«Я, подельник Сталина (СИ)»

Я, подельник Сталина (СИ) (fb2) - Я, подельник Сталина (СИ) 1080K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ильфат Янбаев

Ильфат Янбаев Я, подельник Сталина

Предисловие

Я ни разу не русский. Башкорт. Если вам будет угодно — башкирин или даже башкирец: я не кумысный патриот, не обижусь. Честным надо быть. Ведь и мы, башкиры, немцев называем немцами. Нисколько не задумываясь, возможно, наследникам сумрачного гения было бы приятственнее услышать из наших уст привычное «дойч». Это еще не упоминая столь обидную этимологию «немца»-немого! Так вот, башкорт я, и даже приблизительно не могу прикинуть, как отношусь к родному языку. Я в нем родился, я на нем работаю и общаюсь с самыми близкими людьми. Он свой, родной, и эти сказано абсолютно все! А вот русский язык люблю. Сильно. Возможно, неразделенной любовью. Судить вам. В качестве адвоката на этом судилище имею сообщить следующее. Подзащитного, то бишь меня, всю жизнь учили, коим образом надлежит любить русский язык. Спряжения, глаголы, наречия верхом на прилагательных да с суффиксами на привязи… Ладно, с этим можно и нужно смириться. А вот когда начинают давать руководящие указания по стилю, тут я зверею. Это наши с русским языком интимные отношения! Коли любопытно, можете посмотреть, а вот чтобы свечку держать и с советами лезть — ни-ни! Анахронизмы и неологизмы, новояз и арго, заимствования, повторы, кои не являются тавтологиями, как принято считать, собственно говоря сами тавтологии и прочая, и прочая — всю эту смесь так непринужденно и органично впитывает в себя современный русский язык, нельзя не умилиться и восхититься. Будто юная пейзанка на утренней зорьке с хрустом грызет белоснежными зубками ядреную репку. Нет, все-таки, лучше — редиску. Только что сорванную с грядки редиску. Не беда, что толком не помыла, вытерла об подол, и ладно. А о чисто гипотетической возможности дезинфекции овоща хлоркой и прочими гадостями по простоте душевной и не подозревает. На фига козе баян, попу — гармонь, икона — папуасу? Да ее цветущий организм безо всякого для себя вреда переварит любую инфлуэнцину, да хоть миллионное микробное поголовье. Мало того, еще и нальется селянка силой родной (или ставшей родной) земли, вместе со всей ее флорой и фауной. Русский язык и не язык вовсе, Языкиня! Вечно юная, озорная, взбалмошная и напористая, порою наивна как дитя, порою — нет ее мудрее. Кокетка, ветреный ребенок! Попробуй догадайся, в одну и ту же фразу — «Мальчик склеил в клубе модель», всего пару десятков лет назад она соизволила вложить совсем-совсем другой смысл. А не тормози, беги задрав штаны, поспевай за ней. На нудные нарекания запыхавшихся, лишь подернет плечиком, шаловливо улыбнется, да и выдаст очередной перл: «Профессор завалил на сессии студента. После сессии студент завалил профессора. Чуешь разницу? Хоть чувствуешь? Нет? Сердешный, ты никак с недоперепоя!» И зазвенит хрустальным смехом на всю округу — кокетка, ветреный ребенок. Но всегда ласкова и жалостлива, большая и теплая. Нет, в нее положительно нельзя не влюбиться!

Сейчас про содержание. Лицемерно каюсь, действительно, я недобитый комсомолец, диванный имперец и пассивненький такой неофит ислама. И, как мне это представляется, разумный националист. Сильно в этом сомневаюсь, но по официальной версии жизнь дается человеку только один раз. И эту единственную жизнь каждый из нас вправе пройти (проползти, пролететь — нужное подчеркнуть) так, как ему нравится. В том числе оценивать окружающий мир, как заблагорассудится. Лично ему, а не, скажем, либералам с тоталитарными замашками или либеральненько размякшим государственникам и прочим почвенникам.

А, чуть не забыл, положено ведь благодарственные слова написать тем, кто сподвиг на клавиатуропачкательство. Естественно, спасибо матери с отцом. Ростом не очень-то и вышел, возможно — умом тоже, а вот к чтению пристрастили с самого нежного возраста. Учителя советского образца, что тут еще добавить. Еще благодарю все 260 миллионов людей, состоящих в свите русской Языкини. Хотя нет, это только ныне живущих около 260 миллионов. Александр Сергеевич, Николай Васильевич, Аркадий Тимофеевич, Антон Павлович, Сергей Александрович, Александр Александрович, Владимир Семенович, да, да, всенепременно и Владимир Семенович — и не перечесть, сколько достойных людей, талантливейших и просто хороших, холили и нежили, учили уму-разуму, наряжали нашу общую любимицу… Так что, возможно, следует поблагодарить под целый миллиард. Мне не жалко, благодарствую всем!

Глава 1

Марата лягнул жеребчик. Прямо в лоб. Можно сказать, в порядке самообороны. Ведь его, жеребчика, намеревались пустить на мясо.

Молодой учитель истории Марат Акбашев на паях с биологом той же школы еще ранней осенью выкупили двухгодовалую скотинку каурой масти. Под странной кличкой Корф. Корф так Корф, станет просто мясо. А вот насчет цены с хозяином, зажиточным мужичком из пригородной деревни пришлось тогда спорить до хрипоты. «Кулак недобитый, вылитый Собакевич!» — отметил про себя в меру начитанный историк. Вслух обзываться не стал. Мужичок вряд ли бы стал вникать в изысканные тонкости аллюзии. Сразу бы полез в драку. А то! Ведь раньше слово «собака» у башкир было самым что ни на есть ругательским. Ну, это до поры до времени, пока старший брат не научил выражаться по-настоящему. Да еще какое-то семитское окончание фамилии литературного персонажа. Прям, бинарная взрывчатка для тонкой пейзанской души мусульманского разлива, виртуозно упрятанной под коросту банального хама. Впрочем, от греха подальше, не будем вдаваться в столь неполиткорректные дебри. Короче, Нео-Собакевич содрал с педагогов первоначально заявленную, явно завышенную цену. Вдобавок слупил за откорм животины до убоя. И отдельно за овес, который, якобы, опять подорожал.

До первых морозов Марата терзали смутные сомнения, что у него намного лучше получается объяснять детям хотя бы теоретическую совместимость понятий «демократия» и «президентское правление», нежели вести дела с хозяином Корфа. Как пить дать, облапошил. Зря они не взяли третьим пайщиком учителя физкультуры. Тот, мягко говоря, не особо выделяется интеллектом. Но как раз благодаря этой частично природной, частично благоприобретенной особенности был бы весьма полезен на закупочных переговорах. При колке орехов, если у вас нет завалявшегося хоть завалященького щелкунчика, булыжник куда сподручнее калькулятора.

По приезду на убой Марат огорчился еще больше. Жеребчик был горделив, отменно строен, даже поджар. Все это несомненные достоинства для будущего скакуна, но никоим образом не для потенциального бифштекса. А про казы, жирную конскую колбасу, можно забыть как про невообразимо прекрасный сон с соучастием эльфийской принцессы, сон, который рассеивается с зычным окриком жены на побудку… Как вчерашний деревенский парень господин Акбашев сразу смекнул — хозяин просто схомячил их овес. Однако, как сегодняшний интеллигент уже не смог сказать про это прямо, задорным матюком, что так мил и сладок для неба и слуха человека из самой донной народной гущи. Но умолчать учитель тоже не смог, надо же будет потом оправдываться перед женой, что-то лепетать о героических баталиях по защите скудного семейного бюджета. Вот и решил на глазах хапуги с максимально возможным сарказмом пересчитать ребра Корфа. В прямом смысле пересчитать, дабы опереться в своей претензии на расхожую поговорку про худобу. Корф, видимо, не привык к такой фамильярности. Ничтоже сумняшеся врезал копытом промеж глаз. В каратэ есть похожий удар ногой, человек лягается назад, «ушира-гери» называется. Один из самых сокрушительных ударов, между прочим. Вдобавок Корф вложил в копыто извечную неприязнь поедаемых к поедателям: злополучный забойщик отключился всерьез и надолго. Если конкретнее, на 11 минут 17 секунд, как было точно зафиксировано коллегой-биологом. Сей товарищ, аспирант-заочник, всех и вся, в том числе своих сородичей, рассматривал прежде всего как биологические объекты. Объекты, которые можно и нужно изучать. Особенно при таких критических ситуациях, когда слетает все наносное.

Пока душа Марата в праздных размышлениях о целесообразности конечного пункта прибытия порхает между подлунным и горними мирами, совершим краткий экскурс по некоторым аспектам башкирской филологии. Просто поразительно, сколько слов придумано для обозначения всего, что так или иначе связано с лошадьми. Например, любого кобыльего отпрыска мужского пола в возрасте до одного года величают «иркак колон», с года до двух лет — «иркак тай». А с двух до трех лет — «конан». Не путать с Конаном-варваром, хотя… у культового героя широких слоев прогрессивной мировой общественности потрясающе много общего с нашим доморощенным и домосъедаемым «конаном». Наш, разве что, чуть поделикатнее будет. А вот гривастая особь старше трех лет — «айгыр», с последующей подробной классификацией — «производитель» (да-да, именно в том смысле, про который вы подумали), «вожак», «неприрученный» и так далее, и так далее. Для кобыл отдельная терминология. Пожалуй, более подробная, нежели возрастно-функциональная классификация женщин. Кыз (девочка-девушка), катын (женщина), абий (старушка) — вполне достаточно, зачем умножать сущее без необходимости, оккама вошь! Впрочем, не будем отвлекаться. Многие нюансы психоэмоционального состояния самого человека обозначаются через тот же лошадный лексикон. Возьмем идиоматическое выражение «башына тай типкан», буквально — «лягнутый в голову жеребчиком в возрасте с двух до трех лет». Кто он таков? Человек, ни с того, ни с чего, безо всякого перепоя начавший вести себя странно, с изрядной долей немотивированной агрессивности. Почему именно «тай»? У жеребят еще силенок маловато для крышесносительного удара. А с трех лет умные животные уже соболезнуют человеку, у которого жизнь, в принципе, ничем не лучше лошадиной, бьют не во всю силу. А «тай» — лошадиный переходной возраст, когда не жаль ни себя, ни остальных.

Господина Акбашева лягнул жеребчик в прямом и переносном смыслах, так что не будем слишком строги в оценке его последующего поведения. Странного поведения, девиантивного, если сказать по-простому и начистоту. Едва очнувшись после тяжеленного нокаута, Марат начал энергично материть Корфа, его хозяина, коллегу биолога — всех в пределах визуальной досягаемости. Ненормативная экспрессия разливалась широко и привольно, будто Яик в половодье. Даже удивительно, сколько производных можно выдать на основе всего лишь двух-трех органов да пары физиологических функций организма. Странные неологизмы и чудные словообразования по заданной тематике оглашали окрестности со скорострельностью автомата Калашникова боевыми очередями, то есть до ста звукобукв в минуту. Очень даже приличный результат для новичка. Особенно если учитывать специфическую необходимость растянутого произношения некоторых гласных и столь же специфических ударений на согласных.

Коллега Акбашева, хозяин Корфа и даже сам Корф опешили. Дворовый пес Шарик, с утра крутившийся на месте предполагаемого забоя в предвкушение обильной трапезы, стремглав ретировался под крыльцо. И мучимый когнитивным диссонансом, тоскливо завыл: происходило нечто непонятное, потому — страшное. А Марат никак не унимался, громогласно извергал из себя все новые и новые ругательства. Исчерпав скудный запасец в родном лексиконе, перешел на более благодатный для этой задачи русский язык. Потом и вовсе стал неприлично и чрезмерно громко выражаться на комбинированном англо-французско-немецком, даже на латыни. Корф и его хозяин по причине малообразованности не могли по достоинству оценить последние изыски господина Акбашева. А вот биолог, по долгу образования сносно владеющий английским и латынью, окончательно стушевался. Ведь он точно знал — приятель Марат не владеет ни одним иностранным языком. Умный парень, но один черт, гуманитарий. А тут шпарит как на родном, да как загибает! После очередной порции на латыни, совсем уж свихнулся, перешел на наречия, не ведомое даже аспиранту-заочнику. Хотя по интонации нетрудно было догадаться, об чем речь.

Чем проще система, тем она устойчивей. Аксиома. Чтобы вывести из строя компьютер, достаточно ненароком плеснуть кофе, хоть молотым, хоть растворимым. А теперь попробуйте сломать топор-колун. Да хоть коктейлем мохито из бара провинциального городка обливай, хоть денатуратом, ничего топору не будет. Вот и психика Нео-Собакевича оказалась прочней, чем даже у его жеребчика. Быстрее всех очухавшись от нежданной аудиоатаки, быстренько забежал в дом. Вытащил из холодильника початую бутыль «Белебеевской», хлебнул из горлышка для собственного успокоения. Чуть менее щедро плеснул и в граненый стакан, уже для лягнутого и беспрестанно сквернословящего Марата. Универсальное сорокоградусное снадобье ото всех болезней, куда уж там каким-то каплям скандинавского монарха. Не будем вдаваться в дискуссию по поводу целебности оного, но процесс, говорят, более приятен, чем, скажем, сеансы иглотерапии или лечение пиявками. Как бы там ни было, только стакан водки, почти насильно влитый в горло, смог перекрыть фонтан срамословия Марата. Выпил, наконец-то замолчал и чуть более осмысленно оглянулся по сторонам.

— Гутен таг, майн херц!

После приветствия на немецком, пошел совсем уж странный диалог между учителями.

— Вас ист дас?

— Марат Ханович, что с вами?!

Коллеги уже давным-давно на «ты», но биолог решил подстраховаться. Одному Богу ведомо, что на уме у лягнутого жеребчиком.

— Материя и время — всего лишь частичное проявление абсолютной пустоты, ее можно обозначить как Дао, нет разницы…

— Марат Ханович, вы сильно ушиблись?

Акбашев недоуменно оглядел собеседника, будто только что увидел.

— Кто ушибся?

— Вы! Ведь вас лягнул Корф.

— Не мелите чепухи! Барон не стал бы лягаться, скорее, просто пристрелит на дуэли. А вы что, экстраполируете психоматрицы исторических персонажей? Странно, батенька, весьма странно в вашем положение…

Биолог не нашелся, чем ответить на эту тираду. Чтобы не затягивать паузу, предпочел быстренько перейти к другой теме, которая его интересовала куда больше, чем здоровье коллеги.

— Марат Ханович, откуда вы так хорошо знаете латынь и английский? Мне показалось, вы еще матерились, тьфу, говорили на французском и китайском?

— А что тут такого? Пять пальцев одной и той же руки! Гораздо интереснее способ коммуникации дельфинов. Будь у меня достаточная фонетическая база данных, я наверняка смогу…

— Марат Ханович! Вы сейчас хоть понимаете, где мы находимся?

Все еще сидевший на земле историк досадливо поморщился.

— Рамиль Карамович (именно так звали биолога), точнее формулируйте вопросы. То есть как, где мы находимся? Вас интересует пространственно-временной континуум в целом, географические координаты или административная территория? А то как ребенок, ей-Богу, учитель называется!

После десятиминутной невнятной беседы, щедро сдобренной обидными инсинуациями в невежестве, биолог уяснил главное для себя. Нет, приятель умом не тронулся. Наоборот, стал каким-то чересчур умным. Противоестественно умным! Надо же, даже латинские названия всех насекомых знает, Рамиль Карамович дотошно проверил. Свободно говорит на всех ведомых биологу языках. Даже, подумать страшно, как бы самому не свихнуться… каким-то образом объясняется с животными. Вспомнил ведь про своего обидчика, укоризненно заржал по-лошадиному, а Корф ему ответил. Виновато так ответил. Для полноты картины Акбашев тявкнул аки сердитый пес, и Шарик смущенно выполз из-под крылечка. Выражая раскаяние и безмерную преданность, усердно завилял хвостом, но приближаться не стал. Опасается. Чертовщина какая-то!

У Рамиля Карамовича мозг, оба полушария, заработал с лихорадочной скоростью, прям, на грани сбоя системы. Так, похоже, всему этому безобразию можно дать единственное более или менее рациональное объяснение. Не объяснению, так хоть версию. У обычного человека задействована лишь малая часть мозга, чем занят больший объем серого вещества науке пока доподлинно не известно. Возможно Корф своей подковой спровоцировал активацию всего мозга Марата? Если удастся подробно описать явление, Нобелевская премия в кармане. Ну, если и не нобелевка, все равно, так сказать, прощай проклятая школа, здравствуй наука. Радужная перспектива, заманчивая, только вот имеется загвоздка. Вряд ли какой ученый согласится самолично стать подопытным кроликом. Принято наоборот — кто умнее, тот и исследует… Как поведет себя дальше Марат Ханович?

А его, Марата, великий уравнитель — второй стакан водки, вернул к нормальному состоянию. Между нами говоря, опустил до уровня Корфа и его хозяина. И то хорошо, перестал смущать окружающих малопонятными словечками, типа «эфемерид» и прочих «аберраций».

Нео-Собакевич с почтительным испугом наблюдал за всеми метаморфозами. Не будем льстить, его ни капельки не заинтересовало полиглотское озарение Марата, способность удивляться в зрелом возрасте — привилегия избранных. Его сразил отборнейший мат в устах заурядного на вид интеллигента. Оценил по достоинству и экспрессию, и выразительность обсценного лексикона. В чем-чем, в этом искусстве сам собаку съел. И не одну, целую свору. А если клиент не интеллигентишко задохлое, то всяко не будет покорно сносить откровенное надувательство. Чего уж скрывать, и в самом деле держал жеребчика на соломе да сухом прошлогоднем сене… И потому хозяин счел за лучшее выпроводить злополучных забойщиков, обещав за месяц как следует откормить Корфа. Безо всякой дополнительной оплаты!

А сейчас самое главное. В результате активации всего мозга Марат не только расширил свои интеллектуальные возможности, но и обрел дар мгновенного перемещения во времени и пространстве. В пространстве — хоть куда, во времени — только назад и обратно в настоящее. Поспешим реабилитировать потомственного интеллигента: словесное недержание было как раз напрямую связано с новоприобретенными сверхвозможностями. Очнувшись после сокрушительного «ушира-гери» Корфа, Марат смачно выругался (2–3 слова, не более!) и… сам того не ведая провалился в прошлое. По чьей-то злой иронии именно в тот момент, когда жеребчик втесал ему по лбу копытом. Опять потерял сознание, опять очнулся, опять живописно чертыхнулся, опять хронопадение. Так повторилось раз 5, или даже 15. Какое там вести подсчет, ежели не успеешь оклематься от одного пенделя, точнее — пенделища, а тебе так и норовят влепить следующий… Помните у Чехова, если долго бить, даже зайца можно научить зажигать спички. После очередного удара, забытья и очередного крика умученной души, Марат наконец-то осознал новые способности и, главное, способы управления оными. Как это происходило, выразимся так, на психофизиологическом уровне? Требовалось мысленно представить желанную дату прибытия? Может напрягать поджелудочную железу или гнусавить сакраментальное «Кришна — рама»? Бог весть, не знаем. Если какому дотошному господину невтерпеж узнать все в мельчайших подробностях, можем порекомендовать подставить свой лоб под копыто горячего жеребчика в возрасте с 2 до 3 лет. Хотя, рискованное это дело! Лучше ограничиться предположениями на свой собственный вкус.

Транспортировка на халяву — это так экономно и, вообще, здорово. Только нарисовалась одна проблемка. Перемещаясь во времени, Марат становился обычным человеком, вся эрудиция которого исчерпывается умением дать более или менее внятную формулировку этого самого слова. Как маломощный паровоз, энергии которого хватает или на зычный гудок, или на поступательное движение. Дилемма, однако. Однако Марату не пришлось вживаться в роль осла некоего Буридана: после нескольких хронозаскоков туда-сюда, напрочь забыл и латынь, и английский, не говоря уж про линейные алгебры и весьма даже аналитические геометрии. Оно, может быть, и к лучшему. Много знаний — много печали!

Глава 2

Совещание с ближними соратниками затянулось до позднего вечера. Выслушав очередного выступающего, Большеусый рассеянно взял в руки потухшую уже трубку. Воцарилась гробовая тишина. Товарищ в галифе, что сидел справа, бесшумно подскочил и чиркнул невесть откуда взявшимися спичками. Большеусый будто и не заметил, все думы свои думал. Спохватился лишь тогда, когда пламя дошло до середины спички. Все так же не спеша, стал затягиваться. Запахло паленым — огонь начал обжигать большой и указательный пальцы услужливого товарища в галифе. Но ни один мускул не дрогнул на сурово-преданном лице. Вот что значит настоящий большевик! Выдохнув струйку ароматного дыма, Большеусый ласково ему улыбнулся. Будто рублем одарил. Да что там рубль, товарищ Сталин оценил его по достоинству! Услужливый товарищ моментально расцвел ответной улыбкой. Буквально зарделся от счастья, от чего лицо его сиянием стало напоминать ярко начищенные хромовые сапоги на его же ногах. Большеусый медленно, словно с сожалением, стер улыбку, устало окинул взглядом всех остальных.

— Все, товарищи, на сегодня хватит. Идите, отдыхайте. А я тут еще немного поработаю, часика два-три, не больше.

Просто поразительно, как тихо могут ступать большие, грузные мужчины. Даже сапоги не скрипели, проникнувшись величием Большеусого. Бесшумно и аккуратно задвинув стулья под громадный стол, все так же бесшумно удалились. А Большеусого, только что такого задумчивого и благостно-печального, будто подменили. Выждав несколько минут в позе роденовского мыслителя, вскочил и быстро засеменил к входной двери. Высунулся, убедился в наличии охраны и заперся изнутри.

В кабинете всю ночь будет гореть свет. Пусть все думают, будто оттуда всевидящее око денно и нощно бдит за страной. Будто пока все остальные дрыхнут под теплыми бочками дородных женушек, лишь один Большеусый весь в раздумьях и заботах… Накося, выкуси! Страна большая, людишек немерено, а он, Большеусый, один. А свет в кабинете пусть горит. Наверняка появятся легенды о ночных бдениях. Людское стадо очень даже охоче до мифотворчества по поводу настоящих и мнимых достоинств своего пастуха. Оно и понятно. Ведь не самый лучший становится вождем. Иногда бывает и с точностью до наоборот. Только потом, растолкавший и растоптавший всех остальных конкурентов, таки добравшийся до иреархических вершин тип наделяется всеми мыслимыми добродетелями. Не кто хорош, тот и победил; кто победил — тот и хорош. Этот алгоритм вполне устраивает широкие народные массы. А как же иначе — кто захочет признаться, что подчиняется недостойному. Сказка про голого короля по сути и не сказка, но все делают вид, что подобные казусы могли произойти только в тридевятом королевстве, да во времена царя Гороха. Или хана Мамая. Так думал Марат, наблюдая за Большеусым. Сам он еще не материализовался в этом времени. Бонус такой открылся у попрыгуна во времени, дополнительная опция. Очень практично, а то ведь, перепрыгнешь назад, скажем, в безлюдный лес. А по универсвльному закону подлости там детишки костер разожгли, осина занимает именно точку материализации или лось пробегает по своим лосиным делам. Что тогда будет с телом господина Акбашева? Он не знал, проверять на себе никак не хотелось. А так, подглядел в щелочку, если все путем, пусто, можно и в гости к предкам заявиться. Жаль, слишком короткая опция, минуты на 2–3, потом или воплощайся в прошлом, или вали обратно в свое время.

Большеусый тем временем не спеша подошел к книжным шкафам, занимавшим всю заднюю стену кабинета. Стеллажи были уставлены многочисленными томами двух угрюмых бородачей. А с боковой стены смотрели лики самих авторов. И что они такие мрачные, неужели предвидели, к каким последствиям приведет их, в принципе, невинное сочинительство? Казалось, внук раввина сейчас так и рявкнет со своего портрета на выпускника духовного училища: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. Не себе ведь, гад, всем остальным. А ну, не трожь мои книжки, кышь отседова!»

Большеусому было глубоко плевать, кто и как смотрит. Впрочем, на ночь глядя переться в дебри политэкономии он и не собирался: отодвинув один из томов, нажал на потайную кнопку. Что-то клацнуло в утробе книгохранилища, лязгнуло и одна из секций плавно ушла назад и влево. Да уж, если не знать наверняка, ни за что не догадаться про замаскированную дверь. Автоматически включился свет в потайной комнате. Чуть уютнее рабочего кабинета, но без роскоши. Два кожаных кресла за маленьким столиком на гнутых ножках, диван. Унитаз за занавесочкой, рукомойник. Скомненький буфет, явно не из красного дерева. Зато вино в бутылках на нижних полках самое настоящее, с солнечных долин далекой Грузии. В выдвижных ящиках, к гадалке не ходи — запас трубок и душистый табачок, «Герцеговина Флор». На верхней полке за полураскрывшеся дверцой, все еще не материализовавшийся Марат заприметил корешки то ли книжек, то ли журналов. Надо полагать, не труды классиков. Точно, он где-то вычитал — Сталин увлекался альбомами, скажем, не очень пристойного содержания! Заставлял разведчиков привозить «клубничку» из-за рубежа. Один сохранивший честь и достоинство офицер отказался от такого непотребства, его потом репрессировали…

Наверняка ни одна живая душа не ведает про это тайное логово. Те, кто пробил вход с кабинета, незамедлительно расстреляны, объявлены английскими шпионами. Тех, кто расстреливал, тоже расстреляли, уже в качестве германских агентов. Потом дошла очередь и до них — они оказались японскими лазутчиками. Или индонезийскими, какая разница, лишь бы молчали. Все концы упрятаны в безымянные братские могилы. Лишь мертвые как следует умеют хранить тайну.

Большеусый задвинул засов (что может быть надежнее!) двери потайной комнаты, расслаблеено опустился в кресло. Чуть передохнув, налил вина, с чувством да с толком ополовинил бокал. Откинувшись на спинку смежил веки. Вот тут-то все и началось.

— Две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?

В ночной тишине схрона голос прозвучал оглушительно.

Но ни один мускул не дрогнул на лице Большеусого. Медленно раскрыл глаза. Перед закрытой на засов дверью стоял невесть откуда взявшийся молодой мужчина. Явно не славянских кровей, смугловат, но по-русски говорит чисто, без акцента, даже лучше, чем хозяин комнатенки. Нагло ухмыльнувшись, продолжил:

— Начну с хорошей. Если будешь послушным мальчиком, слишком больно бить не буду. А про плохую новость, небось и сам понял. Сразу предупреждаю, бить буду с таким удовольствием, ты, гадина, даже представить себе не можешь. Будь спок, никто не услышит. Что, тяжко без охраны? А ты бы так глубоко не прятался!

Большеусый будто и не слышал, уставился в непрошенного гостя тяжелым взглядом. Лет под 30, может 25. В такие-то годы парни становятся зрелыми мужчинами. Со складками в уголках губ, со склизкой тоской в глубине взгляда. Время такое, кто еще жив, всем приходилось убивать. А с каждым убийством, пусть ты пристрелил или зарубил шашкой злейшего врага, мертвеет и часть твоей собственной души. Да и после… Как забыть детишек Поволжья. Искорки надежды в потухших глазах, вот, приехал добрый и сильный дядя, он накормит нас хлебушком, защитит от страшных дядечек с топорами… Но мало продовольствия, совсем мало. Почти всем этим детишкам предстоит умереть. Мало продовольствия, и подвоз никак не удается наладить. Все порушено, большинство закаленных в горниле гражданской войны товарищей оказались бестолклвыми управленцами. От велиречивой интеллигенции тоже мало прока. Большеусой с ненавистью вспомнил руководителей Помгола. Языками молоть, совестить все они горазды, как дошло до дела… Детишкам пришлось умереть… Да, самое страшное в этом мире — вероломство. Ты — последняя надежда, а ты, ты никак не можешь помочь поверившим. Легче было бы пустить пулю в лоб, но разве от этого обреченным на мучительную смерть станет легче? Он смотрел на все не отводя глаз, до судорог в челюсти сжав зубы и беспрестанно повторял: «Такого больше не будет. Тысячи людей лично расстреляю, в каторгах сгною, всю страну взнуздаю и подниму на дыбы, как вздорную кобылку, но такого больше не будет, никогда!»

А этот парень — лицо гладенькое, будто у любимого сыночка купца первой гильдии. Голос вальяжный, хоть и сердитый, словно тот же купец журит своего приказчика. Не по провинности, а так, для порядка. А взгляд… Взглянувшего в серые глаза пришельца Большеусого немного передернуло. На него по всякому смотрели — почтительно, с верой или ненавистью, недоверчиво или преданно, по всякому, а с этих серых глаз сочилась брезгливость. Будто пришелец по какой-то надобности изучает труп полусгнившей собаки. Хмыкныл Большеусый в усы, и зловеше поинтересовался:

— И с какого времени ты заявился? Товарищ Сталин интересуется, когда наши потомки стали такими грубыми, такими непочтительными к старшим по возрасту?

Марату словно мешком по голове приложились. Мешком, набитым, если и не булыжниками, то самое малое — березовыми чурбаками. Его только на то и хватило, чтобы выдавить короткую фразу:

— Так ты все знаешь?

Сталин чуть дрогнул уголками губ. Обиженно зачастил:

— Не «ты», а «Вы»! Конечно, знаю. Сповадились, понимаешь, порыгунчики во времени туда-сюда сновать. Спокойно вздохнуть не дают! Если хочешь знать, я с 5 утра на ногах, только собрался немного поспать, пришел ты и ругаешься нехорошими словами.

Марат готов был поклясться, не было у Большеусого оружия поблизости, специально ведь заранее все высмотрел. И резких движений он не делал, никуда не тянулся, ничего не доставал. Но как бы там ни было, чуть придя в себя от такой неожиданной встречи, обескураженно заметил — на него уставилось черное дуло невесть откуда и как появившегося револьвера.

А Большеусый продолжил монолог уже злым и веселым голосом:

— И что, бывалого подпольщика надеялся застать врасплох? Жандармы не смогли, а ты застанешь? Мне даже немного обидно, понимаешь, пришел один, без оружия и хочет диктовать свои условия.

Удовлетворившись произведенным эффектом, перешел чуть-ли не на отческий тон:

— Ты, главное, не бойся и не прыгай назад. Поговорить надо. Револьвер я взял просто для порядка, чтобы ты с перпугу драться не полез. Мягкотелый ведь, ненароком зашибить могу, а нам надо поговорить. Только не прыгай в свое время, обратно не сможешь вернуться.

Стволом указал на свободное кресло.

— Вот, садись туда. Поговорим как серьезные мужчины. Только не убегай, а то не сможешь вернуться, не сможем поговорить. Не бойся, вот сейчас я уберу револьвер в комод, закрою на ключ. Ключ держи при себе, если тебе так спокойнее.

Пока Большеусый проделывал все эти манипуляции, Марат лишь завороженно смотрел на него, послушно сел, покорно взял в руки ключ от комода. Еще бы, он до мельчайших подробностей продумал сценарий своих действий, он пришел Карать и Вершить, именно так, с большой буквы, Карать и Вершить, а тут от него отмахнулись, как от надоедливой осенней мухи. А сейчас еще и успокаивают. Большеусый окончательно добил: налив в бокал вина и всучив в его слегка дрожавшие руки, участливо предложил:

— Выпей, дорогой. Хорошее вино. За бутылкой хорошего вина двум хорошим людям легче найти общий язык.

Марат на автомате опрокинул в себя содержимое бокала, даже не почувствовал вкус. Большеусый цокнул языком, осуждая подобную торопливость, но вслух высказываться не стал. Рассевшись в своем кресле, официальным тоном, будто на трибуне стоит, представился:

— Иосиф Виссарионович Джугашвили. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б). Гражданин РСФСР, по национальности грузин.

Марат и сам не заметил, как отчеканил по предложенному алгоритму.

— Марат Ханович Акбашев, учитель истории. Гражданин Российской Федерации, по национальности — башкир.

Наверное, в тщетной попытке сколь-нибудь сгладить столь вопиющую разницу в статусах, добавил:

— Город Учалы, 2015 год, 5 ноября!

И тут же осекся, уловил — лицо бесстрастно, однако в глазах Большеусого мелькнули веселые искорки. «Вот манипулятор чертов, чего-то своего уже добился, а я даже не понимаю — чего именно», — запоздало раскаялся, однако обдумать свою промашку ему не дали.

— А вот расскажи нам, уважаемый потомок, почему ты на на меня такой злой? Вижу, ты честный и порядочный человек, за какие такие грехи ты не любишь товарища Сталина?

Марат на этот раз не поддался, твердо выдвинул свое требование:

— Все расскажу, ой, как тебе не понравится! Только поначалу объясните, откуда знаете по «попрыгунчиков во времени». Кто и с какого времени приходил, главное — что с ними стало?

Сталин ухмыльнулся вполне одобрительно.

— Чувствую, мы с тобой поладим. Только с глупым человеком невозможно договориться, и себе навредит, и всем остальным. Опасаешься, что мы тут только тем и занимаемся, что ловим попрыгунчиков, выпытываем сведения про будущее и пускаем в расход? Правильно, такое предположение имеет право на существование. Придется поверить слову большевика — «попрыгунчики во времени» столь редкое и эпохиально важное событие, мы готовы носит вас на руках, прислушиваться к каждому слову. Это же сколько ошибок можно избежать, не тратить понапрасно силы и время, сберечь человеческие жизни. Не допустить преступных действий и преступного бездействия. Эпохиальное событие! Только еще раз повторюсь, не прыгай пока в свое время. Может так получиться, в своем времени тебя уже и нет, все изменилось настолько кардинально! Изменилось в результате твоего визита в прошлое Разберешься в объективно существующей реальности, потом сам решишь, как поступать. А я тебе помогу.

Страх ледяными щупальцами сжал сердце Марата. Как же так? А ведь действительно, может статься, его легкомысленный визит в прошлое так изменит ход истории, что больше не увидит сына и дочь, жену, братьев и сестер, отца с матерью… Очень просто: это в его реальности предки выжили, чудом выжили в череде бесконечных войн, голода и эпидемий. А сейчас все обязательно переменится, хочет он того или нет. И не факт, что в переменившейся реальности его предкам опять повезет. Сталин попытался его успокоить:

— Не тревожься раньше времени. Не все так плохо. Но еще раз говорю, не спеши с поступками. Сейчас я все подробно обскажу. И он поведал, в начале 1917 к Ленину заявился некто Васисуалий, иеромонах. С 1945 года. И рассказал такое, что у немногих посвященных волосы стали дыбом. Поначалу хотели прогнать прочь, думали, умом человек тронулся. Да вот он, Сталин, по какому-то наитию предложил Владимиру Ильичу проверить блаженного. Даже придумал, каким образом все это проделать. И что бы вы думали, иеромонах переместился назад в свое время, принес полное собрание сочинений В. И. Ленина. И вручил автору! А там были труды, которые Владимир Ильич еще только задумывал или имелись только черновики, про содержание которых знал только сам Ильич. Да вот только заполучив 2 тома собственных книг, Ленин решительно ограничил общение иеромонаха даже с ближними сподвижниками. Обрисовал грядущее будущее только в общих чертах. Книги потом исчезли бесследно, видать, Владимр Ильич, опытный конспиратор, так надежно упрятал, никак не найти. Когда вождь смертельно заболел, Сталин все пытался уговорить старшего товарища раскрыть секрет. Но он твердо стоял на своем — мы уже изменили гибельный для России ход истории, незачем тебе знать все подробности, а то по своей кавказской горячности можешь дров наломать. Иермонах еще много раз пытался вернуться в свое время, но не смог. Возможно врал, не хотел он обратно. На все уговоры Ленина принести еще книг, не могу, и все тут. Дескать, Божья благодать бесконечна, но он заслужил только одну попытку исправить прежние ошибки. Что-то личное, не сложилось у него, видать, в собственной жизни. Все порывлся выехать в Афон. При рассказе об этом Большеусый впервые за встречу нехорошо выругался — какое ему дело до судеб миллионов пока еще живых людей, он же озабочен собственной бессмертной душой… А без дополнительных перемещений рассказать божий служка мало чего мог, не помнил ни фамилий, ни важнейших дат, ни расстановки сил. Ему бы все по богословию спорить. В Афон так и не попал. В апреле 17-го года выехал вместе с Лениным в Петроград. Устроили его в квартире у надежных товарищей. Да не доглядели: вышел на улицу, начал призывать народ к покаянию, стращать небесными карами. Вот его казачки и зарубили за распространение паникерских слухов. А два года назад у Сталина (опять же, в спальней комнате) прямо из воздуха материализовался некто Георгий Виккентьевич. Из 1963 года, потомок русских эмигрантов, проживающий в штате Алабама. Опять с апокалиптическим, но уже совсем иным сценарием и опять же — с мольбой изменить ход истории. Там у них мир стоял на грани ядерной войны. Георгий Виккентьевич сносно говорил по русски, будучи образованным человеком (врач-педиатор) успел много чего рассказать. В течение 3 дней пребывания в 1923 году 3 раза сходил обратно в свое время — за книгами и картами. А в четвертый раз из будущего не вернулся. «Могу дать голову на отсечение, он собирался вернуться. Георгий Виккентьевич с первого взгляда влюбился в юную КИМ-овку, мою помощницу. Он сам мне про это говорил. Не получилось посидеть у них на свадьбе. Я думаю, тут возможны 3 варианта. Или в том мире началась война, Георгий Виккентьевич погиб под бомбой, не успел прыгнуть к нам. Или у попрыгунчиков не получается перемещаться во времени столько, сколько сами захотят. Будем надеяться, поднакопит сил и вернется. Хороший он человек. И Леночка все его ждет, но и не догадывается, кто он на самом деле. Думает, у Георгия Виккентьевича партийное задание в странах капитала. А третий вариант — проявление Георгия Виккентьевича у нас переменило историю таким образом, что его дед с бабушкой или отец с матерью по каким-то причинам не смогли продолжить цепочку рода. То есть, его в том мире просто не стало. Я много думал над этим. Мы не можем пока знать все закономерности загадочного природного явления. Но предположения есть. Обязательно носи часы, могу даже сам подарить. Мне кажется, тебе следует возвращаться в свое время минута в минуты во столько часов, когда прыгнул к нам. А сюда повторно приходи минута в минуту во столько, когда в первый раз ушел обратно. Я понятно выражаю свою мысль?» — прояснил ситуацию товарищ Сталин. Марата пугала неизвестность, хотелось сломя голову броситься в будущее, убедиться, что все там по-прежнему. Иосиф Виссарионович резонно заметил, в будущее всегда успеет, а вот снова вернуться — неизвестно. Так что лучше сразу пусть поведает, зачем приходил, да еще таким злым и грубым?

Марат и выдал спич минут на 30. Обличал и разоблачал. Сталин слушал очень внимательно. Только когда трибун из будущего несколько выдохся, хмыкнул:

— Говоришь, ты учитель истории? Неужто так все переврали в учебниках истории? Если хочешь знать, февральская революция 1917 года и отречение от престола Николая Второго стали для нас, большевиков, полной неожиданностью. Как снег на голову. Сами эксплуататоры и устроили этот переворот, да еще в военное время — когда рабочие и крестьяне сотнями тысяч погибали в окопах, отстаивая интересы тех же эксплуататоров. С жиру начали беситься, вот и добесились. Еще в начале 17-го года Владимир Ильич выступал с речью, что не рассчитывает дожить до грядущей революции, что её увидит только молодёжь. А февральские события, пустившие страну под откос, Владимир Ильич справедливо назвал заговором англо-французских империалистов. В Россию вернулся из Швейцарии только в апреле. Февраль и апрель, неужто так трудно сопоставить эти две даты и сделать правильные выводы? Троцкий, Лев Давыдович, приехал еще позже. Как они могли устроить революцию, если находились далеко от столицы? Потом, конечно, решительно вмешались. Не могли не вмешаться.

— Так ты… так вы же сами потом напишете «Историю ВКП(б)», а там сами подробно расписали, вернее, распишете, что главная движущая сила революции — именно большевики. Остальные только путались под ногами и мешали.

— Нэт, не напишу! В твоей реальности, вероятно, хотел усилить свои позиции заслугами других политических сил, получилось — приписал себе и товарищам их вину… Такого больше не будет!

Марат мстительно посоветовал:

— А вы попробуйте писать и говорить только правду. Это легче всего!

Сталина ничуть не смутил ерническая интонация.

— В политике не всегда так получается. Но ты прав: искажать историю не стоит. Если в какой-то момент времени нельзя сказать правду, лучше промолчать или… или действовать исходя из обстоятельств. Да, да, решительно действовать исходя из обстоятельств, пока что неведомых всем остальным. Ты только представь, в деревянном здание собралось очень много людей. Идет собрание или концерт. А ты заметил, начинается пожар. И что, сразу во всю ивановскую гаркнешь «Пожар!!!»? Так люди друг друга передавят, бестолковым стадом будут толкаться и закупорят все выходы! Умный человек поступит по другому. Но потом надо будет все подробно разъяснить, как все случилось. А то ведь самого потом обвинят в поджоге.

— Иосиф Виссарионович, спрашиваю не образно, а буквально — а как бы вы поступили в случае пожара?

— Так что же тут хитрого. Подходишь к заднему ряду и тихо шепчешь крайнему товарищу: «В здание пожар. Передай по цепочке и быстро выходи».

Марат возмутился:

— Так у передних рядов не будет шанса спастись!

Большеусый недобро прищурился.

— Давай, давай, ты еще вспомни про слезинку ребенка Достоевского. Мне тут эту слезинку свои интеллигенты постоянно напоминают, укоряют, понимаешь ли.

Смачно и непонятно выругался, наверное, по-грузински и продолжил:

— А если на одной чаше весов слезинка одного ребенка, на другой — тысяча, миллион, море слез других детей? Какая-нибудь кисейная барышня или салонный поэт сразу убегут от такого выбора, поставленного судьбой. Даже не захотят подумать, ведь они своей трусливостью обрекают и этого, одного ребенка, и всех остальных. Нет, они лучше стишки про это сочинят. Да еще чтобы все видели, как они страдают и как им тяжело. Тьфу! А мужчина должен попытаться спасти большее количество людей, даже ценой этой самой слезинки.

— Но вы же не будете отрицать, большевики сильно постарались, чтобы расшатать империю?

Сталин саркастически посмотрел на собеседника.

— А почему ты думаешь, дескать, в империи было так хорошо? Неужели народ у нас такой глупый, пришли большевики-агитаторы и все поверили, что белое — черное, черное — белое? Зачем людей за глупых баранов держишь!? Нет, в России царил не Николай, в России царили банкиры и промышленники, готовые продать свою мать за копейку, не то, что Родину. В России царили бездельники-вольнодумцы, подбивающие народ к смутьянству, в России царили голод и нищета, невежество и продажность властей. Да что много говорить. Я тебе тут из умной книги почитаю, подумай, разве можно было с таким мириться?

Вытащив из комода книгу в потрепанной дерматиновой обложке, Большеусый начал монотонно читать. Марат сразу почувствовал: за наигранной бестрастностью голоса пытался скрыть что-то очень личное. Такое, что хочется выкинуть из памяти, но не получается. Внимательно прислушался.

— Ты их жалеешь… Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали в Сибирь… У матери нас четверо… Мне, старшему, девять лет тогда… Нечего было кушать, и мать пошла… Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу — в подвале жили — ведет гостя… Одна кровать осталась… А мы за занавеской… на полу…

Большеусый судорожно сглотнул комок в горле, продолжил.

— И мне девять лет… Пьяные приходили к ней… А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели… Кто наши слезы вытер? Слышишь ты?.. Утром беру этот проклятый рубль… мамой заработанный рубль, и иду за хлебом…

Марату почудилось что-то неправильное во всем этом. Не верю и все тут! Подсознание настойчиво пыталось достучаться до сознания и сообщить что-то очень важное. Нет, никакой фальши, Большеусый искренен в своем порыве. Почти катарсис, ядрена вошь. И в тему. Трудно возразить по существу, если ты не законченный циник и мерзавец. Но что же тогда смущает Марата? И тут его озарило. Уяснение нестыковки ударило молнией и прорвалось бешеным потоком.

— Ты кто таков на самом, тварь усатая? С какого времени приперся, куда дел настоящего Сталина? Нечего комедии ломать, а я-то почти поверил!

Большеусый оторвавшись от книги, бросил на него недоуменный взгляд.

— Потрудись внятно объясниться, какой-такой комедия я перед тобой ломаю…

Книгу читал сносно, а тут сразу проступил явственный кавказский акцент. Волнуется человек. Но Марат уже не верил во все эти иезуитские штучки. Сжав и расслабив все тело для мгновенного броска, уже тихо процедил сквозь сжатые зубы:

— И что, совсем не было настоящего Сталина — Джугашвили? Ты завалил его потихоньку? Под личиной кровавого диктатора работал попрыгунчик во времени?

Плавными движениями встал с кресла, начал медленно приближаться к собеседнику. Змеей прошипел:

— Это какой же мразью надо быть, отправиться в прошлое и убить миллионы и миллионы людей. Остренького захотелось, нервы пощекотать, потомок хренов? Говоришь, я мягкотелый, но на тебя меня хватит, сука ты приблудная. Об одном прошу, скажи, из какого ты времени? Скажешь — сдохнешь быстро, без мучений…

Марат действительно намеревался разорвать его руками. В той, настоящей жизни был пацифистом, а тут сам себя не узнал: неистовая ярость переполнила каждую клеточку. Рвать, именно разорвать ублюдка на части, иначе не утолить жажду мести за всех безвинно убиенных, иначе ненависть разнесет в клочья самого Марата. Однако Большеусый явно не собирался драться. Так же сидя в кресле, примирительно вытянул обе руки ладонями вверх и вперед.

— Убить никогда не поздно. Ты только скажи, почему это я не Сталин. Товарищу Сталину это очень интересно.

Вот ведь гад, руки не дрожат, голос спокоен, не боится ни черта. Но это уже лишние детали, примериваясь для атаки, Марат вкрадчиво произнес:

— Что, сука, за лоха меня держишь? «Поднятая целина» написана после коллективизации, настоящий Сталин никак не мог бы цитировать Давыдова в 1925 году.

У собеседника на лице мелькнула искра понимания. И началось. Откинувшись на спинку кресла, он начал хохотать. Наблюдая за ним по прежнему ссузившимися глазами, Марат внутри чуток сдулся — совсем ведь непонятная реакция у человека, которого собираются убить голыми руками. А Большеусый клокотал, грохотал смехом, порою срываясь на фальцет. От переизбытка душившего изнутри веселья прихлопывал себе по коленям. Марат растерянно ждал, чем все это кончится. Наконец-то, чуть отдышавшись и утирая слезы, Большеусый вновь обрел дар речи:

— Извини, дорогой. Наверное, я переволновался от разговора с тобой. Вот и сорвался, никак не могу остановиться. Так все это комично.

Марат не разделял его благодушия.

— Ты не у меня, ты у миллионов репрессированных прощения проси. У солдат, трупами которых завалил танки Гитлера. У Всевышнего прощения проси. С ним ты совсем скоро встретишься. Гарантирую!

Большеусый стал чуть серьезнее, хоть в глазах по прежнему скакали развеселые чертенята.

— Так ты принял меня за попрыгунчика во времени? И готов был убить? По глазам сразу понял, убил бы. Что же, хвалю и благодарю — ты в некотором смысле заступился за настоящего Сталина, которого якобы подменил подлый пришелец из будущего. Кто о чем, вшивый о бане.

Большеусый опять хохотнул, но быстро взял себя в руки.

— Так вот, именно я — товарищ Сталин, плоть от плоти своего народа и времени. А с гениальным романом товарища Шолохова, действительно, промашку допустил.

Продолжил уже чуть строже.

— Вот ты меня все укоряешь, дескать, не сумел предвидеть последствия своих поступков. Чья бы корова не мычала, так сказать, а твоя бы помолчала. Сам-то, как следует не подумав собрался меня убивать. Горяч, понимаешь! Да если бы в руководстве партии сидели такие необузданные товарищи, такое бы творилось, не приведи Господь! Нет, таких не держим. У настоящего большевика только сердце горячее, а ум холодный.

— …и чистые руки, — покорно докончил фразу Марат. Чего уж скрывать, менторский настрой Большеусого опять с панталыку сбил. Будто нашкодивший школьник стоит перед директором школы!

— Чистые руки? А что, хорошо звучит. И правильно. Надо будет запомнить. Так вот, если ты, дорогой потомок, прежде чем скалить зубы, стал мыслить логически, и сам бы догадался. Не стал бы обзываться нехорошими словами.

— И что бы я понял?

— «Поднятую целину» принес мне Георгий Виккентьевич, попрыгунчик из 1963 года, я же про него тебе говорил. Конечно, я тебе еще не говорил, что в их реальности смута началась в 1939 году, после внеочередного съезда ВКП(б). Так что Михаил Александрович успел и написать, и издать. Не все потом сожгли, что-то и сохранилось. А вот сам дорогой товариш Шолохов не уберегся, «интеры» забили ногами на улице, еще в самом начале диктатуры…

— Но в вашем времени-то он жив?

— А что с ним станется в РСФСР? Жив, конечно. Горяч больно, покуролесил, наломал дров, когда поставили налоговым инспектором в станице. Чуть не расстреляли по приговору трибунала! Пришлось немного вмешаться, объяснить товарищам, всякий может ошибиться, особенно, в таком возрасте. Сейчас осел в Москве, пописывает понемножку. Всему свое время, дозреет и до своих гениальных романов.

— А зачем ждать, если у вас есть готовая книга?

— Читатель еще не готов к этим книгам, рано. Но не это главное. Мы тут с товарищами подумали. Пусть жизнь пока идет, как это происходило в реальности Георгия Виккентьевича. До поры, когда потребуется решительное вмешательство. Понимаешь, если заранее вмешиваться по мелочам, ход истории изменится и мы уже не будем знать, когда наше воздействие будет наиболее успешным. А сейчас надо будет делать поправку и по твоим рассказам. Сейчас сбегай обратно к себе. Из дома лучше не выходи, не дай Бог, кирпич на голову свалится… Захвати книги, имеющиеся дома и сюда. Даю слово — постараюсь исполнить все твои просьбы, которые ты мне скажешь, когда принесешь книги. Только не забывай — минута в минуту, рисковать не надо, не имеем на то права. Вот держи, часы поставщика императорского двора.

Марат с любопытством взял в руки презент. Золотые, «Moser».

— А. чуть не забыл, — Большеусый хлопнул себе по лбу, — Георгий Викентьевич пытался попасть в измененную реальность, в новое будущее. Хотел посмотреть, как все изменилось. Не получилось. Будь осторожнее, лучше не рискуй. Мы не имеем права на риск, мы с тобой отвечаем за миллионы и миллионы людей!

Вот так, рассыпалась в прах еще одна домашняя заготовка учителя — намерение проводить тотальный контроль управляемости товарища Сталина, по необходимости — вводить коррективы. Оказалось, прогрессорство, как и жизнь, сразу пишется в беловик.

…Если ударили по правой щеке, ясен пень, надо подставить левую. Любой религиозно подкованный человек подтвердит. Но обратите внимание — в приснопамятном первоисточнике упомянут дебютный удар по правой щеке. Значит предполагается, что оплеуха произведена левой рукой визави. Нормальному человеку несколько затруднительно правой рукой бить по правой же щеке оппонента. Биомеханика такая, сами можете проверить. А кто же тогда начинает драку с левой? Боксеры! У них это джеб называется — кулак летит по прямой, да по наикратчайшему маршруту: с точки А (выставленное вперед левое плечо) до точки В (сопатка наглого с субъективной точки зрения субъекта). Вот и получается, Вечная Книга всех нас недвусмысленно упреждает, если уж так не повезло, нарвались на профессионала, не усугубляйте ситуацию. Повинную голову, так сказать, меч не сечет. Весьма возможно, и ретивый кулак пожалеет, не станет добивать. А если нет, обидчик никак не уймется? После удачно впечатанного джеба так и норовит перейти на чуть более медленные, но гораздо более сокрушительные свинги и апперкорты? Так ведь никаких щек и скул не напасешься, своротят к чертям собачьим. Остаются три варианта. Попытаться сбежать. Прикинуться трупом. Авось оппонет убоится 111-ой статьи Уголовного кодекса Российской Федерации, до 15 лет могут законопатить на казенные харчи. Третий вариант — следовать башкирской пословице, «Ятып калгансы, атып кал», перевод которой звучит примерно так — «Успей выстрелить, пока не завалили».

Господин Акбашев придерживался третьего варианта. Как-никак потомок воинственных всадников Великой Степи. Но чисто теоретически. Вот ведь незадача, владеть оружием государство запретило еще век тому назад, какое уж там пострелять. А всякими ногомашествами заняться все было недосуг. И насущной необходимости, по правде, тоже не было. Больше полагался на фигуру, пусть и не богатырскую, но внушающую некоторый пиитет потенциальным противникам. Задиры ведь, как правило, ниже среднего ростом. Компенсаторный механизм у них срабатывает — а не смотрите на мой метр с кепкой, зато любому могу вломить. А Марата отец с матерью ни ростом, ни статью не обидели. В критических ситуациях помогал и бойкий язык. Посулы засунуть голову уличного хама в абсолютно не предусмотренное для этого место в теле того же самого хама, произнесенные уверенно и с некоторой ленцой, всегда давали требуемый эффект. Ошарашивал анатомический оксюморон. Никто еще не возжелал позволить провести над своим телом столь противоестественный эксперимент. Предпочитали больше не накалять обстановочку и смыться, по возможности сохраняя иллюзию сохранения чувства некоего иллюзорного достоинства.

Когда у Марата заработали мозги на всю катушку, вознамерился восполнить пробел в тактико-технической подготовке по рукопашному бою. Ведь не знаешь, с кем столкнешься, когда прыгаешь в прошлое. Какой-нить римский легионер наверняка окажется опаснее родной уличной гопоты, словами не отделаешься. В теории постиг все быстро. Ничего мудреного. Шаг левой ножкой вперед с бодрым притопом и частичным переносом тяжести. Одновременный разворот корпуса и распрямление правой руки — вот тебе и классический «прямой». Конечно, есть нюансы. Не поднимать плечо. Толчковая (задняя, она же правая) нога проворачивается носком. Знающие люди говорят, лучше ставить на большой палец этой самой ноги. Доворачивать кисть в самом конце, так сказать, ввинчиваться буром или, если угодно, вбуриваться винтом. Синхронно с досылом в ударную поверхность остатков тяжести собственного тела. Только не проваливаться! Запястье должно быть ровным, прогибается вверх или вниз — КПД значительно ниже. Главное — десница расслаблена, напрягается только в волнительный момент точки рандеву. Вот, по последнему признаку легко отличить профессионального скуловорота от презренного любителя. Ничего хитрого. В теории. Только вот на практике Марату с горечью пришлось убедиться: есть такое поганое понятие, как «память тела». Автоматизм. И, безусловно, рефлексы, как условные, так и безусловные. Все это нарабатывается исключительно соленым потом, долгими-долгими тренировками. А еще растяжка, будь она неладна. Мало знать, как правильно опрокинуть неприятеля молодецким пинком пяткой в пятак. Минимальное системное требование упомянутого удовольствия — как бы у самого устремленного ввысь жилы не лопнули с непривычки. Марату быстро наскучила вся эта бодяга с утомительной наработкой коронных ударов. Овчина не стоит выделки, кому суждено утонуть, того всяко не повесят. Пусть тренируются те, кому сам процесс в кайф. Тяжелое это дело, научиться жизнерадостно и не без некоторого изящества бить ближнего своего.

Когда господин Акбашев грозился нанесением телесных повреждений кровавому тирану, больше понадеялся на эффект неожиданности. Как полагал, если и случится драка, неужто не справится с 46-летним дядькой? Трусливым, пусть и злобным как хорек. Небольшого росточка, как представлял по современным публикациям. Слава Всевышнему, что не пришлось обмениваться оплеухами и душить друг дружку! Роста, в самом деле, небольшого, на полторы-две головы ниже Марата. Только слабое это утешение — со всей кряжистой фигуре так и сквозит мощь. Марат сразу ощутил себя большой дебелой коровой с благополучных альпийских лугов. Перед тигром, пусть и скромненьких размеров. Никаких шансов. А еще «попрыгунчика» сразу обезоружили его глаза — глаза окончательно и бесповоротно уверенного в своей правоте человека. Готового биться за нее до конца. С такими лучше не бодаться, если никак не обойтись без рукоприкладства, разве что попробовать стукнуть чем-нибудь тяжелым сзади по голове и улепетывать. Была еще одна надежда, если сцепятся и Марату станет кисло, можно прыгнуть назад в будущее. И вернуться обратно в прошлое чуть раньше, до того момента, как ему поставят шах с матом или шах с матерками. Сталин быстро развеял и эти чаяния. Беседу с тираном еще следовало обдумать, но Марат испытывал к нему благодарность: не стал играть как кот с мышкой, сразу раскрыл все карты.

Глава 3

Скачок в свое время прошел обыденно, уже привычно для Марата. Из домочадцев никто не знал, да и если бы знал, ни за что не поверил бы, где он только что побывал! Если рассуждать здраво, с новым визитом к Большеусому следовало бы повременить. Все обдумать, отобрать гостинцы. Не утерпел. Благо, книжный шкаф в его комнате стоит, туго набил два чемодана. Не считая рюкзака! Все-таки хватило ума отбраковать художественную и филологическую литературу. Нет, лучше учебники и энциклопедии, атласы и справочники. Всего этого имелось достаточно. Особенно по истории. В начале 90-ых покупал без разбора, никак не мог утолить книжный голод советской поры. Учебники… чего уж скрывать, скрысятничал наш положительный герой. Да еще, как бы деликатнее выразиться, не очень по-джентельменски. Безнадежно и совершенно безо всякого повода с его стороны влюбленная в господина Акбашева библиотекарша потакала даже невысказанным желаниям. Как там говорится, от любого свинства следует отрезать кусок ветчины? Вот и он цинично монетизировал души прекрасные порывы воздыхательницы в комплект учебников для собственных детей. По 11 класс включительно. Не исключая невесть как появившиеся в школьной библиотеке несколько книг по физике и химии, уже для высшей школе. «Рояль в кустах» таковым может показаться лишь человеку со стороны. Причина интереса историка к подобной литературе банальна и печальна: Марат не желал сыну горькой доли гуманитария, человека без профессии, потому надеялся, если парнишка хоть картинки будет рассматривать, может и заинтересуется… Стопка молодежных технических журналов — из той же серии.

Марат спешил обратно в прошлое, однако здравость ума не потерял. Рассудил, надо как следует подготовиться. Бог знает, насколько он уже использовал лимит прыжков. Каждый может оказаться последним. И не факт, что крайним будет «оттуда», а не «туда»… Чем реже шастать сквозь время, тем меньше риска навсегда потерять самых близких людей. Весь свой мир, к которому имел множество претензий, однако абсолютно не был готов расстаться… Да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест! Он ведь тоже свиней не кушает, с чего бы свиньям зариться на Марата? Но на всякий случай ласковее обычного пожелал спокойной ночи домочадцам, сослался на срочную работу и заперся в своей комнате. Планировал выделить пару часов, только увлекся, до глубокой ночи стучал на компьютере. В письменном виде и подробно излагал все, что он хотел от Большеусого. До разговора со Сталиным все казалось просто — напугать проклятием потомков в будущем и болезненной экзекуцией в настоящем, заставить действовать по своему сценарию. Сейчас и сам понял, все его первоначальные наметки по корректировке истории — прекраснодушные грезы из разряда «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Конечно лучше, без базара. Однако статус-кво, в просторечие обозначаемое «жизнью», имеет скверную привычку авторитарно диктовать свои условия. Ладно, Большеусый вроде вполне адекватный товарищ, сам лучше разберется, как поступать со страной. Чисто по наитию появилась уверенность, массовых репрессий, разгрома в начале ВОВ уже не будет. Как минимум, Иосифу Виссарионовичу не безразлично, каким его будут помнить следующие поколения. Вооружившись послезнанием того, к чему приведет его деятельность в прежнем русле, пусть ищет более гуманные пути достижения тех же стратегических целей. Целей, несомненно, гуманных. Сам разберется, как поступать со страной в целом. А вот маленькая Башкирия, всего лишь листочек на березе-России, пусть получит малую толику преференций. Заслужила особое отношение хотя бы тем, что вырастила Марата Акбашева, так озабоченного судьбой малой Родины. Все свои предложения напечатал и распечатал на принтере, получилось аж 57 листов мелким шрифтом. Аккуратно подшил в папочку. Папочку — за пазуху, рюкзак за спину, чемоданы в руки и вперед, то есть назад, с Богом!

Вот и снова схорон товарища Сталина.

— Генетика и кибернетика — не есть лженаука, генетика и кибернетика — магистральные направления современной науки, запомните пожалуйста! А сейчас мои требования… Впрочем, кого я обманываю — мои пожелания! — не без некоторого бесцеремонного возбуждения заявил Марат, снова материализовавшись в 1925 году.

Даже обидно стало, когда в первый визит Марат пытался наехать, Большеусый оставался спокойным как удав. А тут, завидев поклажу, засуетился как алкоголик перед выпивкой после двухнедельного воздержания. Бахус его знает, какие там биохимические мотивации, однако замечено — ломка у трезвенников поневоле начинается именно через 2 недели. Вот и у всесильного главного большевика руки дрожат, глаза бегают, речь стала сбивчива:

— Дарагой ты наш товарищ! Ты сам не понимаешь, великое дело сделал, дарагой товарищ!

Порывисто обнял. Ладно, хоть целоваться не полез. Бог ты мой, никак он еще и прослезился! Слезы слезами, но своего не упустит — шустро перекинул чемоданы и рюкзак в раскрытый зев огромного сейфа, замурованного в стену. Лишь закрыв металлическую дверцу на ключ, разлил по бокалам вино. Уселся в кресло, жестом пригласил Марата последовать его примеру. Как он быстро может меняться! Куда делся восторженный суетливый человек — перед ним снова жесткий и расчетливый хозяин. Хозяин огромной страны и хозяин положения. Последнее коробило господина Акбашева куда больше.

— Благодарность всего советского народа безмерна. Мы обязательно постараемся выполнить все твои просьбы. В пределах разумного. Эти пределы значительно, повторяю, очень значительно расширятся, если ты снова вернешься в свое время, доставишь сведения уже по нашей заявке. Вот список — устройство лучших двигателей, рецептура определенных химических соединений, подробные биографии некоторых людей, координаты месторождений полезных ископаемых. Еще для Георгия Виккентьевича приготовили комплект вопросов… Можешь не торопиться, ты же в своем времени можешь прожить хоть десять лет, все собрать и вернуться сюда, у меня и минуты не пройдет.

Встрепенувшемуся было собеседнику и слова не дал вставить.

— Для плодотворного сотрудничества нам нужно полностью доверять друг другу. Почитаю твои книги, пойму за что товарища Сталина так не любят потомки. И сам постараюсь если и не оправдаться, так разъяснить причины своих поступков. Спрашивай!

Каким стал мир к 1945 году в реальности иермонаха Васисуалия, товарищ Сталин мог обрисовать лишь в общих чертах. Только в интерпретации Владимира Ильича. Иермонах, как уже говорил, оказался на редкость бестолковым. Да если хоть про голод 1921 года заранее предупредил, сколько жизней можно было бы спасти! А к собственным книгам, еще не написанным, однако уже имеющимся в руках, Ленин проверенного, но по его мнению слишком горячего товарища не подпускал.

Но и того, что знал с лихвой хватило, чтобы бездумно довериться старшему товарищу, не считаться, ни со своей, ни с чужой кровью… Временное правительство, марионетка в руках то ли Ротшильдов, то ли Рокфеллеров, окончательно развалило Российскую империю. Учредительное собрание так и не состоялось. Подведение итогов выборов спровоцировало, возможно, только ускорило, начало глобальной гражданской войны. Религиозные фанатики, националисты всех мастей, дезертиры, рабочие и крестьянские самоуправления, остатки армейских подразделений, быстро переродившиеся в местечковые банды, уркаганы с дореволюционным стажем, дворянская самооборона — все жаждали крови. «Легко чиркнуть спичкой на сеновале, а если разгорится, уже не потушить! Вот мы с Владимиром Ильичем, чтобы не допустить кровавой бани, и врезали со всей большевистской мощью по сусалам поджигателей. Даже если Васисуалий не накаркал, нетрудно было догадаться — страна катилась в пропасть. И что, захватив власть, подчеркиваю — попав в условия, когда мы не могли не попытаться захватить власть, мы должны были потом отдать ее обратно? Этим слюнтяям, предателям и болтунам? Черта с два! Мы начали строить государство так, как нам представляется правильным. Ты пойми, любое государство лучше хаоса и полного безвластья» — эмоционально прокомментировал Иосиф Виссарионович. Судя по статье Ленина, которую он написал в 1926 году (мог написать?) всего за полтора года погибло (могло погибнуть?) от 40 до 50 миллионов граждан бывшей Российской империи. Да и кто мог знать точные цифры — война всех против всех, голод и нищета, эпидемии выкашивали под корень целые губернии.

— А я вам почти верю, — вклинился в удручающий монолог Марат, — процитирую по памяти Николая Бердяева, я помню, реферат в университете писал: «…когда России грозила анархия, Ленин заклинаниями остановил ее на краю пропасти». Остановил тираническим путем. И что-то про нечеловеческие усилия. Философ не отличался симпатией к большевикам, вы его под страхом расстрела выгоните, или уже выгнали из страны. Так что его суждение имеет особый вес. Возможно, Ленин пролитием безвинной крови предотвратил куда большую кровь…

Против ожидания, Большеусый не оценил робкую поддержку, наоборот, вспылил.

— При чэм тут верю — не верю! Не верить надо, надо узнавать достоверные факты и думать своей головой! Постигать логику событий, изучать расстановку сил и тенденции, анализировать ошибки и упущения! А ты переоцениваешь роль личности, совершенно упуская из вида объективный ход истории. Чему тебя учили в университете, чему ты учишь детей в школе?!

Вспыхнул, но быстро взял себя в руки. Несколько извинящися улыбнулся собеседнику.

— Да ладно, молод еще. Кто из нас в юности не мечтал самолично перевернуть весь мир и немедленно осчастливить все человечество? Только законченные мерзавцы про такое не мечтали. Только повзрослев понимаешь — всему свое время. День и ночь будешь мотыжить землю, лучшие семена отберешь, не водой, а свои потом и кровью будешь орошать ростки, но если ты такой глупый, посадишь кукурузу осенью, урожая не дождешься. Все померзнет, труды твои пропадут. Всему свое время! Тебе бы прослушать курс по историческому материализму.

Сталин потянулся к своей тетрадке. Уже четвертой или пятой по счету. Стал записывать.

— Как говоришь, зовут того философа? Николай Бердяев? Что-то припоминаю. Надо будет проследить, чтобы его ненароком не обидели. Мало честных людей среди образованных, беречь надо.

Марат удивленно вскинул брови от обиды за свое эфемерное сословие. И ошарашено переспросил:

— Как это, мало честных среди образованных!?

— Нэт, нэт, я просто неточно выразился. Интеллигенты не обманут, не украдут, я не в том смысле. Просто они считают себя самыми умными. Один раз придя к какому-то выводу, они не меняют свое мнение. Даже если все переменилось, даже если и сами начнут прозревать, что были неправы. Почему? Да просто боятся показаться неумными. Это для них хуже смерти. А так как они действительно умные и образованные, будут искать и находить аргументы в пользу своего первоначального ошибочного мнения. Тут требуется мужественная честность хотя бы перед самим собой! С простыми людьми проще, они не считают себя самыми умными, если человек, которого они считают умнее, что-то подскажет, они обязательно прислушаются.

Сталин рассеянно пожевал кончик левого уса и нехотя добавил.

— А знаешь, что про меня сказал Ильич? «Обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Обидно, да? Обидно! Я ведь не хотел, как говорил Бисмарк, «Быть большим католиком, чем Папа римский». Хотел как лучше для всех. Но выводы сделал, не стал зря упорствовать, спокойно обдумал критику более образованного и опытного товарища. Я и в самом деле не до конца понимал вопрос…

Марат вспомнил, как в его времена журналисты ехидно спросили у одного симпатичного во всех отношениях общественного деятеля: «В начале карьеры Вы были известны как приверженец либерализма, заняв государственный пост стали ярым государственником. Это как-то связано между собой?» Ответ дословно не помнил, он отшутился в том смысле, что нормальные люди с годами умнеют. Действительно, только у счастливых обладателей мозгов облегченного образца одно-единственное мировоззрение на всю жизнь. Прирастает намертво, а больше просто не помещается, мозг-то, облегченный! Так и носятся как дурак с писанной торбой, выдавая закостенелость за принципиальность и неподкупность. Неподкупность! А может они как та старая дева, с зашкаливающей самооценкой и несуразно высокой требовательностью ко всем остальным. Которые склонны свою невостребованность объяснять целомудрием и прочими достоинствами… Нет, чтобы поразмышлять об истинных причинах своего положения. Почти все можно исправить, если не упорствовать в заблуждение…

Предаваться саркастическим воспоминаниям об еще не произошедших событиях не пришлось. Дальнейшее повествование Большеусого ввергло в молодого учителя в ступор.

…Российской империи даже не дали умереть собственной смертью. Выждав, пока окончательно обессилит, стали рвать на куски. Собственно говоря, ради этого иностранные секретные службы устроили отречение от престола последнего Российского императора. Руками отечественного крупного капитала и либеральной общественности. Добившись желаемого, налетели как воронье на падаль. И великая Польша «от моря и до моря», вся Прибалтика и Русский Север — протекторат Англии, Франция с Турцией грызутся за южные губернии и Кавказ. Что творится в Туркестане, сам черт не разберет. Ничего хорошего для аборигенов, в этом никакого сомнения. Откровенный геноцид всех выживших… САСШ попытался заглотить весь Дальний Восток. Однако экспедиционный корпус североамериканцев был наголо разбит оккупационной армией императора Японии. Да, больше всех выиграла от распада России Япония. Оккупировала почти весь Китай и земли до Уральского хребта включительно. Государственный режим и идеология — фашизм в восточном варианте. Более мерзкий и кровавый, чем даже в Германии в реальности Марата. И более эффективный, как бы дико это ни звучало. С каждым годом наращивал экономическую и военную мощь. Для всех стало слишком очевидно, закабаление всего остального мира — всего лишь вопрос времени. САШ решился использовать единственное преимущество, которое оставалось на тот момент перед врагом — атомную бомбу. 9 мая 1945 года, в тот день, когда иермонах Васисуалий сам того не ведая провалился в 1917 год к Ульянову-Ленину, был нанесен ядерный удар. В том числе по Уралу и Предуралью, где у империи восходящего солнца находилось множество нефтеперерабатывающих, металлургических и военных заводов.

Марат не смог сдержать чувств, не спрашивая разрешения у хозяина налил и залпом осушил бокал вина. Не полегчало… Только на то его и хватило, тихо поинтересовался:

— Может у вас чача есть? Что-нибудь покрепче этого скисшего компота?

Отрицательно покачав головой, Сталин бесстрастно продолжил. После Октябрьской революции, пусть будет Октябрьский переворот, сути это не меняет, был взят курс на сохранение империи, на незамедлительное восстановление государственности. Уже социалистической. Глупо было бы упускать такой шанс.

— Я — большевик, за светлое коммунистическое будущее готов пожертвовать и собственной жизнью. Но поверь — для нас важнее было не допустить хаоса и безвластия. Повторяю еще раз — любое государство лучше хаоса и полного безвластья. Тебе повезло, ты не представляешь, каким зверем может стать любой человек. Любой из нас. Это еще не говоря про внешнюю угрозу, голод и болезни.

Сентеция вызвала очередной вялый протест у Марата.

— Вы думаете, как только государство перестает контролировать и карать своих граждан, так они сразу начинают резать друг друга? Вот лично я никогда не отберу конфетку у ребенка. Даже если никто про это не узнает, а мне жуть как хочется этой конфетки.

Большеусый недобро прищурился.

— А если при тебе нехороший человек начнет отбирать конфету, да еще топором замахнется?

— Прибью!

— Вот-вот. А потом его родственники придут мстить, за тебя заступятся твои друзья — и пошло-поехало. В конце-концов никто и помнить не будет, с чего все началось, у каждого появится своя причина для мести. А если твои дети пухнут от голода, а твой сосед перегоняет зерно в самогон, неужели не попытаешься взять? Сперва по-хорошему, а если он знать не хочет про твоих детей? Утешишься своей мнимой честностью? Ты с Урала? У вас случаются горные обвалы? Нет? Так слушай — камни могут лежать на своем месте веками. Посмотришь — ничего надежнее и не бывает. А иногда достаточно скатиться самому мелкому камешку, все приходит в движение и рушится. У людей точно так. Только сильная власть может своевременно замечать и решительно удалять все эти «мелкие камешки», не допуская камнепада.

Далее Большеусый более подробно поведал про картину мира, которая сложилась в реальности Георгия Виккентьевича к 1963 году. Уже иную, измененную титаническим воздействием Ленина, но так же безрадостную… Заранее предупрежденый американским соотечествинником Сталин попытался отсрочить смерть Владимира Ильича. Бесполезно! Слишком глубоко успела зайти болезнь. Даже как следует поговорить про нового попрыгунчика во времени, посоветоваться, и то не получилось. Когда Иосиф Виссарионович только намекнул про будущее, которое предопределено, если опять решительно не вмешаться, вооружившись уже сведениями из 1963 года, старший товариш впал в ступор. Великого ума был человек, сразу понял — так оно и случится, горе всем — не предположили и такой вариант… Надежда Константиновна же, завидев ухудшение состояния супруга, устроила истерику. В дальнейшем всячески препятствовала их разговорам наедине. Сталин начал действовать, полагаясь исключительно на себя и несколько посвященных в тайну товарищей. Прояви они слабость, события развивались бы по следующему сценарию.

Всю реальную власть в стране уже к началу 1930 года захватил бы Лев Троцкий. «Мы деятельно работаем в этом направление, дулю ему теперь, а не власть! Спасибо Георгию Виккентьевичу!»-хмыкнул в усы Сталин и продолжил. Самого Иосифа Виссарионовича убьют через несколько лет. Подло так устранят, даже суд устроить побоятся. Будто он соблазнил свою секретаршу, взбешенный муж застал на месте прелюбодеяния и обоих пристрелил. Естественно, мнимого рогоносца тут же застрелила «бдительная» охрана — чтобы не болтал лишнего, чтобы ни у кого не возникло ни капли сомнения в подлинности инсценировки. Но не только собственной судьбой был озабочен Иосиф Виссарионович. Чрезвычайно умный и в такой же степени жесткий Лев Давыдович, фактически став полновластным тираном, всю свою кипучую энергию направит на осуществление революции планетарного масштаба. Плевать ему было до народов России. Однако раз за разом терпел фиаско в настырных попытках разжечь мировой пожар. Мировую элиту эти потуги, похоже, только забавляли: производство нормальных примусов наладить не могут, а все туда же, замахиваются на вековые устои. После очередной ноты лорда Керзона, оскорбительной лично для Троцкого, он окончательно взбеленился. В бессильной ярости, «для освобождения братских народов Индии от колониального ига» направил конармию Буденого… из всей армии обратно почти никто не вернулся. Революционная сознательность и революционный героизм никак не могли заменить огрехи планирования стратегической операции, крайне низкий уровень материально-технического снабжения, отсутствие военной логистики. Не смогли даже пересечь горы Афганистана, застряли в Гиндикуше. Почти все полегли от голода, от жажды и истошения. Джентельменам с туманного острова даже не пришлось самим обнажать шпаги. Достаточно было объединить и вооружить уцелевшие после гражданской войны басмаческие отряды Туркестана. В резню с «неверными» самозабвенно кинулись и пуштуны.

— В твоем времени есть комбриг Муртазин? — спросил Сталин, — он из ваших, из башкир.

— Мы с ним почти родственники, из одного района! Вы его расстреляли в 37-ом году, прихлопнули как муху талантливого полководца, — устало поведал Марат. Большеусый мстительно ухмыльнулся.

— А Лев Давыдович расстрелял его уже в 1933 году. Только он сумел вывести остатки своей бригады после индийской кампании.

— Естественно, объявили шпионом англичан?

— Точно! Только не в шпионаже, в соглашательстве с империалистами обвинили. Как тебе сказать, не совсем и беспочвенно. Хорошо твои деды умели саблями махать, это я еще по обороне Петрограда помню, когда Юденичу кровь пускали. Вот и на этот раз, даже расстреляв почти все патроны, бригада сохранила боеспособность. И от голода никого не потеряли. У каждого красноармейца было по два коня, как продовольствие кончается, резали захромавших и кушали. Да еще сушили мясо про запас. А наши поначалу брезговали кониной… А, еще ваши, будто бы, пили кровь коней: подрежут жилу, высосут, сколько надо, потом чем-то обратно залепят… Неужели правда?

— В старину такое было. А откуда вы знаете такие подробности, вас же к тому времени уже прихлопнули? — не без злорадства поинтересовался молодой человек.

— Монографию читал про индийский поход, мне твой предшественник приносил.

— Тогда понятно. А в чем заключалось соглашательство?

— Бригада шла в арьергарде, отдельно от остальных. Как уже говорил, сохранила боеспособность даже тогда, когда остальные полки превратились в толпу испуганных и беспомощных людей. Много басмачей порубали, носились как бешеные по всему Афганистану. Именно как бешеный волк среди своры деревенских собак. Вот главари английских наймитов и предложили пропустить бригаду обратно в СССР без боя. Якобы, на том основание, что они свои, мусульмане. Профессор Купер или Кубер, не помню точно фамилию автора монографии, предположил — религия тут не при чем. Муртазин не только чрезвычайно быстро освоил наиболее эффективные способы ведения войны в новых условиях, но и развернул опасную агитацию за Советскую власть среди туземного населения. Даже ополчение из местных стал формировать! С бешеным волком я не зря сравнил, бригада тоже заражала, только не болезнью, а правильными идеями. Вот главари бандформирований или их английские хозяева решили — проще будет отпустить подобру-поздорову. Со знаменем бригады, при оружии.

— А дома, значит, подготовили «горячую встречу» героям? — процедил сквозь зубы господин Акбашев.

— Увы, так оно и случилось. Встретили в Оренбурге, с оркестром и цветами. Всех красноармейцев тут же отпустили по домам, на побывку. Но это была уловка, чтобы не допустить организованного сопротивления. Почти всех, безоружных, перехватили по пути домой. Расстреливали без суда, на месте. Только самого Муртазина доставили к Троцкому, он лично обвинил комбрига в соглашетельстве, в дезертирстве и в предательстве. Якобы, бросил своих. Как пишет Купер, когда Муртазин начал переговоры, в остальной армии уже некого было спасать. Я думаю, Лев Давыдович просто боялся, уцелевшие бойцы бригады могли рассказать каким образом сгинула армия Буденного и кто в этом виноват. Мало кто смог скрыться, свыше трех тысяч бойцов встретили смерть уже на родной земле. Если не веришь, я тебе ту самую книгу покажу, она у меня тут, в сейфе. Кто успел добраться до дома, всех родственников тоже расстреляли.

— Я бы этому вашему Троцкому голову оторвал! — взбеленился Марат, много его родственников ходили под знаменем легендарного комбрига.

— Так в чем дело, прямо сейчас и можешь оторвать. Но об этом позже поговорим, — сощурился Большеусый, — слушай что дальше в стране было. Вернее, будет, если я решительно не вмешаюсь. Или что могло бы быть, если бы не появился Георгий Викентьевич. Я уже почти предотвратил такой нехороший ход истории.

…Сокрушительный провал грандиозной авантюры отрезвил генерального секретаря КПСС. Мировую революцию отложил на некоторое время, весь СССР начал планомерную и основательную подготовку к большой войне. В первую очередь — экономически. Производственный базис — основа, все остальное, включая революционную освободительную армию — лишь надстройка, марксизм так и утверждает. Стратегические идеологические установки не изменились. Временное перемирие с эксплуататорскими государствами — до той поры, когда не сможем успешно воевать. Инакомыслие превентивно пресекалось — куда там до «расколов» и оппозиций в самой партии, как выражался сам вождь «…мыслишка вправо, мыслишка влево — и ты враг революции!» Таких без суда и следствия отстреливал КРГ — Красная Революционная Гвардия, подчиняющаяся только Троцкому и никому больше. КРГ сформируют в большей части из латышских стрелков, «красных китайцев» и прочих пришлых. Если сомнение выражал простой человек, его просто били и направляли в индустриальные лагеря. И то правда, расстреляешь — надо патроны тратить, пули следовало беречь для внешнего врага. Да еще хоронить за государственный счет покойника — никакой пользы для дела революции! А так он несознательный, каторжным трудом за пайку хлеба послужит усилению первого плацдарма грядущей мировой революции. Система «ИндЛаг» опутала всю страну, практически все сельское хозяйство на этом держалось. А еще вся тяжелая физическая работа на ключевых, так называемых «великих революционных» стройках. Нет, ГУЛаги отнюдь не изобретение товарища Сталина, все это было апробировано в другой реальности, только с несравненно большим масштабом… Появится спрос на рабочие руки в ИндЛагах (люди там выдерживали не более 2–3 лет), моментально выявлялись «враги революции, подлежащие перевоспитанию». Те, кто направлял в лагеря несчастных, зачастую даже предположить не могли, в чем проявилась их враждебность. Это и не волновало, главное — исполнить разнарядку вышестоящих инстанций, а то и сам пополнишь ряды «врагов». Единственное ограничение: если токарь, скажем, или литейщик работает лучше остальных, ему не грозила подобная участь. Естественно, если хватало ума и на самом деле не роптать против власти. Это так благотворно влияло на производительность труда на заводах и фабриках! Рабочие в самом буквальном смысле стали соревноваться не на жизнь, а на смерть… Лев Давыдович хорошо знал человеческую натуру, наряду с кнутом присутствовал и пряник. Претворил в жизнь эффективно действующий социальный механизм: кто реально вносил большую лепту в форсированную индустриализацию и укрепление армии, слаще ел, наряднее одевался, имел шансы вскарабкаться на очередную ступеньку карьеры. Из звеньевых — в бригадиры или с командира полка — в командиры дивизии. При сверхцентрализации всей жизни страны добиться эффективной работы подобного лифта не представило особых проблем.

…При всей административной гениальности одно не учел товариш Троцкий: простому люду деваться некуда, но и большим начальникам перестало нравиться все время ходить по острию бритвы. С пагубностью для здоровья упомянутых «мыслишек вправо-влево» еще можно смириться, как хозяин сказал, пусть так и будет: глупо рисковать собой ради идеологических нюансов, которые и на хлеб не намажешь и в стопку не нальешь… Ну, а вот как наркомы и секретари обкомов могли смириться с калейдоскопической ротацией руководящих кадров? Только взобрался на руководящее кресло, рассесться не успеешь, тебя уже скидывают — нашелся кто-то, кого посчитают более полезным для дела революции. Да пошло оно лесом, это самое дело, свои подштанники, того, ближе к телу. Новой элите страстно захотелось гарантий личной неприкосновенности, закрепления карьерного статуса-кво. Надо полагать, подсуетились и иностранные разведки. Как бы там ни было, внеочередной съезд ВКП(б) в 1939 году сверг Троцкого с красного престола. Сам виноват, потерял бдительность, уверовал в собственное всемогущество. На съезде он уже не присутствовал, сидел в гарнизонной тюрьме, арестованный армейскими заговорщиками. По злой иронии маршала Тухачевского, Льва Давидовича не расстреляли, обвинили в предательстве тому же «делу революции» и сослали в отдаленный ИндЛаг на Урале. Через два месяца пытался бежать, был затравлен собаками лагерной охраны.

При маршале-генсеке все как-то внезапно позабыли про мировую революцию. Однако в жизни простых советских людей мало что изменилось. Тухачевский здраво рассудил — от добра добра не ищут, тем более, индустриализация, коллективизация и военное строительство, форсированно проводимые Троцким в последние годы, внушали оптимизм. Что изменилось в жизни страны существенно — в эшелонах власти областного уровня и выше практически прекратилась ротация кадров. Эффективность каждого руководителя не то, что перестала интересовать, просто отошла на второй или третий план. Единственное прямо-таки императивное требование для номенклатурного долголетия каждого руководящего товарища — личная преданность маршалу Тухачевскому и своему непосредственному начальнику. Сюзерены и вассалы.

— Средневековье, понимаешь, устроили! До чего дошли, наркомов почти не таясь стали величать «красными герцогами», секретарей обкомов — «красными графьями» и прочее безобразие в таком духе. Народ воспринял контрреволюцию покорно, а что ты хочешь, такого террора как при Троцком, не было за всю историю человечества. Вся ленинская гвардия была вырублена под корень. Тухачевский в солдатиков не наигрался в детстве, представил себе КПСС в виде рыцарского ордена, историю захотел повернуть вспять — у Сталина от возмущения лицо пошло пятнами, — а он, стало быть, всемогущий король. Только плохой из него получился король…

Всего год с небольшим успел «покорелевствовать» самодур с военной косточкой. Шашни с германским генералитетом до добра не довели. Доверился Гитлеру как маме родной. А тот даже воевать не стал. В середине 1940 года войска Рейха проводили учения на территории полностью к тому времени захваченной Польшы. Как почетного гостя пригласили Тухачевского. Прибыл со всеми приближенными, приятно было ему проехаться по местам, где пару десятилетий назад получил обидную зуботычину… Он же мнил себя гением военного искусства. Однако потешить уязвленное самолюбие не удалось, сразу по прибытии, советскую делегацию окружил полк СС. Выполняя тайный приказ своего фюрера действовали они быстро и жестко. Тухачевского и несколько наркомов демонстративно расстреляли на месте. Остальным предложили тут же присягнуть на верность новому Генералиссимусу — некоему Ивану Архалукову.

— Кто такой этот Архалуков, до сих пор не смог выяснить. Ему сейчас, в 1925 году, 21 год. Видимо, фамилия ненастоящая. Ну, нет сейчас во всей Красной Армии командира такого возраста и с таким именем-фамилией, а он, судя по официальной биографии прямо сейчас должен был бы воевать с басмачами под Бухарой. Судя по всему Иван Архалуков — мистификация германской разведки, — пояснил Иосиф Виссарионович. Марат уточнил:

— Как вы назвали его должность, генералиссимус? Так это звание присвоят вам, после Великой Отечественной войны, до того и в помине не было…

— Мне? — искренне удивился собеседник, — могу твердо заверить, такого не будет! А генералиссимусом ЦК ВКП с подачи самого Тухачевского после внеочередного съезда, свергшего Троцкого, стал называться высший пост в военной, политической и административной властях.

…народу было объявлено, что героический Тухачевский пал жертвой сионисткого заговора. Аналитики германского генштаба все расчитали правильно — семена национал-социализма упали на благодатную почву, старательно взрыхленную Троцким и самим Тухачевским. Советский Союз и фактически, и юридически стал сателлитом Третьего Рейха. В таком качестве воевал с Японией на территории Китая, пятилетняя бойня окончилась победой русско-германского оружия, ценой жизни почти 10 миллионов советских солдат. Сами немцы взяли в плотную блокаду Великобританию, непрерывными бомбардировками всего через неполный год вынудили к полной капитуляции. По каким-то до конца невыясненным причинам весь королевский флот к тому времени успел передислоцироваться в порты САШ. С Американскими штатами и колониями бывшей Британской империи Рейх находился в состояние войны, но активные боевые действия не велись. Безусловное превосходство одних на суше, других на море и отсутствие сухопутных границ не способствовало эскалации конфликта. Фактически мир был поделен пополам: Северная и Южная Америка, Австралия с прилегающими островами — зона влияния САШ, все остальное — территория германской империи, ее сателлитов или колоний. Зыбкое равновесие было нарушено в 1950 году, когда САШ попытался произвести массированную бомбардировку ядерными бомбами. Большинство бомбардировщиков были сбиты еще над океаном. Но даже одной бомбы, практически полностью уничтожившей Мадрид, хватило, чтобы Рейх стал более сговорчивым. Тем более, бесноватый фюрер к тому времени уже издох. Был заключен мирный Фолклендский договор, существенно расширивший зоны влияния САШ, в том числе янки заполучили Южную Африку, с вожделенными урановые рудниками. Обе стороны прекрасно осозновали, что это всего лишь отсрочка, лихорадочно наращивали ядерный потенциал, разрабатывали средства доставки смертоносного груза в противоположные континеты. И вот, к 1963 году дозрели до способности гарантированного взаимного уничтожения: Рейх переуспел в межконтинетальных ядерных ракетах, провел несколько успешных боевых испытаний в Африке и Юго-Восточной Азии, разом уничтожив миллионы «унтерменшей», а САШ безусловно лидировал в авианосцах и ядерных субмаринах. Человечество было обречено, пошел обратный отсчет уже на часы.

…Марат нетерпеливо заерзал на месте. Общую картину представил, частности представляли для него только академический интерес.

— Иосиф Виссарионович, я и сам понял, нечего рассказывать дедушке про германскую войну. Короче, в глобальном плане не буду пытаться что-то присоветовать. Каюсь, честное слово, мне в начале все представлялось очень и очень просто. Как таксистам и парикмахерам…

— При чем таксисты? — перебил молодого человека товариш Сталин.

— Э-э, это просто присказка с нашего времени. Шутка. Типа: «У нас много людей, знающих как все и везде устроить наилучшим образом. К сожалению, им некогда заняться государственными делами, все они работают таксистами и парикмахерами».

— А не кажется ли тебе, дорогой потомок, в этой глупой шутке заключено презрительное отношение к людям труда? Дескать, не суйся со свиным рылом в калашный ряд. Нехорошо!

— Сейчас это неважно! Вы же обещали выполнить мои просьбы? Так вот, я все свои рекомендации более-менее внятно сформулировал. В очень разумных пределах. Озакомьтесь на досуге, — с этими словами Акбашев протянул заветную папочку, — я помню, про ваш списочек с конкретными вопросами ко мне. Обязательно нашкондыбаю интересующую информацию. Только вот я, возможно, не смогу к вам больше вернуться. Сами же предупреждали.

…Большеусый выразил желание тут же ознакомиться с содержанием папки. Марат всеми, так сказать, фибрами души чувствовал, не стоит ему долго задерживаться в прошлом. Тем не менее, перечить не стал — кто знает, может последняя встреча, так что лучше сразу выслушать ответ. Чтобы не скучал, ему был вручен учебник истории из параллельной реальности, той, где уже не было России. За увлекательнейшим чтением (читал как фантастику, если всерьез воспринимать — можно и свихнуться), час с небольшим пролетел незаметно.

— Ты зачем меня боготворишь? — от неожиданно прозвучавшего вопроса Марат заметно вздрогнул.

— Как это, боготворю, я, наоборот, совсем недавно с вами ругался… Вы даже обижались.

— Нет, именно боготворишь! Это у мусульман Всевышний просто говорит:«Будь!», и все становится как Он пожелал. А я всего лишь человек. Как ты простодушен! Думаешь, подпишу я бумажку, примем мы постановление ЦК и сразу в твоей, то есть в нашей Башкирии появятся нефтеперабатывающие заводы, агрогородки, башкирский алфавит и все остальное? Ты совсем не представляешь государственное управление, не говоря уж про объективные хозяйственные и политические условия.

— Что, все так безнадежно? — у Марата в глубине души и без того копошились смутные сомнения, что между благими пожеланиями и их реальным воплощением огромная пропасть. Которая преодолевается неустанным и целенаправленным трудом многих и многих людей. Да, целенаправленным трудом, а эту целенаравленность может обеспечить только чиновничий аппарат. Постановления с решениями, вопросы финансирования, распределение лимитов, согласование проектов, составление всяких смет и утверждение тарифов… Как это смертельно скучно и утомительно. Как и в производстве колбасы, лучше бы и ему ограничиться знанием исходного сырья, говядины и конечным продуктом — палкой колбасы. Безо всяких подробностей, что корову с печальными восточными глазами предварительно следует умертвить, выпустить, прошу прощения, дурно пахнущие кишки. Даже не надо задумываться, чего там еще понапихают в фарш помимо мяса, насколько чисто в цехах, проведена ли деартизицая и, вообще, имеют ли привычку мыть руки после посещения туалета механикусы огромных мясорубок и формовщицы продукции, не болеют ли насморком? Если, да, запаслись ли они носовыми платочками?

— …но я обозначил конкретные цели и задачи применительно к конкретному региону, хотя бы как примерные ориентиры для стратегического планирования!

Сталин понимающе усмехнулся:

— Да ладно, не тушуйся. Я же сказал, мы перед тобой в неоплатном долгу. Больше половины всего понаписанного мне понравилось. Много дельных мыслей. Если не сможешь вернуться к себе, пожалуй, я тебя возьму в Совнарком.

Выждал театральную паузу паузу, видимо, ожидая испуганного протеста господина Акбашева. Не дождался. Продолжил:

— Знаешь, ты меня натолкнул на здравую мысль — генеральную линию строительства новой жизни непременно следует твердо и неукоснительно проводить в целом по всей стране. А вот кокретные формы преобразований можно и нужно предварительно испытывать в отдельно взятых областях или даже районах. Достигнем хороших результатов — распространим опыт в больших масштабах, кончится плохо — проанализируем причины и учтем на будущее.

— Значит вы принимете мой проект? Хоть частично? Так я всеми конечностями «за»! Зуб даю, отработаю! — ликующе возвопил Марат. И сам почувствовал, как его лицо расплывается в идиотской улыбке. Сдерживатся не мог и не хотел.

— Погоди, не все так просто, — осадил его Большеусый, — и зачем мне твой зуб? А-а, это, наверное, глупая присказка с твоего времени. Слушай внимательно, дорогой товариш, сейчас все зависит лично от тебя. Я уже неоднократно повторял, мы у тебя в большом долгу, каково бы ни было твое следующее решение, я приложу максимум усилий, чтобы претворить в жизнь твой, как ты выразился, проект. Весь вопрос в том, к реализации я смогу приступить немедленно, уже через 3–4 дня обсудить и принять решение в ЦК или только через 5–6 лет.

— Если принесу запрашиваемые вами дополнительные сведения — немедленно, если не смогу вернуться — отложите до лучших времен, так? — уточнил Марат, не ожидая еще большего подвоха. Сталин как-то печально поморщился.

— То, что ты принес уже очень и очень много, не в этом дело. Политическая ситуация в стране такова, если завтра же начну работать по организации предложенных тобой совхозов, колхозов и хуторских хозяйств, меня попросту сместят. Можно и дождаться пять лет, пока я не разберусь со всеми врагами советских людей, которые коварно выставляют себя за радетелей нашего народа и всего человечества. Но будет упущено время. Ты должен ясно осознавать всю свою ответственность — за 5 лет так и не дождавшись кардинальных преобразований только в одной твоей Башкирии тысячи и тысячи людей успеют погибнуть от голода, от болезней и нищеты, от бандитской пули.

— И какое мое решение может ускорить преобразования? — молодой учитель уже предчувствовал ответ, но ему так хотелось ошибиться… Увы! Сталин обескураженно улыбнулся:

— Так уж в мире устроено. Или невинность соблюдаешь, или капиталец приобретаешь. Про капиталец я образно сказал, купчишки раньше так говорили. Я о другом. Понимаешь, добро только самому можно бесплатно получать! Сперва радуешься, потом привыкаешь, вроде так и должно быть. Даже роптать начинаешь — почему мало? А когда хочешь сделать добро для других — приходится платить немалую цену лично самому!

— И какую цену требуется заплатить мне?

— Устранить, вызывающе нагло устранить главаря скрытых врагов советского народа. И чтобы на меня не пало подозрение. Нет, нет, я не боюсь, просто если они заподозрят меня, они сплотятся еще сильнее, появится новый главарь. И ничего существенно в благоприятную для нас сторону не изменится. Пусть подозревают друг друга, грызутся между собой, а я тем временем сумею им всем быстро укоротить руки…

Марат тоскливо подытожил:

— Вы предлагаете мне убить человека?..

— Да, убить. Используй свои свехъестественные возможности. Убить одного, чтобы спасти тысячи и миллионы других жизней.

Учитель ничего не ответил, подошедши к столику, схватил и жадно приник к горлышку бутылки. Вместо флейты подымем фляги, так сказать, чтобы смелее жилось.

Глава 4

Миша отрешенно вставил в автомат последний рожок. У Сержа были патроны, почти весь боекомплект в сохранности. Покойникам патроны ни к чему. Но, поди, доберись до вожделенного запаса, тело рядового раскинулось руками и ногами посередине пыльной площади. И прекрасно простреливается перекрестным огнем.

Екрный бабай! Обидно подыхать. Особенно горько — таким образом, как загнанная в угол крыса. Во фляжке воды осталось на два-три глотка. Но ее много и не потребуется. Впопыхах наложенная повязка на правом бедре уже насквозь пропиталась кровью. Даже не прицелиться толком, руки дрожат. Духи могут и не штурмовать его последнюю позицию, через пару часов сам истечет кровью. Попался как мышь в капкан. Сзади и по бокам — глухие дувалы. Каменная кладка колодца, за которую залег, укрытие надежное, но временное. Сейчас подойдут с фланга и перекинут гранату через забор. Накаркал! Мелькнула в воздухе быстрая тень, звякнуло металлическим звуком с левой стороны. Сержант только и успел перекатиться на другую сторону колодца, как грохнуло.

Очнулся Михаил Попов от увесистых шлепков по щеке. Лучше бы осколками убило… Не ожидая ничего хорошего, раскрыл припорошенные пылью глаза. Над ним склонилось смуглое молодое лицо, щерясь белозубой улыбкой.

— Шурави, вставай, вставай!

Сержант все еще лежа, с трудом огляделся по сторонам. Два духа. Который с бородой, по-хозяйски повесил на плечо его Калаш. Смотрит недобро. А у молодого, который изъяснялся по-русски, глаза радостные-радостные. Вот он-то, гад шустрый, наверное, и кинул гранату. Триумфатор, блин! Миша попытался встать, ноги-руки вроде целы, но в глазах двоилось и уши словно ватой заложило. По политзанятиям и по рассказам старослужащих представлял, как тут поступают с пленными. А вот хрен вам! Сержант на одних рефлексах бросился на бородача. Будто с головой в прорубь нырнул. Не из-за ненависти к врагам. Устал, смертельно устал ежесекундно ждать гибели, последние полчаса тянулись как несколько тысячелетий… Будь что будет, лишь бы кончилось быстрее! Однако тело слушалось плохо, стремительного броска с низкого старта не получилось. Врагу ничего не стоили встретить вялую атаку энергичным тычком приклада в грудь. Опрокинул навзничь. Гортанно что-то выкрикнув, басмач взял в руки кинжал. Плотоядно ухмыльнулся, потянулся вперед. «Вот, сука, пулю пожалел, сейчас зарежет как бычка. Иль еще помучает?», — только и мелькнуло в голове солдата.

И вот тут началось нечто странное, чему сержант не сможет найти внятное объяснение до конца жизни. Совсем рядом, буквально над головой хлопнули два пистолетных выстрела. Потом еще один. Бородача сразу опрокинуло назад. Раненый молодой попытался было убежать, успокоился, схлопотав третью пулю в спину. Незамедлительно прозвучал веселый голос:

— Ты, давай, солдатик, здесь дождись подмоги. Минут через десять-пятнадцать подъедут. Сам видел, БМП мчится на всех парах.

Уже распрощавшийся с жизнью и ничего не понимающий Попов задался совсем уж неуместным в данной ситуации вопросом:

— На каких парах?

— Ты что, нерусский? Это фигура речи. «На всех парах», значит, максимально быстро, задействовав всю потенциальную мощь транспортного средства. Впрочем, не обязательно транспортного средства. Иногда этот фразеологизм употребляется применительно, скажем, к куда-то спешащему человеку.

Попов попытался глянуть через голову. Словоохотливый незнакомец стоял вплотную, так что увидел только ноги в джинсах. Со стоном от внезапно резанувшей боли в груди сержант еле-еле расселся на земле. Обернулся и посмотрел снизу вверх. Рядышком стоял молодой мужчина. С револьвером в руках. И жизнерадостно улыбался, прям как тот молодой басмач, что сейчас валяется бездыханным трупом.

— Брат, ты кто?

Тот, видимо, сам все еще пребывая в горячке скоротечного боя, возбужденно затараторил. И не поймешь, то ли шутит, то ли пришибленный на голову.

— Ты сам уже ответил — брат я тебе. Брат, который не гнида черножопая. Так и запомни. Прогуливаюсь, значится, по предгорьям Гиндикуша, воздухом дышу, никого не трогаю. А тут смотрю, какие-то обормоты моего брата в оборот взяли. Непорядок! Я это, гранату у них возьму. Лучше — сразу парочку, чтобы наверняка. Для одного дела надо. Имею право — боевой трофей!

С этими словами стал деловито рыться в подсумке одного из духов.

— Бинго! Ф-1! Значит, выпрямляю усики, выдергиваю чеку и через 3 секунды амбец. Кто не спрятался, я не виноват. Я правильно говорю?

Сержант потихоньку начал осознавать абсурдность всего увиденного и услышанного. Прохрипел:

— Ты откуда появился?

— Никак, когнитивным диссонансом начал мучиться? Расслабься, брат! Главное — живой. Ладно, не скрипи зря мозгами, будем считать — я выскочил из колодца. Устраивает? Вот и ладушки. Слышь, брат, у тебя в роте есть ребята из Башкортостана?

Боец ответил рассеянно, но по существу:

— Двое. Рядовой Петров и рядовой… фамилию запамятовал, Ришатом зовут, он из второго взвода.

— Вижу, ты боец в авторитете. Если понадобится, возьми моих землячков под свой патронаж, то есть под свое крыло. Чтоб ни одна падла не посмела обидеть зазря. Некогда мне за всеми самому присматривать. Договорились?

— Так точно!

— Да говорю же, расслабься! Не командир я тебе, чтобы приказы отдавать. Личная просьба.

Незнакомец испытующее взглянул на собеседника. Хмыкнул и внезапно отвесил ладонью звонкую пощечину.

— Товарищ сержант, слушай мою команду! Очухивайся быстрее, мне уже пора. Ты вообще хоть немного врубаешься в мои слова?

Дождавшись неуверенного утвердительного кивка, продолжил:

— Я сейчас опять исчезну. Если расскажешь, как было, сперва особист затаскает, потом в психушку упекут. Короче, меня тут не было! Я тебе привиделся! Духов ты сам завалил. Вырвал у одного из них пистолет, и завалил. Вот из этого Макрова.

Предварительно три раза выстрелив в воздух и выщелкав из магазина оставшиеся патроны, незнакомец всучил в руки Михаилу пистолет. Который снял с пояса бородача. Свой же револьвер упрятал в нагрудный карман легкой куртки.

— Товарищ сержант, еще раз повторяю. Я тебе только привиделся, скажешь как было на самом деле — тебя в психбольницу положат. Потому что я сейчас исчезну, ни одна собака меня больше не увидит. Духов перестрелял ты сам, как именно — точно не помнишь, был в состояние аффекта. Понимаешь, этот долбанный кишлак ваши, то есть наши уже взяли в плотное окружение. Мышь не проскочит. Никак не сможешь объяснить, как я здесь появился и куда потом исчез. Духов ты сам положил, иначе — ты шизофреник. Мне, в принципе, по барабану, но жалко хорошего парня. Сболтнешь по глупости, потом всю жизнь расхлебывать, замучаешься доказывать, что ты не верблюд. Понятно?

Попов начал кое-как вникать в суть сказанного. Да, незнакомец со старинным револьвером, действительно, появился ниоткуда, будто из воздуха. Но как собирается уйти незамеченным, когда кишлак, как сам говорит, оцепили? Не через колодец же и в самом деле! Там только лужица мутной воды, никаких проходов, лично проверял. Ладно, сейчас свои подойдут, разберемся.

— Вот что, боец, на память не жалуешься? Тогда тебе за отвагу и за понятливость положен бонус. Запомни, но никому не говори: в середине августа 1998 года курс рубля обрушится с 6 до 30 за доллар. Бери кредиты под любые проценты, хоть последние штаны закладывай, но запасайся наличными долларами. Это мой тебе подарок. Запомни, август 98-го, доллары США станут по 30 за «рваный». Сразу скидывай, а то снова немного подешевеют. Дефолт, брат, стрясется. А-а, сейчас все равно ничего не сможешь понять, просто запомни — август 98-го года, по 30.

Увлеченно вещающий эту ахинею незнакомец внезапно встрепенулся, сузил глаза и тихо прошептал:

— Боец, медленно обернись и посмотри назад. Не делай резких движений, у нас гости, духи…

У Михаила тоскливо сжалось сердце. Он уже поверил, что старуха с косой опять промахнулась, что хоть ему одному из разведгруппы удалось выжить… Одно утешение, наши близко, душманы тоже не уйдут! Чего уж менжеваться, сержант решительно, одним движением обернулся. Но никого не обнаружил. Улица по-прежнему пустынна! Оглянулся назад, чтобы переспросить у незнакомца, про каких гостей он говорит. Но его тоже не было, будто испарился! Только отпечатки кроссовок со странным рисунком на рыжей пыли. Чертыхаясь от боли, сержант заглянул в колодец. Естественно, никого там нет. И не было — лужица на дне спокойна, даже не зарябилась — никто не наступал. Что, черт подери, происходит?! Долго ломать голову не пришлось: в конце улицы загрохотал движком БТР. Остановился в полусотне метров от Михаила, начал подозрительно водить по сторонам пулеметом на башенке. Тем временем как горошины из стручка высыпались бойцы и заняли позиции с автоматами наизготовку. А к сержанту подбежал сам командир роты, капитан Волков. Михаил по привычке вытянулся в струнку, доложил:

— Товарищ капитан, разведгруппа при возвращение с задания попала в засаду. Командир группы лейтенант Камчадалов убит в начале боестолкновения. Я взял командование на себя. Принял решение отступить и закрепиться в заброшенном кишлаке. Отход прикрывал рядовой Горгидзе. Сам вызвался, товарищ капитан, не мог ходить, пулевое ранение в ногу. Численное и огневое преимущество врага не позволило…

Капитан не стал дожидаться конца рапорта, порывисто обнял сержанта. Прошептал в ухо дрогнувшим голосом:

— Вы их десятка два положили! Но даже пять, сто неприятелей за одного советского солдата — слишком дорогая цена. Прости, сынок, не успели на помощь.

Но почувствовав, как тело солдата в его объятиях начало грузно оседать на землю, моментально утратил сентиментальность, оглушительно рявкнул:

— Санинструктора ко мне, быстро!

…Михаил Попов очнулся только в госпитале. Контузия, перелом ребер, это еще не считая пулевого ранения, к счастью — вскользь. Но крови потерял немало. Несколько месяцев провалялся на больничной койке в Ташкенте. Срок службы подходил к концу, так что после выздоровления сразу демобилизовали. С расспросами про последний бой особо не досаждали, видимо, картина событий ни у кого сомнений не вызвала. С гордостью нацепив второй орден Красной Звезды, убыл к себе в Вологду. Устроился на работу токарем, заочно, Бог весть зачем… выучился на психолога. Женился на однокурснице. Как началась капитализация всей страны, заделался предпринимателем. Из разряда «купил-продал». Благо, «афганское братство» более или менее успешно могло противостоять бандитам, вившимся около всех новоявленных бизнесменов. Про незнакомца, спасшего ему жизнь, Михаил Петрович постарался просто забыть. Да и не до того стало, вертелся как белка в колесе, даже с однополчанами некогда встретиться. А там, в кишлаке, наверное, от потери крови только привиделось. Кому расскажешь, сделают вид, что поверили, а сами будут шептаться: «Контуженный! Мерещится всякое». Действительно, ну, никак не может появиться человек ниоткуда, перестрелять духов из допотопного револьвера и тут же обратно испариться! Да еще трындеть не переставая так, что и на здоровую голову не разберешь, а он был контужен. Со временем Михаил Петрович подзабыл про эту чертовщину. Но вспомнить пришлось. Как-то за чашкой кофе пролистывал «Комсомольскую правду». Зацепился взглядом за заголовок — «Вы можете не верить мне. Но верьте рублю!» Какой-то большой финансовый начальник божился и мамой клялся, что с российской валютой все в полном порядке. Доллар и евро плачут от зависти в сторонке. Вот тут-то у воина-интернационалиста екнуло в голове: а ведь якобы привидевшийся незнакомец-спаситель советовал ему именно сейчас запастись долларами. Тогда это звучало несусветной чушью (какие доллары, какие кредиты в СССР!), что совсем не обратил внимания. А сейчас выглядит очень даже правдоподобно. Блин, он же каким-то совершенно непонятным образом еще более десяти лет назад предугадал, что в стране свободно будут продаваться доллары, именно по 6 рублей за бакс! А в августе, значит, подорожают до тридцати?! Он уже больше ни секунды не сомневался. Распродал все имущество, движимое и недвижимое, даже дом заложил, набрал на себя и всех родственников кредиты, обменял на «зелененькие» и положил в банк. Нет, не на расчетный счет, государству уже не верил, схоронил в специально арендованный сейф. И засел за телевизор, денно и нощно отслеживая финансово-экономические новости. Долго маяться не пришлось, грянул дефолт. Михаил Петрович на радостях выдул бутылку виски прямо с горлышка, предварительно отсалютовав «Брату, который не гнида черножопая!» Внезапно вспомнилось, незнакомец так и представлялся. В одночасье мелкий торгаш превратился в уважаемого бизнесмена средней руки. Стало куда больше и денег, и свободного времени. Вспомнилось, что обещал крышевать его, как он говорил, земляков из Башкортостана. Не получилось тогда, не по его вине. А вот сейчас съездить может запросто, может хоть они в курсе, кто таков этот таинственный парень? Может и к ним наведывался, раз расспрашивал? Почти миллионное состояние в «зелени» не оставляло места для сомнений — незнакомец не привиделся в бреду, он существует!

С Володькой Петровым встретиться не получилось. Погиб в пьяной драке еще четыре года назад. В союзе воинов-интернациналистов города Уфы поведали историю, трагичную и, увы, банальную. Запил по-черному Володька, остался без работы, развелся с женой. Соратники пытались приструнить, помочь, но не приставишь к взрослому мужику няньку. Да и самим активистам союза в пору было упиться и забыться. А как же, вдруг оказалось, что они воевали на абсолютно бессмысленной и ненужной войне, что навечно молодые пацаны, вернувшиеся домой «грузом 300» — всего лишь один из штрихов в преступной политике Советского Союза… Присядьте на минуту, и просто подумайте: парни поставили на кон самое ценное, что может быть у человека, не за себя ради, во имя чего-то большого и правильного, чего и словами не выразить, только сердцем чувствуешь, а оказалось — жертва эта и не требовалась вовсе, погорячились, вьюноши… Так твердили холеные морды с экранов телевизоров. И у Верховного Главнокомандующего не спросишь — а ведь ты, рожа твоя пьяная, к началу войны занимал немалый пост в КПСС, хоть словом заикнулся, чтобы 18-летних мальчишек не направляли «за речку»? Небось, проникновенные речи толкал про интернациональный долг. Когда ты лгал, тогда или сейчас? Но не только обида от предательства павших и еще живых ветеранов последней войны СССР толкала к бутылке. Михаил Петрович это знал по себе. Мальчиком отец возил его на Ялту. День-деньской не вылазил из ласковых объятий морской волны. А когда вернулись к себе в Вологду, в тот же день побежал купаться в городской «лягушатник». И был потрясен до глубины души — до омерзения пресным почудился вкус воды, которая, хочешь — не хочешь, попадает в рот во время купания… Приятели даже не поняли, об чем он говорит, они-то всю жизнь здесь бултыхаются и ничего, нормально. Предложили щепотку соли держать во рту, раз у него такая странная блажь. Не раз вспоминал про этот наивный шок уже вернувшись из Афганистана. Да, война это грязь и мерзость, страх, заполняющий слизким льдом всю душу, и изнуряющая, одуряющая до скотского состояния работа. Да, это подлость и предательство. Но есть в ней что-то такое, чего и словами не выразить. Только под страхом смерти чувствуешь настоящую цену жизни? Как-то так. Никто ведь и не признается, как тоскует по тем денечкам. Что, недостает мерзкого концентрата картофельного пюре, тянущегося за ложкой как сопля? Немилосердного солнца, от которого кипят мозги? Тычков и подзатыльников от «дедов» не хватает в мирной жизни молодым ветеранам? Нет, трудно забыть ощущение полноты жизни, которое возможно лишь на самом краю. Михаил Петрович с интересом присматривался к ветеранам Великой Отечественной войны. Та же история! Вся мирная жизнь их — как бы краткий пролог и очень длинный эпилог к войне. Вот, дед самого Попова. Всего год успел повоевать. После демобилизации прожил 63 года. Честно работал на заводе, премии и ордена получал, женился на первой красавице, вырастили с бабушкой трех сыновей и невесть сколько внуков с внучками. Прожил достойную по всем меркам жизнь. Но как выпьет, всегда рассказывал одну и ту же историю. Про то, как окружили хутор, залегли в лесу под дождем, думали, там бандеровцы. Оказалось — наоборот, хозяин — партизан, с самим Ковпаком ходил. Угостил солдатиков салом с горилкой, картошки наварили, хорошо посидели. Дед еще на гармошке сыграл, неизменно подчеркивал — партизан его похвалил, дополнительный стопарик преподнес. Михаил знал эту историю наизусть, во всех деталях. Внук любил наблюдать, как во время очередного рассказа у деда светлел лик, каким проникновенно-мягким становился его голос… Что, за последующие 63 года не ел ничего вкуснее картошки в мундире, не удостаивался почестей выше одобрения еле знакомого хуторянина? Ел и удостаивался, еще как ел и удостаивался! Просто потом никогда уже не будет такого абсолютного смака бытия. Про что-то подобное Михаил читал у Сент-Экзюпери. Типа, серенький лавочник при пожаре проявил силу духа и потом скучает по себе такому, крутому. Час огненного бедствия — лучший час во всей его жизни. Не совсем то, но близко, очень близко. Вот и тянет многих залить боль утраты водкой.

И Михаил испытывал дискомфорт в душе, но решил раз и навсегда — жить только настоящим. По правде говоря, ему и в мирной жизни адреналина хватало через край. Как шутливо выражался на посиделках с друзьями: «Всех выживших в 90-ые предпринимателей можно представлять к боевым наградам!»

Сходил на могилку к сослуживцу, положил цветы, выпил поминальную стопку — Володька бы одобрил. А с Ришатом из второго взвода получилось сложнее. В союзе адрес раздобыли, даже фамилию выяснили — Вахитов. Только вот далековато жил он от Уфы, за триста-четыреста километров. Выехал сержант запаса Попов из провинциальной столицы только в обед, как следует выспавшись.

Замаялся, пока доехал. Михаил — равнинный житель, привык гнать по горизонтальным трассам. А тут бесконечные подъемы и спуски, пусть и не высоченные, но за рулем от монотонности не уснешь. Сверившись по карте, так как указатель, в принципе, когда-то висел, однако был сбит местными вандалами, свернул с асфальта на шоссе. Которая больше напоминала пыльную грунтовку. За небольшим пригорком показалась деревня, где проживал сослуживец. Проехаться с ветерком по центральной улице не получилось, застрял посередине — навстречу шествовало стадо. По неопытности попробовал было двинуть сквозь бесконечную вереницу. Да куда там, буренушки напрочь игнорировали что сам джип, что его звуковые сигналы, принципиально не меняли курс. Плюнул, Михаил, обматерил про себя коров вместе с их хозяевами и с трудом свернул на обочину. Придется обождать. Осмотрелся. На скамейке перед воротами, видимо дожидаясь свою скотину, сидели подросток и девочка лет семи. Судя по демонстративно равнодушному виду, пацана очень интересовало — кто это заявился на таком крутом автомобиле. А то! Ниссан-Патруль Попова прилично смотрится и на столичных улицах, а в такой дыре отродясь такую красоту не видели. Подросток старательно отводит взгляд, а вот малышка так и зыркала глазищами. Юные аборигены оказались очень кстати. Михаил опустил боковое стекло, радушно улыбнулся и громко спросил:

— Молодые люди, можно к вам обратиться? Где у вас улица Луговая, дом 5? Вахитова мне надо, Ришата. А то в упор не вижу табличек, ни черта не разберешься!

Девочка восторженно подскочила, словно намереваясь побежать впереди автомобиля на манер ледокола, рассекая коровье течение. А что, энергии у нее хватит стадо мамонтов разогнать. Только благородный порыв души был пресечен на корню десницей подростка, бесцеремонно усадившей малявку на место. Зашептал что-то на ухо. Оскорбленная в лучших чувствах девочка обиженно зашмыгала симпатичным носиком. Парнишка подошел поближе, солидно откашлялся, и панически опасаясь «пустить петуха», басом проговорил:

— Здравствуйте. Разворачивайтесь обратно. Проедете по первому переулку направо, в пятом доме слева живет дядя Ришат.

Концовку чинной беседы серьезных мужчин смазала та же малявка. Подскочила сзади, затормошила за рукав, быстро-быстро залопотала на непонятном для Михаила языке. Попов подмигнул пацану, дескать, держись, брат, и поехал по указанному направлению. Где его ждал полный облом. Во-первых, зайдя за калитку обветшалого дома, чуть не был искусан кудлатой собакой. Во-вторых, отогнавший псину пьяненький мужичок с ходу предложил выпить с хорошим человеком. «Хорошим человеком», как выяснилось в ходе невнятного монолога, позиционировался сам гость. Вся «хорошесть» которого проистекала из предположения, что он не поскупится купить бутылку. Ну, а в-третьих, Михаил и мужичок были обруганы выскочившей из сеней дома теткой злобного и очень неопрятного вида. Даже не зная местного языка, нетрудно было догадаться: речь, щедро перемежаемая терминами «жулик», «участковый» и… и словечками нецензурного русского языка, особенно охотно заимствованными всеми советскими народами, вряд ли имела комплиментарный характер! Попов плюнул в сердцах и направился к своему автомобилю. Ладно, хоть встретилась спешащая по своим делам старушка. Остановилась, участливо поинтересовалась, что это он такой обескураженный? Выяснив суть дела, всплеснула руками — Ришат, оказывается, живет совсем в другом конце деревни.

Вот через такие тернии таки добрался Михаил до дома сослуживца. Можно сказать — до поместья. Большая рубленная изба с мансардой и резными ставнями на окнах, чуть на отшибе блестит цинковым покрытием склад ангарного типа, там же стоят полтора трактора и комбайн. А подворья не видать, все укрыто высоченным досчатым забором. Зато есть чем полюбоваться на самих глухо задраенных воротах — кисть деревенского художника, безудержная в стремление украсить мир, изобразила мужика в огромной шапке с хвостом и с дудочкой в руках, девицу, с косами до пят, мультяшных зайчиков и медвежат, лебедушек и юрту. В городе такое обозвали бы хлестким словечком «кич». Только пошли они подальше, асфальтные искусствоведы! Радует глаз — этого вполне достаточно для нормального человека, сами любуйтесь своими Малевичами и Пикассо! Умудренный предыдущей попыткой налаживания контактов с сельчанами, Михаил не стал без спроса ломиться, посигналил и стал дальше рассматривать живопись, которой хозяин дома несомненно гордился.

…В спину больно уперлось дуло. Ствол ни с чем не перепутаешь, прям кожей ощутил смертельную угрозу. И он хорош, разведчик, блин! Расслабился, даже не услышал, как тихо подкрались сзади. Ну, никак не мог предположить, что в такой пасторальной глуши может грозить реальная опасность! Тем временем его прямо в ухо деловито проинформировали:

— Не дергайся, и будешь жить!

Пока неизвестный сноровисто обшаривал его карманы на предмет обнаружения оружия, Михаил Петрович демонстративно спокойным голосом поинтересовался:

— Вы меня с кем-нибудь не перепутали? Я приезжий, заехал навестить своего служака, Ришата Вахитова. Уберите ствол, давай перетрем непонятку по-пацански.

Спиной почувствовал, дуло заметно дрогнуло. Как и голос неведомого обидчика.

— А ну, скажи свой имя-фамилия!

— Сержант Михаил Петрович Попов, 5-ая мотострелковая бригада.

— Ты!!! Извини, братан!

Незнакомец незамедлительно сгреб гостя медвежьей ухваткой. Михаил на рефлексах чуть не заехал ему локтем по ребрам, но вовремя спохватился: его не заламывают, его обнимают. Впрочем, одно от другого мало чем отличалось! Еле отстранившись от однополчанина, чересчур быстро впадающего от одной крайности в другую, с интересом оглядел его с ног до головы. Во время службы особо не пересекались: разного призыва и в разных взводах. А тут еще почти пятнадцать лет прошло. Встретились бы на улице, возможно и не узнал бы бывшего сослуживца в коренастом мужчине с улыбкой во всю ширь круглого лица. Того, худосочного парнишку с испуганно-преданными глазами… Нет, не заискивающими, именно — преданными. Сейчас же обматерел, собака!

— Никак, рядовой Вахитов, в вашей деревне военное положение объявили? Что так сурово встречаете?

Раскаянно потупился, больше для приличия, черные глаза так и лучились от счастья.

— Виноват, товарищ сержант! Один нехороший дядя собирался мне «секир-башка» делать. А мне моя башка сильно нравится, пускай на месте стоит! Сынишка одноклассника прибежал, говорит, спрашивает незнакомый мужик на крутом джипе, я и подумал — по мою душу пришли. Сейчас и другие родственники подтянутся, с вилами и топорами. Шутка! А ствол ненастоящий, пневматика. Ты ведь купился, хоть и разведчик! А лоха приблатненного провести — как два пальца об асфальт!

Михаил расхохотался.

— Вон оно как! А то никак не могу понять, почему меня по ложному адресу направили. Чтобы успеть упредить тебя! Молодцы. А кто и за что тебя прессует? Кстати, у меня с собой ствол имеется… Повоюем?

Ришат приобнял его за плечи.

— Фигня! Давай, загоняй машину во двор. А пистолет потом покажешь, не будем пугать жену.

Заехав во двор, Михаил с интересом оглядел подворье. В деревнях ему бывать не приходилось. Афганские кишлаки не в счет. Уютненько здесь. Хорошо стало на душе, будто к себе вернулся после долгой разлуки. Дорожки от дому к бане, воротам, гаражу и к огороду выложены гранитной плиткой. Видать, этого добра в здешних горах навалом. Скорее всего — бой камнерезного производства: с лицевой стороны вытесаны гладко, края же, неровные. Смотрятся так естественно, будто не рук человеческих дело, словно, так и было предусмотрено природой. А везде вокруг трава-мурава. Зеленая-зеленая. Михаил с трудом преодолел искушение разлечься на эту благодать, широко раскинув руки и ноги. Желающих пощипать травку хватало, но им путь сюда был заказан — крутобокие коровы важно жевали свою бесконечную жвачку за оградой из синего штакетника. На гостя им было совершенно наплевать. А вот козы явно заинтересовались, даже пододвинулись ближе к забору, дабы рассмотреть визитера во всей красе. Коренной горожанин и сам удивился, настолько умными выглядели глаза этих бестий. Даже снисходительными. И веселыми. Будто взрослый человек задал несмышленому карапузу глупый вопрос и еле сдерживает смех от его обескураженного вида. Коза-дереза. Дерзкие, что с них взять! А чуть поодаль заприметил барана. Ей-Богу, карикатурно похож на Пушкина, каким его рисуют в профиль! Такой же гордый и величественный, с такими же пышными бакенбардами. Михаил залился тихим смехом, осознав чудовищную абсурдность сравнения. Хорошо, хоть пушкиновед какой не читает его мысли. А то при всей своей филологической субтильности прибил бы на месте старого вояку!

— Ты чего это здесь веселишься?

Сзади опять незаметно подкрался хозяин.

— Баран у тебя прикольный!

— Советский меринос. Раньше в колхозе тысячами ходили, сейчас ни колхоза, ни мериносов. Я на всякий случай оставил у себя несколько голов, хотя зачем — шерсть дешевле пакли стоит. Давай, я тебе хозяйство завтра покажу, сейчас мои родичи будут тебя приветствовать. Переоденутся и выйдут здороваться. Неудобно ведь встречать дорогого гостя в домашней одежде. А мне и так сойдет, ты меня всяким видел.

— Погоди, сначала скажи, кто это размечтался бошку тебе оторвать? А то мы сейчас расслабимся, а они нагрянут и возьмут тепленькими.

Ришат беспечно повел плечами.

— Фигня вопрос, расслабься. Это у меня приступ паранои. Потом расскажу. Пошли!

Тем временем с высокого крыльца сходили домочадцы. Высокий сухопарый старик в тюбетейке, симпатичная молодуха и два парня лет пяти, близнецы. Михаил настроился было с благостным видом поучаствовать в национальном обряде «приветствие гостя», возможно с песнями и плясками. Что-то такое по телевизору видел. Подустал с дороги, но надо будет потерпеть — в чужой монастырь со своим строевым уставом не лезут. Но все оказалось проще. Ришат просто представил:

— Отец, это мой сослуживец Михаил Попов. Орденоносец. Нам его всегда ставили в пример. А это мой отец — Марат Салаватович. Раньше парткомом в колхозе был, сейчас самый настоящий мулла.

Мужчины чинно, обоими руками поздоровались.

— Мать уехала к сестре, приедет только завтра. А это моя жена — Зульфия. Учительница в школе. Старшая дочурка, Алия к подруге спать отпросилась. А это наши «басмачи» — Арслан и Гайсар. Вчера что учудили — кота в ведро с молоком закинули! Спрашиваю, зачем, молчат как партизаны в гестапо.

Пострелята засмущались, спрятались за мать. А та радушно пригласила к столу. Застолье без национального колорита в виде «кыстыбыя» не обошлось. Чему Михаил был только рад. Никак не мог предположить, что толченный на деревенских сливках картофель и пшеничные лепешки, куда эта масса была завернута, в совокупности образуют такой чудесный вкус. От кумыса предусмотрительно отказался, 35 лет обходился, еще 35 как-нибудь потерпит. Кстати, а может, наоборот, некстати, вспомнился рассказ отца, как они в Казахстане перепились этого напитка из кобыльего молока, потом мучились поносом. Как знать, может, что хорошо для башкирина, то для русского… скажем так, бытовое неудобство. Зря он отказался, кумыс у Вахитовых был отменный. Вышло как в башкирской поговорке — «За проказы белого пса отвечает черная собака». Впрочем, и сами хозяева налегали на чай.

После ужина старик со снохой деликатно удалились, понимали, однополчанам есть о чем поговорить наедине. Михаил никак не мог забыть радушную, в кавычках, встречу. Напустив в голос металла, спросил:

— Рядовой Вахитов, приказываю доложить обстановку. С кем воюешь?

— Понимаешь, кредит в банке брал, трактор покупал, «Беларус». Каждый месяц аккуратно выплачиваю. А сегодня утром звонят и говорят, чтобы все сразу вернул. А мне начхать, что у них дифолт-мифолт! Как в договоре прописано, так и буду платить. Дурак, что ли, в конце мая телок на мясо пускать? Они еще жир не нагуляли… Барыги берега попутали, говорят, не хочешь по-хорошему, можно и по-плохому. Я их послал. Понимаешь, осенью на откорм…

Попова мало интересовали подробности производства конины и говядины, зато ясно представлял, в какой яме ныне коммерческие банки. И главное — на что они готовы, чтобы выкарабкаться. Потому бесцеремонно перебил.

— Сколько должен?

— Сто тысяч с копейками.

Сержант облегченно выдохнул — делов-то!

— Сейчас перетрем. Давай номер контактного телефона.

Заполучив требуемое, потянулся к аппарату. Но когда дозвонился, против ожидания хозяина, не стал трясти орденами, пугать высокопоставленными покровителями. Просто представился — «Мишкой-душманом», сухо проинформировал, что кредитор такой-то завтра удовлетворит требование банка. И вежливо-ледяным голосом добавил — если остались еще какие-то претензии, будет вынужден забить стрелку, куда прибудет с долгопрудненскими. На том конце заспешили заверить, никаких вопросов больше нет и они счастливы работать с такими клиентами. Видимо, даже готовы были снять требование незамедлительного погашения.

— Нет, — сухо отрезал Михаил, — вся сумма будет перечислена именно завтра.

Ришат прислушивался к разговору с сумрачным видом. Когда Михаил положил трубку, с наигранным восхищением цокнул языком.

— Так ты сейчас с бандитами водишься? Крутой совсем, да?

Михаил грозно глянул на друга, давая понять — да уж, не в бирюльки играем. А тот монотонно продолжил:

— Не мне тебя учить. Только знаешь, когда в госпиталь увезли, ротный нам каждый день тебя в пример приводил, вот, дескать, каким должен быть настоящий комсомолец и советский солдат. Будто родным сыном гордился… А за помощь спасибо. Как понял, сам собрался за меня платить? Деньги верну через месяц, с процентами.

…Михаил опять припомнил того тощенького солдата с испуганно-преданными глазами. Нет, взгляд сейчас не испуганный и уже явно не преданный. Преданным был от того, что безоглядно верил — все они заняты опасным и правильным делом, у старослужащих это получается лучше, потому достойны особого почтения. А сейчас в блестящих как бусинки глазах — только вселенская печаль вперемешку с детской обидой. И радостно стало сержанту в отставке, что ему не придется разочаровывать возмужавшего братишку. Поспешил разрядить обстановку:

— Расслабься, рядовой! Занимаюсь, вернее, занимался только торговлей. Ничего ни у кого по беспределу не отнял, никому паяльник, куда не положено, не совал. Это ты телевизор пересмотрел! Никого не завалил, в смысле, когда уже на гражданке… Хотя стоило бы некоторых! Так, иногда вломишь особенно непонятливым. А эти твои банкиры другого языка не понимают, я же сейчас дипломированный психолог. Зуб даю!

У Ришата лицо моментально расплылось в счастливой улыбке.

— А Длиннопрудненскую банду для понта придумал? Ты точно Штирлиц, даже я поверил!

Проще было бы подтвердить, только Михаилу не хотелось оставлять между собой и новоприобретенным другом ни капли фальши.

— Долгопрудненские они, деревня, не длиннопрудненские. Бойцов на целый батальон, может и больше. Было… К моему счастью, по бизнесу не пресекались. Они же в Москве орудовали. Но я не понтовал, у меня среди них есть несколько корешей. Друзья детства. А кредит завтра же уплатим. Только не в долг, это тебе подарок из прошлого.

Ришат опять встрепенулся.

— Давай, не обижай меня такими словами! Думаешь, ленивый и нищий? Да у меня одних лошадей двадцать голов, это не считая прочий скот! Да у меня пшеницы засея…

Михаил решительным взмахом ладони остановил поток словоизвержения.

— Возьмешь. Еще десять раз столько же наликом возьмешь, как миленький возьмешь! Это я столько лет в должниках ходил. Сейчас и сам поймешь. Только сначала ответь на один вопрос.

Не зная как перейти на разговор по интересующей теме, Михаил перебрал было в голове несколько вариантов. Потом рассердился на себя, что он тут китайские церемонии разводит, и спросил прямо в лоб:

— Ты знаешь брата, который не гнида черножопая?

Ришат удивленно вскинул брови, на несколько секунд озадаченно задумался, потом радостно воскликнул:

— А-а, ты про это. Конечно, знаю! Только наоборот.

У Михаила замерло сердце, боясь вспугнуть удачу, медленно и вкрадчиво переспросил:

— И кто он, этот брат?

— Данил.

— Где я его могу найти?

— В Москве, наверное.

— В Москве?

— Ты что, фильм не смотрел? Это не я, а ты деревня! Короче, там два урода наехали на дядьку в трамвае. Данька наставил на них револьвер. Говорит, все, кончай беспредел. Те очканули, заскулили, не стреляй, брат! Данька и говорит: «Не брат ты мне, гнида черножопая!»

Михаил досадливо поморщился. Ежу понятно — ничего здесь выяснить не удастся. И выложил как на исповеди, что на самом деле приключилось с ним тогда на заброшенном кишлаке. Ришат слушал заворожено, лишь изредка уточняя отдельные моменты.

— Такие дела, брат, — подытожил Михаил повествование, — лицом на тебя и твоих односельчан был похож. Опять же, акцент схожий. Не, ты не думай, по-русски что ты, что он чисто говорите, иногда даже лучше нас, но чистокровного русака все равно можно отличить. Сейчас ни капли не сомневаюсь, мой спаситель был из ваших. Я ему жизнью обязан… и еще халявными деньгами. Он просил вас взять под опеку… Надеялся, что он и к вам наведался, раз так заботился. Сам подумай, это же будет справедливо — поделиться его деньгами. Хороший ты парень, Ришат, даже не спросишь — а что же ты, гад, только сейчас вспомнил про свое обещание? Отвечаю — я уже убедил себя, что все это мне после контузии примерещилось. А после дефолта хочешь — не хочешь поверишь.

Ришат стал сосредоточенно чесать затылок и, видимо, вычесал умную мысль. Резко поднялся со стула.

— Давай, у моего отца спросим. Он мудрый человек, если даже он не знает — больше никто не знает! Прикинь, одними молитвами людей лечит. Пойдем!

Михаил верил только фактам, к экстрасенсам и попам относился, скажем так, толерантно, не более того. Однако не видел ничего зазорного в том, чтобы спросить у умного человека.

С интересом выслушав историю в интерпретации сына (Михаил лишь вносил коррективы по необходимости), мулла выдвинул предположение. Это мог быть Ильяс. Поведал, когда подошел к концу срок его земной жизни, пророк вымолил у Всевышнего право остаться на Земле. Не за себя радел, людей жалел бросить одних. С тех пор скитается в разных обличьях по всему миру, помогает всем попавшим в беду. Особенно — путешественникам. Потому, когда башкиры кого-то провожают в путь, непременно произносят: «Пусть Ильяс, Хызыр станут твоими спутниками!» Воинов-интернационалистов с некоторой натяжкой можно отнести к путешественникам… Хызыр такой же защитник странствующих, то ли пророк, то ли аулия (святой), богословы так и не определились. Отец Ришата солидно потеребил свою куцую бороденку.

— Не зря он тебя спас! Что-то важное ты, сынок, сделал или сделаешь в своей жизни — иначе Ильяс или Хызыр не стали бы так открыто вмешиваться в дела людей.

Гость чуть помявшись, все-таки решился уточнить:

— Но он застрелил мусульман… А я — атеист, точнее — агностик, верю только тому, что сам вижу. В детстве был крещен… Так что, получается, он предпочел меня своим?

Марат Салаватович снисходительно ухмыльнулся.

— Только Всевышнему ведомо, кто из людей лучший мусульманин. Не в чалме тут дело или не в партбилете, я свой до сих пор храню. И ни капельки не стыжусь за свое прошлое! Запомни, сынок, пророки и аулия не бывают мусульманскими или христианскими. Они для всех сынов Адама, не исключая, как ты себя там обозвал? Во-во — для агностиков. И Бог один и един! А вот шайтаны у каждого свои, собственные.

— А как я узнаю, ради какого дела мне оставили жизнь?

— Неисповедимы пути Всевышнего. Не может слабый ум человека постичь, что и для чего предначертано ему судьбой. Возможно, ты совершил или совершишь благое дело, даже не заметив этого. Живи так, как тебе велит сердце, и не ошибешься.

— А сердце ему велит подарить мне миллион рублей! Или 1 миллион 100 тысяч? А ведь аулия всю эту бодягу затеял, чтобы я спустя 15 лет смог раньше уговора рассчитаться с кредитом! Вишь, как меня ценят высшие силы, им там сверху виднее! Не то, что вы! — захлебнувшись смешком вклинился в благочестивую беседу Ришат. И незамедлительно был одернут укоризненным взглядом отца и увесистым кулаком друга, продемонстрированным из-под стола.

— Сын мой Ришат, ты же взрослый мужчина, а иногда ляпнешь такое — уши вянут! — озвучил укор Марат Салаватович. Дождавшись, пока смутьян потупит взор, продолжил:

— Михаил Петрович, кредит, так уж и быть, закрой. Ни копейки больше от тебя мой сын не возьмет. Мы и сами можем рассчитаться, но как-то слишком своевременно ты появился, в такие совпадения я не верю. Видно так угодно Всевышнему. Остальным распоряжайся по своему усмотрению. И помни: Всевышний испытывает человека и бедностью, и богатством. Ты щедрый, сынок, однако не увлекайся, талаф (расточительство) — такой же грех, как и скупость. А про тот чудесный случай лучше забудь. Аулия тебе так ведь и велел.

И неожиданно озорно блеснул глазами, при этом став удивительно похожим на своего сына, подытожил:

— Библию читал? Нет? Зря. Эта книга и для нас Священное писание. Вот я там вычитал — «Умножающий знания умножает печаль». Вот у нас в деревне парень был, Фарвазом звали, агроном бригады. Ни с того, ни с чего начал ломать голову о бесконечности вселенной. Плевать ему стало, созреет ли пшеница до заморозков, как в наших условиях проявится технология минимальной обработки земли. На работу ходил как робот. Уставится в одну точку и сидит истуканом. Или что-то начинает быстро-быстро чертить, знамо дело — не схему севооборота. Спросишь по работе, он сразу даже понять не может, чего от него хотят… Вызвал я его к себе в кабинет. Говорю, так, мол, и так, мозги у тебя набекрень съезжают. Как партком не имею право такое говорить, а как старший товарищ посоветую — заведи подругу, он неженатый был, в клуб на танцы-шманцы сходи, да хоть водки выпей с хорошим человеком. Бригадиру скажу, прогул ставить не будет. Это тебе мое секретное партийное задание. А он только брезгливо морщится. Раз так, говорю, невтерпеж тебе добраться до конца бесконечности, поступай в физмат университета. Сам, говорю, помогу выхлопотать направление. Там и разбирайся с товарищами учеными, а нам здесь надо выполнять государственное задание по сдаче хлеба. Начал оправдываться. Жалко стало, поинтересовался, долго ли еще собирается думать над своей задачей. Ей-Богу, как плотину прорвало, начал что-то объяснять про соотношение угловых и линейных скоростей света, про сферы, замыкающиеся в одной точке и прочую дребедень. Куда мне все это понять, с моей-то совпартшколой, еле выпроводил… Ладно, думаю, все равно полевые работы заканчиваются, а до сева, небось, и сам оклемается. Нет, не оклемался, совсем съехал с катушек. Как под кроватью дрова запалил, думал, что печка, пришлось вызывать врачей. Он и сейчас в психоневрологическом интернате, временами заезжаю навестить. Действительно, горе от ума! Вот тебе, Михаил, как у нас говорят, короткий остаток от длинных слов: забудь! Будто ничего такого и не было, но сохрани в сердце благодарность Всевышнему за чудесное спасение.

Гость почтительно выслушал сказанное, искренне поблагодарил. Во всем остальном согласился с мудрым стариком, но вот версия про Ильяса с напарником Хызыром не очень убедила. Странно было представить святого с револьвером в руках, знающего курсы валют, притом, изъясняющегося на дикой смеси жаргона и научных терминов. Так он же еще гранату заныкал, зачем мог понадобиться святому Ф-1?! Святые они, того, помолятся и обидчика тут же шандарахнет молнией. Или поглотит морская пучина — исходя из конкретной оперативно-тактической обстановки.

…Михаил удивился бы еще больше, если бы узнал, для кого была предназначена та трофейная граната. Для Троцкого! Для Льва нашего свет Давыдовича, зарубленного ледорубом за много лет до встречи господина Акбашева с сержантом Поповом в заброшенном кишлаке. А Акбашев, еще прыщавый юнец, именно сейчас обитает в соседней деревне. И пока ни сном, ни духом не ведает, что будет вытворять в будущем прошлом.

Глава 5

— Все, грохнул, я его! В прямом смысле грохнул. Гранатой! — господин Акбашев снова материализовался рядом с Большеусым — растрепанный, глаза лихорадочно блестят и руки предательски трясутся. «Адреналиновый отходняк», — сказал бы сведущий человек. Товарищ Сталин, возможно, то же самое объяснил бы несколько другими словами, но его сейчас мало волновали психо-физиологические нюансы визави. Насторожился, поинтересовался глухим голосом:

— Как это, гранатой? Ты же у меня револьвер брал?

Марат пролепетал что-то нечленораздельное. Чтобы сменить нежелательную тему, кивком указал на два увесистых чемодана в своих руках.

— Чем богаты, тем и рады! Пять дней из Сети не вылезал, ползарплаты на бумагу и краску угробил. А еще катриджи для принтера пришлось купить. Дороговато это для меня — историю менять!

Иосиф Виссарионович не стал вдаваться в смысл малопонятных слов. Снова засуетившись, быстренько упрятал чемоданы в сейф.

— Я конечно, понимаю, экспроприация для большевиков дело святое, но вы мне еще с того раза чемоданы и рюкзачок не вернули! Прибьет меня жена за расхищение семейного имущества, ой, прибьет! — истерично засмеялся Марат.

Большеусый внимательно осмотрел гостя и совершенно неожиданно приблизился, прижал его к груди.

— Я понимаю, сынок, все понимаю, трудно в первый раз убить человека. Даже если он сволочь последняя. Я своего первого до сих пор помню. Объясняю себе, не мог я тогда поступить иначе, а он все равно стоит перед глазами. Как живой! Ты выговорись, сынок, выговорись, станет немного легче. И не думай, что я тебя из личной обиды повязал кровавой порукой. Никак нельзя было обойтись без этой акции. И не обижен я на тебя вовсе, не спал, все читал книги и газеты из твоего времени. То, каким я стал в твоем будущем, мне категорически не нравится. Не будет такого! Благодаря тебе не будет! Даже малейшего повода не дам для обвинений меня во всех этих преступлениях. Одно могу сказать твердо — многое приврали в твоем времени. Имею основание полагать — и в твоем времени я не стану, точнее не становился таким уж всесильным тираном. Не надо меня боготворить! Да даже если и стал диктатором, все равно ведь любой умный человек действует исходя из объективных обстоятельств. Что, происков враждебных государств и внутренней контрреволюции не будет? Не верю! Вот, много пишут про репрессии 37-го года. Они ведь просто не знают, как все обернулось бы при других раскладах! А я знаю… И про эти репрессии как-то лукаво пишут. Что, сам Сталин писал ложные доносы на соседей и товарищей по работе, сам проводил дознание, сам судил, сам издевался в лагерях и расстреливал? Только товарищ Сталин даже не попытался оправдать облыжно обвиненных товарищей, прятался в кусты? Миллионы и миллионы граждан, получается, чистеньки как херувимы, а Сталин — исчадие ада и козел отпущения? Так не бывает, нельзя до такой степени переоценивать роль личности в истории! А Хрущева самолично расстреляю, вишь, выискался судья, а сам-то…

— А давайте выпьем не чокаясь! За наших «жмуриков» — Марат отстранился от Иосифа Виссарионовича. С нервным смешком добавил, — а то вы начали за мой упокой, кончили за собственное здравие. Думал, и дальше меня утешать будете, а вы опять к себе любимому перешли. Давайте уж, расскажу, как получилось с вашим заданием. Может и легче станет, никому ведь больше на свете и не рассказать.

…Не смог господин Акбашев застрелить живого человека, не смог. С оружием системы Наган, детищем конструктора, который удостоился превращения собственного имени в имя нарицательное, материализовался на заре в спальне товарища Троцкого. Который совсем ему не товарищ. И в реальности Акбашева успел набедокурить, а если Сталин не даст укорот, такого натворит! Это Марат знал наверняка. Поначалу все шло по совместно разработанному плану: держа на прицеле спящее тело, молодой учитель намалевал на стене углем — «Следующий ты, Коба» и еще что-то касательно Бухарина. А еще, про Пятакова, может и про Рыкова — молодой историк их путал. В учебниках про них писали в связке, типа, Маркс и Энгельс. Смысл надписей будет понятен только посвященным. Марат и не старался понять, следствие пойдет по ложному следу, этого вполне достаточно. А вот писать и при этом не упускать из вида жертву, да еще в полумраке, оказалось очень затруднительно. Сперва пристрелить, потом карябать таинственные угрозы никак бы не вышло. Большеусый предупредил — как только прозвучат выстрелы, через несколько минут набегут караульные из соседних комнат. Это к чужим жизням Лев Давыдович относился с легкостью необыкновенной, на вопросы убережения собственной тушки смотрел чрезвычайно основательно. Изрядно перепачкавшись углем, киллер-дилетант кое-как справился с задачей. На всякий случай решил убедиться, что тот, кто свернулся на кровати, это и есть Троцкий. «Лев революции» сладко причмокивал губами. Лицо было таким безмятежно-расслабленным, будто мальчуган прикорнул, положив голову на коленки матери. Раз пять Марат поднимал и снова опускал револьвер, так и не смог спустить самовзводный курок. Когда Лев Давыдович беспокойно заворочался, несостоявшийся убийца и сам не заметил, как сбежал в свое время.

Очутившись в родной квартире, Марат не стал тратить время на самоистязания, прикинул — прицельно выстрелить в спящего человека, кишка тонка. А вот гранату кинуть — запросто. Отправился в Афганистан, в 1984 год. Застрелил двух душманов, разжился оборонительной гранатой. Заодно спас Михаила Попова, которому жить оставалось всего несколько мгновений. Не сбавляя темпа, как бы не растерять боевой кураж, переместился повторно в спальню Троцкого. Уже с заранее заготовленной поклажей для Сталина, чтобы лишний раз не мотаться.

— Как! Только из-за собственной нерешительности лишних два-три раза прыгал во времени! Я же говорил — каждое перемещение может стать последним! А если бы тебя самого пристрелили? Неужели не понимаешь, ты уже не имеешь права рисковать! Ты же мог и не донести приготовленные сведения! Мальчишество! — вскипел Иосиф Виссарионович.

Марат безучастно пожал плечами:

— Моя жизнь, мои способности, распоряжаюсь, как считаю правильным. И отвечать перед Всевышним буду лично сам! Знаете, мне знакомый мулла говорил — убийство одного человека приравнивается к уничтожению целого мира, целой вселенной…

— Ладно, ладно, основную задачу выполнил. Каким образом, твое дело, — поспешно и примирительно произнес Большеусый, опасаясь, как бы Акбашев снова не впал в истерику, — одно только объясни, как это умудрился оказаться в нужное время в нужном месте, там, в горах?

— А тут все просто. Наверное уже вычитали в принесенных книжках, в 1979 году СССР втянут в гражданскую войну в Афганистане. Много башкирских парней там воевали. Мне кажется, численность нерусского населения так регулировали…

Неожиданно Марат тряхнул головой, будто пытаясь сбросить наваждение.

— Что-то меня на гнилые базары потянуло, не обращайте внимания. Совсем расклеился. Нет, просто башкирские и татарские ребята — хорошие солдаты. «Покупатели» с призывных пунктов быстро разбирают. Ваши кавказцы по отдельности может и круче наших, только эффективность боевого подразделения зиждется прежде всего на дисциплине, на способности всех бойцов сознательно и беспрекословно подчиняться командиру. Энгельса ведь, наверное, читали, он приводит любопытное сравнение между французскими и, вроде, испанскими всадниками. Типа, один испанец бьет двух французов, по три всадника сражаются на равных, а когда французов четыре, намылят холки и десяти испанцам. Смысл передаю, цифры взял с потолка.

Большеусый протянул Марату бокал.

— Давай, опять не чокаясь… А как ты, говоришь, узнал, куда именно прыгать?

— А-а, точно! Короче, подростком еще был, на одной свадьбе мужик из соседней деревне самогона перепил. Забегаю в сад, а он тихо присел на лавку и плачет. Я сильно удивился, он такой большой, сильный… Спрашиваю, что с вами? Он и объяснил — ровно пять лет назад, 17 июня, в 10.00 часов по местному времени, всего в семи километрах от части, разведгруппа попала в засаду. Всех бросили на помощь. Тот мужик на БТР прибыл первым, с самим командиром роты. В 10.25. Но было уже поздно…

Чуть помолчав, Акбашев сглотнул ком в горле и продолжил:

— Остальных ребят мой земляк почти не знал. Кроме одного сержанта. Говорит, такой парень был — орел! С орденом, и очень-очень добрый. Вот этот сержант отстреливался до последнего патрона. Душманы не просто убили, его, контуженного, ножом всего исполосовали. Как доехали, мой земляк совсем с катушек съехал, нафаршировал свинцом из пулемета эту мразь. Потом самого чуть под трибунал не подвели. Я думал, скрежетать зубами, образное выражение. Ан-нет, он и на самом деле скрежетал зубами: «Каких-то десять минут не успели! Он мне как старший брат был!» Так что время запомнил хорошо. И местность. Я тогда специально по карте смотрел.

Сталин участливо поинтересовался:

— А зачем по карте смотрел, ты же тогда не мог представить, что в будущем пригодится?

Марат невесело улыбнулся:

— Так жалко стало и плачущего дяденьку, и его друга. Все мечтал, представлял, как стану волшебником и всех спасу. На этих басмачей я с самого детства зубы точил. Сопляк еще был, прям, весь в розовых соплях. Да, правильно говорят, будьте осторожнее с желаниями — они имеют обыкновение сбываться.

Сталин чуть помялся, но все же уточнил:

— Марат Ханович, и все же объясните. Вы сперва хладнокровно расстреляли двух басмачей. Как настоящий мужчина, который не перепоручает свой долг другим, чтобы выглядеть чистеньким. А почему же вы так расстроились после… после акции по устранению нашего общего злейшего врага?

— Перестаньте обращаться ко мне по отчеству, и без того на душе пакостно. Почему духов не пожалел? Я спасал своего! Я точно знал, что эти дикари через миг сделают с нашим солдатом. Сразу не прирежут, поизгаляются всласть… Это людей убивать трудно, а нелюдей в человеческом обличье — запросто. И сам удивился. Все равно душманы были обречены, я же говорил, мой земляк разнесет их в клочья из крупнокалиберного пулемета. Троцкий же, спал как ребенок…

Большеусый недобро сощурил глаза.

— Как ребенок говоришь? А знаешь, Марат, я в принесенном тобой журнале прочитал выражение — «прятать голову в песок как пеликан». Точно сказано!

— Как страус. Это они в минуты опасности засовывают бошки, чтобы не видеть врага. Не видно, значится, и нету его вовсе, — автоматически поправил Акбашев. Рефлексы учителя — это на всю жизнь.

— Страус так страус, — не стал противиться Большеусый, — вот ты тоже не прячь голову, не отводи глаза. Сколько людей могли еще убить басмачи, 10, 100? Да пусть тысячу! А вот твой «мирно посапывающий ребенок» не моргнув глазом пошлет на смерть миллионы. Иногда мне кажется, в него бес вселился. Пытался поговорить по-товарищески, но я про Фому, а он мне про Ерему! Люди для него — как шахматные пешки. Да, я тоже не задумываясь пожертвую сто человек, если это понадобится для спасения тысячи. Не знаю, как тебе объяснить… Я, так сказать, играю в интересах «пешек», а для него имеет значение только сама игра!

— Да, ладно, не парьтесь, я вас прекрасно понимаю. Вот вы мне лучше скажите, когда узнали про будущее — неужели вся теория классовый борьбы, смены формаций оказалась ерундой? В мое время только Китай под руководством коммунистов стал самой могучей в мире державой. Но это ведь единичный случай. И социализм у них, скажем так, весьма своеобразный.

— Знаю про Китай. Молодцы, сумели приспособиться к враждебному окружение, даже пользу научились извлекать.

— А оно, окружение, действительно враждебное?

— Вне всякого сомнения! Знаешь, что я думаю про твое время? Развитие материального базиса достигло такой высокой степени развития, что удовлетворение разумных потребностей всех, — Большеусый поднял вверх указательный палец правой руки, — я подчеркиваю — всех людей на планете, не представило бы никаких затруднений. А почему этого не происходит?

Марат не стал отвечать на риторический вопрос. Оно и не требовалось. Большеусый продолжил:

— Удовлетворение разумных потребностей всех людей автоматически ведет к ситуации, когда реальная власть не будет сосредоточена в руках немногих. Я бы еще мог согласиться с такой концентрацией власти у кучки людей, если требовалось решать какие-то задачи планетарного масштаба. Скажем, воевать с инопланетянами или строить подземные убежища на случай космических катастроф. Так нет же, насколько я могу судить по принесенным тобой книгам и газетам, вся ваша политика и идеология сводятся лишь к тому, чтобы элита могла и в дальнейшем оставаться элитой. Наперекор объективным законам развития. Как нас учит марксизм-ленинизм, вечно так продолжаться не может.

— Во времена Маркса с Лениным еще не было термоядерного и биологического оружия. В наше время несколько сверхбогатых безумцев способны уничтожить все человечество…

— Бог не допустит!

— Бог? Чего-чего, такого от вас не ожидал услышать.

— Так я же бывший семинарист, — улыбнулся в усы диктатор, — нет, я не хочу обсуждать сейчас вопросы веры. Но уверен — кто-то или что-то всесильное уберегает каждого человека и все человечество от глупых шагов, за которыми смерть. Во всех остальных случаях позволяет самостоятельно искать правильную дорогу, набивать шишки и ссадины…

— Странно от вас такое слышать. То есть, стратегический курс фатально предопределен, а в тактике — полный волюнтаризм?

Большеусый резко свернул нежелательную по каким-то причинам тему:

— Мне кажется, не все потеряно и в нашей стране в твоей реальности. Закон отрицания отрицания Гегеля знаешь? Скорее всего, маятник истории еще качнется в обратную сторону. От концентрации основной части богатства страны в немногих руках один шаг до государственного капитализма, а от госкапитализма недалеко и до социализма.

— Я тоже про это думал. Свернуть шею одному миллиардеру проще, чем гоняться с булыжником за тысячей миллионеров.

Сталин расхохотался, оценив черный юмор собеседника.

— Свернуть шею? И это я кровавый тиран, а ты потомок-судья в белых перчатках?! Можно и по-хорошему. Если правитель захочет, он сделает так, чтобы этими миллиардерами станут сознательные товарищи. Которые будут работать на благо государство. Весь вопрос кто кого ставит: миллиардеры — правителя или правитель миллиардеров. Совсем худо, когда правителя назначают миллиардеры из другой страны.

— Народ, как всегда, стоит в сторонке? Куда гонит пастух, баранов не касается… Впрочем, другого от вас я и не ожидал.

Большеусый вместо ответа озадачил совсем уж странно прозвучавшим вопросом:

— Ты любишь балет?

— …нет. Вернее, мы с ним не знакомы. Но при чем тут это?

Впрочем, Иосиф Виссарионович задал вопрос риторически.

— Допустим, ты любишь балет. Ходишь на спектакли, интересуешься историей, заводишь знакомства с артистами. Разве этого достаточно, чтобы самому станцевать на сцене Большого театра? Конечно, нет! Для собственного дебюта требуются годы и годы самоотверженного труда под руководством опытных наставников. Ограничивать во многих радостях жизни, в ущерб не только себе, но и всем близким тебе людям. И это при условии, что у тебя имеется талант. А почему в политике должно быть иначе? Там точно так же! Чтобы проявиться, непременно надо неустанно и долго работать над собой. Большинству людей этого совсем не надо. Они как публика — освистывают, или кричат «Браво!» артистам, смотря, кто как выступает. Искусственно делить народ на «баранов» и «пастухов», а потом возмущаться засилью «пастухов» — это все равно, что вытащить на сцену буфетчицу тетю Глашу вместо блистательной Улановой. Тетю Глашу, которая обжирается пирожками, никогда не занималась ни танцами, ни даже физкультурой, на ушах которой оттоптался медведь. Нет, я нисколько не принижаю эту гражданку, она тоже очень нужна. Пойми, не только судьба распоряжается, каждый из нас самостоятельно выбирает, быть ему буфетчицей или примой. Когда выбрал — нечего роптать и кочевряжиться. Баран никогда, ни при каких обстоятельствах не может стать пастухом над людьми. А буфетчица могла бы стать звездой сцены, если, как я уже высказался, имела склонности и целенаправленно работала. Так что твое сравнение не только глупо, но и оскорбительно для широких народных масс! Так презрительно могут выражаться только люди, которые сами мечтали стать «пастухами», но не смогли! Потому всех обзывают глупыми баранами. Это в них обида так говорит и уязвленное тщеславие. Читал басню про лису и виноград?

Марат чуток смутился. В чем-чем, в снобизме его еще ни разу не обвиняли.

— Все, все, не буду обзываться! Давайте лучше на примере вашего балета. Вы правы, не всем дано блистать на сцене, да и не нужно это большинству. Да вот хотя бы и мне, на кой черт мне сдались что политика, что сцена… У нашего народа есть поговорка «И я мулла, и ты мулла, и кто же наложит сена нашим коням?» Я сейчас о другом. Допустим, мне не нравится правитель, или по аналогии нашей беседы, солист спектакля… Меня бесит, что я бессилен хоть что-то изменить, вынужден молча все это хавать, даже если тошнит.

Иосиф Виссарионович назидательно поднял указательный палец правой руки.

— Вот сейчас ты произнес замечательное слово — «большинство». Если танцор не нравится только тебе или неорганизованному меньшинству зрителей, сменить его у вас никак не получится. Самих взашей выгонят из зала! А если солист перестанет устраивать большинство, в момент зашикают товарища артиста. И поверь — всегда стоит очередь жаждущих занять его место…

Господин Акбашев приободрился, ему показалось, нащупал слабину в позиции оппонента.

— Послушать вас, любой сатрап и деспот устраивает большинство населения, раз не сменяют?! Стали…, тьфу, извините, Ивана Грозного обожали бояре с холопами, так получается?

Большеусый сделал вид, будто не заметил оплошности Марата в свой адрес.

— Вот здесь кроется основная беда любого человеческого общества. Сильное меньшинство может диктовать свою волю разобщенному большинству. А в чем сила?

— В правде?

Иосиф Виссарионович досадливо поморщился.

— Это все красивые и пустые слова. Я говорю о конкретной силе — о способности влиять на других людей. Эта сила измеряется деньгами. Понимаешь? Хорошо, а то не хотелось бы разжевывать очевидные вещи. Так вот, мы отобрали у капиталистов фабрики с заводами, лишили силы, которой они как хотели, так и вертели всем государством.

— Чтобы передать все эти ресурсы классу бюрократии! Чтобы новое меньшинство установило диктатуру над большинством! Чем хрен слаще редьки? — с запалом перебил собеседника Марат. Против ожидания, Сталин не стал оправдываться, кажется, даже немного сник.

— Да, в твоей реальности неудобно получилось… Да и позже, меня самого возмутило до глубины души: весь народ голосует на референдуме за сохранение Советского Союза, а три иудушки-предателя взяли и распустили. Могучую державу, которую собирали веками! У меня не было времени, чтобы подробно ознакомиться со всеми принесенными материалами, сделал пока только предварительные выводы. И не могу не согласиться. При мне ротация кадров шла непрерывно, а после меня, действительно, бюрократия сформировалась в отдельный класс. С наследственными привилегиями, вот это особенно страшно. Как крысы паскудные сожрали державу. Конечно, не обошлось без влияния международного капитала. Но это вторично. Кстати, в твоем времени класс наследственной бюрократии приобрел совсем уж уродливые формы. Ты мне вот объясни, если товарищ Сталин виноват, почему пресловутая «десталинизация» так усилила этот пагубный процесс?

Большеусый нервно заходил по комнате. Порывистым движением вытащил из-за пазухи кителя какую-то газету, принесенную Маратом.

— А вот скажи-ка, уважаемый потомок: главные злодеи ХХ века — Гитлер и Сталин, правильно? А почему в нашей компании нет японского императора? Я вот в принесенном тобой журнале статью читал — японские милитаристы вырезали чуть ли не десяток миллионов китайцев. Там и фотографии есть, такие зверства происходили… Или китайцы для вас люди второго сорта? Или почему гуманисты из будущего не проклинают американского президента? Встретимся через 20 лет, трудно будет мне подать руку Трумену. А как же, абсолютно бессмысленно уничтожить два крупных города, со всем мирным населением — сотни и сотни тысяч стариков, женщин и детей. И только для того, чтобы испытать новое страшное оружие. А почему среди злодеев нет капиталистов, взрастивших Гитлера? Ты вот сам подумай, как смогла Германия спустя такое малое время после сокрушительного поражения в империалистической войне вновь стать самой могучей военной державой? Кто и как накачал это чудовище против СССР золотом и сталью? Почему имена этих преступников не заклеймены позором, почему проливая слезы над последствиями, вы хоть не задумываетесь о причинах? История не прощает невыученных уроков! Вот ответь товарищу Сталину, товарищу Сталину интересно знать.

А что Марат мог сказать? Вроде про очевидные вещи толкует Большеусый, но как-то в таком ракурсе не рассматривал вопрос. Не принято и все тут. Нет, не для перемены темы разговора, просто из злости на себя взял и брякнул:

— Почему вы про себя говорите в третьем лице, да еще так уважительно? Смешно, ей-Богу! Неужели не надоедает беспрерывная лесть в остальное время?

— Ты не поймешь. Товарищ Сталин это не я, Иосиф Джугашвили, товарищ Сталин — обобщенное имя веры миллионов и миллионов в справедливость, надежд на светлое будущее. Я по мере сил стараюсь способствовать этому образу, даже подыгрывать приходится. Ты не можешь представить, какая это тяжесть! Это тебе только кажется, что Советский Союз воздвигнут на страхе и терроре, а на самом деле — на вере, на надежде и любви, на стремление к справедливости. И того, и другого, и всего остального в СССР перед распадом, и в твоей России, как я полагаю, намного меньше!

Внезапно успокоился и деловито спросил:

— Как ты думаешь, что так сильно подорвало здоровое начало в советском народе к концу 20 века? Почему позволили разрушить собственный дом? Почему не вышли на демонстрации против предателей, почему, в конце концов, преданные товарищи не ушли в подполье? Неужели не нашлось ни одного командира, верного присяге и народу, чтобы поднять свой полк или целую дивизию?

Марат задумался на мгновение, нерешительно произнес:

— Со своими современниками про то даже заикаться не стал бы, а то за полоумного примут. Но мне кажется, очень и очень большую роль в развале Союза сыграла как раз Советская Армия. Это в мое время армия вновь стала рабоче-крестьянской, срочную служат преимущественно дети бедных слоев. А в годы правления Брежнева практически все мужское население на два года переобувалось в кирзачи…

— Так это замечательно!

— А вы сперва дослушайте! По рассказам отца и недомолвкам его друзей точно знаю — там царила «дедовщина», жуткая и практически массовая.

— И что это такое?

— Старослужащие обижали, заставляли за себя работать и просто измывались над более молодым пополнением. Те, в свою очередь, потом отыгрывались на следующем призыве. Ну, типа, в тщетной попытке приуменьшить боль от собственного унижения в недавнем прошлом… Я сейчас не про уродливый компенсаторный механизм психики. Я о другом: миллионам и миллионам юношей кулаками и сапогами вдалбливалась установка — закон, уставы там всякие, мораль и этика — все это чепуха, для вида. А по жизни — кто сильнее, тот и прав. И вот это порочное мировоззрение миллионы демобилизованных разносили дальше по стране.

— Как такое допустили командиры!? Это же, в конце концов, подрыв боеспособности армии!

— Товарищи офицеры водку пили, некогда им было до прямых служебных обязанностей. Им что, главное красиво отрапортовать перед начальством. Да и по всей стране так было, думали про одно, делали второе, отчитывались про третье… А свято место пусто не бывает! Всю молодежную субкультуру насквозь опутали метастазы уголовного менталитета.

— Говори проще! Тебе нет нужды казаться умнее, чем это есть на самом деле, — не слишком вежливо перебил товарищ Сталин. Марат не стал ерепениться.

— Проще? Пожалуйста. Вот мой дядя со стороны матери Радик Юлмухаметович всю жизнь служил в полиции. Всю жизнь давил уголовную мразь. А как выпьет, схватит гитару и поет блатные песенки. Да с чувством так, проникновенно, будто годами находился по ту сторону колючей проволоки. Меня это сильно забавляло. Как стал допытываться, и сам он удивился и задумался. «Знаешь, Марат, все мы родом из детства, — решил он и даже засмеялся. — А в школе главными авторитетами для меня были не отличники там, спортсмены или артисты, а хулиганы, дерзкие и отчаянные парни. Наверное, до сих пор подражаю кумирам школьной поры!» Еще добавил, что в деревне главным авторитетом для более взрослой молодежи был местный рецидивист, не передовики производства или сельская интеллигенция, как следовало бы ожидать. Как же, бренчал на гитаре, «по-пацански» решал все спорные вопросы. Умел драться красиво и жестоко — научили в колониях. И никого не боялся, мог послать к черту любого начальника. А начальников народ тогда не любил. И было за что — за лицемерие и трусость. Рыба-то сгнила с головы, с верхушки вашего КПСС. Кто знает, может и стоило бы устроить 37-ой год, скажем, в 1975 году — исключительно для так называемой элиты, сразу оговариваюсь!

Сталин демонстративно раскинул руки в стороны, как бы говоря — мол, даже и сам понимаешь… Господина Акбашева никак не прельщала перспектива стать адвокатом кровавых репрессий. Потому проигнорировал жест, продолжил криминальную линию.

— А, скажем так, криминальных наставников было больше, чем даже грязи. Государство само усердно готовило кадровый резерв. Подерется нормальный, в общем-то, парень на улице или украдет велосипед у соседа, так его сразу в тюрьму. Там уже советские законы не действуют, все по блатным понятиям. Куда ему деться, с волками жить — станешь по-волчьи подвывать. Мне дядя такое рассказывал, пересказывать противно! Ваши ссылки и каторги — прям институт благородных девиц по сравнению с советскими тюрьмами. Да и в нынешних, говорят, мало что изменилось.

Большеусый опять не удержался.

— Как это допустили сотрудники исправительных учреждений, куда они смотрели!?

Марат горько усмехнулся:

— Туда же, куда и офицеры Советской Армии, про которых давеча говорил… У башкир есть поговорка — если начал накапливаться гной, рано или поздно лопнет нарывом. Тотальный блатной менталитет, то есть потакательство распространению психологии преступников ой как сильно аукнулось потом всему населению. Как чуток ослабло государства, такое зверье начало лезть из всех углов и щелей, всем тошно стало. Дядя такие вещи рассказывал про 90-ые, в фильмах-«ужастиках» не увидишь. Вплоть до демонстративного каннибализма, только для того, чтобы показать окружающим свою «крутость». Про «оборотней в погонах», массовую уличную преступность, повальную коррупцию и не говорю. Я даже так и не смог прийти к определенному мнению, что первично, что вторично — реставрация капитализма или криминальная революция. Два брата-молодца, одинаковы с лица. Хорошо, хоть сейчас все более-менее устаканилось. Как говорит мой отец, большинство беспредельщиков позднесоветской закваски перестреляли и передавили друг дружку. Не могут бешеные псы ужиться в одной конуре.

— Странные вещи говоришь, странными словами. Знаешь, не будем тратить время попусту, слишком много чести для криминального элемента. Я все это обдумаю и постараюсь не допустить. Это же так просто! Мне приходилось работать с подобной публикой.

Снисходительная ухмылка Большеусого не оставляла места для сомнений: криминальная проблема — вопрос для государственной машины легко решаемый, было бы желание.

— Мне кажется, мы больше не встретимся. Ты, хороший человек, правильный. Прежние попрыгунчики во времени пришли к нам, потому что им некуда было деться, их миры стояли на грани уничтожения. В твоей реальности все сравнительно хорошо, но ты не стал пользоваться сверхвозможностями для личного обогащения. Даже не подумал про это. Захотел уберечь нас от роковых ошибок и просчетов. Что тебя побудило?

Засопел Марат, все ему казалось настолько само собой разумеющимся, что впервые задумался о собственной мотивации.

— Наверное, инстинкт самосохранения. Страх за будущее своих детей. Уже говорил, капитализм все больше и больше загоняет все человечество в тупик. Вот в наше время и главного идеологического конкурента устранили, а все равно, экономические кризисы следуют один за другим, войны там всякие, терроризм и разврат, нищета большинства населения планеты… Тревожно у меня на душе! И обидно… Получается зря мой прадед погиб на войне, зря дедушки и бабушки надрывались на строительстве новой жизни. Голодные, в рванье, но счастливые — дескать, зато дети и внуки будут жить — ого-го, мы за это заплатили с лихвой. Когда смотрю старые семейные фотографии, сердце обливается кровью. Будто сам виноват, что не сбылись их надежды. Я же из тюркских народов — предки и род для меня святое.

Большеусый не унимался, все гнул свою линию:

— То есть сама идея социализма-коммунизма представляется тебе правильной? И где почерпнул такие знания, ведь, как я прикинул, ты вступил во взрослую жизнь уже после реставрации капитализма?

— Я в истфаке отучился. Довелось ознакомиться с учебниками истмата и политэкономии. Сперва для подготовки курсовой работы, потом и самому стало интересно. Местами наивно написано, а по сути — все так и есть. Многое, так или иначе, воплощается ныне в странах Запада, нам же подсунули дикий колониальный капитализм образца 19 века. Многое у вас правильно написано. Одна беда, как говорит мой отец, большинство положений оставалось только на бумаге.

— И что еще говорит твой отец?

— Да много всего умного…

— Конкретно про причины развала СССР?

— Предательство зажравшейся бюрократии и полное поражение на идеологическом фронте.

— Давай-ка подробнее еще раз про идеологию, это очень важно.

— Ложь и двойные стандарты. Скорее всего, это одно и то же. Короче, рыба гниет с головы. Начальнички призывали всех к сознательности, а их домочадцы и челядь жрали в три горла, преклонялись перед Западом, при этом презирали весь остальной народ. И не скрывали даже! Кстати, то же самое наблюдается и в мое время, еще более масштабно и вызывающе. История учит только тому, что ничему не учит!

— Извини, мне больше интересен Советский Союз. Что еще говорит твой отец про причины идеологического поражения?

— Засилье старперов…

— Кого, кого?

— Простите, это не очень приличное слово из моего времени. В смысле, идеологией заправлял очень старый человек, Суслов его фамилия. В силу своего возраста уже не мог адекватно воспринимать меняющийся мир, жил прошлым и подчиненных набрал под стать себе — или откровенных дебилов, или циничных карьеристов. Отец говорит — экономические ошибки можно исправить, идеологические просчеты — всегда катастрофа.

— Твой отец мудрый человек! Как точно он подметил.

— Иосиф Виссарионович, он вроде, того, вас цитировал. Если еще так не сказали, непременно в будущем выразитесь в этом духе. Так что вы сейчас сами себя хвалите.

Большеусый был заметно польщен.

— Каждый глупый человек глуп по своему, а умные люди всегда приходят к схожему мнению! Идеология — главное.

О многом они говорили. О прошлом, настоящем и будущем. И для Большеусого Акбашев был единственным в мире человеком, которому можно выложить почти все, как на исповеди. Возможность выговориться открыто — бесценный дар, цену которого можно понять, только утеряв его. Для всех остальных он Вождь, мудрейший и всесильный. Главный акушер при мучительных родах России. Новое всегда рождается в крови и слизи, так устроен мир. Кто зачал Россию революцией, нельзя ли было весь отпущенный век пробегать в старых девках — это уже совершенно другие вопросы. Когда же подошел срок, на подобные рассусоливания времени не остается. Надо помочь роженице разрешиться от бремени. Если стоять в сторонке, горько вздыхая и ахая, и мать, и дитя могут умереть. Еще в больших муках… Большеусый не ведал сомнений, действовал быстро и решительно. Это на людях. А в редкие минуты раздумий, один на один со своей душой, наваливается такая тяжесть — легче было бы пустить пулю в висок. Легче, но нельзя — тебе доверились миллионы. И наверняка знаешь — без тебя все будет только намного хуже… Большеусый был безмерно благодарен неуемному, наивному и прекраснодушному юноше из будущего. Сколько ошибок он помог избежать!.. чтобы наделать новых? А с этим пусть потомки разбираются, здесь и сейчас он лично ответственен за всю страну — несуразно большую, порою глуповатую и неряшливую, но такую родную…

Раз за разом возвращались к распаду Советского Союза. Была ли смерть неизбежной, предопределенной законами мироздания, или его убили — подло и вероломно? Воспользовавшись временным недомоганием, от которого можно было избавиться таблеткой аспирина да кружкой горячего чая с липовым медом? Да вот только когда доктора суют в рот таблетку, не заподозришь, что это крысиный яд. Именно крысиный, так как доктора наверняка в прошлых инкарнациях были крысами, знают по себе, насколько оно эффективно. А ныне, даже будучи в человеческом облике, никак не могут расстаться с мечтой стать крысиным королем. Тем самым, который пожирает своих сородичей не только по необходимости, но и с удовольствием. И у Акбашева уже сложилось вполне определенное мнение о тех трагических событиях. Все услышанное и обдуманное сложилось в такой пазл, волком захотелось взвыть.

…Союз был обречен. Именно по идеологическим причинам. Слишком сложно апеллировать к высоким духовным устремлениям, когда враги целенаправленно давят на низменные чувства, присущие любому существу. Путь вверх требует усилий и жертв, вниз скатываешься запросто, зачастую и с удовольствием. С удовольствием в первоначальном значение этого слова. А такоже с брюховольствием и прочими греховольствиями. 90 человек из 100 предпочтут «умствованиям» палку колбасы, коей действительно не хватало, затем, переварив, рассесться на унитазе из светлого финского фаянса, а не корячиться над «очком» в деревенском сортире. Подтереться мягчяйшей и духовитой туалетной бумагой заместо клочка газетной бумаги, как было принято в СССР… Правда, не всем, ой, не всем потом хватило колбасы из мяса, и сортиры ныне те же. Дык, каждый кузнец своего маленького счастья, пусть крутятся. Прекрасно, лепота. Но 10 из 100 все же понимают: пока ты обходился советской килькой в томате и жил мечтой о прекрасном будущем для всего рода людского, у голодных детишек в Африке был призрачный шанс когда-нибудь наесться хлеба. А когда ты променял право духовного первородства на посул миски чечевичной похлебки, пардон, палки колбасы лично для себя, ты отнял надежду всего человечества. Надежды на мир, где сильный не жрет слабого, где про сажу не говорят, что она бела. Где твои крылья, товарищ, которые так нравились мне… Только не возомни себя злодеем планетарного масштаба. Несмотря на твое предательство, Эра Милосердия все равно наступит. Но не через тебя, не через твою страну, океаны крови и соленого пота, пролитые твоими предками для приближения этого часа, окажутся напрасными. Если сумел урвать, жуй свою колбасу! И радуйся тертым джинсам, которые так и не стали для тебя малы. Не по Сеньке оказалась фуражечка, не в мерина корм. Где твои крылья, товарищ, которые так нравились мне…

Глава 6

Нет в мире запаха прельстительнее благоухания свежей баранины! Вмурованный в печку казан источал томно-блаженный пар, наполняющий каждую клеточку сладостным предвкушением, ощущением безмерной радости бытия. Это человека перекормленного манят запахи сушеной слизи из кишок кашалота, стыдливо именуемой амброй. Или луговых цветочков. Голодный же знает истинную цену всему в подлунном мире.

Молодой учитель не был голодным. Жизнь налаживалась. Но все еще кровоточили в памяти события последних годов. Молодому учителю не хотелось думать о печальном. Наконец-то он приехал в отчий дом. Отец на радостях забил барашка, собирает родню. Он просто сидел на лавке и умиротворенно наблюдал, как женщины ловко и быстро накрывают стол. Рядышком притулился парень лет пятнадцати, Габдулла, племянник. Юноша блаженно вдохнул в себя и ликующе произнес:

— Как вкусно пахнет! Вот так сидел бы всю жизнь и нюхал. Учитель шутливо толкнул его в бок.

— А что, от твоего «йорона» пахло хуже?

«Йорон» — кустарно обработанная овчина. Как раз из этого добротного материала были пошиты штаны Габдуллы. Сносу бы, казалось, не будет. Да только владелец этого великолепия в проклятом 21-ом году учился в медресе деревни Утяшево. Голодали страшно. Как-то Габдуллу утром разбудили запахи чего-то жареного. Подумал, товарищей чем-то разжились, спешно вскочил на ноги, как бы без него все не съели. Вскочить-то вскочил, а надеть нечего. Ан, нет штанов. Стал озираться по сторонам, тут хмурый товарищ указал кивком на очаг, где в казане что-то булькало. «Там твой йорон!» Выяснилось, эти прощелыги с голоду не могли уснуть, вот и пришла мысль — обжечь и сварить штаны. Портков надолго не хватило…

— Конечно, Имаметдин-абый в тысячу раз хуже! Но тогда и йорон сжевали за милую душу!

И залился счастливым смехом. Будто лакап (комичная побасенка) услышал. Да ему палец покажи, час будет смеяться. Веселый парень. Однако сметливый и шустрый, охоч до учебы. Далеко пойдет.

Учитель приобнял племянника за худые плечи.

— Ничего, братишка, ничего. Самое плохое позади. Такую жизнь наладим, что не жизнь будет, а песня!

В разговор включился плюгавенький мужичок, расположившийся от них чуть в сторонке.

— Наладим, говоришь? А в лавке ни гвоздей, ни ситца!

Сосед это, Фатих. Голытьба деревенская. С удивительно вздорными и склочными повадками. Вот и сейчас, по неписанным правилам приличия ему не следовало бы допрежь хозяина заходить в дом. Однако Фатих с легкостью необыкновенной манкировал подобными условностями. Да вот только отец раз и навсегда запретил сыновьям пресекать раздражающие выходки: «Не почитать соседа — не почитать Бога!». Имаметдин был солидарен с отцом. Тоже ведь человек. Наверное, когда сырым младенцем ворочался в люльке, мать баюкала и тихо улыбалась — вырастет, станет хорошим хозяином, уважаемым мусульманином. Ей на радость в старости. Не получилось! Фатих ленив, бестолков, за что ни возьмется, все у него через пень-колоду. Помер бы со всей семьей в проклятый 21-ый год, ладно, сосед подсобил припасами. Хуже всего — ни с кем не может ужиться. Все для него в деревне или враги, или завистники. Чему завидовать-то? Чудак человек.

А он никак не унимался, зудел и зудел комаром в предрассветный час самого сладкого сна. Имаметдин сам никогда не жаловался, отец ведь сызмальства наставлял: «Даже если рот полон крови, не сплевывай!». Мужчина должен держать все горести в себе, на то он и мужчина.

— Ни ситца, ни гвоздей немного! За что воевали, за что кровь проливали!?

Тут уж Габдулла не утерпел, обернулся к дяде и взахлеб зашептал прямо в ухо:

— Это он про налет казаков говорит! Целый день в тальнике лежал, прятался. Комары так искусали, живого места не оставили! Много тогда крови пролил, ой, как много!

Юноша прыснул смехом, для приличия чуть прикрыв ладонью рот. Сам еле удерживаясь от хохота, дядя вперил в племянника демонстративно строгий взгляд — старших надо уважать! Тот прикинулся, что не заметил нахмуренных бровей, его уже оседлал бес веселья и заскакал во всю прыть. Елейным голоском поинтересовался у жалобщика:

— Дядя Фатих, а если и завезут в лавку ситец, откуда деньги возьмете?

Сосед моментально нахохлился, грозно рявкнул:

— А ну, цыц, сопливый малайка! Я тебе сейчас…

Что он намеревался проделать с насмешником, осталось загадкой. Углядев степенно входящего в комнату хозяина, сразу переключился на более достойный объект:

— Салям-алейкум, Мархаметдин-абый! Помоги, уважаемый сосед! Жена совсем замучила, ржавой пилой день и ночь пилит. Говорит, обносилась совсем, стыдно в старом платье на люди выходить. Дай рубль!

И, видимо, прикинув беспочвенность своей просьбы к контексте прежних невозвращенных долгов, затараторил:

— Верну, как телку зарежу, сразу верну! Даже 5, нет, 10 копеек сверху уплачу!

Благообразное лицо хозяина моментально окаменело. Тихо, ледяным голосом поинтересовался:

— Я когда-нибудь взимал рибу? Ыстагафирулла тауба! Я тебя, сосед, попрошу — в моем доме больше никогда не произносить такие непристойности.

Но приметив, как сдулся и сник сосед, заметно потеплевшим голосом продолжил:

— Пусть завтра сноха наведается к моей жене. Будет ей отрез на платье, и всем дочерям. Всем нам на радость такие красавицы подрастают!

Фатих закивал головой, быстро-быстро. Куцая бороденка взмывала вверх и опускалась вниз с удивительной частотой. Так выглядит коза, по своей любознательности попробовшая на зуб зеленый лук.

У Габдуллы перед очередным приступом смеха уже начала подрагивать верхняя губа, но дядя молниеносно упредил — железными пальцами сжал костлявое плечо. Для вящей убедительности приложил указательный палец к губам. Юноша сморщил уморительную гримасу, подчинился, согласно закивал своей бедовой головой. А то! Добродушен и терпелив дедушка, но если заподозрит в неучтивости к гостю («Божьему посланнику», как он говорит), моргнуть не успеешь, выгонит взашей. Будешь нюхать аромат свежесваренного мяса стоя под окном…

Тем временем женщины собрали табын (застолье) и тихо удалились в свою половину дома. Хозяин, трое его сыновей и сосед чинно расселись на хике (большие нары). Взрослых мужчин в роду много, но остальных в деревне нет. Имамедин и внук притулились к хике сбоку, на стульях. Молодняк, что с них возьмешь — несподручно им сидеть, поджав под себя ноги. Патриарх не возражал, если не переходить определенные границы, в его доме дозволялось каждому вести так, как считает удобным. К слову сказать, слишком юн был еще Габдулла для такой почтенной компании, но дедушка разрешил разделить трапезу со взрослыми в виде поощрения: по просьбе отца Имаметдин проверил, насколько хорошо племянник овладел русским языком и арифметикой, остался очень доволен результатом. Пересмешник, конечно, однако разумен не по годам. Вот и сейчас, безо всякого напоминания обошел всех старших с медным кумганом (кувшином) в руках и с вышитым полотенцем, наброшенным на плечи. Трапезничать не сполоснув руки — такое не пристало приличным людям.

Мархаметдин с видимым удовольствием освежил студеной влагой свои заскорузлые от неустанных трудов ладони, досуха вытер и подождав, пока то же самое проделают остальные, произнес короткую молитву. «Аль-Фатиха» — вступительная сура и квинтэссенция всей священной Книги. «Ищу у Аллаха защиты от шайтана. Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Хвала Аллаху, Господу миров, Милостивому, Милосердному, Властелину Дня воздаяния! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи. Веди нас прямым путем, путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших».

…даже у Фатиха лицо стало благостным и умиротворенным. Как же иначе, обращаясь к Милосердному оставлять в сердце уголок для злобы и ненависти — на такое способны только презренные мунафики (лицемеры). Они опаснее безбожников, такие тщатся прикрыть собственную гордыню, алчность и невежество священным именем! От Всевышнего не укроются эти жалкие потуги, а вот глупые люди могут попасть в заблуждение, последовать за нечестивцами. Кто не милосерден и не милостив — тот не мусульманин! А как относиться к новой власти? Бога не признают, но имеющий глаза да увидит — они хотят добра для всех. В проклятый 1921 год аж из-за моря завозили каймак (сметану) со странным непривычным вкусом в железных баночках, пытались спасти народ от мора. А ведь отец рассказывал, и при Белом Царе случались засухи, однако никого в столице не беспокоило, сколько мусульман умрет от недоедания… Оставалось только надеяться, большевики простят русским священникам и… и нашим муллам, что уж скрывать, их неразумное поведение в годы смуты… Нехорошо получилось, многие пастыри сами кинулись в общую свару, аки свирепые псы. Нет, чтобы оставаться в стороне и увещевать всех и каждого к милосердию. Понадеялись на всесильных алпаутов царя, на надменных генералов и богатых купцов, и проиграли. Из поводырей, коими следовало быть по обетам, превратились просто в побежденных в бою. Какое там милосердие, некоторые сами призывали стрелять и резать ближних своих. Только за то, что они посмели думать иначе. Но разве свобода выбора не дарована детям Адама самим Всевышним? Разве не запрещено насилие в Исламе? И про то, кто прав, кто нет, ведомо лишь самому Всевышнему. Простят большевики, никуда не денутся, ибо не могут не понимать — не может быть надежной постройка на краю осыпающегося берега. Да, осыпающегося берега, так и говорится в суре «Покаяние» Священной Книги… Рухнет. Только человек с Богом в душе может созидать, без Бога сыновья Адама способны только разрушать, хуже зверя лесного. Если человек наделен даром радоваться благополучию других людей, печалиться горестям остальных, значит, в его душе есть Бог. Пусть даже этого по глупости своей еще и не понимает! Такие мысли пронеслись в голове у молодого учителя.

А отец тем временем самолично разложил каждому по тарелкам жирные куски мяса — калъя. Да, многие в деревне все еще по-старинке предпочитали брать лакомые куски руками с общего блюда. Мархаметдин же, чистоплотный от рождения, охотно перенял новую для них привычку. А наваристый бульон был загодя разлит по большим пиалам. Оставалось только сдобрить на свой вкус курутом. Объедение! Даже удивительно, как русские обходятся без этой приправы. Ведь от жирной пищи многих тошнит, как выражаются башкиры — «душа бултыхается», а с кислым курутом — душа и тело радуются доброму мясу.

Не спеша и молча, очень плотно покушали. Взрослые — степенно, Габдулла же — поблескивая глазками так усердно работал челюстями, что дедушке раз за разом приходилось подкладывать в тарелку новые куски. При этом одобрительно приговаривал: «Плох тот работник, у кого при еде уши не шевелятся!» Если верно такое наблюдение, знатный из внука получится работник. Дождавшись, пока и у юноши от обильной еды вконец не осоловеют глаза, Имаметдин начал разливать по тустакам (деревянным чашам) бузу. В доме имелись расписные «заводские» чашки, такие нарядные, глаз радовали, однако отец кумыс и бузу пил непременно из тустака. Надо пояснить, это в Туркестане бузу готовят с изрядной толикой хамера (алкоголя), порою даже белену с дурманом добавляют. Конечно, от такого пойла любой одуреет и «бузить» начнет. Наша же — вкуснющее снадобье, хоть ведрами пей, только здоровее и разумнее станешь.

Смакуя кисло-сладкий вкус, мужчины приступили к беседе. Патриарх обратился к младшему сыну:

— А расскажи нам, сын мой Имаметдин, что творится в мире, ты же недавно и в городе побывал.

Молодой учитель не успел произнести ни слова, затараторил вездесущий Фатих:

— Мархаметдин-абый! Я сегодня с утра был в комитете бедноты. Все зовут, зовут на свои заседания, а я туда не хожу. Босота, голодранцы, бездельники, им бы только поорать! Ситца в лавке нет, а они что-то орут. А сегодня пошел, свата надо было увидеть. Вот и пошел. А там большой начальник с города приехал, в яловых сапогах. С бумагой из самой Москвы! Говорит, сейчас будет Башкортостан от моря и до моря! Всех русских выселят в Рязань, кто не захочет — на каторгу! Туда им и дорога!

…скользкая тема. Конечно, и речи не было, чтобы воевать именно против русских. Но старшие сыновья Мархаметдина некоторое время состояли в Башкирском войске… Смутное время было, пришлось жестко схлестнуться с белыми. И с красными, и с дезертирами. Ой, не зря в народе говорят — худая собака лаем кровопролитие накликивает! Как бы не со зла, по глупости своей сосед беду в дом не привел! Мархаметдин поспешил резко пресечь разыгравшееся было красноречие Фатиха:

— В прошлом году земской доктор на ноги твою жену поставил. Его в каторгу? И в Верхоторе у тебя «знакум» есть, Кузьма Петрович. И его с детишками малыми в Сибирь сошлешь? Быть такого не может! Уважаемый сосед, что там правители решат, сами скажут. Не пристало нам, зрелым мужам, заранее приплясывать, покуда музыка не заиграла. Подождем, обдумаем, что скажут, тогда и поговорим.

С испокон веков соседствуют башкиры с татарами и русские. Стихийным образом в незапамятные времена возник такой институт народной дипломатии, как «знакумы». Почти каждый справный хозяин дружил домами с какой-нибудь русской семьей. По наследству получали, случайно знакомились, общее дело объединяло или общая беда — без разницы, главное — так проще и правильнее было жить. Останавливались друг у дружки, когда приезжали по делам, выступали переводчиками и представителями интересов приятелей в своих общинах, обменивались подарками и так далее. Особо умилительно, зачастую плохо знали язык друг друга, но что значат слова, когда сердце распахнуто настежь! Вот и Фатих всецело озаботился судьбой своего «знакума», заторопился домой. Хозяин не стал уговаривать еще посидеть, надо было обсудить с сыновьями хозяйственные дела. Снарядил внука сопроводить гостя, заодно велел занести к ним свежей убоины.

— Ишь ты, русские ему помешали! Можно подумать, это не он давеча так заскирдовал стог, насквозь дождями пробило и сено для своей единственной коровушки у тебя, отец, выпросил! Сгнило все! Что, русский должен был ему справно стог метать? — возмутился было бы один из сыновей. Но Мархаметдин мягко его остановил. Осуждать человека, когда его самого нет рядом — никого не красит. Даже если все сказанное — правда. Тем более, таков уж человек Фатих — собака на улице брехнет, он это за новость выдает. Давно привыкли к его пустопорожним сенсациям. Посмеялись и забыли. Беседа потекла по привычному руслу: кому ехать на базар, по какой цене продавать излишки пшеницы, когда какую животину резать.

Когда спровадили всех гостей по домам, Имаметдин поинтересовался:

— Отец, а почему ты так рассердился, когда дядя Фатих попросил в долг? Ясно как день, ни рубль не вернет, ни гривенник. Но ты же ему всегда помогаешь.

Снова тень пробежала по безмятежному лику старца.

— Так ведь не в долг просил, в рост! Сам знаешь, это великий грех.

Учителя ответ не удовлетворил. Прекрасно знал, отец не был догматиком. Его иман (вера) был тем и несокрушим, что каноны совпадали с внутренними убеждениями. С рациональным разбором благости или пагубности каждого деяния. Мархаметдин правильно расценил многозначительное молчание сына, счел нужным разъяснить свое видение.

— Ты же знаешь, как силен был Белый Царь, сколько вокруг него алпаутов вилось. И все рассыпалось в мгновение ока. Почему? А все потому, когда ростовщики берут верх над купцами, над учителями и докторами, над ремесленниками и крестьянами, даже над воинами — такая страна обречена… Не спасут ее ни жандармы, ни пушки со скорострельными ружьями.

Чуть подумав, продолжил:

— Многое мне не нравится в Советской власти. Однако помянешь еще мои слова — она крепко встанет на ноги. Страна станет сильной и могучей, справедливости станет больше. Большевикам хватило ума укоротить ростовщиков.

…вся страна постигала азы политэкономии. Имаметдин не был исключением. И за «Капитал» брался. Не осилил, запутался в ворохе мудреных фраз и терминов. Но все равно разбирался куда луче записных агитаторов новой власти, добиравшихся до деревень. Смена формаций общества, борьба классов, конфликт производственных сил и производственных отношений — все логично и не противоречит личному опыту молодого учителя. Отцовская трактовка великих и трагических событий, сотрясавших Россию, показалась несколько наивный. Но виду, конечно, не подал. Внимательно слушал мягкий говорок старца.

— Знаешь, сынок, лихоимство запрещено не только для правоверных мусульман. В село Скворчиха как-то довелось беседовать с русским священником. Он говорил, и у православных, и у иудеев ростовщичество — харам (запретное деяние). Вот ведь как Всевышний заботится о своих рабах, за тысячи лет заранее предупредил, какой кровавой смутой может окончиться лихоимство.

Как ни почтителен был сын, его передернуло от слова «раб». Сколько крови пролито, сколько людей загублено ради свободы!.. Но если начистоту, молодой человек и сам малость недопонимал. До гражданской войны никто из них не страдал от отсутствия свободы. Денег не хватало, пахотных земель, пуще всего — знаний. Темного человека любой невзлюбивший столоначальник сживет со света, любой лавочник надует, как следует не устроишь свою жизнь… Так ведь никто и прежде не чинил препятствий к образованию. Но, тем не менее, свобода прежде всего! Башкир или татарин со смертного одра вскочит и схватится за оглобли, если заслышит, будто кто-то намерен лишить его свободы. Так уж получилось, предки никогда не были рабами. Плененными, униженными, нищими, побежденными — сколько угодно, рабами — никогда. Зачем жить, зачем оставлять потомство, если враг лишил главного дара Всевышнего — права выбора, низвел до уровня бессловесной скотины… Вот потому-то башкиры и родственные им татары благосклонно приняли призывы большевиков к свободе, равенству и братству. И отвернулись от Колчака, закостеневшего в своем великодержавном шовинизме. Как знать, чья бы сторона взяла верх в Гражданской войне, не будь безрассудно отважных конников Башкирского корпуса, чуть позже — Башкирской группы войск. Ведь чаши весов колебались то в одну, то в другую сторону. А отец все про рабство…

Мархаметдин без слов понял молчаливый бунт сына. Не рассердился, наоборот, ласково потрепал его по волосам.

— Быть рабом у Всемилостивого и Всемилосердного — самому стать чуточку милосерднее… Дети Адама не могут быть не рабами. Один — раб серебра и золота, другой — гордыни, третий — лени и невежества. Большевики все говорят о свободе, но и они рабы. Рабы своей мечты: силой принести благоденствие всем людям. Да ладно, поживешь с мое, сам поймешь, иншаллах!

— Про мудреные вещи говоришь, отец. Я обдумаю. Но вот скажи, чем плохо «рабство» большевиков? Хорошая ведь мечта!

— Я не говорю, что плохо. Как все дальше развернется — ведомо только Всевышнему. Но вот что меня тревожит, нет у них хозяина.

Тут Имаметдин снова не утерпел.

— Отец, нежели нельзя, чтобы все были равными, чтобы все по справедливости, без хозяев?

— Справедливость и равенство не одно и то же, сынок. Да и что такое справедливость, каждый понимает по своему: чтобы ему было хорошо, остальным — как получится. Вот сосед наш, Фатих. Свободен как ветер в степи. И что, много счастья ему это принесло? Будь у него хозяин, добрый, честный и твердый, лучше бы ему жилось на свете. Ладно, хоть к моим словам немного прислушивается.

— Но ведь таких в нашей деревне немного! Остальные живут своим умом и праведным трудом, не нужен им никакой хозяин! Зря, что ли, царя свергали?

— В том-то и дело, Белый Царь был плохим хозяином. Через это себя и свою семью погубил, чуть целую страну не погубил. Когда в доме нет кота, мышки чувствуют себя хозяевами. Вот и в России так получилось.

Оба помолчали. Было что вспомнить — привычная жизнь разлетелась прахом, вековые устои, казавшиеся незыблемыми, как сами Уральские горы, на поверку оказались трухлявыми пеньками. А самое горькое — люди, люди еще вчера казавшиеся такими мирными и рассудительными, внезапно превратились в загнанных зверей… Трусливых и злобных, готовых растерзать любого. Страшное было время.

Старец продолжил:

— Вот ты, Имаметдин, хороший сын, да воздаст тебе Всевышний за это в обоих мирах. Ты молод и силен, много умных книжек прочитал, со многими образованными людьми беседовал, односельчане тебя уважают. А ведь все равно мне, старику, не перечишь, выполняешь мои указания и придерживаешься отцовских советов. Почему? Почему не живешь только своим умом, почему не затыкаешь мне рот?

Молодой учитель даже поперхнулся от неожиданности. Вскочил со стула. Такой несуразно дикой представилась ему подобная картина.

— Отец, как ты можешь говорить такое!

Мархаметдин жестом руки усадил его обратно.

— Так заведено нашими предками — в каждой семье, в каждом роду должен быть главный. Может и не самый умный и сильный, но умеющий одновременно думать обо всех доверившихся ему людях. А то ведь каждый в свою сторону начнет тянуть, так и разорвут одеяло общего благополучия. Вот ты, дорогой сын, и все твои братья добровольно подчиняетесь мне, так ведь и лучше всех в деревне живем. Побогаче нас найдутся, дружнее — нет. В голод, слава Всевышнему, ни одного не потеряли! Да еще помогли многим. Вот и стране нужен какой-нибудь курбаши (родоначальник).

…словам беспутного соседа не придали значения, даже не вспомнили в доверительной беседе. А зря! Раз в год и палка стреляет, раз в год и курица кукарекает. На этот раз сведения Фатиха оказались безбожно привранными, но небезосновательными. На Башкортостан стремительно надвигались грандиозные события, такие, какие древняя земля не знала со стародавних времен, именуемых Великим переселением народов.

Глава 7

В здоровом теле здоровый дух. Верно и обратное: здоровый дух оздоровит любое, даже изможденное лишениями и болезнями тело. Если, конечно, и питание наладить. Имаметдин удовлетворенно оглядел выстроившихся на утреннюю зарядку курсантов. Еще не оклемались ото сна, но все так и пышат молодой жизненной силой. Еще год назад были совсем другими…

Председатель комитета курсантов Габдулла бодрой трусцой подбежал к Имаметдину, вытянулся в струнку и отрапортовал звонким голосом:

— Товарищ начальник учебно-сельскохозяйственного ширката (товарищества)! Курсанты для утренней зарядки построены! 121 человек! Больных и отсутствующих нет! Разрешите приступить?

Заложило в ушах от очень уж громкого рапорта. Ничего не поделаешь, сам этого добивался — курсанты обязаны говорить внятно, по существу и громко. Вырабатывать «командный голос», как прописано в методическом пособии по организации учебно-производственного процесса в товариществе. Конечно, даже у забитых прежде тихонь голоса прорезались. Как же иначе — кормят очень сытно, никто никого не боится (это требование выделено в пособии черным шрифтом), да еще каждую среду полтора часа занимаются хоровым пением. Это еще не считая строевые песни, когда под руководством Сергея Петровича обучаются военному делу. А племянник и раньше не отличался тихостью.

Имаметдин поприветствовал собравшихся:

— Салям алейкум, товарищи курсанты, доброе утро! Распорядок дня — по расписанию. Есть у кого-нибудь жалобы и предложения?

Жалоб и предложений не оказалось, все предпочитали действовать через своих звеньевых и бригадиров. А то ведь ляпнешь какую-нибудь глупость, засмеют. Со свои звеньевым можно сперва все обсудить, если что-то стоящее — он обязательно доложит мастерам, учителям, самому начальнику ширката.

Получив разрешение, Габдулла скомандовал «Нале-во! Бегом марш!» Сам пристроился в конце колонны.

Начался сейчас уже привычный день в учебно-сельскохозяйственном ширкате «Урал». Все по расписанию. На сегодня, 17 июля 1927 года планировалось следующее:

6.00 — Подъем.

6.00–6.30 — Построение, физическая зарядка, утренние процедуры.

6.30–7.00 — Завтрак.

7.30–8.30 — Арифметика с основами бухгалтерского дела.

9.00–10.00 — Материальная часть тракторов и сельхозтехники.

10.10–11.10 — Военное дело.

11.20–12.20 — Основы государственного устройства и политической экономии.

12.20–13.00 — Обед.

13.00–14.00 — Сончас.

14.00–14.20 — Чаепитие.

14.20–15.20 — Основы агрономии.

15.30–16.00 — Музыка.

16.20–17.20 — Основы животноводства.

17.30–18.00 — Хозяйственные работы.

18.00–18.30 — Факультативные занятия по выбору курсанта (пчеловодство, ветеринария, физика, химия, черчение).

18.30–19.10 — Ужин.

19.10–20.00 — Свободное время.

20.00–21.30 — Культурно-массовое мероприятие.

21.30–22.00 — Вечернее молоко, личное время, подготовка ко сну.

22.10 — Отбой.

На завтрак сегодня у нас по миске пшенной каши, здоровенный кус ситного хлеба и кружка чая. С сахаром! Начальнику как всегда первым надлежало снять пробу. Но с этим успеется. Пока курсанты прибегут, проделают гимнастику, помоются и причешутся, немало времени пройдет.

Имаметдин во всем любил порядок. Раз написано в методичке, что курсанты должны заниматься физкультурой, пусть бегают. Но ему казалось немного странным — зачем попусту тратить силы? Сам он вместо смешных приседаний и забавных размахиваний руками предпочитал делать хоть что-то полезное. Косой или топором помашешь — и телу приятно, и дрова поколоты. Жаль, времени на крестьянскую работу почти не остается. Какое там вилами всласть орудовать, спокойно посидеть-подумать, и то некогда. Вот только сейчас, когда выдалась свободная минута, вышел за ограду, присел под березой. Бережно вытащил из-за пазухи конверт. Быстренько пробежался глазами еще вчера, убедился, что у родных все нормально, сейчас же перечитывал письмо для собственного удовольствия. Соскучился по родным, сильно соскучился.

«Салям аллейкум, дорогой мой сын Имаметдин! Получили от тебя весть. Слава Всевышнему, почта сейчас работает хорошо. И недели не прошло, как ты отправил, а мы получили твое письмо! Все мы рады, что ты стал большим человеком. Ты этого достоин. Так говорю не потому, что ты мой сын, я знаю тебя хорошо. Ты честен и трудолюбив, никогда не обидишь понапрасну человека, рядом с тобой люди становятся чище душой. И курсанты от тебя только хорошего наберутся. Иншаллах, мне никогда не придется краснеть за тебя. Все мы гордимся тобой! Рады мы и тому, что внук мой Габдулла стал твоей правой рукой. Я всегда знал, что проказничает только по юности лет, а в серьезном деле на него можно положиться».

Да уж, молодец, ничего не скажешь. День-деньской на занятиях, не только сам учится, и других успевает подгонять. Больно остер на язык, один раз едко пошутит над засоней или лентяем, в другой раз самому не захочется стать причиной дружного смеха всего звена, или даже бригады. А перед сном, если сильно не утомился — и после отбоя, несколько часов на пару с дядей пишут по памяти сказки и предания на современном башкирском языке. Алфавит появился всего год назад. Та же русская кириллица, только на несколько букв больше. Ясное дело, великие образцы народного творчества, такие, как «Урал-батыр», «Акъял-батыр», похождения мудрого весельчака Хужи Насретдина готовят к печати на новом алфавите специально выделенные люди. Но грамотных товарищей пока слишком мало. Большинство выпускников многочисленных прежде медресе владеют только арабским письмом, им самим приходится переучиваться. А мощные, специально завезенные из Петрограда типографии в Уфе, Стерлитамаке, Белорецке и Оренбурге ни дня не должны простаивать. Тысячи и тысячи библиотек и школ по всей Башкирской Союзной Советской Республике (БаССР) ждут, не дождутся книг. Вот и обратился обком ВЛКСМ ко всем сознательным и по-новому грамотным людям — записывать и передавать в специальную комиссию сказки и предания. Имаметдин с племянником с охотой откликнулись. Много чего помнили из того, что рассказывали длинными зимними вечерами дедушки и бабушки, дяди и тети. Польза тут двоякая — оба уже в совершенстве овладели новым письмом. А ведь Габдулла успевал еще и с Владимиром Никаноровичем дополнительно заниматься математикой, русской грамматикой. Она намного сложнее башкирской. «И чего русские братья усложняют себе жизнь? Проще же, как мы — как слышим, так и пишем», — в очередной раз подумал начальник ширката и снова углубился в чтение. Будто вернулся в отчий дом, так радостно было узнавать про мельчайшие подробности жизни самых близких людей. А вот тут уж пошел обстоятельный рассказ про серьезные дела:

«А в нашей деревне, дорогой мой сын, сейчас большие перемены. Ты, конечно, и сам знаешь, сейчас везде начали создавать колхозы, совхозы и хуторские хозяйства. К нам приезжал начальник со Стерлитамака, верхом на горячем жеребце, всех собрал и все подробно обсказал. Заманчиво вступить в совхоз, там обещали выделить трактор, за труд будут платить деньгами со следующего месяца. И телок пригнали, говорят, особой заморской породы, много молока дают. А еще директором в совхоз назначили Салавата сына Барыя. Толковый человек, грамотный. Он передавал тебя привет и очень просил, чтобы ты отправил хоть одного своего курсанта к нам в деревню. Трактор скоро привезут, а управляться с ним пока некому. Говорит, трактористы в совхозе как почки в жире будут плавать. Мы с твоими братьями посовещались, даже немного поспорили и решили в совхоз не вступать. Каковы времена, такова и манара, понимаю, но все же, не лежит душа, чтобы самому отвести всех коней в общее стойло. И всех коров, кроме одной. Нет, мы решили создать свой колхоз. Назвали — «Алга» («Вперед»). Кроме твоих братьев, с нами будут и зятья. Кроме Исламгула. Все у нас в хозяйстве по старому, но большой начальник и колхозам обещал помогать. Какие-то особые семена пшеницы дадут в долг, предлагали бороны и плуги, но нам не надо, у нас и свое справно. А налогов сейчас совсем нет. Большой начальник говорит — сейчас по всей Башкирии разворачиваются великие стройки, тысячи и тысячи рабочих там будут работать, надо, говорит, обеспечить всех хлебом и мясом, молоком и овощами. Кто больше еды сдаст по государственным ценам, тому и государство больше будет помогать. Цены, говорит, хорошие — чуть ниже, чем на базарах Уфы и Оренбурга, зато больше, чем в самих деревнях. Что еще нужно сельскому человеку для счастья, субханаллах! Советская власть разрешила вновь открыть в деревне мечеть. Имам-хатипа прислали из самого Оренбурга, Расул сын Тагира. Молод, но знания у него глубокие. Часто беседуем с ним после намаза. Почти убедил меня, что социализм, который строит новая власть — богоугодное дело, коим правоверному мусульманину можно и даже желательно заниматься со всем старанием и усердием. Да, я вот тоже думаю — если милосердия и милостивости среди людей станет больше, такое угодно Всемилостивому и Всемилосердному, иншаллах. Расул-хазрат этой весной побывал в Москве, встречались с самим Сталиным. Юсуф сын Валисарима им объяснил, что новая власть не будет притеснять мулл и православных попов. Единственное требование — не сеять смуту против власти, соблюдать законы государства. А еще призывать прихожан к трудолюбию, честности и справедливости. Сердце мое возрадовалось от таких речей. Ведь и учитель твоих старших братьев досточтимый Зайнулла-ишан не раз повторял: «Сердце — с Богом, руки — в труде». С Расулом-хазратом обсуждали и грех ростовщичества. Мои мысли про рибу он попросил разрешения записать, чтобы включить в книгу, которую сам пишет. Вот какой уважительный молодой человек. Хвала его отцу и матери — вырастили достойного сына! Жаль, через несколько месяцев уезжает в другую деревню, дальше распространять свет ислама»

У Имаметдина потеплело в груди. Зря они беспокоились, что большевики — власть безбожников. Отец, как всегда, оказался прав. Преемники Белого Царя вовремя спохватились — на зыбком песке дом не построить. Чуть посидел уставившись в одну точку, предаваясь приятным размышлениям, потом продолжил чтение.

«… У нас большие перемены. Рядом с деревней Ишимбай обосновались ученые люди. Ищут масло земли, называется вроде «нифть». Ты знаешь, что это такое? Набирают рабочих. Много им рук надобно. С нашей деревни с десяток парней и столько же девушек подались к этим ученым людям. Марфуга, старшая дочь Фатиха, заходила к нам, проведать своих соседей. Говорит, прачкой устроилась. Всем им выдали справную одежду. Такую, что жалко на работу надевать. Но начальство так велит. И кормят очень хорошо. А потом еще и деньги будут платить. Субханналлах, вот и семье нашего соседа поддержка. Сам Фатих хотел жить отдельным хутором, но я его отговорил. Ведь в первую очередь будут помогать совхозам, потом — колхозам. На долю хуторян мало что останется. Куда ему без поддержки! Сейчас его в совхозе сторожем назначили. Выдали ружьишко без патронов, сейчас он без разрешения директора или завскладом никого к амбарам близко не подпускает».

Имаметдин представил картину, улыбнулся. Да уж, сосед лучше всех справится с такой задачей, не пущать и поучать — это ему по нраву. Кто был Фатих сам по себе? Непутевый хозяин и несчастный человек. А сейчас наверняка почувствовал себя частью чего-то большого и достойного. Жилы будет рвать, но оправдает доверие. Отец прав — если подходить разумно и с душой, любому человеку можно найти применение. Даже недостатки характера можно пустить на пользу дела. Возглавив ширкат, не раз сам убедился в истинности отчего наставления.

Дон-дон-дон! Зловещие звуки бесжалостно раскорежили утреннюю благодать. Имаметдин резко вскочил на ноги. Звон удара железным дрыном об кусок рельса, подвешенного на цепи у конторы, тревожно заполонил всю долину. Общий сбор, немедленный! Случилось что-то чрезвычайное, раньше такое оповещение проводили только на учениях. Начальник ширката преодолел полукилометровое расстояние за несколько минут. Уже отовсюу стекались встревоженные учителя и работники, прибежали курсанты, в той же колонне, как и вышли на утреннюю физзарядку. А перед крыльцом стоял спешившийся с коня бригадир Махмут. Бледный, как молоко коровы к концу зимовки. И какой-то ошалелый, будто по голове ударили тяжелым. Немного очухался только завидев Имаметдина. Со всхлипом, через силу выдавил из себя:

— Беда у нас, убили, всех.

У начальника сердце сжало в железных тисках, немыслимым усилием сохранил твердый и ровный голос, скомандовал:

— Товариш Юсупов, доложите по порядку!

Подействовало. Бригадир лихорадочно затараторил, глотая концовки слов:

— Как и положено, на рассвете поскакал на дальний выгон. Чтобы, значится, дежурному звену дать задание на сегодня. А никого там нету! Совсем нет. Пуст шалаш, все перевернуто верх дном. Удивился, начал искать. А на поляне за шалашем…

Лицо говорившего исказилось гримасой. Все вокруг слушали замерев и затаив дыхание. Ожидание страшных новостей стало совсем уж мучительным, а Махмут только беззвучно раскрывал и закрывал рот. Имаметдин звонко прокричал:

— Товариш Юсупов, прекратить истерику! Приказываю доложить обстановку!

— Все, все они там лежат, все убитые. Все звено! Только Шакирьян еще дышал, живот у него распортый, воды попросил. Знаю, нельзя давать пить при такой ране, я же в Гражданскую воевал. Но забыл, ей-Богу забыл, до того жалобно просил, а он мне как сын родной. Пока бегал к шалашу за водой, Шакирьян уже умер.

Лицо бригадира передернулось ненавистью, сверкнув иссиня черными глазами, до хруста стиснул кулаки.

— Есть не буду, пить не буду, дышать не буду, но доберусь до этих нелюдей, глотки им буду рвать зубами!

…Имаметдин успел мельком удивиться, как это держит себя в руках, когда случилось такое страшное горе. Но некогда было об этом задумываться, некогда и незачем. Властным голосом начал отдавать распоряжения, будто предвидел и готовился даже к такому, совсем немыслимому и жуткому повороту событий.

— Товарищи курсанты и сотрудники, на территории ширката объявляю военное положение. Курсант Гильманов!

— Я!

— Оседлать самого быстрого жеребца из дежурной смены и скачи в Учалы. Доложишь в милиции обо всем, что услышал сейчас. Скажи, группа сотрудников ширката направилась на место проишествия для выяснения обстоятельств, а курсанты сосредоточены по объектам товаришества и заступили на караул. Выполнять!

Юноша стремглав голову побежал в сторону конюшни.

— Сергей Петрович!

Отозвался седовласый мужчина лет пятидесяти в линялой гимнастерке.

— Организовать охрану территории ширката и педучилища. В мое отсутствие вы за начальника. Так, немедленно направьте с десяток ребят постарше и несколько преподователей для охраны ближнего выгона. Товариш Юсупов, там в порядке было, когда с утра заезжал?

Получив утвердительный ответ бригадира, продолжил:

— Сергей Петрович, дежурное звено вернуть под вооруженным сопровождением. Выделите две винтовки и два нагана для караула на ближнем выгоне. Три винтовки — для выезжающих на дальний выгон, еще я свой маузер возьму. Остальным оружием распорядитесь по своему усмотрению. Сколько у нас патронов, хватит?

— Так точно! Позавчера привезли боезапас из расчета на месяц занятий.

— Все свободные от караула курсанты на завтрак и на занятия.

Чуть подумав, уточнил:

— Не до арифметики сейчас всем… Пусть будут уроки военного дела, а именно — занятия по караульной службе. Выход за территорию только по вашему или моему личному распоряжению. Со мной поедут Султанбаев, Сафин, курсанты Тухтамышев и… и Ковригин. По коням! Товариш Васнецов, принимайте командование!

— Есть! — отрапортовал старый служака, перечить старшему по должности не посмел, но все же заспешил за Имаметдином в сторону конюшни. Тихо, чтобы не слышали курсанты, принялся уговаривать.

— Товарищ начальник ширката! Разрешите я поеду на дальний выгон вместо вас. А вдруг там засада? У вас же нет боевого опыта, а я еще с царских времен воюю, меня ни одна пуля не берет.

Имаметдин досадливо махнул рукой.

— Сергей Петрович, вот поэтому я вас здесь и оставляю. Мы не знаем, кто напал, сколько их. А вдруг уже и сюда подступают? Организуйте грамотную оборону и срочно группу на ближний выгон! Никто лучше вас с этим не справится. Главное — не рискуйте, скоро милиция из Учалов прибудет, продержитесь 3–4 часа.

Военрук собрался было высказать свои резоны, но к начальнику уже подвели жеребца. Легко вскочив на седло, он добавил:

— А за нас не беспокойтесь. Товариш Сафин — красный партизан, буду с ним советоваться. Давай, Сергей Петрович, распорядитесь выдать нашей группе оружие.

До дальнего выгона верст пять, не больше. Кавалькада всадников преодолела расстояние за полчаса. Могли бы и быстрее, только по всему маршруту вскачь не пронесешься — двигались через березовые колки, по долинам, а то и по склонам гор. Когда завиднелась знакомая рощица, Имаметдин поднял правую руку и остановил отряд. Жестом подозвал замыкающего колонну преподавателя животноводства. О чем-то переговорили вполголоса. Затем Ирек Сафин поскакал, огибая деревья с левой стороны. Механика Султанбаева направили совершить тот же маневр справа. Ни механик, ни Имаметдин даже не задумались, почему бывший партизан выбрал себе обход слева. А ведь бывший партизан не упустил из вида даже такую «мелочь»: на левую сторону сподручнее стрелять, просто вскидываешь винтовку, прицеливаешься и нажимаешь на спусковой крючок; а ежели неприятель справа от тебя, несколько драгоценных секунд теряешь для разворота корпуса, неискушенный в перестрелках Султанбаев может и не успеть. Слава Богу, обошлось без засад. Обогнувшие рощу дозорные показались из-за берез, жестами позвали спешившихся к тому времени и залегших в кустах волчьего лыка начальника ширката и курсантов.

Дойных коров держали на летней дойке, ближе к производственно-учебным объектам ширката. А так называемый «дальний выгон» представлял из себя стойбище-изгородь, куда загоняли бычков и телят на ночь. Долго добираться, но что поделаешь, молодняк устраивали подальше, чтобы хватило пастбищ, чтобы не потравили ненароком сенокосные угодья и посевы. Дежурные звенья из семи курсантов пасли скот по трое суток, ночевали в огромном шалаше вплотную к кардам. Это смена заступила только вчера. На свое последнее дежурство. Чуть отойдя от временного жилища, Имаметдин и сопровождающие его преподаватели увидели картину, от которой заледенела кровь: на тщательно выкошенной поляне были разбросаны шесть юных тел. Со страшными ранами от холодного оружия, ни с чем не перепутаешь — шашками порубали. Приманенные тошнотворным запахом крови уже роились мухи. Султанбаева сразу вырвало, хорошо хоть курсантов направили на близлежащий пригорок — контролировать обстановку.

— Забир, Салават, Шакирьян, Вася, Махмут, мастер Кудеев…, — в полуобморочном состоянии пересчитал трупы начальник. Резко встрепенулся:

— Не вижу курсанта Имашева! Может хоть он убежал и выжил! Иншаллах!

— Нет, Имаметдин Мархаметдинович, не выжил он, — из подлеска на краю выбрался хмурый Ирек Сафин.

— Здесь он лежит… убит. Пуля попала прямо в глаз. И по плечу попали. Рядом три гильзы. Видать, с винтовкой обходил пастбище, заслышал шум на поляне, поспешил на помощь товарищам. Думаю, не промахнулся с такого расстояния. Только где трупы врагов?

Они, в количестве двух голов, были обнаружены чуть подальше, в чаще. Налетчики, по-видимому, намеревались захоронить своих подельников, но по непонятным причинам не довели задумку до конца — мелкая ямка с содержимым кое-как была прикрыта дерном и завалена сушняком. Имаметдин запретил своим ворошить захоронение, прибудет милиция, они и займутся, как бы по недомыслию не повредить уликам.

— Товарищ Сафин, остались следы этих бандитов? Сколько их было и куда направились? Как бы на ширкат не напали.

Испросив разрешение, бывший партизан, быстро пробежался по окрестности. Четко доложил:

— С десяток их было. Может и больше. Затоптано везде, не разобрать. Направились в сторону Кудашево. Всех наших коней увели, а бычки разбрелись по пастбищу.

— С десяток говоришь, тогда это не дезертиры, это целый отряд! — воскликнул Имаметдин, — кто же это может быть? Судя по всему, вооружены не только шашками…

— Так точно, на поляне обнаружил с десяток гильз. Это они с Ришатом перестреливались, патронов не жалели. Возможно, не очень меткие стрелки, а скорее всего, живьем хотели взять. Раз на три выстрела Имашева приходится десять гильз врага, значит, у них самое меньшее — 3–4 винтовки, — прикинул следопыт, — товарищ начальник! Разрешите проследить по следам. Не дай Бог, дождь пойдет, совсем не видно будет. Если дожидаться милиции, уйдут ведь!

Чуть помявшись, Имаметдин согласился.

— Хорошо. Знаешь, пересядь на моего жеребца, он быстрее. И маузер возьми. Только я вам, Ирек Тимерович, категорически запрещаю вступать в бой с бандитами! Проследите, насколько возможно, и обратно! А мы тут телами пока займемся.

— За Буяна спасибо, хорош скакун. А маузер нам без надобности, с винтовкой привычнее. Товарищ начальник, хоть одного оставьте на дозоре, мало ли что, вдруг часть налетчиков все еще здесь. Я мигом!

Подняв скакуна на дыбы, еще что-то прокричав, он умчался на запад.

Всего год назад Имаметдин и еще пятнадцать человек на десяти подводах прибыли сюда — весь костяк будущего учебно-сельскохозяйственного товарищества «Урал». Армейские палатки, столярный инструмент, две телеги с мешками зерна и крупы — вот и весь стартовый капитал. Главное — на руках постановление обкома КПСС, предписывающее всем советским и партийным органам оказывать всемерное содействие в становление принципиально нового образовательного учреждения, под личную ответственность руководителей. Оно того стоило. Подавляющая часть молодежи толком не умела ни читать, ни считать. Бороться с безграмотностью, дать общее образование, потом учить новым профессиям — на это у молодой республики не было времени. И ресурсов. А ширкат не только совмещал оба вида обучения, но и обеспечивал курсантов полноценным питанием, по тем суровым и голодным временам очень даже серьезный фактор. Продовольствие производилось трудом самих курсантов и преподавательско-технического состава. Надо отдать должное государству: из своих скудных запасов выделяло все, что могло — «Урал» за зиму обзавелся двумя колесными тракторами, комплектом сельхозинвентаря, табуном лошадей, по весне пригнали полусотню коров, доставили с десяток пчелосемей. Учебно-методической литературы тоже хватало. Все было подробно и толково расписано в невесть кем составленных методичках. Ведь подразумевалось, ширкат должен стать образцом передового сельскохозяйственного предприятия, питомцы которой — механизаторы, ветеринары и зоотехники, агрономы и бригадиры — будут распространять передовой опыт в совхозах, колхозах, да хоть в своих единоличных хуторах работают. Лишь бы накормили страну, лишь бы смогли заменить миллионы и миллионы селян, завербованных на бесчисленные стройки и новые заводы.

Единственная серьезная проблема с которой столкнулись пионеры — отсутствие поблизости строительного леса. Но с всесильной обкомовской бумагой и это решилось. Райком ВЛКСМ мобилизовал местную молодежь и по снегу, к концу зимы завезли с избытком корабельной сосны из заповедного раньше Ахуновского бора. Вернее — ладные срубы из высоченных сосен. Когда из грузового транспорта только косматые башкирские лошадки, волей-неволей начинаешь задумываться о коэффициенте полезного действия перевозок. Волей-неволей первым курсантам пришлось осваивать строительную специальность. Зато сколько радости было, как начали один за другим появляться жилые и учебные корпуса, столовая. Имаметдин чувствовал себя основоположником нового города, да что там города — новой жизни, где все разумно, честно и справедливо. Уже замахнулись на заказ проекта под будущий кирпичный заводик, благо, поблизости нашлась подходящая глина. Дерево, конечно, хорошо, но пусть последующие здания будут на века. Только не мог и предполагать, что не только новые фермы и мастерские придется закладывать, но и кладбище… Махмута с Салаватом и мастера наверняка заберут родные, они местные, а вот Вася с Уфы. Забир с Шакирьяном местные, но круглые сироты, некому их хоронить. Коллектив ширката был им вместо отца с матерью, дедушек и бабушек, дядь и теть. Не уберегли! Ни по служебным обязанностям, ни по совести начальник ширката не виноват, но никогда не сможет простить себе этого жуткого зрелища.

Имаметдин смахнул слезинку, Боже всемилостивый, за что их так!? Только-только начали парни жить по-человечески, только исчез голодный блеск в глазах, только уверовали в трудовой достаток настоящего и в прекрасное будущее… Вася все мечтал сконструировать такую машину, на паровом двигателе, чтобы с одной стороны закладывать шерсть, а на выходе получать готовые валенки, чтобы пар, как он говорил, зазря не пропадал. Оно и понятно, озяб на всю жизнь, пока беспризорником скитался чуть ли не босиком. Султанбаев выразил было сомнение в осуществимости проекта: ни деталей для паровой машины, ни станков не имеется, да и вообще, попахивает, пустыми мечтаниями технически невежественного человека. Имаметдин словно предчувствовал, что бывшему малолетнему бродяге не долго тешить себя всецело захватившей задумкой — попросил механика помочь Васе с расчетами и чертежами. Рассудил, валенкоделательная машина, скорее всего, не получится, зато курсант станет лучше понимать в механизмах. Того и гляди, настоящим инженером станет, вся жизнь впереди, еще и шестнадцати нет… А Махмут и Салават, односельчане, как и положено деревенским, были куда практичнее. Когда по весне сажали картофель, попросили семян для своих семей. Переживали, что оставшиеся дома братишки и сестренки недоедают. Имаметдин тогда разъяснил, семена нового, урожайного сорта специально привезены аж с Украины. Деревенские родственники могут не справиться с уходом и загубят такую ценность. В ширкате насаждения будут под неусыпным присмотром агронома и самих курсантов. А вот на следующую весну обязательно подарят их семьям семена. И не по две-три картофелины, как просили ребята, по целому ведру! «Обязательно сам завезу их семьям обещанное. Пусть хоть такая память останется о хороших парнях!» — пытался отвлечь себя от покаянных мыслей начальник. Тщетно. А Федор Кудеев? Как он посмотрит в глаза его молодой жене и дочке-грудничку? Этой осенью должны были переехать в ширкат, в избе для них осталось только печь сложить. Сам ведь сманил грамотного счетовода с колхоза, чтобы курсантов обучал. Кто мог знать, что так обернется.

Но горевать и каяться будем позже, не до того сейчас. Имаметдин с механиком начали складывать трупы в одно место, закрывать юные глаза и укрывать рогожей. По молчаливому уговору не стали звать курсантов, рано им видеть эту сторону бытия.

Глава 8

Габдулла быстро добрался до районного центра. Конь будто чувствовал тревогу юноши, горячился, то и дело без понукания переходил на стремительный галоп. Приходилось временами сдерживать, как бы не сгорел. Когда показалась гладь озера Учалы, понесся вдоль берега во весь опор. Только вот промчаться по широким улицам не получилось. Едва добравшись до околицы, Габдулла резко осадил скакуна — в центре села загрохотал пулемет, вразнобой стучали винтовки. Там же, где райотдел НКВД, приметил клубы черного дыма.

— Да что сегодня творится, плевок тебе в рот! — чертыхнулся юноша, спешился, отвел коня ближе к забору и стал думать. Кто стреляет, война началась? Какая может быть война, беляков давно победили, в этом году десятая годовщина революции. Слышал, по здешним лесам все еще бегают дезертиры, что, сами приперлись в руки милиции? Чушь! Империалисты пришли с войной? Так от Учалов до ближайшей границы тысячи и тысячи верст! Кто их пустит так далеко, да Буденный сразу разнесет в пух и прах. А если Муртазин с Тухачевским подоспеют, даже не убежать им. Но что там в центре творится, в конце концов? Стрельба не утихала, наоборот, только усиливалась. Даже бомбами начали кидаться!

…но спрятаться, переждать, пока все не выясниться, не получится. Там, в ширкате, ждут милицию. «А вдруг и на них напали? С пулеметами и бомбами» — мелькнула пугающая мысль. Габдулла быстро зашагал к ближайшему дому, решительно забарабанил рукояткой плетки в запертые ворота.

Стучать пришлось долго, минут пять.

— Кто там пришел, черт тебя забери! Калитку снесешь! — пробасили наконец-то с той стороны. Юноша был рад и такому неласковому приему. А то становилось жутковато: если не считать непонятной свистопляски в центре, весь поселок будто вымер, на улицах ни единой души. Даже собак не видно.

— Председатель комитета курсантов учебно-сельскохозяйственного ширката «Урал» товарищ Гильманов, — отрапортовал бодрым голосом по полной форме. Да еще на русском языке. Знал по опыту, казенные, малопонятные формулировки почему-то вызывают у местного населения больше доверия.

— …и что тебе надо? — уже более заинтересованно спросил невидимый собеседник.

— Да вы дверь сначала откройте. Некогда, у меня специальное задание, срочное! — начал горячиться юноша.

— А стрелять не будешь?

— Захочу, я и через ворота достану! Открывай, а то будешь отвечать за контрреволюцию и сабаташ!

Что такое «сабаташ», по правде говоря, Габдулла точно не знал. Услышал как-то на политинформации, запомнил, а переспросить у дяди забыл. Но это и неважно, зато как звучит! «Саба» — в переводе с башкирского — «рубит», а «таш» означает «камень». Все вместе — как боевой клич оран. Словечко произвело должное впечатление и на хозяина дома.

— Ну вот, чуть что, так сразу сабаташ! Каждый норовит обидеть простого человека… — обиженно засопел все еще невидимый визави, с грохотом отодвинув засов.

— Сами посмотрите, я честный человек! Да я, может, самый лучший чабан во всей бригаде. Никакой я не сабаташ!

Напуган и взвинчен был юноша, и все же не смог сдержать улыбки. Обладатель густого баса оказался плюгавеньким мужичком лет пятидесяти. И уже не басил, заканючил дребезжащим голоском. Пока не было видно, тужился изобразить из себя богатыря. И ведь получилось!

— Извините, дядя, приходится заходить незваным гостем, — скороговоркой выразил Габдулла дань уважения пожилому человеку, заводя скакуна во двор, — что у вас тут происходит?

Оказалось, хозяин и сам ничего не знает. С утра все было как обычно. Управившись с утренними хлопотами по хозяйству, собрался он в правление колхоза. Зачем-то понадобился зоотехнику, который вызвал через посыльного мальчика. Только вышел на улицу, а там конники скачут, чуть не зашибли, что-то орут, да еще саблями размахивают. Наученный горьким опытом Гражданской войны хозяин дома сразу упрятал супругу, детей и внучку в подпол. Кто их разберет, кто и зачем носится по улицам, ему бы только своих близких уберечь. Запер ворота и, вооружившись топором, тихонько присел на крылечке. Авось пронесет! Вся эта кутерьма началась часа два назад. Сначала слышались выстрелы с той стороны, где расположен райком с райсоветом. Потом чуть стихло. А вот сейчас развернулся настоящий бой у отдела милиции.

— Кто с кем воюет, товарищ начальник? Что мне делать? — стал допытываться чабан.

— Заведи коня в хлев, дядя. Как отдышится, напои, а то мы долго скакали. Пусть здесь меня дождется. Верхом поеду — пристрелят ненароком, я лучше огородами проберусь в центр, — решил Габдулла. Уловив вопрошающий взгляд хозяина, приосанился и преувеличенно патетически провозгласил:

— Кто бы ни был враг, он скоро пожалеет об этом! Враг будет разбит, победа будет за нами! А вы, дядя, запритесь и никому больше не открывайте. Пусть думают, никого здесь нет. Я ведь тоже уже собирался идти к следующему дому, да сами откликнулись. И топор уберите. Размахнуться не успеете, сразу пристрелят. Если кто вломится, притворитесь покорным, повинную голову меч не сечет. А потом разберемся со всеми. Не волнуйся, я первым засвидетельствую, что вы помогли в борьбе с врагами революции. Только скакуну прямо сейчас воды не давай, запалишь!

Добраться до места боя задворками не получилось. Уперся в переулочек, будь он неладен. Осторожно отодвинув высоченные заросли бурьяна, Габдулла глянул, что там и как. А там совершенно неожиданно нарисовалась круглая физиономия парня, с кем уже доводилось раньше встречаться на конференции райкома ВЛКСМ. Вроде Сахипгареем зовут, из Миндяка. Свой, комсомолец! Будто гора начала сползать с плеч Габдуллы, вот сейчас товарищ все разъяснит. Но по какому-то наитию юноша не стал сразу окликать. Бесшумно переместился назад и чуть в сторону, с другого места глянул на переулок. Никого больше нет побдизости. Только Сахигарей с блаженным и глуповатым видом справляет малую нужду. Зачем-то перевязал правую руку белой тряпкой. Так он еще и с винтовкой! Вот растяпа, разве можно с оружием так обращаться, будто палку прислонил к забору. Габдулла тихо перепрыгнул через жердины забора. Негромким приветствием обозначил свое присутствие:

— Привет, Сахипгарей! Кто там с кем воюет?

Тот уставился на него ошалевшими глазами.

— Ты? Из ширката «Урал»?

— Я, я, можешь ощупать, если не веришь! Председатель комитета курсантов Гильманов. Только сейчас прискакал в Учалы и не могу разобраться, что тут творится. Доложи обстановку, товарищ!

Против ожидания, в глазах Сахипгарея явственно мелькнула искра злорадства. Что там искра, целое пламя. Враз осевшим голосом прохрипел:

— Кончилось ваше время, отродье шайтана!

Габдулла ничего еще не понял, но на всякий случай плавно переместился чуть вправо, перегораживая собой винтовку. А тот и не заметил, не до того было… Сузив глаза, от чего они превратились в узенькие щели, продолжал яростно шипеть.

— Всех вырежем, хватит, покомандовали.

И совсем неожиданно визгливо заверещал:

— Господин десятник, идите сюда! Я поймал главного…

Кого он поймал, да еще главного, прояснить не успел. Оказалось, совсем не зря учил товарищ Васнецов курсантов военному делу, делился своим опытом. А может инстинкт самосохранения так сработал? Юноша действовал автоматически, даже сам не успевая осознать собственные действия. Коротким и жестким ударом правого кулака заткнул рот крикуну, тот опрокинулся навзничь. Стремительным движением схватил винтовку, вскинул ствол в сторону ближайшего угла. Вовремя. Оттуда загрохотали сапоги, кто-то тревожно поинтересовался:

— Эй, ты, молокосос, чего там орешь?

Габдулла выстрелил в ту сторону, не целясь, чтобы только отпугнуть. Сам одним прыжком преодолел переулок, перемахнул через оградку и побежал что есть духу. Слава Всевышнему, учалинцы не были примерными огородниками, ближе к оградам бурьяна хватало по всему маршруту. Юноша ломился через заросли, будто лось. Сзади два-три раза грохнул ружейный выстрел, но не смог разобрать, по нему целятся или нет, так как пальба спереди заглушала все остальные звуки. На всякий случай бросился навзничь, отполз в сторонку, как и учил Сергей Петрович, наставил с фланга винтовку. Стал наблюдать — не идут ли следом? Терпения хватило минут на пять. Никого нет, ну, и слава Богу. Крадучись, а то и на четвереньках продвинулся вперед еще метров на сто. Опять уперся в проулок. И там, совсем рядом, кто-то стонал и грязно ругался, мешая башкирские и русские слова. «Ранен что-ли? — подумал Габдулла, — меня не заметил, и ладно. Пес его знает, свой или враг». Встреча с Сахипгареем заставила опасаться каждого. Стрельба впереди чуть притихла. Временами грохотал пулемет короткими очередями. Бомбы, видать, кончились. А подставлять голову под пулемет стрелкам из винтовок не хочется. Присев среди спасительного бурьяна, внимательно осмотрелся по сторонам. А ведь дом, на задворках которого он спрятался, стоит на перекрестке, за которым здание отдела милиции! Юноша осторожно пробрался в хлев, всмотрелся в щель между досками. Ворота и двери дома нараспашку, но никого во дворе не обнаружил. Только на улице иногда мелькают тени, и не углядеть толком, кто и куда бежит — там густой пеленой стелился дым. Может от стрельбы, а может от пожара — здесь гарь чувствовалась особенно сильно. «Так, главное не суетиться, говорил нам Сергей Петрович, главное — своевременно углядеть врага и при этом не дать обнаружить свою позицию», — прошептал про себя Габдулла. Повертев головой, пришел к мнению лучшее для этого место — слуховое окно крыши дома. Смотрит как-раз на перекресток. Обмирая от ужаса, когда некстати начинали поскрипывать половицы под ногами, Габдулла пробрался в сени, затем вскарабкался на чердак. Сквозь грохот выстрелов чутко вслушался в шорохи поблизости, убедился, никому до него дела нет, никто следом не крадется. Дотошно осмотрел трофей — вроде все в порядке. Только вот патронов всего два. Юноша осторожно пробрался к окошку. Да, не зря рисковал, отсюда все видно как на ладони. На перекрестке валяется много тел. А из разбитого окна отела милиции горозно уставился пулемет Максима. Водит по сторонам, временами изрыгая огонь — в ответ на одиночные выстрелы из винтовок. А стрелков с той стороны не видать, залегли в соседних домах и за заборами. Пожар же, полыхает не в отделе милиции, горит конюшня. «С какой стороны свои, с какой — чужие? — внезапно озадачился Габдулла. — Наши обороняют или, наоборот, пытаются штурмовать отдел?» Ответ пришел незамедлительно: заприметил, некто в казацких штанах с лампасами согнувшись в три погибели пробирается к тому боку здания, где нет окон; в руке — жестянка. «С керосином, хочет запалить! — панически мелькнуло в голове у наблюдателя. Ясен день, наши свое поджигать не станут, неведомые враги те, кто идет на приступ. Лихорадочно вскинул оружие, выстрелил. Только слишком резко дернул спусковой крючок. Промахнулся. Зло выругавшись, последним патроном таки достал поджигателя. Только ликовать по случаю меткого выстрела или впадать в истерику из-за первого в жизни убийства не пришлось — в чердак будто огненный вихрь ворвался, тяжелые пули стали насквозь прошивать хлипкое укрытие. Оглохший, весь в пыли и щепках, юноша перестал понимать — жив он еще или уже нет. Так страшно еще никогда не было. Пролежал распластавшись минуту, может и целый час. Почти в беспамятстве, все же краем сознания уловил — внизу снова стучит пулемет, раздался цокот копыт и послышались крики «Ур-ра!» Затем, совсем скоро, в сенях, заслышались шаги. Кто-то звонко прокричал:

— А ну, контра недорезанная, слазь оттудова! А то подпалю избенку, сам спрыгнешь!

Габдулла начал приходить в себя, понял — приказывают именно ему. Вздохнул с облегчением, враги, кем бы они ни были, не стали бы обзывать «контрой».

— Эй, товариш, я свой! Направлен начальником ширката «Урал» в отдел внутренних дел со срочным заданием!

Внизу отнеслись к заявлению со скепсисом.

— Ты слазь, слазь! Там и посмотрим, кто свой, кто — нет. Винтовку оставь, баловать начнешь, стреляем без предупреждения, по законам военного времени! Спускайся с поднятыми руками.

Юношу начала обуревать злость. Столько страху перетерпел, едва не погиб, а тут еще свои пугают.

— Вы что, совсем там очумели, как я могу спуститься с поднятыми руками!?

В сенях оценили беспочвенность своих требований и, видимо, комизм ситуации. С веселым гоготком дозволили цепляться руками — лестницы-то не было.

— Только не балуй, мы ныне дюже злые!

Здоровенный мужчина, в тельняшке из-под телогрейки и высоченный парень, с грозно насупленными бровями. Его Габдулла сразу признал — секретарь комскомитета совхоза «Красный партизан». Зимой, когда ширкат заготавливал строительную древесину, вместе ходили по домам и ставили на постой лесорубов.

— Юлай! Что тут творится! Плевок тебе в рот, меня свои чуть жизни не лишили!

Секретарь его, конечно же, узнал, но лишь крепче сжал свою винтовку.

— Кто тебя сейчас разберет, свой или чужой. Приказано доставить, если еще живой, к начальнику милиции. Вперед, руки за спину!

Острым лезвием полоснула обида сердце юноши. Готов был вспылить, да наставленное прямо в грудь дуло молчаливо призывало к благоразумию. Кстати вспомнилось наставление дяди: если начинаешь сердиться, останови себя, прочти молча суру «Аль-Ихлас», только потом принимай решение. Так он и поступил. Действительно помогло — а что, собственно говоря, ему ерепениться? Ведут к начальнику милиции, с ним он и пытается встретиться с самого утра. А что как арестанта ведут, дык, будет потом что вспомнить и посмеяться. Нашли контру!

…на улице и перекрестке везде валялись убитые люди и лошади. Один конь все еще храпел. Габдулла старался не смотреть на трупы и без того от сладковатого запаха крови чуть не стошнило. Спасся тем, что опять принялся про себя истово читать «Аль-Ихлас». Перед крыльцом отдела уже стоял часовой. Злобно ощерив прокуренные до желтизны зубы, спросил у сопровождающих:

— Который с крыши? Могли бы и там шлепнуть… Ух, звери!

— Отставить! Приказано доставить к товарищу Галееву, — одернул его конвоир в тельняшке. Часовой нехотя посторонился, буравя Габдуллу ненавидящим взглядом.

Внутри все было перевернуто вверх дном, везде россыпи гильз, ворохи рассыпанных листов документов, какие-то тряпки и битое стекло. От едкого порохового дыма защипало в глазах. За пулеметом на мешках с песком сидел человек и прямо из ведра жадно глотал воду. Взявшись обоими руками и запрокинув голову, никак не мог напиться. Юношу по коридору отвели в дальний кабинет. Там на диване полусидел, полулежал товарищ в изорванной милицейской форме. Левая рука на перевязи, голова тоже забинтована, видно, сильно ему досталось сегодня. Габдулла сообразил, что он и есть начальник отдела внутренних дел. Вытянувшись в струнку, доложил о нападение на дальний выгон ширката «Урал», что послан с донесением и за подмогой. Начальник вперился в него немигающим взглядом, пугающе ласковым голосом поинтересовался:

— А скажи-ка нам, дорогой товарищ председатель комитета курсантов Гильманов, как ты оказался на крыше и вел огонь по зданию отдела?

Не дожидаясь ответа, обратился к конвоирам:

— Винтовку его захватили? Дайте сюда!

Заполучив требуемое, вгляделся в номер. Когда снова поднял тяжелый взгляд, Габдулле почудилось, что на него смотрит сам Газраил.

— Винтовка-то знакомая, уполномоченного из Кунакбаево товарища Хамитова. Его со всей семьей заживо сожгли сегодня утром в своем доме…

Габдулла ничего ответить не успел, от сокрушительного удара в живот согнулся пополам.

— Отставить рукоприкладство! — взревел начальник. — Зашибешь до смерти, а допросить не успели! Выйди вон! Пришли сюда Фаизова!

Судорожно всхлипывая и пытаясь глотнуть воздух, Габдулла не видел, как один из конвоиров сменился. Вместо взбеленившегося дядьки заступил некто усатый и в очках. А начальник продолжил допрос:

— И так, откуда у тебя эта винтовка?

— Трофей! Отбил у врага! Вот, спросите у Юлая, знает он комсомольца Сахипгарея из Миндяка?

Стоявший сзади конвоир отрицательно покачал головой. Но товарищ Галеев не обратил на это внимания, какая, мол, разница.

— Когда несся к вам огородами, подставляя свою юную грудь под пули и острые клинки, столкнулся с этим Сахипгареем. Вот как раз с этой винтовкой. Сначала обрадовался, думал, хоть объяснит, что за стрельба тут развернулась. А он, гад, говорит, буду резать всех комсомольцев. Наверное, шпионом оказался. Английским. А может и сам японец, глаза уж больно узкие. Обзывается всякими непотребными контрреволюционными словами. А мы его за хорошего товарища считали. Познакомились с ним весной на конф…

— Что дальше? — нетерпеливо перебил юношу милиционер.

— Врезал я ему по челюсти, со всей пролетарской мощью! Не смотрите что худой, меня Сергей Петрович на занятиях по рукопаш…

Галеев с трудом привстав с дивана, грохнул кулаком по столу:

— Говори по существу, некогда мне байки выслушивать!

Габдулла несколько обиженно, но уже более лаконично затараторил:

— Он успел кого-то позвать, называл «господин десятник». Я плюнул предателю в бесстыжую рожу, стал отстреливаться от его приятелей его же винтовкой. Потом сюда прибежал. Ничего не видно и непонятно. Взобрался на чердак.

— А зачем стрелял? — снова перебил начальник.

— Так вас же поджечь собирались! Сами выйдите и посмотрите, казак там валяется, керосин хотел плеснуть. С левой стороны, где вы пулеметом не доставали!

Начальник кивком головы приказал новоприбывшему конвоиру:

— Товарищ Фаизов, посмотрите. Если и в самом деле кто-то валяется с керосином, прикинь по пулевому отверствию, откуда его могли достать. Не мне тебя учить, разберешься.

Снова обратился к Габдулле:

— А когда ты в Учалы прибыл?

— Часов у меня нет. Выехал с ширката в семь часов утра, даже позавтракать не успел. Сейчас в животе волки воют. Наш повар говорит…

Тут юноша осекся, сам понял, что опять на длинные речи потянуло:

— Извините. Прискакал, тут стрельба. Верхами до вас добираться побоялся. Оставил коня у сознательного колхозника. Третий дом с правой стороны, там еще рябина в палисаднике. Дядю вроде Вахитом звать.

Начальник приказал второму конвоиру, все еще стоявшему сзади с винтовкой наизготовку:

— Проверь. Если не врет, приведи сюда коня.

Длинный комсомолец собрался было запротестовать, не хотел оставлять раненого начальника с врагом наедине, но вернулся Фаизов. Доложил, да, с глухой стороны здания лежит труп неопознанного человека, рядом бидон с керосином. Есть все основания предположить — стреляли именно с чердака дома товарища Фаткуллина.

Лицо начальника заметно разгладилось.

— Ты, значит, герой, всех нас от смерти спас, а мы тебе кулаком в брюхо… Извини, товарищ, нехорошо получилось. Юлай, давай, одна нога здесь, вторая там, приведи его коня. А ты, как тебя, Гильманов, садись и подробно обскажи, что у вас на «Урале» приключилось?

Внимательно выслушав, Галеев приказал Габдулле скакать обратно. На словах передал — организовать оборону и ждать дальнейших распоряжений.

— Товарищ начальник милиции! — взмолился юноша, — хоть вы объясните, что происходит? Кто на нас напал, от кого обороняться? А то меня спрашивать начнут, я ничегошеньки не понимаю! Еще бумажку дайте, дескать, выполняю ваше поручение. Как бы снова не заарестовали по ошибке! И винтовку верните, вдруг на обратной дороге нападут. Мой же боевой трофей! На литературе книгу читали, там так и написано — «Что с бою взято, то и свято»!

— Это какая-такая книга, про разбойников что ли? — хмыкнул начальник милиции, — а ружье, так и быть, бери. Сдашь под роспись своему военруку. Фаизов! Выдайте комсомольцу патроны.

А что творится, начальник милиции и сам до конца не знал. Учреждения райцентра атаковали человек двести, часть просочилась заранее, остальные бросились конным строем… И с нескольких деревень района, теперь вот и с «Урала» поступили сообщения о нападениях. Кто они, откуда появились — выяснится только после допросов пленных. «Знаешь, парень, что меня особенно удивило? — доверительно проговорил Галеев, — среди налетчиков приметил несколько бандитов, которых лично посадил в тюрьму. Им еще лет по десять-пятнадцать сидеть, а они, вишь, на конях, да шашками размахивают… А еще скажи дяде, пусть будет бдительнее. Среди налетчиков были и комсомольцы, даже коммунисты. Мы их считали за товарищей, они, волки в овечьих шкурах, составляли списки и записывали адреса… Расслабились, ядрена вошь! Из-за этого столько товарищей потеряли…»

— Теперь понятно, почему на меня так косился Юлай, — вслух подумал Габдулла.

— Как ему не быть подозрительным, если самого чуть не пристрелил односельчанин, член райкома КПСС, между прочим! Ладно, я случайно оказался рядом, успел выбить револьвер.

Начальник не стал посвящать юношу во все детали контрреволюционного мятежа. Перед его мысленным взором снова предстало искаженное от ярости лицо раненого пленника — командира одного из отрядов налетчиков. Страшные слова говорил: «Сегодня освободительное восстание началось во всей Российской империи, флот ее величества английской королевы выбил большевиков с Петрограда, нет вам спасения, всех вырежем, всех на столбах развесим!» Быть такого не может… но почему-то нет связи, ни с Миассом, ни с Белорецком. И налет совсем не напоминает стихийный бунт или разбой, безусловно — заранее спланированная и подготовленная военная операция. Как мы все это прозевали!? Ведь не подоспей охрана с золотых приисков, враги запросто могли бы захватить райцентр. А что происходит в других городах и районах? И в Петрограде… Но ничего у них не получится — вот какая у нас смена подрастает! «Чудом остался жив, фактически всех нас спас, вместо благодарности самого чуть не обвинили в измене, а ему как с гуся вода. Молодец парень!» — растроганно подумал начальник отдела, наблюдая, как увлеченно Габдулла копошится со своим «трофеем», сноровисто набивает магазины. И при этом ни на секунду не умолкает!

— А скажите, товарищ начальник милиции…, — словоохотливому юноше многое еще предстояло выяснить, да чего уж скрывать, грело его душу вот так вот, как соратник, беседовать с самим товарищем Галеевым. Но в коридоре загрохотали сапоги, начали прибывать вестовые от отрядов, преследующих беспорядочно отступающих мятежников. Наконец-то восстановили связь и заработал телефон. Некогда стало товарищу Галееву.

— Давай, давай, скачи к себе, будь осторожен, — только и успел сказать он, как в кабинет пробурилась дородная тетка с сумкой с красным крестом, гаркнула во все горло:

— Посторонние, брысь, отседова! Вы мне мешаете производить осмотр раны! Бинтов на вас не напасешься, ироды!

Габдуллу будто ураганом вынесло. А за порогом поджидал драчливый дядя, тот, который в тельняшке. На этот раз настроен был миролюбиво, почесав затылок, смущенно пробормотал:

— Ты прости меня, братишка. Совсем с катушек слетел, берега попутал. Мы ведь с Раилем еще до революции на одном миноносце служили. Весной, стало быть, прислал мне письмецо. Приезжай, мол, к нам в Башкирию, у нас, мол, хороших механиков не хватает, а живем сейчас весело и в достатке…

Зло сплюнул себе под ноги.

— Весело! От такого веселья, ложись да помирай. Даже свидеться не успели. Захожу сегодня в райком, чтобы сначала доложиться, а потом в Кунакбаево, к другу, к тому самому, чья винтовка сейчас у тебя. Вот тут вся кутерьма и завертелась. Сейчас к Раилю только на похороны и попаду.

Габдулла и без того на него обиды не держал, ошибся, так ошибся, с кем не бывает. Ребра не переломал, и на том спасибо. А после такой исповеди совсем жалко стало, сам сглотнул навернувшийся комок в горле.

— Товарищ матрос, а вы приезжайте к нам в ширкат «Урал». Мой дядя там начальником. Обязательно найдет для вас работу. Хорошо там у нас, не пожалеете!

Не ответил дядя на столь щедрый посул, только хлопнул юноше по плечу:

— Давай, провожу немного. Коня твоего Юлай привел, его самого опять куда-то командировали. Да и мне пора, тебя только дожидался.

Но как не горевал, как не торопился дядя, лихая моряцкая душа взяла свое. На выходе притормозил около пулеметчика, озорно блеснул глазами.

— Эй, пехота! Говоришь, у самого Чапаева в пулеметчиках ходил? Врешь, поди! Вот, полюбуйся на юнгу, ни царапины! А ты в него целую ленту высадил. Вьюном извернулся геройский юнга.

Тот не повелся на подначку. Однако перестал набивать патроны, отложил ленту в сторону. Глянул на Габдуллу заинтересованно, даже, как бы с сожалением за огрех в своей работе.

— С чердака напротив? Повезло тебе, парень, с такой дистанции от меня еще никто не уходил.

С сокрушенным видом резюмировал:

— Ниже надо было прицел брать, ниже! Позор на мою седую голову, хоть в пруду топись, не оправдал, стало быть, доверие Василия Ивановича…

Никогда Габдулла не лез в карман за ответом, а тут даже он подрастерялся:

— Не расстраивайтесь, конь о четырех ногах, и тот спотыкается, так говорит мой дядя. В следующий раз…

Мужчины загоготали.

— Да шутим мы! Слава богу, что жив остался. Сходи в церковь, поставь свечку за свое спасение.

— Да нельзя мне в церковь, я же мусульманин.

— Да хоть в мечеть! — не унимался товарищ матрос.

— В мечеть тоже не получится, — у пулеметчика моментально стерло улыбку с лица, — убили сегодня нашего хазрата… С минарета скинули.

— Вишь, как оно получается, — протянул матрос, — этим белобандитам не по нраву ни большевики, ни честные попы с муллами. Правда она, того, глаз колет. Ничего, ничего, недолго им осталось лютовать!

Глава 9

Жаль, до слез жаль было убитых курсантов. Но жизнь продолжается. Коротко и четко доложив начальнику ширката распоряжение товарища Галеева, Габдулла скорчил уморительную рожу:

— Дядя, если сейчас же не покормите, умру в расцвете сил! Бандитская пуля не взяла — голод в гроб загонит. Я же со вчерашнего ужина не евши!

Правила на то и правила, что подразумевают исключения. Отдав неотложные распоряжения военруку, Имаметдин попросил доставить поздний обед к себе в кабинет. Сам есть не стал, кусок в горло не лез. Племянник же, принялся в обе щеки уплетать блинчики с творогом, щедро облитые свежей сметаной. И шумно отхлебывал горячий чай. Что отнюдь не мешало ему во всех красках и с драматическими интонациями описывать то, что видел и слышал в райцентре.

— Ыстагафирулла тауба, тебя же могли убить! Как я тогда посмотрел бы в глаза твоей матери! Кто мог подумать, что так обернется, — запоздало встревожился Имаметдин, когда племянник дошел до эпизода стычки с предателем, комсомольцем из Миндяка.

— Вручи себя Всевышнему, и делай что должен. Сам же так учишь, Имаметдин-абый! Действовал умело и решительно, меня потом сам начальник милиции похвалил! Костяшки кулака до сих пор ноют, так сильно врезал этому гаду! — не преминул напыщенно и гордо добавить юноша, но при повествовании о дальнейших событиях благоразумно пропустил подробности своих батальных перипетий. Так, спрятался от греха подальше в одном из домов. Случайно выглянул, случайно попал из винтовки во врага. На этом месте Габдулла поперхнулся, будто ребенок тихо и жалобно всхлипнул:

— Дядя, вы говорили, убить одного человека, грех такой, как уничтожить целый мир… Страшно мне, очень страшно!

Имаметдин жестко пресек зарождающуюся истерику, вполне естественную для любого нормального человека. Рассудил, клин клином вышибают.

— Ты к счастью не видел, как жестоко и бессмысленно были убиты твои товарищи на дальнем выгоне! Кому мешали юные парни, им бы жить да жить. Салават пытался закрыться рукой, ему сначала эту руку шашкой перерубили, потом полоснули по шее. А Забира сзади по затылку рубанули, видимо, он пытался убежать, да разве от конного уйдешь! Да, племянник мой дорогой, для защиты других людей приходится и убивать, если ты мужчина. Я горжусь тобой!

— Да, умом понимаю, но все равно пакостно на душе… Дядя, сами отпишите дедушке, как все случилось. Пусть помолится, объяснит богу, как все так вышло. Мне может и не поверит, а его точно послушает и простит…

Имаметдин приобнял племянника.

— Простит, Габдулла, обязательно Всемилостивый простит. И как мусульманин, и как комсомолец ты не мог оставаться в стороне в такой страшный час.

— Вы еще не видели, что в Учалах творилось… А за Салавата хоть сейчас глотки зубами рвал бы бандитам! Я же обещал подтянуть его по арифметике, ко мне все по имени-отчеству обращался. Говорю ему, братишка, я тебе «товарищ» или просто «агай», а он спорит, дескать, учительница объяснила — к уважаемым людям следует обращаться только по имени-отчеству. И сам на учителя мечтал выучиться… — Габдулла рукавом вытер набежавшие слезы.

— А винтовку тебе разрешили с собой взять? — поспешил сменить тему Имаметдин. Так уж устроен был Габдулла, не мог долго печалиться, во всем искал и непременно находил хоть что-нибудь позитивное. Вот и сейчас разом встрепенулся.

— А как же! За мои героические подвиги по борьбе с подлой контрреволюцией товарищ Галеев приказал носить оружие с собой, — по привычке чуть-чуть дофантазировал. Скороговоркой и намного менее пафосно, в надежде, что дядя не обратит внимание, уточнил, — потом, когда-нибудь позже, сдать военруку.

— Так вот, товарищ Гильманов, бери свою геройскую винтовку и смени на посту курсанта Абдуллина. В педучилище. Девчатам с таким защитником спокойнее будет. Только сначала инструктаж у товарища Васнецова. Выполнять!

— Есть!

Очень спешил обратно Габдулла, понятно ведь, требовалось срочно доложить о мятеже невесть откуда набежавших контрреволюционеров. Особенно о предателях среди коммунистов и комсомольцев — вдруг такие и среди своих завелись? В запале и не заметил, как все переменилось на территории ширката. Сейчас, выйдя из кабинета с интересом огляделся. В глаза бросалась сторожевая вышка. То, что это вышка и именно сторожевая, юноша догадался сразу. Зимой сами отбирали в лесу и хлыстами, волоком свезли высоченные сосны. Такие, чтобы не особенно толстые и прямые. Сергей Петрович тогда объяснил, дескать, будем ставить сторожевую вышку. Привезли, ошкурили и вроде забыли. Не до того было и, в принципе, незачем. А как сейчас приспичило, за день соорудили. «Молодцы!» — мысленно одобрил Габдулла. С трудом преодолел желание тут же вскарабкаться по лестнице и оглядеть все сверху: некогда, у него приказ начальника ширката. Но в виде компенсации позволил себе не спеша оценить сооружение взглядом бывалого вояки. Неплохо! Площадка для караульного сверху закрыта крышей из толстенных половых досок, с боков обита железными листами. Пуля пробить-то, пробьет, но враг не сможет вести прицельную стрельбу, когда караульный укроется. Караульный, Шамиль из четвертого звена бригады № 2, приметив председателя комитета курсантов, стал обозревать окрестности с несколько демонстративным усердием.

— Эй там, наверху! — гаркнул Габдулла. — Тебе там сверху, наверное, все видать, где сейчас товарищ Васнецов?

— На плацу, товарищ Гильманов!

— Благодарю за службу, товарищ Таипов! — эту формулировку Габдулла услышал сегодня в кабинете у начальника милиции. Услышал и запомнил на всю жизнь — до того завораживающе красиво звучит. Шамиль не нашелся, как ответить, он ведь и по-русски пока толком не понимает, просто расплылся в счастливой улыбке.

Плац — утрамбованная щебнем площадка за приземистым учебным корпусом. Там у них проходят торжественные построения в начале каждой недели и по праздникам, а по будням — занятия по строевой подготовке. Габдулла солидно потрусил в ту сторону.

На плацу строем стояли семь курсантов. Сергей Петрович что-то им разъяснял, стоял спиной и Габдуллу не видел. Памятуя, как строг военрук во время занятий, юноша предпочел тихонечко встать в сторонке и подождать. Подивился, как изменились товарищи. Сосредоточенные, с мрачной решительностью на свежих юношеских лицах. Будто за день повзрослели, постарели лет на десять. Даже балагур и весельчак Тагир сурово стиснул губы, а лоб пересекла глубокая складка. «А-а, они же с Салаватом друзья. Были друзьями…» — вспомнил и вновь опечалился юноша.

— Начальник караула, развести наряды по «секретам»!

Только после этой команды Габдулла строевым шагом подошел к Сергею Петровичу. Но доложиться как положено не вышло, наплевав на насаждаемую им же субординацию, военрук просто обнял парня: «Наслышан! Я так и знал, ты не подведешь!» Подробнейшим образом расспросил, как там все было.

— С боевым крещением, товарищ Гильманов!

К христианам Габдулла относился хорошо, а как же, дядя говорил на политинформации — у мусульман, у иудеев и у христиан Бог, пророки, частично — Священные книги, едины. Но вот крещение применительно к себе несколько покоробило. Что уж скрывать, в среде, где он вырос слово «кряшен» (искаженное «крещенный») было бранным. Причем, к христианам в ругательном смысле абсолютно не относилось. Они просто «урыс», кому по факту рождения положено быть православными, ну, или атеистами — свобода совести ныне гарантирована конституцией СССР, подробно разъяснена специальным постановлением ЦК КПСС. Среди комсомольцев и коммунистов много как христиан, так и мусульман. А «кряшен» с негативным подтекстом — бывшие мусульмане, сменившие веру ради шкурной выгоды. Конечно, при советской власти никто теперь и помыслить не мог об официальном приоритете той или иной традиционной конфессии. Однако попытки насильственной христианизации многовековой давности все еще отдавали фантомными болями: слишком много заплачено, слишком много крови пролито за право поклоняться по велению собственного сердца. Упоминание народности кряшены способно окончательно запутать и без того сложный вопрос. По одной из версий, эти тюрки приняли христианство раньше самого Папы Римского. Не в переносном, в самом что ни на есть хронологическом смысле! Ну, если и не раньше самодержца Ватиканского, так раньше большинства нынешних европейских народов — это точно. Понятное дело, этих кряшен никто не станет ругать «кряшенами». Наоборот, кто поумнее, выкажет уважение за столь истовую преданность духовным корням. Габдулла был далек сейчас от столь высоких материй. Только смутился. Благо, хватило ума понять — Сергей Петрович не хотел его обидеть. Наверное, в таких случаях так положено говорить. Тем более, суровый воин и чуть менее суровый педагог общался с ним как с равным!

— Давай, иди, выполняй приказ начальника товарищества, смени Абдуллина, — подытожил он разговор, но тут же переменил решение. — Отставить! Пойдем вместе, часовому дан приказ — подчиняться только мне и начальнику караула. Сам Имаметдин Мархаметдинович так распорядился. Как знать, может и здесь затаились иуды-перевертыши…

Педучилище представляло из себя длинный барак, чуть поменьше ширкатовских. Учебный корпус только достраивается, работы приостановлены на время летней страды, а в общежитие потихоньку начали прибывать будущие студентки. Пока будет пятьдесят. Со следующего учебного года наберут столько же. Планировался двухгодичный цикл обучения. Столь близкое соседство с учебно-сельскохозяйственным ширкатом объяснялось просто — студенток надо кормить, голодное брюхо к учению глухо. Все досконально рассчитали: зерна, мяса, молока и овощей товарищества с лихвой хватит и для самопрокорма курсантов, и для будущих учительниц. Да еще на продажу останется. Конечно, в отличие от курсантов, для которых работа на поле или ферме одновременно является формой обучения профессиям, загружать физическим трудом студенток никто не собирался. Однако на то они и селянки, быстренько организовав комскомитет, вынесли решение: выходить на дежурные рабочие смены наравне с курсантами. Даже незамедлительно вызвали четвертую бригаду на соревнование. Посовещавшись с начальником училища Закиром Султановым, Имаметдин чуть остудил девичий пыл. Учительство — чрезмерно ответственная стезя, будущее нашей великой страны определяется не только и не столько на великих стройках, а в том, сколько малышей пойдут в школы, чему и как будут обучать педагоги. «Ребенок — как чистый лист бумаги. Именно в ваших руках, что будет написано на их безгрешных душах. Они непременно должны стать образованнее, милосерднее и справедливее, более трудолюбивыми и умелыми, чем мы!» — вдохновенно вещал начальник ширката. А потому все силы и старания следует посвятить подготовке к этому великому труду. Ему, учителю еще с дореволюционным стажем, да еще окончившему ускоренные курсы совпартшколы в самой Уфе, да еще и младшему брату наркома Башкортостана по делам религии и национальностей, девушки верили безоглядно. Однако Имаметдин на то и был педагогом от бога, не стал рубить на корню прекраснодушную инициативу. Предложил компромиссный вариант: дежурные подгруппы будут работать в столовой и прачечной, по потребности — в цехе по переработке молока. А в выходные дни и прямо сейчас, пока еще не начались занятия, милости просим на субботники.

Жить становилось лучше, жить становилось веселее.

Последние дни Габдулла помимо учебы был все время занят сенозаготовкой и прочими летними хлопотами.

— Ну и ну! — одобрительно цокнул языком, переступив порог барака, гордо именуемого жилым корпусом. Действительно, за последние дни тут произошли разительные перемены. Нет, и в ширкатовском общежитие всегда чистота и порядок, здесь же, еще явственно чувствовалось и женское присутствие. Пестрые лоскутные дорожки-карама на полу, веселые занавесочки, букеты на тумбочках источают упомрачительный запах. Казалось бы, выйди за территорию, и дыши сколько душе угодно ароматом чабреца и ковыля, навеваемым с близлежащих склонов. Оказывается, маслом, так сказать, каши не испортишь — Габдулла с удовольствием вдохнул столь полюбившийся ему купаж учалинских гор.

— Что, нравится у нас, товарищ Гильманов? — поинтересовалась одна из девушек, небольшой стайкой рассевшихся на длинной лавке за не менее длинным столом. Книжку вслух читали. Отвлеклись от занятия только по случаю явления Габдуллы женскому народу.

— Еще как нравится, товарищи девушки! Особенно вот этот запах люблю, — юноша демонстративно шмыгнул солидных габаритов носом.

— А знаете, почему вам по душе именно этот запах? — нарочито невинным голосом поинтересовалась девушка в красной косынке, небрежно накинутой на плечи. Не дожидаясь ответа, сверкнула лукаво синими глазищами и сочувственным голоском посоветовала:

— Жениться вам пора, товарищ Гильманов. Потому что это чабрец вам так кружит голову, по нашему — «кияу улане» — «трава жениха»!

Грянул дружный смех. «Молодец девушка», — подумал про себя Габдулла. Вспомнились слова дяди: веселить людей на пирушке много ума не надо, любой справится. А вот суметь подбодрить шуткой в трудную минуту — это божий дар. Сейчас же, поддержка очень и очень нужна. Как бы не хорохорились юные комсомолки, видно, сильно напуганы утренними событиями. У всех еще в памяти, как несмышлеными малышами в ужасе убегали в лес, как только в деревне появлялись всадники. Красные, белые, казаки, дезертиры — сельский люд даже не пытался разобраться, почему они так себя называют и чем отличаются. Хватало того, что все они хотели одного — выскрести по амбарам да сусекам все съестное, забрать пусть даже и единственную лошаденку, всласть покуражиться над безоружными крестьянами, а то, что и похуже… Нечего и гадать — любой вооруженный незнакомец страшнее волка в февральском лесу. Так они еще и стаями ходили, будто на самом деле волки. Кто им даст укорот? Свои джигиты — кто с империалистической войны не вернулся, кто у красных, кто у белых.

— А я что, против? — ничуть не смутившись поддержал шутку записной балагур, — вона вас сколько, одна другой краше. Одна вот беда, нет мне еще семнадцати, родная Советская власть не дозволит.

С преувеличенным вниманием окинул взглядом девушку. Цокнув языком, выразил восхищение. Уже отнюдь не наигранное.

— Ты недавно приехала? А то я тебя еще не знаю. Вот ты сама будешь дожидаться, пока мне исполнится семнадцать лет? Разгромим мятеж подлой контрреволюции, там и…

Зря он упомянул про бунт. Будто корова языком слизнула игривый настрой девчушек. Сразу притихли, нахохлились, словно воробушки в зимнюю стужу.

— Товарищ Гильманов, а мы их сможем победить? Говорят, бандитов очень много и все такие злые-презлые. Как бешеные собаки. Боюсь я их, — на правах давней знакомой доверительно пожаловалась Амина, худющая девчонка то ли из Ильчино, то ли из Ильчигулово. Она прибыла в училище одной из первых, еще месяц назад.

— Не боись, сестренка! — Габдулла покровительственно похлопал ее по спине, — пусть они боятся! Я сегодня сам в Учалах воевал. Всех разогнали как цыплят!

Чтобы успокоить студенток, Габдудда не без удовольствия растреножил буйное свое воображение. Оно понеслось во всю прыть, слабо разбирая, что приключилось на самом деле, а что пригрезилось в мечтах. Тут и сразу три конные армии, спешащие на помощь Учалам. Ладно, товарищ Галеев по телеграфу успел упредить Буденного, чтобы зря не загоняли лошадок, и сами справились. И про товарища Сталина, лично распорядившегося выслать 15 аэропланов. Врать не будет, сам Габдулла не видел крылатые машины, но краем уха услышал, как они прожужжали в небе над райцентром. Будут летать над лесными чащами, сверху накидывать арканы на пока еще не пойманных бандитов. А в Белорецком металлургическом комбинате соорудили такую большую пушку — диаметр жерла в рост человека! «Вот ты, Фатима, спокойно сможешь ходить туда-сюда внутри ствола. Тебе же, Гульнур, пришлось бы немножко наклонить голову, — честно уточнил юноша, — ишь какая вымахала, субханаллах, выше меня!» Да, Габдулла и на самом деле слышал, будто в Белорецке начали возводить цеха для производства новых гаубиц. Какая разница, какие будут на самом деле, лишь бы сестренок успокоить.

— Если стрельнуть из такой пушки, один снаряд целый полк в клочья разметает. Да что там полк, надо будет, до Англии, к лорду Керзону прямо домой долетит. А нечего всякие обидные ноты сочинять, — распалялся юноша. И все же, будучи до мозга костей прагматичным крестьянином, прикинул про себя и сокрушенно добавил:

— Только от нас до Англии не долетит. Придется тащить орудие на десяти тракторах к западным границам нашего родного Советского Союза.

Нет, за увлекательным трепом Габдулла не забыл о своих обязанностях часового. Просто Сергей Петрович разъяснил, он не должен нести караульную службу как остальные. Незачем. Жилой корпус училища стоит внутри огороженной территории. Все подступы отлично просматриваются и простреливаются с вышки и со спешно возведенных постов по всему периметру. Прежде чем направиться к девушкам, они вдвоем обошли все семь укреплений, сложенных из мешков с песком. Чего-чего, этого добра хватало — завезли для многочисленных строек. Сейчас, правда, необходимость в мешках почти отпала. Ибо успели отрыть окопы в полный профиль. «Твоя задача, — сказал военрук Габдулле, — своим бравом видом приободрить девчушек. А то, как привезли с дальнего выгона тела павших курсантов, у некоторых случились припадки. Одна совсем разум потеряла, заголосила по дурному, попыталась убежать в лес. Этого только не хватало! Два часа назад наблюдатели заметили около полевого стана отряд, два-три десятка всадников. Черт их знает, кто они…» Несмотря на возложенную гуманитарную миссию, юноше приказал быть начеку. Винтовок мало, всего 12, это еще учитывая трофейную «мосинку» Габдуллы. Остальные девять у боевого охранения ближнего выгона, куда перегнали скот и с дальнего пастбища. Мало оружия. «Нас, имеющих боевой опыт, еще меньше. Будешь в моем резерве. Еще неизвестно, как поведут себя остальные курсанты, если не дай Бог, над головами начнут свистеть пули. Мальчишки ведь еще совсем, необстрелянные», — после такого напутствия Габдулла всеми фибрами души ощутил, что он сейчас — настоящий мужчина. Не в возрасте тут дело, не в ширине плеч, а в непреклонной решимости защищать более слабых и робких. Наперекор всем обстоятельствам, даже против всего мира, даже ценой собственной жизни…

Ясно и даже хорошо стало на душе, Габдулла подивился такой внезапной метаморфозе. Если рассеять все дымовые завесы, за которыми любят маскироваться трусость, эгоизм и гордыня, все очень просто. Есть свои, которых он должен и может защитить, есть чужие, неважно, зачем и почему, но представляющие на данный момент смертельную опасность для своих.

Так было в гражданскую войну, так стало и сейчас. Лишь одна, но огромная разница: в лихолетье своими были ближайшие родственники и часть односельчан, весь остальной мир — враждебные чужие; сейчас же, чужие — всего лишь кучка мятежников, да пусть будет хоть целый миллион, все равно их намного, намного меньше своих — всего населения огромного Советского Союза. Какое это сладостное чувство, когда свои — все твое окружение, вся твоя страна с южных гор до северных морей! Родимая, несокрушимая, необозримая… Несмотря на свою молодость, Габдулла не обольщался: даже красные не всегда были своими, много всякой мрази ходило и под красными знаменами. Еще неизвестно, под какими флагами их было больше. Но красные сумели не только победить в кровавой круговерти войны всех со всеми, но и стать той закваской, что превратила подавляющее большинство людей в своих меж собой. По большому счету, только это и имеет значение.

Уже приехав в Учалинский район, Габдулла услышал историю, комичную и трагичную одновременно, ярко характеризующую те смутные времена. Может быль, может народ и присочинил, однако курсант Лукманов из деревни Уразово божился, что так и было на самом деле. Короче, товарищ Муртазин, ныне заместитель наркома обороны СССР, а тогда командир небольшого отряда, проходил по этой деревне. Бричка у них сломалась. Разыскали и привели к командиру местного кузнеца, которому было велено починить нехитрый транспорт. Мастер исполнил задание на совесть. А как же, грех не оправдать доверие земляка, успевшего снискать славу своей безоглядной удалью. Да и куда ему, собственно говоря, было деться? Осмеливающиеся перечить вооруженным людям в те времена жили недолго. Ровно столько, сколько требовалось чтобы передернуть затвор винтовки. Поблагодарили, стало быть, понятливого коваля за работу и двинулись дальше. Спустя несколько дней тот же отряд под предводительством того же командира проходил через деревню уже в обратном направление. Муртазин приказал доставить перед свои грозные очи того кузнеца. Мастер явился почти без опаски, а как же, они же сейчас почти приятели. Только вот Муртазин не стал спешиваться, дабы должным образом приветствовать знакомца. Наклонившись с седла, одной рукой ухватил за грудки и приподнял до своего уровня опешившего кузнеца. Не силой он бахвалился, не до того, сумрачно было на душе. Вплотную, нос к носу приблизил и прямо в лицо рявкнул:

— А что это ты, нехороший человек, помогаешь белякам?

Тот пролепетал, мол, видеть не видел, знать не знает ни про белых, ни про зеленых и прочих синих. Но командир не унимался:

— А кто, если не ты, чинил бричку белякам несколько дней назад?!

Кузнец под конец запутался:

— Так ты же сам велел, неужто забыл?

— Расстрелять! — коротко приказал командир сопровождавшим бойцам.

Чего уж рыпаться, коль смертный час пришел. Не вырваться и не оправдаться Бог весть за какую вину. Смиренно встал к каменному забору, куда приволокли, закрыл глаза и стал про себя читать молитву. Чтобы точно попасть в райские кущи, хватит, достаточно намаялся в земной жизни… Грохнули выстрелы. Но странное дело, ни тебе боли от пуль, разрывающих и кромсающих родную плоть, ни ангелов, влекущих измученную душу в горние выси… Чуть выждав, незадачливый кузнец открыл глаза. Как оказалось, бойцы стреляли поверх головы. А командир, пригрозив пальчиком, таки разъяснил ситуацию:

— Когда мы проходили в ту сторону, мы были за белых. Сейчас за красных. Красным нужно помогать, всем остальным нельзя. Политика, однако, понимать надо!

…замолчали селяне, каждый по-своему размышляя о таинственных силах политики.

Глава 10

Как ни торопился, на вершину невысокой голой горы Ирек Сафин взобрался на своих двоих. Лошадку оставил на склоне, иначе всадника на фоне неба любой увидит за много верст. Это сейчас он — преподаватель по животноводству в ширкате, а всего пять-шесть лет назад был бойцом, умудрившимся выжить в таких передрягах, что самому сейчас не верилось. Наслушавшись позже лекций на курсах, он и про себя выражался по-научному: «Хрен сейчас кто меня сможет убить. Нас две войны и одна революция отселекционировали! Это еще не считая Польского похода, когда так всыпали в хвост и гриву, даже тошно вспоминать»

Осторожно убедившись, что на противоположном склоне и у подножья никого нет, чуть расслабился, принялся внимательно обозревать дальние окрестности. Нет сомнения, налетчики поскакали в сторону деревни Кудаш. Странное дело, даже не пытались запутать следы, двигались по грунтовой дороге. Будто специально накопытили. А вот в самой деревне поднимаются клубы черного дыма. Ирек насчитал четыре столба. Такое не может быть обычным пожаром, ясное дело, не только в ширкате, во всем районе творится что-то страшное. Продолжая наблюдение, Сафин крепко задумался — что ему делать дальше? Имаметдин Мархаметдинович велел проследить, куда двинулись налетчики, и возвращаться. Но, во-первых, он сейчас не на военной службе, товарищ Ширгалеев, при всем к нему уважение, не командир ему, а начальник. Нет у него полномочий отдавать боевой приказ. Во-вторых, не было конкретного указания, через сколько километров следует возвращаться обратно. Весьма возможно, налетчики не доехали до Кудаша, свернули налево или направо. В ширкате же, и без него обойдутся, курсантов там на целую роту, товарищ Васнецов — кадровый офицер еще с царских времен, скоро подъедет милиция… А в-третьих, все эти доводы Сафин приводил только для того, чтобы утихомирить собственную совесть бывалого служаки. Ибо еще там, на выгоне, ясно осознал: велик мир, всю жизнь скакать будешь — не обойдешь, но слишком тесен, чтобы уместиться и ему, и тем, кто зарубил беззащитных юнцов… Кто-то непременно должен уйти! Не сможет он дальше учить курсантов, прямо глядеть им в глаза, пока безвинно пролитая кровь таких же парней взывает о мести. «Бисмилахи-рахмани-рахим, Бог мой, преврати меня в свою карающую десницу!» — истово прошептал про себя всего еще несколько часов назад мирный преподаватель и птицей взлетел в седло.

Не стал Ирек напрямую скакать к деревне. Перелесками обошел справа. Приходилось раньше бывать в Кудаше, хорошо представлял здешнюю местность. Левый берег речки упирается в каменистые холмы, правый же — сплошь пойменные луга, ивняк и болота — полк можно упрятать. Перейдя реку, благо, воды лошади только по брюхо, Ирек на пару километров углубился в заросли перемежаемые топями. Облюбовав подходящую ольху, привязал к дереву лошадь. Поспешишь — людей насмешишь, возможно, своей глупой смертью врага насмешишь. Ирек не стал торопиться, споро разобрал и собрал винтовку, убедился, все в норме. Патронов маловато, три снаряженных обоймы и восемь штук россыпью. Рассовал боезапас по карманам. Хоть догадался переодеться в старую гимнастерку, как прозвучал набат тревоги. А то хорош был бы в черном пиджаке, в котором ходит на занятия… Портянки же, заново старательно перемотал, с утра некогда было. Улыбнулся, вспомнив речь товарища Васнецова перед курсантами на занятиях по военному делу: «Хороший красноармеец в первую очередь воюет головой, во вторую очередь — ногами и только затем — винтовкой, другими штатными и подручными видами оружия». Правильно говорит, главное — маневры! Одно слово — ученый человек, военспец. Переобувшись, Ирек подпрыгнул — ничто не звякает и не бренчит. Чему звенеть-то, он налегке. И все же, раз Сергей Петрович требует того от курсантов, не будет зазорно перенять хитрость и бывалому вояке. Не все понимают глубинный смысл поговорки «Век живи, век учись»: век учись, а то не дадут дожить до векового возраста, прибьют. Напоследок крутанул несколько раз в кисти засапожный нож, удовлетворенно крякнув, снова упрятал в положенное место. Невелик размерами, зато удобен для скрытого ношения. Из настоящей златоустовской стали, которая весьма высоко ценится среди знатоков холодного оружия. Не, без ножа никак. Свыкся, воспринимал как часть собственного тела. Давно уже не свистели над головой пули, отвык просыпаться по ночам от каждого шороха и делить всех встречных на «своих» и «чужих», но вот с этой привычкой никак не мог и не хотел расставаться. Разве что в баню ходил без ножа. Сейчас клинок явно не будет лишним. Пуля — дура, нож — молодец. Конечно, дура, больно уж шумлива. Нельзя шуметь, когда кругом враги, заслышав выстрел, мигом сбегутся. А с этим засапожником, были времена, и с плена сбегал, и нерадивых вражеских часовых снимал, и языки «языкам» развязывал…

До околицы добрался быстро. Залег в тальнике, стал присматриваться. И принюхиваться — ветер был в другую сторону, но все равно сильно тянуло гарью. Оно и понятно — вдали догорал сельский Совет, никто и не думал тушить пожар. Несколько раз на значительном отдаление от наблюдателя пронеслись кавалькады по 7–8 всадников. Ни женщин, ни вездесущей ребятни на улицах совсем не видать. На одном подворье поблизости тоскливо воет пес. «Плохо дело, — подумал Ирек, — средь бело дня собака так может выть только по покойнику. И цыкнуть некому, всех, что ли, поубивали? Кто жив, попрятались как мыши, не до собаки им сейчас. Значит, враг все еще в деревне»

Подтверждая догадку, на противоположном конце деревни вразнобой застучали выстрелы из винтовок и револьверов. Все еще воюют. Кто и с кем?

На этой стороне уже тихо. Товарищ Сафин рискнул огородами пробраться к ближним домам, авось кого встретит и расспросит. Удачно получилось, из-за хлипкого плетня на первом же подворье приметил пожилого мужика. Тот сидел на крыльце, вонял самокруткой. Ирека не заметил, а он так и не смог разобрать — встревожен или, наоборот, чем-то воодушевлен хозяин. Ибо морщинистое лицо с очень массивной челюстью то озарялось счастливой улыбкой, то искажалось ненавистью — когда хриплым голосом принимался крыть кого-то матерными словечками. «Странный старик, — удивился Ирек, — в наших башкирских деревнях почти никто не курит. Разве что некоторые солдаты пристрастились в империалистическую войну. Этот никак там не мог воевать, возраст не тот. А как сквернословит, будто пьяный сапожник в Уфе!» Для башкира и мусульманина, еще и в преклонном возрасте — это вообще за гранью понимания. Между тем, не пришлый, видно — он у себя дома. Ладно, сейчас имеет значение только то, что он дома один. Окончательно убедившись, что на улице и соседних подворьях никого не видать, Ирек с треском распахнул калитку, уверенным шагом прошествовал к дому.

— Ну, и что ты тут расселся? — процедил сквозь зубы, окатив хозяина ледяным взглядом. Винтовку наставлять не стал, пусть не думает, что его опасаются. Иреку мужик сразу не понравился. Но не в этом дело. По опыту знал, лучшая оборона — это атака. Если сразу жестко надавить, у визави пропадает желание лезть с расспросами. Сафину же пока требуется разобраться в обстановке, а не докладывать про себя. Узнать, кто на данный час хозяйничает в деревне? Интуиция не подвела, хозяин резво вскочил на ноги.

— А я что, я ничего, сижу вот… — начал он мямлить, испуганно уставившись на непрошенного гостя.

— Вот я и спрашиваю, почему ты дома сидишь в такое время! — грубо прервал Ирек. — Отвечать! Почему не с нашими?

— Наши меня сами отпустили! Господин десятник Салихов изволил пошутить, сказал, чтобы не путался под ногами, раз без левольвера. Они сейчас Фазуллу пустят в расход и все, свободна наша деревня! — угодливо залебезил хозяин.

«Товарищ» или «господин» — иностранцу, пожалуй, и не объяснить разницу схожих обращений. Товарищу Сафину хватило с лихвой, чтобы понять — в деревне враги… Кто, откуда, сколько — все это второстепенно. Пока же, раз тут враги, не стоит им мозолить глаза.

Кивком головы указал на дверь:

— Это мы еще проверим, топай в дом!

С нежданной для его массивной фигуры проворством хозяин засеменил вперед. Поднялся по скрипучим ступенькам. Вовремя они убрались — на улице заслышался топот копыт. Войдя, Ирек мельком оглянул внутренность жилища. Никого больше нет, вот и славненько. Бедновато живут, лишь одна комната. А в остальном, все как у большинства деревенских башкир. Почти всю площадь занимают «русская» печка и деревянные нары-«хике». Хозяин вознамерился было раскинуть подушки, сложенные в углу, дабы гостю было удобнее сидеть. Ирек бесцеремонно пресек жест гостеприимства, дулом винтовки указал — садись на лавку. Сам так и стоял у двери, краем глаза через окно присматриваясь, что происходит на улице. Выждав томительную паузу, скривил тонкие губы в глумливой усмешке.

— Что, дядя, думал самый хитрый, да? Там, — Ирек пальцем указал наверх, — все известно про твое двурушничество. Господин сотник намеревался лично тебя расстрелять, да я вот решил сначала поговорить. Сам знаешь, бывает, и оклевещут достойного человека.

— К-какой сотник? Сам господин Худайбердин? Он разве не в К-к-кунакбае сейчас? — стал заикаться старик.

— Он там, где ему положено! А кому ты хочешь донести, где сейчас господин Худайбердин? — недобро сощурил глаза гость. — Ты бы про себя подумал. Разве не знаешь, как мы поступаем с предателями?

…Сафин действовал наобум. Справедливо рассудил, раз мужик так подобострастно отзывается о некоем десятнике, сотников всяко должен бояться больше. И еще, только раз глянув, сразу понял — человек с такими гнилыми глазами не может не быть предателем. Без разницы, кому прислуживает. И ведь угадал! Совсем сдулся старик.

— Значит прознали, как я потерял тот проклятый левольвер… — сокрушенно пробормотал вполголоса.

— И не только! — плеснул масла в костер Ирек. — Револьвер это еще не так страшно, а вот якшаться с врагами — за это сразу к стенке.

— Я же все рассказывал десятнику! Ничего не утаил. С Кашириными, чтобы им пусто было, всего месяц ходил. Как понял, что они супротив народа — сразу ушел от них! — взвился с места хозяин, но тут же болезненным тычком ствола в грудь был усажен на место. Сафину, конечно, было бы очень интересно разузнать, что связывало старика с братьями Кашириными, с которыми был раньше знаком лично. Но не до того сейчас. Разобраться бы, что за кровавая чертовщина проходит здесь и сейчас.

— Давай, дядя, поведай, какими делишками сегодня был занят? С самого начала.

Товарищ Сафин, якобы представитель неведомого и ему самому сотника, не мог, конечно, спросить напрямую — кто с кем воюет? Назар (так звали хозяина) сразу бы смекнул, что перед ним чужой. Пришлось идти окольным путем. Из сумбурного рассказа, бестолково перемежаемого междометиями и уверениями в преданности общему делу, вырисовалась совсем уж неожиданная картина.

…за последние полтора-два года почти во всех деревнях района были организованы группы из лиц, обиженных на Советскую власть. Насколько широко разветвилось подполье, Назар ничего не знал. Про политическую основу сопротивления — то же самое. Единственно, что смог воспроизвести из всего слышанного у более грамотных подельников — «…перевешаем большевиков, вся власть — Учредительному собранию!» Им категорически запрещалось до поры проявлять недовольство. Наоборот, «учредильщикам» было велено демонстрировать лояльность новым хозяевам, по возможности устраиваться в советские и партийные органы власти. «Сами знаете, наши есть даже в райкоме КПСС» — мимоходом обронил старик. Ирек утвердительно кивнул головой, да, мол, знаем. Немало ему напряжения потребовалось, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Думал, война далеко позади, а вона как получилось! Дальше — еще страшнее. Вчера прискакал связной из деревни Кунакбай, передал приказ Худайбердина: на заре перебить большевиков и активистов в своей деревне, потом идти на соединение к сотнику. Только с самого начала не заладилось в Кудаше у мятежников. Только председателя колхоза с счетоводом удалось застать в правление хозяйства. Агронома долго гоняли по полям, куда он выехал спозаранку, так и не поймали. А председатель сельсовета и еще несколько специалистов колхоза почуяв неладное, закрылись в своих домах и отстреливались. Потеряв несколько соратников, мятежники подожгли укрытия врагов. Выехать в Кунакбай, далее — в Учалы в оговоренное время не получилось. Механизатора Фазуллу до сих пор не могут выкурить из гаража, и не поджечь — все подходы, гад, простреливает. Не один он там, со сторожем, а может еще кто прибился. И вообще, много еще в деревне врагов!

— Слышите, как собака воет? Это Махмуда. Его забыли записать в список. Ладно, я напомнил господину десятнику, что он депутат! — не без гордости продолжал вещать Назар, — первый враг Махмуд нашему святому делу. У него два сына в Красной армии!

Как бы ни был ошарашен Ирек всем услышанным, все это его интересовало несравненно меньше, чем ответ на вопрос, ставший ныне смыслом самого существования. Немыслимым усилием сдерживая клокочущую внутри ярость, изобразил подобие улыбки:

— Понял, Назар-абый, тебя попытались оклеветать. Я с ними разберусь. Ты мне вот что скажи — кто сегодня угнал лошадок с ширката «Урал»? Знаешь?

Назар заметно приободрился. Понял, невесть откуда свалившийся на голову начальник со страшными ледяными глазами поверил в его безвинность. И про револьвер, врученный господином десятником и проигранный в карты, когда ездил на Белорецкий базар, больше не допытывался. Поверил, стало быть. Радуясь возможности услужить гостю, затараторил.

— Как ни знать, конечно, знаю! Хабибьян со своим десятком 16 скакунов пригнал. Бестолковый он, Хабибьян, с мальчишками-подпасками не смог управиться, двоих воинов потерял. И без того неполный десяток был, сейчас, курам на смех, всего с пяток остались.

— Ваш он, Кудашевский? — Сафин впервые за встречу потупил взор. Как бы этот старый прощелыга не заметил в его глазах чрезмерный интерес. Хозяин дома не так прост, каким хочет казаться. Но Назар и не думал ничего таить. Своим звериным чутьем уловил — с гостем не надо спорить и юлить, посчитает нужным — убьет, глазом не моргнет.

— Да ни, не наши они!

Как выяснилось, весной некий Хабибьян Юмашев из соседней деревни по каким-то хозяйственным делам наведывался на дальний выгон ширката. Как увидел породистых рысаков, потерял сон и покой, до того приглянулись. Сейчас же, как получили приказ выступать в поход, решил — только на таких скакунах и пристало идти в священный бой. Нарушив приказ сотника, на заре двинул свой неполный десяток в «барымта» (набег за скотом).

— А что он потом в Кудаш заехал? Напрямую в Кунакбай быстрее бы доехал.

Назар задребезжал сиплым смехом.

— Боится господина сотника, он же, куриная голова, еще до боя, из-за своей бестолковости двоих потерял. А один ранен. Господин сотник за такое по головке не погладит. Вот и предложил нашему господину десятнику, он ему — трех коней, а наш господин десятник направляет под начало Хабибьяна трех бойцов. Долго спорили, сошлись на десяти рысаках. Наш господин десятник своего не упустит, голова!

Заметив, что Ирек совсем не разделяет его восторга, старик быстро посуровел.

— Как увидите господина сотника, скажите, что это я, Назар Кургашев раскрыл вам глаза на подлый заговор. Пусть изменщик понесет заслуженную кару. А с его десятком и я могу управиться, вернее человека не сыщите!

— Ты даже не представляешь, какая будет кара — проклянут родную мать, что родила на белый свет… Они еще здесь?

— Черт бы их задрал, давно уже выехали. Только в Кунакбае сможете застать, — с явным сожалением ответил Назар.

Все что ему требовалось, Ирек узнал. Только собрался выйти вон, в окошко заметил — к дому напротив подъехали два всадника. Один из них, спешившись, зашел в подворье. Второй, в изодранном бешмете, но в начищенных до блеска хромовых сапогах, стал дожидаться подельника в седле, винтовку держал наизготовку. «Повоевал в свое время, ишь, как глазами рыскает по сторонам, и оружие держит правильно», — с ходу определил степень возможной опасности товарищ Сафин. Решил, пока лучше не выходить из дома, не поднимать зря стрельбу. Проще дождаться, пока сами уберутся восвояси.

Расселся на лавке рядом с хозяином.

— Десятником хочешь? Тогда давай, рассказывай, что ты делал в отряде Кашириных?

Как оказалось, к красным прибился, так сказать, по факту рождения. Не баловала судьба Назара Кургашева с самого младенчества: отца не знал, мать умерла от непосильных трудов и нищеты, когда ему едва девять лет исполнилось. Троюродный дядя не дал пропасть, взял сироту к себе. Тяжело жили, голодно, да еще жена дяди попрекала сиротинушку каждым куском. Едва минуло четырнадцать лет, сбежал Назар от них. «Дядя на вторую корову копил, я, не будь дураком, прихватил денежки с собой. И тете припомнил все обидные слова — перед уходом в клочья изорвал оба ее платья и в крынку с молоком нагадил!» — с малопонятной для Ирека гордостью поведал хозяин дома. Где только не мыкался, кем только не подрабатывал горемычный юноша — пастухом, сплавщиком леса, пасечником и печником, как можно было понять по недосказанности, не гнушался конокрадством и просто воровством. Но так и не добился ни достатка, ни уважения. Женился на такой же нищенке, Бог не дал детей, овдовел. Революцию встретил разнорабочим железоделательного завода в Белоречье. Возликовала тогда сумрачная душа Назира. Вот оно, свершилось! Можно, и даже похвально стало резать всех богатых, чистеньких и сытых. Таких он ненавидел сызмальства. Плевать было Назару, что там хотят построить большевики, что понаписали Маркс с Лениным, животный страх в глазах буржуев сладострастно щекотал нервы, запах крови кружил голову. Так хорошо ему еще никогда не было. Тем не менее, при рассказе предпочел от большевиков отмежеваться, он же сейчас «белоленточник». «Я красных с самого начала невзлюбил, несознательный еще был, но чувствовал их гнилое нутро. Поэтому, с беляками никогда не воевал. Как отряды схлестнутся меж собой, я тихо-тихо отойду в лесочек и поминай, как звали!» — каркал вороном рассказчик. Ирек понимающе ухмыльнулся. Как же, как же, и у красных, и у белых навидался этой публики: против безоружных и мирных — лютые вояки, если же завидят солдат — сразу улепетывали в кусты.

— Молодец, Назар-абый, правду говоришь. Мы и так все про тебя знаем, сейчас я только проверяю, насколько ты искренен, можно ли ставить десятником, — приободрил он воинственного старика. — А как к Кашириным прибился?

Прибился тем же макаром. После очередного побега припугнул как следует хозяина и отлеживался целый месяц на хуторе. Как появились рядом красные казаки, вытащил упрятанную красную повязку, нацепил на правую руку и просто вышел к своим. Вернее, выехал на экспроприированной у хуторянина кобыле. Русский язык знал через пень-колоду, а вот замечательное слово «экспроприация» запомнил и полюбил с первого раза. Взяли красные казаки коноводом, в чем-чем, а лошадях Назар знал толк. Только действительно, больше месяца не задержался. Завалил как-то дочку купца-заложника на сеновале, тут черт принес самого старшего из Кашириных. Взбеленился красный казак, вытащил насильника за шкирку во двор и отдубасил смертным боем. «Вот тогда-то я окончательно прозрел, с большевиками мне не по пути, — простодушно признался Назар, — купца с семьей все равно грозились расстрелять, почему мне зазорно побаловаться с ядреной девкой? Если собрался, скажем, резать корову, разве ее нельзя сначала подоить? Если бы сам потом полез на девку, я бы еще понял, так нет же! Будто собака на сене, одно слово — большевик» Чуть оклемавшись, утек по-тихому от буйных братьев. Дождался конца смуты у казахов, коим в прежние времена сбывал угнанный скот. Там бы и укоренился, да вот хозяин кочевья приревновал к нему свою младшую жену. Пришлось спасаться бегством. Кинулся в родные края, тут ему повезло — дядя с семейством умерли от какого-то мора, Назар на правах наследника занял опустевшее жилище. Тут и перебивался случайными заработками. Кому печь сложит, скажем, баню срубит или коня подкует — непутевая жизнь многому его научила… Правда, особо себя не утруждал. Возраст свое берет, сейчас пусть молодые горбатятся, как мы в свое время. Не все же им песни орать и над зрелыми мужами потешаться!

В контексте бойни на дальнем выгоне преподавателя абсолютно не интересовало, чем руководствовались налетчики. «Учредильщик»-«белоленточник», монархист, коммунист, анархист, да хоть тред-юнионист — кем бы они себя не называли, имя им одно — нелюди. Больше из академического интереса Ирек уточнил:

— А вот скажи, дядя, что тебя заставило взяться за оружие? Какие у тебя обиды на нынешнюю власть?

— Фариту телку справную дали, мне шиш! А ведь он тоже в колхоз не вступал, тоже, как я, записался хуторским. А колхозники давно с жиру бесятся — и семена им заморские, и сеялки в долг, и жатки, даже трактор дадут. Нет в мире справедливости!

— Самого, значит, в колхоз не приняли?

— Что я, баран безмозглый — на чужого дядю горбатиться! Председатель домой приходил, соловьем заливался — мол, и руки у тебя золотые, и в конях хорошо разбираешься. Но меня на мякине не проведешь! Всяк норовит накинуть хомут на шею простого человека. Еле сдержался, так хотелось скинуть с крыльца. Ничего-ничего, подавился Шафкатик своими хвалеными сеялками-веялками, сегодня первым ему голову свернули. Жаль, я не успел. Своими зубами глотку бы перегрыз.

— А на что тебе телка или сеялка, как я погляжу, хозяйство не держишь?

— Дык, продать же можно! Повезу в Верхнеуральск или Троицк, там у меня много знакомых.

— Думаешь, как победите, я хотел сказать — как победим, дадут тебе эту телку?

— А ради чего я кровь проливаю, голову под пули подставляю!? Дадут конечно, мне господин десятник обещал.

За беседой Ирек поглядывал на окошко. Облегченно вздохнул, завидев выходящего из дома напротив мужчину. Оба не мешкая двинулись в сторону центра деревни. «И мне пора, до Кунакбая путь неблизкий», — подумал Ирек и не прощаясь со стариком шагнул за порог. Тот на свою беду кинулся провожать. Стараясь все высказать, быстро-быстро залопотал:

— Господин командир, так вы замолвите за меня словечко перед господином сотником? А то я не все вам успел обсказать. Рука у меня твердая, не дрогнет! Вот сегодня Махмуда, соседа моего, вместе с женой порешили, а младший сынок затаился за дровами. Главное, никто про него и не вспомнит, бдительности нашим не хватает, только я все думы думаю — змеиное семя надобно вырывать с корнем. И в подпол лазил, и на сеновал, нет мальца! Встал посреди двора и смотрю, а куда бы я сам спрятался? Некуда больше, везде искал. И тут, наверное, сами ангелы повернули мою голову в ту сторону. Вижу, между стеной и невысокой такой поленницей, никто и внимания не обратит, зазор остался, а оттуда чья-то босая пятка виднеется. Глаз у меня зоркий, таки углядел! Вытащил, стало быть, за эту ногу Махмуда мальца. А он в слезы: «Агай, агай, спаси!» За своего, стало быть, принял, за соседа. Не стал понапрасну мучить ребенка, что я, зверь что ли? Тюкнул слегка обухом по макушке. И все, еще на одного врага нашему святому делу стало меньше. А то, «агай», «агай», какой я ему агай, змеиное отродье!

…Назар и сам успел понять, не надо было этого говорить. Ирек мгновенно развернулся в его сторону. Глаза совершенно безумные. Дергаясь уголками побледневших губ, с усилием выдавил из себя хриплый стон:

— Агай, спаси, так он, говоришь, кричал?

Старик не успел ответить. Был он кряжист и силен, но тут в мгновение ока скомкали его как ворох старого тряпья и впечатали в стену прямо лицом. Дальнейшего он уже не чувствовал, не услышал, как с омерзительным звуком хрустнули шейные позвонки, когда Ирек стиснув железными ладонями подбородок и затылок, крутанул ему голову.

Ирек же, оттолкнув от себя обмякшее тело, вытащил платочек и тщательно обтер руки, слегка вымазанные в соплях и слюнях убитого. Успокоился так же быстро, как и впал в бешенство. Бросил взгляд на окошко, никого не видать. Не спеша прошелся по избе. Довольно присвистнул, обнаружив заплечный мешок. Вытряхнул из него содержимое — старую шинель, видимо, принадлежавшую покойнику. Не пригодится, сейчас и по ночам тепло. Нисколько не смутившись, Ирек обшарил карманы покойника, вытащив кисет, закинул в мешок. Нет, он не курил, но табак — вещь полезная. Здесь, конечно, специально обученных собак не встречал, а вот в Польше только этим зельем сбили со следа собак, когда выбирались из окружения.

А вот продовольствия у Назара оказалось мало. Не очень свежий хлеб, пара луковиц, соль, завернутая в замызганную тряпочку. Спичек тоже не было, покойник обходился кресалом. Ладно, спички свои имеются. Ложка, жестяная кружка тоже пригодятся. Обнаружив в сенях здоровенный шмат сала, Ирек саркастически ухмыльнулся: «Вот же гад, через слово упоминал имя Всевышнего, сам же жрал запрещенную для мусульман еду!» Сало тоже полетело в заплечный мешок. В мирное время Сафин не притрагивался к свинине, даже сам точно не мог сказать — то ли из-за религиозного табу, то ли просто брезговал этими, скажем так, не самыми чистоплотными на земле животными, карикатурно напоминающими людей. А вот во время военного похода, если нет другой равноценной еды, сало перестает быть «харам», то есть запрещенным. У самого дедушка был муллой, наверное, знал, чему учил старшего внука. Оно и правильно. Продовольствие на втором месте важности после боеприпасов, без еды и патронов долго не повоюешь. Ирек представлял, насколько недолго — 2–3 дня без пищи. Потом слабеющие ноги толком не держат, какие там маневры или рукопашный бой. Самое прискорбное — прицел винтовки начинает плясать в трясущихся руках. Попасть во врага можно только чудом. Нет, питаться надо регулярно, даже если не ослабеешь за сутки вынужденного поста, голодное брюхо может предательски заурчать, когда, допустим, лежишь в засаде. Запасшись трофеями, Сафин выволок тяжеленное тело хозяина за порог сеней, сбросил вниз головой с невысокого крылечка. Когда сюда придут «белоленточники», пусть смогут уверить сами себя, дескать, свалился Назар с крыльца и сломал шею. Как не раз убеждался, люди охотно предпочитают любую чушь и нелепицу правде, если эта самая правда требует незамедлительных и решительных действий. Бесшумной тенью скользнул Ирек тем же путем, каким явился сюда полтора часа назад.

Нет, у него и в мыслях не было убивать хозяина дома. Сволочь редкостная, но разве таких мало на белом свете? Всех в одиночку не переубиваешь, у него сейчас другая задача, даже, смысл жизни — найти и покарать нелюдей, вырезавших его братишек-курсантов. А допрошенный враг даже не догадывался, что он враг и что его допрашивают, не стал бы оповещать про него остальных, тем более — высылать погоню. Нет, до последнего момента не хотел отвлекаться от выполнения задачи на такие мелочи. Однако Назар сам невольно спустил курок — рассказал про убийство мальчишки, а когда прошепелявил фразу «Агай, агай, спаси!», окончательно подписал себе смертный приговор. Тут уж у Ирека сознание заволокло красной пеленой, пришел в себя только от хруста ломаемой кости. «Агай, агай, спаси!» Именно так, кажется целую вечность назад, душераздирающе вопил его единственный братишка Султан. Когда со всех ног несся за защитой к старшему брату, самому сильному и смелому джигиту на всем белом свете. А сзади пустил в галоп свою лошадь белогвардеец с завитыми кверху усиками, небрежно махнул шашкой… Он тогда только вернулся с фронта империалистической войны. Долго, через пол-России пешком добирался домой, редко когда удавалось сесть на поезд, да еще раненым валялся у сердобольных людей. Однако даже поговорить с родными не успели, в деревню нагрянул эскадрон. Ирек и не думал прятаться, никакой вины за собой не чувствовал, одинаково сторонился как красных, так и белых. Командир эскадрона приказал ему незамедлительно записаться в свои ряды. Навидался Ирек таких офицеришек на фронте, отказался в не очень вежливой форме. А тот ротмистр или напугать его хотел, или и на самом деле ум за разум зашел от тошнотворного запаха бойни, разгоравшейся в империи — приказал вывести на берег речки и расстрелять «большевистского прихвостня». Ухватили за руки два дюжих солдата, сзади еще один пристроился с винтовкой наизготовку, и повели за деревню. Вот тут-то и послышалось «Агай, агай, спаси!» Рывком развернувшись, Ирек увидел братишку в полусотне шагов от себя, с расширенными от ужаса глазами. А позади него — всадник. Да, Ирек был готов поклясться именем Всевышнего, и на таком расстояние разглядел все до мелочей — и глаза братишки, полные мольбы, и блеск солнца на клинке, и глумливый прищур верхового, а еще кровь, брызнувшую фонтаном с тоненькой шеи… Все, больше он уже ничего не помнил. Как потом поведали выжившие односельчане, несмышленыш Султан вознамерился спасти старшего брата: выхватив из кобуры зазевавшегося офицера револьвер, попытался выстрелить. Не получилось, откуда мальчик мог знать, что сначала требуется взвести курок, только потом нажимать на спусковой крючок? Осознав тщетность попыток, малец в испуге выкинул в сторону бесполезное оружие и со всех ног бросился к брату. Хотел укрыться за его широкой спиной от страшных всадников, заспешивших на помощь своему бестолковому «ваше благородию». Ротмистр так и стоял столбом, беззвучно открывая и закрывая рот. А Ирек в неистовости раскидал всех троих конвоиров. Но зарубивший Султана всадник сбил его крупом лошади. Там и подмога подоспела, долго топтали Ирека сапогами. А еще пристрелили отца, бросившегося на подмогу сыновьям. Вот так остался товарищ Сафин один на свете, переполненный нечеловеческой ненавистью ко всем, кто в погонах. Даже Муса Муртазин, в отряд которого вступил, чуть оправившись от побоев, запомнил эту черту. Когда собрался перейти на сторону Колчака, сам предложил Иреку уйти домой. Некуда было ему возвращаться, примкнул к красным партизанам. А после, как только Муса Лутович сдружился с большевиками, снова вернулся под его начало. Клин клином вышибают, в беспрестанной круговерти яростных боев, рана утраты близких людей, если и не затянулась, так хоть ушла куда-то вглубь. А ведь поначалу сам искал смерть, но даже старуха с косой, кажется, боялась близко подходить к бешеному парню. После войны, куда направят комбрига, за ним следом и товарищ Сафин. Весной 1925 года вызвал Муса Лутович своего верного сподвижника, доверительно сообщил: «Я встречался с самим товарищем Сталиным, великие дела зачинаются в родном Башкортостане. Такие, и словами не описать, дух захватывает! Готовится специальное решение ЦК КПСС, но пока это тайна. Главная проблема — кадры. Сейчас в Оренбурге и Уфе годичные курсы начнут открывать по разным специальностям. Парень ты грамотный, давай, выучись, пока молодой, хоть на агронома, хоть на механика. Ты мне как младший брат, видит Бог, не хочу расставаться, но надо!» Оторопел Ирек от такого предложения, но командир не оставил выбора. Только слегка подсластил пилюлю: если науки окажутся страшнее конной сшибки с саблями наголо, рядом с Муртазиным всегда найдется место для его испытанного товарища. Совершенно неожиданно для себя, Ирек всецело втянулся в учебу. Седобородые профессора и бывшие управляющие крупных хозяйств, завербованные на новое местожительство, таки сумели и за столь короткий срок обучить курсантов азам профессии. Нет плохих учителей, есть плохие учителя! Иреку помогло и свободное владение русским языком, а как управляться с лошадью или с телкой, эту «академию» все они окончили еще в босоногом детстве. Первый выпуск почти полностью распределили по учебно-сельскохозяйственным товариществам. Хлопоты по организации большого хозяйства, обучение всему, что знает, юных земляков-братишек, задушевные беседы с не по годам мудрым Имаметдином Мархаметдиновичем и военруком Васнецовым — до того прельстительным оказался вкус мирной созидательной жизни, совсем оттаял душой. Вдобавок еще ведь и женился. На такой же курсистке, преподавательнице ширката по бухгалтерскому делу. Свадьбу справляли две с половиной сотни курсантов и сотрудников, такое и во сне раньше не могло присниться!

…изрубленные тела курсантов на поляне безжалостно напомнили — до эры милосердия еще очень и очень далеко, рано расслабляться мужчинам, способным удержать в руках меч. У башкир мстительность и злопамятность никогда не были в чести. Но никто никогда не посягал на право «кон алыу» — еще более жесткий ответ на беспредельную жестокость врага. Того ротмистра с его головорезами так и не разыскал, вернее, не успел застать среди живых. Наверное, поэтому, долг мести за братишек воспринял как «кон алыу» за родного брата и отца.

Глава 11

В душу каждому не залезешь, трудно на гражданской войне — не отличить, кто по одну сторону баррикад, а кто тебе самый злейший враг. И морда лица у него такая же, и язык… И одеты почти всегда одинаково, это если не считать кадровых военных и милиционеров. А так, все одной масти. Будто цыплята из-под одной наседки, в дурости великой вознамерившиеся переклевать друг дружку. Мятежники, наверное, долго головы ломали, как им выделять своих среди весьма условно чужих. Вариант с красными повязками, успешно испытанный сравнительно недавно, отпадал сразу и бесповоротно. Как-никак, мятежники — борцы с красной заразой. Зеленый — тоже не то, казаки и русские обидятся. Вспомнят про зеленое знамя ислама и Бог весть что подумают. Какой-нибудь оранжевый или фиолетовый цвет было бы замечательно, только откуда раздобудешь столько ткани экзотичного колера в серой действительности послевоенных будней? Черные оттенки — вот этого добра всегда в избытке, измазался в грязи — уже в масть. Только опять незадача — такие повязки не углядеть на фоне темной одежды, напяленной на большинство и своих, и врагов. Особенно, когда ясно солнышко зайдет за горы и ночью все кошки серы. Да еще, не любит местный народ черный цвет и все тут. Остаются только белые повязки, наматывемые или на правую руку или на шапку, кому куда угодно. Кончатся простыни, так медицинских бинтов сейчас предостаточно, завезли коммуняки в фельдшерские пункты во всех крупных деревнях. Конечно, и белый цвет не без изъяна: среди рекуртируемых в ряды «учредильщиков» много людей, помнящих зверства белогвардейцев. Как ни крути, категорическое отторжение большинством россиян белого движения определило исход гражданской войны. Но выбирать не приходится. В пику красным с их повязками, было решено величать повязки «лентами». Самих защинчиков новой гражданской войны, соответственно, «белоленточниками».

В Кудаше Ирек сразу отметил этот отличительный признак мятежников. У Назара лента, именуемая «белой», тоже имелась. Только скорее цвета плодороднейшей земли. Товарищ Сафин не преминул захватить повязку с собой. Сейчас же, устроившись на берегу лесного ручья, с остервенением тер тряпку песком, пытаясь хоть чуть-чуть обелить. При этом яростно чертыхался про себя. «До старости дожил, ума не нажил! Как можно быть таким грязнулей? Ведь выдали ему белую повязку, и во что превратил всего за несколько часов! Люди с грязной душонкой не могут обойтись без грязи вокруг!» — клял Ирек несостоявшегося белоленточника. Более или менее удовлетворившись результатами, накинул тряпицу на сук, пусть пока просушится. Сам же не спеша пообедал хлебом с салом. Можно было бы запалить незаметный костерок, вскипятить в кружке чай. Осины вокруг хватало, а дыма от ее сучьев совсем мало. Да вот беда, нет у Сафина чая, к которому успел пристраститься за последние годы. Нет, так нет, пора в путь.

Как и в Кудаше, оставил скакуна за несколько километров до деревни. Расположившись на господствующей горе, куда мятежники даже не догадались выставить дозор, стал наблюдать.

В Кунакбае было куда многолюднее. Сновали туда-сюда пешие и конные. Численностью до двух рот. Если, конечно, вооруженный сброд уместно считать в армейских подразделениях — никакого порядка! На юго-восточной оконечности поселения, перпендикулярно дороге в Учалы с десяток человек лениво рыли окопы. Пулеметы расположили грамотно, проезжая часть попадает под перекрестный огонь. «С захватом райцентра, судя по всему, не получилось. Иначе, зачем им тут готовиться к обороне?» — прикинул Ирек. В подтверждение его догадки, со стороны Учалов понуро приплелся отряд в 10–15 всадников. Помимо белых лент на рукавах, даже отсюда можно было углядеть бинты на головах, на груди и на прочих частях тел. Понятно, раненые отходят в тыл. С другой стороны прибыли две группы, по 5–6 всадников. Наверное, как и соратники Назара, не успели вовремя управиться с врагами в собственных деревнях и опоздали к намеченному часу. Ирек решил, в такой суматохе вряд ли кто будет разбираться, кто он такой — можно идти в логово врага. Лишь бы кто из знакомых не повстречался. Такая маскировка курам на смех, и все же, напялил на голову засаленную тюбетейку, по наитию прихваченную у того же Назара, слегка вымазал лицо сажей и присыпал пылью. А еще, чуть дрогнувшей рукой сбрил свои усы. Засапожный нож по остроте ненамного уступал бритве. Главное — нацепить ленту и дождаться сумерек.

Тусклая керосиновая лампа силилась разогнать ночную темень. Дневная жара спала, но все равно липким и душным был воздух внутри жалкой хибары. Навевая тоску, на улице завыла собака. Хабибьян Юмашев сидел за столом мрачнее тучи. Мало того, что полковник Махмутов отчитал как сопливого мальчишку перед всеми, так еще грозится завтра выслать его десяток передовым отрядом. На разведку боем. Грудью на пулеметы! Если сами не смогли захватить райцентр внезапным ударом, сейчас нечего и мечтать. Наверняка окопались большевики, подтянули своих сторонников со всей округи. Может уйти, пока не поздно? Подальше отсюда, где никогда не забудут и простят сегодняшние похождения, куда-нибудь в Туркестан? Совсем погано стало на душе от раздумий. Односельчане, все четыре, сидели рядом ниже травы, тише воды, не понаслышке знали, каким дурным становится порою Хабибьян.

Он, будто оправдывая ожидания, со всего маха треснул кулаком об стол. Вздрогнули от неожиданности сотрапезники, подскочила и зазвенела нехитрая посуда с остатками ужина.

— Эй, ты! — взревел десятник густым басом, плохо вяжущимся с его малорослой фигурой. — Как там тебя, Сабит что ли, подь сюда!

На зов поспешил сутулый мужичок лет пятидесяти. Сабит, хозяин дома, к кому определили на постой десяток Юмашева. Хотя какой там десяток, всего впятером остались: кудашевские парни, выменянные утром на коней, ушли к своим. Верхом на его скакунах! Когда Хабибьян попытался усовестить, мол, честь по чести договорились с вашим десятником, глумливо посоветовали: «Ты это, пожалуйся товарищу Калинину, может он чем подсобит», — и нагло рассмеялись прямо в лицо. И что с ними поделаешь, вечером подтянулись остальные односельчане, перевес на их стороне. Салихов, сын собаки, отказался даже вернуть его коней. Дескать, иди, сам все объясни господам сотникам, если они прикажут, чтобы у Хабибьяновских парней было по три коня, а его джигиты шли в бой пешими, так и быть, вернет… Юмашев заскрежетал зубами, от чего хозяин дома окончательно стушевался.

— Чего изволите, господин десятник?

— Изволю задать тебе вопрос — сдается, ты коммунист недорезанный, что мне на такое скажешь?

Белесое лицо Сабита пошло красными пятнами. Вылупив водянисто-голубые глаза, быстро-быстро замотал головой на тощей шее.

— Нет-нет, как вы могли такое подумать!

— Мы, значит, за твою свободу кровь проливаем, а ты нас одной кашей кормишь, будто мы свиньи. И зачем эту скисшую траву выставил? Рази не знаешь, огуречный рассол хорош только после водки? Издеваешься? Дешево ты хочешь расплатиться за нашу кровушку!

— Так огурцы энти в колхозе вырастили. Хозяйка засолила, чтобы не пропадали. А мяса нет. В колхозе завтра бычка должны были забить, обещались каждому немного мясца отпустить. Вот если бы вы пришли не сегодня, а завтра…

— Ах ты, старый осел, еще и за колхозы агитацию разводишь! Да мы тебя на твоих же воротах и повесим! Парни, тащите веревку!

На шум из сеней выскочила хозяйка, тощая и неопрятная баба. Заохала, запричитала, бухнулась перед десятником на колени.

— Смилуйся, господин туря (начальник), глуп мой муженек, сам не знает, что языком мелет! Не со зла он, умишком Бог обделил человека! А в этот колхоз проклятущий мы больше ни ногой, да пропади он пропадом!

Хабибьяновские подручные, уже ухватившие хозяина за руки, остановились, выжидающее посматривая на командира. Тому и самому быстро осточертело устраивать представление, даже липкий страх беззащитных жертв не принес ожидаемого удовольствия. До того пакостно было на душе. Прикрикнул:

— Цыц, глупая баба! — и чуть задумавшись, вынес вердикт:

— Сабитка, вина твоя перед нами тяжкая. Так уж быть, может и простим. Бутыль самогона принесешь, можешь идти на все четыре стороны. А пока твоя старуха останется с нами. Кому пожалуешься или выпивки не принесешь, сам сверну ее глупую голову.

Хозяин захлопал ресницами:

— Как же так, господин сотник? Всем сегодня объявили, дескать, военное положение в деревне, «сухой закон». Всех кто пьян напьется и тех, кто им налил, плетьми пороть будут. Да и нет у меня хамера (алкоголя) ни капли.

Хабибьян начал наливаться уже не наигранным бешенством. Сколько он горя намыкался в Верхнеуральской тюрьме, куда коммуняки упрятали за сущую безделицу: подумаешь, слегонца покалечил приезжего учителя. Только освободился, только начал чувствовать себя человеком, все сегодня пошло наперекосяк, а тут еще какой-то слизняк будет учить его уму-разуму! Правая рука судорожно стала нащупывать пояс, пытаясь ухватить эфес сабли. Из головы вылетело, сам же перед застольем снял портупею с ножнами и кобурой. Ладонь не находила искомое, от этого десятник впадал в еще большее остервенение. Хорошо хоть хозяйка уловила, что жить им осталось совсем немного.

— А ну, старый дурак, беги к свату! Есть у него самогонка, точно есть. Скажи, я велела принести, надо же дорогих гостей попотчевать. Закуски хорошей у свахи попроси! — с этими словами быстренько вытолкала благоверного за порог. Сват жил недалече, уже минут через десять мужичок вернулся, бережно прижимая к груди бутыль с мутной жидкостью. Так же осторожно поставил на стол. Из-за пазухи суетливо вытащил влажный сверток.

— Вот, господин десятник, еще и курут сваха дала. Угощайтесь.

Хабибьян развернув тряпку, всей пятерней заграбастал белую рассыпчатую массу и размазал ее по лицу Сабита.

— Пошли вон отсюда!

Хозяева не дали себя долго уговаривать, быстренько ретировались с родного подворья. А оставшиеся заметно оживились.

— Ну, пусть сгинут коммунисты, да здравствует Учредительное собрание! — провозгласил Хабибьян, самолично разлив всем первую порцию. Про Учредительное собрание имел понятие весьма смутное. Это что-то такое, способное прижать к ногтю всех врагов и устроить жизнь правильным образом. Правильным, по представлениям Хабибьяна. Как именно — про это господин десятник не задумывался, пусть у грамотеев голова болит. Должно ему нравиться, и все тут!

От выпитого в голове приятно зашумело. Хабибьян поначалу держал пьяное веселье под контролем: себе не жалел, а вот бойцам наливал меньше, соразмеряя с собственным благорасположением к каждому. Они и пить-то не умели, темнота деревенская! Шарифьян поначалу чуть не задохнулся, кашлял и сипел на радость остальным собутыльникам. После четвертого тоста, за здравие господ сотников, язык совсем стал заплетаться — еще бы, с устатку и толком не евши. Зато бесследно исчезли все тревоги и обиды. Пронюхав про пьянку пришли и взашей были прогнаны кудашевские парни, так подло бросившие десяток. Хабибьян хотел было сам дать пинка негодяям, да размяк, не удержался на ногах, обратно брякнулся на лавку. Совсем весело стало. Рашит приятным голосом затянул протяжную песню, только никто его не слушал, да и не расслышать было за гвалтом. Кто-то, кажется худосочный племянник Заки, пустился в пляс. За столом появлялись и исчезали малознакомые лица. «Пусть пьют, я угощаю, однова живем!» — впал в пьяное ухарство десятник. Совсем не удивился, когда рядышком расселся молодой мужчина в замызганной зеленой тюбетейке и, приникнув к уху, стал что-то нашептывать. Хотел было оттолкнуть, но тот, обняв за плечо, держал железной хваткой. Как ни пьян был Хабибьян, поневоле глянул в глаза соседа и содрогнулся от страшного предчувствия. А когда с трудом разобрал слова, совсем худо стало. «Гореть тебе в аду. Ты сегодня сгубил моих безвинных братишек, пришло время расплаты» — вот что он расслышал. И незамедлительно ощутил под столом толчок, что-то теплое заструилось по животу и ногам. Потом пришел ужас, сковавший душу и тело… А еще через миг оцепенения, мучительно тянувшийся целую вечность, нестерпимая боль полыхнула огнем по всему брюху. Но ему было отказано даже в праве на предсмертную вопль — неизвестный мститель окунул голову десятника в тазик с огуречным рассолом. Так и держал, пока Хабибьян не перестал сучить ногами.

Ирек так же под столом краешком скатерти тщательно вытер нож. Рука почти не запачкалась. Кончиком языка попробовал на вкус каплю крови и сплюнул на пол. Хищно оглядел комнату. Окружающие ничего не заметили. Хмельная пирушка уже была на той стадии, когда ни для веселья, ни для задушевных разговоров никто никому уже не требовался. Все четыре приспешника здесь, Сафин успел запомнить каждого и в лицо, и по именам. Никто не уйдет. Лишь бы не подняли тревогу. Сами лыка не вяжут, ребенок с ними справится, однако в соседних домах располагаются очень даже боеспособные мятежники.

— Айда, земляк, выйдем во двор, поговорим по душам! — Ирек приобнял за талию длинного смуглого мужчину, пытавшегося непослушными ногами вывести какое-то замысловатое танцевальное движение. Частые падения приводили его в неописуемый и совершенно непонятный для трезвого человека восторг.

— Давай, дядя, ты тоже пляши! Я тебя научу! — он дохнул на Сафина густой сивушной вонью.

— Спляшем, Заки-кусты, еще как спляшем, — Ирек мягко и неуклонно повлек его к выходу. Но выйти на улицу не получилось. От мощного удара ногой настежь распахнулась дверь. Один за другим внутрь залетели три рослых бойца, один с маузером наизготовку. Сафин успел плавно переместиться в сторону, а вот его спутника сбило с ног.

— Всем выходить и строиться во дворе, приказ господина полковника! — зычно прокричал один из визитеров. Некоторые из пирующих уже спали тяжелым беспробудным сном, кто-то никак не мог уловить смысл происходящего и уставился на пришельцев осоловелыми глазами. Рашит тут же потянулся к столу, в попытке хлебнуть из горлышка остатки самогона. Чего добру пропадать. Зря надеялся, бутыль тут же была выбита из рук, а сам он получил звонкую оплеуху. Бог с ним, с оплеухой, эка невидаль. Затрещин и подзатыльников во всех разновидностях Рашит и сам немало раздал за свою непутевую жизнь. И получил вдосталь — окружающие хоть по этой части проявляли к нему щедрость и широту души. Но вот выпивка… Никак не желая поверить в непоправимость случившегося, он робко скосил глаза вниз. Увы! Толстенное стекло бутыли может, и выдержало бы падение на пол, но удар об невесть как там оказавшийся чугунный утюг стал роковым. Рассохшиеся половицы стремительно впитывали остатки лужицы с драгоценнейшей влагой.

— Убью! — только и смог прохрипеть Рашит, буквально раздавленный неслыханным святотатством.

В отличие от большинства своих соплеменников, он знал и по достоинству ценил жидкое счастье на спиртовой основе. Пристрастился, пока зимагорил по необъятной матушке-России. Это у Даля нашего, Владимира Ивановича, «зимагор» — петербуржец, зимующий в загородной даче. Где Петроград, где дачи и где башкирский горемыка? Рашит зимагорил по Уральским понятиям — скитался, где придется, ел, что найдется, мерз зимой и упревал потом в летнюю жару. И пил все, что горит, ибо уверовал окончательно и бесповоротно — только водка способна одарить человека подлинным, пусть и краткосрочным счастьем. И вот эту благодать какой-то невежа выплеснул на грязный пол! Завидев сверкнувшие сатанинской ненавистью глаза, старший из визитеров заметно стушевался. Попробовал отгородиться от оскорбленного в светлых чувствах соратника наставленным на него пистолетом. А тот даже не обратил внимания на упершееся в живот дуло. Заскорузлыми пальцами потянулся к горлу, будто коршун страшными когтями выцеливает цыпленка.

— Убью!

— Всем выходить строиться! — в последний раз попробовал урезонить буянов представитель сил правопорядка и с размаха опустил рукоятку маузера чуть повыше переносицы зимагора. Ведь к нему на помощь стали подтягиваться собутыльники, промедлишь — самому бока намнут. Ведь пьяному не только море по колено, но и только сегодня сформированный комендантский взвод совсем не указ.

Ирек моментально оценил обстановку. Не стал дожидаться, чем закончится разгорающаяся в доме потасовка. Рывком поднял на ноги Заки-танцора и поволок его к выходу. Тот сначала пытался упираться, но был приведен в полное повиновение болезненным тычком по ребрам. Когда нечем дышать, недосуг задумываться, кто и по какому-такому праву тебя куда-то тащит. Еще в сенях Ирек нахлобучил на незадачливого плясуна тюбетейку со своей головы. Как-никак — особая примета, а он в ней здесь уже примелькался. Как и следовало ожидать, около крыльца стояло трое бойцов. Все настороже. А как же, из раскрытых дверей раздавался звон битой посуды, глухие шлепки и стоны с проклятиями. И хочется туда, и колется: как быть с распоряжением старшего перекрыть выход и никого не выпускать за ворота? Ирек не дал им времени что-то сообразить, с ходу разрубил дилемму.

— Стоите тут, рты раззявили, а там наших бьют! Ты и ты, — ткнул он пальцем в ближних мужчин. — На помощь старшему, бегом марш!

Сакральная фраза «Наших бьют!» действует на истинных представителей мужского пола воистину магически, на уровне врожденного рефлекса. Кто это «наши», кто и по какой причине их обижает и, собственно говоря, стоило ли вмешиваться — все это вторично. Про это можно задуматься позже, любовно и горделиво ощупывая боевые ссадины поверх гематом в пол-лица. Бойцы рванули вперед. Ирек встряхнул Заки, подтолкнул в сторону третьего конвоира:

— А ты с этого глаз не спускай! Будет пытаться бежать, стреляй по ногам. Засланный это казачок, сотрудник НКВД.

«Сотрудник НКВД» по какому-то внезапному наитию пьяной души попытался пуститься в пляс, под аккомпанемент самолично исполняемой частушки. От неожиданности напуганный конвоир резко ударил его прикладом в живот, пополам переломил задержанного.

— Молодец! — одобрил Сафин. — Хорошо службу несешь, сам доложу про то господину полковнику. Он сам сейчас здесь будет. Глянь на улицу, может уже подъезжает? Надо встретить.

Парень послушно двинулся к воротам. Ослушаться и в голову не пришло. Для бесхитростного деревенского юнца, только вчера рекрутированного в ряды малопонятных «белоленточников», каждый, кто приказывает — тот и есть командир. Ночная улица предстала пустынной. Постояв минуты три, вернулся обратно. Неизвестного начальника не было, будто растворился в ночи, а «сотрудник НКВД» так и лежал скрючившись. Не до них стало, из дома начали выводить побитых и усмиренных дебоширов. Наконец-то соизволил прибыть командир комендантского взвода, все подразделение которого ограничивалось этими шестью солдатами. К тому времени пусть и изрядно поколоченными, но победившими. Господин Ханов, понятное дело, не стал распространяться, что пока шла баталия, он, навострив уши, таился в соседнем переулке. Негоже новоявленному господину обер-кондуктору (в такое звание возвел его сам господин полковник) разбираться с пьяными в дым, да еще и вооруженными смутьянами. Они и убить могут ненароком. А вот заслышав победные литавры, явился и довольно толково распорядился вверенной властью.

— Прекратить! — велел он подчиненным, распластавшим на земле Рашита и деловито задирающим его рубаху.

— Так сами же говорили, за пьянку по десять ударов плетью! — плаксиво протянул молодец с подбитым и уже почти закрывшимся правым глазом. — А этот гад у них главный зачинщик. Ох и лют в драке, как бешеная собака.

Господин Ханов снисходительно улыбнулся.

— Знаешь, Азат, почему ты всего лишь рядовой, а я уже господин обер-кондуктор?

Выждав театральную паузу, просветил:

— Я во всяком деле в корень смотрю, об общем интересе пекусь. Завтра этот десяток вместе с другими провинившимися пойдет на разведку боем. А если сейчас плетками исполосуем, эти хитрецы утром пластом будут лежать, притворятся немощными. Что, вместо него тебя пошлем?

Бойцы больше не пререкались. Утешились обещанием командира устроить экзекуцию вечером. Для тех, кто сумеет вернуться из разведки. По распоряжению обер-кондуктора начали сноровисто заталкивать избитых нарушителей дисциплины в баню. Бдительный господин Ханов сам каждого обыскивал, чтобы ни ножей, ни ремней у арестантов не осталось. Только отвлекли его от ответственного дела, из дома выбежал тот же неугомонный Азат. Бледнее, чем даже повязка на его правой руке.

— Господин обер-кондуктор, мы его и пальцем не тронули, клянусь Всевышним, а он мертвый! Совсем-совсем мертвый, все кишки наружу!

Господин Ханов зашел в дом и лично убедился: незадачливый десятник Хабибьян мертв, мертвее не бывает. А со стороны посмотреть, будто уснул сидя за столом. Только голова почему-то в тазике. Пока начальник соображал, как все это произошло, главное — как бы его самого не обвинили в небрежение служебными обязанностями, заголосили уже со двора:

— И этот убит!

Этот дебошир давно валялся у крыльца. Думали, пьяный. А как начали поднимать под руки, дабы сволочь в баню, обнаружили — лежал он в луже из собственной крови, рана на печени все еще сочилась. Из-за темноты раньше совсем не было видно.

— Господин обер-кондуктор, когда энтого из дома господин начальник выводил, он еще живой был. Даже сплясать… — начал было докладывать один из бойцов, но Ханов уже принял решение и велел ему заткнуться.

— Значит так, джигиты, когда мы пришли, эти головорезы уже прирезали друг дружку, по пьяной дурости. Если иначе — значит, мы плохо справились со своими обязанностями комендантского взвода, скакать завтра грудью на пулеметы. Чем меньше язык распускаешь, тем дольше живешь. Какая разница, как они умерли — жили как собаки и сдохли как собаки. Всем все понятно?

Подчиненные наперебой закивали головами.

— Трупы занести в хлев. Оружие арестантов сложить в предбаннике. Первым на караул заступает Фарит, через три часа его сменит Яхъя. Исполнять!

Ханов в своих подчиненных не сомневался — все односельчане, и почти все родственники. Лишнего болтать не будут, значит, и голову нечего ломать, как все произошло на самом деле. Будучи крестьянином, практичным до мозга костей, озаботился более конкретными заботами:

— Азат, я в доме бадью с солеными огурцами видел. Поднимешь на заре арестантов и дашь им рассол. Мой знакум из Верхнеуральска говорил — первейшее снадобье, когда голова после водки болит. Он в этих делах большой знаток. А-а, точно, еще утром им по пол-чашки самогона надо налить. Найди хозяев, пусть снова хамера раздобудут. Скажешь — мой приказ.

На невысказанный вопрос бойца опять снисходительно ухмыльнулся:

— Молодо-зелено, учить вас, да учить. Пьяниц ты никогда не видел. Если на утро после попойки снова немного не выпьют, даже на седле не удержатся. А так, мы, комендантский взвод, не только призвали смутьянов к ответу, но и подготовили к бою. Господин полковник похвалит за такое рвение. В корень надо смотреть, головой думать!

Да, Ирек не упустил шанс, перед уходом по задворкам, пырнул ножом бесчувственное, но тогда еще очень даже живое тело Заки-танцора. Раз все так удачно получилось — наивный конвоир пошел высматривать выдуманного экспромтом полковника, глупо было бы этим не воспользоваться.

О мертвых или хорошо, или ничего. Про Заки, собственно говоря, и без этой аскезы ничего особо и не сказать. Не был юноша порочным от рождения созданием, как его двоюродный дядя Хабибьян. Но не был и человеком в полном смысле, ибо это звание подразумевает внутреннее разграничение добра и зла. Нет, не чистой была его душа, она была просто пустой. Кто сильнее, тот и прав, вот и вся жизненная философия. Да и мудрено было бы проникнуться другим видением, если вырос сиротой. Отца убили еще в 18-ом году, а мать — мать забитая и покорная деревенская женщина, никому слова поперек не скажет. Когда дядя три дня назад поведал о своих грандиозных планах, юноша тупо прикинул — «белоленточников» в родной деревне набирается больше, нежели коммунистов и комсомольцев, значит за ними сила. Примкнул, совсем не терзаясь раздумьями. Кто сильнее, тот и прав. И все же ради справедливости отметим, защемило в сердце, когда при налете на табун ширката один из курсантов стал слезно умолять оставить его в живых. Парнишка чуть младше самого Заки. Но дядя приказал рубануть шашкой, он не посмел ослушаться. Зажмурился и полоснул со всей дури. Зато Хабибьян потом при всех похвалил, мол, настоящий джигит. А когда дядя продал несколько коней перекупщику и разделил деньги между всеми налетчиками, совсем хорошо стало на душе. Деньги ему очень даже были нужны. С прошлого года лелеял мечту — поехать в Уфу, поступить в училище народного танца, отрытого при обкоме ВЛКСМ. Как можно совместить вооруженную борьбу против новой власти и учебу в заведение, учрежденным этой же самой властью, по простоте душевной, которая хуже воровства, и не задумался. «Кто сильнее, тот и прав» — страшное это кредо, не человеческое.

Глава 12

Гайса Махмутов — полковник Освободительной армии. С таким же успехом мог именоваться фельдфебелем или генерал-адмиралом. Все равно военный из него — как из овечьих катышков пуля. Всю Большую смуту интендантствовал у белогвардейцев, с чем, надо отдать ему должное, справлялся хорошо. А ныне оказался в нужное время около нужных людей, вот и назначили заочно командиром 4-го сводного Учалинского отряда. Бывший управляющий золотыми приисками скрывался под Бухарой, где и был завербован агентом английской разведки. Всего неделю назад тайно прибыл в Оренбург. Там получил инструкции, документы, удостоверяющие полномочия и фальшивый мандат, якобы, он командирован для набора талантливой молодежи в Оренбургское музыкальное училище. Это на случай проверок по дороге. «Липа» не понадобилась, Советская социалистическая республика Башкортостан кипела как муравейник, везде разворачивались стройки, командированных и без Махмутова было пруд пруди. Без особых затруднений доехал на свою родину, ныне именуемую Учалинским районом. Но не заладилась его полководческая стезя с самого начала. Сотники Худайбердин и Силантьев (из русской деревни Кирябинка), формально являясь его подчиненными, почти открыто игнорировали приказы. У них был свой резон — всю подпольную работу по набору бойцов в свои сотни провели самостоятельно, жизнью рисковали, а тут изволь, выслушивай указания невесть откуда явившегося «штафирки». Из-за трений в руководстве 17 июля так и не смогли выступить в село Учалы в назначенное время. Но не только разногласия в штабе тому причиной: так и не удалось перебить коммунистов и активистов на местах одним внезапным ударом, многие звериным чутьем учуяли опасность, оказывали жесточайшее сопротивление. «Десятки» из закрепленных деревень прибывали значительно позже обговоренного времени. И уже изрядно поредевшими. Вот даже в самом Кунакбае уполномоченный НКВД Хамитов успел забаррикадироваться в своем доме. Целых пять бойцов положил метким огнем, пока сотник Худайбердин грязно и прилюдно выругав полковника Махмутова, не приказал своим джигитам подпалить избу. Оттуда вскоре послышался истошный детский плач. Милиционер попытался вывести из огненного капкана семью, обозленные потерями «белоленточники» всех перестреляли у дома…

Господин Махмутов совсем растерялся. Да ладно еще в Оренбурге адъютантом к нему был прикреплен поручик Порошенко, вызванный откуда-то с УАССР (Украинской автономной советской социалистической республики). Кадровый офицер царской армии. Даже каким-то образом сумел сохранить свою щегольскую форму. Надо отдать должное новоиспеченному господину полковнику, у него хватило ума прислушиваться к советам поручика. Именно по его подсказке не стал ждать, пока соберется весь отряд. Выслал неполную сотню в райцентр. Вернулись обратно не больше половины. Напуганные и злые. До Учалов не добрались. Не хватило ума выслать передовой дозор, на околице села напоролись под кинжальный пулеметный огонь. Ладно, хоть большевики не стали долго преследовать беспорядочно отступающих. Ничего не было известно про отряды Некрасова и Каримова, с коими 4-ый сводный отряд должен был бы соединиться в с. Учалы. А ведь дальнейшее командование должен был бы принять полковник Некрасов. Господин Махмутов не имел никаких указаний, как ему поступать, если первоначальный план полетел псу под хвост. Все вестовые, высланные для восстановления связи, как в воду канули. По совету того же поручика Порошенко приказал готовиться к обороне захваченного поселка, усилить караулы. С новоприбывшими и уцелевшими после первой бесславной схватки, всего набиралось чуть меньше сотни конников — немалая сила. А на заре решили выслать в с. Учалы два десятка конников, для выяснения диспозиции путем разведки боем.

…вот как раз в эту группу должны были включить и десяток Юмашева. Не получилось. Хабибьян и его племянник были мертвы, а три оставшихся подельника мало чем отличались от трупов. Слишком нежен организм башкира супротив спирта, да еще изрядно сдобренного сивушными маслами самогонного производства. Как только начало светать, выволокли арестантов из бани, окатили ведрами холодной колодезной воды, да все без толку. На ногах не стояли, куда уж там в седло вскарабкаться. Двоих бойцов, вчера прибившихся к хмельному кутежу, забрал свой десятник. Дюжий дядя, небрежно обхватил обоих за бедовые и еще не протрезвевшие головы, так и уволок. А остатки десятка Юмашева закинули обратно в баню. Деревня начала оживать. По дороге в райцентр не спеша выехали 20–30 всадников.

За всем эти товарищ Сафин наблюдал с крыши соседнего сарая, где расположился ночью. Два-три часа удалось вздремнуть, ему этого хватило. Все они сейчас были там, в бане — зимагор Рашит, рябой Вафин и цыганистого вида Азат. Все налетчики, за исключением некого Самата. Тому вчера раздробил пулей плечо курсант Имашев, сразу с Кудаша раненого увезли в родную деревню. Обо всем этом Ирек разузнал непосредственно от самих смертельных врагов, когда ночью нагло и бесхитростно вклинился в пьяное застолье. Впрочем, особо не рисковал: пьяному без разницы, кто ему поддакивает да наливает, хоть генерал Юденич, да хоть сам товарищ Сталин на пару с Калининым. Никому и в голову не пришло выяснить, кто такой Ирек, с какой деревни и с какого десятка. Раз хороший человек, садись да пей!

— Так, часового сняли, дома никого нет… может подпалить баньку, пока все в одном месте? — пробормотал про себя Ирек. Дилемма отнюдь не гуманистического порядка: пока подожжешь, пока пламя охватит все строение уйма времени уйдет, завидев дым успеют прибежать на помощь остальные «белоленточники». Если на дверь плеснуть керосином, никто не спасется и сам Ирек успеет спрятаться. Но эту горючую жидкость поначалу требуется где-то раздобыть, не в лавку же идти! Надо будет пошарить в доме, раз там была лампа, наверняка хозяин запасся и керосином. Однако этой затее не было суждено сбыться. Только начал осторожно выбираться из своего укрытия, сначала с западной, чуть погодя и с восточной стороны деревни застучали выстрелы, стреляли часто. К винтовочному грохоту вскоре присоединились пулеметы. Ирек и сам вчера прикидывал, если брать деревню, не стоит наступать по главной дороге. Там худо-бедно, но отрыты окопы, оборудованы пулеметные гнезда. Да еще придется под огнем перебираться на правый берег Кандыбулака. Невелика река, но все равно ведь топко, и с крутыми берегами. Подивился тогда товарищ Сафин, а с чего это командиры «белоленточников» решили, что враг будет выдвигаться именно по дороге Учалы — Кунакбай? Не с немцами, чай, воевать собрались, а с ветеранами Гражданской войны!

Ирек не стал дожидаться подхода своих. Заспешил к бане с кровниками. Своими глазами видел, все они вусмерть пьяны. Потому потерял бдительность, безо всякой опаски выбил черенок лопаты, подпирающий дверь. И тут же сам был сбит с ног дверью, резко распахнувшейся от мощнейшего удара ногой с той стороны. Когда пытались утром поднять на ноги, Рашит уже успел прочухаться. Многолетние скитания по матушке-России не прошли даром, пить он не только любил, но и умел. А прикинулся невменяемо пьяненьким лишь для того, чтобы не послали на верную смерть. А когда послышалась канонада выстрелов, понял — надо срочно бежать. Чем быстрее и чем дальше — тем лучше. На Ирека, попавшегося на элементарную уловку с дверью, даже не посмотрел. Быстрее побежал в дом, дабы захватить оставленные вчера пожитки, если повезет — и оружие. Выскользнувший следом Азат был внимательнее своего старшего подельника, заприметил винтовку, валящуюся недалеко от распластанного на земле хозяина. Быстрым вороватым движением завладел оружием и так же стремительно сиганул через забор. А вот Салим Вафин, действительно, сильно страдал от вчерашнего перепоя. Вылез с трудом, шатаясь и чертыхаясь. На свежем воздухе его шатнуло намного-намного сильнее: чуток оправившийся Ирек встретил его ударом березового полена по височной кости. Насмерть. Все еще и самого шатало, но в этом товарищ Сафин точно убедился — пощупал пульс.

Тем временем за спиной застучали шаги под ногами человека, сбегающего по крыльцу дома. Ирек обернулся и увидел: это был Рашит, а в охапке заплечный мешок, шинель и зачем-то аж две сабли в ножнах. На Ирека даже внимания не обратил, некогда, беспорядочная стрельба на улицах слышалась совсем уже близко. А вот когда Сафин подскочив к нему с силой выдернул одну из сабель, поневоле пришлось остановиться. Зарычал:

— Ты чего, глупая твоя башка!? Уйди с дороги! Сейчас тут будут коммуняки!

— Ты вчера убил моих братишек, когда коней уводили. Пришло время нести кару.

— Ну и ты катись за ними в преисподнюю! — отбросив прочую поклажу, бродяга обнажил клинок. Страх удесятерил его решимость. Не неизвестного, только смутно знакомого лицом молодого мужчины он боялся — хорошо насобачился орудовать саблей в войну, боялся, что не успеет скрыться от наступающих. Выкрикнув боевой клич-оран своего рода, бросился вперед.

Человек не только внезапно смертен, он еще и легко смертен. Даже женская или детская рука, вооруженная стальным клинком, может поставить последнюю точку на жизненном пути могучего мужчины. Вся закавыка лишь в точности и внезапности удара. Глядя на Рашита можно было бы подумать, что ему требуется не только убить, ни и всенепременно перерубить супостата пополам: разворачиваясь всем телом замахивался саблей широко, вкладывал в каждый удар все свои силы. Надсадно кряхтел, будто колол особо сучковатое полено. Ирек не был поленом, легко уходил вбок и назад, скользил кругами. Даже не парировал удары, лишь периодически короткими и злыми росчерками клинка не давал противнику приблизиться вплотную. Он берег себя, не имел права рисковать, пока кровь братишек взывает о мести.

— Трус, бейся как мужчина, не бегай от меня! — взревел Рашит в очередной раз впустую рубанув воздух. Он уже изрядно запыхался. Ирек не ответил, только перебросил саблю в левую ладонь. Последующим длинным выпадом заставил отскочить неприятеля. Тот даже не заметил, как в правой руке Ирека появился нож. Нет, товарищ Сафин не владел двуручным боем, ни к чему это во времена огнестрельного оружия. В молодецком замахе слева закинул руку далеко за голову, несколько неуклюже, но мощно ударил наискосок. Рашит заученно парировал демонстративную атаку перекрестным ударом, сталь зазвенела об сталь. И даже не уловил, как Ирек метнул нож в его раскрытую грудь. С правой руки. С двух шагов. Именно с такого расстояния красному кавалеристу всегда удавалось вгонять сталь, что в дерево, что в человека. Чуть подальше — и нет уверенности, что не попадешь плашмя или рукояткой. Это только в книжках каждый встречный-поперечный лихо мечет ножи за десятки метров, неизменно протыкая горло врага. А он действовал наверняка.

Рашит поначалу ничего не понял, удивленно уставился на рукоятку, торчащую из груди. Осознавши непоправимость случившегося, поднял глаза, в них плескалось море какой-то детской обиды на вероломство противника. Ирек не стал устраивать гляделки. Стремительным броском переместившись за спину Рашита, с размаха рубанул вдоль по пояснице уже с правой руки. Тот рухнул лицом вниз. Небрежно перевернув тело, Сафин вытащил свой нож. Вытирая клинок об гимнастерку поверженного врага, поцедил сквозь зубы:

— Гори в аду, падаль!

В горячке поединка, когда во всей вселенной существует только ты и твой враг, Ирек упустил из вида деревенскую улицу. И даже вздрогнул, когда во двор ввалились милиционер и два бойца.

— Руки вверх!

Ирек медленно и плавно поднял обе руки. Вид сотрудника внутренних дел, наставившего револьвер, не оставлял иного выбора. Решительный дядька, глазом не успеешь моргнуть, нашпигует свинцом вдоль и поперек. Мудрено промахнуться с такого расстояния. А вот два юных бойца явно без фронтового опыта, судорожно уцепились за винтовки, будто утопающие за обломок корабельной обшивки. Цепким взглядом окинув двор, милиционер не без некоторого удовлетворения прокомментировал:

— Глянь, товарищи комсомольцы, эти звери уже и друг дружку режут. Одно слово — белобандиты!

Так же держа руки поднятыми, Ирек четко и громко произнес:

— Я Ирек Сафин, преподаватель ширката «Урал». Выполняю задание начальника ширката по выслежи…

Докончить фразу не успел — качнулся от звонкой пощечины. Это НКВД-шный дядька левой рукой уперев дуло оружия под ребра, могучей десницей отвесил оплеуху. Ирек не рискнул уклониться.

— Проклятие на твою голову, прежде поганую повязку хоть снял бы с руки! Ишь, как хвостом завилял. Еще одно слово, пристрелю на месте!

Да, белая лента убитого им в Кудаше Назара, нацепленная для маскировки, все еще красовалась на руке Ирека. Бесполезно в таком виде что-то объяснять.

— Янбердин, мы с твоим товарищем пройдемся по остальным домам, ты отведи этого бандита в штаб, сдашь товарищу Хамитову.

Янбердин, худощавый парнишка с красивыми, будто у теленка глазами, жалобно затянул:

— Дядя Рифкат, мы же и во время атаки сидели в резерве, я даже ни разу стрельнуть не успел! А вы опять отсылаете подальше от героического боевого задания, что я вам, маленький!?

— Отставить пререкания! Вот если этот бандит попытается сбежать, стреляй, сколько тебе угодно.

Второй комсомолец, чуть повыше ростом, пока не видел дядька, не без злорадства подмигнул незадачливому товарищу. Выведя Ирека на улицу, они с милиционером стали осторожно пробираться в соседнее подворье. А опечалившийся Янбердин ткнул в спину Сафина стволом винтовки.

— Шагай давай, гидра империализма!

Что такое гидра империализма Ирек имел весьма смутное представление, но не раз слышал на политзанятиях. Представлялось чем-то мерзким, склизким и смертельно опасным. Обижаться не имело смысла, а вот со смертельно опасными явлениями следует обращаться чуть иначе. О чем не оборачиваясь сообщил конвоиру:

— Кустым, когда ведешь пленного, да еще с винтовкой, не следует приставлять дуло вплотную. Враг может попытаться уйти с линии огня и ухватиться за ствол.

— Поговори еще у меня! — солидно пробасил Янбердин, но совету внял, отстал на пару шагов. Смышленый юноша! Ирек пока что смирился с ролью арестованного. Вряд ли получится уйти. По деревенским улочкам сновали вооруженные люди уже с красными повязками на руках. Мятежников вышибли, а вот по сеновалам да по погребам могли затаиться, их и выискивали. Пару раз встретились товарищи, шапочно знакомые Иреку. Но не признали они, а может и притворились, будто знать не знают, ведать не ведают, кого ведет конвоир. Он и сам не стал окликать, ведь долго задерживаться в плену у своих не собирался. Некогда ему разбираться и объяснятся — целых полтора человека — Азат и раненый Самат возможно все еще дышат воздухом, а его братишек уже похоронили. Уйдут убийцы в казахские степи с остатками «белоленточников», всю жизнь потом можно искать, да так и не найти.

Идти пришлось недолго. Подойдя к дому с «русскими», то есть досчатыми воротами, Ирека завели во двор. Там на траве уже сидели два пленника: толстый деревенский мужик с испуганными глазками на широком лице и… поручик. Настоящий поручик, будто с прошлого времени свалился — китель с погонами, шаровары, юфтевые сапоги, фуражечка с кокардой. Пояса и шашки, правда, не было, но и без этого он представлял странное зрелище для СССР. Пусть даже и с учетом мятежа, ведь остальные «белоленточники» были одеты кто во что горазд. По виду — ровесник Ирека, или чуть старше. А еще бездыханным телом валялся молоденький чубатый парень в домотканой рубахе и штанах с лампасами, почему-то босиком. Сторожил эту компанию дядька сумрачного вида с охотничьей берданкой на руках, за поясом — револьвер, видать, трофей. Ирек подсел к остальным. Сопровождающий его парнишка хотел было уйти обратно, но не успел. Из дома выбежал юноша с командирской сумкой через плечо, вскочил на коня и умчался галопом. Следом за ним быстрыми шагами спустился по крыльцу мужчина очень плотного сложения, Ирек его сразу узнал — товарищ Хамитов, председатель колхоза «Алга».

— Илшат-агай, давай, подводи коней и всех сзывай. Нашему отряду приказано выдвигаться в Казаккулово. Крепко там засели, если не подоспеем, могут прорваться к Белорецку!

Дядька стволом указал на пленников:

— А с этими что делать?

— Да расстреляй к ядренее-фене, чего вообще приволокли эту падаль сюда!

Дядька и бровью не повел, пугающе равнодушным голосом обратился к арестованным:

— Встать. Быстренько помолитесь про себя, коли верующие.

Тут даже надменное лицо поручика побелело как мел, а толстый мужик и вовсе задрожал всем своим необъятным телом. Только раненый парень так и лежал, безучастный ко всему происходящему. Иреку что-то предпринимать не пришлось, пока с молниеносной быстротой перебирал в голове все варианты спасения, товарищ Хамитов и сам передумал. Именно передумал, а не то, что поначалу хотел просто попугать.

— Ты это, Илшат-агай, погодь стрелять.

Соизволил внимательнее оглядеть задержанных.

— Офицерик-то, непростой, ишь как вырядился, благородие недорезанное. Ладно, пусть сперва допросят, мало ли что может знать.

Мазнул взглядом по остальным, споткнулся на Иреке.

— А ты, никак, ширкатовский, с «Урала»? Вот не подумал бы, что и там затаилась змея подколодная!

Ирек благоразумно не стал накалять обстановку, оправдываться не имело смысла.

— Я вам потом все обскажу, товарищ Хамитов.

— Какой я тебе товарищ, после всего содеянного звери лесные вам товарищи! — вскипел начальник отряда. Однако даже для праведного гнева не было у него времени, пришлось пока ограничиться демонстрацией кулака размером с голову хорошего дворового пса. Пальцем другой руки поманил парнишку-конвоира.

— Как там тебя, комсомолец Янбердин? Вот что, товарищ комсомолец, запри этих мазуриков в амбар и сторожи. Чуть что, сразу стреляй. Потом кто-нибудь заберет в Учалы.

Парнишка невнятно заканючил, явно не соглашаясь на роль тюремщика. Не терпелось ему ринуться в бой, голову кружил запах борьбы с самой настоящей контрреволюцией. А то ведь опоздал родиться, совсем мальцом был в годы Гражданской войны, не довелось ходить в конные атаки с шашками наголо. Да только романтический порыв был задавлен самым прозаическим образом. Товарищ Хамитов насупил брови, хотя, казалось бы, некуда уже дальше насупливать.

— Ты это брось! Некогда сейчас канители канителить, командир приказал — выполнять!

Юноша обиженно шмыгнул носом, однако больше прекословить не решился. Вытянулся по стойке смирно.

— Слушаюсь!

— Ты это, кустым, не обижайся. Нечего тебе руки марать об эту нечисть. Вам, молодым, новую жизнь строить, а у нас, стариков, еще с Гражданской остались друг к другу счеты, видать, время подошло до конца рассчитаться…

Пленным было велено пройти в сруб, крытый добротным тесом. Судя по огромной пустой лари, занимавшей почти треть помещения, это были закрома для зерна. Ирек сразу ухватился за правую руку бесчувственного казачка, кивком головы попросил поручика помочь дотащить. Тот брезгливо фыркнул, будто кот, которому тыкая в нос, предложили откушать что-то непотребное. А вот толстяк не осмелился отказать незнакомому решительному мужчине. Вдвоем легко занесли, да и весил юноша легче барана. Ирек свободной рукой успел даже нарвать толику подорожника, который вольготно разросся во дворе. Как захлопнули тяжелую дверь, внутри стало темно. Свет просачивался только из маленького окошечка под крышей.

— Что это ты, ваше благородие, мальчишку на войну призвал, а сейчас брезгуешь руками дотронуться? Не понимаешь, останься на месте, его просто пристрелят!

Офицер не счел нужным ответить. Ирек и не ждал объяснений, испепелив поручика яростным взглядом, цепко ухватился за воротник толстяка.

— Жара стоит, а так тепло одет. Сопреешь ведь, снимай давай!

На конфискованную стеганку товарищ Сафин уложил раненного казачка, не на холодном земляном полу же ему валяться!

Этимология слова «казак» на русском языке — дело темное. За уши притянутые доводы, честно говоря. Между тем, у башкир «касак» — «беженец». Ревнителям чистоты славянской крови советуем расслабиться — не будут претендовать башкиры на родство со столь замечательной этнической группой. Гордые они, если кто хоть словом обмолвится, а никак примазаться к ним хотите — обидятся вусмерть. Мы, типа, и сами по себе — ого-го! Тем не менее, взаимная симпатия Яицких казаков и башкир насчитывает не одну сотню лет. Не зря ведь для подавления бесчисленных башкирских восстаний императорская администрация предпочитала раз за разом высылать карателями регулярные войска. Конечно, для бешеной собаки семь верст не крюк, и все же, как объяснить, зачем гнать солдатиков пехом за сотни и тысячи километров, когда под боком у бунтовщиков джигитует по вольным степям служивый вольный люд? И не зря ведь опасались! Когда Емельян Пугачев сумел объединить под своим началом атаманцев и башкирские роды, вышла такая бинарная смесь, которая чуть не разнесла в клочья всю империю. Надо отдать должное Российским правителям, определенный урок из этой кровавой смуты извлекли. Но сейчас не об этом. Казаки и башкиры во всех кампаниях империи воевали седло к седлу. Начиная от русско-турецких войн до изгнания Наполеона. Именно Алдар-батыр вышел на дебютный сольный поединок перед столкновением войск, когда Петр Первый осадил Азов. Ничтоже сумняшеся завалил он в схватке на кинжалах единоверца по другую сторону крепостного бастиона. А про то, как «валили» неистового корсиканца, в народной песне «Любизар» без излишней скромности поведано: «… как обложили русские и башкиры, французы даже своих следов не могли найти, дабы быстрее убежать». Опять же, хулиганили башкиры на коммуникациях цивилизованного агрессора вместе с казаками. Как бы там ни было, по утверждению башкирской поговорки «Кан тарта, кан тартмаса, йан тарта» — «Даже если нет зова крови, родственные души тянутся друг к другу». Вот и товарищ Сафин озаботился состоянием парнишки в казацких штанах. Да и молод был станишник, ровесник подопечным курсантам, рано таким умирать.

Уложив удобнее, Ирек расстегнул рубаху раненого. Пулевые раны на груди и предплечье, все еще заметно кровоточили. Хорошо хоть — обе вскользь. Да и по голове бедолаге приложились чем-то тяжелым и не очень острым — глубокая ссадина наискосок пересекала лоб.

— Воды нет? — спросил Ирек у остальных. Толстяк выразил сожаление, что при всем желание не может услужить, нет у него воды, поручик же, демонстративно отмолчался. А раны грязные, того и гляди, загноятся. Тогда уж все, не спасти. Надо было что-то предпринимать.

— Давай, дядя, сами втянули несмышленыша в кровопролитие, сейчас сами помогайте его лечить! Снимай! — товарищ Сафин решительно ухватился за сарык мужика, так у местных именовалась обувка из сыромятной кожи. Завладев желаемым, Ирек с несколько смущенным видом отошел к углу и отвернулся. Что-то зажурчало, запахло мочой. А когда Ирек подсев к юноше стал обмывать раны жидкостью из сарыка, поручик взвился на ноги.

— Что вы себе позволяете, это свинство! Прекратить немедленно!

Ирек даже не обернулся. Лишь тусклым голосом поинтересовался:

— Может у тебя баклажка со спиртом завалялась? Так подавай сюда, обработаем рану как положено. Если нет, замолкни, пока я сам тебе пасть не заткнул. Убивать вы обучены, а вот чтобы от смерти спасти… Темный ты человек, твое благородие, даже не знаешь: моча убивает вредные микроорганизмы.

И сноровисто продолжая свое дело, добавил:

— А свинство — сопливых мальчишек ставить под ружье. Правильно ныне товарищ Хамитов сказал — это наши друг другу должки, молодежь тут ни при делах.

Тщательно разжевав листья подорожника, наложил зеленую кашицу на раны. Затем туго перебинтовал. Для этого располосовал уже свое исподнее.

— Эх, дурачок, дурачок, что же тебе дома не сиделось? — приговаривал про себя Сафин, тревожно прислушиваясь к тяжелому дыханию юноши. — Пришел бы в наш ширкат, мы бы тебя выучили на зоотехника или ветеринара. Возился бы с лошадками, как любо твоей казацкой душе. Охота шашкой помахать — так в райцентре ныне осенью школа пограничной службы открывается. Всего три месяца начальной военной подготовки и вперед, конным маршем на охрану государственных границ нашей необъятной Родины. Казаков и башкир туда берут безо всяких проволочек. Спору нет, у всех советских граждан равные права, но это у нас лучше получится. Разговаривал с товарищем Варфоломеевым, это, значит, начальник той самой школы, ему с самой Москвы такое указание дано.

Тихо было в порубе. Поневоле прислушивающийся поручик уловил в словах несуразность. Так же сидя, оправил форму и зачем-то огладил усики, затем строго спросил:

— У вас весьма странные речи для солдата Освободительной армии. Извольте объясниться!

— Обмишурился ты, твое благородие. — ощерился в недоброй улыбке Ирек, Хоть и не партийный, я — самый что ни на есть красный кавалерист. Только не рыпайся, могу прибить голыми руками. Не впервой, даже нож марать не буду.

Для острастки крутанул размашистую «восьмерку» перед лицом растерявшегося офицера. Затем, как и обещал, сунул клинок в положенное ему место в голенище. Уходить рано, вдруг отряд колхоза «Алга» все еще в Кунакбае, так что Ирек и сам был не прочь поговорить.

— Ну, и кого от кого освобождаете? От тягот земной жизни освобождаете людей? Так и не нахлебался вдоволь кровушки в Гражданскую?

Против ожидания, поручик не взъерепенился, даже наоборот, сник.

— В Харькове, в 17-ом году, моего отца расстреляли твои большевики, мать не смогла оправиться от горя… Супруга моя, Елизавета Николаевна, выехала ко мне по месту службы в Киев и пропала бесследно. Попытался ее разыскать, да куда там, будто и не было ее вовсе на свете. И потом всякого навидался… Думаешь, я смогу это когда-нибудь простить большевикам? Пока мы родину от немцев защищали…

— Я тоже в обозе не отсиживался, — перебил его товарищ Сафин, — а когда вернулся с фронта, вот такой же как ты, с погонами, на моих глазах убил моего братишку, совсем еще мальчик был, отца тоже убили.

Чуть помолчав, продолжил безжизненным голосом:

— Расквитался сполна, совсем в зверя лютого превратился… Веришь, когда брился, противно было видеть свое лицо. Думал, хоть сейчас заживем, как и положено людям. А вчера твои «освободители» шашками покромсали моих курсантов. Младшему и четырнадцати не было… И ради чего — коней увести! Зачем убили, разве мальчишки, обучающиеся животноводству, могли помешать вооруженным мужчинам? Я спрашивал одного, говорит, сорняк надо выдирать с корнем…

— Я бы этих скотов лично расстрелял! Директивой Центрального командования категорически запрещено притеснять мирное население.

— Эх, ваше благородие, ничему жизнь тебя так и не научила. На фронте не смогли удержать солдат под своей рукой, разве теперь с этими головорезами справитесь? Нехитрое дело — разворошить улей. Дурное дело — ни тебе меда, искусают всех подряд, и сами пчелы зимой погибнут, — Ирек горестно всплеснул рукой, — а тебя, небось, по «мирному решению» выпустили на волю? Нехорошо, товарищ бывший поручик, ты же подписался, дескать, не буду больше вредить советскому народу. Без этого не выпустили бы. Поверили, стало быть, а вы нож в спину! У нас в народе не зря говорят — старая ворона до самой смерти не бросит клевать дерьмо. Эх, рановато тебе волю дали, помахал бы еще кайлом на Беломорканале, может и поумнел бы…

Это Ирек упомянул знаменитое решение Верховного Совета «О национальном примирение бывших подданных Российской империи». Почти всем, осужденным по политическим статьям, объявлялась амнистия, приуроченную к десятой годовщине революции. Эмигрантам позволялось вернуться домой. Ирек Сафин с большим интересом читал статью в газете «Правда», которая называлась «Прошло время разбрасывать камни, пришло время собирать». Имаметдин Мархаметдинович разъяснил, странный заголовок как бы ссылается на Библию. И по существу все правильно: бедокурили и куролесили во время Гражданской все, и белые, и красные, и прочие. Да так, что самим тошно стало, хватит крови и слез! Напылили кругом, накопытили, чуть не задохнулись от зловония смрада, взметнувшегося из черных глубин человеческих душ. Только великодушием к побежденным победитель может подтвердить, что правда за ним. Правда не нуждается в подпорках грубой силы и жестокости. Пришло время если и не простить друг друга, так хоть вспомнить, что мы братья и сестры, что мы создания единого Творца, всемилостивого и всемилосердного и жить нам всем в одной стране. Так вдохновенно говорил начальник ширката, когда обсуждали с ним статью. А еще поведал по секрету сведения, полученные от старшего брата-наркома республики: принятие этого решения висело на волоске, ряд ответственных товарищей в Москве и Петрограде были категорически против, даже пытались сместить товарища Сталина со всех постов и объявить его врагом революции. Только железная воля Иосифа Виссарионовича и решительные действия недавно созданного КГБ (комитет государственной безопасности) позволили избежать нового раскола в партии и во всей стране. И что же получается, расчет Сталина на примирение не оправдался? Не могут жить люди как положено людям, только кнут и топор палача понимают? Ирек готов был грызть землю зубами, не хотел верить, что это все так.

— Не молчи! Тебя пожалели, тебя простили, тебе доверились, а ты камень за пазухой затаил. Что стоит теперь твое слово офицера? Не дороже лая уличной шавки! И чего ты из своей Украины в Башкортостан приперся? Неужто кто из наших виноват в смерти твоих родителей? Ты как хужа Насретдин, ищешь колечко не там, где оборонил, а где легче искать! Дурак ты, твое благородие, убивает и бесчинствует не власть, а конкретные люди от ее имени. Их и следует карать, каждого, неотвратимо!

Поручик не стал распространяться, что охотно принял приказ Центрального командования на выдвижение в Башкортостан. Среди подпольщиков на родной Украине слишком часто стал муссироваться вопрос о будущей самостийности. А он, Петр Васильевич Порошенко — русский офицер, и плевать, что с малороссийскими корнями. И мстил он сейчас не только за своих близких, за всю Российскую империю мстил… хотя, действительно обидно: Украина всего лишь автономная республика в составе РСФСР, а эти невежественные потомки диких кочевников обрели статус союзной республики. Надо полагать, статус сей — как 30 сребреников за поддержку большевиков. Поручик от нахлынувшей волны ненависти скрипнул зубами. А Сафин все не унимался:

— У нас раньше в деревнях, если ловили поджигателей, самих бросали в огонь. А вы сейчас такой огромный пожар раздуваете! Не затянулись еще в душах раны с Гражданской войны, не подзабыты обиды… Образованный человек, а простых вещей не понимаешь! Не хочешь понимать, ненависть глаза тебе застила, кроме своей ненависти видеть ничего не желаете. Ей-Богу, не был бы уверен, что расстреляют по приговору суда, сам бы сейчас убил!

…товарищ Сафин и предположить не мог, насколько он прав, когда говорил про «огромный пожар». Мятеж в той или иной степени охватил все республики Советского Союза. Уже с первого дня стало ясно — восстание обречено на провал. Выступление было заранее организовано и скоординировано, мятежники действовали жестко и решительно, но силы были слишком неравны. С одной стороны государственная машина и подавляющее большинство народа, только начинавшего входить во вкус новой жизни, с другой — разнородное сборище людей с личной ненавистью к коммунистам или претензиями к Советской власти. Нет, ненависть никак не может сплотить людей в несокрушимое единство. На такое способна только любовь, когда за ее спиной маячат вера и надежда. Восстание заранее было обречено на провал, но разве от этого легче тысячам и тысячам строителям новой, справедливой жизни, расстрелянным, забитым на рабочих местах, сожженным живьем в своих домах? Мятеж случился как гром среди ясного неба. Но это только для простых людей. Соответствующие органы просто обязаны были, если и не упредить, хоть предупредить. Явные и косвенные признаки организация мятежа такого масштаба в принципе не могут остаться вне поля их внимания. Объяснение может быть только одно: кто-то на самом верху заинтересован в беспорядках, весьма вероятно — в целях смены лидера державы. Естественно, в свою, личную пользу. С этим будут разбираться позже. Очень жестко разбираться. Пока же, в Учалинском районе, как и во всей Республике Башкортостан, шли упорные бои местного значения. Мятежники сконцентрировали имеющиеся силы в регионах приоритетного экономического роста, коих на данный момент в СССР было не больше десятка, включая РБ. За этой установкой явственно просматривались руки зарубежных дирижеров новой кровавой смуты. Какая им разница, что именно в этих регионах наиболее сильны позиции Советской власти, что повстанцы даже теоретически не имеют шансов на успех? Какая им разница, лишь бы притормозить укрепление страны, ставшей угрозой устоявшемуся миропорядку. Не военной, а более опасной угрозой — примером иных, альтернативных отношений людей в масштабе целой империи. Кстати, хотя были даны твердые гарантии руководству мятежников, королевский флот даже не рискнул приблизиться к фортам Петрограда. Как говорят у башкир, если сцепятся собака с волком, коту это только в радость. Чем больше поубивают друг друга дикие россияне, тем лучше.

Восстание было обречено. Пока же, бывший конник Башкирского войска и красный партизан сидел взаперти. Его пламенную речь поручик воспринял весьма скептически: ощерил зубы в неприятной ухмылке, от чего стал похож на бездомного кота, старого и злого.

— Если вы такой сознательный товарищ, что это, милостивый сударь, занесло в наши пенаты? Шлепнут-с, за компанию! Если вас это утешит, когда поставят к стенке, можете спеть «Интернационал».

— Шлепнут, так шлепнут, — не стал спорить Ирек, — я и так живу в долг. Тысячу раз должен был бы погибнуть, а все еще живой. Видать, не до конца исполнил свой земной долг. И сейчас точно знаю, в чем этот долг…

— Воды…, — чуть слышно прохрипел казачок. Товарищ Сафин бросился к нему. Потрогал лоб, пробормотал что-то утешительное. Затем, резво переметнувшись к двери, стал истово барабанить.

— Эй, товарищ Янбердин, раненому требуется вода. Быстро неси, братишка!

Тот бросился исполнять указание старшего по возрасту, как это с испокон веков заведено у башкир. Даже не успел сообразить, что «старший» — арестованный, ему, «младшему», полагается его стеречь, а не подчиняться. Уже через несколько минут со скрипом распахнулись двери, в проеме показался юный комсомолец. Ковшик держал обоими руками, а винтовка беспечно и праздно болталась на спине. Господин поручик не упустил шанса, стремительным броском зажал сторожа в угол, намертво уцепился обоими руками за его тощее горло. Но юноша не успел даже толком испугаться. Оказавшийся от этой парочки чуть сбоку и сзади Ирек не стал оттаскивать офицера назад или пытаться разжать его железную хватку. С короткого размаха впечатал кулаком по ребрам. Что-то хрустнуло — то ли костяшки кулака, то ли ребра — ярость на вероломство удвоила и без того немалые силы, удар выдался сокрушительным. Поручик осел кулем, немного спустя скрючившись распластался на земляном полу. Только тут товарищ Янбердин начал хоть что-то понимать в происходящем. Поток хлынувшего в кровь адреналина начисто снес способность рационально рассуждать и действовать. Забыв о висящей за спиной винтовке, по-хозяйски расселся на поверженном поручике, неуклюже, но старательно стал его душить.

Иреку не впервой было видеть такие истерики во время первого в жизни смертного боя. Попытался образумить:

— Кустым, не сходи с ума, слазь с него!

Тот не слышал, лишь верещал что-то нечленораздельное. Пришлось оттаскивать, обхватив сзади руками — словно собаку, самозабвенно уцепившуюся за горло единоплеменного врага.

…вирус умозамешательства оказался заразным: толстый арестант, доселе боязливый и демонстративно толерантный ко всему происходящему, внезапно впал в неистовство. Что-то рыча и разбрызгивая слюну, кинулся к дверям — к яркому солнечному свету и к упоительно свежему воздуху. Будто без пяти секунд утопленник изо всех сил рвется к поверхности озера. Хотя тут более корректным будет сравнение с овцой, загнанной вглубь сарая. Ну, чтобы поймать, уложить на землю, связав вместе три ноги, и зарезать. Если миролюбивое и трусливое животное узрит направление спасительного прорыва, пусть и мнимое, лучше на ее пути не стоять. Сметет любого! В аулах бывали случаи, когда мирные овечки, превратившись в живые пушечные ядра, легко сшибали с ног здоровенных мужчин. А в арестанте весу было на пару добрых курдючных баранов. Закон сохранения импульсов движущихся тел надо уважать, вот и Ирек не стал устраивать сшибки грудь об грудь: проворно отскочив в сторону, подставил подножку. Последнюю точку в нежданной баталии толстяк поставил уже самостоятельно — со всего размаха грохнулся головой об стену, всего в паре сантиметров от спасительного проема двери. Отключился от действительности всерьез и надолго.

— Да плевок тебе в рот! — целомудренно выматерившись таким образом, хотя душа просила куда более крепких выражений, товарищ Сафин оглядел поле боя. Поручик и толстяк крест-накрест валяются друг на дружке, молодой казачок опять потерял сознание, хорошо хоть не затоптали в такой тесноте и давке. А незадачливый караульный вертит в руках давешний ковшик, будто не в силах был уразуметь — куда делась вода, только что сам ведь приносил? Ирек не дал ему времени очухаться. Решительно сдернул с его плеча винтовку и тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Я тут сам покараулю эту контру, ты давай, дуй за водой. Целое ведро принеси. И это, поганое ведро захвати. А то потом будут проситься выйти по нужде и сбегут. Бегом марш!

Безуспешно попытавшись привести в чувство и напоить казака, Ирек вышел во двор, закрыл за собой дверь, навесил здоровенный амбарный замок. Комсомолец Янбердин пришел в себя, и судя по тому, как растерянно хлопал по-девичьи длинными ресницами, начал осознавать происходящие.

— Товарищ дядя, я винтовку под подпись получил, вы ее мне верните пожалуйста.

— Верну, верну, — успокоил Ирек, — ты не знаешь, жив ли начальник райотдела товарищ Галеев?

Юноша утвердительно кивнул головой.

— Вчера перед нашим сводным отрядом держал речь.

— Слава Всевышнему! Я сейчас ему рапорт буду писать про свое секретное задание, ты потом передашь. И про тебя все распишу, как мы вдвоем предотвратили побег пленников, как ты завалил настоящего царского офицера, пусть объявляет благодарность.

Окрыленный юноша перерыл дом вверх дном, таки раздобыл огрызок карандаша и лист бумаги. Ирек коротко изложил перипетии последних двух дней, как оказался среди врагов, да еще с ненавистной белой лентой на руке. И про то написал, что некогда ему ждать, пока разберутся, он идет выслеживать убийц своих курсантов. В конце сделал приписку: «…похвали комсомольца Янбердина, толковый парень. Останусь жив, сам подучу военной службе. Казацкий парень, запертый вместе со мной, похож на Ивана Кузьмича. Может сыном приходится нашему покойному товарищу? Был он без сознания, расспросить не получилось. Да хоть и не сын, если нет на нем крови, прошу дать на поруки. А если самого убьют, не поминай лихом. Твой боевой товарищ Ирек Сафин».

Глава 13

Кряжистый мужчина с буйными каштановыми волосами безмятежно сидел на завалинке. Щурился на яркое солнце, переместиться в тенечек не то, чтобы лень, а просто, казалось, незачем. «Раз нам не дана власть менять погоду по своему усмотрению, значит, надо принимать с благодарностью все, что выпадает» — Ахмет был словоохотлив, если бы кто поинтересовался, он бы охотно ознакомил спрашивающего с этой концепцией. А кудахтать и суетиться по поводу и без, приличествует лишь женщинам и курам-наседкам. Тишь и благодать. Тишь, впрочем, весьма и весьма относительная: по двору бегала и шумела ребятня мал мала меньше. И жена, молодая еще женщина, в хлопотах по хозяйству беспрестанно носилась туда-сюда: насыпать курицам зерна, выгнать из огорода зловредную соседскую козу, перегнать через сепаратор утреннее молоко, сливки убрать в ледник, обрат заквасить в катык, утереть сопли и успокоить расквасившего сопатку малыша… Мимоходом то и дело пыталась подвигнуть супруга на неотложные, по ее мнению, домашние дела. Ахмет согласно кивал кудлатой головой, иногда присовокупляя ободрительное: «Да, да, женушка, непременно так и сделаем». При этом даже не вникал в суть сказанного. Ее беззлобные причитания принимал как явление природы. Не будет же разумный человек пытаться уразуметь, скажем, грохот грома. Гремит, ну, и Бог с ним, пусть гремит, авось, когда-нибудь да перестанет. Нет, не поймите превратно, жену свою Ахмет не только любил, но и уважал. Как не уважать такую женщину! Помнится, когда в начале 20-ых годов стало совсем уж голодно, оставили они детишек бабушке и поехали вдвоем в казахские степи. Поближе ничего съестного не раздобыть, все сами пухли от голода. Намеревался Ахмет найти одного казаха, с кем когда-то учился в медресе и попросить в долг зерна, или там, пару барашков. Знающие люди говорили, соседи не так сильно пострадали от засухи. Недалеко от Троицка наткнулись на джайляу. Остановились спросить. Разузнав, кто они такие и чего хотят, хозяин кочевья заявил без обиняков. Дескать, джигит, жена у тебя уж больно пригожая и проворная, уступи ее мне за два мешка зерна. Ты, мол, молодой и красивый, найдешь себе не хуже. А у нас таких молодух поблизости совсем нет. Да, на Хатижу, родом из Казанских татар, многие засматривались.

Онемел Ахмет от неслыханной дерзости. Зная взрывной норов мужа, Хатижа поспешила отвести в сторону, мол, нам надо посоветоваться. И горячо зашептала в ухо: «У нас дети дома с голода помирают! Притворись, что соглашаешься. А сам жди меня в березовой урочище, что встретилась по пути. Я скоро туда прибегу и пусть только попробует кто меня удержать!» Опять же, по подсказке жены вытребовав у казаха не два, а три мешка зерна, Ахмет, якобы, тронулся в обратный путь. Сам затаился в условленном месте. Каким-то образом обманув хозяина кочевья, вскорости прибежала Хатижа. Быстро-быстро поехали в сторону родных Уральских хребтов. Но уже часа через два востроглазая Хатижа заприметила вдали столбы пыли из-под конских копыт. Обиженный хозяин пустился в погоню. Да не один, с двумя родственниками, или может быть работниками. Никак не уйти. Начисто игнорируя советы жены, ликуя от предвкушения схватки (а как же, казах осмелился претендовать на его жену!), Ахмет быстро распряг и сел верхом на коня. Наган у него был припасен, но первым решил не стрелять, мужчинам пристойнее выяснять отношения на саблях. И по правде сказать, не особо был уверен в меткости своей стрельбы из пистолета, была бы винтовка… Чем ближе приближалась кавалькада преследователей, тем меньше оставалось у них азарта. Вид лихо гарцующего всадника, да еще выписывающего саблей замысловатые кренделя в воздухе, еще более остудил пыл. Да и мудрено было не заметить, как мирный селянин превратился в опытного и грозного конного рубаку. Остановились за полусотню шагов. Хозяин кочевья попытался хоть усовестить.

— Эй, истяк (так зовут башкир казахи), ты же продал мне жену, верни обратно!

— Сам не смог удержать, твоя оплошность — твой убыток. Если не согласен, попробуй, обратно отбери!

— Не пристало так поступать мусульманам и добрым соседям…

— Не пристало мусульманам заглядываться на чужих жен и наживаться на беде единоверцев. Это тебя сам Всевышний так наказывает, я сам кади, знаю что говорю. Но я не только кади, я еще друг Муртазина. Можешь сам проверить, правду ли говорят о храбрости его воинов.

Казах поверил на слово, повернули обратно. Понятное дело, не осмелился биться с Ахметом, но не уронил и своей чести — все были наслышаны, как жестоко мстит Муса-батыр за своих. Не зазорно в таком случае и отступить.

Не врал Ахмет о дружбе с легендарным полководцем. Так получилось, учились в одном медресе. А когда Муртазин начал собирать войско, ни минуты не сомневаясь, встал под его знамена: и под зеленое, башкирское, и под белое, и под красное. Много было в отряде певцов и музыкантов, однако Муса-батыр раз за разом просил именно Ахмета сыграть на курае. В такие редкие минуты суровое лицо разглаживалось, задумывался он о чем-то светлом, разительно отличающемся от грязи и крови будней. Особенно любил завораживающую мелодию «Таш-тугай».

Ни капли не фарисействовал Ахмет и в высокопарных рассуждениях о долге помогать ближним своим. Когда благополучно вернулись с казахского вояжа, устроился работать в золотой прииск. Несказанно повезло, нашел самородок золота размером, как прикинули товарищи, «с голову козла». И формой драгоценный кусок напоминал это животное. На вырученные бонны (заменители денег у старателей) закупил несколько конных подвод муки, соли, круп и ситца. Ласково попеняв на чрезмерную рачительность супруги, большую часть раздал односельчанам. Такое не забывается, когда ныне началось восстание, никому и в голову не пришло припомнить ему былое соратничество с красным комбригом. И то, что одним из первых вступил в колхоз. Благо, в деревне обошлось без кровопролития. Председатель колхоза со своим активом незадолго до восстания были предупреждены родственниками и успели сбежать. Заявившиеся деревенские «белоленточники» посоветовали Ахмету сидеть дома и ни во что не вмешиваться. Он в своей обычной манере, с легкой улыбкой и глядя собеседнику прямо в глаза, попытался образумить буйных односельчан шутливым словом: мол, бороться с государством, как плевать на солнце в зените — все равно не достанешь, а плевок упадет тебе же на голову. «Да ну тебя, солидный мужчина, а слово скажешь, и не понять — то ли путное советуешь, то ли смеешься над нами!» — чертыхнулись визитеры и убрались восвояси. Зря не послушались, весь Ильтабановский десяток участвовал в последующей атаке на райцентр, почти все там и полегли… Ахмет, как обычно, продолжил работу в сыродельне. Как же, только освоили выпуск брынзы, не проследишь — молодежь может напортачить так, что даже собаки будут морды воротить. Война войной, а кушать людям завсегда требуется! Однако в этот день не судьба была ему лично принять утренний надой колхозных овечек, похвалить старательных доярок и слегка пожурить провинившихся. На улице заслышался цокот копыт. Когда распахнулись ворота, круглое лицо расплылось в счастливой улыбке:

— Ирек-кустым, я думал, ты уже забыл дорогу к моему дому!

Поспешил навстречу, раскинув в сторону могучие руки.

— Да ты меня совсем заломаешь, Ахмет-абзый, честное слово — медведь! — взмолился тот в его объятиях.

— Что, совсем ослаб на ученой работе? Ты к нам приезжай, подкормим, а то, вишь, как исхудал, — хозяин, лукаво прищурившись, оглядел товарища Сафина с ног до головы.

— Иль молодая да горячая жена тебя так загоняет? Вот был у нас бык-производитель…

Что приключилось с этим самым колхозным быком, осталось во мраке неизвестности. Так как подбежала Хатижа, возмущенно всплескивая руками, принялась тараторить:

— Черт тебя за язык дергает, муженек, ыстагафирулла тауба! Разве можно такие вещи говорить! Здравствуй, Ирек Талгатович! Какими судьбами? Как поживает сноха? Заходите в дом, мигом стол накрою!

Налетела хозяйка как весенний дождик-«ляйсян», так же быстро и улетучилась — принялась сапогом, надетым на раструб, раздувать самовар. Ирека, сослуживца мужа, знала давно. И уважала.

Мужчины тем временем, обменявшись приличествующими встрече приветствиями и расспросами, завели серьезный разговор. Ирек не стал посвящать старшего друга во все нюансы. Слишком хорошо его знал, наверняка захочет пойти вместе с ним. А это слишком опасно, пусть детишек ростит, навоевался уже… Поэтому сослался на секретность задания. Лишь попросил съездить в соседний Кунакбай, выяснить — нет ли среди убитых мятежников некоего Азата Хужина из деревни Кудей? Наверняка все трупы сволокли в одно место, может и списки начали составлять. Нет списков, Азата распознать нетрудно — с черными как смоль и кудрявыми волосами, таких среди башкир очень и очень немного. А еще застарелый шрам через левую щеку, видимо, когда-то полоснули ножом. Товарищу Сафину надо было убедиться, что предпоследнего из налетчиков не убили при освобождение деревни, имеет ли смысл продолжать преследование? Или сразу отправиться на поиски раненого Самата?

Ахмет не стал донимать расспросами, раз старый боевой товарищ просит, значит так и надо. Только решил все по-своему. Зычным голосом кликнул сына. Тотчас явился подросток лет четырнадцати. Лобастый, широкий в кости, с буйными вихрами и пронзительными голубыми глазами — точная копия отца, только пока значительно поменьше размерами. Ахмет подробно пересказал ему просьбу товарища Сафина, не преминув добавить, что задание секретное и государственной важности.

Ирек заколебался:

— Ахмет-абзый, там же трупы рассматривать, а он совсем еще мальчик.

Мальчик почтительно, но все же возмущенно фыркнул.

— Какой-такой мальчик! — заступился за него отец, — он уже корову самостоятельно режет. И трупов навидался, помогал мне обмывать усопших перед погребением. Я его, шалопая, еле удержал — все порывался на войну с мятежниками. Будто без него у товарища Сталина красноармейцев не хватит! Вишь, стыдно ему, комсомольцу, дома сидеть. Раз так, пусть выполняет твое секретное задание. Ты только ему свою лошадь дай, колхозные все на Урале. Отогнали, чтобы мятежники не зарились.

Глядя на молодцевато вскочившего в седло и галопом унесшегося сына, потеплевшим голосом изрек:

— Помянешь мое слово, Ирек-кустым, быть ему полковником, иншаллах! Или хотя бы майором. Мне вот грамотности не хватило, да и желания, если честно. А Загит наш, вся в мать — такая же настырная и честолюбивая.

— Да что ты говоришь, Ахмет-ака! Какие полковники в РККА?! — опешил и возмутился Ирек.

Хозяин дома снисходительно поинтересовался:

— Да ты, Ирек-кустым, опять партизанишь, по лесам все шляешься, новостей не знаешь?

И просветил: в газете «Известия», доставленной накануне бунта, была статья про реформы в РККА. Некогда было Ахмету вникать во все тонкости, но вот то, что восстанавливаются чуть в измененном виде воинские звания Российской империи, это он понял наверняка. Товарищ Сафин был целиком нацелен на выполнение своей жуткой миссии, и все же новость ошарашила. Не удержался от расспросов.

— И зачем такое понадобилось?

— Сам посуди, кустым, я знаю всех предков до седьмого колена. Горжусь, какие они были достойные люди. И сам живу так, чтобы не было стыдно перед ними, когда встретимся на том свете. Детей воспитываю на примере своего отца Аскара. Суровый был человек, но справедливый. Помнится…

— При чем тут ваша родословная? Ты же про звания начал говорить, — на правах старого друга не очень вежливо перебил его Ирек.

— Так я тебе про то и толкую! Как говорят наши старики, только собака не признает родства. Какая вера может быть человеку без роду-племени?

Для вящей демонстрации своего отношения к такому контингенту хозяин смачно сплюнул под ноги.

— С армией точно так. РККА не какой-нибудь ублюдок, а продолжатель славных дел Суворова и Кутузова. В статье еще кто-то упоминается, но я их не знаю.

— Так и пишут — «не ублюдок»? — растянул губы в улыбке Сафин. Он-то прекрасно знал привычку старшего товарища домысливать и украшать речь цветистыми оборотами.

— Не, товарищ Сталин не может так прямо сказать, культурно приходится ему выражаться, как бы интеллигенты не обиделись. Но умному понятно, даже если культурно пишут.

— Газета у тебя?

— Нет, — сокрушенно хлопнул себе по коленам Ахмет, — я в правление колхоза читал. А правления сейчас нету — спалили безмозглые «белотряпочники». Вот, несносные, добрым людям пора на сенокос, а они носятся туда-сюда, правления жгут. Так что поверь пока на слово — быть нашему товарищу Муртазину генералом.

Впрочем, не до политпросвещения стало. Последние два дня Ирек питался всухомятку. Понял, как оголодал, лишь очутившись за обеденным столом. Хороший хозяин Ахмет, жена его и того почище: для дорогого гостя нашлись и конская колбаса-казы, и полная сковорода яичницы, и зелень со своего огорода, и свежая сметана, и прочие изыски справного крестьянского подворья. Хозяин уговаривал в первую очередь налегать на брынзу, коей очень гордился. А Хатижа уже подавала на стол первую партию скворчащих на топленном масле лепешек-табикмак.

— Дорогая женушка, никак обидеть хочешь храбрейшего красноармейца героического комбрига Муртазина и нашего любезного друга?

У хозяйки от подобной инсинуации слова застряли в горле, замолкла, будто заклинило пулеметную ленту. Ахмет хитро прищурившись, продолжил:

— Сухой кусок горло дерет. Подавай-ка, женушка, медовуху. Ту, которую упрятала от меня в чердак бани. Она уже вчера поспела, сам проверял!

Немного осоловевший от обильного угощения Ирек отнекивался, мол, некогда бражничать. Но хозяин был неумолим, мол, все равно Загита будешь дожидаться, а от глотка живительной медовухи еще никто не умер. Налив обоим, Ахмет сунул в свою пиалушку указательный палец и стряхнул пару капель янтарной жидкости на пол.

— Это меня один мудрый узбек научил. Ты его не знаешь, мы тогда за белых воевали, а ты партизанил. Вот этот Алишер-ака просветил меня, неразумного. Оказывается, наш пророк, да будет благословенно его имя, предупредил — пагубность хамера (алкоголя) в первой капле. Вот первую каплю пусть шайтан сам и пьет, а мы отведаем уже очищенной.

…дочь богомольных родителей Хатиха нашла бы чем ответить на столь бесхитростные попытки религиозного ревизионизма и оппортунизма. Однако промолчала. Негоже, как выражаются башкиры, «рвать лицо» супруга перед гостем. Да и то, не будет муж напиваться допьяну — такого рачительного хозяина и заботливого отца еще поискать.

Не успел Ирек просмаковать свою долю забористого и сладкого питья, вернулся Загит. Не удивительно, до соседней деревни всего два-три километра, не больше. Подростка распирало от новостей, но при матери ничего говорить не стал, военная тайна — вещь серьезная, не для женских ушей. Хатижа все поняла, лучезарно улыбнулась, не без гордости похлопав сына по спине, вышла во двор.

Как следовало из рапорта будущего полковника, в данное время три плененных мятежника сидят взаперти, фамилии узнать не получилось. Какого-то сопливого чужого парня поставили часовым, он близко никого не пускает. Раненых врагов нет, наверное, уползли. Ничего, всех потом поймают. Трупы «белоленточников» в количестве тридцати двух, пока что свезли к деревенскому кладбищу. Ждут товарища милиционера из Учалов, чтобы составить протокол и захоронить в общей могиле. За оградой кладбища, кунакбаевцы не согласны, чтобы налетчики лежали рядом с их усопшими родственниками.

— А Азат, Азата среди них нет? — не выдержал столь подробного повествования Ирек.

— Есть, как же не быть, — солидно подтвердил юнец, — в точности, как вы и говорили — вылитый цыган, и шрам на положенном месте. И фамилия Хужин, как и полагается.

— Что, фамилия у него на лбу написана? — насторожился от таких подробностей Ирек.

— Нет, не написана, и документов у него нет. А про то, что это именно Хужин, мне Юлай сказал, когда стал рассматривать. Юлай — проверенный товарищ, комсомолец. У него бабушка живет в Кудее. Когда ездил в гости, этот самый Хужин один раз его побил. Юлай тогда еще маленький был, куда ему против большого парня, а лицо и имя запомнил хорошо.

— Спасибо, братишка! И тебе спасибо, Ахмет-абзый! — заторопился в путь Ирек.

— Знаешь что, Загит, как разгоним эту белоленточную свору, приходи к нам в ширкат. Возьмем тебя безо всяких разговоров!

Подросток потупился, но тотчас вскинул голову и твердо произнес:

— Ирек-агай, вы лучше моему отцу скажите, чтобы отпустил в школу пограничной службы.

— Молод еще, кустым, туда только с семнадцати лет будут набирать. А пока, если родители отпустят, милости просим к нам набираться ума-разума. Ты еще не знаешь, какой у нас замечательный военрук — десять пограничников за пояс заткнет. По его рекомендации потом сможешь поступить в школу младших командиров хоть в Сермене, хоть в самой Уфе.

Засветился лицом Загит, засуетился.

— Что, и в Баймакскую кавалерийскую школу можно будет идти!?

— Конечно, можно. Но я туда не посоветовал бы, — остудил пыл юнца Сафин, — товарищ Васнецов, который у нас военруком, говорит, конные бойцы — вчерашний день. Скоро все красноармейцы будут разъезжать на бронеавтомобилях.

В глазах Ахмета заколыхалось море сарказма, иронии и высокомерия. Да, да, именно высокомерие профессионала высокой пробы, вынужденного объяснять что-то элементарное самоуверенному выскочке-дилетанту. Впрочем, зарождающаяся буря адресовалась не соратнику, а его военруку, посмевшему произнести вслух такую ересь. Хотя товарищ тоже хорош… Как это можно, чтобы война и без кавалерии?! Разразиться обличительной тирадой не успел, Ирек обнял его и негромко произнес:

— В случае чего, не поминай лихом, Ахмет-абзый, спасибо вам за все! Ты мне всегда вместо старшего брата был.

— Погодь, погодь! — затревожился хозяин, — что это ты будто прощаешься. Сейчас где-нибудь раздобуду лошадку и вместе поедем твое секретное задание исполнять. Или, давай, твою в телегу впряжем. Колчака с Дутовым били, неужто вдвоем с бедной толпой не справимся?!

— Нельзя, категорически запрещено, иначе — трибунал, — Ирек жестко пресек порыв волонтерства, — самое опасное уже позади. Осталось кое-какую мелочь доделать… Не беспокойся, ты же меня знаешь, очень затруднительно нас убить. Многие ведь пытались, царствие им небесное. Кстати, почему это ты мятежников бедной толпой обозвал? Там, наоборот, много бывших богатеев, я даже с одним поручиком успел познакомиться. При полном мундире. Сволочь и бестолочь.

— Это, Ирек-кустым, целая наука, целых два часа про то сегодня думал! — вновь повеселевший Ахмет озорно блеснул глазами. — Бедный, это не то, когда денег у тебя нет и кушать мало, бедный — когда чего-то страстно хочется, а нету! Страдаешь, душу свою готов заложить побиваемому камнями (нечистому). Белого хлеба, хромовых сапог, соседской жены или славы, как тебе кажется, не хватает для полного счастья. Бедный человек сам по себе еще ничего: если другим не мешает, пусть тешит свою глупость. А вот когда такие несчастные сбиваются в стаи, они становятся как кобели в пору «собачьей свадьбы». Со стороны посмотреть, вроде и страшно, а на самом деле пустяк, вся их свирепость — до первой плетки. Нет в них единства — каждому охота добраться только до своего вожделенного, плевать ему до остальных. Вот это и есть «бедная толпа», что у собак, что у людей.

…с удовольствием послушал бы товарищ Сафин разглагольствования старого друга про бедную толпу. Не исключая филологические изыски из родного языка. Когда человек всем доволен, про таких говорят, у него, мол, «донъя тунарак» — «мир круглый». Догадывались башкиры, что идеальная форма во всей вселенной — сфера, к нему все сущее стремится. А вот, якобы, омоним слова «бедный» — «ярлы», это и «обрывистый», «с краями». Антипод гармонии, то бишь сферичности. Возможно и поспорили бы всласть, но солнце давно уже перевалило за зенит. А до Кудея путь неблизкий, верст двадцать, если напрямик. До той небольшой деревушки Ирек без каких-либо приключений добрался к закату. Наверное, сказывалась усталость последних дней: ломанулся напрямую, будто медведь в пасеку. Власти, судя по всему, здесь пока не было. Завидев всадника, поигрывающего в руках револьвером, немногие прохожие предпочли поспешно убраться с улицы. Револьвер тот, бледную замену позорно утерянной винтовке, Ирек выпросил у Ахмета-абзыя. Пустынно стало в Кудее, хорошо хоть встретил девочку лет шести, самозабвенно копошащуюся в дорожной пыли. Глубоко плевать ей было, какие революции-контрреволюции происходят у взрослых, лепить куличи в тысячи раз интереснее. Именно у нее, с трудом оторвав от занятия, удалось разузнать, где стоит дом родителей Самата — последнего из налетчиков.

Сын за отца не отвечает? Нет. Всяко в жизни бывает. Про то и товарищ Сталин писал. А отец за сына? Еще как! А как же, если воспитал своего отпрыска двуногим зверем и выпустил его к нормальным людям, будто злобного хорька к цыплятам, товарищ Калинин за это будет отвечать!? Ничего, ничего, у века каждого на зверя страшного найдется свой однажды волкодав.

Почтительность к сединам в крови каждого башкира, но тут Ирек не стал церемониться. Ворвавшись в дом, грубо потребовал у пожилого хозяина дома сказать, где сейчас находится Самат. А когда тот замешкался, припер к стене, приподнял подбородок острием ножом. Заохала и запричитала хозяйка. Тоненьким голоском тихо заплакала дочь-подросток, обомлевшая от ужаса происходящего.

— Ты, давай, дядя, женщин своих пожалей. Не хотелось бы при них проводить допрос, как меня самого допрашивали у белополяков, — клинок холодил шею, будто этого мало, ледяные глаза Сафина словно и всю душу выстудили. Но старик еще держался. С трудом прохрипел:

— За что ты его хочешь убить? Может и не виноват он, молод ведь еще совсем…

— Те, кого зарубил твой щенок с твоими односельчанами, были совсем мальчишками!

— Какой бы ни был, он мой сын. Режь, Бог тебе судья!

Нет, не разжалобить было Ирека даже такой отцовской жертвенностью. Перед его глазами будто живые стояли курсанты, несмышленые братишки… Незачем ему весь белый свет, если там есть место таким, как Самат. Слишком тесен для двоих. А коли готов распрощаться со своей жизнью, что ему страдания этого старика? Недобро сощурился, почти ласковым голосом прошептал:

— Дядя, смерть еще надо заслужить. Не думай, что так легко уйдешь.

Чуть сильнее вдавил острие. Выступила кровь. А у хозяина начали закатываться глаза. Чтобы не грохнулся в обморок, товарищ Сафин взбодрил его звонкой пощечиной.

— Бабы, идите в дальнюю комнату, дверь закройте! И чтоб тихо сидели! Раз по-хорошему не понимает, будем говорить с вашим хозяином по-плохому.

Хозяйка с дочкой, наверное, подчинились бы, но как раз оттуда, куда им велено было идти, внезапно кто-то выскочил. От неожиданного шума за спиной Ирек чуть не прирезал допрашиваемого. Спустя миг сработали рефлексы опытного вояки: могучим рывком выставил перед собой хозяина, сам же, укрывшись хоть за такой хлипкой защитой, выставил револьвер. Как сразу же прояснилось, можно было не беспокоиться. В дальней комнате таилась старушка. Ирек мысленно себя выругал: совсем дурак, даже дом полностью не осмотрел! Старушка же, глядя ему прямо в глаза, прошепелявила:

— А ну, отпусти моего братишку! Сердце у него слабое! А Самат, проклятие на его шальную голову, в Наврузе. Так и знала, так и знала, накличет он беду на всех нас. У остальных дети как дети, а этот зимагор…

— Не врешь, бабушка? — перебил ее товарищ Сафин, — не найду его там, я обязательно вернусь.

— Стара я, чтобы врать! У свата Баязита он. Говорят, в Наврузе дохтур гостит. Хамит с Иршатом на телеге повезли, чтобы вылечил. Третьего дня еле живого ведь привезли. И когда здоровый был, слова доброго от него не дождешься, а тут совсем с ума сошел, такими словами ругался, собака нос воротить станет!

По тому, как с горькой досадой крякнул допрашиваемый, Ирек понял — бабушка говорит чистую правду. Видать, пожилой, но все же младший братишка, ей куда важнее непутевого племянничка. Грозный гость поспешил уйти. Только остановился около напуганной до смерти девчушкой. Неожиданно дрогнувшим голосом пробормотал:

— Ты, это, сестренка, извини меня. Нехорошо получилось. Ничего, потерпи маленько, скоро такая распрекрасная жизнь настанет, никто никого убивать не будет. Хоть вы начнете жить, как полагается людям…

Когда выезжал из деревни, кто-то обстрелял сзади. Ладно, прильнув к крупу коня и пустив его вскачь, товарищ Сафин ушел от неумелого стрелка. Возвращаться, вступать в перестрелку не стал. Как сам недавно говорил отцу Самата — смерть еще надо заслужить. Пока жив последний из убийц братишек, он такого права не имеет. Возвращаться не стал, но зарекся — действовать беспечно как в Кудее, больше не станет. Он еще не заслужил своего права на смерть…

Глава 14

Хорошее слово — товарищ. Как символ, как квинтэссенция новых отношений между людьми. В иерархической лестнице духовной эволюции оно расположена гораздо выше ступенек «свобода» и «равенство» и чуть пониже вершины пьедестала, именуемого «братством». По деликатности башкиры прикинулись, будто ни сном, ни духом не ведали про это слово до революции. И в самом деле, неудобно доказывать, что замечательное «товарищ» («тауар иш») означает, строго говоря, всего лишь «компаньона по торговым делам» или даже совсем уж неудобоваримое — что-то «схожее с товаром»… Как говорится, если не видят глаза души, глаза на лице — всего лишь дырки от сучков. Духовным взором башкиры узрели совершенно новую суть привычного слова, узрели и полюбили. Для предупреждения возможных этимологических происков врагов, а может неосознанно следуя высочайшей рекомендации насчет молодого вина и ветхих мехов, ловко замели следы. Отныне «русское» слово «товарищ» переводится на родной язык как «ипташ» и баста! Тоже хорошо звучит, гордо! С этим словом мы повсюду дома, с ним везде находим мы родных.

Заслышав «Товарищ командир, когда наши придут?», Ирек расслабился. Даже удивительно, как незаметно пробрался к нему вопрошающий! С интересом его оглядел — смугловатый юноша, уже вполне взрослый. Глаза пронзительно умные, будто в теле молодого человека поселился мудрый старик. А в том, что он свой, не было никакого сомнения: у всех бунтовщиков глаза или юркающие, или пустые, выжженные ненавистью… Товарищ Сафин коротко прояснил обстановку, зачем это он залег среди валунов на вершине высоченной горы и наблюдает за их деревней.

— А сам кто таков?

— Агзам меня зовут, сын Сынбая. Заведующий маслозаводом колхоза.

— А как ты меня выследил?

Юноша смущенно улыбнулся.

— Да не выслеживал я вас. Коза куда-то запропастилась, еще с позавчера, ее искал. Война войной, за скотиной присмотр нужен! Смотрю, среди скал вы залегли, решил подойти и спросить, может помощь какая нужна?

— А как ты узнал, что я не «белоленточник»?

— Кто?

— Ну, что не из этих, не из белогвардейских мятежников?

— Так вы же с самим Мусой Муртазиным в нашу деревню приезжали! Позапрошлым летом. Только тогда вы с усами были. Как узнал, только тогда подошел.

Ирек только хмыкнул, затаился, понимаешь, а его незаметно рассматривали в подробностях. Из дальнейшей беседы вырисовалась чудная картина, как протекал мятеж в деревне Навруз. Никакого кровопролития! Главарь подпольно сформированной группы Хисаметдин рано утром пришел в дом председателя колхоза Гарипова, своего свата. Честно рассказал, вот, мол, так-то и так-то, сегодня по всей стране началась война против большевиков. Мне приказано перебить всех сельских коммунистов и комсомольцев, затем выдвигаться в Казаккулово. Ругались сильно, это Агзам сам слышал, так как оба зашли к его отцу. Чтобы рассудил, ведь Сынбай был другом товарища Гарипова, а с Хисаметдином они дальние родственники, с одного аймака. После тщетных уговоров сдаться властям и покаяться (принудить не получилось бы, все шесть его сторонников были уже на конях и при оружии), пришли к компромиссному решению: при любом раскладе негоже устраивать резню среди односельчан и родственников. Хисаметдин со своими ускакал в Казаккул, если спросят, объяснит — слишком много сторонников Советской власти в деревне, никак не справились бы. А председатель колхоза двинул малым отрядом в райцентр, на подмогу властям. Мог бы собрать и полуэскадрон, желающих хватало. Не хватало, вернее, почти не было оружия. Револьвер самого Гарипова и несколько охотничьих ружей, этим бы и исчерпался весь арсенал, не будь селяне такими запасливыми. Когда Советская власть запретила частным лицам владеть орудиями смертоубийства, местные не стали спорить, сдали сабли и с десяток винтовок председателю сельсовета. Про заветные схроны в лесных чащобах и на горных отрогах, все как бы подзабыли. Лежит винтовочка рачительного хозяина где-нибудь под валуном, ну, и пусть себе лежит, кушать ведь не просит. Авось, и пригодится. Навруз расположен на границе башкирских и казахских кочевий. В старину частенько наведывались друг к дружке не только в гости, но и в «барымта» (набег за скотом). За сим незамедлительно следовала «карымта» — так сказать, ответный визит не очень дружественного характера. В таких молодецких народных забавах без справного оружия никак не обойтись. Так что в любви наврузовцев ко всему стреляющему, колющему и режущему прослеживаются четкие исторические корни. Вот и на этот раз, стоило товарищу Гарипову гаркнуть на односельчан, мол, не куркультесь, Родина в опасности, как по мановению волшебной палочки обнаружились семнадцать винтовок Мосина, три кавалерийских карабина, 5–6 револьверов. Это еще не считая холодного оружия. Несколько старинных луков с почтением, но все же были отбракованы. Патронов было очень мало, всего с десяток на ствол. Чем богаты, тем и рады, боле или менее вооружив 28 конников, направились наурузовцы в село Учалы. Всем остальным колхозникам было приказано бдить, по возможности не допустить разграбления деревни, но в конфликт ни с кем не вступать. И в самом деле, глупо кидаться с вилами против пули.

…Душно в доме. Самат попросил хозяев устроить лежанку на сеновале. Перебитое тяжелой пулей правое плечо немилосердно ныло, однако чувствовал — дело пошло на поправку. Русский доктор Зуев из Поляковки два раза ставил укол. А может и больше колол, когда был в беспамятстве, этого он не знал. По невежеству даже не задумался, а что же ему так помогло? А ведь совсем было загнулся — рана воняла и гноилась, валялся в бреду и горячке. Да если бы и спросил, товарищ Зуев вряд ли смог бы ответить. Выдали ему в райбольнице десяток ампул с белым порошком, промаркированных лишь символом П-1, и на словах объяснили, в каких случаях и как производить инъекции. А еще потребовали в письменном виде представить отчет о воздействие экспериментального снадобья. К началу мятежа Поляковский врач по личным делам оказался в Наврузово случайно. Когда все завертелось-закрутилось, возвращаться не рискнул, решил переждать тут. Тем более, для опытного лекаря работы и здесь хватало. Когда же к одному из селян привезли раненого в тяжелом состояние, решился попробовать таинственный П-1. И был просто потрясен, сработало почище сказочной «живой воды»: практически обреченный молодой мужчина сразу пошел на поправку. Добрейший Петр Кузьмич сильно удивился и расстроился бы, если узнал, что его пациент смутьян и убийца. Но это еще смогло бы уложиться в его голове. А вот разузнай о содержимом П-1, никак не смог бы поверить. Чтобы плесень лечила человека, быть такого не может! Плесенью, гнилью и прочей гадостью только травятся… неисповедимы пути Господни: Самат, с плесенью в душе, сеял смерть, а вот настоящая плесень оказалась способной противостоять смерти. Только спустя несколько лет товарищ Зуев узнает, П-1 — секретнейший проект молодого Советского государства по разработке и производству пенициллина. Товарищ Сталин лично курировал работу закрытой лаборатории при Ленинградском университете, а в Белебее уже закладывался биохимкомбинат. Но это прояснится позже. Пока же, хотя показания по применению были несколько иными, вколол остатки лекарства заведующему местным маслозаводом. Молодой парень, даже неженатый, а жаловался на боли в затылке. Действовал по наитию, наубом, вроде помогло. По крайней мере, сам Агзам утверждал — «Будто заново родился!» Ну, дай-то Бог, юноша ему сразу приглянулся учтивостью, что отнюдь не препятствовало живейшей любознательности. Ишь чего учудил — интересуется возможностью ампутации жира у курдючных баранов. Петр Кузьмич ошарашено переспросил — с чего это ему в голову пришла такая, мягко говоря, странная идея? Юноша повел его в хлев и показал на баранов. Животные в задней части до того заплыли жиром, даже ходить не могли, сразу садились на хвост. Агзаму пришлось смастерить и прикрепить к задней части деревянные тележки. С колесами бараны худо-бедно передвигались.

— Товарищ доктор! Вот у ящерицы хвост отрываем, ей даже не больно, убегает и у нее сразу новый отрастает. Представьте то же самое с баранами — всегда будет свежий жир для шурпы (бульона)!

Товарищ Зуев остудил его пыл, какими лекарствами ни пичкай, хвост по-новому отрастать не будет. Овцы и бараны устроены по другому, нежели ящерицы. И добавил — теплокровные животные чувствуют боль так же, как и человек.

— Нет-нет, тогда не надо! Грех мучить животное, — энергично замотал головой юноша, — я лучше что-нибудь другое придумаю.

Пенициллин, не доставшийся баранам в виду бесперспективности предложения юного зооинженера-любителя, Самата исцелял чудесным образом. Но настроение у него было прескверное, по разговорам приютивших сватов было понятно — мятеж или провалился, или затянулся на неопределенное время. В любом случае надо отсюда валить. Как бы не прознали, на чьей стороне он выступал и как был ранен. Ведь в Наврузе по-прежнему верховодят большевички. Хорошо хоть, председатели хозяйства и сельсовета со своими активистами ускакали в райцентр. Приедут, обязательно станут допытываться. После тяжких раздумий Самат решил уходить на заре следующего дня. В казахские бескрайние степи, лишь бы подальше отсюда. С провиантом на дорогу проблем не будет, подсмотрел — хозяйка держит припасы в леднике во дворе, дверь не запирается. Нехорошо, конечно, воровать у родственников. Для собственного самоуспокоения Самат пробормотал башкирскую поговорку, смысл которой сводился к следующему — мол, сват такой же родственник, как из козла добрая скотина. Главное — у малолетнего сынишки свата Баязита разузнал, где ходят кони на ночном выпасе. Сторожей немного, 3–4 подростка. К концу ночи будут спать без задних ног, добудет он себе лошадку. А если по глупости станут препятствовать, тем хуже для них. Самат погладил топор, упрятанный у изголовья. Ни винтовки под рукой, ни сабли, даже ножа. Пришлось тайно позаимствовать у простодушного хозяина сей инструмент, одинаково сподручный и для бесхитростной крестьянской работы, и… и для всего остального. Не дрогнет рука перед убийством. Ни при какой погоде книг Самат не читал. Очень сильно удивился бы, если каким чудом вычитал афоризм, дескать, боль очищает душу. Это, наверное, умствования философов, у которых порез пальчика перочинным ножичком канает за боль. А когда пуля калибра 7,62 миллиметра разносит в крошево кость, потом из раны пытаются выцарапать застрявший свинец… Врагу такого не пожелаешь! Страдания последних дней окончательно выжгли душу Самата, не осталось там места ни для милосердия, ни для всего прочего, светлого и теплого. Только ненависть, холодным свинцом заполнившая его от кончика волос до мозоли на пятках. Ненависть ко всему миру, заставившему испытать невыразимые муки.

Когда внизу скрипнула дверь, Самат даже не насторожился. Время обеда, наверное, сватья несет покушать. Но вместо привычной лапши с бараниной (овцу забили в его честь) неожиданно в проеме лаза образовался незнакомый мужчина, чуть старше самого Самата. В правой руке дулом кверху держал револьвер, левой рукой поигрывал небольшим ножом.

— Ты кто, что тебе надо? — у раненого от явственного предчувствия последующего ужаса перехватило дыхание. Он даже не обратил внимания на увязавшегося за незнакомцем смуглого парня из местных. Ледяные глаза пришельца не обещали ничего хорошего.

— Да так, зашел передать привет от дружного коллектива курсантов и преподавателей ширката «Урал», — тот скривил тонкие губы в глумливой усмешке, — небось, уже заждался? Да и твоим подельникам скучно без тебя в аду. Из всего поганого десятка ты последний, кто оскверняет своим дыханием белый свет!

Никак не ожидал товарищ Сафин подобной прыти от раненого: стремительно взметнувшись с лежанки, оказался в опасной близости. И не абы как, а с топориком, невесть как оказавшимся в здоровой руке. Еле успел отпрянуть. Выстрелил. Вернее, нажал на спусковой крючок. Грохота и привычной отдачи в руку не последовало. Видать, Ахмет-абзый хранил патроны в сыром месте — осечка. А Самат наседает, крутил топором будто мельница лопастями в сильный ветер. К сожалению, оказался левшей, рана в правом плече ничуть не сказывалась на его прыти. Уходя спиной вперед от очередного удара, Ирек споткнулся обо что-то невидимое на полу, полетел кубарем. Глядя на моментально нависшего над собой врага, с тоскливой ясностью осознал — уйти от удара, развернуться через бок никак не успеет. Товарищ Сафин тоскливо зарычал от бессильной ярости.

У каждого уважающего народа есть какой-нибудь национальный вид борьбы. У башкир это «курэш». Обхватываешь супостата полотенцем за поясницу, до хруста прижимаешь к себе и, изогнувшись назад, перекидываешь через себя. Несколько вариантов по сути одного и того же броска. Но нечего пенять на скудость арсенала приемов, поначалу следует разобраться в причинах оного. Это только японским селянам приходилось ходить даже без ножичка: захочешь жить, быстро освоишь искусство «безоружной руки», в просторечие именуемого каратэ. А вот какому-нибудь древнему тюрку весьма проблематично было бы доходчиво объяснить, зачем это денно и нощно отрабатывать, скажем, «руку-меч», когда всамделишняя булатная сабелька всегда под рукой? В конце концов, надо уважать универсальнейший закон экономии труда! Не говоря уж об эффективности. Враг далече — метай на здоровье (свое, естественно, а не противника) калены стрелы, приблизились — попробуй ссадить с седла тяжелым копьем. Никак неймется неприятелю, увернулся, гад верткий, от малого и большого острия, тут настанет черед сабельного боя. Начнет пытаться фамильярно прижаться телом, сократит дистанцию до неприличной близости — на такой случай припасен кинжал-ханьяр. А вот представьте такую ситуацию: клинок у врага оказался более честного булата, перерубил с мерзким скрежетом твое оружие. Или, скажем, выбил мощным ударом. Что делать, фехтовать кинжалом против сабли не очень вдохновляет, да и пока вытащишь из ножен, он тебя вдоль и поперек нашинкует в лапшу-тукмас. Вот на такой форс-мажорный случай изначально и предназначался «курэш»: утерявши клинок, моментально сократить дистанцию, сковать руки ворога железными объятиями за подмышки. Короче, попытаться помножить на ноль преимущество вооруженного человека перед собою, пацифистом поневоле. А сумеешь при этом брякнуть оземь со всей его тяжелой защитной амуницией, так это будет уже полная победа.

Как бы там ни было, когда Самат замахнулся топором над распростертым телом товарища командира, Агзам среагировал мгновенно, благо, на него пока не обращали внимание. Распрямившись стальной пружиной, поднырнул под вооруженную руку, кажется, даже ненароком боднул головой долговязого мятежника. И, как это и полагается по всем канонам борьбы «курэш», перекинул врага через себя. Бог весть, может инерция движения сыграла с Саматом злую шутку, возможно, Агзам не был чужд борцовскому искусству — бросок удался на славу. У Самата ноги бодренько взметнулись вверх, а когда со всего размаха шлепнулся спиной об настил из жердей, чуть дух не вышибло. Когда же немного прояснилось в глазах, узрел тусклый блеск клинка. В руках ненавистного незнакомца, которого почти что зарубил. Однако «почти» в бою не считается, совсем не считается!

Запыхавшийся Агзам горделиво оглядел свою работу: враг повержен, товарищ командир расселся на нем словно всадник, а еще ножом пугает. Но дальнейшее ему совсем не понравилось. Со спокойным видом, от чего становилось только страшнее, товарищ Сафин резко ударил Самата рукояткой ножа по зубам. Рот моментально окровянился, пленный подавился выбитыми передними зубами. Потом тихо и жалко заскулил, как смертельно раненый щенок. Агзам онемел, застыл столбом. Тем временем Ирек левой рукой легко, безо всяких видимых усилий поднял пленника на ноги. Нож в правой руке был приставлен к животу несчастного, готовый ринуться вперед, жадно прорываясь сквозь теплую и мягкую плоть.

— Пошли. Нечего потом твоим сватьям маяться с выносом трупа. Отойдем немножко от деревни, сам выкопаешь себе могилку, там и ляжешь, — усталым голосом, но совершенно бесстрастно проговорил товарищ Сафин. Самат впал в ступор, наверное, даже не понимал, что ему говорят. Только подвывал от пронзительной боли в зубах, а еще при падение разбередил раненое плечо… Тут наконец-то очнулся Агзам.

— Товарищ командир! Нельзя нам самим его убивать. Сдадим председателю сельсовета, он отвезет его в суд. Товарищ судья решит по закону, как его наказать!

Ирек неприязненно оглянул пленника с ног до головы.

— Ты же, братишка, не видел, как эти гады замучили наших курсантов. А они даже тебя были моложе. Насчет закона не волнуйся, по законам военного времени враги уничтожаются на месте.

— Он уже не враг с оружием, он пленный! В Коране предписано быть милосердным к пленным!

Ирек зло ощерился.

— Братишка, если ты или я попали к нему в плен, он не стал бы следовать священным сурами. Уж поверь, много таких повидал. Бешеные собаки, единственное спасение от них — уничтожить!

У Агзама выступили слезы на глазах. По-мальчишески звонко выкрикнул:

— Так мы же другие, мы должны жить по правде, по закону! Если ты убьешь бешеную собаку как бешеная собака, сам превратишься в бешеную собаку! Нельзя, никак нельзя, товарищ красный командир!

Ирек даже подрастерялся от экспрессивного напора юного знакомого.

— Пошли, пошли в наш дом! — Агзам подскочил и возбужденно затеребил рукав Ирека. Тот от неожиданности резко одернул руку.

— Я еще не закончил дело.

— Потом, потом закончишь. Быстренько сходим, поговорим, потом на трезвую голову еще раз подумаешь!

— А что мне думать!? Под одним небом с этим выродком мне все равно не уместиться. Или он, или я. И отвечать перед Всевышним буду тоже я, за все сразу.

Юноша не отставал.

— Ты ведь не знаешь, товарищ командир, вместе с нами живет старшая сестра отца. Слепая, но все видит насквозь. Ясновидящая, почти аулия! Я вот всем сердцем чую, не надо тебе самому убивать этого бандита, а словами сказать не могу. Она обязательно сможет объяснить!

…легко разбить хрустальную вазу, разнести в сотни осколков с острыми, смертельно опасными для всего живого краями. Даже не по злобе — по неосторожности, случайно смахнув со стола в безалаберной спешке. Легко. Даже не требуется остервенело бить обухом топора. Разбить легко. А вот собрать обратно, будто ничего и не случилось? Нет, это уже не в человеческих силах. И Ирек не собирался надолго откладывать приведение в исполнение приговора, вынесенного на дальнем выгоне ширката. Там, среди изрубленных курсантов. Но отказать Агзаму тоже не захотел: мягкий голос юноши, черные блестящие глаза, будто спелые ягоды черемухи после дождя, внезапно, до судорожной боли в сердце, напомнили собственного братишку. Пожалуй, они одногодки. Султан тоже был такой же жалостливый и мягкосердечный. Слишком добрый для подлунного мира!

— Ну, ладно, давай сходим к твоей тете.

Агзам расплылся в счастливой улыбке. Но тут же его лицо передернуло гримасой муки от увиденного: резко опустившись, Ирек плавно полоснул ножом по обратной стороне коленной чашки пленника. Тот от нестерпимой боли зашелся в хрипе.

— Вот, теперь порядок. Не убежит, — объяснил он причину своей жестокой выходки. Забив в развернутый почти в беззвучном крике рот Самата пучок сухого сена, еще раз проверил прочность пут.

Пожилая женщина словно ждала их заранее. Ни голосом, ни жестами не выразила удивления. Не стала даже вслушиваться в сбивчивые слова племянника, сразу выставила юношу за дверь. Сама же усадила гостя на хике, примостилась рядышком и взяла товарища Сафина за обе руки. Долго сидели в мертвой тишине, Ирек будто задремал. Но как только краем глаза скользнул по хозяйке, всего его передернуло: из-под плотно сомкнутых век женщины выкатились две огромные слезы. Разве слепые могут плакать? Это же только в пословице говорится — «Если горюешь всей душой, даже слепые глаза слезятся».

— Эх, уланым, уланым, горькая тебе выпала участь, в мирное время для десяти с избытком было бы такого лиха, — глухо проговорила женщина. Потом погладила Ирека по волосам и прижала к своей сухонькой груди:

— А ты поплачь, мой улан, поплачь, легче станет. Не надо зверя в себе кормить невыплаканными слезами.

В последний раз Ирек плакал в далеком 1916 году. Холодными и злыми слезами. Самому чудилось, будто не влага стекает по лицу, а скатываются ледяные горошины града. Конная атака на позиции немцев захлебнулась кровью под кинжальным пулеметным огнем. Ирека вышибло с седла тяжелой пулей в голову. Пронеслась едва чиркнув, не столько поранила, сколько оглушила. Обездвижел он тогда, и онемел. Ни рукой двинуть, ни языком. Безучастно и отстраненно наблюдал, как жалкие остатки эскадрона мчались назад, пытаясь укрыться за жидким перелеском. Тщетно, тоненькие деревца немецкий пулемет косил как траву, заодно с его товарищами. Равнодушно подметил, как раненые лошади бились в агонии, а рядом валяется чье-то тело. Только верхняя часть тела, из которой вывалились остатки внутренностей. Удивился, оказывается, пулемет способен разрезать человека пополам. Уже было все равно — ни страха, ни злости. Но тут его встряхнули. С удивлением обнаружил — откуда-то из-за кустов появился согнувшийся в три погибели молоденький солдат, наверное, его ровесник. Рыжий и худенький, нос картошкой, вроде видел раньше в обозе. Только как он здесь оказался, обоз ведь остался в деревне, равнодушно подумал Ирек. А солдатик тем временем, ухвативши его за подмышки, потащил к своему укрытию. Сопя и всхлипывая приговаривал: «Ты потерпи, браток, не умирай пока. Будешь ты жить долго и счаст…» Договорить не успел. За своими трудами он не заметил, как немцы двинулись на место бойни — добивать раненых и подбирать трофеи. Дюжий вражеский пехотинец, радостно улыбаясь, вогнал штык в спину рыжего спасателя. Ирека колоть не стал, вид у него и без того был такой — краше в гроб кладут: голова залита кровью, а тут еще обдало теплым потоком, хлынувшим из мученически искривившегося рта рыжего солдатика. В сознание Ирек пришел глубокой ночью, под равнодушными, холодными звездами чужого неба. За тридевять земель от родного порога. Лежал, укрытый телом товарища, даже имя которого ему не было ведомо. Вот тогда-то и товарищ Сафин плакал в последний раз, грозя невесть кому или чему грязными, ободранными в кровь кулаками. Так горько было терять человека, внезапно ставшего ему роднее родного, но всего лишь затем, чтобы полоснуть сердце острой тоской очередной утраты… Больше он ни разу не проронил ни слезинки, даже когда хоронил отца и братишку.

В последний раз Ирек плакал в далеком 1916 году. А тут словно плотину прорвало… Нестерпимая боль утраты любимых людей, горечь осознания своего ничтожества перед бессмысленной жестокостью жизни, когда ничегошеньки не можешь изменить, но надо идти до конца, наперекор всему, какая-то совершенно детская обида на несправедливость мира и свинцовой тяжести тоска от ясного осознания, в кого ты превратился — все эти чувства, странным образом сплелись с ясным пониманием: есть, есть невообразимо высокий смысл всех пережитых мерзостей и ужасов. Здесь на земле и там, на небесах… Смысл за гранью понимания слабого человеческого разума. Смысл, одна тень которого согревает стылую душу и вселяет робкую пока надежду в окаменевшее серце. Тот кто ждет, все снесет, как бы жизнь не била, лишь бы все, это все, не напрасно было… Слезы, обжигающе горячие, будто кровь из раны, расплавили мертвенно холодные стеклянные осколки в душе, неудержимым потоком ринулись прочь. Ирек всхлипывал и поскуливал, прижавшись к груди старой женщины. Не суровый воин, беспощадный мститель, а набедокуривший и искренне раскаявшийся малыш в объятиях любимой бабушки. Которая все понимает, все простит и никому не позволит обидеть своего глупенького жеребеночка.

Увы, земная жизнь снова прошлась грубыми сапогами по этой вселенской благости. Ирика грубо потянули за плечо.

— Выходь, контра, поздно слезы лить!

А он даже не заметил, как вошли в дом посторонние. Двое. Казаки. Один, седоусый, с маузером. У другого винтовка наизготовку, прикладом которой незамедлительно сноровисто расшиб в кровь лицо товарища Сафина.

Старушка ничегошеньки не видела, однако попыталась за него заступиться, запричитала.

— Замолкни, а то и саму расстреляем за пособничество мятежникам! — гаркнул тот, который с маузером. Ирика вывели во двор. Еще полчаса назад (а будто прошла целая вечность!) он был готов в одиночку биться хоть со всем белым светом. Нет, не из страстной любви к жизни — из ненависти. От лютой неутолимой ненависти ко всему и всем, что умножают боль и страдания вокруг… А тут будто тряпка, ни сил, ни желания цепляться за давно опостылевшую жизнь. Только рассеянно и чуть смущенно улыбался. Долг выполнен, Самата, так и будь, пусть судом судят, а ему сейчас можно и уйти. Туда, где нет ни боли, ни печали, туда, где его ждут братишка, мать с отцом, и целые эскадроны навеки молодых боевых товарищей. Юную жену жаль, но ничего, не пропадет, она же в ширкате.

Он поначалу даже не понял, что у него что-то спрашивают. Только увесистая пощечина вернула Ирека к реальности.

— Где твои подельники? Куда упрятались? — допытывался казак с налитыми кровью глазами, — говори по-хорошему, легкой смертью умрешь. А то ведь запытаем!

Товарищ Сафин вяло попытался объяснить, мол, сам красный партизан, сейчас выполнял особое задание. Если хотят, дескать, пусть съездят в ширкат и проверят его слова. Договорить не успел, мощным ударом приклада в живот его сломали пополам.

— Ах ты паскуда! Тебя видели в отряде Махмутова! Думал, сбрил усы, так никто и не узнает? — казак подкрепил риторический вопрос болезненным ударом сапога по ребрам распластанного на земле пленника, — уже доложил кто надо куда следует. Мол, бывший красный партизан, предатель и иуда Сафин в Кунакбае самогон хлещет. С белой тряпкой на рукаве! Много здесь вас развелось, перевертышей!

Как оказалось, сводный отряд совхоза «Красный Октябрь» из соседнего Верхнеуральского района был выслан на помощь товарищам в Учалы. Не успели доехать, мятежники были уже разгромлены и рассеяны. Вестовой начальника милиции передал приказ — прошерстить юго-восточную часть района, задерживать всех подозрительных людей. И надо же такому случиться, в деревне Москово встретился бригадиру совхоза, ныне командиру отряда Ивану Кузьмину бывший сослуживец. Тот и поведал: среди мятежников немало коммунистов и комсомольцев, которые таились до поры и до времени. С особенным возмущением рассказывал про двурушничество секретаря парткома совхоза «Красный партизан» и про ближнего сподвижника самого Муртазина, ныне преподавателя ширката «Урал» Сафина. Кто бы мог подумать! Видели и узнали Ирека в Кунакбае. А сейчас, заехав в близлежащую деревню, Иван Тимофеевич случайно прознал, что этот самый Сафин находится именно тут. Поначалу даже не мог поверить удаче. Когда арестовали, возликовал всем сердцем. Ибо клокотала честная душа пожилого казака от дикой ярости. Там, в Москово мятежники успели восстать и натворить делов. Своими глазами видел зарубленные тела активистов и их домачадцев, детишек малых не пожалели… Поймать никого не удалось, после перестрелки с засевшими в правление колхоза коммунистами, повстанцы двинулись куда-то на северо-запад. Не догнать, давно ушли. Каждый при двух конях. А скакуны Кузьмина были уже изрядно заморены. И тут такая удача — в соседней деревне поймать одного из главных злодеев, позорящего честное имя бывшего красного партизана!

Долго мудрить не стал. Велел своим бойцам поднять Ирека на ноги. Глядя прямо в глаза прорычал:

— Один раз тебе доверились! Второго раза не будет! Не хочешь говорить, ну, и пес с тобой. Прямо туточки сам и расстреляю!

Ирек понял, что-то пытаться объяснить уже поздно. Ну и черт с ними, жизнь его не была такой уж сладкой, чтобы за нее беспрестанно цепляться. Да, после войны почти поверил, что самое страшное уже позади, что все наладилось. Ан вот как вышло, жизнь снова показала свое истинное, мерзкое до жути лицо. Ничего, долг выполнен, это главное. Уставившись в дуло маузера, устало пробормотал: «Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его. Прими Господи мою душу и прояви милосердие». Так положено, так заповедано его предками. А высшего суда он и так не боялся, незрячая старушка не говоря ему ни слова, как-то сумела донести: все предопределено свыше и заранее… Единственное, что во власти самого человека — поступать или не поступать так, как велит совесть. А он всегда придерживался веления души, бояться ему нечего.

Но, видимо, рано еще было Сафину идти в края вечно зеленых пастбищ и тучных лошадиных табунов, заскрипела дверь калитки. Кто-то торопливо вбежал, заслонил собой Ирека от наставленного дула.

— Прекратить самосуд! Это ошибка!

Безучастный ко всему происходящему Ирек захлопал глазами. Ведь невесть как объявился сам Имаметдин Мархаметдинович, начальник учебно-производственного кооператива. Впрочем, на Ивана Кузьмина это не произвело никакого впечатления. По прежнему удерживая пистолет на вытянутой руке, глухо процедил:

— А это что за нерусь прыткая? Уйди, а то обоих положу.

— Я член райкома КПСС и начальник ширката «Урал»! Убрать оружие!

Иван Трофимович недобро сузил глаза.

— Врага прикрываешь, значит и сам враг… Уйди! Шлепну эту контру, потом и с тобой разберемся.

— Убрать оружие!

Имаметдин даже не шелохнулся с места, более того, рядом с ним встал и Агзам. Казак немного подрастерялся. А начальник, уловив этот момент, продолжил более спокойно и умиротворяще:

— Учитывая военную обстановку я не буду вас привлекать за пренебрежительное слово «нерусь» к ответственности по разжиганию межнациональной вражды. Но стыдно, товарищ, цепляться за позорные пережитки прошлого. А товарищ Сафин выполнял мое личное поручение в стане врага! Он наш, советский человек. Я это готов засвидетельствовать хоть перед судом, хоть перед самим товарищем Сталиным.

— А кто за тебя самого поручится, чтой-то слишком гладко…, — договорить он не успел. Во двор ввалились сразу с десяток вооруженных людей. Слаженно и проворно обложили полукругом собравшихся. Винтовки с револьверами ни на кого не наставляли, но чувствовалось, не успеешь глазом моргнуть, сметут всю кучу перекрестным и фронтальным огнем. А вот их предводитель, высокий сухопарый мужчина средних лет, против ожидания, весело сверкнул черными глазами и растянул рот в широченной улыбке.

— Знакум, дорогой, а что ты на старости лет озоруешь у меня в колхозе? Непорядок! Проходи ко мне в дом — гостем будешь, водку купишь — хозяином станешь!

Все облегченно засмеялись немудреной, затоптанной до дыр шутке. Успокоился и Иван Трофимович, кого-кого, а вот товарища Гарипова, председателя местного колхоза никак не мог заподозрить в предательстве.

Как выяснилось позже, заявился в ширкат Ахмет-абзый Казеев из Ильтибана. Представился однополчанином Сафина. Без обиняков так и заявил Имаметдину Мархаметдиновичу: он понимает, секретные задания — дело важное и нужное, но что-то сердце у него щемит в тревоге за отчаянного друга, надо бы подмогу выслать. У него, самого, мол, даже плохонького ружьеца нет, а так бы да, и один управился. В тревоге за своего сотрудника и друга Имаметдин сразу поскакал в Кудей. Выяснил, что Сафин тут был, перевернул все вверх дном и выехал в Навруз. По пути сюда встретился с отрядом товарища Гарипова. Вот и весь сказ. Вовремя успел, еще несколько мгновений и не стало бы товарища Сафина.

А мятеж был подавлен всего за несколько недель. Огромная страна уже почувствовала вкус новой жизни, не хотела возврата к прошлому. И не только в этом дело, люди хотели жить и радоваться жизни, слишком все устали от тошнотворного запаха свежепролитой крови, от разрухи и разора. Республика Башкортостан, как и вся страна, родимая, необозримая и несокрушимая, снова окунулась в будни великих строек, в веселый грохот, в огни и звоны. Но еще до того, как отболелось и отплакались жертвы беспримерного по масштабам мятежа, ЦК КПСС принял специальное постановление. Заголовок разъяснительной статьи в газете «Правда» и сам по себе раскрывал содержание важнейшего для страны документа — «Ложное обвинение в антисоветской деятельности как один из самых опасных видов антисоветской деятельности». И. В. Сталину пришлось ломать соратников чуть ли не через колено, действовать где изощренной восточной хитростью, где самому стать всесокрушающим тараном, но таки добился желаемого. Про истинные причины приступа гуманизма железного Кобы, представлявшегося многим и многим не очень уместным в контексте мятежа, знал только сам Иосиф Виссарионович. Разве что мог догадаться и господин Акбашев. Как бы там ни было, мятеж позволил выявить и ликвидировать непримиримых врагов новой страны одним махом. А кто тогда не пошел против нас, они с нами! Все наши. Что и было задумано с самого начала, или само так вышло — Бог весть.

Глава 15

Родной город, как и попросил Иосифа Виссарионовича, был заложен на прежнем месте. Только лет на тридцать раньше. С самим собой в новой реальности, появившейся благодаря собственному вмешательству в ход истории, Марат Ханович Акбашев встретиться не решился. Ибо про свой буйный нрав, упрятанный в тихий омут с мирным кваканьем лягушек, знал не понаслышке. Это на вид он такой интеллигентный и даже кому-то может показаться робким. Да, действительно, мухи не обидит и на хамство злобной продавщицы в магазине промолчит. Но это ровно до той поры, пока ход жизни представляется правильным. Правильным, опять же, по его собственным понятиям. Мухе положено жужжать под и над ухом, тетке в замызганном халате — облаивать покупателей с их глупыми, на ее взгляд вопросами и несусветными претензиями. А вот если учителю покажется, что кто-то осознанно (sic!) унижает его человеческое достоинство или, еще хуже, посягает на безопасность семьи, тут уж, как говорится, туши свет, выноси святых и на всякий случай сливай всю имеющуюся воду… Марат в новой реальности мог появление двойника запросто квалифицировать как угрозу своим драгоценнейшим детишкам и дражайшей супруге. Почему? Тут не просматривается никакой логики. Всякие чудеса имеют презумпцию невиновности, в нашем случае — презумпцию невраждебности. Да, правильно, но если рассуждать спокойно и не спеша. Когда же навалится мегатонной тушей когнитивный диссонанс… короче, Марат Ханович знал себя слишком хорошо, рисковать и экспериментировать не стал. Здраво рассудил: лучше остальных он способен спрогнозировать реакции и рефлексы своей супруги Алии. А как же, сколько лет вместе, приличный муж с таким стажем по одной тональности звона споласкиваемой в кухонной раковине посуды или, скажем, крепости наливаемой той же супружницей утреннего чая, способен безошибочно определить — как она настроена на данный момент. И самое главное — как подкорректировать, если этот самый настрой представляется субъективно неблагоприятным. А если при этом видеть ее глаза, слышать ее голос — это вообще открытая книга. Как азбука для семиклассника, пусть и не самого старательного и способного ученика. Марат Ханавоч отдал должное и женской психике как таковой, даже безотносительно к конкретной носительнице. Узрев что-то непонятное, мужчинки, убедившись в безопасности оного, начинают ломать голову, статус «непонятности» мешает им спокойно жить. Женщины совсем другое дело, для них безусловно приоритетен ракурс — а какую пользу способно принести загадочное нечто? Если Золотую рыбку поймает современный гражданин мужского пола, будьте уверены, у большинства 2 пожелания из 3 будут стандартны. Типа, обьяснить, как Рыбке удается проворачивать свои сверхъестественные дела. Ну, и конечно, иезуитское пожелание, чтобы появилась возможность загадывать неограниченное количество желаний. Только убедившись в бесперспективности умопрачительных рекурсий, задумается о чем-то конкретном. Условно конкретном. Вроде «Миру — мир» или «Каждому из 7 миллиардов по литру счастья и пусть никто не уйдет обиженным». Можно подумать, устроитель этого мира и сам не мог догадаться, нуждается в подсказке удачливого рыболова! Вот женщины наверняка не будут впадать в неосознанный грех гордыни. Здоровья детям, хороших женихов и невесточек, как родные кровиночки подрастут. И денег. Побольше денег. Миллиона два или три, заранее купить доченьке квартирочку. Можно было бы и побольше запросить, однако 20–30 миллионов рублей выглядят слишком нереально.

Впрочем, хватит экскурсов и экскурсий в психологические дебри гендерного пошиба. Марат поджидал очень даже реальную копию своей любимой жены на тротуаре подле памятника Ленину. На центральной городской площади. Родной город предстал перед попрыгунчиком во времени абсолютно иным. Даже усомнился, дескать, не туда попал. Все эти дома-высотки в центре, широченные улицы с бесшумными трамвайными линиями, каскад нарядных прудов с гранитными набережными родному городу в его реальности разве что могли присниться в ночь перед рождеством… Даже контуры окружающих долину невысоких гор, знакомых Марату с самого рождения, представились иными: с непонятными зданиями на вершинах, с терассами на склонах, где стояли кукольно-нарядные коттеджи и зеленели сосны. Пришлось забраться повыше черты города, дабы убедиться — на западе величественно синеет гора Иремель — значит, он действительно в родном городе. Иремель незыблем во все времена и во всех реальностях. Так же, как и памятник вождю мирового пролетариата. Владимир Ильич тоже не подкачал, стоял на том же самом месте.

— Здравствуй, Алия. Я хотел бы с тобой поговорить, — Марат дождался дубль-супруги, торопливо шагающей из величественного здания филармонии в торговый центр наискосок по площади.

— Марат! Ты уже вернулся с симпозиума! — молодая женщина рванулась к молодому человеку, симпатичное лицо озарилось радостной улыбкой, — вот так сюрприз!

Однако не бросилась на условно могучую грудь мужа. На подскоке притормозив порыв, ошарашенно вытаращила глаза:

— Так мы же два часа назад говорили по «видайпу», ты еще набережную Краснодара показывал и рассказывал про достопримечательности… Так это был просто монтаж? А где ты тогда был эти дни?! И почему на тебе странная одежда и почему ты такой худой?!

Догадавшись, что «видайп» это что-то вроде нашего скайпа и что он спалился с первых секунд, Марат не стал тянуть резину. Широко улыбнувшись, выпалил без всяких прелюдий:

— Я Марат, только другой. Близкий родственник и просто хороший человек. Твой Марат, дорогая Алсу, как и положено, в Краснодаре.

Учитель и не надеялся, что женщина сразу поверит несуразным объяснениям, приготовился убеждать и доказывать свою, скажем так, фантастическую причастность к ее мужу. Но получилось совсем нежданно. Враз подобравшись, сжала кулачки, что у Алии означало предельно доступное для нее напряжение. Шумно вдохнув, звонко-звонко так выпалила:

— У вас дожны быть старинные часы. Как они называются? Лучше покажите.

Марат опешил от такого разворота, скажем так, второй части марлезонского балета. Нет, не рухнул как тот незадачливый распорядитель танцев под напором неугомонного гасконца, но озадачен был ничуть не меньше. А как же, и тут к его появлению уже готовы! Растеряно вытащил из кармана презент Большеусого.

— Вот…

Алия проворно, будто кошка, цапнула часы из ладони, стала пристально всматриваться.

— …правильно, «Moser». А теперь скажите, пожалуйста, какую замену вы подобрали Леве вместо ледоруба?

Марата передернуло. Потускневшим голосом произнес:

— Ф-1.

Копия жены явно не удовлетворилась ответом. Растерянно захлопала дециметровыми ресницами, запинаясь переспросила:

— Как это… эфотин?

— Да так, граната Ф-1.

Алия аж всплеснула руками.

— Граната! Чего вы мне голову морочите, а то я уже испугалась! Правильно, правильный ответ — именно «Граната».

О многом собирался Марат поговорить с Алсу, полюбоваться новым обликом родного города, посидеть за компьютером и разобраться в хитросплетениях новой реальности, созданной при его прямом участии. Но не до того тут стало, инициатива опять ускользала из рук.

— Алия, может хотя бы поинтересуешься, кто я такой, потом будешь проводить свои тесты? Откуда, кстати, все знаешь?

…А Алия ничего и не знала. Примостившись за столиком кафе, тут же на площади, женщина поведала историю, заставившую Акбашева саркастически ухмыляться, практически беспрестанно. Нет, недооценил он Большеусого, его прозорливость, способность действовать быстро и решительно. История, где настолько искусно переплелись мистика и, якобы, государственные тайны, что невозможно было разобраться — то ли несусветное семейное предание мимикрирует под режим секретности, то ли совсем наоборот. Как вышла Алия замуж за Марата, усадил свекор Хан Тимерович новобрачных пред свои карие очи и поведал. Такое поведал, что юные муж и жена чуть не засомневались в целостности его рассудка. Но как показал Акбашев-старший удостоверение полковника КГБ (и это мирный директор школы, даже в армии ни дня не служивший!), пришлось поверить. Вскоре выдали такое же удостоверение и Марату Хановичу. Он, конечно, успел получить звание лейтенанта запаса Красной Армии, отучившись на военной кафедре Башкирского государственного университета имени М. Муртазина. Однако и он в одночасье стал полковником КГБ. Впрочем, потешная, как им казалась, служба в органах безопасности не отнимала как у отца, так и у сына, ни минуты времени. А вот оклад исправно выплачивался, «…только СИ не повысили, так обидно!» — посетовала рассказчица. Что за СИ, Марат не стал уточнять, не до того. Более занимала задача, поставленная перед его двойником, настоящим в этой реальности. Как оказалось, сперва дед, потом отец, ныне и Акбашев-младший безуспешно дожидались некоего таинственного разведчика. Всего-то и требовалось — задать контрольные вопросы, при удовлетворительном ответе — вручить письмо. Вернее подвести к несгораемому сейфу в доме и сообщить, что шифр соответствует числу, месяцу и году рождения этого самого разведчика. Пусть только внимательнее будет, дается только одна попытка для набора, иначе — самоуничтожение содержимого тайника.

— Не понял, что, вы опрашивали всех встречных и поперечных, дескать, какие часы носите и что припасли для Троцкого? — удивился Марат. Алия досадливо сморщила носик:

— Да не путайте вы меня снова! При чем тут какой-то Троцкий? Полагается спросить — какую замену вы подобрали Леве вместо ледоруба? Если скажете «граната», значит вы тот самый человек.

— А у кого спрашивать, ты так и не сказала.

— Ну, это просто. Если станет знакомиться до этого незнакомый человек, станет говорить странные слова и при этом будет очень-очень похож на деда, отца или самого Марата, его и полагается спрашивать. Я правильно все сделала? Меня тоже инструктировали, специально человек из Москвы приезжал.

Проинструктировал, надо отдать ему должное, знатно. Прямо не говорил, но прозрачно намекнул — дескать, ожидаемый визитер — секретнейший разведчик, и если Акбашевы кому-нибудь растреплются про задание, их ждут самые суровые кары.

— Представляете, грозился обнулить СИ! Разве такое возможно!? И совершенно несправедливо — за выполнение задания баллы не добавляются, ни одного единого балла, а не справишься — все спишут! — Алия гневно вскинула челку, так и норовящую сползти на глаза. — Я ему так и заявила: это несправедливо! Вы это, товарищ разведчик, сами скажите об этом своему руководству. А то мне тесть и муж категорически запретили жаловаться.

— Да ладно, разберемся, — туманно пообещал «разведчик».

…Нет, его настоящая Алия куда умнее! Может красивее и не становятся, но если жизнь бьет регулярно и с прилежностью, с какой девочка-отличница выводит буковки на своей тетрадке, люди становятся умнее. Не зря ведь устраивают бартер из расчета два небитых на одного битого индивида. Если сравнить мытарства жены Марата с перипетиями жизни, скажем, ее же прабабушки, она росла и ныне живет в предбаннике рая. Наверное, смотрит Марфуга-аби с небесных кущ на родную кровиночку, и нарадоваться не может. Как же, не надрывается на непосильных работах, детишки не умоляют дать поесть, когда дать совершенно нечего. (Сама она в таких случаях вытаскивала специально отложенные кости, вываренные до белизны, ставила казан на огонь и принималась кипятить. Долго-долго, пока не заснут детишки, с счастливыми улыбками в предвкушение сытного ужина). И муж рядышком, не зовет на подвиг страна, не веет ветром от шага полков — «Прощание славянки» бравурно звучит только по праздникам, а не в печальные дни расставания. (Сама она потеряла и отца, и двух старших братьев, и мужа). Все одеты-обуты. (Сама она смогла оценить по достоинству всю роскошь и благолепие ватной фуфайки только под старость). В большом доме светло, сухо и тепло. Что еще нужно правнучке для счастья?! Это так, если сравнивать. Но не забудем и присказку «У кого-то суп жидок, у кого-то жемчуг мелок». На поверхностный взгляд, следует пожалеть неизвестного товарища, вынужденно севшего на диету, а мерзкого господинчика, завсегдатая ювелирной лавки, наоборот, осудить — нечего, дескать, с жиру беситься. Однако в простенькой поговорке квинтессенцизирован весь трагикомизм человеческого бытия: и жидкосупник, и мелкожемчужник страдают одинаково сильно! Жаль, товарищи ученые, доценты с кандидатами, до сих пор не удосужились ввести в оборот единицу измерения человеческого страдания. Была бы эта единица, тогда с цифрами на руках получилось бы аргументировать: Алия, настоящая жена настоящего Марата Акбашева настрадалась намного меньше своей прабабушки, хоть в абсолютных, хоть в относительных показателях, но куда больше Алии из параллельной реальности. Всяко так, не только родная она, но и куда умнее своей копии… Ведь любопытство — может и не достаточное, но необходимое условие наличия интеллекта. Эта же Алия, выложив как на духу несусветную государственную тайну, совершенно нежданно для собеседника утратила интерес к таинственной фамильной миссии. Видимо, удовлетворившись обещанием разобраться с инструктором из Москвы, с шумом, но не без изящества отхлебнула кофе (невесть зачем прозванного «Советикано», но вполне приличного на вкус) из чашечки таки вполне солидных размеров. Предварительно вытерла губы и опять капризно сморщила носик:

— Товарищ разведчик, ваше письмо спокойненько дожидалось вас чуть ли не целый век, может еще часика три подождет?

От неожиданности Марат чуть не поперхнулся своим «Советикано». По-своему истолковав замешательство, собеседница заканючила совсем уж елейным голоском.

— Да что с ним случится-то? Быстренько съездим на Майдан и сразу обратно. А то ведь никак не успею и туда, и сюда! Ну, миленький, вы же как две капли на моего мужа похожи, а он меня всегда поддерживает!

Изрядно обескураженный подобной экспрессией Марат и сам не особо торопился вскрывать письмо, посланное ему Большеусым из далекого прошлого, ему гораздо интереснее было осмотреться вокруг.

— Давай, Майдан так Майдан, — улыбнулся он. — Только на чем поедем, у вас имеется свой автомобиль?

Вопрос опять чуть не вверг в ступор. Алия снова вытаращила глаза в изумление.

— А зачем мне свой автомобиль? Я же не хуторянка, я — педагог высшей категории!!!

Как выяснилось, население советской социалистической республики Башкортостан, как городское, так и сельское, преимущественно пользовалось общественным транспортом. Такси, ежели межгород — какими-то «Ласточками», «Тулпарами» и «Акбузатами». Что они из себя представляют, на какой тяге работают, Марат пока что благоразумно не стал выяснять. Заводить личные автомобили («Волги», «Лады» и «Запоржцы») не возбранялось, но мало кто хотел с этим связываться: все равно приходится оставлять за чертой города в гаражах и добираться до дома на трамвае, еще платить налог на экологию, перед каждым выездом проходить медосмотр… Не езда, а ерзанье, и сплошная маета. Да и не престижно, ведь собственными автомобилями обзаводились хуторяне, до поместий которых трамваи не ходят, Макары всякие телят не гоняют. Не престижно, как если в реальности Марата пробраться в тусовку столичных хакеров и с апломбом заявить: «Что, в кнопочки все тыкаете, все тыр-пыр, да тра-ля-ля? А у меня чушка опоросилась, свинята на загляденье — красавцы, так бы и расцеловал кажного!» Вот и здесь, к хуторянам в целом, и к их личным автомобилям в частности, относились лояльно, но не более того. Как к безвредным чудакам, никак не желающим расстаться с пережитками прошлого. Ни денег им на мелких своих участках путем не заработать, ни СИ как следует прирастить. То ли дело трудиться в агрохолдингах, промышленных корпорациях или учреждениях СС (социальная сфера). Кому повезет, так и вовсе в НИИ, двигать вперед научно-технический прогресс, или служить в Красной Армии на постоянной основе. А те, кому посчастливилось родиться сразу и в сорочке, и с серебряной ложкой во рту, имеют шанс попасть в число покорителей космоса или морских глубин.

…«Тулпар» оказался межпоселковым (в отличие от «Ласточки» — внутригородского) скоростным трамваем. Веселенькой сине-зелено-белой расцветки. Очень даже комфортабельным. И маршруты проложены даже там, где в реальности Марата пассажирские автобусы такая же редкость, как депутат федерального масштаба среди электората в межвыборные годы.

«Тулпар», слегонца лязгнув чем-то в своем электронно-электрическом чреве, плавно набрал ход. Марат расслабленно откинулся на спинку кресла. Салон был почти пуст, лишь древняя старушка в теплом, не по погоде, плаще примостилась где-то спереди, пара девчушек с плеерами на ушах, да мальчуган младшего школьного возраста, очень и очень индифферентного вида. Вся молодежь кивком головы поприветствовала новых пассажиров. Алия не ответила, она расстроилась.

— Вот видите, никого уже нет. Все там!

Марат не стал выяснять, где это «там». Да плевать. Хотелось перехватить инициативу и хотя бы узнать, как сложилась судьба Акбашевых в этой реальности?

— Алия, а где работает твой муж, Марат Ханович?

— А вы разве не знаете!? Самый молодой во всей республике доктор философии! Так у него относительное СИ выше…

Что за «СИ», да еще и относительное, кого и чего оно выше, Марата сейчас не особо заботило. Примирительно поднял обе ладони. Со своей женой этот жест срабатывал всегда, помогло утихомирить и ее копию.

— Алия, я же… я же, сама, короче, понимаешь. Маленько разгребу свои дела и сразу засяду штудировать труды уважаемого Марата Хановича. Зуб даю! А сама где трудишься?

— ССПО, учительница танцев в училище имени Имаметдина Ширгалина. Учительница 7-го разряда, между прочим. И кому и зачем даете свой зуб?

Про ССПО лучше пока не допытываться, как бы опять не попасть впросак, задал вопрос, как ему казалось, нейтральный.

— Это так, шутка, в странах господства капитала. А кем был товарищ Ширгалин?

Не угадал. Алия аж всплеснула руками.

— Товарищ разведчик, вы точно с Луны свалились! Как можно не знать Имаметдина Мархаметдиновича! А-а, как это я сразу не догадалась — вы долгие годы работали в подполье, в странах господства капитала.

Оказалось — выдающийся педагог и просветитель, один из основоположников того же, неизвестного для Марата, ССПО. Почетный член президиума Духовного управления мусульман СССР и так далее, и так далее. Да еще, для вящей убедительности, младший брат и сподвижник Ямалетдина Ширгалина, бессменного наркома СССР по делам национальностей!

У Алии заметно дрогнул голос.

— Какое время было, яростное и прекрасное! Как я им завидую! Представляете, Имаметдин Мархаметдинович с горсткой товарищей в чистом поле обосновали учебно-производственный кооператив. Набрали детей, голодных, безграмотных, больных и сплотились в наш «Урал», лучший во всем Советском Союзе! Лучший! Зря, что ли, в 1933 году стал образцово-показательным. Мы твердо удерживаем это высокое звание.

Марата, понятное дело, больше заинтересовал вид из окна, одновременно знакомый и совершенно новый. Словно зашел навестить тяжело больного родственника после долгой разлуки, а он каким-то чудом не только выздоровел — вовсю уже брызжет жизненной силой, цветет черемухой в начале мая. Хотелось смотреть и смотреть: там, где в его мире зияли пустыми глазницами окон домики заброшенного коллективного сада, устроили парк отдыха! С какими-то совершенно невообразимыми аттракционами. Однако спутница всерьез была настроена на политпросвещение.

— …погибли во время антинародного мятежа. Бюсты погибших курсантов установлены в парковой зоне училища. Обо всем этом он написал в своей книге «Белый лист», которая и ныне является настольной книгой студентов педуниверситетов. А предисловие самого Сталина, в десять страниц.

Заслышав фамилию знакомца, Марат чуть освободился от завораживающей магии вида из окна.

— Прям, сам Сталин взял и написал?

— А что вас удивляет? Иосиф Виссарионович часто приезжал в Республику Башкортостан и в наш район. Говорят, и с Сафиным тогда встретились.

— И кто у нас товарищ Сафин?

Памятуя о якобы длительной шпионской командировке визави, не стала возмущаться. Терпеливо разъяснила. Ирек Сафин — Герой Советского Союза, наш земляк. Был командирован на помощь китайским товарищам в войне против японских оккупантов. Командовал сводной интернациональной бригадой имени А. Кутузова. Вот как раз его героизму посвящена танцевальная композиция «Последний бой капитана Сафина», с которой выступят ныне ее ученики. Собственно говоря, именно из-за этого дебюта они так спешит на Майдан. А слово «последний», как оказалось, не в жизни, в военной карьере. Товарищ тогда Сафин выжил чудом, сильно покалечился и позже стал… первым коммунистом-суфием. Ордена Накшбандия. Чудны дела твои, Господи!

— А что у нас такое Майда… Алия! Смотри, фрегат! — завидев краем глаза на глади озера парусник, Марат сперва подумал — мерещится. Как морская красавица могла забрести на Уральские горы? Присмотрелся — точно корабль, большой, настоящий. Взрослый вроде мужик, отец, учитель, а еще и прогрессор на инспекторской проверке, только и сам не заметил, как его всецело накрыла волна мальчишеского ликования.

— Фрегат! Фрегат с командой на озере!

В детстве разрывался между мечтой жить у моря, стоять с трубкой во рту у штурвала хоть самого завалященького кораблика и… и почти маниакальной привязанностью к родным местам. Где морей и кораблей не наблюдается последние пару миллионов лет. Вот и накрыло восторгом чуда свершения невозможного. А Алия явно не страдала раздвоением личности. И тягой к маринизмам. Насмешливо протянула.

— Да какой это фрегат? Простенькая бригантина викторианской эпохи. При постройке историческая достоверность грубо проигнорирована, так, подделка под старину. Ты сам подумай — аварийный дизельный двигатель на корабле, когда и паровых машин не было! И еще конференц-зал для пассажиров. Представляю, сколько денег капает в кассу клуба от продажи билетов!

Спутница не отходя от кассы выдала всю подоплеку своего негативного отношения к красавице с белоснежными парусами. Позапрошлым летом разгорелась нешуточная баталия между двумя гигантами исторической реконструкции — объединениями «Северный амур» и «Урал-батыр»: каждый претендовал на грант, выделяемый общественным организациям раз в три года. Предложенный горкомом ВЛКСМ вариант (разделить поровну) был решительно отвергнут обеими сторонами. Все бы ничего, да только младшие группы обеих объединений восприняли все слишком всерьез — в тайне от взрослых и пионеров устроили меж собой массовую драку. Скучно им показалось сидеть на публичных дискуссиях и подсчитывать те же вездесущие СИ. Потери, в принципе, были небольшими — пара раскровененных сопаток и ссадины на коленках, которые и безо всяких баталий не могли похвастаться целостностью кожи. Но по соображениям того же принципа незамедлительно последовала волна репрессий: зачинщикам отсрочили время вступления в ряды октябрят, всем руководителям объединений влепили по выговору — за упущения в воспитательной работе. А главное — весь грант, все 100 тысяч рублей, подкрепленных лимитами, вручили малочисленному морскому клубу «Дети капитана Гранта». В назидание к спорщикам и драчунам. Те поначалу не могли поверить своему счастью, потом быстро сориентировались, пригласили корабела из Ленинграда. И на бригантину хватило, и на причал, и даже на строительство исторически совершенно недостоверного форта, где обитали в летнее время всей оравой. «Форт, наверное, на островке — его с этой стороны со всем не видно», — прикинул Марат, вполуха прислушиваясь к возмущенной скороговорке Алии. А вот бригантина, по мере приближения трамвая к берегу, предстала во всем великолепие. Красавица!

— …после таких приобретений детей, в том числе уже и бородатых, у Гранта стало намного-намного больше. Представляешь, даже с нашего «Урал-батыра» два десятка членов ушли!

Да, Марат помнил: в одном из журналов, что принес Большеусому, была статья про исторические реконструкции. Но и помыслить не мог, что это повлечет такие уж последствия. Не перенял СССР игры взрослых мальчиков его времени и реальности, в приглянувшуюся форму щедро плеснули новое содержание. Кроме самих реконструкций, подразумевающих воссоздание событий былых времен, органично вплелись туризм, пеший, конный, автомобильный и спорт. Вот именно спорта стало заметно больше: стрельба из всего, начиная с луков со стрелами да фитильных ружей до вневременных АК, фехтование и прочие единоборства в историческом антураже, конные скачки, плавание под парусами и без оного, много еще чего.

…всякое случается в любой семье. Вся разница нормальных и плохих семей — как все это интерпретируется в последующем. Любящий отец ни за что не будет рассказывать невестке, что его муж стырил из кошелька бабушки 100 рублей, хуже того — попытался свалить вину на несмышленую сестренку. Путевый сын, в свою очередь, просто забудет, как отец устроил дикий скандал и чуть не ушел из семьи, совершенно беспочвенно приревновав маму к ее начальнику. Трижды прав народный поэт Башкортостана (в обоих реальностях!) и просто мудрый человек Мустай Карим: память человека имеет ограниченный объем, если хранить в нем все плохие воспоминания, для хороших просто не останется места — даже если их несоизмеримо больше. Всякое случалось и между народами России, СССР. Прямого запрета не было, но на реконструкцию отдельных исторических событий было наложено негласное табу. Как в нормальных семьях между любящими друг друга людьми.

За разговорами быстро доехали и до второго озера. «Майдан», как догадался Марат — необъятная поляна на берегу этого чудесного водоема. Именно там в его родной реальности проводят районный сабантуй — майдан. К слову сказать, этот майдан имеет весьма и весьма опосредственное отношение к «майданутости» иных, типа, европейцев. Майдан замечательное слово из тюркских языков — и просто площадь, и место, где массово собирается народ для увеселения.

Краеведы-мистификаторы утверждали, якобы первое дно озера тут и не дно вовсе, голимая фикция, а истинная глубина доходит чуть ли не до самого ядра планеты. И что тут затонул самолет сверхдальней авиации третьего Рейха: сдвинутым по мистической фазе ребятишкам из Аненербе невтерпеж стало добраться до пупа Земли — священной горы Иремель. Дабы на месте силы провернуть свои оккультные делишки и предотвратить крах. Вот и снарядили самолет рейсом в один конец. А то, от Берлина до Иремели более 2800 километров по прямой. В этой же реальности, нацист-колдуны даже гипотетически не могли валяться посредь ила и прочей сапропели в консервной банки марки «Люфтваффе» — здесь не было Отечественной войны с Германией. А прямо здесь и сейчас на берегах озера кипело веселье. Как только трамвай вылетел из леса, панорама предстала во всем великолепие: зеркальная гладь озера, правда, без парусов, величественная гора, с крутыми склонами, с редкими стволами лиственницы, поближе — несколько десятков огромных юрт, всадники, гарцующие на низкорослых и шустрых лошадках, нарядная открытая сцена, чем-то напоминающая древнеримские арены — там энергично отплясывали несколько юношей, гибких и быстрых, словно пиявки (в устах башкира это комплимент!). И огромная толпа, человек, наверное, 3–4 тысячи. Никак не меньше. Почему-то большинство в длиннополых национальных халатах елян, многие в малахаях, менее строгие ревнители старины — в тюбетейках, по случаю теплой погоды… и у очень и очень многих за спины закинуты саадаки с луками и стрелами. Сюрреализм! Попрыгунчика во времени увиденное несколько напрягло. С нервным смешком уточнил.

— Что, снова в поход собираемся до последнего моря?

Алия не оценила сарказм. Она душой была уже там, среди своих учеников. Лишь рассеянно кивнув в ответ (как хочешь, так и понимай), движением длинного указательного пальца подозвала мальчика-попутчика. Ласково, но несколько машинально взъерошила его волосы и твердым, не терпящим возражений голосом выдала распоряжение.

— Кустым! Вот тебе важное октябрятское задание: надо сопровождать этого дядю. Он по заданию нашего Советского правительства долго жил в странах господства капитала. У нас ничего не знает, ничего не понимает. Он гость нашего района. Справишься?

Малыш стрельнул в навязанного подопечного любопытным взглядом. Марат был биться об заклад — не только любопытствующим был взгляд, скорее — жалостливо-сочувственным… Былую индифферентность как гиппопотам языком слизнул, влажным и огромным, куда корове с ним тягаться.

— Понимаю, не маленький, чтить гостя — чтить Бога. Салям-алейкум, уважаемый гость!

— А если тебе самому понадобится уйти, — перебив приветствие продолжила инструктаж Алия, — позвони мне, меня зовут Алия Айбулатовна.

С этими словами приставила смартфон к оттопыренному нагрудному карману мальчика, нажала кнопочку. В кармане тренькнуло, видать, записался номер.

Алия тут же убежала. Малыш же, преисполненный долга, клещом вцепился за рукав Марата: как бы не убежал, не провалил его октябрятское задание. Он напомнил Марату своего первенца — такой же не по возрасту солидный и ответственный. Ласково улыбнулся и предложил.

— Давай сначала познакомимся. Я Марат Ханович, для тебя — просто дядя Марат. Тебя как зовут? И что тут происходит?

Имя у парнишки тоже было солидное — Муртаза. А народ кучкуется по причине ежегодного турнира по стрельбе из лука на кубок памяти А. Сынбаева. Надо отдать должное пацану, информатором оказался более толковым, нежели взрослая женщина. Пока неспешно шли от остановки трамвая к неистово шумящей толпе, коротко и со знанием дела доложил. В конце весны, как управились с весенне-полевыми работами, каждая деревня и все микрорайоны города провел свои соревнования. Чуть позже определились самые меткие стрелки на уровне сельских Советов. А сегодня выявят лучших во всем районе. Они будут участвовать на республиканском чемпионате. Аж в семи номинациях: поединки, стрельба наездников, состязания на дальность метания стрел, на скорострельность и, естественно, на меткость — предусматривалось 3 дистанции. Стать чемпионом — честь великая, портреты напечатают на передовице районной газеты «Яик». А еще каждый получит по 10 СИ, изрядно начавших раздражать Марата своей навязчивостью вкупе с непонятностью. Даже Муртаза не смог внятно разъяснить, начал путаться и пыхтеть. Чтобы дальше не смущать провожатого, Марат задал дежурный вопрос.

— А кто у нас А. Сынбаев, снайпер?

Мальчик радостно встрепенулся, бодро затараторил.

— Агзам сын Яныбая, сына Сынбая, сына Бутабая, сына Сарысы!

— Погодь, погодь, а чем примечателен этот сын Яныбая, чем заслужил такую честь?

Муртаза не снижая темпа продолжил, видимо, выучил назубок.

— Наш знаменитый земляк Агзам Сынбаев в 1958–1965 годах выполнял интернациональный долг в ССРВ, в 1966–1980 годах занимал пост председателя Совета аксакалов Советской Социалистической Республики Башкортостан! Через сына состоял в сватовстве с Имаметд…

— Стоп! Неужели в школе учите, кто кому приходится родственником!?

— А как же! Дерево сильно корнями, человек — родственными узами! Надо знать не только свою родословную до седьмого колена, но и других уважаемых людей. Только не на уроках это учим, я хожу в исторический кружок. Меня, в виде исключения, приняли сразу после первого класса.

Марат не нашелся, как ответить. Просто уточнил у юного коллеги.

— И чем занимался уважаемый Агзам сын Сынбая на посту главного аксакала?

У коллеги запас заученных формулировок уже исчерпался. Энергично зачесал затылок.

— Э-э… старейшины — они мудрые. Все это знают! Вот, наверное, приходили к аксакалам товарищи начальники и советы спрашивали. Точно! Ведь так и называется — Совет аксакалов, — засиял от своей догадки Муртаза.

Меж тем приблизились к деревянным барьером, окаймлявшим площадку с всадниками. Марат судорожно вцепился в ограждение, перед ним разворачивалось грозное и завораживающее зрелище: конники разделились на две группы, разъехались метров на сто и помчались навстречу друг другу. Закрылись круглыми щитами, ощетинились копьями, острия которых заиграли в лучах солнца. Еще и что-то неистово кричали. «Блин! Они же поубиваются!» — крик застрял в горле онемевшего товарища Акбашева. Действительно, глухой стук сшибки не по-детски заставил оцепенеть и умолкнуть многочисленных зрителей, густо облепивших ограду. Но странное дело, никто не вылетел из седла. Видимо, копья изготовлены из гибкого пластика, а щиты и кольчуги со шлемами, наоборот, из настоящего железа — выполняли не только декоративную функцию. И седла устроены по-особому, с фиксацией наездника? По крайней мере, острия копий оказались с сюрпризом: если кого задели кончиком, щедро обрызгали синей краской. Почему, интересно, не красной? Так больше походило бы на кровь. Как бы там ни было, судья, восседающий на вышке, через мегафон стал выкрикивать номера всадников, «убитых» при лавинном столкновение. Замаранные, явно смущенные, спешно покинули поле через специально оставленный проход. А уцелевшие никак не унимались, выхватили сабли, три всадника против пяти. Бог весть, как были устроены сабли, но зазвенели они очень и очень по настоящему.

— Дядя Марат, давайте сначала покушаем. До открытия турнира еще целых 15 минут, — голос сопровождающего вернул к действительности. Страсть как хотелось досмотреть рубку, но как говорится, «Хозяин — раб гостя», негоже приличному гостю и в самом деле вести себя как рабовладелец.

— Покушать? Вот незадача, я денег с собой не взял. И телефона! Знаешь, Муртаза, ты позвони Алие… Алие Айбулатовне, запроси помощь, скажи, му… уважаемый гость без копейки остался!

Если бы в этот миг кто запечатлел округлый лик мальчика, не пришлось бы долго ломать голову, как назвать фотокартину. «Вот удивил, так удивил!» — и без вариантов. Но соображал он действительно быстро, через пару секунд плашмя хлопнул по высокому лбу крепенькой десницей.

— Вот я дурак! Сразу не сообразил!

И продолжил деловым, чуточку жалостливым тоном. Будто психиатр увещевает взбуянившегося было пациента, сейчас, выпьем таблеточку, и белки с чертиками уберутся к черту лысому, вы, главное, не волнуйтесь.

— А-а, понял! Вы же из стран господства капитала, жить не можете без хамера (алкоголя). Сделаем! Только вот у меня всего 50 копеек… Но ничего, я скажу тете продавцу, гость пришел, она может нальет водки и за 50 копеек.

И пока Марат смотрел на него, как особо тупой баран на новые ворота особо вычурной дизайнерской разработки, виновато присовокупил, таки, добил.

— А вот табак купить ни за что не получится, сами должны понимать, здесь массовое мероприятие. И кака… кака…, тьфу, какаина у нас даже одного горшочка не найти, за такое сразу в ссылку отправляют.

Муртаза сокрушенно развел руки, мол, рад бы услужить, но не получится, полный форс-мажор. Марата пробило на истеричный смех.

— Мальчик, а почему ты решил, что я хочу водки напиться и все остальное!?

— Так я вас позвал сходить покушать, а вы говорите — сперва денег надо найти.

— И что!?

— А то — все вкусняшки на массовых мероприятиях за счет родной республики. За деньги продается только водка. И только дядькам, у которых не хватает силы воли и сознательности отказаться от вредных для организма и общества зависимостей. Очень дорого стоит хамер, и так противно!

Марат не только педагог, он и хороший педагог. Никак не смог не среагировать, даже и не осознанно, на одних рефлексах.

— Стоп! А откуда знаешь, что водка противная? Пробовал?

Муртаза утвердительно кивнул головой.

— Еще в первом классе.

— ….!?

— Учительница приносила на классный час. Все понюхали. Воняет — ужас! Как протухшее яйцо. Даже хуже. Кто хотел, учительница дала попробовать маленькой ложечкой. Салавата стошнило прямо на пол. А я крепкий, я только выплюнул. Правда, долго потом отплевывался, жжет ведь, зараза такая! После учительница показала видеофильм, как в странах господства капитала несчастные люди пьют хамер, кушают какаин, потом становятся как обезьяны. Некоторые и на людей бросаются! Не, я водку не люблю!

— Твой отец и дедушки совсем не употребляют хамер?

— Они же большие, им немножко можно. Мадеру. Мой папа на Новый год мадеру покупает. И еще на 1 мая. Взрослым немного можно. Особенно дряхлым. А то у некоторых от старости мозги начинают усыхать, чтобы совсем не скукожились, изнутри смачивают хамером. Здоровым людям это без надобности.

— Это вам опять учительница разъяснила? — еле сдерживая смех уточнил Марат.

— Нет. Мустафа-агай сказал, наш пионервожатый. Он в гости ездил в Магадан, оказывается, там у многих мозги усыхают. Бедненькие!

«Вкусняшки» оказались реально вкусными. Общепит, не до разносолов, но Марат не смог отказать себе в удовольствие слопать аж пять беляшей. Горяченьких, поджаристых, совсем-совсем не истекающих жиром, но под завязку набитых вкуснющим мясом. Нежная конина, куда там Корфу! И запивал эту благодать ядреным кумысом. От предложенного девушкой-разносчицей плова отказался — слишком большой показалась порция, а размер желудка бюджетника прямо пропорционален размеру его же оклада. Муртаза уписывал за обе щеки свежеиспеченные булочки с повидлом, не забывая прикладываться к большущей металлической кружке с молоком. Именно, якобы, особый вкус молока совхоза «Байрамгуловский» привел их в юрту этого хозяйства. Да, супер-юрты поставили в сугубо утилитарных целях: в просторном шатре свободно разместились десяток столов с усердно жующими едоками. Как бы в виде компенсации за ревизионизм в части внутреннего убранства жилья кочевников, пластиковая мебель пестрела национальным орнаментом. Не исключая узор «ауерна» — «круговерть», напоминающая свастику. И никого это не напрягало, не было в этой реальности страшной войны с фашисткой Германией. И, к слову сказать, «ауерна» появилась еще в те незапамятные времена, когда не то, что нацистов, приличных первобытных племен не было в дремучих лесах на территории Серединной Европы.

Большой и малый историки успели побродить средь праздничной толпы, поболеть за лучников — какая разница, что ни одного из них не знаешь, так сладостно внезапно ощутить себя частью чего-то большого и единого, пусть и беснующейся толпы. Даже сами постреляли в специально оборудованном тире для новичков. Тут, конечно, у Марата результаты были намного хуже, чем у юного друга. И еще терзали смутные сомнения — Муртаза наверняка поддался, не хотел ставить в неудобное положение Его Величество Гостя. Догадаться было совсем нетрудно: малыш 5 стрел вогнал в черный круг посередине мишени, а 2 ушли в совершеннейшее «молоко». Не вяжется такое с теорией вероятности.

— Из пневматического ружья я стреляю намного лучше! — попытался оправдаться Марат. Смешно, всесильному прогрессору показалось зазорным проявить себя неумехой в истинно мужских занятиях, атавизмы и рудименты мужской психики, ничего тут не поделать.

— Вот и молодец, кто бы сомневался! — раздался заливистый смех за спиной. Это подошла Алия. Раскрасневшаяся, счастливая. Марат в очередной раз подивился, как у нее стремительно может меняться настроение, вернее — эмоциональный настрой. Приятельски и совсем неслабо хлопнув его по плечу, строго взглянула на Муртазу.

— Товарищ октябренок, как справились с заданием?

За него ответил Марат.

— На пятерку с плюсом!

Алия торжественно провозгласила.

— Афарин, молодец! Скажешь классному руководителю…

Она вытянулась чуть ли не по стойке смирно:

— Объявляю тебе благодарность. Ватан!

— Данннн!!! — пронзительный возглас мальчика, кажется, перекрыл шум толпы.

Несколько человек поблизости, ставшие свидетелями, тоже прижали сомкнутые ладони к груди, и тоже произнесли: «Дан!». С несравненно меньшими децибелами, но вполне искренне. С легкими и теплыми улыбками на лицах. Как бы ни пыжился человек, сколько бы ни приставал к людям с разговорами о своей самодостаточности, он — существо социальное, ему настоятельно требуется позитивная оценка сородичей. Взрослые почему-то стесняются прекраснейшей особенности своей человеческой сущности, дети же — искренни во всех реальностях. Муртаза, совершенно счастливый, убежал вприпрыжку, напрочь отринув свои солидные повадки.

— Он тебя, как я понял, не знал до сегодняшнего дня. И не робкого десятка. Почему сразу подчинился? Потому что ты учительница? Но как узнал о твоей профессии? — глядя вослед новому приятелю поинтересовался Марат.

— Так вот же, у меня серебряный значок на груди!

Действительно, то, что Марат принял за брошь и, соответственно, не обратил внимания, оказалось знаком профессиональной принадлежности: раскрытая книга на фоне родной планеты. И контрастный буквенно-цифровой код. «Мой индивидуальный номер!» — не без гордости пояснила Алия.

— У представителей других профессий тоже свои значки?

— У милиционеров, военных, сотрудников органов власти, медиков, много еще у кого. Чтобы любой на улице мог опознать и обратиться, даже если мы не в форменной одежде. Очень удобно, вот Муртаза сразу увидел, что я педагог.

— Кстати, а вот этот как бы пароль с отзывом «Родина» — «Слава», это обязательный ритуал или что?

Алия возмущенно фыркнула, напомнив ему и свою собственную супругу, и рассерженную кошку одновременно.

— Ритуал, скажете тоже! Спасибо, хоть обрядом не обозвали! Это, это… это подчеркивает торжественность момента признания заслуги человека перед обществом, перед Родиной, перед памятью предков! У нас награждающий всегда восклицает «Родина!», а награждаемый откликается «Дан!». И нет разницы, кто он — космонавт, сталевар или октябренок. Вы, товарищ разведчик…

— Кстати, Алия, — перебил ее Марат, оглянувшись по сторонам и убедившись, никто посторонний их не слышит. — Почему ты меня все время обзываешь разведчиком? Услышит кто, позвонит в КГБ, там сразу заинтересуются…

Женщина звонко рассмеялась.

— Вы не только внешне схожи с моим Маратом! Он тоже даже не 7, 47 раз все отмерит, а всегда попадает впросак! — тут же спохватившись, она искательно и виновато произнесла. — Вы только не обижайтесь, ладно, но действительно так похожи во всем.

Как выяснилось, благодаря массовому распространению исторических реконструкций и всего сопровождающего антуража, никого сейчас не удивить ни «белогвардейцами», ни «японскими милитаристами» вкупе с «агентами стран господства капитала». Победители всегда великодушны, даже завидев на улице «франко-фашиста» в полном обмундирование, седые ветераны не спешили к нему с зуботычинами, разве что притворно изумлялись: «Вот уж кого не ожидал увидеть! Ты же под Варной так улепетывал от нашей бригады, думал, до самой Техасской республики не сможешь остановиться, пешком через океан перебежишь!» Вот и Марата просто примут за товарища Алии по клубу «Урал-батыр». Может у них реконструкция такая затевается, а товарищ «разведчик» вживается в роль. Именно под этим соусом, наверное, никто не обратил внимание на его странноватый для этой реальности внешний вид и особенности речи. Да, такую чистую башкирскую речь сам Марат слышал только в театре. Сам же, щедро перемежал с русскими словами. И с одеждой маленько опростоволосился. Конечно, хватило ума не переться в Советскую Социалистическую Республику в футболке с размалеванным британским флагом и джинсах, опять же, с флагом, на этот раз американским. Выбрал прикид, чтобы нейтрально и неброско. И не угадал. Здесь даже мужчины предпочитали яркие, сочные цвета. И почти все наряды слегка стилизованы под традиционные национальные костюмы. Причем, не только башкирские. Марат по достоинству оценил то ли косоворотки, то ли еще какие вышиванки (абсолютно в этом не разбирался) на земляках славянского происхождения.

— С этим понятно, — расслабился Акбашев. — А вот скажи, кому вы должны докладывать о моем появление?

— Нет, ничего такого лично мне не поручали.

— Быть такого не может!

— Может в письме указано, где и кому докладывать? — резонно предположила Алия. — Вот вернемся домой, сами посмотрите. А я, исключительно в случае вашего указания или вы, не дай Бог, попадете в беду, могу, как они выразились «…активировать резервный канал связи».

— Каким образом?

— Позвонить по телефону или попросить любого милиционера сопроводить меня к начальнику райотдела КГБ. Просто сказать товарищу Биктимирову кодовую фразу. Инструктор каждый год проверяет, как мы с мужем помним пароль. А ничего сложного — «Воздух. ГБ. 001. Прим. Коба». Сказали, этого достаточно, остальное не наша забота.

При дальнейшей доверительной беседе раскрылся секрет противоестественного отсутствия любопытства со стороны Алии к таинственному визитеру. Она, конечно, не коммунистка, но является членом ВЛКСМ и слово «должна» воспринимает очень даже адекватно. В данном случае вменялось в обязанность хранить все в строжайшей тайне, а появится разведчик — поступить в его полное распоряжение, не более и не менее того.

И вообще, Алия оказалась намного-намного лучше, чем представилось сразу после знакомства. Нет, не легкомысленна и капризна, просто раскована, легка на подъем и беззаботна. Именно таким вырастает ребенок, не испытывающий ни грамма сомнения, что завтра будет лучше, чем вчера. Притом, воспитанный любящими родителями, так же стопроцентно уверенными в завтрашнем дне. Абсолютные показатели, сколько в стране сожрал за год условный едок, сколько валенок наваяно на одного человека или продано автомобилей люкс-класса, не так уж и важны. Главнее всего для душевного комфорта и полноты бытия каждого гражданина — ощущение социального прогресса, явственное осязание справедливости всего происходящего вокруг и собственной сопричастности. Несчастным постсоциалистическим поколениям не понять, такого и словами не объяснить — все равно, что пытаться втолковать прожженному сутенеру на пенсии сладость первого поцелуя. Хорошо они провели остаток дня. Хором, обнявшись за плечи целой толпой, пели песни, когда плевать на музыкальность, достаточно того, что весело, катались на карусели, упились бузы. Алия промчалась вихрем верхом на скакуне, Марат же, умудренным болезненным опытом общения с взбалмошным Корфом, не рискнул.

Глава 16

Вот и сбылись грезы националиста. Как всегда особо подчеркивал Марат — «разумного националиста», сразу дистанцируясь от свор шариковых всевозможного этнического окраса, для которых только то и имеет значение, как алканье «взять и поделить». Если делить только между своими, вестимо, каждому достанется больше. Большеусый сдержал слово. В этом Марат убедился, как только глянул на карту СССР: границы Советской Социалистической Республики Башкортостан пролегали по периметру правильного круга. Марат уже не помнил, именно в какую широту с долготой воткнул иглу, потом чиркнул карандашом циркуля. А вот так! Чтобы быть единственным в мире государственным образованием идеальной формы. Девиз республики «Донъябыз тунарак!» — «Все у нас кругло!»(идиома, аналог русского «Все у нас тип-топ», то есть замечательно) хроноаборигены предложили и утвердили самостоятельно. Не обделил Акбашев и братьев-татар, Татарстан тут напоминал полумесяц, идеально равномерно обнявший ССРБ с запада.

… «Зло, которое должно свершиться, пусть свершится не через меня!»? Не все так просто. Марат понимал, бесцеремонно меняя ход истории в параллельной реальности, он очень даже может совершить зло. Но игра стоила свеч, зала, где чадили свечи и, пожалуй, всего города, где расположен зал карточных игроков, приделавших крылья этой фразе. «Берем на себя, все берем на себя, за все отвечаем исходы», — эти слова незамысловатой солдатской песни рефреном звучали в голове Марата, покуда со Сталиным обговаривали свои планы. Совершить меньшее зло, чтобы предотвратить большее — с этим все более или менее понятно. Но и добро не всегда однозначно. Наверное, благословенно будет время, когда все люди-человеки на Земле начнут говорить на одном языке, станет проще понимать друг друга. А что на обратной стороне грядущего коммуникационного рая? Для этого сотни и тысячи языков должны умереть… Боливар глобализма, возможно, и может, но никак не хочет выдержать двоих-троих, сотни и тысячи. «Если это добро, которое должно свершиться, пусть свершится не через меня!» — такова была позиция нашего героя.

Башкирский язык, следом и вся национальная культура тяжело больны. Еще 2–3 поколения и, пожалуй, вся этническая особенность народа будет заключена всего лишь в несколько странно звучащих именах и фамилиях. И даже это не факт, совсем не факт — уже сейчас многие родители предпочитают «интернациональные» имена. Настоящий человек чувствует личную ответственность за все происходящее? Ответственность Марата, по какой-то прихоти эфемерной субстанции, именуемой совестью, простиралась и по времени. Нет, сейчас не о хронозаскоках. Просто он испытывал жгучий стыд перед предками. А как же, сколько поколений бережно хранили, передавали детям и внукам родной язык. В суровые времена, когда смени этнический и религиозный окрас, уподобившись хамелеону, и жить стало бы намного легче. Было дело, за духовное предательство платили деньгами, сулили льготы и преференции. Гордо отвергали все искусы, бывало, шли с дубинами против пушек, поднимались в восстания, заранее понимая их обреченность. Не для того Всевышний одарил нас прекраснейшим языком, собственными понятиями о добре и зле, памятью рода, не для распродажи… И вот сейчас их потомки, такие умные и образованные, сытые и нарядные, с легкостью необыкновенной гасят факел, согревавший предков многие и многие столетия! Было бы верхом лицемерия возложить вину на якобы русское засилье. Сельскому пропойце без разницы, у кого именно обменивать на водку отобранную у детей и жены, у престарелых родителей убоину, все небогатые запасы мяса на зиму. Лечить, стыдить, а то и накостылять следует бессовестному пьяньчуге. Один сосед откажется, так он сразу предложит бартер другому, детям от этого сытнее не станет. И все же, не обойтись без досады и на односельчанина, не отогнавшего от своего двора этого урода. Особенно, если держишь за старшего брата, пусть и названного…

Дьявол кроется в деталях. Именно так! Почти все в нормативно-правовой базе РФ вроде и позволяет, как минимум, сберечь родной язык в родной реальности товарища Акбашева. За исключением, «мелочей», пускающих насмарку все старания. Что настоятельно требуется изменить, какие снадобья подать обреченному в первую очередь? А вот, хотя бы, взамен добровольного ввести обязательное изучение родного языка всеми башкирскими ребятишками в Республике Башкортостан. Начиная с детского сада. Посягательство на права личности? Но позвольте, когда всех скопом заставляют пытаться освоить алгебру, основы генетики или органическую химию, которые большинству выпускников потом, как собаке пятьсот пятьдесят пятая нога, все демократичненько и лепо, а когда речь о родном языке — ни-ни? Это и есть двойные стандарты. А еще можно и нужно учитывать результаты ЕГЭ по родному языку наравне с русским при поступление в вузы. Приоритетное финансирование национальной культуры и СМИ. При назначениях на должности исполнительной власти неукоснительно соблюдать пропорции национального состава конкретного субъекта федерации. Или еще лучше: ставить на «атаманские» должности преимущественно тех, кто владеет родным языком населения на вверенной территории хотя бы на обывательском разговорном уровне. Да будь он хоть негр преклонных годов родом из самого Лимпопо, принявший гражданство РФ! Это целесообразно даже только исходя из интересов эффективности государственной машины: вон, сектанты, реально нацеленные на конечный результ, начали охмуреж и на национальных языках, не пускаясь в демагогии, что все и так владеют русским языком. Если полагаться только на это набившую оскомину «…все и так знают», скоро и русский язык не понадобится, достаточным станет инглиш или китайский… Тьфу-тьфу, 33 раза через левое плечо! Но, предательство оно, того, имеет начало, не имеет конца. А аппетиты глобализма только возрастают во время еды. Как у коровы-«бирян»: дорвавшись до картошки будет лопать, пока не лопнет.

В параллельной реальности появились совсем иные перспективы. Марат не мог упустить фантастическую возможность дать родной культуре еще одну попытку для возрождения, для полноценной интеграции в доброй и терпимой, с какого угла ее ни рассматривай, России-матушке. Да, именно матушке: не та мать, кто родила, а та, кто вырастила и сохранила. Сберегла, не дала сгинуть в лихие времена, когда и более многочисленные могучие народы бесследно утопли в ненасытной Лете.

С Большеусым заранее обговорил все детали. Его опасения, что рост национального самосознания может привести к самоизоляции, потом и к сепаратизму, Марат тогда отмел жестко:

— Не понял, кто из нас марксист и исторический материалист!? Все определяет базис. Не станет капиталистической базы со шкурными интересами национальной буржуазии, все в порядке будет и с надстройкой.

Честным работягам любых национальностей делить нечего, что в вашей реальности, что в моей.

— Работягами, как ты выразился, так легко манипулировать…

— А пусть органы госбезопасности не спят!

— Нэ понял, дорогой, не ты ли в начале встречи обвинял меня, будто создал новых опричников — НКВД? Или тот был твой брат-близнец совершенно с другим мировоззрением?

Акбашев не поддался на подначку, продолжил наступление.

— Я вот принес учебник истмата. Посмотрите раздел про советский народ. Не станете лицемерить, говорить одно, поступать по другому, именно эта модель межнациональной интеграции может стать ориентиром для всего человечества.

— В книжке можно много чего написать…

— В конце концов, прислушайтесь к своему учителю. Вот, процитирую по памяти: «Богатство единого социалистического содержания и разнообразие национальных форм советской культуры должно явиться результатом расцвета культур всех народов СССР». Сумбурно выражается, но по сути правильно. Расцвета культур всех народов СССР, Карл, всех, не только в статусе союзных республик!

— И при чем тут Карл Маркс? Это Ленин сказал.

— Извините, про Карла это опять глупая присказка с моего времени.

— Получается, потомки насмешливо вспоминают про Маркса, — неожиданно развеселился Иосиф Виссарионович. — Признаться, я и сам никак не могу простить ему неуважительные высказывания про русский народ.

Марат не стал разубеждать, благоразумно отмолчался. По правде, сам не знал, откуда появился нарицательный «Карл» в качестве адресата риторического обращения. Тут не 21 век, быстренько в сети не посмотреть.

— Россия — великая страна, созданная великим русским народом. А не получится ли так, если мы организуем тепличные условия для развития всех народов, это будет несправедливо по отношению к русским? — продолжил Большеусый.

— Наоборот! Я битый час, даже целую битую ночь пытаюсь донести опыт своей реальности: монополия, отсутствие конкуренции — вернейший путь к деградации. Будьте диалектиком, только единство и борьба противоположностей могут обеспечить положительную динамику развития. Позитивная интеграция…

Сталин насупился.

— Прямо как Троцкий говоришь! Не люблю, когда вроде правильные слова произносят, но так навернут друг на дружку, не поймешь сразу. Начинаешь подозревать, что тебя хотят ввести в заблуждение. Я одним Троцким сыт по горло!

Марат не стал спорить. Знал за собой такой грешок. И за всеми своими современниками. Запомнит мудреное словечко, посмотрит значение по интернету, потом носится с ней, как дурак с писаной торбой, втыкая к месту и не к месту. Типа, вот, какой я образованный и умный. А так как окружающие и сами не лишены такого рода тщеславия, то прекрасно осознают цену эрудиции, и совсем не умиляются. Даже злятся — придется яндекснуть, попытаться понять смысл и запомнить еще один термин, как бы не приняли за замшелого совка! Тренд, френд, бренд и дискурс с инновацией, будь они неладны!

— Ну, говоря проще, хороший пример тоже заразителен. Вот я сравнивал русские деревни в своей Башкирии и в некоторых исторически русских областях. Счет явно в нашу пользу! У наших русских дома опрятнее, покрашено вокруг и подметено, если хозяин не потомственный алкоголик. И хоры народной песни поют, и Масленицы всякие проводят. А почему так? Заслышит русский мужик, как соседи-башкиры песни свои протяжные горланят, сразу задумается — а чем наша «Дубинушка» хуже? Вот у нас в соседнем районе…

— Не уводи принципиальный разговор в мелочные детали. Вот попробуй разъяснить мне, почему необходимо развивать все национальные культуры? Про соревновательность я понял. Есть еще серьезные доводы, может все-таки лучше перевести великую русскую культуру на советские рельсы, остальные туда просто вольются? Ленин — не догма.

— Лучше!? — нежданно даже для себя зло ощерился Марат. — Для вас, базара нет, лучше. Легче управлять, легче превратить народ в безликую массу.

В каком-то кураже, удивляясь сам себе, малоприятным голосом, не спел даже, прокричал:

— «Нас выращивали долго, как гороховые зерна»…

И далее по тексту. Естественно, Сталин не понял, не мог понять смысл бездарно и немузыкально исполненного куплета. С демонстративным любопытством уставился и хранил молчание. Тоже демонстративно. Марату же, будто шлея под хвост попала. Наверное, сказывалась усталость последних дней.

— Да, да, вы безусловно, правы, быдлом легко и приятственно управлять! Кнута даже хватит, а пряники припрячете для своих подхалимов и прочих мерзавцев. Лучше! А закон Эшби шовинистам в рыло! Чем многообразнее система, тем она устойчивей. Вам мало того, что СССР оказался колоссом на глиняных ногах!?

Поднаторевший в дискуссиях Большеусый не ошибся и на этот раз, выбрал правильную тактику. Отмолчался. Не встретив сопротивления, агрессивный напор Марата рассеялся и сам по себе. Немного смущенным голосом спокойно повторил.

— Чем многообразнее система, тем она устойчивей. Вот, скажем, растут рядышком чистый бор и смешанный лес. Бор может свести под корень всего лишь один вид соснового жука-вредителя или какая-нибудь сосновая болезнь. А в смешанном лесе каждая сосна имеет гораздо больше шансов выжить, ее прикрывают собой дубы с березами, которые жуку не по зубам. Даже если все сосны и усохнут, лес-то, останется. А там, того и гляди, и новые сосенки прорастут.

— Хорошо, я тебя понял, — слова Сталина прозвучали веско, будто команда на расстрел в рассветной тишине. — Будет башкирам отдельная союзная республика в составе СССР. А ты берешь на себя ответственность за свой народ?

Марат не сомневался. Каждый отдельный башкир может стать предателем, но башкирский народ в целом никогда не предаст названного Старшего брата. Добровольно названного! Толерантные благоглупости, что хорошие и плохие люди есть в каждом народе, надоели и в своей реальности. Они заранее исключают любой серьезный разговор на тему межнациональных отношений. Да, конечно, так оно и есть, масло — всегда масляное, никто в здравом уме спорить не станет. Но этот постулат никак не отменяет исторический факт, что по каким-то неведомым причинам одни нации играют положительную роль в жизни других народов, иные — с точностью до наоборот. Когда одни и те же народы раз за разом повторяются в своем амплуа — не делать выводы — уподобиться старой деве-кошатнице из еще более старого анекдота. Той, которая никак не могла понять, почему у ее кошки, ни разу не выходящей из дома и ни с кем из хвостатых не встречающейся, регулярно рождаются котятки. Когда ей указали на кота, сыто дремлющего на диване, дева старая возмутилась до глубины чистой души: «Как вы такое могли подумать! Они брат с сестрой!»

Вот сам Марат особо ревновал Старшего брата к болгарам. Сколько крови российских солдат пролито, покамест не освободили братушек от турецкого ига. Но почему-то в обоих мировых войнах Болгария оказывалась в стане врагов. Кашеваром, обозником, денщиком — не суть важно, но именно в скопище злейших врагов России. Да и позже, как только ослаб СССР, представляющий ту же Российскую империю, с каким сладострастием кинулась в объятия уже иных врагов. Поскуливая, как плохо жилось под рукой Старшего брата и подзуживая, а вот неплохо бы ему сейчас вломить как следует, пока не оправился. В угоду новым сюзеренам президент этой страны не соизволил даже посетить Москву по случаю Парада Победы. Прости их Алеша, в Болгарии русский солдат, ибо не ведают что творят…

Да, всякое случалось и во взаимоотношениях Российской империи с башкирским народом. Но целые моря и реки крови, пролитые за последние столетия вместе и друг за друга, океаны соленого пота и горьких слез, оросившие родную землю в совместных попытках обустроить счастливую жизнь для всех, черствые краюхи хлеба, честно, по-братски разделенные в голодную пору, скрепили надежнее и стальных наручников, и золотых цепей. Нет, Марат ни капли не сомневался.

Глава 17

Алия с супругом проживали под высокой голубой крышей, в трехэтажном доме «П»-образной формы. Внутренний двор, образованный стенами из нарядного облицовочного кирпича светло-песочного цвета, со стороны улицы перекрывался сплошным забором. Марат даже удивился: его глаза уже привыкли, что люди здесь живут открыто, безбоязненно. Ни единой решетки на окнах первых этажей, ни стальных дверей в подъездах домов. Проезжая давеча рядом с пригородной деревней, любовался открытыми террасами сказочно красивых коттеджей с большущими окнами. Все на виду, никто никого не опасается, никому в голову не приходит превращать свое жилище в оборонительное сооружение. А тут, на тебе, глухой забор выше человеческого роста. Как бы в виде моральной компенсации разукрашенный творением граффити. Правда, очень хорошего, профессионального исполнения.

— Алия, зачем так отгородились? Не нравится, когда возле дома чужие ошиваются?

— Какие чужие! — звонко-звонко рассмеялась женщина. — Если по ошибке забредет кто незнакомый, милости просим, пусть заходит и в дом. Познакомимся, он сразу перестанет быть чужим! А на воротах и запора нет, не нужен.

Выяснилось, забор выполняет исключительно санитарно-гигиеническую функцию — защищает от уличной пыли и шума.

— Автомобилей становится все больше и больше, — она озабоченно сморщила свой чистый лоб. — Представьте себе, по городу насчитывается свыше 500 единиц такси! И это, не считая служебный автотранспорт. Выхлопные газы так вредны для организма. А в дворике малышня возится, сами по вечерам выходим прогуляться, подышать свежим воздухом.

Прогуляться тут, вне всякого сомнения, приятнейшее занятие. Двор благоухал деревцами и кустарниками, из которых Марат, по причине ботанического невежества, распознал только шиповник. Дорожки выложены брусчаткой из яшмы, коей в районе куда больше, чем даже грязи. А посередине двора, среди залежей огромных и нарочито диких валунов, журчит ручей. Откуда берется вода, куда она уходит — Марат не стал выяснять. Но красиво! И скамеечки уютно примостились, так и тянет присесть, ни о чем не думать, тупо наслаждаясь самим фактом своего существования… Хватило места и для детской игровой площадки в виде сказочного городка, для пары гимнастических сооружений для взрослых. И ни единого автомобиля. Парковка тоже имелась, только за периметром, отсюда не видать.

Квартира четы Акбашевых произвела еще более неизгладимое впечатление: 190 квадратных метров, поведала хозяйка, на семью из пяти человек. И каких квадратных метров! Все как в рекламных роликах по ТВ, когда завлекают влезть в кредитную кабалу и решить свои жилищные проблемы. Даже лучше. Высоченные потолки, пол из паркетной доски, которую хочется гладить и гладить беспрестанно ладонью, окно от пола до потолка в зале. Просторная лоджия, где хватило места и для диванчика со столом, и для гамака, и для беговой дорожки вкупе с велотренажером. И для огромного шкафа, куда можно совать все то, что проходит по разряду «…а вдруг когда-нибудь пригодится». Особенно потрясла гостя ванная комната: мало того, что кроме самой ванной был предусмотрен отсек сауны, так ведь целиком облицован зеленой яшмой.

— И что, все советские граждане живут в такой роскоши? — уточнил товарищ Акбашев.

— К сожалению, еще нет, — очень даже искренне опечалилась хозяйка. — Муниципальные квартиры поменьше и поскромнее: у нас ведь кооперативный дом индивидуальной планировки. Целых 6 лет платили по ипотеке!

Заслышав знакомое, до боли знакомое слово, Марат встрепенулся.

— Ипотека? И сколько процентов в год?

— 5.

— Немного, совсем немного!

— Да! — всплеснула руками Алия. — Всего-навсего 5 процентов. Если бы Марат просто написал заявление в Жилищную комиссию, увеличили бы до 10, возможно и до 15 процентов! Он же доктор наук, ему положена дополнительная площадь. Нет же, уперся рогами.

— Постой, — опешил Марат, — а зачем увеличивать процент, и без того переплачиваем.

Ответ таки добил молодого учителя. Здесь не брали даже 5 процентов лиха, здесь, наоборот, каждый год уменьшали долг по этой ставке, если кредитор аккуратно выплачивал заем. А вот ему, в своей реальности, еще десять лет платить за скромную «двушечку» на последнем этаже. Совершая экскурсию по дому, в детские комнаты не стал заходить. Горько ему стало, свои детишки росли в несравненно худших условиях. Не смог отец обеспечить, как ни старался. Вот ведь, у этих Акбашевых, как и у большинства горожан, имеется и собственное «джайляу». Как понял Марат — дача, расположенная на лоне природы, куда косяками бегают «Тулпары». Там сейчас и находились дети Акбашевых, включая трехлетнюю Анису — под ненавязчивым приглядом штатных воспитателей дачного товарищества.

Вот и сейф, замаскированный под бельевой шкаф, дожидающийся Марата много-много лет. Скрытно перевезенный из дома тестя инструкторами из Москвы, когда младшие Акбашевы обзавелись собственным углом. Гость не стал к нему притрагиваться, права Алия — сколько лет стояло, пусть еще немного подождет. Марату не терпелось засесть за компьютер и посмотреть — чего такого они смогли учудить на пару с Большеусым.

С местным ПК и с аналогом сети Интернет, поименованной по чьей-то прихоти ИнтерДа, разобрался без особых затруднений. Хватило посмотреть, как управляется хозяйка. То ли советские айтишники, не мудрствуя лукаво, перекопировали наработки из будущего, то ли оно было технологическим вариантом, самым оптимальным во всех реальностях — Бог весть.

…Да, натворили они делов с Иосифом Виссарионовичем! Возбужденный водопадом информации, хлынувшим с монитора, Марат смог прикорнуть только на рассвете. Не до сна было, всецело захватило знакомство с совершенно иным миром. История не имеет сослагательного наклонения? Еще как имеет, если, конечно, найдется хоть один товарищ, лягнутый в лоб жеребчиком.

СССР смог избежать страшной войны с Третьим Рейхом. Но не получилось предотвратить череду менее масштабных, от этого не менее трагичных войн. Новое всегда зарождается в крови и в слизи, через боль и страдания — отменить такой порядок не в силах ни один попрыгунчик во времени.

Этот СССР стал самой могучей державой всей планеты. Становым хребтом Содружества социалистических стран. В геополитику Марат пока особо вдаваться не стал, несравненно больше интересовало — каким мог стать СССР и в его реальности, какой шанс мы упустили?

Что такое СИ, столь часто упоминаемое аборигенами и которое недодали по мнению Алсу ее мужу, Марат разобрался быстро. Социальный индекс! Ведь сам предложил эту систему Большеусому. Если кратенько, с нежного дошкольного возраста неукоснительно ведется общественный рейтинг каждого отдельного человека. Обижал младшеклассников, состоял на учете в милиции, прогуливал субботники — а вот тебе минус 20 из 100 стандартных баллов, предусмотренных каждому выпускнику средней школы. Артист, спортсмен и душечка — пожалуйте те же два десятка со знаком плюс. Дополнительные баллы за хорошие и отличные оценки на выпускных экзаменах — в соответствие с результатами ЕГЭ. Такая система сопровождает гражданина СССР до последнего вздоха: предельно четкая и недвусмысленно дифференцированная оценка службы в армии, учебы в среднеспециальных и высших учебных заведениях, поощрений и взысканий на работе, каждого года трудового стажа, каждой копейки уплаченных налогов — все досконально суммировалось. И, соответственно, при определенных обстоятельствах убавлялось. Женился — плюс 10 баллов, развелся — минус уже 40. Родил ребенка — мимо кассы, а вот воспитал его до совершеннолетия — плюс стольник. Даже больше, если СИ отпрыска выше среднего показателя среди сверстников по стране. Государственные награды — оказия максимального приращения СИ: от 20 единиц за «Ударника труда» районного масштаба до заоблачных 1000 баллов за звезду Героя Советского Союза. Самый большой урон для личного рейтинга — привлечение к уголовной ответственности. В новом Советском Союзе воры и убийцы не сидели, они работали, искупали свою вину тяжелым трудом. На ссылках и каторгах. Вновь восстанавливая изрядно прохудившийся (соразмерно статье уголовного кодекса) социальный индекс. К слову сказать, подтасовки СИ, так же, как и фальсификация итогов референдумов, приравнивается к особо тяжким преступлениям против государства. Впрочем, эти страсти совершенно не касались обычных граждан — сертификация социального рейтинга в исключительной компетенции Госстата.

СИ жестко определил всю систему социальных лифтов в стране. Продвижение по карьерной лестнице исключительно в соответствии с социальными индексами. Каждое исключение из правила отдельно рассматривается и утверждается на президиумах Советов районного, областного и союзного масштабов. Правда, пришлось ввести понятия относительного и абсолютного индекса. Ведь скромные работяги ближе к сроку заслуженного отдыха нарабатывали такой индекс, что иначе молодые и ранние не смогли бы с ними конкурировать на равных. Пенсия, кстати, тоже выплачивалась исходя из СИ. Но все это мелочи по сравнению с тем, какие тектонические сдвиги произвела новая система в политической жизни страны! Любые важные решения выносились на всенародный или местный референдум. Его результаты, как и итоги выборов любого уровня, исчислялись не по количеству человеко-голов, то бишь бюллетеней, а как сумма СИ людей, отдавших голос за тот или иной вариант. Никаких охлократий, стыдливо именуемых демократиями. Или автократий вкупе с олигархией, бесстыдно именуемых той же многострадальной демократией.

С широким внедрением в начале 50-ых годов вычислительной техники все значительно упростилось. Скорее даже наоборот, тотальное внедрение системы социальных индексов дало мощнейший толчок для информационной революции в отдельно взятой стране.

А революция эта буксиром потянула преобразования во всех сферах. Экономика и наука, конечно, важнее, однако Марата больше интересовали реформы правосудия и образования. С последним понятно — как-никак сам учитель. А к правосудию имел в некотором смысле авторский интерес. Не кто иной, сам Акбашев в свое время поделился соображениями насчет главнейшей функции государства с основателем мощнейшей империи. Как и всякий дилетант, не ведал сомнений, свои мысли — свои скакуны пришпоривал без оглядки на авторитеты и здравый смысл. «Глобальное кодирование и кодификация юриспруденции» назвал раздел в приснопамятной записке, переданной Большеусому. Не без внутреннего самодовольства ухмыльнулся по поводу наименования, а вот так, кто-кто, он уже знает, что кодирование и кодификация суть разные вещи. А у Большеусого под рукой ни Яндекса, ни Гугл ему в помощь.

…хороший адвокат, плохой адвокат, строгий прокурор, добрый прокурор — с точки зрения настоящего правосудия такие эпитеты являются оксюмороном. Как влажный огонь или огненная вода. Что, если хватило денег нанять прожженного адвоката, вины перед обществом становится меньше? Или, наоборот, если у конкретного представителя государственного обвинения или судьи именно в этот день разбушевался геморрой и он зол на весь мир, а не только на своего проктолога, вина подсудимого в явочном порядке усугубляется? А как тогда с торжеством закона, который хоть и DURA, но говорят и LEX, то бишь справедлив?

Правосудие должно быть адекватным, ни больше, но и ни капельки не меньше. Что этому мешает? Человеческий фактор. Вот тут и помогло бы всеобъемлющее кодирование и унификация всех нюансов и обстоятельств любого правонарушения с адаптацией к цифровым технологиям. Пусть в Уголовном и Административном кодексах число статей останется прежним, но количество пунктов увеличить на несколько порядков. Например, краткую и, увы, привычную формулировку «…гражданин А вследствие возникших неприязненных чувств нанес гражданину Б телесные повреждения средней тяжести» заменить на код, условно говоря, 345 677 777……789, который при расшифровке покажет полную картину драмы: «гражданин Б, ранее привлекавшийся к уголовной ответственности, нарушал общественный порядок — в состояние алкогольного опьянения нецензурно выражался и приставал к прохожим. В том числе беспричинно нанес словесное оскорбление гражданину А (ранее не привлекавшемуся ни к уголовной, ни к административной ответственности) и пригрозил причинить вред его здоровью легкой или средней тяжести. Гражданин А воспринял угрозу как реальную и в целях предотвращения противоправного действия нанес упреждающий удар в голову гражданину Б. Отсутствие преднамеренности противоправных действий со стороны гражданина А косвенно подтверждается фактом, что сразу после инцидента сам вызвал полицию, медицинскую помощь и положительными характеристиками по месту работы и жительства». Причем, ответственность по упомянутой классификации 345 677 777……789 значительно мягче, чем когда оно идет под кодом, скажем, 345 655 5……781, когда гражданин Б не наносил словесных оскорблений, мирно сидел на лавочке и просто попросил у гражданина А сигарету, а гражданин А уже привлекался к административной ответственности за драки.

При таком подходе просто не останется места для волюнтаризма и субъективизма участников судебного процесса. Так как все нюансы и обстоятельства заранее будут расписаны в законе, в подпунктах. Какие имеются контрдоводы — объем УК возрастет многократно? А нам-то с того какая беда, пусть у компьютера болит его электронная голова, подбирая из великого множества вариантов ответственность, максимально адекватную по обстоятельствам к каждому конкретному случаю. А судья и прокурор, если захочет, пусть и адвокат с ними за компанию, займутся кодировкой: квалифицированно заполняют многочисленные пункты специальной анкеты. Конечно, не во всем можно полагаться на машину. Судья имеет право не только утвердить, но и отменить вариант приговора, рекомендованного программой «Правосудие». Но в этом случае должен мотивировать решение. «Отлуп» рассмотрят вышестоящие инстанции и при необходимости будут ходатайствовать о внесение изменений в саму программу.

…впрочем, в этой части Марата ждал полный облом. Система «Правосудие» была воплощена лишь частично, без подробной детализации всех возможных обстоятельств преступлений. Просто как подспорье для судей, безо всякого права на голос. Информационная революция коснулась правоохранительной деятельности больше в других плоскостях. Например, стопроцентная дактилоскопия всего населения советской империи, создание банка биометрических данных, включая пробы ДНК, опять же, всех граждан. А еще во всех деревнях и в селах, естественно, и в больших городах, на улицах и площадях торчало великое множество видеокамер наблюдения. Оно и правильно: общественные места на то и общественные, чтобы постоянно быть под приглядом Большого Брата в милицейской фуражечке; если слишком грузит вопрос о приоритете приватности частной жизни, так сиди на своей частной территории и твори, что душе заблагорассудится. Или заберись в лесную глушь — там тобою разве что комары заинтересуются.

Законодательно было закреплено право органов следствия на «интенсивный допрос с применением ПК и ПТВ» по целому спектру статей УК. Что значат аббревиатуры ПК и ПТВ товарищ Акбашев не разобрал, по контексту догадался — интегрированный комплекс полиграфа и «сыворотки правды».

Видать, сильно напугал Марат вождя потенциальной угрозой криминальной революции. А как же, забылось бравурно-музыкальное посулы «…тюрьмы сровняем с землей». Сталин как всегда смотрел в корень проблемы и рубил, опять же, под корень: осужденные за кражу соседской коровы, взяточник и убийца в принципе не могли оказаться не то, что в одной камере, а даже в одной колонии. Больше того, подразделяли осужденных в первый и во второй раз. Никаких тебе «криминальных университетов» за государственный счет. В третий раз попадешься по тяжелой статье — уже каторга, уже в места совсем уж отдаленные. Практически билет в один конец. И то, если не расстреляют. И воришек, жуликов и драчунов, никак не желающих расстаться с порочными наклонностями, в третий раз не заключали в исправительные колонии, тех конопатили в ссылку. Слишком либерально? Это как посмотреть. Ссылка ведь на все 15 лет! Притом, безо всяких обязательств со стороны государства кормить, поить и одежкой снабжать. Имеешь желание — вали лес в леспромхозе, не хочешь — сиди сиднем и пой заполошным глосом блатные песни, только хлебушка не преподнесут. А в места, где принято жалеть паразитов и подкармливать, будто шелудивых уличных псов, не выбраться: много укромных уголков по Сибири, куда можно добраться лишь речным транспортом. Кругом тайга, где прокурором товарищ Топтыгин. Поставил на реке пост и все, проблема побегов решена. Находились, конечно, отчаянные землепроходцы криминального уклона, пробивающиеся к «большой земле» сквозь чащи и буераки. Их быстро ловили команды охотников из числа тех же ссыльных, заинтересованные посулами досрочного освобождения. 1 беглый в плюсе — минус 1 год. Никакого тебе флера криминального братства, каждый за себя. Кстати, и в реальности Марата бытует поговорка, фактически жизненное кредо этой публики — «Ты умри сегодня, я — завтра». Блатная романтика — для лохов, пассажиров и фраеров чистой воды. А ведь еще беглым, как и каторжникам, прямо на лоб наносилась татуировка — номера статей УК, по которым осужден. Ну, чтобы напрочь отбить желание и возможность затихариться среди нормальных людей.

Интеллигент наш Марат, правозащитник в зародыше, его прямо передернуло от такого жестокого подхода к исправлению человеческой натуры. Но плевать хотели в этой реальности на права преступников, в явном приоритете были права их возможных жертв, права большинства. Право на жизнь, безопасность и законность. Да, если подумать, обеспечение последнего права, права каждого на законность — дело чести для государства. Как же иначе: именно само государство отняло у человека врожденное право на владение оружием и самосуд по своему усмотрению. А сказавши «а», не след отнекиваться и от «б», правовой нигилизм граждан, пожалуй, для государства пострашнее ВИЧ-инфекции. Ослабнет гражданская иммунная система, государство скопытится и от плевого ОРЗ в виде придурковатого болтуна на троне или копошения спецслужб геополитических конкурентов.

Нет, не блажью Большеусого было и развертывание в грандиозном масштабе движения исторической реконструкции, где состязательности и спорта было куда больше, чем, собственно, исторической науки. Он так, видимо, пытался предотвратить, развитие опасной общественной тенденции, о которой еще в 1975 году хрипло, с надрывом предупреждал Владимир Семенович, но так и не был услышан.

«А в подвалах и полуподвалах Ребятишкам хотелось под танки. Не досталось им даже по пуле, В ремеслухе живи не тужи. Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули — Из напильников сделать ножи. Они воткнутся в легкие от никотина черные, По рукоятки легкие трехцветные наборные. Вели дела отменные сопливые острожники. На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики. Сперва играли в фантики, в пристенок с крохоборами, И вот ушли романтики из подворотен ворами».

Иосиф Виссарионович услышал. И нашел эффективное прививку от социально-возрастной болезни, диагностируемой как «Война дело молодых, лекарство против морщин» Да, так уж устроена природа большинства молодых людей. Не доберет адреналина, не получится у него «…под танки», может появиться искус пощекотать нервы уродливой компенсацией, броситься «… под УК». А кого минует баланда сия, запросто могут и сженоподобиться, как принято ныне в пристойных странах загнивающего в уюте и тепле Запада.

Не была забыта и та, лучшая часть молодежи, которая способна направить свою неуемную энергию на покорение природы, на раскрытие ее тайн. «Бином Медведева» — научная организация рангом разве чуть-чуть ниже самой Академии наук СССР. Бином аббревиатура — банк инноваций от молодежи. Кто такой Медведев, узурпировавший антропонимический трон самого Ньютона, Марат не стал разбираться, ясен пень — хороший человек. Ведь сама система, судя по всему, функционировала замечательно. Если коротко, всячески поощрялись изобретательство, рационализаторство, научные изыскания молодого поколения. Появится, скажем, у высоколобого подростка мысля, как гигантскими люстрами Чижевского можно приструнить вонючую массу выхлопных газов на оживленных трассах мегаполиса (как же, сам видел, от ионов люстры вся пыль в собственной квартире оседает на стены!), пишет запрос в «БМ». Так же, как и сопливый малец, озаренный идеей конструирования термоядерной мясорубки или студент ВУЗ-а, с вполне конкретными предложениями улучшения интерфейса поисковой системы «Яздесь». Самые настоящие профессора с академиками почитают за честь по косточкам разбирать запросы, выявлять недочеты, указывать на уже существующие аналоги и, конечно, подбадривать подрастающую смену. Понятное дело, стратегическая цель «БМ» — формирование научного мышления, мотивация к качественному освоению школьной программы. Но… но проект давно вышел на самоокупаемость! За счет реальных внедрений в народное хозяйство. Вот это в глазах Марата выглядело действительно фантастикой. В этой реинкарнации СССР к вопросам эффективности в любой сфере относились предельно серьезно, и Марат не имел оснований сомневаться в сведениях, приведенных на портале «БМ». Надо полагать, эксперты работали на общественных началах, большая часть затрат по содержанию сети низовых учреждений перекрывалась целевым финансированием министерства образования, тем не менее, рентабельность в 12 процентов за прошлый год, внушала уважение. Засиделся на этом портале целый час, а может и все два. Одних разделов и подразделов больше полусотни: химическая промышленность, садоводство, архитектура, бытовая техника, экология и так далее, и так далее. В подразделах «Информационные технологии» запутался совсем, все-таки терминология отличалась от его реальности. Вот сюда больше всего было запросов: сотни и сотни фотографий симпатичных юных лиц с подробными биографиями, конфиденциальностью личной информации здесь не заморачивались. Наверное, увидеть здесь свою мордашку — уже повод для гордости. А страницы юных эдисонов, удостоенных всесоюзными патентами, смотрелись совсем уж солидно. С подробнейшими видеофайлами о внедрение, с комментариями специалистов-производственников, с интерактивными таблицами и графиками. А еще указывались суммы премий, выданных банком светлым головам. Вот, например, некто Василий Воробушкин из Вологодской области, курсант училища 17 лет от роду, умудрился разработать новую схему размещения датчиков в маслобойном производстве. Экономия столько-то рублей в год на профильных предприятиях по области, столько-то намечается после внедрения во всех отраслевых предприятиях страны. И этот Воробушкин стал богаче ровно на 10 тысяч рублей, не считая премиальных баллов СИ. 10 тысяч рублей — примерно столько стоит кооперативная квартира в центре Уфы, социально нормированная по площади, но повышенной комфортности и индивидуальной планировки. Появится у Воробушкина желание переехать в столицу Советской Социалистической Республики Башкортостан, может заселяться уже завтра, не дожидаясь госквартиры в порядке очереди.

Системе образования в целом разнилась с реальностью Марата совсем уж кардинально. Общее образование только до 8-го класса включительно. Еще два года обязательного пребывания в школах происходило уже раздельно — среднеспециальное профессиональное обучение и, так называемое, «научное направление». В последние набирали по результатам ЕГЭ. «Научники» потом поступали в педагогические, медицинские, юридические вузы и в университеты, где в приоритет ставилась академическая наука. С «научниками» все более-менее предсказуемо. А вот учреждения ССПО представляли из себя то ли супер-ПТУ, то ли мини-техникумы в привычном для Марата понимании. Наряду с изучением основных для выбранного ССПО предметов (химия, биология — в сельскохозяйственных, физика с математикой — в промышленных направлениях, психология и гражданское право — в училищах общественного сервиса), все получали подготовку по профильным рабочим специальностям. Маляр, кассир, пчеловод, водитель, токарь, тракторист-комбайнер, хлебопек — профессии всякие нужны, профессии всякие важны. Основная часть после получения диплома училища сразу приступала к работе, с лучшими показателями СГЭ (специализированный госэкзамен) — поступали в высшие учебные заведения. Конечно, Марат сам упреждал товарища Сталина, что школьные программы в будущем будут бессмысленно перегружены, безнадежно оторваны от жизни, но даже помыслить не мог, что он воспримет так уж всерьез. Ишь, чего удумал, дабы покрепче привязать романтичную и легкомысленную теорию к сермяжной практике, каждое училище представляло собой не только учебное заведение, но и вполне осязаемую экономическую структуру. «Промышленники» под руководством и контролем мастеров-наставников точили-сверлили-клепали детали по заявкам промышленных предприятий, «аграрники» пахали и сеяли, доили коров, а «сервисники» шили рабочие робы, подрабатывали сиделками в больницах, красили и белили на стройках, разбирали почту — классов-специализаций у «сервисников» было предостаточно. И все это всерьез, по заданиям органов Госплана и за реальные деньги. Правда, этих рублей и копеек сами курсанты не видели, все шло на компенсацию бесплатного проживания в итернатах, питание и обмундирование. Но стимул для лучшей работы непременно присутствовал — приращение СИ, возможность устроиться на лучшую должность после получения диплома и перспектива высшего образования.

В отличие от реальности товарища Акбашева, где информационная революция ненароком коснулась здравоохранения лишь краешком, здесь произошли коренные изменения. Все население СССР еще в конце 70-ых годов прошлого столетия было вовлечено в так называемую «электронную диспансеризацию». С самого рождения до самой смерти человека накапливалась информация о состояние его здоровья, о лечение и характере воздействия тех или иных медицинских процедур. Даже если человек не болел, каждый год был обязан сдать биохимический и ряд других анализов. Таким образом, не только накапливался громадный объем информации на государственных серверах, все обрабатывалось, выводились закономерности и формировались конкретные рекомендации — как в целом, так и для каждого конкретного человека.

Скажем честно, Марат не любил врачей. Как-то так получилось, большинство из них, с кем довелось встречаться, не выделялись ни вселенским милосердием, ни гиперответственностью, ни особым интересом к эффективности своего лечения. Прошел день, принял столько-то пациентов и слава Богу, кому суждено скопытиться от инсульта, тот всяко не загнется от туберкулеза, ошибочно диагностированного как болезнь сердца. Последнее не гипербола, именно про такой случай со смехом рассказывал коллега, у которого эскулапы чуть дядю не угробили раньше отведенного природой срока. Марат их особо и не винил, когда твой кабинет берут в осаду орды страждущих, затруднительно досконально разбираться с каждым отдельным случаем. А еще успевать знакомиться с новинками медицинской науки. И это на фоне трагично-парадоксальной ситуации, когда внедрение информационных технологий по какой-то особо глумливой задумке приводит к увеличению писанины.

В СССР и с писаниной, и с диагностикой все в полном порядке. Врач не ставил диагноз. Первичные данные обратившегося пациента в ЦДП (центральный диагностический портал) вводила медсестра: результаты биохиманализа, пульс, давление, температура и т. д. Специалист с высшим образованием туда же передавал более специфические характеристики, типа, жалобы пациента на острую боль в области поясницы или интенсивный темно-желтый окрас поверхности языка. ЦДП в мгновение ока выдает наиболее вероятный диагноз. Притом, с учетом истории болезней (здоровья) именно этого конкретного человека и берет под свой контроль, как эффективно пойдет лечение по предложенному им же алгоритму. Врач утверждает машинный диагноз, появятся сомнения — собирает консилиум. С привлечением лучших специалистов, естественно, в ИнтерДа. Невропатологов, фтизиаторов всяких, особенно терапевтов с педиатрами стало на порядок меньше. Только у хирургов все осталось практически в неизменном виде: бери скальпель в руки, и вперед, махаться со вздорной старушкой, вооруженной острой косой, авось, и отстоишь на этот раз своего пациента… Впрочем, и здесь намечался решительный прорыв: Марат с любопытством ознакомился в ИнтерДа с обзорно-аналитической статьей об успешном внедрение робототехники и автоматизированных систем именно в хирургии. И о задачах на эту пятилетку. Можно было не сомневаться — выполнят.

Марат задумался, а насколько применимы наработки СССР в части электронной диспансеризации и централизованной диагностики в его собственной реальности? С технической стороны — без особых проблем. А в жизни — никак: столько народишка жирует на хилом теле здравоохранения и фармацевтики, не позволят, придумают тысячу отговорок. Для них подобные новшества — как раскаленная игла в задницу раздувшегося от халявной крови клеща.

…да и вообще, вряд ли калька общества под девизом «Все для блага человека» хоть по каким-то параметрам применима там, где все, в конечном сводится к служению культу Золотого Тельца. Норма прибыли, маржа, и прочие фьючерсы со ставками рефинансирования — это не только и не столько экономические понятия, это — атрибуты и обряды новой религии, косящей под атеизм.

Глава 18

— Вставайте, товарищ разведчик, — нежно проворковали прямо в ухо Марата. Вскочил и тут же обратно уселся на тахту, прикрывшись одеялом. Своя, да не совсем своя жена рядом, а он в неглиже. Алию это совсем не смущало, лишь блеснула озорными глазами.

— Уже и азан прокричали, уже и солнышко поднялось, вставайте, вас ждут великие дела. Марш умываться и завтракать!

На завтрак хозяйка подала глазунью из десятка яиц (нет, аборигены не страдали булимией, просто яйца — перепелиные, крошечные и целебные). Бутерброд с изумительно вкусным сливочным маслом (как разъяснила Алия — «май майы»: масло сбитое в середине весны, в мае месяце, когда свежая трава на лугах вбирает в себя всю энергетику пробудившейся после зимней спячки природы). И кружка индийского чая — этому напитку настоящий башкир хранит верность во всех измерениях времени и пространства. Только вот сахара к нему не полагалось и ни варенья, ни шоколада с конфетами. Робкое пожелание гостя подсластить питье, вызвало недоумение Алии — вот же, вазочка с гречишным медом, не нравится — сейчас поставлю липовый, из Бурзяна, или луговой. Сахар? Нет, они такого добра дома не держат, есть немного ванильного — исключительно для выпечек. Он не стал привередничать, со своим кулинарным справочником в чужой мир не лезут!

Что тянуть кота за хвост, после завтрака «разведчик» выразил желание ознакомиться с содержанием сейфа, таинственного до гротеска. Алия повторила инструкцию и деликатно удалилась. Минут через пятнадцать-двадцать ее попросили одолжить, вернее, подарить какую-нибудь ненужную сумку или хотя бы пакет. Только покрепче, дабы выдержала тяжесть в десяток килограммов. Старый рюкзачок старшего сына хозяев, извлеченный из бездонных глубин хранилища ненужных вещей, его вполне устроил. Покопавшись еще чуток, вышел с поклажей за спиной, немного озадаченный.

— Алия, ты говорила, Марат Ханович вернется послезавтра, можно я тут его дождусь, не стесню?

— Конечно, об чем разговор!

— Только не надо ему звонить, пусть свои дела доделывает, как и планировал.

Марат немного помялся, глубоко вздохнул и решительно поинтересовался.

— Алия, вам денег на жизнь хватает? Если чуток золота подарю, сможете реализовать без особых проблем для себя? Ну, может старшему сыну заранее купите кооперативную квартиру индивидуальной планировки, ювелирные украшения, ну, я не знаю, вам виднее…

Грозно сверкнули ясные очи у собеседницы. Вздохнув и выдохнув, видимо для успокоения, жестко отчеканила.

— Товарищ разведчик, мы на территории Советского Союза! Здесь вам не там, не страны господства капитала, слава Всевышнему! Даже если бы мне в голову пришла дичайшая мысль — воспользоваться нетрудовыми доходами, все равно не смогла бы. В налоговой инспекции заполняют декларацию о доходах, как прикажете объяснить товарищам — откуда взялись неучтенные деньги на покупку квартиры или личного туристического автожира?

…как бы ни была подкована Алия в морально-идеологическом плане, женское начало не замедлило тут же проклюнуться. А как же, глупо упускать то, что само падает к твоим ногам. Сменив гнев на милость, предложила иной вариант:

— Товарищ разведчик, если у вас есть золото без госклейма, можно сдать в ГОВД. Только в заявление не забудьте указать, что положенные вам выплаты перечислили клубу «Урал-батыр»… Представляете, следующим летом запланирован большой поход по маршрутам Северной войны, а у нас аж 27 верховых лошадей не хватает для нормального «двуоконь»!

Марат неопределенно пожал плечами. Вот еще, не было ему заботы тратиться на закуп общественного конепоголовья. И без того кучеряво живут! А проскакать галопом по маршрутам Северной войны, где принимали участие и башкирские батыры, конечно замечательно. Но историка кольнули вспоминания из своего мира: территории, выкупленные для империи по сходной цене (сходной — благодаря и отваге его предков), ныне страны гордые и до горького комизма независимые. Независимые от истории, от всех предшествующих событий, позволивших им сформироваться в отдельные государства. Независимые и от здравого расчета, иначе разве позволили бы превратить свои территории в плацдарм для развертывания чужих сил и средств потенциального наступления на Россию? Любой малохольный шкет из уличной гопоты прекрасно знает — провокатору драки между большими дядьками, по глупому куражу ставшему на передний край, всегда и везде достается больше всех. Не расквасят сопатку, так просто затопчут, что свои, что чужие.

Марат предпочел перевести разговор на другую тему. Как там поется в песне — «Раньше думай о Родине, а потом о себе». И о своих родственниках. Не потому, что родственники представляют меньшую ценность. Просто Родина — это и есть много-много родственников, все сразу, скопом. Родственники не только по крови, но и по духу, по общей истории, в конце концов. Только более или менее разобравшись в общей ситуации, Акбашев заинтересовался — а как сложились судьбы остальных близких людей в этой реальности? Алия предложила поехать и навестить всех, его же, представит как коллегу мужа из ССРВ (Союз Социалистических Республик Востока). Скажем, из Уйгурии или Афганистана. А что, у Марата Хановича там действительно имеются друзья, внешним обликом очень даже схожие с башкирами.

По такому случаю гражданская сознательность Алии позволила ей отказаться от услуг общественного транспорта, вызвала такси. Внедорожник, специально оговорила при заказе, так как решили начать с визита к старейшему из родни — Нажип-абыю. Он живет в маленькой деревне, куда нет нормального асфальта, а старец ни за какие коврижки не намерен переезжать в центральную усадьбу совхоза. Именно там и гостили сейчас свекор со свекровью Алии, родители местной копии Марата.

Едва вышли перед ворота, на перекрестке показался темно-голубой автомобиль с шашечками по бокам. «Лада-Тайга», краса и гордость отечественного автопрома. Но тут неожиданно кольнуло сердце Марата, рассеяв в дым благость созерцания красавицы с высоким клиренсом, удержала от дежурно-патетические восклицаний, типа — «Ведь можем, когда захотим!»

— Это наверное не наш автомобиль. Видишь, на переднем сидение уже есть пассажир и сзади кто-то виднеется, — встревожился Марат, сам не понимая от чего.

— Так это попутчики, — беззаботно предположила Алия. — Согласись, глупо гонять полупустой автомобиль в одно и то же место два раза, когда можно уложиться в один рейс. А мест хватит, не волнуйся зря, ты, наверное, еще не представляешь, какой у «Тайгуши» просторный салон — как микроавтобус!

Не найдя что возразить, Марат дернул за ручку, задняя дверца плавно раскрылась. Кинул вовнутрь быстрый оценивающий взгляд: передний ряд сидений закрыт прозрачной перегородкой, задние сиденья, действительно, напоминают нехилого размера диван… А вот субъект, примостившийся на том конце, ему категорически не понравился. Сидит, скромненько поджав ноги, приветливо улыбается, а вот глаза… нехорошие у него глаза, будто у кошки, получившей легкий подзатыльник от гостя хозяина и задумавшейся о сатисфакции — надменные и решительные глаза. Марат по наитию подался назад, но Алия тем временем уже почти забралась вовнутрь.

— Назад! Мы никуда сейчас не поедем! — он ухватился за руку спутницы, потянул обратно. Лже-попутчик, моментально скинув благодушную маску с лица, уцепился за другую руку женщины, пытаясь втянуть вовнутрь просторного салона. Алия даже и не испугалась, просто потеряла дар речи от такого неожиданного разворота событий. Марат, почувствовав опасность, конечно же, мог моментально исчезнуть из этой реальности, но бросить копию жены в такой ситуации — такое и в голову не могло прийти!

Клацнула дверь переднего сиденья. Марат боковым зрением уловил приближающийся силуэт нового противника. Руку Алии пришлось отпустить, зато его кулак тыльной стороной наотмашь впечатался в подбородок агрессивного незнакомца. Бил практически наугад, но попал же! Развивая успех мертвой хваткой уцепился обоими руками за волосы врага, стремительно рванул вниз, встретил ударом левого колена. Сильно попал, внизу что-то хрустнуло. Марат не стал почивать на лаврах или сразу бросаться вызволять из плена Алию. Он громко-громко, у самого заложило уши от такого ора, завопил:

— Пожар!!! Пожар!!! — из глубин памяти всплыло, именно так и надо кричать, чтобы побольше людей обратили внимание. Будешь верещать «Спасите!» или «Убивают!», большинство предпочтут притвориться незрячими и глухими. Так заведено в реальности Акбашева.

А потом Марат видел чудесный сон. Парил в небесной выси, будто птица. Легко было на душе, как в детстве, когда намаявшись за день в беспрестанной беготне, вытянувшись до блаженного хруста, ложишься в свою постельку. Одно немножко омрачало благолепие — раз за разом подлетала наглая сорока, принималась виться вокруг, при этом занудливо трещала. Раз за разом орел с могучими крыльями, и будто бы даже со взором светлым (Марат, естественно, не мог видеть себя со стороны и оценить), отгонял надоедливую тварь.

Когда окончательно проснулся, Акбашев некоторое время пролежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к своим ощущениям. Голова светлая и ясная, будто выспался всласть на свежем воздухе. Тело нигде не болело, значит, не били. Где он и что, собственно говоря, происходит? Попытался, не выдавая пробуждение, осмотреться сквозь сомкнутые ресницы.

— Хватит вам, товарищ Акбашев, изображать из себя пленного партизана, — раздался насмешливый голос совсем рядом.

Таиться смысла не осталось, открыл глаза. Рядом с его кроватью на кресле сидел мужчина лет сорока — сорока пяти, в военной форме, с погонами генерал-лейтенанта. Каких войск, черт его знает, эмблемы тут другие. Комната большая, светлая, но без окон. И двери металлические. Что сразу Марату особо не понравилось, слишком много тут всевозможной аппаратуры, напоминающей ультрасовременную медицинскую технику в его реальности. Даже кровать, такая мягкая и удобная, больше походила на ложе космонавта в каком-нибудь фантастическом фильме.

Генерал внешне сильно напоминал артиста Сергея Безрукова, только прическа куда короче. Улыбнулся тоже, как Безруков, открыто и заразительно.

— Ох, и люты вы в драке, Марат Ханович! Кому расскажешь, не поверят — простой учитель голыми руками завалил оперативника 5-го управления КГБ СССР. Вы ему два передних зуба выбили.

— …так вы все про меня знаете? Большеусый, значит, мне одно письмо оставил, гебне — поручение арестовать, как только появлюсь…

У генерала дернулись уголки губ.

— Я попрошу в моем присутствие больше так не называть первого генералиссимуса СССР!

Ишь ты, даже кулаки стиснул, покоробила фамильярность к кумиру.

— А что, имею право, я — подельник Сталина. Между прочим, сам Иосиф Виссарионович разрешил мне так его называть. Привилегия, так сказать, как сидеть в присутствие короля или не снимать шляпу. А вы, кстати, и не представились.

— Сергей Витальевич, начальник 5-го управления КГБ СССР.

— И что надо от меня 5-ому управлению? Допрос будете устраивать с пристрастием? Так я вам и сам все расскажу.

Генерал неприятно ухмыльнулся.

— Уже не надо. Все знаем. Трудно поверить в столь невероятную версию вашего появления, и в Тайное письмо товарища Сталина всем его преемникам. Но противоречий в ваших показаниях выявить не смогли. Пока! Будем работать.

— Какие показания? — и только тут Марат начал понимать, к чему был сон с надоедливой сорокой, — «Интенсивный допрос с применением ПК и ПТВ», по 245-ой статье УПК СССР?

Сергей Витальевич молча кивнул. Стало очень и очень обидно. Будто видеофильм сняли скрытой камерой, пока паришься в бане, без опаски почесывая все места и горланя песни… Генерал правильно понял его замешательство.

— Не тушуйтесь, за несанкционированное разглашение личной информации, полученной при интенсивном допросе, даже с меня, как с миленького, сорвут погони. Дураков нет! Все только в интересах следствия. Кстати, Марат Ханович, вам не стоит надеяться на способность переместиться в свое время…

— А то что? На моих двойниках будете отыгрываться, меня этим шантажировать!? — внезапно взбеленился Марат и неприязненно уставился на своего пленителя. — Ты это смотри, за беспредел получишь беспредел. Учти, не абстрактная государственная машина, а конкретно ты ответишь! Загляну в твое прошлое, набок сверну головку, бо-бо, таких как ты нечего жалеть даже в детстве!

Генерал примирительно выставил раскрытые ладони вперед.

— Да будет вам! Слухи о кровожадности спецслужб сильно преувеличены. Сегодня утром, между прочим, подписал представление о награждение Алии Акбашевой. А как же, достойно справилась с заданием. Если бы ты не учинил драку, спокойно усыпили бы обоих в машине, вы бы даже не почувствовали. И таки да, вынужден вас огорчить, в ваш организм введен новейший препарат бибуратной группы, как твердо гарантировали специалисты — в ближайшие несколько месяцев ваша психофизиологическая активность… э-э, скажем так, будет под контролем. И помещение полностью изолировано слоем графена.

— Что вы от меня хотите!?

Сергей Витальевич пустился в длинные, вполне искренние разглагольствования о том, как трудно приходится ныне Советскому Союзу, как сложно удерживать динамическое равновесие в мире и стране, как гибнут прекрасные ребята на дальних форпостах социализма в Африке и Латинской Америке. И в этих условиях товарищу Акбашеву необходимо проявить сознательность, не противиться, покуда ученые будут изучать особенности его феномена. Ведь сколько жертв и потерь можно избежать, если освоить переходы во времени.

— Вам будут созданы все условия, какие только не пожелаете.

— То есть, мне приготовлена «золотая клетка»? Вы мне только одно скажите, это заранее спланировал товарищ Сталин? Или инициатива современной гебни?

Генерал прямо посмотрел в глаза Марата, сейчас уже пронзительным и тяжелым взглядом.

— Нет. Он был с тобой честен до конца. Это я нарушил его прямую инструкцию. Скажу больше — будет в интересах Родины, не пожалею ни твоей, ни своей жизни. Я не инструкциям, я советскому народу давал присягу! И буду делать то, что в его интересах.

Марат не успел ответить — дверь бесшумно распахнулась, оттуда с грохотом ввалились люди. Двое — настоящие киборги, в странной амуниции, в касках с закрытыми забралами и с короткими автоматами наизготовку.

Некто, в цивильном костюме, вскинул вверх руку с удостоверением.

— Именем советского народа здесь и сейчас беру всю полноту власти на себя! Командир корпуса «Альфа» Конституционного надзора СССР Владислав Нечипоренко!

Добившись взаимопонимания, что под дулами автоматчиков не составило особого труда, чеканя шаг подошел к генералу.

— Товарищ Безруков, комитет Конституционного надзора требует от вас немедленно сложить полномочия вплоть до вынесения особого решения.

Генерал, чуть-чуть переигрывая, вытянулся, как новобранец перед строгим старшиной.

— Есть сложить полномочия! Я тут три дня не спамши, разрешите удалиться?

И не дожидаясь ответа, сложил на столе пистолет с кобурой, удостоверение и какой-то жетон на цепочке, прежде висевший у него на шее.

— Сергей Витальевич! — окликнул Марат, когда он шел к выходу. — Вы извините меня, если сгоряча наговорил лишнего! Я вас понимаю, сам поступил бы точно так же.

Генерал обернулся. Не ответил, лишь весело подмигнул, на миг превратившись в озорного мальчика и опять напомнив киношного Есенина, сыгранного другим Безруковым в другой реальности.

К сидящему на койке Марату строевым шагом подошел Нечипоренко. Громогласно и торжественно провозгласил.

— Товарищ Акбашев, от имени Конституционного суда приношу извинения за допущенные нарушения ваших прав и свобод со стороны некоторых должностных лиц СССР!

— Да ладно, свои люди, замнем для ясности, — махнул рукой Марат, — вы мне только одежонку-то верните. И рюкзачок, с которым замели в кровавые застенки.

Удовлетворив просьбу, быстренько оделся. С любопытством уставился на своего освободителя.

— Ну, и каковы ваши дальнейшие инструкции?

— Генералиссимус Советского Союза товарищ Путин…

На этом месте Марат не удержался, прыснул смехом. Надо же, а то бы и сам не догадался!

— … будет здесь в 15.00. Комитетом Конституционного надзора мне поручено обеспечить вашу встречу.

Марат встал, внимательно осмотрел потолок и стены комнату. Довольно крякнул, обнаружив искомое — глазок видеокамеры. Наверняка ведется непрерывная съемка. Откашлявшись, произнес прочувственную речь.

— Ребята, блин, имейте совесть! Вы даже не представляете, в каком долгу вы предо мной. Одним глазком посмотрели бы в мою реальность, сами в ножки кланялись. Ребята, у меня учителем был, сами знаете кто, не вам с ним тягаться в хитрости! Вашу фишку с «добрым и злым полицейским» я сразу раскусил. Плохой Безруков, значится, выполняет необходимую грязную работу, меня всего выпотрошил вдоль и поперек, затем явится блюститель конституции на белом коне, извинится, и тоже будет уговаривать стать подопытным кроликом. Бесполезно это. Даже если научитесь перескакивать во времени, в своем мире ничего уже не изменить и исправить. Книга жизни пишется сразу на чистовик. Как-то так. Вы это, академика Вернадского почитайте, по ходу, он прав. Одна толька просьба: если использовали Безрукова в темную, особо не прессуйте за самовольство. Таких надо беречь. Блин, а ведь в моем мире не нашлось ни одного такого офицера КГБ… За этот СССР я спокоен. И Алие дайте столько верховых коней, сколько сама захочет. За сим позвольте раскланяться, дела, знаете ли!

И он исчез. Не смогли удержать неведомые препараты бибуратной группы… Не стало Марата и его рюкзачка, где, к слову сказать, лежало письмо, ради вручения которого на боевом дежурстве бдили представители двух-трех поколений рода Акбашевых.

«Здравствуй, дорогой друг! Я так и думал, что ты найдешь способ попасть в измененное нами будущее. Захочешь проверить. Ты ведь так и не поверил в мои обещания. Зря! Большевики всегда держат слово. Если это, конечно, не вредит делу. Найти твоих предков не составило особого труда. Будь ты русский с фамилией Иванов, пришлось бы, конечно, сложнее. Со стороны вели наблюдение и за твоим прадедом, и за твоим дедом. Сейчас, когда пишу эти строки, твоему отцу исполнилось всего 3 года. Поостерегся каким-либо образом повлиять на их жизнь, дабы невольно не воспрепятствовать твоему рождению. Но это всего лишь перестраховка. Знаешь, дорогой друг, что меня больше всего потрясло? Судьбы твоего прадеда и прабабушки, деда и бабушки сложились здесь наверняка кардинально иным образом, чем в твоей реальности. Но тем не менее, они встретились и поженились. Та же самая закономерность наблюдается в биографиях известных людей, про родословные которых есть сведения в принесенной тобой энциклопедии. Не во всех случаях, но очень часто. Полагаю, расхожая фраза «Браки свершаются на небесах» имеет какую-то основу, пока не доступную для рационального понимания.

Я сложил с себя все полномочия 31 декабря 1960 года. Аккурат в тот день, когда нога советского человека вступила на Луну и я собственноручно приколол Золотую Звезду Героя на грудь товарища космонавта Титова.

Здесь у нас все сложилось замечательно. Но не все так просто. Я сравнил количество людей во всей земле. В твоей реальности было 3 миллиарда 32 миллиона на сегодняшний день. В моей, измененной с твоей помощью — на 35 миллионов меньше. Возможно это погрешности учета, а может случиться так, что они на нашей совести. Однако в СССР на сегодняшний день население составляет 250 миллионов, в твоем мире не доходило и до 210 миллионов. Вот сам и думай, что для тебя важнее…

Все больше и больше склоняюсь к мысли — все в мире предопределено. Гораздо в большей степени, чем это представляется основоположникам марксизма-ленинизма. Возможно, неизбежно и вмешательство «попрыгунчиков во времени». «Попрыгунчик» звучит несерьезно, но именно этот термин со дня нашей первой встречи прочно вошел в научный оборот. Да, да, в научный оборот. Мы в том же 1925 году организовали межведомственную научную лабораторию, которая всесторонне занимается только этим вопросом. В условиях строжайшей секретности работают совместно с внешней разведкой. Ты же понимаешь, какую грозную силу может представлять «попрыгунчик», если такой появится в стане врагов. К счастью, ни одного случая не выявлено. Уверен, подобные службы есть и в твоей реальности. Так что будь осторожен, если захочешь воспользоваться сверхвозможностями в своем времени. Достаточно попасться в поле внимания спецслужб, они-то сумеют заставить тебя плясать под свою дудку: сам куда угодно переместишься, но ведь всех родных не сумеешь все время таскать за собой. Это только в других реальностях ты птица вольная. Есть и другие способы давления, ты мне просто поверь…

Про теоретические наработки наших ученых писать не буду, сам не все понимаю, если захочешь связаться с ними, про канал связи укажу в конце письма. А вот главный вывод, к которому они пришли не так и сложен: благодаря «попрыгунчикам» появляются новые реальности, новые варианты развития человечества и всего мира. Как мне образно разъяснил академик Вавилов, река течет по одному руслу, если же прорыть канаву рядышком и соединить каналом, будет течь уже по двум руслам. По двум, по трем, и так до бесконечности. В отличие от воды, времени и пространства от расслоения меньше не становится. Наоборот! По словам того же Николая Ивановича, неотъемлемое свойство всего живого — размножение. То есть живая вселенная размножается именно таким способом. То есть, вы, попрыгунчики как бы семенной материал, одним фактом появления зарождаете новые вселенные. Бог весть! Упоминаю Его не всуе… Сложив с себя груз ответственности за судьбу родной страны и всего мира, я решил уйти в монахи-отшельники. Буду замаливать грехи. Твои грехи тоже… Нам ведь не дано знать: возможно, следовало оставить все как есть. «Что ни делается — все к лучшему» — это не просто красивые слова, в мире, созданном и управляемым Всемилосердным и Всемилостивым по другому и быть не может! (Нет, я не стал мусульманином, я — православный. Однако и у нас Бог есть любовь). Тешу себя надеждой, что и наше решительное вмешательство есть промысел божий… Как бы там ни было, я не боюсь предстать пред Ним на высший суд, я сделал все, что мог, что считал правильным.

Помнится, ты сам предлагал методику, как можно отличить хорошего правителя от плохого — как разницу средней продолжительности жизни в стране на начало и конец руководства. Товарищи ученые согласны с тобой, динамика продолжительности жизни — универсальный показатель, объективно характеризующий все разнообразие форм общественного и государственного устройства. Более того, положительная динамика — и есть конечная цель. Только товарищи ученые предложили более хитрую формулу, учитывающую еще и абсолютные показатели прироста населения за этот период, коэффициент инертности общественных явлений и какой-то показатель, сравнивающий с продолжительностью жизни в приграничных странах, со схожими природно-климатическими условиями. Что по твоей методике, что по сложной формуле, выходит так, что я был очень хорошим правителем. Не думаю, что товарищи ученые просто хотели мне сделать приятное, я же и сам вижу — жизнь в Советском Союзе становится лучше, жизнь становится веселее».

Большеусый предусмотрел все тонкости легализации Марата в созданной им реальности, буде у него такое желание. Так сказать, явки, пароли и прочие славянские шкафы в полном комплекте. Включая звание Героя Советского Союза, должность консультанта в Институте времени, с неприлично высокой зарплатой, молочишком за вредность и прочими социальными пряниками.

«Ты хотел добра для своего Башкортостана и для всего Советского Союза. Имеешь полное право воспользоваться плодами своих трудов и своей решительности. Не сомневаюсь, ты сможешь решить проблему по эвакуации сюда членов своей семьи и других близких тебе людей. Добро пожаловать в СССР, дорогой товарищ Акбашев!» — так пафосно завершалось послание Большеусого.

Но сам Иосиф Виссарионович, видать, сомневался в возможность приращения населения СССР еще на одну единицу — в виде господина-товарища Акбашева. Так как в сейфе нашелся тяжеленный металлический ящичек с золотыми монетами времен Российской империи. И отдельная записочка внутри.

«Дорогой друг! Помнится, ты шутил про экспроприацию твоих чемоданов и бумаги, что супруга будет недовольна. Я всегда возвращаю долги. Возьми это золото с собой, оно наверняка тебе пригодится. И не вызовет подозрений. А с проявлением уникальных способностей в своей реальности будь осторожнее, как бы не оказаться тебе в «золотой клетке». Я достаточно серьезно изучил историю твоего народа, общался с товарищами из ССРБ и знаю — свобода для вас превыше всего. До свидания, друг, и прощай».

Эпилог

Советский Союз Марату очень понравился. Но… но Родина имеет не только географическую привязку, но и четкие границы и в других измерениях.

«Еду я на Родину Пусть кричат — уродина, А она нам нравится, Хоть и не красавица, К сволочи доверчива! А ну, а к нам — траля-ля-ля».

Чуток недоговорил уважаемый земляк господина Акбашева. Дело не в том, нравится или не нравится. Просто Родина одна, всегда в единственном числе. Как совесть, как мать, как первая любовь. И он вернулся. На Родину — неопрятную и неухоженную, порою глуповатую, а зачастую просто бессердечную, но до боли родную, одну-единственную во всех мыслимых и немыслимых измерениях пространственно-временного континуума. Траля-ля-ля…

А как сложились судьбы героев повествования, скажем так, в реальной реальности Марата?

Ирек Сафин, председатель колхоза «Красный колос» застрелен из кулацкого обреза во время очередного мятежа периода коллективизации. Ему еще повезло, почти всем его однополчанам уготована еще более горькая участь — стать «врагами народа» и сгинуть в проклятом 37-ом году.

И почтенного Мархаметдина сына Рахимкула чуть не постигла та же участь. Но вразумил Всевышний верного раба своего, подсказал путь спасения. Когда стали сгущаться тучи, собрал всю свою многочисленную родню, и перебрались за Уральский хребет. На вольных Учалинских землях в 1929 году обосновали деревню Урал. Патриарх дожил до почтенного возраста. Одно омрачило последние его дни — любимый сын Ямалетдин в 1937 году был арестован и сослан на лесоповал в Тайшетскую тайгу. Там и сгинул. Власти так и не смогли простить ему участие в Башкирском национальном движение постреволюционной поры, родство через жену с Заки Валиди. Имаметдин продолжил учительствовать и на новом месте. За образцовую работу награждался неслыханно ценным по тем временам подарком — патефоном и комплектом грампластинок. И у остальных сыновей и дочерей Мархаметдина, как ни крути, жизнь становилась лучше, жизнь становилась веселей. Пока не грянула война. Нет, она не кончилась в 4 года, самое малое, она тянулась лет десять. И после светлого мая 45-го года люди умирали от голода, непосильной работы и болезней, от тоски по павшим на полях сражений. Имаметдин воевал в пехоте, ранен в 1944 году, умер в госпитале. Весельчак Габдулла тоже воевал, был ранен, впоследствии работал на руководящих должностях, дожил до преклонного возраста. Одно печалило его в последние дни — перестройка. Никак шебутной старик не мог взять в толк — зачем сами разрушаем собственное государство? Кто-кто, он слишком хорошо знал, какой ценой все это досталось!

Повезло и Ахмету, старшему товарищу Ирека Сафина. Из всей деревни никто не донес, что он был однокашником по медресе и ходил в походы с Мусой Муртазиным, а такоже слыл любимым кураистом грозного комбрига. Прошел Финскую и Великую Отечественные войны. Сын же его, бравый Загит командовал ротой морской пехоты, дослужился до командира батальона, охранял Потсдамскую конференцию.

…а безмерно совестливый и пытливый Агзам умер молодым мужчиной, задолго до большой войны. Медицины как таковой не было в башкирских деревнях. Всего-то два диагноза на все случаи хвори — порча и простуда. Трудно, очень трудно пришлось всем прототипам, упомянутым в повествование.

Да уж, кто идеализирует историю, тот ее просто не знает! Товарищ Акбашев в этом теперь уверен наверняка. Не только глупо, но и подло обвинять предшественников, исходя из реалий своего комфортного мирка. Голодные говорят о картошке, сытые — о поэзии, ибо картошку уже поели. Рассуждая о поэзии, не есть хорошо пенять на тех, кто вырастил для тебя эту самую картошку. В большинстве сами не успев даже отведать хоть малую толику. Мелковатой вышла картошечка, неказиста? Извиняйте, дорогие вы наши, любимые потомки, мы старались, как могли… зато можете не сумневаться, без гнильцы!

Лишь еще раз Марат рискнул отправиться в прошлое. Невтерпеж ему, видите ли, стало разобраться — что из себя представляло пресловутое монголо-татарское иго. Ведь если чуток пораскинуть мозгами, вопросов тут гораздо больше, чем ответов. Но не заладилось, не смог в критический момент переместиться назад в будущее. Был бит, зачем-то наголо обрит и обозван нехорошими словами. К чести учителя, потряс воображение и внутренние органы хроноаборигенов сноровкой лягаться ногами и обогатил лексикон тех же туземцев десятком совершенно новых бранных слов и выражений. Мыкать бы ему горе до скончания века, костеря нехорошими словами всех авторов завлекательных романов про попаданцев и прогрессоров, да сжалился Всемилосердный — спустя пару дней вновь обрел утерянную способность. Вернулся к себе злой, вонючий и голодный, с твердой решимостью — отложить все эксперименты. Вселенная размножается посредством его хронозаскоков туда-сюда — прекрасно, но пусть весь мир подождет, пока он не поставит на ноги своих детей!

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg