«Течь тебе кровью»

Течь тебе кровью (fb2) - Течь тебе кровью 571K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ник Перумов

Ник Перумов Течь тебе кровью

Закат угасал, и вместе с ним угасала, стихала канонада, уползая куда-то дальше на запад, за Днепр, за быстро темнеющие кручи правого берега. Вечер накатывал с востока, неостановимо, заливая мраком все вокруг.

Если бы еще армия могла наступать так же невозбранно…

Растянувшаяся на сотни километров вдоль могучей реки линия фронта тоже готовилась к ночи. Заступала в боевое охранение свежая смена, ночные наблюдатели вылезали из глубоких блиндажей, позевывая и потягиваясь – весь день они спали, ничуть не тревожимые даже грохотавшей канонадой.

Сейчас наступало их время.

Обычные солдаты тянулись к кухням, где могли. Где нет – к кухням отправились котловые команды. Все знали – там, за Днепром, солдаты в фельдграу точно так же собираются ужинать. Армии стояли тут уже достаточно долго, чтобы нехитрый фронтовой быт успел устояться, а дикая мешанина людей, лошадей, машин, орудий, танков и всего прочего, потребного ненасытному молоху фронта, обрела некую внутреннюю упорядоченность – хотя, разумеется, упорядоченность эта не имела почти ничего общего с уставной.

Была осень, и серые языки туч, протянувшиеся на все небо, не скупились на дожди, но последние несколько дней выдались на удивление сухими. И армия, упершаяся лбом в днепровскую стену, радовалась – радовалась искренне, искренне же забывая, что совсем рядом с каждым из облаченных в шинели людей стоит смерть, равнодушная и ждущая.

Как ни странно, к этому тоже привыкаешь.

Левый берег Днепра, низкий и топкий, исчертила паутина траншей, раскинувшихся словно кровеносные жилы. К самой воде спускались крытые ходы секретов, тщательно замаскированные всем, что попалось под руку.

Сцена была готова. Днепр ждал.

– Течь тебе кровью.

Женщина в просторном белом балахоне, ниспадавшем до самых пят, стояла по щиколотку в осенней воде. Захоти кто-нибудь написать картины «Ведьма на днепровском берегу» или, скажем, «Заклинательница воды», то, честное слово, не нашел бы лучшей модели.

Другое дело, что картина бы у него получилась исключительно реалистическая. Даже соцреалистическая.

– Течь тебе кровью, – повторила женщина. Если издали глядеть – согбенная старуха, седые нечесаные космы свисают неопрятными сосульками, щеки ввалились, нос торчит, как у покойника. Лицо продолговатое, некрасивое, как говорится, ночью приснится – спать не сможешь. Она поворотилась к днепровскому простору, вытянула руки, раскрыв ладони вечереющему небу.

И сама она, в нелепом белом одеянии, была сейчас как на ладони. Наблюдатель с той стороны реки заметил бы ее тотчас, резко выделявшуюся на стремительно темнеющем фоне.

– Течь тебе кровью, – в третий раз бросила заклинающая. И уронила руки.

От ее ног к противоположному берегу воду прочертила стремительная линия, словно от невидимой лески. Пробежала и исчезла, скрылась без следа, только тяжкий вздох пронесся над холодными днепровскими заводями.

Метрах в двадцати за спиной женщины тесным кругом стояло полдюжины военных – пятеро в простой, даже замызганной, полевой форме без погон, на плечи наброшены бесформенные, видавшие виды ватники; местами грубо заштопанные, местами – прожженные. На головах выгоревшие чуть не добела пилотки, не слишком подходящие по погоде. Ни наград, ни нашивок – ничего. Так мог одеться разве что какой-нибудь нестроевой обозник.

Шестой же, надменного вида высокий старик, с худым и хищным лицом и кустистыми бровями над столь же впалыми, как и у заклинательницы, щеками, напротив, облачен был в генеральскую форму, с лампасами; грудь его украшал полный иконостас орденских планок. На мягкие сапоги старый генерал надел нелепо и странно выглядящие галоши. Вид он имел брюзгливый и недовольный. На хрящеватом носу устроились круг-лые очки; генерал, впрочем, частенько их снимал, вглядывался вдаль, не щурясь, так что могло показаться, что очки эти ему нужны совсем по другим причинам.

Заклинательница медленно повернулась, словно слепая, двинулась прямо к военным. Пятеро в замызганных ватниках переглянулись, но генерал – генерал-полковник, если судить по звездам, – не пошевелился, и его свита не рискнула даже переступить с ноги на ногу.

Женщина шагала, словно сомнамбула, мокрый подол ее балахона волочился по жухлой осенней траве. Под запавшими глазами легли глубокие синюшные тени, губы побелели, в лице не осталось ни кровинки.

Никого вокруг она словно и не замечала.

Генерал-полковника и его свиту она миновала, даже не покосившись в их сторону, продолжая идти по прямой.

И только когда она удалилась от них шагов на тридцать, старый военный резко кивнул. Один из его спутников ответил столь же коротким и молчаливым кивком, вскинул правую руку и быстро опустил, явно подавая какой-то сигнал. Из кустов вдалеке выскочили три фигурки, бросились к бредущей женщине, накинули ей одеяло на плечи.

Заклинательница остановилась.

– Чай для нее не забудьте, Игорь Петрович, голубчик, – скрипуче сказал генерал. Тон его казался вполне мирным и чуть ли не дружелюбным, но проворство, с каким один из свитских кинулся к женщине и окружившим ее солдатам, говорило, что слова генерал-полковника следовало принимать к совершеннейшему исполнению и притом немедленно.

– Вольно, господа-товарищи. – Генерал окинул взглядом оставшуюся с ним четверку. Обращение его не имело с уставным или хотя бы принято-армейским ничего общего. – Высказывайтесь. Начнем с вас, Семен Константинович, как самого младшего…

Коренастый военный средних лет, с красноватым полным лицом – таких на фронте обычно за глаза зовут «кладовщиками» вне зависимости от звания и должности – поспешно вытянулся, несмотря на отданную только что команду «вольно».

– Товарищ генерал-полковник…

– Отставить, – сварливо сказал тот. – Здесь все свои, Семен Константинович, сударь мой.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, Иннокентий Януарьевич. Я, признаться, впечатлен. Однако предсказать результаты едва ли удастся так просто. Воздействие, несомненно, труднокатегоризируемое. Я пытался на ходу сделать разложение – по Маркину, по Самсонову и…

– И по мне, – деловито, без эмоций закончил старик в советской генеральской форме, но требовавший, чтобы среди «своих» к нему обращались «ваше высокопревосходительство».

– Так точно-с, господин генерал-полковник. И по вам.

– Разумеется, ничего не получилось, – сухо обронил Иннокентий Януарьевич.

– Виноват, ваше высокопревосходительство!

– Оставьте, голубчик. – Старик вяло отмахнулся. – Я тоже раскладывал. И тоже ничего не получилось. Тут, боюсь, интегрировать надо, без предварительного разложения… Что сказать хотите, Михаил Станиславович?

Высокий широкоплечий офицер, в котором за версту читалась гвардейская выправка, тоже далеко не молоденький, однако державшийся очень прямо, отчеканил:

– Интегрировать придется компоненты с самое меньшее пятью неизвестными…

– Если не с шестью, – перебил его третий из свиты генерал-полковника, с роскошными усами, сливавшимися с не менее роскошными бакенбардами, которые так и тянуло назвать «гусарскими».

– Верное наблюдение, Севастиан Николаевич, – суховато-официально кивнул старик. – С шестью, скорее всего.

– Однако эта неопределенность – пять переменных или шесть – в свою очередь, создает при интегрировании…

– Это вообще не интегрируется, господа, – негромко сказал четвертый офицер, с густой окладистой бородой, донельзя похожий на старого казака с картины о войне 1812 года. – Прошу прощения, Иннокентий Януарьевич, что перебиваю.

Старик на миг нахмурился, губы его шевельнулись.

– Нет, голубчик, вы правы. – Все остальные, было подобравшиеся, похоже, дружно выдохнули с облегчением. – Правы, Феодор Кириллович. Не интегрируется. Но это и хорошо, что не интегрируется. Мне, признаться, так и ощущалось.

– Дикая магия? – предположил коренастый Игорь Петрович.

– Она наговор накладывала, – усомнился казак Феодор Кириллович. – Наговоры дикими не бывают. Дикое – это сами знаете у кого. Реликты, вроде мшаника. Или у водяных форм нелюди.

– Нет здесь никаких водяных, – заметил «гвардеец». – Прочесано вдоль и поперек. Не любит нелюдь фронта, что и говорить, уходит сразу. Вот и отсюда давным-давно ушла.

– Не отклоняйтесь от темы, господа, – поморщился Иннокентий Януарьевич. – А нелюдь я, судари мои, вполне понимаю. На их месте я б тоже давно ушел… – Сухие губы чуть растянулись в подобии улыбки.

Все пятеро свитских переглянулись.

– Что ж, я вижу, содержательных идей пока не наблюдается, – не без сарказма заметил старик. – Прискорбно, господа, прискорбно. От магов, выпускников Пажеского корпуса, я, признаться, ожидал большего.

– Иннокентий Януарьевич… ваше высокопревосходительство… – умоляюще заговорил казак. – Ну как же тут, в поле-то, справишься? С голыми руками? Что могли – сделали.

– Возвращаемся в штаб армии, – отрывисто и недовольно бросил генерал. – А то охрана наша там уже волнуется.

«Гвардеец» сощурился.

– Волнуется, точно. Уже сюда бегут. «Товарищ член Военного совета фронта, нельзя вам тут, опасно!..» Тьфу, пропасть! Большевички, хамло, одно слово…

– Бросьте, Мишель. Не начинайте снова, мы все знаем, что большевиков вы не любите. Но сейчас…

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – Мишель по всем правилам прежнего воинского этикета щелкнул каблуками, несмотря на густую траву.

– Будет, будет вам, голубчик. Не забывайте, есть вещи поважнее вашей к большевикам неприязни.

– Виноват! – отчеканил гвардеец.

– Кто здесь виноват, а кто нет – это уж я решаю, – змеино усмехнулся Иннокентий Януарьевич. – Вот потому и говорю – не виноватьтесь. Начнете, когда я скажу.

– Однако она нас и в самом деле прикрыла, – заметил круглолицый Игорь Петрович. – Я следил – ни одной поисковой петли, даже близко не прошли. Словно глаза отвела германцам.

– Фашистам, Игорь Петрович, фашистам. Уж три с лишним года воюем, пора бы и привыкнуть.

– Так точно, Иннокентий Януарьевич, фашистам. Но отвела.

– И тоже непонятно, как она это сделала, – заметил молчавший некоторое время усач Севастиан Николаевич. – Тоже не классифицируется.

– Ни по классовой теории, ни по буржуазной, – хохотнул гвардионец Мишель. – Не признает магия никаких классов, и социального происхождения не признает тоже…

– И даже на форму мою не клюнули, – кивнул Иннокентий Януарьевич. – Хотя, если вспомнить, третьего-то дня как быстро накрыли!

– Рискуете вы собой непомерно, ваше высокопревосходительство…

– Мишель! Мы не при дворе. Не нужно вот этого, я и так знаю, что на вас всех могу положиться. Скажите лучше, вы это заклятие отведения глаз вообще заметили?

– Разумеется, ваше высокопревосходительство! – гвардеец аж возмутился. – Заметить заметил, но расшифровать… Да и никто здесь не смог, как я понимаю.

– Верно, – задумчиво уронил генерал-полковник, глядя, как трое солдат хлопочут вокруг заклинательницы, державшей в руках дымящуюся кружку с чаем так, словно понятия не имела, что это такое и что с ней надлежит делать. – Эй, братец! Ты, ты, сержант. Подите-ка сюда.

Этот сержант разительно отличался от свиты Иннокентия Януарьевича – прежде всего молодостью, ловко пригнанной формой, сапогами, что явно были еще сегодня утром надраены до зеркального блеска и до сих пор еще сохраняли его остатки, несмотря на беготню по приднепровским низинам. На груди – колодочки, медали «За отвагу», «За боевые заслуги»; за плечом вороненый ствол ППШ.

Сержант, как полагается, перешел с бега на строевой шаг, немного не достигнув начальства, зачастил, как из пулемета:

– Товарищ член Военного совета фронта, старший сержант Петров Сергей по вашему прика…

– Достаточно, братец. Эту гражданочку доставить в целости и сохранности прямо в наше расположение при штабе армии. Чаем поить! Горячим и сладким. Пока она там – глаз с нее не спускать, дежурить поочередно. Как только заметите хоть что-то необычное – немедленно ко мне. Ну, вы знаете.

– Так точно, товарищ член!..

– Достаточно, братец, я же сказал.

Сержант торопливо откозырял и махнул двум другим солдатам, поддерживавшим заклинательницу под руки.

– Идемте, – повернулся Иннокентий Януарьевич к своей свите.

За пеленой низких облетевших кустов на узком и мокром проселке их дожидались машины с охраной. Очень сердитый старший лейтенант в фуражке с малиновым околышем торопливо побежал им навстречу.

– Товарищ член Военного совета!.. Ну как же так можно? Товарищ Жуков… то есть, виноват, товарищ Константинов[1] приехали, они голову с меня снимут, не посмотрят, что мы по другому ведомству!..

– С товарищем Георгием Константиновичем мы уж как-нибудь сами разберемся, Илья, – прокряхтел генерал-полковник. – Не тряситесь так, дружочек.

– Нет-нет, товарищ член Военного совета, так нельзя! Я, как ваш начальник охраны, не могу допустить такого нарушения всех инструкций, и потому…

Досадливо поморщившись, Иннокентий Януарьевич прищелкнул пальцами, и старший лейтенант подавился на полуслове. Взгляд его обессмыслился, голова мотнулась из стороны в сторону; казалось, он вот-вот рухнет.

Гвардеец Мишель и казак Феодор Кириллович шагнули к нему, подхватили.

– Ничего не поделаешь, – недовольно бросил старый маг. – Порой они совершенно несносны, эти ребята из нашей же с вами собственной конторы… Возвращаемся в штаб, господа-товарищи, – с легкой брюзгливостью докончил он. – Разбираться… с этой гражданочкой. Как раз, если вы, Севастиан Николаевич, все правильно подсчитали, результаты ее, так сказать, усилий должны подоспеть. Или, во всяком случае, не сильно запоздать.

* * *

Штаб армии устроился в самом сердце маленького приднепровского городка, по какой-то случайности пощаженного войной. Ни наши войска, отходя в сорок первом на восток, ни немецкие, отходя сейчас, в сорок третьем, на запад, его не обороняли. Бои гремели севернее или южнее, а здесь все оставалось тихо.

Как член Военного совета фронта, приехавший в штаб одной из армий, Иннокентий Януарьевич вытребовал себе и своей свите отдельное помещение, и не частный домик, а пустую сейчас школу. Охрана – целый взвод автоматчиков – располагалась на первом этаже, а на втором – сам старый маг с пятью остальными офицерами.

Они все сняли полинялое, выгоревшее и прожженное, надев обычную форму. Все носили полковничьи погоны, грудь каждого украшал внушительный набор орденских колодок; и по одному взгляду на них можно было б и впрямь бросить что-то вроде революционно-презрительного «золотопогонники» или там «белая кость», если не старое-доброе «контра недобитая».

У всех – былая выправка, какую не обретешь на «краткосрочных курсах комсостава» или даже в «академии красных командиров». Такое вбивается с детства, со строевых занятий будущих пажей. Гвардеец Мишель выделялся даже на их фоне – хоть сейчас снимай в роли какого-нибудь «беляка» в очередном революционном фильме.

За окнами уже окончательно сгустилась ночная тьма. Парты составили в угол, принесли матрацы, расстелив их прямо на полу. Свита Иннокентия Януарьевича не жаловалась. Сам генерал-полковник обосновался в бывшей учительской. Казалось, ему не писаны никакие уставы и правила.

– Георгий Константинович очень-очень нетерпеливый человек, – с деланой усталостью в голосе проскрипел старый маг, входя в двери. Пятеро свитских поспешно вскочили. – Вольно, господа, вольно. Прошу садиться. Чай и что-нибудь к нему сейчас накроют. Все-таки исполнительность у большевиков на высоте, что уж там говорить. Как вспомню лето семнадцатого, всеобщий развал… так особенно ценить начинаешь.

Офицеры переглянулись. Выражение у всех было мрачным – похоже, они как раз и вспомнили то лето.

– Впрочем, господа, к делу. Георгий Константинович желает знать, как скоро наши с вами усилия дадут эффект… на том берегу. Он не собирается, как он выразился, жертвовать целой армией, бросая ее на неподавленную оборону. А у фашистов, – он сделал ударение на последнем слове, – там столько наготовлено, что, боюсь, никаких снарядных запасов наших не хватит. И по крайней мере четыре группы боевых магов в резерве. Да, не «зигфриды», но тоже неплохи. Букринский плацдарм, где у нас никакого успеха и только большие потери, – выражение Иннокентия Януарьевича осталось бесстрастным, похоже, «большие потери» его нимало не волновали, – повториться не должен.

Свита почтительно безмолвствовала. Старый маг окинул их взглядом и, похоже, остался доволен увиденным, потому что продолжил не без нотки самодовольства в голосе:

– Задача, господа, у нас простая. Чтобы не вышло ни Букрина, ни, прости господи, «наступления Керенского». Георгий Константинович, – вновь тонкая, ядовитая улыбка, – не любит вдаваться в специфические подробности. Ему важен результат. Он координирует стратегическую операцию нескольких фронтов, и мы, мелкий служилый люд, должны ответственному товарищу помочь. Вы, Мишель…

– Да, ваше высокопревосходительство?

– Ваши маячки на том берегу – насколько надежны?

Плечистый гвардеец по привычке вытянулся.

– Самое меньшее за еще двадцать четыре часа я ручаюсь, Иннокентий Януарьевич.

– Нам, господа, нужен результат… положительный результат, не позднее чем наступающим утром. Ночь уже началась, времени мало. Усилия нашей подопечной должны себя явить. Итак, какие есть предложения, как говорят у большевиков, «по ведению собрания»?

Офицеры вновь переглянулись, и Мишель сдержанно кашлянул в кулак.

– Помня товарища Жу… то есть товарища Константинова еще по Халхин-Голу, могу сказать, что результат ему нужно явить.

– Предложение, воистину подкупающее своей новизной, а также проработанностью механизмов воплощения, – поджал губы старый маг. – Конкретнее, Мишель, прошу вас, голубчик.

– Конкретнее… Товарищ Константинов должен увидеть, что наступать здесь не следует. Я расставил маяки, но мнение мое, господа, не изменилось. Германскую оборону тут на ура не возьмешь. Да и не на ура тоже. Поэтому…

– Погоди, Михаил, ты что же, нам предлагаешь очки втирать начальству? – резко перебил его бородатый Феодор Кириллович.

– Большевистскому начальству, Феодор, не забывай, – осклабился гвардеец. – Чем мы тут два десятка лет почти занимаемся?

– Мы не вредители, – аж покраснел тот. – Мы Родине служим, не начальству! Забыл, зачем мы сюда возвращались в двадцать пятом?

– Спокойно-спокойно, сударь мой, – надменно бросил Мишель. – Мы дело делали. Для Родины, прав ты, для России, для народа русского. А начальство – оно начальство и есть. Мы всегда ему глаза отводили, если результат того требовал. Ну и чтобы лишние вопросы б нам не задавали, но тут уж Иннокентию Януарьевичу спасибо.

– Подлиза, – беззлобно ухмыльнулся Игорь Петрович.

Сам же старый маг прислушивался к пикировке своих свитских с благодушной улыбкой на тонких губах, никак не вмешиваясь.

– Ничего не подлиза. Объективный факт, – ухмыльнулся в ответ и Мишель. – Теория Маркса всесильна, потому что она верна, и тут как раз такой случай, верно ведь, Иннокентий Януарьевич?

– Мишенька, голубчик. – Старик скрестил руки на груди. – Не отвлекайтесь. Что вы предлагаете, только конкретно?

– Дать товарищу маршалу, представителю Ставки, то, что он желает увидеть, конечно же, – пожал плечами Мишель.

– То есть таки втереть очки? – резче, чем следовало, спросил Феодор Кириллович. – Липу подсунуть? Лживое донесение составить? А потом наши же русские солдаты из-за этого гибнуть должны?!

– Милостивый государь Феодор Кириллович. – Мишель с истинно гвардионским скучающе-недовольным выражением воззрился на сотоварища. – Что-то вы, любезнейший, похоже, речей нашего зама по политчасти переслушали. Кто сказал, что из-за нашей липы должны русские солдаты погибать?

– А как же вас еще понимать, милостивый государь? – возмутился бородач. – Что еще случается, когда в штаб филькину грамоту шлют?!

Остальные офицеры с тревогой воззрились на Иннокентия Януарьевича, однако старый маг лишь продолжал загадочно улыбаться.

– Вы, Феодор, словно первый день на фронте. Словно и с германцами не воевали, и с солдатскими комитетами летом семнадцатого дела не имели. Что от нас требуется? Немецкую оборону прорвать. А коль большевикам так уж неймется и они нас под микитки расталкивают, времени не дают, потому что «срока горят», – передразнил он кого-то, быть может, как раз того безымянного «зама по политчасти», – то нужно сделать так, чтобы они как раз и уверовали, что мы с вами – и вами, господа, конечно же, – задачи свои выполнили на ять и что русского солдата здесь в атаку гнать не следует.

Тут, похоже, ему удалось удивить всех, и даже Иннокентия Януарьевича.

– Не следует! – возвысил голос Мишель, гордо выпрямляясь. – А следует, господа, осуществить наш с вами старый замысел. Да-да, тот самый. Когда три или четыре человека сумеют устроить с немецкой обороной такое, что и знаменитым «ночным ангелам» Потемкина бы не приснилось.

Остальные свитские как-то враз отвернулись в явном смущении. Кто-то кашлянул, кто-то почесал затылок – в глаза Мишелю не смотрел ни один.

– Ну вот не надо, господа, не надо! – гордо объявил гвардеец. – Мы все и ротами командовали, и батальонами, и полками. Сколько людей поляжет, если атаковать, как по уставу положено, после магоартподготовки? У немцев здесь оборона будь здоров, прикроют зонтиком, часть снарядов отведут, часть в воздухе подорвут – сами ведь знаете! Не ботфортом трюфеля там хлебают, чего уж там. В других местах – знаю, по-другому никак. Но здесь-то есть мы!

– А этих троих-четверых, вы, достопочтенный Михаил Станиславович, лично готовить станете? – осведомился Игорь Петрович, сердито хмурясь. – Сами в глаза им глядеть будете?

– Одному мне, к сожалению, не справиться, – сухо отрезал гвардеец. – Вы, господа, это прекрасно знаете. Но что вас смущает? Что столь малой кровью победить можно? Не сотни убитых, не тысячи раненых – а всего трое-четверо погибших?

– Господа, господа, – поморщился молчавший до этого Семен Константинович, утирая пот с красного лица. – Чего вы, право слово, точно нежные смолянки, спорите. Не мы это придумали. У япошек такое в порядке вещей, да и еще у множества племен и народов, особенно на Среднем Востоке. Успокойтесь, Феодор Кириллович, не сверкайте оком ни на Мишеля, ни на меня. Ну да, трудно человека на смерть посылать. Когда батальон в атаку поднимаешь, на пулеметы, тоже ведь знаешь, что обратно хорошо если половина вернется. Тут только то и спасает, что, мол, сам лично никого не приговорил. У каждого, дескать, есть шанс вернуться. А тут шансов нет.

– Сие недостойно воина русского! – отчеканил Феодор Кириллович с пафосом. – Да, правы вы, Семен Константинович, и я тоже батальон в атаку поднимал, тогда, в Брусиловском прорыве. Многие там и останутся, да. Но кто именно – Господня воля, не твоя. И на какое бы опасное задание разведку ни посылал – всегда был шанс вернуться. И возвращались. Хотя бы один.

– Сантименты все это, господа, – поморщился Мишель. – Товарищ Константинов прав, когда нас торопит, на Букринском плацдарме армия кровью умывается.

– Ну так сам и иди тогда! – не выдержал Феодор, переходя в запале на «ты». – Сам иди, Михаил! А то других-то посылать…

– Надо будет, пойду, – с гвардионским фатализмом пожал плечами тот, нимало не обидевшись. – Но пока что пользы России больше живым принесу, чем мертвым.

– А другие, значит, менее полезны, да? Их в расход можно?!

– Можно, Федя, можно, – холодно сказал Мишель. – Один боевой маг при удаче танковый полк германцев остановит. «Ночные ангелы» в сорок первом, я слыхал, и более задерживали тогда, под Смоленском. Один толковый артиллерист на переправе тоже целую колонну заставит встать. Один толковый танкист… А ежели ты только и можешь, что мордой вниз в окопе лежать с мокрыми штанами да в белый свет как в копеечку палить, боясь высунуться да прицелиться, – так грош тебе цена как солдату. Иди тогда и… принеси пользу другим способом.

– Нельзя так судить!.. – горячо начал было бородатый Феодор, но его прервало деликатное покашливание.

Иннокентий Януарьевич осторожно кхекал в сухой кулачок, поднесенный к губам.

– Кхе-кхе, грх. Прошу прощения, господа-товарищи. Все высказались? Может, кто-то еще хочет о морали да нравственности поспорить? Нет, я понимаю, русский человек и в смертный час спорить станет, а доброугодны ли дела мои были, так что я не удивляюсь. Но давайте споры отложим. Товарищ Константинов действительно нас торопит очень, армия на букринском пятачке действительно кровью истекает, того и гляди германцы их в Днепр сбросят, а у нас все тихо. Самое время ударить. Как дождемся доклада, как поведает нам Мишель, что его маячки углядели, так и решим. Вернее, господа, я решу, так уж и быть, а вы будете исполнять полученные указания.

В голосе старого мага вдруг зазвенел металл.

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – вновь вытянулся Мишель. Остальные тоже подобрались.

– Поэтому ждем, господа, – распорядился Иннокентий Януарьевич. – Ждать, впрочем, не так и долго осталось. До утра-то уже рукой подать. И кстати, чай уже должны были у меня накрыть. Прошу вас, господа, прошу. Чай, кстати, настоящий цейлонский, ленд-лизовский, от наших лондонских, гм, друзей… Так что не побрезгуйте откушать.

* * *

На правый берег Днепра, крутой и высокий, пали первые отсветы осенней зари, холодной и неяркой. Ночь прошла спокойно, и ландсеры, солдаты в фельд-грау, благодарили бога, что большевики решили сегодня не тратить ни снарядов, ни заклинаний. Шла смена дозорных, растапливались кухни, а в штабах дежурные уже готовились доложить утренние сводки. На Букринский плацдарм, где большевики которую уже неделю пытались прорвать оборону воинов фюрера, требовалось отправить сводную бригаду – оперативные резервы показывали дно, со спокойного участка фронта уже забрали все, что возможно.

И никто бы не смог сказать, где именно уткнулась в закатный берег посланная заклинательницей незримая «леска».

А она уткнулась – и пропала, утонула в сухом камыше, облетевших кустах, склонявшихся над осенними водами. Уткнулась, канула без следа, замерла, словно мышка-полевка под коршуном – ни писка, ни шевеления.

Но сейчас, когда над Днепром занимался рассвет, незримое ожило. Колыхнулись стебли пожухлой травы, дрогнули нагие ветки, словно кто-то невидимый осторожно пробирался сквозь приречные заросли. Как будто бесплотная рука чертила бестелесным же пером, проводя от реки прямую линию.

Отскочил в сторону камешек, сломалась сухая ветка. Незримое поднималось и поднималось, шло вверх по крутому днепровскому скату, туда, где за гребнем и тянулись немецкие окопы с траншеями.

И где-то в стороне, в глубокой яме под корнями вывороченной старой сосны, незримому что-то отозвалось. Маг ощутил было мгновенное шевеление, короткий родившийся импульс, скользнувший точно так же, по траве и опавшим хвоинкам обратно, к реке.

* * *

– Есть! – аж подскочил гвардеец Мишель. – Прошу прощения, господа, – вдруг смутился он. Ну да, не к лицу полковнику советской армии, а ранее – штабс-капитану Вооруженных Сил Юга России, а еще ранее – поручику лейб-гвардии Волынского полка, этак подскакивать, когда сработали его маяки, тщательно и с немалым риском упрятанные на той стороне Днепра.

– Карту! – сухо бросил Иннокентий Януарьевич, привставая из-за учительского стола.

Бородатый Феодор Кириллович не без лихости прищелкнул пальцами. Карта сама по себе вырвалась из планшета, затрепетала в воздухе листами-крыльями, разворачиваясь, и послушно легла пред светлыми очами высокого начальства.

– Лихачишь, – несколько неодобрительно проворчал Игорь Петрович. – Твой бы телекинез – да на Курской б дуге…

– Твоими б устами да мед пить, – отмахнулся бородач. – Сами ведь знаете, – вернулся он к принятому среди свитских «вы», – не остановить мне с ходу ни снаряда, ни даже пули. Вот карту могу… Да и только.

– Был у нас в полку, – объявил вдруг Мишель, – тоже один маг-перемещатель. Ловок был, зараза, на спор как-то одной даме под подол мышку перенес, да и запустил…

Свитские ухмыльнулись, кто-то коротко хохотнул.

– Но не про то речь, господа. Все б с ним было хорошо, кабы не начал он в картах мухлевать, себе из колоды что нужно подтягивать.

– И что ж вы с ним сделали? – полюбопытствовал Игорь Петрович.

– Что, что… Что положено. Сперва канделябром, потом суд чести. В отставку спешно вышел, по состоянию здоровья. Здоровья у него, скажу я вам, господа, и впрямь поубавилось, так что и врать почти не пришлось.

– Ну, я и с колодами не умею, – вздохнул Феодор. – Вот только с такими вот…

– Посмеялись, господа-товарищи, и довольно, – оборвал свитских старый маг. – Докладывайте, Мишель.

Тот сощурился, словно глядя куда-то вдаль, сквозь беленые стены классной комнаты.

– Три сосны… развилка… валун… пулеметное гнездо… дзот… А, дьявол, карандаш дайте, черти!

Феодор Кириллович всунул ему в пальцы красно-синий карандаш, заточенный с двух концов.

Даже не бросив взгляда на расстеленную карту, Мишель принялся вслепую, лихорадочно наносить значок за значком. Смотрел он по-прежнему куда-то вдаль.

– Ну, сильна баба-то оказалась, – вполголоса бросил усач Севастиан. – Эк заслала-то!.. Мои-то все перехватывались…

– Да и у Мишеля сколько маяков сожгли, пока те, что есть, забросить удалось, – кивнул Феодор.

– Она там не только наживку пустила, – вполголоса заметил молчаливый Игорь Петрович. – Остальное, неинтегрируемое.

Старый маг только остро взглянул на него и резко, отрывисто кивнул.

– Именно. Она вошла в транс, достаточно глубокий, чтобы ничего не помнить. И это, господа, нам на руку.

Гвардеец Михаил Станиславович меж тем лихорадочно испещрял карту многочисленными значками, ловко переворачивая карандаш, так, что синие росчерки мешались с красными. Глядел он по-прежнему куда-то сквозь стену абсолютно пустыми, ничего не выражающими глазами, рот приоткрылся, на висках проступил пот.

– Эк крутит Мишеля-то, – покачал головой усач Севастиан.

– Его-то крутит, а вот что мы будем делать со всей этой прелестью? – кивнул на карту Семен Константинович. – Понятно, почему германцы отсюда войска снимают. Настоящие мастера оборону ставили.

– Кто-то из птенцов гнезда Эрлихова, – проскрипел Иннокентий Януарьевич, тоже не отрывавший взгляда от пляшущего по бумаге карандаша. – Смотрите, как все продумано. Каскад. Каскад с плавающим фокусом, с возможностью экспоненциального усиления… Это повесомее «Лейбштандарта „Адольф Гитлер“» будет.

– И товарищ Константинов хочет здесь малой кровью прорваться? – покачал головой бородатый Феодор.

– Именно здесь и можно, любезный, – с холодком бросил старый маг, не глядя на казака. – Нас они тут не ждут. Подкрепления все шли на Букрин, здесь ни танков, ни авиации. Ну, а ваш покорный слуга, хе-хе, известный мясник и палач, хо-хо, занимается, как известно, выкорчевыванием крамолы, а никак не боевыми операциями, и нашим визави за Днепром это отлично известно.

При словах о «выкорчевывании крамолы» четверо свитских как-то неуютно переглянулись, за исключением Мишеля, по-прежнему рисовавшего свои значки и дошедшего уже почти до самого края карты.

– Ваше высокопревосходительство… – негромко и словно б в смущении проговорил Игорь Петрович, разводя руками.

– А что ж тут такого? – старый маг вскинул кустистые брови. – Крамолу – корчуем! Врагов первого в мире, хе-хе, государства рабочих и крестьян – разоблачаем! Не без вашей помощи, мой дорогой, не без вашей помощи.

Игорь Петрович только вздохнул и отвернулся.

– Все для пользы дела, господа, – строго, но и не без гордости объявил Иннокентий Януарьевич. – Нравятся мне этим большевики, решительный народ. Уж делать, так делают. А вот, помнится, в семнадцатом господин Керенский, доброго ему здоровьичка, болезному, миндальничал, тянул, тянул, тянул… ни на что сподобиться так и не смог. Как сейчас помню, прихожу к нему с бумагами, дескать, господин председатель правительства, большевика Ульянова арестовать необходимо немедленно! А тот знай себе только: «Ну да, ну да, ищите, но смотрите, без эксцессов, популярность социал-демократов в рабочих кварталах…» – Он махнул рукой. – Нет, господа, сейчас такого допустить нельзя, и мы, – он сделал ударение на «мы», – мы этого не допустим. О, Мишель! Вы никак закончили, неутомимый вы наш?

Гвардеец тяжело дышал, опираясь о стол обеими руками и низко уронив голову. На неутомимого он сейчас никак не походил.

– Т-так точ-чно, ваше высокопревосходительство. – Гвардейская выучка, тем не менее, взяла верх. – Закончил. Маяки все. Но и сильна ж эта баба, будь я неладен! Дикая магия, точно. Водяница, ундина, русалка, мавка – как хотите, так и зовите.

– Ундина, значит, – многозначительно хмыкнул Иннокентий Януарьевич. – Дикая магия, значит? Вот и отлично. Она-то нам и сгодится. Будет Георгий Кон… то есть товарищ Константинов, – он ухмыльнулся, – премного доволен.

Свитские безмолвствовали, только бородатый Феодор протянул молча Мишелю плоскую фляжку. Тот благодарно кивнул, сделал добрый глоток, крякнул.

– Казачий полк всегда знает, где лучшей выпивкой разжиться. Это вам не наркомовские сто грамм.

– Какой там казачий… – начал было бородач, но гвардеец только рукой махнул.

– Не притворяйся, Федя, «красным командиром», плохо у тебя это выходит, друг мой.

– Разговорчики, – недовольно свел брови Иннокентий Януарьевич, и разговорчики действительно мигом стихли. – Бабу эту и пустим.

– Ее? – с оттенком беспомощности переспросил Феодор. – Ваше высокопревосходительство… Иннокентий Януарьевич… Она ж женщина как-никак…

– Она большевичка, – фыркнул Мишель. – Ей сам бог велел. За родину, за партию, за товарища Сталина…

– Все лютуешь, Миша, – покачал головой казак. – Все Крым забыть не можешь?

– Чего я уж им забыть не могу, Федя, это дело мое, приватное, – отрезал гвардеец. – Но с Иннокентием Януарьевичем согласен. Баба эта пострашнее «ангелов» выйдет, коль вразнос пустить.

– Вразнос… – казак вздохнул, покачал головой. Остальные свитские тоже угрюмо понурились.

– Эх, воспитание дореволюционное, – криво ухмыльнулся Мишель. – С волками жить – по-волчьи выть, господа. Мы в Россию большевистскую вернулись? Вернулись. В Красной Армии нерушимые ряды вступили? Вступили. Полковничьи погоны носим, пайки особые получаем? Квартиры старые в Москве да Петрограде вернули, бронь от уплотнений выхлопотали? Вернули, выхлопотали. Ну так отрабатывать пора. По-ихнему, по-большевистски. Без сомнений и колебаний. Надо на смерть человека послать – пошлем. Надо батальон, полк, дивизию – тоже пошлем. Мы-то тогда мямлили, колебались, ни туда ни сюда, а они свою линию гнули – вот и победили. Вот и носим теперь, господа-товарищи, погоны без вензелей.

– Так погоны-то почти такие же, Мишель, – не выдержал молчаливый усач Севастиан. – Разве что звез-дочки побольше. Да и остальное… Школы, как встарь, форма та же, грамматика с арифметикой те же самые. Словесность… ну, да, иная. Раньше пели «так за царя, за Русь, за нашу веру», а теперь – «так за Совет Народных Комиссаров». А музыка та же, да и слова не шибко поменяли! Строчку одну всего!

Гвардеец только отмахнулся.

– Вы, господа, мое мнение знаете. Сейчас большевики нужны, чтобы Россия не исчезла. Кость сломанную в жесткий гипс заключают, который подчас и железными винтами скреплять приходится. Но не ждите, чтобы я и гипс, и винты полюбил бы нежной любовью.

– Побеседовали, уважаемые? – сварливо осведомился Иннокентий Януарьевич, резко оборвав все и всяческие разговоры. – Тогда, господа, слушайте мою команду. Оборону прорывать будем здесь. Я об этом товарищу Константинову отпишу немедленно. Время – завтрашняя ночь. За день, господа, заклинательницу эту доведите мне до кондиции. Чтоб ни сомнений, ни колебаний. Как вы это сделаете – на месте разберетесь, по мелочам вам указывать не стану. А я пока еще одного человечка в пару к ней поищу. Бабенка эта хороша, спору нет, но есть у меня одна мыслишка, так, пустячок некий, как эффект получить еще больше, чем даже Мишель рассчитывает. Потому что вразнос-то она вразнос, да у немца тут всякого богатства припасено. Так что… На всякий случай… сами знаете – с товарищем Константиновым шутки плохи. Защита у него стоит такая, что пальцами уже не прищелкнешь, как с моим Илюшенькой. Спецы ставили, – губы его брезгливо скривились. – И я до них пока что не добрался, господа, да-с, не добрался, поэтому соблюдаем осторожность. Ну-с, а теперь за дело. Мишель, Сева, Феодор, Игорь – вы с бабенкой разбирайтесь, а вы, Семен, со мной пойдете.

* * *

Старший сержант Сергей Петров считался родившимся в рубашке. Школу он закончил как раз перед двадцать вторым июня, двадцать четвертого уже стоял в бесконечной очереди добровольцев перед военкоматом, а в августе уже воевал.

И всякий раз выпутывался из, казалось бы, совершенно безнадежных ситуаций.

Его дивизия угодила в котел под Киевом и почти вся там осталась – Серега вывел свой взвод после того, как погиб их лейтенант, оказавшийся единственной потерей.

Новую часть перебросили на Западный фронт, как раз к немецкому наступлению на Москву; новый котел, на сей раз – вяземский, и вновь Сереге везет. Вокруг него, ефрейтора, сбивается кучка отчаянных и злых, ночью штыками и гранатами прокладывает себе дорогу через немецкий заслон и вновь выходит к своим, притащив два трофейных пулемета.

Серегу отправляют на курсы младших лейтенантов, куда он отчаянно не хочет – как же так, Родину защищать надо, а тут за парту! Но приказ есть приказ, ничего не поделаешь; эшелон, однако, попадает под налет, бомбы ложатся рядом, никто не погиб, но паровоз разнесло. Документы к тому же очень удачно потерялись, и, пока суд да дело, немцы опять в наступление поперли, так что сержант Петров дерется с ними уже в излучине Дона. И снова окружение, прорыв, отход, приказ 227, «ни шагу назад!», и Сергей с остатками роты отражает отчаянный натиск фрицев уже в самом Сталинграде. Дом накрывает тяжелая артиллерия, под обломками остаются почти все его товарищи, а Серега ухитряется выползти.

Вот тогда-то его и приметил сам товарищ Верховенский. Генерал-лейтенант в ту пору, член Военного Совета Сталинградского фронта. Приметил – и взял в свою охрану. Правда, не в самую ближнюю, которой командовал старлей Илья Загиблый, носившую малиновые околыши. Нет, во второй взвод – армейских автоматчиков. Как уж товарищ генерал-лейтенант это себе устроил, по каким штатам все это проходило – Серега уразуметь не мог. Да и не его ума это было дело.

Служба, впрочем, оказалась хоть и сытая, но скучная. Нет, товарищ член Верховного Совета по тылам не отсиживался, лазил по-над передовой, но вот стрелять было уже не в кого.

По счастью, и арестовывать никого не приходилось – этим занимались молодцы Загиблого. Между двумя взводами, особистов и армейцев, приязни особой не имелось, хорошо еще, что до мордобоя не доходило.

Честно говоря, больше все это походило на прислугу. Денщиков Серега презирал – он, сын трудового народа, комсомолец, он боец, не из худших, и «За боевые заслуги» есть, и «За отвагу» в сорок втором так просто не вручали, а состоит при пожилом генерал-лейтенанте (сейчас уже генерал-полковнике), который, болтали, контре всякой служил, чуть ли не самим министрам-капиталистам во главе с Керенским, тем самым, что в женском салопе от Красной Гвардии в Октябре удирал.

Не раз и не два подавал Серега рапорты, прося направить его в боевую часть, да только оставались они все без ответа. Вернее, с одним-единственным ответом – «Отказать».

Так вот и шла служба – не служба, а насмешка одна. Друзья-приятели все воюют, кровь проливают за Родину, а он, словно квартирмейстерская команда, все с хозяйственными поручениями бегает. Из автомата уже и забыл, когда последний раз стрелял.

Хотя да, не поспоришь – заботился товарищ генерал о своих людях по первому разряду. Чтобы какое довольствие задержали, не выдали или выдали не первого сорта – ни в жисть.

Но все равно – скучно. Недостойно. Пусть тому радуются Загиблый и его мордовороты, что скоро в двери проходить не смогут, такие хари наели. Он, Серега Петров, тверич, боец Красной Армии, на фронте воевать должен, а не сапоги ваксить по два раза на дню.

И сейчас сидел он с еще двумя бойцами своего отделения, как было приказано, не спуская глаз с «гражданочки», которую товарищ генерал-полковник препоручил их заботам.

Гражданочка та, ясное дело, была не простая. Магичка, заклинательница, а может, ворожея. Когда сам служишь у могущественного мага, волей-неволей насобачишься в этих делах, хоть немного, а все-таки. Порой Серегу завидки брали, что у него самого – никаких способностей, но тут уж ничего не поделаешь, у кого есть – у тех есть. Да и то сказать, как на тех же магов-некромантов посмотришь, что с погибшими да похороненными (ну, или непохороненными) дело имеют, так и убежать захочешь от всей этой магии, глаза закрыв и уши зажав.

Заклинательница только на первый взгляд казалась жуткой, уродливой старухой, какой Серега ее увидал на днепровском берегу. Привезли ее откуда-то люди Загиблого, и выглядела женщина тогда совершенно безумной. Потом, правда, несколько оклемалась, и товарищ генерал-полковник даже добился, чтобы она что-то там на берегу Днепра учудила. Что именно – Серега не знал, правда, пока она там волшебничала, его по спине словно ледяным гребнем проводили. Ох, не к добру все это выходило, не к добру.

Теперь же, исполняя приказ, он исправно поил «гражданочку» горячим чаем, не забывая подсыпать в стакан по три ложки сахару. Сахару у них было, как говорится, хоть задницей ешь. И пиленого, и песку. На зависть многим другим.

Сейчас, придя в себя и завернувшись в одеяло, заклинательница оказалась отнюдь не косматой ведьмой, а, напротив, молодой девчонкой, моложе самого Сереги, только вот все волосы были как снег. Со щек сошли морщины, исчезла желтизна, и вот вам, пожалуйста, – дивчина гарна, хоть сейчас приодень да на танцы.

– Все-все, не могу больше, – наконец взмолилась она, отодвигая очередной стакан. – Сейчас лопну, товарищ боец.

– Тащ генерал сказали, мол, должна пить чай горячий да сладкий! – придвинул стакан обратно к ней один из Серегиных бойцов, Василь Годына, немолодой уже пулеметчик. – Вот и пей.

– Да я уже столько выпила… Лучше б поесть дали, коль такие заботливые.

– Василь!

– Есть, тащ старший сержант! – Василь, не мешкая, вытащил палку копченой колбасы, щедро нарезал, пододвинул вместе с белым хлебом. – Рубай, гражданочка.

У той расширились глаза – оно и понятно, как выглядят белый хлеб с копченой колбасой, простой народ здесь, где еще совсем недавно фрицы стояли, давно забыл.

– Ешь-ешь, – отечески приговаривал Василь, видя, как девушка за обе щеки уплетает бутерброд. – Бери еще, не стесняйся. У нас этого добра хватает.

– А кто ж вы такие? – с набитым ртом спросила она. – Люди с голоду пухнут, а у вас – колбаска!

– Нам положено, – с важностью заявил Василь. – Потому как у нас задания особые, секретные.

– А, ну если секретные… – протянула она. И потянулась за добавкой.

– Смир-рна! – гаркнули в этот момент за дверью, и Серега едва успел вскочить, когда в бывший класс вошли четверо полковников, что всегда держались вместе с товарищем Верховенским, не то его порученцы, не то еще что-то.

– Вольно, – бросил самый высокий из них, Михаил Тульев. Его Серега не любил – полковник вечно смотрел на него так, словно и не видел. Глядел сквозь. Не существовал для него Серега Петров, вот ведь какая история. – Все свободны. Прошу покинуть помещение, сержант, и обеспечить охрану – с той стороны. Все ясно? Исполняйте.

Делать нечего, с полковниками не поспоришь. Серега, Василь и еще один боец торопливо откозыряли и отправились «обеспечивать охрану с той стороны», то есть, попросту говоря, вымелись вон.

Последний из полковников, бородатый Федор Кириллович Белых, проводил Серегу подозрительно-пристальным взглядом, нахмурив брови. Впрочем, никаких грехов за собой старший сержант не числил, а все пятеро офицеров, состоявших при члене Военного Совета, в дела его охраны не вмешивались и никаких приказов никогда не отдавали.

– Че эт они с ней делать-то собрались? – поинтересовался Василь, когда дверь за ними закрылась. – А, тащ сержант?

Серега пожал плечами. Отчего-то в груди стало стесненно, холодно и нехорошо. Чуйка заиграла, как он сам это называл. А еще ему отчего-то захотелось оказаться как можно дальше от этой классной комнаты. На передовой, пусть даже и под фрицевской атакой.

Что-то очень нехорошее должно было там случиться. Но Василю об этом знать, конечно же, не стоило.

Да и ему, Сереге Петрову, тоже.

* * *

– Ну-с, голубушка, – Мишель глядел на заклинательницу, что вся подобралась и сжалась, плотнее закутываясь в одеяло. – Могу сказать, очень вы нам помогли. Красной Армии помогли то есть.

Девушка нервно дернула плечом. Соседство с четырьмя немолодыми полковниками ее явно пугало.

– Как могла… Как умела…

– Да, милая, – ласково сказал Феодор Кириллович. – А как именно сумели-то? «Течь тебе кровью» – это откуда?

– Да ниоткуда, – нехотя выдавила заклинательница, опуская глаза. – Само пришло. Оно у меня такое… дикое…

– Дикое, понимаю, – согласился казак. – А скажите, сударушка…

– Я не сударушка, – нахохлилась девушка. – Меня Коригиной звать.

– Очень хорошо, а меня – Белых, – снова кивнул Феодор. – А звать-то вас как, товарищ Коригина?

– Венера, – отвернувшись, буркнула та.

– Красивое имя какое.

– Старорежимное!

– Какое ж оно «старорежимное»? Венера – римская богиня любви и красоты, она при всех «режимах», голубушка, таковой и пребудет. И при князьях, и при императорах, и при генеральных секретарях.

– Да и неужто какой-нибудь Даздрапермой лучше было бы? – искренне удивился Мишель.

– Да уж все лучше, чем Венерой! Меня в школе «венькой» дразнили. А кто такие «веньки», вы знаете, товарищ полковник?

– Не знаю, – покачал головой Мишель.

– Венерические – вот кто! Сифилитики! – сжала она кулачки от ярости.

– Так это дураки всякие необразованные болтают. Тебе-то зачем на них внимание обращать, Венера?

– Коригиной зовите лучше, товарищ полковник. Задание-то я как, выполнила?

– Выполнила преотлично, – кивнул Феодор Кириллович. – Только нам вот теперь знать нужно, как именно ты это сделала?

– Именно что?

– Заставила всю фашистскую магическую снасть тебе ответить. На твой зов откликнуться.

– Н-не знаю, – опустила голову Венера. – Старалась увидеть их всех. Просто увидеть. И чтобы они все бы сдохли. Чтобы их ветром ли, бурей ли, снегом ли аль дождем в Днепр бы смыло, и чтобы он тогда бы кровью потек.

– Ага! А как ты это делала, значит, сказать не можешь, товарищ Коригина?

– Не могу, – огорченно покачала она головой.

– А не против ли ты, – вступил Игорь Петрович, – чтобы мы тебе слегка помогли? Помогли бы понять, как именно ты все это делаешь? А то нам из штаба армии про тебя бумагу прислали, мол, есть такая в сто двадцать шестой дивизии, самородок, из партизан. Нигде не училась – верно?

– Как это «нигде», товарищ полковник? Я комсомолка, я школу закончила, в ФЗУ начала, а тут немцы пришли…

– И ты, значит, осталась на оккупированной территории?

– Угу, – горестно кивнула она. – Но я не просто так! Я с фрицами не якшалась, не то что некоторые!

– И про это знаем, – пошелестел бумагами из планшета Игорь Петрович. – Была в комсомольском имени Тараса Шевченко городском партизанском отряде. Диверсии, покушения…

– Угу! – гордо вскинула она голову. – А фрицы так ничего и не заподозрили!

– Да, так и не заподозрили, что у них под носом дикий маг орудует… Наверное, на ундин думали. Или на мавок.

– На мавок? – захлопала она глазами. – То ж суеверия поповские! Нет никаких мавок, их царские маги придумали, чтобы трудовой народ в покорности держать! Нет мавок, а есть только эти, как их, флуктуации некротические… Не смейтесь, товарищ полковник, я учусь еще только! Книги читать начала, про магию то есть!

Полковники выразительно переглянулись.

– Молодец-молодец, придумали мавок царские маги, только ты не волнуйся. В общем, дикая у тебя магия, товарищ Коригина, никаким правилам не подчиняющаяся. Вот и надо нам, сотрудникам спецотдела при штабе фронта, с тобой разобраться. Чтобы решить, как и где ты, товарищ Коригина, лучше всего сможешь Родине помочь.

– А, ну, так если нужно… – Она по-прежнему глядела на них затравленной зверюшкой.

– Будет немного неприятно, – предупредил Феодор Кириллович.

– А… а больно сильно? – вдруг жалобно и совсем по-детски спросила она. – Я просто боли боюсь ужас как. Пока наши не пришли, загадала специально, наговор бабкин взяла, на себя приспособила – коль схватят меня, так чтобы сразу… и всех фрицев бы с собой захватить. Не выдержала б я пыток, знаю, не по-комсомольски так говорить, но не выдержала бы…

– Больно немного будет, – вздохнул казак. – Но ты не бойся, это быстро пройдет. Ну, чего побелела-то? Ты ж сама говоришь, комсомолка, дескать!

– Т-только с-скорее… А то разревусь…

Мишель зло отвернулся, на скулах у него заиграли желваки.

– Давайте, го… товарищи. Сканируем. Все вместе. На счет три…

* * *

Сергей и его двое бойцов аж подскочили, когда из-за закрытой двери вдруг вырвался глухой вой. Не стон даже, не крик, именно вой, словно в нестерпимой муке закинул окровавленную морду к небу дикий лесной зверь.

Довелось ему как-то еще мальцом в тверской деревне видеть, как забивали обозленные порезанным скотом мужики попавшуюся наконец в капкан матерую волчицу, предводительницу стаи. Забивали, посадив на привязь, тяжелыми дубинами.

И сейчас точно такая же волчица, только чуть моложе, не успевшая оставить потомство, погибала той же лютой смертью.

Не помня себя, Серега рванулся к дверям – и тут на плечо его легла тяжеленная рука, словно из сплошного камня.

Его аж к полу пригнуло.

Товарищ член Военного Совета, генерал-полковник Верховенский стоял, положив Сереге на плечо руку, и пристально, очень пристально глядел ему в глаза. Да так глядел, что у старшего сержанта подкосились ноги.

Ноги подкосились, и даже уставного «Здравия желаю!» он из себя выдавить не смог.

– Вот ты-то, голубчик, – проговорил товарищ генерал-полковник, – ты-то мне и нужен. Пойдем-ка.

* * *

Они сидели впятером в пустом классе, слабо освещенном трепетным огоньком керосинки, под глядевшими из сумрака портретами Гоголя и Толстого – и говорили, говорили, говорили.

Четверо уже немолодых, огрузневших (ну, кроме Мишеля) полковников и молоденькая «гражданочка», она же товарищ Коригина, очень не любившая собственное имя Венера.

На щеках у нее остались размазанные следы крови – кровь хлынула, когда сканирующее заклятие вошло в полную силу и стало разматывать, распутывать по ниточке весь причудливый ковер способностей заклинательницы, тщась понять механизмы и причины ее «дикой магии».

Она кричала, о, да, как она кричала! И Мишель с Феодором наваливались на нее, прижимая к столу, потому что билась товарищ Коригина с такой силой, что от стула вмиг остались одни щепки, а пошедшая вразнос «дикая магия» грозила обратить в такую же щепу и всю школу.

Потом Венера сидела опустив голову, а бородатый Феодор Кириллович прикладывал ей лед к переносице, уговаривая «сударушку» «не держать на них сердца». Товарищ Коригина слабо икала и на старорежимную «сударушку» уже не вскидывалась.

– А говорили – немного совсем больно будет… – бубнила она себе под нос, водя окровавленным пальцем по столешнице.

– Ну, прости, прости уж нас, сударушка, – приговаривал Феодор. – Никак без этого нельзя, нельзя никак. Дикая в тебе магия, понимаешь? Волю ей дай – и Днепр на самом деле кровью потечет. Только не германской, а нашей.

– А что ж доселе не потек? – резонно заметила Венера. – Сколько я фрицев приквасила-защурила, пока они тут у нас два года изгалялись, – и ничего!

– Верно, сударушка. А вот не замечала ли ты, что слов тебе становится нужно все меньше, а вот последствия от них – не в пример больше? И что уже и там проявляется, где ты б не хотела? – остро взглянул на нее бородатый казак.

– Ы-ых, – растерялась Венера. – Ну… было немного… Но дак фрицы ж вокруг были, они одни…

– Вот потому-то ты почти этого и не замечала, – с ласковой убедительностью проговорил Феодор. – А теперь дело другое. Ты, товарищ Коригина, уже не просто партизанка Венера…

– Пфффыр!

– Ну, не фыркай, не сердись. Не просто член городского партизанского имени Тараса Шевченко отряда, а боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Понимай разницу, сударушка.

– Ну, так теперь-то все? – с надеждой спросила она. – Все вы узнали, товарищи полковники?

– Узнали все, – кивнул усатый Севастиан Николаевич. На Венеру он глядел сурово, безо всякого выражения. – Теперь вот будем тебя к твоему заданию готовить.

– К заданию? – разом приободрилась товарищ Коригина. – Какому?

– Ответственному, товарищ боец, – отрезал Севастиан. – За линией фронта, в тылу врага.

– В тылу врага-а? – глаза ее расширились. – Я готова! Хоть сейчас! Что делать надо?

Трое офицеров почему-то разом повернулись к молчавшему Мишелю.

– Ты, товарищ боец, уже показала нам почти всю систему гер… то есть фашистской обороны на правом берегу, – кашлянув, начал гвардеец каким-то неестественным, скованным голосом. – Надо теперь ее на ноль умножить. Понимаешь?

– В разведку то есть? – понимающе кивнула товарищ боец. – Это можно. Я ж тут все берега излазила, и правый, и левый.

– В разведку, ага, – кивнул Мишель. – Только это опасно очень. Не вернуться…

– Пхы! Да кто ж того не знает, что опасно! – снова фыркнула Венера. – Вы, товарищ полковник, меня не пугайте. Война, фрицев гнать надо! А я тут все тропки знаю, как уже сказала. Не волнуйтесь, товарищ полковник, сделаю все и в лучшем виде. Они ничего и не заметят.

И четверо полковников переглянулись снова.

Севастиан Николаевич опустил глаза и забарабанил по столу пальцами. Игорь Петрович плотно сжал губы и откинулся на спинку жесткого школьного стула, скрестив на груди руки, словно от чего-то отстраняясь и отгораживаясь. Феодор Кириллович горестно потупился, вцепившись всей пятерней в густую бороду.

И только Мишель смотрел Венере прямо в глаза, не отводя взгляда.

– Дело в том, товарищ боец, что с этого задания ты не вернешься.

– Не вернусь?! – захорохорилась было товарищ боец, но Мишель вскинул руку, резанул взглядом, и она осеклась.

– Не вернешься, – ровным голосом продолжал он, – если не исполнишь все в точности, как мы тебе говорим. Понесешь с собой дозорное заклинание, очень мощное, очень сложное, оно нашу артиллерию, штурмовики, бомбардировщики на цель наводить станет, когда время придет. Ошибешься хоть в малом – от тебя и мокрого места не останется, но не это даже и главное! Много у России-матушки бойцов, даже и таких, как ты, с магическим даром. Не в тебе дело, каждый из нас за Родину жизнь отдаст, не дрогнет – а в тех, кто поляжет, коль ты приказ не выполнишь. Потечет Днепр кровью, ох, потечет! Нашей кровью, русской.

– Да неужто я не понимаю, товарищ полковник! – засверкала глазищами Венера. – Я советский человек, комсомолка, партизан! Мокрым местом меня не напугаешь! Надо будет – голову сложим, за Родину падем, смертью храбрых!

Мишель только дернул щекой.

– Ну так вот, товарищ боец, времени у нас в обрез. Ночью идти тебе на тот берег.

Наступило молчание.

– У-уже? – совсем по-детски спросила Венера, и Севастиан Николаевич забарабанил по столу с удвоенной энергией.

– Уже, – отрезал Мишель. – Так что за работу, го… товарищи офицеры. Будет больно, товарищ боец. Готовься.

– Ы-ы-ы… Опять?.. Опять больно?

– Не ной! Ты красноармеец или барышня кисейная, дореволюционная?!

– Б-боец…

– Тогда не раскисай! – рыкнул Мишель. – Ну, чего смотрите? – бросил он остальным. – Сказал же уже – за работу!

* * *

– Ну-с, товарищ старший сержант Петров. – Генерал-полковник, член Военного совета фронта, обходил замершего Серегу кругами, словно манекена, наряженного во что-то невиданное. – Посмотрим на тебя, братец, посмотрим… Что скажете, товарищ полковник?

– Несомненно, товарищ член Военного совета. Подходит. По всем показателям. Вы, как всегда, правы были, когда его приметили…

– Я, дорогой Семен Константинович, всегда прав, – сухо обронил старый маг. – Потребуется слегка пообтесать, подделать кое-что… Ну и нагрузить, нагрузить, само собой.

И он вновь принялся нарезать круги вокруг Сереги.

– Разрешите… – не выдержал тот, однако товарищ генерал-полковник так сверкнул на «братца» глазами, что старший сержант враз прикусил язык.

– Хороший нагруз выйдет. В самый раз. – Сухая старческая рука крепко схватила Серегу за подбородок, бесцеремонно повернула вправо-влево. – Рот открой, братец. Шире. Еще шире. Так, теперь дыши глубоко… А теперь не дыши. – костяшки стукнули Сереге по груди. – Да, в самый раз. Вольно, братец. Будешь здесь сидеть, ждать. Вот полковник за тобой, братец, присмотрит, начнет, э-э-э, подготовку. А я пойду, проверю, как там твоя напарница.

Живот у Сереги сжался. Сжался отвратительно и постыдно. Так скверно ему было только под обстрелами в Сталинграде, когда справа и слева от него гибли один за другим товарищи, а он оставался невредим.

Старый маг ушел; а Серега с полковником из свиты члена Военного Совета остались в бывшей учительской.

Полковника этого Серега, понятно дело, знал достаточно хорошо. Был Семен Константинович Шереметьев спокоен, выдержан, вежлив, но холоден. А больше… больше и ничего. Как, впрочем, и остальные четверо. Ничего не мог сказать про них Серега – ни плохого, ни хорошего. Словно и не люди, что и выпить могут, и по матушке приложить. Никогда и ничего. Всяких полковников доводилось встречать Сереге Петрову за два с лишним года войны, а вот таких – нет.

– Разрешите обратиться, тащ полковник! – не выдержал он.

– Обращайтесь, старший сержант, – ох, до чего ж нехорошо глядел этот полковник на Серегу! Словно он – не он, а червяк какой-то, которого надо на крючок насадить да в омут закинуть.

– На задание надо будет идти?

– Верно, – кивнул полковник. Подошел вплотную к Сереге, разминая пальцы, словно намеревался двинуть ему в челюсть, так, что сержант аж попятился слегка.

– Не бойся, братец, – сухо сказал Шереметьев. – Товарищ генерал-полковник велел тебя подготовить… А остальное он сам тебе скажет. Задание тебе будет, да. Ты ведь, помнится, все просил тебя в действующее подразделение отправить, на передовую? Ну, так вот, могу тебя поздравить, братец, отправишься. И даже еще дальше. Стой смирно, не вертись. Чего дергаешься?

– Щекотно, товарищ полковник, ой, виноват, ха-ха, щекотно!

– Где? В животе, небось?

– Так точно, тащ полковник!

– Так и должно быть, везунчик. – Шереметьев хмыкнул, и, подобно генерал-полковнику, принялся ходить кругом Сереги, ну точно, как кот ученый по златой цепи.

Ходил он долго, так, что Серега, хоть и была команда «вольно», начал незаметно переминаться с ноги на ногу. Щекотка кончилась, но зато живот сжался так, словно Сереге вот-вот предстояло оказаться под судом военного трибунала.

– Что, боишься? – буркнул полковник, не прекращая своих манипуляций, от которых старшего сержанта бросало то в жар, то в холод, то начинало колоть в боках, то стискивало виски, словно струбциной.

– Так точно, тащ полковник, – признался Серега. – Что-то… нехорошо мне. Стыдно, знаю.

– Не стыдись, – все так же ворчливо отозвался тот, не глядя Петрову в глаза. – Дело сложное, задание не из простых, так что я сейчас все делаю, чтобы… чтобы ты приказ успешно выполнил.

– Приложу все силы, товарищ полковник! – счел за лучшее гаркнуть Серега. Оно и в самом деле – посылают на боевое задание… Разве не этого он добивался, когда слал по команде рапорт за рапортом? Ведь не в тыловики ж просился, не в обозники, не в инвалидную команду – на передовую, потому как сколько ж можно ему, старшему сержанту с настоящими боевыми наградами, в халдеях состоять?

Шереметьев молча кивнул. Взгляд его оставался непроницаем.

– Ну, вот и все, братец. Теперь идем, товарищ генерал-полковник вам с напарницей задание разъяснит.

* * *

В том же самом месте, где бросила самое первое «течь тебе кровью!» заклинательница, вновь собрались почти те же самые люди. Вновь угасал закат за Днепром, вновь тянулись от прибрежных круч длинные тени.

Только теперь в бесформенном ватнике без погон был и сам товарищ член Военного совета фронта. Охрана вновь осталась далеко позади, на проселке.

Товарищ Верховенский отозвал Серегу Петрова в сторону.

– М-м-м… Вот что, братец. – Он задумчиво пожевал губами. – Задача тебе, не сомневаюсь, ясна?

– Так точно, товарищ член Военного совета!

– Вот именно, – генерал-полковник дослушал формальное до конца. – Но тут такое дело… деликатное. Напарница-то твоя, сержант, она… проживала на временно оккупированной территории. Утверждает, что партизанка, но ты-то парень боевой, всякого повидал, сам знаешь, кто у нас зачастую в партизаны записывается…

– Товарищ генерал-полковник, да как же так? – растерялся Серега. – Мне с нею в тыл врага идти, а она, получается…

– Пока еще ничего не получается, братец, – строго сказал маг. – Доказательств у нас нет. Но бдительность должна быть на высоте, всегда! Ну, чего спросить хочешь?

– Виноват, товарищ генерал… Но как же вы ей тогда задание такое доверяете?

– А думаешь, братец, у нас потерь среди магов нету? Есть, и еще какие. Вот и приходится использовать тех, кто под рукой. Так что смотри, братец, смотри в оба! И при малейшем подозрении – применяй оружие на поражение.

– А… а как же задание?

– Задание заданием. Если напарница твоя – честный советский человек, преданный нашей Родине и делу Ленина – Сталина, ей ничего не грозит. Ну, кроме фашистской пули. А вот если она – двурушница, если задумает к фашисту переметнуться, то невыполненное задание – ничто по сравнению с тем ущербом, что она нам нанести может. Поэтому, старший сержант, надеюсь на тебя. Надеюсь, что не зря тебе и «За отвагу» вручали, и «За боевые заслуги».

– Никак нет, товарищ генерал, не зря! Буду глядеть в оба!

– Вот-вот, братец. Гляди в оба. А пока что давай-ка в лодку. – Старый маг похлопал Серегу по плечу и отошел – к той группке, что окружала заклинательницу.

Делать нечего, старший сержант зашагал к узкой и утлой лодочке, что пряталась под низким берегом. Забрался в нее, поплевал на ладони, взялся за весла – мол, все готово.

* * *

– Ну что, товарищ боец, готова к выполнению задания Родины?

– Так точно, товарищ генерал!

– Храбришься? Это правильно. Задание у тебя наиважнейшее. Нельзя, чтобы оно подверглось бы влиянию каких-нибудь случайностей.

– Каких же, товарищ генерал?

– Время сейчас, товарищ боец, сама знаешь какое. Фашисты отчаянно за Днепр цепляются, думают, нам их с этих круч никогда не скинуть. Бахвалятся, мол, не прорвать большевикам нашу оборону. А оборона и впрямь знатная. У Букрина наши бьются, бьются героически, да пока никакого успеха.

– Ой…

– Вот потому-то твое задание, боец Коригина, так важно. И нельзя, как уже сказал, чтобы из-за чьей-то халатности, безалаберности, разгильдяйства или шапкозакидательства оно бы оказалось сорвано. Поэтому, товарищ боец, смотри в оба за старшим сержантом. Он парень неплохой, боевой и бывалый, но ветер в голове. Вообразил себя везунчиком, мол, я во всех щелоках мытый, огонь, воду и медные трубы прошел, у других головы давно в кустах, а у меня, эвон, грудь в крестах. Все понятно, товарищ Коригина?

– Да-а…

– Вот и отлично. Дело делай как приказано, но ежели хоть заподозришь, что сержант может своим безрассудством поставить задание под угрозу – действуй немедленно. Ты знаешь, товарищ боец, наши с тобой жизни – это ничто. Знаешь ведь?

– Знаю, – замирая, выдохнула она.

– Вот и отлично, – сухо кивнул генерал-полковник. – Давай, твой напарник тебя уже в лодке ждет. Ну, удачи тебе, боец.

– С-спасибо, товарищ генерал…

* * *

Чуден Днепр при тихой погоде. Чуден утром, чуден днем, и вечером, и ночью. Чуден, даже когда берега его исполосованы, словно ударами кнута, бесконечными линиями траншей, всюду уродливые оспины снарядных воронок, паутины колючей проволоки, дремлющая смерть минных полей, где ждущие своего часа гибельные сюрпризы снаряжены, кроме обычной взрывчатки и осколков, еще и магическими «подарками».

Чуден он был и тем предночным часом. Серега греб, стараясь как можно меньше плескать веслами. Старался, хотя заклинательница и уверила его, что она-де фрицам глаза отвела, уши заложила, никто их не увидит и не услышит.

«Подозрительно, – думал Серега. – С чего это вдруг такая непроницаемость, словно шапка-невидимка?» Он, слава богу, не вчера родился, недаром столько отслужил в ближней охране очень сильного мага. Кабы все было б так просто, так зачем тогда их разведка? Накрывай колпаком своим целый десантный батальон да саперов-понтонеров, танкистов-артиллеристов с боевыми магами, и вся недолга!

Уж нет ли тут и впрямь какой измены? Товарищ генерал-полковник, член Военного совета фронта, так просто словами бросаться не станет. И уж раз сказал он ему, старшему сержанту Петрову, такое – значит, имел веские основания.

Серега наваливался на весла, стараясь не очень пялиться на заклинательницу.

Они плыли уже в глубоких сумерках, лица ее под низким капюшоном было не разглядеть, но Серега готов был дать честное комсомольское, что сидит напротив него сейчас не молодая девчонка, а древняя старуха. Сидит, перебирает какие-то узелки костистыми высохшими пальцами, шепчет что-то, бормочет, и тьма вокруг их лодчонки словно бы делается еще гуще и непрогляднее.

Плещет о борта днепровская волна, сносит лодку сильным течением, а вокруг – мертвая тишина. Ни наши не стреляют, ни фрицы. И не только не стреляют, они и ракет осветительных не вешают, хотя раньше что ни вечер – «люстры» в небе одна за другой, не переставая.

Уж не ждут ли их и в самом деле на том берегу? Уж не приготовили ли им фрицы теплую встречу?

* * *

– Какая изоляция, господа, какая потрясающая изоляция! Нам бы под Орлом осенью девятнадцатого такую, нипочем бы не отступили, в капусту покрошили бы краснозадых…

– Мишель! Не забывайтесь, – строго бросил Иннокентий Януарьевич. – Уж вспомнили б тогда Восточную Пруссию, Танненберг, Вторую армию…

– Самсоновская катастрофа, ваше высокопревосходительство, была катастрофой только одной армии. За нами целый фронт стоял. А вот в девятнадцатом, как ударили по нам, так плечо подставить уже и некому было. Покатились на юга… сперва к Новороссийску, потом в Крым, а потом из Крыма. Не помешало б нам и там такое прикрытие, как есть не помешало бы…

Шестеро людей застыли в приречных зарослях. Не горит костер, сняты часы, кольца, погоны, выложены из карманов портсигары и перочинные ножи. Даже вместо ремней и портупей, смешно сказать, брезентуха какая-то без пряжек.

– Можете показать их нам, Мишель? Или демаскируем?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, показать можно, маскировку не нарушим. – Гвардеец что-то прошептал, проделал несколько неразличимых жестов, и прямо под ногами старого мага и его свиты засветилось что-то вроде небольшого оконца.

Иннокентий Януарьевич коротко кивнул.

– Давайте пояснения, Мишель. Поводок – это ведь ваша затея.

– Моя. – Могло показаться, что гвардеец ответил с секундным колебанием и не столь твердо. – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Они сейчас должны подняться на левый берег, прямо по гребню высоты. Там у германцев передовой рубеж. Они должны пройти и оставить гостинец. Если мы все верно рассчитали – а я не сомневаюсь, что это именно так, – неприятель их не увидит и не услышит. Оттуда урочищем спустятся вниз. На западных склонах там и блиндажи накопаны, и все прочее. Противотанковая артиллерия, самоходные орудия… Наша пара оставит им еще два гостинца. Потом самое трудное. Надо пройти почти пять километров через сплошной пояс траншей и минных полей, оставляя малые подарочки, пока не доберутся до Чертова Лога. Там узел обороны 246-го пехотного полка, там боевая группа Отто Кариуса, 502-й тяжелый танковый батальон[2]. Их до сих пор не сняли отсюда и не перебросили под Букрин.

– Значит, они нас тоже тут ждут…

– Скорее всего, оставили «пожарную команду» на весь стокилометровый фронт, остальные резервы все под Букрином. Вот там-то ребята наши и положат самый главный гостинец, корзинку с пирожками, и…

– И мы откроем ровную дорогу в Заднепровье, – спокойным голосом закончил генерал-полковник.

– Именно так, ваше высокопревосходительство. Но… для достижения гостинцами полной эффективности…

– Я принял меры, Мишель, – отрезал старый маг.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, но… дерзну заметить, неужели они не раскусят столь нехитрую комбинацию? Не поделятся друг с другом, что вы им говорили?

– Мишель, дорогой мой. За кого вы меня принимаете? – холодно усмехнулся Верховенский. – Разумеется, они поделятся. Разумеется, они скажут, что сержанту я велел смотреть за ведьмой, потому что она в оккупации была, а ведьме приказал следить за сержантом, потому что он сорвиголова и может очень даже просто угробить всю операцию! Разумеется, иначе и быть не может!

Свитские переглянулись.

– Фомы неверующие, – снова усмехнулся старый маг. – «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю», – по памяти процитировал он. – Увидите. Все узрите сами.

* * *

Ночь разворачивалась вокруг них, словно мягкий плащ. Все утонуло во мраке, и луна, и звезды, и стояла вокруг такая мертвая тишина, что Серега засомневался даже, на этом ли они еще свете или неведомым образом очутились уже на том? Что, понятное дело, вышло б несколько обидно.

Заклинательница вела его уверенно, словно шагая давно знакомой тропой. Она проскальзывала неприметными разрывами в облетевших, но густых зарослях, обходила ямы, рвы и воронки, и вообще, похоже, не слишком в нем нуждалась.

«Нет, не зря боится товарищ генерал, что сбежит к немцам сучка, – решил про себя Серега. – Иначе-то на кой меня посылать? Эвон, по зарослям, как по ровному, чешет! Не-ет, наверняка знает товарищ генерал куда как поболее того, что мне сказал! Не хотел, наверное, чтобы глаз у меня замылился. Ну ничего, вы Серегу Петрова еще узнаете! Под Киевом не сгинул, под Вязьмой уцелел, в Сталинграде выжил, и здесь вы меня не достанете!»

Так, в тишине и молчании, добрались до вершины холма. Здесь когда-то высились древние дубы – Серега хорошо помнил карту, – но от них остались только щепки да жалкие огрызки пней.

Здесь начинались немецкие траншеи и окопы. Начиналась колючка. Начинались мины. Начиналась серьезная работа, однако заклинательница лишь немного замедлила шаг.

Серега взял ППШ на изготовку, повел стволом вправо-влево; спутница его внезапно замерла, резко обернулась, в упор воззрившись на него, и сержант, парень далеко не робкого десятка, чуть не выронил оружие.

Что за морок ведьма эта наводит? На Днепре Серега впервые увидал ее сильно немолодой, изможденной, с седыми спутанными патлами, впалыми желтоватыми щеками, покрытыми сетью морщин. А потом – ррраз! – и все это исчезло, явилась взорам молодая девушка, за которой недурно было б и приударить. Теперь же…

На него глядел череп, обтянутый даже не желтой – коричневатой – кожей, как у трупа. Глаза ввалились так глубоко, что, казалось, смотрят откуда-то из середины головы. Губы растянулись, кривые и длинные зубы, тоже неприятно-желтые, торчали, точно мертвые деревья на болоте. Руки, потянувшиеся к Сереге, выглядели костяными граблями скелета, настолько были иссушены и худы.

Живой мертвец стоял перед сержантом, и Серегины пальцы от ужаса сами соскользнули со спускового крючка.

– Идем-с-с-с-с… – Ведьма закончила слово неприятным, низким не то полусвистом, не то полушипением.

Волосы стояли у Сереги дыбом, дыхание пресеклось, и ничего не видел он, кроме лишь освещенного невесть откуда взявшимся светом (Откуда? Как? Тучи на небе, ни звезд, ни луны!) лица мертвой колдуньи.

– Идем-шшшш! – с напором повторила она, делая шаг к нему.

«Онемел парубок, и ни руки не мог приподнять, ни сдвинуть ногу. А мертвая старуха оказалась уже совсем рядом, и глаза ее горели таким огнем, что ясно было любому православному, что только недавно вырвалась она из пределов ада, дабы вредить бедному люду», – вспомнились так некстати строчки Гоголя, когда-то так впечатлившие Серегу на уроке.

Бежать. Нажать на спуск. Стрелять.

Но старухины пальцы, крепкие как сталь, уже впились Сереге в запястье и потащили его вперед – прямо сквозь то место, где следовало пребывать немецким траншеям, пулеметным гнездам, минам и боевому охранению.

А вместо всего этого – невесть откуда взявшиеся здесь, на днепровских кручах, старые полусгнившие кресты, покосившиеся, обвитые сухими стеблями. Сквозь облака пробился одинокий лунный луч, коснулся старой церквушки, тоже кособокой, темной и жуткой.

– Не-сссс-сссмотрисссс нассссатсссс, – просвистела ведьма, но Серега, хоть и схваченный за горло ледяным ужасом, таки посмотрел.

Блестел лунный луч на темной глади Днепра, скользил по неведомым лесам восточного Заднепровья, и, словно подчиняясь его властному зову, какие-то смутные тени шли и шли через великую реку, какие-то удивительные существа поднимались из непроглядных бучил, из придонных омутов – и тоже шли туда, к ним, на западный берег.

– Не ссссмотри! – яростно прошептала ведьма и сильно рванула Серегу за руку, да так, что он едва удержался на ногах.

«Ударила зубами в зубы…» – вдруг вспомнил опять Гоголя сержант. Но – сам собой шагнул за ней следом. А ведьма, шипя и что-то шепелявя, запустила костистые пальцы в широченные рукава балахона, что-то извлекла оттуда – порошок, махорка никак? – и широко размахнулась, рассыпая его окрест себя.

– Дальшшшше! – бросила она прямо Сереге в лицо. – Ссссскорее!

Ничего не понимая, безвольно, он потянулся следом за ней.

* * *

Пятеро свитских Иннокентия Януарьевича, онемев, глядели на разворачивающееся перед ними зрелище. Сам же старый маг самодовольно усмехался, скрестив руки на груди и явно наслаждаясь растерянностью своих полковников.

– Постойте, как же это так… – пробормотал наконец Мишель. – Кто ж она такая? Мертвяк? Да нет, ерунда, быть такого не может…

– Ну-с, господа бывшие пажи, не выжил еще из ума ваш старый учитель магии? – с сухеньким смешком поинтересовался его высокопревосходительство.

– Никак нет, – покачал головой Феодор. – Знатно вы нам носы утерли, Иннокентий Януарьевич, что и говорить…

– И все-таки я не понимаю… – начал Севастиан. – Она же… нет, не может же она…

– А ведь вы, господа, в самом начале, когда мы все поняли, что ее магия «не интегрируется», сами ведь говорили, дескать, ундина, мавка, – забыли? А кто такие те же ундины, те же мавки? – Иннокентий Януарьевич обвел свиту пронзительным взглядом. – А, господа?

– Утопленницы? – с неожиданной робостью предположил Мишель.

– Ну, наконец-то, – ехидно бросил генерал-полковник. – Утопленницы. Мертвые. Нежить, господа. Нежить.

– Но, ваше высокопревосходительство… – взмолился Севастиан Николаевич. – Она же не нежить! Точно! Мы ее сканировали, на винтики разбирали, если можно так выразиться!

– Именно! – Иннокентий Януарьевич даже прищелкнул пальцами от удовольствия. – Она не утопилась. Не самоубилась. Ну же, господа! Все подсказки уже сделал!

– Погибла, не замечая, что погибает, – мрачно сказал Мишель. – И была спасена ее собственной магией. Спонтанная денекротизация еще до того, как остановилось сердце.

– Нет, друг мой, – покачал головой старый маг. – Близко, да, напрашивается, да – но такое вы бы заметили. Нет, господа, случай, бесспорно, очень редкий, но в истории магии описанный.

– Влад Цепеш, – хлопнул себя по лбу Мишель.

– Именно, дорогой. Казус Влада Цепеша, «вампира» в народных сказках. Не мертвого и не живого, не подозревавшего о себе – сперва – что он не живет, как все. Кровопития и все прочее – уже потом началось. Так и с нашей дорогой Венерой. Вы, любезные, обязаны были догадаться, едва завидев ее трансформации в самый первый вечер, на берегу. Из старухи – в девчонку. «Вия» что, все забыли?

– Так это ж сказка, Иннокентий Януарьевич!

– Сказка ложь, да в ней намек, – рассмеялся старый маг. – Николай Васильевич сам был изрядным чародеем, разбирался. А что сказки писал, так хотелось хоть немного от края той бездны отойти, в которую он по долгу службы должен был всматриваться. Так что наша Венера, да, не подозревает, что с ней… что-то не так. И это замечательно. Отличный запал выйдет.

– Запал?

– Да, Игорь Петрович, запал. Сильный, мощный – вам спасибо, вы четверо отлично с ней поработали – но запал. А вот сам заряд… Думаю, теперь вы понимаете, что у меня предусмотрены варианты на любой исход. Потому и этим двоим сказал друг за другом следить, потому и уверен, что скажут они об этом друг другу…

– А если не скажут?

– Если не скажут, – ухмыльнулся старый маг – ну точь-в-точь Кощей Бессмертный из известного фильма[3], – то все будет еще проще. Если в первом случае – так сказать, все случится сугубо добровольно, то во втором – добровольно-принудительно. Так что мы готовы к любому исходу, господа.

– Да, ваше высокопревосходительство, – с непроницаемым выражением покачал головой Мишель, – поистине к любому.

Иннокентий Януарьевич сощурился, окинул Мишеля пристальным взглядом и лишь пожал плечами.

– Ну-с, господа, а кто скажет, что там сейчас?

– Она его уводит, – негромко сказал Феодор. – Идут смертными тропами. По самому краю. А погосты, церквушки – это все ее конструкты. Сама не знает, наверное, как их возводит. Но сила потрясающая, Иннокентий Януарьевич… Жаль будет терять. Ее ведь можно вытащить обратно, она ведь не полностью нежить.

– Можно, Феодор Кириллович, – строго сказал старый маг. – Но не вижу необходимости. Что нам надо? Прорвать оборону противника при минимальных наших потерях. Вот этого мы и достигаем. А потери, господа, действительно минимальные. Всего один человек и всего один некроконструкт, и без того мертвый. Все прочее я решительно отметаю как совершенно неуместные сантименты, офицера русской армии недостойные.

– Красной Армии, – опять влез Мишель.

– Как бы ни называлась, все равно – русская, – отрезал его высокопревосходительство. – Боевую задачу, нам товарищем Константиновым поставленную, мы, господа, выполним. Как положено славным выпускникам – и наставнику – славного же Пажеского корпуса.

* * *

Ведьма тащила и тащила Серегу вперед, так, что он едва успевал перебирать ногами. Додревний погост вокруг, казалось, оживал – качались старые трухлявые кресты, иные валились, иные просто распадались грудой гнилушек. Плеть сухой ветки зацепила Серегу, он споткнулся – ведьма сердито рванула его вверх.

– Не шшштой! Нельжжжя! И нажжад не шшшмотри!

Он, конечно, все равно смотрел. Смутное движение, тени, очертания каких-то фигур, частью двуногих, наверное, человеческих, частью – явно звериных; шли они за сержантом и заклинательницей с самого Днепра.

Ведьма уже почти волокла Серегу. Впихнула внутрь церквушки, швырнула на пол, словно куль с мукой, развернулась, захлопнула дверь, задвинула засов. Тяжело дыша, уставилась на него.

Вокруг должна была бы царить полная тьма, но жуткое лицо ведьмы словно каким-то чудом освещал блеклый призрачный свет – наверное, чтобы страшнее было.

– Ну, не помер, сержант? – Она менялась на глазах. Плоть молодела, стремительно разглаживались морщины, глаза уже не тонули в глубине черепа, и седые космы становились просто длинными прядями, белыми, но молодыми и густыми.

Несколько мгновений – и на него вновь смотрела молодая девушка, да-да, та самая, за которой очень можно и приударить.

– Да чуть не помер, чего уж там, – слабо махнул он рукой. – Предупредила б хотя бы уж, что ли…

– Извини. Я сама не знаю, как оно так выходит.

– Н-ничего. – Серега храбрился, изо всех сил заставляя голос не дрожать. – Слушай, а что это было? Ну, кладбище, церковь? Откуда? Здесь же немецкая оборона…

– А кто ж его знает. – Она откинула капюшон. Обычная девчонка. И как она могла показаться ему старухой, и уж тем более – мертвой? – Просто, когда я что-то делаю такое, магическое, всякое-разное появляется. Ты не думай, оно настоящее только для нас с тобой.

– Вот как? – Серегу, несмотря ни на что, это никак не радовало. Все равно подозрительная очень эта заклинательница. Что за ерунду она тут устроила? Не-ет, прав был тащ генерал, в оба надо за ней смотреть и не пугаться – мало ли кто как обличье сменить может?

– Долго нам тут задерживаться нельзя. – Она глянула в узкое оконце возле дверей. Серега прислушался тоже – там нарастал множественный свист, словно целая стая била могучими крыльями.

– Переждать надо, пока они пройдут. Ну, и пролетят.

– Кто пролетит?

– Как это «кто»? Нечистая сила, само собой!

– А-а…

Конечно, когда состоишь в охране такого мага, как товарищ Верховенский, насмотришься всякого, даже и невольно. Но никаких массовых пролетов нечистой силы член Военного совета фронта никогда не устраивал.

– А она немцев сожрать не может, нечисть эта? – с надеждой осведомился Сергей.

Венера помотала головой.

– Не. У фрицев против них защита сильная, годная. Ничего не скажешь, умеют. Я пробовала, пока в отряде была. Ничего не вышло, сама чуть не попалась. Нечисть эта пролетит, в общем, и все.

– А те, что за нами от Днепра топают?

– О, заметил, сержант? Молодец. Не, те не такие вредные. Я с ними управляться умею. Хуже будет, если они или же те, крылатые, нам на голову Вия вызовут.

– К-какого Вия?

– Того самого. Гоголя читал, темнота?

– Ч-читал… в школе….

– Вот именно, что в школе, а Николай Васильевич один в один все описал. Сам, наверное, видел. Ну и, конечно, кончил не как Хома Брут.

– Что, «поднимите мне веки» скажет?

– Случалось… – Она вновь выглянула наружу. – Тогда тикать надо, и быстро, церковь эта только от обычной нечисти защитит.

– А от Вия?

– От него только твоя собственная сила сгодится. Так… пролетели, пора дальше двигать. Да не спи, сержант! Мне про тебя товарищ генерал сказали, дескать, ты парень горячий, глаз да глаз за тобой нужен, а тебя, эвон, за руку тащить приходится!

– Ничего не приходится! – горячо запротестовал Серега, оскорбленный в лучших чувствах. – Думаешь, «За отвагу» и «За боевые заслуги» мне просто так дали, потому что глаза красивые?

– Может, и потому, что красивые, – фыркнула она. – Может, в штабе писарица какая к тебе неровно дышала, вот и включила в списки!

– Тьфу ты! – У Сереги почти уже вырвалось, что, дескать, мне про тебя товарищ генерал говорил, что ты на оккупированной территории была, и вообще, но вовремя прикусил язык. Не иначе разозлить меня хочет, решил он. – Хватит чушь молоть, рядовая Коригина! Сказала, что идти можно, – так давай пойдем. Нам еще до Чертова Лога добираться. А то и… – Серегу понесло; надо ж как-то отдариться за то, что перетрусил, покуда до этой церквушки добирались, будь она неладна, – а то и спросить можно, с чего это ты тут так мешкаешь!

– Ага, тут не помешкаешь! – Она уперла руки в боки. – Думаешь, так просто тебя провести по-надо всеми минами, и колючками, и окопами, и траншеями! А ты тут чего удумал – скорее! Скорее только фрицам на зуб угодим! Думаешь, у них тут магов мало?

– Ничего я не думаю! Давай, Коригина, пошли, раз эта твоя сила нечистая пролетела! Сама только что сказала, мол, пора, а чего ж теперь мешкаешь?

– Погоди, сержант, забыл, что я про Вия говорила? – Она вновь замерла у окна. – Нечисть мелкая-то пролетела, да, а вот этот… А, вроде ничего. Пошли. Руку давай, горе ты мое! И на кой товарищ генерал тебя на мою голову навязал? Одна я б уже до самого Чертова Лога добралась и все, что надо, сделала б.

Серега только зубами скрипнул.

И дальше шли они не то по сказке, не то по яви. В лунном свете сержант замечал то какие-то обрезки траншей, то одиночные колья с петлями колючки, а то вдруг снова придвигались кресты, могилы, и – готов был поклясться Серега – мелькала та самая церквушка, которую они только что оставили позади, словно у нее выросли ноги.

Угу, курячьи, словно у избушки Бабы-яги.

Ничто их не остановило. Правда, заклинательница теперь то заставляла его замереть, согнувшись в три погибели, а то и бросившись ничком на землю, то, напротив, волокла за собой, впившись в запястье железной хваткой.

Останавливалась, тяжело дыша, разбрасывала какой-то порошок. Она вновь постарела, правда, в живого мертвеца уже не обращалась. Их никто не остановил, никто не заступил дорогу. И от этого сержанту становилось совсем худо. Он воевал два года, похоронил бог ведает скольких друзей и однополчан, выживал множество раз только, как ему казалось, чудом, и знал, что фрицы таких ошибок не допускают. Никакие чары не позволят вот так гулять по немецкой обороне, не замечая вообще ничего, словно ее тут и не было.

«Заманивает, ведьма фашистская», – снова подумалось ему. Как есть заманивает.

И все-таки он то быстрым шагом, то просто бегом следовал за ней. Сила-то в ней немереная, эвон, как оборачивалась! Кто знает, простые-то пули ее уложат или нет, как того немецкого вервольфа в сталинградских руинах?

Ночь словно сдавила ему горло призрачными пальцами. Он уставал, хотя вообще-то всегда гордился собственной выносливостью. А сейчас сапоги словно наливались свинцом, плечи гнуло к земле.

Сколько часов они уже пробираются так? Луна застыла в зените, словно гвоздями прибитая. Ох, скорее бы. Скорее бы – что угодно.

* * *

– Они так и не сцепились, ваше высокопревосходительство.

– И ничего не сказали друг другу.

– Верно, Мишель, верно, Семен, – проскрипел старый маг. – Но, как я уже сказал, я предусмотрел все мыслимые варианты. Деваться им некуда. Ведьма – детонатор. Сержант – заряд. Я таких… везунчиков давно примечаю. С тридцать девятого, с Халхин-Гола. Очень, очень хороший материал.

– Выживальщики. Помнится, был у нас в полку…

– Потом о вашем полку, Мишель. Они и впрямь хороший материал. Латентный потенциал, что помогал им спастись в совершенно, казалось бы, гибельных обстоятельствах, может – при определенных условиях – сделаться, так сказать, воплощенным.

– Переход количества в качество, ха-ха.

– Учили марксизм, учили, вижу, Мишель. Партминимум сдавать собрались?

– Давно уж сдал, ваше высокопревосходительство…

– Поздравляю, мой дорогой. Так вот, господа, вот этот переход нам-то и нужен.

– Радикальное решение, ваше высокопревосходительство.

– Schlager, so schlagen[4], как говаривает наш визави фельдмаршал Манштейн. Предпочитаю не рисковать повторными выстрелами. Ну что, господа, по-прежнему сомневаетесь? По-прежнему «как же можно на верную смерть отправлять»?

Ему никто не ответил.

– До Чертова Лога им еще где-то час, – сухо продолжал старый маг. – Конечно, лучше всего им сейчас таки сцепиться. Эффект все-таки будет несколько более выразительным. Но если нет – ничего страшного. Коридор просто получится чуть-чуть ýже. Не принципиально.

Офицеры молчали. В круге бело-лунного света все шли и шли по грани меж живыми и мертвыми заклинательница и сержант. Шли по неведомой земле, не по днепровским кручам, среди крестов, среди бесконечного кладбища, точно средоточия всех погостов на свете. Словно от Волги и Дона до Днепра с Днестром все упокоища слились в одно, и все часовенки, церкви и церк-вушки точно так же сошлись в одной, не удалявшейся и не приближавшейся.

– Заколдованное место, – сквозь зубы уронил Мишель.

– Именно, – довольно кивнул сделавшийся подозрительно словоохотливым Иннокентий Януарьевич. – Заколдованное место. Молодец ваша Венера. Делает, как стежки кладет. Однако все идет даже лучше, чем я рассчитывал. Может, и Вий появится, хотя для нашего дела это не обязательно.

– Вы, ваше высокопревосходительство, и это предусмотрели?

– Конечно, Феодор. За кого вы меня принимаете? И Вия, и вообще всех, кто может тут появиться. Вплоть до самого Влада Цепеша, буде до этого дойдет.

– А оно может? Виноват, ваше высокопревосходительство…

– Ничего, Мишель, – снисходительно усмехнулся генерал-полковник. – Сегодня можно. Ну, совсем немного осталось.

* * *

– Ну вот, сержант, дошли мы, – остановилась заклинательница после нескончаемой, как показалось Сереге, дороги через столь же нескончаемые заросли крестов и могильных оград. – Чертов Лог.

Серега, тяжело дыша, рухнул прямо там, где стоял. Ноги подкашивались, в боку жгло. Он словно пробежал километров пятнадцать в полной выкладке, да еще таща под конец на плечах кого-то из слабосильных.

А заклинательница-то, эвон, даже не запыхалась.

– Теперь давай, что тебе генерал-то делать велел? – продолжала она, уперев руки в боки и глядя на него с явной насмешкой.

Серега кое-как приподнялся. Бок болел нестерпимо, мысли путались.

– Какой… еще…Чертов Лог? Не вижу ничего. Опять твои… погосты… – Он по-прежнему хватал ртом воздух, никак не в силах отдышаться.

– А я тебе говорю – Чертов Лог! На карту глянь.

– Чего на нее глядеть, если не сориентируешься?

– Тьфу ты! Ну зачем тебя мне подсунули, а? Горячего парня, етишкина мать! На месте мы, говорю же!

– А чем докажешь? – упрямился Серега.

– Ррррр! – аж зарычала она. – Только мне с тобой маяться сейчас!

Серега как сидел, так и не шелохнулся. Только оперся рукой оземь – и от ладони к плечу вдруг болезненно отдалось, словно кто-то… кто-то…

– Сюда идут! Ложись, дуреха!

Он привычно бросился ничком, приложился к автомату, повел стволом.

Она помедлила, но тоже опустилась на колени рядом.

– Точно?

– Тихо ты! И ложись! Идут, говорю тебе!

Трое. Три пары ног. И шаги отдаются у Сереги в ушах таким грохотом, словно те специально топочут.

– Т-точно? – уверенности у нее явно поубавилось.

– Да говорю же! Эвон, не видишь, что ли?!

Лунный луч услужливо осветил три человеческих фигуры, спокойно и даже как бы с ленцой пробиравшихся меж покосившихся крестов.

– Ой… – было выдохнула она, но миг спустя вгляделась, презрительно хмыкнула: – А, это… было б чего пугаться. Немецкий дозор. Они нас не увидят и не услышат. Мимо прошагают.

Серега, сощурившись, держал фрицев на мушке. Шли они прямиком на них, перебрасывались негромкими фразами и на дозор никак не походили. Во всяком случае, ни винтовок, ни автоматов. Офицеры? Сроду офицеры по трое в дозор не ходят. Да и почему они этих немцев видят, а никаких других – нет?

– Лежи тихо, – прошипела меж тем заклинательница. – Тихо лежи, и все хорошо будет. А если нет – дай мне с ними заговорить. Я тут партизанила. Я знаю.

«Ага, знает она», – с подозрением подумал Серега. И – потихоньку, незаметным движением – постарался высвободить финский нож на правом бедре. Мало ли что, не зря же ведь предупреждал его товарищ генерал-полковник!

Немцы приближались, и больше они уже не переговаривались. Напротив, каждый шаг делали сторожко, встав спинами друг к другу, так, что получилось нечто вроде треугольника.

«Заметили что-то, – подумал Серега. – Вот только что? Едва ль все эти кресты, которых здесь, на правом берегу Днепра, отродясь не бывало, иначе б так беззаботно в самом начале не чапали. Ы-ых, срезать бы их одной очередью, но нет, нельзя. Тревогу нельзя поднимать, пока задание не выполнено».

– Лежи, – повторила Венера. – Лежи, они пройдут…

Но трое немецких офицеров, как на ладони видных в лунном свете, шли прямо к ним, впрочем, уже даже не шли, а пробирались. За пистолеты никто из них, однако, не взялся.

«Маги», – вдруг понял Серега. Понял той самой своей чуйкой, что раз за разом помогала выжить.

– Сейчас… сейчас… – вдруг прошипела сквозь стиснутые зубы заклинательница. – Глаза им отвести надо…

* * *

– Не срабатывает, ваше высокопревосходительство. – Мишель резко опустил планшетку с картой, на которой только что при свете фонарика, прикрытого от излишне любопытных взглядов с правого берега плащ-палаткой, только что рисовал карандашом какие-то знаки. Знаки не слишком походили на известные всякому штабисту тактические обозначения и слишком сильно – на пугающего вида изломанные, кривые руны, явно недобрые. – Не срабатывает. Повод не тот. Они друг другу верят.

– Вижу, – процедил сквозь зубы Иннокентий Януарьевич, и от холодного его голоса свитских, прошедших огонь, воду и медные трубы, продрало морозом по коже. – Давайте принудительную, Мишель. Не хотелось бы к этому прибегать, но…

Похоже, старый маг не желал признавать собственных ошибок.

– Если совсем принудительно, радиус разлета недостаточен и эллипс получится… – осторожно начал бородатый Феодор, на что генерал-полковник лишь досадливо дернул подбородком.

– Я готов помочь, если что. – Мишель вдруг опустил карту, встал навытяжку. – Разрешите отправиться, ваше высокопревосходительство? Если Венеру нельзя… инициировать с нужной интенсивностью последствий и достаточно широким радиусом поражения, я готов сам. Как и говорил.

– Мишель! – Холодный голос Иннокентия Януарьевича хлестнул, словно плетью. – Прекратите истерику, вы – боевой офицер! Грудью на амбразуру будете кидаться, когда я прикажу, и не ранее, понятно?!

– Над честью моей… – строптиво начал Мишель, но Иннокентий Януарьевич вдруг проделал что-то очень странное, за плечами у него словно развернулись полы черного плаща, трепещущего на яростном ветру, на челе возникла бледная корона, черты лица еще больше заострились, глаза засверкали. На краткий миг проявила себя жутковатая сила, даже не сила, а силища, – и вновь спряталась.

Наступило молчание.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, – не-громко и очень серьезно проговорил Мишель. – Но если инициацией Венеры не удастся проделать достаточного прохода и вы запрещаете мне вмешиваться, то, может, вернуть нашу пару обратно? Какой смысл тратить столь ценный материал напрасно? Товарищ Константинов, в конце концов, подождет.

– В последнем я сомневаюсь, – холодно сказал старый маг. Все следы недавней вспышки уже исчезли.

– Всегда можно попробовать тандем, – предположил Севастиан Николаевич. – Наша посланница, гм, начнет. А мы все впятером продолжим. Если мои подсчеты верны, то германские боевые маги самое меньшее минут семь-восемь, а то и все девять будут не в состоянии нас заблокировать.

– Ерунда, – с прежним льдом в голосе отрезал Иннокентий Януарьевич. – Господа, прошу вас помнить: цель наша – не красиво умереть, а выполнить боевую задачу. Важнейшую боевую задачу, позвольте заметить.

– Не вижу в данный момент способов ее выполнения! – возразил Мишель. – Если требуемой мощности нам не достигнуть, то операцию предлагаю свернуть. Слишком слабое воздействие немцев только растревожит, подбросят сюда еще резервов – и прощай, уязвимое их место. Лбом пробивать придется, как на Букрине. Или – вернуть ведьму нашу обратно, пока не поздно, дать ей… помощь. И ближе к утру попробовать снова. Ее по-прежнему можно еще вытащить, Венеру нашу, трудно, но можно. В Испании, в тридцать шестом, видел я, как Санта-Эсперанца это проделывала.

– Здесь вам не Испания, полковник, и вас в отличие от коллеги Эсперанцы заменить некем, – все так же холодно сказал Иннокентий Януарьевич. В голосе его не осталось и следа растерянности. – Поэтому не порите чушь, Мишель.

– Но девушка-то уникальная, – не сдавался Мишель, несмотря на остерегающие взгляды остальных свитских. – Может, поберечь? Для самого главного боя… А здесь уж по старинке. Просачиванием, скрытым накоплением сил…

– Прекратите, – старый маг уже не смотрел на него. Острый подбородок вздернулся, глаза были закрыты. – Как уже было сказано, я предусмотрел все варианты. И, повторяю, наше с вами дело – в главном бою, буде таковой случится, не умереть, а победить. Поэтому помолчите, Мишель, коль не можете сказать ничего умного. К объекту нашему вы, дружочек мой, испытываете явно не те чувства, что положено.

– А какие положено, Иннокентий Януарьевич? – словно студент профессора, спросил вдруг Игорь Петрович.

– Никаких не положено! – отрезал Верховенский. – Вообще никаких! Сие есть предмет работы нашей, а не существо, неважно даже, живое или неживое! Так и только так успеха добьемся!

Бородач Феодор Константинович ухватил набычившегося Мишеля за рукав, но тот лишь досадливо отдернулся.

– Нельзя так, Иннокентий Януарьевич. Не по-русски это, не по-гвардейски. Гвардия под Стоходом[6] за спинами крестьянских девок, что колдовать умели, не пряталась. Шла и умирала…

– И умерла! – вдруг вскинулся старик, словно кобра, казалось – у него вмиг отросли клыки. – И умерла она, гвардия русская! Сколько тысяч за несколько дней потеряли в тех болотах?! Не потому ли вам, Миша, из Крыма потом бежать пришлось, а затем возвращаться из Парижа, где нищенствовали, под мое крыло, под мое слово? Потому что легла тогда под Стоходом русская гвардия и некому оказалось смуту остановить?!

Гвардеец заскрежетал зубами.

– А потому, Мишель, успокойтесь, – с прежним холодком, негромко бросил старый маг. – Ни жизнь ваша, ни честь тут ничего не значат. Нам надо немца с западного берега сбросить, и, клянусь, я его сброшу! Не желаете помогать – превосходно, убирайтесь с глаз долой, а завтра представите рапорт об отпуске по болезни. Я подпишу. Ну? Выбирайте, быстро!

– Миш-ша! – шипение у Феодора Кирилловича вышло угрожающее, но в то же время и странно-просительное.

– Хорошо-хорошо! – отвернулся Мишель. – Я помогу. Всем, чем смогу. Вот только не знаю чем. Все мои предложения вы, Иннокентий Януарьевич, отвергли…

– Давно бы так, голубчик, – невозмутимо кивнул старый маг. – Предложения отверг, да. Потому что все они никуда не годились. Так что начали, господа! Напряженность повышаем по Верховенскому, то есть мне, код «филин». Три наката, четвертый – детонация. Все просто. Не волнуйтесь, что мощности не хватит, – задействуем кое-какие резервы. Вскроем заначку. Дикая магия на то и дикая. Не зря же мавки отсюда поуходили…

Самый глухой час ночи был на исходе. Утих даже сырой днепровский ветер, но в небе, прояснившемся к похолоданию, почему-то не было видно ни звезд, ни луны. Шестеро магов застыли у самой воды. Их еле слышному шепоту вторили склонившиеся ракиты, прибрежная трава, еще державшиеся сухие листья.

Магия пожирала все вокруг – звуки, оттенки, голоса темноты. Что-то немыслимое творилось на берегу, хищное, злое – и ночь над Днепром жадно прислушивалась. Кто-то из ее обитателей, наверное, мнил разжиться добычей, кто-то, напротив, стремился убраться как можно дальше от недобрых мест. Что им людские беды и горести? – иным так и вовсе праздник. Есть чем поживиться.

Маги работали.

* * *

Серега лежал, не отрывая глаз от осторожно и неторопливо пробирающихся немцев. Ясно уже, что не простой они дозор и что чуют залегших впереди врагов. Так скрадывают зверя, так его тропят, но не идут на возможную засаду.

– Фрицы думают – тут вовкулак вросший, – едва шевельнула губами заклинательница.

Серега не стал уточнять, куда «врос» этот самый «вовкулак». Просто выдохнул сквозь судорожно стиснутые зубы и продолжал держать всю троицу на мушке.

* * *

– Она набрасывает маскирующее заклятие, – в тон старому магу уронил Семен. С обычно красноватого его лица сбежал весь цвет.

– Уходит под зонтик, – подхватил Феодор. – Да какой плотный!..

– Мавкина магия, – сквозь зубы процедил Игорь Петрович. – Не удержать, ваше высокопревосходительство!

– И не старайтесь! – Старый маг прикрыл глаза, сухие пальцы его быстро и неприятно шевелились, словно паучьи лапы.

Тьма вокруг сгустилась так, что, кажется, ее можно было потрогать.

– Немцев удерживайте, – миг спустя распорядился Верховенский. – Удерживайте, кому говорю!

– Не… удержать… – просипел Севастиан, словно ему сдавило горло. – Слишком… сильна… нежить…

– Тогда брось! – мгновенно нашелся Иннокентий Януарьевич. – Все остальные разом, по счету четыре, роняем все действующие чары и дистанционно детонируем! Один… два… три…

* * *

С троицей немецких офицеров, только что сторожко подбиравшихся к затаившимся заклинательнице и Сереге, творилось что-то неладное. Они словно выцвели, потускнели, посерели, превращаясь в подобие бледной, скверной кинохроники. Плоские, как на экране, они вдруг подернулись рябью, застыли на месте в нелепых позах.

Серега так и вытаращил глаза.

– Это ты их так?

– Тишшшше! – прошипела заклинательница. Лицо ее вновь желтело, стремительно старилось, покрываясь морщинами, а глаза уходили в глубь черепа. – Нет, не я. Кто-то… другой…

«Да они ж ненастоящие, – вдруг понял Серега. – Картинка, кем-то сюда посланная, кем-то наведенная».

И разом, в ту же секунду, та самая чуйка, выручавшая его и под Киевом, и под Москвой, и в Сталинграде, властно потянула его за руку. Куда угодно, сказала она ему, только прочь отсюда. Прочь, прочь, как можно скорее, бросай все, забудь про ведьму, про задание, про все, беги, спасайся!

Никогда еще он не ощущал столь жуткого и необоримого желания оказаться где угодно, только не там, где был сейчас. И никогда не звучало у него в голове этого голоса, мол, бросай других, оставь их, причем немедленно!

И настолько силен и властен был этот голос, что Серега, словно сомнамбула, потянулся встать, механически волоча за собой автомат.

– Эй! Ты куда?!

Ведьма была рядом, жуткая, неживая, ходячий мерт-вец. И от нее действительно разило тлением – как он мог раньше не замечать, не чувствовать?

Нежить. Мертвяк. Упырь…

Беги, Серега!

Ноги сами понесли его прочь. В груди вдруг сделалось горячо-горячо, он словно враз очутился в раскаленной бане, и каждый глоток воздуха обжигал, отзываясь нестерпимой болью.

Земля метнулась навстречу адской сковородкой, он со всего размаха приложился щекой, взвыл от ожога, покатился – на нем уже дымилась форма.

Кто-то огромный прыжком кинулся на него сверху, прижал к земле, дохнул в лицо смрадом гниющего мяса. Желтые кривые зубы клацнули у самых глаз, костлявая ладонь с размаху ударила по щеке.

Только тут он вдруг ощутил, что испепеляющий жар куда-то исчез, на нем ничего не горит, сам он валяется на спине, мордой кверху, а верхом на нем в совершенно недвусмысленной позе сидит ведьма.

Нет, не ведьма – снова Венера. Тяжело дышит, лицо покрыто пóтом.

– Я… я уже все… – только и смог выдавить Серега. – Я в порядке…

– В каком еще порядке! – прошипела она, слезая с него и сердито одергивая подол. – Что с тобой было?

– Н-не знаю, запылало внутри словно все, а потом и снаружи…

– Угу. Нас убить хотели.

Это, в общем, новостью быть не могло, особенно для тех, кто находится за линией фронта, на вражьем переднем краю.

– Фрицы? Те трое?

– Те трое?! Да окстись, это ж мираж был! Мастер наводил, даже я поверила… А когда стала, как в отряде привыкла, глаза этим «фрицам» отводить, так они и спеклись – иллюзия!

Серега ничего не понимал.

– Какая еще иллюзия? Кто спекся?

– Ты, сержант, по жизни такой тупой или только сейчас прикидываешься?

– А ты не обзывайся, а толком говори! – обиделся Серега.

– Если хочешь хотя б в младшие лейтенанты выбиться, головой надо думать, – нахально бросила она. – Ты у нас везунчик, так ведь?

– Мне-то откуда знать?

– Правильно, откуда тебе знать, ты ведь не маг. Вот сейчас, когда ты горел, а я тебя того, с ног сбила да тушила, я в тебя заглянула. Сила в тебе есть, сержант, только ты сам про это не знаешь. Сила не простая, она, видать, ничего иного не может, как житуху твою спасать, когда судьба на хвост садится. Обычно-то она глубоко зарыта, так глубоко, что никто и не догадается. Или… один-то, похоже, догадался.

– Это кто же? – ничего умнее у Сереги не получалось.

– Ты совсем дурак или как? Тот, кто нас сюда отправил! Генерал твой!

– На измену тебя прошибло, ведьма?! – вырвалось у сержанта. – Слышали, знаем! Кидала нам фашня листовочки всякие, мол, политрук – твой враг, он стреляет тебе в спину!

– Не, точно, дурак, – вздохнула заклинательница. – Выживальщик хренов. Совсем удача глаза застила, последнюю соображалку отшибла? Откуда этот жар, что чуть тебя не спалил?

– Мне-то почем знать? – слабо отбивался Серега. – Ты волшебничать умеешь, ты и смотри. А меня чего спрашивать?

– А ты что же, ничего не почувствовал? – подозрительно спросила она. – Не увидел, откуда прикатило?

– Не, с чего ради? И раньше никогда ничего не видел! И хватит плести, что я какой-то там… какой-то… везло мне просто, поняла? Просто везло! Иначе, будь ты права, так давным-давно забрали б меня и куда-нибудь к фрицам в тыл бы закинули, коль я такой выживальщик!

– Надо же, – ехидно изумилась ведьма, – никак мозги прорезались! И откуда что взялось-то вдруг? Ну, любезник, а дальше как, сам догадаешься? Именно что взяли б тебя, обнаружь любой фронтовой маг такую особенность, взяли б и в разведгруппу, радистом.

– Откуда знаешь?

– Видела, – отрезала Венера. – Забрасывали их к нам, да фрицы тоже не лыком шиты, почти всех повязали. Двое только до нашего отряда и добрались… Ну, спасли, спрятали, все такое. Вот и знаю. Ох и пригодился б им такой везунчик, как ты, ох, и пригодился бы!

– Ну и что? К нам-то это какое отношение имеет?

– А самое прямое. Ты при штабе все время крутился, тут магов – до хренища. А ни один ничего не заметил, не заподозрил. Сила твоя укрыта, что верно, то верно, да только это я говорю, не маг столичный, в академиях обучавшийся. Но генерал-то ваш… – Венера поежилась. – Страх один, а не генерал! Кощей Бессмертный, да и только!

– Ты язык-то придержи!

– Не вскидывайся, не вскидывайся. Не убудет с твоего генерала. Тем более что это он, говорю ж тебе, нас прикончить хотел.

– Не докажешь.

Венера вздохнула.

– Не докажу.

– Ну, так и помалкивай тогда.

Заклинательница послушно замолчала.

– Э-э… Венера?

– Да?

– А дальше-то нам что делать?

– Ты мне молчать велел, товарищ старший сержант, вот я и молчу.

– Хорош, а? – с тоской попросил Серега. – Что делать-то будем? Задание выполнять-то надо?

– Если хочешь задание выполнить, – с убийственным спокойствием сказала Венера, – задание генерала своего, так ничего делать тебе и не нужно. И мне тоже. Нужно, чтобы они нас убили, вот и все. Тогда тут рванет так, что ничего не останется.

– Врешь ты все! Не мог товарищ генерал такого нам приказать! – в отчаянии возмутился Серега. – Не приказывают у нас с собой кончать! Не приказывают – и все тут!

– Ну, не веришь – значит, не верь! – прошипела Венера. – Да только по-иному-то не выходит.

Серега замолчал. Мысли путались. Нет, конечно, всякое на войне случалось, всякое повидал, и как ребята со связками гранат под фрицевские танки бросались, и как раненые себя подрывали, чтобы только в плен не сдаваться, и как амбразуры собой закрывали; а в газетах читал, как летчики подбитые машины на таран вели, хотя могли бы спастись, с парашютом выпрыгнуть…

Но никто никогда не отдавал приказа, иди, мол, солдат Петров, с гранатой и взорвись вместе с танком. «Уничтожить любой ценой» – это да. Это он сам сколько раз слышал.

Но чтобы посылать именно с тем, чтобы человек сам бы взорвался, – не было такого. Даже в сорок первом. Были задания опаснейшие, были гибельные. Были такие, что никто с них не возвращался.

Но никогда смертников никто не посылал. Словно запрет какой-то действовал.

Про самураев, припомнил Серега, такое и верно рассказывали. Даже в кино показывали – в фильме «Победа на Халхин-Голе». Его Серега еще до войны видел, в память запало накрепко.

«Значит, моя очередь теперь?» – отрешенно подумал он. Подумал именно отрешенно, словно не с ним все это творилось, а с кем-то на белом экране, а сам он сидит, лузгая семки, сдвинув кепку-малокозырку на затылок, и смотрит новое кино, цветное и звуковое. «Форсирование Днепра»…

– Ничего я тебе не докажу, – говорила тем временем Венера. – И верить мне не призываю уже, вижу, не пронять тебя. Но и дóхнуть тут просто так, без пользы…

– Как это «без пользы»? – тихо сказал Серега. – Как это «без пользы»? Сама ж сказала, снесет оборону у фрицев. Оборону снесет, наши пойдут, наконец, за Днепр. Кровью не умывшись. Не как у Букрина…

Ведьма глядела на него, криво усмехаясь.

– Нельзя мне умирать, – резко сказала она. – Дел у меня еще много. Я живая куда больше пользы принесу, чем мертвая. Я тебе не граната – швырнул, взорвалась, если надо – кидай следующую. Я умереть за Родину могу, но по своей собственной воле. Такой вот у меня заскок, сержант.

– На войне идешь и приказ выполняешь, – прежним голосом сказал Серега. – Бывает, что и умереть надо. Двум смертям не бывать…

– А одной не миновать, – докончила ведьма. – Вот я и хочу сама себе смерть выбрать. А генерал твой – дурак набитый, вот и весь сказ. Вызови он добровольцев, вручи он нам хоть какую бомбу магическую, вели он, мол, хоть какой ценой, но донесите до Чертова Лога, потому как иначе не взломать нам фрицеву оборону, – неужели мы б отказались бы? Тем более с тобой, таким удачником-выживальщиком? И вызвались, и пошли бы, и бомбу бы донесли, вот ведь какая история…

– А что ж товарищ генерал нам такого не поручил? – глуповато спросил Серега.

– А черт его знает! Может, не верил. Может, думал, что спасуем мы. Испугаемся, не донесем ценный груз, бросим где-нибудь под кустами… А может, фрицевским магам у него веры больше – дескать, засекут, обнаружат раньше времени, и все…

– Бомбу и самолет может. Люди-то зачем?

– Ну кто ж их знает, бомбы ваши? Может, такие есть, какие на самолете поднимать нельзя.

– Чепуха. Нет таких бомб. Иначе фрицы ничего б не оставили ни от Москвы, ни от Ленинграда…

– Хватит, а? – Венера уселась прямо на землю. – Есть бомбы, нет… какая разница? Генерал твой нас сюда умирать отправил. Не задание опасное исполнить, не языка взять или мост взорвать, когда, как мой дед говаривал, или грудь в крестах, или голова в кустах – а на смерть. Мы эта бомба, говорю ж тебе! Ты, вернее. Ты – бомба, я… ну, наверное, тоже бомба, только не столь сильная. Скорее уж – запал, как у гранаты ручной. Ну, решай теперь.

– Чего ж решать? – тихо сказал Серега. – Раз надо, значит, надо. Если мы с тобой можем нашим дорогу открыть – значит, откроем. Никуда я отсюда не пойду. А ты… ты как хочешь.

Венера несколько мгновений смотрела на него, без выражения, мертвыми глазами.

– Вот и отлично. Пойду я, пожалуй. Пока партизанила, кучу фрицев перебила, всем хороша была. А наши пришли – и пожалуйста, враз на смерть погнали. Нет уж. Своей головой думать приучилась. Еще не одного фрица к праотцам спроважу. А ты сиди, удачник-выживальщик. Недолго ждать осталось.

«Товарищ генерал ведь говорил… Товарищ генерал предупреждал…» – слабо шевельнулось в голове у Сереги, но руки за автомат так и не взялись.

– Бывай здоров, сержант. А я похожу, посмотрю, глядишь, чего и надумаю.

Серега не ответил.

* * *

Самый глухой час ночи миновал, вновь задул холодный ветер, шевельнул край плащ-палатки, прошелестел в тростниках у берега. Утро было близко – но лучше б ему было вовсе не наступать.

«Летучая мышь» под потолком палатки давала мало света. В темноте едва-едва угадывались лица полковников. Сам Иннокентий Януарьевич сидел, плотно сжав губы и медленно помешивая ложечкой чай. Воду он вскипятил сам, мимоходом, слегка шевельнув пальцами, словно и забыв про всю и всяческую маскировку.

Бледные длинные пальцы плотно обхватывали подстаканник, словно гранату.

– Ваше…

– Помолчите, Мишель. Я размышляю.

Тишина.

– Повторяю, ваше высокопревосходительство, я готов пойти. Добровольно. Хоть сейчас. Еще не поздно…

– И я тоже.

– И я.

– И я.

– Мы все готовы.

– Не можете сказать ничего умного – молчите, – брюзгливо ответил товарищ генерал-полковник. – Никто никуда не пойдет. Ни у кого нет такого запаса, как у нашего сержанта Сергея.

– Она отбила наш удар…

– Мишель, вы поистине невыносимы. Страдаете недержанием речи?

– Ваше высокопревосходительство! – взмолился высокий гвардионец. – Ну, неможно так сидеть-то! Ночь скоро минет, наступление начинать надо! Или что другое делать!

– Ну, хорошо, – с видом доведенного до крайности страдальца вздохнул Верховенский. – Венера, наша мавка, удар отбила, это верно. Жаль, жаль, что не нашли мы ее до войны, хорошего мага бы вырастить успели, ну да ничего не поделаешь. Но сейчас нам остается только ждать. Когда нежить остается цела после такого потока силы, что с ним происходит? Он рассеивается, поглощается или отражается полностью?

– Теорема Верховенского-Саттера, – слабо улыбнулся бородатый Феодор Кириллович. – Граничные условия Яблокова-Лернера-Гришина.

– Рассеивается, конечно же, – пожал плечами Игорь Петрович. – Почти полная диссипация, изменение частоты биений природного фона…

– Именно, господа. Изменение частоты биений природного фона. Говорил же я вам, что и на такой случай у меня план найдется?

Наступило молчание.

– Вы, ваше превосходительство, гений. Хоть и злой.

– Спасибо, Мишель, дорогой, это лучшая похвала. Именно что злой. В наши времена добрые как-то не выживают. Так что ждем. Если я прав и рассеяние даст должный эффект…

– А если нет? – после паузы рискнул Мишель.

– А если нет, – ровно и холодно ответил Иннокентий Януарьевич, – за линию фронта пойдем мы все.

* * *

Серега не знал, сколько прошло времени. Он все ждал, ждал последнего гибельного удара и никак не мог дождаться. Наплывал серый туман, в нем тонул наведенный Венерой морок, все эти кресты, ограды и прочий кладбищенский антураж.

Что делать? Ползти? Бежать? Спасаться? Эх, а ведьма-то сбежала-таки. Слабаком ты оказался, старший сержант, даже расстрелять ее не смог за отказ выполнять задание.

К нему все увереннее и настойчивее подбирался холод. Луна закатывалась, восток начал светлеть. Скоро и утро. Сквозь тишину стали пробиваться привычные всякому фронтовику звуки – далекая-предалекая канонада, редкие выстрелы выше и ниже по Днепру; а вот и зарычали моторы, на сей раз совсем близко.

Немцы. Выдвигаются куда-то, и даже не очень скрываются.

«Ну не медлите уж, пожалуйста, а?» – про себя попросил он своих. Решили взорвать – так взрывайте. Я вот не герой, нет, никак не герой. Вдруг не выдержу, сбегу, как эта ведьма?

Неподалеку в рев моторов вмешался еще какой-то звук, совсем низкий и басовитый. Видать, фрицы запустили что-то особо мощное.

Несколько минут Серега просто сидел и слушал. Но затем звуки из внешнего мира вновь стали тонуть, угасать, зеленоватую полоску рассвета вдоль восходного горизонта словно задернули занавеской, вновь воцарилась темнота, даже луна канула. По всем сторонам опять поднимался надоевший уже лес старых покосившихся крестов.

Ведьма возвращалась. И притом очень быстро.

– Сержант! Эй, сержант! Везунчик!

– Чего тебе? Чего разоралась? – злым шепотом одернул ее Серега.

Венера бросилась наземь рядом с ним. Она вновь стремительно старела, превращаясь из молоденькой девчонки в древнюю чародейку.

– Слушай сюда, удачничек, – прошамкала она. – Похоже, свезло нам с тобой, свезло крупно! Глянь, кто пожаловал! Да не высовывайся так! Дай круг сперва очерчу…

Среди крестов медленно тащилась одинокая фигура, издалека казавшаяся закутанной в какой-то причудливый плащ.

– Эт-то кто еще такой?

Фигура брела словно на ощупь, то и дело натыкаясь на могильные кресты, опрокидывала их, ломала, но, ничего на замечая, шагала дальше с неумолимостью танка.

Приземистый, косолапый, с длинными, до земли, руками. Даже в темноте видно было, как он черен. Или не видно, или это Серега просто знал, что оно именно так?

А это что? Что за свита появилась у него за спиной? Что за твари и тварюшки, с красными глазами, с красными распахнутыми пастями, с рогами, на которых тоже пляшут алые огонечки?..

– Дождались, – выдохнула ведьма, древняя старуха, почти живой труп. – Вий-батюшко. Как писал Николай Васильевич, «над всеми гномами подземными начальник». Вилы несут железные, веки ему поднимать…

Серега сглотнул. Ну да, с генералом всякого повидать довелось. Но такого…

Нечистая сила шествовала торжественно, властно, гордо. Ну, ровно первомайская демонстрация.

– И что теперь-то? – выдавил Серега. – Они ж к нам тащатся…

– Угу, – кивнула ведьма. – Ну, вот и посмотрим, милок, насколько хороша твоя сила, превозможет ли гостей незваных…

Свита Виева на первый взгляд насчитывала несколько сотен тварей. Иные поднимались в воздух на перепончатых крыльях; иные катились по земле, словно футбольные мячи; третьи ползли, подобно панцирным черепахам, сокрушая все на своем пути.

– Т-ты ж говорила… – только и выдавил Серега.

– Ну да, – спокойно сказала ведьма, сейчас – уже совершенный живой труп. – Никакое заклинание Вия не остановит, все обереги он своим взглядом разрушит. Только твоя собственная сила и превозможет.

– А… а ты-то… сама-то… сейчас… – запинаясь, пролепетал старший сержант.

– А чего я? Мое дело – сторона. Выведу вот Вия к немцам, а дальше уж как карта ляжет.

– В-выведешь? Это как?

Ведьма воззрилась на него глубоко провалившимися буркалами. Внутри черепа слабо мерцала пара желтых огоньков.

– А вот так и выведу, – раскрылся безгубый рот. – А ты смотри, везунчик, смотри, как я, партизанка Венера Коригина, Вия додревнего на фрицев натравлю. Вий – это тебе не мелкая нечистая сила, тут никакие фашистские заклятия не помогут…

– Партизанка? Коригина Венера? – не выдержал Серега. – На себя глянь! Труп трупом!

– Мало ль что тебе блазнится, счастливчик. – Ведьма беззаботно отмахнулась костлявой кистью, по которой можно было б изучать анатомию. – Ляпнет же такое! Ну, смотри теперь, как я Вия поведу, да гляди, от меня не отставай, но и не высовывайся!

Серега не успел сообразить, как это ему предстоит разом и «глядеть», и «не отставать», да притом еще и «не высовываться», как ведьма вдруг встала во весь рост и шагнула навстречу Вию и его свите.

– Вию, господине! – голос ее резанул нежданным визгом. – Прииде, господине, до мене!

Серега аж дышать перестал.

А ведьма шагала и шагала навстречу Вию и его свите, шагала легко и свободно.

– Прииде, господине, до мене!

«Это по-каковски она? Ни по-русски, ни по-украински…»

Вий остановился, повел круглой, покрытой густыми волосами башкой из стороны в сторону. Несколько тварюшек поменьше подскочили к нему, что-то запищали неразборчивое; сам же Вий с шумом втянул ноздрями воздух.

И – пошел себе дальше, прямо к Сереге.

Ведьма зашипела, кинулась в сторону, явно намереваясь увести Вия прочь от сержанта.

– Вию, господине! Прииде до мене! До мене! Тебе, Вию, господине и пане, прикликаю!

Вий фыркнул, громко, словно лесной кабан. И продолжал идти, куда и шел, прямо к сержанту.

– Вию! – взвыла ведьма, и Серега различил нотки паники. – Вию, пане! Зачем до мене не ходишь?! Зачем путь отворачиваешь?!

Вий остановился. В свете вдруг проглянувшей луны сержант увидал его лик – жуткий, изломанный, словно выгнутый из кровельного железа. И опущенные до самой земли веки. Да-да, те самые.

– А ты почему не со мной? – сказал Вий вдруг замогильным, низким, рокочущим басом. – Тут твое место, со мной, ведьма. Иди ты ко мне! В моей свите тебе самое место! Не носит тебя больше земля, мертвая ты!

– Ме… – подавилась ведьма. – Как мертвая?! Лжешь ты, тварь подземная! Живая я! И ты силы моей послушаешься!

– Послушаюсь, как же, – прогнусил издевательски Вий, и вся свора его тотчас разразилась угодливо-визгливым хохотом. – Мертва ты, чаровница! Заждалось тебя царство посмертное! Со мной тебе ходить, ведунья!

Ведьма только помотала головой, словно на слова уже не хватало сил. Мотала и пятилась, согнувшись в три погибели, словно солдат под обстрелом.

Серега только и мог что прижиматься к земле, ни жив ни мертв.

Венера – по-прежнему жуткая старуха, ходячий труп – оказалась рядом, бросилась ничком наземь, плечи затряслись. А Вий все надвигался и надвигался, неумолимо, никуда не торопясь.

– П-послушай… – Серега осторожно тронул спутницу за плечо. – Ноги уносить надо. Или…

– М-мертвая… – вырвался сдавленный всхлип. – Как же так? Почему? Отчего?

– Да брешет эта нечисть! – горячо выдохнул сержант. – Ты кому веришь-то? Твари адовой?!

– Вот она-то и не соврет никогда… Была б я живая, он за мной бы двинул, свита б его… Не пройдет Вий мимо живых, отвернуть не сможет. Вот и сейчас к тебе тянет…

– Так бежим тогда! Бежим, Венера!..

– Нет, – тихо сказала ведьма. Села, обхватив коленки под белым балахоном-саваном. – Прав был генерал твой, только тебя зря сюда отправил. Беги, Сережа. Беги, хороший мой. А я… сама. Запал он запал и есть. А что ему взрывать – уже без разницы. Беги, Сереженька. И… того… до Победы доживи.

– С ума сошла!.. – только и успел выдохнуть сержант, но Венера уже шла навстречу Вию. Шла, по-прежнему согнувшись, выставив пальцы, словно когти.

Вий осклабился, показывая железные зубы.

– Поднимите мне веки!

– Воля твоя, Вию, господине, – услыхал Серега негромкой голос Венеры. Венеры, не ведьмы. – Мне позволь, коль в свиту свою зовешь-манишь.

«Беги, сержант», – раздалось в самом ухе.

И Серега побежал.

Венера шла навстречу Вию и больше не сгибалась. Исчезали седые космы, выпрямлялись плечи, и последние шаги сделала уже не ведьма, но – молодая девчонка, партизанка, комсомолка Коригина.

Вий остановился, повернул к ней голову, широкий рот расплывался в ухмылке.

– Ко мне иди, ведунья. У меня тебе самое место. Ни на небе, ни под землей – тут, у меня тебе ходить отныне, души живые губить. Ну, давай же – на колени встань да…

Что еще хотел потребовать Вий от новообретенной свитской, Серега так и не узнал – потому что Венера гибким молодым движением вцепилась Вию в веки, рванула их вверх, рванула что было силы, впиваясь в страшилище, обвиваясь вокруг него так, что не оторвешь.

Беги, Серега.

И последнее, что он видел и слышал, – как взвыл уже сам Вий, как впились в плечи Венеры его железные пальцы, но поздно, слишком поздно, открылись веки, и мертвящий взгляд Вия скрестился с горящим взглядом заклинательницы.

А потом земля встала дыбом, и больше Серега уже ничего не помнил.

* * *

В скудно освещенную палатку возле днепровского берега вдруг ворвался Мишель.

– Смотрите, господа, смотрите!

Остальные четверо полковников разом кинулись к выходу, так, что получилась даже давка. Иннокентий Януарьевич Верховенский остался сидеть, где сидел, лишь еще выше задрал голову, а губы его сжались в тонкую и плотную белую линию.

Над западным горизонтом, над заднепровскими кручами, куда уже тянулись первые лучи рассвета, стремительно рос, тянулся вверх, к облакам, рыже-черный гриб чудовищного взрыва. К нему прибавился второй, третий, четвертый – к Днепру катились волны пламени, поглощая на своем пути все – капониры и блиндажи, пулеметные гнезда и батарейные позиции, танки и орудия, снаряды, цистерны с топливом, минные поля, полосы колючей проволоки – все.

И деревья, и холмы, и днепровские плавни – все утонуло в огне, все сделалось его добычей. Даже по речной глади растеклись его жадные, ненасытные языки, обшаривавшие все в поисках поживы.

Днепр потек кровью. Широко, от берега и до берега, воды его покраснели, и восходные лучи отпрянули словно в ужасе.

Содрогнулась под ногами земля, тяжело вздохнули подземные глубины, овраги и балки, пещеры и тайные ходы. Логовища и укрывища, подвалы – а в старых домах поблизости, что были еще целы, кое-где просели потолки, пообсыпалась штукатурка, а иные стены так даже и вовсе потрескались.

А взрывы все следовали и следовали и не кончались, и непонятно уже было, что там могло рваться.

Иннокентий Януарьевич выпрямился. В палатке он оставался один, и никто не видел, как вновь сгустилась тьма за его плечами, а тонкие губы растянулись в улыбке злого удовлетворения.

От полыхавшего в Заднепровье пожара сделалось светло, точно днем.

Стремительной рысью примчался один из порученцев, торопливо, захлебываясь, принялся докладывать.

– Товарищ генерал! Товарищ член Военного совета! Товарищ Константинов на связи! Требует вас сей же час к аппарату!

– Георгий Константинович – очень-очень нетерпеливый человек. – Верховенский сцепил тонкие длинные пальцы, принялся их рассматривать с таким вниманием, словно от этого зависела его жизнь. – Что ж, успокоим товарища представителя Ставки. Его приказ выполнен. Путь за Днепр открыт. Можно начинать переправу.

Старый маг криво усмехнулся, повел зацепеневшими плечами. Вышел из палатки, глянул, прищурившись, на бушующую на том берегу огненную бурю.

– Говорил же я вам, – бросил он на прощание своей свите.

И зашагал следом за порученцем – туда, где на проселке осталась охрана и в числе прочих – машина со «средствами спецсвязи», как это именовалось в официальных бумагах.

Мишель смотрел вслед Верховенскому со странным выражением.

– Не подвела нас Венера. Товарищ боец. Комсомолка Коригина…

Феодор Кириллович встал рядом, коснулся плеча гвардионца, тяжело вздохнул.

– Можно ее было вытащить, Федя. Можно было.

– Миша… Прав Иннокентий Януарьевич, она ведь уже того, нежить… Была.

– Не необратимо, – тяжело уронил Мишель. – Можно было хотя бы попытаться. Я видел – один раз – как вернули такого вот…

– Кого ж это? – наморщил лоб бородач.

– Угадай, – отвернулся волынец. Феодор Кириллович пошевелил губами, возвел глаза к небу, где по низким облакам по-прежнему плясали отблески чудовищного пожара, потом вдруг охнул.

– Постой… неужели… самого?

– Понимай как хочешь, – огрызнулся гвардеец.

Но Феодор Кириллович не обиделся. Только долго еще после этого качал головой.

* * *

– Э, Петро, а тут-то кто? Человек никак?

– Точно, Михалыч, и живой притом!

– Наш? Аль немчура?

– Наш вроде… точно наш. Тяни давай!..

– Эй, парень! Слышишь меня?

– Да он контужен, точно…

– Крови нет? Не ранен?

– Нет вроде… Завалило, а так цел.

– Ну, паря… В рубашке ты родился, точно тебе говорю…

Серега болтался, как кукла, в чьих-то руках, глядел в небо – светлое, яркое, дневное. Словно в немом кино видел он идущую мимо технику, танки и самоходки, видел, как топала пехота, – и думал, что скажет генералу.

И что с генерала спросит.

Примечания

1

Константинов – во время войны оперативный псевдоним Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

(обратно)

2

Автору прекрасно известно, что в нашей реальности 502-й тяжелый танковый батальон находился в это время совсем в другом месте.

(обратно)

3

Автору прекрасно известно, что в нашей реальности фильм «Кощей Бессмертный» режиссера Александра Роу был снят только в 1944 году.

(обратно)

4

Бить, так бить (нем.).

(обратно)

5

Имеются в виду бои на реке Стоход в Волынской области Украины 15–22 июля 1916 года, в ходе которых русская гвардейская пехота потеряла около половины своего состава. Восполнить эту убыль было уже некем.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg