«Попытка контакта»

Попытка контакта (fb2) - Попытка контакта 1158K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Переяславцев - Михаил Иванов (Aksido)

Алексей Переяславцев, Михаил Иванов Попытка контакта

Пролог

В начале было…

Да, это верно; в начале любого значительного события что-то да было. Например, если посчитать сотворение мира значительным, то в его начале точно было Слово. В начале путешествия на «Кон-Тики» был диалог Тура Хейердала с его супругой. В начале Первой Мировой войны был выстрел Гаврилы Принципа.

В начале того, что будет описано ниже, стояло столкновение Молодости и Дерзости с Опытом и Знаниями. Одну из сторон (догадайтесь сами, какую именно) представлял маститый, глубоко уважаемый по обе стороны Великого Океана высокопочтенный универсал Сарат-ир, которого все магическое сообщество дружно полагало сильнейшим теоретиком Маэры. Другая сторона являла собой вихрастого, долговязого, рыжего, зеленоглазого студента-четверокурсника Тифор-арза (между прочим, тоже универсала), известного почти полным отсутствием уважения к старшим по рангу. Почему-то этот отпетый разгильдяй ухитрялся получать на экзаменах только «превосходно» или (редко) «весьма похвально». Несомненно, он пользовался явным благорасположением Пресветлых, ибо чувства преподавателей были прямо противоположного свойства.

И началось все с лекции, которую читал в университете один из этих двоих — угадайте с трех раз, кто именно. Да, как раз с нее.

В теме лекции значилась негация магии. Лекция вышла весьма необычной — нет, не раскрываемой темой, а поведением упомянутого Тифора. Он, разумеется, не писал конспект, ибо такого рода действие полагал для себя унизительным, но уж точно слушал и притом внимательно. Мало того: законченный нахал даже ни разу не улыбнулся. Ладно, скажу всю правду: он не предложил соседям по аудитории сыграть в чих-пых. Те, в свою очередь, заподозрили неладное и не ошиблись: после лекции Тифор подошел к лектору и вполне вежливо попросил разрешения переговорить на тему лекции с высокопочтенным, если у него (высокопочтенного) на это найдется время.

Лектор согласился:

— Зайдите через пять минут в мой кабинет.

Тон ответа был полностью лишен эмоций, хотя стоит отметить, что внутренняя заинтересованность у кандидата в академики появилась.

Через пять минут состоялся диалог:

— Я вас слушаю.

— На лекции вы излагали теорему Филада о негации. Из нее следует, что искусственное создание этого эффекта невозможно… имеющимися средствами.

— Вы правильно поняли.

— Но сам Филад основывал свое доказательство на неявном допущении: все происходит в замкнутой системе. Это не относится к открытой системе. Полагаю, что подобную систему можно создать применением внепространственных порталов. Также из теоремы Филада не следует, что щит от негации невозможен в принципе.

«Паршивец со способностями», — именно это определение показалось Сарату наиболее подходящим к случаю. Мысленное определение, конечно.

— Да, вы верно подумали, Тифор. Действительно, рассуждения Филада неприменимы в этих случаях. Однако разрешите высказать кое-какие общие соображения…

Против ожиданий, студент не стал возражать ни словом, ни жестом.

— …первое и главное состоит в том, что сделать систему открытой — это задача сама по себе очень непростая. Я, например, не вполне представляю, как ее решать…

Тут кандидат в академики слукавил: у него не было ни одной, даже самой чахлой идеи на этот счет.

— …также примите во внимание: допустим, удастся пробить нечто — назовем это порталом или каналом, как хотите — так вот, результат может оказаться опасным. Вы удивлены? Напрасно. Представьте себе, что выход из вашего канала окажется в середине звезды. Или на поверхности планеты, но без воздуха. Пусть даже на маэроподобной планете, но такой, где уже имеется негация магии. Представили? По меньшей мере, одна таковая существует, как вы должны помнить. В этом случае под удар попадут портал, вы сами и окружающие в придачу.

Сарат почти не удивился, когда студент ответил без запинки:

— Я тоже об этом подумал, высокопочтенный, однако в последнем случае решение этой проблемы как раз и состоит в щите от негации. А ведь его можно и нужно создать.

— Полагаю, у вас уже есть какие-то идеи на сей счет.

— Совершенно верно, высокопочтенный, основная же из них следующая…

Сразу же после начала изложения студенческой идеи хозяин кабинета изменил свое мнение о посетителе. Теперь оно звучало как «талантливый наглец».

Через минуту, не более, диалог покатился с горы, набирая скорость:

— …да эти потоки просто нельзя соединить…

— И не надо, достаточно лишь…

— …ваше счастье, что сегодня не экзамен. Коэффициент рассеяния не может быть больше единицы.

— Но представьте: что, если он отрицателен? И тогда…

— …аналог есть: «Зеркало Шалида», но ведь там…

— …нам достаточно, чтобы захват совершался. Тогда классическое рассеяние будет иметь место. Реализовать же можно…

— …исключено. Ни человек, ни дракон не в состоянии…

— …представим себе кристалл; исходить будем из того, что минимальные характеристики у него должны…

— Ну, хорошо. Допустим, такой кристалл имеется в вашем распоряжении. Однако не в этом главная трудность. Мне становится не по себе от объема расчетов, которые предстоит делать.

Наступило молчание. Сарат подумал, что с такой работой сам Профес… нет, справился бы, конечно, но куда как не сразу. К тому же вычисления плотно привязаны к самому кристаллу (объему и форме), универсальной формулы наверняка не существует. Впрочем…

— Есть одна идея. Надеюсь, вы согласитесь, что реализация, учитывая предполагаемую плотность потоков, возможна лишь на алмазе? Так вот: для этой работы я его почти наверняка раздобуду. Форма… ну, сами увидите. Но потом вам придется просчитать распределение потоков — с учетом эффектов третьего порядка! — применительно именно к этому кристаллу, а это займет время. Допустим, что кристалл окажется подходящим. Повторяю, ДОПУСТИМ! Именно так, потому что мне это совершенно не очевидно. Так вот: расчет будет первым этапом вашей работы. Кстати, не вздумайте провалить предстоящие вам экзамены. Пробить такое дело можно лишь под образцового бакалавра. И только после того, как пройдет первый этап, мы с вами подумаем о втором.

И то, что должно быть в начале — состоялось.

Глава 1

Первый теоретик Маэры крупно ошибся, причем многократно. И трудно сказать, которая из ошибок была серьезнее прочих.

Если следовать по предполагаемому порядку работ, то первая ошибка заключалась в недооценке времени расчетов. Студент успел стать бакалавром. Научный руководитель пробил для него стипендию, благодаря чему Тифор получил возможность прослушать все надлежащие курсы лекций и сдать лиценциатские экзамены. А расчеты все еще не были завершены.

Вторая ошибка состояла в неопределенности связи между мирами. Даже наличие этой связи (равно как ее отсутствие) предсказать было невозможно, а уж о характере ее влияния на… нет, об этом и говорить стыдно.

Третья ошибка заключалась в недоучете магической специализации свежего лиценциата. Увы, заведомо небольшая магическая сила является не единственным темным пятном в светлом будущем подобных магов. Другая чернейшая клякса состоит в суровой необходимости постижения всех решительно магических специальностей, на что требуются силы, время и деньги.

Как ни удивительно, с последним не было проблем. Высокопочтенный не то, чтобы тратил, не считая — напротив, он даже требовал строгой отчетности, и это причиняло злосчастному лиценциату муки адовы. Однако все расходы на учебные цели, включая кристаллы, покрывались неукоснительно. Но сама работа задержалась.

Источником четвертой ошибки стал сам подопечный. Вопреки ожиданиям, он сравнительно быстро ухитрился создать превосходную теоретическую модель щита от негации, хотя наставник был уверен, что это произойдет на самых последних этапах. И после ознакомления с работой Сарат решил, что можно рискнуть и подать материал на магистерскую диссертацию.

На этот раз он угадал. Защита прошла без блеска; были голоса против, но группка теоретиков в совете по диссертациям единогласно выказала поддержку.

На самом деле была еще одна ошибка, но последствия от нее сказались много позже.

Уже после официального утверждения диссертации состоялся серьезный разговор между наставником и учеником. Случилось это в трактире толстяка Фарага.

К тому времени заведение в Маэре перешло к старшему сыну владельца, который поступил мудро: своим первым хозяйским распоряжением он заказал преогромную вывеску с надписью «У толстяка Фарага», подчеркнув ею преемственность и традиции. Результат оказался предсказуем: посещаемость магами совершенно не снизилась. Средний же сын решил искать счастья в Заокеании и преуспел: трактир «У толстяка Фарага» открылся в ее столице Буке и пользовался такой же доброй славой. Тем самым была создана первая в этом мире сеть трактиров.

Первая кружка пошла по назначению в сопровождении похвал закуске — а ею служил копченый осетр. Потом подали блюдо с жарким, и внимание было отдано ему. Но уже за второй кружкой разговор перешел на иные темы.

— Понимаете, высокопочтенный, когда мы с вами приняли решение о защите магистерской…

За этим столиком сидело только двое. Будь там третий — непременно бы заметил, что фраза содержит в себе неточность или, того хуже, представляет собой вранье. Дело в том, что идею о диссертации проталкивал наставник, а не лиценциат.

— …то у меня накопилось полно материала, который так и остался лишним…

Кандидат в академики кивнул с самым понимающим видом. Уж он-то знал, что в любую диссертацию входит не более трети накопленных данных.

— …а из него следует, что пробить портал в другой мир можно. И щит сделать можно. Хочу сказать, что в мир с негацией портал без щита вообще не откроется. Ну а со цитом…

— Ага. Кто именно прячется в деталях, вы знаете? Вижу, что знаете. Совершенно ясно: вам очень хочется отправиться самому в портал. Будьте уверены: в ближайшем будущем такого не произойдет. Догадываетесь, почему?

Весьма почтенный отметил про себя, что в голосе наставника нет никакой насмешки — наоборот, полная серьезность.

— Во-первых, для самого щита нужен первоклассный кристалл. Вы помните: годится только алмаз, причем сложность заклинаний вы уже представляете. Щит, разумеется, прикроет и сам портал, и его содержимое.

Кивок и глоток.

— Во-вторых, для открытия портала нужен еще один кристалл. С другой структурой заклинаний, понятно. В самом лучшем случае такой же по размеру. Но очень возможно, что еще более крупный… Официант, пару темного!

Никто не телепортировал кружки на стол, но по скорости их появления можно было заподозрить использование как раз этого вида магии.

— …и вам еще предстоит прикинуть, какого именно размера кристалл нужен. Разумеется, понадобится третий… ну, этот будет попроще… для того, чтобы взять пробу грунта из мира за порталом. Нужно ведь доказать, что там есть атмосфера, есть жизнь, человек может дышать, пить воду… и всякое такое. Кстати, о вашем щите: мы ведь даже не знаем: кто или что является носителем того, что вы назвали негополем. Не очень-то удачное название, как мне кажется, ну да ладно. Так вот, лично я подозреваю, что носителями являются люди, хотя прямых доказательств пока нет. А проверить это надо. Вот мелочь вдобавок: в вашем амулете от негации должен быть предусмотрен сигнал, указывающий, есть ли вокруг негополе или нет. Да, еще: не худо бы в процессе открытия портала совместить его с поиском планеты с таким полем.

— Ну, первое как раз просто: дополнительное гнездо в оправе, туда черный турмалин в соединении с красным гранатом…

— Конечно-конечно, вы правы, задача стандартная. Так вот, когда и если портал удастся создать и опробовать, то лишь после этого можно послать людей…

Обед закончился. Магистр распрощался и ушел. Сарат еще немного времени посидел за столом.

Собеседник высокопочтенного услышал правду, но не всю.

Уж кто-кто, а господин кандидат в академики прекрасно представлял себе все перспективы связи с миром, где есть негация. Появилась бы возможность, давно утраченная с уходом Професа: продолжение создания семейных кланов магов. Планировать такое было бы рано. Но Моане знать стоило. С ближайшим самолетом Сарат вылетел в Маэру.

Удивительное дело: их брак так и не распался, хотя муж ухитрялся жить на два дома. Надобно заметить, что дети вышли совершенно нестандартными. Из дочки получился боевой маг (воздушная и водная магия), а сын проявил талант в магии жизни. По этому поводу мама иным разом ворчала под нос: «Это все Профес. Сам был непредсказуемым, и дети такие же». Обвинение не имело под собой никаких оснований. Дети появились от мужа; в этом никто не сомневался, в том числе их родители.

Внуки тоже оказались магами, хотя их специализацию по малолетству пока что не определяли. А вот будущие правнуки вызывали некоторую озабоченность.

Именно поэтому почтеннейшая выслушала супруга так, как должна слушать важные новости глава аналитической службы Академии. Потом возникли вопросы:

— Реальное дело?

— Да.

Заинтересованность госпожи академика еще более возросла, хотя посторонний человек посчитал бы такое невозможным.

— Что реальнее: самим туда отправиться или переправить негатора оттуда?

— Первое мы просчитали: возможно. Ко второму даже не приступали.

— Допустим, первый вариант. Кристаллы?

— Пока мои. Но могут понадобиться.

— Алмазы, что ли?

— Они.

— Особенности?

— Самые большие. И обязательно бесцветные или, скажем, чуть окрашенные.

— Лучше все же знать размер. Работаешь через Заокеанию?

— Да. Они менее зашорены.

— Люди?

— Там и найду. Кроме мага жизни.

— Доктора даже я тебе не раздобуду. Во всяком случае, быстро.

— Это ничего, хороший магистр меня устроит.

Сарат не стал бы выдающимся теоретиком в отсутствие навыка учиться на собственных ошибках — разумеется, в тех случаях, когда ни на чем другом учиться не получалось. Вот и на этот раз затраты времени на прослушивание курсов, полагающихся магистру, были учтены в планах.

Пять лет прошло. Вихры и характер магистра несколько сгладились. В доме у Тифора появились женщина и рыжий бутузик, усердно складывавший буквы в слова с применением кубиков.

Настал день, когда весьма почтенный Тифор разыскал высокопочтенного Сарата на собрании Гильдии магов. В состоявшемся разговоре ничего особенного не было, да и длился он не более минуты. Двое магов договорились обсудить некие свои дела в доме у почтеннейшей Моаны-ра.

Оба высших мага слушали крайне внимательно и не прерывали докладчика, хотя, конечно, мысленно отмечали промахи и неточности.

— …таким образом, можно считать, что теоретическая основа для проникновения в мир с негополем имеется. Разумеется, потребная величина кристалла определяется диаметром портала, длительностью его работы и массой переносимых предметов. Длительность полагаю сделать стандартной — одна минута. Именно для нее рассчитаны таблицы.

Жест рукой, указывающий на листы бумаги, разложенные на столе.

— Также расчет сделан для щита на человека моего роста…

Говоря это, магистр ничуть не рисковал: он был в комнате самым высоким.

— …но здесь сразу могу сказать: сначала я думал, что алмаз потребуется меньшего размера. Примерно в полтора раза, если быть точным. Но потом я решил, что для щита запас по магоемкости должен быть много больше. Следовательно, для использования портала, рассчитанного на пропускание человека вместе со щитом, потребуются два алмаза примерно одинакового размера. Если у вас есть вопросы, готов ответить.

Сарат прекрасно знал свою жену. Но даже он не предвидел, насколько серьезные вопросы начнет она задавать.

— Дорогой Тифор, из ваших теоретических построений, в которых я в силу специализации разбираюсь не очень хорошо, понятно вот что…

Голос госпожи Моаны приобрел стальное звучание.

— …вы предлагаете портал сделать с двойным действием: сначала предмет перемещается в нейтральное пространство, которое вы назвали мир «Т», причем магопотоки в этом мире уравниваются с нашими. На это требуется время… скажем так, около минуты. Далее предстоит выравнивание потоков уже с тем миром, куда вы полагаете перемещение — примерно то же время, надо полагать — и открытие портала. У меня два вопроса. На каком основании вы полагаете этот мир «Т» безвредным для живых существ? И изложите подробнее обоснования для этой самой минуты на выравнивание.

Сарат хмыкнул. Он знал ответ на второй вопрос. Между прочим, проблема не магистерского, а вполне докторского уровня. Но первый ему в голову не пришел, и высокопочтенный еще раз мысленно похвалил себя за идею привлечь к проблеме многоопытного мага жизни.

Видимо, докладчик был готов к этим вопросам, поскольку не замедлился с ответом:

— Я исходил из третьей теоремы Филада, если позволите, но несколько ее обобщил. В ней изначально шла речь о потоках одного рода магии, но с учетом коэффициентов взаимодействия…

Выкладки длились не минуту и даже не десять. Сарат слушал и думал, что на ближайшем же заседании теоретического отделения Академии надо обнародовать это решение. Такое обобщение стоит назвать теоремой Филада-Тифора.

— …следовательно, есть основания полагать, что и условия для нормальной жизнедеятельности в мире «Т» будут такими же, как и в том мире, куда (или откуда) открывается портал.

— Превосходно. Как насчет второго вопроса?

— А это уже не теория. Известна экспериментальная работа Ромена по магодинамике выравнивания потоков, правда, в другой среде. Разумеется, все зависит от размера выделенного объема мира «Т». Его я положил в два кубических ярда. Вполне хватит на человека, даже с запасом.

Супруги организовали перестрелку взглядами. Сарат перехватил инициативу. Опять пошли косяком вопросы. Через час первый теоретик Маэры сделал вывод:

— Да, вы доказали: ваш вариант возможен. Остался пустячок: выяснить, как именно это сделать.

Все же магистр — это несколько поболее студента. Тифор уловил иронию и напружинился в ожидании атаки. Таковая последовала:

— Все ваши расчеты основаны в предположении, что в портал отправится один человек. Я, хоть и теоретик, с этим не согласен по соображениям… практики. И вот что предлагаю: мы посоветуемся с тем, у кого опыта по этой части больше, чем у всех здесь присутствующих, вместе взятых.

Тифор не справился с лицом. Оно выразило неприкрытый ужас: его владелец пришел к заключению, что вылазки за портал уже кем-то совершались. Хозяйка дома догадалась о причине столь сильных эмоций и поспешила вмешаться:

— Вы неправильно поняли. Имелся в виду опыт организации экспедиций вообще.

Сарат подхватил:

— Вот именно, ты подобрала превосходное слово: «экспедиция». А это значит: несколько человек; припасы — в первую очередь кристаллы — ну и много чего еще. Но прежде…

Голос высокопочтенного утратил всякие следы мягкости:

— …проанализировать результаты проверки того, что это за мир. Вы понимаете? Теперь: вот алмаз. — На столе оказался кристалл, который на Земле оценили бы как пятикаратный. — Его величина совершенно недостаточна, конечно, для создания портала под человека, а для того, чтобы взять пробу — вполне. А вот эти два на щиты для вас и меня. Заметьте: два сигнализатора негополя в данном случае совершенно не нужны. Одного хватит. Накладывайте заклинания.

Тифор мысленно прикинул, что дело потребует двадцать дней. Ровно столько оно и заняло. Это был тот самый (не особо частый) случай, когда теоретические предсказания полностью совпали с экспериментом.

Место для опробования выбрали достаточно уединенное: безжизненную верхушку утеса. Ради пущей безопасности на расстоянии двадцати пяти ярдов расположили двух охранников.

Сарат про себя отметил, что обычный человек мог бы заметить портал, глядя на него под прямым углом, просто потому, что сквозь него виднелся другой мир, мир «Т». А вот «в профиль» увидеть что-то можно было, лишь приглядевшись как следует. Границы портала не светились. И только визуальная картина перед порталом чуть заметно искажалась. Сзади же портала заметить что-то без анализа полей было вовсе невозможно.

К некоторому удивлению магистра, исторический запуск прошел как-то очень буднично. Возможно, причиной того были полученные три ведра (примерно) морской воды вместе с мелкой рыбкой. Впрочем, как верно заметил руководитель проекта, результат был в высшей степени полезен: доказано, что на планете есть жизнь. Негополе не обнаружилось. По мнению младшего теоретика, это было косвенным доказательством того, что не сама планета является его источником. Старший теоретик оспорил это утверждение:

— На лекциях не говорилось, но водная стихия может быть по своей природе враждебна негополю. Между прочим, в моей монографии это упоминалось.

Камень в огород Тифора был весьма тяжел: любой нормальный научный руководитель предполагает, что подопечный просто обязан прочесть все научные труды наставника.

Магистр оставил этот выпад без внимания, но спросил:

— Так что, высокопочтенный, будем пробовать еще раз?

— Да, но с подзаряженным алмазом.

Разумеется, подзарядка прошла куда быстрее, чем зарядка: всего-то шесть часов работы.

На этот раз захват частицы другого мира дал иное: тяжеленный кусок камня. Одна из поверхностей сияла полированным срезом — явный след того, что полученное было частью чего-то большего. На одной из поверхностей имелись пятна красного лишайника. Негополе также отсутствовало.

— Известняк, — со знанием дела констатировал высокопочтенный, который в свое время хорошо усвоил уроки Професа. — Это мы в горы попали, Тифор. Попробуйте изменить настройку так, чтобы попасть посередине между этим двумя точками. Но на всякий случай…

И кандидат в академики точным заклинанием навел «Черное пятно» на полученный образец, ибо кое-что знал о магии жизни. В частности, опасность внесения чужеродных видов чего-то живого он вполне представлял. То же самое было уже проделано с предыдущим образцом. Разумеется, «пятно» тут же затерли.

Третья попытка дала большой кусок почти сухой глины, но на одной стороне росли желтые полузасохшие травинки. И снова индикатор негополя не сработал.

— Маэроподобный мир, — пробормотал Тифор, — интересно, а такая трава у нас есть?

— Могу разузнать через факультет целителей. Имею там очень хорошее знакомство. Декан меня давно знает.

Это было правдой. Госпожа декан Ирина-ма хорошо и давно знала как самого Сарата, так и его супругу, бывшую наставницу глубокочтимой.

Вердикт специалистки был однозначен:

— Очень похоже на встречающийся у нас злак, именуемый «пырей».

За этой фразой последовал взгляд, наполненный стервозной подозрительностью (не иначе, от Моаны научилась), и слова:

— Надеюсь, после вы мне все расскажете?

Вопрос был риторическим.

Оба исследователя сошлись во мнениях, что планета маэроподобная, пригодная для жизни, а негополе само по себе отсутствует.

Кроме того, кандидат в академики уведомил младшего коллегу, что с алмазами ситуация далеко не так радужна, как можно было бы предположить. В наличии были аж девять алмазов подходящих для открытия и защиты портала диаметром от фута до трех[1]↩, что по-любому мало для человека. Алмазы большего размера достать было можно, но лишь под солидное обоснование.

Но относительно дальнейших действий мнения разошлись. Тифор предлагал отправиться самому в «мир Т», открыть портал и посмотреть «а что там внутри». Или обнюхать.

Научный руководитель решительно возразил против этой идеи, указав (справедливо), что сам по себе портал в мир «Т» размером с человека потребует очень приличного алмаза, а открытие одного большого портала наряду с маленьким — нетривиальная задача, которую даже не рассматривали. Куда проще открыть небольшой портал и протолкнуть туда клетку с подопытным животным. А потом вытянуть ее обратно.

Магистр задумался, но потом предложил:

— Можно норку. А потом считать ее память, тогда узнаем, что она видела и слышала.

— Я против опытов на норках!

Надобно заметить, что уже с давних пор высокопочтенный питал некоторую слабость к этим животным. В одном доме у него жил классический серый экземпляр, в другом — красотка редкостного темно-коричневого окраса. Мышей они, правда, не ловили за отсутствием таковых, но пользовались искренней любовью хозяина.

— Тогда крысу приобрести.

Разумеется, организовать клетку вместе с животным предстояло младшему по рангу. Молодая крыска была куплена в университетском виварии за вполне скромную цену. Зверюшка выглядела здоровой и охотно сгрызла предложенную морковку.

И тут оба ученых задумались об одном и том же. Вслух не прозвучало ни слова, но и тот, и другой совершенно не рвались считывать память крысы. Во-первых, весь их опыт исчерпывался соответствующим университетским курсом; во-вторых, такая работа, предложенная преподавателем в качестве лабораторной, почиталась среди студентов за наказание.

— Мне совестно взваливать такое на жену, — откровенно объяснил кандидат в академики.

— А моя и вовсе не по этой специальности.

Воцарилась тишина. Не было слышно, как мысли крутятся, но они это делали.

— Помнится, Моана обещала мне магистра магии разума…

В тот же вечером госпоже академику было напомнено об этом обещании. Ответ был логически безупречен:

— Да, обещала. И магистр будет. Но я ничего не говорила о том, как скоро будет.

Через неделю Моана представила нашим теоретикам свою подопечную — мага жизни и разума по имени Мариэла-руа. На вид этой молодой даме было около двадцати двух лет, она была улыбчивой, вежливой и (по словам наставницы) весьма способной. Последнее было сформулировано так: «Каких-нибудь пять-семь лет — и защитит докторскую». В устах глубокочтимой это была высокая похвала.

По требованию Сарата Мариэле ничего не сказали о других мирах и порталах. Задача была поставлена строго локальная: вот крыса, над ней проводится эксперимент, надо считать память. Гонорар в пятьдесят сребреников Сарат собирался уплатить из собственного кошелька, оговорив, что если подопытное создание погибнет, то и весьма почтенная ничего не получит.

Портал открылся без затруднений. Простой телемагией клетку двинули в другой мир, выждали примерно десяток секунд и убрали.

Бедное животное было явно напугано. Минут пять маг разума потратила на то, чтобы успокоить зверюшку и снять стресс. Затем Сарат предложил не мешать работе, и оба теоретика удалились.

Через час весьма почтенная объявила, что готова огласить результаты.

— Мы вас внимательно слушаем.

— Кхм. Зрительные образы включают в себя море, безоблачное небо, солнце невысоко над горизонтом. Тени длинные. Делаю вывод: или восход, или закат. Воздух скорее холодный, чем теплый; животное даже чуть мерзло. Запахи не в счет, разница в восприятии слишком велика, тут мне ловить нечего. И еще звуки человеческой речи, но или говорили неразборчиво, или этот язык мне незнаком. Второе вернее.

— Что же запомнила крыска?

— Вот.

И госпожа Мариэла воспроизвела обрывок человеческой речи.

Тифор ничего не понял и высказал это вслух. Сарат помрачнел и заявил, что забирает крысу. Объяснений с его стороны не последовало. Вечером того же дня зверек попал под пристальное внимание госпожи Моаны.

Глава 2

Вердикт Моаны был краток и однозначен:

— Этот мир представляет для нас интерес.

У госпожи академика были основания для уверенности: она не посчитала за труд лично просканировать память многострадальной зверюшки.

— Говорили по-русски.

В свое время оба супруга изучили этот язык — разумеется, не школярскими методами, а с помощью магии разума. Для этого понадобились помощь и согласие признанного знатока русского языка: многоуважаемой Ханаты, падчерицы полковника Тарека. В детстве она училась понимать, говорить и даже читать на нем под руководством Професа. Позднее эта девушка, а потом и замужняя женщина сумела сделать необычную и вполне успешную карьеру: она зарабатывала переводами русских волшебных сказок, историй и даже стихов на маэрский. Все это издавали и покупали. Надо заметить, что ее отношения с четой высокопоставленных магов так и остались теплыми. В неофициальной обстановке те ее звали детским именем Ната, а переводчица обращалась к ним не иначе, как «тетя Мана» и «дядя Сар».

Из того, что в чужом мире говорили по-русски, следовало, по меньшей мере, три вывода: во-первых, это родной мир Професа; во-вторых, там почти наверняка присутствуют негаторы — а это создавало возможности. Третьим выводом было отсутствие драконов. Создания, вся жизнь которых, начиная со способности к полету, основывалась на магии — нет, драконы не могли существовать в мире, где есть негаторы.

На совещании попросили присутствовать полковника Тарека. Причиной был не только его обширный опыт разведки, то есть действий на чужой территории с ограничениями как по людскому контингенту, так и по припасам. Этого достойного офицера — главнокомандующего вооруженными силами Заокеании — очень давно и очень хорошо знали все заинтересованные лица. Он мог дать толковые советы по организации экспедиции, он мог отрядить своего компетентного подчиненного (или подчиненных) в качестве охранников и экспертов по военным делам, но также он неоднократно давал советы не только в делах, касающихся армии. Наконец, Тарек умел помалкивать на нужные темы.

Введение в курс дела потребовало с полчаса. Засим пошли вопросы:

— Каков будет численный состав экспедиции? А кто уже предусмотрен? Ограничения по весу припасов? Как насчет кристаллов?

На вопросы терпеливо отвечали. Старший офицер слушал, кивал и спрашивал еще. Наконец, он сделал выводы:

— У вас нет никаких оснований полагать местное население дружественно настроенным.

— Но и ожидать враждебности нет причин, — отпарировал Сарат.

— Вот почему насчет мага разума — это поддерживаю. Ему легче будет наладить отношения. Еще разведчик нужен, он же телохранитель. Уверен, что Малах вцепится в такую возможность, очень уж беспокойная натура. Шило у него в… короче, не сидится ему на месте. Впрочем, разведчик хороший. Опять же прекрасный стрелок. Хорошо бы также моряка. По вашим данным, море рядом.

— Корабль сквозь портал не пропихнуть, — решительно отрубил Тифор. Его наставник кивнул в знак согласия.

— Но море все же рядом. И там, вероятно, есть свои моряки. А еще я бы предложил дракона.

Возможно, полковник ожидал взрыва восхищения и даже аплодисментов. Но собеседники скорее ощущали некое потрясение. Моана первой пришла в себя:

— Обоснуйте, дорогой Тарек.

Никто не знал, почему Моана при всей давности знакомства предпочитала звать его на «вы». Для перехода на «ты» были основания. В неписаной табели о рангах глубокочтимая всегда стояла выше — еще с тех времен, когда сам Тарек был отставным сержантом (правда, разжалованным из лейтенантов), а она уже состояла в звании доктора магии и притом была не из последних по умениям и знаниям. Другие маги в подобной ситуации обращались к обычным людям исключительно на «ты». Тем не менее, с ее стороны всегда звучало уважительное «вы».

Бывший командир разведвзвода, а ныне командующий вооруженными силами Заокеании выразил мнение без колебаний:

— Дракон — это дополнительный маг. И с ним экспедиция получит воздушную разведку.

Кандидат в академики скептически покачал головой:

— Я, конечно, имею некоторое влияние среди драконов, но приказать им… Нет, тут только доброволец.

— И универсал.

— Пожалуй, что так.

— А еще я бы подключила Шахура. Превосходный расчетчик; не обижайтесь, Тифор, но в этом смысле он даже лучше вас. Ему, понятно, надо оставаться на Маэре. И в случае чего он организует спасательную экспедицию.

— Тогда его надо поставить в известность.

И в адрес доктора телемагии Шахур-иза полетела радиограмма с просьбой о встрече. Сам же Сарат вылетел в Сообщество Драконов.

Слова насчет «некоторого влияния среди драконов» были точными. Именно некоторое, а вовсе не «большое» или «значительное». Вот почему свои усилия Сарат направил не на уговоры потенциальных участников экспедиции, а на то, чтобы найти таковых. И это оказалось не такой уж трудной задачей.

Драконы с момента установления связей их поселений с Северной Заокеанией сильно прибавили в развитии. Возможно, именно этого контакта им не хватало. Дело оказалось даже не в прибавлении умений в магии: нет, изменилось место высокообразованных магов в крылатом обществе. Достаточно указать, что количество студентов в новообразованном Парранском университете возросло от шести (в момент его основания) до пятидесяти восьми (в описываемое время). Несмотря на негласное сопротивление военной верхушки драконов молодое поколение все более проникалось исследовательским духом. Как результат: дракон (или дракона) со специализацией универсала стал считаться отличной партией для особы противоположного пола.

Как уже давно было доказано, драконы сходны с людьми не только по интеллектуальному уровню, но и по разнообразию психотипов. В частности, и среди крылатых попадаются отъявленные искатели приключений — их надо только выявить. Подзадачей было найти среди них того самого, у которого оказались бы необходимые качества: универсал, высокие способности к обучению, склонность к нестандартному мышлению. И такой отыскался: Таррот, сын Гаррина. По отзывам наставников — «увлекающаяся натура, с большими способностями и таким же самомнением». Сведения о нем произвели самое благоприятное впечатление. Самостоятельно изучил справочник по лекарственным средствам, ради чего освоил староимперский. Также свободно говорил и писал на маэрском. Участник одной из экспедиций к Западным горам. Товарищами по экспедиции характеризовался исключительно положительно. Очень хорошо разбирался в кристаллах — впрочем, это как раз обычно для универсалов. Женат, трое дракончиков, все уже окончили школу. Один внук. Разумеется, Сарат как руководитель экспедиции пожелал лично переговорить с кандидатом.

Дракон оказался сравнительно невелик — по прикидке, фунтов на триста двадцать — с чешуей цвета красной меди и красноватыми глазами. Сарату понравились вопросы: никакой щенячьей романтики, только по делу, хотя заинтересованность тоже прозвучала. В заключение дракон заявил:

— Три дня на размышление дадите?

— Идет.

— Если я соглашусь, мне понадобится браслет.

Среди драконов браслеты с кристаллами было принято носить лишь в чрезвычайных ситуациях, а также в процессе обучения: с некоторых пор считалось неприличным иметь лишь одну магическую специальность.

Сарат кивнул:

— Мы, разумеется, предоставим и браслет, и все основные кристаллы. Но вам придется освоить много нового материала.

На том собеседование и закончилось.

Пока потенциальный участник экспедиции взвешивал предложение, все прочие времени не теряли. Почему-то больше всего конструктивных идей пошло от полковника. Выразилось это в стопочке листов. По возвращении в Заокеанию эти записи, как и предполагалось, попали в руки высокопочтенному. Тот прочитал их и немедленно организовал совещание с Тифором и Тареком. Разумеется, магистр-универсал также ознакомился с документом.

Разумеется, у Сарата возникли вопросы.

— Тарек, старина, правильно я понял, что ты убедил Малаха?

Ответом были откровенная ухмылка и слова:

— Долго уговаривать не пришлось.

— Теперь: я изучил то, что ты подготовил. Ну, длительность открытого состояния портала увеличить — это я согласен. Размер чуть прибавим: и такое можно. А вот это зачем? — и палец ткнул в отчеркнутый параграф.

— Тамошняя местность на берегу моря. Вдруг понадобится плыть на корабле. Кто мешает приспособить наши движки?

— А если у них есть свои? Механические?

— А если их нет? Потом: что мы теряем? В самом худшем случае наши знания окажутся лишними.

— Ну, допустим… насчет оружия поддерживаю… боеприпасы… тренировки?

— Ну да. Вы, Тифор, в обращении с оружием, надо полагать, не очень-то?

— Как-то не было, знаете ли, случая.

— Стоп. Какой Тифор? Это я собирался туда лезть!

— Ну и дурень…

Подобное обращение было бы непозволительным ни для кого, кроме старого друга, а именно таким Тарек и был.

— …потому что в случае чего ты лучше, чем кто бы то ни было, организуешь спасательную экспедицию. Ну, хорошо, вы с Шахуром.

— Ладно, это еще обдумывать надо… а почему связь с вопросительным знаком?

— А потому, что длительную связь с нашим миром, как понимаю, установить нельзя, этакого ни один кристалл не выдержит. Но для связи в заранее установленное время достаточно сравнительно небольшого алмаза, а не такого, чтобы портал в два ярда открывал. Письмо пропихнуть можно в совсем маленькую дырочку, — и офицер двумя пальцами показал сантиметров десять.

В спор влез Тифор:

— Сударь полковник, вы упомянули «заранее заданное время». А как соотносить то, которое здесь, и тамошнее?

Про себя Сарат отметил, что сформулирован вопрос был — хуже некуда. Но все же понятно, а главное: по делу.

— Чего тут думать: соотнести время восхода там и время здесь по нашим часам. И время заката. Проверить, сколько часов проходит. Правда, не одно наблюдение потребуется, и вообще моряки с этой астрономией обращаются куда более умело.

— А ведь ты подал толковую идею, друг: включить в состав экспедиции моряка.

— Так ведь корабль невозможно… И потом, исходный алмаз будет нужен большего размера.

— И не надо. Если там есть люди, говорящие по-русски, можно купить у них какой-никакой корабль. Переоборудовать при необходимости под наши движки.

— Один момент, ребята. Наблюдать, ты говоришь? А наблюдать, чтоб ты знал, должен человек. И ему для этого надо попасть в мир «Т». Отсюда следует…

Тифор понял мгновенно, Тарек — чуть погодя.

— Ну да, кристаллы… к тому же алмазы… а вот их размер, я так думаю…

— Никаких «я так думаю», — отрезал высокопочтенный, — а точный расчет. Это на вас, Тифор. Вы предоставите данные, я их перепроверю, и на мне же прикидка: сколько нам понадобится.

— А у тебя есть на примете моряк?

— Да и нет. Мне почему-то думается, что капитан Риммер согласится… заметил я в нем этакий авантюризм. Но по-любому надо говорить с Дофетом.

Отдать справедливость Тифору: он сэкономил порядочно времени, обратившись за помощью к особо почтенному Шахуру. Тот, не сходя с места, предложил не менее трех способов ускорения расчетных работ. В результате уже через три дня результат оказался на бумаге: семимиллиметровый алмаз был достаточен, а десятимиллиметровый — с запасом. Таковые были, даже не один.

Ожидания оправдались: Риммер и вправду согласился, а за ним и Таррот. Магистр магии разума получила такое же предложение — и не нашла в себе силы отказаться. Всех понадобилось выучить говорить и писать по-русски — разумеется, с помощью магии разума. Малаха, который уже немного говорил, пришлось лишь подучить. Моряка сразу же подключили к астрономическим наблюдениям через «полупортал» — так его обозвал Тифор. Старое правило сработало: неточные и даже ошибочные названия почему-то легче приживаются. Дракону предстояло изучить приемы незнакомых ему ранее видов магии. У этой расы универсалы, как правило, очень недурно разбирались во всех видах стихийной магии, в почете были также магия электричества и связи. Телемагия в счет не шла: все драконы владели ею виртуозно. Другие же виды были куда менее развиты. Сам Малах принялся прикидывать, что из оружия надлежит захватить с собой.

Оказалось, что время в двух мирах течет одинаково — но для этого потребовались многократные наблюдения за звездами. Из этого автоматически вытекало, что почтовую связь (по меньшей мере) наладить можно.

— Один раз открывать портал на восходе солнца, второй раз — на закате, чего тут думать, — горячился Тифор.

— Нет, по часам было бы лучше. А ну как все небо в тучах?

— Так в самом худшем случае пропустим сеанс связи.

— Не просто связи. Этим способом можно пропихнуть кое-что нужное. Золото, к примеру. Или кристаллы.

— Так мы это берем с собой.

— А что, если не хватит?

Против обыкновения, Моана помалкивала. Сторонний наблюдатель мог бы сделать вывод, что женщина вовсе не слушает спорящих. Но Сарат слишком хорошо знал жену, чтобы так подумать. И оказался в конечном счете прав: она все же высказала мнение.

— Вот что мне пришло на ум. Не сменить ли нам цель экспедиции? Пусть ею будет, скажем, поиски Професа. Кстати, если вы его найдете, то, возможно, уговорите побывать у нас. Если такое вообще возможно.

Молчание длилось порядочно. Почему-то предложение споров не вызвало. Однако Тарек все же уточнил:

— Да, перед местными эту цель мы и озвучим. Но на самом деле… будем реалистами: для начала разведка. Со своей стороны я бы сформулировал так: оценить ситуацию с военной точки зрения. Велики ли их силы? Дружественны ли нам местные? Надеюсь, что Малах справится. Задача Риммера: оценить их флот по всем показателям — ну, тут он знает поболее моего. И возможность торговли, понятное дело.

— А я хочу узнать, каково у них состояние дел с магией. Есть ли вообще одаренные люди? Если да — как часто они встречаются? Сколько негаторов на тысячу человек населения? Что они знают о магии? И, уж коль на то пошло: знают ли они что-то о других мирах? О нашем, в частности?

— Весьма похвально, Тифор…

Магистр даже не дал себе труда скрыть, насколько он польщен такой оценкой от глубокочтимой Моаны.

— …но также я бы поставила задачу для своей ученицы: оценить уровень немагической медицины. Прикинуть, насколько она может быть дополнена магией жизни.

И сразу же началась непосредственная подготовка. С общего согласия командором стал Малах. Не будучи магом, он имел опыт командования, и это было сочтено самым важным фактором.

К сожалению, нашелся лишь один алмаз, пригодный для портала с требуемыми характеристиками по размеру и длительности во времени. Это был превосходный по любым меркам бриллиант: примерно пятнадцать миллиметров в поперечнике, чистейшей воды и с не особо сложной, зато безукоризненно сделанной огранкой. Над ней работал Первый Мастер Гильдии гранильщиков Сафар-ас. Три алмаза менее одного карата были заготовлены для создания «почтовых порталов», и еще один побольше — ради «полупортала».

Есть некоторые основания полагать, что не все из вас, уважаемые читатели, когда-либо готовили экспедицию в другой мир. Так что, основываясь на опыте героев этого повествования, могу уверить: дело это отнюдь не простое. А если кто-нибудь попытается утверждать обратное, то знайте, что эта личность врет самым бессовестным образом!

Готовились со всей тщательностью. Все участники экспедиции, кроме дракона, получили пистолеты в качестве личного оружия, а Малах, кроме того, имел самозарядную винтовку. Таррот чуть завидовал товарищам, но пистолетов под его лапу еще не придумали. Зато сумели организовать нечто вроде вьюков на драконью спину. Продукты были взяты на две недели, причем такие, чтобы ими могли питаться все. Поскольку крылатый член экспедиции заявил, что в его возможностях или найти пещеру в горах, или сделать ее самому, то палатки не взяли.

Между делом Сарат выполнил обещание и рассказал об экспедиции Ирине. Узнав, что предстоит попасть в родной мир Професа, госпожа декан помрачнела и молвила:

— Хотелось бы мне там оказаться. Впрочем, не думаю, что вы его найдете.

— Почему?

Женщина беспомощно пожала плечами:

— Не знаю. Но почему-то полагаю: нет его там…

Этим предчувствиям Сарат привык доверять. Были прецеденты. Но вслух он сказал иное:

— Ира, ты сама знаешь: мы постараемся.

У нее была чудесная улыбка. Только на этот раз к ней примешивалась не только радость.

— Я знаю. Вы уж сами там… это… поосторожней. Травками посодействовать?

— Травками, говоришь? Мысль хорошая. У тебя нет… э-э-э… целебных настоек на травах? Но таких, чтобы пить не противно.

— Вообще-то за этим к Хаоре надо. Впрочем… сколько времени до отбытия?

— Ну, за неделю могу поручиться.

Целительница повернулась к стеллажу и отточенными движениями стала выхватывать из ящичков бумажные пакетики.

— Вот. Это на литр. Настаивать пять дней. Восстанавливает силы, увеличивает работоспособность и стойкость к болезням. Запах приятный, гарантирую. Иглы берете?

— Уже.

На прощание высокопоставленный маг и целительница без малейших магических способностей сердечно обнялись. Кое-кто из представителей старой школы не одобрил бы такое поведение. Но Сарат уже много лет тому назад начисто излечился от снобизма. К тому же Ира была женой самого Професа.

Весьма важной деталью багажа были часы. По здешним понятиям они были чудом миниатюризации, ибо весили чуть более полуфунта. Правда, носить их на руке или даже в кармане было невозможно: механизм заключался в коробочке почти кубической формы. Но они показывали маэрское время (в городе Хорум), то есть давали возможность узнать время связи.

Каждый путешественник получил магическую защиту — стандартную, от пуль. Дракон, разумеется, также был защищен, а поскольку подобные щиты были у них не в обычае, то довольно долго расспрашивал о свойствах, пока не усвоил все мыслимые возможности.

Как всегда, в последний момент вылезли дополнительные соображения. На этот раз с ними выступил лейтенант Малах:

— А что, если произвести разведку до перехода?

— Это как?

— Открыть портал в мир «Т» на одного человека. Потом оттуда маленький портал — ведь через него будет что-то видно, так? И высунуться, когда местных вокруг не будет. Лучше бы ночью.

— А кого тогда пошлем?

Вот тут споры и разгорелись. Малах заявил, что только настоящий разведчик с опытом может толково произвести рекогносцировку. Тифор отспаривал свое право на том основании, что уж собственную-то безопасность вполне может обеспечить, будучи универсалом. Риммер возразил, указав, что коль скоро море рядом, то лишь моряк сможет оценить ситуацию — близость кораблей, надвигающийся шторм и тому подобное. Мариэла, в свою очередь, отметила, что женщину вряд ли кто из местных воспримет как опасность, к тому же магия жизни может с легкостью определить наличие людей на приличном расстоянии. Дракон также не преминул положить свой медяк в сундук, напомнив, что по части остроты ночного зрения с ним никто из людей и близко не сравнится. К тому же длинная шея позволит просунуть ее через портал и оглядеться.

Сарат как научный руководитель экспедиции в два счета подвел итоги.

— Так, ребята. Насчет «защититься магией» — забудь на время, Тифор. Если рядом случится настоящий негатор… сами понимаете. То же и к вам, Мариэла. Вам-то ничего не будет, а вот почувствовать поля магии жизни в этом случае вы не сможете. Капитан, не сомневаюсь в ваших морских умениях, но ведь половина окрестностей будет на суше. Малах, друг, ты прекрасный разведчик, но в данный момент пеший поиск тебе не светит, а зрение у Таррота получше. Положение с алмазами сами знаете, так что сделаем полупортал. Ну, чтоб высунуться и оглядеться хватило.

Споры продлились много дольше, чем предполагал Сарат, но в конце концов решение было принято в пользу дракона. Тот, как водится, получил пребольшую дозу советов.

— Ты, дружище, только гляди получше. Отметь свет от тамошней луны, если она есть в этом мире. А при отсутствии негаторов поработай магией, ты же сам универсал.

— Не пренебрегайте магией жизни, Таррот. Уверяю, она может вам хорошо помочь.

— Обязательно оцените состояние моря. Если будет шторм, оно даже лучше, уж тогда вблизи берега кораблей не будет. В этом негаторском мире «Гладкую воду» не знают…

— Не рискуй, разведчик. Даже если нашумишь, не так страшно. Помни: твоя задача вернуться живым и доложить. А особенно стерегись тамошних стрелков; щит твой, знаешь ли, на нашенские пули рассчитан, а кто знает, чем они там стреляют. Что стреляют — готов поручиться. Все люди стреляют.

При том, что сам лейтенант не имел философского образования, эта сентенция была необыкновенно точной.

Таррот последовал всем советам.

Большой портал в мир «Т» открылся без проблем. За ним открылся малый — как раз такого размера, чтобы голову дракону просунуть.

Будучи новичком в наземной разведке (воздушной его учили), дракон волновался, но не настолько, чтобы отклониться от инструкций.

Высунуть голову. Оглянуться на все сто градусов[2].

Точка выхода была над каменным обрывом, уходящим в море. Хорошее место, чтобы сделать пещеру. Небо не совсем потемнело, ночи еще предстояло сгуститься до непроглядности. Никаких следов крестьянского труда. Вокруг никого. Вслушаться. Никого. Магия жизни — что там ее потоки? Есть кое-что, но мелочь. Какие-то местные зверушки, не более норки. Потоки воды? А вот тут кое-что интересное.

Это была местное судно — далеко, не меньше пяти маэрских миль. Но сигнал от форштевня, разрезающего воду, был вполне отчетлив. Приглядевшись, дракон увидел белопенные волны, разбегающиеся от носа. Однако сигнала от весел не было.

Теперь вглядеться в сторону суши. Огоньки — стало быть, там люди. Огоньков много — значит, поселение. Как далеко? Вот на это ответа не было. Можно было бы взлететь на разведку, но для этого надо пролезть в портал.

Подумав, дракон решил, что, коль скоро речь зайдет о выходе всей группой, то в ночное время это выглядит безопасным. В такой темноте увидеть путешественников издали никто не сможет, а подходить к береговой черте вроде незачем. Если корабль и будет проплывать, то подойти ближе капитан, вероятно, не осмелится. При таком береге можно попасть на камни. Хотя Риммер, конечно, увидел и понял бы больше.

Таррот вернулся и самым добросовестным образом доложил. Товарищи по экспедиции слушали и морщились. Им не нравилась отрывочность сведений. Единственным, кто не выказал недовольства, был лейтенант. Кто-кто, а он из боевого опыта знал, каким трудом (а то и кровью) достаются разведданные.

Неожиданное решение предложил моряк.

— Что, если произвести разведку в дневное время? Судя по тому, что видел наш товарищ, в непосредственной близости поселений нет. А днем он мог бы куда лучше осмотреться.

— Рискованно. Если рядом вдруг окажутся аборигены, то могут напасть.

— На Таррота уже наложен щит.

— О, вот еще лучшая мысль. Портал в море. Погрузишься, и тебя, друг, никто не увидит.

Идея была зарезана. Тифор высказался против заливания мира «Т» морской водой в большом количестве — это могло плохо сказаться на портале в мир Маэры.

Вторая вылазка показала, что людей вокруг портала не видно даже днем. Поселение просматривалось отчетливо; по словам Таррота, до него было с полторы маэрских мили по прямой.

— Только прямой дороги там нет, — предупредил он. — Местность такая… изрезанная.

Глава 3

Как всегда, последние (отложенные на последний момент) дела оказались в наличии, более того: в большом количестве. Как всегда, напряженным трудом их удалось переделать. Как всегда, начальство выдало прощальную речь.

— …таким образом, задачи перед вами следующие. Первая и главная: вернуться живыми и здоровыми. Помните, вся эта экспедиция, в сущности, разведывательная. Только при благоприятной обстановке выполняйте следующие по приоритету задачи, а именно: установить добрые связи с местными, определить их военный потенциал и уговорить кого-то из негаторов последовать в мир Маэры. Мы прикинули: это реализуемо. По возможности поищите следы Професа. Ну, с нами Пресветлые силы!

Выход был рассчитан так, чтобы оказаться в мире земли в глухую полночь. Портал из мира «Т» был ровно такой величины, чтобы протиснуться дракону.

Вылезши в незнакомом мире, путешественники оглянулись, а капитан Риммер с демонстративным удовольствием потянул носом воздух.

— Пахнет морем, — объявил он.

Возражений не последовало — тем более, что море шумело совсем рядом под обрывом.

Малах немедленно взял листик бумаги и перо и при свете магического фонарика составил записку: «Прибыли на место, обустраиваемся. Малах.» Записка была вложена в кожаный пенал и вброшена в портал, который тут же и захлопнулся.

Командор взялся за командование.

— Так, ребята. Мариэла, мы с тобой пройдемся вокруг в поисках людей, но не далее ста шагов. Риммер, на вас наблюдение за морем. Тифор, пошарь водяной магией. Наверняка что-то да почуешь. Таррот, на тебе пещера.

Сколько не шарила в магопространстве весьма почтенная, как ни вслушивался сам Малах, как ни вглядывался в темное море капитан — ничего. Почти ничего.

— Есть не вполне ясный сигнал, — доложил рыжий, — вроде как несколько кораблей, но не двигаются они, а стоят на якоре… так как-то выходит.

— Направление?

— Где-то вон там, но потоки делают дугу, огибая берег, так что…

— То есть вон за тем мысом отстаиваются на якорях?

— Так ветер не из сильных.

— Торговые суда под разгрузкой?

— Не будем гадать. У нас есть чего делать до рассвета.

— Пещера, собственно, готова. Но на ее оборудование уйдет еще часа два.

— На что именно?

— Воду подвести, устроить слив нечистот, комнаты отдельные. Вот с очагом будут проблемы.

— Так он не особо нужен. Готовить можно на кристаллах, они у нас есть.

— Все так, да я поберечь их хотел.

— Таррот, ты продолжай оборудовать. А потом отдохни как следует. Да, между прочим: купание и рыбную ловлю пока отложим. Мы даже не знаем, насколько здешняя рыба безвредна.

— Ну, отравление я вылечу.

— Нет уж, твои силы мы лучше побережем.

— Тогда начинаем таскать.

Пещера выглядела отменно даже на человеческий вкус: пять отдельных комнаток, нечто вроде кают-компании с каменным столом-плитой и длинной каменной же лавкой. Аж целых два туалета! Правда, с водой был некоторый дефицит, но на пятерых ее хватало с избытком, если не устраивать ежедневную помывку. Дракон мог использовать крохотную площадку перед входом, другим же предстояло пользоваться складной железной лесенкой. А еще в пещере была сделана каменная полочка, на которую Малах торжественно водрузил часы.

Спустя жалких, ничтожных четыре часа все было разложено (не раскидано!) по местам, дежурный (на это добровольно подписался капитан Риммер) приготовил ужин, каковой был съеден в сопровождении похвал.

Командир железной волей и силой голоса приказал немедля отдыхать, каковой приказ никто не посмел оспорить. Не вполне довольным выглядел только дракон: он, как и его соплеменники, предпочитал подстилки из камыша, тростника, на худой конец из соломы и мелких веточек, но в темноте такую было не собрать. В результате ему достался, как и другим, готовый и довольно тощий матрас.

Сам командор прохаживался неподалеку от входа в пещеру. До рассвета, по его прикидкам, оставалось не так много.

Солнце еще не показалось над горизонтом, когда одного из спящих разбудил шепот:

— Таррот, поднимайся, есть задание.

Неуклюжий дракон ухитрился встать практически бесшумно. Не желая будить товарищей, он вопросительно глянул на человека.

— Уже светло. Слетай и посмотри, насколько вход в пещеру заметен с моря. И если очень уж бросается в глаза — подумай, как замаскировать.

В ответ последовал кивок и бросок в сторону выхода.

Вернулся дракон не более, чем через десяток минут. Вместо доклада последовал жест лапой, приглашающий выйти на площадку у входа.

— Совсем уж незаметным не сделать, но могу кое-чего поправить магией земли. Мне бы час на это. А ты пока сам отдохнуть можешь.

Малах задумался лишь на секунду.

— Добро. Потом прикажи Тифору тебя сменить. И посматривайте на часы: в двадцать три часа по маэрскому времени ждем посылку через малый портал.

Путешественники успели встать и позавтракать, а дракон с некоторой гордостью заявил, что «слегка замаскировал» вход в пещеру. Когда же его стали распрашивать о средствах маскировки, то Таррот признался, что изменил структуру камня, в результате чего округлость входа оказалась смазанной беспорядочным накоплением темных и светлых пятен.

Сарат не подвел: в назначенное время через портал выскочил уже знакомый кожаный футляр. Вопреки ожиданиям, командор достал оттуда не краткую записку, а целый лист, свернутый в трубочку. Пробежав взглядом по написанному, Малах явственно изменился в лице, аккуратно расправил бумагу и прочитал уже очень внимательно, после чего решительным шагом подошел к лесенке.

— Всем собраться в зале, — отрывисто приказал командор.

Реакция была различной. Дракон, отслеживавший обстановку на море, повернул голову. Капитан Риммер нахмурился. Тифор убежал звать Мариэлу, которая исследовала траву вокруг места высадки в поисках знакомых видов.

Наконец, все собрались. Малах молча протянул послание магу жизни. Та прочитала быстро, сказала с невозмутимым видом: «Ага» и передала бумаги моряку. Тот прочитал, отреагировал бесстрастным: «Так» и, в свою очередь, протянул бумаги Тифору. Тот не поленился прочитать целых два раза, молвил: «Тут считать надо» и отдал материал дракону. Таррот, как и все драконы, читал заметно медленнее людей — не в силу особенностей мышления, а по причине малой привычки к чтению.

— Мне кажется, Тифор должен нам прояснить ситуацию, — спокойно заявил Малах. — Расскажи простыми словами, что там случилось.

— Мы такое не предвидели. Правда, Профес, по словам Сарата, предполагал теоретическую возможность, но на практике…

— Одну минуту…

Голос у мага жизни не звучал тревогой или недовольством. Скорее он был доброжелателен, даже мягок.

— …ПОЧЕМУ это произошло, мы услышим позднее от тебя же. Сейчас нам очень нужно знать, ЧТО произошло.

— Ну, кристалл алмаза, что отвечал за большой портал, взорвался. Тот, который обеспечивал полуторный — он целый и вроде как в порядке. По малому порталу проблемы быть не может: кристалл тоже без повреждений, к тому же у нас таких несколько. Но вот запасного большого алмаза нет. Они там волнуются, понятно, но надеются на наш опыт, а сами спешно готовят большую экспедицию на Север за алмазами.

— Я могу дать более подробные объяснения, — вмешался моряк, — потому что сам был капитаном в таких экспедициях. Таковая возможна лишь летом, притом для большой добычи желателен корабль океанского класса, но я слышал, что, чем крупнее кристалл, тем он реже встречается.

— Следовательно, пока мы здесь застряли, — резюмировал командор.

— И еще добавлю, — вмешался Тифор, — что нужен только совершенно прозрачный… ну, в крайнем случае чуть-чуть окрашенный.

— Иначе говоря, еще неизвестно, найдет ли первая экспедиция нужный алмаз. А то еще вторая понадобится или даже третья. Но даже в самом лучшем случае ждать придется месяца четыре. Другими словами, без контакта с местными не обойдемся, — жестко резюмировал командор. — Да, вот еще. Тифор, теперь расскажи, почему так случилось. И что надо делать, чтобы впредь такого избежать.

— Сам я такого ни разу не видел, но предполагаю, что концентрация потоков была настолько велика, что кристал не выдержал. А избежать просто: взять алмаз покрупнее…

Тут молодой магистр несколько смутился, поскольку как раз задача по раздобыванию алмаза нужной величины только что рассматривалась.

— …просчитать можно, но дело долгое. Мне с недельку или две.

— Чепуху городите, Тифор. Не сомневаюсь: то же самое сейчас рассчитывают на Маэре, а они сумеют сделать это быстрее вас. На это даже не стоит тратить время…

— Но задача очень интересная!

— …и вы ею займетесь после нашего возвращения. Не сомневаюсь: докторская у вас в кармане. Я бы поставила другой вопрос: чем мы можем заинтересовать местных?

— Тифор?

Рыжий маг не задумался ни на секунду.

— Я бы мог преподавать.

— Что?

— Основы магии.

— В присутствии негаторов? Спятил.

— Вовсе нет. Вот смотрите: выясняем, сколько их тут вообще, негаторов. Если один на сотню человек — не так все плохо. Я мог бы выявлять одаренных и учить.

— Ага, а защиту из чего?

— Заказать на Маэре.

— Недешево станет.

— Но возможно.

— Ладно, это вариант. Таррот, что скажешь?

Дракон как следует подумал.

— Моя работа — разведка. Если они воюют, а ничего летающего у них нет, то мои услуги…

— …могут быть востребованы, верно. Но что, если не воюют?

— Все понятно, принято к сведению. Риммер?

Капитан проявил осторожность.

— Все зависит от того, насколько у них развито морское ремесло. Возможна продажа движков, например; уж это недорого обойдется. Короче, нужна информация. А если они воюют — продавать им всякое оружие. Протащить его через портал в разобранном виде — раз плюнуть. Но и тут нужна информация. Мы ни на медяк не знаем, чем они тут пользуются.

Послышалось всеобщее согласие.

— Мариэла, ваше мнение?

— С моей стороны все просто: услуги магии жизни. Уж это всегда востребовано. Но я тоже оговорюсь: не знаю, насколько искусны местные целители. Нужна информация, тут поддерживаю ребят.

— Еще идеи?

Тифор поднял руку.

— Торговля. То, что можно протащить через портал… — магистр беспомощно защелкал пальцами, — ну, например, кристаллы. Если они не ценят их — а ведь наверняка, магии-то нет — можно купить задешево и выгодно продать у нас. Даже алмаз купить. Я бы золота не пожалел.

— И опять все упирается в информацию. Цены… всякое такое. Ограничение по размеру, опять же.

Уроки Професа Малах помнил хорошо:

— Подвожу итоги. Что бы мы ни придумали — все упирается в нехватку информации. Нужен ее источник из местных, причем сильно нужен. Если речь идет об одиноком прохожем — берусь его захватить. Но думается, что в данном случае мирными методами достигнем большего. Да, вот кстати: Мариэла, просканировать память?

— Могу, да только ценную информацию сходу не получим. Где был, что пил, кого встретил… это ведь нам не надобно? Уровень цен — и то под вопросом, если это не купец.

— Ну, это вы хватили. Крестьяне цены знают.

— На зерно, мясо, молоко — да, знают. Как насчет алмазов?

Все собрание дружно усмехнулось.

— Я думаю, что крестьян-то здесь мало. Дорог нет, земля не пахотная, да и пастбище не устроить. Вот рыбаки…

— А тех мы не изловим, разве что Таррот…

— Как раз дракону показываться не след, перепугает он местных. Здесь таких ведь нету.

— Это почему же?

— А потому, что для летания драконам нужна магия, а с ней в этом мире… сами знаете, как.

— Но кто-то все же ходит.

Начальник экспедиции просветлел лицом.

— Есть идея: амулеты-следилки. Помнится, мы с полковником Тареком… тогда он лейтенантом был… устанавливали такие. Тифор, что скажешь?

Главный универсал экспедиции состроил высокоученую мину.

— У нас есть хороший кварц, еще рутил… Ну, на тройку амулетов хватит. Расставить по дороге. Серебро тоже найдется.

— А серебро и не нужно. Уж с кристаллами как-нибудь справлюсь.

— Тифор, ты не прав. Что, если ты понадобишься в другом месте? А поставить сигналки должно быть по возможностям кому угодно.

— Принято. Вот кстати: а как делать руны на серебре?

— Уж это просто. Магия трансформации, а если энергии жалко, так процарапать ножом.

Неожиданно встрепенулся крылатый путешественник.

— Есть еще идея. На рассвете я могу вылететь из пещеры, проплыть, скажем, пару миль, потом взлететь на высоту миль семь. У людей неважное зрение, я оттуда им покажусь точкой, а драконьи глаза — другое дело. Конечно, если облака не помешают. Кристаллы связи найдутся, я уверен. Кстати, смогу посмотреть на их корабли.

Возражения выдвинул капитан Риммер.

— Я бы и согласился, но… моряки, они на зрение обычно не жалуются. Даже с семи миль какой-нибудь особо зоркий может заметить странное существо в воздухе. Это встревожит. Тут есть другая мысль. Не на рассвете, а ночью. Если погода в этом мире подчиняется тем же закономерностям, что и на Маэре, то ночь будет малооблачной. И лететь можно будет на меньшей высоте. Вот что нам это даст…

Споры были и недолгими, и не особо напряженными. Никто не возразил глубокому и тонкому афоризму Малаха: «Любая правдивая информация лучше, чем никакая». Также все дружно согласились, что осторожность необходима едва ли не больше. По этой причине воздушному разведчику были даны несколько неопределенные инструкции:

— Таррот, ты едва ли не лучше любого из нас представляешь возможность заметить летящего дракона с земли. Поэтому выбор маршрута на тебе: хочешь — со стороны моря, хочешь — наоборот. Постарайся запомнить местность, мы потом составим карту.

Луна светила со стороны суши. Обрывистый берег казался по этой причине совершенно черным. И уж точно никто не смог бы заметить темное тело, взвившееся в воздух без малейшего шума и расправившее крылья лишь на высоте более сотни ярдов.

Командир назначил часовых. Первой заступала Мариэла. Это время считалось наименее трудным. Потом был черед Риммера. Самую скверную предрассветную стражу командор взял на себя. По его расчетам, как раз тогда разведка и должна была вернуться.

Малах почти угадал. Тяжелое приземление дракона случилось в момент, когда стража Риммера заканчивалась.

К некоторому удивлению лейтенанта, проснулись все. Засветили кристалл. Таррот деловито подошел к каменному столу в кают-компании и затребовал бумагу.

— Значит так, ребята. Вот здесь берег образует бухту вот такой формы… а за ней к северу еще одна, и еще одна… в ней находятся суда…

Тут дракон попытался нарисовать карту. На помощь ему пришла Мариэла. Вдвоем они рисовали и перерисовывали, споря шепотом. Наконец, карта была представлена на рассмотрение.

— Суда, значит, тут. Я был высоко, ночью угадать их размеры… ну, я не уверен, но почти на всех было больше двух мачт. Короче, большие, по нашим меркам. Точное количество судов тоже не скажу, видимость была неважной, но за пятнадцать могу поручиться. На берегу дома… разной величины, есть и двухэтажные, точно. Огоньки горели не во всех — видимо, поздно было. Кстати, светили они похуже наших фонарей — мне показалось, похоже на свечи. В одном окне видел свечу, с гарантией. Даже люди были видны, хотя и мало. Все суда на рейде…

На этом месте дракон глянул искоса на Риммера — явно гордясь употреблением морского термина. Капитан поощрительно кивнул.

— …были затемнены. На палубе трех судов разглядел восьмерых человек,

но это мне повезло: как раз луна показалась. И вот еще важно: даже при ночном освещении я заметил дорогу, которая вела от поселения в нашем направлении. Кстати, не такое уж маленькое оно, домов там, как в порте Надежда. Ночью не так хорошо видно, и я не заметил, чтобы она до нас доходила, но это надо бы при свете… Дорога не из лучших, за это поручусь.

Командиру опять пришлось подбивать итоги.

— Хорошо сделано, Таррот. Теперь так: сейчас все, кроме часового, на отдых, а в утра делаем сигналки. С наступлением темноты я их расставлю. А вот как бы следить за дорогой, пока их нет… Хотя… Тифор, ты универсал, в этой почве можешь отрыть укрытия для секретов?

Магистр напустил на себя важность.

— Могу, конечно, но мне бы знать, где их располагать, да какие размеры.

— Все это беру на себя, — бывший сержант разведвзвода, а потом и его командир знал свое дело. — Эй, друг Тифор, очнись! О чем задумался?

— Понимаешь, командор, забыл я что-то важное и нужное. И не могу вспомнить.

— Ну так вспомнишь потом, — отмахнулся Малах с чуть наигранной беспечностью. — Лучше прикинь, сколько у нас вообще кристаллов, да на сколько их хватит. Мне еще составлять отчет для Сарата.

Командор не сказал вслух, что этот отчет будет включать в себя еще и просьбы прислать то-то и то-то. Подчиненные догадались о невысказанном, но промолчали. Пока командир размышлял, рыжий громко вскрикнул:

— О! Вспомнил! Негация — она как реагирует с потоками? Гасит их, так ведь мы думали?

— Ну да…

— А вот и нет! Она гасит лишь измененные потоки, а не естественные, вот как! Мы же естественные потоки всех видов ловим здесь, а? Это какая же тема для докторской…

Тут встряла маг жизни.

— На защиту пригласишь? Спасибо заранее, а теперь давай-ка поработай мозгами, чтобы эти мечты осуществились.

Намек был понят. Магистр-универсал принялся думать — и не подвел. К назначенному времени появилось несколько листов с прикидками и пояснениями.

Кристаллы-накопители (бесцветный кварц) имелись в достатке: «с запасом на год хватит». Специализированных на магию воды кристаллов синего кварца, по мнению Тифора, «хватит, чтобы раз десять туда-обратно на „Гладкой воде“ пересечь наш Великий океан». Правда, он не знал, какова ширина этого океана на Земле. Красный кварц был потребен для согревания, отопления и (возможно) сварки, и вот он мог оказаться дефицитом. Несколько хуже обстояло дело с кристаллами для магии воздуха — правда, и ее применение в крупных масштабах не ожидалось. Зато для магии земли наверняка пополнение не требовалось. Хуже всего было с морионом. Несмотря на все усилия, получить искусственно черный кварц пока что не удавалось. Вот такие кристаллы приходилось беречь. Когда же дело дошло до пирита, то рыжий маг пожал плечами:

— Не знаю, какова будет потребность. Если понадобится строить корабль — так от десяти до тридцати, да и то лишь приблизительно. Нашему дракону могут пириты понадобиться… и опять же: сколько он летать будет, никто не знает. Да, вот кстати. Рутилы мы частично потратим на сигналки, но потом их заново надо будет использовать для связи. Ну и еще… короче, вот список. Командор, также бумаги бы нам запасец.

Послание в назначенный час ушло в портал. Туда же отправились личные письма участников экспедиции. Тут же оттуда выскочило письмо с противоположной стороны. К удивлению многих, в тубусе оказалась свернутая трубочкой стопка чистых бумажных листов. Видимо, на Маэре догадались о возможной нехватке.

Сигналки были расставлены, дежурные назначены. Осталось лишь встретиться с контактом.

Глава 4

По пыльной дороге неспешно шел широколицый, темноволосый, высокий (два аршина девять вершков) человек средних лет. Случайный и проницательный встречный (которого не было), наверное, отметил бы острые, чуть прищуренные глаза и уверенный в себе вид и сделал вывод, что незнакомец вполне мог быть морским офицером. Правда, тут же этот отсутствующий наблюдатель мог бы усомниться в собственной проницательности ввиду гладкой выбритости лица неизвестного. Между тем по тогдашней моде некая растительность на лице полагалась едва ли не обязательной. И тут же этот склонный к анализу зритель просто обязан был сам себя поправить: несомненно, мужчина был флотским лейтенантом, ибо он был в форменной одежде с соответствующими знаками различия.

Вышеописанный моряк, которого звали Владимир Николаевич Семаков, пребывал в хмуром настроении. И развеять это состояние духа не могла даже пешая прогулка, которую этот достойный офицер предпринял именно с целью обрести душевное спокойствие.

Дело было не в том, что надвигалась война, а флот не был к ней готов, несмотря на победные реляции. Причина ипохондрии заключалась даже не в том, что Семакова не хотели слушать те, кто принимал решения — в конце концов, адмиралы для того и существуют, чтобы полагать, что они все знают лучше лейтенантов. Дело было в самом офицере, который, будучи в хорошем смысле слова карьеристом, прекрасно осознавал, что именно карьера ему не светит. Предстоящая война грозила оказаться отнюдь не победоносной для родного флота. И он, Семаков, не только не сделал ничего толкового в пользу флота, но и не представлял, что можно сделать. В результате бездарно прожит тридцать один год.

Как раз сегодня январский холодный ветер практически стих. Лейтенант брел по пыльной дороге, бездумно пиная носком форменной обуви мелкие камешки, когда глаза ему резанула картина, которой быть не могло. На его пути стояли две личности необычного свойства. Семаков был наблюдателен и сразу же ухватил взглядом все особенности парочки.

Ближе к лейтенанту находилась молодая женщина со странной внешностью и странно одетая. «Татарка», — подумал лейтенант, но тут же отверг эту мысль. Лицо и вправду наводило ассоциации с волжскими татарами, но было все же чуть-чуть не таким. Одежда точно была не рядовой: широкий, но не особо длинный темно-серый плащ (похоже, не из дешевых) с яркой желтой лентой вдоль подола. Голову прикрывал капюшон. Все ясно, мода тут и близко не проходила. На пальцах колец не было — выходит, незамужняя? Цепкий взгляд лейтенанта скользнул по сапожкам из явно дорогой кожи, к тому же с серебряными пряжками. Не крестьянка, это точно. И не торгового сословия. А кто?

Чуть позади дамы красовался тип куда более странного вида. В умном лице тоже нечто азиатское, хотя и менее ярко выраженное. Отчетливая военная выправка. Что-то вроде кафтана с роговыми пуговицами. Штаны хорошего сукна, заправленные в сапоги. На голове нечто похожее на картуз с козырьком. На бедре кобура с крохотным пистолетом. А главное: жесткие и быстрые глаза головореза не из последних. Охранник? Нет, скорее офицер. Но почему-то опасностью от него не веяло.

Незнакомка улыбнулась.

— Здравствуйте, — произнесла она по-русски, но с заметным иностранным акцентом. — Позвольте представиться: меня зовут Мариэла. А это лейтенант Малах. В данный момент он мой телохранитель.

Акцент… на татарский он не походил ни в какой мере, а равно на английский, немецкий или французский. Впрочем…

— Que fâites-vous ici?[3] — почему-то лейтенант решил попробовать сначала французский язык.

Эти двое переглянулись; дама пожала плечиками и ответила по-русски:

— Извините, этот язык нам не знаком.

Попытки с немецким и английским языками также ни к чему не привели. Тогда моряк решил действовать последовательно.

— Лейтенант Российского императорского флота Владимир Николаевич Семаков, честь имею! Могу я поинтересоваться целью вашего здесь пребывания?

Оба обитателя Маэры про себя отметили, что хотя слова понятны, но фразы местный житель строит чуть непривычно.

Молодая дама отвечала без запинки:

— Мы двое, а также наши спутники (их трое) — путешественники и прибыли издалека. Мы разыскиваем человека, родной язык которого русский.

К этому моменту моряк уже определился: пока что фактов маловато для того, чтобы поверить или не поверить. Надо просто вести беседу и запоминать сказанное. И он начал это делать:

— Для облегчения разговора — не подскажете ли, как вас положено по правилам величать, сударыня, и вас, милостивый государь?

Лейтенант рассчитывал узнать что-то о незнакомцах через титулы и звания, если таковые откроются.

— Это просто. В наших краях, обращаясь к офицерам, обычно говорят «сударь» с прибавлением чина. Что до меня, то ввиду моего магистерского ранга ко мне обычно обращаются «весьма почтенная». Впрочем, в неофициальной обстановке у нас принято называть друг друга просто по имени. Мы против этого не будем возражать. А как у вас?

Магистр? Выходит, у этой барышни высшее образование. Откуда?

— Вообще-то у нас обычны обращения «господин» и «госпожа». Пожалуйте, и меня вы можете звать по имени: Владимир. Также допустимо «господин лейтенант». Позвольте узнать: из какой страны вы прибыли?

Этот поворот беседы был предусмотрен. Маг жизни достала из кармана плаща фонарь-амулет: кристалл кварца в серебряной оправе.

— Если я ее назову, то вы мне не поверите. Сначала я попробую вам кое-что показать. Вот смотрите: я нажимаю сюда…

Яркий свет был отлично виден даже в солнечный день. Это было неожиданно и не отвечало на вопрос.

— Вы можете взять наш фонарь и оглядеть его со всех сторон.

Зрелище было совсем не тривиальным: прозрачный кристалл с красивой огранкой (названия его лейтенант не знал) величиной чуть меньше большого пальца, закрепленный в серебряной пластинке с непонятными значками. Семаков повертел фонарь в руке, несколько раз включил и выключил, убедился, что светит он превосходно, а принцип действия совершенно непонятен. Но флотский офицер имел вполне достойное образование, и потому не собирался сдаваться:

— Что это за кристалл?

— Кварц.

— Quarz? — переспросил моряк с немецким произношением. — А, помню! По-русски — горный хрусталь. Как же он работает, если не секрет?

— Секрета нет. Это магический фонарь…

Разумеется, на этот раз были все основания не верить.

— …и прибыл он вместе с нами из мира, в котором магия существует. В вашем мире она отсутствует.

Семаков добродушно улыбнулся.

— Прошу извинить меня за недоверие, господа, но вы говорите невероятные вещи, прямо сказки какие-то… Насчет существования магии — позвольте усомниться. В мире, где волшебники колдуют, должно быть и магическое оружие. А вы, сударь Малах, носите пистолет.

— Если позволите, обращение «сударь» используется лишь в сочетании с чином, но не с именем, — поправила дама. — Ваше недоверие я постараюсь рассеять. Малах, покажи господину Владимиру пистолет.

Иностранец вынул оружие столь легким и привычным движением, что лейтенант Семаков не усомнился: человек по этой части опытен.

Пистолетик в глазах знатока — а моряк к невеждам себя не причислял — отличался странностью конструкции.

Удивительно тонкостенный ствол небольшого калибра. Массивная рукоять, сделанная с очевидным расчетом на удобство держания. Никаких украшений. Полное отсутствие кремня и иных запальных приспособлений.

Между тем владелец оружия нажал защелку у основания рукояти, и на ладонь выскочила удлиненная коробочка.

— Это называется магазин, в нем пули, — пояснил Малах, — четырнадцать штук. Вот это затвор. При выстреле он отходит назад, пружина в магазине передвигает очередную пулю, а завтор на обратном ходе досылает ее в ствол.

— Позвольте, но куда же насыпать порох?

— А что такое порох?

Вот этот вопрос добил Семакова. Он уже понял, что порох насыпать просто некуда, а теперь появилась ледянящая ясность, что эти люди не знают о порохе просто потому, что он им не нужен. Уже осознавая бесполезность объяснений, моряк все же попытался их дать:

— Э-э-э, — промямлил он, пытаясь подобрать самые простые слова, — такой порошок, он должен насыпаться сюда. Потом его поджигают, он сгорает почти мгновенно, при сгорании образуется плотный дым, который выталкивает пулю из ствола…

Лицо Малаха оживилось.

— А, понимаю. Очень интересное решение. Вы при случае не откажете показать мне и нашим магам ваши пистолеты?

— Простите, как это: «вашим магам»?

— Так вы подумали, что я маг? К сожалению, у меня таких способностей нет. А вот Мариэла, — легкий поклон, — она настоящий маг, с образованием.

— Магистр магии жизни и разума Мариэла-риа, к вашим услугам, — и молодая дама сделала подобие реверанса.

Семаков почувствовал, что тонет. Даже моряку это не в радость, и он попытался как-то упорядочить информацию:

— Если не возражаете, закончим с пистолетом…

— О, пожалуйста. В нем пулю выталкивает магический кристалл, он внутри, вот здесь. Его емкости хватает на полторы тысячи выстрелов…

Голова у моряка шла кругом. Он, забыв про светские приличия, только и успевал спрашивать:

— А этот кристалл дорогой?

— А когда емкость кончится — заменять надо?

— А вы можете его зарядить?

— А кто может?

— Из чего пули делаются? Из свинца? Наши тоже, только круглые. А почему ваши удлиненные? Они же не будут лететь точно носом вперед в цель? Кувыркаться будут, я имею в виду…

Узнав, что кристалл сообщает пулям и вращательное движение, Семаков, зная о преимуществах штуцеров, сказал именно то, что от него и ожидали:

— А пострелять можно?

Телохранитель извлек из кармана кафтана сложенный лист бумаги и что-то вроде карандаша, расправил лист, начертил несколько кругов, каждый внутри предыдущего. Мариэла повесила бумагу на ветку чахлого кустика.

Малах постарался не выказать удивления меткостью стрельбы человека, впервые в жизни взявшего в руки пистолет из Маэры. Ему и в голову не пришло, что с местными пистолетами моряк знаком, а принципы стрельбы во многом сходны. Бывший разведчик восхвалил способности здешнего офицера. Тот, в свою очередь, отдал должное превосходным характеристикам оружия, в первую очередь скорострельности, быстроте перезарядки и небольшой отдаче, и с чуть заметным сожалением вернул его владельцу.

Офицер-пришелец принял пистолет и тремя легкими движениями разобрал.

— После стрельбы положено чистить.

— Зачем? — искренне удивился Семаков. — Ведь вы не применяете порох.

— Ствол освинцовывается, — небрежно ответил Малах, работая тряпочкой.

— Вижу, вы только масло пользуете. И этого для очистки достаточно?

— Конечно. А вы чем чистите?

— Ну… толченым кирпичом с тем же маслом. Нагар при этом обдирается.

— Нет, такое излишне, — снисходительно улыбнулся стрелок.

Весьма почтенная продолжала действовать по плану:

— Надеюсь, этот пистолет убедил вас, что мы владеем магией и пришли, следовательно, из другого мира. Но оружие — не моя специальность. Маги жизни умеют лечить людей. По-вашему сказать, я врач. Если у вас, Владимир, есть старый шрам или след от ожога, то могу вас от него избавить очень быстро.

Говоря это, Мариэла ничем ни рисковала. Она точно знала, что шрам есть, успев прокачать потоки.

Моряк попался в незатейливую ловушку:

— Есть, на руке. Попался я неудачно, тросом задело…

— Покажите.

Пациент разоблачился до рубашки и закатал рукав.

— Ага, так… ну, это пустяк. На две минуты работы.

Семаков в изумлении глядел, как на его глазах на месте сизоватого длинного бугра появляется нормальная кожа.

— Ну вот, — весело заявила дама, выпрямляясь, — дело сделано. Но рекомендую в течение шести часов… я хотела сказать, до заката солнца это место не беспокоить, мыть тоже не надо. А потом — что угодно.

Последовала благодарность по всем правилам этикета.

Сказочная атмосфера подсказала моряку соответствующий вопрос:

— А что, вы все-все можете вылечить?

Лицо у молодой женщины стало жестким, почти мужским.

— Владимир, магия — это часть природы, а та имеет свои законы. Всемогущих людей не существует, могу вас уверить. И потом: уровень магов жизни различается. Например, по нашим законам я имею право лечить только под присмотром наставницы. Ну, разве что в исключительных обстоятельствах, как сейчас. Вот когда стану доктором магии, тогда мне разрешат практиковать без ограничений, но и то, — вздох, — будут, к сожалению, случаи, когда даже я не смогу ничего сделать.

— А ваша наставница?

Мариэла решила распустить перья:

— Моя наставница — одна из сильнейших магов жизни у меня на родине. Однажды на нее направили заклинание страшной силы, и тогда ее жених бросился под враждебную магию. Ударом его почти пополам разорвало, но она смогла его спасти. Правда, по ее словам, такую работу делают раз в жизни. А вот оторванную руку или ногу приживить — это я и сама могу.

Впечатление было достигнуто.

— Скажите, госпожа Мариэла, в вашем мире только женщины врачуют?

— Нет, но почему-то женщины много чаще мужчин проявляют способности в магии жизни. Причин этого никто не знает…

И тут собеседница переменила тему:

— Так вот, Владимир, мы разыскиваем вашего соотечественника. Он долгое время жил в нашем мире, но в один день пропал. И в обмен на помощь в его розыске мы можем оказать услуги.

В этот момент ошалевшего от впечатлений моряка кольнула иголочка подозрительности.

— Этот человек — он великий маг?

— Наоборот, полное отсутствие магических способностей. Хотя теорию магии знал хорошо и достиг очень высокого положения в нашем обществе. Последнее как раз и удивительно. Но сам себя он называл инженером.

Это слово было понятно. Семаков кивнул.

Тут вставил слово Малах:

— Недалеко ходить: вот этот пистолет разработан им. Правда, наш мастер-оружейник тоже потрудился, конечно. А еще конструкция быстроходного корабля…

Лейтенант Семаков был настоящим флотским офицером, что и доказал вопросом:

— Насколько быстроходного?

— Не знаю, — честно признался Малах, — на гладкой воде он сорок миль в час без труда делал, но особо отмечаю: сорок маэрских миль в маэрский час, а вот сколько это по-вашему… среди нас есть моряк, капитан Риммер. Вот его надо спросить.

Мариэла продолжала нажимать:

— Если бы вы, Владимир, сами помогли нам в поисках или привлекли кого-то, кто имеет такие возможности, то, полагаю, взамен мы могли бы предоставить товары и услуги, которые вряд ли здесь доступны.

— Постойте, вы же говорили, что наш мир магии не имеет.

— Если быть точным, в вашем мире не могут существовать маги и магические предметы без специальной защиты. А она очень дорога. Посмотрите на фонарик. Видите этот маленький тусклый кристалл на серебре? Это сигнализатор. Когда он засветится — это значит, что магический предмет находится под угрозой уничтожения. Защитить его можно; вот другой кристалл специально для этого. Между прочим, алмаз. Без такого щита фонарик долго не проживет. Алмазы же, как сами понимаете, недешевы. Кстати, берите фонарик с собой. Полагаю, он поможет вам убедить других в реальности магии.

— И все же: почему вы его разыскиваете? Если не секрет, конечно.

Но практичная Мариэла не дала разговору уйти в сторону.

— Это будет очень долгий рассказ. И вы его обязательно услышите. Или только вы, или вы вместе с тем, кого удастся уговорить нам помочь в поисках.

Сейчас лейтенанту Семакову безусловно было ясно одно: в одиночку сделать почти ничего нельзя. Но открыто в этом сознаться тоже невозможно.

— Госпожа Мариэла, господин Малах, я приложу все усилия, чтобы помочь, даже если никого другого привлечь не удастся.

На лицах чужеземцев — или чужемирцев? — появились любезные улыбки.

— Ну, надеюсь, что кого-то себе в помощь вы найдете.

— Тогда, скажем, через два дня в то же время я… нет, надеюсь, что мы… подойдем сюда.

Малах еще раз ослепительно улыбнулся.

— Но убедительная просьба — не более троих.

На обратной дороге лейтенант Семаков совершенно не замечал усилившегося ветра, который пробрался сквозь флотскую шинель. Главной для себя задачей он полагал приведение мыслей в порядок. Именно это давалось большим трудом.

Первое, что пришло в голову: купить шкалик и употребить таковой. Однако жизненный опыт подсказывал, что это наилучший способ отодвинуть проблему, но не решить ее.

Вторым и куда более полезным путем был поиск — нет, не того таинственного инженера, а человека для его поиска. Или, что точнее, компаньона. Тот же самый жизненный опыт говорил: эти незнакомцы суть шанс, подобного которому не было, нет и не будет.

Кого же брать в товарищи? Требования были многочисленны: чтоб умел держать язык за зубами (что очевидно), трезвого поведения (не хватало только пьяной болтовни по этому поводу), достаточность в деньгах (ибо этого рода резерв никогда и никому не вредил, а вот его отсутствие…), умен (а без ума тут делать нечего), да еще со связями (нужны для всей совокупности задач, а для поиска того инженера — как бы не нужнее всего). Сверх того, компаньон должен быть безусловно честным человеком. И, наконец, в кандидате должно быть довольно авантюризма, чтобы поверил рассказу.

Мысленно перебирая сослуживцев, рассудительный лейтенант понял, что кандидатур не так-то много. Скорее даже мало. В голове непрерывно всплывали аттестации вроде: «умен, но пьянь распоследняя», «хитер, со связями, но сволочь», «честен, но нищ» и всякое тому подобное.

Он уже почти дошел до Михайловской церкви, когда в памяти все же нашлось имя человека.

Приятель по училищу, а потом и по службе флотский лейтенант князь Мешков, известный среди однокашников под прозвищем Жерех; заработал он его, будучи быстрым (в драках) и умным (в учебе). Честен, это без вопросов. Не особо богат (род хоть и древний, но изрядно оскудел), а все же позволяет себе кусочек роскошества: жене камушек на шейку, себе мундир самолучший. На хорошем счету, уже командует батарейной палубой на «Трех святителях». Значит, надо его искать.

Поскольку вроде бы никаких приемов не намечалось — должен быть у себя. Женатый человек, что вы хотите. И Семаков решительно направился к дому, в котором снимала квартиру чета Мешковых.

Дверь открыл сам Мешков (прислуги в доме было очень мало). Узкое, умное лицо с внимательными светлыми глазами тут же озарилось сердечной улыбкой.

— Ба! Таточка, смотри, кто к нам пожаловал. Дружище, ты аккурат к ужину. Тата, распорядись, чтоб Фрося еще прибор поставила.

Тут хозяин заметил, что гость явно не в себе, и решил слегка подшутить:

— Да ты, брат, никак уже воспринял? Ничего, мы еще нальем, а потом…

— Трезвый я, Миша. И наливать не надо.

Сказано было так, что умный Мешков тут же переменил тон:

— Нет, так и ладно. Давай все же за стол, а уж после поговорим.

Княгиня тоже присмотрелась к визитеру и сделала свой вывод:

— Владимир Николаич, у вас новости плохие?

— Военные новости, Татьяна Сергевна. Совет нужен от вашего мужа.

Голос Татьяны Мешковой чуть дрогнул:

— Так значит, все же война?

— Нет, тут другое… Да что мы все о делах? Отложим их до «после ужина»!

Гость похвалил виноградное вино, воздал должное искусству кухарки. Наконец, ужин был закончен, и хозяин дома удалился с гостем в курительную.

— Не возражаешь, я закурю?

— Нет, не возражаю, — чуть более резко, чем следовало бы, отвечал Семаков.

Князь без спешки раскурил сигару, выпустил ароматное кольцо дыма и твердо предложил:

— А теперь рассказывай.

Гость глубоко вздохнул.

— Жерех, ты сам видишь: я не пьян.

— Неплохое начало, — одобрил хозяин дома. — Пожалуй, засвидетельствую.

— Вот поэтому, — продолжил Семаков, — постарайся выслушать меня, не перебивая. Обещаешь? Потом задашь все вопросы, какие на ум придут. Началось же все с того, что шел я сегодня по дороге, ведущей к мысу…

Князь Мешков был, без сомнения, человеком чести. Он не перебил товарища ни единым словом.

— …и под конец Мариэла дала мне этот… она его назвала фонарик. Вот так он зажигается, а так гасится.

В комнате было уже темно. И единственная горящая свеча не шла ни в какое сравнение с мощным лучом, бившим из кристалла.

— Дай и мне попробовать.

Мешков внимательно рассмотрел кристалл в серебряной оправе. Там просто нечему было светиться. И точно можно поверить в нечистую силу. Но однокашник и не думал останавливаться.

— Это не все. Помнишь, на мореходной практике было приключение: меня в лазарет отвели с рукой. Лопнувший трос.

— Да, конечно. Старший тогда сказал, что ты еще дешево отделался. Шрам у тебя остался, но рука действует, так?

— Рука работает, но… посмотри, что эта Мариэла сделала со шрамом.

Смотреть было не на что.

— Что сделано, я вижу. Что она с ним делала?

— Смотрела пристально. Но больше всего меня убедил пистолет охранника…

Описание оружия заняло с полчаса.

— Да-а-а… — князь тряхнул головой, как будто прогонял наваждение. — А ты не подумал о магнетизме? Могли ведь навести тебе мысль…

— Подумал. Но ведь шрам ты видел своими глазами… имею в виду, тогда. А сейчас — ну хочешь, к доктору зайдем? Он те скажет: есть тут что-то иль нет. Как?

— Нет, этого не надо. Погоди, дай подумать…

Мешков неторопливо затянулся раз, другой, третий. В тусклом освещении огонек сигары то разгорался, то угасал. Наконец, окурок ушел в пепельницу.

— Вот что я тебе скажу, Клик, — это было прозвище Семакова с гардемаринских времен, а происходило оно от громкости голоса, — у нас мало сведений. Ты не знаешь, как зовут этого инженера, не знаешь, как он выглядит. Как искать прикажешь? А главное: не знаешь, какие выставят условия эти… гости с Луны.

— Они говорят, что из другого мира.

— По мне, так хоть и с Полярной звезды. Надо бы с ними поговорить подробнее, так что поедем в гости. Ты подумай, о чем их спрашивать, я тоже. Потом: хочу третьим взять Тихона Неболтая.

Этого человека Семаков знал. Хорунжий Неболтай сошелся дружбой с родовитым князем. Это знали все сослуживцы-моряки, но не все знали причины. А таковые существовали.

Хорунжий служил в пластунах. Может быть, поэтому он отличался быстротой в решениях и умением в обращении с любым оружием. Этого было уже достаточно, чтобы снискать уважение Мешкова. Но главное: казак любил читать, что при его уровне образования было несколько необычно. Вот книги-то и сблизили совершенно сухопутного хорунжего с флотским лейтенантом.

— Жерех, на какого беса он нам? Телохранителем, что ль?

— И это тоже. Главное же: у Тихона сухопутный взгляд — а нам того и надо.

— Ну, разве так. И вот что… честно скажу: я в истории господина Гоголя о ведьмах не верю, но зайду в Михайловскую церковь, попрошу у батюшки бутылочку святой воды. Вреда не будет, это уж точно.

Глава 5

Встреча произошла в назначенное время и в том же месте. Но состав отличался.

Малах смотрел на все глазами военного. В группе из троих, приехавших в пароконном экипаже, одного он уже знал: лейтенанта Владимира. Вторым был мужчина того же возраста и в очень похожем наряде. Малах догадался, что это некая общая форма одежды для военных. Третьим была личность в одежде совершенно другого вида и покроя, при суконной шапке с меховой опушкой и с кривым мечом у левого бока. Особой приметой были пышные усы пшеничного цвета. У командира разведвзвода мелькнула мысль, что этот тоже военнослужащий (судя по усам и мечу), потом он подумал, что одежда явно не соответствует одеянию его двух товарищей — возможно, усач из сухопутных сил.

Мариэла первой начала разговор.

— Здравствуйте, Владимир. Пожалуйста, познакомьте нас со своими спутниками.

Последовал явно вежливый жест (рука у виска).

— Госпожа Мариэла, господин Малах, разрешите представить вам князя Михаила Григорьевича Мешкова, с коим дружу еще с гардемаринских времен. А это — хорунжий Тихон Неболтай. Он наш консультант по сухопутным делам, ибо мы с Михаилом моряки.

— Князь — это титул, как я предполагаю?

Само слово Мариэла знала из русских сказок.

— Совершенно верно.

Пока шел обмен любезностями, казачий хорунжий, будучи зорким и сметливым (а другие в пластунах не выживают) вроде как мимолетно, но очень внимательно оглядел молодую женщину.

«Так… на вид похожа на татарку, хоть и по-русски изъясняется. Но все ж татары гуторят не так. Иноземцы? Плащ диковинный, шляпку не носит, чудно… Но глаза-то, глаза, мать честная! Кажись, приветливые, но властность аж прет. Непростая барышня! Оружия не видно, но угроза от нее имеется…»

А казак потому и дослужился до офицерского чина, что умел предвидеть опасность и, натурально, избегать ее.

Второй был куда проще… на первый взгляд. «Военный, оно видать-то и без подзорной трубы. Офицер поди, хоть и невысокого чина. Пистолетик на боку — ну, о нем-то князюшка предупредил. Ладно, энту штуку можно и потом глянуть, уж в такой-то малости небось не откажут. Но движется знакомо, даже слишком… К бабке не ходи, тоже из пластунов или как они их называют…»

Последовало представление. И еще одна улыбка молодой барышни.

— Господа, предлагаю последовать за нами в наше скромное жилище.

Насколько хватало взгляда, вблизи никаких домов не наблюдалось. Но женщина, не оглядываясь, уверенно шла к самому берегу моря. Нет, все же оглянулась.

— Вашу… — тут Мариэла запнулась, явно подыскивая слово, — повозку можно оставить здесь. Вряд ли ее украдут, а если кто на это осмелится, то сильно пожалеет.

Намек был более чем прозрачный, но Семаков сделал вид, что ничего не понял:

— Здесь пустынно, госпожа Мариэла, да и время года неподходящее для татей. Кстати, разрешите пояснить: такой экипаж у нас называют бричкой.

— Благодарю.

Молодая женщина подошла к самому обрыву. Только тогда оба офицера и казак увидели железную лесенку, спускающуюся к морю.

— Прошу за нами.

И дама с неженской ловкостью спустилась вниз, за ней последовал телохранитель, а там и гости. Последним спустился хорунжий, причем отметил, что лесенку заметить снаружи очень трудно, и если их будут искать, то этот процесс затянется.

А дальше начались сюрпризы.

Первым из них был не очень-то заметный вход в обширную пещеру с удивительно гладкими стенками. И пещера была вполне неплохо приспособлена для житья. Просто удивительно, что никто из местных не знал о ее существовании. А откуда пришельцам о ней стало известно?

Второй сюрприз, собственно, таковым почти не являлся: позавчера их предупредили, что один из группы — моряк. По виду германец, имя тоже германское: Риммер. И все же элемент сюрприза существовал: такой же пистолет на боку.

Третьим элементом внезапности был рыжий лохматый молодец с открытой улыбкой — и тоже с пистолетом. Внешность молодого человека была вполне себе русской, а вот имя Тифор вообще не наводило на мысль о какой-либо национальной принадлежности.

Четвертой неожиданностью был отчетливый и весьма неприятный запах. Козла они с собой захватили, что ли?

И тут неожиданно вопрос в тему задал хорунжий:

— Госпожа Мариэла, а можно узнать, как вас величать по отчеству?

Увидев, что собеседница явно не понимает, о чем вопрос, казак уточнил:

— Как звали вашего отца?

— Заххар.

— Выходит, Мариэла Захаровна. Понятно. А как звали вашего отца, господин капитан?

Риммер улыбнулся. Гостям показалось, что ситуация его забавляет.

— Карол.

— Тогда Риммер Карлович. А у вас, господин Тифор?

Рыжий почему-то стал серьезен.

— Аххмед. Мой отец был наполовину южанин.

Казак не понял, причем тут юг, но кивнул.

— А у вас, сударь?

— Отца звали Надир.

— Ясно: Малах Надирович. А меня Тихон Андропович.

Маг жизни перевела взгляд на Мешкова.

— А, поняла. Выходит, имя вашего отца… э-э-э… Григорий. Так?

Князь утвердительно кивнул, а Семаков про себя отметил нетривиальный ход со стороны хитрого хорунжего, направленный на уточнение происхождения собеседников, и поспешил добавить:

— У нас принято в знак уважения звать человека по имени-отчеству. Так что не удивляйтесь.

Но удивляться пришлось для начала ему самому, а также его спутникам. Из-за перегородки в пещере появился пятый член экспедиции. Умная Мариэла тут же взяла инициативу в свои цепкие пальчики.

— Познакомьтесь, это наш пятый товарищ, он дракон, и зовут его Таррот.

— К вашим услугам, господа, — наклонил голову, несомненно, самый опасный из обитателей пещеры.

При свете двух магических светильников зверь навевал ассоциации с нечистой силой. Сложенные крылья. Зубчатый гребень на спине. Четыре лапы с длинными когтями — на вид не очень острыми, но внушающими уважение. Клыки в пасти, внушающие еще большее уважение. Чешуйчатая броня красного цвета.

Реакция гостей была кардинально различной.

Хорунжий бросил правую руку к рукояти своего меча, но тут же убрал ее. Однако было заметно, что если дело дойдет до драки, то свою жизнь он продаст не задешево.

— Змей Горыныч, — пробормотал он, глядя во все глаза.

— Я не змей, — последовал исполненный достоинства ответ, — я дракон.

Казак, явно следуя наитию, спросил:

— А как звали вашего отца, уважаемый… дракон?

— Гаррин.

— Ну, я ж говорил: Горыныч.

Князь даже не попытался достать оружие (его, похоже, и не было), а вместо этого всматривался. Со стороны могло показаться, что он изучает собеседника взглядом.

Дракон вежливо осведомился:

— Михаил Григорьевич, вам мой вид показался знакомым?

— В некотором роде, — отвечал Мешков почти спокойным голосом, — я сравнивал вас с известными изображениями драконов.

При этих словах дама обменялась с рыжим молодым человеком многозначительными взглядами, но в разговор они не вмешались.

— Где же вы нашли изображения?

— Мой отец купил китайскую ширму с изображением красного дракона.

Сколько-то времени ушло на перевод непонятного словосочетания «китайская ширма». Потом Мешкову пришлось объяснять, почему он полагал драконов выдумками.

Когда этот вопрос был решен, в беседу вступил Семаков с совершенно неожиданными словами:

— Таррот Гарринович, вы не будете против, если я побрызгаю на вас водой? — и с этими словами достал бутылочку темного стекла.

Люди иного мира остолбенели. Крылатый же проявил светскую учтивость:

— Драконы очень любят плавать, господа. Так что я совершенно не против воды. Но потом, сделайте милость, успокойте мое любопытство и объясните, зачем вам это понадобилось.

Мешков изобразил на лице чуть заметную мину скепсиса. Семаков сохранял полное бесстрастие и смахивал всем видом на ученого, проводящего сложный эксперимент. Видимо, он был не вполне осторожен, ибо брызги попали также на плащ Мариэлы. Что до казака, то он втайне рассчитывал на сильное действие святой воды.

Судя по отсутствию результата, пришельцы не принадлежали к нечистой силе.

Казак с явным облегчением пробормортал «Слава царице небесной» и перекрестился. Пришельцы притворились, что ничего не заметили.

Владелец бутылочки объяснил свои действия не слишком пространно: дескать, на некоторые враждебные человеку сущности этот тип воды действует отвращающе, и такая проверка доказала, что к указанным тварям гости из иного мира не относятся.

Хорунжий, сам того не зная, направил беседу в нужное русло.

— Вы, значит, хорошо плаваете, господин Таррот?

— Ну, разумеется. Драконы охотно едят рыбу, поэтому обязаны хорошо плавать.

— То есть вы ее сами ловите?

Красночешуйчатый улыбнулся жутковатым оскалом.

— Конечно, сами. Вот кстати: в этом море рыба съедобная?

Местные явно удивились вопросу.

— Вполне, — ответил за всех Мешков.

— Я имею в виду: тут водится рыба, которую нельзя есть — ядовитая, например?

— Не слыхал про таких.

— Я тоже.

— В таком случае, господа, я сейчас угощу вас свежевыловленной рыбой.

И с этими словами дракон целеустремленно двинулся к выходу из пещеры. Первым за ним пошел Неболтай. Оба офицера отстали совсем чуть-чуть. Всеми троими двигало любопытство, но казаку было интересно плавание, а флотские желали увидеть полет.

Любознательность получила полное удовлетворение. Дракон даже не подпрыгнул — просто и легко поднялся в воздух, развернул не такие уж огромные крылья и без всяких взмахов пошел по косой линии вверх. Он отлетел не далеко (по оценке Семакова, не более двух кабельтовых), когда явно углядел добычу, стремительно пошел к воде, одновременно складывая крылья, и нырнул, а когда снова появился на поверхности, в когтях билась крупная, по меркам людей, рыба.

Прошло не более шести минут, как дракон приземлился у входа в пещеру.

— Как это здесь называется?

— Лобан, — без раздумий констатировал Семаков, — хорош, фунтов на десять с лихом.

Казак подтверждающе кивнул.

— Так я сготовлю? — предложил дракон.

Это был еще один повод для удивления.

— Вы хотите сказать, господин Таррот, что едите жареную рыбу?

— Скорее запеченную.

— Нет уж, пусть эту рыбу сделает Тифор, — твердо заявил Малах. — Вы не могли этого знать, господа, но у драконов вкус в части соли отличается от человеческого. Они ее почти не едят. А у нас кое-что есть к этой рыбе.

Тут на каменный стол была установлена бутылка.

— Настоящая водка! — торжественно объявил командор. — Ее Хаора делала, не кто-нибудь. Между прочим, тоже изобретение Професа.

Этой фразой Малах, сам того не подозревая, пустил весь дипломатический план вразнос.

— Простите, кого?

— Професа. Того самого человека, кого мы разыскиваем. Ну, полное имя Профес-ор, но его чаще звали сокращенно. Или просто «командир».

Моряки обменялись взглядами.

Потом Семаков осторожно спросил:

— Профессор — это понятно, а имя его какое?

Насторожились все, кроме Тифора, который в тот момент вышел на площадку и чистил там рыбу.

— Это его имя. Так он себя называл, — медленно произнес Малах, уже чувствуя неладное.

Последовал еще один обмен взглядами.

— В русском языке нет имени «Профессор», — негромко сказал князь.

Почему-то Мариэла кивнула. Жест заметили все, но поняли лишь ее товарищи. Местные не могли этого знать, но маг жизни только что проверила слова на правдивость — и убедилась в ней.

— Он так себя называл? — переспросил Семаков.

— Да.

— Наверное, у него были причины скрывать свое настоящее имя, поскольку у нас это слово означает ученое звание. Но лишь по профессорскому рангу найти человека будет совсем не просто. У нас принято таких именовать по званию с добавлением фамилии, например, «профессор Иванов». Но профессоров в России немало. Всех проверять? Как?

— Есть еще кое-что, — Малах извлек из саквояжа лист бумаги. На нем красовался портрет, сделанный по памяти Каридой. Все, знавшие Професа в лицо и видевшие эту работу, твердили в один голос, что сходство несомненно.

Бумага пошла по рукам. Все трое гостей отметили, что на портрете изображен мужчина, возраст старше среднего, с бородкой и усами, волосы, похоже, с проседью, узкое лицо, чуть заметная насмешливая улыбка, особых примет нет. Да, с этим искать будет непросто.

Все трое гостей заявили в один голос, что этого человека никогда не видели — и не соврали.

Весь план беседы полетел к Темному в обиталище. Путешественникам между мирами пришлось импровизировать. Это взяла на себя Мариэла.

— Видите ли, мы разыскивали этого человека не просто так. Там, в нашем мире, у него остались жена и сын — ну, тот уже взрослый. Кроме того, мы и раньше сильно нуждались в его знаниях: он руководил очень многими. А сейчас особенно нуждаемся. Дело в том, что магический прибор, который помог нам добраться до вашего мира, испортился. Сейчас он может переправлять между мирами нечто небольшое… — ладони женщины отмерили три-четыре вершка, — вот такое в поперечнике. То есть люди не пройдут. Починка прибора возможна, но это дело очень дорогое и длинное — может быть, год; возможно, и больше. Мы надеялись, что ум Професа найдет выход из этой ловушки.

Казак помалкивал, а от его товарищей посыпались вопросы:

— Вы полагаете, что он снова переместился в наш мир?

— Точно этого никто не знает. Тут сработала какая-то особо мощная, к тому же чужеродная магия.

— Вроде было сказано, что он не маг.

— Я готова это повторить. Он к нам попал помимо своей воли, и думается, что от нас его забрали те же силы. Кстати, не будучи магом, Профес ухитрялся выдавать хитроумные и действенные решения даже в области магии. Воплощали их, понятно, другие люди.

— Занятно… Позвольте вернуться к вашему чудесному появлению здесь. Как понимаю, тот прибор испортился лишь частично: что-то мелкое переместить может, а крупное нет — так?

— Если быть точным, испортился не сам прибор, а магический кристалл. У нас там остались другие на замену, но те слабосильные. А тот, что испортился — он не просто дорогой, но и редкий. Как раз это одна из причин, по которой вооруженное вторжение из нашего мира в ваш — вещь немыслимая. Думаю, что и обратное тоже верно.

— Позвольте полюбопытствовать, какие же еще причины существуют?

На этот раз ответил Тифор. Любой из знавших этого достойного магистра отметил бы непривычную замедленность и взвешенность речи.

— Ваш мир по самой своей природе враждебен магии. Наши магические способности в нем могут угаснуть, а магические предметы — потерять свою силу. Мы предусмотрели временные щиты. По моему расчету они должны были продержаться год, но теперь я уже в этом не уверен. Вот почему мы хотели бы торговать с вами. Может быть, нам в результате удалось бы приобрести нужный кристалл.

— Здесь магическими кристаллами не торгуют, — отвечал Мешков, покривив при этом душой. Сам он неоднократно видывал то, что выдавали за магические кристаллы, но был раньше уверен, что все это проделки шарлатанов.

— Кристаллы сами по себе не магические. Это мы их делаем такими.

Семаков очень хотел спросить, какие именно кристаллы нужны пришельцам, но сдержался. Вместо этого он поинтересовался:

— Какого рода товары вы можете предложить?

Тут в разговор неожиданно вмешался хорунжий:

— А товар я уже вижу. Вон стоит ружьецо. Дозвольте глянуть?

Малах тут же принес винтовку, заметив:

— Именно это не продается. Но похожее можем изготовить и продать.

Оружие вызвало интерес даже у моряков. Семаков отметил те же особенности, что и у пистолета: очень тонкостенный ствол, вместительный магазин с пулями, удобный хват.

Малах как самый компетентный пользователь стал рассказывать:

— Это самозарядная винтовка…

— Виноват, вы это ружьишко винтовкой именуете? — перебил казак.

— Так ее Профес назвал. Правда, винтовых нарезов внутри ствола нет, но они и не нужны. Как и в пистолете, пуля получает вращательное движение от магического кристалла, он же ее толкает из ствола. По моему мнению, отдача не чрезмерная. Запас энергии на тысячу восемьсот выстрелов… примерно. Но подзаряжать кристалл все же лучше после полутора тысяч. Двадцать пуль в магазине… вот так он присоединяется… порох, как вы догадываетесь, не нужен… если пулю заклинит, это редко, но бывает, тогда вот так вынимаете затвор, шомполом ее вытолкнуть… Что до характеристик: для обычного стрелка дальность прицельного боя…

Тут Малах задумался, ибо понятия не имел, как соотнести меры длин в двух мирах, но скоро нашелся.

— …скажем, четыреста ваших шагов. — Поклон в сторону Тихона, который был, по маэрским понятиям, среднего роста. — Хороший стрелок попадет в цель и за тысячу. Это прицельная рамка, она сдвигается в зависимости от расстояния до цели… вот так. Целиком через портал, полагаю, винтовка не пройдет, а вот в разобранном виде — очень даже.

— Пострелять бы надо, — сказали три голоса разом.

Моряки произвели несколько выстрелов, хорунжий не преминул высадить чуть ли не целый магазин. Он же оказался наиболее громогласным почитателем изделия. А вот морские офицеры впали в некоторую задумчивость.

К моменту, когда винтовка была вычищена после стрельбы, а лейтенант Малах повторил свое предупреждение о чистке ствола лишь маслом, рыбка оказалась готовой. А Неболтай приволок из брички бутыль домашнего красного вина. Впрочем, водку тоже оценили.

— Не хуже, чем делает моя Петровна в имении, — констатировал князь.

А в самом конце ужина Семаков предложил быть «без чинов» и звать друг друга по имени-отчеству.

Сигарами после ужина занялись лишь двое: Мешков и Малах. Прикуривали они от магического огнива (так его мысленно назвал князь). Разумеется, оба курильщика угостили друг друга. Казак же достал трубку, набил ее и вдруг обратился к дракону:

— Таррот Горыныч, не поможете ли огоньком?

— Всегда рад оказать услугу, сударь, — отозвался тот, пристально посмотрел на чубук и показал на него когтем. Вдруг табак затлел.

— Благодарствую.

Казачина с явным удовольствием затянулся. Офицеры обсудили достоинства сигар:

— Нет, знаете, наша свернута получше.

— Зато наш табак ароматнее.

— Не скажите, просто запах чуть другой. Впрочем, ваши сигары тоже вполне приличные. Но вот продавать их здесь никак нельзя.

— Почему так?

— Без акциза — непозволительно.

Тут же Мешкову пришлось растолковать, что такое акциз.

Семаков из деликатности дождался, пока сигары и трубочный табак обратились в пепел, и спросил:

— Мариэла Захаровна и вы, господа, не объясните ли, какой именно кристалл вам желателен?

Отвечал Тифор как наиболее грамотный специалист:

— Нужен бесцветный алмаз с хорошей огранкой. Размер не меньше двух с половиной маэрских дюймов… то есть вот такой, — и рыжий отмерил на большом пальце.

— Ого, — напряженно заметил Семаков.

— Еще какое «ого», — подтвердил Мешков, — да чистой воды к тому же.

Хорунжий промолчал, поскольку о ценах на алмазы не имел даже приблизительного понятия. Пришельцы с Маэры молчали, желая дать местным высказаться.

— Рублей пятьсот?

— Какое там! Много больше. Тут, брат, тысячами пахнет.

Моряки еще раз переглянулись, после чего князь перевел взгляд на хорунжего:

— Тихон, а вот, к примеру, во сколько бы ты оценил такое ружье?

Видимо, усы активно участвовали в мыслительном процессе, поскольку казак расправил именно их.

— Скажу так: казна нипочем не купит. Вещица дорогая. А офицеру пехотному либо кавалерийскому, за свои ежели, так не пожалеет и сотни серебром. Только много таких не продашь.

И тут казак высказал ту мысль, что его водоплавающие товарищи только обдумывали:

— Я вот помыслил: а что, если пушки?

Гости и ртов не успели раскрыть, как подал голос капитан Риммер.

— Что такое пушки?

Этот простой вопрос поставил в тупик всех землян. Моряки глядели друг на друга, и каждый ожидал, что товарищ найдет нужные слова. Хорунжий откровенно чесал в затылке. Наконец, Семаков ответил, с видимым усилием подбирая слова:

— Пушка — это устройство для метания больших кусков металла. Вот таких, — и он показал руками диаметр двенадцатифунтового ядра. — Куски могут быть круглыми либо составными…

— Еще картечь.

— …верно, или целая куча металлических шариков вместо одного ядра. В металлическую трубу надлежащего размера засыпается порох. Он в такой емкости… короче, она сгорает во время выстрела. Потом закатывается ядро или что еще. Порох поджигают через отверстие, и он толкает ядро… Это я все упрощенно излагаю.

— О, я понимаю, — радостно подхватил Тифор, — порох сгорает, образуется плотный дым, он давит во все стороны, но расшириться сквозь стенки этой трубы он не может, почти все расширение уходит на движение того, что вы назвали ядром. Ну, и отдача, понятно. Это как раз просто. Но чем достигается поражение?

На этот раз взялся отвечать Мешков.

— Самим ядром, поскольку оно летит с большой скоростью. Или же порох заранее насыпают внутрь пустотелого ядра, наружу идет фитиль, он начинает гореть при выстреле; пока такая бомба летит, он еще горит, а там воспламеняется порох уже внутри — и взрыв в результате. Сильная это вещь… А вы можете сделать так, чтобы кристаллы метали ядра из пушек?

Малах повернул голову в сторону Тифора. Тот солидно откашлялся.

— Это рассчитать надо. Мне понадобится знать вес ядра, желательную скорость на выходе из ствола, а еще…

— По-моему, подход неверный, — вмешался Риммер. — Почему бы не использовать гранатомет?

— А ведь разумно сказано, — задумчиво протянул Малах, — хотя бы двадцатипятифунтовый. Впрочем… Ваши пушки на какое расстояние мечут ядра?

— Дистанция прямого выстрела пять кабельтовых — это для морских орудий. Можно стрелять хоть на двадцать пять, но попасть при этом очень трудно. Сухопутные — те бьют точнее, поскольку закреплены на земле, а не на палубе. Ах ты, нелегкая меня забери, вы же наших мер не знаете.

— Мы не знаем мер друг друга — так точнее будет.

— А я могу показать, — вдруг оживился Мешков. — Выйдем на берег.

Так и поступили. Людьми овладел азарт решения технической задачи, хотя сами они этого пока не осознавали.

— Вот! — с торжеством заявил князь. — От того места, где я стою, вон до того рыжего камня — как раз кабельтов и есть.

— Шагов триста, пожалуй, — подтвердил казак.

— Ага, так… — прищурился опытный Малах. — ну, так наш гранатомет бьет верным делом на ваши пять кабельтовых, а то и все десять. Но он гораздо меньше подвержен влиянию качки.

— Гранаты — это что?

Семаков прекрасно знал, что такое гранаты, но подозревал, что пришельцы именуют этим нечто другое.

На вопрос ответил капитан Риммер:

— Двадцатипятифунтовая граната имеет форму цилиндра, заостренный нос, длина… вот такая (пальцы капитана отмерили три вершка), диаметр такой (вершок), отливается из чугуна. Она как раз весит двадцать пять наших фунтов. В ней особенная магия, при попадании в препятствие граната взрывается с большой силой. Имею в виду: при попадании в твердое тело или в воду.

— С большой силой — это какой же?

Риммер задумался. Вместо него ответил Малах:

— Деревянный корабль длиной в одну шестую вашего кабельтова или пятьдесят шагов — от него только нос да корма останутся, а посередине груда щепок.

Флотские дружно кивнули в знак понимания.

— А сколько весит само орудие?

— Не более сотни наших фунтов… — тут Риммер вполголоса произнес несколько незнакомых слов, — хочу сказать, двое человек поднимают и переносят без особого труда. Но это не считая боезапаса. На палубе корабля, если речь о морском применении, надо обязательно закреплять.

— Орудия на кораблях у нас закрепляют, — уверенно заявил князь. Будучи морским артиллеристом, он был вполне компетентен. — Но почему вы сказали, что качка меньше влияет на точность стрельбы этого вашего гранатомета?

— А потому, что никто не запрещает на время стрельбы кинуть заклинание «Гладкая вода». Утихомиривает волны в пределах круга… скажем, вокруг вашего корабля.

— Надо бы испытать, — предложил Семаков.

— Можно заказать пересылку гранатомета через портал. А кристаллы для водной магии у нас есть.

— И сколько вы за такое оружие хотите?

Последовал интенсивный обмен взглядами.

— Нам бы надо посовещаться.

Местные деликатно отошли в сторону.

Совещание длилось недолго. Малах вернулся к гостям и объявил:

— Если наши контрагенты согласятся, то мы для начала возьмем с вас себестоимость: два золотых; сверх того, еще золотой уже в нашу пользу. Нам ведь тут предстоят расходы.

Естественно, из кошельков были извлечены золотые монеты пришельцев и пятирублевики местных. Стороны дружно решили, что их цена примерно одинакова, но все же курс надо бы уточнить у менял.

— Мы заинтересованы в приобретении такого оружия, хотя бы и на пробу, — веско проговорил князь. — Если образец хорошо себя покажет, то, осмелюсь предположить, мое начальство закажет и большее количество. Нам здесь предстоит война с очень сильным противником. Мы ожидаем нападение вражеского флота на порт и крепость. Право слово, Малах Надирович, вы и ваши товарищи прибыли в неудачное время.

Отдать должное бывалому лейтенанту, немало повертевшемуся вблизи деятелей большой политики: он ни на секунду не задержал ответ, будучи настоящим командором.

— Это не наша война. Мы в нее не вмешиваемся. Но готовы оказать услуги и продать нужные товары, если сможем. Вот что я предлагаю: сейчас мы расстаемся. В ближайшее открытие портала мы заказываем гранатомет с боеприпасами… ну полагаю, сотни гранат на первое время хватит. Я не думаю, господа, что вам сейчас следует идти к вашему большому начальству: слишком мало материала. Но кому-то из наших хорошо бы — кроме Таррота, конечно — пройтись по вашему порту, посмотреть на ваши корабли. Это можно сделать даже сегодня. Если ничего не помешает, то послезавтра будет гранатомет, готовый к испытанию. И вы все увидите. Как вам такой план?

— Наша бричка четырехместная. То есть одного человека можем взять.

— Риммер, ты как?

— Готов.

Тифор вдруг влез с фразой, которую почему-то сказал на маэрском:

— Не забывайте глядеть на сигнализатор… вы знаете… количество негаторов, хотя бы приблизительно…

Капитан Риммер ответил на русском:

— Не сомневайтесь, Тифор, пистолет при мне.

— У нас в бричке есть лишний плащ, Риммер Карлович. — Набросьте его, ваша одежда непривычна местным. Незачем пока привлекать лишнее внимание.

— Согласен; конечно, наброшу.

— Одну минуту, Малах Надирович, — неожиданно встрял хорунжий. — Почем цените такой пистоль?

— Судите сами, Тихон Андропович. На него, понятно, материала уходит меньше, чем на гранатомет. Но сам механизм много сложнее. Так что наши механики-оружейники, полагаю, возьмут не менее двух золотых.

Тифор поднял указательный палец.

— Командор, щит.

— Да, верно. Помните, мы говорили о щитах для магических предметов? Такой понадобится и для пистолета. Во сколько это обойдется — даже приблизительно не скажу.

— Три золотых за сам кристалл, самое меньшее, — отчеканил рыжий. — Да еще стоимость наложения заклинаний. В сумме примерно шесть золотых. Тихон Андропович, это честная цена. Да, чуть не забыл: пистолет сделают быстро, а может, и готовый найдут, но вот кристалл для щита когда подберут — ну, не знаю, но дней пять на это уйти может.

Казак перевел взгляд на князя.

— Михайло…

— Одолжу, Тихон, не сомневайся.

— Тогда мы запросим цену также на пистолет.

Князь сунул руку в карман и достал горсточку золотых кружков.

— Плачу за гранатомет и гранаты. Заказывайте на мой страх и риск. Хотя постойте, ведь на него тоже щит нужен?

— На него как раз и не нужен. Почему — долго объяснять, но завтра или послезавтра все расскажу.

— Тогда остаемся вашими покорнейшими слугами.

Поклоны.

— У нас говорят: «Всего вам Пресветлого».

Глава 6

Так и осталось неизвестным — вправду ли местные рассчитывали на ошеломляющий эффект, или оно само получилось, но только капитан Риммер вернулся к своим в несколько взвинченном состоянии.

— Представить не мог, что такие корабли существуют, — делился он впечатлениями, — у кораблей не меньше трех мачт! А у самых больших — все пять! Три ряда их пушек вдоль бортов! А всего на корабле — восемьдесят! И все сделано без магии! Восемьсот человек экипажа! Да, они нас опередили, уж это точно.

— Сильны, спору нет. Каков размер этих кораблей?

— Ярдов семьдесят-семьдесят пять в длину.

— Двигатели?

— Паруса большей частью, но на некоторых есть и машины, тоже без магии. По бортам огромные колеса, машина их вращает, и они специальными плоскостями загребают воду.

— Скорость?

— Десять их миль в их час, редко больше. Это я уже подсчитал: приблизительно двадцать две с половиной наших мили в их час, то есть примерно двадцать одна маэрская миля в час. По сравнению даже с «Ласточкой» — не особо быстро.

— Из чего сделаны?

— Тоже спросил. Набор из дерева, обшивка деревянная, у некоторых листовое железо поверх дерева. Толщина обшивки — три четверти ярда особо прочной древесины. Серьезно.

Тут в разговор вмешалась маг жизни, то есть тот человек, которому это вроде было бы совершенно не по специальности.

— Сколько негаторов вы встретили, Риммер?

Моряк не задумался над ответом: у него уже была готова оценка.

— Всего видел два сигнала. А встретили мы примерно полтораста человек. Осторожная оценка: от сотни до двухсот.

— То есть при экипаже в восемьсот человек на них может найтись восемь негаторов. Как вы будете с этим справляться?

Молчание было тягостным. Наконец, Тифор осторожно заговорил:

— На каждый снаряд щит поставить можно, но это безумно дорого, поскольку никакой иной материал, кроме алмаза, не подойдет. Во всяком случае, мне такой не известен. А если без щита, то даже не скажу, как магия телепортации отреагирует на негополе. И никто этого не знает, такие опыты не производились.

Командор подвел итоги:

— Вот что делаем: пишем и высылаем отчет, также шлем деньги, просим пистолет и гранатомет.

Риммер поднял руку:

— Вот еще что предложил бы: расчеты по движителям для их судов, а еще рабочие чертежи для судна класса моего «Стрижа». Даже если не пригодятся, вернуть мы их всегда можем. Но подозреваю, что кораблик такого класса — а с «Гладкой водой» он без труда сделает сорок пять миль в час — может быть полезен хотя бы как посыльное судно, а то и чего поболее. Между прочим, мы можем заказать детали для металлического набора и устройство для сварки — они-то сквозь портал пройдут.

Лейтенант Малах возразил:

— Корабль — не сейчас. Для начала нам надо получить согласие местных. И еще есть предложение.

Командор обвел глазами присутствующих.

— Мы все тут — не просто одна команда. Мы — команда в чрезвычайной ситуации. Посему всем и каждому предлагаю перейти на «ты».

— Не возражаю.

— Согласна.

— Принято.

Дракон ограничился кивком.

— Еще кое-что. Я бы хотел отправить письмо жене.

— Принято. Готовьте личные письма, перешлем с первой же возможностью. Итак, готовим к отправке…

В это же время трое местных офицеров сидели в комнате у Семакова и пили чай. По предложению хозяина никакие спиртные напитки на столе не присутствовали.

Но разговор отнюдь не сразу пошел в деловом ключе:

— Ну и запах от этого Таррота!

— Да уж: разит так, что хоть святых выноси.

— Тихон, вот скажи: чего ради ты попросил огня у дракона?

— Михайло, да как ты не понимаешь? Я же внукам буду баять, как прикурил табачок от огня Змея-Горыныча!

— Неужто запомнить трудно: не змей он — дракон!

— А видом кто? Как есть тот самый змей, с которым святой Егорий бился.

— Тот, да не тот. Вы ж оба видели: я его святой водой побрызгал, а заодно и этой даме попало. Никак они с нечистой силой не связаны, слава всем святым.

Казак перекрестился, но не упустил случая возразить:

— Так ведьме-то лишь на плащ попало, не на нее.

— Мне показалось, что и на руку.

— Господа, у меня появилась мысль. А что, если госпожу мага представить Николай Ивановичу? Он сейчас не так уж сильно занят.

— Можно, но… хотел бы я знать, что он скажет.

— Так ведь не со словами придем. Помнишь писаря у адмирала? Ну, того что сидит в комнатешке в конце коридора? Он без руки, чтоб ты знал, ранен был при Синопе. Сражался геройски, и за то — ну, и за хороший почерк — пристроил его Владимир Алексеевич на эту должность. А если Мариэла ему руку обратно приставит — кто ж против такого лекаря возразит?

— А она сможет?

— А спросить в труд?

— Так завтра и встретимся. Спрошу.

— Владимир Николаевич, как по мне, так дождаться бы того самого гранатомета, испытать его…

— Добро, Тихон Андропович, только где испытывать?

— Знамо где: на камнях. Ну, на этом мысу. А потом и на корабль установить, но то уж по вашей части. Вы народ морской, вам и решать.

— На корабль установить… хм… уж «Первозванного» нам на это не дадут.

Оба флотских офицера негромко рассмеялись. Мысль, что линейный гигант выйдет из порта лишь с целью опробования новой пушечки мизерного калибра — придумать такое можно, а воплотить… Нет, оба лейтенанта были реалистами.

— Шлюп могут дать. К Владимир Иванычу, уж он-то в артиллерии толк понимает. Не откажет.

— Но лишь по результатам испытаний на суше.

Некоторое время все трое молчали и прихлебывали чай.

— Вот те крест, Володя: надо бы мне припомнить гардемаринские времена.

— Это ты о чем?

— Да о том, что хорошо бы курс лекций прослушать об этой самой магии. Как в Корпусе.

— А у меня другое из ума нейдет: слова Риммера о быстроходном корабле.

— Понимаю: ты уже умудрился пропихнуть богатого в царствие небесное. Или хотя бы верблюда в игольное ушко. Значит, корабль…

— Да не понял ты! Сам корабль в портал не пройдет, понятно. Как насчет проекта быстроходного корабля. Чертежи они точно сквозь портал пропустят.

— Бумагу — да, а как насчет машины?

— Спросить надобно.

— Ха, к вопросу о бумаге. Записать бы. Ну-ка, где там у меня…

— Тогда уж, господа флотские, у меня добавка будет. Если правду Риммер Карлыч сказал, то эту пушку двое переносить могут. Вот я и подумал…

— Больше двух человек надо, если со снарядами. Или вьючных лошадей: одну на орудие, и еще сколько-то на снаряды.

— Или десяток солдат. По здешним-то горам таскать на лафете настоящую пушку, что хорошо и далеко стреляет — умаешься, а такая пушечка, чтобы…

— Все понял. Дельно мыслишь, Тихон, только этакая не одна нужна — батарея целая. По пятнадцати целковых за орудие — ей-же-ей, расход невелик. Вот чувствую, навалятся на нас, а если на Малаховом кургане такую разместить… Но все зависит от того, как себя этот гранатомет покажет.

— Добро, это пока не записываем.

— А интересно: как они дистанцию измеряют?

— Верно говоришь: ни слова об этом не было.

— Ну, дистанцию мы и сами можем, по крюйс-пеленгу.

— Тогда записываю: два компаса-пеленгатора, таблицы и рулетку взять. И грифельную доску для записи. Подзорную трубу достанешь?

— У меня своя есть. Старая, побитая, но глядеть можно.

— Записываю. А орудийная прислуга? Своих взять можешь?

Князь-артиллерист задумался.

— Кабы только я тут решал… вот разве что наболтать капитану, что, мол, обучение нижних чинов…

— Так ведь чистая правда, Михайло. Как есть обучение. А, Владим Николаич?

— И даже более того скажу. У меня же должность — сам знаешь. Мне положено знать о планах противника, вот и скажу, что, дескать, надобно готовиться к отражению неприятеля на суше. Что не всех канониров обучают — так орудия еще не опробованные, набираем лишь охотников.

— А я думаю, что и не нужна прислуга. Заряжать этот ихний гранатомет — невелика наука. Наводить сам Малах Надирович будет. Но то по камням, а ежели как на море…

— Добро, но на корабле и так прислуга найдется.

— О, вот еще придумал. Если кого из них берем в город, то одеждой бы для них озаботиться. А то ведь не как наши они одеты, по-чужому. Да вы сами видели.

— Казачью форму берусь раздобыть.

— Окстись, Тихон, из них казаки просто никакие. Любой их ряжеными признает. Да еще и дама.

— Бабскую одежу сходу не найду, оно так. Ну, а ежели морскую…

— По закону нельзя российскую форму иностранцу — разве что тот на флотской службе. Так ведь нет.

— Что ж из того? Провезти их в город, и пусть себе купят, что по нраву придется.

— Дело говоришь. А вот еще…

И план продолжал обрастать деталями.

У пришельцев же шла, можно сказать, активная переписка с другим миром. Туда и обратно проскакивали футляры с письмами. Он вскрывались и изучались.

Атмосфера была очень деловой:

— Сообщение от Сарата: экспедиция за алмазами выйдет через четыре дня.

— Документацию на быстроходный корабль быстро собрать не удастся. Три дня. И еще через день берутся поставить металлический набор по частям и все, что надо для сварки.

— Гранатомет двадцатипятифунтовый без самонаведения, без защиты, будет готов к отправке сегодня же. Боеприпас к нему с учетом оптовой скидки — по золотому за два десятка.

— Пистолет с защитой — просят пять дней и шесть золотых.

— Тифор, а что твоя написала?

— Пишет, что все здоровы, ждет…

Ранним утром следующего дня посылка пришла: станина гранатомета по частям и сама труба. В последнюю очередь из портала выскочило семьдесят пять одинаковых чугунных цилиндров с заостренным концом. Они образовали целую груду.

У странников между мирами только-только хватило времени хоть немного выспаться (но часовые поочередно бдили), позавтракать без спешки и даже собрать гранатомет. И тут прикатила уже знакомая бричка со знакомыми пассажирами.

После учтивых приветствий последовало несколько удивленное:

— Это оно?

— Что?

— Орудие ваше.

— Двадцатипятифунтовый гранатомет, если позволите.

Реакция местных на происходящее оказалась различной. Мешков пожелал посмотреть на сильно поразившее его орудие, а Семаков с Неболтаем пристально разглядывали снаряды к нему. Последний не поленился покачать гранату на руке:

— Сдается мне, что весит железяка как раз двадцать пять наших фунтов.

— А ведь мы, господа, можем получить точное сравнение. Купить десятифунтовую гирю, да отослать… туда.

— И меру сажени тоже.

Князь, наконец, выразил часть одолевавших его сомнений:

— Но этот гранатомет — он такой тонкостенный. Со стволом… э-э-э… ничего не будет?

В полемику вступил командор как наиболее опытный в части оружия пришелец:

— Толстые стенки и не нужны: порох мы не используем.

— Но и казенная часть выглядит недостаточно прочной.

— Это тоже не требуется. Говорю вам: принцип не тот, что в пистолете или в ружье.

— Хорошо, а как же взрываются эти чугунные снаряды то бишь гранаты?

— Тифор, поясни.

— Магистр прочистил горло.

— Гранатомет отличается от, скажем, винтовки или пистолета тем, что он вообще не использует метание. Граната досылается в ствол движением затвора — вот он — и по нажатии вот этой кнопки мгновенно перемещается в заданную точку пространства. Прицел осуществляется перемещением ствола, наводка по расстоянию — этими ползунками. Вот так они двигаются; это грубая наводка, это тонкая. Если в точке, куда переместилась граната, есть твердо тело, то граната в него вклинивается, происходит взрыв., очень мощный. Если же граната перемещается в воду, взрыв все равно имеет место, только слабее. А вот в воздухе он будет совсем слабым: что-то вроде хлопка. Оглушить разве только… Препятствием для перемещения может служить… э-э-э… большая масса грунта… э-э-э… ну, сквозь земляной вал переместить нельзя. И еще одно: нельзя переместить в ту точку, что находится под воздействием негатора. Ну, это человек, который одним своим присутствием гасит магию. Такие здесь встречаются.

Лейтанант Мешков был прежде всего артиллеристом, что и доказал вопросом:

— Вы сказали, что граната сильно взрывается. Насколько сильно?

— Вопрос скорее к нашему командору.

Малах постарался не допустить на свое лицо выражение превосходства.

— Это, господа, надо не рассказывать, а показывать.

— Подожди, Михайло. Мне другое непонятно: как тут целиться?

— Правильно спросили, Тихон Андропович. Снова скажу: мне куда проще показать, чем рассказать.

— Еще минуту, Малах Надирович. Вы говорили, эти гранаты литые из чугуна?

— Именно так, Владимир Николаевич, из него самого. Вообще-то можно из чего угодно делать: например, из камня; это недорого, только сила взрыва меньше будет… примерно вдвое.

— Так что, господа, идем?

Хорунжий попытался приподнять гранатомет вместе со станиной.

— Вдвоем нести можно, и пупок не треснет, — резюмировал он.

— Разрешите, господа, помочь, — вдруг предложил дракон, и под взглядом красноватых глаз орудие вдруг поднялось в воздух.

— Так куда несем?

Малах ткнул пальцем:

— Вон к тому кусту. А целью будет каменный выступ, самый высокий в том направлении — видите его? Господа, помогите нести снаряды.

Люди в некотором обалдении подхватили в обе руки по одному снаряду.

— Магия? — шепнул Семаков Тифору, уже зная ответ.

— Она самая, только Таррот в ней сильнее.

— И любой маг так может?

— В университете учат. Даже я так могу. Но нашему славному дракону это в меньший труд, — пояснила маг жизни.

— Ящик сюда, снаряды нести было б куда удобнее, — проворчал Тифор.

— Не подать сквозь портал, — возразила женщина.

— Ящики можно достать, — заметил Мешков. — Владимир Николаевич, запиши.

Местные моряки принялись устанавливать свои устройства для измерения дистанции. На свет появилась грифельная доска.

— Вы на этом делаете временные записи? — догадался капитан Риммер.

— Ну да. Удобно, что записал, а потом и стер. Вот так.

На определение дистанции потребовалось менее четверти часа.

— Пять и три десятых кабельтова, — щегольнул знанием дробей Мешков.

Вперед вышел Малах.

— Господа, сейчас демонстрируется стрельба по наземной цели. На море это по-другому, и отличия существенны. Если ставится цель повредить сооружение или поражение солдат противника, то целиться надо с недолетом, но главное: четко определить расстояние. Сейчас я это делаю на глаз и по нашим меркам, — лейтенант задвигал ползунками на серебряных линейках. — Имейте в виду: вот эти деления означают наши меры длины, они, сами понимаете… Ну вот, готово. Теперь: кто готов поработать заряжающим?

— Я! Вероятно, мне как артиллеристу и предстоит стрелять потом.

— Михаил Григорьевич, вам надо бы следить за процессом наводки. Уж лучше я.

— Мне ж еще есаулу докладывать, так что надо бы…

— Господа, не будем спорить. Каждый зарядит по одной гранате вот сюда, в этот лоток. Он вмещает пять снарядов. Кстати, в бою надлежит предусмотреть быструю подачу боеприпасов. У меня на корабле матросы их передавали по цепочке. Да, вот мера безопасности. Я настоятельно советую не стрелять в упор из гранатомета, особенно на суше. Может своих же посечь осколками.

— А любопытно бы знать, как…

Что именно хотел знать хорунжий, так и осталось неизвестным. Пока он говорил, пушкарь из иного мира сдвинул рычажок, пояснил: «Это стопор», затем ткнул пальцем на диковинную букву, выдавленную на серебре. Затвор шмыгнул туда-сюда, пропуская снаряд вниз и досылая его на обратном ходе в ствол. Мгновенно земля на расстоянии примерно пять кабельтовых вздыбилась жутковатым черно-рыжим веером. Звук пришел не сразу.

— Недолет тридцать ярдов, — успел сказать Малах прежде, чем грохот обрушился на уши зрителей.

— Как сорокаведерную с порохом рвануло, — казак думал, что сказал это себе под нос, хотя на самом деле произнесено было во весь голос.

— Нет, казаче, тут не бочка была — куда больше.

Взлетевшая в воздух земля еще не успела опасть обратно, как посыпались вопросы:

— Малах Надирович, что за силища там поработала?

— Сам точного названия не знаю, только слышал однажды, как Профес сказал: при попадании в камень эта граната, дескать, эквивалентна ста килограммам тротила.

— Килограмм — французская мера веса, два фунта сорок два золотника, в этой гранате примерно шесть пудов четыре фунта получается, — заявил эрудированный Семаков, — а что такое «тротил»?

— Тоже не знаю; у нас вашего пороха нет, мне не с чем сравнивать.

— Ну разве что на глаз… В пересчете на порох более двенадцати пудов, за это ручаюсь, а в бочке и десяти пудов не будет.

— Владимир Николаевич, ведь в городе переполох может быть: этакий гром не услышать нельзя.

— Так пока проверяющие доедут, мы все и закончим.

— Господа, вернемся к испытаниям.

— И то верно. Михаил Григорьевич, не желаете ли?

Флотский артиллерист пытался скрыть волнение, но выходило неубедительно. Он долго и тщательно выверял прицел, выставленный Малахом, потом нажал пальцем. Взрыв вздыбил землю уже ближе к цели. Мешков подумал, что если такой случится рядом хотя бы и с линейным кораблем, то течь тому обеспечена, если не что похуже.

— Имейте в виду: перелет, возможно, не даст никакого эффекта: снаряд попросту не взорвется, если попадет в воздух. Есть и еще соображения по поводу стрельбы в море, но это уж потом.

Всего ушло четыре снаряда. Последним стрелял Неболтай, и у него вышло наиболее эффектно: верхушку цели срезало начисто. Правда, казачья гордость была несколько уязвлена тем, что наводил все же иноземный лейтенант.

— Еще есть хорошие новости: пакет чертежей быстроходного корабля будет готов и выслан через три дня. Пистолет для вас, Тихон Андропович, только через пять дней. Обойдется в шесть золотых.

— Я одолжу, — и князь выложил тридцать рублей золотом. — И, Малах Надирович, с этими чертежами придется, как ни крути, явиться пред взором большого начальства. И ваш фонарик взять, и пистолет с винтовкой.

— А ведь Владимир Алексеич в отъезде.

— Оно и к лучшему. Пал Степаныч нас точно выслушает.

Предвидения оправдались. На полдороге бричка встретилась с казачьим разъездом. К счастью, вахмистр лично знал Неболтая. Объяснения были даны самые убедительные:

— Да это флотские новый порох испытывали для бомб. «Тротил» называется.

— Откуда ж такой?

— Лейтенант князь Мешков за свои деньги купил на пробу. Только заряжать им ничего нельзя: уж больно сильное зелье, любую пушку аль ружье разорвет в куски к разэтакой матери.

— Сколько отдали, ваш-сиясь?

— Да не так дорого, по двадцати пяти копеек на бомбу выйдет. Но это если купить разом сотню зарядов.

— Выходит, не казенный?

— Какое там! Купец один продал, но мы все побожились имя не называть. Турок он опасается. У них, говорит, свои людишки в порту есть.

Последовали понимающие кивки.

— А посмотреть можно, как это бьет?

— Мы и сами бы рады еще посмотреть, да весь запас тротила пожгли. Но купец обещал еще продать.

Глава 7

Весь следующий день ушел у землян на обсуждение способа подачи новых сведений большому начальнику и на составление плана действий. Споры были ожесточенными:

— …а кого ты возьмешь с собой к Пал Степанычу? Слово казачьего хорунжего для него не дорогого стоит…

— …тут другое надо учесть: как пресечь распространение слухов?

— А никак. Пусть себе болтают о волшебниках, что на драконах летают. Думаешь, турки в это поверят?

— С них станется, а вот французы — те нипочем…

— …как раз дракона показывать на людях не надо бы: очень уж он смахивает на выходца из такого места, которое к ночи не поминают…

— …Марью Захаровну не забыть бы представить Николай Иванычу…

— Не Марью, а Мариэлу.

— А ведь прав Тихон: верным делом ее имя переделают. Ей, надеюсь, все равно, а нашим вроде как ближе…

— …я вот подумал: а что, если ее сам Пал Степаныч представит?

— Дельная мысль. Запиши.

— …тут другое. Как бы нам гранатомет на море испытать? На это корабль потребен…

— …без разрешения адмирала — и думать нечего.

— …что-то небольшое. Шлюп… мишени сделать — дело плевое…

— … а вот хорошо бы самого адмирала на испытания взять… пусть он видит…

— …допрежь времени нельзя… если криво пойдет, то, сам понимаешь…

— …если хотя бы капитана пароходофрегата, уж тот бы подтвердил…

— …артиллерийский офицер — вот кто нужен, может быть, даже не один, а капитан пароходофрегата — тот на ходовые их корабля…

— …сколько, по-твоему, времени уйдет на постройку?

— Запиши, это будет еще один вопрос.

— Тогда уж заодно: сколько стоить будет?

— Записываю.

— А вот мысль еще. Помнится, наши дуванили взятое в запрошлом походе, так там каменья самоцветные были. Спросить наших… кхм… гостей: а не бывает ли таких камней, что у них не ценятся, а для наших очень даже. Или совсем наоборот. Я в ценах не особо, так вы поболе моего знаете. А то найти купца…

— Светлая у тебя голова, Тихон Андропыч, за то и уважаю. Записать всенепременно!

— Записываю.

— А у меня и купчишка такой есть на примете. Я у него, помнится, для Таты сторговал колечко…

Следующий день, по мнению лейтенанта Семакова, принес удачу. Главный ее компонент выразился в туго свернутом цилиндре бумаг, что капитан Риммер предъявил для ознакомления. Это были описание и чертежи необычного корабля. На первом был рисунок: одна короткая мачта почти без такелажа, скошенный острый нос, невысокая надстройка со скошенной же передней стенкой, на баке уже знакомый гранатомет.

Но в бочке меда, как водится, оказалась ложка дегтя, да еще не одна. Первое, что бросилось в глаза обоим флотским: все размеры выставлены в тамошних единицах, и, что гораздо хуже, все пояснительные надписи сделаны на незнакомом языке. На отчетливо проступившее недовольство на лицах потенциальных заказчиков Малах отреагировал с великолепной небрежностью:

— Господа, что до размеров, то надо лишь составить таблицу для пересчета или же запросить за отдельные деньги меры длины. И не так уж дорого обойдется. А что до перевода на русский, тут мы можем помочь или, еще лучше…

Тут последовал диалог, который хотя и велся на русском языке (явно примененном из чистой вежливости), но был совершенно непонятен:

— Мариэла, ты сможешь?

— Да, но только при согласии. Я так думаю, что староимперский и язык Древних…

— …совершенно без надобности. Тогда сколько времени?

— По часу на человека. Это полный вариант, если с ограничением, то полчаса. В первом случае по золотому, второй дешевле вдвое.

— Расход?

— Не такой уж малый, но ведь мне сегодня никуда не ехать. До завтра восстановлюсь точно.

После этого лейтенант Малах повернулся к землянам. Тон его стал полностью официальным.

— Господа, мы хотим сделать вам предложение. Вы имеете право от него отказаться, и мы не вправе настаивать. Госпожа Мариэла может обучить вас нашему языку — полностью или частично, на ваш выбор. Частично — это значит, что ваш словарь будет вдвое меньше. Обучение магическое и потому быстрое. Предупреждаю: говорить вы все равно будете с акцентом. Избавление от него — дело и долгое, и дорогое. Точно так же хорошего почерка не гарантирую. Полный вариант обойдется по золотому с человека; половинный вариант, соответственно, вдвое меньше. Но, повторяю, все это лишь при вашем полном согласии, выраженном явно. Вопросы будут?

— Да, Малах Надирович. Получим ли мы возможность разобраться в этом проекте корабля, если получим половину словаря?

— Вопрос не ко мне. Мариэла?

— Не уверена. Половинный вариант, он хорош для совершения купли-продажи, для приятных застольных бесед, чтения развлекательных книг. Чтобы понимать лекции наставника в университете — явно не хватит.

— Тогда беру полный. Согласен на это.

— Я тоже.

— Так вы согласны, Михаил Григорьевич?

— Да, согласен.

Все обратили взоры на хорунжего. Тот пребывал в мучительных раздумьях. Ему до последней степени не хотелось залезать в долги — даже при самых дружеских отношениях с князем. А именно в данный момент неотложной потребности в этом языке не было.

— Я… пожалуй, не сейчас.

— Будь по-вашему. Значит, на два наших часа… ну, они чуть меньше ваших… вы, Тихон Андропович, свободны.

— А нельзя мне покамест погутарить с Тифором Ахмедовичем?

— К вашим услугам. Вы, полагаю, хотели что-то спросить?

— Вот-вот…

Хорунжий подхватил собеседника и двинулся вместе с ним в сторону.

— Тифор Ахмедыч, поясните мне: это какие такие виды магии бывают…

Ход виделся простым, но оказался необыкновенно эффективным. Может быть, весьма почтенный был гениальным преподавателем. Возможно, хорунжий был талантливым учеником. Как бы то ни было, по истечении двух часов казак получил довольно обширное и точное представление о возможностях магии вообще и боевой магии в частности. Также Тифор поведал внимательному слушателю, кто такие негаторы и какой от них может быть вред.

После обретения знания маэрского языка флотские офицеры повели себя, на взгляд командора Малаха, несколько странно. Они даже не попытались на нем говорить, а вместо того дружно схватились за листы с чертежами и пояснениями.

— Пока все не перечитают до последней буквочки — и за уши не оттащишь, — сентенциозно заявил казак.

Он промахнулся самую малость: оба-два дочитали почти все. Подняв глаза на окружающих, они вздохнули и зачастили наперебой:

— Тут понятно, в общем…

— …и надо бы идти к начальству, но вот пересчет всех цифр, он займет…

— …еще того хуже: в прибавок переписать все пояснения…

— Погодите, господа, — перебил хладнокровный Малах, — большие задачи решаются по частям. Вашему начальству что понадобится? Главные цифры: вес судна, основные размеры, материалы, ожидаемая скорость, цена в ваших деньгах. Уж это за час пересчитаете.

— Добавьте вооружение, Малах Надирович…

— Это как раз ясно: для начала гранатомет на носу, вот как на рисунке, а я бы еще добавил такое же орудие на корме…

Тут абсолютно неожиданно вмешался хорунжий:

— Гранат этих надо бы взять столько, сколько в трюм влезет, ведь много их уйдет впустую.

Моряки с Земли недоуменно переглянулись, а пришельцы понимающе кивнули.

— Тихон, — почти ласковым голосом начал князь, — то, что ты знаешь, и нам бы не худо…

— А чё тут, мне Тифор Ахмедыч все порассказал. Если на сотню человек один негатор, это тот, кто магичить мешает, так на линейном корабле их восемь рыл может оказаться. И коль посчитать пятно негации в двадцать сажен поперек, то и выходит, что они весь корабль собою прикрыть могут, он-то длиной много, если тридцать пять. А если палить с недолетом десять сажен, так повредить брюхо кораблю — железное все же — может, и не выйдет. Тут разве что целиться в самый нос, в оконечность — или, наоборот, на хвост соли насыпать.

— Хочешь сказать, проверять надо?

— Ну, на разных кораблях. Ведь бывают такие, где всего народу сто человек…

— А ведь отсюда следует, что двух гранатометов и не надобно. Дай-то бог, чтобы один сработал должным образом. А, Владимир Николаич?

— Тогда этим одним и ограничимся, а там видно будет. Есть идея относительно нашего начальства. Миша, тут тебе идти придется сначала. Сошлешься на меня, скажешь, что, мол, разведка донесла сведения; просим, дескать, принять нас троих… а кого еще возьмем, вот вопрос?

После долгих споров пришли к выводу: пока что никого.

Но потом князь переменил тему:

— Чудеса — они ведь от Господа нашего только. Слово «магия» адмирал может посчитать богопротивным. Как бы обойтись без этого?

Последовала перестрелка взглядами. Затем слово взял рыжий Тифор:

— В вашем мире магия — нечто невиданное и потому необъяснимое и чудесное. У нас же это одна из наук. Как… — тут магистр чуть помедлил, подбирая нужное слово, — ну, как механика. Ее ведь у вас знают? Магию можно измерять, изменять, ею можно управлять… Наука, как понимаю, у вас в почете. О, вот идея: вместо слов «магические потоки» говорите «энергетические потоки».

— Очень хорошее слово, так и сделаем. А еще надо бы заранее продумать разговор с адмиралом.

— Уже помыслил. Вот что предлагаю…

Расчет оказался верным. Князь Мешков убедил адмирала принять всех троих вечером.

Разговор состоялся на квартире высокого начальника и начался самым неожиданным образом.

Первым начал лейтенант Семаков. Он встал по стойке «смирно».

— Ваше превосходительство, даю слово чести офицера Русского императорского флота, что то, что я сейчас вам сообщу, было мною видено своими собственными глазами.

Многоопытный адмирал Нахимов нашелся, что ответить, хотя и не сразу:

— Вы настолько опасаетесь, лейтенант, что я вам не поверю?

— Так точно, ваше превосходительство, опасаюсь. Лейтенант князь Мешков, ваш черед.

— Ваше превосходительство, я также даю слово чести офицера Русского императорского флота, что то, что я сейчас вам сообщу, было мною лично видено.

Чувства хозяина помещения были противоречивыми. Больше всего ему хотелось скомандовать о прекращении этого балагана, но опыт, логика и чутье в один голос твердили, что эти сказанные с максимальной торжественностью слова имеют под собой самую серьезную основу.

— Что скажете, хорунжий? Вы тоже дадите слово?

— Ваше превосходительство, в правдивости того, что я сейчас расскажу, готов крестоцеловальную клятву дать, поелику видел это своими глазами.

— Ну что ж, господа, как вижу, дело у вас серьезное, — твердым голосом промолвил адмирал. — Кто начнет-с?

— Если позволите, ваше превосходительство, я и начну…

— Атанде[4]! Мы не на параде, так что будем без чинов-с. Начинайте, Владимир Николаевич.

— Началось все неделю назад. Я шел по дороге от города по направлению к мысу…

Рассказы всех троих длились в сумме не более полутора часов. Слушатель проявил вежливость и не перебивал ни словом. Закончился рассказ словами:

— и дозвольте предъявить, Павел Степанович, доказательства материального свойства. Извольте убедиться: пистолет их работы, также и ружье… в порохе, как я говорил, не нуждаются, оба способны произвести несколько выстрелов кряду… вот, покорнейше прошу…

На стол легли магазины.

— …здесь четырнадцать пуль, а здесь двадцать. Калибр разный, но причины такого выбора не знаю. А также, еще того важнее…

Лейтенант бережно достал толстую стопу листов.

— …высокоскоростной корабль, по расчету максимальная скорость 20 узлов, парусного вооружения нет вовсе, только их двигатель… они готовы поставить части, которые надобно собрать… извольте глянуть.

Адмирал не просто пожелал «глянуть». Он пожелал рассмотреть пристально. На это, а также на вопросы и ответы чисто технического свойства ушло еще полтора часа.

Наконец, Нахимов подвел итог.

— Господа, когда б то зависело лишь от меня, то сегодня же вы получили бы надлежащие суммы золотом на покупку деталей и постройку такого корабля. Но должно убедить всех, меня в том числе, насколько данный прожект хорош в части артиллерии-с. Ведь обычные орудия ставить не имеет смысла, не так ли? Посему моему старшему адъютанту Острено поручу с утра подготовить шлюп «Надежда», а также плавучие мишени для пробных стрельб. Феофан Христофорович лично будет присутствовать на испытаниях, имейте это в виду-с!

— Павел Степанович, в пробных стрельбах должен участвовать артиллерист гостей. Он же и обучать наших будет. И еще их капитан дальнего плавания.

— Ничуть не возражаю.

С утра Неболтай и Семаков отметили хмурый и встревоженный вид лейтенанта Мешкова. Хорунжий на правах друга прямо спросил:

— Михайло, ты выглядишь прям как не в себе. Иль со здоровьем что не так?

— Да не со мной. Татьяна Сергеевна с горячкой слегла, холодным ветром продуло.

Князь сказал не все. Спешно вызванный доктор Хофбауэр заявил, что имеется воспалительный процесс в легких, и что прогноз может быть плохим. Именно диагноз так встревожил князя.

Казак первым проявил сообразительность:

— Так покланяйся Марье Захаровне. Ей присутствовать на стрельбах ну вовсе без надобности. Пусть ты заплатишь хоть и пятнадцать рублев, абы на пользу. Опять же: за разговор вовсе денег не возьмет.

И любящий муж оставил друзьям бричку, а сам помчался домой распорядиться насчет пролетки. Он подкатил к мысу меньше, чем через час.

Разговор в пещере оказался коротким. После приветствий и объяснений князь напрямую спросил:

— Мариэла Захаровна, возьметесь вы за лечение?

Маг жизни не раздумывала ни мгновения:

— Да, это мой долг, но окончательное согласие только после осмотра. Экипаж у вас есть?

Маг жизни подумала, что и сама пациентка, и кто-то из домашних может оказаться негатором, потому и сделала оговорку.

— Разумеется.

Мариэла чуть-чуть помедлила. Ей хотелось сберечь силы на лечение применением настоев и отваров, но она осознавала, что энергию можно восстановить в течение, самое большее, суток, а лекарства Маэры могут оказаться трудновосполнимым ресурсом. Наконец, маг жизни решилась, тряхнула головой и скомандовала:

— Едем!

Тут успокоившийся было заботливый супруг снова встревожился:

— Мариэла Захаровна, а как же вы говорили, что наш мир враждебен вашей магии?

— Не сам мир, а люди, и притом не все. Я проверю всех окружающих. Но на всякий случай ни с кем посторонним встречаться ей нельзя, пока организм больной не заменит конструкт на свою ткань. А уж потом любое воздействие будет безразлично…

Доехали они довольно быстро: примерно три четверти часа.

Горничная Фрося встретила молодого барина круглыми глазами и шепотом:

— Барыня-то совсем нехороша: и не ест ничего, и не встает, и лоб горячий. Я за лекарством, что немец прописал, сходила, только-только вернулась…

— С лекарством подождем, — неожиданно для самого себя ответил Мешков. — Мы сейчас с этой дамой к ней.

— К больной гостей не надобно, — твердо ответила Фрося, знавшая свои права. В их число входило право давать хозяину советы, хотя и в небольшом количестве.

— Надо. Это не гостья, а как раз по поводу болезни.

Возражать было нечего.

Княгиня чувствовала себя прескверно, но находилась в почти ясном сознании. Вот почему вид мужа, появившегося в спальне в компании с незнакомой дамой, показался зрелищем не из обычных. Но князь не дал удивлению жены развиться, перехватив, как и подобает офицеру, инициативу:

— Дорогая, разреши представить тебе Мариэлу Захаровну. Она ученый доктор, приехала издалека. Я ее пригласил ради тебя. Госпожа Мариэла, это моя жена Татьяна Сергеевна.

Неожиданно для всех и в нарушение светских правил заговорила посетительница. Тон показался знакомым княгине. Именно таким раздавал приказы домашним ее дедушка, отставной полковник Волков. Пожалуй, только любимая внучка осмеливалась (да и то не всегда) противоречить приказам. А еще уши резанул отчетливый акцент.

— Князь, не будем терять времени на пустые разговоры. С вашего позволения, я… — тут иностранка чуть запнулась, — вымою руки, осмотрю больную, потом выйду к вам, все расскажу, а уж после начну лечение.

Мытье много времени не потребовало. Магистр втихомолку воспользовалась сигнализатором негации, но тот ничего не показал. Далее женщина-доктор вежливо, но решительно попросила хозяев выйти, аккуратно закрыла дверь, потом мягко обратилась к потрясенной больной:

— Ничего не бойтесь. Я не буду даже касаться вас руками, позвольте только отбросить одеяло… так…

Маг жизни подумала, что диагноз поставил бы без ошибки даже студент-второкурсник (соответствующей специализации, понятно). Но кое-какие детали вызвали небольшое поднятие бровей. Тут не только воспаление легких присутствовало… интересно. Похоже, можно получить политические выгоды.

Не прошло и пяти минут, как Мариэла снова закрыла больную одеялом и встала.

— Мне все ясно, княгиня. Сейчас я выйду, переговорю с вашим мужем, а потом вернусь и начну собственно лечение.

Татьяна Сергеевна даже не собралась с ответом — а непонятная женщина уже исчезла за дверью.

Князь в нетерпении ожидал в гостиной, меряя ее шагами из угла в угол. Рядом с дверью стояла горничная. В глазах ее читалась твердая решимость защищать хозяйку от немки.

Тон мага жизни был тем же самым, то есть командным:

— Михаил Григорьевич, мне срочно нужны бумага и… чем писать.

— Фрося, принеси.

Строптивая прислуга подчеркнуто неторопливо вышла из комнаты и вскоре вернулась с листом и карандашом. По ее мнению, пера с чернильницей эта барынька не заслужила.

Женщина-доктор уселась за стол и через пару минут протянула хозяину дома исписанный лист.

Князь прочитал, с некоторым усилием продравшись сквозь непривычно выглядящий текст. Язык был явно русский, но так бы не написал ни один из его знакомых: не было «ятей», буква «фертъ» имела необычное начертание, словом, многое было не так, как учили. Да и фразы построены иначе. Врачебный вердикт заставил удивиться, но Михаил Григорьевич почел за лучшее промолчать.

Мариэла продолжила с теми же интонациями:

— Сколько времени вы женаты?

— Полтора года.

— На Троицу два года будет, — уточнила придира-горничная.

— Детей у вас нет?

Отрицательное движение головой.

— Я так и думала по причине… — палец ткнул на строчку, — и это я берусь также вылечить. Но придется затратить больше труда.

Мешков счел, что пора прояснить некий деликатный момент.

— Сколько вы берете за визит?

Чужестранка явно удивилась.

— За визит? Нисколько. Я беру за результат.

Князь сделал зарубку в памяти.

— Если лечить только это… — и палец указал на другую строчку, — моя работа стоит десять рублей на ваши деньги. А если вместе с тем… ну, вы знаете… тогда добавьте еще пять рублей.

— На ее здоровье мне никаких денег не жалко.

И на стол с коротким звяком опустились золотые монеты.

— Тогда прошу не беспокоить в течение… — и снова небольшая заминка, — примерно двух с половиной часов.

Никто из землян не знал, что Мариэла, не будучи сильна в устном счете, затруднялась мгновенно перевести маэрские часы в земные.

Женщина снова скрылась в спальне, не забыв притворить дверь. Фрося не вытерпела:

— Барин, так как же эта немка нашу-то княгинюшку лечить собралась?

— Сам не знаю, я ж не доктор.

Мешков отвечал несколько рассеянно. У него из головы не выходила та мысль, которую туда почти силой впихнула иномирская дама. И как же он сам не додумался?

Горничная изо всех сил вслушивалась. Но из спальни сначала донеслось сколько-то невнятных слов, а потом и вовсе ничего.

Князь принимался за книгу, потом швырял ее на столик, делал несколько кругов по гостиной, пытался услышать хоть что-то из спальни и, понятно, слышал ровно столько же, сколько и Фрося, еще раз пытался читать — с тем же успехом…

Наконец, Мариэла Захаровна появилась из спальни.

— Михаил Григорьевич, как понимаю, завтра у вас с утра будет много дел по службе?

Лейтенант кивнул.

— Ну, утром от вас много не потребуется: пришлите за мной экипаж. Мне предстоит еще раз осмотреть вашу супругу. Вообще-то это лишнее, сейчас она спит здоровым сном, и я уверена, что к утру будет в полном порядке, но я точно так же уверена, что наставница непременно отдала бы распоряжение об утреннем осмотре. У меня все же ранг магистра.

Князь решил, что правильно понял смысл.

Чужестранка повернулась к Фросе.

— Вас зовут Фрося?

От такого обращения у бедняжки подкосились ноги, но все же она устояла и даже нашла в себе силы несколько раз кивнуть.

— Вот вам приказ, Фрося. Татьяна Сергеевна сейчас спит и будет спать до утра. Не беспокоить. Не будить. С утра она проснется голодной. Есть ей можно все, но много не давать. Лучше небольшую порцию, а потом через два или три часа — еще такую же. В полдень уже может есть, как обычно. Ходить… ну, сначала я ее осмотрю, пусть дождется моего приезда и не встает с постели.

Горничная, которая знала барыню еще с детских лет, вспомнила этот командирский голос. Точно так же отдавал приказы старый барин. А уж он в этом деле понимал толк.

Но немка на этом не остановилась. В ее глазах появился зоркий прищур.

— Повторить приказ!

Фрося собралась с силами.

— Барыня сейчас почивать изволят, ее не трогать и не будить. С утрева дать завтрак, ее любимый: яишенку да сметанку, да хлебушек свежий, да кофий. Потом, если захочет, еще кусочек грудки куриной, да хлебушка пару кусков отрезать, да молочка. А потом уж в полдень, как обычно…

Суровая чужеземная барыня вдруг улыбнулась.

— Весьма неплохо, Фрося. Похвально.

Маг жизни по привычке имела в виду студенческую оценку. Но горничная поняла слово в прямом смысле и подумала, что докторша хоть и не русская, но справедливая.

Князь взялся лично отвезти госпожу до ее жилища. А верная горничная немедленно решилась нарушить приказ, на цыпочках прокралась в спальню и слегка тронула губами лоб своей любимицы. Горячки не было. К тому же княгинюшка чуть улыбнулась во сне. И это лучше всего убедило Фросю, что ее касаточка выздоровела. Осталось лишь вознести благодарственную молитву заступнице небесной, что и было сделано по выходе из спальни.

А о лекарстве от доктора Хофбауэра почему-то все забыли.

Глава 8

Маг жизни была права: у Мешкова и Семакова, а равно у капитана Риммера и лейтенанта Малаха день, начиная с утра, должен был получиться очень занятым. Таким он и заделался.

Первые двое во взаимодействии с лейтенантом Острено обеспечивали техническую поддержку со стороны землян, как то: сам артиллерийский корабль, постройку и установку мишеней на якоря, а также выделение четырех матросов на транспортировку гранатомета. Вторые двое указывали, как уложить гранаты в ящик, а Малах, со своей стороны, принимал у Тифора амулет, обеспечивающий «Гладкую воду». Еще с час лейтенант потратил на первую лекцию земным комендорам. В результате шлюп отдал швартовы лишь после полудня.

Вопреки ожиданиям, погрузка и установка гранатомета не вызвала ажиотажа. Что-то вроде очень малокалиберного орудия с очень сомнительными характеристиками — вот каково было мнение всего экипажа. Острено, будучи адъютантом адмирала, исполнял обязанности наблюдателя, то есть вообще ни во что не вмешивался. Командир корабля лейтенант Азарьев получил все нужные инструкции. Также ему представили двух непонятных иностранцев в одежде незнакомого кроя. Один из них был лейтенантом-артиллеристом, судя по имени — турком или татарином. По любым соображениям такому делать на борту корабля Русского императорского флота было совершенно нечего, но приказ шел от самого Нахимова. Второй оказался капитаном дальнего плавания. Этот хотя бы по имени был германцем; правда, его акцент совершенно не походил на германский. По этой причине Азарьев подумал, что, наверное, Риммер Карлович родом из Баварии, потому что всем известно: баварцев даже природные жители Гамбурга не понимают. Он поделился (шепотом, конечно) этой догадкой с лейтенантом Семаковым, получив в ответ неопределенное хмыкание.

Пока шлюп, подгоняемый несильным бризом, отваливал и шел к точке, где были установлены щиты для стрельб, матросы под присмотром немца принайтовили то, что тот назвал диковинным словом «гранатомет», к палубным рымам на носу. Стаксель убрали, чтобы он не мешал стрельбе. Все российские офицеры отметили, что, судя по тому, насколько легко нижние чины тягали это «орудие», вес его был крошечным по сравнению даже с восьмифунтовкой. Одновременно немец наставлял матросов, организуя цепочку для передачи гранат из ящика.

— Они тяжелые, братцы, так что двумя руками передавайте, чтоб не уронить. Берегите силы; гранат, может, штук пятьдесят перекидать придется. Готовность по команде!

В это время артиллерист раздавал последние инструкции комендорам Максимушкину и Патрушеву.

— По первому щиту открою огонь я сам, ваша задача пристально следить за моими действиями и запоминать. Первые две-три гранаты уйдут на пристрелку, причем прицел лучше смещать по горизонту, чтобы столбы от разрывов не мешали. И напоминаю: перелеты, вероятнее всего, не взорвутся. Так что начинать нужно с недолетом и лишь постепенно поднимать прицел.

Ветер стал покрепче. На волнах появились первые «барашки». Шлюп шел в бакштаг.

— На лаге! — Азарьеву не было причин надрывать глотку: небольшие размеры кораблика позволял командовать и без этого.

— Семь, ваше благородие!

Малах глянул на щиты и решился.

— Риммер Карлович, давай «Гладкую воду».

Серебряная пластина амулета почти целиком скрывалась в ладони иностранного капитана. Ее увидели лишь Семаков и Мешков, да и то лишь потому, что к действиям всех иномирцев они приглядывались особо тщательно. Зато эффект от применения заметили все, кто был на борту.

Круг гладкой воды был огромен: сажен сорок, не меньше. Зеркальная гладь в нем вопиющим образом не сочеталась с порывистым ветром, а заодно противоречила опыту моряков российского флота. Но удивляться было некогда. Малах отдал команду:

— Подача гранат — товсь! Заряжай!

Одновременно последовали реплики от русских офицеров:

— Семь кабельтовых до первого щита.

— На такой дистанции, да без волнения — и мои бы с первого залпа накрыли.

— Пожалуй, что так, Михаил Григорьевич.

Тем временем пять серых тупоносых гранат легли в лоток. Все глаза устремились на Малаха, который стоял, чуть согнувшись, у казенной части орудия и приглядывался. Самыми внимательными были комендоры. Но даже они заметили первый выстрел только по причине движения затвора, который с негромким металлическим стуком сдвинулся, дал следующей гранате уйти в ствол и скользнул обратно, досылая снаряд.

Звук дошел с опозданием. Столб воды от чудовищного взрыва гранаты поднялся явно выше мачты шлюпа. Зрители даже не успели ругнуться, как грохнули еще два взрыва.

Уже после того, как третий столб опал, а обломки щита, крутясь, попадали в воду, князь Мешков машинально отметил в памяти: «Первый недолетом двадцать сажен, второй — десять, третьим накрытие. Ни одного перелета. Очень мощные взрывы: и на линейный корабль хватило бы одного для критического повреждения корпуса».

Вслух же было сказано:

— Отменно стреляли, Малах Надирович.

— Цель была легкая, Михаил Григорьевич, — проявил скромность артиллерист из иного мира. — Максимушкин, к гранатомету! Делай так, чтобы мушка и прорезь совместились вровень… готов? Приглядывайся пока, минута у тебя есть. Вон второй щит. Один палец — на спуск, второй — на ползунок… И не торопись с выстрелами. Щит в ответ стрелять не будет.

Комендор про себя отметил, что ворочать ствол совсем не трудно, а целиться по мушке и прорези — дело наипростейшее. Из осторожности первый выстрел он дал с большим недолетом. А вот второй был позорно смазан: разрыва вообще не случилось. Перелет, о чем чужестранный артиллерист и предупреждал. Третий — снова недолет, хотя и ближе. От четвертого разрыва щит аж подскочил, но не развалился. С пятого выстрела мишень разнесло в мелкие щепочки.

— Для начинающего неплохо, — послышался голос из-за плеча.

Про себя Максимушкин решил, что все-таки этот Малах не взаправдашний немец, поскольку не изругал за напрасную трату гранат, а, наоборот, похвалил за меткость.

Семаков мысленно отметил, что по виду взрывы на море немного слабее виденных на суше. Куда более впечатленным оказался лейтенант Острено — возможно, как раз потому, что не был артиллеристом, хотя опыт Синопского сражения он имел. Правда, его предупредили, что будут испытываться новые бомбы, почему-то именуемые гранатами, но ничего не сказали о том, насколько они мощные. Еще больший моральный удар нанесла скорострельность. Даже принимая во внимание, что иностранец явно обладал немалым опытом в обращении с этим орудием, вся стрельба от первого выстрела до поражения мишени заняла с полминуты — и это на три гранаты! А у неопытного Максимушкина — от силы полторы минуты на пять выстрелов.

Пока присутствующие оценивали и прикидывали, к гранатомету подошел Патрушев. Он получил точно такую же порцию указаний и положил руки на спуск и управление.

То ли второй комендор переволновался, то ли у него просто не хватало артиллерийских способностей, но щит был разбит лишь восьмой гранатой. Из пристрелочных четыре ушли перелетом. Местные офицеры увидели заминку с подачей гранат по цепочке, но промолчали. К большому удивлению всех, а в первую очередь нижних чинов, немец не ругался, а лишь сухо заметил:

— Владимир Николаевич, в бою рекомендую ставить первым наводчиком Максимушкина, а вторым — Патрушева. Также рекомендую учения для отработки подачи гранат. Имейте в виду, в бою я бы посоветовал подавать их из трюма, а не из ящика на палубе.

— А это почему? — не выдержал Семаков.

— Если ответным огнем разобьют ящик, гранаты по всей палубе собирать придется.

— К тому же они взорваться могут, — поддержал Острено.

— Нет, в этом смысле боеприпас совершенно безопасен. Самое худшее, что может случиться с гранатой — она упадет в море. Чугун плохо плавает.

На эти слова ухмыльнулись даже матросы.

Риммер снял действие «Гладкой воды». Шлюп сразу стало ощутимо потряхивать на волне.

— Одна небольшая просьба, господа, — вдруг обратился иностранный артиллерист. — Не покажете ли вы хотя бы один выстрел из ваших орудий?

Адъютант Нахимова нахмурился, отчего его усы чуть приподнялись.

— Не смею приказывать, но запас ядер не так велик. Вот если только холостым…

— Пусть и холостым. Мне бы увидеть, как заряжают, и с пояснениями.

Лейтенант Азарьев не колебался.

— Максимушкин, один холостой выстрел из четырехфунтовки.

Комендор принялся действовать и объяснять:

— Вот энто, ваше благородие, порох в картузе.

Комендор сноровисто подхватил бумажный пакет с порохом и затолкал его в дуло чугунного орудия. Туда же пошел пыж — комок пакли. Железный прут Максимушкин сунул в отверстие на стволе.

— Чтоб картуз проткнуть, значит.

Из фляги комендор подсыпал в то же отверстие небольшую порцию пороха.

— Порох тут другой, потоньше, — последовало объяснение.

Этот тонкий порох полыхнул ярким пламенем, грянул выстрел, а орудие, подпрыгнув, рванулось назад.

— Спасибо, я понял.

Свою реплику подал капитан Риммер:

— Господа, обязан похвалить обученность ваших матросов в обращении с парусами.

Все российские моряки, как один, постарались скрыть удивление, а ответил командир шлюпа:

— Благодарствуйте на добром слове, Риммер Карлович.

Про себя Азарьев отметил, что, по всей видимости, подчиненные немца не столь умелы.

— Через который час мы будем у места стоянки? — поинтересовался иноземный артиллерист.

Разумеется, русские офицеры ничем не показали, что их коробит такое скверное знакомство собеседника с морской терминологией и русским языком вообще. Это прискорбное явление было объяснено классическим: «Иностранец, что с него возьмешь».

— Не более получасу осталось, Малах Надирович.

— Господа, считаю весьма нужным дать вам пояснение по нашему гранатомету. Все вы должны понимать, как его возможности, так и ограничения.

Совершенно неожиданным для всех оказался вопрос Острено:

— Малах Надирович, а сколь долго вы будете нас просвещать?

— Думаю, что в час уложусь.

— В таком случае принужден покорнейше отклонить предложение. Адмирал приказал доложить ему результаты немедленно по прибытии.

Семаков и Мешков поняли, что в случае надобности их вызовут, и предпочли промолчать.

В разговор вмешался Максимушкин, но сделал это в строгом соответствии с уставом:

— Ваше благородие, разрешите обратиться к господину лейтенанту.

— Разрешаю, братец.

— Ваше благородие, а что ж за порох такой в энтом гранатомете, что дыма никакого?

Вопрос предвиделся, поэтому и ответ был подготовлен заранее:

— Порох особенный, Максимушкин, он бездымный и беззвучный, а в самой гранате, хотя тоже бездымный, но с большим звуком — небось, слышал?

— Да как же не слышать, все слышали, а вот кабы перелеты так же вдаряли, вот орудие было бы!

— Твоя правда, братец, но наши мастера еще до такого не додумались.

Пока мужчины занимались смертоносными игрушками, маг жизни вела свою партию. С утра за ней прислали экипаж, и после получасовой езды двери дома Мешковых гостеприимно распахнулись перед многоуважаемой госпожой.

Для того, чтобы прочитать мысли горничной, не надо было иметь ранг магистра магии разума. Вполне хватило бы обыкновенного житейского опыта.

— Барыня с утра хорошо себя чувствуют, ели в охотку и еще просили, но я же, как вы велели…

— Я так и думала. Фрося, ведите.

Княгиня и вправду выглядела совершенно здоровой. И сразу же по приветствии попыталась взять на себя инициативу:

— Мариэла Захаровна, я хотела извиниться, что вчера даже не успела вас поблагодарить…

— Татьяна Сергеевна, извиняться не за что. Вы и вправду были серьезно больны. Сейчас я вас осмотрю. Фрося, выйдите.

Скоростью выполнения приказа прислуга ясно дала понять немке о глубочайшем к ней доверии.

Осмотр вряд ли занял и две минуты.

— Как я и предполагала, воспалительное состояние снято…

Магистр чуть-чуть покривила душой. Конструкты, поставленные на совесть, еще действовали, хотя нужды в них не было.

— …теперь вам можно вставать. В полдень рекомендую поесть, как обычно. Вы ведь уже позавтракали, не так ли?

— Все так, но Фрося говорит, вы не велели давать много. А я такая голодная…

— Так и должно быть, — улыбка.

— Мариэла Захаровна, сейчас я оденусь, а вы, коль не в труд, подождите. Я непременно должна с вами поговорить.

— Так я как раз и хотела кое-что вам сказать по лечению.

На самом деле разговор предполагался и на другие темы.

в похвалу княгине будь сказано: она оделась необыкновенно быстро — с помощью горничной, понятно. Весь процесс занял от силы полчаса. Под чай с домашним печеньем началась беседа.

Впрочем, с самого начала иностранка твердо объяснила пациентке все особенности состояния ее здоровья, сказав в заключение:

— Я думаю, Татьяна Сергеевна, что отсутствие у вас детей как раз и объясняется хроническими воспалением… по женской части. Но теперь, когда я его сняла, вы с большой вероятностью забеременеете, и тогда настоятельно рекомендую переехать в безопасное место. Если то, что я слышала от князя, верно, то война совсем близко. Как, — тут на короткое мгновение Мариэла Захаровна запнулась, — ваш лечащий врач настаиваю: беременным здесь не место.

Княгиня учтиво поблагодарила, заверила, что последует разумному совету, и перехватила нить беседы:

— Мариэла Захаровна, так вы и вправду учились в университете?

В ответе, как показалось Татьяне Сергеевне, прозвучала снисходительность.

— Если бы только в университете. Для начала там учатся четыре года, это дает ранг бакалавра. А потом еще трехлетний курс и лечебная практика, после них экзамены, тогда можно получить лиценциата. У меня на это ушло всего шесть лет; для моей специальности довольно быстро. А потом еще магистерские спецкурсы, и обширная практика, и защита диссертации, это еще шесть лет. Магистр имеет право лечить, но лишь с разрешения наставницы и под ее присмотром. Ну, разве только в исключительных случаях самостоятельно… Я уж пять лет, как магистр. Думаю, еще годика три или четыре — тогда стану доктором.

Татьяна Сергеевна не была сильна в устном счете. Вот почему она, не подумав, брякнула:

— Сколько ж вам лет, Мариэла Захаровна? — и тут же прикусила язычок. Но эта удивительная женщина не обиделась, а улыбнулась:

— Судите по внешности? Она результат моего легкомыслия. Знали бы вы, как мне влетело за это!

— Простите великодушно, не поняла: от кого и за что влетело?

— Омолодила я себя. За это от наставницы и попало.

Княгиня все еще не понимала и попыталась уточнить суть дела:

— Вы сами себя омолодили?

— Ну да.

— И успешно, насколько вижу?

— Конечно.

Понимания не прибавилось, что и выразилось в реплике:

— Вы же никому вреда не причинили, даже себе самой. Так в чем тут грех?

— В том, что замахнулась я на действие не по своему рангу. Омоложением может заниматься только тот, у которого ранг доктора. Ну, или повыше.

Любопытство подстегивало задавать все новые вопросы, но голова у бедной пациентки уже шла кругом, поэтому она спросила нечто наипростейшее:

— А выше доктора кто?

— Кандидат в академики. Еще старше в ранге — академик. Моя наставница как раз такая и есть. Выше уж никого нет.

Татьяна Сергеевна за малым не лопнула от переполнявших ее вопросов. Пытаясь справиться с потоком информации, она решила сделать паузу и отхлебнула из чашки. Видимо, чай был очень хорош, потому что княгиня вдруг повернула беседу в совершенно другом направлении:

— Мариэла Захаровна, скажите, что я могу для вас сделать?

Сказано было таким молящим голосом, что маг жизни невольно улыбнулась.

— Татьяна Сергеевна, да мне ничего и не надо. Вот разве что… при случае расскажите о том, что получили мои услуги. И что вы остались мной довольны. Но сразу предупреждаю: есть такие больные, которым я наотрез откажу в услугах, и не по причине дурного характера. Это связано… с особенностями организма, и предвидеть такое не в моих силах.

— Ну, уж историю сию другим дамам расскажу, будьте уверены. Но это и не услуга. Тогда… тогда хотите — я подыщу вам квартиру? Или даже дом?

Мариэла сразу же подумала о доме, окруженном большим садом — такие она здесь видела. С оградой на расстоянии не менее двадцати пяти ярдов от дома. А ведь это защита от негации.

— Пожалуй, вы правы, Татьяна Сергеевна. Но сейчас у меня и моих товарищей на это просто нет денег.

— Уж за то, чтоб поискать, да порасспрашивать, точно денег не возьму. А там и заработаете — с вашими-то умениями.

— Не очень все это просто. Неужели вы думаете, что я беспрепятственно получу разрешение на врачебную практику?

Сказано было не особо гладко, но вполне понятно. Княгиня устремила взгляд за окно. Потом глянула в глаза собеседницы и твердо заявила:

— Я подумаю, Мариэла Захаровна. Тут есть о чем подумать. Да, вот еще: я могла бы дать совет вам в части одежды. Ваш плащ, он, знаете ли, не вполне здесь моден…

Пока длилась эта приятная беседа, лейтенант Острено успел добраться до своего начальника. Доклад был выдержан в самых восторженных тонах. Выводы были столь же оптимистичны:

— Павел Степанович, я бы настоятельно рекомендовал купить и установить на линейных кораблях такие орудия. С дистанции хотя бы и семь кабельтовых — а то и больше, потому как препятствий к этому нет — они же искрошат в щепки любого противника! И потом: расход боеприпасов велик, конечно, но если я правильно понял, можно купить хоть пятьсот пудов. При цене двадцать пять копеек за гранату выйдет двести рублей золотом. Ей-же-ей, расход не столь велик! Да еще хороший интендант всенепременно сумеет выторговать скидку.

— Уж могу сказать, куда пойдет эта скидка, да-с! — В голосе адмирала звучало глубокое сомнение в интендантах вообще, а равно в их добрых намерениях. — А знаете что, Феофан Христофорович? Хорошо бы мне лично поговорить и с этим иностранным артиллеристом, и с лейтенантом князем Мешковым, ведь он тоже по этой части не последний. И лейтенанта Семакова тоже пригласите.

Это было уже почти приказом.

— Когда вам угодно будет их принять?

Нахимов прикрыл глаза.

— Пополудни у меня визит в госпиталь, навестить болящих… тогда здесь же, в шесть часов пополудни.

— Не сомневайтесь, Павел Степанович, устрою.

Нахимова через адъютанта удалось убедить, что всем иноземцам нет необходимости являться к нему в кабинет. Вот почему в назначенное время там очутились из всей пятерки только лейтенант Малах и капитан Риммер.

После представлений Малах официально пригласил Нахимова в «наше здешнее жилище». Принципиальное согласие было получено.

В своем докладе иноземный артиллерист делал все, что было в его возможностях, для уменьшения оптимизма, обращаясь не столько к российским лейтенантам, сколько к самому Нахимову.

— …отсюда следует, что поражающая способность гранатомета в отношении этих больших кораблей…

— Кораблей линии, или линейных кораблей, Малах Надирович.

— …да, спасибо… сомнительна. Проверить, конечно, стоило бы, но как это сделать?

Русский адмирал не страдал недостатком сообразительности.

— Тогда, выходит, нет смысла ставить этакое орудие на линейные корабли.

Сидевшие за столом помрачнели. Озвученный Нахимовым вывод давал очень мало оснований для оптимизма.

— Павел Степанович, значит, надо будет купить детали того самого быстроходного корабля и собрать его…

Говоря это, лейтенант Семаков быстро писал что-то на листе бумаги.

— …вот. Я подумал: на месте командующего вражеской эскадрой хоть бы и в полтора десятка вымпелов — как ловить такой быстроходный кораблик? Абордаж почти отпадает: с его двадцатью узлами он не даст к себе подойти. А вот, перестроившись строем фронта, можно поймать его во фланговый огонь, причем при ширине строя даже в полторы мили… извольте глянуть. А особенно в не слишком широкой бухте…

— Так делайте выводы, Владимир Николаевич.

— Делаю. Скорость нужна еще больше: тридцать узлов.

— Риммер Карлович, что скажете?

— Хм, на «Гладкой воде» мой «Стриж» мог бы такое дать, но при даже небольшой высоте волн — опасно, очень скоро течь бы появилась.

— А если ваши машины да на наш шлюп установить? Возможно такое?

— Конечно, возможно, и даже недорого, но большой скорости не гарантирую. Обводы не способствуют…

Вроде бы сухопутный иноземный лейтенант встрял в дискуссию:

— Надо запросить доктора Шахура. Доктор — это у нас высокий ранг ученого, — пояснил он. — Будучи большим специалистом в области судовых движителей… или двигателей… он совершенно точно может сказать, что нужно для достижения заявленной вами скорости. И насчет формы корпуса корабля поинтересоваться, и о кристаллах для воды надо справиться: эти тоже стоят денег. В пересчете на ваши — ну, сто рублей.

В тот момент всем показалось, что даже усы на лице Нахимова затвердели. Голос адмирала был под стать им:

— Господа, прошу учесть вот что: сумму в тысячу рублей можно внести в ремонтные расходы эскадры. Но не более-с!

— Павел Степанович, — ответил князь неожиданно подхалимским голосом, — так ведь при уже построенном боевом корабле дополнительные расходы провести много легче. И если расходовать по частям…

— Михаил Григорьевич, — отчеканил адмирал, — осмелюсь напомнить вам, что боевой корабль можно считать построенным, когда он принят в состав флота по всем документам-с. Никто не подпишет вам такую бумагу без ходовых испытаний! И я такое не подпишу-с! И адмирал Корнилов наотрез в том откажет!

— Господа, — примирительно сказал Риммер, — мне кажется, я могу внести ясность. Все же цены — это нечто знакомое мне. Материалы для небольшого корабля обойдутся недорого; ну, двадцать золотых они стоят… то есть примерно сто рублей. Пусть даже двести, с запасом. Сборка — это дороже. Придется задействовать услуги нашего специалиста Тифора Ахмедовича, обойдется примерно в пятьсот рублей. Или же обучать ваших подмастерьев.

— Мастеровых, вы хотели сказать.

— Ну да, благодарю… Еще одна статья расхода: движители — правда, те не самое дорогое в корабле, двадцать рублей им цена. Далее: кристаллы для воды, вот они и вправду стоят сотню. Хорошо, пусть сто двадцать. Еще покраска. Тут по ценам вам виднее, господа.

— За двадцать рублей пять маляров вам весь корабль выкрасят, снаружи и изнутри. Считая стоимость самой краски.

В своих словах князь Мешков был вполне уверен: по долгу службы ему пришлось соприкасаться с ремонтными работами.

— Также вижу вот какую статью расходов: боеприпасы для гранатомета. Мне кажется, что выходить из порта с запасом менее двухсот гранат — неосторожно.

— Пятьдесят целковых, стало быть, — мгновенно подсчитал Семаков.

— Боеприпасы совершенно по другим документам проходят, господа, — спокойно возразил Нахимов, — будьте покойны, за это ручаюсь. Итак, за вами, Малах Надирович, консультация с этим доктором наук. Двадцать наших узлов — минимальная скорость, тут я согласен с Владимир Николаевичем. Лучше, конечно, сорок…

Глава 9

Любой, кто немного знал доктора Шахура и адмирала Дофета, поразился бы проявленной ими оперативности. Любой, кто знал их хорошо, пришел бы к убеждению, что особо почтенный и глубокоуважаемый уже давно решили ту задачу, которую им предложили. Как бы то ни было, через сутки на каменном столе в пещере уже лежали чертежи другого корабля, еще более быстроходного, но и более дорогого.

К некоторому удивлению иномирцев, адмирал без колебаний подписал выдачу половины надлежащей суммы в золоте. Разумеется, часть ее должна была уйти на Маэру, но доля, оставшаяся путешественникам, превосходила опыт любого из них. Мариэла вынуждена была признать, что даже для наставницы гонорар был бы экстраординарным.

— Пятьдесят золотых, подумать только! — Удивлялась вслух магистр. — Мне и за полгода столько не заработать. И еще столько же после постройки!

— А ведь стоит подумать о покупке алмаза, — небрежно заметил командор.

— Уточню: прицениться, — капитан Риммер, как всегда, был практичен.

В следующую встречу Малаху было что предъявить. Из портала вылез очередной цилиндр с чертежами. Русские лейтенанты получили надлежащие инструкции, и к вечеру пакет лежал на столе у Нахимова. Разумеется, адмирал потребовал пояснений. Он был настолько взволнован, что даже не предложил быть «без чинов».

— Вот, извольте взглянуть, ваше превосходительство, эти трубы идут сюда, вниз; они, при задействовании этих кристаллов, приподнимают нос, отчего скорость, по расчету наших… кхм… занебесных инженеров-кораблестроителей, должна увеличиться. Вот занятно: в пояснениях написано, что подобный режим временного повышения скорости господин профессор называл «форсаж».

— Forçage? Выходит, французский он знал?

— Весьма возможно, ваше превосходительство, иного объяснения не имею. Осмелюсь обратить ваше внимание на такие особенности: передняя стенка рубки со скосом и даже мачта наклонная. Кстати, стекла входят в поставку. Одним словом: все ради скорости.

— Лейтенант, когда начнется доставка материалов?

— Между восемью и девять часами утра, ваше высокопревосходительство.

— В таком случае жду вас у себя в семь. Мне положительно необходимо познакомиться с этими людьми и поглядеть на этот их… портал. Всенепременно-с!

— Ваше превосходительство, охрана все же нужна. Иномирцы нам дружественны, но ведь других людишек хватает… Хотя бы с десяток казачков. Вот кстати: хорунжий Неболтай туда ж напросился. Ему покупка должна придти.

— Покупка? Какая такая?

— Пистолет иномирской работы. Тихон честно купил за свои, тридцать рублей отдал.

— Хорошо, против хорунжего не возражаю, а прочая охрана — из моих матросов.

На том и согласились.

Сам вход в пещеру не произвел на адмирала большого впечатления. А вот обстановка внутри заставила удивиться. Еще больше изумление вызвали ее обитатели, в первую очередь дракон. У Нахимова появилось отчетливо тревожное выражение в глазах.

Малах первым догадался о причинах этого чувства. Адмирал настолько явно представил себе армию вторжения, состоящую из драконов, что командр иномирцев поспешил с успокоениями:

— Господин адмирал, вам нечего опасаться нашего достойного товарища. Кстати, он больше всех нас заинтересован в том, чтобы вернуться в свой мир.

Нахимов попался на удочку.

— Почему так?

Отвечал сам дракон.

— Мои товарищи смогут как-то существовать в этом мире, когда кончится действие их защиты. Я — нет. Исчезнет способность летать, а без нее драконы жить не могут. К тому же у меня на родине жена, дети и внук.

Все земляне отметили про себя, что на доброго дедушку дракон не походил ни в какой степени.

— А у меня жена и сын.

— А у меня две дочки.

Малах прервал светские разговоры, принявшие неожиданно опасное направление.

— Господин адмирал, если вы хотели поглядеть на работу портала, то вам надо наружу, и мы с вами.

Все дружно вылезли. Закат был уже близок.

Малах глянул на то, что можно было с большой натяжкой назвать часами — во всяком случае, у этого громадного устройства имелись стрелки и циферблат, хотя и совершенно непривычного вида.

— Уже должны… началось!

Из ничего полезла длинная железная балка треугольного сечения. Она была громадной: сажен пятнадцать длиной. Видимо, портал был чуть приподнят над землей, потому, что балка, закончившись, упала с глухим звуком.

— Таррот, в сторону ее!

Подчиняясь команде, дракон чуть повел лапой — и тяжеленная громадина, чуть приподнявшись, отодвинулась в сторону, давая место следующей «посылке».

— Это будет киль, господин адмирал, — пояснил капитан Риммер, — правда, его еще гнуть надо. Пустотелый, сварной.

Из портала вылезла другая балка, имевшая в сечении букву «твердо». Дракон уверенно отставил и ее в сторону, даже не коснувшись. И пошло…

Стопа балок росла на глазах. Моряк-иномирец в этом, казалось бы, не участвовал, и Нахимов решился спросить:

— Риммер Карлович, как понимаю, это все для набора корабля?

— Так и есть, Павел Степанович.

— А что ж насчет обшивки?

— Как раз получаем заготовку для нее, — из портала вылез даже на вид тяжеленный сплошной брус. — Мы его в лист расплющим, нарежем, вот и обшивка.

Нахимов проявил кораблестроительную эрудицию:

— А чем обшивку к набору крепить будете? Никак заклепками?

— Нет, только сваркой.

Тут чужестранный капитан заметил сомнение на лице адмирала и поспешил добавить:

— Вполне надежно получается, Павел Степанович, уж не сомневайтесь.

— Сварка — бог с ней, готов допустить. А ну как шпангоут гнуть придется — что тогда-с?

— С таким и ваши люди могли бы справиться. Рычагами там, к примеру… У нас тоже так бы поступили. Но тут в нашем распоряжении господин Таррот.

Адмирал с новым уважением глянул на дракона. Тот, конечно, выглядел сильным, но настолько? Моряк с Маэры перехватил этот взгляд.

— Вы неправильно подумали. Павел Степанович. Дракон может деформировать все это железо методами нашей науки. Он большой специалист. К счастью, все эти балки не из серебра и не из золота. Вот тогда бы и вправду было трудно.

— Ужели серебро плющится и гнется хуже железа?

В разговор вмешался магистр Тифор.

— Вы не поверите, но в университете преподаватели иным разом дают студентам задачу: превратить слиток серебра в тарелку. И такая работа считается наказанием. Мне, правда, подобное никогда не доставалось, я-то числился в примерных…

Маг-универсал, сам того не зная, крепко исказил действительность. Его полагали способным студентом, умным студентом, знающим студентом, но примерным его никто и никогда не называл.

— Вот уж чего бы не подумал. А это что?

«Это» было кусками темно-зеленого стекла.

— Заготовки для окон рубки.

— Но ведь это стекло!

— Конечно. Оно как раз деформируется необычайно легко. Особенности полей трансформации, знаете ли.

— Придется поверить, раз вы говорите. А это-с?

Из портала вылез длинный узкий ящик. Он были сделан из струганых, тщательно подогнанных досок.

— Сам не знаю, Павел Степанович. Хотя нет, предполагаю. Ну-ка… — и Тифор отщелкнул замки.

В ящике оказались деревянные коробочки, каждая из которых содержала что-то вроде корпии. В ней лежали разного вида кристаллы. В одной из коробочек стояли на ребре серебряные пластины с гнездами и непонятными знаками.

— Ну да, кристаллы, — тут высокоученый магистр расширил глаза. — А я дурак.

Сказано было настолько глубокомысленно, что Мариэла с трудом сдержала смешок.

— Болван. Это я про себя, — уточнил самокритичный Тифор.

Все переглянулись.

— Тифор Ахмедович, — безукоризненно светским тоном начал князь Мешков, — мы глубоко уважаем ваше мнение о себе и готовы его принять, если вам угодно будет его объяснить.

С точки зрения земного этикета эти слова были дерзостью, а то и чем похуже, но русский лейтенант угадал правильно: только они могли вывести Тифора из состояния, близкого к ступору.

— Вы не понимаете, — объяснил пришедший в себя иномирец, — вот эти кристаллы в нашем мире не существуют в природе. И в вашем, полагаю, тоже.

При этих словах палец ткнул в очень красивые темно-красные драгоценные камни.

— Как же нет, если они есть? — возразил Мешков. — Рубины, как полагаю?

— Вы опять не поняли. В природе не существуют. Получены искусственно, поскольку это не рубины, а темно-красный кварц.

Первым проявил сообразительность казак.

— Так что ж, Тифор Ахмедыч, выходит, эти самоцветные камушки можно тут выгодно продать?

— Точно не скажу, Тихон Андропович, — вмешался Малах, — но очень даже возможно. Правда, как раз эти нам для дела…

— А ведь красивые. И сапфир, опять же…

— Вы тоже не угадали, Владимир Николаевич. Это синий кварц. Тоже в природе отсутствует.

Нахимов решил вмешаться.

— Понимаю, что денежный вопрос важен весьма, но есть и другие, неотложнейшие. Допустим, Риммер Карлович, этот ваш быстроходный корабль собран. Как его отсюда на воду спускать прикажете-с? С такого-то обрыва?

— Как раз это нетрудно: сделать вот тут пологий спуск… хотя… да, вы правы, Павел Степанович. Этот спуск надо бы досками покрыть, да еще смазать, да еще… короче, тут помощь мастеровых была бы кстати.

— Когда ж закончите постройкой?

На этот раз ответил капитан Риммер.

— Мне опыт ничего не скажет, Павел Степанович, ведь мои прошлые корабли собирал не я сам. Давайте так: мы с товарищами начнем сборку, и по ее темпам будем судить.

В голосе адмирала снова появилась твердость:

— Считаю присутствие при постройке лейтенантов Семакова и Мешкова положительно необходимым-с.

Командор Малах проявил наивысшую дипломатичность:

— Павел Степанович, мы как раз хотели об этом попросить.

— Какие у вас на то резоны? — Слова «у вас» были отчетливо интонированы.

— Вот какие: при возникновении каких-либо вопросов или просьб один из господ лейтенантов тут же сможет связаться либо с вами, либо с кем-то другим, по вашему выбору.

— Тогда еще вопрос: вы говорили, что ваш пистоль, равно другие предметы, защищены от постороннего вредного воздействия, не так ли-с?

— Именно так.

— Тогда и ваши двигатели надобно защитить.

Лицо Тифора приобрело некоторую озадаченность:

— Павел Степанович, но ведь во власти командира не пускать посторонних…

— Однако представьте себе: стоит корабль у причала, и тут подходит некто, и ему даже не надо всходить на борт…

— Все понял; конечно, вы правы.

— А сколько защита стоить будет?

Рыжий, устремив взор в небеса, забормотал нечто не вполне понятное:

— Четыре ходовых… так, два вспомогательных… еще два на помпы, да один на рубку с управлением, так… и один на гранатомет…одиннадцать по два… наложение отдельно, но со скидкой… по восемьдесят… — тут взгляд магистра снова стал осмысленным, — с вашего позволения, сто сорок четыре рубля. Золотом, понятно.

— Дело того стоит, Павел Степанович, — решительно влез в разговор Семаков, — зато уж не будет никаких случайностей…

— Тогда с богом, начинайте.

И пошло действо.

Уже много позже русские моряки, не сговариваясь, признались друг другу, что чувствовали себя в волшебной сказке — правда, зрителями, а не участниками. Только Мариэла занималась какими-то своими делами. В это время дракон чуть ли не пристальным взглядом гнул стальные балки, поднимал их, составлял друг с другом; Малах и Тифор, держа в руках довольно большие серебряные пластины, орудовали пальцами, перебирая их прямо, как скрипачи. У обоих на лице красовались темные очки — совсем не лишние для такой работы. Металл плавился, сверкая солнечным огнем, потом необыкновенно быстро остывал — и там, где стыковались две балки, оказывалась полоска наплавленного железа с грубой поверхностью. Капитан Риммер по общему молчаливому согласию взял на себя роль мастера — он указывал, что брать, что соединять, в какой последовательности.

Первым от наваждения очнулся Нахимов.

— Господа, полагаю, в ходе строительства вам понадобятся опоры для корпуса корабля. Если не возражаете, я пришлю завтра опытного мастера, он составит список потребного. И завтра же начнут доставлять.

— Вы правы, Павел Степанович, такая помощь была бы кстати.

Маг жизни времени даром не теряла.

Усилиями Татьяны Сергеевны были найдена еще одна пациентка. Это была Катенька Власьева, восемнадцатилетняя дочь отставного контр-адмирала Всеволода Алексеевича Власьева. Отец жил под Гомелем в имении, а дочь он послал в Крым якобы для поправления здоровья, на деле же его супруга Елена устроила эту поездку к проживающей там тетушке Елизавете Алексеевне, втайне мечтая о хорошей военно-морской партии для дочери.

Этим замыслам грозило полное крушение. Бедная Катя сразу по прибытии в Севастополь крайне неудачно упала с крыльца, сильно повредив правую руку. Кисть осталась скрюченной, в результате чего перспективы удачного замужества сильно потускнели.

После непродолжительных переговоров маг жизни согласилась продолжить медицинскую деятельность излечением девицы Власьевой.

Будучи замужем за морским офицером, Елизавета Алексеевна Абрютина была настоящей хозяйкой в доме. А как может быть иначе, если муж пропадает в дальних далях хорошо, если неделями, а то и по месяцу? Потому-то про себя она решила не соглашаться сходу на предложения этой иностранки, а сперва выслушать.

Беглый взгляд на сигнализатор показал Мариэле, что негаторов вблизи нет.

После вежливого обмена приветствиями маг жизни стала ненавязчиво ставить условия:

— Мне надо осмотреть больную, без этого я не назову ни сроки лечения, ни его стоимость.

Но тут коса нашла на камень:

— Вы уж, госпожа магистр, позвольте мне при этом присутствовать.

Против ожиданий, доктор ничуть не возражала.

Но картина повреждений заставила ее задуматься. Кости все были целы. Связки же срослись безобразно. Исправить такое можно было бы одним конструктом; при том, что он должен быть довольно сложным, на полное излечение хватило бы полутора суток. Но прокачка потоков показала отсутствие трех верхних резцов.

— Скажите, Катя, а при каких обстоятельствах вы лишились зубов вот здесь?

Тетушка не дала племяннице и рта раскрыть:

— Вы откуда знаете?

Одновременно последовал короткий и выразительный взгляд в сторону княгини Мешковой.

— Так это моя работа — чувствовать все повреждения организма пациентки, — мило улыбнулась Мариэла.

Однако, почувствовав некоторое напряжение в тоне хозяйки дома, она продолжила:

— Видите ли, я могу вырастить Кате зубы взамен потерянных. Лечение кисти прошло бы в два дня, а если с зубами, то понадобятся все пять дней. Но мне кажется, ваша красивая племянница, — от подобных слов та залилась густым румянцем, — будет выглядеть гораздо лучше с широкой белозубой улыбкой. Да, чуть не забыла: если по моей вине лечение окажется неудачным, не возьму с вас ни медяка.

Елизавета Алексеевна еще раз продемонстрировала крепкую деловую хватку. Последовал вопрос:

— Сколько же вы хотите за лечение?

— Если лечить только правую кисть — тридцать рублей золотом. А если с зубами — шестьдесят. Но это не все.

Магистрам случается читать лекции — с разрешения наставника, разумеется. Вот почему Мариэла выдержала паузу по всем правилам искусства. Это произвело эффект.

— Постараюсь быть краткой. Некоторое время — те самые два или пять дней — часть организма, которую я буду лечить, останется подвержена дурному влиянию от посторонних людей. От вас, сударыня, моей пациентке ничего не грозит, а вот насчет других ничего определенного сказать не могу. Я вам дам специальный браслет под залог ста рублей. В случае чего он вас защитит, Катя, но сам при этом потеряет часть своих свойств. Восстановление обойдется в двадцать пять рублей. Если с браслетом ничего не будет — вы возвращаете мне его, а я возвращаю вам залог. В противном случае вы все равно вернете браслет, взамен же получите семьдесят пять.

Маг жизни решила раздобыть защиту от негации. Конечно, обошелся бы браслет с алмазом недешево, но, по ее мнению, дело того стоило. За пять дней вполне возможен контакт с кем-то нежелательным.

— И еще кое-что вам надо знать. У меня сейчас этого браслета нет. Его мне дадут (под залог, конечно) лишь завтра. Предпочитаю начать лечение, уже имея гарантию защиты. Мне очень не хотелось, чтобы моя работа была… — тут доктор замедлилась, подыскивая слово, — пустым местом.

— Впустую…

— Да, спасибо. Мой русский язык все еще несовершенен. И, как я уже говорила, сейчас вы мне ничего не заплатите.

Капитанша Абрютина была достойна своего мужа, отличившегося храбростью при Синопе.

— Так я и согласия своего не дала. А вот кабы посмотреть на вашу работу…

Иноземная дама хищно улыбнулась.

— Удостовериться хотите? Что ж, это можно. Берусь прямо сейчас, у вас на глазах вырастить новые зубы Кате. Но с условием: вы мне заплатите сразу же за всю работу, ибо без защиты я не ручаюсь за результат. Если с вашей дочерью никто, кроме вас — НИКТО! — не будет видеться вплоть до моего повторного здесь появления, то браслет и не понадобится. А завтра я с ним приду. Прислугу даже близко к дверям этой комнаты не подпускать! О всяких там гостях и речи нет. Ну что, рискнете?

Мало кто осмеливался разговаривать с Елизаветой Алексеевной подобным тоном. Как ни странно, она это приняла.

— Будь по-вашему, госпожа доктор. Мы рискуем. Тридать рублей, вы сказали?

— Да, но залог на браслет все равно понадобится… Татьяна Сергеевна, вы тоже можете присутствовать, если пожелаете.

— Если только не помешаю…

— Не думаю. Но меня слушаться! Катя, садитесь в это кресло. Вот так…

Княгиня отметила короткий, почти незаметный взмах левой руки Марии Захаровны. К изумлению капитанши, девушка почти мгновенно заснула.

Маг жизни почувствовала себя наставницей перед студентами-первокурсниками.

— Сейчас дадим воздействие… так… а теперь…

У барышни во сне раскрылся рот. Дамы тихо ахнули, увидев новенькие белые полупрозрачные зубы, возникшие на пустом месте.

— Вы обе ошибаетесь, — пояснила доктор-кудесница, — то, что вы видите, это даже на одну десятую не зубы; конструкт только верхней эмалевой оболочки, а внутри ничего нет, но мы заполним…

Три зуба на глазах у зрительниц наливались крепостью и, по их мнению, ничем не отличались от настоящих, но Мариэла продолжала давать пояснения:

— Да, сейчас и с виду они как родные, и внутри все, что положено, но на самом деле их стойкость много меньше… в таком состоянии, Елизавета Алексеевна, нельзя давать есть ничего твердого. Хлеб только мягкий, фрукты нежелательны, сыр нарезать тонкими ломтиками, мясо тоже, а лучше бы отварную курятину, творог можно также… Пять дней осторожничать, а мне за новыми зубами следить надобно, работа такая. Вот еще поправить…

Тонкие пальцы шевелились, иным разом они указывали на какую-то ведомую лишь Мариэле точку, потом отдергивались, пробегались по невидимым струнам…

— Ведьмовство… — прошептала суеверная Абрютина.

Иностранная докторша услышала и ответила строгим тоном:

— Не ведьмовство, а наука, которой долго учиться надо. Умение управлять энергетическими потоками тела.

Последовал ожидаемый вопрос:

— И что, каждый так может?

— К сожалению, нет. Без природных способностей в нашем деле никуда. Почему-то женщины чаще мужчин ими обладают… да и то одна из пяти сотен… а теперь корни… вам этого не видно, но именно они дают зубам устойчивость…

Женщины молчали, не желая вмешиваться.

— Ну вот, теперь соблюдать указания, а завтра вечером я появлюсь снова. И так еще пять раз. Без этого новым зубам не жить. Хотя, может быть, пяти и не понадобится, лвух хватит… Катя, просыпайся.

Девушка раскрыла глаза, попробовала языком то место, где раньше были дырки вместо зубов, и немедленно вскрикнула:

— Марья Захаровна, а уж в зеркало поглядеться можно?

— Да, — улыбнулась в ответ госпожа магистр, — но лишь в этой комнате. Из нее до завтрашнего моего появления — ни шагу. И принести зеркало должны только вы, Елизавета Алексеевна.

Капитанша со словами «Я живо!» выметнулась из комнаты, как будто ей было столько же лет, сколько и пациентке. Отдать справедливость: хозяйка дома принесла не только ручное зеркальце, но и горстку золотых монет.

— Как уговорились, Марья Захаровна, извольте пересчитать; а сейчас не угодно ль чайку?

— Никак нельзя, — твердо ответила докторша, — мне надо срочно за браслетом. Госпожа Абрютина…

Та с трудом отвлеклась от зрелища: любимая племянница с упоением разглядывала себя в зеркальце, держа его левой рукой.

— …вы помните все указания? В части того, чего нельзя делать?

— Помню, как «Отче наш», не извольте беспокоиться, госпожа доктор. Все будет исполнено.

— Тогда мне пора. Я только-только успею…

Молодая женщина не стала уточнять, чего именно не успеет, схватила свой плащ и выскользнула за дверь. Княгиня поспешила за ней.

На полпути в дом Мешковых доктор вдруг спросила:

— Татьяна Сергеевна, а что такое «Отче наш»?

Глава 10

Предотвратить распространение слухов о чудесном исцелении было решительно невозможно, даже если бы пришельцы того захотели. Ничуть не удивительно, что до врачебного сообщества Севастополя они дошли весьма быстро. Результатом был визит капитана-исправника Ивана Александровича Плетнева в дом Мешковых.

Князь отсутствовал по служебной надобности, и посетителя приняла княгиня. Само собой разумеется, Плетнева она знала лично — так же, как и он ее.

После начального светского разговора ни о чем капитан-исправник начал то, к чему его обязывала должность: проводить предварительное следствие.

— Ваше сиятельство, позвольте задать вам несколько вопросов в части, касающейся некоей Марии Захаровой дочери Руа, называющей себя врачом…

Княгиня с истинно великосветским терпением выслушала Плетнева. Появившуюся на ее лице улыбку также можно было посчитать великосветской.

— Иван Александрович, могу я узнать, кто именно подал жалобу на действия этой женщины-врача?

Капитан-исправник вытер платком лоб. Ситуация ему не нравилась с самого начала, теперь же она ему очень не нравилась. Княгиня явно желала взять под защиту эту даму, и не нужно было быть сверхопытным службистом, чтобы предвидеть направление начальственного гнева в случае промаха.

— Доктор Генрих Христофорович Хофбауэр…

— …и не только он, не так ли? Эту ситуацию можно было предвидеть. Господа врачи уже высказывали вслух свое крайнее недовольство работой доктора Пирогова. Ничуть этому не удивляюсь: как врач Николай Иванович на голову выше всех севастопольских докторов, вместе взятых. В случае с Марьей Захаровной то же самое. Катеньке Власьевой она вырастила три зуба вместо выбитых. Интересно, высокоученый доктор Хофбауэр способен на такое? Исправление скрюченной кисти было не по силу доктору Зайдель[5], как вам, возможно, уже доложили. Марья Захаровна сделала и это. А уж о том, что она справилась в один день с воспалением легких у меня, даже не упоминаю.

Капитан-исправник, не будучи медиком, ничего не понимал в воспалениях, но из жизненного опыта знал твердо: никакой врач не в состоянии вырастить исчезнувшие зубы. И все же он попытался защищать свою позицию:

— Ваше сиятельство, так ведь сия особа врачом себя называет, не имея европейского университетского образования, а это самозванство чистейшее…

— Иван Александрович, да кто вам такое сказал? И университет она закончила, и магистерскую диссертацию защитила, только не в Европе, а в другом месте. Результат вы уже знаете. Тот же Николай Иваныч — он ведь тоже без европейского…

Княгиня интонационно выделила слово и артистически изобразила полное презрение.

— …образования, что не мешает ему быть лучшим хирургом, чем все эти господа, воображающие себя докторами. Впрочем, я могу пойти вам навстречу. Слова доктора Пирогова для вас, полагаю, достаточно? Так вот, я сделаю все возможное, чтобы Николай Иванович экзаменовал Марью Захаровну. Кстати, мой муж князь Мешков давно на этом настаивал. Он персона заинтересованная: война совсем уж рядом, и Марья Захаровна будет его моряков лечить и выхаживать. А уж о том, как прошел экзамен, вам, надеюсь, сам Пирогов не откажется поведать.

Плетнев постарался не показать радости в открытую. Это решение подходило ему наилучшим образом.

— Уверяю, княгиня, суждению Николай Иваныча полностью доверяю-с.

Результатом этого разговора был матрос-вестовой, пожаловавший в приемную к главному хирургу Севастополя с письменной просьбой Нахимова придти к нему в приемную в управлении флота. На все расспросы о состоянии вице-адмирала матрос давал уверения, что тот уж верно не ранен и кажется здоровым. Пирогов, теряясь в догадках, все же захватил саквояж с инструментами и велел немедля заложить экипаж.

В нахимовском кабинете было двое: сам хозяин, флотский лейтенант, и молодая темноволосая сероглазая женщина, одетая в странного покроя плащ с желтой лентой по подолу.

Адмирал, желая выказать уважение, встал из-за стола.

— Николай Иванович, за то, что откликнулись — благодарю-с.

У Пирогова несколько отлегло от сердца. Он понял, что дело не в организме самого Павла Степановича.

— Так чем могу, ваше превосходительство?

— Ах, Николай Иванович, давайте без чинов-с. Вот, позвольте вам представить: Мариэла Захаровна, из далеких краев, женщина-врач. Просит предоставить ей больного, на коем она могла бы продемонстрировать умения. А это наш ведущий доктор, он, можно сказать, главный медицинский начальник всего города.

Молодая дама улыбнулась и сделала реверанс.

Брови хирурга поползли вверх. Он не знал ни одного университета Европы, где женщина могла бы получить медицинское образование.

— Позвольте осведомиться, сударыня, какое именно учебное заведение вы заканчивали?

— Николай Иванович, разрешите не называть университета, который я закончила. Что бы я сейчас не сказала, у вас будут веские основания мне не верить. Давайте проверим мои слова практикой. Надеюсь, у вас найдутся больные или раненые, полное излечение которых находится за пределами ваших возможностей. Предупреждаю: среди них могут оказаться такие, от лечения которых откажусь я сама. Также нежелательны больные с повреждением костной ткани. Вообще-то излечить их в моих силах, но это потребует долгого времени, а его-то, как понимаю, нет. Другое дело, к примеру, тяжелые ожоги — тут мои способности могут быть к месту.

Чувства хирурга к этому моменту являли собой густейшую смесь. То, что молодая женщина из чужих пределов — это было понятно. Именно оттуда ее заметный акцент. То, что у нее нет ни на пятак почтительности к старшим в чине и возрасте — ладно, имя Пирогова не так уж известно в заграницах. Но вот ее заявление насчет ожогов…

— Николай Иванович, Мариэла Захаровна уже опробовала свое искусство на присутствующем здесь лейтенанте Семакове. По его свидетельству: впечатляет-с!

Николай Иванович увидел возможность хоть какой-то проверки дерзких заявлений этой юной особы.

— А что с вами было, господин лейтенант?

— Старый шрам на руке, двенадцатилетний. Мария Захаровна свела его в считанные минуты, и следа не оставила. Николай Иванович, обращаю особое внимание: хуже не будет.

Последнюю фразу хирург отметил в памяти.

— Так как же вас называть?

— Мое настоящее имя — Мариэла. Но Мария тоже годится. Это имя хорошо знакомо любому русскому.

Пирогов решился.

— У меня есть условия.

— ?

— Я буду присутствовать на операции.

— Почему «операции»? Лечении, вы хотели сказать?

— Пусть так.

— Разумеется, я согласна, сама хотела вас об этом попросить. Но и у меня будут условия.

— Какие же?

Мягкий женский голос вдруг стал стальным. Разумеется, никто из присутствующих не знал, что интонации госпожа магистр скопировала у наставницы.

— Первое вы уже знаете: я могу отказаться от лечения. Но есть и второе, куда более важное. Тот (или те), от которого я откажусь, должен быть переведен в другое помещение на расстояние не меньше полусотни шагов. Отдельно от всех прочих моих пациентов. И ему не будет разрешено приближаться к товарищам, как бы он ни просил. Вплоть до выздоровления, конечно. И третье: после лечения я пропишу полный покой в течение какого-то времени. Никому, кроме меня и вас, не будет позволено входить в это помещение. И еще кроме тех, кому я разрешу это. Как вам такое?

Как раз условия были почти понятны, и Пирогов наклонил лобастую голову в знак согласия.

— С разрешения Павла Степановича…

— Да, конечно. Идите и доказывайте, Мария Захаровна. Сдается мне, что ваши знания флоту весьма потребны будут-с.

Все посетители вышли.

— Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, что вы собираетесь мне предъявить как экзамен.

— Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролетке… Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. Второй: кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьез думаю об ампутации. Ну, а третий и четвертый — просто ожоги лица с обугливанием кожи, за недели четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.

— Мне надо смотреть.

Больничная палата была громадной: на двадцать кроватей. Некоторые пациенты спали, но бодрствующие, как один, повернули головы и уставились на молодую странно одетую барыню в компании не с кем-нибудь — самим Пироговым, а уж тот пользовался несомненным и заслуженным уважением.

— Надо полагать, те четверо?

— Совершенно верно.

Не увидеть повязку на глазах у матросика было трудно.

Женщина бросила короткий взгляд на странную серебряную плитку в руке. В ее голосе зазвучали приказные нотки.

— Перевести всех четверых в отдельное помещение. Они же могут ходить, верно?

— Добро. Прохор, отведите их в большую операционную. До послезавтра оперировать в ней никто не будет. Уж для осмотра сгодится.

У магистра магии жизни были причины для такого требования. Сигнализатор однозначно показал: в палате имеется хотя бы один негатор.

Двое пациентов повели под руки третьего — того самого, что с повязкой на глазах. Четвертый шел сам. Впереди шагал санитар. Через пять минут вся группа вошла в операционную. Госпожа снова глянула и удовлетворенно кивнула — сигнала не было.

— Не желаете ли вымыть руки, сударыня? — с елейной улыбочкой осведомился Пирогов. Уж он-то знал предрассудки относительно этого дела.

Похоже, заграничная докторша не уловила иронии.

— Неплохо, но не обязательно. Я не собираюсь касаться больного руками.

Руки были помыты, по мнению хирурга, недопустимо быстро. Но он промолчал.

— Садитесь.

— А больно не будет? — храбрец-матрос, не побоявшись вспыхнувшего картуза с порохом, несколько устрашился непонятного доктора женского пола.

И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих, кроме того, что с повязкой на глазах, женщина улыбнулась.

— Делать так, чтобы пациенту не было больно — часть моей работы.

Трое матросов переглянулись. Пирогов чуть поднял бровь.

— Итак, Николай Иванович, сейчас я… — тут женщина-врач замялась, с очевидностью подыскивая слова, — наведу на больного очень крепкий сон, поскольку мне нужна неподвижность…

— По-русски называется наркоз.

— Благодарю… теперь поглядим… ага… Николай Иванович, ну как же вы говорили «глаза выжгло»? Наружная оболочка сильно пострадала, верно; также… цветная оболочка…

— Радужная, с вашего позволения.

— Да, спасибо… но ведь хрусталик практически не затронут! И… задняя стенка… ну, вы понимаете… и нерв зрения целы полностью…

Пирогов уже не решился прерывать.

— Тут всего-то работы на… э-э-э… от получаса до целого часа. И еще хорошо бы подлечить ожоги лица. Лоток сюда!

Дальше на глазах потрясенного Пирогова страшная почерневшая роговица отпала; вместо нее начала нарастать нормальная. Иностранка то коротко задумывалась, то двигала в воздухе пальцами, то опять застывала. Потом вдруг обуглившаяся кожа превратилась в нормальную. Наконец, женщина разогнулась.

— Ну вот. Гляньте.

Глядеть было, собственно незачем. Бессмысленный взгляд, что и положено при наркозе, расширенные зрачки, но… полностью целые глаза. Как? Единственное слово, что приходило на ум Николаю Ивановичу, было «колдовство».

Тем временем женщина-врач стала раздавать команды:

— Наркоз продлится еще час. Потом пациент будет просто спать. Шести… нет, лучше восьми часов сна хватит на полное заживление. На это время, — и тут в голосе появилась уже знакомая присутствующим сталь, — никому к больному не подходить на расстояние ближе десяти сажен. Никому, кроме вас, Николай Иванович, меня, само собой, а также тех, кому я разрешу.

Пирогов наконец-то пришел в себя. И высказал то, что, по его мнению, было главным:

— Марья Захаровна, голубушка, научите!

Женщина улыбнулась грустной улыбкой, совершенно не вязавшейся с молодым лицом.

— Николай Иванович, вы сами не знаете, о чем просите. Позже я расскажу вам подробно, в чем тут препятствия, но главное из них: я не знаю, есть ли у вас способности к этой науке. Не обижайтесь: у меня на родине едва ли один человек из полутысячи имеет таковые. Хотя при вашем знании анатомии курс обучения занял бы совсем немного: лет пять, не больше. Ладно, оставим это на время. Унесите этого матроса на койку. Теперь займемся пострадавшей рукой…

Выражение лица матроса с перебинтованной рукой (он выбросил пылающий картуз за борт) сменилось: вместо страха в нем появилась надежда.

Пирогов вглядывался изо всех сил. Зрелище для любого, не связанного с медициной, было жутковатым.

Повязка была снята и полетела в услужливо подставленный таз. Туда же отправилась обугленная кожа, обнажив систему скрюченных связок, сухожилий и суставов. Врач, прищурившись, направляла то один палец, то другой на пораженные детали анатомии, и те на глазах заменялись новыми.

Пирогов совершенно потерял счет времени и очнулся лишь, когда прозвучал женский голос:

— Полный порядок. Теперь те же меры по недопущению посторонних. Повязку на кисть, дабы обеспечить ее неподвижность. После наркоза сон; на полное заживление понадобятся часов десять. Он может проснуться раньше времени — так пусть до срока кистью не шевелит. Теперь ожоги…

Прошел час. Еще двое пострадавших от огня мирно почивали в своих койках. А в кабинете Пирогова шел напряженный разговор.

— Марья Захаровна, дорогая, то, что вы сделали с глазами бедняги Федосеева — истинно чудо господне. Я и представить себе не мог. Да еще та рука… Христом-богом клянусь: хотел ее ампутировать. Ну, не в моих силах спасти такую… такое… короче, вы сами видели. Будь на то моя воля, сей же час принял бы вас на должность зауряд-лекаря, а то и кого поболее. Но есть к тому препятствие.

Магистр магии жизни умела держать себя в руках. Во всяком случае, в ее голосе звучало лишь вежливое любопытство:

— Какое же?

— Диплом, будь он неладен. Диплом об окончании европейского университета.

Мариэла не знала слова «диплом», но догадалась о его значении.

— Николай Иванович, как понимаю, мой диплом здесь недействителен?

Пирогов шумно вздохнул.

— Вы же из других пределов. Диплом, небось, не по-русски написан, да и ваш университет не знают.

— Но иметь частную практику мне не запрещается?

— А вот это можно, тут могу замолвить слово хоть и перед государем.

— Так вот вам ответ: буду лечить раненых за деньги (у кого есть) в любой день, кроме пятницы. В этот день — бесплатно. А также бесплатно будут лечиться те, на кого вы укажете. Имею в виду: особо важных пациентов. Просто больные из гражданских — тех не считаю. И за вами долг, Николай Иванович: вы обещали разрешить мне присутствовать на вашей операции.

— Ну, уж тут будьте благонадежны. А от вас я, в свою очередь, хотел бы знать: чего вы НЕ можете? Что вы можете — это я представляю.

Женщина наморщила лоб. Собеседник терпеливо ждал. Наконец, иностранка медленно заговорила:

— Одно ограничение вы уже знаете. Если пациент является источником… скажем, того, что заглушает мои способности, я совсем ничего не могу сделать. На такого я даже не наложу никакого конструкта. Второе ограничение: это я сама. Мои силы не беспредельны: если они исчерпаются прежде, чем я закончу работу, дело не будет сделано. К примеру, отрубленная голова: я свалюсь от истощения прежде, чем приживлю ее. Вот еще пример из практики: мою наставницу атаковали летящим с большой скоростью куском льда. Ее будущий муж принял на себя этот удар. Результат: полностью разорваны левое легкое, трахея и левый бронх, перебита аорта, сердце в куски, вылетело три позвонка, разорван пищевод, раздроблена грудина, лопатка, четыре ребра сломаны… ну, перелом четырех берцовых костей и оторванную стопу даже не считаю. Тяжелая контузия, само собой. На моей родине специалистов, способных вытащить такого пациента, я смогла бы пересчитать по пальцам одной руки…

Николай Иванович начал было считать по пальцам одной руки, сколько этих ранений оказались бы смертельными. Пальцев не хватило. Между тем госпожа магистр продолжала:

— …а наставница не получила и царапины, потому смогла действовать. Это его и спасло. Но даже ей лечение досталось недешево: ее подруга, тоже доктор, спасала наставницу от истощения. Применительно к любому моему коллеге: истощение может наступить даже при простейшем лечении, если больных много.

— А чем вы лечите истощение?

— Здесь его некому лечить…

Мариэла чуть слукавила: Тифор мог бы оказать помощь.

— …так что наилучшим способом является просто сон. Хотя бы часов шесть, а лучше — все восемь. Неплохо еще помогает порция вина.

Пирогов ухмыльнулся с изрядной долей цинизма:

— Такое лечение, Марья Захаровна, обойдется недорого.

— Ваша правда, Николай Иванович, но время! Пока я отсыпаюсь, может… сами знаете, что случиться.

Уж это опытный хирург знал превосходно.

— Отсюда же еще одно ограничение: если лечение сложное и длительное — восстановление костной ткани, к примеру — то оно требует моего регулярного внимания. Вам про зубы рассказывали?

Пирогов совершенно искренне удивился:

— Зубы? Какие зубы? Чьи зубы?

— Была тут у меня пациентка, она в свое время зубов лишилась, ну так я их восстановила. Это самый простой случай — имею в виду варианты работы с костью. Два сеанса — и полный порядок. И все же не одним разом… хочу сказать, моя работа потребовалась дважды в течение двух суток.

Хирург про себя твердо решил, что непременно разузнает об этом более чем интересном случае через свои источники. Но оставались еще вопросы.

— Мария Захаровна, вы говорили, что и я мог бы научиться. Хотя бы кратенько опишите: как?

Лицо женщины-врача на секунду сделалось мрачным.

— Николай Иванович, не хотелось бы вас обижать, но… шансы очень-очень малы. Вы мужчина, поэтому один на тысячу, да и то сомневаюсь.

— И все же: как?

— Судите сами. Для начала надо проверить, есть ли у вас вообще способности к восприятию ма… — женщина запнулась, но вскоре нашла слово, — энергетических потоков. Допустим, что есть. В моих краях такой человек встречается один на сотню. Потом надо проверить, к чему у вас природная склонность. Если вы не имеете таланта к восприятию потоков человеческого тела…

Тут женщина остановилась и прищурилась.

— А ведь я недооценила вас. Поздравляю, доктор. Тут возможно соединение умений врача, а они у вас уже есть, и способностей, пусть даже скромных… очень интересное сочетание. Да, если способности вообще имеются, то они лишними в вашей профессии не будут. А та проверка, о которой я говорила — она из дешевых, ей честная цена один ваш рубль. Но есть очень серьезное препятствие. Крайне серьезное.

Глаза молодки из чужих краев приобрели хирургическую жесткость.

— Даже если природная склонность обнаружится, то она не может уцелеть здесь. Точнее, долго прожить не сможет. Одна лишь встреча с человеком, способным гасить их — и все.

Уж чем-чем, а замедленностью мышления хирург не страдал.

— Так ведь я наверняка уже встречался с такими личностями. Вблизи меня тысячи проходили: ученики, больные, коллеги…

— Совершенно верно, Николай Иванович, но эти способности (если они были), можно восстановить. Не навсегда, а лишь до встречи с еще одним… ну, вы понимаете.

— А сколько раз можно так чиниться?

— Да сколько хотите. Но чтобы сохранить способности надолго, нужна защита, такая же, какая есть у меня. И в придачу умение обращаться с… этой защитой. А это само по себе требует способностей, о которых я говорила. Да, задача интересная: приспособить чуждую специализацию к лечению…

На Пирогова снизошло божественное вдохновение:

— Мария Захаровна, а ведь решение этой задачи может стать темой вашей диссертации.

Эти слова оказались ударом страшной силы. Молодая женщина широко распахнула глаза, открыла рот, попыталась (безуспешно) хоть что-то сказать, потом с видимым усилием справилась с собой:

— Да, вы правы: может, — тут в глазах Мариэлы загорелся хорошо знакомый Пирогову исследовательский огонь, — а давайте, сразу же и проверим. У меня есть кое-что с собой.

С левой руки женщина-врач с истинно хирургической скоростью и ловкостью сняла массивный серебряный браслет с крупным прозрачным камнем.

— Старайтесь сидеть неподвижно, Николай Иванович… на вашу руку не налезет, ну и не надо, — бормотала она, — на три пальца уж точно пойдет, а большего и не потребуется. Ну-ка… он ведь накапливает… должен подействовать… давно же я этим не занималась… тут Тифора бы…

Мариэла произнесла несколько слов, но, судя по интонации, то были не заклинания, а ругательства. К такому Пирогов был готов.

Последовала пауза. Удивительное дело: хирург не смог оценить ее длительность, хотя обычно время он чувствовал превосходно.

Наконец, действие закончилось. Серые молодые глаза глянули прямо в лицо хирургу.

— Не порадую.

— Поясните, будьте так любезны.

— Есть у вас способности, Николай Иванович. Будь вы уроженец моего… то есть моей родины, я бы вас поздравила. Но…

— …не к врачебной деятельности?

— Именно. Электричество — это да. Молниями швыряться, например…

Эти слова были приняты за шутку.

— …а еще вода. Кстати, для врача очень даже неплохо. Справляться со скоплением воды в полостях… кровотечение остановить… многое можно тут сделать. Но учить я вас не буду. Пока что.

— Но почему?

— Так как же, Николай Иванович! Защита нужна. Пока я ее закажу, пока получу… Но вот после этого — да. Конечно, если у нас с вами будет на то время.

— Ох! Вы правы, голубушка, правы кругом. Да, я вот подумал, что и называть-то вас так не comme il faut[6]. А как? Госпожа учитель?

К некоторому удивлению собеседника, Мариэла задумалась, потом подняла голову.

— Когда мы с вами наедине — «наставница», а на людях — по имени и по отчеству. Мне кажется, так лучше. Но лишь после того, как я в самом деле стану вашей наствницей.

— И опять ваша правда.

Двумя часами позже Пирогов напросился к Нахимову «на чай». Сказать правду, тот напиток был порядочно разбавлен добрым берлинским ромом. Стоит заметить: в словах доктора не проскальзывало ни капли зависти.

— Павел Степанович, верьте чести: глаза тому матросику выжгло! Клянусь крестом животворящим! А она их вылечила за… ну, и часу труда не положила. Как перед господом! И руку Белых спасла! Об ожогах и вовсе ни слова не говорю. Ну, тут бы я тоже… кхм… кое-что мог, но ведь после и шрамов никаких! Да тот, с глазами, проснется с такой чистой рожей — хоть сразу под венец! Эх, если бы этакого лекаря да к нам на жалованье… И добавить обязан, что чванства в ней никакого. С правилами этикета не особо знакома, это верно, оттого и почтительности, может, не хватает, но слышали бы вы, как она отзывается о своей наставнице! Хотел бы я, чтобы мои ученики так всегда обо мне говорили.

А через день трудами княгини Мешковой отыскался именно такой дом, о котором думала Мариэла: окруженный садом с забором. От дома до дороги было не менее пятнадцать сажен.

Глава 11

Тем временем строительство шло полным ходом. Принимали участие все (за исключением Мариэлы), даже лейтенант Малах. Слабо разбираясь во флотских вопросах, он понимал дело в разведке и контрразведке. Поэтому за лейтенантом по молчаливому соглашению кораблестроителей оставалось принятие мер безопасности.

Слипа для спуска на воду пока не существовало, но стапель был, хотя и небольшой, на нем деловито трудились иностранцы, а лейтенант Семаков, втайне рассчитывавший на капитанскую должность, всеми силами вникал как в процесс, так и в принципы.

Надобно признать правды ради: надежды российского офицера были небеспочвенны. На мостик стотонного кораблика никто бы не поставил даже капитана второго ранга, а вот лейтенанту такая должность была вполне по размеру. Следует также отметить, что и мостика-то не было. Была рубка с довольно большими оконными проемами. Стекла для нее еще не было готовы, но их наличие смущало Cемакова заранее.

— А ну как в бою эти стекла выбьет?

— Чем же?

— Да хоть ядром. Осколком, если противник применит бомбу либо гранату. Или пулей, — и тут же к случаю Семаков рассказал о судьбе адмирала Нельсона, который был убит как раз пулей, выпущенной безымянным вражеским стрелком.

Капитан Риммер задумался.

— Есть вариант… Съемные рамы — вместе со стеклами, конечно — и установка вместо них железных заслонок со смотровыми щелями. В походе заслонки будут откинуты, ну а в бою, понятно…

— А железо-то выдержит?

— Пулю выдержит, а насчет ядра не скажу, тут проверять надо. Но согласитесь: больше, чем ничего. Все же наилучшей защитой, Владимир Николаевич, будет уклонение от вражеских ядер. Думаю, что скорость позволит. Учтите также, что и маневренность у этого корабля будет отменной: вот, извольте глянуть, это в добавление к рулю…

«Добавление» выглядело соплами, направленными в сторону от продольной оси.

— Испытать бы их надо, Риммер Карлович.

Работы продолжались. Временами у стапелей появлялись лейтенант Мешков вкупе с хорунжим Неболтаем. Оба явно имели здесь личный интерес. Первый, видимо, рассчитывал на должность старшего артиллериста — не без оснований, следует признать. В чем интерес казака, никто не догадался.

Как ни странно, советы и флотского лейтенанта, и сухопутного казака иным разом оказывались полезными.

Приглядываясь к очертаниям кораблика, артиллерист вдруг заметил:

— Риммер Карлович, а гранатомет где вы закрепите?

Кораблестроитель снисходительно улыбнулся.

— Ну, до этого далеко: мы еще и палубу не начали делать. Хотя… я бы разместил здесь, — и кораблестроитель указал рукой на бак.

— А вопрос-то не прост, — и Мешков возвысил голос. — Владимир Николаевич! Тут тактическая проблема.

Подошедший Семаков постарался не особо выказывать удивление. Он лишь вопросительно поднял бровь.

— Это к тому, где гранатомет расположить. Я бы его на юте разместил.

— Отчего так?

— А оттого, что единственное направление, куда нельзя целиться, будет прямо по курсу, а тебе и не нужно. Даже если пустишься в атаку на контркурсах, и тогда гранатомет на юте будет при деле, а вот если будешь удирать, — последовало возмущенное фырканье Семакова, — тогда кормовая пальба — то, что надо.

Собеседники явно не прониклись, поэтому артиллерийский офицер пустился в объяснения.

— Тебе подставляться под ядра и бомбы не резон. Я вот гляжу на это железо — так в нем и полудюйма нет…

Князь имел в виду листы обшивки.

— …сомневаюсь, что с пяти кабельтовых даже двенадцатифунтовое ядро сдержит. А вот представь: быстрое сближение, разворот и пяток гранат в борт или под форштевень — а? Что скажешь? Прежде, чем возьмут тебя на прицел. С таким корабликом, если он и вправду тридцать узлов даст — прямой расчет. Как тебе оно?

Тут в разговор вмешался Риммер.

— Господа, как мне кажется, то, что мы строим — все же не противник тем громадным пятимачтовикам, что я видел у вас в гавани. Особенно если учесть… кхм… обстоятельства, о которых вы знаете. В экипаже восемьсот человек! Но со скоростью, что закладывается, это будет превосходный разведчик. Ну, а гранатомет — средство для того, чтобы скорее отпугнуть, чем утопить.

Князь заметно поскучнел. Ему-то виделись блистательные победы над многократно превосходящим противником.

В один из дней в кораблестроительные дела вдруг встрял казак.

— Риммер Карлович, а из чего палуба будет сделана?

— Да из железа.

— Такого, как вот это? — и указательный палец хорунжего ткнул в направлении листового металла.

— Из него самого.

— А ведь листы скользкими могут стать в сражении. Мало ли что… всплеск от ядра или, упаси Никола-морской, ранят кого. Может, лучше поверх железа простые доски настелить?

В разговор вмешался Семаков.

— Дельно сказано, Тихон Андропович. Да найдутся ли доски, вопрос? А если найдутся, то как скоро?

— И еще добавь, Владимир Николаевич: что делать, если все же не найдутся?

— Тут могу помочь, господа. И даже лишнего материала не потребуется. Листы палубного настила можно сделать… с такими выступами…

Ладони Риммера в поисках слова изобразили нечто волнообразное.

— Но только небольшой высоты — вот такой, не больше. А то у матросов обувь с тонкой подошвой, побьют ноги.

— Вот как хотите, господа, но деревянная палуба под ногами — оно привычнее.

— Так я и не против. Но с этим к интендантам идти — мне не по чину. Придется поклониться Феофан Христофоровичу.

Пока шла постройка корабля, маг жизни времени не теряла.

Мариэла вняла советам местных насчет нарядов, приличествующих почтенной даме, и попросила прислать ей через портал ее же платья через оставшуюся на Маэре прислугу. Единственный облом приключился с шляпками: таких фасонов, что были в моде здесь, в гардеробе у госпожи магистра просто не оказалось. Пришлось купить у местных шляпников — благо денег хватало. Но поток пациентов был не особо мощным: до марта их оказалось всего лишь одиннадцать человек. То ли цены отпугивали, то ли поддержки не хватило: княгиня Мешкова поддалась настойчивым просьбам мужа и уехала. А потом вылезла внеочередная задача.

Размышления Тифора вкупе с идеями казака привели к созданию плана.

— Понимаете, Тифор Ахмедыч, кабы разговор был о продаже дувана — так есть тут один скупщик. Но он ведь цены завсегда дает такие, чтоб… короче, расчет на казака с добычей, которому абы получить хоть что-то, чтоб в шинке подали хлебного вина. А вам-то надо цену, которая… ну, чтоб хватило нужный вам камень купить.

Магистр задумался. Неболтай терпеливо молчал.

— Есть одна мысль, Тихон Андропович. Надо Мариэлу просить помочь. Она маг разума.

— Так что ж с того?

— А то, что она может своим искусством определить: врет человек или нет. Я правда, тоже это могу, но она вдобавок может узнать, что тот купец думает о нашем товаре.

Казак ухмыльнулся.

— Только никому нельзя говорить о таком, Тифор Ахмедыч. Это ж здешние купцы будут шарахаться от Марьи Захаровны, как черт от заутрени.

Хорунжему пришлось тут же объяснить, что такое заутреня (о черте все иномирцы уже знали).

Тифор, в свою очередь, пояснил:

— У наших купцов такое не прошло бы, у них амулеты, а здесь возможно. Ну, если тот, о котором мы говорили, негатор — тогда никак, даже Мариэла не сможет… Так ведь здесь ювелиров, наверняка больше одного? Короче, через два дня, я так думаю, нам пришлют кристаллы на продажу. А если и не продадим, так сами используем.

— Это которые красные?

— Я думаю, что надо попробовать и красный, и синий.

— Тогда вот как надобно приниматься за дело…

Через три дня кристаллы, как и рассчитывал рыжий Тифор, прибыли. По мнению хорунжего, выглядели они отменно:

— Ишь ты, чуть не с мой большой палец! А каково смотрятся — ну подлинно самоцветы. Да чтоб мне в турецкую веру перекреститься, если мы не стрясем с того жида по двадцати рублев за камушек.

— Это примерно по четыре золотых? Маловато будет. Без прибыли не останемся, но… нет, нужно побольше. Кстати, кто такой жид?

Пришлось князю объяснить. Хорунжий порядочно добавил к объяснениям, а заодно пояснил, почему он их не любит. Впрочем, он сделал небольшую оговорку:

— Ну, оно, конечно, жиды разные бывают. Да вот вам: самолучший сапожник из всех, каких я знавал, как раз жидовской веры. Эти самые сапоги от него — тут казак легонько притопнул. — Берет недешево, но и работа не хуже любой немецкой, а то и лучше. Старого Иегуду никто не обижал. Да что я: сам войсковой старшина у него заказал! Да, еще хочу с вами идти в эту лавочку.

Казакао пытались отговорить от участия.

— Тихон, да куда тебе переговоры вести! Напугать купчишку — это да, ты можешь, так ведь нам не это нужно.

— Я же не сам-один, а с вами поеду.

— Но зачем?

— Охраною, вот зачем. Пистоль при мне, — и Неболтай нежно погладил кобуру с иномирским пистолетом. — А что до гутарить — так я и помолчать умею, уж ты не сомневайся.

Казак так и не сознался в своих тайных целях. Между тем они существовали. Ему до смерти было интересно поглядеть на действия мага разума.

По обсуждении сговорились на походе к ювелиру вчетвером.

Первым (и вроде как главным) был князь Мешков: он был знаком с ювелиром. Именно у него Михаил Григорьевич в свое время купил украшения для супруги.

Второй была Мариэла. Ее аргументация была столь же проста, сколь и убедительна:

— Если только ювелир и его люди в магазине не негаторы — берусь немедленно проверять их слова на правдивость, а еще могу кое-чего из мыслей прочитать.

Возражений не нашлось.

Задача третьего (Тифора) была простой: он лучше всех разбирался в кристаллах и, будучи универсалом, мог прогнать достаточно быстро потоки от магии любого вида.

Четвертым оказался Неболтай, с которого чуть ли не взяли клятву вести себя тихо и вообще не говорить ни единого слова — в соответствии с фамилией.

По размеру помещения трудно было подобрать точное название. Побольше лавки, поменьше магазина. По виду его никто не взялся бы угадать, чем здесь торгуют. Товара в пределах видимости не было. Зато были люди: сам владелец Моисей Соломонович Макаров (настоящая фамилия была Магар, но ушлый ювелир ее русифицировал), его племянник лет двадцати в качестве охранника и один совершенно неизвестный пожилой темноглазый человек — правоверный еврей, судя по черному одеянию, шляпе и пейсам. Последние двое поклонились вошедшим и продолжили старательно изображать полное безразличие к миру.

По мнению казака, которое он, держа слово, не высказал вслух, молодой охранник не стоил внимания. А вот пожилой… тот был пока что непонятен.

При входе Тифор бросил взгляд на серебряную пластинку в своей ладони и кивнул.

Как и положено, хозяин поздоровался первым:

— Доброго здоровья, ваше сиятельство. Чего изволите купить? Для дамы имею привлекательные вещицы…

Ювелир говорил по-русски почти чисто, ибо достаточно долго занимался своим делом.

— Нет, Моисей, на этот раз мы сначала продаем, а уж потом покупаем.

На лице хозяина изобразился умеренный интерес.

— Вот, посмотри на эти камни.

С первого взгляда синий камень можно было принять за сапфир, а красный — за лал. Но опытный ювелир привык не доверять первому впечатлению. Поэтому хозяйская рука извлекла из шкафчика лупу в оправе из желтой меди, и камни подверглись самому тщательному изучению.

Наконец, владелец торгового заведения поднял голову.

— Сожалею, но это цветное стекло — правда, с очень хорошей огранкой. Куплю по пяти рублей за штуку.

Хорунжий не сказал ни слова на это заявление, лишь самую малость приподнял брови. Тифор сохранил полную невозмутимость. Князь стрельнул глазами в сторону молодой дамы. Та чуть опустила ресницы. Вариант действий был обговорен заранее.

— Да, забыл совсем: это наш охранник; это Тифор Ахмедович, наш специалист по камням, а эта дама — лекарь, ее зовут Марья Захаровна. Эти двое — из далеких краев.

Отчетливый акцент сразу же подтвердил иностранное происхождение, пусть даже с русским именем и отчеством. В голосе молодой женщины звучали железные интонации:

— Князь Мешков не вполне точно указал мою специальность. Я не только врач, но и умею отличать правду от лжи, а также — в некоторой степени — читать мысли. На этот раз, Моисей Соломонович…

В голове у ювелира зазвенел колокольчик тревоги. Он не помнил, чтобы когда-либо сообщал кому-то из этой троицы имя отца или свое отчество. Да им и в голову не пришло бы так звать скромного еврея — ну разве что иностранке…

Неболтай и не подумал глядеть на хозяина. Все его внимание было направлено на загадочного пожилого жида. Его взгляд отражал… Любопытство? Тревогу? Страх? Нет, не то. Но уж глядел он внимательно, не отрываясь, и как раз на Марью Захаровну.

— …вы соврали насчет нашего товара, заведомо зная, что это НЕ стекло. Но вы не смогли распознать род камней. Не удивлена: они пришли из редкого источника, нигде вы подобных не встретите. Вот почему я призываю вас подумать хорошенько, прежде чем высказать свое суждение второй раз.

Тревожный звоночек уже звучал пожарным набатом (ювелир слышал один раз такой в русской деревне).

И тут неожиданно для всех, кроме хорунжего, вмешался пожилой посетитель лавки. Черные глаза коротко глянули на хозяина, а ладонь сделала короткий останавливающий жест. Ювелир проглотил фразу, что была уже на языке. Акцент у незнакомца совсем не чувствовался; еврейское происхождение выдавали разве что интонации.

— Извините за вмешательство, дама и господа. Меня зовут Давид, сын Исаака, я раввин. Моисей, если ты не можешь распознать камни, из этого не следует, что они не имеют цены.

Ювелир попытался защищаться.

— Дама и господа, но эти неизвестные камни и вправду похожи на стекло. Правда, очень высокого качества, да и полировка хороша. Даю по восьми рублей.

Женщина ответила, не задумываясь:

— Похожи, да не совсем. У вас найдется кусок НАСТОЯЩЕГО стекла?

Хозяин без разговоров принес небольшой обломок оконного стекла.

— Вот, — красный камень оставил заметную царапину, — и у синего та же твердость. То есть не стекло.

Тут таинственная посетительница повернулась к раввину.

— Кстати: как желаете, чтобы я к вам обращалась, уважаемый?

Назвавший себя раввином благожелательно улыбнулся. Что пряталось за улыбкой, никто не узнал.

— Зовите меня ребе Давид.

Ювелир суетливо стал проверять камни на твердость. Из ящичков извлекались какие-то совершенно неизвестные присутствующим кристаллы, оглядывались, процарапывались. Наконец, Моисей нерешительно произнес:

— Очень похоже на горный хрусталь, но таких цветов я в жизни не встречал…

И снова подала голос дама с железным голосом:

— Вот на этот раз чистая правда. Вы, разумеется, не могли встречать таких цветов, я это уже говорила. Сейчас вы думаете, удастся ли эти камни продать.

Казак продолжал молчать, но перехватил выразительный взгляд раввина, направленный на единоверца. Тот все еще думал. И пожилой в очередной раз вмешался.

— Мне кажется, их можно продать вКонстантинополе.

Владелец магазина изумленно поднял брови, но противоречить не решился. Давид выплюнул несколько фраз на чужом языке. Полностью их не понял никто, кроме евреев; а князь Мешков сразу распознал швабский диалект[7] — его он научился немного понимать, общаясь с уроженцами Вюртемберга в Петербурге.

Ребе Давид немедленно перевел сказанное на русский:

— Дама и господа, я сказал, что при продаже этих камней можно воспользоваться связями наших соплеменников в Константинополе. Но по моему скромному мнению, не стоит продавать именно эти камни немедленно. Если у вас есть возможность достать другие, поменьше, скажем, вот такие… — раввин отмерил полногтя своего мизинца, — то их переслать туда. Они пошли бы на серьги. А уж по продаже сказать покупателю: дескать, есть возможность достать нечто большее, что пошло бы на подвеску. За изрядную цену.

Женщина почему-то кивнула. Все четверо пришельцев переглянулись. Первым отреагировал лейтенант Мешков. Его голос был насквозь пропитан официальностью.

— Константинополь — столица Турции…

С очевидностью сказано было для сведения иностранцев, поскольку все прочие это и так знали.

— …а Российская империя находится в состоянии войны с турецким султаном. Сделка представляется мне рискованной. И к тому же это будет торговля с врагом.

В темных глазах раввина князю почудилась чуть заметная улыбка, хотя тон ответа был вежливым, даже почтительным.

— Ваше сиятельство, осмелюсь напомнить, что эта дама и этот господин, — поклон в сторону иноземцев, — не являются, насколько я понимаю, подданными российского императора. Что до вашего опасения: да, за риск придется уплатить. Вы получите не более половины той цены, которую дадут в турецкой столице.

Далее последовало короткое совещание Мариэлы и Тифора на неизвестном языке. Разумеется, евреи не поняли ни слова, а русские промолчали. Но достаточно скоро те снова перешли на понятный язык.

— Мы можем передать камни меньшего размера (они у нас есть) под залог.

Довольно быстро сговорились, что нужную расписку ювелир берет на себя, а точную сумму залога определят, когда доставят камни.

Тут заговорил второй иностранец. Его акцент был таким же — и столь же незнакомым.

— Но это не все. Мы хотим купить необработанный алмаз. Имею в виду, без огранки. Вот такого размера, — и говоривший показал, какого именно.

Ювелир явно очутился в замешательстве.

— Но, дама и господа, у меня такого просто нет. Я вообще не торгую негранеными алмазами.

Еще один кивок женщины. Она же и ответила:

— Да, мы так и полагали. Но в в столице Турции они могут найтись, не правда ли?

Хозяин магазина на мгновение прикрыл глаза, потом снова их открыл.

— Да, сударыня, вы правы. Могут.

Сговорились, что через три дня камни для посылки в Константинополь будут предъявлены.

На прощание двое иностранцев сделали еще одну поразительную для евреев вещь: мужчина поклонился, а женщина попрощалась словами:

— До свидания. Было очень приятно познакомиться с вами, ребе Давид.

— Мое глубокое почтение, сударыня.

Уже после ухода посетителей в лавке состоялся интересный диалог.

— Ребе Давид, что вы нашли такого в этих гоях, что достойно уважения?

— К сожалению, Моисей, прожитые годы не принесли тебе ума. Ты так и не понял, насколько эти люди опасны. Особенно это относится к женщине. Русские называют таких ведьмами, но эта много сильнее тех, о которых мне рассказывали. И знаешь, чем она еще отличается? Если ты ее не обманешь, то и она тебя не обманет. Свою прибыль ты с этой сделки получишь, но да сохранит тебя бог Авраамов от мысли содрать с этих людей побольше. Я тебя предупредил, Моисей, дальше думай сам.

За порогом ювелирного заведения состоялся похожий разговор.

— Марья Захаровна, а что вы этак с уважением к раввину?

Отвечено было не сразу. И князь, и рыжий маг даже не попытались скрыть интерес.

— Понимаете ли, Тихон Андропович, этот Давид, сын Исаака — не маг. И не может им быть — сами знаете, почему. Но он разбирается в мыслях других людей… почти так же, как я сама. Повторяю: без магии! Такое нельзя не уважать.

Слова были услышаны и накрепко упакованы в память.

Через несколько дней четыре небольших камня были отданы Давиду, сыну Исаака, под залог в двести сорок рублей. А раввин пошел договариваться об отправке небольшой посылки в Константинополь.

Тем временем железный корабль приобретал очертания. Собственно, корпус был уже готов. Риммер Карлович не скупился на объяснения:

— Вот посмотрите, Владимир Николаевич, здесь пройдут трубы, подающие воду для двигателей, а параллельно им… вот, на чертеже они показаны… трубы к помпам. Заметьте, помпа не одна. Размещаться они будут здесь, здесь и здесь. Что до вертикальных, то здесь те, которые создадут тягу…

— О, понимаю, приподнимать нос… forçage…

— …и не забудьте плиту для готовки…

— Для камбуза, вы хотите сказать? Но помилуйте, зачем?

— Ну как же, а если дальнее плавание?

— Все походы будут ограничиваться Черным морем. Вы же видели карты?

— Все так, но что, если ждать в засаде? У нас, правда, такого не бывало, но ваша обстановка другая…

— …я бы рекомендовал наши компас и хронометр, они как-то привычнее…

Наступил теплая крымская весна. В середине марта Англия и Франция объявили войну России. А двадцать пятого корабль был спущен на воду.

Конечно же, сам корабль, покачивающийся возле самодельного пирса (только магия земли, как легко понять) отнюдь не означал его готовности. Оставалось полно отделочных и дополнительных работ, уж не говоря о главной: установке и юстировке кристаллов-движителей. Неожиданный затык вызвала необходимость установки замка на двери в капитанскую каюту. Заказчики настаивали, чтобы замок был здешней работы, но установить петли на металлическую дверь — а других не было — оказалось непростым делом. Врезных же замков в распоряжении не было. В конце концов петли просто подсоединили сваркой.

И уж совсем неожиданным вышел жаркий спор среди морских лейтенантов и сухопутного казака о названии. Правда, с самого начала сошлись на том, что за такой малостью (кораблик получился водоизмещением сто пять британских тонн[8]) беспокоить адмирала Нахимова не стоит. Но сразу же после этого пошли потоком разногласия.

Первым делом отвергли наименование в честь святых — Мешков резонно указал, что это будет не слишком понятно иноземцам. И тут же предложил «Быстрый» или «Стремительный».

— Скорость-то у нас какая будет? А? Вот пусть название и означает…

На этот раз воспротивился Семаков.

— Слишком уж намекает на боевые характеристики. Могут задуматься те, кому не надо.

— А вот еще…

Неболтай довольно долго слушал препирательства, а когда спор утих сам собой за неимением устраивающих всех вариантов, вдруг предложил:

— Что, если «Морской дракон»?

— Откуда взял такое?

— А водится тут рыбка, она так и называется, сама из себя маленькая, а ядовита сверх меры. Как уколешься о плавник — так света не взвидишь. И выходит, значит, что мы, дескать, малы, да удалы; опять же в честь нашего Горыныча.

На том и сошлись.

Глава 12

Лейтенант Семаков был утвержден «на мостик», и с этого момента занялся исключительно подбором экипажа. С одной стороны дело осложнялось тем, что хороших матросов и кондукторов никто из командиров отдавать не хотел, а с другой оно упрощалось тем, что не имелось потребности в большом количестве палубных матросов (кораблик совершенно не имел парусного вооружения), не надобны были и артиллеристы, привыкшие обращаться с обычными орудиями. Зато нужны были нижние чины, умеющие работать с металлом — а ну как течь откроется? — и подносчики гранат, само собой. Старшим артиллеристом вызвался стать лейтенант Мешков. Со стороны это могло показаться понижением в должности: вместо десятка орудий он получил в распоряжение всего одно. Сам лейтенант так не думал. В довесок он получил должность старшего офицера.

В качестве второго помощника Нахимов выделил мичмана Шёберга. Надобно заметить, что по фамилии тот легко мог быть принят за немца. Большинство и впадало в это заблуждение, на самом же деле он происходил из южной Швеции. Видимо, при назначении были учтены наивысшие оценки по тактике, полученные гардемарином Шёбергом в Корпусе, хотя этого офицера по причине его могучей фигуры скорее можно было принять за превосходного абордажника. Разумеется, мичмана пришлось просветить относительно пришельцев, в том числе и дракона. Эта информация пробила даже северную невозмутимость Шёберга. Он высказал горячее желание посмотреть на живого дракона, но на это уже не было времени. Разумеется, Семаков взял слово с мичмана, что тот будет молчать о новых знакомых.

Поскольку часть нижних чинов прошла обучение у иноземного артиллериста, то их перевод на «Морской дракон» возражений не вызвал.

Ходовые испытания шли не столь гладко, как того хотелось бы морякам. Скорость была ошеломляющей (четырнадцать узлов по ручному лагу), но при этом появлялась заметная дрожь корпуса.

— Не годится, — авторитетно рассудил Риммер, — на точности огня может сказаться. Тут регулировать водяные трубы надобно…

Это и делалось. Одновременно капитан Семаков и будущие вахтенные офицеры изучали систему управления «Морским драконом», которая ничем не напоминала таковую для любого парохода, даже винтового. Штурвал был невелик. Это еще бы ничего, но управление решительно всеми двигателями заключалось в совокупности рычажков. Все находилось в руках вахтенного; это создавало удобства. С другой стороны, как правильно заметил капитан Риммер, в горячке боя можно с легкостью перепутать эти рычажки, что грозило серьезными последствиями. По этой причине всех троих гоняли, «как в Морском корпусе». По крайней мере, так учебный процесс описал мичман Шёберг.

К концу мая от вибрации удалось избавиться. Предстояли сдаточные испытания.

А в это самое время на Маэре дела шли своим путем. Вернулась экспедиция, ушедшая за алмазами. По прежним меркам — с неплохой удачей; в сундучке оказалась чуть ли не сотня алмазов разной величины (правда, там были и откровенно крошечные, едва ли три десятых дюйма в поперечнике). Но не было такого, что мог бы выручить застрявших в чужом мире путешественников. Точнее, размером один из найденных камней подходил, но дефектов в нем было недопустимо много. Сообщение об этом ушло. Также сообщалось, что до следующего года экспедиции не будет.

В ответном письме содержалась просьба о рубинах и сапфирах. Тут Сарату было о чем задуматься.

Теоретические основы выращивания корундов в свое время изложил сам Профес. Но сам высокопочтенный отлично знал, что повышение температуры расплава само по себе создает то, что называлось «инженерными проблемами»: система крепления требовала только платиновой подвески, да притом немалой толщины (или попробовать поддерживать кристалл телемагией), да еще повышенный расход кристаллов на нагрев… короче, продукция выходила порядочно дороже. И команда принялась считать.

К сдаточным испытаниям лейтенант Семаков готовился вдумчиво. Он запланировал идти не только полным экипажем — и загрузка предполагалась соответствующей; при этом вес пресной воды, провизии и частично боезапаса компенсировали дополнительным балластом.

Но это было не все: по согласованию с офицерами экипажа и с Нахимовым результаты испытаний должны были слегка дезинформировать противника. Семаков опасался и чрезмерно разговорчивых людей в окружении Нахимова, и просто болтовни нижних чинов в кабаках — и потому капитан Риммер также получил соответствующую просьбу.

Единственным, кто остался откровенно недовольным испытаниями еще до их начала, был дракон. Причина была простой: хотя Таррот не скрывал гордости за название, но был сильно уязвлен просьбой даже не пытаться следить за этим процессом — при том, что ему наглядно и убедительно объяснили всю нежелательность появления дракона на широкой публике.

Адъютант Нахимова Острено также предполагался наблюдателем на борту. Насчет него Семаков долго думал, но потом решил, что всеми силами надо будет попытаться и его дезинформировать, но лишь по возможности (считать Феофан Христофорович умел не хуже любого другого офицера Российского императорского флота). На это требовалось согласие самого Павла Степановича, которое было получено ценой долгих и проникновенных уговоров. Нижние чины получили строгое предупреждение насчет болтовни, но тут Семаков не обольщался: шансов удержать секреты от раскрытия по пьяной лавочке не существовало. Значит, непосвященные просто должны знать как можно меньше.

«Морской дракон» привлекал немалое внимание первыми выходами в море; потом к ним привыкли. Но выход на сдаточные испытания не мог не вызвать некоторого любопытства — у одних бескорыстного, у других вполне меркантильного. Новый корабль непривычного вида не мог не привлечь внимание чужих разведслужб.

Стоя в рубке (а именно там столпились все присутствующие офицеры), Семаков выглядел каменно-спокойным. Отчасти и его внутреннее состояние было таким же: по результатам прежних испытаний он твердо знал, что уж двадцать узлов корабль выжмет. Но хотелось, разумеется, большего.

Управление уже стало привычным: штурвал, небольшие рычаги, которые Риммер почему-то называл «секторами газа», указатели тяги двигателей, небольшие рычажки, включающие дополнительные двигатели. Движки-поворотники обеспечивали «Морскому дракону» неслыханную управляемость при любой скорости. Большим циферблатом красовался иноземный механический лаг. Его уже отградуировали почти на всю шкалу, не хватало лишь отметки самого полного хода. Острено глядел во все глаза: для него-то это было полной новинкой.

— Пора разгоняться, Владимир Николаевич, — не по-баварски хладнокровно произнес капитан-кораблестроитель.

— Вы правы, Риммер Карлович, пора.

Еле слышный гул водометных сопел стал громче.

— Всем на палубе: держаться за леера!

Старший унтер-офицер Кроев (обрусевший потомок голландца Кройфа, осевшего в России еще при Петре Великом), исполнявший на «Морском драконе» обязанности боцмана, продублировал команду, несколько расширив ее в матерном направлении.

— Включаю режим forçage!

Весь экипаж ощутил, как нос корабля вздыбился — не особо круто, но вполне заметно. Рев движков стал менее низким, но все еще не был чрезмерно громким. Волны хлестко били по скуле. Корпус ощутимо подрагивал.

Лейтенант Мешков быстро вышел на палубу и меньше, чем через минуту вернулся.

— Владимир Николаевич, трясет изрядно. Меткую пальбу в таких условиях не обещаю.

Риммер коротко глянул на коллегу. Тот понял:

— Даю гладкую воду!

И один из рычажков был сдвинут.

— Михаил Григорьевич, оцените, каковы теперь условия для артиллерийского огня.

— Владимир Николаевич, я бы тоже хотел взглянуть.

Семаков с трудом удержался от радостной улыбки.

— Да ради бога, Феофан Христофорович. Тем более, вы ведь в этом деле понимаете.

На самом деле Острено не был артиллеристом, но эта грубая лесть подействовала.

На засечку времени был отправлен сигнальщик с хронометром.

— Одна минута тридцать пять секунд, ваше благородие.

В гимназии хорошо учили считать, а в Морском корпусе это умение отшлифовали. Командир мгновенно прикинул скорость, но назвал меньшую цифру; это случилось как раз в момент возвращения старшего артиллериста и адъютанта адмирала Нахимова:

— Двадцать один узел с половиной. А ведь неплохо.

Риммер метнул короткий взгляд на Семакова, но промолчал, поскольку был в курсе начальственной задумки.

Все прочие мысленно не согласились с командиром, а Острено высказал то же самое вслух.

— Если этакое посчитать за «неплохо», что же тогда «отлично»? Ведь от самого быстроходного противника уйдем без труда. А, Владимир Николаевич?

— Тут еще это средство смягчать волнение, не забудьте. Мечта артиллериста, parole d' honneur[9]. Риммер Карлович, эта штука с любой волной справится?

— Тут не скажу, это к специалистам надо, но, помню, попали мы как-то в шторм, так-то нас поваляло бы изрядно, а мы прошли насквозь, как по…

Несколько мгновений иностранный специалист подыскивал поэтическое сравнение и нашел его:

— …короче, можно было бы поставить на палубу стол, на него стакан, налить доверху вина — и не расплескалось бы. Вот как!

Этот высокохудожественный пассаж произвел сильное впечатление на всех, а особенно на нижних чинов, которые притворялись сильно занятыми своими делами, но между тем слушали внимательно.

Германец состроил озабоченное лицо:

— Владимир Николаевич, с вашего позволения, я спущусь в трюм, хочу посмотреть состояние движков.

— Разумеется, Риммер Карлович, вы знаток, вам и карты в руки.

Игральные карты в мире пришельцев не существовали, поэтому Семаков был понят не совсем правильно. Риммер посчитал эту реплику относящейся к штурманскому делу. Тем не менее, иностранный капитан нырнул в люк и через минуты три вынырнул с еще более озабоченной миной:

— Владимир Николаевич, прикажите сбавить ход. Греются они. Сейчас-то ничего, а вот минут через десять-пятнадцать…

— Вы хотите сказать, Риммер Карлович, что самый полный ход недостижим на долгое время?

— К сожалению, это так, Феофан Христофорович; за десять минут работы совершенно уверен; полчаса… ну, тут тоже, наверное, возможно, а вот час самого полного хода не советовал бы. Перегрев, сами понимаете…

Последовала многозначительная пауза, а за ней резонный вопрос:

— Что-то можно с этим делать?

— Специалист нужен, Владимир Николаевич. А то и ваши что присоветуют.

Острено поднял бровь:

— Господа, ведь можно охлаждать…

— Но только не водой, Феофан Христофорович, Тифор меня предупреждал. Испортим движки.

— Тогда уксусом. Мне дед рассказывал, при государыне Екатерине так орудия охлаждали…

— Вот уж не знаю. Опять же к Тифор Ахмедовичу.

Протокол был составлен по всем правилам. Вечером Семакова принял сам Нахимов. Разумеется, перед тем начальство получило подробные сведения от адъютанта.

— Ваше превосходительство, разрешите представить протокол ходовых испытаний… предельная скорость двадцать один узел с половиной… замечание по поводу перегрева двигателей при длительной работе… еще гашение волнения…

В кабинете из посторонних было двое адъютантов. В конце доклада оба были выставлены из комнаты под благовидными предлогами.

— Владимир Николаевич, не томите: сколько там на самом деле?

— Тридцать восемь узлов, Павел Степанович, — тихим голосом, как будто боясь спугнуть удачу, отвечал Семаков, — и, осмелюсь доложить, двигатели не греются.

— Завтра подъем флага, лейтенант. С отцом Александром уж оговорено, с утра доставят икону. Флаг вручит капитан первого ранга Ергомышев. Вы его знаете?

— Лично не знаком, Павел Степанович, но слышал, что в Синопском сражении отличился. Однако тут есть деликатное дело… вам уже доложили, что возможно неблагоприятное влияние…

— Это я помню. А как же с командой?

— Так ведь, Павел Степанович, всех до единого проверяли. Лично капитан Риммер. Не было негаторов. Однако просто так на борт никого пускать нельзя. Защита справится, но специалисты говорят: не стоит ее задействовать без особой надобности.

— Так проверьте всех, кто собирается подойти.

Семаков помчался к Ергомышеву за мелкими указаниями. Тот, несмотря на опытность, купился, приписав эти хлопоты волнению юного и неопытного командира перед подъемом флага. На деле же Семаков потихоньку проверил капитана первого ранга на негацию. По счастью, эта напасть миновала. От него Семаков забежал к Тифору, попросив об оценке возможности и стоимости защиты всех двигателей, а заодно и других важных кристаллов на корабле.

Рыжий магистр уверил, что нужные алмазы наверняка могут найтись среди тех, что привезли из последней экспедиции, но даже он не знал наверное, сколько времени понадобится для огранки.

В день подъема флага вся команда оделась в обмундирование первого срока и находилась в полной готовности задолго до события. Больше всех волновался (хотя и не показывал этого) мичман Шёберг: именно он отвечал за построение. Иноземцы скромно стояли на причале в сторонке.

Но все шло должным образом. Икона была доставлена в срок; вручал ее лично протопоп Михайловской церкви отец Александр. Корабль был освящен по всем правилам. Капитан первого ранга Ергомышев громко зачитал приказ о вступлении корабля в строй и вручил Семакову небольшой (по размеру «Морского дракона») Андреевский флаг.

Лейтенант Семаков на вытянутых руках пронес флаг вдоль строя и закрепил его на фале. Последовала ожидаемая команда Ергомышева:

— Военно-морской флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания поднять!

Командир «Морского дракона» продублировал приказ и лично поднял Андреевский флаг. Грянуло протяжное «Ура!» Офицеры взяли под козырек. Все положенные флаги взвились в полном соответствии с уставом.

Официальная церемония закончилась. Капитан Ергомышев уехал на пролетке, еще раз поздравив всех офицеров. И тут последовало неофициальное продолжение.

По сходням почти что пробежал Риммер Карлович. Его целью был командир «Дракона». Начал он с учтивого:

— Владимир Николаевич, я вас поздравляю с вступлением в командование настоящим боевым судном.

На эту тираду Семаков самую малость поморщился: во флотском лексиконе слова «боевое судно» являли собой оксюморон. Только сочетание «боевой корабль» имело право на существование. Но замечания на этот счет он делать не стал. Тем временем несколько взволнованный германец продолжал:

— Откуда взялся этот флаг?

Проходивший рядом мичман Шёберг чуть не споткнулся от этой фразы. Взяв себя в руки, он прикинулся, что ничего не слышал, и продолжил движение. Нижние чины, сновавшие неподалеку, также изобразили спинами полную глухоту.

Должно заметить, что, работая на разведку, Семаков научился думать и анализировать Правда, первым его побуждением был бесхитростный ответ: мол, это официальный флаг Российского императорского флота, но по прошествии не более секунды вариант был отвергнут. Вместо этого лейтенант спросил:

— Я вижу, флаг вам знаком, Риммер Карлович?

Кораблестроитель задержался с ответом, потом произнес:

— Профес приказал держать именно этот флаг на всех наших кораблях.

— И на вашем тоже?

— Да.

Обдумывать значение сказанного было некогда, поэтому Семаков кратко объяснил происхождение Андреевского флага. Риммер кивнул.

Сразу же после принятия в состав Российского императорского флота «Морской дракон» получил приказ готовиться к разведывательному походу. Семаков и другие офицеры носились по порту, обеспечивая снабжение. Это не могли не заметить.

День был теплым для начала апреля. Почти полный штиль дополнял идиллию. Но та была нарушена, когда капитана изловил неугомонный хорунжий.

— Владимир Николаевич, судя по тому, что грузят на подводы, «Дракону» предстоит плавание?

— Бога ради, Тихон Андропович, побыстрее излагай дело. У меня хлопот — сам понимаешь, сколько.

— Владимир Николаевич, дозволь с вами!

Первое, что сделал на это заявление-просьбу Семаков: усомнился в здравости рассудка хорунжего. Второй мыслью было: «А что сухопутный казак собрался разведывать?» Наконец, моряк предпринял самый здравый ход:

— Тихон Андропович, на какого лешего тебе это надо? Это все ж боевой корабль!

— Вот как попу на исповеди: нутром чувствую, что с победой вернемся, и хабар можно достать.

— Да всеми святыми поклянусь, разведка нам приказана, и только! Крест на том готов целовать!

— А я и не говорю ничего такого. Да только, не в обиду будь сказано вашим офицерам и матросам тоже: я-то навострился стрелять из иноземного ружья куда получше. Авось да пригодится. Есаул Вернигора знает и согласен.

Но не один лишь Неболтай напросился на участие в походе. Как-то получилось, что желающих оказалось намного больше, чем предполагал Семаков.

В разгар дел по подготовке посыльный принес записочку от Тифора, в которой содержалась просьба о встрече «по известному вам адресу». Записка была начертана таким некрасивым почерком и содержала столько ошибок, что посчитать ее подложной не решился бы ни один контрразведчик. Что до «известного адреса» — это был тот дом, что удалось снять иностранцам (кроме дракона, конечно).

По прибытии к пришельцам командир корабля столкнулся — нет, не с ультиматумом, а с крайне настойчивыми просьбами.

Капитан Риммер резонно указывал, что его присутствие на «Драконе» необходимо хотя бы в силу того, что только он, Риммер, в полной мере представляет собой все возможности этого корабля и, не претендуя на командование в бою, берется дать ценные советы. Равно присутствие кораблестроителя позволит вовремя выявить недостатки конструкции, буде таковые найдутся.

Магистр Тифор, со свой стороны, сделал упор на то, что если (не дай Пресветлые) потребуется некое нестандартное (не боевое, конечно) заклинание, он готов оказать помощь. Вот тут командир потребовал уточнений:

— Тифор Ахмедович, а чем вы можете посодействовать?

— Да хоть повреждение исправить. Я ведь умею форму железу придать — да вы сами видели. Опять же водные потоки…

Госпожа Мариэла с легкой снисходительностью отметила, что пускаться в бой, не имея под рукой возможности получить квалифицированную медицинскую помощь, по меньшей мере, неразумно.

— И вот еще от Таррота Гарриновича…

В своей записке Таррот напомнил, что он, умея летать, может оказать огромную помощь товарищами разведкой с большой высоты, на которой никто из землян его и не разглядит. А вступать в бой он, Таррот, разумеется, не предполагает.

Лейтенант Малах с полным на то основанием напомнил, что именно он отвечает за всех членов экспедиции Маэры и как командор обязан быть там же, где они.

Командир «Морского дракона» обдумал все тщательно. В конце концов он рассудил, что разведывательная помощь дракона без сомнения, полезна. Также на борт корабля были допущены капитан Риммер, магистр Тифор и госпожа Мариэла. Что до командора Малаха, то ему было отказано. Не последней причиной тому послужил явный недостаток места на «Морском драконе».

— Ладно! Таррот Гарринович, вы меня слышите? Нам понадобится встретиться, чтобы обсудить в деталях ваше участие. Вы, Мариэла Захаровна, если прикажу, спрячетесь в трюме и носу на палубу не кажете!

— А как же, если раненые…

— А если кого ранят, то к вам принесут.

— Тогда, Владимир Николаевич, благоволите выделить угол в трюме, чтобы работать с ранеными. Чтоб там стол был и койки, не меньше двух. И еще один уголок для меня с койкой: мне тоже надо высыпаться.

— Это возможно.

— Михаил Григорьевич командует артиллерией, его место на палубе. Мичман Шёберг отвечает за трюмную команду. Так что нам троим место в рубке будет. Да и то сказать: если, избави Христос, кого ранят, то наша Мария Захаровна будет в том самом помещении, что выделено для нее. Нашем корабельном лазарете.

Глава 13

Разумеется, никто бы не послал Таррота на разведку без инструкций. Их он получил, но сам для себя посчитал необходимым также проверить собственные навигационные способности. С этой целью он вылетел в погожий день (дабы с большой высоты видеть берег) и с радостью убедился, что чувство направления осталось неизменным.

Инструкции же отличались, по понятиям драконов, вольностью. Правда, Семаков показал крылатому разведчику карту Черного моря и ткнул на Босфор; задание же было выражено примерно так:

— Таррот Гарринович, вашей главной задачей полагаю остаться незамеченным противником. Во всяком случае, если погода будет облачной, то подлетать належит, прячась. Названия вы прочитать, конечно, можете, но не ценой вашего обнаружения! Постарайтесь запомнить вид кораблей, позднее вы нам нарисуете. Хотя нет, я вам дам на время справочную книгу с силуэтами; это все же больше, чем ничего. Но если вы сочтете, что риск неприемлемо велик — ограничьтесь пересчетом кораблей противника. Если я правильно понял Тифора Ахмедовича, то это вы можете сделать, даже будучи в облаках.

Дракон кивнул.

— И конечно, никаких боевых действий!

Дракон постарался не показать обиду, причиненную сомнением в его памяти.

— Владимир Николаевич, я этого и не собирался делать.

Крылатый разведчик вылетел, когда восточное небо над горами только-только начало светлеть, и вернулся поздно вечером в тот же день. На следующее утро дракон выдал то, что с натяжкой можно было бы назвать докладом.

В пещере вокруг каменного стола разместились сам Таррот, представитель землян (лейтенант Семаков), а также капитан Риммер, лейтенант Малах и магистр Тифор. Наибольшую трудность представлял перевод драконьих представлений на человеческий, точнее, на земной. Обсуждение выглядело примерно так.

— А если считать от поворота на восток, это какая по счету бухта? Нарисовать можете?

— Зачем? Вот карта…

— Так это Золотой рог. Те корабли с трубами, на которые, как вы говорили, входили люди с мешками — у какого пирса они стояли?

— …уголь грузили, тут без вопросов.

— Интересно, а продовольствие? Ах, нельзя одновременно…

Между тем погрузка продовольствия как раз и была бы несомненным признаком скорейшего выхода в море. Семаков про себя отметил, что это еще предстоит выяснить.

К сожалению, в полный штиль дракон не смог разглядеть флаги. Он, правда, утверждал, что все они были с красным цветом, но, как на грех, этот цвет имелся на флагах и Турции, и Франции, и Англии. Иначе говоря, только разведывательный корабль мог доставить полный набор сведений.

Нахимов был сильно занят, поэтому командира «Морского дракона» принял контр-адмирал Истомин. Приказ поступил краткий и категоричный.

— Приказываю произвести разведку вблизи Босфора. Риск для корабля запрещаю! Посему в бой без необходимости не вступать.

— Ваше превосходительство, разрешите опробовать вооружение на дальней дистанции. Осмелюсь доложить: риска при этом никакого.

Истомин чуть задумался, потом ответил:

— Повторяю: без малейшего риска. Никаких повреждений быть не должно!

В самый последний момент доставили кристаллы для защиты. Тифор вызвался установить их на нужные места уже на ходу.

Пятого апреля «Морской дракон» вышел в море. А рано утром шестого апреля три пароходофрегата (английские «Один» и «Донтлесс», французский «Эридис») первыми вышли из Босфора навстречу русскому разведчику. Правда, они сами об этом не подозревали. Командором этого отряда назначили французского капитана. Вслед за ними шла эскадра: семь пароходофрегатов, девятнадцать линейных кораблей и два транспорта под командованием адмирала Гамелена. У них был приказ атаковать Одессу.

Командир «Дракона» отнюдь не собирался напрягать экипаж и двигатели. Железный корабль шел ходко, но без особой спешки, делая шестнадцать узлов (по лагу) даже без постановки «Гладкой воды».

— Три корабля прямо по курсу!

От крика сигнальщика в рубку поспешили и подвахтенный офицер (им был лейтенант Мешков), и все прочие высшие чины. Своих в этих водах не могло быть по определению. Но пока что над горизонтом были видны только мачты. Судя по отсутствию дыма, неприятель шел под парусами.

Не прошло и четверти часа, как над горизонтом уже завиднелись корпуса трех противников. А на расстоянии не более двух миль за ними шла целая эскадра. Командир взялся за подзорную трубу.

— Два англичанина, один француз, — объявил он. — Трубы виднеются, но дыма нет. Значит, котлы холодные. Полагаю, узлов одиннадцать на полном ходу дадут, а то и все двенадцать.

Мичман Шёбёрг чуть заметно качнул головой:

— Осмелюсь возразить, Владимир Николаевич. Сейчас идут бакштагом, да только ветер слабоват. И девяти узлов не делают; даже когда пар дадут — и то в двенадцати сомневаюсь.

И поскольку именно второй помощник исполнял обязанности штурмана, то он добавил:

— По счислению: не более сорока миль от входа в Босфор.

Казалось, Семаков был всецело поглощен зрелищем идущей навстречу эскадры и потому никак не отреагировал на слова мичмана. Но тут командир отвел глаз от подзорной трубы, и на лице его появилась улыбка, в которой начисто отсутствовала доброжелательность.

— А наш-то — зубастый, — несколько двусмысленно шепнул младший унтер Зябков стоявшему рядом боцману. Тот согласился:

— Точно, зубастый.

С этого момента прозвище прилипло.

Характер улыбки подтвердился:

— Корабль к бою!

Эта команда была хорошо усвоена экипажем. На учениях командир был достаточно требователен (хотя в зубы не совал), и нижние чины затвердили порядок действий накрепко. Матросы довольно быстро сняли рамы со стеклами, отнесли их в трюм, а другая группа поставила тяжеленные броневые заслонки. На самом деле эта броня, конечно, таковой не являлась (обычная низкоуглеродистая сталь без термообработки), но и для капитана Риммера, и для российских моряков сама концепция бронирования боевого корабля с помощью специально подготовленного металла была в новинку. Дверь до особой команды оставили открытой.

Несомненно, на кораблях противника заметили «Морского дракона». Последовал интенсивный обмен сигналами. Из трубы «Эридис»[10] повалил черный дым.

Капитан Мерсье отсигналил англичанам, что сам займется преследованием. Француз радовался, что победу не придется ни с кем делить. Победу при Синопе он считал не успехом русских, а провалом турок. Зная о превосходном состоянии машины и котлов на своем корабле, он не сомневался в исходе боя — конечно, если русскому не удастся каким-то чудом удрать. Вероятно, не последнюю роль сыграло подсознательное стремление утереть нос гордецам-англичанам.

Английские капитаны дисциплинированно и даже охотно подчинились командору. Надобно заметить, что командир «Одина» не страдал отсутствием честолюбия. Но он не был знатного происхождения, поэтому не заканчивал элитную школу и, хотя ухитрился дослужиться до мостика боевого корабля, но большее ему не светило. Мистер (не сэр, тем более не лорд) Фрэнсис Скотт опирался в своей морской работе на силу ума, а не характера. А еще он наблюдал битву при Синопе (издали), и это зрелище навсегда излечило его от недооценки русских. Как раз в данном случае недооценка прямо напрашивалась. Крохотный кораблик, водоизмещение которого на глаз не составляло и двухсот тонн, заведомо не мог быть серьезным противником. На его юте в хорошую подзорную трубу просматривалась пушечка (одна!) мизерного калибра — и ни единого пушечного порта по бортам. Парусов и быть не могло: некуда ставить. То есть этот корабль приводила в ход только паровая машина. Правда, не было дыма, но англичанин знал, что другое топливо, например, земляное масло, будучи употреблено вместо угля, может быть бездымным. Полностью беззащитное суденышко. Однако капитан Скотт не поверил в глупость командира этой скорлупки. И предположил, что защита явно разведывательного кораблика в его скорости. Почти наверняка гоняться за ним бесполезно, а вот навести на огонь замаскированных русских батарей этот якобы безобидный корабль в состоянии.

Командир «Донтлесса» видел то же самое, но у него была другая позиция. Сразу же после выхода в море механик доложил о возможных проблемах с обоими котлами, и капитан Филипс-Райдер втихую обрадовался приказу не ввязываться в погоню. Еще не хватало, чтобы машина стала мертвым грузом аккурат во время похода или, того хуже, в бою.

Командир «Морского дракона» не давал команд типа «Право на борт» — ни к чему. Легкий штурвал и без того делал дело.

Пока длился разворот, противник приблизился на пару миль. Пароходофрегат под французским флагом явно прибавил в скорости, поскольку опередил англичан не меньше, чем на полмили. Погоня началась.

Котлы «Эридис» разогрелись; скорость, соответственно, возросла, но пока что расстояние между беглецом и преследователем сократилось незначительно. А вот от английских кораблей тот и другой оторвались.

Когда мачты двух пароходофрегатов скрылись за горизонтом, русский капитан совершил явный промах: принял на румб к югу. Капитан «Эридис» с легкостью раскусил намерения хитрого противника. Тот с очевидностью рассчитывал, что среди прибрежных мелей, имея меньшую осадку, сумеет уйти от погони. Но Мерсье знал, что у береговой черты можно налететь на рифы, а вот на мель — нет. У противника день, похоже, выдался не из удачных. К тому же на этом кораблике явно обнаружились проблемы с машиной: скорость заметно упала. «Эридис», сохраняя курс, начала отжимать противника к берегу, который уже завиднелся на горизонте.

Нельзя сказать, что ситуация осталась без комментариев со стороны экипажа «Морского дракона».

— Да ведь запрут они нас в ловушку, как чижика в клетку. Чего ж командир ждет? — очень негромко (избави бог, услышит начальство) заметил палубный матрос, переминаясь с ноги на ногу. Его можно было понять: команды на построение в цепочку еще не поступало.

Унтер Зябков, очевидно, отличался превосходным слухом, поскольку не замедлился с ответом:

— Чижик-то хоть и мал, да нос востер. Клюнет — не обрадуются. Так что не каркай, как ворон на погосте.

Для придания пущей убедительности словам Зябков продемонстрировал увесистый кулак.

Офицеры тоже комментировали.

— Сейчас пойдет на сближение, — индифферентно заметил второй помощник.

— Того и хочу. Лишь бы не спугнуть… — ответил Семаков; при этом его правая рука лежала на рычагах «секторов газа».

— Нашему теляти да волка испугати, — слегка переиначил пословицу Мешков.

— Поглядим… Михаил Григорьевич, давай своим команду о готовности. Но без приказа не палить!

— Гранатоме-о-о-от… к бою-у-у… — звонким и страшным голосом пропел начарт, — товсь!!!

Учения пошли впрок. Максимушкин первым подбежал к трубе, Патрушев был вторым, держа наготове гранату. Та скользнула в лоток. Через пятнадцать секунд после команды лоток оказался полон, а цепочка матросов застыла в неподвижности. Каждый держал в руках в руке темно-серую гранату, с виду совершенно безобидную.

Пока экипаж «Морского дракона» готовился к сражению, на сигнальных фалах «Эридис» появилось разноцветное предложение спустить флаг. Сигнальщик «Морского дракона» со всей старательностью перевел на русский содержание сигнала.

— Будем вежливы, — свирепый оскал командира резко контрастировал с содержанием фразы. — Поднять ответный сигнал: «Сдаваться отказываюсь». Целиться в середину борта! Больше десяти гранат не тратить! Пали!

Капитан Мерсье не был ни трусом, ни дураком, но ощущения от неприятельской пальбы оказались сильными. Мощью взрывов пароходофрегат трясло, как будто в борт бил обернутый чем-то мягким, но тяжеленный молот. Громаднейшие водяные столбы наводили на мысли об огромных бомбах. Но для этого должны были стрелять из больших орудий, каковых на этом корытце не было. Да и самой стрельбы заметить было нельзя: ни малейших следов порохового дыма не наблюдалось. В ум закралась мысль, что в случае прямого попадания одной такой бомбой «Эридис» не удалось бы спасти. Весь экипаж думал точно так же. Некоторые матросы крестились и просили о заступничестве пречистую деву. Но было заметно и кое-что другое: одни недолеты. Русским орудиям, каковы бы они ни были, явно не хватало дальнобойности.

Как и подобает доброму французу, командир «Эридис» был прижимист. Но в данном случае он не колебался. И четырнадцать бортовых орудий дали ответный залп — три бомбами, остальные ядрами. В некотором смысле капитан Мерсье был прав: для столь небольшого корабля и ядер должно было хватить.

Этот залп тоже лег с недолетом.

На «Морском драконе» реакция экипажа была кардинально отличной.

— Не берет, — простонал злосчастный комендор, хотя его вины в том не было, — не взрываются…

Далее Максимушкин выразил свое просвещенное и полностью отрицательное мнение о сексуальных предпочтениях всего экипажа противника.

— Израсходовано десять гранат, не взорвались шесть, — скороговоркой доложил старший артиллерист.

Он еще не закончил фразу, как командир начал действовать, слегка дослав вперед сектора газа. Чуть громче зашумели движки. «Морской дракон» сильно прибавил в ходе, оставляя противника на левой раковине[11]. Второй залп француза лег также с недолетом (хотя и меньшим), но далеко за кормой. Артиллеристы противника явно недооценили скорость разведчика. И все же осколки на излете клацнули по обшивке. И не только по ней.

Зябков вдруг сказал почти спокойным голосом: «Ох ты…», схватился за грудь, осел на палубу и раза три дернул ногами.

Казачий хорунжий наклонился к моряку, внимательно глянул, выпрямился, снял шапку и осенил себя крестным знамением.

— Точно в сердце, и не дышит уже. Экая же нелегкая…

Окружающие дружно поснимали бескозырки и принялись креститься.

Лейтенант Мешков отреагировал по-своему, имея на то причины:

— Самсонов, Шумило, отнести Зябкова в лазарет к Марье Захаровне, живо!

Покойника подхватили и понесли. Уже спустившись по трапу, матрос первой статьи Шумило проворчал:

— Поп ему нужен, а не лекарь… Да омыть тело еще…

Убитого положили на койку. Молодая лекарша шуганула пришельцев словами:

— Идите наверх, а у меня тут работа.

Те повиновались, тем более, что цепочку по подаче гранат надо было восстанавливать, но уже начав подниматься по трапу, Самсонов повернул белобрысую голову и замер.

Как раз в этот момент молодые женские руки извлекли длинный и острый даже с виду осколок из груди покойника, который от этого пару раз кашлянул.

— Да воскреснет бог… — начал молитву потрясенный Самсонов, истово крестясь.

На этот раз обернулся старший в чине Шумило. Он стоял выше на трапе, и койки с пострадавшим с этой позиции не было видно.

— Чего стоишь? Аль ноги к трапу прикипели?

— Ожил унтер. Вот те крест!

Против ожиданий Самсонова, старший напарник отнесся к новости спокойно.

— Ну, значит, не убит. Двигай наверх, шевели плавниками.

Судя по качке, ветер усилился. Семаков отреагировал ожидаемо:

— Михаил Григорьевич, сейчас дам «Гладкую воду». После этого попробуй зафитилить ему под форштевень. Пять гранат. Может течь открыться.

Максимушкин с обновленной надеждой в глазах ухватился покрепче за рукоятки гранатомета. Цепочка матросов застыла в напряжении.

Стоявший первым в цепочке матрос первой статьи Плесов бросил короткий взгляд на уплотнившиеся клубы, валящие из трубы француза.

— Дым-ат погуще стал, — со знанием дела заявил он, — жару там поддают, не иначе.

— Да где им с нами тягаться, — с презрением откликнулся Кроев, — туда же: погналась жаба за конем…

Впрочем, боцман тут же вспомнил про служебные обязанности и чуть повысил тон:

— Разговоры у меня! Сей минут начнется.

Мешков продублировал команду артиллеристам. Комендор самую малость довернул ствол.

— Максимушкин, не выдай, — начарт по наивности думал, что прошептал эти слова, хотя на деле их услышала половина всей цепочки, включая самого адресата.

Пять гранат грохнули одна за одной. Последняя произвела наибольший эффект, взорвавшись практически под форштевнем. Так, во всяком случае, показалось наблюдателям, хотя на самом деле расстояние было не менее сажени.

Результат увидел весь экипаж «Морского дракона», за исключением трюмных. Нос пароходофрегата дернулся вверх. Остроглазый сигнальщик Мягонький потом божился, что французы не только на носу, но и на шканцах попадали от сотрясения.

— Больше не палить! Поднять сигнал: «Даю десять минут на спуск шлюпок, потом буду бить по корпусу».

Блеф вполне мог не пройти. Более того: вероятнее всего, он бы не прошел, но капитану Мерсье сильно не повезло. В момент последнего взрыва он, разумеется, держался за поручень, но с ног свалило матроса, поднимавшегося с донесением на шканцы. Падая, он боднул капитана головой в живот. Тот полетел на шкафут.

На этом полоса невезения капитана кончилась. Угол помоста штурвала мог пробить висок при неудачном падении, но капитан отделался обильным кровотечением и потерей сознания. А вот дальше начался хаос.

— Капитан убит!

Первый помощник отреагировал в полном соответствии с военно-морским уставом:

— Принимаю командование! Осмотреться в трюме! Тело капитана отнести в его каюту, — и после краткого размышления добавил, — доктора туда же.

Двое матросов унесли покойного капитана. Посыльный побежал за судовым врачом в корабельный лазарет.

Лишь после этого исполняющий обязанности командира глянул на противника. Странное дело: обстрел прекратился, хотя любой грамотный офицер так бы не поступил.

Разгадка чуда очень быстро отыскалась на сигнальных фалах кусачего русского разведчика. Первый помощник прочитал сигнал и, не дожидаясь доклада от сигнальщиков, выдал речь, касающуюся особенностей первичных и вторичных половых признаков пресвятой девы, а также деталей ее нравственных принципов. И почти сразу же поступил доклад от трюмных: обнаружилась течь, и вода начала было подниматься, но машинист, не дожидаясь команды, запустил помпы. После этого уровень воды в трюме стабилизировался.

Об этом доложил старшина трюмных, прибавив, что с течью пока справиться не удается.

Тут же вернулся посыльный.

— Господин первый помощник, доктор сам нуждается в помощи. Он там в лазарете себя перевязывает.

Судовому врачу последняя бомба устроила боевое ранение: упав, он сильным образом ушиб правую руку. Хозяин лазарета как раз успел подняться на ноги и начал с ругательствами стаскивать с себя сюртук, когда посыльный ворвался в помещение и сообщил, что капитан убит, тело его унесено в капитанскую каюту, но первый помощник приказал на всякий случай освидетельствовать покойного. Матрос получил ответ, что как только доктор примет меры по собственному лечению, он тут же окажет помощь капитану — конечно, если таковая понадобится.

Разумеется, опытный медик, тщательно ощупав пострадавшую конечность, обнаружил, что ни перелома, ни вывиха нет, и потому без спешки наложил тугую повязку и уж после того собрался идти в капитанскую каюту.

Меж тем события развивались стремительно. Первый помощник был трезвомыслящим моряком. Вот почему ранее сделанные выводы об артиллерийской несостоятельности русского корабля и о его скоростных качествах оказались отброшенными. Если бы не это порождение дьявола с тонюсеньким стволом, «Эридис» имела бы некоторые шансы дотянуть до Босфора или, в наихудшем случае, до берега. Верить в проблемы с машиной не имелось ни малейших оснований: очень уж быстро русский разведчик набрал скорость, уходя из-под обстрела. Явно проигрывая в ходкости и, главное, в дальнобойности и меткости орудий, пароходофрегат, по мнению помощника, был обречен. И первый помощник приказал уничтожить секретные документы, забрать судовой журнал, стравить пар, погасить топки и спустить шлюпки. В лазарет и в трюмы были посланы люди известить членов экипажа о предстоящем оставлении корабля. Подумав, первый помощник приказал привести паровые машины в негодность, что старший механик и сделал, покорежив ударами кувалды медные золотники. Теперь у пароходофрегата не осталось ни единого шанса: запустить помпы было решительно невозможно.

— Владимир Николаич, брать корабль надо, — негромко, но вполне отчетливо прозвучал голос казачьего хорунжего, — они ж лодки спустили, теперь спасаются.

Замечание ретивого сухопутного охотника за хабаром было обоснованным: переполненные шлюпки отвалили от борта «Эридис» и, тяжело переваливаясь на невысокой волне, неторопливо направились на юг к берегу. До него было не больше четырех миль. Французский корабль уже имел дифферент на нос — это заметил весь экипаж «Морского дракона», а не только приметливый казак.

— Владимир Николаевич, а почему вы не хотите захватить это судно? — вдруг поинтересовался рыжий иностранец.

— Так ведь там явная течь, Тифор Ахмедович; захватить можно, да вскоре бросить придется. Лезть в трюм уже рискованно, а даже если и заделать течь, так машину все одно не запустим. У меня кочегары найдутся, но машинистов уж точно нет.

— И не надо. Течь я и сам ликвидирую, даже сколько-то вести корабль могу. На крайний случай можно на буксир взять. Риммер Карлович, как думаете?

Иноземный капитан кивнул.

Капитан бросил вопросительный взгляд на первого помощника.

— По мне, так стоит высадиться на корабле, Владимир Николаевич. Риск не так уж велик. В крайнем случае наши комендоры размолотят его в щепочки.

— Но ведь и шлюпка не в минуту дойдет.

— Можно ускорить дело. Гребцы и рулевой на вашей лодке вовсе не нужны, я ее поведу сам, причем быстрее, чем на веслах.

— Сигнальщик понадобится, — с самым деловым видом высказался второй помощник. — А еще кто-то из офицеров.

— И хорунжий Неболтай с его пистолем, — подытожил командир. — Делаем так…

И в голосе Семакова появились интонации командира, отдающего боевой приказ.

— …подходить к французу не будем. Мало ли: найдется недобитый артиллерист, да угостит ядром в упор. Посему: Кроев, спустить шлюпку. В нее: вы, Тифор Ахмедович, еще Иван Андреевич, сигнальщик Мягонький с флагами и вы, Тихон Андропович. И смотрите мне там! Никакого риска чтоб не допускать! По уяснении обстановки на французе — дать сообщение. Поспешайте!

Надобно заметить, что мичман Шёберг был крещен Йоханом, а отца его звали Андерс, но сослуживцы, по обыкновению, русифицировали шведские имя и отчество.

Боцман знал свое дело: через пять минут шлюпка отвалила от железного борта. Все напряженно следили за ней.

У судового врача «Морского дракона» были свои хлопоты. Пациент не только очнулся: он настолько хорошо себя почувствовал, что тут же начал спрашивать:

— Госпожа лекарь, а чего это меня сюда?

Неожиданно последовал встречный вопрос:

— Как вас зовут?

— Пахомом крестили.

— Так вот, Пахом, в вас попал осколок — вот он, я его достала. Прямо в сердце…

Глаза пациента сильно расширились.

— …но это еще не причина умирать. Вам повезло: ни одна кость не была задета.

Магистр жизни имела в виду, что конструкт на поврежденную кость потребовал бы для создания и поддержания намного больше энергии. Свое мнение о характере ранения пациент предпочел держать за зубами.

— Я вам эту рану частично исцелила, но пока сердце напрягать нельзя, и потому остаток дня вам надо лежать. Ну разве что по надобностям сходить…

— …в гальюн, стал-быть…

-..ну да, я слова не знала. Обед вам принесут. Как кто из матросов освободится, попрошу отвести вас в ваше… — легкая заминка, — …помещение, где вы спите. Потом еще ночь поспать. Еще потом я вас осмотрю. Если все пойдет хорошо, так сможете ходить, даже бегать. А сейчас — спать.

Почему-то глаза у Зябкова закрылись сами по себе.

В отношении недобитков командир угадал. Таковые на пароходофрегате были, даже двое.

Первым оказался никто иной, как сам Мерсье. Рана на голове не была опасной, но крови он потерял много. В результате французский капитан чувствовал себя очень скверно. Он, как сквозь вату, слышал какие-то неясные крики и беготню по палубе, но все попытки встать заканчивались падением на койку.

Судовой врач между тем добрался до раненого, пощупал пульс, но провести детальный осмотр ему не дал крик очередного посыльного:

— Господин доктор, в шлюпку скорее, тонем! — тут матрос разглядел повязку, которую врач так и не успел скрыть сюртуком, и добавил, — разрешите помочь?

— Да я тут хотел осмотреть как следует. Может быть, и рану зашить… — начал было медик, но был решительно прерван:

— Не успеете, господин доктор, даже с двумя руками не успели бы, — тут матрос настороженно прислушался, — кажется, последняя шлюпка…

Врач мгновенно прикинул шансы. С одной левой рукой оказать квалифицированную помощь совершенно невозможно, а до берега капитан явно не доживет. Он приказал матросу захватить докторский саквояж и с некоторым трудом стал подниматься по крутому трапу.

Второго члена экипажа, оставшегося на борту после отхода шлюпок, обозвать недобитком было бы не совсем верным. Он не был ранен или контужен. Зато помощник корабельного плотника отличался высокоразвитой предприимчивостью. Не будучи артиллеристом, он, в отличие первого помощника, не мог оценить в полной мере всю мощь русских бомб, зато прекрасно помнил, что на брошенном впопыхах корабле можно найти нечто ценное. Задачу же достичь берега помощник плотника полагал нетрудной, особенно если учесть, что на деревянном в своей основе корабле не составило бы труда раздобыть сколько угодно подручных плавательных средств. К тому же в распоряжении имелись нужные инструменты. Вот почему этот обладатель деловой хватки ухитрился ловко спрятать свое долговязое тело в укромном уголке трюма, терпеливо переждал, пока последний человек не погрузится в последнюю шлюпку, выждал еще сколько-то ради полной уверенности и лишь потом вылез из убежища и решительно направился к каютам командного состава.

Наследство офицеров оказалось весьма денежным. Однако удача изменила помощнику плотника в капитанской каюте. Он как раз закончил укладывать очередную порцию ценностей в сундучок, как уголком глаза заметил шевеление на капитанской койке. Природная сметливость тут же подсказала, что свидетель — персона лишняя.

Потоки водной магии работали безотказно: шлюпка резала «Гладкую воду», развивая (по оценкам Шёберга) не менее десяти узлов. Правда, вне действия заклинания Тифор чуть сбросил скорость. Он, конечно, мог быть дать то же заклинание вокруг шлюпки, но предпочел беречь энергию. В результате люди с «Морского дракона» поднялись на борт «Эридис» много раньше, чем мог бы предположить французский матрос. Собственно, он и не видел русских, поскольку был чрезвычайно занят.

Роли в русской абордажной команде были распределены заранее. Мичман, он же ее командир, нырнул в кочегарки, убедился, что там никого нет, а топки уже начали остывать, тут же обнаружил повреждение в машинах, мысленно отметил, что починить их можно лишь в порту, немедленно проверил работу руля, после чего принялся ревизовать состояние орудий и наличие боеприпасов. Маг помчался в направлении к носовому люку: течь явно располагалась где-то у форштевня. Сигнальщик сноровисто распаковал сумку с сигнальными принадлежностями и замер в ожидании приказа на передачу сообщения. А казак принялся деятельно обшаривать все помещения, кроме трюмов, в поисках противника, а также плохо лежащих ценностей. И как раз хорунжий наткнулся и на то, и на другое.

Уже много позже Неболтай честно признался собутыльникам:

— Даже и не разглядел толком, что там такое было у него в руке, только что ноги отметил. Они как для удара были готовые. Прикончить он капитана французского хотел, вот что. Ну, и дай бог здоровьичка лейтенанту Малаху, что продал пистоль, да научил пользоваться.

Лежавший на койке еще раз шевельнулся, но глаза так и не открыл. А бывший помощник плотника, получив пулю в спину чуть пониже шеи, дернулся в попытке обернуться, не смог и свалился под ноги меткому стрелку. Он так и не выронил то, что держал в руке — это была остро заточенная стамеска.

Казак тут же оценил состояние противника как «не жилец» и был прав. Тот умер, не приходя в сознание. Меж тем сундучок сменил владельца, причем вес добычи явно свидетельствовал о высокой ценности. У пластуна в голове мелькнули мысли насчет двух зайцев, а сомневаться в том, которых из них жирнее, не приходилось. Кто, кроме капитана, мог покоиться в самой большой и роскошной каюте? Казак окинул взглядом капитана, чуть подумал, отставил тяжелый трофей в сторону, взял за руки лежавшего на койке, крякнул, взвалил его на спину и с большим трудом стал подниматься по трапу на палубу. Как раз в этот момент туда же вылез мичман.

— Принимайте пленного капитана, Иван Андреич, — пропыхтел Неболтай, с осторожностью укладывая раненого на палубный настил. — По голове прилетело, но вроде как не пробило. Авось Марья Захаровна вылечит. А больше живых нет.

И, не дожидаясь ответа, казак снова юркнул под палубу в сторону капитанской каюты: очень уж ему не хотелось оставлять сундучок без присмотра. Подбежав к ценной добыче, Неболтай откинул крышку, мгновенно выбрал сколько-то золотых и серебряных монет, ссыпал их в мешочек, каковой ушел в преглубокий карман, оставил без внимания ассигнации, потом подумал и прихватил пару бутылок чего-то спиртного. Не будучи знатоком французского, догадаться о содержимом хорунжий не мог, но рассчитывал на филологическую помощь со стороны. Закончив сбор трофеев, казак уже без особой спешки выбрался на верхнюю палубу и поставил там сундучок со словами:

— Вот, нашлось в капитанской каюте…

Тут же из носового люка высунулась встрепанная более обыкновенного рыжая голова.

— Иван Андреевич, течь я остановил. Могу подплыть к «Морскому дракону».

Шёберг скривился от таких словес, но тут же подозвал сигнальщика.

— Передай, братец, депешу флажным семафором…

Надо заметить, что командир «Морского дракона» никоим образом не отличался избыточным оптимизмом. По этой причине он не ожидал, что от «абордажа» получится нечто путное; самое большее, на что он рассчитывал: какие-то забытые документы. Но действительность сильно поправила мнение лейтенанта.

«Эридис» не только избавилась от дифферента на нос, но и потихоньку двинулась в сторону. Это заметили все. Одновременно прошло сообщение: от течи избавились, захвачен пленный, имеем ход. В конце сообщения Шёберг доложил, что винты подняты[12], и высказал просьбу вывалить кранцы, поскольку, дескать, он намерен швартоваться.

Нижним чинам явно хотелось пообсуждать эту, вне сомнения, выдающуюся победу, но командир резко оборвал:

— Отставить разговоры! — и добавил, чуть смягчив тон, — нам еще до Севастополя дотянуть надобно.

На борт «Морского дракона» с донесением проследовал мичман. Докладывал он почему-то вполголоса. Тут же командир приказал Кроеву переправить на борт «Эридис» троих матросов, причем боцман выбрал тех, кто хоть что-то понимал в плотницком деле. Приказ прозвучал отчетливо: «Заделать течь!» Раненого капитана Мерсье передали из руки в руки на «Морского дракона». Мариэла распорядилась насчет переноса пострадавшего в выделенный под лазарет уголок трюма. Также она упомянула, что возможно, потребуются услуги переводчика. Разумеется, госпожа маг жизни не сказала, что при желании она бы вытащила знание родного языка французского капитана непосредственно из его головы. Но стремление поберечь энергию, разумеется, превалировало. Переводить отрядили лейтенанта Мешкова, а командир был вынужден назначать рулевых из нижних чинов, поскольку все офицеры оказались занятыми другими делами.

Вопреки обыкновению, труды новоназначенных плотников не сопровождались матом в большом количестве. Скорее преобладали интонации уважительного одобрения:

— Эка же работа: течь совсем перестала хлестать. А ведь щель в полпальца, не мене.

— Тот, рыжий, он держит водицу. Как — не знаю, да и не наше дело. Тащи-тка ты лучше паклю, а ты, Влас, еще вон те две доски. Гвозди не забудь, тють-перетють твою набок!

Через пятнадцать минут после швартовки мичман Шёберг торопливо вернулся на абордированный корабль. Еще через две минуты захваченный пароходофрегат отвалил от «Морского дракона» и дал ход.

Глава 14

Коммодор Скотт не был джентльменом, в противном случае он бы просто не обратил внимание на некоторые особенности звуков канонады, заведомо будучи уверенным в огромном артиллерийском перевесе союзника-француза. Но для того, кто имел опыт, умение и желание думать, артиллерийский бой звучал странновато. К сожалению, разглядеть было ничего невозможно.

Выстрелы от корабельных орудий, конечно же, нельзя было спутать с чем-то иным. Однако к ним примешивались и другие, очень похоже на разрывы огромных бомб. Соответствующей артиллерии на корабле союзников достоверно не было, а на русском корабле и не могло быть — с такой-то крошечной пушечкой — но грохот заставлял задуматься.

Канонада стихла. Это как раз объяснялось просто: или одна из сторон добилась успеха, или корабли разошлись вничью. Однако у английского капитана имелись глубокие сомнения в части того, кто именно мог победить в противостоянии. А насчет ничейного исхода сказать было вовсе ничего нельзя за полным отсутствием фактов.

Раздумья англичанина были прерваны сигнальщиком:

— Четыре шлюпки в море, идут курсом на юг!

Само собой, любой вменяемый командир корабля, не раздумывая, оказал бы помощь терпящим бедствие. Капитаны Скотт и Филипс-Райдер не были исключением. Подъем людей, а также шлюпок при слабом волнении трудностей не представил. Куда более заковыристым оказался вопрос: «Что делать дальше?» Приказ о разведке боем, разумеется, никто не отменял. Проблема состояла в том, как наилучшим образом этот приказ исполнить.

Капитаны Райдер и Скотт не пожалели целых двух часов на разработку приемлемого плана.

Первое, что приняли за данность: потерю пароходофрегата «Эридис». По уверению старшего в чине француза, подкрепленному свидетельством стармеха, запуск машин или помп был совершенно невозможным делом. В таких условиях поврежденный пароходофрегат мог продержаться на воде не более пяти часов — за это время он не дошел бы до русского порта даже в отсутствие дифферента на нос, причем под всеми парусами.

Второе и также совершенно очевидное: коль скоро приказ подлежит выполению, то курс ляжет на Одессу вместе с эскадрой. Поскольку капитан Филипс-Райдер был произведен в чин раньше капитана Скотта, он и стал командовать группой теперь уже из двух кораблей.

А вот дальше пошли сплошные непонятки. Главная (с точки зрения осторожного капитана «Одина») состояла в почти полном отсутствии сколько-нибудь достоверных сведений о боевых характеристиках русского корабля. Правда, все свидетели дружно утверждали, что противник не имел никакого парусного вооружения, но при этом двигался без дыма. Оба англичанина объяснили это легко: котлы явно топили не углем. Относительно скорости противника показания французских офицеров сильно расходились. Ответы на этот вопрос были примерно такими:

— За одиннадцать узлов ручаюсь!

— Полагаю, узлов тринадцать верных.

— Скорость? Не удивлюсь, если пятнадцать узлов.

Также все опрошенные, включая нижних чинов, хором утверждали, что пушечных портов по бортам не видели. Райдер просто удивился. Скотт подумал о маскировке орудий, но последующие показания заставили усомниться в этом предположении.

Двое французов настаивали, что видели пушечный ствол смешного калибра, но одновременно твердили, что ни звука выстрелов не слышали, ни дыма не наблюдали. Зато решительно все отметили ужасающие по силе взрывы от бомб, которым было совершенно неоткуда взяться. Впрочем, свидетели были уверены, что ни одного прямого попадания не было.

А после началось описание того, что уж вовсе не могло быть.

Ни одного взрыва над водой — только подводные. Ни одного перелета. Райдер объяснил это недостаточной дальнобойностью русской артиллерии. Скотт промолчал. Еще одним невероятным обстоятельством была сверхчастая стрельба — французский начальник верхней батарейной палубы утверждал, что взрывы следовали с частотой не менее трех в минуту. Одно орудие так стрелять просто не может: картечниц для столь мощных бомб не существует. Многопушечный корабль? Но ведь на нем заметили только одно, да и стрельба велась не залпами. Вопросы, вопросы, вопросы…

В конце концов командир «Донтлесса» принял решение:

— Коммодор Скотт, приказ все еще действует, и потому поспешим к Одессе. Идем фронтом. Ночью удвойте вахту сигнальщиков. По сигналу разводите пары. Думаю, это лучше всего делать по обнаружении противника или в виду берега. Все ясно?

Разумеется, у Фрэнсиса Скотта вопросы не появились.

Тифор соблюдал осторожность и по этой причине поддерживал скорость «Эридис» на уровне не более восьми узлов. На течь магистр и вовсе махнул рукой: то, что просачивалось сквозь заплатки, большой опасности не представляло.

Командир «Морского дракона» лелеял честолюбивую мечту довести трофей до порта. Но для этого нужно было не встретиться с противником. Вот почему сигнальщики, понукаемые начальственным рыком, напряженно вглядывались в горизонт за кормой. Пока никого не наблюдалось, но Семаков не особо рассчитывал на удачу: если англичане догадаются погасить ходовые огни, то темнота южной ночи (все же не Балтика) не позволит увидеть противника загодя.

Своими опасениями он поделился с иноземным капитаном. Тот не замедлился с ответом, произнесенным все с тем же баварским акцентом и ошибками в терминах:

— Владимир Николаевич, почему бы вам не воспользоваться измерением потоков воды? Мы это делали. Вот, прошу смотреть, — тут Риммер Карлович извлек из своей сумки небольшую серебряную пластинку и прошелся по ней, как по клавишам фортепиано, — этот зеленый свет есть сигнал от нашего «Дракона», а вот этот небольшой камешек должен загореться красным, если будет сигнал от чужака.

В голосе у командира прозвучала неподдельная заинтересованность:

— И на каком расстоянии этот ваш… механизм чует сигнал?

Риммер Карлович чуть поморщился от подобной безграмотности, потом призадумался.

— Если чужой корабль движется вращением таких больших колес у бортов, то это… скажем, двадцать пять ваших миль. А если винтом, — германец почесал затылок совершенно русским жестом, — тут я не знаю, мы не пробовали и не считали… хотя… этот ваш винт гонит высокую волну?

Семаков взял карандаш и решительно придвинул к себе листок.

— Риммер Карлович, позвольте мне изобразить… вот так выглядит волна за кормой, высота ее не более полусажени, и потом дальше тянется пенный след, тот никак не менее пятнадцати сажен…

— Тогда, Владимир Николаевич, думаю, что двадцать ваших миль. Но это в самых лучших условиях.

— То есть?

— Нет большого волнения. Нет дождя, вот он сам по себе вносит большой шум. В шторм обнаружение возможно за… скажем, десять миль. В дождь — то же самое.

В глазах командира «Морского дракона» появился огонек понимания.

— Вы хотите сказать, что туман и темнота…

— …не помеха.

— А если под парусами идет, то огонек тоже загорится?

— Да, но сигнал при этом слабее. За миль пятнадцать в хороших условиях можно заметить.

— Тоже изрядно.

— Это не все. Поворачивая эту пластину вот так, вы по усилению или ослабеванию свечения можете судить о направлении на чужой корабль.

Нужное впечатление было создано.

— Сколько вы хотите за это чудо из ваших краев?

В корабельном лазарете над французским капитаном трудилась маг жизни. К тому моменту первого пациента уже увели. К ее некоторому удивлению, лечение оказалось не столь уж простым. Рана на голове, конечно, в счет не шла. Пострадавший потерял много крови — это бы тоже ничего, но сотрясение мозга потребовало усилий. Про себя госпожа магистр отметила, что на Маэре за такую работу любой доктор магии взял бы не меньше полутора золотых.

Лейтенант князь Мешков выразил искреннюю готовность послужить в любой момент переводчиком, но госпожа лекарь решительно его выставила, указав, что раненый сейчас спит, и будить его не следует. Взамен она попросила, чтобы кто-то из матросов исполнял обязанности рассыльного. Такового прислали (это был все тот же матрос второй статьи Самсонов), а Мешков вернулся в рубку. Мариэла решила, что не стоит долго объясняться и доказывать раненому офицеру, что ему прописывается полный покой — пусть себе лучше спит, а тем временем конструкты выполнят свою роль и исчезнут.

Работа была закончена. Осталась сущая мелочь.

— Ступай-ка, братец, к лейтенанту князю Мешкову и скажи, что этому господину еще выздоравливать часов шесть. Все это время он проспит. Будить нельзя. А вот как проснется, можно будет задавать вопросы. Все понятно?

— Чего ж тут не понять? Все сделаю, госпожа лекарь.

— Да, и вот еще. Хорошо бы мне чего-нибудь поесть.

— Сию же минуту расстараюсь, госпожа лекарь.

Рассыльный сделал свое дело добросовестно. Сверх того, он в процессе лечения старательно глядел и запоминал.

Утро застало русскую мини-эскадру посередь открытого моря. Оно принесло новые заботы.

В лазарет спустился лейтенант Мешков в сопровождении казачьего хорунжего. Как он и ожидал, госпожа судовой врач уже была на ногах. Князь показал глазами на все еще спящего француза. Мариэла ответила вслух, хотя и негромко:

— Хотите допросить? Не возражаю. Он уже в полном порядке.

— Он — да, а вы сами?

— Я даже поспала немного, — тут на лице у мага жизни появилась понимающая улыбка. — Хотите, чтобы я присутствовала?

Михаил Григорьевич чуть поколебался.

— Умение определить, правду ли говорит пленный, было бы весьма кстати.

Казак кивнул с ученым видом знатока.

— Тихон Андропович, а вы знаете французский?

— Нет, Марья Захаровна, но мне так и так надобно будет доложиться своему начальству.

Молодая женщина кивнула.

— К вашим услугам. Начинайте.

Неболтай, выслушав перевод допроса, сделал свои выводы: высадка в районе Севастополя крайне маловероятна, а, значит, можно пока заняться своими делами. Конечно, после доклада есаулу.

Поскольку знания славного казака в части обменного курса французских денег были самыми приблизительными, то он мысленно запланировал визит к меняле. Это было самым первым из личных дел. Вторым была раздача долгов. Третьей по срочности была забота об оружии. Память подсказывала: пришельцы при первой же возможности исчезнут из этого мира, и если пули еще можно было заказать (а того лучше — пулелейку), то те кристаллы, о которых говорил чужестранный лейтенант, рано или поздно придут в негодность. Значит, надо изыскать способ изготовить такие же. По разумению хорунжего, магистр-мужчина, к тому же способный на всяческую магию, уж точно должен разбираться в оружии получше, чем женщина-врач. Но тот находился на французском корабле. А кто следующий среди иностранцев по оружейным познаниям? Капитан, конечно. И Неболтай решительно направился в рубку.

— Риммер Карлович, дозвольте спросить кое-чего о вашем оружии?

Польщенный моряк, разумеется, согласился.

— Вот говорили, что камушек внутри пистоля вашего или там винтовки — без него нельзя. Но он дает возможность выпалить сколько-то раз, а потом все: менять надо. Кто-то из тутошних может такое проделать?

Риммер напряг память. Не будучи магом, он кое-что все же знал.

— Сами судите, Тихон Андропович. Кристаллы, что в вашем пистолете и винтовке, не обязательно менять, а можно подзарядить. Но это работа для мага. Четыре подзарядки пройдут нормально. Что до замены: этот вид кристаллов не из редких. Профес говорил: раздобыть такие наверняка можно. Насколько мне известно, их как есть, без огранки, использовать нельзя: будут приходить в негодность очень уж быстро. Ну, здешние ювелиры огранят. Но вот наладить пирит для применения в пистолете или винтовке — тут маг надобен. Может быть, даже без ранга, студент то есть, но со способностями. А у вас я даже и не знаю, есть ли такие. Если и были — так они все погашены, сами знаете. Восстановить можно, я слышал, но не знаю, как это делается. И защита потом понадобится, вот как у наших магов. Насчет способностей — тут Мариэла может проверить. Но с кристаллами для оружия она работать не умеет. Еще у нашего дракона спросить можно. Он в этом толк понимает. Тифор тоже, само собой, да только он по приходе в порт будет усталым до последней степени. Помяните мое слово: свалится без задних ног…

Казак слушал и мотал на ус. А потом, явно вспомнив нечто важное, метнулся в лазарет.

Мариэла удивилась визитеру, но виду не подала. Вместо того она улыбнулась и с чуть наивным видом спросила:

— Что-то случилось, Тихон Андропович?

— Здоров, хвала богу. Но кланяюсь с малой просьбишкой.

Ответом была чуть приподнятая бровь.

— Вот я подумал: не поучите ли вашему языку?

Маг жизни усилием воли сдержала удивление и спросила, стараясь придерживаться самого меркантильного тона:

— Какой вариант желаете: полный или половину?

В этот момент до нее дошло: ну, конечно, казак обзавелся деньгами в результате налета на чужое судно (слово «абордаж» в словаре Мариэлы пока отсутствовало). Она даже успела подумать, что наверняка хорунжий выберет более дорогой вариант. Так и случилось:

— Коль не в тягость, то хотел бы полный. Только платить буду французской деньгой… вот, — на ладони казака появился наполеондор, — как, хватит?

— Если и не хватит, я скажу. Когда хотите начать? Лучше бы прямо сейчас, пока время есть.

— Так я на то согласный.

Если с утра командир и пребывал в радужном настроении, то доклад старшего помощника о результатах допроса пленного способствовал озабоченности. Французский и два английских корабля были в составе эскадры и получили приказ обстрелять как порт, так и близлежащие укрепления с целью выявить артиллерийские позиции. И Семаков прекрасно понимал, что отвечать огнем на обстрел придется. Трофейный корабль принимать в этом участие не способен: состояние корпуса требовало немедленного докования, а снять орудия и установить их на позиции просто не успеют. И еще неизвестно, дойдет ли захваченный пароходофрегат даже до Севастополя, не говоря уж об Одессе: если те двое, что идут следом, догонят, то придется в спешке снять своих и удирать, затопив трофей. Лучше, чем любой из находившихся на борту офицеров, лейтенант Семаков понимал, что в бою с «Эридис» проявилось везение: все французские негаторы, что были, сосредоточились в районе кормы, что и позволило положить гранату под форштевень. Но Фортуна — дама с капризами; уж кто-кто, а моряки это знают. Сверх того, донесение о результатах разведывательного рейда «Морского дракона» положительно необходимо доставить начальству как можно скорее.

Неправильно было бы сказать, что русским морякам еще раз повезло. Скорее тут посодействовала изрядная фора по времени. Как бы то ни было, до Севастополя им встретились лишь две греческие шаланды.

Уже перед самым входом во внешнюю гавань командир собрал всех нижних чинов на палубе.

— Благодарю за службу, храбрецы!

Ответ грохнул в полном соответствии с уставом:

— Р-р-ра… раться!!!

— Есть хорошая новость. Всем напишу представление к георгиевским крестам: заслужили! Надеюсь, адмирал Нахимов поддержит.

Опытные матросы сразу докумекали, что среди новостей есть нечто худшее. Неопытные догадались, что лучше промолчать.

— Французский капитан, которого мы взяли в плен, рассказал, что те два английских корабля, что многие из вас видели близ Босфора, направляются к Одессе с приказом: разведать и обстрелять. С ними еще большая эскадра.

Разумеется, никакого шевеления в строю не последовало.

— Поэтому приказываю: никакого берега! За нами идут по пятам. Не исключаю, что часть эскадры пойдет на Севастополь. Если так, то запас по времени на подготовку к бою очень мал: хорошо, если тройка часов. Береговые батареи получат предупреждение, — про себя Семаков подумал, что еще неизвестно, прислушаются ли к нему, — а вот кораблям времени на подготовку к бою и походу не хватит, за это ручаюсь. «Морскому дракону» предстоит еще раз идти в дело. На длительный бой гранат не хватит, на прямое попадание не рассчитываю, потому если дойдет до дела, надобно будет не поразить неприятеля, а заставить отойти. Р-р-разойдись! Кроев, сосчитай, сколько боеприпаса осталось.

Новость о том, что «Морской дракон» возвращается, а за ним следует пароходофрегат под Андреевским флагом, облетела порт мгновенно. Совершенно из ничего и из ниоткуда возникли как встречающие, так и просто любопытные.

«Морской дракон» пришвартовался. Знатоки из свидетелей тут же отметили, что сделано было умело. Судя по тому, как распоряжался офицер в чине лейтенанта, он командовал кораблем, он же и отправился на доклад к начальству. А пароходофрегат под названием «Эридис» без особой спешки направился к докам.

Набережная наполнилась мнениями.

— На абордаж взяли! Вот это лихое дело…

— …и не верю я в этакое. На этом кораблике просто не хватило бы абордажной команды…

— …глянь-кось, ведут вон того под руки…

— …ранен, стал-быть?

— …убитых вроде как нету…

— …французский мундир, милостивый государь, уж тут не ошибусь. Выходит, в плен захватили…

Внимание встречающих было устремлено на доблестного «Морского дракона», а не на захваченный пароходофрегат, направившийся прямиком к доку. Между тем именно с французского корабля понесли на носилках непонятную личность, почти полностью укутанную в одеяло. Лицо, впрочем, оставили открытым, так что внимательный наблюдатель мог подумать, что обитатель носилок лишь ранен. Этот вывод был бы ошибочен.

Магистр Тифор находился в состоянии крайнего истощения и отдал распоряжение перевезти себя в снимаемый группой иностранцев дом. Он справедливо рассчитывал, что там сможет отоспаться.

Хорунжий Неболтай также умчался со всей возможной скоростью. Разумеется, заметивший это командир «Морского дракона» никак не отреагировал, полагая, что казак поспешил на доклад к своему начальству. Он был почти что прав: это было первым делом. Второе же заключалось в визите к меняле. Заполучив более чем недурную добычу, казак рассчитывал, что сумеет рассчитаться со всеми долгами и еще останется с прибылью.

У Семакова же состоялся непростой разговор с иноземцами. При сем присутствовали и другие офицеры. Подошел также лейтенант Малах.

Начал он с выражения благодарности. Ответ лейтенанта Малаха был вполне вежлив по форме, хотя и тверд по содержанию:

— Владимир Николаевич, нам льстит такая высокая оценка нашей скромной помощи. Однако позволю себе напомнить: мы в вашу войну не вмешиваемся, и потому не намерены принимать участие в боевых действиях. Магистр Тифор уж этого точно не сможет делать в ближайшее время: ему срочно надо восстановиться. Риммер, вы что-то хотели сказать?

Обращение не по имени-отчеству резануло слух русским офицерам как показатель некоторой отчужденности. Но, конечно же, никто и ничем этого не показал.

Иностранный моряк заговорил нейтральным тоном:

— Да. Со своей стороны могу оценить степень подготовленности господ офицеров и нижних чинов на уровне «похвально». Если же я ошибся, и в дальнейшем выявятся какие-либо недочеты в умениях и знаниях членов экипажа, то готов провести надлежащие занятия по предмету.

Госпожа маг жизни подняла указательный палец. Пришельцы, разумеется, знали этот жест, а местные догадались о его смысле.

Малах кивнул в ее сторону.

— Поскольку предстоит сражение, полагаю своим долгом быть на «Морском драконе».

И тут командир учудил нечто совершенно для всех неожиданное.

— Дозвольте… — и поцеловал молодой женщине руку.

Некоторое время никто не произносил ни слова. Магистр беспомощно похлопала глазами:

— Почему вы так поступили?

— Сударыня, так у нас принято делать в знак глубокого уважения к женщине.

— По какой причине вы так ко мне обращаетесь? Ведь у меня нет воинского чина.

Мичман Шёберг совершенно бездарно изобразил приступ кашля. Лейтенант Мешков притворился, что изданный им горловой звук означает вопросительное хмыкание. Лейтенант Семаков единственный из всех русских моряков понял смысл реплики, и потому, чуть улыбнувшись, заметил:

— В русском языке слово «сударыня» употребляется в качестве особо вежливого обращения к женщине и к воинским чинам касательства не имеет. Еще раз благодарю. Мне, однако, надо идти на доклад в высокие инстанции. В случае чего меня оттуда привезут весьма скоро. До встречи, госпожа Мариэла! До встречи, господа!

Глава 15

Прогнозы лейтенанта Семакова оказались несостоятельными. Ни один корабль противника не показался в виду Севастополя. И насчет высоких инстанций лейтенант также промахнулся. Они, строго говоря, были, но очень недолго. Все же взятие на абордаж пароходофрегата — дело достаточно неординарное, чтобы адмирал Корнилов лично поздравил командира такого корабля. Улучив момент, Семаков проверил адмиралов на негацию — сигнал не высветился. Но потом Корнилов вместе с Истоминым, извинившись перед Нахимовым, удалились. А тот продолжал дотошно расспрашивать:

— Прежде всего: каковы потери-с?

— Тяжело ранен младший унтер-офицер Зябков, ваше превосходительство. Но госпожа Мариэла его вылечила. Полагаю, с завтрашнего дня войдет в строй.

Нахимов несколько удивился.

— Что за ранение?

— Попадание осколка в сердце. В понимании госпожи лекаря пустяк, ваше превосходительство, но при условии, что раненый вовремя попадет в ее руки. Она особо заметила, что кости не были задеты, потому такое быстрое выздоровление.

— Разрешаю без чинов. Повреждения имеете?

— Имеем, Павел Степанович. В четырех местах краску поцарапало.

Сказано было с большой долей скрытой дерзости, но многоопытный Семаков не сомневался в хорошем настроении Нахимова. Как раз этот прогноз оправдался.

— Шутить изволите? Ну да ладно; в самом деле, расходы будут не из великих. Феофан Христофорович распорядится насчет маляров. Теперь по поводу того пленного. Что он поведал? И с подробностями-с!

— Прежде всего еще раз воздам хвалу нашей Марии Захаровне. Она этого Мерсье на ноги поставила. Причем утверждала, что работа не такая простая: контужен он был. Так вот: большая эскадра идет на Одессу…

Нахимов мрачнел на глазах. Понять его было можно: отразить это нападение флот был неспособен. Или способен, но ценой огромных потерь.

— Это все должен знать Владимир Алексеевич, также Владимир Иванович. Ладно, то моя забота.

— Павел Степанович, имею просьбы.

Судя по скорости реакции адмирала, эти слова ожидались.

— Слушаю вас.

— Нужно бы закупить еще гранат к гранатомету, нашего остатка только-только на один бой хватит, да и то сомнительно.

— Довольно возможно-с. Еще что-то?

— Так точно. Результат нашего боя с французским пароходофрегатом не есть результат доблести экипажа или великих качеств корабля, но большей частью следствие везения. Если бы негатор или негаторы на французе не сосредоточились на юте, мой комендор не смог бы положить гранату под форштевень. Почему и прошу в разговорах с кем бы то ни было обязательно поминать мою великую удачу, которая может другим разом и отвернуться.

Нахимов усмехнулся.

— Сказано изрядно скромно. Хвалю-с.

— Уж поверьте, Павел Степанович, не скромность говорит моими словами, но лишь трезвость воззрений. Хотя, спору нет, этот гранатомет явил себя ценным орудием. Да и мой комендор расстарался порядком. Кстати, вот представление всей команды на награждение. Извините, что не перебелено.

— Не беспокойтесь, почерк у моего писаря весьма хорош. Перепишет.

— И туда ж я включил хорунжего Неболтая, он в абордаже очень содействовал и французского капитана пленил.

В этот момент в дверь постучали.

— Что за дело? — недовольным тоном спросил хозяин кабинета.

— Телеграфная депеша из Одессы, ваше превосходительство.

Нахимов пробежал глазами лист.

— Вы были правы, Владимир Николаевич, и вот подтверждение-с. Состав эскадры неприятеля точно совпал с вашими сведениями. Сделано хорошо!

Поскольку было сказано «без чинов», то и ответ не совпал с уставным:

— Приложу усилия сделать еще лучше! Они бомбардировали наши батареи?

— Да, но эти попытки отбили.

Семаков ничего не сказал начальству о том, что хотел бы переговорить с иноземными гостями относительно поставки других и, возможно, лучших гранатометов.

Атака на одесские батареи проводилась эскадрой, включавшей на один корабль меньше, чем предполагалось. История, катившаяся по своей колее, слегка качнулась, но с пути не свернула.

События на берегу понеслись потоком. В дом, где проживали иностранные гости, прибыл мальчишка-посыльный с запиской, в которой ювелир Макаров настоятельно-вежливо приглашал многоуважаемых покупателей посетить его лавку «ввиду поступления интересующего вас товара».

— Велено ответа дождаться, — солидным голосом заявил посыльный, несолидно почесывая одной босой ногой другую.

Иностранцы переглянулись, быстро переговорили меж собой на чужом языке, и один из них, явно из офицеров, быстро написал записку, сложил ее, достал из кармана медную копейку, вручил то и другое гонцу и велел отнести обратно. Мальчишка резво поскакал по грязной улице, подстегиваемый отчетливой перспективой получить дополнительное вознаграждение. Забегая вперед, следует отметить, что его ожидания оправдались.

Сразу же после этого командор начал распоряжаться:

— Почему-то мне кажется, что тревоги этим вечером не будет и завтра не будет. Сударя хорунжего до завтрашнего дня отыщем. Так что можно к ювелиру идти в том же составе, что и тогда.

Относительно возможности нападения морское начальство пришло к тому же выводу, что и руководитель иноземцев. Но отсюда произошли несколько иные последствия. Одно из них заключалось в том, что команде разрешили сойти на берег. И в кабаке, куда нижние чины и устремились, разговоры были весьма интересными. Не так часто удается послушать истории об удачном абордаже[13].

Надобно заметить, что хотя комендор Максимушкин был в известной степени нетрезв, но не забыл тайные наставления лейтенанта князя Мешкова, каковые получил перед самым сходом на берег. И потому история была изложена в не особо хвастливом ключе:

— …и, значит, как вдарил я по вражьему борту, так грохнуло хорошо, да только все с недолетом. Цельных шесть гранат и вовсе не взорвались — впустую палили, значит. А потом наш зубастый приказал целиться под форштевень, так тут повезло: последняя вдарила аккурат, чтоб нос французу аж подбросило. Это сам видел. И течь у них открылась, все могут подтвердить…

— Так отчего же не взрывались, аль фитили гасли?

— Нет, там хитрое внутреннее устройство.

— Ну, выходит, тот купчишка, что гранаты продал, прохиндей растреклятый, подсунул вам негодные.

— То-то, что он честно предупредил: взрываться, дескать, будут, но не все…

— Ну, ты и уморил! Вот нашел честнягу! Прям святой: подсунул негодный товар и честно предупредил, что гранаты, мол, могут не сработать. Нечего сказать, достойный купчина!

— А все ж наша взяла, и никого насмерть не убило. Ну если не считать Пахома Зябкова, да и то его наша лекарь вырвала от костлявой.

— Где ж он сам?

— А нету. Лекарь запретила ему выпивать до завтрешнего. Ну, а потом можно.

— Эхва! Не повезло ему.

— Как раз наоборот-ка: осколок прям под сердце попал, ан жив остался, да считай почти что выздоровел, а завтра так вопче.

— Да разве баба лекарем быть может?

— Наша, она такая и есть. И потом: не мужняя она жена, на пальцах колец нет.

— Не, так не можно. Ладно, пусть не баба, а девка, так ведь все равно настоящим дохтуром ей не бывать.

Разумеется, казачье ОПЧЕСТВО получило свою долю от удачливого хорунжего. В кругу, каковой включал в себя лишь самых УВАЖАЕМЫХ, разговор был сходным — отчасти. Собственно перипетии боя интересовали постолько поскольку. Основная же масса вопросов вполне могла уложиться в классическую формулировку: «Ладно за морем иль худо? И какое в свете чудо?»

Частично казаки уже были наслышаны о чудесах. Корабль железный, сам из себя малый, ухитрился вчистую победить куда более сильного противника, да притом без повреждений (царапины на краске в расчет не принимались) — дело вполне себе лихое. Пушка там была особенная — это тоже стало общеизвестным. Про бомбы, что столбы воды выше мачт вздымают, все также знали.

Вразрез ожиданиям слушателей, хорунжий был вполне серьезен. После краткой информации о бое последовало:

— Гляньте, что я купил у тех иноземцев. Четырнадцать пулек, да в руке как лежит…

Пистолет пошел по рукам. А Неболтай продолжал рекламную кампанию:

— Для пластуна лучшего и не придумать. Стреляет почти без шума.

— А покажи!

— И покажу!

Обладатель невиданного пистоля извлек сильно помятый лист бумаги и нацепил его на гвоздь в стене. Отойдя на полтора десятка шагов, стрелок сам себе скомандовал:

— А ну-ка!

Послышалось что-то вроде «Чпок! Чпок!», и в бумаге появилось две дырки. Реакция слушателей оказалась хотя и не единодушной, но предсказуемой:

— Изрядно для пятнадцати шагов.

— И взаправду не грохочет.

— Тихон, дай-кось на пробу стрельнуть.

Пробовал не один стрелок. В сумме ушло полтора магазина. Последовали осторожные похвалы:

— Отдача истинно легкая, то правда.

— А по мне так четырнадцать зарядов — вот для дела ладно!

— Сколько ж отдал?

— Тридцать рублей золотом.

Сумма заставила не одну руку подняться к затылку. И тут прозвучал совсем уж неожиданный вопрос:

— А ежели серебром?

На этот раз крепко задумался сам рассказчик.

— А ить не знаю сам. Надо б спросить…

В лавку ювелира отправились Тифор и Мариэла. Они посчитали, что охранник вряд ли может понадобиться.

Ювелир, судя по манерам, был бесконечно рад замечательным клиентам:

— Сударыня и вы, сударь: у меня для вас благие новости.

— Мы вас внимательно слушаем.

— Во-первых, ваши камни проданы в Константинополе, а ваша доля составит при этом… — тут Макаров сделал совсем крошечную паузу, в течение которой дама ухитрилась выдать такую улыбку, что вспомнилось предупреждение ребе Давида, — шестьдесят четыре рубля. Извольте получить. Также хотел бы возврата известного залога.

Это дело уладили в считанные пару минут.

— Но это не все. Посмотрите на сей негранёный алмаз. Осмелюсь заметить, чистой воды!

Пришельцы бросили беглый взгляд на потенциальную покупку и тут же перешли на свой язык. Ювелир и охранник сделали вид, что не слушают.

— На вид большой…

— На вид — да… Плохо дело, Мариэла. Сама видишь, какая у него форма. Я не могу полностью просчитать потоки для этого кристалла, как он есть. Хочу сказать: не могу оценить его пригодность для нашей цели. Вот будь он огранен…

— Ты хочешь сказать: без помощи от Маэры…

— …я буду считать-пересчитывать год, а то и все два.

— Тогда обговаривай сделку с ювелиром.

Рыжий иностранец снова перешел на русский язык.

— К сожалению, Моисей Соломонович, мы не можем сразу оценить, насколько качество этого алмаза соответствует нашим требованиям. Это может сделать мой коллега, но и ему на то понадобится много времени. Мы хотели бы купить данный алмаз на вот каких условиях: вы получите за него деньги, но мы можем его вернуть в течение года, получив обратно ровно ту же сумму. Разумеется, вернуть в том же состоянии. Или же мы его вернем раньше, если вы, в свою очередь, подберете для нас нечто большего размера. Если вы согласны на эти условия, то мы можем договориться о цене.

Ювелир почувствовал прилив безудержной храбрости и даже отваги.

— У меня также будет условие, — последовала значительная пауза. — Коль скоро те камни, что вы отправили в турецкую столицу, нашли покупателя, то я охотно переправил бы туда другие, побольше. Те, что вы мне показывали тогда. Уверяю, это в ваших интересах, почтеннейшие, за них можно будет получить превосходную цену.

Такое предложение предвиделось.

— Мы согласны на это условие. Так вот, за этот алмаз мы предлагаем…

К удивлению Тифора, торг не затянулся. Но его напарница ничуть тому не удивилась. Небольшое сканирование — и она почувствовала, сколь опасливо думал о ней почтенный ювелир. В результате сторговались на двухстах пятидесяти рублях. Потом обе стороны принялись обговаривать продажу двух крупных самоцветов. И тут возникло препятствие.

— Не могли бы вы принять часть уплаты серебром?

Иностранцы переглянулись, коротко переговорили между собой, после чего мужчина заявил:

— Мы не полномочны принимать серебро в качестве платы, но выход есть. Мы можем посоветоваться с нашими… старшими. Они вынесут решение. Предлагаю отложить сделку. Нам на это понадобятся сутки.

Но этот план пришлось очень скоро править. Пришло вежливейшее письмо от лейтенанта Семакова с просьбой принять его, лейтенанта Мешкова, а также хорунжего Неболтая. Сговорились на вечер, а до этого состоялось посещение меняльной конторы.

Сорокапятилетний меняла несколько удивился приходу целой группы людей. Правда, одним из них был флотский лейтенант в знакомом мундире, зато второй мужчина средних лет красовался в плаще с желтой лентой на плече, а третьей посетительницей была очень молодая дама в чуточку немодном платье, хотя ее шляпка находилась в полном соответствии с принятым фасоном. Небогатая дворянка?

Мужчина в плаще заговорил с акцентом, который владелец лавки распознать не сумел.

— Уважаемый, мы хотели бы оценить серебряные монеты и сравнить по стоимости с российским рублем.

Меняла никогда не видел покатившихся по прилавку монет: изображения и надписи были абсолютно незнакомыми. Но само дело, в общем, было привычным. Последовало несколько манипуляций с лупой и весами.

Вердикт был произнесен самым уверенным и профессионально-убедительным тоном:

— С вашего позволения, почтенный, на один российский рубль таких монет, как эти, придется двадцать.

Носитель плаща бросил короткий взгляд на женщину.

— Уважаемый, по весу эти серебряные монеты меньше рубля в тринадцать раз. Ваша комиссия, сколько помню, составляет пять процентов. Откуда взялась оценка, которую вы только что высказали?

Интонации ее голоса встревожили опытного менялу. В них не было надменности (такое можно было ожидать от дворянки). Вместо этого там звучал холодный, режущий лед. Женщина не могла быть экспертом, ибо дамы благородного сословия, как всем известно, в мерах и ценах ничего не понимают, но… Почему-то мужчины не произнесли ни слова. Сговориться заранее… да нет, такое быть не могло. Или они посетили заведение подлеца Спиридона? Мерзавец вполне мог предложить куда более выгодный обменный курс.

— Я жду убедительных разъяснений, — добавил жесткий голос странной дамы. — И даже не пытайтесь уверить нас, что коль скоро эти монеты вам не знакомы, то вы сильно рискуете, приняв их в обмен. Также не пробуйте сослаться на чистоту серебра: я вижу, что к ней у вас на самом деле нет претензий. Итак?

Неожиданно флотский разомкнул губы и выдал нечто уже совершенно невообразимое:

— Осмелюсь заверить вас, почтенный: то, о чем вы подумали, совершенно не соответствует действительности.

Хуже всего, по мнению менялы, было то, что после этой фразы на лице иностранца в плаще мелькнула и тут же пропала мина, которую вполне можно было принять за улыбку победителя. От женщины последовал явно одобрительный кивок. Слова этой грозной дамы и вроде бы ничем не примечательного лейтенанта заставляли думать о чтении мыслей, а опровержение, высказанное моряком, убеждало лишь в том, что как раз это умение и было продемонстрировано.

Вот почему со стороны владельца лавки последовало смиренное:

— Вы были правы, а я ошибся. Посему предлагаю вам вот какой курс: за двенадцать этих монеты один целковый. Прошу принять во внимание, — торопливо добавил меняла, — что сюда включена моя комиссия и, согласитесь, что она имеет право на… некоторое возрастание, ибо, как вы правомерно заметили, монет, подобных этим, я еще не встречал.

Иностранец, сохраняя каменную физиономию, проговорил несколько фраз на ожидаемо незнакомом языке. Дама ответила, но по тону нельзя было построить ни малейшей догадки о содержании фраз. Хотя работа портового менялы взращивает полиглотов даже из тех, кто не имеет никакого языкового образования, но хозяин лавки не понял ни единого слова.

О прилавок звякнула еще пара десятков незнакомых монет. В обмен были получены рубли.

Уже на улице Мариэла глянула на Семакова и высказалась уважительным тоном:

— Поздравляю, Владимир Николаевич. За ваше выступление я бы поставила «превосходно».

Моряк отвесил благодарственный поклон, сопровождавшийся улыбкой. Но последующие слова были вполне серьезны:

— Тогда вечером мы к вам зайдем?

— Разумеется; мы будем ждать вас, Владимир Николаевич, а также Михаила Григорьевича и Тихона Андроповича.

По дороге домой Тифор был несколько рассеян. И уже у самой калитки он вдруг выдал:

— Мариэла, а ведь интересное дело получается. Выходит, у нас серебро дешевле, чем здесь. Тут стоит хорошо подумать.

— Не сейчас, Тифор. К нам сегодня вечером пожалуют господа офицеры. Мне кажется, я знаю, с чем именно.

И на следующий день драгоценные камни ушли к ювелиру.

В гостиной дома, где проживали пришельцы, атмосфера и так была деловой, а во время визита землян стала прямо сверхделовой. Говорил в основном князь Мешков:

— …таким образом, если вы, господа, не имеете ничего против интерпретации фактов, что я вам представил, то мы можем сформулировать наши просьбы к маэрским оружейникам следующим образом: нужен аналог гранатомета, но такой, который мог бы эффективно противодействовать негаторскому влиянию, неизбежному, увы, на больших кораблях. При всем том не исключаю дополнительный заказ на точные подобия того гранатомета, что вы уже поставили. И, само собой, запас двадцатипятифунтовых гранат — пятьсот штук, не меньше.

Семаков подумал, что Михаил чуть сузил сам себе пространство для маневра. Вслух он уточнил:

— Не обязательно это новое оружие должно быть гранатометом. Годится и любое другое, лишь бы обладало эффективностью. Также имею небольшое пожелание: чтобы это оружие не было запредельно дорого ни по стоимости его самого, ни по боеприпасам, если таковые будут.

— И еще одно, — подхватил начарт «Морского дракона», — желательно, чтобы нижние чины могли освоить пальбу… я хотел сказать, обращение с ним… без очень уж большого труда. Не думаю, чтобы противник дал нам много времени на оттачивание мастерства.

— Короче говоря, — подхватил Неболтай, — нужно, чтоб на копейку, с бархатом, да чтоб соловьем пела.

Обстановка разрядилась хохотом. Шутку поняли все.

Малах поднял руку.

— Господа, — самым доверительным голосом начал он, — мы, пришельцы в этом мире, сейчас находимся в несколько… двусмысленном положении. Разумеется, мы приложим все усилия, чтобы помочь в части обновления вооружения. Но напоминаю: среди нас нет специалистов. Конечно же, мы передадим ваши требования нашим оружейникам. Но я даже приблизительно не смогу назвать сроки исполнения ваших пожеланий. Кроме заказа на гранаты, как сами понимаете, уж с ними-то трудностей быть не должно.

— У меня тоже будут пожелания, — снова влез хорунжий, — но те не из великих. Хотел бы у вас прикупить… вот список… пистолей ваших, да винтовок, да пулек к тем и другим.

Тифор мгновенно поднял палец. Если кто-то и удивился, что столь штатский человек влез в военные разговоры, то виду никто не подал.

— Тихон Андропович, — очень размеренно заговорил рыжий маг, — что до пуль, то, сами понимаете, их можем продать столько, сколько вам понадобится, к тому не вижу препятствий. А вот что касательно пистолетов и винтовок… вы ведь не для себя покупаете?

— Знамо, не для себя. Товарищи просили посодействовать.

— Представьте себе: вдруг среди этих товарищей сыщется негатор? Сколько-то щит продержится… могу даже попросить моих товарищей там, — маг мотнул головой в неопределенно-верхнем направлении, — прикинуть, но даже примерный расчет показывает: три месяца, вряд ли больше. Подумайте над этим.

— А обновить этот щит, выходит, только вы можете?

— Отчего же, и Таррот Гарринович может, а еще просто отправить через портал с заказом на обновление можно, но я бы крепко подумал: а нужно ли оружие, которое лишь три месяца безотказно прослужит?

Казак сощурился на пяток секунд, но потом просветлел взором:

— А, понимаю. Пройтись с моим собственным пистолем, посмотреть, кто из моих… того-этого… огонек даст, а потом честно ему рассказать. Да, вот еще: а возобновление во сколько обойдется?

— Так просто и не скажу… — Тифор ушел в глубокую задумчивость, — вот если заново накладывать щит, так пара золотых, а если остаточные поля… пятьдесят сребреников, это по-вашему четыре с небольшим рубля, если серебром.

На Маэре по получении алмаза Сарат впал в состояние глубокомыслия. В нем он пробыл не менее десяти минут, а потом встряхнулся и вызвал ближайших соратников, в число которых вошли: Шахур, как руководитель группы расчетчиков, Хорот как ведущий оружейник, Сафар как Первый Мастер гильдии гранильщиков и Тарек как верховный эксперт по военным вопросам.

— Вот что, ребята. Посылочка к нам пришла… оттуда… а вместе с ней две задачи. Первая трудная. Шахур, Сафар, гляньте.

Гранильщик взял в свои клешни алмаз, повертел, пару раз хмыкнул, еще разок повернул и, наконец, высказал мнение:

— Ну, я бы огранил вот как: эту плоскость вообще оставить на месте, снять лишь самый-самый поверхностный слой для ровности; вот с этой стороны сделать четыре грани… ну, углы ты сам знаешь, при этом, понятно, уйдет довольно много… вот столько… а вот тут только три, здесь-то ничего, а вот… видишь пятнышко? Я бы его убрал.

— Ну-ка, дай… Шахур, тебе для расчетов… ну, тех самых… хватит?

— Мне-то хватит. Магоемкости не хватит. Слушай, Сафар, ты ничего не делай пока, хорошо? Дай мне алмаз, у меня тут мысль зашевелилась, но ее обдумать с моими драконами надо…

Само собой разумеется, настоящих драконов в группе расчетчиков не было. Прозвище пошло от когда-то брошенного выражения: «Ну, ты летаешь мыслью, прямо как дракон», и постепенно оно приняло оттенок похвалы. Им начали гордиться. Заслужить таковое стало очень не просто. В группе было всего четверо со званием «драконов», то есть меньше половины.

— …через пяток минут буду.

Лучший расчетчик Маэры не соврал. Он и вправду появился очень скоро. К удивлению всех, Сарат на правах координатора мозгового штурма потребовал почти категорическим тоном:

— Выкладывай идею, Шахур.

Иронию из голоса особо почтенного можно было черпать ведрами — и не вычерпать.

— Ничего трудного. Пустячок. Просчитать возможность применения этого алмаза как есть. Без огранки. Работа с полями будет трудней на два порядка. Зато эффективная плотность магопотоков…

Сарат тоже отличался умением быстро схватывать суть. Шахур, возможно, и был прав, но эту правоту предстояло доказывать с цифрами в руках.

— Ладно. Этакое даже твоя группа быстро не просчитает. Теперь о второй задачке…

На узком лице теоретика появилась не особо веселая улыбка.

— …она совершенно даже не трудная. Очень трудная. Прочитайте.

На стол легли магокопии заметок земных моряков о боевом применении гранатомета.

— Все прочитали и прониклись, соратники? В сущности, от нас просят оружие, причем нетривиальное, и на Маэре его применить, возможно, не удастся. Вводная у вас есть. Хорот, какие мысли?

— Ага, легко сказать: разработать оружие против армии негаторов. Впрочем… ну, кое-что уже придумано: быстро летящие предметы. Пули, осколки, даже взрыв сам по себе, без всяких там летящих — и то поражающий фактор. Вот если из этого исходить…

Хорот имел в виду ударную волну, но этого словосочетания в его словаре не существовало.

— Тарек, а ты чего такой мрачный?

— Оттого, что вспоминаю слова Професа, которые он сказал тебе, а ты передал мне, только не запомнил сам. Или не придал значения.

Скаазно было так, что все сидящие за столом насторожились.

— Выкладывай.

— Давно это было. Он тогда обмолвился, что наш мир может столкнуться с армией вторжения из техномира. Как теперь понимаю — с негаторами. И у нас не будет средств противодействия.

У Сарата затвердели скулы. Как всегда в таких случаях, он заговорил с медленной и нарочито отчетливой артикуляцией:

— Я тебя понимаю. Эта задача ставит целью не только сундуки набить. Оружие, которое мы создадим для стороннего заказчика, может в конечном счете понадобиться нам самим.

Тарек был настоящим полковником, что и доказал словами:

— Не только оружие. Даже не столько оружие. Главное: его боевое опробование. Выявить недостатки с технической и магической точек зрения. Отработка тактики…

— Стоп! Все, что ты сказал, вторично относительно оружия как такового. Предлагаю сутки на размышление. Потом вернемся к этому столу с идеями. К этому моменту у тебя, Шахур, должны быть также хотя бы приблизительные сроки по расчетам магополей в этом алмазе. Работаем!

Глава 16

Лейтенант Семаков с утра получил извещение об одесских делах по своим каналам. И, конечно, стал строить планы.

Повреждения и потери были обоюдными, разумеется, и все же разница существовала. Четыре фрегата противника ушли на буксире. А раз так — на них может вполне остаться лишь часть команды. Скорость буксировки мала — узлов шесть, не более. Иначе говоря, имеются шансы на то, чтоб попытаться куснуть именно их. Что для этого нужно? Разведка, конечно. И лучше дракона этого не сделает никто.

Немаловажным обстоятельством, которое надлежало учесть, был боезапас. Правда, с самого начала не предполагалось ввязываться в длительный артиллерийский бой. Правда, даже с пустым трюмом «Морской дракон» вполне мог удрать от сильнейших противников. И все же идти с тем, что есть — шестьдесят семь гранат по счету — очень не хотелось. То есть следовало купить хотя бы сотню.

И получить разрешение на рейд от Нахимова. Вроде препятствий быть не должно.

Рациональнее всего было начать с пришельцев. И лейтенант направился по хорошо знакомой дороге в дом, где они квартировали. Конечно же, связь с драконом ему организовали в два счета. И через пять минут переговоров Семаков поехал на бричке в направлении пещеры, будучи заранее уверен в принципиальном согласии Таррота. Осталось лишь согласовать детали.

— Таррот Гарринович, самая первая наша забота — это чтоб вас не заметили. Да вот кстати: к востоку от мыса, где мы с вами сейчас находимся, видел шаланду на расстоянии миль двух от берега.

— От этого наблюдателя легко смогу уйти. По вылету из пещеры нырну в воду, проплыву на восток за мыс, там спрячусь от той шаланды — это лодка такая, как понял — и в воздух курсом на северо-восток. Облачность на высоте… по-вашему, полутора миль, в ней скроюсь и на поиск.

— Вы, летя в облаках, сможете увидеть противника?

— Не увидеть, а почувствовать по водным потокам.

— А вы можете примерно оценить, сколько людей на борту?

— Разницу между десятком и сотней я бы уловил. Между сотней и тысячей, может быть, тоже…

Семаков быстро прикинул: если на фрегате было человек четыреста, то останется не меньше двухсот.

— Ладно, Таррот Гарринович, не трудитесь. Я так думаю, что на разведку вам хватит четырех часов…

Расчет оказался ошибочным: дракон вернулся через три часа с небольшим. К этому моменту Семаков уже сидел в гостиной у иномирцев и ждал.

На кристалле связи загорелся огонек вызова. Лейтенант подхватил серебряную пластинку.

Разведдонесение было идеальным по лаконичности:

— Нашел восемь кораблей, четыре на буксире, других нет.

— Направление?

— Двадцать один градус, сто тридцать ваших миль.

Мысленно командир «Морского дракона» чертыхнулся: он знал, что пришельцы используют другие количество градусов в круге, знал, как пересчитывать, но все равно задача напрягала.

Нахимов, по всему видать, был не духе. Во всяком случае, говорил он в холодных тонах и «без чинов» не предложил.

— Какие у вас основания ждать успеха в этой авантюре?

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, на буксируемых судах ожидаю меньший экипаж.

— У вас хватит боезапаса на длительный бой?

— Никак нет. Но рассчитываю на дополнительные повреждения фрегатов противника. Чем дольше продлится ремонт, тем лучше для нас.

Адмирал чуть задумался, после чего жестко произнес:

— Вы чрезмерно склонны к риску, лейтенант. В прошлом бою осколки бомб до вас достали-с. Знаю: случай редок, и от царапин на краске ущерб невелик, но в следующий раз вы можете так легко не отбояриться.

Семаков не был настроен сдаваться:

— Осмелюсь заметить, ваше превосходительство: обстрел противника возможно совершать с самых дальних дистанций, с использованием маневрирования, то есть с минимальным риском. Также добавлю, что возможности для маневра как у буксирующих, так и у буксируемых кораблей будут весьма ограниченными.

Взгляд Павла Степанович и до этого был острым, а тут сделался просто колючим.

— Кто из наших гостей будет участвовать?

— Никто, ваше превосходительство. Они заявили, что обучение экипаж уже прошел. Эта война их не касается. Только Мария Захаровна вызвалась.

— Вот как? Ну, а я ей категорически воспрещаю-с! В данной ситуации женщине нечего делать в бою, а раненых, коль будут, доставят с божьей помощью к ней в Севастополь. Вам разрешаю преследовать те фрегаты. Сим же приказываю: азарту не поддаваться! И в случае повышенной опасности для корабля — выходить из боя, скорости у вас на это достанет. Все ясно?

— Так точно, ваше превосходительство! Осмелюсь попросить: судовой врач, как думаю, нам не положен. Так нельзя ль хоть какого санитара от Николай Иваныча?

— Обещаю переговорить.

Семаков вышел от Нахимова в размышлениях. Были и еще заботы. Не последней из них числился некоторый пессимизм командира «Морского дракона» в части состояния экипажа. Возможно, на мнение Семакова повлияли натурфилософские рассуждения; вполне вероятно, что сыграл свою роль жизненный опыт — как бы то ни было, лейтенант отнюдь не был уверен в том, что вчера все офицеры, а также нижние чины были поголовно трезвы. Более того, мудрый командир полагал утреннее похмелье непременнейшим следствием вечернего винопития. Но также морская образованность подсказывала, что меньше, чем за сорок часов (это в самом лучшем случае!) поврежденные корабли не дойдут до даже до Варны, тем более, до Босфора — как-никак, двести пятьдесят миль, круглым счетом. Времени на поправку здоровья хватит.

Но по-любому приказ адмирала надлежало довести до сведения мага жизни, что командир «Морского дракона» с утра и сделал. Госпожа доктор явно хорошо понимала дисциплину, подчинившись без малейших признаков неудовольствия. И все же вопрос с ее стороны появился:

— Владимир Николаевич, не нуждается ли кто из экипажа в моих услугах?

— Нет, никого лечить не надо — вашими трудами, кстати. Ну, если не считать похмелья.

— Помилуйте, это простейшее заклинание, на такое любой бакалавр способен. А уж магистр тем более. Тифор! Не откажешься поработать?

— Это можно. Владимир Николаевич, так я пройду с вами?

По дороге Тифор просветил моряка насчет предполагаемого лечения.

— Считается, что этот метод изучают на четвертом курсе университета, а на самом-то деле любой второкурсник знает. Очень уж востребованное умение, знаете ли. Старшекурсники подрабатывают: за небольшую плату обучают младших коллег.

— И это не запрещено? — удивился лейтенант.

— Конечно, запрещено, но начальство делает вид, что не замечает. Тут еще и университетские традиции, надо заметить. Праздники соблюдают, опять же…

К моменту, когда лейтенант Семаков в сопровождении рыжего мага появились у причала, там уже скопились все члены экипажа. Наблюдательный человек мог заметить на некоторых из них признаки похмелья. На всех прочих это заболевание было прописано крупными буквами.

Господин магистр принял самый деловой вид. Он энергичной походкой подошел к наиболее болящему, приветливо глянул, задержался не более, чем на секунду, и… пошел себе дальше. Излеченный улыбнулся глупейшей из улыбок, и только-только повернул голову к соседу, как мимо того уже прошел рыжий ангел-спаситель. Результат был такой же.

Не прошло и пятнадцати минут, как уже весь экипаж начал шепотом переговариваться, обмениваясь впечатлениями. Но удивлению разрастись до болезненной степени не дали.

— Как понимаю, всем полегчало?

Вопрос был риторическим, хотя абсолютное большинство присутствующих не знало этого слова.

— Ваше счастье, господин Тифор решился вам помочь. Он тоже может по части поправки здоровья, хотя Марья Захаровна понимает в этом побольше.

Тут командир снизил мощь голоса и почти что прошептал:

— Тифор Ахмедович, сколько мы вам должны за труды?

Присутствуй здесь кто-то из знавших универсала раньше — непременно бы ахнул вслух. Такое увидишь не часто: чтоб Тифор и вдруг смутился.

— Ну… э… я так вот… скажем, половина рубля серебром.

— Полтинник, вы хотели сказать? Извольте получить.

И закипела работа по спешной подготовке к походу.

Адмирал не подвел: к моменту отхода к причалу подошел Прохор Гуреев, санитар госпиталя, имевший некоторый опыт в части врачевания ран.

Само собой разумеется, у Османской империи была весьма неплохая разведсеть в Крыму еще со времен татарского владычества. Но англичане об этом также позаботились. Другое дело, что они зачастую использовали те же источники информации (к вящей прибыли источников). Французы же больше полагались на связи в военных кругах. Как бы то ни было, информация пошла.

В похвалу английскому коммодору Скотту будь сказано: у него были свои личные каналы для получения сведений. Эти каналы именовались «хорошие отношения с одним невысоким чином из разведки». Означенный чин (в звании лейтенанта) по имени Джон Ватсон был информирован намного лучше, чем кто бы то ни было из его начальства. Причина была проста: именно этот младший офицер занимался нудной и совершенно неблагодарной работой отсеивания зерен от плевел в потоке информации. Вторым достоинством мистера Ватсона было его неравнодушное отношение к горячительным напиткам. Ну, а мистеру Скотту оставалось при этом лишь встретиться, наливать, подливать, запоминать и анализировать. С последним действием и возникли проблемы.

То, что у русских появился новый небольшой корабль, новости не представляло. Быстроходный — но и это было известно. Без парусов — так об этом уже знали все члены экипажей трех пароходофрегатов. Болтуны сообщили: примерный предел скорости двадцать узлов, но держать его можно очень недолго ввиду перегрева машин. Но ни тип котлов, ни вид машин осведомители просто не знали — поскольку и сами матросы были об этом в полном неведении.

С вооружением было еще больше неясностей. Сведения о бесшумном и бездымном порохе для орудия: раньше подобное могло бы позабавить, но теперь в сочетании с рассказами спасшихся французов это уже не казалось смешным. Бомбы — почему-то их называли «гранаты» — огромной разрушительной силы. Непонятный вид пороха, именуемый «тротил». Но ни слова о том, по какой причине эти гранаты взрывались только при попадании в воду. Правда, было светлое пятно: кто-то из русских вслух упомянул плохое качество этих гранат, что взрывались отнюдь не каждый раз. Как раз это было понятно капитану Скотту: явно новое вооружение не могло не иметь слабых мест. Но вот когда наладят его качественное производство, будет хуже.

Какие-то смутные разговоры об иностранцах, помогавших создать этот неординарный корабль и вооружение. И никто точно не знает, откуда. Впрочем, один из них явный немец с характерным именем… или швед? А может быть, голландец? Непонятно.

И совсем уж дикие разговоры о женщине-враче. Если бы речь шла о русской, то умный англичанин отмел бы эти сведения как совершеннейшую пустышку. Однако отмечалось, что у этой дамы неправильное русское произношение — выходит, тоже иностранка.

И почему-то именно кусочек информации о таинственных иноземцах вызывал у офицера Королевского флота наибольшее беспокойство, хотя рациональных причин на это не существоовало.

Разумеется, приказать Ватсону было никак нельзя. Но вот дать совет — очень даже можно.

— Знаете, Джон, — бульк… бульк… бульк… — на месте вашего начальника я бы обратил внимание на этих иностранцев. Откуда, кто такие, что могут, почему помогают русским. И особо меня интересует эта женщина-врач — хотя бы потому, что о ней известно как бы не больше, чем о других. Имя и профессия — это уже что-то.

Мистер Ватсон был нетрезв, но отнюдь не пьян.

— Фрэнк, с чего вы решили, что она именно врач, а не какая-то повитуха? Знахарка?

— Вы сами дали основания, дорогой Джон. Ваши источники ее назвали врачом — следовательно, имели на то причины. Но вы правы: это надо проверять. К сожалению, русские газеты пока об этом молчат.

— Попробую… ик!

Опыт знакомства давал капитану Скотту все основания для уверенности: лейтенант не забудет попробовать.

«Морской дракон» резал форштевнем скорее темно-серую, чем синюю воду Черного моря. Вахту стоял первый помощник, а капитан вглядывался в закрытое облачным слоем закатное небо и думал.

Только самому себе он мог признаться, что отсутствие иномирцев беспокоит едва ли не больше, чем все остальные неизвестные опасности. И рыжий Тифор оказался бы куда как ко двору: с его-то способностями справляться с течью. А уж о молодой докторше и разговору не было: в мимолетном, но важном разговоре с хорунжим Неболтаем тот подтвердил, что младший унтер Зябков получил осколок бомбы точно в сердце — а Мариэла Захаровна посчитала это ранение куда как не смертельным. Надо заметить, что сбережение экипажа командир полагал весьма важным.

Следовательно, надлежало сделать все возможное, чтобы и потери в людях, и повреждения корабля были наименьшими. И потому все офицеры были вызваны в рубку.

— Господа, — тон командира был насквозь официальным, — я собрал вас, дабы выслушать пропозиции о завтрашнем бое. Прошу принять во внимание: мы не можем себе позволить значительные повреждения корпуса, также для нас неприемлемы потери в нижних чинах, ибо это уменьшит скорость подачи гранат, а, значит, и скорострельность гранатомета может упасть. Уж не говорю о том, что опытный гранатометчик у нас лишь один, и еще один малоопытный, а остальные и вовсе в этом деле… сами понимаете. Иван Андреевич, прошу первым высказаться вас как младшего в чине.

Мичман Шёберг пожал могучими плечами, потом наморщил лоб:

— Линейного боя нам не выдержать, посему наилучшей тактикой полагаю сближение на полном ходу, обстрел концевого и уход по прошествии не более двух минут. Если тот окажется неуязвимым, надлежит атаковать следующего. И так, пока гранат хватит.

— Лейтенант Мешков?

— Я рассуждаю, как артиллерист. Пятнадцати гранат нам хватит для определения того, защищен ли противник. Пять под нос, пять под корму, пять в середину. В наихудшей ситуации мы останемся с неприкосновенным запасом в семь гранат. Согласен с мнением мичмана Шёберга: наскок и уход. И если пытаться с недоступной для противника дистанции палить — есть риск остаться и без успеха, и без боеприпасов.

— Приму к сведению. Еще вопрос: можно ли что-нибудь сделать, чтоб защитить от осколков комендора и подносчиков в цепочке? — и взгляд командира обратился на второго помощника. Тот задумался.

— Это разве что после похода. Фальшборта из железа. Какая-никакая, а все защита. А пока что…

— Понятно. Лейтенант?

Князь слегка улыбнулся.

— Моя идея тоже с дальним прицелом. Прорезать на палубе еще один люк, установить подъемник, на нем подавать гранаты из трюма. А на палубе останутся лишь комендор и непосредственно подавальщик рядом. Двое. Да, и вот что: уж если найдется железный лист, соорудить из него щит для прикрытия орудийной прислуги. Это тоже после похода, понятно. Хотя… пятнадцать гранат… есть идея. Ящик.

Тут глаза начарта загорелись нешуточным вдохновением.

— Вот представьте себе, господа: ящик, а в нем пятнадцать гранат. Принайтовить его рядом с гранатометом. Боеприпас укладывается заранее, как легко понять. При пальбе подносчик достает оттуда гранаты. Если после атаки разрываем дистанцию, то будет время в очередной раз заполнить ящик… понимаете?

— О, еще одна мысль. При этом Патрушев должен находиться в трюме. Если (господи, спаси и помилуй) Максимушкина ранят или убьют, то будет кому стать к гранатомету. А подавать гранаты в лоток — это любой справится.

— Идея хороша, мичман. Поддерживаю. Пусть уж лучше в ящик попадут, чем в людей.

— Господа, у меня вопрос: у нас есть из чего этот самый ящик сделать?

— А вот и поглядим. Кроев!!!

— Я!

— Вот что, братец. Надобно нам до завтра изготовить ящик такого размера, чтобы в него лежаком двадцать гранат влезло. Сможешь?

Любой понимающий дело боцман отличается запасливостью. В данном случае на должностные обязанности наложилось духовное наследство чрезвычайно экономных (чтобы не сказать скупых) голландских предков боцманмата Кроева. Его ответ был ожидаемым:

— Так точно, ваше благородие! Куда его потом поставить?

— Закрепи рядом с гранатометом, братец. Так, чтобы в бою удобно брать их было, — тут Семаков повернулся к офицерам, — как понимаете, господа, двадцать гранат — это чтоб с запасом. На этом закончим. Несите вахту, лейтенант.

В предутренние сумерки командира «Морского дракона» разбудил матрос-посыльный:

— Ваше благородие, вахтенный в рубку просят. Сигнал, они говорят.

— Иду.

Через пять минут Семаков уже смотрел на серебряную пластину с тусклым красным огоньком посередине. Мешков (именно он стоял вахту) проявил осторожность:

— Направление и не поймать с точностью, Владимир Николаич. Сигнал на пределе. Еще хорошо, волнения почти что нет.

— Михал Григорич, прими пару румбов к югу. Еще неизвестно, кто там. Может, и не они.

Командир угадал: через минут десять сигнал отчетливо усилился.

— Плесов, буди мичмана Шёберга и поднимай команду. Завтрак отставить, с полным брюхом идти в бой нельзя. До точки пересечения еще с час ходу.

Командир бросил взгляд на циферблат лага и добавил:

— Через полчаса, самое большее, сигнальщики увидят мачты.

Семаков угадал. Сигнальщик Мягонький только-только выкрикнул: «Корабли на вест-норд-весте!» — а у лейтенанта в руках уже была потертая жизнью подзорная труба.

— Они, голубчики. Михаил Григорьевич, гляньте, у одного стеньга сбита. Выходит, наши у Одессы отсыпали им гостинцев… Пора. К бою-у-у!!!

Рубка закрылась броневыми щитами.

— Кроев, давай цепочку! Двадцать гранат в ящик!

Боцман отсигналил дудкой, после чего дал словесную команду. Отдать ему справедливость: имя числительное было вполне цензурным.

Семаков бросил короткий взгляд на ящик и скомандовал:

— Максимушкин, Плесов: к гранатомету! Все прочим вниз! Патрушев, быть в готовности сменить Максимушкина.

Теперь уже вражеские корабли были видны полностью. Даже без подзорной трубы любой мог заметить следы повреждений на корпусах и такелаже четырех буксируемых фрегатов.

— Михаил Григорьевич, командуй. Как договорились: пятнадцать гранат для начала, я держу на концевого. Сразу по окончании пальбы даю поворот на зюйд.

— Слушаюсь. Плесов, заряжай! Максимушкин, по готовности пять гранат под ахтерштевень, пять в борт, пять под форштевень.

— Ваш-бродь, и отсюда его достану.

— Раз так: пали!!!

Громыхнуло лишь три взрыва. Через минуту — еще два. Еще через минуту поднялись еще два громадных водяных столба.

— Максимушкин, Плесов — в трюм, вашу поперек и накрест!!!

«Морской дракон» заложил крутой поворот и рванул прочь от эскадры. Семаков, вглядываясь в смотровую щель, подумал, что комендоры противника безнадежно опоздают с ответным залпом. И точно: недолет был не меньше четырех кабельтовых.

— Не взяли его наши гранаты…

— Я ведь говорил: тогда с французом нам повезло. Кроев, командуй на заполнение ящика, пятнадцать гранат подать.

— Слуш-ваш-бродь… а ну… пятнадцать… и чтоб…!!! Двумя руками, тебе… и твою…!!!

Разъяснения подействовали безотказно. Гранаты передавали только двумя руками. Ящик заполнился в минуту.

Лейтенант Мешков снова скомандовал артиллерии:

— Максимушкин, Плесов: на этот раз работаем по следующему фрегату.

Начарту даже не понадобилось командовать «Всем вниз» — матросы и так усвоили порядок действий.

Но на этот раз тактика претерпела изменения с двух сторон. Артиллеристы союзников не стали дожидаться выхода русского корабля на позицию для стрельбы и ахнули залпом на упреждение. На некоторое время облака порохового дыма скрыли цели. Но и командир не стал дожидаться окончания полета ядер и бомб.

— Всем держаться, даю поворот! — загремел приказной голос. В тот же момент «Морской дракон» влез в такую циркуляцию, что его чуть не на борт положило. Но и результат оказался благоприятным для железного кораблика: хотя недолет был поменьше, но неприятности прошли стороной.

— Пали!!!

Громовые фонтаны вздымались и опадали.

— Вроде как близко к ахтершевню, четыре штуки сработало. Должна течь открыться…

Вражеские артиллеристы проявили расторопность, успев дать второй залп, но тот уже явно шел с большим недолетом.

— Ваше благородие, буксиры отдают, к повороту на нас готовятся.

— Не возьмем… эх… не дадут…

— Нахимов приказал: не увлекаться. Уходим!

Настроение нижних чинов было не самым радостным. Конечно же, они ожидали легкую победу.

Офицеры были настроены по-другому.

— Владимир Николаевич, а вот как бы узнать, подбили мы того, второго?

— Я бы предложил Тарроту покланяться. Он точно успеет слетать хотя бы и до Варны.

— А с какого-такого пинка он полетит?

— А что, если ему взятку дать?

Некоторое время царило молчание, потом Шёберг осторожно заметил:

— Михаил Григорьевич, вы вроде с утра трезвехоньки были…

Командир чуть прищурился.

— А ведь неплохо придумано. Вот слыхал я от его товарищей: хлеб белый…

— Тогда уж калач ситный.

— Или, того лучше, пряник. Тут неподалеку от порта татарин держит лавку. Там такие видел, розовые, с завитушкою…

Окончательное мнение было единодушным:

— Спросить надо.

Глава 17

Разумеется, у капитана «Морского дракона» нашлись дела по приходе в порт. Первым из них оказалось состояние одного из членов экипажа.

— Максимушкин, ты чего морщишься? Или ранен?

— Никак нет, ваше благородие, только плечо зашиб.

— Что ж ты оплошал, братец, ведь не первый год службу несешь! Как это случилось?

— Да как уходили мы из-под обстрела, так корабль накренился, а в трюме темно, из наших-то не все правильно ухватились, и на меня, не увидевши, облокотились, я и хватанулся за выступ, с тех пор плечо и скрипит так вроде.

Командир думал очень мало. Решение было простым.

— Жди меня здесь. Вернусь скоро, и пойдем с тобой к доктору.

— К Марье Захаровне?

— К ней.

Расчет Семакова был несложным. Предполагая скорое боестолкновение, лейтенант хотел получить своего лучшего комендора полностью здоровым.

Маг жизни только лишь глянула и сразу сказала:

— Плечо? Ну-ка, раздевайтесь, матрос. Ну-ну-ну… — тонкие женские пальчики ловко пробежались по пустому месту над пострадавшим плечом, — ага… случай не из сложных: разрыв мышцы. Разрешаю пациенту вернуться на корабль; можно дать работу, но только такую, чтобы задействовать лишь одну руку. И так до завтрашнего утра. Потом ко мне на осмотр. И зря вы роетесь в кармане, Владимир Николаевич: сегодня вы ничего мне не должны. По пятницам работаю бесплатно.

Семаков поблагодарил госпожу лекаря со всей почтительностью, и уже на улице приказным тоном дал распоряжение комендору:

— Вот тебе приказ, Максимушкин: сейчас идешь на корабль, скажешь унтеру, что до завтрашнего утра этой рукой ничего не делать. И смотри у меня! Если Марья Захаровна найдет, что ты работой приискал повреждения на это плечо, так и мне от нее влетит, и уж тогда лечить задаром не будет. Получишь по полной аж до фор-марса! А за лечение заплатишь из своих. Все ясно?

Максимушкин образования не имел, но и дураком не был. Ему все было ясно.

Вопрос о взятке для дракона разрешился не так, как предполагали люди.

На прямое предложение от Семакова оплатить полет крылатого разведчика дракон внутренне усмехнулся. Ему предлагали вознаграждение за то, что он сделал бы бесплатно, да еще и приплатил. Вслух же крылатый вежливо заявил:

— За эту услугу я с вас ничего не возьму.

И тут лейтенанта словно лукавый дернул за язык. Возможно, то была интуиция.

— Таррот Гарринович, не поясните ли ваши слова, коль не в труд?

Дракон по-прежнему вел себя вполне дипломатично:

— Владимир Николаевич, я не уверен, что вы поймете.

Но моряк был не из тех, кто легко сдается:

— Хорошо. Пусть не пойму. Но уж запомнить я в состоянии. И обещаю переговорить со своими товарищами, авось соединенными усилиями проникнемся.

— Вы неправильно меня поняли. Я имел в виду не вас лично, а людей вообще.

— И все же?

— Хорошо, расскажу. Драконы, как вы знаете, летают. Это часть нашей жизни, притом основная часть, — в тот момент Семаков успел подумать, что даже голос ящера смягчился: в нем почти исчезли рычащие ноты, — и поверьте на слово: вы не в состоянии ощутить полет… так, как это можем мы. Лишение способности к полету означало в древние времена приговор дракону; он умирал после такого очень быстро. Ну, сейчас-то у нас маги жизни в состоянии восстановить крылья. Спасибо Стурру.

— Стурр — это кто?

— Стурр, он же Пятнистый дракон, жил в давние времена, тому уж прошло больше пяти тысяч лет. Именно он первым догадался, что драконы способны ко всякого рода магии; в доказательство сам выучился и стал магом жизни. Первым пациентом был отец Стурра, тяжело раненый в битве, но сын сумел снова дать ему способность к полету. Сейчас для меня любая возможность подняться в воздух — из тех, что упускать нельзя. Повторяю, люди не в состоянии полностью понять драконов, хоть и научились летать.

— Летать???

— А, вы ведь не знаете. В моем мире люди научились делать самолеты… ну, это такие летающие корабли.

Такое сообщение заставило флотского офицера необычайно взбодриться:

— Корабли? А насколько большие? На какой высоте летают и с какой скоростью? И как устроены?

В голосе ящера прозвучала укоризна:

— Владимир Николаевич, вы просите о том, что вне области моих знаний. Даже если бы таковые были: не могу же я прочитать вам прямо сейчас целый курс лекций. К тому же самолеты для вас и ваших целей не особо подойдут.

— Это почему?

— Я слышал, что на них люди должны учиться летать, и быстро освоить это дело невозможно. Да что там люди: даже у драконов обучение полету требует годовых занятий в школе.

Лейтенант задумался, устремив взгляд в бесконечность. Собеседник терпеливо ждал. Наконец, Семаков снова глянул на дракона.

— Мне кажется, я вас понял, Таррот Гарринович. Но все же позвольте предложить лакомство. Вы пробовали такое?

На свет появился пряник. Правда, у татарина в лавке не нашлось розовых, но медовые были.

Скепсис был настолько четко прописан на драконьей морде, что даже человек понял. Слова подтвердили впечатление:

— Знаете, Владимир Николаевич, ваше угощение я отведаю уже после полета.

— Тогда жду доклада.

Крылатый улыбнулся (по крайней мере, Семаков этот страшноватый оскал посчитал за улыбку) и почти без всплеска вошел в воду. По прикидкам лейтенанта, разведчик должен был вернуться не раньше, чем через десять часов.

На страшно далекой Маэре несколько групп магов были в то время очень сильно заняты. Но свою деятельность им пришлось прервать. Сарат потребовал предварительных результатов.

— Шахур, что скажешь относительно того алмаза?

— Сарат, мои ребята уверены лишь в том, что с ним гарантии весьма слабые, если вообще есть. Очень приближенный расчет дает вот что: портал можно сделать, разовый, заметь; но его диаметр составит полуярд, вряд ли больше. А отсюда следует: люди еще могут проскользнуть… проползти, если хочешь… но дракон — нет. Полагаю, что Малах откажется бросить товарища.

— Это ты полагаешь, а я твердо знаю. Не та у него школа. С этим понятно. Что насчет оружия?

— Ну, я тут же вспомнил о телепортации один-в-один, как в свое время делали против вихря Рухима. Или даже телепортации гранаты меньшего размера в большую, тогда еще осколки будут разлетаться. Между прочим, мощность взрыва будет, если по меркам Професа, в двести килограмм тротила. Чугун-в-чугун, сам должен понимать.

— Понимаю. Что для этого нужно?

— Если ты о гранатомете, то там переделка минимальна. Прочности у станины хватит, ее можно оставить. Нужен другой ствол, под гранату в шестьдесят фунтов, скажем. Лоток, понятно, соответствующий. И еще один, под двадцатипятифунтовые. Вот кристалл для телепортации надо полностью перезагрузить. Но, к счастью, мы уже знаем, как именно. Маячки понадобятся на каждую гранату.

— Темный кварц или турмалин на это тратить не хочу, придется галенит.

— Еще самоприцел нужен. Помните, у нас ведь было: наведение по горизонтали и по дальности. Откалибровать заново, само собой.

— Тут не согласен; это они сами, под свои меры длины.

— Пожалуй. Хорот, что с чертежами?

— Уже готовы.

— Быстро ты. Валад, как с твоей работой?

— На изготовление деталей и сборку — шести часов хватит. А вот гранаты — тут мне новые кокили для литья изготовить. Меньше, чем в два дня, не выйдет. А дальше по двадцати штук в день могу отливать. Коль большой заказ будет, то и по сорок.

— А если пробная партия нужна? Небольшая.

— Сколько?

— С десяток.

— Могу сделать за полдня в земляных формах, но работа станет подороже. Никак не менее двадцати двух сребреников за штуку, включая материал. Не считаю, конечно, затрат на установку кристалла трудами ваших магов.

— В сумме я бы оценил сорок сребреников полностью.

— Эх, жалко, что Риммера тут нет.

— Почему?

— У него есть опыт сражений против нескольких кораблей противника.

— Так у Дофета тоже есть. Попросить его о консультации.

— И его нет. Пошел с грузом к южным соседям.

— Т-а-а-ак… Тогда, — тут в голосе кандидата в академики вылезли совершенно молодые нотки — попробуем так, как нас командир учил. Вот вводная. Один корабль против нескольких, причем самоприцел под вопросом: сигналы от нескольких сразу различить вряд ли возможно. Второе: наличие негаторов на борту. Примем как данность, а если таких не окажется — ну, значит, повезло. И вижу я две проблемы. Первая — точность прицела. Вторая — как бы сделать так, чтобы граната не боялась влияния негации. Если у кого есть, что добавить — прошу.

— Еще не все. Добавлю: взрывать в воздухе, иначе осколки ловятся водой.

Все погрузились в размышления. Шахур карябал на листке бумаги то, что он полагал чертежами. Хорот безжалостно лохматил прическу — привычка, от которой он так и не избавился, несмотря на все усилия супруги.

Неожиданно палец вздел мастер Валад.

— Не согласен, — заявил он.

После короткого обмена взглядами Сарат на правах координатора мозгового штурма спросил:

— С чем?

— С тем, что самоприцел не нужен. А ну как нападение будет по одному чужаку с нескольких сторон? А?

Итог подвел все тот же Сарат:

— Правильная мысль, мастер. Примем. Еще у кого идеи? Тарек, что там у тебя?

— Почти привычная корректировка огня, с той лишь разницей, что при взрыве в воздухе (вне сферы негации, конечно) мы сможем корректировать как в случае недолета, так и перелета. Но взрывать именно на высоте ярдов двадцать пять.

— И даже больше: ведь если негатор будет, то необязательно на уровне воды. На палубе, к примеру. Или, того хуже, на мачте.

— Час от часу не легче. То есть телепортация второго снаряда в первый, когда тот на высоте… впрочем, тут есть варианты.

Дракон вернулся через десять часов с половиной и, само собой, тут же выдал письменный доклад. С самого раннего утра сведения о результатах разведки, а заодно и письмо из Маэры попали с посыльным лейтенанту Семакову. Тот прочитал и поднял глаза на матроса:

— Ответ требовали?

— Никак нет!

— Свободен, братец.

В сообщении дракона говорилось, что восемь вымпелов находились на подходе к Варне. Иначе говоря, никого не удалось потопить.

Ни Таррот, ни Семаков не знали, что фрегат «Фазли-Аллах» пришел в порт с сильной течью, что по этой причине его вне очереди поместили в док и что ремонтники обнаружили трещину в киле, в результате чего этот сорокачетырехпушечный корабль уже никак не мог принять участия в боевых действиях. Более того, начались долгие и ожесточенные споры о том, возможно ли отремонтировать такое повреждение вообще.

История еще раз качнулась от толчка… и возобновила ход по той же колее.

Про себя Семаков решил как можно скорее встретиться с иномирцами. Но еще более неотложным был доклад Нахимову.

Адмирал снова первым делом пожелал узнать о потерях. Младший офицер не без гордости ответил, что повреждений не имеет вообще, а что до ранений, то матрос первой статьи ушиб плечо в темном трюме, да и то уж излечен.

Но после этого Нахимов затребовал подробный доклад о ходе боестолкновения. Правда, разрешение «без чинов» было дано.

— …таким образом, Павел Степанович, подтверждаю, что поражение данным гранатометом крупных кораблей является делом далеко не верным. Посему прошу вашего разрешения на приобретение у наших контрагентов других, совершеннейших гранатометов, кои в изготовлении сей момент находятся. Также прошу разрешения на покупку и установку листов металлической брони для защиты экипажа… вот, извольте глянуть, здесь, здесь и здесь. И еще лейтенант князь Мешков предложил для вящего уменьшения потерь в нижних чинах применять подъемник для гранат… как на этой части чертежа указано. И цепочка матросовтогда не нужна — имею в виду, на палубе. Осмелюсь добавить: если эти подъемники установим, то нам и не понадобится броня в виде фальшбортов.

— Изрядно придумано, одобряю. Денежные средства вам выделят, распоряжусь.

Вечером того же дня лейтенант Мешков пригласил товарища на ужин. Княгиня к тому моменту уже уехала вместе с верной горничной, так что отсутствие в доме женской руки чувствовалось. По этой причине господа офицеры ужинали в отдельном кабинете ресторана.

Водка была неплохой, а закуска — и вовсе хорошей, так что через час их совместное действие сказалось на разговоре.

— Сейчас-то могу сказать, Жерех, — горячо излагал позицию Семаков, — испугался я, просто испугался. Побоялся, что дам себя утопить зазря.

Князь тоже не был полностью трезвым, но рассудок сохранил ясным.

— Клик, да ты подумай сам. Приказ у тебя был какой? Не уничтожить, даже не остановить, но всего лишь попытаться пощипать те четыре корабля. Что тебе Пал Степаныч приказал насчет риска?

— Ну, сказал он, чтоб без надобности не рисковал, это все. Так ведь я командовал боевым кораблем, как тут без риска, спрашиваю? — тут рука переполненного эмоциями лейтенанта сама по себе потянулась за графинчиком, но к тому моменту Мешков ловко отодвинул этот предмет подальше. Вместо него князь подставил под атаку блюдо со слоеными пирожками.

— Так я скажу, в чем тут загвоздка. Ты, брат, неверно оценил состояние тех четырех подбитых. Точнее молвить, подумал, что там могут отсутствовать негаторы по причине уменьшения экипажа — и обмишулился. Так что ж с того? Ей-же-ей, плата за ошибку оказалась не из великих, сам понимаешь. Нет, что я такое говорю: мы даже в прибытке.

Семаков хотел было возмутиться, но тому помешала половина пирожка во рту. А собеседник стремительно набирал ход в фордевинде:

— Ты ж сам долдонил про то, как нам повезло с французом — и ведь прав оказался! Тогда выходит, что действовал верно. Не надо было нам на тех оставшихся лезть. Точно, первым разом повезло, ну а потом удача развернулась на шестнадцать румбов…

Честь офицера Российского императорского флота не была посрамлена: лейтенант Семаков добрался до своей квартиры без посторонней помощи. Ну разве что шаг этого достойного моряка оказался не вполне четким. Но этого никто не заметил, а если заметил, то не запомнил, а если запомнил, то промолчал.

Пока решалось дело с модернизацией корабля, у госпожи магистра оказались собственные заботы.

— Марья Захаровна, снова с просьбою.

Маг жизни не смогла скрыть удивления. С ее точки зрения казак выглядел вполне здоровым.

— Я слушаю, Тихон Андропович.

— Зуб болит, спасу нет.

Мариэла выругала себя — мысленно, понятное дело — поскольку магистру стыдно не увидеть искажение потоков даже такого небольшого масштаба.

— Надобно поглядеть распределение…

Удивительное дело: все зубы у хорунжего оказались целы. Но опять случилась трудность с переводом на русский:

— Тут… такое воспаление мягкой ткани в зубе… работа не из больших, но условия будут. До завтрашнего утра лучше вообще ничего не есть, пить только. Вот разве простоквашу и творог можно. И сверх того: чтобы никто из этих… сами знаете… к вам не подходил. И домой идти с осторожностью, чтоб опять же никого не повстречать.

— Возможное дело. Малость поголодаю, а ночевать буду в доме, где таких-этаких нету, проверял.

Казак сказал правду: вдовушка, у которой он пользовался жильем, расплачиваясь при этом услугами интимного характера, не была негатором. Пистолет показал это безошибочно.

— А завтра в то же время ко мне на осмотр.

— Беспременно буду.

— Хорошо, коль так. Начнем. Дай-ка глянуть на зубы глазами… ага… подновлю-ка я…

Через пять минут боль начисто исчезла, а еще через двадцать молодая женщина с торжествующей улыбкой предложила:

— Теперь глянь в зеркало, Тихон Андропович.

Неболтай чуть наигранно возмутился:

— Да что ты говоришь такое, Марья Захаровна, я ж не девка на выданье, чтоб на себя в зеркало любоваться. Да и нет его у меня.

— Выходит, это я девка на выданье: у меня оно есть. Держи, да улыбнись пошире, — и маленькое, меньше ладони, зеркальце ткнулось в казачью руку.

Хорунжий повиновался. Некоторое время он пристально вглядывался, потом прочувствованно выразил восхищение:

— Цены тебе нет, Марья Захаровна. Прими-кось, не побрезгуй.

Мариэла глянула и тихо ахнула: на ладони пациента лежала золотая цепочка с золотой же подвеской, в которую были вделаны маленькие изумруды.

— Если этакое за работу — нет, взять не могу, слишком дорогое. Мой труд столько не стоит. У нас подобное носят… носят… носят… ну, если только самые-самые богатые маги жизни. Как моя наставница.

Мариэла не врала: с точки зрения любого мага жизни использование подобных кристаллов в качестве украшения было, по меньшей мере, расточительством.

— Так то у вас дорого, — мгновенно нашелся казак, — а в здешних краях цены другие. А не хочешь как плату — ну, прими тогда подареньем.

Маг жизни отдала низкий поклон.

— Раз так, то возьму, но в долгу буду.

— При случае напомню про должок, — очень серьезно ответил хорунжий.

Неболтай и Мариэла совершенно не заметили, как перешли на «ты».

С утра пораньше Семаков поехал на бричке к хорошо знакомому мысу.

Дракон первым делом учтиво поблагодарил за пряник. А заодно объяснил собственную осторожность:

— Нам, драконам, очень вредна ржаная мука и изделия из нее — хотя они не смертельны. Но тот пряник был очень вкусен и безвреден. У нас таких нет… Так вот, вам пришла посылка.

Вопреки ожиданиям, ею оказалась порядочная стопка бумаги, а не груда железа.

Дома командир «Морского дракона» наскоро проглядел листы и сразу же вызвал к себе своего старшего артиллериста.

— Вот, Михаил Григорьевич, глянь, что оружейники оттуда прислали. Сейчас вдвоем и начнем внимательно читать. Тебя как начарта в первую очередь касается.

Чтение заняло чуть ли не два часа.

— Что скажешь?

— А что тут сказать, Владимир Николаевич? Совсем другое орудие — это раз. Возможности у него куда поболее — это два. Придется переобучать комендоров, да и подносчиков — это три. Пробные стрельбы всенепременно, на том настаиваю твердейшим образом — это четыре, и еще неизвестно, сколько зарядов сжечь придется. Щиты для этого сделать, само собой. Только бы времени хватило.

— Как артиллерист ты прав, Михаил Григорьевич, и твою точку зрения буду поддерживать перед начальством. Но это не все. Надо будет озаботиться переводом на русский. Пора Шёбергу дать понимание. Чтоб знал как двадцатипятифунтовый гранатомет, так и вот этот… который предлагают. Даже не знаю, как обозвать. Тьфу ты, пропасть, и слов-то таких нет. Но это не все. Перечти-ка еще вот от сих и досюда.

Князь Мешков вчитался в отчеркнутые ногтем строки. Последовал диалог, из которого ни один шпион ничего бы не понял:

— Мне сдается, это намек.

— Вот и я так подумал.

— Но адмиралу не докажешь.

— Я самому себе — и то не докажу.

Пауза. Мешков потратил ее на то, чтобы еще раз перечитать нужное место.

— Все равно сперва тем, что есть.

— Не есть, а будет. Но вот после…

Еще одна пауза.

— Негатор понадобится. Где найти?

Недолгое молчание.

— У Пирогова.

— ?

— Кто-то с тяжелым ранением, которого Мариэле вылечить не под силу. А так дадим возможность остаться на службе.

— Хорошо бы грамотного.

— Значит, офицера.

— Хороший унтер или кондуктор тоже сгодится.

— И все равно придется поклониться в ноги нашим знакомым. Без них подъемник не установить.

— Два подъемника. Старый гранатомет хочу оставить.

Тем же вечером в комнате Неболтая состоялся ужин — под хлебное вино, но в умеренном количестве. Гостей было трое, все состояли в пластунах и имели надлежащий опыт.

Для начала, понятно, говорили о пустяках. Но после того, как содержимое штофа уменьшилось на треть, разговор сместился в сторону серьезных тем.

— Очень нам, Тихон, понравился пистоль, что ты показал, да и ружьецо тож. Не поможешь ли в покупке?

— Отчего ж не помочь? Вестимо, помогу. Только привезут не сразу: может, три дни пройдет, а то все пять.

— Тут гутарили, что-де большая высадка турок с французами да английцами намечается. К тому моменту надо бы успеть.

— Быстро они не сподобятся. Это ж сколько пороху одного только собрать, людей опять же чем кормить, да коней тож.

— Мой знакомый флотский говорил: и угля запасти, потому как пароходов будет немало.

Пауза. Уровень жидкости в штофе упал еще раз.

— Я так слыхивал, что у наших запас невелик. Свинца маловато и пороху негусто, ядра для пушек опять же…

— Авось еще подвезут.

Последовал обмен мнениями о проблемах снабжения и о том, как именно надлежит поступать с ворами-интендантами. Оптимисты полагали, что внушения плетьми достаточно, пессимисты настаивали на пеньковой веревке.

И тут Неболтай ввернул небрежным тоном:

— А вот я вчера зуб болящий вылечил у одной тут. Четверть часа — и ничего не болит. Только что пришлось поголодать до утра. Получше, чем Колычиха сработала бы.

Слушатели проявили вялую заинтересованность.

— А чем те Колычиха не по нраву? Зубы она заговаривает с умением.

— А эта вообще не говорит — а лечит. Глянь!

Оскал (назвать это улыбкой было бы неточно) хорунжего вызвал сильный подъем интереса.

— Это она сделала?

— А то ж!

— Ну, зубы твои прям, как у молодого волка! Важно выглядят. И дорого взяла?

— Денег — нисколько. Я ей золотую цепку подарил, с малой висюлькой. Турецкая работа. Давно она у меня валялась. Дешево за нее давали, вот и придержал.

— Ну, старухе в ней же не щеголять, сама в деньги обратит.

— И не старуха она, молодая девка.

— Заливаешь, Тихон, аж через край идет. Где ж это знахарка бывает молодой?

— Знахарка? Как не так! Грамотная она, да не просто: в у-ни-вер-си-те-те училась. Вот те крест! Все-все лечить может. У меня на глазах одного унтера с того света вытащила. Ему чугунный осколок в сердце попал.

— Брешешь! Не может быть такого.

— Крест готов целовать! Сам видел! Она только что голову отрубленную обратно приживить не может.

— А руку или там ногу?

— Это пожалуй, плати лишь. Работа, говорит, долгая и трудная, но можная.

— И коней тоже лечит?

Хорунжий чуть призадумался.

— Сама не говорила, а врать не обучен. Не знаю.

— Ведьма она, что ль?

На этот раз задумчивый период оказался больше.

— Да вроде и ведьма, но добрая.

На это возразил хор из трех голосов:

— Таких не бывает!!!

Неболтай от этих слов вошел в раж:

— Неужто? А ну-кось: ведьмы ведь порчу наводят, верно? На зерно там, еще на скотину, а то и на людишек могут. Что скажешь?

— Наводят, так и скажу.

— Во-о-о! А Марья Захаровна — та лечит только.

Возражение было сильным. Гости призадумались и по зрелом размышлении налили еще.

— Имечко вроде как русское, — вдруг заметил ротмистр Левашов, — а сама-то она православная?

Молчание было очень долгим.

Глава 18

Разговоры, разговоры, разговоры… Разные группы людей говорили о разном.

Дамы высокого (по местным меркам) положения обсуждали вовсе не удивительную женщину-врача. Они горячо перемывали косточки друг дружке.

— А знаете ли, Адвотья Никитична: давеча в гостях у Татьяны Юрьевны госпожа Панина так и не сняла перчаток.

— Как интересно, Вероника Маврикиевна! Отчего бы так?

— Она посетила Марью Захаровну с просьбою избавить ее от оспин.

— И что ж?

— На лице следа не осталось, все видели. Но у господина Панина, видимо, не хватило денег, — эффектная пауза, — и его супруга не заказала лечение рук.

— О, вы хотите сказать…

— Истинным богом клянусь, и в результате она не притронулась к даже к foie gras[14].

И никто из дам не поинтересовался происхождением женщины-доктора. Правда, оно явно было не из высоких. А до ее акцента и вовсе никому дела не было.

Были и другие разговоры.

Городские обыватели и (частично) военные моряки рассуждали об обстреле Одессы. Тема была куда более интересна, чем взятие на абордаж французского парохода фрегата: во-первых, она просто была свежее; во-вторых, это было событием более значимого свойства. Большинство флотских полагало, что победа в бою с французом была в первую очередь следствием везения команды «Морского дракона». Нападение громадной эскадры (двадцать семь вымпелов!) удалось отбить, хотя при этом сгорели девять торговых судов. Мало того: четыре вражеских фрегата получили повреждения, и это видели многие.

Тема получила неожиданное продолжение в зале Офицерского собрания. Армейские и флотские офицеры оживленно обсуждали результаты атаки на Одессу. Споры подогревались соответствующими напитками. И тут некий веский голос заставил спорщиков обратить на себя внимание.

— Сдается мне, господа, что вы не понимаете главного: война уже проиграна.

Сказал это капитан второго ранга граф Кржижановский, бывший на тот момент начальником батарейной палубы на «Первозванном» и заслуживший превосходную репутацию (а также повышение в чине и ордена) при Синопе. До оскорблений дело не дошло, поскольку означенный моряк продолжил мысль:

— Тенденция, господа, такова, что Российская империя плетется в хвосте у Европы в части технических новшеств. Я моряк, моя специальность — морские орудия, и по ним-то вижу, что отставание наше не только не уменьшается, но растет с каждым месяцем.

Князь Мешков был, вне сомнений, светским человеком, и потому со всей вежливостью вопросил:

— Граф, не угодно ли будет вам привести примеры такового отставания?

— Сколько желаете, князь. Для начала возьмем хотя бы хорошо известный вам «Морской дракон». Кстати, именно его полагаю вершиной технической мысли российских кораблестроителей.

Лейтенант Мешков двинул усом, но промолчал. Между тем граф продолжил с изысканной небрежностью:

— Сей корабль я видел вчера и сегодня у причала. Слыхал я, что «Морской дракон» способен достичь скорости в шестнадцать узлов, и готов тому поверить. Высокомощная паровая машина на небольшом корабле — вполне возможно. Также говорили, что ваш корабль идет совершенно без дыма, и это делает «Морского дракона» менее заметным. И такое могу представить, если топливо не каменный уголь. Но также я верю собственным глазам, а они видели лишь одну небольшое орудие на палубе. Это тоже не удивляет: все, в том числе вооружение, принесено в жертву скорости. Одержана славная победа над пароходофрегатом «Эридис», не спорю, но, полагаю, присутствующие здесь моряки согласятся, что в этом деле удача сказала весьма важное слово. Одно-единственное попадание бомбой — и критическое повреждение корпуса.

За честь моряков неожиданно вступился некий пехотный поручик:

— Меткость и обученность артиллеристов вполне может заменить количество пушек.

Послышалось множество явно одобрительных реплик. А граф между тем гнул свою линию:

— Принужден вам возразить, сударь, чье имя, к сожалению, не имею чести знать. Если бы речь шла об обычных кораблях, то да, согласен с вами. Но скоро на сцене появится нечто другое. То, чего у России нет и будет, полагаю, нескоро.

Сказано было настолько многозначительно, что даже те, кто неприязненно относились к Кржижановскому, навострили уши. А тот продолжал.

— У меня есть знакомства среди наших соотечественников, проживающих во Франции, а те делятся интересными новостями. Известно ли вам, господа, о панцирных кораблях?

— Если даже я о них слыхивал, то уж верным делом сие не ново, — отозвался все тот же неугомонный поручик.

Ответом была очаровательная улыбка и слова:

— Совершенно точно, сударь, вы правильно отметили известность концепции…

Пехотный офицер наклонил голову. Видно было, что он польщен похвалой.

— …но Европа в настоящий момент совершает переход к воплощению изложенного в металле. Уже проведены опыты: создана и испытана корабельная броня в сто десять миллиметров…

Многие нахмурились. Употребление французских мер полагалось почти неприличным.

— Это четыре с половиной английских дюйма, — раздался негромкий голос сзали оратора.

— …верно замечено, но суть не в этом, а в том, что ядра от нее отскакивают, оставляя лишь вмятины глубиной до тридцати пяти миллиметров…

— Примерно полтора дюйма, — прокомментировал все тот же голос сзади.

— …и это еще бы ничего, но поговаривают, что император Франции вот-вот подпишет решение о строительстве кораблей, закованных в такую броню. Мне любезно рассказали о сем прожекте. Восемнадцать гаубиц калибром двести двадцать миллиметров, господа. Паровая машина как основной движитель. Тысяча шестьсот тонн, экипаж двести восемьдесят человек! И таковых монстров предполагается к постройке пять[15].

Поручик отнюдь не был настроен на сдачу:

— Сила войска русского в духе и стойкости. И уж коль скоро помянута Франция, то в двенадцатом году это ей доказано было!

Собрание одобрительно зашумело с новой силой.

— Охотно соглашусь с вами, — все столь же любезно отвечал многознающий артиллерист, — но никакая стойкость и обученность артиллеристов не помогут ядрам пробить стальную броню.

Шум приутих. Ответил голос человека, привыкшего командовать. Это был капитан первого ранга Ергомышев.

— Позвольте все же возразить, граф. Нисколько не ставя под сомнения ваши слова, вижу некоторые слабости в этих описанных вами кораблях, каковые я бы назвал «броненосцами».

— Весьма подходящее название, господин капитан первого ранга — поклонился в ответ Кржижановский.

— Так вот, — продолжил Ергомышев, — сии закованные в металл чудища представляются мне весьма тихоходными хотя бы в силу огромного веса бортовой брони. Думаю, что не ошибусь, оценив их предельную скорость узлов в шесть; много, если семь. Полагаю, что маневренная эскадра сможет им противустоять. И слова о неуязвимости таковых от артиллерийского обстрела мне кажутся преувеличенными. Не является защищенной, как понимаю, дымовая труба, уж не говорю о рангоуте. Пушечные порты также являют собой слабое место, ибо их вообще невозможно укрыть. Наконец, непроницаемые для ядер борта вовсе не означают то же самое для палубы.

Только самый зоркий глаз смог бы увидеть в ответной улыбке Кржижановского снисходительность.

— Нижайше прошу прощения, Лев Андреевич. Совершенно забыл сообщить, что и палуба бронирована — двадцать пять миллиметров…

— …дюйм то есть…

— …и еще считаю долгом добавить. Пусть ядро с российского корабля попадет и собьет мачту броненосцу — в бою паруса даже излишни. Пусть оно продырявит трубу. Ну, снизится немного скорость по причины убытия тяги в котле. И даже больше скажу: пусть оно и попадет в пушечный порт. Ну, убьет пару человек из орудийной прислуги. Или пять. Хорошо, десяток. Но любой понимающий артиллерист признает, что подавляющие шансы на стороне именно французского броненосца, а не российского корабля, даже линейного. Готов поверить, князь, что ваши артиллеристы и умелы, и стойки под огнем. Но считаете ли вы, что обученность французов намного хуже? И учтите: они-то будут находиться под защитой броневых плит. Не скажу, что у «Морского дракона» вообще нет шансов выстоять против такового броненосца, но уж победить — никаких. А ведь это по техническому уровню как бы не лучший корабль Черноморского флота. Потому-то его и сравниваю с французской новинкой.

Молчание. Могло показаться, что от этих слов присутствующие разом протрезвели. Потом послышался негромкий, но грозный ропот. Граф примиряюще поднял руку:

— Господа, полагаю непременно уточнить: уверен, что Российская империя построит свои броненосцы. Но на эту войну они уже не успеют. Делайте выводы.

И снова заговорил Ергомышев:

— Князь, почему бы вам не высказать мнение?

— Господин капитан первого ранга, мое мнение — мне известно. Было гораздо интереснее выслушать мнение других. Благодарю за познавательную беседу, господа. Всего наилучшего.

И лейтенант Мешков, поклонившись, вышел.

Многие офицеры подумали в тот момент одно и то же: «Его сиятельство злится, поскольку ему просто нечего сказать». Кржижановскому же показалось, что в его анализе каких-то деталей не хватает. Но эта мысль, само собой, не оказалась высказанной вслух. Спор продолжился, но без выраженного результата: ни одна из сторон не дала себя переубедить.

Почему-то Мешков, придя домой, не взялся за ящичек с сигарами, хотя именно это намерение у него было. На небольшом письменном столе появилась тоненькая стопка листов бумаги. В течение получаса на них ложились формулы, зачеркивались, тут же появлялись другие; потом в формулы подставлялись цифры… Наконец, на четвертом по счету листе появился результат. Мешков поглядел на итог, хмуро кивнул и аккуратно убрал бумаги в бювар, который отправился в верхний ящик секретера — тот самый, который владелец предназначал «для исполнения».

Утром следующего дня старший помощник пересказал командиру то, что услышал накануне. Завершился рассказ словами:

— …вот как ты думаешь: не мог этот поляк соврать?

Семаков чуть поразмыслил.

— Мог. Но не в данном случае. Почти все то, что он разболтал, проверяемо. Суди сам, Миша: скрыть перевозку такого громадного количества тяжеленных броневых плит очень трудно. А их разгрузку — вообще невозможно. Пройти к стапелям, конечно, нельзя, но это и не нужно: достаточно глянуть в подзорную трубу издали. Sapienti sat[16]. И я не исключаю возможности существования какого-нибудь прикормленного письмоводителя во французском морском ведомстве. Вижу, правда, оговорку: у Наполеона Третьего вполне может не хватить денег на строительство серии аж из пяти таких вот броненосцев. Сверх того, мне лично совсем не очевиден выбор калибра орудий — могут установить что-то поменьше. Но главного вывода это не отменяет: даже «Морской дракон» сейчас вряд ли потягается с этим выводком. Другие наши корабли — точно нет.

— Тут еще хуже, чем ты думаешь, Володя. Я подошел к проблеме единоборства нашего корабля с противником с точки зрения математики. Пригодился мне курс теории вероятностей. Глянь-ка на расчеты.

Цифры на последнем листе могли удручить кого угодно. Командир «Морского дракона» не составлял исключения. Вероятность поражения хотя бы одного броненосца — двадцать семь процентов.

— Да-а-а… — протянул Семаков, — чуть более четверти. Шанс не из великих. Твою ж в крестовину… А на самом деле еще меньше.

— Это почему?

— Ты, когда считал, думал как начарт. А я думаю как капитан. Вот тебе тактическая задача: как полагаешь, пустят броненосцы атаковать любую цель без прикрытия — пароходофрегатов, а то и линейных кораблей? А? То-то и оно. Так что вся надежда на завтрашнюю посылку.

Оба лейтенанта ошиблись в ожиданиях: вместо орудия из портала вылезли детали подъемников и заготовки для орудийных щитов.

Разговоры шли и в жарком Константинополе. За столом в адмиральской каюте сидели сэр Джеймс Дандас, командовавший в то время всем британским флотом Средиземного и Черного морей. Он вел совещание, поскольку английский флот был и самым многочисленным, и самым сильным на тот момент. Также присутствовали командир пароходофрегата «Один» Фрэнсис Скотт, командир пароходофрегата «Донтлесс» Альфред Филипс-Райдер (эти в качестве компетентных очевидцев), а также французский моряк Робер Леру, командир однотипного с «Эридис» пароходофрегата, носившего имя того же древнегреческого происхождения: «Артемиз». Последнего пригласили из чисто дипломатических соображений.

Первым делом капитан Скотт довел до собравшихся сухие факты: мол, «Эридис» вступила в бой с русским разведчиком (название его не знали), удачное попадание бомбы дало результатом повреждение, которое и послужило причиной оставления корабля экипажем. О том, что «Эридис» удалось довести до Севастополя, мистер Скотт промолчал. И начались вопросы.

— Известны ли характеристики русского разведывательного корабля?

— Кое-что. Свидетели из экипажа «Эридис» утверждают, что водоизмещение противника до ста пятидесяти тонн, парусов нет, оценочная скорость шестнадцать узлов, — тут француз сделал озабоченную мину, — орудие одно, но скорострельность может составить до двух выстрелов в минуту, стреляет бомбами. Данное орудие расположено на палубе совершенно открыто. Сведения подлежат уточнению, но они очень близки к тем, которые дали экипажи эскадры, следовавшей в Варну. Также все свидетели отмечают, что прямых попаданий не наблюдалось. Русские стреляли с предельных дистанций, явно опасаясь ответного огня. И особая примета: дыма на ходу не дает.

— Как это паровая машина может работать без дыма? — брюзгливо спросил адмирал.

— Осмелюсь заметить, сэр: аналоги известны в Североамериканских Соединенных штатах. Их пароходы сжигают в топках дрова, пропитанные скипидаром. При этом дым может быть почти незаметен.

— Речные пароходы, полагаю, — заметил Филипс-Райдер, — но каменный уголь из Ньюкасла не имеет себе равных по теплопроизводительности на единицу веса.

— Все равно, — адмирал Дандас раздраженно махнул рукой, — разведчик, который должен оперировать в Черном море, может позволить себе ограничения по радиусу действия. А что одни промахи — значит, у них артиллеристы никуда не годятся.

Коммодор Скотт имел на сей счет собственное мнение, но придержал таковое при себе.

Капитан Леру проявил способности к логике:

— Господа, я полагаю, что стоит подумать о способах противостоять этому резвому разведчику.

— Согласен. Что вы сами об этом думаете? — спросил английский адмирал, тем самым давая понять, что француза он числит младшим в чине среди присутствующих. Тот притворился, что не понял намека, и ответил спокойным тоном:

— По вашим словам, месье Скотт, этот корабль весьма легкий и быстрый. Следовательно, он не может нести толстую обшивку. Ядра, бомбы и гранаты — вот средство борьбы с ним. Даже небольшие из них в состоянии пробить обшивку и добраться до машины, и тогда у русского нет шансов. Без парусов… — и капитан Леру картинно развел руками.

— Мистер Скотт?

Обращение без указания флотского чина или должности являло собой подчеркнутое пренебрежение. Коммодор Скотт не гадал, вызвано ли оно высокомерием адмирала или просто дурным расположением духа. Это просто существовало, и бороться с таким явлением было нечем.

— Напоминаю, джентльмены: русский кораблик невелик и не может нести большой экипаж. Между тем орудие на палубе не имеет никакой защиты. Этим и объясняю стремление русского капитана не выходить на близкую дистанцию. Тем не менее, полагаю, что осколки вряд ли могут повредить чугунные орудия, но зато способны дать значительный эффект выбиванием артиллеристов противника, которых просто некем будет заменить. И согласен с капитаном Леру: при явно тонкой обшивке даже простые ядра могут причинить невосполнимую убыль экипажа и даже повредить орудие, на что, впрочем, рассчитывать я бы не стал. Также полагаю необходимым сбор дальнейших сведений об этом кораблике.

— Ваша точка зрения, мистер Скотт, имеет под собой некоторые основания, — неохотно признал адмирал Дандас. — Что скажете, коммодор Филипс-Райдер?

— Я бы посоветовал при встрече с этим русским не отряжать в погоню за ним одиночный корабль, а вместо того отгонять противника пушечным огнем. Коммодор Скотт отметил повышенную осторожность противника. Этим и надлежит воспользоваться.

— Благодарю вас, коммодор Филипс-Райдер, за весьма здравое замечание. Все необходимые распоряжения по эскадрам, включая французскую и турецкую, будут отданы. Вам же, мистер Скотт, следует понять, что хотя ваша мысль о разведке не лишена смысла, но таковые операции совершенно вне вашей компетенции. Сообщение адмиралу Гамелену будет послано. Джентльмены, вы свободны.

Все собравшиеся знали, что именно адмиралу Гамелену предстоит комакндовать объединенной эскадрой союзников.

Командир «Морского дракона» рассудил, что, имея уже готовый двадцатипятифунтовый гранатомет на корме, стоит начать со сборки подъемника гранат именно для него. Деревянный настил палубы на корме был разобран, в металлических листах, находившихся под ним, Тифор прорезал квадратный люк, и закипела работа по сборке подъемника.

— В сущности несложное механическое устройство, — рассудил лейтенант Мешков, глядя на металлическую стойку. На ней предполагалось закрепить два зубчатых колеса с надетой на них бесконечной цепью с закрепленными на ней лотками для гранат.

Затем дотошный начарт обошел вокруг подъемника.

— Сделано аккуратно, — одобрил он, — Интересно, зачем бронзовые вкладыши на роликах?

— Как раз это понятно, бронза дает уменьшение силы трения, и смазка, опять же, поставлена, — отвечал Семаков, которому также было любопытно глянуть на иноземную машинерию, — я другого не понимаю: как нижнее колесо крутить? Рукояти не предусмотрены, а работа не из малых; усилие на цепи, как я прикинул, пуда четыре с половиной.

У Тифора Ахмедовича, похоже, был прекрасный слух: он ответил без всякой запинки:

— Это и не нужно, Владимир Николаевич. Вот он, привод, — и на ладони рыжего пришельца показались четыре полированных кубика.

Комендор Максимушкин скосил глаза и тихо промолвил:

— Эка блестят, ну ровно золотые.

Начарт тоже не жаловался на слух и отреагировал сразу:

— Нет, братец, не золото это, хоть и блестит. Камень такой, называется пирит, около Екатеринбурга похожий добывают, только иностранцы отполировали кубики так, что хоть глядись в них. И он куда тверже золота. На зуб даже и не пробуй.

Через два дня подъемник был собран и даже задействован. Князь не поленился лично спуститься в трюм и внимательно приглядеться к работе нижнего колеса и цепи. Потом начарт собственноручно опробовал управление (небольшую серебряную табличку, вделанную в стойку на палубе).

После этого состоялся негромкий разговор командира со старшим помощником.

— Владимир Николаевич, вижу кое-какие недочеты.

— Слушаю внимательно, Михаил Григорьевич.

— В трюме темно. Ну как кто из матросиков попадет штаниной в колесо — ведь так и ногу сломать может, ей же. Освещение нужно, пусть даже слабосильное. Хорошо бы два фонарика. Или две лампы. Лучше четыре, по две на подъемник.

— Лампы? Я против; если борт пробьет, то масло может разлиться, а пожара нам тут не надобно. Купим фонарики у наших друзей. Что еще?

— Я подумал… — тут Мешков понизил голос до шепота. Слышно было лишь нечто вроде:

— …спросить у Тифора…

— …даже не знаю, где взять…

— …во флотских мастерских должен быть…

— …много ведь не надо… послать кого из унтеров…

Тут Семаков повысил голос:

— Тифор Ахмедович, тут ваше мнение потребно.

Подошедший магистр выслушал вопрос, заданный все тем же приглушенным голосом, и понимающе кивнул:

— Никто такого не пробовал, но теория не запрещает. В самом крайнем случае смоем.

— Ну да… Кроев!

— Я!

Последовал короткий, столь же негромкий и потому невнятный диалог:

— Нам нужно раздобыть… во флотских мастерских поискать…

— Ваше благородие, а зачем… у меня запасец…

— Какого цвета?

— Это ваш-бродь, проверять надобно…

— …кисть малая найдется? Тащи все, что имеется!

Не прошло и пяти минут, как пластинка управления оказалась покрыта слоем прозрачного темно-желтого лака. Теперь ее трудно было принять за серебро.

— Тифор Ахмедович, что скажете?

— Ваше благородие, нельзя трогать, лак просохнуть должен, — встрял боцман.

— И не собираюсь, сударь… — с этими словами рыжий загадочно пошевелил пальцами рядом с остро пахнущей пластинкой, — ага… как я и говорил: нормально проходят потоки. Пусть сохнет.

Российские офицеры удовлетворенно переглянулись: уж теперь-то никто не примет эту деталь за серебряную.

— Да, вот еще: Михаил Григорьевич, наш мичманец ведь не в полной мере знает о негации. Ты уж его просвети. Ему ведь в случае чего тебя заменять.

Лекция состоялась в тот же день.

Вечером послали письмо-просьбу с заказом четырех фонариков для освещения трюма.

А еще через день гранатомет повысил боеготовность: установили полукруглый щит из железного листа толщиной в три четверти дюйма, который мог в какой-то степени прикрыть прислугу от осколков.

В качестве очередной посылки из портала вылезли детали второго гранатомета, гранаты к нему, а также фонарики. Попутно пришли личные письма иноземцам. Командору Малаху прибыло целых два письма.

Все адресаты разошлись по своим углам. По прочтении лейтенант обвел глазами товарищей и произнес:

— В этом письме есть нечто, что касается нас всех, кроме Таррота. Тифор, собери команду в гостиной.

Пока люди рассаживались вокруг стола, Малах про себя отметил: они не встревожились, но отчетливо подобрались.

— Значит так, ребята. Я получил письмо от Сарата, и вот что там говорится…

Глава 19

Жандармский штаб-ротмистр Переверзев, служивший в Третьем Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии — а это учреждение, помимо всего прочего, контролировало иностранцев — пребывал в нерешительности и даже в смущении ума. Сам себя он полагал вполне опытным в жандармских делах и даже чересчур опытным для такого небольшого чина. Но иностранцы, взятые на заметку его людьми, решительно выбивались из всех канонов и стереотипов.

То, что они говорили по-русски, не было таким уж необычным. Уж коль на то пошло, скорее это было еще одной причиной для внимания.

Странности были другого сорта. Начать хотя бы с происхождения: оно было темным. Их акцент не походил ни на один иностранный. Правда, среди них имелся немец (если верить имени Риммер Карлович), но и у того произношение совершенно не соответствовало тому, что жандарм слыхивал у природных немцев, выучивших русский язык.

И уж ни в какие ворота не лезло присутствие в этой группе молодой женщины с медицинским образованием. Из надежных источников стало известно: сам Пирогов признал выдающиеся умения и таланты этой дамы.

То, что эти иностранцы — не шпионы, было практически ясно. Они не задавали подозрительных вопросов и не встречались с подозрительными людьми. Больше того: оказывали услуги флотским. Они помогли построить небольшой корабль, названный «Морским драконом» и попавший под командование лейтенанта Семакова. И это суденышко взяло на абордаж французский пароходофрегат. Из всех флотских источников слышалось одно и то же: «Огромное везение». Допустим, но ни один шпион не позволит себе содействовать захвату корабля своей или союзной державы. Никакая тайная операция не стоит столь дорогостоящего прикрытия.

Прикрытие… Оно-то у этих иностранцев было, и еще какое. Острено, адъютант самого Нахимова, пребывал в совершеннейшем восторге от «Морского дракона». Адмирал с очевидностью благоволил лейтенанту Семакову. Пирогов, если верить сплетникам, чуть ли не набивался этой иностранке в ученики. Правда, та, по слухам, отказала. И в довершение всего медицинская практика этой девицы-медика среди местных дам. Кому-то она новые зубы вставила, да так, что от своих не отличить, другой оспины на лице вывела; да кашель, да мигрень, да мало ли чего еще. Результат налицо: попробуй эту особу тронь, так разобиженный женский гарнизон Севастополя живьем съест и косточки выплюнет. Может быть, и костей не останется.

Жандармский офицер вздохнул. В другой ситуации он бы постарался сам поговорить с этими иностранцами — хорошо построенная беседа стоит неумелого допроса. Но с такими покровителями… ну нет, не надо искать бомб на карьеру. Что ж, придется наблюдать и дальше.

То дополнительное письмо, которое получил командор Малах, заключало в себе требование (не просьбу!) всесторонне оценить не только новую модель гранатомета, но и особенности тактики его применения против негаторов. А это значило, что в боевой поход предстояло пойти Тифору как магу-универсалу, Риммеру как моряку и Малаху как офицеру. Но до боевого похода предстояли учебные стрельбы. А до них — сборка носового гранатомета. Комендором при нем назначили Патрушева, а Максимушкин остался при своих. Логика в назначениях была: первый осваивал новый гранатомет с нуля, а второй был опытен со старым. Не имело смысла смещать комендора с должности, где он уже прекрасно себя проявил.

Разумеется, матросы не упустили случая внимательно рассмотреть установленные механизмы. Мнение обитателей кубрика относительно новейшего средства вооружения было если не однозначным, то весьма близким к тому:

— Не орудие, а уродие.

— И точно, эта поперечина, ее ить даже и не обойти, если что.

Придирка была малообоснованной: длина «поперечины» составляла чуть более полусажени, и потому препятствием эта деталь являлась лишь в небольшой степени. Матросы этого не знали, но на ее концах помещались два синих кварца в качестве деталей магодальномера.

— …и тяжелешенька эта новая граната. Пуд и тридцать фунтов на глаз.

— …я вот слыхал, на завтра учения назначены. С подъемником, стал-быть, рукоблудием заниматься. Никакой пальбы, токмо лишь подавать…

— …не с подъемником, а с двумями. На корму и на нос. Только носовой куда похитрее, он-то две гранаты разом подает.

— …не, братва, неправильно вы говорите. Все ж немцы хорошо придумали, чтобы само наверх подавалось, а вот как подумать, что этакое колесо да руками вертить…

— …так завтра с утра и позырим…

Матросский опыт не подвел: командир и вправду начал день с отработки подачи гранат. Но перед этим унтера провели краткую разъяснительную работу. Они довели до сведения всех матросов, что новых гранат не просто мало, а очень мало, и неизвестно, когда доставят еще, потому обращаться бережно и чтоб ни один перетреклятый трижды сукин распросын не вздумал уронить ценную вещь за борт, ибо такового обормота тут же отправят сплавать за ней, а для пущей уверенности ему ядро от обычного орудия на шею навесят — чтоб глыбже, значит, нырнул. Также подносчики гранат были предупреждены, что просто ронять этакую ценность на палубу тоже не стоит: можно повредить. Это было правдой: в чугун гранаты был вделан кристалл галенита.

Наутро выяснилось, что новые фонари произвели самое благоприятное впечатление: во всяком случае, трюмные их приняли куда благосклонее, чем само орудие. Возможно, это обстоятельство сыграло роль. Несомненно, столь же положительным было влияние педагогических талантов как офицеров, так и унтеров. Как бы то ни было, к концу дня те, кого назначили управлять подъемниками, со своей задачей справлялись без труда. Намного более хитрой оказалась организация подачи тяжелых новых гранат. На это дело наладили самых дюжих матросов, но даже для них работа оказалась нелегкой, так что командир распорядился насчет дополнительной вечерней чарки.

Начарт не зря торчал в трюме и наблюдал за работой подносчиков. По его инициативе заказали и в тот же день получили и собрали металлические полки для гранат. Тем временем портовые службы трудились над щитами для артиллерийских учений.

Комендор Максимушкин не отделался так легко, как предполагал: на его гранатомет дурные иноземцы установили точно такую же поперечину, как и на носовой. Однако и он, и Патрушев заметно приободрились, услышав от рыжего немца, что «эта вещь сильно облегчит прицеливание».

«Хвала господу!» — такой была реакция Семакова на доклад вестового. В нем сообщалось, что лейтенант Острено, адъютант его превосходительства адмирала Нахимова, не сможет присутствовать на артиллерийских учениях. Всевышнего лейтенант восхвалил про себя, конечно.

Эта мысль появилась у командира «Морского дракона» не с бухты-барахты. Разработчики нового гранатомета тому немало способствовали.

— Принцип работы этого гранатомета не нов, это телепортация меньшей гранаты в большую. Подобное уже применялось, — солидно говорил магистр Тифор, — но сами гранаты суть нечто новое. И потом, больших гранат маловато.

Маг-универсал не солгал ни словом: телепортацию чугуна в чугун и вправду никто не пробовал. Причиной же нехватки больших гранат был неожиданно открывшийся дефицит кристаллов галенита; выращивать же таковые искусственно (как кварц) доктор Бирос отказался, упирая на то, что нагрев на воздухе необратимо портит продукцию и что для организации такого производства нужна солидная технологическая подготовка.

— Примите во внимание полную неизвестность воздействия взрыва в воздухе на корабль противника, — указывал капитан Риммер, — и особо обращаю ваше внимание: по характеру и степени повреждения щитов будет не так просто определить уязвимость корпуса корабля, равно палубы, надстроек, рангоута…

И это было правдой: на реальной цели гранаты этого типа никто не опробовал.

— Я, конечно, не специалист по гранатометам, — доверительным тоном сообщал лейтенант Малах, — но из военного опыта могу сказать уверенно: на больших расстояниях наверняка будут проблемы с прицеливанием. Их, кстати, будем решать в первую очередь. Сверх того, эффекты негации…

Вот почему лейтенант Семаков про себя решил, что даже если все учебные щиты разнесут в щепочки — и тогда надо будет закатить речь перед экипажем, чтоб не зазнавались и не питали слишком радужных надежд. И отсутствие начальства — только на пользу.

Поначалу наладка кормового гранатомета и его испытания шли так, как намечалось.

Щиты выставили (целых восемь штук), они были высотой в сажень. К каждому прикрепили плавучий якорь с целью избежать ветрового сноса.

— Как сигнал? — непонятно для русских офицеров спросил Малах. Ответ Тифора был немногим яснее:

— Вполне ловится.

По мнению российских моряков, волнение не отличалось силой: балла четыре, не больше. Тифор же имел в виду, что сигнал потоков воды (от волн, разбивающихся о щит) достаточно силен, чтобы его уловили кристаллы-датчики.

Дистанцию Тифор сперва выставил на глазок, а потом началось то, что даже матросы посчитали нелегкой работой. Магистр глядел на результат выстрела, затем подбегал поочередно к двум оконечностям поперечины, поправлял нечто невидимое, потом, пригнувшись, регулировал что-то в станине. И снова граната досылалась в ствол, и все повторялось сначала. Через некоторое время маг неожиданно выхватил тетрадь и стал что-то непонятное записывать и черкать, бормоча себе под нос.

— Чегой-то он пишет? — шепотом поинтересовался матрос Плесов, который так и остался вторым нумером прислуги кормового гранатомета.

Рыжий услыхал, но ответил на тарабарском диалекте русского языка:

— Коэффициенты поправок по углам и дистанции… — после чего опять захлопотал вокруг станины и поперечины. И вдруг он разогнулся.

— Ну, Пресветлые силы с нами. Максимушкин, отойди от гранатомета, — но сам не только не отошел, но, наоборот, чуть довернул ствол, — проверяем. Владимир Николаевич, малым ходом в сторону от щита. Должно ловить. Дистанция?

— Семь с половиной кабельтовых!

Палец магистра нажал на желтую пластинку на станине. Максимушкин смотрел не на мишень, а на гранатомет, и потому заметил, как ствол совершенно самостоятельно чуть шевельнулся, ловя цель по вертикали. Грохнул взрыв.

— Есть!!! — рявкнуло сразу несколько глоток.

— Дистанция до второго щита!

— Девять с половиной кабельтовых!

И опять Максимушкин заметил легкое движение ствола.

Еще взрыв.

— Недолет десять сажен, ах ты же ж…

— Значит, подрегулируем, — заявил Тифор самым деловым голосом и тут же снова принялся осматривать и поправлять. — Владимир Николаевич, остановите корабль.

Терминология, предписанная Морским Уставом, нарушалась направо и налево, но никто не придавал этому значения.

— Дистанция!

— Одиннадцать кабельтовых ровно!

— А ну!

— Перелет…

— Ничего-ничего, еще поправочка, совсем малая… дистанция!

— Одиннадцать кабельтовых с четвертью!

Взрыв.

— Готов!!!

А дальше, как и предвидел опытный Малах, начались проблемы с прицеливанием: на дистанции пятнадцать кабельтовых при том, что «Морской дракон» не двигался относительно мишени, гранатомет давал то перелет, то недолет.

Малах же первым угадал причину.

— Помнится, нечто похожее бывало. Тогда оружейники увеличили размер вот этой штанги.

Лейтенант Мешков, будучи артиллеристом, сразу ухватил идею:

— Ну да, это как при измерении крюйс-пеленгом: чем больше база, тем точнее.

— Значит, придется просить, чтобы прислали что-то подлинее, — подбил итоги командир. — Идем к щитам, будем подбирать их, ну и обломки пригодятся.

Тем же вечером в портал ушло письмо с описанием затруднений и просьбой заменить поперечины магодальномеров. Видимо, иномирские оружейники предвидели проблему, поскольку искомое поступило прямо на следующий день.

И еще через день российские моряки с улыбками констатировали, что на дистанциях до двадцати пяти кабельтовых учебные щиты расшибаются в щепочки с первой же гранаты. Правда, наладка гранатомета потребовала не двух, а всех трех часов.

Командир «Морского дракона» отпустил команду на берег, сопроводив разрешение длительным напутствием, суть которого вполне можно было изложить одной фразой:

— Чтоб к завтрашнему утру все явились в доску трезвыми: срочно выйдем в море!

Насчет срочности Семаков угадал: ночная авиаразведка (летал, понятно, Таррот) обнаружила три вымпела союзников, идущих от Босфора. Дракон доложил о них как о «кораблях такого же размера, как и виденные раньше, с винтами». Утром пакет с донесением ушел к Нахимову. Тот, в свою очередь, не замедлил вызвать лейтенанта на ковер.

После надлежащих приветствий последовал начальственный вопрос:

— Лейтенант, в каком состоянии находится корабль?

— В настоящий момент производится установка носового гранатомета улучшенной конструкции, ваше превосходительство. Потребуется еще два часа на сборку и еще четыре на наладку. Имеем боезапас в семнадцать новых гранат и более трехсот старых.

— В чем преимущество гранатомета нового образца?

Лейтенант испустил почти незаметный вздох.

— Ваше превосходительство, нам переданы приспособления, облегчающие прицеливание на расстоянии до двадцати пяти кабельтовых…

— Изрядно.

— …также увеличена мощь взрыва: примерно в десять раз по сравнению с гранатой старого образца при попадании таковой в воду. Дополнительным фактором поражения являются чугунные осколки, возникающие при взрыве в воздухе…

— Вы говорите так, как будто есть препятствия к применению этого типа орудия, — чуть резковато прервал Нахимов. Очень уж красноречивым был тон подчиненного.

— Так точно, ваше превосходительство. Все вышеназванное не получило пока что практической проверки.

— Какой вы мыслите сию проверку?

— Выйти на перехват этих трех кораблей, ваше превосходительство. Разумеется, лишь по окончании наладки гранатомета.

— При всем старании вам не успеть. Эта эскадра будет у наших берегов уже этим вечером. А ночью вы не сумеете целиться.

— Так точно, ваше превосходительство, но мы сможем настичь их завтра в открытом море. Осмелюсь также добавить, что господа… кхм… оттуда ясно дали понять, что намерены и впредь совершенствовать свое орудие.

Хозяин кабинета не ответил сразу. В тот момент лейтенанту показалось, что Павел Степанович мгновенно постарел, но через секунду Семаков решил, что ошибся. Наверное, адмирал просто устал и оттого выглядел чуть хуже обыкновенного.

— Добро, Владимир Николаевич. Но помните: это испытания, не полноценный бой.

Разумеется, лейтенант отложил эти слова в память.

Магическое руководство Заокеании получило необходимые данные. Их Сарат и решил довести до сведения ближнего круга подчиненных.

— Ситуация такая, соратники. Категорически настаиваю: ни темный кварц, ни турмалин в тот мир посланы не будут. Если очень кратко: самим нужны. С галенитами же положение таково… — тут высокопочтенный достал листок бумаги, — наш существующий запас составляет сто двадцать восемь штук в пересчете на стандартный размер кубика: один дюйм. Меньше нельзя: очень уж большое расстояние от маячка до приемника. Поступление ожидается, но не слишком большое. Также я навел справки: на Маэре галениты суть случайный товар, который широким спросом не пользуется; у четырех оптовиков в сумме не более пятидесяти кристаллов. Между тем наши коллеги, находящиеся на Земле, утверждают, что уходить их будет чрезвычайно много как ввиду влияния негационного эффекта, так и по причине несовершенства прицелов. Ну, последнее можно улучшить, меры уже приняты… Так вот: что тут можно сделать? Кто желает высказаться? Шахур?

— Тут я просчитал: можно чуть увеличить эффективность кристаллов галенита, изменив огранку. Сделать ее октаэдрической, тогда при той же плотности потоков (а ее уменьшать нельзя, понятно) эффективная отдача повысится на двадцать процентов, круглым счетом. А это, в свою очередь, дает возможность применять октаэдры с ребром в девять десятых дюйма. Экономия.

— Это вариант. Готхар?

— Обратиться к драконам. На их территории есть месторождения свинца; уж если даже я знаю, это достоверно.

— Не факт, что там галенит. Свинец может быть также в форме других минералов, например…

— Не согласен! Спросить, как мне видится, надо. Риска ведь никакого.

— Поддерживаю. Кто еще?

Заседание уже кончилось, но в коридоре Сарата изловил главный специалист по выращиванию искусственных кристаллов магистр Харир.

— Сарат, имею небольшую просьбу. Нельзя ли поглядеть в те записи Професа, что о кристаллах и об их выращивании? Хочу кое-что проверить.

Начальник пристально поглядел на подчиненного. Тот спокойно выдержал взгляд.

— Добро, ты можешь сделать магокопию с этого раздела.

Конечно, господину кандидату в академики было до последней степени интересны причины такого любопытства, но расспрашивать о подробностях вряд ли стоило. Если лишь записи желательно смотреть, значит, идея у Харира, возможно, и есть, но ее техническое воплощение — дело будущего.

Наступил день опробования носового гранатомета. Матросы почти не удивились, когда с причала стали загружать мешки с провизией. Все подумали одно и то же: после испытаний будет боевой поход.

Семаков приказал испытывать носовой гранатомет подальше от порта: не менее четырех миль. Командир также не упустил случая предупредить всю команду, что взрыв будет куда мощнее, чем от кормового и что возможен разлет осколков. Щиты качались на волнах на дистанции восемь кабельтовых. Тифор громко заявил, что, дескать, выставляет регулировку так, чтобы заведомо получить солидный перелет.

— Что ж, посмотрим, — негромко (видимо, из опасения спугнуть удачу) промолвил начарт и добавил уже командным голосом, — Давай, Патрушев, целься на высоту тридцать сажен!

Комендор, зная высоту щита (сажень), прицелился самым аккуратным образом. Результат превысил все возможные ожидания.

Взрыв был настолько силен, что корпус «Морского дракона» ощутимо вздрогнул. Мало того: на месте взрыва возник ярчайший огненный шар, который, впрочем, очень скоро потух.

Реакция свидетелей была одинакова по смыслу, хотя и различалась по форме:

— Никола-угодник, да что ж это было?

— Царица небесная, чем же такое могло разразиться?

— Иисусе сладчайший, спаси и помилуй нас, грешных!

— Как будто сам Темный, не к ночи будь помянут, хватил огнем…

Все прочие мнения печатному изложению не поддавались.

Когда волна, поднятая взрывом, достигла корабля, качнула его и ушла дальше, командир, как и подобает, очнулся первым. Он сразу заметил, что щит почти цел. Для начала, по мнению Семакова, иномирские специалисты должны были дать объяснения. Однако на их лицах было написано столь открытое потрясение и изумление, что сразу стало ясно: объяснения маловероятны. Так и оказалось:

— Владимир Николаевич, чем хотите клянусь: не только не видал ничего похожего — даже и не предполагал, что этакое возможно…

— Присоединяюсь к мнению Тифора: и не видывал и не слыхивал, но я все же только капитан…

— Отдаленно похожее видел. Профес однажды устроил большой взрыв; он сказал, эквивалентный десяти тоннам тротила, но тот был камень-в-камень, огненного шара не появилось. Я и не знал, что возможно такое смешение стихийных…

Никто на Маэре не знал, что мелкодисперсное железо самовозгорается на воздухе. В те времена на Земле это тоже было неизвестно. Наверняка сам Профес был осведомлен об эффекте, но почему-то не довел его до сведения товарищей.

После третьего выстрела и отсутствия попаданий лейтенант Мешков выразил вслух то, что должен был сказать любой артиллерист:

— Как прикажете производить пристрелку? Ведь я только и видел, что щит целехонек.

Ответил, как ни странно, Риммер:

— Есть средство, Михаил Григорьевич. Если Тифор Ахмедович сможет устроить, надо бы палить большой гранатой, не запуская малую. Взрываться она не будет, просто упадет в море. А болванка весом в пятьдесят пять фунтов даст приличный фонтан воды. Думаю, он будет даже повыше самого щита. Вот и средство для пристрелки.

Малах досадливо скривил рот (на очень короткое время). Он и сам было додумался до этой идеи, но моряк его опередил. Командор высказался в другом ключе:

— Жаль только будет больших гранат: их не так много у нас.

— Так ведь, Малах Надирович, все равно истратим, со взрывом или без. Тифор Ахмедович, так как: пробовать будем?

Через почти четыре часа напряженной работы наладка совершилась. Порядка ради последнюю гранату истратили уже со взрывом. Многих (Семакова в том числе) очень интересовало, может ли наблюдавшийся огненный шар вызвать пожар, но как раз это выяснить не удалось: щит разметало в такую мелочь, что загораться было нечему.

И еще весь экипаж «Морского дракона» услышал редкие орудийные выстрелы, чуть слышно доносившиеся о стороны Севастополя. Но они прекратились задолго до окончания работ по наладке. Уже потом выяснилось, что это береговые батареи не особо удачно пытались обстрелять три парохода союзников, производивших разведку. Канонада стихла, когда солнце уже ощутимо клонилось к западу.

— Кроев, доложить о количестве боеприпасов!

Через несколько минут добросовестный боцманмат доложил:

— Ваше благородие, больших только две, а малых так все двести восемьдесят шесть.

Пауза была вызвана не стремлением командира к театральным эффектам. Он и в самом деле думал.

— Собрать щиты!

Команда была привычной, но все же к моменту ее выполнения солнце уже готовилось нырнуть в Черное море.

Семаков оскалился в уже хорошо знакомой экипажу улыбке:

— Корабль к бою и походу изготовить! Будем догонять тех троих!

Глава 20

Боевой приказ коммодору Филипсу-Райдеру был яснее ясного: довести отряд из трех пароходофрегатов до Севастополя, произвести разведку, в бой не ввязываться, вернуться в Константинополь и доложить. Выполнение задания не показалось сложным. Береговые батареи, правда, пытались обстрелять корабли союзников, но огромная дистанция позволяла попасть разве что по дикой случайности. Зато пушечные дымы не увидел бы разве что слепой.

Командующего отрядом не смутили даже чуть слышные отзвуки артиллерийской канонады на юго-юго-востоке. Хотя нет, какая там канонада — всего-то четыре выстрела. Он решил, что у русских произошло боестолкновение с турками. Наверняка не с английскими или французскими кораблями, ибо об их местоположении Филипс-Райдер имел самые точные сведения. Ну, а турки, по глупости сцепившиеся с русскими, не заслуживали сочувствия и не могли рассчитывать на помощь: боевая задача эскадры этого не предусматривала. Опасность встречи с противником он полагал малой: линейные корабли просто не могли догнать быстроходные пароходофрегаты по причине юго-западного ветра. Правда, русский разведчик вполне способен настичь пароходофрегаты, но бой, по мнению командора, был маловероятен. Все же трое против одного — неприятный расклад для кораблика с одним-единственным орудием. Но на случай потребности в маневрировании Филипс-Райдер поставил менее опытного (по его мнению) француза — это был капитан Леру на «Артемиз» — в конец кильватерной колонны, рассудив, что так у английских кораблей меньше шансов на досадные помехи от действий заведомо неуклюжего союзника.

Коммодор Фрэнсис Скотт, командовавший пароходофрегатом «Один», был настроен куда менее благодушно. У него на уме было другое объяснение пушечным выстрелам: русский разведчик вполне мог проводить артиллерийские учения. Вот почему, отправляясь в свою каюту на ночной отдых, он приказал вахтенному офицеру немедленно будить себя даже в случае каких-то непонятных неожиданностей, пусть на первый взгляд и не кажущимся опасными.

В наибольшей степени был встревожен капитан Леру. Приказ быть последним в ордере он воспринял как желание подставить «Артемиз» под возможный удар — именно потому, что сведения о высокой скорости русского корабля позволяли легко предположить, что догнать эскадру тот в состоянии. По этой очевидной причине Леру удвоил вахту сигнальщиков. Тем более, лунной ночью некоторые шансы заметить противника были, даже если бы он шел бы без ходовых огней.

Все трое капитанов не учли неизбежной на море случайности. Мичман Шёберг банально проскочил мимо эскадры противника, не приняв во внимание небольшого ветрового сноса при прокладке курса. В результате ранним утром Семаков получил доклад, что пароходофрегаты не обнаружены. Между тем по счислению «Морской дракон» должен был давно обогнать противника.

После коротких раздумий командир решил, что уж если эскадра вышла из Босфора, то туда же, вероятнее всего, и вернется. Поэтому он приказал развернуться на шестнадцать румбов и идти зигзагом, тщательно следя за сигналами от чужих кораблей по водным потокам. Через два часа камешек на серебряной пластинке засветился тусклым красным огоньком. Проверка направления указала на норд-ост. А еще через три четверти часа мачты трех чужих кораблей показались над горизонтом.

Про себя Семаков подосадовал: все три шли на паровой тяге, без единого паруса, а ведь при их наличии взрыв от носового гранатомета мог бы сломать мачты. Но чего нет, того нет.

— Гранатометы-ы-ы… к бою-у-у-у… товсь!!!

Подносчики гранат нырнули в люки. Почти одновременно командир гаркнул:

— Даю полный ход! — и двинул рычажки, включающие режим форсажа. Разведчик ускорился прямо на глазах, выходя в атаку.

Когда дистанция между «Морским драконом» и головным пароходофрегатом (это был «Донтлесс») составила четыре мили, впередсмотрящий на английском корабле заметил необычный корабль. Флажными сигналами об этом сообщили на «Один» и «Артемиз». Одновременно капитан Филипс-Райдер отдал приказ о перестроении отряда в строй фронта. «Донтлесс» принял вправо, освобождая пространство для маневра «Одину». Французу предназначили место на левом фланге. Но вот времени на перестроение у союзников уже не было. Через две минуты кусачий русский корабль находился уже на расстоянии двух миль до пароходофрегата «Донтлесс», который только-только начал снижать скорость и уваливать вправо.

Подачу гранат из трюма предполагали лишь для кормового, а две пары гранат для носового уже покоились в лотках. Глаза офицеров и комендоров приникли к щелям в броне. Сигнальщики заняли места на палубе по боевому расписанию. Семаков, разглядев в подзорную трубу людей на фор-марсе и фор-салинге, подумал, что среди них может оказаться негатор, и решил не рисковать. Последовала команда:

— Носовой: целиться на пять сажен выше стеньги.

— Пали!!!

И снова по ушам ударил взрыв и полыхнул огненный шар. Самонаводка по горизонтали не подвела: ствол указал на то место, где возмущение потоков было максимально, то есть на форштевень. Именно над ним и грохнуло.

Вопль сигнальщика Мягонького по интенсивности мог бы сравняться с громом гранаты.

— Фор-стеньгу снесло!!!

Справедливости следует указать: сигнальщик вопреки уставу сделал добавление к докладу, в котором точно определил, к какой именно матери эту деталь рангоута снесло. Тут же последовал радостный рев:

— И грот-стеньгу туда же!

— Горят фок-ванты! — тут желаемое выдавалось за действительное. На самом деле наблюдался только дым.

Если на фор-марсе и были сигнальщики противника, то их сбило ударной волной. Мачты остались голыми. И Мешков это увидел.

Рык начарта перекрыл прочие звуки:

— Патрушев, целиться на уровень фор-марса, доверни направо, сажень от форштевня!

Комендор отработал так, как его учили. Второй взрыв грянул значительно ниже первого.

— Фок-мачта па-а-а-дает!!!

— Пожар на носу!

— Дымовая труба… нет, устояла…

Огромным усилием Семаков не разрешил себе поддаться азарту и повернул штурвал. Тут начарт проговорил очень быстро:

— Владим Николаич, надо бы из кормового под форштевень.

— На носу суетятся, пожар тушат, ароду много, так что вряд ли пройдут, но пяток влепи. Авось течь появится.

— Кормовой гранатомет, пять штук под форштевень, как тогда. Максимушкин, пали!

Максимушкин показал все, на что способен. Справедливости ради: самоприцел здорово помог ухватить расстояние. Первая граната легла за десять сажен от форштевня, вторая — за шесть. Прочие пропали втуне.

— И-эх-х-х!!! Не взрываются!

Правды ради следует добавить: сожаление было выражено намного длинее и значительно менее цензурно. В этот момент все три пароходофрегата открыли огонь. Но это как раз предвиделось. Семаков сбросил скорость, задействовал поворотные движки, тут же отключил их и снова дал полный ход. Из трюма посыпались крепкие слова с пожеланиями нелегкой судьбы неприятелю. Но «Морской дракон» уже набирал скорость.

Нельзя сказать, чтобы атака прошла безответно. Но первый залп прошел недолетом, второй — еще большим недолетом, поскольку к этому моменту корабль Семакова уже находился в состоянии «поспешного отступления».

И тут командир сумел в очередной раз удивить офицеров.

— В Севастополь не идем!

— Никак добивать решили, Владимир Николаевич?

— Нет, Иван Андреевич, хочу проследить, насколько велики повреждения.

— Мне кажется, Владимир Николаевич, пожар потушат, — осторожно заметил Риммер.

— Будем следить издали, — отрезал командир.

Маэрский капитан был не вполне прав, полагая огонь главным врагом обстрелянного корабля. Никто на борту «Морского дракона» не мог видеть состояния верхней палубы «Донтлесса» — а оно было аховым.

Доски палубного настила не просто загорелись: это бы еще ничего. Но взрыв надломил, по меньшей мере, с десяток их.

Пожар оставался не последним в ряду опасностей. Однако английские моряки были не просто умелы — у них нашлись замечательные средства пожаротушения. На пароходофрегате наличествовала последняя новинка Королевского флота: брезентовые, пропитанные гуттаперчей шланги, воду в которые подавала мощная механическая помпа. К счастью, паровые машины совершенно не пострадали, если не считать помятой дымовой трубы и как следствие уменьшенной тяги в котлах. Однако палубу пришлось полностью разобрать на площади не менее двадцати пяти квадратных ярдов. Ее восстановление усилиями корабельных плотников даже в походных условиях было вполне возможным. Фок-мачта являла собой куда более серьезную проблему. Ее (точнее, то, что от нее осталось) предстояло менять полностью. На данный момент все, что могли сделать палубные матросы: убрать остатки мачты, переломанный рангоут, обрывки такелажа и снастей. Впрочем, парусами пользоваться и не предполагали. Потерянные стеньги — мелочь, понятно. День портовой работы, самое большее. И еще течь, хотя и небольшая. Швы разошлись, что и следовало ожидать от не столь далеких взрывов. Но помпы пока что справлялись.

А на расстоянии тридцати миль «Морской дракон» шел малым ходом, отслеживая положение и скорость противников. Тут большую помощь русским морякам оказал магистр Тифор. Все же в части водной магии он мог и умел куда больше, чем довольно-таки простой амулет. Он докладывал и даже командовал:

— Так… есть три сигнала. Держатся вместе, расположены, как мне кажется, вот так, — тут ладони магистра изобразили строй фронта, — …курс примерно юго-запад. Точнее не скажу, это надо отслеживать с часик. Теперь сбросьте скорость, Михаил Григорьевич… еще чуть-чуть… еще малость… очень хорошо, такую и держите… сколько на лаге?

— Пять узлов с четвертью, Тифор Ахмедович.

— Так они на этой скорости и плывут.

Через час сигнальщик доложил:

— Ваше благородие, дым стал маленько другой. Вроде как угольный.

— Хорошо углядел, братец.

— Рад стараться!

— Выходит, потушили пожар, Михаил Григорьевич?

— Да, Малах Надирович, похоже на то.

— Вот бы нам еще с пару-тройку больших гранат, так бы легко англичанин не отделался.

— Уж точно говорите, Иван Андреевич. Они верным делом до порта дотянут.

К ночи стало полностью ясно: пароходофрегат хоть и поврежден, но не критически. Командир скомандовал возвращение в Севастополь.

Малах всю дорогу выглядел чуть ли не рассеянным. На то была причина: маэрский лейтенант мысленно составлял доклад для отправки на родину.

Капитаны пароходофрегатов, плетущихся на очень-очень экономическом (единственно возможном в данной ситуации) ходу в Константинополь, тоже видели перед собой темы для размышлений.

Меньше всех времени имел на это дело коммодор Филипс-Райдер. Очень уж много хлопот свалилось сразу.

Два сильнейших взрыва наделали дел: четверо матросов пропали без вести (офицеры дружно решили, что те утонули), девятнадцать человек, в том числе два офицера умерли от сильной контузии (по крайней мере, корабельный врач констатировал именно эту причину смерти), еще девятеро попали в корабельный лазарет. Сам капитан отделался дешево: сильнейший удар от взрыва швырнул его на палубу, но не причинил никаких последствий, кроме нескольких обширных синяков и тяжелой головной боли наряду с тошнотой. Повреждения самого корабля, по счастью, относились большей частью к рангоуту. Дымовая труба каким-то чудом осталась на своем месте, хотя оказалась сильно помятой. Наконец, взрывы не затронули ни котлов, ни машин, так что все возможности дотянуть до порта остались. И даже более того: «Донтлесс» сохранил частичную боеспособность: уцелели все орудия нижней палубы, и две трети — верхней палубы. Короче, повреждения, будучи значительными, все же не дотягивали до критических.

Но все же главный вопрос оставался: почему командир русского корабля не добил явно поврежденного противника, имея на то все возможности? Точного ответа пока что не было, но версия имелась. Русский разведчик проявил особую осторожность в части ответного огня с пароходофрегатов. Большая скорость позволила этому кораблику за кратчайшее время развернуться и удрать.

Французский капитан имел намного менее подробную информацию. Правда, он слышал громовые взрывы и видел огненные шары, но последующие два взрыва были заслонены корпусом «Одина». Капитан Леру предположил, что русские артиллеристы начали целиться пониже и, вполне вероятно, вместо корпуса корабля попали в воду. Отсюда становилась понятной меньшая мощность взрывов (на слух, конечно). Вывод последовал простой: русский разведчик, имея чрезвычайно слабую защиту от ядер, попросту испугался ответного обстрела и сбежал. А тот факт, что «Донтлесс» ухитрился избежать встречи с Нептуном, легко можно было объяснить удачей английского капитана, умелостью его экипажа и косоглазием русских артиллеристов.

Коммодор Скотт располагал наиболее полными данными для успешного разбора операции. Он видел все этапы сражения. У него была возможность разглядеть русского разведчика в хорошую английскую подзорную трубу. Он находился не так далеко от «Донтлесса». И, наконец, он мог позволить себе потратить время на размышения, которые виделись отнюдь не бесполезными.

Имея аналитический склад ума, Фрэнсис Скотт прежде всего мысленно разделил факты и выводы. Итак, у противника вдобавок к кормовому орудию появилось второе, на носу. К тому же их оградили щитами. Выводы? Подтверждается суждение о малочисленности экипажа. Русский капитан бережет своих артиллеристов просто потому, что заменить их некем. Да и сам рисунок боя просто кричит об осторожности русского. Он начал уход из-под огня раньше, чем союзники начали стрелять. Опасается, это ясно.

Следующим фактом была стрельба из носового орудия на первом этапе боя. Кормовое просто не могло вступить в дело за невозможностью вести огонь прямо по курсу. И тут начались трудности с выводами. Только два выстрела в воздух — почему? При той скорострельности, что наблюдалась, вполне хватило бы времени еще на пару выстрелов, причем успешных — ведь первые две бомбы рванули прямо над палубой, хотя и высоко. А потом поворот и только после этого еще два выстрела, но уже в воду перед форштевнем, впрочем, не рядом.

В отличие от многих, капитан Скотт не верил в плохую обученность русских артиллеристов. Но что еще могло быть причиной столь скупого расходования боеприпасов? И тут вспомнилось: ведь буквально накануне была слышна отдаленная канонада. Никаких кораблей союзников там не было и быть не могло. То есть учения. Весьма возможно, бомбы оказались почти полностью потрачены. Да, такое быть могло. Видимо, у русских ограниченные производственные возможности. Или эти бомбы доставляют издалека.

И все же: почему носовое орудие целилось на такую высоту? Должна быть причина… и она-то не находилась.

Но были еще факты, которые требовали объяснений. Главным из них английский капитан полагал значимо разный вид использованных бомб. Те, что рвались в воздухе, были явно мощнее: один их грохот чего стоил, не говоря уж об огневом эффекте. Выходит, одно орудие стреляет одним видом бомб, другое — другим? Да, такое возможно, тем более, что разницу в калибрах с такого расстояния не обнаружить. Но почему?

Необъяснимым фактом была великолепная точность стрельбы для дистанции около двух миль. Слишком метко были произведены выстрелы — а объяснений не находилось. И это тревожило.

Третьим весьма заметным, но в высшей степени неприятным фактом была скорость, явно превышавшая шестнадцать узлов. У капитана Скотта даже закралась в голову мысль об электричестве в качестве движущей силы — о таких опытах он слыхал краем уха. Тогда в трюме должны находиться огромные гальванические батареи, и уж тут совершенно понятны и небольшой радиус действия, и малый запас по полезному грузу. На ту же мысль наводило отсутствие дымовой трубы: ее англичанин не обнаружил, как ни старался.

Какие же общие выводы? Даже отставив в сторону тип двигателя и запас хода, можно утверждать, что этот кораблик к дальним походам не приспособлен. Береговая защита — вот его назначение. И в этом качестве он должен вызывать не пренебрежение, а уважение.

По приходе в родной порт почти весь экипаж «Морского дракона» разбежался. Нижние чины двинули в питейные заведения и по барышням, не отягощенным моральными принципами. Помощники командира направили стопы в офицерское собрание. Командир уселся писать рапорт. Иномирцы скорым шагом направились к своему жилищу. Командор Малах взглядом дал понять, что предстоит серьезный разговор. Именно таким он и оказался. Мариэла уже была дома, видимо, закончив сегодняшний прием больных.

— Ребята, у нас сразу несколько проблем, — начал Малах без предисловий, — и я их вам сейчас перечислю. Первая: на Маэре не хватает кристалов галенита, а без них нельзя укомплектовать гранаты. В ближайшее время ожидаю дефицит по этой части. Вторая: я не из великих специалистов по морским делам, но даже мне понятно: в существующем виде большие гранаты не наносят больших повреждений большим кораблям — думаю, по причине негации. Третья: из обмолвок и обрывков разговоров я понял, что вполне возможна высадка десанта на побережье. При этом у нас будет та же проблема: мы не в состоянии предложить магическое решение, позволяющее остановить колонну солдат, если в этой колонне негаторы. К сожалению, дракона мы сюда провести не можем, так что придется пока обсуждать без него, но потом я наведаюсь к Тарроту в пещеру. А теперь прошу высказываться. Мариэла!

Госпожа магистр со всей скромностью опустила ресницы:

— Что касается галенита, то, сколько припоминаю, это свинцовая руда. Может, стоит ее купить здесь и переслать туда?

Малах обвел взглядом собравшихся. Несогласных не было.

— Поддерживаю. И потом, как говорил нам Профес, за спрос медяка не возьмут.

— Что до второго и третьего вопроса: они уж совсем не по моей специальности, ничего толкового не предложу.

— И то хорошо. Капитан Риммер?

— Насчет кристаллов не скажу, не моя область, а вот насчет кораблей… я представляю себе гранату, вот как наша, она падает с высоты, а взрывается, когда натыкается на зону негации… как-то так. Не знаю, возможно ли, но с Професом согласен: надо спросить наш центр. Это Шахур и его люди должны просчитать, если, конечно, такое вообще осуществимо. Хотя… есть идея. Ледяная летучая рыба.

Словосочетание было настолько диким, что никому и голову не пришло критиковать. Наоборот, все сидевшие за столом уставились на Риммера, ожидая объяснений. И они последовали:

— Я вот припоминаю, как гоняли «Бегущую волну»…

Малах кивнул. Этим заклинанием он управлял лично (с помощью амулета, разумеется). Трехметровая водяная тумба разносила корабли Повелителей моря с их сравнительно слабой обшивкой при одном попадании.

— …но сама она против местных больших кораблей не будет действенна, очень уж у них обшивка толстая. И не надо. Представьте себе ледяную рыбу, длинную и тяжелую — имею в виду кусок льда в форме рыбы. Так вот, этакая льдина разгоняется по поверхности моря до скорости хоть бы и миль шестьдесят в час, — Риммер, разумеется, имел в виду маэрские меры, — так вот, если такая с разгону врежется в борт, то даже линейному кораблю обещаю три сундука неприятностей.

— А как же негация? — прищурился Тифор.

— Никак. Пусть даже за двадцать пять ярдов движущая сила перестанет действовать — при хорошем разгоне удар все равно останется действенным.

— Мнэ-э-э… под такое дело понадобятся очень хорошие кристаллы, да не один: для воды и для огня уж наверняка, а еще рассчитывать надобно…

Взгляд Тифора уже начал приобретать некоторую остекленелость, что было признаком высокого вдохновения, но хлопок ладони командора по столу безжалостно оборвал наметившийся полет мысли:

— Стоп. Расчеты, полагаю, будет делать группа Шахура. Риммер, я понял почти все, кроме слова «летучая». Объясни.

— Это как раз просто. Я подумал, что если глыбу льда просто гнать по воде, то много энергии уйдет, да и не разгонишь. Лед, когда плавает, он ведь почти полностью под водой скрывается. А вот если ее, эту рыбу, как-то приподнять повыше, пусть даже на фут-другой, то скорость можно набрать…

Взгляд магистра-универсала приобрел абсолютную, стальную непреклонность:

— Не пойдет.

— Это почему?

— А потому, что в поднятом состоянии гнать эту ледышку силами водной магии нельзя: контакта с водой ведь нет. Так что без отдельного кристалла для подъемной силы и для поступательного движения — ни-ни.

Малах внес ожидаемое предложение:

— Давайте все же запросим наших. Как они себе это представляют, да найдутся ли кристаллы… всякое такое.

Против этого никто не возразил.

Сарат никогда не выслушивал подчиненных вполуха. И на этот раз обычай был полностью соблюден. Тем более, магистр Харир выкладывал преинтересные мысли, пусть даже они принадлежали изначально не ему.

— …я не знаю, на каком основании Профес так оценил магические свойства этого фианита — тем более, что, по его же словам, этот вид минерала в природе вообще не существует. Правда, известно, что температура его плавления очень высока и что он бесцветен — универсал, полагаю. Но из записей следует, что при надлежащей технологической подготовке подготовить соответствующий расплав и потом вырастить кристалл вполне возможно. Копии — вот они.

— Пожалуй, я сделал ошибку, — медленно произнес кандидат в академики, — все это должен был слышать также Бирос. Ему ведь придется работать с алхимией.

Попытка отвлечь лучшего алхимика (он же один из лучших химиков)[17] Маэры от дел вызвала у того весьма отрицательные эмоции. Правда, они поутихли, когда Сарат объявил, что ему предстоит «искусственно получить кристалл, сравнимый с алмазом».

— Занятно. Даже очень занятно, — алхимик в хорошем темпе перелистывал записи то в одну, то в другую сторону, — но где же сырье? Мне понадобится… вот… бадделеит… и не слыхал никогда о таком…

— Я подумал, что сведения об этом минерале могут нам понадобиться, — не без гордости за собственную предусмотрительность высказался Харир, — и вот копия вставок в определитель кристаллов. Тоже рука Професа, между прочим.

— Как мне кажется, этот листок с вопросительными знаками — карта. Вот — здесь, здесь и здесь отмечены возможные месторождения.

— Это ближайшее к нам, как понимаю. Ха! Да это ближе к драконам. Придется к ним лететь на поклон.

— Сарат, вот тут написано, что это кристаллы, они могут быть коричневыми бесцветными, зелеными… С какой стати драконы расстанутся с ценностью?

— Как раз насчет ценности очень сомневаюсь. Гляньте на твердость: они мягче кварца. Магостойкость — сами понимаете, какая.

Бирос решил сыграть роль скептика:

— Допустим, это мы соберем в тех краях или даже купим у драконов. У вас найдутся объяснения для крылатых: с чего это нам понадобилось такое сырье?

— Тот, кто будет вести переговоры с драконами, скажет им чистую правду: это исходный материал для создания кристаллов, которых нет в природе. Технология их производства тоже нам пока неизвестна — и это также правда. Есть лишь теория.

— Предположим, наши торговые партнеры возражать не станут. А как насчет вот этих добавок в расплав?

— Бирос, это ваш сундук, я в него не лезу. Насколько помню, магнезит встречается… где там карта… вот тут, например. Добыть из него окись магния для вас плевая задача. Кстати, ее много и не понадобится. А вот где найти эти добавки — даже и не представляю. Как мне кажется, сам Профес этого не знал. А вам названия что-то говорят?

— Что такие существуют, я знал, но только из записей Професа. Эти металлы и редки, и дороги, и, главное, никому не нужны.

— Возражу вам, Бирос: пока не нужны. Я достаточно много работал с Професом, чтобы усвоить от него вот что: бесполезное сегодня может оказаться бесценным завтра. Ладно. Сегодня же начну отбирать посланников к драконам.

Такую простую огранку (октаэдр!) Первый мастер, разумеется, сам не делал. По правде говоря, уровень подобной работы был для подмастерья, даже не мастера. Ну, хорошего подмастерья.

Но почему-то именно в этот раз глубокоуважаемый Сафар был смурнее обыкновенного при раздаче заданий. Мастер Юргин, получивший семидесятифунтовый кусок галенита на разрезку, это заметил, но не догадался до причины. Ну не мог же Первый мастер так огорчиться лишь оттого, что от этих семидесяти фунтов после первичной разрезки осталось бы не более двадцати фунтов материала, пригодного для дальнейшей работы, а в конечном счете получилось бы не более сотни готовых кристаллов (в самом лучшем случае). К сожалению, доля бесполезного материала из года в год только росла.

Да и дома у глубокоуважаемого все вроде было в порядке. По крайней мере, дела глубокоуважаемой Хаоры шли с большим успехом, а сыновья, хотя и были большими шкодниками, но учились хорошо.

Сам Сафар знал причину собственного недовольства немногим лучше, чем посторонние. Не будучи предрасположен к самокопанию, он просто чувствовал: что-то он делает не так, и это «что-то» кроется в кристаллах галенита. Но он никак не мог понять, что именно ему не нравится.

Если бы в тот момент гранильщик воспользовался услугами хорошего психоаналитика, то получил бы объяснение: у вас, мол, глубинное недовольство подходом к проблеме с галенитом, и более того, вы, уважаемый, уже близки к решению. Нужно лишь время, чтобы ощущения оделись в логику и превратились в то, что можно высказать словами или нарисовать на чертеже. Но даже сам термин «психоанализ» был тут пока что неизвестен.

А пока что производство граненых галенитов замедлилось, поскольку упомянутая глыба галенита была последней. Следующая поставка ожидалась лишь через пару месяцев.

Коммодор Филипс-Райдер, будучи командором разведывательного отряда, обязан был доложить о результатах миссии своему непосредственному начальнику адмиралу Дандасу, что добросовестно и сделал. Пространное донесение со схемами и картами вполне можно было уложить в один-единственный листок бумаги без всяких приложений. Да, подойти к порту можно. Да, обстрелять его тоже можно. Но вот делать там высадку совершенно нецелесообразно, поскольку следует ожидать громадных потерь.

Отдельным разделом пошло описание боестолкновения с русским кораблем разведчиком. Филипс-Райдер был сдержанно-оптимистичен.

— …в сумме, сэр, русские дали четыре выстрела. Бомбы, использованные их артиллеристами, обладают огромной взрывчатой силой. Но скверно взятый прицел позволил нам обойтись повреждениями на уровне ниже критического: потеря фок-мачты, течь, с которой помпы успешно справлялись, и пожар, который удалось довольно скоро погасить. Все, кто оказался убит (двадцать пять нижних чинов и двое офицеров), были в момент взрывов наверху. А вот на нижней батарейной палубе ни одного пострадавшего. Да, еще один эффект: вспышка оказалось настолько яркая, что трое матросов временно лишились зрения. Оно восстановилось через час.

Адмирал был опытным флотоводцем, поэтому задал естественный вопрос:

— Коммодор Филипс-Райдер, почему, по вашему мнению, русские выпустили только четыре бомбы?

— У меня сложилось впечатление, что этот разведчик просто испугался нашего ответного артиллерийского обстрела. Ядра легли недолетом, но, придерживайся русский прежнего курса, в него бы попали. Вот почем он отвернул.

Тут на капитана снизошло вдохновение, и после совсем небольшой паузы он продолжил:

— Также возможно и другое объяснение, сэр. Принимая во внимание огромную мощность его машины, низкое качество топлива, а также отсутствие парусного вооружения, предполагаю: русский капитан опасался, что при повторении атаки ему не хватит запаса хода на возвращение в порт.

Адмирал Дандас еле заметно двинул носом сверху вниз, что должно было обозначать благожелательный кивок.

— Вероятно, вы правы, Филипс-Райдер. Сколько времени продлится ремонт?

— Это не от меня зависит, сэр. Я уже подал заявку на необходимые материалы. Доски для палубного настила найдутся на здешних складах, стеньги — может быть, а вот с фок-мачтой, уверен, придется ждать.

Капитан несколько исказил истину. Мачта нашлась бы и у турок, но в качестве материала он был совершенно не уверен и потому предпочел подождать прихода заказа с Мальты. Или даже из Саутгемптона.

— Хорошо, — ворчливо ответствовало высокое начальство. — Вы свободны, капитан.

Глава 21

Шахур негодовал. Он кипятился. Он метал ужасающие взгляды и грозные фразы.

— Да как вы не понимаете?!! Не может, НЕ МОЖЕТ негация давать магический сигнал! Она может лишь гасить его! А толку? Признайте, что задача нерешаема!

Сарат же, наоборот, был удивительно спокоен, даже флегматичен. В тот момент он явно играл под Професа: во всяком случае, интонации были похожи.

— Мы сами знаем, что она не имеет решения, — изрек высокопочтенный. — Мы хотим знать, как её решать.

Присутствовавшие на совещании низшие маги, избалованные снисходительностью старших в ранге, воспринимали диалог как театральное действо. На него стоило посмотреть. Его стоило послушать. Им стоило восхититься.

Удар был нанесен тем, от которого никто ничего подобного не ожидал. Выступил магистр Харир, интересы и специализация которого лежали, мягко говоря, в стороне от обсуждаемой темы:

— Разрешите вопросы, дорогой Шахур?

— Разумеется, дорогой Харир, — специалист по выращиванию кристаллов был чином пониже, но снобизм в этом обществе не одобряли, поэтому Шахур напрягся и сделался вежливым.

— Как понимаю, негация гасит любой магический сигнал, не так ли?

— Вы абсолютно правы.

— А почему бы не использовать пропажу сигнала как сигнал?

Воцарившееся после этой фразы молчание можно было бы назвать глухим или тяжелым, но наиболее точно его описывало бы прилагательное «полное». Бывают, знаете ли, такие полные дамы, которых слишком много — так вот этого молчания тоже было много.

Многоопытный Сарат сразу сообразил, каким способом это можно сделать, но предпочел отдать заслуги победителя автору идеи:

— Дорогой Харир, не затруднит ли вас…

— Ну, конечно, не затруднит. Вот, — и под рукой магистра-огневика оказался бумажный листок, — представьте себе большую гранату, вот так она падает на цель, здесь кристалл, который излучает магосигнал, а вот тут второй кристалл, связанный с первым, и в момент гашения он, в свою очередь, выдает сигнал на телепортацию…

Уж чему-чему, а искусству громить чужие идеи Шахура учить не было необходимости. Он сам мог преподать эту науку кому угодно.

— К моему большому сожалению, ваш замысел не пройдет, дорогой Харир. Как только граната попадает в негополе, то и этот кристалл ничего сделать не может, — эти слова сопровождались елейной улыбочкой.

— Совершенно с вами согласен, дорогой Шахур, — рука оппонента принялась за дорисовку схемы. — Но подумайте: в момент, когда досюда негополе дотянулось, а здесь его еще нет — пожалуйста, получайте возможность телепортации, но только вот сюда, как показано.

— Минуточку… — рука Сарата взяла листок со схемой и показала всем сидевшим за столом. — Основная мысль, полагаю, ясна? А теперь, господа, предлагаю высказываться. Морош?

— Все зависит от скорости включения телепортации. Кто-нибудь знает исследования по этой части?

Первым ответ дал председательствующий:

— Как специалист могу уверить: в этом направлении теоретические исследования не велись.

Казалось бы, авторитета Сарата оспорить никто не мог, но магистр Морош это сделал:

— Так то теория, высокопочтенный, а как насчет практической магии?

— Бросьте чины, Морош, не до них… Кто-нибудь чего-нибудь слыхал? А? Я тоже нет. То есть надо проверять экспериментом.

Шахур вздел палец. Улыбку на его лице нельзя было бы отыскать и под микроcкопом.

— Есть серьезное препятствие. На Маэре нет негаторов. На чем прикажете проверять?

Удар был столь же метким, сколь и болезненным. Несмотря на все усилия, воспроизвести негацию магии не удалось. Определить ее наличие — это да. Защититься — вполне возможно. Но не создать ее искусственно.

— Господа, — голос полковника Тарека звучал солидно и убедительно, — ведь вполне возможно перенести наши опыты в тот мир.

— Все верно, Тарек, но тут уже политика диктует. Они ж там не дураки, враз поймут, что это нам надо.

Шахур чуть сузил глаза, но промолчал. Вместо него в дискуссию кинулся Морош:

— Вот и хорошо, что поймут. Между прочим, им результаты надобны не меньше, чем нам. Предлагаю университетский подход.

Слова вызвали всеобщее внимание. Исключением был лишь доктор Бирос, который, испустив острый взгляд, так и остался деланно-безучастным. А Морош продолжал:

— Мы нанимаем людей со стороны для исследований. В университете часто так делают. За деньги, между прочим. Не забудьте: эти деньги к нам же вернутся…

На этот раз инициативу перехватил Сарат. Вопрос был задан с педагогическим умыслом:

— Еще хочу кое-что спросить, Харир. Как вы пришли к этой идее?

— Такая у меня появилась ассоциация… вот, гляньте на схему. Очень похоже на то, чем я занимаюсь: это тигель, это расплав, а это растущий кристалл.

— Отлично вас понимаю. Что ж, господа, перейдем к деталям?

И обсуждение завертелось.

Мальчишка-рассыльный был тот же самый. Так же, как в прошлый раз, он всеми силами напускал на себя серьезный и солидный вид.

— Письмо господину Тифору, — объявил вихрастый посланник, — и ответа дождаться велено.

Магистр пробежал глазами лист. Потом с видимыми усилиями (все же письменный язык даже с помощью магии давался труднее устного) написал ответ.

— Отнеси обратно.

Разумеется, мальчишка получил законное вознаграждение.

А в доме возникла неожиданная дискуссия.

— Кто пойдет к ювелиру?

— Да хоть я.

— Мариэла, он тебя боится, это верно, но если мои догадки верны, то ювелир сообщит, что надежной связи с Константинополем нет, и соответственно, вернет либо деньги, либо кристаллы. Так и так ценность немалая. Могут найтись… всякие такие человеки. Женщина одна выходит из ювелирной лавки — чем не добыча?

— Малах, что ты предлагаешь?

— Не идти одной. И сверх того, хочу повторить с тобой упражнения с пистолетом. Если рядом случится негатор, то это оружие и есть твой единственный шанс.

Маг жизни скорчила недовольную гримаску, но все же признала:

— Да, ты прав. Так когда пойдем упражняться?

Вопреки ожиданиям лейтенанта, Мариэла сохранила очень недурные навыки обращения с пистолетом. Правда, уже после занятий она призналась, что применила кое-что из собственного багажа знаний и умений:

— Понимаешь, Малах, быстрая реакция — это то, без чего мага жизни вообще не бывает. Так что зря ты меня хвалил. И быстрое перемещение, которое ты показывал — я сама так не могу, но вот если задействую телемагию на себя… ну, понятно?

— Чего уж непонятного. Нас лейтенант Тарек такому не учил, он-то был без способностей.

— Что же вам надлежащих амулетов не выдавали?

— Шутки шутишь? Кто ж такие дорогие вещи даст даже лейтенанту, уж не говорю про сержанта!

— Да, верно, извини… А с кем идти? Все наши будут в разгоне, хотя… попрошу Неболтая.

Командор оказался частично прав: разрыв связей с Констатинополем он угадал точно, про все торговые последствия — также. Оказавшийся в тот момент в лавке (по чистой случайности, конечно) ребе Давид принес свои извинения за срыв сделки, а ювелир Моисей тут же выдал обратно предназначавшиеся к отправке камни.

Вот насчет гоп-стопа на обратной дороге командир промахнулся: никто не проявил интереса к выходящим из ювелирной лавки покупателям. Возможно, они были одеты не слишком богато. Или же фигура хорунжего отгоняла дурные мысли у недостаточно законопослушных граждан.

Предложенный контракт на испытания оружия стал причиной невиданной активности иноземцев. Они послали письмо своим партнерам из Российского флота, в котором настоятельно просили о встрече. Но дело пошло не в полном соответствии с планами.

Явились лишь двое: лейтенант князь Мешков и мичман Шёберг. Отсуствие лейтенанта Семакова получило объяснение в самых дипломатических выражениях: дескать, у лейтенанта срочно образовалась встреча по неотложному делу. О том, по какому именно делу и с кем именно встреча, не было сказано ни слова.

— Господа, прошу вас ознакомиться с переводом на русский документа, который мы получили сегодня.

Тон и жесты Малаха были настолько бесцветно-официальны, что оба флотских офицера сразу поняли: разговор пойдет, по меньшей мере, необычный. И они принялись изучать листы. Потом русские моряки перешептались друг с другом. Иностранцы чуть ли не демонстративно отодвинули свои стулья, показывая, что они ни капельки не заинтересованы в подслушивании.

Наконец, Мешков натянул на лицо такую же официальную маску и заговорил точно таким же бесцветным голосом:

— Нам кажется, что суть предлагаемого соглашения понятна. Однако остаются некие не до конца проясненные обстоятельства.

Лица маэрских переговорщиков остались нейтральными. Лейтенант продолжил:

— По действующим у нас правилам, подобное соглашение должно быть заключено на более высоком уровне. Другими словами, надлежит получить одобрение нашим начальством. А перед этим надо получить «добро» от моего непосредственного начальника лейтенанта Семакова.

— Мы согласны с этим замечанием.

— Тогда я продолжу. Вот тут указано, что силами командира корабля «Морской дракон» и его экипажа должно быть произведено испытание новой конструкции гранатомета, а также гранат нового типа, — тут в голосе Мешкова появились интонации усиления, — с обязательным участием негатора.

Князь сделал паузу и обвел взглядом сидевших на противоположной стороне стола.

— Надеюсь, вам понятно, что испытание этого мощного оружия должно быть произведено без риска для здоровья и жизни испытателя, кем бы он ни был. Особенно же это относится к негатору, ибо как раз в этом случае вы, Мариэла Захаровна, не в состоянии оказать медицинскую помощь.

Маг жизни подняла палец и дождавшись кивка своего командора, взяла слово:

— Вы не совсем правы, Михаил Григорьевич. Да, для негатора я не в силах управлять энергопотоками, но есть и иные средства. Мы можем предоставить как лекарства, так и инструменты, каковыми может воспользоваться даже российский врач — разумеется, после того, как изучит все инструкции. Но, само собой, нельзя ожидать, что указанные лекарства и медицинские инструменты будут столь же эффективны, как и действия… по моей основной специальности.

Мысленно Мешков восхитился тем изяществом, с которым Мариэла ушла от употребления слова «магия», но вслух произнес другое:

— Я хотел сказать, Мариэла Захаровна, что при испытаниях полагаю обязательным исключение риска для негатора. Как вы это предполагаете сделать?

Разумеется, на такой вопрос Мариэла ответить не могла, но Малах был наготове:

— Эту благородную цель мы всецело одобряем. Но ее достижение — целиком ваша забота. Мы твердо уверены в высокой изобретательности русских моряков.

Мичман Шёберг, в свою очередь набрался храбрости для реплики (на его взгляд, напрашивающейся):

— Надеюсь, достаточно очевидно, что предложенное вами оружие может оказаться не столь совершенным, как это предполагалось. Иначе говоря, мы не можем гарантировать эффективность.

— Иван Андреевич, об этом в договоре нет ни слова. Мы все понимаем, что любое оружие может иметь и положительные, и отрицательные особенности. Думаю, что вам как опытному морскому офицеру это совершенно ясно.

От комплимента мичман малость порозовел. Впрочем, его коллега не замедлил влить ложку дегтя в бочку с медом:

— С вашего позволения, Иван Андреевич, я добавлю кое-что. Допустим, мы испытаем новую конструкцию гранатомета. Полагаю вполне возможным, что обнаружатся некие устранимые недостатки. Мы сообщим о них, но… война меж тем будет продолжаться. И лучше иметь что-то несовершенное, чем вообще ничего. Как насчет поставок гранат для тех гранатометов, что уже установлены на «Морском драконе»?

Вопрос вызвал интенсивную перестрелку взглядами среди иномирцев. Наконец, Малах высказал свое мнение:

— Я не могу отвечать за возможности наших мастерских там… но, полагаю, что все изготовленные гранаты будут немедленно переправляться сюда. Задержки могут случиться только по причине нехватки сырья.

— В таком случае у меня более нет вопросов. Иван Андреевич? Тоже нет. Могу ли я захватить текст договора с собой ради предъявления его адмиралу?

— Разумеется.

Дело, по которому отвлекся лейтенант Семаков, было, увы, почти ожидаемым. Да что там говорить: почти регулярным.

Околоточный был настолько вежлив, насколько это вообще возможно для полицейского не особо высокого чина:

— Вы уж, ваше благородие, хоть как приструните ваших бузотеров. Кабак-то они мало что не по бревнышку раскатали. А что насчет морд битых, так я и вовсе…

Оба собеседника превосходно знали причину снисходительности околоточного. Подчиненные лейтенанта не отличались кротостью, будучи в нетрезвом состоянии. И полицейский вряд ли допустил преувеличение в описании «сих кренделей», по его собственному выражению. Но околоточный знал, что именно этот лейтенант сделает все возможное, чтобы вытащить своих матросов из холодной. Знал он также, что при этом может перепасть некое материальное вознаграждение. Конечно, с хозяином кабака придется слегка поделиться, но… впервой, что ли? И оказался прав.

Пятирублевая ассигнация скользнула в руку служителя закона.

— Варсонофий Феофилактович, сам ведь знаешь: моим зверюгам не сегодня-завтра в бой идти. И еще неизвестно, чем дело кончится.

— Так ведь пока бог миловал, ваше благородие. Вон я слышал, ваши пушкари чужой линейный корабль сожгли.

— Истинным крестом клянусь, как есть тебе все налгали. И корабль не из линии — хочу сказать, не из самых великих — да и пожар англичане, по всему видать, потушили. Правда, фок-мачту сломали под корень, это да… Так что не сомневайся, мои получат хороший пропихенец.

В словах моряка опытный полицейский не усомнился — и тоже оказался прав. Именно это назавтра и произошло.

Так что не приходится удивляться, что лишь вечером следующего дня Семаков смог отвлечься от дел насущных и ознакомиться с проектом договора. Дело проиcходило в доме лейтенанта Мешкова. Мичмана Шёберга не было: он в тот момент гонял команду на предмет вылизывания и наведения блеска.

Первое, что сказал командир «Морского дракона» по изучении этого важного документа, было:

— Хм-м-м…

Через минуту последовало задумчивое:

— Ага…

По истечении еще одной минуты раздумий Семаков вдруг вскинул глаза на старого товарища и коротко бросил:

— Что ж, выходит, мы с тобой правильно тогда оценили ситуацию. Испытатели — вот кто им нужен. Есть какие новые идеи относительно того, где достать негатора?

Князь Мешков явно уже прорабатывал варианты, поскольку ответил без малейших раздумий:

— Михайловская церковь. Ты ведь батюшку знаешь?

— Как же!

— Он привечает убогих, всем это известно. Точно знаю: сколько-то искалеченных с Синопской битвы у него при должностях: подметать там, прибирать, на огороде… всякое такое. И еще одна проверка: тот писарь при Пал Степаныче, о котором мы говорили.

— На самом деле его сам Корнилов пристроил на должность. Хочешь сказать, когда я к Нахимову пойду, так и его проверить?

— Неужто жалко тебе пары минут: зайти к нему в каморку да глянуть на твой пистолет?

— Не жалко.

Связи Мариэлы среди сливок севастопольского общества дали плоды. Она лишь мельком заметила при случае — тот заключался в хроническом холецистите купца Панферова — что, дескать, сама питает слабость к разным редким камням, пусть даже не драгоценным, и с удовольствием познакомилась бы с кем-то из местных любителей:

— …бывают, знаете ли, такие персоны, для которых красивые и редкие камни — чуть ли не единственная страсть.

Госпожа Панферова, несколько костлявая (немецкое происхождение сказывалось), крупная дама с добрым голосом и менее добрыми глазами, встрепенулась:

— Ну тогда вас точно надо представить Константину Владимировичу, — а поскольку во взгляде у женщины-врача явно читался вопрос, то купчиха продолжила, — он, знаете ли, учительствует в гимназии по каллиграфической части. Весьма приглядные камни имеет.

Ее супруг был в превосходном настроении по причине исчезновения болей, и потому добавил в доброжелательном тоне:

— Вы ведь задумали посетить меня завтра, Марья Захаровна? Вот и отлично, устроим чаепитие, и я представлю вам господина Зеленцова.

Но все же купец — он всегда купец, почему и последовало продолжение:

— Имейте, однако ж, в виду, любезная Марья Захаровна, живет господин Зеленцов на жалованье, лишних средств у него мало. Так что дорогой камень он навряд купит.

— Ну, этот вопрос не ко мне, — мило улыбнулась иностранка, — скорее к моему соотечественнику Тифору Ахмедовичу, его тут адмирал Нахимов нанял по флотской части. Он в камнях и ценах понимает куда больше меня. Но у него вряд ли задумывалась продажа. Скорее он затеял обмен.

— Обмен? — Недоверчиво подняли брови супруги Панферовы.

— Конечно. Если у Констатин Владимировича есть в его собрании два камня одинакового вида, и у Тифора Ахмедовича тоже два, но другие — каждый дает в обмен по одному. И оба в прибыли.

Улыбка госпожи Панферовой была исполнена прямо-таки христианской любовью и всепрощением:

— Так ведь, Марья Захаровна, при таком обмене не то, что в прибыль — в убыток можно впасть, если камни неравноценные.

— Помилуйте, Луиза Робертовна, ведь никто ж не заставляет отдавать алмаз за кремень.

Как ни скудно была образована купчиха, эти слова, относящиеся к минералогии, были ей известны.

— И ваша правда, Марья Захаровна. Так значит, вы завтра придете?

— Я ведь обещала. Это часть моей работы. Коль не возражаете, Тифор Ахмедович со мною прибудет.

Возражений не оказалось.

По приходе в дом Панферовых госпожа магистр, разумеется, первым делом представила своего соотечественника, но потом тут же увела хозяина в отдельную комнату, где произвела осмотр. Как и ожидалось, конструкты не подвели. Мариэла дала несколько робеющему купцу медицинские наставления, и оба они переместились в гостиную, где уже испускал легкие облачка пара самовар. А тут и следующий гость нарисовался.

Господин Зеленцов оказался самым что ни на есть учителем каллиграфии: прилизанные неопределенно-светлые волосы с косым пробором, усики посредственной густоты, блеклые глаза, невыразительный голос и некоторая боязливость в манерах. Он был представлен двум не вполне понятным инострацам. О женщине-враче он, разумеется, был наслышан. Рыжего молодого человека, пришедшего с этой дамой, Зеленцов ни разу не видел, но тот продемонстрировал свою обходительность и учтивость, хотя говорил по-русски с акцентом.

Поначалу разговоры шли на военные темы. Но потом хозяйка ловко ввернула:

— А вы знаете, Константин Владимирович, наша ученая Марья Захаровна в камнях тоже толк понимает, а Тифор Ахмедович и более того — у него свое собрание камней имеется.

Взгляд учителя каллиграфии мгновенно обрел остроту тончайшего пера. Но Константин Владимирович не успел рта раскрыть, как непонятный иностранец опередил:

— Луиза Робертовна слегка преувеличила. Моя коллекция не самая богатая, к тому же она у меня на родине. Но вашу я бы с охотой посмотрел.

Мариэла отвертелась от посещения жилища Зеленцова под благовидным предлогом. Но даже одного иностранца в качестве благодарного зрителя оказалось довольно.

Гость внимательно разглядывал образцы, делал толковые замечания по качеству, вот только иной раз путался в терминах — но оно и понятно, все же русский язык для милейшего Тифора Ахмедовича был явно не родным.

— О, это галенит?

— Помилуйте, сие не венец коллекции, минерал не из редких, вот только что кусок изрядный по весу, и хорошо выделены отдельные кристаллы…

— Вы позволите?

Даже замутненные фанатизмом глаза господина Зеленцова чуть резанула та тщательность, с которой заезжий любитель разглядывал не ахти какой ценный образчик свинцовой руды.

— Я бы его у вас выменял.

От этой фразы любой сколь угодно разнежившийся коллекционер разом обрел бы бдительность.

— На что-с?

— А вот, извольте глянуть…

Больше всего темно-синий кристалл с изумительным качеством граней смахивал на сапфир, но… Господи, это же чушь полнейшая: кто бы стал менять драгоценный камень стоимостью многие сотни (если не тысячи) рублей на образец свинцового блеска, которому цена — красненькая, да и то грабеж? Стекло, выходит? Но изумление хозяина коллекции было умело подавлено:

— Дражайший Константин Владимирович, вы приняли кристалл за сапфир? Заблуждаетесь, уверяю вас. Это синий кварц.

Господин Зеленцов был если не образован, то, во всяком случае, начитан:

— Кристаллов синего кварца не бывает.

— Правильно, и меня учили тому же. Месторождение этого кварца недавно открыто, оно уникальное, к тому же маленькое. Хотите проверить твердость?

Разумеется, коллекционер хотел.

Проверку хозяин коллекции произвел с рекордной скоростью. Ошибиться было нельзя: не стекло, а более твердый минерал.

От избытка впечатлений Зеленцов брякнул нечто совсем уж несуразное:

— Но такого ни у кого нет!

— Ошибаетесь, у меня есть. И может быть у вас. А вот галенит в моих краях большая редкость, свинец мы добываем из других минералов. Думаю, сделка обоюдовыгодная. Что скажете?

Осторожности коллекционер все же не лишился:

— Любезный Тифор Ахмедович, обмен неравноценен. Грани с отменным качеством, к тому же цвет…

— Дорогой Константин Владимирович, вы и тут ошибаетесь. Ювелирная ценность этого камня не очень-то высока — если, конечно, не попытаться обманным делом продать его за сапфир. Сами знаете: по твердости кварц уступает не то, что алмазу или сапфиру — даже топазу. А вот для коллекционера… о, это совсем другое. Уверяю вас: если я заполучу этот превосходнейший, просто великолепный галенит, то буду чувствовать себя счастливейшим богачом.

Уж сколько раз твердили миру…

И на этот раз лесть победила осторожность за явным преимуществом.

Глава 22

К адмиралу направился, как легко понять, сам командир «Морского дракона». Но перед тем он послал свой письменный доклад, так что у Нахимова были все возможности изучить вопрос.

Начальство начало с вопросов (впрочем предложение «без чинов» было все же сделано):

— Владимир Николаевич, этот документ был составлен на их языке?

— Так точно, они же и перевели.

— Выходит, они согласны нам платить за проверку их артиллерийских технических новшеств?

— Так точно. В их мире негаторов нет, отсюда и потребность в наших услугах.

— Тогда с кем они намерены воевать? Опасаются нашего вторжения-с?

— Никак нет. Полагаю, они не хуже нас понимают, что пока что вторжение от нас к ним — событие невозможное. Но, думается мне, что наши два мира — не единственные. Возможно вторжение откуда-то еще.

— Теперь по условиям… не скажу, чтобы плата была щедрой… так… сколько человек понадобится на постройку?

— Яму умельцы из гостей выкопают сами. А вот бревна…

— Дубовые?

— Мыслю, что и сосновые пойдут, но в несколько накатов. Вот, Павел Степанович, извольте получить перечень, а на этом листе примерные расходы. Особенно отмечаю: пробные гранаты поставляют без оплаты… вот тут прямо об этом написано.

Адмирал был раздражен, и это настроение прорвалось:

— Владимир Николаевич, так ведь если б все поставки совершались в срок и в должном количестве! Пороху в недостаче, ядер и вовсе мало. И это в Севастополе — иные же крепости оборонять почти что нечем-с! Эх… ладно, даю добро на испытание сего нового вооружения.

По выходе из кабинета Семаков свернул не на выход, а в тупиковый конец коридора. В самом дальнем конце была дверь, за которой и размещался увечный писарь. Лейтенант даже не стал заглядывать в комнатешку: он лишь наполовину вынул пистолет из кобуры, скосил глаза на оружие, дослал его обратно и пошел по направлению к дому, где жили иноземцы. Они должны были получить известие о согласии морского начальства на условия договора.

Вечером того же дня крупный кусок галенита коллекционной ценности переправили в портал. Далось это не без труда: портал был просто меньше по размеру. Посылку пришлось осторожно расколоть на три части; при этом потенциальное количество хороших кристаллов уменьшилось на десяток.

В ответ из портала полезла тугая рукопись. Это была стопка из сотни листов, не меньше, свернутая в трубку. Малах кое-как ее расправил, проглядел первые две страницы, хмыкнул и со словами: «Тифор, это тебе» передал ее магистру-универсалу. Глянув на те же первые два листа, маг без раздумий заявил:

— Мне понадобится день на изучение материала.

Через день был устроен доклад в наилучшем университетском стиле. Все же ранг магистра разрешает его обладателю даже читать лекции — с разрешения наставника, понятно. А уж ведение семинаров полагалось просто обязательным для магистров.

— Господа и дама, — такое обращение появилось, поскольку Мариэла тоже высказала желание послушать, — из описания экспериментов, которое поступило в наше распоряжение, следует, что суть опробования новых гранат состоит в телепортации опытного образца над позицией негатора, после чего таковой образец падает прямо вниз. Предполагается, что падение будет совершаться носовой частью вниз…

На этом месте лектор продемонстрировал опытную гранату, которая имела обтекаемую форму с закругленным носом и неким подобием оперения в хвостовой части (как у стрелы).

— Отличие этой гранаты от боевой заключается в том, что кристалл-маячок для телепортации второй гранаты отсутствует вообще. Вместо него установлен кварц — вот он — как сигнализатор негополя. В момент телепортации гранаты он начинает светиться красным огнем. Но также в этом кристалле заложен контакт с другим, который находится в хвосте. При контакте с негополем красный сигнал, понятно, гаснет, и одновременно должен дать вспышку зеленым цветом вот этот второй кристалл — как знак готовности к телепортации. И эту вспышку должен заметить наблюдатель

Последовала классическая лекторская пауза. Обычно в течение таковой студенты прилежно конспектируют.

— Сам негатор находится в яме под укрытием из бревен в три слоя. Расчет показывает, что негополе все равно должно оказать действие на гранату. Обращаю внимание: граната может быть использована многократно, надо лишь восстановить все потоки в кристаллах. Описание потоков имеется здесь, — тут лектор потряс толстой пачкой листов. — С ними, конечно, буду работать я сам. На мне же наблюдение. Понадобится человек на гранатомете. И, как легко догадаться, негатор. Также могу с основанием предположить, что кто-то из российских моряков захочет присутствовать на испытаниях. Кстати, они брались разыскать и привлечь негатора.

Риммер и Малах синхронно кивнули. И тут подняла палец Мариэла.

— Мне тоже стоит там быть. Негатора мне, понятно, не вылечить, но в случае чего оказать первую помощь немагическими средствами я сумею.

Никто не выразил своего несогласия.

— Тогда, как понимаю, надобно связаться с лейтенантом Семаковым.

Комнатка писаря Синякова видала самых разных посетителей. Ее хозяин, имея хороший почерк, выполнял все все работы от адмирала Нахимова и его адъютантов в срок и с отличным качеством. Сверх того, однорукий писарь не чурался приработка: письмишко написать, прошение или жалобу. Брал он по-божески, а копеечка-другая лишними не бывали. Но эти двое выпадали из обычного ряда: они не походили ни на тех, кто приходит с бумагами от начальства, ни на просителей.

Одним из этой парочки был простой флотский лейтенант — не хуже и не лучше прочих. Правда, на груди у него красовался георгиевский крестик, но таковых офицеров было не так мало в Севастополе. Наверное, по этой причине писарь не знал его в лицо.

Второй была молодая девица, одетая по-господски, то есть в хорошего качества плаще, при шляпке и легких туфельках. Тут ошибиться было нельзя: об этом плаще с желтой лентой знали решительно все, а равно о его владелице. Женщина-врач Марья Захаровна, которой выказал уважение сам Пирогов, была некоторым родом знаменитостью.

Флотский писарь не забыл уставов. Он подскочил со стула, вытянулся во фрунт и выдал приветствие по всем правилам:

— Здравия желаю, ваше благородие!

— Здравствуй, братец, — лейтенант, по справедливости сказать, никакой фанаберии не проявлял, а Марья Захаровна так и вовсе приветливо кивнула, — мы по поручению адмирала Нахимова. Вольно. Меня зовут Владимир Николаевич Семаков. Так вот, ты здесь на писарской должности, дело нужное, не спорю. А не хочешь ли снова на унтерскую службу?

— Осмелюсь доложить, унтер из меня плоховат выйдет. Извольте глянуть, — и в воздух поднялась культя левой руки закутанная в рукав мундира.

Флотский лейтенант был все так же спокоен:

— Так левая рука и не понадобится, а нужны будут храбрость, да глаза, да еще правая рука — записывать. Однако на эту позицию имею разрешение от адмирала лишь охотника нарядить.

Лейтенант вдруг доброжелательно улыбнулся:

— Знаю я, что ты за денежку малую пишешь всякую бумажку.

Такой оборот беседы сразу и сильно не понравился писарю. Но флотский офицер продолжил уж совершенно неожиданно:

— Мы хотим с согласия адмирала поставить тебя на флотское малость рисковое дело с окладом два рубля. Два! Если согласишься.

— Да в толк я, ваше благородие, не возьму: в чем-ат задача?

Разумеется, хитрый ход бывшего унтера, неявно спрашивавшего о роде опасности, был расколот.

— А задача, братец, вот какая. Сейчас тут неподалеку копают землянку, это будет убежище, крышей у него бревна пятивершковые, три слоя. В той землянке тебе сидеть, а сверху на эти бревна полетит граната — чушка такая литая, весом полтора пуда. Почти то же, что бомба, только эта граната пустая, без пороха. Взрываться, сам понимаешь, нечему. Пробить бревенчатый щит она не сможет. Тебе ж только ждать, пока ударится о крышу и, коль не побоишься, глядеть сквозь дырочку, как она падает. А если заметишь в гранате что необычное, то записать, что оно.

— Что ж в падающем железе может быть такого, на что глядеть надобно?

— А вот этого не скажем. Ты сам должен заметить. Сразу скажу: увидеть трудно. Ну да у тебя глаза вроде как на месте.

Тут в беседу вмешалась молодая барыня:

— А я, если нужно, могу помочь по докторской части.

Но Синяков все еще был в колебаниях:

— А ну как пробьет ту крышу насквозь?

— Так мы сначала все вместе поглядим, как оно: сбросим на землянку, сами с тобой в сторонке постоим. Но по моим прикидкам должны эти бревна устоять.

— И сколько ж гранат кидать понадобится?

— Вот этого, братец, никто не знает. Будем изучать, может ли сия граната взорваться или нет. Нам-то надо, чтоб взрывалась в бою по-взаправдашнему, а при испытаниях — понарошку. Повезет — так за два дня получим, чего надобно, а может, и целый месяц возюкаться придется… Так как, берешься?

— А если спрошу примерно: отчего ж это отставной унтер без руки вам наибольше подошел?

Вопрос ожидался. Семаков очень не желал хоть как-то раскрывать само существование негаторов и потом ответ подготовил весьма тщательно:

— Вот потому, что без руки, тебя и выбрали. Какой же начальник в преддверии боев — а они будут, уж будь уверен — отдаст нам такого унтера, чтоб и руки-ноги целы, и голова работала, да чтоб грамотен был? А? Ну а так и тебе польза денежная, и нам тоже — если запишешь все, что видел.

Унтер перекрестился:

— По рукам, ваше благородие! Иду охотником.

Лейтенант коротко улыбнулся:

— С богом, братец! Как землянка будет готова, за тобой зайдут. С того момента — новая служба с новым жалованьем.

Уже на улице Мариэла спросила:

— Владимир Николаевич, зачем вы сказали, что этому унтеру надо будет глядеть на падающую гранату?

Лейтенант ответил совсем не сразу.

— Видите ли, Мариэла Захаровна, насмотрелся я на нижних чинов. Этот унтер — он же обязательно стал бы подглядывать сквозь щели в потолке: а что за граната такая, да как она падает… Так пусть же глядит с пользой. И еще: когда матрос или унтер делает что-то с пониманием — получается куда лучше, чем если просто приказать…

Пауза. Мариэла успела подумать, что лейтенант хочет что-то сказать — или не хочет? А залезть к нему в голову не решилась уже она сама: кодекс магов разума запрещал подобное — разве что в лечебных целях или для самозащиты.

Наконец, Семаков решился, но выдал нечто совершенно загадочное.

— Я хоть и дворянин, но однодворец, Мариэла Захаровна, — промолвил он таким тоном, как будто это все объясняло.

По лицу женщины сразу стало видно, что она ничего не поняла. Однако тут же госпожа магистр дала знать, чего именно не поняла:

— Владимир Николаевич, не забудьте: я плохо представляю себе, что такое дворянин, а уж об однодворцах и вовсе без понятия. Единственно, в чем уверена: у нас по этой части ситуация отличается от вашей.

Последовало объяснение: что такое дворяне, и какие такие бывают однодворцы. Слушательница реагировала словами:

— Нет, у нас все не так. Если хотите, я потом расскажу, но вы продолжайте…

Лейтенант проявил наивысшую лекторскую добросовестность. Закончил он так:

— …и вот поэтому я не могу смотреть на всех нижних чинов, как на приложение к рангоуту или там орудиям. Слова не скажу: бывают среди них тупые, как нок рея. Но ведь и наоборот случается! Вот такие, как этот унтер — а ведь ему даже и с двумя целыми руками карьера никак не светила бы. Теперь понимаете?

Мариэла кивнула. Она поняла.

Сарат получил сообщение от жены, в котором она с наивысшей ласковостью просила прибыть к ней. Разумеется, он не пренебрег вызовом.

Как водится, семейные ценности пошли приоритетом номер один. Дети и внуки были обласканы. Ужин, как и ожидалось, был столь же вкусен, сколь и изыскан. А потом настало время для серьезного разговора.

Разумеется, сначала Моана выслушала новости из другого мира. Ее реакция оказалась парадоксальной:

— Нельзя ли оттуда получить книги на русском языке?

Сарат чуть-чуть расширил глаза: ровно настолько, чтобы это оказалось замеченным наблюдательной супругой. Ее мысль он уловил мгновенно, однако на всякий случай уточнил:

— Ты имеешь в виду научные книги?

— А также художественные, для Наты.

— Тогда уж учебники всех уровней впридачу. Но начать с самых простых.

Моана сделала одобрительное движение своей знаменитой челкой.

— Ты прав: их в первую очередь.

Муж с женой отлично поняли друг друга: маэрской науке нужно хоть как-то развивать немагические области знания.

— Это не все. Твоей группе удалось найти негатора, так?

— Ага.

— Как насчет возможности протащить его в портал?

— Никак пока что. В ближайшее время негаторский эффект предполагается активно использовать на испытаниях новых моделей гранат и гранатомета.

Очередной вопрос был задан самым жестким тоном:

— Кто лучше всех понимает в негомагии?

— Термин хорош, — Сарат в неподдельном восхищении прищелкнул языком, — а по существу скажу вот что. Тифор и я; точнее, я и Тифор — лучшие хотя бы уж потому, что остальные в этом ровно ничего не понимают.

— Как видно, задача не из простых.

Вопросительная интонация тут и близко не проходила.

— Держи пари на золотой против медяка — и останешься в прибыли.

— Значит, над ее решением надо начать думать прямо сейчас.

Сарат проникся. Появление настоящего негатора в Маэре открывало возможности… Все же высокопочтенный был настоящим ученым.

Артполигон был устроен достаточно далеко от порта, чтобы не привлекать особого внимания (взрывы не предполагались), как раз на том же мысе, где был портал.

Взяткой послужил кулечек сдобного печенья, которое местный грек выпекал по турецкому рецепту. За это подношение дракон выкопал отменную землянку, края которой он аккуратно выровнял под перекрытия. Бревна доставили со флотских складов, а в сборке участвовала команда «Морского дракона». Укрытие было готово через два неполных дня. Еще день ушел на то, чтобы снять с корабля и доставить гранатомет — без щита, само собой.

Испытания еще не начались, а неожиданность в лице хорунжего Неболтая уже возникла. Этот достойный казак с непонятной, почти что пугающей настойчивостью напрашивался на испытания гранатомета.

Князь Мешков на правах друга попытался прояснить ситуацию.

— Тихон, ты уж прости: не верю я, что просто хочешь полюбоваться. У тебя есть резоны. Не могут не быть. Изложи, сделай милость.

К удивлению всех присутствовавших, пластун отвечал без колебаний:

— Изложу, Михайло, мне скрывать нечего. Вот я тут поговорил, — по какой-то личной причине хорунжий проявил деликатность и не уточнил, с кем говорил, — и оказалось, что пока что гранатомет этот хоть и могуч, но не всегда бьет, как надо. Так?

— Э-кхм…

— Рассуждаю я так. Англичане, французы и турки наверняка попробуют высадку на землю. По уму это должен быть Крым. Что скажешь?

Лейтенант чуть скосоротился от словосочетания «высадка на землю», но отвечал вежливо:

— Ничего не скажу, может быть Крым, твоя правда.

— Значит, сухопутным понадобится артиллерия помощнее. И я, стал-быть, должен быть в понятии: чего сейчас этот гранатомет может и чего он сможет потом. В перспективе, — казак с нескрываемой гордостью ввернул ученое словцо.

Неболтай скромно умолчал о том, что именно он убедил свое начальство в нужности этих сведений, козырнув при этом своими связями среди флотских. Немалую роль в дипломатическом багаже казака сыграли пистоли и винтовки, поставку которых для казацкой старшины[18] обеспечил именно хорунжий.

И вот наступил тот самый день. Бывший унтер-офицер достал и надел бережно хранимую форму. Испытателя, разумеется, допустили внутрь землянки. Синяков придирчиво оглядел убежище. Слов нет, крыша выглядела прочно. Сквозь предусмотрительно оставленную дырочку разглядеть что-либо было непросто. Собственно, ничего в ней и не проглядывалось, кроме кружочка синего крымского неба. Еще Синяков подумал, что в землянке сидеть будет нелегко — до полудня оставалось часа два, а внутри уже чувствовалась жара.

— Вылезай, братец, — скомандовал голос лейтенанта Семакова, — и становись вот сюда. Смотри пристально, но отсюда никуда не иди.

Унтер встал, где велели, мысленно чуть удивившись странному составу зрителей. Ну, в четырех кабельтовых располагалось орудие с прислугой — это понятно. Один офицер для командования, один комендор, да еще двое подносчиков. Еще одна группа стояла поблизости. В ней лейтенант, само собой. Та самая женщина-доктор, что обещалась быть — тоже ожидаемо. Несколько менее понятны были трое в каких-то не вполне русских нарядах. Первый из незнакомцев смахивал повадками на армейского офицера. Второй явно был моряком. К первому обращались по имени-отчеству, второго звали «капитан Риммер». Третий же, рыжий молодой барин в партикулярном платье выглядел еще более чужеродно. А рядом с этими троими красовался казачий чин при шашке и пистоле. Уж он-то к флоту никакого отношения иметь не мог.

Впрочем, удивляться было некогда. Последовала непонятная возня возле орудия, потом выкрик: «Вот она!» — и тут участник боя при Синопе увидел болванку, падавшую с высоты сажен двадцати. Удар ее о крышу убежища сопроводился глухим звуком «дах». Бревна чуть спружинили, граната слегка подскочила и скатилась на землю рядом с землянкой.

Слышались обрывки разговора:

— …нацелено отменно…

— …Патрушев дело знает…

— …гранату можно еще раз использовать…

Синяков даже не заметил, как рядом с ним появился господин лейтенант.

— Ну, что скажешь, братец?

— Осмелюсь доложить, ваше благородие, крышу не пробило. Да и не могло пробить: падала она боком. А еще заметил я красный огонек на конце гранаты.

Ответ офицера был совершенно неожиданным:

— Держи, Никитич. Заслужил.

В ладонь правой руки унтера ткнулась явно дорогая тетрадь в кожаном переплете и из хорошей белой бумаги.

— Все увидел, как надо. Сюда будешь записывать. Это была граната под нумером первым. Молодец, что углядел огонек, — на самом деле это предполагалось, но Семаков решил не поскупиться на похвалу. — Не забудь это записать.

Унтер оценил обращение по отчеству: такое заслужить было совсем не просто.

Среди галдежа почти незамеченными прошли слова хорунжего Неболтая:

— Чего мне не нравится: падала граната боком…

Командир «Морского дракона» полагал, что испытания завершатся успехом в три дня. Надобно заметить, что оптимизм Семакова был густо выкрашен розовым цветом — в три слоя. Легко догадаться, что столкновения с суровой реальностью краска не выдержала.

Первый тяжелый удар по планам был нанесен количеством гранат, присланных на испытания: ровно четыре штуки. Маэрские отправители упирали на то, что гранаты эти (в отличие от боевых) многоразового использования. И сразу же по получении посылки Тифор резонно отметил, что каждый раз по столкновении с эффектом негации все кристаллы в гранате придется перезагружать наново. Хуже того, он (Тифор) не берется заранее сказать, сколько времени займет эта работа. Единственное, что осталось предсказуемым, было время на восстановление сил самого магистра — целая ночь, поскольку все равно никаких испытательных работ в темноте и представить нельзя.

Впрочем, первое испытание с негатором в землянке так и так пошло медленно.

— Ты, Никитич, следи за гранатой, но в последний момент шмыгни в сторону. Неровен час, глаза запорошишь.

— Уж не извольте сомневаться, исполню в точности.

— И потом: не торопись записывать, вот выйдешь на воздух, тогда и пиши. Времени будет достаточно.

— Ваш-бродь, мне бы кто крикнул, когда палить будут. Орудие-то бесшумное.

— Дело говоришь, Никитич. Поставлю матроса с северной стороны, он тебе махнет флажком.

И тут же одного подносчика командировали на сигнальную службу.

По мнению унтера Синякова, испытание прошло почти что хорошо. Почти — это если не считать густой пыли, что наполнила землянку и порядочно испачкала одежу. Впрочем, лейтенант сделал вид, что ничего не замечает.

— Так что горел красный огонек, ваш-бродь, на той гранате, а на высоте сажен десять погас. И еще вот: падала граната боком, так что пробить крышу ну никак не могла.

— Добро, Никитич, вылезай-ка, да запиши все это.

На этот раз наблюдательный казак обратился к артиллеристу напрямую:

— Михал Григорич, а ведь граната падала боком, хоть и есть на ней оперение. Ведь неправильно это, а? Может, целиться повыше надо бы?

Мешков был заметно нерешителен:

— Ну, попробовать можно… вот только Тифор Ахмедович справится с гранатой.

На поверку оказалось, что приведение гранаты в готовность требует порядочно времени: почти три с половиной часа. Это был второй удар по планам.

— Вроде работа не из трудных, — отдуваясь, высказался магистр, — но аккуратности требует.

Но зловредная чугунина отнюдь не горела желанием стать полезной для людей. Несколько дней подряд высоту телепортации поднимали, но железяка упорно валилась боком. На пятый день попробовали запустить гранату на высоту пятьдесят сажен. Это принесло почти что успех: снаряд явно начал при падении ориентироваться носом вниз, но… упал не на крышу землянки.

— Недолет, — мрачно констатировал Семаков, — придется поправки вносить.

— Владим Николаич, ты сейчас рассуждаешь, как командир, — с чуть лицемерным сочувствием протянул Мешков, — а я думаю, как артиллерист. Нельзя работать с поправками. При нашем темпе пальбы… ну, сам понимаешь.

Остаток дня ушел на поиски решения. Все варианты были изруганы и забракованы. И тут снова выступил казак.

— Есть одна мысль. Нам ведь нужно, чтоб эта граната рылом вниз падала, верно? Так вот что я бы попробовал…

Глава 23

В процессе очередного доклада в адмиральском кабинете лейтенанта Семакова ждал сюрприз. Он был при мундире генерал-лейтенанта, крестах и звездах, с редеющими гладкими волосами, длинными ухоженными усами и совершенно роскошными кустистыми бакенбардами.

— Здравия желаю, ваше превосходительство! — именно такую линию поведения предписывал устав.

— Здравствуйте, лейтенант, — голос незнакомого высшего офицера, пожалуй, отличался некоторой приятностью. Во всяком случае, высокомерия в нем не чувствовалось.

Нахимов начал объяснять:

— Генерал-лейтенант князь Васильчиков Виктор Илларионович весьма интересуется вашей, лейтенант, артиллерией.

Семаков учтиво наклонил голову:

— Ваше превосходительство, я готов ответить на вопросы, но демонстрация возможностей была бы намного более доходчива… и убедительна. Покорнейше прошу заметить: принципы действия наших гранатометов (так именуются орудия) весьма и весьма отличаются от известных. Посему для работы с таковыми требуется особенное обучение как господ офицеров, так и орудийной прислуги. Осмелюсь предложить, ваше превосходительство, прислать на мой корабль артиллерийского офицера на предмет ознакомления и уяснения как сильных, так и слабых сторон наших гранатометов.

Это требование было совершенно необычным и заставило генерал-лейтенанта проявить осторожность:

— Вы заинтриговали меня, лейтенант. Таковой офицер, разумеется, найдется. Надеюсь, вы не откажете в любезности познакомить его, хотя б в основе, с вашими пушками и, главное, с принципами стрельбы из них?

— Так точно, ваше превосходительство. Полагаю, хороший артиллерист может оценить пригодность гранатометов для нужд армии.

Эта оговорка заставила Васильчикова еще более насторожиться. Избытком глупой самоуверенности он не страдал.

— Изложите подробности, лейтенант: какие именно особенности ваших гранатометов заставляют вас полагать, что для армии они непригодны?

— Никак нет, ваше превосходительство, я лишь сказал, что их пригодность может оказаться ограниченной. И первым препятствием является недостаточное количество боеприпасов. Судите сами: не далее как вчера вечером мы получили от наших поставщиков двадцать одну гранату. Это все.

Ловушка была простейшей, но князь в нее попался:

— Гранаты — ладно, а порох к ним есть?

— В порохе они не нуждаются, сей вид боеприпасов сразу готов к действию.

— Но это же чудесно! Пушки, не нуждающиеся в порохе: что может быть лучше?

— Со всем почтением отмечу, ваше превосходительство: этого боезапаса хватит ненадолго При некоторой доле везения и умения мы можем утопить один корабль неприятеля, не более. Увы, неправильные действия наводчика и старшего артиллериста могут привести к тому, что гранаты не взорвутся и, значит, не принесут ни малейшего ущерба. А боеприпасов, как вы понимаете, и без того мало.

— Могу я чем-либо посодействовать в части приобретения сих гранат?

Этот вопрос прибавил уважения к генерал-лейтенанту со стороны Семакова.

— К сожалению, ваше превосходительство, производственные возможности наших поставщиков не весьма велики.

Нахимов решил вмешаться:

— Тогда, князь, вижу решение в том, что дам вам знать о часе, когда «Морской дракон» выйдет в море, а вы нарядите наблюдателем артиллерийского офицера-с. Лейтенант Семаков, останьтесь, хочу заслушать ваш доклад.

Намек был прозрачным, Васильчиков его понял и распрощался.

Нахимов предложил «без чинов». Разумеется, Семаков принял предложение.

Доклад был кратким: дескать, пока что гранаты не отвечают требованиям, ведутся работы. Вывод также отличался лапидарностью:

— Павел Степанович, пока что не имеем новых гранат, и посему действовать будем старыми. При толковом выходе в атаку боезапаса хватит, чтобы очень серьезно повредить линкор, особенно с чисто парусным вооружением. С божьей помощью и утопить один корабль сможем, но не более того.

Как ни странно, Нахимов от доклада пришел в хорошее расположение духа.

— У вас уже достаточный опыт набрался, Владимир Николаевич. Осмелюсь предположить, что лишнего риска вы не допустите. Только прошу… построже с тем артиллерийским офицером, что вам дадут в экипаж. Никаких командований с его стороны-с! Никаких-с!

Командир «Морского дракона» значительно улыбнулся:

— Не извольте беспокоиться, Павел Степанович. Задачу понимаю.

Сущность предложения Неболтая сводилась к тому, что гранаты надо досылать в ствол в вертикальном положении. И, разумеется, оно встретилось с обструкцией.

— Конструкция утяжелится, — резонно заметил Риммер, — и затвор будет побольше, да и короб понадобится другой формы…

— Это еще ничего, — горячился Тифор, — но ведь потребуется полная перезагрузка кристаллов телепортации. Интегральная магоэнергия будет, правда, той же, однако распределение полей…

— Из вашей тирады, Тифор Ахмедович, я понял не все.

Слова содержали в себе сильнейшее искажение истины. По правде говоря, Семаков, как и все другие российские офицеры, почти ничего не понял.

— Ну как же, Владимир Николаевич, это ведь просто. Схема управления полями, что сейчас заложена в кристаллы гранатомета, подходит для гранат, лежащих вот так, — ладонь магистра изображила снаряд, лежащий на боку, — а надо, чтобы вот этак…

— Ага, понятно.

— …и отличия настолько велики, что мне, право же, проще было бы создать всю структуру полей заново, чем ее переделывать. Уверен, что на Маэре решат так же.

Вывод лейтенанта Семакова был столь же глубокомысленным, сколь и парадоксальным:

— Кажется, теперь стало понятнее. Согласен с вами, господа, предложение полностью дурацкое. Как раз потому и может сработать. Предлагаю послать описание нашим партнерам.

Телепатическая связь между мирами — огромная и реальная сила. Ничем другим нельзя объяснить почти полную идентичность выражений и выводов, вызванных присланным с Земли техническим решением. Оружейники на Маэре также отличались образом мышления от магов.

— Чушь полная хотя бы уж по причине…

— …и потому все это безграмотный кретинизм. Насчет интегральной магоэнергии они верно заметили, зато остальное…

Первый Мастер Хорот, видимо, был тем самым человеком, который принял телепатему из другого мира:

— Согласен с вами, ребята, решение идиотское, но берусь воплотить его в металле, если вы загрузите заклинания. Кстати, работа затвора потребует втрое меньшего перемещения. Что же касается…

Председательствующий, как водится, вмешался в решающий момент:

— Хорот, сколько твоим людям нужно для проектирования и изготовления пробного образца?

Опытный механик-оружейник не колебался ни секунды:

— Пять дней. И еще столько же на доводку конструкции. Ну, ты сам знаешь, как оно бывало…

Сарат помнил, как команда разрабатывала конструкции пистолета и винтовки, а потому сходу выдал:

— Добавь-ка, друг, еще денька три, а и то и поболее. Чем хочешь могу поручиться: вылезут какие-то дополнительные требования от заказчиков.

Кандидат в академики не страдал провалами в памяти. Для конструируемого с нуля стрелкового оружия и месяца не хватило на доводку, но тут случай был иной: предстояли сравнительно небольшие изменения в металле и в магополях при полном сохранении принципов действия заведомо работоспособного гранатомета. И высокопочтенный почти угадал: требования вылезли, только не в тот момент, когда это предполагалось.

Драконья разведка доложила о подготовке эскадры союзников из восемнадцати вымпелов. Предварительное направление удара — Крым. Уточнить его не представилось возможным ввиду нехватки времени. Таррот категорически утверждал, что не видел погрузки в корабли лошадей, солдат и того, что можно было бы назвать запасами пороха, ядер и провианта. Лейтенант сделал вывод: предполагается лишь обстрел, без высадки.

Ни Таррот, ни Семаков, разумеется, не знали, что изначально планировалось участие эскадры в двадцать один вымпел. Но три корабля выбыли: один захватили русские (об этом союзникам уже было известно достоверно), а два других оказались настолько повреждены, что их участие в бою было совершенно исключено.

— Ваше превосходительство, я уже докладывал: «Морской дракон» берется провести одну успешную атаку. Надеюсь, после нее неприятель отставит свои планы на высадку вблизи Севастополя. Уверен, что наши батареи покажут зубы. Имею лишь просьбу связаться с генерал-лейтенантом князем Васильчиковым насчет того самого офицера.

— Я пошлю вестового. Когда планируете отход?

— В семь утра, ваше превосходительство. Рассчитываю на перехват эскадры в открытом море.

Нахимов перекрестился:

— Помогай вам бог, Владимир Николаевич.

Но до отхода оставалось еще одно дело.

Лейтенант не питал особо радужные предчувствия относительно предстоящего дела и потому выстроил экипаж на палубе.

— Вот что скажу, братцы. Завтра с утра «Морской дракон» идет против эскадры. Восемнадцать вымпелов противника уже вышли из Константинополя и направляются на Севастополь. Мы дадим бой, но помочь нам никто не сможет. Со мной — только по доброй воле. Охотники — шаг вперед!

Строевая подготовка никогда не пользовалась любовью флотских в любом чине. Но тут ноги матросов и унтеров дружно ударили в гулкую палубу единым движением.

— Есть еще время, братцы, исповедаться и причаститься святых тайн. Вечером вызвавшимся быть на борту, да чтоб тверезыми. И… знаю, что не подведете.

За всех ответил унтер-офицер Зябков:

— Обижаете, ваше благородие. Нешто мы не понимаем?

В качестве артиллерийского офицера прислали поручика, типичного такого: возраст соответствующий, мундир чистенький, выражение лица любопытствующее, густота усов ниже средней, особых примет нет.

Когда юный артиллерист еще только-только подходил к сходням, старший помощник по уже устоявшейся привычке проверил сигнализатор негации — ничего. Командированный если и заметил мимолетный взгляд моряка, то не придал ему значения. Лихо отдав честь, сухопутный оттарабанил:

— Поручик Боголепов, честь имею! Прислан генерал-лейтенантом князем Васильчиковым для ознакомления с артиллерийской системой «Морского дракона»!

— Лейтенант князь Мешков, имею честь! Старший помощник, он же начальник артиллерии на «Морском драконе». Все вопросы, коль будут, — на лице князя на миг появилась и исчезла загадочная улыбка, — ко мне. Но только после боя! Уж поверьте, в деле весь экипаж будет очень занят. Вот что еще важно, поручик: с вашей стороны не должно быть никаких указаний нижним чинам. Наибольшую пользу, которую вы можете принести: глядеть, слушать, запомнить, доложить начальству. И еще: по флотской традиции принято вне строя обращаться к другим офицерам по имени-отчеству. Меня зовут Михаил Григорьевич.

— Меня — Федор Федорович.

— Отлично. Во время похода и боя ваше место в боевой рубке. У нас еще есть с десяток минут. Пойдемте, я вам покажу корабль и представлю вас командиру.

Показ занял даже меньше десяти минут. Крупное. потрясение у артиллерийского поручика вызвали машины — точнее, их отсутствие. Выражение лица Боголепова было настолько ошарашенным, что лейтенант вынужден был заметить:

— Вы видите последие достижения науки, Федор Федорович. Обеспечивается и движение корабля, и подача гранат наверх, и работа помп, если понадобится.

Сами орудия тоже показались отнюдь не ординарными.

— Михаил Григорьевич, но почему столь малая толщина стенки ствола! Его же разорвет! С первого выстрела!

— Отнюдь, Федор Федорович. В порохе это орудие вовсе не нуждается. Принцип перемещения гранаты совсем не тот, что привычного вам ядра. Да и сами гранаты необычные. Начинка… — последовала крошечная пауза, — тротил; это взрывчатое вещество намного мощнее обычного пороха. Впрочем, сами увидите. Первый недостаток сих гранат: количество. У нас их очень мало. Вы сами могли видеть: тех, что покрупнее, двадцать одна штука по счету. Мелких имеем много, но, увы, они куда менее эффективны. Второй недостаток: взрываются не все. Причем зависит это от меткости комендора: чем ближе к вражескому кораблю попадание, тем менее вероятен взрыв. Почему — нет времени объяснять. Мне бы пришлось продиктовать вам вот такой том.

Ладони начарта показали нечто толщиной с библию.

— Михаил Григорьевич, а как…

— Извините, Федор Федорович, нам пора. А сразу после отхода будут учения экипажа. Вот кстати: разрешите представить вам командира «Морского дракона» лейтенанта Семакова Владимир Николаевича.

Георгиевский крестик на мундире господина лейтенанта был поручиком замечен и оценен по достоинству.

На взгляд сухопутного артиллериста учения были столь же странны, как и корабль. Не было произведено ни единого выстрела. Вместо этого командир что-то вполголоса объяснял князю Мешкову и двум комендорам, потом он заставил нижних чинов повторить инструкции, после чего последовало то, что не влезало ни в какие рамки: орудийная прислуга резво попрыгала в трюм, бросив артиллерию на произвол судьбы. Затем флотские артиллеристы вылезли, снова стали к своим загадочным пушкам, и по команде от лейтенанта Семаков повторилось то же самое упражнение по нырянию в трюмный люк.

Как следует подумав, армейский артиллерист признал про себя правоту командира. Тот вел «Морского дракона» — вот, кстати, откуда такое название? — в известном ему одному направлению. Останавливаться и палить по мишеням было некогда. Да и было этих гранат до обидного мало. Не преминул артиллерист с некоторым уважением и даже опаской оглядеть рубку: в ней было столько рычагов, рычажков и огоньков (уж не говоря о самом штурвале), что глаза разбегались.

Часов у поручика, понятно, не имелось. Но по его прикидкам, с момента отплытия прошло пару часов. Здоровенный мичман Шёберг сменил командира за штурвалом. Почему-то каждый вахтенный регулярно поглядывал себе на ладонь — точнее, на небольшую пластинку, по виду серебряную, которая при сдаче вахты переходила из рук в руки.

— Есть сигнал, Владимир Николаевич, — пробасил мичман, — много целей, вест-зюйд-вест, дистанция двадцать пять.

— К бою!!! — загремела здоровенная глотка командира.

В ту же минуту набежавшие матросы ловко (явно не в первый раз) вынули из стен рубки рамки со стеклами и заменили их на тяжелые металлические заслонки с щелями. Рамки унесли куда-то в трюм. К пушкам резво подскочила прислуга: к носовой трое, к кормовой двое.

— Гранаты подавай! — рявкнули наводчики в два горла.

Колеса с надетыми на них (даже на вид тяжеленными) цепями провернулись легко и почти бесшумно. На два приемных лотка носовой пушки легло по пять гранат каждого вида. Кормовая пушка была рассчитана на гранаты меньшего размера; таких на лотке тоже лежало пять.

— Верхушки мачт над горизонтом! — завопил сигнальщик петушиным голосом.

— А ведь нас тоже могли заметить, — совсем негромко заметил старший помощник.

— И то правда, могли… Мягонький! Докладывать о любых перестроениях в неприятельской эскадре!

— Есть, ваше благородие!

Не более, чем через десять минут даже армейскому поручику стало ясно: вражеская эскадра идет двумя колоннами, по девяти кораблей в каждой. Цвета флагов на таком расстоянии различить не мог никто.

Последовал диалог на флотском языке, оставшийся по этой причине не до конца понятным сухопутному артиллеристу:

— Идут в бакштаг, при атаке с зюйда им ворочать на бейдевинд.

— Нам того и надо. Мы-то так и так дадим свои двадцать пять.

— Дым все же есть. Под парами машины, по меньшей мере, у шести…

— Атакуем тот линкор, что предпоследним мателотом. Первые начнут разворот раньше, но не успеют. Михаил Григорьевич, раздайте приказы комендорам.

— Слушаюсь. Патрушев!

— Я!

— Цель: линкор, который предпоследний в ближней колонне. Действуй, как говорилось: начиная с носа, последовательно три или четыре гранаты сверху вниз, потом сместить прицел, еще раз пройтись, потом еще сместить…

— Ваш-бродь, все помню и сделаю, ан ведь нижние, как бог свят, не взорвутся.

— Верно говоришь, братец, но нам очень надо пропесочить всю верхнюю палубу. Черт с нижними, лишь только бы верхние поддали жару. Чтоб горело!

— Иван Андреевич, вам в трюм.

— Сдаю вахту.

— Вахту принял.

Семаков стал к штурвалу. Боголепов успел заметить улыбку, растянувшую губы командира. В ней не было ничего великосветского.

Поручик все же был артиллеристом и потому подумал: «Еще сажен пятьсот — и я бы скомандовал наводчику дать огня». Цель уже была очевидной: громадный корабль под французским флагом. Название различить не удалось, и Боголепов мысленно подосадовал сам на себя: надо было одолжить подзорную трубу.

Видимо, французский капитан разгадал намерения противника. Он начал слегка ворочать на зюйд. То же сделали и другие корабли в колонне.

— Колонна перестраивается уступом! — пропел сигнальщик пронзительно-гнусным (на вкус поручика) голосом.

Первой заговорила именно артиллерия линкора.

Плотные клубы дыма встали по борту парусного гиганта. Спустя секунд шесть тяжкий гром ударил по ушам. Поручик сначала подумал об ошибке начарта противника с оценкой дистанции, но потом решил, что ее не было: ядра подняли столбы воды чуть правее по курсу «Морского дракона». Заградительный огонь, ясное дело. Теперь дело должно было пойти перестрелкой на пределе дальнобойности. И еще одна досадливая мысль мелкнула на краю сознания: как раз об этой характеристике гранатомета он и позабыл спросить.

— Носовой, бей!

На долю мгновения у Боголепова подумалось, что порох в этом гранатомете пришел в негодность. Тут же вспомнилось: ведь пороха там и нет, но пока этот факт осмысливался, результаты начали проявляться.

Ослепительная вспышка полыхнула сверхсолнечным блеском на уровне чуть повыше мачты, и в воздухе образовался очень яркий, но быстро темнеющий огненный шар. Армейский поручик увидел явный перелет, однако наводчик исправил ошибку. Вторая граната лопнула уже много ниже. Наибольшее впечатление на поручика произвела скорострельность (между первым и вторым взрывом прошло едва ли десять секунд) и мощь взрыва. Такого ему слышать и видеть не приходилось. Боголепову показалось, что передняя мачта согнулась, и он даже успел подумать: «Быть такого не может», когда третья граната взорвалась еще ниже. Тут уж ошибиться было нельзя: исчезли все паруса, а заодно две мачты из трех. Не будучи моряком, поручик даже не заметил, что бушприт тоже снесло. Зато он углядел, что наводчик чуть сместил прицел по горизонтали. Раскаты взрывов снова сотрясли воздух; на этот раз линкору досталось еще больше. Не уцелела ни одна мачта. Судя по дыму, на французском корабле что-то загорелось.

Состояние щенячьего восторга исторгло у молодого артиллериста вопль:

— Попада-а-а-ние-е-е-е!!!

Только тут сухопутный офицер осознал, что вокруг люди тоже кричат в горячке боя:

— Подавай! Подавай!! Подавай!!!

— Наддай, братва!!

— Максимушкин, прикрывай!

У несколько ошалевшего поручика мелькнула совершенно дичайшая мысль о пехотном прикрытии орудий, но он тряхнул головой и осознал, что имелось в виду нечто другое. Глянув в сторону кормовой прорези в стене рубки, артиллерист успел увидеть, как перед носом у разворачивающихся кораблей колонны встают огромные, выше мачт столбы воды.

Азарт полностью замутил разум юного поручика. Ему и в голову не пришло считать боеприпасы. О них он вспомнил лишь после выкрика унтера:

— Гранаты кончились!

Начарт добавил:

— Ушла двадцать одна граната, шесть не взорвались.

Армейский артиллерист подумал, что, наверное, перехвалил наводчика носовой пушки (очень уж много тот мазал), потом вспомнил, что лейтенант Мешков говорил о невзрывающихся боеприпасах, и мысленно ругнулся на их дурное качество.

Грянула команда от Семакова:

— Все вниз!!!

Поручику показалось, что артиллерийская прислуга начала выполнять команду еще до того, как она была подана — чего, разумеется, быть не могло.

Картина в носовой прорези покатилась направо, и на этот раз Боголепов сообразил правильно: командир хочет развернуться и увести «Морского дракона» от ответных ядер. Их не могло не быть — и они были.

Дзанг-баммм!!!

На кормовой стенке рубки появилась выпуклость, которой раньше не было. «На излете попало в рубку, не пробило», - как-то отстраненно подумал поручик. Он был не совсем прав, но свою ошибку осознал лишь минут пять спустя.

Корпус «Морского дракона» дернулся; на этот раз звук от попадания был куда глуше. Моряки устояли на ногах без труда. Армейский офицер, в похвалу будь сказано, тоже ухитрился не упасть, хотя это ему стоило усилий.

— Все, ушли, уже не достанут, — голос командира был как-то слишком спокоен. Слова содержали в себе чистую правду, но…

Палуба затряслась мелкой противной дрожью. Руки Семакова принялись быстро-быстро переключать рычажки. Несколько огоньков на поверхности перед командиром погасли. Дрожь унялась.

Флотские офицеры обменялись не вполне понятными фразами:

— Похоже, один из движков сдох.

— Тифор Ахмедович говорил, мы и на четырех двадцать выжмем.

— Потому и отключил… Зябков!

Из трюмного люка высунулась голова в бескозырке. Она даже не успела что-то сказать, как последовал приказ:

— Осмотреться в трюме и на палубе! Доложить о потерях и повреждениях!

— Слушвашбродь! — и с этими вполне понятными словами голова исчезла. Через считанные минуты последовал доклад:

— Так что, ваше благородие, Прохор Савельич говорит: у нас контуженные имеются, трое, значит. Ядро боком ударило, обшивку помяло, да шпангоут погнуло. Течи нет. Еще кормовому гранатомету щит пробило насквозь, да ствол вместе с лотком поковеркало, да тем же ядром в рубку попало, вмяло броню, стал-быть.

— Всем разрешаю подняться на палубу, кроме пострадавших. Глядите, братцы, что нами сделано.

— Ох ты, Никола-Морской, да ведь ни одной мачты не осталось!

— Чего там мачты: горит он, анафема! Вона как дым валит. Ей-же-ей, пожар.

— И тушить, похоже, не потушат. Хотел бы я видеть, что у них на верхней палубе.

— На верхней, скажешь тоже. Да у них артиллерийская палуба полыхает! Вот доберется до крюйт-камеры…

— …бушприт тоже оторвало…

— …глянь-кось, с флагмана шлюпки спускают! Не спасут линкор, вот чтоб мне на берегу хлебного вина не понюхать…

— Да ты чё, с какого флагмана?

— И с него тоже, и с парохода, который с черной полосой, и, опять же…

Для сухопутного артиллериста картина казалась очевидной, но большим усилием воли он все же вспомнил наставления преподавателей Михайловского училища и постарался мысленно составить рапорт об итогах боя: «Цель горит, тут без вопросов, но, возможно, ее потушат. Однако мачты скоро не поставят, это точно. То есть корабль к бою непригоден, сиречь выведен из строя. Да он и до Севастополя не дойдет, разве что на буксире… Успех, тут сомнения в сторону. И если б только эти их гранаты все до единой взрывались…»

В трюме, а точнее, в выгородке, что была отведена под лазарет, тоже шла работа. Двое матросов находились в сознании, они уже лежали на койках. Над третьим хлопотал санитар. Лечение заключалось в скляночке, которую Прохор ловко извлек из сундучка. Лекарство пролилось на тряпицу, каковую корабельный эскулап поднес к носу пострадавшего. Действенность проявилась немедленно:

— Да что ж ты творишь, ирод! С твоего лекарства… кха… кха… да от тебя покойник своими ножками на кладбище побежит!

— Цыть мне тут! Лежи, Аника-воин. Контузия у тебя, и у вас двоих тож она. К Николай Иванычу отправят, и если денька три полежать придется, то, считай, повезло. Да чтоб на вино и глядеть не моги! Уж видел я, что оно с контуженными делает…

— Прохор Савелич, мне б хоть одним глазком глянуть, чего там наверху. Ить не слышно.

— Меня-то слышишь, аль как?

— Как сквозь три одеяла разом.

— То-то ж. Вот и лежи потому. А наверху пожар; горит линкор тот хранцуский.

— Где горит?!

— Дурень! Хранцуз, говорю, полыхает пожарищем.

— Так утопили, выходит?

— От же чурбан! Сказано тебе: горит он. И шлюпки вокруг, вон о них твои горлопанят.

Вражеская эскадра все еще восстанавливала сломавшийся строй. «Морской дракон» обогнул ее с юга и взял курс к порту. На лаге стрелка показывала чуть более двадцати узлов: хотя резерв по мощности остался, командир решил не перегружать оставшиеся движки.

— Михаил Григорьевич, команде я разрешу сойти на берег, и мне тоже с докладом к адмиралу Нахимову, так что уж придется вам довести корабль до того причала… который вы знаете. Там ведь ремонтировать куда сподручнее, верно? А еще, — тут Семаков сильно понизил голос, — не дело, чтобы «Морского дракона» та эскадра видела в порту. Пусть гадают, где он чалится.

— Не сомневайтесь, Владимир Николаевич… Федор Федорович, вам ведь, наверное, с рапортом к генералу Васильчикову? Я так и думал. Так сойдете в порту вместе с командиром.

За горизонтом полыхнуло, а через почти минуту донесся глухой, но явно мощный громовой раскат.

— Не иначе, добрался огонь до крюйт-камеры, — заметил князь Мешков.

— С таким пожаром никаких возможностей спасти корабль не было, — флегматично отвечал командир.

Глава 24

Не был принят в те времена термин «разбор полетов» — до него осталось лет пятьдесят с лишком. Но действие уже существовало.

Командование англо-французской эскадрой всеми силами старалось провести этот разбор быстро: пока шли спасательные работы.

Командующий эскадрой адмирал Гамелен был опытен, образован и умен. Кроме того, он своими глазами видел все этапы сражения. В результате последовали решительные (то есть полностью соответствующие натуре адмирала) выводы.

Бомбы, использованные русским кораблем, взрывались высоко над палубой. Предназначайся они для разрушения корпуса — их бы в корпус и нацелили. А в случае промахов первыми выстрелами прицел оказался бы скорректированным. Но нет, они явно имели хорошие зажигательные свойства, а взрывчатое действие было лишь дополнительным. Мачты, правда, оказались сбитыми, но линкор погиб от огня, а не от воды.

Сам адмирал полагал, что всего было сделано более десяти выстрелов. Начальник артиллерии французского флагмана насчитал пятнадцать. Этот факт показался Гамелену важным: русские явно нацелились на уничтожение только этого линкора, а не на нанесение повреждений нескольким противникам. Почему?

Ответ на это давал третий существенный факт: по окончании обстрела юркий русский корабль развернулся и умчался, даже не пытаясь выйти в повторную атаку. В трусость его командира многоопытный адмирал не поверил. Нашлось только одно разумное объяснение: у противника кончились боеприпасы.

Этот вывод француз посчитал за благоприятный для себя. Следовательно, нельзя предположить, что береговые батареи имеют большой запас подобных ядер. Весьма возможно, их и вовсе нет. А отсюда неоспоримо следовало: эскадра должна немедленно идти к Севастополю.

Именно такой приказ и был передан флажным сигналом.

Аналогичный разбор состоялся и в штабе у генерал-лейтенанта Васильчикова. Видимо, поручик Боголепов не был лишен литературного таланта, поскольку доклад его оказался весьма красочным. Впрочем, сделанные им выводы оказались сходными с заключением французского адмирала.

— …таким образом, ваше превосходительство, сии гранаты обладают в большей степени зажигательным, нежели взрывчатым действием, и посему для боя с деревянными кораблями и предназначены. Судя по тому взрыву, что наблюдался нами после боя, пожар на атакованном корабле противника дошел до пороховых запасов. Это в конечном счете и уничтожило цель. Осмелюсь предположить: означенные гранаты, быв применены против вражеской артиллерии, большой ущерб нанести могут путем предания огню запасов пороха у орудий. Полагаю, точно так же ими подожжены могут быть иные склады и магазины. Равно сильные взрывы гранат могут смятение внести во вражеские порядки, особливо же кавалерийские. Но тут сила воздействия также от обученности войск противника зависит.

Князь Васильчиков был неплохим генералом, и потому вопросы его были большей частью по делу:

— Поручик, как вы оцениваете скорострельность гранатометов?

— Весьма велика, ваше превосходительство. Даже не имея часов, могу смело утверждать: не меньше трех выстрелов в минуту.

— То есть при наличии запаса гранат это создает преимущество в залпе противу равного количества пушек у неприятеля.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Какова возможность поражения солдат противника?

Тут Боголепов решил проявить разумную осторожность.

— Не могу знать, ваше превосходительство. Не было никакой возможности приглядеться к людским потерям в экипаже вражеского корабля. К тому же никак нельзя разделить тех, кому не удалось спастись от пожара на палубе и тех, кого поразило осколками или контузией, каковую по причине большой силы взрывов полагаю весьма возможной. Однако, по словам старшего артиллериста корабля князя Мешкова, прямой прицел по вражеским порядкам пехоты либо кавалерии решительно невозможен: гранаты не будут взрываться. Причины этого он не объяснил-с.

Тут последовал совершенно неожиданный вопрос:

— Сколь велик вес заряда?

— Для носового гранатомета заряд составляет две гранаты, одна из которых весит пуд и три четверти, вторая — чуть более полупуда. Для кормового же гранатомета — тот, впрочем, был поврежден вражеским ядром — подходит лишь более мелкая граната.

— Поврежден? Возможно ли починить?

— Не могу знать, ваше превосходительство!

Васильчиков не преминул поблагодарить поручика за толковый доклад, но сам подумал, что вопросов осталось множество. Едва ли не больше, чем получено ответов.

Анализ проходил и в кубрике «Морского дракона». Обсуждение проходило не на строго логическом уровне, зато эмоционально.

— …и свезло ж тебе, Тимоха! Каб у кормового орудия стоял, быть тебе без ноги. А так железо лишь перекорежило, а ты в то время затаился в трюме…

— Га-га-га!

— …не, братва, что ни говори, Зубастый беречь людей может.

— Всяк может, да не всяк хочет.

Вздохи.

— …ничё, вот новое поставят…

— …и шпангоут покривило…

— …а линкор сгорел же, как свечечка. В аккурате накрыли…

— …ан ведь и нам досталось…

— …так мыслю, что пока железо править будут, так у нас берег…

— …рыжему еще работа: новый гранатомет пристрелять…

Доклад лейтенанта Семакова адмиралу Нахимову не был в строгом смысле слова разбором полетов. Скорее это было докладом по результатам сражения. Опытный командир «Морского дракона» настолько ловко построил свое сообщение, что у Павла Степановича просто не осталось вопросов, касающихся самого боя. Зато адмирал живо интересовался последствиями.

— Когда ожидаете пополнения гранатами?

— Сколько времени может затребовать ремонт повреждений?

— Каково состояние контуженных нижних чинов?

— Сколько возьмет Мария Захаровна за лечение?

Нахимов, как всегда, проявил щедрость:

— Владимир Николаевич, вот ей плата, — десятирублевая ассигнация сменила хозяина, — и не забудьте представления к наградам написать. На вас сам напишу.

Грохотали залпы орудий на кораблях коалиции и на береговых батареях. Вздымалась фонтаны земли под ударами ядер. Вставали столбы воды. Грозно вздувались клубы порохового дыма — и над волнами, и над коричневой севастопольской землей.

Множество глаз пересчитало корабли в эскадре — их было семнадцать.

Адмиралу Гамелену не понадобилась уйма времени для осознания того, что обстрел явно не достиг поставленных целей. Русские батареи огрызались огнем; повреждения пока не были значительными, но накапливались.

Еще раз подтвердился прежний вывод: высадка десанта непосредственно в Севастополе невозможна. Значит, пойдет в дело уже рассмотренный вариант удара на Евпаторию. Севастополь трудно взять с моря — посмотрим, каково он будет держаться против атаки с суши.

— У меня уже есть успех!

Именно такими словами начал свое сообщение магистр Харир. Нельзя сказать, чтобы это было голимой ложью, но уж точно в них содержалось преувеличение. Намного точнее было бы сказать «маленький успех», или «крошечный успех», а то и «миниатюрный успех». Пожалуй, последнее словосочетание описывало состояние дела наиболее адекватно.

На ладони мага огня посверкивало материальное воплощение этого успеха. Оно было приблизительно четверть маэрского дюйма в поперечнике, зато имело превосходную огранку. Уж в этом высокопочтенный Сарат понимал толк. Отсюда и возник его вопрос:

— Кто гранил?

— Мастер Перут.

Означенный член Гильдии гранильщиков преимущественно работал с небольшими кристаллами, не требующими сверхсложной огранки. Это все (в том числе Сарат) знали.

— Поглядим…

Кандидат в академики начал прогонять потоки в прозрачном кристалле. Очевидный универсал, причем без заметных дефектов. Точную величину магоемкости, разумеется, сходу не определить — и не надо, без того видно, что не маленькая. Предельную интегральную плотность потоков тоже можно оценить лишь приблизительно, но явно близка к алмазной.

— Фианит, в соответствии с описанием Професа, — с оттенком самодовольства заявил Харир. Но начальник обладал громадным опытом руководителя, и потому окатил подчиненного ледяной водичкой:

— Как понимаю, ничего более крупного получить пока не удается? Я почему-то так и думал.

— Громадные, невероятные, неслыханные требования по равномерности нагрева, — чуть обиженным тоном заявил специалист по выращиванию кристаллов. — По сравнению с этим рубины — они вообще…

— Знаю-знаю. Не скажу худого относительно рубинов или сапфиров: они нам тоже нужны. Но пока что фианиты гораздо актуальнее.

— Мы еще будем пробовать микроохлаждение со стороны…

— Я и не сомневаюсь, что технологию вы отладите в конце концов. Но пока что мне даже неудобно выходить с этим к драконам; чтоб вы знали, они за поставки сырья пожелали иметь готовый продукт. А уж касательно наших собственных требований… впрочем, прогноз Професа оправдался: фианит и вправду в части предельной плотности потоков близок к алмазу. Но, конечно, понадобится кристалл… ну, скажем, в два с половиной дюйма. Это самый что ни на есть минимум.

Самодовольство магистра подернулось серым пеплом. Начальник это заметил и поспешил поддержать подчиненного:

— Очень скоро выйдет в море следующая экспедиция за алмазами. К сожалению, никто не знает, удастся ли привезти нечто… подходящее по размерам. Надеюсь, за это время вы отладите технологию. И тогда по стоимости алмазы получат сильного конкурента.

Руководитель малость покривил душой. По его мысленным прикидкам, фианиты еще очень не скоро даже сравнялись бы по ценам с алмазами — если говорить о мелких экземплярах тех и других. Но товарищей надо было спасать, и уж тут разговор о цене не стоял. Крупный фианит был необходим.

Вплоть до полного исправления повреждений на «Морском драконе» и (крайне желательно!) завершения его перевооружения никто и заикнуться бы не посмел о выходе в море. Работа кипела и даже булькала (ремонтников непрерывно подгоняли).

Для начала поврежденный гранатомет демонтировали с помощью ломов, кувалды и при моральной поддержке известной матери. Тут же возникло незапланированное совещание.

— Господа, как мне кажется, вряд ли имеет смысл заказывать точно такой же гранатомет. Его боевая эффективность, не в обиду вам, Тифор Ахмедович, будь сказано, недостаточна.

— Как мне кажется, господа, было бы желательно заказать новый образец — конечно, по результатам испытаний…

— Вот именно, по результатам испытаний. А пока что даже образца нет, так что полагаю…

Итог подвел спокойный вопрос командира:

— Тифор Ахмедович, сколько времени может потребовать изготовление опытного образца гранатомета?

— По моим данным, не менее недели, Владимир Николаевич.

— А ремонт повреждений самого корабля?

— Спаси меня Пресветлые силы! Да я этих повреждений и не разглядел толком.

— Тогда окажите любезность: дайте им оценку.

Отдать должное господину магистру: он чуть ли не обнюхал вмятины и забоины. Его вердикт был не вполне определенным:

— Владимир Николаевич, если бы речь шла о выправлении вмятой обшивки — это работа на час, самое большее — на три. Вот шпангоут — другое дело. Тут два дня полных, за это ручаюсь. Что же касается двигателя — между прочим, вы правильно его отключили, полностью одобряю ваши действия — так вот, его придется заново налаживать, это… это… ну, при удаче за день справлюсь, но рассчитывать все же надо еще на два. И как раз закончим ремонтом к моменту прибытия нового гранатомета. И еще рассчитываю на гранаты.

По окончании совещания Тифор неожиданно подошел к лейтенанту Мешкову и заговорил, заговорщицки понизив голос:

— Михаил Григорьевич, наши… э-э-э… контрагенты имеют несколько необычную просьбу.

— Внимательно вас слушаю.

— Нельзя ли закупить здесь книги? Мы бы потом их переправили… туда.

Князь успешно подавил удивление:

— Само собой разумеется, это возможно. Что именно вас интересует?

— О, многое. Сказки, стихи, иная изящная литература…

Мешков был светским человеком, и только потому он все же сдерживал изумление.

— …также желательны учебники, по которым учат ваших… как бы это сказать… младших учеников… имею в виду, от семи лет до шестнадцати. У нас несколько иная система образования, и я уверен, что заимствование от вас могло бы пойти на пользу нашим наставникам.

Магистр промолчал, что сразу же отправить книжные покупки большей частью невозможно: крупные книги в твердом переплете просто не прошли бы сквозь портал по размеру. Князь, в свою очередь, не стал показывать, что эта просьба наводит на очень интересные мысли.

Дни уходили один за другим.

Вопреки ожиданиям офицеров, при заделке пробоин обшивки металл не нагревали: Тифор ухитрялся как-то подгибать взглядом рваный лист. Погнутый шпангоут тоже не потребовал сверхусилий.

В кои-то веки сроки выполнения работ не сорвали: через неделю все повреждения корпуса «Морского дракона» оказались устраненными. Разумеется, места заделки тщательно покрасили. Намного сложнее оказалась наладка двигателя, но рыжий магистр и с этим справился.

К этому моменту прибыли новые гранаты вкупе см гранатометом для них. Однорукого унтера Синякова снова привлекли к испытаниям. Но перед тем капитан Риммер предложил изменение в конструкции опытной гранаты:

— Знаете, мне кажется, что сигнал… э-э-э… который от появления негации, он плохо будет виден. Когда граната падала боком, хвост разглядеть легко, в когда головной частью вперед, то ведь…

Замечание было признано существенным, и в корпус гранаты вставили целых три крошечных кристаллика кварца, причем не на самом окончании хвоста, а на расстоянии пару английских дюймов от него.

Семаков с некоторым усилием держа гранату в руках, осмотрел ее со всех сторон.

— Вроде должен быть заметен… Ну, господи благослови.

Граната, стоявшая, как и предполагалось, вертикально, скользнула в короб.

Думх!

Все наблюдатели дружно отметили, что граната на этот раз падала «рылом вниз», по изящному выражению хорунжего. Звук от удара был другим, и эффект (во многих смыслах) также отличался.

Первое отличие заключалось в том, что унтер выбрался из убежища, кряхтя, поминая тихим и очень недобрым голосом судьбу, гранату и растреклятую крышу, а также протирая рукой глаза. Мариэла, увидев это, тут же подскочила к пострадавшему и со словами: «А вот мы промоем» достала бутылочку.

— Зелененьким мигнуло, ваш-бродь, — прохрипел добросовестный наблюдатель, — совсем чуточку, а перед тем красный огонек, как и на тех было…

Собственно, тот самый зеленый сигнал заметили все, кто находился вне землянки, но они об этом помалкивали. Вместо этого зрители шумно поздравляли друг друга с уcпешным испытанием. Унтер вполголоса благодарил «госпожу доктора»: промывка глаз и вправду помогла. Потом начались реплики в конструктивном ключе:

— …и хорошо бы дистанцию попробовать поменять…

— …да, и высоту тоже…

— Есть дополнительная идея.

От этих слов командора Малаха все повернули головы в его сторону. А тот продолжал:

— Я не моряк, но по-моему, нужен дополнительный… сигнализатор, что ли… имею в виду, такое устройство на гранату, чтобы она взрывалась при столкновении с поверхностью. На случай, если того человека не окажется… ну, вы понимаете.

Российские офицеры переглянулись. На лицах одновременно появилось выражение досады: это усовершенствование должны были придумать именно они, с офицерским-то опытом. Магистр Тифор преисполнился несносной самоуверенностью:

— Простейшая задача, если сравнить с той, что мне предстоит — хочу сказать, перезагрузкой кристаллов. Я бы назвал его «взрыватель ударного действия». — От изобретения такого словосочетания самомнение рыжего возросло еще более, хотя постороннему такое показалось бы невозможным. — Вот сюда управляющую пластинку, величина может быть крошечной…

Тифор отмерил нечто в размер ногтя указательного пальца.

— …обойдется недорого. Лучше, конечно, нарезать по кусочкам полоску металла, а нет, так взять монетку…

— Опять задержка.

— И нисколько. Коль речь пойдет о, скажем, десятке гранат, то такое усовершенствование я и сам могу. Мне бы лишь наложить потоки на основные кристаллы, вот тут времени изрядно…

И еще три дня ушло на полноценные испытания самих гранат. Под конец предприняли испытание уже боевой гранаты с ударным взрывателем: жахнули одну. Не на землянку, конечно, а на пустое место. На однорукого унтера взрыв произвел большое впечатление. Только увидев чудовищной высоты фонтан из комьев земли, он до конца осознал, что за мощь таится во вполне безобидной с виду чугунной чушке. Одновременно заказали второй гранатомет для установки в качестве кормового.

Пристрелка носового заняла не так уж много времени: сказался опыт. Потребовался полный день.

Казачий хорунжий нашел время подкатиться к наименее занятому иномирцу, точнее, иномирянке.

— Марья Захаровна, еще раз с просьбою.

На этот раз магистр магии жизни не поставила себе в труд тщательно прокачать потоки — и удивилась. В организме казака не было ничего такого, что бы потребовало вмешательства.

Впрочем, ответ был вполне нейтральным:

— Слушаю, Тихон Андропович.

— Мне тут Тифор Ахмедыч говаривал о том, что не так уж большой труд проверить способности человека… по этой части. А нельзя ли мне?

Мариэла не поняла, в чем тут подвох (а таковой просто не мог не быть), и поэтому ответила максимально серьезно:

— Мне нетрудно такое, Тихон Андропович, и работа не из долгих. За нее больше вашего рубля взять — это совести уж совсем не иметь, но…

— Но?

— Но зачем тебе? Ну, допустим, я определю: да, способности есть — а смысл каков? Ты же ими не воспользуешься.

Казак хитрейшим образом прищурился.

— Это почему же?

— Так ведь сам знаешь: этому делу учиться надо. Долго. Трудно. Ведь Тифор, небось, это тоже тебе говорил?

— А то ж! Но только кто тебе сказал, что я не могу учиться?

Пауза.

— Ну, будь по-твоему. Давай сюда три пальца. Где там мой браслет… ага… угу… эге… умеешь ты, Тихон Андропович, удивлять.

— На том стоим, — с суровой и чуть горделивой серьезностью отвечал хорунжий.

— Угадал ведь, несносный человек. Да, способности есть. Более того скажу: редкие. Универсал ты… — увидев, что казак явно не понимает, Мариэла поспешила объяснить, — имею в виду, нет у тебя склонности к какой-то отдельного вида магии. Ко всем сразу есть.

Неболтай почувствовал, что сказано неспроста, и поспешил уточнить:

— Что это значит?

— А то, что учиться придется больше, чем обычному студенту.

— Понял, чего тут не понять… А еще Тифор Ахмедыч говорил, что в вашем деле теорю надо изучать, и практику — ну, так он называл. Так как?

— Верно тебе сказали.

— А можно ль теорю всю в голову впихнуть как вроде знание языка?

Ответ был произнесен предельно жестким тоном:

— Можно. Но нельзя.

Видимо, у казака было прямо сверхъестественное дипломатическое чутье, поскольку на эти фразы он вообще ничего не сказал, ограничившись вопросительным взглядом.

— Можно — это потому, что да, можно, хотя и дорого, и долго, и трудно. Но… нельзя. Студент, изучающий теормаг… имею в виду теоретическую магию… в университете, прежде всего учится учиться. Без этого умения цена магу — медяк. Только полные бездарности по окончании университета прекращают искать и обретать новые знания. Умные продолжают учиться весь остаток жизни.

Последовал понимающий кивок.

— Ну, а если по книгам ее, теорю то есть?

Мариэла надолго задумалась, потом решительно тряхнула прической:

— Не знаю наверняка. Вроде как Вольные маги пробовали, но… нет, не скажу. Однако достать книги по теормагу можно, вот пропихнуть их в портал — это задача… Попробуем. Но книги эти лишь на время учебы! Прочитаешь — вернешь.

— Понятное дело.

Десант все же случился. О нем командование российским флотом узнало бы даже без драконьей разведки: такое скрыть невозможно. И… ничего не сделало. Может быть, вступи «Морской дракон» в дело, что-то бы изменилось. Как бы то ни было тридцатитысячный экспедиционный корпусв ысадился у Евпатории.

Нот на этот раз колесница истории получила толчок не от русского флота, а от англо-французского командования. На совещании адмиралы Дандас и Брюа после долгих споров сошлись во мнении: распылять морские силы союзников нельзя. У них на то были основания. Турецкая разведка донесла, что «Морской дракон» в последнем бою получил повреждения и находится в ремонте. Вывод был вполне естественным: чем больше размеры эскадры, тем меньше вероятность, что русский корабль решится на нападение. Даже если его отчаянный командир и пойдет на рискованную атаку, то уж наверное не уйдет безнаказанным.

Из этого решения должны были произойти большие следствия — но их предугадать никто не мог.

Глубокоуважаемый Первый мастер Гильдии гранильщиков не так уж много времени проводил за станком. Зато он был в курсе всех работ, на которых были заняты другие мастера.

Вот и сегодня Сафар почти машинально отметил, что мастер Юргин, не получив в разделку крупного куска галенита (очередная задержка поставки), занялся достаточно привычным делом: резкой крупного кристалла желтого кварца, только вчера доставленного из мастерской весьма почтенного Харира. Об этом доложил ученик уважаемого мастера.

Первый выслушал ученика, кивнул, странным образом глянул в никуда и вдруг выдал слова, содержащие явное одобрение:

— Да. Конечно же. Именно так и надо делать.

Ученик уже шел к двери, поэтому никак не мог видеть глубокоуважаемого. Опытный человек мог бы прочитать на этом лошадином лице что-то вроде: «Теперь все понятно», а общая мимика наводила на мысль о победителе престижных скачек.

Сафар и впрямь чувствовал себя победителем в борьбе со сложной задачей. Осталось воплотить ее решение в жизнь.

Примечания

1

Один фут соответствует земным 8 см. В одном маэрском футе десять дюймов. Здесь и далее примечания авторов, если особо не оговорено другое.

(обратно)

2

Маэрские сто градусов соответствуют земным тремстам шестидесяти.

(обратно)

3

Что вы здесь делаете?

(обратно)

4

Происходит от французского attendez; в русском языке сначала использовался при карточных играх как синоним слов «подождите», «не сдавайте».

(обратно)

5

В те времена иностранные фамилии не склонялись.

(обратно)

6

Так, как должно.

(обратно)

7

В данном случае Мешков ошибается. Говорили на идиш, который и вправду весьма близок к швабскому диалекту.

(обратно)

8

Примерно сто семь метрических тонн.

(обратно)

9

Честное слово.

(обратно)

10

Здесь и далее название «Эридис» употребляется в женском роде, поскольку в переводе на русский оно означает «Эвридика».

(обратно)

11

За кормой, но не по оси, а левей.

(обратно)

12

На моторных судах того времени предусматривался подъем винтов из воды лебедкой с целью увеличения скорости хода под парусами при остановленных машинах.

(обратно)

13

Здесь и далее матросские разговоры переданы в сильно отредактированном виде.

(обратно)

14

Паштет из гусиной или утиной печенки

(обратно)

15

В реальной истории земли таких броненосцев было заложено лишь три.

(обратно)

16

Умному достаточно.

(обратно)

17

В маэрском языке термин «химия» полностью соответствует русскому: наука изучающая превращение веществ без помощи магии. Однако существует редкая магическая специализация, оперирующая превращениями с помощью магии. На маэрском она именуется «алхимия». Перевод на русский предложил Профессор.

(обратно)

18

Наиболее авторитетные (по возрасту, чину, заслугам) казаки.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg