«Чекист»

Чекист (fb2) - Чекист [litres] (Чекист - 3) 1548K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Комбат Мв Найтов

Комбат Найтов Чекист

Из тамбура в дежурную комнату заставы вместе с тремя бойцами ворвались клубы морозного пара. Бойцы были в тулупах, в застегнутых под подбородком буденовках и с винтовками за плечами – очередной наряд возвратился с охраны государственной границы. Старший наряда вскинул трехпалую рукавицу к козырьку шлема и доложил о возвращении. На его ресницах быстро таял снег. Изморозь, покрывавшая края шлема, на глазах серела и впитывалась в серое сукно. Зеленая звезда с красной крапинкой металла посередине была тоже покрыта изморозью. На улице ниже тридцати пяти. Остальная форма была скрыта длинным, до пят, белым маскхалатом, капюшон которого пограничники откинули еще на улице, когда разряжали оружие. Принимавший доклад командир заставы старший лейтенант Толоконников скомандовал:

– Вольно! Отдыхайте, товарищи бойцы!

Старший наряда велел:

– Кругом! В расположение шагом марш! – и собирался следовать за ними.

– Помощник! Задержитесь!

– Ефрейтор Барыкин!

– Я!

– Наряд в расположение, приступить к чистке оружия!

– Есть!

Помощник командира взвода повернулся и застыл в ожидании приказаний.

– Проходите! Чай будете?

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, не откажусь, холодно очень! Даже Найду сразу в питомник отвели.

– Я заметил. Присаживайтесь! – лейтенант подвинул к краю стола стакан в подстаканнике и сахарницу.

Помкомвзвода успел развязать завязку от маскхалата на шее и сунуть за пояс меховые перчатки. Винтовку он поставил в открытую пирамиду дежурной смены заставы, расположенную у входа.

– Пришёл ответ на ваше заявление о желании учиться в военном училище.

– Так ведь набор в этом году уже закончен! Или отказали?

– Нет, приказано отправить вас в распоряжение кадров пограничных войск НКВД в Москву.

Командир протянул удивленному младшему командиру листок бумаги. Весной тот действительно писал заявление с просьбой направить его на учебу в летное училище. «Комсомолец! На самолет!» – было модным лозунгом, и комсомолец Быстрых откликнулся на призыв ЦК ВЛКСМ. Но никакого ответа летом он не получил, хотя ежедневно спрашивал в строевом отделе об этом. Затем понял, что его цель по-прежнему недостижима, и постарался забыть об этом. И вот в конце декабря 1937 года он держит в руках, может быть, заветный ответ. В бумаге ясно написано: «Согласно поданному заявлению о желании продолжить службу в качестве командира РККА». Странно, ведь набор давно закончен. Золотистые кончики петлиц старшего лейтенанта ярко отсвечивали под электрическим светом двухсотваттной лампочки под потолком дежурной комнаты. Худощавое лицо командира склонилось над бумагами: он заполнял требования и командировочное удостоверение на Быстрых. А сам виновник мучений командира прихлебывал чай из граненого стакана в металлическом подстаканнике и наблюдал за аккуратными движениями ручки в левой руке командира заставы. Ему всегда было интересно наблюдать за тем, как пишут левши.

Промокнув написанное массивным пресс-папье с бронзовым вензелем на ручке и подув на документ для пущего результата, командир еще раз перечитал написанное и удовлетворенно хмыкнул. Потом отложил его в сторону и взялся за заполнение следующего бланка. Так длилось минут двадцать, помковзвода успел немного вспотеть в своем зимнем обмундировании. Наконец старший лейтенант поднялся из-за стола, Быстрых тоже встал. Ему протянули через стол бумаги. Лейтенант взглянул на часы.

– Передай старшине, чтобы тебя подняли в пять тридцать и запрягли пару, как раз успеешь позавтракать и на станцию к берлинскому попадешь. Ну, товарищ Быстрых, ни пуха тебе, ни пера! – и подал младшему командиру руку через стол. Тот коротко пожал ее и упомянул черта.

– Разрешите идти?

– Конечно! Дела сдадите старшине.

Поспать, естественно, почти не пришлось. Чистил оружие, собирал и сдавал старшине заставы имущество и материальную часть. Старшина ворчал, что у Быстрых все не как у людей, мол, заранее надо готовиться. «Было бы к чему!» – хотелось ответить Быстрых, но он помалкивал, дабы не провоцировать старого ворчуна. Затем короткие сборы собственного имущества в «отпускной чемодан», оставление автографов в вещевой книге, предъявление содержимого тому же Власюку. Короткий сон минут сорок, затем быстрый завтрак, и вот уже из-под копыт лошадей ему в лицо летят комья снега. На боку наган-самовзвод. Поверх шинели накинута толстая доха. Передвигаться по погранзоне разрешалось только при оружии. На облучке красноармеец Митрохин, рядом пристроился молодой «комод» Трифонов, который принял у Быстрых должность и сопроводит обратно на заставу санки, предварительно получив в штабе и на складах отряда какое-то имущество и документы.

Через полтора часа приехали на станцию Колесово. До отхода скорого поезда на Москву оставалось сорок минут, но поезд уже стоял на станции, правда, без локомотива. Внутри работали досмотровые группы, и посадку на него не объявляли. Вячеслав уселся на деревянную скамейку в здании вокзала и ждал объявления. Подошел патруль, и у него проверили документы, после этого разрешили следовать в хвост поезда и садиться в концевой вагон, где досмотр уже произведен.

Вагон был общий, но внутри было только несколько железнодорожников. Остальные жители приграничья в это время поездом не путешествуют. Пожилой усатый проводник проверил предписание и прокомпостировал полученный в воинской кассе посадочный талон. Предупредил, чтобы товарищ младший командир следил за вещами и оружием.

В вагоне тепло. Вячеслав снял и уложил на верхнюю полку шинель. Шинель и гимнастерка у него старого образца, с нарукавной нашивкой зеленого цвета. В этом году объявили о новой форме и новых званиях, но переаттестация и переобмундирование до западной границы еще не докатились. Видно, у железного наркома Ежова времени на все не хватает. Так что из семисот пятнадцати застав на Западе в новой форме щеголяют только три на основных переходах через границу. По-новому звание помкомвзвода соответствует сержанту, во всяком случае три треугольника у обоих. Только пока на петлицах присутствует серебристая полоса, у сержантов ее не будет.

Вагон, наконец, дернулся и через несколько минут покатился на восток. Немного поскучав у окошка, Вячеслав забрался на верхнюю полку, положил вещмешок под голову и укрылся длинной «кавалерийской» шинелью, чуть поджав под себя коленки. В общем вагоне белье не выдают, хорошо еще, что есть верхние полки, так как поезд скорый. На местных поездах все места сидячие, и поспать можно только сидя. Проснулся он только поздно вечером, проспав Минск, Смоленск и многие другие остановки. До Москвы оставалось два часа. Воспользовался кипятком из бойлера, стоявшего перед купе проводника, и заварил себе чай из сухого пайка, которым снабдил его старшина. Теперь вагон был наполнен людьми, и особо присесть было некуда. Горячая кружка обжигала руки.

– Товарищ командир! Сядайте и поснедайте, чаво порожнем кипяток хлебать! Рятуйте, люди добры, служивому человеку чайку попить не даем.

Ему уступили место у столика, на столе появились яйца, хлеб, куски вареной курицы, домашняя колбаса.

– Снедайте, не побрезгайте, товарищ командир! Вы ж с границы! А вы нарушителей ловили?

Вячеслав кивнул в ответ, но рассказывать ничего не стал, несмотря на многочисленные просьбы. Он многое мог бы рассказать, с самого детства скитался по пограничным заставам вслед за отцом и матерью, которые оба были пограничниками. Времена, когда западная граница кипела и пограничникам и отрядам ЧОН приходилось ежедневно сталкиваться с противником, миновали. Теперь здесь относительно спокойно, а основные события происходят на Дальнем Востоке и в Средней Азии. Здесь же активных боевых действий нет. Идет ползучая война. Из Польши контрабандой ввозятся и вносятся товары ширпотреба и ткани. Здесь их продают только на старые советские деньги из серебра, которые выпускались с 1921 по 1931 год. От 1,8 грамма до восемнадцати граммов серебра в каждой. Шесть лет назад их выпуск отменили, но изъять из обращения не смогли. За задержание крупной партии такой контрабанды молоденького красноармейца-первогодка, возглавившего погоню и задержание банды после гибели старшего наряда, и направили в Могилев, в школу младшего комсостава. Через полгода он вернулся на заставу, уже со значком «За отличную стрельбу», и стал вначале командиром отделения, а затем и помкомвзвода. Таких задержаний у него восемь. Но об этом приказано никому не рассказывать. Серебро скупается по всему Союзу и ручейками стекается в западные области. То, что удается перехватить, лишь вершина айсберга.

Поняв, что захватывающих рассказов не будет, соседи успокоились, и Вячеслав перешел в свое полукупе и забрался обратно на полку. Впрочем, вскоре по вагону прошел проводник и сказал, что подъезжают.

Белорусский вокзал встретил гомоном и рыхлым мокрым снегом под ногами. Пришлось много козырять, вокруг большое количество командиров различных войск. Это практически окраина Москвы, а Вячеславу предстояло попасть в ее центр. Рядом Ходынское поле, ипподром – в общем, «глушь, Саратов». ГУПВВ, само собой, скорее всего, закрыто. Но делать нечего, втискиваться в переполненные трамваи на улице Горького было совершенно невозможно. Можно, конечно, позвонить матери, но видеть самодовольную физиономию отчима совершенно не хотелось. Существовал и еще один момент: в предписании говорилось прибыть в распоряжение именно кадров ГУПВВ НКВД – Главного управления пограничных и внутренних войск, а командовал ими не кто иной, как комиссар 3-го ранга НКВД Быстрых Николай Михайлович, муж Генриетты Александровны Быстрых, по первому мужу фон Валенштайн, в девичестве фон Крейц, матери Вячеслава. Поэтому появляться в доме у матери Вячеславу совершенно не хотелось.

До Лубянки тут недалеко, поэтому он закинул вещмешок на плечи, подхватил фибровый чемоданчик и пошел по четной стороне улицы в направлении центра. Через час подошел к проходной слева от главного входа и предъявил предписание. По меньшей мере на ночлег куда-нибудь устроят. К его удивлению, ему выписали пропуск, изъяли револьвер, и вместе с сопровождающим он очутился на втором этаже здания на Лубянке.

Несмотря на поздний час, кадры работали. Внимательно рассмотрели предписание и направление. Подтянутый командир НКВД куда-то вышел и вернулся через минут десять. Постучал обратным кончиком карандаша по стеклу в приемном окошке, подзывая помкомвзвода.

– Почему не прошел переаттестацию?

– Была назначена на февраль.

– Понятно, черкани здесь и здесь.

– Разрешите? – он решил ознакомиться с документами, которые предстояло подписывать. Лейтенант госбезопасности, не пограничник, ухмыльнулся немного кривоватой улыбкой, но разрешил прочитать документы.

Итак, что мы имеем с гуся? Очередное направление: город Саратов, войсковая часть № 10652, в распоряжение майора Мамсурова Х.Д. Вторая бумага рассказывала о том, как хранить государственные тайны, помеченные отметкой «особой важности» и «особой государственной важности». Ни о какой летной школе там не говорилось.

– Я же просил направить меня в летную школу!

– Принято такое решение, сержант.

Вячеслав макнул ручку в чернильницу и расписался.

Лейтенант передал одну бумагу Вячеславу, а два экземпляра второй и корешок первой положил в не очень пухлую папку личного дела.

– Тебя вызовут, сержант, посиди.

Сидеть пришлось долго и в полном одиночестве. Окошки, через которые общаются здесь, были закрыты. Единственная лампочка косо освещала помещение. Даже рассматривать было нечего. Он пожалел, что у него изъяли чемоданчик, в котором были книги. Очень бы пригодились. Часов нигде не было, у сержанта их не было тоже. Время тянулось, как белая круглая резинка от игрушки. Наконец появился командир в форме майора госбезопасности.

– Помкомвзвода Быстрых? Следуйте за мной.

Они прошли коридором до следующего часового, там вошли в кабинет. Майор уселся за стол, а Вячеслав остался стоять у двери. Сесть никто не приглашал. Майор пристально читал материалы личного дела, время от времени мусолил пальцы с целью перевернуть страницу. Наконец он поднял глаза на Быстрых.

– По распоряжению наркома НКВД, с целью усилить работу Разведуправления РККА, принято решение дополнительно укомплектовать управление опытными и молодыми чекистами, имеющими боевой опыт. Учитывая, что вы в совершенстве владеете языком противника, Главное управление погранвойск рекомендовало направить вас для прохождения дальнейшей службы в одну из школ для подготовки разведчиков-нелегалов. Как вы лично относитесь к такому предложению?

– Я хотел стать летчиком.

Майор улыбнулся, затем сказал, что это желание совпадает с легендой, разработанной в разведуправлении, и это желание учитывалось.

– Товарищ Сталин говорит о возрастающей опасности, которую представляет собой возрождающаяся немецкая армия. С ее помощью наши враги собираются уничтожить страну победившего пролетариата. Нам, чекистам и разведчикам Красной Армии предстоит нелегкая схватка с фашистами, которая уже началась, и противник показал, что обладает серьезной силой.

Майор говорил немного коряво, частенько упоминал роль Сталина в этом вопросе, затем заговорил о вскрытом военно-фашистском заговоре и о той опасности, которую несут спрятавшиеся в недрах нашей армии недобитки гидры. Вячеслав понял, что его вербуют еще в одну службу, и его роль состоит не только в том, чтобы обучаться в школе. НКВД рассчитывает с его помощью проверить и личный состав преподавателей, так как провалов армейских нелегалов было выше крыши. Ежов, получив в руки мощнейший аппарат, стремился прибрать к рукам всю разведывательную деятельность. И направление в святая святых пасынка «главного пограничника страны» входило в этот план. Сопротивляться было бесполезно. Все уже решено за него. Как ни старался Вячеслав держаться подальше от всего этого, все равно отчим нашел способ испортить ему жизнь. Совсем не так он представлял свое будущее.

Выйдя из здания НКВД, он позвонил через коммутатор матери, назвав ее позывной, и сообщил, что проездом находится в Москве, сейчас выдвигается в сторону Казанского вокзала.

– Где ты сейчас?

– На Лубянке, вышел из управления кадров.

– Подожди меня, я сейчас спущусь.

Мать выскочила из того же подъезда, откуда вышел он. Но ее ждала машина. Они осветили фарами фигуру Вячеслава и остановились. Мама выскочила и обняла сына. После этого усадила его на заднее сиденье и сама села рядом. Вначале заехали в ресторан «Арагви», поужинали. Мама говорила в основном о мелочах и даже не спрашивала, какими судьбами он здесь оказался. Попытки заговорить о чем-то серьезном в ресторане ею решительно пресекались. Когда они вышли оттуда, то мать сказала, что быть разведчиком он еще не готов.

– Я ничего не говорил про разведку!

– Вообще-то я теперь в кадрах работаю, и твои документы проходили через меня.

– Но почему тогда ты не направила их в летную школу?

– Направляла, но тебе было отказано. Не подходишь по происхождению. Угу, сын комиссара Валенштайна рылом не вышел. В общем, сделала, что смогла. Большего в этих условиях просто не удалось. Правильно, что домой не зашел, мы с Быстрых разводимся, твое появление было бы лишним.

– Зачем ты за него вообще выходила? Сама же говорила, что он виноват в смерти отца.

– Во-первых, выбора не было, иначе вслед за отцом и я бы пошла. Дерьмо он редкостное! И ни перед чем никогда не останавливался. Любит только себя и считает себя гением, несколько недооцененным. Бог с ним! Квартиру он мне оставляет, а сам уходит к мамзель новой. Ничего, недолго ему прыгать по бабам осталось.

Она что-то недоговаривала. Они шли в направлении площади «трех вокзалов», а за ними ехала служебная машина матери. Урожденная баронесса фон Крейц, дочь Ольги фон Крейц, одной из подружек последней императрицы Александры, с головой ушла в революцию вслед за мужем, Георгиевским кавалером из 3-й Русской Императорской армии, которая густо полила кровью солдат и офицеров Галицийские холмы. Там капитан артиллерии познакомился с Михаилом Васильевичем Фрунзе, под началом которого впоследствии воевал в Крыму и в Средней Азии, принимал участие в создании нескольких армий РККА, а затем был направлен на охрану госграницы и борьбу с басмачеством. Где и погиб. Мать с восемнадцатого года была начальником штаба отряда ЧОН, организованного отцом из солдат и офицеров 12-й Сибирской дивизии, в которой он служил, затем стала начштаба Туркестанского пограничного округа. И до самой смерти отца в двадцать девятом выполняла эти обязанности. Став женой Быстрых, немедленно уволилась из органов, и когда она вновь стала служить, для Вячеслава было загадкой.

– Ко мне обратились с просьбой подобрать кандидатуру для одного очень интересного задания, и я остановилась на тебе. Ты как нельзя лучше подходишь для этой цели, и еще одно: Быстрых малость зарвался в своем стремлении угодить Ежову, не понимая того, что крест на Ежове уже давно стоит. Думаю, что через пару-тройку месяцев все и состоится. А потом под нож пойдут те, кто помогал Ежову нарушать законность и Конституцию СССР. Ну, а находиться в погранвойсках с такой фамилией тебе просто не стоит. Когда лес начинают рубить, то треск стоит такой, что за ним отдельных судеб и не видно. Так что переход на нелегальное положение для тебя будет сейчас лучшим выходом из ситуации.

– А ты сама?

– Ой, обо мне можешь не беспокоиться! Меня столько раз собирались шлепнуть, что уже и со счета сбилась. Переживу. В общем, не отказывайся.

– Я и не отказался.

– Ладно, время! – она остановилась и сделала знак рукой, подзывая машину. Через несколько минут в помещении военного коменданта Вячеслав получил посадочный талон.

В Саратове зима, поскрипывает снег под сапогами, помощник военного коменданта порадовал:

– Раньше тебе надо было выходить! В Жасминной.

– Мы там не останавливались.

– Ну да, ты ж на скором! Что ж с тобой делать-то, милай!

– А тут далеко?

– Да нет! Напрямки ежели, через Лысогорье, так рядом. А ежели кругом, то верст питнацать али шишнацать, не мене. Да боязно мне, что не найдешь ты дороги через лес. А так до Разбойщины по Новоузенской дороге, а там напрямки тропа ведет.

Нерешительно потоптавшись вокруг стола, сержант ГБ выглянул в окошко, подошел к вешалке и накинул на плечи форменный «офицерский» полушубок черного цвета. В таких в Гражданскую деникинцы щеголяли.

– Пойдем, милай, пойдем.

И они вышли на площадь перед вокзалом.

– Антон, подь сюда!

К ним подошел крепкий с виду мужичок в меховухе поверх пальто.

– Антон Савелич, не в службу, а в дружбу, тебе ж по путю. Добрось младшего командира до Разбойщины!

Мужичок оценивающе посмотрел на Вячеслава – стоит, не стоит время тратить, – чуть помялся.

– Трохи далековато, ну да ладно. Пошли.

Круп у лошади был покрыт инеем. Извозчик убрал торбу и, ведя под уздцы, развернул легкие санки. Жестом пригласил садиться и запахнул уголком распахнутой дохи ноги Вячеслава.

– Но, милая! Пошла, пошла!

Вожжи щелчком сбили изморозь с крупа, лошадка всхрапнула и легко понесла сани по заснеженной улице. Немного покрутившись по кривой улице Степана Разина и перескочив через переезд, оказались за городом. Извозчик чуть подхлестнул кобылу, которая замедлила шаг в горку. Затем начался заснеженный лес и сплошные косогоры. Проехали мимо огромной антенны, расположенной на Лысой горе. Примерно через сорок минут раздалось громкое: «Тпру-у-у!»

– Слезай, милай! Тебе направо, там школа лазутчиков, а мине налево, живу я там. Прямо не ходи. Вишь, тропка вправо забирает, так по ней.

Вячеслав предложил деньги, извозчик аккуратно скинул рукавицу и потянул на себя трешку из предложенных пяти.

– Благодарствуйте! А закурить не будет?

Взял две папиросы и заложил одну за ухо. Хлопнул кобылу по крупу, и санки резво побежали под горку. О том, что здесь находится разведшкола, даже местные собаки знали. РВ-3 – так называлась радиостанция, которая обеспечивала связь с агентами по всему миру. Подхватив чемоданчик, Вячеслав пошел по заваленной ночным снегопадом тропе.

Едва вошел в лес, как возник проволочный забор и будка часового. Справа и слева было скрыто два пулеметных бункера. Часовой вызвал разводящего. В отличие от него, эти двое в маскхалатах. За плечом у обоих незнакомая винтовка с большим набалдашником на стволе. Вячеслав поприветствовал разводящего и передал ему документы.

– Вообще-то КПП с другой стороны, а здесь выход на площадку приземления. Следуйте по тропе, полтора километра. В километре отсюда будет караульное помещение, а там увидите. Штаб – слева от дороги. Так что добро пожаловать, товарищ помкомвзвода.

Откозыряв и засунув во внутренний карман шинели документы, Быстрых зашагал дальше по зимнему лесу. Здесь тропа была разметена, по ней проходило восемь человек. Тренированный взгляд разглядел следы двух пар валенок и шести пар сапог. Справа в лесу кто-то был. Помимо привычного стрекота сорок иногда раздавались звуки, которые можно было считать условными сигналами. Но края тропы были чистыми, и люди попали в лес другой дорогой. Угу, кажется, засада! И он юркнул к деревьям. Службу Вячеслав проходил в лесу, и ухищрения нарушителей границы были ему хорошо знакомы, в том числе и места для подобных засад. Взгляд привычно обежал ближайшие деревья, затем пошел ниже… Есть: ствол, направленный в его сторону. Он перекатился к ели и заполз под густую крону. След! Наган перекочевал из кобуры в руку еще в шести метрах отсюда.

– Вы на мушке, слезайте! – негромко сказал он. Фигура, спрятавшаяся на дереве, трижды свистнула сойкой.

– Отставить! Отбой! Все сюда! – послышался громкий приказной голос. К удивлению Вячеслава, все пять человек были вооружены немецкими карабинами «Маузер», у двоих в руках незнакомые пистолет-пулеметы – деревянная накладка на затворной коробке с откидным прикладом и длинный тонкий прямой магазин, вставленный под довольно большим углом. Все одеты в зимние маскировочные комбинезоны совершенно незнакомого кроя.

– Кто такой и как сюда попали?

– Помкомвзвода Быстрых, направлен в войсковую часть «десять шесть пять два», следую в штаб части в распоряжение майора Мамсурова.

– Майор Мамсуров. Подскажите товарищам курсантам, по каким признакам определили засаду! – майор протянул раскрытое удостоверение незнакомого образца. Но там было указано, что представитель сего документа является командиром в/ч 10652. Вячеслав отдал честь и вынул свои бумаги, но командир не стал их смотреть и повторил вопрос.

– Место удобное для засады – поворот тропы и отсутствие просмотра. Сороки шумели, и дважды крикнула сойка. Все справа. Типичные отвлекающие действия от засады с левой стороны, товарищ майор.

– Ну что ж, пограничник! Толк в засадах понимает! Подождете меня в штабе.

На этом приключения не закончились, в/ч 10652 продолжала удивлять. Построена в виде типичного немецкого военного городка, все надписи строго по-немецки. В одном из объявлений Вячеслав обнаружил грамматическую ошибку – оказалось, что сделана она специально. Таким образом проверяли знание немецкого и наблюдательность. К обеду Вячеслав был переодет в форму немецкого унтера и сел изучать строевой устав вермахта. Два месяца сплошной шагистики под присмотром старых фельдфебелей Ландвера, чтения «Майн кампф», немецких газет, вперемешку с длиннейшими марш-бросками, большой физической нагрузкой, а индивидуально догрузили изучением двигателей «Юмо.210Г2» и «Ас.10», основ конструкции самолета и аэродинамики. Все на немецком. И без инструктора – их просто не было. Но стенать и изображать катающегося по полю футболиста в надежде на пенальти, сержант не умел, поэтому, как ни тяжела была учеба, зачеты в конце второго месяца обучения он сдал с первой попытки. Впрочем, второй попытки ни у кого и не было: тех, кто не прошел подготовительный курс, отчисляли, и из пятидесяти шести человек к февралю осталось меньше половины.

Костяк роты составляли немцы Поволжья и Урала. Понятно, что настоящих фамилий никто ни у кого не знал. Было несколько человек других национальностей, но у всех немецкий язык был или родным, или прекрасно поставленным. Отбор в школу вели по этому принципу, и на индивидуальных занятиях, которые начались в конце февраля, преподаватели оттачивали лексику и доводили до идеала произношение, требуемое по легенде. Или предлагали сменить легенду. А иногда и отчислить. Они имели полное право дать такую рекомендацию, и этот приговор обжалованию не подлежал. Собственно, преподаватели в школе работали на износ, чуть ли не круглосуточно готовя людей к заданию. А начальство при этом постоянно подгоняло их, говоря о том, что они срывают все сроки. Что требуется «здесь и сейчас». Из-за этого и хромала подготовка. Засунуть такой объем информации в голову и переучить мгновенно человека невозможно. Автоматизм вырабатывается годами, а не неделями, но… Время требовало именно быстроты обучения, поэтому и было море отчислений. В школе оставались только те, кого переучить и подготовить можно было быстро. Остальные – отсеивались.

После прохождения подготовительного этапа все перешли на индивидуальные занятия, кроме радиодела, огневой и физической подготовки. Еще и минно-взрывное дело преподавали классами по десять человек. А так каждый умирает в одиночку! До марта 1938 года Вячеслава, теперь его звали Вольфганг, готовили по той легенде, которую подготовила мать. Он должен был попасть в Пернау, это в Австрии, и там уже готовы документы, что он учится в военной школе летчиков, затем выехать в Германию, заявив, что желает служить Великой Германии. При этом использовались вполне легальные документы одного из дальних родственников матери, которым пообещали выезд в Латинскую Америку или США. Всем, включая курсанта. Вообще-то они похожи, даже слишком. Но 13 марта Германия заявила об аншлюсе Австрии, а шестнадцатого Адольф Гитлер проехался по улицам Вены под восторженные крики «хайль!» и вздернутые руки двух из четырех миллионов австрийцев. В школе по этому поводу состоялась глухая пьянка преподавательского состава, большая часть которого были австрийскими коммунистами, которых выжили нацисты из их страны. Легенда требовала изменений и новых документов. Фамилию Крейц или Крайц стало использовать затруднительно, потому что родственничек из рейха выехать не успел. Все остальное готовили в страшной спешке: события замелькали как в калейдоскопе, а необходимость доставить и обеспечить связь старому агенту Третьего Интернационала никуда не делась.

Новая легенда родилась случайно, после активизации судетских немцев. В Праге прошла мощная манифестация фашистов, на которую съехались молодые нацики со всей страны и начали требовать вернуть их тысячелетнему рейху. Единственное военное летное училище на Судетах расположено в городе Ралль, или как его называют чехи, Ральско. Есть еще одно, в Карловых Варах, но оно готовит пилотов для гражданских авиалиний. В Ралле зацепиться было не за что. А начальство как с цепи сорвалось: «Давай-давай! Даешь! Всех расстреляем к чертовой бабушке!» Третий путь лежал через Париж, но там очень сильна русская иммиграция, и не исключено, что фото сына баронессы фон Крейц там уже есть. Многим она наступила на любимый мозоль. Вполне могли поинтересоваться. Так как толковых документов не было, то руководство приняло решение: поступать на первый курс Ралльской школы ВВС Чехословакии. Кстати, предстояло научиться «неправильно записывать решение в столбик при умножении». В Германии и в германоговорящих странах, включая Судеты, первым пишется меньшее число. Ведь предстояло сдать экзамены! По предметам, которые Вячеслав не изучал в немецких школах. Экстерном пробежались по школьным учебникам Чехословакии. Но в Чехословакию еще попасть нужно! Общих границ с СССР она не имела. В общем, вся легенда сыпалась, как карточный домик, а начальство просто свирепело по этому поводу.

И тут из Базеля пришло сообщение, что семейство Крейцев пересекло швейцарскую границу и прибыло на конспиративную квартиру в Базеле. Вся подготовка к черту! Выслали туда, в Берн и Базель, уточняющие вопросы, но не самим Крейцам, а людям, их курирующим. Короче, за день до аншлюса они пересекли границу, проставив в целях выезда за рубеж желание совершить путешествие по Африке. Начальник управления кадрами ПВВ немедленно выходит на какие-то структуры, и Вячеслава вместо Германии отправляют в Ливию, в Бизерту! Правда, не одного, а с целой группой товарищей. На месте разрабатывается план: полет на четырехместном «шторьхе» вокруг африканского континента в честь «исторического воссоединения исконных германских земель», с привлечением максимального количества прессы. Крейц-папа и Крейц-мама, механик самолета и курсант первого курса Пернауской военной школы Вольфганг фон Крейц. С многочисленными публикациями из разных уголков Африки. Естественно, что фотографии будут именно Вячеслава. С лицом доработает солнце и специфические фотографические эффекты. Он должен стать известным, чтобы никто не вспоминал о том, что он выглядел моложе и нижняя губа у него тоньше. Если хочешь спрятать вещь, то положи ее на самое видное место!

В общем, вместо двух лет обучения в разведшколе – четыре месяца, а «физелер-шторьх» Fi.156c3 стал первой машиной, которую он поднял в воздух.

Мама поговорила с женой троюродного брата и убедила ту, что она рискует больше, заменяя ее сына своим. Крейцы выезжали потому, что отчетливо понимали, для чего гитлеровцы пришли к власти в Австрии. Они не были коммунистами, но голосовали за них много лет подряд. За «Красную Вену». И осознавали разницу между фашистами, нацистами и социалистами с коммунистами, много лет владевшими Веной. Они сошли с дистанции в Южной Африке «по здоровью». Оттуда их путь лежал в Южную Америку, в эмиграцию, а «их сын Вольфганг» продолжил маршрут уже вдвоем с механиком. Того звали Карл Вейсмар – старый и очень опытный механик симпатизировал Тельману и недолюбливал Гитлера. Его требовалось перевербовать, иначе путь в Германию окажется отрезан. Триумфаторов должно быть больше единицы.

Пресса Германии следила за перелетом. Регулярно публиковались малейшие новости, а когда они немного потерялись в Калахари, то у Геринга немцы начали требовать спасательную операцию. Благодаря этому удалось сменить выработавший свое движок в Карасбурге – это в Намибии. Прогорел один из восьми поршней в двигателе. Сорок километров до города ехали на телеге с волами. Там старшим Крейцам стало плохо с почками, и их госпитализировали в Кейптауне. Две недели ждали новый двигатель, затем вылетели дальше, уже только с Карлом и дополнительным топливным баком на заднем сиденье вместо двух пассажиров.

При смене движка один из прибывших помощников руководителей колонии Намиб рекомендовал шире использовать прекрасную фотоаппаратуру «Цейс», которую он привез с собой, в полете. И помнить, что Германия была обделена колониями при разделе мира. А великий фюрер говорит, что это положение еще не поздно исправить. Вольфганг доверчиво кивнул, а Вячеслав отправил телеграмму по одному из связных адресов о просьбе германской стороны.

В Триполи крайний раз встретился с матерью, они замкнули маршрут, но мать приказала лететь не через Сицилию и Италию, откуда вылетали Крейцы, и настоящий Вольфганг Крейц мог наследить и оставить свои пальчики, а через Испанию и Францию. Школу в Пернау и дом в Вене лучше не посещать без надобности. И вообще избегать Австрии, где могли сохраниться письма, написанные другим почерком. Она же подкинула идею самому стать писателем и издать книгу в модном тогда стиле «записки путешественника». Это она сказала еще в момент подготовки, поэтому несколько тетрадей черновиков было у Вячеслава с собой. Она же окончательно уговорила Карла вернуться в теперь уже Германию, правда, пообещав ему эвакуацию при первой возможности. В качестве конечной точки маршрута выбрали город Кассель, где располагалась фирма «Физелер», которой сделали очень неплохую рекламу. И которая через печать пригласила молодого летчика посетить завод.

С дополнительным топливным баком самолет мог преодолевать до тысячи километров, что солидно помогло на этапе возвращения, после высадки двух пассажиров. Вот и сейчас требовалось из Сан-Себастьяна долететь до Энхайма под Саарбрюккеном, до остальных аэродромов просто не дотягивали. А это на самой границе с Францией.

Карл провернул винт и, убрав колодки, забросил их в кабину себе под ноги. Вольфганг аккуратно прибавил обороты и вырулил на узкую полоску ВПП, идущую вдоль бухты. Конец ВПП означал и границу между Испанией и Францией. Над домиком с мачтой появился клетчатый флажок, дающий добро на взлет. Желают счастливого пути!

Через семьдесят пять метров почувствовали последний толчок о неровности левым шасси, и земля начала отдаляться от самолета. Испания кончилась, промелькнула Франция, и самолетик завис над морем. Курс тридцать семь градусов, где-то в девятистах сорока километрах находится первая точка посадки уже на территории страны, куда требовалось попасть по имеющемуся приказу. «Аистенку» на это расстояние требуется шесть с половиной часов при нулевом ветре. Карл, который за время перелета неплохо освоился со штурманским делом, настроился на работу радиопривода Саарбрюккена и пересчитывал поправки к курсу, чтобы не лететь по ортодромии. Земля, как известно, круглая. Он показал расчеты «молодому графу» – эта ветка рода Крейцев носила титул фрейграфов, который в Германии считался выше баронского, тогда как в России было принято наоборот. Несмотря на революции и отмену дворянства, этот титул пока еще имел некоторый вес в обеих республиках, объединенных Гитлером в одну.

Вольфи посмотрел на расчеты и кивнул, продолжая удерживать самолет по курсу и высоте. Автопилота у машины не было, как и второй ручки управления. Штурман – чистый пассажир, максимум может подать кофе из термоса и бутерброды. Ну, и следит за тем, чтобы после опорожнения внутреннего танка его вовремя отключить и переключиться на крыльевые. Желательно так, чтобы двигатель при этом не чихнул.

Через час определили снос и взяли поправку. Скорость получилась чуть больше 160 км/час, ветер был попутный и немного увеличивал крейсерскую. В полете и не поговоришь, переговорного устройства на борту не было, а перекрикивать двигатель в двести сорок лошадей без глушителя тяжко. Каждый думал о своем. Одному очень не хотелось попадать обратно в Германию, а второй перебирал в памяти легенду и все, что было с ней связано. Теперь от состояния его памяти и проработанности легенды зависело все. В принципе, для обоих!

Высота чуть более пятисот метров, под крылом проплывают поля и леса Южной Франции. Здесь еще не шарахаются при виде свастики на киле и черно-белых крестов на фюзеляже и крыльях. Франция закончила Великую войну победительницей и воевать более не собиралась. В мае провалился Карлсбадский путч, Чехословакию поддержали Франция, СССР и даже Италия. Военный переворот не состоялся. На стороне Германии выступила Польша, которая пригрозила объявить войну Советскому Союзу, если тот попытается помочь Чехословакии. Как говорилось выше, общих границ у них не имелось, их разделяла Польша, которая сама выдвинула претензии к чехам и претендовала на Тешинскую область. С 27 мая заговорили о плане Геринга по разделу Чехословакии между Германией и Венгрией с передачей Тешинской Силезии Польше. Шли активные переговоры с чехословацким руководством. От союзников ее отрезали: Венгрия, Германия и Польша окружили ее со всех сторон, Франция была настроена удивительно миролюбиво, а в Советском Союзе происходили такие события, что надеяться на него не приходилось. К тому же теоретическое суммирование сил трех агрессоров многократно превышало потенциал Советского Союза тех лет. На руку агрессорам играло и то обстоятельство, что благодаря «искренней помощи» Франции, поставки советской военной техники и добровольцев в Испанию были прерваны, и республиканцы в Испании терпели одно поражение за другим. Поставки со стороны Средиземного моря блокировались итальянским флотом, который был многократно мощнее Черноморского.

Внизу с августовских полей и садов убирали урожай. Под крылом Шампань. В Шомоне, столице Шампани, довольно большой аэродром, и вообще город с воздуха смотрится красиво. Сплошные красные крыши, башни старинных замков, знаменитый виадук.

Несколько французских машин было в воздухе. Справа появился «Моран-Солнье-405», довольно уродливый, с какими-то наплывами на крыльях. На самолете Вячеслава когда-то были нарисованы австрийские опознавательные знаки: красно-бело-красный флаг на киле и белый треугольник в красном круге на крыльях и фюзеляже. Весной эти знаки были закрашены желтой краской на фюзеляже и крыльях, а на киле была закрашена белая полоса, поверх заводского рисунка набили белый круг со свастикой внутри. На крыльях сверху только буквы и цифры регистрационного свидетельства «vK-12», снизу в рекламных целях нанесли черно-белые кресты. На фюзеляже с одной стороны, где набит номер, остался австрийский треугольник, документы никто не менял, а со второй стороны на желтом фоне немецкий крест. Самолет частный, принадлежит непосредственно Вольфгангу фон Крейцу, зарегистрирован в летном клубе, принадлежавшем его отцу. Короче, что хочет, то и рисует. Поэтому французский летчик заинтересовался пролетавшим самолетиком. Рация у Вольфанга была, без нее в Африке совсем тоска – FuG 7 R/T «Телефункен», коротковолновая. С гражданскими частотами. Ее антенна была хорошо видна. У француза тоже из фюзеляжа торчала антенна, поэтому после того как француз встал на вираж, в наушниках раздался голос:

– VK-douze répondre à la patrouille!

– Patrouille, J’ai vK-douze!

– Votre nationalité? – Ваша национальная принадлежность?

– Allemagne, Vienne. – Германия, Вена.

– Où tu vas, douze? – Куда направляетесь, двенадцатый?

– Saarbrucken, Ensheim, Vol IG-1220, de l’Afrique. – Саарбрюкке, Энхайм. Рейс ИГ-1220. Из Африки.

– Et Graf von Kreutz! Vol heureux! – А, граф фон Крейц! Счастливого полета!

– Merci beaucoup! – Большое спасибо!

В те годы основным международным языком радиопереговоров, телеграфа и почты был французский. Все диспетчеры и пилоты были обязаны знать двести основных слов по-французски, это был летный минимум. Запросы на перелет принимались только на нем, остальное ты мог писать на любом, но маршрут, цель полета, принадлежность самолета – только по-французски, как и свою фамилию. Радовало то, что и во Франции о перелете знают, так что есть какая-то надежда, что все пройдет чисто.

Еще один аэродром, очень большой, тут и бомбардировщики, и истребители стоят. Французы беспечно расставили их по краям большого поля. Маскировки нет, капониров – тоже. Здесь его никто не запрашивал: летит себе и летит. От маршрута не отклоняется. До границы, даже на «шторьхе», полчаса лета. Вон те холмы по курсу уже Германия.

Стало заметно, что Карл начал волноваться. Вячеслав пошарил рукой в кармане за своим креслом и вытащил плоскую металлическую фляжку со шнапсом, передал ее механику. Тот удовлетворенно закивал, потом сквозь шум мотора прокричал:

– Что, заметно, что волнуюсь?

– Есть такое!

– Ох, не хочу я туда лететь!

– Это ненадолго, помните, что фрау фон Крейц говорила: «Чисто пройдет – сразу обеспечу отход».

– Да, я слышал! Прозит! – он отхлебнул из стакана, в который налил шнапс из фляжки. Прикончив порцию, сполоснул стакан кипятком из термоса и вылил остатки воды в сливную горловину под ногами.

– Благодарю вас, герр Вольфганг. То, что нужно было!

Лететь навстречу неизвестности всегда страшновато. Но здесь требовались спокойствие и уверенность в себе, поэтому Вячеслав и старался показать пример во всем. Хотя у самого на душе кошки скребли. Все, Саар, снижаем обороты и начинаем снижаться. Вот она – Германия. Он облизнул губы и чуточку отодвинул нижнюю губу от зубов. На земле он привык это делать почти автоматически, а в полете этим никогда не занимался.

Прошли вдоль площадки, покачав крыльями. Связаться с пунктом управления не получилось, это аэродром люфтваффе, но на его карте он обозначен как гражданский с возможностью приобрести топливо. На гражданском канале никто не ответил, но на флагштоке затрепетал «двойной голландец» – флаг «да» по международному коду.

Вираж, предкрылки, закрылки, и самолет практически повисает на месте против ветра. Чуть от себя штурвал, выравнивание, и, пробежав метров десять, «аист» закончил свой полет. Стрелка на мачте показывает налево, Вольфганг склонил голову налево, Карл – направо, машина побежала в сторону указанной стоянки. Вон там кто-то машет флажками, значит, туда. Зажат левый тормоз, обороты, и тормоз обоими колесами. Финишер показал крест, глушим двигатель. Выйдя из машины, поприветствовал механика с флажками.

– Нам заправиться и дальше, следуем в Кассель.

– Аэродром закрыт для обслуживания гражданских судов, вам приказано следовать в диспетчерскую, а штурман пусть крепит самолет.

– Это не штурман, это бортмеханик, он знает, что делать.

Здесь самолетов не видно! Из-под маскировки только винты торчат. Двухлопастные – это Ар.80, и трехлопастные, таких Вольфганг-Вячеслав еще не видел. Но демонстрировать крайний интерес не стоит. Быстрым шагом направился к руководителю полетами. В качестве такового обнаружил штабс-фельдфебеля.

– Фаненюнкер Крейц, следую из Сан-Себастьяна в Кассель по приглашению фирмы «Физелер» после перелета вокруг Африки.

– Ваши документы! Почему сели на закрытый аэродром?

– У меня эта площадка помечена как смешанная: люфтваффе-«Люфтганза». Вот! Это запрос, подавался два дня назад, вот подтверждение запроса. В маршрутном листе указана посадка и дозаправка в Энхайме. Пожалуйста!

Вольфганг протянул штабс-фельдфебелю имевшиеся у него документы и вытянулся. Тот полистал бумаги, посмотрел на фаненюнкера и приказал снять значок люфтваффе. Значок, правда, был вышит золотом на бежевом комбинезоне, поэтому снять его можно было только вместе с ним, что очень не понравилось фельдфебелю. Старшина он и в Африке старшина. Но делать нечего, документы были в порядке. Не найдя причин для отказа, штабс-фельдфебель Ранке снял трубку телефона и позвонил куда-то, надеясь там узнать, каким образом ему отфутболить наглеца, свалившегося на его старую голову. По возрасту он был чуть старше Вячеслава, но он из люфтваффе, а тут какой-то юнкер… Паспорт свой австрийский Вольфганг не показывал, только летную книжку. И слава богу! Тогда бы у дотошного старшины был бы реальный повод отказать во всем. Тут на КП ввалилась группа летчиков, довольно шумно обсуждавшая вчерашнюю пьянку в Брюккене.

– Ба! Какие люди! Какими судьбами? Узнаете, да это же граф фон Крейц!

– Сел на промежуточную по маршруту, а тут топлива не дают.

– Отто! Ты что, газет не читаешь? Вся Германия говорит об этом: на маленьком связном самолете человек облетел всю Африку! Показал нашего орла всем, а ты ему топливо зажал.

– Я выясняю этот вопрос, герр лейтенант. Порядок есть порядок!

– Яволь! Ну, что, граф, показывайте вашу птичку! Буби! Фотоаппарат захвати!

Трехлопастные винты оказались на новом «мессершмитте» BF.109Е. Из-за этой эскадрильи, которую сюда переместили, и закрыли аэродром. Они еще на секретном листе. Но хвастовство сидит в любом летчике, особенно в молодом. Поэтому Вольфгангу было разрешено и посидеть в кабине, и сфотографироваться возле «мессера». А вот его птичку можно было снимать только с одного борта, на втором явственно были видны австрийские опознавательные знаки, которые было предложено немедленно закрасить. Народ Германии един (как никогда), и над всем миром будет парить орел со свастикой в лапах!

Вольфганг расплатился чеком венского банка, так как наличных рейхсмарок у него не было, только швейцарские и французские франки и немного британских фунтов. Радостная встреча закончилась взлетом в сторону Касселя. Ожидавшие немедленно оказаться в лапах гестапо Вольфганг и Карл долго ржали над этим обстоятельством, когда были снова в воздухе. Это, конечно, могло впоследствии сказаться, но теперь поднимать вопрос об отметке в недействительном паспорте уже будем на территории Германии.

Лететь недалеко, даже меньше двух часов, с Валдау связались еще из Энхайма. Германия вообще очень маленькая страна. Кассель был главным городом рейхсгау Кургессен, административного округа Третьего рейха. Это самый центр Германии. Там возле аэродрома Валдау существовал авиазавод Рааб-Катценштайн, который выпускал самолеты RK.26 для Швеции. Одним из совладельцев завода был известный ас Первой мировой войны, сбивший девятнадцать самолетов противника, и признанный в мире мастер высшего пилотажа – Герхард Физелер, который из-за банкротства завода – вынужденного, так как отцы-основатели фирмы были евреями и покинули Германию после прихода Гитлера к власти – вступил во владение предприятием. Физелер вошел в НСДАП, был знаком с Удетом и получил довольно большой кредит под контракты на разработку нескольких моделей самолетов. В частности, его фирме было поручено вооружить «Граф Цеппелин» – единственный авианосец Германии. Основной ударной силой этого корабля должны были стать Fi.167. Но подчеркиваю, завод был частным и всецело зависел от продаж своих машин, поэтому для Герхарда Физелера авантюра графа фон Крейца была отличной и бесплатной рекламой. На волне успеха полета Вольфганга было подписано несколько довольно крупных контрактов на поставку таких машин в Африку, Китай и страны Ближнего Востока, что принесло дополнительно довольно солидные деньги, причем в английских фунтах и французских франках. Рейхсмарке пока не сильно доверяли в Европе, ее курс сильно плавал.

Еще подлетая к плотине на реке Фульда, Вольфганг заметил большую толпу на аэродроме, и в воздухе находилось более десяти машин. Большую часть пристроившегося эскорта составляли такие же Fi.156. Но головной машиной летел абсолютно незнакомый самолет, который не напоминал ни одну из машин, когда-либо виденных Вячеславом. Биплан с узким и длинным двигателем. Выгнутый вверх корпус с большой остекленной двухместной кабиной. Неубирающиеся шасси и мощный костыль. Профиль машины был очень хищным. Массивные обтекатели шасси, развитые стойки и подкосы говорили о значительной нагрузке на крыло. Скорее всего, пикировщик, но почему биплан? По-видимому, в воздухе был Fi.167 – та самая машина, о которой и говорили в Бизерте, для «Граф Цеппелин». Пилотирующий ее летчик предложил такую крутую глиссаду для посадки, что даже суперлегкий «шторьх» с трудом мог ее выполнить. С большим трудом! Но Вольфганг немного схитрил и вошел в спутную струю, отбрасываемую мощным тысячесильным двигателем ведущего. За счет этого ветра он умудрился удержать предложенный угол глиссады. Пробега практически не потребовалось. Впрочем, как и пикировщику.

Заглушив двигатель, он попытался выйти из машины, но ноги коснуться земли не успели. Его подхватила толпа и понесла куда-то, выкрикивая лозунги, главный из которых был: «Дойчланд юбер аллес!» Несколько непривычно, всю свою жизнь он предпочитал находиться в тени, чем вызвал еще больший интерес толпы. Неизменная «Лейка» – кстати, наследство от настоящего Вольфганга, благодаря которому он знал в лицо всех, кого «Лейка» когда-то зацепила, – сняла и это безумство толпы.

Из «Крюмма» – «горбуна» по-немецки – вылез сам Герхард Физелер, довольно высокий, с редкими волосами, откинутыми назад, и с покатым лбом. Довольная улыбка отображала его отношение к этому действу. К моменту, когда он смог пробиться через толпу, Вольфганга успели много раз подбросить и поймать, но отпустили, когда глава фирмы подошел к месту событий. Физелер обнял Вольфганга, что запечатлели множество кино– и фотокамер. Несколько позже одна из корреспонденток берлинской газеты спросила Герхарда:

– Можно сказать, что в Германии родился еще один ас?

– Асами не рождаются, асами становятся после пяти сбитых. Ас – нет, но еще один выдающийся летчик в Германии появился. И дело тут в преемственности! Я знал его отца – выдающегося летчика-австрийца. Он, правда, воевал на Восточном фронте, там больших воздушных битв не было, поэтому в асы не попал, но его клуб и летная школа были лучшими в Австрии. Что и доказал его сын! Он сумел удержаться за «флиге» – самолетом, которому нет в мире равных по минимальной посадочной скорости. На обыкновенном «аисте»! Он сел почти вертикально! Как эксперт международной федерации авиационного спорта даю единицу с плюсом за такую посадку!

Праздновали и чествовали Вольфганга два дня, жаль, что не пригласили на радио, это из-за его южно-немецкого. Дело в том, что австрийцы говорят на совсем другом языке, только правила общие, а так примерно как русский и белорусский. Понять можно, но запутаться – запросто. Мгновенно переходить с австрийского на хохдойч не рекомендовала мать. Требовалось побыть австрийцем. С Герхардом Физелером отношения сложились, и тот сам предложил молодому Крейцу перейти в его школу высшего пилотажа. Кроме того, фирма «Fieseler Flugzeugbau» передала молодому графу премию в двадцать тысяч немецких марок и взяла на себя его обучение в школе. А учиться требовалось! Ведь он был полностью самоучкой, лишь совместный полет со старшим Крейцем в качестве инструктора до Намибии. Русских инструкторов к нему на пушечный выстрел не подпускали, ведь это как обучение языку.

Существует русская и немецкая школы пилотирования. Их не перепутаешь, и эти следы закрепляются навечно. Начало его обучения заложил фон Крейц-старший, теперь предстояло обучаться у знаменитого Физелера, и на этом, пожалуй, можно и остановиться.

Там же в Касселе состоялась и первая проверка: подошла незнакомка и заявила – почему он ее не узнает?

– Не имею чести знать фройляйн.

Как так, что за дела, что вы себе позволяете, и тому подобное.

– Девушка, я, конечно, понимаю ваше желание казаться чуточку ближе к известному человеку, входить в его ближний круг, чтобы ваше фото появилось во всех газетах, но я никогда не был знаком с вами, не приглашал вас ни на свидания, ни на танцы. Вы не из Пернау и не из Модлинга, извините.

Чуть позже выяснилось, что девица работает в гестапо Касселя. Грубо работает.

К этому времени, с помощью Герхарда, Вольфганг успел заменить паспорт. С училищем выяснился пикантный момент: всех, кто не прибыл на встречу фюрера 16 марта 1938 года, из училища отчислили. Предусмотрительный папа Крейц ликвидировал и последнюю возможность заполучить «пальчики» настоящего Вольфганга: он сдал через агентство дом в поднаем, и теперь там жили другие люди, а выручка от этой аренды шла на счет Вольфганга. Кроме того, Вольфганг имел доверенность на управление всем имуществом фон Крейцев, а это родовой замок, который арендовала воинская часть австрийской, теперь уже немецкой армии, там располагалось пехотное училище, шесть низконапорных ГЭС, двенадцать небольших механических заводиков возле них, несколько маслобоек и мельниц. Переправив управляющим письма «отца», он вступил в «законные права». Свою эмиграцию «отец» объяснил политическими мотивами, дескать, он фашист, а не нацист, как его сын, поэтому и покинул страну, предпочитая проживать в Намибии. Стоит отметить, что в Австрии фашисты и нацисты частенько свои отношения выясняли с помощью оружия. В частности, на нацистов сваливают убийство канцлера Дольфуса, известного фашиста и противника Гитлера. А приход к власти Зейсса-Инкварта был совсем против шерсти графу фон Крейцу.

Школа Физелера запросила документы из школы в Пернау, и Вольфи был принят на второй курс обучения. Для того чтобы получить первый офицерский чин, требовалось отслужить в вермахте не менее полугода, и не в люфтваффе. Севернее аэродрома на берегах Фульды ландграфом Морицем Кассель-Гессеном еще в семнадцатом веке был построен великолепный архитектурный памятник вокруг его дворца: там был театр в римском стиле, огромный парк, музей природоведения, ряд искусственных озер и каналов. Граф стремился превзойти Версаль, и в некотором смысле ему это удалось. Во времена Второго рейха парк и здания дворца передали университету Касселя. А на правом берегу, прямо напротив дворца, стояли мрачным треугольником казармы пехотного полка вермахта. Так что днем на полетах, вечером в казарме, а если летаешь ночью, то днем в казарме, кроме воскресенья.

И все находилось в радиусе полутора километров, но несмотря ни на что, граф приобрел шикарный открытый «Майбах», персональные номера на машину, стал главным заводилой на курсе в плане немного гульнуть и поприжиматься к девушкам, которые охотно воспринимали ухаживания со стороны будущих офицеров люфтваффе. Пришлось заплатить профессору из университета и «учить» хохдойч, тем более что это ему посоветовал самый известный австриец в Германии – Адольф Гитлер, который приезжал в Кассель вместе с Герингом, Удетом, Мильхом и Ешоннеком. Гитлер милостиво потрепал высокого и статного юнкера по щеке, сказал, что помнит его перелет, и говорил с ним на южно-немецком, затем перешел на хохдойч и рекомендовал «мальчику» заняться своим языком.

Гитлер и командование люфтваффе прилетали на показ Fi.167. Первые три машины прошли полный курс испытаний и были рекомендованы в серию. Правым ведомым Герхарда был фендрих фон Крейц, который поразил макет крейсера противника тысячекилограммовой бомбой. Гитлер с видом знатока походил возле самолета, произнес пламенную речь, насквозь пропитанную реваншизмом, выслушал с очень довольным видом славицу в свой адрес, сел в свой «Юнкерс-52» и улетел в Берлин, а командование с Физелером и Мевисом устроили неплохую пьянку в ресторане «Колумбиана» в честь подписания контракта с люфтваффе. После нее Вячеслав выполнил свое первое задание: сказал нужному человеку в нужном безопасном месте условную фразу. В ответ услышал хохот и отзыв.

– Да, неожиданно! Я помню задание. На меня больше не выходи. Понадобишься, я тебя сам найду. Кстати, я вышел из Третьего Интернационала и теперь в Четвертом, но Гитлер с огнем заигрывает, поэтому я свою скрипку сыграю. Все, закончили.

Через несколько минут объект вышел из «Майбаха», пересел в «мессершмитт» и вылетел в Берлин. Пьяный и ночью. Теперь оставалось только ждать. Ждать своего часа.

Резидент приказал не отсвечивать. Вячеслава готовили именно быть связным у резидента. Свою задачу он выполнил и доложился в обе стороны, что контакт был, получен отзыв. Резидент в курсе и просил не мешать. Есть проблемы. Но объект готов работать. А доверять или нет – это работа центра. Сейчас главное – особо не высовываться. Полностью использовать наработки, сделанные в момент внедрения.

Отдельно требуется осветить проблему с женщинами. Вообще-то немки страшны, как смертный грех. С семнадцатого века через Германию гуляли войска всех наций. Здесь к насилию относились как к естественному акту: пришли новые войска – раздвигай ноги. Так было на протяжении трех веков. Здесь смесь всех народов и национальностей Европы. В результате появились рубленые лица, тяжелые челюсти и узкий таз – весьма характерные признаки женщин Третьего рейха. Глаз положить было не на кого. На каком-то сабантуе в ратуше Касселя Вольфганг увидел женщину, совершенно не подпадавшую под вышеизложенное описание. Красива, стройна и женственна. Оказалась русской графиней Дашковой.

Кассель некогда был резиденцией Вильгельма Второго. Во дворце «Вильхельмхёэ» под Касселем находилась ставка германской армии и резиденция императора Вильгельма Второго. Именно сюда ломанулись те, кто помогал Германии одерживать победу в Первой империалистической. Волею судьбы здесь оказались две графини Дашковы. Фрейлина Александры не так давно умерла, но ее дочь вполне жива и находится в детородном возрасте. Красива, умна и язвительна, как все русские красивые женщины. Много старше Вольфганга, красит волосы перекисью, отчаянно нуждается в деньгах. Говорит по-русски с сильнейшим немецким акцентом. Ненавидит всех: большевиков, троцкистов, нацистов и евреев – одновременно. Более недели всячески оскорбляла и обзывала Вольфганга по-русски и мило улыбалась и говорила комплименты по-немецки. Через неделю практически изнасиловала малоопытного летчика, показав все, на что была способна. Самодовольно улыбнулась и, обняв графа, уснула с блаженной улыбкой на губах.

– Замуж я за тебя не пойду, немчура проклятая, но жизнь ты мне обеспечишь! И такой самец! Черт возьми, хоть беременей! Только не это! – именно такое восклицание услышал утром Вольфганг, когда у него под боком зашевелилась женщина, встала и пошла мыться в душ. Она считала, что ее любовник не понимает по-русски.

К сожалению, циркуляр, полученный из Саратова, предписывал до минимума сократить общение с русской эмиграцией, и Анастасии и Вольфгангу пришлось расстаться по инициативе последнего. Потом ее упекли в концлагерь, который усиленно строили на окраине Валдау. Тем не менее значительный след в душе молодого летчика она оставила.

Через полтора месяца после прилета Вольфганга из Африки немцы, поляки и венгры договорились с Италией, а в Мюнхене Гитлер встретился с лидерами Великобритании и Франции. И они разделили Чехословакию. Немецкие Судеты перешли к Германии, Тешинские Судеты отошли Польше. Венгры «освободили соотечественников» на юге. Словакия объявила о своей автономии в рамках Чехословакии, но власть в республике плавно перетекла в лапы братьев Тисо из клерикально-националистической партии Словакии. Ее раздел – дело ближайшего будущего.

В руки Гитлера абсолютно бесплатно попало огромное количество вооружений: свыше миллиона новеньких полуавтоматических винтовок только на складах, танки LT vz.38 в количестве, превышающем весь имеющийся парк танков в Германии – около тысячи танков с унифицированным вооружением под немецкий стандарт. Море тяжелой артиллерии еще времен Первой мировой войны, но в полном порядке и ухоженной. Большая и сильная чехословацкая армия, примерно тридцать шесть стандартных немецких дивизий, против тридцати семи дивизий, имевшихся тогда в вермахте, не сделав ни одного выстрела, практически сдалась, удвоив или утроив вермахт.

СССР, естественно, на переговоры в Мюнхен не пригласили. Лига Наций самоустранилась от этого вопроса, и Чехословакии не стало. Вольфганг «по делам» вылетел в Швейцарию, требовалось переоформить несколько счетов, созданных его «отцом» еще во времена оны, на этом основании он получил официальное разрешение на выезд. Германия того времени чрезвычайно нуждалась в твердой валюте, поэтому такую поездку разрешили на самом высоком уровне.

В левом крыле его самолета находился тайник, закрытый обшивкой кабины и прикрытый резиной крыльевого бензобака. Там находилось несколько десятков кассет с тридцатипяти– и шестнадцатимиллиметровыми пленками. Содержимое тайника было передано в нужные руки, и через двое суток он вернулся в Кассель, выполнив вторую часть задания: тактико-технические характеристики принятых на вооружение самолетов люфтваффе оказались в СССР. С абсолютно точными рабочими чертежами всех основных машин: Ме-109Е, Ю-88 шести модификаций, Ю-87С и D, Хе-111, всех машин Физелера. Дело в том, что в Кассель перемещали производство как истребителей, так и бомбардировщиков. Уже не один, а три завода клепают круглосуточно самолеты из металла, который приходит из бывшей Австрии и Чехословакии. Там расположены важнейшие заводы по штамповке гнутых профилей из алюминия. Пять из двенадцати заводов Крейца перешли на выпуск комплектующих и запасных частей для вермахта и люфтваффе.

Германия готовится к войне. К большой войне! В Лондоне и Париже считают, что это их не коснется. Они старательно подсовывают Гитлеру мишень – СССР, колосс на глиняных ногах. Армии нет, промышленность на доисторическом уровне, деревянные самолеты, командный состав армии деморализован репрессиями из-за раскрытия военно-фашистского заговора предыдущего начальника Генерального Штаба. Теперь стало понятно, почему так торопились с его отправкой сюда – практически не подготовленного, с легендой, сделанной на коленке. Дыр в ней хватало, и их приходилось латать на ходу, как придется. Полной проверки легенда не выдержит, все держится только на замененных «пальчиках» в Пернау, да на полученных свежих документах, уже немецких. Но адаптацию и внедрение он прошел, теперь необходимо дождаться исполнения задания резидентом, и домой. Если отпустят. Механика Карла уже давно рядом нет, он через Австрию и горы ушел в Швейцарию и выехал из нее. Отметки о возвращении в Германию у него не было, так что чист, аки стеклышко.

Немцы все просто с ума посходили, все говорят только о гениальности фюрера. Какая гениальность! Его напрямую подталкивают на Восток, поэтому разрешили набрать силу. Особенно заметно было во время раздела Чехословакии. Маленькая Австрия – там не так заметно проходило, хотя экономический потенциал у горной республики был огромным. Ну, а Судеты всегда были «кузницей» Австро-Венгрии. Так что вермахт распухал прямо на глазах, тем более что командные кадры – младших командиров – ландвер готовил просто великолепно. В школе уже третий набор идет, он налетал больше остальных, уже более двухсот часов, на четырех типах машин. Сейчас осваивает ночные полеты на «мессершмитте» BF.110B.1. Геринг сделал основную ставку на эту машину, которую Вольфганг не видел перед полетом в Швейцарию. Их собирали на головном заводе бывшей «Байерише флюгцойгверке», теперешней «Мессершмитт АГ», в Аугсбурге. Серия В.1 – предсерийная, говорят, что будут другие двигатели, но их пока никто не видел. На этих Юмо.210Ga самолет летал неуверенно, скорость составляла чуть более 450 км/час. Две пушки 2.0 см и четыре курсовых пулемета и пулемет стрелка в кормовой турели «Арадо». Но данные не передать. Шифровка из Центра запрещала использование любой связи. Вячеслав попал под консервацию. Ему присвоено звание лейтенант РККА, и он награжден орденом Красного Знамени за выполнение двух частей задания. То есть приказ резидента «сидеть тихо и не отсвечивать» в Москве принят, все ниточки, связывавшие его с Родиной, заморожены.

«Сто десятый» не понравился еще и тем, что у него был экипаж в три человека. Раньше в полете можно было расслабиться, теперь за спиной сидел штурман, а чуть дальше за крылом – стрелок. На горле пристегнуты ларингофоны. На его машине сняли полностью вооружение и установили новый прибор слепой посадки и радиолокатор «Лихтенштейн-Герэт», который очень плохо работал, но вылетов на его испытания было больше всего. К тому же началась зима, довольно мерзкое время в центре Германии. Температура около нуля, постоянно что-то моросит сверху. Низкая облачность, толстый слой облаков. В общем, не забалуешь. Он уже считался опытным пилотом, и его потихоньку начали привлекать к обучению других летчиков. Но перворазников в школе не было, это была школа высшего пилотажа и воздушного боя. Здесь отрабатывали тактику и боевое применение.

Тут вышла его книга «“Орел” над Африкой», которую малость переработали в недрах люфтваффе и сообщества «доктор Геббельс и остальные обезьянки». Рекомендовали сделать нескольким книгам хороший переплет и подарить нужным людям. Связи с Москвой не было, запросить руководство он не мог. В итоге книги появились и у Гитлера, и у всего командования люфтваффе. Почти мгновенно пришел приказ о досрочном выпуске из школы и присвоении звания лейтенанта люфтваффе. Погоны оберфендриха полетели в мусорное ведро, форму он заказал уже давно, и она просто ждала своего часа. Так как последнее время он занимался испытательными полетами и отработкой слепых посадок, то по приказу назначался в группу Erprobungsgruppe 120 – Erpr.Gr.120, командование которой находилось в Берлине, а самой группы как бы и не существовало. Только приступили к ее формированию. Не было самолетов, точнее, двигателей к ним.

Вылетел на Ме-110 в Темпельхофф. До присвоения офицерского звания пришлось бы ехать на машине, а так свободно внесли в план. Переоделся в новый, специально пошитый комбинезон, одна полоска с крылышком на обоих предплечьях, воротник отделан горностаем. Гауптмана Рубенсдоффера он нашел в здании Гатовской академии военно-воздушных сил под Берлином, куда приехал на такси. Несколько минут приводил себя в порядок, затем решительно постучался и вошел в кабинет. Армейское приветствие, никаких «хайль Гитлер», в люфтваффе это не было принято.

Гауптман был не один, и было заметно, что ему не сильно понравился незапланированный визит. Он был чуть старше Вольфганга, но моложе Вячеслава. Успел повоевать в Испании, именно его группа 88 снесла Гернику с лица Земли. Под подбородком Железный крест, волосы аккуратно подстрижены, но форма мятая от постоянного сидения за столом. После того как услышал повод для представления, улыбнулся, тем более что Вольфганг говорил с южным акцентом. Затем протянул руку, но не для того, чтобы ее пожали, а взять направление и летную книжку. Смотрел самый конец ее, и чуть оживился, увидев Bf.110.b.1.

– Сколько у вас машин?

– Восемь. Одна не вооружена, используется для отработки слепых посадок и ночных полетов для обнаружения целей.

– Прекрасно, лейтенант. Ожидайте свой штаффель, займитесь именно этим – отработкой слепых посадок. Вы свободны!

Даже не поздравил с офицерским чином и вступлением в должность! Во многих других армиях мира это совсем не так. Лейтенант после училища считается никем, и звать его никак, но не в немецкой армии, тем более в люфтваффе! За обучение в офицерской школе во времена ландвера и рейхсвера приходилось платить, и немалые деньги. Учили двадцать четыре часа в сутки, шесть дней в неделю. Учили качественно. Ведь в том же люфтваффе минимальная офицерская должность была штаффелькоммандер, комэск по-нашему. На остальных должностях сидели унтер-офицеры и кандидаты. Будучи оберфендрихом, Вольфганг исполнял обязанности офицера, командира роты в пехотном полку и заместителя командира эскадрильи в школе, при этом самого командира не было. Оберфендрик на офицерской должности. А это в первую очередь бумаги, логистика и планирование. Плюс обучение личного состава. Начиная с командира эскадры зачастую и летчиком быть не требовалось, достаточно иметь общевойсковое образование, опыт командования войсками от батальона или полка. На четыре месяца посылали в летную школу, и получайте полк, «группе». Море примеров. И неплохие командиры вырастали. Лучше, конечно, шли дела у тех командиров, которые служили в «консервах»: учились в Липецке три года, три года в Германии, с практикой в «Люфтганзе», затем в Берлине в Академии, ну, а потом оттачивали тактику где-нибудь в «Кондоре», но таких было совсем немного! Если бы РККА ударила через Польшу по Германии и Чехословакии в 1938 году! Реального сопротивления было бы оказывать некому и нечем. Все только начиналось, летчики «Кондора» уверенно расселись на среднюю ступень управления войсками. В этом отношении Вольфи им проигрывал. Реальный боевой опыт ничем не заменить, только аналогичным опытом.

Вот и сейчас он вернулся в Кассель, а через день там же начали приземляться транспортные машины, доставлявшие летный и технический состав его эскадрильи, штаффеля по-немецки.

Из первого «юнкерса» вывалились восемь человек с желтыми петлицами: шесть унтеров и два кандидата. Эти по его душу! Если окажется неспособным сделать из них эскадрилью, то его заменят этими кандидатами. Никакого чино– и титулопочитания. Впрочем, пополнять войска и «Комсомолец! На самолет!» РККА и ВЛКСМ тоже только начали, практически одновременно с вермахтом и люфтваффе. Теперь кто кого переучит быстрее и качественнее. На стороне Германии превосходство в технической стороне вопроса. Физелер уже закончил свой Fi.157 – неуклюжий двухмоторный самолетик с двумя двигателями Ar.10.C.3, радиоуправляемую самолет-мишень. Люфтваффе учится стрелять по нему, а не по конусу, который тянет «Р-5». Чертежи и схема радиоуправления сняты на камеру и лежат в тайнике, но в момент выполнения задания № 2 он об этой машине не знал. Немцы тоже свои секреты умеют хранить крепко. А связи нет!

Двадцать четыре человека летного состава и пятьдесят шесть техников и вооруженцев плюс взвод связи и управления, четырнадцать автомобилей с водителями и двумя унтерами механиками, батарея зенитчиков и вспомогательная охранная рота. Вся комплектация шла в расчете на полевое размещение отдельной воинской частью. Дополнительно присоединялась в этом случае только аэродромная рота. В штаффеле всего три офицера: командир штаффеля, командир батареи и инженер. Остальные командиры – унтер-офицеры и «подрастающее поколение»: фенрики и фаненюнкеры, эти через год или два получат серебряный галун вокруг петлицы и белую окантовку вокруг воротника вместе со своей эскадрильей, если сдадут экзамен и не провалятся на этом месте службы. Люфтваффе росло как на дрожжах, и командиров требовалось много.

Чтобы хоть как-то сократить расходы, в первую очередь укрупнили основное тактическое звено. Всего под началом лейтенанта фон Крейца более трехсот человек, будет больше. Из-за проблем с двигателями его эскадрилья имеет неполный состав – пока. Но в этом случае увеличение будет незначительным. Все вспомогательные службы комплектовались сразу.

В конце февраля 1939-го в Кассель пришел целый эшелон новых двигателей DB 601А1, и началась лихорадочно быстрая установка их на большую серию Bf.109E.1, долгое время стоявших возле цехов без двигателей. Этот же двигатель шел и на «сто десятый», силами эскадрильи все имеющиеся машины перемоторивали. Из Аугсбурга поездом были доставлены еще двенадцать машин, уже с новыми двигателями. Штаффель был полностью укомплектован и приступил к войсковым испытаниям новой машины. Сроки поставлены жесточайшие, плюс впервые испытания перенесли на полевые аэродромы, со сменой последних каждые две недели. Люфтваффе училось маневрировать силами и средствами, что значительно усиливало его по отношению к другим ВВС.

Самому Вольфгангу летать пришлось мало в этот момент, больше приходилось заниматься наземной подготовкой. Несмотря на это, он сильно загорел, обрел уверенность в своих действиях и отработал все варианты из представленных планов испытаний. На базе его эскадрильи гауптман Вальтер Рубенсдоффер отработал точечное бомбометание с пикирования и установку мощной 3.0-см пушки МК.101 с двумя типами магазинов. Увидев на аэродроме Вольфганга, почерневшего на солнце, с белой незагорелой отметиной на лбу от пилотки (в отличие от многих летчиков, ходивших в фуражках без пружины, так чтобы можно было ее сунуть за сиденье, Вольфи предпочитал носить пилотку), который с микрофоном в руках наводил на цель штаффель, и посмотрев на результаты работы пилотов в воздухе и при работе по штурмовке – зенитная батарея училась отражать удары штурмовиков, – командир группе впервые назвал Крейца по уменьшительному имени с прибавлением предлога «von».

«Фон Вольфи» закрепилось за ним в качестве позывного. Все летчики имели таковой, и не всегда этот позывной был положительным. Были и пренебрежительные клички. Позывной в люфтваффе служил эдаким маркером. Просмотрев отчеты и графики передислокаций, Вальтер удовлетворенно положил их в кожаный планшет, с которым прилетел из Берлина.

– Примите мои поздравления, граф! Отличная работа, сразу чувствуется рука военного аристократа.

Утром он забрал весь летный состав и большую часть механиков в Берлин, а в первый штаффель направил следующий состав. В мае сменился номер группы. По приказу Геринга все эскадры теперь имели сквозные номера, по двадцать пять на флот. Пятого флота еще не было, поэтому спецкоманды люфтваффе получили номера свыше двухсот, и Erpr.Gr.120 стала Erpr.Gr.210. Но в системе обучения мало что поменялось. Полеты на сопровождение бомбардировщиков, полеты в облаках, удары с пикирования, оборонительный круг с расширением в сторону цели и от нее, отработка ударов из круга. Слетанность и мобильность.

Через эскадрилью уже проходит шестой состав. В марте прекратила полностью свое существование Чехословакия. Пятнадцатого марта штаффель в полном составе прикрывал вторжение вермахта в Чехию. Двадцать второго марта немцы вернули себе Мемель, Литве был выдвинут ультиматум, который она безоговорочно выполнила. На следующий день вся Германия прильнула к радиоприемникам и восторженно вопила «хайль». Гитлер выступал в Мемеле.

Первого апреля закончилась гражданская война в Испании. Республиканцы потерпели поражение, а Вольфганг, подбивавший Вальтера отправить штаффель на тренировку туда, где еще находился легион «Кондор», потерял последнюю надежду на переправку добытых сведений в СССР по запасным каналам. Через неделю Италия, подписавшая в 1938 протокол «Ось Рим – Берлин», оккупировала Албанию. Но все делают вид, что никакой войны нет! Венгрия выходит из состава Лиги Наций и присоединяется к Оси.

Забеспокоились французы, Советский Союз получил предложение от Франции начать переговоры о совместных действиях, если Гитлер нападет на Польшу и Румынию. Еще одно незаметное событие: профессор Гамбургского университета Пауль Гартек сообщил в Имперское военное министерство о возможности создания ядерного оружия и получил финансирование на разработку оборудования для разделения изотопов урана. Апрель 1939 года! А сидящий в «консерве» разведчик из СССР продолжает готовить все новое и новое пополнение для противника в своем штаффеле. От резидента никаких известий, Москва в своих передачах ни разу не передала его позывной. Такое впечатление, что о нем все забыли. Нервы на пределе, отпуска отменили, и никакой возможности передать данные.

До самого июля летали как сумасшедшие, вдруг: «Стоп! Перемоториваться, новая модификация “601”, тысяча двести сил, ресурс не тратить!» И в темпе, в темпе, в темпе! Гонка такая, что только успевай отписываться в штаб группы. Двенадцатого августа доложил о готовности. Самолеты только облетали и опечатали, выдали премию, люди расслабились, но даже в город никого не выпускают. Звонок из Берлина: вскрыть пакет № 1. Передислокация под Отрау, в Альбрехтшее. Скрытно!

Вольфганг отправил туда автотехнику, роту охраны и батарею. Туда – семьсот километров.

Через сутки ночью штаффель перелетел на новый аэродром. Машины замаскировали. Двадцать километров до границы с Польшей, точнее, с Тешинскими Судетами, судя по всему, их решили забрать у Польши. Но командир штурмовой группы III/SG10 ставит совсем другие задачи: прикрыть действия его пикировщиков в направлении Катовицы – Чеснохов – Варшава. Снимки, снимки, снимки, от них уже рябит в глазах: цели, объекты, аэродромы и железнодорожные станции. Германия полностью готова к нападению.

Двадцать третьего августа стало известно, что СССР и Германия подписали договор о ненападении. В ночь на двадцать шестое объявлена готовность № 1, но последовал отбой. Затем короткая пауза, и в двадцать часов берлинского времени 31 августа Гитлер произносит слова о том, что Польша отказалась решить проблему мирным путем.

В четыре утра самолет Вольфганга оторвался от земли, сбор эскадрильи занял шесть минут. Под ними четыре штаффеля третьего штурмового полка. Высота пять тысяч метров, в 04:15 пересекли польскую границу, в 04:30 «штукас», включив сирены, повалились на крыло и начали обрабатывать польские самолеты, которые стояли плотными рядами на аэродромах. Провалившись вниз, штаффель фон Вольфи бил с пологого пикирования по уцелевшим самолетам. Два «лося» попытались атаковать «штукасы», и первые жертвы войны были принесены. Две черных перекрученных полосы дыма разрезали небо. Сам Вольфганг стрелять по «лосю» не стал, атаковал и дал команду ведомому обстрелять поляка. «Лось» уступал новеньким Bf.110 километров двести по скорости, и шансов у поляков не было. Они с трудом могли достать Ju.87.c.4 по этому параметру.

Война продолжалась, за уничтожение аэродромов и самолетов на них в Катовицах и Кракове, представили к наградам, но обещали вручить после войны. Фронт прорван двумя танковыми армиями и катился к Варшаве с приличной скоростью, задействованных сил люфтваффе было с избытком, и это скверно отразилось на времени перемещения основных сил. Польские аэродромы были усеяны воронками и неразорвавшимися бомбами, поэтому базироваться приходилось на слабо подготовленных площадках в обыкновенных полях. Настроение у Вячеслава было не очень, а тут еще приходилось всячески демонстрировать воодушевление и восторг перед мощью вермахта. Воздушные бои случались, полностью польская авиация на аэродромах не была уничтожена. Ее большая часть находилась на границах с Литвой и СССР. Оттуда, капля по капле, поступали все новые и новые самолеты, но в основном устаревших конструкций. Вольфи очень надеялся, что удастся проконтактировать со своими, но 18 сентября поступил приказ перебазироваться на запад. Там начались атаки французской армии на позиции в районе линии Мажино. Три эскадры 4-го флота срочно перебрасывались на Западный фронт, как официально стал называться этот участок. В первую очередь туда потащили новейшие Bf.110.

Вылетали днем, потому что посадка в Берлине, а дальше как Вальтер решит, он – группенкоммандер. На счету у Вольфи пять сбитых, постоянно отдавать ведомым добычу было небезопасно. В люфтваффе была собственная служба безопасности. И свои могли настучать, это тоже было принято во всех подразделениях. Пацифизм не приветствовался. Поэтому требовалось сохранять паритет между добротой и заботой о личном составе и о личном счете. Из-за этого на каждый вылет он брал разных летчиков, как бы проверяя подготовку и уровень тактической грамотности.

В Берлине садились под музыку, трибуны самого большого аэропорта Германии были заполнены до предела. Они были первыми, кто возвращался с польского фронта. Присутствовал Гитлер, почти весь генералитет как вермахта, так и люфтваффе. Все радостно обнимали ветеранов Польской кампании. Командующие эскадрами давали ответ народу Германии. На трибуну вытащили обер-ефрейтора Крюгера, по статистике люфтваффе он сбил первый польский самолет. Об этом все узнали только в Темпельхоффе. Крюгер, молоденький девятнадцатилетний мальчишка, краснел-краснел, а потом выдал:

– Я шел ведомым у штаффелькоммандера господина лейтенанта фон Крейца. Цель видел, мы быстро сближались снизу, находясь в мертвом пространстве двух бипланов. Господин лейтенант отдал команду: «Атакуй, прикрываю!» Я двинул до упора обороты, чуть подвигал педалями, пытаясь вычислить поправку. Господин лейтенант говорил по радио: «Ближе, ближе, давай!» Второй очередью я попал. Я его сбил!

Трибуны взорвались аплодисментами, а Вольфганг удостоился «похвалы» резидента.

– Ты потерял возможность войти в историю! Зачем это было нужно?

Вольфганг пожал плечами. Асу Первой мировой этого было не объяснить. Тот понимающе улыбнулся в ответ на молчание, обнял за плечи и прошептал на ухо: «Заря сто одиннадцать».

– Поздравляю, господин обер-лейтенант! – громко сказал резидент. – У вас новое назначение.

Сигнал «Заря 111» означал проверить связь и приготовиться к передаче важного сообщения. Для этого было подготовлено три основных и четыре запасных канала связи. Предстояло провести процедуры проверки прохождения материала до Москвы и исключить те каналы, которые не сработали. Все они были бесконтактными: письма и закладки. Время для этого Вольфи получил вместе с Железным крестом второй степени, который «украсил» его карман на кителе.

По поводу признаний Крюгера в люфтваффе разгорелась дискуссия, правда, не выплеснувшаяся из летных столовых, клубных комнат и курилок. Каждый судил с высоты своего понимания и воспитания. Но в общем сошлись на том, что инструкторский дух крепко засел в голове у графа, что помешало ему прославиться. Личный счет у него имелся, и почти все летчики его штаффеля отмечали, что фон Вольфи всех молодых провел по этой дорожке, готовя их к тому, чтобы они сами водили пары. Кто-то, в основном из «стариков», посчитал это лишним и даже позерством, превращавшим рыцарский поединок в учебный бой. О том, что бой с «лосем» считать за бой не приходилось, все потихоньку замалчивали. Слишком велика была разница в классе машин. Польские ВВС не были готовы к новому типу боя, они жили представлениями, почерпнутыми из той войны. Но тогда авиация только становилась, все было совершенно по-другому. В этой выиграет та авиация, которая создаст вокруг себя мощные и мобильные структуры, обеспечивающие ее сведениями о противнике, защиту от него, поступление новой материальной части для восполнения естественных потерь и курсами, обеспечивающими пополнение личного состава. Все это должно опираться на качественную работу промышленности, и не только авиационной. Тут и радио, и медицина, оружейники и нефтехимия, и не стоит забывать, что у Германии почти нет своей нефти! Весь бензин и все масла делались из импортной продукции. Именно отсутствие качественной присадки к топливу чуть не сорвало всё: фирма «Даймлер-Бенц» достигла заданной мощности двигателей на полгода позже срока. Ведь первая серия именно Bf.110, еще не Ме.110, летала на семисотсильных «Юмо». Полторы тысячи «эмилей», выпущенных в тридцать восьмом и в начале тридцать девятого, рассчитанных на этот мотор, более восьми месяцев стояли без дела, дожидаясь его. В результате люфтваффе не смогло укомплектовать полностью ZG (цет-гешвадеры).

В Польской кампании была только одна такая дивизия, плюс испытательный 210-й полк, который имел самолеты уже с 1200-сильными двигателями. А в ZG.1 на вооружении стояла сборная солянка с четырьмя различными двигателями от шестисот до тысячи сил. Иметь машину с двумя DB601А1 в тысячу сил почиталось за счастье, и в первую очередь их забирало себе начальство. А попробуй удержаться в строю во время боя, если у тебя на восемьсот сил меньше, чем у ведущего! «Сто десятый» был самым большим секретом Геринга и его любимым детищем. Геринг мечтал создать Zerstörer – неуязвимую машину-истребитель, быструю, как молния, хорошо защищенную со всех сторон, способную сопровождать бомбардировщики на большие расстояния и превосходившую всех по маневренности.

По состоянию на август-сентябрь 1939 года это ему удалось: Ме.11 °C.4 с двигателем DB601N, имевший бронирование и протектированные баки, был несомненно лучшим истребителем тридцать девятого года. Но их в люфтваффе было всего двадцать четыре штуки, только в 1./Erpr.Gr.210. В планах Мессершмитта уже маячил Ме.210, авиаконструкторы всего мира перерисовывали у себя на досках эту конструкцию, считая ее панацеей. А в левом крыле маленького «шторьха» лежал подробный отчет о том, как бороться с этой машиной, имевшей недостаточную высотность и в бронированном варианте еще и недостаточную маневренность и дальность. В погоне за весом огневого залпа и боезапасом, доходившим до тысячи выстрелов на ствол, конструкторы «Мессершмитт АГ» перетяжелили машину и значительно урезали количество топлива на борту. И экономичностью новые «N» не отличались. Проверив по требованию резидента связь, Вольфи получил отзывы по четырем каналам из семи. Остальные на контроль не вышли. Особенно приятно было услышать две маленькие буквы в сообщении из Москвы. Радиограмма подписана мамой! Жива! И продолжает руководить этим направлением. Отчим в феврале осужден и расстрелян. Вольфганг это слышал по московскому радио, поэтому еще сильнее волновался из-за отсутствия каких-либо сигналов для него.

Связь с резидентом была односторонней, так что задуманное путешествие на озеро Оберзее, где вполне можно легко оказаться на территории Швейцарии, пришлось отложить, поселиться в гостинице «Адлон», в восьмистах метрах от здания Имперского министерства авиации, где сидел резидент. А в ресторане «Адлон» любил посидеть сам Геринг, да и резидент был не прочь отужинать там же. То есть он все время находился на глазах. Но удостаивался лишь кивка в качестве приветствия.

Дни отпуска пролетали в болтовне о героическом Польском походе с многочисленными соседками по столику. Несколько кратковременных романчиков – берлинские дамы обожали форму люфтваффе, а несколько марок чаевых портье открывали все двери и закрывали глаза на шалости аса. Герой-фронтовик отдыхает, и не будем ему мешать со своими правилами.

Рейхсминистр Геббельс подливал масла в огонь, выводя люфтваффе на первые роли в войне, хотя все сделали многочисленные чешские танки, которых прикрывали люфтваффе. Но кому и что вы докажете, если об этом сказал сам, – и, захлебываясь от восторга, говорят все. Не будем разрушать уже выстроенную картину мира у берлинцев. Их еще не бомбят, тревоги в основном учебные.

За день до окончания испорченного отпуска посыльный доставил вызов: приказано прибыть в кадры для получения предписания. Заразы! Не могут дождаться его окончания! Вольфганг собирался в «Крольоперу», давали «Похищение из сераля» Моцарта, и можно было неплохо отдохнуть. Но делать нечего, он сел в «Майбах», откинул за плечо шикарный белый шарф и неплохо разогнался по Вильгельмштрассе, хотя было совсем недалеко. Свернул налево на стоянку перед министерством и припарковался. Три минуты в кадрах, получил направление в ZG2 в распоряжение майора Фолльбрахта, аэродром Август-Юлер. Это примерно в двухстах километрах от Касселя.

На направлении была закорючка резидента – условный знак о встрече. Никакого ZG2 вообще-то не существовало. Машин для этого не было. Даже не задав вопросов толстому майору, выдавшему документ, Вольфганг поднялся на три этажа выше в технический департамент, которым руководил генерал-инспектор Удет. Доложился о прибытии. Адъютант критически осмотрел короткую кожаную куртку и белый шарф и показал Вольфи рукой на вешалку. Под курткой оказался парадный мундир. Адъютант удовлетворенно кивнул, снял трубку и доложил, что обер-лейтенант фон Крейц прибыл. То есть он был в курсе того, что такой визит будет. Вошел вместе с ним к генерал-инспектору – видимо, стучит кому надо. Здесь долго командовал Мильх, с которым враждовал Удет. Сейчас Удет победил и отодвинул Мильха на второй план.

– Проходи, мой мальчик! Знаю-знаю, что у тебя куча вопросов в связи с назначением! Да, опять придется заняться переучиванием, впрочем, ты талантливый учитель, тебе и создавать ночные эскадрильи. Вы свободны, Герхард! Помнишь, Вольфи, ты занимался «Лихтенштейн-Герэтом» и «Химмельбетом»? Речь идет о них! Твою формируемую группе будем комплектовать самолетами для ночных полетов. Пройдемте к столу, вон туда, граф!

Все это было сказано еще при адъютанте, то есть резидент в курсе, что тот работает не на него. Но первое, что сделал Удет, это раскрыл книгу, лежавшую на столе, и ткнул пальцем в напечатанное кодовое выражение: «Утренняя заря зажглась на холодном небе», убедился, что Вольфганг прочел фразу, выдернул закладку из книги и сунул ее в карман и перешел к обсуждению тех самолетов и устройств, которыми собираются оснастить I/ZG2. В конце разговора приказал ехать с ним в Тегель. Адъютант поехал за ними на закрытом и бронированном «Хорьхе».

– Передай: «Вариант 2, франки, фунты, можно доллары». Теперь по тебе, местом твоего постоянного базирования будет Узедоммер. После исполнения «зари» переноси все каналы туда, они понадобятся. Учти, там люфтваффе плотно работает с СД, поэтому придется несладко. Там такое закрутили, что рановато тебе отходить домой. Остальное пойдет в открытых приказах, постарайся побыстрее создать ночников и, что бы ни случилось, никуда не дергайся. Твое место там! Я знаю, что говорю. Ты умный, хитрый и осторожный, ты сможешь там удержаться.

– Я считаю, что мое место сейчас в кадрах ВВС СССР, нужно передавать опыт, это важнее.

– Твое место там, где я сказал, скоро и сам поймешь, что это так. Нет у меня других людей, мой мальчик. Из шести посланных, ты единственный добрался. И неплохо устроился. Все, закончили!

– Мне требуется передать накопленные материалы.

– Все уничтожить, никаких улик! Это приказ! Исполним «зарю», все и так у них будет. Сейчас сидишь тихо, как мышь, у тебя приказ: выжить и вжиться. Я сам доступа туда не получил.

«Да, вот это номер! Генерал-инспектор люфтваффе не имеет доступа на объект люфтваффе! Что же там такое?» – подумал Вячеслав, прекратив пререкаться с резидентом. Все это, конечно, разрушало его мечту вернуться домой, хотя казалось, что ее уже можно пощупать руками. Шелковый шарф, подхваченный ветром, развевался за спиной. Вечерний город отступил назад, КПП, лающая речь докладов, украшенный рогами «мессер», объяснения Удета, мелькающая рожа его адъютанта. Щелчки каблуками, «Яволь, герр генерал!». Ужин в ресторане «Адлон» в присутствии адъютанта. Там же подошла огромная фигура Геринга, который развалился на диванчике и потягивал бренди, громко рассуждая о том, как важно сейчас обеспечить скорейшее создание ночных истребительных соединений. Ужин превратился в митинг национал-социалистской рабочей партии, плавно переросший в небольшую попойку.

Отправив сообщения, Вольфганг с двумя нечаянными подружками из Касселя, встреченными им в Берлине, выехал через Кассель в Грисхайм, что под Дармштадтом. Первое, с чего начал Гитлер, были автострады – двухполосные, с обязательной «танковой» полосой, они пересекали Германию вдоль и поперек. По «второй» до Брюнсвика, там отворот на «седьмую» до Касселя-Валдау. Обе девицы были совершенно не прочь поехать, и не только, дальше, но им никто ничего большего не обещал. Заехал на квартиру, которую снимал два года, погрузил нехитрый скарб в багажник, пообедал с Герхардом, выслушал последние новости про завод. Обещал его жене быть осторожнее и остепениться, пока она стирала платком разноцветную помаду на шее графа, щелкнул по носу их дочку, которая разревелась, провожая графа на фронт.

Франкфурт – это недалеко от французской границы и считался прифронтовой полосой. «Странная война» продолжалась, но здесь ее дыхание ощущалось только в районе Валдау, откуда ритмично отгружались и улетали самолеты. Благодаря Герхарду он вжился в эту роль, тот научил его летать, и было действительно грустно расставаться с ними.

Все позади, и развевающийся белый длинный шарф помахал семейству на ходу. Опять «седьмая» автострада, затем «пятая», знаменитый мост через Майн и сосновый лес между Дармштадтом и Грисхаймом. Довольно запутанная развязка, наконец Рейнштрассе и отворот на Люфтхафенштрассе. Щелчок каблуками и резкий кивок – приветствие нового командира эскадры, гешвадера. Майор Фридрих Фолльбрахт. Немного не дотянул до звания ас в Первую войну – два сбитых. Все время на вторых ролях, в эту кампанию он тоже не на фронте, а командует еще несформированной эскадрой. Большой любитель шагистики, монокля и сигар. На столе лежит стек, которым он любит колотить по столу, требуя внимания или во время столь любимых им разносов. Но графский титул оказывает на него просто магическое действие! Иначе бы в порошок бы стер сопляка с неуставным шарфиком на шее и в короткой английской куртке. Плюс неизменная пилотка, но он в ней и на совместных портретах в газетах с самим фюрером!

Вольфганг передал пакет из Берлина с предписанием и инструкциями. Майор аккуратно вскрыл почту, не забыв пригласить графа присесть. Поправил монокль и углубился в чтение документа. Сорванца прислали на должность группенкоммандера с задачей создать первый ночной истребительный полк в люфтваффе. И организовать поточное обучение летчиков на этом аэродроме для таких соединений.

– Здесь стоит подпись Главнокомандующего!

– Я имел с ним беседу три дня назад, и он лично сказал, что придает особое значение скорости создания таких эскадр. Самолеты в наш адрес уже направлены, в ближайшее время прибудет и оборудование для аэродрома, самолеты-мишени, несколько бомбардировщиков, которые будут имитировать самолеты противника. Рейхсмаршал особо подчеркнул, что противник в ближайшее время может начать попытки ночью прорваться вглубь территории рейха, и наша задача – полностью исключить такую возможность. «Ни одна бомба не должна упасть на рейх!» – он неоднократно повторил это выражение.

Майора проняло. Он аккуратно промокнул вспотевший лоб безукоризненно белым платком. Через некоторое время очень вежливо закончил разговор и лично проводил графа в отведенный ему коттедж, проехав с ним на машине несколько метров по Лилиентальштрассе. Штаб гешвадера и управление аэродромом находились на этой же улице в небольшой рощице. По дороге майор указал и на здание, где будет располагаться штаб первой группы. Но люди еще не прибыли, поэтому он может выделить в распоряжение графа только денщика и повара.

Реально Вольфганг получил несколько отличную задачу: он действительно должен был помочь переоборудовать аэродром, сформировать и обучить один штаффель, расставить здесь нужных людей и опытных инструкторов, и по готовности первой эскадрильи убыть вместе с ней на побережье Балтийского моря, где приступить к созданию зоны ПВО испытательного центра Пенемюнде. Остальные эскадрильи его полка будут формироваться здесь и перелетать на остров Узедом по мере готовности. Но это маленький секрет генерал-инспектора Удета и советской разведки. «Поспеши навстречу смерти, пока твое место в Валгалле никто не занял!» Там пока всего три самолета, которые обслуживают полигон, и с воздуха он не прикрыт, только артиллерия. От скорости создания первой эскадрильи зависит всё! Ведь противник может нанести удар раньше, и тогда это место срочно займет кто-то другой. А так, ничего не нарушая и не форсируя, Удет поставит своего связника на это место и обеспечит советской разведке доступ к самому секретному объекту на территории рейха. Удет – вояка опытнейший, ас, настоящий ас. Не Мильху с ним тягаться! Вольфганг не мог числиться в его любимчиках, он пришел в люфтваффе своей дорогой и всего трижды встречался с резидентом. Во всех случаях он был исполнителем какой-то достаточно важной миссии, и заподозрить, что Крейц и Удет чем-то связаны помимо службы, было невозможно. Люди абсолютно разного круга общения.

И сейчас Удет обставил назначение фон Вольфи таким образом, что для всех не Удет, а Геринг поставил отличившегося летчика Польской кампании на ответственный участок. Герингу то, кто будет исполнять эту роль, было абсолютно все равно. Тут на руку сыграла недавняя дискуссия о том, что Крейц – «инструктор до мозга костей». Ночные бои – дело новое, и им требуется учить. А у фон Вольфи есть опыт полетов с новыми приборами. Ему и карты в руки! Флот «Рейх» еще только формируется, его структура расплывчата, но это строительство – важнейшая часть работы именно Геринга. Удет прекрасно знал время посещения ресторана Герингом и аккуратно подвел Вольфи в нужное время к нужному месту. А мысль, что фон Крейц – инструктор до мозга костей, высказал именно Геринг, о чем Удет ему напомнил в ресторане.

Сам Удет считал, что связник упустил отличный шанс подняться по служебной лестнице, отдав первый сбитый ведомому. И лишь в ходе дискуссии о поступке графа внутри министерства, ему пришла в голову мысль, что это можно отлично разыграть, не подставляясь и не показывая личную заинтересованность в том, кто будет оборонять секретный полигон.

Дело к вечеру. Дав новому денщику приказание все перенести в коттедж и привести его в порядок, Вольфи направился в офицерский гастштет попить пива с дороги, а заодно и познакомиться с местными обитателями. Насколько он понял из разговора с майором, здесь пока находится лишь наземный состав будущего гешвадера, и начинать работу придется практически с нуля. Приводов здесь нет и не было, поэтому необходимо провести топографическую привязку к местности точек расположения наземной части системы слепой посадки FuG.10. Система довольно примитивная, состоит из четырех приборов – одного передатчика и трех приемников, но не работает без земли. В нее входят радиовысотомер малых высот с приемопередатчиком в двух разных блоках и два приемника-пеленгатора фазомодулированных сигналов: один для наведения по горизонтали, второй – по вертикали. Все эти приборы выведены на три индикатора, которые показывают положение самолета относительно взлетно-посадочной полосы, правда, без учета сноса, поэтому полоса чисто условная, по направлению господствующих ветров. Чтобы ее подготовить, требуется просмотреть кучу материалов по метеорологии данного аэродрома и учитывать тип садящихся самолетов, но поправки в глиссаду делаются на самом FuG-10. В общем, работы много, и ее требуется начинать исполнять, иначе ввод затянется настолько, что исполнение можно смело переносить на пару лет, а их в запасе не было!

Городок Грисхайм совсем маленький, три на два километра, но с точки зрения авиации это столица люфтваффе, здесь она зарождалась! С этого поля взлетали знаменитые «цеппелины» и трипланы Фоккера. Здесь даже улицы носят название авиаторов. В общем, не успел граф сделать и пары шагов в направлении машины, как тут же появился немолодой уже человек в старомодном смокинге и, переспросив на великолепном «хохдойч», действительно ли он имеет честь созерцать графа фон Крейца, вручил ему визитную карточку и пригласительный билет на вечер, устраиваемый в его честь в доме баронессы фон Грисхайм. Обер-лейтенанту захотелось сесть в «Майбах» и свалить отсюда куда подальше.

– Э, человек! А где это?

– Господин граф, это в двух кварталах отсюда на Вильхельмштрассе. Перед авиашколой. Баронесса Анна ожидает вашего визита!

– Кланяйтесь баронессе, я непременно буду, если срочные дела не задержат.

Внутренне передернувшись от предложения, он сел в машину и двинулся по улице в направлении офицерского казино, которое располагалось в полуквартале от его коттеджа. Там было пусто, лишь пара фендрихов пили пиво и закусывали жареной кровяной колбасой.

– Это все? А где остальные?

– Баронесса фон Грисхайм пригласила всех офицеров к себе, какой-то граф приехал, господин обер-лейтенант, – ответил один из них.

Естественно, фендрихов туда не пускают. Делать нечего, придется ехать к баронессе. Убей бог, он не мог вспомнить эту фамилию. И почему все собрались там? Смутно промелькнуло в голове, что какого-то Грисхайма упоминал Отто фон Бисмарк. Великий канцлер Великой Германии. Вечер обещал быть томным – эта ветка истории Германии оказалась за пределами его памяти! Великолепная разведшкола! И гениальный шанс провалить все дело, которое ему поручено! Черт его подери, за каким чертом ему понадобилось тащиться в гаштет?! Стоп, видел! Ей-богу, видел! Камень на въезде! Ох уж мне эта немецкая педантичность. Стараясь изобразить полное спокойствие, Вольфганг улыбнулся фендрихам и ответил:

– Это, пожалуй, про меня! Честь имею представиться: граф фон Крейц, господа унтер-офицеры! – он приложил руку к пилотке. Медленно вышел из казино, нехотя сел в машину, понимая, что все сейчас смотрят на него. Взвизгнули задние колеса «Майбаха», разворачивая его на месте, и он понесся к тому месту, где были описаны события, происходившие на аэродроме Грисхайм в двадцатом и в конце девятнадцатого века.

Барон организовал воздухоплавательскую школу, отдав под аэродром принадлежавшие ему поля. Пять квадратных километров. Здесь работал Лилиенталь, здесь поставлена куча мировых рекордов, баронесса Анна – его жена и мама немецкого планеризма. «Ну, ты и козел, Вячеслав!» – пробормотал Вольфи, ругая сам себя, что упустил возможность в Берлине посмотреть, куда его направляют и кто здесь играет первую скрипку!

От камня он повернул на Люфтхафенштрассе и через пятьсот метров остановился у самого большого дома на Вильхельмштрассе. Пожилой немец еще не успел дойти до дома. Это, конечно, невежливо – с нашей, советской точки зрения, – но это всего-навсего слуга. Граф подождал его, сидя с открытой дверью. Затем встал, потянулся и спросил подошедшего:

– Это здесь, милейший? Я не ошибся?

– Яволь, герр граф. Вас ожидают!

Вслед за слугой, ни в коем случае не обгонять! Старик придержал двери, пропуская его вперед. Кивок, и несколько пфеннигов в руку. Расстегнул куртку и чуть скинул ее с плеч. Уже два человека помогают ему раздеться. У большого зеркала поправил прическу и почувствовал, что сзади ему одернули мундир и провели щеткой, снимая малейшую пыль.

– Прошу, господин граф!

Хаусмайер показал на высокие двери. Вольфганг последовал за ним. Старик распахнул обе створки и громким, хорошо поставленным голосом объявил:

– Гершафтен, его сиятельство граф фон Крейц, обер-лейтенант! – как было написано на визитной карточке, которую передал ему Вольфганг. Граф сделал несколько шагов, опередил хаусмайера, остановился, щелкнув каблуками, и кивнул.

В большом зале было довольно много людей, мужчин и женщин, гражданских и военных, даже несколько генералов, большей частью в отставке, не в форме вермахта, но ландвера и рейхсвера. Так как вечер давался в его честь, то раздались вялые аплодисменты. Теперь требовалось быть очень внимательным: обойти всех и представиться, начиная с хозяйки. Знать бы, как она выглядит! Кажется, вот, идет навстречу, выручая его сама.

– Милый граф, как замечательно, что вы нашли время и посетили нас!

– Быть в Грисхайме и пропустить приглашение владелицы сего милейшего уголка было бы преступлением, милейшая баронин.

– Как мило с вашей стороны! Вас с нетерпением ожидает ваша старая знакомая!

– Но я никого не вижу здесь!

«Господи, вот вляпался! Кто же это?» – пронеслось в голове у Вячеслава. Так, фотографию вон той тетки он видел в альбоме у «матери» и точно вместе с Вольфгангом, и она держала того за руку. «Вспомнить бы, как называл ее Вольфганг! Что-то связано с музыкой, точно!»

– Боже мой, «Ах, мой милый Августин!», моя мучительница! – он вспомнил, как скривился Вольфганг, объясняя, что эта злющая особа колотила его по рукам за малейшую ошибку.

– Вольфи, иди же ко мне!

Вольфганг заложил руки за спину и отрицательно покачал головой, этот жест был характерен для настоящего Вольфи, когда он с чем-то не соглашался. Опять-таки, эти моменты в легенде были слабо проработаны. Ее имени он не помнил, впрочем, и неудивительно, ему было пять или шесть лет на фотографии.

– Мари, ну я же говорила тебе, что он тебя не узнает!

– Ничего подобного, дорогой граф меня узнал! Он хоть и изменился, но продолжает быть таким же упрямым и непослушным мальчиком, каким и был, когда я учила его музицировать. А как он пел! И сразу произнес слова песни, которую мы с ним разучивали.

– Дорогая квелерин, я давно не пою, практически не подхожу к роялю, хотя с удовольствием посещаю оперу.

– Как-как ты меня назвал?

– Хаусквелерин, – домомучительница, – как называл вас всегда, когда вас не было рядом, фройляйн Мари Каверин. Я правильно вспомнил вашу фамилию?

– Я сейчас ношу немного другое имя: баронин фон Тигель, мой мальчик, и я рада, что из тебя вырос такой замечательный офицер и летчик.

Русская эмигрантка работала у Крейцев, какие-то обрывки информации под воздействием мощнейшего стресса всплыли наверх. Эту информацию прорабатывали несколько дней в Бизерте, пока настоящий Вольфганг там находился. Он упоминал, что учитель музыки приучила его к опере и русской классической музыке. И кличку он ей дал по фамилии.

Слава богу, что больше сюрпризов в доме старой баронессы не оказалось, тем более что слабо зная тематику и впервые находясь в доме немецкой аристократки, требовалось держать ухо востро и меньше говорить. Спасательный круг подбросила ему судьба в виде молоденькой дамы, очень богато одетой, и он ухватился за него, еще не зная, что его подбросил черт.

У баронессы, если по-русски, или баронин, если по-немецки, собрался весь наличный командный состав будущей ZG2 и, кроме того, старожилы – командный состав базы, причисленный к другому ведомству люфтваффе. С легкой руки того же Удета, этот отдел носил название «Троянский конь», или Schleppgruppe. Смешное название, если по-русски, и вроде как полк всего, опять-таки по названию, имел в своем составе тысячу четыреста средних и тяжелых планеров, две с половиной тысячи летчиков-планеристов, подготовленных к ночным полетам. Формировалась уже пятая воздушно-десантная дивизия, они проводили тренировки здесь. В их распоряжении было большое количество буксировщиков. Планеры для них изготавливались на «Готаер Вагонфабрик» в Дармштадте. Это англичане считали, что вторжение на остров пройдет морским путем, и вовсю следили за накоплением малых самоходных барж в портах. Гитлер и Геринг решили эту задачку немного по-другому и сейчас оттачивали главный инструмент блицкрига на острове.

Десантников, правда, баронесса на этот вечер не пригласила, но планеристов было достаточно. Все они выпускники местной школы имени Лилиенталя. Приводы на аэродроме не были установлены еще и по этой причине: планер всегда садится против ветра, и любые мачты для них представляют серьезную опасность. Вольфганг успел перекинуться несколькими словами с инженером базы, который и высказал свои опасения. Они не рассчитывали на формирование ночной группе, а тут такой косяк, но приказ есть приказ в любой армии мира. Принято решение ставить антенны приводов в лесу между Грисхаймом и Дармштадтом и пересчитывать углы глиссады. Оборудование это уже позволяло делать. Кстати, в то время ни один из аэродромов Советского Союза не имел оборудования для слепой посадки. Материалы по ним были отправлены Вольфгангом полтора года назад, но сами приборы переправить не удавалось. Для этого и требовалась в том числе «заря». Ночью можно было ожидать первых сообщений из Саратова.

Переместившись по ходу представления к другой группе гостей в сопровождении хозяйки и домомучительницы, его подвели к «спасательному кругу». Решив поскорее отделаться от очень опасных сопровождающих, он и решил немного приударить за незнакомкой, которая была не намного старше его, в отличие от двух дам сзади. Домомучительнице было за сорок, а баронессе к семидесяти. Этой на вид было лет двадцать пять. Звали ее Лилиан Готаер. Темноволосая, как многие южанки, с высоко поднятым бюстом, в дорогом вечернем платье несколько вызывающего вида, украшенная большим количеством тяжелых и дорогих украшений, она зябко куталась в меховую пелерину из дорогущих русских соболей. Оценивающе посмотрела на графа и сама перехватила управление процессом отвода сопровождения – «чтобы не занимать достопочтимую хозяйку дома». Дескать, она тут всех знает! Оказывается, старая вешалка-баронесса числилась в городе главной сводней среди аристократок, а Мари фон Тигель не так давно овдовела, но кроме долгов, ничего не унаследовала и живет с продажи немногочисленной недвижимости. Ищет богатенького дурачка, который будет ее содержать. Подобные едкие характеристики дама давала большинству собравшихся в зале женщин, быстро отводя Вольфганга от опасных персон – молодых и незамужних девушек.

Она сама – дочь владельца «Вагонзавода», увы, в разводе, не совсем удачно вышла замуж за местного штурмовика, который был груб и беспомощен – «Ну, вы понимаете, в каком смысле…» С помощью отца удалось вырваться и вернуть себе имя. Она в городе всех знает и с удовольствием проведет графа по кулуарам Дармштадта. Вхожа в любой дом. Час от часу не легче! Дама решила взять быка за рога и составить ему партию. Она – член НСФС НСДАП и является фюрерин местной организации женщин-наци. Прекрасно понимает место женщины в Третьем рейхе, обожает Гитлера, буквально молится на него. Посыпалась куча вопросов по Польской кампании, на которые постоянно приходилось отвечать в течение прошедшего месяца. В общем, вечер был окончательно испорчен, он заметил, что баронесса переставила карточки за столом. Сорокалетняя садистка – любительница музыки показалась меньшим злом, но пути были отрезаны. Ужин с неплохой кухней немного поднял настроение, но очень хотелось разбить голову соседке, несущей нацистский бред с таким воодушевлением. До этого момента в его кругу таких особ не появлялось. В конце вечера баронесса задержала ненадолго Вольфганга каким-то вопросом, и фрау-фройляйн куда-то исчезла.

Он вздохнул с облегчением, но не тут-то было! При свете фар появилась ее фигура с беспомощным видом, дескать, машина не заводится. Да, не заводится, где-то перекрыт бензин или отключено питание на катушку зажигания. Видно, не в первый раз использует такую уловку. То, что в кабине – это точно, она не станет пачкать руки, открывая капот. Но где? Вольфганг зажег свет в салоне, пробежался глазами по панели. Микровыключателей не заметил. Угу, под ногами! Нажал на кнопку и выжал педаль стартера. Двигатель завелся и почти сразу заглох. Значит, еще и бензин перекрыт. Обе руки пошли под кресло – есть краник. Повернул, взвизгнул стартер, и дуре-нацистке пришлось изображать умиление и что-то бормотать про отпущенного шофера. Поцеловав ей руку, он пересел в свою машину и нажал на газ. Было видно, что лицо Лили слегка перекошено, а губы выдают самые низкие ругательства. Одного врага он себе уже завел!

Спалось на новом месте неспокойно, несмотря на то что он услышал по Москве стихи Фета «Заря прощается с землею». Снились две баронессы, задававшие каверзные вопросы, выпадающая из платья грудь Лили Готаер с большим темным кружком вокруг соска, ночное воображение прицепило ей длинный хвост с кисточкой и почему-то красные рожки. Пододеяльник хрустел проглаженным крахмалом – надо заменить на шелковый, почему-то появился Геринг, потом Геббельс, причем карикатурный, ведь он его никогда живьем не видел. Только в новостях в кинозалах.

Дождавшись, наконец, будильника и не зная местных порядков, он не стал устраивать утренней пробежки, но прошел на спортивную площадку, где уже занимались планеристы, и отработал положенные комплексы на всех снарядах. Через час денщик подал завтрак, и спустя несколько минут обер-лейтенант прибыл в штаб базы на прием к главному инженеру. Они вместе покопались в описании средних метеоусловий в паспорте аэродрома, вызвали нескольких фельдфебелей, чтобы те проверили записи в других источниках, и заказали фототопографическую аэросъемку базы. Кстати, очень удобное изобретение немцев – аэрофототеодолит. Ставился на высотные бомбардировщики Ю-86 и, используя маркеры – хорошо заметные с воздуха топографические знаки, производил съемку местности с невероятной точностью. Съемка производилась с разных высот и позволяла уверенно воссоздавать даже рельеф, так как теодолит был связан с радиовысотомером.

Запустив процесс проведения изыскательских работ, Вольфганг прошел в помещение штаба группе, нашел там нескольких бездельников в званиях зольдат дер флигер, с единственной птичкой на петлице. Ни одного даже ефрейтора не было. Кто-то из них заунывно пиликал на губной гармошке. Они повскакивали с подоконников, стульев и столов, которые таскали откуда-то со склада. Отчитав «сачков», назначил старшего, так как обер-ефрейтор, отвечавший за расстановку мебели в помещениях штаба, куда-то ушел. Как оказалось впоследствии, действительно по делам. Он появился через пятнадцать минут с телефонистами. Говорит с сильным гамбургским акцентом, служит уже довольно давно, носит нашивку кандидата в унтеры. На полученное замечание, что не оставил за себя никого, отреагировал спокойно и не пустился в долгие объяснения. Сказал, что получил приказание обер-фельдфебеля Карвица зайти в службу связи и немедленно провести телефон командиру группы, а связисты долго собирались.

Солдат только сегодня перевели из части в часть, причем маленькими подразделениями, поотделенно, с разных частей базы и гешвадера. Причем временно, до прибытия основного состава. Так что это еще условно «свои», но процесс формирования пошел. Готовятся места для развертывания.

Где-то во дворе возник легкий шум, даже свист, означающий в Германии одобрение. Непонятный шум разрешился появлением женщины в форме штабс-ефрейтора. У Вольфганга чуть челюсть не отвалилась. Во-первых, он впервые видел женщину в форме люфтваффе, слава богу, петлицы у нее были зеленые и воротник без окантовки. Довольно объемистая корма затянута юбкой чуть ниже колен. Увесистая грудь, где-то пятый – седьмой номер, значок НСДАП, носили который в люфтваффе редко. Эдакая Гертруда или Брунгильда. Угу, Гертруда – зовут ее так. В общем, глава НСФС Гертруда Шольц-Клинк, пробила у Геринга разрешение создать в люфтваффе женские подразделения на административных нестроевых должностях: машинистки, посыльные, бухгалтерия, снабжение, обеспечение, комплектование. Первое такое подразделение было сформировано в Дармштадте той самой Лили, и его подсунули в 7-ю воздушную дивизию, с командиром которой, генерал-майором Штудентом, его вчера познакомили. Тетки тому в штабе за несколько недель так надоели, что он решил сделать новому группенкоммандеру «подарок», тем более что видел, как мило ворковали Лилиан и Вольфганг. Убил двух зайцев! Если не трех. Одним выстрелом. Генерал уже согласовал с кадрами в Берлине и официально перевел взвод Гертруды Мильвавер в I/ZG2. Вот удружил! И смех, и грех. Не зря Вольфгангу чертик вместо Лили снился!

Принял пакет от штабс-ефрейтора, прочел, что там написано, понял, что над ним решили немного посмеяться местные товарищи, сплавив ему самое боеспособное подразделение, но понимающее команду «ложись» несколько своеобразно. Вот такой грубый армейский юмор. Черт его дернул прицепиться вчера к этой нацистской шлюхе! Внимательно осмотрел сверху донизу стоящую по уставу ефрейторшу. Сжатые кулачки на толстой заднице, локти разведены, подбородок поднят. Встречать и знакомиться с подразделением он не вышел. Наверняка местные хохмачи уже окружили здание с фотоаппаратами.

– Вольно, ефрейтор.

Нога ефрейторши согнулась в толстой коленке, руки скользнули вниз.

– Заводите людей в штаб, приступайте к уборке помещений и оборудованию рабочих мест. Обер-ефрейтор Штумпф! – крикнул Вольфганг, приоткрыв дверь.

– Я, герр обер-лейтенант!

– Вашим людям выполнять распоряжения штабс-ефрейтора!

– Яволь, герр обер-лейтенант.

Оба грохнули каблуками и вышли из его кабинета. Первый день в должности группенкоммандера начинался очень своеобразно.

Обучать новую эскадрилью он не рвался, ведь понятно, что против нас это будет использовано, поэтому достал свою записную книжку и переписал оттуда всех, кого бы он хотел видеть в своей первой эскадрилье. Ведь через него прошло шесть составов. Данные на всех имелись, вместе с личными номерами. Он сформировал запрос в кадры люфтваффе, ссылаясь на полученный приказ Геринга с указанием личного номера, пометил, что перевод осуществлять строго на добровольной основе. Когда за стенкой загрохотал очередями «ундервуд», фон Вольфи вышел из своего кабинета и застал за машинкой нечто блондинистое, испуганно-голубоглазое, в белой накрахмаленной рубашке с черным галстуком.

– Флигер Велинг, герр группенкоммандер! – представилась она, встав рядом со стулом.

– Как зовут?

– Розмари, герр офицер.

Тарахтела она с очень приличной скоростью – на машинке, имеется в виду.

– В трех экземплярах.

– Яволь!

Через несколько минут, после осторожного стука в дверь, она вошла, почти неслышно щелкнула каблуками туфель. И, после разрешения, аккуратно положила бумаги, развернув их в правильном направлении, чтобы Вольфгангу было удобно читать. Секретарскую службу она знала хорошо и имела опыт. Миниатюрная ладная фигурка. По сравнению со многими немками, довольно симпатичная. Гертруда по-своему поняла внимательный осмотр ее форм и направила к нему худенькую секретаршу. Хоть за это спасибо!

– Это в исходящие, это отправить в главное управление кадров, это зашифровать и отправить телеграфом в тот же адрес. Исполняйте.

– Яволь, герр обер-лейтенант. – Девушка тихой мышкой выскочила за дверь. Голосок у нее тонюсенький, детский.

За обедом – а обедать пришлось в офицерской столовой базы, своих помещений еще не было даже в гешвадере – пришлось пообщаться с шутником-генералом. Но без колкостей.

– Сами посудите, граф, куда они мне? Мы ж парашютисты, а приказали. А ты молодой, горячий, женский пол любишь, сам видел, как к тебе Лили Готаер пристраивалась! – хохотнул генерал. – Она не ко всем так, богачка, и с характером!

– Абсолютно не в моем вкусе, да и рановато мне создавать семейное гнездышко, все только начинается, господин генерал.

– Вот это верно! Загляните к нам в клуб, познакомитесь с моими офицерами. Как-никак у вас, граф, первый Железный крест за Польскую кампанию! Моим орлам будет интересно с вами познакомиться.

Знакомиться со всеми фон Вольфи не рвался, да и хлопот и забот хватало выше крыши! Сплошным потоком идут бумаги, все требуется подписать и оформить, а начштаба еще нет, и вообще, кроме дородной Гертруды, в штабе еще никого не было. Кстати, все девушки из ее команды, как и она, были специалистами в своих областях. Их отбирали по конкурсу, и он был значительным. Поэтому службы, где трудились девушки, заработали на все сто, еще и выполняли большой объем сторонней работы по планированию и поставкам. Радоваться бы, если бы не одно маленькое «но»: они все носили на галстуке маленький значок со свастикой, а под карманом униформы – круглый партийный значок. Это обстоятельство очень настораживало Вольфганга. Прибывающий личный состав, если прибудет, вообще-то другого поля ягоды. Да, вояки, да, немцы, да, враги, но не нацисты. Этих он автоматически отсек от формирующейся первой эскадрильи своего полка. Они должны стать костяком группе, тогда и общий фон будет сформирован соответствующий. Так что, милые мои нацики, как ни старайтесь, а вы все останетесь в ZG2. На север из вас никто не попадет. Там и без вас врагов хватает. Пока есть возможность слегка фильтровать личный состав, нужно стремиться к тому, чтобы максимально обезопасить себя.

Через восемь дней прибыл эшелон с самолетами, кадры из Берлина передали, что разослали запросы, но летный состав так и не появился. Начали производить сборку машин, так как часть техников уже приехали, и появился инженер группы, гауптман Шульце. В чем причина задержки с личным составом, было непонятно. Вечером следующего дня Вольфганг сидел с кружкой пива в своем кабинете в полковом офицерском казино. Это верхний этаж летной столовой, выделенный только для летного и офицерского состава. Для командования сделаны отдельные помещения, но кроме них с Шульце этот уголок посещать было некому. Вольфи мысленно ругался, что он реально может не успеть выполнить поручение Удета, и вспоминал времена, когда формировалась первая эскадрилья 120-й группе. Тогда людей искать по закоулкам не приходилось. Валом валили. Значит, он не такой уж и хороший командир, много хуже Рубенсдоффера, тот умел организовать все четко, а ему еще не хватает командирской хватки. Ранехонько ему дали полк, не справляется! Но в большом зале возник шум, кто-то громко заказал: «Всем пива, фройляйн!» И в его кабинет кто-то постучался.

– Войдите!

«Так, кабинета явно не хватит!» – мгновенно подумалось, когда он увидел многочисленные пилотки. Встал и вышел в зал.

– Ахтунг! Господин обер-лейтенант, личный состав первого штаффеля первой группе 2-го цет-гешвадера прибыл на место назначения, командир штаффеля лейтенант Фосс. Здравствуйте, герр фон Вольфи. Мы чертовски рады, что вы вызвали нас к себе!

– Приветствую всех! Сколько вас?

– Шестнадцать командиров экипажей, инженер и оберштаффштурман, герр обер-лейтенант. Технический состав эскадрильи прибудет утром, поездом. Еще восемь человек-командиров временно находятся в Касселе до укомплектования второго штаффеля. Рейхсмаршал приказал комплектовать штаффели ночных истребителей в составе шестнадцати машин. Четыре звена, – Schwarm, – в каждой. Пришлось разделиться.

Гора с плеч! Этих летчиков он всех знал, и все они были ночниками, то есть имели допуск к ночным полетам. Черти, еще и пилотки все нацепили, как их командир.

– Ну что ж, сегодня отдыхаем с дороги. Фройляйн, все пишите на меня, мой бюджет выдержит! С утра занятия по тактике ночного боя и по новой технике, затем отдыхаем, и на полеты!

– Ура, ура, ура!

– Готовых машин пока четыре, так что не радуйтесь, придется в несколько смен летать, ночью поспать не удастся. Но мы же ночники!

На огонек заглянул и Фолльбрахт, и Вольфи получил первое замечание, что доклады в армии и люфтваффе еще никто не отменял. Требовалось подойти вместе с Фоссом и доложиться.

– Я звонил вам, господин майор, дежурный унтер-офицер доложил мне, что вы отсутствуете в штабе.

– Могли бы и посыльного послать разыскать меня!

– Яволь, герр майор, посылали! Доложил, что вы выехали в Дармштадт!

– Я оттуда вернулся уже пятнадцать минут назад.

Вольфганг промолчал, понимая, что майору хочется немного проявить свои командирские полномочия. Мели, Емеля, твоя неделя.

– Господин майор, на склады поступили тренажеры, и я просил развернуть их все, но нам выдали только штатные три, в выдаче остальных отказали. Но группе формируется в четырехэскадрильном составе, на один штаффель больше, чем в группах «охотников».

– Все правильно, господин граф, по количеству летчиков.

– В штатном расписании штаффеля существует должность начальника тренажера, и выделен взвод солдат и три техника для его обслуживания.

– Я вижу здесь недоработку в документации. Утром уточним, господин граф. Зачем они вам? Мне уже доложили, что вы грозились всех под трибунал отдать, если вам их не выдадут, – улыбнулся майор.

– Прежде чем выпустить моих ребят в воздух для отработки ночной слепой посадки, каждый из них должен сдать это упражнение на тренажере, господин майор. Так мы делали в Касселе, когда проводили испытания приводов и приборов слепой посадки. Там таких тренажеров было восемь, это позволяло быстро проводить зачеты и оставлять свободными несколько из них, чтобы люди перед зачетом могли самостоятельно потренироваться.

Индикатор FuG10 показывал абсолютное место самолета относительно оси глиссады, рулями требовалось действовать в обратную сторону. Плюс постоянно запаздывающий вариометр, довольно инерционный прибор и слабочувствительный, его постоянно приходилось контролировать по радиовысотомеру, но для этого требовалось знать рельеф местности в районе глиссады. И если включить режим слежения, то начнутся постоянные звонки, очень рассеивающие внимание первое время, пока не привыкнешь. Вообще, во время слепой посадки летчик контролирует зрением положение, показания и скорость изменения данных девяти основных и двадцати вспомогательных приборов. Этому требуется учиться, что без тренажеров довольно тяжело. Поэтому компания «Блом унд Фосс» сделала первый в мире тренажер для слепого полета со следящей системой, включая систему слепой посадки. В остальных странах мира такие тренажеры появились после войны, понятно, откуда их взяли. Пока же авиаторы остальных стран мира готовятся на тренажерах, где следящей системой является шесть солдат, по два на каждую ось вращения, которые вручную совмещают две стрелки – положение рулей по своей оси и положение кабины. Электротехническая промышленность Германии смогла обеспечить массовое производство таких устройств вначале для учебных, а затем и для строевых частей люфтваффе. Точно известно, что эту разработку Фосс, один из немецких асов, однофамилец командира штаффеля, привез из Липецка, где она и родилась на основе тренажера, использовавшегося еще в годы Первой мировой, с шестью солдатами. Во всяком случае, в тридцать седьмом году на вооружение люфтваффе был принят тренажер для истребителя, кабина которого имела шесть степеней свободы и управлялась непосредственно из кабины тренажера. Вундерваффе, настоящее вундерваффе. В таком тренажере летчик мог выполнить мертвую петлю, боевой разворот, спираль, вираж, бочку, прямой, плоский и обратный штопор – в общем, все фигуры высшего пилотажа. Внешний пост управления, с помощью механической аналоговой вычислительной машины и встроенного секундомера, следил за высотой полета и транслировал ее на высотомер, за скоростью, которую также транслировал, и останавливал вращение кабины в случае срыва управления или по состоянию пилота. Для дневного полета шар, в котором находится кабина, был выкрашен в голубой и зеленый цвет, для ночного – верхнюю часть черного купола украшали белыми точками с основными навигационными созвездиями, для слепого – использовали полностью серую сферу.

Далеко не все «старые» летчики понимали, что это такое и зачем это нужно. Майор Фолльбрахт был, видимо, из этой их части. Малость помявшись и выслушав многочисленные просьбы ускорить сдачу зачетов, он уступил напору молодежи и разрешил установить в классах максимально возможное количество тренажеров. Посидел еще немного, уговорив пару пива, и ушел.

В 22:45 фон Вольфи постучал пальцем по часам, показывая, что время истекло, зашел вместе с Фоссом на вечернюю поверку в казарму рядового состава эскадрильи – посмотреть, как устроились, затем прошелся вдоль коттеджей, где расположились экипажи, временами постукивая в окна и грозя пальцем нарушителям дисциплины. Это, конечно, обязанность Фосса, который шел рядом и временами был даже требовательней командира полка. Полк сегодня только родился, прежде это было больше похоже на беременность: подтаскивали поближе всякое нужное и хлам, готовили распашонки, пеленки и соски. Роды состоялись, и завтра начнется школа. Слава богу, что яслей не требуется. Только проверить и восстановить утерянное.

Через четверо суток он доложил о готовности первого штаффеля, а перед этим из Москвы для резидента передали шифровку, что передислокацию «Поля» в указанное место необходимо произвести, не затрагивая кадры управления созданной структуры, создавая на месте новую, есть кадровые сложности, разрешить на месте которые не удается. В шифровке также говорилось: «Ожидайте зарю, восход близок».

Удет понимал, откуда Москве стало известно о передислокации связника, поэтому спокойно отнесся к новой проблеме. К сожалению, противник в настоящее время против Германии ничего не предпринимал. Ни французы, ни англичане даже воздушную разведку не вели. Еще в октябре англичане начали переброску войск во Францию, которую проводили ни шатко ни валко. Молниеносный разгром Польши и прекращение переговоров с СССР о военном союзе против Германии создали такую обстановку, разобраться в которой было невозможно. Все выжидали! Гитлер ожидал, что Франция и Англия согласятся с исчезновением Польши и появлением генерал-губернаторства. Премьер-министрами во Франции и Англии продолжали оставаться люди, с которыми были подписаны Мюнхенские соглашения. Франция имела третьи по величине вооруженные силы в Европе, только ВВС Франции включали в себя около трех тысяч трехсот самолетов, тысяча двести семьдесят пять из которых являлись новейшими боевыми машинами. Плюс Великобритания якобы предоставила для борьбы с Гитлером полторы тысячи новейших истребителей и бомбардировщиков, включая скоростные «спитфайры» и «харрикейны», но кроме двух крыльев «харрикейнов» на континенте ничего не появилось.

Объявленная война превратилась в вялотекущие перестрелки на линиях Мажино и Зигфрида, где у обеих держав находились мощнейшие оборонительные сооружения. В сентябре французы перешли немецкую границу и захватили двенадцать населенных пунктов в районе Саарбрюккена. Их армия продвинулась на тридцать четыре километра, но даже предполье линии Зигфрида преодолеть не смогла. Наступление выдохлось. Французы начали перебрасывать дополнительно сорок дивизий, взятых из созданных по мобилизационному плану. Но в середине сентября в связи с катастрофическим положением на Польском фронте от проведения наступления отказались[1].

Гитлер шел на восток, и всех это устраивало! Его подводили к основной цели, а судьба какой-то Польши никого не интересовала. Они не захотели защищать Чехословакию, они отдали Польшу, а теперь вынуждали Гитлера двинуться на Восток, чтобы ударить ему в спину. Вот и отделывались от всех, разместив четыре дивизии вдоль французско-бельгийской границы и прикрывшись линией Мажино и нейтральными странами от самого Гитлера. То, что французы брали в течение двух недель, вермахт в октябре, вернувшись из Польши, забрал за два дня – 15–16 октября 1939 года.

Генерал-инспектору требовался повод, чтобы разместить в тысяче километров от Лондона полк новейших истребителей. Помог его величество случай. Одна из шведских газет опубликовала маленькую заметку о необычном объекте – метеорите наоборот, который прочертил небо над Балтикой и взорвался высоко в небе. Заметка осталась бы совершенно не замеченной, если бы не Удет. К сожалению, не только он читал шведскую прессу. Со стороны Канариса тоже прошла информация, что МИ-5 заинтересовалась «обратным метеоритом» и дала указание на разработку планов по наблюдению за объектом. Испытания временно были прекращены, тем более что достигнутые результаты требовалось обработать.

Штаб I/NJG1 разместили на авиабазу Грайфсвальд, а 1./NJGr1 под командованием лейтенанта Фосса перелетел на аэродром в Пенемюнде. Кроме ночных Bf.110, эскадрилья имела один шварм Bf.209, два из которых весной установили мировые рекорды скорости, а два имели теоретическую высотность в семнадцать с половиной тысяч метров. Только один из них был вооружен на заводе, остальным устанавливали крыльевые пушки уже на аэродроме. Первой группе ночных истребителей установили довольно большой сектор ответственности – от Ростока до Свинемюнде, и поначалу генерал-майор Ешоннек раскидал полк по аэродромам подскока, считая, что противник будет действовать одиночными машинами. То же самое можно было сказать и о высотных истребителях. Да, они имели высокую скорость и большую высотность, но это были рекордные, а не боевые машины, вести воздушный бой на них было невозможно. Но обстрелять одиночный высотный разведчик они могли. В этот момент этого было достаточно.

Сам генерал Ешоннек был возмущен тем моментом, что вместо того чтобы перевооружить именную группе «Грайфсвальд», которую он лично формировал и был ее первым командиром, и ввести новый полк в одноименную эскадру, на базу прислали непонятно откуда взявшийся полк. Но Геринг сказал, что полк, принадлежащий LG I, Lehrgeschwader, учебной эскадре, он разукомплектовывать не будет, инструктора нужны для того, чтобы учить людей, а в I NJGr нет ни одного летчика, который бы не имел сбитых.

Из-за этих скандалов и скандальчиков в итоге штаб полка переместили Штральзунд, и основным аэродромом стал Паров. В Грайфсвальде располагалось крупнейшее училище летчиков на территории Германии, там училось большинство перворазников.

Все это стало известно позже, сейчас же обер-лейтенант фон Крейц уложился в отведенные ему две недели на создание первой эскадрильи. Через двенадцать дней после приезда он доложил в штаб люфтваффе, что эскадрилья готова. Затем шесть дней не было никаких распоряжений, но прекратились поставки новых истребителей из Аугсбурга. У «ночников» еще нет никакого отдельного обозначения, они идут под старым Bf.11 °C.4, но они на шестьсот пятьдесят семь килограммов тяжелее любого другого истребителя этой марки. Плюс обязательный штурман-радиооператор РЛС, плюс сопротивление шести дополнительных антенн. И еще… У всех истребителей Мессершмитта была ахиллесова пята. Ни один из выдающихся самолетов не избежал такой участи, ведь в них все всегда на пределе, и за этот предел требуется платить. В свое время Вилли Мессершмитт впервые в мире столкнулся с бафтингом – аэродинамическим ударом по хвостовому горизонтальному оперению в процессе прохода им спутной струи собственного двигателя. В результате продувок нашел простое и эффективное решение проблемы: расположил горизонтальное управление выше основных плоскостей, выше спутной струи. Все, проблема решена, и полный вперед! Но! На левом боевом развороте это никак не отразилось, а вот правый машина выполняла неохотно. Эффективной площади рулей для быстрого исполнения маневра не хватало. Это для Bf.109. Не мудрствуя лукаво, такая же схема пошла на Bf.110, а там оказалось, что «левого руля глубины или высоты» вообще нет. Оба руля оказались правыми для обоих двигателей. Оба боевых разворота выполнялись тяжело и с огромным ходом руля. Но самой большой бедой для Ме-110 была малая скорость по крену, вкупе с большим весом. Большая ширина консоли крыла создавала большой демпфирующий момент, и машина с большим трудом переваливалась с крыла на крыло. Превосходя почти любой истребитель по скорости виража, перейти из правого виража в левый она могла с большим замедлением, особенно из левого в правый. Стоило поменять направление вращения винтов, как самолет становился излишне валким по крену, неустойчивым по курсу и тангажу. Требовалось серьезно перерабатывать машину по управлению, а кто ж это будет делать на серийной машине? Когда ее испытывали, таких мощных двигателей не было, и реактивные моменты были значительно ниже. Лучше всего она выполняла единственный маневр – неглубокое пикирование с резким выходом влево-вверх. На С.4 выпуска февраля-июля тридцать девятого это было малозаметно, с появлением девяностовосьмиоктанового бензина и более мощного движка в тысячу триста шестьдесят сил, при том же радиусе винтов, а их было не увеличить – мешал фюзеляж, проблемка выросла до настоящей проблемы. Одномоторные истребители могли свободно уходить от атаки, меняя направление виража и заходя в хвост «сто десятым», пока те переваливались с крыла на крыло.

Шесть суток молчания из Берлина были серьезным испытанием нервов для Вольфганга. Он не знал, что и подумать. Ведь он впервые загрузил резидента своими проблемами. А тут еще и начались мелкие происшествия между летчиками первого штаффеля и нацифрейлеринами. Летчики пришли к нему жаловаться на баб, дескать, достали своими лозунгами.

– Так чего вы ко мне пристаете? Мне что, учить вас, как с этим бороться? Вы что, не знаете, почему из женщин никогда было армию не собрать?

Все недоуменно уставились на него.

– Женщины-солдаты беременеют как обычные женщины.

Была минута полного молчания. А потом последовал такой взрыв хохота, что влетела с испуганным лицом Розмари. Что вызвало еще больший приступ смеха у командиров экипажей.

Когда все ушли, то вновь появилась Розмари и осторожно задала вопрос, что такого смешного герр группенкоммандер сказал летчикам, и почему на нее они так смотрели.

– На вас, дорогая Розмари? Это вряд ли! Ничего такого я и не говорил, просто лицо у вас было испуганное, а говорили об этом. Я вас не задерживаю более, флигер.

Закончили формирование второй эскадрильи, и последовал приказ первой перелететь в Пенемюнде, второй в Грайфсвальд, самому Вольфгангу и начальнику штаба прибыть в Берлин. Вылетели втроем на Ме-110, вместо штурмана взяли на борт гауптмана Хойзе, недавно прибывшего в группу и еще не успевшего переучиться на «сто десятый» нового начальника штаба. Но человек он был опытный, из «Кондора», с большим опытом ведения боевых действий и организации работы штаба. Конечно, у «ночников» своя специфика, но полностью этими проблемами еще никто не владел. Ночная истребительная авиация только начала зарождаться.

В Берлине их принял начальник генштаба люфтваффе генерал-майор Ешоннек, самый молодой генерал германской армии, ему недавно исполнилось сорок лет. Откинутые назад и набриолинненые волосы делали его худощавое лицо еще уже. Он планировал воздушную войну в Польше, во многом его усилиями она закончилась так успешно для Германии. Он лично отвечал за ПВО Берлинской зоны, в которую входил и Росток с Грайфсвальдом. И про формирование NJGr1 ему, естественно, было известно, и он планировал разместить эту группу ближе к Бремерхафену. Но порулить ему не дали.

Проблема возникла неожиданно и вызвала естественное беспокойство у начштаба. Немцы привыкли к тому, что все идет строго по правилам, и не любили неожиданностей. К тому же первый штаффель уже приземлился на секретном полигоне люфтваффе, где создается новое оружие, а это дополнительные глаза и уши, что могло отрицательно повлиять на обеспечение безопасности. Он бы предпочел, чтобы этот район прикрывали бы те люди, которые его хорошо знают. Рядом море, и там несколько другая навигация. Плюс довольно неожиданно всплывшая фигура совсем молодого группенкоммандера, но говорят, что «ФункГерэт 10» он освоил первым в люфтваффе. Коротко они пересекались в Берлине во время триумфального возвращения частей, отличившихся в Польше, на Западный фронт, но тогда поговорить было некогда. Просмотр личного дела дал совсем немного информации, получалось, что вылез он на вид за счет туристической поездки в Африку и рекламной шумихи вокруг этого мероприятия. Ощущение, возникшее у начштаба, было в целом верное. Расчет строился на этом. Как завзятый карьерист, генерал спинным мозгом почувствовал угрозу: человек, сумевший сыграть на настроениях толпы и обернувший это дело в свою пользу, может стать солидным конкурентом. К тому же ему благоволят и Геринг – этот ладно, он никогда глубоко не копает, – и Удет. На карточке назначения есть и его подпись с вызовом на беседу.

Ешоннек долгое время был заместителем у Удета и позвонил бывшему начальнику, ведь был его ставленником! Именно Удет продвинул Ешоннека в оперативный отдел из технического.

– Мой генерал, мое почтение! Не совсем понятен перевод ночного полка перехватчиков на Север, ведь вы сами прекратили финансирование разработок V.1 и V.2! И убедили фюрера, что необходимости таких разработок в ходе войны нет. Так?

– Так. Тем не менее, Ганс, ты же помнишь, что именно я настаивал на переносе испытательного полигона из Куммерсдорфа в Пенемюнде, потому что делать испытания под Берлином – все равно что проводить их в Лондоне. В ту же минуту это станет известно противнику. Но и там соблюсти секретность не удалось. Проклятые нейтралы разболтали это в своих газетах. И Канарис по своим каналам уже подтвердил, что определенный интерес англичане выказали. Так что ждем появления разведчиков с моря. Скорее всего, они зайдут оттуда, ведь они не знают, что там уже стоит РЛС.

– А почему бы не доверить ПВО людям, которые там летают уже много лет?

– Слишком большой круг знакомых, все контакты не определить, ведь это роддом люфтваффе. Весьма вероятна утечка по известным всем каналам. Тем более что абвер уже в курсе.

– А что за человек этот Крейц?

– Насколько я помню, это ты, Ганс, хвалил его за прикрытие штурмовых и ударных соединений в Польше еще в составе 1./Erpr.Gr.120. Летчик-испытатель, первым освоил систему слепой посадки. Когда рейсхмаршал заговорил о ночных гешвадерах, то сразу прозвучала его фамилия. Ты же знаешь любовь маршала к техническим новинкам. Плюс, насколько я в курсе, он учился в школе Физелера, где вплотную познакомился с новыми тренажерами. Ну, и сейчас у него дела идут неплохо: меньше чем за месяц его люди освоили ИНГ «Шпаннер-анлаге», – инфракрасный ночной прицел, – и ZG-1 «Каммхубер». Так что встретят разведчика как надо. Плюс мы с Герингом обещали парню, что долго в школе ночников его держать не будем. Обещали, что сразу, как настроит обучение в Грисхайме, дадим ему боевую группу. А обещания требуется выполнять, тогда и люди будут работать охотнее. Вспомни себя, Ганс!

– Так вы считаете, что рано или поздно нам вновь придется заниматься V.1 и V.2?

– Да, конечно, но сейчас все силы и ресурсы требуется бросить на то, чтобы выбить Францию и Англию из войны. Внезапно напасть уже не получается, оба противника провели мобилизацию. Теперь требуется показать, что сопротивление бесполезно. А мы начать никак не можем! Сколько раз уже переносили срок начала операции. Так что Пенемюнде необходимо серьезно охранять с воздуха и на земле. Средств туда вложено немало. Разбрасываться ими не стоит.

– Я приказал прибыть сегодня ко мне и фон Крейцу, и его начальнику штаба. Вы зайдете?

– Нет. Сам накачай их, Ганс, так чтобы мышь к Пенемюнде не проскочила!

После звонка начальству Ешоннек вспомнил, что действительно два месяца назад хвалил действия первой эскадрильи 120-й или 210-й группе, именно потому, что летали в любую погоду, днем и ночью сопровождали вверенное им подразделение пикировщиков. Плюс это не новый любимчик шефа, которого Удет протащит, как его, по всем должностям и плюхнет на самое теплое место, а просто человек, который умеет попадать в струю. Ну, и пусть его несет это течение! Противоречить начальству просто не стоит. Тем более что ловушку для англичан уже поставили. Начальству виднее!

Но разговор Ешоннек не скомкал, пару раз с серьезной миной сказал, что в некотором роде вы, граф фон Крейц, моя креатура, и в случае чего спрос будет большим! Прозрачно намекнул, что ждет несколько большего, чем сидение в казино, от действующего летчика-испытателя.

– В настоящее время работы на полигоне временно прекращены, но это отнюдь не умаляет вашей задачи, господа! Требуется максимально увеличить зону патрулирования, чтобы впредь не допускать в зону испытаний сторонних наблюдателей.

– Яволь, герр генерал, – ответили оба офицера.

– Господин гауптман, на вас как на начальнике штаба лежит особая ответственность за взаимодействие с другими частями люфтваффе. Постарайтесь опереться на командование базой, и это избавит вас от неприятностей, которые постоянно будет организовывать деятельность училища и многочисленных авиационных школ. Это мой добрый совет вам.

– Яволь, герр генерал, я так и собирался действовать.

Через три часа после этого визита, заполучив в генштабе и в оперативном отделе кучу бумаг, продолжили полет. Пришлось недоливать топливо, чтобы появилась хоть какая-то возможность взлететь. Шутка, конечно, но уж больно много увесистых ценных указаний!

Все внимание начальства с середины декабря переключилось на район Бремерхафена, где несколько частей люфтваффе приняли участие в отражении налета на корабли в Вильхельмсхафене. Геббельс заливался, что это разгром англичан в воздухе, люфтваффе доложилось, что сбито тридцать восемь «веллингтонов» из двадцати четырех участвовавших в налете, четыре село на свои аэродромы, еще шесть на вынужденную на территории Великобритании. Есть потери и у люфтваффе, все в легких истребителях, на счетах двух бывших учеников Крейца появились два сбитых двухмоторника, Ме-110 потерь в этой операции не понесли.

А через полтора дня Дитрих Фосс и его ведомый обер-фельдфебель Франк Дитмар обнаружили за пределами видимости наземного радара, над морем, «Веллингтон GR» – британский морской разведчик, и четырьмя заходами сожгли его в воздухе, записав себе по победе за каждый движок. Таким образом доказали целесообразность базирования группе в этом месте.

Англичане и французы тоже не обратили внимания на потери, хотя и признали, что атаковать днем позиции ПВО в Германии бессмысленно. Их сейчас больше интересовали другие боевые действия – в Финляндии, куда начались поставки вооружения и снабжения со всего мира. Слали нейтралы, такие как Швеция и США, слал тройственный Союз, вся Британская империя, Франция, Испания, даже Дания, Нидерланды, Бельгия и Люксембург. Шесть дней назад по инициативе Аргентины – представляете? помните, где находится? – Советский Союз был исключен из Лиги Наций. Среди воздержавшихся все скандинавские страны, страны Прибалтики, Греция, Югославия, Болгария, Швейцария, Китай и сама Финляндия. За проголосовали семь из пятнадцати стран Совета Лиги. Но…

Семнадцатого декабря команда тяжелого крейсера «Адмирал граф фон Шпее», поверив в существование у берегов Монтевидео целой авианосной группы, затопила крейсер в мелководном заливе устья Ла-Платы. В ночь сбития английского разведчика капитан цур зее Лангсдорф, поняв, что серьезно ошибся и утопил практически не поврежденный корабль, хотя имел полный шанс прорваться, застрелился от позора.

Но все это было далеко от Пенемюнде, куда утром 20 декабря на личном «шторьхе», перегнанном из Касселя, прилетел фон Вольфи поздравить Фосса и Дитмара с победами. Еще со времен прогулки по Африке «шторьх» был укомплектован секретной фотоаппаратурой, поэтому вся территория базы была снята с высоты птичьего полета. Но тут такой случай, к тому же в кабине «шторьха» кроме самого фон Вольфи сидел оберст-лейтенант войск СС Дорнбергер, руководитель всего полигона, который с воздуха комментировал назначение тех объектов, над которыми они пролетали. А съемку Вольфганг вел ногой, в таком шуме услышать звук затвора камеры, расположенной в крыле, было невозможно. Вот только как теперь передать эти снимки домой?

– Ну, что, дорогой граф! Самым искренним образом поздравляю вас и ваших людей с замечательной победой. Очень своевременно люфтваффе вас перебросило сюда, но, дорогой граф, настоятельно рекомендую перебраться из Грайфсвальда. Городишко, конечно, очень даже ничего, но реально вам необходимо быть как можно ближе к нашему радару. Пройдемте, я вам покажу, что мы тут нагородили в плане ПВО. Радар, как видите, находится во Фризендорфе. Мы работаем в северо-восточном направлении и используем его в основном для других целей: отслеживаем, куда падают наши игрушки. В юго-западном направлении он видит тоже неплохо, но требуется переключаться на обратный просмотр. А северо-западное направление получается практически открытым, мы же строили его для совсем других целей, и в этом направлении работает лишь боковой лепесток. Что скажете, граф?

– Вот здесь что такое?

– Это? Это артиллерийский полигон Паров, там ребята гросс-адмирала хозяйничают.

– Вот там второй локатор и поставим.

– Ох, только не это! Найдите место попроще, граф! Редер терпеть не может посторонних на своих объектах.

– Одной из задач, поставленных передо мной в Берлине, является прикрытие сил флота в этом районе, включая опытовую торпедную станцию в Штральзундском проливе. Вот только не сказали, где она находится. Так что весь Штральзунд – это мое. Но меня беспокоит остров Рюген, где мне не дали ни одной площадки для базирования, а это, господин подполковник, как раз на линии наиболее вероятного проникновения. Вы сами показывали, что это практически непросматриваемая сторона вашего локатора.

– Все земли там принадлежат флоту или офицерам флота, еще кайзеровского. В Засснице находится база подводного флота.

– Так или иначе придется разбираться с руководством кригсмарине, ведь воздушная война с Британией только начинается. Первыми сделали ход британцы, мы ответили. Сейчас ход на стороне британцев.

– Ох уж мне эти потомственные вояки! Вам лишь бы на картах изобразить: «Первый батальон марширует налево, второй направо». Задача стоит несколько шире. С этого места можно обстреливать Лондон или Санкт-Петербург, а если все пойдет как надо, то и Нью-Йорк с Вашингтоном. Германия должна править миром! Мы всегда были впереди всех, нам завидовали, нас ненавидели, нас пытались раздробить на маленькие части, но мы все равно объединились, мы – единый народ. Скоро, очень скоро вся Европа будет лежать у наших ног. Мы отомстим за Версаль. За нищету и голод послевоенных лет. Увидите, граф, скоро мы будем везде, даже на Луне.

Подполковник выкинул руку вперед в партийном приветствии и, поняв, что сказал лишнее, развернулся и зашагал прочь в направлении научного городка, как назвал его в полете.

Вольфганг с Фоссом обошли стоянки, посмотрели, как замаскированы машины, командир группы расписался в нескольких журналах и утвердил приказы командира штаффеля. Внимательно осмотрел аэродром, прикидывая, сколько машин может дополнительно принять эта площадка. Затем запустил двигатель «шторьха», развернулся против ветра и взлетел в сторону моря. Второй раз снимать базу он не стал и вообще не проходил над нею. Чуть позже он узнал, что благодаря этому избавился от большой проверки. Дорнбергер следил за его действиями и отсутствие любопытства оценил по-своему: «Вояка посчитал, что я сумасшедший, это было написано у него на лице!»

На самом деле в тот момент фон Вольфи понял, почему резидент приказал ему вместо дома лететь сюда. Еще не увидев сами изделия, просто постояв рядом с массивной катапультой, увидев с воздуха котлованы под какие-то странные сооружения – их было двенадцать, и услышав старое название Ленинграда, он понял, что это секретное оружие будет направлено против СССР. Что это за «изделие», предстояло выяснить, и кавалерийским наскоком здесь ничего не решить. На всякий случай он приземлился на небольшой площадке на пустынном, поросшем довольно густой растительностью полуострове Девин, вытащил тубус с фотоаппаратом из машины – тот находился в обтекателе посадочной фары. Вынул кассету с пленкой и защелкнул обтекатель обратно. Сам фотоаппарат перекочевал в портфель, лежавший под сиденьем во втором салоне, а пленку Вольфганг упаковал в свинцовую фольгу для длительного хранения и поместил в герметический контейнер. Пленка легла под камень у приметного куста. Тщательно почистив щеткой стремянку, сапоги, внимательно осмотрев кабину на предмет отсутствия каких-либо улик, продолжил путь в Паров. Предстояло познакомиться с местным начальством и присмотреть место под будущую антенну РЛС.

Он приземлился чуть в стороне от минной станции, примерно в том месте, где с воздуха наметил место под нее. Антенна – сооружение довольно крупное. Немцы первыми в мире использовали пятнадцатисантиметровые волны для радиолокации, но резонаторы в то время не были изобретены, поэтому дальность работы такой станции была слишком маленькой, и от нее отказались, перейдя в метровый диапазон, который требовал больших антенн. Пока вворачивал штопоры для крепления самолета, от станции подошел патруль военных моряков. Предъявил документы и вместе с патрулем прибыл на станцию. Объяснил корветтен-капитану цель визита. Тот соединил его со штабом района в Ростоке, и началась бюрократическая гонка: кто в рейхе главнее, кому что принадлежит, кто кому подчиняется. Но вес, не только физический, у Геринга оказался больше, поэтому в конце января 1940 года штаб торжественно переехал в Штральзунд.

Ганзейский город располагался на острове и когда-то был окружен водой со всех сторон. Затем рвы начали засыпать с юго-восточной стороны. Кое-где сохранились остатки некогда мощных кирпичных фортов. Три высоченных кирхи, красная черепица – типичная Ганза. Штаб разместили в старинном шестиэтажном доме, который местные называли Шпрайхерхаус. Внутри округлой башенки шла винтовая лестница. Шесть основных и два дополнительных этажа, где расположились радисты. С балкона башенки открывался великолепный вид на весь пролив, Балтийское море и остров Рюген. Высота здания позволяла уверенно держать радиосвязь со всеми площадками рассредоточения и управлять полком. Но для того чтобы видеть воздушную обстановку, приходилось выезжать в Паров, где закончили сооружение крестообразной антенны РЛС ПВО района «Берлинер-норд».

Ночными истребителями в этой зоне назначили командовать фон Вольфи. Он снял полдома на Вассерштрассе в двухстах метрах от штаба и в восьми километрах от основного аэродрома.

Сейчас не сезон, летом народ из Берлина ломится на берег Балтийского моря, чтобы посидеть в кафешках на берегу под ветерком с моря или помокнуть в соленой воде, смывая с себя грязь и пыль столицы. Город пуст и резко контрастирует с Грайфсвальдом – университетским городком, забитым курсантами летных училищ. Здесь, кроме моряков немногочисленных торпедных катеров, престарелых ветеранов Кайзерлих и Рейхсмарине, торгашей из Швеции да зенитчиков, практически никого нет. В городе очень много казарм, особенно в восточной части. Говорят, что некогда это был любимый порт кайзера Вильгельма, и он предпочитал рейды этого города для стоянок Кайзерлихмарине. Но экипажи сгинули в водах Северного моря и Балтики в прошлой войне. Офицеров и унтеров штаба поселили на Райфербане, где некогда существовали экипажи потопленных кораблей. В двухстах метрах от их казармы стояло каре гвардейского морского корпуса. Город Вольфгангу понравился именно своей провинциальностью, тихими улочками, своеобразным северным акцентом и неспешными разговорами.

Ешоннек не забыл о разговоре, и вскоре начались переделки части самолетов для прикрытия конвоев. Ради обеспечения этой миссии требовалось максимально увеличить дальность полета, даже в ущерб скорости. Для этого под фюзеляж машины повесили огромный топливный танк. Подвесили по-дурацки, заподлицо пришив его к фюзеляжу – таким образом решили уменьшить потери скорости. Самолеты обозвали Bf.110D.0.

Группа начала проводить испытания в районах открытой части Балтики. Местные шутники тут же окрестили сооружение «даккельсбаух». Выполненный из многослойной фанеры 1200-литровый бак действительно делал самолет похожим на беременную таксу на последней неделе щенности. И не только с виду. И без того малая скорость по крену упала до абсолютно неприемлемых величин. Однако результаты признали положительными: самолет мог находиться в воздухе долго.

Но в феврале началась черная полоса в жизни Вольфганга, сплошные неприятности! Не вернулся из полета один из экипажей «единички», который базировался в Пенемюнде. Ушел со связи в районе Швеции в 03:10 третьего февраля сорокового года, больше на связи не появился. В 06:20 у них кончилось горючее, но они нигде не сели. Ни в Швеции, ни в Прибалтике, ни в СССР, ни в Германии.

У Фосса немедленно появились люди в черной форме. Там службы безопасности люфтваффе нет. Как назло, у гаупт-фельдфебеля Штормана оказались родственники в Швеции. Все! Угнал самолет, передал нейтралам, что находится в Пенемюнде. Вольфганг перелетел туда, и в первую очередь вызвал подполковника СС Дорнбергера: «Что за дела?»

– Мне абсолютно все равно, какое дерьмо для захвата Луны вы здесь делаете! У меня пропал экипаж, вместо того чтобы дать возможность быстро найти людей – может быть, они еще живы и сию секунду умирают от переохлаждения в февральском море, – у меня арестовывают командира штаффеля и закрывают аэродром для полетов! Я понимаю, что вы сумасшедший, но требую освободить лейтенанта Фосса и немедленно организовать поиск пропавшего самолета и его экипажа! Дополнительно я переброшу сюда две летающие лодки BV.138 эскадрильи управления. Это не обсуждается! Это полигон люфтваффе, и я требую исполнения инструкций по спасению экипажа. Все наземные службы полигона подчиняются летному командованию, то есть мне.

– Вы хорошо знаете гаупт-фельдфебебеля Штормана?

– Достаточно для того, чтобы считать его хорошим летчиком-ночником, поэтому он и находится здесь, а не в линейной части. Что-то произошло в полете, и их необходимо найти.

Почти неделю спасатели и летчики группы бороздили просторы Балтики, прежде чем обнаружили уже серьезно объеденный рыбами труп стрелка, пустую спасательную лодку у берегов генерал-губернаторства и плавающую часть крыла с топливным танком. Что произошло, осталось тайной, которую открыли только в конце года. В «брюхе таксы» накапливались пары бензина, после выработки топлива иногда они взрывались, что, видимо, и произошло.

Не успели отругаться здесь, Ешоннек вызвал в Берлин. С теми же «таксами». Ему не понравилось письмо с «особым мнением», в котором Вольфганг указал, что Bf.110D.0 для решения боевых задач допущен быть не может. Несколько дней назад с такой же формулировкой в приказе отстранили от серии He.177. Ешоннек начал издалека, но потом выдал причину: эсэсовец Дорнбергер накатал на Вольфи «телегу» в Главное управление имперской безопасности. Дело, правда, замяли, так как самолет упал в Балтику.

– В связи с испытаниями вас хотел видеть генерал Удет.

– Яволь, герр генерал, непременно зайду.

Еще полчаса проговорили об испытаниях и многочисленных замечаниях, главным из которых был несброс бака после освобождения всех замков. Даже полупустой бак от корпуса отделяться не желал. Его подмазывали смесью сырой резины с какой-то гадостью и закрашивали, через месяц бак намертво приклеивался к корпусу самолета, резина вулканизировалась каким-то образом. Имеющегося отверстия было недостаточно, чтобы поток воздуха смог оторвать бак от фюзеляжа.

После разговора перешел в кабинет Удета, а там адъютант – новый, кстати – приказал ожидать. Ждать пришлось долго, но сам разговор был коротким. Генерал был пьян, не до синевы, но крепко. Говорили об испытаниях, обещал прилететь, посмотреть лично в Штральзунд. Перед выходом передал большое письмо. Убедился, что Вольфганг сунул его во внутренний карман.

– Ты на машине?

– Никак нет, герр генерал-инспектор, она в Касселе. Я на «шторьхе».

– Отгони его в Кассель на заре. – Он наклонился над столом и еще что-то черкнул на листе блокнота, вырвал его и сунул в карман Вольфганга. Расправил ему лацкан.

– Ступай, мой мальчик, я прилечу, как только освобожусь.

Ни одного лишнего слова не было сказано, кроме «зари». Вольфганг щелкнул каблуками, отдал честь и вышел. Такой вариант связи был предусмотрен. Теперь предстояло зашифровать письмо, переписать цифры левой рукой, вложить его в контейнер и заложить в Касселе под скамейку в Вильхельмсхох-парке. Возиться с бумажками, да еще при отсутствии нормальной квартиры, было совершенно не с руки, как и лететь в Кассель. Но приказы не обсуждаются, в армии, во всяком случае.

Добравшись на дежурной машине в Тегель, Вольфганг решил поселиться в гастштетте «Флюгхафензее», но свободных номеров не оказалось. Пока девушка обзванивала соседей, Вольфи вытащил из кармана и прочел написанную резидентом записку из блокнота. Всего две фразы: «Ты был прав! Тебе надо было возвращаться!» По спине забегали мурашки, он понял, что произошло что-то очень серьезное.

– Бог с ним, фройляйн! Не беспокойте никого, я решил не задерживаться в Берлине.

– Я сожалею, господин обер-лейтенант, но по погоде сидят шесть транспортных бортов, перевозящих летчиков. Все везде занято!

– Данке шон, фройляйн. Попробую получить разрешение на вылет.

Протяжно запел зиппер куртки, и, приподняв меховой воротник, Вольфганг вышел из гастштетта. На улице шел сырой снег, было ветрено. Добравшись до командной вышки, фон Вольфи заглянул к руководителю полетами.

– Слушаю вас, господин обер-лейтенант, – обратился к нему руководитель полетами в форме гауптмана.

– Группенкоммандер обер-лейтенант фон Крейц, имею четыре дня отпуска, приказано перегнать мою машину в Кассель.

– Судя по погоде, не ранее чем через неделю. На юге такое творится, что все вылеты отменены.

– У меня «шторьх».

– Тем более не выпущу.

– А на север?

– Ну, туда… – протянул гауптман, рассматривая сводку, лежавшую на столе. – Под личную ответственность.

– Машина частная, принадлежит мне.

– Готовьте машину, и на связь. Зайдите в штурманскую, посмотрите запасные площадки. Удачи!

В штурманском классе никого не было. Обложившись сводками, Вольфганг достал письмо, которое необходимо было зашифровать и отправить. Начиналось оно с ругательства, написанного немецкими буквами, русского матерного выражения. «Зарю» удалось исполнить только наполовину или меньше, по вине советской стороны. Вместо того чтобы прислать исполнителей, им прислали «инспекторов», которым поручили на месте самим решать, что нужно или не нужно СССР от «зари». В итоге в СССР не попали тренажеры, средства связи, ночные прицелы, системы слепой посадки, локаторы, новейшие приборы. Ни одним из приборов комиссия, присланная из Москвы, не заинтересовалась. Они остались лежать загруженными в восемь самолетов, которые Москва покупать отказалась: «устаревшая конструкция». Это были «Ю-52» с грузом на борту.

Удет прилетел в Штральзунд через десять дней, вместе с Вольфгангом слетал на «таксе». В первом вылете сбросить бак удалось, второй пришлось отрывать уже на земле. Замазку клятвенно обещали доработать. Генерал-инспектор по результатам смотра рекомендовал собрать полк в кулак на трех площадках: в Пенемюнде, в Гросс и Кляйн Кедингсхагенах. На подскоках держать не более звена, а лучше только пары.

– Здание, куда вас втиснули, годится для НП, но держать там большое количество народу не стоит. И сам подальше от порта поселись, указания квартирьерам я дам. Домик, конечно, удобный, но слишком близко к порту. Небезопасно. С «зарей» получилось плохо, совсем плохо. Нам с тобой они не доверяют, опоздали на полтора месяца, да еще и не тех, кого требовалось, прислали. А время поджимает, и крепко, через две недели начнется. Если Ешоннек рассчитал все верно, то это будет успешная операция. Сил и средств у противника что-либо противопоставить попросту нет. Как в Польше. Мне пришлось выделять летчиков для перегона техники, иначе бы и это не успели сделать. Тебя отправлять туда было уже поздно. Ничего не исправить, а полностью терять связь не хочу.

– Почему Дорнбергер говорил о Луне?

– Ракету он делает, жидкостную. Двигатель уже рабочий, осталось довести конструкцию. Сейчас переделывают аэротрубу, которая создаст сверхзвуковую скорость потока. Несколько ракет разрушились в воздухе, не успев набрать высоту и выйти за пределы атмосферы. Испытания мне удалось остановить, но работы кроме нас ведет и СС, у них имеется отдельное финансирование за счет фонда Гиммлера. Лишь одна работа идет только через нас. Там работы стоят, по второй мало что могу сказать, я доступа туда не имею. Называются проекты «V.1» – это наш самолет-снаряд, их носит название «V.2». С помощью V.2 они надеются достичь Нью-Йорка и Луны. Они не первые, кто об этом говорит, я эти разговоры слышал, еще когда работал в Америке и Мексике, кстати, от Перо. Он тоже считал, что это реально, но несет большую угрозу миру.

– Кто такой Перо?

– Троцкий, мы с ним познакомились в Мехико, я там показывал свое авиашоу. Он и предложил мне ехать сюда, куда меня несколько раз приглашал лично Геринг. Обещал прислать связь, вот ты и появился. Я всегда был против национал-социализма, но авиационную промышленность в Германии создал я и сумел ее сохранить в условиях Веймарской республики. Я являюсь акционером практически всех авиастроительных компаний в Германии. Ты представляешь, ко мне прислушиваются все авиастроители мира, я создал из «Кондора» люфтваффе, а тут приезжает какой-то гусь, у которого за душой ничего нет, кроме как построить пару десятков летчиков и устроить им политзанятия, и отказывается от моих рекомендаций!

– А кто-нибудь знает, что вы – член Интернационала?

– Ты, Перо и еще двое людей, которые меня и рекомендовали. Ну, и несколько человек в СССР, которым это стало известно по «Заре». Ты лучше скажи, что мы будем делать, связь нам явно обрежут.

– Я не выполнил вашего приказа. Зашифровал, переписал, но отправить мне не удалось. Не было погоды, пришлось лететь сюда. Считаю, господин генерал, что письмо слишком эмоционально. К сожалению, и без этого письма Москва со мной на связь больше не выходит.

– Со мной тоже. Мы опять законсервированы. Так что ты предлагаешь?

– Мы подобрались к самым большим секретам Германии, и в случае начала войны между нашими странами сможем восстановить имеющиеся каналы. В крайнем случае мы оба летчики и сможем отойти через Швейцарию или Швецию.

– Или Англию. Ладно, фон Вольфи, будем служить дальше. Кстати, ты – русский?

– Вообще-то да, но по национальности я – немец. Русский немец.

– Ладно, не отправляй, уничтожь его.

– Само письмо я давно уничтожил, а шифровка лежит в закладке, это за городом, на кладбище.

– Ну, пусть лежит вечно. На здоровье! – он поднял большой бокал французского коньяка, который предпочитал всему остальному.

Рекомендации Удета Вольфи выполнил, группе была собрана. Без 1./NJGr1, на трех площадках находилось пятьдесят боевых, два учебных и восемь вспомогательных самолетов. Проведены учения по одновременному взлету и сбору группы в воздухе, ну, и посадке, естественно. Она требует особого внимания при групповых вылетах.

Слова о двух неделях не остались без внимания. Тридцатого марта лично, в составе пары, перегнал новый Bf.11 °C.4 взамен утерянного, для Фосса. Там написал письменный приказ: снять дополнительное оборудование со всех машин, и модификацию D.0 для патрулирования не использовать. Этим же бортом доставил нового унтера вместо Ганса Штормана и еще одного стрелка. Штурман самолета в том полете не был, поэтому остался жив. Вариант D.0 и без него перегружен, локатора у него нет. Этот борт пришел с «Лихтенштайном» и с новым «матрацем», комплект антенн на носу поменялся.

– Дитрих, события, кажется, надвигаются. В портах скопилось большое количество судов и солдат вермахта. Мне приказано собрать в кулак полк, но тебя с места не дергать. За тобой охрана не одной, а двух зон патрулирования.

– Ой, герр Вольфи, впустую жжем моторесурс уж который месяц, только ребят выматываем.

– Я не думаю, что потеряв одну машину, противник успокоился и забыл об этом участке. Идет война нервов, твою бдительность усыпляют. Подпишись в приказе, я даю тебе право запускать радар в Парове и получать информацию оттуда, на время проведения полком сторонних операций. Предупреди орлов, что я запрещаю патрулирование ниже восьми тысяч метров. Все вылеты – высотные, и ночью, и днем. И никаких войнушек на воде, никаких штурмовок. Ваша задача – воздух.

– Яволь, герр группенкоммандер, – с явным неудовольствием откликнулся Фосс. Летчики его эскадрильи повадились тренироваться в штурмовке кораблей в море. Снижаются и отрабатывают действия по штурмовке на рыбаках и транспортах. Скучно!

Вечером восьмого апреля поступил приказ вскрыть тревожный пакет, поступивший еще в середине марта. Полку предстояло прикрыть высадку войск в Копенгагене. На переход конвою требовалось около десяти часов. С «даккельсбаух» на скорости 320–350 км в час Bf.11 °C.4 мог находиться в воздухе до шести часов. То есть почти вдвое меньше, чем требовалось на переход. Выполнить приказ дословно не имелось никакой возможности. Пришлось звонить Ешоннеку и уточнять задачу. Ночную часть перехода прикрывало одно звено. В общем, несмотря на «особое мнение», фон Вольфи предстоял вылет всем полком в комплектации D.0. Дополнительные топливные танки предварительно все отодрали от корпуса, нанесли новую замазку и поставили обратно.

Первый вылет прошел довольно гладко, успокоили моряков и пехотинцев на транспортах своим присутствием и гулом на малых высотах. Чуть стемнело, и, оставив четыре машины на разных высотах и ходящих контркурсами, полк вернулся на аэродромы. В столовой сплошной гвалт, все пытаются понять, куда движется конвой, совершающий постоянный противолодочный маневр.

Спокойно поужинать не дали. Отто Дорнштайн обнаружил и атаковал постороннюю подводную лодку, поджидавшую конвой на переходе. Бомб у него не было, ни одна из машин не имела бомбодержателей, ударил из шести стволов, но максимальный калибр у него 2.0 см. Самое смешное, ему эту лодку засчитали! На смену подняли другой экипаж. Пауль Хойзе заметно волнуется, вместе со штурманом полка обер-лейтенантом Краузе. На них сейчас ответственность за точное прибытие группе к конвою. Чуть ли не каждые полчаса звонил генерал-майор Каупиш, проверяя подготовку группе к вылету. Машины были дозаправлены, личный состав по готовности номер два находился в стартовых домиках и отдыхал, не раздеваясь.

В 04:00 девятого апреля сорокового года три эскадрильи поднялись в воздух, собрались и барражировали над Копенгагеном до девяти утра. Три самолета из сорока шести, находившихся в воздухе, применили оружие и сожгли два истребителя в Таммеруте. Дважды со стороны Швеции появлялись группы истребителей, но близко не приближались. При попытке их перехватить, сразу углублялись в шведское воздушное пространство. К рассвету на всех высоких зданиях Копенгагена красовались немецкие флаги. Через два часа после высадки одного полка датский король Кристиансен отдал приказ прекратить сопротивление. Это произошло в 07:20 по Берлину.

Еще до посадки радисты перехватили сообщение, что шведский король Адольф Бернадотт предоставил вермахту право свободного прохода через его, шведскую, территорию для завершения операции в Норвегии, где ситуация складывалась не совсем в пользу Германии. Утоплен тяжелый крейсер «Блюхер», пропустивший артиллерийский залп со стороны береговой батареи 28.0 см и две торпеды от береговой торпедной установки. За день до высадки на трех линкорах отказали носовые башни, и они не смогли потопить старенький «Ринаун» постройки еще начала века.

Летчики полка рвались в бой, писали рапорты, но кроме патрулирования над Каттегатом полк других распоряжений от начальства не получал. Единственной добычей полка стало два «уитли», возвращавшихся из Норвегии из «ночного» налета. В этих широтах полярный день начинался, и тихоходы «уитли» были исключительно желанной целью для летчиков люфтваффе. Вольфи досталась «пятерка» с «Мерлинами» водяного охлаждения, а его ведомому – с двигателями воздушного охлаждения.

Активность авиации противника была низкой, и с десятого апреля патрулирование вели парами, держа в готовности до эскадрильи на случай обострения ситуации. Этого оказалось достаточно, чтобы получить звание гауптмана люфтваффе, больше для того, чтобы иметь звание, соответствующее занимаемой должности. Группены имели вилку: гауптман – майор.

Из-за непрекращающихся боевых действий в Норвегии, где четырнадцатого апреля высадился франко-английский десант, за группой закрепили Датские проливы, так как остальная авиация начала постепенный вывод своих соединений с Севера. Там оставались только части 21-го авиационного корпуса генерала Фалькенхорста, 31-й и 10-й авиакорпуса выводились на территорию Германии. Дания уже числилась ее территорией, так что и туда тоже перелетали.

Судя по скорости высадки десанта в Нарвике, немцы совсем ненамного опередили своих противников. Завязавшиеся тяжелые бои и «освобождение» Нарвика при активной поддержке крупных соединений флота двух сильнейших морских держав создали впечатление того, что Германия вляпалась в затяжную войну. «Мессера-110» в Норвегии понесли первые потери, в основном при отражении атак палубных «харрикейнов». Такой модификации еще не существовало! Авианосец «Глориес» вез в Норвегию 46-ю сухопутную эскадрилью. На подходах к Нарвику эскадра, в составе которой он шел, подверглась атаке со стороны люфтваффе. Плохо подготовленной и совершенно спонтанной. Группе «Ю-88», прикрываемая штаффелем Bf.11 °C.2 из первого Z-гешвадера, решила попробовать на зуб обнаруженный авианосец, линкор, тяжелый крейсер и около двадцати мелких кораблей, которые прикрывали десант 14 апреля. Попробовали! Мало не показалось. Шесть сбитых «юнкерсов» и четыре «сто десятых». Еще в одном бою, тоже с палубными самолетами, потеряно три Ме-110D.0, причем их атаковали бипланы «Си Гладиаторы»! Тут у летчиков люфтваффе взыграло «Хорридо», и они кинулись на допотопные самолеты, от которых пришлось убегать с пикированием. Верткий бипланчик оказался совершенно не по зубам тяжелому «мессеру». Бой на виражах он совершенно спокойно выигрывал за счет смены виража, а уходя вправо-вверх, успевал зайти в хвост и обстрелять из четырех крупнокалиберных «браунингов», правда, с максимальных дистанций, сблизиться он не мог. Тактика действий тяжелых истребителей в бою еще не была отработана так, как тактика легких Ме-109. Для них подходящего противника еще не было.

Еще несколько самолетов было потеряно «по невыясненным причинам». Все они были самолетами сопровождения конвоев, и судьба их полностью совпадала с судьбой самолета Ганса Штормана. Но по каким-то причинам модификацию с вооружения не снимали. Тем не менее западный мир вздохнул с облегчением: заразу Гитлера поймали за хвост и теперь будут трепать, как тузик грелку!

Угу, ровно через месяц Нидерланды и Бельгия получили ноты об объявлении им войны. «Казус белли» состоял в том, что на восточной границе они усиливали свои войска, а границу с Францией – нет. Две с половиной тысячи танков рванули к реке Маас, обходя по северному флангу линию Мажино. Напрямую! Через пусть и невысокие, но горы! Пробивая дорогу воющими «Юнкерсами-87».

Через четыре дня, 14 мая, танки начали переправляться по захваченным парашютистами Штудента мостам через Маас на левый берег, а генерал Гот, «освоив» Голландию, вошел в Бельгию с севера. Отличились планеристы и генерал Штудент из Грисхайма! Они захватили форт Эбен-Эмаэль в первый же день войны и практически без потерь со своей стороны, через час семьдесят процентов огневой мощи форта было повреждено десантниками. Форт захватила группа «Гранит», состоявшая всего из шестидесяти человек.

Пятнадцатого мая 9-я французская армия генерала Корапа была разбита и покатилась от границы на юг. Войска групп А и В проходили в день до пятидесяти километров. В руководстве Франции и в командовании ее армии началась паника и смена командующих. В результате фон Клейст, совершив стремительный марш на Ампьен, вышел к берегам Атлантики и отрезал части бельгийской, французской армий и английский экспедиционный корпус от основной территории Франции, окружив таким образом группировку у Дюнкерка. Подавляющее превосходство германской авиации и массированные пикирующие бомбардировочные удары не давали противнику проявить ни малейшей инициативы. Дикторы Геббельса, захлебываясь от восторга, показывали и рассказывали немцам «расплату за Версаль». Германия ликовала!

Окружение завершилось уже через одиннадцать дней после начала операции. Двадцать седьмого мая король Бельгии подписал капитуляцию. Через двадцать дней после начала наступления два французских корпуса под Лиллем капитулировали, и англичане остались одни на плацдарме. С 26 мая они начали эвакуацию на остров, бросив все вооружение. Трофеи были огромны!

Выжав англичан с континента, немцы перегруппировались, подключилась Италия, и они продолжили наступление уже в сторону Парижа, который был сдан без боя 14 июня. Подчеркиваю: сдан без боя! Двадцать второго июня в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором было подписано поражение Германии в Первой мировой войне, был подписан акт о капитуляции Франции. Гитлер выполнил свое обещание немецкому народу. А фон Вольфи коллекционировал и складывал рапорты с требованием перевода на фронт от летчиков своего полка в папку с резолюцией «Ходатайство будет рассмотрено командованием».

Зная, что от написания рапорта ничего не изменится, очень многие злоупотребляли этим, постепенно накаляя обстановку в группе. Выход нашел не фон Вольфи, а теперь уже майор Рубенсдоффер. Он по-прежнему командовал Erpr.Gr.210 и так же, как фон Вольфи, не привлекался к боевым действиям над территорией Франции. Просматривая журнал отчетов о приказах командиров групп, майор наткнулся на приказ фон Крейца о запрете штурмовок рыболовных и транспортных кораблей в NJGr1. Полк у майора был большой: пять штаффелей, две из которых имели BF.11 °C.4, а остальные были вооружены Bf.109E.5 или 7. Вальтеру приказали отработать тактику действий истребительной авиации при атаке конвоев. Таким образом люфтваффе начало готовиться к высадке в Англии – ведь плохая погода не дала возможности разгромить англичан при эвакуации из Дюнкерка. Кроме того, в июне сорокового Редер послал два карманных линкора без сопровождения против отходящих сил противника из Норвегии. В результате, утопив один беспечный авианосец и два эсминца, один из линкоров словил торпеду в кормовую часть. Эсминец «Акаста», 1337 тонн водоизмещения, вместо того чтобы спустить флаг перед подавляющим превосходством германской мощи – 65 185 тонн стандартного или 76 256 полного водоизмещения – успел выполнить два торпедных залпа, первым он промахнулся, а во втором одна торпеда дошла до цели. С поднятым «юнион джеком» эсминец отправился на дно, а парижане просто плакали, когда в город победным маршем входили германские войска.

Подобных казусов флот допускал все больше и больше! Флотоводцы продолжали Ютландский бой и упорно не замечали круто изменившейся обстановки. Но в той войне у Германии был второй флот в мире: двадцать четыре дредноута, – в этой всего шесть, из них два построены в начале века и не модернизировались. Плюс пять оставшихся тяжелых крейсеров. А Редер мечтал этими «слезами» держать в страхе весь мир, и даже авианосец строил для действий в составе рейдерской группы. Он и корабли назвал так же, по именам погибших в Фолклендском бою броненосцев. В отличие от вермахта, флот понес серьезные потери в тридцать девятом – сороковом годах и даже теоретически не мог поддержать десант на острова без участия орлов Геринга.

Редер объявил, что без захвата господства в воздухе над Каналом операция «Морской лев» неосуществима. И Геринг приказал разработать тактику для действий люфтваффе над морем. Вновь вспомнили об испытателях, и в Штральзунде появился их командир. Побеседовал с «нарушителями дисциплины», слетал с ними в Балтику. Первый штаффель, у которого были демонтированы точки подвески дополнительного танка, его не интересовал, а зря! Но Вольфганг предпочитал не вмешиваться в действия бывшего командира. Сплавил ему наиболее активно писавших рапорты о переводе, избавился от значительной части машин, переделанных в вариант «Д». Но предложение изложить на бумаге свое видение ситуации на море он отклонил.

– Вальтер, реально, на меня и так смотрят косо из-за «особого мнения». Я считаю, что машину окончательно испортили этими доработками. Помнишь, какие чудеса мы вытворяли на ней летом тридцать девятого? Ни одна из этих машин повторить этого не может. Я писал об этом, но «одна ласточка не делает лето». Реально, этим машинам соваться в современный маневренный бой совершенно невозможно. Вместо того чтобы облегчать машину в результате модернизаций, ее утяжеляют и говорят, что так и должно быть, ведь мы ставим более мощные двигатели. Неделю назад приезжали из Аугсбурга – опять инженеры, теперь будем таскать не тысячу двести литров, а тысячу восемьсот, и не в одном баке, а в двух, под крыльями. И говорят, что это будет стандартная комплектация. А для войны на море требуются крупнокалиберные пушки, ракеты и бомбы. Сам посуди, зачем над морем четыре пулемета винтовочного калибра? И четыре тысячи выстрелов к ним? И как перезарядить пушки, если убит стрелок или штурман?

– Да я понимаю, но «маузеры» пока не стреляют! – Речь шла о пушках Мк108. – И у Mg.151 тоже проблемы с питанием и перегревом.

– Вот я и говорю, что делать Bf.110D в море нечего, «aus nichts wird nichts». – Из ничего – ничего и выйдет.

– Приказали…

– Людей – дам, тех, кто меня достал своими рапортами, машины ищи сам, Вальтер. Это ночные перехватчики с локатором, как дневные они совершенно не годятся. Мои не понимают, почему я их не пускаю на фронт. Им с истребителями драться совсем нельзя. Они более чем на полтонны тяжелее штатных D и почти на две тонны превышают стандартные С-машины. Держимся в воздухе за счет того, что движки у нас стооктановые, 1620 сил. Вот я и не пускаю их к воде. Угробятся. Так и патрулим заливы. Туда-сюда, днем и ночью. Посадили «шведа», якобы гражданского, на борту одни англичане, летчики – тоже, говорят, что заблудились. Теперь в концлагере эту сказку будут рассказывать. Мы при деле, Вальтер.

– А сам чего не пишешь рапорты? Ты же боевой летчик и с великолепной выучкой!

– Писал. Но есть одна закавыка. В общем, мне и одной моей эскадрилье фронт не светит ни при каких условиях. Слишком много знаем. В общем, жалею, что согласился с назначением сюда, но я этого тогда не знал.

В общем, удалось сплавить наиболее активных возмутителей спокойствия из не допущенных к государственной тайне рейха. Стало чуточку поспокойнее, особенно после начала активных боевых действий над Каналом и Англией.

Из улетевших с майором Рубенсдоффером летчиков лишь шести удалось прославиться и вернуться в рейх. Сам майор не вернулся из боевого вылета, хотя действия его 210-й испытательной группе были наиболее успешными во всем люфтваффе. Впоследствии группу превратили в 210-й гешвадер скоростных бомбардировщиков. До своей смерти Вальтер сумел доказать командованию то обстоятельство, что Bf.11 °C и D исполнять функции истребителя сопровождения уже не может. Действуя самостоятельно, вооруженный пушкой 3.0 см и четырьмя 2.0-см пушками, с кассетными бомбами и минами под брюхом, используя малые высоты, в руках опытного летчика машина превращалась в отличный и грозный скоростной истребитель-бомбардировщик. Действуя против аэродромов, она могла наносить быстрые, разрушительные и парализующие ПВО противника удары. Сбросив бомбы и освободившись от держателя, прижимаясь к земле и воде, могла уйти, не ввязываясь в бой на виражах с истребителями. К несчастью для люфтваффе, таких командиров в ней оказалось слишком мало. Все кончилось тем, что бывший поляк Ястрбжемский, теперь генерал-лейтенант люфтваффе Фалькенхорст, командующий 5-м флотом, послал из Норвегии, из Ставангера, Хе.111 бомбить днем аэродромы в Дишфорте и Линтон-на-Оусе.

Их встретили над Северным морем вначале Bf.110D.0 из ZGr76, взявшие их под прикрытие, а потом «спитфайры» и «харрикейны». Сбросить «даккельсбаух» ни у кого из группы не получилось, командир группы взорвался в воздухе, а сама группа выстроилась в оборонительный круг и, огрызаясь, начала отход обратно к Дании. Оставшись без прикрытия, «хейнкели» превратились в легкую мишень, а отсутствие верхнего прикрытия из легких Bf.109 позволило англичанам достаточно эффективно атаковать еле ползающие по небу со скоростью 350 км/час «церштёреры». Потери составили семь машин, а у англичан появился повод говорить, что они «достигли перелома в ходе битвы за Британию». Так ошибка командования и плохая подготовка самолетов к вылету перечеркнули все усилия по захвату господства в воздухе над Южной Англией. Начавшаяся непогода дала передышку англичанам, у которых к этому моменту был исчерпан запас двигателей «Мерлин» к основным истребителям.

Шестнадцатого мая сорокового года, в начале войны, англичане совершили первый ночной массированный налет на промышленный район Рура. Занятое действиями на фронте, немецкое командование забыло о собственном приказе сформировать ночные истребительные полки. Фирма «Мессершмитт АГ» сосредоточила внимание на дальнем истребителе и практически прекратила выпуск ночных. Все поголовье насчитывало менее пятидесяти машин, сосредоточенных в Штральзунде. Удар по Руру был щелчком по носу Герингу. Тут же последовал приказ продолжить формирование NJG1, и был назначен командующий гешвадером – полковник Каммхубер, изобретатель одноименного ночного прицела. Первая группе тем не менее была выведена из его состава и оставалась отдельной боевой частью сектора ПВО «Берлинер-Норд». На носовом обтекателе красовалась в белом круге красная рука в белой перчатке, держащая орлиное перо. Чуть ниже надпись на латыни: «Justum errorem, et revertetur in aeternum» – «Одна ошибка, и тебе в хвост пристроится вечность». Белую ладонь нарисовали в Грисхайме, это знак ZG2. Все остальное придумал фон Вольфи. «Мы ощипываем “орлов”, а лучшими охотниками за орлами были индейцы!» С оставшимися летчиками пришлось проводить отдельную беседу. Некоторые были серьезно обижены тем обстоятельством, что кого-то отпустили в 210-ю, а их оставили.

– Во-первых, я отпустил только тех, кто не полностью освоил перехват по радиолокатору, и у кого машины были переделаны в серию «Д». Считаю серьезным просчетом командования развитие этой серии самолетов. Писал об этом рейхсмаршалу с выражением особого мнения. К сожалению, безрезультатно. В данной комплектации Bf.110D.0 представляет собой отличную мишень. Одной пули снизу достаточно, чтобы машины не стало. Тех, кто рвется умереть, я отпустил.

– Смерть за рейх, за фюрера – что может быть выше для настоящего немца? – тут же подскочил один из новичков-фендрихов. Видимо, что-то пропущено в его личном деле.

– Обер-фендрих Дортман? Я не ошибся?

– Так точно, герр гауптман.

Вольфи открыл папку с рапортами, нашел писанину Дортмана.

– Ваше?

– Мое!

– Я подписываю, они еще на аэродроме, у вас есть тридцать минут, чтобы собрать вещи. «Поспеши навстречу смерти, пока твое место в Валгалле никто не занял», викинг. Свободен!

Вмиг покрасневший, с растерянными глазами фендрих покинул казино, где были собраны летчики. Все притихли, поняли, что командир совсем не шутит.

– Настолько серьезно, фон Вольфи? – спросил инженер полка Краузе.

– Да, Пауль. Тебе об этом известно не хуже, чем мне. Концентрацию паров бензина в брюхе у таксы мы вместе замеряли. Было?

– Было.

– Что-нибудь изменилось с тех пор?

– Нет, обещанные серии D.1 и D.2 так и не пришли.

– Совершенно верно, а то, что предлагали мы – сделать надкрыльевые баки, – осталось на бумаге и в единственном экземпляре. А знаешь, почему?

– Мда, нет, не совсем понятно, – чуть замявшись, ответил инженер. – Они пишут, что для сброса требуется переворот машины, и есть возможность повредить хвостовое оперение.

– Насколько тяжело истребителю проделать «бочку»? И сколько раз мы его сбрасывали?

– Да много, за сотню.

– Хоть один раз что-нибудь повредили?

– Нет.

– Дело в патенте, который я оформил на себя[2]. И все. Так что спокойнее, ребята, у нас элитное подразделение, к нам приезжают за лучшими кадрами, у нас осваиваются последние новинки. На нас возложена миссия по защите рейха. Хотя признаю, что сидеть в обороне – занятие достаточно скучное, но события 16 мая показывают, что расслабляться долго нам противник не позволит. Разведка говорит о приеме на вооружение у англичан целой серии новых четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков. Они и станут нашей задачей и проблемой. Так что учитесь, пока есть время и противник не сильно нас достает.

В целом события последующих месяцев показали, что Вольфганг не ошибался в своих оценках в отношении модификации «D», но «день орлов» он встретил в отпуске на юге Германии. Тридцать первого июля его вызвали в Берлин. Ешоннек и Удет раскатывали его за потерю двух самолетов Ме-210, поступивших на войсковые испытания: у первого оборвался правый руль глубины и заклинил вертикальное управление, машину пришлось оставить, у второго загорелся двигатель DB603A1 на стоянке. Потушить не смогли, машина полностью сгорела. После разноса Удет передал приказ об отпуске и показал коротенькую записку: двадцать девятого июля ОКВ приступило к разработке плана боевых действий на Восточном фронте. Ответственным назначен воевавший в России генерал-майор Маркс. Удар предусматривает скоротечную кампанию двумя группами армий в сто сорок семь дивизий, справа и слева от Припятских болот. Операция планируется на весну-лето следующего года.

Вольфганг проверил связь, осталось только два действующих канала. Во-первых, шел массовый призыв в армию, во-вторых, достаточно много немцев на волне успехов Гитлера поменяли свои убеждения. В-третьих, компартия была окончательно разгромлена, а система трудовых лагерей значительно расширена. Кстати, под воодушевляющие вопли толпы. Поэтому часть маркеров, заложенных на местах связи, остались нетронутыми. Сработавшие каналы он дополнительно проверил наблюдением со стороны, после этого передал шифровку. Москва ответила быстро, но с нарушениями правил конспирации: вместо условных сигналов отхода передала в теле кода приказ возвращаться. Кстати, в марте не было «концерта по заявкам» с его любимым Пуччини – мама так поздравляла его с днем рождения. Значит, как минимум отстранена от этой работы и дела не сдавала. Это могло быть только в одном случае: из-за ареста. Но громких дел в СССР в начале сорокового года не было. Новый нарком НКВД оказался довольно тихим человеком, расстрельных приговоров стало значительно меньше. Так что писать о нарушениях протокола не стоило, чтобы не навредить матери, так отметим про себя, что мы уже вне закона. Пришло время передать «портянку» Удета.

Его письмо, написанное мелким убористым почерком, занимало четыре страницы тетрадного листа. Шифровка с кладбища перекочевала в «Майбах», затем поехала с ним в Кассель. Физелеры были очень довольны, что их не забыли и навестили. Вячеслав перешифровал письмо личным кодом, ключ к которому знала только мать. Слова заголовка: «Поль Матиусу».

«Получен 25 февраля сигнал от “циркача”: “Плотные облака с востока скрыли зарю”. “Циркач” отметил серьезные нарушения сценария. Передает “сценаристу” следующее»: были написаны обычным шифром, который он использовал для связи всегда. Само письмо Удета было переведено на узбекский и зашифровано по книге фон Билдерна, который некогда путешествовал по Персии и написал несколько монографий, как раз в университете Касселя, посвященных творчеству персидских поэтов. Так как шифр имел слоговый, а не буквенный код, удалось сократить «портянку» почти в четыре раза, но все равно она была очень большой. Перейти на слова, чтобы еще больше сократить передачу, не позволяли многочисленные технические термины, которыми изобиловало письмо Удета. В общем, задачка оказалась совсем не простой. Теперь встал вопрос, как передать, в условиях того что скамейка в парке Вильхельмсхох стояла пыльной и грязной, и там давно никто не сидел. Канал не работал. И тогда, несмотря на старинный запрет посещать Австрию, Вольфганг направился в Ненцинг, через Герхарда он легко получил направление туда для отдыха и лечения. Люфтваффе расположило там небольшой санаторий для летчиков после ранений и отдыхающих.

По приезде небольшая пьянка с несколькими бывшими учениками, знакомство, многообещающее знакомство с местными девицами, тщательный подбор костюма для горных восхождений в местном магазинчике, приобрел лицензию на косуль у местного егеря. Тот набивался в провожатые, но граф перешел на южный говор, и егерь понял, что заработать лишние марки не получится. Граф был «местным» и хорошо знал окрестности, хотя ни разу здесь не бывал, но у настоящих Крейцев здесь был небольшой охотничий домик в Нензингере. В местном отделении «Genossenschaftliche Zentralbank» он предъявил жетон, полученный им еще в Ливии, свои документы и доверенность «отца» и получил доступ к небольшому сейфу, где находились ключи от домика, несколько писем, новая чековая книжка этого банка. Переоформил ячейку на себя, письма забрал – черт его знает, что там написано. Судя по дате, написаны перед самым аншлюсом. Семейство уходило в Швейцарию разными маршрутами. Граф Мориц отходил здесь. В письмах почти ничего интересного, кроме того, что в горном доме есть сейф, ключи от которого на общей связке. Одно письмо закодировано, но код был известен Вольфи. Не совсем аккуратно сработал граф, следы он все-таки оставил. Хотя если бы им кто-то заинтересовался, то последствия уже бы были. Так что хорошо, что сюда добрался.

Домик был даже ухожен снаружи. Практически мгновенно о приезде молодого графа стало известно всем. Шила в мешке не утаишь, поселочек всего ничего: пара десятков домиков, большая часть из которых посещается время от времени. Постоянно тут живут пять или шесть семейств. Они и ухаживают за остальными дворами. Еще днем ему прислали пару бутылок местного шнапса, настоянного на можжевельнике, с патриотическим названием «Эдельвейс», и счет за обслуживание дома. Вольфганг шлепнул по заднице наряженную в национальный костюм – дирндль – девицу, намекнув ей, что водка вкуснее в хорошей компании. От стопочки она не отказалась, муж в армии, скучно. Уложит всех спать и принесет ужин графу. Из-за войны совсем мало народа бывает. Чек брать отказалась, для того чтобы его обналичить, спускаться надо, а бензина почти нет, он по карточкам. Получив деньги, обрадовалась, сказала, что сейчас же пришлет кого-нибудь убраться в доме. Действительно, появилось еще четыре хохотушки, которые быстро навели порядок в домике, озорно посматривая на молодого человека. В поселке из мужчин был капеллан, трое стариков и два подростка. Всех остальных рейх призвал в альпийские войска, и они появлялись здесь только от случая к случаю. Заработав свои марки и похохотав над шутками графа, они удалились. Вольфи спустился в подвал, предварительно заперев дверь в дом. За пирамидой с ружьями, внутри которой была еще одна дверца, обнаружил сейф. В нем коротковолновая станция, сухие аккумуляторные батареи, бутылки с электролитом, мотор-генератор для подзарядки. Вещь, конечно, ценная, но наверняка внизу полно пеленгаторных станций. Отсюда работать нельзя. Вынул из пирамиды «Манлихер» и «Зауер “Три кольца”», открыл дверь и начал чистить оружие на веранде. Почти сразу за этим подошел пожилой мужчина в «тирольке» – полицмейстер, староста, егерь и почтальон одновременно. Степенный разговор, вспомнил графа и Вольфганга-мальчишку, зарегистрировал его в каком-то гроссбухе. Посетовал, что лицензии граф приобрел внизу, а не у него.

– Мне сказали, что лицензии выдаются только там!

– Кто сказал?

– Я не помню, как его зовут, толстенький такой, вот с такими щеками.

– Адольф, вот старый мошенник! Он все норовит мой участок закрыть. А жить на что? И так народу совсем не стало!

– Герр Карл! Дичь-то в горах есть?

– Как не быть! Дичи много. Фазанов развелось – просто жуть, все посевы потравили!

– Вот на них ты и выпиши мне лицензию.

– Это я мигом, и покажу, где взять.

– Да в верховьях Менга, на полянах, это я с детства знаю.

– Эх, конечно, знаете, граф. Ваши же угодья были, отцов и дедов ваших.

– Да, понял я, понял, с поля и занесу. Вон, отведай можжевеловки.

Да, видимо, совсем народец обнищал. Все сводится к деньгам.

Пару дней особо никуда не ходил, здесь довольно высоко, требуется привыкнуть. Аннет была не прочь немного заработать и в постели, были и другие желающие, но Вольфганг приехал не за этим. Затем сделал пару выходов за фазанами и посмотреть, кто еще в горах болтается. Проскочило в разговорах, что кроме всего прочего, альпийских стрелков поставили здесь за границей присматривать. Те четыре хохотушки имеют среди солдат своих ухажеров.

Наряд действительно появился. Ходят парой, в триконях, гремят ими на всю округу. К появлению гауптмана отнеслись немного настороженно, но почтительно. Их больше беспокоил вопрос, чтобы их «курочек» не помяли. Разузнав, что молодых девушек граф не тискает, солдатики успокоились. Выяснилось, что участок у них большой, и здесь они появляются раз в неделю – десять дней.

За три дня закрыв полностью лицензии и поделившись с Карлом добычей, к тому же отдав ему на выделку всех самцов-фазанов и две головы косуль, осторожно завел разговор о туре. Тур – животное редкое, осторожное, и по снегам в это время года ходит, спускаясь к траве только ночью. Следовательно, бить его надо с ночевкой, и не с одной. Именно то, что требовалось сейчас Вольфи. Начали от голов косуль. Вольфганг специально взял только рогатеньких, дескать, головы нужны украсить казино в полку. Вот если бы тура взять! Карл помялся для порядку, но желание заработать на выделке превысило всё. Сказал, что есть лицензия прошлого года, тридцать девятого, сейчас переоформит, только потом надо будет вниз с ним съездить и печать в магистратуре поставить. Минут через сорок мученического пыхтения и громкого макания ручки в чернильницу он выложил готовую бумагу на стол. Тщательно пересчитал марки, расписался в получении и протянул заветную бумагу фон Вольфи.

– Одному, граф, тяжело будет в горах. Лагерь надо разбивать, присматривать за ним.

– Карл, ну, староват ты уже по горам скакать, вот тебе двадцать марок и талон на бензин, съезди вниз и поставь печать.

– Так машины нету, мобилизовали.

– У Аннет возьми. Кстати, куда она пропала?

– Так Франц из Зальцбурга приехал на пару дней, так что она к вам сейчас ни ногой. Франц и приголубить может так, что мало не покажется, – смеясь, ответил егерь.

Сейчас именно горные стрелки представляли наибольшую опасность. Они были везде и нигде. У них шла учеба, поэтому могли появиться внезапно в любом месте. От использования рации Вольфганг уже отказался. Ребятки, приходившие в деревню, имели на петлицах «молнии» радистов. Они же сказали, что внизу в казармах у станции базируется батальон, специализирующийся на прочесывании местности. Так что эти горы – не наши горы, здесь пустых мест совсем мало. Но выхода не было, и бывший пограничник начал подготовку к выходу.

Карл привез путевку с печатью, так что все по документам чисто. Шифровка переписана тушью на парашютный шелк и стала патроном к ракетнице – с дробным зарядом, превращающим ее в лохмотья. Через два дня все было готово. Появилась Аннет, которая сказала, что 3-я горнопехотная послезавтра начинает учения немного восточнее этих мест. Пора! И еще до рассвета Вячеслав выехал вверх по дороге к массиву Наафкопф. Там на площадке оставил машину, закинул на плечи рюкзак, вскинул на плечо старый, но великолепно сохранившийся «Манлихер» с оптическим прицелом и зашагал по тропе вверх к ледникам массива. Следов не было, ни человеческих, ни звериных. У кромки снегов начал забирать вправо, на запад, ближе к границе с Лихтенштейном. Обнаружил охотничий домик, не обозначенный на карте. Он был закрыт, но имелись следы примерно двухнедельной давности. Отсюда до границы около двух километров.

На маленькой поляне метрах в пятистах от домика он разбил палатку, немного повозился с обустройством лагеря, заодно внимательно рассматривая окрестности. Всякое могло быть, и что это за домик, неизвестно. Скорее всего, горные стрелки построили. Странно, что Карл об этом ни словом не обмолвился. Он говорил о домике выше, у ледника, за вот этим гребнем, говорил, что крыша там прогнила и ночевать опасно.

Надев белый маскхалат и сунув летний в небольшой кожаный рюкзак, обмотал «Манлихер» бинтами и ближе к вечеру двинулся к озеру Фермалес в верховьях одного из ручьев, впадающих в Менг слева. Продолжал внимательно осматривать склоны, занимаясь в основном поиском следов людей. Признаков того, что кто-то здесь бывал, не было. Но выше по склону есть домик и землянка. Землянка стоит на самой границе с Лихтенштейном и может быть использована патрулями. Помет! Незнакомый. Но старый!

Выбравшись наверх по довольно тяжелому подъему по морене, Вячеслав получил возможность, наконец, увидеть подходы к гребню, по которому проходит граница. Чуть справа виднеется домик с провалившейся крышей – это Фермалес. Пфальцершютте не видно, хотя землянка там обозначена на всех картах. Слева за грядой еще один ручей. Впереди видно моренное озеро. Тишина! Но отсутствие Пфальцершютте очень настораживало. Отошел назад тем же путем, ушел под моренную гряду и перешел левее, к следующему ручью, поднялся там. Здесь перевала как такового нет. Впереди скала, но этот распадок из землянки, которую, скорее всего, превратили в дот или наблюдательный пункт, не виден. И он выше! А в горах кто выше, тот и победил. И еще: в двух местах встретил следы копыт. Самих туров Вячеслав никогда не видел, поэтому отличить тура от какого-нибудь другого козла он не мог. Прикрываясь гребнем, он вышел к предвершине пика Наафкопф, высоченной скале, стройной пирамидой возвышавшейся прямо над ним слева. Фермалес отсюда виден, там по-прежнему никого, а Пфальц закрыт «жандармом», малой вершиной на гребне основного хребта. Собственно, Вячеслав уже на территории соседней страны, это не Германия, а княжество Лихтенштейн. Здесь он залег, наблюдая за обеими сторонами. Сейчас начнет садиться солнце, и приборы наблюдения могут забликовать. Сам он находился в тени северного склона Наафкопфа.

Через полчаса изменившийся ветер донес до него запах торфяного дыма. Торф был армейским топливом. Дот – обитаем! Тут Вольфганг увидел и вторую часть своей легенды: справа от него, прямо по стене, спускались четыре каких-то козы. Легко перепрыгивая с камня на камень, они не торопясь шли пастись в тот распадок, по которому он и поднялся. Как только стемнело, он покинул свое убежище и совершил траверс предвершины, спустившись к небольшому леднику на северо-западном склоне горы. Главное было не прошуметь и не оставить следов. Этот ледник просматривался с немецкой стороны. Закончив траверс еще до восхода луны, Вячеслав оказался у «камина», который спускался в сторону соседнего склона, скрытый от немцев. Еще тысяча двести метров, и он в лесу у конечного пункта. В трехстах метрах отсюда домик лесника, рядом – сарай, в третьем бревне сук с гвоздем, он вынимается. Туда и пошел облитый парафином патрон от ракетницы. Тем же путем Вольфганг вернулся обратно на свой наблюдательный пункт.

Утром прогремел победный выстрел. Офицерское казино будет украшено головой настоящего тура! Вольфганг подрезал сонные артерии козлу с великолепными рогами, перевернул тушу на камне головой вниз, немного подождал, пока стечет кровь, затем присел и перебросил тушу через шею, уложив на маленький рюкзачок, висевший на спине под маскхалатом, поправил ремень чехла от «Зауэра», приподнял поставленный у камня «Манлихер» и зашагал вниз по тропе, обходя морену, по которой с таким грузом было не спуститься. Минут через тридцать сделал небольшой привал, затем вышел на тропу вдоль ручья. Тем же путем решил не идти, там дорога была тяжелой. Спустился в Менгу и дошел до поворота дороги к неизвестному дому.

– Хальт! Ирэ Папире! – прозвучало из кустов.

Он повернулся на звук, чуть наклонив голову. Из кустов с винтовкой наперевес вышел недавний знакомец, Ганс-связист.

– Функер, ко мне! – подал гауптман команду.

Но связист Ганс еще раз повторил:

– Стоять, ваши документы!

«Ах так, ну, ты у меня пожалеешь!» – подумал Вольфганг и скинул козла со спины. Поддел куртку маскировочного костюма правой рукой, чтобы достать бумаги, но с левой стороны у него висела кобура именного Р.38. Солдат мгновенно изготовился к выстрелу.

– Ахтунг! Опусти оружие, идиот!

На пригорке залаяли собаки, и появилась цепь егерей в маскировочном горном камуфляже.

– Ганс, ты идиот. И тюрьма по тебе плачет! Ты посмел навести оружие на офицера.

Но солдат молчал, не опуская винтовки, однако позволил достать бумаги и распахнуть удостоверение.

– Видишь? Ствол вниз, скотина!

Ганс медленно опустил ствол.

– Нам сказали, что здесь высадились парашютисты, герр гауптман.

– Ты же меня в лицо знаешь!

– Ну, мы же у вас документы не проверяли! Извините, герр офицер.

Из кустов поднялось еще трое: два егеря и второй связист, Дитмар. Стало понятным и рвение Ганса – один из егерей был штабс-ефрейтором. Он подошел и представился:

– Штабс-ефрейтор Шмидт! Герр офицер, ваши документы, пожалуйста.

– Ну, наконец-то вежливо. Группенкоммандер гауптман люфтваффе Вольфганг фон Крейц. Смотрите!

– Разрешите? – штабс-ефрейтор аккуратно взял документы и наклонил их под углом к солнцу, затем развернул другим боком и еще раз посмотрел под тем же углом, лишь после этого открыл страничку со служебными значками. Вытянулся, увидев отметку допуска в OKW.

– Извините, герр офицер, вы никого постороннего не видели?

– Нет.

– Мы обнаружили палатку, и собаки не смогли взять след!

– Вон там? – Вольфганг показал рукой с сторону своей палатки.

– Так точно!

– Это моя палатка.

– А зачем вы обработали следы?

Солдат стало намного больше, и среди них выделялась фигура офицера, который подошел и выслушал доклад штабс-ефрейтора.

– Обер-лейтенант Бергман, герр гауптман, так вы не ответили на вопрос! И что это у вас на ногах?

– Я – церштёрер, потомственный охотник, обер-лейтенант, мои предки в этих местах охотятся со времен Священной Римской империи, и я шел за туром. Тур туда, где пахнет человеком, никогда не пойдет. Шутце! Возьмите козла и идите за мной. Осторожно! Рога не повредите!

На ногах у Вольфганга были польские плетеные чуни из сухой травы и бересты, пропитанные козлиной мочой и настойкой из перца. Польские контрабандисты такие применяли, чтобы сбить со следа наших пограничных псов Алых, ну, а теперь они сбили со следа немецких ищеек. Хорошее изобретение! Солдатики перебросили козла в подъехавший «кубельваген», и гауптман с обер-лейтенантом доехали до домика.

– Кстати, чей это дом, и почему он стоит на моей земле, а я об этом ничего не знаю?

Обер немного замялся, затем посоветовал с этим вопросом подъехать в бухгалтерию батальона в Ненцинге. Вся аристократия зарабатывала на том, что сдавала в аренду свои угодья для нужд вермахта, так что за этим внимательно следили. Солдаты помогли свернуть лагерь и довезли фон Вольфи до его машины, возле которой уже крутились полицейские и гестаповцы. К их великому сожалению, дело возбуждать было не о чем. Документы в полном порядке, есть лицензия, а подняться выше «Майбаху» мешала плохая дорога. Для этих целей и построена эта стоянка.

С Гансом Вольфганг рассчитался немного по-другому. По приезде с очень эффектным и редким трофеем было организовано неплохое застолье. «Эдельвейс» лился рекой до самого вечера. Избранные «товарищи» продолжили застолье в охотничьем домике, почитали «Камасутру» из библиотеки старого графа, сходили в сауну, где занялись отработкой новых приемов в практическом исполнении, утром закрепили изученный материал, а вечером проводили графа, которому следовало как можно быстрее быть в Берлине, где еще действовал один из каналов связи.

Немного побаливала голова, да и совесть грызла, что поддался на уловку Аннет, которая решила использовать его недовольство связистами в собственных целях. Деревушка жила, и уже давно, за счет приезжих и животноводства. Выпасали на альпийских лугах коров, овец и коз, запасали на зиму сено, немного ячменя для пива и овса для скота. Большего с местных маленьких полей было не взять. Били масло, делали сыр, варили пиво, гнали ячменный самогон, который настаивали на можжевельнике. Этим и кормились, и зарабатывали. Но основной доход приносили приезжие охотники и уход за их домами в течение всего года. Эти сюда приезжали покутить и спустить лишние деньги, тратя порой грандиозные суммы на какие-нибудь вечеринки или массовые охоты. Сами владельцы этих земель и домов давно и прочно обосновались в промышленной части Австрии. Но после объединения с Германией положение круто изменилось и совсем не по тому сценарию, о котором рассказывали нацисты. Началась война, и потребовалось большое количество солдат. А рабочие имели бронь, они выпускали вооружение, боеприпасы и приборы для вермахта, люфтваффе и кригсмарине. Поэтому выгребать людей начали из подобных деревень. Работать на полях начали женщины, они же пошли на фермы. И у буржуазии сократились и доходы, и большое количество людей этого сословия было призвано в ту же армию. Они брони не имели. Хочешь быть буржуа – защищай нацию! От службы освобождались только те, кто непосредственно руководил производством. Рантье отсрочки и брони у Гитлера не получили. Повестку в зубы, и вперед. Они могли лишь заплатить за свое обучение в военных училищах, и стать офицерами или фендриками. Соответственно, резко сократился поток отдыхающих в охотничьих и загородных домиках, разбросанных по всей территории горной Австрии. А это ударило по карману сельских жителей, и больно! Горы начали заполняться армейскими частями, и единственное, что могла предложить деревня дополнительно к сдаваемому продовольствию, были публичные дома для господ офицеров и солдат вермахта. Аннет, не озабоченная сама моралью и считающая, что это тоже заработок, не менее почетный, чем все остальные, уже давно задумывалась, что проще организовать бордель, чем с утра до вечера доить коров и делать самостоятельно сыр и масло. Kühe machen Mühe – работа тяжелая! Но где взять контингент?! Когда выгребли призывников из села, то в семьях осталось с десяток подрастающих молодок. А Jugend kennt keine Tugend – «Молодость не знакома с добродетелью»! Кровь играет, гормоны брызжут из всех отверстий, видимых и невидимых. До конфирмации влияние на эту сторону развития считается запретным и подлежит уголовному преследованию, но как только облизана ложка… А конфирмацию никто не отменял! Аннет и решила устроить маленький загул, чтобы спровоцировать девчонок на «взрослую жизнь». А самой стать «мадам». Затем зарегистрировать «заведение» официально и получать из бюджета рейха деньги. Плюс то, что сумеет вытянуть из клиентов. А в том, что через некоторое время все дома в округе будут сданы вермахту, она не сомневалась! Девушки отработают свое и вернутся к обычной жизни, так же, как сделала сама она, выйдя замуж за Франца. Франц знал, кем работала супруга, но это его не остановило в свое время. Воспользовавшись обидой графа на Дитмара и Ганса, явно бегавших в самоволку из дота в Пфальцершютте и поэтому решивших «не узнавать» графа перед старшиной, она спровоцировала оргию, и в результате получила первых претенденток на место в заведении.

– Я сама прошла через такое! – заметила Аннет на вопрос по этому поводу. – Они все равно не устоят, этого им не дано. Чем бесплатно и с привеском, пусть лучше поработают. Вы меня удивляете, граф! Я и так согрешила, отдаваясь вам по полной. Франц меня убьет, если узнает! – скокетничала «мадам» Аннет. В общем, в республику пришла война, а у нее свои законы и своя мораль. Она никого не щадит.

Мысли мыслями, но двенадцать цилиндров «Майбаха-Цеппелин-фаэтон» активно поглощали бензин, и дорога исправно уходила под капот. Поворот на седьмой автобан, дважды нажаты кнопки на руле, и полуавтоматическая коробка переключилась на повышающую восьмую передачу. Крылья «Майбаха» тревожно загудели от напора воздуха. Скорость почти взлетная, еще бы чуть-чуть мощности, и можно было бы оторваться от земли. Мост через Майн. Пришлось сбросить скорость, обгоняя длинную армейскую колонну, прижавшуюся к танковой полосе. Бавария позади, он в Гессене. Впереди Кассель, где будет остановка и ночевка. Требуется договориться о перегоне «шторьха», которому заменили двигатель и крылья на заводе, в Штральзунд, а самому добираться на машине. Место, где еще работала связь, находилось в Егерсдорфе, в восточной части Берлина. Там посадочных площадок нет, да и не хотелось светить свой интерес к тому району столицы. Придется объезжать Берлин с юга, а затем уходить на Штеттинское шоссе. Весь вечер и полночи провел в фотолаборатории Герхарда, проявляя пленки и распечатывая фотографии из австрийских Альп. Сам Герхард и его дочь Герда в черных фартуках при свете красных фонарей обсуждали каждую фотографию, выбирали нужный ракурс и следили за временем проявления и закрепления. Совместный труд сближает! Выехать удалось только через день, зато посмотрел на то, как работает новая «игрушка» Герхарда – пропульсивный импульсный реактивный двигатель. После опытов Хейнкеля, несмотря на запрет Удета, все авиасообщество заразилось реактивным полетом. Экспериментирует и Физелер, тем более что люфтваффе официально отказалось от серии бипланов для «Цеппелина». Герхард грустно пошутил по этому поводу, что кроме «цеппелинов» Майбаха скоро ничего не останется. Проект достройки авианосца был заморожен из-за больших потерь флота. Все деньги переброшены на ускоренный ремонт поврежденных кораблей. Герхард же поделился «конфиденциальной» информацией, как идут дела у конкурентов в реактивном направлении. Промышленный шпионаж еще никто не отменял, и все фирмы следили друг за другом. Сам Герхард попросил Вольфганга чаще бывать в Ростоке, чтобы не пропустить кое-чего важного из работ профессора Хейнкеля. Это не сложно, средний ремонт машины NJGr1 проходят именно на заводе Хейнкеля «Мариенне». Там им меняют двигатели. Аэродром Хундсбург рядом с заводом хорошо знаком Вольфгангу.

Закладку в Егерсдорфе забрали в первый день. Вольфганг видел девушку в клетчатом платье с книжкой и тубусом, которая села за столик в кафе и незаметно заменила перечницу, которую перед этим так же заменил он сам. Его перечница оказалась пуста. Он впервые видел своего связника. Ранее никогда не задерживался на месте передачи данных. Но на этот раз он вначале расположился там, а затем пересел за столик у окна, чтобы убедиться в том, что связь сработала. «Расписание» ему было известно. Хвоста за девушкой не было, а то, что он смотрел ей вслед – так было, на что посмотреть! На редкость красивое лицо и очень хорошая фигурка. Теперь это кафе было единственной ниточкой, связывающей его с Москвой. Второй канал связи в Штральзунде не сработал. Гестапо вскрыло ячейку компартии, действовавшей в Ан-верфи, в городе прошли аресты, и был суд в конце августа.

Москва молчала долго, ведь кроме условных слов, что пришлось воспользоваться аварийным каналом связи четыре, и что посылка очень важная, в сообщении ничего не говорилось. Через месяц он услышал знакомый почерк матери в передаче на его волне. Коротенькое сообщение, всего несколько групп цифр, затем две группы, обозначающие «данке шон», и мамина подпись. Сработало! Мать жива и опять на связи. Опять-таки через Егерсдорф отправил сообщение личным шифром о катастрофическом положении со связью. Ездить в Берлин за двести пятьдесят километров было небезопасно, да и машина у него заметная. Их на всю Германию всего восемьсот штук выпустили.

Через две недели забрали восемь загруженных Ju.52 и дали связь на Рубеноффплац в Грайфсвальде. Это самый северный район города, где находится старинный университет Эрнст-Мориц-Арндт, площадь перед самым университетом. На левой скамейке будет находиться связник. В руках у него будет атлас по аэродинамике и свернутая газета «Фолькишер беобахтер», один из углов которой будет загнут. Передали и кодовые фразы, которыми они должны были обменяться. Предварительный осмотр места будущей встречи показал, что место выбрано совершенно дурацкое: все как на ладони, и оно достаточно посещаемое. К тому же книги были практически у всех, газеты тоже встречались. Это студенческий городок, шумный и неспокойный. Какая тут может быть встреча! Но связи нет, и с этим надо было что-то делать. В час встречи он подошел, как было написано в шифровке, от кирхи Святого Якоба, прямо по косой дорожке через газон, поддевая ногой упавшую листву. Впереди – старинный монумент, посвященный открытию университета, слева – скамейки, и на самой левой из них сидела девушка в вязаной шапочке с помпоном. На коленях раскрытая книга. По сторонам не смотрит, усиленно штудирует какой-то предмет. А по времени он пришел точно. Книга проложена двухцветной газетой как закладкой. Один из концов был загнут.

– Разрешите? Боже мой! Аэродинамика!

– А что в этом такого? Я учусь в летной школе Элдена, – последовал отзыв. Рукой откинув свесившийся помпон бежевой шапочки, девушка задрала голову. Та самая, которая забирала солонку из кафе.

– А вы любите оперу?

– Разве что только Пуччини.

Все точно! Теперь можно и познакомиться. Вольфганг представился, девушку звали Карин. Внешне все выглядело как довольно обычное знакомство на улице. Через некоторое время, заметив, что девушка чуть поеживается от холода на довольно свежем октябрьском ветру, он предложил перебраться в какое-нибудь помещение, например кафе или ресторанчик.

– У меня машина за углом.

Вольфи был в кожаной куртке без знаков различия, но в форме, и когда он тронулся в сторону центра, где в громадных казармах находилось огромное количество курсантов, девушка поморщилась и сказала, что туда не стоит. Там куча кадетов, которые постоянно пристают.

– Я только перевелась сюда из Берлина. Думала, что здесь будет поспокойнее, но куда там! Как петухи или бычки недожаренные!

– Тогда туда тем более! Больше приставать не будут, – улыбнулся Вольфганг.

Офицерское казино находилось в полуквартале от казарм училища, им заведовала госпожа Аня Боттхер. Рядом с ним было расположено несколько уютных кафе, куда курсантов и рядовой состав не пропускали – только для господ офицеров. Студенческий наряд Карин не подходил для самого казино, туда женщин пускали либо в форме, либо в вечерних туалетах. Остановившись возле дома на Фельдаллее, Вольфганг клаксоном подозвал дежурного солдата.

– Позови фрау Ани, флигер!

– Яволь, герр гауптман! – Фон Вольфи здесь в лицо знали многие. Карин удивленно вскинула на него глаза.

– Гауптман? Надо же. Вообще-то я вас где-то видела, Вольфганг.

– Скорее всего да, видели. Могли видеть в газетах, и пару раз меня снимала кинохроника.

– Дорогой граф, рада видеть вас! Давненько не бывали в наших краях! – широко улыбающаяся крупными, накрашенными яркой помадой губами и постоянно поправляющая рукой большие локоны, в окне «Майбаха» показалась хозяйка салона.

– Мы тут продрогли немного на улице, фрау Ани, куда бы заглянуть на часок погреться и попить кофе? Мы не собирались заходить сегодня в зал.

– Развернитесь, граф, и во внутренний дворик, в конец стоянки. Там увидите «Кафе Ан». Ждем вас вечером с вашей милой подругой!

– Карин фон Зюдов, студентка, фрау Анна. Учусь в университете на физическом факультете и в летной школе. Здесь на практике.

– Очень милое создание, граф! Примите мои поздравления!

Они проехали через ворота во внутренний двор, где расположилась внутренняя стоянка для большого начальства.

«Кафе Ан» было обшито дубом, увешено охотничьими трофеями и напоминало старинный рыцарский замок. Громоздкие средневековые доспехи стояли по углам, говоря рыцарям неба об их исключительности. Кофе был вкусным, настоящим, что отметила Карин. В Берлине подают кофе-суррогат с большим количеством цикория почти во всех кафе. Но люфтваффе может себе позволить натуральный. С некоторым удивлением Карин осмотрела мундир Вольфганга.

– И кто вы по должности?

– Группенкоммандер и командующий ночными истребителями в этой зоне ПВО Берлина. А вы?

– Я лаборантка в институте Макса Планка, это на восточной окраине города. Училась в Берлине, теперь перевелась сюда, заканчиваю в этом году университет и надеюсь остаться работать у профессора Планка. Я – местная, из Грайфсвальда. А в Берлине только училась.

– А живете где?

– В Элдене, на берегу залива, сразу за аббатством стоит наш дом. А еще у нас красивый парк и пляж. Надо будет вас пригласить к нам. Здание аббатства тоже принадлежит отцу. До тридцать третьего он хотел его переделать в жилой дом.

– А кто ваш отец?

– Физик, работает у Планка.

Карин отогрелась, но несколько раз посмотрела на часы.

– Мне пора, папа будет беспокоиться.

– Я подвезу.

– Хорошо.

Вольфганг помог девушке надеть куртку и сам застегнул свою. В машине Вольфганг настроил поддув горячего воздуха так, чтобы он дул в ноги пассажирке. Карин чуть заметно улыбалась, глядя на его движения.

Построенное из красного кирпича аббатство занимало пару гектаров в великолепном старинном парке и было видно издалека из-за высоченного шпиля колокольни. Через несколько минут они подъехали к нему, и Вольфганг остановил машину. Они попрощались.

– Завтра я подъеду сюда в 20:00. Требуется вечернее платье, Карин.

– Я так боялась, когда шла на встречу! И очень рада тому, что с вами познакомилась, Вольфганг. До завтра!

Вечером следующего дня дел не оказалось, срочных имеется в виду, поэтому удалось вовремя подъехать в старому аббатству и развернуться. Заметив две фигуры, идущие по тропинке внутри двора к той калитке, через которую Карин ушла вчера, Вольфганг вышел из машины. Сегодня на нем была летная куртка с нашивками на обоих рукавах. Посещение офицерского казино в гражданском не поощрялось, хотя и не было запрещено. Карин была в длинном платье синего цвета и в меховой пелерине из черно-бурой лисы, мужчина, сопровождавший ее, набросил себе на плечи длинное пальто, а на ногах у него были туфли с галошами. Незадолго до этого с неба немного капнуло, низко нависла облачность, и дождь мог пройти в любую минуту. В руках у высокого и немного нескладного человека был большой зонтик «на двоих». Длинные растрепанные волосы, прямоугольные очки на носу. Он был тщательно выбрит, но все равно производил впечатление книжного червя, которого выволокли из норки на свет божий, несмотря на его сопротивление. Домашний пиджак устаревшего покроя с большими накладками на локтях дополнительно подчеркивал это.

– Знакомьтесь, Вольфганг: мой отец, доктор Отто фон Зюдов.

– Фон Крейц, гауптман люфтваффе.

Совершенно неожиданно сжатый кулак, пальцами вперед, оказался у правого плеча книжного червя, затем рука пошла вперед в нацистском приветствии. Приветствие членов компартии, «Рот фронт» и маскирующее его «зигование». Пальто он придержал левой рукой.

– Рад видеть тебя, геноссе. Отто, геноссе Отто. – Он протянул руку.

– Вольфи, рад нашему знакомству.

– Зонтик возьмите, и вечером жду вас на чай. – Немного шаркающей походкой старик двинулся в сторону калитки.

Усадив Карин на заднее сиденье и положив довольно длинный зонтик на место правого пассажира, Вольфи сел за руль. Двигатель не был включен, и он спросил у Карин:

– Отец знает?

– Отец примкнул к компартии еще до моего рождения, и всегда ее поддерживал. Я стала членом КСМГ, – Коммунистический союз молодежи Германии, – потому что он меня так воспитал. И работать на Третий Интернационал начал отец, а уж потом я стала ему помогать. У него артроз, и ему стало сложно много передвигаться, все его связи теперь на мне.

– А мама? Вы ни разу ее не упомянули.

– При отце не стоит ее вспоминать! Она у нас нацистка, шведская нацистка. Школьная подруга Карин Геринг. Я названа Карин в честь маминой подруги. Мама живет в Швеции, поэтому у меня есть постоянная виза туда, подписанная Герингом. Мы с ним знакомы лично. И каждый год на день рождения Карин Геринг я бываю у него в доме.

У Вольфганга чуть челюсть не отпала, когда он узнал, кто обеспечил ему связь с Москвой. Он запустил мотор, затем сказал Карин:

– Казино радиофицировано. Для всех: мы познакомились в Берлине в прошлом году в гостинице Адлон, подумываем объявить о помолвке. Этого достаточно.

– Хорошо, но это плохо увязывается с моей жизнью в Берлине. Там я изображала абсолютную недотрогу и книжного червя.

– Скрывали знакомство, потому что могли отбить более распутные подружки. Да и встречались всего несколько раз. Я был в Берлине на Рождество на вечеринке в «Крольопера».

– Я там была, и сохранился пригласительный билет.

– Вот и отлично! Чисто аристократический союз, никакой любви, сплошной расчет…

– Не пойдет! Во-первых, нашу встречу на площади видело шестнадцать человек, я их пересчитала всех со страха. Встреча была «случайной». Кстати, а почему у вас было такое удивленное лицо?

– Я вас один раз уже видел.

– Где?

– В одном маленьком кафе, вы забирали из него мое сообщение.

– Точно! И я сейчас вспомнила, где вас видела. Вы сидели у окна и пили кофе, и очень мешали мне сделать все незаметно. Потом вы отвернулись, засмотревшись куда-то в окно, и я все успела.

– Там следует быть осторожнее. В пасмурную погоду окно слегка отражает, и я видел, как закладка ушла.

– Спасибо. Тогда так: кратко пересекались несколько раз в Берлине, и были сильно удивлены, увидев меня здесь.

– Согласен.

– Но постарайтесь не акцентировать внимание на знакомстве. Упоминайте вскользь. Будут расспрашивать, скажите, что девушек-аристократок в Грайсфвальде очень мало. Напирайте на происхождение, если что. Ладно, давайте трогаться. Будь что будет.

В зеркале заднего обзора Вольфи видел слегка двигающиеся губы Карин, которая, видимо, заготавливала ответы на «неудобные» вопросы, чтобы произнести их быстро и не задумываясь. Предстояла достаточно сложная операция по внедрению, причем на уровне невесты, что позволило бы им встречаться в любое свободное время, не привязываясь к расписанию передачи данных.

В нижнем холле Карин сдала в гардероб только шелковый платок, который прикрывал ее высокую прическу. Волосы, грудь и руки украшали модные в Третьем рейхе драгоценности. Война еще только началась, и рейх не добрался до женских побрякушек «правящей элиты». Пока для этого хватало изымаемых украшений «неполноценных народов». Сороковой год по уровню жизни был высочайшим годом в статистике Третьего рейха. Ограбленная Европа резко повысила курс рейхсмарки, выбросила на прилавки рейха кучу трофеев, повысилась зарплата на внушительные тридцать пять процентов. «Только война приносит высокие доходы!»

Взяв Вольфганга двумя руками за левый локоть и удерживая в руках «традиционный веник», который не забыл приобрести фон Вольфи, Карин двинулась к парадной лестнице казино, освещенной четырьмя светильниками по углам перил и большой люстрой под потолком. Грациозно приподняв подол платья, медленно поднялась по лестнице на площадку, осмотрелась и пошла по правой, положенной, лестнице наверх, оставаясь ближе к перилам, чем спутник. У входа их ждали метрдотель в смокинге и со значком НСДАП на левой стороне живота и «мадам» Ани, рассыпавшаяся в комплиментах. Несколько секунд задержки, и их направляют в центральный кабинет, предназначенный для старшего комсостава. Их появление не осталось незамеченным! В Германии было тяжеленько с красивыми женщинами, и местные ловеласы уже организовали тотализатор на то, кто первым узнает цвет ее трусиков и приведет ее в казино. Вольфгангу в курилке передали восемьсот марок, весьма значительную сумму, которую он выиграл, не принимая в этом участия. Ставку на него сделали несколько летчиков его полка, которые получили остальное.

Тихо посидеть не дали, госпожа Боттхер устроила танцы, и Карин пришлось танцевать весь вечер, едва успевала что-нибудь перекусить в перерывах между танцами. Но как она сама отметила, назойливые попытки познакомиться прекратились практически полностью. Большинство молодых летчиков были инструкторами и стояли на несколько ступенек ниже командира полка и командующего ночными истребителями зоны. Несколько отважных нашлось, но Карин сама справилась, осадив чересчур решительных.

Ближе к полуночи выехали в Элден. Было ветрено. Прошли по тропинке парка, шурша красно-желтой опавшей листвой клена. Карин молчала, глядя на далекие мерцающие звезды между поредевшими кронами старых деревьев. Достала ключи из сумочки и открыла дверь, рукой нащупала выключатель и собиралась поднять вверх «собачку». Вольфганг снял ее руку с выключателя и поцеловал кончики пальцев. Они были холодными. Она потянула руку на себя и отрицательно покачала головой.

– Вольфганг, все было замечательно, но я очень тяжело схожусь с людьми. Не стоит подгонять события. Я понимаю, что все решено за нас. Для всех мы – жених и невеста. Но вот тут, – она показала пальцем на левую сторону груди, – еще ничего нет. Мы знакомы несколько часов.

– Я знаю, и именно поэтому поцеловал вам руку – в знак уважения вашей выдержке и отлично проведенной встрече в казино.

Карин наклонила голову и чуть ткнулась лбом ему в плечо.

– Я так устала! Столько нервов!

– Тогда я пойду!

– Нет, что вы, нас папа ждет! Проходите! – и она решительно щелкнула выключателем.

За чаем обсуждали сложившуюся ситуацию как в мире, так и в Грайфсвальде. Москва требовала сократить контакты с остальными участниками сопротивления и сосредоточиться на разработке дополнительных каналов связи одновременно. Карин в Берлине выполняла роль связной между находящимися в подполье членами ЦК партии, и кафе было второстепенным и незначительным эпизодом в ее деятельности. В связи с переводом ее сюда, в Грайфсвальд, была серьезно нарушена связь в подполье. Геноссе Отто был недоволен произошедшими переменами, тем более что и он, и его дочь теперь находились в прямом подчинении Вольфгангу. Из резидента его сделали обыкновенным связником. Да еще и запретили использовать наработанные связи, а требуют создать новые каналы. Что это за недоверие!

– Геноссе Отто, идет война, и есть данные, что Гитлер нацелился на Восток.

– Извините, Вольфганг, но это утопия! Адольф неоднократно говорил, что воевать на два фронта, как в ту войну, он не станет.

– Станет! Он не понимает, что исполняет роль куклы, которую дергают за веревочки совершенно другие люди и с совершенно другими задачами. Он надеется, что договоренности между ним и Англией будут выполнены. Он попытается реализовать эти договоренности и получит войну на два фронта. «Настоящие джентльмены выдумывают правила для того, чтобы им было удобно их нарушать, и им за это ничего не будет!» Германия обречена, это только поле битвы.

– И вы так спокойно об этом говорите? Германия – это колыбель европейского рабочего класса.

– Рабочий класс возьмет в руки оружие и пойдет на Восток, завоевывать жизненное пространство и отнимать землю у представителей «неполноценных рас». Нацизм предоставил им такую перспективу, и они попробуют ее реализовать. Москва и руководство Третьего Интернационала придают особое значение нашей миссии. И в первую очередь связи! Я запросил Москву совсем недавно, после того как остался с единственной точкой связи, остальные каналы перестали существовать, и мне пришлось воспользоваться запасным каналом, находящимся в другом государстве. А вы в курсе, что мне запрещено покидать страну без разрешения командования вермахта или люфтваффе. Поэтому Москва и распорядилась придать мне вашу группу. Этот вопрос не обсуждается. Это приказ!

– Зачем они приказали направить Карин в летную школу?

– Думаю, потому, что я имею частный самолет. Карин, на какую машину вам приказали обучиться?

– На «Физелер.156.С3».

– Это моя машина! Тогда я сам вас обучу, будет и быстрее, и надежнее. Мой «шторьх» значительно отличается по управлению от стандартного. Теперь подумаем, зачем он им понадобился.

– Скорее всего, из-за Эллен.

– Кто это?

– Мать Карин, мы расстались двенадцать лет назад.

– Из-за чего?

– Её потащила за собой на митинг жена Геринга, и бывшая коммунистка превратилась в нацистку. Поэтому мы и расстались. Но она отсудила право видеть дочь.

– Где живет?

– В Швеции. Мы используем этот канал, и раз в месяц Карин из Швеции отправляет письма по необходимым адресам.

– Москва явно готовится дополнить этот канал авиасвязью. Карин, вы говорили, что лично знакомы с Герингом.

За Карин ответил ее отец:

– Карин Геринг превратила Эллен в нацистку. Герман и Карин Геринги – крестные отец и мать Карин. Геринг считает ее своей дочерью, и Карин называет его «папа Герман».

Вольфи повернулся лицом к Карин, и она кивнула, подтверждая слова отца. Пикантность ситуации заключалась в том, что через четыре дня Карин предстояло быть в Берлине на дне рождения покойной Карин Геринг.

– Эмми звонила тебе час десять назад, я сказал, что ты ушла на вечеринку. Она просила перезвонить.

Карин подняла массивную черную трубку и заказала Берлин. Соединили ее мгновенно. После извинений за поздний звонок и заверений, что время еще детское, у Карин начали выпытывать, где она была, что за вечеринка, и, главное, с кем!

– Ну, я познакомилась с одним молодым человеком, он будет учить меня водить самолет, и он пригласил меня в офицерское казино. Там был ужин и танцы.

– Ты танцевала? Я просто мечтаю это увидеть! Моя девочка, в тебе погибает артистический талант, из-за того что ты учишь эти идиотские формулы и постоянные. Зачем женщине физика? Женщина – существо нематериальное! Оно создано фантазией и магией!

– Для того, чтобы извлекать из этого материальные блага, тетя Эмми! Вы уже мне это говорили!

– А кто этот молодой человек? Он офицер? Или инструктор летной школы? Он нашего круга?

– Он граф и офицер. Он просто согласился помочь мне научиться водить самолет.

– Великолепно! Мы хотим вас видеть! Впиши его в гостевую карточку, я предупрежу охрану и учту это обстоятельство при расстановке. Уже учла! Он тебе нравится? Что он собой представляет?

– Офицер с Железным крестом, блондин. Нравится или нет, сказать пока не могу, хотя я бы, скорее всего, отказалась от всех приглашений и помощи, если бы чего-то в нем недоставало.

– Я всегда знала, что под маской книжного червя в тебе спрятана великолепная женщина! Целую и жду тебя двадцать первого!

– До свидания, тетя Эмми!

– До свидания, мое солнышко!

Легенду следовало поддерживать, поэтому Вольфганга оставили ночевать в доме. Ему пришлось перезвонить дежурному и оставить там «свой» телефон. Утром короткий завтрак, и «Майбах» фон Вольфи доставил студентку к зданию института Макса Планка. Развернувшись, Вольфи увидел в зеркале, что Карин машет ему рукой, и коротко нажал на клаксон.

Днем шли обычные дела и полеты, а ближе к вечеру приехала Карин, и они впервые поцеловались прилюдно – целомудренно, в щеку. Карин забралась на сиденье пилота, а Вольфи сел на место механика. Началось знакомство с кабиной и приборами самолета. Схватывала все студентка пятого курса мгновенно, память у нее была отличная, лишь иногда возникали небольшие споры из-за технических неточностей – часто встречающееся явление, когда тот или иной прибор в авиации и в физике носит разное название, иногда неправильное, но закрепившееся за ним. Затем они поменялись местами, и Карин впервые в жизни оторвалась от земли. Полет привел ее в полный восторг!

Приземлившись, опять поменялись местами, Вольфганг закрепил хвостовое колесо за вкрученный якорь, а девушка попробовала запускать двигатель. «Шторьх» Крейца был серьезно доработан и представлял собой совершенно иную машину, чем серийный самолет, он больше соответствовал будущему Fi.256.D, который, по мнению Герхарда, должен был заменить все имеющиеся «шторьхи». В частности, на машине стоял винт изменяемого шага собственной разработки Физелера. Это существенно повышало летно-технические характеристики машины.

Перед закатом несколько раз попробовали пробежаться по земле и удержать машину по направлению. К сожалению, второй ручки управления машина не имела, поэтому возможности ускорить обучение просто не было.

Вольфганг довез девушку домой, но уехал обратно в Кедингсхаген, у него начинались полеты, этой ночью он дежурил в воздухе.

Два трехчасовых вылета прошли спокойно. Противник в воздухе отсутствовал. Еще идут довольно крупные столкновения над Каналом, и у почти разгромленной авиации противника явно не хватает сил и средств на разведку в Балтике. Они только обороняются, хотя довольно успешно.

После обеда на такси подъехала Карин. У нее новая прическа, которая ей очень идет. Светлые брючки, коротенькая курточка и сапожки – вcе необычайно женственно, и тем не менее по-деловому. И она была очень прилежной ученицей. Сдала зачет по кабине «шторьха». К этому времени фон Вольфи высвистал из Пенемюнде другой «шторьх» с двойным управлением. Малой серией D.1.Т выпускался для обучения летчиков и в качестве самолета-спасателя. У спасателей управление было дублировано на случай обстрела. Подписав кучу бумаг, эту машину оформили для полета на ней гражданского лица. Естественно, что Вольфи оплатил использование боевой машины в качестве учебной. За этим достаточно строго следили в службе безопасности. Но и сам Вольфганг частенько получал деньги за использование своей машины в служебных целях. И каждый раз заполнялось куча бумаг. Орднунг!

На этой машине Карин и выполнила свой первый полет и несколько посадок. После того как трижды села без замечаний, они пересели в самолет Крейца, и Карин стала летчицей! «Шторьх» необычайно прост в управлении и имел настолько маленькую посадочную скорость, что иногда казалось, что он летит хвостом вперед. И тем не менее трехместный «шторьх» Карин не понравился. По сравнению с ним самолет Вольфганга казался большим и комфортабельным.

– У меня меньше скорость почти на двенадцать километров час и меньше дальность. Эти самолеты в большую серию не пошли. Все из-за широкой кабины. Их сделано всего шестнадцать штук, а конкретно таких только три. Отличная машина, но до окончания войны эти самолеты никому не нужны.

Карин осталась ночевать в коттедже Крейца, была необходимость поддерживать легенду и здесь, тем более что ночью Вольфгангу предстояло быть дежурным офицером по «Берлинер-Норд», и он попал в дом только утром. Вечером у Карин были еще вылеты, и крайний из них она выполнила самостоятельно. Заглушив двигатель, выскочила из кабины и повисла на шее у Вольфи.

– Ну, все-все, взлетать и садиться ты научилась. Осталось самое главное: научиться попадать из пункта А в пункт Б.

– А ведь и точно!

– Вот этим мы и займемся чуточку позднее.

– То, что позднее, это точно, нам утром требуется быть в Гросс Делльне.

– Где-где?

– В Гросс Делльне. Там собираются люди, чтобы попасть в Каринхалле. Это аэродром. Точнее, взлетная полоса в лесу.

– Это закрытый аэродром! Мне откажут!

– Подавайте заявку, герр гауптман, – улыбнулась Карин. – Меня не забудьте в нее вписать как пассажирку.

Прошли на КП, и Вольфганг заполнил заявку. Передали в Берлин, в управление ПВО. Не прошло и десяти минут, как получили «добро» и место для парковки. Карин ночевала у себя, и утром Вольфи выехал за ней на машине. Целый чемодан бросили в грузовой отсек. Затем была ревизия личных вещей Вольфганга, и был собран еще один чемодан. Он не очень любил, чтобы за него собирались, но приходилось терпеть. Его еще и отчитали, что одежды у него мало. За каким-то чертом ей даже охотничий костюм Вольфи понадобился, пара халатов и прочих мелочей. По времени они уже опаздывали с вылетом. Наконец, все было готово с точки зрения Карин, и Вольфи подал команду «От винта». Взлетели. Карин справа, нацепила наушники и инструктирует несмышленного графа, как вести себя в окружении рейхсмаршала.

Лететь всего ничего, через сорок пять минут начали заход на посадку. Полоса довольно узкая, но длинная, очень длинная, довольно сильный боковой ветер. А вокруг сплошной лес. В общем, тот еще заходик. Выравнивание и доворот на осевую, на 190 градусов, пришлось делать уже под деревьями. Потом долго бежать по земле и отворачивать налево, на восток. Стоянки там. И все из-за диспетчера, который запретил садиться в начале полосы и против ветра. Места для посадки там было до дури! Ферботен, и все. Luftsperrgebiet. Едва зарулили, тут же подъезжает огромный удлиненный «Майбах» рейхсмаршала. Где стоял, непонятно, с воздуха его было не видно. Карин изображает радостную встречу, а Вольфганг застыл у машины, отдавая честь, пока Геринг не обратил на него внимания и не скомандовал «вольно». Карин продолжала что-то щебетать маршалу и его жене, показывая свою летную книжку. Чувствовалось по всему, что сейчас она попытается «цирк» устроить: показать «папе Герману», что научилась летать. Только не это! И точно. Повернулись, идут к нему. Пришлось отрицательно качать головой и говорить, что она не готова к посадкам в сложных метеоусловиях при боковом ветре. А диспетчер не дает правильно выполнить заход и сесть на вот эту площадку. И вообще без инструктора, то есть без себя, он ее в полет не выпустит. Район незнакомый, лес – в общем, никакой надобности рисковать. И что ж вы думали! Эта туша забралась на заднее сиденье! Вместе с женой! Пришлось бегать вокруг самолета и выбрасывать из него чемоданы.

– Взлетай с места, и точно против ветра!

Карин развернула машину, быстро взглянула на Вольфи. Получив одобрительный кивок, увеличила обороты и прибавила шаг. Отпустила тормоза, и машина, пробежав из-за легкого перегруза метров сто пятьдесят, оторвалась от земли. Сзади зааплодировали Геринги. Полет по коробочке, заход на посадку. В этот раз диспетчер молчал, как рыба. Ну, «скозлила» Карин, не учла, что ветер стихнет перед самой посадкой, но сели, развернулись и порулили, откуда стартовали. Вольфи вытер пот со лба.

Геринг вылез из салона, похлопал по перкалевому борту машины рукой, дал «леща» крестнице, поучительно погрозив ей пальцем:

– Воздух надо вот этим местом чувствовать, Карин! Без этого никак! Вот и скозлила! Но все равно молодец! Я всегда говорил, что Крейц – это прирожденный инструктор!

И, обращаясь уже к Вольфгангу, спросил:

– А что за машина?

– Прототип Fi.256.A.0: пятиместный, универсальный.

– А, это тот, которым мне Герхард всю плешь проел! Хорошая машина! Даже такие промахи прощает. Но дороговата! А главное, двигатель все тот же, и скорость меньше, чем у «шторьха».

– Взлетно-посадочные характеристики значительно лучше, и грузоподъемность вдвое.

– Это да! Несомненно. Меня на «шторьхе» одного возят, а тут вчетвером поднялись. Я ж, грешным делом, на твоей стороне, гауптман, был. Рановато ей такие посадки делать. Думал, что ты откажешься от полета. На таких «этажерках» и с таким перегрузом только мы с «красным бароном» и Удетом взлетали. Эх, были времена! Ну, что, поехали!

Оказывается, маршал в министерстве и в Берлине – это совсем другой человек, этот и шутит постоянно, и никаких партийных лозунгов не сыплет, но резко меняется, если присутствуют «посторонние». Фон Вольфи он посторонним не считал. Действительно очень любил свою умершую от туберкулеза жену, сразу поехали к ее мавзолею и долго рассказывал, в сотый раз, наверное, Карин о Карин. Прослезился, что не уберег, а все бедность – она не давала возможности вылечить, а когда возможность появилась, то болезнь была уже в такой стадии, что смерть была лучшим выходом из положения. Эмми всячески поддерживала этот культ первой жены и благодаря этому смогла занять ее место. Сейчас, видимо, беременна, судя по походке и фигуре. Ну, а когда закончили ритуал, то посыпались вопросы уже к Карин. Она успела прослыть «синим чулком», который при прекрасной внешности молниеносно отфутболивал всех ухажеров, ссылаясь на то, что пока не закончит университет и не напишет докторскую, как Мария Кюри, ни о каком замужестве или романчиках и думать не будет.

– Ну что, изменила свое мнение, когда с настоящими мужчинами познакомилась? Мои орлы такие!

– Да-да, папа Герман! Не знала, куда от них деться! Весь Грайфсвальд просто завален ими. И все – настоящие! Вот и пришлось у графа защиты искать. Благо что немного была с ним знакома, правда, имя не запомнила, когда зимой танцевали в «Крольопера». Но помнила, что был учтив и не приставал с предложениями. В общем, без герра Вольфи проживание в Грайфсвальде было просто невыносимым! А самые интересные работы сейчас там, а не в Берлине. Из двух зол выбирают меньшее!

– Ты серьезно? – спросил Геринг.

– Нет, папа Герман, я шучу, хотя в каждой шутке есть доля правды.

– Так что, он совсем не нравится?

Карин зарделась и ответила тихо:

– Я этого не говорила.

– А, то-то же! Взрослая ведь уже, и замуж тебе пора.

– Не знаю, пока никто не предлагает.

– Что говорит отец?

– Он не сильно любит военных, но ни одного слова против не сказал. Заметил только, что у него появился отличный партнер по шахматам.

– Га-га-га! – несколько минут толстую фигуру маршала сотрясал смех. Ему вторила Эмми. Над чем они смеялись, было непонятно Вольфгангу. О нем говорили в третьем лице, как будто его и не было. Хотя он приотстал лишь на пару шагов. Воспитанием семейство Герингов не страдало. Больше всего они напоминали по поведению купцов, описываемых в русских романах. Та же страсть к роскоши, массивные золотые украшения, дорогие костюмы, платья, безделушки. Все вычурно и напоказ. Слава богу, Карин на их фоне выступала в еще более выгодном свете. Отвечает не лебезя, за словом в карман не лезет. И целенаправленно идет к цели: ей требуется разрешение на вылет в Швецию. Именно этот вопрос она и задала крестному.

– В общем, папа Герман, для того чтобы принять окончательное решение, требуется показать Вольфганга маме и получить ее благословение. Удастся – хорошо, нет – значит, не судьба. Для себя я уже все решила.

– Даже так? – Чета Герингов обернулась и еще раз внимательно осмотрела Вольфганга. – Ну, поздравляем! Мы думали, что этого никогда не случится. Настолько серьезно?

– Не знаю, но очень хочется показать его маме, чтобы убедиться, что сама не ошибаюсь в оценке.

– А он согласен? – спросил, наконец, Геринг.

– Я не спрашивала. Но вы знаете, что у нас в семье все однолюбы. Ни папа, ни мама так больше никого и не искали, и по-прежнему любят друг друга.

– Но вместе не живут! – опять рассмеялись Геринги. – Вольфганг, дорогой! Не отставайте! Тут крестнница говорит, что влюблена в вас по уши! Что скажете?

– Я такого не говорила! Не слушайте их, Вольфганг! Они такого наговорят! – Щеки девушки горели бордово-красным цветом.

– Ну-ка, быстренько поцеловались! А мы посмотрим, какая из вас пара.

«Ну-с, милая Карин! Получай, что наболтала!» – подумал Вольфганг, подошел и поцеловал ее в губы. Неожиданно сопротивления не было оказано. Но через некоторое время пришлось подхватить Карин, потому что почувствовал, что у нее ослабли ноги, и она готова упасть.

– Ну, мы пошли, а вы подходите, – впервые Геринги проявили хоть какой-то такт. Карин пришла в себя через некоторое время и удивленно спросила, что это было.

– Ну, ты сознание потеряла.

– Я не умею так долго задерживать дыхание!

– Ты что, никогда не целовалась?

– Никогда. – И она опять стала вся пунцовая. – И как быть?

– Ну, соображай, ты же физик.

– Ой, господи! Нос!

– Вот именно, – Вольфгангу удалось сохранить полное спокойствие на лице. Через некоторое время Карин тихонько спросила:

– А теперь можно я тебя поцелую? Мне этого хочется с того момента, как ты впервые поднял меня в воздух.

– Вот так?

Карин взлетела над землей, подхваченная Вольфгангом, и ее закружили в парке возле дворца министра авиации. Затем был поцелуй, который они благополучно завершили без обмороков. Привели в порядок одежду, порядком пострадавшую во время объяснений, и вошли в дом.

За домашним обедом Герман Геринг в категорической форме заявил, что вечером будет объявлено об их помолвке. Без этого он не может разрешить перелет в Стокгольм.

Не особо церемонясь о каких-либо приличиях, Геринги их поселили вместе. Этому было две причины: девочка сама сказала, что ее интересует граф именно как муж, а кто посмеет рискнуть в люфтваффе безнаказанно обидеть крестную дочь самого рейхсмаршала? Сумасшедших нет! Более того, Эмми Геринг, едва зайдя домой, сказала мужу, что для обоих это прекрасная партия.

– У девочки затянулось детство, и все из-за того, что женской ласки она не получала с двенадцати лет, выбрав проживание у отца и науку в качестве цели в жизни. Необходимо скорейшим образом разрушить ее скованный мирок, дать ей раскрыться как женщине. Ты не в курсе, Герман, граф богат?

– Ты что, не обратила внимания, что самолет частный?

– А как ты можешь это определить?

– И она замужем за министром авиации рейха! По обозначениям на борту!

– Герман, какое мне дело до буковок, нарисованных на самолете?

– Ну, ладно, милая, просто это же так просто. Специально сделано, чтобы можно было сразу на земле и в воздухе определить, кому принадлежит машина – люфтваффе, «Люфтганзе», частной компании или частному лицу. Это частный самолет. Судя по маркировке, принадлежит фон Крейцу: «vK» – это фон Крейц. И я видел, что у него машина «Майбах-Цеппелин», как у нас, только открытая.

– Следовательно, граф не из бедных людей!

– Скорее всего, да.

– Вот и отлично! Немного поработаем с девочкой и сделаем ее звездой в Берлине. Внешность у нее соответствует, да и граф – просто воплощение немецкого офицера. Густав!

– Я, ваше высокопревосходительство!

– Перенесите вещи графа и Карин в угловую спальню. И проводите их туда, когда придут!

– Слушаюсь, госпожа Эмми.

«Первая леди» Германии решила сыграть главную роль в этом браке. Она ж не знала, что девочка из детства сразу шагнула во взрослую жизнь и семь лет ходит по ниточке над пропастью, исполняя роль связного между членами ЦК партии. Талантливого связного, который умудрился не попасться в лапы гестапо в этой самой «полицейской» стране мира. Того самого гестапо, которое создал ее муж. Да, про остальное ей пришлось забыть, отгородиться от мелких привязанностей, дружб, посиделок с подружками, вечеринок и поцелуйчиков. Всего того, что обычно сопровождает молодость достаточно обеспеченных членов обычного общества. И что ей всего несколько дней назад впервые в жизни пришло желание одеться получше и сделать себе новую прическу, чтобы понравиться другому человеку, с которым ее соединила не любовь, а общее дело, а уж потом геноссе Вольфи понравился как человек, который оторвал ее от земли, дал почувствовать упругость сжатого винтом воздуха, выполнить свой первый в жизни полет, сначала как пассажир, потом как курсант, а затем – как летчик. И который, как и она, идет по той же проволочке над пропастью, для того чтобы остановить эту коричневую чуму.

На торжественном ужине присутствовали все, кто имел какое-либо отношение к авиации, и не только. Здесь же находились послы некоторых государств, правительства которых обрабатывались с целью пристегнуть их к Оси. Здесь были румыны, болгары, словаки, представители Венгрии, Югославии, Италии, Испании и Португалии. За столом рождалась единая Европа, и, что было отмечено впервые, присутствовал посол Японии в Германии господин барон Хироси Окима. Меньше месяца назад состоялось подписание в Берлине Тройственного пакта, пятая статья которого гласила: «Япония, Германия и Италия подтверждают, что указанные выше статьи никоим образом не затрагивают политического курса, существующего в настоящее время между каждым из трех участников пакта и Советским Союзом».

Карин и Вольфганг сидели рядом и внимательно прислушивались к разговорам вокруг. Доктор Риббентроп разглагольствовал о том, что, может быть, целесообразно переименовать заключенный в тридцать шестом году Антикоминтерновский пакт, чтобы исключить войну с СССР на некоторое время, но послы Японии и Италии не выразили никакого интереса к данному предложению. Для обеих стран возможность присоединения к Оси СССР была неприемлемой. Так что пышное поминовение усопшей Карин было не более чем поводом, чтобы еще раз прощупать будущих союзников. Тем не менее Риббентроп упомянул, что фюрер дал указание пригласить министра Молотова в Берлин и попытаться договориться о дележе наследства Англии в мире, выбивая таким образом у Британии вероятного союзника. Впрочем, затихающее сражение над Каналом и Англией уже показывало, что центр интересов Гитлера уже сместился.

Вольфганг вышел на веранду дворца и достал сигарету. Сзади подошел и облокотился на парапет Удет.

– А ты здесь каким образом?

– Сопровождаю Карин фон Зюдов. Все уже в курсе.

Удет затянулся сигариллой. Молчание затянулось, но генерал-инспектор не уходил. Видимо, ждал каких-то объяснений.

– Ее направили ко мне на обучение.

– Этого только не хватало!

– Она учится в университете и работает у Планка.

– Что там с Ме.210? Как проходят испытания?

Вольфганг поморщился. Самолет у Мессершмитта не получался. Детские болезни его измучили, и некоторые оказались неизлечимыми.

– Понятно, я подъеду на проверку, готовьтесь. – Удет подошел к столу с пепельницей и затушил сигариллу. После этого вошел обратно во дворец и более не подходил. Разговаривать здесь было совсем небезопасно, но интерес Удет проявил немалый, было заметно, как у него загорелись глаза.

Сотрудников гестапо и других специальных служб ждало немалое разочарование: помолвленная с ходу заявила в спальне, что графу надеяться не на что, до того как она получит благословение от матери. И невеста показала язык стенам комнаты! Дом и все, что его окружало, страшно ей не нравилось, поэтому она заговорила об этом еще на прогулке после обеда: «Только не в этом доме!» – прекрасно понимая, с каким умыслом их поселили вместе. Вольфганг напомнил ей, что нет надобности показывать знание процесса подслушивания и необходимо стараться вести себя естественно. Не молчать! Это породит еще большие подозрения.

– Я понимаю, не первый раз в этом доме. Но, конечно, случай особенный.

Поэтому основное внимание при разговорах они уделили гостям: кто что сказал про них, как кто был одет, у кого какие манеры. Невеста надела на себя пижаму и примостилась с краешку, стараясь лечь подальше. Но через некоторое время ее рука нашла руку Вольфи, который лежал спокойно и не пытался что-либо предпринимать. Она успокоилась и уснула, крепко ухватившись за эту руку.

Утром Геринг вытащил Вольфганга на озеро на охоту на пролетавшую птицу. Об этом еще с вечера было известно, поэтому Вольфганг встал по ручному будильнику. Карин даже не проснулась. К их возвращению все были на ногах и ждали в столовой на завтрак. Опять настойчивые уговоры Эмми бросить университет, переехать в Берлин, начать взрослую жизнь. В середине дня из министерства подвезли бумаги, в которых Вольфи было разрешено пересекать германо-шведскую границу для инспекции войск, расквартированных в Норвегии, а паспорт Карин заменили на дипломатический, с отметкой о пересечении границ на любом виде транспорта. В регистрационном свидетельстве «шторьха» появились новые отметки: «D» и «S», которые следовало нанести в конце регистрационного номера. Они давали право пересекать закрытые для полетов зоны, садиться на любом аэродроме рейха и получать обслуживание как по гражданской, так и по военной службам снабжения. Самолет был свободен от досмотров при наличии хотя бы одного дипломатического паспорта на борту.

Ближе к вечеру принесли телефонограмму из Штральзунда: «К нам едет ревизор». Технический отдел люфтваффе запросил добро на перелет самолета Удета из Берлина в Гросс Кедингсхаген. Удет хотел переговорить с Вольфгангом без свидетелей, ведь он слышал об объявлении помолвки лично, но даже не подошел поздравить, в отличие от многих. Он был не курсе, кто есть кто в этом раскладе. Ему и не требовалось знать связи Вольфганга и его каналы. Это не его уровень, так же как и Карин с отцом не знали и не будут знать без необходимости, кто реально является их начальником.

Вольфганг подошел к рейхсмаршалу и показал доставленный документ.

– Эрнст никогда не думает о людях! Только о деле! Но Карин еще побудет у нас. Действуйте, гауптман! При случае передайте Герхарду, чтобы подготовил и мне такой же «шторьх». Я не стал ему говорить об этом вчера. Сделайте какой-нибудь подарок малышке Карин, – намекая на проценты со сделки, ответил Геринг. Это было вполне естественно во взаимоотношениях между люфтваффе и авиастроителями.

Густав, постоянно крутившийся неподалеку от начальства, уже подогнал к крыльцу «оппель-адмирал» с двумя какими-то гестаповцами внутри. Вид водителя и охранника в черных кожаных пальто говорил о том, что значок политической полиции спрятан у них на обратной стороне лацкана. Взгляды у обоих оценивающие и просматривающие человека насквозь, как рентгеном. Но форма гауптмана и титул графа, неоднократно произнесенный хаусмайером Густавом, давали возможность не общаться внутри салона автомобиля. Охранники рейхсмаршала все были «камерадами», ветеранами Великой войны, участниками «пивного путча» и старыми членами НСДАП. Другим он не доверял. Эти были преданны, как собаки.

На охоте Геринг предложил перейти в министерство, поработать пока у самого маршала, а потом видно будет. С точки зрения разведки предложение более чем заманчивое, с перспективой выйти на генералитет OKW. Однако «но» было значительно больше, и главное, только наладил связь, и опять ее разрушать! Без связи он уже насиделся. Здесь открываются такие перспективы, и все рубить? Ведь заметно, что это проделки Эмми, ей для чего-то понадобилась крестница мужа, скорее всего, ей хочется побыть вершительницей судеб. Она актриса и продолжает играть роли. Потом ей надоест, или что-нибудь пойдет не так, что при упрямом характере Карин вполне вероятно…

Долго подумать не получилось: проверка документов и въезд на базу. Самолет уже расчехлен, снят с расчалок и подготовлен к вылету. Незнакомый механик подхватил чемодан и забросил его в грузовой отсек. Вольфи обошел машину и принял из рук механика свой шлемофон. Запустил двигатель и погонял его на холостых, одновременно проверяя работу управления и механизации. Связался с диспетчером и получил добро на вылет. Вспомнил наполнившиеся слезами глаза Карин, которой сообщили, что он улетает, а она остается. Подал знак убрать колодки, вырулил в начало полосы. Старт! Теперь можно и подумать о том, чего от него хочет Удет.

Через двадцать пять минут пришлось правой нисходящей спиралью срывать атаку незнакомого истребителя.

– Молодец, Вольфи! – послышался в наушниках чуть хрипловатый голос генерал-инспектора.

– Эмиль-два, здесь фон Вольфи. Следую в Кедингсхаген, через двадцать минут посадка.

– Понял, – ответил Удет. Его машина выполняла левый боевой разворот, второй раз заходить для атаки он не стал. Проверял осмотрительность.

Вольфи сел без коробочки, с ходу – это его епархия, сэкономив время, поэтому попал на КП, когда Хойзе еще докладывал генералу об отсутствии происшествий и об обстановке на участке обороны. Пауль показывал Удету, где находятся патрулирующие зоны ответственности пары.

– А, прибыл! – прервал Пауля Удет. – Показывайте, что натворили с «четверкой» и «пятеркой»! Почему «пятерка» не летает?

– Стружка в масле, а заменить двигатели нечем. Нет у BMW их 801-х «TJ». Всего сорок часов отлетали и погнали стружку. Очень плохо выравниваются обороты, все время разнотяг и перегрев левого двигателя.

– А с «четверкой» что?

– Там более-менее все в порядке, но как я уже докладывал, усилие на ручке огромное, машину не перевалить по крену. Что-то надо с элеронами делать. И я не понимаю, почему дневную машину должны гонять ночники.

– На них летаете не только вы, но и 210-я группа.

– И что там?

– То же самое, только еще и три катастрофы на пустом месте. Пойдем, покажешь.

Засобиравшимся следом летчикам и инженерам генерал махнул рукой и приказал оставаться в штабе.

– Вылет подготовьте! В зону пять.

Подошли к короткомоторной «четверке». У нее 601-е Е-двигатели и трехлопастные винты. Двойное управление. Эта машина была учебной. Походили вокруг, принимая самолет у техников. Еще до вылета генерал приказал отключить запись переговоров. На рулежке Вольфганг, сидевший сзади, заменил предохранитель магнитофона сгоревшим.

– Отключил! – доложился он генералу.

– Ну, ты понимаешь, что эта машина меня совсем не интересует. Летать она не будет, это и так видно. Вес, конечно, Вилли нарастил капитально, более двух тонн! Что за история с Карин фон Зюдов? Я ж ее знаю с тридцать седьмого года, стервоза еще та! Постоянно пользуется тем, что Герман ей никогда ни в чем не отказывает.

– Видимо, поэтому Центр и дал ее в разработку. Вот, смотрите, – и Вольфи передал Удету новую регистровую карточку своей машины. Эрнст посмотрел на документы, и было видно, что у него шею скрутило от удивления.

– Как говорится, Париж стоит обедни! Это здорово. Но я тебе не завидую – сволочная девка! Но меня больше интересует институт, в котором она работает. Короче, год назад в нем начали разработку оружия – взрывчатки на каком-то новом принципе. Точнее сказать не могу, я в этом ничего не понимаю. Что-то связанное с радием или еще какой-то гадостью. Мне передали из Москвы приказ узнать, что там происходит в этом отношении. А сам я туда доступа не имею. Работы ведет Отто Ган. Все, что знаю. Ищи пути подхода, тем более что это связано с ФАУ-2. Ее готовят для использования с этой взрывчаткой. Эти сведения точны. Ты меня понял?

– Конечно, попытаюсь.

– Так, раз собираешься в Швецию, то снимешь меня возле машины, на которой я прилетел. Это Bf.109.F.3. Они пошли в серию. Вечером передам ТТХ. Ох, ничего себе давит! Помоги! – разговаривая с Вольфи, Удет выполнял комплекс фигур на Ме.210 и сейчас пытался переложить машину с крыла на крыло. Затем он спикировал до земли и, погасив скорость аэродинамическими тормозами, с ходу сел на аэродром. Посадка закончилась небольшой аварией. Растопыренное шасси «двести десятого» на такие нагрузки не было рассчитано. Колесо заклинило, машину развернуло на полосе, что-то звонко хрустнуло. Плюс довольно далеко расположенное крыло и отсутствие ступеньки практически не позволяло пилоту покинуть машину без помощи второго человека. Вдоволь наругавшись, генерал вылез на крыло и спустился на землю. Последний из летающих «двести десятых» был выведен из строя минимум на месяц.

Здесь стоит отметить, что Удет сам был старым холостяком. Что называется, «детей он не любил, но сам процесс»… Его подружка Инга славилась самыми фривольными нарядами и тащила за собой целый шлейф скандалов и скандальчиков на сексуальной почве. Знакомы они давно, но дальше постели генерал ее никуда не пускал. Он считал баб помехой для полетов и презирал «женатиков». Поэтому отрицательно отнесся к помолвке Карин и Вольфганга. Плюс он прекрасно знал их роль и место в Германии. И ту статью, под которой они ходят. Зачем плодить сирот?

Авария дала повод задержаться в Штральзунде, и они полночи проговорили о делах, в том числе были пересняты данные по «Фридриху». Перспектива иметь открытый доступ в Швецию, конечно, перекрывала все неудобства, связанные с изменением семейного положения связного.

Утром фон Вольфи облетал машину генерала. По сравнению с «Эмилем» это была машина совершенно другого класса: семьдесят пять километров в скорости она прибавила, уменьшилась нагрузка на крыло и на ручку, прекратились перебои двигателя при исполнении фигур с отрицательными перегрузками. Уменьшился вес огневого залпа, но генерал сказал, что в следующем месяце ожидается серийная поставка новых пушек, которые компенсируют уменьшение количества огневых точек.

– Обрати внимание на эти изменения. Это очень существенно повышает возможности машины, – сказал Удет, не упоминая, чье внимание следует обратить. Мысленно он уже считал, что связь будет теперь работать как часы. Но когда стало известно, что из Гросс Делльна в Гросс Кедингсхаген вылетел «Юнкерс-52», генерал-полковник выругался, залез в заправленный «мессер» и вылетел в Берлин. Чуть позже стала известна и причина такой нелюбви к Карин фон Зюдов. В далеком тридцать седьмом году генерал Удет несколько распустил руки по отношению к Карин, за что получил оплеуху от нее и имел серьезный разговор с Герингом, которому она пожаловалась на поведение генерала. Ему сказали, чтобы руки к крестнице не протягивал. С Герингом Удет знаком с восемнадцатого года, и Геринг всегда был его начальником, хотя и проигрывал в личном счете, но Геринг был офицер, а Удет был унтером, хотя и очень известным асом. Извиняться перед Карин он не стал ни тогда, ни сейчас, это было выше его понимания роли женщин и его положения в иерархии рейха.

Борт сел через полчаса после вылета Удета, и оттуда выскочила только Карин. Личный самолет Геринга тут же пошел на взлет.

– Чего тебе не сиделось в Каринхалле? – спросил Вольфи у нее, после того как его шею отпустили.

– Мне пытались доказать, что я должна повлиять на тебя, чтобы мы переехали в Берлин. Насколько я поняла, ты отказался от предложения Геринга стать его адъютантом.

– Да, это так. Я сказал ему, что должность в штабе люфтваффе мне пока не интересна. Упомянул также, что считаю, что в ближайшее время усилятся действия англичан над рейхом.

– И что ответил «папа Герман»?

– Что сил флота «Рейх» достаточно, чтобы отразить любую атаку. Свежо предание, но верится с трудом!

– Как-как ты сказал?

– Да, не стоило так говорить, – ответил Вольфганг и попытался замять разговор, хотя они говорили один на один.

– Я читала такую фразу, Вольфганг, и знаю, откуда ты ее взял. Это крайне неосторожное высказывание!

– Согласен! И вообще, осознание того, что ты своя, очень притупляет бдительность. Правда.

– Я тоже это заметила. Что будем делать?

– Пока не знаю, но на это необходимо обратить внимание, иначе можем провалиться.

Настроение было испорчено почти до самого вечера, затем дела отодвинули эти переживания в сторону, тем более что Карин уехала в Элден, домой. Но она вернулась ближе к вечеру и, похоже, возвращаться домой не собиралась. Забралась в «шторьх», шевелила расстопоренными рулями и что-то писала в толстой тетради. Затем накинула стопора и закрыла кабину.

– Ты обещал научить меня навигации, – напомнила она, сев напротив него в то время, когда он заканчивал ужинать. Ужин сделала Карин, самостоятельно растопив печь на кухне, и заодно прокипятила какое-то белье и сменное в большом баке, пока Вольфганг был в штабе и на полетах. Он внимательно посмотрел на девушку, у которой было очень серьезное лицо:

– Что-то произошло? Почему ты такая серьезная?

Карин тяжело выдохнула:

– Отец запретил мне сюда ехать, но я уехала.

– Почему?

– Что почему? Почему я уехала или почему он запретил?

Вольфганг пожал плечами, оба вопроса его интересовали. Наступила тишина, потому что он ничего не ответил. Карин несколько минут думала, затем спросила, где она может взять книгу по навигации.

– В той комнате на полке, «Аэронавигация» Фосса.

Карин вышла из комнаты, и Вольфганг остался один дожевывать айнтопф, приготовленный ею. Затем он подошел к холодильнику и достал оттуда бутылочку баварского темного пива «Энгель». Чуть постояв возле открытой двери, достал вторую и налил пиво в высокие бокалы. Хотя сам предпочитал пить прямо из бутылки. Вытащил из шкафчика поднос, маленькую вазочку, нарезал маленькими дольками вяленую оленину из какого-то «подарка фюрера», которые периодически присылали в полк, и, постучав в дверь, хотя это была его спальня, вошел в комнату после того, как Карин открыла.

– Не помешаю? Я могу войти?

В руках у Карин была книжка по навигации, но глаза были влажные, и в руках носовой платочек.

– Разреши!

– Что это?

– Это нам.

– Я не пью пива, я не понимаю его вкуса. Ты не рад, что я вернулась? И что прилетела назад?

– Почему ты так решила?

– Во-первых, ты не сказал о том, что ты рад этому. Во-вторых, ты нарушил правила конспирации. В-третьих, отец сказал, что мы нарушаем все правила, и чтобы я не превращала задание в личную жизнь, а в-четвертых… – нервы у Карин были на пределе, и ей хотелось реветь, что она и сделала.

– Ну, и что «в-четвертых»? – спросил Вольфганг, когда она прекратила всхлипывать и вытирать нос каждые пять секунд.

– Я уже все сказала, когда шли из Каринхалла. А ты…

– А я тебя поцеловал за это.

– Тебя заставили это сделать эти Геринги! А ты ничего не сказал! Почему ты ничего не сказал? Ни тогда, ни сегодня! Только почему мне не сиделось в Каринхалле! Я навязываюсь?

– И точно, девушки любят ушами! Нет, Карин. Все в порядке, я не отказываюсь и не собирался отказываться от своих слов.

– Ты ничего не сказал!

– Ты вчера обедала?

– Конечно, а при чем здесь это?

– Что я сказал за обедом?

– Что ты не возражаешь против того, что о помолвке объявят вечером.

– Помолвку объявили?

– Да.

– Я протестовал?

– Нет.

– Тебя поцеловать?

Карин готовилась что-то ответить и стояла, слегка приоткрыв рот. Ее поцеловали, и язык Вольфганга несколько раз коснулся ее языка, чуть подразнив девушку.

– Ну, и что «в-четвертых»?

– Мне показалось, что я расстроила тебя, и мне очень не понравилось то замечание, которое ты сделал: «Пока не знаю, но на это необходимо обратить внимание, иначе можем провалиться». Ты знаешь, это прозвучало как приговор. Мне хотелось успокоить тебя, а получилось так, как получилось. Извини.

– Прекрати реветь. Все в порядке, нас еще могут вытащить из домика в столовую и начать поздравлять. Судя по всему, так и будет.

– Я сейчас не смогу, меня всю трясет.

– Выход один: погасить свет и лечь в постель. В этом случае нас вряд ли потревожат. С заплаканным лицом идти в столовую не стоит.

Пару секунд подумав, Карин решительно погасила свет.

– Вот об этом я и не подумала!

– Ты о чем?

– О заплаканных глазах!

Тут зазвонил телефон, Вольфганг снял трубку:

– Фон Вольфи, здесь.

– Командир, мы ждем вас…

– Идиоты! – ответил Вольфи и повесил трубку. Сдавленный смех Карин, она села на кровать и просто давилась от смеха, прикрыв рот рукой, представляя себе сцену в столовой. Вольфганг обнял ее. Она еще раз всхлипнула и спросила:

– Ты больше не сердишься на меня?

Ну что было ответить человеку!

Он позвонил в штаб гауптману Хойзе, но дежурный сказал, что того в штабе нет, он в полковом казино.

– Передайте дежурному по связи, что со мной соединять только по тревоге и Берлин.

– Яволь, герр гауптман.

Вольфи пошел в «дальний» душ, и когда вернулся, Карин сидела в постели и читала «Навигацию».

– До чего дошла? – спросил он о книге, но получил совершенно другой ответ:

– До опасности строить замки на песке. В любой момент злая королева может рассчитать свой курс, прилететь сюда и разрушить его, украв принца или принцессу из него.

Она положила книгу на прикроватную тумбочку и потянула за веревочку выключателя ночной лампочки, встроенной в спинку кровати. Вольфи увидел на своей тумбочке два бокала с пивом, поднял поднос и перенес его на кухню. До утра пиво испортится. Он присел за стол, достал сигарету, закурил и пригубил темный напиток. «Семейная жизнь» в первый же день дала огромную трещину, которую, скорее всего, уже не залатаешь. Карин поняла, что всё, что их окружает, враждебно отнеслось к ее чувствам. Рыцарь на белом коне стал еще более уязвим, крепость построить невозможно. А за семейными отношениями скрыта еще одна опасность: дети. Вся мораль рейха построена так, что замужняя женщина без детей – нонсенс. Тут же начнутся подколы и неуместные вопросы о здоровье. И ей стало понятно, что ее детская мечта найти человека, близкого ей по духу, и товарища по борьбе, и жить с ним долго и счастливо, пока смерть не разлучит их, оказалась неосуществима. Что придется создавать впечатление, делать вид и ни в коем случае не давать волю чувствам. Они смертельно опасны. В общем, как и говорил сегодня ее отец, чем дольше вы пробудете женихом и невестой, тем лучше для дела. Кончится война, а там и будете решать, что есть что и кто есть кто на этом свете. Не стоит лететь на огонь чувств, как ночная бабочка. Крылышки припалишь мгновенно.

Появилась Карин в своей пижамке и села рядом, прижавшись к нему боком и взяв под руку. Вторую руку протянула к бокалу с пивом. Пригубила его, сморщилась от терпкого горьковатого вкуса и поставила на место. Вольфи передал ей кусочек вяленого мяса.

– Да, вот так вкусно.

– Человечество давно поняло это! – он аккуратно поцеловал ее в щеку. – Расстроилась?

Карин покивала.

– Я тоже. Всему этому придется учиться заново, и я буду очень доволен, если наши чувства помогут нам перестроить нашу жизнь без особых испытаний. Если хочешь, можем одеться и пойти в казино.

– Нет, только не это, не хочу никого из них видеть. Хочу быть рядом с тобой, а ты ушел.

Вольфи поднялся, погасил сигарету, поднял на руки существо в пижаме и понес в спальню. Еще Александр Македонский нашел решение, как поступать с тугим узлом противоречий и сомнений: не можешь распутать – разруби.

Через два дня пришел приказ об отпуске и разрешение на вылеты в Швецию для самого Вольфи, без временных ограничений. За это время удалось встретиться и переговорить с будущим тестем. Отто давно работал в институте и занимал должность начальника лаборатории масспектрографирования. Через него в окончательном виде проходило большинство снимков пузырьковых камер, по которым вычислялись величины атомных весов осколков и массовые числа элементов. Он работал в институте давно и знал там всех, в отличие от Карин, которая еще толком и не устроилась никуда. О создании новой лаборатории Гана Отто слышал, но основные работы Ган проводил в Берлине и Гамбурге. Из-за угрозы бомбежек гамбургская часть его лаборатории будет переведена в Грайфсвальд. Распоряжение подготовить для Гана помещения уже поступило, но пока ни одного прибора и ни одного специалиста из Гамбурга не приехало. Бомбежек Гамбурга пока не было.

– Есть возможность с кем-нибудь оттуда, я имею в виду всю лабораторию, проконтактировать? И что это за взрывчатка?

– Это, собственно, не взрывчатка в обычном понимании этого слова. Это разветвленная цепная реакция деления тяжелых ядер на легкие. Два года назад Отто Ган и Фриц Штрассман доказали, что при обстреле нейтронами ядра урана-235, так называемого урана-цет, открытого Ганом десять лет назад, уран делится на две части, которые не являются более ураном. Это барий и криптон. При этом из ядра выделяются два или более новых нейтрона, до восьми, которые могут быть использованы для продолжения реакции деления. За очень короткое время, порядка трех – шести микросекунд, такому делению могут быть подвергнуты до сорока килограммов урана. Если взорвать всего один килограмм, то он выделит энергии эквивалентно двадцати тысяч тонн тринитротолуола.

– А что такое уран-235?

– Продукт естественного распада протактиния Pa.235 при бета-распаде. А чего ты у меня это спрашиваешь? Расспроси Карин, она учится на теоретической физике. Это ее специальность! Но тут есть очень интересный момент! Этого урана крайне мало в природе, и он всегда находится в смеси с другим ураном, двести тридцать восьмым, который так не делится. Поглощает нейтрон без деления. Урана-235 в природе всего меньше одного процента от всего урана. Все остальное – не делится. Делятся только элементы с нечетным атомным весом. Остальные считаются пороговыми. Лабораторию по разделению урана создают в Куммельсдорфе, это на юге Берлина. А руководит этим доктор Дибнер. С ним встречаться бессмысленно, он – нацист, его прочат в министры боеприпасов рейха, там же работает Гейзенберг. Это ученый, большой ученый. Можно попробовать с ним поговорить, но он такой, как бы сказать, чистый теоретик. Он в экспериментальной части плавает. Здесь можно будет опять-таки Карин задействовать. Она в свое время говорила, что фон Лауэ ей благоволил, считал ее очень толковой и способной девочкой, именно в части экспериментальной физики. В общем, подумать надо, как это все нам устроить. А где Карин?

– Да сейчас приедет. Она экзамены в полиции сдает на право управлять автомобилем. Мы купили ей машину, чтобы было удобнее ездить туда-сюда. Здесь вот еще какая идея возникла, геноссе Отто, надо бы заранее подготовить площадку в Швеции, вот только как это сделать?

– Ну, в принципе, можно попробовать все это решить через Эллен, но мне бы этого очень не хотелось. Можно задействовать моих родственников там, мы ведь хоть и носим южную фамилию, но вообще-то фон Зюдовы – шведский род. Я напишу отцу и покопаюсь в его бумагах, надеюсь, удастся договориться с ним и сделать Карин небольшой подарок от его имени. Они, правда, с Карин в застарелой ссоре. Но ради дела Карин нанесет ему визит, тем более что поссорились они из-за ее отказа заниматься продолжением рода. Он назвал ее феминисткой и дурой, которая посягает на законы природы, – улыбнулся будущий тесть.

От его замечаний по поводу Карин и ее специальности Вольфи стало как-то не по себе. Он ведь, грешным делом, даже не поинтересовался, на кого она учится, хотя слышал, что учится хорошо и подает большие надежды как ученый. Есть уже несколько печатных работ. В общем, вел себя так же, как и немецкие летчики: на женщин смотрел только с одной точки зрения. А то, что они могут знать многое и узкоспециализированное, в голову не приходило. Впрочем, физикой он не сильно занимался, и знал только то, что необходимо знать летчику. В физике ядра он плавал, проходил, помнил, что предположение об атомарном строении веществ высказали еще древние греки, но затем от него отказались на долгие века, и они стали корпускулами, затем Дальтон в начале XIX века вновь ввел это понятие, чтобы описать законы газовой динамики. О том, что атомы состоят из ядра и электронов, стало известно сорок три года назад. Англичанин Томпсон предложил свою теорию строения атома, затем Резерфорд предположил наличие тяжелого ядра внутри атома, и только в тринадцатом году была принята модель Бора, о которой ему говорили в школе. Но и Бор считал, что ядро – сплошная, положительно заряженная элементарная частица вещества. В тридцать втором стало известно, что ядро – составное, и состоит из протонов и нейтронов. Но в школьных учебниках об этом не говорилось. Некоторый шум по радио на эту тему был. Несколько человек из СССР работали в лаборатории Резерфорда, учились у Бора, но Вячеслав с тридцать четвертого года служил в армии и был невероятно далек от основ теоретической физики. Впрочем, как и его «шеф», который тоже не смог объяснить, что, собственно, ищем. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Из объяснений Отто Вольфи практически ничего не понял. И Карин была довольно сильно удивлена, когда он за ужином в Кедингсхагене попросил ее объяснить еще раз то, что было ему непонятно из разговора с тестем. Память у него была тренированная, само объяснение он запомнил, теперь требовалось понять, что это за циферки стоят после названия вещества, почему они разные, ведь в таблице Менделеева у каждого элемента свой атомный вес. И в Кедингсхагене открылся небольшой филиал Берлинского университета. Благо что Карин перевезла свои вещи, конспекты и учебники к нему. Пришлось и математику подтягивать, чтобы разобраться с уравнениями Шредингера и Гейзенберга. И все это между полетами, и руководство полком с него тоже никто не снимал.

Первый полет в Швецию спланировали так, чтобы сесть в Лунде и нанести визит старому профессору местного университета, деду Карин и отцу Отто. Это он привил детям и внукам любовь к точным наукам. Он был математиком и механиком, спроектировал одну из первых в мире аналоговых вычислительных машин – диффератор, воспользовавшись идеями Алексея Крылова. Машина могла решать дифференциальные уравнения. Он же разработал и применил интегратор для расчетов упреждений при стрельбе по воздушной цели для фирмы Бофорс. Свою карьеру он начинал как офицер-артиллерист, но постепенно математика увлекла его настолько, что он сменил офицерские погоны на мантию. А начиналось все с того, что захотел автоматически вычислять поправки при стрельбе с закрытых позиций. Автоматизировать артиллерийскую буссоль. К его великому сожалению, ему это не удалось: это направление развитие получило позже, с появлением радиолокатора. Но заложенные в нее решения нашли отражение во всех приборах управления стрельбой: ПУАЗО, СУАО и многих других аналоговых вычислителей, включая и полуавтоматические прицелы с вычислителями для истребителей.

Дед Карин ему не очень понравился. Внешне вполне ничего: шкиперская бородка без усов, довольно длинные волосы, давно не знавшие расчески, академическая мантия, украшенная каким-то желтым шнуром, но разговаривать по-немецки он отказался, дескать, не владеет. Вольфи с ходу перешел на южно-немецкий, так как шведским не владел. Карин отчетливо понимала, что оба маются дурью. Первое время она пыталась перевести слова обоих на немецкий, потом плюнула и разговаривала с дедом одна. Уже после вылета кратко передала содержание беседы: дед не доволен, что жених – немецкий офицер. Это из-за того, что граница с Германией теперь проходит в двенадцати километрах от Лунде, и в Швеции полно отморозков, готовых следовать той же тропой, что и Гитлер. Они наводили «порядок» в расовой чистоте, правда, применяли не концлагеря, а скальпель хирурга, но суть от этого не меняется. Распространяли «варяжское влияние» на всю Скандинавию, воевали в Финляндии, собирались создать эсэсовскую дивизию «Викинг». Офицер с Железным крестом 2-го класса, а Вольфганг прилетел в Швецию в форме, вызвал отторжение у старого шведа. Но по-другому Вольфи не мог выглядеть: виза предусматривала свободное пересечение шведской территории для офицеров вермахта и люфтваффе. Главное заключалось в том, что можно было углубиться на территорию Швеции за пределы действия пеленгаторов в Германии и выйти на связь по запасному каналу. Из Лунде вылетали, обменявшись местами с Карин. Она вела самолет, а Вольфганг готовился к сеансу связи. Всего несколько групп цифр, обозначавших, что он находится в Швеции и будет в Стокгольме шесть суток. Есть важные сообщения, требуется контакт.

Еще на земле Вольфи установил через люк у хвостового колеса шпульку с выпускной антенной на подготовленное для нее место. Чуть вытащил из гнезда кормовой навигационный огонь, на котором тут же раскрылись стальные пружинки, которые будут исполнять роль небольшого парашютика. Когда сеанс связи закончится, безынерционная катушка подтянет лампочку АНО на место, возможно даже включится, нет – значит, на земле поправим. Примерно от траверза Йончепинга Карин довернула самолет на требуемый курс, Вольфганг стравил антенну, подстроил сигнал и передал запрос. Канал дежурный, должны дать другую частоту условным знаком. Если не ответят, то можно передать на этой частоте, но это крайне нежелательно. Так, есть! Расшифровал и перешел на 4720, еще удлинив антенну. Длина волны шестидесят метров. Построил контур, отдал позывные и запрос. Тут же пришел ответ, и он начал передачу. Семь минут сыпал в эфир морзянку, получил квитанцию, включил привод катушки, подобрал антенну и дал команду Карин довернуть на старый курс. Вираж, самолетик послушно скользнул вправо.

Под крылом покрытые снегом шведские леса и скалы. За Норрчепингом сели на лед озера Эриксберг, и Вольфганг убрал катушку с антенной и поставил на место кормовой огонь. Конечным пунктом перелета числился Бромма, где кроме «частного аэроклуба» базировались ВВС Швеции. Здесь довольно мало мест, где авиация может базироваться, все мало-мальски пригодные места были заняты. В четырех километрах от аэродрома на острове Кунгсхолмен проживала Эллен фон Зюдов. Вольфи забронировал номер в гостинице Мараната, напротив частных стоянок в Бромме. В гостинице обычно проживали экипажи транспортных и почтовых самолетов.

Приняли указание обеспечить встречу со связником в гостинице. Карин сказала, что все это жутко ненадежно и примитивно, и что встречу необходимо проводить в городе, где она может подстраховать. Встречаться в здании ни в коем случае нельзя. Она в этом вопросе абсолютный профессионал и опасность носом чует! В месте проживания никто никогда не встречается.

На перенесенной встрече в Кронобергспарке Карин обнаружила, что «связник» тянет за собой хвост. И они на контакт не пошли. В общем, шесть дней, проведенных в Швеции, потрачены почти напрасно. Смог только сделать закладку нескольких приборов, в том числе инфракрасных ночных прицелов, сделанных, кстати, на каскадных фотоусилителях, изобретенных в Советском Союзе.

На обратном пути активно не работали, только прослушивали эфир в ожидании шифровок из центра, но их не было, Москва молчала. Центр вышел на связь только через две недели, коротко упомянув получение закладки.

В Европе было тихо, но война продолжалась. Люфтваффе периодически совершало налеты на Англию, англичане довольно успешно действовали в Африке против итальянцев. Еще в сентябре к разделу Британии подключились США. Вначале они просто тихо и мирно потребовали безвозмездно передать им военно-морские и военно-воздушные базы Великобритании в Западном полушарии. Так, совсем чуть-чуть. Черчилль ответил отказом. В сентябре сорокового, в разгар авиационного сражения над Каналом, в целях усиления противолодочного и противовоздушного обеспечения конвоев, двадцать баз и аэродромов были обменяны на пятьдесят эсминцев трех типов: «Колдуэлл», «Викс» и «Клемсон», – которые мирно стояли в Сан-Диего на отстое и консервации с момента окончания «Великой войны». Спроектированы они были в тысяча девятьсот шестнадцатом, построены между восемнадцатым и двадцать вторым годом. Противолодочного вооружения не имели, и несли лишь одно 76-мм зенитное орудие. Прожорливые котлы и турбины должны были обеспечивать им ход в тридцать пять узлов. За эти ржавые корыта Америка получила восемь военно-морских баз сроком на девяносто девять лет. Вот это бизнес! Шоковое состояние адмиралов хоумфлита от такого обмена трудно себе представить. Америка от сердца оторвала еще десять кораблей береговой обороны и пообещала поставить патроны винтовочного калибра, тоже со складов и с консервации, выпущенные еще к той войне.

Перед Рождеством стало известно, что войска рейха получили Директиву № 21. Соответствующий пакет прибыл в Штральзунд и лег в сейф командира группы. Пакет был опечатан. О содержимом можно было только догадываться, но Удет передал, что это тот самый пакет. Из-за того, что хлопоты по организации свадьбы взяла на себя Эмми Геринг, и Карин и Вольфи достаточно часто бывали в Берлине, в том числе и в здании Министерства авиации. На одной из вечеринок, организованной в честь приезда делегаций Румынии и Болгарии, Удет и сказал о назначении пакета № 21. Он же упомянул, что абвер создает утечки с целью дезориентации относительно сроков начала операции. Готовность дана на пятнадцатое мая. Срок нападения не установлен. Удету становилось очень сложно держать целую группе в Штральзунде. Англичане были настолько пассивны, что ему пришлось распределить ночников NJGr1 на все побережье. Формирование флота «Рейх» вновь остановилось. Чтобы не произошло непредвиденного, например, отправки группы на африканский фронт, Удет разрешил проводить испытания V.1, точнее трех его вариантов, сделанных в разных фирмах. Ответственность за безопасность полигона персонально возложил на гауптмана фон Крейца и провел это через Геринга. Совершенно неожиданно после этого Вольфи вызвали на Принц-Альбрехтштрассе.

Шикарный автомобиль графа остановился на площадке у Министерства авиации, на привычном для Вольфганга месте. Отсюда совсем недалеко, метров сто – сто пятьдесят. Здесь все рядом: дом СС, гестапо и Министерство авиации. Одного хозяина детища. Правда, сейчас Геринг заправляет только в одном из них. Вольфи сегодня на соседнюю улицу.

Пятиэтажное здание бывшей гостиницы. Вход не охраняется снаружи, но внутри строгая дисциплина и порядок. Удостоверения люфтваффе с отметками вполне хватает. Второй этаж здания, канцелярия группенфюрера СС Рейнхардта Гейдриха, вот только последнее время он последнюю буковку «т» в своем имени не пишет. Секретарь – кстати, все в гражданском, практически ни одного человека в форме, кроме нескольких постовых по дороге – мило предложил посидеть на стульчике, снял трубку и доложил. После этого почти сразу указал рукой на дверь. Довольно большой кабинет, внутри четыре человека, одного из которых Вольфганг знал: оберст-лейтенант войск СС Дорнбергер. Гейдриха Вольфганг знал только по фотографиям. Старшим по званию был хозяин кабинета, которому и представился гауптман. Справа за столом сидело два человека в штатском: высокий плотный блондин в хорошо пошитом двубортном костюме и небольшого росточка ничем не примечательный человек, с зачесанными назад волосами. Гейдрих никого из них не представил. Сразу перешел к делу. Дело было следующего порядка: подполковник Дорнбергер настойчиво добивался отстранения от люфтваффе строптивого «начальника полигона», снять которого не получилось ни в первый, ни во второй раз. Очередная попытка перевести NJGr1 из Штральзунда в любое другое место на этот раз уперлась не в Удета, а непосредственно в Геринга. Рейнхард Гейдрих лично подошел по этому вопросу к «папе Герману» и получил от него кучу непечатных выражений, что тот сует нос не в свои дела, что фон Вольфи – свой человек, и то обстоятельство, что он бывает за границей, ни в коей мере не может повлиять на секретность проводимой операции.

– Господин гауптман, мы получили копию приказа по люфтваффе о том, что руководство люфтваффе возложило на вас безопасность проведения испытаний на полигоне в Пенемюнде, несмотря на возражения со стороны начальника строящегося там объекта войск СС. Более того, ваше руководство считает, что все работы, связанные с полетами в воздухе, должны контролироваться людьми от люфтваффе, хотя само люфтваффе прекратило финансирование работ, ссылаясь на приказ фюрера.

Гейдрих говорил долго, выкладывая всю подноготную подковерной борьбы между ним и Герингом, которую бывший офицер Рейхсмарине проигрывал с огромным счетом. Несмотря на появившийся животик, ему было очень далеко до Геринга. Но пригласить сесть капитана за стол группенфюрер не посчитал нужным. «Ну, ничего, мы постоим!» – подумал Вольфганг и с каменным выражением лица продолжал стоять на том месте, откуда отдал рапорт о прибытии. Когда генерал СС завершил многословное выступление, так и не закончившееся конкретными предложениями, гауптман взял под козырек и попросил разрешения выйти. Он, так же как и СС, не считал нужным идти на компромиссы в этом вопросе. Инструкция о полигонах люфтваффе однозначно определяла его старшим начальником над Пенемюнде. Не сумев свалить его в кабинетах повыше, решили навалиться здесь и разрулить ситуацию снизу. Дорнбергер тут же воскликнул:

– Я же говорил! Он совершенно неуправляем.

– Неуправляемы ваши болванки, которыми вы пуляете в сторону нейтралов, из-за чего и был закрыт полигон. Я получил на этот счет соответствующие указания: подготовить директрису для стрельбы в безопасном направлении, с тем чтобы не привлекать внимания противника и нейтралов. Указания получены позавчера, но вызов сюда не дал мне возможности начать изыскания.

Гейдрих неожиданно улыбнулся и произнес:

– Заговорил, а вы, Вальтер, говорили, что это бесполезно! Гауптман! Вы в курсе, какими исследованиями занимается группа «Цвай»?

– Ведет какие-то строительные работы в южной части полуострова и на востоке, в лесу на побережье. Кроме того, подготавливает остров в плане береговой обороны. На меня возложена противовоздушная часть обороны полигона, я занимался исключительно своей работой. По оценке рейхсмаршала – вполне успешно. Сбито три самолета-разведчика, один посажен в Штральзунде, предотвращено шесть попыток высадки разведывательных групп с моря, в том числе с подводных лодок. Непосредственной защитой полигона занимается первый штаффель моей группы. Лейтенант Фосс готовит с аэродромной командой места для базирования всей группе, если противник применит массированные налеты. К счастью, пока таких налетов не было, но господин рейхсмаршал приказал не расслабляться, особенно в связи с продолжением испытаний в группе «Эрсте».

– То есть вы хотите сказать, что работы продолжены?

– Как мне сказали, некоторые средства, выделенные на исследования, остались неизрасходованными в прошлом году, и их решено направить на это направление.

Сообщение вызвало активные движения головами среди остальных участников встречи. Сказать, что они были активными участниками разговора, не представлялось возможным. Вновь заговорил Дорнбергер.

– Капитан, почему вы не хотите понять, что работы здесь проводятся другой организацией, и вам придется подчиняться общему порядку на полигоне?

– Потому что я уже имею опыт общения непосредственно с вами, и именно поэтому занял такую позицию. Я считаю, что как минимум стрелка Bf-110D.0, бортовой номер Z.26, мы бы смогли вытащить и позднее бы не потеряли кучу людей и машин, если бы имели его показания.

– Я признаю, что погорячился, но поймите и меня правильно: люфтваффе закрывает финансирование, прикрывает работы, и их люди исчезают с полигона.

– Подполковник, директрису создавали вы. Утечка информации произошла из-за несоблюдения условий секретности. Вы и ваши люди создали условия для утечки. Если ваши изделия связаны с реактивным движением, как в группе «Эрсте», то их испытания нельзя производить ночью!

– Я не виноват в том, что вышел из строя детандер и мы не успели заправить ракету до наступления темноты, – сказал высокий в гражданском костюме.

– А отменить? – задал вопрос Вольфи.

– Нет, невозможно, только слить полностью и начать все заново, – ответил Дорнбергер.

– Значит, требовалось так и поступить. Иначе ваша мечта оказаться на Луне останется неосуществленной, – сказал Вольфи и замолчал.

– Мы уже не один раз обсуждали этот вопрос, граф, – заговорил вновь Дорнбергер. – Несомненно, была допущена ошибка, в результате мы на целый год лишились большой части финансирования. Но так как работы возобновляются, то нам бы хотелось заранее договориться с люфтваффе, чтобы палки в колеса никто не вставлял.

– Указаний вставлять палки я не получал, но на меня возложена обязанность обеспечить секретность проводимых испытаний.

– Мы в курсе, – за всех ответил Гейдрих. – Я, как начальник РСХА, так же, как и вы, отвечаю за это перед самим фюрером. И я надеюсь на добрые отношения между нами, и что мы все получим еще одного пионера ракетостроения, а не человека, который будет стремиться закрыть создание новейшего оружия, какого нет ни у одного из врагов рейха.

– Я не знаю, о каком оружии идет речь, но также не заинтересован в том, чтобы на меня постоянно писали жалобы в командование люфтваффе. Свои предложения по ФАУ-1 я постараюсь дать как можно быстрее. Что касается вашего объекта, то подобные заключения я выдать не могу, так как не владею полным объемом информации.

В целом согласие между родами войск было установлено, и тут же выяснилась причина нахождения в кабинете невзрачного человечка с зачесанными назад волосами. Ему требовалось разрешение на использование высотных Ме.209Н, тех самых, у которых высотность достигала семнадцати с половиной тысяч. Теоретическая, естественно. На таких высотах еще никто не летал. Штурмбанфюрер СС Штругхольд по заказу группы «Цвай» проводил исследования воздействия низкого давления и понижения парциального давления кислорода на организм летчика. И разрабатывал специальный костюм для полетов на большой высоте. По совместительству штурмбанфюрер имел диплом доктора медицины, и темой его докторской диссертации были так называемые экосферы Земли. Он руководил центром высотной авиационной медицины. Некоторые практические наработки им были выполнены на Земле, теперь требовалось провести испытания на высотных самолетах. Малые размеры рейха не позволяли ему использовать стратостаты, как это делалось в СССР, из-за угрозы приземлиться на территории русских. А СССР не соглашался поделиться с ним информацией, полученной в результате таких полетов на стратостатах «Осоавиахим», «Волга» и «СССР». Высотные полеты в СССР выполняли энтузиасты-исследователи. Они частенько гибли, и некоторые из них удостаивались похорон у Кремлевской стены, орденов Ленина и других почестей. Но энтузиастов требовалось искать, поэтому штурмбанфюрер не стал заморачиваться с этим вопросом, а расположил часть лабораторий в концентрационном лагере, в частности высотную барокамеру, и там проводил исследования на заключенных. Ему удалось завербовать к себе и двух летчиков первого штаффеля лейтенанта Фосса, который, однако, запретил им переход, не имея на то разрешения фон Вольфи. А сам Крейц находился в тот момент в Швеции. Это и послужило толчком для второй попытки его свалить. Что касается обер-фельдфебеля Рудольфа Магнуса Шредера и его ведомого фельдфебеля Фридриха Майера, рапорты которых показали Вольфангу, то он хотел бы предварительно переговорить с летчиками, прежде чем разрешать такой переход. Высотников у него совсем немного, поэтому необходимо ценить такой личный состав. Для того чтобы перейти, им необходимо подготовить себе полноценную замену.

– Поймите меня правильно, господа! Ведь Ме.209 – несерийный самолет. Два из них – скоростные машины, а две другие модификации – высотные, и оба разные. С разным оборудованием и разными характеристиками. Других летчиков на них у меня нет. Этих пришлось полгода готовить для полетов на этих машинах, а вы решили их забрать. Что вы им наобещали, не знаю, но ослаблять оборону полигона я не позволю. По данным нашей разведки в Англии, уже вылетел Mosquito PR, проходит испытания. Скоро он будет здесь. И чем его встречать?

– Граф, вы серьезно?

– Абсолютно. Мне достать его, кроме как Ме.209, просто нечем. Поэтому без равноценной замены летчиков не отдам.

– Но ведь нет налетов!

– Так и полигон не работает! Вы можете дать гарантии, что о первом же пуске тут же не станет известно противнику?

– Всю агентуру англичан вычислить невозможно, это верно. Хорошо, но провести испытания высотного костюма они могут.

– Наверное. Главное, чтобы мы не потеряли летчиков и машины благодаря этому. И наверняка это потребует доработки машины. Так?

– Так, – чуть помявшись, подтвердил штурмбанфюрер.

– Тогда тем более я не могу без разрешения рейхсмаршала снять с дежурства высотные истребители. Требуется совместить это с профилактическими работами.

– Вот в этом все наше люфтваффе! Как что-то сделать, так куча отговорок! – поддержал разговор Гейдрих. – Вы же, как мне сказали, почти родственник рейхсмаршала, поговорите с ним!

– Я могу поговорить с ним только о строительстве нового самолета для этих целей. Ведь есть же Ju.86R, можно ведь и там испытать.

– Спасибо за ценный совет, это мы уже делали. Высотность Ме.209 больше, именно поэтому он нас и интересует.

Из кабинета Гейдриха вышли все вместе, сильно недовольные друг другом. Неожиданно прозвучал вопрос Дорнбергера:

– Граф, вы сейчас куда?

– Домой, в Кедингсхаген.

– Нас с Вернером с собой не захватите до Грайфсвальда?

– Пожалуйста.

В дороге Дорнбергер говорил о мелочах, а второй человек, которого звали Вернер, практически и не разговаривал. Лишь у самого Грайфсвальда он задал вопрос о сроках, когда, по мнению Вольфганга, начнутся испытания V.1.

– Группа «Эрсте» обещала дать свои рекомендации сразу по моем возвращении. Сегодня вечером свяжусь с ними и завтра организую полеты в указанных направлениях.

– Радиус действия V.2 – триста пятьдесят километров, присмотрите и для нас направления и площадки.

– Система управления?

– Гмм, ну, допустим, радиолуч.

– Желательная база?

– Не меньше двадцати. Я смотрю, вы знакомы с системой! Когда успели?

– Я знаком с принципами работы подобных приборов, в частности с FuG.10ZY и FuG.16ZY, с тридцать восьмого года. Или вы считаете, что слепая посадка чем-нибудь отличается от наведения на цель?

– Об этом я не подумал. Кстати, а почему вы ни разу у нас не были?

– Где у вас? Я сегодня впервые вас увидел, и даже не знаю вашего имени, с герром Дорнбергером мы пару раз встречались, с вами – нет.

– Вернер, Вернер фон Браун, обер-штурмфюрер.

– Вольфганг фон Крейц.

– У нас достаточно интересное общество, так что полезно было бы поговорить об управлении при слепой посадке. Это у нас называется «мозговым штурмом». Есть проблемы с наведением, и было бы интересно узнать мнение человека, непосредственно управляющего летательным аппаратом в условиях отсутствия видимости, то есть вслепую.

Они попросили подвезти их к офицерскому казино и вышли на Фельдштрассе. Оба попутчика не понравились Вольфгангу, но особого выбора не было. При любом раскладе было необходимо контактировать с ними. Кстати, интересно, почему у Гейдриха кроме Дорнбергера оказались эти люди? С одним понятно, а кто второй?

Группа NJGr1 была рассредоточена по всему побережью, и на летном поле не было видно ни одной машины. Все либо замаскированы на стоянках, либо в воздухе. Приняв доклад начштаба Хойзе, пожал ему руку.

– Пауль, Луссер и Госслау должны были передать свои предложения, они привезли их?

– Да, подвезли какие-то бумаги. Они в секретном отделе.

– Вызови «кротов» и сам ко мне зайди с Краузе. Надо организовать несколько разведвылетов, подыскать место для испытаний новых образцов. Кто у нас сейчас здесь и свободен?

– Здесь находятся два шварма – звена, – обер-фендриха Шульце и гаупт-фельдфебеля Маркуса.

– На машины Шульца ставить блоки «R» и подвесные баки. О готовности доложить. С утра начнем вылеты.

– Есть!

Получив от секретчиков – «кротов», бумаги, вместе со штурманом группы составили план вылетов. Требовалось найти площадки, куда будут падать ракеты V.1, и присмотреть места для падений V.2.

Через несколько дней Вольфганг вылетел в Пенемюнде с готовыми предложениями. Найдено пятнадцать наземных и пять морских площадок. Выполнили топографическую привязку для установки второй радиостанции, чтобы организовать радиолуч, по которому смогут летать V.2.

Остальное время съедали… разговоры по телефону с Эмми Геринг! Она звонила практически непрерывно, обсуждая детали предстоящего спектакля. Взяв на себя роль главного режиссера, Эмми настолько увлеклась действом, что ей пришлось намекнуть, что бюджет не резиновый и всему есть предел. «Но Мишенькин совет лишь попусту пропал!» – говаривал некогда великий баснописец. Так и здесь. Буйная фантазия актрисы разыгралась, и остановить ее было невозможно. Махнув рукой и оставив вместо себя Карин и Хойзе, Вольфганг пересел на «Гросс-Шторьх» и начал обследовать подготовленные площадки-полигоны.

Одна из выбранных площадок – лесной массив вокруг городка Кройц. Местечко интересное: здесь некогда проходила граница между Польшей и Германией, и Кройц был пограничной станцией. Здесь начиналась Восточная Померания: стокилометровый в ширину кусок земли, разрезавший карту послевоенной Германии на две части. Один из вариантов Данцигского коридора мог бы проходить здесь. Собственно, Запад надеялся, что Польша уступит, и Гитлер получит возможность быстро перебрасывать войска в Восточную Пруссию, а затем закусит Прибалтикой, и все будет готово для агрессии в направлении Москвы и Ленинграда. Но высокие договаривающиеся стороны не учли польский гонор. Дух ревизионизма и реваншизма маячил над территорией бывшей Речи Посполитой со времен первого раздела Польши в 1772 году. В 1793 дух взлетел еще выше, так как место для посадки было занято Пруссией, Австрией и Россией, а в тысяча семьсот девяносто пятом пожеванный орел убыл в эмиграцию, Польша как государство перестала существовать. Но ненадолго! Орел приземлился на берегах Сены, убедил нового императора Франции, что Польша помнит французских королей на своем троне, а то, что от них предпочли избавиться и сбежали к шведам Ваза, так это досадное недоразумение. Смута во Франции была, Фронда воинствовала, вот и причина. В 1807 году на карте появилось герцогство Варшавское, которое было создано Наполеоном Первым, и ударило в спину австро-английским войскам Пятой коалиции, воевавшим с Наполеоном. Немного неудачно ударило, в результате, чтобы получить снабжение, отдали русским войскам всю правобережную часть герцогства по Висле. Все это происходило между Аустерлицем и Бородино, как по времени, так и по направлению. В результате проигрыша Австрией войны с Наполеоном, герцогство Варшавское приросло четырьмя провинциями, правда, в Варшаве обосновалась ставка Наполеона. Но польский орел хлопал крыльями не хуже французского петуха, даже громче. Срочно собиралось ополчение и армия: взять реванш за три раздела Польши и сжечь Москву. Остатки 5-го корпуса генерала Понятовского побывали в сожженной Москве, потом отступали по Смоленской дороге. Понятовский стал маршалом… Франции и утонул при бегстве из-под Лейпцига. Герцогство прекратило свое существование в 1813 году и стало царством Польским, прибавив еще один титул в именование русского императора.

Так продолжалось более ста лет, и тут… Манна небесная – Первая мировая война! В русскую армию не берут, в немецкую армию не берут. Русские и немцы дерутся между собой, а поляки с обеих сторон маркитантами работают, ну, и шпионами, за отдельную плату. В итоге русских разбили немцы, немцев разбили французы, англичане и американцы. В России – революция, и тут же орел польский взлетает выше крыши. На базе сформированных Германией двух польских легионов в шестнадцатом году организуется королевство Польское. Правда, королем у него числится Вильгельм Второй, но обещали, клятвенно обещали, передать власть избранному польскому королю, даже регентский совет собрали, но 11 ноября 1918 года регентский совет передал власть Юзефу Пилсудскому, который его и распустил через три дня. Шестнадцати тысяч штыков вполне хватило, чтобы диктовать свою волю всем на территории бывшей Германской и бывшей Российской империй. Тем более что направлял эти штыки террорист, экспроприатор, социалист и националист в одном флаконе, борец за свободу (товарищ) пан Пилсудский. На следующий день после «воцарения» возобладало вековое польское желание срочно переобуться на ходу: социалистическое правительство Польши, установившее восьмичасовой рабочий день, пенсии и социальные гарантии для трудового населения, с помощью которого член Второго Интернационала, еще товарищ, Пилсудский пришел к власти, было отправлено сначала в отставку, а затем на два метра ниже уровня земли. Выждав начало эвакуации немецкой армии из оккупированных областей России, корпуса Пилсудского бросились вперед – восстанавливать Польшу «от можа до можа». Даже в Киев вошли. Вышли и на побережье Балтийского моря, разрезав Пруссию на две неравные части. Воевать с Польшей немцам запрещал Версальский договор. Малость очухавшись от атак монархистов и любителей Учредительного собрания, красные выбили поляков из Киева и последовательно разгромили на территории большинства областей Малороссии, отбили Минск. Затем двинулись на Варшаву. Но подвело планирование и отсутствие боеприпасов. От Варшавы пришлось отступить с потерями.

Мирный договор прочертил новую границу, по которой часть областей Западной Украины и Западной Белоруссии оказались в руках у панской Польши. Литва отказалась восстанавливать Речь Посполитую и стала суверенным государством, оттяпав при этом солидный кусок новых территорий.

Естественно, что появление на западной границе нового врага не могло остаться незамеченным органами ВЧК-ОГПУ-НКВД, тем более что учился Пилсудский в одном классе не с кем-нибудь, а с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. И «дефензиву» создавали такие же члены ППС (польской партии социалистов), каким ранее был и сам Железный Феликс. «Польский отдел» был одним из самых многочисленных, и руководил им легендарный товарищ Артузов. А вспомнил Вячеслав об этом не случайно! Севернее Кройца находился Померанский вал – укрепленный район, законченный в 1933 году с четырьмя городами-крепостями, мощнейшим из которых был город Шнайдемюль. Кройц тоже укреплен неплохо. Вал, правда, законсервирован и охраняется одним охранным батальоном, но это, как обычно, обеспечивало полный порядок во всем. А вот лес в междуречье Нетце и Варты, между Кройцем и тюрьмой Вронке, представлял собой одну большую загадку. Маловероятно, чтобы поляки не построили там оборонительных сооружений. Графенхаймский лес – один из самых больших массивов в Восточном Бранденбурге. Не стоит забывать и немаловажный факт, о котором написано выше: с 1772 года государства польского на карте мира не существовало! Более ста пятидесяти лет существовал Варшавский выступ, и граница с Германией (Пруссией) проходила от крепости Александров на Висле вправо до Августова, затем на север до Немана, и вдоль Немана до Мемеля. А влево от Александрова на юго-запад до реки Варты, потом через Калиш, почти строго на юг, до широты Велюни. Оттуда на Чеснохов до Катовице. Здесь заканчивалась граница с Германией и начиналась граница с Австро-Венгрией. Протяженность всей границы была более тысячи километров. То есть Графенхаймский лес, или по-польски Нотецкая пуща, еще недавно были территорией Второго рейха.

Обратившись в комендатуру охранного батальона в Кройце, Вольфганг получил разрешение обследовать район. С собой он захватил двух пулеметчиков: один должен был прикрывать машину в месте посадки и организовывать горячее питание, а второй, бывший австрийский горный стрелок, перешедший фендриком в люфтваффе, сопровождал гауптмана на выходах в лес.

Снегу было довольно много, и, облачившись в белые маскировочные костюмы и встав на лыжи, Вольфганг и Пауль Хёрст выдвинулись вначале в Мялов, небольшую железнодорожную станцию примерно в полукилометре от озера, на которое сел самолет. Начальник полицейского отделения станции передал подробный план местности с обозначенными укреплениями на польской стороне границы. Несколько дотов, большой бункер, здание радиостанции – все законсервировано, но специальных исследований местности не проводилось. Деятельность ZVZ – вооруженного сопротивления под руководством правительства Польши в Лондоне, в этих местах не наблюдалась, так как население в основном было немецким или смешанным – фольксдойче. Но рекомендовалось соблюдать осторожность. Вольфганг показал ракетницу и патроны к ней. Полицмейстер пожал плечами и сказал, что наблюдать за сигналами некому.

– У меня фельдфебель, воздушный стрелок, остался у самолета. Ему приказано вести наблюдение за западной частью массива. Если что, он свяжется с вами.

– Зер гут, – пробормотал полицейский и начал перекладывать папочки на столе, всем своим видом показывая, что его отрывают от более важных дел.

Вдвоем с фендриком прошли вдоль дороги на запад, а затем углубились в лес, рассматривая встречавшиеся следы. Двинулись в сторону лесничества Шмарфендорф по северной кромке польского укрепрайона. Полицмейстер говорил, что минные поля в этом районе он не встречал. К тому же довольно глубокий снег и лыжи позволяли надеяться, что с этой напастью удастся разойтись по-хорошему. Изредка попадались проволочные заграждения, но их было немного, и они порядком подгнили. Человеческих следов в лесу не было. Место оказалось вполне подходящим для площадки приземления.

Вышли к небольшой деревушке Шмарфендорф – на двести жителей. Земля вокруг принадлежит Финку фон Финкенштайну, хотя некогда относилась к родовому замку фон Зюдовых. Это обстоятельство раскопал геноссе Отто в старых бумагах. Возникла идея выкупить здесь небольшое помещение.

Фольварк был построен в середине восемнадцатого века и имел очень глубокие подвалы. Фамильный склеп фон Зюдовых стоял у небольшой католической церкви, сделанной из огромных отесанных гранитных валунов. Церковь функционировала, местный пастор открыл склеп, и Вольфганг возложил венок из искусственных цветов на могилу предков будущей жены, в присутствии пастора. Выяснилось, что владелец этих мест проживал до войны в Трошине, что под Ломжей. Это на самой границе с СССР. Жив ли он, никто не знает. Никаких вестей оттуда не было уже два года.

– А Генрих Финк фон Финкенштайн, группенфюрер СА, не имеет к этому отношения?

– Точно сказать не могу, вроде бы о каком-то влиятельном двоюродном брате в Германии речь шла, но доподлинно мне об этом ничего не известно. А в чем, собственно, дело?

– Да тут моя невеста решила собирать земли предков и вспомнила, что фон Зюдовы родом из этих мест. Потом из-за того, что стали протестантами, они выехали в Швецию.

– Не в курсе, могила и склеп сооружены по католическим канонам. Протестантизм в округе достаточно распространен, но здесь, как видите, собор римской католической веры, большинство паствы – католики. Однако граф Финк фон Финкенштайн был протестантом, что не мешало ему давать деньги на поддержку храма. А вы сами какой веры придерживаетесь, граф?

– Я атеист, но это не помешает мне давать деньги на содержание такого памятника средневековой архитектуры.

– Дом божий нуждается в поддержке, а заблудшие души всегда найдут убежище на небесах, ибо по делам судит Всевышний!

То обстоятельство, что земля и поместье принадлежит родственникам матерого нациста, несколько расстроило Вольфганга. От планов приобретения чего-либо в этой местности, скорее всего, придется отказаться, так как связываться с участником «пивного путча» и обладателем золотого значка НСДАП совершенно не хотелось. Тут в церковь вошел мужчина средних лет, в меховых сапогах, кургузой куртке и с какой-то повязкой на рукаве. Этого человека Вячеслав знал и никак не ожидал его здесь увидеть. Дело было в том, что этот человек должен был находиться в совершенно других местах, «не столь отдаленных», как было принято говорить в Советском Союзе. В тридцать пятом году младший помкомзвод Быстрых взял его с грузом серебра после упорного боя в Налибоцкой пуще. След на правой кисти мужчины оставила пуля из нагана Быстрых.

– Пастор, а это кто такой?

– Станислав Зайочновский, местный лесничий.

– Поляк – и лесничий?!

– Нет, он фольксдойче, четыре или пять лет назад его сюда прислали из Варшавы. У него группа DVL III.

В Рейхсгау Вартеланд, подлежащей германизации, все население было разбито на пять групп по национальному признаку. Первые три группы могли проживать свободно и работать, четвертая группа подлежала «перевоспитанию», а пятая группа выселялась.

«Так, получается, что он сюда попал в тридцать седьмом. А получил он по полной – “четвертушку”, за гибель двух пограничников и за особо крупные размеры. Фамилию не сменил. Сбежал? Не сходится что-то! Таких отправляли очень далеко!» – размышлял Вольфганг, продолжая разговар с пастором уже на совершенно другие темы.

Мужчина посидел немного, сжав руки перед собой, на втором ряду слева от алтаря. Встал, несколько раз перекрестился, кивнул пастору и вышел. Армейский маскхалат у Вольфанга был расстегнут, и петлицы гауптмана были отчетливо видны. Стоял он вполоборота. Узнать его старый контрабандист, скорее всего, не мог. В тридцать пятом младший помкомвзвода выглядел совсем по-другому. Тем не менее запрос было необходимо сделать. Убежать он не мог. А вот завербовать его могли. Единственное, насколько надежна такая вербовка.

Попрощавшись со словоохотливым пастором, Вольфганг вышел из церкви. Зайочновский уходил по улице, не оборачивался и не пытался пронаблюдать за ним. Будем считать, что не узнал.

– Ну, что, Пауль? Отдохнул?

– Яволь, герр гауптман. Красивое место! Летом, наверное, еще красивее!

– Я-я, натюрлих.

Гауптман развязал лыжи и бросил их на снег. Фендрик сделал то же самое, и они побежали на север, в сторону, противоположную той, куда пошел лесничий. Немного покружив по окрестностям, вышли к месту стоянки самолета. Вольфганг устроил выволочку стрелку, который вместо наблюдения пристроился спать на заднем сиденье возле пулемета.

Практически сразу после возвращения пришлось ехать в Берлин, где сыграли свадьбу. Эмми Геринг притащила всю верхушку нацистов на действо, было задействовано здание Народного театра, бывшего Großes Schauspielhaus Большого Драматического театра, переименованного в тридцать третьем. Эмми Геринг была примой этого театра. Устроили спектакль на тему истории любви древних германцев. Присутствие Адольфа продвигало событие в эпохальные. Хотя было заметно, что Гитлер скучал, и только сцены из спектакля, вписанные в сценарий, сумели немного оторвать его от каких-то мыслей. Он загорелся на некоторое время и произнес пламенную речь, в течение которой не забыл подарить собственную книгу молодой семье. Это был основной доход фюрера. Он жил на гонорары с «Моей борьбы».

Свадьба продолжилась в Каринхолле, и только через два дня молодожены вернулись в Грайфсвальд. Там новости! Во-первых, V.1 конструкции Физилера выполнил первый полет и попал по полигону «Группе» в Тухелер Хайде или Heidekraut, пролетев двести сорок восемь с половиной километров от точки старта. Это на территории некогда могущественного духовно-рыцарского Тевтонского ордена, его западная граница. Госпитальеры Третьего крестового похода в сирийском городе Акра в 1190 году образовали вначале госпиталь, а через пять лет преобразовали его в орден дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме. Удержаться на «земле обетованной» они не смогли, и в 1193 году организовали Северный крестовый поход на земли славян. Северные крестовые походы стали первыми в череде «походов на Русь», которыми «просвященная» Европа занимается с 1192 года: папа Римский Селестин III провозгласил идею «христианизации славян и варварских народов Прибалтики». Под варварами подразумевались эсты и латы, финны и води. До этого германскими считалось три крупных города: Киль, Любек и Гамбург. На остальной части современной Германии проживали западные славяне, которых немцы называли «вендами». Еще до объявления первого Северного крестового, в 1147 году псы-рыцари перешли «саксонский рубеж» – границу между ними и вендами, и начали уничтожать славянские народы. Захват и колонизация этих земель длилась с двенадцатого по шестнадцатый век. Ливы, вассалы полоцких Рюриковичей и Гедеминовичей, эсты, платившие дань новгородским Рюриковичам, стали католиками. Устоявшее Великое княжество Литовское (русскоязычное), сохранившее практически полностью свою территорию, чтобы остановить набеги, приняло католичество.

Наступление немцев сопровождалось бурным строительством крепостей из камня и кирпича. Русские крепости строились в то время только из дерева, а рыцари имели на вооружении метательные машины, позволявшие разрушить в том числе и каменные строения: катапульты, баллисты и требушеты. Русские при осадах использовали тараны и штурмовые башни. Знали они и камнеметы – «пороки», но их дальность боя уступала требушетам немцев. У немцев получалось штурмовать русские крепости, а обратного процесса, к сожалению, не наблюдалось. Немцы вытеснили русских с их земель, и остановили их только перестроенные каменные крепости.

Еще одной новостью был перехват высотного скоростного разведчика, к сожалению, противник ушел от звена «церштёреров», а у скоростных Ме-209 не хватило радиуса для перехвата. Но задание разведчик не выполнил. Судя по описанию, это была новая машина, похожая на Bf.110, но с одним килем. Странной была и высота полета этой машины: шесть тысяч шестьсот метров. Сам самолет сфотографировать не удалось: едва обнаружив приближающуюся группу истребителей третьего штаффеля, противник встал на вираж, выбросил из моторов густой шлейф дыма и ушел на скорости более 630 км/час. Ушел в море. Скорее всего, он базировался на одном из авианосцев противника. Организованная гауптманом Хойзе охота на него с участием других подразделений флота «Рейх» успеха не имела. Самолет слабо отражался на экранах РЛС и исчез с радара на дистанции чуть больше ста километров. Навести никого не удалось. Доложились в Берлин, оттуда пришло сообщение, что скорее всего в роли разведчика выступал новый D.H.98FII Mosquito. Предположения о том, что это палубная машина, были связаны с тем обстоятельством, что ушел разведчик в море. Вольфи было известно, что в его бомболюк мог помещаться солидного размера бензобак, который, в отличие от «даккельсбаух», имел систему заполнения свободного пространства негорючими газами.

Фон Вольфи приказал повысить высоту патрулирования, так как догнать и атаковать нового разведчика NJGr1 могла только с пикирования. Обер-лейтенанту Фоссу объявлен выговор: Ме-209 вылетел с задержкой на одиннадцать минут, так как все машины были раскапочены и на них производились работы по установке дополнительного оборудования для испытаний высотных костюмов Штругхольда. В том числе и на скоростных машинах с невысотными двигателями. Расслабились все! А агентура англичан работает и не пропустила начало испытаний.

Спустя две недели пришел отрицательный ответ на запрос о пане Зайочновском: в списках ГРУ такой агент не числится. Выходить на него категорически запрещалось. Так что о Шмарфендорфе лучше забыть. Жаль! Отличное место, гораздо лучше, чем полигон «Группе», куда войск напихано до дури.

Из-за разборов попытки пролета разведчика фон Вольфи не смог «проведать тещу», в Швецию летала только Карин, и довольно успешно, смогла установить неконтактную связь с резидентурой в Стокгольме. Оттуда же получила шифровку, что Зайочновский действительно завербован службой внешней разведки НКВД, сменил место жительства и активно работает в SR – Рабочей Гвардии, имеет grupy wypadowe – группу нападения. Провел несколько операций в соседнем районе.

Из Берлина приезжала целая делегация, как из люфтваффе, так и из РСХА, выясняли, все ли необходимое было предпринято для охраны полигона. Количество пар в воздухе увеличено вдвое. Теперь патрулирование ведется звеном попарно на разных высотах. На пикировании есть небольшой шанс поймать англичанина, если зазевается.

В течение двух недель еще две попытки прорваться к Пенемюнде были предприняты противником, в одной из которых скоростной Ме-209 догнал «москито», но после двух очередей отказали крыльевые пушки. Обер-фельдфебель Кельвин Зайдлих привез пленку с попаданиями по «москито», но и в этот раз англичанам удалось уйти. Тем не менее фон Крейц и Хойзе высказали предположение, что противнику удалось получить панорамные снимки местности, так как «москито» мог нести фотокамеры, снимающие вбок. Минимальное расстояние, на которое смог приблизиться разведчик, составляло пятьдесят восемь километров. Имея метровую камеру, возможность получить более-менее качественные снимки была. Дорнбергер категорически не соглашался с этим целую неделю, затем 17 марта двенадцать «стирлингов» попытались прорваться с бомбами к полигону, но заметив поднявшиеся по тревоге два штаффеля «церштёреров», ушли на запасную цель в Эмдене.

Затем последовал первый ночной налет на Берлин, в ходе которого две машины англичан попытались войти в зону ответственности 1-го штаффеля NJGr1 с юга и были сбиты. Стало понятно, что у англичан есть данные по размещению локаторов в зоне «Берлинер-Норд», и гестапо приступило к тщательной проверке жителей целого региона. Активность воздушной разведки и начало новых испытаний полностью совпали по времени, так что сомнений, что неподалеку от полигона работает английский разведчик, не было.

Карин вышла на диплом и собралась его писать у фон Лауэ. Одной из подтем было исследование физических свойств газообразных соединений актиноидной группы металлов. В результате ей предоставили лабораторию в Грайфсвальде. Как только тему утвердили на кафедре в Берлине, так в Грайфсвальде как из-под земли появился Пауль Гартек из Гамбурга.

– Фрау фон Крейц, примите мои поздравления по поводу вашего бракосочетания. К сожалению, не имел возможности посетить данное мероприятие, так как не получил приглашения. Мне казалось, что удачный брак перечеркнет ваши занятия теоретической физикой. Я видел утвержденную тему диплома. Могу ли я поинтересоваться: свойства каких актиноидов вы решили исследовать?

– Добрый день, профессор Гартек! Спасибо на добром слове, я, как и вы, считаю, что мой брак будет успешным, но бросать заниматься наукой я не собираюсь. Из актиноидов я выбрала торий, как наиболее распространенный и имеющий самое большое число изотопов: шесть.

– О, несомненно, фрау Карин, это достойный кандидат для исследований, но вы заговорили об изотопах, так в чем смысл ваших исследований?

– Профессор Ган и профессор Мейтнер использовали разницу в химических свойствах изотопов для разделения их смеси, и их задача упрощалась, в некотором смысле этого слова, так как изотопов было всего два. Мне бы хотелось на основе разницы в атомном весе сепарировать более сложную смесь. Некоторые соображения о том, как это сделать, у меня есть.

– Замечательно, моя дорогая фрау Карин, но практическую ценность будет иметь именно разделение двух изотопов урана. А это важно, особенно в условиях идущей войны. Мне бы хотелось, чтобы вы внесли некоторые изменения в план ваших экспериментов, я имею в виду, что кроме или вместо тория вы бы занялись исследованием возможности физического разделения газообразных соединений урана 235 и 238. Со своей стороны готов предоставить вам необходимое количество металлического урана. И не в граммах, дорогая Карин! Подумайте об этом.

Собственно, в этом и состояла цель написания диплома. Поломавшись для порядка, дескать, в чем же новизна темы, фрау фон Крейц согласилась проводить эксперименты по физическому разделению газообразного урана, то есть его обогащению. Ее оппонентом на защите назначили профессора Гана, который предлагал химический способ разделения изотопов, что было тем более интересно, так как изотопы были открыты и выделены им именно химическим способом.

До защиты – четыре месяца, так что Карин практически исчезла в здании института на окраине города и лишь изредка по воскресеньям могла выбраться в Кедингсхаген. В связи с начавшимися ночными налетами англичан на рейх, Вольфганг перешел практически на постоянное ночное дежурство, хотя как таковых налетов было мало.

Англичане работали в основном по побережью Атлантики и только время от времени навещали центральные области Германии. Но флот «Рейх», у которого появилось командование, начал отработку действий по отражению вероятных атак противника с разных направлений, тем более что многие эскадры куда-то переместились. Активность немцев к весне сорок первого года над территорией Англии сошла на нет. В результате у англичан появилась возможность немного порезвиться над западной частью территории Германии. Как назло, Удет практически не появлялся ни в Берлине, ни в Кедингсхагене, поэтому получить достоверную информацию не было возможности.

Все встало на свои места пятого апреля. Двадцать седьмого марта в Белграде произошел антифашистский переворот, и, хотя новое правительство Югославии не отказалось от присоединения к странам Оси, Гитлер отдал приказ о подготовке к войне, потому что этот переворот давал возможность англичанам и грекам создать с Югославией военный союз и попытаться вывести из войны Италию. Гитлер подключился к операциям Муссолини в Греции.

Пятого апреля Германия напала на Грецию. Бои продолжались до середины мая. Одновременно немцы вторглись в Югославию и довольно быстро заставили ее капитулировать. Тем не менее одиннадцать дней непосредственно были отняты боями там. Причем Гитлер сразу разделил королевство на несколько частей: война была объявлена только сербам, и было официально объявлено, что боснийцы, хорваты и македонцы не являются комбатантами, не рассматриваются немецкими войсками как противник и не должны гибнуть за проанглийские интересы сербского населения. Хорваты присоединились к Гитлеру, за день до нападения Югославия подписала с СССР договор о дружбе и ненападении, и в тот же день Венгрия объявила о всеобщей мобилизации. Страны Оси – Румыния и Болгария, предоставили свою территорию для удара.

План мобилизации армии Югославии был сорван: на призывные пункты пришло только около тридцати процентов призывников. Лишь одиннадцать дивизий выдвинулись на исходные, да еще испытывая острую нехватку противотанкового и зенитного вооружения. В составе армии находилось сто одиннадцать легких французских танков. В общем, семнадцатого апреля в Белграде министр иностранных дел Югославии А. Цинцар-Маркович и начальник оперативного отдела югославского генерального штаба генерал Р. Янкович подписали от имени Югославии акт безоговорочной капитуляции. В результате Македония стала частью Болгарии, Хорватия отделилась и присоединилась к странам Оси, Словения была поделена между Италией и Германией, Воеводину разделили немцы и венгры, Косово отдали Албании, оккупированной Италией, Черногорию захватили итальянцы. Саму Сербию – немцы.

Через три дня, несмотря на продолжающиеся бои между греками, немцами и итальянцами, нашелся Иуда и среди греческих генералов: 20 апреля генерал Георгиос Цокаголу в нарушение приказа греческого главнокомандующего подписал с представителями немецкого и итальянского командований акт о капитуляции греческих войск. В награду он получил пост премьер-министра марионеточного правительства Греции. А преданные им войска уходили в горы, чтобы развернуть партизанское движение.

Подписание капитуляции не остановило войну, тем более что на территории Греции находились войска Британской империи численностью около пятидесяти семи тысяч человек, а Британский флот контролировал все морское пространство. Но бумажка, которой размахивала Германия и ее союзники, и общее положение войск на континентальной части Греции вынудили англичан начать эвакуацию войск в Египет и на Кипр. Попыток превратить каждый остров в неприступную крепость не предпринималось. Более того, греческая армия была практически безоружна. На вооружении в большом объеме находились однозарядные винтовки системы Гра. Англичане либо не успели, либо не захотели дать греческой армии современное оружие. По всей видимости, Греция не рассматривалась Великобританией как надежный союзник. А зря![3] Вой победных фанфар слышался по радио непрерывно. Решительные победы окончательно заставили немцев поверить в гениальность фюрера и в верность избранной тактики молниеносной войны: «Весь мир содрогнулся от звуков немецких побед».

Особенно тяжко было их выслушивать в Грайфсвальде. Связи опять не было. Москва молчала, и передавать было нечего. Достоверных данных о времени начала войны не было, резидент отсутствовал, пакет директив № 21 никто не изымал, но и не давал команды его вскрыть. Лишь легкое запустение на близлежащих аэродромах подчеркивало то обстоятельство, что главные силы люфтваффе сейчас находятся не в середине Германии.

Двадцать первого июня в Берлине Карин вручили диплом Берлинского университета. Директива «двадцать один» была вскрыта в Кедингсхагене без участия Вольфганга в 21:00 берлинского времени. Сам он об этом узнал на час раньше в Каринхалле, на вечеринке в честь окончания Карин университета, из уст рейсхмаршала. Тот настолько был уверен в «своих мальчиках», что предпочел не портить крестнице праздник своим отсутствием. Удет в Каринхалле предупредил Вольфганга о запрете выхода на связь с территории Германии.

– С четверга активно заработало более двадцати радиостанций. Гестапо начало операцию «Красная капелла». Не вздумай выходить в эфир. Ваши уже в курсе, и ты уже ничем помочь не можешь. Буду у тебя через несколько дней. Держись!

Но несмотря на предупреждения со стороны «Красной капеллы», штурмовая и бомбардировочная авиация немцев смогла нанести удары по большинству аэродромов в приграничной полосе двух особых округов, на которых стояли незамаскированные и не рассредоточенные полки ВВС РККА. Лучше всех к удару оказались подготовлены кинооператоры из ведомства Геббельса. Уже вечером двадцать второго в первой ночной группе показывали хронику бомбардировок и штурмовых ударов по территории Литвы и Белоруссии. В кадрах мелькали и «Ratte» – «крысы», известные еще по войне в Испании. Кроме них кинооператоры показали новый биплан, который, в отличие от «Кертисса» – на самом деле «И-15», – имел убирающиеся шасси. Биплан атаковал «хейнкель», на котором летели операторы, его атаку отбили стрелки, он «запылил», и за ним пошел «мессершмитт» прикрытия. Комментатор говорил о неимоверном количестве сбитых русских самолетов, основной особенностью которых была деревянная конструкция и полотняные крылья. Однако в одном из кадров было видно, что «хейнкель» получил серьезные повреждения и стрелок бортовой установки убит или ранен.

Общие данные о боях через систему оповещения не пришли, что выглядело несколько странным. При действиях на Западном фронте общие сводки становились достоянием всех уже к нулю часов. Но радио говорило об огромных успехах вермахта и люфтваффе, о большом количестве пленных.

Вечером двадцать четвертого Вячеслав увидел в кадрах кинохроники уже капитана Толоконникова, своего бывшего командира заставы. Видно, что капитан сильно контужен и не может сосредоточить взгляд на кинокамере. Кто-то задает ему вопросы на русском с сильнейшим акцентом. Оператор неосторожно подошел близко слева, и эпизод прервался, видимо вырезали, затем показали уже расстрелянного капитана. Он был левшой и чемпионом округа по боксу. Двадцать шестого показали Минск, а двадцать восьмого объявили о том, что его занял вермахт.

Вячеслав с огромным трудом удерживал себя от перелета на Родину, ведь он свободно мог долететь до Ленинграда. Ну, с некоторой оговоркой: если ПВО позволит. В конце концов, перелет можно сделать и ночью, но требовался приказ. Его не было, хотя он выслал запрос через Карин еще двадцать второго.

Двадцать восьмого в Грайфсвальд прилетел Удет – инспектировать учебную эскадру, и вызвал из Штральзунда Вольфганга. Совещание проводилось в здании штаба гешвадера. Удет в основном оперировал количественными данными, достаточно бодрыми, картой, вывешенной на стенде, практически не пользовался. Говорил по памяти, которая у него была очень хорошей. Неожиданно для всех практически сразу переключился на действия флота «Рейх» в составе двух гешвадеров, которые с 22 июня совершили более шести тысяч самолетовылетов, действуя против резко активизировавшихся англичан.

Впервые с тридцать девятого года англичане попробовали на зуб дневное ПВО Германии. Бои начались практически на всем побережье Атлантики. Англичане решили нащупать бреши в обороне флота «Рейх», а заодно оттянуть с Восточного фронта истребительные эскадры люфтваффе. Пока это им не удалось. Интенсивность действий англичан постепенно снижается, но есть вероятность того, что они вновь перейдут к ночным атакам.

Совещание длилось достаточно долго. Вольфганг понимал, что все это Удет говорит не ему, а местным, но просто так генерал не стал бы его выдергивать с дежурства. Несколько слов в свой адрес он услышал, но связаны они были с обороной Ростока. Это он дал понять остальным, что Вольфганг вызван по делу. После совещания генерал-инспектор нашел время и место сказать ему, что будет инспектировать и его группу. Вольфганг добрался до телефона и позвонил в Кедингсхаген предупредить Хойзе о возможном приезде большого начальства.

– Я уже получил об этом информацию из штаба округа. Две плановые и одна внеплановая проверка. Сообщил на аэродромы подскока, так что ждем. Здесь еще и цель появилась, герр гауптман, возможно, что это и есть внеплановая проверка. Ведем, в зону пока не входит, идет в тридцати пяти километрах севернее нашей границы. Передал ее соседям, но похоже, что шведы дали ему коридор. Блудят нейтралы понемногу, – Пауль был недоволен, что противник не вошел в зону и он не может отрапортовать, что его сбили.

Вольфганг в течение шести часов сопровождал генерал-инспектора, телепаясь в хвосте его свиты. Затем все пошли ужинать в казино на Фельдштрассе. Было довольно шумно, много тостов за победу германского оружия. Вольфгангу приходилось пропускать, так как он был за рулем своего «цеппелина». В Кединсхаген выехали на нем, но в машину набилось много «лишних» людей. Опять здравицы фюреру, летчики продолжили начатое в казино. Лишь Вольфганг обратил внимание на то обстоятельство, что любивший выпивку генерал-инспектор на этот раз был практически трезв, как и сам Вольфганг.

Приехали вовремя: радиолокатор зафиксировал вход в зону большой группы бомбардировщиков со стороны Северного моря. Хойзе поднимал три штаффеля для отражения налета. Генерал, обычно любивший принимать участие в таких вылетах, на этот раз к самолету не побежал, хотя его любимый BF.109.f уже перегнал адъютант, и тот был дозаправлен. «Скорее всего, цель – учебная», – подумал Вольфганг и тоже не стал торопиться занимать место в «церштёрере». Руководить удобнее с НП.

Однако первый же доклад опроверг его предположения:

– Наблюдаю две девятки «шортов», атакую! – прозвучал голос обер-фельдфебеля Дюриха. В воздухе разгорался бой, а на земле все отвлеклись на громкоговоритель и на план района, наводя на цели остальные машины. В этот момент Вольфганг почувствовал, что в его боковой карман на френче – он не переодевался в комбинезон, генерал что-то положил.

– Господин генерал! Разрешите выйти и переодеться?

– Думаешь, не справятся?

– Нет, не думаю, но переодеться стоит.

– Хорошо, фон Вольфи, действуй по своему усмотрению.

В кабинете он сунул руку в карман и вытащил записку. Всего несколько слов, но от них стало тепло на душе: «Ешоннек наконец ошибся! Выхода из этой кампании уже нет!»

Шел всего седьмой день войны, а генерал-инспектор люфтваффе уже предвидел ее конец.

Вольфи быстро надел комбинезон, спасательный жилет и громко прожужжал молниями на унтах. Захватив со стола перчатки, вышел из кабинета по направлению к пункту управления полетами, но из открытой двери КП ему навстречу уже двигалась фигура с белыми лампасами.

– Они отвернули и уходят, вояки! У тебя коньяк есть? Твои неплохо сработали. Шесть четырехмоторников. – Генерал держал руки в карманах галифе. Сзади виднелась фигура майора Штумпфа, адъютанта Удета, который протягивал ему металлическую флягу.

– Убери, – поморщившись, сказал инспектор, – Вся выпивка с него! Он сегодня именинник. Проверку я подписал. Толково все организовано, а Хойзе я у тебя заберу в первый гешвадер. Там с начштаба проблемы.

Они прошли в кабинет, Вольфганг достал из буфета «Реми Мартин», рюмки, печенье. Генерал забраковал закуску и отправил Германа Штумпфа добыть нормальную. Вольфганг с тем же поручением отправил ему в помощь Пауля. Генерал налил два коньяка и сунул рюмку Вольфгангу.

– Потери! Огромные потери! Они дерутся в любом положении. Идут на таран, когда кончился боезапас. В Испании они были другими. Это бойцы, не чета нашим. Я даже пожалел, что не принял предложения поехать не в Штаты, а в Москву. У нас таких нет, да ты видел сегодня, кого готовим. Если не произойдет чуда, то к осени от нас ничего не останется, я имею в виду люфтваффе. Максимум можем протянуть год-полтора.

– Думаете, так долго?

– Ты про войну? Да, это надолго. Воевать толком они не умеют, им еще учиться и учиться этому. А люди у них железные! За них! Прозит!

«Поговорили!» – подумал гауптман, видя, как открылась дверь кабинета и вошло сразу человек пять-шесть, в том числе несколько флигеров с подносами. Пауль по-хозяйски убрал со второго стола карты и бумаги, рядовые расставили стулья и посуду. Хойзе тоже выставил выпивку, подчеркивая, что принял предложение стать начштаба 1-го NJG. Естественно, что генералу он стал сразу задавать вопросы о Восточном фронте.

– Крюмхен Пауль! – «Крошка Пауль» был позывным у довольно щуплого Хойзе. – Давай не будем об этом! Там не все так хорошо, как говорят по радио. Бои, упорные бои. «Томми», вон, отвернули, высыпали бомбы и пошли домой. А там не отворачивают. Там другая война, совсем не похожая на ту, к какой мы привыкли. Совсем другой противник.

– Но говорят, что у них до сих пор деревянные самолеты, которые горят как спички! – возразил Пауль.

– Можно иметь деревянный самолет и стальное сердце, как в ту войну, – усмехнулся коротко Удет и опорожнил рюмку.

В этот момент начали возвращаться с задания самолеты второго штаффеля, поэтому все встали из-за стола и пошли их встречать. Есть раненые, один самолет сел на воду, там уже работают три спасателя. Тем не менее летчики идут в казино очень довольные: двадцать четыре победы, за каждый «движок». А это и премии, и награды. Удет выставляет всем пиво за свой счет. Множество тостов, в казино становится очень шумно. Обсуждается каждый маневр. Радостными воплями встречают «выкупавшихся». У них раненых нет, загорелся топливный бак на крыле. Здорово выручает то обстоятельство, что пулеметы на «стирлингах»-«шортах» стоят винтовочного калибра. Пробить могут только одно место в кабине.

Ранено три штурмана. Пилот и стрелок защищены надежно. И тем не менее один из летчиков, штабс-фельдфебель Вальтер Барингер, с ходу задает вопрос о переводе его на Восточный фронт. У него неделю назад там пропал без вести брат, командир Не.111.

Удет мгновенно нахмурился.

– Барингер? Из «Грифа-55»? Я в курсе. У «пятьдесят пятого» серьезные потери. Неудачно атаковали аэродром в Дубно. Атакующий штаффель был перехвачен дежурными истребителями противника. Из всего штаффеля вернулся один самолет.

– А как же прикрытие?

– Его связали боем. Потеряно восемь машин. Машину твоего брата новый «Кертис» таранил в воздухе.

– Таранил? Какие варвары! Кто-нибудь спасся?

– Четыре парашюта видели. Пятый человек не выпрыгнул. Дубно еще в руках противника, так что не теряй надежды.

– Я бы хотел заменить брата на востоке.

– Ночники там не летают, твое место здесь. Атаковал?

– Дважды, в обоих случаях попал по двигателям.

– Ну, и тем более победа куется в тылу, и фатерлянд должен быть прикрыт от ударов с воздуха.

– Но, господин генерал-инспектор…

– Я сказал все. Ночники – штучный товар, и вас всех пока совсем не много. Даже полного гешвадера собрать не можем. А должны иметь их три. Так что никаких разговоров о переводе и быть не может. Увеличивайте счет здесь! – Удет поднялся со стула и вышел из помещения. Все зашикали на штабс-фельдфебеля, который своей просьбой сорвал праздник, так как и командир, и начштаба вышли вслед за генералом. Удет в штабе написал приказ о запрете переводов в другие части иначе, чем через решение Главного штаба люфтваффе. И запретил писать ходатайства об этом. «Группе» посадили под замок.

Несмотря на полученную достоверную информацию, что не все хорошо идет у немцев, положение на фронтах говорило о том, что им удались прорывы на трех направлениях, и пробуксовывал только южный фланг. Особенно стремительным было наступление в Прибалтике. Водные преграды форсировались по целым мостам, и наступление продолжалось практически беспрепятственно. Группа армий «Центр» форсировала Березину, и опять по мосту, у города Борисов. Но здесь наступление шло медленно, немцы продвигались по десять километров в сутки.

Девятого июля в сводках скупо прозвучали слова о «бессмысленных контратаках» у города Толочин. Части 1-й Московской мотострелковой дивизии под командованием полковника Крейзера разгромили кампфгруппу генерала Гудериана, состоявшую из частей 47-го моторизованного корпуса под командованием генерала Лемельзена. Но это был лишь временный успех, уже на следующий день стало известно, что 47-й корпус продолжил наступление и вышел к Днепру. Форсировал его у Копыси, и 16 июля объявили о взятии Смоленска. Кроме того, Геббельс заявил, что войска Западного фронта в составе трех армий окружены под Витебском и Оршей. Еще одна русская армия, тринадцатая, разрезана пополам и окружена под Могилевом. Однако русские на своем левом фланге силами 21-й армии вели наступление на Бобруйск, пытаясь подрезать клин группы армий «Центр» с юга.

Русским удалось замедлить наступление немцев в Прибалтике и остановить врага под Киевом. Тридцатого июля войска группы «Центр» перешли к обороне, и был расформирован танковый кулак, действовавший в центре. Одна часть его пошла на север, а вторая повернула на юг. Двадцать второго июля, ровно через месяц после начала войны, немцы впервые попытались совершить дневной налет на Москву, он был успешно отражен. Двадцать четвертого июля Геббельс объявил о полном разгроме русской авиации. В ту ночь немцы сумели сбросить тридцать тонн фугасных и фосфорных бомб на Москву, хотя заявили, что сбросили в десять раз больше. Но еще двадцать третьего июля радиостанция в Саратове, наконец, передала его, Вячеслава, позывные и попросила подтвердить дальность действия локатора во Фреезендорфе и Парове.

В ночь с седьмого на восьмое августа по границе ответственности первой NJGr на высоте восемь тысяч метров было обнаружено две девятки самолетов. Новый начальник штаба гауптман Аргсторфер связался с этими бортами, которые посчитал заблудившимися, и предложил им посадку в Штеттине, в Голльнау. Они ответили согласием. Шедшая замыкающей девятка изобразила снижение и заход на «коробочку», первая девятка пошла дальше. Командование района ПВО «Берлинер-Центр» приняло на сопровождение группу самолетов, включило приводы и показало прожекторами направление полета для обеих групп. Самолеты отвечали на хорошем немецком и соблюдали правила радиообмена в зоне ПВО.

В 01:21 первая группа разделилась, а вторая пересекла Одер, выполнила вираж в сторону Штеттина, ориентируясь по реке. В 01:32 все самолеты синхронно сбросили бомбы. Пять самолетов атаковало центр Берлина в районе Рейхсканцелярии, четыре сбросили бомбы на артиллерийский завод в предместье Берлина, а в Штеттине удар пришелся по железнодорожной станции порта и по причальной линии Главного ковша. Перехватить машины поднятому звену из Голльнау не удалось, там базировались одномоторные BF.109. Тревога в NJGr1 не объявлялась, поэтому ночников поднять не успели и потеряли возвращавшиеся самолеты задолго до того, как «сто десятые» успели взлететь. Аргсторфер поехал на Восточный фронт, где, правда, вначале прославился, а потом погиб где-то под Ростовом.

У самого Вольфганга появилась запись о неполном служебном соответствии, хотя в ту ночь он не дежурил, а находился в Элдене у тестя в доме. Он передал в Москву информацию, что маршрут немного касается его сектора, и последующие налеты выполнялись несколько южнее, без заходов в его зону ответственности. К сожалению, организация налетов изменилась, вместо действий эскадрильями, советские ВВС начали пользоваться одиночными машинами. «Берлин-центр» был хорошо отлаженной боевой организацией, поэтому русские летчики хитрили, прятались в облаках, заходили с разных сторон. Далеко не всегда их задания выполнялись. Они несли довольно существенные потери, но «демонстрировали флаг» – присутствовали в небе над Берлином, делом доказывая пустоту слов рейхсмаршала, что ни одна бомба не упадет на рейх.

Тринадцатого августа в радиограмме из Центра пришло сообщение о присвоении Вячеславу очередного воинского звания старший лейтенант, награждении его орденом Красной Звезды и выплаты премии наркома обороны СССР за организацию налета на Берлин.

Ешоннек в очередной раз перетасовал аэродромы подскока для NJGr1, разбросав их попарно и позвенно, стараясь заделать дыру, обнаруженную Советами, чем не преминули воспользоваться англичане, агента которых так и не выявили. В итоге отражать налет на Висмар оказалось некому. Около сотни английских четырехмоторников прорвалось к городу. Против них удалось выставить только восемь машин, причем в растянутом строю. Сильно пострадали заводы фирмы «Дорнье».

Потери самого полка составили две машины, и хотя все летчики вернулись с полностью расстрелянным боезапасом и каждому из них засчитали по восемь побед, а самому Вольфгангу – двенадцать, урона большой группе самолетов они не нанесли. Стало очевидным, что модификации «Е» и «F» исчерпали свои возможности. Пулеметы винтовочного калибра позволяли выпустить четыре тысячи пуль, но не наносили практически никакого вреда новым английским машинам, отличавшимся повышенной живучестью. Вольфганг, летавший в ту ночь на экспериментальном BF.110.G, несмотря на отказ двух пушек, одной – трехсантиметровой, второй – двухсантиметровой, вернулся, сбив три четырехмоторника.

На совещании у Геринга было решено форсировать перевооружение ночников на эти машины. К сожалению, разбомбленный завод выпускал также ночные истребители: Do.17.Z, Do.215.B, Do.217.N и J. Их выпуск было решено прекратить, ограничившись переделками имеющихся машин. По тактико-техническим характеристикам они значительно уступали BF.110.G, превосходя его только по дальности полета и времени барражирования. Но пленение известного аса, отличившегося в операции «Адлертаг», лейтенанта Ганса Хана, выслеживающего на дальнем ночном истребителе-перехватчике Do.17.Z возвращавшиеся английские машины непосредственно над Англией и Северным морем, поставило жирный крест на операции, задуманной полковником Каммхубером, командиром NJG 1. Гитлер лично запретил одиночные ночные рейды над Англией. Хотя прием был достаточно эффективным, гораздо результативнее «световых мешков», и позволял Каммхуберу обходиться легкими Bf.109.F для борьбы с ночными бомбардировщиками.

После совещания Удет подозвал фон Вольфи и передал ему приказ прибыть в Грисхайм, где предстояло пройти обучение и принять новый самолет, который создавался там под руководством инженера Дегеля. Решением Удета второй из планируемых к выпуску Ме.323 предназначался для передачи его в NJGr.1.

– Так как вас часто перемещают и рассредотачивают, получишь транспортную машину, чтобы ускорить переброску на новые площадки. В дальнейшем планируем, что в Узедоммере будет базироваться полный штаффель таких самолетов.

– Яволь!

Разговор происходил при всех, включая Ешоннека, Мильха и Геринга, поэтому Удет повернулся к начальству и объяснил ситуацию:

– Герман, я тут подумал, что надо отработать задачи по снабжению наших частей, особенно в плане операций в Африке. Фон Вольфи – человек ответственный, думаю, не подведет и составит примерные расходы по таким операциям. Заодно погоняет новую машину и напишет рекомендации по эксплуатации, как с Bf.110.D. Ведь он прав оказался, а Вилли нам голову дурил. Думаю, что и сейчас тем же займется.

Неожиданно подключился и Мильх, который тихо ненавидел Мессершмитта, и хотя Удет ему не нравился гораздо больше, но если враг бьет моего врага, то он становится немного другом. Ненадолго.

– Думаю, что войсковые испытания этому тряпочному самолету не помешают. Хорошо, что в карман к моторостроителям не лезут, машин требуется все больше и больше, и важно не сорвать ритм поступления комплектующих на сборочные заводы, а тут такого монстра лепить начинают. Топлива не напасешься!

Геринг чуть заметно кивнул и поднял маршальский жезл, с которым расставался только во сне, ко лбу. Это означало, что он согласен и дает добро.

«Шторьх» Вольфганга приземлился на знакомом аэродроме в Грисхайме через шесть часов после этого разговора. У Дегеля еще и конь не валялся, в ангаре стоят две машины, у которых столяры с вагонзавода лобзиком выпиливают отверстия для установки четырех и шести двигателей. Ме.323 оказался планером Ме.321 «Гигант», построенным для операции «Морской лев», которая отменена. По сравнению со стоящими неподалеку «гигантами», уже заметны переделки: изменена центровка и отсутствует задняя опора. Довольно уродливое четырехколесное шасси у одного и целая батарея – пять колес с обоих бортов – у второго. По два передних колеса с каждой стороны имеют меньший диаметр и управляются. Шасси не убираемое, с рычажной подвеской. Заметив, что фон Вольфи пристально уставился на него, сбоку подошел инженер Дегель и уточнил, что колеса будут закрыты обтекателями, чтобы уменьшить сопротивление.

– Между колес надо бы что-нибудь поставить, иначе эдакий парашют получится. Когда примерно планируете первый вылет? – задал вопрос Вольфганг.

– Герр гауптман, я понимаю ваше нетерпение, но точной даты пока назвать не могу, ближе к зиме.

– Ну, тогда прилечу сюда ближе к зиме, – недовольно ответил фон Крейц, махнул правой рукой, отдавая честь, и зашагал к диспетчерской, чтобы заявить перелет в Штральзунд. Там наткнулся на бывшую секретаршу Розмари Велинг, уже в унтер-офицерской форме.

– Здравия желаю, герр гаупман!

– А, Розмари! Как поживаете? И уже унтер!

– Завтра я уезжаю на Восточный фронт, герр гауптман. Я добилась перевода. Так что надеюсь сегодня увидеть вас на вечеринке по этому поводу. Пожалуйста!

– Увы, унтер-офицер Велинг, я улетаю обратно, самолет, за которым я прилетел, еще не готов.

– Очень жаль, господин гауптман, я правда очень хотела вас увидеть, писала несколько раз рапорты о переводе в ваш полк, но всегда получала отказ. И сегодня это было бы подарком. Сделайте мне его, герр фон Вольфи.

Что-то очень жалобное проскользнуло в словах Розмари, Вольфгангу стало немного неудобно за разорванные рапорты о переводе, которые он регулярно получал из Грисхайма. Он кивнул, но через некоторое время передумал и все-таки заказал вылет. Розмари прибежала к самолету, когда «шторьху» уже прогревали двигатель. Глаза были на мокром месте.

– Розмари, я не свободен, – Вольфганг снял левую перчатку и показал кольцо.

– Я знаю, о вашей свадьбе много писали, но мое сердце принадлежит вам и фюреру. Увидимся на параде в Москве. Я всегда буду любить вас, Вольфганг.

– Удачи, Розмари! Прощайте!

– Не говорите так, скажите: «До свидания»!

– До свидания.

«Вот дура-воительница! “Увидимся на параде в Москве!” Вы ее сначала возьмите!» Из-за больших потерь в бомбардировочной авиации над Москвой 11 августа налеты на столицу СССР были отменены. Пятого сентября, из-за захвата передовых аэродромов на островах Эзель и Даго, и Красная Армия лишилась возможности наносить удары по Берлину.

К концу сентября, завершив окружение немецкими и финскими войсками Ленинграда, разгромив русских под Киевом, немецкое командование спешно перебрасывает под Смоленск от тысячи семьсот до двух тысяч танков, четырнадцать орудий, восемьсот самолетов. Там сосредоточена группа армий «Центр» численностью около двух миллионов человек. У обороняющихся миллион с четвертью штыков, около тысячи танков и одиннадцать тысяч орудий всех калибров. Численное превосходство было за немецкими войсками, на их стороне был и моральный перевес. Гитлер и Геббельс обещают победу уже осенью, и заказаны пригласительные билеты на парад на Красной площади. Пачку этих пригласительных Вольфганг видел в управлении люфтваффе. Геринг не забыл вручить Вольфгангу и Карин два таких.

Тридцатого сентября объявили, что семьдесят восемь немецких дивизий начали генеральное наступление на Москву. В рядах противника паника, советское правительство убегает из Москвы. Победа не за горами, требуется еще один небольшой нажим, и «восточный колосс» будет повержен. В Висмаре появились первые пленные, их задействовали при разборе завалов на заводах Дорнье. Вшивые, голодные, подбирающие окурки, они своим видом вызывали у немцев омерзение, что и всячески демонстрировали простые немецкие граждане. Активно обсуждается тема поставок восточных рабов для работ на заводах и стройках. Готовятся лагеря для них. Ожидается, что первые поставки начнутся в октябре.

Слыша такие разговоры практически ежедневно, Вольфганг уже не реагировал на их содержание. Идея расового превосходства отлично легла на подготовленную почву и дала активные всходы. О том, что расплата неминуема, еще никто не задумывается. Все примеряют на себя «римские тоги», готовясь стать рабовладельцами.

Вторая танковая группа генерала Гудериана стремительно прорвала фронт на двести километров в глубину за четыре дня и захватила Орел. Но на следующий день с помощью установок залповой стрельбы БМ-13 и удара одной танковой бригады, кампфгруппа Гудериана была разгромлена. Тем не менее Брянский фронт получил приказ на отход на вторую полосу обороны по реке Десна. Шестого октября действия русских сорвали запланированное наступление на Тулу.

Через пять дней после Гудериана в бой пошли 3-я и 4-я танковые группы под Вязьмой. Завершив окружение тридцати семи дивизий русских седьмого октября, обе танковые группы продолжили наступление в направлении Можайска. Пятнадцатого октября началась эвакуация населения и заводов города Москвы. Возникла паника, грабежи, о чем с удовольствием передавал Геббельс. Германия ликовала.

Тридцатого октября была взята Калуга. Но генерал Гот, пытаясь нащупать слабые места обороны противника, неожиданно повернул в сторону и взял Калинин. Этим он попытался заключить в котел еще четыре армии Западного фронта. Был образован Калининский фронт. Но начались непрерывные дожди, из-за которых развезло проселочные дороги начисто. Немецкое наступление захлебнулось в грязи. После нескольких дней наступления вновь пришлось останавливаться и перегруппировываться. Брянский котел оказался дырявым, и русские из него ушли.

В ноябре дороги подморозило, была восстановлена подвижность боевых частей. Из семидесяти восьми дивизий на фронте осталось чуть больше пятидесяти, тем не менее командование, не имея резервов, дало приказ продолжать наступление. Опять ударили под Тулой, повторяя тот же сценарий ударов по флангам с юга на север.

Семнадцатого ноября 1941 года у себя в кабинете застрелился Удет, которого обвинили в том, что он передал противнику авиационные секреты рейха. В руки имперской безопасности попал человек, входивший в группу, исполнявшую «Зарю» от СССР. О готовящемся аресте резиденту сообщил свой человек, работавший в соседнем здании. Он выставил знак провала, и его помощница позвонила Удету и произнесла условную фразу. К тому времени от восьмисот самолетов группы армий «Центр» осталось двести сорок. Люфтваффе исчерпало свои возможности для поддержки наступления.

Но внезапный уход резидента оборвал многочисленные каналы получения информации, которые имел генерал-полковник Удет. Вольфганг отчетливо понял, что теперь он – самостоятельная фигура, под началом которой всего два человека.

Геринг не захотел предавать гласности причину самоубийства второго человека в люфтваффе и сумел убедить Гитлера, что не стоит сейчас, на пороге величайшей победы, говорить о допущенной ошибке. Допущенной им, Германом Герингом – он лично пригласил старого фронтового друга принять участие в создании ударного молота вермахта. С его непосредственной помощью небольшой легион «Кондор» превратился в мощнейший инструмент агрессии. Да, допущен просчет, да, необходимо срочно перебрасывать два свежих гешвадера. Один сняли со Средиземноморского театра, второй был укомплектован в Грайфсвальде. В его составе – свежий выпуск учебной эскадры, сопляки, которым еще только предстоит опериться. Но дух орла, держащего в когтистых лапах свастику, еще летал высоко, и зелёная молодежь рвалась в бой. Отбоя от желающих войти в элиту рейха не было.

К огромному сожалению Геринга, смерть Удета повлекла за собой смерть еще нескольких человек: под Варшавой разбился транспортный самолет, погибло двадцать четыре человека, летевших на похороны генерал-полковника. Все из легиона «Кондор», кроме членов экипажа. В том числе командир 51-го гешвадера Мельдерс, который прославился под командованием Удета.

Генерал-инспектор выстрелил себе в сердце, поэтому официально диагнозом смерти объявили сердечный приступ. Геббельс немного приукрасил официальную версию, заявив во всеуслышание, что генерал героически погиб при испытаниях нового самолета. О том, что это самоубийство, было известно очень небольшому кругу лиц. Похороны были пышными. Незадолго до своей гибели Удет перебросил под Москву 8-й авиакорпус Рихтгофена и отвел на переформирование 2-й воздушный флот Кессельринга, практически потерявшего большую часть техники и людей. Сопляки из Грайфсвальда заменили Рихтгофена под Ростовом.

Сам Вольфганг на похоронах не присутствовал. Он не входил в ближний круг друзей генерала, их связь осталась не замеченной никем, даже Карин не знала, кем был геноссе Эрнст на самом деле. Непосредственно Вячеславу ничего не грозило: его не привлекали к исполнению «Зари». Имперская безопасность не оставила без внимания всех участников операции. В той или иной мере непосредственные исполнители и свидетели были допрошены и отстранены от исполнения работ, связанных с секретными сведениями. Несколько человек были приговорены к различным срокам заключения. Истинную причину смерти Удета Вольфганг узнал почти через год на очередном дне рождения Карин Геринг из уст самого рейхсмаршала.

Остальных жителей рейха и даже офицеров люфтваффе неожиданная смерть знаменитого аса прошлой войны очень скоро перестала интересовать: к моменту его гибели на восточных окраинах Москвы начали выгрузку десять свежих кадровых дивизий, стали прибывать тысяча новых танков и тысяча новых самолетов. В состав Западного фронта были включены три свежих армии: 1-я ударная, 20-я и 10-я, в составе которых находилось довольно большое количество уже обстрелянных бойцов и командиров. Воронеж поставил четыреста пятнадцать установок залпового огня.

И пятого декабря войска Калининского фронта перешли в контрнаступление. Шестого заговорила артиллерия Западного фронта. Восьмого декабря стало ясно, что под Москвой происходит катастрофа, и Гитлер издал директиву № 39 о переходе к обороне на всем протяжении советско-германского фронта.

Седьмого декабря японцы нанесли удар по базе американского флота Пёрл-Харбор, а восьмого тринадцать стран объявили войну Японии. Через три дня Гитлер, которому, видимо, было маловато проблем под Москвой, объявил войну Америке, а Америка вступила в войну с Гитлером и Муссолини. Незадолго до этого Рузвельт подписал программу военных поставок Советскому Союзу по ленд-лизу на один миллиард долларов.

Первым звонком приближающегося перелома в войне было не столько самоубийство Удета, сколько переданное Лондоном седьмого ноября сообщение о параде войск, посвященном двадцать четвертой годовщине Великой Октябрьской революции, на котором присутствовал Сталин и руководители Советского государства. До этого Геббельс утверждал, что Правительство СССР покинуло Москву.

Уже 30 ноября стало известно, что в результате контрудара РККА вермахт оставил Ростов, взятый дивизией «Лейбштандарт Адольф Гитлер» за несколько дней до этого. Но это сообщение мало кого заинтересовало. А вот в декабре летчики первого ночного полка зашушукались вполне серьезно. В полк вернулся штабс-фельдфебель Маркус, бывший командир одного из швармов. Он получил легкое ранение в одном из боев, еще до выхода приказа о запрете переводов без одобрения люфтваффе. Собственно, его переход во 2-й флот и стал поводом для приказа Удета. Роберт Маркус после выздоровления уговорил председателя комиссии в госпитале направить его не назад в полк, а в состав 2-го флота. Он попал в 26-й цет-гешвадер «Хорст Вессель» во вторую группе, под Ленинград. Затем их перебросили из Зарудного под Смоленск. Его «церштёрер» сбили под Волоколамском. Сумел выбраться к своим, но сильно простыл, поэтому отправили в госпиталь в Берлин. В Берлине прочитал приказ о ночниках и решил вернуться в первую NJGr. Пятнадцатого ноября их группу сменила пополненная первая группе гауптмана Шписа. Во второй группе осталось шесть машин из пятидесяти четырех.

– В качестве штурмовика там используют Bf.110 – так, как действовал Рубенсдоффер в Англии. Основная задача – штурмовка аэродромов и колонн противника. В августе нам это еще удавалось, а затем русские наладили работу воздушного оповещения, и удачных атак стало гораздо меньше. Без прикрытия, как действовали летом, уже никуда не сунешься.

– Но ведь говорят, что авиация русских полностью разгромлена.

Роберт отрицательно покачал головой, но вслух ничего не произнес. В «Хорст Вессель» было большое число нацистов, и он немного отвык от откровенных разговоров в родном полку. Там было проще промолчать, чем выслушивать потом замечания фон Реттберга.

– Как нет?

– А кто, ты думаешь, меня сбил? Иван на новом «Кертисе», – «И-153», – и не в первый раз. До этого еще дважды сбивали. Поэтому и прекратили вылетать без прикрытия «сто девятыми».

– А у тебя у самого сбитые есть?

– Десять побед, один четырехмоторник и три двухмоторника: три бомбардировщика, все шли без прикрытия из нашего тыла, и транспортный «дуглас».

– А истребители?

– Наш старина «Цезарь» для этого совершенно не годится. Так что зря мы злились на фон Вольфи, что он нас только задачами ПВО ограничивает. Кстати, всех иванов я утром подловил с аэродрома подскока. Как ночника, меня Рольфи на ночные дежурства ставил. А я зенитчиков разворачивал на запад, с их «лягушками», – звукопеленгаторами. Они и выуживали мне цели. Так ЕК и заработал, вот только смотрю, что и вы без дела не сидели, и наград в полку достаточно.

– Да, с началом Восточной кампании и у нас повеселее стало. Просто так проутюжить воздух уже не проходит. Англичане как с цепи сорвались, а теперь еще и американцы собираются в гости.

Дольше поговорить не удалось: появился штабс-фельдфебель Дитрих Дитмар, начальник строевого отдела штаба группы, и громко сказал:

– Штабс-фельдфебель Маркус!

– Я!

– К командиру!

Маркус выдернул из-под погона пилотку и, нахлобучивая ее на голову, сказал собеседникам:

– Сейчас услышу все, что и сам теперь знаю!

– Не беспокойся, Вольфи найдет твои пробелы в подготовке. Пилотку поправь и помолись у входа!

Исполнив совет, штабс-фельдфедель аккуратно постучался в кабинет командира и, услышав ответ, вошел, по уставу пристукнув каблуками.

– Герр гауптман, штабс-фельдфебель Маркус прибыл для дальнейшего прохождения службы после излечения в госпитале.

– Так долго заживала маленькая дырочка на плече?

– Никак нет, господин гауптман, лечился от простуды и простатита, до этого проходил службу в составе второй группе 26-го цет-гешвадера.

– И каким образом вы там оказались? Вы ослушались моего приказа, запрещающего самостоятельный переход в другие части! Который, кстати, был утвержден командованием люфтваффе.

Покрасневший штабс-фельдфебель немного помолчал, прежде чем ответить, затем произнес:

– Хотелось казаться самым умным и самым хитрым, герр фон Вольфи. Большевики убедили, что это неверная самооценка.

– Что так?

– Трижды сбит, герр гауптман. Пока перевалишь «цезаря» с крыла на крыло, то уже слышишь работу стрелка. А об атаке из нижней задней полусферы узнаешь только по грохоту взрывов на обшивке. Крайний раз это случилось под Волоколамском, герр гауптман. Выходили лесами, вдвоем со штурманом. Руди утром не проснулся, замерз. А я полтора месяца пролежал в госпитале.

– Замерзли в лесу? – удивленно поднял глаза Вольфанг.

– Так точно, герр гаупман. Он, правда, еще и крови много потерял. А в деревни там не сунешься, убьют. Нам-то говорили, что мы идем освобождать их от власти евреев и большевиков. Я что-то не заметил их радости по поводу освобождения. В общем и целом, герр фон Вольфи, я самостоятельно принял решение вернуться в полк. Признаю, что мой поступок в августе был нарушением приказа и совершенно необдуманным.

– Захотелось принять участие в очередной прогулке по Европе? Это не Европа, Роби, это Россия.

– Вот это я отчетливо понял, герр гауптман. Там не война, там бойня. Второго флота просто нет, в Берлине видел приказ о расформировании ZG26. Там не осталось машин и летчиков. Так что не подведу, впредь такое не повторится.

– Свободной должности командира шварма нет, да и не летали вы долго. Так что за парту, Fug.202 снимают с вооружения, вместо него идет Fug.212. Он хуже, переделка военного времени. Так что максимальное внимание командам с земли, а дальше как повезет. Пока обходимся «шпаннер-анлаге», по старинке. Англичане начали ходить довольно большими группами, так что от ведомых тоже многое зависит. В общем, пока в резерв командиров швармов.

– Яволь, герр гауптман! Честное слово, много раз вспоминал полк, его дух, и не раз жалел о принятом решении.

– Идите! Я из-за вас получил замечание от командования, и вы были в резерве на командира штаффеля, а тут такой «подарок». Не ожидал от вас.

– Извините, господин коммандер. К сожалению, молодость предпочитает учиться на собственных ошибках.

Вольфганг внимательно посмотрел на спину выходящего из кабинета унтера: «Этот, похоже, уже не завоеватель! Дошло, чем это может кончиться. Посмотрим, как себя поведет здесь. И соответствующее настроение будет создавать! Далеко не до всех дошло, во что вляпалась Германия».

Еще одной головной болью было приглашение на Рождество в Пенемюнде. Одновременно с ним получено и приглашение к Герингу, поэтому приходилось выбирать между двумя домами. Неожиданно помощь в принятии решения оказал сам Геринг. С ним пришлось связаться, чтобы выяснить, куда лететь. В разговоре упомянул приглашение от Дорнбергера. Неожиданно сам рейхсмаршал предложил ему внимательно посмотреть, что делается в Пенемюнде. По докладам оттуда, у них все готово для пуска изделия группе «Цвай».

– Посмотри, все ли предусмотрено с точки зрения безопасности и секретности проведения испытаний. И проконтролируй исполнение всех пунктов, чтобы не получилось как в прошлый раз. У них вечно что-то срывается и запаздывает. Приказ об этом сегодня получишь. А к нам тогда после испытаний заедете. Фюрер, к сожалению, отказался принять участие в празднике. Сказал, что не может его посетить из-за положения под Москвой, что Главнокомандующий должен проявить солидарность с армией, которая замерзает в России.

Вольфгангу очень хотелось спросить: «Он решил встречать Рождество на морозе?», но отпускать такие шуточки было бы верхом неприличия. Пришлось лопотать что-то о правильности такого подхода.

– Я знаю, что мои мальчики встретят рождение Христа в подобающих местах и не будут мерзнуть. В отличие от фон Браухича, я позаботился о них! – похвастался Геринг.

«Ну да, конечно! Это ведь стандартная форма для полетов. Но и в ней штурман Маркуса замерз!» Отметив прозорливость рейхсмаршала и поблагодарив его за приглашение, Вольфганг повесил трубку. Пересказал содержание разговора Карин, и они приняли окончательное решение лететь вдвоем в Пенемюнде. До этого предполагалось, что Карин вылетит в Берлин, к «папе», а Вольфганг постарается попасть в Пенемюнде, где уже давненько не бывал.

Заходили на посадку со стороны косы, прошли вновь над городком, ведя аэрофотосъемку местности. Пусть специалисты сравнят снимки и выяснят точно, что изменилось. Впрочем, и так видно, что появилось еще одно сооружение: вторая башня неизвестного назначения с какими-то бетонными канавами под ней. А между аэродромом и городком вырос лагерь для военнопленных и строится второй.

По прилете выяснилось, что значительно возросло количество эсэсовцев-охранников. Аэродром, правда, охраняла рота охраны, приданная первой NJGr. Принял доклад Дитриха Фосса и потрепал между ушей его «штурмана» – дратхаар-ретривера Маркса с выразительными зеленоватыми глазами, неизменного участника всех вылетов командира первого штаффеля. Без него Дитрих никогда не вылетал, ни днем, ни ночью. Говорил, что Маркс – отличный летнаб, и лаем дает знать, что что-то видит в ночном небе. Впрочем, места в машине достаточно, поэтому смысла запрещать командиру штаффеля брать с собой собаку не было. Место службы достаточно скучное, и кроме охоты тут заняться нечем. Дитрих уже не раз вскользь упоминал, что неплохо было бы направить во вспомогательные службы эскадрильи женщин. С ними на Узедоммере была напряженка. В городке явный переизбыток мужского населения, поэтому вышедшую из самолета Карин мгновенно окружили летчики. Они сегодня – сама галантность. Видимо, придется так и поступить: выезжать в другие города разрешалось не чаще одного раза в месяц. На третий год войны и из-за высоких потерь на Востоке теперь, помимо НСФС – Национал-социалисткого союза немецких женщин, формированием таких команд занималось и управление кадров люфтваффе.

До самого вечера фон Вольфи инспектировал штаффель и писал различного рода бумаги. Бумажная волокита всегда сопровождает такие «выезды на природу». Декабрьское море обдавало открытый с трех сторон аэродром то промозглым туманом, пахнувшим солью и водорослями, то пронзительно-холодным сырым ветром.

– Что соседи? – спросил у обер-лейтенанта Вольфганг.

– Пригнали два «хейнкеля» из Касселя и перестали просить нас отслеживать их пуски. Учатся попадать в площадки двадцать на двадцать километров, – криво ухмыльнулся Дитрих. Как и многие летчики, он был скептически настроен по отношению к неуправляемым болванкам. – Ходят разговоры, что вот-вот будут готовы два новых изделия. Пока мы их не видели. Те, что испытываются, привозят из Касселя, а эти вроде здесь сделали. Посмотрим.

– Ну, вот меня и прислали посмотреть. Распорядись насчет машины. Черт, как не хочется видеть рожу Дорнбергера!

– Да он еще ничего! Он хотя бы улыбаться не разучился. Вернер – тот хуже, левая рука вечно в кармане, а там «вальтер» лежит. Недавно пристрелил русского, из пленных. – Дитрих брезгливо поморщился и опять затянул старую мелодию, что пора бы ему на большую землю перебираться. Было видно, что он тяготится местом службы.

– Для этого требуется получить разрешение Имперской службы безопасности, а я немного на ножах с Гейдрихом.

– Его же в Чехию перевели?

– И что? Он от этого перестал быть начальником СД? А кто такой Вернер?

– Да вы ж его знаете, он как-то говорил, что знаком с вами, что вы вместе ехали из Берлина в Грайфсфальд. Фон Браун его фамилия, гауптштурмфюрер.

– Обер-штурмфюрер, да, знаю такого.

– Уже гаупт, недавно присвоили. Вот так вот, кто-то летает, сбивает, а в званиях не растет, а кому-то регулярно присваивают.

– Так тебе же предлагали перейти в СС?!

– Мне и в люфтваффе неплохо, вот только бы с этого чертова места перевели на материк, герр фон Вольфи! Достало тут отираться.

– Я подумаю, что можно сделать. С нами поедешь?

– А куда вы?

– Приглашены на Рождество к Дорнбергеру.

– Я лучше со своими отмечу. И толку больше, и до машины не так далеко бежать. «Томми» почему-то любят появляться в праздники и в выходные.

– Ну, как знаешь!

Через полчаса они с Карин вышли из машины в Узедом-Норде – в городке, в котором проживало основное население полигона. Еще год назад все они жили в районе гавани Пенемюнде. Теперь то место огорожено, а здесь построено множество коттеджей. Довольно уютно! Пахнет сосновым лесом, ветра почти не ощущается.

Все встречающие в форме СС. Одинокий погон на кожаном пальто Дорнбергера был перевит золотом, в петлицах – два дубовых листа и четырехугольная звезда: бригадефюрер или генерал-майор войск СС. Еще недавно был подполковником. Растут же люди! И не на фронте! Интересно, за какие-такие заслуги? Пришлось Карин убирать руку с левого локтя мужа, а самому Вольфгангу вытягиваться и рапортовать свежеиспеченному генералу СС, дескать, прибыл проинспектировать. Обошли! Нашли способ, как приструнить командира полигона. Нормальный армейский стиль. Ничего, у Вольфганга в кармане приказ рейхсмаршала, где указаны его полномочия. Впрочем, улыбающийся Дорнбергер не дал повода для ссоры, объявив, что рад видеть инспектора от люфтваффе в лице старого знакомого гауптмана Крейца.

– Какие наши планы, герр бригадефюрер?

– Сейчас глинтвейн и вайнайхтсштрудель, потом рождественский гусь, а в 02:30 начинаем заправку первой ракеты, сделанной на новом заводе. Это недалеко отсюда, на четвертой площадке.

В семье Вячеслава Рождество не отмечали: «старики» выехали за границу сразу после февраля семнадцатого, а мать, отец и отчим были атеистами. У самого Вячеслава в памяти сохранился эпизод, как он в белой рубашке, с галстуком-бабочкой и в коротких штанишках поет рождественскую песенку на стуле в каком-то большом доме. Крейцы тоже не были набожными людьми. Выручила Карин, которая лучше ориентировалась в немецком Рождестве, чем он, и отвлекла внимание всех на себя. Это она хорошо умела делать. Жена захватила с собой какие-то пироги и приготовленные ею блюда из Элдена. Впрочем, Карин была не единственной женщиной в компании – инженеры-ракетчики жили в Пенемюнде вместе с семьями, в отличие от летчиков.

Городок Узедом-Норд располагался в прибрежном сосновом лесу, строился с немецкой аккуратностью и с расчетом на естественную маскировку с воздуха. Он практически не просматривался сверху, лишь крыша кирхи выдавала присутствие людей в этих местах. Но и она была перекрашена по требованию фон Вольфи. Остальные коттеджи были одноэтажными. Лишь три из них имели второй этаж. В одном из этих домов и происходила встреча. Снизу доносился запах пекущегося гуся, в холле собралось человек двадцать – двадцать пять. Было несколько детей, которым взрослые рассказывали рождественские истории, вспоминали Санкт-Николауса и Вайнахтсманна. Тоненькие голоски детишек исполнили песенки, стишки, опустели подвязанные к камину носки, ребятишки восторженными глазенками рассматривали подарки, но все это длилось не слишком долго, затем принаряженные мамы отправили их спать, пригрозив еще раз Вайнахтсманном. С этого момента фон Вольфи навострил уши. Генерал Дорнбергер, не фон Браун, придумал замечательный способ повысить эффективность разработок. Он поселил своих ракетчиков вместе, и все разговоры сами собой плавно перетекали на служебные темы. Дорнбергер стоял у истоков ракетостроения Германии еще с конца двадцатых годов. Значительно более молодой фон Браун был привлечен им много позже в коллектив разработчиков. Начинали они это под Берлином, в Куммерсдорфе, где начальником отдела баллистики, тогда еще гауптманом, Дорнбергером был создан первый испытательный полигон для немецких ракет. Затем, по требованиям безопасности и секретности, этот полигон был перенесен сюда.

После ухода детей был разлит горячий глинтвейн по большим бокалам и слово взял старший по званию генерал Дорнбергер. Речь по большей части касалась не Рождества Христова, о котором генерал вскользь упомянул, а о задачах сегодняшнего испытания. Предстояло проверить работу оборудования четвертой площадки в условиях огневого воздействия работающего двигателя. Режим тяги – восемь тонн, треть полной нагрузки. Этот режим должен длиться не менее трех секунд. При достижении заданной тяги ракета должна была переключиться с наземного на внутреннее питание. Предстояло замерить сбои аппаратуры наведения в момент переключения источников напряжения.

Непосредственно перед постановкой задач бригадефюрер представил остальным участникам встречи фон Вольфи.

– С гауптманом Крейцем некоторые из вас знакомы, его группе обеспечивает воздушное прикрытие нашего полигона уже второй год. Его уполномочило Министерство авиации инспектировать наши пуски. Гауптман люфтваффе Штейнхоф, который уже давно работает с нами, будет осуществлять воздушную разведку и фиксацию места падения изделия в случае, если оно уйдет со стола. Это маловероятно, но не исключено. Он будет наблюдать пуск с воздуха. Одного самолета для этого достаточно.

Фон Вольфи отрицательно покачал головой, Дорнбергер поджал губы и отрывисто спросил:

– В чем дело?

– Считаю совершенно недостаточным выделение одного самолета. Минимум шварм должен прикрыть с севера район испытаний и постоянно находиться в воздухе с момента начала подготовки к испытаниям. У меня приказ рейхсмаршала: обеспечить полное закрытие района.

– Не возражаю, но к процессу испытаний это не относится. Задачи воздушного прикрытия – это ваша прерогатива, герр гауптман.

– Яволь.

– Кстати, господин капитан, доктор Штейнхоф – ваш коллега, просил меня поблагодарить вас за идею использовать FUG.12u для обеспечения коррекции ориентации на активном участке. Он, к сожалению, не смог принять участия в сегодняшней вечеринке. Готовит аппаратуру на площадке, но вы увидитесь. И еще, господа, супруга господина капитана, которая также находится среди нас, имеет непосредственное отношение к группе «В» профессора Гартега. Мадам, сегодня вы увидите тот аппарат, который будет непосредственно доставлять к противнику те изделия, которые разрабатывает ваша группа. Да-да, не удивляйтесь, фрау фон Крейц, финансирование вашей группы проходит через мой отдел, и я знаю, кто за что получает деньги в моем отделе.

Дорнбергер знал несколько больше о том, чем в итоге придется заниматься Карин. Их работы не просто пересекались, они были предназначены друг для друга: Карин занималась накоплением делящихся материалов, а Дорнбергер готовил средство доставки их к противнику.

До 02:30 разговоры крутились вокруг да около испытаний, в два тридцать бригадефюрер пригласил Вольфганга и Карин проехать на четвертую площадку. Там начиналась установка изделия на «стол». Само изделие Вольфганг увидел через полтора часа, до этого куча техников и инженеров занималась проверкой устройства под названием «стол» и подающих шлангов, выходящих из земли и заканчивающихся довольно странными замками. Чуть в стороне находился длинный фанерный ящик на тележке, которую мог везти тягач. Самого тягача не было. Площадка была ярко освещена. Кроме немцев, здесь присутствовало и некоторое количество военнопленных, точно подсчитать которых было сложно. Он спросил у бригадефюрера, зачем они нужны на площадке.

– Потом поймете, некоторые операции довольно опасны, не хочу рисковать своими людьми.

Вальтер Дорнбергер с головой ушел в подготовку и руководил всеми работами, используя для этого железный рупор. Получив доклад о готовности «стола», он поднял рупор и подал команду военнопленным снимать упаковку с изделия. Они облепили ящик, под ним оказалась окрашенная в цвета «арлекин» серебристо-черная «сигара» с четырьмя стабилизаторами длиной около пятнадцати метров. Восьмиколесную тележку, на которой она лежала, пленные вручную подкатили к специальным рымам, вкрученным в покрытие площадки. Затем цепными стопорами довольно долго устанавливали ее по меткам. Два теодолитчика командовали их действиями. Карин спросила у генерала:

– Что они делают?

– Ракета должна встать на строго определенные места на столе на замки, которые будут ее держать строго вертикально.

Наконец, предварительная установка закончилась, и ракета медленно стала подниматься при помощи рычагов и гидроцилиндров.

– На первой площадке я видел башню, с нее же удобнее обслуживать пуск.

– Удобнее, несомненно, но это боевая ракета, и стоит задача научиться пускать ее с любой точки. Четвертая площадка имеет упрощенный старт.

Один из пленных поднялся на самый верх и накинул на вертикально стоящую ракету черный чехол с прикрепленными тросами. Ими ракету окончательно выровняли. Тросы оставили натянутыми, они предохраняли ее от падения во время заправки, кроме того, на них были установлены датчики, позволявшие следить за ее поведением во время заправки и на начальных этапах пуска. Дорнбергер скомандовал:

– Всем в укрытие!

Это, правда, касалось только немцев. Военнопленные выстроились цепочкой и наблюдали за колодцами, через которые закачивались топливо и окислитель. Через некоторое время над ними появился белый туман испаряющегося кислорода. Заправлялась ракета довольно быстро. Белый лед покрыл шланги, постоянно звучали какие-то доклады. Затем на несколько секунд установилась тишина. Начал звучать обратный отсчет.

Генерал поднес ближе ко рту микрофон и произнес:

– Зажигание!

Под ракетой, разбрасывая брызги, зажегся яркий факел.

– Протяжка!

Из дюзы выбросило буквально сноп пламени, который разбросало во все стороны специальными пламеотводами, находившимися под стартовым столом.

– Промежуточная!

И пламя начало просто реветь на низких частотах.

– Полная!

Рев двигателя сменился на высокочастотный звук, в этот момент от ракеты отделились все провода и шланги.

– Есть восемь! – прокричал следивший за каким-то прибором фон Браун. В этот момент раздался громкий одиночный хлопок, пламя сорвалось, ракету укрыло белым облаком пара, затем последовал довольно сильный взрыв, и вся площадка оказалась забрызгана ярко-зеленой краской.

– Что это было? – задала вопрос Карин.

– Кислород полностью не выработался, не хватило топлива. Но испытания прошли успешно. Герр гауптман, вы же видели, что тягу в восемь тонн мы получили?

– Видел.

– Вот так и доложите рейхсмаршалу! – бригадефюрер выбросил руку в партийном приветствии, и Вольфгангу пришлось приложить руку к виску. Вальтер Дорнбергер быстрым шагом вышел из бункера и направился к взорвавшейся ракете.

С этой секунды ранее почти не разговаривавший с Вольфгангом фон Браун заговорил, нажимая на эмоции и объясняя природу взрыва, что на высоте, где нет кислорода и нет горящих корней травы и деревьев, никакого взрыва не будет, что они движутся вперед и впервые получили предварительно рассчитанную треть тяги. И в строго определенное время. Было видно, что он очень переживает за случившееся. Эффект присутствия сказался. Больше всего он опасался, что опять прекратят финансирование и работа встанет. А это зависело целиком и полностью от доклада рейхсмаршалу.

Геринг, естественно, финансирование опять снял. И испытания второй ракеты перенесли на два месяца, затем еще на два. Лишь в апреле сорок второго Дорнбергер доложился об окончании расследования и об изменениях, внесенных в конструкцию. Берлин дал добро на проведение вторых испытаний. И вновь неудача! Отсечь топливо и окислитель не удалось, двигатель вышел на восемьдесят два процента тяги, и ракета ушла со стола. Сильно рыскала по курсу и тангажу, вошла в облачность, и через некоторое время вывалилась оттуда, объятая пламенем. Но в следующий раз снять финансирование не получилось: Гиммлер доложил Гитлеру об успехах своих сотрудников, и что Геринг постоянно их зажимает, мешает довести дело до успеха. И, получив личное благословение фюрера, которому доложили о начале поточного производства ракет V.2 на заводе в Пенемюнде и показали фильм об огневых испытаниях двигателя, успешных, естественно, получили добро на проведение серии испытаний.

Третьего октября ракета полетела и через двести девяносто шесть секунд целой упала в море. Дальность составила сто девяносто километров. Инженерам фон Брауна и компании «Сименс» удалось устранить проблемы начального этапа полета. Впервые в мире был успешно преодолен звуковой барьер и установлен новый рекорд высоты для летательного аппарата. Карин отправила в Центр подробный отчет об испытаниях. Для этого ей пришлось слетать в Стокгольм.

К этому времени Вольфганг обучился в Грисхайме управлять Ме-323, принял эскадрилью в шесть таких машин и подготовил для них восемь экипажей. Основной работой для них стала доставка из Касселя готовых изделий V.1 для проведения испытаний. У Фау-1 капризничал автопилот, и приходилось производить множество пусков, чтобы довести машину до ума. Обеспечивал пуски штаффель бомбардировщиков Не.111, базировавший в Узедоммере и входивший в III/KG 3. Одновременно с этими пусками испытывались легкие и тяжелые парогазовые катапульты Вальтера, работавшие на перекиси водорода и марганцовке. Судя по интенсивности работ в этом направлении, готовился массированный удар по территории Великобритании.

Но больше всего лето-осень сорок второго года запомнились практически полным отсутствием связи с Центром. Ни одного задания оттуда не поступало. Его запросы и доклады оставались без ответа. В начале лета поступило одно распоряжение: дать морально-политическую оценку ситуации в Германии. После получения этой «портянки» Центр глубокомысленно замолчал, «приветов» от матери в виде двухбуквенного кода и поздравлений с днем рождения вновь не пришло, три просьбы разрешить отход остались без ответа.

У Карин началась полоса неприятностей на работе: дома вместе с отцом они разработали достаточно эффективный способ разделения газообразного урана с помощью быстровращающихся сеток из тонколистного никеля, эдакий прообраз будущей газовой центрифуги, но передавать ее нацистам смысла никакого не имело. Непосредственный руководитель работ профессор Ган химически выделил уран-Z и, естественно, считал свой способ основным. Карин спорить с ним не стала и о другом способе просто промолчала. Отто Ган решил сделать из нее новую Мейтнер и даже иногда ее называл Лиззи. Вместе со Штрассманом они пытались повторить в массовом количестве свои опыты с огромной массой металла. Карин занималась получением пяти– и шестифтористого урана, которые передавала Штрассману для дальнейшей работы. Несмотря на то что ни Ган, ни Штрассман не были нацистами, но и к коммунизму они относились не слишком хорошо, и отец, давно знавший обоих, отмел предложение Карин попробовать поговорить с ними. Оба физика готовили бомбу для Адольфа и останавливать свою работу не собирались. Еще один куратор, профессор Гартег, был настоящим наци, и он подключил каналы финансирования к этим работам.

Посмотрев на дела Дорнбергера и фон Брауна, Карин оказалась внутренне не готова продолжать работу в институте, ведь рано или поздно это принесет смертельные плоды. Это настроение долго скрывать не получилось. В середине лета ее непосредственный начальник вызвал ее на разговор, когда обнаружил небрежность в переданных ему образцах UF6.

– Судя по тому, что вы мне передали, процесс ректификации вы прервали раньше времени. Образцы практически испорчены. Чем вы можете объяснить такую невнимательность?

– Выключился свет, и была объявлена воздушная тревога, господин профессор.

– Вы прекрасно знаете, что никто город не бомбит, и эти тревоги – абсолютно безопасны. Мне кажется, что это был лишь повод не исполнить до конца эту работу. Я замечаю, что последнее время вы стали халатнее относиться к нашей работе. Вы что, не понимаете всю важность этих работ?

– Я прекрасно понимаю, для чего это делается, господин профессор, и все чаще меня посещает мысль, что кончится это совершенно плохо.

– Гораздо худшее может произойти тогда, когда наши противники доберутся до этих секретов. Германия – это колыбель цивилизации, мы не можем допустить, чтобы нас уничтожили.

– Для этого мы должны уничтожить других?

– Я этого не говорил. Мне не нравится, дорогая Карин, ваше отношение к работе последнее время.

Отто фон Зюдов, отец Карин, устроил ей выволочку за этот разговор с профессором Ганом.

– Ты не имела права так поступать! Ты – коммунист, и тебя партия послала на эту работу.

– Папа! У них получается разделить уран химически. Медленно, но работа идет. Через три года такими темпами они соберут две-три критические массы. К концу сорок четвертого у Адольфа будет бомба, и он ее применит.

– У них не хватит денег для этого.

– Они используют рабов, на рудниках в Чехии работают военнопленные. Мы достаточно знаем для того, чтобы начать эти работы в другом месте. Почему нас не отзывают отсюда? Для чего мы передаем свои сообщения?

Карин была близка к истерике, но Центр на связь не выходит, немцы рвутся к Волге и на Кавказ, форсировали Дон и подходят к Сталинграду. Геббельс захлебывается от восторгов. А связи нет. Самостоятельный отход невозможен.

Отто позвонил Вольфгангу и попросил его подъехать. Несмотря на занятость, пришлось выкраивать время и нестись во весь опор в Элден, так как тесть произнес фразу тревоги и срочного сбора. Карин заперлась в комнате наверху и не знала о том, что отец вызвал фон Вольфи. Отто в нескольких словах обрисовал ситуацию.

– Я не удивлюсь, если Ган заявит на нее в гестапо, и в этом случае даже Геринг не поможет. Сам понимаешь, пацифизм сейчас не в моде. Но доля истины в ее словах есть. Она действительно не хочет делать бомбу для Гитлера. Надо что-то предпринимать.

– Самый простой способ – обратиться к Эмми Геринг и сказать о сложностях, но валить не на пацифизм, а на опасность для будущих детей. Ведь насколько я понимаю, работа с таким количеством урана далеко не безопасна, и некоторые признаки того, что Карин не совсем здорова, уже появились, еще когда она заканчивала диплом.

– Да, она говорила, что пару раз не совсем корректно были упакованы образцы, присланные из Гамбурга. Там кто-то, видимо, придерживается таких же взглядов, что и она, и не хочет, чтобы бомба родилась в нацистской Германии. К сожалению, вычислить, кто это, у меня не получается. Но все признаки научного саботажа присутствуют. Поэтому Ган и обратил внимание на ее ошибки.

Поднялись наверх, Вольфганг постучался в дверь детской – комнаты, где проживала Карин с давних времен, и которая числилась ее маленькой крепостью.

– Папа, я не хочу разговаривать. Я все понимаю, что нарушила дисциплину, но разговаривать на эту тему больше не хочу.

– Это не папа, это я! – ответил Вольфганг. Через несколько секунд дверь открылась, и он увидел заплаканное лицо супруги.

– Вольфи, я больше не могу! Понимаешь, у них получается! И пришла еще партия металла из Моравии. Я посчитала: такими темпами они получат ее уже в сорок четвертом. Надо что-то делать! Я больше не хочу и не могу этим заниматься!

– У нас нет права принимать самостоятельные решения. Готовь сообщение в Центр, и в ближайшее время отправим его вместе с моим. На третье октября назначены очередные испытания, и Браун говорит, что все должно пройти штатно. Все по отдельности у него сработало. Остается невыясненным только один момент: как поведет себя система целиком.

– Они же молчат!

– Там бои, Карин, идут бои за Сталинград, и они его не сдают. Второй месяц.

– Deutscher Rundfunk передало, что вермахт подошел к Волге.

– Вот именно, и в этот момент я не могу написать в Центр, что у члена моей группы сдали нервы и он не может исполнять свои обязанности. Позвони Эмми и через нее выбей себе отпуск, который ты проведешь в Швеции. Так, чтобы наши отчеты попали в Центр в письменном виде, а не по рации. Вытри слезы, успокойся и звони Эмми. Жалуйся на здоровье, говори, что хочешь ребенка и поэтому нуждаешься в обследовании в Стокгольме. И проверь все на случай, если Ган все-таки сообщит об этом разговоре в гестапо.

Карин рукой ухватилась за воротник платья, показывая, что все на месте и все готово.

Несколько дней, пока не решился вопрос об отпуске через директора института профессора Планка, все держалось на тоненькой ниточке порядочности Отто Гана. Неизвестно почему, он не сообщил об этом никуда, и когда Карин зашла к нему с прошением об отпуске по причине ухудшения состояния здоровья, он исподлобья несколько раз взглянул на нее, подписал и добавил от себя:

– Жаль, фрау Крейц, что вы приняли такое решение. Вы были хорошим помощником, но так честнее.

– Извините, господин профессор, но содержание гемоглобина у меня действительно очень низкое, и падает РОЭ. Я не хочу больше рисковать здоровьем ради сомнительной цели.

– Это ваше право, госпожа графиня! Тем не менее мне очень жаль, что вы уходите. Выздоравливайте!

На этот раз удалось выкрутиться без последствий, тем более что существовал и другой путь уволиться с работы: достаточно было написать заявление о получении брачной ссуды, которая полагалась каждой немецкой семье по закону 1933 года «Об уменьшении безработицы». До погашения этой ссуды женщина не могла претендовать на рабочее место. В конце лета Карин благополучно перелетела в Швецию и поселилась в Векшё, начала преподавать в университете имени Линнея. Здесь когда-то проходила граница между Данией и Швецией, о чем напоминают каменные крепости Бергквара, созданные из огромных гранитных камней. А так – уютный маленький университетский городок, похожий немного на родной для Карин Грайфсвальд, не такой вычурно немецкий, но с похожей архитектурой и довоенный. Дед Карин некогда работал в этом университете и имел здесь дом, неподалеку от Бергквара. Рядом с домом было большое поле, которое использовал еще Линней для проведения своих экспериментов. Чуть позже это назовут генетикой. В доме, в котором поселилась Карин, некогда проживала Сара Элизбет Морея.

Идиллия месячного совместного отдыха Вольфганга и Карин была нарушена письмом тестя: в университете Лейпцига произошел взрыв ядерного реактора. Судя по всему, взрыв не ядерный, тепловой, но гестапо уже интересуется, где находится Карин фон Крейц. Причина интереса неизвестна, но путь на родину для Карин закрыт. Чуть позже стало известно, что часть сборок в том реакторе изготавливалась в Грайфсвальде. Карин была права в своей оценке возможностей немецких ученых. Половина пути к заветной бомбе ими пройдена.

Третьего октября сорок второго года состоялся первый успешный пуск V.2, о котором немедленно известили Гитлера. Бригадефюрер Дорнбергер красочно описал в докладе свой успех, приложил фильм, снятый на полигоне, и надеялся, что на группу «Цвай» прольется золотой дождь, так необходимый для дальнейшего развития проекта. В планах маячила мобильная пусковая установка и трехступенчатая ракета А.10. Третья ступень позволяла выйти в космос, то есть набрать высоту более ста километров.

Однако Гитлер любил сосредотачиваться на главном, и, к несчастью для Дорнбергера, через одиннадцать дней внимание фюрера переключилось на ключевое событие: 14 октября начался решительный штурм Сталинграда. Немцы создали на участках штурма невиданную плотность – восемьсот метров на дивизию. Правда, из-за плотных порядков и солидного противодействия со стороны русских истребителей, фон Рихтгофен не смог результативно поддержать наступление пикировщиками. К тому же зенитный огонь русских был внушительно плотным, плюс существовал значительный риск нанесения ударов по своим позициям, так как порой противников разделяла какая-нибудь капитальная стена или, еще хуже, этаж дома. Тем не менее артиллерийская поддержка с левого берега Волги и упорное сопротивление полностью окруженных и прижатых к реке двух русских армий продолжались.

Одиннадцатого ноября из-за перебоев с поставкой боеприпасов через Волгу в период ледостава части 64-й и 62-й армий были рассечены немцами на две части, и немцы вышли к Волге в районе завода «Баррикады». Немцы усилили давление, и в результате разрезали позиции 62-й армии еще дважды. Шестнадцатого ноября в Каринхолле Вольфганг услышал об истинной причине смерти Удета, и что через несколько дней Сталинград падет.

– Это агония большевиков! – сказал Геринг, покачал своим жезлом и коснулся плеча Вольфганга кончиком, давая понять, чтобы фон Вольфи готовил новые погоны.

Приказ о присвоении звания майор он получил 19 ноября сорок второго года. По странному стечению обстоятельств, в тот день радио Deutscher Rundfunk промолчало об успехах немецких войск под Сталинградом. Ночью Вольфганг узнал, что наши начали наступление с севера и юга с целью окружить 6-ю армию Паулюса. В первые дни оставались еще сомнения, что сил у Красной Армии хватит, чтобы преодолеть сопротивление гитлеровцев, отлично понимавших, что за этим наступлением последует. Но они полностью рассеялись в ночь на 23 ноября. Из Берлина позвонил Ешоннек и приказал срочно перебросить шварм «Т» в станицу Богоявленскую, полностью.

– Куда?

– Bogoyawlenskaya, unter Rostov, Мajor.

– Яволь, герр генерал! Но у меня план по перевозкам из Касселя.

И тут фон Вольфи услышал:

– Oйер шайсплан интересирт михь гар нихьт! – Меня абсолютно не интересует ваш говенный план! – Это приказ! Русские окружили 6-ю армию! Немедленно отправляйте туда все «гиганты»! Сами ко мне!

Через восемь минут после телефонного разговора фон Вольфи оторвал свой «церштёрер» от земли и привычно вышел на связь с диспетчером «Берлин-Север». Получил от него эшелон и пожелание счастливого полета. Курсом сто восемьдесят три градуса, подвывая на взлетном режиме воздухозаборниками, теперь расположенными справа и слева на наружной части обоих DB605Е2, тяжелый истребитель, украшенный рогами антенны РЛС, набирал высоту в ночном небе.

Штурман, обер-ефрейтор Дортман, перещелкивал диапазоны двух «фугов», подстраивая привод, и одновременно крутил рукоятку конденсатора приемной радиостанции, настраиваясь на частоту Лондона. На земле прослушивать «вражеский голос» запрещалось, а в воздухе штурманы частенько нарушали этот приказ, так как радио Лондона давало информацию о вылетах на бомбежку как побережья, так и центральной части Германии. В воздухе прослушивать противника не возбранялось. Через некоторое время в наушниках фон Вольфи послышался голос Карла:

– Герр майор! Вы слышали это?

Голос диктора-англичанина говорил об окружении 6-й армии.

– Да, Карл, уже слышал, только в ином исполнении, поэтому и идем в Тегель. Запроси «шестого» остаться на этой высоте, как видишь, облачность кончилась.

Через некоторое время штурман-радиооператор передал разрешение занять эшелон четыре. Это позволяло обойтись без масок. Третий член экипажа, гаупт-фельдфебель Махоммер, разговор не поддержал, заметив только, что его брат и деверь сейчас находятся в Морозовской, и пожелал им удачи. Он вообще был молчалив и считал, что ему повезло находиться в ночниках.

По состоянию на конец сорок второго люфтваффе в целом успешно боролось с прорывами англичан, и вынудило их отказаться от массированных ночных налетов на Германию. Более трехсот семидесяти «церштёреров» сейчас входило во флот «Рейх», тринадцать групп, в стадии комплектации находятся еще две. Центр, созданный в Грисхайме в сороковом году, продолжал выпускать летчиков-ночников. Желающих все бросить и лететь на Восточный фронт за Железными крестами резко поубавилось. Там, правда, находилось постоянно более трех четвертей люфтваффе, ведь основные события разворачивались именно там.

Времени на раздумья было крайне мало, уже начали спускаться и отвечать на многочисленные запросы с земли. Все переговоры кодом, Берлин охранялся с воздуха очень хорошо. Затем зеленый дежурный «кубельваген» добросил майора фон Крейца в святая святых на улицу Вильхельмштрассе.

Несмотря на ночное время, штаб люфтваффе был заполнен до отказа. Еще на подъезде Вольфганг заметил белый «Цеппелин» рейхсмаршала. Ешоннек в кабинете был не один, с ним находился генерал-майор Шмид, которого прочили на должность командующего ночными истребителями вместо Каммхубера, который чем-то умудрился досадить Ешоннеку. Впрочем, Ешоннек отвечал за оборону рейха, и как у командующего флотом «Рейх» у него могли быть претензии к генералу.

– Вы обеспечили экипажи и техников теплой одеждой? Там сейчас ниже минус двадцати градусов. Генерал Мороз свирепствует еще сильнее, чем в прошлом году, майор!

– Прошлый год лучше не вспоминать, герр генерал! Да, мы выделили дополнительное обмундирование для техсостава, большая часть которого перебрасывается воздухом. Это мы отрабатывали, и не раз. Полагаю, что группа укомплектована достаточно.

– Да, наверное, вы правы, и говорить о зиме сорок первого не стоило, но ситуация похожа. Только тогда речь шла о небольшой группировке под Старой Руссой, а сейчас окружена целая армия, более трехсот тысяч человек. Русские поселения в большей части разорены, там практически голая степь. Нет топлива и продовольствия. Зиму сорок первого мы пережили за счет запасов населения. В этом году всю ответственность за снабжение войск Паулюса фюрер возложил на нас.

– Прикрытием обеспечить? – спросил Вольфганг, втайне надеясь на возможность вылететь на место и попытаться выйти на прямую связь с Центром. Но генерал-полковник не прореагировал на его вопрос, он отвлекся на телефонный звонок. Задав его повторно через несколько минут, фон Вольфи был разочарован.

– Да какое прикрытие! На месте обеспечат! У вас, кроме «церштёреров», ничего нет. Занимайтесь своими вопросами. Что там с испытаниями? Долго еще СС будет ковыряться? Есть приказ фюрера о закрытии всех проектов, которые не могут дать отдачу в течение трех месяцев.

– Генерал Дорнбергер показывал бумагу, что проект «А-4» исключен из этого списка и признан перспективным. Но трех месяцев им явно недостаточно. «А-1» вообще не подпадает под приказ, к концу февраля испытания будут закончены.

– Да, об этом я знаю. Готовьтесь принять еще четыре штаффеля Ме-410. Вилли пробил-таки войсковые испытания машины и настаивает, чтобы они были проведены у вас. Чем это вы ему приглянулись? Раньше же жили как кошка с собакой. Неужели он протоптал дорожку к вашему сердцу?

Прозрачный намек на получение вознаграждения от фирмы «Мессершмитт» Вольфганг оставил без ответа. Да, ведущий инженер «Мессершмитта» Германн Вюрстер и шеф-пилот фирмы гауптман Вендель недавно приезжали в Штальзунд и оговаривали условия проведения испытаний. В том числе оговаривалось и вознаграждение пилотам за их проведение. Это обычная процедура, так сказать: плата за риск и писанину. После каждого вылета требуется заполнять специальные формы отчетов и писать замечания.

– Надеюсь, что мне не придется изыскивать личный состав для этих штаффелей?

– Придется! Они укомплектованы только на треть, и нет техсостава. Проследите, чтобы фирма «Мессершмитт» выполнила условия договора и укомплектовала все машины своими техниками. Специалистов по новой машине в люфтваффе попросту нет, майор.

– В этом случае, господин генерал, считаю необходимым слетать в район Богоявленской и отработать там часть программы испытаний. Только там мы сможем понять те проблемы, которые пытается перевалить на нас Вилли.

– Не считаю это необходимым, но если вы настаиваете, то не возражаю. Подавайте обоснование.

– Со своей стороны, герр генерал, я смогу обеспечить войсковые испытания новой машины всем, кроме русских морозов, их в Штальзунде просто не бывает.

Генералы Ешшонек и Шмид заулыбались, но буквально через минуту новый телефонный звонок отвлек Ешшонека, и он рукой показал фон Вольфи, что тот свободен. Начштаба люфтваффе просто разрывали на части.

Шмид вышел из кабинета вместе с фон Крейцем и уже в коридоре передал ему приказ:

– Принято решение доукомплектовать вашу группе до двухсот машин. Есть сведения, что противник готовит налеты в зоне ответственности «Берлин-Север». По окончании развертывания вы планируетесь на должность командира NJG 3, майор. Отнеситесь к этому со всей серьезностью.

– Только не «двести десятыми».

– Да-да, несомненно! Я читал ваш отзыв об этой машине. Принято решение приостановить их выпуск. Так что планируется серия «G», ну, и новая машина, если все пройдет нормально. Вы бы слетали в Аугсбург и Лефвельд! Рейхсмаршал настаивает на скорейшем вводе машин в серию.

– Яволь, герр генерал. Так вас утвердили?

– Пока нет, но я назначен куратором направления.

Все же Me.410.v.0 по сути был таким же «двести десятым», только имел другую кабину и более узкое крыло с улучшенной механизацией. Довольно значительно удлинена хвостовая часть. Просто после целой серии катастроф с Ме.210, который непроизвольно сваливался в плоский штопор, из которого не выходил, генеральный конструктор принял решение более не использовать эту аббревиатуру. На машине, которую показали фон Вольфи, стояли новейшие «шестьсот третьи» двигатели, мощностью в тысячу семьсот пятьдесят лошадок. Непосредственно для Вольфганга фирма «Даймлер-Бенц» готовит два двигателя DB 605G по тысяче девятьсот двадцать сил каждый. Так было принято в немецком авиапроме и в люфтваффе: часть машин готовилась по спецзаказу для известных летчиков. Они и проталкивали поставки в войска серийных машин. В частности, машина, предназначенная для фон Вольфи, будет иметь пушку v.5 калибром пять сантиметров, при наличии полностью штатного вооружения. На машине будет стоять и новейший прицел с автоматическим переносом точки прицеливания, созданный на основе трофейного английского прицела с автосчислителем. По своим параметрам Revi.16B значительно превосходит английский серийный прицел.

Вольфгангу строят машину в варианте Kampfzerstörer – тяжелый истребитель. Кроме него будет выпускаться и вариант «Шнелльбомбер». На машине устанавливают более качественную РЛС FuG.200 Hohentwiel вместо FuG.220, и NIG – ночной инфракрасный прицел – «Шпаннеранлаге». Гауптман Вендель говорит, что скорость машины на шести тысячах метров более 630 км/час в горизонтальном полете.

В случае успеха испытаний все двести машин нового гешвадера будут поставлены до апреля месяца. Они уже находятся в цехах двух заводов «Мессершмитта». По своим тактико-техническим данным новый «Мессершмитт» как минимум равен «Москито», уступая ему только в дальности перелета, но значительно лучше вооружен. Плюс, и это главный момент, он – универсален. То, чего недоставало Bf.110. К тому же экипаж – два человека, вместо трех у «сто десятого». Заметно возросла маневренность машины. В целом конструкторскому бюро удалось избавить «двести десятый» от многочисленных недостатков, поставивших крест на довольно перспективной машине тридцать девятого года. Однако его стоимость, по сравнению со «сто десятым», возросла почти в три раза. Поэтому старый «Мессершмитт» по-прежнему в строю и производится на трех заводах. Снимать с серии его не собираются.

В середине декабря первая партия опытных машин была готова и перелетела в Кедингсхаген. Большая часть имела высотные DB.603.g, больший размах крыла в неполных двадцать три метра, округлые консоли крыльев и шесть пушек: две двухсантиметроые пушки MG 151/20Е, две трехсантиметроые пушки МК 108 и две трехсантиметровые пушки МК 103. У части машин дополнительно стояла v.5 – довольно длинноствольная танковая автоматическая пушка, обладавшая мощным осколочным снарядом, но имевшая малую скорострельность и малый боекомплект. Главным ее достоинством было быстрое снятие. Орудие считалось дополнительным вооружением.

Еще в Аугсбурге фон Вольфи после пробных полетов на новом истребителе понял, что необходимо подготовить обстоятельную радиограмму в Центр: доведенный до совершенства казалось бы безнадежно плохой самолет оказался грозным оружием в руках умелого летчика. На момент декабря сорок второго года это был лучший самолет на вооружении всех стран – участниц Второй мировой войны. Против него играло только то обстоятельство, что стоил он как три Bf.109.g, а боевая эффективность была лишь на двадцать процентов выше. Сообщение ушло в Союз, в нем Вольфганг сообщал о возможности перелета одной эскадрильи таких машин, с ним во главе, в район Сталинграда.

Через четыре дня после отправки сообщения Центр вышел на связь: «Омега-пять срочно тчк один тчк Необходимо задержать перебазирование новых истребителей район Сталинграда тчк два тчк Организуйте доставку документации зпт образцов изделия зет два расположение РККА тчк три тчк составьте полный список лиц причастных реализации проектов зет один зпт зет два зпт икс один зпт икс два тчк четыре тчк Обеспечьте отход участников группы территорию нейтральных государств срочно тчк Ваш отход напрямую связан исполнением пункта два данного приказа тчк Поздравляем присвоением очередного воинского звания зпт ходатайствуем награждении правительственными наградами всех участников тчк Частник».

Через полминуты после окончания передачи опять прозвучали его позывные, и Центр передал всего три группы цифр. Это была подпись мамы. Кто такой Частник, Вольфганг не знал. «Зет» – это Фау. «Икс» кодировал урановый проект, как по части реактора, так и ядерную бомбу. Право на отход им предоставили. Вот только как выполнить второй пунктик?

С первым пунктом проблем не возникло: всем машинам, оборудованным DB.603.G, пришлось менять радиаторы на кольцевые. Выявился перегрев обоих двигателей на холостых оборотах на земле из-за недостаточного обдува. Через три минуты прогрева двигатель кипел. Высотные четырехлопастные деревянные винты имели меньший радиус, а отверстие и положение радиатора не было изменено. Поэтому под Сталинград «не успели». В иных условиях это бы не помешало, хотя и потребовало бы дополнительных усилий со стороны техников и летного состава. Но по сигналу тревога двигатель должен был быть запущен, прогрет и ожидать летчика в течение пяти минут, работая на холостых оборотах при шаге «ноль». Машина этого сделать не позволяла. Все машины получили удлиненные капоты и валы и кольцевой радиатор, чем и стали отличаться от основных серийных машин, что потом сыграло злую шутку с третьей NJG.

В целом испытания прошли успешно, несмотря на отмечавшийся перегрев двигателей на земле. «Четыреста десятый» был принят на вооружение и начал поступать в 25-ю испытательную группе и в состав будущей третьей ночной дивизии. Незначительные замечания, выявленные в ходе испытаний, фирма «Мессершмитт» обещала закрыть в ходе эксплуатации.

Отдельно начали комплектовать V./KG2 – пятый полк второй бомбардировочной дивизии. Их укомплектовывали «шершнями» в варианте «шнелльбомбер».

Со слов мотающихся между Аугсбургом, Лефельдом и Штральзундом летчиков второй дивизии стало известно, что противник наметил в начале лета срезать Курский выступ. То есть повторить весну сорок второго, которая обеспечила успех летнего наступления на Волгу и на Кавказ. Кроме того, часть новых машин начал получать 8-й корпус, который отвели в Крым для отдыха и пополнения.

Пятого февраля по всей Германии сняли траурные ленты с флагов – они висели там три дня, так отметили поражение под Сталинградом, и Геббельс вновь заговорил о величии германского духа. Весна обещала быть бурной, реванш сидел в крови у каждого нациста, они родились с этим духом.

Двадцать второго февраля новый гешвадер выступил со своим бенефисом: семьдесят две победы в течение одного дня. Отразили налет на Росток, сбив восемнадцать четырехмоторников в дневном бою над Балтикой. Все самолеты были американскими, «либерейторы» и «летающие крепости».

В тот же день фон Вольфи утвердили в должности командира третьего ночного гешвадера. В ночь на двадцать третье его «шторьх» приземлился у Хальбинзена и вывез из Германии Отто фон Зюдова, который за два месяца до этого оформил пенсию и уволился из института Макса Планка. Получить визу в Швецию не представлялось возможным: выдача виз находилась под личным контролем рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, а Отто числился в списках лиц, выезд которых за границу был запрещен. Но начались бомбежки, поэтому еще за десять дней до перелета Вольфганг подал рапорт в местное отделение гестапо, что дом в Элдене закрыт, ключ лежит в условном месте, в доме никого нет. Где находится хозяин, неизвестно. Собирался ехать в Берлин решать вопрос о персональной пенсии. В результате Вольфи получил два дня для поездки в Берлин. В одном из полицейских управлений, среди кучи найденных документов, оказалось пенсионное удостоверение тестя, найденное в залитом кровью старом пальто. Всех погибших в том бомбоубежище уже похоронили в братской могиле, кого не забрали родственники. В результате операции, проведенной совместно с несколькими членами ЦК Компартии, был получен документ – свидетельство о смерти.

Вольфганг, получивший от Геринга разрешение на вылет в Швецию, где супруга проходила лечение, на малой высоте ушел к Хальбизену, пустынному полуострову, на котором был оборудован его тайник. Тесть эти дни жил в подвале полуразрушенного дома лесничего, неподалеку от площадки, где «шторьх» мог приземлиться. Все это было на грани фола, но слово «срочно» в радиограмме присутствовало, поэтому приходилось рисковать и использовать старые связи старого коммуниста. К счастью, они сработали. Через три часа Отто и Вольфганг приземлились под Векшё. Оставаться в доме было очень опасно, поэтому Отто на машине перевезли под Лунде в загородный дом его отца. Там он ждал обещанных Москвой документов более трех месяцев. Через некоторое время вылетел в Иран через Тунис. Оттуда в Москву. Карин оставалась в Швеции. Она там официально, и ее исчезновение вело к провалу Вольфганга. Шведское подданство у нее было, поэтому, несмотря на настоятельные просьбы со стороны немецкого посольства, она категорически отказывалась возвращаться в Германию. Уважительная причина у нее имелась: она была беременна.

Тем не менее, по возвращении в Штральзунд Вольфгангу пришлось отвечать на вопросы, зачем ему понадобилось летать в соседнюю страну. В его кабинете появился новый криминальдиректор доктор Эрнст Шамбахер из четвертого Е-отдела гестапо. Он возглавлял 4-е отделение «Север». У него «накопились вопросы» к майору фон Крейцу. С ним был и начальник внутренней контрразведки зоны «Берлинер-Норд» оберст-лейтенант Краузе. Сзади, чуть поодаль, стоял начальник управления гестапо в Штальзунде криминаль-ассистент Франц Боген.

– Что привело вас всех ко мне? Чем могу быть полезен? – задал первым вопросы Вольфганг.

– Есть несколько вопросов, господин граф. Вы не могли бы объяснить надобность вашего полета к соседям? – ответил доктор Шамбахер. Оба гестаповца были в штатском.

– Я уже писал об этом в местное отделение гестапо: пропал мой тесть, и управление господина Богена разрешило мне посетить его вероятное место нахождения – Берлин.

– Вы его нашли? Где он?

– Нашел. Вот копия свидетельства о смерти.

Полицейские переглянулись, по-видимому, это обстоятельство было им неизвестно.

– Так все-таки, майор, зачем понадобилось лететь в Швецию?

– Получив свидетельство, я зашел к рейхсмаршалу, доложил ему о случившемся и получил от него разрешение сообщить об этом супруге лично. Она – крестная дочь рейхсмаршала. Плюс единственная наследница довольно значительного состояния, требовалось оформить доверенность на оформление наследства и ознакомиться с завещанием. Текст завещания находился у нотариуса в городе Лунде, где проживает доктор фон Зюдов, дед моей супруги. Кроме того, уведомить бывшую супругу покойного и пригласить ее на чтение завещания, так как до самой смерти господин Отто фон Зюдов выплачивал ей содержание по разводу. В общем, у меня в Швеции были неотложные дела, напрямую связанные с финансами, господа.

– Но почему вы не сообщили мне об этом? – спросил криминаль-ассистент.

– Не понял, а почему я должен вам об этом докладывать? Я просил ваше управление разобраться, куда пропал мой тесть. Кроме пропуска в Берлин, мне не было ничего предоставлено. Пропуск мне был не нужен, я его имею. Что касается остального, то у меня еще будут вопросы к полиции, так как теперь я представляю интересы наследницы, и оформлять все бумаги придется мне.

– Господин майор, а почему ваша супруга не хочет этим заняться лично, тем более что ей направляли повестку прибыть к штурмбанфюреру СС Литценбергу для дачи показаний в качестве обвиняемой.

– Насколько мне известно, моя жена отправила письмо по этому поводу в адрес отправителя, где она не признает себя виновной в каких бы то ни было взрывах. Она уволилась из института задолго до того, как случилось происшествие в Лейпциге.

– Так вы знаете, что случилось в Лейпциге, майор?

– То, что там был взрыв в лаборатории, говорил мне тесть. Он же сообщил мне и супруге, что ее вызывают в Берлин. Первая повестка пришла сюда на адрес постоянного проживания. К этому моменту моя супруга уже более трех месяцев находилась на лечении в Швеции. Приехать и дать показания она не может и не хочет. Тем более после гибели отца под бомбежкой. Она беременна и в первую очередь думает о малыше.

– И вы ее в этом поддерживаете?

– Несомненно. Это какая-то невероятная история, что моя жена имеет хоть какое-то отношение к каким-то взрывам в какой-то лаборатории. Ни в каком Лейпциге она не была и не работала там. Все это высосано из пальца, видимо потому, что она получила профессиональное заболевание, возясь с какой-то химической гадостью.

– А вы не в курсе, о чем идет речь?

Вольфганг отрицательно покачал головой.

– Я с самого начала был на стороне супруги рейхсмаршала, которая говорила, что Карин должна заниматься совершенно другими делами, но преодолеть сопротивление жены удалось только тогда, когда у нее проявилось заболевание. Лишь после этого удалось уговорить ее оставить эту дурацкую работу. Мы не настолько бедны, чтобы рисковать ее здоровьем. Ведь платить за лечение приходится мне!

– Я вас понимаю, господин граф! Место женщин в жизни – это семья.

– Совершенно с вами согласен! Эмансипация и немецкая женщина – понятия совершенно не совместимые. Недаром наш фюрер неоднократно говорил, что роль женщины – это киндер, кирхе унд кюхе. Увы, господин доктор, до определенного времени моя супруга считала, что принесет больше пользы рейху, занимаясь наукой. В результате пострадала семья. Да и мне иметь жену на расстоянии не слишком приятно и удобно.

Никаких бумаг никто не составлял, попытку криминаль-ассистента оформить протокол пресек оберст-лейтенант Краузе.

– Мне были даны указания обеспечить встречу майора фон Крейца и доктора Шамбахера, чтобы снять накопившиеся вопросы. Доктор, вы удовлетворены ответами командира гешвадера?

– Да, я вопросов не имею. Все действия майора логичны, и примите мои соболезнования по поводу гибели вашего тестя, господин граф. Увы, это война, и без жертв, к сожалению, не обходится. Франц, майор действовал с разрешения своего руководства, и оно несет ответственность за его действия. Если рейхсмаршал санкционировал этот полет, значит, он считает это необходимым.

Ассистента выпроводили, а остальные участники встречи перешли в личный «кабинет» командира в столовой, где продолжили беседу о роли женщин в судьбе летчиков люфтваффе, рейха и мироздания. Собственно, доктор отвечал за контрразведку на севере рейха, его отделом до недавнего времени руководил гауптштурмфюрер Лемман, позывной Брайтенбах, – коллега Вольфганга по службе в ГРУ РККА, казненный в прошлом году.

Тем не менее, слежку за собой Вольфганг заметил, но в данный момент он находился без связи, единственным способом обратной связи были письма в Швецию. В них он упомянул приезд из Берлина проверки и требование властей дать показания в четвертый отдел гестапо. Карин переслала ему письмо для Литценберга, в котором объяснила свой уход с работы ухудшением состояния здоровья. В письмо она вложила данные анализов, сделанных в Берлине, Грайфсвальде и в двух клиниках в Швеции. Вердикт медиков подтверждал наличие у нее лейкемии в начальной стадии и повышенное содержание ионов фтора. В течение нескольких месяцев супруги активно переписывались без использования тайнописи. Все письма, уходящие за границу, люстрировались, особое внимание уделялось людям, находившимся на учете в отделе А.3, который в гестапо ведал реакционерами, оппозиционерами, монархистами, либералами, эмигрантами и предателями Родины.

Во время следующего посещения штаба люфтваффе в Берлине Вольфганг не поленился перейти на противоположную сторону Вольтерштрассе и посетил лично штурмбанфюрера СС Литценберга. Тот сослался на естественную волокиту и бюрократию, но при фон Вольфи собственноручно поставил штамп «В архив» на деле Карин фон Крейц. Приобщили и справку из университета Линнея, в которой говорилось, что доцент кафедры естествознания доктор Карин фон Крейц преподает общую физику на первом и втором курсах данного университета, то есть не занимается теоретической и экспериментальной физикой. Так что высшие секреты рейха не выдает. Охнув при виде счетов за лечение и сочувственно покивав, начальник отдела согласился с тем, что подозревать дочь ближайшей соратницы Геринга и Гитлера и активной пропагандистки национал-социализма в Швеции, к тому же эта дочь является женой командира прославленного соединения люфтваффе, несколько странновато.

– Эти ученые всегда переваливают свою вину на кого-нибудь. В августе они заявили, что виной всему неверная сборка элементов, сейчас доказывают, что было недостаточно воды в установке, а выяснилось, что кто-то отключил электропитание на подстанции, а аварийного питания просто не было. Аварийные генераторы были повреждены при бомбежке города русской авиацией. Я приобщу письменные показания вашей супруги к делу и закрою его за отсутствием состава преступления. Благодарю, майор, что нашли время и посетили меня. Столько дел, которыми приходится постоянно заниматься, а тут еще и подсовывают пустышки, да еще с выходом на высшее руководство и высшие секреты рейха. Не прореагировать я просто не мог.

– Я прекрасно вас понимаю, господин штурмбанфюрер. Поверьте, у нас в люфтваффе бюрократии и бумаг не меньше. Хайль Гитлер!

Через две недели Вольфганг заметил, что «наружку» с него сняли. Подействовало! Германия была пропитана насквозь бюрократией и подозрительностью, и у гестапо имелось просто невероятное количество добровольных помощников. Но разработанный тестем способ тайнописи позволял безопасно переправлять шифрованные сообщения Карин, которая переписывала их на обычный носитель уже в Векшё и отправляла дальше через закладки в резидентуру в Швеции. В экстренных случаях использовалась радиостанция, установленная на «шторьхе», который Крейцы приобрели и зарегистрировали уже в Швеции для Карин: возле ее дома в Бергкваре была отличная площадка, где могли садиться и взлетать обе машины. Самолет Карин был предыдущей версией – Fi.156.c3. «Двести пятьдесят шестые» на экспорт не поставлялись и были выпущены очень ограниченной серией в десять машин. «Шторьх» был трехместный, с санитарным отсеком, где лежа мог расположиться еще один человек.

Кое-как уладив появившиеся вопросы у гестапо, новоиспеченный командир гешвадера был неприятно удивлен поступившим из Берлина приказом о переводе большей части дивизии на восток. Три группе из четырех предстояло расквартировать в Польше или, как она теперь называлась, генерал-губернаторстве. Третий NJG помимо Ростока и Пенемюнде должен был прикрыть Варшаву. Причем имеющимися средствами! Власть в люфтваффе сменилась, заметно больше стало влияние генерал-фельдмаршала Мильха. Он сменил Удета в качестве начальника технического департамента люфтваффе. Бывший исполняющий обязанности командира 6-й авиагруппе империи во времена Великой войны, он проявил себя талантливым руководителем, создавшим и выдвинувшим «Люфтганзу» на передовые позиции мире. Он принял техдепартамент в самое тяжелое время: катастрофа под Москвой, куча нереализованных проектов, которые поглощали огромное количество финансов, относительная самостоятельность действий главных конструкторов и владельцев авиазаводов. Обладавший огромным самомнением, генерал-фельдмаршал сумел убедить Гитлера, что люфтваффе обладает отличным парком самолетов, но их выпуск хромает, и машин стало реально не хватать. Что необходимо сосредоточиться на серийном выпуске машин, количественных показателях и доводить машины до полного совершенства. В течение года ему удалось подмять под себя все заводы, очень существенно повысить производительность труда. Впервые в мире были стандартизированы пакеты вооружений и комплектации, которые позволяли решить проблему универсальности всех самолетов. В зависимости от задачи навешивался и устанавливался строго определенный набор приспособлений и оружия, заточенный под эту конкретную задачу. Рекомендации по комплектации таких пакетов вырабатывали лучшие летчики Германии. Чтобы не терять времени и денег, генерал-фельдмаршал закрыл финансирование всех проектов, которые не могли дать отдачу в течение трех месяцев. Доводка новых машин практически остановилась. Но на фронт постоянным бесперебойным потоком шла проверенная в боях техника.

Усмотрев нарушение своего давнего приказа в поставках Ме.410 в войска и не найдя существенных отличий новой машины от пресловутого Ме.210, Мильх потребовал остановить их сборку на заводе в Аугсбурге, так как заводчане не выполнили план по производству Bf.109.G.6. В результате в 5-ю группе гешвадера начали поступать стоявшие готовыми, но не использовавшиеся Ju.88 серий C и G. Эту группе Вольфганг и отправил непосредственно в Варшаву. Еще две группе выделили по два штаффеля на «старых» Bf.110.G и H. Остальные переучивались на новые машины, необходимое количество которых обещал поставить Вилли из Лехвельда и Оберпфаффенхофена.

Атака Мильха, после того как он неудачно попытался завалить Геринга в конце февраля 1943 года, была вызвана исключительно из-за близости Вольфганга к телу рейхсмаршала. Фон Вольфи постоянно приглашался в Каринхалле, тогда как Мильху после февраля вход туда был заказан. Тогда, в зимних боях сорок третьего, при организации воздушного моста в Сталинград люфтваффе понесло огромные потери, только летчиков погибло более тысячи человек, и Мильх, зная взрывной характер Гитлера, попытался обвинить Геринга в поражении и занять его место. Попытка ему не удалась, и его слегка отодвинули. Геринг не любил конкурентов.

Сам фон Вольфи с Мильхом пересекался довольно редко, ему не нравилась манера генерал-инспектора вести любые разговоры свысока и с таким видом, что он делает тебе одолжение, обращая внимание на такое ничтожество. Знакомы они были давно, еще со времен учебы в Гессене. Но в то время Мильх воевал с Удетом, поэтому Вольфи старался держаться от него подальше, а сейчас Мильх подкапывался под Геринга, который благоволил Крейцу и помогал держать открытым канал связи с Центром. Поэтому, неожиданно для Мильха, фон Вольфи не побежал к Герингу отменять достаточно странное приказание, заметно ослаблявшее оборону в секторе, а выполнил его практически точно и в срок. Три группе официально базировались в районе Варшавы, прикрывая ее по ночам с северо-запада. Для Вольфганга это было принципиально важно. Фактически это был коридор в сторону расположения РККА. Вот только везти туда было нечего. Второе задание оставалось невыполненным. И Вольфганг не знал, как к нему подступиться. Он продолжал курировать испытания ракет V.2, но фактически он только присутствовал на них и не мог каким-либо образом повлиять на ход испытаний. Впрочем, судьба вновь начала улыбаться фон Вольфи в день дурака 1943 года. В этот день был сформирован штаб 78-й Flugzeugabwehrkanone division – 78-й флак-дивизии или дивизии зенитной артиллерии. Её командиром был назначен бывший командир полка «Герман Геринг» генерал-инспектор Вальтер Мориц Генрих Вольфганг фон Акстельм, с которым Вольфганг познакомился на вечере у баронессы Грисхайм в тридцать девятом году. Тогда он был майором, как Вольфганг сейчас. Его полк отличился во время французской кампании, и с осени 1941 года он командовал 1-м корпусом зенитной артиллерии 2-го флота в России, затем был переведен в Берлин, создавал артиллерийскую часть ПВО Берлина. В марте 1943 года подчиненные ему войска оказали серьезную поддержку первой NJGr во главе с фон Вольфи. Дважды они не дали возможности истребителям прикрытия 8-й американской воздушной армии оказать поддержку своим бомбардировщикам, поставив мощный заградительный огонь между прикрытием и атакуемыми «B-17», вынуждая истребителей сбрасывать дополнительные топливные баки. После этого большинству из них через десять минут следовало возвращаться на базу. Американцы еще только учились воевать и действовали слишком шаблонно, забывая о том, что у немцев огромный военный опыт. Что просто массой тут не продавить, ведь у люфтваффе здесь под Берлином действует слаженный и отлично организованный оркестр. Малейшая ошибка противника мгновенно используется не в его пользу. Вот и тогда, в марте, оставшиеся без прикрытия бомбардировщики отвернули и до цели не дошли, потеряв шестьдесят машин после четырех атак полными группами. Вольфганга и фон Акстельма награждали в один день, затем они вместе отмечали награды в «Адлоне». Несмотря на значительную разницу и в возрасте, и в званиях, они подружились. И теперь генерал-инспектор прибыл с проверкой в третью NJG с целью организовать поставку ракет V.2 на стартовые позиции во Франции с помощью IV-T/I NJGr – той самой транспортной эскадрильи, которую создали Удет и фон Крейц еще в 1941 году.

Эскадрилья вернулась из-под Сталинграда, потеряв там восемьдесят процентов техники, пятьдесят шесть процентов летного состава и даже тридцать два процента технического. В строю остались всего две машины, да и те были латаными-перелатаными, восстановленными после значительных повреждений в полевых условиях. Доукомплектовав летный состав, направили его в Грисхайм на «Готаер Вагонфабрик» получать новые машины. Технический департамент дал добро на шестнадцать машин, увеличив штаффель практически вдвое. Но этому предшествовало совещание у Адольфа Гитлера, на котором было решено готовить оружие возмездия. Виной было то обстоятельство, что, воспользовавшись отправкой на Восточный фронт большого количества авиатехники и строевых частей люфтваффе, 8-я американская воздушная армия нанесла ряд дневных бомбардировочных ударов крупными соединениями. В налетах принимало участие иногда до двухсот пятидесяти – четырехсот тяжелых бомбардировщиков В-17 «Флаинг фортресс» и В-24 «Либерейтор». Несмотря на то что налеты были отражены с большими потерями у американцев, от идеи дневных налетов на Германию они не отказались. Гитлер приказал провести ответную бомбардировку Лондона, возложив ответственность за нее на генерал-фельдмаршала Шперле, командующего Третьим флотом, расквартированном во Франции. До Лондона дошло всего шесть машин. Многократно модернизированная система ПВО Великобритании показала свою мощь. Небо над Британией оказалось закрыто для люфтваффе.

Четвертого апреля майор фон Крейц оказался на совещании в Берлине, на котором осуществилась мечта бригадефюрера Вальтера Дорнбергера: на проекты V.1 и V.2 пролился, наконец, золотой дождь. Принято решение о строительстве двух ракетодромов с подземными заводами по производству ракет V.2 во Франции, неподалеку от Па-де-Кале, еще одного завода вблизи от концлагеря Бухенвальд и полной модернизации завода в Пенемюнде. Семьдесят восьмая флак-дивизия становится ракетной, на ее вооружение становятся оба типа ракет. Два завода в Касселе, вместо одного цеха на заводе Физилера, переводятся на производство ракет V.1. «Раз люфтваффе неспособно стереть Лондон с лица Земли, это сделает немецкое чудо-оружие!» – произнес Гитлер, и с этого момента выражение «вундерваффе» прочно вошло в обиход пропагандистов Третьего рейха. В Штральзунд потоком устремились машины из Гамбурга. Урановую бомбу не один раз упомянули на этом совещании, она также вошла в проект «Вундерваффе», и работы в этом направлении ускорились. Майор отчитался об использовании тяжелых транспортных самолетов для перевозки ракет из Касселя в Пенемюнде в течение полутора лет испытаний. Ни одного транспортного происшествия, штаффель работал как часы до 24 ноября прошлого года, затем эскадрилью забрали, и вернули лишь две машины, нуждавшихся в заводском ремонте.

Гитлер приказал немедленно полностью укомплектовать штаффель и увеличить его до полнокровной группе. Впредь не допускать переброску подразделения на другие участки. Вся группе должна обеспечивать бесперебойную доставку ракет на пусковые площадки. Гитлер был сильно возбужден, и было заметно, что он уже поверил в возможность выбить из войны Британию, поставив ее на колени перед великим германским гением. Говорил он на совещании долго, напыщенно, заводясь от собственных слов, и когда присутствовавшие в зале военные и конструкторы проорали здравицу в его честь, его глаза удовлетворенно блеснули, он заложил большой палец левой руки за бляху ремня, картинно откинул руку ладонью вверх к правому плечу и прошел вдоль кресел первого ряда, где стояли приглашенные. Потрепал по щеке Дорнбергера и фон Брауна. Недовольно передернул губами, проходя мимо рейхсмаршала, выказывая этим неудовлетворенность действиями люфтваффе. Никто из летчиков не был обласкан или награжден, а ведь еще недавно… Тем не менее увеличения личного состава на западном направлении не произошло, и в первую очередь пополнялись войска на Восточном фронте.

Весной командующий 8-м корпусом люфтваффе фон Рихтгофен отчитался о срыве попытки русских проломить «Голубую линию» на Таманском полуострове. Несмотря на высокий уровень потерь в корпусе, генерал-фельдмаршалу удалось переломить наземную ситуацию и вынудить русских перейти к обороне. В конце мая корпус отвели для пополнения и отдыха, а в Берлине заговорили о подготовке решающего наступления, способного опрокинуть сопротивление русских и вновь вывести к Волге, чтобы окончательно перерезать эту транспортную магистраль. Все предпосылки к этому были: удалось удержать Тамань, остановить русских под Харьковом и взять его обратно еще в марте, не дать сбросить себя с позиций на реке Миус. Операция планировалась начальником Генерального штаба Цейтцлером.

Вольфганг сообщил в Москву о сроках и месте начала операции «Цитадель», но из Центра пришло указание не отвлекаться от выполнения основного задания и не рисковать, обеспечивая второстепенные направления. В общем, его опять «заморозили». Группа распалась: жена и тесть в Швеции, помощников нет, получил доступ к уникальной стратегической информации, но она никого не интересует. Он же не знал, что за шесть дней до подписания Гитлером директивы по операции «Цитадель» ее план уже был на столе у Сталина.

Во время возникшей оперативной паузы в июне сорок третьего года, несмотря на то обстоятельство, что все внимание командования было обращено на восток, завершилось перевооружение 3-го ночного гешвадера. Мессершмитт поставил двести «четыреста десятых» в высотном исполнении, которые расположились на пяти стационарных аэродромах, прикрывая Росток и Берлин со стороны Мекленбурга. В генерал-губернаторстве по-прежнему только одна группе действовала в полном составе на ночных истребителях Ju.88.C и G. Остальные три штаффеля трех других групп приняли двойной комплект самолетов Bf.110, переданных из всех полков, пересевших на новые машины.

Отправлять «ночные» машины, оснащенные радаром и «шпаннер-анлаге», в состав цет-гешвадеров на Восточный фронт запретил Мильх. Из-за рогов «матраца» они имели меньшую скорость, а более длинные высотные крылья уменьшали скорость по крену просто до неприличия. В качестве дневных штурмовиков они действовать не могли. Поэтому каждый летчик в Польше имел две-три машины. Двойной-тройной была нагрузка и на каждого механика. Полностью перейти на один тип машины Мильх не позволил из соображений экономического порядка. Это заметно усложняло работу инженерных служб эскадры, но кто ж будет реагировать на подобные мелочи!

Несколько успешных воздушных боев продемонстрировали англичанам и американцам, что действовать свободно в этом районе у них не получится. Но ночные и высотные дневные вылазки противником регулярно предпринимались. Счет эскадры рос, она находилась на отличном счету в люфтваффе.

Что же касалось пункта 2, то его исполнение было практически невозможно: доступа к чертежам и изделиям у него не было! Лишь однажды судьба его немного подразнила: Дорнбергеру было необходимо срочно попасть во Францию, в Сант-Омер. А тот райончик числился как один из самых опасных в рейхе. Расположенный прямо напротив английского Дувра, он всю войну был магнитом, притягивающим вражескую авиацию. В общем, бригадефюрер лететь туда на транспортнике не решился, а после очередных испытаний пристал к Вольфангу с просьбой выделить ему самолет и прикрытие.

– А прикрытие-то зачем?

– Ну, понимаете, – несколько растянул фразу эсэсовец, – те бумаги, которые я повезу, относятся к проекту «V-W». А неделю назад мы потеряли там наш «юнкерс». Будет гораздо безопаснее, если Фосс выделит шварм и сопроводит эти документы.

– Нет, и мне, и ему категорически запрещено снимать с дежурства отсюда машины. Могу предложить только свою, а сопровождение нас подхватит у Кедингсхагена.

– Ну, давайте так, – не стал возражать Дорнбергер, даже когда выяснилось, что ему предстоит исполнять обязанности стрелка. Оскар Махоммер, стоя на левом крыле, помог генералу разобраться с приводом установок и прицелом Реви. Проверил крепление ремней и соединение с СПУ. Включил радиостанцию и поднял большой палец, показывая командиру, что все в порядке. Свой портфель эсэсовец засунул под подвесную систему. Вольфганг начал запуск двигателей, а Оскар закрыл фонари и убедился, что генерал довел замок до места изнутри. Придерживая пилотку от ветра, поднятого винтом, стрелок спрыгнул с крыла и, хлопнув ладошкой по фюзеляжу «на счастье», отошел в сторону от прогревающего моторы истребителя.

– Куда летим? – спросил у генерала фон Вольфи.

– Сант-Омер, там есть полевой аэродром у Ганспетте. Нашли?

– Нашел, квадрат 6291.

– Да, там. На подходе я сообщу цу-код.

Пока прогревались двигатели, Вольфганг карандашом заполнил бланк шифрограммы с запросом на пролет, просунул бланк Дорнбергеру во вторую кабину.

– Подпишите, шифруйте и отправляйте, – сказал он по ЦПУ.

– Ну, подписать я, положим, подпишу, а вот отправить…

– Хорошо, подписывайте и шифруйте и передавайте мне, я отправлю, – ответил фон Вольфи, доставая из кармана сумки справа ключ и закрепляя его на столике.

– Хронос, первому. Прошу добро на взлет, следую домой. – Здесь все проще: «Хронос» – дежурный диспетчер 1-й группе, «домой» означало Кедингсхаген.

– Фау-Ве, вам добро, эшелон три. Счастливого полета, герр майор.

– Спасибо! – Вольфганг прибавил обороты и взлетел. В зеркале он видел, что бригадефюрер все еще корпит над бумажкой. Наконец, сказал, что готово, и просунул бланк обратно. Не поворачивая головы, пилот правой рукой достал бумагу из трубки сообщения, развернул ее и подсунул под ключ. Набрав высоту и выровняв машину, переключился на авторулевой и отдал ключом сообщение в «Берлинер-Норд», запрашивая перелет и требуя сопровождение. Затем была «ловкость рук и никакого мошенства»: лист шифроблокнота был мастерски заменен, порван и отправлен за борт через специальное устройство, мелко рубящее бумагу и продувавшее обрывки за борт.

– Все, отправил, слушайте канал, должны подтвердить и дать позывной, герр бригадефюрер.

– Вальтер, называйте меня Вальтер. Очень неудобные лагингофоны, приходится рукой прижимать!

– Пряжка справа, подтяните, только слишком не затягивайте, пойдем выше – начнет давить.

У Кедингсхагена сделали круг, и к ним пристроились еще три таких же машины. Получили новый эшелон, девятый, на пяти тысячах Вольфи приказал Вальтеру включиться в кислород. Высотные «605-е», стоявшие на машине Вольфганга, дружненько подвывали нагнетателями. С восьми тысяч за машинами потянулись инверсионные следы. Генерал Дорнбергер сегодня совершил кучу ошибок: во-первых, до конца не осознавая способы и методы запросов в люфтваффе, заказал перелет без предварительной оценки ситуации в воздухе, во-вторых, не умея работать на ключе, сам передал свой основной код, входной код группы, свой цур-код, и чуть позже передаст цу-код посадки на полностью закрытом аэродроме, не входящим в систему люфтваффе. Коды, конечно, меняются, но префиксы обычно остаются и действуют иногда по нескольку месяцев. Это было очень важно, теперь появится возможность прослушивать их переговоры. Теперь главное – долететь без происшествий. А вот с этим появились некоторые проблемы через полтора часа полета.

В зоне 6290 находилось до пятисот самолетов, и там шел воздушный бой. Диспетчер «Норд-Зее» из Роттердама дал новый курс и изменил эшелон на двенадцать. А на генерале только кожаное пальтишко и обычное галифе. Он и на девяти тысячах пару раз просил Вольфганга прибавить отопления в кабине. Впрочем, через десять минут фон Вольфи резко подал команду:

– Стрелок, к бою! Перезарядить оружие! Ну, что там? Быстрее! Зеленые горят? Противник справа!

Дорнбергер мучительно вспоминал, что ему говорил стрелок перед вылетом. Вспомнил, что надо двумя большими пальцами нажать две кнопки для перезарядки пулеметов и убедиться, что установки чувствуют положение прицела. Звуки моторов приводов довольно громкие, и они немного успокоили его своим подвыванием. Он доложился фон Вольфи, который злобно стукнул пальцем по переговорке, приказывая замолчать.

– Справа два, выше полтора.

Генерал повернул голову направо и ничего не увидел. Кинув взгляд на Вольфганга, понял, что его «право» – это лево, развернул голову в противоположную сторону и увидел восемь темных крестиков чуть выше. Шесть из них были одномоторными, и впереди шла пара двухмоторных самолетов.

– Эн-эС-три, я Фау-Ве, наблюдаю пару «лайтов» и шесть «бочек». Пересекаемся!

– Вас понял, фон Вольфи, это фоторазведка, уничтожить!

Приказ есть приказ, но группа «янки» шла выше, а на борту не слишком много топлива. Но тут янки заметили его четверку, и «тандерболты» сбросили подвесные танки, готовясь атаковать. «Яппи» форсировали движки и пошли выше, под самый потолок. Вольфи начал плавный вираж с набором высоты, стремясь выйти в хвост «лайтнингам». Красиво изогнувшиеся инверсионные следы дюжины машин стремительно переплелись в кристально чистом небе. Где-то чуть в стороне набирала высоту группа «сто девятых», направленная им в помощь. Притихший Дорнбергер нервно ворочал прицел привода кормовых «один и три МГ». Ему уже не было холодно, наоборот, пот заливал глаза, и он пытался понять свое место и назначение в бою. Увидев вдвое превосходящего по численности противника, он мысленно представлял свои похороны в закрытом гробу. Его размазывало на крутых виражах и боевых разворотах, било головой то о прицел, то об остекление кабины, на его вопросы Вольфи не отвечал, а настойчиво щелкал переговоркой, мешая ему говорить. После очередного крутого виража коротко бросил:

– Стрелок, только по делу и докладу. Следить за противником.

– Атакует! Сверху.

– Отлично, наблюдать!

И у генерала быстро заложило уши. Пара «мессершмиттов» ушла в пикирование, подставив хвосты двум «лайтнингам», которые атаковали их сверху. Скорость быстро нарастала, спидометр крутился вправо, а альтиметр влево. Вдруг Вальтер почувствовал, что его начало прижимать к спинке сиденья. Вольфганг выпустил тормозные решетки и сбрасывал скорость. У «лайтнингов» этой приспособы не было, их очереди прошли мимо, и охотники поменялись местами с дичью! Теперь, убрав решетки и чуть раскрутив двигатели, два «четыреста десятых» быстро догоняли «Р-38». А земля все ближе и ближе! Уши Дорнбергер уже несколько раз продувал, но их все время сдавливало снова. Машину резко затрясло: шесть носовых точек выдали порцию огня.

– Гетрофен! Том?! – Попал! Том?!

– Вижу, секунду! Их аух!!! – Я тоже!!! – Вывожу! Отлично, комм! Как всегда!

– Стрелок! Сзади?!

– Где? Где?

– Да я у тебя спрашиваю. Держись!

Генерала кинуло на прицел, он еле успел подставить руку ко лбу, ударился мякотью ладони о налобник. И через секунду увидел толстый серебристо-зеленый незнакомый самолет с короткими крыльями. Кое-как ухватил его в перекрестье и дал очередь из обоих пулеметов, но стрелял только один. Его опять мотнуло в кабине, и раздался голос фон Вольфи:

– Не трать патроны, далеко, и смотри за трассой!

Несколько рваных фигур, земля у самого хвоста. Более маневренный и более динамичный «мессершмитт» заставил выполнить несколько виражей пару «бочкарей», которые потеряли набранную скорость и теперь пытались форсировать до предела свои мощнейшие «Пратт энд Уитни», постоянно оглядываясь назад и с ужасом глядя, как слетанная пара немцев из косой петли быстро заходит им в хвост. В этот раз Том Майер открыл огонь раньше, и Вальтер увидел, какой сноп огня украсил нос его машины. Затем затрясло и их самолет.

– Выходим из боя! Высоту не набирать! Держать спину!

Прижавшись к земле, самолеты отходили в сторону от места боя. Вольфганг несколько раз дал свое место, чтобы подозвать вторую пару и получить курс от диспетчера. Пара появилась справа, один из моторов ведомого довольно сильно дымил.

– Янус, опять раскрутка!!! Или решил француженок помять?

– Коммандер, у меня боевое, есть пробоины!

– Вава! Вам посадка, Рубе-2. Эн-эС-три, как поняли? Вторая пара имеет повреждения.

– Вас понял, посадку разрешаю, третий.

Прижимаясь к земле, дошли до Сант-Омера. Тут новая вводная! Посадку дают только одной машине, вторая идет за Сант-Омер на аэродром люфтваффе. Ну и порядки!

Генерал, впервые в жизни переживший воздушный бой и даже принявший в нем участие, выскочил из машины и долго тряс руку фон Вольфи. Вся секретность к черту, ведь кто-то должен подтвердить героизм бригадефюрера! И служебный «Мерседес» доставил их из Ганспетте на «Стройплощадку 21».

Больше всего бригадефюрера волновал вопрос, почему второй пулемет не стрелял. Неправильно перезарядил его?

– Да нет, сектор был перекрыт корпусом. Когда ствол находится в этих секторах, привод гашетки отключается. Так что все в порядке, только в воздухе на такие дистанции не стреляют. Вероятность попадания очень мала.

– А что это за машины были – «бочкари»? По которому я стрелял?

– RР-47RВ «Громовержец».

– Опасные?

– Да нет, не очень, быстро скорость теряют во время маневров, а потом долго ее набирают. А если сдернуть их с высоты, что мы и сделали, то практически мишень. Но на высоте имеют такую же скорость, как и наши Ме.410, или даже больше, но на пикировании всегда отстают. Лоб большой. Их снимают с вооружения и используют только для второстепенных задач. Считаются непригодными для маневренного боя. Но у них восемь пулеметов, и если зевнуть, то мало не покажется. Так что пугнул его, и ладно, Вальтер. Нашей целью были другие самолеты – «молнии», а «бочкари» их прикрывали. Те два тонкохвостых, которых первыми сбили, это F-4. Зеленые еще, удалось их поддразнить, подставив им хвосты, и утащить в пикирование.

– Ты считаешь, что это были не асы?

– Конечно. Ас, увидев незнакомую машину, очертя голову на нее не бросится, а будет пытаться подловить ее на ошибках. «Бочкари» же сразу бросились в атаку и забыли про «молний», а пилоты «молний» не поняли, что я специально вылез перед ними, и думали, что я их не вижу, решили атаковать сверху. По ним и стрелять не требовалось. Из этого пике они бы уже не вышли. На скоростях выше семисот пятидесяти они практически не управляются по вертикали. Они очень опасны на виражах. А что это? – в этот момент они подъехали к большому зданию из бетона.

– Еще один завод, как в Узедоммере, и стартовая площадка. Отсюда фюрер приказал стереть Лондон с лица земли.

– Грандиозное сооружение! Колоссально!

Вокруг здания кипела работа. Огромное количество людей в полосатой форме, заключенных, укладывало бетон, работало вибраторами, уплотняя его. Во многих местах вспыхивала сварка и сбивалась опалубка. Работы велись под надзором большого количества охранников с собаками. Псы постоянно лаяли и вели себя очень агрессивно по отношению к людям в полосатой форме. Над сооружением висела маскировочная сеть.

Поздоровавшись с подошедшими к начальству эсэсовцами и выслушав их рапорт, бригадефюрер передал под роспись свой портфель одному из них и начал в красках описывать события в Пенемюнде и во время перелета. Вся группа переместилась в уже построенное крыло бункера. По самым скромным оценкам, толщина перекрытия составляла пять – шесть метров. В кабинете, в котором они оказались, пройдя по высоким коридорам, портреты фюрера и рейхсфюрера. На стене – большая карта Европы с флажками, на которых изображен знак SS. Больше всего таких флажков было в районе Курска и Харькова. До начала наступления оставалось два дня. Под восторженные возгласы подчиненных Дорнбергер из старинного шкафа начал доставать бутылки «Louis XIII de Remy Martin Grande», украшенные королевской лилией. На полке шкафа была выставлена целая батарея элитного коньяка.

– Господа! Тише! Тише! Я хочу вам представить моего лучшего друга майора люфтваффе Вольфганга фон Крейца, одного из лучших асов рейха и человека, который обеспечивает безопасность с воздуха наших исследований и испытаний уже много лет. С момента, когда его группе, а теперь это уже гешвадер, начала оборонять небо над Узедоммером, ни один английский разведчик не может сунуться в его зону ответственности. Мне выпала честь сегодня лично принять участие в воздушном бою, в котором противник имел двукратное превосходство над нашими силами, находился выше нас и атаковал нас первым! В итоге шесть самолетов противника были сбиты, среди которых уничтожено два фоторазведчика, шедших в этот район, кстати! Все наши самолеты сели на своих базах. За победу! Зиг хайль!

Проревев ответ, эсэсовцы левой рукой тренированно, одним глотком, отправили дорогущий коньяк в желудок и поспешили пополнить рюмки. Пьянка продолжалась до глубокой ночи. В Пенемюнде такого не наблюдалось, но там большинство людей были инженерами и специалистами. Здесь же находились охранники лагеря и немногочисленное количество инженеров-строителей. А генерал заливал свой страх. Впрочем, первый бой на всех примерно так и действует. Ближе к ночи Дорнбергер полез с извинениями за все свои рапорты начальству в предыдущие годы и клялся в вечной дружбе и глубочайшем уважении к фон Вольфи. От него Крейц узнал, что в Лейпциге начались эксперименты с критической массой. Начали создавать устройства, могущие создать необходимый скачок плотности урана для неуправляемой ядерной реакции. Вальтер поинтересовался здоровьем супруги и сказал, что профессор Ган все еще надеется на ее выздоровление и возвращение на работу.

Четвертого июля три «410-х» вернулись в Кедингсхаген, обер-фельдфебель Буттшер еще ждал замены двигателя на аэродроме в Рубе. Бригадефюрера «задержали дела», обратно он добирался поездом. Так безопаснее. Потянулась обычная для этих мест рутина, единственное, что не дали топлива на облет района. Топливо в огромном количестве требовалось сейчас под Курском. На Deutscher Rundfunk дикторы соловьями заливались, прославляя мощь германской армии, новейшую технику, орды сгоревших русских танков, тысячи сбитых русских самолетов. Тем не менее никому не известная Olkhowatka так и осталась за противником даже через неделю после начала наступления. То же самое происходило и на другом направлении: под Обоянью вермахт также не добился успехов. Там появилось новое направление – Prokhorovka.

В бой введены танковые дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова», предназначавшиеся для действий на острие прорыва. Теперь их послали проделывать этот прорыв. Вот только по каналам оперативного управления люфтваффе генерал-фельдмаршал Кессельринг сообщил о высадке англо-американских сил на Сицилии. Неожиданно для многих, русские и англо-американцы впервые начали действовать согласованно.

В этот момент Центр передал ответ на шифровку Вольфганга об «объекте 21». Давалась закладка в Графенхаймском лесу, неподалеку от лесничества Шмарфендорф, и ссылка на католическую библию в качестве шифровальной книги. Требовалось заложить туда данные по полигону в Пенемюнде с аэрофотоснимками и данные по «объекту 21». Руководство решило действовать через поляков, чтобы не раскрывать источник перед союзниками. В радиограмме стояла отметка «срочно». О наличии там агента или резидента внешней разведки НКВД докладывал в Центр лично Вольфганг еще два года назад. В ночь с субботы на воскресенье 11 июля Вольфганг успешно заложил все в тайник и сообщил об этом в Швецию. Двадцать третьего стало известно, что русские перешли в контрнаступление под Курском и прорвали линию фронта на позициях, которые занимали немецкие войска до начала наступления.

В составе ударных групп действуют все пять танковых армий, небо над которыми прикрывают более трех с половиной тысяч самолетов, большей частью новой конструкции. Люфтваффе опять понесло значительные потери в период немецкого наступления. Весь фронт от Смоленска до Таганрога пришел в движение. Планы немецкого командования оказались сорваны. Катастрофа на Восточном фронте произошла, и ни для кого уже не было секретом, что ни на Западе, ни на Востоке люфтваффе не может прикрыть собственные войска. Лучшие кадры выбиты, противник как минимум сравнялся по тактико-техническим характеристикам с немецкими машинами, продолжает совершенствовать свою тактику и средства обнаружения. В течение кампании сорок третьего года самые большие потери имели штурмовые гешвадеры. Наводившие ужас на Европу «штукас» окончательно устарели, и их сняли с производства. Победу в конкурсе на поставки в войска штурмовиков выиграл Курт Танк – новый любимец фюрера, бомбардировочная версия Fw.190A(F)-8 заняла поточные линии на четырех заводах. Война принимала оборонительный характер, и эта стратегия влияла на выбор основного технического парка.

Англичане резко снизили активность в районе ответственности третьей NJG. Летчики болтались без дела, тогда как на юге Германии и на западе рейха шли тяжелые бои с многочисленной американской авиацией 8-й воздушной армии США, в которых люфтваффе одерживало верх. Начали поговаривать о необходимости перебросить часть гешвадера на юг. Режим экономии топлива сохранялся. Отменили даже патрулирование района.

В ночь с 17 на 18 августа прозвучал вой сирен на всех площадках гешвадера. Радиолокатор в Копенгагене зафиксировал большую группу самолетов над Северным морем. Все двести новеньких Ме.410A(C) вырулили на старт и одновременно поднялись в воздух. Ситуация была очень серьезной. Воспользовавшись последними лучами заходящего солнца, Вольфганг собрал гешвадер в одну большую группу и направился к Колдингу, стремясь оказаться западнее английских самолетов и выставить их на фоне более светлого участка неба. Высота, на которой действовал противник, была известна. Гешвадер шел тремястами метрами ниже. Требовалось нанести неприемлемый ущерб группе из пятисот восьмидесяти четырехмоторных самолетов и сбить головные самолеты-осветители целей. Слетанный и великолепно обученный состав двух полков из четырех мог достойно показать себя в этой схватке. Третья и четвертая группе лишь на тридцать процентов были укомплектованы опытными летчиками, большинство в этих группе составляли сопляки после года обучения в Грисхайме. Но ничего, держатся в строю и рвутся в бой.

И тут, на проходе Киля, с трех сторон загорелось более пяти сотен прожекторов. Сработал «огневой карман», созданный Каммхубером еще в сороковом году. Все двести машин в плотном строю были не опознаны, наблюдатели доложили, что видят и слышат большую группу «бофайтеров». Все машины гешвадера имели кольцевой радиатор перед «603-м» или «605-м» мотором и четырехлопастные винты, менявшие звук на незнакомый. На вид – воздушное охлаждение, а силуэт Ме.2(4)10 в справочнике имел моторы водяного охлаждения.

Немедленный доклад в «Берлинер-Норд», и лично генерал-полковник Ешоннек подал команду «огонь». Квадраты здесь были великолепно пристреляны. Первая и вторая группе были просто снесены двенадцатью залпами 12,8-см спаренных зениток.

Огонь оборвался после двенадцатого залпа – столько времени потребовалось, чтобы задробить его. Вольфганга обожгло осколками, и он покинул горящую машину. Затем довольно долго болтался в проливе в маленькой надувной лодочке, пока его не подобрали моряки. Сознания он не терял, хотя ранения сильно кровоточили через мокрую одежду. Затем госпиталь в Киле, потом в Берлине. В госпиталь приехал Геринг и вручил Дубовые листья к Рыцарскому кресту. Видимо, за разгром гешвадера.

Глубокой осенью сорок третьего фон Вольфи появился в Пенемюнде. Узедом-Норд представлял собой кучу развалин, между которыми сновали заключенные в поисках неразорвавшихся бомб. Никого из знакомых там уже не было. Гауптман Фосс и вся его эскадрилья не вернулись из боевого вылета 18 августа. Все получили Железные кресты 1-й степени посмертно.

Никто из летчиков не носит пилотки, и у всех незнакомые молодые лица. Вольфганг находился в отпуске по ранению, и сюда заглянул просто посмотреть на результаты налета. Пробыв около трех часов в Пенемюнде, он решительно сел в «шторьх» и вылетел через Кедингсхаген в Швецию. Через месяц предоставил Герингу выписку из Королевского военно-воздушного госпиталя с отметкой: «Не годен к строевой службе», и подал рапорт о выходе в отставку по состоянию здоровья. Рейхсмаршал не стал возражать, решив, что так будет лучше для всех.

В СССР семейство Крейцев попало уже после войны. Жили в Сухуми, где работал тесть и стала работать Карин. Два года Вячеслав восстанавливал подвижность правой ноги, раздробленной осколком крупнокалиберного снаряда, и в итоге сумел пройти медицинскую комиссию на годность к службе в ВВС. Страна значительно изменилась, и капитан-инвалид совершенно никого не интересовал. Ну да, два ордена и звание капитана, где воевал – непонятно. Говорит со странным акцентом.

Прежде чем выйти на ВВС, пришлось разговаривать с Частником. Ведь он числился за ГРУ Генштаба. Мать не вернулась с боевого задания в сорок третьем году, была убита в Кантоне бывшим белогвардейцем.

Генерал-лейтенант Ильичев принял его не в управлении, а на конспиративной квартире на окраине Москвы. Вячеслав принес с собой рапорт с просьбой перевести его для прохождения дальнейшей службы в ПВО или ВВС страны, так как других навыков он не имеет, Германия разгромлена, и он считает, что его опыт создания участка ПВО для защиты особо важных объектов будет востребован. Тем более что он летчик-истребитель-ночник, которых в составе ВВС СССР практически нет. До самого конца войны ночные действия люфтваффе практически проходили безнаказанно.

– Вот только об этом, капитан, никогда и никому не говори. Могут не понять. Почему вы не вернулись на службу в люфтваффе? Ведь последствия ранения не настолько серьезны, и обязанности командира дивизии вы могли выполнять, а там, глядишь, и повыше куда подняться. Имели бы доступ к самым важным секретам рейха.

– Шестое управление госбезопасности настаивало на приезде в Германию моей жены, и мое возвращение было прочно увязано с этим обстоятельством. Вы в курсе, что все урановые бомбы, взорванные американцами в этом году, имели немецкую начинку? А сейчас они переделывают свои обогатительные фабрики по немецкой технологии. На своих циклотронах они не смогли получить достаточную чистоту урана. Лишь плутониевая бомба имела начинку, произведенную в США. А моя супруга занималась именно этой технологией. И сейчас ею занимается, только в СССР.

– Да, вы писали об этом в своих показаниях, и ваши слова нашли косвенное подтверждение из других источников. Однако ваш отказ вернуться на территорию рейха руководством страны был воспринят отрицательно. Мы лишились возможности иметь непосредственный источник информации с ракетных полигонов рейха.

– «Нахт-ягд-гешвадер драй» после разгрома у Киля был переформирован и направлен под Варшаву и Минск. Полигон в дальнейшем охранял первый NJG, к которой я не имел никакого отношения. Воевать на Восточном фронте я не имел никакого желания. Это же воевать против своих.

– Здесь я с вами согласен. Хорошо, можете пока оставаться на этой квартире. Я доложу руководству о вашем рапорте и об успешном прохождении вами врачебно-летной комиссии.

Через десять дней его вызвали в Генеральный штаб, и он в течение сорока шести суток беседовал с генерал-лейтенантом Гайдуковым, который попросил его описать все испытания ракет, на которых ему приходилось присутствовать. В декабре сорок пятого к Гайдукову присоединился инженер-полковник Глушко. После окончания опросов Гайдуков предложил капитану Быстрых перейти под его начало в будущие ракетные войска.

– Я вообще-то летчик, плюс у вас сейчас работают люди, которые меня знали под другой фамилией и в должности командира авиадивизии, которая допустила уничтожение их семей в Узедом-Норд. А я действительно по приказу ГРУ передал англичанам аэрофотоснимки полигона и описал на нем все.

– Даже так?! Да, я об этом не подумал.

Затянувшаяся и довольно бестолковая поездка в Москву закончилась беседой с генерал-полковником Громадиным, командующим Центральным округом ПВО. Вячеслав тщательно готовился к этому визиту. От него зависело будущее. В 16:30, точно в назначенное время, капитан Быстрых доложился о прибытии. В портфеле у него были его фотографии в погонах оберст-лейтенанта, на шее у которого висел украшенный Дубовыми листьями Рыцарский крест – награда, соответствующая званию трижды Героя Советского Союза. А перед ним за столом сидел бывший крестьянский сын, вовсе даже не летчик, но именно он ввел в войска ПВО истребительную авиацию, и сейчас у него под командованием находилась 1-я воздушная армия ПВО в составе шести истребительных дивизий. Приглашения пройти не последовало. Приняв рапорт, генерал открыл личное дело капитана Быстрых и внимательно перечитывал его.

– Немец?

– Немец, по отцу фон Валенштайн, по матери фон Крейц, оберст-лейтенант люфтваффе, командир ночной истребительной эскадры.

– Против нас воевал?

– Никак нет, воевал в Чехословакии, в Польше, в Дании, Норвегии, в дальнейшем охранял с севера Берлин, Росток и Узедоммер.

– Когда сдался в плен?

– Я не был в плену, в Германии я находился по заданию Разведывательного управления Генерального Штаба РККА с 1938 года по ноябрь 1943 года. Уволился из люфтваффе в декабре 1943 года из-за тяжелого ранения, полученного в августе 1943 года над городом Киль.

– Англичане сбили?

– Нет, немцы, наблюдатели ПВО района неправильно классифицировали цель и перепутали Ме.410-С с «бофайтерами».

– Но их же невозможно перепутать!

– Возможно, на самолетах моего гешвадера стояли высотные двигатели с кольцевым радиатором, внешне похожие на двигатели воздушного охлаждения, и удлиненные крылья с круглыми законцовками. Самолет был новым, и в атласе его не успели обозначить.

На лице генерала промелькнула улыбка.

– Сильно досталось?

– Да, и мне, и гешвадеру. Из двухсот машин в воздухе осталось шестьдесят пять. И в основном из третьей и четвертой группе, шедшими замыкающими. Там в основном сопляки сидели. В конце дела об этом много написано.

– Ну, а ко мне зачем?

– Имею большой опыт создания зон ПВО над особо ответственными объектами, летчик-ночник и организовывал в люфтваффе обучение ночников. Насколько я в курсе, на вооружении авиации ПВО в СССР находится только одна машина, могущая исполнять роль ночного истребителя, и та американского производства, и её предстоит вернуть по ленд-лизу.

Генерал промолчал.

– Сколько сбитых ночью?

– Двадцать шесть четырехмоторников, тридцать два двухмоторника и семнадцать одномоторных самолетов, сто восемьдесят пять побед, семьдесят пять сбитых. Вот фотография моего «абшуссбалкена», – он передал генералу фотографии. Чуть помедлил и вытащил боевые ордена с наградными листами. Генерал брезгливо отодвинул награды в сторону, но убирать не велел. Просматривал фотографии.

– Со всей шоблой снят! А почему войну не предупредил, разведчик?

– Запретило командование, потому что предупреждение ушло сюда по другим каналам. Мне непосредственно было приказано на связь не выходить.

– Что ж мне с тобой делать? Руководство рекомендовало разобраться. А у меня же здесь допуск.

– Я его имею, персональный. Особой важности. И подлежу судопроизводству только особым военным трибуналом.

– Идите, капитан, я подумаю. Оставьте свои координаты адъютанту. Заберите, – он указал пальцем на фотографии и награды.

Адъютанту Вячеслав оставил свой сухумский адрес – он твердо решил возвращаться домой, поняв, что договориться ни с кем не удастся. Надо думать о том, чем можно было бы заняться на «гражданке».

Четыре дня трясся в пассажирском поезде. Прошел через строгую систему сплошных КПП, прежде чем сумел добраться до коттеджа, в котором они жили. Карин и дочка очень обрадовались его возвращению. А затем после ужина жена ушла к отцу, и вернулась довольно поздно. Вячеслав успел еще раз покормить дочь и уложить ее в постель.

– Отец по своим каналам попытается тебе помочь, мы же видим, что ты места себе не находишь. Так рвался сюда, столько занимался, чтобы восстановить сустав, и оказался никому не нужен.

– Ну, в принципе, можно согласиться с предложением генерала Гайдукова, хотя это бесконечно далеко от того дела, которым я привык заниматься.

– Ничего, Вольфи, партия тебя не оставит. Держись!

Через месяц вновь вызвали в Москву, в ЦК ВКБ(б). Опять общий вагон, прокуренный и грязный. На этот раз пришлось селиться в гостинице, в комнате с девятью койками. Вначале его принял довольно молодой человек, назвавшийся третьим секретарем Особого отдела ЦК. Беседа больше походила на допрос, Вячеслав отвечал только на вопросы, не касавшиеся заданий, которые он получал, на что ему показали папку с несколькими штампами: «Особой государственной важности. В одном экземпляре. Хранить вечно». Доступ к этой папке мог получить только человек, уполномоченный это делать. Начал рассказывать по порядку, даже с мелочами.

– Мда, Вячеслав Александрович, хоть садись и книгу пиши да фильмы снимай. Это тебе не «Подвиг разведчика»! Рапорты я ваши прочел, и буду ходатайствовать об отмене некоторых приказов перед руководством отдела. Ожидайте, в ближайшее время вас вызовут. Где остановились?

– В доме колхозника, на Беговой.

Третий секретарь чему-то усмехнулся, черканул на бумажке несколько слов и передал ее Вячеславу. Уже в коридоре удалось рассмотреть, что это направление в гостиницу «Метрополь». Через несколько дней, ночью, его разбудил стук в дверь. Коридорная просила быстрее подойти к телефону.

– Вас Кремль вызывает.

Он поднял черную трубку и представился:

– Капитан Быстрых у телефона.

– Для вас заказан пропуск, получите у Боровицких ворот, ждем через час. – С той стороны повесили трубку.

На этот раз его принимал лысоватый человек с характерно изломанными бровями и абсолютно бритой головой. Представился заведующим Особого отдела ЦК Александром Николаевичем Поскребышевым.

– Я ознакомился с вашим делом, товарищ Омега, и этот вопрос рассмотрен руководством страны. Принято решение об отмене нескольких приказов, последовавших за вашим самостоятельным отходом на территорию нейтральной Швеции. Учитывая характеристики на вас, полученные из ЦК компартии Германии, и данные о том, что все ваши родственники принимают активнейшее участие в работе объектов «А» и «Г», и получив отклики об их работе со стороны товарища Ванникова, мы признаем, что принятое вами в декабре сорок третьего года решение было единственно верным. Этим вы сохранили для страны ценнейшие научные кадры. В наградном отделе находятся две награды, полученные вами за выполнение заданий Ставки. Учитывая ваши заслуги перед страной, звание и должность, полученные в ходе службы в германских ВВС, Верховный Главнокомандующий принял решение о присвоении вам звания полковника авиации. Мы направили вас в распоряжение командующего Центральным округом ПВО на должность заместителя командующего по боевой подготовке. Надеемся, что вы в полной мере примените имеющийся у вас опыт использования авиации в целях борьбы с бомбардировочными соединениями. Обстановка в мире меняется стремительно, товарищ Омега. Американцы уходить из Европы не желают, а вы имеете опыт борьбы с их авиацией. За работу, товарищ полковник! – и он протянул Вячеславу сухую крепкую руку.

Помощник заведующего проводил его в наградной отдел. Там пожилая женщина с короткой прической и одетая по моде двадцатых годов, этакая коминтерновка, проверила его документы, покопалась в карточках, как в библиотеке, вытащила одну из них и, чуть приволакивая ногу, прошла куда-то вглубь помещения, оставив его одного. Отсутствовала довольно долго. Появилась вновь и положила на стол две коробочки. Шаркая кожаными тапочками, опять удалилась. Вячеслав левой рукой приоткрыл одну. Внутри лежал орден Ленина. Открыть вторую он не успел – услышал шаркающий звук шагов. Женщина долго усаживалась на черный венский стул, открыла гроссбух и аккуратным почерком занесла тушью номера, списывая их с орденской книжки, лежавшей перед ней. Недовольно пробурчала:

– Война кончилась, так столько героев развелось! Впрочем, вас это не касается, у вас за сорок второй год. Почему не получали?

– Я только сегодня узнал об этом.

– Бывает, распишитесь, – она передала ему ручку, которую макнула в другую чернильницу. Тушь на подписи была немного другого цвета. Во второй коробочке лежали две золотые звезды.

– А почему две?

– Одна из них – дубликат позолоченный. Золото – металл мягкий, поэтому ушко быстро перетирается. Молодой человек, вы меня задерживаете.

– До свидания.

– До свидания, постарайтесь в следующий раз не задерживаться с получением наград.

– Постараюсь, извините, что побеспокоил.

Добрался до гостиницы, но уснуть так и не смог. Указ был подписан три года назад, день в день – 15 февраля 1943 года. В указе он не один, там человек сорок, как раз закончилась Сталинградская битва. Спустился в буфет, заказал водки и бутерброд из черного хлеба с салом. Опустил «Ленина» в стакан, а Звезду повесил на край. Прикрыл все это кусочком хлеба. Вспомнил Эрнста, который его и протащил в святая святых рейха. Благодаря ему удалось закрепиться в Пенемюнде. Вечная ему память! На его действия со стаканом обратил внимание персонал буфета. Увидев, что лежит в стакане, буфетчик и его помощница поставили рядом еще два. У буфетчика на правой руке не хватало пальцев.

– Под Москвой потерял, товарищ капитан. За что?

– За войну, за сорок второй год. Только что выдали.

– За Сталинград?

– Наверное, за успешное выполнение заданий Ставки ВГК, проявленные при этом мужество и героизм. Вот, так написано, – он показал текст указа. Еще очень долго он не будет знать, как отвечать на этот простой, казалось бы, вопрос. В общем, посидеть в одиночестве не удалось, и пришлось перебираться в номер, благо что благодаря бронированию через ЦК поселили в отдельный.

В 09:00 он вышел из гостиницы и, перейдя площадь, зашел в «Военторг» и приобрел два комплекта погон – на шинель и на китель. Там же приторочил их на место. Все они крепились при помощи лямки и пуговицы со стальными плоскими ножками к местам с пришитыми петлями. Лишь на парадной форме погоны пришивались к плечу. После этого двинулся в штаб в/ч 64178, располагавшийся в то время на улице Фрунзе между зданиями Генштаба и Наркомата обороны.

Февральский снежок медленно падал, чуть подкручиваясь под собственной скоростью. Абсолютный штиль и мороз. Предъявив предписание, прошел в штаб и вошел в кабинет командующего. Адъютант принял предписание, сказал, что командующий проводит совещание, и предложил подождать его. Внимательно рассмотрев Вячеслава, адъютант извинился и попросил разрешения задать вопрос.

– Насколько я помню, вы уже были на приеме у командующего. У меня есть для вас письмо. Я его еще не успел отправить.

– Наверное, с отказом?

– Не совсем, в нем предлагается изложить письменно ваши предложения по реорганизации службы ВНОС и применению авиации для отражения атак с воздуха массированной группировкой противника. Вот оно, почитайте. Товарищ командующий любит, когда его приказания и пожелания выполняются точно и в срок.

– При этом письма задерживаются на неопределенное время, – заметил Вячеслав, вызвав улыбку смущения на лице лощеного адъютанта.

– Вы же были капитаном общевойсковой службы, а теперь – летчик. И наград было меньше.

– Я летчик, а это звание получил вчера, а ордена – сегодня. Это за сорок второй год.

– Я и смотрю, что орден Ленина новенький, не потертый, но старого образца, без колодки.

– Лежали три года в наградном отделе, я не знал, что был награжден.

Вошел генерал Громадин с еще двумя генералами. Даже не взглянув на присутствующих, направился в кабинет и открыл самостоятельно дверь. Затем повернул голову направо и посмотрел на Вячеслава. Тот вытянулся, по привычке щелкнув каблуками. Стойка «смирно» у него была немецкая – он чуть разводил локти.

– Полковник Быстрых, представляюсь по поводу назначения заместителем командующего Центральным округом ПВО по боевой подготовке.

– Шустрый! Вольно! И локти следует прижимать к корпусу.

– Извините, привычка.

Генерал тяжело вздохнул и кивнул, приглашая в кабинет.

– Ну, вот, товарищи, вот сидит результат того, что вы, товарищ Гудыменко, на совещании в Ставке заявили о неготовности войск ПВО отразить массированный ночной удар 2-й и 8-й воздушных армий США. В общем, так, информация по нему закрытая, так что за пределы этого кабинета ее не выносить. Перед вами командир первого ночного авиаполка ПВО Германии, созданного в тридцать девятом году. Он же создал в городе Грисхайм училище, в котором обучали летчиков-ночников. Командовал третьей ночной истребительной дивизией Германии. Его дивизия считалась лучшей в ПВО Германии и имела самые высокие показатели по всем параметрам. Благодаря довольно странному стечению обстоятельств, связанному с новым типом самолета, который не попал в справочники, дивизия была уничтожена в небе над городом Киль самими немцами. Потери от дружественного огня составили сто тридцать пять машин. Но и оставшиеся в воздухе летчики, по отзывам самого товарища Быстрых, совсем «зеленые», несмотря на потерю управления, сбили в этом ночном бою сорок семь четырехмоторных английских самолетов. Начальник штаба люфтваффе генерал-полковник Ешоннек застрелился в тот же день, после разноса у Гитлера. То есть, товарищи, дело свое товарищ Быстрых знает туго, рекомендован на эту должность Верховным Главнокомандующим, который и познакомил меня с его настоящим делом. Предупреждаю, что эти данные – ОГВ. Сам товарищ Быстрых – наш, советский, хоть и немец по национальности. В Красной Армии с тридцать четвертого года, доброволец, сам перешел в военную разведку из пограничных войск НКВД. Закончил в Германии военную школу и высшие курсы воздушного боя. Успешно выполнял задания нашей разведки до тяжелого ранения в августе сорок третьего. Так что прошу любить и жаловать, как говорится. Знакомьтесь, мой первый заместитель генерал-лейтенант Гудыменко и начальник штаба генерал-майор Журавлев.

– Петр Егорович, – представился высокий генерал-лейтенант.

– Дмитрий Алексеевич, – протянул руку начштаба.

– Вячеслав Александрович, – коротким рукопожатием ответил фон Вольфи.

– Фамилия настоящая? Или… – спросил командующий.

– Фамилия отчима. Носил с 1929 до 1938 года. Все документы оформлены на это имя.

– Ну, что ж, с чего начнете, Вячеслав Александрович?

– С нуля, товарищ командующий, с состояния дел по обучению личного состава и оборудованием аэродромов, затем хотелось бы ознакомиться с системой оповещения, обнаружения и наведения, с состоянием сплошного радиолокационного поля и навигационным оборудованием использующихся самолетов. Как мне кажется, есть необходимость создания промышленно-технического отдела, который будет вырабатывать требования к промышленности для наших нужд.

– Ну что ж, – в который раз повторил командующий, – направления выбраны правильно. Приступайте.

Он поднял трубку телефона и приказал вызвать начальника административного управления штаба, которому представили нового заместителя и приказали обеспечить штатом, кабинетом, средствами связи и транспортом. Официально вступив в должность и сняв комнату в Москве – с квартирами было напряженно, о чем сразу предупредил начальник АУ, – Вячеслав на самолете ГВФ отправился в Сухуми за вещами. Поблагодарил Отто за участие в решении его судьбы. Два-три года придется жить врозь: из «Объекта» уволиться невозможно, а он служит в Москве. Так что дедушке придется исполнять обязанности папы. Но все радовались тому обстоятельству, что теперь и Вольфганг восстановился на службе в РККА и стал заместителем командующего единственного округа ПВО страны. Значительное повышение!

На вооружении первой армии ПВО стояли «Королевские кобры» Р-63 и «Спитфайры» Мк HF IXC. «Спитфайры» старые плюс еще и модификации «С» – предназначенные для экспорта. Довольно большая высотность, до тринадцати тысяч двухсот, но уступают по скорости практически всем новейшим самолетам.

Вячеслав освоил эту машину еще в Германии, поэтому с получением допуска к самостоятельным проблем не возникло. «Кобра» удивила неудобством посадки летчика в кабину: кабина сильно сдвинута вперед, крыло весной скользкое, а если еще и в темноте, то это вообще сказка! Дальность восемьсот семьдесят километров. Делим пополам – сорок пять минут в одну сторону и сорок пять минут обратно. Перехватчик!!! Есть возможность подвесить три ПТБ, в этом случае без вооружения перегоночная дальность более четырех тысяч километров. Сделано для того, чтобы перегонять самолеты из Америки с тремя-четырьмя посадками в СССР. По статье в «Правде», подписанной Василием Сталиным, вышедшей три дня назад, лучший самолет советских ВВС.

Вячеслав подошел к командующему, один, без посторонних.

– А Петр Егорович был прав, говоря на совещании, что нам противопоставить 2-й и 8-й армиям просто нечего.

– Я знаю. Теперь и ты это знаешь. Днем еще куда ни шло, за счет массовости и обученности личного состава. А ночью, ночью они пройдут практически беспрепятственно. Как ты там говорил – сплошное радиолокационное поле? Так его нет.

– А чего сидим?

– А ты что, не знал, немчура, что главное оружие у нас – шапка?

– Что вы на меня-то злитесь?

– Твоя правда, злиться на тебя не за что. Вот что, полковник, садись и пиши, все пиши, – наверняка ведь умеешь обосновать, – что необходимо привезти из Германии, купить у англичан, сделать самим. И пойдем с этим наверх. Авось выслушают. Придется подставляться. А что ты там с НИИ ВВС-то цапнулся? Оно тебе надо? Брось, пусть пишут, что хотят. Говорить сейчас об авиации Германии бесполезно. Она войну проиграла, соответственно, имела плохие ВВС и плохие самолеты.

– Она имела плохую идеологию, которая угробила все, что сделано немецким народом. Ме.262 видели?

– Ну, видел.

– Место под локатор есть, можно поставить кучу пушек и подвесить прорву «арканов» или «двадцать первых». Самолет не без недостатков, но он летает. В Германии просто не было топлива, чтобы их использовать. Заводов «Мессершмитта» мы захватили большое количество. В Вене, в Швехате, завод полного цикла по выпуску этих машин. В том числе и двигателей. А эти идиоты из НИИ взяли почти убитый «шнелльбомбер» сорок второго года выпуска и принялись испытывать его как истребитель. Сможет или не сможет он вести маневренный бой с истребителями сорок четвертого года. Не сможет, он для этого не предназначен. Но стоит сменить ему двигатели на «603G» или «605G», снять крыльевые радиаторы и установить пакет «четыре» по вооружению, от атакующих его «Як-3» и «Ла-7» останутся только обломки на земле. Особенно один на один. Такие примерно машины нам и нужны, товарищ генерал. Полковник Каммхубер в свое время поставил все на легкие истребители у ночников, и проиграл. Ночные истребители должны быть устойчивыми платформами для стрельбы, тогда и толк будет.

– Доказать сможешь? Делом и на примере.

– Если привезти из Германии два DB605G с кольцевыми радиаторами, удлиненные крылья, ФлюгГерэт 200, Реви EZ42 и «шпаннер-анлаге», то смогу показать реальные возможности двухмоторных тяжелых истребителей в ночном бою.

– Пиши полные названия, в том числе и по-немецки. Начальник ПВО Берлина служил здесь и сидел в том кабинете, где сейчас сидишь ты. Вряд ли откажет!

Так и поступили. Пленные немецкие механики из ZG25 установили и отрегулировали новенькие двигатели и заменили крылья у трофейного «Мессершмитта В», стоявшего в НИИ ВВС. Быстро навесили локатор и вооружение, а Михаил Степанович привлек заинтересованных лиц. Начинал раскручиваться скандал с делом авиаторов, в котором младший Сталин обвинил МАП и ВВС в производстве и приемке некачественной техники. Это соответствовало действительности. Машины в СССР были сделаны на коленке, а на складах НИИ ВВС Вячеслав обнаружил не распакованные ящики с ночными тренажерами, ради которых погиб резидент советской разведки Эрнст Удет. Там же лежали горкой приводы FuG16, предназначенные для слепой посадки.

По условиям учений, их место и время выбирал командир соединения. Послушный «шершень» набрал стометровую высоту глубокой ночью и вывалил на обнаруженные РЛС стоянки истребителей имитаторы кассетных бомб в количестве тысячи двухсот килограммов. Дневной бой, предложенный командованием НИИ, «не состоялся», как они пытались убедить командование. Вячеслав в отведенное время успел забраться на высоту тринадцать тысяч метров, выждал там начало отхода их истребителей по топливу, а затем успешно атаковал вначале «Як-3», а затем «Ла-7». После этого сумел ночью перехватить несколько «Ту-2» и «Пе-8» и предоставить командованию МО СССР снимки фотокинопулемета в инфракрасном изображении. «Шпаннер-анлаге» позволял выполнить и эти действия. И пленку для этого массово выпускала германская промышленность.

Критика была признана своевременной, и были изменены технические условия для перспективных истребителей-перехватчиков. Промышленности рекомендовалось шире использовать трофейный опыт и совершенствовать собственное производство. В разработку наконец были отданы тренажеры со следящими системами, а из Штральзунда привезли в достаточном количестве немецкие тренажеры и поставили на поток обучение летчиков 2-го и 1-го классов.

В сорок девятом году в Москву, после получения Сталинской премии, переехали Отто, Карин и Эва. Жизнь обрела новые краски. Так и хочется закончить эту историю словами: «И жили они долго и счастливо и умерли в один день». Впрочем, это недалеко от истины: 18 августа 1957 года, сразу после фестиваля молодежи и студентов в Москве, в Центральном парке утром были обнаружены два тела: генерал-лейтенанта авиации Быстрых и доктора физико-математических наук, трижды лауреата Сталинской премии, Карин фон Крейц. Убиты небольшими стрелами с цианистым калием. Выстрелов никто не слышал. На шее генерал-лейтенанта отравленной стрелой была приколота записка по-немецки: «Предатель».

Шпионские романы счастливо не заканчиваются.

Искренне ваш

Автор

Примечания

1

Сто раз упомянутое 17 сентября 1939 года, постоянно встречающееся в Интернете, это попытка хоть как-то привязать начало освободительного похода РККА в Западную Белоруссию и Западную Украину к отказу Запада исполнять свои обязательства по отношению к Польше. Просто они надеялись, что две армии, встретившись, начнут боевые действия друг против друга. – Здесь и далее примечания автора.

(обратно)

2

Надкрыльевой бак Ме-110 позволял увеличить дальность, при снижении путевой максимальной скорости всего на десять километров в час, но его изобрели не в фирме «Мессершмитт АГ», и он в серию не пошел. Гримасы капитализма. Реальная история, сороковой год, Германия.

(обратно)

3

Современная история перевернула все с ног на голову: в ней говорится, что сопротивление Югославии немецкому вторжению отодвинуло начало войны с 15 мая на 22 июня. Как мы видим, это совсем не так! Бои в Греции и на Крите отвлекли силы двадцати четырех дивизий немцев из группы армий «А», в том числе всю танковую группу Клейста и 8-й авиакорпус Рихтгофена из состава 4-го флота. Бои за Крит завершились лишь 31 мая. Тридцатого апреля был назначен новый срок нападения на СССР: 15 июня 1941. Затем Гитлер перенес его на двадцать второе.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg