«Страна, о которой знали все»

…Я стою у окна, напряженно вслушиваюсь в каждый звук, не отрываю глаз от зеленой стены леса. В лесу – смерть, и оттого мирные деревья кажутся оборотнями. До леса что-то около двухсот метров, мой домик – обыкновенное загородное прибежище охотника – стоит на открытом месте, и только благодаря этому я еще жив. Но те, что за мной охотятся, бросятся в атаку с наступлением темноты, я это знаю, и знаю, что они не уйдут. Их человек шесть, они вооружены автоматами, а я один, у меня есть винчестер и служебный пистолет, но в темноте меня не спас бы и пулемет. Может быть, они просто подожгут домик – у них хватало времени, чтобы смотаться в город за какой-нибудь зажигательной бомбой. Так что мне остается надеяться лишь на эту крашеную грымзу, секретаршу Тэда. Если она найдет его и передаст то, что я просил передать, я спасен, – если только Тэд захочет меня спасать…

Мое имя – Патрик Грэм. Мне тридцать четыре года, я имею воинское звание подполковника, но никогда не ношу мундира, потому что работаю там, где форму никто не носит, – в разведывательном управлении. Сектор «Африка». В настоящее время я – начальник особой группы, занимающейся африканской республикой Гванеронией. Вы слышали о ней? Разумеется: вот уже месяц все газеты мира непрерывно помещают материалы о развернувшихся там боевых действиях – отряды полковника Мтанга Мукиели, сторонника идеалов западного мира, теснят войска прокоммунистически настроенного премьера Амбруаза Букиры, контролируют уже две трети территории страны и не сегодня-завтра овладеют столицей. Это знают многие, но никто не знает, что только от меня зависит, возьмут ли отряды Мукиели столицу. Или от меня уже ничего не зависит?

Дело осложняется тем, что ничего этого нет, ничего и никого. Нет Гванеронии и десяти миллионов ее населения, нет шахт и приисков, нет премьера Букиры и полковника Мукиели. Впрочем… Иногда сам я начинаю сомневаться – может быть, существуют все же где-то за океаном и Гванерония, и мятежники? Ведь полковнику Мукиели переправлено на сорок миллионов оружия и военной техники, из-за развернувшихся там событий здесь, в этом городе, погибли несколько человек, и меня осаждают в собственном охотничьем домике агенты секретной службы дружественного нам государства… Господи, я в тебя не верю, но помоги, защити, заслони от выпущенного нами самими джинна!

Полковник Мукиели родился в возрасте сорока лет.

Этот день не был понедельником, а число – тринадцатым. Была среда, двадцать пятое мая, прекрасное во всех отношениях утро. С утра я принялся за сводку для генерала, к одиннадцати часам закончил и понес бумаги.

Генерал Райли, начальник нашего отдела, – личность незаурядная. Выглядит он как типичный тупой солдафон, какими их рисуют карикатуристы: нескладная фигура, грубое лицо, словно вырезанное из сырого полена тупым секачом. Но за этой банальной внешностью кроется умный, интеллигентный, энергичный человек, кстати сказать, знающий наизусть почти всего Киплинга. И единственная его слабость – частенько цитировать «железного Редьярда».

Я вошел. Он пригласил меня сесть и несколько минут дочитывал только что полученные последние донесения.

– Совсем неплохо, Патрик, – сказал, прочитав. – Те парни, в Квеши, доказали, что мы не зря ухлопали деньги на их учебу. Полюбуйся – они подпалили-таки фабрику. Как корова языком слизнула… По мнению ребят из экономического отдела, это отбросит черненьких лет на пять – средств для восстановления у них нет и неизвестно, когда будут. Это удар по всей промышленности.

– Потери были?

– Трое. А у тебя что?

– Ничего выдающегося, – сказал я. – За истекший месяц в моем районе произошло двенадцать вооруженных столкновений и восемь успешно проведенных диверсионными группами заданий. Правительственные войска потеряли сто одиннадцать человек, причинен материальный ущерб в семьсот тысяч четыреста девяносто один доллар.

Затрещал телефон. Райли снял трубку, послушал и приказал:

– Тогда уберите его. Нет, лучше за городом, – он повесил трубку. – А потери вторгавшихся групп, Патрик?

– Девяносто восемь человек, восемь бронетранспортеров, семь минометов, четыре вертолета.

– Это плохо. Сплошные убытки.

– Ничего не поделаешь, – сказал я. – Качество противовоздушной обороны и оперативность вооруженных сил черномазых повышаются. Это неприятный процесс, но мы бессильны его остановить.

– Плохо, плохо, – он выбрался из-за стола и зашагал по кабинету мягкой кошачьей походкой. – Патрик, оставим казенные фразы. Наверху весьма и весьма нами недовольны. На последнем совещании нашу деятельность в глаза назвали игрой в солдатики. Все эти стычки местного значения, наскоки через границу, неудачные покушения и невзорвавшиеся посылки. Мне предложили, если ничего у нас не изменится, передать Фришу спецнадбавку к ассигнованиям.

– Черт знает что, – сказал я. – Из-за того переворота, что ли?

– Вот именно.

– Но, в конце концов, эта страна едва ли не меньше нашей столицы…

– Но это – страна, – сказал Райли. – Государство. Полковник Фриш провел блестящую операцию, приведя к власти в некоем стратегически расположенном государстве дружественное нам правительство, тут же подписавшее все необходимые соглашения. Звучит? Что по сравнению с этим наши рапорты о подожженных магазинах и разгромленных автоколоннах? Нам просто снова напомнят, сколько стоят вертолеты и подготовка командос. Фришу плевать, что это был крохотный островок, и начальству плевать. Фриш бегает именинником, будто он сам разгонял тамошний парламент.

– Нас прижмут, – сказал я. – К тому идет.

– Уже прижимают – вот-вот лишат прибавки… Патрик, сейчас нас может спасти только какое-нибудь шумное, громкое дело – война, восстание, переворот. Неважно что, лишь бы это случилось в нашем секторе Африки, лишь бы это получило широкий резонанс, лишь бы мы проявили оперативность. Пусть эту войну наши люди даже проиграют… хотя, конечно, лучше выиграть.

– Я готов рискнуть, – сказал я. – Намажусь ваксой, полечу в Африку и обстреляю из базуки какое-нибудь наше посольство.

Он не улыбнулся в ответ. Посмотрел мне в глаза и медленно сказал:

– Еще одна такая шутка, и я пошлю тебя претворять ее в жизнь, честное слово.

Он даже не процитировал что-нибудь подходящее к случаю из Киплинга, и это был вовсе уж скверный признак…

Я ушел от него в расстроенных чувствах и, словно специально для того, чтобы окончательно испортить мне настроение, в коридоре мне попались двое парней из отдела Фриша. Эти подонки весело обсуждали во все горло свои повышения и премии, нежно поглаживали новенькие военные ордена на лацканах. И предложили мне перебираться к ним, пока есть свободное место: младшего статистика, правда, но ты не ломайся, Патрик, а то ведь может быть и хуже, понизят Тэда Райли и засунут резидентом в какую-нибудь из неперспективных стран, а тебя переведут на нижеоплачиваемую подсобную работу, вроде чтения переписки конгрессменов, и куда ты тогда денешься, прощай твои мечты о подполковничьих погонах, так что идем к нам, пока не поздно.

Я пожелал им завтра же дождаться демократического контрпереворота и отправился к своим. Там я застал идиллическую картину: Моран увлеченно рассказывал Кастеру, как он вчера увел из незнакомой компании шикарную девочку, ухитрившись при этом не получить по морде от незнакомой компании, перед Берренсом лежал буклет международной автомобильной выставки, Крофт трудолюбиво изготовлял фотомонтаж (голова Берренса и тело обнаженной девицы), Паркер болтал по телефону, и сразу видно было, что с подружкой.

Я высказал этим мерзавцам все, что о них думаю, но мерзавцы нахально заявили, что они провернули все текущие дела, оприходовали подорванные линии электропередачи и сожженные мосты, поплакали над сбитыми вертолетами, а если случилось, наконец, что-то грандиозное, то они готовы сомкнутыми рядами ринуться в бой.

Мне нечем было крыть, пришлось заткнуться и удалиться в свой кабинет. Тут появился Бэйб, и мне, как всегда в таких случаях, захотелось очутиться на другом конце света. Например, в Китае – потому что Бэйб не знает китайского и не сможет расспросить аборигенов, куда я подевался.

Это шестифутовое румяное чудовище – мой дальний родственник по тетушке Эмилии, и славится он двумя вещами – феноменальной невезучестью и полной неспособностью с ней бороться. Если когда-нибудь случится так, что с орбитальной станции кому-нибудь свалится на голову ведро с краской, то этим неудачником будет Бэйб, и не спорьте. После того, как он последовательно становился учителем, клерком, полицейским, секретарем политического деятеля, пожарным – и с пугающей регулярностью терял место максимум через неделю после поступления на него, тетушка Эмилия вспомнила обо мне, а я вспомнил, что по ее завещанию мне полагается шестьдесят тысяч, но в случае моего отказа принять участие в судьбе Бэйба денежки могут достаться какому-нибудь приюту для престарелых попугаев. Тетушка Эмилия обожала попугаев.

Я принял в Бэйбе участие. К моему удивлению, он прошел все тесты и испытания и был признан годным для работы в разведке. Я решил было, что полоса неудач для него кончилась, но последующие события показали, что Фортуна и Бэйб – вещи несовместимые. Райли определил его наблюдать за проживающими в нашем городе африканцами, но на этом поприще Бэйб ухитрился за неделю прозевать троих из объектов наблюдения, раскрыться перед двумя другими и угодить в полицию как подозрительная личность. Когда он принял негра-швейцара из отеля «Холидей» за сотрудника ангольской разведки и вызвал опергруппу (в результате на полчаса застопорилось уличное движение и восемь пострадавших содрали с нас сорок тысяч компенсации), Райли пообещал, что вышвырнет его, если в течение трех дней от него не будет получено хотя бы строчки по-настоящему дельной информации. Обрадовать эта новость могла разве что престарелых попугаев.

– Ну? – спросил я, когда проклятый любимый родственник вошел в кабинет. – Если ты скажешь, что пришел пустой, я тебя повешу на люстре.

– Вешай, – грустно разрешил Бэйб. – Вешай меня, Патрик, ничего у меня нет.

– Послушай, – сказал я. – Мы подозреваем, что этот африканец в свободное от чтения лекций время работает на свою разведку. Ты неделю таскался за ним и ничего не принес. Ну хоть один разговор, хоть одну фразу, которую можно было бы истолковать двояко? Хоть одну встречу, выглядевшую подозрительно?

– Ничего нет. Встречается он в основном со своими студентами.

– О чем говорят?

– Думаешь, я понимаю? Сам скажи, можно ли придать двоякий смысл такому вот перлу, – он заглянул в блокнот. – «Возможные пути построения сложных эфиров меняются в зависимости от состава и строения кислоты и спирта». Учти, я еще самое простенькое записал.

– Да, – сказал я с отвращением. – Ученые чертовы.

– Может, он яд делает? – с надеждой спросил Бэйб.

– Ага, и хочет отравить президента. Иди-ка ты к сочинителям комиксов с такими идеями.

– Но вы же хотели отравить этого…

– Так то мы, – сказал я. – Нет, Райли тебя вышвырнет.

– А тетушка Эмилия перепишет завещание, – мстительно ответил этот подонок.

Он сидел, грустно ссутулившись, а у меня блеснула великолепная мысль. Это попахивало авантюрой, но могло и сойти с рук.

– С кем сегодня встречался твой проф? – спросил я.

– С какой-то девицей.

– О чем говорили?

– О проблемах современной химии. Я сунул в машинку лист бумаги и напечатал:

Начальнику отдела «Африка-Дельта»

РАПОРТ

Довожу до Вашего сведения, что объект слежки – профессор Мтагари, находящийся в нашей стране по программе культурного обмена, сегодня при встрече с неустановленным лицом женского пола сообщил данному лицу, что в республике Гванерония группа военных выступила против прокоммунистического режима.

Лейтенант Корберс

– А теперь подпиши и неси к Райли.

– Это где же такая Гванерония?

– Такой страны вовсе нет, дубина, – сказал я.

– Ты с ума сошел?

– И не собирался, – сказал я. – Какая тебе разница, есть такая страна или ее нет? Не ты о ней говорил, а твой профессор. Не станет же Райли копаться в справочниках, разыскивая твою Гванеронию, – мало ли крохотных, почти забытых стран? Подошьют в дело и забудут.

Бэйб подписал рапорт и унес его Райли. Некоторое время я наслаждался покоем и тишиной. Вдруг дверь с грохотом распахнулась, в кабинет ворвался Тэд Райли, выдернул меня из-за стола, выволок в коридор и потащил куда-то со скоростью крылатой ракеты. Встречные шарахались.

– Куда ты меня? – опомнился я метров через двадцать.

– К шефу! – завопил Райли, сияя. – Патрик, дорогой, ты и не знаешь, наверное, что за алмаз откопал твой парень! Это же дождь благодатный во времена великой суши! Время собирать камни и время разбрасывать камни! Отец у него был евангелическим проповедником, иногда это чувствуется.

– Что там за алмаз?

– Мятеж! – вопил Райли. – Понял, болван, понял, голубчик? Мятеж в стране, где есть нефть, военные выступили против красного премьера! Мне приказано вернуть всех из отпусков, и никаких денежек Фришу! Да здравствует Гванерония!

У меня похолодело в животе, но мы были уже перед дверью Святилища, вломились туда без доклада, и ведьма-секретарша лишь ободряюще улыбнулась нам вслед.

Шеф сидел за столом – он всегда сидит за столом, никто никогда не видел, чтобы он стоял или ходил по кабинету, и всегда на столе лежат голубая папка и золотая авторучка, и постоянно на шефе один и тот же серый костюм с бордовым вязаным галстуком. Злые языки твердят, что шеф и спит за столом в той же позе, а кое-кто с оглядкой нашептывает, будто шеф и не человек вовсе, а робот, присланный к нам для испытаний, и якобы какое-то суперсекретное предприятие уже выпекает таких роботов десятками. Проверить это невозможно – не станешь же колоть шефа булавкой.

– Генерал Райли. Майор Грэм, – сказал шеф. – Прошу внимания. Как мне только что доложили, в Африке, в стране, располагающей значительными нефтяными ресурсами, началось восстание против прокоммунистического режима. Майор Грэм, как сообщил мне лейтенант э-э-э… Корберс, вы являетесь лучшим специалистом по э-э-э… Гванеронии. (Я обмер.) Вы назначаетесь начальником особой группы «Гванерония» отдела «Африка-Дельта» с присвоением звания подполковника. Ваша задача – немедленно представить всеобъемлющие данные о политической обстановке, экономическом и военном потенциале, повстанцах, их руководителях, помощи режиму со стороны коммунистов, позиции ОАЕ и ООН. Вы, генерал, разработайте все возможные варианты помощи повстанцам: поставка оружия, обработка общественного мнения. Лейтенанта Корберса – резидентом в Гванеронию с присвоением звания капитана. Через час доклад должен лежать у меня на столе – я уже звонил президенту, он будет ждать. Все. Вы свободны.

До двери я еще дошел, из кабинета я еще вышел, но не помню, что было в коридоре. Очнулся я на диване в кабинете Райли, без пиджака, с развязанным галстуком и мерзким вкусом какого-то лекарства во рту. Вокруг столпились все мои подчиненные и изрядное количество посторонних.

– Очухался! – обрадовался Райли. – Вот что делает с человеком радость – как только узнал, что ему дали подполковника…

– Господи, Тэд, – простонал я. – Ради бога, выгони их всех и запри дверь, я тебе кое-что скажу…

Через несколько секунд посторонние оказались в коридоре, а дверь на запоре – Райли умел понимать с полуслова и создавать рабочую обстановку.

– Нужно срочно что-то делать, – сказал я. – Никакой Гванеронии нет. Нет ее, понимаешь?

– Ты что, нагрузился с утра? Или травка?

– Да пойми ты! – взвыл я. – Этот проклятый рапорт придумал я, чтобы ты не уволил Бэйба, понимаешь? Чтобы была хотя бы строчка дельной информации. Черт с ним, с моим новым званием, лишь бы выпутаться.

– Вот теперь верю, – сказал Райли. – Ты и в шутку не стал бы отказываться от полковничьих погон. Ах ты, гад этакий, что же это ты наделал?

– Выгони меня, – сказал я.

– А доклад через час должен быть у шефа, и шеф поедет с ним к президенту, и я один должен буду расхлебывать твое варево? Сядь и помолчи.

Я замолчал. Он присел на угол стола, барабанил пальцами по колену и отрешенно напевал:

– Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход. Гроб на лафет! Пушка медленно ползет. Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми. Гроб на лафет… – он вдруг соскочил со стола, и, глядя на меня дерзко и весело, закончил:

– И барабан – греми! Подполковник, впредь до соответствующего распоряжения приказываю считать Гванеронию реальностью!

– Что-о?!

– Сейчас ты запрешься у себя, отключишь телефон, отправишь по домам своих ребят и в спокойной обстановке составишь доклад для шефа. Ты ведь специалист по этой стране, вот и оставайся им.

– Ты что, рехнулся?

– Ничуть, подполковник. Гванерония существует, как и тамошние мятежники.

– Но как туда поедет Бэйб?

– Запихнем его на одну из наших загородных дач, пусть себе строчит донесения.

– Мы должны будем посылать туда оружие.

– Продадим какому-нибудь Парагваю. Там охотно возьмут.

– Туда устремятся корреспонденты.

– Мы поставим для них превосходный спектакль. Для этого нам понадобится напоминающая по ландшафту Африку местность и полсотни негров с винтовками. Это нетрудно устроить даже киношникам.

– Хорошо, – сказал я. – Можно сочинять донесения, можно продать на сторону оружие, можно устроить спектакль для репортеров, но существуют карты, справочники, энциклопедии.

– Карты, – он взял со стола газету. – Послушай-ка. «Сенатор Паркинсон, которого прочат в руководители комиссии по иностранным делам верхней палаты, не смог перечислить государства Юго-Восточной Азии, не смог назвать столицу Аргентины, не знал, какие страны граничат с Суданом». И тем не менее сенатор назначен председателем комиссии, Патрик. А помнишь черчиллевское: «Жизнь прожил, и не знал, где эта самая Камбоджа»? Понял? Чем крупнее начальство, тем хуже оно знает географию – для этого у него есть специалисты, то есть мы. Впрочем, если шефу очень уж приспичит, он получит великолепную карту, на которой будет хоть три Гванеронии. Нам срочно нужна огласка – чем больше будут орать о Гванеронии, тем реальнее она будет выглядеть. Верят же люди в летающие тарелки, неужели же мы с нашими возможностями не сможем заставить их поверить в Гванеронию?

– Безнадежная затея.

– Не мели ерунды. Дорогой Патрик, мы – пилоты стратегического бомбардировщика, мы летим на страшной высоте, мы не видим цели. Ты сегодня докладывал мне об африканских делах, но видел ли ты сам сожженную фабрику и сбитые вертолеты? Вот то-то. И еще. Кто-то из средневековых схоластов говорил: «Верю, потому что это нелепо». Мы должны думать: «Верю, потому что это обыденно». Во всей этой истории нет ничего из ряда вон выходящего, она невыносимо банальна: еще в одной далекой стране началась гражданская война. Обыденность – наш козырь и решающий фактор. Христа распяли потому, что он выглядел, как обыкновенный человек.

– Ты великий человек, Тэд, – сказал я. – В истории разведки немало мистификаций, но выдумать целую страну!

– Выдумал-то ты, – ухмыльнулся он. – Я только развил и дополнил. Ну что ж, когда-то люди верили в золотой город Эльдорадо, чашу Грааля, страну пресвитера Иоанна, земли песьеглавцев, остров Хай Бризейл, эту веру поддерживали, эти страны искали. Попробуем и мы, отступать все равно поздно. Отправляйся, и чтобы через час отчет о Гванеронии лежал у меня на столе. Шагом марш! Бренди можешь забрать с собой.

Я вернулся к себе, разогнал по домам своих ребят, наказав завтра в связи с известными обстоятельствами явиться пораньше. И сел писать отчет. В Гванеронии проживало десять миллионов человек. Злясь на эту чертову страну, я сделал ее чрезвычайно бедной полезными ископаемыми, за исключением нефти, да и вообще это была не та страна, куда охотно ездят туристы, – бедная, безлесная, пейзажи малопривлекательны, промышленность исключительно слаборазвитая.

Потом я принялся за премьера Букиру. Бедняга Амбруаз всецело находился под влиянием большой группы военных советников едва ли не всех коммунистических стран. Советники эти, как я их описал, могли бы заставить застонать от зависти какого-нибудь режиссера, специализирующегося на фильмах ужасов, – это была какая-то компания монстров, грызущих по ночам человеческие кости. Они с утра до вечера заставляли Букиру учить наизусть труды Карла Маркса, строили аэродромы для своих ядерных бомбардировщиков, пытали не успевших покинуть страну западных дипломатов, а в свободное от этого время гонялись с автоматами за мирными гванеронцами, вынуждая их вступать в коммунистическую партию. Честное слово, получилось не хуже, чем в некоторых наших газетах. Я стал подумывать, не попытаться ли мне писать детективные романы – разве я бездарнее Флеминга?

Зато полковник Мтанга Мукиели, глава повстанцев, – да, это был парень что надо! Он обеими руками голосовал за развитие частного капитала, денационализацию промышленности и сотрудничество с транснациональными корпорациями, он хоть сейчас готов был установить дипломатические отношения с Преторией, он терпеть не мог обоих Кастро и всех сандинистов. Оставалось только жалеть, что его не существует, – такой парень чертовски пригодился бы нам в Африке, где мы, увы, не могли похвастать подобными приобретениями.

Назавтра с утра за мной приехала машина Райли и отвезла в какое-то здание. Там в огромном холле суетились репортеры, ездили взад-вперед телекамеры, устанавливали юпитеры, тянули провода, подключали микрофоны, а посередине восседал Тэд Райли и благожелательно улыбался этому сброду. Пока я занимал место позади таблички «подполк. Грэм», какой-то шустрый малый выскочил вперед и заорал:

– Тэд, каковы перспективы повстанческого движения?

– Расчешут всех, – сказал Тэд. Выдержки из стенограммы пресс-конференции. К. Гулби (Ай-Эй-Ви). Генерал, я не припомню, чтобы мне прежде приходилось слышать что-либо о Гванеронии…

Райли. Ничего удивительного, Кен. Гванерония – новое название страны, установленное прокоммунистическим режимом после прихода к власти. Раньше она называлась… совершенно иначе. Кроме того, Букира давно закрыл границы страны для корреспондентов из стран свободного мира.

М. Уоларт (Сентрал Кроникл). Почему он это сделал?

Райли. По нашим данным, там был установлен жесточайший режим красного террора. Были уничтожены тысячи людей, вся вина которых состояла в том, что они были сторонниками западной демократии – в полном несоответствии с террористически-подрывными лозунгами Маркса.

Д. Гренди (Эн-Ай-Эй). Каков размах повстанческого движения?

Райли. Грандиозный.

М. Уоларт. Что вы можете сказать о полковнике Мукиели?

Райли. Я не знаком с ним лично, но могу вас заверить, что это в высшей степени благородный человек, подлинный защитник свободы и демократии.

Н. Лентингтон. (Ивнинг пост ревью). Какие меры принимаются нами для оказания помощи дружественному нам народно-освободительному движению?

Райли. В настоящее время вопрос изучается компетентными лицами, и нет сомнений, что помощь будет оказана своевременно и в должном размере.

Н. Льюк (Бест иллюстрейтед). Есть ли там наши люди?

Грэм. Да, мы имеем там своих людей. Это честные, добросовестные, опытные работники, мы на них полностью полагаемся. Информацию мы получаем разностороннюю и своевременную.

Е. Чезмен. (Сатурдей геральд). Могут ли наши войска высадиться в Гванеронии?

Райли. Если об этом нас попросит правительство национального освобождения.

О. Чезмен. А вы не боитесь, что там им будет столь же неуютно, как в некоторых других местах?

Райли. Молодой человек, вы, я вижу, не патриот. Не хочу я с вами разговаривать.

У. Тилбер (Ди-Эйч-Ай). Какова в будущем судьба нефтяных месторождений Гванеронии?

Райли. Наш друг Мтанга Мукиели пригласил принять участие в их разработке компанию «Баксос ойл лимитед».

– Ну, как? – весело спросил меня Райли, когда мы ехали в управление.

– Великолепно, – сказал я.

– Обыденно, – поправил он. – Я не сказал ничего нового, все это талдычили до меня, разве что применительно к другим странам и другим событиям.

– Но почему тебе пришло в голову припутать именно «Баксос»?

– Потому что именно ее ребятам первым пришло в голову отозвать меня в уголок, – он протянул мне чек. – Твоя доля, ровно половина. Курочка начинает нести золотые яички. По справедливости, следовало бы подбросить и резиденту.

– Куда ты его дел?

– Как и собирался, на нашу виллу в лесу, на «Игрек». Там у него есть все, что необходимо для плодотворной работы на благо нации, – вдоволь виски, смазливенькая горничная и парочка надежных сторожей. Что ты вздыхаешь?

– Я подумал, как обрадуется тетушка Эмилия, когда узнает, что Бэйб стал героем-резидентом.

– Я обязательно напишу ей теплое письмо, – заверил Райли. – Не будь ее наследства и ее Бэйба, мы с тобой продолжали бы тихо корпеть над скучными сводками. Да, кстати, собирайся. Тебе предстоит дальнее странствие. «За цыганской звездой кочевой на закат, где дрожат паруса и глаза глядят с бесприютной тоской в пламенеющие небеса…» Словом, в Гванеронию. Повезешь туда репортеров.

– Почему я?

– А какая разница? Не беспокойся, все уже подготовлено, спектакль мы им устроим на славу…

Проведенная под моим личным руководством операция «Репортер» прошла без всяких осложнений, оправдала все затраты и произвела наилучшее впечатление. Двадцать пять репортеров и телеоператоров погрузили в военно-транспортный самолет без окон. Время, достаточное для перелета через океан, он провел в воздухе, выписывая над страной гигантские восьмерки. После приземления журналистов погрузили в бронетранспортеры и миль десять везли по ухабистой немощеной дороге, петлявшей среди унылых голых холмов – ландшафт этот с таким же успехом мог принадлежать и Африке (впрочем, для пущего правдоподобия мы установили в нескольких местах у самого горизонта чучела жирафов и зебр). Время от времени по сторонам дороги взрывались небольшие заряды, а в одном месте взорам журналистов предстала пылающая деревня, безжалостно сожженная, как выяснилось, правительственными войсками.

Наконец бронетранспортеры остановились на вершине холма, и журналисты получили возможность любоваться захватывающим батальным зрелищем – внизу, в долине, рота повстанцев Фронта демократического движения штурмовала форт, занятый правительственными войсками. Выглядело это впечатляюще, шуму было много – строчили пулеметы, звонко частили автоматические пушки, возле самого холма взорвались два заранее заложенных фугаса, имитировавших шальные снаряды. Лязгал гусеницами и палил по наступающим правительственный танк. Под занавес над полем боя появился вертолет Фронта и сбросил напалмовые бомбы на форт, где стояли дистанционно управляемые пулеметы и лежали несколько позаимствованных в морге безродных, а потому невостребованных покойников, изображавших павших защитников прогнившего режима.

Репортеры были в восторге. После боя им была предоставлена возможность побеседовать с представителями обеих сражающихся сторон («правительственный» танк поджег изнутри его же экипаж, потом выскочил и сдался в плен). Пленные много и охотно рассказывали о тяготах своей службы, о палочной дисциплине, введенной коммунистическими советниками, о моральных терзаниях, которые они, пленные, испытывали, сражаясь против повстанцев, и в заключение поголовно выразили пламенное желание вступить в ряды Фронта и сражаться до победы.

Повстанцы тоже не подкачали. Не помню точно, сколько заплатили статистам, но авторы либретто и текста свои десять тысяч, безусловно, заслужили. Любо-дорого было слушать, как повстанцы демонстрируют в беседах с журналистами боевой дух, национальное самосознание, приверженность высоким идеалам западного мира и моральную стойкость.

Выжав из повстанцев все и запасшись сувенирами вроде гильз и пуговиц от мундиров, репортеры окончательно обнаглели и заявили о своем намерении совершить поездку по окрестностям, но такой вариант мы предусмотрели и отреагировали соответственно. Нажав в кармане кнопку рации, я отдал приказ правительственным войскам контратаковать. Вокруг холма вновь стали рваться «снаряды», у горизонта замаячили правительственные вертолеты, повстанцы изготовились к обороне, и их командир, поблагодарив репортеров за визит, категорически предложил им покинуть зону боевых действий.

Что касается полковника Мукиели, с которым, естественно, рвались побеседовать репортеры, то мы еще вчера объявили, что полковник дал обет – до взятия им столицы не принимать ни одного журналиста и не давать ни одного интервью.

– Вот так все и было, – сказал я.

– Превосходно, – сказал Райли. – Теперь есть двадцать пять человек, которые плюнут в морду любому, кто усомнится в реальности Гванеронии. И вскоре эти двадцать пять начнут пудрить мозги миллионам… Кстати, Мукиели выделено оружия на двадцать миллионов. Оно уже погружено на корабль, идущий в Африку, – правда, не в Гванеронию, но наши с тобой счета от этого не пострадают. Разумеется, все пополам. Здорово, Патрик, верно? В несколько дней стали миллионерами, палец о палец не ударив!

А секрет, что был зарыт у подножья пирамид, только в том и состоит, что подрядчик, хотя он уважал весьма закон, облегчил Хеопса на мильон!

– Черт побери, Патрик, это великолепно! Он вылез из-за стола и стал плясать джигу. Тоненько засвистел селектор.

– Генерал, к вам пытается прорваться какой-то тип, – раздался голос секретарши.

– Что за тип? – спросил я, ближе стоявший к столу.

– Понятия не имею, подполковник. Минутку… преподаватель географии на пенсии. Твердит, что пришел по срочному и важному делу. Как прикажете поступить?

– Пропустить немедленно, – быстро подсказал Райли.

– Пропустить, – машинально сказал я. – Тэд, ты его приглашал? Кто это?

– Понятия не имею.

– Самое время возиться с отставными географами.

– Ну да, – сказал Райли. – Самое время. В последние дни я вдруг страшно заинтересовался географией.

Через минуту в кабинете появился незваный гость – благообразный седой старичок, благородный отец из плохой мелодрамы.

– Прошу, – радушно приветствовал его Райли. – Садитесь. Я – генерал Райли, это – подполковник Грэм.

– Корбишли, – представился старичок, – учитель географии на пенсии, тридцать лет, знаете ли, отдал.

– Ну как же, – сказал Райли. – Благороднейшее занятие – приобщать юношество к познанию мира, верно, Патрик? Я как раз говорил Патрику, что сам когда-то мечтал стать учителем географии, честное слово, не получилось, жаль.

– Жаль, – сказал старичок. – Знай вы географию лучше, вы сразу поняли бы, как бессовестно вас дурачат.

– Что вы имеете в виду? – осведомился Райли бархатнейшим голосом.

– Я имею в виду Гванеронию, генерал. Может быть, это удивит вас, но ее не существует.

– То есть как это не существует? – раскрыл рот Райли с изумлением средневекового фанатика, которому вдруг заявили, что Земля, представьте себе, не плоская, а имеет форму шара.

– Ее нет, – сказал старичок. – Я не знаю, кто все это затеял и как ему удалось ввести в заблуждение прессу, правительство и разведку, но печальный факт остается фактом. Никакой Гванеронии не существует.

– Вы уверены?

– Генерал, я тридцать лет преподавал географию, она для меня все, я помню наизусть карты и списки городов, могу перечислить в алфавитном порядке все столицы мира… Страны с такими очертаниями нет ни на одной карте Африки. Нет таких городов, нет таких рек и такого озера. Нет и не было таких политических деятелей. Это грандиозная мистификация, афера века, и наш с вами гражданский долг – немедленно отыскать и разоблачить ее инициаторов. Мы с вами…

– Одну минуту, – вежливо перебил его Райли. – Прошу прощения, я приглашу еще одного человека, чье, присутствие, безусловно будет не лишним. Он с радостью вас выслушает.

Он встал и быстро вышел.

– Приятный человек, – сказал мне старичок. – Как быстро он оценил ситуацию!

– Да, – сказал я.

– Все же мне непонятно, как такое могло произойти.

– Сам теряюсь, – сказал я. – Вы с кем-нибудь делились своим открытием?

– Что вы! Я полагал своим гражданским долгом сначала поставить в известность тех, кто первым подвергся обману. Признаюсь, мне непонятно одно – с какой целью затеяно все это.

Дверь с грохотом распахнулась. Я примерно догадывался, что должно было произойти, но не думал, что они приедут так быстро.

Молниеносно, словно атакующие леопарды, двое верзил в белых халатах метнулись к мистеру Корбишли и подняли его из кресла. Когда его выносили из кабинета, на ходу запеленывая в смирительную рубашку, на его лице еще дотлевала счастливая улыбка выполнившего свой гражданский долг человека. В кабинет вернулся Райли в сопровождении молодого представительного врача.

– Буйный? – деловито осведомился врач.

– Кажется, нет, – сказал Райли.

– Что с ним?

– Маниакальный заскок, не знаю, как это называется по-латыни. Вы только представьте себе – вообразил бедняга, что никакой Гванеронии не существует. Учитель географии с тридцатилетним стажем.

– Ага! – сказал врач и энергично черкнул в блокноте. – Гванерония… ну да, это про нее сейчас столько пишут, что-то там опять коммунисты гадят, снова происки Москвы. Ну что ж, клиническая картина ясна. С отставными географами такое случается, знаете ли, иногда выдумывают несуществующие страны, иногда сомневаются в реальности существующих. Заурядный случай, классический синдром, – он произнес несколько длинных и красивых латинских терминов. – Обычно такие не буйствуют, мы поместим его в уютное тихое местечко, и ему там будет хорошо.

Мы выпили по стаканчику, он рассказал нам несколько интересных случаев с начавшими чудить учителями географии, мы рассказали ему свежие новости из Гванеронии, и он уехал.

– Однако, – сказал я.

– Ничего страшного, – беззаботно отмахнулся Райли. – Если разобраться, сплошная филантропия. Старому человеку обеспечили уход, уют и медицинскую помощь, бесплатную, заметь, освободили до конца жизни от забот о будущем. Пенсия у него наверняка была грошовая. Гуманно. Патрик, ты не читал завтрашних газет?

– Нет, разумеется.

– Могу рассказать, что произойдет завтра. Агентами разведслужбы Букиры злодейски, средь бела дня, на улице застрелен профессор Мтагари. Помнишь, за ним одно время наблюдал Бэйб? Дело в том, что профессор передал нам личное послание полковника Мукиели, и красные ему этого не простили. Мы скорбим об утрате. Может быть, Мукиели наградит его посмертно.

– Это еще зачем?

– Для вящей убедительности. Для колорита. Труп – весьма солидный аргумент. Нужно же нам подбрасывать дрова в огонь, как по-твоему?

– Ох, не нравится мне все это, – сказал я.

– Ты что? С каких это пор тебя заботит смерть африканца? Мало их отправилось к праотцам твоими трудами?

– Дело не в нем, – сказал я. – До сих пор была только глупая шутка, теперь еще и кровь. Получается, будто человека убивает фантом. Как в том итальянском фильме, помнишь? Там убийца стрелял с киноэкрана и уложил кого-то в зале.

– Позволь напомнить тебе, что вся история началась с твоего рапорта, – сказал он. – С твоего.

– Ладно, переживем, – сказал я. – Но все-таки мне не нравится, что людей убивают персонажи несуществующей драмы. С таким же успехом однажды и на нас могут начать охотиться по чьей-то прихоти несуществующие агенты.

– С нами такого никогда не случится.

– И все-таки мы выпустили джинна из бутылки, – сказал я. – От нас уже ничего не зависит, мы уже не в состоянии управлять событиями.

– С чего ты взял? Все возможные варианты будущих гванеронских событий мы с тобой просчитали вместе. Кстати, что там новенького?

– Повстанцы заняли какой-то город, – сказал я. – Важный в стратегическом отношении, можно планировать наступление на столицу… Я тебе сегодня больше не нужен? Знаешь, поеду-ка к Джейн, устал что-то…

Джейн

Ключ от ее двери у меня был. Каюсь, раза два я пользовался им, пытаясь застать врасплох соперника – мнимого, как потом выяснилось. Это было в те времена, когда я ее ревновал. Но однажды, неожиданно вломившись в ее квартиру и застав ее сладко спящей в полном одиночестве, я подумал: не следует, пользуясь на работе всеми мыслимыми достижениями современной науки и техники, за порогом своего учреждения уподобляться неандертальцу.

На это дело я бросил отборных специалистов, не ведавших, что творят. Операция под кодовым названием «Тадж-Махал» (идиотское название выдумал плохо соображавший с похмелья Кастер) длилась месяц и проходила в классическом стиле: миниатюрные микрофоны повисали на телефонных проводах, хитроумные телекамеры проникали сквозь задернутые шторы, лазерные лучи улавливали вибрацию оконных стекол, передавая содержание ведущихся там разговоров, сменявшие друг друга неприметные личности, пешие и моторизованные, неотступно следовали по пятам мисс Джейн Митчел.

Не будем уточнять, в какую сумму это вылилось, не стоит рыдать над перенесшим небольшое кровопускание секретным фондом – случалось, что в результате менее важных операций вылетали в трубу вдесятеро большие суммы. Главное, выяснилось, что, кроме некоего Патрика Грэма, других мужчин у вышеупомянутой мисс Д. М. не имеется. По-моему, это оправдывало все затраты.

Осуществлявший общее руководство «Тадж-Махалом» Моран быстро догадался, что к чему, но, разумеется, держал язык за зубами – не я первый использовал наши возможности в личных целях.

Я плюхнулся на тахту и включил телевизор. Загрохотало, загремело, на экране сквозь клубы дыма и пыли бежали, падали, вскакивали и снова бежали вооруженные люди, трещали очереди, взметались разрывы. Диктор молчал, но мне вся эта суета показалась знакомой, словно я сам был там.

Камера панорамировала на горящий танк. Проступая сквозь батальную сцену, из глубины экрана на зрителя надвигалась карта, похожая очертаниями на жирного морского конька, и это я кропотливо вычерчивал эту карту неделей ранее: Гванерония, страна, о которой знали все, страна, где наши африканские друзья пытались остановить коммунистическую экспансию, страна, где усердно и самоотверженно трудился на благо свободы и демократии наш героический Бэйб.

– К последним событиям в Гванеронии, – зачастил диктор. – Недавно группа ведущих репортеров крупнейших газет, телекомпаний и радио совершила туда поездку, побывав непосредственно в районе боевых действий. Судя по беседам с повстанцами и пленными солдатами правительственных войск, моральные качества и боевой дух солдат полковника Мтанга Мукиели – на высшем уровне. Подразделения Фронта демократического освобождения успешно продвигаются вперед на всех направлениях.

Насколько я понял, телевизионщиков не удовлетворила заснятая ими сцена боя, и они дополнили репортаж ловко подобранными кусками на сходную тему, заснятыми в Африке, но в другое время и в других местах. Распознать подлог мог только тот, кто сам бывал в Гванеронии.

– Ну, конечно, опять валяется, – сказала Джейн. – Ты хоть слышал, как я вошла?

– Нет, – сказал я. – Не слышал.

– Господи, как ты далек от идеала, – вздохнула она, присаживаясь рядом. – Ты заставил меня начисто разлюбить шпионские фильмы. Где же супермены с сверхчутьем?

– Там, где им и полагается, – сказал я. – В кино. В жизни они частенько страдают насморком и не очень ловко дерутся. Может быть, потому, что мы – люди из толпы, мы и страшнее. Как говорит Райли, наша сила – в нашей обыденности.

– Бесподобная тирада, – сказала Джейн. – Поцелуют меня сегодня или нет?

Я сидел рядом с ней, бессильно уронив руки, я не знал, что мне делать с собой, не понимал, что делать. Иллюзорное и реальное сплеталось в непонятный узел, я чувствовал себя посетителем музея восковых фигур, уснувшего там в страшную ночь, когда манекены оживают и начинают разыгрывать сцены из дневной человеческой жизни.

– Что с тобой? – спросила Джейн. – Снова твоя Гванерония?

Она знала все, я был в ней полностью уверен.

– Мне страшно, – сказал я.

– Ты просто переутомился. Конечно, это несколько необычная ситуация, но, в конце концов, это та же шутка, только разыгранная для большего количества людей. В конце концов, она, в отличие от ваших реальных операций, полностью безобидна. И вообще наш век – сложное переплетение ирреального с реальным. Неизвестно, где же все-таки истина. Возьми политику: что мы называем белым, русские именуют черным, и наоборот. Где же тогда истинно белое и истинно черное, если налицо два взаимоисключающих суждения? Ты убежден, что Луна – заурядное небесное тело, а индеец из амазонской сельвы, что она – жена их главного бога, и оба вы упорно верите в свое, не желая разделить точку зрения оппонента.

Я предоставил ей говорить, пока не устанет. Она не желала мне зла, пыталась успокоить, внушить, что все происходящее – очередная милая шутка, невинная ложь, какими богат наш век, настолько заполненный фантомами, что невозможно определить, где правда, где ложь.

Это была блестящая речь, но успокоить меня она, разумеется, не могла. Я еще мог согласиться, что виной всему злые дяди, коварно умыкнувшие мою невинную шутку и превратившие ее в дурацкий гротеск, но я не мог поверить, что мы еще способны управлять своим творением. Это оно дергало нас за ниточки, все складывалось так, что теперь мы должны были бежать следом, плясать под дудку нами же придуманного призрака. Мы должны были посылать в Гванеронию новые партии оружия, мы должны были сочинять все новые подробности боевой деятельности полковника Мукиели, мы уже не могли поступать иначе. От бедняги Франкенштейна требовалось одно – создать подругу своему страшилищу. Нам же приходилось каждый день кропотливо, ювелирно работать на благо своему чудищу, придумывать города, людей, бои, поражения, митинги…

Джейн хотела мне только добра, я знал, что она меня любит и не хочет меня потерять. Она умница, но все-таки она не может знать (уж это рассказать ей я не решусь), что шутка перешла в другое измерение, где она убивает, и завтра застрелят профессора Мтагари, у которого Джейн, кстати, недавно брала интервью для своей газеты.

– Однажды я ехал в метро, – сказал я. – Там на стене был наклеен комикс, два персонажа вели диалог. «Куда мы мчимся?» – «В никуда». – «Так какого черта мы мчимся туда так быстро?»

Комнату наполняло треньканье банджо, дисгармоничное и неприятное, как наша жизнь, и те, кто завтра должен был стрелять в профессора, уже знали о своем задании, и хриплый голос певца с экрана орал над ухом:

– Я трудиться не сумел, грабить не посмел. Я всю жизнь свою с трибуны лгал доверчивым и юным, лгал птенцам. Встретив всех, кого убил, всех, кто мной обманут был, я спрошу у них, у мертвых, бьют ли на том свете морду нам, лжецам?

Позже, лежа с ней рядом, я спросил:

– Как ты относишься к тому, что я работаю в разведке?

– Господи, ну как я должна к этому относиться? По-моему, у нас с тобой нормальная жизнь нормальных людей.

Увы, подумал я, нормальной наша жизнь была, пока ко всем реальным мятежам не прибавился еще один, разыгранный призраками. Или мы только полагаем, что наша жизнь была нормальной? Можем ли мы быть уверенными, что была?

– Нет, я не о нас, – сказал я. – Меня интересует, не вызывает ли у тебя моя работа неприятных ощущений? Считаешь ты меня убийцей или нет?

– Патрик! – она расхохоталась без малейшего притворства. – Когда и где ты кого-нибудь убивал? Ты же кабинетный работник, сам говорил, что почти не умеешь стрелять.

– Но я подписываю приказ – и где-то на другом конце света отряд диверсантов переходит границу отнюдь не для сбора гербария.

– Но ты же не диверсант и не тот псих, что стрелял с крыши в прохожих. И не лейтенант Колли. Колли убивал, потому что ему этого хотелось, потому что ему это нравилось, сам, из своей винтовки. Ты просто служащий, ты подписываешь эти свои бумаги не из маниакального пристрастия к убийствам. Это твоя работа. Нельзя же подозревать в садизме каждого рабочего оружейного завода.

– Ты уверена?

– Патрик, что с тобой? Знаешь, я начинаю беспокоиться: это как же тебя должно было допечь, чтобы ты стал волноваться?

«Когда ждать взрыва?» – тем временем думал я. «Храни нас, господи, от взрыва!» – вот она, молитва нашего века, и она относится не только к ядерной бомбе. Молиться и помнить, что взрыв всегда возможен – сегодня, завтра, позавчера. Да, позавчера. Может быть, взрыв произошел позавчера, десять, двадцать лет назад, но мы об этом не знаем, может быть, мы немного перестарались, сведя понятие конца, хаоса, апокалипсиса к образу огненного гриба.

– Совсем забыла, – сказала Джейн. – Если устроить тебе сцену, это тебя отвлечет?

– Попробуй, а в чем дело?

– Принялся за старое? Вот уже третий день за мной таскаются какие-то типы. Снова заботишься о моей нравственности?

– Ничего подобного. Тебе просто показалось.

– Ничего не показалось, ходят за мной как приклеенные, одни и те же. Слава богу, после твоих уроков я могу с уверенностью сказать, что мне не чудится. Настоящая слежка.

– Ладно, доставлю тебе удовольствие, – я подошел к телефону и набрал номер Морана. – Старина, у меня к тебе небольшое поручение. Помнишь объект «Тадж-Махала»? Молодчина. Так вот, завтра с утра поручи паре ребят, лучше всего Дику и Логану, – пусть потопают за этим объектом денек. На предмет фиксации чужой слежки. Вот именно. Потом объясню. Пока.

– Бесподобно, – сказала Джейн.

Взрыв

Утром, выйдя от Джейн, я первым делом позвонил Морану из ближайшего автомата.

– Привет, – сказал он. – Что прикажешь?

– Начинайте, – сказал я. – Сейчас она выйдет.

– Уже начали, подполковник, – хихикнул Мо-ран. – Ты, как я понимаю, где-нибудь поблизости?

– У самого ее дома.

– Тогда оглядись-ка. Никого?

– Никого, – сказал я. – Нет, постой… (Поодаль на стоянке примостилась в уголке зеленая «Вега», и за стеклом маячили две физиономии в черных очках.) Теперь вижу. Только передай им, чтобы сняли очки, мы не в Голливуде…

Я ждал. Джейн вышла из подъезда (по моему совету она должна была добираться до редакции пешком), скрылась за углом, щелкнула дверца «Веги» – Логан двинулся следом, Дик запустил мотор и поехал себе не спеша. Это были хваткие, опытные ребята, и мне оставалось спокойно ехать к университету.

…Я сидел за столиком уличного кафе в двух шагах от университета и перебирал утренние газеты. Полковник Мукиели прочно оккупировал первые полосы: здесь были фотографии самого полковника, красивого мужчины с мужественным лицом, фотографии его орлов, позировавших с автоматами наперевес, карты Гванеронии с окрашенными в синий цвет освобожденными районами, пространные излияния перебежчиков из правительственных войск, а также заявления некоторых высокопоставленных лиц. Влиятельные лица вели себя соответственно – сенатор Гольденвассер назвал принятые меры полумерами и призывал немедленно направить в Гванеронию нашу морскую пехоту. Сенатор Крейген рекомендовал блокировать Кубу, припугнуть Ливию и на всякий случай выйти из ООН. Эксперты компании «Баксос ойл лимитед» официально оценивали нефтяные запасы Гванеронии как занимающие десятое место в мире. Страны ОПЕК заявили о поддержке правительства Букиры и пригрозили повысить цены за барелль. Студенты провели у министерства обороны демонстрацию, протестуя против нашего вмешательства в гванеронские события, после чего были арестованы за препятствование уличному движению. Габриэль Гарсиа Маркес опубликовал язвительный памфлет, направленный против нашей разведслужбы.

Я отложил газеты. Райли прав – все это выглядело чертовски обыденно. Сенаторы повторяли то, что они говорили ранее в сходных ситуациях, газеты повторяли то, что они писали месяцем ранее о других странах. Звучали те же обвинения, те же заверения, те же угрозы в те же адреса.

Очередную партию оружия стоимостью пятнадцать миллионов мы с Райли сплавили на этот раз в Южную Америку. Контора по вербовке наемников предоставила нам триста «диких гусей», но мы не оплошали и здесь – переправили это воинство на те острова, где ребята Фриша недавно организовали переворот, чтобы они там помогали удерживать власть. Газеты наперебой хвалили нашу с Райли оперативность, деловую хватку и патриотизм. Поговаривали о военных орденах.

Сюда я приехал, чтобы увидеть смерть профессора Мтагари. Трудно сказать, почему я это сделал. Возможно, хотелось увидеть своими глазами, как выглядит то, что мы разрабатываем в тиши кабинетов. Райли прав – мы весьма похожи на пилотов стратегических бомбардировщиков: реальные операции, резиденты, рейды террористических групп, пожары, взрывы и перевербовки от нас столь же далеки, как и выдуманная Гванерония. Пожалуй, Гванерония даже более реальна – ведь я сам ее выдумал и точно знаю, что в болтовне газет правда, а что – ложь. Например, «Пари-Матч» пишет, что Мукиели – сын английского капитана и племянницы бывшего гванеронского короля Ловово, но я-то точно знаю, что папаша полковника держал лавочку в гванеронской столице, а мать разводила кур.

Я вспомнил про Джейн – она должна была уже дойти, прошел к телефону и вызвал Морана.

– Ну, что там?

– Послушай, Патрик, – голос Морана был серьезным и озабоченным. – Твоя девочка, что, замешана в какую-то историю?

– Что ты имеешь в виду?

– За ней действительно наблюдают.

– Кто?

– Минуту, как раз Логан на связи… Ага… Так вот, Патрик, Логан уверяет, что за ней от самого дома шли двое парней, но в то же время еще трое следили и за ней, и за теми парнями. Две группы. Логан уверяет, что это профессионалы.

– Я тебе голову оторву, если разыгрываешь.

– Пошел ты к черту, подполковник, тут не до шуток. Установить этих парней пока не удалось. Порыться в картотеке, как ты считаешь?

– Поройся, – сказал я. – И отправь туда еще одну двойку. Я скоро приеду, и разберемся. Все.

Я вернулся за столик и заказал еще бокал. Вся эта история мне чрезвычайно не нравилась.

– Мистер Грэм? – произнес кто-то с акцентом выпускника привилегированного колледжа. – Разрешите присесть за ваш столик?

Я кивнул, и он сел напротив – высокий человек средних лет с аристократическим профилем.

– Мистер Грэм, разрешите представиться, – сказал он. – Полковник Бленгенторн из разведки вашего европейского союзника. Я хотел бы побеседовать с вами о гванеронских делах. Вам, разумеется, известно, что Гванерония – наш бывший протекторат, и, таким образом, мы имеем в этом регионе крупномасштабные интересы.

– Чем могу быть полезен?

– Мы хотели бы принять более расширенное участие в благородном деле помощи Фронту демократического освобождения. Нами уже направлена в Гванеронию группа офицеров связи, и я прибыл к вам для координации действий. Кроме того, мы хотели бы принять участие в разработке гванеронских полезных ископаемых, в частности нефти. В моем портфеле имеется проект создания акционерной компании с участием вашей «Баксос» и нашей «Перл».

– Обратитесь к генералу Райли.

– О, разумеется, – сказал полковник Бленгенторн. – Но так как непосредственно руководите операцией именно вы, нам хотелось бы предварительно заручиться вашей поддержкой. В связи с этим прошу принять скромный знак внимания.

Он положил передо мной массивный золотой портсигар с выгравированным гербом нашего европейского союзника и деликатно отвернулся, пока я прятал его в карман.

– Кроме того, – сказал полковник, – мы могли бы поделиться с вами несомненно ценной для вас информацией. Известно ли вам, что так называемый профессор Мтагари – агент-двойник, работающий и против вас?

– Нет, – искренне сказал я. – Это что-то новое. Профессор Мтагари работает на полковника Муки-ели.

– И на разведку Букиры одновременно. Не исключено, что и на русских тоже. Наши люди установили, что «профессор Мтагари» в действительности – полковник Четудума, известный также как Шибоботе и доктор Ниурума, резидент гванеронской разведки в вашем городе. Эти сведения нам передала контрразведка вашего ближневосточного союзника. Вполне вероятно, что вы просто не успели еще получить эти материалы, – они, несомненно, были посланы и вам.

– Как стало известно, что Мтагари – резидент? – спросил я. – Вы абсолютно уверены?

– Оказалось, что ниточка тянется от людей Арафата. Год назад некая Джейн Митчел, находясь в Ливане, была завербована палестинцами. Окончательно это подтвердилось здесь, когда она встречалась с профессором Мтагари. Наши люди и опергруппа разведки вашего ближневосточного союзника взяли ее под жесткое наблюдение.

– Что за чушь? – сказал я. – Джейн Митчел.

– Ваша близкая подруга. Не хочу вас огорчать, подполковник, но несомненно имела место тщательно подготовленная операция, направленная против вас. Вы же опытный разведчик, прекрасно знаете, на что способны палестинцы и гванеронская разведка… Смотрите – Мтагари!

Из-за поворота показался бедняга профессор, он шел в нашу сторону, листал на ходу какой-то журнал, и я знал, что сейчас произойдет: из-за угла вывернется черный лимузин, в котором, вероятнее всего, будет сидеть Доран с Крэгом, и едва слышно хлопнет выстрел.

Из-за угла вывернулся черный лимузин, но вместо свистящего хлопка бесшумного пистолета затрещала автоматная очередь… Я увидел поодаль на тротуаре парня в кожаной куртке, с прижатым к животу коротким автоматом; протрещала вторая очередь, черный лимузин вильнул и врезался в витрину магазина, раздался истерический женский визг, и возле профессора резко затормозил голубой «корвет». Двое молодчиков заломили профессору руки и швырнули его в машину, следом прыгнул парень с автоматом, и «корвет» унесся, отчаянно визжа тормозами на поворотах.

– Чистая работа, – сказал полковник. – Резидент Гванеронии в руках разведки вашего ближневосточного союзника. Насколько мне известно, они хотят сегодня убрать и Джейн Митчел… Мистер Грэм!

Я был уже за рулем. Визжали тормоза, на поворотах машину заносило, сзади взревела полицейская сирена, и в голову мне лезли самые разные воспоминания – что Джейн в прошлом году действительно летала в Бейрут, я читал ее репортажи, что с профессором Мтагари, крупным химиком, что-то там эпохальное синтезировавшим, она встречалась несколько раз, что это она, несомненно, была «неустановленным лицом женского пола» из рапорта Бэйба, что Бэйб появился в нашем городе всего две недели назад, Джейн улетала куда-то, у меня не было случая их познакомить, и он не знал ее в лицо, что разведка нашего ближневосточного союзника не церемонится, когда речь заходит обо всем связанном с палестинцами… Но вряд ли даже они рискнут среди бела дня врываться в редакцию, засада наверняка устроена у нее дома. Я достал пистолет из отделения для перчаток и сунул его в карман пиджака.

На третий этаж я влетел за три секунды. Дверь квартиры Джейн была распахнута настежь, пол устилали листы бумаги и разбросанные вещи, все было перевернуто вверх дном. Я схватил телефон и набрал номер.

– Моран слушает.

– Эл, это Грэм! – крикнул я. – Немедленно все резервные опергруппы к зданию «Глоб»! Да, моим именем. Оцепить редакцию, ищите парней из тех двух групп! Передай Дику и Логану – пусть поднимутся в здание и охраняют Джейн!

– Откуда ты знаешь? – закричал он в ответ, едва я остановился перевести дух.

– Что? – я похолодел.

– Какой там, к черту, Логан? Их обоих только что застрелили, изрешетили всю машину! У «Глеба» полно полиции. Что происходит, Патрик? Райли объявил боевую тревогу – кто-то застрелил Дорана с Крэгом, у нас перехватили профессора! Патрик, тебе немедленно нужно в управление, приказ Райли!

Я ударил по рычажку и набрал другой номер.

– Джейн Митчел слушает.

– Где ты? – крикнул я.

– Что за вопрос? У себя, разумеется.

– Кто у тебя там?

– Никого.

– Закрой дверь, запрись на ключ. Никому не открывай, только мне, слышишь?

– Патрик, ты в своем уме?

– Запри дверь! – закричал я. – Где ты сейчас стоишь?

– У окна. Там на стоянке что-то случилось, полно полиции.

«Недостроенное здание какой-то конторы против редакции», – вспомнил я и закричал:

– Немедленно отойди от окна!

– Послушай, Патрик…

Я услышал звон разбитого стекла, резкий свистящий хлопок, короткий вскрик и стук упавшей трубки, я кричал, никто мне не отвечал, и я знал, что никто не ответит. Мне не нужно было объяснять, на что способны дальнобойные винтовки с глушителями и оптическими прицелами.

«Уберите его», – равнодушно сказал Райли, и кого-то пристрелили за городом. Сколько раз я сам небрежно бросал: «Убрать его!», и мне отвечали: «Есть, сэр!»? Причем исполнителю приказа не было нужды и даже категорически запрещалось думать, в чем провинился объект, из каких соображений его следует убрать и кто он вообще такой – решало всегда начальство.

Я придумал Гванеронию настолько хорошо, что наш европейский союзник поверил и бросился хлопотать о своей доле нефти, а наш ближневосточный союзник, идя по моим стопам, выдумал гванеронского резидента и палестинского агента, и опять-таки в том, что произошло, не было ничего необычного – они стреляли и подкладывали бомбы и в Париже, и в Осло, и в Бейруте, и где-то там еще.

– Мистер Грэм, ваш поспешный отъезд… – раздался голос выпускника привилегированного колледжа.

Я выстрелил, еще раз и еще. Переступил через него и вышел из разгромленной квартиры. Время, когда мы были пилотами бомбардировщиков, прошло, да и было ли такое вольготное время? Кто нам сказал, что такое время возможно?

Двойник

– Все-таки ты зря пристрелил этого типа, – сказал Райли. – Ну ничего, мы все это оформим надлежащим образом, он у нас, как миленький, станет очередной жертвой коварной гванеронской разведки, свеженьким павшим за демократию героем. В квартиру уже повезли газетчиков.

– Молчи, сволочь, – сказал я, и он замолчал. – Господи, Тэд, что же мы с тобой наделали? Нас затянуло в шестерни нашей же сказки. И перемелет в порошок, понимаешь ты это или нет? Мы уже не существуем…

– Не паникуй, – сказал Райли. – Все образуется. Лучше послушай последние новости. Части Мукиели на подступах к столице. Ему выделено оружия еще на десять миллионов, и покупатель у меня есть.

– Одного не пойму, – сказал я, – этот Блен, или как его там, говорил, что они послали в Гванеронию группу офицеров связи.

– Ты думаешь, только мы с тобой такие умные? Уверен, у них творится то же самое – кто-то кропает донесения из Гванеронии на собственной даче и кладет денежки в карман, а олухи вроде покойного Бленгенторна рискуют головой. Вот что, садись-ка за отчет. Шеф требует, президент постоянно интересуется гванеронскими делами.

– Не могу, – сказал я. – Ничего не могу.

– Я все понимаю, Патрик, – сказал Райли, – но что делать, ты на службе.

– Ты связался с разведкой нашего ближневосточного союзника? – спросил я.

– Свяжусь в скором времени. Вот что, Патрик, сегодня ты свободен, поезжай и напейся. Иди в любой кабак, в любой бордель, бей стекла, твори, что душе угодно, контора все оплатит, но завтра – будь как огурчик. Работы у нас невпроворот, надвигаются решающие события, Мукиели подходит к столице, и пора подумать, как без шума прикрыть лавочку.

Он мечтательно уставился в потолок и продекламировал:

– Что за женщина жила, бог ее помилуй! Не добра и не верна, но мужчин она влекла с сатанинской силой.

Да, мужчин влекла она даже от Сент-Джаста, ибо Африкой была. Южной Африкой была, нашей Африкой была, Африкой – и баста!

Вот так, Патрик. Пусть на бумаге, но Африка – наша.

Часов до трех пополудни я пил у Джима. У Джима, как всегда, было людно и шумно, резво бегали официантки, обнажался под музыку кардебалет, а я сидел, уставившись на очередную пустую бутылку, и думал, что же мне теперь делать?

В истории с Гванеронией нет ничего необычного – мы с Райли устали повторять это друг другу. С точки зрения обывателя, мир – всего лишь газетная полоса, экран телевизора, и когда я сижу над очередной сводкой, я ничем не отличаюсь от какого-нибудь Джонса, листающего воскресное иллюстрированное приложение. Катастрофы, убийства, бои – для нас – нечто эфемерное, существующее бог знает в каком измерении. Чтобы увидеть за черными строчками усеянное трупами поле, нужно будить фантазию, заставлять работать воображение, а зачем это мне, зачем это Джонсу? Мы летим в бомбардировщике на ужасной высоте, я и Джонс, не видим земли, не видим, что натворили внизу наши бомбы. Но иногда сбивают и бомбардировщики, и пилотам, если они хотят спастись, приходится ползти по грязному полю, дрожа за свою шкуру…

– Мистер Грэм? – спросил незнакомый человек.

– Да, – сказал я. – Какого черта? Работаете на кого-нибудь, что ли?

– Майор Цвий Ехлуми, военная разведка вашего ближневосточного союзника. Мистер Грэм, я буду краток. Нам стало известно, что вы – агент-двойник, работающий на разведку Букиры. Возможно, и на палестинцев тоже – ваши связи с небезызвестной Митчел…

– Что с Мтагари? – спросил я.

– К сожалению, несмотря на все принятые меры, толку от него не добились, и он, увы, ускользнул туда, откуда даже мы не в состоянии его добыть. Мистер Грэм, если вы не хотите разделить его участь, вы должны рассказать все о контактах с людьми Букиры и Арафата, о деятельности Гванеронской разведки в вашей стране. Как и когда завербованы полковником Чегудумой и Джейн Митчел, что успели передать. Словом, вы знаете, чего мы от вас ждем.

Честно говоря, сначала я хотел «расколоться», наговорить им с три короба – это было тем более легко, что речь шла не о реальном предательстве. Однако Джейн стояла перед глазами, и меня взбесило, что за мной охотятся в моей собственной стране эти подонки, едва ли не превратившиеся из наших союзников в наших хозяев, и я сказал:

– Пошел вон.

– Не глупите. Если будете запираться, отправим вас следом за вашими сообщниками.

– Пошел вон!

Он отошел, исчез в толпе танцующих. Я протрезвел мгновенно, расплатился, постоял около столика, словно бы раздумывая, и вдруг опрометью бросился на кухню, расшвыривая удивленных официантов. Вряд ли они перекрыли служебные выходы.

Они и не перекрыли. Я сел в первую подвернувшуюся машину, стоявшую незапертой. Но что дальше? Я бесцельно крутил по городу, при мне был пистолет и немного денег. Ехать домой бессмысленно – там наверняка засада, как и возле управления, – пока Райли свяжется с их представителями, пока те свяжутся с моими преследователями, и все это придется делать через столицу, потому что их местных резидентов мы сплошь и рядом не знаем сами… Я уже ни на что не надеялся. И вспомнил про Саймона Марша, единственного близкого человека, не связанного с нашими играми, единственного журналиста, которого уважал, единственного, кто мне мог поверить сейчас, а поверив, объяснить согражданам, как их дурачат.

…Он сидел напротив, загорелый, бородатый, невозмутимый, и его маленькая квартирка с африканскими масками на стенах, сваленными на столе и креслах книгами и газетами, квартирка, где в кажущемся хаосе был на самом деле свой, известный одному хозяину порядок, действовала на меня как кружка ключевой воды на страдающего от жажды в пустыне. Здесь оставалась за порогом наша жизнь – с теми призраками, которых мы сами создавали.

– Ну, садись, – сказал Саймон и налил мне бренди. – Что у тебя опять стряслось? Ты же, как правило, заявляешься, когда тебе необходимо поплакаться в жилетку…

– Плохо, – сказал я. – Саймон, старина, понимаешь…

Зазвонил телефон. Саймон сграбастал трубку здоровенной лапищей, послушал и взглянул на меня с недоумением и жалостью.

– Это из «Глоба», – сказал он. – Понимаешь, такое дело…

– Не надо, – сказал я. – Все знаю. Сай, ты слышал о Гванеронии?

– Вообще-то я месяц сидел в Южной Америке, но радио было и в том городишке. Банальная история – снова наши ради нефти лезут в авантюру. Да, а где эта Гванерония? Что-то я не помню…

Я рассказал ему все – как я выдумал эту проклятую Гванеронию, как мое создание помимо моего желания обрело плоть и кровь, как мы с Райли продавали на сторону оружие и разыгрывали спектакль для репортеров, как вмешались наши союзники, как началась охота за мной. Обо всем. Он внимательно слушал, хмыкал, теребил бороду, иногда перебивал вопросами о второстепенных деталях.

– Ты мне веришь? – спросил я, закончив.

– Безоговорочно, – сказал он. – То-то название показалось мне незнакомым, я подумал сначала, что страну переименовали, новое название, вроде Заира, Зимбабве, Бенина… Да, твой Райли прав – ваша сила в обыденности. Пороха вы не изобрели, вы изобрели велосипед.

– Сам знаю, – сказал я.

– Но вот чего ты хочешь от меня?

– Господи, это же ясно. Ты известный журналист, сотрудник газеты, влиятельной настолько, чтобы ничего не бояться. Я тебе дарю сенсацию века, Саймон!

– Послушай-ка, – перебил он, – скажи честно – если бы не погибла Джейн, если бы не стали охотиться за тобой, ты пришел бы ко мне?

– Разумеется, нет, – сказал я, глядя в пол.

– То-то. Тебе хочется отомстить, неважно кому, только бы хоть как-то отомстить.

– Ты меня презираешь?

– Нет, наверное, – сказал он. – Просто ты и тебе подобные представляете собой новый тип людей – гомо информатикус – тип, родившийся с развитием телевидения и глобальной сети информации. Мир вы представляете себе по сухим цифрам, сводкам и диаграммам, строительство нового медицинского центра и сожженная карателями деревня для вас адекватны – всего лишь группа дырочек на перфокарте. И это позволяет вам относиться равнодушно к любому злу. К любому… Знаешь, у меня есть знакомый социолог. Он заложил в компьютер содержание десяти крупных газет за последние годы и вывел своеобразные алгоритмы. Он показывал мне созданные на основе этих алгоритмов «номера газет». Патрик, это было страшно! Среднее арифметическое, полная безликость, но не отличимая от реальных газет. Странам и президентам он дал условные имена вроде твоей Гванеронии, но сотня подопытных, которым он показывал свои «газеты», даже не заметила, что они поддельные, – те же угрозы и заверения, те же сообщения о мятежах и конкурсах красоты.

– Так, – сказал я. – Значит, я – гомо информатикус, довольно мило. Пусть будет так. Ну, а ты? Ты-то у нас кто? Святой? Черта с два, ты служишь тому же богу.

– Знаю, – сказал он. – Потому-то и не собираюсь выступать в роли судьи и праведника. Но между нами все же есть разница, Патрик. Я был в местах, где резвились террористы, которых посылали такие, как ты. Я видел, как горят деревни и умирают люди. И рассказывал об этом, как мог. С тобой обстоит иначе. Чтобы такие, как ты, увидели за стопкой перфокарт кровь и боль, требуется, как правило, чтобы земля у вас загорелась под ногами. Чтобы убили твою девушку, а за тобой гонялись с автоматами союзники. Вот тогда тебя проберет до души, и ты начнешь метаться – сохрани господь, не в поисках справедливости, всего лишь в попытках хоть кому-нибудь отомстить. Я тебя поздравляю, Патрик. Хоть что-то человеческое появилось, месть – это уже чувство.

– Провались ты, – сказал я. – Мне от тебя требуется одно – будешь ты об этом писать?

– Ни строчки.

– Прекрасно, – сказал я и встал. – Испугался? Что ж, понятно, есть кого бояться.

– Сядь! – рявкнул он, и я опустился на стул. – Дурак ты все-таки. Меня не испугали в Африке ваши «гориллы», чего ради я испугаюсь вас теперь? Скажи, пожалуйста, что произойдет, если статья появится?

– Меня выгонят.

– Тебя и Райли. А вернее всего, не выгонят – ваши миллионы у вас отобрать довольно трудно, как и отдать вас под суд – умеючи можно открутиться. Вы получите взбучку и будете по-прежнему корпеть над бумагами, раздувая реальные мятежи. С неделю люди будут смеяться над плохо знающими географию сенаторами и генералами, а потом все забудется. Сенаторы будут по-прежнему угрожать реальным людям и странам, генералы – предоставлять помощь прототипам твоего Мукиели. И все.

– Одним словом, ты оставляешь меня с этими молодчиками, нашими союзниками?

– Сиди, я не кончил, – он набрал номер. – Генри? Это Сай. Быстренько подбрось мне кого-нибудь из твоих ребят и оповести остальных. У меня здесь подполковник Грэм, да, тот самый. Да, новости поистине сенсационные.

– Что ты задумал?

– Я тебя спасаю. Вывожу из игры. Ты им скажешь, что повстанцы разгромлены, что Мукиели убит, что-нибудь в этом роде. Это твой единственный шанс.

Через десять минут квартира Саймона была битком набита репортерами, на меня нацелились десятка два микрофонов. Я сидел у окна и ждал, пока последний опоздавший настроит диктофон.

– Что там случилось, Патрик? – крикнул кто-то. – Мукиели занял столицу?

– Джентльмены, – сказал я. – Должен вас огорчить – части Мукиели разбиты. (Кто-то удивленно свистнул.) Да, джентльмены, произошла досадная случайность, от которой не гарантирован ни один военачальник. Сегодня на рассвете части Мукиели завязали бои в предместьях столицы, но… Полковник Мтанга Мукиели вместе со всем штабом погиб при налете истребителей на передвижной командный пункт. Оставшись без командования, подразделения Фронта деморализованы и рассеяны превосходящими силами противника. Это все. Прошу прощения, мне трудно говорить, я взволнован – мы понесли большую утрату… Подробности я сообщу вам позже.

Давя друг друга, опрокидывая стулья, репортеры понеслись к выходу и загромыхали по лестнице. Я ушел следом за ними, избегая встречаться взглядом с Саймоном. Я находился в каком-то полусне, но это состояние мгновенно улетучилось, как только на стоянку перед домом Саймона вылетел голубой «корвет».

Мне удалось оторваться от них и на этот раз – все-таки я служил не в бакалейной лавочке и кое-что умел. Снова началось бесцельное блуждание по улицам. Одним махом я уничтожил бравого полковника и его воинство, но Райли узнает об этом, когда сообщение передадут по радио, а мои преследователи – и того позже.

Устав кружить по городу, я вспомнил о своем охотничьем домике и помчался туда. Предварительно я позвонил Райли, но его не оказалось на месте, его как раз вызвали к шефу. Ободренный (это могло означать и то, что шеф уже слушал радио), я сообщил секретарше, что именно она должна передать генералу, – в том числе и то, что моя жизнь зависит теперь только от него. Я мало надеялся на его чувства, но все же слишком многое нас связывало. Ночь напролет я просидел в домике, сжимая винчестер и вслушиваясь в каждый шорох, измученный голодом и жаждой, загнанный в угол. А утром на опушке появился знакомый голубой автомобиль. И еще один, серый.

Последние штрихи

Сейчас уже середина дня. Они пока не предпринимают попыток атаковать – печальный пример того, которого я уложил при первой попытке, их, судя по всему, не особенно воодушевил. Утащив своего раненого, или, надеюсь, убитого, они стали палить из автоматов, укрываясь за деревьями, но скоро поняли, что этим многого не достигнешь, и перестали. И они, и я определили уже, что их верный шанс – темнота. Осветят домик фарами, швырнут что-нибудь зажигательное, и мне придется выстрелить себе в висок – лучше уж это, чем попасть к ним на допрос. Райли, кажется, ждать уже бесполезно, скорее всего, он решил превратить в очередную жертву гванеронской разведки и меня.

Между деревьями показался белый лоскут, потом человек, размахивающий им, вышел на открытое место и направился к домику. Я прокрался к простенку и встал так, чтобы видеть окно, выходящее на противоположную от парламентера сторону. Эти их штучки давно известны, в стычках с федаинами они применяют именно такой способ – пока с одной стороны звучит записанный на пленку призыв сдаться, с противоположной тем временем подбирается поближе пулеметчик.

Господи, да ведь это Райли с белым флагом! Я уронил винчестер, выбежал на крыльцо и бессильно опустился на ступени, меня била дрожь.

– Ах ты, блудный сын! – Райли отшвырнул белый платок, достал из карманов кипу газет и плоскую фляжку. – Глотни-ка.

Я высосал фляжку досуха, потом сказал:

– Тэд, пошли побыстрее в машину, зябко что-то. В машине я набросился на газеты. На первых полосах красовался портрет полковника Мукиели в траурной рамке. О покойном было сказано много теплых слов, за ним признавали крупные заслуги в деле борьбы с коммунистическим проникновением в Африку. Посмертно он был награжден нашим военным орденом. О его смерти и разгроме его подразделений было написано с подробностями, которых не знал и я сам, и это было интересное чтение. Я перебирал газеты и вдруг наткнулся на улыбающуюся физиономию Бэйба, обведенную черной каймой. Ниже сообщалось, что наш резидент в Гванеронии капитан Корберс погиб вместе со всем штабом Мукиели, и нация скорбит, посмертно наградив его и присвоив его имя строящемуся эсминцу.

– Увы, друг мой, увы, – сказал Райли в ответ на мой растерянный взгляд. – Гроб на лафет, он ушел в лихой поход… Я был уверен в тебе, но не вполне уверен в нем. Кстати, мы с тобой тоже награждены военными орденами, но, слава богу, не посмертно. Я получил вторую звезду, ты – полковника.

– Значит, историю замяли? – с облегчением спросил я. – Все сойдет с рук?

– Ну конечно, а как же иначе? Можно было дождаться сразу. Что же, шеф отважился бы признаться, что свалял дурака, а правительство и министерство обороны – что отпустили на сорок пять миллионов оружия призраку? А сенаторы и президент, у которого, кстати, на носу выборы – что бухали в колокола, не заглянув предварительно в школьный учебник географии?

– Значит, наши деньги…

– Останутся при нас. Кто посмеет их у нас отнять, не придав дело гласности? Вообще-то мои ребята записали разговор президента с шефом – знаю я эту парочку, их постоянно следует писать… У них был большой соблазн сделать и нас с тобой жертвами гванеронской разведки, но я дал понять, что где-то в частном банке в сейфе лежат все материалы об этой истории, которые в случае нашей «случайной» смерти автоматически передаются нашей и европейской прессе и политическим соперникам президента. Приятное дело – шантажировать президента, никогда раньше не доводилось.

– Ну и?

– И все. Президент с шефом деловые люди, они поняли, что мы нормальные бизнесмены, а не какие-то там левые разоблачители, и сами заинтересованы в том, чтобы держать рот на замке. В конце концов, они решили – черт с ними, все равно эти миллионы упорхнули не из собственных карманов, а оружие в итоге все равно попало к нашим союзникам. Да и народ имел возможность лишний раз убедиться, какие козни способны строить коммунисты.

– Спасибо, Тэд, – искренне сказал я.

– Глупости, – Райли обаятельно улыбнулся. – Я не альтруист, Патрик, просто должен же я был отблагодарить человека, благодаря которому получил больше двадцати миллионов, вторую звезду и орден… Вот только бедняга Бэйб, ну, да что тут поделаешь… Тетушка Эмилия будет горевать?

– Естественно, – сказал я. – Но, в конце концов, Бэйб в образе павшего национального героя, – на это она и рассчитывать не могла.

– Ну вот видишь. Запомни официальную версию, с которой ознакомлены компетентные лица в правительстве и руководство управления. «Гванерония» была грандиозной операцией по дезинформации агентуры красных. В рамках глобальной стратегии. Вот, почитай речь президента. Кстати, пикантная новость – в штат нашего управления зачислен специалист-географ. На всякий случай…

Речь президента была эффектной и запоминающейся, особенно концовка. «Что ж, наши друзья проиграли, – сказал президент. – Случается и такое. Мы забудем Гванеронию навсегда, словно ее и не было…»

Писали и о нас с Райли – обозреватели единодушно сходились на том, что лично нас ни в чем нельзя упрекнуть, мы сделали все, что могли, а вот военные и правительства проморгали, если бы они отправили туда больше оружия или решились высадить нашу морскую пехоту, кто знает, чем кончилось бы.

Что ж, подведем итоги, сказал я себе. Самое время. На этой операции я приобрел более двадцати миллионов, повышение, погоны полковника и орден. А потери? Можно ли назвать в числе моих утрат только женщину, которую я любил, или надо считать все, что произошло, всех, кто получил пулю в спину или в лоб?

Сначала в сумасшедший дом угодил безобидный старичок Корбишли, правдолюбец и идеалист. Потом застрелили принятых за… да черт его знает, за кого – Дика и Логана. И единственную женщину, которую я был в состоянии любить. Убили Дорана и Крэга, где-то в загородном коттедже вытряхнули душу из профессора Мтагари, знаменитого африканского химика, что-то там эпохальное синтезировавшего, потом был выпускник привилегированного колледжа полковник Бленгенторн и один из людей майора Ехлуми, и Бэйб. Девять человек. Двух из них застрелил я сам, и всех убил наш призрак. Теперь совершенно точно знаю, что уверенность в себе и нашем мире я потерял. Понял, что и призраки способны убивать не хуже, чем живые. Понял, какие же мы сволочи – вся наша контора. Так каков итог и в чем он заключается? Или я буду продолжать как миленький играть с нашими бумажками?

– Ну что ты набычился? – спросил Райли. – Брось. Все обошлось, все довольны. А что до… время лечит и не такие раны, милый Патрик, особенно если пользуется микстурой из денег, орденов и званий. Хвост трубой, полковник, ты еще генералом будешь, ведь эта история доказывает и то, что мы с тобой – чертовски ловкие и хваткие ребята, руководство не может того не оценить…

– Слушай, Тэд, – сказал я, – твой папаша был проповедником, ты хорошо знаешь Библию, сам говорил.

– Ну еще бы, – сказал Райли. – Знаешь, как он меня, бывало, драл.

– Это там у Экклезиаста сказано про ветер?

– Э-э… Всему свое время и время всякой вещи под небом… Нет, не то. Ага, вот! Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.

– Вот именно, – сказал я. – Переходит на круги свои… Теперь мы с тобой знаем, что такое возможно, теперь нам с тобой будет очень страшно, и этот страх засядет в нас до смерти.

– Ерунда, – сказал он.

– Нет, – сказал я. – А вдруг сейчас зазвонит телефон и нам сообщат, что, по данным наших союзников или министерства обороны, некий майор Мтабуне объединил отступающие разрозненные подразделения мятежников и начал наступление на столицу? Если снова разыграется нечто похожее? Ты же сам сказал как-то, что не одни мы такие умные. Вдруг – новый фантом, еще более страшный, и новые правила игры, которых мы не знаем?

И телефон действительно зазвонил, скорее всего, даже наверняка, звонили по поводу чего-нибудь обыденного и все же, все же… Райли протянул было руку к трубке, но не взял ее, оглянулся на меня, что-то мелькнуло на его лице, и я мог бы поклясться, что это страх, если бы не знал, что он ничего и никого не боится.

Машина неслась по городу, мелькали дома, прохожие, сверкали вывески, мигали светофоры, а мы сидели на широком мягком сиденье, и перед нами на расстоянии вытянутой руки надрывался заливисто телефон, но ни я, ни Райли не смели протянуть руку.

1979

Оглавление

.

Джейн

Взрыв

Двойник

Последние штрихи