«Путь голема»

Путь голема (fb2) - Путь голема [СИ] 706K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Борисович Мурич

Виктор Мурич ПУТЬ ГОЛЕМА

–

— Что за мерзость? — недовольно пробормотал я, просыпаясь.

Привычное утреннее желание — сперва потягуси до хруста в косточках, потом чухаемся во всяких разных местах и довольно зеваем в потолок, умерло при первом же вздохе. Организм, как союз наполняющих его органов, единогласно проголосовал за исключение из своего состава легкие, и то, что они вдохнули. А легкие в ответ заявили, что им лучше рак от привычного никотина, чем ЭТО, и вообще, чего вокруг витает тем они и хекают. Мол, выбирать не приходится. Не будем хекать, пусть даже и ЭТИМ, так тут же остальным каюк. Так что радуйтесь тому что есть, а то если будете носом крутить и того не будет.

Меня окружал редкой насыщенности смрад, способный пробудить даже уснувшего вечным сном… Наверное именно этот запах превращал законопослушных жмуриков, умиротворенно дремлющих в деревянных домиках, в жутких зомби. Нанюхавшись этой дряни, они покидали уютные убежища и, пачкая до сих пор ни разу не ступавшие на землю белые тапочки, устремлялись на поиски виновника. Да-да именно виновника. Естественным путем подобная эссенция сотвориться ну никак не может. Тут нужен злой… сильно злой гений, сильно… очень сильно обиженный на человечество, чтобы сотворить этакое. Сказать что глаза режет… Нет! Их выжигает! Выжигает вместе с носоглоткой и желудком, который раз за разом порывается избавится от содержимого и хоть на мгновение закрыть ту дырку из которой в него льется запах. Этакий коллекционный запах, в букет которого входит вонь немытых тел, годами нечищеного сортира в популярном месте, дыхание подпольного кладбища химзавода, испарений соседа-самогонщика, сладкий привкус скотобойни с парующей кровью и вываленными кишками и еще чего-то более мерзкого, но выходящего за пределы человеческой фантазии.

Неужели горячо любимые коллеги сумели за один вечер превратить мою холостяцкую квартиру со всеми удобствами в знатную помойку? Чистюлей я никогда не был, квартиру убираем раз в месяц, посуду моем раз в неделю, мусорное ведро большое и на балконе, носки стираем… в общем стираем иногда… но ТАКОЕ…

Что же мы употребляли, что породили столь зловонючего духа?

Попойка, то есть корпоративная вечеринка, конечно, удалась на славу, но не до такой же степени. И пили исключительно приличные напитки. Не из ларька, не от бабок доблестно несущих круглосуточную вахту у остановок и злачных мест, невзирая на погоду и время года. Кстати, однажды мне такая бабуля можно сказать жизнь спасла.

Это было в далеком, но хорошо помнящемся студенческом прошлом. В общем, ушел я, на ночь глядя, от девушки из пединовского общежития, именуемого в народе ЦПХ. Не по своему желанию теплую постель покинул, а по обещанию нагрянувшей комендантши милицию вызвать. Шагнув за порог мужского рая, в пединах всегда прекрасный пол преобладает, я нырнул в злую полуночную пургу без общественного транспорта и сугробам по колено. Протопав пару остановок, я понял что сглупил, оставив под кроватью перепуганной появлением комендантши подружки подштанники и носки. Ну не смог я под язвительным, но при этом оценивающим точно на экзамене или перед случкой взглядом натянуть под джинсы растянутые на коленях спортивки и вязанные носки с дыркой на пятке. Она точно сожгла бы презрительным взглядом. Я и так был не в своей тарелке. А еще подружка, нелепо краснея и натягивая на пышную грудь одеяло, что-то лепетала про уроки, которые мы вместе готовили, и что я подтягиваю ее по высшей математике. Подтягиваю… Еще как подтягиваю. Вот и нырнул в зимнюю ночь подальше от позора в джинсах на голое тело и подтоптанных ботинках на босу ногу. Уже минут через двадцать я готов был вернуться и предпочесть наряд милиции, и уют шершавых, но теплых стен КПЗ ледяной свободе. И, как назло, ни одного подъезда без кодового замка или круглосуточного магазинчика, чтобы согреться перед очередным броском. Вокруг лишь лес многоэтажек спального района и облизывающий их углы ледяной ветер. Редкие такси и попутки были несовместимы с опорожненным ради благого дела карманом — любовь сожрала последние финансовые запасы. А как можно идти в гости с пустыми руками? Вот и потратился. Крымский мускат красного камня, пачка длинных, тонких, похожих на макаронины сигарет ну и конечно залог безопасной любви с усатым гусаром на упаковке.

И тут свершилось чудо. Из снежной пелены вынырнула очередная остановка — нелепая конструкция из бетона и стали покрытая коркой льда. Нырнув под ее защиту, я облегченно вздохнул и начал пританцовывая хлопать себя руками по бокам, одновременно вспоминая ласковым словом комендантшу, погоду и неудавшуюся жизнь в целом. Неожиданно из темного угла выдвинулось нечто похожее на мешок лоскутьев с четырьмя колесами.

— Жмерж милок? — прошепелявила сгорбленная старуха, толкая впереди себя детскую коляску, накрытую клетчатым пледом. Неприятно поскрипывали колеса разного размера. Маленькие глазки хитро поглядывали из-под надвинутого на лоб пухового платка. Некогда каракулевая шубка была явно с чужого плеча и изобиловала проплешинами похожими на стригущий лишай в собачей шерсти.

— Аг-г-га, — проклацал я зубами. — Есть маленько. Вот танцую… Греюсь.

— Мож жахнешь? — заискивающе улыбнулась бабуля и скосила глаза на плед. В неровном свете уличного фонаря она была похожа на сгорбленного гнома. — Жлая штука. Шама варю. Кости греет, голову веселит. Все едно танцор иж тебя шлабый.

— Спасибо, бабушка. Но в кармане лишь дыра и ни шиша. А в наш коммерческий век на гуманность и человечность я не рассчитываю. Сейчас от ветра передохну и вперед. Час другой и дома буду.

— Ты не дури Дима, — сползла улыбка с поморщенного годами лица. — На, а то окоченеешь. Пей! Пей кому шказала!

Деревянными пальцами я обхватил неизвестно откуда появившийся гранчак с надбитым краем, наполненный мутным содержимым.

— Ваше здоровье. — В глотку словно плеснули смолы топленой. Из глаз сыпанули искры, а из ноздрей пламя. Дыхание остановилось, а сердце наоборот рванулось наружу в неистовой дроби. Пронзающий до костей ветер, стегающая по глазам снежным шарфом пурга словно потеряли надо мной силу. Даже скрюченные пальцы ног благодатно распрямились от прильнувшего сверху тепла.

— Пробират? — прищурившись, поинтересовалась бабуля. — Домой точно на крылах долетишь, кашатик. Теперь двигай, двигай. Дорога твоя далекая. Ты даже не предштавляешь куда она тебя жаведет…

— Спасибо, — пролепетал я ставшим неподвластным языком. — Я в долгу…

— Не тянула я тебя за яжык. Сам шкашал, — скрываясь в темном углу, сказала бабка. — Придет время жаплатишь.

Заплетаясь в собственных ногах, я шагнул в снежную пелену, словно в молоко. Пришел в себя я уже утром, в своей постели мокрой от растаявшего снега, одетый и обутый, а произошедшее ночью казалось лишь похмельным сном. Как добрался домой и откуда старушка знала мое имя для меня остается загадкой по сей день. Казалось, что весь путь я преодолел в два шага в непроглядной метели.

Но не того ранга мы сейчас люди, чтобы покупать сомнительного происхождения пойло. Нищее студенчество позади, отгороженное годами упорного труда. Не на последний грош живем. Не самогоном единым… Тьфу-тьфу не приведи к такому… Вот и бабка та невольно вспомнилась. Ох, и долго она меня по ночам кошмарами мучила. Сколько раз в поту среди ночи вскакивал от ее голоса или затхлохо запаха облезлого каракуля. Все про долг она во сне твердила. Если жизнь сведет еще раз наши дороги вместе так и быть налью бокал хорошего коньяка старушке в благодарность и во искупление.

Так вот, о чем это я… Ага, и пили исключительно приличные напитки… Много но приличные. Квартиру в помойку превратили… зловонную. Завтра мыть-убирать, проветривать. Как назло универсальное моющее средство на днях закончилось. Без него тут никак. И освежитель воздуха нужно купить будет… Или одеколон какой, ковер на полу побрызгать. И перчатки резиновые. Сто процентов липкие винные лужицы на столе и полу, это в лучшем случае если не откупоривали по гусарски… салат на диване, хоть бы без майонеза был… ветчиной рыбок кормили… бедные гупыши, перед соседями извиниться в очередной раз… хоть бы никаких машин под окнами не стояло, тут извинениями не отделаешься… вокруг унитаза мыть и мыть. А еще могут быть сюрпризы в самых неожиданных местах… и в подъезде мыть.

Ох, и денек будет. Ну, никак не может быть благоприятным день, начавшийся с такой головной боли.

Стоп!

Да не помню я, чтобы мы успешно добрались до моей обители… С одной стороны это радует, так как снимает с плеч груз неприятных забот по зачистке и дезинфекции принадлежащей мне территории а с другой наводит на мысль о вреде злоупотребления до беспамятства с вытекающей амнезией.

Стоп!

А что я вообще помню?

Помню, что вчера была пятница.

Уже хорошо. Не амнезия. Значит сегодня суббота. Если всерьез взяли быка за рога то возможно воскресенье… Но это вряд ли. Точно суббота.

Ильич, мой непосредственный начальник, устроил корпоративку в офисе к концу дня. Праздновали…

А что мы праздновали?

Напрягаемся, морщим лоб, вспоминаем.

Ах, да, вспомнил.

Праздновали, по словам Ильича, по поводу, что нет повода для радости, ибо дела нашей фирмы настолько плохи, что остается лишь напиться по этому поводу. Именно так он и сказал. Слово в слово. И как в воду глядел. Напились знатно и качественно. Слово то какое «корпоратив». Чего только не выдумает человек, чтобы найти повод выпить. Корпоратив, фуршет, презентация, семинар…

Танцев на столе, конечно, не было, но попытка на трассе отобрать у таксиста руль точно была. Он тогда еще орал, что валит за сотню как заказали, а его еще водить учат. Ох, и шуму же было. Водила пытается отцепить от руля Прыща. Прыщ, впившись пальчонками в баранку, кричит, что в Нид Вор Спид Ундеграунд всех как детей делает и щас он покажет этому ламеру позорному, чайнику безносому как нужно рулить. И что вообще его тачка полный отстой и требует серьезного апгрейда в виде замены прокладки между рулем и сидением. Противостояние идеологий длилось до вмешательства Тимохи. Тот, перегнувшись через спинку переднего сиденья, легким движением руки отправил буйного Прыща на место. Причем сделал это, не снимая с коленок восхищенно взирающую на него Лилю. Ильич с отеческой любовью взирал на резвящихся щенков-подчиненных и старался подальше от меня отодвинуться. Наверное, потому что меня в это время тошнило.

— Стоп! — произнес на этот раз я вслух. — А что мы делали на трассе?

Воспоминания зашевелились в мутной пелене вчерашнего вечера. Я точно помнил, что мы выехали за черту города через промзону, круглосуточно коптящую небо, миновали железнодорожный переезд и долго ехали по ночной трассе. Точно, таксист еще ругался, мол, чего это нас на ночь глядя несет в такую глушь, и денег хотел два счетчика так как обратно стопроцентно порожняком поедет. И чего ж нас в эту самую, не знаю какую глушь понесло? Непонятно. И как мы оказались у меня? Или не у меня?

— Оппа! — Почему-то мой голос предательски дрогнул.

А почему я вообще решил, что нахожусь дома?

Открываю глаза.

Меня окружает темнота. Абсолютная, беззвучная зловонная тьма. Или мне лишь показалось, что глаза открылись, а я все еще в полудреме? На всякий случай ощупываю руками лицо.

— Ой! — Я нечаянно попал себе пальцем в глаз. Причем открытый.

Таки не сплю. Уже хорошо.

Ощупав вокруг себя, узнаю, что лежу на каменном полу, усыпанном сырыми не то опилками, не то соломой вперемешку с чем-то не очень опознаваемым на ощупь, но легко идентифицируемым на запах. Руки становятся мерзко липкими.

— Куда же это меня занесло? — озадаченно бормочу я, поднимаясь с пола. — Что за помойка? — Рефлекторно вытираю испачканные ладони о джинсы. Вот так запросто одним движением руки оригинальный китайский Левайс превращается в подтирочную принадлежность. Однозначно все вещи в мусорку, теперь на них даже бомжи не позарятся, и на пару часов в горячую ванну с ароматной солью, пеной и воду раз пять сменить. И обязательно что-нибудь для дезинфекции. Что-нибудь термоядерное. Надо будет знакомому провизору звякнуть. Кто знает, какая зараза может прицепиться. Поваляешься тут… потом всю жизнь лечится, если сразу не загнешься.

Где бы я не находился а выход нужно искать. Если он конечно есть. А вот есть он или нет и предстоит мне сейчас выяснить. Все-таки вчерашние излишества сегодня однозначно занизили мой ай-кю, и вообще… оказывается, думать так больно! Наверное, извилины становятся все прямее и прямее. Нет, с пьянством пора завязывать. Однозначно. Хотя от запотевшей бутылочки пивка я бы сейчас не отказался. Да какой там отказался, пол жизни бы продал, разумеется, меньшую половину, за лекарство от утренних болезней, одолевающих немалую часть человечества. Не сомневаюсь, что большая часть этой немалой части каждое хмурое утро дает себе или привычно-уныло пилящей спутнице жизни клятвенное обещание подобное моему. Вот только жизнь у этих клятв коротка. Уже к вечеру они смываются новой порцией жидкого иллюзорного счастья, такого кратковременного и такого болезненного на финише.

Сделав несколько шагов, натыкаюсь на шершавую стену, сочащуюся живительной прохладой. Прижав пылающую от боли голову к сырому камню, я сразу почувствовал себя лучше. Появилось некое подобие мыслительного процесса, и жизнь обрела смысл, выходящий за пределы размышлений «где взять пива» и «как же тут смердит».

Нащупав на стене ориентир, начальную точку отсчета, — выпуклый камень, напоминающий женскую грудь с набухшим соском, начинаю двигаться по часовой стрелке, скользя пальцами по камням. Прошло минуты две-три, может больше, как я снова наткнулся на половинку бюста. Если верить чувствам, то я нахожусь в большой цилиндрической комнате. И самое неприятное помимо вони — в ней нет ни окон, ни дверей.

Мной овладела паника. Я торчу непонятно где, в темноте в круглой комнате без окон, без дверей в которой к тому же воняет до потери сознания!

Колодец?

Канализационный колодец?

Меня заживо похоронили?

Я вчера надрался до такой степени, что нетрезвые коллеги приняли меня за труп, и чтобы не создавать себе проблем с правоохранительными органами бросили тело в люк?

И вот я ЗДЕСЬ! Одинокий, брошенный, без шансов на спасение, обреченный сгнить заживо в каменной утробе… Меня будут жрать крысы, а обглоданные кости упокоятся тут навеки.

Что-то коснулось моей ноги. Я судорожно дернулся в сторону.

Крыса! Так быстро! Они уже тут. Сейчас раздастся многоголосый писк отраженный каменными стенами, вспыхнут в темноте сотни злобных глаз, блеснут острые, словно бритвы резцы и тут же окрасятся кровью… Моей кровью. Во рту появился сладкий привкус. Сердце заколотилось в груди, а ноги стали ватными.

Неужели это все? Так глупо…

— Мама, — неожиданно для самого себя громко проблеял я в темноту. — Где Я? Может я умер?

— Хороший вопрос, — сказала темнота и глухо чихнула. — Хороша побудка. Ну и вонь! Ад! Вот какой он! Темный и зловонный. Грехи наши…

— А-а-а, — не то перепугано, не то устрашающе завыли с другой стороны, — не хочу, чтобы вот так! Не-е-ет! Будь все проклято! Я так мало жила…

— … и благие деяния … Мы… стоим перед тобой, ожидая милости… и покорны суду твоему…

— Мэтро, мать твою, — прошептали позади меня дрожащим голосом. — Год две тысячи тридцать третий от рождества Христова. Я так и не смог до конца ее пройти. Капец нам! Это реал!

— … не всегда поступали мы по правде и совести… разве что только не убий… с остальными… ну не удержался, она такая… такая была… ну не смог я по-другому. Да взял, взял я их. Тощий конверт был но взял… Каюсь!

— Ненавижу, всех ненавижу, — хлестал по ушам пронзительный вой. — Из-за вас! Все из-за вас! Ненавижу!

— Минуточку, пожалуста, — изрек хрипловатый спокойный голос. — Спокойнее. Я почти достал… Застряла. Тащу, тащу… Есть!

Тьма взорвалась светом. Яркое пламя резануло глаза, и породило сборище страшных теней, протянувших ко мне руки. Жуткие сгорбившиеся тени шевелили длиннющими скрюченными пальцами, тянулись ко мне.

Перепугано завопив что-то о душах умерших неприкаянно блуждающих в вонючей темноте заброшенных канализационных колодцев я со всех ног бросился бежать. Так и не успев набрать приличную скорость, я встретился с чем-то незыблемым и твердым.

— А комната-то круглая, — прошептал я, теряя сознание.

–

— Харош загорать! — Меня пнули в бок. Несильно так, любя. — Перепугал нас всех чуть ли не до смерти. Орешь в темноте как дурной. Смуту разводишь. Людей вот на дурные мысли потянуло. В религию потянуло, грехи пересчитывать стали, но пальцы закончились. А ЭТА нас во всех смертных обвинила. Ну как всегда, все мужики сволочи, а она пушистая, блондинка и в пятый раз все еще девушка. Помнишь анекдот про ежика и белочку. Как он ей сказал — если бы я знал что ты такая… ну в общем, порядочная я бы тебе туда змейку вшил. Меня чуть кондратий не хватил от такого вопля. Лежу, думаю о смысле жизни и роли баб в ней, никого не трогаю, слышу — кричат. Ты в следующий раз с голосом поосторожнее, Джельсомино ты наш.

Открыв глаза, обнаруживаю стоящих вокруг меня коллег. Трепещущий огонек бензиновой зажигалки в руке Ильича отражается в стеклах очков бледного как мел Прыща. Прыщ, он такой, все чувства, в том числе и страх, пытается спрятать за громким смехом и плосковатыми шутками.

Чуть в стороне Лиля вжалась в Тимоху, словно пытаясь спрятаться от пляшущих на стенах теней.

Крохотного язычка пламени еле-еле хватает, чтобы осветить каменный мешок, но его достаточно чтобы стены превратились в театр злобных теней.

Надо же. Хорошо, что сумрак скрыл мои покрасневшие щеки. Это всего лишь тени моих коллег… и голоса тоже их… А я словно заяц в кусты, то есть в стену. Стыд и позор. Надеюсь хоть оправдание какое-нибудь придумать смогу. Засмеют ведь… Может и прозвище прицепится… Хотя, чего это я, повод пока есть — никто еще не сказал где мы.

Причудливые силуэты, теперь уже совсем не страшные, а скорее смешные в своей уродливости, словно тянут к нам кривенькие лапки, танцуя в такт еле слышимым барабанам.

— Что это? Вы слышите? — прошептала Лиля, точно птенец, выглянув из мощных объятий Тимохи.

— Там-тамы, — ответил Прыщ, — справедливая ты наша и ухастая. То есть ушастая. В смысле не ухи лопоухи, а со слухом порядок. Я сам только недавно почувствовал ритм. Раньше казалось просто гулом. На мантры похоже. Мне такое музло думать помогает.

— Где там? — глянул на него Тимоха, бережно прижимая девушку.

— Кто там?

— Ты сказал там-там.

— Не там, а здесь. То есть барабаны такие. Понимаешь, Тимоха, в них бьют там-там, а слышно здесь-здесь, — без тени улыбки пояснил Прыщ.

— А-а-а-а, снова шутишь, — морща лоб, протянул Тимоха.

Тень его героического профиля на стене выглядела бесподобно. Чистый тебе античный герой. Под два метра, нос с восточной горбинкой. Светлые курчавые волосы. Широко распахнутые глаза наивного щенка сенбернара. Весу за сто и все мышцы. Силищи — стальной прут в палец толщиной в шиш наспор. Без вредных привычек. Женщины от него млеют. Вот они сильные плечи, на которые так и жаждет опереться слабая половина человечества. Высоковато, конечно чтобы опираться, скорее, подтягиваться можно, зато косая сажень. Вот только умом не вышел. Все в мышцы ушло. Хотя кто знает, ай-кю во времена античности еще не мерили, и интеллект их героев под большим вопросом. По крайней мере, в наше время ни один уважающий себя герой не подрядится на чистку конюшен. В крайнем случае, какой-нибудь стиральный порошок или средство от запотевания подмышек рекламировать будет. Но чтобы в навозах ковырятся — ни-ни. Время нынче не то.

Монотонный ритм проникает сквозь стены и наполняет людей нехорошим предчувствием. Звук вроде и безобидный, но есть в нем что-то зловещее. В каком-то журнале я читал, что аборигены, не помню где и на кого, охотятся подобным образом. Они выстукивают определенный ритм, и животинка сама приползает к ним. Потом коллективная трапеза…

— Где мы? — задаю интересующий всех вопрос.

— Неизвестно, — хмуро ответил Ильич, прикуривая. Привычный терпкий запах сигары шефа заглушил вонь, царящую в комнате. — Пока ты был без сознания, после удара о стену мы успели восстановить события вчерашнего вечера. Все помнят примерно одно и то же. Корпоративная вечеринка, поездка в такси и все…

— Дальше чистый лист, — заметил Прыщ. — И головная боль. С учетом вчерашнего, это нормально. Если бы еще не это вонидло. Кишки наружу просятся. Помните анекдот про винегрет, который пошел смотреть на юбиляра?

— Помним, — недовольно глянула на него Лиля. — Наизусть.

Вкратце излагаю коллегам обрывки вчерашних воспоминаний, естественно опустив свои пьяные приставания к Лиле. Тимоха конечно человек хороший, отходчивый, но пришибить может запросто. Правда, извиниться потом, от души, искренне. А зачем спрашивается калеке извинения, пусть даже искренние. Он уже давно глаз положил на единственную женщину в нашем коллективе. И какую женщину! Да и она, похоже, не против, вон, как птенец угнездилась в его объятиях.

— Куда мы ехали? — поинтересовался я. — И зачем?

— Этого не помнит никто, — чересчур громко сказал Прыщ. Стены отразили его голос и все невольно вздрогнули. — Кажись, водяра была паленая в хлам. А я вам говорил, что за этим супермаркетом дурная слава ходит. Говорят менеджеры мутят, берут непонятного происхождения левак без сертификатов и ставят вперемешку с нормальным пойлом. Вот мы и попали на суррогат. Там же вся периодическая таблица Менделеева в одной бутылке.

— Я пил лишь пиво, — заметил я. — И тоже ничего не помню. Ильич как всегда коньяк. Таких совпадений не бывает. Понятно что водку и коньяк подделывают, но кто с пивом морочится будет? Пусть даже и чешским. Никогда подобного не слышал. На срок годности я смотрел. Нормальный свежий Золотой фазан.

— Странно, — стряхнул пепел Ильич. — У всех пятерых человек воспоминания обрываются на подъезде к деревне с названием, которого никто не помнит, но точно было указанно таксисту в качестве пункта назначения. Дальше все помнят лишь пробудивший их крик Дмитрия.

Я потупил взгляд и, наверное, даже покраснел. Хорошо, что при слабом свете бензиновой зажигалки этого не видно.

— Ничего себе крик, — захохотал Прыщ. — И вы, босс… Сори. Ильич. Вы называете эту трубу иерихонскую в устах блеющего агнца криком? Чего он там орал? — Прыщ сделал страшное лицо, что ему удалось без труда. — Сперва что-то про маму. Поначалу я спросонку не все понял. Потом когда вскочил на ноги, и вы фаэр сообразили, он так заголосил, что озвучка в играх про жмуров отдыхает. Мертвые вонючие призраки! Кажись так? Смердит, конечно, отменно, но призраками тут и не пахнет.

— Что-то похожее, — сказала Лиля. — Я так испугалась. Я кажется спала… И вдруг страшный крик. И еще один. И кто-то про ад… грехи… смерть… Я так испугалась. Подумала, что умерла и действительно уже на том свете мои поступки на весы раскладывают. Ну, знаете, весы такие, с одной стороны добрые поступки с другой… как получилось. Я тоже закричала…. Извините, потом глупостей наговорила. Нет, вы не подумайте… Сташно было очень. Топот ног, потом глухой удар. Потом Тимоша подбежал и… — Даже тусклый свет не смог спрятать румянец на ее щечках.

— Тимоша. Вот такой он ад. Темный и пахучий. Грешен, ты сын мой ой грешен. Оглашенного списка на казан со смолой и чертей с вилами хватит, — Прыщ нагло хихикнул, но тут же заткнулся под тяжелым взглядом Тимохи.

— У каждого свои страхи и свои грехи, — медленно с расстановкой сказал он. — Я допустил слабость… Еще раз об этом вспомнишь…

А может нас похитили? — поежившись, спросила Лиля. — И с родственников сейчас выкуп требуют.

— Да какой с нас выкуп, — отмахнулся я. — Тоже, олигархов нашла. Ильич, может вы свом бизнесом кому дорогу перешли? Конкуренты решили устранить препятствие?

— Исключено.

— Прыщ, а не твоя ли тяга к хакерству нас сюда привела? Я же знаю, что у тебя рыльце в пушку. То ты пароли к платным порносайтам продаешь, то непонятно в чьих базах данных ковыряешься. Я не так давно краем уха слышал как общался по телефону с какой то Наташенькой, и обещал подкорректировать ее многочисленные штрафы в системе гайцов.

— Я что ламер? — возмутился Прыщ. — За мной следов не остается. Я словно призрак в ночи. Я профи. Теневые прокси, левые айпишники и лохи, которые за все платят форева… — Он неожиданно запнулся на полуслове.

— Что грешок вспомнил?

— Ну и придурки же мы! — сказал Прыщ и принялся шарить по карманам.

— Попрошу не обобщать, — сказал я. — Что потерял?

— Ум.

— Заметно.

С довольной физиономией Прыщ выудил из кармана мобильник.

Ильич тихо засмеялся.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Насчет придурков Прыщ был абсолютно прав. Сколько времени переливаем из пустого в порожнее, и никто о телефоне не подумал. Типичный пример поведения обывателей в нестандартной ситуации. Тупим, тупим.

Лиля захлопала в ладоши:

— Ура! Ура! Мы сейчас отправимся домой. Боже, как я хочу домой. Я избавлюсь от этого гадкого запаха…

— Не работает, — перебил ее Прыщ.

— Пустяк, — сказал я, доставая из кармана джинсов телефон. — Я со своего… Оп-па. Не включается. Батарея села. Но я же вчера заряжал.

Остальные бросились проверять свои средства связи.

Лиля тихонько плакала в объятиях Тимофея. Прыщ, нервно мерил шагами освещенный пламенем пятачок, стараясь не погружаться в темноту. Я в сотый раз пытался включить телефон — доставал батарею и чистил уголком носового платка контакты, мял батарею в руках, постукивал ней об корпус телефона.

— Давайте покричим. Может, нас услышат и спасут, — предложила Лиля. — Помогите!

Я выронил телефон, и он нырнул в ковер гнили на полу. Желания копаться в этой дряни у меня никакого не было. Телефон новый и не из дешевых, с кучей бесполезных для меня цацек в виде камеры, вайфаеф, интернета и еще чего-то непонятного, но модного, но брезгливость в данном случае сильнее жадности. Мне ступать по полу противно, не то что… до сих пор ладони липкие.

— Не ори, дура! — завопил на нее Прыщ ничуть не тише. — У меня чуть сердце не остановилось. Сперва этот орал теперь ты… Припадочные!

— Не надо так говорить, — сказал Тимоха.

— Сам дурак, — надула губы Лиля. — Дурак и извращенец.

— Я? Извращенец?

— Думаешь, я не видела, чем ты на работе занимаешься? Сиськи-письки на весь экран. А еще казино виртуальное, биржевые графики. Сколько раз собиралась пожаловаться Ильичу, да жалела тебя дурака. Вот уволит он тебя и кому ты потом такой нужен.

— Да меня с руками и ногами заберут. Я профи. А сиськи-письки говорят о том, что я мужик. Что, лучше если бы я на голых дядек смотрел? А? А сама то, из одноклассников, контактов и прочих социальных сетей не вылезаешь. Да что говорить, ты профи по пасьянсу и косынке. На большее твой умишко не тянет. Да не пыжся ты так, а то ниточка порвется и уши отпадут.

— Перестань, — сердито сказал Тимоха.

— Не тебе решать. Что хочу то и говорю. Чего они вопят? И так не по себе… И обзывается… Дура!

— Не нужно обзываться. И девушку оскорблять не нужно.

— Да пошел ты… — Прыщ очень конкретно пояснил, куда идти Тимохе вместе с его нравоучениями. — Айвенго нашелся… За милых дам, за милых дам…

— Спокойнее, — сказал Ильич, становясь между ними, — ссоры нам сейчас ни к чему. Кто и чем занимается на работе, мы обсудим позже, в моем кабинете. Сейчас нужно обследовать комнату и найти выход. Я двигаюсь первый, вы за мной. Только осторожно и без ненужного геройства. Смотрите под ноги. Не отрываться, в темноту не уходить. Держитесь за руки.

— Детский сад, — хихикнул Прыщ.

— Я давно зажигалку не заправлял, — как бы межу прочим сказал Ильич.

Потная рука Прыща тут же обхватила мое запястье.

— Не отрываться, — прошептал он. — Я держу тебя, Димыч.

За полгода совместной работы мы привыкли пожелания нашего руководителя Ильича, или как мы его называем за глаза — босса, воспринимать как приказ. Моряк в прошлом он требовал безоговорочного подчинения и железной дисциплины, но при этом был спокойным и отходчивым. Командовал он нашим маленьким экипажем не повышая голоса и всегда умудрялся быть вежливым и корректным. Этот маленький, сухонький старичек неопределенного возраста, совершенно серой внешности, с выдубленным океаническими штормами морщинистым лицом, линялым зализанным на пробор жидким волосом был своего рода нашим капитаном в море бизнеса. Как-то мимолетная подружка на вечеринке попросила описать своего начальника. Никаких слов кроме «никакой» и «обычный» я подобрать не смог. Она рассмеялась и сказала, что такому человеку нужно работать шпионом или диверсантом. Словесный портрет — чистый лист. Человек невидимка.

Толпой слепых, прицепившихся к зрячему поводырю, мы двинулись за боссом и его зажигалкой вдоль стены. Слабеющего пламени едва хватало, чтобы хоть что-то видеть под ногами. Сырая стена поблескивала, а с невидимого в темноте потолка то и дело срывались капли.

— Нашел, — сдавленно сказал Прыщ.

Все остановились.

— Слева.

— Да уж, — заметил Ильич, поднимая зажигалку повыше.

— Что там? — спросила Лиля, выглядывая из-за Тимохи. — Я не вижу.

— Ты не ходи сюда, — попросил Прыщ. — Тимоха, придержи ее. Не стоит ей это видеть. Не стоит.

Пляшущий язычок пламени выхватывал из мрака то, что еще недавно было людьми.

Белеют сквозь сгнившее тряпье кости. Пялятся чернотой пустые глазницы из-под ржавого, пробитого на темени шлема. Из панциря высунулась крысиная мордочка, любопытно сверкнула в нашу сторону глазками и тут же скрылась.

— Древняя могила? — предположил Прыщ. — Вон и меч валяется, ржавый весь. Воины, точно из Варкрафта. О, вон еще один, — он указал на утыканное стрелами тело.

— Нет, не могила, — возразил я, присаживаясь на корточки у тел и прикрывая ладонью рот и нос. — Смотри, трупы отличаются по степени разложения. Вот этот лишь кости тряпье и ржавые железки, а у того, что дальше…

— Сам вижу. Давай без подробностей. И так мутит. Черт с ней с могилой и трупами, ты лучше скажи, как мы оказались здесь?

Я лишь сдвинул плечами в ответ.

— Глотни, — Ильич ткнул мне в руки плоскую карманную фляжку.

Такие штамповки обычно в сувенирных магазинах продаются. Чаще всего в подарочных наборах в паре с ручкой, зажигалкой, брелком или еще какой дешевой безделушкой, с которой позолота или хром через месяц хлопьями отпадают.

— Зачем? — с удивлением глянул я на него. Мне показалось, что он постарался это сделать так, чтобы никто не заметил. — Что это?

— Бренди. Первосортный, — шеф заговорщицки подмигнул. — Тебе сейчас это необходимо. После вчерашнего… и сегодняшнего.

Я скосил глаза на кости, согласно кивнул и приложился к горлышку. Доза алкоголя мне сейчас очень кстати. И голову попустит и дрожь в коленях ослабнет, а то трусит с перепугу… Хоть бы Лиля не заметила. Хочется мужиком выглядеть. Хотя бы выглядеть.

Напиток обжег гортань. Ну и гадость. Хуже соседского самогона. Ореховая настойка с ванилином, гвоздикой и прочими пряностями, чтобы безуспешно скрыть паскудный вкус и запах. Вот тебе и первосортный бренди. Видимо это для гурманов. Таким любителям пива как я никогда не оценить букет, выдержку и прочие непонятные мне достоинства бренди.

Чтобы не обидеть Ильича показываю большой палец, мол, супер. Негоже перед работодателем недовольные мины корчит, пусть даже и в такой неопределенной ситуации. Ситуация — это сейчас, но ведь должно быть и завтра. А завтра у меня трудовой подвиг на рабочем месте. Это если конечно выберемся отсюда.

— Вот и хорошо, — сказал он, и фляга незаметно для окружающих скрылась во внутреннем кармане пиджака.

Огонек зажигалки предательски дрогнул и начал слабеть.

Рокот барабанов становился все громче и громче.

Безрезультатные попытки найти выход из комнаты были прерваны лязгом сверху. Словно кто-то отодвигал древний засов.

Все задрали головы вверх, а Тимоха еще и сделал зверское лицо. Жаль Лиля была слишком увлечена звуком и не смогла оценить героическую мину восторженным вздохом.

Лязгнуло еще раз.

Чахлый язычок пламени в последний раз конвульсивно вздрогнул и умер, оставив нас в полной темноте.

От раздавшегося скрипа несмазанных петель я поморщился и втянул голову в плечи. Темнота порождает страх неизвестности. Вот и сейчас я стою сжав до боли кулаки, не зная чего ждать.

Сверху посыпалась пыль и мелкий мусор.

— Что за?.. — но Прыщу не дал договорить вспыхнувший ярким светом в потолке квадрат.

На какое-то время я ослеп.

Лиля испуганно ойкнула, а Тимоха грозно рыкнул что-то нечленораздельное, но однозначно идентифицируемое как угроза.

Несколько секунд мы дружно терли глаза, режущие от снопа яркого света лившегося из люка в потолке.

Из квадрата опустилась веревочная лестница.

Лиля побледнела и уже готова была упасть в обморок, естественно дождавшись вовремя подставленной мужской руки.

Я завертел головой пытаясь найти убежище от возможной опасности, но голые каменные стены и припорошенный гнилой соломой пол предоставляли в этом вопросе не так уж много вариантов.

Ильич с хитрым прищуром, выражающим скорее любопытство, чем страх смотрел вверх.

Зазвучали какие-то странные голоса, зазвенел металл.

Переглянувшись, мы кучкой баранов засеменили в сторону, ожидая худшего.

Дождались.

В проеме люка показалось бородатое лицо и что-то проквакало на незнакомом языке.

— Чего надо? — хмуро поинтересовался Прыщ, протирая краем футболки стекла очков. Водрузив их на нос, он глянул на гостя и грустно изрек, — Водяра точно паленая была. С карбидом и димедролом. Вот и галлюцинации на лицо. Сто пудов не реал.

— Спокойно, — тихо скомандовал Ильич. — Будем разбираться.

— Ты кто? — поинтересовался Тимоха у бородатого лица.

Бородач заквакал и жестами показал, чтобы мы выбирались наружу.

— Ну что, камрады? Полезли знакомиться с аборигеном? — предложил Прыщ. — Надеюсь, сверху хоть воняет меньше. Мне уже кажется, что я за год от этой мерзости не отмоюсь. Может эта жаба объяснит, куда нас по пьяни занесло. Чем-то он на небритого француза похож. Не зря же их называют лягушатниками. Но мое мнение остается прежним — мы что-то не то выпили и у нас коллективные глюки. Ну не должен нормальный человек так квакать. Даже для француза чересчур. Это прерогатива жабьего племени.

— Я пиво пил. Мои галлюцинации должны отличаться от ваших, — напомнил я, разглядывая незнакомца, бесстыдно пялящегося на нас. Так пялятся на буренку на базаре, прикидывая, сколько с этих сисек в сутки можно молока надергать.

Ох, чует мое сердце не глюки это. И разум про то же шепчет. Мы точно во что-то влипли. И француз этот странный и каменный мешок, попахивающий средневековой тюрьмой. Именно тюрьмой, а не могилой, как говорил Прыщ. Все тела в могиле, или коллективном захоронении должны находиться примерно в одном состоянии. А вот в тюрьме предусматривается пополнение личного состава… хм-м но не предусматривается наличие оружия. А почему бы и нет. Сидя в каменном мешке с единственным выходом — люком на высоте этак восьми-десяти метров присутствие меча погоды не делает. Разве что соседа чикнешь и, погрязши в грехе каннибализма, продлишь свои дни и тюремщикам шоу устроишь. Или из гордости или слабости харакири… Но тоже шоу. Был бы зритель. Вот и подбрасывают они новобранцев в камеры к озверевшим от голода и одиночества старожилам. И ставки делают кто кого. Острое железо в руках уравнивает шансы. Новичками движет желание жить, старожилами выжить. И нет места компромиссу. Мы бы на их месте были ничуть не лучше. Прошло всего ничего а мы уже перегрызлись… А если бы несколько дней… недель… без пищи, лишь слизывая влагу со стен… Какими бы мы стали, цивилизованные люди?

Чистой воды начало третьесортной фантастишки. Главные герои, очнувшись с похмелюги, заимели амнезию и долгосрочную экскурсию в средневековый мирок, ожидающий своих героев. Кому-то же надо колбасить драконов и прочую мерзость ползуче-летуче-пресмыкающуюся и нежно или грубо, в зависимости от обстоятельств и темперамента, овладевать прекрасными принцессами, уныло ожидающими в сумрачных покоях на вершинах высоченных башен. И ждет нас великая миссия — спасение местного человечества в локальном масштабе, сопровождающееся батальными эпизодами с выше упомянутыми представителями местной фауны на фоне живописной флоры. Вот только мой врожденный пессимизм подсказывает мне, что скорее нас ожидает судьба буренок чем былинных богатырей.

Один за другим мы медленно поднимаемся по лестнице наверх.

В лицо дует прохладный ветер, разгоняя уже ставшее привычным за последнее время зловоние.

Я лезу вторым, вслед за Ильичом, завидуя умению старичка столь свободно перемещаться по извивающейся и норовящей выскользнуть из-под ног лестнице. Морское прошлое дает о себе знать. Возраст возрастом, а как обезьяна по лианам поскакал. Наверняка в учебке по вантам парусника не один километр набегал. Грот, фок, бизань и чего у них там еще есть там вдоль и поперек излазил.

Громко чертыхаясь за мной двигается Прыщ. Вот он точно впервые в жизни по канатной лестнице ползет. Дитя современных технологий. Восьмидесятый уровень в какой-то линейке, а тюфяк тюфяком. Руки только под клавиатуру заточены. Хоть бы не грохнулся. Солома соломой, но пол то каменный.

По очереди мы оказываемся в длинном извилистом коридоре кишкой тянущемся вверх. Стены, пол и потолок коридора выложены плиткой с причудливым орнаментом. Плитка на потолке излучает мягкий матовый свет.

— Ой! Вы посмотрите на стену! — восторженно шепчет Лиля, прижимая руки к груди. — Что это такое? Как красиво!

— Вау! — вскрикнул Прыщ. — Штрихкод. Только кривой какой-то… Как после вчерашнего рисовали.

— Клинопись, — спокойно заметил Ильич.

— Это ты Прыщ, после вчерашнего, — проявил юмор Тимоха и широко улыбнулся. — А это клинопись. О! Между Тигром и Евфратом шумеры жили. В школе учили. Междуречье… Помнишь?

— Конечно, помню. Каждый вечер про них на ночь читаю.

— Посмотрите, какая прелесть, — указала Лиля на стену.

Оказывается, я ненароком коснулся рукой стены, и та отозвалась чередой вспыхнувших символов. Черточки и палочки светятся, образуя строки и столбцы непонятного содержания. Ильич прав, надписи похожи на клинопись. Что-то такое вспоминается с эпохи школьной скамьи… Шумерские письмена, Междуречье… В голове лишь слова без сопутствующего им смысла. Я никогда не любил историю и никогда не понимал какой прок учить мертвые языки. Чему можно научиться у цивилизаций, которые ушли в прошлое? Раз исчезли, значит путь был ошибочен. Учиться нужно у сильных.

Бегущие ряды символов гипнотически действуют на меня. Вспышки одна за другой, словно азбука Морзе несут мне поток информации, с которой не в силах совладать сознание. И барабаны навязывают свой ритм. Сердце невольно пульсирует им в такт.

Свет вокруг меркнет, и мягкое течение уносит меня вверх, сквозь каменную толщу.

Невесомой тенью я пронзаю мир навстречу восходящему солнцу. Покорный воздух ласкает лицо, признавая мое превосходство. Облака учтиво расступаются, пропуская меня. Нет, не меня. Нас! Рядом летят журавлиным клином десятки воинов в золотых доспехах. Они словно сказочные самураи в японских анимешных мультиках, так популярных у современных детей. Полощутся за плечами, точно крылья длинные плащи. Свистит, облизывая невиданной прочности доспехи воздух. Сверкает в лучах восходящего солнца броня, затмевая по яркости само светило. Кисти рук в золотых перчатках, закрытые пластинами щитков сомкнуты на рукоятях изогнутых мечей, чьи лезвия покоятся в богато украшенных резьбой ножнах. Скрытая ними разящая мощь способна поставить на колени не одну армию. Лица скрыты забралами гребенчатых шлемов. Лишь глаза в узких прорезях причудливых шлемов пристально взирают на меня. Они словно ждут от меня чего-то. Меня опьяняет чувство мощи и единства. Я, наверное, еще никогда не был так счастлив. Все прежние радости жизни пыль, по сравнению с заполнившим меня чувством. Я словно после длительных блужданий по безжизненной пустыне оказался дома, там, где я нужен, там, где меня ждут, там, где я свой. В одно мгновение тускнеют воспоминания о ничего не значащих победах на рабочем фронте, покоренные красавицы… Вся моя жизнь становится бесцветной и пустой. Приходит понимание, что до сих пор был всего лишь сон, иллюзия, призрак настоящей жизни ради которой я был рожден. Как один золотые воины ударили крепко сжатыми кулаками правой руки себя в грудь. Небеса вздрогнули от грома, подтвердившего мою правоту.

Я попытался протереть глаза, чтобы убедится, что это не сон, но золотая перчатка уперлась в забрало. В покрывающих ее щитках мелькнуло отражение глаз. Моих глаз.

Мир внизу съежился под гнетом нашей силы. Покорно склонились к земле деревья, горы стали ниже, океаны застыли гладью, реки приостановили течение, а крошечные фигурки людей рухнули на колени. Мир выражал почтением хозяевам.

— Ты чего? — Я чуть не упал от толчка Прыща. Он хохотнул, — Ты чего в ступор впал? Уже целую минуту на этот штрихкод пялишься. На слова не реагируешь. Никак расшифровал-то каракули? И чего там пишут?

Ильич бросил на меня пристальный взгляд и затянулся сигарой.

— Ничего, — буркнул я. — Кроме того, что Прыщ дурак, а это и так все знают. Пошли вперед. Наш бородач вон уже где. Рукой машет. Приглашает идти за ним.

Прыщ обиделся и громко засопел, шагая впереди меня. Вот уж мальчишка. Наглый, усыпанный прыщами, обидчивый очкарик, очень озабоченного возраста. Он самый молодой в коллективе. Студент заочник третьего курса и по совместительству наш программист. Говорит, что он гений в этой области и способен порвать самого Билли на форточки. Я не знаю кто такой этот Билли, но наш Прыщ, скорее оболтус, хвастун и неудачник. Регулярно зависающие компьютеры, постоянное пропадание интернета и вирусы жрущие самые важные файлы тому подтверждение. А после того как кто-то из конкурентов безнаказанно спер деловую переписку из моего почтового ящика я вообще перестал его уважать как специалиста. И фирма убыток понесла в связи с утерей выгодного контракта. Я думал босс отправит его на все четыре стороны, но везучим оказался стервец. Отделался индивидуальной вздрючкой тет-а-тет.

Далеко впереди виднеется дневной свет. Держась друг за друга, мы движемся вверх, вслед за незнакомцем. По пути мы минуем более десятка ответвлений, в полу которых видны люки, такие же через который мы только что выбрались. В сумраке тупиков копошатся невыразительные тени. У меня даже не возникает желания пристальнее в них всматриваться. Мне уже не кажется, я просто уверен, что нас ожидают из ряда вон выходящие сюрпризы, находящиеся за пределами моей фантазии.

— Твою мать! — вскрикнул Прыщ, прильнув к парапету балкона. Глянув вниз, он тут же попятился. — Ух ты! Высоко! Где же мы? Эй, люди, это стопроцентово не водяра. Все это в реале! Эй! Вы меня слышите? — Он тряхнул меня, словно пытаясь пробудить ото сна. — Димыч! Ты видишь все это? Видишь?! — Его голос сорвался на визг.

— Вижу, — еле слышно прошептал я и шагнул к парапету. — Все вижу.

Прыщу моих слов оказалось мало, и он бросился тормошить Тимоху. Тот, прижав к груди съежившуюся от порывов ветра Лилю, глазами наивного дитяти взирал на открывшийся пейзаж. Прыщ поняв, что героя не пронять обхватил руками голову и присел у стены.

Холодный ветер резал глаза, стегал по лицу, норовил сорвать с плеч джинсовую куртку. Воздух был наполнен непривычными ароматами и жег ноздри.

Еще не успевшее достигнуть зенита красное солнце ласкало взглядом город. Он в ответ чуть менее ярко отсвечивал мириадами солнечных зайчиков. Сверкали зубчатые стены, опоясывающие город неправильным овалом. Сверкали тянущиеся ввысь изящные башни. Тускло отсвечивали коренастые строения под нами, похожие на грибы-переростки. Даже дороги, покрывающие город паутиной, казалось, что излучают свет.

Город был настолько величен, что мы даже забыли о перепачканной и приобретшей тяжелый запах одежде, квакающем проводнике, тюрьме могиле. Наши взгляды притягивало невиданное доселе чудо.

Город был нереален ровно настолько насколько и прекрасен.

Он был огромен и великолепен.

И никакого отношения к Земле не имел. Однозначно.

Пять фигур, съежившихся от страха неизвестности и восторга созерцания, на балконе одной из многочисленных башен были лишь еще одной крупинкой огромного города.

Наша башня находилась на самом краю города, почти у стены. От центра нас отделяет, наверное, километра четыре-пять, большая часть из которых приходится на проплешину. Как бы лысина на курчавой голове — глупая и неуместная.

— Это чудесно, — сказала Лиля, глядя на исполинскую башню, растущую из центра города.

Она была существенно больше других, даже с учетом разделяющего нас расстояния.

Я никогда не видел вживую все сто два этажа Эмпайр-стейт-билдинг, царапающего острым шпилем небо над Нью-Йорком, но уверен, что башня куда больше и красивее. И есть в ней что-то этакое… даже слова подобрать трудно. В общем, не люди ее строили.

Сужающееся кверху изящное туловище уже под облаками венчает золотой шар способный конкурировать с солнцем. Где кончается шпиль, расположенный на шаре можно лишь догадываться. И все из стекла или чего-то похожего на него.

— Как в сказке, — произнес Тимоха.

Он подошел к краю, уперся ладонями в ажурный парапет — сплетение полупрозрачных веток, листьев и неизвестных плодов. Ветер надувает спортивную куртку пузырем на спине.

— Волшебник Изумрудного города? — спросил я.

— Как ты угадал? — обернулся он. — Я только об этом подумал.

— Сам не знаю. Хотя ничего общего. Тут очки не нужны, все и так необыкновенно.

Прыщ рассмеялся:

— Сейчас явится Гудвин, великий и ужасный и начнет раздавать подарки. Тимохе насует булавок под скальп. Димычу храбрости нальет, а то пасует он часто…

Прыщ затронул больную для меня тему. Ну, было дело. Не так давно решили мы с ним после работы испить пива в только открывшемся чешском пабе. Пиво было что надо. Я предпочел темное, а коллега пошел по легкому Великопоповецкому козлу. Густой маслянистый напиток с тугой шапкой пены в очередной раз убедил меня, что лучшие пивовары живут именно в Чехии а лучшее чешское пиво — темное. Прыщ скорее из вредности принялся оспаривать мои вкусы но, отхлебнув из моего бокала Крушовице черное, тут же признал свою неправоту. За что мы не преминули выпить. Настроение после пары кружек было самое благостное. На выходе из паба, мы разминулись с пятеркой подвыпивших парней. Я ненароком задел одного плечом. Извинения не помогли. Парням нужен был лишь повод… В общем, сбежал я тогда… а на следующий день Прыщ пришел в темных очках, которые скрывали не только синяки но и презрение ко мне. Не люблю об этом вспоминать.

— В язык он тебе булавок насует, — сказала Лиля. — Чтобы болтал меньше.

Только сейчас замечаю тихонько хихикающего в кулак бородача — нашего поводыря. Он явно наслаждается, созерцая наше удивление.

Его одежда состоит из лохмотьев кожи, кусков ткани и перетянутых бечевкой мокасинов. Не сомневаюсь, что все это ранее принадлежало узникам. Веревку, служащую поясом оттягивает короткий меч.

Только Ильич остался безучастным перед красотой города. Его куда больше интересовали выстраивающиеся за нашими спинами солдаты в черных кожаных мундирах. Лезвия алебард замерли в полуметре от нас. Подобострастно склонившись, придерживая меч, бородач попятился и исчез в дверном проеме.

Солдаты начали брать нас в кольцо, оттесняя от выхода и парапета.

— Я чего-то не понял? — поинтересовался Тимоха, и отодвинул девушку за спину. — Чего они хотят?

— Точно не в щечку тебя чмокнуть. Накаркал я с Гудвином… — Прыщ нервно хихикнул и шастнул за спину Тимохе. — Ты у нас атлет. Тебе и карты в руки. Дерзай. Это примитивное отребье тебе не соперник. Порви их как я Билли. А я потом тебе свежайшую стратегию на комп поставлю. Такую, как ты любишь только еще круче.

— Ты хочешь, чтобы я их побил? — Тимоха оценивающе глянул на солдат.

Судя по довольной ухмылке, у нас еще есть шанс.

— Что-то вроде того. — Прыщ аккуратно пальчиком отвел в сторону почти коснувшееся лица острие алебарды. — И давай побыстрей, пока с меня скальп не сняли. У меня под ним мозг. И вообще я нервничаю, а это вредит моему интеллекту.

— Да ну? — хмыкнул я, оглядывая солдат.

К земной реальности они имели такое же отношение, как и город. Даже если не говорить о технологиях, то кто, способный отлить город из стекла, будет вооружать солдат примитивным холодным оружием.

— Тимошенька, я в тебя верю, — прошептала Лиля. — Только будь, пожалуйста, осторожнее.

Кольцо солдат сжалось. Скуластые, еле отличимые друг от друга бледные лица. Глубоко посаженные равнодушные глаза. Выдающиеся надбровья и узкие лбы. Тонкие сжатые губы. Тускло отсвечивающая кожа чопорных мундиров.

— Не тормози Тимоха! — заорал Прыщ и проворно лягнул в коленку ближайшего солдата. Уронив алебарду, тот запрыгал на одной ноге, шипя от боли. — Бей инкубаторских! Смерть клонам! Джедаи вперед!

Другой солдат нанес тычковый удар древком алебарды, целясь очкарику в лицо. Прыщ резво уклонился и рыбкой выпрыгнул из оцепления. Удар пришелся прямо в голову Лиле. Охнув, хрупкая девушка сложилась пополам на полу.

Рассерженно рыкнув, Тимоха ухватил обидчика за голову и рывком отправил его за перила. Вопящей черной вороной солдат устремился к земле.

— Не бывать тебе Икаром, — заорал ему вслед Прыщ и отбежал к более спокойному краю балкона. — Так их Тимоха!

Уклонившись от выпада алебарды, Тимоха мастерски провел хук справа и еще один солдат скрылся за перилами. Лавируя меж пытающимися ужалить лезвиями, Тимоха отвешивает тумаки налево и направо. Противник, по видимому, был не готов к такому сопротивлению. Кто знал, что столь интеллигентное собрание в силах за себя постоять.

— Сзади, — вопит Прыщ.

Тимоха рухнул на пол, чем и спас себе жизнь. Сталь столкнулась со сталью над его головой. Ухватив ближайшего солдата за ноги, Тимоха принялся крутить его вокруг себя, разбрасывая врага в стороны. Под таким натиском противник начал отступать к ведущей вниз лестнице, обвивающей башню спиралью.

— Так их! — кричу я, и на четвереньках ползу к Лиле.

Тело несбывшейся профессиональной танцовщицы практически ничего не весит.

С облегчением вздыхаю, покинув поле битвы.

Дальше происходящее я наблюдаю, прислонившись к стене башни и держа голову девушки на коленях. Когда-то белый мой носовой платок пропитался кровью. Это даже не рана, скорее ссадина. Древко содрало кожу практически через весь лоб.

Нет, я не трус. По крайней мере мне так кажется… Даже сейчас я не трепещу от страха, хотя и стоило бы. Просто драки это не мое. Еще с самого детства я старался уклоняться от рукоприкладства. Дело не в том, что наваляют. Мне было противно от мысли, что я могу причинить боль другому человеку. Но и конечно от того, что причинят боль мне, я тоже в восторге не был. Как-то негуманно это все.

— Хватит! — хлестнул по ушам приказ Ильча. — Тимофей, довольно.

Тимоха, увлекшийся процессом, недовольно посмотрел на босса, не выпуская из-под мышки головы очередного помятого солдата с осоловелыми глазами. Вояка трепыхался пойманной на крючок таранью, безуспешно пытаясь освободиться из тисков. Ильич молча показал на десяток арбалетчиков застывших наизготовку. Увлеченные событиями мы даже не заметили, как они появились.

— Лапки кверху? — ехидно поинтересовался из безопасного угла Прыщ. — Капитуляция?

— Хочешь умереть героем? — поинтересовался я, с опаской глядя на арбалетчиков. — Мне кажется, они серьезно настроены. Наверное, и стрелять умеют. Будем проверять?

Прыщ скорчил презрительную мину в мой адрес:

— Сцыкун!

Тимоха разочарованно вздохнул и отпустил жертву, отвесив напоследок увесистый пинок под зад. Очутившись на свободе, солдат как упал на четвереньки, так и рванул вперед, сбив по дороге пару стрелков.

К противнику подоспела подмога. Количество арбалетчиков удвоилось. Перед ними выстроились потрепанные алебардщики. Решительно проквакались команды. Пальцы легли на спусковые крючки, готовые отправить в полет смертоносную сталь.

— Мы сдаемся, — спокойно сказал Ильич и поднял руки вверх. — Тимофей, тебе особое приглашение надо? Подними, пожалуйста, руки. Не стоит так глупо умирать.

Снизу раздался топот ног. Еще подкрепление.

— Угу, — недовольно буркнул Тимоха. — Димыч, как она?

— Крупная ссадина. Может сотрясение… Я не врач.

Один из алебардщиков допустил оплошность — нарушив строй чересчур приблизился к Тимохе.

— Сотрясение значит…

Никогда не думал, что апперкот способен отбросить человека настолько далеко. Голливуд не в счет.

–

Побитых, но не побежденных нас ведут по укрытой холмами стеклянной пустоши. Досталось всем даже не принимавшему участия в потасовке Ильичу. Его строгий костюм лишился рукава, и части пуговиц, а лицо обзавелось кровоподтеком.

Прыщ, идет, шмыгая раз за разом, брезгливо кривится, и странно дергая головой. Это он чтобы капли крови из носа в рот не попали. Одно стеклышко очков украсилось трещиной, а дужки погнулись. Выпущенную поверх рваных на коленях джинсов футболку надувает парусом гуляющий вдоль улицы сквозняк.

Хуже всех выглядит Тимоха. Солдаты избили его лежащего ногами. Так они рассчитывались за свои потери.

Раньше я думал, что Тимоха, этот простодушный сенбернар, способен лишь хвастаться перед девушками своими мускулами и повествовать о былых победах на ринге. Что все эти хуки, апперкоты и джебы лишь антураж, позаимствованный из фильмов. На балконе, невзирая на подоспевших арбалетчиков и приказ босса, он еще успел порезвиться и сломать пару челюстей. Если бы не удар по затылку, неизвестно чем бы все закончилось — ведь я видел лежащие на спусковых крючках арбалетов пальцы и решительные лица солдат. Чудо то, что нас не изрешетили стрелами. А все к тому и шло.

Кисти рук и шею неприятно сдавливает стеклянный шнур толщиной в палец. После того как мы вынуждено прекратили сопротивление, один из воинов бросил в нас переливающуюся бухту веревки и что-то крикнул. Веревка словно по команде развернулась спиралью и обвила каждого из нас. Сначала кисти потом шею. Только нас подняли пинками с земли и выстроили в шеренгу, она тут же затвердела.

— Что с нами будет? — спросила Лиля, со страхом глядя на две шеренги конвоиров по бокам.

Белокурые длинные волосы слиплись от крови из ссадины на лбу, щеки измазаны потекшей от слез тушью. Наша очаровашка как будто одела страшную маску.

— Не знаю, — сказал я.

— Нас убьют? — ее голос дрогнул.

— Мы не сдадимся! Не посмеют! — прошепелявил разбитыми губами Тимоха. Его неизменный спортивный костюм, вечный повод недовольства босса, приобрел жалкий вид.

Тимоха еле перебирает ногами. Если бы не наши колодки — уже давно упал. А так часть его веса распределяется на меня и Прыща. Не думал что он такой увесистый.

— Хотели бы прибить, сделали бы это на балконе. Чего цацкаться. Раз и все! Утыкали стрелами с безопасного расстояния… И полетели вниз пять ежиков, — сказал Прыщ. — Верно, я говорю, Ильич?

— Верно. Ежики не летают.

— Они катятся, — добавила Лиля. — Как шары в бильярде. Чем сильнее его стукнешь, тем дальше он катится.

Я расхохотался, не обращая внимания на боль в боку. Солдаты дубасили всех без разбора. Пытаясь защитить от ударов лежащую на моих руках Лилю, я неудачно подставил правый бок под остроконечный сапог.

— Ты чего? — спросил Прыщ.

— Да так. Нас непонятно как занесло в другой мир. Нас избили солдаты. Нас ведут по стеклянному городу. Нас возможно убьют… А вы о ежиках.

Я захохотал еще громче, получил древком алебарды в правый бок и заткнулся. Ну, надо же какое совпадение, снова в правый.

— Ничего Дима, это нервное, — сказал Ильич. — Ты держи себя в руках. Все будет хорошо. Возможно, этот мир не такой плохой, как кажется на первый взгляд.

— Что значит, возможно? — возмутился Прыщ.

— Ну откуда я знаю, — вздохнул босс. — Я тоже никогда ранее не здесь не был.

— Ага. Так вы тоже считаете, что это не Земля? — вскрикнул Прыщ, чем навлек на себя недовольные взгляды конвоиров. — Что нас похитили инопланетяне или параллельномирянцы?

— Кто? — поинтересовался я.

— Существа из параллельного мира.

— Похищение? — задумчиво переспросил Ильич. — Нет. Сомнительно. А вот по поводу Земли ты совершенно прав.

— Аргументируйте, пожалуйста, — попытался я поддержать разговор. А что еще делать? Смотреть на широкую спину Тимохи или костлявые физиономии стражей? Или любоваться блестящими цацками на их мундирах? Так я на балконе на это вдоволь нагляделся. А больше смотреть не на что. Уже примерно четверть часа мы петляем средь странных стеклянных холмов. Я бы назвал это пустыней из стекла. Нет скорее пустошью. Именно ее я видел с балкона башни. Застывшая пузырчатая масса под ногами, стеклянные барханы вокруг и чужое небо над головой.

— Здесь жили люди, — совершенно не в тему сказал Ильич и с грустью обвел взглядом холмы.

— Какие еще люди? — раздраженный сменой темы разговора спросил Прыщ. — Какой дурак здесь жить будет? Одни горбы стеклянные. Барханы как в пустыне. И жизни нет.

— Это не горбы, — ответил Ильич.

— Хорошо, пусть будут не горбы, а невысокие холмы, если вам так больше нравится, — парировал Прыщ.

— Это ведь были дома? — вклинилась в разговор Лиля. — Правда? Холмы так правильно стоят. Это улица. Мы идем по улице города… Это ведь дома… были? А вон там даже дверной проем можно рассмотреть… Вон, в большом холме справа. Наверное, пятиэтажка была… или даже больше. Высокая какая. Сейчас на оплавленный сугроб похожа. Или огромную сосульку растущую снизу вверх. Словно солнце на мгновение показало свою силу, она подтаяла, и тут же спряталось за тучи. Ледяная скульптура… А за ней маленький домик спрятался… кусочек балкончика торчит…

— Ну и воображение у тебя, — сказал Прыщ. — Нафантазировала тут…

— Правда, — ответил Ильич. — Это был квартал гильдии кожевников. Окраина города. Подальше от центра, чтобы не провонять весь город запахом обрабатываемых шкур… Здесь жили люди. Смеялись дети. Судачили женщины…

— А вы откуда знаете? — перебил я.

— Я не знаю, а предполагаю, — резко ответил Ильич. — Всего лишь пытаюсь заглянуть в возможное прошлое.

— Ядерный взрыв? — шепеляво спросил Тимоха.

— Вряд ли, — сказал Прыщ. — Все что я видел здесь слеплено из стекла. Заметили? Все! Не верю, чтобы ядреная бомба такого натворила. Тем более что вон впереди видны абсолютно целые дома. Да и какая к черту бомба? Мечи, арбалеты и бомба. Ты думаешь что говоришь? Совершенно разные уровни технологий.

— И отлитые из стекла здания, — парировал я.

Прыщ сердито сплюнул и умолк.

Судя по доносящимся запахам готовящейся пищи, и шуму мы приближаемся к жилой части города. В желудке заурчало от запахов, которые принес ветер. Нестерпимо захотелось жареной картошки. Эх, а к ней пару свиных ребрышек с горчичкой. И капусты квашеной обязательно. И тяжелую кружку пива в придачу. Прикрыть журнальный столик газеткой, сесть на диване, и не торопясь это все умять под монотонное журчание телевизора, шепчущего о вреде жирного и спиртного. И довольно ухмыльнутся, не переставая выковыривать остатки мяса из зубов, услышав что-то о холестерине и атеросклерозе. Не торопясь прошествовать в санузел и доказать не блещущему чистотой унитазу, что бежать в аптеку покупать лекарство от простаты еще рано. Не Ниагара конечно, но и не те «шестьдесят процентов мужчин». Нас так просто не возьмешь. Мы сами знаем, что для нас полезно, а что нет. Если организм требует мяса — значит оно ему необходимо. Если душа требует пива — значит хорошая душа, правильная.

Навалившееся чувство голода отступает от ощущения, что меня кто-то сверлит взглядом. Насколько позволяет петля на шее верчу головой пытаясь увидеть, кого же это я так заинтересовал. Потерявшие к нам интерес солдаты монотонно шествуют по бокам, лишь иногда бросая косые взгляды. Для них мы — ежедневная рутина, и не таких видали.

Над невысоким бугром слева от дороги на мгновение показалась чья-то голова и тут же исчезла. Спустя минуту она показалась снова в проеме бывшего окна. Это девушка. Довольно милая, хотя ее головная повязка и шрам на щеке скорее бы подошли какому-нибудь киношному пирату. Не хватает попугая на плече и серьги в ухе.

Увидев, что замечена, она заговорщицки подмигнула и скрылась в тени. Когда подмигивают красивые девушки это приятно. Вот только в данной ситуации несколько неуместно.

— Обалдеть! — Я и сам не заметил, как произнес это вслух. — Смотрите, там девушка…

— Женится пора, — буркнул Прыщ. — Бабы мерещатся. Ты лучше шагай ровнее, а то мне эти чертовы колодки шею натерли.

— Да я серьезно говорю…

— Да не дергайся ты! Шея говорю болит.

— Ну наконец-то, — сказал Ильич.

Дз-з-ы-н-нь — и пять охранников со стрелами в груди рухнули на землю. Оставшаяся пятерка, вскинув наизготовку алебарды, метнулась в сторону, откуда стреляли.

Дз-з-ы-н-нь — и мы остались среди десятка трупов.

— Кто стрелял? — зашепелявил Тимоха.

— Ничего себе! — вскрикнул Прыщ, дергаясь, словно пытаясь сбросить оковы. — Бац-бац и в дамках. Мы следующие?

— Бежим! Нас убьют! — завопила Лиля и рванулась вперед, увлекая нас за собой. — Я не хочу умереть! Бегите!

Никогда не думал что в столь изящном теле столько силы и столько вопля. Поддавшись панике, мы побежали вперед, невзирая на протестующие крики Ильча. Сейчас нам было не до него — хотелось жить.

— Стойте глупцы! — кричал Ильич, стараясь хоть как-то замедлить нас. — Они же нас спасают!

Но никто не хотел слушать. За спиной раздавался топот ног, подстегивающий лучше любого кнута. В любое мгновение стоило ждать стрелы в спину.

Четверкой резвых гончих, волоча сопротивляющегося босса, мы домчали до целых домов, еще немного пробежали по инерции и замерли как вкопанные.

— Живы! — облегченно вздохнула Лиля.

— А толку? — сердито сказал Ильич. — Вы никогда не слышали о том, что враг моего врага мой друг?

— Это как? — поинтересовался Тимоха.

— Уже никак.

Вокруг нас кипела жизнь. Жизнь большого города с поправкой на никогда не виденное средневековье эпохи прекрасных дам и благородных рыцарей, чумы, публичных казней под довольный рев толпы, лопухов вместо туалетной бумаги, клопов и сифилиса.

На большой площади, окруженной нависающими балкончиками стеклянных домов в три-четыре этажа, расположились десятки ларечков, торговых палаток и маленьких мастерских. Кажется, что неизвестный архитектор умышленно наклонил дома к центру площади, так, чтобы балконы нависали один над другим и образовывали незамкнутый купол, похожий на частично закрывшие лепестки бутона цветка.

Квакают, расхваливая свой товар, торговцы рыбой и тычут его под нос прохожим. Те отворачиваются, зажимая ноздри. Пялятся в небо пустыми глазами из огромных плетеных корзин причудливые дары моря. Жонглируют окровавленными кусками мяса широкоплечие мясники, заманивая покупателей в свои палатки с неизменными атрибутами — колодой, топором и крючьями с тушами. Зеленщики размахивают пучками трав и зелени источающими непривычные запахи. Колдуют над комьями глины гончары. Надувают щеки стеклодувы у раскаленных печей. Тянет ручку за еще горячей стеклянной фигуркой малец. Раз за разом обрушиваются на наковальни молоты кузнецов, наполняя город звоном рождающейся стали. Один перед другим выхваляются яркостью и рисунком торговцы тканью. Хмуро зыркает по сторонам наемная охрана, больше похожая на бандитов, у пышных палаток ювелиров.

Тискаются по углам влюбленные парочки. Хорошо одетые мужчины придерживают при ходьбе мечи и горделиво поглядывают на окружающую их чернь. Колышутся пестрые подола дорогих нарядов сопровождающих их женщин. Ажурные платочки небрежно прикрывают брезгливо сморщенные носики, обильно припорошенные пудрой.

Шипит на жаровнях мясо у небольших забегаловок под пестрыми балдахинами, а на круглых столиках покрываются шапками пышной пены кубки. Мечется с гиканьем стайка оборванных детишек, преследуя одуревшую от запаха жарящегося мяса линялую псину. Ждут подвыпивших трудяг уставшие представительницы древнейшей профессии, демонстрируя непреодолимую страсть и увядшие прелести.

Жонглируя факелами, пляшут паяцы. Гремят мелочью в мисочках нищие в ожидании подаяния. Калеки, соревнуясь в изысканности болячек и увечий, так же нагло тянут мисочки к прохожим. Незаметно режет кошелек с пояса купца малолетний вор. Потирает руки наблюдающая за ним стража. Бездомными собаками, понурив голову, плетутся у скрипящих телег хмурые крестьяне.

Наше появление не осталось незамеченным.

Взвизгнули хором женщины, прячась за спины мужчин, геройски опустивших ладони на эфесы мечей. Ощетинились наемники у ювелирных лавок, поигрывая иззубренными клинками. Воришка, вздрогнул, и лезвие ножа чиркнуло не по веревке, а по добротно выделанной коже кошелька купца. Со звоном сыпанули в разные стороны блестящие кружки. Толпа детей и неожиданно исцелившихся калек тут же устроила свалку, в которой не преминул скрыться виновник.

Как из-под земли появились десятка два солдафонов. Пустив несколько стрел, скорее из чувства долга, чем по необходимости, в направлении оплавленных домов, они ухватили нас и шустро потащили, словно шашлык на шампуре сквозь предусмотрительно расступившуюся толпу. На нас даже особо не пялились. Разве только мельтешащая под ногами взрослых пацанва. Большинство людей старалось не смотреть на солдат, и делали вид, будто ничего не происходит.

Широкоплечий кузнец в прожженном фартуке опустил огромный молот и, проводив нашу процессию взглядом, презрительно сплюнул под ноги. Тут же из глубин лавки подскочила миниатюрная женщина с чумазым ребенком подмышкой и, приподнявшись на цыпочки, влепила ему затрещину. Кузнец дружелюбно улыбнулся, погладил женщину по голове и, наклонившись, поцеловал ребенка. Но взгляд его по-прежнему оставался недобрым. И не у него одного. Не похоже чтобы местные стражи порядка пользовались любовью у населения.

Неожиданно кипящую жизнью толпу с гиканьем рассекает отряд черных всадников, раздавая налево и направо удары плетями нерадивым горожанам, не успевшим вовремя убраться с пути. Свистящая плеть не различает ни богато одетых мужчин при мечах ни нищих, ни женщин. Для нее все едины и равны. Раздаются сдавленные крики, визг боли, и кто-то падает под ноги толпы, метнувшейся в стороны. Затрещали опоры палаток под натиском людской массы. Недовольные крики торговцев вплелись в многоголосый человеческий хор.

Наши конвоиры остановились, и приветственно вскинули руки вверх. Мы от столь неожиданной остановки чуть паровозиком с рельс не сошли. Всадники ответили как один, и, пришпорив лошадей, скрылись за поворотом, даже не удостоив возмущенную толпу вниманием.

Кузнец, долей судьбы оказавшийся на пути у черной своры вытер широкой ладонью нависшие на бровях кали крови из рассеченного лба и недобро ухмыльнулся. Отстранив побледневшую женщину с ребенком, он неторопливо двинулся в сторону наших стражей. Тут же за его спиной образовалось еще человек несколько из разных сословий, объединенных одной целью.

Скрипя гнилыми зубами, хромает нищий, торопливо пряча в карман горсть мелочи. Хромота никак не мешает ему проворно крутануть в руке костыль с железным наконечником. Тянет из ножен дорогой клинок благородный. Пара близнецов-крепышей, доселе тершаяся у пестрой палатки из которой раздавались однозначные ахи-вздохи, вытащила из-за пояса короткие дубинки и, переглянувшись, двинулась вслед за кузнецом. Воришка, еще несколько минут назад пытавшийся обчистить купца оказался с ним плечом к плечу. Замельтешили узкие язычки каленой стали меж тренированных пальцев. Купец скорчил презрительную мину на пухлом лице в адрес недавнего врага и вскинул на плечо кистень. Тяжелый шипастый шар при каждом шаге пинает его по толстым ягодицам, но их владелец слишком увлечен предстоящим, чтобы обращать внимание на столь незначительные неудобства. Одна за другой, не менее выразительные личности дополняли движущееся к нам шествие.

— Что сейчас будет? — прошептала Лиля, глядя на приближающихся людей, и раздавшуюся в стороны мигом притихшую толпу. — Нас спасут? Или наоборот? Эти люди такие страшные… Особенно тот громила с большим молотком… У него такие глаза… Тимоша мне страшно!

— Тимоша, мне тоже, — ехидно сказал Прыщ. — А кому тут не страшно? Нас тащат как собак на какой-то долбаной привязи и сейчас нас будут дубасить, если не одни так другие. Симпатичная ты моя, неужели еще до тебя не дошло, что мы здесь ЧУЖИЕ, и что нам ни капельки не рады. Что это не комикс, к которым так адаптировались твои блондинистые мозги, а реальность, в которой нас не ждет ничего хорошего…

— Сергей! — сердито выдохнул Тимоха, сверкая заплывшими глазами, — ты думай что говоришь…

— Ты даже знаешь такое слово, как думать? — затараторил вконец обезумевший от страха Прыщ. — А может, ты еще знаешь, что здесь именно в этом сезоне мода на светловолосые скальпы… Можем бабла нешуточно срубать.

Ильич тяжело вздохнул и сказал:

— Будьте мужчинами, если не получилось быть умными.

Я только открыл рот, чтобы вклиниться в перепалку как слова босса поставили все на свои места. Страх отступил, и наступило состояние объективного восприятия реальности. Честно говоря, состояние глобального перепуга нравилось мне куда больше. В насмерть запуганном сознании мыслей меньше и зловещие гипотезы созревают медленнее.

— Прыщ, Тимоха, прекратите, — отвердевшим голосом сказал я, за что был удостоен благосклонного взгляда шефа в спину. — Не забывайте, что мы вместе. Сейчас это особенно важно…

— У-у-у, как ты заговорил, — сказал Прыщ. — Храбрый ты наш. Ну-ну, покажи нам свое мужество… как тогда…

— Я, я не специально… Так вышло…

— Так вышло? А мне то что? Знаешь, каково получать по морде? И помочь было некому. Ты бросил меня!

— Ребята, чего вы? — сказала Лиля. — Нашли время и место.

— Прости, Прыщ. Прости. Я просто испугался… Но больше я тебя не брошу в беде… никого из вас не брошу… Клянусь!

Пронзительный женский крик прервал меня одновременно со звоном спущенной тетивы. И не одной. Обезглавленной курицей трепыхался в пыли воришка, пытаясь выдрать пронзившую кадык стрелу. Куском теста оплыл купец, так и не успевший снять с плеча свое страшное оружие. Замер оперевшись на костыль нищий. Арбалетная стрела пронзила его насквозь и нашла свою следующую жертву в толпе, в которой за мгновение до этого скрылся благородный. Дорогой меч остался лежать на мостовой цвета бутылочного стекла. И только кузнец несокрушимым исполином шаг за шагом продвигался вперед. Насупив брови, он обломал под корень торчащую в плече стрелу. Бросив полный тепла взгляд на мигом умолкшую женщину с ребенком на руках, он вскинул тяжелый молот и шагнул вперед.

По лицу Лили текли слезы, смывая остатки косметики, и наше скучное и почти беззаботное прошлое.

Прыщ кусал побелевшие губы. Тимоха в очередной раз, багровея от натуги и шепча окровавленными губами проклятия, пробовал на прочность наши путы. Глаза босса были прикованы к рухнувшей на колени женщине. Она одной рукой прижала к груди пищащего ребенка, а другую протянула навстречу… На его лице не дрогнул ни один мускул.

Я отвернулся… но не смог закрыть уши…

Протащив несколько кварталов, нас затолкали в какую-то дверь, предварительно освободив от пут и отвесив по пинку в качестве напутствия. Тимоху напутствовали раза три, пока, наконец, он не оказался внутри.

Мы очутились в большой прямоугольной комнате.

Вдоль стен тянутся устеленные несвежей соломой двухъярусные лежанки из неструганных досок. Сквозь узкие окна под потолком в комнату проникают скудные пучки света и гомон толпы.

— И что дальше? — поинтересовался я, отдышавшись от удара о пол. — И где мы? И чего?…

— Спроси чего попроще, — сердито буркнул Прыщ, ощупывая пол в поисках очков. — Скоты! Нос мне разбили. Болит! И задница. Этот мудак в черном меня точно невзлюбил — так приложил сапогом, что неделю сесть не смогу.

— Мы в подвале, — со всей серьезностью прошепелявил Тимоха. Ему снова досталось больше всех. Он подхватил на руки еле стоящую на ногах Лилю и медленно опустился с ней на пол.

— Правда? — деланно изумился Прыщ. — А я уж было подумал, что мы во дворце. Во чудак, да Ильич?

— Нет. Ты ошибаешься, — спокойно ответил Тимоха. — Это не дворец, а подвал. Ты, наверное, сильно ударился.

— Нет, это ты ударился! Тебя ударили об пол головой сразу после рождения! — заорал Прыщ, вскакивая на ноги. — Раза три. Чтоб наверняка. Но сосунок живучий попался. Оклемался и даже вырос.

— Хочешь со мной ссориться? — поинтересовался Тимоха. Он бережно положил Лилю на лежанку и поднялся в полный рост. — Хочешь сказать, что я дебил?

— Да хочу! Ты дебильнее дебильного дебила! — подскочил к нему Прыщ. — Ты уже достал меня своей тупостью. И все меня достало! Стекло достало! Придурки в черных кожанках… Этот кошмарный город! Трупы! Они ведь даже тетку с чилдреном не пожалели. А с кузнецом что сделали… А она ведь смотрела! До последнего смотрела! Она даже тогда глаза не закрыла. Как будто все запомнить хотела… Фашисты! Подонки! Мы же не на Земле? Да? Это меня тоже достало! Я домой хочу. Хочу, чтобы это все было компьютерной игрой и всегда можно было выйти. Я не привык так. Здесь нет сейвов и откатов. Это реал! Вы понимаете, тупицы — реал! Не будет сейва! Гейм овер нам будет по самое нихочу!

Он сел на корточки и спрятав лицо в ладонях тихонько, как-то по-детски заплакал. Костлявые плечи задергались в такт всхлипам.

Тимоха опустился на пол рядом с Прыщом и положил медвежью лапу ему на плечо.

— Знаешь Серега, мне тоже плохо. И Димычу плохо. И даже Ильичу плохо. Но мы мужчины. Нам не положено показывать слабости. Что бы ни случилось. Если мужчины будут слабыми, на что тогда надеяться женщинам? Мы сила! Понимаешь? Сила! Повтори.

— Мы сила, — всхлипывая, тихо повторил Прыщ.

— Не верю, — посмотрел на него Тимоха. — Ты мямлишь как баба. Скажи как мужик.

— Мы сила.

— Слабак! Мямля!

— Тимоха, отстань, — попросил я. — Он же еще ребенок. У него истерика. Мы неизвестно где и ждет нас…

— У всех истерика, — Тимоха аккуратно отстранил рукой Лилю собравшуюся пожалеть Прыща. — Всем плохо. Ей тоже плохо, но она молчит и не жалуется. Мужчина должен уметь терпеть.

— Не ровняй всех по себе, — перехватил я его руку. — Каждый имеет право на слабость.

— И ты туда же Димыч, — сказал он и печально покачал головой. — Какие же вы слабаки. С вашей решительностью у нас ни одного шанса вернуться домой.

— Вы уверенны, что этого хотите? — поинтересовался Ильич, неторопливо прикуривая сигару.

— Да, — чуть ли не хором ответили остальные.

— Ильич, что-то я вас не пойму, — раздраженный перепалкой сказал я. — Вам что, здесь нравится? Предлагаете остаться тут жить? Не знаю где мы, но местные нравы и обычаи мне совсем не по душе. Прыщ правильно сказал — фашисты.

— Время рассудит, — неопределенно ответил Ильич. — Сейчас я больше всего хочу отдохнуть, что и вам советую. И не делайте опрометчивых выводов. Никто не знает, что будет завтра.

— Но вы ведь знаете? — язвительно поинтересовался я.

— Не знаю, но догадываюсь. Жизненный опыт. Поэтому настоятельно советую всем отдыхать и набираться сил.

— Зачем? — хмыкнул я. — Чтобы нас как быков на бойне… Как кузнеца…

— Он мог этого и не делать, — еле слышно прозвучал голос Лили. — Он сам выбрал. Знал, как все будет, и все равно шагнул вперед. Не мог больше терпеть…

— Безумству храбрых, поем мы песню, — буркнул Прыщ и, оттолкнув руку Тимохи лег на нары. — Только ему уже пофиг. Жмурам все пофиг.

Удобно устроившись, насколько это возможно на жесткой лежанке, присыпанной перепревшей соломой, я вслушиваюсь в дыхание коллег. Тимоха сопит как паровоз — ровно и шумно. Досталось ему сегодня… Но силен мужик… Я бы так не смог. Тихо хныкает и что-то бормочет во сне Прыщ. Что с пацана взять. Студент есть студент.

В узкие окна, под потолком уже заглядывают лучи садящегося солнца. Не смотря на усталость никак не получается уснуть.

В помещении царит уже ставшая привычной вонь. Я не успел еще проветриться от предыдущей порции как получил новую. Теперь я знаю, что так пахнут тюрьмы.

Даже не пытаюсь анализировать события уходящего дня. Это бессмысленно. Нереальность анализу не подлежит. Стеклянный город, средневековый быт обитателей, солдаты в черных доспехах, интригующая девушка со шрамом… Сплошная нереальность. Наверное, нечто подобное я смог бы придумать, находясь в утренней депрессии после вчерашнего гудежа. Ха! Сто процентное попадание. Может я вчера что-то не то съел и выпил и теперь кайфую под капельницей в ближайшей больничке. А завтра наступит привычное завтра — скучные лица медиков и вертлявые задницы молоденьких медсестричек. Потом в палату припрется босс и устроит мозгосверление по поводу злоупотребления и чревоугодия. Вслед за ним, естественно выдержав положенную для распесочивания паузу, сквозь приоткрытую дверь просочатся сотрудники. Дружески похлопает по плечу Тимоха. Чмокнет в щечку Лиля. Пожелает чего-то непонятного и заумного Прыщ и подарит диск со свежей игрой, которая дома отправится на пыльную полку к десятку подобных. Ну, никогда он не запомнит — не геймер я не геймер, и его вожделенный комп для меня ничуть не круче телевизора. Но вслух я лишь поблагодарю за подарок и пообещаю ближайшую ночь злостно порубаться с орками или демонами, в зависимости от картинки на диске. А потом мы все вместе будем дружно смеяться над моими кошмарами, и вспоминать подробности вчерашней вечеринки. Пусть будет так!

Уже почти уснув, я осознаю наибольшую нереальность — подобный город невозможно создать даже при наших развитых технологиях. Куда уж этим примитивам с алебардами и арбалетами… Может гипотеза Прыща насчет бомбы не так уж глупа…

Согреваемый мыслью о нереальности происходящего я уснул.

–

Ильич как в воду смотрел. Силы нам точно понадобятся.

За спиной захлопнулась дверь, отрезая путь к отступлению. Почему-то вспомнился один из многочисленных лозунгов второй мировой — «ни шагу назад». Очень подходит к нынешней ситуации. Даже если очень захотеть «назад» никак не получится. А хочется с каждой секундой все больше и больше. Разве что крылья отрастить.

— Чому я не сокил, чому не литаю, — фальшиво промычал я под нос. — А жить то хочется ребята… И чем дальше тем больше.

— Приехали, — сглотнул Прыщ, осматривая заполненные зрителями трибуны нависшие над нами. — Остановка амфитеатр. Конечная. Трамвай дальше не идет. Скот подан и готов к публичному расчленению на бойне. Димыч, вот что-то там поешь для храбрости, а нас сейчас убивать будут.

— Опять? — Пронзенный тысячами взглядов я невольно почувствовал себя провинциальным актеришкой, этаким Донкихотом кацапетовского клюба, попавшим на большую сцену. Вспыхнули юпитеры. Копошатся в яме музыканты, шелестя нотами батальных арий для начала и похоронных маршей к финалу. Замерли в ожидании действия зрители. Ерзают в креслах критики, готовясь в пух и прах разнести наше выступление, мол, померли аматоры бездарно, не смогли даже уйти красиво. В общем, бездарность редкостная, туда им и дорога. Аминь! Закапывайте, а то выпить пора.

— Они хотят, чтобы мы выступали? — поинтересовался Тимоха, глядя на бушующую в ожидании представления публику. — Серьезно?

— Ага, танцевать будем, — нервно хихикнул Прыщ и поежился от утренней прохлады. — Танец маленьких дохлых лебедей. Тем, кто будет громче всех аплодировать — приз — честь первыми ощипать тушки… перышки на сувениры… Как у павлинов.

— Причем здесь павлины? — уставился на него Тимоха. — Что-то я не понимаю, о чем ты говоришь. То лебеди то павлины. Аллегория?

— Тимоха, ты в зоопарке хоть раз был?

— Конечно. Три, нет четыре… нет, все-таки три раза меня мама водила. Там вату сахарную у входа продавали. Вкусная. И обезьяны такие смешные. Особенно те, которые с красными попками.

— Бабуины, — улыбнулся Ильич, хотя ситуация никак не располагала к веселью.

— Да точно, бабуины. Спасибо Ильич. Они были такие смешные. Я так смеялся, что даже уронил свою вату. И один этот, как его…

— Бабуин.

— Да точно, спасибо, протянул руку сквозь решетку, схватил ее и слопал. Я так плакал. Теперь я ненавижу бабуинов. Но причем лебеди и павлины?

— Теперь даже и не знаю что сказать. — Прыщ с деланным состраданием посмотрел на Тимоху, потом вздохнул и продолжил: — У входа в зоопарк в ларьках всегда продавали перья павлина как сувениры. Но никто из покупателей, ни разу не спросил, как птица расстается со своим украшением… Ладно, проехали.

— А если серьезно? — спросил Тимоха. — Кажется, я чего-то не понимаю. Зачем здесь собралось так много людей?

— Колизей, — восхищенно сказала Лиля. После отдыха она выглядит куда лучше. — Арена смерти и славы гладиаторов.

— То есть нас, — дополнил я, с трудом перекрикивая рев возбужденных зрителей и пристально посмотрел на босса. — Я думаю, Ильич про это может много рассказать. Мне так кажется!

— Потом, догадливый ты наш, — отмахнулся он. — Премию за смекалку ты уже заработал.

— А ваше «потом» когда-нибудь наступит? — спросил я.

— Скорее нет, чем да, — философски ответил Ильич. — Арену покинуть живым непросто. Необходимо заслужить уважение и любовь публики. Получить признание или победить во всех схватках до полудня. До сих пор это никому не удавалось. Можете попробовать удивить зрителей, а то кроме банальной резни с предопределенным результатом они ничего не видели.

— Вот теперь я чего-то не понял. Тимоха, быть в твоей шкуре мне еще не приходилось. Могу сказать что хреново. — Прыщ переводит взгляд с меня на босса. — Вы о чем? Что рассказать? Вы что-то знаете? Откуда?

— Это уже не имеет никакого значения, — отмахнулся Ильич, и с ненавистью уставился на трибуну на противоположной стороне арены. Никогда доселе он не позволял себе столь явного проявления чувств.

В ложе, утесом темного стекла, нависающей над ареной, появился крупный мужчина в черной мантии. Вокруг него шагали наглухо закутые в черный металл воины с обнаженными мечами. От человека в мантии веяло таким могуществом и силой, что у меня мороз по коже пошел от одного его скучающего взора нашу сторону. Устроившись на троне, он запахнул бархатную мантию и обвел тяжелым взглядом Колизей. Публика вмиг притихла. Даже самые ярые весельчаки, до этого момента оравшие во всю глоту и махавшие пестрыми флагами, заткнулись и, потупив взгляд, опустились на лавки.

— Старый знакомый? — иронично поинтересовался я у Ильича, но тот лишь неопределенно отмахнулся.

Арена размером с футбольное поле, по периметру в стене имеет примерно десяток дверей. Мы стоим у одной из них. Высота стены метров пять — шесть. Даже если сильно постараться забраться не получится, тем более что она из гладкого стекла цвета неба, а по верху стоит стража, готовая в один миг отправить первопролазца вниз на белоснежный песок. Даже думать не хочется о том, что вскоре он сменит цвет. Интересно, они каждый раз после представления меняют песочек как в кошачьем горшке или же невиданная технология этого места позволяет корректировать цвет. Или здесь очень много дармовой рабочей силы. За пару дней песчинка за песчинкой. Нет, это все же не Китай. На такие подвиги лишь они горазды. Если «потом» для меня все-таки наступит, обязательно спрошу босса. Больно уж он компетентен в делах местных. Откровенно попахивает пятой колонной.

Сбившись в кучку, мы стоим у стены. Одна за другой в ней открываются двери. Прикрывая глаза от яркого света, на арену с опаской выходят люди. Мужчины и женщины, старики и подростки. Есть даже чахлый старичок в инвалидной коляске с английским флажком в подлокотнике. Узкие колеса вязнут в песке, но он уперто толкает свою колесницу вперед.

Всего человек сорок.

Кто-то безучастно смотрит по сторонам пустыми от шока глазами. Кто-то захлебывается в рыданиях и ломает ногти, пытаясь открыть захлопнувшиеся двери. У ног одного из мужчин растекается лужа. Стоящая рядом женщина одаряет его презрительным взглядом и делает шаг в сторону. Словно перепуганная канарейка по клетке мечется по арене парень в пестром костюме с кожаным несессером в руке. Он что-то щебечет о маникюре-педикюре. Что его ждет клиент и в случае опоздания он обратится к Марлин, а она даже ножницы не стерилизует. Мое знание английского не позволяет полностью суть его воплей, а вошедшая ему в затылок стрела не оставляет на это время.

— Быстро тут все у них, — заметил Прыщ, брезгливо поморщившись.

— Жестоко, — сказал Тимоха. — Как на ринге. Дружба заканчивается за канатами. Так мой тренер говорил. На ринге дружбы нет.

— Я так понял ты профи в этом деле?

— Был.

— И чего?

— Бросил.

— Вот так взял и бросил. Это же бизнес, бабки, слава, будущее… А-а-а, понял. Тебя побили и ты сломался. Страх появился перед рингом. Ощущение поражения.

— Нет.

— Ну а чего тогда?

— Я победил, — вздохнул Тимоха.

— Так это же круто побеждать. Ты разве не за этим через свои канаты лезешь? Небось спорту не один год отдал…

— С восьми лет… Папа хотел, чтобы я рос сильным. Я болел в детстве много…

— Ну, я тебя не понимаю. Победил? Так это же круто!

— Он другом моим был.

— И? Убил, что ли? Ну ты Тимоха зверь. Я уже тебя боюсь.

— Ты не поймешь. Я ему карьеру сломал. Другу.

Судя по одежде, этих людей собрали не только из разных стран, но и из разных эпох. Или миров… Я люблю фантастику и в свете последних событий готов принять на веру что угодно. Даже пришедшую к нам на помощь Панду-кунгфу, даже пингвинов-террористов во главе со Шкипером… Главное чтобы сделать ноги из этого места. Желательно домой и прямо сейчас. К сожалению, главная особенность мечтаний и иллюзий состоит в том, что им никогда не суждено сбыться.

Коренастый викинг с рыжими косичками в кольчуге до колен соседствует с изящным юношей в белоснежной тоге и золотыми браслетами на руках.

Рядом с бородатым великаном в грубой одежде из шкур, возвышавшимся над всеми как минимум на голову, нервно вертит головой накрашенная девушка в облегающем платье, ажурных чулочках и в туфлях на шпильке.

Странного вида франт в пестрых одеждах прикрывается от лучей солнца кружевным зонтиком. Похоже, ошибки природы встречаются не только на земле.

Публика встречает новичков многоголосым кваканием. Кажется, что каждый из зрителей перед тем как открыть рот осторожно поглядывает в сторону ложи, словно получая добро на веселье.

Части стены скользнули в стороны, открывая ниши заполненные холодным оружием.

— О! — воскликнул Тимоха и первым подскочил к нише. — Смотрите сколько всего. Какие мечи… А секиры… Вы только посмотрите какой бастард… Какое лезвие… А заточка… Смотрите, двойной желобок вдоль лезвия. Прочнее и легче входит. Только нужно вовремя отклониться… Понимаете, по канавкам брызгает… Фламберг! Ох! Супер! Глазам не верю! Меч наемников-ландскнехтов. Я возьму его! — Он чуть ли не светится от восторга, беря в руки полутораметровый двуручный меч с извилистым лезвием.

— Фламберг? Никогда не слышал, — сказал я. — Меч как меч, только с кривым лезвием.

— Огненный клинок, — Тимоха любовно провел ладонью по волнистой стали. — Единственный меч, проклятый церковью. Хозяин фламберга никогда не сдавался в плен.

— Это почему?

— Носителя фламберга в случае пленения ждала медленная мучительная смерть.

— Фу, какая гадость, — сказала Лиля. — Вокруг и так насилия полно… а ты железякой восхищаешься. Ты же видел как того мальчика с маленьким чемоданчиком…

— И за что его ждала такая участь? — поинтересовался я. Не чтобы было интересно, чихал я на все эти фламберги и бастарды, просто нужно было что-то сказать.

— Благодаря форме фламберг наносит практически незаживаемую рану склонную к гниению.

— Спасибо, мне сразу стало легче.

— Наши шансы растут, с нами Айвенго, — заметил Прыщ, хмуро оглядывая арсенал. — Ну и что мне с этими железяками делать? Я гениальный программист и сисадмин а не солдафон какой. Мое дело клаву топтать и алгоритмы придумывать, а не этими фиговинами мотылять. Я умею ломать любой софт, но не человеческие черепа. Это все не мое! Вы понимаете? Ну, посмотрите, где я а где оружие?

— Устроители мероприятия уравнивают шансы и грех этим не воспользоваться, — говорю, вытаскивая из стойки клон японской катаны, хорошо знакомой по восточным фильмам. Ниндзя и самураи так легко с ней обращаются. Может и у меня получится. Почему-то глаз лег сразу именно на нее. Может потому что легче классического европейского рубящего оружия, а я далеко не силач. Большую часть времени я провожу за конторским столом, а не в спортзале.

— Вакидзаси в пару возьми, — посоветовал Тимоха. — Самураи знали свое дело.

— Чего взять?

— Вакидзаси, — Тимоха ткнул мечом в уменьшенную копию моей катаны.

— Это катана только маленькая и не такая кривая.

— Это вакидзаси. Младший и неразлучный брат катаны…

— Да какая разница?

— Разница в том, что кривым можно янычарский ятаган назвать, а катана изогнутая несколько больше вакидзаси.

— Тимоха, я не гладиатор…

— Я не говорю, что ты гладиатор. Это было бы неправдой. Своим видом и духом ты оскорбляешь свое оружие. Суть катаны тебе чужда. Не обижайся. Просто ты не воин, ни душой, ни телом. Не обижайся Димыч. Но нам предстоит сражаться… Просто почувствуй оружие. Возьмись за рукоять. Попытайся его понять. Это не только железо…

— Шершавая.

И чего спрашивается мне на правду обижаться. Я что ли себя не знаю?

— Кожа ската.

— Знаешь, Тимоха, для меня что катана, что твой фламберг все едино. Я ничего грознее охотничьего ножа в руках не держал. Сапка и лопата не в счет. Я катану исключительно из-за веса выбрал. Думаю шпага была бы неуместна.

— Разумно, — сказал, взвешивая в руке топорик, Ильич. — Остальным я советую взять короткие мечи. Они легки. Хватит сил парировать, а если повезет даже ударить. Уделите внимание колющим ударам. В этом случае проникающая способность выше и соответственно выше шанс поразить противника. Рубящие удары применяйте для горла, связок и брюшины. Выпавшие кишки, замедлят врага. Впрочем, в вашем случае, все эти советы пыль. Если будет возможность, постарайтесь, хотя бы отражать удары… Хотя бы первый… И двигайтесь. Все время двигайтесь. Не будьте мишенями. Двигайтесь, уклоняйтесь и пытайтесь ужалить. Забудьте о честности и благородстве. Удары в спину и пах приветствуются.

— Краткий ликбез для камикадзе. Напутствие гуру чайникам, — нервно хихикнул Прыщ. — Ну ладно Тимоха, он спортсмэн и фанат железок стародавних. А вы к мечам каким боком?

— Я прожил долгую насыщенную жизнь, — улыбнулся босс. — Как-нибудь расскажу.

— Ильич, может сдадимся, — краснея под взглядом Тимохи предложил я. — Ну какие из нас гладиаторы… Ведь грохнут в один миг… Может белый флаг и все такое… А? Ильич?

— Будет еще хуже. Воины умирают на арене быстро и храбро, а трусы медленно и позорно. Вот засунут тебя в хрустальный ларь с полусотней голодных крыс. Поднимут ларь на цепях повыше на всеобщее обозрение…

— Проехали, — пробормотал я, сглотнув подступивший к горлу комок.

— Какой он будет, враг? — не отрывая глаз от извилистой стали спросил Тимоха.

— Не имею ни малейшего представления, — сдвинул плечами босс. — Шоу должно имеет эффект неожиданности, иначе публика потеряет интерес. Довольной и сытой массой легче манипулировать, чем злой и голодной.

— Ильич, что мне с этим делать? — Лиля сунула под нос боссу короткий меч, зажатый в нежной ладошке с наманикюренными пальчиками. — Рубить?

— Руби. Коли. Пытайся выжить. И кричи когда бьешь. Обязательно кричи.

— Зачем. Этим я их испугаю?

— Твой голос прекрасен и не может пугать, — ласково посмотрел на нее Тимоха. — Выдыхая крик, ты вкладываешь в удар что-то большее, чем сила мышц.

— Спасибо. — Девушка взмахнула клинком, и Прыщ чуть не лишился носа.

— Дурная примета, — буркнул он, ощупав лицо, и раздраженно посмотрел на свой меч. — Вот фиговина тяжеленная. Это не эф один, эф два, эф три в линейке. В игре куда проще ней махать. Там думать надо, и вовремя кнопки жать, а тут тяжести тягать.

Зрители заревели громче, приветствуя выходящих из ворот два десятка воинов в черных кожаных мундирах. Выстроившись в шеренгу, солдаты отвесили поклон в сторону трибуны. Получив в ответ вялый взмах руки человека в мантии, они обнажили мечи.

— Это простые солдаты, — шепнул мне на ухо Ильич. — Главное — не бояться. Страх порождает слабость. Они всего лишь люди.

— А будут еще и не люди?

— Если людей переживем, — улыбнулся он.

— Обнадежили, — криво ухмыльнулся я.

— О чем шепчемся? — поинтересовался Прыщ. — Секретничаем?

— Некролог составляем, — ответил я. — Мол, в чужом краю, в неравном бою с силами зла…

Из нашей разрозненной толпы выбежал вперед рыжий викинг с тяжелым топором. Усиленно жестикулируя, он что-то кричит на незнакомом языке. Многие переглядываются и либо разводят руками, либо отрицательно качают головой. Сердито сплюнув, он еще яростнее замахал руками, но так и остался непонятым.

Тем временем шеренга солдат начала неторопливое шествие в нашу сторону. Оглянувшись на них, викинг начал тыкать пальцем в толпу, указывая на наиболее сильных мужчин. Потом жестом пригласил подойти ближе.

— Он собирает боевую группу, — сказал Тимоха. — Прыщ, присмотри за Лилей до моего возвращения. Димыч пошли.

— Ну, пошли, — обреченно вздохнул я. — Буду от тебя катаной мух отгонять.

— Наивный дурак, — закричал Прыщ. — Куда ты собираешься возвращаться и к кому? Нас вырежут как овец. Героя он из себя строит! Да чего весь ваш сброд стоит?

— Присмотри за ней, и Ильичем. Стар он уже в такие игры играть, — глянул на него сверху вниз Тимоха. — Пожалуйста.

— Это кто за кем присмотрит, — подмигнул я боссу.

Ильич хитро ухмыльнулся в ответ.

Вокруг викинга собралось десятка полтора мужчин. Оглядев собравшихся, он покачал головой и презрительно сплюнул. Да уж, на армию мы никак не тянули. Наверняка в его глазах мы были стадом жалких баранов, которых просто грех не зарезать.

А солдаты все ближе и ближе.

Трибуны затаили дыхание, в ожидании первой крови.

Мое душевное состояние подсказывало, что пора прощаться и отпускать грехи, а то потом времени не будет. Ситуация сто процентов проигрышная. Ни викинг, ни Тимоха, ни эта горилла с дрыном ничего не изменят. Ну потрепают они этих… черных, так их тут много, небось за воротами не один десяток стоит в ожидании своей очереди. В общем финита!

— Тимоха, ты прости меня, если что не так, — сказал я дрожащим голосом. — Я… я… я даже если и называл тебя тупым за глаза…

— Я тебя понял, — спокойно ответил Тимоха, не сводя глаз с приближающегося врага. — Зла не держу. Кто-то получает ум, а кто-то могущество… силу. Физическую силу. Тебе не повезло.

— Спасибо тебе.

— За что? — удивленно глянул на меня Тимоха.

— За… за катану… Что я видом и духом оскорбляю ее… Ты был прав, я не воин, но… но, я постараюсь…

Слова застряли в горле.

Тимоха подбадривающее похлопал по плечу.

Викинг гортанно взвыл и, раскручивая над головой топор, побежал на черную шеренгу. Подхватив клич, за ним метнулся Тимоха, я за ним, а следом и остальные. Солдаты не ожидали такого поворота событий. Вместо легкой резни на потеху жаждущей зрелищ публике они получили полноценный бой.

Зазвенела сталь. Белоснежный песок окрасился первой кровью.

Викинг, размахивая тяжелым топором, словно перышком, сеял вокруг себя смерть. Рыжий смерч двигался так быстро и разил столь умело, что не возникало никаких сомнений о его профессии.

Тимоха, с двуручным фламбергом, следовал за ним по пятам, прикрывая спину. Неумение фехтовать он компенсировал силой. От его ударов черные мундиры просто отлетали в сторону, даже если успевали выставить защиту.

Неловко махая катаной, я чуть не отрубил себе ухо. Дерьмовый из меня самурай. Не оружие делает человека воином, а воин делает сталь оружием. Да и чего можно хотеть от человека, который последний раз держал в руках меч лет двадцать с гаком назад, причем меч был деревянным, впечатления от Вальтера Скотта свежими, а противником была висящая на вешалке шуба. Из того боя я вышел победителем.

Уклоняясь от мельтешащей вокруг стали, я споткнулся об искромсанное тело франта и оказался лицом к лицу с противником. На меня хищно уставились глубоко посаженные глаза, словно гипнотизируя. Презрительно искривились губы на костлявом лице. Чудом успеваю заметить падающий на голову меч и прыгнуть в бок одновременно махнув катаной в сторону врага. В его глазах промелькнуло удивление. Черный мундир осел на песок, зажимая ладонью распоротый живот. От ужаса содеянного я заорал и начал, не глядя махать катаной налево и на право. Кажется, я даже глаза закрыл, чтобы больше не видеть крови и выпадающих на песок внутренностей.

Боже, я убил человека! Пусть он и не совсем человек… нет, не такой человек как я… нет, он просто человек из другого места. Да какая к черту разница кто он. Я убил!

От осознания того, что я совершил, я закричал.

— Все, Димыч, — услышал я сквозь свой крик Тимохи. Крепкая рука выдернула у меня оружие. — Я заберу пока… А то поранишься. Потом отдам. Обещаю.

— Я… я… уб… уби…

— Все. Все закончилось. Успокойся. Ты был молодцом — жив остался. Это и так много. Ты прости, я так закрутился с двумя последними, что потерял тебя из виду. Не ранен?

— Я… я убил, — прошептал я, глядя на свернувшийся калачиком в луже крови черный мундир.

Тимоха проследил за моим взглядом и хлопнул по плечу так, что я чуть не упал:

— Молодец. Не ожидал… Катана в надежных руках. — Он протянул мне меч. — Носи с честью воин.

Песок арены был устелен трупами. В живых остались кроме меня и Тимохи викинг и великан в одежде из шкур. Великан волочил раненую ногу, а Тимоха и викинг были настолько забрызганы кровью, что трудно понять ранены ли они.

В глазах сбившихся в кучу женщин, стариков и детей светилась надежда.

Лиля, стоя на коленях, рыдала от радости, а Прыщ стоял рядом с разинутым ртом и машинально протирал краем футболки стекла очков.

Старичок в инвалидном кресле беззубо улыбался и махал нам флажком.

Над ареной царила тишина.

Публика недоуменно смотрела на неподвижные тела в черных мундирах. Они ожидали явно не такого хода событий. Налицо нарушение привычного регламента увеселительного мероприятия. Сценарий «бац-бац и в дамках» у черных мундиров на этот раз не прошел. Противник зубастый попался с повышенной тягой к дальнейшему существованию.

С высоты стеклянного утеса на нас недовольно взирал человек в мантии. От его взгляда заломило в висках и появилось чувство, что кто-то рассматривает меня изнутри, копается в моих мыслях.

Викинг вскинул вверх окровавленный топор и закричал толи, выражая радость победы, толи, требуя еще крови. И было в его крике столько жажды жить, что я невольно заорал сам что-то несвязное, вскинув катану навстречу чужому небу. Рык великана и Тимохин «Виват» подхватила толпа «гладиаторов».

Зрители недовольно зашептались, с опаской поглядывая на ложу.

Человек в черной мантии жестом подозвал одного из охранников и указал пальцем на нас. Воин кивнул и одним прыжком оказался на арене, погрузившись в песок по щиколотки.

— Ого, — озадаченно пробормотал Тимоха, делая шаг назад, — Люди так не прыгают. Никакие кости не выдержат. Тут метров двадцать.

— Двадцать пять, — сказал подошедший Ильич. — С половиной. Он еще и не такое может.

— Кто он? — спросил я, разглядывая черные доспехи поражающие своей идеальностью.

— Гвардия. Элитный отряд личной охраны императора. Как вы говорите — зе бест оф зе бест.

— Его холуи? — я ткнул пальцем в сторону трибуны. — Большая шишка?

— Да. Он любит бои смотреть. Кровь обожает. Проигрыша не приемлет. Как бы не сложилось, но любыми правдами и неправдами слуги императора победят. По-другому не бывает.

— Ваша осведомленность меня поражает, — сказал я. — Не могу дождаться, пока у нас появится свободная минутка поболтать в более благоприятной обстановке. Список вопросов все длиннее, а желание дать в морду все больше. Даже не знаю с чего начну…

— Зубы режутся, Дима? Первая кровь меняет характер.

— Не люблю, когда меня за нос водят. А вы ведь именно этим и занимаетесь?

— Пей, — вместо ответа ткнул мне в руки флягу Ильич. Наши соратники наблюдают за лениво приближающимся воином и не видят этого.

— Зачем? Чтоб веселее помирать было?

— Пей, кому сказано. Веселее не будет, но храбрости добавит. Может и до моего лица кулак дотянется.

— Храбрости это хорошо. Ее-то мне как раз и не хватает, — бормочу, отхлебнув из фляги. — Фу, ну и дрянь. Ильич, вы уверены, что это вообще бренди?

— По старому семейному рецепту. Ты даже не представляешь, сколько лет этому напитку.

— Все-таки самогон, — облегченно вздыхаю я. — Судя по запаху из свеклы и настоянный на всяких зверобоях, мать и мачехах и ароматизаторах а-ля ванилин идентичный натуральному.

Ильич лишь улыбнулся в ответ.

— Приготовьтесь! — крикнул Тимоха, вскидывая меч. — Возьмем его в клещи и нападем с трех сторон. Димыч, держи мою спину. Он прыгает как кузнечик. Если что — кричи. Под меч не лезь. Ты, рыжий, с топором — заходи справа. Дикарь — слева. Бить в полную силу. Расколем его как орех.

Великан и викинг стали рядом и с опаской поглядывают на врага. Не думаю, чтобы они поняли речь Тимохи, но интонации были весьма однозначными. Лидер не тот, кто сильнее, а в ком уверенности больше.

К нам подошли Лиля и Прыщ. Он шел, старательно обходя изрубленные трупы и переступая через лужи крови. Когда у его ног зашевелилось чье-то тело, Прыщ побледнел, но сумел удержать себя в руках.

— Лиля, зачем ты пришла? — спросил Тимоха, с обожанием глядя на девушку. — Здесь опасно.

Даже сейчас грязная, измученная, в рваной блузке уже неопределенного цвета, сбитыми неприкрытыми шортами коленками она была для него идеалом.

— Мы решили, что должны быть с вами рядом, — сказала Лиля. — Правда, Сережка?

Прыщ согласно кивнул и с неприязнью посмотрел на меч в своей руке.

Вскинув на плечо утыканную шипами булаву, великан, волоча ногу, двинулся навстречу врагу.

Взревели трибуны. Публика все же надеялась получить то, зачем пришла.

Я даже не успел заметить, как гвардеец обнажил меч, а голова великана уже упала на песок и покатилась к нашим ногам. Он даже не успел понять, от чего умер.

Прыща стошнило.

Викинг озадаченно подергал себя за косичку, глядя в изумленно распахнутые глаза великана. Обернувшись к нам, он развел руками и, понурив голову, отошел в сторону, что-то бормоча на своем языке.

— Вот тебе и раса неустрашимых берсерков, — хмуро сказал я, глядя на спасовавшего викинга. — Спекся. Это тебе не на драккарах вооруженной толпой налеты на мирные деревни совершать и геройски баб портить.

— Моя сила пыль по сравнению с его скоростью, — медленно произнес Тимоха, не спуская глаз с врага. — Но я попробую.

— Тимошенька! — Лиля на мгновение прижалась к его широченной спине и тут же отстранилась, словно застыдившись проявления чувств.

— Я тебя никогда не забуду, — нежно сказал Тимоха, не оборачиваясь. — Прощайте.

— Б-б-бывай, — пролепетал, вытираясь, Прыщ. Его трясло так, что меч выпал из рук. — Дурень.

— Тимоха, не дури. Ты ему не ровня. Он же тебя в капусту… — ухватил я его за рукав, пытаясь остановить.

— Кто-то должен, — сказал Тимоха, освобождаясь от моей руки. — Больше некому.

— Твой ход, — легонько толкнул меня в спину Ильич. — Не дай им погибнуть.

Я только собрался сказать ему, что мой следующий ход в могилу, как вдруг окружающий мир стал размытым, словно акварельная картина, которую облили водой. Голова закружилась, и стало очень нехорошо. Я только было хотел присоединиться к процессу Прыща, так сказать сообразить на двоих как кто-то выключил свет.

Вокруг зазвучали голоса говорящие на странном квакающем языке. Раздается смех и с моих колен спрыгивает мальчик лет десяти. Осмотрев себя с удивлением и недоверием, он радостно засмеялся и захлопал в ладоши. Поклонившись, он выбегает из рубленой избы и присоединяется к стайке сверстников седлающих во дворе свинью. Женщина в простой крестьянской одежде со слезами падает к моим ногам и целует пыльные сапоги цвета золота. В углу, вытирая тыльной стороной мозолистой ладони глаза, стоит коренастый мужчина в грубой куртке. У его ног тяжелый топор лесоруба. Их сына порвал на окраине деревни волк. Мальчик нес обед отцу и старшему брату. Он должен был умереть… Взглянув на раны деревенский целитель только покачал головой и покинул избу. Мальчик заслуживал на жизнь — я пришел.

Встаю с колченогой лавки и выхожу во двор. Мальчишки приветственно машут руками, а работающие у кузницы крестьяне почтительно кланяются. На их лицах смесь страха и уважения. Они еще помнят, как год назад я наказал у таверны конокрада. Мы суровы, но справедливы.

— Мы суровы, но справедливы, — шепчу я, чувствуя как внутри словно пружина сжимается.

Оттолкнув Тимоху, я двинулся вперед.

Сталь встретилась со сталью. Катана чиркнула искрами, отражая смертельный удар в шею. Я не великан, и так просто с головой не расстанусь.

Противник замер в выжидательной позиции, с занесенным для удара прямым мечом.

Я восхищен его молниеносной грацией. Убивать тоже своего рода искусство.

Атака.

Я не вижу, а чувствую стремящееся в сердце лезвие. Миг и оно пронзит меня насквозь.

Движения гвардейца настолько быстры, что человеческий глаз их не в силе заметить.

И снова катана парирует выпад.

С шелестом тускло-черное лезвие скользит плашмя по джинсовой ткани на моем плече. Точно бритвой срезанная пуговица на рукаве ныряет в песок.

Мы замерли друг напротив друга, ожидая очередного хода. Сквозь узкую прорезь шлема меня пристально изучают глаза, в которых нет ничего человеческого.

На трибунах такая тишина, что я слышу нервное дыхание коллег за спиной.

— Катану тянуть на себя нужно, — шепчет, сжимая рукоять меча Тимоха. — Она не рубит, а режет.

Император с неподобающей для статуса прытью вскочил с трона и бросился к перилам ложи. Его глаза словно пытаются прожечь меня насквозь. На хищном властном лице — ненависть. Ненависть ко мне.

Надо же, сегодня знаменательный день — я персонально удостоен монаршей ненависти. И чего ему злиться? Ну, сумел я отразить пару ударов одного из лучших холуев. Правда, сам не знаю, как это получилось. Не числилось раньше за мной подобных талантов… Да и вообще никаких не числилось.

Неожиданно из-за спины на меня обрушилось двое. Схватив под локти, они умело заломили руки и потащили меня назад.

— Предатели, — зарычал я, зная, что за спиной только свои. — Кто вы? Покажите лица подонки! Назовитесь уроды! Тимоха бей предателей!

Чем сильнее я сопротивлялся, тем больнее становилось суставам рук.

Полный бессильной злобы по поводу вероломного предательства и профессионализма самих предателей, не каждый вот так запросто сможет руки заломить так, чтобы даже шевельнуться больно было, я все-таки нашел в себе силы не выпустить меч. Это единственно чем я мог гордиться в текущей ситуации.

— Не сопротивляйся, — услышал я крик Ильича. — Они за нас!

Пока «те, кто за нас» тащат меня, как мешок картошки, любуюсь прыгнувшей со зрительских трибун девушке со шрамом. Крутанув сальто, она оказалась между мной и гвардейцем. Я б так не смог. Только если б с катапульты… и не смотреть на приземление… Конечно, прыжок у нее получился неровня моему противнику. Гвардеец дрался и двигался как нечто необъяснимое — естественно, молниеносно и грациозно. Так естественно сносит разбушевавшаяся весенняя река препятствия на своем пути. Молниеносно выбрасывает язык саламандра, быстрее, чем успеешь глазом моргнуть. Грациозно выгибается перед смертельным для жертвы ударом богомол.

А девушка — как отлично вымуштрованный боец, тупо и решительно. В общем замечательно как для человека.

Вслед за ней прыгают четверо парней в белой крестьянской одежде и бегут к нам. Их лица серьезны и решительны. Еще двое отпустили мои руки, и предусмотрительно отскочили назад, с опаской поглядывая на катану. Холщовые рубахи с широкими рукавами и широкие штаны, а-ля шаровары, заправленные в короткие сапоги, с трудом маскируют мускулистость бойцов. А ребята-то не простые. Качки. Крестьянский спецназ? Местный аналог крестьян-ниндзя как противовес тирании императора и его самураев? История везде одинакова, даже в других мирах.

Массируя поочередно локти, я удостоил их самого сурового взгляда, на какой был способен. Сработало — парни отскочили еще дальше и решительно вскинули мечи.

Спасители, блин. Чуть калекой не сделали. Теперь раньше старости буду ревматизмом локтей мучится.

На их лицах ни тени испуга, лишь желваки гуляют. И огонь безмерной веры в глазах. Оп-па, да тут фанатизмом попахивает… Вот это мне совсем не по нраву. Где фанатизм там, как правило, много, очень много невинной крови. Хотя, в местном бедламе жизни и так цена пятак.

Девушка не сводя глаз с гвардейца, медленно пятится назад — к нам. Тот застыл черным изваянием, опершись на меч. Взгляд направлен на меня. В нем нет ни ненависти, ни злобы, только интерес. Я внес разнообразие в его однотонную жизнь, заставил почувствовать азарт боя. Нарушил типовой сценарий — «один взмах один труп». Представляю, насколько это скучно — вступать в бой заранее зная результат. Но с другой стороны — спокойно и стабильно доживешь до пенсии.

Держа перед собой меч, шаг за шагом девушка приближается ко мне. Вот она уже рядом.

А она ничего. Редко встречающийся типаж.

— Ты? — чуть не упала девушка, взглянув на меня. — Это ты?

И был в голосе столько тепла и любви, словно мы не один год вместе.

— То, что я, это точно.

— Не может быть, — встряхнула она головой, словно сбрасывая наваждение. — Невозможно.

— Отходи назад, — не оборачиваясь, сказала она. — Я прикрываю. В бой не вступай.

— Йесс, мем, — браво козырнул я. — Будет исполнено.

Она только хмыкнула и удостоила пренебрежительным взглядом.

Стерва, сто процентов… Знаю я такой взгляд… На третий день начинают — «ой у тебя так грязно, прибраться бы надо, а я пока в парикмахерскую схожу», «кружок поднимать надо когда пи-пи ходишь». Да ну их. Это моя грязь и мой кружок и делаю с ними что хочу.

— Это свои! — Ильич перехватывает руки Тимохи, не давая замахнуться мечом. — Свои!

Тимоха зашипел от боли и выронил оружие:

— Ильич, вы мне чуть руки не сломали. Откуда в пожилом человеке такая сила?

— Откуда и у тебя.

— От мамы с папой?

— Нет, от бога.

— Что тут, черт возьми, происходит? — завопил Прыщ. — Кто это еще?

— Мы вовремя? — поинтересовалась девушка со шрамом.

— Могли бы и раньше, — недовольно буркнул Ильич. — Заждался.

— Были трудности… Это он? — она кивнула в мою сторону. На ее вполне милом, если бы не шрам, лице сомнение борется с разочарованием. — По крайней мере, гвардейца он смог удивить. Не часто они сопротивление встречают.

— Как планируешь вытаскивать нас отсюда? — спросил Ильич.

— Есть в запасе один транспортер.

— Куда?

— Не знаю, — криво ухмыльнулась девушка.

— Тоже хорошо, — рассмеялся Ильич. — Ты не меняешься. Впрочем «не знаю» в данном случае лучше чем «здесь».

— Вопросы задавать можно? — поинтересовался я.

— Не сейчас Дима, не сейчас, — сказал босс.

Ее спутники отгородили нас от скучающего гвардейца живой стеной и обнажили короткие мечи.

Гвардеец обернулся и посмотрел на императора. Судорожно сжимая побелевшими пальцами перила ложи, тот утвердительно кивнул.

Мелькнув ласточками, к моему противнику присоединилось еще четверо гвардейцев. Таких же быстрых, ловких и неотличимых друг от друга. Мне показалось, что они даже песка коснулись подошвами черных сапог одновременно.

Зная возможности одного, с уверенностью могу сказать, что впятером эти удальцы способны выкосить армию. И эта шестерка накачанных ребят, закамуфлированных под местное крестьянство для них не преграда. Никакая вера в глазах не остановит молнией разящий клинок. И крепкий бицепс тут не помощник.

— Уходим! — крикнула девушка боссу. — Забираем его, — она указала на меня, — и уходим. Бойцы отвлекут врага и сразу за нами.

— Забрать всех! — скомандовал Ильич. — Прикрывать отход. Любой ценой!

Ох, не люблю я фразы подобные этой. Любая цена вмещает в себя неизмеримое количество жизней, оборванных одним вот таким приказом. Взять сопку любой ценой — и пошли в лобовую, в чистом поле редкие шеренги красноармейцев. Тому кто отдал приказ глубоко наплевать, что до дзота дойдет каждый десятый… Или никто не дойдет. И полетят похоронки… в Россию, Украину, Белоруссию, Казахстан и остальные республики, составлявшие нашу когда-то великую Родину, извещая родных что, мол, так и так, погиб ваш родной и ненаглядный геройски в неравном бою. И никто ведь не напишет, что он был всего лишь мясом, которое отвлекало врага от главной ударной группы, которая успешно смяла противника с правого фланга. Я никогда бы не смог быть полководцем и ставить цель выше человеческих жизней.

Проквакав приказ спутникам, на лицах которых мгновенно появилась готовность умереть за правое дело, девушка выхватила из кармана стеклянный шарик размером с бильярдный и что-то крикнув, ударила ним о землю. В небо ударил столб синего пульсирующего пламени. Опережая метнувшихся к нам гвардейцев, она одним взмахом отправила в пламя сначала Лилю и сопротивляющегося Прыща, а следом и меня с Тимохой. Ильич прыгнул следом. Уже сквозь синюю пелену вижу бросившихся на перехват парней с короткими мечами. Викинг, махнув нам рукой на прощание, затянул грустную песню и враскачку пошел в атаку.

Все-таки он смог преодолеть свой страх. Прощай храбрый воин, безболезненной тебе дороги в Вальгаллу в сопровождении прекрасных валькирий. Не сомневаюсь, что предки признают тебя достойным места рядом с собой и пенный кубок поднимется во славу воина вступившего в неравный бой с силой, которую невозможно победить. Твои потомки, если конечно узнают об этом, обязательно сложат песню, которая проживет в устах скальдов не одно столетье и прославит твое имя.

— Прыгай! — закричал Ильич девушке.

Оглянувшись на поле боя, где все было предопределено еще до начала схватки, она прыгнула к нам. Я поймал ее и на мгновение наши тела соприкоснулись, а взгляды пересеклись. Мои руки успели ощутить мускулистость крепко сбитого тела.

— Поехали, — сказала девушка, отстраняясь. — Если повезет — попадем домой.

— Возможны варианты? — поинтересовался я, вдыхая ее запах.

Она лишь рассмеялась в ответ.

Синяя пелена превратилась в закручивающийся вокруг нас смерч. Взвыл разрываемый воздух. Сквозь темнеющую стену я успеваю увидеть финал сражения…

–

— Опаньки. — нервно хихикнул Прыщ. — Из огня да в полымя. Там нас собирались потрошить, здесь — заживо похоронить в каменном мешке. Пардон, стеклянном. В этом долбаном месте все из стекла. И где это мы благодаря стараниям незваных спасателей? Мы кстати вас не приглашали.

— Не скули! — оборвала его девушка со шрамом.

— Вопрос уместен, — сказал Ильич. — Ты действительно не знаешь, к какой точке был привязан транспортер.

— Мне вообще повезло, что нашла его, — сердито ответила она. — По идее его вообще быть не должно. Последний транспортер использовали спустя три месяца после вашего ухода. Сами знаете, запасы иссякли.

Круглые комнаты без окон, без дверей явно преследуют нас. Эта разве что размером поменьше. Тускло светится потолок. Люка нет и нет вони. А так копия.

— Здесь даже дверей нет, — сказала Лиля.

— Наблюдательная ты наша! Прям провидица! — брызгая слюной, подскочил к ней Прыщ, но тут же осекся под тяжелым взглядом Тимохи и, потупившись, отошел в сторону. Демонстративно повернувшись к нам спиной, он сел на пол и раздраженно засопел.

Это действительно ОН? — спросила девушка со шрамом, буравя меня зелеными глазами.

Первое впечатление было правильным — она милая стервочка. Даже более чем милая. Чуть ниже меня ростом. Из-под черной, не то пиратской повязки, не то байкерской банданы выбивается рыжий локон. Мужская одежда и щегольские ботфорты выгодно подчеркивают крепко сбитую, но при этом не лишенную женственности фигуру.

— Без сомнения, — ответил Ильич и ткнул меня в бок, отрывая от беззастенчивого созерцания сокрытых темным камзолом и облегающими бриджами женских прелестей.

Лиля тихонько хихикнула и тут же прикрыла рот ладошкой.

— Точно? — спросила девушка.

— Я нашел то, что искал, — ответил Ильич.

— Я не верю, — как отрезала девушка.

— Он смог противостоять гвардейцу. Ты сама видела.

— Это ничего не значит. Он может быть великим воином и не более.

— Неужели ты не чувствуешь чем от него веет? — спросил Ильич. — Ты должна чувствовать дыхание его силы. Пусть пока слабое, но ведь он еще даже не прошел обратное перерождение. Ты должна понимать это… Сама посмотри, какой из него воин…

— Если бы это был он…

— Стоп, стоп, — замахал я руками. — Ильич и симпатяшка со шрамом, вам стоит объяснить, что к чему. Вы так беззастенчиво обсуждаете, чем от меня пахнет, и кто я есть, что мне самому это стало интересно. Так вот, могу со всей ответственностью заявить, что пахнет от меня потом и возможно страхом, хотя исподнее еще не проверял. А кто я есть такой замечательно известно моему боссу. При трудоустройстве я не одну анкету заполнил. А то, что я творил на арене вообще выходит за рамки разумного. Я хочу знать…

— Я не симпатяшка! — перебила девушка и рефлекторно коснулась пальцами шрама. — Я Дайла, дочь Дагира Приближенного. — Она гордо задрала подбородок. — И объяснять я тебе ничего не собираюсь. Недостоин. И вообще пока не понятно стоишь ли ты жизней тех, кто умер ради тебя.

— Ты про тех накачанных фанатиков, которые прикрывали твое бегство с арены? — вспылил я. — Наверняка ребята крепко во что-то верили, раз пошли на такое. Либо им кто-то основательно мозги задурил. Не ты ли это?

Дайла втянула сквозь крепко сжатые зубы воздух и положила руку на рукоять меча. Зеленые глаза превратились в щелочки, и я почувствовал себя зверем в перекрестье оптического прицела охотника.

— Ох уж эта молодежь, — покачал головой Ильич. — Но в чем-то она права. Лишние знания обременят тебя. Могущество обманчиво. Сегодня есть, а завтра может и не быть. К тому же предвидя список вопросов, могу сказать, что ответом получится длинный рассказ, на который сейчас нет времени.

— Вы знакомы? — спросил Тимоха, глядя то на Ильича, то на девушку со шрамом.

— Всю жизнь, — хохотнула она.

— Ильич, всего три вопроса и я отстану от вас, — сказал я.

— Скромность, заслуживающая уважения. Я постараюсь на них ответить.

— Зачем я вам? Где мы? Что нас ждет?

— Ты нам нужен. Не на Земле. Не знаю.

Я хмыкнул пораженный столь содержательным ответом и добавил:

— Лаконичность, заслуживающая… Да нихрена она не заслуживает. Ильич, так нечестно. По сути, вы ведь ничего не объяснили. Из пустого в порожнее.

— Мне страшно, — тихо сказала Лиля.

— Не бойся, я рядом, — ласково провел рукой по ее волосам Тимоха. — Я смогу тебя защитить.

— Нет. От этого не сможешь. Неизвестность — она меня пугает. — Лиля поежилась, словно от вздоха леденящего ветра. — Мы жили, ходили на работу, по магазинам. На распродажу стоковой одежды ходили позавчера. Я такую юбочку купила, закачаешься, жаль блузочка с перламутровыми пуговичками не подошла. И как назло она последняя оставалась. Нет, вы не подумайте что это я корова. Это блузочка подростковой была… Ну в смысле для тех у кого еще грудь маленькая. — Все мужчины невольно уставились на ее пышный бюст, норовящий вынырнуть сквозь рваную одежду. Мне показалось, что Прыщ даже облизнулся, предварительно глянув в сторону Тимохи. — Мне так нравилось, когда по утрам меня будил мой пушистый перс… он так мурчал, и терся усатой мордочкой об мои ноги. Я молочком поила его каждое утро. Сначала молочко, потом сухой корм. И ни в коем случае наоборот, иначе у котика понос будет. Потом я пила кофе… звонила маме. Она всегда так переживала за моего котика. Вечером… — Она всхлипнула. — Сегодня вечером я собиралась с подружками в новый клуб. Там говорят так круто… А сейчас я даже не знаю где я. Меня не устраивает ответ — «Не на Земле» — перекривляла она Ильича. — Теперь еще эта, со шрамом…

Дайла подошла к ней и взяла за руку:

— Тебе повезло. У тебя есть мама и шанс ее увидеть. У меня такого шанса нет. Радуйся тому что у тебя есть и не жалей о том чего нет.

— Может, хватит трепаться? — подошел Прыщ. — У меня уже голова трещит от вашей болтовни. Чего вам не ясно? Мы в другом мире. Ясно? Ясно. Это не глюки а реал, пусть и похожий на игру типа Морруовинд. Ясно? И коню понятно. Жить хочется? Тоже ясно. Кто кого в какой позиции и сколько раз меня, в общем-то не чешет. А про домой будем думать, когда выберемся.

— Дело говоришь, — звякнул мечом о пол Тимоха, и в который раз начал обследовать гладкие, без единой щелочки стены. — Надо действовать. Слова удел слабаков. Кто-нибудь знает, как отсюда выбраться?

— Вот пусть ЭТОТ и пробует, — с плохо скрываемой неприязнью сказала Дайла.

— ЭТОТ попробует, — отрезал я.

Медленно иду вдоль стены и размышляю, как Я должен найти дверь. А может, ее тут вообще нет. Почему Ильич и Дайла ждут от меня каких-то чудес? Непонятно. А девчонка кусачая. Зубки что надо. Почему люди умирают, чтобы спасти меня? Кто я для них такой? Вокруг меня одни загадки и на часть из них мне даже не хочется получать ответ. С тем, что дома мне уже не видать я смирился. Некому там за мной скучать. Разменяв четвертый десяток, я не обзавелся ни женой, ни собакой, ни друзьями которым меня будет не хватать. Память обо мне сотрется в умах близких чертовски быстро. Думаю, что уже через год никто и не вспомнит, что был такой хлопец Димыч. Годы пролетели-протекли в мелочных заботах и мышиной суете. Даже дерево не посадил.

— Долго так бродить будешь? — кнутом стегает спину вопрос Дайлы. — На третий круг пошел. Мельничным слепым ослом всю жизнь кружить будешь?

Ильич что-то там говорил об имеющейся у меня силе. Дурня конечно, но есть хорошая поговорка, что коли есть сила ума не надо… А с чем черт не шутит… В крайнем случае в очередной раз выставлюсь идиотом.

— Дверь будет здесь! — рявкнул я, и, зажмурившись, ударил ладонями в стену ожидая как минимум вывих обеих кистей.

Каменная плоть вздрогнула, и я кубарем полетел вперед, чудом не расквасив нос об пол.

— Ой! — пискнула Лиля.

У Ильича приподнялась бровь, а Дайла посмотрела на меня, жабой распластавшегося на полу, уже с куда меньшим недоверием.

— Твою мать! — вскрикнул Прыщ. — Прям как в игре — хлоп и нет стены. Магия! Димыч, как ты это делаешь? Научи. Я тоже так хочу. Хлоп — и нет стены в банк. Хлоп — и женская баня как на ладони. В тебя часом не злой дух вселяется?

Поток спертого воздуха дохнул в лицо, подтверждая истинность старых пословиц. Открываю глаза и дыхание сбивается от увиденного. Мы находимся в зале, не имеющем потолка и стен. Светящимися трубками люминесцентных ламп колоны основанием упираются в прозрачный пол, под которым течет огненная река, а вершиной в клубящееся молоко тумана.

— Создать такое под силу лишь богам, — шепчет Лиля.

— Ты права, — говорит Тимоха, и снимает меч с плеча. — Не хотел бы я встретиться с ними.

— Ее устами глаголет истина, — с опаской глядя вверх, сказал Ильич. — Жаль что так…

— Димыч, да ты монстр! — помогает подняться мне с пола восторженный Прыщ. — Никогда и не мечтал такое в реале увидеть. Бах, и мы в другом месте… и нет комнаты! Телепорт. Врата в иное… Ну прямо обалденное иное… Я… Я даже не знаю что сказать. Нет, Димыч дай я тебе пожму лапу. — Он хватает меня за руку и трясет так, что я начинаю опасаться за ее судьбу. — Не знаю, как это у тебя получается, но я в шоке. Нет, Димыч, ты даже не понимаешь, что сделал…

— Отправил туда, откуда не возвращаются, — холодно заметила Дайла. — И стоило стараться?

— Да ты круче, чем вареные яйца, — продолжает митинговать Прыщ но, услышав девушку, запинается. — Это… Это как не возвращаются? Ты чего несешь такое? Мы же выбрались из западни?

— И взамен попали в другую, — сказала Дайла. — Я ведь не ошибаюсь?

— К сожалению, нет, — ответил Ильич. — Ты была прилежной ученицей.

— Лучшей!

— Непременно.

Высоко над головой в тумане кружатся стервятниками хищные тени. Играет огненными брызгами под ногами бурлящая лава, раз, за разом облизывая огненным языком разделяющий нас пол.

— Где мы? — Невольно отступаю от метнувшегося ко мне огненного протуберанца. Хоть и понимаю, что сквозь прозрачную толщу он не принесет мне вреда, а все равно неприятно, когда пламя пятки лижет. Почему-то в голову сразу лезут мысли о преисподней и очищающем от любых грехов огне. Тема религии никогда особо мне близка не была, но сейчас и здесь я готов во что-нибудь поверить. Если когда-нибудь мне доведется рассказать, что я здесь видел, я скажу, что был в месте, где богам когда-то стало грустно, и они разделили туман небес и огонь недр, хрустальными колоссами — саркофагами до боли знакомых душ. И еще я скажу, что людям здесь нет места. Ибо место это не для них… — Забвение спящих…

— Да, Димыч, к сожалению ты прав, — невесело кивнул босс. — Мы на многие километры под Хрустальным городом. Ни один человек здесь никогда не был. А если бы и оказался, то уже не смог об этом поведать. Мне лишь рассказывали об этом месте. Даже не думал, что увижу Тар-Лайданх.

— Забвение тех, кто потревожит спящих, грянет с небес стальным дождем, — процитировала Дайла, и выхватила из ножен короткий меч.

— Опять все плохо, — простонал Прыщ. — Ну, сколько можно? Да хватит нас пугать. Посмотрите, какая красотища вокруг. А вы все о плохом.

— Думаю, это в последний раз, — сказала Дайла, всматриваясь в молочный туман.

— Дима, ты специально пришел сюда? — спросил Ильич. — Открывая дверь, ты куда-то шел. Куда? О чем ты думал?

— Дверь?

— Ты умудрился открыть дверь из одной точки пространства в другую. Как Дайла перед этим. Только она использовала транспортер с неизвестной конечной точкой… Безрассудство, но выбора не было. А ты сделал это сам. И конечную точку выбрал сам. О чем ты думал?

— Домой хочу.

— Что?

— Перед тем как ударить руками в стену я подумал о том, что хочу домой.

— Ничего не понимаю, — развел руками Ильич. — Какой дом? Ты знаешь, куда нас привел? Домой…

— Я просто хотел вернуться домой. Туда где хорошо. Где родился. Где мне рады. Неужели это так трудно понять!

— Летит! — крикнула Дайла.

От увиденного хочется вжаться в землю или…

— Бежим! — закричал я, и изо всех ног помчал вперед.

Остальные тут же последовали за мной.

Дайла и Ильич бегут плечом к плечу. Тимоха тянет за руку белую от ужаса Лилю. Прыщ, вопя в один миг оказывается далеко впереди и скрывается в лесу светящихся колон. Страх рождает в человеке силу. Никогда бы и не подумал, что наш программист умеет так бегать.

Нас накрыла огромная тень.

— Петляйте! — крикнул Тимоха и дернул Лилю в сторону. — Так ему труднее выбрать цель.

Поздно.

Гремя стальным оперением, над нами завис огромный орел, способный не напрягаясь утащить лошадь. Воздух гудит, разрываемый взмахами исполинских крыльев. Пылающие глаза беспристрастно смотрят на сбившихся в кучу и съежившихся от ужаса людишек.

Хочется упасть пластом и, прижимаясь к земле, заползти в какую-нибудь щель. Взгляд мечется из стороны в сторону в поисках укрытия. Но тщетны усилия.

Закатив глаза, обмякла Лиля.

Оскалившись, Тимоха поднимается навстречу птице.

— Не возьмешь! — кривится страшной гримасой его лицо. Буграми вздымаются мышцы, под рваным спортивным костюмам. Молния на адидасовской куртке разошлась, обнажая идеальные кубики пресса.

Удар.

Птица лишь вздрогнула. Фламберг со звоном отскакивает от оперения, рассыпая градом искры. Мне даже показалось, что на мгновение в безжизненных глазах цвета пламени мелькнула насмешка.

Взмах крыльев и Тимоху воздушным потоком пригибает к полу. Клекот подобный грому лишает воли и оставляет внутри лишь страх.

Изогнутый клюв несется на опустившегося на колено Тимоху.

Гул точно от гигантского колокола рвет мозг и выдавливает глаза наружу. Дайла зажимает ладонями уши и вжимается в пол. Тимоха все-таки нашел в себе силы и встретил стальную мощь клюва встречным выпадом. От удара его бросило далеко в сторону. Ударившись об колону, он пару раз дернулся и затих.

Волна воздуха молотом прибивает к полу. Кажется, что вот-вот треснут под нажимом ребра. Краем глаза вижу смыкающиеся над Дайлой когти.

Кажется, что от страха я теряю рассудок.

Колоны превращаются в могучие дубы, а прозрачный пол покрывается травой и палой листвой. Вместо зловещего тумана над головой манящее глубиной чистое небо. Заливается в вышине пестрая птичка. Издалека несет свежей гарью. Клубится над лесом дымок. Туда мне и нужно. Деревья и кустарник расступаются, освобождая путь. Даже корявые корни жмутся к земле, стараясь не мешать. На встречу бегут звери. С ревом кружится на месте медведь с обгорелым боком. Всего лишь взгляд в его сторону и мишка, благодарно лизнув ладонь, скрывается в чаще. Живи любитель меда.

Вот я и на месте.

Полыхающий лес плачет мириадами искр умирающих деревьев. Жизнь превращается в пепел. Изнывая от боли, он умоляет о помощи.

— Я слышу тебя.

— Помоги, — стонет его душа.

Затем я и пришел.

— Будет дождь! — взлетела к небесам властная рука.

Дунул так необходимый ветер. Недовольно зашевелились на небосводе тучи. Не любят они, когда мы нарушаем их планы.

Вода стеной рухнула с небес не оставляя пламени ни одного шанса. Радуясь удобрившему грунт пеплу, скользнули к солнцу молодые ростки. Через несколько дней и следа не останется от черного шрама.

С шелестом склоняются к земле кроны несгибаемых столетних дубов.

— Мы ценим жизнь, но дарим смерть.

— Мы ценим жизнь! — закричал я, вскакивая на ноги и преодолевая силу воздуха. — Но дарим смерть!

От удара катана со звоном разлетается на две части.

С клекотом птица взмыла вверх.

Гарда и большая часть лезвия остаются в моих руках. На гладкий пол падают два куска металла.

Первый — острие. Мне даже нет необходимости поворачивать голову, чтобы посмотреть на второй. Я и так знаю.

— Он отсек коготь, — бормочет Дайла. — Коготь стража! Невозможно.

— Не одна ты удивлена, — говорит Ильич, помогая ей встать.

— Лежать! — крикнул я, и сделал Ильичу подсечку. Он падает, увлекая за собой девушку.

— Что ты себе позволяешь?! — кричит она и тут же умолкает от увиденного.

Сложив крылья, стальной смертью упала на пол птица.

Закусив губу, стараюсь, не моргнув выдержать натиск полыхающих глаз. От орла веет холодом и вечностью. Как тогда, на арене, меня словно осматривают изнутри. Перебирают по косточкам все поступки. Решают, жить мне или нет.

Клацая когтями по полу, птица приблизилась к Лиле. Пристально посмотрела на нее и громко крикнув одним взмахом крыльев перенеслась к лежащему в странной позе Тимохе.

— Ну и что ты натворила? — отбросив в сторону обломок катаны, я подхожу к Тимохе.

Тихо проклекотав орел толкнул клювом неподвижное тело. В исполине нет больше угрозы. Гордый хищник похож на кудахтающую у цыплят наседку.

— Чтобы дарить смерть нужно ценить жизнь, — Я провел рукой по скрежещущим под нажатием перьям. Словно глыбы льда коснулся. — Сила не в том, чтобы убить. Нет. Сила в том, что когда хочешь убить нужно уметь пощадить.

Птица изучающее посмотрела на меня, и укрыла Тимоху шатром из огромных крыльев.

Через мгновение она, оттолкнувшись от пола, взмыла вверх и скрылась в тумане.

— Я убил тварь? — спросил Тимоха, открыв глаза. — Где Лиля?

Я сполз на пол прислонившись спиной к колоне. Из меня словно все соки выпили. Нет сил и пошевелить рукой. Даже мысли замедлили свой ход. Надолго я запомню глаза, в которых живет огонь, смерть, безразличие, тоска… Наверное я так и не понял, что в них увидел, но твердо понял, что ни в коем случае не хочу, чтобы в моих глазах было такое… Никакое могущество не компенсирует такую тоску и пустоту…

— Что я тебе говорил? — сказал Ильич, морщась и растирая ногу. — Страж признал его. Сама видела.

— Я мало что видела, — буркнула Дайла, протягивая ему руку. Подняв на ноги кривящегося от боли Ильича, она одарила меня косым взглядом. — В основном пол видела. Красивый. Особенно огненная река внизу.

— Но ты не можешь отрицать, что он остановил стража? — он хитро улыбнулся. — Ведь не можешь?

— Не могу, — сказала Дайла и отвернулась. — Поступок достойный великого воина.

Ильич в ответ только сердито махнул рукой и поковылял ко мне.

— Ты как? — поинтересовался он.

— Устал, — честно признался я, еле шевеля губами. — Кто это был?

— Страж, созданный чтобы хранить сон спящих.

— Тогда все понятно. — Я попытался улыбнуться, но как-то не вышло. — Надеюсь своим шумом мы их не разбудили… А то на какое-то время я на скамейке запасных.

— К сожалению, они спят вечным сном.

— Она жива! — кричит Тимоха. Его голос доносится ко мне словно издалека. Веки становятся все тяжелее и тяжелее.

— Ты поспи, — укрывает меня рваным пиджаком Ильич. — У нас впереди долгий и тяжелый путь. Мы обязаны найти Прыща, иначе… — он задумался, — иначе пропадает смысл…

— Смысл чего?

— Моей жизни, — неохотно ответил он. — Все. Отбой. Не думаю, что дальше будет легче. Нужны силы.

— А хорошие новости есть? — шепчу, еле шевеля губами. — А то от вас сплошные неприятности… А она ничего!

Ильич, проследив направление моего взгляда, улыбается:

— Ты прав. Вся в маму. Вот только характер подкачал.

–

Несколько часов мы провели в поисках Прыща.

Стараясь не терять друг друга из виду мы бродили меж колон-близнецов и кричали что есть сил. Но тщетны были усилия. Лишь клекот в тумане отвечал на наши призывы. Наконец устав от бессмысленных блужданий мы остановились. Лиля обессилено опустилась на пол. Тимоха точно страж замер возле нее, оперевшись на меч.

— Что дальше? — поинтересовался я. — В этом бескрайнем лесу мы можем бродить до бесконечности.

— Здесь нас и вашего друга могут разделять не только шаги, но и годы, — заметила Дайла. Все это время она старалась держаться от меня подальше. — В этом месте не работают привычные законы природы. То, что мы до сих пор живы уже чудо.

Ильич согласно кивнул.

— Неужели все? — обвел нас взглядом Тимоха, надеясь услышать возражения.

В ответ я лишь понурил голову. Мне нечего сказать. Я никогда особо не любил нашего программиста и его выходки, но сейчас мне искренне жаль, что его нет. Я могу лишь сожалеть, что каждое утро, как зам босса, чихвостил его за пивной аромат и расхлябанный вид. Что грубо отшивал, когда он клянчил червончик до получки. Что настучал на него Ильичу за махинации с компьютерами, в результате которых часть нашей техники претерпела существенные изменения, а в его кармане осело несколько зеленых сотен. Кто ж знал, что он тогда проигравшись в онлайн казино, влез в долги и попал на счетчик. Не сработала тогда его система. И вместо кучи денег, расчет ведь был стопудовый, он получил вечерний визит местного ростовщика с парой бугаев.

— Ну, придумайте же что-нибудь, — попросила Лиля с покрасневшими глазами. Все время поисков она плакала. — Димыч, ты ведь ТАКОЕ можешь… Ильич, вы же больше всех знаете… Тимошка… Вы же мужчины, вот и сделайте что-нибудь.

Тимоха кусает губы и старательно отворачивает лицо. Я его понимаю. Бессилие…

Ильич, раскурив сигару, неторопливо пересчитывает содержимое золотого портсигара и недовольно хмурится, толи по поводу оскудевания табачного запаса, толи по поводу пропажи Прыща. Его не поймешь.

— Лиля… — Задержав дыхание, я мысленно считаю до пяти. — Я не знаю что делать. Честно. Извините… что разочаровываю.

— Слабаки! — кричит Лиля и, вырвавшись из рук Тимохи идет прочь.

— Лиля! — кричит он вслед.

— Отстань. Все вы слабаки! Неспособны даже товарища спасти. Только бахвалитесь. Мы уже столько вместе прошли, а вы… Видеть вас больше не хочу!

— Ильич, какой у нас шанс выбраться отсюда? — спрашиваю вполголоса.

— Если верить тому, что знаю я — шансов нет. Если конечно ты не в состоянии прорыть тоннель в несколько километров.

— Я не крот, рыть не умею… Но с женщиной…

Догнав Лилю, беру ее за руку. Я стараюсь придать голосу уверенность, а с лица стереть безнадежность.

— Лиля я обещаю тебе, что найду нашего Прыща.

— Правда? — она кулачками растирает слезы по чумазому лицу. — Ты обещаешь? Сережку найдешь?

— Обещаю!

Словно дети, взявшись за ручки, мы возвращаемся к остальным. Сияющая Лиля, приподнявшись на цыпочки, целует меня в щеку:

— Дима пообещал Сережку найти.

— Тимоха, только не бей. — Улыбка мне дается с трудом.

Тимоха шутливо показывает кулак. Настроение девушки передается и ему.

— Ты что творишь? — дернула меня в сторону Дайла. — Зачем ты ей обещаешь то, что не сможешь выполнить. Это недостойно воина. Я же говорила что…

— Что нас могут разделять шаги и годы. Я помню. Ты знаешь сказку о Ходже Насреддине, эмире и осле?

— Что? Какие сказки про ослов могут быть сейчас? Совсем ума лишился? Даже приближенный не найдет отсюда путь.

— Значить не знаешь. Не шуми, остальные пусть думают, что мило воркуем. — Я приложил палец к ее губам. Они оказались нежными и мягкими. — Однажды Ходжа пообещал эмиру научить не то осла не то ишака богословию за сколько-то лет. Уже точно не помню за сколько… Кажется лет за двадцать. И взял за это немалую плату — кошелек золота. Большие деньги на то время. В случае невыполнения обещания Ходжа лишался головы.

— Это невозможно! — хлопнула меня по руке девушка. — Дурацкий спор.

— Конечно, невозможно. Так же говорили Ходже все его друзья. На что он возразил, что за это время умрет либо эмир, либо осел… Вот так-то.

Я специально опустил последнюю часть этого старого анекдота про Насреддина в Бухаре, чтобы не огорчать наивную туземку.

— Ты хочешь сказать что… — она как-то странно посмотрела на меня и вернулась к остальным, где разгорался шумный спор.

Все-таки есть в ней что-то магнетическое. Рядом с ней чувствую себя куском железа.

— Он пообещал! — чуть ли не кричит Лиля. — Он может! Он из комнаты нас вывел, птицу прогнал, значит и Прыща найдет.

Тимоха согласно кивает:

— И на арене не хорошо себя показал. Первый раз на ринг вышел и не лег. Уважаю.

Приятно когда в тебя верят. Но себя-то я не обману. А хотелось бы поверить в чудо.

— Это невозможно, — тихо говорит Ильич. — Мне очень жаль, но я знаю, о чем говорю.

— Он будет учить осла говорить, — улыбнулась Дайла и подмигнула мне.

— Кого? — вытаращился на нее Ильич.

Что не говори, а приятно видеть невозмутимого босса растерянным. Мелочь, а приятно.

— Осла. Или убьет эмира, потому что времени у нас в обрез. Вот так-то.

–

Понуро бреду меж колон, стараясь не оглядываться на плетущихся за спиной людей. Ноги дрожат от усталости, и нестерпимо хочется есть. Тело бьет озноб. Пересохший от жажды язык с трудом облизывает растрескавшиеся губы. Даже не помню, когда в последний раз в моем желудке была пища. Вчера… позавчера… год назад…

Будь проклято это место не имеющее ни дня, ни ночи.

Помню лишь, что это была корпоративная вечеринка положившая начало всем этим событиям. Сидя на своем столе с бутылкой чешского пива местного разлива в одной руке и здоровенным куском пиццы в другой я пьяно разглагольствовал о жизни и бабах. Тимоха и сидящая у него на руках Лиля незаметно целовались, и кивали невпопад на мои высказывания. Прыщ, покачиваясь в ритм музыке, опорожнил очередную рюмку, и принялся объяснять мне, что коробке с пиццей не место на клавиатуре компьютера и нужно проявлять уважение к современной технике. И не нужно размахивать так бутылкой, а то плескануть может на колонки, из которых льется такая замечательная музыка. И вообще Офра Хаза не только красивая женщина, но и великая певица. И что он готов набить морду любому, кто смеет утверждать, что она умерла от СПИДа. Всем уважающим себя людям известно, что израильская певица умерла от воспаления легких. За что в ответ получил кусочком пиццы в глаз и вызвал приступ хохота коллег. Сейчас я могу лишь сожалеть и мысленно извиняться перед ним. Не смеялся лишь совершенно трезвый, не смотря на изрядную порцию коньяка, Ильич. Затягиваясь сигарой, он хитро поглядывал на нас из глубокого кресла.

Тоскливо занывший желудок прервал воспоминания. Интересно, через какое время будет первый случай каннибализма? И кого съедят первым? Шутки шутками, а пройдет еще какое-то время и желание выжить начнет брать силу над порядочностью и гуманизмом. Хорошо корчить из себя интеллигента сидя в благоустроенной квартире с пузатым бокалом чего-нибудь согревающего и философствовать о бесчеловечности происходящего на многодюймовом широкоформатном и плоском экране с акустикой пять-один. Бить себя кулаком в грудь, как бы доказывая: «Да я бы! Я знаю как правильно. И не смотря ни на что… ни при каких условиях. Я же Человек!» А вот сунь его в ту самую порицаемую реальность, и посмотрим, сколько кровушки прольет наш интеллигент следуя самому сильному инстинкту человечества… Нет я не о тяге к размножению, это вторичное. В любой ситуации человек пытается выжить. Выжить любой ценой. Пусть даже цена — жизни других людей. Я уж не говорю о преодолении норм человеческой морали. Как наглядное пособие к вышесказанному уместно вспомнить великолепный японский фильм «Королевская битва». Обычные японские школьники, желая выжить, наплевали на этические нормы, дружбу и принялись весьма профессионально и находчиво крошить одноклассников в капусту.

Конечно, нельзя обобщать и обвинять все человечество. В любом правиле бывают исключения, но на то они и исключения, чтобы встречаться редко.

Только Лиля преданно верит, что я найду Прыща. Лишь вера в это делает ее сильной — за все время ни единой жалобы или недовольства. Короткий тревожный сон и вперед на поиски. Каждый раз, когда вижу ее осунувшееся, но полное надежды лицо, мне хочется, чтобы умер Ходжа, а не осел или эмир. Волочащий за собой по полу меч Тимоха придерживает ее рукой за плечи. Сравнительно бодрые Ильич и Дайла тихо спорят меж собой на ходу. Девушка импульсивно жестикулирует. Наверняка снова кости мне перемывают. Ну и пусть. Какая сейчас разница ЭТОТ я или НЕ ТОТ? Никакой. Я даже не знаю кто этот такой и зачем он здесь. Голодный бред.

В голове ни одной мысли о том, как можно найти Прыща. И где его черти носят? Я и всего-то видел, как он скрылся меж колон.

Запнувшись ногой за ногу, я грохнулся на пол, больно ударившись плечом.

— Димыч, ты как? — подошел Тимоха.

— Плохо мне, — просипел я. — Кажись Тимоха я слабак. Ноги не несут и голова кружится. Давайте дальше без меня…

Пусть меня оставят. Я смогу спокойно уснуть, не думая ни о чем. Уснуть и никогда не проснуться. Сразу уйдет боль в растертых ногах, уймется стенающий живот и угаснет чувство вины…

— Ничего, я тебя понесу. — Он легко подхватил меня на руки и зашагал вперед.

Его поступок пробуждает во мне желание жить. Если кто-то делает для тебя что-то, значит, ты нужен.

— Ильич, Дайла, — я попытался сглотнуть, но оказалось, что слюна во рту закончилась. — Мы уже не раз попадали в безвыходные ситуации. Абсолютно безвыходные. Но каждый раз мы что-то делали и шли дальше. Вы многое знаете … Что нужно сделать сейчас?

— Не знаю что тебе сказать… Только повторю услышанные много лет назад слова… Нет там ни выхода, ни входа. Нет там ни времени, ни пути. Нет там места никому кроме спящих. Небытие тех, кто потревожит спящих, грянет с небес стальным дождем, — начал Ильич.

— Поцелуй огня ждет тех, кто приручит бессмертную птицу, — эхом вторит Дайла, закрыв глаза. Словно молитву читает.

— Супер, — криво ухмыльнулся я. — Ваша эрудиция это что-то. Вот только пользы с нее…

— Ой! — пискнула Лиля, растянувшись на полу лицом в низ. — Упала. Какая я неуклюжая.

— Я помогу, — метнулся к ней Тимоха, не выпуская меня из рук.

— Ой! — еще раз пискнула она. — Какие у него глазки красивые. Ой! Он на меня смотрит… Тимоша! Он плохой! Берегитесь!

— Что, кто? — завертели головами по сторонам Ильич и Дайла. Девушка выхватила меч, а босс из-за пояса топорик и в один миг прижались спинами друг к другу.

— Прости, — сказал Тимоха, опуская меня на пол. — Помогу Лиле и приду.

Ощупываю взглядом клубящийся в вышине туман, но ничто не предвещает угрозы. Где же она увидела опасность? Вот я балбес, она же упала лицом вниз. Кряхтя, переворачиваюсь. Лучше бы я этого не делал.

Из бурлящей под полом магмы на нас бесстыдно пялятся два огромных глаза. Медленно, метр за метром из потока расплавленной породы поднимается вверх огненная туша.

Тимоха одним рывком оторвал Лилю от пола и словно шайбу по льду запустил в сторону по гладкой поверхности пола.

— Женщинам в бою не место, — хмуро сказал он, поднимая вверх меч. — Я готов!

Жаль, о себе такого сказать не могу. Я не то, что не готов, я готов… готов сделать ноги куда подальше от прильнувшего снизу к полу монстра.

— Может, не пробьет, — шепчу, оценивая толщину разделяющей нас преграды. — Да тут же такая толщина…

Хр-р-рясь.

Разбрасывая людей в стороны, пол прорвало гигантским фурункулом. Метнулся навстречу туману сноп искр. Хлюпнула в стороны лава, растекаясь полыхающими реками вокруг кратера.

Как упал, на четвереньках я рванул в сторону, спасаясь от жара.

Воздух в один миг сменил затхлую прохладу на обжигающий зной полуденной пустыни. И в центре этой пустыни хохочет огненный исполин. Руки — струи пламени. Ноги — столбы лавы.

Один за другим поверхность пола прорывают извергающие огонь вулканы. Змеятся трещины, отрезая путь к отступлению. Клубы раскаленного пара рвут легкие, жгут слезящиеся глаза.

Полыхающим факелом Тимоха бросился на монстра. Фламберг, не встречая сопротивления, рвет огненную плоть врага, которая тут же смыкается невредимой. Плавится, прилипая к обожженному телу, синтетика спортивного костюма. Монстр заливается хохотом и небрежным движением руки прижимает Тимоху к себе…

— Нет! — кричит Ильич. — Нет, этого не должно было случиться!

Истошный крик еле слышен сквозь зловещий смех.

Перебирая руками, пытается отползти в сторону Лиля, волоча за собой обугленные культи. Стеклянные глаза полны безумия.

— Ее нужно спасти, — сквозь гул пламени слышен голос Ильича. — Главное ее!

Петляя меж колон, и перепрыгивая трещины, неестественно быстро мчатся Ильич и Дайла. Ухватив Лилю под мышки, они скрываются в клубах пара, оставив меня один на один с исчадием огненного ада.

— Ну, вот, — бормочу я, пытаясь подняться. Голова кружится как с похмелья. Тяжелый воздух душит. — Один за всех… а все умерли или сбежали. Козлы! Еще припомню… потом…

Рука натыкается на горячий металлический предмет. Фляга Ильича. Очень кстати. Огненный напиток кажется родниковой водой. Сделав пару глотков, прячу сосуд в задний карман джинсов.

Бреду в дыму не видя дальше вытянутой руки. Клубящееся марево пронзают красочные салюты.

— Ну, привет, — буркнул я, почувствовав жар впереди. — Вот я тебя и нашел.

Монстр дохнул на меня пламенем. Затрещали волосы, разнося запах горелой щетины. Боль уже давно покинула меня. Я всего лишь случайный зритель, наблюдающий истязания над телом некого Димыча.

— Чем еще пугать собираешься? — устало поинтересовался я у огненного исполина. — Только будь оригинальнее, пожалуйста. Банальности утомляют меня.

Порождение лавы остановилось. В огромных глазах — любопытство.

— Что заинтриговал? — спрашиваю, ухмыляясь. — Ты мыться любишь?

Плюнув сгустком расплавленной лавы мне под ноги, монстр сделал шаг вперед.

— Про Мойдодыра слыхал?

И еще шаг.

— Значить не любишь. Это хорошо… для меня. Будем приучать тебя к гигиене.

Почуяв неладное исполин бросился вперед, растопырив руки.

— Будет дождь! — взлетела вверх властная рука.

Из ниоткуда взявшиеся массы воды рухнули вниз, прибивая пламя. Столбы пара с шипением устремились вверх, вливаясь в туманный покров. Жалко шкварча, некогда великий монстр съежился, и скользнул в спасительный жар лавы через трещину в полу.

— Сработало, — бормочу, спрятав лицо в ладонях от жгучего пара. — Опять сработало.

Кожа зудит, и покрывается волдырями. Дымится прогоревшая местами джинсовая куртка.

Димыч — курочка гриль. Намазать горчичкой, присыпать молотым черным перцем и да здравствует язва.

Пар и дым развеялись, показав поле боя. На сотни метров в стороны пол превратился в перепаханную трещинами долину кратеров.

Осуждающе глянули снизу притухшие глаза, перед тем как нырнуть вглубь.

— Не на того напал. Думай в следующий раз на кого прешь, — желаю нырнувшему в море жара противнику.

Стараясь не смотреть туда, где лежит Тимоха, перепрыгиваю все еще дышащие жаром трещины и обхожу стороной курящиеся вулканы.

Подошва на кроссовке оплавилась, и пальцы, раз за разом касаются горячего пола. Где-то там впереди должны быть Ильич, Дайла и Лиля. Содрогаюсь, вспомнив обугленные полена вместо ног.

Как же мне хочется, чтобы это все оказалось лишь страшным сном и не более. Чтобы я, придремав после сытного обеда в своем кресле на работе, всего лишь увидел кошмар и сразу проснулся. А вокруг подшучивая стояли и Прыщ и Лиля обязательно стояла… и Тимоха в спортивном костюме. Я бы даже не заикнулся о несоблюдении формы одежды. «От твоего храпа компьютеры виснут» — обязательно съязвил бы Прыщ и поник под суровым взглядом босса.

— Эй, — послышался слабый голос из-за большого вулкана. — Кто там? Ты вернулся. Ты же меня не бросил…

— Ох, ты… черт! — Я поморщился, увидев лежащую на спине у подножия вулкана Дайлу.

— Что не так хороша, как тогда, когда ты на меня пялился, и слюни пускал? — сердито зыркнули зеленые глаза. — Не смотри туда. Не надо.

Она прикрывает ладонями обугленную дыру в животе размером с кулак. Крови нет, и воняет пережаренным мясом. Побелевшее лицо совершенно спокойно и не выражает признаков боли.

— Как это… так? — Стягиваю с себя куртку и подкладываю девушке под голову.

— Не старайся. Я не жилец. Просто побудь со мной… Долго ждать не придется.

— Не говори глупостей, — пытаюсь я храбриться. — Сейчас придет Ильич, и мы обязательно что-нибудь придумаем. Я сейчас сделаю из моей рубашки бинты… Говорят ожоги мочой лечить хорошо… Не ты не подумай ничего плохого. Это уринотерапия.

— Не суетись. Никто не придет. Он утащил девчонку и оставил меня здесь… Бинтов тоже не надо. Про уринотерапию забудь…Боль я сняла, все таки дочь приближенного, а на большее умения не хватает. И так повезло — нормальный человек с такой раной умер бы мгновенно.

— Хорошо, я понял. — Сажусь рядом с ней на пол. — Чем я могу тебе помочь? Скажи. Я обязательно выполню.

Улыбка на мгновение озарила бледное лицо.

— Ты милый. Но глупый. Наверное, возомнил себя не пойми кем в свете последних подвигов?

— Я так и не смог понять свою роль в происходящем. Со мной и вокруг меня происходят совершенно необъяснимые события. Мне даже сказать нечего. Может, ты объяснишь?

— Что бы ты хотел услышать? Ответы на вопросы станут платой за то, что ты побудешь со мной.

— Я даже не знаю о чем спрашивать, — хмыкнул я. — Но попробую… Приближенные, кто они? Кто ты? Как мы сюда попали? Как во всем этом замешан Ильич? Чего вы от меня ждете?

— Хватит, хватит. — Перебила меня Дайла. — Ну и аппетит. Но раз пообещала, то попробую ответить, на сколько времени хватит.

Она настолько спокойно говорит о своей смерти, что у меня мороз по коже идет. Хотел бы я уметь так держать себя в руках. В разговоре то и дело мой голос срывается и приходится делать вид, что кашляю. Не думаю, что мне удается ее этим обмануть.

— Чтобы тебе было проще, я начну с истории нашего мира, — начала рассказ Дайла. — Много веков назад в наш мир пришли боги в золотых одеждах. Они были не добрые и не злые но…

— Мы суровы, но справедливы, — закончил я.

Девушка удостоила меня пристального взгляда, кивнула и продолжила.

— Уже намного позже мы узнали, что они бежали после поражения в битве. Враг преследовал их. Наш мир стал для них тайным убежищем. Многие из богов были ранены и вскоре умерли. Оставшиеся в живых построили на их могилах Хрустальный город. Боги с легкостью покорили племена, населяющие единственный пригодный для жизни континент.

— Всего один континент на целой планете?

— Всего их пять, но четыре из них при каждом затмении скрываются под водой. Это происходит два раза в год. Сломив сопротивление племен, боги взамен дали им знания. Хрустальный город стал столицей быстро развивающегося государства. Цивилизация совершила гигантский прыжок вперед. Всего за несколько поколений люди изменились. Появились школы, больницы. Боги поощряли развитие науки и культуры. Новые технологии вошли в нашу жизнь. Мир преобразился. В людях угасло первобытное зло. На смену ему пришла гармония и любовь. Так написано в нашей истории.

— Боги, какие они были?

— Такие же как мы, только могущественные и бессмертные. Лишь древний враг мог нанести им вред. Боги собрали вокруг себя самых умных и талантливых людей этого мира и дали им силу. Приблизили их к себе, сделав верными помощниками. Так появились приближенные. Одним из них был и есть мой отец.

— Ты же сказала, что это было давно. Как может быть еще жив твой отец.

— Я же сказала — боги дали им силу и знания. Приближенные кое в чем отличаются от людей. Я — тому пример, ведь я дочь приближенного и унаследовала часть данной ему силы. Не думаю, что обычный человек мог разглагольствовать с такой дыренью в животе.

— Всего лишь крохотная дырочка.

— Не подлизывайся. Прибереги комплименты для более перспективных кандидатур. Так вот, приближенные лечили людей и скот, делали погоду, обучали детей, в общем, помогали богам содержать мир в порядке. Все было хорошо до того самого дня… Праздник урожая… В этот день в наш мир пришло зло от которого бежали боги. Император со своим войском все-таки нашел их. Грянула великая битва. Ты сам видел ее следы — расплавленный квартал кожевников. Часть суши превратилась в мертвые пустыни. Исчезли леса, испарились реки, выгорели дотла деревни. Погибло множество людей.

— А как же всемогущие боги?

— Зло всегда сильней. Боги защищались до конца. Немало врагов не увидело рассвет. Но перевес был слишком явным. Несколько богов поняв, что смерть неминуема, успели скрыться в твоем мире.

— На Земле?

— Да, на ней. Приближенные бежали в горные леса севера, укрываясь от гнева императора. Наступила эпоха тьмы. Зло праздновало победу. Захватчики начали перестраивать мир под себя. На смену театру пришли другие зрелища. На сцене стали убивать, а не играть. Сам видел. Публичные казни начли привлекать все больше и больше зевак. Вывешенные на обозрение на городской стене отрубленные головы больше никого не пугали. Смерть стала обыденностью. Люди всего лишь глина и только высшие силы определяют, какими им быть. Поощряя затаенные в глубине душ людей пороки, зло изменило мир гораздо быстрее, чем боги. Лишь горстка приближенных и сплотившиеся вокруг них люди оставались верными прежним идеалам…

Дайла прервалась и закрыла глаза.

— Что? — наклонился я к ней.

— Время кончается, — помутневшие глаза посмотрели сквозь меня. — Раньше, чем я ожидала. Скоро придет боль.

Меня осенила догадка.

— Дайла, я в последнее время совершаю много невероятного. Побеждаю монстров, нахожу выход там где его нет… Я попробую исцелить тебя.

Девушка лишь криво ухмыльнулась.

Став рядом с ней на колени, закрываю глаза. Как же мне пробудить в себе ту силу, благодаря которой творятся все эти чудеса? Что мне нужно сказать или подумать, чтобы спасти ее?

— Мы суровы, но справедливы. Мы ценим жизнь! Но дарим смерть! — шепчу я слова как молитву. — Пусть затянутся раны. Пусть не покинет жизнь это тело…

— Я же говорила, ты не бог… А он не верил. Я была права.

— Я не знаю, как тебе помочь, — опустив голову на грудь, признаю собственное бессилие.

— Зато я знаю, как помочь тебе, — с усилием приподнялась на локтях девушка. Наши лица близки настолько, что я чувствую ее прерывистое дыхание. — Ты сможешь вернуться домой. Нечего тебе делать здесь. Один воин, пусть и великий не в силах изменить судьбу мира.

— Ты о чем?

— Я совсем забыла об этом… Нет не забыла просто не думала… Не думала что благодаря тебе пройдем так далеко. Слушай внимательно. Стражей всего три. Мы прошли двух. Они приходят лишь, когда их позовут. Иначе бродить тебе здесь до конца дней своих.

Ее лицо исказила гримаса боли. В уголках бледных губ показались капельки крови.

— Мало времени, — шепчет она, опускаясь на пол. — Так мало.

— Молчи, тебе вредно разговаривать. — Рукавом рубахи вытираю выступившую кровь. — Потерпи, может, обойдется.

Все тише и тише с каждым словом шепчет Дайла:

— Нет там ни выхода, ни входа. Нет там ни времени, ни пути. Нет там места никому кроме спящих. Небытие тех, кто потревожит спящих, грянет с небес стальным дождем. Поцелуй огня ждет тех, кто приручит бессмертную птицу. Покоривших огонь он сгложет изнутри. Увидев спящих скажи чего желаешь, и снизойдут они.

— Кто такие спящие, Дайла? — тормошу я тело, из которого утекает жизнь. — Где они спят?

— Прощай. Ты так похож на него… Жаль что это ты а не он меня провожает. Жаль, что умираю, так и не успев им отомстить за него, — уже почти беззвучно шевелятся ее губы. Стройное тело бьется в конвульсиях. — Ненавижу их! Они забрали его! Закон! Победи стра…

— Прощай. — Сдерживая слезы, я наклоняюсь и целую ее в окровавленные губы.

Возле того, что еще недавно было Тимохой, я поднимаю закопченный фламберг. Тяжелый, еще теплый, меч ложится на плечо.

Я начинаю свой путь.

— Эй, третий страж! — кричу я что есть сил. — Это я, Дмитрий. Я иду за тобой, чтобы увидеть спящих. Ты меня не остановишь.

Вытащив из заднего кармана джинсов флягу, делаю глоток. Для храбрости.

Обернувшись напоследок, вижу лишь колонны, кипящую под прозрачным полом лаву и клубящийся над ними туман. Ничто не напоминает о недавнем поединке.

–

Колонны, колонны, колонны.

Вокруг сплошные колонны и тишина. Кажется, что даже нет смысла куда-то идти. Здесь все и везде одинаково — колонны. В три обхвата толщиной они заливают зал мягким светом.

Фламберг уже успел натереть плечо. Все равно его не брошу. Оружие добавляет уверенности, а она мне сейчас очень кстати. А еще было бы очень кстати поесть, попить и поспать на чистой больничной койке с бережно перевязанными ожогами и ранами. Посмотреть какой-нибудь пустой сериал по телевизору, листнуть интересную книжонку, состроить глазки молоденькой медсестричке… просто так, чтобы улыбнулась в ответ.

Колонны, колонны, колонны.

Боль в душе становится все сильнее и сильнее. Скорбь от потери коллег, тоска по зеленым глазам усугубляются проснувшимся чувством вины. Я должен был что-то сделать, чтобы не допустить этого. А я даже девушке тронувшей мое сердце помочь не смог. Как жаль, что я не встретил ее раньше, там, дома. Все могло бы сложиться по-другому…

Дайла говорила, что их нужно позвать, иначе бродить мне здесь до скончания времен.

— Нет там ни выхода, ни входа. Нет там ни времени, ни пути. Нет там места никому кроме спящих. Небытие тех, кто потревожит спящих, грянет с небес стальным дождем. Поцелуй огня ждет тех, кто приручит бессмертную птицу. Покоривших огонь он сгложет изнутри. Увидев спящих скажи чего желаешь, и снизойдут они.

И ничего.

— Страж! — уже, наверное, в сотый раз кричу, не слыша своего голоса в мертвой тишине.

На этот раз в ответ раздается глухой рокот. Становясь громче и громче, он приобретает знакомый ритм.

— Раз. Раз. Раз два три. Левой, левой, — вторю я барабанам, вспомнив о бессмысленной строевой муштре на военке в универе. — Раз. Раз. Раз два три.

Мерзко голосящие волынки вплетаются в барабанный бой.

Подчиняясь ритму, сердце колотится, разгоняя по венам страх. От пронзительного воя волынок голову словно тисками сжало.

Чеканя шаг, на меня, движется армия воинов, облаченных в черную сталь. Глухо позвякивают о доспехи висящие на поясе мечи.

Плечо к плечу, нога в ногу. Как на параде.

— Сколько же вас? — бормочу, холодея от страха.

Нет границ у темной армии. Тысячи тысяч мечей в умелых руках против меня одного.

Боевой пыл во мне угас окончательно, выдавленный ужасом от надвигающейся лавины. И еще эти барабаны с волынками…

— Раз. Раз. Раз два три. Левой, левой. — Оказывается, я уже некоторое время повторяю это вслух.

Шаг за шагом крадется в мой мозг безумие.

Не выдержав натиска, хватаю меч подмышку и изо всех сил улепетываю куда подальше. Бегу туда, где не будет терзающего сердца ритма и зловещего стенания волынок. Туда где не слышно за спиной чеканного шага. Туда где будет тихо и спокойно. Где можно будет упасть и заснуть, забыв обо всем.

— Я хочу домой! — кричу, пытаясь заглушить музыку войны.

Раз за разом оглядываясь, замечаю, что как бы быстро я не бежал расстояние между нами не увеличивается. Наоборот, с каждой минутой враг все ближе и ближе. Я уже могу рассмотреть, как пристально смотрят сквозь прорези в шлемах красные глаза, изучая жертву.

— Не надо! — Я готов рухнуть на колени и молить пощады.

Я жить хочу.

Не хочу сдохнуть в этом проклятом месте, не имеющем ни выхода, ни входа.

На вершине холма рядом со мной стоит воин в золотых доспехах. Две луны безразлично смотрят на временных победителей. Подножие холма устлано ковром из трупов оборотней. Авангард сил тьмы. Густой снег потихоньку прячет под белым ковром следы недавнего боя. Скатываются тягучие красные капли с прозрачных лезвий мечей, рисуя причудливый узор на белом холсте. Со стороны леса показалась еще одна волна нападающих. Завывая в предвкушении крови, длинными прыжками мчатся сотни оборотней. На бегу, они выстраиваются полумесяцем, намереваясь обойти с флангов. На опушке маячат силуэты карателей. Их становится все больше и больше. Сверкают в лунном свете кожистые крылья над головой. Со свистом рассекают воздух стаи зверов, готовясь в удобный момент напасть сверху.

— Мы добры, но не прощаем зла! — толкают наши руки вперед стену огня.

Всепожирающее пламя вихрем проносится до самого леса, оставляя за собой лишь бесформенные кучи пепла. Земля застонала от боли. Участившийся снег присыпает ожоги на ее теле. Две луны прячутся в облаках, не желая видеть, что будет дальше…

Теперь я знаю что делать. Это повторяется уже не раз. Сначала с железной птицей потом с огненным монстром.

— Мы добры, но не прощаем зла! — Выплескиваю из себя рвущуюся на волю огненную мощь.

Огненная волна, облизывая колонны, накрывает темное войско.

— Все, капец вам! — облегченно опираюсь на меч. Словно камень с души упал. Я победил. В очередной раз.

— Горите в аду… Нет! Что за черт?

Волна пламени покатилась дальше, оставив неприятеля невредимым. Не сбавляя шаг черные ряды все ближе. С шелестом покинули ножны тысячи мечей. Барабаны все громче, а волынки наглее.

Я снова готов броситься наутек, спасая жизнь, но что-то заставляет меня остаться на месте. В конце концов, сколько можно бежать. Все равно дальше смерти не убежишь. Конец придет рано или поздно. Так пусть он будет достойным.

Скрипя зубами, поднимаю фламберг, и начинаю последний путь навстречу врагу.

— Дайла, Тимоха, Лиля, Прыщ. Я иду к вам, — шепчу, ускоряя шаг. — Мне не будет стыдно…

Густым частоколом взлетели вверх мечи.

Нас разделяют считанные шаги.

— Я не прощаю зла! — кричу во весь голос и перехожу на бег.

Враг на расстоянии удара.

Раскрутив над головой тяжелый фламберг, опускаю его на ближайший шлем. Я вложил в удар всю силу, которая у меня осталась… и, потеряв равновесие, упал.

Многотысячная армия медленно тает в воздухе, оставляя меня в одиночестве.

— Какой же я идиот, — хохочу, отбросив ненужное оружие в сторону. — Иллюзия. Это была всего лишь иллюзия. Я сражался с призраками.

Победи страх — вот, что пыталась сказать перед смертью Дайла. Не стража, как я раньше думал, а страх. Я боролся не с армией врага. Я боролся со своим страхом. Покоривших огонь он сгложет изнутри.

Обессилено опустившись на пол, утыкаюсь головой в колени. Слезы катятся сами по себе. После них на обожженном закопченном лице остаются чистые дорожки.

Я прошел.

Я победил трех стражей.

Мое желание исполнят.

Теперь осталось еще чуть-чуть, и я дома. Я уже предвкушаю, как опустошу холодильник. Выпью бутылку холодного пива, а потом меня ждет диван и спокойный сон. Я забуду про весь этот кошмар. Начну новую жизнь. В конце концов, свет клином не сошелся на нашей фирме. Найду интересную работу. Обязательно познакомлюсь с хорошенькой девчонкой. Пусть ее глаза будут серые… нет, голубые… нет… Да черт возьми какие угодно, только не зеленые. И чтобы в их отражении даже не мелькало тени минувших событий. И самое главное, постараюсь как можно скорее забыть о тех, кто остался здесь. Словно их никогда и не было. И все будет в шоколаде. Время лечит любые раны. Вылечит и мои.

— Ну что ж, пора домой, — говорю, потирая руки. Осталось лишь сказать волшебные слова. — Увидев спящих скажи чего желаешь, и снизойдут они. Поехали!

–

Шумно накатываются на каменистый берег крутые волны. Бескрайний океан на горизонте сливается с угрюмыми облаками. Холодный ветер бросает в лицо соленые брызги. Умирающее солнце отдает изможденной земле последние капли тепла. Под ногами стелется жухлая немощная трава. Покрученные деревья жадно впиваются побелевшими корнями в каменные склоны. Из жидких кустиков на меня уставились две черные бусинки.

— Ты кто? — спрашиваю присев у куста.

В ответ прошуршали осыпающиеся камни, да взметнулось облачко пыли, которое тут же унес ветер.

Я стою на краю скалы, а у моих ног резвится океан. За спиной простилается каменная пустыня — нагромождение скал и редкие чахлые деревца.

— Зачем пришел? — прозвучал хриплый голос.

На камне сидит, кутаясь в длинный плащ человек в золотых доспехах.

— Еще мгновение назад я был в колонном зале. А где сейчас?

— Там же.

— Так это тоже иллюзия?

— Этого мира, как и нас, давно уже нет. Ты видишь мои воспоминания.

— И ты…

— Меня тоже нет.

— Это ваш дом? Что случилось?

— Наш мир умер. Мы вынуждены были отправиться в путь, чтобы найти новый.

— Император?

— Да?

— Вы сбежали?

— Мы спасали остатки своего прошлого, надеясь, что оно пустит ростки в новой почве и создаст будущее.

— И как?

— Не очень.

— Ты говоришь, что тебя нет, но при этом разговариваешь со мной.

— Я погиб в бою по вашим меркам несколько сотен лет назад. Я один из тех, кто прикрыл уход выживших. Я успел увидеть солнце нового дома. Я успел почувствовать надежду.

— Вы боги?

— Для тебя и тебе подобным — да. Для древних — песок под ногами. Вы слишком молоды, чтобы это понять. И в этом ваше счастье.

— И как вам здесь?

Может мне показалось, но из под шлема прозвучал тихий смех.

— А ты как думаешь?

— Неуютно тут и холодно. Сплошная серость и тоска. Думаю что плохо.

— Правильно думаешь, мы живем воспоминаниями прошлого и не имеем будущего. Но ты не затем прошел стражей, чтобы задавать пустые вопросы. Скажи, чего желаешь.

— То, что я пожелаю, сбудется?

— Мы придумали правила не для того чтобы их нарушать. Будь скромен в своем желании.

— Домой хочу. Верните меня, пожалуйста, домой.

— Ты уверен?

— Да.

— А я нет. Твое желание поверхностно. Навеяно страхом. Тебя ждет другой путь.

— Я не хочу другого пути! — закричал я. — Неужели вы не понимаете. Мне надоели бесконечные смерти. Я не хочу страдать! Я не люблю боль!

— Ты должен научиться терпеть, — философски заметил собеседник и, поежившись, закутался в плащ. — Северный ветер все холоднее. Солнце скоро сядет. У тебя мало времени.

Не зная, что сказать сажусь на холодный валун. Ветер гудит в ветвях низкорослых деревьев. Сыпет каменной пылью в лицо. Верхушки волн покрываются барашками пены.

— Что меня ждет? — обреченно спрашиваю, понимая, что человек в золотых доспехах все равно поступит по-своему. Все мои надежды стерты в прах. Никто не собирается выполнять мое желание.

— Долгий и тяжелый путь. Ты по недоразумению попал в чужой мир, но сыграешь немалую роль в его судьбе. Я выполню твое желание…

— Наконец-то, — облегченно простонал я, перебив собеседника. Даже от сердца отлегло. Я скоро буду дома.

— Я выполню твое желание, — терпеливо повторил он.

— Я еду домой!

— У тебя нет дома, воин. Я выполняю желание, о котором говорит твое сердце. Пусть сопутствует тебе удача.

— Прощай. Спасибо — сказал я, за мгновение до того как окружающий мир растаял в сумраке.

— Думаю, что мы еще увидимся, — раздался приглушенный голос издалека.

–

— Не мог высадить поближе к дому, — недовольно бурчу, проламываясь сквозь заросли кустарника. По привычке тащу тяжеленный фламберг за собой. На кой он мне сдался, ума не приложу, но расставаться с оружием не хочется.

Я полон сил и энтузиазма, а на теле ни царапины. Наверное, это бонус за все мои мытарства.

Как же приятно когда ничего не болит, и нет этого нестерпимого зуда обожженной кожи. Жаль костюмчик не подлатали. Насмешливые взгляды прохожих мне обеспечены. Не всякий бомж щеголяет вот в таком наряде погорельца-оборванца. Как бы еще милиция не заинтересовалась моей личностью…

Ничего, все это пустяки. От леса до трассы меньше километра, а там и до города рукой подать. Осталось только из леса выбраться, а это раз плюнуть. Это даже не лес, из края в край за час пересечь можно, а популярное место для пикников. Сам когда-то сюда на шашлыки выбирался. Молодежь его парком любви величает. А старики шутят, что в лесу меньше деревьев, чем здесь было зачато детей.

Тихо шепчут над головой густые кроны, рассеивая теплые лучи весеннего солнца. Еще день-два и лето нагрянет с изнуряющей жарой и духотой. Трещит на ветке сорока, настороженно поглядывая в мою сторону.

Наконец кустарник закончился. Облегченно вздохнув, выхожу на опушку, и улыбка сползает с лица.

Приехали!

Вот же засранец а не бог!

Я громко высказываю, что думаю о богах, этом мире, и вообще о жизни в целом. Досталось всем, даже тем, кого уже нет. Перепуганная гневной тирадой сорока срывается с ветки и улетает прочь.

А я-то думаю, с каких пор в парке любви так чисто стало. Ни тебе кострищ, ни битых бутылок, ни развешанных по ветвям латексных следов любви.

Переливаясь в лучах солнца, передо мной во всей своей красе раскинулся Хрустальный город.

Не смотря на постигшее разочарование, я полон восхищения. Вот уж точно божьих рук дело. Сквозь полупрозрачные городские стены можно рассмотреть суетящихся людишек. С такого расстояния они кажутся мелкими букашками в стеклянной банке.

Невесомыми лентами тянутся через весь город, от стен до центральной башни, стеклянные мостики. У верхушки башни они сливаются в широкий опоясывающий ее балкон. Город словно накрыт ажурным покрывалом из паутины.

— Шпиль на главной башне предназначен для защиты города, — сказал подошедший сзади Ильич. — Он рождает… роаждал молнии… — и, помедлив, спросил, — Значить дошел все-таки?

— Таки дошел, — отвечаю, не отрывая взгляда от города. — Вот только не туда пришел. Вот и верь всесильным после этого.

— Какие они?

— Кто?

— Спящие.

— Как живые, только мертвые.

Ильич хмыкнул и отошел.

Выскочив из-за кустов, бросилась ко мне Лиля.

— Димчик! Живой! Я даже не надеялась, что наш любимый герой останется в живых. — Радостно затараторила она, повиснув у меня на шее.

— Не дождетесь. Живее всех живых.

— Мне так плохо было. Что-то с ножками случилось. Так больно было, что я почти ничего не помню. Потом кошмар какой-то. Наверное, я от страха упала в обморок. Ты не поверишь, мне померещилось, что Тимошенька сгорел, а меня спасает Ильич. Представляешь, на плечо меня вскинул и бежит так быстро-быстро, и колоны мельтешат. А дальше ничего не помню. Потом здесь проснулась. Вот чудеса, да Димчик? А Тимошка говорит что все это правда. Глупенький.

— Ты ходишь? — изумленно смотрю на стройные ножки, символически прикрытые драными шортами.

— А я что, летать должна? — хихикнула Лиля, и кокетливо поправила длинные светлые волосы.

— Тимоха теперь должен на руках тебя носить и не отпускать ни на шаг, — отшучиваюсь я. А перед глазами — обугленные культи, волочащиеся по полу и стеклянные от безумия глаза. — А сам он где?

— Здесь, — стиснул меня Тимоха лапищами так, что кости затрещали. — Рад тебя видеть. Спасибо что вытащил из пекла. Дайла рассказала, как ты геройствовал. Раз мы тут значит победа за тобой.

Обугленные лохмотья спортивного костюма с трудом прикрывают мускулистое тело. Шрамов как не бывало. Пышная курчавая шевелюра как после хорошего шампуня стекает на крутые плечи.

— Взаимно, — хриплю в ответ. — Пусти, раздавишь.

— Как же, раздавишь его, — хмыкнул подошедший Прыщ. — Тьму тьмущую монстров порубал. Всем задницу надрал. С богами на брудершафт пьянствовал. Мертвых друзяк из могил поднял … Что ему какой-то тупой Тимошкин. Порвет как Тузик грелку.

— Смотри, чтобы я тебя не порвал, — выпуская меня из объятий, буркнул Тимоха. — Достал уже. Зудишь и зудишь. Голова от тебя болит.

— Не злись Тимоха, — хлопнул я его по плечу. — Привет Прыщ. Из могил, допустим, не я поднял, а спящие. Да и тебя это мало касается. Последний раз я видел тебя улепетывающим, и живее всех живых. Или добегался?

— Было дело, — неохотно ответил Прыщ и, скривившись, отвернулся.

— Мы там обыскались тебя. Куда тебя черти занесли?

— Отстань Димыч. Даже вспоминать об этом не хочу — Прыщ вздрогнул и скрылся в зарослях.

— Он странный после… этого… в общем воскрешения, — сказал Тимоха, глядя ему вслед. — Воскрешение это само по себе странно. Я не понимаю как мы здесь…

— Мне трудно будет объяснить…

— И не хочу понимать. Достаточно того, что все живы. Я не люблю когда сложно. Люблю когда просто. Как на ринге. Есть бой. Есть противник. Он может и друг. Но за рингом. На ринге дружбы нет. Он противник. Нужна победа. Так мне нравится. Все просто и понятно.

— А Дайла где? — задал я мучивший с момента появления босса вопрос.

— Там, — махнула рукой назад Лиля и заговорщицки подмигнула. — На поляне сидит. Странна-а-а-я. Мы сюда на твой голос пошли. Представляешь, я никогда не думала, что ты так ругаться умеешь. Ужас. Неужели эти боги такие каки?

— Какие каки?

— Такие каки. Ты по-другому их называл… и город… и небо… и жизнь… и нас… Я так высказываться не привыкла.

— У меня был весомый повод, — отвечаю, направившись в указанном направлении. — А за вас… Ну извини. Сорвалось. Накипело.

— Какой он миленький, Тимошенька, но злитый последнее время.

— Не беспокой его. Он прошел то, до чего мы не дожили.

— Ужас!

— Это мы видели ужас. Он видел больше.

— Так это был не кошмар? — дрогнул нежный голосок. — Все так и было? Я… я… так ужасно выглядела…

На небольшой поляне, окруженной густыми зарослями кустарника, прислонившись спиной к дереву, сидит Дайла. Глаза закрыты. Рыжий локон спадает на задумчивое лицо. О недавних событиях напоминает лишь прогорелая на животе куртка. Через дыру отсвечивает белизной кожа.

— Не смотри туда, — попросила она, не открывая глаз.

— Почему?

— Вспоминать неприятно. Тебе не понять. Ты никогда не умирал и не представляешь как это.

— Страшно?

Присаживаюсь рядом на молодую траву.

— Страшно когда жизнь покидает, и погружаешься во мрак. Последнее, что помню — твое лицо. Не самое плохое воспоминание.

— Вот спасибо, — ухмыльнулся я. — Ты хорошо держалась. Достойно.

— Я же дочь приближенного. Иначе быть не могло. Мое поколение воспитали для борьбы. — Помолчав, она спросила, — Как там было?

— Холодно и сыро, — честно ответил я.

— И все?

— Нечего особо рассказывать. Лучше объясни, на кого я так похож, и кому ты за него мстить собралась? Что они с ним такого сделали, что ты их так ненавидишь? И почему он похож на меня?

Она резко отвернулась, словно не желая выдавать скрываемые чувства.

— Нечего особо рассказывать, — не своим голосом ответила Дайла.

— Ты чего? — легонько толкнул я ее плечом в плечо. — Обижаться вздумала?

— Нет, — поправила повязку девушка, и как ни в чем не бывало, повернулась ко мне. Зеленые глаза с любопытством заглянули в меня. — Спящие признали тебя?

— А должны были? Я лишь догадываюсь, на кого ты с Ильичем меня сватаете, но могу с уверенностью сказать, что я не тот о ком вы думаете. Мне просто чертовски везет.

— И все же ты говорил со спящими. Они услышали твое желание. Мы все живы. Тебе не кажется это странным?

В ответ я лишь сдвинул плечами. Мне нечего сказать. Сам многого не понимаю.

— О спящих мне рассказывал в детстве отец. До недавнего времени я считала эти рассказы не более чем сказкой на ночь. И вот я жива не смотря на огромную дырень в животе…

— Всего лишь крохотная дырочка, — улыбнулся я.

— Ты неисправим, — вздохнула Дайла.

— Ну что я могу поделать, если ты мне нравишься, — заглянул я в зеленые глаза.

На поляну один за другим выходят из зарослей наши спутники и рассаживаются кругом по периметру. Ну, прямо военный совет племени. Только трубки мира не хватает. Словно услышав мои мысли, Ильич извлек из внутреннего кармана драного пиджака сигару. Поплыл над поляной ароматный дым.

— Что дальше? — спрашиваю, глядя на Ильича. — Куда идем?

— Как куда? Я думала ты укажешь нам путь, — сказала Лиля.

— Считаю, что Ильич более компетентен в этом вопросе, — заметил я. — И горит желанием объясниться.

Ильич кивнул и затянулся сигарой.

— Итак, — начал он, выпустив через нос облачко дыма, — думаю, все уже поняли, что со мной не все чисто.

Все кроме Тимохи и Дайлы дружно кивнули.

— Да, пришло время объясниться. Дальше откладывать некуда. Я прекрасно понимаю зародившиеся сомнения относительно моей персоны. Должен сказать не безосновательные сомнения. Действительно я не тот, кем выставлял себя пол года совместной работы. Я родился и прожил большую часть жизни здесь. В вашем мире я выполнял…

— Так вы говорите на квакающем языке? — удивленно спросил Тимоха. — А проквакайте нам, пожалуйста, что-нибудь.

— Это мой родной язык. Поэтому попрошу вас корректно о нем отзываться. Ваш язык для меня тоже не песня. Кроме него я знаю еще пару сотен наиболее распространенных в других мирах.

— Полиглот? — хихикнул Прыщ. — Квакающий полиглот. Обалдеть!

— Приближенный, — ответил я за Ильича. — Сколько же вам лет?

— Уже не помню, — усмехнулся Ильич. — Я один из первых. Это было так давно. Тогда я пастухом был. Гонял отары овец к устью реки. Там трава зеленее… Однажды надо мной пролетал бог. Его одежды так сияли на солнце, что я зажмурился и закрыл глаза рукой. Когда открыл глаза, он стоял рядом и смотрел на меня. «Ты хочешь стать умнее и сильнее на благо своего народа?» — спросил он. Тогда мне было тринадцать. Я решил, что быть умным и сильным куда лучше, чем всю жизнь пасти овец.

— Вот это да, — мечтательно вздохнула Лиля, и склонила голову на плечо Тимохе. — Прямо золушка и добрая фея. Только тыквы не хватает.

— Меня ждали годы учебы и изнуряющих тренировок. День за днем по капле боги вливали в нас частичку своей силы. Предо мной открывались все новые и новые знания об устройстве мира и человека, о других мирах. Иногда замертво падая от усталости на постель, я жалел, что не остался пастухом. Шли годы и, наконец, настал тот день, которого я так ждал. Воспитанники прошли посвящение и стали приближенными — помощниками богов. Мы работали, не покладая рук на благо людей. Мы были одновременно врачами, ветеринарами, агрономами, учителями в сельских школах, строителями и несли в народ знания, культуру и добро. По законам предков раньше мы преступников и воров либо вешали, либо сажали на кол.

— Жесть! — заржал Прыщ. — А лучше и то и другое сразу. Представляете? Йо-йо получается. Знаете, цацка такая, вверх-вниз по веревочке колесико летает.

Увидев, что никто не оценил шутку он обиженно умолк.

— Боги запретили казни. Приближенные всего лишь приводили к ним преступников. Боги говорили и люди изменялись. Боги изымали из их душ зло. Только не спрашивайте как.

— Даже убийц и насильников отпускали? — округлила глаза Лиля. — Как такое может быть? Они не люди! Я понимаю, можно вора изменить и окружающие примут его и простят. Но убийца… Родственникам жертвы безразлично перевоспитали убийцу или нет. Для них он виновник смерти близкого человека. А если перевоспитанный насильник столкнется с жертвой… Это же ужас! Для нее это будет неимоверным шоком. Он же сделал с ней такое…

— В этом случае боги говорили — «Мы добры, но не прощаем зла». После этого несущих зло никто никогда больше не видел. Практика показала, что это действует куда эффективнее, чем привычные меры наказания.

— Суровые пацаны ваши боги. Чего стырил — и все, нет тебя. И никто не узнает где могилка твоя, — попытался пошутить Прыщ. — Был файл, и нет файла. И в корзине пусто. И фиг восстановишь.

— И куда они их? — поинтересовался я.

— В топку, — хихикнул Прыщ. — На заднем дворе зала суда меленький Освенцим для тех, кто не прошел фейс-контроль. И для будущего урожая хорошо. Пепел, удобрения всякие.

— Неизвестно. Они просто входили в Зал суда и больше не возвращались. Среди приближенных ходили слухи, что боги отправляют эти отбросы общества в другой мир. Там из них формируют бессмертный легион. Их злоба обращена против врага и имеет невиданную мощь.

— Зачем?

— Возможно тайная ударная сила. Не знаю. Я же сказал, что это слухи.

— Слухи слухами, да в слухе доля правды. Иметь в качестве козыря в рукаве бессмертную армию из отборнейших подонков собранных за несколько сотен лет… Интересно. Почему же боги не воспользовались тайным оружием, когда пришел Император.

— Нельзя воспользоваться тем, чего нет. Я же сказал — это слухи и не более.

— Боги всегда были такими суровыми? — спросила Лиля.

— Не путай суровость со справедливостью. Каждый получал то, что заслуживал. Это было хорошее время. Люди забыли о войнах и вражде. Эпидемии, выкашивавшие деревни ушли в прошлое, — задумчиво сказал Ильич. — Хорошо было.

— Идиллия, — сказал я. — Нет, скорее утопия. Так не бывает. По вашим словам боги чуть ли не рай создали.

— Нет, не утопия, — покачал головой Ильич. — Боги были достаточно практичны и не пытались создать, как ты говоришь рай. Они всего лишь дали людям возможность нормально жить без зла. Перестать быть скотом и быдлом.

— Я не согласен, но тут вам видней, — сказал я. — Потом вашу идиллию разрушил Император?

Ильич нахмурился. Кулаки сжались так, что костяшки побелели.

— Так и было. Боги были сильны, но не смогли противостоять армии, собранной могущественным Императором из наиболее сильных и злобных представителей других миров. Мы проиграли, и столь бережно взлелеянный богами мир погрузился во тьму. Зло и ненависть, жадность и корысть правят теперь людьми. Зло расползается как чума. — Ильич старательно спрятал окурок сигары под дерн и обвел нас взглядом. — Надеюсь, теперь вы будете снисходительны к моим поступкам, которые привели вас сюда и доставили некоторые неудобства.

— Так это вы нас сюда затащили? — вскочил на ноги Прыщ. — Из-за вас все беды? Я конечно догадывался. Не дурак… Из за вас я… Падонок вы в общем Ильич.

— Ты хочешь сказать, что Ильич виноват в том, что мы здесь? — недобро глянув в сторону Ильича, поднялся на ноги Тимоха. — Из-за него я горел заживо? Из-за него Лиля мучилась?

— Ильич, как вы могли? — качая головой, сказала Лиля осуждающе. — Мы вам так верили. Вы же наш босс… начальник. А вы… вы … оказывается подлец.

— Не торопитесь судить, — стал я на пути у рассерженного Тимохи. — Наверняка, у Ильича был серьезный повод так долго водить нас за нос. Предлагаю выслушать его рассказ до конца, а уж потом решать что делать.

— Пусть говорит, — крикнул Прыщ. — А мы послушаем сказочку. Но не поверим. Мастак он брехать. Был у меня такой препод по вышке. На парах все хихоньки да хахоньки, а как сессия пришла — вздрючил так, что мама не горюй. Башлять пришлось, чтобы не вылететь.

Хмуро глянув в сторону Ильича, Тимоха сел на место.

— Наверняка в ваших глазах я выгляжу обманщиком и еще кем-то нехорошим. — Ильич удостоил взглядом Прыща и Лилю — Ведь именно я втянул вас в эту историю и подверг риску ваши бесценные жизни. Вы жили полной радости и приключений жизнью. Шли к великой цели, не останавливаясь ни перед какими трудностями. Наступающий день всегда был полон неожиданностей. Вы вкушали сладость побед. Рисковали жизнью ради любимых. Плечом к плечу стояли с настоящими друзьями. Были счастливы. Каждый день от вас зависела судьба мира…

Дайла спрятала в ладони улыбку. Похоже, она получает массу удовольствия от этой речи.

— Это вы о чем? — перебил его Прыщ. — Какое к чертям собачьим счастье? Рутина ежедневная. День ото дня не отличишь. Сплошные компьютеры, программы и дикие юзера с утра до вечера. А юзера это хуже всего. Это чистое в своей тупости зло. То у них что-то виснет, то что-то не встает, то сетка пропадает и все конец света и работе конец — одноклассники не грузятся. Она не может месячный отчет составить, пока фотке подружки плюсик не поставит. А подружка своим целюлитом уже всех аборигенов распугала. В результате на фотке из-за ее тушки с трудом проглядывается океан и пальмы. Так, по краям. Или изображение на экране дрожит, когда они сухари грызут. И в кармане вечно ни шиша. Заплата моральные убытки не покрывает. Скажи Тимоха.

После длительных раздумий Тимоха утвердительно кивнул:

— Скучно. Бокс, это хорошо. Понимаешь что и зачем. Все просто. Я когда из спорта ушел, все стало скучным. Работаешь, чтобы жить. Это неправильно. Нужно жить и выбирать зачем.

— Так простите же меня, за то, что я дал вам все это, — закончил речь Ильич.

— Опаньки, — плюхнулся на землю Прыщ. — Это выходит мы вас еще и благодарить должны? Типа спаситель от скуки и бессмысленности существования?

Тимоха впал в длительную задумчивость.

— Поспорили, и хватит, — поднялась на ноги Дайла, и засунула за пояс короткий меч. — Слушать вас забавно, если не думать о войсках Императора, которые нас ищут.

— Может, и нет, — сказал Ильич. — В том месте, где мы были время своенравно. С момента бегства с арены могли пройти как минуты, так и годы. В первую очередь нам нужно сориентироваться во времени.

— На моих — пол четвертого. Двадцать пятое мая, — очнулся Тимоха, глядя на часы. — Но учтите, они спешат на десять минут. Чтобы не опаздывать.

— Это важная информация. Мы обязательно примем ее к вниманию, — прокашлявшись, сказала Дайла. — Только давайте ориентироваться в более безопасном месте. Наверняка Император, почуяв старого врага, бросил на наши поиски все силы. Неподалеку есть хижина лесника. Он наш человек. Там все и узнаем.

— Для тебя приберег, — протягиваю Тимохе фламберг.

— Мне его не хватало, — улыбнулся он, принимая оружие, как ребенок любимую игрушку.

— Ну что, дамы и господа, — улыбнулся я. — Вперед к новым приключениям и великим целям, как сказал наш любимый Ильич.

Тимоха согласно мотнул головой, закинул меч на плечо и взял Лилю за руку.

— Надеюсь, там пожрать дадут, — мечтательно сказал Прыщ, поправляя сползшие очки. — И водки бы…

— Никогда мне вас не понять, — сказал Ильич.

— Кого это нас? — поинтересовался я.

— Людей.

— А вы тогда кто?

— Мы… тоже люди, но другого пошива. Будучи приближенным, я сопровождал своих учителей в разных мирах… Люди есть почти везде. И везде они разные. Вот вы… Как бы сказать…

— Продолжайте, продолжайте. И какие же мы? — спросил я. — Не бойтесь обидеть. Всегда интересно услышать взгляд со стороны. Мы вульгарны и жестоки? Убиваем мир, в котором живем?

— Уходим от задолбавшего серого реала с его гнусными проблемами в игровой мир, — добавил Прыщ. — У моего знакомого семья в полном составе живет в Линейке. Даже десятилетняя дочка. Прокачанная, что демон. Замки штурмуют. Мобов колошматят. Адены собирают новый шмот прикупить. На реал вообще забили. Жену за прогулы со швейки турнули. Ну как она могла пойти на работу, если в это время клан на врага собирался.

— Мы злые, — насупив брови, сказал Тимоха. — Выходишь на ринг, а тебе сотни глаз в спину. Крови ждут. Тяжело так. Даже рад, что ушел. Не для меня столько зла. Тяжело.

— Стою я на остановке, жду троллейбус, — начала Лиля. — Вечер. Рядом бабулька стоит с кошелочкой. Неожиданно подскочили два подростка, вырвали у нее из рук кошелку и принялись ней в футбол гонять. Продукты во все стороны полетели. Пакет молока лопнул. Бабушка села на лавочку и заплакала. А эти… хохочут. Я, конечно, сделала им замечание… А они… меня…

— Чего? — У Тимохи разве что шерсть на загривке дыбом не стала. — Почему мне ничего не сказала? Я бы их!

— Поэтому и не сказала. Я же тебя знаю. А они тинэйджеры — переходной возраст. Глупость наружу лезет. С возрастом пройдет. Да не злись Тимошенька, они только обозвали меня и все.

Она погладила Тимоху по руке.

— Вот об этом я и пытался сказать, — рассмеялся Ильич. — Вы непонятные, нелогичные и противоречивые. От вас никогда не знаешь чего ждать. Одни сюрпризы. Я немало прожил на Вашей Земле, но так и не смог вас понять. Вы настолько часто поступаете вопреки логике и здравому смыслу… что даже язык не поворачивается назвать вас глупцами. Вы лезете в горящий дом за любимой кошкой и бросаете горячие бомбы на город с тысячами мирных жителей. Безвозмездно сдаете кровь для больных и умышленно заражаете партнеров СПИДом. Идете на смерть ради своей Родины, которая потом гноит вас в ГУЛАГах. Вы говорите о вкусной и здоровой пище, а едите… Простите, но время проведенное у вас мой желудок мне никогда не простит. Мир полуфабрикатов и суррогатов. Не удивительно, что вы так мало живете… Простите, если кого обидел. Это только взгляд со стороны.

— На правду не обижаются, — сказал я.

— Я чипсы люблю, — мечтательно вздохнул Прыщ и облизнулся.

— И что? — поинтересовалась Лиля.

— Как-то состав прочитал. Возненавидел сначала тех, кто это гуано делает, потом себя за то, что его ем.

— И?

— Лиля, что ты икаешь. Не ты ли мне мозг сверлишь, что крошки чипсов по всему офису? Ну, нравятся они мне нравятся. И чихать на состав. Как за свежую гамалку засяду так пригоршнями гребу эту дрянь.

— Вот об этом я и говорил, — улыбнулся Ильич.

–

— Не шуметь, — приказала находящаяся в должности проводника Дайла. — Сначала я, а по сигналу остальные.

Она растаяла в вечерних сумерках.

Хорошо быть приближенными и их детьми. Марш-бросок основательно вымотал меня. Обессиленный Прыщ, развалившись под кустом, шепотом кроет матом всех, начиная от богов и Императора и заканчивая собственными мозолями. Даже Тимоха опустив на землю Лилю, устало оперся на ствол дерева рядом со мной. А Ильичу и Дайле хоть бы хны.

— Ильич, — тихонько интересуюсь я, — как вам, обитателю другого мира, удалось устроиться в нашем отечественном бизнесе? Ведь все законно было. Мне даже запись в трудовой сделали.

— Предыдущий владелец фирмы за некоторое количество так ценимого вами металла согласился на время уступить мне свой офис вместе с содержимым а заодно своим именем, фамилией и родословной. Он уволил всех своих сотрудников и помог найти и пригласить на работу вас. Все время он выступал моим внештатным консультантом в сложном мире бизнеса. Все должно было выглядеть солидно и респектабельно, иначе вы бы не клюнули.

— Так вот кому вы звонили перед заключением каждой сделки, — хлопнул я себя по лбу. — А я то думал, чего это наш босс, зубр в мире бизнеса, задает по телефону такие глупые вопросы.

— Подслушивали батенька? — хитро глянул Ильич.

— Не живота ради, судьбой отроков подопечных озабочен был. Коммерция и вы находитесь в разных измерениях, — улыбнулся я в ответ. — В последнее время я уже готов был дать «добро» сотрудникам на коллективную миграцию к конкурентам.

— Настолько все плохо было? — погрустнел Ильич.

— Поначалу, все списывалось на странности. Но чем дальше, тем сильнее я убеждался, что вы бездарь и дилетант. Но как босс вы были очень даже ничего, — утешил я его.

— Моряк я, и побоку мне все. Экватор пять раз пересекал. Раз — я сказал, два — вы сделали, — удачно спародировал голос босса Прыщ.

— От вас шума как от стаи дятлов, — вынырнула из сумрака Дайла. — Будьте осторожнее.

— Мы обязательно исправимся, — хихикнул Прыщ. — И, между прочим, дятлы стаями не летают. Они существа индивидуального склада, как программисты. Ты кстати в курсе, что дятлы между собой морзянкой общаются, а это можно сказать двоичный код. Любая информация представляется в виде нуля и единицы.

— Хижина пуста, — сердито глянула на него Дайла. — Пошли. Балаболам могу выстукать то же морзянкой рукоятью меча на их лбах.

Безмолвными тенями мы пересекаем открытое пространство и оказываемся внутри хижины. Дайла завесила крохотные окошки холщовыми шторами и, клацнув пальцами, зажгла свечу.

— Круто, — восхищенно прошептал Прыщ. — И я так хочу. Клац, и прикуривай.

— Ты же не куришь, — сказала Лиля осматриваясь. — Как в деревне у бабушки. Она на хуторе жила. Зимой часто свет выключали, и мы при свечах в избе сказки читали.

— Сейчас не курю, а завтра вдруг захочется, — огрызнулся Прыщ. И глянув по сторонам, добавил: — Исторический музей. Экспонат — изба древняя примитивная.

— Ну не такая и примитивная, — парировала Дайла.

— Самая что ни на есть примитивная, убогая и отсталая. Холодильника нет? Нет. Телевизора нет? Нет. И брата моего кровного — компьютера нет? Ответ тот же. Даже пива нет… Пожрать дадут?

— Каша в казанке на плите. Растопи будет горячая. Хлеб в холстине на полке, — не оглядываясь на него, сказала Дайла. Она пристально вслушивается в звуки наступающей ночи.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Все не так, — хмуро отвечает Дайла, заправляя выпавший локон под повязку. — Лесник особо никогда не отягощался своей работой. Больше пьянствовал. Удивительно, что к ночи его нет.

— Я не чувствую опасности, — сказал Ильич.

— Конечно приближенный, если вы ее не чувствуете, значит ее нет, — склонила голову Дайла.

— Тоже мне проблема, — хмыкнул я. — Мало ли чего. Напился и уснул под кустом твой лесник. Лучше Прыщу подсоби, а то он избу спалит.

— Нет, вы скажите, где в этой топке газ включается, — сердито прошипел Прыщ, забрасывая в поддувало каменки, накрытой чугунной плитой, спичку. — Я уже пол коробка извел, а она зараза не горит.

— Газ в прихожке. Похож на деревянные поленья, — хихикнула Лиля. — Когда заходили, я об деревяшку споткнулась. Пошли, помогу, горожанин.

— Ты говорила, что лесник алкаш, — намекнул Прыщ, слизав остатки каши с деревянной ложки.

— И что? — недовольно глянула на него Дайла.

— Ну, может того… — замялся Прыщ под ее взглядом, — поискать чего? Вдруг найдем. Холодает к ночи. А так погреемся.

Дайла молча встала и вышла. Через минуту на столе стояла глиняная бутыль, увитая лозой.

— Другое дело, — засуетился Прыщ в поисках кружек.

— Прыщ, ты смотри поаккуратнее, — говорю, наблюдая за торопливыми приготовлениями. — Предыдущая вечеринка имела экзотическое продолжение. На бис как-то не хочется.

— Не боись, — заблестели в пламени свечей очки Прыща. — Мы по чуть-чуть. И баиньки.

Поев быстрее всех, Дайла устроилась на широкой лавке у окна и принялась точить меч. Раз за разом чувствую спиной ее пристальный взгляд.

Лиля нашла иголку с клубком грубых ниток и принялась сшивать воедино лохмотья Тимохиной одежды.

— Учитывая, что почти все карты для присутствующих раскрыты, объясните, как вам удалось попасть в подземелья города? — спросила Дайла, удовлетворенно глядя на лезвие меча. — Насколько я знаю, вы полгода назад уходили в мир людей на поиски перерожденных богов. Если не ошибаюсь это уже третья попытка. Или четвертая? Я при этом не присутствовала — трепала с повстанцами сборщиков податей у прибрежных сел.

— Сам не знаю, — сдвинул плечами Ильич и прикурил от свечки сигару.

— Фу, как банально, — разочарованно сказал Прыщ, отмахиваясь от облака дыма. — Ильич, вы же по статусу круче чем она, а прикуриваете от свечки. Можно ведь клац, — он щелкнул пальцами, — и полыхает огонь.

— Ей простительно в силу молодости. С возрастом учишься беречь имеющиеся крохи силы и не разменивать их по пустякам.

Дайла сердито глянула на Ильича, но ничего не сказала.

— В мир людей я прошел через яму, без каких либо проблем, а вот на обратном пути что-то пошло не так и мы оказались в городе. Сама знаешь, игрушки богов не всегда корятся даже приближенным.

— Что за ямы? — поинтересовался я, доедая черствый кусок хлеба и не первой свежести кашу. — Телепортация?

— В свое время боги создали немало таких парных ям — дверей из мира в мир. Большинство из них находится в городе. Они говорили, что ямы требуют меньше усилий, чем при самостоятельном прорыве пространственного тела. Несколько лет назад совершенно случайно мы нашли в горах тщательно укрытую от глаз яму. Как оказалось, ведет она в ваш мир. Возможно, именно через нее отступли боги.

— Так вот где мы проснулись, — догадался Тимоха. — А я тогда подумал, что у меня галлюцинации с похмелья.

— Ну и воняло же там, — сморщила носик Лиля.

— С этой ямой у нас появилась надежда, — сказал Ильич. — Мы верили, что сможем тайно вернуть богов сюда и, собрав силы сокрушить Императора.

— Звучит как-то по-детски, — заметил я с набитым ртом. — Вы надеетесь, что недобитая горстка ослабленных богов и какие-то повстанцы победят там, где потерпела поражение целая армия. Извините, но я в это не верю.

— Других надежд у нас нет, — сказал Ильич. — Приближенным больно смотреть, как изменяется наш мир. Мы немногие из тех, кто еще помнит его другим.

— Димыч, значит, теперь у нас бог? — хихикнул Прыщ, раскупоривая бутыль. — А пахнет ничего.

— Очень надеюсь, что внутри его сознания спит древний разум, — сказал Ильич.

— Димыч, а ну-ка сообрази гром и молнию, — заржал Прыщ и приложился к глиняной кружке. — А нич-ч-чее, пробирает.

— Отвали, — буркнул я. Прыщ теперь мне жизни не даст со своими дурацкими шутками. — Тебе же сказали, что мой разум спит.

— Так пробуди его, — Прыщ с хохотом подвинул мне до краев заполненную вином кружку.

— Я дежурю первой, — сказала Дайла, захлопывая за собой дверь хижины. — Всем спать.

— Есть мем! — помахал ей ручкой Прыщ. — Будет сделано мем.

Тимоха зевнул так, что чуть свечи не погасли:

— А мы вам зачем?

— Вы были так пьяны, что у меня никак не получалось от вас избавиться, — опустил взгляд Ильич. — Простите меня. На одной чаше весов был шанс на новую жизнь для моего народа, на другой вы. Что бы вы выбрали на моем месте?

— Сон, — вяло произнес Тимоха, и рухнул головой на стол.

–

Не в силах дальше терпеть богатырский храп Тимохи и поскуливание пьяного Прыща я встал с жесткой лавки и на цыпочках вышел на улицу. Меня встретили ночная прохлада и сверкающее неизвестными созвездиями безоблачное небо. Две луны с разных сторон заливают катанную из бревен и крытую корой избушку. Вяло вьется из трубы дым.

— Ты чего? — сверкнули из темноты глаза.

— Не спиться.

Я сел на бревно рядом с Дайлой, и вслушался в ночную жизнь леса. Мерно зудят над ухом кусачие комары. Тенями мельтешат над головой попискивая, летучие мыши. Кто-то глухо ухает в кронах деревьев. Шуршат под слоем прелых листьев мелкие грызуны.

— Расскажи о своем мире, — шепотом попросила Дайла. — И о себе.

— Нечего особо рассказывать, — я придвинулся поближе. — Все как у всех. Детский сад, школа, армия, институт и ежедневная работа. По вечерам бутылка пива и «телевизор нам путешествия заменил», — фальшивя, напел я строки «Арии». — Спутницу жизни так и не нашел.

— Почему? — отразилась луна в зеленых глазах.

— Даже не знаю. Как-то каждый раз все не по настоящему было. Словно понарошку.

— Родители?

— Мама учительница, папа водитель.

— Ты погрустнел. Они умерли?

— Да… Несколько лет назад…

— Извини, я не хотела…

— Давай сменим тему? Я не люблю вспоминать…

Неожиданно Дайла зажала мне ладонью рот.

— Тише, — прошептала она и беззвучно скрылась в темноте.

— Поговорили, — недовольно буркнул я ей вслед.

Спустя несколько минут девушка вынырнула из тьмы зарослей, вытирая пучком травы лезвие меча.

— Что там? — вскочил я на ноги.

— Уже ничего. Садись, — сказала она, опускаясь на бревно. — Одинокий разведчик. Думаю, до утра у нас время есть. Тебе и твоим друзьям нужен отдых. Завтра будет тяжелый день. Император в гневе. Все-таки он что-то почувствовал в тебе. Ради пустяков он бы не поднял на ноги столько войск. С рассветом обязательно начнут прочесывать лес. Оказывается, мы появились на опушке леса спустя мгновение, после того как исчезли с арены.

— Уже ничего, — передразнил я Дайлу. — Ты так спокойно говоришь об убийстве.

— Я родилась в золотую эпоху. Дочь приближенного и обычной женщины. Меч я взяла в руки одновременно с тряпичной куклой. Прожила счастливое детство и юность. Мне было двадцать пять в год победы Императора. Оставшиеся в живых приближенные возглавили повстанцев. Сколько себя помню, мы кочевали по горам и лесам, прячась и лишь изредка нанося ничего не значащие удары по врагу. Стоило нам укусить посильнее, как тут же приходилось скрываться от карателей. Жизнь в постоянном страхе, знаешь ли, закаляет.

— Прости, я сказал не подумав. У нас такие разные жизни за спиной… И ты что-то с временами путаешь. Тебе тогда было двадцать пять и сейчас ты так же выглядишь. А лет я так понимаю прошло немало.

— Спасибо, — сверкнула в темноте мимолетная улыбка. — Я старше, чем выгляжу. Ты забыл, что я дочь приближенного и река времени нашей жизни течет по-другому.

— Муж? — Кажется, я даже дышать перестал, ожидая ответа.

— Уже нет. И детей нет.

В ее голосе было столько боли и тоски, что я решил больше не затрагивать эту тему.

— Иди спать, — сказала как отрезала Дайла. — Тебе завтра понадобятся силы. Будет что не так — разбужу.

— Спокойной ночи, Дайла, — сказал я, вставая с бревна.

— Угу. Иди уже.

–

— Подъем! — скомандовала с порога Дайла, и ловко уклонилась от моего кроссовка. Второй бросок так же не достиг цели. Брезгливо осмотрев мою обувь, она метнула в меня парой ботинок.

— Ай! Больно же! — завопил я, грохнувшись на пол с лавки. — Прямо в живот. Так не честно.

— Мне надоело смотреть на твои сверкающие пятки, — с деланной серьезностью сказала Дайла. — Вот, нашла, на гвозде висели у двери. Размер твой.

— Пасибочки, — пробурчал я, натягивая тяжелые ботинки из грубой кожи. — А изящнее ничего не могла найти? Этот фасон несколько не гармонирует с моим мировоззрением, особенно в данной ситуации, когда нас окружает исключительно враждебный в своих проявлениях социум…

Драный кроссовок влепился мне промеж глаз, так что аж слезы потекли.

— Демагогия в местном социуме не в чести, — улыбнулась Дайла. — Исключительно практицизм.

Тихо хихикнула Лиля и тут же осеклась под недовольным взглядом Тимохи.

— Мужская солидарность это что-то, — с хмурым лицом прокомментировал происходящее Прыщ. — А рассол у этого лесника есть?

— Тебе зачем? — спросил Тимоха.

— Подмыться, — огрызнулся Прыщ. — Знаешь, друг Тимоха, есть у меня тайная сокровенная страсть — с бодуняки рассол пить. А сейчас именно такой случай. Или на крайняк похмелиться. Это конечно не то, но в условиях максимально приближенным к боевым сойдет. — Он взглядом поискал вожделенный сосуд и не найдя укоризненно уставился на Дайлу.

— Не дам. И не смотри так. Все равно не дам.

Используя пробужденные палящей необходимостью резервы таланта, Прыщ скорчил жалостливую мину. Помятое после сна прыщавое лицо украшено мешками под заплывшими глазками. Перекошенные очки висят на самом кончике облупленного острого носа. Мятая футболка частично заправлена в рваные джинсы, частично свисает на бок. И взгляд полон страданий и адских мучений, которые может остановить лишь одно… вожделенное… необходимое для существования и обратной мутации из хомо спиртус в хомо сапиенс.

— Щас заплачу, — смахнул я скупую слезу. — Дайла будь милосердной. Верни нам его.

Она тяжело вздохнула, подошла к плите и выудила из ниши глиняную бутыль. — Ты никогда на паперти не стоял? Попробуй. Озолотишься. Жалость ты вызывать умеешь. Пол кружки. Не больше, — добавила она, увидев жадные глаза Прыща.

— Благодетельница, — прошептал он, дрожащими руками хватаясь за бутыль.

— Быстрее собирайтесь, — появился в дверях взволнованный Ильич. — Я чувствую приближение врага.

— А я чувствую, что меня сейчас стошнит, — сказал Прыщ и громко икнул.

Лес встретил нас первыми еще хилыми лучами солнца, остатками ночной прохлады, ледяной росой и разноголосым гомоном птиц.

— Быстрее, быстрее, — подгоняет нас Ильич. — Времени мало. Вы и так долго копались.

— Рассвет, — недовольно бурчит Прыщ. — В такое время все нормальные люди спят.

— А люди, которые хотят жить делают ноги, — подтолкнула его Дайла. — Не спи. Вперед.

На ходу мы выстраиваемся в цепочку. Ведущая — Дайла. Замыкающий — обеспокоено оглядывающийся Ильич.

— Ты одна продежурила всю ночь? — стараясь не отставать, спрашиваю у Дайлы.

— Мне не привыкать.

— Куда дальше?

— Мы должны успеть выскочить из замыкающегося вокруг нас оцепления и выйти к Северным горам. Путь далекий. Опасностей много.

— Шансы?

— Как повезет. — Она оглянулась на бегу. — Повезет — проскочим. Не повезет — нарвемся на войска.

Спустя полчаса мы выбежали на укатанную телегами лесную дорогу. Позади, из-за изгиба дороги, показались первые силуэты преследователей.

— Я не могу. Мне плохо, — ноет позеленевший Прыщ. — Это все несвежая каша.

— Они быстрее, — пыхтит рядом Тимоха. Он только что вскинул обессилевшую Лилю на плечо. — Не оторвемся.

Над головой что-то свистнуло и корявое дерево на обочине с грохотом разлетелось на щепки. Еще несколько стрел взорвались позади.

— Что это? — завопил оживший Прыщ и мигом оказался впереди всех.

— Огненные стрелы, — не сбивая дыхания, ответила Дайла. — Расстояние большое. Сократят расстояние — обязательно пристреляются.

— Кто это? — хриплю в ответ. Я не любитель марафонов.

— Кожаные мундиры. Обыкновенные солдаты. Наверняка за ними идут каратели или кто похуже.

— Похуже? — сорвался я на фальцет. — Это кто?

— Ложись, — закричал Ильич и нырнул в придорожные кусты.

— Чего? — завертел я головой по сторонам, но чья-то сильная рука рванула меня в сторону.

Огромная тень заслонила восходящее солнце. Хлопнули кожистые крылья, пригибая к земле верхушки деревьев и поднимая смерчи пыли на дороге. Лесная живность вмиг умолкла. Хриплый рев ударил в уши, наполняя тело дрожью.

— Мать моя, — простонал где-то рядом Прыщ. — Дракон! Надо завязывать с пьянкой.

— Не шевелись, — прижала меня к земле Дайла. — Он реагирует на движение.

— Ильич, вы же приближенный, — прошептал я. — Вас же боги учили. Сделайте что-нибудь с этой тварью.

— Приближенных готовили не для боевых действий, — выглянул из куста Ильич. — Наше назначение — помогать людям.

— Мы — люди. Вот и помогите нам! — пискнул Прыщ.

Рядом с нами, на дороге, два раза громыхнуло.

— Почти пристрелялись, — сердито сказала Дайла. — Они засекли наше укрытие. Пока над нами висит дракон, мы даже не шелохнемся. Они это знают и не торопясь подойдут вплотную… чтобы не промахнуться.

Дракон дыхнул пламенем, и лес на противоположной стороне дороги вспыхнул. Зеленая листва вмиг обуглилась и невесомым пеплом закружилась в воздухе. Толстые стволы деревьев полыхают, словно сухие спички. Волна жара прокатилась над нами, навеяв неприятные воспоминания о поцелуях огненного монстра. Тимоха болезненно поморщился и заерзал.

— Дайла, я попробую отвлечь дракона, — сказал Ильич. — Ты поведешь их в сердце леса. Там у нас будет хоть какой-то шанс.

— Нет, только не туда, — от волнения Дайла так прижала меня, что я аж квакнул. — Я не пойду туда.

— Не время спорить. Я чувствую, что кольцо смыкается. Этот дракон не единственный. Впереди смутно улавливается присутствие карателей и еще кого-то очень могущественного.

Ильич добавил что-то на квакющем языке а Дайла хмуро кивнула.

— Если так надо для возвращения богов… Я все сделаю!

Зависший над дорогой дракон медленно поворачивает приплюснутую голову из стороны в сторону в поисках скрывшейся добычи. С размахом перепончатых крыльев метров под десять, извивающимся чешуйчатым туловищем, он не вызывает восхищения. Скорее отвращение. Здоровенная крылатая маслянисто блестящая чернотой ящерица с блеклым пузом.

— А что там? — поинтересовался я шепотом, выбираясь из заботливых объятий Дайлы. — Кто похуже?

— Не шевелись, — сердито глянула Дайла. — Дракон заметит.

— Ты поняла меня? — спросил Ильич, не сводя глаз с дракона.

— Поняла, — неохотно ответила Дайла.

Стрела взорвалась почти рядом с нами. Градом сыпанули на голову мелкие камушки и щепки. Взвизгнула Лиля. Витиевато выматерился Прыщ.

— Пусть хранят вас боги, — сказал Ильич и одним прыжком оказался на дороге.

Сплошь укрытая костяными пластинами голова дракона повернулась в его сторону. Открылась усыпанная корявыми зубами пасть, готовясь изрыгнуть пламя.

— Ему холодно? — нервно захихикал Прыщ. — Ильич погреться решил.

— Закройте глаза, — крикнул Ильич, вскидывая руки вверх.

Дайла резко ткнула меня лицом в траву.

Вспышка была настолько яркой, что я увидел ее даже с закрытыми глазами.

Жалобно заревел дракон, а вслед за ним Прыщ.

— Я ослеп! — заметался он, натыкаясь на деревья. — Матка боска! Я ни черта не вижу!

— Вперед, — рванула меня вверх Дайла. — Все за мной. Хватай этого припадочного и бегом.

Я ухватил Прыща за руку и, с трудом разбирая дорогу, побежал вслед за ней. За мной тяжело дышит Тимоха со своей ношей на плече.

За спиной с треском круша деревья, рухнуло что-то тяжелое, и раздался вой боли.

— Он убил дракона? — отплевавшись от набившейся в рот травы, спросил я.

— Всего лишь ослепил на время, — на мгновение обернулась Дайла.

— Берегись! — крикнул Тимоха.

Из кустов навстречу Дайле метнулись два солдата с алебардами. Не останавливаясь, девушка в два взмаха короткого меча отправила их обратно.

Упругие ветки деревьев хлещут по лицу. Торчащие из земли корни так и лезут под ноги. Мелькает впереди пропитанный потом камзол Дайлы. Мешком волочится за мной Прыщ, еле успевая перебирать ногами. Только я собрался крикнуть, что Тимоха отстал, как мы выскочили на небольшую поляну, усыпанную мелким желтыми цветами.

— Я вижу! — заорал Прыщ, с разгону уткнувшись в мою спину. Выглянув из-за моего плеча, он с грустью добавил: — А лучше бы ослеп.

Поперек поляны наизготовку стоит десяток ожидающих нас лучников. Толстые наконечники стрел смотрят нам прямо в глаза.

— Огненные стрелы, — опустила меч Дайла. — Им даже не обязательно целиться. С такого расстояния…

— Что ж нам так везет, — бормочет за моей спиной Прыщ. — Дайла у тебя в запасе никаких фокусов не осталось?

— Есть один. Секретный, — неожиданно улыбнулась она, на мгновение отведя взгляд в сторону.

Вскинув меч, девушка заняла боевую стойку и пренебрежительно поманила пальчиком солдат.

Черные мундиры каркающее рассмеялись. Одни из солдат опустил на траву лук и, вынув из ножен меч, двинулся к нам.

— Дуэль? — недоверчиво поинтересовался я. — Это и есть твой фокус?

— Любопытство, — прошептала Дайла, и бросилась на врага. — Будь готов.

Противники закружились в смертельном танце, поочередно обмениваясь ударами. Грубая сила солдата соперничает с молниеносной грацией девушки. Звенящими голосами поет сталь.

— Димыч, она же с ним в поддавки играет, — прошептал завороженный красотой поединка Прыщ.

— Вижу. Она что-то задумала.

Дайла шаг за шагом смещается к краю поляны, увлекая за собой соперника и взгляды лучников.

— Вперед! — крикнула Дайла, и небрежным движением отсекла противнику руку. Перехватив выпавший из отрубленной руки меч, она метнула его в мою сторону.

Лучники на мгновение замешкались, решая в кого стрелять. Это стало их роковой ошибкой. Вылетевший из кустов Тимоха, не оставил им времени на раздумья. Тяжелый фламберг посеял среди врага смерть и панику. С другой стороны на черных мундиров налетела опьяненная боем Дайла. Ее меч, серебряной молнией, не скупясь, раздавал небытие врагу.

Победители обменялись крепким рукопожатием.

— Молодец, — сказала девушка. — Техники никакой, тебе, что меч что полено, но сила и смелость что надо.

Тимоха аж засиял, а подбежавшая к нему Лиля ревностно глянула вслед Дайле.

Поигрывая окровавленным мечом, Дайла подошла ко мне.

— Почему ты не помог нам? — с презрением в глазах спросила девушка и толкнула ногой лежащий в траве меч.

— Не знаю, — честно ответил я краснея. — Засмотрелся.

— Засмотрелся? — скрипнула она зубами. — Ты какой-то странный. То, забыв о страхе, творишь невозможное, то стоишь как истукан. На тебя словно что-то находит.

Тимоха лишь покачал головой, но было видно, что он с ней согласен.

Сгорая от стыда, я поднял меч и сунул за ремень джинсов. Надеюсь, что острое лезвие при ходьбе не перетрет кожу, и я не потеряю меч вместе со штанами.

— Критический период, — хихикнул Прыщ, и спрятался от тяжелого взгляда за мою спину.

— Двигаемся дальше, — сказала Дайла. — Мы и так потратили много времени.

— А Ильич? — спросил я вслед.

— Если жив — дорогу найдет.

— Ты вот так просто говоришь об этом? — возмутился я.

— Идет война. Мы привыкли к гибели близких, — не оборачиваясь, ответила Дайла.

–

— Куда мы идем? — поинтересовался Прыщ у шагающей впереди по извилистой тропинке Дайлы.

— Тебе же сказали, к центру леса. В его сердце, — ответила Дайла, отклоняя с пути, низко висящие ветви.

— Это тебя пугает? — Прыщ обогнал ее и перегородил дорогу.

— Уйди, — нервно сказала Дайла.

Прыщ попятился, ибо Дайла и не собиралась останавливаться.

— Фиг тебе! У тебя ложь на лице написана. А я не хочу тупо сдохнуть из-за тебя. Куда ведешь Иуда? — пятился раком Прыщ.

— Это Сусанин водил, а не Иуда. Ты путаешь предателя с героем. Сусанин шведов по лесам водил ради других а Иуда…

— Иуда своих ради бабок кинул. Нашел ради чего продавать. Ха! Тридцать монет. Пересчитать по курсу на наше время… ни машину ни квартиру… на комп навороченный со всеми прибамбасами может и хватит… Дешево продался.

— Предательство — грех и не имеет цены. Сумма неважна, — продолжил Тимоха.

— Сережка, не суетись. И иди нормально. Лицом вперед. Корни из земли торчат. Можешь споткнуться и упасть, — попросила Лиля. — Ильич сказал, что там безопасно.

— Нет. Он сказал, что там у нас будет шанс, — возразил Прыщ. — А лицо Дайлы говорит обратное. Ты вообще понимаешь разницу между словами шанс и безопасно? Шанс — это может быть и повезет. А безопасно — это безопасно. Безопасно — это хорошо. А если не повезет? Тогда что?

Лиля сдвинула плечами, мол, какая разница.

Дайла не останавливаясь, грубо толкнула Прыща в сторону так, что тот чуть не упал. Невооруженным глазом видно, что она испугана и отнюдь не преследователями. Тогда, на поляне на ее лице не было даже признака страха. По-видимому, ее гнетет то место, куда мы идем.

— Крыса! — одними губами произнес ей вслед Прыщ.

Невольно раз за разом мысленно возвращаюсь к последнему бою и мучаюсь от стыда. Я как последний трус стоял рядом с мечом и даже не шелохнулся, чтобы помочь. Что же сейчас думает обо мне Дайла? Мне так хотелось понравиться ей, произвести впечатление… И на тебе. Произвел.

— Дайла?

— Что? — недовольно откликнулась девушка.

— Ты прости, что я так…

— Отстань, — грубо оборвала она.

Чем дальше мы идем, тем сильнее меняется лес. Нет больше ни дубов, ни осин, ни стройных берез. Конечно, это совершенно другие деревья, но мне приятно мысленно называть их привычными названиями. Создается иллюзия, что в обычном земном лесу гуляешь. Что вот-вот опушка и лента железной дороги, привычно гудящий тепловоз тянет состав, а на горизонте коптит небо трубами комбинат по старой памяти именующийся «Скольки-то летия Октября». Что минут через тридцать я доберусь до дороги, и попутка унесет меня к привычной жизни. Пусть она будет немного скучной и предсказуемой, но именно этого мне сейчас и хочется — предсказуемости и уверенности в следующем шаге.

На самом деле я даже не знаю, как эти составляющие местной флоры именуются.

Привычные деревья сменились корявыми огромными монстрами, хмуро глядящими на незваных путников пустыми глазницами дупел. Толстые корни торчат из земли, словно щупальца исполинских каракатиц. Так и, кажется, что вот-вот одна из них шелохнется и метнется ко мне.

Сучковатые ветки-лапищи протянуты в ту сторону, куда мы идем. Ни одного зеленого листика. Ни одной травинки под ногами. Лишь сухая каменистая земля и засохшие века назад деревья.

Нет здесь жизни.

Умолкли птицы.

Исчезли даже все время мельтешащие на ветках белки и шуршащие в кустах невидимые зверьки. На лес опустилось мрачное безмолвие.

Угнетенные окружившим нас мертвым лесом мы медленно идем вперед, с опаской глядя по сторонам.

Дайла нервно сжимает рукоять меча, то и дело, останавливаясь и прислушиваясь.

Тропинка впереди окутана плотным туманом, еле покрывающим верхушки деревьев.

— Откуда тут такое марево? А Дайла? Или нам правду знать не положено? — поинтересовался всю дорогу ни на шаг, не отстававший от меня Прыщ. — В натуре, толком нишиша не видно. Кто-то спецэффекты наводит? Антураж ужастика сооружает? Мертвые деревья… Тропа между мертвых деревьев… Туман, скрывающий тропу между мертвых деревьев… Что дальше по сценарию? Мужик в маске хоккейного вратаря и с бензопилой или… или, кто-то из вашего, местного фольклора, вылезет из тумана и начнет нас качественно и с усердием потрошить. Мож просветишь нас, ламеров диких и неместных?

— Туман здесь всегда, — хрипло ответила Дайла, остановившись у кромки белой пелены, скрывающей, что ждет нас впереди. — Беритесь за руки. Я поведу вас. Ни в коем случае не отпускайте руки. Что бы не случилось, мы должны быть…

За спиной раздался топот ног.

Все дружно обернулись, ожидая худшего.

— Ильич! — радостно пискнула Лиля. — Вы вернулись?

Тимоха приветственно вскинул руку.

— Эй, Ильич, как дракончик? Отдал богу душу? — широко улыбаясь, поинтересовался Прыщ.

— Дракона такими фокусами не одолеть.

Даже мне на душе стало легче от присутствия Ильича. Его знания и спокойствие внушают мне надежду.

— Пошли скорее, — Ильич, не останавливаясь, ухватил Дайлу за руку и потащил вперед. За девушкой потянулись остальные, крепко держа друг друга за руки.

Один за другим мы окунаемся в море тумана. Звуки шагов становятся глуше. Исчезли запахи. Света еле хватает, чтобы рассмотреть в молочном мареве идущего впереди.

— Много преследователей? — поинтересовалась невидимая Дайла?

— Даже больше чем я ожидал. Лес наполнен солдатами. Если бы не свернули к центру, обязательно попали в объятия карателей.

— Нам снова везет, — обрадовался Прыщ. — Мы крутые и неуловимые. Технология стелс в действии.

— Не очень. Мне не удалось достаточно оторваться от погони. Если не успеем вовремя добраться до сердца леса, они настигнут нас.

— Опять все плохо, — вздохнул Прыщ. — Не успею обрадоваться как на тебе. Загоняют нас как зверей.

— Идет охота на волков. Идет охота, — прохрипел я в пол голоса.

— Знал его? — удивленно прозвучал из тумана голос босса.

— Слушал. Всегда нравился. Он как в душу заглядывал…

— Мы тоже любили его песни. Бывало как засядем вечером у костра… Даже боги приходили его слушать. Они говорили — он поет убитые желания тех, кто его слушает.

— Мы это кто? — уставился я в молочную пелену. — Не хотите ли вы сказать…

— Именно.

— Этого не может быть!

— Не он один.

— И много?

— И маленький плот, и костер который догорит и прощай…

— Первых двух слушал и уважаю. Особенно второго. А вот насчет «прощай» — не понял.

— Прощай, прощай, — на удивление хорошо напел Ильич.

И сразу перед глазами поплыли кадры любимого фильма. Мне всегда нравился момент, когда появляется «Фараон». Судно уже давно считали погибшим — а тут воскрешение. И музыка… И голос…

— Борис?

— И он тоже. Тоска по дому… Уходя в чужой мир они многое оставили за спиной. Многие приближенные нашли убежище у вас. По своей природе они не могли оставаться в тени, вот проявляли себя, как могли… Кто-то пел, голосом проявляя боль. Кто-то, пытаясь забыть все, ложился грудью на амбразуру, искупая побег из родного мира.

Чем руководствуется наш поводырь в движении вперед для меня загадка. Ничего кроме тумана я вокруг не вижу. Иногда, кажется, что в нем мелькают какие-то тени, но надеюсь что ошибаюсь.

С того момента как мы погрузились в туман, мне все время кажется, что я слышу какие-то голоса. Еле слышные они что-то неразборчиво шепчут на неизвестных языках. Голосов много и все разные. Мужские, женские кажется даже детские.

— Стойте! — крикнул я и потянул идущего впереди Тимоху за руку.

— Что такое? — недовольно отозвалась Дайла. — По нужде приспичило? Терпи.

— Они говорят со мной.

— Кто? Глюки? — с деланной насмешкой поинтересовался Прыщ дрогнувшим голосом. — Это с тобой твой страх разговаривет.

— Голоса.

— Значит мы почти на месте, — сказал Ильич. — Не останавливайтесь. В тумане нельзя задерживаться.

Туман внезапно закончился, и мы оказались у подножия пологого холма, на склонах которого были выложены камнями ступени.

— Алтарь, — с ужасом прошептала Дайла, глядя на покоящийся на вершине большой камень бурого цвета. — Я туда не пойду!

— Нет выбора, — подтолкнул ее Ильич. — Мы уже с тобой об этом говорили. Помнишь?

— Помню. Я сделаю что нужно, — опустив голову, сказала Дайла. Рыжий локон выбился из-под повязки, но она этого даже не заметила. — Ради людей… сделаю.

— Что там? — спросил я. — Почему наша железная леди боится подняться?

— Здесь обитают древние духи, вскормленные кровью и душами жертв, — хмурясь, ответил Ильич. — Много лет ни одна живая душа не поднималась на этот холм. Люди стараются обходить это место десятой дорогой. Даже боги считали его проклятым и старались не приближаться. Они говорили, что здесь покоится древняя сила, которую лучше не тревожить.

— То спящие, то мертвые, то духи, — недовольно заметил Прыщ. — Фигня какая-то у вас тут творится.

— Алтарь существовал задолго до того, как в этом мире появились люди. Старики говорят, что он был всегда и всегда будет. Что вокруг него духи выстроили наш мир. Века назад наши предки совершали здесь кровавые жертвоприношения, желая ублажить духов.

— Зачем мы здесь? — спросил я у Ильича. — Зачем нам эти духи?

— Надеюсь, они помогут нам. Договариваться с духами это последнее, чего бы мне хотелось. Слишком велика плата за их поддержку, — тяжело вздохнул он и косо взглянул на Дайлу. — Но я не вижу другого выхода.

Вслед за Ильичем мы медленно поднимаемся на вершину холма. Каменные ступени истерты тысячами ног. С каждой ступенью невидимый многоголосый хор становится все громче. Голоса назойливо буравят мозг.

И вот, наконец, вершина.

На ровной площадке вымощенной плоскими камнями как плиткой покоится большой ничем не примечательный валун. Примерно метра два на три с углублением в центре. Если сильно напрячь фантазию, то он может сойти за каменную колыбель.

Ильич медленно опустился на колени. Так же медленно положил ладони на камень и, закрыв глаза, что-то еле слышно забормотал. На его лбу выступили бисеринки пота, а на виске пульсирует тоненькая жилка.

Выстроившись полукругом за его спиной, мы наблюдаем за ритуалом. Всем явно не по себе. Дайла, бледная как стенка, нервно кусает губы. Вот-вот и кровь брызнет. Меч в дрожащей руке отплясывает танец страха. Я понял, что Ильич хочет от нее каких-то действий она от этого не в восторге.

Прыщ съежился, засунул руки подмышки и закрыл глаза. Он стоит мерно покачиваясь словно китайский болванчик.

Опираясь на меч, Тимоха прижал к груди раз за разом вздрагивающую Лилю, и прикрыл ее голову ладонью с растопыренными пальцами, словно пытаясь защитить от невидимой опасности. Даже на его обычно невозмутимом лице видна печать страха.

Голоса в моей голове вопят так, что глаза на лоб лезут и кажется, что еще немного и сойду с ума. В таком шуме невозможно понять просят они меня о чем-то или же требуют. Невольно зажимаю уши руками, понимая, что это не поможет. Дайла вопросительно посмотрела на меня. Жестом показываю — мол, все нормально. Если бы оно так было.

Побледневший Ильич, шатаясь, с трудом поднялся на ноги. Нервно дергается глаз а из уголка рта стекает струйка слюны..

— Что с вами? — бросилась Лиля. — Вам плохо?

Тимоха подхватил чуть не упавшего Ильича под руку. Наш босс чуть ли не на десяток лет постарел. Под глазами залегли глубокие морщины, опустились уголки губ.

— Дайла… — прохрипел он, вытирая дрожащей как у старика рукой пот со лба. — Они хотят только его. Он им интересен. Только он. Они готовы ради него… Ты даже представить не можешь…

— Не меня? — облегченно спросила Дайла. С ее плеч словно спала тяжесть. — Вы же говорили, что платой будет моя кровь и душа. Что я пожертвую собой ради того, кто несет в себе перерожденного бога. Что моя жизнь станет платой за будущее нашего народа.

— Древние духи хотят только его.

— Мы не можем этого допустить, — сказала Дайла, совладав с эмоциями. — Он наша надежда. Только ради него все это затевалось. Ради него гибли повстанцы на арене. И вы хотите, чтобы мы просто так отдали его духам лишь для того чтобы спасти свои никчемные жизни?

— Можем, — сказал Ильич, стараясь не смотреть на меня. — Все равно у нас нет выбора. Либо он, либо мы все.

— Я согласен с Ильичом, — сказал я. — Так будет правильно.

— Нет, не правильно, — возмущенно сказала Лиля. — Не правильно если ты заплатишь своей жизнью за наши. Мы должны держаться вместе. В единстве наша сила.

— Я не согласен, — хмуро буркнул Тимоха и звякнул мечом о камни.

— А ты? — Ильич посмотрел на Прыща. — Ты что скажешь?

Помявшись, тот из себя с трудом выдавил:

— В принципе… э-э-э как бы… не согласен. Вот. Но жить хочется. Не поймите меня неправильно… Если вы говорите что иначе нет шансов… Может хоть кто-то спасется. Не подумайте, что я о себе пекусь…

Лиля удостоила его презрительного взгляда и отвернулась.

— Думайте быстрее, — обессилено прошептал Ильич. — Скоро на поляне будут солдаты.

— Да что тут думать, — сказал я, оглядев спутников. — Ильич, что я должен сделать.

— Пролить кровь на алтарь. Остальное сделают духи.

Он с такой легкостью обрек меня на смерть, что становится как-то не по себе. То нянчился как с писаной торбой, убеждал, что я крайне необходим то… Но в общем-то он прав. С моим уходом у ребят появится шанс выйти из оцепления. Не знаю, что могут эти так называемые древние духи, но надеюсь, что с возрастом они не растеряли своей силы. А вообще забавно, насколько меняет людей жизнь. Еще несколько дней назад, услышав подобную историю, я бы громко рассмеялся и покрутил пальцем у виска. А сейчас… Сейчас эта история моя жизнь. И надо постараться прожить ее достойно. Пусть она и коротка. Не думаю, что духи встретят меня хлебом солью. Вскормленные кровь и душами они отнюдь не вегетарианцы. Бр-р-р. Даже думать об этом не хочу. Главное слезу в самый ответственный момент не пустить и не остолбенеть, как тогда с лучниками на поляне. До сих пор стыдно. Особенно перед Дайлой.

Вспомнив о покоящейся в заднем кармане джинсов фляге, я достаю ее, и делаю глоток. От крепкого напитка аж слезы на глазах выступили.

— Напиться решил напоследок, — хихикнул Прыщ и потянул ручонку к фляге. — Дай хлебнуть боевому товарищу. Тебе она все равно не пригодится.

— Стой! — прохрипел Ильич. — Прыщ, не вздумай!

— С чего бы это? — скривился Прыщ. — Обделяют? А где же равноправие?

— Заткни пасть! — рявкнула Дайла и влепила Прыщу такую затрещину, что тот чуть с холма не упал. — Димыч ради тебя на смерть… В общем уходит. А ты, мразь прыщавая руки к нему тянешь, вместо того чтобы сказать спасибо.

— Сама дура! — завопил Прыщ. — Нечего меня увечьями попрекать и руки распускать. Сама-то недавно на полянке на него как на нуба конченого смотрела. А тут на тебе, герой. Жертвует он собой. Да может через день мы в этом долбаном мире будем завидовать ему, мертвому и счастливому. Ну, скажу я ему спасибо. Хочешь даже в ножки упаду. Но что от этого изменится? Его считай, что уже нет.

— Скотина ты Сережка, — брезгливо отодвинулась Лиля. — Никогда не думала что ты такой.

Тимоха презрительно сплюнул и сделал шаг по направлению к Прыщу.

Завязалась шумная перепалка.

Не желая видеть, что будет дальше, я подошел к алтарю и достал из-за пояса меч. Пришло время пустить себе кровь. Вот только Ильич не сказал каплю или литр, а переспрашивать как-то неудобно. Не хочется отвлекать спутников от столь увлекательного диспута.

Занеся руку над алтарем, я все никак не решался полоснуть мечом по ладони. Я уже и так и этак, но рука никак не хочет подниматься на свою сестру. Ладонь лишь елозит по тупому лезвию и не больше. Зажмурившись, я замахнулся сильнее с ужасом представляя, что если переборщу, то останусь без руки. Хотя зачем покойнику рука.

— Димыч, — оторвал меня от борьбы с инстинктом самосохранения голос Дайлы.

— Ну, чего тебе? — сдерживая дрожь в голосе и не оборачиваясь, спросил я. — Видишь, делом занят.

— Вижу, — легли мне на плечи не по-женски сильные руки. — Димыч, ты прости меня… В общем не права я была на поляне. Ну когда ты струсил… Нет, не струсил… В общем я хотела сказать… Я…

Ну это уже совсем невыносимо.

Резко обернувшись, я прижал ее к себе и крепко поцеловал. Широко распахнулись зеленые глаза. Не дожидаясь увесистой пощечины, я оттолкнул девушку от себя и, сжав зубы, резанул мечом по ладони. Мамочки, как больно и крови то сколько. Обернувшись, я исполненный решимости занес окровавленную ладонь над алтарем.

Предо мной до самого горизонта армия врага. Степь из края в край полна стройными рядами. Ржут кони, гарцуя под закованными в сталь всадниками. Сверкают бесконечной извилистой лентой щиты с гербами. Теплый рассветный ветер колышет вражеские знамена. Злобно скалятся гнилыми зубами черепа на пиках. Неторопливо разминают мускулистые руки мечники в длинных кольчугах. Лучники спокойно пересчитывают содержимое колчанов. Суетятся людишки в серых рясах, благословляя бойцов на подвиг ратный. На переднем плане из края в край мечутся всадники в шлемах с пышными плюмажами, криками подбадривая тех, кто уже мертв. Мертв потому что я здесь.

За моей спиной восходит солнце. Моя одинокая тень ложится на врага.

Взревели трубы и армия, окрыленная чувством скорой победы, двинулась вперед. Дрожит земля под их мерным шагом. Но не дрожит мое сердце, потому, что его нет.

Хрустальный меч покинул свою обитель и узрел врага.

Командиры кричат, что он один, что даже золотые доспехи не остановят ваших острых мечей, что даже боги смертны перед такой силой.

Они правы. Доспехи не остановят. Мы смертны. Ошибаются лишь в одном. Степь за мной и пуста, но это не значит, что я один.

— Мы сильны потому, что мы едины, — подобно грому рвет небеса мой голос и тысячи хрустальных мечей вырастают за моей спиной. Тысячи глаз насмешливо смотрят на врага.

Лучи восходящего солнца купаются в море золотых доспехов и отражении страха в глазах врага. Ветер утих, поникли знамена, и рухнуло на колени войско, признавая поражение.

Нет силы могущественней единства.

— Жрите духи! Только не подавитесь. Я так просто не дамся!

Криво ухмыльнувшись опешившей Дайле, я припечатал окровавленную ладонь к холодному камню алтаря.

–

Горячий ветер рвет на мне одежду. Раскаленным песком стегает по лицу. Немилосердно жарят навеки зависшие в зените солнца. Вокруг ничего кроме беспощадных солнц и бескрайнего песка безжизненной пустыни. На небе цвета яичного желтка ни облачка. Ни капли влаги.

Кажется, что вот-вот я упаду в обморок от невыносимой жары. Раскаленный воздух рвет грудь. Трескаются губы, и кожа лица становится словно деревянной. Мне уготована участь курицы гриль, с румяной хрустящей корочкой.

Не смотря на жару, застегиваю джинсовую куртку и даже поднимаю воротник. Грязный носовой платок превращается в импровизированную панамку. От жары я может, и не умру, но ожог получить раз плюнуть.

Шаг за шагом я иду в никуда.

Противно скрипит под ногами желтый песок. За мной даже следов не остается, ветер тут же их стирает. Пустыня своенравна, не хочет даже следов чужака видеть, не то, что его самого.

Порывы ветра доносят еле слышные голоса.

Повернувшись лицом к бушующей стихии, я, заслонив глаза рукой, двинулся вперед. Шаг за шагом. По косточки вязнут в песке ноги. Каждый последующий шаг тяжелее предыдущего. Падая и поднимаясь, я все равно двигаюсь вперед.

Постепенно голоса становятся громче. Это уже знакомый многоголосый хор. Только на этот раз я их слышу как положено — ушами. Крики боли и стенания, жалобы и гневные крики, слезы и сумасшедший хохот сливаются воедино. Одновременно звучат десятки, а может и сотни языков. Мне кажется, что иногда я даже улавливаю знакомые слова.

Вперед.

Шаг за шагом.

Я не должен сдаваться. Я должен выжить и вернуться. Хотя бы ради того, чтобы показать Дайле каков я… Что я смог… И снова прижать ее к себе и коснуться губ. Пусть даже поплачусь за это увесистой затрещиной. Рука у нее тяжелая, совсем не женская. Вернуться, чтобы сказать спасибо за то, что была готова прийти сюда ради меня. Нет, я не обольщаюсь. Я прекрасно понимаю, что она была готова пожертвовать собой ради людей своего мира. Но все равно приятно.

Кто-то из великих военачальников прошлого, жаль, не помню кто, сказал, что человек жив до тех пор, пока считает себя живым. Я буду считать себя таким как можно дольше. Пока хватит сил идти вперед.

Вперед.

Шаг за шагом.

Человеческий хор доминирует над гулом ветра. Наверное, они где-то рядом. Жаль, бьющий волнами в лицо горячий песок не дает посмотреть вперед.

И вот, наконец, нога ступила на камень. Наклонившись и сделав из ладоней козырек, прикрывающий верхнюю часть лица от раскаленного песка, мне на мгновение удалось приоткрыть глаза. Но и этого было достаточно. Из-под ботинка на меня смотрели детские глаза. Маленький рот искривился в беззвучном в океане голосов крике боли. Тоненькие ручки, усыпанные волдырями ожогов, тянутся ко мне.

Я был готов к чему угодно, но не к этому. Поспешно убрав ногу с лица ребенка, я пошатнулся, и ветер с радостью ударил меня под дых горячим кулаком. Кувыркнувшись через голову, я упал в жаркие объятия песка. Не оставляя ни единого шанса ветер принялся хоронить меня живьем. Горка песка надо мной становится все выше. Еще чуть-чуть и песок покроет лицо. Изо всех сил барахтаюсь, помня, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. Коварный песок все глубже и глубже затягивает меня. Уже через несколько минут беспорядочного барахтанья я оказался зарытым по шею в песок. Еще недавно сыпучий и податливый он превратился в камень. Для полноты картины не хватает только товарища Сухова с чайничком. Саид из меня сейчас что надо. Глоток воды сейчас был бы кстати. В горле першит песчаный комок, а язык готов свеситься на бок.

В одно мгновение ветер утих, словно его никогда и не было. Немного спала жара и сразу стало легче дышать.

Рядом со мной что-то жестяно задребезжало. Словно кто-то потряс связкой консервных банок. Выкручивая шею, пытаюсь увидеть, кто же стоит у меня за спиной.

— Ты чего тут? — неожиданно раздался до боли знакомый голос.

— Сам не знаю, — попытался я сдвинуть плечами, но не получилось.

— Зачем рождать образы, чтобы им не соответствовать, — появился в моем поле зрения человек в выгоревшей гимнастерке, потертом галифе, мятой фуражке и с жестяным чайником.

— Товарищ Сухов? — я готов поклясться что сплю. Огненные монстры, стальные птицы, призрачные армии… Не смотря на непривычность, это все воспринималось нормально — есть враг, с ним нужно бороться. Но сейчас… Увидеть вместо грозных древних духов персонажа фильма «Белое солнце пустыни»… Может мне голову напекло?

— Напекло, но не сильно, — сказал товарищ Сухов, присаживаясь рядом со мной. — Ты скучный. Я разочарован. Ты должен был сказать совершенно другие слова.

— Стреляли, — выдавил я из себя соответствующую фильму фразу.

— Вот молодец. Испей водицы, — он ткнул мне в губы носик жестяного чайника.

Жадно глотая теплую вонючую воду со скрипящими на зубах песчинками я словно заново рождаюсь на свет. Покидает измученное тело боль, уходит жажда, вроде как даже прохладой повеяло. Жизнь налаживается.

— Зачем я вам? — поинтересовался я окрепшим голосом оторвавшись от шершавого носика чайника.

— Нам? — завертел головой товарищ Сухов. — Кому нам? Абдула с бандой еще не пришел, а гарем на продразверстке…

— Хватит! — крикнул я. — Хватит паясничать!

— Ну, если ты так настаиваешь, — разочарованно развел руками товарищ Сухов и поставил чайник на песок.

— Зачем я вам?

— Нам? — искренне удивился красноармеец и поправил фуражку. — Кроме меня ну и конечно тебя здесь никого нет. Ах, да. Совсем забыл. Наверное, ты имеешь ввиду моих прежних гостей.

Пустыня повернулась вокруг меня. Повернулось даже притухшие солнца.

— Господи! — невольно вырвалось у меня. Такое даже в страшном сне не увидишь.

— Господи? — задумчиво переспросил товарищ Сухов и почесал затылок. — Какого из них ты имеешь ввиду? Своего христианского, древних, или тех бравых молодцев в золотых побрякушках, которые пытались навести лад в мире, из которого ты пришел ко мне в гости?

Огромная пирамида человеческих тел возвышаться неподалеку. Шевелятся руки, перекошены агонией лица, рты искривлены в крике боли. Мужчины, женщины и даже дети терпят невыносимые страдания. Сколько же их здесь?

— Затрудняюсь ответить, — вздохнул товарищ Сухов. — Сколько раз не брался пересчитать — сбивался. Приходилось начинать сначала. Шебуршатся, сволочи. Не дают сосредоточиться. Сам понимаешь, красноармейцы в инститьютах не обучены. Вот штыком в пузо — это на раз, а математика дело серьезное.

— Кто их так? — не могу оторвать взгляд от лица девочки с отпечатком моего ботинка на лице. Она лежит у самого подножия пирамиды. — Какой маньяк это устроил?

— Я, — с гордостью сказал Сухов.

— Ты больной? Зачем ты обрек на мучения тысячи людей? — закричал я ему в лицо.

— А что мне с ними еще делать? — искренне удивился собеседник и щелкнул пальцами. Жертвы по-прежнему раскрывают рты, но звука нет. — Утомили они меня. Галдят без умолку. Сколько не старался так и не смог научить их петь хором. Так вот, вернемся к теме разговора. Ты спрашиваешь, зачем я обрек на мучения людей. Это длинная история. Ты готов ее выслушать?

— Спешить мне уже вроде как некуда, — попытался я шевельнуться в каменных тисках.

— Эт точно. Вершиной моей пирамидки ты всегда успеешь стать. Ну ладно, что-то я все время отвлекаюсь по пустякам, — хохотнул товарищ Сухов и начал рассказ.

–

В этом камне я живу столько, сколько себя помню. Грустно, правда? Скукотища неимоверная. Прошли многие тысячи лет пока вокруг меня не появились люди. Они были забавны. Все время воевали друг с другом по поводу и без повода. Размножались как кролики и настойчиво уничтожали угрожающие им формы жизни. Однажды здоровенный волосатый мужик в медвежьей шкуре размозжил череп своего врага об мой камень. И тут мне пришла мысль, как можно повеселиться. Доступным ему языком я спросил чего он хочет взамен за кровь и душу жертвы. Ты вслушайся как звучит — за кровь и душу. Сам кстати придумал. Сперва патлатый мужик с перепугу малость обмочился, но тут же чтобы компенсировать мимолетный страх с грозными воплями принялся гатить деревянной дубиной по камню. У меня аж голова разболелась. Пришлось повторно в еще более доступной форме выдвинуть ему свое предложение. Случилось чудо — до него дошло. Желание, конечно, было примитивным, но актуальным во все времена — бабу бы. К сожалению, зона моего влияния простилается не очень далеко от камня. Ее границы примерно совпадают с границами нынешнего леса. В общем, нашел я ему женщину и довольные они ушли, судя по всему, размножаться. Вскоре я стал популярным. Жертвы тащили ко мне десятками. Земля вокруг камня пропиталась кровью. Выполняя бесхитростные желания, я получал новые игрушки. Для камня даже возвышение со ступеньками сделали. Скуке пришел конец.

Время шло люди менялись. Знаешь, наблюдать за тем как из первобытных дикарей они превращались в людей разумных, было интересно. Этакое перерождение.

Но, не смотря на развитие, поток жертв не иссякал. Вокруг меня один за другим возникали тайные сообщества и кланы. В лунном свете совершались какие-то абсурдные ритуалы. В моду вошла кровь младенцев и девственниц. Фу. Противно вспоминать. Желания становились все глобальнее и изощреннее. И, наконец, наступил момент когда желания вышли за пределы моих возможностей. Ну не могу я ему дать сверхсилу чтобы горы ворочать. Временную стимуляцию конечно могу. С месяц пудовыми гирями жонглировать будет. Но есть предел прочности организма человека. В общем, пошли у меня осечка за осечкой. Адепты, конечно, были разочарованы. Но беда никогда не ходит одна. Тогдашний правитель этих краев, уже и не вспомню как звать его было, нагрянул к моим поклонникам прямо в полнолуние во время всеобщего собрания. И вырезал всех до одного. Суровый был мужик. С тех пор аборигены считают это место проклятым и обходят стороной. Ну не все конечно. Встречаются смельчаки вроде вас. Хотя вы скорее дураки. В частности ты.

И остались у меня из развлечений лишь мои игрушки. Поначалу мы неплохо ладили. Когда у людей проходил первоначальный страх, они вливались в наш разросшийся за это время коллектив. Мы играли в игры. Строили замки из песка и играли в рыцарей. Мне удалось сделать их счастливыми. Это была тоже игра. Но чем дальше, тем мне становилось скучнее и скучнее. Запас игр иссяк. Игрушки стали шептаться у меня за спиной. И однажды, ты даже не поверишь, они попытались меня свергнуть. Игра удалась. Сначала я подавлял революцию, потом проводил массовые казни бунтовщиков. К счастью здесь они бессмертны и игру можно было повторять несколько раз. Вскоре наскучило и это. Я свалил надоевшие игрушки в кучу и загрустил. А тут как раз ваша компания ко мне в гости зашла. Я как только тебя увидел сразу понял — игра будет что надо.

–

— Но что же я, — всплеснул ладонями товарищ Сухов. — У меня гость, а я не встречаю его должным образом.

Мир вокруг нас снова обернулся, и человеческая пирамида оказалась за спиной и почти на горизонте.

Меня словно пробку из бутылки с шампанским подбросило вверх. Приземлился я уже в мягкое кресло за мраморный стол, уставленный едой. От такого изобилия у меня аж слюнки потекли. Подобные блюда я лишь по телевизору видел. Не дожидаясь приглашения, голодным волком я набросился на еду.

— Угощайся гость дорогой. А, ты уже и так начал. Приятного аппетита.

— Спасибо, — прочавкал я. — Все очень вкусно. А как называется то, что я ем? — поинтересовался я, запихивая в рот сочный кусок мяса под острым соусом.

— Ты видишь много источников мяса вокруг? — улыбнулся товарищ Сухов.

Я поперхнулся и невольно оглянулся на пирамиду человеческих тел. Стало как-то нехорошо. Желудок медленно, но настойчиво полез к горлу.

— Оленина под горчичным соусом, — расхохотался гостеприимный хозяин, глядя на мое лицо. — А ты что подумал?

Я замотал головой в ответ. Аппетит пропал безвозвратно. Тут я вспомнил, зачем я здесь. Стало стыдно. Я тут жру оленину под горчичным соусом и запиваю дорогущим вином, а мои спутники там в лесу…

— Не волнуйся ты так, — пригубил вина Сухов. — Это ухудшает пищеварение. Все хорошо с твоими друзьями. Всплакнули разок другой над камешком и потопали дальше.

— И Дайла? — вырвалось у меня. — Тоже всплакнула?

— Нравится?

Я кивнул в ответ и отодвинул серебряную тарелку с благоухающим мясом подальше.

— Хорошая девочка, — заметил Сухов и забросил в рот виноградинку. — Несколько фанатична, суицидальные наклонности присутствуют. А так ничего. Боевая девчонка.

— Как они спаслись от солдат?

— Допустим, не спаслись, а спас, — задрал нос Сухов так, что чуть фуражка не спала. — И ты должен быть за это мне благодарен.

— Значить Ильич все-таки договорился с тобой?

— Твой Ильич хитрый жук, он с тобой ведет нечестную игру.

Пропустив последнюю фразу мимо ушей я спросил:

— Так все же, как они спаслись… Как ты их спас?

— Как мог, так и спас. Твой Ильич заплатил то, что я хотел — тебя. Я в свою очередь сделал то, что он просил. Да чего тут говорить, лучше посмотри на верхушку кучи.

Я обернулся и с радостью увидел, что верхушка пирамиды сплошь состоит из кожаных мундиров и даже пары драконов.

— Трудно сказать, кто кому оказал услугу, — философски заметил Сухов и приложился к золотому кубку. — Я получил много новых игрушек. Думаю, с пернатыми будет интересно поиграться. Конечно не так как с тобой.

— Я для тебя игрушка?

— А ты как думал? Неужели не понятно, мне скучно. Скучно до одури. Я безвылазно сижу тут… Представляешь, я даже не могу сказать сколько тут сижу.

— Так плюнь ты на свой камень и отправься в путешествие, — предложил я, с опаской заглянув в бокал. Убедившись, что там всего лишь вино, а не кровь младенцев или девственниц я сделал пару крупных глотков. Хмель моментально ударил в голову.

— Не могу, — поник товарищ Сухов. — Не могу и все?

— Ты не можешь? — пьяно хмыкнул я и грохнул кубком об стол. — Да ты же крут! Кучу солдафонов штабелем сложил, а из какого-то камешка выйти не можешь.

— Знаешь Димыч, — грустно вздохнул собеседник, — в любой игре есть свои правила. По моим, я навеки обречен на заключение пока не найдется тот, кто меня победит. Каждый раз когда появляется новая игрушка я жду чуда… Но увы.

— Раз плюнуть, — грохнул я кубком об стол, расплескав вино. — Считай что ты на свободе.

— Думаешь? — прищурившись, глянул на меня товарищ Сухов. — Ты либо недооцениваешь меня, либо переоцениваешь себя. Здесь я бог. Моей волей создано все, что ты видишь.

— Фигня, — стукнул я себя кулаком в грудь. — Я стражей спящих богов как тузик грелку. Я с самими богами запанибрата… А тебя так вообще раз плюнуть.

Пошатываясь, я встал из-за стола и с третьей попытки выхватил меч.

— Штаны-то подними, герой, — грустно ухмыльнулся товарищ Сухов.

Произошло то, чего я боялся — дешевый пояс не выдержал геройских жестов. Джинсы, подарок бывшей подружки, были на размер больше и спокойно сползли вниз. Переоценила подружка мои габариты.

— С кем не бывает, — пробормотал я, подтягивая штаны и завязывая пояс узлом.

— Герой из тебя никудышный.

— Может, ты мне сразу сдашься? — хитро прищурившись, поинтересовался я.

— Не конает гнилой базар, — грустно вздохнул товарищ Сухов и залпом опустошил кубок, который тут же сам по себе наполнился. — Ты меня должен победить по настоящему. А это, должен тебе сказать, весьма затруднительно.

— Товарищ Сухов, ты замечен в плагиате, — хихикнул я. — Ты разговариваешь как я. Так нечестно. И вообще, как твое настоящее имя?

— Ты — сплошное огорчение. Задаешь исключительно болезненные для меня вопросы. Представляешь, как мне не повезло — нет у меня имени. Нет и все. И разговариваю как ты лишь потому, что не могу по-другому. У меня нет Я. Я могу лишь быть на кого-то похожим.

— Соболезную, — я приложил руку к груди. — Не иметь собственного Я это, наверное, ужасно.

— Ужасно, — поддакнул товарищ Сухов. — Если ты меня одолеешь, я твой должник навеки.

— Ловлю на слове.

— Заметано, — ударили мы по рукам. — Как ты меня побеждать будешь?

— Ну-ну-ну. Как-нибудь, — нерешительно глянул я на меч.

— Неубедительно. Там у камня ты меня заинтересовал не просто так. При всей внешней невзрачности… Не обижайся но ты никак не тянешь на великого воина коим тебя величают. Ты типичная умеренно пьющая посредственность, без особых умений и навыков. Но вот внутри совсем другое дело. Что-то необычное таится в тебе. Настолько необычное, что я даже понять не могу.

— Ильич говорил, что во мне бог ожидает перерождения, — сказал я хмурый от комплементов собеседника.

— Сказочник твой Ильич. Приближенный, — пренебрежительно хмыкнул товарищ Сухов. — Недобитые остатки божеской прислуги тешат себя надеждами на светлое будущее… Хотя знаешь, может в этот раз он и прав.

— Ты про бога или светлое будущее?

— Про бога. Дело в том, что мне приходилось сталкиваться только с живыми франтами в золоте. Заходили они как-то ко мне на огонек. Чайку попить. Эх, их бы силу да в разумное русло. И поменьше детских сказочек о добре и зле. Нет ни того, ни другого…

— Ты отклонился от темы, — напомнил я.

— Ах да. Значит, видел я только живых этих, которые в золоте и летают. Перерождение крайне загадочная штука. Говоря для дураков — они убили себя и потом пересадили душу в другое тело. Владелец тела об этом может никогда и не узнать. До тех пор конечно, когда душа не решит возродиться. Тогда она станет новым хозяином старого тела, а разум бывшего владельца останется на задворках в роли наблюдателя. Не может быть у корабля двух кормчих. Исходя из вышесказанного, ты можешь быть носителем души бога, а можешь быть кем-то странным и непонятным для меня. Вот как-то где-то так.

— Если победа будет моя, я смогу уйти отсюда? — задал я давно мучивший меня вопрос.

— На все четыре стороны, — поднялся из-за стола товарищ Сухов. — Играем в традициях твоих образов. Мне понравилось быть красноармейцем. Ну-с-с-с приступим?

— Приступим. — Хмель окончательно выветрился из головы, оставив после себя пустоту. И как спрашивается, я должен победить этого всемогущего, для которого я не более чем новая игрушка?

Пока я размышлял, в руках товарища Сухова появилась древняя трехлинейка с примкнутым штыком.

— Хех, — выдохнул красноармеец, нанося удар, и штык с чавкающим звуком вошел в меня..

Ухватившись за окровавленный живот, я опустился на песок и скорчился от боли. Подо мной разрастается темное пятно. Перед глазами пошли красные круги. Я тихонько взвыл, чувствуя приближение конца.

Я и не предполагал, что все так быстро закончится. Все Димыч, отвоевался. Тебе уготовано место на верхушке пирамиды.

— И это все? — разочарованно поинтересовался противник. — Я ждал от тебя чего-то большего. А ты прямо как бык на бойне стоял и тупо смотрел на смерть. Ну, великий воин, где же твоя хваленая сила? Покажи ее. Вставай.

Поднимаясь на ноги, с удивлением обнаруживаю, что на одежде даже следов крови нет. Вот я и бессмертный. Правда, не по своей воле.

Меч в моих руках превратился в кривую басмачью саблю.

Пригнувшись, и отведя трехлинейку назад для удара, красноармеец бросился на меня. Неумело парировав удар, я снова оказался лежащим в луже собственной крови.

Глядя на мои судороги, товарищ Сухов подошел к столу и приложился к кубку.

— Становится скучно, — недовольно заметил он. — Я разочарован.

— Давай еще разок, — прохрипел я, сплюнув на песок сгусток крови.

— Ну, давай, — с неохотой согласился он. — Только учти это последний раз. Я почти готов признаться, что ошибся в тебе. Ты ничем не отличаешься от предыдущих игрушек. Среди них были экземпляры куда лучше тебя.

— У меня есть вопрос и просьба.

— Ну, давай свои вопрос и просьбу, — недовольно сказал красноармеец, примостившись на уголке стола.

— Что будет с игрушками после твоего поражения?

— Упокоятся в мире. Их души взлетят на небеса, Валгаллу, или еще куда-то. Выбирай любой удобный для тебя вариант. В общем, они умрут, как полагается смертным. Я так понимаю, это был вопрос. Теперь просьба.

— Я хочу поговорить с ними. Верни им голос.

— Пожалуйста, — хмыкнул товарищ Сухов и тут же его голос заглушил разноголосый хор.

Я иду к человеческой пирамиде. Какая же она большая. Тысячи, а может и больше людей. Кому люди, а кому и игрушки. Главное сейчас не думать о внезапно возникшей идее, а то Сухов обязательно услышит.

— Я все слышу, — крикнул вслед товарищ Сухов. — Я здесь хозяин.

Стоя у подножия пирамиды, я задрал голову вверх, чтобы рассмотреть вершину. Я недооценивал ее размеры. Тысячи измученных глаз смотрят на меня. Тысячи ртов кричат о чем-то.

— Тишина! — крикнул я что есть сил.

И меня услышали. Умолкли голоса. Тишину нарушает лишь смех Сухова за спиной.

— Меня кто-нибудь понимает? — прокричал я.

— Да, — отозвалось несколько голосов.

— Вы сможете перевести остальным мои слова?

— Да, — прозвучал голос из глубины пирамиды тел.

— Попробуем, — еще один. — Ты поможешь нам? Сил нет больше терпеть.

— Слушайте и переводите. Я Димыч, дам вам покой в обмен на помощь.

Медленно, человек за человеком распадается куча. Слаженно и беззвучно строятся ряды у меня за спиной. Мужчины, женщины и дети сплоченные единой идеей ряд за рядом образуют армию, жаждущую мщения за годы истязаний. Глаза полны решимости. Сжимаются готовые к бою кулаки.

— Интересный ход, — перестал смеяться товарищ Сухов. — Тебе удалось преодолеть мою волю и заставить людей поступать так, как хочешь ты.

— Я никого не заставлял. Так хотят они. Я лишь даю веру и надежду.

— И что дальше? Ты надеешься, что игрушки смогут победить своего хозяина? Знаешь, сколько уже было таких попыток? Да я одним взмахом пальца похороню вас всех в песке. Нет, все-таки ты меня разочаровал. Скучно и банально. Пора игру заканчивать.

— Игра только начинается, — улыбнулся я, оглядев ряды. — Ты знаешь, в чем наша сила?

— Теряюсь в догадках, — с подозрением глянул на меня Сухов. — В количестве?

— Мы сильны потому, что мы едины, — крикнул я смеясь.

Тысячи голосов за моей спиной повторили то же на разных языках. Дрогнул песок под ногами. Качнулись в небе солнца.

— Ах, ты так! — злобно вскрикнул товарищ Сухов. — Так сгиньте все.

Волна песка поднялась к небу и тут же осела тихим прибоем к ногам моей армии. Тысячи лиц озарила улыбка. Они почувствовали силу единства.

— Ты проиграл товарищ Сухов, — подошел я к нему и похлопал по плечу. — Твой мир больше тебе неподвластен.

— Как так может быть? — опустился на песок красноармеец. — Я же тут царь и бог! Даже солнце всходит и заходит по моему указу.

— Мы едины, поэтому сильнее, — усмехнулся я. — Тебе не понять, ты всегда был одинок. Мне жаль тебя.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — пробормотал товарищ Сухов. — Это все неправильно. Нечестно.

— Все честно. Мы победили, не нанеся ни единого удара и не понеся ни единой жертвы. Чистая победа.

Я повернулся к войску и поклонился:

— Спасибо что поверили, что пошли за мной. Все условия выполнены. Вы свободны. Прощайте.

Тысячи человек как один опустились на колено и склонили головы.

Сквозь многоголосый шепот я расслышал:

— Мы должники твои и мы заплатим за покой.

— Твою мать, — сердито пнул сапогом стол товарищ Сухов. — Передо мной они так никогда не делали.

Один за другим тают, растворяясь в воздухе бывшие игрушки. Кто-то прощально машет рукой, кто-то улыбается сквозь слезы. Девчушка, которой я еще недавно наступил на лицо, радостно смеясь, бросилась ко мне с распростертыми объятьями, но исчезла, не добежав всего пару шагов.

— Пусть никто не побеспокоит их вечный сон, — прошептал я, глядя, как исчезает последний человек.

— Все-таки ты меня сделал, — неожиданно улыбнулся товарищ Сухов. — В тебе что-то есть. Вдумайся, ты победил меня моими же игрушками и при этом даже не коснулся меня. Нонсенс. Так не бывает.

Я лишь сдвинул плечами. Я всего лишь поступал, так как велело мне сердце.

–

— Я свободен! — заорал на весь ночной лес товарищ Сухов. — Чудо случилось.

— Я не чудо, — буркнул я, закрывая ладонями уши. — Меня зовут Димыч. Димой не называть, с детства не люблю. И не ори так.

— Ты даже представить себе не можешь, как долго я этого ждал, — не унимается красноармеец, радостно приплясывая в лунном свете на треснувшем алтаре. — Теперь я могу идти куда хочу. Делать что хочу. Огромный мир в моем распоряжении.

— Только не забывай, что это уже не твой мир, и правила в нем устанавливаешь не ты.

— Правда? — недоверчиво глянул на меня Сухов и щелкнул пальцами. — Хм-м-м, не работает. Раз на тебя не рухнул огненный дождь, значит ты прав. Жаль, придется избавиться от ряда привычек.

— И кстати, если тебя убьют, то, скорее всего, это будет раз и навсегда.

— Это не честно. Здесь не так хорошо как я ожидал, — уселся на остатки алтаря Сухов. — Может, я был не прав, так поспешно покинув свой мир со всеми удобствами. Ну ладно, с этим разберемся утром. Сейчас неплохо бы и отужинать.

— Нужен лук, стрелы и костер.

— Я такое не ем, — возмутился Сухов.

— А это и не едят. Лук и стрелы нужны чтобы охотиться. Говорю честно — я не умею, тем более в темноте. А костер, чтобы не есть мясо сырым.

— Как все сложно, — поник Сухов.

— Поздно раскаиваться, — рассмеялся я. — Зато тебе точно не будет скучно.

— Возможно, — сказал он с интересом разглядывая застывшие в мраке деревья-монстры.

— Наломай лучше сушняка. Надо костер разжечь, а то после твоей пустыни мне здесь как-то холодно, — предложил я, застегивая доверху многострадальную джинсовую куртку.

— Ты это мне? — сердито уставился на меня Сухов. — Ты хочешь, чтобы я работал?

— Привыкай к новой жизни злой дух.

Спустя некоторое время у подножия холма радостно затрещал костер, разгоняя холод и мглу. Оказалось, что товарищ Сухов не до конца растерял свои способности. После нескольких попыток ему все же удалось поджечь кучу сушняка. Зашипел над огнем чайник. Воду я нашел неподалеку в мелком ручье.

Устроившись на земле по разные стороны костра, мы посмотрели друг на друга.

— Что будешь делать дальше? — поинтересовался я.

— Пока не знаю. Я получил то, о чем мечтал и теперь не знаю, что с ним делать. Возможно, буду путешествовать. Хочется увидеть мир за пределами леса. Познакомиться с людьми…

— Только не забывай, что теперь они не игрушки, а ты такой же как они. Тебе придется зарабатывать на хлеб и защищать свою жизнь, — напомнил я, снимая горячий жестяной чайник с рогатины.

— К этому будет трудно привыкнуть, — вздохнул Сухов. — Я уже тебя тихо ненавижу.

— За что? — Обжигаясь, я приложился к носику чайника и принялся жадно глотать горячую воду. Тепло от костра и воды победили ночную прохладу, и я перестал клацать зубами.

Я протянул чайник собеседнику, но тот лишь брезгливо скривился:

— Ты еще спрашиваешь за что? За то, что победил меня и лишил привычного образа жизни.

— Ты же сам этого хотел.

Сухов только отмахнулся и угрюмо уставился на костер.

— Кстати, ты имя себе придумал? — примирительно спросил я. — Некрасиво как-то без имени жить.

— Ты его придумал за меня, — ухмыльнулся собеседник и поворошил моим мечом костер. — Меня устраивает быть Суховым. Это лучше чем ничего. Димыч ты на меня не дуйся. Обычная акклиматизация к непривычной среде. А ты куда направишься?

— С рассветом отправлюсь искать своих, — вздохнул я, вспомнив о спутниках. — Неизвестно где они и что с ними.

— Скорее всего, они остановились в таверне «У пьяного лося», на окраине леса. Если поторопишься, успеешь их там застать. Некоторое время им бояться нечего. Солдаты потеряли ваш след и помчались на перехват к северным горам. Они уверены, что вы идете туда. Ну и задал же я солдафонам трепки. Император, наверное, чуть из штанов не выскочил, когда узнал о потерях.

–

Когда наступил рассвет, у костра я проснулся один.

— Акклиматизировался, — пробурчал я, ежась от утренней прохлады.

У края поляны на ветку мертвого дерева села пестрая птичка и звонко защебетала. Из корявого дупла выглянула хитрая беличья мордочка.

— С новосельем, — усмехнулся я, причесываясь пятерней. — Вот и вам доброе дело сделал — добавил жилплощади. Теперь бы еще перекусить и можно в путь.

Обшарив поляну в поисках съестного я раздосадованный вернулся к тлеющему костру. Эх, жаль не разбираюсь я во всех этих травах да кореньях. Присев у костра я с удивлением обнаружил горсть орешков и пару неизвестных мне сухих плодов похожих на чернослив. За спиной довольно затрещали белки.

Дожились, меня подкармливают белки. Я громко рассмеялся и принялся за подарки.

— Спасибо, — улыбнулся я невидимым зверюшкам. — Накормили голодного скитальца. Пора и в путь.

Сухов сказал, что нужно идти навстречу солнцу, чтобы добраться до таверны, где возможно становились мои попутчики.

Через несколько часов беспорядочного блуждания в зарослях я, наконец, признался себе, что заблудился. Никудышный из меня следопыт.

Расстроенный я присел на поваленное дерево и задумался. Что я сделал неправильно. Учитывая, что я не полный идиот на солнце я шел правильно. Но не совсем, иначе давно бы уже вышел на дорогу идущую сквозь лес.

Мои размышления прервало ржание лошади и неприятный скрип раздавшиеся издалека. Продравшись сквозь кусты, я оказался на обочине грунтовой дороги. Слева в нужном мне направлении двигалась скрипящая телега, запряженная костлявой клячей с грустными глазами. Рядом с ней с угрюмым видом шагал крестьянин в латаной холщовой одежде.

— Привет, — как можно дружелюбнее улыбнулся я.

Увидев в моей руке меч, он выхватил из-за пояса топор и что-то грозно квакнул.

— Я друг, — улыбнулся я еще шире и спрятал за спину меч.

Понять меня он не поймет. Будем полагаться на интернациональность жестов и мимики. Я приложил ладонь к груди и сделал жест, словно предлагаю ему идти дальше по дороге.

Мужик недоверчиво глянул на меня и подергал себя за бороду.

— Мне в таверну «У пьяного лося» надо, — сказал я, теряя всякую надежду. — Что ж мне за такой тупой крестьянин попался.

Неожиданно меня осенило.

Отломав от ближайшего куста две пышные ветви, я приставил их к голове словно рога.

У крестьянина отвисла челюсть.

Опустившись на колени, я сделал вид что пью и пьянею, а потом завалился на бок.

Крестьянин почесал затылок и неожиданно улыбнулся. Засунув топор за пояс, он указал мне рукой на телегу груженую мешками.

— Нам по пути, — пробормотал я, отряхиваясь от дорожной пыли. — Да здравствует взаимопонимание.

Крестьянин оказался разговорчивым попутчиком. Всю дорогу он без умолку квакал на своем странном языке, сопровождая рассказ усиленной жестикуляцией. Жуя кусок черного хлеба, и запивая чуть кисловатым напитком из глиняного кувшина, я кивал и поддакивал. Рассказчик улыбался довольный моим пониманием и продолжал дальше.

Примостив голову на пахнущий мышами мешок с зерном, я задремал, не взирая на жуткую тряску, скрип несмазанных колес, и жаждущего общения крестьянина.

Я проснулся от крепкого запаха навоза и неожиданно наступившей тишины. Первое объяснялось просто — клячу приспичило по нужде. А вот второе не объяснялось никак. Телега стояла на обочине, и крестьянина рядом не было.

Я спрыгнул с телеги и принялся разминать затекшие бока, надеясь, что хозяин транспортного средства вот-вот появится. Время шло, а его все не было. Осмотр ближайших кустов в надежде, что крестьянин последовал примеру своей животины, результатов не дал. Я уже готов был крикнуть погромче, но тут мужик показался на дороге в сопровождении пары кожаных мундиров.

Предатель — первое, что мелькнуло у меня в мозгу. Завел к врагам и теперь продаст за горсть серебряников. Сжимая рукоять меча, я отступил за телегу, так чтобы меня не было видно. Солдаты с иудой все ближе. Я уже готов броситься либо наутек, либо на солдат, чтобы внезапность была на моей стороне. Тут крестьянин увидел меня, украдкой выглядывающего из-за телеги, и что-то сказал солдатам. Те подозрительно уставились на меня. Крестьянин заговорщицки подмигнул и начал стоя за спинами солдат показывать какие-то странные жесты. Он высунул язык и чиркнул по нему ладонью, потом заткнул уши. Я отрицательно покачал головой, мол, не понимаю. Крестьянин, что есть сил, высунул язык и сделал вид, что отрезает его пальцами как ножницами.

Понял. Он хочет сказать, чтобы я вел себя как глухонемой. Засунув, пока не заметили, меч под мешки на телеге я придал лицу максимально придурковатое выражение. Судя по тому, как скривились подошедшие солдаты, у меня получилось на славу.

Один из кожаных мундиров подошел вплотную, ткнул меня алебардой в грудь и что-то спросил. Выпячивая глаза, я замычал так, что слюна потекла на подбородок. Тыкая пальцами в уши, и неистово вертя головой, я пытался объяснить, что я глухонемой. Брезгливо оглядев мой пропитанный пылью рваный джинсовый костюм, солдат рассмеялся и, повернувшись, что-то сказал напарнику, и они захохотали вдвоем. Крестьянин подобострастно захихикал и посеменил к телеге. Глаза солдат жадно заблестели. А когда крестьянин из-под мешков извлек пятилитровую бутыль с мутным содержимым, их лица озарились улыбками. Один из солдат ухватил емкость, а второй внезапно пнул меня рукоятью алебарды в живот. Не ожидая такого подвоха, я сложился пополам от боли и, стараясь не издать ни звука, опустился в пыль. Солдаты захохотали еще громче и, прихватив бутыль, удалились в том направлении, откуда пришли.

Как только солдаты скрылись из виду, крестьянин подскочил ко мне и помог взгромоздиться на телегу. Примостив под голову рваную куртку, он обнадеживающе улыбнулся. Мне ничего не остается, как улыбнуться ему в ответ. По-видимому, он меня спас. Скорее всего, это был обычный патруль, регулярно взимающий мзду с проезжих.

Телега тронулась и вскоре мои мысли подтвердились. Лес закончился. До горизонта простилалась зеленым морем травы степь. Из-за поворота дороги показалась широкая река и перекинутый через нее хрустальный мост. У покривившейся сторожки, окружив знакомую бутыль и размахивая кружками, о чем-то шумно спорило несколько солдат. Среди них были и наши знакомые. Устроив поверхностный досмотр, нас пропустили на мост вне очереди. А очередь была немалая. Несколько обозов, телег по пятнадцать в каждом стояли у кромки леса поодаль от дороги, а их содержимое валялось в пыли. Погонщики стояли в стороне и молча наблюдали, как солдаты не торопясь, досматривают груз.

Наверное, я уже два раза обязан жизнью попутчику. Без него я бы в жизни не пересек этот мост. Вариант вплавь я даже не рассматривал, так как совершенно не умею плавать.

Дорога медленно идет вверх. Противно скрипят колеса. Кляча натужно тянет груженую телегу.

Крестьянин указал рукой вперед. На перекрестии широких дорог примостилось крепкое двухэтажное бревенчатое здание с деревянной лосиной головой на коньке. Роскошные рога покосились от времени, а окна не мылись, наверное, лет сто. Двор забит телегами и мерно жующими лошадьми. Между таверной и подсобными сарайчиками мечутся несколько подростков нагруженных снедью. Таверна больше похожа на маленькую крепость, чем точку общепита. Узкие окна с тяжелыми ставнями. Стены сложены из толстых бревен и вровень с плечом обложены камнем. Ограда — частокол заостренных кольев, с усиливающими подпорками со стороны двора и бойницами. Массивные ворота, оббитые железными полосами, гостеприимно распахнуты. Две кучи навоза грозными стражами застыли по бокам, заманивая мух.

Я жестами спросил у крестьянина, зачем все эти укрепления. Как ни странно, но он меня понял. Морщинистое от забот, а не от возраста бородатое лицо растянулось в улыбке. Он интернациональным жестом щелкнул себя по горлу и замахал руками, словно бил кого-то.

— Ого, — с уважением сказал я, оглядывая питейную крепость. — Видать хорошо здесь пьют и знатно дебоширят, раз принимаются такие меры самообороны. Надеюсь, сегодня у них похмельный день и эксцессов не будет.

Загнав транспортное средство в дальний угол двора, крестьянин громко свистнул. Из сарайчика высунулась патлатая голова и приветственно кивнула. Вслед за головой появилось богатырского склада туловище. Ухватив подмышки пару мешков с телеги, оно лениво поплелось обратно в сарай.

Крестьянин дернул меня за руку и потащил ко входу. Мы только поднялись на крыльцо, как тяжелая дверь распахнулась, и мимо нас с жалобным кваканием пролетело тело, оставляя за собой крепкий сивушный аромат. Пьянчужка грохнулся прямо в лужу посреди двора, потревожив сон пятнистого борова.

Глядя на крупную потную тетку в засаленном переднике и накрученным в виде чалмы платком на голове я оробел. Она сердито проводила взглядом свою жертву и вытерла руки об расшитый райскими птицами подол халата.

Крестьянин довольно захохотал, получил подзатыльник и захохотал еще громче. Тетка, по-видимому, хозяйка заведения, филином заухала вслед.

Ухватив под руку, крестьянин потащил меня в гостеприимно распахнутую дверь.

Таверна встретила нас запахом готовящейся пищи, спиртного, пота, и многоголосым пьяным гомоном. Проникающего через узкие грязные окна света с трудом хватает, чтобы рассеять царящий в помещении полумрак. Зыркают из темных углов подозрительные рожи. Тискают молодые купчишки потрепанных девок, а те радостно взвизгивают. Из под стола выглядывают чьи-то босые ноги. Обувь или проиграл, или пропил или просто сперли, воспользовавшись временной нетрудоспособностью.

Хозяйка нырнула за монументальный, под стать ее телосложению, прилавок и принялась заставлять кружками подносы. Пышные девчушки в передниках прытью хватали их и скрывались в полусумраке углов.

Крестьянин указал мне на ближайший стол, где как раз девушка разгружала поднос. Пол каравая темного хлеба, тарелка с вареными овощами, какие-то вареные мослы и большой кувшин. Понимая, чем может закончиться подобное мероприятие я начал суетливо объяснять жестами, что мне нужно найти двух девушек, одна в мужской одежде, вторая в шортах и…., у первой грудь третьего размера, у второй четвертого. Мужик захохотал и хлопнул меня мозолистой ладонью по спине. Хозяйка оценивающе осмотрела меня и недоверчиво покачав головой, ткнула пальцем-сарделькой в угол. Еле сдержавшись чтобы не завопить от радости я, спотыкаясь об дружески подставленные ноги, метнулся в темный угол. О разочарование. Две девки томно подпирающие стену оживились и распахнули объятия. Мало того, что они ничуть не соответствуют моему описанию, так у одной еще и синяк под глазом и не хватает передних зубов. Видать клиент суровый и требовательный попался.

Вернувшись к нашему столу, я разочарованно покачал головой. Усевшись, я погрузился в тяжелые раздумья. Неужели мои спутники здесь не были. Сухов мог ошибиться, и они встретились с солдатами где-то на подходе к таверне. В таком случае, вообще, не известно живы ли они. А может просто обошли ее стороной, чтобы не светиться. Не думаю, что здесь рады чужакам, с таким странным говором.

Крестьянин пододвинул мне полную кружку. Сделав глоток, я одобрительно кивнул. Я недооценивал этот мир. Место, где варят такое отменное пиво, по определению не может быть плохим. В меру крепкое, по густоте близкое чуть ли не к маслу растительному, с мутным осадком оно радовало вкус и возрождало во мне приунывший оптимизм. Проснулся аппетит и нехитрая пища пошла на ура.

Перекусив и повеселев, я сделал еще одну попытку разузнать о своих спутниках. Нерешительно подойдя к гремящей посудой хозяйке, я начал объяснять жестами, что ищу двух женщин и трех мужчин. Хозяйка, оторвавшись от дел, вытерла руки о половую тряпку, которая наверняка здесь считалась кухонным полотенцем и приложилась к литровой кружке пива. Влив в себя не менее половины она смачно рыгнула и почесала затылок. Я снова принялся объяснять, что среди мужчин был один маленький с прыщами и в очках. Сделав противную физиономию, я макнул палец в миску с подливой и потыкал ним себе в лицо. Получилось нечто похожее на жертву оспы. Потом сложил пальцы в форме очков и приставил к глазам.

Хозяйка довольно каркнула и хлопнула себя по лбу. Что-то рассказывая она раз за разом указывает на свою необъятную корму. Мне даже стало интересно, какое отношение Прыщ, а речь идет без сомнения о нем, имеет к заднице хозяйки. Нежели посягнул на необъятное. Большой, в прямом смысле, любви захотелось?

Хозяйка подозвала к себе одну из пышных девчушек суетящихся у столов и что-то шепнула на ухо. Девушка мило улыбнулась мне и состроила глазки. Я криво ухмыльнулся в ответ и стер подливу с лица. Хихикнув, она, плотно прижавшись, подхватила меня под локоток и повела по скрипучей лестнице наверх.

Вежливо постучав в одну из дверей, она осторожно распахнула ее и отошла в сторону. Из двери вылетела глиняная кружка и с грохотом разбилась о стену. Ойкнув, девчушка прытью метнулась к лестнице.

— Пива! — заорал из комнаты знакомый голос. — Я требую пива. Где мать вашу вы лазите?

— Прыщ, тебе на сегодня хватит.

— Это мне решать, хватит или нет. Я уже решил. Не хватит! Не учите меня жить. Баста.

— Да заткнет кто-нибудь этого трепача! — сердито гаркнула Дайла. — И так на душе тошно. Как вспомню, что мы Димыча на растерзание духам оставили, повешаться тянет. А сами сидим, живот мясом с пивом набиваем.

Переживает — забилось чаще мое сердце. Не буду я торопиться, может еще чего хорошего про меня скажут.

— Так я за святое дело и пью. За упокой раба божьего Димыча, — говоривший громко икнул. — Так о чем это я? Горька! Тьфу ты, пусть земля ему пухом. Пьем до дна. Аминь.

Брякнули, стакиваясь кружки. Наступила тишина, нарушаемая жадным бульканьем и гомоном снизу.

— Хороший мужик был, — буркнул Тимоха. — Как он в подземелье этих монстров сделал. И к злым духам пошел, глазом не моргнув. Герой.

— Он нас спасал, — всхлипнула Лиля. — Собой рисковал.

— Сволочь он, — сказал Прыщ. — Денег занял перед всей этой хиромантией с богами.

— Врешь гад! — рявкнул я, появляясь в дверном проеме. — Не было такого. Это ты вечно у меня стреляешь и забываешь…

Прыщ с воплем сиганул в распахнутое окно. Внизу что-то загремело, закудахтало. Заверещала диким голосом свинья. Лиля, охнув, сползла под стол. Тимоха с Дайлой в один миг оказались на ногах. Полетела со стола посуда. Сверкнуло оружие.

— Не удивил, — затянулся сигарой Ильич. — Я ждал тебя раньше.

— Стреляли, — криво ухмыльнулся я, усаживаясь за богато накрытый стол.

Довольно пялится недоеденный поросенок в центре стола. Башнями возвышаются на тарелках кружки разной колбасы. В тазике с квашеной капустой валяется надкушенный кусок хлеба. Значительная часть пола небольшой комнатушки заставлена пустыми кувшинами.

— Хорошо живете, — буркнул я, отламывая кусок колбасы и засовывая в рот. — Жируете, значит? Ну, ну.

— Живой! — отлетел в угол бастард.

— Только без объятий, — остановил я Тимоху. — За последние сутки меня раза два злостно зарезали. Хватит с меня насилия.

Он улыбнулся в ответ, поднял вверх кружку пива и одним залпом опустошил ее:

— Твое здоровье Димыч. Рад, что ты снова с нами.

Вытерев с губ пену, он принялся приводить в чувство Лилю.

— Живучий, — подошла ко мне Дайла. — Я и не надеялась…

Неожиданно она прижала меня к себе.

— Тимоха, по сравнению с ней ты салага, — прохрипел я. — Дайлушка, я тоже рад тебя видеть, но пусти меня, пожалуйста. Я могу не пережить твоей радости. Если конечно тебя не радуют изувеченные тела.

— Как ты меня назвал? — покраснев, отстранилась Дайла.

— Ну, Дайлушка, — я невольно опустил глаза.

— А Сергей был прав, — улыбнулся Ильич. — Горька.

Дайла сердито зыркнула на него и выскочила из комнаты.

— Она переживала, — сказал Ильич, глядя ей вслед. — Жалела, что не смогла побороть страх и остаться вместо тебя.

— Товарищу Сухову был нужен лишь я, — сказал я, приступив к непосредственному знакомству с содержимым стола.

— Кому? — уставился на меня Ильич.

— Долгая и забавная история, — промычал я, жуя сочную колбасу. — Кстати, откуда средства на такие чревоугодия?

— История тоже забавная, но не такая длинная, — ответил Ильич. — После твоего исчезновения мы беспрепятственно пересекли лес и добрались до реки.

— И как же вы перешли мост? Там же солдатни тьма.

— Мы пошли через старый брод. Пришлось немного искупаться.

— И как водичка?

— Не сезон, — улыбнулся Ильич. — Потом добрались до таверны. По счастливому совпадению хозяйка приболела. Я оказал посильную помощь, за что получил щедрую плату, — он указал на стол. — Временное убежище и пищу.

— Геморрой лечили?

— С чего ты взял? — вытаращился на меня Ильич.

— Когда я ей пытался объяснить, что ищу вас, она все время за задницу хваталась.

— Ты же языка не знаешь.

— Так я руками объяснял. Притворился глухонемым.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — покачал головой Ильич. — Чирь у нее был на том самом месте. Сидеть мешал. Пустяк для приближенного. И не такое лечить приходилось. Ладно, хватит о медицине. Лучше расскажи о товарище Сухове.

— О-о-о, товарищ Сухов это что-то, — улыбнулся я, вспомнив злого духа. — Почти джинн.

Пока Тимоха приводит в чувство свою подружку, вкратце пересказываю произошедшие со мной события. Ильич слушает молча, лишь иногда покачивая головой и улыбаясь. К концу рассказа Тимоха оставил девушку в покое и, открыв рот, внимает каждому моему слову. На его лице восторг и обожание. Ну, прямо как щенок овчарки. Большой, сильный, почти благородный, но все еще глупый.

Мой рассказ слушает и Дайла. Она стоит в коридоре, но я чувствую ее дыхание. Пусть слушает. Я не выдам, что знаю о ее присутствии.

— Ты живой или как? — с опаской заглянул в комнату взъерошенный Прыщ с покосившимися набок очками.

— А как тебе больше нравиться? — хмыкнул я, прикладываясь к чьей-то кружке с пивом. — Ум-м-м. И пиво у вас лучше, чем в общем зале.

— Как никак вип зона, — криво ухмыльнулся Прыщ, стряхивая прилипшие к футболке перья и солому. — Честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Эй, Дайла, хватит прятаться. Заходи, он живой, не кусается, но допивает наше пиво.

— Без тебя знаю, — огрызнулась Дайла, захлопывая за собой дверь. — Больше он выпьет — тебе меньше достанется.

— Этого и боюсь, — сказал Прыщ, пододвигая к себе кувшин. Заглянув внутрь, он с грустью изрек: — Ну вот. Пива больше нет. Наш герой все выпил.

— Это ты, все выпил, — прошептала, приходя в чувство Лиля. — Ой, Димчик. Извини, что мне нехорошо стало. Я рада. Правда рада, но… Ты так неожиданно появился… Я испугалась и… Так голова кружится. Вы извините, я немного полежу.

Тимоха погладил ее по голове и помог улечься на одну из четырех кроватей, расположенных вдоль стен.

В приоткрывшуюся дверь осторожно заглянула девчушка с подносом.

— О! Пиво, — гоготнул Прыщ, и в одно мгновение, оказавшись у двери, выхватил поднос. — Брысь отсюда, телепузик.

— Долго еще пьянствовать собираетесь? — поинтересовался я. — Вроде мы куда-то собирались идти. Цель была какая-то. — Я вопросительно глянул на Ильича. — Так идем или не идем?

— Сергей, — нахмурившись, сказал он, — это последний кувшин. Допиваем и отдыхать. Завтра, как договаривались, отправимся в путь.

— Куда? Зачем? — заныл Прыщ, прижимая к себе поднос. — Нам и тут хорошо. Зачем куда-то идти. Может у хозяйки еще чего выскочит. Задница, что аэродром. Вы вылечите, и снова будем наслаждаться жизнью. Пиво, добротная еда, что еще надо для радости. Еще бы компьютер сюда и интернет скоростной.

— Из-за твоей радости мы уже сутки тут сидим, вместо того, чтобы идти к северным горам, — сердито заметил Ильич. — Нас ждут. На нас надеются.

Дайла кивнула и налила себе полную кружку. Не глядя ни на кого, она молча опустошила ее и улеглась на кровать лицом к стене.

Тимоха вопросительно глянул на меня. Я лишь сдвинул плечами в ответ. Кто их поймет, этих женщин. Тимоха понимающе кивнул и прикрыл задремавшую Лилю грубым одеялом.

— Пора отдыхать, — сказал Ильич, и, сняв пиджак, и когда-то лаковые туфли лег на лежанку.

–

Когда я проснулся, в комнате никого не было. Снизу доносился пьяный гомон, не умолкавший, наверное, круглые сутки. На улице радостно хрюкали свиньи, и рвал глотку разбудивший меня петух.

В отместку я запустил в него надкушенным квашеным яблоком.

Широко зевая, я привел в маломальский порядок одежду и умылся. Кувшин с холодной водой и миска стояли на лавке у двери.

— Интересно, где в этой пятизвездочной крепости удобства искать? — пробурчал я, глядя на выглядывающего из щели откормленного таракана. Насекомое по-хозяйски забралось на стол и заинтересованно завертелось вокруг пролитого пива. — Здесь даже тараканы похмеляются.

Выглянув окно, я обратил внимание на стоящий в стороне, у самого частокола сарайчик. Интернациональность конструкции подсказывает, что это именно то, что мне сейчас необходимо. Не желая идти, через забитый людьми первый этаж я, последовав примеру Прыща, сиганул через окно.

Заметно повеселевший я с натугой открыл тяжелую дверь таверны.

— Ильич, я не понял. Почему вы все время меня угнетаете? — недовольно вопит на всю таверну Прыщ. — Кому какое дело, на каком языке я разговариваю.

Посетители таверны притихли, вслушиваясь в незнакомую речь. Перестали греметь игровые кости. Умолк притворно стонущий и ахающий женский голос в темном углу. Даже хозяйка, облокотившись на прилавок, вслушивается в каждое слово.

Даже интересно, как они воспринимают наш язык. Если их для нас — однозначное кваканье, то наш для них — мукание и рыкание, что ли. Надо будет как-то у Ильича спросить.

— У Прыща сегодня аншлаг, — улыбаюсь, шествуя через темный зал, ловко переступая через протянутые ноги. Не в первый раз же. Может традиция?

Приветственно махнул рукой бородатый крестьянин, который привез меня сюда.

Я подошел к столу, за которым разместились мои спутники.

— Он опять нажрался, — хмуро заметила Дайла, стараясь не встречаться со мной взглядом. — И когда только успел?

Дайла выхватила из рук Прыща кружку. Возмущенный Прыщ открыл рот, чтобы что-то сказать по этому поводу, но девушка многообещающе показала ему кулак. Прыщ сник и принялся деловито притирать стекла очков.

Тимоха сердито засопел, искоса поглядывая на Прыща.

— Димыч, может хоть ты объяснишь этому… молодому человеку, что не стоит демонстрировать свое знание языка, — тихо простонал Ильич. — Тем более так громко. У Императора множество шпионов. У нас и так невелики шансы без потерь добраться до цели, а он делает их совершенно мизерными.

— В вашем мире костюм и лаковые туфли давно в моде? — поинтересовался я, взяв с тарелки ломоть еще теплого хлеба. — Или, например джинсовый или спортивный костюмы? А? Все крестьяне здесь щеголяют в кроссовках?

— Димыч прав, — заметила Лиля, осмотрев наши одеяния. — Мы как сошедшие с подиума модели среди этого убожества. Вы представляете, у них даже туалетной бумаги нет. Ужас.

— Мы в лучшем случае на труппу безумных паяцев тянем, — добавил я. — Или толпа туристов-оборванцев, после общения с местной гопотой, бельмечущая на диком языке в сопровождении Дайлы — экскурсовода проводит осмотр достопримечательностей. В стоимость экскурсии страховка не включена.

— Во! Съели? Так им Димыч! — завопил Прыщ и ловко выхватил из рук Дайлы кружку.

— Стой, — гаркнула Дайла.

— За взаимопонимание! — и залпом опустошил ее.

— Я сейчас его убью! — встала с лавки Дайла.

— После меня, — поднялся, недовольный происходящим, Тимоха.

— За туризм! — Прыщ схватил с ближайшего стола чужую кружку. — Димыч, все экскурсоводы такие злые? Или нам так повезло?

Здоровенная мозолистая рука с пальцами сардельками, поросшими рыжим волосом перехватила глиняную кружку у самого рта Прыща. Пропахший рыбой здоровяк, в кожаной куртке, белой от пропитавшей ее морской соли, одним движением вернул себе выпивку и небрежно толкнул нашего программиста ладонью в грудь. Зацепившись за лавку Прыщ грохнулся под стол, так, что остались видны одни кеды. Здоровяк загоготал, хлопая себя ладонями по бедрам. Его сотоварищи, примерно такого же склада рыбаки, шумно столкнулись бокалами и приветственно закричали.

— Зря он так, — хрустнул пальцами Тимоха и шагнул к здоровяку.

Почувствовав достойного соперника, рыбак осклабился.

— Тимоха, не лезь, — посоветовал я, оценивая весовой и численный перевес противника. — Ты только что сам Прыща убить собирался.

— Мне можно. Я свой. А чужому наших трогать нельзя.

— Тимоха, их больше и размерчик не наш. Ты весовую категорию оцени. Он в половину тебя тяжелее.

Дайла, словно невзначай переместила правую руку ближе к мечу. И как всегда не обошлось без презрительного взгляда в мою сторону.

— Ик-ик-гык, — раздалось из-под стола. — Не сцы герой. Бокс это сила. Вломи ему Тимоха!

И Тимоха вломил. Наверное, именно таким ударом в боевиках противника через канаты ринга перебрасывают.

Рыбак покачнулся и потер челюсть. Просто потер и все. Соратники радостно загалдели и наполнили кружки.

— И? — ехидно поинтересовался я у Тимохи.

И тут ударил рыбак.

— Силен, — пробормотал Тимоха, расшвыривая обломки стола, который он растрощил падая на пол.

Болельщики со стороны противника в очередной раз брякнули кружками и победно заорали.

— Тимошенька, — прижала руки к груди Лиля. — Тебе больно?

Она дернулась в его сторону, но Тимоха остановил ее жестом.

— Нас бьют? — высунулся из-под стола Прыщ.

— Пытаются, — сказал Тимоха, принимая боевую стойку.

Рыбак квакнул и грохнул себя кулаками в грудь.

— Он сказал — бей, женщина, — неохотно перевел Ильич. — Тимофей, я предложу ему выпить с тобой мировую и разойтись. Эта потасовка нам не нужна. Пора уходить.

— Не вздумайте. Не прощу.

Неожиданно на арене боевых действий оказалась Дайла. Подсечка, и не ожидавший такой подлости с ее стороны Тимоха грохнулся на пол. На этот раз пострадала лишь треснувшая пополам лавка.

Девушка снизу вверх презрительно взглянула на рыбака. Оказывается, не на одного меня она так смотрит. Рыбак захохотал и болельщики вслед за ним. Спустя мгновение хохот перерос в вой — девушка ударила его носком сапога под колено. Крупное лицо налилось кровью и стало почти одного цвета с рыжей бородой.

— Рыжая рыжего дубасит, — радостно изрек Прыщ, умащиваясь поудобнее под столом. — Надо по этому поводу выпить.

Освирепевший рыбак обрушил на дочь приближенного удар способный остановить буйвола, но девушки на том месте уже не было. Чуть отступив в сторону, она пропустила тяжеленной наковальней несущийся кулак и, перехватив руку противника, дернула его вперед. От падения такого тела вздрогнул пол. В кружках колыхнулось пиво, а хозяйка выглянула из дверей кухни. Обозрев принадлежащую ей территорию, и не увидев ничего необычного, она скрылась за завесой пара и дыма.

Мотая головой, медленно поднялся рыбак. Его заметно пошатывает, а на лбу расплывается крупный кровоподтек.

Не дав опомниться, Дайла каблуком ударила ему по пальцам ноги. Взвыв от боли, здоровяк присел и ухватился за ногу. Вой стих одновременно с ударом колена в голову.

— Никогда не любила рыбаков, — сказала Дайла отряхиваясь. — Жили бы на своих берегах, ловили рыбу и не совались в центр.

— Точно. Понаехали, — отхлебнул Прыщ. — Ура Дайле!

— Ты нехорошо поступила, — сжимая кулаки, подошел к ней Тимоха. — Это был мой бой! Я женщин не бью… Но это был мой бой!

— Извини, что уронила тебя, — улыбнулась Дайла.

— Не в том дело. Это был мой бой. Ты вмешалась в мой бой.

Соратники поверженного рыбака поднялись из-за стола. Мозолистые руки потянулись к широким ножам, которыми можно не только рыбу потрошить. Назревала серьезная потасовка.

И тут я захохотал. Я давно так не смеялся. Так, чтобы от души и до слез. Обняв обозленного Тимоху за плечи я сквозь смех произнес:

— Ты не мог с ним дальше сражаться.

— А Дима прав, — рассмеялся Ильич. — Молодец Дайла.

— Ильич, объясните ситуацию соратникам поверженного, а то нас побьют и Дайла уже не поможет.

Сдерживая смех, Ильич что-то коротко прокаркал рыбакам. Переглянувшись, те дружно захохотали. Приведя в чувство коллегу, они, поддерживая, усадили его за стол и налили кружку пива. Брякнули, сталкиваясь кружки. Плеснула на стол пена. Рыбаки дружно квакнули и, не переставая хохотать, подняли кружки в сторону Дайлы.

Многие посетители последовали их примеру.

— Я не понял? — сказал Тимоха, как только мы сели за свой стол.

— Тоже мне, удивил, — пробормотал из кружки Прыщ.

— Рыбак сказал, что будет драться с женщиной, — пояснил Ильич.

— Я думал он меня так назвал.

— Да тебя. Но это дало возможность вступить в дело Дайле. Извини, Тимофей, но в бою ты ей не ровня. У тебя есть правила и принципы. В кабачном бою это верная смерть. У Дайлы одна цель — победа. Так что все к лучшему.

У нашего стола образовались две девчушки с подносами, заставленными кувшинами и тарелками жареной рыбы, крепко приправленной незнакомыми специями.

— Мы не заказывали, — удивилась Лиля. — Сережке вообще уже пить нельзя. Тимошеньке тоже вредно после таких нагрузок.

— Рыбаки грехи замаливают, — недовольно буркнул я, глядя на сальный взгляд здоровяка, беззастенчиво ощупывающий тело Дайлы.

Дверь распахнулась, и в таверну вошли трое хорошо одетых мужчин. У каждого из-под дорожного черного плаща выглядывает короткий меч в кожаных ножнах. Поморщившись от пропитавших таверну запахов, они двинулись к прилавку. Странно, но никто из присутствующих даже не попытался сделать им традиционную подножку. Наоборот, несколько странных, уголовного вида личностей стараясь не попадаться на глаза людям в плащах, шмыгнули к дверям.

Хозяйка засуетилась, выскочила навстречу. Вышвырнув из-за стола задремавшего пьянчужку, она чистой тряпкой протерла не только стол, но и лавки. Мужчины молча расселись и принялись изучать присутствующую публику. Наша компания не могла не привлечь их внимание. Когда хозяйка принесла поднос, уставленный кружками и едой, один из мужчин знаком приказал ей наклониться. Толстуха подобострастно согнулась, чуть не придавив его исполинской грудью. Брезгливо отстранив ее, мужчина что-то тихо спросил и кивнул в нашу сторону. Хозяйка горячо зашептала, то и дело, пытаясь показать ему место, где был чирь.

Грубо оттолкнув хозяйку, мужчина взглянул на своих спутников. Те молча кивнули. Даже не прикоснувшись к пище, они встали из-за стола и двинулись к нам.

Столики на их пути опустели. Даже шумно гудевшая компания рыбаков, насквозь пропахших морем, солью и рыбой, предпочла встать и отойти в сторону. Они бросают косые взгляды на мужчин в плащах и небрежно поглаживают костяные рукояти широких ножей.

— У нас проблемы? — поинтересовался я, оторвавшись от недавнего гостинца — жареной рыбы.

— Не нравятся они мне, — глянул исподлобья Тимоха, и подвинул ближе меч.

— Очень приличные люди, — улыбнулась приближающимся мужчинам Лиля. — Одеты со вкусом. Шитье на камзолах изящное. Даже кружева из рукавов выглядывают. Жаль, плащи простоваты. Нужно было одеть что-нибудь более изысканное.

— Это сборщики податей, — пояснил Ильич. — Если будем вести себя разумно, может и обойдется. Никому рта не раскрывать говорить буду только я.

— Прыщ, ты все понял, — ткнула его в бок Дайла. — Пискнешь, башку оторву.

Мужчины в плащах остановились возле нашего стола. Один из них что-то квакающее спросил. Ильич с демонстративной ленцой ответил, не отрываясь от тарелки. Сборщики податей обошли нас вокруг, внимательно осматривая. Особого внимания они удостоили выглядывающие из-под стола кроссовки Тимохи. Один из мужчин осторожно коснулся часов на руке Ильича. Наш босс даже не шелохнулся, продолжая монотонно пережевывать пищу. Не остались без внимания и очки Прыща.

Закончив осмотр, сборщики податей тихо зашептались меж собой.

Прыщ хихикнул и тут же прикрыл рот ладонью. Его тело трясет беззвучный смех. Дайла наступила ему на ногу, но Прыща затрясло еще сильнее. С глаз закапали слезы. Видно, что он сдерживается из последних сил, чтобы не захохотать вслух.

— Я его придушу когда-нибудь, — сквозь зубы прошептала Дайла.

Сборщик податей гнусаво заквакал, тыкая в Ильича пальцем.

— Все хорошо, — не поднимая глаз, зашептал Ильич. — Ему понравилось украшение на моей руке. Отдаем и тихо уходим. Они не при исполнении, просто зашли перекусить. Сборщики податей не хотят, чтобы их отдых портили солдаты с их нудным разбирательством. Всех устраивает такой ход событий?

Мы молча кивнули и Ильич начал снимать с руки часы. Он квакнул, протягивая дорогую игрушку вымогателям не при исполнении.

И тут Прыща прорвало. Покрасневший не в силах больше терпеть он захохотал на всю таверну, раз за разом ударяя ладонями по столу. Мужчины в плащах вздрогнули, а наблюдавшая за происходящим хозяйка уронила полный поднос. Полетели во все стороны черепки и брызги пива.

— Ой, не могу! — простонал он сквозь смех и ткнул пальцем в сборщиков податей. — Жабий хор налоговой полиции. Оборжаться можно. Они сейчас с нас декларацию о доходах востребуют. — Прыщ кривляясь нараспев заквакал. — Ква-хвак-квааак-квукк-чааак.

Хозяйка охнула и неожиданно быстро для своего телосложения спряталась за стойкой. Знакомый крестьянин спрятал в бороде улыбку и, прихватив со стола кружок колбасы и кружку, поднялся наверх.

Ильич поперхнулся и закашлялся. Дайла дернулась и чуть не грохнулась с лавки. Побелевшие рыбаки гурьбой повалили к выходу. Не прошло и минуты, как таверна опустела. Остались лишь мы и люди в плащах.

— У меня что-то с голосом не так? — оглядел опустевший зал Прыщ. — Они решили, что у меня нет голоса?

— Скорее ума, — вслед за сборщиками податей Дайла обнажила меч. — К бою!

— Да что происходит? — недоуменно оглядывает нас Прыщ.

— Ты послал их так далеко, что мне даже неприлично говорить это вслух, — хмуро изрек Ильич. — Теперь будут проблемы. А могли бы просто уйти.

— Да я же просто квакал, — перепугался Прыщ. — Я, шутя, квакал. Как я мог что-то сказать?

— И проквакал ты одно из самых вульгарных ругательств нашего мира. Причем проквакал в адрес сборщиков податей. Они к такому не привыкли.

Тимоха с фламбергом стал рядом с Дайлой. Жаль, что мой меч остался в телеге.

Ильич, вставая из-за стола, что-то затараторил на местном языке. Он часто прикладывает руки к груди и кланяется. Его лицо полно раскаяния.

— Оружие опустите, — шепнул он нам. — Будем договариваться.

Один из мужчин ткнул пальцем в Прыща, и красноречиво провел ладонью по горлу.

— Можете не переводить, — попятился назад перепуганный Прыщ.

— Может, действительно отдать тебя сборщикам податей, — не оборачиваясь, сказала Дайла. — Решим две проблемы одним махом.

— Ну, допустим, одну проблему я знаю. А какая вторая? — Прыщ пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену.

— Вторая проблема это ты, — Дайла на мгновение обернулась и одарила трусишку улыбкой. — Ладно, не суетись. Шучу. Никто тебя не отдаст.

— Ни в коем случае, — подтвердил Ильич. — Это недопустимо!

— Будем драться! — решительно поднял меч Тимоха.

Неожиданно за спинами сборщиков податей появился знакомый крестьянин. Я даже не заметил, как он спустился с лестницы. Подмигнув нам, он с размаху огрел двух противников тяжелой лавкой. Третий успел лишь замахнуться мечом, как получил от Дайлы в челюсть и вырубился. Крестьянин удовлетворенно осмотрел лежащие на полу тела и что-то сказал.

— Он говорит, что давно об этом мечтал. Эти кровопивцы забирают у него большую часть урожая, а ему нужно кормить жену и шестерых детишек. Сборщики податей повесили его брата, за то, что он не хотел отдавать последнее, — перевел Ильич.

— Какой ужас, — захлопала ресницами Лиля. — Его так угнетали.

Крестьянин произнес короткую речь, улыбнулся, похлопал меня по плечу и направился в сторону двери.

Ильич переглянулся с Дайлой.

— Димыч, он пожелал тебе удачи, — сказала Дайла, удивленно глядя вслед крестьянину. — Он сказал, что ты великий воин и тебя ждут великие дела. Он сразу это понял, как только встретил тебя в лесу. Поэтому и помогал. И еще сказал, что ты забавно изображаешь лося. Насчет лося я не поняла…

— Как, по-вашему, будет — удачи друг? — повернулся я к Дайле.

— Красшене крираши.

— Красшене крираши, — крикнул я вслед крестьянину.

Стоя на пороге, он обернулся и, прижав, правый кулак к сердцу поклонился.

— Это невозможно, — озадаченно сказал Ильич. — Так приближенные приветствовали богов.

— Может, он потомок приближенного и почувствовал в Димыче дремлющего бога.

— Нечего ему там чувствовать… — сказал Ильич и осекся. — Я хотел сказать, что маловероятно, чтобы потомок что-то почувствовал… Впрочем, это неважно.

— У нас опять все хорошо, — облегченно вздохнул Прыщ, отлипая от стены.

— Это временно, — сердито глянула на него Дайла. — Пора уходить отсюда поскорее.

— От такой знатной кормушки? — заныл Прыщ. — Об этих налоговиках никто и не вспомнит…

Дайла подошла к Прыщу и замахнулась. Прыщ зажмурился и втяну голову в плечи.

— Ой, он шевелится! — пискнула Лиля.

Один из мужчин, тот, которому досталось от Дайлы, поднялся на колени и, порывшись в кармане, извлек маленький свисток.

— Не дайте ему свиснуть, — закричала Дайла, бросаясь к нему.

Но было уже поздно. Сборщик податей поднес свисток к окровавленным губам и свистнул за мгновение до того как Дайла пригвоздила его к полу мечом.

— Какая ты злюка, — хихикнул побледневший Прыщ. — Ну, захотелось человеку посвистеть. Что в этом плохого? Зачем сразу ножичком тыкать. Фу, и крови сколько…

— Тимоха, Димыч сейчас будет жарко, — не обращая внимания на осмелевшего Прыща, Дайла всматривается в темные углы таверны. — Очень жарко!

— Готов, — стал рядом с ней Тимоха.

— Кого ждем? — я вынул из руки мертвого сборщика податей меч. В самый раз для меня. Короткий и легкий.

— Смерть, — прищурилась Дайла.

Ильич отодвинул в угол Лилю с Прыщом и вскинул руки вверх в странном жесте, словно пытался поймать летящий мяч.

— Если успеете, бейте в…

Из полумрака углов одна за другой появляются грациозные фигуры в изящных доспехах цвета ночи.

— Какие они красивые, — восхищенно уставился на них Прыщ. — Девчонки, давайте знакомиться.

Тимоха опустил к полу бастард и дурацки заулыбался.

— Какие миленькие, — выглянула Лиля из-за спины Ильича.

Меч выскользнул из моих рук. Таких женщин я никогда не видел. Озаренные улыбками лица божественной красоты. Бездонные глаза, излучающие тепло. Дышащие страстью губы. Пушистые гривы до пояса. Легкие доспехи подчеркивают каждую линию безукоризненного тела. Они словно плывут над полом, даже не касаясь его миниатюрными сапожками. Неужели это то, чего так боялась Дайла? Такая красота не может нести зло. А даже если и может, во что я мало верю, то неужели мы не в состоянии справится с пятью хрупкими представительницами слабого пола.

Девушки обступили нас полукругом.

Прыщ, чуть ли не облизываясь, рванулся к ним, но Ильич толкнул его плечом. С возмущенным воплем ловелас грохнулся под стол.

Внимание девушек сосредоточилось на мне. Они словно раздевают меня откровенными взглядами. Я чуть не покраснел от такого досмотра.

Удовлетворенные осмотром они переглянулись.

Только Ильич и Дайла оказались неподвластны чарам красоты. Ильич взмахнул над головой руками и из его ладоней вырвался маленький смерч. Перепрыгнув через наши головы, он по пути разнес в щепки стол и набросился на девушек.

— Не-е-ет! — завопил из-под стола Прыщ. — Не убивайте их! Ильич, мать вашу, что вы творите? Я всю жизнь мечтал с такой красотой в непосредственном контакте побыть. Вы варвар и бабоненависник.

— Они почуяли его! — крикнул Ильич, выпуская еще один смерч.

— Меня? — очарованный девушками я с трудом разлепляю губы. Холодный ветер смерча взъерошил волосы.

— Беги дурень! — заорала над ухом Дайла.

Воспользовавшись тем, что девушки отвлеклись на смерч, она напала на крайнюю из них.

Схватка закончилась так же неожиданно, как и началась. Под взглядом девушек увяли смерчи, слабым ветром выгоняя пыль через открытую дверь. Дайла тряпичной куклой упала на пол. Не в силах пошевельнутся, она изрыгает проклятия в адрес девушек и злобно сверкает глазами.

Ильич снова вскинул руки вверх, но тут же последовал за Дайлой.

— Димыч, только ты с ними справишься, — крикнула Дайла. — Ты сможешь! Бей в голову. Не смотри на смазливые мордочки и сиськи. Это враг. Это каратели! Они не знают пощады.

Меня словно током ударило. В один миг все стало на свои места. Да, передо мной пять бесподобных девушек, но это не повод спускать штаны, в смысле ронять меч. Они враги моих друзей — значит и мои враги.

— Так вот вы какие каратели, — ухмыльнувшись, я поднял меч. — Наслышан, однако. Но никогда не думал, что вы такие… такие… В общем вы меня удивили.

Минуя истекающего слюнями Тимоху я, небрежно помахивая мечом, иду вперед.

Улыбки девушек засверкали еще ярче. Грациозно отступая, они освобождают место в центре таверны.

— Вы намекаете на честный поединок? — улыбаюсь я им, исполненный уверенности в собственных силах. И не таких обламывал. — Я постараюсь дать вам то, чего вы хотите. Только потом не жалуйтесь, что много было.

Одна из девушек шагнула навстречу ко мне, доставая из-за спины меч с узким лезвием.

— Ну держись, симпатяга! — прицелился я в голову.

–

— Дайла, не могла бы ты с меня слезть, — попросил я, пытаясь ворочаться.

— Отвали, — тяжело дышит мне в лицо Дайла.

— Ты не подумай, что мне неприятна такая поза. Дышать тяжело.

— Отвали, кому сказала, — пытается она отвернуть голову в сторону. — Ты достал меня уже.

— Камасутра для детей, глава вторая, — хихикнул Прыщ. — Димыч, тебе-то чего жаловаться. Хорошо пристроился. Я вот возложил голову на богатырскую грудь и пытаюсь из этого извлечь хоть какое-то удовольствие.

— Сгинь, извращенец, — буркнул Тимоха.

— Завидую, — еле слышно прошипел Ильич. — Я лежу лицом вниз, а на голове пристроилась Лиля.

— Неправильная голова у вас, Ильич. Одни кости. Извините, но у меня уже все ребра в синяках, — пожаловалась Лиля.

— Дайла, ты чего так сердито на меня сопишь? — поинтересовался я.

— После твоего поражения на тебя не сопеть надо, а… плевать с презрением. Видите ли, всемогущий Димыч с улыбкой вызвал на поединок карателя, и… даже замахнуться не успел.

— А сама-то! — возмутился я. — Как решительно на пол грохнулась. Или это был обманный ход?

— Я-я-я-я, — задохнулась от возмущения Дайла. — У меня даже шанса приблизиться к ним не было. Это же каратели!

— Ага, значит, у тебя даже шансов не было, а на меня плевать надо? Так выходит?

— Но ты же не я. В тебе бог. Ты победил стражей спящих и не смог справиться с какими-то карателями.

— Теперь они уже какие-то, — вздохнул я. — Ох уж эта женская логика.

— Не заткнешься — плюну в глаз, — пообещала Дайла.

— Во-во, — поддержал меня Прыщ. — Начинается бабская диктатура. Она воспользуется твоей недееспособностью и злостно осквернит твой божественный фейс.

— Я сейчас тебе не только фейс оскверню, но и… — начала Дайла.

— Фигушки, — захохотал Прыщ. — Ручки ножки не ходят. Смазливые мордашки нас здорово заморозили. В твоем распоряжении только язык. Он конечно у тебя длинный, но сомневаюсь, что достанешь.

— Когда оцепенение пройдет, учись быстро бегать, — не на шутку разошлась Дайла.

— Это зачем?

— Догоню — буду осквернять.

Оцепенение доставляет массу неудобств. Тело ноет и чешется, а возможности пошевельнутся нет. Не зря Дайла так боялась карателей. Они даже не напрягаясь одним взглядом заморозили нас. Это и боем назвать трудно. Раз — и тело перестает повиноваться, и ты мешком с костями падаешь на пол.

После моего поражения девушки без особых усилий выволокли нас на улицу и погрузили в карету. Причудливо оформленную повозку без колес, просто так висящую над землей, назвать каретой трудно, но других аналогий не нахожу. Шестерка белых лошадей прытью понесла нас в неизвестном направлении.

— Дайла?

— Чего тебе? — недовольно глянула сверху вниз девушка.

— Твои волосы щекочут мне нос.

— И что?

— Я сейчас чихну.

— Не вздумай!

— Поздно. А-а-апчхи! Извини.

— Теперь облизывай! — расхохотался Прыщ, и его поддержали все кроме Дайлы. — Эх, жаль, что я сейчас лицо Дайлы не вижу. Картинка еще та. Димыч, она тебя сейчас языком удушит от злости. Или ядом в глаз плюнет. Послушай моего совета. Прицелится — смело кусай за нос.

Дайла, сцепив зубы, промолчала.

— А теперь просветите меня, пожалуйста, о тех, кто нас сюда упек, — сменил я тему разговора.

— Каратели — слуги Императора. Одни из его многочисленных любимцев, — ответил Ильич.

— Любимцы, — хихикнул Прыщ. — Еще бы. С такими мордочками трудно иметь другую профессию. Я бы тоже их любил…

— О них мало что известно. Ходили слухи, что небольшой отряд наемников-девушек промышлявших в вечно воюющих феодальных мирах оказался на пути у Императора. И не просто оказался, а запросто вырезал небольшую армию, имевшую примерно десятикратное превосходство в численности. Император наблюдал за резней из крылатой кареты. Говорят, он был в восторге и даже аплодировал девушкам, которые в это время потрошили его солдат. Вместо того, чтобы поступить как обычно — уничтожить, он нанял их. Естественно, перед этим он показал им кто сильнее. Как? Не спрашивайте, не знаю. Одни сплетни, доходящие чуть ли не до того, что Император силой овладел каждой из них. Девушки получили хороший урок и стимул служить на стороне силы. Больше таких прецедентов не было. С этого момента в его армии появились каратели. Не смотря на красоту, девушки не знают пощады. У них лишь две страсти — деньги и смерть. Говорят — чем шире улыбка карателя, тем ближе твоя смерть.

— Почему же они нас сразу не убили? — поинтересовалась Лиля. — Если они такие злые.

— Каратели редко убивают сразу. Они любят поиграть с жертвой, — пробурчала Дайла. — Тебе не понять. Если бы они не почувствовали в этом сопливом герое перерожденного бога, то уже вскоре мы были бы мертвы, а изувеченные тела вывешены на обозрение публике. Каратели редкостные позеры. Стараются все обставлять красиво, со вкусом.

— Смазливые жадные выпендрежники с манией убийства, — подытожил Прыщ. — Круто. Таких подружек у меня еще никогда не было.

— А они вообще у тебя когда-нибудь были? — усмехнулась Дайла.

— Не счесть. Чтобы ты знала, девушки липнут ко мне как пчелы на мед. Во мне есть что-то такое притягательное…

— Скорее уж как мухи на… сам понимаешь, — заметил я.

— Прыщавая морда, щупло-дохлое тело похожее на труп грызуна в раскаленной пустыне и голова со сквозняком вместо мозгов. У вас это в моде? — поинтересовалась Дайла с издевкой. — Если да, то ты первый красавец в своем мире.

— Может и не красавец, но на такую плюющуюся ядом злюку никогда бы не повелся, — неожиданно серьезно ответил Прыщ. — Димыч похоже другого мнения. Может, он увидел в тебе что-то особенное. Не знаю. Я вижу перед собой лишь симпатичную революционерку, сражающуюся за пустые идеалы. Вот вы говорите, что возродятся боги и все будет окей. Возможно. Не спорю. Дело в том, что я не вижу что в этом мире не так. Вы твердите о зле, но оно часть любой жизни. Без зла нет добра. Возможно, я что-то не так вижу, но в вашем мире нет ничего необычного. Произошла смена власти. Сильные потеснили гуманных. Холуи гуманных пытаются бороться за идеалы своих господ. Это все нормально. В истории Земли таких примеров сотни. Естественные процессы роста общества. Даже в вашей арене нет ничего оригинального. Нечто подобное я год назад посещал на экскурсии в Риме. В свое время на ней также ради эмоций публики умирали гладиаторы. Все везде одинаково. Меняется лишь антураж и названия. Ваши великие деяния и самопожертвования всего лишь мышиная возня. Пройдет какая-то сотня лет, и никто и не вспомнит ни вас, ни ваших благородных поступков. Может, стоит подумать о том, чтобы отведенные вам годы прожить в удовольствие. Получить причитающуюся дозу любви и счастья. Родить детей и радоваться, глядя на то, как они растут. Ильич, вас это не касается по физиологическим причинам.

Наступила тишина, нарушаемая лишь цокотом копыт и свистом ветра. Сквозь зашторенные окна мелькают силуэты деревьев.

Ильич прокашлялся и сказал:

— Честно говоря, никогда не думал, что услышу от тебя нечто подобное. Удивлен. Но кое в чем ты не прав. Да, спустя сотни лет нашу, как ты выразился мышиную возню, никто не вспомнит. Бесспорно. Так и будет. Но мы живем сейчас. И именно сейчас решается судьба нашего мира. И именно нам ее решать. Больше некому. Ты говоришь, что без зла нет добра… Возможно. Не буду спорить с тем, кто не видел наш мир во времена правления богов. Не увидев, не поймешь.

— Куда нас везут? — поинтересовался я некоторое время спустя.

— На бойню, — сердито ответила Дайла.

— Нас опять будут убивать? — притворно захныкал Прыщ.

— То, что нас не убили сразу означает, что у всех войск четкие указания от Императора по поводу нас. Точнее Димыча. Он в этой игре главная фигура, — обнадежил Ильич. — Ним движет любопытство. Нас везут в Хрустальный город, на смотрины к Императору.

— Он на нас будет смотреть? — жалобно спросила Лиля. — Мне уже страшно. Как вспомню его взгляд на арене… Жуть.

— Самое страшное то, что он узнает правду… — еле слышно, словно вырвавшаяся мысль, произнес Ильич. — Тогда конец всему.

— Это вы о чем? — поинтересовался Прыщ. — Кто и какую правду не должен узнать, чтобы нам конец не наступил?

— Что? А? А, я хотел сказать… что если Император узнает, что Димыч носитель перерожденного бога…

— Он и так об этом знает, — перебила Дайла.

— Вы только что это сами говорили, — удивилась Лиля. — Что по приказу Императора не должны убивать Димыча, и что его везут на смотрины. Ильич, вам плохо? Вы какой-то странный? Не заболели?

— Нет, все нормально, — смущаясь, ответил Ильич. — Просто устал и события в голове перепутались. До Хрустального города путь неблизкий — успею отдохнуть. Все будет хорошо Лиля. Особенно если тебе хоть чуть-чуть удастся сдвинуться с моей головы.

Поведение Ильича мне кажется подозрительным. Он словно ведет двойную игру. Чего стоят его оговорки и странная перемена поведения. То он за мою жизнь дрожит больше чем за свою, то, бросая меня в беде, спасает остальных. Может, действительно приболел. Вирус какой. Кто знает, какие болячки гуляют в этом странном мире.

На меня сверху вниз пристально смотрит Дайла. Сквозь одежду я чувствую тепло ее тела, и кажется даже отголоски сердечного ритма — своей частотой говорящего о беспокойстве хозяйки. Сквозь весенний загар нерешительно проглядывают крошечные веснушки, а кончик носа перепачкан землей. Белеет на щеке шрам, словно русло пересохшей реки. Замусоленная повязка сползла набок и волосы свободным водопадом стекают мне на лицо. Они пахнут травой и ветром. Я легонько дунул, чтобы разогнать их. Дайла неожиданно для меня умиротворенно улыбнулась и крепко зажмурилась.

— Ты чего? — шепотом спросил я.

— Детские мечты вспомнила. Маленькая дочь Приближенного всегда хотела быть женщиной бога, — прошептала девушка, открывая глаза. — Хотела быть не только солдатом и помощником, но и богом для бога. Чтобы в его глазах видеть всегда только себя. Чтобы на его губах было только одно мое имя… Я была уверена что так и будет. Мне и мама так говорила. А отец только смеялся. Он тогда совсем другим был. Радоваться умел, играть со мной в прятки любил. Это сейчас я понимаю, что любая детская игра была тренировкой, а его внимание не только проявлением любви но и желанием подготовить соратника. Прятки — умение прятаться и бесшумно передвигаться даже в полном сушняка лесу, когда лишь торчащие корни да воздух являются опорой для ног. Ловки — быстрота движения, умение неожиданно перехватить противника. Канатки — координация и точность. Перышки — умение метнуть нож во врага из любого положения руководствуясь лишь чутьем. Угадайки — чутье лжи и мыслей врага. Большинство моих умений родом из детства. — Она вздохнула. — Хорошо, что тогда я ничего не знала о будущем. Иначе возненавидела бы игры и не дожила до твоего прихода.

Ее дыхание обжигает и манит. Наверное, единственное о чем сейчас жалею, это то, что тело мне не подвластно, и я не могу коснуться рукой порозовевших щек и налившихся кровью губ.

— Мы блуждаем в поисках счастья с задранной вверх головой, пытаясь разглядеть его в чистых небесах. Так можно блуждать жизнь и уйти одному. Иногда стоит опускать взгляд к грязи под ногами. В ней прорастают зерна счастья. Они потребуют усилий и труда, но сладок будет плод.

— Димыч, это Ильич тебе рассказал? — поинтересовалась, хитро прищурившись Дайла.

— Что рассказал?

— Не прикидывайся, — фыркнула она. — Ты только что процитировал богов. Слово в слово. Они любили такие странные не то поговорки, не то притчи. Мне отец много их пересказывал. Скажи, ты специально ее выучил для подобного момента?

— Какого еще момента? — Я потихоньку начинаю злиться, потому что из меня делают дурака, а я даже не понимаю о чем речь. — Эту, как ты выражаешься поговорку, я только что придумал. Взял и придумал. Ты своей тушей передавила мне какую-то очень важную артерию, крови в мозг стало поступать меньше вот и полезли глупости. К чему сразу богов приплетать?

— Так у них без ведома богов даже мухи не спариваются, — хихикнул ушастый Прыщ. — Правда, Тимошенька?

— Не ценишь ты Прыщик свое здоровье, — сонно вздохнул Тимоха. — Ни капельки не ценишь. Щебечи пока…

— Я хотела сказать… сказать, что я… что ты… что мы, — влажно заблестели обидой глаза Дайлы. — Я тебе сокровенное рассказала… А ты… Ты меня тушей назвал.

Мне на лицо что-то капнуло. Вот те на. Сюрприз на сюрпризе. То она врагов в капусту крошит, то слезы по пустякам роняет. Ну как их после этого понимать.

— Да, Димыч, такое оскорбление она тебе никогда не простит, — подлила масла в огонь Лиля.

— Да какое еще оскорбление? — со злостью крикнул я. — Что ж вы загадками говорите?

— Не расстраивайся Дайла, — успокаивающе сказала Лиля. — Этим невежам никогда не понять тонкостей женской души. У тебя фигурка что надо. Никого не слушай.

Дайла солидарно всхлипнула и сердито на меня зыркнула.

Да, день сегодня не удался, зато я покатался на самой нереальной в мире карете на гравитационной или еще какой подушке, запряженной шестеркой могучих белоснежных лошадей. Это единственное что радует меня на текущий момент.

–

— Да здравствует стеклянный город? — изрек Прыщ, оглядывая тусклые стеклянные стены и слабо светящийся потолок.

Он первым нарушил царящее в комнате молчание.

— Хрустальный город, — поправила Дайла.

— Да мне без разницы. У нас из такого хрусталя водочные бутылки делают. И содержимое в них куда веселее, чем ваш мерзкий город вместе с вашим Императором.

— Император не наш! — холодно обронила Дайла. — Никогда так не говори.

— То не говори, это не делай, — скривился Прыщ и поправил очки. — Дурацкий мир. Самые симпатичные девки — убийцы и маньяки. Но какие они все-таки милашки. Как вспомню…

— Они не из нашего мира, — так же холодно добавила Дайла. — Хватит мой дом грязью обливать. У вас, наверное, не лучше.

— Хуже. У нас сплошные политиканы, инфляции, коррупции, интервенции и девальвации. А еще разрушение генофонда, спид, злобный мирный атом и генетически модифицированные продукты. И в дешевой колбасе мяса нет. Последнее меня огорчает больше всего.

— Белиберда какая-то, — тряхнула головой Дайла. — Ни слова не поняла кроме колбасы. И про нее тоже не поняла. Из чего ее еще делать можно как не из мяса? Может сала чуть-чуть. Трав для вкуса и запаха добавить. Можно кровью залить. Что еще?

— А сортирной бумаги накрученной на вареную шкуру самоздохлой скотинушки не хочешь? И естественно приправ, чтоб запах отбить. Ха! Это у вас тут экология и натуральное благолепие. А у нас коммерциализация и повышение валового дохода в расчете на единицу населения. И бездомная пацанва отогревающая зимой туберкулезные тела в подвалах и на теплотрассах. Кайф с каждым «моментным» вздохом. А еще малолетние шлюхи с исколотыми венами вдоль дороги ляжками сверкают. У них тоже госплан. Не будет плана — будет морда бита и дури сутенер лишит. В ваших жалких войнушках гибнут сотни. Если тысячи — это уже ого-го! Войнища-дофигища! У нас гибнут миллионы. Просто так. За придуманные кем-то идеалы, за веру, за черт знает что. А еще мы изобретаем бесконечно гуманные газовые камеры и электрические стулья. Вот мой мир! Почувствуй разницу, вечно недовольная дочь Приближенного. Может у тебя есть повод для радости?

Прыщ сердито сплюнул и отвернулся. Дайла недоумевающее пожала плечами и отошла к Лиле.

Тимоха молча массажирует затекшие мышцы. С того момента как нас зашвырнули в эту комнатушку без окон, он то и делает, что разминается. Словно к бою готовится.

Ильич, опустив голову на колени, безмолвной тенью присел в углу. Судя по его виду наше увлекательное путешествие подошло к концу.

Я меряю комнату шагами из угла в угол. Ну не может быть такого, чтобы мы, преодолев столько препятствий, вот так закончили путь. Должен же быть какой-то выход. Меня аж трясет от предстоящей встречи. Я уже предчувствую, как меня будут выворачивать наизнанку, и ковыряться в мыслях.

Лиля с Дайлой о чем-то шепчутся в стороне, бросая на меня косые взгляды. Вот уж нашлись две родственные души.

Вспомнив о заначке, засовываю руку в задний карман джинсов. На месте. Не потерял. Лучшее средство от нервов это умеренная доза алкоголя.

Увидев, как я прикладываюсь к фляге, Ильич повеселел.

— Цела, — словно помолодев, улыбнулся он. — Хвала богам. Наши шансы растут.

— Куда ж она денется, — хмыкнул я. — Не в моих правилах разбазаривать столь ценный напиток на травах. Жаль осталось всего пару глотков. Знаете Ильич, ваш самогон мне кажется, удачу приносит. Как ни хлебну, обязательно беда стороной обходит. Может совпадение…

— Конечно совпадение, — поднялся на ноги мой босс. — Это всего лишь…

— Бренди, по старому рецепту. Я помню.

— Вы посмотрите, — обиженно завопил Прыщ. — Наш божок снова в одиночку пьянствует. И сто процентов Ильич скажет, чтобы мы к нему не лезли.

— Угадал, — подтвердил Ильич.

— Ильич, у меня от этого сосуда уже суеверия появляются. Как только его вижу, обязательно на нас очередная порция бед падает.

— Суеверия, — улыбнулся Ильич. — И паникерство. Будем пресекать…

Распахнувшаяся дверь прервала разговор. На пороге появились знакомые симпатичные мордашки в облегающих доспехах от кутюр. За ними мелькают грубые черные панцири солдат, старающихся держаться поодаль от карателей. Дурная слава ….

— Эскорт что надо, — заметил Ильич. — Нас уважают и боятся. Не часто каратели сопровождают заключенных. Солдаты — дело обычное. Они по большинству из местных. Пушечное мясо. Сельская молодежь пытается найти путь в светлое будущее.

— Есть повод задрать нос! — довольно ухмыльнулся Прыщ.

— Не тебя боятся, — скосила в мою сторону глаза Дайла.

— А чего меня бояться? — еще шире заулыбался Прыщ. — Я тихий, мирный и всегда договориться можно. За разумную плату, конечно. Не то, что со злым Димычем. Он то и дело норовит то ножичком пырнуть то еще какую гадость сотворить. Натура у него такая.

— Да вы зек со стажем, — не преминул подколоть я Ильича. — Пахан, можно сказать.

— Не уверен, что верно тебя понял, — почесал затылок Ильич. — Земной жаргон я так и не смог до конца освоить. Если я правильно понимаю, у вас еще есть язык избранной элиты — феня.

Стоящая в дверном проеме девушка поманила меня пальцем и нежно улыбнулась. Хоть и знаю, что она каратель, но все равно внимание такой красоты льстит. Глупость конечно, но что могу поделать, если я столь восприимчив к женской красоте.

— Иду милая, — улыбнулся я в ответ. Мной овладела бравада, и развеялся страх от предстоящей встречи. Будет что будет.

— Бабник, — обиженно буркнула за спиной Дайла.

Ильич с Тимохой шагнули вслед за мной, но каратель отрицательно покачала головой.

— Пойдет только он? — с явным облегчением спросил Ильич.

Утвердительный кивок в ответ.

Лиля облегченно вздохнула и, поправив всклокоченные волосы, прижалась к Тимохе. Он прижал ее к себе могучей рукой. На, еще секунду назад, суровом лице заиграла улыбка. Прыщ вообще чуть ли не пританцовывает по поводу отмены аудиенции. Оно и понятно. Они рады, что избежали повторной встречи с Императором. Только Дайла нервно поглаживает шрам, уставившись в угол.

— Ну, пошел я, — махнул я рукой сокамерникам.

— Не допускай слабости, — посоветовал Ильич. — Император уважает силу и презирает слабость.

Тимоха поднял над головой крепко сжатый кулак. Лиля подбадривающее улыбнулась.

— Только обязательно вернись, — услышал я долгожданный голос, когда дверь уже закрывалась за моей спиной.

Сопровождаемый усиленным эскортом я иду по бесконечным коридорам и поражающим пышностью и изысканностью залам. На встречу то и дело попадаются солдаты и богато одетые вельможи. Не зависимо от статуса встречные расступаются, завидев карателей.

И вот, наконец, мы остановились у огромных, в несколько человеческих ростов, дверей. Сквозь полупрозрачное стекло украшенное растительными орнаментом льется свет. По обе стороны дверей застыла наглухо закованная в черную сталь стража с обнаженными мечами. Гвардейцы. Невольно вспоминается арена и бой с одним из них.

Неожиданно у меня закружилась голова. На глаза опустилась мутная пелена видения. Покачнувшись, я попытался за что-то ухватиться но не найдя опоры осел на пол и на некоторое время потерял сознание.

Сверкает за спиной Хрустальный город — памятник нашей былой жизни, уменьшенная копия некогда великой столицы некогда великого мира. Все в прошлом… Нет больше того мира. Нет былого величия. Нет великолепия Хрустального города, накрывавшего сверкающей паутиной целый континент… Лишь память хранит его величественную красоту и грацию. Есть лишь его жалкая тень, наше последнее пристанище, крепость, вобравшая в себя остатки великой расы не знавшей себе равных. Расы, накрывшей своим разумом, силой и добром множество миров. Миров, которым мы дали прогресс, знание и мир. Миров, где правила справедливость и порядок. Миров, где забыли о ненависти и зле. Миров, которым мы подарили Любовь.

Остатки… Как же мало нас осталось… С каждым сражением тают наши ряды, а врагам нет числа. Ни наша сила, ни знания не способны противостоять черной орде. Им нет числа…

Наши дни сочтены. Приближается время последней битвы. Битвы, которая поставит точку в нашей длинной летописи. Останется лишь этот город и недолгая память. Не думаю, что люди будут помнить о нас вечно. Их память так же коротка, как и жизнь. Пройдет время и даже легенды о богах в золотых доспехах будут забыты. Нет ничего сильнее времени. Оно стирает следы некогда великих империй и ужасных войн. Сотрет и это…

Звякнули мечи, покидая ножны.

Враг впереди. Сомкнутые ряды черных силуэтов до самого горизонта. Им нет числа.

Время пришло.

Сотня фигур, закованных в золотые доспехи, застыла у ворот города. Жалкая крупинка света в окружении тьмы. Прощальные взгляды обласкали хрустальные стены.

— Прощай, — шепнули губы. Опустились забрала.

Вперед.

— Время, ты за нас, — метнулся в небо воинственный клич и сотня мечей, сверкающими золотом молниями обрушилась на застывшего врага.

Память о себе мы продлим этим сражением.

Очнулся я от резкого запаха. Возле меня суетился сгорбленный старичок с кожаным чемоданчиком. Оттолкнув сухощавую руку, с вернувшим меня в сознание пузырьком, я поднялся на ноги. На меня насмешливо поглядывают солдаты, перекидываясь короткими фразами. Даже на лицах карателей привычные улыбки сменились на гримасы презрения. А они не так уж и красивы.

— Смейтесь, смейтесь, — пробормотал я, поправляя одежду и расчесывая волосы пятерней. — Думаете, от страха перед вашим владыкой сознание потерял и в штаны наложил. Ошибаетесь. Это вы у меня наложите.

Жаль мой наряд не совсем соответствует предстоящей процедуре. Рваный джинсовый костюм и грубые башмаки выглядят неподобающе событию. А еще бы умыться и зубы почистить…

И снова видения дают мне подсказку. Теперь я знаю что делать. Остались лишь два вопроса. Хватит ли мне смелости на подобный поступок и к чему он приведет?

Двери распахнулись, и в сопровождении карателей я вошел в тронный зал. Солдаты остались за беззвучно закрывшейся дверью.

У меня даже нет слов, чтобы достойно описать труд богов-архитекторов. Сквозь фасетчатый, как глаз пчелы, купол льется тысячами лучей свет. Колоны-исполины выгнулись дугой под тяжестью наклонившихся внутрь прозрачных стен. Сквозь их незримую толщу открывается все великолепие Хрустального города с высоты птичьего полета.

Судя по всему, я на вершине центральной башни города. Ничего не понимаю. Нас заперли в подвале. Когда меня сопровождали сюда, то по пути не было ни одной ступеньки, и пол был горизонтален. Я оглянулся назад и увидел извивающуюся вдали за городской стеной реку и неторопливо ползущие по ней баржи. Дверей и в помине не было.

На возвышении, в центре зала, на монументальном троне из черного камня, явно не имеющему к Хрустальному городу никакого отношения, вольготно развалился крупный мужчина в черной мантии. Длинный подол обвивает подножие трона, навевающего мысль о кладбищенских надгробьях. Лишь оградки и цветочков не хватает. Там, дома в дикие девяностые, период хаоса, дележа власти и беспеределья бритоголовых, лишенных шеи молодых людей в спортивных костюмах такие произведения кладбищенского искусства были в моде. Золотом на черном мраморе переливались надписи «Коляну от братвы», «Пацаны тебя не забудут».

Длинные с проседью волосы спускаются на широкие плечи. Традиционно черные доспехи лишены каких либо украшений. Такая защита больше подходит для сражения, чем для тронного зала.

Император излучает такую мощь, что я чувствую себя гвоздем, который вот-вот одним небрежным движением засадят по самую шляпку в пол. С трудом сдерживаюсь, чтобы не распластаться ниц перед покоряющим могуществом. Император еще даже рот не раскрыл, а меня уже разрывает от чувства, что стоит ему лишь молвить, и я без раздумий умру за него. Буду голыми руками рвать глотки его врагов и штабелем складывать их головы у его ног. Буду лизать его сапоги, подобно псу в ожидании ласкового слова.

Каратели выстроились за моей спиной и, опустившись на одно колено, склонили головы. Император вяло махнул облаченной в металлическую перчатку рукой и девушки поднялись. Красивые личика портит тень страха. Какая же силища кроется в Императоре если даже каратели испытывают перед ним страх? Что уж мне тогда говорить. Джинсы пока сухие, и то хорошо.

— Ну, привет, свадебный генерал, — сказал император по-русски без малейшего акцента и хитро улыбнулся. — Или будет правильнее сказать — пушечное мясо.

Давление на мое сознание тут же спало, и я увидел перед собой всего лишь уставшего пожилого мужчину с грубым лицом, испещренным глубокими морщинами. Такой фейс подошел бы заядлому пропойце, а никак не аристократической личности. Подол мантии в пыли. На одном из сапог каблук неправильно стерт, что говорит о том, что с походкой у хозяина не все хорошо. На доспехах царапины. Костяшки на правой перчатке примяты. Интересно, кому это он так влепил? В общем, передо мной никакой не апогей могущества, как мне казалось ранее, а всего лишь человек, наделенный немерянной властью и необычными способностями.

От таких мыслей сразу стало легче, и я малость осмелел.

— Хорошо владеете русским, — говорю, стараясь выглядеть невозмутимым. — Гостили в наших краях?

— Бывало.

Я нервно сглотнул:

— Надолго к нам собираетесь? Зачем вам это? Мы же ничего вам не сделали? Или повод не нужен? Ну да, зачем повод саранче уничтожающей поля одно за другим. Ведь вы именно саранча. Голодная, ненасытная…

— Примерно так и есть. Любая экспансия первый шаг для империи. А империя это сила и порядок. Придет и ваш черед.

— Вам тоже скучно?

— С чего ты взял? — взгляд Императора превратил меня в рентгеновский снимок моей души. Покопавшись в ее содержимом и по-видимому не найдя ничего достойного его внимания он перевел взгляд на реку.

— Довелось недавно пообщаться с еще более могучим властелином, — заметил я, и вытер пот со лба. Интересно, за такие слова меня прирежут сразу, или поэтапно. Нервное дыхание девочек за спиной обещает длинное и неприятное общение. Похоже, они не привыкли, чтобы с монаршей особой разговаривали подобным образом.

— Ты забавен, — улыбнулся собеседник, не глядя на меня. — Ты даже сумел заинтриговать меня. О ком речь?

— Конечно он могущественнее вас лишь в переделах своего мира… очень ограниченного… Но, должен заметить, что в нем он был практически богом. Мир в прямом смысле был у его ног.

— Я тебя понял. Ты говоришь о древнем духе, навеки запертом в камне. Даже я не смогу его одолеть в его владениях.

— Ну, это уже в прошлом, — осмелился я перебить Императора. — Я освободил его.

— Забавно, — сказал Император после небольшой паузы. — Хочешь сказать, что победил его в его же мире?

— Угу.

— Не верю. Мир камня жил по его законам.

— Вы совершенно правы. Правда, мне помогали его игрушки, часть его мира. Он оказался нехорошим кукловодом. Арлекины, мальвины и пьеро в финальном действии оказались не на его стороне.

— Чем ты купил их? Свободой?

Я кивнул в ответ.

— Молодец, — одобрительно кивнул император. — Хороший ход. Но ты сказал мне лишь часть правды. Даже миллиарды игрушек только безвольные куклы в руках правителя. Их воля и желания — ничто. Было что-то еще. Я не разочарован в тебе. С момента прихода в мой мир ты становишься все интереснее, не смотря на роль свадебного генерала.

— Вы во второй раз меня так называете. Что бы это значило?

Император тяжело встал с трона и, спустившись по ступеням, присел на последней и указал мне на место рядом с собой. Лица карателей, так и не шелохнувшихся за все это время, не выразили ни капли удивления, в отличие от моего. Только пышные груди под доспехами стали вздыматься чуть чаще.

— Это значит, что тот, кого ты зовешь Ильичем лгун, использующий тебя в своих целях.

— Мне тоже так кажется, — заметил я, невольно отодвинувшись от собеседника.

— Не кусаюсь, — чуть улыбнулся он краешками губ. От него пахло старостью и горечью полыни. — Между прочим, фляга еще с тобой?

Его вопрос прозвучал как ответ. Я кивнул и, вытащив из заднего кармана джинсов плоский сосуд, протянул Императору.

Побултыхав он отвинтил крышку и влил содержимое в рот. Погоняв жидкость во рту, словно смакуя, он скривился и сплюнул под ноги.

— Бренди… по старому семейному рецепту… на травах… рецепт, наверное, секретный… Гадость?

Император кивнул и тыльной стороной перчатки вытер губы:

— Гадость. Тебе самому-то нравится?

— Не очень.

— А пил зачем? — И снова я почувствовал себя под рентгеновским аппаратом. И инструменты невидимого хирурга вонзились в мой мозг в поисках правды. Желание соврать или уклониться от вопроса отпало само собой.

— И так все знаете, — хмуро сказал я, невольно сжав ладонями виски.

— В бога захотелось поиграть? — ухмыльнулся он и отечески похлопал меня по плечу. — Эх, молодость, бесшабашность и бездумность. Напиток удачу приносил. Силы добавлял. И видения могущества… — Император с прищуром хитро посмотрел на меня. — Было такое?

— Угу.

— Приятно было почувствовать себя богом? Слово сказал, рукой махнул, и чудо случилось.

— Угу.

— Да что ты как филин угукаешь. Язык родной забыл?

И тут меня прорвало.

— Не забыл! — вскрикнул я, вскакивая на ноги. — Что ж вы меня вопросами мучаете? Сами все знаете. Я ведь чувствую, как вы мой мозг препарируете. Да пил. Да понял, что эта бормотуха помогает. Не сразу, но понял. Думаю, что ваш гвардеец без нее меня бы в капусту…

— Правильно думаешь, — император взглядом остановился дернувшихся ко мне карателей. — А у тебя не возникало вопроса — зачем?

— Зачем что? — с опаской глянул я на девушек, прячущих в ножны мечи. Раскосые глаза отслеживают каждое мое движение. Им дай только повод…

— Зачем тебя ним поили.

Император жестом указал на место рядом с собой. Я присел на веющий холодом камень ступеней.

— Тебя использовали, — зазвучала сталь в его голосе. — Твой Ильич применил зелье, чтобы отвести внимание от тех, кто мне нужен. Ему это почти удалось. Расчет был правильным. Приближенный отправился на поиски прежних господ, переродившихся в человеческих телах. Впрочем, чего еще можно было ожидать от трусливых собак, нарекшими себя богами. Даже я, себе такого не позволяю. Ильич понимал, что пересечение граней миров не останется незамеченным и подсунул мне тебя опоенным зельем. По всем признакам — мой старый враг, медленно возвращающий себе силы и память после перерождения.

— Ага, — глубокомысленно сказал я, значить мое происхождение снова становится рабоче-крестьянским, а никак не божественным.

Император развел руками:

— Выходит, что так. Поначалу я даже не понял твоей роли. Не то обманка, не то туз в рукаве. С остальными спутниками все ясно — приближенный в твоем мире насобирал недобитые остатки перерожденных божков и тащит обратно, надеясь на чудо которого не будет. Ты никак не вписывался в эту компанию. И тут неожиданно ты становишься героем. Тебе море по колено и гвардейцы по плечу.

— Не верю.

— Понимаю. Неприятно из героя почти где-то бога превратится в обывателя под допингом.

— Фигня. Глупость и фигня полная. Если все обстоит так как вы говорите, то Ильич полный придурок. Зачем, спрашивается, одновременно тащить истинных богов и обманку? Куда разумнее подсунуть обманку, то есть меня, и пока вы будете разбираться втихую провести остальных окольными путями.

— Маладец, — похлопал меня по плечу император. — Мыслитель. Семь пядей во лбу…

— Ну, это лучше чем девять грамм в виске.

— Да еще и остряк. Но…

— Но? — я чуть подвинулся в сторону, чем заслужил насмешливый взгляд.

— Слабый свет свечи хорошо виден в темноте, но практически незаметен при ярком свете.

— Значит, я был этим самым светом.

Император кивнул и щелкнул пальцами. Рядом со мной из воздуха материализовался мягкий стул.

— Присаживайся, ступени холодные, а геморрой, знал бы ты какая злая болячка.

— Везде-то вы были, все-то вы знаете, — невольно вспомнился бородатый анекдот.

— Знаешь, Димыч, я все никак не пойму, ты такой глупый или такой храбрый, — нахмурившись, император поднялся. Почувствовав перемену настроения повелителя, каратели сделали шаг вперед. Шесть воплощений мужской мечты.

— Я злой, — крикнул я, отправляя стул в голову императора. — Время, ты за нас!

Рванувшиеся вперед каратели на мгновение замедлились, словно кто-то снизил скорость воспроизведения в плеере. Медленно ползут из ножен мечи. Медленно расплываются на лицах улыбки.

Удар и улыбка ближайшей девушки окрасились кровью, а у меня в руках оказался меч. Ну, все, теперь мое сверху.

— Капец вам! — буркнул я, переполняясь рвущейся изнутри силой. — Покрошу как капусту.

— Все-таки глупый, — раздался голос у меня за спиной. — Быстрый, но глупый.

Император сидел на том самом стуле, которое должно было разбиться в щепки о его голову, и покачивал сапогом. Тем самым, со стертым каблуком.

— Но как? — я в растерянности. Ожидался несколько другой ход событий. Я что-то сделал не так?

— Каком к верху. Девочки, он ваш.

В одно мгновение я оказался в кольце карателей. Более ярких улыбок в жизни не видел. Что там говорили по этому поводу? Кажется, чем шире улыбка, тем ближе финиш. Хреново! История с кабаком повторяется. Эх, была не была.

Выставив оружие вперед, я сказал:

— Ну что, девочки, давайте только по одной. Так честно будет.

В ответ на взгляды карателей император кивнул:

— Позабавьтесь. По очереди. И мне хоть какое-то развлечение будет. Жаль короткое… Секунд десять протянешь — будешь героем.

— А если больше?

— Минута! И если ты жив, что вряд ли, иди на все четыре стороны.

— А сели я всех уделаю?

— Про глупость я уже говорил? — император запахнул плащ. — Ну, так и быть. Чего хочешь?

— Всех отпустишь!

— Глупый нахал, нет страшнее смеси. И не думай. И не тыкай. Попытка огреть меня стулом по голове не дает тебе повода перейти на ты. Между прочим, безуспешная попытка.

— А если?

— Ну ты нудный. Неужели ты думаешь, что я отпущу тех, кого столько времени ловил? Ну не глупость?

— Неужели ты… кхмм, вы думаете, что я смогу одолеть шесть карателей? Ну не глупость ли?

Император расхохотался.

— Ну, ты фрукт! Я помню твои успехи на арене с гвардейцами. Но!

— Но?

— Гвардейцы даже дышать перестают при виде карателей.

— А вдруг?

— Хорошо.

— Хорошо, в смысле да?

— Ну, ты нудный. Да! Победишь шестерых и вся ваша компания свободна.

— Точно?

— Не забывайся! — зазвенел металл в его голосе. Ты разговариваешь с императором. Уже это честь для тебя. И чтобы другим наглецам было неповадно, бой будет видеть весь город. В том числе твои спутники. Они смогут в деталях рассмотреть содержимое твоего вспоротого живота и цвет крови. А вольнодумцы, шепчущиеся по углам про заговор, получат наглядный урок. Устраивает?

— Цивилизация, телевидение, — буркнул я под нос. — И на кой черт я это делаю. Публичная смерть… всю жизнь мечтал умереть у ног прекрасной женщины… публично. Супер. Насчет дурака, он прав. На что я рассчитываю? Чудо? Чудеса закончились на стуле. Оно должно было оказаться на голове императора, а не под его задом. Не сработало. Что-то не так. Понять бы что.

— Устраивает? — вырвал меня из раздумий монарший голос. — Или ты от страха впал в оцепенение?

— Да.

— У тебя что-то с голосом? Ангина? Ты стал тихо говорить. Повтори, чтобы слышал весь город. Чтобы самая последняя собака знала, ради чего ты сейчас умрешь.

— У вас тут все полиглоты? И квакающие аборигены и собаки? И русский второй национальный язык?

Император озадаченно почесал кончик носа, скорчил недовольную мину и махнул карателям.

— А привет передать можно? — Император вытаращился на меня как на идиота. — Ну у нас так в шоу принято. И тюбетейку подарить… Ну, ладно. — Я вяло помахал несуществующим камерам.

— Кольцо расширилось, и я оказался один на один с великолепной девушкой. Даже окровавленные губы были не в состоянии испортить ее красоту. В голову полезли истинно мужские мысли. Что-то там про подножку и на раскладушку и вопящие за стеной соседи о том, что ночью спать нужно, а не непотребством заниматься.

Тряхнув пышной гривой, она неторопливо двинулась ко мне. Такой походкой модели по подиуму ходят… Ради такой походки мужики на показы мод и ходят. Ну не ради же тряпок. От бедра… и этими самыми бедрами так покачивая…УХ!

— Ты будешь пялиться, или сражаться, — отрезвил голос императора. — Не глянцевый журнал листаешь.

Главное не повторить ошибки таверны. Они быстры, очень быстры.

Удар!

Я еле успел остановить ее меч у… В общем ударила как типичная женщина. Почему-то сразу вспомнилась Дайла, поражение в таверне и слова «плевать на тебя надо».

Удар.

Сталь встретила сталь у самого лба. Ну да куда же еще бить мужика. Если не в одну голову та в другую.

Мы застыли, пытаясь задавить силой друг друга. Как перетягивание каната, только наоборот и с мечами. Под натиском пол заскользил под моими ногами, и я начал изображать из себя хоккеиста медленно скользящего по льду назад под натиском противника. Как же она сильна. Тепловоз с сиськами.

Плевок.

Девушка явно не ожидала от меня такой гадости. Воспользовавшись секундным замешательством, я вклеил ей ногой в пах и головой в лицо. У меня побежали круги перед глазами, а вокруг головы нимбом запорхали галдящие канарейки. В кино это выглядит круто, а в реальности больно.

Удар.

Меч ничем не отличается от бейсбольной биты, если бить плашмя. В лоб. Улыбка погасла как сгоревшая лампочка, и каратель опустилась на пол. В последнее мгновение я поддержал ее голову ботинком, и нежно опустил на пол. Красота требует жертв.

— Вы время не засекали? — поинтересовался я у императора, ставшего темнее ночи. — Мне кажется секунд девять.

— Восемь, — мрачно произнес он.

— Значит, я свободен?

— Угу.

— И могу идти на все четыре стороны, и никто меня не тронет?

— Угу.

— Вы такую птицу как филин хоть раз видели? Ладно. Ладно. Шучу.

— Вали, — буркнул император и отвернулся.

— Я требую продолжения банкета.

— Фантасмагория какая-то. Тебе и так повезло. В основном за счет использования необычных приемов. Так что вали отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели.

В моей голове созрел дикий план.

— Я продолжаю, — я перехватил покрепче меч.

Каратель переступила через вяло шевелящее тело коллеги, и двинулась вперед. Узкая сталь лихо выписывает восьмерки и совсем незнакомые мне финты. Боюсь, что школа верблюда мне уже не поможет.

— Время, ты за нас, — шепчу я. Шеренга воинов в золотых доспехах раскаленным утюгом оставляет оплавленный след на черном покрывале. Я не знаю кто вы были… Я не знаю кто я есть… Но своих мы не бросаем! — Поехали!

Эта девушка куда осторожнее. Никаких лобовых атак. Сплошные обманные выпады и уклоны. Раза за разом она прощупывает мою оборону в поисках уязвимых мест. Мечи плетут причудливый узор, словно ткут восточный ковер. Темп ускоряется с каждой секундой. Удар. Блок. Уххх, сталь лизнула по правому боку. Больно. И обидно. Баба же. Удар. Блок. Выпад в грудь.

Каратель шарахнулась назад. Проведя рукой по груди, она удивленно посмотрела на окровавленные пальцы. Слизнув кровь, она подмигнула.

У императора побелели губы, а глаза… Лучше бы я их не видел. Чувствуешь себя полевкой, мечущейся в траве под неусыпным взглядом коршуна, который вот-вот…

Я на мгновение расслабился и тут…

На меня обрушился шторм. Шторм стали. Ее меч был везде и одновременно. Забыв обо всем, я угрем вертелся, пытаясь уйти от разящей стали. Но девушка была неутомима. Я видел лишь две вещи: улыбку, предвещающую скорую победу и меч, все ближе и ближе подбирающийся к моему тельцу.

Когда-то давно, в детстве, я ходил в музыкальную школу. Сам пошел, без натиска родителей. Или захотелось или худрук на уроке так красочно расписывала… Не важно. Пошел я в школу баяна. И слух был и баян. И сольфеджио, будь оно проклято, одолевал худо-бедно. Моим бичом был метроном. Точнее не метроном, а Лидия Михайловна. «Играем Димочка, играем. А теперь ускоряемся». И цок ноготком по грузику вниз. И побежало время быстрее. «Еще быстрее». А пальчонки-то по кнопочкам не успевают… В общем бросил я музыкалку…

Стоило мне вспомнить Лидию Михайловну, как все сразу встало на свои места. Все просто, Димыч. Все просто. Перед тобой метроном, под который ты должен подстроиться. И получишь пятерку. Может даже с плюсом.

Блок. Блок. Удар. Блок. Блок.

Раз, два, три. Раз, два, три. Димыч, держи ритм.

Шаг назад, разворот, шаг назад, уклон, шаг назад. Удар. Удар. Да хрен с ним, с метрономом. Падаем на пол и ножницы ногами. И лезвие к горлу.

— Сдаешься? — тяжело прохрипел я. Недешево бой дался.

— Она тебя не понимает, — мрачно заметил император.

— Ну, так скажи ей, что если шевельнется, я ей башку отрежу.

Мы лежим на полу, в вполне выгодной для меня позиции — ноги женщины зажаты между моими, она лицом вниз, ее меч в стороне, а мой под ее горлом.

— Думай быстрее император, — рявкнул я. — Иначе все подданные увидят как я на твоих глазах твоему же холую… Холуйке… Холу… В общем, сам понимаешь… Слухи пойдут… Смута. Мол, император уже не тот, что раньше. Прогибается. А прогиб и нагиб синонимы.

— Ты можешь уходить, — с трудом сдерживаясь, и стараясь не терять монаршего лица, величественно произнес император, гуляя желваками. И что-то добавил на непонятном языке.

Каратель рванулась шеей на мой меч. Хорошо, что мне хватило ума не инстинктивно дернуть его на себя, а просто развернуть плашмя.

— Живи красавица, — погладил я ее по пышным волосам. — Ты конечно стерва редкостная, но слишком красива чтобы вот так умереть. И хозяин твой редкостный…

— Ты по-прежнему готов сражаться ради своих спутников? Даже после того как они тебе врали, бросали в беде, предавали.

— Поехали, — сказал я, зажимая рукой кровоточащий бок. — Осталось всего четверо.

— Еще четверо, — поправил император. — И условия меняются. Четверо против одного.

— Но ты, же обещал! И подданные это слышали. Лжецом будешь…

— Полиглотов у нас мало. Это ты верно заметил. Так же как и знатоков русского. Так что все законно. Или сражайся или уходи. Мое слово…

— Дерьмо твое слово, — плюнул я под ноги императору. — Впрочем, как и ты. Надеюсь ваши неполиглоты хоть зрячие.

— Да ты!.. — поднялся в полный рост повелитель.

— Поехали, — рявкнул я. — Все четверо.

И поманил их к себе. Ох не пережить мне четыре обворожительные улыбки. И кровушка потихоньку уходит. Скоро слабость навалится. Ох, не вовремя.

Вскинув меч перед собой, я одарил девушек самой яркой улыбкой, на которую был способен. Я бы предпочел, чтобы она досталась Дайлушке, но обстоятельства вынуждают. Они улыбаются, выражая радость предстоящего боя, а я чем хуже.

Вокруг меня образовался квадрат, вершинами которого являются лучшие в мире профессиональные убийцы. Две предыдущие победы оправдываются… Случайностью, удачей и черт его знает чем.

Бездонные глаза, в которых любой нормальный мужик утонул бы вместе с кошельком, настороженно ощупывают меня. Что, девочки, не прошли уроки даром. Не привыкли по мордасам?

Но что же мне с вами делать? Четыре сразу… Ох, шестеро!

Поверженные девушки приподнялись и, переглянувшись, рванули ко мне.

Ставки меняются сильно не в мою пользу. Если против четверых мне был полный капец, то против шести…

Выполнив странный маневр, девушки оказались у меня в тылу и тут же вскинув мечи, повернулись спинами ко мне.

— Это чего? — поинтересовался я, теряясь в догадках.

— Ты их победун, — мрачно изрек император и плюхнулся в кресло. — Ну что за день. Яичница подгоревшая, ванная холодная, девка фригидная, пиво теплое… и ты туда же… с бабами этими.

— Теплое пиво это паршиво, — посочувствовал я. — А с бабами то что?

— Что-что? Ты их победун, в смысле победил и теперь ты их победун.

— И?

— Я же говорил, глупый. Они твои! Понял! Ты их победил! Ты их хозяин. Они ради тебя любому глотку перегрызут.

— Круто. Трое против четверых?

— Все, завязываем с демократией, — император щелкнул пальцами. — Идея с трансляцией была не самой удачной.

— А как же с общественным мнением?

— В империи есть свои плюсы.

— Понял. Мне всегда была по душе монархия.

— Удивил. И почему?

— Лучше один придурок у власти. Придурок, но хозяин, понимающий, что это все его. И это все нужно содержать в порядке, чем толпа народных избранников занимающихся перетягиванием оделяла и рвущая державу на куски. Толпа голодных шакалов способна растерзать даже империю.

Император сделал небрежный взмах и четыре девушки растаяли в воздухе. Две остались. Он недовольно поморщился.

— Скажи им, чтобы ушли.

— Как?

— Как хочешь. Мне они уже неподвластны. Договаривайся сам.

— А если в уголок?

— Сойдет. Лучше лицом в стену. У меня мурашки от их взглядов…

— У вас? Вы же хозяин карателей?

— И что? Думаешь, дрессировщики не бояться своих тигров? Еще как. И спиной не поворачиваются. Эти бестии хуже будут. Сам знаешь.

— Да уж. Догадываюсь.

Я подошел к девушкам и жестами объяснил убрать мечи. Потом, взяв их за руки, отвел к стене и усадил на пол. Не могу передать свои ощущения. Я иду, взяв за руки самые прекрасные создания женского пола в мире. И они мне покорны… Я их хозяин и победун… И ладони у них…

— Хватит слюни пускать, — словно угадал мои мысли император. — Водка, коньяк, виски, текила?

— А?

— Пить что будешь, герой?

— Пиво есть?

— Несерьезно. Водка, коньяк, виски, текила?

— Ну, коньяк.

— Молдавский устроит?

— А наполеона нет?

— Ты что, не патриот?

— А ты молдаванин? Вы…

— Я из совка, а дальше роли не играет. Что Молдавия, что Украина, что Россия, что Казахстан… это моя страна.

— Соболезную.

— Просрали?

— Точно.

— Так и знал, — грохнул кулаком по подлокотнику император. — Суки. И что сейчас?

— Каждая республика — независимая страна.

— И как?

— Хреново.

Император щелкнул пальцами и рядом с ним появился столик. Коньяк «Золотой аист» дополняли мясная нарезка, лимончик, нашинкованный на блюдце и тонкие ломтики сыра. Мгновением спустя появился стул, в который я тут же рухнул. Сказывались усталость и ранение.

Плеснув коньяка в хрустальные рюмки, император поинтересовался:

— Ты откуда?

— Из совка, — ухмыльнулся я и, не дожидаясь приглашения, опустошил рюмку.

— А конкретнее? — плеснул он вторую порцию.

— Украина. Юг. Николаевская область. Дальше все равно не знаешь.

— Точно. Я и область эту не знаю. Я из Ленинграда.

— Нет такого города, — промычал я, пережевывая сочное мясо. Не знаю, как они его готовят, но вкус божественный.

— Тоже просрали? — аж привстал повелитель. — Кому?

— Не парься. Переименовали. Санкт-Петербург.

— Петра вспомнили, — хмыкнул император и опрокинул рюмки. — Все возвращается на круги своя.

— Может, объяснишь, что вообще происходит? — И сыр у них необычный. Как на рекламных щитах фаст-фудов красивый и вкусный. А запах…

— Ну, давай знакомиться, — император встал, вытер руку об мантию и протянул мне. — Федор.

Я расхохотался так громко, что мои подружки нервно дернулись и обратили взгляды на нас. При этом их изящные ладони опустились на рукояти покоящихся в ножнах мечей.

— Ты собак своих на цепи держи, — посоветовал император.

— Сам разберусь. Сооруди поесть.

— Чего изволите? Хрюшку молочную, устриц в вине али молочка птичьего.

— Да не мне, — отмахнулся я. — Я не переборчив. Девчонок накорми.

— Это запросто.

Передо мной в воздухе завис большой поднос заполненный едой. Содержимое вызвало у меня неудержимый рвотный рефлекс.

— Все нормально, — расхохотался в свою очередь император. — Они это любят.

— Точно? — отстранив от себя блюдо, я осмотрел его содержимое. Оно не только странно пахло, но и странно двигалось.

— Иди, корми скот.

— Зачем ты так? Они же люди.

— Да брось ты. Ну, какие они люди. Наемники без дома, совести, чести и правил. Они признают только силу. А ты говоришь люди.

Поставив поднос между девушками, я осторожно погладил их по голове и отступил на шаг.

— Отвернись, — посоветовал император. — Не порть свою иллюзию. Девочки предпочитают два блюда. Первое — свежая кровь поверженных врагов. У каждой в поясной сумке даже чарка особая есть. Ритуальная. Только для того, чтобы забрать силу и дух поверженного врага.

— А второе? — поинтересовался я, начиная догадываться.

— Мясо с гнильцой и червячками, — протянул мне полную до краев рюмку император. — Пей, только не блевони, не порть атмосферу праздника.

— Ну и кто ты? — поинтересовался я, отдышавшись и сглотнув подобравшийся к горлу комок.

— Федор Михайлович…

— Достоевский? — хихикнул я.

— Достали! И ты туда же. Нет, не Достоевский, а Петриченко.

— Тоже хорошо, — опрокинул я очередную рюмку. — И как тебя сюда занесло?

— Закусывай, а то развезет, — пододвинул мне собутыльник мясо. — Не часто мне удается с земелей поболтать. На кой ты мне потом никакой нужен. Ну да ладно, За державу! За Совок! — Звякнул хрусталь. Император расчесал пятерней седые пряди. — Знаю, что тебя разрывает от вопросов… Да и сам поболтать не прочь. Куришь?

— Иногда. Когда выпью.

— Ну, раз иногда, значит всегда, — он выудил из-под мантии пачку сигарет и протянул мне. — Угощайся шурави.

— Афган? — поинтересовался я, затянувшись горьким дымом.

— Он самый, будь он неладен, — сплюнул император. — Июнь восьмидесятого. Ад у Санги Дуздан под Файзабадом. До гроба помнить тот день буду. Радует только то, что оставшиеся в живых духи, его тоже не забудут. Ох, и врезали мы им тогда, Димыч! Знал бы как врезали. Горы пылали огнем и молили Аллаха о пощаде. Жизнь человеческая ничего не стоила. Ни наша, ни их. Шаг за шагом мы двигались вперед, удобряя землю кровью… Сколько пацанов головы сложило… Сколько грузов двести потом домой ушло… Сколько слез матерински… Эх! Да что уж теперь! Я тогда уже майором был… Десантура. Профи. Не первая война для меня. И черный континент был и другие места разные…

— Про это уже говорят в открытую, — промычал я, пережевывая кусок мяса. — Нет больше секретов.

— Привычка, — криво ухмыльнулся император. — Как забухаем было с офицерами, наутро просыпаешься и первая мысль — а не сболтнул ли чего лишнего? Вдруг особисту кто стуканет. И ходим поутру косые от похмелья и подозрительных взглядов друг на друга.

— Так что ты говорил про эту, как его Джедая с Фазабатом.

— Санги Дуздан под Файзабадом. Гора воров — по ихнему. Как головка сыра вся в дырах, ходах, лазах и туннелях. Духи там нехилую базу устроили. Нам полкаш говорил, что даже сам Македонский не смог эту гору взять. О!

— А при Македонском что уже душманы были? — поинтересовался я, чувствуя, что конкретно пьянею. Накопившаяся усталость плюс коньяк все больше и больше тянут к земле.

— Димыч, ты быстро пьянеешь. И глупеешь. Хотя и так дальше некуда.

— Ага, дурак-дурак, а баб твоих увел.

— Подавись. Дальше рассказывать?

— Извини, устал просто.

— Град за нашими спинами молотил не утихая. Залп! Залп! Один за другим. И огненные стрелы над головами. — Он грохнул кулаком по столику. Ополовиненная бутылка подпрыгнула и полетела наземь, но была подхвачена монаршей рукой настолько быстро, что ни одна капля не была утеряна. — Гора полыхала от взрывов… А ночью вертушки… Ми-24Д. Штук восемь! Ты даже не представляешь, какая это мощь. Бойцы говорили, что они с неполными экипажами ходят, чтобы больше фугасов навешать. И заход за заходом духов утюжат. Тогда еще черпак полез мне морду бить.

— Черпак?

— Цивильный?

— В смысле?

— Ты в армии служил?

— Нет. И ничуть об этом не жалею.

— Тогда тебе не понять. Просрали державу! Я у снайпера-молодого весло перехватил и бачонка в лоб… Он только из-за холмика выскочил. У снайпера руки тряслись, бормотал что в детей не стреляет, а что у пацана две лимонки разведенные за спиной и невдомек.

— Я предпочитаю общение на русском языке.

— Да чего тут понимать, косила. Мальчик лет десять-двенадцать из-за холма на нас бежал. Вокруг ад кромешный, а тут ребенок. Вот ты бы что сделал?

— Ну не знаю. Как-то помог, защитил. Может, подбежал бы и на землю повалил, чтобы не убили.

— Минус один, — расхохотался император. — Вот на таких, как ты и делался расчет. Возраст, пол роли не играют. Враг есть враг, тем более, если у него за спиной две гранаты с выдернутыми чеками. Смекаешь, салага?

— Наверное, да, — я аж съежился, представив себя в подобной ситуации.

— За шурави, — поднял рюмку император. — За тех кто… В общем не чокаясь.

Мы выпили. Неким чудесным образом пустая бутылка сменилась полной.

— А императором как стал? Я понимаю, что майор это круто и находится где-то между капитаном и подполковником… но император…

— Вот там все и началось, — император встал и начал мерить шагами огромный зал. Он похож на огромного старого ворона. Колышется черный плащ. Поскрипывают при каждом шаге доспехи. Подойдя к прозрачной стене, он устремил свой взор вдаль, туда, где краснели верхушки деревьев в лучах заходящего солнца. — Я черпаку в челюсть засадил, дисбатом пригрозил и поджопник для солидности выписал и тут рядом полыхнуло. И понять ничего не успел. А очнулся салагой имперской учебки на Тылсе. Чистилищем, мы этот мир называли. И тут же кнут через всю спину. И афганку и тельняшку насквозь… чуть ли не до кости… В общем сразу дали понять кто в этом доме хозяин. И понеслась изо дня в день учеба солдатская. Били нас нещадно по поводу и без повода. Кормили не плохо и каждый вечер языки учили… разные… Ну мне-то не привыкать, до этого не один успел освоить. Примерно полгода прошло, остатки нашей сотни на плацу построили, человек двадцать осталось в живых, и обрадовали, что мы теперь солдаты имперской армии и ждет нас посвящение. Мы, конечно, рявкнули как положено — мол, здравься император, а сами напряглись. Народ у нас собрался разношерстный. Многие, вояки, как и я, были выужены из своих миров в разгар боя. Моего кореша Инсынткуя с Иулды с бабы сдернули. Шестой за тот вечер. Ох, и кобелина, скажу тебе. Трахал все что шевелиться. Даже на своих поглядывать стал… Ну близнецы с Темы ему темную устроили — гормоны сразу попустили. И аграрии были. Шахтеры с Бездны… Подслеповаты все как один, но руками из лома ромашку делали. В общем имперцы грелби в свою армию всех подряд и откуда только могли. Рекруты дохли как мухи, но на смену ми приходили все новые и новее. Крематории Чистилища курились днем и ночью, отправляя к богам души слабаков.

— Зачем им столько солдат?

— Война Димыч. Война. Империя всегда расширяется. Ты про саранчу точно заметил. Только мы не уничтожаем, а захватываем и обращаем.

— Обращаем?

— Посвящение. Момент, когда исчезает Я и появляется Мы. Я знаю, что ты скажешь — муравейник, пчелы и так далее. Да, но не совсем… Обращаясь, ты становишься частью невообразимо огромного организма но при этом не перестаешь быть собой. Вот, например, я помню все, свободен в действиях но…

— Но? — прищурил я глаз, потому что император начал раздваиваться вместе со второй опустевшей бутылкой. — Но цели общества важнее личных.

— Примерно, — обернулся он ко мне. — Мы живем ради империи. Начиная от рядового и заканчивая императором. Мы теряем часть свободы и получаем взамен силу, цель и бесконечные шеренги единомышленников.

— Это конечно все интересно, — я икнул, — но каким образом майор Советской армии стал императором.

— А это просто, — отмахнулся император, и умостился в кресле, предварительно материализовав еще одного пол-литрового аиста. Я снова икнул и попросил прощения у печени. — Я убил императора.

–

— И что дальше? — поинтересовался я у своих обворожительных спутниц. — Идеи есть?

А в ответ бездонные взгляды. Это не то, что мне сейчас нужно. А нужен мне в первую очередь аспирин. Вчерашнее имперское застолье организм будет переваривать долго. Голова — галдящий многочисленным семейством скворечник. Во рту… Тьфу-тьфу. И кто туда только не гадил. И умных мыслей ноль целых ноль десятых.

Так, Димыч, похмелье это хреново, но нужно сосредоточиться и разложить все по полочкам. Значит так, что мы имеем: Первое — похмелье жуткое. Это минус. Второе — две бабы дико красивые и готовые за меня всех порвать. Это плюс. Третье — вчерашняя благосклонность императора и хоть какое-то представление о том, что вокруг происходит. Наверное, плюс. Четвертое — и на кой черт, спрашивается, он выстави меня за двери? Конкретный минус. Я, конечно, плохо помню финал банкета… Император попрощался со мной и удалился, а девочки потащили меня в опочивальню… Оппа! Я опустился на стеклянный бордюр.

— Девочки, кхм-м-м… Это… Вчера было что? А? А вы зубы после ужина чистили… А-то как представлю… Ну что ж молчание тоже ответ.

Да впрочем, какая разница. Есть заботы поважнее. Своими действиями Достоевский, то есть император дал понять, что вчера была лишь минутная слабость, ностальгия. Землячество и все такое. Дела державные превыше собственных. Слово свое он отчасти сдержал — я свободен. Мои коллеги по-прежнему в заточении и ничего хорошего их не ждет. Император не знает пощады к старым врагам.

Меня пнули под зад.

Девочки в одно мгновение превратились во взведенные пружины, готовые распрямится, и распотрошить обидчика хозяина, потом достать ритуальные чаши и жахнуть еще теплой кровушки за его здоровье. Фу гадость какая.

Черный мундир попятился к городским воротам, не сводя глаз с улыбок карателей.

— Что герой, сцыш когда страшно, — пробормотал я, поднимаясь на ноги, и положил руки на плечи девушек. — Спокойнее. Не заводитесь. Еще будет повод.

Передо мной тянется к небу хрустальная крепостная стена. Сквозь полупрозрачную толщу угадывается утренняя суета просыпающегося города. За спиной вьется к горизонту дорога, сливаясь на грани земли и неба с водной гладью. Заливаются в вышине голосистые птицы, встречая восходящее солнце. Что-то мелкое и незаметное прошуршало в траве у моих ног и тут же скрылось во рту одной из девушек.

— Ну вы даете, — сглотнул я. — Подножный корм… Мне тут плохо… тошинит… А вы гадость всякую трескаете. Фу!

Из ворот показалась крытая телега запряженная парой гнедых. Я проголосовал. Транспортное средство остановилось, и на нас уставились две пары глаз. Не знаю, что подумал толстый купчишка в пестрой одежде и его не менее толстая и пестрая супруга при виде оборванца в сопровождении карателей… В общем мы поехали.

Цокот копыт, покачивание и поскрипывание неумолимо тянули мою тяжелую голову к душистому сену, устилающему телегу.

— Ну и что мне с вами делать? — пробормотал я. — Я сам не знаю, куда себя деть и как поступить, а тут еще и вы. И ребят потерял… Эх, Дайлушка… Я даже Прыща рад был бы слышать…

Словно почувствовав душевную боль, девушки легли рядом и нежно обняли меня. Сразу стало так тепло и уютно. Нет, я больше не воспринимал их как женщин. Скорее две мурчащие кошки, прильнувшие к хозяину.

У купчишки аж слюна по подбородку потекла, и глазенки похотливо заблестели. Почувствовав слабину, лошадок потянуло в сторону, к зеленой травке, и телега запрыгала по камням. Супруга одарила муженька презрительным взглядом, отвесила увесистую затрещину, и отобрала вожжи. Почесывая затылок, купец отвернулся, но раз за разом исподтишка, чтобы сатрап в юбке не видела, косился на прелести девушек.

Я его понимаю. Сам недавно… пока не познакомился с их гастрономическими пристрастиями. Охолаживает.

Одна из девушек чуть улыбнулась. Самую малость. Толстяк стал белее мела, и тут же отвернулся и придвинулся поближе к жене.

Почувствовав, что что-то давит мне в бок я зашарудил рукой в сене. Ничего. Ага, вот оно.

— На билет домой, — мрачно сказал я, разглядывая позвякивающий мешочек, извлеченный из внутреннего кармана. — Вот только туда не ходят поезда и не летают самолеты.

Видать император напоследок сунул. Шурави. Майор хренов, вышвырнул меня как пса шелудивого. Чтоб под ногами не вертелся. Авторитет не портил. Он друзей моих получил, а я так, довесок. Так при Совке было. Хочешь купить хорошую книгу, так обязательно с ней в довесок идет какое-нибудь вязание крючками или техника махания граблями. Я как-то к Азимову в придачу был вынужден купить «Секреты выращивания бобовых культур». В то время я готов был купить даже вышивание крестиком, чтобы добраться до очередной книги кумира. Вот и выходит, что я — то самое вышивание крестиком. Грустно. И ребят жалко.

–

И снова я на перекрестке двух дорог и взирает на меня деревянная лосиная голова. Занавеса пыли спрятала отъезжающую попутку. Я махнул им на прощание. Купчишка было дернулся в ответ, но тут же был огрет по загривку крепкой дланью морали и семейных устоев.

— Как насчет перекусить? — поинтересовался я у приводящих себя после валяния в соломе девочек. Жесты оказались понятнее, и они согласно кивнули головами. Быстренько заплетя пышные гривы в более практичные косы они пучками травы протерли друг дружке доспехи. На таких фигурах что доспехи, что бикини все едино. Смотришь и восхищаешься. Сказать «неземная красота» — банально, а других слов не находится. Поправив ножны за спиной, они кивнули.

— Звать то вас как? Ну да, не понимай. Я — Димыч, — ткнул я себя пальцем в грудь, и тут же указал на ближайшую девушку, — А ты?

— Молчание получил я в ответ. Ладно, начнем сначала. — Я взял ее за руку и коснулся своей груди. — Димыч. — Потом к ее, и сделал вопросительное лицо.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Ладно, отложим знакомство на потом. Сперва перекусим, а то в животе урчит.

Миновав ворота, мы поднялись на крыльцо, и я только было собирался ухватиться за кольцо, заменяющее дверную ручку, как меня придержали за плечо.

— Чего? — поинтересовался я у девушек.

Распахнувшись на всю, дверь грохнулась в стену так, что с нее посыпался пересохший мох. Из дверного проема вылетел пьянчужка и грохнулся на пятнистого здоровенного борова, умудрившись цепко ухватится за волосатые уши. Свин, не успев очнутся после сладкого болотного сна, в котором, возможно, мнил себя жеребцом благородных кровей, встал на дыбы, и рванул вперед пришпоренный всадником. Вот только ни один уважающий себя жеребец не будет так орать, и бежать не в открытые ворота, а прямо в забор. Набрав приличную скорость, свин проломил частокол, рассчитанный на штурм немалой разбойничьей ватаги, и вдохновленный победой и воплями наездника, рванул в сторону леса. На крыльце появился механизм, придавший пьянчужке начальное ускорение — хозяйка. По-прежнему с кругами пота под мышками на халате, неопределенного из-за грязи цвета переднике и банной чалме на щекастой голове. На шум из подсобных помещений высунулись несколько подростков и тут же были откомандированы на поимку свина.

Не уверен, но, кажется, пропойца и боров все те же, что и прошлый раз.

Наконец хозяйка удостоила вниманием меня. Прищурившись, она с ног до головы оглядела меня, почесала нос-картофелину, и, похоже, вспомнив, приветливо кивнула, похлопав себя при этом по необъятному заду. Хорошая ассоциация. И тут в поле ее зрения попали мои телохранительницы. Хозяйка охнула, ухватилась одной рукой за сердце, а другой за перила.

Я как мог жестами успокоил ее. В качестве последнего аргумента я достал из кармана кошелек и пару раз встряхнул. Звон монет подействовал лучше любого лекарства. Отдышавшись, хозяйка принужденно улыбнулась и указала нам на дверь.

Вежливо оттеснив меня в сторону, девочки двинулись вперед.

— Девять граммов сердце постой не проси, не везет мне в смерти, повезет в любви, — первое, что я услышал, нырнув в полумрак таверны. Хорошо поставленный голос, под струнный аккомпанемент, наполнял пропитанный копотью и потом кабак.

Посетители даже не дышали, вслушиваясь в непонятные слова. Замерли у стойки пышные девчушки с подносами, наполненными кружками. Молодые купчишики, вроде те же что и при моем прежнем визите, даже с теми же девками, понурившись, рассматривали пропитанные пойлом столешницы. Кто-то чуть слышно рыдал в темном углу. Здоровенный детина, с виду стопроцентный бандюк, втихаря трет с морщинистой щеки слезу.

Забавные твари люди. Не позднее как вчера, а может и сегодня поутру этот детина потрошил на лесной дороге богатых путников. Драл с мясом из ушей сережки, невзирая на мольбы и слезы. Бил в спину за полный кошель. Разменивал жизнь на монету. Плодил сирот, не думая ни о чести, ни о совести. Во главе разбойничьей ватаги врывался в спящие деревни… И вдруг непонятные слова чужого языка и такой же чужой мотив пробуждают в нем то, о чем он забыл еще в детстве. И текут скупые слезы из глаз, которые видели то, над чем бы плакали даже боги. И просыпается в душе то, о чьем существовании он даже не подозревал… непонятное и тяжелое… до боли сжимающее сердце непонятной тоской…

Стихли последние аккорды и зал задышал. Детина злобно зыркнул по сторонам, стирая остатки влаги с лица. Очнулись девчушки с подносами и двинулись привычным курсом. Купчишки встряхнули головами, словно сбрасывая наваждение и опрокинув по рюмке, принялись тискать повизгивающих девок. За моей спиной хозяйка звучно высморкалась в передник, и тут же отвесила оплеуху, пытавшемуся проскользнуть мимо нее коротышке. Съежившись, он, поковырявшись в карманах, сунул ей в руку монету и бочком-бочком на улицу. Искусство — искусством, а за выпивку плати.

— Классные подружки! — крикнул, заглушая гомон очнувшегося зала, товарищ Сухов. Он положил некое подобие гитары на стол и двинулся навстречу. И весь путь ему что-то одобрительно квакали, похлопывали по плечам и протягивали полные кубки.

— Ты в струе, — ответил я на крепкое рукопожатие. — Шоуменом стал. Не поверишь, рад тебя видеть.

— Взаимно, Димыч. Взаимно. Пойдем.

Он потащил меня к дальнему столику возле узкого окна-бойницы, сквозь которое еле-еле проникал солнечный свет. Тут же возле нас появилась сама хозяйка и уставила стол едой питьем.

— Ого! — оценил я. — Да ты в почете.

— Все благодаря тебе, — улыбнулся Сухов и поправил фуражку. — Ты не поверишь…

— Ну?

— Они меня любят. Представляешь? Я был всесилен, имел что захочу, повелевал жизнями…

— И тебя ненавидели.

— Именно! В лучшем случае боялись. А сейчас я никто, бродячий менестрель, и стоит мне открыть рот…

— Я слышал и видел, — перебил я. — Хороший голос.

— Репертуар скудноват. А все из-за тебя. Мало ты песен помнишь, не смотря на музыкальное образование.

— Неоконченное.

— Неважно. Все равно мало. Ваши народные их наизнанку выворачивают. Словно перерождаются люди.

— Душа просыпается, — приложился я к истекающей пеной кружке.

— Именно. Знаешь, Димыч, наверное, я счастлив.

— Да уж, — хмыкнул я. — Повелитель всемогущий поет русские народные в третьесортном кабаке и чувствует себя счастливым. Нонсенс.

— Кстати, ты где баб таких знатных нарыл? — поинтересовался Сухов после того как одним махом влил в себя пол кружки. — Каратели в эскорте — надо постараться. Это прерогатива императора.

— Блин! — хлопнул я себя по лбу. — А про девчонок я то и забыл.

— Так зови за стол. Только скажи пусть поспокойнее будут. Карателей народ не только боится, но и конкретно не любит.

Моя свита расположилась в тени слева от дверей, оставаясь незаметной для посетителей.

Я махнул им.

Девушки не торопясь двинулись к нашему столику.

Кабак затих.

Детина втянул голову в плечи и потянул из-за голенища стилет. Купчишки, забыв про девок, вжимаясь в стену, угрями заскользили к выходу. Пышнотелая официантка грохнулась в обморок, и кувшин с пивом рухнул на пол. В полной тишине этот звук произвел эффект взорвавшейся бомбы. Кто-то из посетителей нырнул под столы, кто-то к выходу. Началась давка.

Сухов расхохотался и что-то громко крикнул. Недоверчиво поглядывая то на него, то на присевших за стол карателей клиенты занимали свои места.

— Что ты им сказал?

— Что зверушки ручные, а ты их хозяин. Считай у тебя пожизненная «крыша» в этом мире. Даже такие как он, — Сухов кивнул в сторону детины, — не посмеют к хозяину карателей. Кстати, о них. Баб кормить будешь? С рационом знаком? Говорю сразу, здесь такого не готовят. О, придумал!

Он махнул рукой хозяйке и что-то квакнул. Через минуту девчушка, трясясь от страха, поставила перед карателями две тарели еле-еле прожаренного мяса и кубки с темным напитком.

Я приподнял бровь.

— Свинная, — предугадал вопрос Сухов.

Ухватив руками по куску мяса, девочки вонзили в него белоснежные и подозрительно острые зубки. Я невольно засмотрелся.

— Не строй планов, — словно прочитал мои мысли Сухов. — Они не люди.

— А кто? — я аж опустил кружку на стол.

— Собаки.

— Товарищ…

— Серьезно. Добравшись до очередного мира, император обнаружил забавных зверушок… Что бы тебе было проще понять — бойцовых собак, которые признают только сильных хозяев. Кобели у них чахлые, только для случек некоторое количество держат. А, ну и щенков у них мужики нянчат. В общем, хозяева пошли в расход, а император получил знатную свору. Честно говоря, удивлен, что ты заимел такую пару. Кстати, то о чем ты подумал, называется зоофилией… но если никому не расскажешь…

— Хватит! — приложился я к кружке. — Не хочу об этом ничего больше слышать. Все настроение испортил.

— Да ладно тебе, в конце концов, это же не овечки…

— Хватит.

— Ну, ладно-ладно. И про императора ничего не спросишь?

— Ты же вроде все способности растерял, а мысли читаешь?

— Ну не все, — хитро прищурился Сухов. — Ладно, так и быть отвечу на незаданный вопрос. Бравый вояка, твой император. Хороших воинов плодит твой мир, удивительно, что он еще не превратил его в казарму как Лорду. Кстати, большинство солдат и гвардейцев лординяне. Поэтому они для тебя все на одно лицо, как китайцы. Ну да ладно, речь не о том. Хороший командир, стратег и реально безбашенный солдат он быстро продвинулся по служебной лестнице. У имперцев нет бюрократии. Хочешь стать командиром — убей нынешнего в честном бою. Естественно при отсутствии ума, опыта и перспектив у претендента бой не состоится. Империя устроена так, что все время улучшает сама себя изнутри. У руля всегда лучшие. И нет возможности сачкануть и расслабится, потому что в спину всегда дышат шеренги желающих. И все это оседлано общей идеей…

— Слышал уже. Личность как бы есть, но держава важнее. Обращение и все такое… Ты лучше расскажи, откуда они такие взялись.

Сухов пододвинул к себе очередную кружку и поправил фуражку за козырек.

— Давным-давно был такой себе захолустный мирок. Ничего особенного. Таких тысячи. Была в нем одна изюминка — народец с неким подобием коллективного разума, распределения знаний и сил. И как назло именно они своим коллективным разумом допетрали, что пространство дырявить можно. Сколотили наспех армию, напряглись и пробили канал на крупную торговую планету. И понеслось… Побежденных приобщаем, получая при этом их знания и способности, несогласных в расход. С каждым прорывом народец крутел и крутел. Так и родилась империя. Поначалу они приобщали все население поголовно. Но масштабы росли и уже вскоре приобщались только солдаты.

— Так выходит, что их не остановить?

— Думаю что именно так. Речь даже не в самой империи а процессе. Его уже не остановишь. Они не гнушаются грести бойцов даже из тех миров, которые им не интересны и не входят в их планы. Так Достоевский сюда и попал. Знаешь, лично мне он не нравится, но вызывает уважение. Он уже хрен его знает, какой по счету император, но такой быстрой карьеры не было ни у кого.

Наш разговор прервало многоголосое кваканье, переросшее в скандирование. У нас так обычно орут «шайбу, шайбу», «давай, давай» и «наливай, наливай».

— Требуют, чтобы я спел, — чуть ли не покраснев, сказал Сухов. — Любят заразы. — Ополовинив кружку, он предложил: — Димыч, а давай вдвоем?

— Да ну, — отмахнулся я. — Я с музыкалки не пел.

— А голос был что надо. И слух…

— Опять мысли читаешь?

— Не ломайся. Чай не девочка, — он щелкнул пальцами, и тут же наступила тишина. Необъятная хозяйка лично поднесла музыкальный инструмент и слюняво чмокнула Сухова в лоб.

— Начинай, — вытираясь, скомандовал он, когда она удалилась. — Никак ее не отучу… Нет, нет, подожди. — Он чуть ли не ладонью закрыл мне рот. — Совсем забыл. У меня подарок для тебя есть.

— Подарок?

— Тс-с-с, — приложил палец к губам Сухов, не порть момент. Я кой чего в твоей дыне еще тогда нарыл… Тебе понравится. — Он еще раз щелкнул пальцами.

Из-за прилавка появилась хозяйка с мешком в руках. Заговорщицки улыбаясь, она водрузила его на стол и подмигнула мне. Хорошо хоть тоже в лобик не чмокнула. Каратели одарили ее косыми взглядами и не почувствовав угрозы продолжили трапезу.

— И? — поинтересовался я, глядя на мешок из под картошки, перевязанный пестрой тряпкой, выполняющей роль подарочной ленты.

— Открывай, — потер руки в предвкушении Сухов.

— Не может быть! Трехрядка. С перламутровыми клавишами.

Закинув ремень на правое плечо, я разместил баян на коленях. Чуть потянув мехи, я коснулся перламутровых клавиш. И наступила тишина. Давно забытые ощущения. Я несмело пробежался по клавишам, вспоминая гамму. Пальцы левой руки привычно нащупали вмятинку на басовых кнопках. Баян вздохнул и…

— Что это было? — в полной тишине спросил Сухов.

— Полонез Огинского. Прощание с родиной. Автор покинул родину после подавления восстания, в котором участвовал. Символично, не находишь? Ну что, товарищ красноармеец, поехали?

Он согласно кивнул и впервые за многие годы я, закрыв глаза, запел:

Черный ворон, черный ворон, Что ты вьешься надо мной? Ты добычи не добьешься, Черный ворон я не твой.

Зазвенели струны, вплетаясь в мотив казачьей песни, и голос, так похожий на мой подхватил:

Что ж ты когти распускаешь Над моею головой? Иль добычу себе чаешь? Черный ворон, я не твой!

Оторвались от трапезы мои подружки. Вытирая глаза передником, опустилась на лавку хозяйка. Официантки забыли и про подносы и про клиентов. И клиенты забыли про щипание пышных задниц девок и про выпивку. На цыпочках детина переместился к нам, и присел рядом с Суховым. За его спиной беззвучно образовался еще десяток подобных уголовных личностей.

Сухов подмигнул мне, мол, давай Димыч. И я дал. Все что помнил с тех дано забытых времен. Передернув меха, я затянул во весь голос:

Завяжу смертельну рану Подаренным мне платком, А потом с тобой я стану Говорить все об одном.

Детина шевелит губами, словно стараясь повторить незнакомые слова, а бригада за его спиной… Никогда не думал, что музыка на такое способна.

— Ты хотел армию? Будет тебе армия! — крикнул Сухов.

— Но я…

— Я тебя читаю, — улыбнулся он и ударил по струнам:

Полети в мою сторонку, Скажи маменьке моей, Ей скажи, моей любезной, Что за родину я пал.

Я сделал паузу. Лиля. Тимоха. Прыщ. Ильич. Дайлушка. Вся накопившаяся в душе боль и тоска вырвались через слова:

Отнеси платок кровавый Милой любушке моей. Ты скажи — она свободна, Я женился на другой.

— Что дальше? Зачем мне армия? — спросил я в пол голоса, на очередном проиграше.

— Ты станешь императором.

— Я не хочу!

— У тебя нет выбора. Ты же не хочешь, чтобы они умерли? — крикнул Сухов и подхватил последний куплет:

Взял невесту тиху-скромну В чистом поле у ручья, Обвенчальна была схваха — Сабля вострая моя.

— Грустная песня, — сказал Сухов. — Вот только смысла не пойму.

— Прощальная. Погиб казак.

— Символично.

— Издеваешься?

Очнувшиеся слушатели заглушили его ответ. Нас хлопали по плечам, слюнявили щеки, тянулись кружками, разбрызгивая пену. Хорошо хоть на руках не качали — потолки то низкие. Детина наклонился ко мне и что-то проквакал раз за разом ударяя кулаком по столу и чиркая себя ладонью по шее. Я еле удержался, чтобы не поморщиться от несвежего дыхания фаната. Не понимая ничегошеньки, я приветливо улыбнулся и согласно кивнул. Грохнув кулаками по столу так, что посуда полетела на пол, он вскочил на ноги и закричал. Я даже понять ничего не успел, а мои девочки уже были у него за спиной.

— Стоять! — заорал я. Девушки замерли.

И весь кабак, даже не обративший внимание на чуть не свершившееся убийство заорал вслед за мной. Засверкали в тусклом свете ламп и жалких солнечных лучей с трудом проникающих через немытые стекла клинки. Обнаружив такое количество потенциальных целей, девочки поступили как истинные телохранительницы: обнажив мечи, они мгновенно переместились ко мне. Закрыв меня с боков, они приготовились к бою.

Народ воспринял их поступок как проявление солидарности и заквакал еще громче.

— Ну, вот и все, — крикнул мне на ухо Сухов. — Поздравляю. Ты лидер освободительного движения.

Он что-то проквакал и замахал руками. Фаны не торопясь разошлись по местам. Забулькало пиво. Захрустели кости под никогда не знавшими зубной щетки зубами. Многоголосый хохот заглушил охи-ахи из темноты. Потеряв интерес к происходящему, каратели вернулись к трапезе.

Хозяйка принесла большую тарель мяса с фасолью.

— Повтори еще раз. — попросил я оттирая рукавом лицо. — Надо же так излобзали. Чуть до дырок не протерли.

— Да чего тут повторять, — ловко закинул фасолину Сухов. — Личность ты уже известная. Бой на арене чуть ли не весь город видел. О тебе уже легенды ходят. А теперь еще и такая свита. Да и Ильича многие знали. Не всем нравится политика императора. Старики говорят, раньше лучше было. Смута растет. Понимаешь к чему я?

— Ничего я не понимаю. И если честно ни чего такого выходящего за рамки нашего средневековья я здесь не вижу. Насилие и террор это классические инструменты для удержания доминирующей позиции. Так было всегда. А боги… знаешь все эти истории про добреньких богов и чуть ли не в задницу целующих народ приближенных больше на сказку похожи. Или на утопию. А смута… так люди всегда чем-то недовольны.

— Ты друзей спасти хочешь? — сердито прищурился Сухов. — Мне, как ты понимаешь пофиг что с ними будет. А тебе? Если не хочешь — вали домой.

— Домой, — словно смакуя, повторил я. Забытое слово. А может действительно плюнуть на все и…

— Сбежать, — дополнил мою мысль Сухов. — Не вопрос. Хоть сегодня. Нет, сегодня не успеем. Хоть завтра.

— А это возможно?

— Знаю я тут одну лазейку. В общем, это моя проблема. Ты решай. Выбор за тобой. У тебя три пути.

— Огласите весь список, — я отрицательно махнул девчушке собиравшейся наполнить мою кружку.

— Первое и самое разумное — валишь домой и забываешь обо всем. Будут мучить кошмары — попьешь таблеточек, обратишься к психиатру… и тебя вылечат, — стянул он с головы фуражку. — Второе. Возглавляешь восстание и пытаешься потягаться с империей. Атаман тебе предложение сделал и ты согласился. За этим дядькой сила не малая стоит. Считай пахан местный. С каждого срезанного или снятого с покойника кошелька четвертина его. И не дай бог кто обманет… Недавно одного в здоровенный улей засунули и глиной обмазали…

— Когда это я соглашался?

— Ты думаешь чего все так орали? Он предложил тебе убить всех имперцев. И ты согласился. И девочки твои поддержали, — насмешливо глянул Сухов.

— Но я… я… Меня не правильно поняли. Я совсем не думал… точнее думал, что он о музыке…

— Мне перевести им твои слова? — кивнул он за спину.

Я отрицательно покачал головой. Я боюсь пчел.

— Значит продолжаем. К вам присоединятся недобитые остатки повстанцев. Гонца им я еще вчера вечером послал. Так на всякий случай. Чтоб в курсе были. Народ поднимется…

— Шансы?

— Час. Может два продержитесь. Даже если приличную армию сколотишь, император из других миров гвардейцев и карателей подтянет. Против солдафонов вы может и погеройствуете, а против этих….

— Третий вариант такой же пустой, как и этот?

— Возможно. Ты убьешь императора.

Я расхохотался так, что весь кабак оторвался от своих дел, уставился на меня.

Как только они вернулись к своим делам, Сухов продолжил:

— Один честный поединок и твои друзья на свободе.

— Глупость. Во-первых — император меня пополам порвет даже с голыми руками. Я был героем с фляжкой в кармане… Во-вторых — ты сам говорил, что это внутреннее правило империи. Значит, мне придется стать имперцем, много лет ползти по служебной лестнице и наконец, если повезет умереть от руки императора. К этому времени от моих спутников и костей не останется. И в-третьих — как только я стану имперцем, все мои действия будут направлены на благополучие и развитие империи. Их общественное «Я» не позволит мне отпустить старых врагов.

— Ну, если ты такой умный, думай сам, — обиделся Сухов. Он пересел за соседний стол и присоединился к игре в кости с купчишками. Гремят, сталкиваясь в латунной чашке костяные кубики. Удар о стол и томительное ожидание. Дальше радостные возгласы победителя и чертыхание проигравших. И горстка монет в центре стола переползает к Сухову.

Ковыряясь двузубой вилкой в тарели, я впал в раздумья. Первый вариант, не смотря на всю его соблазнительность, отметаем сразу. Не по-людски это. Мы не всегда ладили, бывало ссорились а Ильич вообще… втянул нас в эту историю. Не смогу я их бросить. Не смогу. Храбрости не хватит потом с кошмарами бороться. Вариант второй… Собрать армию и штурмовать город… Димыч — полководец. Курам на смех. Я даже в компьютерные стратегии толком играть не умел. Мои армии гибли быстро и позорно даже на самых легких уровнях. А тут живые люди. Они пойдут за мной неумехой… даже думать не хочу, что получится. Бойня. Да и какая армия — бандюки, селяне и фанатичные качки. А против нас солдаты, гвардейцы, каратели, драконы и еще какие-то оборотни с зверами припоминаются. И сам император, который целой армии стоит. Шурави чертов. Третий путь… Пусть возьмут меня в солдаты, научусь ругаться матом. Я и учебку не переживу.

Все, вариантов больше нет. И нет времени. Кто знает, когда император казнь учинит. Не сомневаюсь, она будет публичной. Так сказать в назидание…

— Нельзя так много думать, — похлопал меня по спине подсевший Сухов. — Давай споем, а то публика заскучала.

Взяв гитару, он умостился на краю стола, поставив ноги на лавку. Стоило зазвенеть струнам как публика, оставив свои дела, повернулась к нам.

— Не будь букой, — пнул он меня ногой. — Люди ждут. Дай им кусочек своей души. Я тебе даже завидую. Я их наизнанку выворачиваю, но так как ты…

— Это всего лишь песня была, — сдвинул я плечами и потянулся за инструментом.

— Дело не в песне. Дело в душе. Ты когда поешь, то открываешь свою душу для них. Они чувствуют то же что и ты. Боль, тоска…

Пальцы нащупали клавиши. Баян вздохнул.

— С твоим настроением только поминальные петь, — хмыкнул Сухов. — Ну да ладно. Пусть обрыдаются.

Ой, мороз, мороз, Не морозь меня, Не морозь меня, моего коня. Не морозь меня, моего коня, Моего коня белогривого.

Круглолицая некрасивая официантка присела на краешек лавки напротив меня. Она аж рот приоткрыла, ловя каждое слово. Роденовские формы, прикрытые грубым платьем не первой свежести, покачиваются в такт музыке. Поросячьи глазки с бесцветными ресницами безотрывно следят за моими пальцами.

Моего коня белогривого, У меня жена, ох, ревнивая.

В ложбинке меж необъятных грудей такое неуместное украшение. Молочного цвета полупрозрачный шар в грубом медном обрамлении в виде паутины на потертой цепочке.

Я сбился. Пальцы побежали невпопад. Баян напоследок рявкнул что-то несуразное и затих. Публика недовольно загудела.

— Ты чего? Песня такая душевная…

Я улыбнулся в ответ и вжарил гопак. Загремели, сдвигаемые в стороны столы, и народ понесся в пляс. Грусть и слезы были забыты в один миг. Сухов был прав насчет души. А моя душа пела и ликовала. Такого дикого танца, я даже на свадьбах не видел. Даже на второй день, когда гости забывают, зачем собрались. Каждый гарцевал, как горазд. Стонал под ногами дощатый пол. Шаталась в тяжелых шкафах посуда. Грохнулась с крючка лампа, чуть не устроив пожар. Толстая хозяйка скакала так, что под ней лопнула половица. Бандюки устроили показательный танец с мечами не хуже казаков. Даже Сухов отложив гитару ринулся навприсядки в пляс. Каратели с интересом наблюдали за дебошем, отстукивая ритм ногами. Даже их проняло.

— Хух, ну уморил, — тяжело дыша сказа он, когда я закончил. Заправив за пояс потемневшую от пота гимнастерку, он приложился к кружке. — Аж сердце из груди выпрыгивает. Ты видел, что хозяйка творила. Я боялся, что или кабак развалит или кого затопчет.

— Официантку, которая сидела напротив меня видел?

— Ну?

— Не нукай! Зови сюда!

— Зачем? Понравилась? — он поморщил нос. — Ну и вкус у тебя…

Что-то в моем взгляде заставило его немедленно заткнуться и позвать девушку.

— Садись, — указал я ей на лавку рядом с собой. — Сухов будешь переводчиком.

— А свечку тебе не подержать? Да ладно, ладно, не кипятись. Конечно, буду.

— Скажи, что я хочу купить ее украшение. Сколько оно стоит? — я положил на стол мешочек. От звона монет поросячьи глазки жадно заблестели, потом уставились на меня, и было в них что-то такое, что мне сильно не понравилось.

Девушка квакнула глубоким грудным голосом, подстать телосложению.

Сухов рассмеялся.

— Не повезло тебе Димыч, — сказал он, вытирая фуражкой глаза. — Ой, как не повезло. Ты даже не представляешь!

— Не тяни. Что она хочет?

— Она говорит, что это украшение типа семейная реликвия, и оно не продается… Но..

— Но, она готова отдать его тебе в обмен на сына, — он закрыл лицо руками и затрясся от беззвучного смеха.

— Какого сына? — поползли у меня брови вверх.

— Которого ты ей сварганишь. Не знаю, почему она решила, что это будет обязательно сын… но свечу мне сегодня точно держать. А глядя на нее думаю что не только свечку…

— Ты издеваешься?

— Ни капельки. Она сама так сказала. На кой черт тебе сдалась эта безделушка? — он осекся и хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот баран! Как же я сразу не понял. Ну, Димыч ты глазастый!

— А по-другому никак? — сдерживая брезгливое выражение, поинтересовался я.

Словно поняв вопрос, девушка отрицательно завертела головой и сладострастно провела ладонями по грудям. И лицо ее стало приторно-сладким в предвкушении…

— Я не смогу, — я отодвинулся в сторону. — Сухов, я реально не смогу. Меня мутит от одного вида, а как представлю, что она платье снимет.

— Тебе решать. Второго транспортера ты не найдешь. И так считай чудо.

После минутного раздумья я мрачно кивнул. Девушка одарила меня слюнявым поцелуем и, виляя задом двинулась по лестнице вверх.

— Что, прям сейчас? — поник я.

Сухов пододвинул мне кувшин с пивом этак литра на три.

— Хватит? — участливо поинтересовался он. — На вот пожуй. Гадость редкостная, но в твоей ситуации без нее никак. Моментальная дисквалификация.

Я откусил краешек корешка, который он мне протянул.

— Я предупреждал, — сказал он глядя на мои судороги. — Знаешь, Димыч, ты чертовский хороший мужик.

— Издеваешься. Мне и так хреново, а ты подкалываешь.

— Я не о том. На такую жертву ради людей, которых и друзьями не назовешь, которые кидали тебя, пойдет не всякий. Я бы на твоем месте уже давно домой свинтил.

— Не могу, — пробулькал я, давясь пивом.

Сухов заглянул в опустевший кувшин и кивнул:

— Вот и я о том же. Ладно, казанова, удачи на поле боя.

Покачиваясь я двинулся к лестнице. Долог путь на эшафот.

–

— Вставай гомотрахус, — несильно пнули меня в бок.

— Это вместо доброе утро? — проворчал я, потягиваясь до хруста. — Сухов ты? В такую рань? Еще и солнце толком не встало.

— Нет, твоя пышнотелая любовь, — он пнул меня еще раз. — Вставай.

— Не кричи. Голова болит, и тело так ломит, точно вагоны с углем разгружал.

— Не удивительно, — расхохотался Сухов. — Чуть ли не до полуночи разгружал. На первом этаже аж труха с потолка сыпалась. Кстати, голосина у твоей подружки знатная. Может, как-нибудь, дуэтом сбацаете.

И тут в моем измученном похмельем сознании всплыли подробности вчерашнего вечера. Путь на эшафот…

— Господи, — вскочил я с кровати, чуть не повалив Сухова. — Что вчера было? Я… Я все таки… ну это…

— Ты был в ударе! Зал аплодировал стоя. — Сухов кинул в меня тряпкой заменяющей полотенце. — Срам прикрой. А то мне уже страшно. Кто ж знал, что стой-корень ты целиком съешь. Там бы раз на десять хватило. Дорогая, между прочим, штука. Если бы не подружки, всю ночь дежурившие у двери, у тебя были бы и зрители, и команда поддержки, скандирующая речовки соответствующего характера. Нам на Машу наплевать, если есть что наливать. Нет, это из другой оперы. Впрочем, неважно.

— А если серьезно, — осел я на сколоченную из досок лежанку. — Ничего не помню. Воспоминания заканчиваются на пороге комнаты. Дальше словно кто-то киянкой промеж ушей… и темнота… потом ты…

— А если серьезно, то изрядное количество выпивки и передозировка стой-корня превратили тебя в секс-берсеркера. Ты до полуночи терзал девчушку, а она верещала как свинья на бойне. Похоже, пару раз даже пыталась покинуть комнату, но не тут-то было. Нет, поначалу все культурно было — охи, вздохи. А потом тебя понесло. В общем, около полуночи она еле перебирая ногами и держась за перила, сползла вниз с блаженным выражением на лице. Вот и все.

Я обхватил голову руками. Ну и позорище. Отличился Димыч. Как там говорил Сухов — будут слагать легенды…

— Значит так. Кружка пива и завтрак на столе. Восполни потраченные силы и подлечись. Одежда на лавке. — Он сделал паузу и добавил: — Сегодня!

— Так чего же мы сидим? — вскочил я, прикрываясь полотенцем. — Когда? Успеем?

— Два часа после полудня. Глашатай вчера появился после того как ты ушел. Казнь будет публичной. Подробностей не знаю. Разбойники нам помогут но…

— Но?

— Но в бой вступать не будут.

— Ты сам вчера говорил, что…

— Да говорил, но они считают, что твой поступок ничего не изменит, и поэтому зря рисковать не будут. Вот если бы переворот, вот тогда они в первых рядах. На повстанцев тоже не рассчитывай. Не успеют. Далеки северные горы. Ладно, приводи себя в порядок и спускайся вниз. Остальные уже готовы. — Он остановился в дверях и хитро глянул на меня. — У тебя случайно лимона нет?

— Лимона?

— Да понимаешь, нет в этом мире такого фрукта. А то эта буренка своей блаженной улыбкой других баб смущает. Я о тебе забочусь…Чтоб чего не вышло…

Сапог ударился в мигом захлопнувшуюся дверь.

Ополоснувшись ледяной водой над глиняной миской и опрокинув кружку легкого «утреннего» пива, я почувствовал себя куда лучше. Одежда оказалась как раз. Серые брюки из грубой ткани заправлены в высокие сапоги. Серая рубашка с высоким воротом и темный камзол с кольчужной подстежкой. Хитрая штука. Со стороны выглядит как обычная одежда, а на самом деле доспехи. Вот тяжеловат только. Бандитский стилет за голенище сапога. Легкий меч на широкий кожаный пояс с пряжками. И в дополнение серый плащ до пят с глубоким капюшоном.

Остановившись на пороге, я оглядел комнату. Ну да, молодец, самое главное забыл. Прихватив со стола украшение, я вышел за дверь.

— Вы что никогда не спите? — поинтересовался я у своих телохранителей. Они приветственно кивнули и двинулись за мной.

— Дай им это. Пусть оденут, — бросил мне сверток Сухов.

Он щеголял в наряде не то вельможи, не то купца. Бархатная куртка бордового цвета с золотым шитьем. Вместо привычной армейской фуражки шляпа с ярким пером. Кружевные манжеты и воротник дополняли туфли с блестящими пряжками.

Я набросил на девушек такие же, как и у меня плащи.

— Теперь макияж.

— Чего? — отшатнулся я. — Какой еще макияж.

— Эта мазь стягивает кожу, образуя морщины и преображая лицо до неузнаваемости. Потом сотрешь, и все пройдет. Твоя популярность сейчас во вред. И девчонок мажь. В этом мире в сопровождении карателей ходят лишь два человека.

Девушки недовольно принюхались, но безропотно перенесли процедуру. Буквально через минуту воплощения красоты превратились в поморщенных старух.

— Ну и рожа, — рассмеялся, глядя на меня Сухов. — Ладно, пошли.

На улице нас ждали десяток разбойников на лошадях. Присутствовал даже сам детина-атаман. Каратели одним махом оказались в седлах. Я с третьей попытки устроился за спиной Сухова.

Атаман квакнул, и вереницей мы покинули гостеприимную обитель. Из узкого окна высунулась пухлая рука и помахала нам вслед.

Из-за горизонта показался краешек солнечного диска и две луны стыдливо поблекли, при виде старшего брата. Свежий весенний ветер ударил в лицо и крыльями распустил полы плаща. Всадники пришпорили лошадей, и мы устремились навстречу восходящему солнцу.

Начинался новый день чужого для меня мира, и чем он закончится, не знает никто.

–

Работая локтями, и поквакивая на простолюдинов Сухов ледоколом расчищает нам путь к бортику у самой арены. Потеснив пару вельмож, они недовольно глянули, а Сухов приподнял шляпу извиняясь, мы оказались на месте. Каратели недовольно зыркают из-под капюшонов. Людская толкотня им не по душе. Приходится то и дело одергивать их, чтобы не натворили делов. Стоило на минуту отвлечься, как они сломали руку воришке, позарившемуся на мой стилет. Придется теперь ему менять профессию. Я укоризненно покачал головой, и погрозил пальцем девушкам после того как подвывающий воришка канул в толпу. Они сдвинули плечами и ненавязчиво оттеснили от меня пару несколько нетрезвых молодых людей, чей спор был готов перейти в драку. Тяжел хлеб телохранителя.

Со зрительских мест Колизей выглядит не так зловеще как прошлый раз. В общем-то, классический амфитеатр. Ступенями тянутся вверх ряды сидений, заполненные галдящей разношерстной толпой. Круглая арена, отделенная от зрителей высокой стеной. И как всегда, все из стекла. Нависает над белоснежным песком балкон с пустым пока креслом. Зрители то и дело поглядывают в его сторону.

Трибуны переполнены и неспособны вместить желающих увидеть казнь слуг старых богов. Сухов сказал, что император решил не афишировать тему перерожденных богов, чтобы не допустить смуты.

Челноками в людском море снуют лоточнки, продавая всякую всячину. Прослеживается сходство с нашими футбольными матчами. Там самый ходовой товар спиртное и легкий закусон в виде чипсов. Вот и здесь нарасхват идут глиняные кувшинчики и высушенные «до дерева» тоненькие куски острого и соленого мяса.

На трибунах то и дело разгораются споры, местами переходящие в рукоприкладство, тут же пресекаемое солдатами, выстроившимися шеренгами в проходах. Похоже, мнения народа по поводу предстоящего события разделились. И снова как у нас. Одни не могут нахвалиться диктатурой пролетариата, братством, равенством и поднятой целиной, а другие с тоской вспоминают царя-батюшку и кровавое воскресенье, а третьи совок боготворят, не смотря на НКВД, Гулаг и Голодомор, а четвертые за чистоту расы и мировое господство готовы превратить в дым пол Европы. И у каждой стороны свои аргументы. Все правы, но каждый по-своему. Добро, зло. Зло, добро. Тут уж с какой стороны посмотреть. И у каждой стороны свои герои и легенды. Так и здесь император — боги. Нет ни плохих, ни хороших. Все зависит от точки зрения. Все относительно. А мне вообще безразлично. Мне б только своих вытащить. А там пусть аборигены сами разбираются. Не моя это война. Мне противны что одни, что другие.

Часа полтора назад мы были на окраине города. Взмыленных лошадей пришлось оставить, чтобы не бросаться в глаза. Надвинув на лица капюшоны, мы проскользнули в ворота, пока разбойники учинили мнимую потасовку, отвлекшую стражу. А дальше под руководством атамана мы петляли следи оплавившихся руин, проскакивали утыканные клумбами и стирками дворики, продвигались узкими, лабиринтами проулков пока не добрались почти до самого Колизея и не нырнули в окутывавшую его словно пчелиный рой людскую массу.

— Ты зачем мне помогаешь? — тихо спросил я, наклонившись к самому уху Сухова.

— Нашел время, — хмыкнул он.

— А все же.

— Считай, спасибо говорю.

— За что?

— Если бы не ты и твои придурковатые методы я по сей день терзал бы от скуки своих игрушек. А сейчас что ни день — то приключение. А с тобой и вовсе не соскучишься. Ты даже не представляешь, как интересно играть в игру, не зная, чем она закончится. Интрига нервы щиплет, риск… азарт… Да что там говорить, я живу Димыч! Я живу! Мне каждый день в радость! Тебе не понять.

— Тебя могут убить. Я дал тебе свободу, но лишил бессмертия.

— Это и есть самая главная интрига, — улыбнулся Сухов. — Я не знаю, что будет потом. И это заводит.

— Извращенец, — пробормотал я.

— Кто бы говорил.

В ложе появился Император. В черных матовых доспехах и бархатной мантии. Как всегда в окружении гвардейцев. Прогремели фанфары и зрители утихли. Император приветственно поднял руку, и подданные радостно заквакали. Но так поступили далеко не все. Кто-то просто отводил глаза в сторону. У кого-то кулаки сжимались. А были и такие, кто презрительно сплевывал себе под ноги. Пара вельмож, которых мы недавно потеснили, тихо рассмеялись, прикрывая ладонями рты.

Император опустился в кресло и обвел Колизей взглядом. Внутри сразу все сжалось. Народ притих. Вельможи осеклись и потупили глаза.

Повинуясь небрежному взмаху, дверь в стене распахнулась.

— Не дури, — придержал меня за плече Сухов. — Не время.

Морщась от яркого послеобеденного солнца, на арену вышли мои спутники. Перепугано вертит головой по сторонам Прыщ, раз за разом поправляя сползающие очки. Он жалок и сутул. Балахоном колышется рваная футболка. Волочатся по песку не завязанные шнурки. Широко шагает Тимоха, прижимая к себе Лилю. Несмотря на потрепанный вид, он полон решимости, его подруга веры в него. Рука об руку, не глядя по сторонам, идут Ильич и Дайла.

— Дайлушка, — невольно прошептал я.

— Жениться тебе барин надо, — ухмыльнулся Сухов.

И как прошлый раз открылись ниши в стенах.

— Что они делают? — подался я вперед. Черт возьми, что они выбирают? Сухов, ты посмотри, Прыщ и Лиля взяли копья. Они же в два раза длиннее их. Да Прыщ и с мечом управится не мог… Он по жизни в руках тяжелее клавиатуры ничего не держал. А Лиля… Ты посмотри, она еле-еле его держит.

Сухов пнул меня в бок, призывая заткнуться.

Тимоха достал секиру исполинских размеров. Пару раз взмахнул и удовлетворительно кивнул. Выбор Ильича и Дайлы меня добил окончательно.

— Ну, на кой им сетки и кинжалы? Сухов, ты понимаешь, что происходит?

— Не привлекай внимания, — еще раз пнул меня Сухов. — Все нормально…

— Да какой там нормально…

— Заткнись. Ты посмотри, как слаженно действуют твои друзья. Они берут оружие, не задумываясь. А это значит… — он сделал паузу, предлагая мне закончить предложение.

— Что у них помутнение в мозгах после заключения.

— Что у них есть план действий.

На противоположной стороне арены из открывшейся двери показались трое мужчин в набедренных повязках. Крупного телосложения, метра под два ростом с длинными, чуть ли не до колен руками. Сильно выдающиеся вперед нижние челюсти. Глубоко посаженные глаза. Длинные волосы спадают на плечи и густой порослью тянутся по позвоночнику до самого копчика.

— Оборотни, — прокомментировал Сухов. — Император решил побаловать зрителей кровушкой.

— Давай! — потянулся я к мечу. — А то поздно будет.

— Рано.

Публика оживилась. Зазвенели монеты. Зрители делали ставки. Ставки на смерть моих друзей. И здесь всему есть цена.

Нелепо раскачиваясь на коротких толстых ногах, противник двинулся вперед.

Наши сгруппировались. Ильич и Дайла вышли вперед. За их спинами замерли с копьями наперевес трясущийся Прыщ и белая как мел Лиля. Тимоха остался в тылу.

— Каковы ставки?

— Пять к одному.

— Не так уж и плохо, — ободрился я. — Может не такие и страшные эти оборотни.

— Пять к одному, что оборотни закончат на первой атаке.

На ходу опустившись на четвереньки, оборотни рванулись вперед, одновременно превращаясь. Длинные волосатые морды. Косматые гривы темной шерсти. Волчьи пасти, утыканные рядами зубов. Мускулистые лоснящиеся тела цвета кофе с молоком. Крепкие лапы. И когти, если эти костяные клинки, растущие из длинных передних лап, можно назвать когтями.

Ильич и Дайла завертели над головой сети.

Я затаил дыхание. Если бы не Сухов, я бы уже давно был на арене, но красноармеец так прижал меня к бортику, так что даже не шевельнутся.

Два оборотня прыгнули.

Зрители закричали, в ожидании моря крови.

— Давай! — крикнула Дайла.

Две летящие смерти опутали сети. Опутали, но не остановили. Прыщ и Лиля бросились вперед, выставляя копья острием под сорок пять градусов вверх и уперев тупой стороной в землю.

Хруст ломаемого дерева, вой пронзенных оборотней и вопли Прыща, которого привалило тяжелой тушей. Тела оборотней только коснулись земли, а Ильич и Дайла уже вспарывали им животы кинжалами. Белый песок залило черной кровью. Один из оборотней продолжал метаться из стороны в сторону. Волоча по песку внутренности, он обломал лапами торчащее из груди копье и, завывая, пытался выпутаться из сети. Секира оборвала его старанья.

Ильич с Дайлой принялись вытаскивать из-под мертвого оборотня истошно матерящегося Прыща.

Лиля обессилено опустилась на песок. Тимоха нежно коснулся ее волос и двинулся навстречу третьему оборотню.

Колизей перестал дышать. Император недовольно барабанил пальцами по подлокотнику кресла.

Оборотень в растерянности осел на задние лапы. Трупы сотоварищей поубавили в нем храбрости. Избрав другую тактику, он начал кружить вокруг Тимохи, выжидая момент для броска.

Наконец он дождался момента, когда уставший от танца Тимоха опустил оружие. Зверь метнулся вперед, метя когтями в шею. Два кинжала впились ему в бок. Оборотень отвлекся всего на мгновение. Тимоха сделал шаг в сторону и взмахнул секирой.

Дайла подняла подкатившуюся к ее ногам зубастую голову за гриву и заглянула в тускнеющие глаза.

Колизей взвыл. Зазвенели монеты. Кто-то рисковый сегодня стал богачом.

— Как ты мог? — уставился я на Сухова, прячущего в карман увесистый мешочек. — Ты… Ты… Да знаешь кто ты?

— Расчетливый сукин сын. По крайней мере, об этом ты сейчас подумал.

Дайла не спеша двинулась к ложе императора. За ней на песке оставалась прерывистая черная дорожка.

Остановившись у самой ложи, она задрала голову вверх и что-то крикнула. Поцеловав голову оборотня в губы, она швырнула ее в ложу, под ноги императора. Вытерев с губ черную кровь, она так же не спеша пошла к остальным.

— Ну, ничего себе, — прозвучал голос Сухова в полной тишине. — Вот такого я не ожидал.

Все, до единого, зрители устремили взгляды на императора.

— Что она сказала? — прошептал я.

— Что лучше она будет целоваться с оборотнем, чем преклонит колени перед императором. Ну и кое-что из местного непереводимого фольклора добавила. Такой пощечины, да еще и публично он никогда не получал. Он вынужден будет что-то сделать, чтобы сохранить лицо перед подданными. Пришло время гвардейцев, чтобы поставить жирную точку в этом неудавшемся представлении. В общем, пришло твое время Димыч. Действуем по плану. Каратели прикроют ваш отход.

— Знаешь, Сухов мне их жалко, — с грустью посмотрел я на своих телохранителей. — Это верная смерть.

— Ты сюда зачем пришел? Своих спасти? Вот и спасай. Чтобы ты знал, для карателя высшее счастье умереть за хозяина. Считай, ты им одолжение делаешь.

— Ну если так…

Все равно, как-то не по себе от одной мысли, что девушки умрут. Умрут по моему приказу. Не привык я распоряжаться чужими жизнями. Да и разве можно к этому привыкнуть? Интересно, что чувствовали полководцы, подсчитывая потери. Ведь за каждой цифрой стоял человек. Человек, который жил, любил, мечтал… Человек чью жизнь перечеркнула подпись под приказом… А стоит ли оно того?

— Ну, давай, — хлопнул меня по спине Сухов. — Удачи. И не забудь, ты уже без допинга, так что особо не геройствуй. Раз-два и прочь отсюда.

— Прощай. Спасибо тебе за все.

— Не зарекайся.

Я перебросил ноги через бортик. Высоко. Хоть бы ноги не поломать.

Серыми ласточками порхнули вниз каратели. Хорошо им, приземлились, словно с табуретки прыгали, а не с пяти метров.

— Димыч, стой! — ухватил меня за плечо Сухов. — Что-то не так.

Император медленно поднял голову оборотня и швырнул ее на песок. Уже через мгновение он и сам был там. Публика зашушукалась. Сам император спустился на арену, чтобы наказать наглецов. Лично!

— Черт, он же их в порошок сотрет, не вынимая рук из карманов!

— Нет, не сотрет. Он убьет их традиционным способом — мечом. И сделает это медленно, чтобы каждый, у кого хоть иногда возникала мыслишька дернуться против него, тут же позабыл об этом навсегда. Димыч, мы проиграли. План не сработает. Каратели не смогут его задержать даже на мгновенье.

— Поздно отступать!

Я закрыл глаза и прыгнул. Земля больно ударила в пятки. Не удержавшись на ногах, я упал лицом в песок. Ожидавшие этого сигнала разбойники, рассредоточившиеся в толпе, начали многочисленные драки, которые должны были отвлечь внимание.

— Герой, блин! — пробормотал я отплевываясь.

На арене складывалась следующая картина. В центре столпились наши. Тимоха широко расставив ноги, уперся секирой в песок. По бокам заметно нервничающий Ильич и покусывающая губы Дайла. За их спинами безоружные Прыщ и Лиля просто сидят на песке, безучастно глядя на приближающегося императора. С диаметрально противоположной стороны широко шагает наша троица, шелестя длинными полами плащей по песку. Наши меня пока не видят.

Трибуны бурлят. Задергались гвардейцы в императорской ложе. Солдаты в проходах обнажили мечи. Ситуация становилась неопределенной.

— Дайла, лови! — крикнул я, проходя мимо, и бросил танспортер, добытый крайне неприятным для меня способом.

Девушка поймала стеклянный шар и недоуменно уставилась на меня:

— Кто ты?

— Прочь отсюда, — не оборачиваясь, приказал я, обнажая меч. Вслед за мной выхватили оружие каратели. — Немедленно!

— Димыч! — заорал мне вслед очнувшийся Прыщ. — Да чтоб я завис на синей смерти, это же Димыч! Чтоб меня троянские кони затоптали!

— Живой! — вздохнула Дайла, сжимая в ладонях путь к спасению.

— Не может быть, — пробормотал Ильич.

Тимоха загоготал на весь Колизей и победно вскинул секиру вверх.

Даже Лиля улыбнулась и беззвучно прошептала:

— Спасены!

Не останавливаясь, сбрасываю плащ и стираю рукавом камзола с лица опротивевшую мазь. Девушки точь-в-точь повторяют за мной.

Черным горохом из императорской ложи посыпались гвардейцы, выстраиваясь в шеренги за спиной императора. Из распахнувшихся в стенах дверей поползли вереницы солдат, образуя вокруг нас кольцо.

Нас с императором разделяет всего несколько шагов.

Удивленно поползли вверх монаршьи брови:

— Шурави? Снова ты?

— Я.

— Удивил. Считал, что ты умнее. Смерти геройской ищешь? Ты же понимаешь, что второй раз я тебя не отпущу.

— Понимаю.

— И все равно пришел… На что надеешься? — насмешливо глянули уставшие глаза.

— На себя.

— Мда, — почесал он подбородок. — Жить хочешь?

— Конечно?

Я оглянулся на друзей. Чего они тянут? Почему еще тут?

— Сложи оружие и преклони колени. Тогда я смогу тебя пощадить. Подданные сочтут это за благородный поступок.

— А остальных отпустишь.

Император вздохнул и отрицательно покачал головой:

— Не могу.

— Интересы империи…

— Именно. Должность обязывает.

Я снова оглянулся. Дайла и Ильич о чем-то спорили, резко жестикулируя. Ильич раз за разом тянулся к транспортеру. Тимоха шаг за шагом медленно двигался ко мне. Лиля и Прыщ, уцепившись за его ноги, всеми силами пытались его остановить.

Я поднял меч.

— Ну тогда…

— Прощай земеля, — вздохнул император. — Я сделаю это быстро. Больно не будет.

В его руках возник огромный двуручный меч. Взлетело вверх широченное лезвие с глубоким желобком.

Две черные молнии метнулись вперед, прямо под падающий меч. Я получил сильный удар изящной ладошкой в грудь и кубарем полетел на песок. Пара сверкающих улыбками фурий атаковали императора.

Окровавленный меч уткнулся в песок.

Смотрят на меня широко распахнутые мертвые глаза. Таких улыбок я в жизни не видел. В них было столько счастья от исполненного долга…

Сдерживая слезы, я поднялся, подошел к ним и опустился на колени.

— Спасибо, девочки, — прошептал я дрожащими губами и закрыл им глаза.

— Встань с колен, — приказал император. — Умри солдатом.

Опираясь на меч, я поднялся.

Был бы я верующим, обязательно бы молился и надеялся на чудо. Но увы… Хоть бы умереть не зря. Что же они тянут?

Рядом раздался тихий детский смех? Откуда на арене дети? Я завертел головой, пытаясь найти источник голоса.

— Никто не придет к тебе на помощь, — не правильно понял мои дергания император.

— Ты это слышал? Смех. Детский смех.

— Перед смертью, говорят, всякое чудится. Готов?

Наверное, он прав. Это галлюцинации вызванные страхом и болью от смерти девушек.

— Готов! — вскинул я оружие.

Тяжелый меч обрушился на меня сверху, намереваясь разделить на две половинки. Я подставил под удар клинок, защищая голову. Жест отчаяния, а не защита. Такую силищу мне не удержать. Даже каратели…

Сталь встретилась со сталью. Полетели искры. Но мои руки выдержали! Нет, не мои… Рукоять меча удерживали тысячи рук. Мужских, женских, детских и совсем даже не человеческих: с когтями, перепонками и покрытые чешуей. Именно они, слившиеся воедино, смогли противостоять разрушительной мощи удара.

Снова зазвенел колокольчиком радостный детский смех.

Глаза императора округлились.

— А теперь бей, — шепнул мне на ухо знакомый голос.

— Мы сильны, потому, что мы едины! — крикнул я и неумело, с левой влепил императору в волевой подбородок.

Мелькнули в воздухе ноги, и повелитель мира рухнул на спину.

— Спасибо вам, — прошептал я, с удивлением глядя на свой кулак.

— Мы должники твои и мы заплатили за покой. Удачи воин.

— Спасибо, — еще раз прошептал я невидимым помощникам и бегом кинулся к своим.

Застывшие от удивления гвардейцы дали мне несколько секунд форы.

— Поехали! — заорал я подбежав.

— Куда? — улыбнулась Дайла, сжимая в руках транспортер.

— Не знаю.

— Дежавю, — сказал Ильич, с недоверием глядя на меня.

— «Не знаю» лучше чем «здесь» — радостно завопил Прыщ, измазанный с ног до головы черной кровью.

Что-то, крикнув, Дайла ударила шарик о землю. Синее пульсирующее пламя иглой пронзило набежавшие тучи.

Последнее что я увидел сквозь синюю пелену это довольное лицо Сухова. Он подмигнул и показал большой палец.

Я махнул в ответ.

–

Первое, что я почувствовал, оказавшись на новом месте это крепкий поцелуй Дайлы. Прильнув ко мне упругим телом, она так впилась в мои губы, что у меня аж дух перехватило.

Чуть отстранив ее от себя, я заглянул в зеленые глаза.

— Что? — смущаясь, спросила она.

— Любуюсь, — улыбнулся я.

— Тоже скажешь, — покраснела девушка и невольно коснулась шрама на лице.

— Соскучилась? — коснулась моя ладонь ее щеки. Она дернулась, пытаясь отстраниться, но я удержал. Мои пальцы коснулись шрама. Словно росчерк пером на бархатной бумаге.

Она кивнула и убрала мою руку.

— Ненавижу его.

— Императора?

— Я про шрам. Как клеймо…

— Я его даже не замечаю.

— Это ты, а другие… Правда не замечаешь. — Она улыбнулась. — Ты милый.

— Щас заплачу, — притворно вытирая слезы, сказал Прыщ. — Аж за душу берет. А первого мальчика назвать Серегой слабо?

Дайла сердито зыркнула на Прыща и отошла в сторону.

— Знаешь, мне твоих шуток даже не хватало, — я пожал Прыщу руку. — Рад видеть.

— А я-то как рад. Я уже мысленно завещание составил, как только император с трибуны слез. У меня и до этого поджилки тряслись… особенно как эта тварь зубастая на меня грохнулась. Чуть ребра не поломала. И кровью изгадила, потвора.

— Силен мужик, — обнял меня Тимоха. — Достойно ты императора отшил. Только надо было бить не прямо в челюсть, а из-под низу.

— В следующий раз обязательно учту.

— Спасибо, — тихо сказала бледная Лиля, не вставая с земли.

— Что с тобой? — опустился я рядом. — Ты не ранена?

— Устала, ноги не держат. Страшно было очень. А еще Ильич с Дайлой так ругались… Он хотел тебя бросить, а Дайла была против. Прыщ орал, что бежать надо и бросить тебя. Что пока император с тобой будет разбираться, мы сбежим.

— Ничего я не орал, — перебил ее Прыщ и тут же поник под моим взглядом. — Ну, было дело. Было. Жить хотелось. Я как императора увидел, чуть по ноге слеза не потекла. Реально. Никогда так страшно не было. Особенно когда он твоих баб одним махом… Я такого даже в кино не видел. А тут возможность сбежать… Сам понимаешь… Не обижайся Димыч. Кстати эта фифа тоже отличилась. Она Тимоху к тебе на помощь не пускала.

Прыщ съежился под тяжелым взглядом Тимохи, и отошел в сторону.

— Я все видел. Спасибо, что дождались, но по моему плану вы должны были бежать сразу, как только получили транспортер.

— И тебя бросить? — удивленно глянул на меня Тимоха. — Мы своих не бросаем.

— Спасибо, — похлопал я его по плечу.

Задумчиво стоящий в стороне Ильич кивнул мне, но не произнес ни слова.

На этот раз мы оказались во вполне благополучном месте. Густой лес почти вплотную подходил к извилистой и быстрой речушке, берущей свое начало где-то высоко в горах, чьи вершины тянулись до самых облаков слева от нас. Из бурлящей воды то и дело выпрыгивали крупные рыбины. На противоположной стороне из чащи показалась голова оленя. С подозрением глянув в нашу сторону, он, тем не менее, приблизился к реке и погрузил морду в воду. Раз нас не боится, значит, места дикие, людей практически не бывает.

— Бр-р! Холодная, — одернул я руку и вытер ее об камзол.

— Бренди давно закончился? — присел рядом на камень Ильич.

— Давно.

— Так как же ты тогда?.. Не понимаю?

— Добрые люди помогли.

— Ты не перестаешь меня удивлять. — Ильич запустил камень, и он жабкой запрыгал по водной поверхности. — Шесть. Раньше лучше получалось.

— Тоже неплохо. — Я бросил, но камень тут же оказался под водой. — Вы не устали от вранья?

— Устал. Но что поделаешь, это мой путь.

— Ну а мы причем? — повторил я попытку. — Два.

— Без вас никак. Я так понимаю ты уже в курсе? Пять.

— Достоевский рассказал. Один.

— Кто?

— Ну, император. Земляк, можно сказать.

И я вкратце поведал о беседе с владыкой.

— Не знал, — удивленно покачал головой Ильич. — Кто бы мог подумать.

— Так зачем врать-то было? Пять! О!

— Я хочу вернуть прежние времена.

— И Дайла?

— И еще многие другие. И мы ни перед чем не остановимся…

— Знакомая песня, — буркнул я.

— Дима, неужели так трудно понять, мы всего лишь пытаемся сделать свой мир лучше, — он устало помассировал виски.

— А мы пешки в вашей игре.

— Они скорее ферзи, а ты… ты, Дима темная лошадка. Да, я взял тебя чтобы отвлечь внимание императора и поил тебя, чтобы создавать иллюзию бога… Но ты далеко вышел как за пределы иллюзии так и возможностей, которые дает мой напиток. Иногда мне даже кажется, что этим напитком, я разбудил что-то дремлющее в тебе.

— Вы меня пугаете. Я не хочу, чтобы кто-то во мне дрых, и чтобы я был не я. Меня вполне устраивает быть просто Димычем. И знаете, чего мне сейчас больше всего хочется? Домой. Прочь из этого кошмара, этих убийств и вашей грязной политики.

— Политика по своей природе чистой быть не может. На свой мир посмотри. Я тоже не в восторге от своей роли. Но если не я, то кто? Приближенных осталось мало, а молодежь… одним словом молодежь.

— Хочу вас предупредить, что я все расскажу ребятам.

— И поставишь крест на моей работе?

— Да. Они должны знать правду. Может их совсем не греет существование на задворках сознаний богов.

— Задворках? С чего ты взял?

— Сухов рассказал.

Ильич рассмеялся:

— Все не так. Слухи исказили истину, которую и так мало кто знал. Твои друзья всего лишь контейнеры, в которых хранятся личности богов. И не по одному…

— Так, помедленнее, я записываю. Это что, альтернативная версия вашей истории или вы в очередной раз собираетесь из меня сделать дурака?

— Богами клянусь, что говорю правду, — приложил к груди сжатый кулак Ильич. — Истину знают лишь приближенные. Даже Дайла живет сказкой, в которую верит. Когда боги поняли, что против империи им не устоять они сделали копии своих сознаний и отправили в ваш мир. Контейнеры сами выбрали себе носителей. По нашим меркам, это произошло давно, по вашим совсем недавно. Я не смогу объяснить тебе течение времени в разных мирах. Да и ни к чему это. У тебя и так каша в голове.

— Это точно, — кивнул я. — Густая и пересоленная.

— Последние боги погибли, защищая Хрустальный город. Но для богов тела ничто, главное то, что спрятано в твоих друзьях.

— А перерождение?

— Это ритуал, или скорее процесс, который проводится в особом месте. Где это место, прости, сказать раньше времени не могу. Тот же император вывернет твой мозг наизнанку, добудет информацию и тогда все.

— Пусть сперва зубы подлечит, — я потер левый кулак.

Ильич одобрительно улыбнулся:

— Хорошо ты его. Готов был тебе аплодировать, но момент был не подходящий. Личности богов покинут контейнеры и обретут плоть. И вот тогда посмотрим кто кого.

— Второй шанс?

— Да. Император победил не столько благодаря силе и армии, сколько вероломству. Он напал в Праздник урожая. Это был особый день для богов.

— Лучшее время для нападения намаз, — пробормотал я поднос. — Ну, шурави, хорошую школу ты прошел.

— Ты о чем?

— Да так, нашу историю вспомнил. Ладно, общую идею я понял. Что вы хотите от меня?

— Ты помогаешь добраться нам до нужного места. Сразу после ритуала вы отправляетесь домой. Если захотите, можете остаться, — он хитро глянул в сторону сооружающей костер Дайлы.

— Мне нужно подумать.

Ильич кивнул и, поднявшись, отправился за сушняком. Глядя ему в спину, я впал в раздумья. Если он не врет в очередной раз, то все выходит складно. Все равно самим нам домой не попасть. Сухов что-то говорил про возможность вернуться, но где его сейчас искать?

— А я говорю, не воняет! — раздался за спиной голос Прыща. — Сами туда лезьте. Вода холодная. Тимоха, отвали, а то я за себя не ручаюсь.

— Чтобы тебе не было обидно, сделаем это вместе, — подхватил Тимоха на руки Прыща.

— Отпусти меня, орк безмозглый, — засучил ногами Прыщ, пытаясь вырваться. — Вот же скотина тупая. Стой! Не ходи туда!

Тимоха оскальзываясь на камнях, подошел к самой воде. Я ожидал, что он бросит Прыща в воду, но Тимоха продолжил свой путь и остановился только тогда, когда бурлящая вода достигла ему пояса.

От вопля Прыща с верхушек деревьев сорвалась стая ворон, а в чаще кто-то испуганно замычал и бросился наутек. Только ветки затрещали.

— Ильич, поджигайте, — сказала Лиля. — А то простудятся.

Ильич щелкнул зажигалкой. Тонкие сухие веточки вспыхнули как спички, а от них занялись и те, что потолще.

К тому моменту, когда подошли моржи, костер уже ярко полыхал.

— С-с-сволочь ты Тимоха, — проклацал зубами Прыщ, чуть ли не вылезая на костер. — Ч-ч-чисоплюй хренов.

— Все честно, — протянул руки к костру Тимоха. — Я тоже купался.

— Но я же не виноват, что ты такой даун. Вот сам бы и купался.

— Хватит споров, — решительно приказала Лиля. — Девочки отворачиваются, а мальчики отжимают мокрую одежду.

— Хорошо мамочка, — скорчил рожу Прыщ, и начал стягивать прилипшую к телу футболку.

— А ну быстрее, — прикрикнула Лиля на расплывшегося в улыбке Тимоху, и погрозила кулачком. Тимоха заулыбался еще шире.

— Одумайся отроче, — голосом проповедника затянул Прыщ. — Она еще и не жона твоя, а уже у руля. А далее то чего…Ай! Больно! И не оборачивайся я тут весь голый.

Это Лиля не выдержав критики поцелила его камушком в прыщавый зад.

Со стороны реки показалась Дайла с парой крупных рыбин в руках.

— Солидно, — оценил я. — Чем ты их? Руками?

— Удочкой, — улыбнулась девушка.

— А где ты ее взяла? — наивно спросил одевшийся Тимоха. После отжимания и так рваный спортивный костюм превратился в решето, еле прикрывавшее мощное тело.

— В магазине.

Прыщ хохотнул:

— Тут рядом. Тимоха, мотнись за пивасом. И чипсов прихвати.

Тимоха посмотрел сперва на Дайлу, потом на Прыща и улыбнулся:

— Шутите?

Засмеялся даже Ильич.

Иногда даже не понимаю, Тимоха действительно такой тугодум или так дурачится.

— Сделай два вертела, — сказала Дайла Прыщу. — И углей побольше.

— Йес, мем, — щелкнул босыми пятками Прыщ. — Будет сделано, мем. Все будет в лучшем виде.

— Клоун, — покачала головой Дайла. — Как вы его терпите?

— Главное соблюдать дозировку, — улыбнулся я. — Пойдем, помогу.

— Ты? — насмешливо глянула девушка. — Ты еще и рыбу чистить умеешь?

— Вот и хватай пока тепленький, и к другой юбке не сбежал, — прокомментировал Прыщ. — Между прочим, как делается вертел?

— Ловко обращаешься с ножом, — сказал я, глядя, как Дайла чистит рыбу.

Банальный процесс потрошения в ее исполнении превратился в искусство. Освободив поверхность плоского камня от потрохов, она обмыла его водой и принялась за следующую рыбину. Вода у камня забурлила — это речная живность радостно пожирала останки сотоварищей.

— Мы привыкли трудиться с детства. У нас трудолюбивый народ, — Она поправила тыльной стороной ладони сползшую на глаза прядь волос. — Уже с малых лет девочки помогают по дому, осваивают приготовление пищи, учатся женским ремеслам…

— Краситься, ходить по магазинам и сверлить мозг?..

— Шить, ткать, немного лечить, — не поняла моей шутки Дайла. — Выходя замуж, девушка становится помощницей мужу, а не обузой. У мужчины своя работа. Важная работа… Женщина должна облегчить его труд, беречь его здоровье, скрашивать его жизнь и конечно… — она запнулась и опустила глаза, — родить ему здоровых детей.

Прядь волос снова скользнула на глаза. Я остановил ее облепленную рыбьей чешуей руку и заправил строптивый локон под повязку. Моя ладонь коснулась нежной кожи. Пальцы заскользили по лицу. Так слепые рассматривают собеседников. Так я пытался навсегда запомнить ставшим мне таким дорогим лицо. Мы находимся в странной круговерти событий и что будет дальше никому не ведомо… Но что бы нас не ждало, как бы там не сложилось… эти глаза, непослушные волосы, шрам… останутся во мне навсегда.

Дайла словно кошка потерлась об мою ладонь и легонько коснулась ее губами:

— Что-то случилось?

— С чего ты взяла, — встряхнул я, головой отгоняя дурные мысли.

— Ты вдруг так помрачнел.

— Пустяки. Глупые мысли о будущем. Знаешь, я уже начинаю всю эту чертовщину воспринимать как должное. С каждым днем прежняя жизнь становится все менее реальной, сменяясь круговоротом сражений, побегов, крови, смертей… Столько смертей вокруг… Ты бы видела улыбки карателей когда он их… — я замолк переводя дыхание и сдерживая предательскую дрожь в голосе. — Я никогда простить не смогу себе…

Девушка отстранилась. Тепло ушло из ее глаз.

— Ты слишком мнителен для нашей реальности. Нельзя позволять таким мыслям долго жить в голове иначе сойдешь с ума. Думаешь, мне их не жалко. Думаешь, раз у меня голос не дрожит и глаза сухие, мне все безразлично. Я потеряла столько друзей, близких соратников, что ты даже представить не можешь. И далеко не все умерли так быстро и безболезненно. Многих я отправила на смерть сознательно. Так было нужно. Так что мужчина, учись держать себя в руках, чтобы заслуживать уважения.

Она схватила рыбин, ополоснула их напоследок в быстрой воде и двинулась к костру. Я остался на берегу один.

— Вот и поговорили, — вздохнул я. — Содержательно, с пользой и по существу… В ней словно черт живет.

В связи с предстоящей трапезой я решил привести себя в порядок. Оставив одежду на берегу, я, героически хлопнув себя резинкой трусов по животу, полез в воду. Охая и ахая от ледяной воды, я зашел почти по колени. Под клацанье зубов пришла мысль о вреде водных процедур перед едой и трудности излечения воспаления легких в местных условиях. А тут еще кто-то перепутал большой палец правой ноги с потенциальным обедом и вонзил в него острые зубки. Попытка пнуть нахлебника привела к тому, что потеряв равновесие, я рухнул в воду. Словно ожидавшее этого течение подхватило меня сильной рукой. Я и опомниться не успел, как оказался посреди реки, в окружении пенных барашков. Ноги до дна не доставали. Течение такое, что… Впрочем я способен уподобиться Титанику без какого-либо течения. Пловец из меня никакой.

— Помогите! — завопил я удаляющемуся костру. — Тону!

Но никто не услышал жалкого булькания. Дайла вычитывала Прыща за никудышные вертела. Тимоха и Лиля ворковали у костра. Ильич задумчиво рассматривал вершины гор.

Замелькали, ускоряясь деревья, и костер скрылся за изгибом реки. Ледяная вода скрючила ноги. Холод и страх овладели мной. Барахтаясь по-собачьи, я орал и выл, стараясь удержаться на поверхности. Словно издеваясь, река отвешивала мне пенную пощечину одну за другой.

Обламывая ногти, я уцепился за мелькнувший мимо камень. Похожий на острие меча, отполированный быстрой водой он спасительным островом застыл посреди бурной воды. Крошечный островок шанса на жизнь. Полтора метра высота лезвия. Метр ширины и около полуметра толщины. И многочисленные зазубрины на лезвии.

Впиваясь окровавленными пальцами в трещины, я сантиметр за сантиметром освобождаюсь из оков водной стихии. Вот и ноги от судороги отошли.

Обезумевшей мартышкой я выцарапался на острие.

— Вот это угораздило помыться, — пробормотал я белыми губами, осмотрев диспозицию. — Умывальник был неправ. Лучше сдохнуть от грязи, чем такая гигиена. Не тому учите Корней Иванович.

До берега, что влево, что вправо метров пятьдесят. Да какая разница, для меня что пятьдесят, что километр — все едино. Рожденный ходить, тонет быстро. Жаль нет повода сказать спасибо школьной физкультурнице, так и не нашедшей своих сил и моего желания освоить бассейн. Пригодились бы мне сейчас ее уроки.

— Кто такой Корней Иванович? — поинтересовался нежный девичий голосок. Судя по акценту, гостья из Прибалтики.

— Ну, из маминой, из спальни…

— Твой отец?

— Да ты что!

— А кем была твоя мать?

— Да что ты себе позволяешь?!!

— А как ее звали? — вкрадчиво поинтересовался голос.

— Катерина Федоровна.

— Ты лицо ее помнишь?

— Да иди ты! — добавив пару крепких словец, я завертел головой в поисках обидчика. Но кроме камня в моих объятьях и гудящего потока воды вокруг никого не было.

— Вспомни ее лицо. Вспомни, как она наклонялась и целовала тебя перед сном. Ни один человек этого не забудет. Вспомни, как тебя наказывали за разбитое мячом соседское окно. Вспомни любимую игрушку, в обнимку с которой засыпал. Вспомни, как ты встречал пришедшего с работы уставшего отца. Кем он был?

— Водитель.

— Водитель чего?

— Просто водитель.

— Что он водил? Грузовик, такси, поезд? Что? Вспоминай!

— Он был водителем! — закричал я. — Просто водителем. А мама учительницей русского языка.

— В твоей школе?

— Н-н-незнаю. Нет. Нет.

— Ты жил в большом городе?

— Нет.

— Маленьком? — голос давил все сильнее и сильнее.

— Да. Поселок городского типа.

— Там ведь была всего одна школа? Полы посыпала тертым парафином техничка, и вы потом разгонялись и скользили по коридору. И хохотали, сооружая кучу малу. А дома ждало наказание за сальные пятна ша штанах.

— Н-наверное. Зачем посыпала?

— И твоя мать была преподавателем русского языка в школе. Школа у вас одна, и она там не преподавала. Так?

— Да чего ты от меня хочешь?! — закричал я невидимому собеседнику. — Чего ты добиваешься. Я сижу на скале посреди реки и отвечаю на дурацкие вопросы. И почему я вообще должен на них отвечать?

— Мне ты ничего не должен. Ты никому ничего не должен.

— Это как?

— Должен может быть человек. Ты нет.

— Да пошла ты! — Адрес и направление моего посыла были точны и однозначны. — Я человек! Обыкновенный человек!

— Ты можешь обманывать себя, но не в силах обмануть меня.

— Кто ты?

— Ялла.

— Кто?

— В вашем мире все такие умные? Меня зовут Ялла.

— А меня Димыч.

— Я в курсе, — хихикнул голос. — Ну ты и тупой. Кто же такого болвана сотворил?

— Мама с папой! — огрызнулся я.

— Эх, не было у тебя ни мамы, ни папы.

Я чуть не соскользнул с камня в воду.

— Это как?

— Ты не рожден женщиной от мужского семени. Тебя сделали. Как куклу.

— Как Буратино смастерили? — с издевкой поинтересовался я. — Из полена выстругали?

— Судя по тупости из дубового, — сердито заметила собеседница.

— Сама дура, — буркнул я. — И уродина!

— Я уродина? — завопила над моей головой белокурая миниатюрная девушка. — Да ты меня еще даже не видел.

Идеальное тело было символически прикрыто чем-то вроде тряпичной набедренной повязки и короткой, до пупка курточкой или камзольчиком. Может это и по-другому называется, не мой профиль. В общем, до пупка и оттопыренное пышным, как, на мой взгляд, бюстом. В общем, очень милое создание, только слишком уж миниатюрное. Бюст не в счет. Наверное, если бы она стояла на земле, то была бы мне по грудь. Но на земле она не стояла, а висела в воздухе. Полупрозрачные крылья за спиной раз за разом вспарывали воздух. Сквозь странный узор рисунка просвечивало солнце и казалось, что передо мной парит гигантская бабочка морфо. Бледно голубые крылья очерчены понизу черным пояском с белыми точками.

Я вслух высказал свое мнение по поводу увиденного.

— Хам! — поморщила носик девушка. — Мужлан и быдло. Ты куда пялишься?

— На крылья.

— Ага-ага, с каких пор у фей крылья вместо сисек растут.

— А ты фея?

— Нет! Временно ее замещаю. Тупица! А кем я еще могу быть. Сказки в детстве читал? Ах, простите-простите, забылась. Не было у тебя детства, бедняжка. И по головке тебя никто не гладил и по заднице не лупил. Значит, просвещаю неграмотных — я фея. В сказках из правды только крылья… Я сказала крылья! Смотреть больше не на что? Сразу отвечаю на глупые вопросы, которые ты еще не задал. Тыквы и принца не будет. Желания не загадывай. Волшебной палочки нет, но есть здоровенная дубина, которой я влеплю тебе промеж глаз, если не перестанешь так пялиться. И последнее — я не добрая, мне безразлично, что с тобой будет.

— Ага, — сказал я, с трудом удерживаясь на скользком камне. — Было интересно и познавательно. Теперь, может, поможешь?

— Зачем? До берега близко. Доплывешь.

— Не умею я плавать. — Я даже глаза от стыда опустил.

— Серьезно? — округлила глаза фея. Она облетела меня вокруг, пристально рассматривая.

— Чего?

— Некондиционный товар, — презрительно хмыкнула она.

— В каком смысле?

— Тебя неумеха лепил. Чахлый, дохлый, плавать не умеешь. Ни сил, ни ума. Трясешься весь… Скулишь… Воспоминания — сплошное решето. Тут помню, тут не помню. Ладно, прощай. Скучно с тобой.

Взмах и фея понеслась вверх, унося мой шанс на спасение. Долго на этом камне я не высижу. Рук уже не чувствую. Рано или поздно я скользну в поток и…

— Я против Императора выстоял! — что есть сил завопил я вслед. — И по морде ему дал! Много у вас тут таких?

— Да ты крут. Слышала я про твои подвиги, — задумчиво произнес голос за спиной. Я обернулся. Фея зависла у самой воды. Изящные ступни почти касаются белой пены. — Про тебя уже народ шепчется. Не то герой, не то дурак. Непонятно. Все что ты делаешь глупо и непонятно. Зачем?

— Зачем что?

— Зачем ты здесь? Зачем к Императору полез? Золотопузых богов вернуть хочешь? Власти жаждешь? Славы?

— Тебе честно ответить? — я чуть не грохнулся в воду, но в последний миг одеревеневшие пальцы впились в трещину.

— Желательно, — не сводя с меня глаз, сказала фея. — Мне вообще врать бессмысленно. Просто лишний раз напрягаться — читать тебя не хочется.

— Не-зна-ю!

— Выскажись доступнее. Так, чтобы каждой фее было понятно.

— Так получается. Такой ответ тебя устроит?

— Именно так и получается?

— Да! — крикнул я, с трудом удерживаясь на камне.

— Возможно тот, кто тебя создал не такой уж и глупец, как кажется на первый взгляд.

— В данный момент мне все равно кто меня создал, кто я и зачем все…

Пальцы предали меня. Ледяная вода вмиг сковала тело, лишив меня возможности двигаться. Оставляя вереницу пузырьков, я влекомый течением пошел ко дну. Сквозь водную толщу блистали солнечные лучи, но и они становились все тусклее и тусклее. Река потащила меня в свою утробу, чтобы, не торопясь переварить и выплюнуть останки на прибрежные камни.

— Договоримся? — раздался в голове знакомый голос. — Жить хочешь?

— Да! — и вода хлынула в открытый рот. В глазах потемнело, и безумный водоворот понес мое сознание куда-то далеко, в бездну, из которой нет обратного пути.

— Жизнь в обмен на услугу?

Во мне не осталось сил на ответ. Бездна загоготала, проглатывая жертву.

–

— Пей. — Мою голову приподняли, и рот заполнила сладковатая жидкость, пахнущая медом и травами.

Я закашлялся и открыл глаза. Мир завертелся вокруг. К горлу подступила тошнота.

— Не торопись.

Голос был старым и сухим как мертвое дерево.

— Где я? — не открывая глаз, прошептал я.

— Не бойся. Ты в безопасности. Ялла вытащила тебя из воды и принесла сюда.

— Она умеет торговаться.

— Она спасла тебя.

— Спасибо за то, что меня спасли ради того, что ей нужно.

Голос сухо рассмеялся:

— Ты умнее, чем она говорит.

— Кто ты?

— Ялл. Она моя дочь. Девочка молода и несдержанна. Прости ее.

— Ты фей?

— Если тебе нравится такое название пусть будет так. Мы называем себя по другому, но тебе это ни к чему.

— Всегда считал, что фей мужского пола не бывает.

— Заблуждение.

— То есть сказки правду говорят?

— Не во всем. Слух о правде, искаженный и перевернутый.

— Кто бы мог подумать, — улыбнулся я, не открывая глаз. — Меня спасла настоящая фея, а ее папаня, самый что ни наесть настоящий фей, поит меня отваром из трав и меда.

— Это не отвар. Мы не используем огонь. Пламя — враг живого. Мы живем в гармонии с окружающим миром. Мы его часть. Это тулья моча.

— А? — распахнув глаза, я остановил сухую старческую руку с деревянной плошкой. — Погоди. Ты сказал моча?

— Ну да, — расплылось дружелюбной улыбке морщинистое лицо. — Моча туля.

— И ты этим меня поишь? — Негодование оказалось сильнее головокружения. — Тульей мочей?

— Конечно. Не водой же тебя поить. Воды ты в речке достаточно выпил. Тулья моча снимает воспаление, добавляет сил. Она наше основное лекарство. Без нее ты был бы уже мертв. Переохлаждение…

— С ума сойти! — кряхтя, я сел. Потихоньку картинка окружающего мира налаживалась и обретала резкость. — Дожился. Уринотерапия. Кружками.

Я сплюнул и осмотрелся. Неправильной формы комната похожа на приспущенный воздушный шарик, вот только оболочка сплетена из серых нитей примерно в карандаш толщиной. Мое ложе — матрас из сухой травы переплетенный такой же нитью. Сквозь круглую дверь и такие же окошки видна пышная зелень с крупными листьями. Ни табуреток, ни стола, ни даже хоть какого-то признака на мебель. Пару таких же матрасов напротив у стены и все.

Собеседник улыбнулся и поднялся с колен. Сухонький горбатый старичок с пергаментной серой кожей был не намного выше меня сидящего. Казалось, что кожа должна шелестеть при каждом шаге, таким старым он выглядел. Остатки когда-то пышной шевелюры собраны на затылке в седой хвост. Широко посаженые глаза смотрели на меня с насмешкой и любопытством. Из одежды не-то передник, не-то набедренная повязка из грубой ткани.

— Лучше стало?

— Не очень. — Я, пошатываясь, поднялся на ноги и уперся головой в потолок. Он оказался неожиданно упругим. Пригнувшись, я прошелся по комнате, придерживаясь рукой за стену. На ощупь она была как клубок толстых шерстяных ниток. — Ну, Ялл, спасибо. За воскрешение, за… за напиток спасибо отдельное. Огромное! Век помнить буду и детям расскажу. Дочке спасибо передашь. Мне пора…

— Стой! — крикнул фей и в его глазах появился страх.

— Ауфидерзейн, — махнул я рукой и, подтянув трусы, шагнул за порог.

За порогом земли не оказалось. Листья стегнули по лицу, и в ушах загудел ветер. Мелькнул перед глазами серый кокон-дом, приютившийся меж ветвей дерева исполина, и земля понеслась навстречу. Я даже испугаться не успел. Просто смотрел на приближающийся зеленый ковер, думая о том, что мучится точно не буду.

Меня рвануло вверх так, что хрустнул позвоночник, и одновременно застонали все мышцы. Скорость падения резко снизилась и спустя пару секунд мои ноги коснулись земли.

— Моя дочь слишком молода и несдержанна в своих высказываниях, — раздался за спиной сухой голос, а неожиданно сильные ручонки отпустили меня. — Но в отношении тебя она права.

— Это в чем же? — не в силах удерживать дрожь запоздавшего страха я опустился на траву. — Дураком обзывать будете?

— Временная сообразительность общей картины не меняет, — старик взмахнул полинявшими крыльями невероятного размера.

— Красиво, — не сдержался я.

— Это все в прошлом, — грустно улыбнулся он. Крылья задрожали, посыпая траву белой пылью и свернувшись, превратились в горб на спине. — Мой путь близок к концу.

— Да тебе еще летать и летать! Вон как меня лихо поймал. Кстати, спасибо. Если бы не ты… В общем спасибо.

— Крылья цвет сменили. Значит скоро…

— Ну, сменили. И что? Не торопись туда, откуда не вернешься.

— Тебе не говорили, что ты странный? — поинтересовался фей, садясь на траву.

— Все по очереди, — последовал я его примеру.

— Даже не верится, что ты голем.

— Я кто? — уставился я на собеседника.

— Голем.

— На глину не тянет, — похлопал я себя по бедру. — Гуманоид.

— Слух о правде, искаженный и перевернутый. Дочь умеет глубоко заглянуть. Она способна прочитать почти всю твою жизнь. У тебя все воспоминания поверхностные. Нет деталей. Это первый признак, что они вымышленные.

— Даже так? — я задумчиво пожевал нижнюю губу. После раздумий поинтересовался: — И кто создатель сия творения?

— Ты не особо удивлен. Почему?

— За последнее время я устал удивляться. Я видел ТАКОЕ и ТАКОЕ делал… Наверное, это защитная реакция мозга, чтобы с катушек не съехать. Да и Ялла хорошо по моим родителям проехалась. Вопросы, на которые я не помню ответа. Надеюсь, что просто не помню… Я не говорю, что она права или что я вам верю. Мне подумать нужно…

— Я тебя понимаю. Но помочь не смогу. Мы не знаем, кто и зачем тебя создал. Мы даже не знаем зло в тебе или добро. Ты странное недоразумение, вторгшееся в историю чужого мира и пытающееся ее изменить.

— Я домой хочу. Чтобы все наши вернулись целыми и невредимыми. Чтобы никакой крови, дикости средневековья. Чтобы все тихо, мирно и спокойно. Чтобы девушка, которая мне не равнодушна начала меня хоть как-то понимать.

— Мы не в силах тебе помочь, — сдвинул плечами старик.

— Мы? Ты про себя и дочь?

— Про народ фей, — хитро улыбнулся Ялл.

— И где же ваш народ? — с насмешкой поинтересовался я. — Что-то я пернатых больше не наблюдаю.

— Ты видишь только то, что тебе позволяют. Мы настолько древни и миролюбивы что избрали свой путь. Мы ни с кем не воюем, ни на что не претендуем. Мы хотим просто жить без вмешательства извне. Нам нет дела до того, что твориться вокруг.

Шершавые пальцы коснулись моего лба.

— Ух, ты! — я вскочил на ноги. — Вот это да!

— Нравится? — улыбнулся старик. — Добро пожаловать в Долину Фей.

— Сказка, — прошептал я.

— Реальность, — ответил старик, подхватывая меня и взмывая в воздух.

Огромная долина опоясана снежными вершинами гор, подпирающих небо. Спускающиеся с гор ручьи проложили сквозь зеленый массив леса синие тропы, стекающиеся в крупное озеро в центре долины. Невероятного размера деревья, похожие на баобабы сплошь утыканы домами-коконами. И феи. Сотни, тысячи фей занятых своими делами. Мужчин, женщин, детишек с пока не приобретшими цвет крыльями. Переливаются на солнце всеми возможными оттенками крылья взрослых, раз за разом поглядывающих в мою сторону.

— Слона по городу водили, — пробормотал я из-под носа.

— Гости у нас бывают не часто. Тем более гости, которым позволено нас видеть.

— Чем обязан? — поинтересовался я, рассматривая самый странный город, который когда-либо видел. — Я так понимаю, обязан дважды.

— Не суть количество, — сказал Ялл. — Поговорим за пищей.

— Золотые слова, — сглотнул я слюну при мысли о еде.

В несколько взмахов могучих крыльев он доставил нас на толстую ветвь, служившую опорой для дома.

— Угощайся, — опустился на пол фей.

Вместо стола было круглое покрывало тканое из разноцветных нитей. Деревянные плошки причудливой формы наполнены вкусно пахнущими колбасками и темной жидкостью.

— Пиво? — удивленно поднял я бровь. — И вполне приличное. Респект пивоварам. Эмигрантов из Баварии среди вас нет?

Старик только улыбнулся.

Колбаски не только вкусно пахли, но были чертовски вкусными и еще теплыми. Млея от наполняющего рот мясного сока при раскусывании хрустящей шкурки, я заливал все пивом.

— Почему такая странная посуда? — чавкая, поинтересовался я. — Двух одинаковых не подберешь.

— Природа уникальна в своих трудах. Даже на берегу реки двух одинаковых камней не найдешь.

— Так вы это не делали?

— У нас это не принято. Мы дети природы и довольствуемся ее дарами.

— Интересно. А жилища?

— Тульи ткут.

— Одежда?

— Тульи ткут.

— А если враг на пороге? — хитро прищурился я, надеясь застать собеседника врасплох. — И ваш гуманизм ему побоку.

— Тульи, — улыбнулся старик. — Ешь.

— А сам? — запихнул я в себя очередную, но явно лишнюю, колбаску.

— Эта пища для тебя. Феи такое не едят.

— Так чего же вы от меня хотите? — спросил я, отхлебнув пива. Алкоголь потихоньку делал свое дело. Мысли замедлились, а язык обрел лишнюю свободу. — Зачем вам понадобился тупой голем?

Старик поморщился:

— Есть проблема, которую мы не в силах решить своими силами.

— А как же тульи?

— В том-то и проблема. На них кто-то объявил охоту.

— И? Не на вас же.

— Мы и тульи связаны. Друг без друга мы не можем существовать.

— Симбиоты.

— Можешь называть так. Мы умрем без них. Они обеспечивают наше существование.

— А тульи?

— Тульи имеют только примитивный набор инстинктов. Питание, размножение… Все остальное наш вклад. Феи управляют тульями.

— Это ваши инструменты. У самих руки не из плеч растут, вот вы и подобрали тупых зверюшек, которые за вас вкалывать будут.

— Из плеч, — осмотрев себя, возразил фей.

— Не обращай внимания, это так, мой взгляд на жизнь. Интересный у вас гуманизм получается. Однобокий. Ну да ладно. Это ваша жизнь и не мне вас судить. Дальше что?

— Мы хотим, чтобы ты его остановил, — глядя глаза в глаза, сказал Ялл.

— Почему я? Мне кажется это не самый лучший выбор. Я конечно иногда умудрялся сотворить что-то этакое… ну необычное… Но это не от меня зависело и было иногда… Понимаете, иногда… Я никогда не был воином. Уже перестал быть богом и стал големом. Я вообще не знаю сейчас кто я и на что способен. Вокруг обман и ложь и…

Я перевел дыхание. Ни к чему мне изливать душу пернатому. Он не поймет, мне лучше не станет. Эх, сейчас бы водки. И собеседника душевного. Так чтоб и в жилетку и по морде, и друзья навек. И понять кто я. Меня уже утомило раз за разом задавать себе этот вопрос, но время идет, а актуальности он не теряет.

— Он чужак, как и ты. Как и ты, он здесь не по своей воле.

— Понаехали тут, — буркнул я и опустошил последнюю плошку пива. По телу разошлось приятное тепло. Захотелось спать и никаких подвигов на сегодня. — С учетом моих долгов перед вами и пива, которое вы сейчас нальете, я попробую.

— Странный ты, — услышал я, перед тем как уснуть.

— От бабочки слышу, — буркнул я уже сквозь сон.

–

— Аспирин есть? — спросил я у стоящей рядом Яллы.

— Кто? — недоуменно поползли вверх брови-ниточки.

— Лекарство от вчера для сегодня.

— Есть моча тульи, — она потянулась к фляге — пустотелой тыкве, на поясе.

— Это лучше сами, — буркнул я осматриваясь. — Где мы?

— Слепой? Окраина Долины. За спиной дом, перед носом горы.

— Ага, — глубокомысленно изрек я, почесав затылок. — И что мы здесь делаем?

— Тупица! — сердито поджала губы фея. — Вчера ты пообещал порвать в клочья любого, кто даже косо взглянет на тулью. Что ты всю жизнь мечтал посвятить себя борьбе за свободу тулей. Что они вершина мироздания раз готовят такое пиво.

— Ага, — присел я на камень. — Похоже, часть фильма я проспал.

— Нет, спал ты после того как закончил играть в Тарзана без резинки.

— Ага, — призадумался я. — Это как.

— Ты прыгал с ветки дома, а папа ловил тебя у земли. Ты еще жаловал ему ордена, звания и земли. И лучшей тарзаньей резинкой окрестил.

— Ага… Поймал?

— Кто?

— Папа.

— Кого?

— Меня?

— Ты дурак?! — вспорхнула вверх Ялла. — Если бы он тебя не поймал, ты бы тут не стоял.

— Логично, — кивнул я, чуть не разбив нос об собственное колено. — Это все алкоголь.

— Что это? — глянула на меня сверху вниз фея.

— То, чем вы меня напоили.

— То чем тебя напоили, ты придумал сам. Тульи приготовили то, чего тебе больше всего хотелось. И голова у тебя болит по привычке.

— Как приготовили? — бледнея, поинтересовался я. Как-то раньше мысль о поварах мне в голову не приходила.

— Как обычно, — пожала плечами Ялла. — Тульи едят все и исторгают то, что нужно. Нитки, сок, пищу. Они дома нам ткут.

— Как мочу? — сдерживая тошноту, спросил я.

— Ну да, — удивленно посмотрела на меня Ялла. — Они поедают то, что нравится им и исторгают то, что нужно нам. А что такое алкоголь?

— Стой тут. Никуда не уходи, — пробормотал я, прикрывая ладонью рот, и рванул в сторону ближайших кустов.

— Дерьмоеды, — пробурчал я. — И я вместе с вами. Тьфу! Мерзость!

— Долго еще ныть будешь? — поинтересовалась парящая надо мной Ялла.

Сегодня она в тканом плащике с вырезом для крыльев. И не удивительно, у подножия гор прохладно. Мой наряд, состоящий из трусов, феям показался неубедительным, и местные труженики соорудили мне штаны с веревкой вместо пояса, плащ до колен с капюшоном, и некое подобие мокасин. Не могу сказать, что их стиль мне по вкусу, но трусы по любому хуже. Шедевром от их кутюр была тюбетейка с кисточкой, которую я сразу упрятал в карман плаща и нарек носовым платком.

— Все. Готов к подвигам, — хмуро сказал я. — Дальше что?

За спиной остались густо населенные баобабы, прощальный взмах Ялла, взгляды баобабожителей исполненные надежды. В общем, отправили меня совершать очередное чудо, которое мне сто лет не нужно. Ну какое мне дело до пернатых? Да, красивые. Да, как из сказки. С крыльями и гуманисты… Но я при чем, что кто-то колбасит их холуев. Если бы не спасение из реки и низкий порог, меня бы тут и видели. А так дело чести получается. Эх, Димыч, в кои веки человеком чести станешь. Идальго, мать его. Плюнуть бы на них, и к Дайле, Ильичу, Прыщу, Тимохе и Лиле. Ох, и не хватает мне их сейчас. Особенно Дайлы. Не смотря на скверный характер, меня к ней магнитом тянет. Наверное, волноваться будет. Переживать. Бегать вдоль берега с надеждой взирая на бурлящую воду… А я тут с грудастыми и крыластыми девками по лесу гуляю.

— Дальше вперед, — ткнула пальцем в сторону снежных вершин Ялла. — Он приходит с севера.

— А по-другому никак? — с сомнением глянул я на возвышающиеся скалы. — Знаешь, я не альпинист. И вообще, высоты боюсь.

— И плавать не умеешь, — насмешливо глянула сверху фея.

— Во-во. И вообще я здесь лишний, — попытался сострить я, но фея не оценила.

— В гору не полезешь. Справа на склоне роща. Обычно оттуда и приходит.

— Ялла, объясни мне тупому…

— С удовольствием, — сверкнули в улыбке зубки.

— Удовольствие можешь оставить для другого, женщина с крыльями это чересчур. Вот вы такие пернатые и тульи вас защищают… Я вам зачем такой тупой, не умеющий плавать, боящийся высоты, и?..

— Хватит, — оборвала меня фея. — Мне неприятно говорить, но ты нам действительно нужен. Мы его не видим. И наши защитники — тульи не видят.

— Забавно, — я пнул кусок камня, и тот с шелестом скрылся в кустах. — Я без вашего желания не вижу вас, вы не видите его. Как так? И какова вероятность, что я его увижу? А если и увижу? Дальше что? Спасите-помогите убивают?

— Ты его увидишь. И остановишь. И мы тебе скажем спасибо.

— Карету, тыкву, хрустальные тапочки не предлагать.

Фея расхохоталась:

— Знаешь, когда ты не пялишься на мою грудь и держишь себя в руках ты парень даже ничего.

— Ничего в руке хренового попрошайки на паперти, как и в моей руке. Чем вражину разить буду? Шишем крепкоскрученным?

— Ой, забыла, — покраснела симпатичная мордашка. Вытащив из-под плаща кусок дерева похожий на бейсбольную биту, она протянула его мне. — Это тебе.

— Лучше сразу лопату.

— Зачем?

— Могилу копать. Себе. Что ты предлагаешь мне с этой деревяшкой делать?

— Это меч!

— Это дубина, в лучшем случае, — подбросил я в руке биту. — Гопников по подворотням гонять в саамый раз.

— Папе это лес дал, — поджала губы Ялла.

— Ух, ты, — хмыкнул я, покрепче ухватив биту.

— Лес всем внушает уважение…

— Цыц!

— Что? — возмущенно заверещала фея. Она уже была готова выплеснуть в мой адрес ведро оскорблений, но я не дал.

— Заткнись, пернатая, — прошипел я сквозь зубы. — Сгинь!

Толи тон, толи обращение заставили фею умолкнуть и, сложив крылья скрыться в ближайших кустах.

— Баба, — презрительно пробормотал я.

— Мужлан. Голем, — раздалось в ответ из кустов.

В рощице низкорослых деревьев, примостившихся на горном склоне, проявилось движение. Это даже не шелест листьев, не хруст сухих ветвей, это движение. Кто-то невидимый и не оставляющий следов двигался в нашу сторону.

— Сгинь отсюда, — шепотом произнес я, не сводя взгляда с рощи.

— Да как ты смеешь…

— Бегом! Мы не одни.

— Так бы и сказал, — прошептали кусты.

Я тяжело вздохнул и с сомнением взглянул на биту. Более дурацкого оружия за всю эту историю у меня не было.

И снова движение, только уже ближе. Ни травинка, ни листик так ни не шелохнулись.

— Вот же ж угораздило, — пробормотал я.

— Ты лес попроси, — прошептали кусты.

— Катафалк мне собрать или погребальный костер соорудить?

— Дурак!

— Знаю. Что еще? Давай только, по сути? Он уже рядом.

— Правда? Я ничего не вижу.

— Молодец. Я тоже. Что еще?

— Лес попроси. Он гордых не любит. Ты за его детей стоишь. Он поможет.

— Маразм, — пробормотал я, отслеживая траекторию приближающегося противника. — Просить помощи у леса? Ну, вам, аборигенам виднее. Лес помоги. Ага, абонент временно недоступен. Или ОМОН в пути, будет минут через двадцать после вашей смерти. Что ж меня во всякие нездоровые авантюры тянет?

Он уже совсем рядом, на расстоянии нескольких шагов, но я по-прежнему его не вижу. Чувствую лишь приближающуюся опасность. Чувствовать хорошо — видеть лучше. Ох, и пригодились бы мне сейчас видения про богов в золотых доспехах. Сказать что-то правильно-красивое и покрошить всех в капусту. Но, увы, и намека на что-то подобное нет.

— Ох! — дернулся я от боли.

По левому предплечью побежала струйка крови, меняя цвет плаща. Не успел я опомниться тут же укол в бедро. Удары вслепую имеющимся поленом успехов не принесли. Взамен я получил еще один порез на шее. Противник намекал, что я полностью в его руках и от смерти меня отделяет лишь его воля.

— Покажись! — прошипел я от злости, зажимая кровоточащий порез на шее. Еще бы сантиметр и я бы так не шипел.

Тихий смех в ответ прошелестел у меня за спиной. Я крутнулся, замахиваясь поленом, и получил увесистый пинок под зад. Растянувшись в пыли, я посмотрел в сторону леса.

— Помощничек, — пробормотал я отплевываясь.

Мое оружие отлетело в сторону. Ну и пускай. Пользы с него.

Стоило мне попытаться подняться, как сильный удар по ребрам откинул к кустам. В боку что-то хрустнуло.

— Ох ты, — простонал я переводя дыхание. — Неспортивно. Лежачих не бьют.

И снова тихий насмешливый смех.

— Лес попроси, — прошептали кусты.

— Ага, — дотянулся я до дубины. — Сухих дров на погребальный костер Я уже просил. Остались спички. Тело скоро будет.

Держась за нехорошо ноющий бок, я поднялся, и завертел головой в поиске противника. Что ж мне так везет на нехорошие затеи. Меня тупо забивают как быка на бойне а я даже не вижу кто.

— Эй ты! Трус! — заорал я. — Покажись! Или так исподтишка бить будешь? Слабо по честному? Между прочим, я пришел тебя остановить.

— Тебе какое дело? — прошептал у самого уха голос.

Я крутнулся юлой, пытаясь достать его хозяина, но тщетно. Дубина пронзила воздух, и я чуть не упал, потеряв равновесие.

— Захотелось. Не люблю, когда маленьких обижают, — сквозь зубы произнес я, удобнее перехватив дубину.

— Тогда любуйся.

Во мне точно граната взорвалась. Удар пришелся чуть ниже ребер. Небо потускнело, и окружающий мир утратил цвета. Дубина упала под ноги. Во рту стало одновременно солоно и сладко. Я вытер губы и с удивлением посмотрел на бесцветную жидкость на ладони.

— Беги! — выдохнул я, выплеснув еще одну порцию бесцветной жидкости на бесцветные камни.

Ялла рванулась из кустов вверх. Огромными парусами разворачивались крылья, унося фею от беды. Но в последний момент какая-то невидимая сила прервала ее полет и грубо швырнула на камни. Оставляя обрывки крыльев на обломках острых скал, фея покатилась вниз. Ударившись головой об камень, она несколько раз судорожно дернулась и замерла. Рваные крылья прикрыли тельце бесцветным покрывалом.

— Может, поможет кто? — пробормотал я под нос. Дышать становилось все тяжелее. — Боги в золотых доспехах, лес, Хамунаптра… не знаю кто такой, но на всякий случай… Без вас мне никак…

— Понравилось голем? — прошептали мне прямо в ухо. Голос был таким знакомым. Жаль, не осталось сил…

— Уже все в курсе? — криво ухмыльнулся я, оседая на камни.

Рука коснулась чего-то гладкого. Я скосил глаза. Дубина. Никогда не замечал, что ее рукоять так отполирована. Отполирована так, словно не один десяток рук крепко сжимал ее… Зачем?

— Лес, помоги, — скорее простонал, чем произнес я. — Без тебя никак. Не первый я и не последний, кто оружие твое в руки возьмет ради блага твоего. В общем, мне навалять ему нужно! Понятно?

— Агония? — шепнул голос. Определенно я его где-то слышал и не один раз.

— Эрекция! — хихикнул я и тут же получил в челюсть. Рот наполнился не только жидкостью, но и обломками зубов, которые плавали как кльоцки в бульоне.

Дальше я перестал чувствовать боль. Удар за ударом обрушивался на безразличное тело. Небо и камни сменялись перед глазами. В очередной раз кувыркнувшись от удара, я уставился на сломанные крылья феи.

— Парусник сел на мель и штормом рваны паруса и нет спасенья для команды, — прошепелявил я, закрывая глаза. — Устал. Лес…

–

— Привет, — прошептал я голове Дайлы, дремлющей на моей груди и нежно коснулся рыжей пряди. — Мне тебя не хватало. И знаешь, меня это пугает… И хорошо, что у тебя нет крыльев…

Меня окружал уже знакомый тканный домик. Сквозь окно заглядывали лучи утреннего солнца. Многоголосый хор пернатых приветствовал это событие. Лес жил своей шумной и непонятной жизнью. У двери, опершись на меч, громко сопя, дремал Тимоха. Умостив белокурую голову на могучих коленях, и поджав ноги от утренней прохлады, спала Лиля. Прыщ барином развалился на лежанке.

— Ильич? — тихо спросил я.

— Я здесь, — раздался его голос за спиной.

— Я рад, что все вы здесь. Как так вышло?

— Сам не знаю. Мы искали тебя почти день. Никто не понимал, куда ты делся. Дайла голос потеряла. Она до последнего верила, что с тобой все нормально. И нас заставила верить, не глядя на факты.

— Это как?

— Понимашь… Тебе нелегко было в последнее время… Вещи на берегу реки… Либо, либо.

— Ильич, ну вы же не подумали что я…

— Я не знал, что ты не умеешь плавать.

— Ну, хоть вы насмехаться не будете?

— Насмехаться? — тихо рассмеялся Ильич. — Я бы не рискнул.

— Это вы о чем? — осторожно поинтересовался я. — Вчера вроде не пил. И то, что помню, закончилось грустно. Удивительно, что ничего не болит.

— Удивительно то, что мы увидели. Настоящая фея со сломанными крыльями. Ты не поверишь, я в детстве сотни раз слушал сказки про фей и сказочный лес… Я усыпал под них… Но мне и в голову не приходило, что это по настоящему, что они рядом с нами.

— И ты, в луже крови, — коснулись моего лба губы Дайлы. — И фея… Никогда бы не подумала… Это всего лишь сказки.

— А потом часы пробили полночь и твои шмотки превратились в доспехи а коряга в меч, — зевнул, потягиваясь Прыщ. Поднявшись, он заправил рваную футболку в ничем не лучшие джинсы. — Дальше ты колошматил кого-то и грязно ругался матом.

— Можно с подробностями? — обняв Дайлу, я сел на лежанке.

— Мы и сами не все поняли, — пожал плечами Ильич и опустился на пол передо мной.

Вид босса в рваном костюме, сидящего на полу вызвал у меня улыбку.

— Ты превратился в типа мумию. Шмотки расплелись в нитки и оплели тебя как мумию.

— Кольчуга, — шепнула на ухо Дайла. Теплые губы коснулись моего уха… Ого-го, вот это силища во мне просыпается!

— Пусть будет кольчуга, — неодобрительно глянул в ее сторону Прыщ и подтянул штаны. — В общем, дубасил ты его не по детски. Дубасил до тех пор, пока он не стал видимым.

— А до того? — поинтересовался я.

— До того мы думали, что у тебя шарики за ролики, башта набекрень и полный неадекват в мозгу, — сказал Прыщ. — А чего ты ждал? Стоит на горном склоне мужик-мумия и деревянным мечом комаров отгоняет. Ты Димыч зубы не скаль, говорю что видели. Вон Ильич соврать не даст.

— Ильич? — глянул я на босса.

— Ты дальше слушай, — улыбнулся тот. — Я считал, что в моем возрасте не удивляются…

— Что дальше? — грустно поинтересовался я у рассказчика. Как-то развитие истории и нездоровый блеск в глаза Прыща не обещали хороших новостей.

— Дальше ты отрубил ему голову… Накрыл ей лицо тюбетейкой… голове. — Прыщ брезгливо поморщился. — И сказал… Фу, меня до сих пор блевать тянет…

— Так и сказал? — недоуменно взглянул я на Прыща.

— Ты сказал — покажите голему, и упал без чувств, — сказал Ильич. — Мы ничего не поняли.

— Сам не понимаю, — сдвинул я плечами.

— Ты даже не представляешь как я рада, что ты рядом, — не стесняясь окружающих, прижалась ко мне Дайла.

— Я тоже рад, — легонько отстранил я ее от себя. — Почему они спят?

— А, Тимоха и Лиля, — рассмеялся Прыщ. — Как ты слег налетела тьма фей. Знаешь, у них девки даже ничего. Маленькие правда… Но в остальном о-го-го. И наш умник принялся тебя защищать… не разобравшись кто есть кто… Ну, это Тимоха… сам понимаешь. Мужики с крыльями наваляли ему аж бегом. Лиля конечно бросилась на защиту своего защитника… Феи соответственно потом извинились…

— До завтра спать будут, — констатировал Ильич.

— Гуманисты пернатые, — улыбнулся я.

Раздался шелест крыльев и на пороге появился Ялл.

— Я соболезную, — приложил я руку к груди и склонил голову.

— Чему? — взглянули на меня старческие глаза.

— По моей вине погибла твоя дочь, — сжав зубы, произнес я. — Я не сумел ее защитить…

Ураганом красок на меня обрушилось нечто радостно визжащее и грудастое:

— Я жива дурень! Жива!

Ялла чуть ли не приплясывала вокруг меня, размахивая белой шевелюрой. Прыщ жадно облизнулся, глядя на фею.

Дайла сплюнув двинулась в сторону двери.

— Там высоко, — только и успел сказать я вслед.

— Я сейчас, — метнулся в сторону двери фей. Вот мне бы так в его возрасте.

— И как так? — поинтересовался я, глядя на фею, которой положено быть мертвой. — Очередное чудо?

— На этот раз ты ни при чем, — улыбнулся Ильич. — Это все тульи.

— Вы пиво еще не пили? — сглотнув комок в горле, поинтересовался я.

— Очень знатное пиво! — вызывающе заявил Прыщ. — А что?

— Был такой бородатый анекдот про однорукого повара и фаршированный перец…

— Ну? — насторожился Прыщ. — Вот сто пудов какую-то гадость сейчас скажешь, специально чтобы мне настроение испортить. Ноутбуком своим клянусь.

— А ел что? — вкрадчиво поинтересовался я. Ялла, примостившись у меня на коленках, хихикнула и тут же прикрыла ладошкой рот под моим взглядом. — Цыц пернатая. Не порти удовольствие.

— Хам, — перламутром сверкнули зубки, и качнулась у самих глаз пышная грудь.

— Ел? — с подозрением переводит взгляд с меня на фею и обратно Прыщ. — Мясо ел. Свиная отбивная с кровью… Телятина в каком-то соусе. Курочку гриль и…

— А тебя не разорвало? — поинтересовался я.

— Так я ж пивом запивал. То темным, то светлым… Потом эля захотелось…

— И так продолжалось пол дня, — вздохнул Ильич. — Ночью я спал… Но кажется трапеза продолжалась.

— А вы что ели?

— Ничего. Я бы не смог. Сам процесс трансформации… он несколько не совместим с моими представлениями о пище. Феи — персонаж интернациональный. Они есть в сказочной культуре и легендах многих миров. Прослеживается даже некоторое сходство. Не исключаю, что и в вашем мире на самом видном месте находится лес, сквозь который вы проходите, даже не замечая ни его самого, ни его обитателей.

— Так они не просто невидимы?

— Конечно. Они как бы одновременно и здесь и где-то еще. Для нас леса здесь нет, для них есть. Сам до конца не понимаю. Я уже упоминал, что сам впервые столкнулся с персонажами детских сказок. Кто бы мог подумать, что с нами бок о бок живет другой народ.

— Ильич, вы не отвлекайтесь, — прервал нервничающий от неопределенности Прыщ. — Что с едой не так? Почему Димыч так довольно пялится на меня?

— Ну да, в сказочной культуре и легендах разных миров есть различи я в образах фей и особенностях их быта. Должен заметить, что эти отличия довольно существенны даже среди разных народов, населяющих один мир.

— Ильич, не томите, — простонал Прыщ.

— Хорошо Сергей. Я буду краток — то, что ты пил и ел — создано тульями. Этот персонаж присущ для фольклора нашего мира. Это помощники фей. Некоторое подобие ваших эльфов у Санта Клауса. Я не уверен в правильности сравнения, но в общем примерно так. Тульи прочитали твои воспоминания и ощущения о блюде и создали его. Ты получил то, что соответствовало памяти твоих вкусовых ощущений.

— Всего-то? — облегченно вздохнул Прыщ. — Станок с примитивной программой считывания и дублирования. Я то думал… У Димыча такое лицо было…

— Тульи живые существа, которые жрут все подряд, — мстительно произнес я, разочарованный реакцией Прыща.

— И что? — хмыкнул он. — Удивил. Свиньи и раки ничем не лучше. А процесс преобразования травы колючек и прочей дряни в молоко тебя не смущает? Мнительный ты какой-то Димыч. Это ж не паленую водку трескать. Это натур продукт.

— Не получилось? — хихикнула фея, ерзая на моих коленях. — Какой ты костлявый. А сильно хотелось?

— Было дело, — недовольно буркнул я, разочарованный реакцией Прыща.

— Я твоя должница, — шепнула на ухо фея.

Резво спрыгнув с моих колен, она подошла к входной двери и посмотрела вниз. Без крыльев она выглядела как горбатая карлица. Мне неприятно такое сравнение для столь прекрасных существ, но стоит им свернуть крылья в горб на спине, ощущение чуда исчезает. Вместо сказочного существа с невероятно прекрасными крыльями мы видим гуманоида явно не дотягивающего даже до минимального роста, с горбом на лопатках, размером с небольшой рюкзак. И уже как-то перестаешь обращать внимание на красоту. Убого человеческое восприятие. От сказки до убогости всего лишь крылья. Антураж…

Поцокав языком она обернулась и хитро улыбнулась:

— У нас гости.

Мы с Прыщом заорали в два голоса от ужаса и отвращения. В один миг мы одновременно оказались в самом дальнем краю комнаты. Мои глаза метались по скудной обстановке в поиске чего-то увесистого. Но, к сожалению, ни табуретки, ни хоть завалящей бутылки тут не оказалось. Я бы конечно предпочел противогаз и бидон дихлофоса или здоровенный тапок. Бледный как простыня Прыщ икал и вжимался в стену.

— Это тулья, — радостно заявила Ялла, указав на замершего в дверях таракана размером с кровать. — Пива?

Потерев лапами брюшко, и кокетливо помахав усиками, тварь уставилась на нас. Откуда-то из-под живота вывалился хобот толщиной в руку. Что-то там в биологии писали про яйцеклады…

Ильич захохотал так, что таракан испуганно дернулся и исчез. Босс хохотал, вытирая слезы как ребенок:

— Ну что Димыч, удалась шутка?

— Не очень, — выдохнул я, вытирая холодный пот со лба. — Перебор.

— Знаешь, кто ты, Димыч? — с ненавистью глянул на меня Прыщ. — И шутки у тебя такие же.

— Ну не обижайся, — хотел я хлопнуть его по плечу, но Прыщ увернулся. — Сам такого не ожидал. Ну, прости. Глупо вышло.

— Я же теперь до конца жизни ни есть, ни пить не смогу, — пробормотал Прыщ зеленея лицом.

— Тогда он наступит быстрее, чем ты ожидаешь, — заметил Ильич. — Шутка была действительно неудачной.

— Я молодец? — с сомнением поинтересовалась Фея.

— Более чем, — хмуро произнес я, испытывая чувство стыда. Зря я затеял это все.

— Я тебя не правильно поняла?

— К сожалению, правильно. Ты молодец. Это я глупость совершил. Прости Прыщ.

— Мне бы вниз, — пошатываясь, подошел к двери Прыщ. Он был словно не в себе.

Фея вопросительно взглянула на меня.

— Только осторожно, — попросил я. — И побудь с ним. Пожалуйста.

Она кивнула, и нежно подхватив Прыща, скрылась в дверном проеме.

— Глупо получилось, — хмуро произнес я, опускаясь на лежанку. — Не думал, что так выйдет.

— Это не важно. Феи согласились помочь нам и доставить в нужное место. Нам не придется провести две недели в пути, укрываясь от слуг Императора. Завтра к вечеру будем на месте.

— Вы получили то, что хотели.

— Ты даже не представляешь, сколько я к этому шел. Сколькими людьми пришлось пожертвовать, чтобы это стало реальностью. Мы сможем вернуть прежние времена. Император будет изгнан из нашего мира. Боги вернуться и мой дом станет таким как прежде.

— Вы уверены, что все этого хотят?

— Они ошибаются или не понимают своего счастья…

— Хватит Ильич. Я вас понял. Где-то я уже это слышал. Не я вам судья. Это ваш мир и вы решайте его судьбу. Куда нам дальше?

— К месту, где нога бога впервые коснулась нашей земли.

— И?

— Увидишь — поймешь. Это особое место. Там твои друзья освободятся от ноши. Там начнется возрождение нашего мира.

— Извините, что прерываю вашу беседу, — сложил крылья Ялл, входя в дверь. — С девушкой все в порядке. Она не в настроении и предпочла прогулку в одиночестве. Можете не волноваться, с ней будет все хорошо.

— Спасибо Ялл. Что-то я сегодня много глупостей совершаю.

— Голову тулям скормить или посмотришь?

— Какую голову?

— Эту, — протянул мне тканый мешок фей. — Ты попросил ее показать себе.

Ильич удивленно поднял бровь.

— Непереводимая игра слов, — пояснил я. — Я попробую ее посмотреть.

Фей опустил мешок, укрытый темными пятнами к моим ногам. От мешка пошел нехороший запах. Я заглянул внутрь. Пятна засохшей крови на тюбетейке с кисточкой. Я перевел дыхание и опустил руку внутрь.

— М-мать, вашу! — выдохнул я, взглянув на обезображенное гримасой смерти таоке знакомое лицо. — Тульям! Не разворачивать!

— Что там? — приподнялся, пытаясь рассмотреть Ильич.

— Урод какой-то. Мерзость редкостная.

— А все же?

— Ильич, это вас не касается!

— Конечно-конечно, — примиряющее выставил ладони Ильич. — Но тебе не кажется странным…

— Не кажется! Что еще?

— Дима, ты уверен?..

— Послушайте Ильич, — я как мог, сдержал приступ слепого гнева. — Завтра мы отправимся в путь и ваш мир получит долгожданную благодать… А сегодня… Сегодня я хочу напиться.

— Но тульи, — начал было Ильич.

— Плевать, хоть мочи ослиной лишь бы спиртом была. Ялл?

— Ты почетный гость. Великое дело сделал. Тебе решать, как отдыхать.

— Ялл, можно еще просьбу?

— Слушаю? — внимательно посмотрели на меня старческие глаза глубиной прожитых лет.

— Поймай меня у самой земли, — крикнул я, бросаясь навстречу гудящему воздуху.

Одним мигом пронеслась пышная крона, и земля метнулась на встречу. В это мгновение мне хотелось, чтобы он не успел, чтобы бах и все. Чтобы забыть обо всем… О том, что я не человек и все мое прошлое это бездарно на скорую руку слепленный чужой вымысел. Что у меня нет прошлого и нет тех, кого я помнил и любил. Что кто-то создал меня ради… Я даже не знаю, зачем я появился на свет и из какого дерьма был слеплен. В один миг я потерял все: прошлое, себя, смысл будущего. И что дальше? Зачем жить? Смысл?

Я закрыл глаза, втайне надеясь, что Ялл не успеет.

Успел. Меня резко рвануло вверх, так, что заныли суставы и ноги коснулись земли. В ногах не было сил, и я опустился на траву как на зеленый ковер. Острые травинки щекотали мое лицо, норовили залезть в ухо. Какая-то невзрачная букашка выкарабкалась на изгибающийся стебель, взглянула на меня серебристыми фасеточными глазенками и, распахнув двойные крылья, метнулась в небо.

— Плохо? — сложив крылья, опустился рядом со мной фей.

— Не то слово.

— Понимаю.

— Неужто? Живете тут в лепоте и благолепии…

— Феи чувствуют тебя. Весь лес испытывает боль. Твою боль. Ты не заметил, как утихла жизнь красок? Мы не можем тебе помочь. Мы не можем дать ответа ни на один вопрос, которыми ты себя мучаешь.

— И на том спасибо, — поднялся я, отряхивая тканые штаны от налипших травинок. — Тулей звать нужно или сами придут? Посуда своя или у них все с собой?

— Дочь принесет твой алкоголь. Иди прямо и выйдешь к озеру. Там красиво.

— Спасибо Ялл, — похлопал я его по сухощавому плечу. — Мне стоит побыть одному.

— Я не могу помочь, — сказал он, перехватив мою руку. — Могу дать лишь совет. Ты кому-то очень нужен. Узнаешь кому — получишь ответы на вопросы.

Я кивнул в ответ и неторопливо побрел через лес. Возможно в другое время деревья-исполины, подпирающие пышными кронами небеса, и вызвали бы мое восхищение, но не сейчас. Я даже проигнорировал высунувшуюся из кустов тараканью морду. Толи узрев меня, толи почувствовав мое настроение, тулья тут же шмыгнула в чащу.

По натоптанной тропинке я вышел к озеру. Фей был прав — действительно красиво. Похожее по форме на фасолину озеро растянулось на пару-тройку километров. Многочисленные ручьи, рождающиеся высоко в горах питают его ледяной и хрустально чистой водой.

Я присел на корточки и зачерпнул ладонью воду. Она оказалась чуть солоноватой и такой холодной, что зубы заныли.

Над головой захлопали крылья. Ялла с каменным лицом поставила на плоский камень тыковку, две плошки и плетеную корзинку нагруженную чем-то вкусно пахнущим.

— Второй прибор лишний, — заметил я. — Можно убрать. И закуску я не заказывал.

Ялла показала язык и, взмахнув крыльями, скрылась за кустами.

— Вот чертовка, — проводил я ее взглядом. — Чудо природы.

Плеснув из тыковки в плошку, я принюхался.

— Вам бы таракашки бизнес свой открыть, — крякнул я, проглотив янтарную жидкость. — Наш мир стал бы вашими пожизненными клиентами. Или рабами.

— Спился бы твой мир, — сказала, выходя из кустов Дайла. — Эти таракашки умеют угодить. Каждый получает то, что хочет.

— Симбиоты, блин, — налил я себе вторую порцию и тут же выпил. — Хороши, черти. А феи неплохо устроились. Я бы сам от такой прислуги не отказался.

Напиток мягко разливался по телу. Ощущение тепла и покоя окутало меня пушистым банным халатом. Не хотелось ни куда идти, решать чужие проблемы… Вот так бы сидеть все время рядом с Дайлой, пялиться на озеро и…

— пить, — закончила за меня девушка. Оказывается, я мечтал вслух. Глотнув напитка, она сплюнула на траву. — Гадость. Странный у тебя вкус. Что это?

— Наверное, коньяк столетней выдержки.

— Почему, наверное?

— Потому, что не пробовал, — я отставил неудобную плошку и приложился непосредственно к сосуду. — Я пью свою иллюзию. Каково? — И сам же ответил. — Если не думать, что это испражнения здоровенного таракана.

— Как же ты на него похож, — прошептала Дайла, неожиданно коснувшись пальцами моих губ. По ее щеке поползла слеза.

— На кого? Таракана?

— Не важно, — вытерла она лицо. — Уже не важно.

— Не расстраивайся Дайлушка, — попытался я обнять девушку, но меня вежливо отстранили. Я криво ухмыльнулся и сделал глоток. — Все будет хорошо. Наше путешествие приближается к концу. Думаю, ты и сама знаешь, что завтра пернатые отнесут нас в нужное место и дело в шляпе.

— Расскажи мне все подробнее, — прильнула ко мне Дайла. — Что ждет нас завтра?

— Завтра мы свершим твою мечту. Боги вернутся в ваш мир… Честно говоря, мне не по душе все это мероприятие. Ну да ладно, я в политике не силен. Это ваш дом и вам в нем жить. Я всего лишь Буратино в сказочном мире Мальвины. Вот только папаня неизвестен… Я бы ему любовь и признание в полной мере высказал в морду раза два. А то и три. В лицо, то есть. Хотя если в лицо то все четыре. Сволочь он, одним словом. — Я громко отрыгнул и прикрыл ладонью рот. — Извини. Крепкий напиток.

— А дальше что? И понятнее говори. После коньяка из тебя одни шарады льются.

— Дальше вы заживете в мире и благолепии… благочестии… блажи… В общем хорошо жить будете.

— Я не про будущее говорю, — Дайла заметно нервничала. — Я про завтра.

— А завтра и есть будущее, — хихикнул я, прикладываясь к волшебной тыковке. — Ильич сказал, что завтра… А тебе зачем? — подозрительно глянул на двух близняшек со шрамом на лице рядом с собой. — Ильич сказал, что правду только он знает.

— Вдруг что пойдет не так. Я должна быть готова к возвращению богов. Некоторое время после перерождения они будут беззащитны и мы должны им помогать. Ильич переоценивает себя. Слишком важное событие, чтобы допустить ошибку. Мы не можем себе этого позволить.

— А-а-а-а. Ну тогда конечно. Ты не поверишь, Прыщ, Тимоха и Лиля всего лишь флешки на которые записаны данные. Перерождение бред! Мы придем, ик-ик… прилетим на нужное место и информация… Ой, пусто! Закончилось.

Я с огорчением посмотрел на сухое донышко тыковки.

— Где это произойдет? — спросила Дайла, не сводя с меня бездонных глаз. — Я должна быть готова. Паранойя Ильича может привести к беде.

— Он что-то про первый след говорил… Знаешь, мне что-то спать хочется. Я тебе голову на колени положу?

— Какой след? — вскочила на ноги Дайла.

— Армстронга. Он кстати на днях умер. Ты не поверишь, его правительство этого даже не заметило. Герои нужны только в нужный момент. Потом о них забывают.

— Ты о ком? — с непониманием посмотрела сверху вниз Дайла.

— Деревенщина, — хихикнул я, умащивая голову на камне. — Он первый след на Луне оставил. Представь себе, мужик — первый мужик, ступивший на Луну… Баб там вообще отродясь не было. Ик-ик. Представила? Вот он умер и всем побоку! Представила?

— И что? — непонимание было написано на лице девушки крупными буквами.

— Големы нужны только тогда когда нужны. Дальше о них можно забыть.

— Какие големы?

— Големы? Я хотел сказать герои. Он пришел, сделал свое дело и в утиль. Под пресс забвения.

— Димыч, ты в бред впадаешь! — Дайла закатила мне пощечину. — Что за первый след?

— Ай! Больно! Ты чего?

— Говори!

— Дайлушка…

— Говори! Не то еще раз…

— Н-ненада. Ик-ик. След первого бога в этом мире, — прохрипел я. — Дайла ты чего? Это же я Димыч. Ну выпил я чуток. Ну и? Ну ладно не чуток… И вообще право имею! Ты мне пока не указ. Не жена пока…

— Жена? — не обещающим ничего хорошего голосом поинтересовалась Дайла. Ее глаз превратились в узкие амбразуры, готовые плеснуть в меня очередь свинца.

— Ну да. Ик-ик-ик. Извините вырвалось. Ты же ко мне неравнодух… неравнодус… В общем я тебе не безразли… Да что ж за слова такие сложные. Ну, ты поняла? И самое главное — ты мне тоже… тоже сложное слово.

— Не был бы на него так похож, я бы тебе давно шею свернула. — На этот раз пощечина больше походила на удар. — Спи пьянь! Завтра великий день.

— Дайлушка, — одними губами прошептал я усыпая.

–

— Подъем! Взлетаем! — иерихонской трубой заорал над ухом Прыщ.

Я перепугано вскочил, и завертел головой, пытаясь понять, что происходит. Многоголосый смех окончательно развеял сон. Странно побаливала челюсть. Словно кто-то приложился хорошенько.

— Феи доставят нас к нужному месту, — подошел ко мне Ильич. Он и остальные члены нашей команды приоделись в одежду подобную моей — мокасины, брюки и длинные плащи с капюшонами. Не абы что, но лучше прежнего рванья. Без костюма, пусть и рваного, Ильич потерял былую солидность. Из босса он превратился в пожилого человека — бледного, бесцветного и незапоминающегося.

— Они благодарны тебе за великий подвиг, — несильно стукнул меня в плечо Прыщ. — Я тебе благодарен тоже! Гад ты Димыч! Редкостный. Я вчера выблевал из себя даже то, что никогда не ел. Я тебе это припомню! Как вернемся, я тебе такого трояна на комп запущу, что ого го. И в Интернет твои фотки выложу… Вот пока не придумал какие. Может Димыч совокупляющийся с ежиком. Или ежик совокупляющийся с Димычем. Так прикольнее. Фотошоп рулит! И почту твою вскрою и отправлю всем абонентам сообщение, что отправитель мудак.

— Прости, это было глупо с моей стороны, — выдавил я, опустив глаза. — Не подумал. А насчет почты и мудака ты правильно сказал. Отправитель именно такой.

— Ты в следующий раз думай обязательно. — Прыщ подошел впритык и, приподнявшись на цыпочки заглянул в глаза. — Ты меня закодировал! Понимаешь?

— Не совсем.

— Я пить не могу! Совсем! И не тянет! Герой хренов!

— А есть? — улыбнулся я.

— Что есть? — завопил Прыщ. — Тут кроме тараканьего дерьма жрать больше нечего! И моча вместо пива!

— Водички попей, — улыбнулся я еще шире и обнял его за плечи. — Ну, прости меня. Я ведь точно так же ел и пил.

— Это мы успели заметить, — повеселел Прыщ. — Если б не Дайла долго б мы тебя искали. А как нашли, поняли, что тело лучше оставить в покое. Надрался ты основательно. Прикрыли тебя одеяльцем, и пошли баиньки. А утром вот собрались вокруг нашего героя. Голова не болит? Со слов Дайлы ты вчера на рекорд пошел. Мочачи сорокаградусной под литр всосал.

— Хвала тульям все нормально. Коньяк знатный был. Кстати, Дайла ты меня вчера э… Ну, после того как я немножко выпил… а то болит… — Я хотел поинтересоваться подробностями вчерашних событий, в голове остались какие-то смутные воспоминания, но понял, что это прозвучит глупо.

— Тебя что? — захохотал Прыщ. — Да ты неплохо время провел. Коньяк, девушка. Ай! Дура! Чего?

Затрещина Дайлы носила скорее воспитательный характер.

— Некрасиво так себя вести, — назидательно изрек Тимоха.

— Да, — внесла свою лепту в разговор Лиля. — Некрасиво. То чем они тут занимались, после того как Димыч напился, нас не касается.

— Спасибо, — как отрезала Дайла, и отошла в сторону.

— Вы сказали нужному месту? — поинтересовался Тимоха.

— Да, — улыбнулся Ильич. — Очень уместный вопрос. Наш путь почти окончен. Сегодня вы вернетесь домой. Ну что вы смотрите? Да, сегодня до захода солнца вы окажетесь дома и вернетесь к привычному образу жизни.

— Правда? — прошептала Лиля и неожиданно во весь голос завопила: — Домой! Вау! — Она бросилась Тимохе на шею. — Тимошенька, мы едем домой! Все вернется на свои места. Никакой крови и насилия. Никто никого не будет убивать. Ни богов ни императора ни арены. Как же я ее ненавижу! Мы будем просыпаться в человеческой кровати, а не домике для мотыльков. Мы будем ходить по магазинам. В гости к маме. Мы пойдем в кино… театр… на выставку… Да куда угодно, главное все вернется!

— Ты уверена, что этого хочешь? — задумчиво спросил Тимоха.

— Да! Да! Да! — завопила Лиля так, что у меня в ушах заложило. — Домой Тимошенька. Ты не рад?

— Не знаю, — опустил он голову.

— Тимоха, дурило-тупило, — затанцевал вокруг него Прыщ. — Все конец дурацким приключениям. Нас никто не будет убивать. Мы не будем пить тараканью мочу. Никаких героев и злодеев. Будь проклято это дикое средневековье с его мечами, сражениями и подвигами!

— Мы будем каждый день ходить на работу, — мрачно изрек Тимоха и посмотрел на свой меч. — Каждый день. Когда наступит мой последний день я оглянусь на прожитую жизнь. Что я там увижу? Что я смогу вспомнить? Работу? Я вспомню как плечом к плечу…

— Кстати, насчет работы, — затараторил Прыщ, прыгая теперь уже вокруг Ильича. — За время незапланированного отпуска денег дадут. И за вредность стоит подкинуть… Моральный ущерб… На лечение…

— Никто в обиде не останется, — улыбнулся Ильич. Открыв портсигар, он достал сигару. Свернуло пламя зажигалки, и нас окутал привычный ароматный дым.

— Как в такую маленькую коробочку помещается так много сигар? — округлив глаза, спросила Лиля. — Вы курите и курите, а они все не заканчиваются.

— Это вечный портсигар. В нем сигары никогда не заканчиваются. Подарок.

— А вечного кошелька у вас нет? — вкрадчиво поинтересовался Прыщ, с нескрываемой завистью глядя на портсигар. — А то машина, особняк, яхта и гарем мне бы не помешали.

— Нужно быть осторожнее со своими желаниями. Вдруг они сбудутся, — сказал Ильич, сдерживая улыбку. — Особенно гарем. С твоим-то здоровьем.

Воздух задрожал над головами. Один за другим рядом с нами опускались феи. Ялла кокетливо подмигнула мне. Я улыбнулся в ответ. И, пожалуй, впервые Дайла осталась безразлична к такому проявлению внимания мной к другой женщине. Ну и пусть!

— Вы им точно доверяете? — настороженно глянул Тимоха на фей, и покрепче сжал рукоять меча.

— Не сцы Тимоха. То, что тебе бабочки наваляли по самое нихочу, еще не повод им не доверять, — захохотал Прыщ.

— Мы уже извинились за этот инцидент, — подошел Ялл. — Надеюсь, что в сердцах наших гостей не останется зла или обиды на фей.

Тимоха буркнул что-то невнятное и отодвинулся в сторону.

— Мы готовы, — сказал Ялл.

Ильич что-то произнес ему на ухо и фей кивнул:

— Хорошо. Мы сделаем. Нам не нравится это место, но мы отнесем вас туда.

— Что не так? ПВО бдит? — захихикал Прыщ.

— Я не совсем понял, о чем вы говорите. Это неприятное для нас место.

— Неприятное чем? — с интересом посмотрел на фея Ильич.

— Место перемен. Мы любим мир и покой. Любые перемены нам доставляют боль.

— Так вам же все пофигу. Вас никто не видит, и вообще, вам ни до кого нет дела, — удивился Прыщ.

— Любые перемены будоражат окружающий мир и доставляют нам беспокойство. Мы чувствуем все, что вокруг нас происходит, и ничего не можем с этим поделать.

— Это великое место, — вдохновенно произнес Ильич. — Это место начала новой жизни нашего народа. С этого места начался путь богов по нашему миру и это же место станет их колыбелью возрождения. Это символично. Дни императора сочтены. Вернется прежний, истинный порядок. Мир и добро воцарят в нашем мире. Ум и просвещение придут на смену жажде крови и невежеству.

— Мы не видим разницы между вашими богами и императором, — сказал фей. — Для нас ваша история это лишь мгновения нашей жизни. Пройдет несколько столетий, и мы даже не вспомним о вас. Добро? Зло? Вы не знаете ни того, ни другого, к счастью для вас. Противоборствующие силы не намного отличаются одна от другой. И ни одна из них не является добром…

— Но боги…

— Как и император, они навязывают свой взгляд на жизнь. Для добра это неприемлемо. Да, они менее жестоки и более справедливы но…

— Но? — Если бы Ильич был зверем у него бы шерсть на загривке стала дыбом и он, несомненно, бы покусал Ялла. — Договаривайте уважаемый.

— Но менее честны с подданными.

— Везде кидалово, — философски изрек Прыщ. — Никому нельзя верить. Мне как бы уже пофигу. Мне бы только домой скорее, но думаю, другим будет интересно, в чем наши так оплошали.

— Ваши, это беглецы. Изгои войны. Проигравшая сторона. Они наши здесь свое убежище. Примитивный мир, погрязший в междоусобных войнах. Богами они стали только здесь…

— Но император… — лицо Ильича стало пунцовым. — Этого не может быть. Под его натиском боги пришли сюда.

— Император просто захватил очередной мир, воспользовавшись удобным моментом.

— Но… — открыл, было, рот Ильич.

— Но давайте мы выполним обещание и вернемся к привычному образу жизни. Я уже говорил, любые перемены нам в тягость.

Ильич, недовольный неоконченным спором мрачно кивнул.

Подхватывая нас одного за другим, феи взмывают в небо.

Кажется, что ветви деревьев отодвигаются в стороны, освобождая путь.

Радостно взвизгнув, Ялла крепко обняла меня и свечой метнулась к облакам. Наверное, она решила произвести на меня впечатление, потому что «бочку» и «мертвую петлю» и что-то еще головокружительное никто из фей больше не исполнил.

— Хватит, — прохрипел я, с трудом сдерживая рвущийся наружу желудок.

— Как скажешь дурень, — рассмеялась фея. — Я хотела тебя отблагодарить за спасение. Думала тебе понравится.

— Лучше как-то по другому.

— По-другому папа не разрешает. Мне и сотни лет еще нет. Говорит рано. Да и нельзя с неживым.

— Да ты мне в бабушки… А-а-а-аа! — За насколько мгновений, я сто раз успел пожалеть о неосторожно сказанных словах и попутно изучить все премудрости высшего пилотажа. Если бы не окрик фея с высоты я бы точно умер.

— Тупица! — прошипела Ялла. — Быдло!

— Баба с крыльями!

— Девушка! Хам!

— Дура!

— Летать умеешь?

— Извини. Вырвалось.

— То-то. Умник нашелся.

— Я уже извинился.

— И что?

— Ялла! — раздался второй глас с неба.

— Да поняла я, — крикнула фея и, набрав скорость, присоединилась к остальным.

Мохнатым ковром плыли под нами разноцветные тучи. Солнце огненными лучами прорубывало в них окна. На мгновение мне показалось, что в одном из таких окон мелькнул Хрустальный город, но уже спустя мгновение, тучи сомкнулись.

— Ялла? — крикнул я, стараясь заглушить гудящий воздух.

— Чего тебе?

— Кто меня создал?

— Тех, кто умел создавать големов, даже мы с трудом помним.

— Зачем?

— Даже мы, долгожители, не в силах их понять. Спроси у того, кто живет в камне. Не думаю, что тебе это удастся.

— А, Сухов? — улыбнулся я. — Еще раз увижу, обязательно спрошу.

— Ты не перестаешь удивлять, — рассмеялась фея. — Папа его неприступным и безумным считал.

–

Мы опустились в поле неподалеку от леса. Перед нами до самого горизонта тянулось море трав. Оно волнами колыхалось под порывами ветра. В вышине парил пернатый хищник, настороженно поглядывая на незваных гостей.

— Где мы? — осмотрелась Дайла.

— Крайний запад. Чувствуешь, океаном пахнет?

Воздух действительно был пропитан влагой и солью. И, пожалуй, впервые я увидел на горизонте чаек, или как они тут называются.

— Мы выполнили обещание, — сложив крылья, сказал Ялл. — Мы вам больше ничего не должны. Надеюсь, ваши действия не принесут нам боль.

— Прощай, — чмокнула меня в щеку Ялла. — Ты миленький, хоть и дурак.

И снова Дайла осталась равнодушна к такому проявлению чувств.

— Еще увидимся, — улыбнулся я.

— Для нас время течет по-разному, — сдвинула с огорчением плечами фея. Огромные крылья печально качнулись.

— Неужели големы стареют? — шепнул я на острое ушко.

Она скорчила хитрую мину и ущипнула меня за ягодицу:

— Я тебя подожду. Может быть…

— Подарок леса, — протянул мне Ялл знакомое полено и одарил дочь сердитым взглядом. — Лес считает, что ты сделаешь все правильно.

— Правильно это как? — скептически взглянул я на деревяшку. Конечно, я помню о рассказах, что я ней голову снес, а перед этим она мечом стала… В общем дареному коню… — У каждого свое правильно.

— Тебе решать. Прощайте.

Феи яркой стаей взмыли в воздух. Ялла прощально помахала мне рукой.

— Остался один шаг, — сказал Ильич, проводив взглядом фей. — Дайла, ты мне поможешь?

— Конечно. Что делать?

— Собери кровь. Всех кроме Димыча. Пару капель. Нет. Лучше больше.

— Зачем? — нахмурился Тимоха. Тяжелый меч лег на плечо.

— А я то при чем? — прижался к нему Прыщ. — Никому я кровь давать не собираюсь. Тоже мне донора нашли.

— Я вообще крови боюсь, — прошептала Лиля, прижимаясь к Тимохе с другой стороны.

— Тебе слово, — сказал Ильич не своим голосом и отошел в сторону. Видно было, что он изрядно волновался. Обычно спокойный, сейчас он дергался и нервно поглядывал по сторонам, словно в ожидании, что вот-вот на горизонте появится враг и великая мечта ней так и останется. — Тебе они быстрее поверят. Хочется скорее начать и… закончить… И извините меня за волнение. Неизмерим вес этого действия.

— Нашли крайнего, — буркнул я. — Ладно. Коллеги… В общем… Как бы сказать…

— Димыч, не темни, — мрачно глянул на меня Тимоха. — Что-то не так?

— Все не так, Тимоха. Все. Вы боги, а не я. Точнее они в вас живут, а я вообще… Попутчик для отвода глаз. Ильич их выпустит и вы домой.

— Вы? А ты? — взглянула на меня Лиля. — Тебе домой не хочется?

— Я не знаю своего дома. Ильич не тяните резину.

— Как так? — взглянула на меня напряженная Дайла.

— Моя жизнь чужой вымысел, — провел я ладонью по верхушкам трав. Они приятно щекотали кожу и наполняли воздух терпким запахом, который, смешиваясь с дыханием океана, создавал неповторимый парфюм. — И имя мне никто.

— Ты часом не свихнулся Димыч от впечатлений, — поинтересовался Прыщ.

— Ты говоришь так мрачно и загадочно, что у меня мурашки по коже, — поежилась Лиля. — Ну, какой может быть вымысел? Ты наш зам там и герой здесь. Ты так много хорошего сделал. Сколько раз ты спасал нас? Не считал? Если бы не ты нас бы давно не стало. — Она неожиданно сердито топнула ножкой. — И зовут тебя Димыч. Понятно?

Я улыбнулся краешками губ. У меня все же кто-то есть. Кто-то кому я нужен. Жаль Дайла в последнее время так холодна. Чем ближе к этому месту, тем дальше мы друг от друга. Ее словно подменили. Ни капли тепла в глазах. Губы крепко сжаты, мышцы напряжены, словно перед броском, в глаза не смотрит.

— Димыч, поясни насчет богов в нас, — в сомнении почесал затылок Прыщ. — От одной этой мысли мне не хорошо становится. Как это во мне кто-то живет?

— Ты флешка, они файлы. Тебя доставили к усб разъему. Осталось воткнуться и слить информацию. Носитель в процессе не страдает, а по словам Ильича, даже кое что приобретает и отчаливает домой. Доступно?

— Так бы и сказал, — расслабился Прыщ. — Крови много нада?

— Я не совсем понял насчет флешки, — задумчиво произнес Тимоха.

— Мы едем домой, — нежно прикрыла ему ладошкой рот Лиля. — Это главное. Тимошенька, пусть Ильич заберет из нас своих богов, и мы поедем домой.

Прыщ подмигнул мне, кивая на Лилю:

— Вот так приходит конец свободе, вольнодумству…

— И алкоголизму, — добавил я. — Сам попробовать не хочешь?

Прыщ побелел и перекрестился.

— Закончили? — спросил Ильич. — Можем приступать? Кто первый?

Тимоха протянул руку. Он даже не поморщился, когда кровь из ладони брызнула в половину тыковки. Плюнув на ладонь, он тут же замотал ее краем широкого рукава плаща.

Прыщ стонал и морщился, глядя на капающую с ладони кровь.

— Садист вы Ильич. До кости разрезали. Я не умру от потери крови?

Лиля зажмурилась и только тихонько ойкнула, когда сталь чиркнула по ладони.

— И где след вожделенный? — поинтересовался я.

— Перед тобой, — непривычно возвышенным голосом произнес Ильич. — Дайла, ты волнуешься, так же как и я? Мы столько лет к этому шли. Сколько соратников не дожило до этого дня… сколько отдали жизнь за то, чтобы этот день наступил. Наступает конец эпохи императора. Мир и просвещение наполнят наш мир.

— Быстрее, — белыми губами прошептала Дайла. Руки на рукояти меча. Шерсть дыбом. Прищуренные глаза ощупывают степь и опушку леса.

— Нельзя быстрее, — вытер рукавом пот со лба Ильич. — Мы не можем позволить себе ошибку. Никто и никогда этого не делал. Обычным смертным это вообще не дозволенно. Боги поведали нам это в последние минуты жизни. Дайла, твоя задача защитить их после перерождения. Первое время они очень уязвимы.

— Сколько времени?

— Не знаю. Может минуты, а может и часы. Димыч, — умоляюще взглянули на меня бесцветные глаза. — Помоги ей. Защити их. Я всегда тебя недооценивал… Но сейчас я верю в тебя. Собери все силы и защити! В твоих руках судьба мира.

— Как же без бренди по старому семейному рецепту? — ухмыльнулся я.

— Сам знаешь, что никакой бренди тебе не нужен. Ты и без него такого натворил… Я бы левую руку отдал, чтобы узнать, кто ты есть на самом деле.

— Считайте себя одноруким. Хорошо, я помогу. Не ради вас или вашего мира.

— Тогда почему? — пронзила меня взглядом Дайла.

— Ребятам домой хочется, — подмигнул я. — Соскучились.

Ильич поклонился бескрайнему полю и, выпрямившись, прижал сжатую в кулак ладонь к груди.

— Картина маслом — посевная в доиндустриальную эпоху, — баюкая руку, мрачно изрек Прыщ. — Моей кровью еще никто поле не засевал.

И взаправду Ильич выглядел типичным сеятелем. Он окунал руку в тыковку, и словно зачерпнув зерна, веером разбрасывал их перед собой. И так шаг за шагом срывались с пальцев красные капли. Некоторые оседали на пышных травах, некоторые сразу впитывала вечно жадная к влаге земля.

— Все, — опустился он на траву. — Рукой приближенного кровь носителя с душой бога в месте шага первого с мыслью нужной и несведущему неясной.

— Боги как морковка из земли вырастут? — расхохотался Прыщ. — И ради этого я кровь проливал? Ильич вы меня разочаровали.

Земля завибрировала под ногами, и он тут же заткнулся. Десятки, нет, сотни извивающихся стеблей устремились вверх. Набухающие на глазах почки лопнули, выпуская на свободу разрастающиеся листья, в тени любого из них замечательно мог спрятаться грузовик.

— Вот это да, — заворожено прошептала Лиля, не отрывая глаз от ускоренного процесса. — Как красиво.

— Быстро, — обнял ее Тимоха, не то из беспокойства не то от чувства прекрасного.

Яркими кострами вспыхнули гигантские цветки, отдаленно напоминающие по форме тюльпаны. Бутоны раскрылись, наполняя воздух запахом корицы и чего-то сладко-незнакомого, странно будоражащего душу. Лепестки, сверкнув на солнце золотом, быстро потемнели и беспомощно обвисли. На месте цветков остались полупрозрачные плоды метров трех высотой, наполненные молочным бурлящим туманом.

Листья пожелтели и с шорохом опустились на траву.

— Хорошо посеял, — с восторгом заявил Прыщ, оглядывая плантацию. — Никогда не думал, что я такой плодовитый.

— Осталось лишь немного подождать, — сказал, подходя к нам Ильич. — Смотрите, их уже видно!

Сквозь посветлевший туман стали просматриваться человеческие силуэты.

— Каратели! — закричала Дайла. — На краю леса! Вон они!

— Где? — испуганно дернулся Ильич и тут же осел пронзенный мечом.

— Зачем? — спросил я, глядя на расплывающуюся лужу.

— Не будет урожая! — Окровавленный меч готов ужалить снова. Зеленые глаза буравят насквозь.

— Ты сдурела?! — завопил побледневший Прыщ, но тут же со скулежом скорчился от удара в пах.

— Даже не пробуй! — посоветовала Дайла Тимохе. — Ты мне не ровня. И дуреха твоя рядом ляжет.

Тимоха задышал как паровоз, взглянул на Лилю и убрал руки от фламберга.

— Сука! — пожалуй, впервые я услышал ругательство из его губ. И столько ненависти в нем было. Не было бы рядом Лили, он бы разорвал Дайлу пополам. Точнее умер бы, пытаясь это сделать. Дайле он точно не ровня.

— Дальше что? — поинтересовался я.

— Дальше боги умрут, не успев родиться. Но почувствовать боль и страх смерти они успеют. Я надеюсь на это. Я буду стебель за стеблем срезать, и смотреть, как они будут умирать… Я так долго ждала…

— Зачем? Обменяла богов на благосклонность императора?

— Мне это не нужно. Император был врагом, врагом и остается.

— Тогда что?

— Месть!

— Богам?

— Да. Димыч не делай резких движений. Я успею до того, как ты станешь героем. Я долго за тобой наблюдала и сумею распознать перемену. Не знаю кто ты, но я быстрее.

— Кем он был?

— Кто?

— Тот, на которого я так похож. Тот, кто для тебя всех дороже. Тот, ради которого ты лгала и искусно притворялась.

— Это ты хорошо притворялся. Не думала что вспомнишь.

— Спасибо тульям, их выпивка дает хмель, но не отбирает память.

— Муж.

— За что мстишь?

— За его смерть. Он был моим мужем. Я ждала от него ребенка. Но боги забрали его… Я, дочь приближенного, на коленях ползала… Они сказали — закон для всех. Благодаря этому он закон. Я мертвого родила…

— Ваши боги были милостивы. За что так?

— Муж захотел мне подарок сделать… Он не первый раз так промышлял. Я его отговаривала, но он только улыбался и говорил, что без хищников стадо чересчур жиреет. Дружки подсказали, что в доме купца Инаи никого ночью не будет. Что купец с женой и двумя дочерьми отправился на целебные грязи, лечить ожирение. Оказалось все не так. Перед самым выездом в карете рессора лопнула, и семья осталась дома. Мой муж и двое его товарищей ночью проникли в дом. Они не ожидали сопротивления. Пролилась кровь.

— И пришел бог, — продолжил я. — И рассудил.

— Да! Я его больше не видела. Я молила отца, богов, но…

— Мы суровы, но справедливы. Мы ценим жизнь! Но дарим смерть!

— Я ненавижу тебя за эти слова, и сходство с ними, но люблю, за то, что ты так похож на него.

— Дело твое. Это твой дом и твоя жизнь. Мы не более чем задержавшиеся гости. Мы уходим? Да Тимоха, мы уходим. Не хрусти пальцами. Нам нечего здесь больше делать.

— Димыч? Ты ее даже не убьешь? Ты видел, что она со мной сделала? — впялился в меня оклемавшийся Прыщ. — Димыч! Убей ее! Она Ильича со спины… — Неожиданно он зарыдал. Слезы потекли по пыльным щекам, и он кулаками растирал их по лицу. — Она его как свинью… Так не должно было произойти. Мы просто уйдем?

— Да.

— Димыч ты трус! Ты не человек!

— Я знаю кто я.

— Как мы попадем домой? — дрожащим голосом спросила Лиля, стараясь не смотреть на Ильича. Так же старательно она пыталась не смотреть на Дайлу.

— Идите к лесу. Там вас встретят феи и отправят домой. Они обещали. Для них нет границ. Маленькие феи любят кататься на крышах наших трамваев, а те, кто постарше седлают самолеты. Они везде дома.

— А ты? — посмотрел на меня Тимоха.

— Я остаюсь.

— Зачем? — шипя от боли, и зажимая ладонями пострадавший орган спросил Прыщ. — Тебе тут понравилось?

— Мне везде одинаково. Идите!

— Димыч? — на меня взглянули полные слез глаза Лили.

— Идите!

— Ты не прав, — начал Тимоха но я не дал ему закончить.

— Ты мне веришь?

— Да.

— Уходите.

— Бывай, — хлопнула по плечу медвежья лапа.

— Димыч, — всхлипнула Лиля, чмокнув меня в щеку.

— Ну это… — подбирая слова замялся Прыщ.

— Идите! — повернулся я к ним спиной.

— Зачем? — поинтересовалась Дайла провожая взглядом удаляющихся. — Один на один решил? Без свидетелей?

— И что я в тебе нашел? — вздохнул я, и осмотрел светлеющие плоды. — Скоро урожай собирать.

— Я уже сказала — урожая не будет. Я убью их до того как …

— Убивай. Какое дело мне до богов чужого мира. Вы тут живете — вам с этим разбираться. Будущее этого мира в твоих руках. Ты глава. И никто тебе не указ. Хочешь — коси, хочешь — расти. Тебе решать. Только перед тем как поднять меч хорошенько подумай, зачем это делаешь. Оглянись назад и подумай не только о себе.

— Эй! Ты куда?

— Я ни разу океан не видел. Пойду, взгляну.

Я сорвал травинку и ткнул ее в зубы.

В лицо дышал океан. Над головой хохотали чайки.

Очаков. 7.10.12

•

Уважаемый читатель, если ты видишь эти строки, значит, книга пройдена. Спасибо за то, что дал шанс моим персонажам пожить в твоем воображении.

Перелистывая страницы, ты сражался вместе с ними плечом к плечу. Терял друзей. Любил. Наслаждался победой и скрипел зубами от поражений.

Если это все так, значит, я сделал все правильно.

Буду благодарен за оставленный отзыв. Всегда интересно услышать мысли тех, ради кого пишешь.

Не откажусь и от материального спасибо. К сожалению, писателям тоже нужно кушать и пить пиво, без которого вообще ничего не пишется.

Да и источник вдохновения — железный двухколесный конь-мотоцикл сеном не накормишь.

Карта Приватбанка Украина 5168 7423 2671 9352

WebMoney кошелек Z789399057701

С уважением, Мурич Виктор

vicxx1@ua.fm

Оглавление

Виктор Мурич ПУТЬ ГОЛЕМА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg