия была раньше? В России, где же ещё! А теперь вот перебралась на американский континент. Не одним же сицилийцам трясти несчастных предпринимателей. Что? Угрожаете войной? Хе, нашли чем испугать. Мы, русские, войной питаемся, и вся ваша мафия против наших бандюганов из 90-х – просто детский лепет. Хотя это я загнул насчёт 90-х. Так вот проговоришься – будешь выглядеть в глазах окружающих круглым идиотом.

А если серьёзно, то мне нужна хотя бы пара человек, чтобы создать хоть какую-то видимость вооружённой группировки. Что там Вержбовский говорил насчёт некоего поручика? Может, он согласился бы поучаствовать в представлении? А вот Джо смотрелся бы в этой компании брутально. Парень здоровый, лицо – словно высеченное из камня. Попросить, что ли, освободить для меня вечерок, пожертвовав работой грузчика? Пообещать ему гонорар за то, чтобы просто рядом постоял. Думаю, итальяшки не начнут пальбу сдуру прямо в ресторане.

Все эти мысли бурлили в моей голове, пока мы сидели с Вержбовским в ресторане его сына. Прежде чем покинуть заведение, он предупредил Андрея, что я завтра здесь буду во время его встречи с итальянцами. А уже на пороге заведения я спросил подполковника:

– Я так понимаю, Виктор Аскольдович, ваши собрания посещают исключительно привилегированные личности, желательно потомственные дворяне?

– В большинстве своём так и есть, – не без лёгкой гордости ответил подполковник.

– Тогда неудивительно, что только один поручик выразил желание как-то помочь вашей беде, – хмыкнул я. – Не могли бы вы меня с ним свести?

– С Капитоновым Леонидом Ермолаевичем? Отчего же, как пожелаете. А на предмет чего, позвольте полюбопытствовать?

– Попробую привлечь его к одному мероприятию, возможно, он не откажет.

– Что за мероприятие? – напрягся Вержбовский.

– Виктор Аскольдович, в этом вопросе можете полностью положиться на меня. Я знаю, что делаю. И вообще, есть среди русских эмигрантов отвязные ребята, готовые ввязаться в вооружённое противостояние с итальянской мафией?

– Эк вы, батенька, куда махнули! Вы что же, войну никак собрались затеять?

– А вы собираетесь безропотно сносить унижения от итальянцев? Когда это русские перед кем-нибудь шапку гнули? Если я не ошибаюсь, честь для русского дворянина была всегда превыше всего. Да и не только для дворянина.

Вержбовский молча смотрел вдоль улицы, по которой между авто трусила конная бричка. Я видел, как в нём боролись страх, прежде всего за сына, и желание показать, что такое русский характер.

– Завтрашних визитёров беру на себя, – утешил я собеседника. – Ваши руки и помыслы будут чисты.

– А мой сын?

– Если что, он не при делах. Он простой ресторатор, пусть валит всё на некоего Большого Ивана, главаря русской мафии.

– Вы что же, хотите создать мафию по примеру этих итальяшек?! Но это же… это же…

– Виктор Аскольдович, моральные терзания здесь неуместны. Вопрос стоит ребром: либо мы – либо они. Если сейчас их не поставить на место, в скором времени они всей русской диаспоре сядут на шею. Я же только что говорил вам о чести русского дворянина и о том, что русские ни перед кем не прогибались. Так что миндальничать в данном случае не приходится. Честной войны не получится, сейчас нам придётся опуститься на один с ними уровень, даже, может, проявить большую жестокость, чтобы все эти мафиози раз и навсегда запомнили: к русским лучше не соваться.

– В ваших словах есть резон, – покивал Вержбовский. – Только всё же не пойму, вам-то что за интерес рисковать собственной жизнью ради малознакомых людей.

– Помните нашу первую встречу? Вы говорили, что мы, русские, должны держаться друг друга. А что вы понимаете под этим словом? Я лично думаю, что держаться – это значит не только выпивать вместе, тоскуя по утерянной державе, но и оказывать посильную помощь. Невзирая на возможную опасность. Как говорится, сам погибай, а товарища выручай.

Глаза Вержбовского неожиданно увлажнились. Он со всей силы обнял меня и троекратно расцеловал, не обращая внимания на оборачивавшихся прохожих.

– Жива! Жива ещё матушка-Россия, раз остались такие люди, как вы, Ефим Николаевич! Отныне вы мне как сын, можете обращаться ко мне с любой просьбой.

– Спасибо, Виктор Аскольдович, за такие слова. Но я всё же напомню вам, что вы обещали свести меня с поручиком и людьми, которым сам чёрт не брат.

Вержбовский подобрался, лицо его приняло сосредоточенный вид.

– Не знаю, как посмотрит поручик на ваше предложение. Зная его характер, не могу поручиться, что он его примет. Для Капитонова дело чести – сойтись с врагом в честном бою, лицом к лицу. А вот казаки для вашего дела могут пригодиться. Атаман Науменко ещё и сам не так стар, ему под пятьдесят, он успел даже в мировую повоевать в рядах пластунов. Атаман всё скучает по былым временам, говорит, иной раз во сне крадётся в тыл германцу с кинжалом в зубах. В наше общество, кстати, отказался входить, мол, мы горазды только языками чесать, что, в общем-то, резонно… Так вот, он сам мужик крепкий, хотя с виду и неказистый, глотку супротивнику перережет так, что тот и пикнуть не успеет. И у него два сына, двадцати пяти и двадцати двух лет, которые тоже парни не промах. Те, видно, в мать пошли, оба крупные, косая сажень в плечах.

– А где они обитают?

– Науменко и ещё несколько казачьих семей организовали своё маленькое поселение в Нью-Джерси, лошадей разводят, да и живут своим хозяйством, как на Дону в былые годы. Только скучают они там без хорошей рубки. Вот с этими ребятами можно дела делать. Если есть желание, можем на днях съездить. Только я по телефону предупрежу, чтобы ждали – у них там даже телефонная линия проведена. А Капитонов вряд ли согласится, уж я-то Леонида Ермолаевича знаю.

– Хорошо, обойдёмся без поручика, не будем задевать его честь. А к казакам давайте прокатимся после того, как я разберусь с завтрашними визитёрами.

– И всё же я опасаюсь предположить, каким образом… разберётесь? – негромко произнёс собеседник.

– А вот это, Виктор Аскольдович, вам лучше не знать. Просто доверьтесь мне. А ещё я вас попрошу уже сегодня же начать распространять слухи о некоем Большом Иване.

– Большом Иване?

– Да-да, Большом Иване, якобы возглавляющем подпольную боевую организацию русских эмигрантов. Ничего страшного, если эти слухи дойдут до полиции. Даже если захотят на этого Ивана что-нибудь повесить, то могут искать его до скончания века.

– Ладно, как скажете, Ефим Николаевич, – пожал плечами Вержбовский.

– И кстати, а что это в вашем… вернее, в ресторане вашего сына квас не подают?

– И впрямь не подают, – почесал лоб подполковник. – Здесь, в Америке, люди уже привыкли к кофе и прочим местным напиткам, мы с Андреем как-то даже и не думали.

– А то я с удовольствием бы махнул большую кружку холодного кваску. А ещё лучше – навернуть окрошки. Ага, по глазам вижу, загорелись идеей. Тогда в следующий раз я подкину Андрею рецепт кваса и окрошки, мне ещё моя бабка показывала, как правильно делать.

И это было сущей правдой, насчёт бабки, которая, к слову, сейчас ещё бегает подростком в маленькой деревушке Калужской области.

Я понимал, что ввязываюсь в такую авантюру, где легко могу лишиться головы. А при этом ещё и серьёзно подставить других. Андрей мог бы откупиться от незваных гостей ежемесячной мздой, но я сыграл на самосознании его отца, заставил поверить, что в моей власти вершить судьбы других людей. В итоге всё может закончиться трагедией не для меня одного. Немного эгоистично, но я уже завёлся, стою, как паровоз, под парами и только жду команды от самого себя, чтобы рвануть в бой. Я ведь, как те казаки, скучаю без хорошей рубки.

Другой вопрос: что я могу предложить этим же казакам? Они зарабатывают на жизнь, судя по всему, натуральным хозяйством. Если они его бросят и присоединятся к моей банде, на что будут жить? Правильно, мы займёмся крышеванием. Нет, если наши эмигранты при бизнесе попросят охрану за деньги – бога ради! Такой вид заработка тоже ещё никто не отменял. Да и не только русские, мы будем готовы организовать охрану любому обратившемуся за помощью. Однако не стоит ждать милостей от природы, нужно их брать самим. Если получится уладить дела с итальяшками, попробую подговорить казаков пустить деньги на стройку в Лас-Вегасе своего отеля с казино. Вложиться в легальный игорный бизнес на заре его становления – что может быть выгоднее? Понятно, нужно будет как-то скорешиться с властями, чтобы это выглядело на официальном уровне, подмазать нескольких чиновников… Ну да это вопрос решаемый, дожить бы только.

Вечером я заскочил к Лейбовицу, попросил повторить всё, что он знал об итальянской мафии и семействе Бо-нанно в частности. Тот рассказал: Джозеф Чарльз Бонанно во время Кастелламмарской войны выступал на стороне Маранцано, и в двадцать шесть лет стал самым молодым боссом мафии. Сейчас ему тридцать три года, семья получает доходы с проституции, букмекерства, ростовщичества и других незаконных видов деятельности. Больше никакой информацией антиквар порадовать меня не сумел.

– А как бы узнать, где живёт этот Бонанно?

– Да откуда же я знаю?! И вообще, к чему вам всё это?

– Хочу с ним бизнес наладить, – усмехнулся я.

– Что-то темните вы, молодой человек, – покачал головой Лейбовиц. – Подождите, я сделаю один звонок.

Он набрал номер своего друга-дантиста, к которому обратился с вопросом на английском языке относительно местопроживания Бонанно. Видно, на том конце провода тоже удивились, поскольку антиквар добавил, что это нужно для налаживания торговых отношений. Выслушав ответ, положил трубку и обернулся ко мне:

– Сам точно не знает, но слышал, что Бонанно живёт где-то на Статен-Айленде.

– Ну и на том спасибо. Правда, Статен-Айленд – остров большой, можно целый день искать… А вы мой вопрос забудьте и другу вашему посоветуйте то же самое.

В ресторан следующим днём я подошёл ровно в полдень, чтобы успеть провести рекогносцировку на местности. Револьвер и нож были при мне, причём ствол накануне вечером я тщательно почистил, хотя и рассчитывал обойтись холодным оружием. Меня провели к Андрею, лицо которого выражало крайнюю озабоченность. Ещё бы, я на его месте тоже волновался бы.

– С итальянцами будешь встречаться в этом кабинете? – я сразу перешёл на «ты».

– Совершенно верно, вон в ящике стола уже и пачка купюр их дожидается.

– Надеюсь, не дождётся. Андрей, есть у тебя в ресторане помещение, куда никто посторонний не сунется, обладающее хорошей звукоизоляцией и не боящееся грязи?

– Если только подвал…

– Пойдём, покажешь.

Подвал оказался не таким уж и маленьким, как я предполагал. Здесь в специальных охлаждающих шкафах хранились мясные туши, стояли в углу ящики с овощами, на деревянном поддоне лежали мешки с крупами… Пол был цементным, помещение освещалось парой лампочек, не очень ярко, но вполне достаточно для того, чтобы видеть, куда бьёшь. Главное, свет включался снаружи, так что когда сюда придут, я об этом узнаю за несколько секунд до того, как дверь откроется. Андрей был мной уже проинструктирован.

– Я буду прятаться под лестницей. А твоя задача – заманить итальянцев сюда. Скажешь, что деньги здесь, что-нибудь придумай, одним словом. И старайся держаться поуверенней, в смысле, не суетиться, но при этом делай вид, что тебя очень тяготит расставание с тысячей долларов.

– Постараюсь, – обречённо кивнул ресторатор.

Заняв место возле лестницы, я принялся ждать. Револьвер был надёжно прикреплён к поясу, но его я решил сразу не доставать. Хотелось всё провернуть без лишнего шума, поэтому держал наготове нож. Интересно, во сколько приедут итальяшки, вторая половина дня – понятие растяжимое. Проторчишь тут как дурак в потёмках, хорошо ещё, что крыс вроде нет, по ногам никто не галопирует.

Хотя почему потёмки? Не знаю, может, через какую-то щель свет и пробивался, но настолько рассеянный, что его источник определить было невозможно, либо просто глаза привыкли к темноте. Во всяком случае, я начал немного видеть. Теперь главное – надолго не ослепнуть, когда здесь зажжётся свет. Пусть и не яркий, но после почти абсолютной тьмы на какое-то время я могу потеряться.

Чтобы руки-ноги не затекли, я принялся делать комплекс специальных упражнений из восточной гимнастики, позволяющих поддерживать себя в тонусе. Минут десять – и я готов хоть сейчас в бой. Блин, когда же, наконец, эти итальяшки припрутся?! Сколько ещё раз придётся выполнить комплекс, чтобы поддерживать себя в тонусе?

Оказалось, два раза. Не успел я вторично размяться примерно час спустя, как за складской дверью послышались чьи-то шаги и голоса, причём один из гостей с нотками визгливости явно говорил что-то на итальянском. Видно, общался с дружками. Это я уже обдумывал, сидя под лестницей, где оказался в мгновение ока.

Загорелся свет, дверь со скрипом распахнулась, и перед моими глазами вниз прошествовали несколько человек. Так, Андрей и ещё трое. Один поздоровее, двое так себе. Выходит, в этот раз их трое, а не четверо? Ладно, всё равно кончать ребят нужно, надеюсь, четвёртый не остался караулить у входа, а то ещё выхватит пистолет и откроет стрельбу. А то ноги попробует сделать, лови его потом.

Андрей, видимо не зная, что придумать дальше, встал ко мне лицом и принялся нести какую-то пургу о том, как нынче трудно достаются деньги. Двое итальянцев соответственно стояли ко мне спиной, а третий, тот, что поздоровее, – вполоборота, нетерпеливо раскачиваясь с носков на пятки и обратно в своих дорогих ботинках. Наконец, не выдержав, он взял ресторатора за грудки и прорычал:

– Слушай, cazzo di сассаге[22], прекращай пудрить нам мозги! Или ты сейчас даёшь нам деньги, или твой ресторан завтра превратится в кучу головешек!

В этот момент напряжённый взгляд Андрея непроизвольно метнулся в сторону лестницы, под которой я скрывался, выжидая удобного момента. И то, что ресторатор посмотрел именно туда, не укрылось от внимания здоровяка.

– Что ты там высматриваешь, figlio di puttana?![23]

И тоже обернулся к лестнице. Далее медлить было решительно нельзя. Здоровяк, что-то там выплюнувший про сына путаны, насколько я понял благодаря своим скромным познаниям итальянского, ещё только засовывал руку во внутренний карман пиджака, а мой нож уже вскрывал его заплывшее жирком горло слева направо.

Пока он с булькающим хрипом оседал, я занялся его подельниками, которые пребывали в прострации. Одному вогнал нож точно в сердце, там и оставив до поры до времени, второму излюбленным ударом кулака сломал гортань. Затем спокойно вытащил нож из груди итальяшки, чей взгляд медленно стекленел, вытер его о брюки убиенного и сунул в ножны. На всё про всё ушло не больше десяти секунд. Андрей стоял, глядя на трупы широко раскрытыми глазами, и пытался что-то произнести, но получалось лишь невнятное мычание.

– Всё будет нормально, не боись, – похлопал я его по плечу. – Сейчас подгоню их машину к чёрному входу, и загрузим тела. Кровь лучше сам прибери, не нужно сюда таскать посторонних.

– Там ещё один, их водитель, – прорезался дар речи у ресторатора.

– Где?

– У меня в кабинете.

– Негоже оставлять свидетелей, – пробормотал я. – Ладно, ты пока тут прибирайся, а я пойду разберусь. Кстати, на какой машине они приехали?

– На чёрном «паккарде», остановились прямо напротив ресторана.

Боец семьи Бонанно сидел, откинувшись в директорском кресле, вальяжно забросив ноги на стол и покуривая сигарету. Шляпа лежала на столе, рядом с пепельницей. При моём появлении он удивлённо приподнял брови, затем на его лице отразилось какое-то понимание, и рука потянулась во внутренний карман пиджака. Кидать ножи я наловчился ещё в чеченскую кампанию, а моё нынешнее холодное оружие было отлично сбалансировано. Лезвие с хрустом вошло в глазницу, смерть наступила практически мгновенно.

– Вот и славно, трам-пам-пам, – пропел я, возвращая себе орудие убийства.

Адреналин всё ещё бурлил, призывая к активным действиям, но, похоже, в ближайшее время больше никого убивать не придётся.

Я пошарил в карманах убиенного и в одном из них обнаружил небольшую связку ключей. Неторопясь вышел на улицу к «паккарду». Симпатичная машинка, может, себе её оставить? Хотя нет, это в мои планы не вписывалось. Я оставлю себе только оружие покойников, оно может пригодиться в будущем, если в моей банде появятся новые люди.

Сев за руль, я завёл двигатель и медленно двинул за угол, где располагался чёрный вход в подвал ресторана. После первого же стука кулаком в дверь та распахнулась, и в проёме показалось серое лицо Андрея Вержбовского. Руки его были буквально по локоть в крови. Рядом стояло ведро с красной водой, в которой плавала тряпка.

– Бросай пока это грязное дело, поможешь загрузить в багажник трупы.

Трое влезли легко, затем мы поднялись в кабинет и, стараясь оставаться незамеченными, через подвал притащили тело четвёртого. Хороший багажник у «паккарда», вместительный. Пожалуй, ещё парочка трупов втиснулась бы. Изъяв оружие, я рассовал его по карманам, а вернувшись в кабинет, засунул револьверы в ящик стола и принялся писать на корявом английском записку. Текст я придумал ещё минувшей бессонной ночью.

«Джозеф Бонанно! Я слышал, вы, итальянцы, не лезете на чужие территории, работаете в своих кварталах. Однако недавно твои люди пытались поиметь русский ресторан. Это было большой ошибкой с их стороны. За это они поплатились собственной жизнью. У нас, русских, тоже есть своя мафия, и мы тоже стараемся не забираться на чужую территорию. Но если ты и твои люди не успокоитесь, нам придётся перейти границу, и тогда мы окажемся у твоего дома. Наверняка тебе дорога твоя семья, и ты будешь очень расстроен, если с твоими близкими случится несчастье. А может, и с тобой, и вряд ли тебе помогут твои телохранители. Вся твоя армия ничто против одного моего человека, который в одиночку может вырезать весь твой клан. Надеюсь, у тебя хватит ума не искать неприятности там, где они могут быть. Ещё раз советую: не лезь к русским, если не хочешь серьёзных неприятностей. Большой Иван».

Вроде более-менее грамотно. Жаль, нет под рукой хитроумных ядов, которыми можно было бы пропитать бумагу в стиле семейства Медичи. Прочитал бы этот Бонан-но записку – и помер через пару дней от неизвестной болезни.

На всякий случай показал своё творчество появившемуся на пороге кабинета Андрею. Тот, всё ещё немного бледный, перечитал и поднял на меня испуганно-удивлённый взгляд.

– А что это за Большой Иван? Мне и отец ещё вчера вечером о нём говорил.

– Не важно, главное, что он есть и будет наводить ужас на твоих и, соответственно, моих врагов. Думаешь, я обошёлся с сегодняшними визитёрами слишком жестоко? Возможно, но другого выхода не было. Если сейчас их не запугать, то замучаешься с себя их стряхивать. Надеюсь, у итальяшек хватит ума не устраивать войну. Но если они решат сегодня же приехать и превратить ресторан в груду обломков, тебе лучше быть отсюда подальше.

– Они же могут проверить, и окажется, что никакой русской мафии нет.

– Пока нет, но вскоре будет… Надеюсь.

Да, лелеял я надежду, что удастся скорешиться с казаками, иначе из моей затеи ничего путного не получится. Один в поле не воин, даже если ты спецназовец из будущего. Против толпы вооружённых «томпсонами» итальянцев я ничего не сделаю. Даже убежать не смогу – пуля всё равно быстрее.

– Там, в ящике, оружие лежит, ты спрячь его пока в надёжное место. И да, вот ещё тебе записка с рецептом кваса и окрошки.

Андрей механически кивнул, похоже, в данный момент его куда больше тревожили другие вещи.

Ладно, нужно ехать искать этот Статен-Айленд. Но сначала я слегка изменил свою внешность. Пригодились украденные под шумок у гримёра на киностудии накладные усы с пузырьком клея и кисточкой и резиновая чёрная повязка на глаз, совсем как у персонажа Куравлёва в сериале «Семнадцать мгновений весны». Полюбовался своим отражением в небольшом зеркале на стене, подмигнул «единственным» правым глазом Андрею и отправился вниз.

Я более-менее представлял, где находится этой район, в котором селились отнюдь не самые бедные представители американского общества. До Статен-Айленда добрался без происшествий, обошлось без любопытных полисменов, которые здесь играли одновременно и роль гаишников. Водительское удостоверение есть, и документы на машину я обнаружил в бардачке. А вот если копам приспичит заглянуть в багажник, у них наверняка появились бы ко мне вопросы.

Так, ну и где искать прибежище этого Бонанно? Я пошёл самым простым путём, обратившись к первому встречному с интересовавшим меня вопросом. Тот отрицательно помотал головой. Ладно, пробуем дальше. Надеюсь, не придётся ездить так долго, что трупы в багажнике начнут смердеть. Мне повезло минут через двадцать. Молодой парень, по виду вылитый итальянец, услышав мой вопрос, оживился:

– О, мистер, конечно, я знаю, где живёт синьор Джозеф Бонанно! А зачем он вам нужен?

– Нужно отогнать ему вот эту машину.

Тут я подумал, почему в мой план не внести небольшие коррективы? Первоначально я хотел сам найти обиталище Бонанно и бросить автомобиль поблизости, теперь появился вариант с перекладыванием этой миссии на чужие плечи.

– Тебя как звать, парень?

– Анджело.

– Слушай, Анджело, ты водить умеешь?

– Ещё бы! – гордо выпятил грудь итальянец. – У нас с отцом свой грузовичок, мы на нём возим фрукты и овощи на рынок, где торгует моя мать.

– Тогда садись на моё место и отгони Бонанно этот лимузин. И вот тебе десятка баксов за услугу.

– Вы серьёзно, мистер? – поднял тот брови, невольно протягивая руку за деньгами.

– Серьёзней некуда.

На лице Анджело проявилось выражение неподдельной радости. Ну-ну, порадуйся, парень, некоторое время, пока люди Бонанно не заглянут в багажник. Хочется верить, что после этого ты останешься в живых.

– А почему вы сами не хотите это сделать? – На его лице промелькнула лёгкая тревога.

– Я слишком долго рыскал по Статен-Айленду и уже опаздываю на важную встречу, которая состоится, – я щёлкнул крышкой карманных часов, – ровно через сорок минут.

– A-а, понятно.

– А ты вызываешь у меня доверие. Тем более вряд ли кто рискнёт угнать машину самого Джозефа Бонанно.

– Это точно! – сверкнул белозубой улыбкой итальянец, нажимая педаль газа.

Проводив глазами удалявшийся «паккард», я поднял руку, останавливая первый встречный таксомотор.

– В Гринпойнт, – скомандовал я.

Пока обоснуюсь в ресторане, под боком у несчастного Андрея. Если итальяшки всё же нагрянут, со мной у него шансов выжить больше. Могут, кстати, и полицию натравить. Приедут с обыском, найдут в подвале замытые пятна крови… Поверят, что мясо разделывали? Анализ ДНК тут ещё не в ходу, можно отмазаться. Но полиция – совершенно фантастический вариант. Что им скажет Бонанно? Мол, моих людей покрошил какой-то Большой Иван? Для главаря одной из семей будет делом чести лично покарать обидчика. Иначе свои же просто перестанут уважать.

Ресторан работал как ни в чём не бывало, а Андрей к моему возвращению окончательно навёл порядок в подвале. Глянул на меня вопросительно.

– Машина у Бонанно, – сказал я. – Во сколько у тебя закрывается ресторан? В одиннадцать вечера? Закрой часов в девять, повесь на дверь табличку, что проводится санобработка. Ты уйдёшь домой, к своей молодой жене, а я останусь здесь, покараулю. Сторожа тоже гони, от твоего старика толку не много. Ключи от подвала оставь, кто знает, возможно, придётся удирать через чёрный ход. И дай чего-нибудь перекусить, а то с утра во рту ни крошки.

Андрей усадил меня в маленьком закутке для ВИП-персон, где мы только накануне сиживали с его отцом, и распорядился обслужить меня по высшему разряду. Молодой человек уже немного пришёл в себя, вновь стал похож на того делового ресторатора, каким я его увидел в первый раз.

Когда я перешёл к десерту в виде пирога с яблоками, снова появился Андрей:

– Ефим Николаевич, там отец звонит, не соизволите подняться в мой кабинет?

– Отчего же, соизволю, – поддержал я тональность диалога.

Чёрная эбонитовая трубка лежала на столе.

– Сорокин на проводе.

– А, здравствуйте, Ефим Николаевич! – услышал я возбуждённый голос Вержбовского. – Андрей не стал вдаваться в подробности произошедшего по телефону, лишь намекнул, что вы категорическим образом устранили четыре итальянские проблемы.

– Так и есть, самым категорическим, категоричнее некуда. Эти проблемы я отправил их хозяину с запиской, чтобы больше не пытался соваться к русским.

– Вот даже как, – крякнул подполковник. – А я, собственно, что звоню… Созвонился я с атаманом, сказал, что с ним хотел бы встретиться один русский, и он ответил, что готов принять гостей в любое удобное для нас время.

– Отлично, тогда, если всё будет нормально, через пару дней можно наведаться в их деревеньку.

– А что вы подразумеваете под словом «нормально»?

– Нормально – это если в течение двух дней к ресторану не приедут два десятка итальянских проблем с автоматическим оружием.

– Вот даже как!

– Не переживайте, я почему-то уверен, что этого не случится. Два дня подождем, а затем можете назначать встречу с казаками.

– А не влетит вам от вашего начальника, мистера… э-э-э… Лейбовица, что вы не ходите на работу?

– Вот уж чего я меньше всего опасаюсь, – усмехнулся я. – Впрочем, всё же ему позвоню, предупрежу, что несколько дней не смогу появиться в его лавке.

Джозеф Чарльз Бонанно не находил себе места. Гнев искал выхода, и Бонанно в сердцах швырнул об стену старинную вазу китайского фарфора, разлетевшуюся на множество красочных осколков. А ведь всего час назад он пребывал в прекрасном настроении! Тогда как раз подъехал его капореджиме[24] Эспозито Биньоли, рассказавший, что крупная партия наркотиков доставлена из Канады и находится на тайном складе в порту. За эту партию Бо-нанно отвалил почти два миллиона долларов, но надеялся с продажи зелья поиметь в десятки раз больше.

В превосходном настроении он пребывал, пока в кабинет не вошёл его консильери[25] и практикующий адвокат Джон Тартамелла. На лице Джона были написаны тревога и плохо скрываемый испуг. Бонанно сразу понял, что случилось неладное.

– Джо, тебе надо спуститься вниз, – произнёс тот на обычном в общении между собой итальянском. – Только ничего не спрашивай, сам всё увидишь.

Возле дома стоял «паккард», на котором уезжали решать дела с русским рестораном его капореджиме Джулио Пеларатти и трое «солдат». У открытого багажника стояло несколько человек, которые при появлении босса дружно отошли в сторону. Видок у всех был неважный.

Но ещё более неважный вид был у тех, кто находился в просторном багажнике. Например, Пеларатти, которого глава семьи знал почти двадцать лет, лежал с перерезанным горлом, и лицо его было белее бумаги. Не лучше выглядела и остальная троица. Бонанно сглотнул застрявший в горле ком, ему стоило огромных усилий не показать нахлынувшую вдруг слабость.

– Кто это сделал? – хрипло спросил он.

Вместо ответа, Джон протянул ему записку, найденную в багажнике.

По мере того, как Бонанно читал, лицо его наливалось краской. Закончив, он поднял тяжёлый взгляд на своего консильери.

– Джон, ты читал это?

– Нет, я увидел, что автор письма обращается к тебе, и не стал этого делать.

– Прочитай.

Дождавшись, когда консильери пробежит глазами текст, спросил:

– Это что, чья-то глупая шутка?

– Такими вещами не шутят, Джо. Понимаю, что у тебя творится на душе, но умоляю, не принимай скоропалительных решений. Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным, как говорил французский драматург Пьер Шодерло де Лакло.

– Всё умничаешь, Джон, – поморщился Бонанно. – Но в общем ты прав, спешить в таком деле не надо. А это кто? – Он кивнул на дрожавшего в страхе парня, которого придерживали под руки двое ребят из команды капореджиме Витторио Франко.

– Говорит, его зовут Анджело Перотти, я его как-то видел на рынке, там торгует его семья. Это он привёл машину сюда. Говорит, что его об этом попросил тот, кто сидел за рулём до него.

– Как он выглядел?

– Мужчина лет сорока, с чёрной повязкой на левом глазу, усатый. Хотя я думаю, что повязка могла быть липовой, для отвода глаз.

– Пусть мои люди поработают с этим Анджело. Повозят его по русскому району, без лишнего шума. Может, кого-нибудь и узнает, хотя в это слабо верится.

– Я так и хотел сделать. Поверь, Джо, я приложу все усилия, чтобы выяснить, кто это сделал и что это за Большой Иван. Мы никогда раньше не слышали о русской мафии…

– Узнай и доложи мне.

– Хорошо. А что делать с телами?

– Пускай их отправят в похоронное бюро Джованни Эсклизио, он друг нашей семьи, сделает всё в лучшем виде. Может, даже вставит Лоренцо стеклянный глаз и веко изобразит… Джон, проследи, чтобы семьи погибших получили хорошую компенсацию.

Только вернувшись к себе, Бонанно дал выход своему гневу, жертвой которого стала старинная китайская ваза, подаренная молодому главе семьи в прошлом году одним из друзей. Наверное, стоила она дорого, дешёвку ему не дарили бы. Но сейчас Джозефу было плевать и на вазу, и на многое другое. В нём кипела ярость, хотелось крушить и убивать, самому отправиться в этот чёртов русский квартал и устроить резню. Но всё же разум возобладал. Недаром он в свои годы возглавил одну из мощнейших семей Нью-Йорка, дела которой уверенно шли в гору, а без должного хладнокровия добиться этого было бы невозможно. Безусловно, нельзя было не учитывать влияние его консильери, который не один год служил ему верой и правдой. Джон никогда плохого не советовал, вот и на этот раз Бонанно прислушался к словам своей правой руки.

Открыв бар, он достал бутылку траппы и налил в стакан на два пальца. Лёд он не добавлял, потому что любил настоящий вкус, чистота которого достигается только при комнатной температуре. Опустившись в кресло, посмотрел, как играет на солнце янтарная жидкость и, прикрыв глаза, медленно влил её в себя. Хорошо… Хорошо вот так сидеть, отрешившись от всего мирского, зная, что у тебя есть любимая жена и дети – Сальваторе, которому стукнуло шесть лет, и четырехлетняя Катерина. Но перед глазами всплыли строки из записки, где Большой Иван грозит несчастьями его близким, если он, Джозеф Чарльз Бонанно, не потеряет интерес к русскому кварталу. Ярость снова начала подниматься в нём, и он с такой силой сжал опустошённый стакан, что тот лопнул в его пальцах.

– Чёрт! – выругался мафиози, обматывая порезанные пальцы носовым платком.

Следующие полчаса личный врач семьи приводил в порядок его руку. К счастью, обошлось без накладывания швов, но забинтованная ладонь вызвала у вернувшейся от подруги Фей немой вопрос.

– Ерунда, просто порезался, – отмахнулся Джозеф, целуя благоверную, ещё не узнавшую о произошедшем в русском квартале.

Свою супругу он обожал не меньше, чем детей. Фей Лабрузо родом была тоже с Сицилии, и в постели – бесподобна, заставляя его кончать за ночь по нескольку раз. Только этой ночью ему точно будет не до любовных утех.

Вернулся от похоронщика Тартамелла. Расположившись в углу в своём привычном кресле, консильери сообщил, что всё будет сделано в лучшем виде и что даже Лоренцо в гробу будет лежать со стеклянным глазом. Правда, его всё одно не будет видно, потому что искорёженное верхнее веко Джованни обещал сшить с нижним.

– К вдовам я уже отправил наших людей с деньгами, – добавил Джон. – Каждая получит по пять тысяч долларов как небольшую единовременную компенсацию. В дальнейшем им обещано, что о них и оставшихся без отца детях позаботятся.

– Это правильно, – кивнул Бонанно.

На столе затрезвонил телефон. Джозеф поднял трубку здоровой, левой рукой.

– Джо, это Фрэнки, – услышал он на том конце провода голос Фрэнка Костелло. – Я слышал, что произошло с твоими людьми. Прими мои соболезнования.

– Спасибо, Фрэнки, – поморщившись, ответил Бонанно и покосился на своего советника. – Да, мои люди были подло убиты, это большое горе для нашей семьи.

– Правда, что это сделали русские? Уверен, ты не оставишь это без ответа. Если не против, я хотел предложить тебе свою помощь. Мои люди хорошо вооружены…

– Спасибо за предложение, Фрэнки, но мы справимся своими силами.

– Ну смотри, если что – звони. Ещё раз прими мои соболезнования.

Бросив трубку, Бонанно громко выругался.

– Костелло звонил? – спросил из своего угла Тартамелла.

– Он самый… Откуда этот ублюдок так быстро узнал эту историю? Джон, у нас что, в семье завелась крыса?

– Выясним, – просто кивнул консильери.

– Предлагал свою помощь, – усмехнулся мафиози. – Намекает, что я слабее его. Ну ничего, мы ещё посмотрим, кто чего стоит… Чёрт, если сейчас ничего не предпринять, главы семей могут подумать, что я испугался каких-то там русских. С другой стороны, очертя голову ввязываться в войну с неизвестным врагом тоже не хочется. Кто знает, насколько сильны русские… Парней уже не вернёшь, а война – это большие потери, и я не хочу, чтобы в её результате моя армия ослабела. Пусть между главами семей и заключено перемирие, но я не хотел бы никому подставлять свою спину. Джон, что посоветуешь?

– Есть у меня одна идея, – выпустив струйку дыма, прищурился консильери. – Давай попросим Мейера Лански стать посредником между нашей семьёй и Большим Иваном, пусть договорится о встрече. Мы должны узнать, что собой представляет этот русский, насколько он силён в реальности.

– Идея неплохая, – задумчиво протянул Бонанно. – Но встреча должна пройти без лишней шумихи, чтобы остальные семьи о ней даже не догадывались.

– Само собой, – кивнул Тартамелла, – лишние свидетели совершенно ни к чему.

Глава 6

Первые сутки после того, как итальянцы получили отпор, я провёл в тревожном ожидании в стенах ресторана. На второй день Андрей пришёл первым в 7 утра, чтобы открыть своё заведение.

– Всё нормально, – успокоил я ресторатора. – Иначе на этом месте ты бы увидел кучу головешек и гору трупов.

Вержбовского-младшего передёрнуло от такой картины, живо нарисовавшейся перед его мысленным взором, а я про себя усмехнулся. Гору трупов устроить мне было под силу только с помощью крупнокалиберного пулемёта, но, скорее, здесь обнаружили бы мои обгоревшие останки. Хотя пару-тройку врагов я постарался бы с собой прихватить. А вероятнее всего, просто сделал бы ноги через чёрный ход.

Но ничего такого за эту ночь не случилось, чему и я, и Андрей были несказанно рады. Мои худшие опасения не оправдались, у этого Бонанно хватило ума не устраивать сразу же бойню в ответку. А вот я на его месте, наверное, устроил бы погром, не сдержался. Имелся, правда, вариант, что этот Анджело не доехал до дома главы клана, а прикарманил «паккард» себе, но выглядело это слишком фантастично. В любом случае приехала бы вторая партия людей Бонанно, чтобы узнать, что случилось с первыми рэкетирами. Но раз никого нет, значит, взяли время на раздумье.

На второй день я отсыпался прямо в кабинете Вержбовского-младшего, устроившись на обтянутом кожей диванчике. Револьвер на всякий случай держал под рукой, а Андрея предупредил, чтобы в случае любой подозрительной движухи меня немедленно разбудил.

Но вновь обошлось без мафиозных наездов. А на третий день появился Виктор Аскольдович и первым делом поинтересовался, как всё прошло. Мол, от сына он многое знает, но лучше услышать из первых уст. Пришлось и его успокаивать, надеясь в душе, что к началу боевых действий, если таковые всё же случатся, мы успеем сколотить полноценную боевую группу. И этот вопрос мы с Вержбовским принялись решать, не откладывая в долгий ящик.

В Нью-Джерси, в казацкую станицу, отправились на личном «форде» бывшего подполковника. В это время Нью-Джерси был далёк от того района, который был мне знаком по экскурсии будущего. Впрочем, он уже активно застраивался одноэтажными особнячками, и казачье поселение под названием станица Наумовская стояло всего в паре сотен метров от крайнего коттеджа. Ещё год – и город поглотит деревушку, смыкаясь с побережьем Атлантического океана.

– Над названием они долго не думали, – по пути сказал мне Вержбовский. – У половины казаков корни из донской станицы Наумовская, так и назвали. Кстати, потому и фамилия у атамана похожая.

Я с интересом разглядывал из окна автомобиля проплывающий мимо пейзаж. Асфальта здесь уже не было, мы пылили по просёлочной дороге, словно в самой настоящей русской глубинке. Дома с выбеленными стенами были обнесены плетёными изгородями, обвешанными сохнувшими кринками. По улице бегала мелюзга, прошла парочка баб, разодетых словно героини «Тихого Дона». Старик с бородой до пояса сидел на лавке у изгороди, положив сухие ладони на навершие суковатой палки и подслеповато вглядываясь в проезжающую мимо машину, из-под колёс которой порскнули в разные стороны плескавшиеся в луже гуси. Встретился нам и верховой – статный усач лет двадцати пяти в лихо сдвинутой набекрень фуражке, из-под которой торчал курчавый чуб. Он с гиканьем пронёсся мимо, нахлёстывая лошадь нагайкой.

– Фёдор, старший сын атамана, – прокомментировал Виктор Аскольдович. – На американский манер – Фредди, но они тут не приемлют все эти заокеанские нововведения, стараются жить по старинке. И власти их особо не трогают, даже землю выделили. А вот и дом атамана.

Мы остановились у обнесённой всё той же плетёной изгородью обычной с виду хаты, из-за которой доносился треск мотора. Мотоцикл там, что ли? Во дворе крепкая, грудастая женщина лет сорока пяти, с убранными под платок волосами стирала в большой кадке бельё, возюкая его по стиральной доске. М-да, и впрямь прогресс сюда ещё не добрался.

При нашем появлении она прекратила работу и вытерла руки о подол.

– Доброго дня вам, Ефросинья Сергеевна!

Вержбовский приподнял шляпу, я же ограничился лёгким кивком.

– И вам не хворать, Виктор Аскольдович, – ответила женщина низким грудным голосом. – Не иначе, к моему благоверному пожаловали?

– К нему, к Василию Антоновичу. Дома он?

– В конюшне, с лошадьми возится. Сейчас кликну…

– Не стоит, Ефросинья Сергеевна, мы сами.

Двор у атамана был большой, а конюшня в виде длинного сарая располагалась за домом. За конюшней виден был откос и далее огороды, разбитые на ровные квадраты, которые разрезала чуть петляющая просёлочная дорога.

Атаман из шланга поливал зеленоглазого жеребца и тёр его бока жёсткой щёткой, а вода подавалась из колодца при помощи… бензинового насоса. Вот и источник загадочного звука. Всё ж таки присутствует здесь в каком-то виде цивилизация. Да и телефонный аппарат в доме есть, ведь Вержбовский созванивался с атаманом.

– A-а, господин Вержбовский, – приветствовал знакомого Науменко. – А это кто с вами?

– Это тот самый Ефим Николаевич Сорокин, о котором я вам рассказывал. И он уже успел отличиться, в одиночку расправившись с группой итальянцев, которые пришли требовать с моего сына деньги.

– Прям-таки и расправился? – прищурился атаман.

– На глазах у Андрея, – подтвердил Вержбовский. – Без единого выстрела, четверых уложил только ножом.

В этот момент я чувствовал себя вещью, к которой один приценивается, а второй расхваливает.

– Хм, дельный, видно, хлопец.

Он протянул мне руку. Рукопожатие его было на редкость крепким, несмотря на то что Науменко выглядел неказисто. Он словно решил проверить, как справится гость. А гость оказался не робкого десятка, и в свою очередь сдавил кисть оппонента так, что у того на лбу выступила испарина. Вержбовский, глядя на нас со стороны, откровенно забавлялся.

– Ну всё, господа, довольно, – прервал он наше соперничество. – Познакомились, а теперь давайте поговорим о деле.

– О деле можно, – усмехнулся атаман, разминая кисть. – Сейчас поставлю Изумруда в стойло и пройдём в дом. Я скажу Ефросинье, чтобы самовар ставила да блины утренние из печи доставала. Почаёвничаем, а после и о деле поговорим. Согласны?

Через десять минут мы сидели в хате за накрытым столом с горячим самоваром, горкой блинов, плошкой сметаны и блюдцами с тремя видами варенья. Вместо чашек были пиалы на манер узбекских, причём с затейливым восточным орнаментом. Интересно, где они их тут разыскали?

Науменко, покручивая ус, с хитрецой поглядывал то на меня, то на Вержбовского. Виктор Аскольдович, подув на дымящийся чай в пиале и втянув в себя ароматную жидкость, процитировал Пушкина:

Смеркалось; на столе, блистая, Шипел вечерний самовар, Китайский чайник нагревая; Под ним клубился лёгкий пар…

И, макнув свёрнутый блин в смородиновое варенье, отправил его в рот. Я тоже угощался, по достоинству оценив кулинарные способности Ефросиньи Сергеевны. Отведал и варенья, и сметаны, поочерёдно макая блин то в одну розетку, то в другую. Наконец, заморив червячка, перешли к главному.

– Василий Антонович, я слышал, вы тут неплохо устроились, однако ж скучаете без серьёзного дела? – начал я без экивоков.

– Так это смотря что иметь в виду под делом, – с деланым безразличием ответил Науменко.

– А то дело, что казак, конечно, и пахать может, и коров пасти, но его первое занятие – врубаться на лошади с шашкой наголо в гущу врагов.

– Так где ж взять их, таких врагов-то, чтоб они стенкой на стенку шли? В Америке тихо, красных и белых нет, у них своя-то война вон чуть не сто лет назад случилась, с тех пор тут тишь да гладь.

– А ещё вы неплохо в тыл к немцу ходили, языка брали, резали германца, – продолжал я.

– Было такое, – не без лёгкой гордости ответил атаман. – Так опять же, сейчас кого резать? Вот ежели эти итальяшки к нам сюда сунутся, то мы их встретим, и пострелять из чего найдётся, скажу вам по секрету. Так никто не лезет! Видно, либо боятся, либо думают, что взять с нас нечего.

– А есть что брать? – задал я провокационный вопрос.

– Было бы что… Живём, как говорится, натуральным хозяйством, огородами кормимся, скотину держим, птицу… Вон, – кивнул за спину атаман, – лошади – наше главное богатство. Хорошие лошади, донской породы, выращиваем жеребцов на продажу, их потом и на скачках выставляют. Но это от случая к случаю. Так что не жируем, но и с голоду, однако же, не пухнем.

– Это видно, – кивнул я на тарелку с блинами. – Жеребцы, Василий Антонович, занятие хорошее, однако, думаю, скучаете, чахнете вы тут без настоящего дела.

Тут он наконец посерьёзнел. Отодвинул пиалу.

– Что-то можете предложить?

– Могу. – Я тоже отодвинул пиалу. – Как вы знаете, итальянцы наехали на сына Виктора Аскольдовича.

Науменко понятливо кивнул, хотя выражение «наехали» в эти времена вряд ли в ходу.

– Господин Вержбовский попытался найти защиту у соотечественников, однако практически все посчитали это слишком опасным для своего здоровья, а обращаться в полицию Виктор Аскольдович не видел смысла, резонно рассудив, что руки итальянской мафии дотянулись и туда.

– Может, нужно было найти подход к окружному прокурору? – встрял Вержбовский. – Ходят слухи, Томас Дьюи[26] ведёт с бандитами беспощадную борьбу и никого не боится.

– Вряд ли так просто получилось бы к нему подобраться, он наверняка человек занятой, работает с крупными делами, а ваш ресторан для него так, мелочь, – осадил я собеседника. – И потом. Займись он этим делом, вам, а скорее вашему сыну, пришлось бы выступить свидетелем в суде. А итальянцы умеют устранять свидетелей. Ненужный риск.

– Да что там окружной прокурор! – воскликнул атаман. – Надо было сразу к нам, уж мы бы показали итальяшкам, как русских забижать!

– Надо было, Василий Антонович, – вздохнул Вержбовский. – Так ведь и вспомнил о вас задним числом, вы же вон, на отшибе обитаете, своим кругом…

– Так что же, что на отшибе, в лихую годину и тридцать вёрст не помеха для того, чтобы нам, русским, друг за друга встать.

– Как бы там ни было, – снова я взял инициативу в свои руки, – с итальянцами я пока разобрался, но уверен, они это просто так не оставят. У них огромные связи в полиции и в конгрессе. Разве что Дьюи может им что-то противопоставить, и то не факт. Не исключено, что к нему уже сейчас подсылают киллера, а завтрашние заголовки утренних газет выйдут с новостью об убийстве главного нью-йоркского борца с организованной преступностью.

Честно говоря, я имел весьма отдалённые познания в истории Нью-Йорка и нынешнего окружного прокурора в частности, даже не догадываясь, сколько тот протянул на самом деле. Может, и до пенсии на такой опасной работе не дожил, кто ж его знает.

– Василий Антонович, буду говорить с вами начистоту… Я хочу добиться серьёзного положения в американском обществе. Настолько серьёзного, чтобы я мог влиять на принятие конгрессом определённых, выгодных мне… вернее, нам решений. Но при этом самому обязательно оставаться в тени. Пойти по политической линии я не могу, поскольку сам в Соединённых Штатах на птичьих правах.

– Так вы что, остров Эллис не посещали? – спросил Науменко.

– Нет, не посещал, Василий Антонович, и на то у меня были свои причины. Тем более, насколько я слышал, там действует квота миграционного законодательства… Итак, остаётся бизнес, причём теневой, либо оформленный на подставных лиц. В идеале я хотел бы урвать жирный кусок в игорном бизнесе. Как вы знаете, с тысяча девятьсот тридцать первого года в штате Невада вновь были разрешены азартные игры. Средоточие игорного бизнеса происходит в Лас-Вегасе. Я выяснил, что пару лет назад там была возведена дамба и создано большое искусственное водохранилище, так что город посреди пустыни от нехватки воды и электроэнергии уже не страдает. На Фримонт-стрит вовсю работают казино, есть парочка небольших отелей. В моих планах на первых порах открыть собственный отель с казино, рестораном, бассейном и концертным залом. Чтобы всё находилось в одном месте, как принято говорить, в шаговой доступности. Такого в Лас-Вегасе ещё нет, это сразу же начнёт привлекать туристов. Будем привозить туда и звёзд эстрады, пусть ублажают слух любителей спустить честно заработанное в рулетку или блек-джек. Более чем уверен, что всего за год вложенные в отель средства отобьются. Поверьте, господа, за Лас-Вегасом большое будущее, лет через десять этот городишко станет Меккой игорного бизнеса, и нужно быть большим глупцом, чтобы не воспользоваться таким шансом. Я даже уже название отелю придумал – «Звезда Востока».

– Почему «Звезда Востока»? – спросил Вержбовский. – Это как-то связано с Северной Африкой или, может, Персией?

– Вообще-то я хотел это связать с Россией, поскольку она находится на востоке. Называть напрямую отель «Россия» или, скажем, «Петербург», наверное, слишком прямолинейно. А так вроде и расплывчато, и загадочно.

– Хорошо, но где вы планируете взять стартовый капитал? – задал резонный вопрос экс-подполковник. – На строительство такого отеля, как вы описали, уйдёт не менее ста тысяч долларов. И это в лучшем случае! А добавить взятки нужным людям…

– Сотней тысяч, боюсь, не обойдёмся. Подозреваю, вся затея выльется минимум в миллион. Что-то я могу поиметь с кинобизнеса, там у меня кое-какие завязки. Я продал главе одной из кинокомпаний несколько сценариев, вернее, сюжетов для сценариев, правда, пока не знаю, что с этого получу. Надеюсь, он меня не обидит. При этом у меня ещё есть идеи для кино, думаю, этого продюсера можно подоить как следует.

«Если он всё же меня не кинет как последнего лоха, – подумал я. – Хотя, полагаю, совесть у него имеется, всё ж таки я сына его спас».

– А в каком качестве вы хотите привлечь нас с господином Вержбовским к этому предприятию? – поинтересовался атаман.

– Если вы не против, то в качестве компаньонов. Вы, Василий Антонович, и вы, Виктор Аскольдович, тоже могли бы поучаствовать в реализации этой затеи, вложив часть средств в строительство отеля-казино. А казаки могли бы ещё пригодиться в качестве охраны заведения. Уверен, у мафии будут чесаться руки, чтобы отжать у нас столь прибыльное дело. Да они и сами своих отелей понастроят, – добавил я, вспомнив кое-какие обрывки исторических данных.

Подлив в пиалу кипятка, а из чайничка заварки, я отхлебнул ароматного чая, собеседники последовали моему примеру. Пили чай, макали в сметану и варенье блины, но чувствовалось, что мысли их далеко от чаепития.

– Не подумайте, господа, что я собираюсь вытягивать из вас последнее, можете внести кто сколько может, – нарушил наконец я молчание. – Риск, безусловно, присутствует, но он минимален, потому что прежде, чем сделать шаг, я всегда зондирую почву на предмет неприятных сюрпризов. Да и моё чутьё подсказывает, что год-два – и от туристов в Лас-Вегасе не протолкнёшься. Опять же, вы можете рассчитывать на какую-то ссуду в банке, поскольку являетесь добропорядочными гражданами этой страны. Не то что я – человек с поддельными водительскими правами, которого в любой момент могут выслать из страны как незаконного иммигранта.

– Однако, Ефим Николаевич, для простого докера вы достаточно неплохо разбираетесь в бизнесе, – приподнял левую бровь Вержбовский.

– Виктор Аскольдович, я же не только грузчиком в порту работал, мне много чего в жизни довелось пережить. И дело своё было, не без этого, так что кое-какие навыки имеются.

– Идея с отелем заманчивая, – задумчиво покивал Науменко. – А что касается денег, то у меня в местном банке лежит десять тысяч американских долларов…

– И у меня пятнадцать тысяч, – добавил Вержбовский.

– Негусто, – констатировал я.

– А вы, Ефим Николаевич, на какую сумму всё же рассчитываете от сотрудничества с кинофирмой?

– Даже примерно не могу сказать. Во многом это будет зависеть от того, будут ли сняты кинокартины по моим сюжетам и как они покажут себя в прокате. Так что на фоне всего вышесказанного более реальный вариант на первое время вложить ваши средства в реализацию схемы, уже отработанной итальянцами.

– Убивать людей? – вырвалось у бывшего подполковника, который тут же прикусил язык.

– Ну зачем же так сразу, Виктор Аскольдович! Нет, я не исключаю, что и оружие придётся пускать в ход, хотя не хотелось бы доводить ситуацию до подобного. Как бы там ни было, я лелею надежду подмять под нас хотя бы часть Гарлема. Там уже, насколько я знаю, трутся итальяшки, имеют неплохой доход с подпольных казино и букмекерских контор, а также борделей. Почему не Грин-пойнт, спросите вы? У меня правило не гадить там, где живёшь, а я, возможно, в итоге в ваши края, Виктор Аскольдович, и переберусь, зреет у меня такая мыслишка. А то ведь, получается, собрался бодаться с итальянцами, а сам живу в итальянском квартале. Ну и вам, наверное, будет неприятно, что под боком всякое непотребство творится. Что же касается наркотиков, то на это у меня табу, не хочу брать лишний грех на душу.

– Однако же, Ефим Николаевич, позвольте, но бордель!..

– Виктор Аскольдович, не время миндальничать! Я собираюсь идти к своей цели по своим правилам, так что не обессудьте. Претит что-то вашим нравственным ценностям – можете в любой момент отойти в сторону и вообще забыть о моём существовании. Надеюсь, итальянцы не появятся снова на пороге ресторана вашего сына, и необходимости в моей помощи не возникнет. Однако в отношении вашей особы, господин Вержбовский, у меня были кое-какие планы. Именно вам я хотел предложить должность номинального руководителя нашего проекта с Лас-Вегасом.

– Мне?!

– Вы человек уже достаточно освоившийся на американской земле, знаете местные законы, ни в чём предосудительном ранее замечены не были. К тому же дворянин, для которого честь превыше всего, а значит, не обманете. Лучшей кандидатуры на пост директора отеля-казино и не найти.

– Это точно, – поддакнул атаман.

– Но я как-то не готов вот так сразу…

– Вас никто не торопит, Виктор Аскольдович. Всё это дело не завтрашнего и даже не послезавтрашнего дня. Но и тянуть не хочется. Поверьте, вы будете только в плюсе, это не какая-нибудь контора типа «Рога и копыта».

– А что это за контора?

– Так вы здесь, наверное, Ильфа и Петрова не читали? Советую, раздобудьте где-нибудь их книги «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», позабавитесь от души. А мне от вас, Виктор Аскольдович, хотелось бы тем не менее в течение ближайших двух-трёх дней получить предварительное согласие. Если ваш ответ будет отрицательным, то я начну искать другую кандидатуру, хотя всё же надеюсь на ваше согласие.

– Хорошо, я подумаю… А вы уверены, что эти итальянцы, обуреваемые чувством вендетты, не появятся в ресторане моего сына?

– Могут, но я на всякий случай Андрея проинструктировал. Понятно, семья Бонанно так просто убийство своих людей не оставит. Хотели бы устроить резню – это случилось бы через час после того, как Бонанно получил письмо, а он его, надеюсь, получил. Да и полицию на ресторан никто не натравил. Раз пока всё тихо и спокойно, значит, обдумывают дальнейшие действия. Более чем уверен, сейчас они пытаются добыть сведения о противнике. Я написал ему письмо от лица некоего Большого Ивана, что у русских якобы своя мафия и пусть навсегда забудет дорогу в русский район. Недаром я попросил вас, господин Вержбовский, пустить слух, надеюсь, эта задумка сработает. Вот и пусть ищут Большого Ивана, флаг им в руки… Хорошо, если они захотят встретиться лицом к лицу, за столом переговоров, это будет наша серьёзная победа. Тогда на встречу с нашей стороны должны прийти для солидности хотя бы несколько человек. Для этого-то, Василий Антонович, мне и нужны ваши люди – крепкие парни, умеющие владеть оружием.

– Так ежели стрельба начнётся, то они за ради чего головой своей рисковать станут? – резонно поинтересовался атаман. – Ежели, к примеру, сыновья мои согласятся, думаете, просто так я их отпущу на такое дело? Я ж потом ни себе, ни вам не прощу.

Такой не простит, вон какой ледяной блеск в глазах. Из-под земли достанет, а за сыновей отомстит. И мне в первую очередь, если, конечно, я сам живым останусь, случись разборка со стрельбой.

– Если предложат встретиться, то я буду настаивать, чтобы это произошло без оружия. Мне нужны просто крепкие парни с лицами прирождённых убийц, чтобы внушить противнику мысль о жестокости и беспощадности русских.

– Ну, корчить грозные физиономии наши умеют, – усмехнулся Науменко. – Предположим, дам я ребят, но ведь им платить надо будет, а то не поймут.

– Вы тут упоминали, что были готовы помочь с решением итальянской проблемы, неужто за деньги это сделали бы, а не как русский для русского?

– Хм, ну, это одно, а у вас-то бизнес, как говорят американцы, собираемся делать деньги.

– Кстати, вам я предлагаю возглавить охрану нашего будущего отеля. Или вы предпочитаете жить по-старому и разводить жеребцов?

– Командир охраны…

– Начальник охраны, – поправил я.

– Звучит заманчиво. А нельзя сделать так, чтобы и жеребцов разводить, и охраной заниматься?

– В принципе, почему и нет? Заведёте себе ранчо под Лас-Вегасом, и разводите кого душе угодно, хоть мартышек. Но в свободное от работы время. Думаю, впрочем, у вас его будет достаточно, тем более сможете нанять приличного конюха из местных ковбоев.

– Господа, вам не кажется, что мы делим шкуру неубитого медведя? – подал голос Вержбовский.

– Действительно, – крякнул атаман, дёрнув себя за ус. – У нас даже на крыльцо от отеля денег ещё нет, а мы тут друг другу уже должности раздаём.

– Верю, деньги будут, если мы станем действовать согласно разработанному мной плану. Хочу в ближайшее время наведаться в Гарлем, посмотреть, что к чему, поговорить с людьми. Надеюсь, меня там не прирежут, – усмехнулся я.

– Может, парней своих дать на всякий случай? Федьке с Демидом не помешало бы размяться.

– Трое будут привлекать внимание, тем более белые. Пока сделаю небольшую вылазку в одиночку. В общем, я так понимаю, что вы, Василий Антонович, в целом не против моего предложения? Или тоже возьмёте время на раздумье?

– Пожалуй что и возьму, думаю, двух дней хватит. С парнями обсудим, есть у меня на примете тут ещё парочка ребят.

– Но только все карты заранее не раскрывайте, даже сыновьям, просто намекните, что овчинка стоит выделки. Тоже заручитесь их предварительным согласием, а затем я уже в личном разговоре посвящу людей в детали. И то не во все, о наших планах с Лас-Вегасом им знать пока ни к чему.

Мой взгляд в очередной раз упал на висевшую на стене семиструнную гитару с алым бантом на головке грифа.

– Можно?

– Да бога ради!

Я снял с гвоздика инструмент, провёл пальцами по струнам. Немного расстроена, но поправить это, заодно настроив первые шесть струн как на обычной шести-струнке, а седьмую струну убрать в «си», – секундное дело.

– Играете? – поинтересовался атаман.

– Было когда-то, – уклончиво ответил я.

– Может, споёте?

Что бы такое исполнить… В голову неожиданно пришла песня Розенбаума «Казачья». А что, в самый раз, коль уж загостился у атамана. Жаль, на заходе некому фоном изобразить цоканье копыт. Ну ничего, и так сойдёт.

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит, Всё, что было – не было, знали наперёд. Только пуля казака во степи догонит, Только пуля казака с коня собьёт…

Когда я закончил, атаман не сумел скрыть предательского блеска глаз.

– Любо, – выдохнул он. – Кто ж такую прелесть сочинил?

– Не поверите – питерский еврей по фамилии Розенбаум.

– Видно, правильный еврей. А больше у него нет песен о казаках?

Ну, парочку я ещё помнил, поэтому, не мудрствуя лукаво, исполнил «На Дону, на Доне» и «Есаул молоденький». После чего решительно повесил гитару на место, давая понять, что на сегодня хватит. Науменко к этому времени окончательно размяк, тогда как Вержбовский понимающе улыбался.

– Все евреи были бы такими – цены им не было бы! – в сердцах воскликнул атаман. – А жив ли он, не расстреляли его, часом, чекисты?

– Жив, чекистам его песни тоже нравятся, – успокоил я собеседника экспромтом выданной ложью.

– От оно как! Ну и ладно, что жив, пущай дальше хорошие песни сочиняет. Порадовали вы моё сердце, господин Сорокин.

– Ну, раз мы всё обговорили, тогда, наверное, можем и откланяться? – вопросительно глянул на нас поочерёдно Вержбовский. – А то загостились, а гостю, как говорят в народе, радуются два раза: когда приходит и когда уходит.

На обратном пути мы молчали. Виктор Аскольдович смотрел на дорогу, погружённый в свои мысли, а я прокручивал в голове возможные варианты дальнейшего развития событий. Может, ещё не поздно всё бросить и свалить на другой конец материка от греха подальше? Поселиться где-нибудь поблизости от голливудских холмов и радовать время от времени Уорнера своими идеями? Однако я прекрасно понимал, что так не поступлю. Не мог я подставить единоверцев, своих же русских братьев. Натворил дел – и сделал ноги? Сори, мистеры, но это не по мне!

Когда впереди показались кресты собора Преображения Господня, Вержбовский наконец нарушил молчание:

– Ефим Николаевич, вы обмолвились, что не прочь рассмотреть вариант с переездом в Гринпойнт.

– Да, мелькнула такая мыслишка.

– Если вы настроены серьёзно, то смею предложить вам квартиру в моём доме.

– Хм, не хотел бы вас стеснять…

– Вы меня не так поняли, – чуть ли не впервые за сегодняшний день улыбнулся Виктор Аскольдович. – Я вам не рассказывал, что имею доход от двух домов, квартиры в которых сдаю внаём. Некоторые из них пустуют, и я готов одну из квартир предоставить вам, причём денег с вас брать не собираюсь.

– Ого, заманчивое предложение! Ну, если так, я готов его рассмотреть.

– Не сомневайтесь, квартиру вам подберу приличную, с хорошими соседями, преимущественно выходцами из Российской империи. Да что там, поедемте, я вам сейчас же всё и покажу.

Квартира мне понравилась. Однушка, но просторная и светлая, хотя комнатное и кухонное окна выходили во двор, однако на восточную сторону. Мебель кое-какая имелась, обстановка была в целом спартанская, но всё чистенько и аккуратно, даже пыль практически отсутствовала. На кухне имелись большой чайник и заварочный, на полке над двухконфорочной плитой стояли пара чашек и пара же тарелок – глубокая и мелкая. В выдвижном ящичке было пусто, но Вержбовский заверил, что сегодня же принесёт ложки, вилки и кухонный нож. Санузел совмещённый, но вместо душа, как в моей нынешней квартире, вполне приличная ванна. А горячая вода подавалась не только вечером, но и утром, чтобы, как объяснил Виктор Аскольдович, люди могли с комфортом совершать гигиенические процедуры.

Я остался доволен, Вержбовский был рад, что мне понравилось. Получив на руки дубликат ключа, я пообещал завтра же перебраться сюда со своими нехитрыми пожитками.

– Столоваться можете в ресторане сына, до него отсюда десять минут пешего хода. Для вас всегда будет накрыт отдельный столик, – порадовал меня на прощание Вержбовский.

Определённо день удался! Тем же вечером я устроил прощальные посиделки с семейством Джо, купив к чаю большой торт из ближайшей итальянской пекарни. Индеец и его супруга были искренне расстроены моим переездом. Джо заявил, что помнит о долге и понемногу откладывает доллары. Добавил, что старший сын уже находится в офтальмологической клинике, готовится к операции.

На следующий день с утра я нашёл Бруно Кастильо и вернул ему ключ от квартиры. Когда он заикнулся, что у меня оплачено на месяц вперёд, я широким жестом предложил ему не париться из-за такой ерунды.

Всё мое имущество поместилось в один чемоданчик, с которым я и прибыл на своё новое место жительства. Первым делом на столик поставил портрет Вари, напоминавший мне о весёлых одесских деньках. Затем попил чайку с закупленным в кафешке по пути сюда куском черничного пирога. После этого сунул нож в располагавшиеся под мышкой ножны, револьвер заправил в брюки под пиджак, подумав, что не мешало бы обзавестись портупеей. Надо этот вопрос провентилировать при удобном случае с каким-нибудь кожемякой. Осмотрел себя в небольшое настенное зеркало и внешним видом остался доволен. Была мысль натянуть на глаз повязку и приклеить усы, но решил от этой идеи отказаться. Сейчас люди Бонанно наверняка разыскивают одноглазого усача, ни к чему палиться лишний раз.

Граница Гарлема была отделена от остального Манхэттена словно невидимой чертой. Вот перед тобой мельтешат белые люди с примесью смуглых мексиканцев – а вот уже резко появляются темнокожие, которые в твою сторону смотрят с подозрением. Правда, попадались и вполне цивильно одетые, хотя, например, негр в костюме-тройке смотрелся немного комично, до этого пройдёт ещё немало лет. В растянутой майке, бейсболке и с толстой золотой или позолоченной цепью на шее – ещё куда ни шло.

Итак, в мою задачу входило знакомство с местными криминальными авторитетами. Где их искать? Без понятия, но я верил в свою удачу. И она меня не подвела! Не прошло и часа моих блужданий по Гарлему, как в одном из переулков мне дорогу преградили трое молодых негров, а когда я обернулся, то увидел ещё двоих.

– Снежок, ты что-то забыл в нашем районе? – лениво сквозь зубы поинтересовался самый рослый из них. – А ты знаешь, что ходить здесь могут только чёрные? Белые за проход должны платить, так что давай-ка, вытряхивай свои доллары.

– А попа у тебя не склеится, уголёк? – хмыкнул я.

– Что ты сказал?!

Парень выхватил нож с лезвием сантиметров десять в длину и сделал шаг в мою сторону.

– Никто не смеет оскорблять Лео Джонсона!

Я молча занёс правую руку назад и вытащил из-под пиджака ствол. Увидев наган, парень моментально сник, в его глазах читалось замешательство, как и в глазах его дружков.

– Знакома тебе эта игрушка? – с добродушной улыбкой спросил я афроамериканца. – Револьвер системы «Наган» – братьев-оружейников из Бельгии, модель тысяча восемьсот девяносто пятого года. Калибр патрона – семь шестьдесят два миллиметра, барабан на семь патронов, прицельная дальность – пятьдесят метров, ну или ярдов, если тебе так привычнее… Между нами нет и десяти метров, так что наделать в тебе дырок я смогу без особого труда. А учитывая моё мастерство владения оружием, на всех вас мне хватит по одной пуле, и даже парочка останется на случай, если из подворотни выскочат ещё двое. Но и нож у меня есть, если кто-то из вас предпочитает фехтование.

Свободной рукой я извлёк из ножен свой маленький тесак и поиграл им перед носом окончательно стушевавшегося оппонента.

– Бежать не советую, пуля всё равно догонит, а у меня к вам имеется дело. Так что предлагаю пока убрать оружие и спокойно поговорить. Так, значит, тебя Лео звать?

– Ага, – буркнул парень, шмыгая носом.

– Итак, Лео, только без дураков… В этой компании ты старший, но уверен, над тобой ещё кто-то есть. Не исключено, что и над ним имеется человек. Мне нужен тот, кто стоит на самом верху. Поможешь встретиться?

– Ха, с какой стати я должен это тебе рассказывать?! Может, ты коп?

– Даже у копов хватит ума не лезть в ваши трущобы в одиночку. У меня к твоему боссу деловое предложение, от которого он, уверен, не откажется. Если поможешь – с меня десятка.

– Хм, десятка… Лучше, чем ничего. Хорошо, я доведу до босса твои слова. Завтра на этом же месте в это же время встречаемся, и я тебе передам ответ. Приходи один. В любом случае десятка с тебя.

– Замётано.

На следующий день в 11:15 я топтался в том же переулке, гадая, появится Лео или нет. По идее, должен, хотя бы ради десятки. Мои ожидания оправдались, парень появился минут через пять, на этот раз один.

– Где мои деньги? – первым делом поинтересовался пройдоха.

Я молча протянул ему десятидолларовую купюру, которая тут же исчезла в недрах его одежды.

– Двигай за мной.

Мы шли переулками минут десять и наконец выбрались на Амстердам-авеню. Наше путешествие закончилось у одного из четырёхэтажных домов постройки, судя по всему, прошлого века. Обошли его с тыла и остановились у двери чёрного хода с закрытым прямоугольным окошком на уровне лица. Лео простучал по обшивке замысловатый шифр, и через несколько секунд окошко отворилось. С той стороны на нас смотрела угольно-чёрная физиономия с казавшимися снежной белизны белками глаз.

– Привет, Фредди! – немного заискивающе обратился к нему мой проводник. – Я тут к мистеру Джордану человека привёл, он в курсе.

Дверь отворилась, представляя нашему вниманию небольшую, освещаемую одной лампочкой площадку с табуреткой, на которой лежал открытый на странице спортивных новостей свежий номер Daily News, и ведущую вниз лестницу. Лео предложил мне пройти вперёд, а сам тут же сделал ноги. Я остался один на один с темнокожим здоровяком. Настоящая горилла под два метра ростом с руками чуть ли не до колен.

– Оружие есть? – пробасил он, дыхнув на меня какой-то невообразимой смесью чеснока и каких-то приправ.

В этот раз револьвер брать я не стал, а вот нож пришлось сдать этому здоровяку. На всякий случай он довольно ловко облапал меня своими лопатообразными ладонями, после чего вроде бы легко, а для меня чувствительно, подтолкнул в спину:

– Давай вниз и прямо по коридору.

Пара поворотов, и мы останавливаемся у двери, из-за которой доносятся звуки ударов и сопение. Фредди как-то даже благоговейно открывает её, и я вижу перед собой… настоящий боксёрский зал. Правда, небольшой, но места для ограждённого канатами ринга и пары мешков на цепях здесь хватило. По одному из этих мешков и лупил что есть силы жилистый негр, на вид примерно мой ровесник. Кроме него, в зале, освещаемом десятком ламп под абажурами, никого не было.

Мы стояли и молча ждали, когда мистер Джордан закончит тренировку. Я подозревал, что вмешиваться в процесс не стоит, иначе с самого начала всё может пойти не так, как я задумал. Хотя и так неясно, как всё пойдёт.

Наконец Джордан перестал молотить по видавшему виды мешку и стащил с рук перчатки, вытерев потные лицо и шею махровым полотенцем. После этого он соизволил обратить внимание на гостя.

– Мистернезнаювашегоимени, надеюсь, вы здесь действительно по делу, потому что моё время стоит весьма дорого.

– Можете звать меня Бёрд. Фил Бёрд – примерно так переводятся мои имя и фамилия с русского.

– Так вы что, русский?

– Самый что ни на есть! И я действительно имею к вам деловое предложение. Мы будем беседовать при нём? – Я кивнул на топтавшегося рядом гиганта.

– Фредди, ты пока свободен. А когда я поговорю с мистером Бёрдом, мы с тобой поспаррингуем. Пройдёмте в мой кабинет. Меня, кстати, зовут Лэнс.

Небольшая комнатушка была обвешана постерами с изображением темнокожих звёзд бокса и джаза. Тут был и дующий в трубу молодой Луи Армстронг, и Дюк Эллингтон за клавишными, и недавний триумфатор Джо Луис, и какой-то, судя по подписи, Генри Армстронг[27], тоже темнокожий боксёр. «Гроза белых чемпионов Джек Джонсон»[28] – вопила надпись с ещё одного плаката, причём написано было, кажется, вручную. Светлым пятном в этом море темнокожих физиономий выделялось изображение Джека Демпси[29]. Из мебели, помимо небольшого стола и удобного стула за ним, здесь имелись обтянутые одинаковой тёмно-коричневой кожей диванчик и пара кресел, в одно из которых мне и было предложено сесть.

– Любите бокс и джаз? – спросил я, устраиваясь поудобнее.

– Да, это две мои большие слабости.

– Из джаза мне тоже кое-что нравится. И боксом очень даже интересуюсь. В юности занимался, были кое-какие успехи. А недавно сотню баксов поставил на победу Луиса в бою со Шмелингом.

– А я две сотни – и, как и вы, не прогадал. Рад, что наши интересы в чём-то совпадают. Кстати, я сам не пью перед спаррингом, а вам могу предложить бурбон, виски с содовой или бренди.

– Нет, спасибо, я предпочитаю обговаривать дела с ясной головой.

– О’кей, тогда говорите.

Определённо этот негр выделялся из общей массы афроамериканцев, встреченных мной за месяц с лишним жизни в Штатах.

– Мистер Джордан, я представляю интересы босса русской мафии по прозвищу Большой Иван. Не слышали о таком?

– Большой Иван? Уж не тот ли, чьи люди недавно разобрались с парнями Джо Бонанно?

– Он самый.

– Почему же он прислал вас, а не явился лично?

– Он не покидает пределы Гринпойнта, но, поверьте, знает всё, что творится в Нью-Йорке. И руки его могут протянуться очень далеко.

– Ну и где он был раньше, почему прежде о нём не было слышно?

– Обделывал свои делишки без лишнего шума, пока итальянцы не решили урвать кусок от его пирога. А теперь скажите мне, в чём заключается ваш бизнес и ведёте ли вы дела с итальянцами?

– Мистер Бёрд, я вас вижу первый раз в жизни, а вы мне задаёте такие вопросы. С какой стати я должен перед вами откровенничать? Вы на словах можете представляться кем угодно, а вдруг вас заслала полиция? Чем докажете, что это не так?

Я развёл руки в стороны.

– Вам пока придётся поверить мне на слово. Даже если бы я был копом, вы впоследствии могли бы отказаться от своих слов. Вы же не на допросе, где с вас требуют поставить под своими словами подпись. Как бы там ни было, у меня серьёзное деловое предложение, которое может принести доход и моему боссу, и вам.

И я выложил свои идеи по обустройству подпольных казино, букмекерских контор и борделей, сделав акцент на том, что Большой Иван готов вложить в развитие бизнеса хорошие средства, про себя надеясь, что Вержбовский и Науменко согласятся пожертвовать необходимую сумму.

Джордан слушал с интересом, задумчиво изжёвывая в махры спичку. Когда я закончил, он откинулся в кресле и медленно протянул:

– Предложение, не скрою, заманчивое. Оно даёт возможность выйти на новый уровень… Мистер Бёрд, мне нужно время, чтобы всё обдумать.

– Я вас не тороплю, но надеюсь, недели вам хватит?

– Думаю, хватит. Как с вами можно связаться?

Я взял предложенные карандаш и бумагу и написал номер телефона ресторана. Андрея предупрежу.

– Кстати, вы упоминали, что когда-то занимались боксом и даже имели на ринге определённые успехи. Может, поспаррингуем? Как-то уже надоело каждый раз избивать несчастного Фредди.

Несчастного? Хм, видно, громиле хорошо достаётся от босса.

– Так у меня и экипировки с собой нет…

– Трусы и обувь я выдам, у меня есть разные размеры.

В итоге через четверть часа я был в квадрате ринга, а Френки на этот раз исполнял роль зрителя. Ни шлема тебе, ни капы, да и набитые конским волосом перчатки из чёрной кожи явно жёстче, чем в будущем. Что ж, вспомним молодость…

Уровень оппонента оказался весьма приличным, пару раз он меня неплохо достал, но и я не остался в долгу. На ринге мы провели пару раундов, по истечении которых Джордан покровительственно похлопал меня по плечу:

– Наконец-то достойный соперник. Кто вас учил боксу? Такую технику я вижу впервые!

– Это было давно, в России, но и американский бокс неплох.

– Вы мне нравитесь, мистер Бёрд. Не только деловой человек, но и физически крепкий, чем-то напоминаете мне меня самого, только с другим цветом кожи, – улыбнулся он.

Вполне собой довольный, я вернулся в Гринпойнт, решив, что надо бы поделиться новостями с Виктором Аскольдовичем и провентилировать вопрос с наличкой для реализации моего замысла в Гарлеме, если Джордан согласится с предъявленными условиями. Но прежде пришлось думать о другом. Когда я зашёл перекусить в «Русь», ко мне подлетел Андрей.

– Ефим Николаевич, тут такое дело, – громко зашептал он. – Приходили люди от Мейера Лански, передали, что их босс организует встречу Большого Ивана и Джо Бонанно, чтобы решить кое-какие вопросы. Назначили время и место и номер телефона оставили для связи.

Та-а-ак, кажется, начинается! В жилах моментально забурлил адреналин, однако, стараясь сохранять видимость спокойствия, я спросил:

– И когда же они хотят встретиться и где?

– Послезавтра в семь вечера в заведении под названием Chumley’s на Бэдфорд-стрит, 86.

– Какие-то условия ставили?

– Чтобы все были без оружия. Вернее, оно будет изыматься при входе людьми Лански, который в этой встрече как бы третье лицо. Больше я ничего не знаю, а вот телефон для связи, если возникнут какие-то вопросы.

Вержбовский-младший положил передо мной на стол клочок бумаги, на котором перьевой ручкой был начеркан ряд цифр. Глядя на них, я думал, что послезавтра многое прояснится. И почему-то вспомнился эпизод из «Крёстного отца», где Майкл Корлеоне встречался с Солоццо и капитаном полиции, а пистолет был спрятан в туалете. Пожалуй, ещё рано прибегать к столь решительным мерам, одёрнул я себя, лучше подумаем, кого мы будем изображать – Большого Ивана или его консильери. И я склонялся ко второму варианту. Пусть обижаются, что босс русской мафии не приехал, я буду диктовать свои условия, раз уж с предложением о «стрелке» на нас вышел противник. А казаки… Казаки мне пригодятся для массовки.

Глава 7

Не успел я расправиться с поздним обедом, как к моему столику подошёл официант, молодой человек с аккуратно приглаженными волосами и короткой рыжеватой бородкой. Звали его, кажется, Филипп. Он был предупреждён, что я питаюсь в ресторане бесплатно, поэтому вряд ли собирался меня рассчитать. Похоже, понадобился я ему по другому поводу.

– Ефим Николаевич, – склонившись, извиняющимся тоном обратился он. – Там, у ресторана, вас ожидают для личной встречи. Изволите ли принять?

– Кто таков?

– Хм… Ну, это мой дядя.

– Что ж, давай поглядим на твоего дядю. Пускай зайдёт.

Дядя выглядел неважнецки. Подбит левый глаз, губа распухла, одежонка хоть и чистая, но явно не с барского плеча. Котелок на голове придавал немного комичный вид. На вид лет под шестьдесят. При всём при этом тщательно выбрит и даже, кажется, попахивает одеколоном.

– Фунтиков Христофор Венедиктович, – чуть поклонившись, представился мужчина, стянул с головы котелок и принялся нещадно мять его в руках. – На местный манер Христиан Фунтикофф.

– Очень приятно. Ефим Николаевич Сорокин. Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

– Ефим Николаевич, я слышал, вы как-то связаны с Большим Иваном…

– Это от кого же вы слышали? – напрягся я.

Фунтиков воровато огляделся и, наклонившись чуть вперёд, негромко ответил:

– Дело в том, что мой племянник Филипп…

– Ах, этот официант, – кивнул я в сторону отошедшего к другому столику полового. – Ну, предположим, так и есть. Какое же у вас дело к Большому Ивану?

– Дело в том, что я живу в районе Флэшинг, это Квинс. У меня своя юридическая контора, небольшая, из работников я да клерк, то есть помощник, – ещё один мой племянник, Антип. Он младший брат Филиппа…

– В генеалогии разберёмся позже. Что у вас случилось?

Дальше выяснилось следующее. Здание, в котором располагалась контора, принадлежало некоему Лаймону Брюстеру, владельцу ещё пары домов в этом районе. Фунтиков исправно платит за аренду помещения, но на прошлой неделе Брюстер неожиданно решил повысить аренду в два раза. При этом почему-то только русскому юристу, без объяснения причин.

«Не нравится – освобождай помещение», – заявил домовладелец арендатору.

Христофору Венедиктовичу вскоре всё же удалось выяснить, что причина кроется в кузене Брюстера, то бишь его двоюродном брате. Тот решил открыть в этом районе парикмахерскую и конечно же договориться насчет помещения с родственником куда проще, чем с посторонним человеком. А крайним в этой ситуации оказался русский эмигрант, которого Брюстер решил внаглую выдворить с этой территории путём резкого подъёма арендной платы, резонно рассудив, что безобидный Фунтиков такую сумму не потянет и освободит помещение. Несчастный юрист совсем было отчаялся, поскольку закон был на стороне домовладельца, а найти помещение в этом районе – трудная задача. Да и после одиннадцати лет работы здесь у него появилась своя клиентура из местных, которые вряд ли побегут за своим юристом в другое боро[30].

Но тут как-то в гости заглянул племянник из Грин-пойнта и рассказал о банде некоего Большого Ивана, люди которого защитили от итальянцев ресторан, в котором племяш работает. Тут-то у Фунтикова и возникла идея попросить защиты у единоверца. Пусть объяснит этому зарвавшемуся капиталисту, что так с людьми поступать нельзя.

– Ну, насчёт банды – это вы несколько преувеличиваете. Всё же мы не какие-то беспредельщики. Да, ведём свой небольшой бизнес в Гарлеме, но и при случае не даём в обиду своих, православных… И не только, – добавил я, подумав о других народностях, населявших некогда великую Российскую империю[31]. – В общем так, Христофор Венедиктович… Я поговорю с вашим домовладельцем, скажем, завтра в первой половине дня. Где мне его найти?

– Так он обычно у себя в кабинете сидит, разве что и выбирается плату с людей собрать. А кабинет у него в нашем доме, на четвёртом этаже, там ещё табличка на двери «Л. Брюстер».

– Ладно, разберёмся.

– А сколько я вам буду должен?

Похоже, этот вопрос всерьёз волновал мнущегося визитёра.

– Давайте о деньгах поговорим после, – несколько успокоил я Фунтикова.

Распрощавшись с просителем, я добрался до телефона и позвонил сначала Вержбовскому, чтобы узнать номер Науменко.

– Записывайте… – Виктор Аскольдович продиктовал мне цифры и добавил: – Тут ещё такое дело, Ефим Николаевич… В нашем районе вчера видели подозрительных личностей, они всё как бы между делом о Большом Иване расспрашивали. Вроде на итальянцев похожи, хотя кто их знает.

Что ж, видно, противник не сидит сложа руки, пытается прояснить для себя кое-какие моменты. Ну пусть подёргается, может, что нового узнают о русском характере. Ну и пусть иммигранты, однако в душе всё ещё русские. Это их дети и внуки уже впитают в себя американский образ жизни, эти же, как говорили в армии, ещё домашними пирожками в туалет ходят.

Я дозвонился Науменко, объяснил ситуацию, и мы договорились, что четверо парней, включая двух его сыновей, подкатят на автомобиле к ресторану «Русь» за два часа до назначенной с Бонанно встречи. То есть к пяти часам вечера. Причём будут и одеты подобающе, и во всеоружии в буквальном смысле этого слова.

– Только вы там, Ефим Николаевич, приглядывайте за ними, – как бы между прочим добавил атаман. – Парни молодые, горячие.

– Не переживайте, Василий Антонович, пригляжу. – Пообещал, а у самого на душе кошки заскребли. Переговоры вроде мирные, да кто знает, что у этих горячих итальяшек на уме.

Теперь настал черёд звонить по контактному телефону Лански. Для начала я усмирил было отправившееся вскачь сердце и после этого начал крутить телефонный диск. Трубку взяли после третьего гудка.

– Это Большой Иван, – произнёс я в мембрану низким голосом. – С кем имею честь?

– О, рад вас слышать, мистер… э-э-э… Большой Иван, – ответили на том конце провода. – Меня зовут Том Ропштейн, я доверенное лицо мистера Лански. Вы, я так понимаю, получили предложение о встрече?

– Да, я его принимаю. Нам и впрямь пора обсудить некоторые детали. Только представлять меня на встрече будет мой помощник, консильери, мистер Бёрд.

– Но вам гарантируется полная безопасность…

– Не в этом дело. Я не покидаю пределы Гринпойнта никогда, никто, кроме моего консильери, не знает меня в лицо, и тому есть свои причины. А мистеру Бёрду я доверяю как самому себе, он моя правая рука. Он – это я. Если для Бонанно и Лански мой ответ покажется оскорбительным, они тоже могут прислать своих помощников, пусть общаются на равных.

– Хорошо, я поговорю с мистером Лански, а тот донесёт информацию до мистера Бонанно, – ответил после паузы Ропштейн. – По какому номеру нам перезвонить?

Я продиктовал номер телефона в кабинете Вержбовского-младшего, откуда сейчас говорил, добавив, что меня может не быть на месте, но тот, кто возьмёт трубку, всё сказанное мне передаст. И мы вежливо распрощались.

Так, с этим разобрались. Я вытер носовым платком выступившую на лбу испарину. Что-то слишком уж я перенервничал, изображая Большого Ивана, с чего бы это? Не мешало бы, кстати, завтра после визита к домовладельцу, обижающему землячка, наведаться к Chumley’s, провести рекогносцировку местности.

Наутро, приведя себя в порядок и вновь отказавшись от приметного перевоплощения в одноглазого усача, я на метро добрался до Квинса, а далее по указанному на листочке Фунтиковым адресу. Его контора располагалась на первом этаже здания под довольно скромной вывеской, но я к нему заходить не стал, а сразу поднялся на четвёртый этаж. Миновал несколько обшарпанных дверей и остановился у более-менее приличной, к которой винтами была прикручена латунная табличка с выгравированной надписью «Л. Брюстер. Аренда квартир и площадей под офисы». Я постучал. Спустя секунду с той стороны двери раздалось сопение, рычание, а затем голос, словно идущий из бочки, глухо произнёс:

– Входите!

Брюстер представлял собой огромный кусок сала, только по недоразумению снабжённый конечностями и головой, словно прилепленной к кадушкообразному туловищу, которое расплылось в кресле, способном вместить троих таких, как я. Шея отсутствовала совершенно. На столе перед ним среди бумаг стояла ваза с шоколадными конфетами, которых оставалось едва ли с десяток, а в мусорной корзине комкалась куча фантиков. На меня глянули заплывшие жиром глазки, а мясистые губы прошамкали что-то нечленораздельное.

– Что? – переспросил я.

– Вы по аренде? – выдавило из себя существо.

– Хм, ну, можно сказать и так.

Раз сесть не предлагали, я сам опустился в потёртое кресло и закинул ногу на ногу, чем вызвал неласковый взгляд всё тех же глазок.

– Видите ли, мистер Брюстер, я не собираюсь снимать у вас ни квартиру, ни площадь под офис.

– Чего же тогда вам нужно?

Существо беспокойно шевельнулось в кресле, отчего под пиджаком, жилеткой и сорочкой прошло небольшое цунами.

– Меня зовут Фил Бёрд, я представляю интересы некоего Большого Ивана, вы, может, слышали о нём. Нет? Что ж, думаю, вскоре услышите. Как бы там ни было, я пришёл просить за вашего арендатора по имени Христиан Фунтикофф. Вам не кажется, что вы обходитесь с ним несправедливо, так резко поднимая арендную плату?

– Это не ваше собачье дело! – выплюнул из своего чрева жирдяй.

– Боюсь, мистер Брюстер, что теперь наше. Я не собираюсь у вас здесь долго задерживаться, зайду через неделю и тогда надеюсь услышать от вас правильный ответ. Всего хорошего!

Я поднялся, прошёл к двери и закрыл её с противоположной стороны, оставив хозяина кабинета переваривать услышанное. А сам отправился на Бэдфорд-стрит, 86.

Chumley’s оказался искусно замаскированным пабом, не имеющим никакой вывески. Интересно, с чего бы Бо-нанно и Лански быть такими уверенными, что Большой Иван уже что-то знает об этой особенности заведения? Как бы там ни было, простояв минут десять у дома напротив, я всё же рискнул толкнуть дверь паба, сразу очутившись в прохладном полумраке, резко контрастировавшим с жарким уличным солнцем. Здесь я обнаружил всего нескольких посетителей, среди них приметив сидевшего за угловым столиком мужчину. Обладатель густых усов и волевого подбородка что-то писал в блокнот карандашом, перед ним на столе стояла ополовиненная кружка пива, а рядом лежала фетровая шляпа. От созерцания обстановки меня отвлёк голос стоявшего за стойкой бармена:

– Добрый день, сэр! Что будете пить?

Ничтоже сумняшеся я выбрал пару кружек с пинтой пива в каждой и тарелку жареных свиных рёбрышек с луковыми кольцами. Сел поближе к углу, где обосновался одинокий «писатель», как я назвал его про себя. И, похоже, насчёт писателя я угадал, потому что, когда тот рассчитывался, прозвучало: «Заходите ещё, мистер Хемингуэй, всегда рады вас видеть».

Содержимое первой кружки вполне приличного пива переместилось в недра моего желудка, и я решил, что пора провести более тщательную разведку местности. Поднявшись, неторопясь прошествовал к барной стойке.

– Не подскажете, где у вас туалет? – негромко поинтересовался я у бармена. – А то пиво уже просится наружу.

Бармен, молодой мужчина с щегольски подкрученными усиками, понимающе улыбнулся:

– Конечно, сэр! Для мужчин – прямо по коридору и налево.

Хм, значит, есть и для женщин. Я то-то думал, что женщины в такие злачные места не ходят… Хотя почему нет? Феминизм в Штатах понемногу поднимает голову, вполне вероятно, что и в заведения типа этого уже заглядывают представительницы прекраснейшей половины человечества. Тем более в сопровождении мужчин это не так чревато приставаниями со стороны поддатого люда.

Туалет оказался более приличным, чем я ожидал, видно, о комфорте клиентов здесь заботятся. Справив малую нужду – и в самом деле приспичило, – я осмотрел помещение. Памятуя об эпизоде из «Крёстного отца» со спрятанным за сливным бачком пистолетом, я достал из кармана заготовленный моток скотча, который к этому времени уже был изобретён и продавался. Нет, не то чтобы я планировал грохнуть представителей противоположной стороны, но чем чёрт не шутит… Лучше, опять же, перебдеть…

Бачок находился сверху, вода стекала по выкрашенной в серебристый цвет трубе, и для реализации моего плана пришлось вставать на унитаз. Провозился я пару минут, мастеря тайник со ставшим для меня практически родным револьвером. Вроде бы нормально прилепил, сам по себе отвалиться не должен, всё ж таки предварительно протёр конденсат носовым платком. С чувством выполненного долга вышел в коридор. Однако какое-то внутреннее чувство заставило меня повернуть не в сторону зала, а в противоположную. Так, что у нас там? Ага, небольшая кухня и занятый своим делом повар, стоявший ко мне спиной. Кажется, что-то шинкует. Ладно, не будем его отвлекать, тихо проберёмся мимо, к дальней двери. Открыв её, я оказался в маленьком тамбуре. Следующая дверь была изнутри закрыта на небольшой засов. Открыв её, я увидел задний двор паба со стоявшим у стены мусорным контейнером. За углом шумела улица. Ага, значит, и запасной выход имеется, эта информация тоже может пригодиться.

Повар всё ещё занимался своими делами за кухонным столом, и я так же тихо прокрался мимо него обратно. Вернулся в зал, словив несколько удивлённый взгляд бармена, виновато улыбнулся краешком рта. Мол, пошёл по-маленькому, а задержался чуть дольше, хотя вряд ли в этом есть какой-то криминал.

Быстро допил пиво, доел рёбрышки, расплатился и вышел на улицу. Ну что, задача выполнена, можно возвращаться обратно.

Проходя мимо магазина игрушек, невольно замедлил шаг. Из-за стекла витрины на меня пялились куклы, по большей части резиновые пупсы. М-да, до Барби тут ещё далеко. Барби, Барбара, Варвара, Варенька… Хм, а ведь это идея! Почему бы не предложить производителям игрушек поставить на поток кукол Барби, показав им фотографию Вари? Пусть слепят нечто похожее… Или это будет пошло? Да и Кена до кучи запатентовать, скажем, с моей физиономией. Тогда уж и назвать пластмассового пупса не Кеном, а Филом…

Хотя, вероятно, современные дети ещё не созрели до таких игрушек. Нет, при грамотной рекламе малышню вполне можно подсадить на Барби с Кеном, только для затянувшейся Великой депрессии такие куколки с аксессуарами могут стоить дороговато, не всякий родитель потянет. А делать экономвариант смысла я не видел, бюджетных кукол в игрушечных магазинах и так хватало.

Ладно, всё это замечательно, только завтра меня ожидает очень важная встреча, и строить далекоидущие планы пока рановато.

Зайдя в «Русь», я поднялся к Андрею. Тот уже приготовил для меня новость. Оказывается, звонил всё тот же Ропштейн, передал, что Большой Иван может присылать своего представителя, раз тот обладает полномочиями первого лица, Бонанно же и Лански прибудут сами. Хм, что ж, неплохая новость. Лично пообщаться с легендарными главарями мафии и остаться в живых – надеюсь, в живых – такое счастье удавалось немногим.

Завтра наступило неожиданно затяжным для летнего Нью-Йорка дождём. Тот зарядил ещё ночью и прекратился только после обеда. За это время у меня успел побывать неожиданный визитёр, а именно домовладелец из Квинса Лаймон Брюстер. Он не без робости протиснул своё жирное тело в дверной проём моей квартиры и, комкая в руках шляпу, как накануне Фунтиков, выдавил:

– Мистер Бёрд, сэр, мне очень жаль… Я признаю, что вчера был не прав… Я слегка погорячился…

Похоже, он ещё долго мог так топтаться, выдавливая из себя слова, будто фарш из мясорубки, и я решил облегчить его страдания.

– Я догадываюсь, мистер Брюстер, что вы изменили своё решение по поводу арендной платы для русского адвоката?

Гость закивал с такой частотой, что казалось, его голова вот-вот оторвётся и покатится мне под ноги.

– Совершенно верно, я подумал и принял решение не поднимать арендную плату, – выдохнул визитёр, вытирая лоб огромным носовым платком. – Мистер Фунтикофф ваш хороший друг и очень хороший человек, а я всегда симпатизировал русским.

Эта фраза, видимо, высосала из него последние силы. Только не хватало, чтобы он тут грохнулся в обморок, я же не дотащу эту тушу до кровати.

– Замечательно, мистер Брюстер! – расцвёл я широкой улыбкой. – Я не сомневался, что мы с вами поладим. И незачем было тратить время на дорогу, могли бы просто передать своё решение через мистера Фунтикоффа.

– О, нет-нет, это сущий пустяк, мне приехать к вам ничего не стоило, – засуетился гость.

Ну и ладненько, ну и славно! Я ободряюще похлопал пыхтящую тушу по плечу и развернул к выходу.

– Приятно было с вами пообщаться, мистер Брюстер. Надеюсь, мы с вами останемся друзьями.

Вот ведь что значат вовремя распущенные слухи о русской мафии! Только как он меня так быстро нашёл? Не иначе, спросил у Фунтикова, явился в ресторан, а оттуда его направили сюда.

Не успел я переварить визит домовладельца, как примчался сам Христофор Венедиктович, сияющий как начищенный самовар. С порога на великом и могучем принялся рассыпаться в благодарностях, при этом достаточно прозрачно намекая, что готов отплатить за оказанную ему услугу.

– Достаточно того, что мы с вами друзья, Христофор Венедиктович, – успокоил я юриста. – Возможно, когда-нибудь и я к вам обращусь за помощью, вы же мне не откажете?

Фунтиков заверил, что всегда к моим услугам, готов принять меня в любое время дня и ночи совершенно безвозмездно. Расстались мы вполне довольные друг другом.

К приезду машины из станицы я переоделся в выстиранную и выглаженную одежду, позаимствовав у Андрея дорогие запонки с обещанием по возвращении вернуть. Всё-таки хотелось выглядеть более-менее презентабельно. Чтобы не разрушать придуманный для итальянцев стереотип, на глаз нацепил повязку, а под нос приклеил усы.

В числе моих бойцов двое сыновей Науменко – Фёдор и Демид и двое, представившиеся Василием и Алексеем.

За рулём чёрного лакированного «форда» – Демид. Вся четвёрка – крепкие парни с пляшущими бесенятами в глазах. Чувствуется, готовы без оглядки ринуться в бой. Надо за парнями присматривать, как бы не сорвались с цепи раньше времени. Буду их придерживать по мере сил.

– Отец вас описывал по-другому, – сказал Фёдор, когда мы обменивались рукопожатиями.

– Усы и повязка для маскировки, не обращайте внимания. Стволы есть? – спросил я, занимая место на переднем пассажирском сиденье.

Орлы продемонстрировали каждый по пистолету – два нагана, кольт и браунинг. Правда, оружие всё равно придётся сдать, но тем не менее его наличие пока успокаивало.

Дорога заняла практически столько же времени, как и поездка на метро. Траффик в Нью-Йорке уже в это время приличный, хорошо ещё до места добрались без происшествий. А то ведь вполне от нечего делать нас мог тормознуть полисмен и устроить обыск – всё-таки мы выглядели как натуральные мафиози.

Машину Демид припарковал напротив Chumley’s. Здесь уже стояло несколько приличных автомобилей, сразу дающих повод задуматься о статусе их владельцев. Мафиози в количестве десятка человек – все как один чернявые – собрались в кружок на перекур, обсуждая какие-то свои дела. У входа стояли двое крепких мужчин в тёмных костюмах и шляпах, профессия которых не вызывала сомнений. При нашем появлении присутствующие напряглись, взгляды некоторых из них стали жёстче. Судя по всему, люди со стороны Лански тоже здесь присутствовали, раз уж он выступил в роли третейского судьи, или как там правильно называется человек, обеспечивающий безопасность на переговорах…

Я попросил Демида остаться за рулём с ключом в замке зажигания, на всякий случай. Парень было обиделся, сообразив, что мы идём без него, но я заставил его проникнуться важностью момента, напомнив, что в случае непредвиденной ситуации он – наша палочка-выручалочка. Хотя в глубине души надеялся на более спокойный разворот событий.

Прежде чем выбраться из машины, глянул на циферблат карманных часов. Ещё десять минут до назначенного срока. Можно немного посидеть в салоне.

– Идём спокойно, не суетимся, с чувством собственного достоинства, но на всякий случай держим оружие наготове, – проинструктировал я парней. – Засаду нельзя исключать, так что, в случае чего, кидаемся врассыпную и из-за укрытий открываем ответный огонь.

Наконец часовая стрелка подобралась в плотную к цифре «7», и я дал команду выбираться из машины. Группкой из четырёх человек со мной в авангарде мы подвалили к главному входу в кабак, который, судя по всему, мафия арендовала на несколько часов.

– Я Фил Бёрд, от Большого Ивана.

Крепкие мужчины у входа переглянулись, после чего меня одного пригласили войти внутрь, а парням было приказано ждать снаружи.

– Ждите меня возле машины, не дёргайтесь раньше времени, – на русском сказал я своим парням. – Но помните, что от этих итальяшек можно ожидать любой пакости.

Сразу же за порогом один из амбалов попросил меня сдать оружие и принялся обыскивать. Рядом стояла картонная коробка, содержимое которой мне разглядеть не удалось. Возможно, там покоилось оружие Бонанно, если тот прибыл раньше меня. Хотя не исключено, что гангстер со своими головорезами готов встретить меня огнём «томми-ганов». В самом деле, что мешает сговориться Лански и одному из главарей нью-йоркской мафии? Они-то плывут в одной лодке, это я тут под личиной Большого Ивана пытаюсь схватиться за весло, став неожиданной помехой.

Под гнётом подобного рода мыслей и в сопровождении обыскавшего меня охранника я прошёл в уже знакомый по вчерашнему визиту зал, уверенный, что бармен мою физиономию не признает. Тем более что и бармен сегодня был другой – немолодой, коренастый, с наголо обритой головой. Он кинул взгляд в мою сторону и как ни в чём не бывало продолжил протирать полотенцем пивную кружку.

В зале, судя по всему, посторонних не было, только трое мужчин примерно моего возраста курили и глядели на меня от скрывавшегося в полумраке дальнего столика. Впрочем, несмотря на плохое освещение, эту троицу я разглядел довольно подробно. Все трое чернявые, все чисто выбриты. Двое глядели на меня с интересом, а обладатель выдающегося носа с горбинкой и перебинтованной ладонью – с плохо скрываемой ненавистью. Перед ними на столе стояло по початому стакану с янтарного цвета жидкостью, бутылка White Horse и пепельница, в которой уже обосновались несколько белых червячков-окурков.

– Вам к тому столику, мистер Бёрд, – кивком указал охранник.

Ну, это я и сам догадался. Тот, что в светлом костюме, поднялся мне навстречу, двигая в мою сторону крепкий деревянный стул с фигурным вырезом на спинке в виде сердечка.

– Рад вас видеть, мистер Бёрд! Очень жаль, что сам Большой Иван не смог приехать… Я Мейер Лански, это Джозеф Бонанно, а это его помощник Джон Тартамелла.

Я пожал протянутую руку. А вот с Бонанно и его помощником обошлось без рукопожатий. Впрочем, я понимал Джо, после гибели четверых бойцов у товарища имелся на меня нехилый зуб, да и перебинтованная правая рука не способствовала рукопожатиям. А может, специально забинтовал, для отмазки? Ну, мне это, собственно говоря, по барабану.

– Что будете пить?

– Если нальёте немного из этой бутылки, то не откажусь.

– Стив, будь добр, принеси чистый стакан, – обернулся Лански к бармену.

Мейер лично налил мне на пару пальцев, и я не без удовольствия сделал небольшой глоток.

– Вы американец, судя по тому, как вас зовут, – продолжил Лански. Бонанно и его консильери предпочитали пока отмалчиваться. – Почему работаете на русских?

– На самом деле у меня русские имя и фамилия, но для простоты общения с американцами я предпочёл их перевести на английский манер.

– Ясно… А мы в ожидании вас вспоминали былые деньки. Золотое было время, да, парни? – повернулся к Бонанно и его консильери Лански. – «Сухой закон» позволил нам подняться на новый уровень. Знаете, мистер Бёрд, без ложной скромности скажу, что именно мне принадлежит честь изобретения трюка с солью.

– Это когда к ящикам со спиртным заранее привязывались мешки с солью? – вспомнил я эпизод из картины «Однажды в Америке».

– Точно! Значит, вы наслышаны об этой истории, – довольно осклабился гангстер. – Мы часто оставляли полицию с носом… Ладно, лирику в сторону. – Он резко посерьёзнел.

– А что мы сегодня будем обсуждать? – с невинным видом поинтересовался я, и моя рука замерла на полпути с недонесённым до рта стаканом.

– Обсудить нам есть что, – прищурился Бонанно, вминая в пепельницу очередной окурок. – И в первую очередь подлое убийство моих людей, попавших в засаду. Такое смывается кровью…

– Или очень большими отступными, – подал голос Тартамелла.

– И насколько большими? – с едва скрываемой усмешкой поинтересовался я.

– По сто тысяч долларов за трёх убитых, и ещё двести тысяч за старшего группы. Итого – пятьсот, – беспристрастно заявил Бонанно. – Я мог бы прислать людей сразу же к ресторану и сжечь его ко всем чертям, а затем так зачистить район, что от него не осталось бы и камня на камне. Другие главы семей так и поступили бы. Но я привык сначала думать, а затем делать. А после того, как будут решены финансовые дела, поговорим о дальнейших планах.

– Я с этой сделки никаких комиссионных за посредническую деятельность иметь не буду, так что лишнего не переплатите, – с лёгкой улыбкой поспешил заверить меня Лански.

Я сделал ещё один глоток очень качественного напитка, краем своего «единственного» глаза наблюдая за собеседниками. В принципе, я догадывался, что раз пригласили на «толковище», то, скорее всего, речь пойдёт о компенсации. И понятно, ничего платить я не собирался. Хотя бы потому, что таких денег у меня просто не было, да даже если бы и были – это уже вопрос принципиальный.

Но сразу в лоб посылать ребят как-то бестактно, да и чревато вспышками неконтролируемой агрессии. С этими-то я, понятно, в случае чего справлюсь голыми руками, а вот парни снаружи вооружены пушками. Услышат шум, или бармен за помощью рванёт, и начнётся здесь мясорубка. Пока копы приедут, весь паб к чертям разнесут. Опять же, мои ребята могут пострадать, а я несу за них какую-никакую ответственность.

Для меня эта «стрелка» была возможностью продемонстрировать, что Большой Иван – не страшная сказка на ночь и у него имеется даже советник, не говоря уже о бойцах. В идеале, конечно, здорово было приехать на двух, а то и трёх автомобилях с полутора десятком бойцов. Да ещё вооружённых пистолетами-пулемётами Томпсона. Такая демонстрация силы точно произвела бы впечатление. Но и пятеро крепких товарищей – не самый плохой вариант в данной ситуации.

– Значит, хотите денег, – процедил я, задумчиво катая пальцами почти пустой стакан. – Вы знаете, что я уполномочен представлять здесь интересы Большого Ивана и выражать его мнение. Так вот, не сочтите это за угрозу, но мой босс – человек крайне вспыльчивый, а в гневе способен на такие вещи, что кровь стынет в жилах. Иной раз даже мне не по себе, когда он впадает в гнев. Достаточно вспомнить недоразумение с одним несговорчивым мексиканским наркобароном, когда Большой Иван велел выкрасть его дочь, а затем присылал папаше каждую неделю по отрезанному у малышки пальчику. Причём пальчики отрезал лично, на разделочной доске. После третьего пальца мексиканец сдался.

– Мы не слышали о таком случае, – приподнял бровь Лански, тогда как лицо Бонанно стало наливаться краской.

– Допускаю, что и не слышали. Это было около года назад, и не здесь, а в Эль-Пасо. Большой Иван только недавно перебрался со своими ребятами в Гринпойнт, взяв район под свою опеку. И визит туда людей мистера Бонанно стал большой ошибкой. Мой босс очень рассердился, а о последствиях вы уже знаете. И я далеко не уверен, что он согласится на выплату компенсации. Но, – поднял я палец, заметив недовольное движение Бонанно, – я всё же должен передать ваше предложение Большому Ивану. Кто знает, вдруг он согласится решить дело полюбовно. Потому что, на мой взгляд, четыре трупа – это всё же достаточно серьёзно, и я понимаю ваше недовольство, мистер Бонанно.

– Недовольство – это мягко сказано, – выдавил он. – Скажите спасибо моему консильери, который настоял, чтобы я не спешил отправлять сотню вооружённых парней с заданием превратить ваш Гринпойнт в кучу развалин.

– Спасибо, мистер Тартамелла. – Я чуть заметно кивнул консильери, едва сдерживая улыбку.

Не знаю уж, дошла до них ирония или нет, но Лански хмыкнул и предложил присутствующим новую порцию виски. Когда все дружно пригубили и закурили – кроме меня, некурящего, естественно, – я решил сделать свой ход.

– Если вы не против, господа, я отлучусь на минуту.

Господа были не против, и я с удовольствием посетил уборную, где не только справил малую нужду, но и достал из тайника револьвер. Засунул его сзади под пиджак, прижав к пояснице ремнём, крутанулся на выходе перед небольшим зеркалом – вроде бы ничего не выпирает. Перед тем как вернуться в зал, заглянул на кухню. Поваров нет, всё прибрано, судя по всему, в пабе выходной, значит, мафия арендовала заведение на весь день. Как ни в чём не бывало вернулся в прокуренный зал и занял место за столиком.

– Благодарю за терпение… А сейчас я готов озвучить встречное предложение моего босса. Представим, что конфликта между нами не было, что просто в Нью-Йорке появился ещё один сильный игрок в криминальном бизнесе, который решил договориться с другими сильными игроками. – Я сделал паузу, наблюдая за реакцией собеседников. Пока она была выжидательной, с ноткой напряжённости, хотя тот же Лански это умело скрывал, делая вид, что всецело поглощён выкуриванием ароматной сигареты. – У нас есть интерес в Гарлеме, где ваши люди уже не первый год снимают пенки с подпольных казино, тотализаторов и борделей. Большой Иван планирует оторвать от «чёрного района» свой кусок пирога, но на контролируемые вами территории он пока не покушается, благо что в Гарлеме ещё хватает мест, где можно развернуть дело, не причиняя беспокойства конкурентам. Мы не хотим войны, но вам придётся считаться с появлением рядом конкурента, хотите вы того или нет.

Вот тут Бонанно прорвало. Он с грохотом опустил перебинтованный кулак на столешницу, дёрнулся вперёд и принялся орать, брызжа мне слюной в лицо:

– Bastardo![32] Да я тебя и твоего вонючего босса на куски порву! Я ваш сраный Гринпойнт сровняю с землёй! Вы передо мной на коленях ползать будете!..

– Джо, успокойся! Успокойся бога ради!

Лански и Тартамелла на пару пытались осадить мафиози, держа его за плечи. С трудом, но это им удалось. Я же всё это время сохранял полную невозмутимость, и когда Бонанно, тяжело дыша, опустился на место, я спокойно достал из кармана носовой платок и демонстративно вытер лицо.

– Вы весьма экспрессивны, синьор Бонанно. Но лучше, если вы всё же будете держать себя в руках. И не пытайтесь мне или моему боссу угрожать. У вас же ведь есть дети, и если с ними что-нибудь случится, вам их определённо будет не хватать.

Эта фраза окончательно вывела итальянца из себя. С рычанием дикого зверя он запустил руку под пиджак, и спустя секунду на меня смотрел ствол небольшого браунинга. Вот тебе и честная встреча без оружия! Хотя и мы не лаптем щи хлебаем, тоже подготовились к возможным сюрпризам.

Я уже видел, как указательный палец его забинтованной руки нажимает на спусковой крючок, но моё тело в этот момент действовало само по себе. Стол весил килограммов тридцать, однако опрокинуть его на Бонанно и одновременно пригнуться, уходя с возможной траектории полёта пули, было делом каких-то долей секунды. В воздух взметнулись почти пустая бутылка виски, стаканы, пепельница вместе с окурками. Грохнул выстрел… Не давая противнику второго шанса, я вскочил и носком ботинка выбил пистолет из его многострадальной руки, а следующим ударом отправил мафиози в глубокий нокаут.

Лански и Тартамелла в этот момент изображали немую сцену из «Ревизора». Впрочем, им хватило нескольких секунд, чтобы прийти в себя и начать действовать. В первую очередь это относилось к Лански, который кинулся навстречу ворвавшимся в заведение боевикам, среди которых я разглядел и своих ребят.

– Спокойно, всё в порядке, – заявил он, выставив перед собой ладони в успокаивающем жесте. – Произошло всего лишь небольшое недоразумение.

Я кивнул своим: мол, уже разобрались, и те вместе с остальными потянулись на выход. Хорошо, не пришлось доставать револьвер и устраивать пальбу. Бармен, целивший в меня из обреза, спрятал свой дробовик обратно под барную стойку. Гляди-ка, неплохо подготовился Лански, своего человека под личиной простого бармена на всякий случай вооружил. Главное, в меня больше не стреляли. Похоже, и для Лански, и для Тартамеллы браунинг у Бонанно оказался сюрпризом. Хотя для второго вряд ли, он же советник, консильери, неужто и от него босс скрывал такую подставу? Правда, судя по взгляду и вспотевшему лбу Джона, он всё же явно не ожидал такого развития событий.

Между тем застонавший Бонанно понемногу приходил в себя. Ему помогли сесть на стул, придерживая на всякий случай, чтобы снова не свалился. Взгляд поверженного мафиози блуждал, и только где-то спустя полминуты сосредоточился на Лански.

– Мейер, что сейчас было? – слабым голосом спросил он.

– Ты пытался пристрелить этого русского, нарушив тем самым условия встречи, – сурово произнёс Лански. – Мы же договаривались – приходим без оружия. Он мог убить тебя голыми руками.

– Не убил же, – принялся ощупывать челюсть более-менее очухавшийся гангстер. – Вроде не сломана, и зубы на месте. Хороший удар.

– Надеюсь, он немного привёл тебя в чувство. Хотя упоминание киднеппинга, – недобрый взгляд Лански в мою сторону, – кого угодно вывело бы из себя. Вы специально этого добивались, мистер Бёрд?

Пожимаю плечами:

– Лично я против похищения детей и тем более издевательств над ними. Но Большой Иван – человек без тормозов, иногда его конкретно заносит. Он и своего не пожалеет, если ему чем-то не угодят. Помню, как-то один парень отказался выполнить приказ, показавшийся ему слишком жестоким, так босс лично отрезал ему уши, сварил из них holodetc, а после заставил беднягу всё это съесть.

– Страшный человек этот ваш Большой Иван, – покачал головой Тартамелла.

М-да, ловко у меня получается вешать им лапшу на уши. Лански, правда, скептически кривит физиономию, а вот итальянцы, похоже, к моим словам отнеслись весьма серьёзно.

– Что ж, похоже, сегодня встреча не слишком удалась, – констатировал я. – И, следует признать, не по моей вине. Но я понимаю вспыльчивый итальянский характер, тем более дети – это святое, поэтому, что уж там, часть вины всё же беру на себя. Перед тем как попрощаться, ещё раз напоминаю: Большой Иван решил подмять под себя часть Гарлема. Так что вам поневоле придётся мириться с таким соседством. Но я надеюсь, что вы к этому отнесётесь с пониманием и также донесёте информацию до других глав семейств. А ваше предложение, синьор Бонанно, насчёт компенсации за погибших итальянцев я своему боссу передам, но не уверен, что он на это согласится. Уж поверьте, – притворно вздыхаю, – я его знаю, как никто другой.

Нахлобучив на голову шляпу, я не торопясь покинул зал, спиной ощущая четыре пары глаз, включая бармена. Спустя три минуты наш автомобиль мчался по Парк-авеню.

– Ну как всё прошло? – нарушил молчание изнемогавший в нетерпении Фёдор. – Что там была за стрельба?

– И мебель перевёрнута, – добавил Василий.

– Вспыльчивый итальянец, – усмехнулся я, – нервы не выдержали. Пришлось его успокоить. Кстати, у меня тут появилась идея!

– Что за идея?

– Не нанести ли визит одному моему темнокожему другу в Гарлеме… Он сейчас раздумывает над моим предложением. Если мы заявимся всей компанией, это произведёт на него некоторое впечатление и, возможно, заставит ускориться с принятием решения.

– Так что, разворачиваемся? – задорно спросил Демид.

Я задумчиво почесал кончик носа и махнул рукой:

– Давай!

Глава 8

В этот тихий августовский вечер главы пяти нью-йоркских семей, а также боссы мафии из Чикаго и Буффало собрались в фешенебельном итальянском ресторане, расположенном в пригороде Нью-Йорка. Присутствовали только те, кому по статусу положено было здесь находиться. Последним прибыл глава семьи Бонанно. Перебинтованная рука и огромный кровоподтёк на левой стороне лица сразу же привлекли внимание собравшихся, однако вопросы были оставлены на потом. Тем более что и дон Бонанно – хотя приставка «дон» многим казалась излишней из-за молодости мафиози – в таком виде чувствовал себя достаточно неуютно. Обнимаясь с каждым из присутствующих, он прятал глаза за тёмными стёклами очков.

Помимо глав семей, входивших в так называемую Комиссию, за длинным столом присутствовали босс еврейской мафии Мейер Лански и глава Корпорации убийств[33]

Альберт Анастазия, урождённый Умберто Анастасио, сменивший имя и фамилию в 1921 году, в том памятном для него году, когда он отсидел в тюрьме Синг-Синг в ожидании казни на электрическом стуле за убийство грузчика. Правда, в итоге всё закончилось благополучно. После того как из-за юридических формальностей дело было направлено на доследование, один из ранее допрошенных свидетелей не смог предстать перед судом. Альберт знал, что случилось со свидетелем: с бедолагой как следует поработали трое его братьев, также работавших грузчиками на Бруклинской набережной. Те годы вызывали в нём чувство лёгкой ностальгии, которую он не мог демонстрировать прилюдно. Человеку, возглавляющему Корпорацию убийств, как их стали неофициально называть с лёгкой руки одного нью-йоркского репортёра, не может быть свойственно чувство сентиментальности, иначе ему быстро найдут замену, а самого могут и в расход пустить. Альберт держался и за должность, и за жизнь.

С виду всё пока выглядело вполне невинно. Мужчины разного возраста собрались за столом с напитками и закусками, оживлённо переговаривались на самые разные темы и негромко посмеивались на обронённую кем-то из присутствующих шутку. Общались на сицилийском диалекте, не столько в целях конспирации, сколько отдавая дань своей родине.

Но, естественно, собрались они не для того, чтобы обсудить ставки на скачках и политическую обстановку в Европе. И Бонанно об этом догадывался, негодуя про себя, что его не предупредили об истинной цели собрания и он всё ещё находится в неведении. Просто накануне позвонил Луккезе и предупредил о сходке, хотя на этот вечер у Бонанно был запланирован поход с женой в Метрополитен-опера, и тому, что поход отменяется, его Фей очень расстроилась.

Но что больше всего напрягало Джо, так это донесение от верного человека, что боссы семей во главе с Костелло собирались сегодня чуть раньше, и что они обсуждали за закрытыми дверями, оставалось только догадываться.

Наконец раздалось негромкое, но отчётливо услышанное всеми постукивание лезвием серебряного столового ножа по бокалу, в котором ещё оставалось немного красного «Вальполичелла Супериоре», прекрасно подходящего к мясу. Гомон разговоров тут же утих, все обратили взоры на главу семьи Дженовезе Фрэнка Костелло. По-хорошему, после того, как три года назад Чарли Лучано отправился за решётку, на трон должен был сесть его заместитель Вито Дженовезе, однако он испугался обвинения властей в убийстве и предпочёл на неопределённый срок затаиться на Сицилии. Таким образом, власть в семье Дженовезе перешла к бывшему консильери Лучано Фрэнку Костелло, за эти три года уже показавшему себя сильным игроком. Семья контролировала большую часть азартных игр, ростовщичества и рэкета на рынке труда в Нью-Йорке. Костелло верил в силу дипломатии, дружил с политиками и представителями правосудия, успев заслужить прозвище Премьер-министр преступного мира. Неудивительно, что именно ему, как негласному лидеру криминального сообщества, была предоставлена честь открыть заседание с участием главарей крупнейших мафиозных кланов Соединённых Штатов.

– Друзья, думаю, настало время поговорить о делах.

Фрэнк Костелло в полной тишине оглядел собравшихся. Выбритые лица, хотя некоторые и с щетиной, что являлось максимум дозволенного. Один из негласных кодексов организации гласил: «Нет волос на лице», и члены всех группировок старались его свято соблюдать. Костелло и сам не знал, кто и когда это придумал, но закон есть закон, пусть даже он и выглядит глупо. А без законов организация сразу развалилась бы.

Сидевший напротив Винсент Мангано, чьё одутловатое лицо всегда вызывало у главы клана Дженовезе антипатию, являлся мафиози старой школы. Клан Мангано вышел из семьи Джо Массерии, а его капо являлся сидевший рядом с ним Альберт Анастазия. Семья контролировала причалы Нью-Йорка и Бруклина и промышляла вымогательствами, рэкетом, равно как и незаконными азартными играми.

Гаэтано «Томми» Луккезе – худощавый, невысокий, с каким-то даже несчастным выражением во взгляде. Он считался классическим мафиози. Особых успехов добился в швейной промышленности и игорном бизнесе, но увлекался также торговлей наркотиками, ростовщичеством и рэкетом. Он имел нужные связи в правительстве и всегда знал, кому можно дать взятку. Здесь он был наравне с Фрэнком Костелло.

Джо Профачи… Официально – один из крупнейших импортёров в США оливкового масла, набожный католик, щедро одаривавший церковь крупными пожертвованиями. Ну а неофициально – такой же рэкетир и вымогатель, как и другие здесь присутствующие. Проституция, ростовщичество, игорный бизнес и наркоторговля в Бруклине стали для Профачи куда более крупным источником дохода, нежели оливковое масло.

Некогда всемогущий главарь чикагской мафии Альфонсе Капоне не приехал по уважительной причине – в настоящее время отбывал одиннадцатилетний срок в тюрьме на острове Алькатрас, причём его физическое и душевное состояние вызывало тревожное опасение. Сифилис, который заподозрили ещё в тюрьме Атланты, сопровождался прогрессирующим слабоумием, и Костелло было искренне жаль некогда знаменитого гангстера. На сходке мафию Чикаго представлял его преемник Фрэнк Нитти, никогда не отличавшийся особой храбростью, но всё же умудрявшийся кое-как держать в своих руках нити преступного мира Чикаго.

Стефано Маггадино по прозвищу Большой Стив приехал из Буффало, где заправлял преступным миром после смерти Джозефа «Старого Джо» Ди Карло. Он сидел рядом с Энтони Рицотто, он же Джек Дранья, представлявшем мафию Лос-Анджелеса.

Дольше всех взгляд Костелло задержался на Джозефе Бонанно, который всё же соизволил снять тёмные очки. Это был самый молодой из глав семей, подававший очень неплохие надежды. Миллионы от азартных игр, ростовщичества и бутлегерства шли на создание легальной империи Бонанно, который владел ткацкими мастерскими, молочными фермами по всему США, собственной фирмой по торговле мясом и едва ли не крупнейшей в Штатах сетью похоронных бюро. Многие из главарей менее удачливых кланов с завистью наблюдали, как разрастается империя Бонанно, однако противопоставить ничего этому не могли. Да и сам Костелло давно зарился на столь жирный кусок. И вот тот так удачно подставился…

Разбор случая с Бонанно был одним из самых главных сегодня, но Фрэнк оставил его на потом, после того, как обсудили вопросы совместного бизнеса с мексиканскими наркоторговцами, сбора денег на подкуп нескольких сенаторов и проведения разъяснительной работы с новым главой профсоюза строителей, оказавшимся на редкость несговорчивым. Наконец очередь дошла и до Бонанно.

– Джозеф, мы слышали, у тебя серьёзные неприятности? – начал издалека Костелло.

– Что ты имеешь в виду, Фрэнки? – настороженно зыркнул на него Бонанно. – Говори прямо.

– Да что тут говорить, твои неприятности написаны у тебя на лице. – Фрэнк криво усмехнулся, и следом послышалось ещё несколько обидных смешков. – Говорят, ты не поладил с русскими. Может, расскажешь, как было дело?

– Фрэнки, мои дела с русскими – это мои дела, – процедил Бонанно. – Я уж сам как-нибудь разберусь.

– Мне думается, была затронута честь не только твоей семьи, но и всей сицилийской мафии. Что ж, если не хочешь рассказывать, может, это сделает наш общий друг Мейер Лански? Он как-никак был твоим посредником в этом деле. Ты как, Мейер, поделишься этой интересной историей?

Лански откашлялся и начал говорить, старательно избегая взгляда Бонанно:

– Скажу только то, что знаю. Джо попросил меня помочь ему организовать переговоры с неким Большим Иваном – главой русской банды в Гринпойнте. Вроде Джо хотел в том районе подмять под себя для начала русский ресторан, а затем постепенно расширить территорию, где можно организовать нелегальный бизнес по примеру Гарлема и Бруклина. Однако неожиданно выяснилось, что в Гринпойнте имеется своя, русская организация, которой руководит какой-то Большой Иван, о котором раньше никто не слышал. Джо узнал об этом, только когда трупы четверых его парней привезли к его дому в багажнике их же автомобиля. Вроде, как сказал Джо, там ещё была записка, в которой тот самый Большой Иван советовал не соваться итальянцам в Гринпойнт. – Лански сделал паузу, не без удовольствия глотнув вина двадцатилетней выдержки. Всё это время в зале царила тишина. – У меня есть мнение насчёт того, кто в этой ситуации больше не прав, Джозеф или этот русский бандит, но я пока оставлю его при себе. Как бы там ни было, Джо попросил меня устроить встречу с Большим Иваном, и я это сделал. Правда, сам Иван на встречу не приехал, прислав своего консильери в сопровождении четверых головорезов. Я их лично не видел, но мои ребята говорят, что физиономии у русских были ещё те… Зато я хорошо разглядел одноглазого консильери, который представился на американский манер Филом Бёрдом, хотя я и не уверен, что повязка на глазу не была просто для виду. Он неплохо говорит по-английски, хорошо держался и заявил, что Большой Иван не так давно перебрался в Нью-Йорк из Техаса, беспощаден не только с врагами, но и с собственными подчинёнными, нарушившими негласные правила русской банды, а в будущем планирует помимо Гринпойн-та распространить своё влияние и на часть Гарлема. Мол, теперь итальянцам придётся мириться с новым соседом. Тогда как Джо требовал материальной компенсации за гибель своих людей.

– А откуда у нашего Джо все эти увечья? – как бы между делом поинтересовался Профачи, хотя и так догадывался.

– Насчёт руки не знаю, а лицо ему подпортил этот консильери, когда Джо решил его пристрелить.

– Но ведь на такие встречи приходят без оружия! – не удержался Маггадино.

– Всё верно, такой была договорённость, но я на правах друга не стал обыскивать Джозефа, понадеявшись на его честность. Оказалось, зря… Хотя, конечно, этот русский – не знаю уж, преднамеренно или нет – вывел его из себя, намекнув, что если Джо окажется несговорчивым, то могут пострадать члены его семьи.

– Семья – это святое! Жён и детей трогать нельзя! Это выходит за рамки! – донеслось с разных концов стола.

– В общем, – повысив голос, продолжил Лански, – Джо выхватил пистолет и собирался пристрелить русского. Но тот оказался шустрым парнем, тут же опрокинул стол, выбил из руки Джозефа оружие и отправил его в нокаут. Всё произошло так быстро, что ни я, ни Тар-тамелла не успели ничего предпринять. Да, в целом всё разрешилось само собой. Джо оказался в отключке, а этот Бёрд ещё раз повторил свои условия и отправился восвояси. Никто ему препятствовать не стал, он был в своём праве. На этом, собственно, и всё.

Вновь в зале воцарилось молчание, которое спустя некоторое время было прервано Фрэнком Костелло:

– Джозеф, так всё было?

– Ну, так, – с явной неохотой вполголоса ответил Бо-нанно.

– Что ж, мы выслушали Мейера, а Джозеф Бонанно этот рассказ подтвердил. Думаю, всем всё понятно? Хорошо. Джозеф, я обращаюсь к тебе… Ты знаешь, что в Большом Яблоке[34] мы работаем с итальянцами и неграми, и работаем неплохо. Всем хватает на жизнь, на содержание своих семей. Зачем ты сунулся в эту берлогу и разбудил русского медведя? Тебе мало твоих доходов? Почему ты не посоветовался с другими донами? Или, может, ты считаешь себя достаточно независимым? Напоминаю, ты моложе каждого из нас, но, несмотря на молодость, твои заслуги говорят за тебя. Однако этот случай отнюдь не делает тебя лучше в глазах друзей.

– Послушай, Фрэнки, ещё раз повторяю: я сам улажу это дело. Завтра же две сотни моих ребят перевернут этот чёртов Гринпойнт вверх дном, и Большому Ивану придёт конец.

– То есть ты устроишь войну, которая в любом случае заденет другие кланы, – как бы с чувством удовлетворения произнёс Костелло. – При этом ты даже не знаешь, насколько сильны русские, а уже строишь победные планы. Друзья, мы можем такое допустить?

– Война нам пока не нужна, – подал голос Мангано. – Дьюи только и ждёт повода, чтобы взять нашего брата за жабры. Его люди постоянно крутятся вокруг моего бизнеса, вынюхивают, за что можно было бы уцепиться. Война затронет всех, а мне не хочется, чтобы моё имя появилось на первых страницах газет с негативным оттенком.

– И ещё кое-что хочу сказать, – поднялся Стефано Маггадино. – Джо, ты мой кузен, и, если не забыл, именно я когда-то предложил тебе возглавить семью Маранзано после его смерти. Ты получил в своё подчинение три сотни бойцов, отлаженную систему пусть по большей части и нелегального, но стабильного дохода. В дальнейшем ты серьёзно расширил свой бизнес, и это не может не вызывать уважения. В ответ на то, что когда-то сделал тебе такую услугу, я рассчитывал на благодарность с твоей стороны, но ты всё это время был занят только собой. Даже когда я попросил тебя прислать полсотни бойцов, чтобы помочь разобраться с конкурирующим кланом, ты ответил отказом. А ведь мы родственники…

– Да, было такое, – согласился Бонанно. – Но как я мог подставить своих людей под пули твоих врагов, против которых лично мы ничего не имели?

– А в другой раз я попросил тебя одолжить пару миллионов долларов на приобретение контрольного пакета акций одной из компаний. Снова отказ…

– В тот момент у меня не был свободных денег, я тебе объяснял, что вложился в серьёзное предприятие.

– Вот видите, каждый раз у моего кузена была причина мне отказать, – словно в поисках поддержки, окинул взглядом присутствующих Маггадино. – А мы родственники, и, если кто-то ещё помнит, на Сицилии родственные связи всегда стояли превыше личной выгоды.

– Это верно, так было всегда! – послышались голоса со всех сторон.

– Что вы говорите?! – затравленно выкрикнул Бонанно. – Вы же знаете, что я всегда чтил традиции!

– Может, где-то и чтишь, а сам пытался оторвать кусок от моего бизнеса, – встрял Рицотто. – Тебе мало Нью-Йорка, что ты протянул свои руки в Калифорнию?

– Эй, Энтони, что ты несёшь?! К тому наезду я не имел никакого отношения…

– Джо, люди тобой недовольны, – подытожил Костелло, пресекая разноголосицу. – Ты сам видишь, что у наших друзей накопилось к тебе слишком много претензий, а своими действиями ты только подливаешь масла в огонь. Невольно начнёшь задумываться, стоит ли тебе оставаться в Комиссии, которую ты своими поступками дискредитируешь.

– Я понял, Фрэнки! – догадка озарила лицо Бонан-но. – Вы сговорились! Вам не нравится, что я набрал такую силу, и решили избавиться от меня. Вы… вы подлые предатели!

– Джо, угомонись, – остановил его взмахом руки Костелло. – Я всегда считал тебя своим другом, и многие здесь присутствующие это подтвердят. Но всему есть предел. Ты раз за разом нарывался, и твой наезд на русских стал последней каплей. Предлагаю проголосовать. Кто за то, чтобы исключить Джозефа Чарльза Бонанно из членов Комиссии?

Руки подняли все, кроме Лански, который решил воздержаться. Впрочем, это никакой роли уже не играло. Бонанно, до которого дошло, что он оказался изгоем среди недавних друзей и партнёров, выглядел не краше покойника. Ослабив узел галстука, Джозеф поднялся на нетвёрдых ногах, обвёл присутствующих невидящим взглядом и медленно направился к выходу. Всё это проходило в гробовом молчании. На пороге он оглянулся, словно пытаясь запомнить лица собравшихся, хотел что-то сказать, но лишь шумно выдохнул и двинулся прочь. Дождавшись, когда за ним закроется массивная дверь, Костелло подошёл к Анастазия.

– Альберт, для тебя есть дело, – наклонившись к его уху и накрыв своей ладонью кисть его руки, прошептал он. – Бонанно нужно устранить, иначе у нас в будущем могут быть проблемы.

Анастазия молча кивнул, а довольный Костелло, потирая руки, повернулся ко всем:

– Хочется верить, друзья, что вскоре нам будет что делить. А сейчас давайте поднимем бокалы за нашу Сицилию, дай Господь ей вечного процветания!

Наш визит без предупреждения к мистеру Джордану получился удачным. На наше счастье, он оказался у себя в зале, как раз заканчивал тренировку, правда, к телу из всей нашей пятёрки допустили лишь меня одного. Уже, само собой, без повязки и усов, от которых я избавился по пути, чтобы не вводить гангстера в заблуждение. Босс негритянской мафии сразу перешёл к делу, поинтересовавшись материальной стороной вопроса.

– В прошлый раз мы в целом коснулись этой части возможного договора, пока ничего не меняется, – успокоил я его. – Пятьдесят на пятьдесят. С вашей стороны – помещения и люди, включая охрану заведений и темнокожих девочек для борделей. Белых мы сами найдём. Также мы закупаем слот-машины, то бишь «одноруких бандитов». Для начала закупим с десяток аппаратов.

– Я даже знаю, где их можно взять бесплатно, – ухмыльнулся негр.

– Бесплатно? Это было бы неплохо.

Даже, я бы сказал, здорово, потому что денег и так в обрез, а сколько стоит один агрегат, я ещё не интересовался. Да к тому же понятия не имел, где взять эти аппараты, которые в обычном магазине, разумеется, не купишь, а связями в криминальном мире я настолько ещё не обзавёлся.

– Надеюсь, это не списанные по старости механические Liberty Bell сорокалетней давности? – на всякий случай уточнил я.

– За кого вы меня принимаете, мистер Бёрд?! – возмутился Джордан.

Выяснилось, что «однорукие бандиты» в количестве примерно двадцати штук находятся на полицейском складе в 23-м округе. Причём это последняя модель Jackpot Bell от компании Jennings с электроприводом.

– Их на прошлой неделе конфисковали в одном подпольном заведении у нас в Гарлеме, оно под Бонанно работало, если вы слышали о таком, – пояснил афрогангстер.

– Ну ещё бы не слышал! – едва сдерживая ухмылку, ответил я. – Не так давно мы с ними общались, как сейчас с вами… А как можно умыкнуть эти самые аппараты с полицейского склада? Не стрелять же охрану?

Джордан меня утешил, что стрелять никого не нужно. У него имеются два комплекта полицейской формы и несколько чистых бланков с печатями Департамента полиции Нью-Йорка, а также бланки удостоверений личности, куда вклеить фотографию – минутное дело.

– Хранил мундиры для одного дела, – признался Джордан. – Правда, много ли вы встречали чёрных полицейских? В том-то и дело… Но, думал, ещё пригодятся костюмчики, и, как видите, от них может быть толк.

Он посвятил меня в созревший у него план, который мы решили реализовать уже на следующий день. Тем более что аппараты могли вывезти со склада в любой момент.

– Я сейчас же отправлю туда пару своих парней, пусть присмотрят за складом, на случай если автоматы всё же вывезут, – сказал Джордан. – Иначе вся наша затея превратится в ненужный риск.

На следующее утро, сидя в кабине грузовика «форд» рядом с Демидом, мы подъезжали к офису полиции 23-го округа. Мы оба были в полицейской форме, причём моя сидела на мне почти как влитая, и если бы не маленькая заштопанная дырочка напротив сердца, не вызывала бы никаких посторонних мыслей. Демид был поздоровее меня, брючины и рукава были ему чуть коротковаты, а в подмышках слегка тесновато, но в его обязанности не входило покидать без необходимости кабину грузовика.

Четверо темнокожих парней в кузове изображали грузчиков. Лэнс Джордан ехать не рискнул даже под видом одного из работяг, опасаясь, что его уже засвеченную в каких-то старых сводках физиономию, когда он ещё чудил по молодости, может кто-нибудь узнать.

– Для белых мы, негры, все на одно лицо, – сказал он мне перед выездом, – но лучше не рисковать.

Грузовичок он мне выделил вместе с парнями для погрузки-разгрузки, а я в качестве водителя взял Демида. В общем, пара копов в кабине, один из которых водитель в звании сержанта с удостоверением на имя Фредди Крюгера, а второй – старший в звании лейтенанта – Дэвид Копперфильд. Ну да, такой вот я шутник. Фото мы сделали вчера у уже знакомого мне фотографа в еврейском квартале, и наши фотокарточки по спецзаказу за двойную плату были готовы всего через час. А рано утром человек Джордана вклеил наши морды в проштампованные полицейские удостоверения, лишь немного добавив ретуши на уголки фотокарточек. После чего проделал какие-то загадочные манипуляции, отчего документы перестали выглядеть совершенно новыми.

– Совсем как настоящие, – довольно констатировал Лэнс, разглядывая наши ксивы.

Мне было немного тревожно. Оружие было при нас, как и положено – в кобурах, но пускать его в ход, мы надеялись, не придётся. Тем более у копов табельное оружие – «Смит-Вессон Милитари энд Полис», которого у негров не нашлось, а у нас привычные бельгийские револьверы.

Нашим «навигатором» стал сидевший в кузове человек Джордана, то и дело свешивавшийся к опущенному стеклу со стороны Демида.

– За следующим поворотом направо! – крикнул в последний раз парнишка перед тем, как мы притормозили возле крыльца в полицейский офис.

– Ну, с Богом, – выдохнул я негромко, спрыгивая на булыжную мостовую.

Стараясь держаться уверенно, толкнул дверь управления. На скамейке возле окошка дежурного на лавке сидел немолодой потрёпанный негр, явно нетрезвый. Подняв на меня блуждающий взгляд, он, едва ворочая языком, выдохнул:

– Мистер, за что меня задержали? Я никому ничего плохого не сделал.

Игнорируя страдальца, я прошествовал к дежурному сержанту.

– Утро доброе, сэр! Лейтенант Дэвид Копперфильд, из Департамента, – провёл я перед его носом удостоверением, после чего сунул его обратно в карман и достал уже проштампованный бланк. – Приехали забрать игровые автоматы для утилизации.

– Доброе утро! – пробурчал коп, сонно вглядываясь в документ. – За слот-машинами?

– Да, за теми самыми, что на днях конфисковали в подпольном казино в Гарлеме.

– A-а, помню, весёлое было дело, я сам участвовал в нём. Одну минуту, я доложу вышестоящему начальнику.

Он снял телефонную трубку.

– Мистер Липовски, это Стив Гудроу. Тут с Департамента приехали с бланком, хотят забрать на утилизацию слот-машины, которые мы на прошлой неделе конфисковали в Гарлеме… Что? Перезвоните в Департамент? Хорошо, мы подождём.

Опа, а вот такого сценария мы как-то не предусматривали. Это что же, сейчас выяснится, что из Департамента никого не посылали, и нас тут всех под белы ручки… Я снял фуражку и тыльной стороной ладони вытер выступивший на лбу пот.

– Жарковато сегодня уже с утра, – улыбнулся я дежурному. – А у вас тут вообще душно.

Так, что же делать-то… Может, сделать вид, что вышел покурить, а самим ноги в руки – и ходу?

– Пойду проветрюсь, пока ваш босс звонит в Департамент, – сказал я сержанту.

Остановившись у грузовика с водительской стороны, негромко произнёс по-русски:

– Демид, сейчас нам, скорее всего, придётся улепётывать, так что заведи-ка ты мотор на всякий случай.

Тот без лишних вопросов выполнил команду, а я стал обходить автомобиль спереди, чтобы сесть на своё место. Не успел взяться за ручку двери, как из-за спины раздался оклик:

– Сэр! Мистер Копперфильд! – На крыльце стоял дежурный, причём выражение его лица было вполне миролюбивым, поэтому с бегством я решил повременить и двинулся в сторону сержанта.

– Ну что, дозвонился ваш начальник?

– Да какой там! – махнул рукой Гудроу. – Говорит, нужного человека нет на месте, а его коллеги не владеют ситуацией. Спросил, видел ли я ваши документы, а затем велел выполнять приказ из Центра. В общем, забирайте свои аппараты. Я смотрю, у вас и машина есть, и грузчики? Отлично. Скажите водителю, пусть заезжает во двор, я открою ворота.

«Одноруких бандитов» на складе мы насчитали восемнадцать штук. Витиевато и неразборчиво расписавшись в накладной, пожал сержанту руку, пожелав хорошего дня, и дал команду заводить двигатель. Ехали аккуратно, стараясь не повредить прикрытые брезентом аппараты. Наш «навигатор» показывал, куда двигать, в итоге мы притормозили возле ничем с виду не примечательной бургерной в гарлемских трущобах. Заехали во двор, там ребята споро выгрузили агрегаты и через небольшую дверь кое-как занесли их в подвальное помещение. Зальчик, в котором я оказался впервые и где нас уже поджидал Джордан, оказался не таким уж и маленьким. Но пока территория будущего подпольного казино была девственно чиста.

– Как всё прошло? – поинтересовался темнокожий босс.

На пересказ ушла пара минут. О том, что немного застремался, когда пошли звонки в Департамент, упоминать не стал, мол, просто готовы были слинять в любой момент.

– Пожалуй, автоматы лучше поставить сюда, вдоль этой стенки, – проявилась во мне бизнесменская жилка, и Лэнс согласно кивнул. – А что с питанием? Всего одна розетка? Нужно будет вызвать электрика, только из своих, проверенных, пусть сделает всё как надо. Кстати, хорошо бы на случай облавы соорудить опускающуюся стенку. Дёрнул за рычаг – и автоматы исчезают за фанерной стеной, по цвету не отличающейся от других стен этого зала. Как вам такая идея?

– Хм, а у вас голова варит, – усмехнулся Джордан. – Поедемте в мой зал, вам нужно переодеться.

По пути Лэнс разоткровенничался, рассказал, что по вечерам пятницы, субботы и воскресенья в его зале проводятся подпольные поединки. Можно сделать ставку на не менее подпольном тотализаторе на любого бойца, а то и самому выйти на ринг. Джордан признался, что и сам несколько раз принимал участие в боях, чисто чтобы размяться, и во всех поединках одержал победу.

На этот раз в зале тренировались несколько чёрных парней под руководством немолодого темнокожего тренера. Фредди по-прежнему исполнял роль привратника.

Мы прошли за Джорданом в его кабинет, где переоделись в гражданское, вернув хозяину униформу, которую тот заботливо сложил в сейф со словами:

– Я же знал, что от неё когда-нибудь будет польза.

Я попросил Демида подождать меня в зале или на улице, а сам обсудил с Лэнсом ещё кое-какие вопросы. В частности, касающиеся того самого казино, куда мы свезли игровые автоматы. Оставалось приобрести столы для картёжников и столы с рулеткой для любителей ставить на красное или чёрное. И здесь у Джордана имелись кое-какие намётки.

– Люди готовы отдать вполцены хоть завтра, – сказал он. – По цене за все получается около пяти сотен.

– Не проблема, – улыбнулся я. – Деньги завтра же и привезу.

Вержбовский без вопросов выдал требуемую сумму, и следующим утром я подъезжал к боксёрскому залу, сидя на пассажирском сиденье уже привычного мне «форда». За рулём снова Демид, на это время ставший моим личным водителем. Пока я вынужденно в роли паразита, добрые люди пытаются содействовать мне, как могут, но уверен, придёт время, когда я смогу расплатиться по счетам. Дожить бы…

Столы для покера и рулетки были не новые, но ещё вполне боеспособные. На самой рулетке некоторые секторы порядком обшарпаны, однако вертлявый негр, впаривавший нам товар, заверил, что подкрасить сколы лаком нужного цвета – минутное дело. В общем, сговорились на четырёхстах пятидесяти долларах, и наши парни принялись грузить приобретение.

– Насчёт крупье не беспокойтесь, мистер Бёрд, – по пути к нашему игорному заведению сказал Джордан, с которым мы расположились на заднем диване «форда». – Я уже договорился с теми ребятами, которые работали в разгромленном казино. Они временно без работы и моё предложение восприняли с энтузиазмом.

– А не может один из них оказаться стукачом? Ведь кто-то же навёл полицию на то казино.

– Это не они, – усмехнулся негр, – а один из обиженных клиентов, какой-то мексиканец. Посчитал, что крупье его обобрали, напился как свинья и отправился в полицию жаловаться. Сейчас он, по слухам, в госпитале на Кони-Айленде, где врачи пытаются срастить его кости.

Однако, всё у них тут серьёзно. Лучше не косячить – ответка прилетит мгновенно. Негр ты, цветной или белый – тут это роли не играет.

– Хорошо бы что-нибудь и со столами придумать на случай внезапной облавы. Чтобы их можно было моментально превратить в обычные столы.

– Ну, если облава и впрямь будет внезапной, в чём я сильно сомневаюсь, поскольку у меня в участке имеется надёжный информатор, всех клиентов эвакуировать из подвала быстро не получится. Если только…

– Что?

– Если только не вывести через бургерную. Там имеется общая дверь, только она, кажется, заколочена. А бургерная принадлежит моему знакомому, он, думаю, не будет против моего предложения. Надо с ним переговорить.

– Это было бы неплохо, – не смог сдержать я улыбки. – Мистер Джордан…

– Да можно уже просто Лэнс, без всяких мистеров. Мы же вроде как партнёры, к тому же меня немного напрягает такое официальное обращение.

– О’кей, тогда я Фил, тоже без мистеров, – улыбнулся я. – Лэнс, всё хотел задать тебе нескромный вопрос… А чем ты занимаешься помимо организации подпольных боёв? На чём зарабатываешь?

Джордан с каким-то скучающим видом посмотрел в окно, на проплывающие мимо трущобы, затем неохотно выдавил:

– Фил, мой бизнес незаконный, но, поверь, я никогда не переступлю черту. Например, даже под страхом смерти не стану продавать наркотики. – Он повернул голову, и наши взгляды встретились. – Надеюсь, и твоему боссу не придёт в голову идея торговать смертью, хотя бы в нашем районе. Иначе разборок не избежать.

– Не придёт, – негромко, но твёрдо заверил я подельника.

– А я как раз хотел обсудить с тобой вопрос о борделе, – повеселевшим голосом продолжил Джордан. – В доме, где находится наше казино, пустует второй этаж, порядка восьми квартир. С домовладельцем я вопрос решу, думаю, за приемлемую цену мы сможем арендовать у него эти помещения.

– Я не против, сам хотел завести об этом разговор.

– Тогда сейчас уладим дело с разгрузкой столов и поднимемся к Карлу.

М-да-а… Эти домовладельцы из одной пробирки, что ли, вылупляются, только с разным цветом кожи? Карл оказался практически таким же упитанным, что и Лаймон Брюстер, может, малость всё же стройнее, если это слово применимо к шароподобному существу. Однако при этом его внешность и тем более манеры не вызывали такого отторжения, как в случае с Брюстером. Карл чем-то смахивал на нашего Евгения Леонова, только на несколько порядков темнее цветом кожи.

– Здравствуй, мой чёрный брат! – с широкой белозубой улыбкой обнял он Джордана. – Поздравляю тебя!

– С чем? – слегка опешил тот.

– Ты что, забыл? У тебя же сегодня день рождения!

– О, чёрт, – хлопнул себя по лбу ладонью Лэнс. – И впрямь забыл. После развода последние пять лет мне особо и некому напоминать о таких вещах.

– А старина Карл всё помнит. Я уж хотел к тебе сегодня попозже заглянуть, но ты сам пришёл, ещё лучше. И вот, держи! – С этими словами он вручил имениннику серебряные карманные часы с золотой цепочкой.

– Спасибо, Карл, – улыбнулся Джордан, – буду смотреть на циферблат и вспоминать тебя.

– Не за что, мы же друзья! Кстати, как ты там, обживаешься внизу?

– В подвале всё нормально, ты только поменьше мели языком о нашем заведении, – совсем без намёка на угрозу с такой же улыбкой ответил Лэнс. – А то знаю я тебя, балабола. А это, знакомься, Фил, он мой белый партнёр по бизнесу.

Пожимая мне руку, Карл улыбался не менее широко. Джордан сначала вручил приготовленные за аренду подвала деньги, а затем вкратце объяснил суть нашего визита.

– Бордель – довольно шумное предприятие, – задумчиво почесал проплешину на своём темени арендодатель. – Как бы не привлечь ненужное внимание. Потом от властей не откупишься.

– У нас шуму не будет, – вступил я в разговор. – Обещаю, никаких драк и пьяной поножовщины. Проблемных клиентов охрана не подпустит к борделю на пушечный выстрел, у нас будет действовать жёсткий фейс-контроль.

– Ум-м-м… – протянул Карл, подавшись назад и поднимая брови. – Серьёзный у вас, парни, подход к делу. Небось и номерочки обставите по высшему разряду?

– Это будем смотреть по деньгам, Карл, – вновь вклинился Лэнс. – А пока давай договоримся об аренде этажа.

– Думаю, тысяча баксов в месяц меня устроит.

Я только крякнул про себя, вспомнив, сколько платил за аренду квартиры в итальянском квартале, а Джордан как ни в чём не бывало заметил:

– Понимаю, плата с учётом возможных рисков. Но сначала пойдём посмотрим квартиры.

– Лэнс, брат, неужели ты думаешь…

– Карл, дружище, ты – продавец, я – покупатель, поэтому я просто хочу посмотреть товар.

Квартиры были одно– и двухкомнатными, довольно чистенькими и вполне добротно меблированными всем необходимым, так что на обстановку вряд ли придётся сильно тратиться. Одну двухкомнатную квартиру можно отвести для «мамки» и свободных от исполнения обязанностей жриц любви. Жить им здесь не обязательно, тем более у кого-то наверняка окажутся семьи, возможно даже, кто-то обременён детьми, хотя лучше брать молодых, незамужних и бездетных. Рабочее время можно установить с 6 вечера до 8 утра. Девочек желательно набирать разных типов, для любителей и белого тела, и цветного, и с шоколадным оттенком. Ну и врач должен быть свой, регулярно проводить осмотры работниц борделя, чтобы клиенты потом не возвращались с претензиями по поводу подхваченных у нас гонореи или хламидиоза.

Плюс ещё и в том, что внизу – казино, откуда любители клубнички смогут подняться в бордель. Подвыпивших пускать можно, тем более в казино планируется продажа спиртного, а вот сильно нетрезвых – гнать взашей, иначе и впрямь могут по пьяни учудить какое-нибудь безобразие. Насчёт охраны вопрос с Джорданом обговорим. Думаю, в борделе хватит одного крепкого негра, а в казино – двух-трёх человек.

Всеми этим мыслями я поделился с Джорданом, когда мы наконец распрощались с улыбчивым домовладельцем, оставив в качестве задатка триста долларов. С этой недели мы арендовали второй этаж дома, и нужно было как можно быстрее открывать бордель, чтобы начать отбивать уже вложенные и ещё вкладываемые средства. Впрочем, откроется он всё равно не раньше, чем казино, а лучше, чтобы эти два события произошли одновременно.

Джордан одобрил мои планы, сказав, что всё берёт под свой личный контроль. С меня – только деньги. На прощание я добавил:

– Кстати, поздравляю с днем рождения! Знал бы – подготовился заранее, а так с меня подарок.

– Да не бери в голову… Хотя можешь подарить какую-нибудь безделушку.

Покинув Гарлем, я отпустил Демида, сказав, что, если он мне понадобится, я позвоню его отцу. Отужинать зашёл в ресторан Вержбовского-младшего. Там и настиг меня Андрей с новостью о звонке от Лейбовица. Телефон в ресторане я оставлял антиквару как контактный.

– Просил срочно перезвонить, как только появитесь, – добавил Андрей.

С позволения ресторатора я поднялся в его кабинет и набрал номер антикварного магазина.

– Это я, Абрам Моисеевич, – сказал я в трубку, как только отозвались на другом конце провода.

– Ефим, как я рад вас слышать! – вполне искренне обрадовался антиквар. – Как вы там, в Гринпойнте?

– Да ничего, обживаюсь понемногу, – уклончиво ответил я собеседнику. – А у вас что нового?

– Да у меня всё по-старому. И периодически возникает потребность покидать Нью-Йорк.

Дальше выяснилось, что у Лейбовица появился ещё один артефакт, сильно заинтересовавший уже хорошо нам знакомого мистера Уорнера. Стоимостью немного меньше предыдущего, но всё же достаточно дорогая вещь, чтобы везти её без сопровождения.

– Хотите нанять меня в качестве охранника, – скорее констатировал, чем спросил я, прикидывая, насколько пагубно отлучка отразится на моих текущих делах.

– Даже более того, – оживился Лейбовиц. – Я вам предлагаю лететь к Уорнеру одному, а то последние пару недель у меня что-то давление скачет. Вам нужно будет лишь вручить ему предмет и получить деньги. За это получите надбавку к гонорару. А это даже поболее, чем в прошлый раз. И кстати, мистер Уорнер хотел вас видеть лично, правда, не пояснил, с какой целью. Так что повод у вас самый что ни на есть уважительный.

Вот ведь, и отказывать неудобно, всё-таки старику я кое-чем обязан, и деньги не лишние. Мой-то личный бюджет изрядно истощился за последнее время. Ладно, питаюсь и живу я за счёт Вержбовских, что само по себе меня порядком смущало, но и на другие нужды деньги необходимы. Так что звонок Лейбовица пришёлся кстати. Да и заодно выясню, как продвигаются дела со съёмками моих фильмов. Может, именно по этому поводу Уорнер и хочет меня видеть? Ладно, на месте разберёмся.

– И когда вылет?

– Чем раньше, тем лучше.

– Хорошо, к послезавтра я постараюсь освободиться. Только билеты за ваш счёт.

– Само собой, Ефим! Послезавтра я вас жду у себя.

– Договорились.

Глава 9

Завтра! Завтра же мои люди не оставят от Гринпойнта камня на камне! И никто – слышишь, Джон, никто! – не посмеет меня остановить!

Адвокату и консильери семьи Бонанно никогда ещё не доводилось видеть своего босса в такой ярости. Даже в тот памятный день, увидев в багажнике машины трупы своих парней, Джозеф не выглядел таким обезумевшим.

В кабинете они были вдвоём. И самым страстным желанием Тартамеллы было оказаться отсюда как можно дальше. Сейчас он уже жалел, что когда-то связался с этим человеком и вообще с семьёй Бонанно. Но давать задний ход было поздно, соскочить – себе дороже.

О том, что происходило на собрании Комиссии, Тар-тамелла знал в общих чертах в пересказе взбешённого дона. и в целом был согласен с рассуждениями Костелло относительно аферы, в которую Бонанно может втянуть другие сицилийские кланы своими необдуманными действиями. Особенно его напрягла попытка пристрелить в том баре переговорщика от русских. Но спорить с боссом в данный момент виделось бессмысленным. И не похоже, что в ближайшие дни он успокоится. Нет, криков-то точно станет поменьше, но Тартамелла знал, что если Джо что-то втемяшит себе в голову, то это всерьёз и надолго. И потому не удивился, когда Джозеф попросил его собрать в кабинете капо семьи. На это ушло около двух часов, кого-то пришлось даже поднимать с постели, прежде чем трое капореджиме расселись в кабинете уже немного успокоившегося к тому моменту Бонанно.

– Сегодня мне и всем нам плюнули в лицо! – заявил он, обводя горящим взглядом верных помощников. – Меня обвинили в том, что я не могу управлять семьёй, обвинили в трусости, и я хочу доказать, что эти люди сильно ошибались.

«Ещё и в трусости? – подумал Тартамелла. – Чёрт его знает, меня же там не было».

– Завтра же мы собираем всех людей, – продолжил Бонанно, – всех, способных держать оружие, и едем в Гринпойнт. Наша задача – разнести это осиное гнездо к чёртовой матери, чтобы от Большого Ивана не осталось даже воспоминания.

– Правильно, надо было туда ехать, ещё когда они замочили наших ребят, – согласился один из капо Лючано Стефано.

– А где он прячется, этот Большой Иван? – поинтересовался Багси Торричелли. – Гринпойнт не такой уж и маленький район.

– Если он не последний трус, то вряд ли будет отсиживаться в своей берлоге, когда мы спалим к чертям этот русский ресторан, – заявил Бонанно и бросил взгляд на запястье. – Итак, в семь утра полный сбор, в восемь мы должны уже быть возле русского ресторана. Сколько у нас людей и сколько машин?

В течение следующих десяти минут дон получил полную информацию о боеспособности и мобильности своей маленькой армии. На его лице впервые за последние дни промелькнуло чувство удовлетворения: 350 бойцов, имеющих на вооружении пистолеты, дробовики, «томми-ганы» и даже пару пулемётов, полсотни автомобилей, включая три фургона, и главное – неукротимый сицилийский дух, перед которым русские никак не смогут устоять. Завтра будет потеха!

Когда все разошлись, Джо ещё раз взглянул на часы. Половина первого ночи. На сон оставалось от силы часов пять. А потом… потом в бой! Он лично поведёт за собой своих воинов, как когда-то вёл свои центурии Гай Юлий Цезарь!

Пребывая во власти своих мечтаний, Бонанно с бокалом траппы подошёл к окну, отодвинул тяжёлую портьеру и открыл форточку. Душно, наверное, будет гроза. Вон вроде на горизонте уже посверкивает.

Из окна его выстроенного на холме дома открывался прекрасный вид на сверкавший огнями ночной Нью-Йорк. Где-то там, среди огней, и дом тёщи, у которой сейчас гостят жена и дети, по которым Джозеф уже успел соскучиться.

Единственное, что портило панораму, – росший метрах в ста прямо напротив дома раскидистый платан. Джо давно подумывал отдать команду спилить дерево, но всё как-то не доходили руки.

«Завтра разберусь с русскими и займусь деревом», – подумал он, поднося бокал к губам.

В это мгновение ему почудилось, что на фоне полной луны в ветвях платана обозначилось лёгкое движение. Вроде человеческая фигура. Он с минуту вглядывался в переплетения ветвей… Нет, ни одного движения, в такую безветренную погоду даже ветви не шевелятся.

«Это, наверное, от усталости, день выдался тяжёлым».

Джо ещё раз пригубил граппы и поднял руку, чтобы задвинуть портьеру, но в этот миг в кроне платана словно кто-то чиркнул зажигалкой, высекая искру, а долю секунды спустя в стекле появилась аккуратная дырочка и не менее аккуратное отверстие – на лбу Бонанно. А вот выходное было не таким аккуратным, потому что пуля калибром 7,62, выпущенная с сотни метров из винтовки Ml Garand, разворотила затылок главы семьи Бонанно, мозговое вещество которого разметало по кабинету.

Кусок плоти, ещё недавно бывший всемогущим мафиози Нью-Йорка, кулем свалился на иранский ковёр, подаренный главе клана Бонанно год назад одним из друзей семьи. Телу предстояло лежать здесь до половины восьмого утра, пока обеспокоенный отсутствием босса Тартамелла не толкнёт дверь кабинета.

Похороны Джозефа Бонанно получились пышными. Сначала было длившееся около часа отпевание в храме Святого апостола Павла в верхнем Вест-Сайде, затем процессия переместилась на кладбище Грин-Вуд, где предполагалось захоронить останки покойного.

Собрались главы всех как нью-йоркских семей, так и семей из Чикаго, Баффало и Лос-Анджелеса. Каждый счёл своим долгом выразить соболезнования вдове покойного, добавляя, что готов оказать всемерную помощь ей и детям, стоит только к ним обратиться. Почерневшая от горя Фей Лабрузо механически кивала, не поднимая глаз. Лишь однажды она осмелилась посмотреть в глаза подошедшему. Этим человеком был Фрэнк Костелло, одетый в тёмный, с иголочки, костюм. Он по-отечески обнял вдову, прошептав ей на ухо:

– Сочувствую твоему горю, Фей. Поверь, для всех нас это тяжёлая утрата, всем нам будет не хватать твоего… нет, нашего Джо. Он был мне как брат.

– Я понимаю, Фрэнки, – бесцветным голосом ответила женщина.

– Мы с ребятами возместим все расходы на похороны Джо. И поверь, через месяц над его могилой сомкнутся своды склепа, краше которого Грин-Вуд ещё не видел.

– Спасибо, Фрэнки, за заботу, только моему Джо уже всё равно, где лежать. – Гримаса страдания на мгновение исказила её лицо, и Костелло прижал вдову к своей груди.

– Что поделать, Фей, это нужно просто пережить. А подлого убийцу мы найдём, поверь, он не уйдёт от заслуженного возмездия.

Отстранив от себя женщину, он погладил макушки детей покойного – шестилетнего Сальваторе и четырехлетней Катерины – и с полминуты постоял у богато украшенного гроба. Джо выглядел достойно, хотя этого и следовало ожидать. Как-никак Бонанно при жизни владел самой обширной в Штатах сетью похоронных бюро, и в одном из них неплохо поколдовали над внешностью убитого босса. Отверстие на лбу было совсем незаметно, на щеках играл румянец, казалось, Джо сейчас поднимется из гроба, произнесёт: «Ну что, Фрэнки, думал, избавился от меня?» – и разразится дьявольским хохотом.

Живо представив подобную картину, Костелло невольно вздрогнул и поспешил отойти в сторону, присоединившись к боссам остальных кланов. Сегодня вечером им предстоит снова собраться, чтобы решить, кому какой кусок достанется от приличного наследства покойного. Сразу, конечно, раздевать догола семью Бонанно не стоит, это будет выглядеть некрасиво даже в их собственных глазах. На всё нужно время. И хорошо бы предложить Фей и детям съездить в Кастелламмаре, откуда родом и она, и её покойный муж. Пусть погостят у родни, а ещё лучше, останутся там навсегда и забудут об Америке. Глядишь, получится перенести прах Джо на Сицилию, чтобы родственникам недалеко было ходить на могилу. А вдове можно назначить пансион, включая оплату будущего обучения детей Бонанно. Нужно сегодня же этот вопрос тоже обсудить с парнями.

«А помимо этого нужно разрулить вопрос с русскими, – морщил лоб в раздумьях Костелло. – Оставлять дело на самотёк никак нельзя, из этого может вырасти большая проблема. Странно, что сам Большой Иван лично нигде не проявился, везде мелькает лишь его помощник, этот, как его… Фил Бёрд. Может, он и есть реальный босс, а Большой Иван – всего лишь хорошо разыгранный фантом? Хорошо бы прищучить этого Бёрда, поговорить с ним с глазу на глаз, желательно с позиции силы. Не назначать встречу, а заставить приехать силой. Кому можно поручить столь деликатное дело? Анастазия хорош, только когда нужно кого-то устранить или покалечить, а здесь пока необходимо без лишнего шума выследить человека и доставить его по назначению. Пожалуй, для этой роли подойдёт Энтони Карфано по прозвищу Маленький Оджи Пизано. Точно, сегодня же дам ему задание, тем более за ним имеется кое-какой должок, так что пусть отрабатывает».

Ожиданий Лейбовица я не обманул, появившись утром пятницы в его магазинчике. Тот достал артефакт. На сей раз это было нечто, смахивающее на серп без рукоятки, но, как пояснил антиквар, этим серповидным кинжалом древние ацтеки перерезали горло тем «счастливчикам», кто удостаивался быть принесённым в жертву Кетцалькоатлю – богу жизни, света и мудрости, повелителю ветров и правителю Запада. Само божество было изображено вдоль режущей кромки в виде довольно-таки неплохо различимого пернатого змея.

– И сколько крови испил этот серп? – поинтересовался я, вспомнив сказанные когда-то слова Лейбовица о кинжале Саладина.

– Немало, – качнул головой Абрам Моисеевич. – Хотя ведь в жертву богам приносили не только людей, но и птиц с животными. Так что раньше времени пугаться не стоит.

– Из чего он сделан, что за металл?

– Если верить продавцу, из метеоритного железа. Рукоятка, вероятно, была деревянной, а может, и не деревянной, в любом случае, этого уже не узнать.

– А кто продавец, если не секрет?

Столь, казалось бы, невинный вопрос заставил Абрама Моисеевича закашляться. Впрочем, он всё же ответил:

– Скажем так: мне его продал один археолог. Наверное, это незаконно, но и мистер Уорнер покупает у меня кинжал без документов. Ни ему, ни мне лишняя шумиха не нужна. Вы отдаёте ему кинжал, он вам – восемь тысяч долларов наличными, которые вы доставляете мне. А здесь получаете свою долю – семьсот долларов.

В этот момент мой взгляд упал на старинную тумбу в углу, где лежали видавшие виды боксёрские перчатки из тёмной потрескавшейся кожи с начертанным на них белой краской не очень изящным чьим-то автографом. На левой вроде бы написано «Джек», а на правой – «Джонсон».

– А что это за перчатки?

Из короткого рассказа антиквара выяснилось, что перчатки некогда принадлежали первому чёрному чемпиону мира Джеку Джонсону. Эту пару Лейбовицу вчера приволок какой-то спившийся любитель бокса, а вместе с ними, как доказательство, – небольшую фотокарточку. Антиквар продемонстрировал мне фото, на котором и впрямь какой-то лысый негр был изображён в серых трусах, чёрной спортивной обуви и с этими вот перчатками на руках, причём уже подписанными. На обороте фотокарточки присутствовала подпись чернилами: «Мердоку на память от Джона Артура Джонсона».

– Абрам Моисеевич, а продайте мне эти перчатки.

– Продать? А на что они вам?

– Хочу подарить их одному знакомому, любителю бокса. У него как раз день рождения был вчера.

Не знаю уж, почём антиквар отхватил перчатки у спившегося продавца, но мне он их всучил за сотню баксов. Требуемую наличность я кое-как наскрёб и тем же вечером, не прибегая к услугам Демида, то есть на метро и пешком, добрался в зал к Джордану. Тот, увидев перчатки и прилагавшееся фото, не смог сдержать удивлённого возгласа:

– Вот это стоящий подарок! Сам Джек Джонсон!.. Он же дерётся первого сентября, буквально через пару недель, а ведь Джеку уже… дай-ка подсчитаю… чёрт, ему уже шестьдесят лет! Ты представляешь, Фил?!

– Ничего себе, – искренне удивился я. – В таком возрасте всё ещё дерётся!

– Правда, форма у него уже не та, чаще проигрывает молодым, но его фирменная улыбка при нём. Возможно, это последний бой Джонсона, так что я уже купил билет на поединок. Не хочешь присоединиться?

– Через неделю, говоришь? К тому времени я, по идее, должен уже вернуться из Лос-Анджелеса. Если не найдётся уважительной причины пропустить бой, то постараюсь прийти.

Потом мы немного поговорили о делах, и я отправился покупать билет на самолёт до Лос-Анджелеса. А 19 августа на краю уже знакомого мне лётного поля «Майнес-Филд» меня поджидали Адам и Тони.

– Как долетели, мистер Бёрд? – дежурно поинтересовался Миллер, протягивая мне руку.

– Спасибо, нормально, только ноги затекли, – честно ответил я, не выпуская из левой руки небольшой чемоданчик с бережно упакованным артефактом.

– Жаль, мистер Лейбовиц не смог прилететь лично, но вас мой босс хотел видеть в обязательном порядке.

Уже знакомой дорогой мы доехали до дома Уорнера. На этот раз хозяин в халате канареечного цвета сидел на веранде в кресле-качалке, дымя сигарой и поглядывая в книгу под названием «Великий Гэтсби». Хм, довелось в своё время поглядеть одноимённый фильм с Лео Ди Каприо, где несчастный Гэтсби в финале погибает от пули ревнивца.

Отложив книгу на стоявший рядом столик на изящных витых ножках, расплывшийся во вполне с виду искренней улыбке Джек поднялся и шагнул мне навстречу, протягивая руку.

– Рад снова видеть вас, Фил! Что-нибудь выпьете?

– Если только кофе, чтобы взбодриться.

– О’кей! Энн, солнце, ты где?

На веранде появилась статная темноволосая женщина с гордой осанкой императрицы.

– Знакомьтесь, мистер Бёрд, моя супруга Энн, – представил женщину Уорнер. – Не только жена, но и актриса. Милая, не могла бы ты сделать нам по чашечке кофе, он у тебя получается изумительным.

– Конечно, дорогой, – холодно улыбнулась красотка, исчезая в дверях.

В ожидании бодрящего напитка мне было предложено ещё одно кресло-качалка, а Миллер пошёл звонить эксперту мистеру Квинси. Пока же чемоданчик со старинным артефактом я поставил у себя в ногах.

– Вы, наверное, хотите узнать, как продвигаются дела со съёмками фильмов по вашим историям? – прищурившись, сквозь клуб дыма, как бы между прочим поинтересовался Уорнер.

– Пожалуй, – кивнул я.

– Всё на мази, хотя в случае с кинокартиной «Красотка» мой старший братишка Гарри встал на дыбы. Стал кричать, что не даст ни цента на эту, как он выразился, пошлятину. Хорошо, что Альберт встал на мою сторону, вдвоём нам удалось уломать Гарри. А другие два фильма – о боксёре и гладиаторе – были приняты в производство единогласно. Это соответствует духу компании «Уорнер», которая предпочитает в своих картинах динамизм. Кстати, я сегодня планирую заехать на Сансет, там у нас выстроены потрясающие декорации Колизея, будут сниматься сцены гладиаторских боёв. Не желаете составить компанию?

– Не откажусь, вероятно, что-то даже подскажу.

Мистер Квинси подтвердил подлинность жертвенного кинжала, и вновь я получил деньги наличными, как того просил Лейбовиц. Не знаю, почему он не доверял чекам, как по мне, так таскаться с этими пачками денег не очень комфортно. В итоге мы договорились, что до вечера деньги полежат у Уорнера в домашнем сейфе.

– Вы не придумали новый сюжет? – как бы между прочим спросил Джек Леонард.

Как-то неожиданно… Окунуться, что ли, в воспоминания будущего, там сюжетов хоть отбавляй, даже не требующих применения навороченных спецэффектов? А может, самому что-нибудь сочинить? Это было бы неплохо… И тут я весьма кстати вспомнил посиделки с Джо на его кухне, когда он однажды поведал историю вождя соседнего племени, рассказанную, в свою очередь, ему его отцом. Почему бы не попробовать перенести её на киноэкран?

– Есть у меня один сюжет, мистер Уорнер, – улыбнулся я сидевшему напротив собеседнику. – Он основан на реальных событиях, о которых я услышал в Нью-Йорке от знакомого индейца. В моей интерпретации дело происходит примерно в тысяча восемьсот семидесятых годах в штате Аризона, где на всех наводит ужас банда Хромого Хью. Прозвище своё Хью Уиллчерстон получил, естественно, за хромоту. А хромать он начал после того, как однажды, удирая верхом от погони, схлопотал пулю от шерифа одного городка. Впоследствии Хью отомстил шерифу, подкараулив его со своей бандой и превратив беднягу в решето.

Видя, что Уорнер заинтересовался завязкой сюжета, я с воодушевлением продолжил, прихлёбывая из поставленной передо мной чашечки кофе:

– В тех местах жило небольшое индейское племя чирикауа, принадлежащее к народу апачи. Возглавлял тотем вождь по имени Кочис. У него была красавица-жена, две дочери и двое сыновей. Однажды, когда младшая четырнадцатилетняя дочь вождя Кэнти в одиночестве скакала на лошади по прериям, она повстречала банду Хромого Хью. Они были обозлены после неудачного налёта на почтовый дилижанс, в котором потеряли троих членов банды, и мечтали на ком-нибудь сорвать свою досаду. Ничего не подозревавшая девочка рассказала вооружённым незнакомцам, где находится её деревня, после чего была изнасилована главарём, а затем оглушена ударом приклада по голове. Посчитав девчонку мёртвой, бандиты в количестве тринадцати человек направились в сторону деревни. Им повезло, поскольку практически все мужчины во главе с вождём отправились воевать с соседним племенем и должны были вернуться не раньше чем через неделю. В деревне остались женщины, старики и дети. Они не смогли оказать достойного сопротивления. Бандиты всех убили, включая жену и старшую дочь Кочиса, а всё самое ценное забрали с собой, хотя ценностей там особо и не было – немного золотых украшений на женщинах да кое-какие меха. Вернувшись домой, Кочис и его люди обнаружили только пепелище, обгорелые и истерзанные койотами и стервятниками тела, а среди всего этого кошмара – сидевшую на земле и раскачивавшуюся из стороны в сторону Кэнти, которая выжила и вернулась в деревню, к тому времени уже покинутую бандитами. Девчонка слегка тронулась умом и всё время повторяла: «Хромой Хью, Хромой Хью…» Она услышала, как бандиты обращались к главарю, и имя подонка запечатлелось в её памяти. – Я сделал глоток уже остывавшего кофе, краем глаза наблюдая за реакцией Уорнера. Киномагнат забыл не только про свой напиток, но и про сигару, наполовину истлевшую в его пальцах. – В общем, пригласили они индейцев из другого тотема, чтобы те по обычаю похоронили усопших, оставили Кэнти на попечение дальних родственников, а сами двинулись по следам бандитов. Их было почти столько же, сколько и бандитов, хотя индейцы об этом не знали, потому что потерявшая разум девочка не смогла сказать количество виденных ею негодяев, а в деревне никто не уцелел. К тому времени банда Хью уже значительно удалилась от деревни, отправившись сбывать экспроприированное и грабить почтовые дилижансы в соседний штат Нью-Мексико. По пути Кочису и его соплеменникам, включая двух сыновей вождя, пришлось пережить немало трудностей. В паре стычек – с мексиканцами и враждующим племенем – они потеряли пятерых воинов, в их числе и старшего сына вождя. Но даже это их не останавливало, все они поклялись отомстить нехорошим белым людям. И вот где-то под Санта-Фе они наконец настигли банду Хромого Хью. В перестрелке погибли несколько бандитов и все люди Кочиса, кроме него самого. Раненого, истекающего кровью вождя негодяи привязали к стволу колорадской сосны на краю высокого утеса, под которым несла свои воды Рио-Гранде. Хромой Хью спросил, почему вождь и его люди преследовали его банду, но ответа от гордого индейца не дождался. «Судя по татуировкам на твоём теле, ты вождь, и, наверное, вождь того племени, чью деревню мы сожгли, а жителей убили, – с усмешкой предположил Хью. – Жаль только, добра с твоей нищей деревни взяли немного. И кстати, выходит, именно твою дочку я оприходовал». Он рассмеялся Кочису в лицо, а тот затуманенным взором смотрел мимо бандита, вспоминая лица своих близких, всех, кого потерял. – Я сделал паузу, потому что и у самого что-то горло слегка перехватило, настолько живо в моём сознании нарисовалась эта безрадостная картина. Уорнер, обычно улыбающийся, теперь, нахмурившись, глядел куда-то мимо меня, а незаметно вставшая в дверном проёме его супруга, слушая мою историю, и вовсе промокнула краешек глаза носовым платком. – В общем, вождь и говорит: мол, сохраните мне жизнь, а я покажу, где зарыты главные богатства нашего племени. Там столько золота, что вы не сможете его унести. Главарь сказал, что вообще-то надо пристрелить вождя за то, что он со своими воинами положил большую часть его банды. Но если и впрямь он поможет им стать богаче, то, так уж и быть, залечат его раны и сохранят жизнь. Даже лошадь дадут, только руки оставят связанными, чтобы ночью он не перерезал им глотку. Подельники своего босса в этом дружно поддержали, хотя прекрасно понимали, что верить словам Хью могут только кретины и что он наверняка прикончит индейца, когда они доберутся до сокровищ. В общем, отвязали они вождя от дерева и тут же, пока двое его держали, третий споро скрутил Кочису руки за спиной. Тот всё это время не сопротивлялся. Но спокойствие вождя оказалось обманчивым. Едва оказавшись лицом к лицу со стоявшим в двух шагах от пропасти Хью, Кочис рванулся вперёд, плечом столкнув бандита с обрыва и следом за ним отправившись в свободное падение. Так они вместе и упали в ледяную воду Рио-Гранде с высоты в полсотни ярдов без шансов выжить. Подельники Хромого Хью искали тела несколько часов, но быстрое течение унесло главаря бандитов и отомстившего ему гордого вождя в сторону Мексиканского залива. Историю эту бандиты, которые после гибели босса влились в шайку Билла Мясника, позже рассказали в одном из салунов Дикого Запада. – Последнюю фразу я добавил уже от себя, рассудив, что как ещё эта история могла дойти до Джо, если свидетелей со стороны индейцев не осталось в живых. Может, они сказку сочинили, а Джо уверен, что так и было на самом деле.

Как бы там ни было, мой рассказ произвёл на Уорнера и его жену впечатление, и киномагнат, заметив, как Энн скрылась в доме, кивнул ей вслед:

– Моя жёнушка – натура впечатлительная. А сюжетец вы рассказали занятный, думаю, на этот раз Гарри не будет иметь ничего против. На всё про всё может уйти около миллиона долларов, – стал вслух рассуждать Уорнер. – Натурные съёмки, договориться с индейцами в резервации для участия в массовке… На роль Хромого Хью можно даже без кинопроб взять нашего оскароносного друга Пола Муни. Он сейчас вроде свободен, думаю, сыграть для разнообразия подонка после роли Луи Пастера ему будет интересно. А вот на роль индейского вождя… этого, как его…

– Кочиса, – подсказал я.

– Да, Кочиса мог бы сыграть… Хм, что-то я не припомню, чтобы у нас были на контрактах со студией индейцы.

– Могу предложить кандидатуру.

Уорнер, приподняв правую бровь, вопросительно глянул в мою сторону.

– Тот индеец, от которого я услышал эту историю, его зовут Джо. Он немного моложе, чем его возможный герой, но индейцы любят раскрашивать лица всякими красками, так что под гримом возраст можно и сгладить. На лошадях он с детства скакать приучен, хотя давно уже живёт в Нью-Йорке, фигура у него крепкая, чем не кандидат?

– Ну что ж, пусть прилетает, – пожал плечами Джек Леонард. – Пройдёт пробы, а там режиссёр выберет подходящую кандидатуру. Кстати, не мешало бы определиться со сценаристом и режиссёром. Вы же ведь не планируете сами писать сценарий? Тогда подкину вам Бена Хекта, вы с ним работали над «Гладиатором». Тем более он сейчас здесь, прилетел из Нью-Йорка посмотреть, как снимается фильм по его сценарию. Мы должны с ним пересечься на съёмочной площадке. Так что поедемте со мной через час на Сансет, там заодно всё и обговорите. А режиссёром я приглашу, пожалуй, Фрэнка Макдональда. Парень он шустрый, по три фильма в год сдаёт, и при этом свою работу умудряется делать довольно качественно…

Уорнер уселся на переднее пассажирское сиденье, мы с Миллером расположились на заднем диване. До Сансет-бульвара, протянувшегося на добрых тридцать миль от Фигероу-стрит до Тихоокеанского шоссе, добрались за полчаса, и ещё минут пятнадцать катили до студии кино-компании «Уорнер Бразерс».

А здесь и впрямь выстроили настоящий Колизей! Конечно, стены из фанеры, равно как и трибуны, но с виду, особенно издалека, не отличить от римского. К моменту нашего появления шли приготовления к съёмкам финальной сцены, в которой раненному отравленным кинжалом Максимусу предстояло сразиться с императором Коммодом. Вырядившиеся в тоги актёры из массовки числом в несколько сотен душ уже занимали свои места на трибунах Колизея. А это кто, уж не сам ли Кларк Гейбл?! Да ладно!

– Максимуса играет Кларк Гейбл, – словно услышав мой немой вопрос, кивнул в сторону облачавшихся в доспехи актёров Уорнер, – а императора Коммода – молодой актёр Ронни Рейган…

– Рональд Рейган?!

– Да, а что, слышал о нём? Он вроде нигде особо не успел засветиться, хотя снимается довольно часто, мы с ним подписали контракт в прошлом году.

– Э-э-э… Слышал, что у парня неплохое актёрское будущее, – выкрутился я.

– Да? Хм, мне так не казалось. Да, мордашка смазливая, но назвать его талантом у меня язык не повернулся бы.

Да-а, бывает же! Кто бы мог подумать, что я встречу на съёмочной площадке практически своего фильма не только самого Гейбла, звезду «Унесённых ветром», но и будущего президента США! Я-то помню его только по виденным когда-то хроникам в преклонном возрасте. Правда, к тому времени, как Рейган станет президентом, я, скорее всего, в этом мире уже загнусь от старости, если раньше не прилетит бандитская пуля. Он же вроде в 1981-м выборы выиграл, ну и мне, считай, восемьдесят должно стукнуть.

И, к слову, не знаю уж, специально Гейбл готовился к фильму или всегда так тщательно следит за своей физической формой, однако раздетый сейчас по пояс и готовящийся натянуть на себя доспехи гладиатора, выглядел он пусть и не как Шварценеггер в свои лучшие годы, но весьма подтянуто. Впрочем, и его партнёр явно не страдал лишним жирком, хотя для цезаря это могло быть позволительно. Но не для цезаря из моего сюжета. Я же, когда пересказывал Хекту историю, ориентировался по уже виденному мной фильму Ридли Скотта и постарался описать главных героев очень тщательно.

Подошёл режиссёр, поприветствовал киномагната, представившего ему меня. Режиссёром оказался какой-то Джордж Кьюкор[35], которого, как тут же признался Уорнер, он выпросил на один проект у Дэвида Селзника[36].

– Мы, евреи, всегда сможем договориться между собой, – хмыкнул продюсер, покровительственно похлопав меня по плечу.

А с крутившимся здесь же автором сценария мы уже были знакомы, и, узнав, что ему предлагают ещё раз поработать со мной, Хект весьма обрадовался.

– С удовольствием готов сотрудничать! – заявил он. – Готов приступить хоть сегодня.

– Вы же ньюйоркцы, – вставил свои пять копеек Уорнер. – Ни к чему суетиться, вернётесь домой и в спокойной обстановке поработаете над сценарием. Бент, история даже меня проняла, и зритель, выходя из кинозала, должен рыдать… Кстати, ты когда улетаешь?

– Планировал завтра вечером.

– А вы, мистер Бёрд?

– У меня билет на сегодняшний вечер.

– Спешите?

– Ну не так уж чтобы…

– Адам, не сочти за труд, поменяй мистеру Бёрду билет на завтрашний вечер. Думаю, джентльмены, уже в самолёте вы многое успеете обговорить.

Прозвучала команда: «Приготовились… Свет! Камера! Мотор!» – и актёры принялись дубасить друг друга явно затупленными мечами, сделанными под римские гладиусы. Да уж, это вам не тот «Гладиатор», который был одним из моих любимых фильмов в будущем. Я невольно поморщился, что не ускользнуло от внимательного взгляда Уорнера.

– Вам что-то не нравится?

– Не хотелось бы выглядеть самым умным здесь, у вас наверняка имеются постановщики трюков, фехтования и так далее… Но сцена поединка выглядит слишком уж примитивной.

– Примитивной? А мне казалось, дерутся они очень даже профессионально.

– Вам просто не с чем сравнивать, – вырвалось у меня, но, к счастью, Уорнер на эту фразу не обратил внимания. – Очень уж медленно они работают, всё должно выглядеть динамичнее.

– А как вы видите эту сцену? Можете сделать лучше? – проявил деловой подход бизнесмен от кинематографа.

– Я? Хм, ну можно, в принципе, попробовать…

– Так вперёд! Эй, Джордж, – хлопнул он в ладоши, – можете остановить съёмку?

– Стоп! Джек, что случилось? – с недовольным видом повернулся к нам режиссёр.

– Вот этот человек, которого зовут Фил Бёрд и который придумал эту историю, заявляет, что ваш вариант поединка ни к чёрту не годится. Что он может сделать это лучше.

– То есть?!

– Фил, объясните мистеру Кьюкору, что вы имели в виду.

Я повторил то, что минутой ранее высказал Уорнеру. Режиссёр скептически хмыкнул:

– Ну тогда, может, покажете, как это должно выглядеть?

Я молча забрал у Гейбла и Рейгана мечи, к моему разочарованию, оказавшиеся деревянными, всего лишь выкрашенными серебрянкой, и один из них вручил постановщику фехтовальных сцен, с виду вылитому мексиканцу, которого, впрочем, мне и представили как Мигеля. Выглядел он оригинально: брюки на подтяжках, напущенные на ковбойские сапоги, без пиджака, в белой сорочке с закатанными рукавами и расстёгнутыми сверху пуговицами, что позволяло видеть крепкую волосатую грудь. Я тоже скинул пиджак, оставшись в сорочке.

– Мигель, ну-ка, ударь меня прямым сверху с такой силой, будто пытаешься раскроить меня от макушки до гениталий.

– Я ведь могу и череп проломить, хоть это и дерево, – приподнял бровь оппонент.

– Не бойся, у меня хорошая страховка, – отшутился я.

– Ну смотри…

Хекнув, он без особого замаха попытался опустить гладиус на мою бедную голову, но я сделал лёгкое движение влево, чуть разворачивая торс и пропуская деревянное лезвие вдоль тела, одновременно ткнув острием своего гладиуса в открывшийся на мгновение правый бок Мигеля. Тот поморщился, потирая ушибленное место.

– Предположим, Максимус слегка ранил цезаря, облачённого в парадные доспехи, – стал объяснять я. – Или вообще меч по ним скользнул, не причинив особого вреда. А мы помним, что по сценарию соперники ранят друг друга в руку: сначала император гладиатора, а затем Максимус Коммода. Хотя разного рода ран, не опасных для жизни, можно нанести множество, и боец будет медленно истекать кровью. Но у Максимуса, раненного отравленным кинжалом, времени в обрез, поэтому сцена не может тянуться слишком долго. Пять минут чистого боя, не более. Ну и пауза, когда теряющий силы Максимус видит загробный мир и своих жену и сына. Коммод в это время без меча, поэтому убить соперника не выходит… Ладно, давай дальше, Мигель. Теперь бей так, словно хочешь рассечь меня пополам на уровне груди или живота.

На этот раз Мигель не спорил, без предупреждения взмахнув мечом параллельно песчаному покрытию Колизея, и я, втайне надеясь, что отвыкший от регулярных гимнастических упражнений позвоночник не хрустнет, резко отклонился назад, едва не встав на «мостик». Такого трюка, насколько я помнил, в оригинальном «Гладиаторе» не было, но почему бы не добавить спецэффектов от себя?! Лезвие прошелестело в сантиметре от моей груди, и окажись оно металлическим, подошло бы сравнение – едва не сбрив пуговицы с рубашки.

– Браво, это было красиво, – раздался чей-то голос, а следом и аплодисменты.

– Это ещё не всё, – даже не оборачиваясь, громко заявил я. – Мигель, давай я покажу тебе ещё несколько приёмов, которые могут украсить эту сцену…

Минут через пять я вернул меч Мигелю и подошёл к режиссёру:

– Мистер Кьюкор, в сцену боя нужно добавить динамики, и желательно побольше крупных планов и смены кадров. Чем чаще мелькает картинка – тем больше вероятность того, что зритель будет находиться в напряжении. И кстати, вы уже, наверное, отсняли все остальные батальные сцены… Насколько я знаю из истории, римские воины предпочитали работать в низкой стойке.

– Хорошо, я приму к сведению, – буркнул недовольный режиссёр.

В этот момент ко мне мелкими, но частыми шажками приблизился немолодой толстячок в тройке, с пышной седоватой бородой.

– Здравствуйте, мистер Бёрд, я консультант картины Джошуа Фёрст. Являюсь автором нескольких монографий о Древнем Риме. Простите, что вмешиваюсь, но всё же не могу не отметить – сюжет фильма во многом противоречит историческим фактам. И я уже говорил об этом мистеру Хекту.

– Что, очень противоречит? – невольно скривился я, понимая, что, весьма вероятно, собеседник прав.

– Смотрите сами… Настоящий Коммод носил пышную бороду, у вас же он чисто выбрит. Тот же Коммод с пятилетнего возраста носил титул цезаря, то есть фактически являлся наследником престола. И да, Коммод был единственным римским императором, который иногда выходил на арену, но погиб он не в бою, а был задушен в комнате для переодевания атлетом по имени Нарцисс! И это ещё не всё!..

– Вполне допускаю, что в фильме имеются исторические неточности, – прервал я словоизлияния консультанта. – Но, уважаемый мистер Фёрст, это кино, а здесь иногда и сказки снимают. Лишь бы зрителю понравилось. Так что не ругайте нас сильно, а просто помогайте по мере сил, не особо ломая сценарий.

– Фил, из вас получился бы неплохой режиссёр, – заявил мне Уорнер, когда мы покидали съёмочную площадку. – Может, нам с вами подписать контракт?

– Если вы это серьёзно, то я подумаю над вашим предложением, – не смог я сдержать улыбки. – А пока у меня в Нью-Йорке кое-какие важные дела, которые я не могу пустить на самотёк, иначе просто подведу людей.

– О’кей, мистер Бёрд, если что – телефон Адама у вас есть, звоните ему в любое время дня и ночи. Ты слышал, Адам?

– Конечно, мистер Уорнер, – кивнул шедший чуть позади Миллер. – Кстати, вы собирались подкрепиться в студийной столовой. Сейчас как раз подходит первая партия обедающих.

– Действительно, я голоден как собака! Мистер Бёрд, вы с нами?

Спустя полчаса, выходя из столовой, мы столкнулись с человеком, которого мне представили как Говарда Джексона – композитора фильма «Красотка». Я тут же взял его в оборот, настаивая на включении в картину песни Oh, Pretty Woman. Ещё полчаса нам понадобилось, чтобы добраться до небольшой студии, где я взял в руки гитару и наиграл аккорды этой композиции.

– А что, очень даже неплохой мотивчик, – кивнул он, тут же виртуозно сымпровизировав мелодию на рояле. – Ну а человека, который сочинит текст, мы подыщем.

Через два дня мы вместе со сценаристом Беном Хектом спускались по трапу самолёта, приземлившегося в аэропорту Ньюарка. Пригород Нью-Йорка встретил нас моросящим, будто по осени, дождём. Правда, на въезде в мегаполис небо посветлело, и на душе стало как-то веселее.

Хект высадился по пути в Джерси-Сити, где у него был небольшой домишко, а также любящие жена и двое детишек. Домишко я видел своими глазами, а вот относительно домочадцев пришлось положиться на слово Хекта. Особой нужды снова встречаться с ним в ближайшее время у меня не было. За время долгого полёта я ему не только пересказал рассказанную уже Уорнеру историю об индейском вожде, но и добавил кое-какие подробности. Бен пообещал сделать из сценария конфетку, чтобы и впрямь, как просил киномагнат, люди выходили из кинозала с заплаканными глазами.

А я, прежде чем отправиться в Гринпойнт, заскочил в антикварную лавку, где меня с нетерпением ждал уже порядком встревоженный Абрам Моисеевич. Добродушно попенял мне, что я не позвонил ему насчёт задержки вылета из Лос-Анджелеса, после чего споро пересчитал наличность и отслюнявил мне мою долю. Когда я уже собирался прощаться, антиквар словно невзначай обронил:

– Не знаю уж, Ефим, в курсе вы или нет, но на днях пристрелили одного из боссов итальянской мафии… Фамилия его Бонанно. Вы ведь как-то им интересовались, я помню.

– Бонанно?! Да вы что! Это точно?

– Ну, если газеты не врут… Хотя мне ещё раньше Аарон позвонил. Вроде этому Бонанно пустили пулю в лоб из винтовки со снайперским прицелом. Я уж грешным делом подумал… Хотя что это я, старый хрыч, разболтался! В эти дела лучше не лезть, и вам не советую, молодой человек.

Не в силах прийти в себя от такой новости, я в первом же киоске купил пару последних номеров «Нью-Йорк таймс» и в одном из них где-то в середине обнаружил небольшую заметку с малюсеньким фото Бонанно, где его трудно было узнать, и чуть большим снимком дома, в котором произошло убийство. Вернее, где нашли тело, потому что убийца, судя по заметке, находился на изрядном расстоянии, чуть ли не в ветвях росшего за сотню ярдов от дома платана. И кто же это так поступил с главой сильной семьи? Конкуренты? Если это так, то мне повезло. Некто устранил мою едва ли не самую большую проблему на сегодняшний день. Чёрт, случаются же в жизни хорошие новости!

Делами я занялся на следующий день. Зашёл в ресторан, откуда звякнул сначала Джордану, а затем вызвонил Вержбовского-старшего и Науменко. Пора этим двоим убедиться воочию, что их деньги работают. Через сорок минут к ресторану на своём автомобиле подъехал Виктор Аскольдович, а спустя час – Василий Антонович, тоже в автомобиле, но за рулём находился его младший сын Демид. Я сразу же огорошил всех новостью о смерти Бонан-но. Народ возликовал, но при этом ощущалось некоторое стеснение. Всё же не по-христиански радоваться смерти человека, пусть даже и врага.

Наскоро перекусили, не забыв тяпнуть за встречу по рюмашке, после чего решили ехать в Гарлем на авто атамана, так как все, кроме Демида, находились под парами. Пока не выяснил, штрафуют ли в Штатах за езду в нетрезвом виде. Тем более алкотестеров ещё не существует, степень опьянения, вероятно, определяется дедовским методом – хождением по линии разметки. Но и дураку понятно, что реакция у подвыпившего водителя заторможенная, а становиться участником ДТП мне отнюдь не улыбалось.

По пути я поделился с Вержбовским и Науменко идеей, которая родилась у меня ещё до отлёта в Лос-Анджелес. Идея состояла в следующем: зафрахтовать небольшое пассажирское судно или вообще купить списанное в утиль и подремонтировать, переделав его в плавучее казино. Ну а что, будет себе мирно стоять на рейде в паре миль от берега, а доставку клиентов можно осуществлять на катерах. Официально это будет, например, развлекательный центр с рестораном и сценой для выступления музыкантов и прочих деятелей культуры.

– Есть вариант превратить корабль в «Русский клуб», – подлил я бальзама на истерзанные ностальгией сердца попутчиков. – Тоже с азартными играми, потому что нужно как-то делать прибыль, зарабатывать на наш отель в Лас-Вегасе. Игрокам – бесплатный русский стол: сто грамм водки, бутерброд с икрой, блины. По желанию за доплату можно посетить настоящую русскую баню с холодным квасом после парилки, здесь же – умелые массажистки. А кроме карт почему бы не предложить людям провести время за шахматной доской?! Выписать за соответствующий гонорар того же Алехина или Боголюбова, пусть дают сеанс одновременной игры на нескольких досках. Победителю гроссмейстера сто долларов, за ничью – десять, ну а ежели проиграл – пятьдесят баксов.

Раньше-то я думал, что фамилия гроссмейстера произносится как Алёхин, пока в клубе шахматистов одесского порта, куда я забрёл в уже казавшиеся незапамятными времена, меня вежливо не поправили. Никаких «ё», Алехин через «е», так что сейчас я не боялся выглядеть смешным. Оказалось, Вержбовский также в курсе грамотного произношения фамилии чемпиона.

– Заманчиво, – прищурился он, – очень заманчиво с «Русским клубом». Правда, Алехин – действующий чемпион мира, думаю, и гонорар он попросит немалый. А Боголюбов дважды сражался с ним за шахматную корону, тоже не три копейки стоит.

– Ну, для хорошей рекламы можно разок-другой и разориться, – резонно заметил Науменко, от которого я не ожидал подобной реакции.

– Это верно, Василий Антонович, – кивнул я, поддерживая атамана. – Там же можно устраивать и выступления русских артистов – от пианиста Рахманинова до Фёдора Шаляпина или Петра Лещенко.

– Бог с вами, Ефим Николаевич! – отмахнулся, словно поп от беса, Вержбовский. – Фёдор Иванович скончался этим апрелем в Париже.

– Пардон, был не в курсе.

М-да, в это время я как раз пробирался тайными тропами в Архангельск. Как же давно это было, словно и не со мной вовсе… Ладно, нечего нюни распускать, у нас ещё столько дел, ностальгировать будем после.

– Если вы в целом согласны с моей идеей, то как только казино с борделем начнут приносить прибыль – мы станем её откладывать на приобретение списанного судна. Назовём его, как и ресторан, «Русь». А то ведь совместный бизнес с неграми – штука довольно скользкая. Тем более полиция в любой момент может нагрянуть. А корабль будет только нашим предприятием, официально оформленным как, к примеру, шахматный клуб. А, как вам?

Ага, загорелись глаза у попутчиков, даже вон у Демида и то уши покраснели, видно, тоже живо представил сверкающий огнями в ночном море корабль, превращенный в «Русский клуб». Эх, мечты-мечты! Нет, ну а почему бы не реализовать свою мечту? Как там в песне: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!..» Вот и будем делать, и кто нам помешает? Тем более что Бонанно очень вовремя откинулся[37], и получается, руки у меня лично развязаны. Хотя мафия злопамятна, рано радоваться, там не один Бонанно нагадить мог.

Джордан поджидал нас на заднем дворе нашего нового казино. Я познакомил его с подельниками, и мы прошли в подвал, где уже наносились последние штрихи к облику будущего средоточия азартных игр в этом районе. Во всяком случае, столы под покер и рулетку стояли на своих местах, а игровые автоматы выстроились рядком вдоль стены. Пара чёрных ребят наводила в помещении порядок, не обращая на нас внимания, а ещё один – похоже, электрик – ковырялся в штукатурке, выдёргивая оттуда старый провод. Помещение освещалось пока всего несколькими лампочками, но этого хватало, чтобы оценить масштаб происходящего. Тут даже барная стойка имелась. Как-никак мой темнокожий партнёр должен будет зарегистрировать заведение как бар с соответствующей выплатой налогов. На кого он там зарегистрирует – это уже его проблемы.

– Думаю, через неделю заведение можно открывать, – сообщил Джордан. – Сейчас покажу вам небольшой фокус.

Он прошёл к дальнему автомату, сунул руку в какую-то нишу, раздался лёгкий скрежет, и сверху начала опускаться… стена. Через несколько секунд «однорукие бандиты» исчезли за аккуратно оштукатуренной перегородкой, по виду ничем не отличавшейся от других стен подвала.

– Я запомнил твои слова, Фил, и решил, что такая маскировка может пригодиться. Казино всего за минуту может превратиться в обычный бар.

– А столы с рулеткой? Они-то никуда не исчезнут.

Вместо ответа, Джордан подошёл к одному из столов, сунул руку под столешницу, на ощупь там пошуровал пару секунд, нажал на крышку стола, и та… перевернулась. Теперь это был обычный стол с полированной поверхностью.

– Видите, всё очень легко, единственное – всё, что на столе остаётся незакреплённым, падает на пол. Но у наших крупье будут наготове специальные веники и лотки, чтобы всё быстро смести и убрать. А в будущем, может, придумаем какой-нибудь способ, чтобы решить и эту проблему. Кстати, надо бару придумать название до того, как мой человек пойдёт его оформлять.

После недолгого совещания решили назвать злачное место «Чёрная орхидея». Вроде как отсылка к Гарлему, населённому чёрными. Не «Русью» же назваться, в самом деле. У нас это название припасено для другого дела.

Мы поднялись наверх, где предстояло расположиться борделю. Понятно, его никто регистрировать не собирался. Здесь работ по благоустройству предстояло больше. Пока только вычистили квартиры от ненужного хлама. Джордан поинтересовался, есть ли у нас кандидатуры на роль «мамки», и мы дружно отрицательно покачали головой.

– Тогда предложу свою. Есть у меня на примете одна красотка с деловой хваткой, думаю, за процент от работы девочек она согласится взвалить на себя эту ношу.

Расстались мы довольные друг другом. Ещё раз заехали в наш ресторан, перекусили и решили расползаться по домам. Атаман уехал с сыном. Вержбовский предлагал меня подвезти, но я, поблагодарив, отказался, сказал, что в такую чудную погоду хочется полюбоваться закатом над Ист-Ривер, и отправился пешком на набережную, прихватив полкаравая хлеба, чтобы покормить чаек. Да уж, пробило что-то на сентиментальность. Старею, наверное.

Уже в сумерках я поплёлся домой. Погружённый в свои мысли, медленно брёл по Гумбольдт-стрит мимо церкви Святого Станислава Костки, фоном воспринимая польскую речь, и в первый момент даже не обратил внимания, когда рядом затормозил тёмный «плимут». Очнулся, только когда мне в бок упёрся ствол и хрипловатый голос вместе со смесью каких-то специй и табака выдохнул мне в ухо:

– Давайте без глупостей, мистер Бёрд. Не советую дёргаться, если хотите вернуться в свой Гринпойнт. Просто молча и тихо садитесь в машину. Вот так… Надеюсь, вам удобно? Хорошо. Энрике, трогай!

Глава 10

Поездка в автомобиле напомнила мне события годовалой давности, когда из сельского райотдела НКВД меня везли в Москву. Так же на заднем сиденье, так же зажатый с боков двумя крепкими ребятами, только теперь мне ещё вдобавок в бок достаточно больно упирается ствол револьвера. Интересно, успею я поработать локтями, прежде чем этот слева нажмёт на спусковой крючок? Ставить такой эксперимент мне совершенно не улыбалось, тем более ещё неясно, куда и зачем меня везут. Да и вернуть в Гринпойнт обещали, правда не уточнив, в каком состоянии. Хорошо, если не в виде расчленённого тела.

Ехали часа полтора, и ни на мгновение нажим ствола в мой бок не ослабевал. В итоге я мягко попросил перестать сверлить моё левое подреберье этой железякой, на что получил ответ, что уже приехали. А приехали мы на какой-то пустырь, посреди которого стоял то ли ангар, то ли сарай довольно приличных размеров.

– Выходите, мистер Бёрд, – подтолкнули меня стволом в многострадальный бок, отчего я невольно поморщился.

Одна из массивных дверных створок была снабжена встроенной дверью чуть выше человеческого роста, через которую мы и попали внутрь. Щёлкнул выключатель сбоку, и загорелось несколько лампочек, дававших тусклый свет. Прямо посередине сарая стояло деревянное кресло, и когда меня к нему подвели, я увидел, что к подлокотникам приторочены ремни. Та-а-ак, это уже серьёзно. Обездвиженный, я вряд ли смогу постоять за свою честь.

– Садитесь, – сказал тот, что по-прежнему целился в меня из револьвера.

– Может, обойдёмся без этого? Я и так у вас на мушке… Короткий удар в солнечное сплетение не дал мне договорить фразу. Бил второй, молчаливый. М-да-а, расслабился я в последнее время, теряю сноровку. Пока я хватал ртом воздух, меня кинули в кресло и споро притянули ремнями запястья к подлокотникам. Всё, теперь я хрен куда денусь, даже несмотря на свободные ноги – с таким грузом особо не попрыгаешь. Остаётся ждать дальнейшего развития событий.

Мои похитители принялись переговариваться на итальянском, будучи уверенными, что я не знаю их языка. Правильно, не знаю… Жаль, не немцы меня выкрали, их речь я разобрал бы. Хотя что мне это дало бы? Но всё равно немного знать, что планируют твои оппоненты, лучше, чем находиться в полном неведении.

С другой стороны, мне сразу стало понятно, что мной заинтересовалась итальянская мафия. Ещё там, в машине, когда я пригляделся к физиономиям моих похитителей, скумекал, что со смертью Бонанно проблема как по волшебству не испарилась. Единственное – на чьей они стороне? Одержимы местью за подельника или, наоборот, как-то причастны к его гибели? И если второй вариант, то, возможно, смертный приговор мне ещё не подписан.

Водитель, судя по удалявшемуся звуку двигателя, явно куда-то отправился на машине, а двое остались со мной. Они молчали, сидя на табуретах напротив меня, я тоже не хотел задавать вопросы. Рано или поздно всё само прояснится.

Ждать пришлось около часа. Теперь уже подъехали, если меня не обманывал слух, два автомобиля.

Ага, новые персонажи… Шишка тут, похоже, вон тот, с выдающимся мясистым носом и хитрым прищуром. Подошёл, сел на услужливо освобождённый для него табурет, снял с головы шляпу, которую тут же не менее услужливо принял другой подручный. Он же щёлкнул зажигалкой, когда его босс сунул в рот сигарету. Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочитал для себя возможный приговор.

– Не жмёт? – выпустив струю дыма в моё лицо, поинтересовался он на английском, кивнув на подлокотники.

– Нет, что вы, я чувствую себя очень комфортно. Ваши люди – сама обходительность.

Мой сарказм не возымел на него никакого действия.

– Мистер Бёрд, думаю, вы знаете, кто я, если же нет, то позвольте представиться – Фрэнк Костелло.

Я молча кивнул, ожидая, что мой собеседники предпримет дальше.

– Что ж, можно сказать, познакомились, – продолжил он, щелчком отбрасывая в сторону недокуренную сигарету, рассыпавшуюся снопом искр. – А теперь мне, собственно говоря, хотелось бы узнать, кто вы такой на самом деле и что это за Большой Иван, наводящий ужас на нью-йоркских гангстеров?

– Мне это напоминает наш разговор с Джозефом Бо-нанно, я ему рассказывал примерно то же самое.

– Тогда можете не пересказывать, содержание вашего разговора я знаю от Мейера Лански. А мне вы можете сказать правду. Потому что в сказочки о каком-то загадочном Большом Иване, взявшемся из ниоткуда, я не верю. Никакого русского гангстера под таким именем в Эль-Пасо никогда не существовало, это мои люди проверили. Итак?..

Оперативно работает, сволочь! Интересно, что он ещё успел вынюхать? Понятно, правду говорить нельзя, нужно придерживаться изначальной версии, может, с некоторыми поправками на ситуацию.

– Ну, возможно, насчёт Эль-Пасо я немного преувеличил, однако существование босса русского криминального мира Большого Ивана сомнению не подлежит. Его в самом деле зовут Иван, но большего я вам сказать не могу, мистер Костелло, уж не обессудьте. У нас тоже существует кодекс молчания, а Большой Иван ошибок не прощает.

– А если я скажу, что никакого Большого Ивана не существует? Что вы его придумали, а игру ведёте сами, отдавая приказания якобы от его имени? И если я прикажу сейчас вас пристрелить, то подозреваю, что русской банде придёт конец. – Он приподнял бровь, как бы вопрошая, что я имею по этому поводу возразить.

Моя шитая белыми нитками история расползалась на глазах, и я уже видел свою смерть, радостно потирающую свои костлявые ладошки в предвкушении свежеиспечённой жертвы. Ой-йо-о-о, как пел Володя Шахрин, хреновые мои дела. Нет чтобы затаиться, озаботившись собственным выживанием, полез зачем-то в бутылку, с мафией схлестнулся. Говорила мне мама, что опасно садиться голой ж… на ежа, так ведь ума-то – палата, не послушал.

Так, ладно, Ефимка, не раскисай. Столько раз по краю ходил, пора бы уже привыкнуть. Даже если доведётся сдохнуть, нужно это сделать с достоинством.

– Что же тогда ваш человек обещал доставить меня обратно в Гринпойнт в целости и сохранности? Или сицилианцы не держат слова?

Ну, насчёт целости и сохранности я немного загнул, однако намёк был понят, и Костелло с лёгким выражением недовольства на лице повернул голову в сторону того самого подельника, который всю дорогу до сарая держал меня на мушке, и что-то спросил на итальянском. Я понял только имя – Энтони. Тот в ответ виновато пожал плечами и что-то пробормотал в своё оправдание.

– Энтони немного погорячился, – вновь повернулся ко мне Костелло. – К тому же он говорит, что не обещал вернуть вас в Гринпойнт живым и здоровым. Итак, мистер Бёрд, меня интересует информация о вашей организации. Её бюджет, сколько людей в ней состоит, имена ваших подручных, капо и так далее. Предлагаю рассказать всё как есть или…

– Или что? Если расскажу, отпустите меня подобру-поздорову? – усмехнулся я.

– Пожалуй, не отпущу, – с искренним сочувствием вздохнул мафиози. – Но у вас есть выбор: умереть без страданий либо превратиться в кусок окровавленного фарша. Поверьте, мистер Бёрд, мои люди своё дело знают, у них даже немой заговорит.

Он снова повернулся к подручному, сказав ему что-то на итальянском. Тот кивнул и направился к выходу, через минуту вернувшись в сопровождении вполне импозантного старичка с седенькой бородкой и со старомодным пенсне на носу. В одной руке этот «Айболит» держал небольшой, обтянутый кожей чемоданчик. Тут же рядом с креслом оперативно был установлен небольшой столик, на который пенсионер и водрузил свой багаж.

– Это мистер Биркин, он работает патологоанатомом в Пресвитерианской больнице и иногда ради небольшого заработка, а скорее, ради собственного удовольствия, оказывает мне услуги определённого вида. Мистер Биркин, как вам экземпляр?

– Неплох, – качнул головой прозектор. – Думаю, долго продержится.

– Что ж, не буду мешать, оставлю вас наедине с пациентом.

Мафиози поднялся, намереваясь выйти, а Биркин щёлкнул замочками своего чемодана, откидывая крышку, после чего моему взору предстал набор аккуратно разложенных хирургических инструментов. В паху похолодело, подозреваю, моё хозяйство сморщилось от ужаса до микроскопических размеров. Тут поневоле задумаешься, что, может, и впрямь стоит всё рассказать, чтобы уйти в мир иной без лишних страданий. Или стоит рассказать не всё, но хотя бы правдоподобно? Чёрт, дорого я продал бы свою жизнь, будь у меня свободны руки!

– Послушайте, синьор… мистер Костелло… – Мне даже не пришлось играть волнение, я и впрямь чуток вспотел, и в подтверждение этого крупная капля пота сползла с виска по небритой щеке.

– Вы что-то хотели сказать, мистер Бёрд? – обернулся на полпути к выходу Костелло.

– Хотел… Только давайте поговорим наедине, без свидетелей.

Костелло вернулся, на всякий случай подёргал ремни на моих запястьях, проверяя их надёжность, и попросил остальных освободить помещение.

– Итак, я вас внимательно слушаю, – наклонился к моему лицу гангстер.

– Большого Ивана и впрямь не существует, – стараясь, чтобы это выглядело как можно более правдиво, ответил я. – Вернее, это два человека. – Я сделал паузу, изображая, что мне очень трудно признаться, но выразительный взгляд на чемоданчик с инструментами должен был подтвердить правдивость моих намерений. Ладно, попробуем повторить трюк с лапшой на ушах аналогично тому, что я проделал в первый день знакомства с антикваром, когда к нему завалились грабители. – В общем, за моей спиной стоят окружной прокурор Нью-Йорка Томас Эдмунд Дьюи и глава Федерального бюро расследований Джон Эдгар Гувер, который является моим непосредственным начальником.

Реакция Костелло была ожидаемой. Он едва не поперхнулся, а его лицо отобразило целую гамму чувств от изумления до недоверия.

– В каком смысле?

– В прямом, – вздохнул я. – Это долгая история, но, видимо, мне придётся её рассказать, чтобы вы поняли, с чем и кем имеете дело.

– Что ж, рассказывайте, мистер Бёрд, – предложил мафиози, закуривая новую сигарету.

– Началось всё с того, что несколько лет назад в Бруклине активизировались мелкие банды выходцев из славянских стран, по большей части из России и Польши. Дьюи всерьёз озаботился этой пока ещё не столь большой проблемой, которая грозила в итоге вырасти до опасных размеров, и решил посоветоваться с моим боссом. Трудность задачи состояла в том, что банд было много, и в каждой имелся свой главарь, – на ходу сочинял я. – Всех их пересажать было нереально, договориться по-хорошему – тоже весьма проблематично. В итоге Гувер и Дьюи приняли, как им показалось, гениальное решение: внедрить в Бруклин своего человека, который мог бы стать неформальным лидером криминального движения, сколотив банды вокруг себя, при этом полностью подчиняясь паре Гувер – Дьюи. Как говорил ваш земляк Макиавелли, если не можешь победить толпу – возглавь её. – Тут я, как мне показалось, весьма кстати ввернул услышанное в далёком будущем выражение под авторством средневекового мыслителя. – Всё было продумано до мелочей. Дело оставалось за малым – найти человека, способного возглавить организованную преступность. Тут я и подвернулся на глаза своему боссу. Решающую роль сыграло то, что я прекрасно знаю русский. Я родился в Томской губернии… В общем, в Сибири, и когда мне было семь лет, мои родители вместе со мной в поисках лучшей жизни уехали в Америку и осели в… Вы уж извините, но город я вам не скажу, равно как и мои настоящие имя и фамилию… После переезда в Штаты с отцом и матерью я дома общался на русском, да и, покинув отчий дом, помнил о своих корнях. Так что русский язык для меня родной с детства. – Ложь из моих уст лилась так же легко, как рвотные массы после отравления палёной водкой. Как писали Ильф и Петров, Остапа понесло. – Плюсом было и то, – продолжал я, – что в Бруклине меня никто не знал, до этого, став агентом Бюро, я всегда работал под прикрытием, причём в основном в других штатах. На этот раз в мою задачу входило внедриться в преступную среду Бруклина, для начала в район Гринпойнт, и сколотить вокруг себя группировку, которая со временем должна расширять своё влияние. Тогда же была придумана история с мифическим Большим Иваном. Чем загадочнее фигура, тем больше её опасаются. А я якобы правая рука этого Ивана, передающая его указания подчинённым напрямую. – Я сделал передышку, сглотнув слюну и при этом исподволь оценивая эффект своего рассказа. Нужно отдать должное выдержке Костелло, он довольно быстро пришёл в себя от первоначального потрясения, и теперь на его лице была только заинтересованность. – По легенде мне пришлось сыграть беженца из СССР, втеревшись в доверие сначала к антиквару – выходцу из России, а затем к русским из Гринпойнта. Как нельзя кстати подвернулся случай с наездом на русский ресторан ребят Бонанно. В тот раз я действовал в одиночку, но сумел справиться, а дальше начал сколачивать свою банду. Ну, что было потом, вы, я думаю, в курсе.

Да, антиквара, с которым мы ещё поддерживали полу-рабочие отношения, я им сдал, и фамилию назову, если нужно, потому что при большом желании они и так его разыщут. Тот в любом случае подтвердит мою легенду, вспомнив про записку от старого друга. Я надеялся, что капитан Уолкер находится в очередном рейде, иначе если они его найдут и прижучат, то история моего настоящего побега может подписать мне приговор.

– Лихо закручено, – задумчиво произнёс Костелло. – А насколько далеко всё же простираются ваши планы?

Уже радует, что сказал «простираются», а не «простирались». Хотя, возможно, его оговоркой я успокаиваю себя, а отсюда мне в любом случае живым не выйти.

– Чтобы создать видимость силы нашей организации, которая насчитывает уже около сотни человек (тут я немного преувеличил), мы с Гувером и Дьюи решили, что нужно навести немного шороху в Гарлеме. Даже можно пободаться слегка с итальянцами, тем самым намекнув, что Большой Иван пришёл всерьёз и надолго. Но главное – мелкие банды, видя нашу силу, стали проситься под наше крыло. Как русские, так и поляки, венгры, чехи и югославы. Хотя основной контингент конечно же русские и поляки. На этом мы собирались успокоиться, ограничившись Бруклином и немного Гарлемом. В общем, нам практически удалось возглавить толпу, выполнив большую часть задуманного, но тут вы решили меня похитить. Не сочтите за угрозу, но в случае моей гибели тот же Гувер перевернёт весь Нью-Йорк вверх дном и рано или поздно, но докопается до истины. Даже боюсь представить, чем это обернётся для преступных итальянских синдикатов. Вам же не нужны такие проблемы?

– А вы хотите сказать, мистер Бёрд, что если я вас отпущу, то проблем не будет?

Короткая игра в «гляделки» закончилась, как мне показалось, моей победой.

– Обещаю, я забуду об этом инциденте, и даже мой босс и Дьюи о нём не узнают. Если, конечно, вы и ваши люди тоже будете молчать.

Костелло поднялся и, засунув руки в карманы брюк, с задумчивым видом принялся раскачиваться с пятки на носок своих начищенных до блеска ботинок. При этом он с лёгким прищуром разглядывал меня, словно пытаясь просканировать, насколько я был с ним искренен. Наконец прекратив раскачиваться, хищно улыбнулся:

– Хорошо, мистер Бёрд, вы меня уговорили. Не хочется лишний раз портить отношения с Дьюи и Гувером. Давайте забудем об этом небольшом недоразумении и впредь постараемся делать так, чтобы наши пути не пересекались.

– Это правильные слова, мистер Костелло. В случае возникновения спорной ситуации, до которой, надеюсь, не дойдёт, думаю, мы найдём варианты решения проблемы, не доводя дело до прямого столкновения… Кстати, зачем вам понадобилось убирать Бонанно? Устранили конкурента?

Мой вопрос попал прямо в точку. Хотя выдержка у мафиози была отменная, но даже невооружённым глазом было заметно, как дёрнулась его щека.

– Откуда у вас эта информация?

– Об убийстве Бонанно?

– Нет, о том, что это якобы мы его устранили?

– У Гувера свои люди везде, даже в вашей структуре.

– Выходит, крыса завелась… И вы, конечно, не раскроете мне его имя?

– Конечно нет, я и не знаю имени крота. Агенты Бюро не должны знать того, что напрямую не относится к их сфере деятельности. Риск провала иногда слишком велик, а далеко не все сотрудники нашей организации готовы молчать даже под пытками. Я вот, например, после того, как разболтал вам подробности своей деятельности в Гринпойнте, достоин минимум увольнения, а в худшем случае отправлюсь отбывать пожизненный срок в Синг-Синг. Поэтому я и надеюсь, что подробности сегодняшней встречи останутся между нами… А теперь не могли бы вы освободить меня, а то руки затекли.

Через сорок минут я выбрался из машины на набережной Ист-Ривер, в том же месте, откуда меня и похитили.

– Всего хорошего, мистер Бёрд, – приподнял шляпу Энтони, и «плимут» скрылся в ночи, мазнув на прощание в темноте парой красных огней.

Жаль, что я не курю. Сейчас сигаретка точно не помешала бы, чтобы хоть немного сбить напряжение последних часов. А лучше стакан сорокаградусной. Эта мысль пришлась мне по вкусу. Но тащиться в «Русь» желания не возникло, благо заведение под названием «Краков» располагалось в двух шагах от набережной. Охлаждённая же фирменная польская водка «Выборова» оказалась изумительного качества, я такую пробовал лишь однажды, гостя по делам в Познани году эдак в 2008-м. В течение часа я уговорил пол-литра, которые под солёные огурчики с салом и краюху ароматного ноздреватого хлеба пошли просто влёт.

– Пану у нас понравилось? – почти на чистом русском поинтересовался официант, когда я попросил принести счёт.

– Пану очень понравилось.

– Приходите ещё и приводите своих друзей.

Количество выпитого позволило мне сразу же по прибытии домой провалиться в объятия Морфея, и встал я в 10 утра с ясной, совсем не похмельной головой. События вчерашнего вечера казались словно нереальными, но я понимал, что мне несказанно повезло, пусть и не без участия собственной смекалки. Хочется верить, Костелло сдержит слово и в дальнейшем наши пути и впрямь не пересекутся. А за своё чудесное спасение я в соборе Преображения Господня в тот же день поставил свечку.

На «торжественном открытии» нашего подпольного казино русскую диаспору я представлял вместе с Демидом. Тот по-прежнему числился моим водителем и по совместительству телохранителем, хотя, по правде говоря, это я скорее мог его защитить, нежели наоборот. Но статус обязывал, тем паче что физиономия казака внушала уважение.

Глядя, как первые посетители рассаживаются за игровыми столами и дёргают рукоятки «одноруких бандитов», я думал, что, конечно, правильнее было бы поставить управляющим казино своего человека. Однако такое недоверие наверняка оскорбило бы чувства Лэнса Джордана, да и, уверен, если он и положит лишку в свой карман, то не так уж и много. Всё-таки, на мой взгляд, товарищ воспитан в более-менее приличных манерах.

В свою очередь, Джордан не мог скрыть радостной улыбки.

– От желающих сыграть уже нет отбоя, – ухмыляясь, прокомментировал он. – Видели толпу во дворе? Все хотят попасть в «Чёрную орхидею». Думаю, сегодняшняя выручка не замедлит нас с вами порадовать.

– Лишь бы копы не заявились.

– Не переживайте, мои люди наблюдают за всеми передвижениями в округе. Если заметят что-то подозрительное, сразу дадут условный сигнал, и наше заведение тут же превратится в обычную забегаловку. Тем более и полицейские, которые дежурят на этом участке, кормятся с моей руки.

А неделю спустя распахнул свои двери и бордель. В этот вечер я наконец познакомился с «бандершей», назначенной Джорданом рулить проститутками. Мэри Лу оказалась дамой внушительных размеров и обладала громким командным голосом. Да уж, такая может и нерадивому клиенту синяков наставить, если тот переступит границы дозволенного.

К работе в борделе готовились приступить пока пять девочек – три негритянки, одна мексиканка и одна настолько грудастая полячка по имени Матильда, что её необъятные «дойки» так и норовили выскочить из тугого выреза платья.

– Тема сисек раскрыта полностью, – пробормотал я по-русски себе под нос, будучи уверенным, что девица будет у клиентов борделя пользоваться особой популярностью.

– Мэри Лу обещает в течение ближайшей недели найти ещё как минимум пятерых, – между тем комментировал Лэнс. – Час работы девочек обойдётся клиенту в десять баксов, дополнительные услуги оплачиваются отдельно.

– А что за дополнительные услуги?

Этот вопрос был переадресован Мэри Лу. Та бойко сообщила, что на всё свои расценки: на стандартный секс, на минет, на секс с проникновением в анус… «Планирую взять китаянку, чтобы умела делать эротический массаж. Знаю, некоторые клиенты любят, чтобы их стегали плетью, любят переодеваться в женское бельё, а девушек, наоборот, просят надеть всё мужское… Так что на всё свои расценки. Кстати, не хотите лично опробовать моих девочек в деле?»

Мы с Джорданом дружно отказались, сославшись на занятость.

Между делами я заехал по старому адресу. Время выбрал специально попозже, чтобы Джо, если он в этот вечер подрабатывает грузчиком, в любом случае оказался дома. Так и получилось, вся семья была в сборе.

– Ефим! – обнял меня на пороге своей квартиры обрадованный индеец. – Как здорово, что ты зашёл. Я как раз собрал половину нужной суммы…

– Можешь не спешить, Джо, я подожду, когда ты соберёшь всё. Как дела у Майки?

– Выписан со стопроцентным зрением. Всё благодаря тебе… Иди сюда, Майки.

Молодой человек подошёл, пожал протянутую руку и уже от себя выразил благодарность за материальную помощь в решении его проблемы.

– Я рад, что у тебя всё хорошо. Держи, это вам с братом и сестрой подарки. А это тебе, Амитола. – Я протянул женщине бусы из натурального жемчуга.

– О, спасибо! Это, наверное, очень дорого…

– Ну, сейчас я могу себе позволить такие подарки, – утешил я её. – Так что ваш долг и в самом деле ещё как терпит… А пришёл я, Джо, к тебе с деловым предложением.

– С предложением? Пойдём на кухню, там поговорим, а Амитола нам наведёт чай из трав.

Моё предложение попробовать сняться в кино по рассказанному ему же мне когда-то сюжету сильно взволновало Джо. Он переспросил, не шутка ли это, но, увидев укоризну в моём взгляде, согласился обсудить этот вопрос.

– Я созвонюсь с помощником Уорнера, узнаю, когда начнутся пробы, и дам тебе знать. Перелёт туда и обратно я оплачу из собственных средств, так что насчёт этого не переживай. Для тебя это будет минимум приятное путешествие. Ну а что, поглядишь Лос-Анджелес, Голливуд, искупаешься в океане, а при удачном раскладе снимешься в кино, прославишься на всю страну, может, попадёшь в обойму, станешь сниматься регулярно. Я под тебя могу придумать целую кучу сценариев.

Ещё бы не придумать, в своём детстве я успел зацепить кое-какие фильмы с Гойко Митичем, и пусть не досконально помнил их содержание, но общий сюжет мог бы надиктовать очередному сценаристу. Например, «Сыновья Большой Медведицы», «Чингачгук – Большой Змей», «След Сокола» или «Текумзе». Это то, что сразу пришло на память.

– Но я никогда не играл на сцене и тем более в кино, у меня нет никакого опыта, – расстроился Джо.

– Не беда. Когда у тебя выходной?

– В субботу я с утра до вечера свободен.

– Тогда за оставшиеся до субботы два дня я наведу кое-какие справки на Бродвее и в других местах и постараюсь решить вопрос с индивидуальными занятиями у педагога по актёрскому мастерству… Не дёргайся раньше времени, такую мелочь я для тебя тоже могу сам оплатить.

В итоге в субботу мы переступили порог просторной квартиры Эла Джолсона[38]. Того самого, который сыграл главную роль в практически первом звуковом фильме «Певец джаза» компании «Уорнер Бразерс». Услуги Джолсона, которого я нашёл в театре «Империал», стоили недешево – пятнадцать долларов в час. Я заказал два часа занятий и решил посмотреть, есть ли у Джо шансы прогреметь на весь Голливуд.

Для начала нам был предложен крепкий кофе, после чего я уселся в кресло у стены и принялся наблюдать за действом.

– Начнём с разбора основных понятий, – заявил педагог. – Запомните, мистер Смит, без такого понятия, как действие, не может быть ни спектакля, ни кино. В определении действия заложен главный смысл любой роли. Действие – это волевой акт! Актёр на сцене – не бездумный механизм и не обезьяна, которая, не осознав, просто повторяет набор действий и слов. Актёр в первую очередь мыслит, и каждое действие на сцене должно быть им осмыслено и логически обосновано. Не бывает действия ради самого действия. У каждого поступка должна быть цель, ради достижения которой он и совершается. Вы меня понимаете?

Джо испуганно кивнул. Похоже, всё только что услышанное он пропустил мимо ушей. Судя по всему, до наставника это тоже дошло, и он попросил ученика сосредоточиться.

В общем, сначала дело шло туго, индеец никак не мог выползти из скорлупы стеснительности, неуклюже пытаясь повторить за своим педагогом движения и фразы. На втором часу занятий, когда у Джо начало кое-что получаться, я незаметно для себя задремал и проснулся от истошного вопля своего друга:

– Быть или не быть?! Вот в чём вопрос!

Ах, это они «Гамлета» репетируют… Вернее, коронную фразу принца датского. «Ах, это вы репетируете, Зинаида Михайловна!» – вспомнилась фраза из известной комедии Гайдая.

Когда занятие подошло к концу, я вопросительно посмотрел на Джолсона, тот кивнул мне:

– Конечно, материал ещё сыроват, нужно провести таких хотя бы пять-шесть занятий, прежде чем отправляться на кинопробы. И не раз в неделю, а хотя бы два, а лучше три.

– Мистер Смит постарается найти время, – красноречиво поглядел я на вновь засмущавшегося Джо.

– Тогда договоримся так… На следующей неделе я играю почти каждый вечер, поэтому занятия лучше проводить днём. Вас устроят вторник, четверг и суббота?

– Днём ещё лучше, – одобрил я. – У Джо как раз в это время окно между основной работой и вечерней, так что на пару часов, думаю, он сможет к вам заезжать. Кстати, возьмите за сегодняшнее занятие и за следующую неделю.

Я отслюнявил несколько купюр, которые были небрежно брошены на комод.

– А вам, мистер Смит, ещё один совет: наблюдайте за людьми и ситуациями везде, где бы вы ни находились, особое внимание обращайте на интересных личностей, их поведение. Вы должны видеть сцену везде.

На прощание Эл со словами «Почитайте на досуге, потом вернёте» вручил Джо брошюрку под названием «Начинающему актёру».

– Ну как, понравилось? – спросил я индейца, когда мы, раскланявшись в парадной с темнокожим консьержем, вышли под начинавшее хмуриться сентябрьское небо Нью-Йорка.

– Устал, – с тяжёлым вздохом признался Джо. – Не думал, что быть актёром так трудно. Чувствую себя так, будто два часа ящики с консервами таскал.

– Ничего, привыкнешь, – ободряюще похлопал я его по плечу.

За первую неделю работы подпольного казино было заработано почти семь тысяч долларов, не считая того, что бордель тоже начал приносить первую прибыль. Мы с Джорданом задумались над расширением казино, поскольку на имеющейся территории уже и так всё стояло впритык.

Выяснилось, что через стенку находился пустовавший склад, размером больше нашего казино, который принадлежал всё тому же Карлу. Домовладелец с радостью согласился отдать нам помещение за неплохую такую мзду – пятьсот баксов ежемесячно. Учитывая, что оно пустовало, он получал хороший навар. Впрочем, по здравом рассуждении, и мы по всем прикидкам могли рассчитывать на достойную прибыль. На ремонт и обстановку второго зала казино ушло около недели и семи тысяч долларов, причём Джордан с энтузиазмом воспринял мою идею соорудить небольшой зал для ВИП-клиентов. Кто знает, вдруг и впрямь завалится какая-нибудь шишка, или вдруг нам самим захочется в тихой обстановке обсудить насущные дела.

Всё шло так хорошо, что к началу октября я вернул Вержбовскому и Науменко не только одолженные у них когда-то средства, но и по пять тысяч долларов сверху. На себе я тоже мог теперь не экономить, и чтобы дальше не смущать Виктора Аскольдовича проживанием на халяву в принадлежавшей ему квартире, снял номер в отеле «Грэмерси-Парк». Да и Вержбовскому-младшему только плюс, а то уже как-то неудобно ежедневно объедать его заведение. Пусть я и не шиковал, но и хозяин не мог себе позволить кормить меня дешёвыми блюдами, по-прежнему отказываясь брать плату за питание.

Номер был не самым дорогим, но всё равно обходился мне в полторы сотни долларов в неделю. Зато здесь имелось всё необходимое, включая рабочий стол с письменными принадлежностями и телефон. И мне могли звонить прямо на этот аппарат. Поэтому я немедля сообщил номер телефона атаману, Вержбовскому и моему темнокожему подельнику. Предложил в случае нужды звонить в любое время дня и ночи, хотя днём как раз могу отсутствовать по делам.

Район Грэмерси, расположенный на северо-востоке Нижнего Манхэттена, считался оазисом тишины и спокойствия. Парк и тенистые улицы между домов, многие из которых уже сегодня отсчитывали второе столетие, влюбили меня в себя, что называется, с первого взгляда.

Ужинать – хотя и ресторанное меню мне было по карману – я пристрастился в «Таверне Пита», расположенной на углу Ирвинг-Плейс и 18-й стрит. Это было довольно стильное заведение, хранившее дух Нью-Йорка прошлого века, со старинными напольными часами, каждый час отбивавшими время. От хозяина таверны я узнал, что здесь любил посиживать писатель О. Генри, и за кружечкой пива ему очень хорошо писалось.

– Вот за тем столиком он написал свой рассказ «Дары волхвов», – просвещал меня мистер Дартси, самодовольно надувая упитанные щёки, скрытые под пышными бакенбардами.

Захаживали сюда в основном местные жители, и если поначалу они, случалось, косились в мою сторону, как на чужака, то вскоре перестали обращать на меня внимание. Как раз то, что мне и нужно, потому что я сюда заходил отдохнуть, стараясь слиться с окружающей обстановкой.

В этот вечер, глядя на стоявший на рабочем столе портрет Вари, я почувствовал, как сильно хотел бы видеть её сейчас рядом с собой. Сесть напротив, как тогда, в одесском кафе, и смотреть в её глаза, стесняясь и сгорая от желания одновременно, как подросток. Вот бы позвонить ей, хотя бы услышать её голос! Эх, жаль, технические возможности не позволяют… Может, написать ей письмо? А куда? Номер дома и тем более квартиры я не знал, хоть и провожал как-то до подъезда. Не на адрес же порта писать, типа, на деревню дедушке… Хотя даже если и в порт – конверт из Штатов по-любому вскроют и прочтут соответствующие органы, после чего у Вари могут появиться ненужные проблемы. Пожалуй, незачем ей подкладывать свинью.

Я взял в руки портрет Вари, и в этот момент раздался звонок аппарата.

– Слушаю, – сказал я, прижимая к уху эбонитовую трубку.

– Мистер Бёрд, – раздался голос портье, – вас внизу дожидается какой-то человек. Говорит, от мистера Джордана.

– От Джордана? Хм, сейчас спущусь.

На всякий случай сунул в специально изготовленную по моему заказу кобуру револьвер. С третьего этажа я предпочёл спуститься по лестнице, так быстрее, чем на лифте. В фойе меня поджидал прилично одетый темнокожий молодой человек, лицо которого показалось знакомым.

– Здравствуйте, мистер Бёрд, – учтиво поздоровался посетитель. – Я Санни, человек мистера Джордана.

– Здравствуй, Санни. Что-то случилось?

– С мистером Джорданом произошла неприятность. Он сейчас в «Кони-Айленд госпиталь». Недавно пришёл в себя, попросил, чтобы я съездил за вами. Если вы не против, я по дороге вам всё расскажу.

Санни сел за руль мышиного цвета «бьюика», я расположился рядом на пассажирское сиденье и, пока мы ехали в госпиталь, узнал некоторые подробности произошедшего. Выглядело всё скверно. Лэнс был тяжело ранен после нападения конкурентов из банды Джимми «Белые Носки» Кроуфорда. Между двумя бандами имелись давние разногласия на почве криминального бизнеса. В частности, обе занимались перепродажей угнанных автомобилей, причём периодически то люди Джимми воровали машины на территории Джордана, то наоборот. Из-за этого возникали тёрки, но до открытого столкновения пока не доходило. А тут босс Санни на паях со мной открыл казино и бордель, чем, вероятно, сильно ущемил чувства Джимми Кроуфорда. Ну, тот и устроил засаду, в которую попали мистер Джордан и двое его подельников. К днищу автомобиля, на котором босс должен был ехать по делам, похоже, была привязана боевая граната, даже скорее связка из двух или трёх, судя по мощности взрыва.

– Взрыв произошёл после того, как автомобиль тронулся. Наверное, чека гранаты была привязана тросиком к колесу. Джек – насмерть, Тони отделался лёгким ранением, а мистер Джордан получил ранение в голову. Врачи говорят, может, и выживет, – подытожил Санни.

– А откуда ты знаешь, что это дело рук этого… Джимми Белые Носки? И откуда такое дурацкое прозвище?

– Так его прозвали за то, что он всегда носит носки белого цвета. А то, что он приложил свою грязную руку к этому взрыву, не вызывает сомнений. Его человека видели крутившимся возле машины босса, и это не может быть простым совпадением.

Минут через пятнадцать ветровое стекло покрыли капельки дождя. А ещё я заметил, что мы отклонились от маршрута. Даже не будучи большим знатоком Нью-Йорка, я знал, что госпиталь находится в южной части Бруклина, а мы ехали по Флэтбуш-авеню уже в Кингс – Каунти. На что я и обратил внимание Санни.

– Там ремонт дороги, придётся ехать в объезд, – пояснил тот не моргнув глазом.

– Ну-ну, – пробормотал я, на всякий случай поправляя под мышкой кобуру.

Мои подозрения относительно того, что что-то идёт не так, начали получать дальнейшее подтверждение, когда «бьюик» притормозил в тёмном переулке.

– Что-то с мотором. Я выйду погляжу, а вы сидите.

По-моему, с мотором всё было в порядке, и потому, едва Санни поднял крышку капота, я открыл свою дверь и тоже выбрался наружу. Негр уже намыливался делать ноги и, увидев меня рядом, слегка изменился в лице.

– Что, куда-то собрался, Санни? – как можно равнодушнее поинтересовался я, краем глаза наблюдая за обстановкой вокруг.

Так, кажется, начинается… Я оттолкнул Санни в сторону и метнулся в темноту ещё до того, как слева и сзади замелькали всполохи пистолетных выстрелов и коротких автоматных очередей.

«Три „томми-гана” без пламегасителей и три пистолета», – механически подумал я, скатываясь в придорожную канаву с револьвером в руке.

Где там Санни, я не имел понятия. Пока мои мысли были заняты совершенно другим. А именно тем, как выжить под градом огня. Я шустро пополз по канаве, проклиная недавно прошедший дождь. Револьвер убрал обратно в кобуру, поскольку передвигаться по грязи чуть ли не по-пластунски с пистолетом в руке было неудобно. Прополз метров пятьдесят, после чего наконец рискнул приподнять голову.

Машина горела. Похоже, пробили бензобак. Не знаю уж, намеренно или случайно, но «бьюику», судя по всему, пришёл конец. А что там с Санни, не он ли лежит в стороне от машины, освещаемый её пламенем? Похож, стервец…

Это что же выходит, засранец меня подставил, а его самого пустили в расход? Мол, лишние свидетели не нужны? Или всё получилось случайно? Но на данный момент это не главный вопрос. Главный – кому я перешёл дорогу? Не хотелось верить, что среди моих недоброжелателей затесался и Лэнс Джордан. Он мне показался нормальным парнем. Хотя исключать ничего нельзя. А что – идея стать единоличным владельцем криминального бизнеса вполне привлекательна.

Я снова высунул голову из канавы. Твою ж мать! В мою сторону неторопясь двигались шесть тёмных на фоне горящей машины силуэтов в плащах и шляпах. Один даже вальяжно попыхивал сигаретой, впрочем, силы её огонька не хватало, чтобы осветить лицо бандита.

Для револьвера дистанция в принципе более-менее, вот только нет у меня навыков быстрой стрельбы из такого рода оружия. Пока буду их по одному выцеливать, остальные покрошат меня из автоматов. Значит, нужно делать ноги.

Однако ж задуманный план непросто воплотить в жизнь, передвигаясь ползком в грязи. Но жить захочешь – и в дерьме искупаешься, как в той же Турции воры в чан с отходами человеческой жизнедеятельности ныряли, а янычар над их головой саблей размахивал.

Блин, эта канава бесконечная, что ли… Оглянувшись, я увидел метрах в пятидесяти позади себя в сгустившейся темноте уже не так хорошо различимые силуэты, но они стали ближе, а значит, опаснее. Ещё минута – и придётся отстреливаться.

В этот миг моя правая рука в траве наткнулась на что-то металлическое. Оп-па, похоже, труба коллектора, по дну которого чуть слышно журчал ручеёк. Диаметр около метра, пусть и не выпрямишься, но пробраться внутрь легко. Интересно, куда этот коллектор выводит?..

Сука! Коллектор заканчивался решёткой, по другую сторону которой виднелся пустырь. Ползти назад? Теперь уже поздно, я слышал приближавшиеся голоса. Говорили на английском, значит, не итальянцы. Они-то между собой точно на родном общались бы. Либо у них интернациональный состав? Тоже маловероятно, мафиози не любят в свои дела впутывать людей другой нации. Тем более негров, а Санни, судя по всему, работал на этих парней. Ладно, может, как-нибудь разберёмся, лишь бы мои преследователи не обнаружили вход в коллектор.

Кажется, пронесло… Шаги и голоса удалялись, напоследок я расслышал имя Хэмфри, значит, почти наверняка не итальянцы. Так что на Костелло, якобы решившего меня устранить, договорившись с негром, грешить не стоит. Так, теперь шаги и голоса возвращались.

– Куда мог деться этот ублюдок?! – хрипло возмущался кто-то невидимый, чиркавший спичкой аккурат напротив входа в коллектор. – Мы прошли весь овраг до насыпи, он не мог из него вылезти – мы бы увидели. Как сквозь землю провалился!

– Про землю ты будешь рассказывать нашему боссу, а Гарри, сам знаешь, не любит, когда его приказы не выполняются. Но я и сам не пойму, куда этот проклятый русский мог деться. Ох и влетит нам от босса…

Шаги и голоса наконец стихли. Я выждал ещё минут пятнадцать, после чего рискнул выползти из трубы, не без удовольствия разогнув затёкшую спину. У догоравшей машины суетились какие-то люди, вдалеке слышалась сирена пожарной машины. Мне туда точно не надо, двигаю в другую сторону.

Лишь миновав пустырь и пару домов, остановился передохнуть. М-да, выгляжу я неважно. Костюм испорчен напрочь. Мало того что провонял какой-то тиной, так ещё и у пиджака разошёлся под мышкой шов. Впрочем, главное, пока жив, так что стенать рановато.

Возвращаться в отель я не рискнул, не исключено, что там поджидает засада. Решил ломануться к Вержбовскому. Таксист согласился подвезти только за двойную плату, предварительно прикрыв тряпкой сиденье и спинку.

– Где это вы так, мистер? – поинтересовался водитель, трогаясь с места. – На пьяного вроде не похожи.

– Поскользнулся, упал в канаву, – соврал я.

– Понятно.

Сказать, что Виктор Аскольдович был удивлён, увидев меня в таком виде, значит, не сказать ничего.

– Бог мой, Ефим Николаевич, что с вами?!

Я вкратце пересказал ему хронологию недавних событий, после чего попросил подыскать мне напрокат что-нибудь чистое. Вержбовский ростом был чуть ниже меня, а в ширину, наоборот, побольше, но в целом с помощью подтяжек и других ухищрений я стал выглядеть более-менее достойно.

– Не против, если я воспользуюсь вашим телефоном?

– Бога ради!

Я набрал справочную, а затем номер госпиталя, в котором якобы лежал Джордан. Дежурная сестра сказал, что в госпитале есть один пациент по фамилии Джордан, но ему семьдесят лет и он белый. Что ж, как я и предполагал, Сании меня обманул. Вот ведь, доверился человеку, потерял осторожность, а мог бы подняться в гостиничный номер и так же позвонить в лечебное учреждение. Тогда уж я побеседовал бы с «гонцом» с глазу на глаз, и он мне всё рассказал бы. И хотя вряд ли Лэнс причастен к этой акции, всё равно нужно срочно переговорить с ним тет-а-тет.

– Виктор Аскольдович, не одолжите мне свой автомобиль? – нагло спросил я у бывшего пехотного подполковника.

– Отчего же, «форд» в вашем распоряжении. Вот ключи, авто во дворе. Откроете ворота – и вперёд.

– Премного вам благодарен, обещаю вернуть машину в целости и сохранности.

Глава 11

Где жил Джордан, я знал и добрался без проблем. В вестибюле на стульчике мирно дремал здоровенный негр из команды Лэнса, при моём появлении спросонья сунувший было руку за отворот пиджака. Но, узнав меня, вынимать оружие не стал.

– Привет! – кинул я, так и не вспомнив его имени. – Мистер Джордан, надеюсь, у себя?

– Да, только он уже спит, наверное…

– Всё же разбуди его, вопрос жизни и смерти.

Я, конечно, старался сохранить хладнокровие, но, видимо, волнение всё же прорывалось наружу. И мой собеседник его уловил. Попросив обождать, он поднялся на второй этаж и вскоре вернулся с предложением пройти в квартиру мистера Джордана. Впрочем, предварительно изъял у меня револьвер и неизменный нож.

Лэнс, закутанный в бежевого цвета халат, ждал меня в дверях. Вид у него и впрямь оказался заспанный, что было неудивительно – на часах почти час ночи.

– Фил, что случилось? – негромко спросил он, пропуская меня в прихожую.

А глаза – как у невинной овечки. Нет, похоже, и в самом деле ничего не знает.

– Лэнс, твоя жена спит? – так же тихо поинтересовался я.

– Лайза не жена, а подруга, – поправил он меня. – Вроде спит.

– Давай пройдём на кухню, там поговорим.

Пока Джордан варил кофе, я пересказывал события сегодняшнего – вернее, уже вчерашнего – вечера. К чести Джордана, он сохранял невозмутимость, лишь пару раз позволив себе невольно поморщиться. Первый – когда услышал имя Гарри, второй – случайно глотнув слишком горячего кофе.

– Санни, Санни, – задумчиво пробормотал он, глядя куда-то мимо меня. – Жаль, у парня были неплохие перспективы…

– А что насчёт Гарри? – спросил я. – Кто бы это мог быть? Есть какие-то догадки?

Джордан не успел ответить, потому что в этот момент откуда-то из глубин квартиры раздался звонок телефона. Со словами «Теперь Лайза точно проснётся» он метнулся с кухни. Вернулся спустя минуту.

– Информация подтвердилась, Санни погиб, – мрачно сказал он. – Сейчас там работает полиция. Вроде даже нашёлся свидетель, который что-то видел и слышал стрельбу. М-да, не хотелось бы, чтобы копы притащились сюда со своими вопросами, поскольку у них может быть информация, что Санни работал на меня.

Он одним глотком допил кофе, оставив на дне чашки светлого фарфора коричневое пятнышко гущи, и посмотрел мне в глаза.

– Я знаю только одного Гарри, верховодящего в своей банде, его фамилия Лонгмэн. Ирландец, контролирует небольшой район в Бронксе, при этом не брезгует браться и за грязную работу. Не удивлюсь, если это его рук дело. Тем более что, как мне сейчас сказали по телефону, недавно Санни видели в закусочной с одним из его людей.

– Может, стоит потрясти этого Гарри, узнать, чем я ему насолил или кто меня заказал? Знаешь точный адрес его логова?

– Знать-то знаю… А если это всё же не он?

– Ну, пара синяков не сильно испортят его внешность, как ты думаешь?

– Честно сказать, по мне – можешь его хоть наизнанку вывернуть, хотя я на него и не в обиде. Лично мне он дорогу не переходил…

– А как же Санни?

– Санни оказался гнилым, решил заработать на стороне, хотя и у меня имел неплохо. Мог серьёзно подставить меня и моих ребят, и сейчас ещё неизвестно, чем всё закончится. В общем-то, я даже рад, что так вышло. Уж лучше вскрыть нарыв сразу, чем ждать, когда гной попадёт в кровь, – закончил он свой короткий спич медицинской аналогией.

На пороге кухни бесшумно и неожиданно показалось создание лет двадцати пяти. Мулаточка на лицо выглядела симпатично, а вот оценить все прелести её фигуры мешало покрывало, в которое это существо было закутано, но верилось, что и там всё весьма достойно.

– Лэнни, я не могу уснуть, – пожаловалась красотка. – Твои гости и звонки лишили меня сна. Сделай мне кофе, как ты умеешь…

– Лайза, исчезни, – вроде тихо процедил Джордан, но мулатка тут же испарилась, словно её и не было.

– Итак, – продолжил я прерванный разговор, – что будем делать? Оставлять это на самотёк я не хочу, не хочу ждать пули в спину или какой другой пакости. А самое главное – хочу выяснить, с какой целью проводилась эта акция. Лэнс, где найти этого Гарри?

– Что, собрался потрепать этого говнюка в его логове? – с лёгким недоверием поинтересовался Джордан.

– Почему бы и нет? Нужно ковать железо, пока горячо. Вернее, пока они ещё что-нибудь не придумали. Вырвать гадине её ядовитое жало! – ввернул я что-то из советской пропаганды.

С минуту Лэнс задумчиво разглядывал меня, словно оценивая, после чего решительно поднялся:

– Хорошо, я соберу своих людей, через час они будут под окнами моего дома. А что ты можешь предложить?

– Ну а я попробую собрать своих людей… кого смогу.

– С Большим Иваном советоваться не будешь? – усмехнулся Лэнс, и по его ухмылке стало ясно, что он кое о чём догадывается.

– Не буду. Тут покушались на меня, так что имею право применить в ответ грубую физическую силу. Возьму ребят из своей личной гвардии. Разрешишь воспользоваться твоим телефоном?

Конечно, для атамана ночной звонок не был столь приятным событием, особенно с учётом того, что его сыновьям и ещё двум станичным парням предстояло рискнуть собственной жизнью. Впрочем, вслух Науменко этого не произнёс, но я на всякий случай его заверил, что, может, обойдётся и без большой стрельбы, и вообще сам буду в авангарде нашего отряда. Так что если кому-то и прилетит, то мне в первую очередь.

Люди Джордана в количестве полутора десятка боевых единиц прибыли… на грузовике. Ну и правильно, нечего на легковушки размениваться, когда дюжина непритязательных парней может устроиться в кузове. Сам же Лэнс планировал лично усесться за руль легкового «плимута» вместе с двумя приближёнными людьми.

– А Санни не врал, когда говорил про твой бизнес? – как бы между делом поинтересовался я.

– Насчёт краденых автомобилей? Хм, есть такое… Как говорил старина Кейнс[39], «спрос рождает предложение».

Ого, а Джордан не так прост! Я-то, конечно, в бытность свою бизнесменом проходил всякие тренинги, где фамилия британского экономиста звучала довольно часто, но не ожидал, что чернокожий мафиози тоже знаком с изречениями мистера Кейнса.

– О, а вот и мои!

У крыльца притормозил «форд», за рулём которого по традиции находился Демид. Рядом с ним сидел Фёдор, а сзади – Василий и Алексей.

– Насилу отыскали этот адрес, – сказал по-русски Фёдор, выбираясь из машины и пожимая мою руку. – Ефим Николаевич, что-то серьёзное?

– Да грохнуть меня собирались прошлым вечером, в засаду заманили. Нужно выяснить, кому это было выгодно. А для этого придётся навестить одного нехорошего человека, и мистер Джордан со своими людьми нам в этом помогут.

Невидимую границу Бронкса мы пересекли в 3:25 утра. Своё движение наша небольшая колонна закончила в квартале от предполагаемого логова Гарри Лонгмэна.

– Дальше двигаемся тихо, оружие держим наготове, – предупредил Джордан, блеснув в темноте белками глаз. – Патрик, Винс, вы знаете дорогу, идёте впереди, смотрите обстановку. Наверняка подходы к дому охраняются. Как что увидите, сразу докладываете, там уже будем решать.

– Тогда я тоже пойду, если что, постараюсь снять охрану без лишнего шума.

Лэнс подумал секунды три, затем кивнул:

– О’кей, Фил, почему-то я в тебе уверен больше, чем в своих парнях.

«Дальше действовать будем мы…» – пропел я про себя строчку из Цоя, проверяя револьвер в кобуре и нож в ножнах. Что ж, вперёд, мои темнокожие асассины!

– Вот его дом, – шепнул мне Винс, когда мы дошли до конца квартала.

Домик был двухэтажный, хорошей кирпичной кладки, впрочем, как и большинство домов Нью-Йорка постройки XIX века. На втором этаже в паре окон по соседству друг от друга горел свет, за занавесками мелькали тени.

«Видно, обсуждают перипетии неудавшегося покушения», – подумал я, не сумев сдержать довольной ухмылки.

Возле парадной, освещаемой светом фонаря, стояли два автомобиля. К капоту одного из них, попыхивая сигаретой, прислонился мужчина. Вроде больше никого не наблюдалось.

– Ждите меня здесь, – проинструктировал я парней, а сам, неторопясь, вразвалочку, с надвинутой на глаза шляпой двинулся к курильщику.

Тот, завидев меня, щелчком отбросил недокуренную сигарету в сторону и сунул правую руку за пазуху, явно намереваясь достать оттуда огнестрел.

– Босс, закурить не найдётся? – как можно миролюбивее поинтересовался я.

– Вали отсюда, если не хочешь неприятностей, – огрызнулся тот, по-прежнему не вынимая руки из-за пазухи.

– О, какой грубый американец! – покачал я головой, подходя на расстояние в пару метров. – Надо сказать мистеру Лонгмэну, чтобы занялся вашим воспитанием.

Сказанное заставило курильщика перейти к более активным действиям. Он наконец извлёк свою пушку, вот только воспользоваться оружием не успел: прекрасно сбалансированный нож вошёл в его горло по самую рукоятку.

– Курить и ругаться вредно, – констатировал я, глядя на оседающее тело.

Обернувшись, махнул рукой своим, затем вытащил нож из тела и вытер лезвие об одежду свежего покойника.

– Так, кто-нибудь из вас, метнитесь к мистеру Джордану, скажите, что путь свободен.

За подмогой отправился Винс, и она прибыла уже через пару минут. Все столпились на крыльце, и при виде этой вооружённой массы темнокожих с редкими белыми вкраплениями людей я невольно поморщился. Шумная будет ночка.

– Я пойду первым, по возможности постараюсь убрать как можно больше людей Лонгмэна, не привлекая внимания.

Эта идея, похоже, всем присутствующим пришлась по вкусу. Хотя я видел, как у станичников горели глаза в предвкушении первой в их жизни серьёзной битвы. Ничего, ещё навоюются. А спешить в гости к смерти не стоит, она и сама припрётся, если захочет.

Я толкнул тяжёлую входную дверь – из дуба, что ли – и оказался в небольшом, тускло освещённом фойе. Хорошее такое фойе, с пальмами в кадках, даже картина в золочёной раме висела на стене. Изображала она двух женщин, молодую и пожилую, и мужчину, причём молодуха с отвращением на лице отпиливала несчастному его кучерявую голову. Что-то уже виденное ранее на тему библейских сюжетов, но, во всяком случае, не оригинал[40].

Под одной из пальм в удобном кресле, закинув ногу на ногу, расположился очередной подручный местного мафиози. «Томми-ган» стоял прикладом вниз, прислонённый к креслу, а обладатель полуавтоматического оружия перочинным ножиком сосредоточенно выковыривал грязь из-под ногтей. Снова нашлась работа для моего «миротворца», как я любовно называл свой клинок. После того как тот до рукоятки вонзился в грудь бедолаги, позади раздался восхищённый вздох. Хм, оценили моё мастерство, и то приятно!

– Не шумим, тихо двигаемся за мной.

На лестнице нам никто не встретился. Сгруппировавшись, мы заняли позицию возле двери, из-за которой раздавались возбуждённые голоса. Слов было не разобрать, но, судя по всему, там проходил жёсткий разбор полётов.

– Вышибаю дверь, ломимся внутрь, кладём всех, кроме Гарри, – полушёпотом предупредил я подельников. – И не дай бог будет затронут хоть один его жизненно важный орган. И вообще, беру его на себя. Лэнс, как выглядит этот тип?

– О, ты его узнаешь сразу! Маленький, похожий на лису и рыжий в придачу.

– Маленький, говоришь? Хе, как-то не соотносится с фамилией… Ладно, все готовы? Приготовились… Пошли!

Мощный удар ногой – и дверь нараспашку. Мгновенно оцениваю обстановку. Один в углу, двое за столом, четвёртый, похоже, и есть тот самый Гарри. Без пиджака, с тёмными полосами подтяжек на белой сорочке, замер на полуслове, таращась в нашу сторону. К нему-то я метнулся первым делом. Подсечкой свалил на пол, прижав к паркету щекой, сам навалился сверху и приставил к его виску ствол револьвера.

– Не рыпайся, иначе одной дыркой в голове будет больше.

Хорошо, что я догадался перевести главаря в лежачее положение, потому что спустя мгновение над нашими головами засвистели пули. Причём в одном направлении – от входа вглубь комнаты. Пальба длилась меньше минуты, после этого последовал одиночный выстрел. Видимо, кого-то добивали. На наше счастье, из смежной комнаты никто не выскочил с автоматом наперевес.

– Вставай, – поднимаясь, приказал я Лонгмэну. – И не вздумай дёргаться, моё предупреждение остаётся в силе.

Рыжий медленно поднялся, расширенными глазами озирая лежавшие в лужах растекающейся крови нашпигованные пулями останки своих товарищей. Ну да, я прекрасно понимаю его состояние. Но что делать, как говорится, a la guerre comme a la guerre[41]… Главное, что среди наших ни одной потери.

– Ещё кто-то в доме есть?

– Н-нет, – булькнул тот, не отводя взгляда от поверженных тел.

– Поедешь с нами, – сказал я, подталкивая Гарри к выходу.

Через час я, Лэнс и наш пленник находились в подвальном, хорошо изолированном помещении на территории, подконтрольной Джордану. Точнее, в его автомастерской, где ворованные автомобили меняли свой облик и номера. Теперь уже Гарри предстояло побывать в моей шкуре, каким я был не так давно на допросе у Костелло. Ирландец сидел на стуле со связанными за спинкой руками, испуганно косясь в нашу сторону.

– Лэнс, что за херня, – хриплым голосом спросил он Джордана. – Что я тебе сделал? И кто этот тип?

– Этого типа зовут Фил Бёрд, твои парни пытались вечером превратить его в решето, но крупно облажались.

А мы с мистером Бёрдом, между прочим, компаньоны по бизнесу. Ну а мне лично ты насолил тем, что заставил работать на себя моего человека.

– Не понимаю, о чём речь, – пробормотал Лонгмэн, однако забегавшие глазки выдали его с головой.

– Слушай сюда, Гарри. – Я придвинул табурет почти вплотную к нему. – Я хочу знать, почему меня хотели убить. Честно сказать, сомневаюсь, что это твоя частная инициатива. Мы с тобой никогда не пересекались и дорогу друг другу не переходили. Итак, кто меня заказал?

– Эй, парни, вы что-то путаете! Я здесь вообще ни при чём!..

Короткий удар под ложечку заставил Гарри подавиться словами.

– Повторяю вопрос. Кто. Меня. Заказал?

Отдышавшись, ирландец глянул на меня исподлобья, лицо его скривила гримаса.

– Да пошёл ты! Вонючий русский, я тебя придушил бы собственными руками.

– Значит, по-хорошему не хочешь? Ладно.

Я взял с верстака пассатижи, обошёл пленника сзади и без лишних предисловий заключил мизинец его левой руки в металлические клещи.

– А-а-а!

– Неужели больно? Ай-яй-яй, какой плохой дядя делает больно хорошему мальчику…

Я ещё сильнее сдавил палец, послышался хруст, и тут уже Лонгмэн завопил, что называется, благим матом.

– Ну что, будем говорить или как?

– Я не давал команды тебя убивать! Я тебя вообще не знаю! – стонал он, пуская слюни.

– Значит, придётся продолжить, – с видимым сожалением сказал я, обхватывая пассатижами следующий палец.

Ирландец сломался на третьем пальце.

– Хватит, я всё скажу! Только прекрати, – стонал он с мокрыми от выступивших слёз глазами.

– Замечательно, а то мне и самому не нравится причинять людям боль. Мы с мистером Джорданом готовы тебя, Гарри, внимательно слушать.

Что ж, оправдались мои худшие предположения: Костелло не угомонился, решив, что мёртвый я его устрою больше, нежели живой. Подробностей Гарри он не рассказал, но пояснил, будто один русский крепко ему насолил, но сам он на подозрении у ФБР, которое ведёт за ним и его людьми круглосуточное наблюдение, а им только дай повод… В общем, десять тысяч долларов за устранение какого-то русского ирландцу показались достойной суммой, и он взялся выполнить заказ. Казалось, всё продумано до мелочей, даже удалось подкупить Санни. Не учли только одного. Того, что клиент окажется настолько шустрым и удачливым.

– Всё, что ты сказал, чистая правда или остались какие-то недомолвки?

– Клянусь святым Патриком, так и есть!

– Ясно… Задаток уже получил? – невинно поинтересовался я у Лонгмэна.

– Да, три тысячи. Триста баксов ушло на подкуп человека из команды Лэнса.

– Боюсь, заработать остальную часть гонорара тебе уже не удастся.

С этими словами я вогнал пассатижи в висок Гарри по самые рукоятки. Раздался хруст, ирландец поднял на меня удивлённо-обиженный взгляд, а спустя несколько секунд его глаза заволокло пеленой. Он уронил подбородок на грудь, и я провёл ладонью по его лицу, позволяя векам опуститься. Теперь он походил на задремавшего где-нибудь на лавочке в парке человека. Вот только торчавшие из головы пассатижи слабо вязались с этим мирным образом.

– Жёстко ты с ним, – покачал головой Джордан.

– Извини, оставлять его в живых было опасно.

– Это верно, – кивнул негр. – Только ты мне объясни, с чего это вдруг на тебя так ополчился Костелло? Где ты ему дорогу перешёл?

О своём похищении и разборках с итальянской мафией я Лэнсу не рассказывал, пришлось восполнить пробел. Конечно, выложил я не всё, но общее представление о происходящем Джордан получил.

– Выходит, Большого Ивана нет?

– Выходит, нет.

– Я так и думал, что ты его придумал. Не знаю, правда, зачем, но слух об ужасном русском гангстере быстро расползся по Нью-Йорку.

– Тогда не будем никого разубеждать. Пусть правда останется между нами.

– О’кей. Только Костелло тоже об этом знает. Хотя и несколько другую версию.

– Честно говоря, я надеялся, что мафиози угомонится, поверив в мой рассказ, но, видимо, у него заноза в одном месте. Сам меня устранять испугался, опасаясь мести со стороны ФБР и Дьюи, и решил сделать это чужими руками. Так что с Костелло придётся разобраться. Не захотел разойтись по-хорошему – разойдёмся по-плохому.

– И как же ты планируешь с ним разобраться?

– Тихо или громко – не знаю пока, но в любом случае не привлекая к нам внимания и подозрений. Но для начала нужно найти его логово.

– Это не проблема, я знаю, где оно. А дальше что?

– Дальше? Вот над этим я и собираюсь подумать. А пока не мешало бы установить за Костелло скрытое наблюдение. Мне нужно знать его распорядок дня, где он бывает, с кем общается и так далее.

– Могу напрячь своих ребят.

– Это было бы здорово! Кстати, всё хотел спросить… А что, этот Джимми Белые Носки в самом деле существует или его сочинил Санни?

– Есть такой, – усмехнулся Джордан. – Забавный тип, больше пафоса, чем реальных дел. Мы с ними один раз пересеклись, но разошлись миром. Так что Санни тебе выдал лишь малую часть правды.

В течение трёх последующих дней люди Джордана собирали подробную информацию о Фрэнке Костелло. Из всего услышанного меня заинтересовала одна подробность: каждое утро, несмотря ни на что, ровно в 9 часов Костелло переступал порог находящейся в соседнем квартале от его дома парикмахерской. Брил – а если надо, то и стриг – мафиози лично хозяин цирюльни Маурицио Гросси. С 9 до 10 часов утра Костелло был единственным посетителем парикмахерской, хотя, случалось, управлялись и за полчаса. Вместе с боссом в помещении находился лишь один его личный телохранитель по имени Джузеппе, которого звали на американский манер Джо.

– Над этим стоит подумать, – сказал я Джордану.

На следующий день я отправился в эту цирюльню лично, под видом просто посетителя побрился и подравнял чуть отросшие лохмы.

– Вы у нас впервые, мистер? – поинтересовался облагораживавший меня какой-то моложавый итальяшка. – Просто мы знаем уже всех своих клиентов.

– Да, я по делам в этих местах, решил в свободную минуту зайти привести себя в порядок.

– Уверен, вы покинете наше заведение в прекрасном настроении.

Хозяином же, как я понял из услышанных реплик, был невысокий толстячок лет пятидесяти, с блестящей проплешиной на голове, бривший в это время сидящего в соседнем кресле мужчину. Пока более юный коллега Гросси надо мной колдовал, я прикидывал, как здесь можно обставить покушение на Костелло. Хозяин парикмахерской вряд ли по моей просьбе перережет ему глотку. К сожалению, у меня нет препаратов из арсенала спецслужб будущего, с помощью которых людей можно заставить выполнить любой приказ. Я даже не Мессинг, не смогу загипнотизировать цирюльника. Но очень кстати, что слева от входной двери огромное, во всю стену, стекло, через которое зал был как на ладони.

Благоухая одеколоном, через тридцать минут я вышел из парикмахерской и отправился к стоявшему напротив шестиэтажному жилому дому из красного кирпича. Грязный подъезд, сразу за входом под лестницей – сломанная детская коляска. Поднявшись пролётом выше, я остановился на лестничной клетке у небольшого окна. Ага, помещение парикмахерской просматривались отлично. Для снайпера – то, что надо!

В роли снайпера я мог выступить и сам, и был уверен, что рука не дрогнет. Вот только соответствующего оружия у меня не имелось. Надо покумекать, где раздобыть винтовку с «оптикой». Может, и Джордан со своими связями выручит. А пока нужно продумать вопрос с отходом. Через парадную выходить, даже бросив оружие на месте преступления, – почти суицид. Тут через десять секунд после смерти босса его подручные всё перекроют. А значит, единственный вариант – уходить через крышу.

Я миновал последний жилой этаж и оказался на маленькой лестничной площадке. Дощатый люк в потолке был закрыт на обычный навесной замок. Без специального приспособления тут не обойтись. Но кто мне мешает подготовиться? В первой половине следующего дня, пользуясь тем, что в подъезде никто из жильцов и посторонних не шарился, я заявился с фомкой, то бишь ломиком-гвоздодёром, одолженным в автомастерской того же Джордана. С его помощью оттянул державшуюся на паре гвоздей скобу, вбил обратно, и так несколько раз, пока гвозди не стали выходить из пазов свободно. Теперь скоба с замком держались на честном слове.

Так, а теперь надо проверить, что там дальше. Надеюсь, сюда никто за время моих исследований не заявится.

Люк выводил в маленький тёмный тамбур, дверь из которого, так же как и люк, закрыта на навесной замок. Тут уж я церемониться не стал, отодрал к чёртовой матери запор. Дверь распахнулась, и я оказался на плоской крыше с возвышавшейся посреди неё огромной водонапорной бочкой. Под её днищем я обнаружил углубление, вполне подходящее для того, чтобы спрятать винтовку. Чем не вариант?

Добравшись до противоположного конца крыши, я понял, что дальше придётся прыгать. Расстояние до крыши соседнего дома, также имевшей свою водонапорную бочку и находящейся чуть ниже моей крыши, составляло примерно три метра. Не ахти какое большое, тут главное – не поскользнуться, иначе даже богатый опыт прыжков с парашютом не поможет.

Глянул вниз. Мощённый булыжником узкий безлюдный проулок с глухими, без окон, стенами домов. Падать будет больно. А прыгать надо, должен же я выяснить дальнейший путь отхода. Поэтому после короткого разбега оттолкнулся от небольшого парапета и с перекатом приземлился на соседнюю крышу. Отряхнувшись, мысленно себя похвалил и двинулся дальше, к такой же будке-тамбуру, из которой выбрался несколькими минутами ранее. Дверь ломать не пришлось, она и так приветливо поскрипывала на ветру. А вот чтобы проникнуть дальше, в подъезд, люк пришлось бы выламывать с большим грохотом. Хм, по идее, хорошо бы зайти в этот дом через подъезд и проделать ту же операцию при помощи гвоздодёра. Вот только прыгнуть обратно на крышу, которая по уровню находилась несколько выше, уже не представлялось возможным. Если только при помощи шеста, но, я, во-первых, не Сергей Бубка и даже не Елена Исинбаева, а во-вторых, никаких палок типа шеста поблизости не наблюдалось. Вот влип… Так, видно, придётся выламывать люк с грохотом и привлечением внимания. А может, найдутся ещё какие-нибудь варианты?

Я двинулся вдоль периметра крыши и, к своему огромному облегчению, обнаружил, что с неё можно спуститься по пожарной лестнице. Правда, для этого требовалось прыгнуть ещё примерно на три метра, но уже вниз, чтобы попасть на первую площадку с настилом из приваренных к раме металлических прутьев. Ну а дальше по накатанной: до площадки первого этажа, а оттуда, играючи, на мостовую. Своей выходкой я привлёк внимание нескольких зевак, а потому, с надвинутой на лицо шляпой, постарался побыстрее исчезнуть за ближайшим углом.

Минут через пять вернулся и вошёл в подъезд. Поднявшись на последний этаж, повозился со скобой и замком, как и в соседнем доме. Теперь, даже если я встану на люк ногой, скоба отвалится вместе с замком. Итак, с путями отхода всё было более-менее ясно…

– Хорошую винтовку с оптическим прицелом? – задумчиво повторил Лэнс мою просьбу. – Гм, можно попробовать достать, но это будет стоить денег.

– Не вопрос. Только желательно как можно скорее.

Через два дня я стал обладателем почти нового карабина Mauser-98K с тремя магазинами на пять патронов каждый и оптическим цейсовским прицелом 6x42, упакованным в фирменный деревянный футляр. В общем, мечта коллекционера будущего, и всего за три сотни долларов! Такую винтовку с таким-то прицелом и выбрасывать жалко, а ведь, судя по всему, придётся. Не бегать же с ней по крышам, да и палёной она уже будет после убийства Костелло. Если, конечно, моя затея выгорит.

– Ты точно решил это сделать? – спросил Лэнс, кивая на винтовку в моих руках.

– Точно, назад пути нет. Либо я – либо он.

Кстати, не мешало бы карабин пристрелять.

На следующий день с мыслями о покупке собственного автомобиля снова выпросил у Вержбовского машину и отыскал тихое местечко за городом, где на пристрелку потратил обойму. Умеют всё-таки немцы делать вещи! За что ни возьмутся – всё получается качественным и долговечным. А у нас, в Расее-матушке, исстари всё через ж… И чего это всякая либеральная дрянь в голову лезет?!

Поздно вечером, накануне предполагаемого покушения, я ещё раз повторил маршрут отхода. Скобы всё так же держались на честном слове, значит, никто тут за эти дни не шастал. Ну а в оконце на лестничной площадке я попросту выбил квадратик стекла из нижней секции, потому что целиться через стекло, если это только не линза «оптики», дурной тон.

В 8 утра вторника, 4 октября, я был на крыше дома, из подъезда которого мне предстояло стрелять. Обёрнутый простынёй карабин лежал рядом, а я неотрывно глядел вниз в ожидании появления Дона Костелло. Без одной минуты девять, если верить моим карманным часам, подаренным ещё Лейбовицем, у парикмахерской остановился чёрный, блестящий лаком «шевроле», кажется, марки Master Deluxe. Сопровождавший босса здоровяк-охранник распахнул дверцу, и Костелло в плаще нараспашку выбрался наружу. Водитель остался за рулём, тут же погрузившись в чтение газеты. У входа в парикмахерскую гостя с полупоклоном встретил хозяин заведения, поцеловав ему руку. Я невольно ухмыльнулся. Надо же, как в каком-нибудь «Крёстном отце».

Через минуту я уже был на позиции. Не дай бог кто-то из жильцов решит выйти в коридор или зайти с улицы… Дом-то, как я выяснил, был наполовину нежилым, вроде готовился под снос, но исключать ничего нельзя.

Костелло уселся в кресло, третье от витринного окна. Впрочем, мне-то всё равно мафиози был неплохо виден, и главное – его голова, над которой начинал колдовать брадобрей. Виден даже несмотря на то, что телохранитель по-свойски уселся в ближнее к витрине кресло и, глядя на своё отражение в зеркале, принялся выдавливать какой-то прыщ.

Используя нижнюю часть рамы как опору для ствола, а локоть уперев в подоконник, я приник глазом к окуляру. Каждый волосок на голове Фрэнка Костелло, конечно, разглядеть нереально, но дистанция для десятикратной оптики более чем приемлемая. Только бы кто-нибудь из присутствующих в парикмахерской не сосредоточил свой взгляд на доме напротив. В первую очередь это касалось телохранителя, разобравшегося наконец-то со своими прыщами. Так что лучше не затягивать, и я медленно нажал на спусковой крючок.

Увидев в прицел, как голова Костелло разлетается красными брызгами, я, словно удирающий от лисы заяц, рванул вверх по лестнице. Рывок – скоба отлетает вместе с замком, и я взлетаю в тамбур и на крышу. Снизу слышны крики и женский крик. Не отвлекаться, скоро здесь будут и мафия, и полиция.

Протираю карабин носовым платком. Не знаю, насколько сейчас развита дактилоскопия, но лучше подстраховаться. Обёртываю оружие поджидавшей меня здесь простынёй и аккуратно укладываю в выемку под днищем водонапорной бочки. Кто знает, как в будущем повернётся, вдруг этот карабин мне ещё пригодится?

Ну а дальше бегство по уже проторенному маршруту. К счастью, ни на крыше, ни в подъезде соседнего дома мне никто не встретился, и, выйдя на улицу, я не удержался, чтобы не посмотреть, хотя бы издалека, что происходит возле парикмахерской. Там уже толпился народ, кто-то отчаянно размахивал руками, слышались громкие голоса, а несчастный хозяин-толстячок, к которому люди боялись приближаться, словно к прокажённому, сидел на крыльце заведения, горестно обхватив руками голову.

Вдали послышалась сирена, и я предпочёл исчезнуть.

На следующее утро я держал в руках свежий номер «Нью-Йорк геральд трибюн» с заметкой о покушении на предполагаемого главаря социальной мафии Америки.

Новость была снабжена фото, на котором четверо копов несли носилки с укрытым простынёй телом.

«Окружной прокурор Нью-Йорка Томас Дьюи высказал предположение, что убийство Костелло[42] – результат внутренней борьбы между итальянскими гангстерами, – писал репортёр. – И происшедшее может означать, что начинается передел сфер влияния, новая Кастелламмарская война. А это – новые жертвы, в том числе со стороны мирного населения. И потому властям следует немедленно принять меры к тому, чтобы предотвратить зарождающуюся бойню».

Что ж, неплохо, если власти прислушаются к советам Дьюи. Тогда мафиози уж точно станет не до меня. Правда, и наш с Джорданом бизнес это может в какой-то мере задеть, но мы всё же не итальянцы, и я надеялся, что нам в этом плане повезёт.

Когда сутки спустя я показал Лэнсу газету, он со мной согласился. Но я не преминул добавить с толикой иронии, что, появившись в Нью-Йорке, я стал для многих большой проблемой, и ему ещё повезло, что он на моей стороне. Джордан же, усмехнувшись, предложил поспарринговать. Я был не против: мне требовалась какая-то психологическая разрядка, а употреблению крепких напитков я всегда предпочитал спортивные упражнения.

Вот не пойму, везёт мне или я по жизни такой крутой? Столько всего за год с небольшим произошло со мной, что другому на несколько жизней хватит, а я до сих пор цел и невредим. Может, за мной кто-то свыше приглядывает? Тот, например, по чьей воле я оказался в этом времени. А если это не природное явление, а и впрямь эксперимент какого-то разумного… сверхразумного существа? Нет, лучше не забивать себе голову всякой ерундой. Многие знания – многие печали.

Между тем наши дела всё больше шли на лад. В середине месяца я выплатил очередные дивиденды Вержбовскому и Науменко, не забыв отдельно премировать четвёрку своих бойцов. При этом я напомнил подполковнику и атаману, что пора бы уже приглядеть списанное судно на предмет превращения оного в «Русский клуб».

– Честно сказать, Ефим Николаевич, я мало разбираюсь в кораблях, поскольку всю жизнь служил в пехоте, – несколько смущаясь, заявил мне Виктор Аскольдович. – Может, вы уж сами?

Атаман тоже признался, что в морском деле ни черта не смыслит, равно как и в плавсредствах, но за идею «Русского клуба» он также обеими руками «за». Ладно, выкрою некоторое количество времени для нашего общего дела. Тем более что кое-какие намётки имелись. С этими мыслями я вечерком заявился по старому адресу и вытащил Лючано Красавчика из дома в ближайшую закусочную.

– Лючано, есть дело. Понимаю, что ты член профсоюза и всё такое, но по дружбе ведь не откажешься помочь?

– Да что нужно-то?

– В общем, нужно списанное судно. Не очень большое и не очень маленькое и чтобы нормально держалось на воде. Хотим сделать из него плавучее место отдыха под названием «Русский клуб». Тут тебе и музей русского оружия, и ресторан – куда же без него – с концертной программой, и настоящая русская баня, и даже шахматы с участием ведущих шахматистов мира. Тебе персонально, как ВИП-клиенту, организуем парилку с берёзовым веником и бочонком кваса. Поможешь найти подходящее судно? Материально не обижу.

– «Русский клуб»? Хм, хорошая затея. Да только чем я помогу? Кладбище списанных кораблей находится на Статен-Айленде, тебе нужно туда брать с собой человека, который разбирается в морской технике, чтобы оценил, будет ли судно держаться на плаву, во сколько обойдётся ремонт… Плюс в любом случае придётся оформлять соответствующие документы, раз это будет действующее плавсредство. Если хочешь, могу порекомендовать специалиста, который отлично разбирается в морских судах, он в доке работает механиком.

Так я познакомился с Николасом Шейком, приятным немолодым человеком и настоящим профессионалом своего дела. За неплохие комиссионные он съездил со мной на Статен-Айленд, где ржавели, наверное, сотни кораблей – больших, средних и маленьких, от бывших круизных лайнеров до некогда юрких катеров. Я объяснил Нику, что мне нужно судно среднего размера, с хорошей устойчивостью и не совсем гнилое. Желательно пассажирское, а не какой-нибудь сухогруз. Тот пообещал в следующий выходной нанять моторку и исследовать имеющийся в наличии материал. В итоге неделю спустя на выбор мне были предложены три более-менее приличных судна. Мне приглянулся бывший прогулочный теплоход, на борту которого ещё угадывалось название «Орфей». Теплоход был колёсный, как в фильме Рязанова «Жестокий романс», и работал на дизельном топливе.

– Двигатели, конечно, порядком истрёпаны, но починить их можно, – говорил Ник, вытирая ветошью перепачканные мазутом руки. – Колесо тоже требует ремонта. Плюс, сами видите, настил во многих местах прогнил, окна выбиты. Чтобы привести судно в рабочее состояние, да ещё кое-какой мебелью обставить, потребуется вложить тысяч пятьдесят долларов. Ну а там уж на свой вкус, насколько позволят средства.

У меня уже было отложено именно на «Русский клуб» около семидесяти тысяч долларов, так что такое предложение вполне устраивало. Тем более что казино и бордель исправно приносили приличную прибыль. Оставалось оформить всё это официально, и, не мудрствуя лукаво, я направился в юридическую контору Фунтикова. Пусть Христофор Венедиктович отрабатывает моё заступничество.

Глава 12

«Сцена 1. 1846 год. Нижний Манхэттен. Дом священника Валона по кличке Святоша. Лицо Святоши крупным планом. Он бреется опасной бритвой. Сзади подходит его сын, на вид лет двенадцати, зовут Амстердам. Порез на лице Святоши. Он отдаёт бритву сыну, тот вытирает лезвие о штанину. Святоша говорит: „Нет, сынок, никогда этого не делай. Кровь всё равно остаётся на лезвии”. Приподнимает его за подбородок пальцами: „Когда-нибудь ты это поймёшь”. Складывает бритву, убирает её в чехол и отдаёт сыну.

Голос за кадром: „Кое-что из той жизни я смутно помню…”».

Недаром я не один десяток раз смотрел «Банды Нью-Йорка», ставшие одним из самых любимых моих фильмов. Не знаю, почему именно на нём я так зациклился. Придёшь, бывало, с работы измотанный, сядешь со стаканом кофе и бутербродами перед «плазмой», врубишь кино – и забываешь обо всём на свете. Это, наверное, и есть эффект полного погружения даже без всяких 3D-очков. Два с половиной часа сопереживания героям, и при этом картина мне не надоедала, а, напротив, стала для меня чем-то вроде наркотика, я готов был смотреть её снова и снова.

Неудивительно, что я едва ли не дословно мог пересказать монологи и диалоги героев, не говоря уже о сюжете. И вот наконец решил, что пора самому попробовать себя в роли сценариста. Как их пишут, эти сценарии, я примерно представлял, всё ж таки уже довелось поработать с ребятами из Голливуда. Вот и решил между делом, от руки, коротая вечера дома, кропать сценарий к фильму с оригинальным названием – «Банды Нью-Йорка».

Между тем в местной прессе вовсю обсуждалось второе за последнее время убийство итальянского мафиози. Журналисты дружно сходились во мнении, что это – результат начавшихся в гангстерской среде разборок, и пора бы наконец властям принять меры, чтобы итальянский междусобойчик не затронул простых граждан. Снова мелькали интервью с Томасом Дьюи, тот клялся приструнить зарвавшихся бандитов и прозрачно намекал, что, если бы его выбрали губернатором штата Нью-Йорк, он имел бы куда больше полномочий для борьбы с могущественными криминальными кланами.

Что касается Джо, то дела у него складывались очень даже неплохо. Не знаю уж, сыграла роль моя протекция вкупе с уроками актёрского мастерства либо у индейца не было на кастинге сильных конкурентов, но его таки взяли на главную роль картины с рабочим названием «Месть Кочиса». Хотелось верить, что это только начало, и ради того, чтобы он мог полностью посвятить свою жизнь кинематографу, я уговорил его уволиться из почтальонов. Для Джо это решение далось с трудом, тем более ему было трудно расставаться с семьёй на такой долгий срок, но я клятвенно пообещал приглядеть за его скво и детишками. Своё обещание я выполнял, раз в неделю заглядывая к семейству, естественно, не без подарков. От материальной поддержки Амитола отказывалась, мотивируя это тем, что деньги муж перед отъездом оставил и их пока хватало.

Что касается «Русского клуба», то выкупать судно пришлось у муниципалитета за символические пятьсот долларов. По-моему, это даже дешевле, чем сдать теплоход на металлолом. С другой стороны, утилизация вышедших из обоймы кораблей требует немалых вложений, неудивительно, что городским властям, в ведение которых перешли суда после списания из торгового, пассажирского или военного флота, выгодно ничего не делать, надеясь, что ржавчина сама рано или поздно закончит начатое.

Бумаги с помощью Фунтикова были оформлены на Вержбовского, теперь он являлся владельцем «Орфея» – он же «Русский клуб». Название мы решили не менять, прежнее звучало вполне романтично и в то же время нейтрально.

Вся наша доля с выручки от казино и борделя шла сейчас на восстановление теплохода. В ноябре ремонт был закончен. Борта окрасились в нежно-бежевый цвет, надпись «Орфей» выделялась ярко-красным, а палуба получила свежие заплатки. Палубные надстройки тоже потребовали серьёзного вмешательства. И вот наконец настал черёд оформления внутренних помещений. Тут мы прибегли к помощи известного в Нью-Йорке интерьерного дизайнера, который, выяснив, какой суммой мы располагаем, тут же развил бурную деятельность.

В разгар обустройства «Орфея» в моём номере «Грэмерси-Парк» раздался звонок от Адама Миллера. Пресс-секретарь Уорнера приглашал в Лос-Анджелес на закрытую премьеру фильма «Красотка» – первой ленты, снятой по моему сюжету и готовой выйти в прокат.

– Премьера состоится в субботу, 3 декабря, в кинозале отеля «Миллениум Билтмор», – пояснил Адам. – Приглашены представители прокатчиков, съёмочная группа и некоторые ВИП-гости. Билеты на самолёт на ваше имя уже забронированы в аэропорту Ньюарка на вечер 1 декабря. Ваш пригласительный у меня, я постараюсь встретить вас сам. Надеюсь, вы не станете обижать мистера Уорнера своим отказом? Тем более что он готов выплатить вам гонорар. Не говоря уже о том, что вам причитаются и проценты с проката фильма в Соединённых Штатах и за границей.

На прощание Адам добавил: мол, мы вас ждём, но если по каким-то причинам… Думал я недолго. Ну а что, текущие дела с «Орфеем» можно доверить тому же Виктору Аскольдовичу, не настолько уж он загружен, чтобы не выкроить время для нашего нового детища. Тем паче Вержбовский сам с большим энтузиазмом ввязался в этот процесс. Всё-таки не бордель какой-нибудь обустраивать, что изначально противоречило его внутренним принципам, а вполне цивильное заведение.

В итоге 2 декабря моя нога в очередной раз ступила на калифорнийскую землю. В руке я держал кожаный портфель с отпечатанным в двух экземплярах сценарием фильма «Банды Нью-Йорка». Из-за отсутствия личной пишущей машинки печатать сценарий я отдал немолодой стенографистке, управившейся за пару дней всего за пятнадцать баксов.

Адам сразу же повёз меня выбирать смокинг для завтрашней вечеринки, заявив, что в обычном костюме на такого рода мероприятия заявляться не принято. Мужчины исключительно в смокингах и бабочках, дамы – в вечерних платьях. Перед показом и после – фуршет. Хм, тоже неплохо.

Я хоть и захватил с собой наличностью три сотни долларов, что по нынешним временам являлось достаточно приличной суммой, но, похоже, не доведётся потратить ни цента. Я оказался на полном пансионе, включая трёхдневное проживание в том самом «Миллениум Билтмор» и взятые напрокат смокинг, брюки и бабочку. На ботинки и сорочку Адам всё же разорился, такие вещи в прокат не выдавали.

Отель поражал роскошью, как и мой номер. Просторный, с дорогим ковром на полу, обставленный изысканной мебелью, с кроватью, способной вместить, наверное, взвод солдат, с ванной, напоминавшей маленький бассейн. Однако уюта я не ощущал. Чтобы не чувствовать себя одиноким в этих хоромах, я включил радио, передававшее какой-то весёлый фокстрот. Сюда бы телевизор, чтобы вечером не скучать, я согласился бы и на какой-нибудь дешёвый сериальчик из моей прежней жизни. Глядишь, всплакнул бы в приступе ностальгии, расчувствовавшись на старости лет.

Кстати, если куда и вкладываться, то именно в телевидение. Сейчас во всём мире эта отрасль находится в зачаточном состоянии, кое-где стоят малюсенькие телеприёмники, передающие чёрно-белую картинку, но уже через десять лет телевизионное вещание наберёт такую силу, что и не остановить!

Я в очередной раз пожалел, что не являюсь полноправным гражданином этих грёбаных Соединённых Штатов. А так мог бы ведь официально создать собственную телекомпанию, да и заводик основать по массовому производству телеприёмников. Читал в местной прессе об экспериментах другого эмигранта, по фамилии Зворыкин. Взял бы его к себе главным инженером. Пусть сидит, телики придумывает. Это ж какая сила по воздействию на умы граждан! Недаром в моё время телевизор называли зомбоящиком.

Хотя, конечно, есть вариант и дальше всё оформлять на Вержбовского, старик, думаю, не откажет. Правда, хватит ли у него силёнок везде успевать? Но тут я могу делать основную часть работы, не особо выпячивая свою персону. Так сказать, стать серым кардиналом.

Ладно, эту тему мы ещё обмозгуем, а пока примерю-ка я ещё разочек смокинг в комплекте со всеми причиндалами. Из установленного в прихожей большого зеркала на меня смотрел вполне приличный джентльмен.

На следующий день я посетил парикмахерскую, где меня побрили и привели в порядок мои патлы, под занавес едва не намазав волосы бриолином. Но я от этой желеобразной хрени категорически отказался. Мы люди простые, нам и смокинга для выпендрёжа за глаза хватит.

В половине седьмого вечера в мой номер постучал Адам, и в его сопровождении я спустился в кинотеатр отеля, представлявший собой кинозал на сто мест и небольшое фойе, где уже толпились гости, среди которых я сразу узнал сценариста Германа Манкевича, помахавшего мне рукой. По фойе деловито сновали официанты с подносами шампанского. Но едва я начал движение в сторону стоявшего у стены длинного стола с закусками, как меня перехватила чета Уорнеров.

– А, Фил, рад тебя видеть! – воскликнул Джек, по-дружески меня обнимая. – Энн, милая, ты уже знакома с мистером Бёрдом? Ну да, ты же видела его, когда в прошлый раз он был у нас дома, рассказывал сюжет о вожде индейского племени… Кстати, Фил, как мне докладывает режиссёр, картина с твоим другом-индейцем, который наотрез отказался от услуг каскадёра, снимается бешеными темпами и, возможно, уже к Рождеству появится в прокате.

– Мне тут мистер Миллер сказал, что вы готовы выплатить мне гонорар, – более чем прозрачно намекнул я.

– Завтра, мой друг, завтра! Сегодня, сами видите, не до этого. Наслаждайтесь выпивкой и закуской, пока есть время, скоро нас пригласят в кинозал.

У стола с закусками меня настиг Манкевич.

– Как вам здесь? – поинтересовался он, оглядываясь по сторонам. – По мне – сборище самовлюблённых идиотов.

– Да вы циник, Герман, – усмехнулся я.

– Ну, я мог бы и промолчать, но шампанское развязало мой язык, – пьяно хохотнул он. – Сегодня тут все три брата Уорнер: Джек, Гарри и Альберт. Последние двое, видите, рядышком стоят и как бы игнорируют Джека. А посмотрите, как Энн изображает влюблённую супругу. При этом весь Голливуд, включая самого Джека Леонарда, знает о её любовных похождениях. И не только с мужчинами, – понизив голос, доверчиво прошептал он мне в ухо. – Например, с Марлен Дитрих и Гретой Гарбо.

А вон, видите, два голубка, бросают друг на друга влюблённые взгляды… Это представители прокатной компании «Мэйнстрим юнайтед». Их любовная связь ни для кого не секрет, хотя они на публике стараются это не афишировать.

– А кто вон та блондинка?

– Ну что вы, Фил, не узнали Кэролайн Ломбард?! Она же сыграла главную роль в «Красотке»! А рядом с ней Гэри Купер, исполнивший главную мужскую роль.

– Да? Я как-то не интересовался, кто кого играет. Теперь буду знать.

– А как вам шутка с инопланетянами?

– В смысле?

Выяснилось, что 30 октября Восточное побережье Соединённых Штатов пребывало в панике после радиопостановки Герберта Уэллса «Война миров», посчитав, что марсиане и впрямь высадились на нашу планету. Этот эпизод прошёл как-то мимо меня, и я просто посмеялся над такой доверчивостью американцев.

Гарри и Альберт Уорнеры снизошли не только до рукопожатия со мной, но и пятиминутного общения.

– Признаться, идея этого фильма меня поначалу не вдохновила, – признался Гарри, сверля меня тяжёлым взглядом. – Но когда я посмотрел смонтированный материал, понял, что картина может иметь успех.

– Да, осталось, чтобы она произвела впечатление и на прокатчиков, – добавил Альберт. – Уверен, они почти готовы её купить, даже не поглядев. Грамотно проведённая рекламная кампания сделала своё дело, в последние дни мой телефон не умолкает от звонков заинтересованных лиц. Знаю, что вы предложили идеи ещё двух фильмов, которые тоже, на мой взгляд, придутся по вкусу широкой зрительской аудитории. Надеюсь, наше сотрудничество будет долгим и плодотворным.

В зале место мне досталось по соседству с Манкевичем. Я втайне надеялся, что хотя бы во время показа он будет помалкивать. И в первые десять минут он пару раз что-то вякнул, но затем… тихо задремал. Так и продрых до того момента, пока в зале не загорелся свет и все встали, аплодируя создателям фильма. Мне в том числе, поскольку в титрах я проходил как автор оригинальной идеи и соавтор мелодии к песне Oh, Pretty Woman.

Отзывы о фильме были только в восторженных тонах. Честно сказать, картина и мне пришлась по вкусу, хотя и была снята немного не так, как я её себе представлял. Ну так ведь у каждого режиссёра своё видение.

Судя по довольной физиономии Джека Уорнера, контракты с прокатчиками были уже на мази. Это хорошо, раз уж и мне что-то с проката обломится. Ясен пень, не больше, чем месячный доход с набиравших обороты подпольных казино и борделя, но тысчонка-другая долларов в хозяйстве всегда пригодится.

– А вы Фил Бёрд, тот самый русский?

Я обернулся, покидая мир своих финансовых грёз. Рядом со мной с бокалом шампанского в руке стояла Кэролайн Ломбард.

– Ну, в общем-то, да, тот самый, – согласился я. – А вы, как я понял, миссис Ломбард?

– В данный момент мисс. И вообще, я предпочитаю без фамилий, просто Кэрол.

– О’кей, как скажешь, Кэрол, – перешёл я на «ты».

– Не хочешь шампанского?

Она небрежным движением взяла бокал с подноса пробегающего мимо официанта и выжидающе посмотрела на меня. Мне не оставалось ничего другого, как принять бокал, хотя я и ограничился небольшим глотком.

– Э, нет, мой друг, так не пойдёт! – рассмеялась она. – Сегодня есть повод осушить бокал до дна. И не один!

«Вот же змея… Причём змея на редкость сексапильная», – подумал я, делая большой глоток пенящегося напитка.

Не успел опустошить сосуд, как Кэролайн выхватила с очередного подноса пару новых бокалов и один вновь протянула мне.

– С тобой точно сопьёшься…

– Сегодня есть повод, – усмехнулась она.

Мы мелодично чокнулись. Ломбард не сводила с меня глаз, обрамлённых тяжёлыми накрашенными ресницами… А вот нынешняя мода пудриться и красить губы ярко-красной помадой меня немного смущала. Ни к чему обязательно походить на проститутку, чтобы выглядеть симпатично.

– Странно, я думала, у русских другие имена, – проворковала Кэрол.

– На самом деле меня зовут Ефим Сорокин, а Фил Бёрд – это уже на английский манер.

– И как же тебя занесло в Америку, Ефим Сорокин?

– Это долгая история…

Стоявший у столика с закусками Герман Манкевич подмигнул мне и с многозначительной ухмылкой показал большой палец. Я оттянул давивший на кадык галстук-бабочку. Уф, что-то жарко становится. Или это шампанское даёт о себе знать? Хотя, скорее, совсем другое. Или, точнее, другая.

– О, дьявол! – Кэролайн с искренним огорчением смотрела на своё облитое шампанским платье, а нечаянно толкнувший её под локоть гость тут же принялся извиняться. – Твою же мать! – всплеснула руками актриса. – Бестолочь, смотри, куда прёшь! Полтысячи долларов! И что теперь делать?

– Может, удастся это пятно замыть? – предложил я. – Всё-таки не красное вино, можно попробовать потереть мылом.

– А где же я здесь мыло возьму?! Тем более нужно будет на какое-то время раздеться.

– Э-э-э… Ну, у меня в номере есть и мыло, и халат.

И кто меня дёрнул за язык?! Под её испытующим взглядом я невольно смешался, что вызвало у красотки понимающую улыбку.

– Ладно, пойдём, тем более вечеринка уже подходит к концу. Только пообещай, что не будешь приставать.

– Клянусь!

Пока Кэрол Ломбард собственноручно стирала платье, а после плескалась с моего разрешения в ванне, я не знал, куда себя деть. Наконец она появилась… В халате на пару размеров больше, босиком и с распущенными, но всё же сухими волосами.

– Пришлось стирать всё платье, – извиняющимся тоном произнесла Кэролайн. – Надеюсь, до утра высохнет. Ты позволишь мне переночевать у тебя?

Вот те раз… И что прикажете ответить?!

– Понимаю, что я в твоих глазах выгляжу сейчас бесцеремонной актрисулькой, но, Фил…

– Ладно, Кэрол, ничего страшного. Можешь спать на кровати, а я переночую на той софе. Только позаимствую одну из подушек, если ты не против. Кстати, у меня в номере собственный бар имеется, не хочешь чего-нибудь выпить?

– Только не шампанского!

– Шампанского там и не должно быть. Виски, джин, ром… – перечислил я, открыв дверцу бара.

– О, если можно, джин! А себе что нальёшь?

Честно сказать, я не собирался в этот вечер употреблять крепкие напитки, но, согласитесь, заставлять это делать женщину в одиночку, оставаясь безучастным свидетелем её опьянения, – полный моветон. Поэтому мне пришлось налить себе на пару пальцев виски, который я считал более предпочтительным для русского мужчины, нежели остальные напитки из моего бара.

Я сел в одно кресло, она – в кресло напротив, закинув ногу на ногу. Пола халата сползла, обнажив аппетитную ножку, увенчанную ноготками, покрытыми таким же ярко-красным лаком, как и на руках.

– Итак, – сказала Кэрол, – ты мне обещал рассказать, как оказался в Штатах.

– Какая же ты настырная, – не смог сдержать я улыбки. – Ладно, вкратце расскажу свою историю.

В общем, выдал ей тот самый вариант, который когда-то и Уорнеру, добавив некоторые выдуманные подробности. Якобы после революции вместе с родителями перебрался в Нью-Йорк, ещё в пути отец и мать заболели какой-то дрянью, а по прибытии в Новый Свет умерли, и я рано остался сиротой. Воспитывался в приюте, много чем занимался по жизни, сейчас в Нью-Йорке с компаньонами выкупили старый теплоход, который собираемся превратить в «Русский клуб». А Голливуд – это так, для души.

– Ну а ты как оказалась среди этих селебрити?

– Среди кого?

– М-м-м… Среди звёзд.

– Мне больше нравится слово «этуаль». Итак, откровенность за откровенность. Моё настоящее имя Джейн Элис Питерс, у меня отец немец, а мать англичанка. Когда мне было шесть лет, родители развелись. Меня и двух старших братьев мать забрала, уехав в Калифорнию. В кино мне дорогу открыл режиссёр Аллан Двон. Мне было двенадцать, когда он увидел меня на игре детских бейсбольных команд и взял в фильм «Безупречное преступление». Потом я увлекалась любительским театром, в тысяча девятьсот двадцать пятом со мной заключила контракт студия «Фокс», и я начала играть небольшие роли в кино, как правило, в вестернах. А год спустя… – Кэрол помрачнела, – год спустя я попала в автомобильную аварию. На моё лицо наложили четырнадцать швов без анестезии…

– Почему без анестезии?

– Потому что применение наркоза не гарантировало сохранения красоты, хотя сейчас это утверждение более чем спорно. Однако на «Фокс» всё равно расторгли со мной контракт, и я перешла сниматься к Маку Сеннетту, у которого за полтора года сыграла в полутора десятках короткометражек. В тысяча девятьсот тридцатом я подписала контракт с компанией «Парамаунт» и вышла замуж за коллегу по профессии Уильяма Пауэлла, который был на шестнадцать лет старше меня. Наш брак продержался три года, но мы остались друзьями. Ну а если уж говорить о статусе звезды, то его я получила после фильма «Двадцатый век», где снялась вместе с Джоном Бэрримором.

Я кивнул с умным видом, хотя ни название фильма, ни фамилия этого Джона Бэрримора ни о чём мне не говорили.

– Я там и сама себе нравлюсь, – без ложной скромности призналась Кэрол. – Довольно динамичная получилась роль… Плесни мне ещё джина… Спасибо. Так вот, предложение сыграть жрицу любви, в которую влюбляется некий миллионер, показалось мне интересным. А почему нет? И мне кажется, фильм удался. Думаю, он будет иметь успех у зрителя. Недаром Уорнер выкупил меня у «Парамаунт пикчерз» за серьёзные деньги. А как тебе вообще пришла в голову такая история?

– Да-а-а, слышал от знакомого, а тот от своего знакомого, и вообще это было в какой-то европейской стране, а я всего лишь добавил от себя подробностей.

Ломбард поднялась, поставив недопитый бокал на столик, подошла к широкому окну, любуясь панорамой ночного Лос-Анджелеса.

– Красивый, но жестокий город, – сказала она, обхватив себя руками. – Сколько судеб здесь было сломано, сколько несчастных девушек, так и не сумев стать актрисами, покончили с собой.

– Но тебе-то повезло.

– Пожалуй, можно и так сказать.

– Нескромный вопрос: есть у тебя сейчас мужчина? В смысле, с кем-то встречаешься?

– И впрямь нескромный, – повернулась Кэрол и улыбнулась краешком губ. – А что, я отвечу, отвечу честно. Да, есть мужчина, и его зовут Кларк Гейбл. Тот самый, который утверждён на роль Ретта Батлера в экранизации книги Митчелл «Унесённые ветром». Пресса уже не раз писала о нашем романе, это не секрет. Кларк готов бросить свою жену, которая старше его на семнадцать лет, но та поставила жёсткие условия. Если Кларк их выполнит, он будет разорён… Боже, и чего это я с тобой так разоткровенничалась?!

Она медленно подошла ко мне. Я сделал попытку приподняться, но Кэрол положила свои узкие ладони на мои плечи, заставив меня откинуться на спинку кресла. Кончик её языка медленно облизал верхнюю губу, а колено вдавилось в мою напряжённую промежность.

Ёшкин кот! Вот такого развития событий я точно не ожидал. Ну как не ожидал… Подозревал в глубине души, однако морально как-то не был к такому готов.

– А как же обещание тебя не домогаться? – напомнил я наш уговор, едва ворочая языком в моментально пересохшем рту.

– Но в этом договоре ничего не говорилось о том, что я не могу домогаться тебя, – изогнула она тонко выщипанную бровь. – Так что расслабься, ковбой.

В конце концов, я нормальный гетеросексуальный мужчина, и ничто человеческое, как говорится, мне не чуждо. А год с лишним полового воздержания из кого угодно сделают зверя. И когда её лицо с огромными глазами приблизилось к моему, я не выдержал! Схватил Кэрол в объятия и через пару секунд она уже без халата лежала в постели, являя моим глазам идеальные пропорции своего тела.

Мы целовались, как двое изголодавшихся по сексу людей. Уж я-то точно, а Кэрол, видно, по жизни была ненасытной в этом плане особой. В любом случае, я уже не собирался давать ей спуска. Впрочем, у меня хватило самоконтроля не сразу пускать в дело свой детородный орган, а начать с прелюдии. После того, как наши губы распухли от жарких поцелуев, я принялся исследовать языком её тело, заострив внимание на аккуратных светло-коричневых сосках, венчающих тугие груди.

– О да! – простонала Кэрол, закусывая нижнюю губу и выгибая шею. – Делай это, ковбой!!!

Я и делал. В XXI веке в вопросах секса люди были, пожалуй, несколько искушённее, нежели мои нынешние современники, хотя об обитателях развратного Голливуда я не зарекался бы. Как бы там ни было, я применил часть богатого арсенала, почерпнутого из собственного прошлого-будущего, и не только из фильмов на немецком языке, но и личного опыта. В итоге моя любовница испытала далеко не один оргазм, причём каждый последующий был ничуть не слабее предыдущего.

Прошло, наверное, часа полтора, пока мы наконец угомонились, и Кэрол неуверенной походкой отправилась в ванную комнату. Впору, глядя задумчиво в потолок, закурить, осмысливая произошедшее. Но я не курил, поэтому плеснул себе в стакан виски и выпил залпом. А когда Ломбард появилась, снова закутанная в халат, но уже с тюрбаном на голове, я чмокнул её в щёку и сам проскользнул в ванную. Решив остудить разгорячённый плотскими утехами организм, встал под холодные струи душа, приводя в порядок свои мысли. На фоне радости от триумфа, который наверняка испытывает каждый мужчина после удачного секса, занозой покалывала мыслишка, что вот не сдержался, изменил Варе. И не нужно искать оправданий, что, мол, это всего лишь секс после многомесячного воздержания, и не более того. Пусть я не был уверен, что там, за океаном, Варя блюдёт невинность для меня, однако сейчас я отвечал только за себя, и следовало признать, что желание затмило разум. Слаб человек, и ничего с этим не поделаешь.

– Спасибо, это было незабываемо! – промурлыкала Кэрол, когда я вернулся.

Она лежала, укрытая покрывалом, под которым угадывались плавные изгибы фигуры, её волосы уже были распущены. Я откинул край покрывала и улёгся рядом, просунув руку под её ещё влажные волосы. Без косметики она выглядела по-другому, несколько беззащитнее.

– Как же ты утром пойдёшь ненакрашенная? А если внизу будут дежурить папарацци?

– Кто будет дежурить?

– Па… Хм, в общем, репортёры.

– Ах, эти… Мне ли их бояться, они разве что в туалет за мной не ходят. Но у меня в сумочке есть косметичка, так что на этот счёт можно не переживать.

– А если обо всём узнает Кларк?

– Устроит скандал, сделает вид, что бросает, но потом всё равно ко мне вернётся, – уверенно заявила Кэрол. – Он у меня крепко сидит на крючке.

Мы помолчали, каждый раздумывая о своём. Я копался в самом себе, решая, подсадила ли она на крючок заодно и меня. Пожалуй, нет. Потому что нахлынули воспоминания о Варе, и я понял, насколько мне милее эта не избалованная светской жизнью Голливуда советская комсомолка. Да если мою Вареньку накрасить да приодеть – такая селебрити получится!.. Но лучше пусть остаётся простой советской девушкой, мечтами о встрече с которой я согреваю своё существование.

– Ты не такой, как они.

– Что? – переспросил я, вырванный из своих дум.

– Я говорю, ты не такой, как все они, – задумчиво повторила Кэрол, положив руку на мою грудь. – В тебе есть что-то настоящее, животное… Ты не обиделся на такое сравнение?

– Да нет… Что тут обижаться, это ж вроде как комплимент.

– В этих небожителях Голливуда слишком много фальши. И самое страшное, что приходится быть такой же фальшивой, иначе просто окажешься на обочине.

– Фальшивая или нет, но за словом в карман ты не лезешь, – усмехнулся я. – Тот несчастный, что толкнул тебя, услышав из твоих уст такие выражения, покраснел, словно варёный рак.

– Если ты привлекательная блондинка, тебе лучше знать подобные слова, – хмыкнула в ответ Кэролайн. – Ничто другое так отлично не ставит мужчин на место! У меня в детстве была хорошая школа.

Мы проговорили ещё около часа, пока Кэрол наконец не отрубилась. Я смотрел на тихо посапывавшую рядом со мной кинодиву и вспоминал свои злоключения в Советском Союзе. Разве мог я представить, находясь в Бутырке или в Ухтпечлаге, что год спустя буду лежать в одной постели с голливудской звездой? Так вот невольно и подумаешь, что, может, и к лучшему, что угодил в это время? И разве мог я рассчитывать на подобные впечатления, будучи средней руки бизнесменом в 2017 году? Что ж, как говорится, всё, что ни делается, – всё к лучшему.

Утром, прежде чем покинуть мой номер, Ломбард решила извиниться за вчерашнее. Мол, когда выпьет, такая озабоченная становится, и всё в том же духе.

– Не стоит, Кэрол, – остановил я её. – Я тоже был хорош. В итоге мы оба получили удовольствие, так что не о чем переживать, а стоит всего лишь запомнить эту ночь как прекрасное мгновение нашей жизни. Которое, надеюсь, останется между нами.

– Согласна. Только, боюсь, было слишком много свидетелей нашего совместного ухода, чтобы это событие осталось только между нами.

– За время, проведённое с тобой, я понял, что девушке с твоим характером можно на такие мелочи не обращать внимания.

– Это комплимент или шпилька? – прищурилась она.

– Хм, ну, можешь считать комплиментом.

На прощание мы оба не удержались от крепкого поцелуя, после чего Кэрол быстро покинула мой номер. А я собрался в офис Уорнера, чтобы выяснить насчёт гоноpapa и представить ему сценарий нового фильма. Но не успел выйти из отеля, как меня перехватил какой-то щуплый джентльмен с маленькой щёточкой усов.

– Мистер Бёрд? Доброе утро. Меня зовут Стив Клейман, я представляю киностудию «Эм-Джи-Эм». Могу я с вами поговорить?

– О чём? Просто я тороплюсь на встречу с мистером Уорнером…

– Уверяю, я не отниму у вас много времени. Давайте присядем вон в том кафе, там подают изумительные булочки с корицей.

За кофе и теми самыми булочками с корицей до меня была доведена информация, что всемогущий босс киностудии «Метро-Голдвин-Майер» Луис Барт Майер, узнав о выходе трёх вовсю раскручиваемых фильмов, в которых я выступил автором оригинальной идеи, обратил своё пристальное внимание на меня. И Клейману было дано задание встретиться со мной на предмет возможного сотрудничества.

– Вы же не связаны со студией Уорнеров контрактом, так что терять вам нечего, – заявил соблазнитель. – А мой босс просил передать, что готов заключить с вами контракт на выгодных условиях.

– И насколько выгодных?

– Этого я и сам не знаю, но, если вы заинтересуетесь предложением, вот моя визитная карточка. У вас же в Нью-Йорке нет легальной работы, и даже, – он понизил голос, – даже не имеете гражданства США. А здесь вам светят хорошие перспективы плюс помощь в получении статуса полноправного гражданина Соединённых Штатов.

– А вы неплохо осведомлены, – невозмутимо хмыкнул я. – Ладно, я подумаю над вашим предложением.

Однако в душе я был обескуражен. Понятно, что у этого Майера большие возможности, но тратить свои ресурсы ради какого-то автора идеи… Не иначе, кто-то ему нашептал, а он вбил себе в голову, что должен заполучить этого русского эмигранта. Интересно, что он ещё разнюхал обо мне? Надеюсь, мои криминальные делишки не всплывут в ближайшее время. И говорить ли вообще об этом предложении Уорнеру? Может, он что-то посоветует?

Джек Леонард пребывал в прекрасном расположении духа, только что попрощавшись с представителем крупной прокатной компании, и встретил меня, потирая руки.

– A-а, Фил, рад вас видеть! Слышал, как вы вчера вечером исчезли в компании Кэрол… Ну да речь не о том… Давайте-ка я выдам вам обещанный гонорар. Куш вы отхватили неплохой – пятьдесят тысяч долларов.

Он извлёк из внутреннего кармана пиджака чековую книжку, вписал требуемую сумму, поставил автограф, вырвал лист и протянул мне. Я внешне равнодушно спрятал его в карман, а следом достал из портфеля одну из копий сценария.

– Что это? – приподнял бровь Уорнер.

– Сценарий фильма «Банды Нью-Йорка».

– Ну-ка, ну-ка… – Уорнер взял стопку листов и пробежался глазами по первой странице. – Достаточно профессионально написано, во всяком случае, первые страницы. Неужто ваша работа? Что ж, поздравляю, отныне вы можете выступать в роли полноправного сценариста. А о чём сюжет, если в двух словах?

На пересказ «в двух словах» ушло около получаса. По окончании моего рассказа, затушив в пепельнице очередную сигарету, Уорнер выглядел всё ещё заинтересованным.

– Я беру сценарий, тем более от вас пока поступали только дельные идеи. Позже определимся с режиссёром, оператором и актёрским составом…

– Я хотел бы предложить свою кандидатуру в качестве режиссёра.

– Что? Вы?!

– А почему нет?

Я вошёл в раж, и теперь уже пан или пропал. Гулять – так на всю Никитскую!

– Я уже вижу картину в окончательном варианте, представляю, как её снимать, и, кроме того, мог бы сыграть небольшую роль. А поскольку хочу, чтобы фильм получился на уровне лучших образцов, то мне в съёмочную группу понадобятся профессионалы высшего уровня. Кастинг актёров на главные роли буду проводить лично. Например, на роль сына Святоши Амстердама Валлона хочу пригласить Лео Горси из группы The Dead End Kids. Вы знаете этих парней, они снимались со мной в фильме «Ангелы с грязными лицами»… Так вот, бюджет должен быть соответствующим. Могу пообещать, что прокат картины окупит все затраты на её производство. Таких фильмов ещё никто не снимал, это будут новые режиссёрские и операторские решения. И моё обязательное условие: фильм должен быть цветным, снятым по трёхплёночной технологии «техниколор».

Я затаил дыхание, ожидая реакции киномагната. Он, в силу своего характера, вполне мог вспылить, с воплями и руганью выпроводив меня, однако вместо этого задумчиво щёлкнул серебряной с золотым орнаментом зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. Сделав глубокую затяжку, с прищуром посмотрел на меня:

– Значит, берёте дело под свой полный контроль? И настаиваете на «техниколоре»?

– Настаиваю, мистер Уорнер. Кстати, сегодня утром на выходе из отеля меня поймал представитель компании «Метро-Голдвин-Майер», назвавшийся неким Стивом Клейманом. Вот его визитка… Его босс Луис Майер предлагает мне какие-то выгодные условия, если я соглашусь подписать с их студией контракт. Я обещал подумать, но, честно говоря, успел с вами сработаться, мистер Уорнер.

– Ну и подонок этот Лазарь…

– Почему Лазарь?

– Это минский еврей, Лазарь Меир, это в Америке он взял себе имя Луис Барт Майер. Мы с братьями, впрочем, тоже не Джек, Гарри и Альберт, но сейчас это к делу не имеет отношения. Не ожидал я, что конкуренты так быстро зашевелятся. Обычно переманивают режиссёров или актёров, а тут решили взяться за соавтора сценария.

Он поднялся из-за стола и принялся мерить шагами свой огромный кабинет. Минуты через три замер напротив меня, держа руки за спиной.

– Что ж, Фил, я готов пойти вам навстречу. В Голливуде вы уже покрутились, в кино успели сняться, в «Гладиаторе» ваши подсказки пришлись кстати, да и фантазия у вас неплохо работает. И в самом деле, почему бы и нет? А сколько вы хотите денег на свой фильм?

Уф, неужели пронесло?! Или сейчас, услышав предполагаемую сумму, всё же снова вспылит?

– Пока точно не скажу, для начала нужно составить смету. Но в миллион долларов, возможно, уложимся.

– Миллион?! Ого, а у вас неплохие запросы. Хотя это не рекорд, я слышал, Селзник собирается вбухать в «Унесённые ветром» порядка четырёх миллионов.

– Так я и не обещал, что уложимся в миллион, я сказал – возможно. Опять же, всё станет более-менее ясно после составления сметы.

– Когда готовы начать?

– Когда?.. Дайте мне толкового помощника, и к Рождеству, надеюсь, мы с ним решим вопрос со сметой.

– Хорошо, – после недолгого раздумья согласился Уорнер, – но у меня встречное предложение.

– Готов вас выслушать.

– Ввиду того, что вас пытается переманить «Эм-Джи – Эм», я решил подписать с вами долгосрочный контракт. Вы получаете всё необходимое для создания как этого, так и последующих фильмов, но обязываетесь подписать со студией пятилетний контракт. Контракт не фиксированный, размеры вашего вознаграждения будут зависеть от качества и частоты производимых при вашем участии фильмов.

– А как же мы заключим контракт, если у меня нет гражданства?

– М-да, этот вопрос нужно как-то решать. Как бы Майер в отместку за ваш отказ не заявил в Службу миграции и натурализации. Я постараюсь напрячь одного моего знакомого, имеющего хоть и косвенное, но отношение к этой самой службе. Возможно, удастся вам помочь. В общем, оставляйте сценарий, я сегодня же его прочитаю, и мы с Адамом подумаем, кого можно привлечь к съёмкам фильма. И аккуратнее с деньгами, не потеряйте портфель.

Глава 13

Моего помощника звали Ридли Стейнвиц. Он занимал пост линейного продюсера. Его имя напомнило мне о режиссёре будущего Ридли Скотте, чьего «Гладиатора» с моей помощью уже почти экранизировали. Может, и за его же «Чужого» с продолжениями взяться? Как-никак первые две части вышли в эпоху докомпьютерных спецэффектов, то есть создать интерьеры межгалактического корабля и костюм Чужого можно и сегодня. Другой вопрос: будут ли космические монстры иметь успех у нынешней публики?

Этот же Ридли, которого мне представил Адам Миллер, был деловым средних лет джентльменом. Он сразу взял быка – то бишь меня – за рога, достав из внутреннего кармана блокнот, и ещё до моего отлёта в Нью-Йорк подробно записал все мои пожелания. Мы провели с ним несколько часов, и на прощание Стейнвиц пообещал через две недели прилететь в Нью-Йорк, чтобы согласовать все детали предстоящего съёмочного процесса.

Ридли оказался на редкость точен. Ровно две недели спустя он переступил порог моего номера в отеле «Грэмерси-Парк», без лишних предисловий вытащил из портфеля пухлую, перевязанную тесёмками папку и предложил ознакомиться с её содержимым. Добавив, что некоторые пункты были им согласованы с Джеком Уорнером, а где-то и подправлены его рукой.

На изучение этого опуса я потратил пару часов, а после этого, заказав в номер обед на две персоны, мы ещё около часа обсуждали отдельные перипетии представленного Ридли отчёта.

Итак, предполагаемый хронометраж картины – два с половиной часа, что, насколько я помнил, было близко к оригиналу. С этим я согласился, как и с тем, что за свою работу получу сто пятьдесят тысяч долларов. Ну а что, не самый маленький контракт, иные актёры со звёздным статусом получают меньше. Сниматься лента будет по трёхплёночной технологии «техниколор» – супер! Сценарий был Уорнером прочитан, размножен, и копии раздали потенциальным участникам проекта. Лео Горси, чьё имя по иронии судьбы было созвучно имени Ди Каприо, согласился сыграть роль Амстердама Валлона за не такой уж и большой гонорар в пятьдесят тысяч. А вот на роль Билла Мясника Каттинга планируется пригласить или Лесли Говарда, или Кэри Гранта, или подающего большие надежды английского актёра Лоуренса Оливье, последнее время проживавшего в Штатах. Все трое, прочитав сценарий, уже дали своё предварительное согласие, невзирая на то что им предстояло иметь дело с человеком, дебютирующим в режиссёрском кресле. Мне был представлен целый набор фотокарточек актёров, и в итоге я пришёл к выводу, что чисто внешне именно Оливье, если наклеить ему усы по-солиднее, больше остальных подходит на роль Мясника.

На роль Джэнни Эвердин круг кандидатов оказался чуть меньше – Кэтрин Хепбёрн и Джоан Фонтейн. Интересно, эта Хепбёрн имеет какое-нибудь отношение к Одри Хепбёрн? Может, мамаша её? Впрочем, не суть важно.

Ознакомившись с их фотокарточками, я всё же остановил свой выбор на Фонтейн, опять же полагаясь на свой визуальный вкус. В любом случае, ни одна из двух предложенных мне актрис не подходила на роль Камерон Диас, но у Джоан хотя бы роль была не такая большая, чтобы переживать из-за такой ерунды.

Актёров на второстепенные роли, в эпизоды и массовку наберут позднее, я был не против, если этим займётся кто-то из моих будущих помощников.

В качестве оператора мне предлагалась кандидатура некоего Тони Гаудио. Я понятия не имел, кто это такой, и попросил Ридли рассказать об этом персонаже чуть подробнее. Выяснилось, что Гаудио перебрался в Штаты из Италии, где начинал свой творческий путь съёмками короткометражек, а в Америке вырос в настоящего профессионала, первым применив последовательность монтажа при создании фильмов.

– Два года назад он выиграл премию киноакадемии за фильм «Энтони Несчастный», – привёл решающий аргумент Стейнвиц, после чего мне не оставалось ничего другого, как выразить своё согласие.

Вторым режиссёром должен стать Кларенс Браун.

Имя помощника режиссёра пока неизвестно, но уж для того, чтобы следить за графиком появления актёров на съёмочной площадке или вовсе щёлкать хлопушкой-нумератором, большой профессионал не требовался.

Композитором фильма согласился стать какой-то Эдвард Уард.

Так, далее по списку: администратор, звукорежиссёр, художник-постановщик, художник по костюмам, гримёры, монтажёры, пиротехническая группа… Тут я доверился вкусу моего помощника.

– Исторический консультант? – хмыкнул я. – Он-то нам зачем? По-моему, сценарий написан достаточно подробно, чтобы в нём требовалось участие ещё и исторического консультанта. Опять же, лишние затраты.

– Хорошо, вычёркиваем, – покорно согласился Стейнвиц. – Но окончательное решение всё же за мистером Уорнером. Тем более могут возникнуть какие-то вопросы по костюмам. Примерное начало съёмок – середина января следующего года. И хорошо хотя бы приблизительно определить места, где планируется проводить натурные съёмки…

Расставшись с Ридли, который пообещал держать меня в курсе дела по телефону, я по его рекомендации занялся углублённым исследованием города, благо в мегаполисе всё ещё в избытке мест, которые визуально вполне можно ассоциировать с серединой прошлого века. Опять же, в случае проведения съёмок в Нью-Йорке и «Русский клуб» под боком, можно контролировать ход превращения теплохода в место элитного отдыха. Хотя там и Вержбовский неплохо справляется. В последнее время он так втянулся в процесс, что практически дневал и ночевал на «Орфее». Причём ночевал порой в буквальном смысле слова.

Теплоход преображался на глазах. Мы решили не скупиться, поэтому инкрустированные красным деревом стенные панели, золочёные люстры и атласные занавески на окнах вскоре стали неотъемлемой частью «Русского клуба». А как-то Вержбовский подошёл ко мне и, отводя взгляд в сторону, предложил:

– Ефим, вы не будете против, если я приглашу нашего приходского священника?

– Зачем? – в первый момент опешил я.

– Хорошо бы освятить судно, чтобы в дальнейшем нам сопутствовала удача.

Вон чего подполковник удумал! В моё время батюшки чего только не освящали, включая лимузины местных нуворишей, на их фоне такая же процедура с плавучим клубом не кажется такой уж кощунственной. Тем более что у нас не бордель будет, а более-менее приличное место для отдыха и развлечений.

– Отчего же, приглашайте, Виктор Аскольдович, на такое дело можете не скупиться. Пусть за наши дела священник и молится периодически, а мы уж – вы там прозрачно намекните – родной приход не обидим.

А вот с Джорданом приходилось вести дела мне. Хорошо, что это ограничивалось по существу лишь получением ежемесячной выручки, потому что пока особой помощи от меня Лэнсу не требовалось. Если бы на наши заведения накатили конкуренты, тогда да, мы снова совместными силами ввязались бы в «прения сторон», встав горой друг за друга. Пока же, к счастью, обходилось без эксцессов, а деньги с борделя и казино я передавал Виктору Аскольдовичу на благоустройство «Орфея».

Джордан, которому мне пришлось рассказать о своих кинематографических планах, искренне удивился. Попросил рассказать об этом подробнее, особенно заострив внимание на фильме о боксёре. Пообещал обязательно его посмотреть после выхода на экраны…

Я и бегал по Большому Яблоку, игнорируя общественный и прочий транспорт, иначе мог просмотреть подходящие места для съёмок. Прежде всего нужно было найти похожую площадь якобы в районе Пяти улиц, на которой в оригинальном варианте происходила битва между иммигрантами и «коренными» американцами. То самое пересечение Малберри-Стрит, Ворт, Кросс, Оранж и Литл-Уотер. Понятно, сейчас там уже другой пейзаж, поэтому я искал что-то хоть внешне похожее. И ведь нашёл! На четвёртый день поисков я забрёл в трущобы Южного Бронкса и замер посреди вымощенной булыжником площади. Булыжником, Карл! И пусть в виденном мной фильме булыжники уже покрывает снег, на котором прекрасно выделяются пятна крови, приближённость к аутентичности никогда не помешает.

С разных ракурсов я сделал несколько снимков на специально приобретённый для этой цели фотоаппарат Kine-Exakta под стандартную 35-миллиметровую киноплёнку.

Детище дрезденской компании Ihagee было, как мне заявили в магазине фотопринадлежностей, первым в мире малоформатным фотоаппаратом[43]. Правда, смущало то, что аппарат был будто специально сделан для левшей, потому что кнопка спуска затвора находилась слева. Да ещё в видоискатель через откидывавшуюся крышечку приходилось смотреть сверху, держа камеру на уровне груди. Если же хотелось снимать от уровня глаз, то на помощь приходил «спортивный видоискатель», а именно – обычная металлическая рамка без линзы, которая могла примерно очертить границы будущего кадра при съёмке на 50-миллиметровый объектив.

Я ходил и фотографировал места, которые могли, на мой взгляд, послужить местом съёмок моего будущего кинохита. Так увлёкся, что совершенно забыл о своём дне рождения, 12 декабря. Напомнил Вержбовский, которому я как-то проговорился об этой дате и закативший в мою честь в ресторане сына небольшую вечеринку. В подарок я получил патефон французской фирмы «Патэ» с десятком виниловых пластинок. Глен Миллер и его оркестр, Луи Армстронг, Скотт Джоплин, Уильям Хэнди… И с особой гордостью мне была преподнесена пластинка романсов Петра Лещенко.

– Достал не без труда, – похвалился Вержбовский. – Чаю увидеть Петра Константиновича когда-нибудь выступающим в нашем заведении.

Мне объяснили, что одного завода хватает как минимум на проигрывание одной стороны пластинки, а иголка должна непременно находиться под наклоном в 45 градусов к поверхности винила. Её вообще желательно менять после каждого прослушивания, дабы избежать царапин и треска при звучании, так что мне был вручён ещё и целый набор игл. Но самое интересное – пластинки нужно проигрывать не от края к центру, как было принято на граммофонах, а наоборот.

Но вернёмся к фотографированию. Когда было истрачено несколько рулонов плёнки, я по старой памяти отнёс их в фотостудию Изи Шмейхеля, где плёнки проявили и напечатали вполне качественные чёрно-белые фотографии. Со всей этой пачкой в канун нового, 1939 года я снова заявился в Лос-Анджелес. К моему приезду уже были назначены кинопробы с выбранными мной главными героями фильма. Тут же я перезнакомился почти со всеми участниками съёмочной группы, а с тем же Горси мы даже обнялись, как старые знакомые. Остальные ко мне, что объяснимо, поначалу отнеслись настороженно, но я на удивление быстро даже для себя нашёл со всеми общий язык. Хотя больше в этом помог наш оператор Тони Гаудио. Например, двадцатиоднолетняя Фонтейн в силу молодости и неопытности поначалу смущалась, но вскоре и она хохотала вместе со всеми над перчёными шутками Тони. Тот в сочетании с природным итальянским темпераментом оказался ещё тем балагуром и моментально стал душой компании. Я даже подумал, что при желании наш оператор вполне мог бы играть в комедийных фильмах, но, видимо, ему либо не предлагали, либо сам не имеет такого желания.

– Друзья, – начал я, когда мы собрались, – отныне на ближайшие несколько месяцев мы одна команда, одна семья, поэтому предлагаю забыть о всякого рода мистерах и миссис, будем обращаться друг к другу по имени. Все согласны?

Ответом было дружное «Да!», и я не смог сдержать улыбки. Впрочем, доводить дело до панибратства я не собирался. Всё должно быть в меру.

Кинопробы прошли удачно, о чём я тут же доложил Уорнеру. А тот порадовал меня известием, что вопрос с моим гражданством практически решён и обошёлся ему всего в пять тысяч штук зеленью. Я предложил вычесть их из моего гонорара, но Джек заявил, что это мне от него своеобразный подарок. Ну что ж, я не против.

Неделю спустя после моего возвращения в Нью-Йорк я стал счастливым обладателем новенького паспорта гражданина Соединённых Штатов. Ну как – счастливым… Просто это была необходимая на тот момент вещь. К американцам в подавляющем большинстве я относился вполне доброжелательно, но политика США в отношении СССР и России в будущем не могла так просто стереться из моей памяти.

Заодно чуть позже я получил и легальное водительское удостоверение взамен прежнего, купленного через Изю Шмейхеля. Чем больше легальных документов, тем лучше. Глядя на чёрно-белую морду, пялящуюся на меня с первой страницы паспорта, я думал, что жизнь, кажется, удалась. А уж если получится реализовать всё задуманное… Хотя лучше не загадывать, потому что жизнь – штука сложная, в чём я уже не раз имел возможность убедиться на собственной шкуре.

В начале января съёмочная группа поездом вместе с техническим оборудованием прибыла в Нью-Йорк. Для её проживания на месяц вперёд был арендован целый этаж отеля «Уорвик» в центре Манхэттена. Деньги из выделенного на фильм бюджета начинали работать. Причём Уорнер во время нашей с ним последней встречи на Рождество отметил, что смета в размере полутора миллионов хоть и утверждена, но в случае непредвиденных расходов может быть увеличена. При этом едва ли не половина бюджета уходила на зарплату и гонорары членам съёмочной группы.

По срокам мы были ограничены, но не сильно. Учитывая, что съёмки должны проходить как в зимний период, так и в весенне-летний, нам давалось примерно полгода на реализацию наших замыслов. По меркам Голливуда – солидный срок.

Приехавший вместе со всеми Ридли в моём сопровождении сразу же отправился в муниципалитет, где на столе главы Комиссии по культуре уже лежало письмо от Джека Уорнера с просьбой оказать всяческое содействие в съёмках картины об истории города. Правда, что это за история, там не уточнялось, и нам было рекомендовано не очень об этом распространяться, желательно для знакомства с чиновником выдав какое-нибудь нейтральное название фильма, если он этим поинтересуется. Мало ли, вдруг муниципалам не очень понравится сюжет, замешанный на крови и криминале. Возглавлявший Комиссию некто Энди О’Брайен сразу же показался мне тем ещё проходимцем, о чём я и намекнул шёпотом Стейнвицу. Заранее приготовленный конверт с суммой в тысячу долларов тут же перекочевал в стол к мздоимцу, но зато нам была обещана полная поддержка.

О’Брайен не подкачал, даже помог нам с подбором массовки для первой масштабной сцены, и, честно сказать, ему было плевать на то, что мы снимаем. Наши костюмеры споро взялись за пошив, мастера-оружейники – за изготовление бутафорского холодного оружия, декораторы принялись приводить выбранную мной небольшую площадь в соответствие с историческими реалиями.

К концу января всё было готово. Не хватало только снега, чтобы наша съёмочная группа приступила к работе. Хотя декораторы и предлагали засыпать брусчатку солью, я всё же предложил подождать ещё неделю-другую в ожидании настоящего снега. По прогнозам, с севера вдоль побережья Канады в нашу сторону двигался циклон, который должен был достичь Нью-Йорка через несколько дней. Вот только будет он сопровождаться снегом или дождём, мы могли только гадать.

Чтобы не терять время, мы пока отсняли первую сцену моего сценария с Валлоном и его сыном, где Святоша готовится к битве. Перед тем как дать команду «Мотор!», я предложил ноу-хау, известное в отечественном кинематографе будущего, но здесь казавшееся чем-то странным. А именно – разбить на счастье о штатив тарелку с именами главных членов съёмочной группы.

– Теперь разбираем каждый по осколку, а в конце съёмок попытаемся сложить тарелку заново, – прокомментировал я. – Надеюсь, у нас получится обойтись без потерь.

– А в чём смысл? – поинтересовался Оливье, вертя в пальцах небольшой осколок.

– Это, скажем так, русская примета. Главное – не потерять куски до окончания съёмочного процесса.

Маленького Амстердама Валлона доверили играть какому-то мальчугану, которого нашёл мой второй режиссёр. Парнишка, оказывается, несмотря на нежный возраст, уже имел опыт работы в кино, поэтому перед камерой держался достаточно профессионально. Ладно, посмотрим, как он сыграет экспрессивную сцену у охладевающего трупа своего отца.

Монтажная будка, доставленная в Нью-Йорк на грузовой платформе поезда, была установлена по соседству со съёмочной площадкой. Заведовала процессом женщина лет пятидесяти. Звали её Зина Кротофф, о себе рассказывала неохотно, но от Ридли я узнал, что она когда-то была стенографисткой у генерала Деникина, в 1920-м вместе с боссом эмигрировала в Европу, а оттуда – в Америку. Никогда не была замужем, детей нет. Во рту у неё постоянно дымила сигарета, говорила она хриплым прокуренным голосом, причём игнорируя русский язык, хотя и знала, что я из России, а глядела через круглые стёкла очков так, словно достанет сейчас из кобуры револьвер и расстреляет вас к чёртовой матери. Однако дело своё знала, и первые смонтированные ею кадры вселили в моё сердце определённый оптимизм.

Ураган, хоть его и ждали, налетел как-то неожиданно. Это была настоящая пурга, которая затихла только на второй день. Синоптики обещали к следующему утру плюсовую температуру, и мы решили отснять всю сцену разом тем же утром, до того, как белый покров растает, обнажив брусчатку. Но на всякий случай реквизиторы скупили в нью-йоркских лавках порядочный запас соли.

На наше счастье, погода не подвела. С утра по Фаренгейту градусник показывал +32, в переводе на Цельсий как раз нулевая температура. Массовка уже вовсю разминалась, народ со смехом пытался нанести друг другу увечья бутафорским оружием. Как говорится, дураки всегда найдутся, вот одному и не повезло. Шипастый шар на кистене хотя и был бутафорским, из каучука, но цепь-то – самая настоящая. Этой цепью бедняге и раскроили кожу на его лысом черепе, и теперь наш штатный медик перевязывал пострадавшему голову. «Массовик-затейник» заявил, что готов играть, а швы можно наложить и после.

Я посоветовался с медиком, тот скривился, но дал добро. Главное, чтобы со мной и ведущими актёрами ничего страшного не случилось, несмотря на солидные страховки.

Снимать пришлось в авральном режиме. Общий план, крупняки, детализация, смена декораций, оператор с камерой передвигаются не только по рельсам вперёд и назад, но и вверх-вниз с помощью самодельной подъёмной платформы. Все технические возможности брошены на создание кинохита.

Съёмка ведётся дорогущей, единственной на всю студию «Уорнер» трёхплёночной камерой. К ней помимо оператора приставлены два здоровяка, чтобы просто помогать её таскать с места на место. Вовсю работают осветители, потому что «Техниколор» требует на порядок больше света, чем при съёмке на обычную камеру. От прожекторов снег уже начинает понемногу таять, проплешины поневоле приходится засыпать солью, которая тоже ускоряла таяние снега. Каждая минута обходится в бешеные по нынешним временам деньги, я это чувствую буквально каждым сантиметром своей кожи, и оттого при всей авральности происходящего мне хочется сделать продукт настолько качественным, насколько это вообще сегодня возможно.

– Ещё, – ору я на актёров, – ещё один дубль! Помреж… как тебя… держи перед объективом камеры стекло, пусть кровь брызжет на него. А ты – да, ты – будешь брызгать. Из чего, из чего… Да вон хоть кисть возьми. Эй, кто-нибудь, смажьте этому здоровяку его дубину кровью, или что там у нас вместо неё… Ах да, тёплая, свиная кровь с бойни, я и забыл… В общем, проследите, а то он сколько черепов уже раскроил, а набалдашник все ещё чистенький. Не забудь, в следующем дубле твоя дубина ломает оппоненту ногу. Бутафоры, нога готова? Уже подпилена? Отлично! Тони, ногу крупным планом, по колено. Не жалеем свиных внутренностей, пусть вываливаются из рубах на месте разрезов. И чтобы были тёплые, дымились. Это твоё дело, Митчелл, как ты этого добьёшься, хоть в чане с кровью держи над костром, но чтобы кишки выглядели свежими. Так, ты, красотка с железными когтями… Как тебя… Джулия. Джулия, прыгать надо выше, будто падаешь на камеру, то есть на зрителя. Больше, друзья, больше натуралистичности!

И вот, наконец, спустя четыре часа – сцена гибели Святоши. Мальчишка своими актёрскими способностями мне понравился. Душевно сыграл, чертяка, даже слезу пустил, чего вроде бы в оригинальной версии я не помнил.

Эдакой городской пещеры, куда юный Амстердам убегает от преследователей, в нашем распоряжении не было, мы воспользовались обычным подвалом, растянувшимся под старым домом на добрую сотню метров – или ярдов, тут уж кому что больше нравится, – предварительно расчистив его от скопившегося за десятилетия хлама. Тут, кстати, помогли выделенные О’Брайеном люди, благодаря которым многие процессы происходили на порядок быстрее. Например, они заодно помогали управляться с массивными декорациями, а некоторые из них и вовсе снялись в массовке.

Наконец последняя сцена на площади с фразой Оливье: «Священник Валлон принял доблестную смерть. Но с его „мёртвыми кроликами” покончено. Они вне закона! Отныне я запрещаю даже упоминать о них».

Хотя нет, не последняя. В оригинальной версии камера как бы улетает вверх, а фигурки бродящих по заснеженной площади участников побоища становятся всё меньше и меньше. И я, помня об этом, заранее договорился с председателем местного общества любителей воздухоплавания, который за сотню баксов в час выделил в аренду монгольфьер с лучшим пилотом. Если же решим, что нужен план города с большей высоты – тут уже на помощь придёт мультипликация.

Воздушный шар был оборудован довольно внушительной газовой горелкой. Аэронавт с сомнением смотрел на то, как в корзину затаскивают ещё и тяжеленную камеру.

– Чёрт его знает, как он будет снимать, ваш оператор, – почесал он затылок под котелком. – Как бы не вывалился за борт вместе с камерой.

И впрямь, корзина в воздухе опасно накренилась, хорошо ещё, мы догадались и камеру, и Тони привязать ко дну этой самой корзины верёвками. Пришлось делать несколько дублей, благо мои люди числом в полтора десятка могли травить канат, то отпуская воздушный шар на высоту, то притягивая его снова к земле. За это время снег окончательно растаял, и пришлось высыпать на брусчатку остатки соляного запаса.

Мы справились за два дня! Ещё сутки я торчал в мон-тажке над душой у Зинаиды, просматривая плёнки и насквозь провоняв табачищем. Неплохо, неплохо… И съёмка с воздушного шара отлично получилась! Пусть до виденного мной в будущем фильма мы в чём-то недотягиваем, но для современного кинематографа это точно прорыв. Только бы какая-нибудь комиссия не поставила вето на моём детище.

Я лично отмечал рисками места на плёнке, где следовало отделить и склеить кадры, рисуя острым стилом порядковые номера сцен. И пока Зина выполняла моё поручение, я приступил к съёмкам следующей сцены: «Нью-Йорк, 1846 год. 16 лет спустя».

Лео Горси, играющему Амстердама, священник со словами наставления вручает Библию, и тот покидает стены находящегося на острове Блэквелла, ныне носящего имя Рузвельта, исправительного учреждения. А в следующей сцене наш герой выбрасывает Священное Писание с моста в воду Ист-Ривер. Далее ночная съёмка с марширующими на фронт ирландцами и Мясником, вонзающим нож в портрет Линкольна. Наконец, съёмочная группа перемещается в старую гавань нью-йоркского порта, куда прибывают пересёкшие Атлантический океан ирландские переселенцы, а с ними с острова Блэквелла и Валлон-младший. Тут мы пробыли неделю ради пары минут хронометража, пока не подогнали отдельно оплаченные суда почти столетней давности и очистили гавань от современных кораблей. Казалось бы, небольшая сцена, ничто по сравнению с заглавной битвой в районе Пяти улиц, а времени и средств затрачено на порядок больше. Уорнер меня точно убьёт!

Хорошо ещё, что в оригинале за исключением первой сцены постоянно стоит какая-то непонятная погода, какое-то межсезонье и слякоть. Этого добра в зимнем Нью-Йорке хоть отбавляй. Поэтому съёмки вели спокойно, уже не напрягаясь, как в первый день. Если поначалу многие нервничали, то и дело в чём-то косяча, то теперь работа шла как по маслу, и у меня возникла стойкая уверенность, что в сроки мы можем и уложиться.

Съёмки напоминали жизнь в миниатюре со своими радостями и горестями. Забавно было смотреть, как на первых дублях Джоан стеснялась демонстрировать глубокое декольте, когда герой Горси срывает с её шеи украденный у него медальон. В итоге всё же справилась с задачей, сыграв в кадре оскорблённую невинность. А ведь ей ещё предстояло сыграть постельную сцену.

Но случались и трагедии. Например, в одном из дублей смертельную травму получил участник массовки. Несчастный, видимо решив просто выпендриться в кадре, сиганул с крыши и напоролся на металлический штырь. Тело парня отправили в Оклахому, откуда он был родом. Не хотел бы я оказаться на месте безутешных родителей…

К сожалению, из-за суматошной занятости я не смог присутствовать на премьере сначала «Гладиатора», а спустя неделю и «Рокки». В прессе отзывы о картинах были самые восторженные, что не могло не потрафить моему самолюбию.

В конце января вернулся Джо, цветущий и немного разбогатевший. Чуть ли не насильно отсчитал мне сумму, которую я ему одалживал, заявив, что теперь им хватит гонорара на безбедное существование в течение года. И при этом у режиссёров студии «Уорнер» уже имелись далекоидущие планы на моего друга, так что к прежней работе почтальона он возвращаться не собирался и вообще сказал по секрету, что подумывает перевезти семью в Калифорнию. Мол, и к новой работе поближе, и климат там получше. Я его в этом поддержал.

А вот открытие «Русского клуба» я проигнорировать не мог. Событие случилось в последний день января, и ему предшествовала серьёзная рекламная кампания не только в Бруклине, но и на Манхэттене. Идея устроить пиар-акцию принадлежала мне, в неё в том числе входила раздача нанятыми мальчишками рекламных листовок на хорошей бумаге с цветной печатью и фотографией судна. Но овчинка, надеюсь, стоила выделки.

Судно по договорённости с муниципалами было пришвартовано у бруклинской набережной, гости могли сойти на «Орфей» по специально оборудованным сходням. Заведение обещало работать ежедневно с 15 часов до 3 утра. Учитывая, что на «Орфее» я не появлялся с начала съёмок, многое увидел впервые. М-да-а, ребята, Вержбовский с компанией, постарались на славу. Всё сияло, сверкало, диваны и кресла лоснились кожей, не считая разноцветных шаров и фейерверка по случаю праздника. В общем – высший разряд!

Среди гостей «Русского клуба» я видел немало знакомых лиц. Кого-то встречал в соборе Преображения Господня, с кем-то сидел за соседним столиком в ресторане Вержбовского-младшего. Андрей тоже здесь был, но в качестве управляющего, оставив заведовать рестораном «Русь» доверенного человека. Официально это плавучее заведение было оформлено на его отца. Я, как мы и договаривались изначально, ни в каких документах не фигурировал, хотя теперь и являлся полноправным гражданином США. Нечего лишний раз лезть на рожон.

Помимо Виктора Аскольдовича здесь присутствовала и делегация станицы Наумовская во главе с атаманом, его супружницей и сыновьями, которые тут же принялись зыркать на симпатичных барышень, даже если те прибыли сюда с мужьями. Познакомили меня с какими-то стариками из рода Трубецких, была представлена здесь и ещё одна знатная фамилия – Шаховские. Остальные вроде попроще, но многие всё равно горделиво выпячивали грудь, поглядывая на менее знатных гостей сверху вниз. Я их назвал индюками.

По случаю открытия для гостей играл сам Рахманинов, недавно вернувшийся в Лос-Анджелес с отдыха из Швейцарии. Знавшему себе цену композитору сделали предложение, от которого он не смог отказаться, потому что за такую сумму не выступал ещё нигде и никогда, и теперь Сергей Васильевич в большой зале насиловал рояль Steinway, обошедшийся нашему клубу также недёшево – в двенадцать тысяч долларов.

В «Русском клубе» предлагалась исключительно национальная кухня. Например, на открытии гостей угощали медовухой, клюквенным морсом, блинами с икрой, сырниками со сметаной, курником… Можно было отведать и не совсем уж русские блюда, в частности знаменитый Анковский пирог, который когда-то готовился для семьи Толстых по рецепту доктора Анке, или салат «Оливье» по оригинальному рецепту. Причём цены не кусались, были вполне доступны человеку со средним уровнем дохода, а для тех, кто купил билет на открытие, еда и напитки входили в стоимость пригласительного. Так что каждый гость мог сегодня вечером съесть и выпить сколько угодно. А в дальнейшем входной билет без учёта еды и спиртных напитков будет стоить сотню долларов.

Что же касается азартных игр, то желающие могли перекинуться в картишки, а вот игровые автоматы на «Орфее» были запрещены. Развлечений и без этого хватало. Тут тебе и музыкальные вечера, и ресторан со штатными цыганами, и бильярд, и сеансы одновременной игры в шахматы, и довольно вместительная банька, которая уже с завтрашнего дня обещала принять первых гостей… А ещё любители подискутировать могли собраться в «Красном кабинете», уставленном мебелью из красного дерева и где стены были отделаны панелями из того же материала.

Немаловажным виделся и тот факт, что посетить «Русский клуб» мог любой желающий независимо от национальной и расовой принадлежности. Но мы понимали, что наибольшую популярность он всё же приобретёт среди русскоязычного населения Нью-Йорка. Я провёл на судне около трёх часов, после чего с сожалением вынужден был откланяться. Мне следовало хоть немного поспать перед утренними съёмками.

Особняком стоял мой визит на одиннадцатую по счёту церемонию вручения премии киноакадемии, которая пока ещё не носила названия «Оскар», проходившую 23 февраля в уже знакомом мне отеле «Билтимор». Если предпремьерный показ «Красотки» проходил в малом зале, то церемония, естественно, в большом. Помимо «Красотки» на главный приз как лучший фильм года претендовала ещё одна комедия – «С собой не унесёшь» уже двукратного обладателя премии режиссёра Фрэнка Капры, а также «Великая иллюзия», «Иезавель», «Город мальчиков», «Рэгтайм Бэнд Александра», «Цитадель», «Четыре дочери», «Пигмалион» и «Приключения Робин Гуда». А Кэрол Ломбард претендовала на лучшую женскую роль, соперничая с Бетт Дэвис, Нормой Ширер, Уэнди Хиллер и Маргарет Саллаван.

На церемонии Кэрол появилась в сопровождении Кларка Гейбла, выписавшего себе выходной от съёмок картины «Унесённые ветром». Не приходилось сомневаться, что эта эпопея станет соперником моего фильма на следующей церемонии. Или я слишком уж размечтался по части художественных достоинств «Банд Нью-Йорка»?

Как мне шепнул неугомонный Герман, снова успевший где-то поднабраться, Гейбл всё-таки бросил Марию Лэнгем, которая старше его на семнадцать лет, и тайно женился на Ломбард. Живут они на каком-то уединённом ранчо, разводят лошадей и спят чуть ли не в шалаше.

Кэрол между тем всячески делала вид, что я ей неинтересен, удостоив лишь кивком, тогда как Гейбл пару раз неприветливо покосился в мою сторону. Скорее всего, до него дошли слухи, что его пассия провела ночь в моём номере. Не знаю уж, что там Кэрол придумала в своё оправдание, если Гейбл всё-таки высказал ей претензии, но пока они выглядели вполне счастливой парой, невзирая на перешёптывания за спиной.

«Ладно, пусть наслаждаются жизнью», – подумал я, решив тоже не обращать на них внимания.

Однако самоустраниться всё же не удалось. Когда я возвращался из туалета, не знаю уж, специально это получилось или случайно, навстречу мне в сторону дамской уборной из-за поворота коридора вынырнула Кэрол.

– Здравствуй, Фил!

– Привет, Кэрол. Отлично выглядишь!

– Спасибо, ты тоже…

Она замолчала, я тоже не знал, что сказать. Тогда Кэрол посмотрела мне в глаза из-под чуть опущенных век и негромко произнесла:

– Фил, я люблю Кларка…

– Здорово! Надеюсь, это чувство взаимно. Что я ещё могу сказать?

– Однако и тебя не могу забыть.

Как же она чертовски хороша в этом платье… А без платья, насколько я помню, ещё лучше!

– Честно сказать, я тоже частенько вспоминаю ту ночь. Но для нас обоих будет лучше, если мы сделаем вид, что тогда ничего не было. Ну или просто мимолётная интрижка, обычный секс, не более того, без обязанностей.

– Вот именно. – Её глаза заблестели. – Только от секса, как ты, вероятно, догадываешься, иногда случаются дети.

– Что ты этим хочешь сказать?

На моём лбу выступила испарина, в горле резко пересохло, стало трудно дышать, и я расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, постаравшись ослабить галстук-бабочку.

– Фил, я беременна.

– Но…

Я сглотнул ком, пытаясь осмыслить происходящее. В ту ночь я даже не думал о том, что возможен такой поворот событий. Думал, вернее, но совсем не тем местом, каким положено, и после этого мне в голову почему-то даже не приходила мысль, что Кэрол попросту могла залететь. Идиотская беспечность, свойственная многим мужчинам, даже уже, казалось бы, дожившим до того возраста, когда мысль должна опережать действия.

– Почти три месяца, – между тем продолжила моя любовница. – Месячные пропали сразу, позавчера я анонимно посетила своего гинеколога. Тот подтвердил.

– Послушай, а ты уверена, что это мой ребёнок? – робко предположил я.

– С Кларком мы спали последний раз на тайном свидании за пару месяцев до нашей встречи, а в следующий раз уже полтора месяца спустя.

Блин, теперь уж точно не отмажешься. Была, конечно, мысль, что таким образом Кэрол решила меня развести. Либо она не беременна, либо беременная от Гейбла. С другой стороны, какая бы ей в этом была выгода? У неё более чем серьёзные отношения с Кларком, и если она от него беременна, то зачем это скрывать? Думаю, Гейбл был бы не против завести ребёнка. Кстати…

– А он… знает?

– Нет, пока я ничего ему не говорила. И, наверное, не скажу.

– Почему?

Она замолчала, отведя наполнившиеся слезами глаза в сторону. Предчувствие нехорошего заставило меня взяться пальцами за её подбородок и повернуть лицо к себе.

– Кэрол, что ты задумала?

– Фил, пойми, у меня нет выхода! – Она едва не сорвалась на крик. – Если Кларк узнает, что я беременна от другого мужчины, он меня бросит! А я этого не хочу!!!

– То есть ты решила избавиться от ребёнка?

Она всхлипнула, уже не скрывая слёз. Твою ж мать, ну я и скотина! Кэрол, конечно, тоже хороша, могла бы догадаться, чем может закончиться её мимолётное увлечение. В общем, влипли.

– Ладно, не плачь, успокойся, а то вон вся тушь расплылась. Иди умойся и приведи себя в порядок, я тебя здесь подожду.

Она вышла из туалета через десять минут, в течение которых мимо меня в мужскую уборную и обратно прошествовали два типа в смокингах. Теперь Кэрол выглядела посвежевшей и даже одарила меня улыбкой.

– Ну что, теперь лучше?

– Лучше. Но я всё же хочу знать, точно ли ты собираешься делать аборт?

– А ты как поступил бы на моём месте?

Сейчас передо мной вновь стояла уверенная в себе светская львица, звезда Голливуда, от её растерянности и страха не осталось и следа. Актриса, одним словом.

– Честно? Не знаю, Кэрол, всё это очень сложно… Ох-х! Но ведь можно же сказать Кларку, что это его ребёнок, который родился немного недоношенным или переношенным, не знаю, я в этом деле не большой специалист…

– Врач мне то же самое предлагал.

– А ты что?

– Сказала то же, что и тебе.

– А… А если ты на какое-то время исчезнешь?

– В смысле?

– В смысле, что твой растущий живот станет для всех секретом. Родишь в тайне, а…

– А потом сдам малютку в приют?

– Упаси боже! Я усыновлю… или удочерю, в общем, оставлю ребёнка себе.

– В таком случае логичнее подбросить новорождённого в приют, откуда ты уже и мог бы забрать младенца как приёмный отец. Иначе как ты объяснишь, кто мать твоего ребёнка?

Мы снова задумались, не обращая внимания на прошедших мимо двух дамочек в вечерних платьях. Наконец она решительно тряхнула своей белокурой головкой:

– Фил, я предлагаю положиться на волю Всевышнего! Если мне дадут статуэтку за лучшую женскую роль – я оставлю ребёнка, скажу Кларку, что это его сын или дочь, пусть даже и недоношенные. Думаю, он нормально к этому отнесётся. А если не дадут… Ну, ты понимаешь.

– То есть ты считаешь, что Господь способен допустить убийство дитя в чреве матери?

– Фил, я не могу больше ничего придумать, ты, похоже, тоже. И всё, покончим на этом! Там уже Кларк, наверное, с ума сходит.

Она дежурно чмокнула меня в щёку и, цокая шпильками, исчезла за поворотом. Мне не оставалось ничего другого, как после минутной паузы последовать за ней.

Место мне досталось в седьмом ряду, в окружении коллег по студии «Уорнер Бразерс», включая всех троих братьев Уорнер. Находясь в прострации, я всё же нашёл в себе силы отвечать на приветствия тех, с кем ещё сегодня не виделся. Вскоре погас свет, и в лучах софитов на сцене появился президент Гильдии режиссёров Америки, трижды лауреат главной кинопремии Фрэнк Капра. Хотя церемония проходила без официального ведущего, именно Капре было доверено объявлять победителей.

– Итак, леди и джентльмены, – объявил со сцены Фрэнк, – сейчас мы узнаем, кто стал обладателем премии нашей киноакадемии в номинации «Лучший фильм года»!

Меня, если честно, в этот момент больше волновало другое, и когда Капра объявил победителем свой же фильм и выдал ещё безымянную статуэтку боссу студии «Коламбия» Гэрри Кону, я особых эмоций не имел.

А вот когда дошло дело до лучшей женской роли, я вытащил из-под сорочки нательный крестик, с которым не расставался со времён Ухтпечлага, и незаметно его поцеловал, шепча про себя молитву. Кинул косой взгляд на сидевшую в моём же ряду, но ближе к проходу Кэрол. Та опустила ресницы, и её губы так же беззвучно шевелились.

– А теперь… – Капра сделал паузу, – я возьму на себя смелость объявить имя той, которой достанется премия за лучшую женскую роль. Напомню, претенденток пять. Это Бетт Дэвис (фильм «Иезавель»), Кэрол Ломбард («Красотка»), Норма Ширер («Мария-Антуанетта), Уэнди Хиллер («Пигмалион») и Маргарет Саллаван («Три товарища»). Каждая из претенденток достойна звания лучшей, но членам киноакадемии пришлось выбрать одну. И премию получает… – Он раскрыл конверт и медленно, с достоинством извлёк из него белый прямоугольный листочек. В зале повисла прямо-таки могильная тишина. Я почувствовал во рту солоноватый привкус – не заметил, как прикусил до крови нижнюю губу. В глазах от напряжения потемнело. – Итак, премию получает… Кэрол Ломбард!

И тут будто моментально у меня из ушей вытащили беруши. В моё сознание отовсюду проникли шум и грохот аплодисментов, крики и даже чей-то пронзительный свист. Кэрол, словно не веря своим ушам, с широко распахнутыми глазами встала и, кое-как удерживая равновесие на шпильках, поднялась на сцену. Получив от Капры позолоченную статуэтку и поцелуй в щёку, она обратила свой сияющий взор к публике.

– Спасибо киноакадемии за высокую оценку моей работы. Я до последнего момента не верила, что получу этого парня, но иногда чудеса случаются. А может, и не чудеса. Мы постарались сделать хорошее кино, и, похоже, у нас это получилось. Это заслуга всей нашей съёмочной группы и продюсеров картины. Ребята, я вас люблю, этот приз ваш! – Она подняла статуэтку и под бурные овации радостно помахала нам свободной рукой. – Уже готовясь покидать сцену, чуть слышно добавила: – И спасибо Богу за то, что он сохранил сегодня одну человеческую жизнь.

Глава 14

Последняя батальная сцена была разбита на несколько крупных эпизодов. Отдельно мы снимали пальбу холостыми с парусников по собравшимся на финальную разборку бандитам. Суда пришлось арендовать у студии «Фокс», периодически принимавших участие в съёмках фильмов о морских приключениях, включая пиратские саги, они пришли из Калифорнии.

Пиротехники потрудились на славу, половина Нью-Йорка стояла на ушах, с тревогой вслушиваясь в канонаду и взрывы на всё той же старинной площади, полностью отданной муниципалитетом нам на заклание. Вывороченные пиротехническими зарядами из мостовой булыжники щедро разлетались во все стороны, и Гаудио приходилось снимать через телеобъектив с переменным фокусом, чтобы этими самыми булыжниками не задело его дорогую кинокамеру, но при этом создавалась иллюзия летящих с экрана в зрителя камней. А после этого – сцена решающей схватки Амстердама и Билла Каттинга.

Финальный съёмочный день был 4 июля, аккурат в День независимости, только в прошлом году ставший оплачиваемым федеральным праздником. Вернее, это была ещё ночь. Около полусотни актёров массовки изображали лежавших в ряд покойников с горящими свечами на животе. Камера опускалась к ним на подъёмнике, перед этим охватив зарево пылающего Нью-Йорка. Мы расстарались, разложив в трущобах несколько больших костров, возле которых дежурили наши люди и по одной пожарной машине. Огнеборцам пришлось доплатить отдельно, вернее, их руководству. Впрочем, на общем фоне все эти затраты казались мелочью. Мы и так выбивались из бюджета на триста пятьдесят тысяч, однако, несмотря ни на что, Уорнер не скупился, и деньги на наш фильм исправно поступали.

Заключительная сцена снималась на берегу Гудзона. Каменный кельтский крест на могиле Валлона, куда его сын закапывает бритву в чехле, а рядом деревянная табличка, указывающая, что на этом месте покоятся останки Билла «Мясника» Каттинга. Перед этим я думал, как бы сделать, чтобы пейзаж по ту сторону залива от столетней давности менялся к современному. В итоге загодя озадачил художников-декораторов, и они соорудили огромное полотно с нарисованным заливом, над которым встаёт солнце, мостом и видами старого Нью-Йорка. На фоне этого баннера и снимался заключительный эпизод фильма. После этого полотно убрали и досняли уже современный пейзаж с теми же могильными надгробиями.

– Стоп, снято! – скомандовал я, сам ещё не веря, что основная часть работы сделана.

Впрочем, монтаж и озвучку ещё никто не отменял, но последние штрихи мы сделаем уже в студии «Уорнер». Я обессиленно откинулся на режиссёрском стульчике, прикрыв глаза. Ну её на фиг, больше ни за что не возьмусь за режиссёрскую работу. Никакой шедевр не стоит такого количества потраченных нервов и недосмотренных снов. Я даже поправился на добрый десяток фунтов со всеми этими перекусами фастфудом на рабочем месте. Тут уже были в ходу гамбургеры от компании White Castle, не говоря уже о хот-догах и сэндвичах, а кофе мне приносила в большом термосе объёмом в кварту моя помощница.

– Друзья, не потеряли ещё осколки тарелки? Давайте их сюда, попробуем сложить её снова. А сегодня вечером приглашаю всех в ресторан на воде «Русский клуб». Я арендовал его на всю ночь, отметим как следует окончание съёмок.

Ну как арендовал… Просто позвонил Вержбовскому-младшему (благо на «Орфей» провели телефонный кабель) и предупредил, что вечером 4 июля заведение закрывается на спецобслуживание. Объяснил, что к чему, Андрей отнёсся с пониманием. При этом по моей просьбе цыгане и прочая также участвуют в развлекательной программе…

А после нескольких тостов, когда ромалэ (а на самом деле ряженые русские артисты средней руки, довольно похоже изображавшие цыган) вовсю ублажали глаз и слух гостей, ко мне подсел Ридли.

– Фил, меня беспокоит одно обстоятельство.

– Так, ну-ка, что за обстоятельство? – тут же протрезвел я.

– Наш фильм называется так же, как и книга Осбери Герберта.

– Кто это?

– Малозначимый писатель, но он написал книгу о бандитском Нью-Йорке, охватывая временной период с середины прошлого века до двадцатых годов нынешнего.

– И много похожего?

– Нет, твой сюжет достаточно оригинален, однако Герберт может придраться к названию, его творение тоже называется «Банды Нью-Йорка».

Вот же блин! Кто бы мог подумать…

– А можно с ним договориться, ну, компенсацию там какую-то выплатить?

– Фил, мы и так уже далеко вышли за рамки бюджета, не думаю, что мистеру Уорнеру такое предложение придётся по душе. Гораздо легче изменить название нашего фильма, тем более массированная рекламная кампания, о которой ты говорил, ещё не началась. Так что у нас есть время подготовиться.

– Какие варианты?

– Ну, я уже немного подумал над этим… Как тебе название «Нью-Йорк и его банды»?

– Не знаю… А ещё?

– Могу предложить «Месть „мёртвого кролика”».

– Звучит немного глуповато, но интригующе, – честно признался я. – А может, назвать «Месть подаётся холодной»?

– Хм, а что, тоже неплохо.

– Тогда остановимся на этом?

– О’кей, только я должен посоветоваться с мистером Уорнером, он всё-таки главный продюсер. Кстати, завтра с тобой хочет встретиться обозреватель еженедельника «Тайм». Как ты на это смотришь?

– А на предмет чего?

– Весь Нью-Йорк стоит на ушах после наших масштабных съёмок со стрельбой и взрывами. Их фотокорреспондент уже успел покрутиться возле нашей съёмочной площадки, так что они могут дать целый фоторепортаж, а не только твой портрет на всю страницу.

Однако… Не рано ли мне светиться на всю Америку? Ладно, с итальянцами я более-менее разобрался, давно уже не докучают, а если журнал попадёт в руки представителям советского посольства, в рядах которого наверняка служат сотрудники внешней разведки? И кто-то из них может иметь под рукой портрет Ефима Сорокина – он же Клим Кузнецов. Сопоставит, задумается и стуканёт куда надо. Там по инстанции дойдёт до высшего руководства, после чего гонцы Берии начнут за мной охоту. Выкрадут ещё, чего доброго, да переправят тайком в Союз. Хоть Ежов уже и в лучшем из миров, но кто может поручиться, что встреча с Берией или даже Сталиным закончится для меня благополучно? Тем более – в этом я вынужден себе признаться – мне начала нравиться моя американская жизнь. А я как-никак ещё и задачу себе поставил помочь СССР, действуя здесь, за океаном. У меня планы-то наполеоновские.

– Фил, так как насчёт завтрашнего интервью? – вывел меня из раздумий голос Стейнвица.

– Ридли, знаешь, мне как-то не хочется, чтобы моя физиономия светилась на всю страну…

– Так она и так уже засветилась, ты попал в фотоотчёт с церемонии вручения наград киноакадемии. У меня в отеле пару месяцев точно лежала газета, наверное, я её уже выбросил. И фоторепортаж со съёмок, где ты тоже фигурируешь, «Тайм» в любом случае даёт в следующий номер. Но они хотели бы сопроводить это твоим интервью. Глупо отказываться, это неплохой шанс сделать рекламу нашему фильму на все Штаты. Опять же, мистер Уорнер…

– Я понял, босс не против, поэтому не стоит ссать против ветра.

– Грубовато, но честно, – в кои-то веки выдавил из себя улыбку обычно невозмутимый Ридли.

Обозреватель «Тайм» насиловал меня около двух часов, исчеркав пару пухлых блокнотов. Хорошо ещё, я не сильно страдал похмельем. Во-первых, контролировал количество выпитого, а во-вторых, употреблял качественную водку, не мешая её с другими напитками. Журналиста я сразу предупредил, что накладываю табу на свою биографию, и все вопросы могут касаться только картины. Единственное, разрешил написать, что мои родители выходцы из России, что они уже умерли, но от озвучивания своих настоящих имени и фамилии уклонился. Гость не преминул спросить, имеет ли мой фильм отношение к книге Герберта, на что я ответил: мол, книгу не читал, у меня были свои источники и оригинальная, придуманная мной история. На прощание заявившийся с ним фотограф сделал несколько моих снимков, заставив позировать в самых разных позах. Новатор, едрить его!..

А между тем по стране продолжалось триумфальное шествие фильмов, к созданию которых мне посчастливилось приложить руку. Следом за «Красоткой» в прокат вышли «Гладиатор» и «Рокки», целый месяц собиравшие полные залы по всей стране. Представители компании-прокатчика довольно потирали руки, впрочем, как и мистер Уорнер с братьями. Я нашёл возможность выбраться в кинотеатр, чтобы оценить итог нашего совместного творения. Конечно, не совсем то, что я хотел бы видеть, но всё равно для конца 1930-х это был своего рода прорыв. Вдвойне грела мысль, что мой голливудский счёт понемногу растёт, как-никак деньги – и немалые – мне требовались для воплощения моей большой американской мечты.

Картина о героическом индейском вожде с Джо в главной роли также имела хорошую критику и не менее хорошие сборы. На этот фильм в уже приглянувшийся мне кинотеатр «Лирика» мы ходили вместе, включая жену и детишек Джо. А на следующий день семейство индейца собрало пожитки и поездом отправилось через все Соединённые Штаты в Калифорнию.

– Там хорошо, мне понравилось, и, надеюсь, моей семье там тоже придётся по вкусу, – сказал мне на прощание Джо. – Нью-Йорк для меня слишком большой и шумный город, а я уже присмотрел домишко неподалёку от голливудских холмов. Дети переведутся в приличную школу в Глендейле. Да и контракт на следующий фильм подписан, так что, похоже, в Калифорнии я застрял надолго…

В Лос-Анджелес я заявился в первых числах августа. Мой приезд был обусловлен несколькими факторами.

Прежде всего – доведение фильма до ума. Озвучка, окончательный монтаж и прочие технические моменты. Это заняло ещё около месяца, всё это время я безвылазно находился в Голливуде, лишь однажды выбрав время на поездку в гости к Джо. Он сам и его семья были счастливы моему появлению, а я был рад, что они неплохо устроились. Честно сказать, от такого домика с небольшим садом я тоже не отказался бы.

Второй момент: получение перед самым отлётом оставшейся части гонорара за картину «Месть подаётся холодной» – мы решили оставить это название, – а также роялти от проката четырёх ранее выпущенных при моём участии картин. Общая сумма мне пришлась по вкусу – около трехсот пятидесяти тысяч, которые я для удобства всё же попросил перевести на мой банковский счёт.

Там же со мной встретился и Уорнер, с улыбкой во все тридцать два помахавший перед моим носом свежим номером журнала «Тайм».

– Отличная реклама нашему детищу, Фил! – довольно прокомментировал кинобосс. – Съёмкам и интервью с вами посвящён целый разворот. Публика уже жаждет увидеть на экранах страны картину небывалого размаха. Судя по тем ещё неозвученным эпизодам, что я видел, фильм получается очень даже приличного качества. Думаю, затраты не только окупятся, но картину даже могут номинировать на премию киноакадемии. Хотя в главной номинации тягаться с продюсируемыми Селзником «Унесёнными ветром» нам будет трудно. Но кто знает, может, одну или даже две второстепенные статуэтки отхватим. Только не знаю, к какому жанру причислить наше детище. Нуар, пожалуй, ближе всего.

– А что насчёт кодекса Хейса?

– Наш фильм подрывает нравственные устои общества? Он заставляет симпатизировать бандитам? Не думаю, что в этом плане к нам будут какие-то претензии. Так что, Фил, получайте ваши деньги, нормально отдохните и затем думайте, что предложите в следующий раз. Держите журнал, почитаете на досуге.

Накупив со скуки газет в придачу к подаренному журналу, я за чтением коротал время в полёте до Ньюарка.

В «Лос-Анджелес таймс» я прочитал заметку об округлившемся животе Кэрол с соответствующим фото. Журналистка – хм, у них, оказывается, в СМИ расцветает феминизм – поздравляла пару Ломбард – Гейбл с будущим первенцем, а я подумал, что рано или поздно, жив буду, но заявлю о своём настоящем отцовстве. Скандал не скандал – ребёнок-то всё равно мой.

За месяц пребывания в Голливуде я сделал два звонка в Нью-Йорк. Один – Вержбовскому-старшему, чтобы узнать, пользуется ли популярностью «Русский клуб». Пребывающий на позитиве Виктор Аскольдович рассказал, что от желающих нет отбоя, помимо русских много поляков, чехи тоже появляются, евреи заходят – выходцы из Российской империи… А на следующей неделе планируется сеанс одновременной игры с самим Алехиным, от числа желающих поставить мат чемпиону мира нет отбоя. Такими темпами, одним словом, через несколько месяцев вложенные затраты должны окупиться. И, к слову, охрана «Русского клуба» теперь была на казаках, так что происков конкурентов и уж тем более пьяных дебошей можно в будущем не опасаться. На прощание я напомнил подполковнику, что часть дохода должна откладываться на возведение нашего главного детища – отеля в Лас-Вегасе. Судя по сникшему тону Вержбовского, его вполне устраивала и текущая ситуация, однако он вынужден был признать справедливость моих слов.

Второй звонок был Лэнсу Джордану. Позвонил, чтобы просто узнать, всё ли нормально. Тут-то Джордан меня и напряг:

– Фил, когда приедешь, нам нужно будет серьёзно поговорить. Извини, не телефонный разговор.

Не люблю непонятки, поэтому по возвращении в Нью-Йорк первым делом наведался к темнокожему подельнику.

– Ну, выкладывай, что стряслось? Кто-то на нас наезжает?

Джордан выглядел каким-то смущённым, чего ранее за ним не замечалось. Впрочем, мялся он недолго.

– Фил, то, что я веду с тобой бизнес, для моих знакомых давно не секрет. И многие из них этого не одобряют.

– Чего? Того, что ведёшь дела с белым?

– Именно так.

– Это же расизм чистой воды!

– Я всё понимаю, но в последнее время ситуация достигла точки кипения. Не знаю, что на всех нашло, хорошо хоть, до угроз дело не доходит. И это не те люди, к мнению которых я могу не прислушиваться. Так что, Фил, сам понимаешь…

– Понимаю, – вздохнул я, нахмурив лоб. – Но ведь в этот бизнес и я, вернее, Большой Иван вкладывал деньги, не уверен, что он так легко к этому отнесётся.

– Брось, Фил, думаешь, я не догадался, что никакого Большого Ивана не существует? Но я об этом молчу, пусть другие думают, что где-то в Гринпойнте прячется ужасный русский босс. А что касается денег… Понимаю, дело весьма прибыльное, но в то же время рискованное. В любой момент могут наехать конкуренты либо законники, и всё пойдёт прахом. Тем не менее я готов заплатить хорошие отступные.

– И сколько? – как можно равнодушнее поинтересовался я.

– Пятьсот тысяч долларов – сейчас, и ещё столько же в течение следующих шести месяцев, – понизив голос, доверительно сказал Лэнс. – Согласись, это нормальная цена за твою часть бизнеса.

Хм, ну, во всяком случае, это лучшее, на что я мог рассчитывать. Так что я не видел смысла спорить, и в итоге мы ударили по рукам. Хотя я и подозревал, что Джордан просто-напросто навешал мне на уши лапшу, дабы стать единоличным владельцем нашего общего дела, но насильно, как говорится, мил не будешь. Не хочет со мной работать – бога ради. Тем более отступные он мне и в самом деле платит неплохие. Эти деньги пойдут в копилку моей мечты о собственном отеле в будущей столице игорного бизнеса. Вот там-то я получу возможность развернуться по-настоящему! Итальянцы будут нервно курить в сторонке, наблюдая за тем, как мой… ладно, наш с Вержбовским и атаманом достаток растёт на глазах. Азарт – это такая же неотъемлемая часть жизни нормального человека, как потребность в пище и воде. Только одни дома с друзьями в картишки перекидываются, а другие просаживают в блек-джек и рулетку целые состояния. Вот за счёт таких охотников за удачей некоторые сколачивают такие капиталы… Хотя что это я бегу впереди паровоза, нужно сначала построить отель с казино, всё легально провести, озаботиться надёжной охраной и начать привлекать туристов. А это значит – нужно позаботиться и об инфраструктуре. Придётся наладить тесный контакт с муниципалитетом, кинуть кость в виде спонсорских пожертвований на благоустройство Вегаса, потому что одними налогами они могут не удовлетвориться.

Фух, что-то я замечтался. Поеду лучше в «Русский клуб», развеюсь, а заодно поделюсь с Вержбовским новостями. А бабло положу пока в банк на свой депозитный счёт, поскольку держать наличку при себе – глупость. Второй счёт был у Виктора Аскольдовича, куда он перечислял доходы от «Русского клуба». Правда, там миллионами и не пахло, все средства были вбуханы в реконструкцию «Орфея», а вот на моём счете уже почти девятьсот пятьдесят тысяч. Сотня из оставшегося гонорара за фильм, почти триста пятьдесят, как я уже упоминал, от проката четырёх фильмов и пол-ляма, полученные от Джордана. В надежде, что он сдержит своё слово и в течение следующих шести месяцев выплатит ещё столько же.

Кстати, вроде не фальшивыми рассчитался, для липовых они слишком плохо выглядят. Видно, что с выручки за казино и бордель отсчитывал – подержанные двадцатидолларовые купюры были обернуты бумажными лентами, иногда довольно кривовато склеенными. Вержбовский и Науменко знали о моём депозите, знали, что я буду откладывать деньги на отель, поэтому проблем с ними в этом плане быть не должно. Им на жизнь и так неплохо капает. Теперь же придётся рассказать о закрытии бизнеса в Гарлеме, будет капать только с «Русского клуба». Ну ничего, как-нибудь переживут, тем более что плавучее место отдыха скоро выйдет на самоокупаемость и начнёт приносить прибыль.

После получившегося конструктивным диалога с Вержбовским и Науменко я заскочил в собор Преображения Господня. Давно не захаживал, нужно свечки поставить за здравие живущих и упокой тех, кого Бог прибрал. Как раз и Рождество Пресвятой Богородицы, о чём я узнал из вывешенного на стене храма объявления. Поставил свечи, перекрестился и в ящик с пожертвованиями просунул стодолларовую купюру. Собрался уже было уходить, когда почувствовал лёгкое прикосновение к своему локтю.

– Храни вас Господь за вашу щедрость!

Обратившийся ко мне на русском высокий и худощавый батюшка лет сорока пяти, с проседью в бороде пытливо всматривался в моё лицо, словно надеясь обнаружить на нём ответы на какие-то свои вопросы.

– Всегда рад помочь православной церкви, – ответил я, надеясь, что на этом наш диалог завершится и я отправлюсь восвояси.

– Вы простите мне мою назойливость, – тем не менее продолжил батюшка, – просто я раньше вас в нашем храме не видел.

– Почему же, я появлялся несколько раз… Впрочем, уже относительно давно, когда жил в Гринпойнте. Сейчас обитаю в Грэмерси-Парк, правда, там с православными храмами проблема. А тут был по делам, вот и зашёл, поставил свечи за здравие и упокой. Кстати, давайте-ка я у вас молебен о здравии закажу. Сколько это стоит?

– Не нужно ничего платить, вы и так достаточно облагодетельствовали наш приход. Только скажите имена тех, за кого молиться…

Домой я вернулся в благостном настроении. Однако на следующее утро оно уже не было таким радужным по причине сущего, казалось бы, пустяка – меня поджидала напасть в виде лопнувшей подтяжки от носков. Запасной не было, пришлось вообще без носков тащиться в ближайший галантерейный магазин, закупаться впрок. Впору идти внедрять в жизнь технологии будущего. Хотя не уверен, что директор какой-нибудь чулочно-носочной фабрики прислушается к словам человека со стороны. Да я и сам, если честно, не был знаком с технологией изготовления носков со вшитыми резинками. Небось у них от таких подтяжек ещё и дополнительная прибыль идёт. Даже если сами не изготавливают их, то наверняка состоят в картельном сговоре с производителями подтяжек.

Наслаждаясь передышкой после окончания съёмочного процесса, я взял за правило прогуливаться по Манхэттену и стал снова навещать пиццерию «Маленькая Италия», где заказы разносила всё та же улыбчивая Филумена. Увидев меня после долгого перерыва, она разулыбалась пуще прежнего, вывалив передо мной вместе с ароматной пиццей недавний номер «Тайм», на развороте которого я увидел свою довольную физиономию.

– Я всем говорю, что мистер Бёрд заходил к нам перекусить, никто не верит, – гордо повернулась она к косившим в нашу сторону завсегдатаям заведения. – Я ведь даже на стену ваш портрет повесила.

Глянув в указанном направлении, я и впрямь увидел висевшую в углу свою чёрно-белую фотографию, вырезанную из всё того же журнала. Невольно хмыкнул. Слава бежала впереди своего героя!

Но сейчас все мои силы и средства направлены на реализацию затеи в Лас-Вегасе. Отель и казино должны стать первыми ласточками грандиозной империи игорного бизнеса. А там… Не помню, кто сказал, что деньги и власть идут рука об руку. Не обязательно быть президентом, чтобы управлять страной. Большинство глав государств – обычные марионетки, выдвинутые своими партиями и теневыми лидерами. Верхушка огромного айсберга, в основании которого стоят колоссальные финансовые империи тех же Ротшильдов и Морганов.

Только в СССР непонятная буржуинам ситуация. Все деньги и природные богатства находятся в ведении одной партии – ВКП(б), а главу государства выбирает в узком кругу политбюро. Сейчас уже, надо думать, за товарища Сталина голосуют единогласно, вряд ли остались дураки предлагать другие кандидатуры. Те, кто предлагал, давно или расстреляны, или долбят вечную мерзлоту на Колыме.

Да что говорить, и в моём будущем не сильно-то всё изменилось. Но думать об этом совершенно не хотелось, всё равно ничего не изменишь. Остаётся только приспосабливаться к окружающей меня ныне обстановке, что, как мне казалось, я более-менее успешно и проделывал.

Не заметил, как ноги сами собой привели меня к антикварной лавке. Зайти, что ли, навестить старика?

Как прежде, звякнул колокольчик. В лавке никого, только знакомый голос откуда-то из глубин помещения:

– Одну секунду, уже выхожу.

Увидев меня, Лейбовиц не смог сдержать улыбки, переходя на русский с характерным акцентом коренного одесского еврея:

– Ефим, гройсэ глик[44], какими судьбами?!

– Да вот, мимо проходил, дай, думаю, загляну к хорошему знакомому. Как вы тут, справляетесь в одиночку?

– Отчего же в одиночку, теперь при мне молодой человек, Давид. Это родственник Аарона. Сейчас ушёл по моему поручению, а то познакомились бы… А вы теперь, я слышал, птица большого полёта?

– Ну не то чтобы…

– Не скромничайте, у меня в кабинете лежит номер журнала «Тайм». Вы теперь в Голливуде не последний человек. Должно быть, неплохо зарабатываете?

– В Голливуде зарабатывают и побольше моего. А у меня, скажу вам по секрету, цель: открыть в Лас-Вегасе собственный отель с казино.

– Да вы что! Это же огромные деньги!

– Согласен, немалые, но как минимум половина требуемой суммы у меня уже имеется.

– Это когда ж вы успели, молодой человек?! И главный вопрос – где?!

– Абрам Моисеевич, вам лучше не знать. Будете спать спокойнее.

– И впрямь, что это я, старый дурак, глупые вопросы задаю… Может, чаю?

– А давайте… Хотя, если пять минут подождёте, я сбегаю в одну пекарню здесь неподалёку, там блинчики выпекают. Правда, из кукурузной муки, но на вкус не намного хуже привычных мне… да и вам, русских. Надеюсь, вы не зациклены на кошерной еде? Тогда захвачу ещё и с начинкой.

Посидели, поболтали под чаёк с блинами, через час я засобирался. Тут-то, покидая лавку, и обратил внимание на подозрительного мужичка, якобы занятого чтением газеты на противоположной стороне улицы. Насторожило меня то обстоятельство, что аккурат в середине газеты зияла дыра, через которую, судя по всему, незнакомец наблюдал как раз за антикварной лавкой.

Так-так-так… Интересно, кого он пасёт – меня или старого Лейбовица? Я не торопясь отправился пешочком вдоль Уорбертон-авеню, сделав небольшую остановку возле витрины магазина, торгующего бытовой техникой. Сделал вид, что с интересом разглядываю выставленную на всеобщее обозрение новую модель пылесоса «Электролюкс», а сам косил на отражение улицы позади себя. И не удивился, приметив знакомую личность с теперь уже свернутой в трубочку газетой. Тот же серый плащ, та же тёмно-коричневая шляпа, те же ботинки с оббитыми носами. Стоит и делает вид, что пялится на приклеенное к столбу объявление, а сам кидает взгляды в мою сторону.

Эге, похоже, я на крючке! Знать бы ещё, чей это человек. Кого я мог заинтересовать или кому перейти дорогу? Итальянцам? ФБР? А может… Вот о третьем варианте мне совершенно не хотелось думать.

Он стоял под проливным дождём, глядел на свои руки и не мог понять, почему они красные. И одетые на нём некогда светлые кальсоны с рубахой тоже промокли насквозь. Только спустя мгновение, растянувшееся в вечность, до него дошло – с неба льётся кровь. И теперь он почему-то знал, что это человеческая кровь. Кровь тех, кто был расстрелян или сгнил в лагерях за семнадцать лет его пребывания у власти.

«Нет, нужно идти, иначе я тут сгину», – подумал он, пытаясь сквозь кровавую пелену разглядеть, что же там, впереди.

Он попытался сделать шаг, но понял, что его ноги увязли в грязи уже по колено. Безуспешные попытки освободиться привели лишь к тому, что теперь грязь поднялась почти до пояса. Попытался упереться руками в зловонную жижу, но и руки провалились куда-то в страшную, чёрную глубину, и вот грязь уже поднялась до подбородка.

Впереди мелькнула чья-то тень. Человек ли, животное? Или просто игра воспалённого воображения?

«Помогите!» – крикнул он, делая очередную попытку выбраться из затягивавшего его болота.

Тень стала чётче, и вскоре стало ясно, что это человек. А ещё несколько мгновений спустя он к своему ужасу узнал в незнакомце Николая Ежова. Расстрелянный нарком был одет в распахнутый кожаный плащ, по которому струились тёмно-красные дорожки, руки в карманах, на ногах блестящие хромом сапоги с заправленными в них галифе, и непокрытая голова.

«Что, товарищ Сталин, вот и до вас Смерть добралась, – грустно усмехнулся тот, глядя на своего бывшего покровителя сверху вниз. – Вы не дёргайтесь, всё равно уже не поможет, исход один. Да и то, скучно мне там без вас».

А он уже и кричать не мог, рот его был забит кашей из чернозёма вперемешку с кровью, получалось только мычать. И возле самых глаз неторопливо полз жирный дождевой червь, то сжимаясь пружиной, то растягиваясь в струну…

Иосиф Виссарионович Сталин, хозяин 1/6 части суши, проснулся в холодном поту. Какое-то время молча смотрел в светлый потолок, вспоминая страшный сон. Одно и то же вот уже несколько раз на протяжении последних месяцев. Почему именно Ежов? Он подписал сотни приказов, отправивших на тот свет и в лагеря тысячи, а то и сотни тысяч людей. Каждый мог прийти к нему в кошмарах, но приходит почему-то только нарком.

Кстати, о наркоме… Сталин скосил взгляд на циферблат настольных часов. Почти половина седьмого, уже и сквозь занавески пробивался серый октябрьский рассвет. Через два с половиной часа встреча с Берией и наркомом обороны Ворошиловым. Нужно обсудить обострение отношений на границе с Финляндией. Того и гляди, до открытого столкновения дело дойдёт. Радовало хотя бы то, что согласно заключённому с немцами договору о ненападении Финляндия по секретному протоколу была отнесена к сфере интересов СССР. Значит, в случае вооружённого столкновения Германия останется в стороне. А уж с маленькой северной республикой мы как-нибудь справимся.

От таких мыслей Вождь повеселел. Даже воспоминание о страшном сне уже не так терзало. Кряхтя, он сел на постели, свесив в вязаных носках ноги. Возраст давал о себе знать. Тут ещё заныла иссохшая левая рука, не иначе быть дождю. «Нет, – решил он, – не позволю таким мелочам портить себе настроение!..»

На Ближнюю дачу Ворошилов по традиции прибыл сильно заранее, Берия – без пяти минут девять. Обсуждали политическую ситуацию и готовность наших войск на северо-западном направлении под крепкий чай с лимоном из никелированных с чернью подстаканников. В целом отчитались нормально, хотя для порядка Сталин задал несколько вопросов. Выслушал ответы, после чего Ворошилова отпустил, а Берию попросил задержаться.

– Ты вот что мне скажи, Лаврентий, – разминая пальцами правой руки папиросу, спросил Отец народов, – что у нас в Грузии? С подпольной группой правых ты разобрался, Картвелишвили расстрелян. Но до меня доходят слухи, что ещё остались в руководстве республики элементы, враждебно настроенные к советской власти. К примеру, что ты скажешь о Чарквиани?

– Товарищ Сталин, за Грузию можно не волноваться. Если слухи и доходят, то от тех, кому выгодно раскачивать лодку. А за Чарквиани я могу поручиться головой. Это преданный делу партии коммунист, мы с ним, как говорится, не один пуд соли съели.

– Ой, смотри, Лаврентий, голова-то у тебя одна, вторая не вырастет, – прищурился Иосиф Виссарионович. – С Чарквиани я встречался в прошлом месяце, при тебе же дело было, в общем он производит неплохое впечатление. Пусть поработает, дальше посмотрим.

– А вот меня, товарищ Сталин, тревожит происходящее на Украине. Не слишком ли круто Хрущёв на посту первого секретаря взялся за дело? Арестованы десятки тысяч партийцев, причём, как мне докладывают, зачастую по сфабрикованным обвинениям.

– Хрущёв, говоришь… А ведь и его фамилия мелькала в протоколах допроса этого Сорокина. Если верить его показаниям, Иудой оказался Никитка.

– Думаете, стоит заняться им вплотную?

– Займись, может, что интересное накопаешь. Если что-то интересное выяснится, лично мне докладывай. Понял?

– Так точно… Кстати, о Сорокине… – Берия сделал вид, будто запамятовал и только сейчас вспомнил. – Похоже, проявился наш беглец, не сгинул в тайге. И не где-нибудь проявился, а в Америке. Да вот, сами посмотрите.

Нарком извлёк из портфеля журнал «Тайм», развернул посередине и положил перед Вождём. Рядом с журналом лёг отпечатанный на машинке лист бумаги. И тут же – небольшое фото из личного дела зэка Ефима Николаевича Сорокина. Сталин с нескрываемым интересом сравнивал журнальное фото Бёрда и уже знакомое изображение Сорокина. Затем внимательно прочитал машинописный текст и поднял на Берию глаза:

– Выходит, этот Фил Бёрд и есть наш Сорокин?

– Не могу пока утверждать со стопроцентной уверенностью, что это именно объект Сорока, как он проходит по секретным документам, но вероятность этого весьма велика. Можно предположить, что имя он изменил на английский манер, а фамилия переводится как «птица». Правда, как мне подсказали опять же знающие люди, Ефим логичнее перевести как Джефф, это от имени Филипп сокращённо по-английски будет звучать Фил. Наверное, Сорока не очень большой полиглот, хотя, как мне доложили, разговаривает на английском практически без акцента. А может, просто хотел запутать следы.

– Выходит, это у него не слишком получилось…

– А может, и не слишком пытался, иначе с чего бы подался в режиссёры, да ещё давал интервью популярному американскому журналу.

– А что-то ещё по нему узнали?

– Пока не очень много. Мои люди в Нью-Йорке сейчас над этим работают, установили за объектом скрытое наблюдение. Естественно, они не в курсе всего. О том, кто такой Сорока на самом деле, знает весьма ограниченный круг лиц, – поспешил заверить шефа Берия. – Если же суммировать имеющиеся у нас сведения, можно сказать, что объект Сорока практически постоянно живёт в Нью-Йорке, в отеле «Грэмерси-Парк». Номер не из дешёвых, но Сорока может себе позволить, у него теперь связи в Голливуде, со студией братьев Уорнер. Не думал, что наш путешественник во времени такой хороший сценарист и режиссёр.

– Талантливый человек талантлив во всём, – усмехнулся в густые усы Сталин. – Никому он, случайно, там не разболтал, кто есть на самом деле?

– Достоверно не знаю, у нас было слишком мало времени, чтобы его прощупать. Но я думаю, что если бы он пошёл на откровения с местными властями или спецслужбами, то не разгуливал бы так просто по Нью-Йорку. Один раз обжёгся…

– Да, нехорошо получилось, но Ежов и Фриновский за это уже поплатились.

Снова вспомнился ночной кошмар, и Сталин непроизвольно вздрогнул.

– Так что, попробуем выкрасть? – осторожно предложил Берия.

Иосиф Виссарионович наконец зажёг папиросу, сделал глубокую затяжку и выпустил через ноздри густую струю дыма.

– Не нужно спешить, Лаврентий. Мы уже знаем, как этот товарищ умудряется выпутываться из расставленных на него силков. Если в этот раз спугнём, его следы могут запутаться окончательно. Спрячется в какой-нибудь Бразилии, и ищи его там. Да и что нового он нам может сказать? Я думаю, всё подробно изложено в протоколах допросов, больше мы из него вряд ли выжмем. Человек через многое прошёл, сейчас имеет право пожить для себя. Да-да, а ты думал, у меня нет сердца? Пусть немного расслабится. Хотя снимать хорошие фильмы мог бы и в Советском Союзе… Не такие, конечно, как этот, – поправился Сталин, ткнув жёлтым ногтём в журнал. – Нам бы комедий побольше, чтобы в это нелёгкое время жизнь казалась лучше и веселей. Как, например, «Волга-Волга»… В общем, пускай там твои люди приглядывают за ним, но на рожон не лезут. Спугнут – накажем сурово. Может, в будущем этот… Сорока ещё и пригодится, я подумаю над этим. Ты, Лаврентий, тоже подумай. И знаешь что… Если вдруг возникнет подозрение, что Сорока собирается идти на сотрудничество с американскими властями или, того хуже, с агентурой фашистской Германии, разрешаю объект ликвидировать. Понял?

– Понял, товарищ Сталин! – подобрался Берия, а глаза из-под круглых линз хищно блеснули. – Я могу идти?

– Ступай. А журнал оставь, я его ещё на досуге полистаю.

Закрыв снаружи дверь кабинета и кивнув порученцу, подавшему ему плащ, нарком вышел во двор, где его поджидал лимузин.

– Куда, товарищ Берия? – спросил водитель и телохранитель Саркисов. – Домой, на Малую Никитскую?

– Нет, едем на Лубянку. Нужно решить кое-какие дела. Я там задержусь часа на два-три, а ты позвони в «Арагви», предупреди Стажадзе, что я вечером буду. Пусть всё подготовит как обычно.

По пути, глядя на проплывающие мимо деревья и редкие дома, Лаврентий Павлович думал о поручении Сталина. «Наверное, неспроста Коба обмолвился о том, что в случае возникновения проблемы с объектом Сорокой тот подлежит ликвидации, – размышлял нарком. – Может, и не стоит ждать, пока эти проблемы появятся, стоит проявить инициативу самому? Во всяком случае, надо это дело как следует обмозговать».

Глава 15

В следующие дни я, если мне случалось куда-то отлучаться из отеля, неизменно замечал за собой слежку, причём однажды снова это был тот же тип с газетой. Судя по всему, меня вели несколько человек. Кто они, чьи интересы представляют, я по-прежнему не имел ни малейшего понятия, и это меня здорово нервировало.

Видимо, придётся действовать жёсткими методами. Какими? Ну, например, такими же, какие я применил по отношению к бедолаге Гарри Лонгмэну. Терять мне нечего, я уже столько раз ходил под смертью, что считал её своей подругой. Жаль только, в случае негативного развития событий могу не увидеть сына, которому настоящая мать и приёмный отец дали имя Люк. Что ж, не самое плохое. А если по настоящему отцу – Люк Сорокин! Уж всяко лучше, чем Люк Гейбл.

Кэрол Ломбард родила точно в срок, не знаю уж, что она там наплела мужу о недоношенном или переношенном младенце. Видел в газете фото её и Гейбла с запелёнатым свёртком в руках на крыльце клиники в Лос-Анджелесе, и вроде они сразу умотали на своё ранчо. Вот бы и мне туда наведаться, хоть одним глазком взглянуть на наследника.

Но пока в моих ближайших планах стояло выяснение ситуации с топтунами. Впрочем, с этим пока пришлось повременить. Назревала официальная премьера моего режиссёрского фильма «Месть подаётся холодной», а поскольку практически всё действо картины проходит в Нью-Йорке, то и премьерный показ должен был состояться в этом мегаполисе. А именно – в помпезном кинотеатре Shore Theatre, впервые распахнувшем двери в 1925 году и представлявшем собой поистине роскошное зрелище. Это я знал пока с чужих слов, но вскоре мне предстояло лично убедиться в грандиозности кинотеатра.

– Фил, ваше присутствие на мероприятии, надеюсь, вопрос решённый? – поинтересовался по телефону Адам Миллер. – Тем более вам никуда лететь не надо, мы сами приедем к вам. И кстати, на премьере ожидаются большие люди. Наверняка они захотят с вами познакомиться лично.

Этими большими людьми оказались не кто-нибудь, а мэр Нью-Йорка Фьорелло Генри Ла Гуардия, окружной прокурор Томас Дьюи и – па-бам! – глава Федерального бюро расследований Джон Эдгар Гувер! Это не считая его заместителя Клайда Толсона, который скромно топтался рядом и тактично помалкивал.

Когда в компании Уорнера и ведущих актёров фильма меня представили почётным гостям в ВИП-зале Shore Theatre, я почувствовал лёгкий дискомфорт. Особенно в момент, когда на мне задержался пристальный взгляд Гувера.

– Вы, как я понял, по происхождению русский? – поинтересовался глава всемогущего ведомства, буравя меня испытующим взглядом.

Уж не его ли люди меня пасут? Он пялится на меня с таким видом, будто знает обо мне нечто такое, чего я и сам не знаю. Однако я хладнокровно повторил уже ставшую традиционной легенду, мелькавшую и в журнале «Тайм».

– А откуда вы так хорошо знаете историю криминального Нью-Йорка? – не унимался Гувер.

Пришлось сослаться на книгу всё того же Осбери Герберта, о которой мне так кстати в своё время напомнил Стейнвиц.

– Хотелось бы узнать, каковы ваши политические взгляды? Демократ, республиканец? А может, коммунист?

Хитрый лис, только и мы не пальцем деланные.

– Ненавижу слово «политика», поэтому ни в одной из партий я не состою. Куда больше меня интересуют деньги. Вот если бы в США появилась партия бизнесменов, я бы с удовольствием пополнил её ряды.

Я невольно вздохнул с облегчением, когда внимание Гувера переключилось на исполнительницу главной роли Джоан Фонтейн. А вскоре нас пригласили в зал, рассчитанный почти на две с половиной тысячи зрителей. Авторам фильма и почётным гостям выделили весь первый ряд. Я сидел чуть правее центра, между Уорнером и кругленьким, похожим на колобка мэром Нью-Йорка, от которого за версту несло чесночной колбасой. Гувер и Толсон расположились в центре. Позади нас – менее представительные персоны, включая потенциальных прокатчиков картины и кинокритиков с журналистами, а начиная с третьего ряда сидели обычные зрители. Охрана была, но без нужды себя не афишировала. Лишь только когда какой-то неадекватный гражданин пытался пробиться к директору ФБР с криком «Мистер Гувер, у меня для вас есть важная информация!», появившиеся откуда-то двое крепышей быстро его скрутили и вывели через боковой коридор.

Фильм шёл два с половиной часа. Зал в едином порыве охал, ахал, а в один из особо напряжённых моментов Ла Гуардия вцепился своими толстенькими пальцами в моё запястье. Я не стал вырываться, благо мэр отпустил мою руку через полминуты, когда эпизод закончился. Да ещё и шепнул, дохнув на меня чесноком:

– Мистер Бёрд, простите меня за такую реакцию, не сдержался.

– Ничего, ничего, – тоже шепнул я в ответ, – меня ваша реакция даже порадовала. Значит, фильм цепляет за живое.

С системой Dolby звуковые эффекты были бы ещё мощнее, а снимай я кино в стерео, и вовсе все ахнули бы, но и без того публика находилась под впечатлением. Как только в зале зажёгся свет, экран закрыл большой синий занавес, а на сцену выскочил какой-то суетливый товарищ, объявивший, что у зрителей есть возможность поприветствовать создателей фильма, и пригласивший подняться на сцену съёмочную группу, что мы и сделали не без удовольствия под рукоплескания публики. Тут же откуда ни возьмись появились фоторепортёры со слепящими магниевыми вспышками системы флэш-ган. Мы раскланивались пару минут, Джоан даже удостоилась букета от какого-то молодого поклонника.

Когда вернулись в ВИП-зал, глава ФБР решил высказать своё мнение относительно увиденного:

– Что ж, леди и джентльмены, вы сумели меня удивить. Фильмов подобного уровня мне раньше смотреть не доводилось. Только не многовато ли крови и насилия?

Мы эту эскападу проглотили с вежливыми улыбками. Спорить с человеком, имеющим за плечами такую репутацию, было бы себе дороже. Хотя у меня и возникло желание въехать ему промеж глаз, учитывая мои знания о том, как эта гнида будет гадить на СССР в будущем. Однако рано, рано пока переходить к столь решительным действиям. Но я не терял надежды, что со временем каким-нибудь чудом мне представится подобная возможность.

Из кинотеатра мы поехали в ресторан «Дельмонико» на банкет, организованный Уорнером. Гувер со своим замом и Дьюи вежливо отказались, сославшись на какие-то неотложные дела, а вот глава города решил составить нам компанию. В общем-то это был довольно обаятельный толстячок, на вид немного простоватый, но лишь на вид, потому что простаки такие должности не занимают. Неплохо бы с ним скорешиться, думал я, такие люди на дороге не валяются, может, когда-нибудь и пригодится. Поэтому во время банкета я старался как можно чаще улыбаться Ла Гуардия, развлекая его байками со съёмочной площадки и подталкивая к более близкому знакомству с Фонтейн, раз уж он, похоже, положил на неё глаз.

Когда посиделки перевалили экватор, на небольшой сцене, где до этого какую-то лёгкую джазовую композицию наигрывал на фортепиано одинокий тапёр, появился целый негритянский бэнд.

– Это мой небольшой подарок съёмочной группе нашего фильма, – объявил Уорнер, не вставая с места.

Лицо солиста-трубача показалось мне знакомым, особенно когда он белозубо улыбнулся от уха до уха. Когда же он запел своим неподражаемым хриплым баритоном, я понял, что передо мною не кто иной, как легендарный Луи Армстронг! Разве что пока ещё вряд ли такой легендарный, каким он стал в послевоенные годы, хотя на вид ему было уже где-то под сорок.

Понятно, что моё внимание сосредоточилось на исполнителе. Выступление бэнда длилось минут сорок, после чего музыканты исчезли за кулисами. Ла Гуардия, отвлёкшись от ухаживаний за Фонтейн, повернулся ко мне:

– Между прочим, мистер Армстронг – мой хороший друг. Не хотите с ним познакомиться поближе?

За кулисы мы отправились втроём: мэр, я и Джоан. Музыканты упаковывали инструменты, но наше появление отвлекло их от этого занятия.

– Луи, старина, давненько я тебя не видел, – обнялся с товарищем Ла Гуардия и потом поприветствовал остальных. – Хорошо отыграли ребята! Знакомьтесь, это Джоан Фонтейн, голливудская звезда…

– Право, Генри, вы преувеличиваете…

– Не спорьте, Джоан, после фильма «Месть подаётся холодной» вы по праву носите статус звезды. Кстати, Луи, мы только что с премьеры из Shore Theatre, обязательно посмотри картину, она тебя не разочарует. А это – режиссёр фильма, мистер Фил Бёрд.

– Очень приятно, – пожал я протянутую темнокожим музыкантом руку. – Давно мечтал увидеть и услышать вас вживую.

Мой комплимент Армстронгу пришёлся по душе, его лицо уже не в первый раз за вечер озарилось белозубой улыбкой.

– Знаю все ваши лучшие песни, – продолжал я, – жаль только, не услышал сегодня Go Down Moses…

– Этот старинный негритянский спиричуэле? – поднял брови Армстронг. – Тот самый, который у несчастных чёрных рабов назывался Oh! Let Му People Go: The Song of the Contrabands?[45]

– Ну да, вроде того, – чуть растерянно кивнул я, неожиданно открыв для себя исторический факт корней этой песни.

– Я за эту вещь ещё никогда профессионально не брался, но после ваших слов, пожалуй, попробую. У меня есть задумка, как её можно исполнить на более современный манер.

– А что насчёт What a Wonderful World?[46] – осторожно поинтересовался я, опасаясь снова попасть впросак.

– Что это за песня? – нахмурился негр. – Я вещи с таким названием никогда не слышал. Ну-ка, напойте.

С этой песней я в масть попал – жахнуло меня когда-то выучить её под гитару в армейские времена, когда от скуки в части заняться было нечем, зато под руку подвернулась брошюрка с древними хитами на английском языке и аккордами, а гитару я одолжил у нашего ротного балагура Лёньки Светличного.

– Можно ваш инструмент?

Гитарист тут же расчехлил свою гитару и передал её мне. Все с интересом смотрели, что я буду делать дальше.

Устроившись на табурете, я сыграл короткое вступление в четыре такта и, старясь придать голосу хрипотцы, запел:

I see trees of green, red roses, too, I see them bloom, for me and you And I think to myself What a wonderful world…

Вроде ничего так получается, душевно. Закончив петь, поднимаю взгляд и вижу в глазах собравшихся удивление.

– Чья это песня? – первым нарушил тишину Армстронг.

– Э-э-э-э…

Вот блин, похоже, хит ещё и не написан! Мозг лихорадочно заработал в поисках выхода из сложившейся ситуации, и я не придумал ничего лучше, как ляпнуть:

– Моя!

Народ разом загалдел, и из общего гомона я понял, что эта вещь обречена на бессмертие, и если я уступлю права на неё джаз-бэнду Армстронга, то их благодарность не будет иметь границ.

– Да пожалуйста, – пожал я плечами, возвращая гитару её владельцу. – Мне для хороших людей ничего не жалко.

Луи заверил, что автором композиции всегда будет указываться Фил Бёрд, а его ансамбль обязуется сделать аранжировку. С каждого концерта, на котором будет исполняться песня, на мой банковский счёт станут перечислять пять процентов от общей прибыли. Я тут же согласился, будучи уверенным, что вещь будет звучать на каждом выступлении коллектива и, возможно, не по одному разу. Хотя тут уже от количества исполнений за концерт больше я всё равно не заработаю, но такой хит публика наверняка будет требовать на бис.

Мэр с Джоан уже вернулись в зал, я тоже собирался уходить, но Армстронг вкрадчиво поинтересовался:

– А что-то ещё у вас есть в запасе?

– Хм, дайте подумать…

Вот огорошил он меня своим вопросом, если честно. Предлагать ему песни на русском бессмысленно, на английском я помнил с десяток вещей наизусть и мог подобрать мелодии к ещё примерно полусотне, если не больше, композиций, но всё это сочинят лет через тридцать и позже, когда стиль исполнения сильно изменится. Хотя, если пораскинуть мозгами… В общем, почесал я с умным видом бровь и выдал:

– Есть одна! Называется Love Me Tender, только не знаю, подойдёт ли она вам.

Это была простенькая, но душевная песня из того же сборника. Не знаю уж, как она будет звучать в исполнении звезды джаза, но пришлось до кучи воспроизвести и хит Элвиса. Армстронг, дослушав до конца, кивнул и довольно осклабился:

– Мистер Бёрд, если вы не против…

– Не против, – прервал я дальнейшие словоизлияния. – На тех же условиях.

– Отлично! Если вас не затруднит, запишите на бумаге текст и ноты.

– К сожалению, я не профессиональный музыкант, могу только обозначения аккордов написать. А лучше давайте я вам снова сыграю, а вы сами будете за мной записывать.

Так что ближайшие минут двадцать я был занят тесным общением с Армстронгом и его бэндом. Когда же за кулисы заглянул уже крайне встревоженный моим долгим отсутствием Лео Горси, Луи как раз дописывал последнюю строчку.

– Всё, уже иду, – махнул я враз ставшим знаменитым исполнителю главной роли.

Домой, то бишь в отель, с банкета я вернулся на такси в половине второго ночи. Хлестал дождь, поэтому увидеть шпиков на улице я не ожидал. Логично, что парочка ребят засела в «додже» неприметного серого цвета как раз напротив входа в отель. «Додж» в дождь. Забавная игра слов. Может, уже сейчас их потрясти? Нет, всё-таки их двое, не исключено, что у них команда в случае чего палить без предупреждения, а я после банкета слегка подшофе, реакция не та. Ничего страшного, никуда они от меня не денутся, завтра небось снова какой-нибудь одиночка сядет на хвост, и можно будет устроить товарищу допрос.

Только вот куда мне его тащить, если что? Поблизости заброшенные подвалы с хорошей звукоизоляцией, может, и были, но искать их, теряя время, меня совершенно не тянуло. А что, если заманить филера на крышу? Туда, где у меня под водонапорной башней, надеюсь, до сих пор в целости и сохранности покоится винтовка с оптическим прицелом и запасной обоймой. Заодно, кстати, проверю состояние оружия, кто знает, может, в будущем пригодится. Главное, чтобы люк не законопатили, иначе я хрен наверх проберусь. Ладно, там будет видно.

Понятно, что шпик мог и не полезть за мной, но мои опасения оказались напрасными. В 10 утра, более-менее выспавшись и позавтракав кофе с тостами, я со скучающей физиономией вышел из отеля. Наблюдатель сидел в кафе напротив, грустно облокотившись щекой на руку, но при моём появлении заметно взбодрился и подозвал официантку, видно чтобы рассчитаться. По иронии судьбы очередь дежурить выпала тому самому соглядатаю, который наблюдал за мной выходящим из лавки Лейбовица через дыру в газете. Что ж, мужик, выходит, судьба у тебя такая.

Делая вид, что прогуливаюсь, я не торопясь добрёл до ближайшего универмага Macy’s, где в отделе слесарных инструментов приобрёл небольшой гвоздодёр и карманный набор отвёрток от компании Stanley, а заодно моток бечёвки. Всё это распихал по сразу отвисшим карманам. А вообще инструменты могли пригодиться и в случае допроса, уж я знал, как ими можно распорядиться. Но это в крайнем случае, если не поможет первый этап разговора.

После этого я отправился в метро. Сел в вагон, шпик забрался в соседний, мне с трудом удавалось делать вид, будто я его не замечаю. Я вышел под моросящий дождик в районе, где когда-то пристрелил Фрэнка Костелло. Постоял у витрины той самой парикмахерской, ставшей для одного последней чертой, а для другого началом нового этапа в жизни. Извини, Фрэнки, сам виноват… Новое стекло вставили, и в его отражении я увидел севшего мне на хвост агента. Застыл в нерешительности, бедолага, на той стороне улицы, думает, пойду я стричься-бриться или просто так стою. Не просто так, братишка…

Теперь, удостоверившись, что топтун не отстал, можно двигать дальше, к тому дому, из окна которого прозвучал роковой выстрел. А вот здесь в раме так и зияла сделанная мной дырочка, напоминая о точном выстреле.

Спокойно поднялся на самый верх. Хм, замка уже нет, а скоба привинчена к крышке люка мощными шурупами. Но я же подсуетился с инструментами, поэтому сразу приступил к работе. На всё про всё ушло не больше пяти минут. Периодически я делал паузы, прислушиваясь, не идёт ли кто. Ага, вот, кажется, кто-то топчется внизу, словно не решаясь преодолеть первый лестничный пролёт.

Аккуратно кладу скобу и шурупы на пол, ставлю ногу на перекладину, рукой откидываю крышку люка. В лицо дохнуло свежестью – дождик по-прежнему моросил. Выбравшись наверх, встал сбоку от будки, прислушиваясь к звукам из коридора.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и пары минут, как из проёма показалась голова в фетровой шляпе, по полям которой тут же забарабанили мелкие капли. Сейчас осмотрится и увидит меня, притаившегося сбоку. Дальше мешкать было нельзя, так что я со всей дури зарядил филеру ботинком в челюсть и тут же схватил обмякшее тело за лацканы почти такого же, как у меня, плаща, чтобы бедняга не свалился вниз. В противном случае результат падения мог быть куда плачевнее, чем мой поставленный удар с ноги.

Затащив топтуна наверх, первым делом обшарил его карманы и прочие места, где могло бы храниться хоть что-нибудь, представляющее для меня интерес. Нет ни пистолета, ни документов, только пара двадцатидолларовых купюр, несколько центов, коробок спичек и полупустая пачка Lucky Strike. Я поднатужился и доволок страдальца до края крыши. Теперь он наполовину свешивался вниз, и если бы я не продолжал его удерживать, он спикировал бы на булыжную мостовую. Четыре этажа плюс надстройка, а учитывая, что это не хрущёвка с потолками два двадцать, то шансы выжить при таком падении стремились к нулю.

Я слегка похлопал ладонью по щеке филера. Мол, пора уже и в себя приходить. Тот со стоном поморщился, попытался вяло отмахнуться, но его рука наткнулась на мою, сграбаставшую его за отвороты плаща.

– Ты как, нормально? – спросил я на русском.

– Я? – едва ворочая языком, пробормотал агент. – А… а что…

Он замолчал, испуганно хлопая глазами, судорожно дёрнулся и, только повернув голову, понял, что отпусти я его плащ – жить ему останется несколько секунд. Ну или минут, если сразу не размозжит себе голову о мостовую. Хотя, если родился в рубашке, может отделаться множественными переломами и остаться инвалидом до конца своих дней.

– Смотрю, дошло, что ситуация хреновая? – усмехнулся я. – Плохо вас в НКВД готовят, сразу на родном языке залепетал как миленький.

– Я не понимаю, о чём вы, – перешёл на английский уже очухавшийся филер. – Отпустите меня немедленно!

– Отпустить? – по-прежнему на русском переспросил я. – Ладно, как скажешь.

Я разжал пальцы, и в следующее мгновение опростоволосившийся шпик вцепился пальцами в моё запястье. Хорошая реакция!

– Нет, нет, не нужно! – выдохнул он.

Упорный, продолжает балакать на английском. Типа пара слов на русском у меня вырвалась случайно, и вообще вам всё показалось. В общем-то, если бы меня отправили в такой тяжёлый нокаут, ещё неизвестно, на каком языке я запел бы, выходя из бессознательного состояния. А этот, вишь ты, упорствует, хотя какой в этом смысл, убей, не понимаю. Знает же, что прокололся, чего ж теперь заднюю включать? Тут либо честно отвечать на все задаваемые вопросы, либо молчать как партизан.

– Слушай, братишка, – доверительно сказал я, – руки у меня рано или поздно устанут тебя держать, я твои пальчики разожму, и ты кувыркнёшься вниз. Шансов выжить практически никаких. Сейчас тебе страшно, а потом будет ещё и больно. Очень больно, понимаешь?

Его ноздри затрепетали, но он героически держался. Мало того, даже сделал попытку совершить суицид, отпустив моё запястье. Но я не позволил этому свершиться, снова схватив его за отвороты плаща и на этот раз от греха подальше втянув на крышу. Шпик обессиленно прислонился спиной к невысокому парапету, проведя ладонью по мокрому лицу. Ага, лёгкий тремор присутствует, всё же, не иначе, уже прокрутил в голове свою безвременную кончину.

Я подобрал лежавшую рядом шляпу, отряхнул её и нахлобучил ему на голову. Пришло время поиграть в хорошего полицейского.

– Глупо, всё равно я знаю, на кого ты работаешь, – сказал я, возвышаясь над ним. – И не нужно пудрить мне мозги своим английским. Тебя как зовут-то? Ваня, Федя, Поликарп?

Молчит, зараза! Впору применять методику интенсивного допроса. В то же время мне было его… жалко, что ли. Уже и расхотелось отвёрткой глаз выковыривать, ногти рвать и зубы спиливать маленьким напильником… Я вздохнул, сделав несколько шагов туда и обратно, поглядывая на пленника. А ну вдруг рванёт на меня или, ещё того хуже, через парапет! Может, связать ему руки-ноги на всякий случай?

– Хорошо, мне до лампочки твоё имя. Мне просто хочется знать, что от меня нужно твоему руководству. Если бы хотели ликвидировать – не стали бы устраивать слежку, – вслух размышлял я на русском. – Хотели бы наладить контакт – тоже не вижу препятствий. А знаешь что… пожалуй, отпущу я тебя на все четыре стороны.

В глазах агента мелькнула смесь надежды с удивлением: мол, неужто и впрямь отпустит? А что, разве я похож на садиста? Я по складу характера вполне добродушный, где-то местами, в глубине души… В общем, топтунишка, если бы надо было тебя грохнуть – грохнул бы, не задумываясь, хоть ты и русский. Но мне хочется внести ясность в этот вопрос, так что придётся с твоей кончиной повременить.

– В смысле, ступай к своему начальству и доложи, что объект готов к диалогу, – поправился я. – Но к диалогу честному и откровенному. Назначаю встречу на завтра в 15:00 в тихом местечке под названием «Русь». Это в Грин-пойнте, в русском районе. В это время там посетителей немного, никто нам не помешает. Суток с лишним твоему боссу должно хватить, чтобы проинформировать Центр и получить соответствующие инструкции. Он должен прийти один и без оружия, в противном случае разговора не получится… Кивни хотя бы, если понял.

Тот всё-таки нашёл в себе силы сделать кивок, глядя при этом на меня исподлобья.

– Ну всё, свободен, скатертью дорога, – развёл я руки в стороны.

Филер медленно поднялся, отряхнул полы плаща и так же медленно, сгорбившись и не оборачиваясь, потащился к будке с люком. Чуть погодя я двинулся следом. Подождав, когда шаги внизу утихнут, я подошёл к водонапорной бочке и принялся шарить в выемке под днищем. Ага, вот она, родимая. Доставать не стал, нечего мочить лишний раз. Главное, винтовка на месте, а уж пригодится в будущем или нет – это другой вопрос.

А в целом я, конечно, зря ввязался в эту режиссёрскую авантюру. Славы, что ли, захотелось… А тут ещё и интервью в журнале, вот, наверное, и срисовали меня орлы Берии. Ничему жизнь дурака не учит!

Однако, как бы там ни было, прошлого уже не вернуть. Один раз провалился на восемьдесят лет назад, да и то против собственной воли. Жаль, но машины времени у меня нет, и придётся дальше действовать по ситуации. То есть надеяться, что ответственный товарищ из СВР или аналогичного органа пойдёт навстречу моим пожеланиям и согласится на встречу, в результате которой удастся прийти, как любил выражаться Меченый, к консенсусу…

На следующий день с утра я сделал звонок в «Русь», управляющему Николаю, которого Вержбовский-младший оставил на хозяйстве после того, как сам перебрался на «Орфей». Договорились, что в моём распоряжении будет уютный закуток, в котором мы когда-то сиживали с Виктором Аскольдовичем. Неплохой вариант, поскольку оттуда просматривался весь зал, и в то же время сидевшие в закутке оставались как бы в тени.

Я был на месте за полчаса до назначенного срока. На всякий случай проверил пути отхода, попросив Колю держать запасной выход открытым. Видно было, как того распирало любопытство, но он сумел удержаться от лишних вопросов.

А ровно в 15:00 порог ресторана, в котором помимо меня находилось человек пять, переступил довольно стильно одетый мужчина лет тридцати, максимум тридцати с небольшим. Сразу кольнула мысль: «Это по мою душу!» Да и незнакомец, увидев, как я смотрю на него, чуть заметно кивнул мне и, вручив подбежавшему половому плащ и шляпу, уверенно направился в мою сторону.

– Ефим Николаевич? – на русском спросил он, протягивая мне руку с невозмутимым выражением лица.

– Хм, ну пусть будет Ефим Николаевич. А вас как величать?

– Можете звать меня Павел Михайлович[47]. Фамилию и должность, к сожалению, я вам сказать не могу, тем более что в Соединённые Штаты я прибыл по другим документам, как сотрудник торгпредства Яков Наумович Либерсон. Но поверьте на слово: я уполномочен говорить от лица наркома внутренних дел Советского Союза товарища Берии. По его приказу и прибыл в Нью-Йорк меньше месяца назад и на днях собирался отплывать обратно, наладив работу агентуры, а тут вы встряхнули ситуацию своими действиями. Видно, придётся немного задержаться… Я один, оружия при мне нет, – добавил собеседник, увидев в моём взгляде нарождающийся вопрос.

– Это хорошо, надеюсь, разговор у нас с вами получится конструктивным. Кстати, вот меню. На цены не смотрите, здесь мою персону знают и денег с меня и моих друзей не берут. А мне очень хочется верить, что мы с вами подружимся.

Вообще этот Павел Михайлович производил приятное впечатление. Держался уверенно, достойно и в то же время просто, взгляд открытый, было бы неплохо найти с ним общий язык.

Принесли заказ. Поднимающийся от тарелок аромат заставил меня сглотнуть слюну.

– Ну что, за знакомство? – поднял я стопку.

– Почему бы и нет.

Звякнуло стекло, горячительное потекло в желудок, и мы, не сговариваясь, приступили к трапезе. К моменту нашей встречи я успел изрядно проголодаться, да и мой собеседник проявлял здоровый аппетит, так что какое-то время слышались только звуки столовых приборов и хруст работающих челюстей.

– А ловко вы вчера нашего сотрудника отделали, – нарушил молчание представитель Берии.

– Надеюсь, я ничего ему там не сломал?

– Нет, всего лишь трещина в нижней челюсти, с месяц придётся обходиться без твёрдой пищи. Как вычислили слежку?

– Первый раз – когда выходил из антикварного салона Лейбовица. Слишком уж подозрительным показался человек на противоположной стороне улицы, державший в руках газету с дырой посередине, через которую удобно наблюдать за происходящим вокруг, но в то же время для намётанного глаза ты и сам становишься объектом внимания.

– Топорный приём, – вздохнул собеседник.

– Согласен. После этого я сделал несколько проверок, и мои подозрения подтвердились. Оставалось только выяснить, что за контора заинтересовалась моей особой. Для того и заманил вашего топтуна на крышу, чтобы поговорить по душам. Не люблю, знаете ли, неопределённости, начинаю нервничать, а это может негативно отразиться на тех, кто стал причиной моей нервозности.

– М-да, а вы тот ещё фрукт, – улыбнулся Павел Михайлович, орудуя ножом и вилкой.

Подождав, когда он разберётся с мясом, я спросил:

– Павел Михайлович, хотелось бы знать, каким объёмом информации обо мне вы располагаете, чтобы понять, насколько я могу быть с вами откровенным.

– Может, Лаврентий Павлович от меня что-то и утаил, но тот факт, что вы якобы являетесь хронопутешественником, мне известен. Знаю о вас с момента вашего попадания в Бутырскую тюрьму и заканчивая побегом из Ухтпечлага. Кстати, как вам удалось выжить в тайге и перебраться в Америку?

– М-м-м, пусть лучше вопрос выживания останется тайной, – искренне улыбнулся я, давая понять, что подробности останутся при мне. – Главное – что удалось добраться до Архангельска и затаиться в трюме американского сухогруза. Кстати, много народа знает о том, что я прибыл из будущего?

– Подозреваю, что немного, но со слов товарища наркома получается, что он и товарищ Сталин точно в курсе. А до этого знали Ежов и ещё несколько человек, которых уже нет в живых. Мне пришлось дать расписку о неразглашении.

– Ясно… Значит, с вами я могу быть откровенным?

– Хотелось бы на это рассчитывать.

– А вы сами-то верите в мою историю?

– Сказать честно, сомневался и сомневаюсь до сих пор. Даже, будучи в Москве, проконсультировался у видного советского физика Льва Ландау после его освобождения, не открывая причины своего интереса. Так вот, Лев Давидович сказал, что теоретически путешествия во времени возможны. Рассказывал о синхронизации вибраций отдельных временных слоёв, благодаря чему люди и вещи из одного временного пласта могут проникать в другой. Честно сказать, я гуманитарий и мало что запомнил из пересыпанной научными терминами речи Льва Давидовича, но для себя уяснил, что в мире нет ничего невозможного, и если чего-то пока не произошло, то может произойти в будущем. Наверное, ваш случай как раз и подтверждает слова учёного.

– Может быть, может быть… Я пытался обдумать свою ситуацию, но нормальных объяснений не находил. Утешал себя мыслью, что это шутка Создателя или его приближённых…

– А вы что, верующий?

– В общем-то да, вот и крестик при мне, подаренный ещё в лагере батюшкой, которого блатные свели в могилу и за смерть которого были наказаны. Понятно, я не думаю, что где-то в облаках на троне сидит седобородый старец и посылает в грешников молнии, отправляет их в ад, а святых забирает к себе в райские кущи. Но, с другой стороны, человек должен во что-то верить, потому что жить без веры, значит, уподобляться животному. Да и умирать легче с молитвой на устах в надежде, что тебе все грехи отпущены и впереди ждёт вечная жизнь.

– Этак мы с вами завязнем в теологических спорах, – мягко остановил развитие темы Павел Михайлович. – У советских людей свой взгляд на такие вещи… Вы вот лучше расскажите, как там, в будущем? А то мне, к сожалению, не довелось познакомиться с протоколами ваших допросов, но как только вас увидел, начало разбирать любопытство.

– Если рассказывать в подробностях, займёт много времени. Да и ни к чему вам забивать ими голову. А если вкратце, то вот основные вехи ближайшего развития истории в моей реальности.

В течение следующих пятнадцати минут я знакомил собеседника с событиями будущего, начав с нападения на СССР фашистской Германии 22 июня 1941 года. Сказал о 20 миллионах погибших советских гражданах, и эта цифра вызвала у собеседника ожидаемые эмоции – шок и гнев. Дальше рассказал о Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, о создании Варшавского блока, о венгерских событиях 1956 года и чехословацком мятеже в 1968-м. Когда дошёл до развала Советского Союза и запрещении компартии Ельциным, Павел Михайлович всё же потерял самообладание.

– Да как же это может быть?! – воскликнул он и, заметив, что пара посетителей оглянулась в нашу сторону, продолжил уже тише: – Как такое могли допустить?! За что проливали кровь наши отцы, да и нам, судя по всему, придётся несладко в горниле войны с фашистами… И всё это разом взять и выбросить на свалку истории?!

– Ну, с меня-то взятки гладки, я тогда ещё пацаном был. И, между прочим, мне тоже довелось лиха отведать, когда в горах воевал с чеченскими бандитами. Но, как я понимаю, после Сталина СССР был обречён. Партия прогнила насквозь, места в президиумах заняли те, кто в войну отсиживался в тылу, коррупция и взяточничество цвели буйным цветом, особенно в южных республиках, где местные князьки совсем берега потеряли. А дети и внуки этих, с позволения сказать, коммунистов, в открытую превозносили западный образ жизни, стремясь как можно чаще бывать в капстранах и как можно реже – на родине. Окружили себя благами цивилизации за казённый счёт, а уж после 1991 года все эти комсомольские и партийные активисты и вовсе быстро перекрасились, став банкирами и олигархами, прибрав к рукам природные богатства. Повылезал криминал, перестрелки на улицах уже никого не удивляли. Все большие стройки завершились ещё при Брежневе, дальше страна тихо тонула, что закончилось её логичным развалом. Знаете, меня и сейчас не покидает мысль, что социализм – мертворождённая система, а революция – всего лишь обычный государственный переворот, закончившийся большой кровью.

– Вы не можете так говорить, Ефим Николаевич, – набычился разведчик, сжав в побелевших пальцах вилку. – Сама история требовала перемен. Революция породила новую формацию человека, свободного от религиозных и прочих предрассудков…

– Павел Михайлович, да бросьте вы эти штампы! – вздохнул я. – И предлагаю больше не углубляться в дебри политеса, всё равно мы с вами не можем повлиять на развитие событий. Хотя, если к моим предсказаниям прислушаются на самом верху… Но что-то у меня нет особого доверия к вышестоящим органам после знакомства с Ежовым и его подручными. Я предпочитаю дружить на расстоянии. Надеюсь, вас прислали сюда не с заданием выкрасть меня и переправить в СССР?

– Нет, такого задания я не получал, – совершенно серьёзно произнёс взявший себя в руки собеседник. – Впрочем, если бы получил, пришлось бы что-нибудь придумывать. Например, опоить вас или ещё что-нибудь в этом роде, а затем законопатить в вентилируемый ящик с соломой и надписью «Не кантовать». Очнулись бы уже в нейтральных водах, и никуда не делись бы с корабля вплоть до прибытия в советский порт.

– Может, и так, – не стал возражать я, – только геморрой со мной вам в любом случае был бы обеспечен. Не люблю, знаете ли, когда ограничивают мою свободу. Так что правильный вариант – дружить со мной здесь. А я, со своей стороны, планировал помогать Советскому Союзу, и у меня имеются далекоидущие планы. Но для их реализации сначала нужно было встать на ноги самому. Мне это, как вы понимаете, удалось, дальше – дело техники. Видите, вам и вербовать меня не нужно, я сам вам себя преподнёс на блюдечке с золотой каёмочкой.

– Хм, и верно, преподнесли… Что ж, спасибо, вы облегчили нам задачу. А как, если не секрет, вы собрались помогать родине отсюда?

– Прежде всего – построить свой главный источник дохода – отель и казино в Лас-Вегасе…

– Там же пустыня!

– Уже не совсем, после строительства плотины и гидроэлектростанции в нижнем течении реки Колорадо город имеет нормальное водо– и электроснабжение. И теперь появилась возможность превратить Лас-Вегас в оазис. И он им станет, это я вам гарантирую, как человек из будущего. И, как говорится в одной поговорке, кто первый встал – того и тапки. Уверен, следом в Лас-Вегас потянутся мафиозные структуры, им явно не понравится, что какой-то русский их опередил, возможно, рука сама собой у этих ребят нашарит кольт. Но я и не в таких передрягах бывал.

– Мы со своей стороны могли бы оказать…

– Нет уж, Павел Михайлович, чем меньше вы и ваши люди станете светиться рядом со мной, тем мне будет спокойнее.

– Может, нужна материальная помощь?

– Ну, не знаю… По идее, мы с компаньонами можем справиться и собственными силами. А у них на Советы, вы уж извините, давний зуб – угораздило их в своё время повоевать на стороне белых. Вы, главное, не вставляйте палки в колёса, а там уже кривая куда-нибудь да вывезет. Тем более экономика Советского Союза только встаёт на ноги, вам и самим валюта нужна. А вы её ещё и на нужды Коминтерна тратите, насколько я помню из истории…

Кстати, если нужны будут ещё какие-то воспоминания по двадцатому и началу двадцать первого века, я могу постараться вспомнить и изложить в письменном виде.

– Конечно, подробности точно лишними не будут.

В течение следующих десяти минут я в более-менее сжатой форме изложил свои задумки относительно того, как собираюсь строить свою жизнь в Штатах в ближайшие годы. В частности, рассказал о развитии телевидения.

– Знаете, Павел Михайлович, что такое телевизор?

– Видел эти аппараты пару раз здесь и в Германии, там он называется телефункен. Изображение мутное, на мой взгляд, перспективы у этого технического устройства весьма туманные. А почему вас это интересует?

– Да потому что перспективы у телевизора совсем даже не туманные, а вполне ясные. И через двадцать лет такой телевизионный приёмник будет практически в каждой американской семье. А это что значит?

– Что?

– А то, что телевизор становится не менее важным средством воздействия на человека, чем радио, а со временем даже более сильным. Потому что в радио используется только акустический эффект, а в телевидении ещё и визуальный.

– Понимаю, – кивнул Павел Михайлович. – Посредством телевидения мы получаем возможность воздействовать на умы людей.

– Бинго, как говорят американцы! Нужно заполучить в свои руки Владимира Зворыкина, я читал о нём недавно в научно-популярном Science. Он, правда, в какой-то компании сейчас трудится, но, когда мы ему обрисуем перспективы, думаю, согласится без вопросов. Построить под него заводик неподалёку от Лас-Вегаса, пусть изобретает там новые модели телевизоров и кинескопов.

– Если я ничего не путаю, в прошлом году Зворыкин приезжал в СССР, при его участии была запущена передающая станция электронного телевидения в Москве. Слышал, будто в столице работают около сотни телеприёмников, но самому видеть не доводилось.

– Ничего, ещё увидите и в столице телевизор, и даже в какой-нибудь провинциальной Пензе. Даже до телевизора цветного изображения доживёте. Опять же, с этого заводика мы будем иметь очень неплохой барыш. Правда, чтобы дело развивалось быстрее, на первые десять тысяч телевизоров нужно установить минимальные цены, пусть даже и в убыток производителю. Тогда позволить себе такое чудо техники сможет семья даже с не очень большим уровнем доходов. Телевидение, к вашему сведению, тоже весьма доходный бизнес. Когда потенциальные рекламодатели поймут, что их рекламу может увидеть вся страна, они будут выстраиваться в очередь со своими долларами.

В общем, Остапа понесло. Я рисовал перед собеседником перспективы будущего телезасилья, рассказывал о «мыльных операх», программах для домохозяек, спортивных и музыкальных трансляциях, не забыв добавить, что и в СССР телевидение будет развиваться семимильными шагами, такие же заводики можно настроить по всей стране. У Павла Михайловича по мере того, как я лил ему в уши этот елей, разве что челюсть не отвисала. Когда я снова упомянул о влиянии на умы янки, он выставил перед собой ладонь:

– Подождите, Ефим Николаевич! Всё это замечательно, только кто же разрешит проводить в США коммунистическую пропаганду?

– Так и не нужно показывать выступления товарища Сталина с очередного Пленума ЦК ВКП(б). Фишка в том и состоит, чтобы пропаганда была искусно завуалирована, чтобы ни ФБР, никто не смог предъявить нам претензии, а в то же время американцы понимали, что СССР им не враг. И одновременно внушать, что всякие Рокфеллеры, Ротшильды и Морганы являются паразитами на теле американского общества.

– Не боитесь, что все эти Морганы – Ротшильды сотрут вас в порошок?

– Как у нас говорят, волков бояться – в лес не ходить. Дёрнем чёрта за бороду, авось вырвем клок. Советскому Союзу нужны крепкие союзники, особенно в преддверии войны, которая неизбежна, поэтому нужно торопиться. Гитлер не будет ждать, пока мы раскрутим наше телевидение и запустим когти в конгресс. Думаю, в Советском Союзе найдутся специалисты в области пропаганды, которые смогут даже через океан давать ценные советы.

Я распинался ещё минут десять. Выслушав меня, Павел Михайлович покачал головой:

– Однако, Ефим Николаевич, планы у вас наполеоновские.

– Не по мелочам же размениваться, – хмыкнул я. – В конце концов, не для того меня забросило в это время, чтобы я оставался сторонним наблюдателем. Буду как та лягушка, лапками дрыгать, может, и собьётся маслице.

– Вот это правильно! Полностью поддерживаю вашу позицию. – Он бросил взгляд на часы: – Ого, засиделся я тут с вами, наверное, в консульстве уже волнуются. Спасибо за обед, Ефим Николаевич. В следующий раз угощать моя очередь. После того, как я отчитаюсь перед своим непосредственным руководством, нам, пожалуй, снова придётся встретиться. Вы не против отобедать здесь же в это же время через неделю? Отлично! Давайте заранее договоримся и о том, как будем держать связь.

Получив подробные устные инструкции, я, всё же не надеясь на свою память, записал карандашом на салфетке номер телефона экстренной связи. Причём по просьбе собеседника записал в шифрованном виде. Например, цифры 18 обозначил как «расстрел царской семьи», поскольку именно в 1918 году семья самодержца Николая II вместе с ним закончила свой земной путь в подвале Ипатьевского дома. А следующую пару цифр через пробел обозначил как «отмена крепостного права», то есть число 61.

– Прежде чем мы расстанемся, Павел Михайлович, я хотел бы вас попросить об одной услуге.

– Что ж, говорите.

– Когда я попал в 1937 год, то меня первое время держали в Бутырской тюрьме. Там я познакомился с комбригом Феликсом Осиповичем Кржижановским, бывшим начальником пехотного училища, а также с артиллерийским инженером Степаном Порфирьевичем Куницыным. Не знаю, как сложилась их судьба, может, уже и в живых-то обоих нет. Если не затруднит, выясните, что с ними стало, буду вам премного обязан.

– Постараюсь, Ефим Николаевич. Может, что-то ещё?

– Да нет, пожалуй. Хотя… – Я сделал паузу, но всё же озвучил мучивший меня вопрос: – Если можно, заодно без лишней шумихи выясните и судьбу комсорга одесского порта Варвары Мокроусовой.

– Той самой, из-за которой вы и ввязались в ту роковую драку? – проявил осведомлённость Павел Михайлович.

– Да, той самой. Надеюсь, она из-за меня не пострадала, в противном случае я попросил бы принять меры к восстановлению её честного имени.

– Хм, ничего обещать не могу, но выяснить выясним. Всего хорошего.

Глядя, как его фигура исчезает в дверном проёме, я думал, что, возможно, именно сегодня мне удалось качнуть маятник истории в другую сторону. А что из этого выйдет, оставалось только гадать.

Примечания

1

Гувер Джон Эдгар – американский государственный деятель, занимавший пост директора Федерального бюро расследований с 1924 г. до своей смерти в 1972 г.

(обратно)

2

Дж. Гувер родился 1 января 1895 г.

(обратно)

3

'Комиссия – коллективный руководящий орган американской коза ностра, учреждённый в 1931 г. по предложению Лаки Лучано пятью самыми крупными и влиятельными семьями итало-американской мафии, контролирующими Нью-Йорк и разграничивающими «зону влияния» между семьями.

Лаки Лучано – Чарльз Лучано по прозвищу Счастливчик, он же Сальваторе Лукания, итальянский преступник, один из лидеров организованной преступности в США. Не имел гражданства США, в 1946 г. депортирован из страны.

(обратно)

4

Костелло Фрэнк – американский мафиози итальянского происхождения, прозванный Премьер-министром преступного мира. Являлся одним из самых могущественных и влиятельных боссов мафии в США.

(обратно)

5

Маранцано Сальваторе – один из самых знаменитых деятелей организованной преступности первой половины XX в. вначале на Сицилии, а затем в Америке, где стал одним из ранних боссов коза ностра.

(обратно)

6

Кастелламмарская война – кровавый конфликт за контроль над итало-американской мафией между сторонниками Джо Массерия и Сальваторе Маранцано. Войну назвали так, потому что Маранцано был родом из Кастелламмаре-дель-Гольфо, Сицилия. Кастелламмарская фракция выиграла, а Маранцано объявил себя «капо ди тутти капи», став неоспоримым лидером мафии. Однако он вскоре был убит бандой молодых гангстеров во главе с Лаки Лучано, который установил новый, разделяющий власть орган – Комиссию, состоящую из пяти семей мафии равной мощи, ради предотвращения таких войн в будущем.

(обратно)

7

Ллойд Гарольд Клейтон (1893–1971) – американский актёр и кинорежиссёр, известен своими немыми комедиями.

(обратно)

8

Современный русский язык распространился на территории Центральной и Восточной Польши в конце XVIII в. после разделов Речи Посполитой и был единственным государственным языком Царства Польского. После 1875 г. в период наиболее интенсивной русификации Польши судопроизводство в стране было переведено на русский язык, хотя польский по-прежнему ограниченно использовался в школах для религиозного преподавания, а также повсеместно в устном общении и частной переписке.

(обратно)

9

Нансеновский паспорт – международный документ, который удостоверял личность держателя, и впервые начал выдаваться Лигой Наций для беженцев без гражданства.

(обратно)

10

Остров Эллис, расположенный в устье р. Гудзон в бухте Нью-Йорка, был самым крупным пунктом приёма иммигрантов в США, действовавшим с 1 января 1892 г. по 12 ноября 1954-го. Ныне остров – собственность Федерального правительства США, находится под юрисдикцией Службы национальных парков США.

(обратно)

11

Лев Троцкий был смертельно ранен агентом НКВД Рамоном Меркадером 20 августа 1940 г. в Мехико (Мексика) и на следующий день умер.

(обратно)

12

Баррет Джудит – американская киноактриса, снимавшаяся в главных женских ролях с конца 1920-х и до начала 1940-х гг. Один из её творческих псевдонимов – Нэнси Довер.

(обратно)

13

Гейбл Кларк – американский актёр, кинозвезда и секс-символ 1930—1940-х гг., носивший прозвище Король Голливуда.

(обратно)

14

Тодд Тельма – легендарная американская актриса первой половины XX в.

(обратно)

15

Уорнер Джек Леонард – американский и канадский продюсер и киномагнат еврейского происхождения, который был президентом и «движущей силой» студии Warner Bros, в Голливуде. Вместе с братом Сэмом создал первый в истории звуковой фильм «Певец джаза». На протяжении своей карьеры считался противоречивой и загадочной фигурой. Уорнер выступал против европейского фашизма и критиковал политику нацистской Германии задолго до вступления Америки во Вторую мировую войну. Будучи противником коммунизма, после войны Уорнер давал показания в качестве «дружественного свидетеля» перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, добровольно называя имена сценаристов, которые затем были уволены по подозрению в том, что были коммунистами или сочувствующими им.

(обратно)

16

Ларамийский договор – договор о перемирии между вождями индейских племён и представителями правительства США, заключённый в 1868 г. в Форт-Ларами, штат Вайоминг.

(обратно)

17

Дорога слёз – этническая чистка и насильственное переселение американских индейцев из их родных земель на юго-востоке США на индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США. По дороге индейцы страдали от отсутствия крыши над головой, болезней и голода, многие умерли. Вместе с индейцами на индейские территории переселилось множество негров – находившихся в рабстве, вступивших в брак с представителями индейских племён или просто беглых. В наши дни одноимённое название носит дорога, включённая в Систему национальных троп США с целью увековечивания американской истории.

(обратно)

18

Фраза из сатирической повести-притчи Оруэлла «Скотный двор» приведена не дословно.

(обратно)

19

«Старая коптильня», или «жёлтая мама», – название электрического стула у заключённых.

(обратно)

20

Кодекс Хейса – этический кодекс производства фильмов в Голливуде, принятый в 1930 г. Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов (ныне Американская ассоциация кинокомпаний), ставший в 1934 г. неофициальным действующим национальным стандартом США. Все фильмы, выходившие в американский прокат, должны были получить одобрение комиссии, следившей за выполнением кодекса.

(обратно)

21

«Томми-ган», он же пистолет-пулемёт Томпсона – американский пистолет-пулемёт, разработанный компанией Auto-Ordnance в 1920 г. и активно применявшийся не только во время Второй мировой войны, но и гангстерами. В 1924 г. через Мексику СССР была закуплена партия Ml921, поступивших на вооружение войск ОПТУ и пограничных войск. «Томпсоны» активно использовались на южных границах СССР в ходе боев с басмачами. В служебной документации именовался как «ручной пулемёт Томпсона».

(обратно)

22

Итальянское ругательство.

(обратно)

23

Итальянское ругательство.

(обратно)

24

Капореджиме (от ит. caporegime – глава команды, часто сокращается до капо) – в терминологии итало-американской мафии представитель одной из высших ступеней в криминальной лестнице, который подчиняется непосредственно боссу криминальной семьи или его заместителю.

(обратно)

25

Консильери – советник семьи, человек, которому дон может доверять и к советам которого прислушивается. Он служит посредником при разрешении спорных вопросов, выступает посредником между доном и подкупленными политическими, профсоюзными или судебными деятелями либо выполняет роль представителя семьи на встречах с другими семьями. У консильери, как правило, нет собственной команды, но они имеют значительное влияние в семье. При этом у консильери обычно есть и законный бизнес, например, адвокатская практика или работа биржевым маклером.

(обратно)

26

Дью и Томас Эдмунд (1902–1971) – 51-й губернатор штата Нью-Йорк (1943–1955) и проигравший кандидат в президенты США от республиканцев на выборах президента США 1944 г. и 1948 г. В 1930-х работал прокурором Нью-Йорка. В 1937 г. был избран окружным прокурором округа Нью-Йорк (Манхэттен). Прославился непримиримой борьбой с организованной преступностью, в частности итальянской мафией. Именно благодаря его усилиям Лаки Лучано оказался за решёткой.

(обратно)

27

Армстронг Генри Джексон-младший (1912–1988) – американский боксёр-профессионал и чемпион мира по боксу, известный под именем Генри Армстронга. Считался одним из величайших боксёров всех времён. Был единственным боксёром, кто одновременно удерживал три чемпионских титула: в полулёгком, лёгком и полусреднем весе в течение короткого периода в 1938 г.

(обратно)

28

Джонсон Джон Артур (более известный как Джек Джонсон, 1878–1946) – американский боксёр-профессионал, первый чернокожий чемпион мира в супертяжёлом весе. Имя Джонсона первое в списке лучших боксёров того времени, по версии известного деятеля бокса американца Ната Флейшера. Был трижды женат, все три жены были белыми.

(обратно)

29

Демиси Уильям Харрисон (1895–1983), более известный как Джек Демпси – американский профессиональный боксёр, чемпион мира в супертяжёлом весе, известный также под прозвищами Кид Блэки и Костолом из Манассы.

(обратно)

30

Боро – единица административного деления Нью-Йорка.

(обратно)

31

Согласно «Алфавитному списку народов, обитающих в Российской империи» в преддверии переписи 1897 г., на территории державы проживали представители 140 национальностей.

(обратно)

32

Ублюдок! (ит.)

(обратно)

33

Корпорация убийств – нью-йоркская преступная группировка еврейско-итальянского состава, существовавшая в 1920—1940-х гг., созданная и контролируемая мафией, которая за годы своего существования совершила сотни заказных убийств для мафии, причём большинством жертв были другие члены мафии.

(обратно)

34

Большое Яблоко – самое известное прозвище Нью-Йорка.

(обратно)

35

Кьюкор (или Цукор) Джордж Дьюи – американский кинорежиссёр и сценарист, в реальной истории многие из фильмов которого – «Обед в восемь», «Филадельфийская история», «Газовый свет», «Ребро Адама» и «Моя прекрасная леди» (1964, премия «Оскар» за лучшую режиссуру) – вошли в золотой фонд Голливуда. Выходец из семьи венгерских евреев.

(обратно)

36

Селзник (или Зельцник) Дэвид – американский сценарист и кинопродюсер. Один из самых успешных кинопродюсеров за всю историю Голливуда, руководивший созданием таких фильмов, как «Кинг-Конг» (1933), «Унесённые ветром» (1939) и «Ребекка» (1940). Обладатель двух премий «Оскар» за лучший фильм (и единственный победитель в этой категории, получавший награду два года подряд).

(обратно)

37

В реальной истории Джозеф Бонанно скончался в возрасте 97 лет в 2002 г.

(обратно)

38

Джолсон Эл (наст, имя – Аса Йоэлсон) – американский артист, стоявший у истоков популярной музыки США, был звездой Бродвея.

(обратно)

39

Кейнс Джон Мейнард (1883–1946) – британский экономист, чьи идеи имели огромное влияние на современную экономическую и политическую теорию.

(обратно)

40

Речь идёт о картине «Юдифь и Олоферн» Караваджо.

(обратно)

41

На войне как на войне (фр.).

(обратно)

42

В реальной истории Фрэнк Костелло скончался в 1973 г. в возрасте 82 лет.

(обратно)

43

На Западе именно выпущенная в 1936 г. Exakta считается первой SLR камерой для плёнки 135 типа, хотя в СССР малоформатная камера «Спорт» была разработана уже в 1934 г. Однако производиться она начала годом позже своего немецкого конкурента. К тому же относительно небольшой объём выпуска «Спорта», использование нестандартных кассет, отсутствие каких-либо аксессуаров и объективов не позволяет считать эту камеру тем «движителем», который смог бы протолкнуть малоформатные «зеркальные» технологии в массы. При этом «Спорт» – полностью советская разработка. Первенство Exakta было обеспечено тем, что немецкие технологии всё же многократно опережали отечественные реалии, создавая поистине «тепличные» условия для инженерного творчества.

(обратно)

44

Великое счастье (идиш).

(обратно)

45

Go Down Moses – американский спиричуэле, в котором описываются события из ветхозаветной книги Исход, 8: 1. Текст песни был опубликован Jubilee Singers в 1872 г. Десятилетием ранее песня считалась гимном американских рабов и впервые датировалась приблизительно 1862 г. В те годы она носила и другое название – Oh! Let Му People Go: The Song of the Contrabands.

(обратно)

46

What a Wonderful World – песня, написанная Бобом Тиэлом и Джорджем Вайсом в 1967 г. Впервые была записана и получила мировую известность в исполнении Луи Армстронга.

(обратно)

47

Павел Михайлович Фитин руководил иностранным отделом НКВД с 1939 по 1946 г. Как отмечают историки, несмотря на молодость Фитина, которому к моменту назначения на руководящий пост исполнилось всего 31 год, выбор начальника разведки органов ГБ оказался правильным. Его высокий интеллект и выдающиеся организационные способности особенно ярко проявились в годы Великой Отечественной войны.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg