Валерий Большаков Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин
© Большаков В.П., 2016
© ООО «Яуза-пресс», 2016
Глава 1 Ополченец
Донбасс, Мариуполь, 19 августа 2016 года
– «Колорад»! Вижу противника!
– Аллес гут…
Пулеметные очереди, меченные трассерами, сошлись на хвосте «Тандерболта»[1].
Оторвать, не оторвали, но правый киль отполовинили.
– Так тебе и надо, – буркнул Григорий Быков, разворачивая легкую «Элочку».
Связываться со штурмовиком «А-10», сидя в кабине «Л-29», было страшно.
Это все равно, что с перочинным ножиком кидаться на десантника в полном боевом.
Однако ежели умеючи…
– «Колорад» – «Адидасу», – вызвал он ведомого. – Будь готов!
– Всегда готов! – толкнулся в наушники радостный голос.
– Пионерчик юный… – проворчал Быков.
Что бы там ни говорили, а «Тандерболт» неуклюж, к высшему пилотажу малопригоден – углы тангажа и крена у него ограничены. Такому в узком каньоне не пролететь – не впишется.
А вот «Элочка», она же «Дельфин» – машинка юркая…
– «Адидас», тяни вправо!
– Тяну-у…
– Круче тяни!
– Понял…
– С превышением на двести.
– Понял…
– Аллес гут.
Штурмовик с ревом описал дугу боевого разворота – с его крыльев срывались белесые «усы» воздуха.
Стробоскопически заколотились огни пушки.
Мимо!
«Л-29» извернулся, пропуская снарядики под собою, и «надрал америкосу хвоста» – пулеметы прострочили «Тандерболт» от бронекабины до разнесенных килей.
Толку от стрельбы было мало, особо навредить штурмовику «Элочка» не могла – броню фиг пробьешь, но как отвлекающий маневр…
– «Адидас», атакуй! Прикрою.
Ведомый «Дельфин» выпустил ракету по округлой «бочке» двигателя.
Попал!
Тяжелый «А-10» тряхнуло.
– Есть! – завопил ведомый. – Горит, с-сучара!
– Аллес капут.
Раскаленная вольфрамовая проволока БЧ наделала делов – левое сопло разворотило, а из правого забрызгали вспышки, потянулся серый дым.
Пилот-хохол не выдержал, катапультиро– вался.
– А вот хрен тебе! – процедил Григорий, беря в прицел парашютиста.
Короткая очередь… Тело обвисло на стропах.
Будем считать – готов.
– «Берлога», «Берлога», ответь «Колораду»! – вызвал Быков КП.
– Я «Берлога», ответил!
– «Берлога», налет отбит.
– Добре, – прошуршало в наушниках. – Вертайтесь.
– Принято.
Григорий, приглядывая за ведомым, повернул к Широкино.
Первое время он получал «глубокое удовлетворение», сбивая бандеровских летунов, а теперь попривык.
Работа такая.
Служба.
…Оставляя в стороне гору Шпиль, сделал круг и сел на полевом аэродроме.
Свист турбины стихал, словно озвучивая уход напряга.
«Колорад» вздохнул и покинул кабину.
Ведомый в новеньком летном комбезе уже попирал траву разношенными кроссовками, за что, кстати, и был прозван «Адидасом».
– Вы видали, как мы дали? – весело заорал он.
– Видали… – хмыкнул Быков. – Повезло нам.
– Это почему еще? – вытянулось лицо у «Адидаса».
– Летун – дерьмо.
От палатки, изображавшей КП, вразвалку приблизился начштаба, позывной «Медведь» – огромный человечище, косматый и бородатый.
Ступал он, однако, мягко и бесшумно. Подкрадется если да рявкнет – никакого слабительного не надо…
– Здорово! – прогудел «Медведь».
Рука Григория по привычке потянулась честь отдать, но «одумалась» – и угодила в тиски лопатообразной пятерни начштаба.
– «Колорад», кажись?
– Он самый.
– Давно у нас?
– С того месяца.
– Ага… Раньше шо пилотировал?
– «Миги», «Сушки»…
– Военный, што ли? – прищурился «Медведь».
– Был, – буркнул Быков.
– А-а… – вопросительно затянул начальник штаба.
– Уволили за пьянку.
– Ага…
«Медведь» так сказал это свое «ага», что «Колорад» поспешил оправдаться:
– Дурак был!
– С этим делом завязал? – строго сказал начштаба.
– А толку? – пожал плечами Быков.
«Медведь» ухмыльнулся понимающе:
– Ну, да. От неба-то отлучили! А тебе, как тому водяному из мультика, «летать охота»…
– Ну, так… – вздохнул Григорий.
– А это не про тебя «Хоббит» рассказывал, шо ты инструктором в авиаклуб пристроился?
– Про меня, – заворчал Быков, морщась досадливо. – Болтун.
– Да ладно! – жизнерадостно воскликнул «Адидас». – Расскажи лучше, как к вам киношники нагрянули!
– Ой, да… – Григорий сморщился и рукой махнул.
– А шо за киношники?
– Сериал снимали, – сказал «Адидас», словно похвастался, – про Ваську Сталина!
– Я-то тут при чем? – пробурчал «Колорад».
– Здрасте! Ты ж дублером был! На самом настоящем «Ла-5» рассекал! Я по телику видел. «Ахтунг, ахтунг! Ла-фюнф ин дер люфт!»[2]
«Колорад» пожал плечами.
– Ага… – глубокомысленно произнес «Медведь». – Воевал?
– Афган, – обронил Григорий.
– Ага… – «Медведь» задумался, смешно оттопыривая нижнюю губу. – На «Су-25» летал?
– Приходилось.
Быков вспомнил, как он гонял душманов «за речкой на юге». Изничтожал всеми доступными средствами.
У Герата и Шинданда, среди скал Луркоха, под Кандагаром и Панджшером.
Почти четыреста боевых вылетов, у пилота ни царапины, а бедный «Грач» однажды заработал полтораста пробоин – тридцать зениток «Эрликон-Берле» били из кишлака, прямо салют на Красной площади!
Не хватало дюраля для латания дырок, так их заделывали расплющенными гильзами.
Да, были схватки боевые…
Однажды и «духи» подловили прыткого «шурави» – догнал его «Стингер».
Ракета снесла правый двигатель, освежевала «сушку» по всему борту, но такой пакости, как давеча с «Тандерболтом», не случилось – у «Грача» между обоими моторами титановая плита стоит.
Так что второй «двигло» не задело, на нем и дотянул до Баграма…
– Я почему тебя пытаю, «Колорад»… – посерьезнел начштаба. – К Мариуполю от границы мехколонна движется – танки, бэтээры, наливники… Все это железо по «М-14» катится. Стародубовку они уже миновали, следуют на Мангуш. Надо бы их… того… приветить.
Быков, неожиданно для себя, разволновался – даже в горле пересохло.
– На «Граче»? – спросил он сипло и прокашлялся.
– На нем, родимом. Ты у нас, выходит, самый опытный, тебе «сушку» и доверю. Расколошматишь укров и ворочайся.
– Расколошмачу, – твердо сказал «Колорад».
Подняв «Грача», отяжелевшего от БК, Быков повел его на запад.
Летел и счастливо улыбался.
Аллес гут.
Он даже мечтать не смел, что снова сожмет ручку управления настоящего самолета.
Ну, раньше и война в Донбассе представлялась ему как бы ненастоящей, чужой, хотя все Быковы отсюда.
Еще прапрадед, Антон Гаврилович, поселился в тогдашней Юзовке.
Дед, правда, покинул родной город, а вот отец вернулся. Женился. Через год родился он, Григорий Алексеевич.
Родился в Сталино, а рос уже в Донецке, до самого призыва.
Потом армия, военное училище, дальние гарнизоны…
И все равно не сочетались в Быкове детские впечатления с картинками телепередач.
Это было дико – видеть, как из асфальта торчат остатки эрэсов, как «Гастроном» на углу, куда он бегал за ирисками, превратился в руины.
Смотрелись репортажи из «зоны АТО», как идиотская, недобрая фантастика.
А потом все сочлось.
Стоило ему вернуться в Донецк, пройтись по знакомой улице, изъязвленной воронками, постоять перед развалинами дома, в котором жил когда-то, одарить конфетой маленькую девочку, ковылявшую на костылях, с ножкой, оторванной при артобстреле, и срослось все.
Ты мечтал полетать? Вот и будешь летать!
И бить фашистов…
«Двадцать пятый» слушался отменно.
Обогнув Мангуш, Григорий вновь вернулся к трассе «М-14».
Серая лента дороги вилась между полей и редких тополиных рощиц.
А вот и цель.
Колонна бронетехники ВСУ растянулась и перла по осевой, курясь серыми, сивушно-синими и копотно-черными дымами.
Впереди шли танки «Булат», перемежаясь с тяжелыми «БМТ-72» – теми же танками, только зачем-то с десантными отделениями на полдесятка пехотинцев.
Замыкали колонну хохляндские бронеавтомобили «Годзилла» и штатовские «Хамви», а посередке тарахтела парочка «Абрамсов».
Надо же, остались еще…
После «Широкинского котла» ополчение разжилось трофейными штатовскими танками – добробатовцы бросали их целехонькими, с полным боекомплектом и даже с нетронутым ЗИПом.
Фигня эти «Абрамсы». «Т-90» их перещелкает.
Играючи.
…Описав боевой разворот, Быков сосредоточился.
Ну, начнем с бомбочек…
Быков круто довернул, перевел самолет в пикирование, и машину затрясло. Ничего…
Сброс! Пошли ПТАБы…
С «Хамви» открыли пулеметный огонь по «сушке» – словно градины прошлись по днищу.
Не тот калибр, ребята…
«Колорад» положил самолет на крыло, чтобы лучше видеть проделанную работу. Ага…
Цели накрылись.
Три «Булата» весело горели, заокеанский «Абрамс» составил им компанию.
Топливо в раскуроченном бензовозе вспыхнуло, пошло волной, вздыбилось огненным облаком.
«Грач» вздрогнул – это с пилонов сорвались РБК, накрывая «Годзилл» и «Хамви».
Те сбились в кучу, силовики спешно покидали машины, разбегаясь, как тараканы по кухне.
Поражающие элементы рвали их и кромсали.
Поделом.
Быков виражил при повторных заходах, не упуская противника из виду, и добивал, экономно расходуя боезапас.
Пронесясь над колонной в очередной раз, он набрал высоту, одновременно разворачиваясь.
С запада поспешали два «Тандерболта».
– В очередь, нацики, в очередь, – процедил Быков.
Отбомбившись, он выполнил заход на уцелевшие «Хаммеры» и расстрелял их ракетами.
Оба зарядных блока опорожнил.
Полегчало…
Вражеские самолеты заходили в атаку, ложась на крыло.
На «нормальной» войне не принято, чтобы штурмовик вступал в бой со штурмовиком, но на Украине все шиворот-навыворот и через… одно место.
Энергичным полупереворотом Григорий пошел на снижение и развернулся в лобовую атаку.
Противник не принял ее, ушел вверх, в сторону солнца.
Войдя в боевой разворот, парочка пристроилась в хвост «сушке».
Пора делать обманный маневр.
С большой перегрузкой Быков выхватил самолет из пикирования на вертикаль.
Чуток дал крен для крутой спирали.
Вверху «горки» пришел в себя от восьми «же» и на пределе вертикальной скорости переложил «Грача» в горизонтальный полет.
Прямо перед носом «Су-25» вышел из «горки» ведущий вражеской пары. Григорий сделал небольшой доворот.
Захват цели…
Навстречу «Тандерболту» ушла «Р60М» – ее головка самонаведения «прицепилась» к калившемуся соплу.
– Заполучи, фашист, гранату, – пробормотал «Колорад» и нажал гашетку.
Авиапушка задолбила, частя бронебойно-разрывными и осколочно-фугасными снарядами.
Хвост ведомого «Тандерболта», пролетавшего слева, украсился клубочками огня, а потом рванула «шестидесятая», влепившаяся в горячий движок ведущего штурмовика.
Турбина мгновенно пошла вразнос, раскаленные лопатки полетели веером в стороны, рубя все подряд.
– Аллес капут!
Ведомый «А-10» выдал очередь из пушки, да только руки у летчика не оттуда росли – снаряды полетели мимо и дальше.
«Грач» довернул, и Быков нажал кнопку привязки цели на ручке управления…
…Это случилось какие-то секунды спустя – впереди, застя «А-10», расцвела круглая радуга.
Такие Григорий уже видывал с высоты – не дуги, а радужные кольца, но та, что возникла перед носом «Су-25», была ярка и отливала непривычным спектром – сиреневым, вишневым, аспидно-черным, фисташковым, розовым…
Миг – и «Грач» пронзил радугу, словно мишень, «попадая в десятку».
Свет померк, пропали все звуки, а мгновенье или вечность спустя солнце засияло снова, только с другого боку, и вернулся натужный рев двигателя.
Другого.
Совсем другого.
Капли горелого масла расплывались по граням бронированного ветрового стекла, запахло бензином…
Быков вскинулся, узнавая тесную кабину «Як-9», как в том дурацком сериале, расплывчатый круг пропеллера в носу истребителя, черную приборную доску и серые борта.
А на пересекающихся курсах его атаковал «Фокке-Вульф-190»…
Из выпускной аттестации на курсанта Качинской Краснознаменной военной авиационной школы В.И. Сталина:
«Энергичный, инициативный, настойчивый, принятое решение доводит до конца; требовательный к подчиненным, как старшина отряда; внимательный к запросам подчиненных; резковат в обращении иногда в разговорах с вышестоящими командирами. Лично дисциплинированный, может служить примером для других, охотно делится с товарищами своими знаниями.
Теоретическая успеваемость отличная. Техника пилотирования отличная.
Больше интересуется практическими занятиями по всем предметам, недооценивает теоретическую часть их.
Хорошо усвоил полеты в закрытой кабине и штурманские, отлично выполнял полеты на высоту с кислородом, отлично летает строем. Летать любит, но недостаточно тщательно готовится к полетам, необходим контроль за подготовкой к полетам.
Физически развит хорошо. Строевая подготовка отличная.
По личным и летным качествам может быть использован в истребительной части как летчик-истребитель и достоин присвоения военного звания «лейтенант», так как все предметы и технику пилотирования сдал на «Отлично».
Инструктор-летчик капитан Маренков 21 марта 1940 г.»
Письмо Василия Сталина отцу по поводу Липецких курсов:
«Здравствуй, дорогой отец!
Как твое здоровье? Как ты себя чувствуешь?
Я недавно (22, 23-го и половина 24-го) был в Москве, по вызову Рычагова, очень хотел тебя видеть, но мне сказали, что ты занят и не можешь.
Рычагов вызывал меня по поводу учебы. Летать мне тут опять не дают. Боятся, как бы чего не вышло.
Он меня вызывал и очень сильно отругал за то, что я начал вместо того, чтобы заниматься теорией, ходить и доказывать начальству о том, что необходимо летать.
И приказал об этом вызове и разговоре доложить тебе, но я тебя не видел.
Все же Рычагов приказал давать мне летать столько же, сколько летают и остальные.
Это для меня самое главное, так как я уже два месяца не летал и если так пошло бы и дальше, то пришлось бы учиться сначала летать.
Вообще от курсов ожидали все слушатели большего.
В Люберцах и многих других частях летают на новых машинах «МиГ», «Як», «ЛаГГ», а у нас на курсах командиры эскадрилий летают на таком старье, что страшно глядеть.
Летают в большинстве на «И-15».
Непонятно, кем мы будем командовать. Ведь к июню месяцу большинство частей будет снабжено новыми машинами, а мы, будущие командиры эскадрилий, не имеем понятия об этих новых машинах, а летаем на старье.
Проходим в классах «И-16» и мотор «М-63» и «М-62». По-моему, лучше было бы нас учить мотору 105 и 35 и самолету «Як» и «МиГ», потому что, когда мы придем в часть, нам не придется летать на «И-15» и «И-16».
А тот командир, который не знает новой материальной части, не может командовать летчиками, летающими на ней.
Слушатели получают письма от товарищей из частей и, правду говоря, жалеют о том, что не находятся в части, летают на старых машинах без охоты, а лишь для того, чтобы выполнить задание. Да это вполне понятно.
Люди тут собрались, по 1000 и 2000 часов налетавшие, почти все орденоносцы.
У них очень большой практический опыт. И вполне понятно, что им надоело летать на старье, когда есть новые хорошие машины. Это мне все равно на чем летать, так как у меня этого практического опыта мало. А им, конечно, хочется нового.
К тому же были случаи, когда эти старые самолеты не гарантировали благополучного исхода полета.
Например, отлетали фонари, отлетали щеки крепления крыльевых пулеметов. А такие случаи очень редко кончаются благополучно.
В данном случае все обошлось хорошо только благодаря тому, что на этих самолетах были старые и очень опытные летчики.
Вот, отец, обо мне и курсах пока все.
Отец, если будет время, то напиши хоть пару слов, это для меня самая большая радость, потому что без тебя ужасно соскучился.
Твой Вася. 4.III.41 г.».
Глава 2 Комэск
СССР, Калининская область, район деревни Семкина Горушка. 5 марта 1943 года.
Мыслей не было. Вообще.
Пропали куда-то.
Даже чувства угасли, словно их задуло, как свечки.
Быков не верещал: «Где я?! Что со мной?», не гадал, не рефлексировал.
Он действовал на автомате, будто робот какой.
Ручку на себя…
«Як» взревел, набирая высоту.
«Фоккер» в это время входил в пике, валясь с «горки» и посылая очереди туда, где должен был оказаться верткий самолет «ивана». А вот хрен…
Ребята в Афгане звали его «ганфайтером», как тех стрелков на Диком Западе, что лихо обращались с «кольтом». Так и он.
Великолепная координация движений, быстрота реакции, холодный и точный расчет – это в нем от папы с мамой.
Промахов не дождетесь!
«Колорад» сбросил рычажок-предохранитель и вжал гашетку. Самолет сотрясся, вспарывая серо-голубое брюхо «Фокке-Вульфа» очередью снарядов и пуль.
Есть!
Немецкий истребитель перевернулся, показывая серо-зелено-бурую «спину», да так и крутился, ввинчиваясь в воздух, пока не забурился в землю, пятнистую от не растаявшего снега.
Прах к праху. Аминь.
Быков глянул в зеркальце, прицепленное к козырьку фонаря. Сзади его догонял еще один «фоккер», а в стороне летело звено «Яков».
Наши!
– Коля, где командир? – пробилось в наушниках сквозь треск и шипение помех.
– Хер его знает!
– Командира зажали! – крикнул третий голос.
– Идем вверх на семьдесят! – пробасил первый.
«Это я, что ли, командир?» – подумал Григорий с холодным безразличием, словно вчуже.
Ну, нехай себе командир…
– Ваня, наверх! Будете нас прикрывать. Шульженко, атакуем! Ведомые, смотрим в оба!
– Андрей, отходи со снижением на девяносто! На девяносто снижайся!
– Серега, ты, давай, набирай. Володька, оттянись при атаке.
Набирая высоту, «Колорад» вошел в вираж.
Немец пустил за ним вдогонку очереди из курсовых.
Мимо.
«Як» пропустил трассы за собой, резко ушел в сторону и вниз, резанув очередью по размазанному силуэту «фоккера».
Попал!
Немец пыхнул огнем, мгновенно укутавшись пламенем – видать, снарядики бензобак разворотили.
Аминь, как говорится…
Пара вражеских истребителей уклонилась, уйдя к земле, и разделилась.
Быков за двумя зайцами гоняться не стал – довернул, взял в прицел того, что летел справа, и вжал гашетку.
Остро запахло порохом.
Шнуры очередей сплелись на крыле «фоккера», подрывая боезапас крыльевой пушки.
Полыхнуло здорово, отрывая плоскость напрочь.
Однокрылый «Фокке-Вульф» закувыркался и врезался в бурую плешь луга с наметами серого снега.
Готов.
– Командир третьего завалил!
– Вижу… Вовка, становись от меня слева. Идем на девяносто с набором.
– Противник слева, с превышением!
– Идем в наборе. Шульженко, прикрой! Атакую!
Далеко в стороне завиднелись странные изломанные силуэты – сильно растянутые по горизонтали буквы «W» с культяпками понизу.
«Лаптежники»! Пикировщики «Юнкерс» анфас.
А мы вам в профиль…
Пара «Яков» атаковала «лаптежников» чуть ли не на перпендикулярных курсах.
– Аркаша! На тебе атака. Отбиваю.
Вспухла пара-другая дымных шапок от разрывов, рыжие кляксы от тридцатисемимиллиметровок расплылись наискосок.
– Группа, набираем высоту. Ведомые, чуть оттянитесь и тоже бейте! Атакуем все!
«Ju-87» поспешно ушли в разворот, от греха подальше, но пушки оказались быстрее – тот из «Юнкерсов», что летел левее, задымил чадно, потянул к земле, да и взорвался на окраине какой-то деревушки.
Правый «лапотник» поспешно улепетывал, держа к юго-западу.
– Командир! – пробился уже знакомый – сердитый – бас.
– Я! – разлепил губы Быков, замирая.
– Ты чего ведомого бросил?
– Виноват, – буркнул «Колорад» и похолодел: это был не его голос.
– Ладно! – толкнулось в уши. – Отходим.
– Есть.
Нарезав пару кругов, эскадрилья «Яков» повернула к востоку.
До дому.
Быков едва дождался своей очереди на посадку, а когда «Як» прокатился по бурой траве, притираясь к полосе на все три точки, и лопасти замерли, он торопливо полез в карман кожаного реглана. Та-ак…
«Удостоверение личности начальствующего состава РККА».
«И кто я?..»
«Предъявитель сего Василий Иосифович Сталин, полковник, командир 32-го гвардейского истребительного авиационного полка» – значилось в документе.
«Колорад» очень медленно, очень аккуратно закрыл удостоверение офицера, спрятал и лишь потом снял шлемофон, чтобы лучше рассмотреть свое лицо в зеркальце.
Это было не его лицо.
На Быкова смотрел Василий Сталин, баловень судьбы, сын вождя.
– Попаданец? – фыркнул Григорий.
Дурость какая…
Тут его окатило – нет, не страхом, не отчаянием, а раздражением.
Произошедшее с ним Григорий воспринял, как непристойный, срамной розыгрыш, а то, что все по правде, как раз и бесило.
Что попал, то попал, усмехнулся он.
Как это в книжках про «наших там» зовется?
Перенос сознания? Или этой… как бишь ее… психоматрицы? Ладно, разберемся.
По крайней мере и позитивчик имеется в его попаданстве. Организм-то молодой! Глаза зоркие…
Быкова передернуло.
Касаться языком чужих зубов, ощущать чужую слюну во рту было противно.
Стоп.
Григорий поднял свои руки. Быстро содрал перчатки с крагами, внимательно рассмотрел ладони, перевернул…
Да его это руки!
Вон, на указательном пальце белый, едва приметный шрамик – это он в детстве порезался.
А вот родинка на суставе. И тот самый заусенец, что он вчера состричь не удосужился…
Татушка!
Быков стремительно расстегнул куртку и гимнастерку.
Чуть не порвал, оголяя плечо.
Скосил глаза.
Бледно-коричневое изображение орла наличествовало. Проступало размыто, но проступало.
Григорий хмыкнул довольно, успокаиваясь.
Эту наколку ему сделали в Таиланде, на пляже Паттайи.
Там постоянно бродили местные, кутаясь от солнца, даже перчатки надевали (загар считался приметой черни).
Поделки всякие впаривали, рубины фальшивые, кукурузу вареную и рыбу жареную. Педикюр предлагали или наколку сделать.
Он тогда подвыпивши был, вот и согласился.
Роскошный орелик получился, за сотню бат сторговались…
Так могла ли быть у Василия Сталина такая же тату?
Нет, конечно.
Значит, он не только ментально переместился, но и телесно чуток?
Быков сразу повеселел.
Ну, коли так, можно и в пространстве-времени определиться. Командиром полка Сталин заделался вроде как в феврале 43-го. Сейчас, пожалуй, весна – март или апрель.
Стало быть, воюют они на Калининском фронте, а этот аэродром – Заборовье, к западу от Осташкова.
Уже что-то…
Сдвинув плексигласовый фонарь, Григорий стал выбираться и похолодел.
Парашюта не было.
Полковник Сталин летал без него.
Нельзя было сыну вождя, ежели собьют, в плен угодить…
Тяжело спрыгнув на землю, Быков кивнул подбежавшему технарю и пошел навстречу капитану Долгушину, командиру 1-й эскадрильи.
Быков усмехнулся: спасибо продюсеру!
На съемках он целый альбом перелистал со старыми фотками.
И этот губастый военлет, что шагает к нему с грозным видом Зевеса, тот самый Долгушин.
В принципе Сталин, как комполка, мог делать боевые вылеты в составе любой эскадрильи, но он чаще всего выбирал «коллективчик» Сергея Федорыча.
Летал обычно в звене Долгушина ведущим второй пары, а ведомый его… дай бог памяти… Володя Орехов.
Это от него, выходит, оторвался Вася Сталин, человек добрый и бескорыстный, но увлекающийся.
Хотя какой, к черту, Вася?
Это Гриша, выходит, подзабыл о ведомом! Твою ж медь…
Долгушин приблизился и отдал честь.
– Товарищ полковник! – отчеканил он. – Эскадрилья капитана Долгушина посадку произвела. Задание выполнено. Уничтожено пять самолетов противника. Потерь нет.
– Вольно, Серега, – буркнул «Колорад». – Знаю, что заигрался, бросил Володьку.
Комэск растерялся – он не узнавал Ваську Сталина.
На него смотрел тот самый разгильдяистый комполка, вот только взгляд был иным – серьезным, суровым даже.
– Все понял? – промямлил Долгушин.
– От и до, – хмуро ответил Быков. – Ладно, пошли ужинать.
Здание столовой расположилось в новеньком срубе, низеньком, словно распластанном, прикрытом маскировочной сетью, в ячеях которой торчали ветки и целые деревца.
Ни дать ни взять – холмик с краю поляны.
В столовой разносолов не подавали, но котлеты с макаронами были.
И роскошный компот. Расщедрился начпрод.
В рифму вышло, подумал Быков.
Напротив «Колорада» примостился его ведомый, робкий парень, часто смущавшийся, зато, как улыбнется – вылитый Гагарин.
– Извини, Володя, – сказал Быков. – Подставил я тебя.
– Да ладно! – сразу заулыбался Орехов.
Григорий покачал головой, налегая на котлету.
Вкусно, однако…
Так, правильно, если в этом пахучем произведении кулинарного искусства ничего, кроме мяса, лука, хлебца, вымоченного в молоке, да яйца?
«Колорад» усмехнулся.
Надо же, какова сущность человеческая…
Его тут закинуло в самый разгар Великой Отечественной, месяца, наверное, не прошло после Сталинградской битвы, а он о котлетах размышляет!
Натура такая…
Быков задумался.
В принципе он ничего не потерял после «ментального переноса», приобрел только.
Молодой, здоровый организм…
Запойный, правда, и прокуренный, но мы его отучим от вредных привычек.
Что он забыл в будущем?
Телевизор? Перебьется как-нибудь.
Ни жены, ни детей… Скучать не по кому.
А вот в прошлом развернуться можно, с такой-то родней!
Даже страшновато как-то…
Сам Сталин – типа, отец! Именно, что «типа»…
Но не расскажешь же Иосифу Виссарионовичу правду о том, что Василий стал Григорием.
Да и «попаданского» ноутбука нет, такого, чтобы и карты немецкие в нем были, и чертежи, и все такое прочее.
Да если он даже и признается Сталину, а тот вдруг поверит, что толку?
О многом ли «Колорад» может поведать вождю?
Вот, нынче 43-й, пятое марта. И что?
Какие предсказания сделать?
О том, что летом «Курская дуга» случится? Так к ней-то сейчас как раз готовятся.
А больше он ничего и не знает!
Быков дотерзал котлету, взял двумя руками кружку с компотом и сделал большой глоток.
Главное теперь что?
Главное – Ваську Сталина в люди вывести, заставить всех уважать Василия Иосифовича не за родство.
А дальше видно будет…
К столу подсел майор Бабков.
С опаленным лицом, волевым подбородком и проницательными глазами, он куда больше тянул на командира полка, чем Василий Сталин. Герой Советского Союза, это вам не жук начихал.
В принципе Василий Петрович и командовал 32-м гвардейским, только недолго – Василий Иосифович занял его место.
Бабков стал замом, хотя все понимали прекрасно, кто командует полком.
– Поздравляю, Вася, – сказал майор. Заглотав макароны по-быстрому, он уложил котлету на кусок хлеба и с удовольствием откусил. – Три «фоки» за один вылет – это не слабо!
Быков молча кивал, потягивая из кружки.
Да, дескать, числятся в моей биографии такие героические подробности.
– Насчет моего позывного… – начал он.
– А что позывной? – сказал Бабков с полным ртом. – «Сокол»! А? Звучит!
– Слишком, – хмыкнул Григорий. – Я другой возьму.
– Это какой же?
– «Колорад».
Замкомполка очень удивился.
– А… это что? На «колорадского жука» смахивает…
– Бандеровцы так наших прозовут… к-хм… прозвали.
– А-а… Понято. А что? Мне нравится! «Колорад»… – проговорил Василий Петрович врастяжку, словно пробуя слово на вкус. – Добро!
Тут возник Степа Микоян, жестом фокусника доставая початую бутылку «Столичной».
– Питие за сбитие! – пропел он, делая ударения на последних слогах, и добавил, словно оправдываясь, для Бабкова: – Вылетов больше все равно не будет, можно ж по граммульке…
– Наливай! – махнул рукою замкомполка.
Тут уж и Долгушин подсуетился, зазвякал гранеными стаканами. Водка щедро пролилась, и «Колорад» ощутил сильное желание выпить.
Два алкаша, из прошлого и будущего, нашли друг друга, – подумал он.
А вот хрен вам обоим…
– Ну, за тебя! – бодро сказал Микоян.
– За нас! – поправил его Быков, поднимая стакан.
– За победу! – заключил Бабков.
Стаканы клацнули, сходясь.
Григорий сделал один обжигающий глоток и отставил посуду.
Микоян глянул на него непонимающе.
– Новую жизнь начинаю, – заявил «Колорад».
Степан хитро улыбнулся и выложил коробушку «Казбека».
– Бросил, – усмехнулся Быков.
Долгушин внимательно посмотрел на него, «стрельнул» папироску и потащил из кармана галифе трофейную «Зиппо».
Закурив сам, дал огоньку Микояну и Бабкову.
Василий Петрович затянулся и глянул на «Колорада», щуря глаза.
– Не узнаю тебя, – протянул он.
– Я и сам не узнаю! – развеселился Быков.
– Но пока мне это нравится, – хмыкнул майор.
Григорий кивнул.
– Разговор есть…
Командир эскадрильи все понял и тут же потащил Микояна прочь.
Бабков посерьезнел.
– Полк на тебе, – негромко сказал Григорий. – Рули.
– А ты?
– А я буду на подхвате.
– Нет, так не пойдет.
– Временно.
– Хм. Временно? И чего ждать?
– Когда созрею до комполка.
– Хм. Понято. А пока?
– Эскадрильей покомандую.
– Так ведь все три комэска при деле!
– А если четвертую создать?
– Четвертую?
– Из «ветеранов».
Бабков задумался.
Идея была неплоха.
Когда Василий Сталин прибыл в полк, за ним целая свита пожаловала – полковники Якушин и Коробов, подполковник Герасимов, майор Зайцев, капитаны Микоян, Котов и Баклан.
Их прозвали «ветеранами», и были они, как изящно выразился Микоян, «при полку».
– «Яки» есть, – продолжал Быков.
– Согласен, – кивнул Василий Петрович. – Вот только маловато народу для эскадрильи.
– А комэски не поделятся?
– А мы сейчас и спросим! – оживился Бабков, разворачиваясь на скрипучем стуле. – Саня! Подойди-ка!
Капитан Мошин, командир 2-й эскадрильи, степенный и основательный, приблизился вразвалочку.
– Иван!
Капитан Холодов, комэск-три, о чем-то азартно споривший со своим ведомым, лейтенантом Макаровым, оглянулся и пошел на зов.
Долгушин, усиленно прислушивающийся к разговору, и сам нарисовался.
Оглядев всех троих, майор Бабков сжато изложил «рацпредложение» полковника Сталина.
Командиры переглянулись.
– Интересненько… – протянул Мошин, со скрипом потирая небритую щеку. – Нет, ну можно, конечно… Одного.
– Федорыч… – с укором затянул майор.
Но Мошин был тверд.
– Нет, я понимаю, что для пользы дела, – приложил он пятерню к сердцу, – но тогда с кем мне самому-то воевать, интересненько? Одного!
– Да мне хоть половинку, – улыбнулся Быков.
Холодов рассмеялся.
– Я тебе целого старлея отдам! – сказал он. – Миша!
Михаил Гарам, рассеянно ковырявший макароны за столиком в углу, встрепенулся.
Выслушав «приглашение», он подумал и кивнул.
Видать, сегодняшний бой его изрядно впечатлил[3].
К концу ужина у командира 4-й эскадрильи в подчинении оказалось ровно десять летунов.
Кроме семерки «ветеранов», к новому комэску перешли Миша Гарам, Коля Шульженко, гвардии капитан, и Володя Орехов.
– Это правильно, – усиленно кивал головой Степа Микоян, – это хорошо! А то не понять, кто мы тут!
– Не-пришей-кобыле-хвост, – определил статус «ветеранов» майор Зайцев. – «При полку».
– Во-во!
– Заноси нас в плановую таблицу, – сказал Быков, обращаясь к заму, и встал из-за стола.
– Чтобы все, как у людей! – поддакнул полковник Коробов.
Бабков энергично кивнул.
– Понято, «Колорад»! Тогда готовьтесь, вылет с утра.
Сталину была выделена комнатенка в избе, которую он делил с Микояном, инженером полка Марковым, заработавшим прозвище «гвардии Петрович», и капитаном Котовым.
Раньше каждый вечер в большой комнате избы собирались комэски и прочие «приближенные», пили да болтали до ночи, но Быков был тверд: никаких «посиделок».
Они на фронте, а не в пивной.
Спаленка полковника Сталина размерами и роскошью не поражала: стол да стул, зеркало на стене.
Кровать, застеленная солдатским одеялом. Вешалка в углу.
Бездумно пощупав китель и шинель, Быков вздохнул.
Неприятные ощущения по поводу чужого тела оставили его, зато появились иные назойливые мысли.
Кем бы он ни был в будущем, но представлял себя самого, Григория Алексеевича Быкова, капитана, участника и прочая, и прочая.
Здесь же его не стало. Хотя…
Если хорошенько подумать, не стало как раз Василия Иосифовича Сталина. Остался пустой сосуд, содержимое которого выплеснуто.
Григорий усмехнулся: старое вино влили в новые меха.
Да, он не сможет заявить о себе, как о Быкове, но кто ж ему виноват?
Пятьдесят пять лет он грелся под солнцем и мок под дождями, и кому нужна была его личность?
Кому интересны были его мысли и суждения?
Кто вообще знал, что живет на свете такой индивид, как Г.А. Быков?
Славы Чкалова или Кожедуба ты не добился, Гришенька, да и не слишком-то и стремился. Верно?
А теперь тебе, по сути, второй шанс даден.
Свою жизнь ты, извини, просрал – дерево не сажал, дом не строил, сына (а лучше дочку!) не растил.
Врагов, правда, положил кучу, и за это тебе, может быть, зачтется.
Или уже зачлось?
В общем, «нэ журысь», товарищ Быков, как «Медведь» говаривал.
Давай, хоть чужую жизнь проживем так, чтоб не стыдно было людям в глаза глядеть!
«Колорад» подошел к окну.
Стемнело. Затихла аэродромная жизнь.
Заборовье выглядело точно так же, как и любой другой аэродром в прифронтовой полосе – землянки да капониры с краю летного поля.
В любую минуту могли поднять тревогу, избушки да землянки моментом наполнятся галдежом и топотом, забегают технари и красноармейцы БАО, готовя «Яки» к вылету, и – в бой.
Но пока было тихо.
Быков прижался лбом к холодному стеклу.
Далеко на западе, за пильчатой линией елок, слабо позаривало – это были отблески далекой канонады.
Шла война.
Цитата из политдонесения:
«1 марта 1943 г. во время осмотра самолета «Як-9», принадлежащего командиру 32-го гвардейского истребительного авиаполка гвардии полковнику Сталину В.И., обнаружено в соединении первой тяги от хвоста рулей глубины воткнутое техническое шило, которое заклинивало управление самолета. Предварительным расследованием выяснилось, что самолет последний полет имел 26.02.43 г., с тех пор на нем производилась работа по проверке шасси и съемка бензобаков…
Считаю: совершен акт с диверсионной целью.
Необходимо немедленно: для личной охраны гвардии полковника Сталина, штаба полка, самолетов Сталина и капитана Микояна прикомандировать к полку 2-го отделения по 10 человек автоматчиков из внутренних войск НКВД.
Заместитель командира 32 ГИАП по политической части, гв. майор Стельмашук».
Глава 3 «Дело о шиле»
– Контакт!
– Есть контакт!
– От винта!
Техники, прокручивавшие пропеллер в поиске утечек масла, живо отскочили.
Тезка Быкова, Григорий Вавула, обслуживавший сталинский «Як», крикнул:
– Есть от винта!
Быков провернул кран самопуска, тот пшикнул.
– Воздух!
Самолет ворохнулся, как живой, словно просыпаясь.
Винт лениво, будто нехотя, описал круг.
Продуваемый мотор зачихал, стрельнул выхлопом – и тут же зарычал, как разбуженный зверь, завыл, засучил невидимыми шатунами, пуская дрожь по корпусу.
– Убрать колодки!
Григорий стал прогревать движок, варьируя обороты, и огляделся. Пилоты сидели по кабинам «Яков» или выруливали со стоянок, соблюдая очередь.
– «Колорад», как слышишь? – прохрипели наушники голосом Бабкова.
– Слышу хорошо, – ответил Быков.
– Первая эскадрилья – по самолетам. Вылет по мере готовности.
– Вас понял! – вклинился Долгушин.
– Полковник Сталин в паре со старшим лейтенантом Ореховым, – официальным голосом сказал «Петрович», – и капитан Холодов в паре с лейтенантом Макаровым вылетают прикрывать боевые порядки 1-й ударной армии в районе Демянска. Понято?
– Так точно!
«Як-9» плавно тронулся вперед, чуток покачивая крыльями.
Быков добавил газу, выруливая на старт.
Глянул на полуобвисший «колдун» – ветра нет. Почти.
«Почти» не считается…
Истребитель взлетел легко, будто птица вспорхнула.
Четыре самолета потянули к линии фронта.
Летели на тысяче метров, и Быков только головой покачал – ориентироваться тут было сложно, глазу не за что зацепиться. Сколько тот глаз хватал, сплошь черный с бурым отливом лес, да белые пятна приваленных снегом озер и болот.
Вскоре, однако, «достопримечательности» появились – сожженные дотла деревни, воронки, брошенные окопы…
Линия фронта походила на степной пожар – по кривой пылали подбитые танки, дома без крыш, перевернутые машины, не понять, свои или чужие.
Сверкали вспышки выстрелов, взрывы подбрасывали грязный снег и комья мерзлой земли.
И дым, дым полосой…
От самого Демянска, крошечного городишки, мало что осталось.
Год назад в этих местах образовался самый настоящий котел, Демянский котел – Красной армии удалось тогда окружить части 16-й армии вермахта и дивизию СС «Тотенкопф» – «Мертвая голова».
Правда, гитлеровцы прорвали-таки кольцо – самолеты Люфтваффе перебрасывали окруженцам боеприпасы по «воздушному мосту».
Каждый божий день сотни транспортников – «Юнкерсов -52» и «Хейнкелей-111» – сновали по этому мосту челноками, хотя долетали не все.
Быков был предельно внимателен и сосредоточен – это только на глупых плакатах немцы изображаются трусами и неумехами.
Нет, Красной армии противостояло умелое, упорное, сильное и опасное воинство.
Только попробуй, дай слабину – все, сомнут.
Что ж, тем весомей победа над фрицами…
– «Колорад»! – резануло уши. – Вижу самолеты противника! Шесть «худых» и четыре «фоккера»!
– Аллес гут, – буркнул Быков.
Немцы, пользуясь своим численным преимуществом, сразу набросились на «Яки».
По всей видимости, вся их десятка была группой расчистки воздушного пространства – в задачу таких «чистильщиков» входил разгон истребителей противника, чтобы свои бомбардировщики могли спокойно сбросить смертоносный груз.
Холодов первым повел в счете, подранив «Фокке-Вульфа» – тот, оставляя тающий след вытекающего масла, потянул к своим.
Ну, одним меньше…
– Командир, отходи, – послышался голос Володьки Орехова, – я прикрою.
– Атака! – резко сказал Григорий.
Чертова дюжина самолетов закрутилась и завертелась – стая против стаи.
Красные звезды и черные кресты так и мелькали.
Казалось невозможным уцелеть в этой свалке, но летчики уворачивались.
Самый наглый «фоккер» примерился, как бы зайти в хвост Холодову.
Быков дал по нему короткую очередь, и немец ушел боевым разворотом наверх.
Сверху, уже от «мессера», протянулись хлесткие жгуты трассеров.
Григорий заложил глубокий вираж, аж в глазах потемнело от перегрузки.
Крутанул «бочку», наблюдая, как пара «худых», только что атаковавших его, пикирует вниз, и нажал гашетку, посылая вдогон снаряды и пули.
Вспышки на киле ближнего «Мессершмитта» высветили попадание, потом сталь разящая добралась до кабины пилота, раскалывая стекло и брызгая кровью.
Готов.
– Есть! – крикнул Орехов. – Командир, «худые» сзади!
«Колорад» даже высматривать опасность не стал – резко отдал ручку от себя, уходя к земле.
У Орехова был настоящий талант – он всегда первым замечал противника.
Ведомый «мессер», будучи в запале, ушел вперед, слишком поздно доворачивая, а вот ведущий оказался умнее – с полста метров затрепетал огнями пушечных очередей.
Быкова спасло мимолетное предвидение, мгновенный расчет: немецкий пилот только-только нажимал боевую кнопку, а он уже тянул ручку вбок и на себя – «Як», постанывая всеми членами, выворачивал, карабкаясь с «горки» на «горку».
Дымные шнуры трасс прошли под крылом, минуя хвост, и Григорий вывел машину из виража, загоняя ее на вертикаль. «Мессер» ведущего скользнул прямо над ним, синея брюхом.
Туда-то и вошли снарядики, маленькие да удаленькие. «Худому» оторвало хвост, пестревший отметками побед, и закувыркался аппарат вниз.
Быков глянул мельком, дожидаясь раскрытия парашюта, но кабину «месса» так никто и не покинул.
– Аркаша! Отходи со снижением на сто!
– Володь, а ты, давай, еще набирай. Будь выше!
– Понял!
В этот самый момент одному из «фоккеров» удалось зайти в хвост Макарову.
Григорий видел это очень отчетливо, хоть и был далеко.
Ведущий не бросил ведомого – Холодов открыл огонь с дальней дистанции, но немчура не унимался.
Тогда Иван пошел на таран, левой плоскостью нанося удар по хвосту «Фокке-Вульфа».
Протараненный истребитель посыпался к земле, но и Холодову худо пришлось – у «Яка» у самого крыло отвалилось, и краснозвездный истребитель вошел в штопор.
Самолет крутило, как центрифугу, Ивана до того прижало к спинке кресла бешеным вращением, что выпрыгнуть с парашютом не хватило бы никаких сил человеческих.
– Срывом! – заорал Быков. – Срывом!
Холодов не ответил, но то ли сам припомнил, то ли советом воспользовался, но выбросился-таки из гибнущего истребителя методом срыва – прямо в кабине дернул за кольцо парашюта.
Купол раскрылся и буквально вытянул пилота на волю.
«Фокке-Вульф», круживший поблизости, тотчас же атаковал Ивана, но и тот был не промах – опытный парашютист, Холодов потянул часть строп на себя и заскользил к земле, уходя с линии огня.
Зато не ушел «фоккер» – Григорий загнал его в прицел, вынес упреждение, и…
Разрывы так и усеяли нос немецкой машины.
Двигатель у той заклинило, факел огня полыхнул, вытягивая по ветру жирный копотно-черный дым.
Самолет как летел со снижением, так и продолжал лететь, пока не чиркнул по земле законцовкой крыла.
Завертелся, рассыпаясь, вспыхнул, подкидывая горящие обломки на подтаявший снег.
– «Колхоз», «Колхоз»! – закричал Быков в микрофон, вызывая аэродром. – Холодов сбит!
– Живой? – испуганно переспросили в наушниках.
– Живой! Срочно высылайте «У-2»!
– Вас поняла! – ответил высокий звонкий голос девушки-связистки. – Высылаем санитарный «У-2»! Ждите!
– Ждем!
«Як-9» под двенадцатым номером описал круг над речкой, по льду которой распростерся шелк парашюта.
Холодов поспешно гасил купол, и видно было, что руки-ноги целы.
Оглядевшись, Григорий заметил лишь парочку немецких самолетов – «худых», размалеванных на страх врагам.
Остальные были либо сбиты, либо улетели, от греха подальше.
Зато эта парочка оказалась назойлива, как слепни в жаркий день – так и вились.
Макаров с Ореховым отогнали ведомого, атакуя «мессер» вдвоем, но тот не сдавался, выписывая такие кренделя, что любо-дорого.
Опытный, гад, попался.
Но ведущий оказался еще круче.
Как он насел на Быкова, так тот и забыл обо всем, едва поспевая за противником.
Мигом взмок.
«Мессершмитт» шел, как по ниточке, ни на один лишний метр не выходя из идеально описанных виражей.
Пилотировал его явный ас, или, как сами немцы говорили, – «эксперт».
Трижды вражина посылал очереди по «Яку», но Григорий пока что выворачивался, уходил.
Но именно то, что немец прессует его, вынуждая уходить в глухую оборону, злило и выводило из себя.
Хотя вывести из себя «Колорада» – это надо было уметь.
Эксперт сумел.
Быков прильнул к прицелу, поминая конструкторов, расположивших тот так неудобно, и дал очередь по размазанному силуэту.
Тень «худого» мелькнула слева выше, мазнув черным выхлопом форсируемого мотора, а секунду спустя пуля провертела в борту дырочку, едва не расколотив приборную доску.
Еще одна отметина появилась на лобовом бронестекле, расходясь этакой «снежинкой».
– Врешь, не возьмешь…
Застучала пушка, потянуло порохом. Трасса прошла чуть в стороне, и Быков довернул, снова вжимая гашетку.
Блеснула звездочка попадания на крыле у «мессера».
Немец переложил машину резко, нервно, уходя влево на вираж.
Энергичным переворотом Григорий ввел «Як» в вертикальное пикирование, шатнул ручку, выводя «Як» на линию огня, дал левую ногу и нажал гашетку.
Белесые, дымчатые росчерки трассеров прошли совсем рядом с «худым», но не зацепили.
Немец шустро пошел вверх, набирая высоту, и Быков мгновенно потянул ручку на себя.
Перегрузка навалилась такая, что он еле видел, но вот «мессер» словно сам вплыл в прицел.
Небольшой доворот, очередь в упор по мотору и кабине.
Истребитель затрясся, и снаряды сказали свое веское слово, изрешетив капот «месса», расколачивая фонарь.
«Худой» вспыхнул весь и сразу, взобрался на вершину «горки» – и обессиленно свалился в штопор, разваливаясь в воздухе.
Готов…
Быков расслышал хрип и не сразу понял, что это его же дыхание.
Вымотал его фриц. Ох, и вымотал…
Под регланом все так и хлюпает…
– Горит, сволочь! – донесся ликующий голос Орехова. – Горит, горит! Командир, уходи домой!
– Не командуй тут… – проворчал Григорий. – Раскомандовался…
– Двенадцатый, двенадцатый! Э-э… «Колорад»! «Колхоз» на связи! Звено «У-2» на подлете! Комзвена лейтенант Савельев. Понято?
– Понято…
– Двенадцатый, это Савельев! Прикройте!
– Прикроем.
«Яки» закружили в небе, дожидаясь, пока легкий биплан сядет на речной лед, подберет хромающего Холодова и взлетит.
– Ведомые, посматривайте… Уходим.
Боевой вылет длился всего-то час, но Быков чувствовал себя тряпкой, хорошо выжатой и вывешенной на просушку.
С трудом отстегнув пояса, он полез из кабины, вытягивая непослушное тело на свежий воздух.
В зеркальце мелькнуло его лицо – серое, глаза красные…
Едва не «капотировав» с крыла, Григорий тяжело спрыгнул на землю – и рухнул на колени.
Ноги не держали.
Чьи-то сильные руки подхватили его, помогли встать. Уцепившись за крыло, Быков разглядел своих – Микояна, Котова, Коробова.
От землянки КП еще бежал кто-то, и Володька Орехов, едва заглушив мотор, ковылял навстречу, сдирая шлемофон и встряхивая мокрыми волосами.
– Команди-ир! – завопил он. – Ты четырех завалил! Трех «худых» и «фоккера»!
– Да и черт с ними, со всеми, – устало проговорил Григорий.
С ним ручкались, ему улыбались – открыто, искренне, уважающе, – поздравляли с победой, а он мечтал лишь об одном: скорее б в душ!
Вода в душевой брызгала едва теплая, но и это было счастьем. Отмыться, освежиться, да еще и с мылом – тяжелый брусок «Хозяйственного» обещал избыть вонь, пот, гарь, пыль…
…На этом участке фронта русским летчикам противостояли асы из эскадры «Мельдерс», одной из самых прославленных в Люфтваффе.
И вот, что интересно – немецкие летчики, попадая в плен, хвастались, что им-де не позволяют делать более двух вылетов в день.
А уж сами они даже не подумают поднять свои самолеты хотя бы в третий раз – зачем? Это ж нарушает их права!
Зато русские совершали по четыре, по пять боевых вылетов ежедневно и почитали сей ратный труд за честь.
Попробуй только, запрети тому же Долгушину такой вылет – обидится насмерть!
Обтеревшись так, что кожа горела, Быков едва не застонал от наслаждения, натянув чистое исподнее.
Вместо дурацких галифе он надел синие бриджи.
Стиранную и выглаженную гимнастерку.
Заученным движением намотал портянки – чистые!
Влез в хромовые сапоги. Затянул ремень. Причесался.
Готов к труду и обороне.
О, и личико порозовело… М-да.
Годы, как и размер, имеют значение.
В дверь постучали, и тут же в комнату заглянул Микоян.
– Разрешите? – растянул он губы в улыбке.
– Входи. Скоро вылет?
Степан замахал руками.
– Какой вылет, дарагой? – воскликнул он, коверкая русскую речь. – Бабков дает передых до завтра. Слушай, Вась…
Посерьезнев, он присел на подоконник.
– Я не только сам по себе ворвался… – сказал Микоян, приоткрывая форточку. Спохватившись, он спросил: – Можно?
– Кури.
Степан закурил.
– Тебя то шило не беспокоит? – осведомился он.
– Шило? – не понял Быков.
– Забыл, что ли? Четыре, нет, пять дней назад! Помнишь? Шило в твоем «Яке» нашли, оно еще тяги клинило.
– А-а, это… И что?
– Охотятся за тобой, Вася, – строго сказал Микоян. – Облаву устроили. Меня наш замполит подослал, чтобы тебя как бы… это… подготовить. Скоро он сам придет…
В дверь постучали.
– Разрешите?
– Заходите, товарищ майор!
Вячеслав Георгиевич Стельмашук, замполит командира полка, был истинным комиссаром.
Он полагал, что главное в борьбе с врагом – это должным образом проводимая ППР – партполитработа, включая охват масс выпусками стенгазеты.
Осанистый и упитанный, одетый по форме, как на парад, майор вошел и отдал честь.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Рассупонивайся, – по-простому ответил Быков, – не в штабе.
Стельмашук снял фуражку и аккуратно повесил ее на гвоздь.
– По «делу о шиле»… – продолжил Григорий. – Новости есть?
– Новостей по делу о шиле нет, – ответил майор. В его голосе явно чувствовался украинский говор. – Однако есть мнение, что немецкие диверсанты могут повторить попытку…
– А с чего вы взяли, что шило подсунули немцы?
– К-как?
– Да так. Наш это был.
Микоян почесал в затылке, сбивая фуражку.
– В общем-то, да… – протянул он. – Открыто подойти к самолету и ковыряться в нем мог только человек, на аэродроме давно известный, примелькавшийся. Тут у нас десятки «Яков». Что ж, немецкий диверсант будет ходить и искать нужный истребитель? Да и откуда ему знать, куда шило совать? Он что, нашу машину изучал?
Майор заволновался, поглядывая то на Сталина, то на Микояна.
– Т-товарищ полковник, – еле выговорил он, – вы что же, наших подозреваете? Среди коммунистов полка, комсомольцев и беспартийных не может…
– Может! – осадил его Быков.
Рассудив, офицеры решили устроить ловушку диверсанту.
Степан должен был распустить слух, что сталинский «Як» на сегодня в ремонте.
Так, дескать, подтянуть кой-чего надо на «двенадцатом», дырки залатать, сальники набить…
А замполиту было поручено устроить засаду, прямо на стоянке. Подогнать полуторку, выставить бочки…
Будет, где укрыться парочке скорохватов.
– А что? – взбодрился Стельмашук. – Может сработать!
– Сработает.
– Никуда, гад, не денется! – поддакнул Микоян.
– Действую по вновь утвержденному плану! – торжественно провозгласил замполит.
Из речи тов. Сталина 7 ноября 1941 года на Красной площади:
«…Три четверти нашей страны находились в восемнадцатом в руках иностранных интервентов…
У нас не было союзников, у нас не было Красной Армии, – мы ее только начали создавать, – не хватало хлеба, не хватало вооружения, не хватало обмундирования.
14 государств наседали тогда на нашу страну…
В огне войны организовали тогда мы Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь.
Дух великого Ленина вдохновлял нас тогда на войну против интервентов…
Теперь положение нашей страны куда лучше, чем 23 года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем 23 года назад.
У нас есть теперь союзники…
Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании.
Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот… У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании.
Дух великого Ленина… вдохновляет нас теперь на Отечественную войну так же, как 23 года назад.
Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?
Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики…
Если судить… по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой…
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки!
На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожать грабительские полчища немецких захватчиков.
На вас смотрят порабощенные народы Европы, как на своих освободителей.
Великая освободительная миссия выпала на вашу долю.
Будьте же достойными этой миссии!
Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.
Пусть вдохновит вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!
Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
Глава 4 Диверсант
День выдался спокойным, заявок на штурмовку и разведку не поступало.
После обеда одна лишь долгушинская эскадрилья вылетала, «пешки» сопровождать. Вернулись без потерь.
«Размяться толком не успели!» – выразился лейтенант Лепин.
Быков лениво приблизился к окну.
Сталинский «Як-9» с номером «12» отсюда почти не был виден, только хвост виднелся под накинутой масксетью.
«Забавно…» – подумал Григорий.
А вот, интересно, изменится ли что в мире из-за него?
Нет, перемены кой-какие есть, взять ту же разницу по сбитым самолетам.
У «Сокола» их один наличествовал, а у «Колорада» уже втрое больше. Да куда – втрое? Всемеро!
И это он еще размяться толком не успел…
Но это все так, мелочи.
Сработает ли «эффект бабочки»?
Пойдут ли изменения волной, аукаясь в будущем?
В принципе он тут второй день всего, рано еще о переменах говорить.
…Закончить войну пораньше, сохранить миллионы жизней, амнистировать зэков… не всех, конечно.
Строить лучшие в мире танки, самолеты, ракеты…
Дома, дороги, автомашины, ЭВМ…
Строить социализм – настоящий, такой, чтобы выиграть в экономической борьбе с «загнивающим империализмом».
Не малевать дурацкие лозунги, вроде «Слава труду!», а платить хорошему рабочему в десять, в двадцать раз больше, чем плохому…
И будет нам счастье.
«Эффект бабочки»… Быков усмехнулся.
Ну, на бабочку он не тянет, скорей уж на мотыля…
Вот только если изменения пойдут вскачь, то и будущее станет иным. Того мира, в котором он жил, не появится.
Да и черт с ним!
Не будет предательского ХХ съезда, ВКП(б) не превратится в КПСС, не случится перестройки-катастройки, вечно пьяный презик не станет прогибаться перед Вашингтонским обкомом и не раздаст по блату нефтянку, не произойдет самое чудовищное экономическое преступление в истории – «прихватизация», не разрушится советская школа, не распадется сам СССР.
Разве плохо?
Фыркнув, Григорий стал рыться в вещах, отыскивая планшет. Минут пять рылся, пока не вспомнил, что оставил его в кабине самолета.
Помянув черта, стал собираться.
Прикинул, что к чему, сунул за пояс наградное оружие – испанскую «Астру», да не простой пистолет, а позолоченный[4].
Пригодится…
«На улице» стояли сумерки, то самое время, когда нет ни солнца, ни теней, все расплывчато и даже малость нереально.
Потоптавшись на крыльце избы – не хотелось ему «портить малину» энкавэдэшникам – Григорий поморщился, да и пошел, пробираясь к истребителю окольным путем.
– А ну, стой! – раздалось приглушенно.
– Стою, – спокойно ответил Быков.
– Товарищ полковник? Извиняйте, а то я думал, вдруг кто посторонний…
– Планшет оставил, раззява.
«Колорад» быстренько запрыгнул на крыло, присел и стал шарить по кабине.
Куда ж он его сунул? А, вот он, под пульт свалился…
Было совершенно тихо, и в этом вечернем молчании ясно послышались крадущиеся шаги.
Быков замер в неудобном положении.
Наполовину просунувшийся в кабину, он был мало заметен.
Да и сумрак скрывал фигуру, размазывая очертания в потемках.
Неизвестный нырнул под крыло.
Звякнули гаечные ключи, донесся шипящий матерок…
Григорий медленно-медленно повернул голову, перенес тяжесть тела с немеющей ноги.
Некто в форменке техника ковырялся у стойки переднего шасси.
Та-ак. Уже веселее…
Полязгав, покряхтев, диверсант тихонько собрал зачуханную сумку с инструментами, развернулся, шагнул прочь…
Быков привстал, да и сиганул с крыла, падая на вредителя и заваливая его.
Диверсант оказался вертким и жилистым.
Сбросив с себя Григория, он отскочил, падая на колено, налапал в сумке пистолет «ТТ» и выхватил его.
Ни направить на «Колорада», ни выстрелить техник не успел – за его спиной вырос смутный силуэт.
Резкий удар по шее, залом…
Враг повержен и обезоружен.
– Фонарь сюда! – крикнул невидимый Стельмашук.
Свет тусклого фонарика сначала выхватил встававшего Быкова, затем задрожал на диверсанте.
– Това-арищ Юдин! – насмешливо пропел замполит. – Ну, вот мы и встретились!
– Знакомая личность? – поинтересовался Григорий, отряхивая бриджи.
– А то! Позавчера ночью в самоволку хаживал со старшиной Аникиным. В деревню соседнюю. За тысячу рублей купили поллитра самогону!
– За тысячу? Не слабо…
Летчику за сбитый «Мессершмитт» выдавали премию в 2000 рублей. Две бутылки первача?
– Посветите-ка на стойку шасси.
– Куда-куда?
– Вот, где переднее колесо. Ага…
Быков присел и глянул.
– Ах, ты, сволота поганая… – протянул он, разглядывая гранату, прикрученную проволокой.
А вот и веревочка протянута…
Взлетает он, значит, убирает шасси, веревка натягивается, выдергивает чеку…
И на счет «три» – в крыле дыра.
Даже в свете фонаря было заметно, как побледнел Стельмашук.
– Это ж… Это ж…
Не найдя слов, майор замотал головой.
А тут и Юдин застонал, приходя в себя, заморгал глазами, соображая, где он, и новый стон издал, когда понял, что попался.
Григорий присел на корточки.
– Жить хочешь, сука?
Ответом ему был всхлип.
– Кто тебя послал? Ну?!
Юдин скривился.
– Из пролетариев мы, – быстро заговорил он, знобко вздрагивая, – самые что ни на есть советские! Это все интеллигент этот, с панталыку меня сбил! Споил, зараза, а теперича и на кривую дорожку толкнул! Андрей Сергеич его зовут, фамилие – Пацюк. Учительствует он в деревне, при школе и живет. Это все он, он!
– Разберемся! – резко сказал Стельмашук. – Этого увести. Приказ такой: сохранять полную тайну! Юдина мы арестуем, а о ЧП – никакого шума. Нельзя спугнуть хозяев этого «пролетария».
– Да какой с него пролетарий! – злобно сказал один из автоматчиков. – Шкура это! Извиняйте, та-ащ майор…
– «Эмка» на ходу? – осведомился Быков.
– На ходу, на ходу! К этому… Пацюку наведаемся?
– Да надо бы.
– Едем!
На заднее сиденье «эмки» трое энкавэдэшников не влезли, уж больно здоровы были. Поехали вчетвером.
Быков трясся рядом с замполитом, водителем «по совместительству», и думал, как хорошо быть командиром полка – ни отказа тебе, ни втыка по партийной линии…
Хотя, наверное, та бесшабашность, с которой он вел себя последние сутки, не слишком нормальна.
Осложнение при ментальном переносе?..
Деревня нарисовалась очень скоро – десяток разоренных изб, беленое здание сельсовета, напротив – низкое, похожее на конюшню сооружение. Это и была школа.
Стельмашук не стал светиться – притормозил, не доезжая.
– Выходим, – скомандовал он. – Сержант Ховаев! Ты, давай с той стороны, только не показывайся – туда выходят окна пристройки. Рядовой Кадыров – со стороны улицы… Стоп. Отставить. Ховаев, подойдешь к пристройке и постучишь в окно.
– Есть! – прогудел могутный сержант.
– Только гляди, не подставляйся. Пошли!
Тропа вокруг школы была набита, сугробы вокруг просели – рыхлые, черные от протаявшей пыли и нанесенной сажи.
Кое-где снег был дыряв от мерзких желтых струй или проваливался от выплеснутых помоев.
Стельмашук первым заметил, как в окне веранды вылетело стекло, и блеснуло дуло обреза.
– Ложись!
Быков упал на снег, радуясь, что на «чистый» нанос.
Грохот выстрела расколол вечернюю тишину, пуля злобно взвизгнула, улетая мимо.
Ховаев вскинул «ППД» и дал короткую очередь в ответ.
– Не стрелять! – крикнул майор. – Он нам живым нужен!
Засевший на веранде выстрелил еще раз, еще и еще…
Не целясь, пулял просто в белый свет, то ли пугая, то ли отгоняя собственный страх.
Быков выстрелил по стеклам, метясь так, чтобы не задеть неведомого ворога.
В этот момент распахнулась дверь пристройки, и на утоптанный снежок выпрыгнул молодчик в распахнутом тулупе.
Скача боком, он выдавал короткие, сухие очереди из «шмайссера».
– Уйдет, сволочь! – застонал Ховаев.
– Вали! – рявкнул Стельмашук.
Сержанту только скажи…
Снял из «ППД» в момент.
– Готов, товарищ майор! – сказал Ховаев с глубоким удовлетворением.
Григорий хлопнул замполита, куда дотянулся – по спине, и сказал:
– Я через школу!
– Осторожно, товарищ полковник!
– Да я и так…
Где ползком, где на карачках, Григорий добрался до угла школьного здания.
Пуля из обреза выбила щепки из сруба, мгновенье спустя докатился звук выстрела.
– Врешь, не возьмешь…
Дверь, что вела с нарядного крыльца, была не заперта.
Внутри все еще стоял неистребимый школьный запах – мела и чернил.
Грязный пол был усеян серыми бумажками с орлами и готической прописью – видать, тут у немцев был штаб или что-то в этом роде.
Учебный год начнется не скоро…
Помещения были пустыми и стылыми, но вот потянуло живым теплом, запахом горящих дров.
Григорий остановился у входа в пристройку, поднимая пистолет дулом кверху.
Никаких звуков через толстую дверь не проникало, но нервный лязг засова на двери сработал, как сигнал готовности.
Быков отпрянул, дверь распахнулась, и в коридор вырвался длинный, как жердь, субъект в черном драповом пальто.
В одной руке он сжимал «Наган», в другой держал ушанку, а локтем прижимал к себе потертый кожаный портфель.
Завидя человека в форме, субъект уронил портфель и отступил к стене. Револьвер так и плясал у него в руке.
Дуло «Астры» было почти недвижимо.
– Бросить оружие! – донесся с улицы голос майора. – Вы задержаны, гражданин Пацюк!
Прислушавшись, учитель невесело рассмеялся и покачал головой.
– На кого работаешь, гнида? – вежливо поинтересовался Григорий, следя за глазами Пацюка – те не бегали, выражая страх, усталость и… облегчение, быть может?
Губы учителя дрогнули, складываясь в гримаску.
– О, неужто я вижу перед собой Сталина-младшего? Всегда хотел узнать… Скажите… э-э… Василий, неужели вам не мерзко быть сыном кровавого диктатора?
– Ничуть, – усмехнулся Быков.
– Вот как?
– Я горжусь отцом.
Пацюк так и сверлил его буравчиками глаз.
– Разве вам не снятся миллионы невинных жертв? – тихо произнес он.
– Нет! – отрезал Григорий. – Юдина вы науськали?
Пацюк запираться не стал.
– Ну я, – сказал он обреченно.
– Выходите с поднятыми руками! – послышался голос майора. – Рядовой Юдин дал признательные показания, обвинив вас в подготовке покушения на товарища Сталина!
Учитель засмеялся, да так, что хихиканье больше походило на всхлипыванье.
– Было дело, – сознался он.
– Повторяю, – мягко сказал Быков. – На кого работаешь?
Пацюк посмотрел на него, склонив голову.
– Признаться, Василий Иосифович, – проговорил он, – я несколько превысил свои полномочия. Мне была поручена «тонкая работа» – устроить вам несчастный случай, вроде легкого ранения, после чего, под видом контуженного, вывезти в тыл. Я же счел, что для меня все это слишком сложно. Посланную на помощь команду я отправил в Старую Торопу, чтобы не мешали, а сам решил привести приговор в исполнение. Приговор, вынесенный народом! Думаю, хоть с сыном поквитаюсь, коли до пэра не дотянуться…
– Последний раз спрашиваю, – терпеливо сказал Григорий. – Кто?
Учитель выдавил улыбку.
– Я сам еле вычислил Того-Кто-Приказывает, – хихикнул он. – Никита Хрущев. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Долгая история… А мне некогда. Увидимся на Страшном Суде!
Пацюк приставил дуло револьвера к виску и нажал на спуск.
Быков поморщился: брызги мозгов, заляпавшие стену, не самое приятное зрелище.
Микоян был настырен и упорен, а посему Быков, хоть и сжато, но о захвате Пацюка рассказал-таки.
– Никитка? – фыркнул Степан. – А ты помнишь, как он гопак отплясывал перед твоим отцом?
– Помню, – усмехнулся Быков.
Дотянувшись до гитары, до которой Миха Гарам был большой любитель, Григорий стал ее настраивать, подкручивая колки и трогая струны.
– Это же шут!
– Очень опасный шут.
Злобный, коварный, подлый…
Он не забывает ни одного унижения и обязательно припомнит все своим обидчикам.
А пока Никитка выжидает.
При живом Сталине он не страшен. Но, как только вождя не станет, шут такой цирк устроит…
И Василию Иосифовичу, и Берии, и Судоплатову, и Жукову, и Молотову…
Может, даже с отца и начнет – поможет скоропостижно скончаться.
– Ладно, Степ, – вздохнул Григорий. – Отбой!
Сообщение Совинформбюро. Сводка за 6 марта 1943 года:
В результате двукратного штурма наши войска овладели городом Гжатск. Захваченные трофеи подсчитываются.
В течение ночи на 6 марта наши войска вели наступательные бои на прежних направлениях.
6 марта наши войска в результате двукратного штурма овладели городом Гжатск.
На других участках фронта наши войска вели наступательные бои на прежних направлениях.
5 марта частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 10 танков, до 100 автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 15 артиллерийских батарей, взорвано четыре склада противника с боеприпасами.
Глава 5 Охотники
Утро 7 марта выдалось холодным и хмурым, и вылезать из-под одеяла крайне не хотелось.
«Подъем!» – скомандовал себе Быков и встал.
Подогрев на примусе полковшика воды, побрился, намылив щеки полузабытым помазком.
А уж опасная бритва «Золинген» и вовсе пугала, но это ничего, обвыкнет, зато такая бреет чище.
В зябком сумраке летчики сбрелись на короткое построение, после чего разошлись по эскадрильям.
А вот комэскам полагалось явиться в штаб – получить задание или втык. Ну, или то и другое в одном флаконе.
Обсудив с Бабковым дела насущные, Григорий вернулся к своей эскадрилье – «ветераны» споро выкопали себе землянку в три наката.
Десятерым в ней было тесновато, зато тепло – «буржуйка» в углу гудела, нагоняя жар. Огромный мятый чайник пыхал паром.
– Чайку, командир? – прогнулся Котов.
– Ливани.
– Мед есть. Дать?
– Спрашиваешь…
Быков не любил чай вприкуску, но не обижать же «Котика».
Тот так старается…
Отпив полкружки, «Колорад» сказал:
– Вылет через час.
– Наконец-то! – обрадовался майор Зайцев. – Одни?
– Первая с нами.
– К Демянску?
– В район Ярцево, «пешки» прикроем.
Подумав, Быков решил, что инструктаж лишним не будет.
– Будем метров на восемьсот сзади и выше бомбовозов, – сказал он.
– Правильно, – кивнул подполковник Герасимов.
– Миша, поведешь четверку, будешь слева от меня, с превышением на двести-триста.
Полковник Якушин кивнул.
– Второй парой с тобой пойдет Микоян. Со мной – Баклан и Зайцев. Через полчаса сбор на КП.
Смоленщина узнавалась по обширным лугам, разрывавшим однотонную курчавость леса.
Луга, еще бурые от прошлогодней травы, испятнанные островками тающего снега, проплывали под крылом самолета, порой стыкуясь с квадратными заплатами полей, неубранных по военному времени.
Черные колеи дорог то и дело расплывались мерзлой слякотью, где-нигде на обочинах ржавели остовы сгоревших полуторок.
Один раз промелькнула «тридцатьчетверка», с виду совершенно целая – танк стоял, перекосившись, уткнув пушку в сугроб.
В наушниках гулял наплывами хрип и треск.
Быков оглянулся и поморщился – шею натер, постоянно вертя головой в поисках противника.
Спасибо Степану – одолжил шелковый шарф.
С ним получше, но все равно саднит.
«Пе-вторые» шли понизу – две девятки, летевшие клиньями.
Двухмоторные, с алыми звездами на килях, бомберы внушали уважение.
Григорий осторожно повел головой по сторонам – его группа летела ровно, словно подвешенная к хрустальному своду небес. Чудилось, это земля проползает внизу, исчезая за хвостом неподвижных истребителей.
Быков заерзал.
Подлетаем вроде. Пора бы уж…
На дороге, обводившей лес, сквозивший голыми ветвями, качались на ухабах серые коробочки тупорылых «Опелей».
Грузовики спешили к аэродрому, угадывавшемуся вдали, с краю заброшенного поля.
– Я – «Ферзь», – сипло сказали наушники голосом ведущего «Пе-2», перебарывая помехи. – Подходим к цели! Внимание! Я «Ферзь», атакуем!
– Я «Колхоз». Сопровождаем. «Колорад», как обстановка?
– Боевая, – буркнул Григорий. – Я – «Колорад». На одиннадцать часов, ниже тридцать градусов – аэродром!
Первая девятка пикирующих бомбардировщиков убавила скорость и мягко заскользила вниз, как салазки с горки.
Немцы давно уж всполошились, невидимые зенитки оставляли в небе все больше белых и рыжих хлопьев разрывов, те висли вдоль и поперек, прикрывая аэродром.
«Як» тряхнуло близким взрывом, но осколками не посекло.
Быков ясно увидел на летном поле серые туши «Юнкерсов» и поджарые «Мессершмитты» на северной стоянке, а в следующую секунду весь обзор заволокло дымом и огнем, пылью и грязью.
Бомбы ложились кучно, подбрасывая самолеты, ломая им крылья, разнося в щепки строения, перелопачивая взлетку, накрывая бегущие фигурки в форме мышиного цвета, а потом стали рваться бочки с горючим.
Двухсотлитровые цилиндры подлетали на огненных тучках, крутились, кувыркались, лопались…
Одна из бомб удачно попала в склад боеприпасов и устроила настоящий фейерверк.
Вторая девятка бомберов несла в своих утробах контейнеры, загруженные колбами с зажигательной смесью «КС».
Вот они стали валиться, некоторые колбы «не дожидались» земли, сталкивались и разбивались прямо в воздухе.
Смесь возгоралась, образуя гирлянды белого дыма.
Они жгутами шли к земле, и вскоре белесую пелену чада «КС» пробили столбы черного смрада от горящей техники.
Классика!
А «пешки» неторопливо выходили из пике с разворотом и ложились на обратный курс.
Отбомбились, пора домой.
– Вижу самолеты противника! – доложил Котов.
– Группа, набираем высоту.
– «Колорад»! – воззвал Долгушин. – «Худые»! Много!
– Хорошо. Идем с набором!
Пронизывая пелену чада, затянувшую аэродром, показались «худые» – добрый десяток немецких истребителей расходился веером.
Трассеров заплелось столько, что жутко было даже подумать о том, чтобы приблизиться.
А надо, куда денешься…
Григорий быстро уменьшил шаг винта, дал сектор газа на форсаж и энергичным разворотом атаковал «мессера» в лоб.
Очередь он послал буквально в упор.
Едва не задевая «Мессершмитт», Быков проскочил вплотную под ним и взмыл на вертикальную «горку».
В верхней точке он свалил «Як» на правое крыло и стал искать противника правее себя – гансы, после лобовой атаки, наверняка пойдут левым боевым разворотом. Их так учили.
И точно, вон они!
Не теряя времени, Григорий поймал в прицел зловредный «месс», но тут подоспела верхняя пара «Фокке-Вульфов» – правее крыла «двенадцатого» пронеслась трасса.
Быков снова рванул вверх, да так, что в глазах потемнело.
В верхней точке зрение быстро восстановилось.
– «Фоккеры» с запада! Четыре… нет, пять штук!
– Седьмой, это «Колорад». Отходите на курс девяносто!
Быкову было хорошо видно, как «мессеры» зашли в хвост «Яку» с тактическим номером «7» – его пилотировал Микоян.
– Пока никак! – пропыхтел Степан. – Давят, гады!
Григорий бросил свой самолет на выручку, посматривая за истребителями Володьки Орехова и «Котика».
– Группа, внимание. Разворот на курс девяносто. Атакуем все!
Первым от руки Быкова пал «месс», что выворачивался впереди, уходя в «полубочке».
Очередь порвала «худому» брюхо, доставая до самого капота. Мотор пыхнул языком пламени, и винт тут же «проявился» – серебристый диск оборотился лопастями.
«Мессер» повело вниз, но тут самолет Котова, с изображением драчливого полосатого кота, пересекся с недобитком и дал по нему «контрольную» очередь.
«Худой» вспыхнул весь, от носа до хвоста, и стал валиться, распадаясь на части прямо в воздухе.
Вдруг, откуда ни возьмись, еще один «месс».
Быков развернулся на него неглубоким виражом, будто заманивая в бой, стараясь подставить врага под удар Орехова.
Немец повелся, бросился на «двенадцатый», не замечая ведомого.
А Орехов тут как тут – подловил немецкий истребитель на вираже, да и всадил в него порцию снарядов.
Хоть и малый, но калибр сказал-таки свое слово – загорелся «Мессершмитт», как растопка.
– Есть!
– Седьмой, держись!
Якушин с Микояном, как на качелях, болтались, шныряя по воздуху, увертываясь, зажатые «мессерами».
«Колорад» с ходу проредил строй «зажимальщиков», снося одному из «худых» кабину вместе с пилотом.
Обезглавленный «Мессершмитт» вошел в штопор, и так до самой земли, далекой и очень твердой.
Готов.
– «Колорад»! «Мессер» на хвосте!
Самолет Григория моментально пошел в «горку», сделал «бочку» со снижением, но к умелому пилотажу не стремясь.
В итоге получилась «кадушка» – так опытные пилоты называют неумелое выполнение этой фигуры, когда переданы элероны, опускается нос самолета и теряется высота.
Но именно эта нарочная «жопорукость» и спасла «Колорада» – его «Як» из-за «кадушки» ушел под своего преследователя, оказываясь за счет прибранного газа ниже «месса» метров на полста и в хвосте.
Сразу дав газ, Григорий сделал «горку», ловя немца в прицел.
Очередь. Вздрог. Вонь.
Сбит!
Правее «Колорад» увидел трассу – стреляли по нему.
Сейчас возьмут поправку…
Григорий резко закрутил со снижением неуправляемую «бочку». Потом поддернул «Як» на «горку» и навскидку ударил очередью по «животу» «Ме-109».
Не убил. «Ранил».
Чуть довернув, Быков повел группу в набор высоты.
Однако и немцы так просто сдаваться не собирались – «мессы» с «фоками» разбились на пары и навязали «Якам» бой.
– Седьмой, тяни наверх.
– Тяну…
– Смотри хвост!
– Внимание, группе разворот. Курс ноль.
– Хользунов! Едрить твою… Уходи! «Фоккеры» сзади!
– У Батова мотор встал! Прыгнул!
– Кот, прикрой его!
– Хользунов сбит!
– Т-твою ма-ать…
– Готов второй! Зажгли свечечку!
– Володька, уходим вниз. Переворот.
– Я Седьмой, пробую набрать высоту.
– Миша, сзади сверху еще двое. Разворот!
– Кот, отходи под нас.
– Пятый, отбей!
– Уже!
– Пятый, набери еще метров двести.
– Я Пятый, принял.
– «Худые» на хвосте!
– Аллес капут.
Быкову стало жарко.
За бортом самолета было зябко и сыро, а с него пот тек.
Саднила шея, но все это были пустяки, дела житейские.
Шел бой, и его горячка владела Григорием, затмевая все болячки и недомогания.
Немецкие и советские истребители сходились и расходились, щедро выдавая пули и снаряды.
Кресты со звездами перемешались так, что в глазах рябило.
Перегрузка наседала и отпускала, небо и земля то и дело менялись местами.
Дикое неистовство выплескивалось из «иванов» и «гансов», но краснозвездные вели в счете.
«Мессы» с «фоккерами» один за другим срывались с небес, кутаясь в огонь, вытягивая черные и серые шлейфы.
Чуть ли не десяток пилотов из первой и четвертой эскадрилий пополнили свой список побед.
Не всем, правда, было суждено украсить борт своего самолета очередной звездочкой…
Немцы, как нация более рациональная, первыми вышли из боя, потянули на юг.
Парочка «худых» парила разбитыми радиаторами, но моторы пока не клинило. Остальные прикрывали подранков огнем пулеметов.
– Командир! – прорезался азартный голос Орехова. – Добьем?
– Отходим.
Очень быстро убийственная карусель замерла, наши и не наши разлетелись, оставляя на земле дымящиеся обломки.
Горе побежденным…
Настроение у Быкова было обычное.
Для приподнятости не хватало сущей мелочи – чтобы все были живы и здоровы.
Да, из его пилотов никто не пострадал, но и Хользунов ему не чужой, однополчанин все-таки.
А с Батовым что?
Вот, и морщишь лицо…
Григорий неожиданно подумал, а что же с ним самим случилось в тот «роковой» день, 5 марта?
Не здесь, а там?
Может, тамошний Быков и не почувствовал ничего при этом… как бишь его… ментальном переносе?
Добил пиндосовский «Тандерболт», да и повернул к Широкино?
Или, как говорится, скоропостижно?.. Душа-то отлетела… Вернее, перелетела.
На новое ПМЖ.
Или теперь две одинаковые души сосуществуют в мироздании, разделенные семидесятью годами?
Сейчас ты договоришься, усмехнулся Быков.
Уже о переселении душ речь пошла. А еще атеист! Не стыдно?
Пропесочить бы тебя на партсобрании, выбить всю дурь из головы…
Впереди, за бесконечной кудрявостью леса, Григорий заметил давнишнюю звонницу, их единственный ориентир.
Сама церковь лежала в руинах – то ли бомба угодила, то ли рьяные безбожники снесли, – а башня колокольни стояла несокрушимо.
Ободранная, с оголенной кирпичной кладкой, она неприятно напоминала освежеванное тело.
Ну, хоть с курса не сбились…
Самолеты с «пятеркой» и «семеркой» на борту по-прежнему летели левее.
Микоян с Котовым обошли звонницу со своей стороны, Быков – со своей.
Лес впереди на секундочку расступился, открывая широкую дорогу с полуторкой, торчавшей поперек ямистой «проезжей части».
К грузовику была прицеплена повозка-рама, с которой задирала тонкий ствол зенитная 25-мм пушка образца 1940 года.
Вокруг нее суетились непонятные личности в штатском.
Все это очень быстро ушло из поля зрения, а в следующее мгновенье перед «Яком» вспухли дымные клубы разрывов. Самолет вздрогнул – осколки порвали обшивку крыла, пробили капот, чиркнули по фонарю, оставляя белесую борозду.
– Твою медь!
Быков резко вывел истребитель из-под огня и заложил вираж.
– Внимание, группа! Обстрелян неизвестными зенитчиками!
Описав круг, «Як» вышел на неведомых стрелков со стороны солнца.
Нос самолета наклонился в крутом пике, еще немного… Пикирование стало пологим, и Григорий вмял пальцем гашетку.
«Як» сотрясся от очередей.
Снаряды и пули прошили полуторку от заднего борта до кабины – щепки, жестянки, осколки так и брызнули.
Двоих или троих зенитчиков порвало, а прочие порскнули в стороны.
«Колорад» поднял свой самолет выше, пропуская седьмой и пятый номера.
Микоян с Котовым добавили, изрешетив кабину полуторки.
– Может, это партизаны? – засомневался Орехов.
– А им что, повылазило? – откликнулся Кот. – Красных звезд не видно?
– Разберемся, – буркнул Быков. – Уходим.
…– Вторая эскадрилья – по самолетам! Первая и четвертая – ожидать в готовности!
Моторы ревели, не переставая.
Одни истребители взлетали, другие давно уж были в небе, помогая пехоте удерживать линию фронта, а третьи кружили, ожидая очереди на посадку.
Дул сильный боковой ветер, поэтому все самолеты взлетали и садились чуть ли не поперек ВПП.
Инженеры, техники, механики, мотористы работали, как черти – надо было за каких-то двадцать минут подготовить самолеты к повторному вылету.
Дозаправить, пополнить боекомплект, осмотреть сам истребитель и его мотор, все проверить, где положено, подтянуть, где надо, починить или заменить.
Воняло эмалитом – это перкалью заделывали пробоины.
Звякали ключи, трещали ручные помпы, перекачивая горючее из бочек в самолетные баки, и все это действо перемежалось матерками да резкими командами.
Бедный Вавула бегал вокруг «Яка» с двенадцатым номером, потный и красный, но какой-то спокойный – Сталин больше не ругал его и не угрожал пистолетом, как ранее.
Совсем другим человеком стал!
9 марта войска Северо-Западного и Калининского фронтов усилили натиск на противника, и 32-й полк, как только мог, поддерживал наступление 1-й ударной армии.
Иной раз пилоты работали вместе с «братским» 169-м авиаполком, сживая со свету «Мессершмитты», «Фокке-Вульфы» и прочие «Хеншели».
Лейтенант Батов нашелся – выбрался к танкистам, те помогли добраться до «родного» аэродрома.
Но, видать, заклятье какое лежало на лейтенанте – только его посадили на новый «Як-1», на днях починенный рукастыми парнями из ПАРМа, как в тот же день Батова опять сбили.
Быков со своими крутился неподалеку и видел, как белый купол парашюта опускается точнехонько на немецкие окопы.
Темно-серые фигурки уже бежали к вероятному месту приземления… «Хенде хох, руссиш швайне!»?
Решение пришло, как наитие.
Григорий направил самолет к парашютисту и сделал вокруг него вираж.
Батов под парашютом метнулся следом за самолетом, попадая в турбуленцию, и даже немного приподнялся кверху.
Григорий сделал вокруг Батова еще один вираж, с набором высоты – парашютист, не снижаясь, качнулся следом за истребителем.
Воздушные завихрения, что образовывались за самолетом, затягивали парашютиста, будто пылесосом, и тот на шажок оказывался ближе к передовой, к нейтральной полосе, к нашим окопам.
А тут и другие летчики смекнули, в чем дело, и завиражили всей группой. Так и перетянули товарища через линию фронта…
…В тот же день к землянке КП подъехали несколько «эмок».
Их дверцы раскрылись, выпуская на грязный снег целую делегацию высоких чинов.
Они сопровождали главнокомандующего ВВС РККА генерал-полковника Новикова.
Командир корпуса, генерал-майор Белецкий, бодро докладывал ему об успехах, а Бабков в это время бледнел, как привидение – он явственно слышал гул авиамоторов.
– Это не наши, – насторожился Белецкий. – По звуку – «Юнкерсы».
Замкомполка сорвался с места.
– Ракету! – выдохнул он. – Дежурное звено в небо!
С шипением взвилась зеленая ракета, подавая сигнал.
«Колорад» уже с четверть часа сидел в кабине, дожидаясь команды, и с облегчением повел «Як» на взлет.
Следом выруливали Орехов и «Котик».
Красноносые самолеты с ревом поднялись над лесом, разворачиваясь навстречу непрошеным гостям – к Заборовью подлетали три «Юнкерса-88».
С характерными трапециевидными крыльями, «Юнкерсы» выплывали из-за леса, становясь на курс сбрасывания бомб, в створе которого находились стоявшие в конце летного поля незамаскированные «Яки» и «У-2».
Быков поднял свой «Як» выше, Орехов с Котовым последовали его примеру.
– Атакую ведущего, – сказал Григорий. – Володька, бей левого! Кот – правого!
– Бью правого!
Камуфлированные тушки бомберов плыли внизу, отбиваясь от «Яков» – немецкие пулеметы так и строчили.
Быков пустил очередь, поражая верхнего стрелка, и стал сближаться, чтобы с короткой дистанции ударить по моторам и крыльевым бензобакам.
Вжимаешь гашетку, и самолет «бросает в дрожь».
В кабине запахло порохом.
– Получи, зараза!
Быков тут же сделал «горку», целясь по кабине летчиков, скользя между губительных дымчатых трасс, и добился-таки своего – засверкали, разлетаясь, осколки.
Правый мотор бомбардировщика замер, вяло вращая винтом, задымил.
«Юнкерс» стал валиться, соскальзывая на подбитую плоскость, и рухнул, в последний момент вываливая мелкие осколочные бомбочки, прозванные «лягушками».
Ни одна из «лягушек» не рванула – «Ю-88» так низко открыл бомболюки, что не хватило высоты для выворачивания предохранителей-ветрянок.
А вот самолет бабахнул – будь здоров.
По лесу расплылось дымное облако, пробиваемое клубами огня. Взрывом подбросило бескрылый фюзеляж «Ю-88» и раскроило.
– Переворот, атакуем. Бьем правого.
«Юнкерс» не стал связываться – отворачивая в сторону, он сбросил бомбы в болото, облегчился и потянул к своим.
– Врешь, не уйдешь…
Уберегаясь от пулеметных очередей, два истребителя «вцепились в хвост» бомберу, поливая тот перекрестным огнем.
Тут никакой дюраль не выдержит…
Полыхнуло, и перед быковским «Яком» закрутился громадный круг огня – оторванное крыло взорвавшегося «Юнкерса» пронеслось мимо – винт мотора продолжал медленно вращаться.
– Володька, молодец! Уделал!
Ореховский «Як» пролетел так близко, что хорошо было видно, как из выбрасывателя его пушки вылетали гильзы.
Третий «Юнкерс» уходил, скользил над самым лесом, но шансов спастись у него не было – одно крыло горело, а из другого мотора стелилась сизая морось вытекавшего масла.
– Добить?
– Да он сам…
Бомбардировщик выдыхался, теряя высоту, цепляя верхушки деревьев, и вот его закрутило, завертело…
В стороны полетели сучья и ветки, мелькнуло хвостовое оперение, и тут все скрылось за огненным шаром взрыва.
Готов.
Генералы рукоплескали боевой выучке…
…11 марта стал последним днем боевой работы 32-го гвардейского над полями сражений 1-й ударной армии.
Авиаполк стал прикрывать наступавшие войска 68-й армии и поддерживавших ее штурмовиков 1-го шак.
Днем позже в Кремле летчикам 32-го гиап капитану Котову и старшему лейтенанту Гараму были вручены Золотые Звезды Героев Советского Союза.
14 марта войска Северо-Западного фронта возобновили наступление и, обходя фланги противника, прорвали его оборону.
Секретно. Экз. № 1.
Донесение о чрезвычайном происшествии в 32-м гвардейском ИАП.
Происшествие произошло при следующих обстоятельствах:
14 марта 1943 г. утром группа летного состава, состоящая из командира полка полковника Сталина В.И., Героев Советского Союза подполковника Власова Н.И., капитана Баклана А.Я., капитана Котова А.Г., капитана Микояна С.А., капитана Долгушина С.Ф., командира звена старшего лейтенанта Шишкина А.П. и других, выполняла боевое задание.
Возвращаясь с задания, самолет полковника Сталина В.И. подвергся обстрелу из зенитного орудия в районе «часовни».
Как было установлено сотрудниками 1-го отдела ГУГБ, к этому оказались причастны так называемые «охотники» – преступная группа, готовившая покушение на товарища полковника 7 марта. По небрежности или умыслу главаря группы, «команда охотников» была направлена в Старую Торопу, где ранее базировался 32-й ГИАП, но 14 марта эти враги рабочего класса повторили попытку ликвидировать полковника Сталина В.И.
Трое из них опознаны, начато следствие.
Докладываю также, что с 1-го по 7 марта было сделано на сопровождение самолетов «Ил-2» в район цели, а также на прикрытие своих войск 227 боевых вылетов, проведено 10 групповых воздушных боев.
Сбито 27 самолетов противника, из них ФВ-190 – 10 самолетов, Ме-109 – 15 самолетов. Образцы боевой работы показывали летчики-коммунисты:
гв. старший лейтенант Лепин, сбивший два самолета Ме-109 г;
гв. капитан Почечуев, сбивший один ФВ-190 и один Ме-109 ф;
гв. лейтенант Марков, сбивший один ФВ-190 и один Ме-109 г;
гв. младший лейтенант Разуванов, сбивший два самолета ФВ-190;
гв. полковник Сталин, сбивший три ФВ-190 (еще один в группе), один Ю-88 и один Ме-109 (еще два в группе).
Исключительную отвагу проявил в воздушном бою 7 марта в районе «Коломна» и западнее коммуны имени Крупской Герой Советского Союза гв. капитан Холодов.
Патрулировавшие наши четыре самолета, где старшим был тов. Сталин, встретили до пяти Ме-109 г и пять ФВ-190.
В завязавшемся неравном бою, видя явное превосходство сил противника, после нескольких атак гв. капитан Холодов таранил Ме-109 г, сам выбросился на парашюте.
В этом же бою, беря пример со своего командира, гв. капитан Коваль пошел на таран и таранил самолет противника ФВ-190, отрубив ему винтом хвост, сам произвел посадку на р. Ловать; был доставлен в тяжелом состоянии в госпиталь, поломав при посадке ввиду неуправляемости самолета обе руки и ногу.
На тараненном немецком самолете ФВ-190 оказался летчик-майор. Таран подтверждают командиры зенитной батареи и летчики Лепин и Макаров.
Заседанием партийной комиссии принято в ряды ВКП(б) – пять человек.
Выпущен один номер стенгазеты.
Вывод: политико-моральное состояние полка хорошее, полк готов выполнять любую задачу.
Заместитель командира 32 ГИАП по политической части гв. майор Стельмашук.
Глава 6 «Соколиный удар»
В тот же день в 32-м полку случилось ЧП с капитаном Избинским.
Иван Иванович воевал с осени 41-го, совершив четыреста боевых вылетов и сбив шестнадцать самолетов.
Это был лихой, отчаянный боец.
До войны Избинский имел судимость за драку и был осужден на восемь лет с отбыванием наказания на фронте, из-за чего и наград не имел.
А после Сталинграда сразу получил два ордена – Ленина и Красного Знамени.
И сняли с летчика судимость. И к Герою представили.
Казалось бы, живи да радуйся, так нет – слишком часто и подолгу прикладывался Избинский к бутылке.
И дурел.
А под вечер, как назло, командир БАО заехал на стоянку, да не пустой, а с баклажкой спирта.
Иван Иваныч не удержался…
…В землянке КП было спокойно, тихо.
Иногда только слыхать было зуммер у радистов, да стрекот пишмашинки в углу, отгороженном плащ-палаткой, на манер ширмы.
Бабков и штурман полка Якимов корпели над бумагами. Долгушин расстелил карту на свободном столе и показывал Быкову, куда намедни на разведку летал.
Зазвонил телефон.
Начфин ответил, выслушал и осторожно положил трубку обратно.
– Избинский идет к нам и обещает меня убить, – пролепетал он.
– Опять напился! – Бабков шваркнул карандашом.
Минуту спустя раздалась очередь из автомата.
– Придурок, – буркнул Григорий, вставая.
Долгушин поднялся следом.
Выходя из землянки, «Колорад» расслышал еще один звонок.
– Избинский взял автомат и идет к КП!
Быков закрыл за собой дверь и сразу увидел нарушителя спокойствия.
Иван шел нетвердой походкой, держа «ППШ» в опущенной руке.
– Поговори с ним, – сказал Григорий, исчезая в лесу.
– Иван! Что такое? – громко заговорил Долгушин. – Перестань!
Избинский остановился, покачиваясь.
– Сережка, – промычал он, – ты не подходи – застрелю!
– Вань! – продолжал его увещевать комэск. – Перестань! Вчера мы не допили, у меня дома есть, пойдем!
– Сережка, не подходи – я тебя убью!
– Я не к тебе иду, а в эскадрилью!
– Тогда вот так обходи!
Долгушин стал опасливо обходить Ивана Ивановича, а тот вел за ним ствол.
В этот момент Быков и зашел Избинскому за спину. Молниеносно обезоружив пьяного пилота, он повалил его, орущего непотребные слова, и скрутил.
– На «губе» посидишь, придурок, – сказал «Колорад», пыхтя.
Тут подбежал Долгушин, за ним поспешали Бабков и Микоян.
– Всех пор-рву! – трубно ревел Избинский. – Пер-рережу! На куски!
Григорий коротко ударил, вырубая Ивана, и тот затих[5].
– Проспится, – буркнул Быков, – поговорю.
Поздно вечером Микоян позвал Григория к крошечной землянке на отшибе, где устроили гауптвахту.
Коптилка из снарядной гильзы больше мешала, чем светила.
Избинский уныло сидел на краю топчана, сгорбившись, свесив большие руки между колен, являя собой образец смирения и покаяния.
– Я никого не… того? – хрипло спросил он, поднимая голову. – Товарищ полковник?
– Не попал, – буркнул Быков.
Избинский тоскливо вздохнул.
– Нам обоим пить нельзя. Я – бросил. А ты…
– Брошу! – с жаром пообещал пилот. – Слово даю!
– На первый раз – поверю…
– Приказано выделить группу истребителей, – четко выговорил Бабков, – и направить ее в район переправы через реку Ловать. Вылет немедленный. Ожидается подход в этот район бомбардировщиков противника. Конкретные указания группа получит по радио с передового КП «Перевал». Двенадцати самолетов хватит?
– Лучше восемь, – ответил Быков.
– Почему?
– Маневра не будет.
– Понято. По самолетам!
– Есть!
Надевая парашют, Григорий крикнул Вавиле:
– На взлет! Снимай маскировку!
Забегала вся четвертая.
Потарахтев, пофыркав, поднимали рев моторы.
– Всем по самолетам! Взлетать сразу за мной!
Эскадрилья двойками быстро поднялась в воздух и построилась правым пеленгом, с превышением пар самолетов между собой – образовался боевой порядок «кубанская этажерка».
Он был схож со «ступеньками крыльца, уходящего от ведущей пары в сторону и вверх».
Встали на курс и пошли к Ловати.
При подходе к линии фронта Быков связался с командным пунктом:
– «Перевал», я – «Колорад». Иду на работу. Сообщите воздушную обстановку.
– В воздухе пока спокойно. Находитесь над Ловатью и ждите указаний.
Над рекою группа развернулась и взяла направление на переправу.
Пары быстро перестроились и заняли свои места правее от комэска, со стороны солнца – светило всегда должно быть сбоку, чтобы оно не мешало нижним парам вести наблюдение.
Григорий перевел группу в пологое снижение.
Набранная высота позволяла разогнать машину, достичь высокой же скорости.
А как еще обеспечить внезапность?
Никто не ждет тебя, а ты – раз! – и появился над районом прикрытия.
Известное дело – пока плюнешь на кулак да замахнешься – тебя трижды одолеют. Бить надо резко.
Ко всему прочему, за счет разгона на снижении можно захватить превосходство и в высоте.
Тут кто выше, тот и прав.
«Высота – скорость – маневр – огонь!»
Это был новый вид патрулирования, опробованный Покрышкиным – самолеты двигались, как маятник в часах.
Не долетая до переправы, набрали скорость и пошли на высоту. Развернулись – и со снижением, наращивая скорость, потянули вдоль Ловати.
Размыкание пар по фронту и высоте не сковывало летчиков, зато – «мне сверху видно все!».
Развернувшись, группа продолжила маятниковый полет обратно к переправе.
– «Колорад», я «Перевал». В воздухе появились «мессеры». Будьте внимательны! И там еще наши, позывной – «Борода»!
Обнаружить врага удалось легко – десятка «худых» зловеще кружила вокруг звена «ЛаГГ-3».
«Мессеры» появились неспроста, наверняка для «очистки».
– Я – «Колорад». На десять часов, тридцать градусов ниже – «худые». Атакуем! Седьмой, прикрой.
С ведомым Ореховым Быков атаковал «Ме-109» в лоб, но те не приняли боя – отвернули и, вытягиваясь в колонну пар, обошли «Яки».
Левым разворотом со снижением Григорий устремился на последнюю «двойку», но «худые» резко свалились вниз, выходя из-под удара.
И тут же ведущий «мессер» с боевого разворота зашел в хвост ведомому Быкова.
– А вот хрен…
Григорий сделал глубокий вираж с большой перегрузкой. Поймал врага в прицел и открыл огонь.
Трасса прошла ниже.
– Мазила…
Прижатый перегрузкой к сиденью, Быков оказался ниже линии прицела.
Он живо откинулся к спинке и с тридцати метров прошил мотор и кабину немца трассой светящихся пуль.
– Есть!
– «Борода»! Пристраивайтесь ко мне в правый пеленг, и набираем высоту!
– «Колорад», я «Перевал»! На переправу идут три девятки «Ю-87». Прикройте!
С запада показалась колонна «лаптежников», прикрытых истребителями сопровождения.
Быков повел свою группу навстречу, бросая самолет в крутое пике.
Ведомый шел за ним, как привязанный.
Навстречу «Якам» потянулись десятки дымных трасс из турельных пулеметов «Юнкерсов».
Огневой заслон на пути к ведущему центральной девятки казался непреодолимым, как стена.
Стрелки двадцати семи бомбовозов слали навстречу более четырехсот пуль в секунду.
Выход на дистанцию прицеливания и открытия огня по головному «Ю-87» требовал аж три секунды.
За это долгое-предолгое время нужно было проскочить через убийственные очереди.
– Я – «Колорад», атакуем вторую девятку. Бью ведущего. «Котик», бей левого замыкающего, Баклан – правого.
Пропустив под собой первую девятку, Быков с вертикали атаковал ведущего, а им был командир немецкой группы.
От мощной трассы «лапоть» развалился пополам.
Григорий тут же ушел вверх, занимая исходное положение для нового удара по второй девятке – первую вовсю клевали «ЛаГГи».
Горящий «Ю-87» кувыркался к земле, а его сотоварищи, словно подхватив медвежью болезнь, валили бомбы на расположение своих войск, облегчались и врассыпную, в беспорядке разворачивались обратно.
– «Борода», я «Колорад», как дела?
– Все в порядке. Одного уже спустили.
– Помочь?
– Мы сами!
– Аллес гут.
– Командир! Сзади!
Быков резко оглянулся – «мессер» висел в хвосте в полусотне метров.
Резко бросив самолет с полностью данными рулями в косой переворот, Григорий опередил врага на единственный миг – трассы трехпушечного «Мессершмитта» прошли ниже крыла.
«Худой» оказался так близко, что сквозь шум мотора «Колорад» расслышал пушечную очередь.
– Ах, ты, сволочь…
Выведя «Як», Быков кинулся на «месса».
Тот энергичным переворотом ушел из прицела и стал вертикально пикировать к земле.
Малая высота не позволяла немцу оторваться.
На выходе из пикирования он снова попал «на мушку», и две очереди «приземлили» вражеский истребитель.
Прах к праху. Аминь.
– «Колорад», я «Перевал», немедленно возвращайтесь к переправе. В воздухе появился противник!
– Прекратить преследование!
Построив группу в боевой порядок, Григорий взял новый курс. Оглядываясь, он насчитал то ли девять, то ли все десять дымных столбов – это догорали на земле сбитые самолеты.
– Я – «Колорад», на три часа, ноль градусов – «мессеры»! Атакуем!
Обнаружив русских, пилот «Мессершмитта» круто развернулся влево.
Быков так разогнался, что не поспел прицелиться и перебросил самолет в разворот на идущего справа ведомого.
А тот, нет, чтобы уйти под «Як», только отворачивал и отворачивал правее, словно позируя в прицеле.
Две трассы сомкнулись ниже кабины «худого».
Готов.
– Группа, разворот вправо на девяносто. Атакуем!
– Разворот!
– «Борода», бей, и снова вверх.
– Миша, на тебя сверху заходят!
– «Седьмой», отбей!
– Я – «Перевал»! «Колорад», хорошая работа. Подтверждаю падение трех самолетов.
– Щас добавим…
– «Пятый», прикрываешь.
– Володька, уходим в правый вираж, живо!
– «Седьмой», ты где?
– Туточки я…
– Давай, набирай высоту.
– Колька, сзади пара! Разворачивайся на двести!
– Повторяем атаку!
– «Седьмой», не увлекайся, пару атак сделай и отходи.
– Горит! Горит, сука!
– Слева «мессеры», выше!
– Группа, атакуем попарно!
– Миша, отбей!
– Принял!
– Я – «Перевал»! «Колорад», к вам с востока подходит помощь!
С востока приближалась эскадрилья «Яков».
– Серега, ты, что ли?
– Что ли!
– Долгушин, я – «Перевал». На подходе группа бомбардировщиков! Быстрее атакуйте!
– Вас понял! Выполняю! Сомкнуться!
– Всем последовательно, парами атаковать бомберов в лоб! В атаку!
– Я – «Перевал»! «Колорад», командование вас благодарит. Подтверждаем падение пятерых фрицев!
– Стараемся… Всем стать на свои места. Уходим!
В полете Быков стал отставать – начались перебои в моторе.
Достали-таки…
Группа скрылась в облаке, и Григорий остался как бы один.
Если бы…
Шестерка «мессеров» свалилась, покидая облачность. Осадки…
Один против шестерых?
– Я – «Колорад»! Атакован шестеркой «худых».
Не сразу, но в наушниках отозвалось:
– Командир, держись!
– Держусь…
Боеприпас на исходе, остался последний РС-82.
Его Быков и выпустил. Мимо!
Нет, «худого» задело-таки. Задымил, гад, и вышел из боя.
Осталось пятеро…
Григорий резко переложил машину в крутой левый вираж, чтобы не дать немцам атаковать его с задней полусферы.
Трассы шли, чудилось, со всех сторон. Быков увертывался от прицельного огня, бросал самолет из одной фигуры в другую и огрызался.
Очередное нажатие кнопки ничего не дало – боеприпасы кончились.
Тут пуля крупного калибра расколотила приборную доску. На плоскости и смотреть-то страшно – решето.
Тяга падала на глазах.
Быков зашел в вираж над обширным полем, посреди которого торчали забытые стога сена, черного на фоне подтаявшего снега.
Потянул ручку управления на себя.
Самолет дрожал, обещая вот-вот сорваться в штопор, а высота всего метров четыреста.
Пара «мессеров» метнулась выше, зашла с задней полусферы, открыла огонь по «Яку» с номером «12».
Пытаясь уйти, Григорий перетянул ручку и сорвался в штопор.
Выйти удалось быстро.
«Где же наши?!»
Быков спикировал в направлении большого стога, и вдруг этот самый стог вспыхнул, зачадил густым белым дымом.
Поджег сено «эрликон»!
Григорий еле вывел из пике покалеченный самолет. Плоскости срубили верхушки кустарника на меже.
Во рту сухо, зато глаза пот залил. Глянув вверх, Быков захохотал бы, если б смог – «худые» встали в «круг» над пылающим стогом!
Видать, приняли сено за обломки «Яка», а русский истребитель потеряли из виду. Вот и ладненько, как Мошин говаривает…
Именно в этот момент и появились «Яки».
– Командир, ты где? – завопил Орехов.
– Подбит. Тяну на аэродром.
– Командир, мы тебя не бросали, ты не думай! Тут до нас «мессы» прицепились, а стрелять почти нечем!
– Та же фигня… Уходим.
Самолет тряхнуло, колеса загудели, прокатываясь по полю. Мотор взревел, затягивая «Як» на стоянку, и стих.
Вавула запрыгнул на крыло, помогая выбраться Быкову.
– Ну, и побило вас…
– Да уж…
– Товарищ полковник, – обратился он, – говорят, у вас именины скоро?
Григорий чуть было не ляпнул, что родился осенью, как вспомнил – Вася-то Сталин 24 марта на свет появился.
– Да, Гриш, – скупо улыбнулся «Колорад», – послезавтра двадцать два стукнет.
– А я чуток попозжа, четырнадцатого апреля. Бежит время…
– И не говори…
– А дырок-то… Мать моя!
– Дырки – ладно. Мотор глянь.
– Глянем, товарищ полковник!
«Товарищ полковник» выбрался, кряхтя, на крыло и спрыгнул. Ноги подкосились чуток.
«Сидячая работа!» – усмехнулся Быков.
Его ведомый, на радостях, перед тем как приземлиться, разогнал машину и прошелся над летным полем на высоте пятидесяти метров вверх колесами, сделав в конце «горку».
Это у пилотов называлось «загнуть крючок».
После успешного боя, после трудной победы многие так «баловались»…
В землянке, занятой 4-й эскадрильей, было натоплено, но не душно. Потому как пусто – личный состав пошел знакомиться с новыми радистками.
Григорий взял гитару «Котика», сел, привалясь к бревенчатой стене, и заиграл «Тихого ангела».
Он пел его ребятам в Широкино, а еще раньше – на авиабазе в Баграме. Здесь слов песни и тревожной мелодии не знали.
Тихий ангел пролетел, Звездами отмеченный. Видно, Бог так захотел – Делать было нечего. Тихий ангел пролетел С бомбами под крыльями – Души вынуть вон из тел Общими усильями. Тихий ангел в небесах Землю крестит русскую…
Потренькав просто так, Быков отложил инструмент.
Что-то свербило его, что-то беспокоило…
Вавула не то сказал?
Да нет, как раз то!
«Четырнадцатое апреля!» – окатило Григория.
В этот самый день расстреляют Якова Джугашвили, старшего сына Сталина.
Через три недели… С ума сойти…
Рассеянно отвечая на приветствия летчиков, бездумно принимая поздравления с новыми победами, Быков усиленно соображал.
Что ж ему делать-то?
Он бывал в той Германии туристом.
Берлин… Гамбург… Франкфурт-на-Майне… Кельн… Мюнхен…
Последний город понравился ему больше других, но самое сильное впечатление оставил Заксенхаузен – концлагерь, километрах в тридцати от Берлина.
За годы многое было снесено в KZ, как немцы сокращенно называли лагеря смерти, но даже то, что осталось, впечатляло. Пройтись с экскурсией по Заксенхаузену – это то же самое, что посетить остывший ад.
Крематорий полуразрушен, но представить себе отвратительную гарь и жирный черный дым не сложно.
А в уцелевших бараках пахло…
Нет, это сложно передать.
Чем пахнет тупое отчаяние?
Ежесекундный, выматывающий страх?
А каково это – день за днем, месяц за месяцем отбывать нечеловеческую жизнь?
А комендатура? А сторожевые вышки? А железные ворота с издевательским изречением: «Труд делает свободным»?
А полукруглая дорожка, по которой узников заставляли бегать целыми сутками – с мешком песка на плечах, в тесной обуви?
Фашисты подобным палаческим способом определяли износ тех самых башмаков.
Но самое жуткое место – это лагерная клиника.
Один операционный стол чего стоил – отделанный белым кафелем, он больше всего напоминал алтарь для жертвоприношений.
Да так оно и было.
Никаким садистам даже в голову не приходили те изуверские опыты, что ставили над заключенными ученые-живодеры.
На мужиках, на детях… К беременным женщинам был особый подход…
Именно там, в Заксенхаузене, и окончил свои дни Яков Иосифович.
14 апреля 1943 года.
Гордый, несломленный, одинокий.
В тот апрельский день…
Быков усмехнулся и покачал головой.
Какой – тот? Ничего еще не случилось.
Но случится. Скоро уже.
Яков совершит невозможный «побег на рывок»: бросится к колючей проволоке, и пулеметчик-вертухай выпустит по нему очередь.
Умрет Джугашвили то ли от пуль, то ли от тока.
Да это и не важно.
Другое важнее: он не должен умереть!
Григорий приблизился к сосне, что росла рядом с капониром, и погладил ее ствол.
Якова нужно спасти. Но как?
Затевать обычную процедуру с донесениями «куда надо» и прочей волокитой нельзя – времени нет.
Надежда на помощь «отца» тоже микроскопична – когда началась война, вождь приказал не держать своих сыновей при штабах, а отправить на фронт.
Сталину, кстати, предлагали затеять поиск и спасение Якова, но Верховный главнокомандующий отрезал: «Там все – мои сыновья!»
Что тут скажешь? Хотя…
Быков вспомнил давнишний сериал, где на вопрос Жукова о его старшем сыне Сталин не сразу, но ответил приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты…»
Переживает «кровавый тиран»…
Интересная деталь: сын Никиты Сергеевича, Леонид, тоже был летчиком, и в этом самом 43-м его сбили, но в штопорящем самолете Леонид Никитович не разбился.
Он попал к немцам в плен и стал с ними сотрудничать, агитировать наших бойцов за сдачу врагу.
Тогда специально подготовленная группа выкрала сына Хрущева.
Партизаны сообщили об этом в Москву и запросили самолет, чтобы переправить «агитатора» через линию фронта.
Из Москвы последовал ответ: «Не будем рисковать жизнью другого летчика, – самолет не дали, а по поводу пойманного распорядились: – Решайте сами…»
Сына Никиты расстреляли. Яблочко от яблони?..
Быков покусал губу.
Яков – иной.
Что вообще можно предпринять?
Высадить десант или забросить осназ? А на чем?
Да и толку от того осназа…
В Заксенхаузене находится штаб-квартира дивизии СС «Тотенкопф» («Мертвая голова»), так что охраны в этом KZ больше чем достаточно.
С другой стороны…
Григорий сощурился и осмотрел аэродром.
А если устроить воздушный налет?
На истребителях?
С подвесными баками долететь до некоего аэродрома подскока, там вместо баков навесить бомбы.
Явиться к Заксенхаузену, разбомбить казармы, комендатуру, башню «А», с которой распределяется ток на колючую проволоку, опутывающую концлагерь треугольником…
Расстрелять из авиапушек и пулеметов хотя бы часть сторожевых вышек, а его, быковский, самолет сядет на «Плац проверок», что между комендатурой и трассой для испытаний обуви.
Сядет, подберет Якова, взлетит – и в путь.
На родину. Домой.
Но ведь все должно произойти очень быстро, такая спасательная операция может удасться лишь при условии внезапности.
Тут, воистину, промедление смерти подобно!
Быков крякнул.
Господи, да он что, всерьез об этом помышляет?!
А что же делать, дружище Григорий?
Знать и даже не попытаться спасти «старшего брата»?
Да, Яков ему – Быкову – никто, но для Иосифа Виссарионовича это большая потеря.
Только в 45-м ему станет известна судьба старшего сына.
Это вранье, что Сталин был бездушным диктатором.
Либерасты и не такого насочиняли, вот только верить их «креативной» брехне не стоит.
Когда в 32-м Надежда Алиллуева, мать Василия, покончила с собой, Сталин рыдал на ее похоронах – любил, дуру такую.
А маленький Васька обнимал отца и уговаривал того не плакать…
Да, Иосиф Виссарионович объявил всех сдавшихся в плен предателями, но, может, он смягчит подобный максимализм, если вернуть ему старшенького?..
Не все же сдавались сами, по своей воле.
Яков угодил к немцам в плен раненым, находясь без сознания. Такое с любым героем случиться может, даже с самым крутым и наихрабрейшим.
Вернуть отцу сына – дело благое.
И провернуть всю операцию должен именно он, Григорий Быков. Он же – Василий Сталин…
Только…
«Колорад» снова глянул на самолеты.
Нет, «Яки» не годятся.
После налета на Заксенхаузен боекомплект иссякнет, а дорога домой – долгая.
И, если их встретят на обратном пути те же «мессеры», куда деваться?
Есть, правда, в СССР подходящий истребитель… «И-185».
Или, памятуя, что нынче в моду вошло называть самолеты по фамилии конструктора, «По-7».
Это самолет-мечта.
Вооруженный тремя пушками и мощным мотором, он летал… летает быстрее и «Яков», и хваленых «Ла-5», и немецких «Мессершмиттов».
Он – лучший.
Беда в том, что конструктор Поликарпов, уже разок, еще до войны, создавший лучший в мире истребитель «И-16», беспартийный товарищ. К тому же открыто верит в Бога.
Естественно, что конструкторы пролетарского происхождения вытолкали Поликарпова из ближнего круга.
Особой пронырливостью отличается Яковлев – этот везде пролезет.
Спору нет, его «Як-9» – хорошая машина.
Но с «По-7» он даже рядом не стоял.
Вот если бы собрать группу из восьми поликарповских машин да подговорить пилотов 4-й эскадрильи…
Завтра ж все равно перебазируемся в Малино.
Отдохнем малость и станем переучиваться на «Ла-5» – начинается подготовка к битве, которую потом назовут «Курской дугой».
Время самое подходящее!
Когда полк на фронт пошлют, будет уже не до спасения старшего лейтенанта Джугашвили.
Авантюра чистой воды!
Очень похоже на выкрутасы Васьки Сталина.
Балбес был тот еще…
Или прокатит?
Два раза такую миссию не провернуть, не исполнить.
Но однажды – можно. Взяться, что ли?
Быков вздохнул.
А куда ж он денется…
21 марта группа летчиков 32-го гвардейского авиаполка в составе полковника Сталина, подполковника Власова, майора Бабкова, старлея Орехова и капитана Баклана на участке Калинин – Москва сопровождала правительственный «Дуглас», на котором летел командующий ПВО генерал Громадин.
23 марта полк перебазировался на отдых под город Осташков Калининской области, где летчики полка сдали большую часть своих истребителей «Як-1», «Як-3» и «Як-9» другому авиаполку и на транспортных самолетах перелетели в подмосковные Люберцы для укомплектования полка людьми и боевой техникой.
Приказ НКО СССР[6]
Главнокомандующему ВВС Красной Армии маршалу авиации тов. Новикову А.А.
Приказываю:
1) Снять с должности командира авиационного полка полковника В.И. Сталина, согласно его рапорту, и перевести командиром 4-й эскадрильи 32 гиап.
2) Назначить командиром 32 гиап майора В.П. Бабкова.
3) С 23 марта перебазировать полк на аэродром Малино, где в целях унификации авиационной техники в 3 гиад летчики полка приступят к переучиванию на истребители Ла-5.
4) Исполнение донести.
Москва, Кремль. И.В. Сталин
Глава 7 «Флигер»
Немцы резко снизили активность к 23-му, их самолеты появлялись время от времени, в особенности разведчики-«рамы», но того наплыва, когда бомбовозы прут волна за волной, не было.
Это Быков чувствовал по себе: позавчера было пять боевых вылетов, вчера три, а сегодня – ни одного.
Каникулы.
А посему 32-й гвардейский перебазировался под Осташков без лишних нервов и потерь.
Потом махнули в Люберцы.
После обеда – горохового пюре с жареным луком и тернового киселя – летчики сидели на чехлах под крыльями самолетов и ждали команды.
После заседания с комдивом подъехал Бабков и сказал:
– Возьмите карты! Нам назначен аэродром Малино-1. Порядок вылета отсюда следующий: первыми взлетают первая и вторая эскадрильи, за ними – третья и четвертая. Вопросов нет? Всем по самолетам! Взлетать сразу за мной!
Батальон БАО, ремонтные мастерские и прочий «обоз» полка отправились в Малино по сухопутью.
Летуны следовали по прямой, небом.
Аэродром Малино никакими изысками не поражал, подобных ему понастроили вокруг Москвы порядком, еще с лета 41-го.
Целую сеть ВВП создали, расстарались для 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО, защищавшего столицу.
С высоты не сразу-то и разглядишь этот самый Малино-1, куда лучше виден был ложный аэродром невдалеке, у деревни Никола-Те– тели.
Летный состав истребителей ПВО и на земле был ближе к Богу, расположившись в бывшей церкви Успения Богородицы.
Вокруг храма были нарыты щели для укрытия – вдруг немчура налетит.
Весь день после прилета Быкову и вздохнуть было некогда – ворох бумаг подмахнуть, пилотов устроить, к линейке новеньких «Ла-5 ФН» сходить, ознакомиться вприглядку.
Только на следующее утро Григорию удалось поймать Бабкова и выпросить у того увольнительную.
Майор согласился сразу, тут же добавив, что завтра надо вернуться «строго обязательно».
– Буду, как штык, – пообещал «Колорад» и отбыл в Москву на потрепанном «ЗИС-101» – бывшем таксомоторе, мобилизованном для нужд фронта.
Столица выглядела именно так, как ее показывали в старых фильмах «про войну» – посуровевшей, затаившейся, «сосредотачивавшейся».
Быкова умилял «частный сектор», все эти домишки с огородиками, заполонившие окраины Москвы.
Да и в центре далеко не все было узнаваемо.
Ни «сталинских высоток», вроде МГУ, ни тем более Останкинской телебашни или «книжек» на Калининском.
Силуэт московский был совсем иным, и нужно было приглядываться, чтобы заметить нечто знакомое.
Хотя в самом центре примет времени хватало – гостиница «Москва», Центральный телеграф, здание Госплана, ГУМ и Кремль.
Тут почти ничего не изменилось для «путешественника во времени».
Глянув в зеркальце заднего вида, Быков заметил маленький юркий «Опель».
Не обгоняя «ЗИС» и не особо удаляясь, «Опель» ехал следом, как привязанный.
Слежка, что ли? А мы сейчас проверим…
Плавно завернув за угол, Григорий дал газу.
Пронесся по улице, свернул в переулок. Еще разок свернул и еще…
Оторвался вроде.
Припарковавшись, Григорий вышел и направился к деревянной телефонной будке.
Закрыв за собой скрипучую дверцу, вынул записную книжку, доставшуюся ему «в наследство» от Василия Сталина.
Телефонных номеров там было немного, и все удивляли малым количеством цифр. Зато присутствовали буквы.
Ага! Вот тот, кто ему нужен.
«Павел Анатольевич», в скобках – «Андрей».
Оперативный псевдоним Судоплатова, знаменитейшего советского разведчика, диверсанта и осназовца.
С началом войны Судоплатов возглавил ОМСБОН – Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Отряды ОМСБОН шныряли у немцев по тылам, помогали партизанам и громили, громили врага.
Почти полторы тысячи эшелонов пущено под откос, уничтожены тысячи грузовиков, многие десятки танков и броневиков, сбито полсотни самолетов, взорвано триста с лишним мостов, разгромлено сто двадцать гарнизонов, убито сто тридцать тысяч солдат и офицеров вермахта.
Каково?
Ныне Судоплатов, пребывая в должности комиссара госбезопасности 3-го ранга, рулил Особой группой при наркоме, то бишь 4-м управлением НКВД, занятым террором и диверсиями в тылу противника.
И кто, кроме Павла Анатольевича, мог помочь Василию Сталину в благородном деле, спасении Якова Джугашвили?
Опустив в щелку монету в 15 копеек, Григорий набрал номер. Насчитал два гудка, пока не прорезался спокойный, холодноватый голос:
– Судоплатов слушает.
– Здравствуйте, «Андрей», – сказал Быков.
После секундного замешательства Павел Анатольевич осторожно проговорил:
– Помехи на линии, не узнаю голос…
– «Флигер», – назвал Григорий собственный код Василия, под которым того «вели» чекисты.
– Вот теперь узнал!
– Надо поговорить, «Андрей».
– Это важно?
– Очень.
– Где?
– На «дальней даче».
– Заметано. Но не раньше девяти.
– Буду ждать.
Положив трубку, Быков вернулся к машине.
Постоял, подумал, повздыхал…
Было нужно съездить еще на одну встречу.
С женой.
Быков-то давно разведен, а вот Сталин еще нет, хотя дело идет к тому.
И что ему делать с бедной женщиной?
Жить с ней он точно не будет, это ясно, но…
Григорий поморщился.
Вот, не хватало ему еще и семейные проблемы решать!
А придется.
Жену Василия звали Галей. Галиной Бурдонской.
Фамилия шла от прадеда Бурдонэ, пришедшего в Россию с Наполеоном.
Раненый французский солдат задержался в Волоколамске, да там и женился.
Галю Василий называл «Рыжулей»…
Быков задумчиво посмотрел в сторону Кремля, чьи звезды сияли над крышами.
Бурдонская жила неподалеку, на улице Горького, в трехкомнатной квартире над магазином «Сыры».
Свекор лично оплачивал довольствие невестки и няню для внука Сашки да внучки Нади – Иосиф Виссарионович, зная нрав Василия, не хотел, чтобы Галина с мужем жила.
Быков вздохнул.
Самое неприятное в его положении – это брать на себя чужие грехи, чужие измены.
Он-то ни в чем не виноват перед Галиной, но не скажешь же ей правду…
Проехав немного, Григорий вышел, постоял, оглядывая дом, и прошел во двор.
В парадном было чисто, тихо и гулко. Поднявшись, он постучал, чувствуя отчаянное желание уйти.
– Кто там? – послышался приятный женский голос.
– Я, – ответил Быков.
Дверь быстро открылась, и на пороге оказалась миловидная девушка.
Невысокую, кареглазую, с рыжеватыми волосами, ее нельзя было назвать красавицей – Галина брала обаянием и тем шармом, что достался ей по наследству от предка-француза.
– Здравствуй, Галя, – затрудненно сказал Григорий.
– Здравствуй! – обрадованно ответила Бурдонская. – Что же ты не заходишь?
Быков шагнул за порог квартиры, окунаясь в чужой уют, в чужое тепло.
Из дальней комнаты доносился детский смех и лепет, из кухни наплывали вкусные запахи, но вся эта жизнь принадлежала не ему.
Разувшись и повесив фуражку, Григорий подцепил тапочки.
Прошелся, шаркая, по паркету.
Заглянул в детскую…
– Папка! Папка присол! – обрадовался маленький мальчик и кинулся обнимать Быкова за ногу.
Его сестренка только глазята круглила, открывая ротик – приходила в изумление.
Григорий потрепал Надю по головенке и почувствовал, как пережало горло.
– Привет, Санек…
– Устал?
Быков обернулся.
Галина стояла в дверях, прислонившись к косяку, и с грустью смотрела на него.
С грустью и с любовью.
Василий ей изменял, придурок, а она простила…
И как быть?
Он-то хотел завести речь о разводе, так ведь язык не поворачивается…
Немного стесняясь, Быков погладил женщину по плечу.
– Странно все… – пробормотал он.
Галя прикрыла его руку своей ладонью.
– Что случилось? – спросила она с тревогой. – Я тебя не узнаю…
– А это уже не я… – криво усмехнулся Григорий.
Вернувшись в комнату, он уселся на диван, сложил руки на коленях.
Галина пристроилась рядом.
– Пятого марта меня… не стало будто, – еле выговорил Быков, стараясь соблюсти баланс между ненужной правдой и целительной выдумкой.
– Глянул в зеркало, а лицо не мое, – он отер ладонями щеки. – Достал удостоверение – «Василий Сталин»…
– Господи… – запричитала Галина. – Ты потерял память?!
– Все лучше… и хуже.
– А что хуже?
– Я обрел память другого человека, тоже летчика.
– Вася…
– Я не Вася. Меня зовут Григорий Быков.
Галина прикрыла щеки ладонями, словно не желая выдать их бледность.
– Ч-черт! – скривился Быков. – По-дурацки себя чувствую!
– Васенька… То есть… О, Господи…
– Галя, я не сошел с ума. Хочешь правду?
– Хочу.
– Я шел сюда, чтобы поговорить о разводе.
– Я…
– Ты милая, хорошая, но я тебя не знаю.
– И ничего не чувствуешь? Совсем-совсем ничего?
– Вину. И неловкость.
– И все-таки ты пришел…
– Пришел… А тут Сашка твой, дочка… Надя, да?
– Да… – глаза у Бурдонской заблестели.
Быков фыркнул и покачал головой.
– Т-твою медь… Прости, вырвалось.
– Пустяки какие.
– Сидит Вася Сталин и чушь глаголит…
– У меня тоже мысль промелькнула, что все это розыгрыш, или у тебя что-то… Ну, контузило тебя, что ли… Или спьяну.
– Я не пью.
– Вижу. Я бы сразу поняла, если бы ты… вы хоть сто грамм…
Быков уловил это «ты – вы».
– Ты мне веришь?
– Все это так странно, – вздохнула Галина, оправляя платье на коленях. – Но… Ты даже в дверь постучал не так, как Вася. И смотрел не так, и говорил иначе… У тебя даже походка изменилась. И… Ты погладил Надю по головке…
– Я девочек люблю, – улыбнулся Григорий.
– А Вася сына хотел… Говорил, если будет девочка, чтоб обратно в роддом отнесла…
Галина всхлипнула.
– Не плачь…
– Не буду… Что же нам делать-то?
– Помогать я вам буду обязательно…
– Да у нас все есть…
– Навещать, если ты не против.
– Ну, конечно!
– Спасибо.
– За что?
– За доверие. Ты первая, кому я сказал правду.
– Спасибо…
Григорий невесело рассмеялся.
– Но зачем все это произошло с тобой? Я не спрашиваю, как, но почему? Или за что?
– Не знаю. Но мне очень, очень трудно.
– Вижу…
– Я даже «ты» выговариваю с трудом.
– И я…
Они оба замолчали.
Быков откинулся на спинку дивана, стал оглядывать потолок, люстру, шторы на окнах, стол на точеных ножках, покрытый камчатной скатертью, знакомую по кинофильмам радиоточку – черную бумажную «тарелку».
– Тебе все это незнакомо, да? – тихо спросила Галина.
Григорий кивнул.
– Бедненький…
– Ты только за меня не переживай, – улыбнулся Быков. – Я справлюсь.
– Скажи… Вот ты жил себе, жил, а потом вдруг очутился… в нем?
– Был боевой вылет. И вдруг – я уже в «Яке».
– А… сколько тебе лет?
– Пятьдесят пять будет. Осенью.
– Вот почему у тебя глаза такие…
– Какие?
– Печальные. Знаешь, такое впечатление, как будто я во сне. Или в сказке… И мне хочется, чтобы это была добрая сказка.
– Мне тоже.
– Расскажи о себе.
Самое удивительное, что Быков, товарищ молчаливый и неразговорчивый, не колебался, сидя рядом с Галиной.
Он хотел все выложить, поделиться, как говорят женщины. Именно поделиться, разделить с кем-то хоть часть той ноши, что гнула душу.
– Не знаю, стоит ли… – все-таки пококетничал он для порядка.
– Почему?
– Врать не хочу, а правда… Она еще страньше.
– Вот! – торжествующе сказала Галя. – Это же слова Алисы!
– Ну, да.
– А кто написал «Алису в Стране чудес»?
– Льюис Кэрролл, – пожал плечами Быков.
– Вот! – повторила женщина. – Вася очень мало читал.
– А-а…
– Так ты расскажешь?
Григорий вздохнул.
– Я родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
– К-как?
– Так, – развел руками Быков.
Сейчас он чувствовал блаженное опустошение – и облегчение. Освободившись от тяготившей его истины, он словно наяву сбросил с плеч тяжеленный рюкзак.
– Так ты из будущего?!
– Оттуда.
– Бож-же мой… Тогда… У меня голова кружится… Слушай, но тогда ты знаешь, что будет!
– Историю я учил на «тройку».
– Историю? А, ну да, это же все для тебя – прошлое…
– Прошлое, как прошлое. Гордиться можно.
– А когда кончится война, помнишь?
– В сорок пятом. Девятого мая.
– Как долго еще… А что будет с нами? Со мной?
Быков помрачнел.
– Мне бы не хотелось…
– Да почему?
– Ну, я будто наговариваю на Василия.
– Григорий… Мне-то ты можешь сказать? А я – никому, ни за что!
– Вы расстались бы через год, – неохотно проговорил Быков. – И Василий забрал бы детей.
– Вот как…
– Не думай о нем хуже… Тьфу ты! О ком?
– Григорий, можешь мне не верить, но я тебе верю. Смешно сказала, правда?
– Эх, Галя… Десять лет спустя Сталин умрет.
– О-ох! Иосиф Виссарионович?
– Он. И Василия арестуют.
– За что?
– За страх свой, за ничтожество.
– А-а… Сталина боялись, так хоть сыну его отомстить?
– Именно.
Галя зябко потерла ладонями плечи.
– Что ежишься? – улыбнулся Быков.
– Боюсь… Все такое огромное вокруг, страшное… И я не хочу тебя потерять, кто бы ты ни был.
– Ну, я так просто не дамся. Если выживу, конечно…
Галя положила ему ладонь на плечо и очень серьезно сказала:
– Выживи, пожалуйста. И… приходи. Мы будем ждать.
Григорий покинул Бурдонскую во встрепанных чувствах.
Он и ругал себя за излишнюю болтливость и радовался, что избавился, наконец, от своей ноши, от своего клейма.
Нет, он все сделал правильно, а Галина его не предаст.
Поверила ли она ему на самом деле, или женщину поразило то чудесное, необъяснимое, что произошло с ним? Бог весть…
Вздохнув, Быков завел двигатель.
Нужно было нанести еще один визит.
В доме № 5 по Малому Патриаршему переулку был прописан Николай Николаевич Поликарпов, директор и генеральный конструктор авиазавода, профессор и завкафедрой МАИ.
И – «король истребителей».
Поликарпов был подлинным творцом, а его самолеты – красивыми, быстрыми, легкими в управлении, простыми.
Совершенными.
Небрежно кивнув охраннику в парадном, Григорий поднялся и нажал медную кнопку у дверей, обитых кожей.
Звонок слышен не был, но вскоре щелкнул замок, и перед Быковым предстал авиаконструктор.
В ношенном, но опрятном костюме Николай Николаевич выглядел не профессором, а, скорее, рядовым инженером.
Скромный и благожелательный, он был истинным православным, чтящим Бога и желающим людям добра.
Даже своим врагам.
– Здравствуйте, молодой человек… – протянул Поликарпов. – Чем могу? Позвольте, позвольте… Василий Иосифович?
Григорий слегка поклонился.
– Добрый день, Николай Николаевич. Не помешал?
Конструктор замахал руками и сделал гостеприимный жест.
– Прошу! Сашенька, у нас гости!
Из кухни выглянула робкая женщина.
Испугавшись поначалу человека в форме, она сразу заулыбалась, разглядев, что перед нею военный, а не чекист.
– Не утруждайте себя, сударыня, – улыбнулся Быков. – Я ненадолго.
– Ну, хоть от чая-то не откажетесь, надеюсь? С плюшками?
– Вот тут слаб! Не откажусь.
Улыбаясь, Николай Николаевич проводил своего гостя в кабинет, три стены которого занимали книжные полки.
– Ну-с, и чем же вы меня займете?
– Николай Николаевич, вы верите в Бога?
Поликарпов посерьезнел и медленно кивнул.
– Пятого марта я был близок к тому, чтобы поверить в Него…
– И все же…
– Не знаю. Очень уж все странно…
– Неисповедимы пути Господни, – ласково проговорил конструктор.
– Николай Николаевич…
– Вы будто не решаетесь начать.
– Похоже. М-м…
– А вы сразу к делу, без предисловий.
– Ваш «По-7» не просто хорош, он лучше всех.
– «По-7»?
– «И-185».
– А, ну да, ну да. И?..
– Намечается секретная миссия, нужны будут восемь «По-7».
– Восемь?
– Семь таких, и одну спарку.
– Ах, вот оно что… Вы хотите кого-то вывезти?
– Именно.
– Дайте-ка мне потренироваться в логике… До пункта назначения вы доберетесь, израсходуете там весь боеприпас, и на обратном пути вас не спасет ничего, кроме…
– Скорости и маневра.
– Сколько самолетов противника вы сбили, Василий Иосифович? – неожиданно спросил Поликарпов.
– «Чертову дюжину». Засчитали только девять.
– Только! – фыркнул конструктор и добавил уже другим тоном: – Уважаю.
Тут дверь осторожно приоткрылась, и вошла Александра. Она несла поднос с дымящимися чашками и блюдом с плюшками.
– Извольте отведать!
– Благодарю, – улыбнулся Григорий.
Дождавшись, пока жена покинет кабинет, Поликарпов сказал:
– Вы совсем не похожи на того Василия Сталина, которого я видал еще этой зимой.
– Новую жизнь начал.
Конструктор поднялся и стал ходить.
– Восемь самолетов будут, – сказал он, – на доброе дело не жалко. Но у меня такое впечатление, что миссия, которую вы затеваете, не получила одобрения вашего командования. Оно о ней, скорее всего, и не догадывается. С другой стороны… Чем я-то рискую? Мой, как вы его назвали, «По-7» так и не пошел в серию…
– Надо спасти и человека, и самолет.
– И то, и другое – очень сложно.
– А я не один.
– Вы можете погибнуть.
– Все мы внезапно смертны.
– Хорошо, Василий Иосифович, самолеты будут! Надеюсь, вы откроете мне вашу тайну после возвращения? Кого именно вы спасли?
– Обязательно.
Быков встал, оправляя китель.
– Позвольте откланяться.
– А плюшки?
– Хм… Придется задержаться!
Душистому чаю и плюшкам было уделено полчаса, после чего Быков покинул-таки гостеприимный дом.
Посидел в машине, словно собираясь с силами, да и поехал из Москвы долой, выбираясь к Кунцево.
По узкой извилистой дороге проехал Фили и выбрался на Знаменскую дорогу, которую позже назовут Красногорским шоссе.
И снова к «ЗИСу» прицепился «хвост» – все тот же «Опель».
Добравшись до деревни Калчуга, Григорий свернул к госдаче «Зубалово-4» и покатил сосновым лесом.
«Опель» проехал мимо.
Неужто совпадение? Ага, щас…
Кому-то он нужен. Знать бы, кому.
Смеркалось.
Глухие железные ворота в высокой кирпичной ограде наплывали, качаясь в свете фар.
Приехали.
Домой, так сказать. На госдачу «Зубалово-4».
Еще до революции тут развернул строительство нефтепромышленник Зубалов, отгрохав четыре кирпичных дома. Весь участок огородил стеной почти в два человеческих роста, да еще и башни по углам поставил.
А Сталин любил все крепкое, надежное и защищенное.
Интересно, что Иосиф Виссарионович, высматривая усадьбу под резиденцию, остановил свой выбор на самом маленьком из четырех зубаловских домов, стоявшем в глубине огороженного двора, но двухэтажном.
Поприветствовав охрану – те взяли под козырек, – Быков прошествовал на территорию «дальней дачи», как Сталин называл это имение.
Парк, сад, теннисный корт, оранжереи, конюшня – не хило…
Да и убранство самого дома явно отличалось от пролетарских стандартов: на стенах – старинные французские гобелены, в окнах нижних комнат – разноцветные витражи.
Резной буфет в столовой, старомодная люстра, часы на камине.
Не дурно, совсем не дурно.
В этой-то обстановке и провел свое детство Васька Сталин.
После самоубийства жены Сталин редко появлялся на «дальней даче», да и от детей как-то отдалился – Яша, Света и Вася жили в Зубалово под опекой начальника охраны Власика да экономки Каролины Тиль.
В школу Васька ездил на трамвае и излишне не выделялся, снобизмом уж точно не страдал.
Читал мало, зато пил неумеренно…
Ну, это мы исправили, – усмехнулся Быков своим мыслям.
Он с любопытством разглядывал жилище, в котором как бы прожил годы, ожидая хоть какого-то отклика, но в памяти ничего не аукнулось.
Обычно в книжках о «попаданцах-вселенцах» пишут про подсказки подсознания, а тут – глухо.
Интересно…
А вдруг личность, психоматрица или душа Сталина тоже переселилась?
Только не в прошлое, как он, а в будущее?
И очнулся Вася Сталин за штурвалом «Грача»… М-да.
Или тут другая причина?
Старый-то дом взорвали, когда немцы подошли к Москве.
Отстроили новый, выкрасили в маскировочный темно-зеленый цвет…
Из гостиной донеслись голоса и смех, и Быков решил заглянуть. Открыв дверь, он увидел Константина Симонова – во френче и галифе, заправленных в сапоги, по моде собранных гармошкой, с аккуратными усиками, делавшими его похожим на ловеласа из латиноамериканских сериалов.
Симонов сидел, развалясь, на диване и небрежно обнимал за плечи миловидную женщину.
Надо полагать, Валентину Серову, актрису.
Ее первый муж был прославленным летчиком-испытателем, воевавшим в Испании.
Года четыре тому назад Анатолий Серов разбился, и Валя сошлась с поэтом.
Светлана, та самая Алиллуева, что в будущем очернит своего отца, наговорив всяких гадостей, оживленно тараторила, адресуясь к еще одному частому гостю «дальней дачи», тоже из «творческой интеллигенции» – Никите Богословскому.
Это был темноволосый парень лет тридцати, приятной наружности, ну, может быть, излишне томный.
Никита не слишком внимательно слушал Светлану.
Он иронически улыбался, наигрывая на пианино.
Творческая интеллигенция.
Хозяйка и гости не сразу заметили Быкова.
Григорий вошел в гостиную, оправляя китель, и с прищуром оглядел присутствующих.
– Добрый вечер, – мягко сказал он.
Реакция была разной.
Светлана вздрогнула и поджала губы.
Валентина радостно улыбнулась.
– Добрый вечер, Вася! С фронта?
– Оттуда.
Никита развернулся к нему на стульчике, протягивая руку, а Симонов сказал снисходительно:
– Слух прошел, что ты немецкий самолет сбил?
– Девять самолетов, – сдержанно ответил Григорий, пожимая вялую ладошку Богословского.
Улыбка как-то нелепо расползлась по лицу поэта.
– Девять? – промямлил Константин Михайлович.
Серова просияла.
– Поздравляю, Василий! – воскликнула она. – Это надо отметить!
Быков отобрал у нее бутылку коньяка, и плеснул себе на донышко.
– За победу!
Светлана, напряженно следившая за братом, переводила взгляд с бутылки на этого «пьянчугу-пилотягу» и ничего не могла понять.
– После первой и второй перерывчик небольшой… – пропел Богословский, наклоняя бутылку, но Быков отодвинул свою рюмку.
– И это все? – комически изумился композитор.
– Хватит.
Поднявшись, Григорий поправил ремень и сказал небрежно:
– Пройдусь.
Поклонившись Валентине, он покинул гостиную и обследовал дом, чтобы не сплоховать в случае чего.
Обойдя все комнаты и дивясь странной планировке, «Колорад» вышел на улицу.
Похолодало, но суховатым зимним морозцем и не пахло, все сыростью тянуло, знобкой погребной влагой.
Расслышав шаги за спиной, Быков оглянулся.
Почему-то он ожидал, что выйдет Валентина, но нет, это была его «сестра».
– Зачем ты врал про сбитые самолеты? – нервно спросила она, обнимая себя за плечи.
Григорий внимательно посмотрел на нее и усмехнулся.
– Я сбил больше, чем назвал.
– Не верю! С чего бы вдруг мой капризный, несносный братик возмужал?
– Не знаю, – честно признался Быков. – Просто пятого марта…
– Что – пятого марта? – перебила его Светлана. – Благодать на тебя сошла?
– Нет, – улыбнулся Григорий. – Я стал другим человеком.
– Ах, другим… – издевательски протянула девушка. – Тогда конечно!
Быков покачал головой.
– Господи, сколько же в тебе негатива! – вздохнул он.
– Чего-чего?
– Бессильной злобы, ненависти…
– Да! – с силою сказала Светлана. – Ненавижу! Ненавижу нашу жизнь, наш дом…
– …Нашего отца, – подсказал Григорий.
– А за что мне его любить? – запальчиво парировала девушка. – За то, что маму довел до самоубийства?!
– Он любил ее, – сдержанно ответил Быков. – Эта истеричка сама…
– Не смей так говорить о маме! – взвизгнула «сестра».
– А как еще? Мы сироты по ее дури!
– Ты ничего не понимаешь!
– А тут и понимать нечего.
– Как у тебя все просто, по-армейски! А если ей не нравилась такая жизнь?
– Не нравится – измени ее.
– Женщине нужна любовь!
– Погляди вокруг, – Григорий обвел рукою Зубалово. – Это все дал тебе отец.
– А мне это не нужно!
– Так иди на завод!
– И пойду!
– Вкалывать за тыловой паек и койку в общаге?
– Пойду!
– Не пойдешь. Будешь жрать булку с маслом и страдать.
Поглядев на дрожащую от холода и злости Светлану, Быков усмехнулся.
– Я точно знаю, кем ты станешь, когда вырастешь, – сказал он.
– Да что ты говоришь! И кем же?
– Предательницей.
Не слушая больше девушку, Григорий спустился в маленький парк и побрел аллеей.
Емким вышел день, насыщенным.
Миссия, которая еще вчера казалась невыполнимой, сегодня обретала зримые, реальные черты.
Быть может, те неведомые силы, что забросили его в это время, и ставили целью спасение Якова?
А зачем это неведомым силам?
Вернуть сына отцу, чтобы тот подобрел и не был столь непримирим?
Глупости…
Его мысли оборвал нетерпеливый гудок.
Створки ворот распахнулись, пропуская во двор черную «эмку».
Ее фары высветили спортивный «Паккард» – любимую машину Василия Сталина.
Вот, где она! Будем знать…
Хлопнула дверца, и захрустела щебенка под уверенными шагами.
– Павел Анатольевич? – окликнул Быков, скрытый темнотой.
– А, вот вы где… Здравия желаю, Василий Иосифович.
Пожав крепкую руку Судоплатова, Григорий пригласил его в дом.
Укрывшись в маленькой комнате на втором этаже, Быков зажег лампу-пятилинейку под зеленым абажуром и подкрутил фитиль.
Плотно задернул шторы.
Серьезное лицо комиссара ГБ выразило легкое нетерпение.
– Пленный рассказал, где Яков, – стал излагать «легенду» Григорий.
– Однако…
– Потом я сбил «мессер». Пилот сказал то же самое.
– Кто вел допрос?
– Я.
– Entschuldigung, sprechen sie Deutsch?[7]
– Ja, ich sprechen gut.
– Однако… Я могу побеседовать с этими немцами?
– Нет.
– Почему?
– Я дал слово.
– Понятно… И где же Яков?
– Концлагерь «Заксенхаузен», барак номер три особого блока «А».
Судоплатов встрепенулся.
– А вот это уже серьезно, – медленно проговорил он. – У нас есть непроверенные сведения о том, что Якова Джугашвили держат именно в Заксенхаузене.
– Лишнее подтверждение.
– Ну, да… Ну, да… Так что вы задумали, Василий Иосифович?
– Просто Василий.
– Я слушаю, Василий.
Быков вкратце изложил свой план.
Павел Анатольевич не выдержал – вскочил и стал мерить комнату шагами.
– Это очень, очень опасно! – сказал он. – Очень! Вы понимаете? И что вам мешает просто-напросто написать рапорт или донесение? Не доверяете органам?
Григорий покачал головой.
– Времени нет, Павел Анатольевич.
– В смысле?
– 14 апреля Якова расстреляют.
Судоплатов замер, внимательно разглядывая Быкова.
Ответный взгляд Григория был спокоен.
– Разумеется, вы не назовете ваш источник?
– Нет.
Комиссар вздохнул и сел. Поерзал и сказал ворчливо:
– От меня-то вы чего хотите?
– Помощи и прикрытия.
– Василий, – вздохнул Судоплатов, – если вы окажетесь в одном блоке с Яковом…
– А если мы оба вернемся?
– Ох, и задачку же вы мне задали…
– Нужен аэродром подскока и…
– Горючее?
– И бомбы.
– Entschuldigung?
– Мы вылетим с подвесными баками.
– А-а… Ну, да… Тогда вам просто некуда будет бомбы вешать…
– Именно.
– Сколько эти ваши «По-7» смогут пролететь с подвесными баками?
– Больше двух тысяч километров.
– Ну, до Берлина добраться хватит…
– А маневры?
– Нет-нет, я просто соображаю. Бомбы вам обязательно потребуются, тут даже спорить не о чем. Итак, вам будет нужно, не долетая до цели, дозаправиться и подвесить бомбы. Подвесить, правильно? Бомболюков-то нету вроде на ваших истребителях.
– Нету.
– Ну, вот… Я, знаете, что придумал, Василий… В среднем течении Одера, как раз по вашему маршруту, имеется полузаброшенный аэродром Люфтваффе. Последний раз он использовался в 39-м, когда немцы лупили пшеков, но и взлетная полоса, и запасы горючего имеются. Орднунг!
– Сесть у немцев?
– Да! Наглость, конечно, но куда без нее? По правде говоря, я просто не смогу договориться с поляками, они больны антисоветчиной. А вот немцы… Вы сможете по радио ответить на запрос или вызвать аэродром?
– Ja, natürlich[8].
– Вот и чудненько! На «Яках» там появляться… м-м… нежелательно, а вот «По-7» немцам практически неизвестны. Скажете, что так, мол, и так, секретные аппараты. Все необходимые документы мы вам состряпаем.
– А немецкие шлемофоны достанете?
– Постараемся! Только ни крестов, ни звезд на самолетах малевать не надо.
– Понятно. И еще…
– Грузите, грузите, Василий. Грузят на того, кто везет…
– В «Заксенхаузене» – активное подполье…
– Связаться с ними?
– Желательно.
– Понял, понял… Якову весточку передать?
– Да. Все пройдет за минуты.
Обсудив детали, Судоплатов и Быков расстались, вполне довольные друг другом.
Комиссар – авантюрист еще тот.
Если миссию постигнет неудача, он отбрехается.
А будет успех, тут и шеф Судоплатова, сам Берия нарисуется, дабы урвать свою долю наград и прочих милостей.
Быков глянул на часы – одиннадцатый уже.
Пора баиньки. Завтра рано вставать.
Выйдя в коридор, он прислушался.
В гостиной пел Бернес.
Не с патефона, вживую. Марк тоже был частым гостем в Зубалово.
Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…
Григорий не выдержал, спустился и тихонько вошел в гостиную.
Богословский аккомпанировал на пианино, слабо улыбаясь, словно уносился в совершенно иной мир, далекий от земного.
Бернес стоял рядом, облокотившись на инструмент, и пел, склонив голову к плечу.
Он был задумчив, грустен даже – то ли в образ вошел, то ли чувствовал так.
Фильм «Два бойца» еще не вышел на экраны, и песня звучала внове, как будто в первый раз.
Заметив Быкова, Бернес встрепенулся, кивнул ему, как старому знакомому, а Григорий на цыпочках прошел к дивану – Валентина подвинулась – и он сел рядом.
Заметив гитару с пошлым бантом на грифе, Быков взял ее и стал подыгрывать пианисту.
Светлана с изумлением смотрела на брата: он еще и на гитаре может?!
Григорий усмехнулся и подмигнул «Пупку», как Васька в детстве дразнил сестру.
…Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться сейчас губами…[9]
Быков и не заметил, как начал подпевать, а когда отзвенел последний аккорд, Валя Серова воскликнула:
– Марк! А у Васи хороший голос! Приятный такой…
– Да бросьте… – отмахнулся Григорий.
– А ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Бернес. – Спойте нам что-нибудь!
Быков поднял бровь и усмехнулся.
Он вспомнил кой-какие книги про попаданцев, где главный герой поет песни из будущего, выдавая их за свои.
Нет, спеть-то можно, отчего ж, только…
– Ладно, – сказал Быков и меланхолично затеребил струны.
Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо – опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, – не про то разговор, Вдруг заметил я – нас было двое. Для меня будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, будто из плена, весна, По ошибке окликнул его я: – Друг, оставь покурить! – А в ответ – тишина: Он вчера не вернулся из боя…
Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие – как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих. Все теперь одному. Только кажется мне, Это я не вернулся из боя.
Когда Быков прижал ладонью струны, он ощутил, что смолкла не одна лишь гитара – тишина стояла в гостиной.
Валя смотрела в стену, сжав ладони, будто молясь, и на ресницах ее дрожали слезинки.
Даже Светлана выглядела потерянной.
Богословский смотрел с интересом и удивлением.
– Вот это ничего себе! – выдохнул Бернес и рассмеялся, но как-то наигранно, будто стесняясь своего волнения. – Я никогда не слыхал этой песни! Кто написал?
– Его звали Владимир. Он умер.
– А еще? – вцепился в Быкова Марк. – Спойте еще!
– Спойте! – умоляющим голосом сказала Валентина.
Даже вальяжный Симонов заворочался беспокойно и забормотал:
– Право, это была вещь…
– Ладно, – согласился Григорий. – Еще одну, и все.
Песен Высоцкого он знал немного, но эта просто просилась на язык.
Я – «Як»-истребитель, мотор мой звенит, Небо – моя обитель, А тот, который во мне сидит, Считает, что он – истребитель.
В этом бою мною «Юнкерс» сбит, Я сделал с ним что хотел. А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел.
Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, А тот, который во мне сидит, Опять заставляет – в штопор.
Из бомбардировщика бомба несет Смерть аэродрому, А кажется – стабилизатор поет: «Мир вашему дому!»
Быков пел, струны звенели, и все горести будто отошли, не в сторону даже, а в небытие.
В эти минуты он отдыхал душою, наслаждался покоем, и ему было хорошо.
Опасность, риск, качание на лезвии бритвы между тем и этим светом – все это будет, и очень скоро.
Но не сегодня.
…Терпенью машины бывает предел, И время его истекло. И тот, который во мне сидел, Вдруг ткнулся лицом в стекло.
Убит! Наконец-то лечу налегке, Последние силы жгу. Но что это, что?! – я в глубоком пике И выйти никак не могу!
Досадно, что сам я немного успел, Но пусть повезет другому. Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому!»… «Мир. Вашему. Дому!»…
– «Мир вашему дому…» – прошептала Валя и вздрогнула, словно выходя из транса. – Это так… Так здорово!
– Вам надо петь, – серьезно сказал Бернес. – Голос у вас не сильный, но приятный, а силу и развить можно.
– Мне надо летать, – парировал Быков, откладывая гитару.
– Еще! – взмолилась Серова.
Но Григорий, хоть и улыбнулся ей, оставался непреклонен:
– Все, отбой.
Сообщение Совинформбюро:
В течение 25 марта наши войска вели бои на прежних направлениях.
24 марта частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 50 немецких автомашин с войсками и грузами, взорван склад боеприпасов, подавлен огонь восьми батарей полевой и зенитной артиллерии противника.
На Западном фронте наши войска заняли несколько населенных пунктов. Бойцы Н-ской части обошли сильно укрепленный опорный пункт противника, с тыла атаковали немецкий гарнизон и после короткого боя овладели пунктом. Захвачены склад боеприпасов, три орудия, много винтовок, гранат и патронов. Взяты пленные.
В районе Белгорода подразделения Н-ской части разгромили немецкую роту автоматчиков, пытавшуюся переправиться через водный рубеж. На поле боя осталось свыше 100 вражеских трупов. Огнем нашей артиллерии подбито три танка, пять противотанковых орудий, рассеянно и частью истреблено до батальона пехоты противника.
На Ленинградском фронте нашими летчиками в воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в течение вчерашнего дня уничтожено 32 немецких самолета.
Глава 8 Туда
Всю восьмерку «По-7», тупоносых и округлых, перегнали с аэродромов в Люберцах и Старой Торопе на следующий же день.
Самолеты – темно-серо-зеленый «верх» и серо-голубой «низ» – не несли на плоскостях или фюзеляже никаких опознавательных знаков, даже тактические номера на них отсутствовали.
Пилоты-инструкторы выстроили истребители в линейку, и Быков, оглядев пилотов 4-й эскадрильи, сказал:
– Это – наши.
– Ух, ты! – неуверенно выразился Орехов. – А… можно полетать?
– Можно десять раз отжаться, – улыбнулся Григорий.
– Разрешите пилотаж, товарищ полковник! – вытянулся ведомый.
– Разрешаю. Набор высоты и пару кругов.
– Ма-ало…
– Налетаешься еще.
Володя нацепил парашют и полез в кабину.
Сразу два инструктора принялись ему объяснять, что да как. Орехов только кивал. И вот…
– От винта!
Взревел могучий мотор, полутораметровые лопасти слились в сверкающий круг.
– Две тыщи лошадей! – провопил Котов, придерживая рукой пилотку. – Вот, где моща!
«По-7» медленно вырулил на взлетку – было заметно, что Володя осторожничает – и вот, все быстрее и быстрее, покатил, легко оторвался и стал набирать высоту.
Заложив вираж, самолет описал один круг, второй – на аэродром опускался низкий гул – и пошел на посадку.
Сел истребитель мягко, прокатился, зарулил на стоянку и успокоился.
Из кабины вылез лучащийся Орехов.
– Это не самолет! – крикнул он. – Это сказка! Машина – зверь, а слушается!
Пилоты обступили истребитель.
– Управляется как?
– Легко! Не полет, а прогулка!
– А это чего? Пулеметы?
– Деревня! Пушки это.
– Две?!
– Три!
– Ну, вообще…
– Командир, а почему нам эти? А «Ла-5»?
– Володь, – улыбнулся Быков, – ты пересядешь на «Ла-5»?
– Ни за что!
– Пойдемте, разговор есть…
Всей эскадрильей пилоты ввалились в избушку, срубленную для них, и с шумом расселись по лавкам.
Быков зашел последним, оглядев летное поле «Малино-1». Повсюду ревели моторы, «Ла-5» взлетали или садились, или вертелись в небесах – летчики полка осваивали новую технику.
«Ничего, – подумал Григорий, – у нас поновее будет!»
Закрыв дверь, он садиться не стал.
– Намечена секретная операция, – сказал он.
– Какая? – тут же спросил Орехов.
– Спасти офицера.
– Откуда?
– Из концлагеря «Заксенхаузен».
Наступила тишина.
– Так это же в Германии, кажется, – растерянно проговорил Микоян.
– Под Берлином.
Летчики переглянулись.
– Я хочу вытащить из застенков брата.
Сжато прояснив вопросы, заданные и не озвученные, Быков сказал:
– Судоплатов нас прикроет от своих…
– Можете не продолжать, товарищ полковник, – сказал Баклан. – С немцами будем справляться сами. Не впервой, справимся.
Григорий покачал головой.
– Это не приказ, это просьба.
– Товарищ команди-ир! – протянул Орехов. – А вы что думали? Что мы сразу под лавку спрячемся? Страшно, конечно, на рожон-то переть, так я, может, всю службу мечтал в Германии побывать!
– Спору нет, – рассудил Зайцев, – миссия опаснейшая, как ни крути, так ведь война идет! И мы, что тут ни говори, призваны в ряды.
– А товарищ командир решил, что мы тут сразу побледнеем, – насмешливо проговорил Котов, – заплачем, галифе перепачкаем, и придется ему новых пилотов искать!
– Щас получишь, – улыбнулся Быков.
– А давайте, проголосуем! – предложил Гарам, бывший отсекром, то бишь ответственным секретарем – так тогда звали комсоргов[10]. – Кто за?
Все дружно вскинули руки.
– Кто против? Воздержался? Единогласно!
– Спасибо, ребята, – серьезно сказал Григорий.
– Не за что! – зашумели ребята.
И потянулись дни ожидания – Судоплатов искал выходы на подполье в «Заксенхаузене», а заодно и к аэродрому Ферботенвальд.
Впустую время не пропадало, каждый день Быков гонял эскадрилью, да и сам умножал часы налета на «По-7».
Реально, классная машина!
И отказываться от такой в угоду Яковлеву или даже Лавочкину было бы преступлением, настоящим вредительством, мелкой корыстью.
Сколько новых побед можно одержать, пилотируя «По-7»!
А сколько жизней летчиков спасти?
Да что говорить…
И все же ожидание выматывало.
Кончился март, повел счет апрель.
Комиссар позвонил, но радость и облегчение, всколыхнувшиеся в Быкове, тут же сменились разочарованием – Судоплатов сообщил лишь, что удалось выйти на блокфюрера из Заксенхаузена, некоего Йоргена Шульца, сочувствующего коммунистам и готового помочь им – за кругленькую сумму.
Четвертое апреля. Пятое. Шестое. Седьмое.
Оставалась ровно неделя.
Григорий вовсе извелся, когда на восьмой день его вызвали в штаб. Звонил Судоплатов.
– Все, товарищ полковник! – сказал комиссар с усталым довольством. – С Шульцем мы обо всем договорились, за две тысячи рейхсмарок он сам выведет… кого надо. По… «Запретному лесу»[11] все тоже срослось. Все необходимые документы доставит мой человек. Вылет послезавтра, в пять утра. Шульц отработает «получку» ровно в восемь тридцать. Успеваете?
– Вполне.
– Действуйте, полковник. И… удачи!
Апрельская ночь была темна и промозгла.
Техники проверяли машины при свете фонарей, приглушенно матерясь, будто сон отгоняя.
Клацали и лязгали инструменты. Опустошались бочки с бензином – по четыре подвесных бака вешалось под крылья, на сто литров каждый.
Закутанный в плащ-палатку, появился Бабков, мрачный и насупленный.
– Если что, я скажу, что эскадрилья отрабатывает ночные полеты, – пробурчал он.
– Не обижайся, Петрович, – сказал Быков. – Так надо.
– Да понимаю я. «Болтун – находка для шпиона!» Ну, не задерживайтесь…
– Мы только туда и обратно.
Повернувшись, комполка потопал на КП, а Григорий вздохнул и посмотрел на часы.
– Пора.
Всю эскадрилью переодели в кожаные легкие куртки немецкого образца.
Шлемофоны тоже были трофейными – из текстиля.
Такие особенно летом хороши – не взмокнешь.
Похлопав себя по карманам, Быков в очередной раз проверил, все ли бумаги на месте, и дал отмашку:
– По машинам!
«По-7» подняли рев и вой, как будто не хотели покидать родную землю, да еще в такую рань.
А надо.
Один за другим истребители поднимались в воздух.
Вскоре они выстроились привычной «этажеркой» и потянули на юго-запад.
Эскадрилье предстояло миновать линию фронта и затеряться в глубоком вражеском тылу.
Интересно, но именно сейчас, когда наступала самая опасная стадия всей его затеи, Григорий успокоился. Повеселел даже.
Теперь-то все лишь от него зависит, от товарищей, от их умения и слетанности.
Ничего, прорвемся… Все будет «аллес гут»!
Быков летел и наслаждался.
Самолет Поликарпова можно было доверить даже летчику с квалификацией ниже средней.
Надежная машина, отличная машина.
Господи, да что там говорить!
«По-7» было попросту приятно пилотировать.
Больше всего тревоги у Григория вызывали моторы – мощные 18-цилиндровые «звезды», ревущие под капотами истребителей, были «сыроваты», а главное, собраны весьма небрежно.
Увы, с культурой производства даже на авиазаводах имела место напряженка.
Существовали еще разные мелочи, вроде каплевидного передка фонаря, малость искажавшего обзор, или длинноватой ручки управления, но все это были именно что пустяки, легкое неудобство.
Вернемся – исправим. Если вернемся…
«Да куда мы денемся…» – усмехнулся «Колорад».
Линию фронта пересекли, забравшись на высоту больше семи тысяч метров и пользуясь кислородными масками.
Несколько минут летели в густой, как в парилке, измороси.
Пробили облака. Далеко-далеко виднелась розовая полоска восхода.
Неожиданно внизу, в разрыве туч, завиднелись редкие, желтые и белые, слегка размытые огоньки.
– Володя! Где мы?
– Сафоново! Слева под нами.
– Как время? Укладываемся?
– Вполне!
Неожиданно над землей рассекли черноту красные ракеты, замигал прожектор.
– Командир! Нас что, обнаружили?
– Здесь аэродром, Володя.
– Немецкий?
– Нет, турецкий! – фыркнул в эфире «Кот».
– Фрицы сигналят: вам дозволяется посадка.
– За своих приняли!
Миновали Сафоново, и все покрыл густой сумрак.
Но небо на востоке уже разгоралось зарей, светлело, и вот развиднелось.
Алый кругляш солнца полез из-за горизонта, омахивая розовыми лучами небосвод, словно веником-опахалом выметая тьму – звезды тухли, как будто перегорали, и осыпались блестками.
Начинался день.
Погода – «миллион на миллион».
Быков охватил взглядом «этажерку».
Картинка!
Самолеты летели ровно, они словно висели в утренней синеве, недвижимо, а редкие облачка проплывали понизу, и земля мягко, едва заметно, катилась навстречу.
Понизу стелилась русская земля, оккупированная врагом.
Григорий сжал губы, еще раз глянув на строй истребителей.
«По-7» чем-то напоминал новейший «Фокке-Вульф-190» – тоже тупой нос, мягкие закругления киля и плоскостей.
Специалисту-авиатору сразу бросятся в глаза всякие разности, ну так что ж?
Секретная разработка. Да-с.
«Штаффельфюрер» Гельмут фон Штирлиц испытывает новую модель.
«Ja, ja…»
Истребитель гудел низко и сильно, одолевая 650 километров за час.
На высоте «По-7» можно было и посильнее разогнать, но Быков решил обойтись без форсажа.
Выигрыш в скорости будет не так уж и велик, а вот моторы могут и закапризничать. Перегрев, расход масла, то, се…
Рисковать нужно уметь.
Стало быть, умножать опасности – это не наш путь…
– Командир, – подал голос Орехов. – А говорить-то можно?
– По делу. Желательно, по-немецки.
– А я не умею!
– Учись. Чего хотел?
– Да я так, просто… Летишь над собственной страной, а сам скрываешься будто.
– Не будто, – вступил Микоян, – а скрываешься. Ничего, погоним скоро немчуру!
– Между прочим, – заговорил Котов, – мы в гости к Гитлеру летим! С подарочками!
– На аэродроме ни слова по-русски.
– Йаволь, майн фюрер!
– Именно так.
– Может, и «Хайль Гитлер!» кричать?
– Надо будет – крикнешь.
– Ты, Мишка, не заносись. Считай, что мы группа художественной самодеятельности. Летим на гастроли!
– Выступим… Мы им так выступим, что…
– Отбой.
– Правильно, командир. А то, перехватят еще…
И «кубанская этажерка» полетела дальше…
Час спустя под крылом зазеленело Полесье, взблескивая зеркальцами озер и речушек.
Здесь эскадрилью потревожили впервые – медленно нагоняя «По-седьмые», поднялся «Мессершмитт».
С трудом удерживая скорость – серый дымный шлейф форсируемого двигателя стелился за «худым», – немецкий пилот поравнялся с Быковым и показал большой палец.
Принял за своего!
Нормальному немцу и в голову прийти не могло, что здесь, в глубоком тылу, вдруг окажутся самолеты противника, да еще такие – хрен догонишь!
Григорий осклабился, помахал фрицу рукой.
«Мессер» покачал крыльями и потянул вниз, плавно заворачивая.
Даже заученную легенду Быкову проговаривать не пришлось.
Что ж, тем лучше. А то, не дай бог, попадется фашист, мыслящий по-уставному, да и станет справки наводить о Гельмуте фон Штирлице…
А оно ему надо?
Еще час лету, и впереди заблестела лента Одера, похожая на полосу полированного металла.
Поразительно, но эскадрилья летела, будто невидимая.
Всего пару раз последовал запрос, но бодрые ответы Быкова мигом успокаивали наземные службы рейха.
А Григорий в который раз благодарил тетю Марту за ее уроки.
В детстве это была как бы игра, и вот так, шутя, он выучил к школе немецкий.
Пригодился!
Снижаясь, Быков замечал все те ориентиры, насчет которых его просветил Судоплатов. Так-так-так…
Вот она, та самая одиночная кирха! А вон четыре холма в рядок, словно кто их насыпал – одинаковые травянистые конусы.
Пора.
Григорий вызвал по радио аэродром Ферботенвальд.
Полный достоинства густой баритон отозвался, интересуясь, кто это в гости напрашивается.
– Обер-лейтенант Штирлиц, – отчеканил Быков. – Испытательная группа Люфтваффе.
Все, больше вопросов не было.
Баритон мигом сменил тон, деловито интересуясь, чем они могут помочь.
Григорий ответил в том смысле, что неплохо бы заправить самолеты эскадрильи и приготовить тридцать две бомбы SC100. Летчикам-испытателям нужно отбомбиться на полигоне…
– Jawohl, staffelführer!
Вскорости показался главный ориентир – небольшой замок с высокой башней-донжоном.
Ферботенвальд находился аккурат между ним и Одером.
Быков плавно завернул, выходя на посадочную глиссаду – бетонная ВПП лежала перед ним, как торт на блюде.
«А я, значит, муха…» – мелькнуло у Григория.
Истребитель сел, качнулся, приседая на передние шасси, и покатился, пригашая скорость и выруливая на стоянку.
Быков выбрался первым, с удовольствием разминая ноги.
И воздух свежий…
От низких построек аэродромных служб уже поспешал полный немец в серой форме.
Вскинув руку в нацистском приветствии, он бодро отрапортовал:
– Хайль Гитлер! Начальник аэродрома Ферботенвальд, гауптман Клаус Клюге!
Небрежно, в манере Адольфа, сделав ручкой, Григорий передал Клюге нужные бумаги и отрекомендовался:
– Оберст-лейтенант Гельмут фон Штирлиц, испытательная группа Люфтваффе. У вас все готово, гауптман?
– Не извольте беспокоиться, – ответил Клюге в манере мелкого лавочника.
Со стороны складов уже рокотал «Опель-блиц», в его кузове были аккуратно расставлены ящики с бомбами.
Следом, надрывно воя мотором, поспешал наливник с прицепом-цистерной.
– Кофе не желаете? – прогнулся гауптман.
– Было бы неплохо, – кивнул «Гельмут». – Моих парней угостите?
– Всенепременно!
– Тогда мы поделимся печеньем.
Вразвалочку приблизившись к пилотам 4-й эскадрильи, с любопытством оглядывавшихся кругом (заграница!), Быков негромко сказал:
– Только «данке» и «гут».
– Йа, йа! – важно покивал Орехов.
Пожилой солдат с розовыми петлицами на форме приволок тележку с термосом и разлил кофе по картонным стаканчикам. Григорий угостил Клюге печенками из трофейной банки.
– Господин Клюге, – спокойно сказал он, отпивая горячий кофе, до которого не был охотник, – мы слетаем и отбомбимся, после чего вернемся сюда на дозаправку – в одиннадцать сорок пять. Подвесные баки мы оставим у вас.
– Яволь, штаффельфюрер!
Старый солдат налил стакан кофе и поднес Володе Орехову.
– Битте.
– Данке, – церемонно ответил ведомый.
Все, как в лучших домах Берлина…
Допив кофе, Быков кивнул Клаусу Клюге и коротко сказал:
– Абфарен![12]
Заправщики уже отъезжали, сворачивая шланги.
Оружейники цепляли бомбы к держателям – Судоплатов, молодчина, и об этом побеспокоился, его умельцы присобачили немецкие «цеплялки».
И снова заревели, загудели моторы.
Самолеты без опознавательных знаков выруливали на гладкую бетонку и один за другим поднимались в небо.
Сделав круг над Ферботенвальдом, Быков покачал крыльями и направил «По-7» к Берлину.
Где-то внизу промелькнули столбы с проводами.
Небось, телефонные.
Ничего, наш человек уже второй час подряд прослушивает линию.
Попробует гауптман, на всякий случай, позвонить, куда надо, пассатижи мигом прервут разговор…
Эскадрилья пролетала над коренными немецкими землями и уже не вызывала ровно никаких опасений – русские просто не могли оказаться здесь, Восточный фронт далеко…
Скоро немцам придется усомниться в своей недосягаемости.
Григорий сосредоточился.
Он с пилотами долгими часами разыгрывал на столе сегодняшнюю операцию.
Но модельки – это одно, а действительность имеет одну паршивую особенность – вносить коррективы и требовать судорожных импровизаций…
Быков глянул на часы.
Все, время пошло.
Скоро график и вовсе ужесточится, каждая минута будет расписана.
Была расписана…
Поглядим теперь, как сработает эскадрилья.
Обойдя столицу Третьего Рейха с запада, «По-седьмые» устремились к пункту назначения, держась серой полосы автобана.
– Ахтунг.
– Йа, йа…
Заксенхаузен показался как-то сразу, хотя выстроили его широко, с размахом.
Громадный равнобедренный треугольник концлагеря был спланирован по всем канонам архитектуры – от вершины, где находилась мрачная башня «А», тянулись лужайки и скверики – место проживания администрации КЦ, а в большом особняке, прозванном узниками за свой камуфляжный цвет «зеленым чудовищем», отдыхали от трудов неправедных эсэсовцы.
Далее по расходящимся лучам стояли бараки, примыкая к «Плацу проверок» – половине обширного круга, выходившему широкой стороной к двухэтажному зданию комендатуры.
Этакий Версаль для изуверов и палачей.
– Штурм!
«Этажерка» распалась на двойки.
Пара Баклана улетела бомбить башню «А», где находился главный вход в концлагерь и откуда шел ток на колючую проволоку.
Рядом с башней, на зеленом лугу, стоял дом коменданта – на него тоже бомбы не жалко.
Пары Коробова и Гарама отправились рушить казармы СС, потом, сбросив тяжелые SC, они пройдутся по монументальным пулеметным вышкам, откуда простреливался весь лагерь.
Советские истребители стреляли экономными очередями, но мощь залпа давала себя знать – при попадании сносило крышу на башнях местных вертухаев и расколачивало пулеметы, парапеты и прочее хозяйство.
Уже несколько башен-вышек подряд исходили клубами пыли и дыма.
Осколочно-фугасные SC разнесли по досочке «зеленое чудовище».
Эсэсовцы разбегались черными жуками, но где спасаться от осколков на ровном, хорошо подстриженном лугу?
И раскаленный металл рвал и терзал упитанные тела, вынимая душонки вон.
Одна из бомб угодила в крематорий, прямо в резервуар с мазутом, и тот рванул, разлился кипящим огнем, нещадно коптя черным дымом.
– Володя!
– Я помню! – отозвался Орехов, входя в пике.
Четыре бомбы рванули, разнося левое крыло комендатуры.
Быков, катясь с «горки», отбомбился по той же цели, снося весь второй этаж, но снова набирать высоту не стал – пошел на посадку.
Холодок сквозанул по спине – скоро все станет ясно…
Стоило ли им рисковать? Идти ва-банк?
А выигрыш?
«По-7» сел резковато, подскочил, да и покатил по плацу, прямо на толстый столб виселицы.
Где-то в стороне бегали черные фигурки солдат, их бег пересекался с пунктирами дымных фонтанчиков, но Григорий не отвлекался.
Близились невысокие стены, полукругом обрамлявшие трассу для разноски обуви.
Быков плавно развернул самолет, огибая виселицы.
Кто-то показался в проеме между стен…
Неужели?
Сдвинув фонарь, Григорий привстал и закричал:
– Яшка! Сюда!
Нелепая, скособоченная фигура шустро заковыляла навстречу.
Он! Точно, он!
Яков Джугашвили!
Почти падая, Яков оперся обеими руками о крыло.
– Брат! – выдохнул он, запрокидывая бледное лицо.
– Залазь! – Григорий нагнулся, протягивая Якову руку.
Кое-как узник забрался на крыло, пролез в кабину и закашлялся, рот открывая, а слов не говоря – запыхался.
– Я – «Колорад»! Уходим!
– Командир, он с тобой?
– За мной сидит!
– Ур-ра!
– Экономить боеприпас!
Затормозив, Быков добавил газу, да так, что самолет потащило по полосе, и тут же разблокировал колодки.
«По-7» швырнуло вперед, а мотор все набавлял и набавлял оборотов.
С ревом истребитель оторвался от плаца, пронесся над дымившимися развалинами комендатуры и пошел в набор высоты.
Широко улыбаясь, Григорий поднял руку, и худая ладонь Якова слабо впечаталась в его крепкую пятерню.
Сообщение Совинформбюро от 10 апреля 1943 года:
«В течение ночи на фронтах существенных изменений не произошло.
Западнее Ростова-на-Дону продолжалась артиллерийская и минометная перестрелка с противником.
Огнем артиллерии уничтожено три орудия, 9 пулеметов, разрушено 13 дзотов и блиндажей противника.
На другом участке наши артиллеристы обстреляли немецкую мехколонну и уничтожили по меньшей мере 10 автомашин противника.
На Кубани наши войска вели артиллерийскую перестрелку и разведку противника.
На одном участке батальон немецкой пехоты пытался вклиниться в наши боевые порядки.
Подразделения Н-ской части подпустили немцев на близкое расстояние и открыли по ним залповый огонь.
Гитлеровцы отступили, оставив на поле боя свыше 100 трупов своих солдат и офицеров.
Наши летчики в воздушных боях сбили три немецких самолета».
Глава 9 Обратно
Застать фашистов врасплох удалось вполне – Заксенхаузен остался за хвостом, и столбы пожарищ по косой уходили в небо.
Эскадрилья ушла без потерь, да и нечем было вертухаям отбивать налет.
Впечатление складывалось такое, что восьмерка «По-седьмых» разворошила осиное гнездо – немцы очень сильно разозлились, но особенное расстройство в ведомствах Гиммлера и Геринга вызывала скрытность и малозаметность русских.
Казалось бы, целая эскадрилья!
Куда ж ей деваться? Где скрыться?
Однако центральная Германия – это не передовая, здесь мало постов наблюдения, а перехватчики с зенитчиками несли свою службу на подходах к Берлину, на острове Узедом, где стояла когда-то рыбацкая деревушка Пенемюнде, и прочих интересных местах.
А их-то как раз русские избегали, аккуратно обходя стороной.
Неизвестные самолеты наблюдали многие, но кто из обывателей мог отличить новый «фоккер» от старых моделей, кто мог сказать, что видел пролет неизвестных истребителей?
А Быков воротился по своим следам и пошел на посадку в Ферботенвальде.
Сначала он описал круг, ожидая сигнала от агента НКГБ, и он пришел.
Спокойный девичий голос произнес:
– Аллес байм альтен[13], – и отключился.
Порядок…
– Яш, пригнись и не высовывайся.
– Тут же немцы!
– А чем мы хуже?
– А-а…
Вся восьмерка села, и гауптман Клюге тут же развил бурную деятельность – доливалось топливо, подвешивались столитровые алюминиевые баки под крылья.
Сгоряча Григорий хотел и боеприпас обновить, но вовремя одумался – местные оружейники живо разберутся, что пушки на «новой модели «Фокке-Вульфа» называются ШВАК…
– Абфарен!
Самолеты эскадрильи взлетали друг за другом, чередой, словно воздушный караван, и набирали высоту.
Казалось бы, теперь перед ними стояла куда более простая задача – вернуться, но как раз ее решить было сложно.
Полет «сюда» ни у кого не вызывал особых подозрений – одни путали «По-7» с «фоккерами», другие вообще не обращали внимания на небо – не привыкли еще к бомбежкам.
А вот теперь, когда дело сделано, возбудятся все штабы, дежурные звенья «мессеров» станут утюжить воздушное пространство, выискивая нарушителей, покусившихся на самое сердце рейха.
Обратный курс Быков прокладывал по известной схеме – подальше от городов, аэродромов и расположения известных военчастей.
Над лесами, над полями, над болотами…
Первый перехват случился над просторами генерал-губернаторства, как нацисты назвали Польшу.
Почти незаметные на фоне курчавых зарослей, показались «худые».
Ровно дюжина. Эскадрилья. Штаффель.
«Мессершмитты» резво бросились набирать высоту.
– Я – «Колорад». Атакую! – передал Быков Орехову. – Промажу – твоя очередь.
Не промазал – с разворота «причесал» немцу «спинку».
Короткая очередь из трех пушек поставила на «мессере» жирный крест.
Пара «худых» завиражила, пытаясь зайти самолету Григория в хвост, да попала под раздачу – Орехов отсек их, полоснув из пушек по крылу одному из двойки.
Плоскость не выдержала, ее располовинило – и «Мессершмитт» свалился в красивый штопор.
Григорий рванул ручку вправо и от себя – «По» послушно сорвался с высоты в крутое пике. Орехов – следом за ним.
Скорость, и без того немалая, стала нарастать, Быков поймал в перекрестие прицела силуэт «мессера»…
Довернул – и вжал гашетку.
– Есть!
На скорости заходя в хвост ведущему верхней пары «Мессершмиттов», Григорий открыл огонь.
«Худой», прошитый очередью, опрокинулся на спину.
Не выпуская его из прицела, незаметно для себя «Колорад» тоже перевернулся вверх колесами и второй очередью докончил немца.
Вернувшись в нормальное положение, он краем глаза заметил непорядок.
За самолетом Котова вилась струя черного дыма.
Горит?
– «Кот»!
– Все в порядке, командир! Перепутал сектора мотора!
Видать, «Котик» переволновался и дал вперед сектор высотного корректора вместо газа.
Мотор, естественно, забарахлил, выбрасывая недогоревшую смесь.
Мало все-таки налетано ими на «По»…
– Экономить боеприпас! – велел Быков. – Уходим на форсаже!
Пилоты не стали спорить – путь предстоял долгий, и подойти к линии фронта пустыми, не имея ни снарядика, было чревато.
«По-седьмые», мимоходом надрав холку «худым», стали уходить.
«Мессеры», правда, пытались открывать огонь с дальней дистанции, но это было пустой тратой патронов, а подойти поближе, да еще с набором высоты они просто не могли.
Оторвались.
– Ранения? – осведомился Григорий. – Повреждения?
– Все целы вроде, – бодро откликнулся Коробов.
Эскадрилью вполне могли перехватить, но для этого надо было точно знать маршрут полета.
Русские самолеты видели, но сообщить о них – кому?
Впрочем, даже поляки, не страдающие дружелюбием к СССР, не спешили доложить о виденном.
Иные рапортовали, звонили и в гестапо, и к военным обращались, но на поверку выяснялось, что патриотически настроенные доброжелатели сообщали либо о немецких самолетах, которые они сдуру приняли за русские, либо им и вовсе помстилось. Стаю гусей увидали, к примеру.
Последний час лету вымотал Быкова, как никакой воздушный бой.
Постоянное ожидание атаки… Напряженное высматривание противника… Нетерпеливое ожидание – ну, где же, где же этот фронт?
Когда мы очутимся, наконец, над своей территорией?
И вот это произошло.
Под ровное гудение моторов «По-7» пересекли черту противостояния.
Первыми, кого пилоты 4-й эскадрильи увидели, были советские истребители, бросившиеся на них в атаку.
– Охренели, что ли? – орал Коробов, кидая самолет в вираж. – Свои мы!
– Тридцать второй гвардейский полк! – голосил Орехов. – Четвертая эскадрилья! Комэск – полковник Сталин!
Сквозь треск помех донеслись резкие голоса, но разобрать, что они говорят, Быков не смог.
Зато пара «Яков», вившихся рядом, недвусмысленно «пригласили» эскадрилью садиться.
– Сядем в «Малино-1»! – гаркнул Григорий.
– Сядете там, где вам прикажут! – было ему ответом, причем довольно ясным. – Летите к аэродрому Остафьево. И никаких штучек! Мы сопровождаем…
Быков глянул на «Як», летевший сбоку, и ему вдруг очень захотелось дать газу и оставить наглеца далеко позади.
Разумеется, он не стал делать резких движений, а сказал:
– Я – «Колорад»! Летим на Остафьево.
Яков, сидевший у Григория за спиной, вздохнул:
– Чуть от своих не огребли…
– Еще не вечер, – усмехнулся Быков, – успеем огрести.
Он оказался провидцем.
Уже пролетая над аэродромом, Григорий заметил с десяток черных «эмок». Наверняка по их душу.
Как только «По-седьмые» вырулили на стоянку и гул моторов утих, к самолетам приблизились люди в форме НКВД.
За их спинами ненавязчиво маячили автоматчики.
Быков вылез на крыло, спрыгнул на утоптанную землю и помог спуститься Якову.
– Прости, брат, – вздохнул тот.
Григорий отмахнулся.
– Перестань. Ни оркестра, ни цветов я не ждал.
Подошедший к нему офицер с погонами майора госбезопасности козырнул и представился:
– Майор Панин. Ваши документы, пожалуйста.
– Не узнал, майор? – прищурился Быков.
Лицо майора отвердело.
– Вы задержаны, товарищ Сталин, – строго сказал он. – Сдайте оружие и проходите в машину. Кто это с вами?
– Яков Джугашвили, – спокойно ответил «Колорад», расстегивая пояс с кобурой, в которой торчала «Астра-303».
– И он с нами.
Ни Григорий, ни Яков спорить не стали.
Подойдя к «эмке», Быков оглянулся.
«Пригласили» всех пилотов – те не сопротивлялись, спокойно рассаживались по авто, а Орехов даже весело оскалился – подбадривал «товарища командира».
В «эмке», кроме Быкова, находились водитель и охранник.
Григорий с удобством устроился на заднем сиденье.
Он не знал, куда его везут и что случится дальше, да это его и не волновало – громадное облегчение все равно присутствовало.
Все позади – и полет, и Заксенхаузен, и Ферботенвальд.
Он дома.
Да, возникли кой-какие неурядицы, но все это решаемо.
Главное все-таки произошло – оба сына вождя находятся на родине.
Небольшой кортеж доехал до московских окраин и долго плутал переулками, пока не заехал в ворота, распахнувшиеся в высокой ограде.
За оградой открывался обширный плац, с трех сторон замкнутый скучными домами в три этажа.
Здесь летчиков разделили – комэска увели в один подъезд, пилотов – в другой.
В темном коридоре отворилась дверь, Быкова втолкнули в большую светлую комнату и оставили одного.
Отчетливо щелкнул ключ в замке.
В комнате наличествовали топчан, застеленный сиротским одеялом, массивный стол с тумбами, пара стульев. В углу – умывальник.
Большое окно, выходившее на плац, было заделано стальными прутьями.
Может, и не тюрьма, но и на санаторий не похоже.
Строить планы побега и заниматься прочими дурацкими вещами Григорий не стал.
Свернув куртку на манер подушки, он залег, поворочался, перебирая в памяти события дня, и незаметно уснул.
Совесть его была чиста.
– Хватит спать! – разбудил его ворчливый голос. – Разоспался…
Быков сел, протирая глаза, и глянул на посетителя.
Он его сразу узнал по круглым очкам.
Берия.
Нарком сидел у стола в полувоенном френче и в галифе, заправленных в сапоги.
– Добрый вечер, Лаврентий Павлович, – поздоровался Григорий, посмотрев за окно. Там синели сумерки.
– Добрый ли? – хмыкнул Берия и вздохнул. Покачал головой. – Всякие за тобой числились художества, Василий, но такого…
– Я должен был спасти брата.
– Почему именно сейчас?
– Через три дня Якова расстреляли бы.
Грустно покивав, нарком вдруг резко наклонился к Григорию и сказал с силою:
– Но почему сам?! Разве можно было так рисковать?!
– Какой риск? Война идет!
– Война не терпит самодеятельности! Когда Судоплатов доложил мне о твоем вылете, я не знал, что мне делать: сначала Павла расстрелять, а уже потом застрелиться самому, или наоборот!
– Простите, Лаврентий Павлович, что подставил…
Берия вздохнул и поднял голову к серому потолку.
В свете тусклой лампы блеснуло знаменитое пенсне.
– Твой отец еще ничего не знает, – ровным голосом проговорил он, – но такое не скроешь. И что прикажешь докладывать?
– Доложите, что задуманная вами операция удалась.
Нарком внимательно посмотрел на Быкова.
– Задуманная мной?
– Ну, да.
– А Судоплатов…
– Все организовал. Это его работа.
– Хм. И как же в план задуманной мною операции вдруг попал Василий Сталин?
– А вам не обо всех моих художествах известно.
– То есть?
– Немецкий язык я знаю на «пять».
Берия с недоверием смотрел на него.
– Скажите: «Где садятся самолеты? Покажите, где!»
– «Во ландн хир ди флюкцойге? Цайгн зи во!»
– Поразительно…
Было заметно, что скрытые познания Васьки Сталина, этого великовозрастного шалопая, изрядно смутили наркома.
Но и взбодрили его – шанс оправдаться перед Иосифом Виссарионовичем обретал реальные черты.
– Хорошо… – протянул Берия и медленно встал со стула. – Хорошо… – шагнув к двери, он спохватился: – Ужинал?
– Не довелось, – улыбнулся Быков.
– Хорошо, – в третий раз повторил нарком. – Я прикажу накормить всю вашу беспокойную эскадрилью.
– Спасибо, Лаврентий Павлович.
– Не за что, – буркнул нарком и удалился.
Буквально через полчаса охранник притащил пару судков с борщом и макаронами по-флотски.
– А компот? – осведомился Григорий.
– Щас мы! – пообещал страж, и вскоре огромная кружка компота заняла свое место на пиршественном столе.
Быков, которому за весь этот суматошный, длиннющий, безумный, безумный день перепала лишь печенюшка да стакан немецкого кофе, набросился на еду, как хищник на добычу.
Вскоре судки опустели, а Григорий, стеная от удовольствия, завалился на топчан и не покидал его до самого утра.
Из письма военного совета 1-й ударной армии в адрес летчиков 1-го истребительного авиакорпуса:
«Зафиксированы неоднократные случаи, когда истребители корпуса не только полностью срывали удары бомбардировщиков противника, но и заставляли их сбрасывать бомбы на боевые порядки своих же войск.
Деятельность 1-го истребительного авиационного корпуса по прикрытию сосредоточения и перегруппировки наших войск позволила провести их с незначительными потерями от воздействия авиации противника».
Глава 1 Cеверный фас
Команды «Подъем!» никто не давал, но Быков и сам проснулся около шести утра – старая армейская привычка.
Было тихо, спокойно, и он опять задремал.
Солдат спит, служба идет…
Отоспался вволю.
Часов в девять Григорий встал, с ленцой проделал утреннюю зарядку, умылся – даже полотенце «вафельное» нашлось, причем чистое.
Сразу похорошело.
Холодная вода для лица лучше всяких кремов. И бодрит.
Встал он, как оказалось, вовремя – охранник торжественно внес завтрак.
«Овсянка, сэр!» И вчерашний компот.
Едва Быков покончил с завтраком, как явился пожилой еврей в белом халате.
Он тащил с собою кувшин с кипятком, бритву и прочие причиндалы брадобрея. Однако…
– Приказано вас побрить, молодой человек! – проблеял цирюльник.
– Исполняйте, – улыбнулся Григорий, занимая стул.
Туго повязав на шее у Быкова белую салфетку, по размерам схожую с пеленкой, еврей натянул кожаный ремень и стал править бритву.
Лезвие так и мелькало в умелых пальцах.
Брил он просто божественно, словно перышком по щекам водил.
Тщательно вытерев остатки пены, брадобрей смочил полотенце в горячей воде и наложил Быкову на лицо.
Блаженство…
Баня для лица.
Сжимая резиновую грушу, еврей брызнул Григорию на щеки одеколоном «Шипр» и отшагнул, любуясь сделанной работой.
– Спасибо, – сказал Быков.
Брадобрей постучался в двери, створка приоткрылась, и он вышмыгнул в коридор.
А в комнату шагнул давешний охранник.
На вытянутой руке он нес вешалку с парадным мундиром Василия Сталина.
Не поленились же, притащили…
Ишь ты, даже оружие вернули…
Быков подозревал, почти уверен был, куда именно его так наряжают.
Вернее, не куда, а к кому.
А вот и охранничек заявился… Нет, это другой.
– Машина подана, – доложил он.
Григорий не стал интересоваться, для чего да зачем – кивнул и оглядел себя в зеркале.
Весь он не отражался, но и так было ясно, что выглядит на все сто.
Только прическу Быков изменил – то, что творилось у Васи Сталина на голове, выглядело старомодно.
Натянув фуражку, Григорий покинул «место заточения».
Во дворе был подан черный «Опель-адмирал».
Неплохо для начала…
Водитель в форме дождался, пока пассажир устроится, и завел двигатель.
Машина мягко выкатилась со двора.
Улицы, улицы, улицы… Дома, дома, дома… Люди, люди, люди…
Лишь кое-где Быков замечал приметы войны – воронку на площади, которую шустро засыпали полуголые, пропыленные работяги; косые бумажные кресты на стеклах окон; очередь у колонки за водой.
Мужчин на улицах встречалось немного, да и те, как он, щеголяли в военной форме.
Война…
«Опель-адмирал» выехал на пустынную трассу в Кунцево и снизил скорость – впереди нарисовалась «ближняя дача».
Это был белый одноэтажный дом, скрытый за высоким деревянным забором.
Тут стоял первый пост охраны.
Строгий капитан заглянул в салон, кивнул Быкову и велел пропустить.
Перед вторым постом пришлось покинуть машину.
Путь ей преграждал забор из колючей проволоки.
Здесь Григорий сдал оружие, его профессионально обыскали (мало ли, вдруг – двойник!), и «Опель-адмирал» медленно проехал к дому.
На крыльце Быкова встретил третий пост.
Под бдительными взглядами ребятишек-волкодавов он прошел в холл с высоченным потолком – три Григория станут друг другу на плечи, и верхний дотянется рукой.
Офицер, лощеный и наутюженный, появился в зале и пригласил Быкова пройти в кабинет.
В кабинете царил приятный полумрак – зашторенные окна пропускали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть большой письменный стол и пару диванов, тоже не маленьких.
Хозяина кабинета Григорий разглядел в последнюю очередь.
Сталин стоял у стола, перебирая пальцами не чубук излюбленной трубки, а папиросу «Герцеговина-Флор».
Неторопливо повернув голову, Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего и отложил цигарку.
Сделав несколько шагов по глушившему звуки ковру, вождь приблизился к Быкову и обнял его.
Григорий напрягся, чувствуя учащенное дыхание человека, которого все знали, как его родного отца.
Он уловил легкий запах дорогого табака и дешевого парфюма, как бы не «Тройного одеколона», и осторожно приобнял «батю».
– Спасыбо тебе за Якова, – глухо проговорил Сталин, отстраняясь. – В кои веки глупость совершил, а вышло что-то путное.
– Лаврентий Палыч… – начал было Быков, но вождь отмахнулся.
– А то я нэ знаю Лаврентия! – рысьи глаза «отца народов» блеснули смешинкой. – Да никогда бы он нэ решился тебя вставить в свои хитроумные схемки. Твоя работа!
– Четырнадцатого апреля Якова должны были расстрелять.
Иосиф Виссарионович нисколько не удивился, вообще, никаких эмоций не проявил при этом известии.
Покивал только, принимая к сведению.
– Садись, – указал Сталин на диван, а сам стал медленно ходить, напоминая Быкову крадущегося тигра.
Григорий сел, хоть ему было и неудобно.
Диван располагал к тому, чтобы развалиться на его мякоти, но только не в присутствии руководителя будущей сверхдержавы.
– Одиннадцатого марта тебя прэдставили к «Красному знамени». Потом решили обойтись орденом «Александра Невского». А когда ты сбил пятый самолет врага, снова в наградной лист вписали «Знамя». Но ты отказался. Пачэму?
– А у меня уже есть, – усмехнулся Быков, касаясь ордена на груди. – Незаслуженный.
– Теперь, значит, заслужил?
– Да, отец.
Сталин покивал задумчиво.
– Твой рапорт я, признаться, порвать хотел и выбросить, но потом мнэ стали докладывать о твоих побэдах, и я перечитал его заново. Подумал, что это вовсе и не каприз, а трэзвое решение моего повзрослевшего сына.
– Войну выигрывают не именем, а умением.
– А Бабков? Он достоин?
– Да. Бабков – великолепный тактик.
Вождь снова кивнул.
Сжал зубами папиросу, чиркнул спичкой, закурил, выпустил струю ароматного дыма – все это он делал не спеша, с толком, чувством, расстановкой.
– Пока побудешь комэском, – решил Сталин. – Осэнью подумаем. Одно условие – больше никаких авантюр!
– У меня больше нет братьев, – улыбнулся Быков.
Вождь хмыкнул только.
– Отец…
– М-м?
– Благодарить надо не меня.
– А кого?
– Поликарпова.
– Конструктора?
– Без его самолетов мы бы погибли.
– Вот как?
– Просто не ушли бы от погони.
– Мнэ говорили. «По-7»?
– Это лучший в мире истребитель.
– А «Яки»?
– И «Яки», и «лавочки» хороши, но «По-7» лучше.
– Все КБ хотят, чтобы заводы выпускали именно их самолеты, – проворчал вождь. – Яковлев – самый настырный. Туполев, хоть и брыклив, а тоже зубаст…
– Надо вернуть Поликарпову его людей.
– Это можно.
– И пустить «По-7» в серию.
– Это сложнее.
– «Все для фронта, все для победы!», отец.
– Хм.
– Для фронта, а не для хитрожопых Яковлевых.
Сталин рассмеялся, выдыхая дым, и закашлялся.
Маша на Григория рукой, он выговорил, перхая:
– Хорошо сказал! Ладно, подумаем…
Открыв неприметную дверь, он повел головой, кого-то приглашая войти.
Вскоре порог переступил Яков Джугашвили.
Выбритый, отмытый, во всем чистом, он все еще поражал худобой и впалыми щеками – концлагерная бурда кому хочешь жирку убавит.
– Брат! – расцвел Яков.
Быков молча улыбнулся и обнял «родственничка».
Вспоминая при этом Юрку Сегаля, который попал в плен к душманам.
Это было трудно – вызволять, но рота сделала это.
А командир тогда скупо улыбнулся и сказал…
– Мы своих не бросаем, – вслух произнес Григорий.
– Что думаешь дальше делать? – спросил Сталин у Якова.
– У меня одна дорога – на фронт, – нахмурился Джугашвили.
– Подлечись сначала, – насупился вождь.
– И откормить бы тебя не мешало, – добавил Быков.
– Счет у меня к фрицам, – сжал кулаки Яков, – крупный счетец…
– Ты бы пока написал обо всем, – посоветовал ему Григорий.
– О чем?
– О Заксенхаузене.
Яков помрачнел и закатал рукав.
– Этот номер уже не стереть. Заклеймили, как скотину!
– И об этом напиши. И о газовых камерах…
– Это – да…
– О том, как из детей кровь выкачивали…
Джугашвили вздохнул прерывисто.
– Как на людях опыты ставили… Обо всем.
Иосиф Виссарионович сощурил глаза, затягиваясь, и покивал:
– Вэрно. Пусть малодушные знают, что в плэну куда страшнее, чем на пэредовой. А ты, – обратился он к Быкову, – коль уж так радеешь за Поликарпова, сам все проинспектируешь. И кабэ, и завод. Тебя вызовут. Все, идите, мне работать надо…
Внизу, в зале Григорий заметил Берию.
Нарком нервно вздернул голову, блеснуло пенсне, и Быков успокаивающе кивнул.
– Все в порядке, Лаврентий Павлович, – сказал он.
Бледно улыбаясь, Берия погрозил ему пальцем и поспешил на доклад.
«Трудяга», – подумал Григорий, глядя наркому вслед.
Столько работы переть на себе, это надо уметь.
Расскажи правду будущему либералу, заскучает ведь.
Дерьмократам-либерастам куда ближе брехня про «кровавую гэбню» да про сексуальную ненасытность Берии.
Подумали бы, чмошники, когда наркому по Москве кататься, под юбки заглядывать, ежели столько дел на тебе – и госбезопасность, и милиция, и погранвойска, и пожарная служба, и дороги, и ЖКХ…
Все на нем.
И ведь справлялся, «эффективный менеджер». А скоро на него и атомный проект навесят…
– Лаврентий Павлович! – окликнул Быков. – А мои как?
На секундочку остановившись, Берия сказал, едва повернув голову:
– Борщ казенный лопают. Пилоты-проглоты…
На Малино-1 «пилоты-проглоты» вернулись на следующий день – бдительность не терпела суеты.
Григорий устал, но все равно ощущал себя победителем, и виктория, им добытая, была наитруднейшей.
Тут даже не в спасении Яшки дело, а в спасении «лучшего в мире самолета».
Ей-богу, стоило рискнуть для такого-то дела.
Безусловно, «По-7» недолго продержится на пьедестале – и сто девяностый «фоккер» его поджимает, и новые модели «Мессершмиттов».
Немецкие авиастроители не стоят на месте.
Но, если он сможет реально помочь Поликарпову, то появится и «По-8», и «По-9», а там и до реактивного истребителя недалеко…
Вот только…
Быков призадумался. Тут он не спец…
Год спустя Николай Николаевич скончается от рака. И как быть?
Предупредить? А как?
Так, мол, и так, Николай Николаевич, опухоль у вас?
«Что за глупые шутки, молодой человек?» – холодно скажет конструктор и откажет ему от дома…
Но, все равно, надо что-то придумать. Пусть не сейчас, а осенью.
Или зимой. Но зима – это крайний срок.
Каким-то образом наслать на Поликарпова светил медицины, те его просветят, прощупают и скажут: «Ну-с, батенька, давайте лечиться!»
И куда Николаю Николаевичу деваться? Ляжет на операцию, как миленький…
Бабков встретил «Колорада», нетерпеливо перетаптываясь.
– Ну?!
– Ну, живы, как видишь.
– Ты мне тут…
– Я брата спасал. Из концлагеря.
– Понято… – выдохнул майор. – Ничего себе… И что теперь?
– Отец сказал, все остается по-прежнему.
– То есть… Ты эскадрильей командуешь, а я – полком?
– Именно.
– А с этими вашими «По-7» что?
– Сдвиг есть. К лучшему.
– Понято… Ну, тогда, комэск, продолжай занятия. На твою эскадрилью выделили «Ла-5ФН».
– Машинки хорошие. Займемся.
– Ну, тогда вперед и с песней! Чтоб налет был.
– Будет.
Возвратившись в избушку эскадрильи, Быков застал всех пилотов – сидели по лавкам и улыбались, как именинники.
– Что лыбитесь? – вежливо поинтересовался комэск.
– Вот за что я чту нашего командира, – осклабился Микоян, – так это за утонченную вежливость.
Эскадрилья грохнула, здоровым смехом исторгая из себя недавние страхи, тревоги и опасения.
– Спасибо вам за все, – с чувством сказал Григорий. – Один я бы ничего не стоил.
– Всегда рады, командир! – воскликнул Орехов. – А те «худые», что мы сбили в Белоруссии, нам уже не засчитают?
– Скажи спасибо, что хоть живым засчитали, – проворчал Коробов.
– Во-во… А то улетели на вражескую территорию, и с концами. Кому надо, живо бы в предатели записали!
– Заходил уже особист. Тихий какой-то.
– Видать, позвонили ему с самого верха и велели разбор полетов не учинять.
– Похоже на то.
– Ладно, ребята. Пора часы налетывать.
– «Ла-5»?
– Они. По самолетам!
И началась «учебка».
На «Ла-5ФН» устанавливался новый мотор – форсированный, с непосредственным впрыском топлива в цилиндры.
Мощность его на взлете достигала 1850 «лошадок», разгоняя самолет почти до 580 километров в час на высоте 5600 метров.
Кроме того, исполнилась давняя мечта летчиков – на новой «лавке» установили каплевидный фонарь, а это сразу улучшило обзор задней полусферы.
Теперь просто так фрицу будет не подобраться!
Только наземная подготовка отняла 198 часов.
Летчики совершили чуть ли не полтыщи учебных самолето-вылетов, налетав 223 часа.
Впрочем, за бравурными цифрами, уходившими от начштаба полка командованию дивизии и выше, скрывалось многое, в том числе и печальное.
Например, в один прекрасный день «лавочка» старлея Лепина попала в плоский перевернутый штопор. Летчик погиб.
И тем не менее «Ла-5» пилотам понравился.
26 апреля стал праздничным днем в 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии.
В этот день перед фронтом пятидесяти самолетов 32-го и 63-го гвардейских истребительных авиаполков выстроился личный состав 3-й гвардейской иад.
– Под знамя, смир-рно!
Командир 1-го гвардейского иак генерал-лейтенант авиации Белецкий вручил гвардейские знамена командиру 3-й гиад полковнику Ухову и командиру 63-го гиап подполковнику Иванову.
– Полк, напра-во! Торжественным маршем ша-гом марш!
– Да здравствует воздушная гвардия!
Затем командир авиакорпуса обратился с приветственным словом к летчикам-гвардейцам и выразил уверенность в том, что они преумножат славу дивизии и своих полков.
Ухов опустился на правое колено, за ним преклонила колени вся дивизия.
В торжественной тишине прозвучали слова клятвы:
– Принимая в решающий момент Великой Отечественной войны гвардейское знамя, завоеванное нами в боях с немецкими оккупантами, клянусь тебе, Родина, пронести это знамя незапятнанным до победного окончания войны, разгрома немецких оккупантов! Клянусь звание гвардейца отстаивать и умножать удары по врагу! Наш закон – драться до последней капли крови, до последнего вздоха, побеждая во имя свободы, чести и независимости Родины! Смерть немецким оккупантам!
2 мая ведомый Быкова проставлялся – в день международной солидарности трудящихся Указом Президиума Верховного Совета СССР «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и отвагу» гвардии старшему лейтенанту Владимиру Александровичу Орехову было присвоено звание Героя Советского Союза.
Ведомый, за которым числилось одиннадцать сбитых самолетов, все равно смущался своей золотой звезды – у ведущего-то ее не было, – на что Быков, посмеиваясь, обещал стать дважды Героем.
Володя Орехов ему поверил…
В начале мая 1-й гиак получил приказ передислоцироваться в полосу Брянского фронта на усиление 15-й воздушной армии, которая готовилась к боям за Орел.
32-й гвардейский авиаполк оставался на аэродроме Бараново под Тулой, где продолжил обучение молодого пополнения.
26 мая 3-я гиад, ранее имевшая в своем составе два полка – 32-й и 63-й гвардейские истребительные, обогатилась третьим полком – 160-м иап, вооруженным, так же как и другие полки 3-й гвардейской авиадивизии, самолетами «Ла-5».
В начале июня 1943 года полк перебазировался на передовой аэродром у деревни Студенец и вошел в состав 15-й воздушной армии Брянского фронта.
Перебазирование летных эшелонов проводилось скрытно, небольшими группами, на малой высоте при полном радиомолчании.
Передовой аэродром находился в зоне тактической разведки противника, поэтому самолеты после посадки рассредоточивались и тщательно маскировались.
По прибытии в полку было организовано боевое дежурство. Дежурные истребители регулярно поднимались в воздух на перехват тактических разведчиков и корректировщиков противника.
Северный фас Курской дуги обороняли войска двух фронтов – Центрального, где рулил Рокоссовский, и Брянского, которым командовал генерал Попов.
Рокоссовскому подчинялась 16-я воздушная армия, а Попову – 15-я ВА.
В состав «пятнашки» к моменту начала операции входили два корпуса – истребительный – 1-й гиак – и штурмовой, и еще куча авиационных дивизий – истребительных, штурмовых, бомбардировочных.
Советским войскам противостояла 9-я немецкая полевая армия под командованием генерала Моделя, действия которой обеспечивала 1-я авиадивизия 6-го воздушного флота Люфтваффе, имевшая в своем составе чуть ли не восемь сотен боевых самолетов.
Основная часть немецких истребителей входила в состав эскадры JG 51 «Мельдерс», старых знакомых 32-го полка.
Что по-настоящему радовало Быкова, так это сохранение полка в целости.
Ведь «настоящий» Васька Сталин учудил в апреле «рыбалку» – вздумал глушить рыбу эрэсом – реактивным снарядом.
А тот рванул на берегу.
Один «двухсотый» и несколько «трехсотых».
Много тогда голов полетело… Тогда!
А теперь все тихо и пристойно.
Полковник Сталин всемерно повышает боевую и политическую подготовку 4-й эскадрильи…
В мае – июне 1943 года ни наши, ни немцы активных боевых действий на земле и в воздухе не вели.
И Красная армия, и вермахт готовились к предстоящим боям.
Поэтому после передислокации в полосу Брянского фронта 1-й гиак в бой не вводился.
Полки корпуса наставляли молодое пополнение, а также осуществляли рутинное прикрытие наземных войск.
Однако затишье на фронте было кажущимся: советские бомбардировщики не прекращали наносить удары по противнику.
8 июня наши отбомбились по трем десяткам аэродромов противника, разгромив группировку Люфтваффе, которая совершала ночные налеты на важные промышленные центры страны – Горький, Саратов, Ярославль.
В тот же день летчики 1-го гиак блокировали аэродромы противника Кулики и Хомуты.
В районе аэродрома Кулики восьмерка «Ла-5» «братского» 63-го гвардейского полка вступила в тяжелый бой с «мессерами» и понесла потери.
Согласно приказу, 4-я эскадрилья обеспечивала выход наших штурмовиков и истребителей на свою территорию после выполнения боевого задания.
Близилась великая битва…
Из проекта операции «Цитадель»:
«Экз. № 4. Оперативный отдел. Только для командования. Совершенно секретно. Передавать только через офицера.
…Данные воздушной разведки Люфтваффе позволяют предполагать отвод моторизованных соединений противника в район севернее Курска на отдых и пополнение…
…9-я армия (группа армий «Центр») в день «X», сосредоточивая свои силы по обеим сторонам железной дороги Орел – Курск, прорывает оборону противника между Тросной и Малоархангельском и, не давая отвлечь себя ни на восток, ни на запад, продвигается одним броском своей ударной группировки вплоть до возвышенностей севернее и восточнее Курска, чтобы в последующем взять Курск посредством тактической внезапности…
…Завоевать господство в воздухе путем заблаговременного разгрома военно-воздушных баз РККА в районе Курска…
В распоряжении для этого имеются следующие летные части:
две группы Ю-88;
две группы Хе-111;
три группы пикирующих бомбардировщиков;
три группы истребителей…
Общая потребность в снабжении для проведения операции составляет для 9-й армии (генерал-полковник В. Модель):
боеприпасы – 30 500 тонн;
горючее – 60 500 куб. м;
продовольствие – 18 тонн…
Уже подготовлено прибытие до 25.04.43 в целом 80 эшелонов с грузами снабжения.
Подвоз всего снабжения должен быть в основном завершен до 25 апреля, так что потом эшелоны, необходимые для переброски войск, могут быть использованы непосредственно для сосредоточения…
…Сверх обещанных штурмовых орудий и танков требуются дополнительные поставки самоходных орудий и танков, по возможности танков «Тигр»…
…Следует считать – и это мнение разделяет командование люфтваффе «Восток», – что выделенных летных частей недостаточно для выполнения задач наступления.
Поэтому необходимо запросить у главного командования военно-воздушных сил подкрепления авиации, в особенности подразделений пикирующих бомбардировщиков и истребителей. Установленных норм горючего для авиации, видимо, будет также недостаточно.
Согласование установленных границ между группами армий (группа армий «Юг» и группа армий «Центр») с границами между воздушным командованием «Восток» и 4-й воздушной армией еще, очевидно, не произведено.
Во избежание неувязок необходимо четкое разграничение боевых задач авиационных частей в соответствии с задачами сухопутных войск».
Из приказа Адольфа Гитлера от 15 апреля 1943 года:
«Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление «Цитадель».
Это наступление имеет решающее значение.
Оно должно быть осуществлено быстро и решительно.
Оно должно дать нам инициативу на весну и лето.
Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией.
На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов…
Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…»
Глава 11 «Учебка»
Конец июня угнетал духотой.
Бывало, что ночью лил слабый дождь, с утра погода была – прелесть, но потом делалось еще хуже, ибо пролитая влага устремлялась обратно в небеса, и начиналась парилка.
И вся четвертая эскадрилья хором благословляла трофейные «тряпочные» шлемофоны, ибо натягивать на голову кожу было просто невыносимо.
Залезая по тревоге в самолет, Быков мечтал раздеться сперва до исподнего, а потом уже надевать парашют.
Однако Устав и комполка были равно неумолимы.
К 22 июня Григорий совершил более двух сотен боевых вылетов, а число сбитых самолетов перевалило за восемнадцать.
Володька Орехов повозмущался даже: раньше-то Героя Советского Союза летчику-истребителю давали за десять сбитых самолетов, теперь – за пятнадцать.
Ладно, пускай.
А почему тогда у его ведущего на кителе отсутствует Золотая Звезда?!
– Придерживают! – уверял он товарищей. – Из вредности. Командир-то отказался получать ордена ни за что, вот они и встали в позу… в эту… Ну…
– В позу удивленного тушканчика, – подсказал Григорий.
Эскадрилья захохотала.
– Я бы и от этих звездочек отказался, – Быков щелкнул по погону. – Но…
– Пригодятся в хозяйстве!
– Вот именно.
– Уже пригодились!
– Жополизы дали мне, старлею, сразу майора.
– А «полкана»?
– Уговорил отца выделить здание главкому ВВС…
Быков подумал, как же было сложно Василию Сталину просто жить – слишком много вертелось вокруг подлиз и прочего скользкого народу.
Генерал Жигарев нацепил ему полковничьи погоны, комиссар Мехлис устроил начальником инспекции ВВС…
Все спешат воспользоваться его родством.
А вот хрен им…
– Да почти все генералы такие, что с них взять! – рубанул Баклан.
– Командир, так ты скоро и сам в генералы выйдешь!
– Перебьются.
– А чего так?
– Сейчас, вот, до майора дорасту, а потом уже…
– И что потом?
– Заслужу те погоны, которые уже имею.
– Василий, ты за три месяца спустил на землю двадцать с лишком «мессов» и прочих «фоккеров», и люди тебя не за то уважают, что отец у тебя – сам Верховный! Согласись, Миха!
– А что я? Накатай на бумаге, что сказал, и я подпишусь!
– Командир! А что с «По-7»?
– А-а… Забыл вам сказать…
– Что, что?
– Вызывали в штаб – дозвонился Поликарпов…
– И чего там?
– Вернули ему людей.
– В КБ?
– Ну, да. А самолеты запускают в серию.
– Вот это здорово!
– Полетаем!
Летчики расположились на чехлах в тени крыльев своих «лавочек».
Быков устроился под деревом, на деревянной колодке – из тех, что подкладывают под колеса самолетов при запуске.
– Отдыхаем? – послышался начальственный голос.
Это был Бабков, на днях вышедший в подполковники.
– Никак нет! – бойко ответил Котов. – Копим силы!
– Ну, копите, копите… Товарищ полковник, там молодое пополнение прибыло. Троих я определил к вам.
– Дельные ребята?
– Гадкие утята! Но если поднатаскать, как следует, то выйдут если не в лебеди, то в селезни точно.
– Поднатаскаем.
– Только учти, – построжел Бабков, – времени у нас мало.
– Недели две? – прищурился Быков, не помня толком, когда под Прохоровкой сойдутся танковые армии в грандиознейшем сражении.
– Все-то ты знаешь! Недели полторы, от силы.
– Справимся.
Вскоре явились «утята» – младшие лейтенанты в новенькой форме и с фанерными чемоданчиками.
Вперед шагнул белобрысый крепыш и бойко доложил:
– Младший лейтенант Никитин, старшина группы! Готовы к выполнению любых боевых задач!
Лица пилотов эскадрильи расцвели улыбками и ухмылками – они узнавали в новеньких самих себя, таких же пылких балбесов, уверенных, что закончить авиашколу – это равнозначно превращению в аса.
– Не готовы, – спокойно парировал Быков. – Становись.
Трое построились.
– Полковник Сталин, – по-прежнему спокойно отрекомендовался Григорий. – Представьтесь.
Белобрысый вытянулся и отчеканил:
– Марлен Никитин. Сталинградское авиационное училище. Налет – шестьдесят восемь часов.
Следующим в строю был смуглый южанин.
– Ибрагим Мкртумов. Батайское авиационное училище. Налет пятьдесят пять часов.
Плотный, мордатый и щекастый товарищ татарина сказал:
– Петро Яценюк. Батайское авиационное училище. Налет сорок шесть часов.
Быков цепко посмотрел на «хохла».
С виду совсем не похож на будущего украинского премьера, яйцеголового «ботана», развалившего «незалежную».
– Сам откуда?
– С Николаева. А шо?
Григорий улыбнулся, и Петр густо покраснел, подтянулся, словно пародируя старого служаку.
– Вольно.
– Разрешите, товарищ полковник? – подал голос Никитин.
– Говорите.
– Наших уже распределили по эскадрильям, – зачастил младлей, – мы к вам. А когда нас прикрепят к ведущим?
– Через неделю.
Лица у всей тройки вытянулись.
– А на фронт когда? – выразил Ибрагим общую мысль.
– Успеете.
– Доучитесь, – веско добавил Орехов, – тогда и на фронт.
Быков вышел из тени и показал на обвалованную стоянку, не совсем правильно именуемую капониром, где стояли три «Як-1» – битые, чиненные-перечиненные, но все еще способные подняться в воздух.
Это были «учебные парты» полка.
– Нечего вас возить. По очереди сделаете круг над аэродромом.
Это был старый, годами проверенный инструкторский прием – будущий командир доверяет тебе, верит в тебя, в твое мастерство и не вымучивает нескончаемыми тренажами, зачетами, не позволяет терзаться сомнениями и переживать на тему: «А смогу ли я?»
Кто спорит: воздух – не твердь земная, что угодно может произойти.
Возьмет, да и откажет мотор – и ты гробанешься.
Машина и загореться может – и ты взорвешься вместе с нею.
Не выпустится одно колесо шасси – случится «капот», и тебя раздавит, как кильку в банке, подложенную под каток…
Господи, да мало ли что может произойти в полете!
Птицы налетят, молния шваркнет, или сам, по дурости своей, не то нажмешь и не туда повернешь.
Но ты же сам сделал свой выбор, ты стал летчиком – военным летчиком. И это судьба…
– И все? – разочарованно протянул Никитин.
– И все. По самолетам!
Первым взлетел старшина группы.
Набор высоты – до нижней кромки облаков – он выполнил, «как учили», старательно.
Выполнил, как принято, круг – маршрут с четырьмя разворотами над аэродромом – и запросил по радио:
– Я – «Никита». Разрешите посадку?
– Разрешаю.
Похоже было, что на «Яках» Марлен летал недолго, иначе знал бы, что у этих самолетов посадочная скорость куда больше, чем у «ишачков», на которых, скорей всего, младших лейтенантов учили летать в училище.
Надо отдать должное младлею, он и сам сообразил, что может быть перелет, и ушел на второй круг, чтобы не промазать и посадить машину в пределах летного поля.
Сел, хоть и с подскоком.
Ибрагим делал слишком много резких движений, спеша удивить командира своими умениями.
Дескать, я и круг так опишу, что ахнете!
А вот Петро, единственный из тройки, все сделал точно и красиво. Легко у него получились и взлет, и посадка.
– Заметил, командир? – поинтересовался Орехов, кивая на катившийся «Як».
– Заметил.
Поманив к себе Яценюка, Григорий сказал:
– Сейчас летишь в зону.
Словами и руками он объяснил новое задание: четыре глубоких виража, пикирование, горка, спираль – и домой. Скорость на виражах – триста пятьдесят.
– Давай, выруливай!
Пока Ибрагим беспокойно переглядывался с Марленом, Петро снова полез в кабину «Яка».
– Выруливай!
Истребитель покатился, все резвее набирая скорость, и взлетел.
– Недобирает скорости, вроде, – пробормотал Орехов, поглядывая на «инструктора».
– Вижу, – процедил Быков.
Учебно-тренировочный полет проходил у Яценюка легко, пилотировал Петро играючи.
Но, когда он, сияя, вылез из кабины, то дождался от Григория втыка.
– Ты на скольких виражил?
– На двухсот пятидесяти, – пролепетал Яценюк.
Улыбка младлея попригасла.
– А я тебе сколько говорил?
– Я…
– Триста пятьдесят! – радостно подсказал Никитин.
Петр побледнел.
– На сто километров ошибся…
– Марлен, твоя очередь, – спокойно сказал Быков.
– Есть!
– Выруливай…
«Колорад» был единственным, кто знал о том, что грядет. Правда, к стыду своему, не помнил, когда начнется великий бой, названный по-простому: «Курская дуга».
Скоро, очень скоро два миллиона человек, шесть тысяч танков, четыре тысячи самолетов сойдутся, сокрушая друг друга.
Эпос.
Сколько же тут кровушки прольется, твою-то медь…
Первый день июля начался, как обычно, с построения.
Пилоты 4-й эскадрильи и трое новеньких стали по линеечке рядом с самолетами, тщательно укрытыми масксетями, рассчитались на первый-второй и разошлись – была объявлена готовность два.
«Расслабона», правда, не вышло – прибежал офицер с КП и велел срочно вылетать на разведку.
Противник зашевелился, готовит прорыв, но вот куда он направит острие своих ударов?
– Все ясно, – кивнул Быков. – Пойдем шестеркой.
Офицер козырнул и удалился так же, как и явился – бегом.
– Володька!
– Здесь, командир!
– Полетишь парой.
– Парой? – нахмурился Орехов.
– Ведомым с тобой пойдет Яценюк.
Видимо, у Владимира было, что сказать, он уже и рот раскрыл, но твердый взгляд командира утихомирил старлея.
– Все понятно, – вздохнул он. – Разрешите идти и готовиться к вылету!
– Разрешаю. Марлен, летишь со мной.
– Слушаюсь! – расцвел Никитин.
– Кот!
– Понял… – проворчал Котов и окликнул: – «Хан»! Пошли…
Ибрагим рысью помчался за первым своим ведущим.
Быков прекрасно понимал нежелание пилотов брать на себя такую обузу – натаскивать младлеев, ставить их на крыло.
Но кто еще, кроме них? Кому смену-то готовить?
Понятное дело, новички скованно себя чувствуют в бою, теряются, не пользуются всеми возможностями машины, маневрируют с запозданием и не всегда «въезжают» в замыслы ведущих.
Однако ведущие не бессмертны…
А воевать надо.
– Внимательно смотри за воздухом, – давал Орехов ЦУ своему ведомому. – Чуть появятся «мессеры», немедленно предупреждай меня выходом вперед. И строго держись в боевом порядке!
Петро кивал только, напоминая китайского болванчика.
– По самолетам!
Шли на малой высоте.
По дороге на запад выдвигались небольшие колонны автомашин, пылила артиллерия – они должны были создать заслон танковому клину противника.
Шестерка снова вышла на среднюю высоту. Восточнее, у лесных посадок, завиднелись наши гаубицы.
Они вели редкий огонь по площадям.
Проплыло небольшое, дотла сожженное село – одни печи торчат.
Вчера тут усиленно рыли окопы, а сегодня видна сплошная траншея – и каски, каски, каски…
А западнее перли танки с крестами, тупорылые «Опели» тащили на прицепе пушки, граненые «Ганомаги» шуровали напрямую, полем.
– Разворачиваемся на обратный маршрут.
Никитин при энергичных маневрах отрывался от ведущего, но потом снова занимал боевой порядок.
И тут Быков допустил ошибку.
Эмоции взыграли – злость разобрала.
Немцы разъезжали, как у себя дома!
А не пора ли намекнуть, кто тут хозяин?
А что? Полный боекомплект, да плюс эрэсы под крыльями.
Отчего не «пошалить»?
– Я – «Колорад». Штурмуем колонну!
– Есть! – радостно отозвался Орехов.
Ну, этот всегда рад фрицам насолить…
Наш товарищ.
С земли суматошно забили «эрликоны» – за шестеркой сплошные зенитные разрывы.
– Прорываемся на бреющем! Зенитки подавлять только огнем пушек! Эрэсы сохранить для колонны!
Быков сделал боевой разворот и ушел к облачности.
На высоте семьсот метров убрал крен и окунулся в рваную вату облаков. Сразу отвернул вправо градусов на тридцать.
Левее, по направлению прежнего курса, летели светящиеся снаряды.
Выйдя из облаков, Григорий спикировал и помчался вдоль дороги – по трассе сплошным потоком шли танки и автомашины.
Быков снизился буквально на два-три метра от земли, прижался вплотную к колонне – спрятался за нею, как за стеной, прикрылся от зенитчиков и открыл огонь из пушек, ударил РСами.
Бреши в подвижном «щите» мехколонны возникали одна за другой – факелами вспыхивали бензовозы, разваливались грузовики, танк, заполучив в борт «эрэсину», закрутился на месте и замер.
Наружу полез экипаж – и попал под пулеметный огонь Яценюка.
Только тут Григорий оглянулся на ведущего.
За его «лавочкой» самолет Марлена не просматривался.
Да вон же он!
Никитинский «Як» летел выше и впереди, уходя на запад.
А за ним пристраивалась парочка «мессов».
– Т-твою медь…
Резко набирая высоту, Быков дал форсаж и бросился на помощь ведомому.
– «Никита»! Форсаж!
Но Марлен как будто не слышит. А «худой» уже заходит ему в хвост…
– Ах, чтоб вас всех…
Достать «Мессершмитт» из пушек на таком расстоянии не получится, уж больно далеко.
Эрэсом попробовать?
Тоже далеко, но как быть-то?
Григорий выпустил реактивный снаряд.
Распушив «лисий хвост» выхлопа, тот унесся вперед – и мимо.
– Твою медь…
Второй снаряд просвистел возле самой кабины немецкого ведомого и врезался в винт.
Взорваться не взорвался, но способности летать истребитель лишил – самолет перешел в свободное падение, и немец выпрыгнул с парашютом.
А Быков стал нагонять ведущего.
Тот уже дымные трассы протянул к «Яку», словно щупальца.
Григорий длинной очередью прострочил «мессера».
От подбитого самолета потянулся дым, он как-то просел, но все еще следовал прежним курсом.
Короткая очередь добила «худого».
И вдруг по мотору «Ла-5» ударили пули, дырявя капот. Рефлекторно Быков бросил истребитель вправо, ниже трассы.
Над кабиной пронесся «мессер».
– Твою ж медь…
Косячок, однако.
Так увлекся погоней, что не углядел справа вторую пару врага.
Они и выставили ему «двойку» за невнимательность – влепили очередь.
Мотор заработал с перебоями, скорость резко упала.
– Командир!
– Подбит. Иду на вынужденную.
А «Мессершмиттов» в небе стало побольше.
Три из них начали заходить в хвост быковской «лавочке», но их отсекла пара Орехова.
– Командир! Как ты?
– Все в порядке. Тяну к нашим.
Два «мессера» все же прорвались, «уцепились за хвост» поврежденной «лавке».
Сражаться с ними Быков никак не мог, но и легкой добычей становиться он тоже не хотел.
Оставалась одна возможность – маневрировать.
Надо было уловить то мгновенье, когда «Ме-109» откроет огонь – и резко уйти под трассу.
Тут главное – не допустить прицельного огня.
И раньше маневр не сделаешь, и запаздывать нельзя – лови момент.
Первый из «мессов» выходит на прицельную дистанцию, носом уже водит…
Быков бросил «лавку» со скольжением вниз и в сторону.
Огненная трасса прошла выше, и тут же над Григорием проскочил «худой».
Не вышло!
Немец возвращался к своим, в растянувшуюся цепочку самолетов.
Заходит на атаку второй…
«Ла-5» опять увильнул, но тут Быкову не повезло.
То ли он сам замешкался с уходом, то ли немец нажал гашетку раньше, чем надо было, а только пули дробно ударили по бронеспинке.
Самолет затрясло – снаряд отбил кусок лопасти винта.
Третьего захода «мессеры» не сделали, на них самих напали «лавочки» и «яки».
Однако Григорию лучше не стало – самолет терял высоту.
А без нее как дотянуть до своих?
Хотя нет, вон и траншея показалась.
Живем!
Мотор заглох. Только ветер гудит, обтекая планирующий самолет.
Быков покрепче вцепился в рукоятку – посадка будет «на живот».
И снова будто градины колотятся о бронеспинку.
Добить решили, гады?
Самолет вздрагивает, как живой, что-то лопается в нем, взрывается…
Земля с грохотом «напрыгнула» снизу, и Быков с маху ударился головой о приборную доску.
Очнулся он почти тотчас же. Болела голова и разбитое лицо, ломило в висках.
До слуха смутно доносился гул моторов.
– В принципе, – вяло подумал Григорий, – он правильно сделал, что не стал с парашютом выпрыгивать.
Любителей пострелять тут предостаточно…
В вышине крутились «лавки», «яки» и «мессеры».
Парочка «Фокке-Вульфов» подошла, словно сменяя «худых» – двойка «Мессершмиттов» стала пикировать.
Надо полагать, хотят его «лавочку» на земле сжечь. Хрен вам…
Отстегнув привязные ремни и лямки парашюта, Быков полез вон из кабины.
Голова, как колокол. Гудит. Все будто в тумане.
Перевалившись через борт, Григорий упал на крыло, сполз на землю, потащился прочь.
И снова вырубился.
Когда пришел в себя, в небе было пусто.
И чисто.
Зато воздух гудел и шатался от близких взрывов.
Рвались снаряды и мины, пулеметные очереди косили траву и людей.
– Поползли, – скомандовал себе Быков.
Ползти пришлось не долго, вскоре он миновал свежий бруствер и скатился в траншею.
На него оглянулся сержант с автоматом, ощерился.
– Товарищ летчик, вы откуда к нам?
– С неба, – буркнул Григорий. – Командный пункт части где?
– Пойдем, провожу.
Погон сержант не видел, а в лицо не признал.
Да оно и к лучшему, Быков к дешевой популярности никогда не стремился.
Что хорошего, когда тебя узнают в толпе?
Где еще можно затеряться человеку, побыть в одиночестве, если не среди подобных?
Нет, в «звезды» он рваться не будет. На фиг, на фиг…
В КП обнаружился командир полка.
С биноклем он стоял у амбразуры и наблюдал.
– Это на тебя охоту открыли? – спросил он.
– На меня, – буркнул Быков.
– Ничего, двоих ты сам спустил. Нормальный размен.
– Да неохота размениваться.
– Эва как…
– Вытащить самолет не поможете?
– А чего ж? Отобьем танки и подмогнем. Сядь пока, а то бледный весь, в кровище… Секундочку. Таня!
Прибежала молоденькая санитарка, осмотрелась и сразу же занялась Быковым – промыла раны на лбу, удалила кусочки стекол от разбитых летных очков и сделала укол от столбняка.
Слава богу, глаза целы…
– Жить буду? – спросил Григорий, лишь бы увидеть улыбку на плотно сомкнутых девичьих губах.
– Еще как! – улыбнулась санитарочка. – Вот, выпейте.
С жадностью заглотав стакан холодной колодезной воды, Быков выдохнул и отвалился к бревенчатой стенке командного пункта.
В углу стояли ящики, заполненные бутылками с «коктейлем Молотова».
Перехватив его взгляд, комполка сказал:
– Прихватишь парочку с собой. Если не вытащишь самолет, то сожжешь.
– Прихвачу. Хотя жалко жечь.
– Ну не оставлять же врагу!
– Тоже верно…
Григорий неожиданно испытал то состояние, которое ранее ощущал лишь в кино, когда шли фильмы «про войну».
Это было что-то вроде слияния, совмещения со временем. Можно подумать, что раньше он тут был гостем…
А что, разве нет?
Даже, когда сбивал «мессеров», он чувствовал себя пришельцем из будущего, путешественником во времени, потерявшим свою МВ.
А теперь?
Он что, своим стал в этом мире, насколько жестоком, настолько же и наивном мире «сталинской эпохи»?
Ну-у, своим, не своим, но и не чужим. Это точно.
Близкий взрыв снаряда ударил так, что землянка вздрогнула, а сверху труха посыпалась.
Полковник хладнокровно снял фуражку, отряхнул ее и надел.
– Расколошматим немца? – спросил он, не поворачивая головы. – А, летчик?
– Да куда мы денемся…
Командир рассмеялся и снова поднес бинокль к глазам.
– Ага! Заворачивают немцы! Трех пожгли… Нет, вру – батарейщики четвертого подбили. Молодцы… Ну, погоди малость. Сейчас мы их отгоним…
Ждать пришлось до ночи – самолет лежал в поле, и открыто подойти к нему не удавалось – немцы сразу же открывали минометный огонь.
В темноте Быков и взвод добровольных помощников покинули окопы и направились к «Ла-5».
Проще всего было списать истребитель, забыть о нем, но у Григория к такому подходу не лежала душа.
Жалко было машинку.
Да и денег она стоит немалых. Чего ж добром-то разбрасываться?
«Лавке» той ремонту на пару дней, умельцы из ПАРМа быстро ее до ума доведут.
Немцы в этом вопросе – ребятки ушлые.
Подбили танк? Тут же волокут в тыл.
Откапиталят – и на передовую.
– Лопаты не забыли?
Пехотинец, ползущий рядом с Быковым, прокряхтел:
– С с-собой. А г-г-где к-копать?
– Под крыльями.
– З-зачем?
– Чтобы выпустить шасси.
Иначе никак – трехтонный самолет на руках не потащишь.
Копать чернозем было нетрудно, хотя орудовать саперными лопатками, стоя на коленях – та еще морока.
– Да все, вроде, – сказал молодой солдатик, отпыхиваясь. – Глыбокая, вроде.
Быков проверил и кивнул.
– Сейчас я…
Выпустить шасси получилось без проблем.
– Д-дело! На к-к-колесах т-только так в-выйдет!
– Цепляй!
– Вытравливай, вытравливай…
– Погодь, крюк перецеплю. Готово!
Комполка пригнал трехтонку «УльЗИС», пехота живо закрепила хвост истребителя в кузове, и шоферюга завел двигатель.
– Давай, помалу!
– Пошла, пошла!
Подвывая мотором, «УльЗИС» поволок «лавку» прочь.
Быков, пожав руки «землекопам», догнал машину и вскочил на подножку.
– Поехали!
– Первый раз с таким прицепом! – хохотнул водитель с великолепным чубом, выпущенным из-под пилотки.
– Жизнь такая.
– Правда ваша!
Ехали всю ночь, но дремать себе Быков не позволял – надо было следить, чтобы консоли крыльев не задели чего по дороге, дерево или столб.
Утром добрались до маленького сельца, там плоскости крыла отсоединили, уложили в кузов «УльЗИСа» между хвостом и бортами и закрепили по-походному.
Таким манером ехать было куда сподручнее – «прицеп» никому не мешал на дороге.
После обеда Григорий доехал до Студенца, а там и аэродром рядом, но 4-ю эскадрилью на месте не застал – пилоты искали комэска…
Прибежавший Бабков только выдохнул с облегчением, да и облапил «пропажу».
– Жди! – сказал он. – Твои вот-вот вернутся. – Указав на забинтованную голову, спросил: – Серьезное что?
– Пустяки, дело житейское…
И пяти минут не прошло, как в небе загудели «лавочки».
По очереди сели, покатили к стоянке.
Первым свой самолет покинул самый глазастый – Володька Орехов.
– Командир! – завопил он. – Живой!
– Да что мне сделается…
Тут и остальные-прочие подвалили, насели, хлопали по плечам, хотя и с осторожностью – видели повязку.
Марлен тоже был тут и представлял собою душераздирающее зрелище.
– Товарищ полковник, – произнес он убитым голосом, – меня отчислят?
– За что?
– Ну… я же… того…
– Того ты или не того, медкомиссия пусть решает.
Пилоты дружно рассмеялись, но Никитину было не до веселья.
– Так я… это… летать буду?
– А куда ты денешься?
– Продовольственный аттестат с собой? – поинтересовался у него начпрод. – Пошли тогда. Поставлю на довольствие…
Сообщение Совинформбюро от 25 июня 1943 года:
«В течение ночи на 25 июня на фронте ничего существенного не произошло.
Нашей авиацией в Баренцевом море потоплены два сторожевых катера и транспорт противника.
На Западном фронте на одном участке наше подразделение ружейно-пулеметным огнем рассеяло отряд немецких разведчиков. У проволочных заграждений осталось 40 вражеских трупов.
В районе Белгорода старший сержант т. Мишенин дал три очереди из пулемета пролетевшему над нашими позициями немецкому самолету.
Самолет задымился и стал терять высоту.
Сержант Мишенин выпустил еще несколько очередей, и вражеский самолет врезался в землю близ нашего переднего края.
В районе Лисичанска две группы пехоты противника пытались боем разведать позиции наших частей.
Советские подразделения вовремя заметили движение немцев, подпустили их на близкое расстояние и открыли огонь из всех видов пехотного оружия.
Большинство наступавших гитлеровцев было уничтожено, а остальные в беспорядке отступили.
Вечером девять немецких бомбардировщиков под прикрытием истребителей пытались совершить налет на наш аэродром.
Попав в зону сильного заградительного огня зенитной артиллерии, немецкие бомбардировщики, не достигнув цели, сбросили бомбы, которые упали в поле и не причинили никакого вреда.
Наши истребители, поднявшиеся в воздух, вступили в бой с противником. Советские летчики сбили пять немецких самолетов…»
Глава 12 «Свободная охота»
Первые дни июля атмосфера электризовалась все сильнее.
В Ставке ждали наступления немцев, но точно не знали, когда же тевтонская орда двинет.
Разведчики дневали и ночевали за линией фронта, но лишь в ночь на 5 июля удалось захватить «языка» – сапера 6-й пехотной дивизии Бруно Формеля.
Выяснилось, что операция «Цитадель», ставившая своей задачей окружение двух фронтов – Центрального и Воронежского – на Курском выступе, начнется в ту же ночь, ровно в три часа.
Маршал Рокоссовский, коротко переговорив с Жуковым, отдал в 2 часа 20 минут приказ о контрподготовке.
С раннего утра заработала советская артиллерия, десятки самолетов 16-й воздушной армии поднялись в небо, однако генералы «тупили», из-за чего господства в воздухе достичь не удалось, зато почти сотню истребителей да бомберов угробили.
Лишь пять дней спустя «иваны» пересилили «гансов».
Зато какое грозное зрелище открывалось в ночном полете!
Тысячи орудий палили по площадям, РСы «катюш» гигантскими трассерами уносились навесом, беснующиеся огни залпов и взрывов выхватывали из темноты землю, деревья, танки, окопы, набрасывали красный свет, вытягивали мгновенные черные тени – и все это от горизонта до горизонта!
5 июля Брянский фронт, на котором воевал Быков, изготовился к отражению возможного удара.
15-я воздушная армия с рассвета приступила к разведывательным полетам. 32-й гвардейский истребительный авиаполк находился в готовности к вылету.
Одна эскадрилья была в готовности номер один, остальные в готовности номер два.
Около полудня такого долгого 5 июля командование поставило перед 1-м гвардейским истребительным корпусом задачу – прикрывать войска правого крыла Центрального фронта в районе Малоархангельск – Александровка – Протасово.
6 июля пилоты 1-й, 2-й и 4-й эскадрилий прикрывали части наших армий, непрерывно патрулируя небо группами по восемь – двенадцать самолетов.
Лейтенант Батов сбил «Фокке-Вульф-190», чуть позже Володе Орехову удалось то же самое – над Елизаветино.
8 июля немцы, пытаясь обойти стойкую оборону 13-й армии, нанесли удар по ее правому флангу. Их поддерживала авиация.
Завязались страшные воздушные баталии.
По пять вылетов в день, а то и чаще.
Быков сбил девять «фоккеров», а когда его поздравляли с победой, он только отмахивался, напоминая, что у немецких экспертов счет давно превзошел и сотню сбитых, и даже полторы сотни кое за кем числятся.
– Хочешь спустить полтораста «мессеров»? – щурился Котов, и впрямь напоминая довольного кота.
– Хотя бы сотню, – отвечал Григорий. – Для начала…
11 июля погиб один из «ветеранов» – подполковник Герасимов.
В тот же день 9-я немецкая полевая армия Моделя выдохлась и перешла к обороне, а вот войска Брянского фронта начинали наступление.
По плану, 32-й гиап, как и вся их истребительная дивизия, должен был завоевать господство в воздухе на орловском направлении, «по совместительству» прикрывая наступающие части 3-й и 63-й армий, да плюс к этому – обеспечить вольготную жизнь штурмовикам и бомбардировщикам в районе Евтехов – Протасово – Лосиноостровский.
– Высота патруливания – непрерывного! – устанавливается в 2500–3500 метров, – накачивал Бабков своих комэсков, – высота более 4000 метров отводится для действий пар «охотников» из «братского» полка. Вопросы есть? Вопросов нет.
12 июля в пять утра майор Стельмашук затеял на аэродроме митинг, посвященный долгожданному наступлению.
Старлей Савельев и летчики-асы Горшков и Корчаченко вынесли гвардейское знамя.
Майор Холодов зачитал обращение к личному составу Военного совета фронта и сказал:
– Сегодня начинается наступление войск нашего фронта. Наша задача – завоевать и удержать господство в воздухе на направлениях главного удара, драться с врагом стойко и самоотверженно, по-гвардейски!
В тот же день у деревни Прохоровка сошлись две танковые армады.
Корпусам Катукова и Ватутина противостояли немецкая армейская группа «Кемпф» и 2-й танковый корпус СС – 1-я танковая дивизия Лейбштандарте-СС «Адольф Гитлер», 2-я танковая дивизия СС «Дас Райх», 3-я дивизия «Тотенкопф» (включая восемь трофейных «Т-34»), и так далее.
Около тысячи танков, с крестами на башнях и без, лязгали и грохотали, кромсая гусеницами степь.
Боевые порядки смешались. От прямых попаданий снарядов танки взрывались на полном ходу.
Срывало башни, летели в сторону гусеницы.
Отдельных выстрелов пушек слышно не было – стоял сплошной, обвальный грохот.
Из горящих машин выскакивали танкисты и катались по земле, пытаясь сбить пламя.
Эфир бурлил котлом.
«На фоне обычного потрескивания помех в наушники неслись десятки команд и приказов, а также все, что думали сотни русских мужиков о «гансах», «фрицах», фашистах, Гитлере и всякой сволочи. Эфир был настолько переполнен ядреным русским матом, что, казалось, вся эта ненависть может в какой-то момент материализоваться и вместе со снарядами ударить по врагу».
Но все же грандиозное танковое сражение русские мужики выиграли.
К вечеру Быков совершенно вымотался – семь боевых вылетов!
И в небе, и на земле крутилась сплошная карусель – одна группа садилась, другая тут же взлетала.
В воздухе стоял сплошной рев моторов, пушечно-пулеметные очереди трещали поверху, сливаясь с артиллерийской канонадой.
То здесь, то там чистую голубизну небес пачкали грязно-черные шлейфы сбитых самолетов.
Падали «фоки», падали «Яки»…
А с раннего утра все завертелось по новой.
Эфир звенел на все голоса:
– Миха, разворот!
– Куда прешь, зараза?
– На двенадцать часов, ниже тридцать градусов!
– Абшус![14]
– Идем в наборе!
– Хильфе! Хильфе! Анстрален![15]
– Прикрой, я атакую!
– На хера?! Отходи!
– Хорридо![16]
– Прикрой его!
– Машины в голове!
– Атакуем!
– Сафонов где?
– Не вижу его!
– Жукова сбили!
– Едрить твою налево…
– Ахтунг! Крайс шлиссен![17]
– Восьмой, отбей!
– Ш-шайссе!
– Идем домой, горючее на исходе.
– Абшус!
– Всем отходить на аэродром! Атакую один!
– Я прикрою!
– Это приказ!
Советские штурмовики и истребители мешали немцам настолько, что Люфтваффе полностью переключило все группы 51-й истребительной эскадры «Мельдерс» на помощь бомбовозам.
Но это не остановило наступления войск Брянского фронта.
Немецкие летчики стали шире применять «расчистку воздуха» – большие группы истребителей появлялись над полем боя минут за десять до прибытия бомберов, чтобы связать боем советские самолеты и увести их в сторону.
Наши эту тактику раскусили – в бой вступали, но заданный для прикрытия район не покидали.
Летчики 32-го полка «обменялись опытом» с немцами и тоже стали вылетать на «ягд фрай» – «свободную охоту».
«Свободные охотники» действовали в глубине расположения противника. С большими группами самолетов они не связывались, выслеживая и сбивая одиночек или пары.
В основном на «охоту» вылетали «Ла-5 ФН».
А 13 июля немцам преподнесли неприятный сюрприз – командующий Брянским фронтом вводил в бой 1-й гвардейский танковый корпус.
Немцы спешно кинули бомбардировщики и штурмовики на новую напасть.
Пилоты 32-го прикрывали боевые порядки танкового корпуса.
Ушла «на смену» 3-я эскадрилья, и Быков скомандовал:
– По самолетам!
Скоро их очередь.
Вот над КП взвилась зеленая ракета. На взлет!
Григорий легко поднял «лавочку» и стал набирать высоту.
Хороший самолет, ничего не скажешь. А «По-7» все равно лучше…
Пропустив под крылом Елизаветинку, Быков пролетел над танковыми колоннами «тридцатьчетверок».
В бой Григорий вел восьмерку «Ла-5» – одной четверкой командовал он, другой – Котов.
Второй раз на «лавках» вылетали новички, Яценюк и Никитин.
Шли «кубанской этажеркой», на 4000 метров, но долго патрулировать не пришлось.
– В воздухе появились «фоккеры», – раздалось предупреждение с передового КП, от «Дракона». – Будьте внимательны!
Быков тут же дал запрос:
– Я – «Колорад», где «фоки»? Наводите.
– «Колорад», выполняйте свою задачу.
– Командир! – крикнул Орехов. – Бомберы идут! Много!
– Вижу, глазастый ты наш.
– На двенадцать, ниже двадцать градусов – «Юнкерсы»! Атакуем в лоб.
Тут же заговорил КП:
– «Колорад», я – «Дракон». К плацдарму подходят бомберы с «фоккерами». Ударной группе атаковать бомберов, верхней четверке сковать боем «фоккеров». Действуйте!
Подобно грозовой туче, с юга перла большая группа бомбардировщиков «Юнкерс-88» – четыре полных девятки шли на излюбленной своей высоте – где-то между 2000 и 3000 метров, а выше вилось более двадцати «Фокке-Вульфов-190».
«Фоккеры» были новее «Мессершмиттов» и серьезней вооружены, однако справляться с ними было чуть легче, чем с «худыми». Почему так, Григорий понятия не имел.
«Фокке-Вульф-190» больше всего походил на «По-седьмой», и не только внешне.
Может быть, слабинка этого истребителя заключалась в пилоте?
– Володя, на правую группу. «Котик», на левую.
– Понял!
– Бьем ведущих! Пройти сквозь строй, не сворачивать!
– Я прикрою!
Стрелки с «Ю-88» зачастили, напуская веера очередей, голубые трассы их пулеметов плели в воздухе губительную сеть.
Тогда свое веское слово сказали две авиапушки ШВАК – застучали, напуская пороховой вони, и попали.
Консоль крыла ведущего «Юнкерса» отвалилась, а следом и мотор закувыркался, дико вращаясь в воздухе.
Бомбовоз как летел, так и упал, валясь гигантским кленовым семечком.
– Есть!
Быков ухмыльнулся.
Он чувствовал себя лисом, дорвавшимся до курятника.
Эх, сколько тут жирненьких несушек!
Не снесете вы свои осколочно-фугасные яички, ощиплем мы вас!
Ощиплем и ошмалим…
Спикировав и набирая высоту, Григорий ударил трассерами под брюхо «Юнкерсу», следующему в очереди.
Крыльевой бак был пробит, но бензин не загорался, сеясь серенькой моросью.
Короткая очередь – и загорелось.
Гори-гори ясно!
Полыхнуло…
Девятка «Юнкерсов», скоропостижно ставшая восьмеркой, стала распадаться – без ведущего каждый экипаж сам искал ответ на вопрос: «Куды бечь?»
Самолеты опорожняли бомболюки и налегке, бреющим подавались на запад.
Проскочив над строем, Быкову удалось свалить еще одного бомбера, когда на его группу навалились «фоккеры».
Тут Григория словно окатило холодной водой – распаренному, потному, в душной кабине… Приятно.
Это было, как второе дыхание для бегуна – Быков совершенно успокоился, даже колотившееся сердце «сбавило обороты».
Григорий усмехнулся: мелькнувшее у него сравнение было не случайным – он словно сам перевоплотился в самолет.
Отрастил себе «стальные руки-крылья», и вот уже в груди запекло от «пламенного мотора»…
Быков видел всех своих врагов и всех однополчан, он точно знал, как свергнуть с небес первых и защитить вторых.
Знал и умел.
Его «Ла-5» ворвался в «собачью свалку» с ходу.
Короткая очередь – и кабина подвернувшегося «фоккера» расколочена вдребезги, в кровавые брызги.
С небрежной ленцой довернув, Григорий в упор выпустил снаряды по второму немецкому истребителю, гвоздя мотор.
Готов.
Увернувшись от дымчатых шнуров трасс, ответил, словно на дуэли.
Немецкий пилот промахнулся.
А вот он попал.
– Есть! – крикнул Орехов. – Три и три! Шесть – ноль в твою пользу, командир!
– Сзади, Володя!
Ждать, пока ведомый среагирует, Быков не стал – перечеркнул кабину «фоки» трассой.
Самолет противника стал валиться на крыло, пока не вошел в штопор.
– Аллес капут!
– Семь – ноль!
Немцы дрогнули, бешеная карусель, где крутились краснозвездные истребители, мешаясь с теми, что были заклеймены крестами, стала растягиваться, «Фокке-Вульфы» покидали место битвы по одному.
В следующий момент все резко осложнилось – подвалила эскадрилья «лаптежников» – «Юнкерсов-87».
Эти, в отличие от давешних «Юнкерсов», драпать не стали – сбросили бомбы куда-то в поле, облегчились – и кинулись на подмогу «фокам».
Бомбовозы из «лаптежников» были хилые, зато в ипостаси штурмовика этот самолет представлял собой опасного соперника.
Имея под консолями две 37-миллиметровые пушки, они могли поспорить с кем угодно.
Да только и «лавочки» не были беззубы…
Быков сбил двух «лаптежников», Орехов – одного.
Открыл счет и Яценюк – крепко зацепил «лаптя», аж дым пошел.
А после и огонек завился…
И полетел «лапоток», куда ему положено, туда, где кончается небо и начинается земля.
Прах к праху. Аминь.
Небо как будто само очистилось от немецких самолетов – «фоккеры» улетали на запад, догоняя «Юнкерсы».
Пропагандист-агитатор в своей горячей речи непременно окрестит это бегство трусостью.
Вот только трезвомыслящие немцы считали иначе – они покидали место воздушного боя, дабы не понести неоправданных потерь.
Ведь у них под крыльями не родной Фатерлянд, а варварская Россия. Так какой смысл гробиться?
– Я – «Колорад». Уходим.
На аэродроме их встретил траур – не вернулся из боя командир 2-й АЭ, Александр Мошин.
Бабков молча хлопнул Григория по плечу, снял фуражку, вытер потный лоб.
– Я на вторую Савельева поставил, – проговорил он, – знаменосца нашего. Дельный, вроде, парень.
Быков кивнул.
– Должен справиться.
– Помянем вечерком наших ребят?
– Что, еще кто-то… того?
– Из «братского» полка восьмеро погибли. Двое пропали без вести… Ну, считай, тоже… там.
Григорий мрачно покивал.
Обратив внимание на суету, разводимую инженером полка, он поинтересовался:
– Чего это «гвардии Петрович» там делает?
Бабков обернулся.
– А-а… Это нам локаторы завезли.
– Да-а? Это дело!
С Микояном, Котовым и Володькой Ореховым Быков приблизился к компании техников и радистов.
Развернуть локатор РУС-2 было несложно, он размещался на трех грузовиках – четырехтонном шестиколесном «ЗИС-6» и парочке «ГАЗ-ААА», тоже трехосных машинах.
На «ЗИСе» стоял фургон со здоровенной передающей антенной, на «Газоне» находился другой фургон – с приемником.
Оба фургона вращались, улавливая «эхо» от самолетов. На третьем грузовике тарахтел генератор.
Цели на экране выглядели узкой вертикальной полосой на темном фоне. От истребителей метка тусклее, от бомбовозов – поярче.
Быков ничего не понял в мельтешении сигналов, но планшетисты на КП уверенно наносили на карту воздушную обстановку по данным с «Радиоулавливателя самолетов»[18].
Для этого у них были особые фишки – оловянные фигурки самолетов, помеченных цифрами 2, 4, 8, 16.
Если «Юнкерсов» или «фоккеров» летело больше, соединяли несколько фишек.
– Недурно, да? – повернулся Григорий к Микояну.
Лишь теперь он заметил, что Степан нервничает.
– Ты чего?
Микоян оглянулся и сказал:
– Я, пока вы летали, «Хана» гонял. Потом мы с ним пошли дровишек собрать и наткнулись на странных персонажей. Пятеро их было. Главное, все в форме НКВД, а скрываются, исподтишка аэродром наш разглядывают. У двоих бинокли. А потом тот, кто у них старший, сказал: «Сталин вылетел. Ждем». И они ушли…
– Вот, новости…
Быков задумался. Потом вынул «Астру» из кобуры, проверил, снял с предохранителя и сунул обратно.
– Если энкавэдэшники и впрямь по твою душу явились, – медленно продолжил Степан, следя за Григорием, – то зачем им тогда прятаться?
– А кто тебе сказал, что они из НКВД?
– А откуда? – вытаращил глаза Микоян.
– Вот и я бы хотел знать, откуда.
– Не нравится мне все это…
– Думаешь, я в восторге?
– Вот ведь… Я нашим не докладывал, тебе первому.
– Ладно, пошли в столовку. Через час – вылет.
Пока пилоты хлебали борщ, их самолеты заправляли бензином.
Подполковник Бабков присоседился к летчикам.
Полистав бумаги, судя по всему, важные, он сказал:
– Вась, тебя что, действительно на «свободную охоту» потянуло?
Быков кивнул.
– Надо Марлена поднатаскать, – сказал он невнятно, откусывая от хлебного ломтя.
– В тылу врага?
– Орехову можно, а мне нельзя? – улыбнулся Григорий.
У Бабкова сделался несчастный вид.
– Нет, это школа отличная, когда в «охотниках», – поддержал идею командира его ведомый. – Вон, мы с Петром знатно погуляли! «Мессера» погоняли!
– «Мессера» они погоняли! – пробрюзжал комполка. – А случись что с твоим командиром? А? Что тогда со мной случится? А?
– Они будут очень осторожны, – заверил его Орехов.
– Они будут… – буркнул Бабков. – Ладно. Отпускаю. На войне, как на войне…
– Спасибо.
– Ровно на сорок пять минут! – поднял палец комполка.
– Так точно.
На том и порешили.
На «свободную охоту» вылетали, кроме Быкова, Володька Орехов с ведомым Яценюком и еще одна пара – Микоян с Ибрагимом Мкртумовым.
«Свободная охота» – это высший класс боевой работы. Одиночно, а лучше парой летчики проникают в тыл противника, самостоятельно находят цель и внезапно уничтожают ее, избегая встречи с крупными силами врага, стремясь не попасть под огонь зениток.
Как волк натаскивает волчонка, так и ведущий на «ягд фрай» учит ведомого.
Делай, как я! Летай, как я! Сбивай, как я!
Обойдя свой самолет – Вавула горделиво стоял рядом, вытирая руки ветошью, – Быков покивал довольно, и в эту минуту стали происходить события.
Из рощицы, прикрывавшей стоянки истребителей, внезапно показались пятеро в форме НКВД.
Впереди шагал невысокий человек в погонах майора.
Григорий, стоявший боком к самолету, положил ладонь на пояс, поближе к кобуре.
Невысокий подошел и лязгающим голосом сказал:
– Гражданин Сталин, вы арестованы!
От внимания Быкова не скрылось то, как «энкавэдэшник» мигом обшарил глазами стоянку, застывшего Микояна и Никитина, закрывавшего капот командирской «лавки».
– А ты кто такой? – мягко проговорил Григорий.
Его пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета, и он выхватил оружие.
Невысокий шарахнулся – дуло смотрело ему прямо в глаза и не дрожало.
– Как вы смеете?! – процедил он. – Немедленно сдайте оружие!
Быков повел стволом и выстрелил.
Пуля снесла «комиссару» фуражку, и тот присел от неожиданности, демонстрируя блестящую плешь.
Этим сразу же воспользовался Марлен.
Он ушел в кувырок и довольно-таки ловко подсек одного из «конвоиров».
Тут же оседлав его, нанес пару ударов, и «энкавэдэшник» затих.
Микоян тоже было бросился на помощь, но тут грохнули винтовки, поражая двоих конвоиров, и из рощицы вынырнули майор Стельмашук, потрясавший «ТТ», и давешние знакомые – Кадыров с Ховаевым.
Плешивый с «конвоиром» бросились в бега, но тут уж летуны не подкачали – догнали и повалили обоих.
Главарь ужом вывернулся из цепких объятий Марлена и снова дал деру.
Быков не стал упражняться в беге, решив за лучшее потренироваться в стрельбе.
Прицелившись, он сделал пару выстрелов по ногам.
Плешивый с криком полетел в кусты.
Попал!
Подбежав, Григорий развернул бегуна и ткнул ему ствол в шею.
– Кто послал?
– Сво… лочь… – захэкался лжеэнкавэдэшник.
– То, что сволочь послала, мне известно. Какая именно?
Взгляд плешивого в какой-то момент изменился.
Но что мелькнуло у него в глазах?
Злорадство? Или сожаление?
– Маленков, – четко выговорил он.
В следующую секунду лицо его перекосилось, он вздрогнул и выгнулся, затряс подбородком, с которого капала белая пена.
– Все! – выдохнул подбежавший Стельмашук. – У этого яд в зубе! Цианистый калий какой-нибудь…
– Похоже, – кивнул Быков.
Поставив пистолет на предохранитель, он сунул его в кобуру.
– Спасибо, майор. Вовремя вы.
– Служба такая! – расплылся в улыбке замполит.
А через полчаса три пары «свободных охотников» вылетели на «промысел».
Быков на своем «Ла-5», Никитин – на «Як-9».
Вооружение на «Яке» стояло послабее – пушка и пулемет против двух пушек на «лавочке» – но бывало, что сбивали и одним пулеметом.
Высоко Григорий не поднимался, хоронясь ближе к земле.
Если появятся «фоккеры», то могут и не разглядеть «Ла-5» на фоне зеленого разнотравья да рощиц.
А набрать высоту недолго…
Эфир перекликался, путая русскую и немецкую речь:
– «Соколы», «Соколы», я – «Кольцо»! Я – «Кольцо». Как слышите меня? Справа, ниже вас, группа противника. Семь машин. Атакуйте!
– Ахтунг, ахтунг!
– «Горбатые», «Горбатые», в балке, в квадрате номер восемь скопление танков!
– Шайссе, шайссе, шайссе!
– Даем открытым текстом… Прошу с вашей стороны приказания всем истребителям и штурмовикам слушать меня на волне 172, мой позывной – «Чайка».
Это сам генерал Руденко, признал Быков, командующий 16-й воздушной армией.
– Стрелкам усилить внимание!
«А это уже бомбардировщики», – подумал Григорий.
– До цели три минуты. Доверните пять вправо.
– Бомбы и все стволы – по основной цели!
– Так держать, открываю люк.
– Бомбы пошли, командир!
– Сбросил! Разворот вправо!
– Леня, курс девяносто пять… Я ранен.
– Куда ранили?
– Кажется, в ноги…
– Держись!
– Штурвал заклинило!
– Товарищ капитан…
– А-а-а!
– Стрелки, прыгайте!
– Не могу… ранен…
– Держись, друг! Попробуй триммер!
Быков насупился – погибал кто-то. Выберутся? Или…
– Пошел, пошел! Набирай высоту!
Григорий ухмыльнулся: сдюжили ребята!
Удалившись достаточно глубоко за линию фронта, он, однако, не замечал особого движения.
Самолеты мелькали изредка, но далеко. Не догонять же их.
– Я – «Никита»! – послышалось в наушниках. – «Колорад», сейчас на двенадцать часов будет полевой аэродром. Там сядешь.
Быков похолодел.
Он ко всему был готов, к любому повороту событий, и все же, когда этот самый поворот случается, приятного мало.
– Марлен, головку перегрел?
– На посадку!
Григорий спросил по-немецки:
– Имя? Звание?
Марлен отчеканил на чистом «хох-дойч»:
– Уве-Клаус Дитрих фон Марвиц. Гауптман 54-й истребительной эскадры «Грюнхерц». Вы довольны, полковник?
– Вполне.
– Тогда на посадку! – жестко сказал Уве-Клаус. – И не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Вы не все обо мне знаете: я сбил пятьдесят шесть самолетов – «ишаков» ваших, «МиГов», «ЛаГГов», а также «Харрикейнов» и «Спитфайров»…
– Не хвастайтесь, барон, это дурно.
«Як-9» летел за «лавкой». По сути дела, зашел истребителю Быкова в хвост.
Остается чуток довернуть и всадить очередь…
– Все его хотят, – усмехнулся Григорий, – и наши, и не наши… Причем желания тупо кокнуть у них отсутствует – живьем подавай.
А вот хрен вам…
Послушная «лавочка» резко перевернулась и ринулась вниз, выходя из пике у самой земли.
В глазах у Быкова потемнело, но вскоре прояснилось.
Зато «Як» – вот он, впереди и выше.
Григорий вжал гашетку…
Ничего.
Быстрым движением он выполнил перезарядку.
Дупель-пусто.
Боеприпас – йок. Или пневмоприводу кирдык?
Недаром «Никита» крутился около его «лавочки»…
– Я оценил ваш пилотаж, полковник, – раздался насмешливый голос барона, – вот только кусаться вам нечем. Немецкий орднунг, знаете ли, надо было предусмотреть все!
– Ты не предусмотрел русский характер.
«Ла-5» резво взял вверх.
«Як» тоже стал набирать высоту, закручивая вираж.
Ударил трассерами, метя по хвостовой части, чтобы не задеть пилота. По бронеспинке словно кто торопливо молотком постучал.
Быков легко ушел с линии огня и решился на фокус, который можно было квалифицировать в обычной жизни, как воздушное хулиганство, но на войне все средства хороши.
«Лавка» выпустила шасси, отчего по самолету прошла дрожь, а скорость упала.
Волненье Быкова достигло предела. Кровь стучала в висках.
Дуэль!
Перевернув истребитель колесами вверх, Григорий ударил ими «Як», серьезно задел крылья.
Грохот и скрежет от столкновенья был краток, а в следующее мгновенье самолеты расцепились.
Вернув «Ла-5» в нормальное положение, Быков с удовлетворением заметил две приличные вмятины под крыльями «Яка».
Что-то ему удалось-таки повредить – закрылки на правой плоскости свободно болтались туда-сюда.
Замечательно.
– Руссиш швайне!
– От швайне и слышу.
«Лавочка» сделала «горку» и стала догонять «Як».
Быков всегда выступал противником воздушных таранов, считая, что незачем губить машину даже по условию «самолет за самолет».
Но надо же что-то делать с фон бароном!
«Ла-5» зашла «Яку» в хвост, Уве-Клаус попытался было уйти, но маневр ему не удался.
А в следующее мгновенье пропеллер «лавки» вгрызся в киль, разметав его в щепки.
Хорошо, что в СССР мало дорогого дюралюминия – дерева в «Яке» больше, чем металла!
«Никита» стал терять управление, а «Колорад», убрав шасси, дал газу и буквально сел «Яку» на спину, продавливая днищем «лавочки» фонарь самолета, ставшего вражеским.
– На посадку, сука!
Толчок был такой силы, что «Як» бросило вниз, уводя в штопор.
Мотор у «ведомого» работал без перебоев, но самолет практически не управлялся.
Колыхаясь в воздухе, дико рыская и кренясь, «Як-9» пошел на вынужденную посадку.
Внизу промелькнул аэродром, несколько автомашин и мотоциклов, группа «встречающих» в эсэсовской форме, и ушел в сторону.
«Як» жестко сел в доброй паре километров от подготовленной для него полосы. Даже не сел, а рухнул.
Одна плоскость отвалилась сразу, другая изломилась секундой позже, когда «Як» занесло и опрокинуло.
Мотор взвыл и заглох, лопасти согнулись, мотыжа землю.
И тишина…
Но и «лавочке» явно поплохело – мотор грелся, масло так и брызгало на фонарь. Не дай бог, заклинит, тогда хана…
Быков решительно направил самолет вниз.
Если быстренько сесть и скорехонько все починить, то будет шанс взлететь.
Или уйти пешкодралом… Посмотрим.
«Ла-5» сел, и Григорий тут же выключил мотор.
Пущай остывает…
«Як» лежал, вернее, валялся неподалеку.
Из пробитого бензобака сочилось топливо, растекаясь в лужу.
Марвиц с трудом выбрался из разбитой кабины и отполз к оторванному крылу, оперся об него спиной.
Судя по всему, ноги у него были сломаны. Или позвоночник?
Запрокинув голову, Уве-Клаус тяжело дышал, разевая рот и облизывая почерневшие, опухшие губы.
Держа «Астру» в опущенной руке, Быков приблизился к поверженному врагу и небрежно обыскал его.
– Пристрелишь, унтерменш? – прохрипел барон.
– На хер ты мне сдался… И так сдохнешь.
Позаимствовав запчасти у мотора, стоявшего на «Яке», Григорий кое-как починил маслопровод на своем истребителе.
Долил «трофейного» масла, потрепал самолет по капоту, как коняку по холке.
И в это самое время послышался треск мотоциклов.
Парочка «Цундапов» показалась на пригорке.
Мотоциклисты с автоматами и в касках, с бляхами фельджандармерии на груди ехали спокойно, вцепившись в руль или покачиваясь в колясках.
В два прыжка Быков залез в кабину «Яка» и нажал гашетку.
Пушка и пулемет послушно задолбили, благо, стволы смотрели в сторону фрицев.
Первый мотоцикл накрыло, второй успел вывернуть и опрокинулся, немцы залегли, не зная, что ушли с линии огня.
Выпустив еще очередь, для порядка, Григорий метнулся к «лавке».
Стрельба усилилась, и уж кто сдуру пальнул по разбившемуся «Яку», история умалчивает, однако одного выстрела хватило, чтобы высечь искру.
Разлитый бензин вспыхнул, охватывая обломки истребителя. Черная фигура барона фон Марвица задергалась в огне, будто силясь изобразить свастику, а после все затянуло дымом.
Быков уже готов был запрыгнуть в кабину, когда на пригорке показался серый «Ганомаг».
Объехав опрокинутый мотоцикл, бронетранспортер развернулся, и оба пулемета ударили по «Ла-5», кромсая борта, крылья, капот.
Григорий слетел с крыла и покатился по земле.
«На рефлексе» стал живо отползать, и вовремя – рванули бензобаки.
Он оказался между двух огней, между двух горящих самолетов.
Припекало так, что волосы на голове трещали.
Дым валил густой, и под его прикрытием Быков помчался к ближайшему леску.
Пулеметы опять загоготали, шаря очередями в дыму.
Уже, значит, не нужен живым? Лишь бы завалить?
Задыхаясь, Григорий нырнул в заросли березок и оглянулся.
Оба истребителя горели чадно и ярко.
«Лавка» вся была охвачена огнем – вырисовывался пламенный силуэт самолета, и через сгоревшую обшивку проглядывал рдеющий костяк.
«Ганомаг» выпустил черную струю дыма, газуя, и неторопливо двинулся в объезд.
К роще, где прятался Быков, покатился мотоцикл – пулеметчик, засевший в люльке, водил своим «MG-34» в поисках врагов рейха.
Григорий вытер пот тыльной стороной ладони, сжимавшей «Астру».
Ладно, подумал он, ножками отсюда хрен убежишь, а до наших – сотня километров.
Колеса нужны…
Письмо домой Н.Ф. Лободы:
«Фронтовой привет!
Сообщаю, что я жив и здоров и что со своими боевыми друзьями бью противника беспощадно.
Мой «конек-горбунок» – так мы зовем штурмовик «Ил-2» задает фашистским извергам такого жару, что нет у них никакого спасения.
Я его так люблю, так жалею.
А фашисты называют его «черной смертью».
Видишь, как страшен он для них.
Спешу сообщить тебе, Шурочка, что начинают фрицы смазывать себе пятки – отступают и оставляют за собой орудия, танки и прочее вооружение.
Так что приеду я с победой домой.
В моей жизни изменений почти никаких нет.
По-прежнему угощаем фашистов свинцовыми конфетами и пряниками. Одним словом, все идет своим чередом.
Разве вот вырос немного в воинском звании – на одну ступеньку, да наградили меня вторым орденом Красного Знамени.
Получил, выходит, я закалку в борьбе с фашистской сволочью.
Скоро, очень скоро будет и на нашей улице праздник.
Очень скучаю по вас, родные мои, очень хочется с вами повидаться.
Целую вас горячо, Коля».
Из исторического формуляра 807-го штурмового авиационного полка:
«19 сентября 1942 года комиссар полка Лобода повел группу штурмовиков в составе 8 самолетов на уничтожение танков противника юго-западнее Сталинграда.
Над полем боя самолет т. Лободы от прямого попадания зенитного снаряда загорелся.
Следуя примеру капитана Гастелло, тов. Лобода направил свой горящий самолет на группу вражеских танков, погиб смертью храбрых за нашу Родину…»
Глава 13 «Автостоп»
Володька Орехов поднял всех в полку, как по тревоге, сообщив еще на подлете, что слышал радиопереговоры «Колорада» со своим ведомым, и какая неприятная правда открылась при этом.
Дозаправившись, Орехов снова вылетел вместе с Бакланом и Котовым на поиски командира, а майор Стельмашук развернулся вовсю.
Он поставил на уши Особый отдел дивизии, и настоящего Марлена Никитина нашли в тот же день.
Труп Марлена Никитина, спрыснувшего радость окончания училища с «друзьями», ими же застреленного и обобранного.
Ибрагима с Петром особисты тоже помурыжили изрядно, но эти были чисты, аки первый снег.
Вернувшись из полета, Орехов и Баклан доложили, что видели следы двух сгоревших самолетов.
Следы полковника Сталина оборвались…
…Быков отдышался, приникнув к необъятному стволу дуба. Мимо, виясь через всю рощу, шла дорога – ухабистая колея.
Судя по следам шин и гусениц, немецкая техника именно этим путем попадала на аэродром.
Надо полагать, и мотоцикл, посланный на розыски, этого шляха не минует. Чу, слышу пушек гром…
Взревывавший двигатель «Цундапа» озвучил появление «розыскников».
Донеслись и лающие голоса, обсуждавшие на немецком погоню:
– Курт, жми!
– А я что?
– Русский сейчас по полю чешет – снимем его, и обратно. Обед стынет!
– Подогреем! Ха-ха-ха!
Мотоцикл профырчал, окатывая запахом синтетического бензина, и Быков вышел из-за дерева, вскидывая пистолет.
Пуля вошла водителю чуть ниже шеи.
Тот сильно вздрогнул, вскинул руки и упал на спину, скатываясь наземь.
«Цундап» вильнул, и люлька врезалась в дерево – пулеметчика швырнуло вперед и сильно приложило о ствол головой в каске.
Двух зайцев…
Подбежав к мотоциклу, Григорий треснул мычавшего немца рукояткой «Астры» по шее и потащил его из люльки.
В принципе он и так почти что выпал из нее при столкновении.
Повесив на шею один из «шмайссеров», Быков добавил себе на пояс подсумок с запасными магазинами и экспроприировал три гранаты-«колотушки». Толкушки, скорее…
Только вот он не помнил, насколько у них хватает запала…
Григорий отвинтил в рукоятке крышку. Наружу выпал шелковый шнур с фарфоровым кольцом.
Засунув гранату под слабо стонавшего пулеметчика, Быков сначала завел «Цундап» – целый! – надел немецкую каску и лишь потом дернул за кольцо.
Мигом упав на сиденье и дав газу, он считал про себя:
«Пятьсот-раз… Пятьсот-два… Пятьсот-три… Пятьсот-четыре… Пятьсот-пять…»
«Колотушка» глухо рванула, слегка подкидывая тушку немца.
«На счет «пять», значит. Буду знать…»
Мотоцикл рокотал с треском, взревывая, и скоро выкатился в чисто поле.
В стороне утюжил траву «Ганомаг», а Быков погнал дальше по дороге, огибая следующую рощу.
Ушел? Вроде ушел. Со стороны-то фашист фашистом.
На ходу сбросив с себя каску, Григорий понесся дальше, ныряя в низины и стараясь не соваться на вершины холмов.
Через пару километров дорога свернула на запад, и Быков съехал с колеи, покатил по зараставшей травою пашне – его курс лежал на восток…
…Проехать он успел километров тридцать, после чего мотоцикл заглох – кончился бензин.
Положив на плечо пулемет – пригодится в хозяйстве, – Григорий пошагал пешком.
«Астра»… «Шмайссер»… «МГ-42»…
Быков усмехнулся:
«Вооружен и очень опасен!»
За высоким, плоским холмом открылся большой лесной массив. Григорий сразу повеселел.
«Чем дальше в лес, тем толще партизаны!»
Это вам не европейские лески, ухоженные, будто скверы.
Тут – кущи. Чащи. Дебри.
Уходя подальше, Быков не терял бдительности.
Немцы вокруг. Их тут целая армия. А лес…
Что – лес? Лес и прочесать можно.
Особенно, когда станет известно, на кого облава.
Аж на самого Василия Сталина! Не абы как…
Железяки были тяжелы, но куда без них?
Тревожное чувство потерянности, оторванности владело Быковым.
Когда немецкие бомберы вдруг учиняют налет на аэродром и ты ищешь ближайшую щель, чтобы забиться поглубже, то клянешь фрицев, переживаешь страх и злость, однако же знаешь, что скоро встанешь и отряхнешься, а вокруг свои.
Не дай бог, осколком заденет или контузит ненароком – помогут.
Оттащат, донесут, перевяжут, скажут ворчливо: «Бывает, браток…»
И уже как будто легчает. А тут…
Григорий шагал весь остаток дня, до самого вечера.
Когда начало темнеть, стал подыскивать, где бы устроиться на ночь, и тут до него донесся скрип колодезного «журавля».
Пройдя всего метров пятьдесят, Быков вышел на опушку.
Дальше открывалась большая поляна, со всех сторон окруженная лесом, а посередине скучились серые избы да клети, да амбары с коровниками.
Деревня.
С севера деревушку обтекала речка, через нее был переброшен бревенчатый мост, а дальше в лес уходила дорога.
Григорий внимательно пригляделся, высматривая немцев, но не увидел «вооруженных сил противника».
Зато услышал их – печальную мелодию на губной гармошке мог сыграть только Ганс какой-нибудь или Отто.
У Иванов в ходу иная гармонь.
Теперь, когда Быков пристально понаблюдал за жизнью затерянного населенного пункта, заметны стали неразличимые ранее детали.
«Опель» на спущенных шинах, пристроившийся за стогом сена, красный флаг со свастикой в белом круге, прибитый над крыльцом самой большой избы.
А это что торчит из-за сарая? Пушка? Танк, скорее.
Так и есть – с оглушительным лязгом захлопнулся люк, и чумазый механик-водитель громко доложил:
– Масло вышло, герр лейтенант!
– Утром должны доставить, Шмульке. Готовь все, что надо.
– Слушаюсь, герр лейтенант!
И снова тихо.
Ни лая собачьего, ни мычанья коровьего, ни крика петушиного.
Все сожрали. Может, и пса умяли…
Шмульке неторопливо подошел к «Опелю» и запрыгнул в кузов. Повозившись, он соскочил обратно, уже с банкой в руке.
«Однако…»
Дождавшись темноты, Быков припрятал пулемет и налегке двинулся к грузовику.
Прислушался и махнул через борт.
Кузов был забит ящиками и мягкими тюками.
На ощупь открыв вместилище для консервных банок, Григорий прихватил парочку, поставил на дощатый кузов и решил пошарить еще.
Осторожно поставив ногу на тюк, он добился того, что «тюк» вздрогнул и сказал спросонья:
– Шмульке, ты угомонишься когда-нибудь или нет?
– Да, да… – прошептал Быков. – Ухожу…
– Поспать не дает…
Прихватив банки, Григорий ретировался, выдохнув уже на земле.
Черт бы побрал этого фрица! Нашел себе лежку, засранец…
Вернувшись в лес, Быков осторожно, прикрываясь, чиркнул зажигалкой.
Хоть глянуть, что ему на ужин досталось. Ого!
Бекон! И ананасы в сиропе! Живем…
Эх, еще бы хлебца…
«Ага, – самокритично хмыкнул Быков, – и чаю с пирожными!»
Умяв ломтики бекона, закусив кусочками ананаса, он запил яство сладким компотом. Недурно.
И отбой.
Проворочавшись на скудной постели из охапки травы, Григорий сдался за полночь.
Вздохнув, он подложил руки под голову и уставился в звездное небо. Удивительно…
В прошлый век перекинуло, а созвездия те же.
Ничтожен срок жизни человеческой, чтобы небесные светила хоть на чуток сдвинулись, ломая привычный рисунок Большой Медведицы или Кассиопеи.
Поразмышляв на сию возвышенную тему, Быков вернулся к прежнему беспокойству, тому самому, что мешало заснуть.
Маленков.
Кто он сейчас? Секретарь ЦК? Руководитель секретного аппарата Коминтерна? Член Главного Военного Совета РККА?
И что с того?
На кой ему Васька Сталин? Или Маленков уже сейчас спелся с Хрущевым?
Десять лет спустя именно мордастый Маленков с лысым Хрущевым решат, что не только Берия с Жуковым их враги да конкуренты, но и младший сын почившего Сталина.
И заделают Васе такую козу, что тот не оклемается и отдаст Богу душу в сорок с лишним.
Но сейчас… Не рано ли?
С другой стороны, что он знает о реальной истории СССР?
Разве остались доказательства того, что царя и помещиков в России свергали за доллары, фунты, йены и марки?
Кто же доверит архивам подобные «информационные бомбы»?
Так и с Маленковым. Никаких документов о заговоре против Сталина никто никогда не писал.
Кто же сам себе приговор вздумает подмахнуть?
Выходит, что ничего-то мы не знаем ни про Маленкова, ни про Хрущева.
Всю правду знали лишь они сами.
Может, они и в той истории, которую учил в школе Гриша Быков, тоже интриговали против Васьки Сталина, пытались похитить его, дабы использовать… ну, хотя бы для грубого шантажа.
Кто это знает? Кто даст ответ?
Интересно, что все вроде были в курсе, что тайная оппозиция Сталину – и в ЦК ВКП(б), и в Совнаркоме, и в Верховном Совете – существует, но вот назвать этих оппозиционеров поименно не получалось.
Между тем Маленков вполне подходит на роль одного из видных врагов Иосифа Виссарионовича.
Вспомнить хотя бы «Авиационное дело». Ведь это Маленков чуть ли не всю войну посылал на фронт бракованные, недоделанные самолеты.
Бывало, что с истребителя прямо в полете слезала обшивка, оставляя от крыльев один каркас. Или сборка была такой, что хуже выглядели только будущие «Жигули».
Но пилоты вылетали на этих «ведрах с гайками» бить врага!
А разбивались сами.
Так что, Маленков – враг народа? Или просто трусливый чиновник, напрягавший авиапром, чтобы заводы клепали самолеты любой ценой, лишь бы побольше? А черт его знает…
Или взять «Ленинградское дело», когда этот зажравшийся номенклатурщик выступил против героев блокады.
Считал кто, сколько блокадников расстреляли по приказу «Мордастого»? А сколько летчиков разбилось? А евреев-антифашистов, погибших по его вине, считали?
В общем, сволочь та еще. И не давит же на него страшный «груз 200»…
Тут даже один интересный вывод напрашивается.
Хрущева ли числить в заговорщиках? Или Маленкова?
Как ни крути, как ни верти, а к 50 годам именно «Мордастый» станет вторым в стране после Сталина.
С другой стороны, впервые Маленков так и не сумеет выдвинуться.
Не дано. Харя-то у него здоровая, а вот харизмы маловато будет.
Но это все так, политика. Ему-то что делать?
Как противостоять альянсу Мордастого с Лысым?
Берии нажаловаться? А толку?
Выкрутятся же… А ему может «прилететь»…
Нет, тут надо действовать хитро, продуманно…
С этой мыслью Быков и уснул.
Он проснулся на рассвете, из-за того, что продрог – роса была обильная.
Тихонечко сделав зарядку, Быков доел припасы, прикопал баночки и скрытно двинулся вокруг деревни.
Едва он обошел ее, замечая на огородах редких старух да стариков, как послышался гул автомобиля.
Взревывая, мощный «Бюссинг» проехал мост и развернулся.
Показалось около десятка немцев.
Громко болтая и смеясь, они выгрузили три бочки – с маслом и горючим.
Григорий поспешил продолжить свой путь, топая вдоль дороги.
Не сразу, но он нашел-таки подходящее место – здесь колея резко заворачивала, и придорожные кусты выглядели изрядно потрепанными. Видно, машины цепляли их бортами.
То, что ему и надо. Если выскочить на дорогу из кустов, то водитель с экспедитором, или кто он там, не заметят ничего в зеркальцах заднего вида.
А чего «Бюссингу» порожняком ехать? Правильно?
Пускай его подбросит… Хотя бы до аэродрома.
А там видно будет.
Кое-как пристроив за спиной ручной пулемет, Быков приготовился к «автостопу».
Только бы в кузове никого не было…
Вскоре Григорий расслышал близившийся рев мотора.
Качаясь и переваливаясь, «Бюссинг» одолевал проселок.
Да, машинка, это тебе не автобан!
Рыча и пыхая горячим чадом, грузовик проследовал мимо и свернул, царапая бортом кусты.
Быков выскочил на дорогу и припустил за машиной. Та не гнала, и вскоре он вцепился обеими руками в задний борт.
Поднапрягся, вытянул себя наверх и перескочил в кузов.
Там, покачиваясь на тюках с нестиранным бельем, задумчиво лежал немец в пилотке и с ромашкой в зубах.
Увидав русского, он цветок выронил, а больше ничего и не поспевал.
– Аллес, аллес, – пролепетал он, – Гитлер капут!
Быков молча упал на колени рядом с ним и вцепился пальцами в хилую шейку.
Возможно, на этом солдатике и нет крови, но он носит форму вермахта. Стало быть, враг.
Немец обмяк, и Григорий размял пальцы, после чего завалил труп тюками. Порядок…
Орднунг юбер аллес.
Подвывая мотором, «Бюссинг» вынырнул из леса, сворачивая на широкую просеку.
Потом и она осталась за спиной – обширное травянистое пространство раскинулось вокруг.
Грузовик прибавил скорости и покатил на восток, слегка забирая к северу – в той стороне снова тянулась зубчатая полоса леса.
Над ним кружила пара самолетов. Аэродром.
Не сказав спасибо, Быков спрыгнул в укромном месте и юркнул в чащу.
Сначала – разведка.
К летному полю он вышел где-то около полудня, если не позже. Лесок оказался почище иной штурмполосы – коряги, овраги, болотца, бурелом…
Вблизи самого аэродрома деревья были выпилены, оставляя широкую полосу, которую засветло не пересечешь – часовые с вышек мигом засекут.
Дальше тянулась ограда, затканная колючей проволокой, за ней стояли приземистые склады, бараки для обслуги и пилотов.
В широкие просветы между дощатыми зданиями проглядывали самолеты.
Быкову были видны два «фоккера», и еще нос бомбовоза просматривался, «Хейнкеля-111».
Ну, с «Фокке-Вульфом» он, скорее всего, справится. Лишь бы тот заправленным стоял.
Все самолеты более-менее одинаковы. Немецкие даже удобнее – в кабинах все продуманно, все сделано для того, чтобы облегчить жизнь не конструктору, а пилоту.
Но здесь не лучшее место для просачивания на ту сторону – вышка больно уж близко. А если на ней еще и прожектор имеется…
«Будем искать!»
Прячась за деревьями и кустами, Григорий прошел метров сто, огибая аэродром.
А вот тут, кажется, подходяще.
На месте вышки виднелась глубокая воронка от бомбы, обрывки проволоки скручивались по сторонам, словно распахивая колючие объятия.
Милости просим, камрад!
Быков тихонько удалился в лесок, забился под колючие лапы единственной елки и притих.
Закрыл глаза, принуждая себя успокоиться.
Надо дождаться, пока стемнеет…
Светало рано, но и темнело тоже быстро.
Едва солнце кануло за горизонт, все вокруг объял сумрак, утопил мир в густой сапфировой синеве.
На аэродроме вспыхивали и гасли прожектора, ревели моторы.
Именно сейчас, с подходом ночи, жизнь за колючей проволокой забурлила.
Надо полагать, отсюда взлетали «Хейнкели» и «Юнкерсы», что бомбили Ярославль и Горький.
Из леса Быков выполз и медленно приблизился к воронке.
Орднунг – орднунгом, а колючую проволоку так и не натянули по новой.
Ну, нам же лучше…
Измазавшись в траве и глине, Григорий выбрался к складу, представлявшему собой большой навес над бочками с горючим.
Его охранял пулеметчик, засевший за мешками с песком, а по натоптанной тропе бродил дозорный с карабином на плече.
Туда и обратно, туда и обратно. Ходит, как заведенный.
Дождавшись, пока часовой повернется к нему спиной, направляясь «туда», Быков на цыпочках прошел к бараку, пахнувшему свежеспиленным деревом, и приник к стене.
Слепящий луч прожектора мазнул, выхватывая из сумерек крылатые силуэты.
«Юнкерс»… «Фокке-Вульф»… А это что, маленькое такое?
«Шторьх»? Занятно…
Может, на нем попробовать? А что?
Пробег у него смешной, взлетит легко и просто. Правда, и скорость не ахти, ну, так…
В это время его размышления были прерваны – из большого здания напротив показалась весьма представительная процессия.
Несколько офицеров сопровождали моложавого генерал-майора с витыми погончиками и с пухлым портфелем в руке.
Тот похохатывал и шутил, офицеры старательно, с большой готовностью смеялись.
Бегом прибежал пилот, быстро осмотрел «Шторьх», убедился, что бак полон, и нервно протер сиденье для важного пассажира.
Быков ждать и раздумывать не стал.
Мигом «сняв» летуна, он уволок его в кусты, где и бросил, позаимствовав куртку и шлемофон.
Тяжелый пулемет он оставил тут же, хватит и «шмайссера».
С громко бьющимся сердцем Григорий раскрыл дверцу для генерала и замер рядом по стойке «смирно».
Генерал, не обращая на него ни малейшего внимания, пролез в кабину, уселся, поерзал, устраивая на коленях портфель.
Григорий мигом захлопнул дверцу и метнулся под крыло, пробираясь к своему месту.
– Что за шутки?! – изумился немец в форме штурмбаннфюрера СС. – Кто этот тип? Где Винцель?
Тут руки у офицеров сами собой потянулись к кобурам.
Погибать смертью храбрых в планы Быкова не входило, поэтому он сбросил автомат с плеча на руки и открыл огонь.
«МП-40» заколотился, рассылая очереди, но Григорий не собирался долго выступать в роли палача – генерал был важнее.
Тот как раз совершал телодвижения, собираясь выйти.
Быков ударил пяткой по дверце, та с силой захлопнулась, отбрасывая генерала.
В это самое время Григория догнала-таки пуля – бедро будто раскаленным шкворнем прошили.
– С-суки…
Бросившись к кабине, «Колорад» запрыгнул на место пилота, ударил локтем пассажира, пока тот не очухался, пошарил пальцами по приборной доске, сориентировался, наконец, и завел двигатель.
– Доннерветер! – простонал генерал, пуча глаза. – Что происходит? Где Винцель?
– Винцель помер, – ответил Быков, выруливая. – Примите мои соболезнования.
Аэродром понемногу охватывала паника – охрана бегала, не зная, за что хвататься.
Сбить «Шторьх» легко, вот только как при этом выжить генерал-майору?
– Выпустите меня немедленно! – заорал немец и заткнулся.
Дуло «Астры» весьма чувствительно уперлось ему под подбородок.
– Заткнись.
Генерал-майор притих, как-то даже усох.
А панические настроения среди аэродромной команды, видимо, реально имели место, поскольку додуматься до того, чтобы попросту перегородить взлетную полосу, офицерье догадалось слишком поздно.
Пара тягачей и грузовик уже двигались к полосе, но Быков не стал их дожидаться, а взлетел, благо, «Шторьху» достаточно и полусотни метров для пробега.
Самолет набирал высоту, и сразу десятки лучей прожекторов скрестились на нем, высвечивая кабину белым калением.
– Придурки…
Григорий резко увел «Шторьх» в сторону и вверх, а потом сразу спикировал. Понесся на бреющем.
Генерал-майор сидел рядом, вцепившись в свой портфель, бледный, капли пота катились у него по щекам, а он лишь таращился за стекло и шептал что-то неслышное.
Молился?
Где-то позади взлетали «фоккеры» и редкие «Мессершмитты», бросались в погоню, но проку от их резвости было – чуть.
Быков летел по-над самой землей, иногда одним чутьем угадывая холм или лес.
Неожиданно свернув к югу, он сбил со следа «мессеры» и «фоки» – те по-прежнему мчались к востоку, рыская на разных высотах – и все более удаляясь от маленького «Шторьха».
Нога онемела, а кровь все сочилась и сочилась – в сапоге уже хлюпало. Быстрее надо до дому, а то вся выльется…
– Как вас зовут? – спросил Григорий.
Уловив внимательный взгляд генерала, направленный на его автомат, он усмехнулся.
– Но-но, не балуйтесь. А то выброшу.
– Вот как? – изогнул немец бровь. – Вас же послали за мной! С чем же вы вернетесь? Комиссары вас не пожалуют!
– Вы плохо знакомы с советскими реалиями.
– И как-то не спешу ознакомиться!
– Придется. Вы мне не нужны, генерал.
– Даже так?
– Я просто возвращаюсь к своим.
– А я, выходит, подвернулся по дороге?
– Именно. Но в том лишь ваша вина.
– Объяснитесь!
– А разве «Шторьх» по чину генерал-майору?
Немец сердито засопел.
– Мой «Юнкерс» попал под обстрел, – пробурчал он.
– Понятно. Как звать?
Генерал-майор покосился на пилота, помолчал, но все же признался:
– Фридрих Клесс.
– Какой ценный груз![19]
– Вы не представились, – чопорно сказал Клесс.
– Василий Сталин. Будем знакомы.
Генерал-майор вытаращился на пилота.
– Да, Фридрих, – притворно вздохнул Быков, – охота не удалась.
– Вами занимался не я, – пробурчал он, – а люди Гиммлера.
– Один хрен.
– Простите, что?
– Скоро узнаете, герр Клесс!
Тихий и незаметный, «Шторьх» чем-то напоминал русский «По-2». Тому тоже подкрасться было – раз плюнуть.
Легкое тарахтенье слабенького моторчика почти не воспринималось на слух после мощного рева истребителей.
Поэтому линию фронта Григорий преодолел без последствий – его просто не заметили.
Потеря крови давала о себе знать – подступала слабость, болела голова, участилось дыхание. Очень хотелось пить.
Поколдовав с рацией, Быков поднес ко рту микрофон и внятно сказал:
– Я – «Колорад», вызываю «Колхоз»! «Колхоз», ответьте!
Приемник затрещал, заверещал (Клесс высокомерно поморщился) и вдруг ясным, ликующим голосом радистки Зиночки ответил:
– Ой, «Колорадик»! Я так рада! – тут же голос ее стал деловым (видимо, начальство явилось): – «Колхоз» слушает!
– Дайте подсветку… Возвращаюсь на «Шторьхе».
– Васька! – прорвался в эфир голос Бабкова. – Т-твою мать! Живой?
– Почти.
Уронив микрофон, Григорий вцепился в ручку управления, чувствуя, как плывет сознание.
Где-то впереди, в темной ночи, тускло замигало посадочное «Т». Видимо, выстроились техники с фонарями «летучая мышь» в руках.
Взметнулась серия белых стартовых ракет, осветивших направление посадки.
«Салют…» – мелькнуло у Григория.
Очухавшись на миг, Быков еле выговорил:
– Захожу на посадку…
Генерал-майор сидел ни жив ни мертв.
Спас их, наверное, пилотский инстинкт Григория – сажал он «Шторьх» чуть ли не на подсознании.
Лишь только зашуршала земля под колесами, Быков нежненько принял ручку управления на себя, чисто механически вырулил, затормозил…
Опять было много света, как на том, на немецком аэродроме. Мелькали какие-то тени, звучали голоса…
Распахнулась дверца, и Григорий буквально вывалился наружу, уже не зрением, а кожей осязая ловившие его руки.
«И бысть тьма…»
Сообщение Совинформбюро за 15 июля 1943 года:
«На днях наши войска, расположенные севернее и восточнее города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских войск.
Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением 40 километров и за три дня напряженных боев продвинулись вперед на 45 километров.
Разгромлены многочисленные узлы сопротивления и опорные пункты противника.
Нашими войсками на этом направлении занято более пятидесяти населенных пунктов.
Восточнее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением 30 километров и, преодолевая его упорное сопротивление, продвинулись вперед на 20–25 километров.
На этом направлении нашими войсками занято более шестидесяти населенных пунктов.
В ходе наступления наших войск разбиты немецкие 56-я, 262-я, 293-я пехотные дивизии, 5-я и 18-я танковые дивизии.
Нанесено сильное поражение немецким 112-й, 208-й и 211-й пехотным, 25-й и 36-й немецким мотодивизиям.
За три дня боев взято в плен более 2000 солдат и офицеров.
За это же время, по неполным данным, нашими войсками взяты следующие трофеи: танков – 40, орудий разного калибра – 210, минометов – 187, пулеметов – 99, складов разных – 26.
Уничтожено: танков – 109, самолетов – 294, орудий разного калибра – 47. За три дня боев противник потерял только убитыми более 12 000 солдат и офицеров.
Наступление наших войск продолжается…»
Глава 14 Первая звезда
Быков не помнил, что было после посадки.
Все накатывало и отходило – не разберешь, то ли сон, то ли явь.
Иногда он выплывал из разлива немощи, наблюдал за деловитой суетой медсестричек и сурового военврача и снова тонул, не в силах слова вымолвить.
Но молодой, крепкий организм брал свое – Григорий пошел на поправку.
«Если бы из меня столько кровищи вылилось на «Граче», – подумал он, – то похоронили бы, что осталось, а так…»
И лишь теперь, уловив связную мысль, Быков понял, что сохранил зыбкое равновесие и не свалился в мир иной.
Григорий разлепил глаза, увидел белый потолок.
По нему бежала извилистая трещина, кое-где оголявшая доски.
Наверное, бомбежки расшатали дом.
Дом? Скорее, госпиталь…
Быков повернул голову, ощущая подушку, и оглядел, как мог, маленькую палату.
У противоположной стены стояла еще одна койка, пустая, застеленная одеялом, а в узкие окна лился свет, пригашенный плотными зелеными шторами.
Форточка была открыта, и задувавший ветерок колыхал штору, отчего кольца на гардине тихонько позвякивали.
Неподалеку, на венском стуле, сидела пожилая медсестра.
Она вязала носок и, смешно шевеля губами, считала петли.
Отняв руку от спиц, чтобы поправить очки, медсестра заметила пробуждение Быкова.
Охнув, она живо отложила вязанье и поспешила прочь из палаты, переваливаясь на ходу и шаркая тапками.
«Благую весть понесла…»
Вскоре из коридора донеслись голоса и торопливые шаги.
Дверь распахнулась, и в палату стремительно вошел огромный человек в белом халате и шапочке.
Человек-гора приблизился к Григорию, взял его за руку и стал считать пульс, сверяясь с часами.
– Вам бы Саваофа играть, – проговорил Быков. – Уж больно вид грозный…
– Шутите, шутите, – улыбнулся врач. – Стало быть, точно поправляетесь. А то приезжали тут, метали громы с молниями…
– Небось, расстрелять обещали, ежели помру…
– Не без этого, – хмыкнул человек-гора и присел на жалобно скрипнувший стул.
Казалось невозможным, чтобы тонкие ножки не сломались и не разъехались. Нет, крепкая мебель…
– А вы б гнали всяких громовержцев…
– Чем и занят был! – хохотнул врач. – А потом руки тряслись, и тетя Вера меня все травками своими отпаивала… А помереть вы могли легко, уж слишком много крови потеряли. И кость задета, и сухожилие пострадало… Считайте, что долетели вы на одной силе воли.
– И отключился.
– А чего ж вы хотите? У организма резервы велики, но и они исчерпаемы. Ну-с, отдыхайте. Тетя Вера вас бульончиком покормит. Соков побольше пейте…
– А нога как? Не оттяпаете?
– Не оттяпаем, – улыбнулся военврач. – Ну, с палочкой придется немного походить…
– Ну, это не самое страшное…
Успокоительно похлопав Быкова по руке, человек-гора воздвигся и стремительно покинул палату.
Голоса в коридоре зазвучали еще громче, в забавной просительно-нагловатой тональности, после чего в палату на цыпочках вошли Володя Орехов, Андрей Котов и Степа Микоян.
Все трое были в чистой форме, на плечи накинуты больничные халаты.
Кадр из фильма «про войну». Сцена: «Однополчане посещают раненого товарища».
Впрочем, как бы ни ерничал (про себя) Быков, а приятно ему все равно было.
– Ну, наконец-то, командир! – громким шепотом сказал Орехов. – А то лежишь тут, как мумия, и нос в потолок!
Микоян первым занял стул и спросил заботливо:
– Что врач говорит?
– Жить буду, – растянул губы Григорий.
– Начпрод разрешил тебе целую банку компота передать, – сказал Котов, доставая емкость. – За заслуги, говорит. Как орден вручил!
Орехов с Микояном переглянулись, и Орехов оскалился:
– Ну, вручение мы тебе тоже обещаем! Ты нам такую жирненькую куропатку приволок, что все командование от восторга кудахтало!
Быков отмахнулся, как ему показалось, а на самом деле едва шевельнул рукой.
– Это все пустяки. Число сегодня какое?
– Восемнадцатое.
– Июля?
– Ну, да!
– Твою медь… – уныло протянул Григорий.
– А, я понял! – развеселился Микоян. – Он боится, что мы войну без него выиграем!
– Да нет, командир! Есть еще кого сбивать!
– Ну, я газет не читаю… – насупился Быков.
Друзья хором стали выкладывать новости, из которых явствовало, что наступление продолжается, войска Центрального, Брянского и Западного фронтов давят немцев, засевших под Орлом, и скоро выдавят-таки, как гнойный прыщ.
А 32-й полк перебазировался на аэродром Задняя Поляна, что рядом с городом Новосиль.
– Мужики! – хлопнул себя по лбу Орехов. – Мы ж про подарок забыли!
– Точно!
Микоян торжественно достал некий продолговатый, весьма продолговатый предмет, завернутый в бумагу, и вручил Быкову.
Хмыкнув, Григорий развернул подарок – это была довольно-таки элегантная трость из черного дерева, с ручкой, отделанной серебром и костью.
– Нам Генрих Карлович сказал, что тебе палочка потребуется на первое время. Так что… вот!
– Спасибо… – протянул Быков, вертя трость в руках.
– Это не нам спасибо, это Стельмашук расстарался. Трость вещдоком была, реквизировали ее у немецкого шпиона. Так что ты поосторожнее, палочка с секретом!
– Выдвижной стилет?
– Что? А, нет! Бери выше. Вот эта пипочка – предохранитель, а сюда можно нажимать, как на спусковой крючок. Девять патронов, парабеллумских!
– Хм. Не хило…
Тут в палату заглянула тетя Вера и металлическим голосом приказала посетителям удалиться, что летчики и проделали со всей возможной поспешностью, опасаясь репрессий в виде веника.
Быков вздохнул и закрыл глаза.
Болеть – это так скучно…
Но выздоравливать еще скучнее.
Неделю спустя Григорий стал выходить на прогулки.
С палочкой, разумеется.
Не слишком приятно было шкандыбать в тапочках и казенной пижаме, но тут все так ходили.
Рана заживала и начала чесаться. Ходить было больновато, но надо же разрабатывать жилы, приучать их тянуться так, как нужно ему, Григорию Алексеевичу, а не глупому организму.
Постепенно боли стихали, да и хромота выправлялась.
Дело шло на лад.
Быков выходил вечером во двор, послушать сообщение Совинформбюро и досадливо морщился, когда Левитан объявлял о новых победах Красной армии.
Его мучал простой.
Да, силы у него еще не те, Григорий это понимал – умом.
А душа рвалась на передовую.
В один из дней «на больничном» к Быкову явился особист и аккуратно запротоколировал показания о драме на «свободной охоте».
Потом был обед, а еще через часик, когда Григорий раздумывал, поспать ли ему или пойти прогуляться, в палату зашла молоденькая медсестра, «очень даже ничеге».
Правда, до этого Быков ее ни разу не встречал – и насторожился.
Было неприятно подозревать, но случай с «Марленом» не шибко настраивал на доверчивость.
– Ложитесь на живот, товарищ полковник, – прощебетала она, держа в руке шприц. – Сделаю вам укольчик!
На Григория будто холодком подуло.
Какой еще укольчик?
Генрих Карлович никаких уколов не назначал!
– А не больно? – притворно обеспокоился он.
– Ну, что вы! У меня легкая рука!
С кряхтеньем укладываясь, Григорий спросил на немецком:
– Как звать милую фройляйн?
– Ева, – скокетничала девушка.
В следующее мгновенье она осознала свой провал и бросилась на Быкова, стремясь уколоть его шприцем.
Однако Григорий больше кряхтел по привычке – за неделю он здорово окреп.
Действуя ногами, он ухватил медсестру и повалил ее на кровать. Вывернулся и отобрал шприц.
Недолго думая, вколол снадобье в мягкое место девицы.
Та, за секунду до этого ожесточенно сопротивлявшаяся, вдруг успокоилась и поникла.
– Что в шприце? – резко спросил Быков.
– Снотворное, – пролепетала «медсестра».
– Сколько вас?
Но зелье уже подействовало – девушка спала.
Григорий отволок ее на соседнюю койку и вернулся на свою.
Упражнения вымотали его, он тяжело дышал, а на лбу выступил пот.
Ничего, потерпишь.
Девица тут не одна, нужны еще, как минимум, двое – для выноса тела.
Дверь тихонько приоткрылась, и Быков издал слабый стон.
В палату вошел «санитар» в белом халате, за ним еще один – с носилками.
Ничего особо нордического в этой парочке не наблюдалось.
Однако в госпитале вообще не имелось санитаров, сплошь санитарочки.
Застонав, Григорий сделал вид, что хочет сесть, дрожащей рукой уперся тростью в пол…
Один из «санитаров» ухмыльнулся.
Быков, будто в изнеможении, опрокинулся на койку.
– Хватай его, Франц, – прогудел тот, что держал носилки.
Франц замедленно кивнул, делая шаг в направлении «больного».
Григорий поднял трость, словно отмахиваясь, и нажал на спуск.
Отдача была не сильной, а звук выстрела – приглушенным.
Пуля вонзилась «санитару» в грудь.
Франц будто споткнулся, а Быков схватился левой рукой за шафт и вогнал пулю в голову громиле.
Второй из «санитаров» не мог сразу оказать сопротивление – руки у него были заняты.
Когда же пуля вышибла затылочную кость Францу, тот живо среагировал, живо, но поздно – пока он лез под халат за оружием, Григорий выстрелил навскидку.
Убивать «санитара» Быков не хотел, сначала надо было кое-что выяснить.
Пуля угодила немцу в плечо.
Остановить напор не остановила, но развернула вражину.
«Санитар» даже потерял равновесие, отшагнул, и Григорий тут же прострелил ему опорную ногу.
Верзила с грохотом выстелился, рыча: «Hure!»
Тяжело дыша, Быков приблизился и уткнул трость в шею немцу.
– Имя? Звание? – резко спросил он.
– Ганс-Ульрих, – просипел его визави, судорожно глотая, – обершарфюрер СС.
– Кто послал?
– Большой человек. Из самого Берлина. Я не знаю, кто он.
– Кто еще в вашей группе?
– Пилот…
Не отнимая трости, Григорий полапал Ганса-Ульриха и вытащил у того «Вальтер».
– Задолбали вы меня уже… – пробурчал он.
Покачав пистолет в руке, Быков подумал, как же ему вызвать подмогу.
Пожал плечами, прицелился в угол и нажал на спусковой крючок.
Грохот выстрела сработал, как сигнал «Тревога!».
На счет «три» распахнулись двери, и на пороге нарисовался Ховаев собственной персоной.
– Т-товарищ полковник… – выдохнул он, обозревая побоище.
– Спите на посту, – буркнул Григорий, вставая и опираясь на трость. – Это эсэсовец, по мою душу.
– Забирать? – глупо спросил энкавэдэшник.
– Сделай одолжение. И там еще их девка.
– Убита?
– Спит.
Прибежал Кадыров, вскоре и сам Стельмашук нарисовался.
– Опять?! – воскликнул майор.
– А что вы хотите? – развел руками Быков. – Не любит меня Главный буржуин!
После попытки похищения замполит и особист проявили трогательную солидарность и приставили к Григорию Ховаева с Кадыровым – в качестве телохранов.
Быков терпел этих простых, бесхитростных парней, тем более что близилось время его выписки из госпиталя.
Однако возвращение в полк снова откладывалось – Григория вызывали в Москву.
Зачем именно, он догадывался и не сказать, что шибко расстраивался.
Просто не хотелось затягивать нежданный-непрошенный «отпуск».
Пока он тут отлеживался, парни из его эскадрильи били фашистов. Оттого и на душе было неспокойно.
Быков чувствовал себя так, словно увиливал от исполнения воинского долга.
Понимал, что все это ерунда, что всякий мог попасть под пулю, которая, как известно, дура, но понимал опять-таки умом…
Вечером его предположения подтвердились – главврач лично передал Григорию телеграмму из дивизии:
«Командование поздравляет полковника Сталина В.И. с высоким званием Героя Советского Союза. Желает ему доброго здоровья и новых успехов в боевой и политической подготовке. Ухов, Бабков».
На следующее утро – 24 июля – Быков, при полном параде, был усажен в «Дуглас-Дакоту» и отправлен в Москву.
Места не в слишком комфортабельном салоне делили с ним несколько раненых танкистов, которых решено было отправить в столицу, а еще повсюду были свалены тюки с почтой.
Сел «Дуглас» на поле Центрального аэродрома имени Фрунзе, первом аэропорту Москвы.
В 20-х годах он был назван в честь Троцкого, а еще раньше его знали, как Ходынский аэродром.
На поле Быкова уже ждал черный «ЗИС» – церемония награждения должна была состояться сегодня же, а самолет еще и запоздал чуток, обходя тучи – болтанка для раненых могла бы стать последним, что они пережили.
Григорий распрощался с танкистами, молча пожал руку водителю «ЗИСа» и лощеному офицеру, приданному для сопровождения, после чего забрался на заднее сиденье, вместе со своей тростью.
Он так привык к ней, что ходить просто так, без палочки-выручалочки, было даже боязно.
Москва показалась Быкову чуть более оживленной, чем весной.
Немецкие бомбардировщики уже не прорывались к столице СССР, зато множество москвичей, ранее убывших в эвакуацию, вернулось.
А вот и Кремль.
Гордо вознесшиеся шпили упрямо держали рубиновые звезды.
«ЗИС» плавно въехал в ворота Спасской башни и замер у отделения комендатуры.
Добродушного вида офицер тщательно проверил документы, отдал честь и сказал слегка доверительно:
– Награды вручать вам будет Михаил Иванович Калинин. Он не совсем здоров, и к вам есть просьба – не выражайте свою радость очень сильным рукопожатием.
– Постараюсь, – улыбнулся Григорий.
В приемном зале Кремля было людно – человек тридцать или больше, в парадных мундирах и в штатском.
Быков составил им компанию.
В первый ряд он не полез, скромно пристроился в третьем, с краю – Григорий терпеть не мог пробираться, мешая сидящим.
Ожидание не затянулось – бесшумно отворилась дверь, и в зал вошел Калинин со своим помощником и секретарем.
Михаил Иванович выглядел именно так, как на своих фотографиях в учебнике истории, – черный костюм, седые волосы, бородка и усы.
Калинина встретили аплодисментами, но когда явился Сталин, рукоплескания резко усилились.
Все встали.
Иосиф Виссарионович, по-доброму улыбаясь, успокоил приглашенных.
– Товарищи! – сказал он, продолжая стоять около трибуны, словно подчеркивая – речей не будет. – Третий год идет Великая Отечественная война. Нам было трудно, очень трудно, но мы выстояли. Рабочие и колхозники все силы отдают фронту, наша героическая Красная армия одерживает все новые победы. Недалек тот день, когда советский солдат войдет в Берлин победителем!
Переждав шквал аплодисментов, вождь продолжил:
– Помнится, Гитлер всенародно заявлял, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: «Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться!» Если бы не наш великий народ, человеконенавистнические планы фашистов могли бы воплотиться. Но этому не бывать, товарищи! Советский государственный строй доказал свою жизнеспособность, а сегодня в этом зале собрались те, чьим ратным трудом и попечением здравствует и процветает наша Родина!
После того, как буря аплодисментов переросла в овацию и общий подъем снизил свой накал, настало время награждений.
Быков не слишком внимательно следил за теми, кто был внесен в наградной список.
Он оглядывался в поиске знакомых лиц и не раз примечал тех, кого видел в старом кино.
Романа Кармена, например.
Впрочем, с этим человеком Василий Сталин был в размолвке – он, помнится, увел у Кармена его невесту…
А вон Алексей Толстой.
Совсем молоденькая Майя Плисецкая.
Повернувшись в другую сторону, Григорий обнаружил на соседнем месте смутно известного человека.
Это был Туполев.
– Андрей Николаевич? Здравствуйте.
– Приветствую, Василий Иосифович, – чопорно ответил конструктор.
– Да бросьте вы, – поморщился Быков.
Туполев смягчился.
– Извините, конечно. Просто я обидчив и злопамятен. Но как раз вам я обязан нынешней своей реабилитацией. Спасибо.
– Не стоит, – усмехнулся Григорий. – Просто фронту нужен ваш «Ту-2».
Андрей Николаевич фыркнул насмешливо.
– Говорите, что хотите, – сказал он, – все равно я благодарен и рад. Когда обвиняемого оправдывают – это такое счастье!
– Согласен. Тогда ускорьте выпуск своего бомбера! Хочется поскорее «обрадовать» немцев…
– Василий Иосифович! – прервал его Туполев. – Вас!
Быков встрепенулся, встал и пошагал к Калинину.
«Всесоюзный староста» издали кивал ему ласково.
Четко печатая шаг, Быков вышел к трибуне и отдал честь.
– Полковник Сталин по вашему приказанию прибыл!
«Всесоюзный староста» вручил Григорию грамоту красного цвета с золотым тиснением – «Герою Советского Союза» – и две небольшие, такого же цвета коробочки с орденом Ленина и Золотой Звездой.
– Поздравляю вас, – сказал Михаил Иванович.
– Служу Советскому Союзу!
Уже вернувшись на свое место, Григорий выдохнул.
Что бы он там ни говорил и ни выдумывал, а волнение в нем жило.
Быков с интересом прочитал титульный лист грамоты:
«Союз Советских Социалистических Республик Президиум Верховного Совета Герою Советского Союза
За Ваш героический подвиг, проявленный при выполнении боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета своим указом от 13 июля 1943 года присвоил Вам звание Героя Советского Союза.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР: М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР: А. Горкин»
Туполев помог Быкову прицепить к кителю орден Ленина и Золотую Звезду.
После награждения Михаил Иванович пригласил всех сфотографироваться.
В первом ряду сидели Герои Советского Союза, а с ними Сталин и Калинин.
Сразу расходиться никому не хотелось, было желание продлить чарующие минуты, да никто никого и не торопил особенно.
Прохаживаясь по кремлевской галерее, Григорий неожиданно услышал:
– Василий Иосифович!
Не сразу, но Быков обернулся на зов – порой он не обращал внимания на «чужое» имя-отчество.
Его догонял Поликарпов.
За недолгое время Николай Николаевич будто помолодел. Понурость сменилась энергичностью, а выправка совершенно затушевала прежний усталый надлом.
– Здравствуйте, Василий Иосифович! Поздравляю вас!
– Спасибо. Как успехи?
– О-о! – конструктор закатил глаза. – Все инженеры вернулись ко мне, все до единого! А это чуть ли не самое главное. Что я могу один? А вместе мы – сила! На саратовском авиазаводе работы идут буквально день и ночь, я вчера только вернулся с Волги. Готовимся к массовому выпуску «По-7». Малые партии уже идут в войска, но настоящий поток начнется ближе к осени. Скорее просто нельзя, все и так на пределе человеческих сил и возможностей!
– Да что вы оправдываетесь? Все равно же – победа!
– Да! – просиял Поликарпов. Посерьезнев, он сказал: – Ваш отец предложил мне пост заместителя наркома авиапромышленности, который занимает… занимал Яковлев.
– То есть вы согласились?
– Ну-у… да…
– Ну, и отлично!
– Вы полагаете?
– К этому посту кое-что «прилагается»…
– Что?
– Должность советника.
– Да, Иосиф Виссарионович сказал, что надеется прежде всего на мою честность и бескорыстность… Он имел в виду мои предполагаемые консультации в отношении новой техники. Я, правда, не понял насчет честности…
– Это как раз понятно, – серьезно сказал Быков. – Вы не станете писать доносы.
– Господи! Ну, конечно же, нет!
– О том и речь.
До конструктора стало доходить.
– Вы думаете, Яковлев…
– Не думаю. Знаю.
Поликарпов нахмурился.
– Это ужасно…
– Такова жизнь.
Попрощавшись с конструктором, Григорий покинул Кремль.
Самолет ждал его завтра утром, так что время было.
Весь день Быков бродил по Москве, узнавая в ней то, что будет знакомо в детстве, когда родители проезжали с ним через столицу, направляясь в родную деревню матери.
Казанский вокзал, метро, Красная площадь!
В пять или семь лет это было, как сказка. Теперь-то детские впечатления стерлись.
Машин на улицах было мало, автобусы с трамваями тоже попадались редко, зато людей хватало.
На лицах почти не мелькало беспокойство, страха и вовсе не было.
Да и то сказать – последняя воздушная тревога в Москве прозвучала две недели назад!
Все, больше ни одна немецкая бомба не грянет с неба.
Аллес капут!
В парке Горького работала выставка трофейного оружия.
Билет стоил 1 рубль, для красноармейцев, инвалидов войны и детей – 20 копеек.
Скоро сюда и «Тигра» приволокут, «пойманного» на Курской дуге.
Быков пил газ-воду с двойным сиропом, продаваемую с лотков на колесах, покупал удивительное мороженое – брикетик между пары вафель, но не брусочком, а кругляшом.
Гулял по зоопарку и скормил уткам булочку за семь копеек.
Покопался на книжном развале у Кузнецкого Моста.
Отдыхал.
При всем, при том Григорий не терял бдительности, все держал под контролем.
Немецких агентов он не ждал, а «своих», доморощенных…
Эти пока не давали о себе знать.
Затаились? Не хотят поднимать лишний шум?
Похищать Героя Советского Союза, да еще в день награждения – это явный моветон…
Когда стало вечереть, Быков доехал на метро до станции «Площадь Свердлова» и вышел в город.
Остановиться в гостинице «Москва»?
Григорий оглянулся на солидное серое здание. Можно…
Быков перевел взгляд на знакомый дом у начала улицы Горького.
Или «дома» переночевать?
А что? Он же обещал навещать…
И вообще как-то он соскучился, что ли…
Странно? Возможно, именно в этом проявляется «полиментализм» его натуры?
То, что осталось в нем от Василия Сталина, притягивается к родному и близкому? А что?
Если уж даже татушка на плече проявилась, отчего бы в нем не задержаться кусочку сталинского сознания, маленькой дольке души?
Наверное, он никогда не узнает, куда девалась «бессмертная субстанция, нематериальная сущность» Василия Иосифовича. Перенесло ли ее в будущее, осуществляя этакую межличностную рокировку? Бог весть…
Слушай, Григорий Батькович, а не ищешь ли ты оправдания своему интересу к Гале Бурдонской?
Хорошенькая женщина с великолепной фигурой.
Даже талия на месте, несмотря на двух детей.
А у тебя давно уже секса не было…
Быков поморщился. «А в СССР секса нет!»
Да при чем тут это?
Он реально скучает по детям Василия Сталина, хотя никогда не был замечен в чадолюбии.
Но они такие милые, забавные. Беззащитные.
Быть может, стоит даже говорить о том, что это отныне его долг – помогать жене и детям Василия, не лишать их «отца».
Малышня-то не виновата в том, что случилась эта дурацкая «рокировка».
Дурацкая?
А что? Много ли приятного в том, чтобы тебя принимали за другого?
Вот, у него на кителе сияет, переливается Золотая Звезда.
Он ее заслужил.
Он! Гриша Быков!
А вручили орден, получается, Василию Сталину… Обидно-с!
Хотя… Тут сложно.
Если разобраться, ему интересно не быть Сталиным, а прожить за того жизнь по-новому. По-своему.
Коли уж не получилось у него исправить ошибки в Гришином житии, то хоть Васино выправить.
Не допустить житейских ляпов, выровнять, выпрямить кривую «мировую линию» Василия Иосифовича.
И тут уж никак не обойти семью.
Развестись с Галиной проще простого, вот только развод – это всегда проигрыш. Для обоих.
А для детей – это крушение мира…
Вздохнув, Быков направился вверх по улице Горького.
Ничего еще не решив для себя, он уже действовал. И ощущал при этом облегчение.
Стало быть, верным путем идет товарищ…
Немного робея и злясь на себя за это, Григорий поднялся на знакомую лестничную площадку и постучал.
Еле слышный топоток, и дверь открылась.
На пороге стояла Галина.
Слегка встрепанная, в халатике и тапках со смешными помпонами, она выглядела очень хорошенькой, а румянец и блеск в глазах придавали ей еще больше живости.
– Ты пришел! – негромко воскликнула она.
– Да, вот…
Быков шагнул в прихожую, и Галя порывисто обняла его, прижалась…
Наверное, Григорий смог бы совладать с собой, но вот беда – он этого не хотел.
Близость женщины кружила голову, и все те сложные умопостроения, которые одолевали его совсем недавно, рассыпались, упростились, потеряли былое значение.
Быков тискал шелковистое, тугое, податливое, горячее, и ничего ему больше не надо было…
…Они лежали в постели, затихшие и довольные жизнью.
Григорий обнимал Галю, а девушка положила ему голову на плечо и дышала в шею, иногда ласково проводя ладонью по груди.
Тогда Быков улыбался, не раскрывая глаз.
Хоть Москва и отвыкала от воздушных тревог, режим светомаскировки никто не отменял – на улице было темно, ни единого огонька.
И в спальне царила тьма.
Глаза смутно различали тени, угадывая за ними шкаф или трюмо – в большом овальном зеркале отражалась звезда.
Девушка…
Может, это было и не верно – называть девушкой мать двоих детей, но, глядя на Галю, такую молоденькую и радующуюся жизни, язык не поворачивался назвать ее женщиной.
Вот, когда станет взрослой теткой… Да нет, не станет.
Наверное, все-таки миф о прекрасной парижанке вовсе не выдумка. Галльская кровь Бурдонэ придавала Галине некий особый шарм, незримую ауру.
Легчайший, не нарочитый изгиб тела, изящный жест, лукавая улыбка, взмах ресниц – это возбуждало куда сильней, чем «гоу-гоу» в стрип-клубе.
И этому нигде не научишься, с этим надо родиться.
Галя была именно такой, полной опасной женской силы.
– Знаешь, – прошептала она, – я чувствую себя странно… Будто я изменила Василию с тобой. Этого никому не расскажешь, сразу в Кащенко упекут…
– Понимаю, – вздохнул Быков. – Самому трудно.
– Со стороны, – подумал он, – это, наверное, похоже на утонченное извращение – соблазнять женщину, принадлежавшую тому, чье тело ты занял.
– Муж соблазнил свою жену…
– Вот-вот! – подхватила девушка. – Соблазнил! Ты был такой кова-арный, а я такая слабая… Ну, что я могла? Только отдаться…
Знаешь, у меня до сих мелькают всякие мыслишки… Они нехорошие, и я ничего не могу с ними поделать. Очень трудно вовсе отбросить сомнения.
– Никогда не сомневается только дурак.
– Вот-вот. Я тебе поверила тогда, правда-правда. Это было совершенно невероятно, то, что ты рассказал, но строго логично. Ты не представил никаких доказательств, но я сама их видела, слышала… А теперь и ощутила. Ты – другой, совсем другой.
То, что было между нами, было именно между мной и тобой, Гриша. В темноте я не видела лица, но твои руки гладили не так, и губы не так целовали… Все так сложно, запутанно… Но хорошо.
Я, наверное, влюбилась.
– В кого? – улыбнулся Григорий.
– В тебя… Знаешь я всегда хотела, чтобы Василий был таким, как ты, – сильным, смелым, твердым, уверенным. У него это не получалось, хоть он и пытался, но лишь срывался, то в запой уходя, то… вообще… А тебе не надо стараться, тужиться – ты именно такой, каким должен быть. Знаешь, как девчонки рассуждают: вот, если бы взять Колю, да ему мозги Игоря, да решительность Славки… Идеальный получился бы парень! Но эти глупые девчоночьи мечты сбылись – для меня одной.
– Ты меня не знаешь…
– Узнаю…
– Я вредный…
– Да и я не ангел.
– Холодный…
– А я тебя согрею…
Прошушукавшись допоздна, они заснули в первом часу.
День удался. Ночь – тоже…
Из мемуаров С.М. Исаева «Страницы истории 32-го гвардейского Виленского орденов Ленина и Кутузова III степени истребительного авиационного полка»:
«17–18 июля в полосе Брянского фронта готовилась к наступлению 3-я гвардейская танковая армия. 1 гиак обеспечивал прикрытие развертывания и ввода в бой танкистов генерала Рыбалко.
32-й гвардейский авиаполк осуществлял поддержку танкистов и обеспечивал действия штурмовиков и бомбардировщиков в районе Желябуга – Паниковец – Головинка.
17 июля бомбардировщики противника большими группами под сильным истребительным прикрытием пытались наносить удары по колоннам 3-й гвардейской танковой армии.
В воздушном бою лейтенант Калинин сбил «ФВ-190» в районе Трехолетово.
В эти дни летчики полка не допустили ни одного самолета противника к районам сосредоточения наших танкистов.
19 июля 3-я гвардейская танковая армия перешла в наступление. Летчики полка непрерывно патрулировали в районе ввода танковой армии в прорыв.
Бомбардировщики противника – «Ю-88», «Хе-111», «Ю-87» – большими группами под сильным истребительным прикрытием пытались нанести удары по наступающим советским танкам.
Группы «Ла-5», ведомые Иваном Холодовым и Владимиром Гараниным, не позволяли противнику прицельно бомбить наступающие танки.
20 июля десять «Ла-5», ведомые штурманом полка майором Холодовым, продолжали прикрывать боевые порядки 3-й танковой армии.
В районе Спасское – Сомово группа встретила 12 «ФВ-190» и вступила с ними в бой. Вскоре подошла еще одна группа истребителей противника.
Несмотря на численное преимущество, гвардейцы добились большого успеха и заявили о пяти сбитых самолетах противника – майор Холодов, командир звена старший лейтенант Федоров и младший лейтенант Боровик сбили по одному, а лейтенант Макаров – два самолета противника.
В этом бою старший лейтенант Федоров со своим ведомым оказался лицом к лицу с пятью «Мессершмиттами».
Завязался тяжелый бой, во время которого Александр Федоров сбил один самолет противника, но и его «Ла-5» был подбит.
Тяжело раненый летчик смог выпрыгнуть с парашютом, но приземлился на нейтральной полосе.
И только ночью раненого Александра Федорова смогли вынести к своим.
20 июля десятка «Ла-5», ведомая командиром полка, почти сразу после взлета вступила в бой.
21 июля в воздушных боях отличились летчики Келейников, Михайлов и Тукин, сбившие по одному истребителю противника.
22 июля летчики 32-го гвардейского авиаполка активно противодействовали бомбардировщикам противника: летчики Боровик и Рысков сбили по одному «Ю-88», а Келейников, Тукин и Шишкин уничтожили по одному «Хе-111».
В этот же день младший лейтенант Рысаков уничтожил в районе Ольховца «ФВ-190», еще один «фоккер» сбил старший лейтенант Шульженко.
23 июля три шестерки истребителей 32 гиап, эшелонированные по высоте: группа, ведомая капитаном Савельевым, на высоте 1800–2000 м, группа капитана Шишкина на высоте 2800 м и группа старшего лейтенанта Орехова на высоте 3500 м встретили до 30 бомбардировщиков под прикрытием 12 истребителей противника.
Несмотря на превосходство противника, гвардейцы вступили в бой.
Группа Орехова связала боем истребители противника и не допустила их к бомбардировщикам, группы Савельева и Шишкина атаковали бомбардировщики.
Бой закончился поражением противника – было сбито пять «Хе-111» и четыре «ФВ-190».
Всего в этот день летчики полка сбили 12 самолетов противника, которые были записаны на счет капитанов Луцкого и Шишкина; лейтенантов Батова, Калинина, Михайлова и Разуванова; младших лейтенантов Вишнякова, Рысакова и Тукина; старшего сержанта Кузьменкова.
Старший лейтенант Красавин сбил в этот день один бомбардировщик и один истребитель противника.
23 июля полки 1-го гвардейского авиакорпуса посетил командующий ВВС Красной Армии маршал авиации А.А. Новиков, который наградил многих авиаторов орденами и медалями.
За две недели тяжелых боев советские войска, взломав оборону противника, нанесли ему большие потери.
25 июля войска Брянского и Центрального фронтов перешли в наступление на Орел.
Части 1 гиак патрулированием прикрывали наступающие войска.
После напряженных боев 12–23 июля сопротивление противника в воздухе было сломлено.
25 июля авиаполки корпуса произвели 93 самолетовылета, но ни одной встречи с противником не произошло.
Только три дня спустя, 28 июля, майор Холодов в районе Клеменово одержал в воздушном бою победу над «ФВ-190».
Глава 15 Небесный агитатор
На другой день Быков отправился обратно на фронт, с пересадками добравшись до аэродрома на Задней Поляне, где стоял его 32-й гиап.
– Нашего полку прибыло! – воскликнул Холодов. – Число Героев Советского Союза на душу населения растет!
Пилоты всех эскадрилий, кроме первой, что убыла на патрулирование, встречали Григория.
Нога ныла всю ночь, утихнув лишь под утро, поэтому Быков вновь пользовался тростью, но это его мало огорчало.
Пустяки, дело житейское.
Главное, что он утром расстался – на время – со своими, а тут тоже свои, друзья-однополчане.
Все еще очень шатко, не отстояно, но он уже прорастает в этот мир, укореняется в нем.
Глядишь, скоро и со временем этим сроднится!
А тут новый сюрприз – Бабков гордо провел Григория на стоянку, и «Колорад» только головой покачал.
Расставленные по капонирам, ждали вылета истребители 4-й эскадрильи – новенькие «По-7».
– Ага! – только и сказал Быков. – Это дело.
– Глянь, командир, и фонарь спереди граненым сделали! – похвастался Орехов, будто сам бронестекла гранил. – И ручку укоротили, в самый раз получилось!
– Да это фигня! – отмахнулся Котов и похлопал «По-7» по крылу. – На этой птичке шторки маслорадиатора не маховичком раскрываются, там электропривод стоит. И вообще, все как-то по уму стало, удобно! На «лавке» жарень такая в кабине, а тут – нормально. Я проверял!
– Будем бить немцев с комфортом!
– Хорошая машинка.
– Обещали и вовсе добавить мощи – те же три пушки поставить, но уже не двадцать миллиметров, а все тридцать семь!
– Круто.
– Представляешь? Короткая очередь – и «фока» на куски!
– Красота!
– И они там еще что-то со связью намудрили, какую-то новую экранировку заделали. В общем, звук – как на концерте в консерватории!
Гришка Вавула гордо продемонстрировал свои художества – командирский истребитель под тем же двенадцатым номером сверкал свежей краской, а на фюзеляже были тщательно выведены тридцать четыре красных звезды – по числу сбитых самолетов.
Еще и Золотую Звезду пририсовали для пущей важности.
Быков вздохнул лишь – ни сегодня, ни завтра вылеты не планировались.
Притихли немцы. А если и появлялись в небе, то небольшими группами.
Их живо выгоняли – нечего фрицам делать в советском небе!
Однако легкой жизни комэск не нашел – подкралась стыдная проблема.
Пилотам нечего было есть.
Куда снабженцы смотрели, почему завоз продуктов не наладили – это был вопрос нумер два.
Первым вопросом в повестке дня стояло: чем кормить бойцов?
Начпрод убивался, но ничего поделать не мог – кроме порядком заплесневелых галет да фляг с трофейным подсолнечным маслом, провизии не имелось.
Ну, если поскрести по сусекам, то можно еще было крупы набрать. А мясо?
Как летчику в бой идти? Жидкой болтушки похлебав?
Стали решать эту задачу с Бабковым.
Думали, гадали и порешили выбраковать для убоя рабочих лошадей из обоза.
Жалко лошадок, а только людей еще жальче.
Забили.
– И это вы называете мясом? – раскричался комполка, понюхав конину. – Сплошные жилы, и потом конским смердит! Кто это есть станет? Собака, и та побрезгует!
– Товарищ подполковник, – робко обратился Ибрагим Мкртумов, – есть старый татарский способ…
– Выкладывай, – буркнул Бабков.
– Надо всю конину на мясорубках перекрутить, а потом фарш в проточной воде промывать. Сутки, не меньше.
– Думаешь, поможет?
– Должно помочь! Котлет понаделаем – съедят и еще попросят![20]
– Ну, давай, попробуем…
И комсомольцы во главе с Мкртумовым отправились в поход по деревням – мясорубки добывать.
– Только расписки пишите, – предупредил Бабков, – так, мол, и так, обязуемся вернуть. Подпись. Дата. А я пока стряпух местных привлеку…
Назавтра к обеду были поданы котлеты. Хорошо сдобренные луком, пахли они, чем надо – мясом. И хомячила их летная братва за милую душу.
Тогда же, за обедом, к Быкову подсел Стельмашук.
– Тут такое дело, товарищ полковник… – замялся он.
– Говори уж.
– Короче, политуправление фронта давит… Надо бы листовки разбросать – и для жителей в прифронтовой полосе, чтобы знали, как мы врага бьем, и самим фрицам не худо политинформацию провести…
– Так в чем проблема? Разбросаем.
– Проблема в том, что лететь надо ночью.
– Ах, вон оно в чем дело…
– Да, и не на «По-7», а на «По-2».
– Ага… А у нас их два всего?
– Три, если точно. Звено.
– Ага… Орехов!
– Я!
С летными книжками пилотов эскадрильи Быков знакомиться не стал – и так скажут.
– С прифронтовой полосой знаком?
– Ну-у… Более-менее.
– Сколько за тобой ночных боевых вылетов?
– Не помню точно… Что-то около тридцати. А…
– Листовки будем раскидывать.
– Над позициями?
– И над позициями, и над деревнями.
– Эт можно… То есть… Разрешите выполнять задание?
– Рано еще. «Котик» у нас летал по ночам?
– Да у него еще больше налет, чем у меня! Да вон же он! «Кот»!
– Ась?
– Третьим будешь?
Наблюдая, как Андрей обалдевает от подобного предложения, Быков объяснил, что к чему, и добавил:
– И найдите себе в пару кого-нибудь.
– А, листовки чтоб разбрасывать?
– Ну, да. Степан!
Микоян издали поприветствовал командира, подошел и согласился, не раздумывая, лететь вторым.
– А много листовок-то? – полюбопытствовал он.
Стельмашук гордо продемонстрировал «ГАЗ», доверху набитый продукцией агитпропа.
– Ого! За раз не раскидаем.
– Будем сеять разумное, доброе, вечное! – засмеялся Котов.
– А то!
Быкова смущало лишь одно – «По-2» был беззащитен, а скроен из фанеры и перкаля.
«Ночные ведьмы» справлялись с ним и возвращались живыми из ночных бомбардировок именно потому, что вылетали ночью, когда негромкий стук мотора практически не различался.
Немцы не зря прозвали «По-2» «Kaffeemühle» – «Кофемолкой».
По скорости он уступал «Мессершмиттам» и «фоккерам» почти что вчетверо, но именно эта неторопливость позволяла маленькому стойкому бипланчику летать буквально на уровне травы.
Ближе к вечеру стали собираться.
Желающих «освежиться перед сном» набралось изрядное количество, но Григорий взял с собой в полет Микояна.
Усадил того в заднюю – штурманскую – кабину и со всех сторон обложил пачками листовок. Еще две кипы бумажек на немецком языке подвесили на держатели под крылья – информационные бомбы.
– К запуску!
Отяжелевший «По-2» взлетел и потянул к передовой.
Линию фронта пересекли над облаками, так что до земли стрекот движка не донесся.
Когда темнота внизу обозначилась десятком редких огней, Быков сверился с картой.
– Под нами Моховое! – крикнул он Микояну. – Бросай!
Степан высунул пачку листовок за борт, встряхнул ее – и бумаги с громким шелестом вытянулись в мельтешащий шлейф.
И пошло…
Над железной дорогой к Орлу, над деревнями и дорогами, везде, где пахло человеческим духом.
– Все! – громко доложил Степан. – Кончились!
– Возвращаемся!
Самолет лег на обратный курс.
К фронту подошли «на цыпочках». Потом Быков и вовсе убрал газ, переходя на планирование.
«По-2» парил в тишине, и только легкий посвист ветра был различим.
Над немецкими окопами «Кофемолка» пролетала на высоте ста пятидесяти метров.
Две толстенные пачки листовок с парашютами висели на бомбодержателях, прицепленные за аварийные стропы, и вот сброс – увесистая куча бумаги ушла вниз. Принимайте посылки!
Вернувшись порожним, Быков вылез из кабины лишь для того, чтобы размять ноги.
– Молодцы, пропагандисты! – похвалил их Стельмашук.
Степан сбегал по естественной надобности и вернулся – его снова закидали «наглядной агитацией».
– На взлет!
Вторая ходка уже не несла новых ощущений для Быкова – они просто делали свою работу. Работу небесных агитаторов.
Через полчаса, разбросав пропагандистский груз, «По-2» повернул обратно.
Его опять загрузили, заправили.
Третья ходка…
– Василий! – позвал Микоян. – Обрати внимание: справа на два часа!
Быков обратил, но далеко не сразу заметил – тьма стояла полнейшая.
И лишь потом проявилась полосочка лилово-красных огоньков.
Их могли исторгнуть только выхлопные патрубки мотора самолета.
Знать бы, какого. И чьих ВВС?
Тут самолет внизу развернулся, и Григорий увидел вторую полоску выхлопа.
Тут уж сомнений не осталось – под ними пролетала знаменитая «рама», двухбалочный «Фокке-Вульф-189».
Надо полагать, фрицы тоже заметили русский самолетик и вошли в боевой разворот.
Быков резко повернул «По-2» и с крутым скольжением повел к темневшему лесу – земной мрак был куда гуще небесного, пропускавшего звездный свет.
От «рамы» потянулись светящиеся трассеры, прошедшие поверху.
– Они по нашим патрубкам целятся! Вася, убери газ!
Быков убрал. Увеличив угол планирования, он развернулся и стал уходить под «раму».
Очередь прошла далеко в стороне, и тут же над «Кофемолкой» с воем пронесся «Фокке-Вульф».
– А теперь прижимайся к лесу!
– Не учи ученого…
– Во вторую атаку заходит!
И тогда Григорий решил атаковать «раму» в лоб.
– Степа! Сбросишь на него пачку листовок, когда я скомандую!
– А зачем?
– Исполнять!
– Так точно!
– Сброс!
«По-2» вздрогнул, облегчаясь. Быков тут же убрал газ и свалил машину на крыло. В лицо пахнул боковой ветер.
Григорий лишь мельком увидел, как здоровая кипа листовок, весом килограмм двадцать, если не больше, со всего маху ударила по кабине «Фокке-Вульфа».
Бронестеклу бумага ничего сделать не могла, зато расколотила сдвижную часть фонаря из плексигласа.
Зашибла ли кипа пилота, осталось неясным, но «раме» явно поплохело – самолет сорвался в пике, вышел, стал чертить круг.
– Уходим!
«По-2», опорожняя запасы листовок, потянул на восток.
Хватит на сегодня.
Сообщение Совинформбюро от 26 июля 1943 года:
«В течение 26 июля наши войска на Орловском направлении продолжали наступление, продвинулись вперед от 5 до 10 километров, заняли свыше 70 населенных пунктов юго-восточнее Жиздры, северо-восточнее Орла, на западном берегу реки Оки.
На Белгородском направлении – поиски разведчиков – и на отдельных участках шли бои местного значения, в ходе которых наши войска улучшили свои позиции.
На юге, в Донбассе, в районе южнее Изюма и юго-западнее Ворошиловграда, велись усиленные поиски разведчиков.
В течение 25 июля на всех фронтах наши войска подбили и уничтожили 52 немецких танка.
В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии сбито 57 самолетов противника…»
Глава 16 И Аз воздам
Начался август. Войска Брянского фронта наступали на Орел, а 1-й гвардейский авиакорпус им в этом содействовал.
Добились ли советские военлеты полного превосходства в воздухе, сказать было трудно, однако активность Люфтваффе серьезно упала.
Впрочем, враг оставался еще очень силен, и любая, даже самая скромная победа давалась огромным трудом и большой кровью.
– Подъем!
На улице еще темно.
По небу плывут редкие облака, сквозь которые проглядывают звезды.
В крестьянской избе-столовой полка – полумрак.
Молодая расторопная официантка быстро подает свежие булочки с маслом и сыром, горячий, крепкий чай.
Быков не выспался, но предрассветный холодок бодрит.
Заметив бочку, полную дождевой воды, Григорий сложил руки ковшиком и с удовольствием умылся.
Уф! Красота! Сразу полегчало.
– Летчиков четвертой эскадрильи, – скомандовал дежурный по КП, – вызывает командир полка!
– Понял! – ответил Быков. – Пошли.
– Вставай, поднимайся, рабочий народ! – фальшиво пропел Орехов.
На КП их уже ждал Бабков, помятый и бледный – вторые сутки не спит комполка.
– Холодову шестеркой произвести разведку по железной дороге на Орел, – проговорил он дребезжащим голосом. – Сталину восьмеркой прикрывать «илы» у станции Золотарево и вместе с ними произвести штурмовку. Восьмерка Савельева сменит вас прямо в воздухе. По самолетам! Первыми взлетают разведчики, за ними восьмерка на прикрытие. Все!
Взлетели вовремя – штурмовики как раз пролетели над Задней Поляной.
4 АЭ пристроилась к «илам» с ходу, легла на курс.
«Илы» шли плотным строем, над ними – «По-седьмые» двумя ступеньками.
До Орла было не слишком далеко, на горизонте видны были пожары.
Черные клубы дыма поднимались к небу и, растекаясь по высоте, висели плотной пеленой гари.
– Командир! На три часа – «мессеры»! Летят тем же курсом.
«Худых» не меньше шестерки. Они скромно, не задираясь, следовали рядом.
Старый прием – отвлекают внимание, ждут атаки другой группы.
– Шесть «мессеров» прямо по курсу!
Проскочив под восьмеркой Быкова, «встречные» развернулись, чтобы атаковать русских сзади.
«Скромные» устремились на «По-7» спереди.
Простой, но толковый замысел – одновременным ударом с двух направлений отсечь истребители от штурмовиков, а затем расправиться с «илами».
А вот хрен вам…
– Я – «Колорад». Баклан, твоя четверка прикрывает «илы». Атакуем.
Четверка Быкова резко ушла в сторону, словно бросая штурмовики. Шестерка залетных «мессеров» уже брала «илы» в прицел.
«По-седьмые» набросились на «худых» сзади и открыли огонь.
Григорий довольно улыбался, чувствуя, как вздрагивает самолет от пушечных очередей.
Трассеры сошлись на «Мессершмитте», как в точке перспективы, и того буквально разодрало на части – полетели в стороны листы дюраля, какие-то обломки, ошметки…
– Есть!
Пара «мессеров» угрожающе нависла над группой Быкова, еще две пары в крутом вираже сцепились с «баклановцами», пытаясь расколоть их и перебить поодиночке.
Но на вертикалях немцы безнадежно отстали и сразу сменили тактику, вот только Баклан со товарищи не стали дожидаться исполнения новых задумок, а ударили по фашистам изо всех стволов, да еще и парочку РС-82 выпустили.
Трассеры прошли мимо, а вот оба снаряда, всем на удивление, угодили в цель – одному «худому» оторвало хвост, а у другого такая дырища возникла в плоскости, что та и отвалилась.
Два – ноль.
Внизу показалась железнодорожная станция, забитая составами.
В поле рядом со станционными сооружениями скопились немецкие танки.
Вправо и влево уходили окопы, противотанковые рвы.
На шоссе образовалась самая настоящая «пробка» – танки, самоходки, автомашины с пушками на прицепе, мотоциклы – все это «движимое имущество» вермахта тулилось в три-четыре ряда.
Стрелять можно было с закрытыми глазами – все равно не промахнешься.
«Илы» отбомбились по «панцервагенам» ПТАБами, прострочили хваленую немецкую броню 37-миллиметровыми снарядами и пошли косить вагоны с паровозами – огненные стрелы РСов и пунктирные пушечные трассы легко находили цели.
Вскоре над путями повисло сплошное облако дыма и пламени, но и зенитная артиллерия тоже проснулась – «эрликоны» и 88-миллиметровые «ахт-ахт» сеяли в небе облачка и хлопья ярко-оранжевых разрывов.
Одному из «илов» не повезло – зенитки ободрали ему полкрыла и бок.
Верхняя часть стабилизатора и половина руля высоты были отбиты, а хвостовое оперение напоминало клок небрежно оторванной материи, обрывки которой полоскались в воздухе.
Штурмовик просел, теряя подъемную силу, но живучести ему хватило – «Ил-2» потянул до своих.
Его товарищи встали в «круг».
Четверка Баклана спустилась, а «мессеры», наоборот, поднялись, образуя свое кружение.
Находясь на встречных «кругах» со штурмовиками, пилоты 4-й эскадрильи следили, чтобы «худые» не обижали «горбатых» – немцы вполне могли прорваться к ним и атаковать с хвоста.
Бросив взгляд на пути, Григорий усмехнулся – все залито огнем, рванули цистерны с бензином.
Нечем будет поить «Тигров» с «Пантерами»!
– Внимание! Следить за «мессерами»!
Штурмовики разорвали «круг» и вытянулись в цепочку по одному, беря курс на восток, вдогон за «илом»-подранком.
Для «худых» этот момент был самым подходящим, и немцы бросились в атаку, шпаря по «илам» из пушек и пулеметов.
– Я – «Колорад». Кончаем с «худыми»!
«По-7» атаковали «Ме-109» в лоб. Те попытались уклониться, но уйти не смогли – русские истребители легко нагоняли их.
Быков расправился с «Мессершмиттом» на вертикали, полоснув по немцу и распоров тому все серо-голубое брюхо.
Выпотрошенный «мессер» завис в верхней точке, куда его взогнал мотор, и свалился вниз с ускорением, подчиняясь закону Ньютона.
Ведомый подбитого немца не стал искушать судьбу – повернул на запад, да вот только Григорий не согласился его отпустить.
Догнав «мессер» на форсаже, он влепил ему хорошую порцию снарядов, размочалив хвостовую часть.
Готов.
Володя Орехов сбил «худого», Котов, Микоян и Зайцев – тоже взяли по одному, а Баклан спустил на землю парочку.
– «Колорад»! Я – «Филин»! Отходите, моя смена!
Покачав крыльями в знак приветствия группе Савельева, Быков повернул на восток.
– Я – «Колорад». Отходим. Пусть дяди тоже поиграются…
Легко догнав штурмовики, истребители полетели выше, охраняя «илы» от неприятных встреч.
Подбитый штурмовик медленно терял высоту.
Отчаявшись дотянуть до аэродрома, летчик пошел на вынужденную, но немного не дотянул до земли – «Ил-2» рухнул на железнодорожное полотно, переломившись пополам.
Навстречу шел бронепоезд «Московский Метрополитен», узнаваемый по башням от танка «Т-34».
Бойцы выскакивали из люков бронеплощадок и бежали к разбившемуся самолету.
Штурмовики стали в «круг», восьмерка Быкова «закольцевалась» выше.
– Живой, интересно? – толкнулось в наушниках.
– Вон он! Вон! Показался!
Быков увидал, как пилот вылез из кабины «ила» и помахал рукой.
Мол, жив еще, чего и вам желаю.
– Я – «Колорад». Следуем на аэродром.
Следующим утром было на удивление прохладно.
Ночная темнота еще стояла, но крапленую звездами черноту все сильнее разводила предутренняя синева.
В тишину прорвалось сонливое почихивание сначала одного запускаемого мотора, потом второго, третьего…
Аэродром просыпался, поднимая металлический гул и вой, бросая во мглу синие, красные, фиолетовые мазки огня.
Чистое небо и обильная роса предвещали жаркий день.
Быков вздохнул. Не любил он лета, осень была мила ему, когда тепло, но не душно, а воздух свеж даже в полдень.
Дождик покраплет? Подумаешь! А зонтик на что?
– На построение! – разнеслась команда.
Пилоты живо собрались и стали строем.
– Сми-ирно-о! – гаркнул начштаба. – Равнение на середину!
Неожиданно резво он подбежал к командиру полка.
Бабков его выслушал и вышел к летчикам.
Улыбка поднимала холмики его щек к глазам.
– Поздравляю, товарищи! – громко сказал он. – Сегодня, третьего августа, город Орел освобожден от немецко-фашистских захватчиков![21]
– Ур-ра-а! – ответили товарищи в едином порыве и от всей души.
– Настала пора измотать фашистскую гадину и окончательно ее уничтожить! – продолжил комполка. – Мы никогда не были так сильны и опытны, как сейчас. Командование уверено, что мы с честью выполним свой долг перед Родиной!
«А куда мы денемся!» – улыбнулся Быков.
И начались будни.
Начальник оперативного отделения штаба полка капитан Середа сообщил наземную обстановку. Григорий с пилотами достали свои планшеты и нанесли на полетные карты линию фронта.
– Готовьтесь немедленно к вылету на прикрытие войск, – предупредил капитан. – Учтите Курскую магнитную аномалию, действует на компас.
– А как же быть с облетом района? – подрастерялся Яценюк. – Хоть бы разок слетать и посмотреть на фронт с воздуха, а то после боя можно и заблудиться. Да и драться несподручно, когда не знаешь под собой местности.
Середа посмотрел на младшего лейтенанта с сочувствием:
– Все это так, но приказ есть приказ… Получше на карте изучите местность!
И побежал в 3-ю эскадрилью.
– Все-таки гитлеровцам удалось вбить клинья в нашу оборону… – проворчал Мкртумов, убирая карту.
Володя Орехов осуждающе покачал головой.
– А что, разве не так? – насупился Ибрагим.
Орехов улыбнулся со снисхождением.
– Эх, «Хан»! Не видал ты еще немецких клиньев. Вот в сорок первом были клинья как клинья! А это пустяки. Вмятины!
Быков кивнул согласно и закрыл планшет.
– Насчет компасов, – сказал он. – Аномалия влияет только на малых высотах.
– Точно! – покивал Баклан.
– По самолетам!
Долго высиживать в кабинах не пришлось.
Едва прогрелись моторы, как в предрассветных сумерках вспыхнула зеленая ракета. На взлет!
«По-7» вырулил и разогнался, поднимая хвост.
Отрыв. Подъем. Полет.
Степь да степь кругом…
Ползут коробочки советских танков, всполохами огня сверкают разрывы, черным дымом бугрится земля.
Недавно здесь бились танки – земля вся изрыта воронками, перепахана снарядами и гусеницами.
Куда ни глянь – обгоревшие коробки «Т-34» и «Т-IV», черные от нагара, торчат перекошенные пушки, топорщатся обломки сбитых самолетов, похожие на окурки, вдавленные в цветочный горшок.
И ни кустика нигде, ни деревца – война все выжгла.
В пепел.
– Командир! Вижу шестерку «мессеров»!
– Я тоже. Глянь пониже.
Впереди и ниже кружит немецкий корректировщик-разведчик «Хеншель-126».
Вражеская артиллерия лупит по нашим окопам, а чертов корректировщик подсказывает, куда бить.
– Я «Колорад». «Кот», сбить «Хеншеля»!
– Есть!
«По-седьмой» с нарисованным на фюзеляже котярой открыл огонь по корректировщику, и «Мессершмитты» из охранения будто с цепи сорвались – бросились всем скопом в лобовую атаку.
Обычно немцы избегают атаковать на встречных курсах, но тут у них вариантов не оказалось.
– Группа, внимание. Отворачиваем все вдруг.
В том, чтобы долго и нудно объяснять маневр, нужды не было, люди в эскадрилье понятливые. И опыт есть.
Быков усмехнулся.
Показом ложного малодушия обманем врага. Ведь считается, кто на лобовой атаке первым отвернет, у того слабее нервы.
А немцы наверняка попытаются воспользоваться «трусостью» русских и атаковать в момент отворота…
Две шестерки – «По-седьмых» и «Ме-109» сближались.
Рано отвернуть нельзя, немцы могут удачно взять в прицел. Опоздаешь – вся хитрость насмарку.
Пора!
Вся группа круто сворачивает влево. Вот-вот хлестнет очередь…
Мимо ревущими кометами пронеслись «мессеры».
Они сразу же устремились за русскими, в попытке «сесть на хвост».
Поздно, голубчики!
Опередив немцев в развороте, пилоты «четверки» сами оказались сзади. Фашисты, не сообразив, в чем дело, продолжали виражить.
Виражьте, виражьте…
Очередью «худому» снесло полкрыла. Калека пытался продолжить полет, но ничего, кроме штопора, у него не вышло. Готов.
Второй из «очереди на умертвие» пошел вверх «горкой», вот только подзабыл, что потерял скорость на вираже.
И все равно полез в небо. Привычка.
Узкий фюзеляж «месса» закрыл весь прицел. Под тонкими крыльями были отчетливо видны гондолы двух пушек.
«Ме-109 G-2». «Густав». Все равно, «худой».
Быков всадил очередь в «месса», и она вся, до последнего снарядика, вошла, как в мишень, кучно. Как изюм в тесто.
«Худой» сотрясся, закачался, потом на какую-то долю секунды застыл и, пуская черные клубы дыма, закувыркался вниз.
Быков глянул за фонарь.
Под ним крутилась пара Зайцева. Рядом вертелись с вражеской тройкой Орехов и Баклан.
От их «механо-живого» клубка отскочил истребитель противника, беспорядочно завертелся и вспыхнул.
Ибрагим, надо полагать, засмотрелся на падающий «мессер», иначе углядел бы, как ему в хвост заходит еще один желающий.
– «Хан»! Сзади! – крикнул Григорий, бросаясь на выручку.
«Мессершмитт» заметил быковский самолет и резко провалился.
– Врешь, не уйдешь…
Трасса, пущенная вдогонку «худому», рвет тому фюзеляж.
«Хан», раздосадованный своею промашкой, бьет по фрицу в упор. Готов.
«Хеншель», подбитый Котовым, плавно опускается на землю, распуская за собой серый шлейф.
– Командир, «фоккеры»!
Быков тоже заметил три пары «Фокке-Вульфов-190», но убеждать в том глазастого ведомого не стал – пущай погордится своей наблюдательностью.
«Фоки» наверняка прибыли на помощь «мессам».
Точно – уцелевшая парочка «худых» понеслась, собираясь бить русских с высоты.
Ага, щаз-з…
– Володя, займись «мессерами».
– Есть, командир! Э-э… Впереди «лапти»!
Вон оно что…
«Фоккеры» вовсе не на выручку торопились – небо «зачищают» от всяких русских, чтобы их бомбовозам не мешали.
– Командир! Зайцев подбит!
– Сильно?
– Горит!
– «Заяц», «Заяц»! Я – «Колорад»! Прыгай!
В наушниках что-то скрипнуло, и только.
А «По-седьмой», угодивший под перекрестный огонь пары «фоккеров», уходил по дуге вниз.
Клубившийся черный дым стелился за ним, отмечая траурную траекторию.
Вспышка. Взрыв. Еще одна похоронка…
Быков сжал зубы.
– Хороним бомберов, ребята!
Пятерка русских истребителей накинулась на «Ю-87».
Тройка «Юнкерсов» уже входила в пике, завывая сиренами, дабы нагнать страху на тех, кому несла бомбы.
Григорий прошил очередью сначала один «лаптежник», потом его соседа – оба так и не вышли из пике.
Грохнулись вместе с бомбами.
Еще парочку ссадили двойки Баклана и Котова.
Один из бомбардировщиков развалился, и крыло просвистело мимо истребителя Быкова, тот едва успел увернуться.
«Ю-87» поспешно сбрасывали бомбы, освобождаясь от груза, и разворачивались на обратный курс.
Бросаться за ними в погоню Быков не стал, ему сильно задолжали «фоккеры».
Пора было с них пеню брать, а он сегодня еще ни одного «фоку» не спустил…
Непорядок…
Первого Григорий подбил издали, метрах на шестистах.
Это слишком далеко. Чтобы реально попасть, лучше всего открывать огонь с сотни, даже с пятидесяти метров.
Это, считай, в упор.
Самолет – мишень слишком уж шустрая, он и увернуться может.
И не догонит его трассер.
Но этот «фока» уж слишком хорошо завис, он просто набивался, чтобы фрицы провели его по графе «Потери».
Григорий взял приличное упреждение, точно вычислил вероятную траекторию и вжал гашетку.
Сперва ему показалось, что он таки промахнулся, но нет, вот из мотора «Фокке-Вульфа» пыхнуло пламя, самолет вздрогнул, винт его остановился, и машина подчинилась силе притяжения.
Прах к праху. Аминь.
Второго Быков уничтожил мимоходом – пустил очередь и отвернул в поисках третьего.
– «Кот», бей заднего левого!
– Володька, прикрой. Атакую!
– На три часа, двадцать градусов выше.
– Идем с набором.
– «Хан», разворот! Сзади!
– Есть!
– Баклан, видишь пару «фоккеров» на двенадцать часов?
– Вижу!
– Не дай им уйти.
– Понял.
– Быстрей атакуйте!
– «Седьмой», впереди выше – «фока»!
– Прикрываю вас!
– Разомкнуться! Набираем высоту.
Григорий высмотрел последнего из уцелевших «фоккеров» и погнался следом.
«Фокке-Вульф» стал форсировать мотор – за ним потянулась сероватая полоса гари, да только «По-седьмой» был быстрее.
Приблизившись на двести метров, Быков выдал короткую, экономную очередь. Но немцу хватило.
Самолет закрутило и завертело в набегающем потоке воздуха, Григорий едва успел потянуть ручку на себя, чтобы пройти выше распадавшегося «фоки».
Готов.
«Это вам за Зайца!» – подумал Быков.
Покачав головой, он решил, что шестерки маловато будет. Надо бы добавить…
Вот только горючее на исходе.
– Группа, внимание. Отходим.
«Добавим, – подумал Григорий, разворачивая машину. – Мне отмщение, и аз воздам. Так воздам, что мало не покажется!»
ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО № 2 Об овладении городами Орел и Белгород[22]
3 августа 1943 года
Генерал-полковнику Попову
Генерал-полковнику Соколовскому
Генералу армии Рокоссовскому
Генералу армии Ватутину
Генерал-полковнику Коневу
Сегодня, 3 августа, войска Брянского фронта при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов в результате ожесточенных боев овладели городом Орел.
Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород.
Месяц тому назад, 5 июля, немцы начали свое летнее наступление из районов Орла и Белгорода, чтобы окружить и уничтожить наши войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.
Отразив все попытки противника прорваться к Курску со стороны Орла и Белгорода, наши войска сами перешли в наступление и 3 августа, раньше чем через месяц после начала июльского наступления немцев, заняли Орел и Белгород.
Тем самым разоблачена легенда немцев о том, что будто бы советские войска не в состоянии вести летом успешное наступление.
В ознаменование одержанной победы 5-й, 129-й, 380-й стрелковым дивизиям, ворвавшимся первыми в город Орел и освободившим его, присвоить наименование «Орловских» и впредь их именовать: 5-я Орловская стрелковая дивизия, 129-я Орловская стрелковая дивизия, 380-я Орловская стрелковая дивизия.
89-й гвардейской и 305-й стрелковой дивизиям, ворвавшимся первыми в город Белгород и освободившим его, присвоить наименование «Белгородских» и впредь их именовать: 89-я гвардейская Белгородская стрелковая дивизия, 305-я Белгородская стрелковая дивизия.
Сегодня, 3 августа, в 24 часа столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 124 орудий.
За отличные наступательные действия объявляю благодарность всем руководимым Вами войскам, участвовавшим в операциях по освобождению Орла и Белгорода.
Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины!
Смерть немецким оккупантам!
Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза И. СТАЛИН
Глава 17 Инспектор
После третьего вылета случился перерыв, и летчики из 4-й эскадрильи дружно использовали «окно» в личных целях.
Баклан сразу оккупировал лежанку в углу и завалился спать.
Орехов с Мкртумовым схватились в мирном шахматном бою, Яценюк, высунув язык от усердия, писал весточку до дому, до хаты, а Быков решил проветриться.
Обойдя капониры с почивавшими «По-седьмыми», он углубился в рощицу и присел на пенек.
Это местечко он облюбовал на днях – твердовато, но удобно.
«Задумчивое место», как у Винни-Пуха в Стоакровом лесу.
Сзади две березки так удачно выросли, что не хуже спинки кресла.
Сидишь себе, небушком любуешься, красоты средней полосы созерцаешь…
Григорий вздохнул.
Вчера, когда Бабков сообщил о взятии Орла, он даже страх испытал.
Будто прикоснулся невольно к чему-то нечеловечески огромному, космически необъятному, к тому, что зовется Провидением.
Или Судьбой.
Он ведь прекрасно помнил, что наши освободили Орел пятого числа, то бишь завтра.
А теперь, стало быть, на два дня раньше…
Это ж сколько техники сберегли, не побили зря, а жизней человеческих?
Выходит, изменилась-таки история!
Пускай немножечко, самую капельку, и все же…
Это реально пугало.
Что может мельчайшая песчинка, попавшая в круговорот, в грохочущие жернова времени, безразлично смалывавшие жизни миллионов?
Стоит ли принимать во внимание ее ничтожное воздействие?
Стоит, ежели песчинка разумна и что-то мнит о себе.
Быков улыбнулся, вспомнив бабу Мусю.
Будучи еще совсем девчонкой, она проезжала с матерью через Москву в тот самый день, когда объявили о взятии Орла.
А вечером был грандиозный салют…
Когда баба Муся вспоминала о том дне, лицо ее выражало совершенно детский восторг, а на глаза слезы наворачивались…
Григорий вздохнул.
Вполне может статься, что те перемены, которые он вызвал вольно или невольно, приведут к таким бедам, которых люди не знали дотоле…
Ерунда. Не надо себя пугать.
Что может быть страшнее 20 миллионов погибших? Или это чудовищное число гораздо больше?
Да если его удастся сократить хотя бы на миллион, на парочку миллионов…
Хм. То, о чем он сейчас возмечтал, граничит с цинизмом.
И что? Желать, чтобы твой народ понес меньше смертей, вытерпел меньше горя – мерзко?
Да и к черту рефлексии!
По сути, ему не пришлось что-то придумывать, сочинять умные планы, изобретать стратегии и «перестройки».
Он просто воевал. Бил фашистов. Спасал товарищей.
Был самим собой под именем Сталина.
Это через его поступки, через его глупый героизм и дурацкую тягу к справедливости удалось спасти Якова Джугашвили, смягчить сердце вождя, подвигнуть «отца» помочь сыну и тысячам прочих сыновей, мужей и братьев.
И вот они, «По-седьмые», ждут вылета.
А к осени в войска пойдут бомберы «Ту-2».
А вчера в полночь Москва салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода. Разве плохо?..
– Та-ащ команди-ир!
– Иду! – откликнулся Быков.
Вздохнув, он покинул «Задумчивое место» и пошел на голос.
Его встречали Орехов с Микояном и весьма представительный майор НКВД – тщательно выбритый, во всем наутюженном и накрахмаленном, с кожаным портфелем.
Козырнув, он строго спросил:
– Товарищ Сталин?
– Так точно.
– Разрешите ваши документы?
– Не вопрос.
Сверив удостоверение личности, офицер вернул его Быкову и огласил:
– Вам пакет. Распишитесь.
Расписавшись, Григорий получил солидный пакет с не менее солидными сургучными печатями, испещренный грозными грифами.
Внутри оказался мандат за подписью Берии, который весьма убедительно требовал оказывать предъявителю сего всяческое содействие[23].
Из прочих важных бумаг явствовало, что Быкова снова вызывают в Москву.
Сталин припомнил свое, не столь давнее обещание, поручить младшему сыну важное дело – проинспектировать КБ и авиазаводы на предмет создания производства и поставок в войска новой техники.
Чем-то подобным Василий Иосифович уже занимался до того, как ушел на фронт.
Теперь пришла очередь Григория Алексеевича…
– Не злись, командир, – угадал его состояние Орехов. – Это ж временно!
– Да я понимаю… – вздохнул Быков.
– Когда вернешься из своей командировки, – заулыбался подошедший Долгушин, – нас, наверное, в Жиздру переведут. До Берлина еще далеко!
– Зато Москву увидишь… – завистливо вздохнул Котов.
Григорий покачал головой.
– Это вряд ли…
Сомнения оказались верными – командировочная маета закружила его так, что, даже сев в машину, некогда было в окошко глядеть – сидишь и разбираешься с кипой бумаг.
Отметившись в Наркомате авиапромышленности, Быков столкнулся с Поликарповым.
– Здравствуйте, здравствуйте, Василий! – воскликнул конструктор. – Прослышан о вашей инспекции. Ждем в нашем ОКБ!
– ОКБ? – нахмурился Григорий.
Николай Николаевич рассмеялся.
– Первая буква – та же, что и у «шарашки», – объяснил он, – а смысл иной совсем. «Объединенное конструкторское бюро» – так вот. Я собрал всех под одну крышу – и Туполева, и Ильюшина, и Лавочкина… Ну, и Яковлева тоже. Петлякова, Сухого… Всех!
– А вот это правильно! – обрадовался Быков.
– Вот, и я о том же! А то порой, как лебедь, рак и щука! Конечно, далеко не все готовы работать в одной упряжке, но…
– В армии бытует поговорка: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!»
– Вот-вот! Ну, не буду вас отвлекать. Когда ждать?
– Сложно сказать… Я позвоню.
Они разошлись, как в море корабли.
Поликарпов – в свое ОКБ, а Быков отправился по военным аэродромам Подмосковья.
Надо было все узнать из первых рук. Никто не знает лучше новую технику, чем сами летчики.
Именно в полете вылезают всяческие изъяны и открываются прелести самолета.
Тот же Туполев весьма доволен был компоновкой своего «Ту-2», а вот штурманы его кляли – они почти ничего не видели со своего места. Штурманы!
Вернувшись из Внукова, где размещался отряд особого назначения авиации дальнего действия, Григорий забежал на минутку в НКАП.
Там он и пересекся с Берией.
Нарком как раз спускался с лестницы в компании двух громил в форме НКВД. Кобуры у громил на поясах были открыты, из них выглядывали рукоятки пистолетов.
В постоянной боевой ребята.
– Василий Иосифович! – добродушно сказал Берия.
– Лаврентий Павлович! – выразился Быков ему в тон.
– Вижу, весь в трудах?
– «Аки пчела»! – улыбнулся Григорий.
Нарком покивал и, взяв его под локоток, отвел в сторону.
– Мне доложили, что в вашем полку случился досадный инцидент, – негромко проговорил он. – Группа преступников в нашей форме пыталась вас похитить…
– Было дело, – неохотно ответил Быков.
– Главарь, к сожалению, надкусил пломбу с цианистым калием, но нам удалось разговорить его подручного. Тот показал, что группа работала по прямому указанию Маленкова…
Быков покусал губу.
– Главарь кое-что сказал, – вымолвил он.
– Что? – глаза Берии сразу стали цепкими.
– Я спросил, кто его послал…
– А он? Что он ответил?
– Сказал: «Маленков». И сдох.
– Ага! – облегченно выдохнул Лаврентий Павлович. – Вы мне очень помогли, Василий Иосифович! Возбуждать дело против такого человека, как Маленков, сложно. Если построить обвинение на словах малограмотного подельника, все дело может развалиться.
Георгий Максимильяныч уже не раз выскальзывал из наших рук…
А как вы думаете, Василий Иосифович, зачем вы понадобились Маленкову?
– Чтобы воздействовать на Иосифа Виссарионовича.
– Шантаж?
– Скорее, я стал бы заложником.
– Ах, вот даже как… Это что же такое задумал наш Георгий Максимильянович? М-да… Портит власть человека, ох, и портит…
Ладно, Василий Иосифович, спасибо вам большое. И будьте осторожны!
– А я не теряю бдительности, – улыбнулся Быков.
– Это правильно.
– А можно вас попросить о маленькой услуге?
– Просите.
– Мне бы ПББС… На всякий случай.
Берия рассмеялся.
– Узнаю породу! – сказал он и поманил к себе одного из телохранов.
Тот, выслушав приказ начальника, нисколько не удивился.
Кивнул, достал увесистый цилиндрик глушителя и протянул его Быкову.
Ну, вот, уже лучше. Теперь только резьбу на ствол, и можно открывать огонь по врагам рабочего класса. Без шума.
Жаль, что позолота слезет с дула…
– Спасибо, Лаврентий Палыч.
– Удачи, Василий Иосифович!
Доделав свои дела, порешав все вопросы, Быков освободился лишь к вечеру.
До дому, а именно так Григорий начинал ощущать квартиру Галины Бурдонской, он приплелся в десятом часу.
Девушка встретила его, радостная и оживленная.
– Пришел, наконец! Раздевайся, давай… А у нас гости!
– Кто? – улыбнулся Быков, с удовольствием сменяя сапоги на тапки.
– Яков!
Тут и дети, коварно притворившиеся спящими, выскочили в коридор, подпрыгивая в ночных рубашках:
– Папка! Папка плиехал!
Приласкав и угомонив обоих, Григорий прошел в зал.
Яков Джугашвили скромно тулился на диване. Он был в полувоенном френче, вошедшем в моду среди наркомов и прочей большевистской элиты.
– Привет!
– Здорово, брат!
Яков по-настоящему был рад, и Быкову даже стало немножко совестно – никаких родственных чувств он не испытывал.
– Хорошо, что ты приехал. Так совпало… – Джугашвили оглянулся в сторону детской, откуда доносился воркующий Галин голос, и сказал тоном пониже: – Отец хочет, чтобы я серьезно занялся делами партии.
– Насколько серьезно?
– Как секретарь ЦК. А в будущем – кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б).
– Круто. Хочешь совет?
– Давай.
– Не отказывайся.
– Да я согласился… – вздохнул «брат».
– И отлично. Отцу нужен верный человек, надежный…
– Ты что-то знаешь? – прищурился Яков.
– Как тебе сказать… Отец уже не молод.
– И?..
– Кому продолжать его дело? Покажи мне такого человека.
– Ну-у… Хм.
– Вот именно.
– Молотов, Берия, Жуков…
– Они – отличные исполнители. А руководить кому?
– Вопрос…
– Во-от.
– М-да… Ладно, попробую. Насмотрелся я на этих номенклатурщиков… Так и хочется за шкирку их, да на солнышко! Расплодилось этих волокитчиков, чинодралов… Комчванством так и прет!
– Ну вот, – ухмыльнулся Быков, – и настрой подходящий! Только…
– М-м?
– Будь осторожен.
– Даже так?
– Что знаешь про Маленкова?
– Георгия Максимилиановича? Ну-у, он как бы объединил номенклатуру, завел на каждого формуляр, составил досье…
– А что такое номенклатура? Суть ее в чем? Сказать?
– Сказать.
– Новый правящий класс!
– Сильно… А ты не перебарщиваешь?
Быков покачал головой.
– У них уже есть привилегии, а будет еще больше.
– Новое дворянство?
– Типа того.
– Ну, не все из номенклатурщиков – баре, хотя…
– Именно. Нормальных людей хватает, но пены – больше.
– Сдуем! – серьезно сказал Яков.
С раннего утра Григорий продолжил свои объезды и расспросы летчиков.
Про истребители он и сам мог сказать, а вот штурмовики, транспортники, бомберы…
Тут он «плавал».
Перекусив в столовой наркомата, Быков отправился на совещание в ОКБ – Николай Николаевич обещал собрать всех, кого сможет найти или оторвать от работы.
Совещание решили провести в обширном, гулком зале, куда перетащили столы и стулья, табуретки и деревянные диванчики, чтобы всем хватило места.
Развалившись в кресле, Григорий наблюдал за авиаконструкторами.
Одни, кто помоложе, рассаживались шумно и громко переговаривались. Люди старой школы вели себя чинно и сдержанно.
Поликарпов взял слово и, перебарывая шум, сказал:
– Начнем, товарищи! Слово предоставляется полковнику Сталину, Василию Иосифовичу, инспектору ВВС.
Быков улыбнулся и сказал:
– Если позволите, я с места. Инспектор я временный.
– А мы думали… – протянул Яковлев.
Он сидел в первом ряду и держал себя с какой-то напускной наглостью. Нарывался на грубость?
– Индюк тоже думал, – парировал Григорий, – да в суп попал.
По залу прокатились смешки. Яковлев покраснел.
– Проинспектирую, и на фронт.
Быков не толкал речей, он был краток.
Шла война, поэтому все амбиции, тщеславия и честолюбия он посоветовал отложить в сторону, хотя бы до победы.
В тылу, в КБ и на заводах тоже решался вопрос: когда мы победим и какой кровью достанется нам победа.
Григорий подробно изложил все замеченные изъяны в конструкциях самолетов – инженеры все чаще стали вооружаться блокнотами и строчили в них.
– Я сам – летчик, – продолжил он, – и на себе испытал все прелести полетов. Принято считать, что беспокоиться об удобствах для пилотов или танкистов стыдно. Дескать, главное – бить врага! А вы в курсе, что самолеты Люфтваффе гораздо удобнее наших? Сиживал я и в кабине «Шторьха», и в кабине «Мессершмитта». Там все продумано до мелочей, летчик не тратит время на поиски рычажка, который конструктору вздумалось поместить не под рукой пилота, а где-то в заднем проходе.
По залу прошли смешки.
– Смешно им… – проворчал Григорий. – А бывает не до смеха. Немец не должен выигрывать у нашего летчика даже долю секунды из-за того лишь, что не делает лишних движений. А почему топливные и пневморазъемы разные на «Яках» и «лавках»? Почему бомбодержатели разные? Что, трудно принять единый стандарт?
И последнее. Давайте-ка, товарищи конструкторы, думать на перспективу. Что нужно ВВС не сегодня, а завтра? Нужен, к примеру, тяжелый четырехмоторный бомбардировщик, вроде английских «Ланкастеров» или американских «Флайинг Фортресс». Параметры такие: скорость – 450–500 километров в час, дальность – более 4000 километров, потолок – выше 10 000 метров, бомбовая нагрузка – от семи до десяти тонн. Добьетесь лучших показателей – честь вам и слава! А вам, ваше величество, «король истребителей», – обратился он к Поликарпову, – задача ставится архиважная – создание реактивного истребителя.
Инженеры в зале зашумели.
– Еще в тридцать девятом году немцы построили первый в мире самолет с турбореактивным двигателем. Это был «Хейнкель-178». Он развивал скорость в 700 километров в час. Правда, топлива ему хватало верст на двести, так на то и вы, инженеры, чтобы сделать ТРД экономичным. А год назад полетел реактивный «Мессершмитт-262». Скорость у него – восемьсот семьдесят кэмэ в час, дальность – до тысячи километров. Летает и «Хейнкель-280», а британский «Глостер Метеор» развил весной этого года скорость в 940 километров, и это при потолке в 14 000 метров. Это вызов, товарищи. Если мы не предпримем срочных мер, не напряжем свои мозги, то отстанем. Очень скоро поршневые самолеты отойдут в прошлое, ибо летать со сверхзвуковой скоростью способен только реактивный истребитель. Мы можем его построить, надо только захотеть, понять, как и что, и сделать. Вот и все.
В зале послышались редкие хлопки. Они стали дружнее, и вот уже все зааплодировали.
Быков встал и шутливо поклонился.
Именно в этот момент с грохотом распахнулись двери, и в зал ворвался грузный человек в черном костюме.
Это был Маленков.
Дергая брыластыми щеками, он оглядел собравшихся и уперся взглядом в Григория.
– Ты! – рявкнул он, тыча в Быкова толстым пальцем-сарделькой. – Как ты смеешь порочить мое честное имя?! Как ты смеешь клеветать и вводить в заблуждение вышестоящих?
– Заткнись и остынь, – холодно ответил Григорий. – Что ты называешь клеветой? Отправку в войска бракованных самолетов, на которых гробятся наши пилоты? Так это правда. Не можете построить две тысячи нормальных истребителей или бомберов? Ладно, сделайте хотя бы тысячу, но без брака, без недоделок! В ином случае это настоящее вредительство, что в условиях военного времени должно караться по закону.
Тут Маленков и вовсе взбеленился. Выхватив «ТТ» из своего пухлого портфеля, он сильно вздрогнул.
Рука Быкова крепко сжимала «Астру», и дуло смотрело Георгию Максимилиановичу в лоб.
– Жирный, мордастый коекакер, – медленно проговорил Григорий. – Брось оружие, пока не обделался. Ну?!
Маленков стоял недвижимо и обильно потел. Приказывать убить – куда как просто, а вот нажать на спуск самому…
Тут двери еще раз распахнулись. Пятеро крепких парней с быстрыми и выверенными движениями возникли как-то сразу. Они мигом обезоружили и скрутили «главного номенклатурщика».
Следом вошел Судоплатов.
– Василий, вот, не можете вы без приключений, – сказал он со скользящей улыбкой и небрежно поклонился замершим в испуге конструкторам.
– Я стараюсь, – улыбнулся Быков, пряча пистолет в кобуру, – но не всегда получается.
Судоплатов с интересом оглядел светила авиаконструкторской мысли и сурово добавил:
– Маленков арестован за дело. Вернее, за дела, в том числе и за «мокрые». Вот, вывели его и – чуете? – посвежело!
В зале робко засмеялись.
– Вот в таком разрезе! – ухмыльнулся Григорий.
Из мемуаров С.М. Исаева «Страницы истории 32-го гвардейского Виленского орденов Ленина и Кутузова III степени истребительного авиационного полка»
«…Вечером Москва впервые в Великой Отечественной войне салютовала войскам, освободившим Орел и Белгород.
5 августа отличился старший лейтенант Марков, сбив «ФВ-190» северо-восточнее поселка Белые Берега.
6 августа лейтенанты Батов и Исаков записали на свои счета по одному «Ме-109».
1-я эскадрилья и управление полка 32 гиап, летавшие на самолетах «Ла-5ФН», принимали самое активное участие в воздушных боях и проводили, как уже отмечалось, войсковые испытания новой модификации истребителя Лавочкина.
За месяц боев 14 летчиков полка на самолетах «Ла-5ФН» в 25 воздушных боях сбили 21 «ФВ-190», по три «Me-109Г-2» и «Хе-111», пять «Ю-88» и «Ю-87». Наши потери составили четыре машины.
В августе авиация противника ослабила противодействие. Немецкие истребители стали действовать мелкими группами и старались избегать боя, но своими внезапными атаками препятствовали действиям «Ил-2». Иногда небольшие группы бомбардировщиков противника наносили удары по советским войскам.
13 августа 32 гиап перебазировался на аэродроме Орел (гражданский), а братские полки – 63-й гвардейский и 160-й – стали базироваться на аэродром Орел (военный).
17–18 августа наземные войска подошли к оборонительному рубежу «Хаген» и завершили контрнаступление на орловском направлении.
Крупная группировка противника в составе 9-й полевой и 2-й танковой армий потерпела тяжелое поражение.
Обстановка в центре советско-германского фронта кардинально изменилась в пользу Красной Армии.
Встречи в воздухе с противником происходили редко.
Лишь 26 августа старший лейтенант Марков в воздушном бою уничтожил «ФВ-190».
Глава 18 Попаданец
27 августа Быков проснулся в прекрасном расположении духа.
Вчера они всей «семьей» сходили в зоопарк – Надя пищала и плющилась от радости.
Единственное, что огорчало Григория, – это подспудный душевный редактор, который упорно брал слово «семья» в кавычки, будто подчеркивая отсутствие реальной сродненности.
Но Быков и не торопился называть Галю, Саню и Надю близкими людьми. Всему свое время.
Идея родства разрастется в нем, заместит собою прежнюю память.
Чтобы чужая судьба стала твоею, мало изменить ее.
Нужно, чтобы чужое стало родным.
А на той неделе Григорий пригнал из Зубалова свой спортивный «Паккард» и свозил своих на речку. Визгу было, восторгу…
А сколько благодарности он увидал в Галиных глазах, сколько нежного обожания… Даже неловкость испытал.
И где-то за кадром сознания мелькала юркая, скользкая мыслишка: «Это она не к тебе так относится, а к Василию. Ты для нее – это он, только после апдейта, как программеры говаривают…»
Быков не гнал от себя такие выплески подсознания, выбросы сумеречной зоны души, а холодно разбирал и препарировал.
Он не был склонен к глупой доверчивости, но и бесчувственное отторжение нарождавшейся близости тоже не его метод.
«Делай, что должен – случится, чему суждено».
Золотые слова.
Дни «командировки» вышли очень насыщенными.
Быков налетал не меньше часов, чем на фронте, вот только пилотировал не он – пришлось мотаться на 21-й авиазавод в Горьком, на саратовский, № 292, на 1-й и 18-й, эвакуированные в Куйбышев, на 22-й, открывшийся в Казани, на 81-й и 166-й в Омске, и так далее, и так далее…
Кстати, именно в Омске вскрылась еще одна пакость, учиненная Яковлевым, – тот отменил выпуск бомберов «Ту-2», хотя все уже было готово к тому, и приказал переналадить цеха на строительство «Яков».
Так что и подлости человеческой навидался, и будничного героизма с энтузиазмом.
Рабочие впахивали, инженеры, бывало, в голодные обмороки падали, прямо за кульманом, и чем им было помочь, Быков не ведал.
Разве что снизить обороты бешеной гонки, выжимавшей все соки, когда только и слышишь: «Давай! Давай! Больше! Еще больше! Любой ценой!»
Труднее всего оказалось убедить Сталина в верности старой ленинской присказки: «Лучше меньше, да лучше».
Тысяча хороших самолетов всегда ценней двух тысяч плохих.
Вождь ворчал, морщился, но согласился-таки с доводами «Василия».
Видать, зауважал-таки младшенького, знал, что не зазря тот Героя получил.
Вообще, Иосиф Виссарионович малость изменился.
Нет, характер как был жестким, так и остался.
Но вступил в силу не бытовавший ранее фактор: к отцу вернулся старший сын, а младший повзрослел и возмужал, совсем другим человеком стал…
Сталин, великий одиночка, впервые смог на кого-то положиться, кому-то довериться… Опереться.
…Быков потянулся и осторожно встал. Галя еще спала.
Григорий на цыпочках прошел на кухню, поставил греться чайник.
Умылся, побрился, оделся. Приготовил незамысловатую еду – намазал хлеб маслом да приложил сверху пластик брынзы (купил по случаю на базаре). И умял с чаем.
Полазал по буфету и прочим сусекам, понял, что оставляет «семеечку» без припасов, и решил сходить в коммерческий – «вкусненького» прикупить, благо, денежки водились.
А то сегодня вечером кончается его «инспекция», пора ему на фронт, а малышню чем кормить?
Вернувшись с полной торбой, Быков застал дома одних детей.
– А мама где? – спросил он, вытаскивая булки, колбасу и прочие радости желудка.
– А мама в магазин посла! – доложил Саша.
Надя важно кивнула: подтверждаю, мол.
– Ага, – озадачился Григорий. – Ладно, подождем. Чай будете?
– Будем!
Ни через десять, ни через двадцать минут Галина не появилась, и Быков поневоле стал беспокоиться.
И тут зазвонил телефон.
Поспешно пройдя в прихожую, Григорий подхватил трубку телефона.
– Алло?
– Василий Иосифович? – послышался веселый голос.
– Слушаю.
– Слушай, слушай! – глумливо сказал весельчак. – Твоя Галя у нас. Понял? Хочешь, чтобы она осталась жива и здорова – приезжай. Обменяем, хо-хо… Только чтобы никаких звонков и прочих сюрпризов, понял? Узнаем если – хана твоей девке! Запоминай адрес!
Крепко сцепив зубы, Быков выслушал, куда его заманивают, и процедил:
– Ждите.
Положив трубку, он подумал секунду и позвонил Джугашвили.
– Яша?
– Я. Что-то случилось?
– Присмотри за детьми, ладно? Саша тебе откроет.
– Что произошло?
– Потом. Извини!
Нажав на рычажок, Григорий выдохнул.
– Сашенька, иди сюда.
Присев на корточки, Быков поставил мальчика перед собой и сказал:
– Я должен уйти за мамой. Сейчас придет дядя Яша, впустишь его. Хорошо?
– Холосо! – кивнул «Александр Васильевич».
– Только больше никому не открывай! Понял?
– Ага!
Потрепав Сашу по голове, Григорий проверил «Астру» и покинул квартиру.
Спустившись в метро, он доехал до станции «Завод имени Сталина», где и вышел.
Пролетарский район столицы. Окраина.
Оставляя в стороне многоэтажки Амовского поселка, Быков добрался до улицы с идиотским названием Ленинская слобода.
Это где-то здесь…
Вон бывшая столовая Бари, где ныне расположился театр клуба «Пролетарская кузница», а напротив…
Ага! Тот самый «Опель», что висел у него на хвосте, когда впервые приехал в эту Москву. Или он ошибается?
Но адрес-то верный! Тот самый, что продиктовал ему «весельчак», надо полагать, пьяненький. Или уже похмелившийся.
Внимательно осмотрев улицу и окна, выходившие на Ленинскую слободу, Быков скрылся в переулке и отодвинул доску в высоком заборе – надо было осмотреть все подходы к дому.
Двор был завален всяким ломьем, будто здесь контора «Вторсырья» прописалась.
Ага… А вот и «аварийный выход» – арка в мрачном кирпичном доме, темном, словно сажей присыпанном.
У арки дежурил скучающий хлыщ. Наверняка не местный пролетарий – карман у него здорово оттопыривался. Та-ак…
Дом, в который пригласили Григория, был двухэтажный, дореволюционной постройки – добротный и красивый.
Окна, выходившие во двор, заперты железными ставнями, а то и вовсе досками заколочены.
Черный ход стоял открытым, дверь, снятая с петель, была аккуратно прислонена к стене.
Расстегнув кобуру, Быков достал верную «Астру» и накрутил на нее глушитель. Так-то лучше…
Охранника под аркой он трогать не стал, за ним могли следить из дома.
Хоронясь под стеной, Григорий добрался до черного хода и проник в дом.
В подъезде пахло мочой и кошками.
Двери по всему первому этажу были железными, закрытыми на засов и со здоровенными амбарными замками.
Быков осторожно поднялся на второй этаж.
Правая половина выгорела от пожара, там все было завалено обугленными балками и стропилами, в прорехи виднелось небо.
Зато слева тянулась анфилада комнат с ободранными обоями и рассохшимся полом. Высокий сводчатый потолок кое-где обвалился, светясь дранкой.
Стараясь ступать по краю, Быков одолел первую комнату.
Спиной к нему, за письменным столом, изрезанным ножом, сидел небритый бомжеватый товарищ и хлебал из горлышка пиво «Жигулевское».
На загаженной столешнице перед ним лежал автомат ППС и стоял новенький телефон. Наскоро проброшенный провод уходил в окно.
Смачно крякнув, небритый оторвался от бутылки и стал стучать по краю стола иссохшей воблой.
– Тихо, я кому сказал! – прикрикнули на него из соседней комнаты.
– Щас! – ответил бомжик и пожаловался: – Деревянная совсем!
«Весельчак!» – узнал голос Быков.
Бомжик снова ударил по столу, и резкий звук совершенно смазал выхлоп глушителя.
«Весельчак» дернулся и упал лицом в стол.
Готов.
Повесив на грудь автомат, Григорий прошел во вторую комнату.
Здесь было людно, но у Быкова сразу отлегло от сердца – Галя тоже находилась здесь. Живая и невредимая.
Девушка сидела, привязанная к стулу, с кляпом во рту и с завязанными глазами.
На подоконнике устроился, качая ногой, парень лет тридцати, в засмальцованной гимнастерке, в галифе с пузырями на коленях и грязных сапогах. «Чмошник…»
А на драном кресле у стены сидел «Шеф» – лысый, круглоголовый, еще не толстый, а, скорее, не в меру упитанный.
Хрущев.
Никита Сергеевич как будто дремал, откинув голову к стене, но спокойствие его было деланым – губы раз за разом подергивались, складываясь то в презрительную, то в злую гримаску.
– Где этот сталинский ублюдок? – пробрюзжал он.
– Я здесь, – спокойно ответил Быков.
«Чмошник» вздрогнул, раскрыл рот для крика, но не поспел – негромкий хлопок выстрела поставил точку в его биографии.
Хрущев выпучил глазки и переводил взгляд с Быкова на «чмошника», скатывавшегося с подоконника, слепо шарившего у себя на груди, где чернело зияние.
– Привет, Никита Сергеич, – по-прежнему спокойно сказал Григорий.
Одной рукой держа на прицеле Хрущева, другой он вынул кляп у Галины и сдернул повязку с ее глаз.
– Гриша! – воскликнула девушка. – Я так испугалась…
– Все уже, маленькая. Больше тут никого?
– Н-не знаю. Я еще один голос слышала, на входе сюда. И во дворе…
– Ясно.
Вооружившись ножом «чмошника», Быков разрезал веревки, связывавшие Галю, и сел к стене, так, чтобы и девушку прикрыть, и вход в поле зрения держать, и Хрущева из виду не упускать.
Никита Сергеевич нисколько не обеспокоился.
Напротив, устроившись поудобней, он с интересом рассматривал Григория.
– Василий, – спросил он, – почему вы бросили пить?
– Пьют слабаки.
– О как…
– Скажите лучше, зачем я вам занадобился.
– Рычаг давления, – равнодушно пожал плечами Хрущев. – Рычажок… Вижу, что зря Максимильяныч все это затеял. Он не учел перемен в вашем характере. Весьма неожиданных и для меня, признаюсь. После провала в Заборовье вас надо было попросту прикончить, и все, но Маленков тупо продолжил ловлю. Ну, это я теперь понял, когда и сам… хм… попал.
Быков сощурился. Чего-то его визави не договаривал…
Никита словно ждал какого-то события или чьего-то прихода.
Уйти с Галиной сейчас?
Это опасно. Один-то он проскользнет, а вот девушка…
Остается единственный способ – выйти, прикрываясь Хрущевым…
Черт! Он пилот, а не суперагент. Откуда ему знать, как действовать в такой ситуации? Вспоминая «кино про шпиенов»?
Может, зря он не звякнул Судоплатову? Опять-таки опасно, могла Галя пострадать.
Да, скорее всего, его «брали на понт», предупреждая о нежелательности звонков «куда надо». Ну, а если это был не блеф?
В следующую секунду послышался короткий звон, и в оконном стекле образовалась аккуратная круглая дырочка.
Пуля впилась в стену чуть выше головы Быкова, осыпая штукатурку.
Хрущев мигом оживился, хлопнул в ладоши и довольно их потер.
– Порядок! Снайперы на позиции!
– Все продумал, лысый? – сощурился «Колорад».
– А как же? – расплылся в улыбке Никита. – Я подаю знак, и вторая пуля бьет чуть ниже. В твою умную голову. Намек понял?
– Понял, – хладнокровно ответил Григорий, перебирая варианты.
Вариантов не было.
– Оружие на пол – и подсаживайся поближе, – деловито сказал Хрущев, – разговор есть. О девке не беспокойся, она в углу, ее не достанут… Пока.
Быков медленно поднялся, роняя пистолет, снимая автомат. Передвинул стул поближе и сел, соображая, успеет ли он схватить «Лысого» до того, как выстрелит снайпер? Это вряд ли…
Никита усмехнулся.
– Хочешь узнать тайну? – поинтересовался он. – Хочешь понять, в чем истинная причина облавы на Ваську Сталина? Сказать?
– Сказать, – ответил Григорий, вспоминая Якова.
– Я из будущего, – торжественно объявил Хрущев. – Из 2037 года.
Быков похолодел. Такого оборота он не ожи– дал.
– Путешественник во времени? – криво усмехнулся Григорий.
– Нет. Ментальный перенос. Не ущучил? Я родился в 1948 году, и… Нет, так ты ничего не поймешь. Хочешь узнать будущее?
– Хочу.
Никита поерзал и продолжил:
– Война окончится в сорок пятом, наших погибнет чуть ли не пятнадцать миллионов. Сталин поставит своих людей в Германии, Польше, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии, Италии, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Японии, Китае… Финляндия станет шестнадцатой республикой Советского Союза, и появится еще Маньчжурская АССР – в Порт-Артуре будет база Тихоокеанского флота, а в Дальнем – незамерзающая гавань. В 56-м Иосифа Виссарионовича похоронят, и его дело продолжит Яков Иосифович Джугашвили. В 57-м запустят первый искусственный спутник Земли, в 61-м в космос полетит наш человек, Юрий Гагарин. В 71-м мы высадимся на Луне – вторыми, правда. Западные страны затеют холодную войну, но к 70-м годам сдуются, проиграв СССР в экономической борьбе. Джугашвили отменит уравниловку, и хороший рабочий станет получать в десять, в двадцать раз больше, чем плохой… Ну, он там много чего понаделает. К началу XXI века Союз Советских Коммунистических Республик обгонит США. Наши космические корабли будут бороздить Вселенную, летая к Венере, на Меркурий и астероиды, на Марс, в системы Юпитера и Сатурна. Будем пасти китов в океане и думать, как управлять погодой… Хорошее будущее?
– Отличное, – серьезно сказал Быков.
– А вот меня оно не устраивает!
– Чем же?
– Государству нужна не дисциплина, а демократия!
– Дерьмократия…
Хрущев довольно осклабился.
– Я уже говорил, что родился в 48-м?
Быков кивнул, косясь на окно. Стрелять могли только из дома напротив, из комнаты на втором этаже или с чердака…
– По-настоящему меня зовут Андрийко Сулима, – продолжил Никита. – Я всю свою сознательную жизнь ходил в оппозиционерах, однажды полгода просидел за антисоветчину, когда в 68-м Джугашвили ввел войска в Чехословакию.
– Небось с американцами знался, правозащитничек…
– Не без этого. А где ж еще денежки брать на революцию?
– Так ты у нас революционер…
– Еще какой! – воскликнул Хрущев. – Я отошел от политики, когда состарился. Стал желчным, неприятным типом. И я всегда мечтал попасть сюда, в это время, чтобы изменить ход истории и повести страну к свободе и демократии! Мне было уже восемьдесят шесть, когда я узнал о секретной лаборатории хронодинамики. Головастые пацаны придумали, как перемещать «комплекс нейронных состояний», иначе говоря, сознание, во времени, и подсаживать его реципиенту. Сбыча мечт! Я втерся этим яйцеголовым в доверие и стал первым, как Юрий Гагарин, – с моего мозга списали КНС и приготовили все к переносу. Приготовился и я – перестрелял всех научников, чтоб не разболтали, заминировал все, повключал взрыватели и лег в биопсихомодуль. Как там все взрывалось, я уже не увидел, потому что очнулся в жирноватом теле Никиты Сергеевича…
– А чего ж сразу не Иосифа Виссарионовича? – усмехнулся Быков.
Хрущев, вернее, Сулима улыбнулся с долей превосходства.
– Я же не просто так устроил это… хм… переселение душ. Все было продуманно и просчитанно. Никита Сергеевич – лучшая кандидатура.
– И какой же у Андрийки Сулимы план?
– Двадцатилетний, как минимум! Сначала сплотим номенклатуру, поможем Сталину скончаться пораньше, расправимся с Берией, Молотовым, Жуковым и прочими верными сталинцами, вылезем из-под колпака «кровавой гэбни», станем неприкосновенными, обретем всю полноту власти!
– И чего вы добьетесь? – с холодным любопытством спросил Григорий, узнавая в плане «попаданца» свое реальное прошлое.
– Не я! Я могу и не дожить до победы демократии, но заложу основы, и уже дети партаппаратчиков завершат начатый мною процесс. Они попросту не захотят быть «совками». Отвратительная советская гусеница закуклится – и выпорхнет прекрасная бабочка! По всем расчетам, СССР распадется в 80-х или в 90-х годах, ему на смену придет свободное общество, чтящее частную собственность и права человека!
– Браво, – сказал Быков.
В это время щелкнула пуля. Она ударила в стороне, отбивая щепку от косяка, и Григорий решил, что у заговорщиков все пошло не так.
Почему и отчего, гадать времени не было, пришла пора действовать.
Сильно оттолкнувшись, он упал на пол и перекатился.
– Лови! – крикнула Галя.
Девушка стояла на коленках в соблазнительной позе и держала в руке его «Астру».
Быков поймал оружие. Лжехрущев тоже догадался о провале и бросился к дверям.
Две пули почти одновременно сразили его – одна из «Астры», а другая прилетела в окно. Вскинув руки, Андрийко Сулима рухнул замертво.
Прах к праху. Аминь.
– Василий! Не стреляй!
С облегчением узнав голос Судоплатова, Григорий ответил:
– Не буду!
Вскоре Павел Анатольевич показался в дверях.
Быстро оглядев комнату – трупы Хрущева и «чмошника», живого и здорового Быкова, сидевшего на полу и гладившего по плечу горько рыдавшую Галю, – комиссар тихо засмеялся.
– Успели-таки! Фу-у…
– Яша сообщил?
– Он, – кивнул Судоплатов. – Сынок твой рассказал «дяде Яше», что сначала мама ушла, а потом папа ушел за мамой. Ну, Яков Иосифович сложил два и два и позвонил… Все? – кивнул он на мертвое тело. – Кончились враги? Или еще не всех извел?
– Гитлер еще остался.
Встав, Григорий помог подняться Галине, прижал ее к себе и сказал:
– Пошли домой, маленькая…
…Утром следующего дня гражданский аэропорт Орла гудел и ревел на все голоса.
Раскручивая винтами воздух, выруливали истребители 2-й эскадрильи.
– Слетаешь восьмеркой, – озабоченно говорил Бабков, водя пальцем по карте. – Вот к этому железнодорожному узлу. Видишь?
Быков кивнул.
– Если немцев там нет, следуешь вдоль путей на разведку. Если фрицы там, устрой им банный день! А то давно мы им штурмовок не выдавали…
– Устроим, – пообещал Григорий и скомандовал: – По самолетам!
Уже взобравшись на крыло, он проводил глазами долгушинский «По-седьмой» – истребитель пролетел на бреющем, и его крестообразная тень неслась следом по земле, мельком оглаживая холмики, осеняя рощицы.
…Тихий ангел в небесах Землю крестит русскую. Он в дозоре, на часах, Силу гонит прусскую.
Тихий ангел свет несет – Мрак, как сон, развеется. Ночка темная пройдет, Зоренька зардеется…
Краткий глоссарий
«Ахт-ахт» (нем.) – «восемь-восемь». Прозвище немецкой 88-миллиметровой зенитной пушки FlaK 18/36/37/41. Одно из лучших зенитных орудий того времени. Послужило образцом при создании пушки для тяжелого танка PzKpfw IV «Тигр».
Бабков, Василий Петрович, гвардии майор. Совершил 465 боевых вылетов, сбил 13 самолетов противника лично и 10 в группе с товарищами. Очень грамотно строил воздушный бой. Отличался тем, что и на земле, и в небе опекал своих ведомых. Герой Советского Союза.
Баклан, Андрей Яковлевич, гвардии капитан. Уже к октябрю 1942 года совершил 400 боевых вылетов, сбил лично 13 самолетов. Еще в «Зимнюю войну» с финнами совершил 40 вылетов на штурмовку. В марте 1942 года командир звена Баклан участвовал в воздушном бою с 27 вражескими бомбардировщиками и истребителями, во время которого было сбито пять самолетов противника. Наше звено потерь не имело. После этого выдающегося боя каждый его участник был награжден орденом Ленина.
БАО – батальон аэродромного обслуживания. Занимался охраной и техобслуживанием самолетов.
БК – боекомплект.
Блокфюрер – должность в концлагере, предоставляемая, как правило, унтершарфюрерам СС. В обязанности блокфюрера входило соблюдение порядка в блоке из нескольких лагерных бараков.
БЧ – боевая часть, то же самое, что и боеголовка.
ВСУ – вооруженные силы Украины.
ВПП – взлетно-посадочная полоса.
«Ганомаг» – Hanomag SdKfz (Sonderkraftfahrzeug) – немецкий полугусеничный бронетранспортер. Имел открытое десантное отделение на четырех человек. Вооружение – два 7,92 мм пулемета MG-34 или MG-42.
«Горбатый» – прозвище штурмовика «Ил-2». Имея несущий бронекорпус, штурмовик показывал удивительную живучесть. Потери среди «Илов-вторых» еще больше сократились, когда Ильюшин исправил свой промах и разместил в кабине стрелка, отражавшего атаки с задней полусферы.
Вооружение: две 37 мм крыльевых пушки, два пулемета ШКАС, турельный 12,7 мм пулемет УБТ, авиабомбы, контейнеры ПТАБ (48 штук кумулятивных бомб в контейнере), 4 РС-82 или РС-132.
«Грач» – прозвище дозвукового бронированного штурмовика «Су-25». Скорость 955 км в час. Турбореактивные двигатели «Грача» признаны самыми надежными в своем классе, выдерживают прямое попадание 23-мм снаряда. Вооружение – двухствольная 30-мм пушка, 10 точек подвески для бомб и ракет.
Долгушин, Сергей Федорович, гвардии капитан. Совершил более 500 боевых вылетов, из них 120 – на штурмовку и 86 – на разведку, лично уничтожил 17 самолетов противника. Интересно, что первый немецкий самолет С. Долгушин сбил за день до начала Великой Отечественной – 21 июня 1941 года (самолет Люфтваффе пересек границу СССР с разведывательными целями).
Герой Советского Союза.
Душман (пушту) – враг. Так называли афганских моджахедов. Попросту – «дух».
«Завод имени Сталина» – станция метро, в 1943 году – конечная на Горьковском радиусе. Ныне – «Автозаводская».
«За речкой на юге» (армейский жаргон) – в Афганистане.
Капонир – место стоянки самолета, защищенное валом от осколков и ударной волны.
КП – командный пункт.
«Колдун», или «колбаса» – указатель направления ветра и отчасти его силы. Представляет собой этакий «сачок», матерчатый полосатый конус, расправленный возле устья ободом, который вращается на высокой стойке.
Комэск – командующий эскадрильей.
Котов, Александр Григорьевич, гвардии капитан. Совершил 256 боевых вылетов, в 88 воздушных боях сбил лично и в группе 16 самолетов противника. Герой Советского Союза.
«Лавочка», или «лавка» – советский истребитель «Ла-5». Описываемая в тексте модификация имеет маркировку ФН, что означает «Форсированный непосредственного впрыска топлива». Самолет показывал скорость 557 км в час на уровне моря и 590 км в час на высоте 6200. Учебные схватки с «Ме-109» G-2 выявили превосходство советского истребителя на средних и малых высотах – основных высотах воздушных боев, – и в маневренности на вертикалях. На вооружении «Ла-5» ФН стояли две пушки ШВАк с боезапасом 200 снарядов на орудие.
«Лаптежник» – немецкий пикирующий бомбардировщик Ju-87. Немцы называли его «штука» (от STUrzKAmpfbomber – пикировщик), а наши – «лаптежником» или «лапотником» за неубирающееся шасси в массивных каплевидных обтекателях. Скорость – всего 383 км в час (пикирования – до 600 км в час). Вооружение – два синхронных 7,93 мм пулемета MG-17 (курсовые), один MG-15 того же калибра назад вверх (у бортстрелка). До 1000 кг бомб.
«Мессершмитт» Bf-109 – основной истребитель Люфтваффе.
Ме-109 Е-1: скорость 570 км в час; мощность – 1000 л.с.; вооружение: четыре 7,92 мм пулемета MG-17.
Ме-109 F-2: скорость 575 км в час; мощность 1270 л.с.; вооружение: две крыльевых 20 мм пушки MG FF, два 7,93 мм пулемета MG-17.
Немцы называли модель E-1 «эмилем», F-2 – «фридрихом», а наши все их именовали «мессерами» или «худыми» (за узкий фюзеляж).
Мошин, Александр Федорович, гвардии капитан. Совершил более 300 боевых вылетов, сбил 11 самолетов противника. Первым сбитым самолетом стал японский Ки-27 на Халхин-Голе в 39-м.
Герой Советского Союза. Погиб в июле 1943-го.
Обершарфюрер – одно из низших званий в СС, примерно соответствует фельдфебелю.
Орехов, Владимир Александрович, старший лейтенант. На фронтах Великой Отечественной с 22 июня 1941-го. К марту 43-го совершил 235 боевых вылетов, сбил лично 8 самолетов противника, 4 – уничтожил на земле. К 1 мая на его счету было уже сбито 11 самолетов. Герой Советского Союза.
ПАРМ – подвижная авиаремонтная мастерская.
ПББС – прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы. Глушитель (разг.).
Перкаль – тонкая прочная хлопчатобумажная ткань, в первой половине ХХ века применявшаяся, как материал обшивки самолетов – фюзеляжей, крыльев, оперения, – для чего перкаль пропитывали специальными лаками, например эмалитом.
«Пешка» – пикирующий бомбардировщик. Низкоплан с двухкилевым оперением. Для снижения скорости при пикировании был оснащен тормозными решетчатыми щитками, прижатыми к нижней поверхности крыла. Впервые в СССР на «Пе-2» был применен электропривод многих механизмов.
Два мотора по 1100 л.с. Скорость 452 км в час, на высоте – 540 км в час, потолок – 8800 метров. Дальность – 1200 км. Вооружение – четыре 7,62 мм пулемета, до 1000 кг бомб.
«По-2» – в описываемый период звался «У-2».
«По-7» – он же «И-185». Лучший в своем классе самолет конструкции Н. Поликарпова, так и не пошедший в серию (хотя Сталинская премия 1-й степени конструктору присуждена была – заслужил).
К примеру, он был вооружен тремя синхронными 20 мм пушками ШВАК, и масса секундного залпа составляла 3,7 кг (у «Ла-5» – 2,56 кг). При мощности мотора в 2000 л.с. скорость И-185 составляла: у земли – 560–600 (на форсаже) км в час; на высоте 2000 метров 615–650 (на форсаже); на высоте 6100 метров – 680–700 км в час. Для сравнения, новейший на 1943 год «Мессершмитт»-109 G-6 был вооружен двумя пулеметами и одной 20 мм пушкой, достигал скоростей – у земли 530 км в час, на высоте 6100 – 640 км в час. Но, пожалуй, самым важным показателем для истребителя, памятуя, что бой в основном велся на вертикальных маневрах, является скороподъемность. И здесь «По-7» превзошел всех – он набирал высоту 5000 метров за 4,7 мин. «Мессеру» требовались 6,3 мин.
ПТАБ – противотанковая авиабомба.
РБК – разовая кассетная бомба.
«Тандерболт» – американский штурмовик «А-10» «Thunderbolt». Скорость – 722 км в час. Вооружение: 30-миллиметровая семиствольная пушка, 11 узлов подвески (блоки с управляемыми и неуправляемыми ракетами (НАР), контейнеры с подвесными пушками, бомбы).
Триммер – устройство для снятия нагрузки с руля.
«УльЗИС» – в годы Великой Отечественной было решено эвакуировать московский завод ЗИС на Урал и в Ульяновск. Ульяновский завод выпускал с 1942 года грузовик ЗИС-5, трехтонку, вторую по массовости после знаменитой «полуторки».
«Цундап» – вернее, «Цюндапп». Немецкий мотоцикл с коляской KS-750, выпускавшийся фирмой «Zünder und Apparatebau G.m.b.H», сокращенно – «Zündapp».
«Фокке-Вульф»-190 (А-3) – немецкий истребитель-бомбардировщик. Мощность – 1700 л.с.; скорость – 680 км в час на высоте 6500 метров; вооружение – 4 авиапушки.
«Хуре» – грубое немецкое ругательство, аналогично русскому «б…».
Шак (арм.) – штурмовой авиационный корпус.
«Шмайссер» – немецкий пистолет-пулемет МР 38/40, разработанный Генрихом Фольмером для вермахта. Хуго Шмайссер попытался доработать МП, но неудачно – его вариант МР 41 был мало кому известен и в серию не пошел. Однако именно фамилия «Шмайссер» стала такой же узнаваемой, как «Калашников».
«Шторьх» – Fieseler Fi 156 Storch («Аист»), малый самолет для Люфтваффе, использовавшийся в качестве разведчика или для эвакуации раненых. Выпускался в разных модификациях, основная модель была трехместной.
Шульженко, Николай Николаевич, гвардии капитан. Совершил 280 боевых вылетов, сбил 16 самолетов противника. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени (пятью!), Александра Невского, Суворова 3-й степени и др.
Шурави (дари) – советский.
Юзовка – рабочий поселок, выстроенный Джоном Юзом (Хьюзом) в 1869 году. В 1924-м переименован в Сталино, а в 1961-м – в Донецк.
«Элочка» – чехословацкий, самый массовый в мире реактивный учебно-тренировочный самолет Аэро «Л-29» «Дельфин». Скорость – 655 км в час. Вооружение: два узла подвески для контейнеров с 7,62 мм пулеметами, или для пары бомб, или для двух НАР.
Эскадрилья (фр. escadrille – уменьшительное от «эскадра») – основное авиационное тактическое подразделение. С лета 1941 года эскадрильи в истребительной авиации ВВС РККА определялись по 9 самолетов (три полных звена). С середины 43-го было установлено, что в составе эскадрильи будут находиться 10 самолетов – два звена и пара (командир и его ведомый). В конце 43-го перешли на трехзвенный состав – по 12 самолетов.
«Як-9Т» – советский истребитель, выпускался с марта 1943 года. От базовой модели отличался не только наклоном мачты антенны, но и вооружением – в развале блока цилиндров двигателя была установлена 37 мм пушка. Плюс синхронный 12,7 мм пулемет УБС.
Скорость «Як-9Т» тоже немного повысилась, зато и время виража, и время набора высоты уменьшились.
Хотя авиапушка и пробивала 30 мм броню, мощь вооружения была явно недостаточной. Тот же «Фридрих» (Ме-109 F-2) превосходил «Як-9» вдвое по этому параметру – на нем стояло по паре пушек и пулеметов.
Примечания
1
Почти все ссылки автор вынес в конец текста, дабы не отвлекать читателя. Данные о самолетах и прочие непонятности можно найти там.
(обратно)2
«Achtung, achtung! La-funf in der luft!» (нем.) – Внимание, внимание! «Ла-5» в воздухе!
(обратно)3
В реале В. Сталин сбил 5 марта всего один «Фокке-Вульф-190». Впрочем, это тоже надо уметь.
(обратно)4
В общем-то, это была не награда, а ценный подарок от К. Ворошилова. Но пистолет был хорош.
(обратно)5
В реале И. Избинский застрелился из того автомата.
(обратно)6
Данный приказ несколько переделан автором.
(обратно)7
«Извините, вы говорите по-немецки?» – «Да, я хорошо говорю».
(обратно)8
Да, конечно.
(обратно)9
В рукописных нотах стояло именно «сейчас», в печатных стало «теперь».
(обратно)10
Комсорги появились в мае 1943-го.
(обратно)11
Verbotenwald.
(обратно)12
Abfahren (нем.) – Поехали. Кодовое слово в Люфтваффе – команда на взлет.
(обратно)13
Alles beim alten – кодовая фраза Люфтваффе. Означает: «погода без изменений».
(обратно)14
Abschuss (нем.) – возглас пилота, означающий воздушную победу, заимствован из охотничьего лексикона.
(обратно)15
Anstrahlen (нем.) – освещен. Кодовая фраза Люфтваффе, сообщающая о повреждении собственного самолета вражеским огнем.
(обратно)16
Horrido – боевой клич пилотов Люфтваффе.
(обратно)17
Kreis schlissen (нем.) – замкнуть круг. Кодовая фраза пилотов Люфтваффе, обозначающая требование вернуться на прежний курс.
(обратно)18
Так расшифровывалось название модели локатора.
(обратно)19
С 5 мая 1943 года Фридрих Кресс исполнял обязанности начальника штаба 6-го воздушного флота, сформированного в тот же день из командования Люфтваффе «Восток». В июле 1943-го 6-й ВФ, усиленный машинами 1-го ВФ, отправил около 1000 самолетов в группу армий «Центр», действовавшую в Орловской области.
(обратно)20
О подобном случае рассказывал маршал авиации Е. Савицкий.
(обратно)21
В нашей реальности это произошло 5 августа.
(обратно)22
Данный приказ почти полностью соответствует документу из нашей реальности, за исключением даты – в нашей истории он касался событий, произошедших 5 августа 1943 года.
(обратно)23
Такой мандат имелся у В. Сталина в действительности.
(обратно)
Комментарии к книге ««Колорад». Наш человек Василий Сталин», Валерий Петрович Большаков
Всего 0 комментариев